Институт философии РАН
Некоммерческий научный фонд
«Институт развития им. Г. П. Щедровицкого»
ФИЛОСОФИЯ РОССИИ
второй половины XX века
Редакционный совет:
В. С. Стёпин (председатель)
A. А. Гусейнов
B. А. Лекторский
В. И. Толстых
П. Г. Щедровицкий
Главный редактор серии В. А. Лекторский
Москва
РОССПЭН
2010

Институт философии РАН
Некоммерческий научный фонд
«Институт развития им. Г. П. Щедровицкого»
ФИЛОСОФИЯ РОССИИ
второй половины XX века
Сергей
Леонидович
Рубинштейн
Под редакцией
К. А. Абульхановой
Москва
РОССПЭН
2010

УДК 14(082.1)
ББК 87.3(2)6
Р82
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Некоммерческого научного фонда
«Институт развития им. Г. П. Щедровицкого»
Сергей Леонидович Рубинштейн / Под ред. К. А.
АбульхаР82 новой. — М. : Российская политическая энциклопедия
(РОССПЭН), 2010. — 447 с. : ил. — (Философия России
второй половины XX века).
ISBN 978-5-8243-1249-2
Книга посвящена выдающемуся отечественному ученому —
философу и психологу Сергею Леонидовичу Рубинштейну
(1889—1960). В книгу вошли статьи известных
отечественных психологов и философов, в которых раскрываются
различные аспекты творчества самого С. Л. Рубинштейна и
разработки поставленных им научных проблем (философской
антропологии, категории субъекта, деятельностного подхода
в психологии, проблем восприятия, мышления и
креативности и др.). Издание включает наиболее полную библиографию
трудов С. Л. Рубинштейна и публикаций о нем и его
творчестве, хронику его жизни и творчества, редкие фотографии.
Книга рассчитана не только на психологов и философов, но
и на широкий круг читателей.
УДК 14(082.1)
ББК 87.3(2)6
ISBN 978-5-8243-1249-2 © Лекторский В. А., общая редакция серии,
2010
© Абульханова К. А., составление и общая
редакция тома, 2010
© Коллектив авторов, 2010
© Институт философии РАН, 2010
© Некоммерческий научный фонд «Институт
развития им. Г. П. Щедровицкого», 2010
© Оформление. Издательство «Российская
политическая энциклопедия», 2010

От редактора
Рубеж XX и XXI вв. оказался трудным испытанием
для России, ее менталитета, мировоззрения и
философии. Преодоление идеологизации последней,
успешно использовавшей марксизм, потребовало и
возрождения лучших традиций отечественной философской
мысли и поисков самостоятельного, перспективного
направления ее развития, отвечающего бытию и
сознанию российского общества XXI в. Этот процесс не
мог не сопровождаться кризисом или во всяком
случае испытанием роли методологии как связующего
философию и науку, культуру звена. Для преодоления
этого кризиса, выражающегося в депривации и
девальвации методологии, а заодно и стоящей «над»
ней философии наряду с плюрализмом —
открывшейся свободой для любой философской мысли
потребовалась определенность, которая всегда, на
протяжении всей истории философии,
характеризовала даже самые наивные теории. Выход из этого
противоречия мы видим в обретении философией
проблемного характера — проблемности не только
в смысле постановки тех или иных проблем, но
содержащихся в этой постановке перспектив для
творческого поиска их решений. Такой особенностью, на
наш взгляд, обладает философская концепция Сергея
Леонидовича Рубинштейна, отвечающая по своему
уровню высшим критериям философского мышления,

6 К. А. Абульханова
сохранившая традиции западноевропейской и российской
философской мысли XIX в., пронесшая их через все социальные,
мировоззренческие и жизненные испытания века XX и, опережая
его, выведшая к проблемам бытия человека XXI столетия. В
отличие от обычного пути развития мышления философа от ранних
(и потому еще не зрелых) работ к поздним — совершенным
рубинштейновская концепция созрела очень рано, поскольку
оказалась построена на предельно широком основании истории
философской мысли, и не будучи презентирована философскому
сообществу (в силу известных причин), продолжала
совершенствоваться и имплицитно, и эксплицитно, испытывая свою
эвристичность на почве конкретной — столь родственной философии
науки — психологии, ее методологии и конкретных проблем. От
века питаясь от философского корня, может быть, в данном
случае психология, явилась онтологической почвой для создания
Рубинштейном философской онтологической концепции.
Послужила для разработки конкретизирующих абстракций. Но
были, представляется, и другие истоки философии Рубинштейна.
Не в силу ли жесточайших войны и революции начала XX в. —
в период, поставивший зависимость самой человеческой жизни
от одного движения пальца, нажимающего курок, период
превращения личности не только в поглощающую ее и лишающую
остатков воли и мысли массу — жестокую и кровавую — рождается
в сознании Рубинштейна как абсолютная альтернатива этому —
гуманистическая концепция человека как субъекта? И не все ли
испытания, которые он прошел за полвека своей собственной
жизни в XX столетии, позволили ему постичь, как же реально
сохранить, отстоять и пронести эту субъектность через взлеты и
падения, которыми щедро одарило его советское общество? И
произошло ли это только в силу присущего ему личного мужества,
опоры на питающее жизнь творчество или, можно
предположить, в силу открытия, осуществленного в сфере морали,
казалось бы, очевидно абстрактно-нравственной, открытия им
реальных укрепляющих стойкость человека сил, так трудно
дающихся душевности, духовности, нравственности? Он реально
нашел и вырастил то, что веками подвергалось самому сильному
испытанию — человечность — этику жизни. Он сумел,
насколько мог и насколько позволяли жесткие обстоятельства,
так душевно укрепить себя, чтобы в последние годы, даже
последние минуты жизни столь интенсивно и столь определенно,
столь конструктивно и одновременно проблемно воплотить свои
идеи в концепцию, которая — уже за пределами его жизни —

От редактора 7
сама продолжила свой путь, проникла в мышление и
исследования людей мыслящих и перешагнула высокий барьер между XX и
XXI вв.
Концепция Рубинштейна, таким образом, охватила все XX
столетие, воплотив в себе осмысление его трагедии, выпавшей на
долю России. Насколько идеи, аккумулированные в ней, прежде
всего человека и человечности, окажутся адекватными веку XXI —
покажет жизнь (и в какой-то мере попытались показать авторы
данного труда).
Коллективная монография, посвященная философскому
наследию С. Л. Рубинштейна, включенная в многотомное издание
трудов российских философов, является знаменательным
событием во многих отношениях. Фактически это первое официальное
признание С. Л. Рубинштейна как блестящего представителя
отечественной философии. Именно как философ, создавший свою
оригинальную философско-антропологическую и онтологическую
систему, Рубинштейн не признан и даже мало известен в своем
трагическомXX в. Его первые (20-х гг.) и последние (50-х гг.)
философские работы были изданы много лет спустя после его смерти
(а некоторые до сих пор остались в рукописях), а заключенные в
них идеи — прежде всего субъекта — начали развиваться
философским поколением периода «оттепели», не знакомым с его
философской антропологией, а были конкретно реализованы его
продолжателями и учениками в психологии. Именно поэтому
бесценны суждения о его концепции философов, представленные в
данном томе (Г. С. Батищев, М. С. Каган, В. В. Давыдов). При
жизни философами 50-х гг. его концепция не могла быть ни
понята, ни принята — она подвергалась догматической
идеологической критике как ревизионистская.
Четырех авторов статей данного труда тоже уже нет в живых,
но их оценки философской системы Рубинштейна бесценны как
по отношению к этой концепции, так и по тому уровню
философской мысли этих авторов, с позиции которого она
оценивалась. Статьи Г. С. Батищева, А. В. Брушлинского, В. В. Давыдова,
М. С. Кагана были впервые опубликованы в коллективной
монографии «Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки.
Воспоминания. Материалы», возможно, оставшейся неизвестной
широкому кругу философов конца XX в. Это второе значение данного
издания.
Ряд других философско-методологических статей позволяют
не только оценить, но и глубже раскрыть содержание
философской антропологии и онтологии Рубинштейна и масштаб проблем,

8 К. А. Абульханова
которые она охватила в историческом и современном контексте.
В них раскрывается концепция Рубинштейна в ее проблемном
содержании и значении для философской мысли XIX—XX вв. и ее
гуманистической направленности.
Этот цикл статей позволяет понять Сергея Леонидовича
Рубинштейна не только как абстрактного теоретика, как некоторые
пытались представить его в свое время, но как философа,
осмелившегося бросить вызов официальной философской
идеологизированной доктрине и противопоставить ей философию с человеческим
лицом, как философа, сумевшего соединить в своей концепции
идеальную модель субъекта с противоречивой и трагической
реальностью жизни личности, стремящейся стать субъектом.
Кроме двух статей, написанных его непосредственными
учениками (К- А. Абульхановой, А. В. Брушлинским), том включает
авторов-психологов, которые не принадлежат к школе С. Л.
Рубинштейна, но раскрывают методологическое значение его
субъектной психологии для решения современных проблем психологии,
методологии и истории, определения ее предмета —
коллективного субъекта, личности в процессе жизненного пути, ее
ответственности, способностей, восприятия (В. А. Кольцова, А. Л. Журавлев,
Е. Б. Старовойтенко, Л. И. Дементий, В. Д. Шадриков, В. А.
Барабанщиков). Эти статьи эксплицируют эвристическое,
конструктивное содержание идей С. Л. Рубинштейна и представляют собой
творческое осмысление рубинштейновской методологии, более
того — ее дальнейшее развитие: развитие онтологического
подхода к анализу личности в жизни, системы восприятия,
выработку критериев определения коллективного субъекта, роли
субъектной парадигмы для реконструкции истории отечественной
психологии и этапов определения ее предмета и т. д. Это —
уже современный этап субъектной онтологической парадигмы
С. Л. Рубинштейна. В этой связи можно адресовать читателя к
авторам, труды которых не вошли в данный том.
Эти труды посвящены разработке с позиций субъектного
подхода проблем, намеченных им в «Человеке и мире» — проблем
счастья (оптимизма), духовных потребностей, идеалов,
мотивации, самосознания, способностей, личности в процессе
жизненного пути и ее стратегии представители школы С. Л. Рубинштейна
(Л. И. Анцыферова, В. Г. Асеев, И. А. Джидарьян, Т. И.
Артемьева, Г. С. Тарасов, М. И. Воловикова, И. И. Чеснокова и др.).
Нельзя не отметить тесную связь философских идей
Рубинштейна с концепцией человекознания Б. Г. Ананьева и системным
подходом Б. Ф. Ломова.

От редактора 9
Как известно, в отечественном и мировом
философско-методологическом сообществе признана как наиболее
оригинальное и конструктивное достижение отечественной
философии и психологической науки разработка проблемы и
категории деятельности (Басов, Блонский и др.), которая была
положена С. Л. Рубинштейном в основу принципа единства
сознания и деятельности, определения предмета психологии и
дельнейшего построения психологической науки как системы,
как объяснительного знания. Именно эта проблема в ее
разных аспектах и дискуссионности оставалась актуальной почти
на протяжении всего развития психологической науки в целом
и философско-психологических дискуссий во второй половине
XX в.
В силу идеологических причин С. Л. Рубинштейн не имел
возможности непосредственно общаться с зарубежными
философами и психологами, с которыми он был лично знаком или
находился в переписке. Поэтому переводы его трудов были
осуществлены в основном в так называемых бывших
социалистических странах (прежде всего в Германии, где были переведены
практически все его монографии, при этом переводы выходили
буквально на следующий год после издания оригинала), за
исключением отдельных статей, которые были опубликованы на
английском и французском языках. Парадоксальным образом
ведущий представитель гуманистической философии оставался
миру не известен.
Однако последним свидетельством актуальности
отечественной философско-психологической мысли оказался интерес
французских психологов и методологов к проблеме деятельности —
прежде всего концепции С. Л. Рубинштейна, а также истории ее
разработки и дискуссиям по проблеме субъекта. Взаимная
инициатива авторитетного французского психолога Пьера Рабарделя
и отечественных психологов В. Н. Носуленко, К. А.
Абульхановой, В. А. Барабанщикова позволила осуществить перевод на
французский язык избранных трудов С. Л. Рубинштейна, а
также статей, посвященных его концепции субъекта деятельности,
истории ее разработки и решения в России, и издать том Rubinstein
aujourd'hui. Nouvelles figures de l'activité humaine (Antologie de
texts choisis et édités par Valéry Nosulenko et Pierre Rabapdel.
Octarés Éditions de la Maison des Sciences de l'Homme, 2007).
Планируется продолжение вызвавшей огромный интерес
дискуссии и издание труда, представляющего методологические позиции
французских психологов.

10 К. А. Абульханова
Это последнее обстоятельство в высшей мере значимо.
Проблемы философии как методологии развития конкретных наук
остаются и сегодня в высшей степени актуальными в нового рода
испытаниях, выпавших на долю российского общества.
Выражаю благодарность К. И. Ананьевой и А. А. Демидову,
принимавшим участие в подготовке рукописи.
К А. Абульханова

К. А. Абульханова
Биография С. Л, Рубинштейна
С^ергей Леонидович Рубинштейн родился 19 июня
1889 г. в Одессе. Его родители принадлежали к
высокообразованным кругам российской интеллигенции.
Отец был крупным адвокатом, имел огромную
практику*. Атмосфера семьи, в которой воспитывались
четверо сыновей, каждый из которых впоследствии
стал значительной фигурой в разных областях науки,
была пронизана культурой европеизма.
Мать оказала на сыновей огромное
духовно-нравственное влияние. Страдая с детства болезнью сердца,
Сергей получил домашнее образование — блестяще
знал мировую литературу, очень рано познакомился с
русской и западной философией, увлекался
математикой, свободно владел всеми европейскими языками,
читал на греческом и латинском. Нравственные
проблемы, отражающие идеалы и противоречия того
времени, поставленные Л. Толстым, Ф. Достоевским,
Н. Бердяевым, очень рано стали для него жизненными
проблемами.
* Сведения о среде, к которой принадлежала семья
Рубинштейнов, содержатся в ценной статье С. С. Дмитриева, посвятившего
ее анализу жизненного пути младшего брата Сергея
Леонидовича — известного историка — Николая Леонидовича
Рубинштейна. Биографии С. Л. Рубинштейна, написанные его
учениками, см. в кн.: Применение концепции С. Л. Рубинштейна в
психологической науке. М., 1989; Абульханова-Славская К. А.,
Брушлинский А. В. Философско-психологическая концепция С. Л.
Рубинштейна. М., 1989; Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки.
Материалы. Воспоминания. М., 1989.

12 К. А. Абульханова
Напряженный труд подорвал здоровье отца, и Сергей рано стал
духовной и практической опорой семьи, помогая матери
разрешать свалившиеся на ее плечи трудности. Трагическая судьба
семьи, оказавшейся в одиночестве в мелкобуржуазной
процветающей среде, наложила отпечаток на его мировоззрение, философию
жизни. Но ответственность, горечь одиночества, серьезность не
поколебали оптимизма, присущего его личности.
Неизгладимое впечатление на его мировоззрение оказала
смерть Л. Толстого, через осмысление которой он подошел к
проблеме трагической невозможности построить жизнь по своему
замыслу, к противоречию этического идеала и реальной жизни.
В двадцать лет он уезжает в Германию, где в университетах
Берлина, Фрайбурга и Марбурга с 1909 по 1913 г. занимается
философией, социологией, математикой, физикой, естествознанием,
а также логикой и психологией. Основным предметом изучения и
дискуссий марбургской школы была проблема метода — задача
синтеза наук о духе и наук о природе (естественно-научных
знаний, математики, физики и т. д. ). Его учителями стали
возглавлявшие эту школу Герман Коген и Пауль Наторп.
Освоив присущую им культуру мышления, он овладел
искусством применять философские конструкты в качестве
методологии научного познания, постиг «логику» организации знания,
способов его получения, развития, однако Сергей Леонидович не стал
ни последователем марбургской школы, ни продолжателем линии
своих учителей. В своей кандидатской (по старым критериям
докторской) диссертации, посвященной проблеме метода, он сумел
преодолеть рационализм гегелевского мышления, формализм и
априоризм Канта и неокантианства и извлечь жемчужину
диалектического метода — и как философского, и как
научно-методологического. Выйдя за рамки формалистической парадигмы
марбургской школы, он по-новому поставил проблему методологии
познания.
Отдавая должное своим учителям, свою первую статью он
посвятил идеям и педагогическому таланту Когена, способу его
мышления, его искусству воспроизводить перед слушателями
самый акт рождения подлинной мысли. Он считал, что преподавание
есть прежде всего воспитание искусства мыслить, в чем навсегда
остался верен своему учителю Г. Когену.
После возвращения в 1913 г. в Одессу он преподает
психологию и логику в гимназии, решает проблемы материального
положения семьи, отказавшись от блестящих предложений возглавить
любую кафедру философии и логики в университетах Европы.

Биография С. Л. Рубинштейна 13
Поворотным моментом в его судьбе стала встреча с Н. Н.
Ланге — известным русским психологом, возглавившим в то
время кафедру психологии в Одесском ИНО. H. H. Ланге
пригласил С. Л. Рубинштейна на свою кафедру в 1920 г. В качестве
доцента С. Л. Рубинштейн читает курсы лекций по теории
познания, логике, психологии, философским основам математики,
теории относительности Эйнштейна, которая в то время была
предметом острейших дискуссий в физике и философии. Его
молодость и начало профессиональной жизни совпали с началом войны
1914 г., затем — революции. Непрерывно сменялись власти,
царили террор, мародерство. Периодически занятия и работа
прерывались необходимостью добыть хлеб насущный. После смерти
Н. Н. Ланге в 1921 г. Сергей Леонидович возглавляет кафедру
психологии, уделяя огромное внимание методам преподавания.
Однако он продолжает свою начатую в Марбурге работу по
переосмыслению истории философии и современных философских и
научных направлений и находит решение проблемы интеграции
философского, методологического и конкретно-научного знания в
своей первой оригинальной, опередившей XX в.
философскоантропологической, онтологической концепции. Его творчество
приобретает своеобразный многоуровневый характер —
философский пласт сохраняется как самый глубинный, как источник
методологических и теоретических идей конкретных наук, но на
первый план выходят проблемы психологии, ее кризиса,
одновременно после революции он занят организацией и реорганизацией
образования на Украине. Только к концу жизни, в 50-е гг., он
получает возможность снова обратиться к философии.
Однако период творческого расцвета и успешной
педагогической и научной деятельности очень быстро прерывается
конфликтом с дореволюционной профессурой, протестовавшей против его
преподавания теории относительности Эйнштейна и новейших
философских идей. В октябре 1922 г. Рубинштейн вынужден
отказаться от руководства кафедрой, и перейти на должность
директора Главной библиотеки Высшей школы г. Одессы*.
Жизненный путь Рубинштейна представляет собой череду побед и
поражений. Свое первое поражение Сергей Леонидович
конструктивно использовал для расширения пространства научных изысканий.
В книгохранилищах Одесской научно-публичной библиотеки он
За этим конфликтом стояли гораздо более серьезные причины и фигуры
(прежде всего В. П. Потемкин, который и много позднее возражал против
избрания С. Л. Рубинштейна членом-корреспондентом АПН РСФСР).

14 К. А. Абульханова
знакомится с современным состоянием мировой психологии,
история которой была хорошо известна, а современное состояние он
изучал не только по книгам, но знакомясь в Европе с первыми
экспериментальными лабораториями. Он использует свои
служебные поездки в Европу, встречается с представителями разных школ
психологии (гештальт-психологии, Ж. Пиаже. П. Жане и др.)-
Таким образом, первый период его научной деятельности,
датируемой 1910—1923 гг., является этапом становления его как
философа, открывающего методологию философского и научного
мышления способами сравнения и синтеза различных концепций и школ,
искусством абстракции и обобщения. Над созданием своей
философской концепции он работал с середины 10-х и на протяжении
всех 20-х гг., изложив ее в рукописи. Опубликовать удалось лишь
ничтожную ее часть*. В этой работе он систематически
разрабатывает принцип субъекта и его творческой самодеятельности,
впоследствии преобразованный им для психологии в методологический
принцип единства сознания и деятельности (названный затем
деятельностным подходом). В указанный период построена концепция
философской антропологии, центром которой является не только
идея познающего субъекта (каку Гегеля), но бытия субъекта,
существующего и деятельно реализующего в мире свою сущность**.
Второй период (1925—1935) его творчества — становление
его как психолога. Он заявляет о себе как психолог своей
оригинальной, построенной на реконструкции идей К- Маркса
концепцией деятельности. В 30-х гг. он переезжает в Ленинград, где
становится (по приглашению М. Я. Басова) заведующим кафедрой
психологии педагогического института им. А. И. Герцена.
Циклы экспериментальных исследований, начатые в этот
период под его руководством и регулярно освещаемые «Учеными
записками» Герценовского института, являются не только
исследованиями нового типа, описывающими психологическую
действительность, осуществляемые принципиально новым методом,
объединяющим в себе «единство воздействия и изучения». В
связи с обширными исследованиями мышления и речи он
устанавливает научные контакты с Ленинградским институтом языка и
мышления; формируя естественно-научную базу психологии, он
обращается к оригинальной физиологической концепции А. А.
УхПринцип творческой самодеятельности // Ученые записки Высшей школы
г. Одессы. 1922.Х 2. С. 148-154.
Выдержки из этих тетрадей впервые опубликованы в кн.: Сергей
Леонидович Рубинштейн. Очерки. Материалы. Воспоминания. М., 1989.

Биография С. Л. Рубинштейна 15
томского. Рубинштейн постоянно контактируете Б. Г. Ананьевым,
В. Н. Мясищевым, Д. Н. Узнадзе и другими психологами. На
протяжении этого периода Рубинштейну удается оптимально
организовать научную работу, так, когда эмпирическая часть
исследования и его теоретическое осмысление осуществляются силами
коллектива, разделяющего его идеи и концепцию. Ему удается
апробировать такой способ осуществления исследования, при
котором достигается единство теоретических и методологических
стратегий и эмпирических методов и процедур.
В начале 30-х гг. он создает и публикует свою концепцию
единства сознания и деятельности в статье «Проблемы психологии в
трудах К. Маркса» (1934)*. Вскоре выходит в свет его первая
монография «Основы психологии» (1936)**. В этой монографии
Рубинштейн интегрирует все направления, теории и эмпирические
исследования мировой и отечественной психологии. В качестве
одной из задач этого периода Рубинштейн ставит задачу
подготовки кадров психологов на методологической философской основе.
Закладывая теоретически основы психологии будущего, он берет
на себя ответственность за подготовку кадров. «Основы
психологии» (1935) — не философско-психологический трактат, а
прежде всего учебник для будущих психологов, который является
обобщением опыта теоретических и эмпирических исследований
предшествующего периода. Не дожидаясь выхода в свет этого
учебника, он садится за написание следующего — «Основ общей
психологии». На первых этапах творческого пути С. Л.
Рубинштейна принцип единства сознания и деятельности имел разную
направленность, многоуровневое и многоаспектное содержание и
выполнял разные функции в отечественной психологической
науке. Концепция субъекта — сердцевина философской
антропологии, основы которой были заложены уже в 20-х гг.,
присутствовала в нем лишь имплицитно по причинам идеологическим. Понятия
«человек», «личность», тем более «субъект», были под запретом,
В этот период определяются задачи, совокупность решения
которых поставила Рубинштейна на особое место в психологической
науке 30-х гг. и сделала в принципе уникальной его роль в
психолоСоветская психотехника. 1934. № I. С. 3—20; впоследствии статья была
переиздана в монографии С. Л. Рубинштейна «Проблемы общей психологии».
М.: Педагогика, 1973 и 1976, позднее в журнале «Вопросы психологии» (1983.
№ 2. С. 8—24) и переведена на английский язык в журнале «Studies in Soviet
Thought» (1987. №33).
Основы психологии. Л., 1935.

16 К. А. Абульханова
гии. Первая — разработка методологии психологии как
фундамента построения науки нового типа, представляющей собой не
описательное, а объяснительное знание. Вторая — создание системы
психологии как науки, которая включила бы и все критически
переосмысленные достижения мировой психологии и одновременно
опиралась бы на отечественные эмпирические исследования.
Третья, непосредственно вытекающая из второй задача — раскрытие и
преодоление кризиса психологической науки на основе принципа
единства сознания и деятельности. Трудно переоценить значение
создания им в этот период такого капитального труда, как «Основы
общей психологии» ( 1940), в котором он представил и обобщил все
теоретические и эмпирические достижения мировой психологии*.
Одним из важных методологических стержней этого труда
становится рассмотрение психики, сознания и личности с позиций
принципа развития. В труде Рубинштейна раскрываются в
единстве все существующие аспекты развития: от исторического и
онтогенетического до жизненно-биографического. Система
психологии разрабатывается и представляется через иерархию все
усложняющихся в деятельности психических процессов и
образований, включая личность в качестве высшего уровня. Сама
деятельность субъекта также рассматривается в процессе ее становления
и совершенствования: на разных этапах усложнения жизненного
процесса деятельность принимает новые формы и начинает
строиться по-новому. На основе принципа единства сознания и
деятельности Рубинштейн дает методологическое определение
природы психики как единства отражения и отношения, познания и
переживания, гносеологического и онтологического. В этой же
работе Рубинштейн дает развернутую характеристику сознания
как высшего уровня организации психического. Он раскрывает
сознание через диалектику индивидуального и общественного,
показывает его соотношение и с общественным сознанием, и с
реальным бытием личности. Сознание выступает как регулятор
деятельности, осуществляя три взаимосвязанные функции —
регуляции самих психических процессов, регуляции отношений субъекта
к миру и регуляции деятельности как целостного проявления
субъекта. Сознание, таким образом, выступает как высшая
способность действующей личности.
Высоко оценили и концепцию Рубинштейна, ее деятельностно - генетический
аспект Б. Г. Ананьева, A. R Лурия и другие психологи в отзыве, данном по поводу
представления «Основ общей психологии» ( 1940) на Сталинскую
(Государственную) премию.

Биография С. Л. Рубинштейна 17
Интеграция отечественной психологии в единую систему
осуществляется совместно со многими психологами (А. А. Смирнов,
А. Н. Леонтьев и др.), которые начали исследования памяти и
других психических процессов в деятельности, опираясь на принцип
единства сознания и деятельности С. Л. Рубинштейна. Если
первые «Основы психологии» все эти годы, прошедшие с момента их
издания, служили единственным учебным пособием в
университетском преподавании психологии, то новая книга «Основы
общей психологии» становится средоточием научной жизни всей
отечественной психологии — учебной, организационной,
исследовательской. Как отмечается в одной из рецензий, «в этом труде он
впервые всесторонне и обоснованно представил психологию как
целостную систему в свете материалистической диалектики. В этой
работе профессор С. Л. Рубинштейн по существу подвел итоги
развития советской психологии за 25 лет и наметил новые пути ее
дальнейшего плодотворного развития на основе
марксистсколенинской методологии. Выдающиеся научные достижения
профессора Рубинштейна в области теоретической разработки
психологической науки нашли свое блестящее применение в целом
ряде областей (языкознании, искусстве)». В этой и других рецензиях
на книгу как на «выдающийся труд» отмечается, что она обобщает
«коллективный опыт советских психологов», «впервые обобщает
опыт советской науки», благодаря чему «перед нами, наконец,
психология [предстает] как советская наука, как новый этап в
развитии этой науки вообще». Работа над «Основами общей
психологии» заканчивается в 1940 г. — накануне войны.
В первую, самую трудную блокадную зиму 1941 — 1942 гг.
Рубинштейн проявил огромное мужество, оставшись в осажденном
Ленинграде для того, чтобы в качестве проректора организовать
работу и одновременно эвакуацию Пединститута в тяжелейший период
начавшейся войны. Он участвует в организации обороны города, в
оказании помощи населению, научным работникам, вместе с
другими ленинградскими психологами организует помощь делу обороны
Ленинграда, разрабатывая систему маскировки контуров
архитектурных памятников города. Одновременно С. Л. Рубинштейн
работает над новым, дополненным изданием своих «Основ». В 1942 г.
он назначается командиром специального эвакуационного состава,
вывезшего из Ленинграда последнюю большую группу ученых.
Проявленные им героизм и мужество отмечаются
правительственными наградами. В 1942 г. Рубинштейн отозван в Москву.
На первое пятилетие 40-х гг. приходится период подъема —
признания его научных заслуг правительством (награждение Ста-

18 К. А. Абульханова
линской (Государственной) премией фундаментального труда
«Основы общей психологии»*, до сих пор не превзойденного по
цельности, глубине и энциклопедичное™ учебника по психологии). Он
становится первым в истории психологии
членом-корреспондентом Академии наук СССР (что также означало официальное
признание психологии самостоятельной наукой). Его назначают
на руководящие должности трех основных психологических
центров г. Москвы.
По переезде в Москву Рубинштейн снова оказывается
поставленным перед задачей организационно-теоретической интеграции
психологии. Одновременно он создает кафедру психологии в
Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова.
На эту кафедру им были приглашены А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия,
ученица К. Левина Б. В. Зейгарник, П. Я. Гальперин, А. Г. Комм,
А. В. Запорожец и др. Трудно переоценить роль кафедры в деле
подготовки отечественных психологов, которая теперь могла
опираться на разработанные С. Л. Рубинштейном основы психологии.
Научные исследования, развернутые на кафедре,
непосредственно смыкались с подготовкой новых кадров, образуя целостный
цикл развития и воспроизводства психологической науки. Он
возглавляет Институт психологии, существовавший еще до
революции. Таким образом, С. Л. Рубинштейну удалось осуществить не
только научную, но и организационную интеграцию психологии и
реализовать новые научные принципы в подготовке
психологических кадров. У него возникает замысел создания нового
современного психологического института, в котором можно было бы
реализовать теоретически и эмпирически новые принципы
психологического познания, которые несовместимы с эмпирическими
челпановскими традициями. В 1945 г. ему удается создать сектор
психологии в Институте философии АН СССР, в который он
пригласил Б. Г. Ананьева, Н. А. Гарбузова, С. В. Кравкова, Н. Н.
Ладыгину-Котс, Б. М. Теплова и многих других. По его проекту в
Институте философии (Волхонка, 14) построены специально
оборудованные помещения для проведения экспериментов с помощью
новейшей экспериментальной аппаратуры, полученной по
репарациям из Германии. Своих учеников (М. Г Ярошевского, Е. А.
Будилову) С. Л. Рубинштейн ориентирует на изучение истории
отечественной психологии, забытого психологического наследия И. М.
Сеченова, линия которого ими постепенно восстанавливается. Сам
Представление на премию было написано рядом ведущих психологов, а
также В. И. Вернадским и А. А. Ухтомским.

Биография С. Л. Рубинштейна 19
Рубинштейн, завершив в середине 40-х гг. подготовку второго
издания «Основ общей психологии», продолжает
методологическое осмысление проблем мировой психологии, осуществляет
анализ основных направлений американской и
западноевропейской психологической мысли, определяет дальнейший курс
развития отечественной психологии, ее первоочередные и
перспективные задачи.
В 40-е гг. под влиянием требований войны устанавливается
связь психологии и практики. Одной из важнейших практических
проблем, вставших в этот период перед психологами, оказалась
проблема восстановления трудо- и боеспособности после
ранений. Рубинштейн уделяет огромное внимание этим работам,
поддерживает развитие на их основе нейрофизиологии (исследований
А. Р. Лурия), теоретически осмысливает данные, полученные в
результате нарушений деятельности мозга, процессы
реабилитации и компенсации. Проделав в «Основах общей психологии»
анализ основных направлений развития советской психологии, ее
прикладных и специальных отраслей (детской, педагогической и
т. д.), Рубинштейн разрабатывает теоретические основы и
практические направления ее интеграции.
В этот период перед ним открывается возможность интеграции
теоретического и эмпирического уровней науки (методологии,
теории, эксперимента), обеспечения единства ее функционирования
и воспроизводства. Благодаря научным контактам в Академии
наук ему удается следить за методологическим и теоретическим
развитием проблем языкознания, физиологии, биологии, физики, т. е.
поддерживать высочайший уровень своей компетентности как
методолога науки. Несмотря на изолировавший страну «железный
занавес», Рубинштейн оставался одним из немногих психологов,
считавшим жизненно важным сохранить связь отечественной
психологической науки с мировой и продолжал неуклонно работать в
этом направлении в качестве председателя Всесоюзного общества
культурных связей с заграницей, включая и личные научные
контакты с известными зарубежными учеными, деятелями* культуры.
В этот период Рубинштейн уже завершил работу над следующей
книгой — «Философские корни психологии», в которой давался
глубокий методологический анализ и прослеживались тенденции
В качестве председателя научного комитета Всесоюзного общества
культурных связей с заграницей Рубинштейн встречается и переписывается с крупными
европейскими и американскими учеными, литераторами и т. д. В их числе Р.
Роллан, А. Шафф., Д. Лукач, в 50-е гг. он знакомится с Ж. Пиаже, Э. Кентрилом,
ведет переписку с А. Валлоном, П. Фрессом.

20 К. А. Абульханова
развития мировой психологической науки, ее современное
состояние, направления семантики, философии языка и многие другие.
Он обращается к осмыслению философско-психологических
проблем, перед которыми остановилась советская наука 40-х гг.,
пытаясь отрефлексировать ее противоречия и трудности.
Рубинштейн старается отстоять психологическую науку в период
гонений и официальных угроз ее самостоятельности*.
В 1947 и 1948 гг. начались гонения на Рубинштейна и многих
других советских ученых. Его обвиняли в космополитизме,
преклонении перед Западом, недооценке отечественной науки и
культуры. Был рассыпан набор его новой книги «Философские корни
психологии» (М.: Изд-во АН СССР, 1947)**.
Разгромной критике и осуждению было подвергнуто второе
издание «Основ общей психологии», опубликованных в 1946 г. со
значительными дополнениями. Если первое издание (1940) этого
фундаментального труда стало для Рубинштейна подлинным
триумфом, то второе оказалось почти катастрофой. Книгу осудили как
космополитическую, а ее автора сняли со всех постов. Начались
бесконечные грубые проработки в газетах и журналах, на
заседаниях в Институте философии, в Институте психологии, в МГУ, на
общем собрании АПН РСФСР, в пединститутах и т. д. В апреле 1949 г.
был подписан приказ об освобождении Рубинштейна от
обязанностей заведующего кафедрой психологии МГУ. На дверях аудитории,
где он должен был читать лекции, часто вывешивался плакат
«Долой космополита С. Л. Рубинштейна!». Заведующим кафедрой
психологии вместо него стал Б. М. Теплов, а после его ухода по его
собственной просьбе— А. Н.Леонтьев (с февраля 1951 г.)***. В том же
1949 г. Рубинштейн был снят с должности заведующего созданного
С периодом гонений на крупных ученых непосредственно связана сессия
Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР, названная
Павловской. Во время Павловской сессии фактически всем психологам было
предложено заменить предмет психологии предметом физиологии высшей нервной
деятельности, и тем самым был взят курс на ликвидацию психологии как науки.
Одновременно были рассыпаны верстки книг его братьев — известного
историка Н. Л. Рубинштейна и талантливого биолога Д. Л. Рубинштейна,
который, будучи совсем молодым, скончался от этого потрясения.
Сведения о фактах смещения Рубинштейна с его должности в МГУ хранятся
в университетском архиве и частично опубликованы его учеником А. М.
Матюшкиным.
В 1949 г. он все же был вынужден написать заявление об уходе с работы, но
ошибок своих не признал. А. В. Брушлинский отмечает, что президент Академии
наук СССР С. И. Вавилов настоял на том, чтобы С. Л. Рубинштейну разрешили
остаться в Институте философии в качестве старшего научного сотрудника.

Биография С. Л. Рубинштейна 21
им сектора психологии в Институте философии. От него требовали,
чтобы он подал заявление об уходе с работы из Института
философии АН СССР по собственному желанию, в печати признал свои
космополитические ошибки. Трагичность его судьбы заключалась
не только в официальных гонениях, но и в том, что кроме
небольшой группы сотрудников и учеников он был предан «друзьями» —
ведущими психологами, теми учеными, которых он на протяжении
многих лет поддерживал в науке и жизни*.
Хотя гонения на Рубинштейна не прекращались, он начал работу
над новой философско-психологической книгой «Бытие и сознание»,
развивающей идеи его рассыпанной в верстке книги. В ней он
совершенно по-новому формулирует философский принцип детерминизма
(внешние причины действуют только через внутренние условия),
который традиционно трактовался через причинно-следственные
отношения, как ключевой для философии и психологии метод и
одновременно как нонконформистскую жизненную мировоззренческую
позицию личности ( 1957). Суть принципа детерминизма — в раскрытии
роли внутреннего как ведущего в соотношении с внешним, как
альтернативы абсолютизации социальной детерминации психики.
Рубинштейн применяет это положение для отстаивания
самостоятельности психологии и специфики ее предмета.
Возможность публикации его трудов появилась только после
1955 г.
Преобразование человеком как субъектом деятельности
окружающей действительности и самого себя он анализирует в
контексте его собственного бытия, а не только противостоящего ему
«объекта». Формула Рубинштейна «внешнее через внутреннее»
вошла в самые основы психологической науки в очень короткий
период после опубликования книги «Бытие и сознание». Однако
понятие внутреннего не сразу было воспринято во всей его
методологической глубине, диалектике всеобщего и конкретного.
Период 50-х гг. творчества С. Л. Рубинштейна — период
абсолютной социальной депривации и одновременно противостояния
ей — его высочайшего творческого подъема. После пережитой
личной и социальной трагедии он создает и три года подряд
публикует три широко известные монографии: «Бытие и сознание»
(1957), «О мышлении и путях его исследования» (1958),
«Принципы и пути развития психологии» (1959). В этих трех книгах он
представляет систему философско-методологических проблем
психолоТак, С. Л. Рубинштейн организовал защиту и оппонировал по докторским
диссертациям Б. М. Теплова и А. Н. Леонтьева.

22 К. А. Абульханова
гии, ее основных принципов. Почти одновременно он создает и
заканчивает творение всей своей жизни, содержащее идеи бытия
человека, субъекта, которые составили основу концепции еще 10—
20-х гг., не увидевшей света, но осветившей методологически всю
психологическую науку, содействовавшие ее становлению и
развитию.
В последнем труде его жизни представлена концепция
философской антропологии, объединившая на онтологической основе
все направления разработки проблемы человека в истории
философии, раскрывающая место человека в мире, специфику его
бытия — человеческой жизни и бытия Вселенной. По иронии судьбы
и этот труд остался в рукописях — смерть оборвала его работу —
а книга «Человек и мир» увидела свет только через 13 лет после
его кончины. Свое семидесятилетие он встретил надломленным
физически, но духовно достигшим той самой вершины, с которой
открывается Вселенная и осознается оптимистическая трагедия
человеческой жизни.
Он был учителем в отношениях со своими сотрудниками и
учениками, ценившим каждое движение, ка>вдый проблеск
самостоятельной мысли, одновременно увлекающим ее стремительным
движением своей мысли, великодушным и требовательным. Можно
сосчитать число его сотрудников, учеников, но не счесть числа тех, кому
он помог в жизни. Будучи спартански самоограничен в своих
потребностях, он добился получения квартир в Москве не одному и не
двум психологам, без счета ссужал всем «в долг», не говоря о
поддержке всех научных исследований, диссертаций и их защит.
Сам он жил жизнью другого масштаба и измерения. «Мой
пантеон, — писал он в своих дневниках, — Спиноза, Маркс и
Бетховен». Не будучи знакомым с этими строками, один из авторов
данного труда, — В. А. Барабанщиков, зная, что Л. С. Выготского
сравнивали с Моцартом, назвал Рубинштейна Бетховеном.
Он сумел вырваться из своего вольного и невольного
одиночества в «Республику Мы», из пространства своего кабинета — во
Вселенную, всей своей жизнью показав, как может быть огромен
Мир Человека.
Он скоропостижно скончался 11 января 1960 г. на семьдесят
первом году жизни. О его личности — гения и борца — можно
написать целый труд, но этот труд еще ждет своего автора,
поскольку требует высшей степени глубины, мудрости и
человечности, поэтому на сегодня самым живым его портретом являются его
собственные обобщения жизни, раскрытия ее противоречивости —
трагичности и оптимизма, и та парадигма человека как ее
субъекта, которая стала вершиной его творчества.

Часть I
К, А. Абульханова, А. Н. Славская
Субъект в философской антропологии
и онтологической концепции
С. Л- Рубинштейна*
11оследние философско-психологические труды
С. Л. Рубинштейна позволяют проследить
внутреннюю логику позднего периода его творческого пути.
Эти три труда** представляются на первый взгляд
неожиданным завершением его жизни как выдающегося
психолога именно в силу их преимущественно
философско-методологического содержания. Он начал свой
путь как философ, но в силу социальных обстоятельств,
препятствующих реализации своей философской
концепции, разрабатывает ее как методологическую в
психологии и официально становится признанным
психологом-методологом, теоретиком, исследователем,
организатором психологической науки. В конце жизни
он снова заявляет о себе как философ, обращаясь к
идеям, имеющим парадигмальное философское
значение для психологии («Бытие и сознание», 1957;
«Принципы и пути развития психологии», 1959), и
разрабатывая оригинальную философскую антропологию и
общую онтологическую концепцию («Человек и мир»,
1973). Этот последний, не завершенный по форме, но
Индивидуальный исследовательский проект № 0701170
2007—2008 гг. выполнен при поддержке научного фонда ГУ ВШЭ.
«Бытие и сознание» (1957), «Принципы и пути развития
психологии» (1959), «Человек и мир» (1973).

24 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
законченный по содержанию труд явился его философским
завещанием — богатейшим наследством для тех, кто сумеет его
прочесть и понять. Последнее слово в своей жизни и творчестве он
сказал как философ, восстановив и себя в правах философа, и
философскую проблему человека в мире. Монография «Бытие и
сознание», вышедшая в свет в 1957 г., фактически была третьим
фундаментальным трудом С. Л. Рубинштейна, которому
предшествовали «Основы общей психологии», 1940, 1946 гг. издания и
«Философские корни психологии» (1947, книга, рассыпанная на
стадии верстки).
За десятилетие, предшествовавшее выходу книги (с 1946 до
1956 г.), Рубинштейн пережил два удара, нанесенных по его
трудам: первым была критика «Основ общей психологии»,
неожиданно последовавшая после необыкновенного и научного, и
социального успеха, вторым ударом — уничтожение верстки следующей
книги, написанной в обстановке критики «Основ» и проработок
автора. Сам С. Л. Рубинштейн был подвергнут критике и научной,
и идеологической (обвинение к космополитизме) и снят со всех
постов*. Выход в свет «Бытия и сознания» и последовавших за
этой монографией еще двух книг — «О мышлении и путях его
исследования» (1958) и «Принципы и пути развития психологии»
(1959) — свидетельствовал о необычайном творческом и
душевном подъеме автора, хотя его научный статус даже после смерти
Сталина (1953) официально не был восстановлен.
Есть люди, личность которых достигает вершин своего
развития, питаясь удачами и успехом. Рубинштейн принадлежал, как
мы видим, к другому типу людей, ддя которых препятствия
порождают энергию и силы для их преодоления.
Два философско-психологических труда С. Л. Рубинштейна —
«Бытие и сознание» и «Человек и мир» — раскрывают замысел,
возникший в начале жизни, и представляют собой его
реализацию, завершившуюся только в ее конце. Суть его призвания была
в том, чтобы обрести и реализовать свое истинное назначение
философа, чтобы решить самые трудные проблемы и психологии, и
философии**. Задача эта была понята и сформулирована им еще в
самом начале его научного пути на основе переработки и
переосмысления всего богатства, проблем и противоречий
философСм. об этом подробнее статью А. В. Брушлинского в кн.: «Применение
концепции С. Л. Рубинштейна в психологии». М., 1989.
О своем жизненном предназначении, ответственности за реализацию
научных и мировоззренческих идей Рубинштейн пишет в своих дневниках.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 25
ской, конкретно-научной и психологической мысли. Но ее
решение оказалось отложенным на целую жизнь, на десятилетия в силу
сложившихся обстоятельств реальной жизни. О том, что такой
замысел был сформулирован и достаточно глубоко
конкретизирован, свидетельствуют еще не опубликованные рукописи 10—20-х гг.
и статья «Принцип творческой самодеятельности» (1922), а
также впервые публикуемые в книге «Сергей Леонидович
Рубинштейн» выдержки из рукописей 20-х гг. В них уже ставятся
проблема человека в мире, проблема субъекта, дается абрис
онтологии и философской антропологии. Этот замысел и реализованный
им подход и позволил С. Л. Рубинштейну увидеть сущностные
характеристики психологии как науки, реализовать в ней
методологические принципы, которые он легализовал, ссылаясь на
марксизм, дав свою модель и интерпретацию марксовой категории
деятельности и раскрыв ее роль для психологии. Человек, субъект
деятельности, личность оставались «за сценой», но понимание их
сущности позволило Рубинштейну уже в «Основах общей
психологии» дать уникальную трактовку предмета психологии, психики,
сознания, никем в мире еще не превзойденную по своей
интегративности, глубине и перспективности.
В «Бытии и сознании» С. Л. Рубинштейн легализует свою
концепцию как философа, о чем свидетельствует само название
книги, введение понятия «бытие», не признанного в обиходе
официальной философии. Труд назван не «Материя и сознание», как это
могло звучать бы, если бы автор следовал марксистской традиции,
а «Бытие и сознание». В этом труде он решает первую,
ориентированную на проблемы психологии задачу — реализует
онтологический подход к предмету психологии. В работе «Человек и
мир» он предлагает философскую концепцию онтологии-бытия
субъекта-человека в мире. Тем самым им решается вторая
задача — создание философской антропологии.
Эта задача, над которой Рубинштейн работал на протяжении
всей жизни, требовала определенного метода (даже — стратегии),
к разработке которого он приступил еще в своей самой первой
философской работе — докторской диссертации, посвященной
методу и блестяще защищенной в Марбурге*.
Необходимо было увидеть и извлечь все позитивное,
вызревавшее на протяжении истории философской мысли — особенно
«зерна» кантовской и гегелевской философских парадигм. Но
См. об этом подробнее статью А. В. Брушлинского в кн.: «Применение
концепции С. Л. Рубинштейна в психологии». М., 1989.

26 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
раскрытие всего позитивного содержания одновременно с
преодолением его односторонних, ограниченных интерпретаций он
осуществил не с позиций марксистской философии, а исходя из той
философской парадигмы, которую отстраивал на протяжении всей
своей жизни, основы которой, судя по трудам 20-х гг., сложились
независимо от его обращения к работам К. Маркса. Метод,
доступный только такого уровня интеллекту, которым обладал
Рубинштейн, заключался в раскрытии и интеграции всего богатства,
содержавшегося и в философском, и в научном знании, в
философии и науке прошлого и настоящего. Практически любая
концепция строится так, что она развивает предыдущую методом все
далее идущей конкретизации ее основных положений или
представляет собой ее альтернативу. В этом бывает заключена ее
оригинальность. Обычно автора целиком поглощает задача
выстроить все звенья своей теории. Поэтому к прошлым или
существующим концепциям он обращается по отдельным вопросам, ссылаясь
на них, их упоминая или критически преобразуя.
Рубинштейн смог выстроить такую концепцию, которая
непротиворечиво и органично объединяла все позитивное, созданное на
протяжении истории философской и научной мысли. Он сумел это
сделать, обобщив основные ходы этой мысли, вскрыв ее логику,
альтернативы и противоречия. При этом он рассматривал
историю философии и науки не только как знание, не как
совокупность теорий, а с точки зрения того способа мышления, хода
мысли, который к ним привел.
Существуют методология и науковедение, вскрывающие
принципы построения науки, которым она должна отвечать с точки
зрения того или иного этапа и уровня развития научной
рефлексии. Хотя сама философия выступает как методология, можно
сказать, что Рубинштейн раскрыл методологию философской
мысли, способа философского мышления и тем самым сумел
интегрировать все то, что этой методологией охватывалось. Его
философская концепция содержит в себе рефлексию всей истории и
современной ему философии и в этом смысле является
метаконцепцией, парадигмой.
Первый вопрос, который можно поставить в этой связи, — на
что он опирался, что было исходным основанием такого
интегрирующего синтетического способа философского мышления?
Несомненно, исходным пунктом была задача, в решение которой он
включился со всей страстью ищущего мыслителя, поставленная
марбургской школой именно как методологическая, а не чисто
философская. Марбургская школа была не просто и не только

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 27
философией неокантианства, а Коген и Наторп — не только
эпигонами великого Канта. Задача синтеза гуманитарного и точного,
естественно-научного знания была подлинно методологической
проблемой века. Это была проблема поиска единого метода, но
она и не могла быть решена в рамках кантовской философии и
логики. Рубинштейн поставил ее для себя как проблему интеграции
философской мысли, как проблему синтеза философии и науки,
как проблему философской рефлексии нового уровня.
Была ли для него отправным основанием концепция Маркса?
Впервые в этом издании можно открыто ответить на этот вопрос.
Да, Рубинштейн уже с очень раннего возраста читал Маркса,
изучал его в Германии в немецких изданиях (о чем свидетельствуют
его дневники), но на марксову концепцию он лишь опирался в
разработке своей философской парадигмы (о чем свидетельствуют
философские записки 10—20-х годов).
Его отношение к концепции Маркса (и характер реализации ее
положений) менялось на протяжении его научного пути. Первым
этапом явилось позитивное конструктивное переосмысление
концепции К. Маркса под углом зрения глобальной задачи разработки
философско-психологической категории деятельности как выхода
из кризиса психологии (порожденного не только ее
альтернативными тенденциями). Как отмечалось, Рубинштейн выдвигает как
определяющую для развития психологии категорию деятельности
или принцип единства сознания и деятельности. Марксистская
концепция содержала в себе анализ движения общественного
производства, непосредственно связываемого К. Марксом с
взаимоотношениями людей, анализ смены типов производства как
определенных общественных формаций (характеризующих в целом базис
общества и его сознание, включая различные их формы) и,
наконец, связываемую с разными типами формаций идеологию,
поставленную во главу угла политикой социализма, Маркс
анализирует производство, труд, Рубинштейн извлекает из его работ
категорию «деятельности», Маркс исследует отношения людей друг
к другу, возникающие в процессе труда, и их характер,
Рубинштейн — деятельность как совершенно особую форму активности
Человека (как рода и как индивида) по отношению к природе.
Маркса интересует потребительная стоимость предметов,
создаваемых трудом, Рубинштейна — способность (свойство)
деятельности осуществлять качественные превращения предметов и явлений,
сохраняя при этом их сопоставимость, эквивалентность,
идентичность. Это обобщение и преобразование в методологический
принцип психологии целой совокупности марксовых положений.

28 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
Вторым — столь же позитивным — этапом было обращение к
ранним рукописям Маркса (совершенно не популярным в
официальном советском марксизме) в статье 1934 г. и книге «Принципы
и пути развития психологии» 1959 г.*
Наконец, третьим — критически этапом — явился так прямо и
названный самим С. Л. Рубинштейном «выходза пределы
марксизма». Что конкретно имел в виду Рубинштейн? В «Бытии и
сознании» он развернул критику ленинского понятия материи и его
определение через сознание. Он показал, как не только бытие
определяет сознание, но и сознание определяет бытие. Далее он дал
квалификацию официального марксизма -— положения о трех
составляющих его предмета — учения об обществе, о сознании
(мышлении) и природе как «лоскутной» концепции, не имеющей единого
основания интеграции. Эта критика дана в книге «Человек и мир».
Наконец, он противопоставил свою онтологическую концепцию
марксистской теории, постулировавшей два положения, которые
условно могут быть названы «онтологическими», — «бытие
определяет сознание», — («базис и надстройка», «материальные
условия являются определяющими в жизни людей», «материя есть
объективная реальность, существующая независимо от сознания»).
Для этого Рубинштейн осуществляет целую систему различных
абстракций — конкретизирующих, отрицающих (например,
идеологию, проблемы эксплуатации труда и т. д.) и конструктивных.
Что позволило Рубинштейну представить более
конструктивную и интегральную концепцию по сравнению с марксистской?
Это прежде всего метод, позволивший вобрать в свою систему
богатство предшествовавшей и современной ему философской и
научной мысли. По отношению к множеству различных теорий, к
которым он обратился уже в своей первой монографии «Основы
психологии» (1935), он применял метод, который можно назвать
реинтерпретацией (П. Рикер, А. Н. Славская). Эта процедура в
отличие от интерпретации, в ее самом общем виде лишь
раскрывающей смысл авторской теории, заключается в использовании
идей последней таким образом, чтобы в ней обнаружились новые
аспекты, иногда противоположные самой авторской
интерпретации. «В основе каждой значительной философской концепции, —
писал С. Л. Рубинштейн, — как создающая ее сила лежит
какаянибудь основная тенденция и неотъемлемый момент истины,
какой-нибудь основной и сам по себе необходимый мотив и
интерес мысли. Но идеи, их выражающие, реализуясь в часто
неадекСм. статью в кн.: «Принципы и пути развития психологии». М., 1959.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 29
ватном круге мыслей, которые они встречают на своем пути,
отливаются в формулы парадоксальные и антиномические,
порождая различные и часто антагонистические системы философии»*.
Вторым способом было использование — особенно по
отношению к марксисткой концепции — эзоповского языка и
принципа. Наконец, увы, Рубинштейн прибегал и к такому стилю
изложения, при котором его собственное понимание приписывалось
Марксу...
Основная же содержательная трудность построения
собственной концепции заключалась в необходимости преодоления тех
философских теорий человека, которые выдвигались на
протяжении истории философии, чтобы представить философскую
антропологию на онтологической основе, т. е. предложить не
абстракцию человека, а сущность человека в его бытии, связанную с
бытием человека в Мире.
В «Бытии и сознании» Рубинштейн сумел онтологизировать
психику, доказать ее объективность, введя человека, субъекта
как основание этой онтологизации, как того, существующего
объективно, кому она принадлежит. «Идеи (понятия), — пишет
С. Л. Рубинштейн, — не возникают помимо познавательной
деятельности субъекта, образ не существует вне отражения мира,
объективной реальности субъектом (курсив мой. — К А.)**.
Итак, первым ходом онтологизации психического является
введение субъекта и рассмотрение психического, сознания как его
способности, вторым —рассмотрение самой психической
деятельности во взаимодействии субъекта с миром, третьим
способом онтологизации психического является рассмотрение его
собственной специфической сущности, его качеств и функций.
В двух разделах «Бытия и сознания» С. Л. Рубинштейн
раскрывает специфику природы психического сознания как
идеального и субъективного. Эти определения на первый взгляд
кажутся исключающими возможность их онтологизации. Согласно
официальной философской парадигме идеальное — лишь
отражение материального, а свойством объективности обладает
только материя (материю же Ленин определил по критерию
внеположности сознанию). Как же может быть объективно сознание,
если в качестве субъективного оно противоположно
объективному? Идеальное конкретизируется Рубинштейном в связи с
проРубинштейн С. Л. О философской системе Г. Когена // Рубинштейн С. Л.
Бытие и сознание. Человек и мир. М.—СПб., 2003. С. 428—451.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М.: 1957. С. 42.

30 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
цессом познания, результатом которого являются знания.
Современное понятие идеального объекта, появившееся после трудов
Рубинштейна, позволяет понять, что качеством объективности
обладает не только, как утверждал догматический
марксизм-ленинизм, вне и до человека существующая материя,
действительность, не менее объективно существование знания самого
человека: «Сам субъект есть объективно существующая материальная
реальность, а не обособленная субъективность "чистого" сознания
или бесплотного духа»*. Другим ключом к решению этого
сложнейшего вопроса является преодоление общепринятого
противопоставления субъекта и объекта. Рубинштейн считает, что это
противопоставление справедливо лишь для гносеологического
отношения. А сознание, психика имеют не только гносеологический
характер. Они существуют и в множестве форм субъективного,
начиная от чувственного познания, восприятия, включая такие
психические явления, как мотивы, чувства и другие качества личности.
Стоит напомнить, что выдвинутый еще в 20—30-х гг. личностный
принцип означал, согласно Рубинштейну, принадлежность всех
психических явлений, свойств, способностей и т. д. личности,
которая сама является онтологически не менее существующей, чем
природные объекты, тела и т. д. Об онтологической сущности психики
свидетельствует также и естественно-научный подход к ней,
который связывает ее с природными основами.
Он использует для доказательства онтологической, т. е.
объективной природы психического ее связь с мозгом,
закономерностями высшей нервной деятельности, хотя эти связи одиозно
пользовались для сведения психики как высшего к низшему, для
уничтожения ее специфики.
В «Бытии и сознании» психика, субъективное впервые в
истории философской и психологической мысли признается в своем
онтологическом статусе, в своем «праве» на существование. Он
дифференцирует два аспекта (в том числе две трактовки)
субъективного. Первая, присущая и философскому, и психологическому
пониманию, раскрывает субъективное как искаженное,
неадекватное восприятие действительности. Вторая —
рубинштейновская — это определение субъективного, во-первых, как
присущего субъекту, во-вторых, как отношения к действительности**,
в-третьих, как разную меру адекватности познания и активности
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. С. 60.
См.: Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М.: Педагогика, Ч. II.;
Человек мир. М.: Педагогика, 1973.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 31
человека (мотивов, способностей и т. д.). С. Л. Рубинштейн
отказывается от того распространенного тезиса о невозможности
определения самой психики и сознания, который первоначально
был связан с интроспекционизмом и сохранился в этой трактовке,
о необходимости ее изучать через проявление в чем-то ином
объективном (например, в деятельности) или как производное от
чего-то иного (например, согласно И. П. Павлову и следовавшему
его методологии Б. М. Теплову, от высшей нервной деятельности).
Мера того, насколько за психикой и сознанием отрицалось право
на объективное существование, проявилась прямо, в
неопубликованном, но, вероятно, застенографированном большом докладе
П. Я. Гальперина (соратника А. Н. Леонтьева), высказавшего
суждение, что психика есть то, что мы сами из нее сделали. До
этого она является tabula rasa.
Рубинштейн избирает в «Бытии и сознании» несколько
способов доказательства объективности существования психического.
Первым является кажущееся парадоксальным сближение его со
всеми явлениями мира, имеющими специфические
закономерности, но согласно трактовке предмета физики и химии,
принадлежащими к материальному миру. Штудируя труды А. Д.
Александрова, П. Л. Капицы, А. Н. Колмогорова по физике и математике,
относящиеся к области точных наук, Рубинштейн искал аналоги
подходов к природе психического как, с одной стороны,
совершенно уникальному явлению, на которое, с другой стороны,
распространяются всеобщие закономерности бытия. Парадоксально, что
в методологии и философии был забыт кризис физики начала
века, когда открытие более глубоких свойств физических явлений
привело к философскому выводу «материя исчезла!» Иными
словами, проблема онтологического определения природы
психического как идеального и субъективного и трудности их определения
были связаны с натуралистическим пониманием материи,
имплицитно с отождествлением материи с неживой природой. Поэтому
свою систему доказательств объективности психического
Рубинштейн и начинает с таких простых аналогов, которые были бы
понятны тем, кто подразумевал под материей физические предметы,
физические тела, камни и т. д. Он строит свое доказательство на
парадоксе, и говоря о взаимодействии в бытии, обращается
именно к простым физическим примерам воздействия одного тела,
предмета на другое, чтобы показать, что природа
подвергающегося воздействию столь же объективна, как и природа
воздействующего, что изменение температуры того или иного тела зависит не
только от уровня воздействующей на него температуры окружаю-

32 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
щей среды, но и от его собственной температуры. Он обращается
к закону Бойля—Мариотта дая того только, чтобы показать, что
психическое, так же, как и все явления в мире, имеет свои
собственные внутренние закономерности (внутренние в смысле
специфические), и через эти закономерности преломляются, ими
опосредуются внешние воздействия, что сказывается на общем
эффекте взаимодействия. Здесь Рубинштейн фактически
предлагает определять психику не только как отражение реальности, т. е.
вторичное, производное по отношению к ней: на самом деле она
противодействует оказываемым на нее воздействиям,
вступает с ними в активное взаимодействие. Хотя в принятом
официальной марксистской философией понятии отражения и
подчеркивался, и раскрывался его «незеркальный» характер, но
отраженное все же оставалось производным, вторичным по отношению к
объективному воздействию.
Однако, сближая психическое со всем объективно
существующим в мире ддя доказательства его объективности, он
одновременно раскрывает его уникальность и специфичность. Последняя
заключается в показанной Рубинштейном многокачественности
психического, его многомодальности как объекта и предмета
психологии. Строго говоря, не только сферы неживой природы,
каждая представляющая единство в своей качественной
определенности, но и высшие сферы бытия — бытие человека — этика,
искусство и т. д. предметно обособлены в силу своей внутренней
монолитности, гомогенности. Соответственно, каждая из наук
обретает свою специфичность в силу качественной определенности
тех областей бытия, которые она изучает. Но психология
оказалась наукой о многокачественной, разномодальной области бытия.
Раскрытие этого обстоятельства представляет одну из
фундаментальных проблем, решенных Рубинштейном. Само обнаружение
этой проблемы уже было огромным достижением, доступным
лишь такому синтетическому уму, каким обладал Рубинштейн.
Но кроме указания на комплексность объекта психологии он
должен был найти особое доказательство — собственно
философского уровня, посредством которого можно было бы
репрезентировать и объяснить этот комплексный характер объекта
психологии и его специфики. Суть его такова: в разных системах связи
с другими явлениями (системами) психическое выступает в
разном качестве. Эта, с одной стороны, эпицентрическая формула
одновременно, с другой, содержит принцип полицентризма.
Эта формула просматривается и в выше проанализированных
определениях онтологичности субъективного, идеального. Психи-

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 33
ческое в одном отношении — к миру обнаруживает качество
идеального, относительно независимое от субъекта (знания, идеи), в
другом — субъективного — как принадлежащего субъекту, как
способности субъекта к преобразованиям. Эту
преобразовательную способности Рубинштейн первоначально называет
деятельностью. «Субъективность психического — пишет он, — означает,
что это деятельность субъекта»*. Опираясь именно на это
положение, мы употребили даже в качестве названия своей книги
словосочетание «О субъекте психической деятельности»**. Однако к
терминологии, употребленной С. Л. Рубинштейном, нужно
относиться только с позиции его целостной концепции. Человек,
личность является субъектом реальной, практической деятельности.
Следуя философской традиции, Рубинштейн говорит о
познавательной деятельности человека, выделяя ее специфику наряду
с практической, но выражение «психическая деятельность»
употребляется прежде всего для обозначения активного характера
психики, который фактически нивелировался при ее обозначении
как отражательный, отражения. В главе IV «Бытия и сознания»
Рубинштейн употребляет словосочетание «психическая
деятельность», но рассматривая ее специфические качества как процесс и
функцию регуляции деятельности человека, он никак не
отождествляет психическую деятельность и реальную практическую
деятельность. Такое отождествление свойственно концепции
деятельности А. Н. Леонтьева.
Именно поэтому в настоящее время, развивая идеи С. Л.
Рубинштейна, мы предлагаем определять психику и сознание как
способность человека, обеспечивающую осуществление им
реальной деятельности. Мы же, в свою очередь, употребляем
понятие «субъект психической деятельности» для того, чтобы
поставить вопрос, кому принадлежит психика, и доказать ее
принадлежность личности. И тем не менее все эти разные качества,
которые, согласно Рубинштейну, нельзя отождествлять друг с
другом, могут рассматриваться в более широком контексте, в
более фундаментальном отношении субъекта, человека — к миру.
Согласно этой формуле, в одном качестве психическое связано с
общественным бытием людей, их отношениями, в другом — оно
является субъективным, идеальным образом мира, в третьем оно
связано со своими природными основаниями, прежде всего — с
высшей нервной деятельностью мозга.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. С. 61.
См.: Абульханова К- А. О субъекте психологической деятельности. М., 1973.

34 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
Итак, онтологичность сознания, психического доказывается
многими способами: 1) как способность субъекта к
познавательной деятельности, поскольку последняя объективно необходима
дая обнаружения сущности и практического взаимодействия
субъекта с миром, и 2) как сходного, родственного всему
существующему в мире, начиная от физического, предметного в прямом
смысле слова. Но объективность психического специфична, а
специфичность ее многокачественна. Как эпицентрическое и
одновременно полицентрическое, оно многокачественно,
многомодально — в одной системе связей оно является образом мира, в
другой — проявлением закономерностей своей природной основы
и в третьей — регулятором деятельности — и познавательной, и
коммуникативной, и практической, и вся эта многомодальность
производна от единого онтологического основания психики,
сознания — субъекта.
Сложность модели психического как идеального в
диалектической психологической зависимости и одновременно независимости
от субъекта: оно независимо от него соотносительно с отражаемым
в нем объектом как знания, выражающего сущность объекта, оно
зависимо от субъекта, поскольку получено в его познавательной
деятельности — познавательной деятельностью объект
преобразован субъектом. Однако развернуть этот ход мысли Рубинштейн
пока в полной мере еще не мог. Здесь он лишь намечает эту идею:
«Детерминированность, — пишет он, — распространяется и на
субъекта, и на его деятельность... субъект своей деятельностью
участвует в детерминации событий... цепь закономерностей не
смыкается, если выключить из нее субъекта, людей, их
деятельность». Поэтому он избрал другой способ, связанный с критикой в
его адрес по поводу «Основ общей психологии». Она состояла в
том, что он якобы утверждал двойную детерминацию психики —
миром и мозгом. В качестве прямого опровержения этой критики
им выдвигается новая формула детерминации психического.
Эта новая формула была одновременно смелым радикальным
изменением общепринятого в философии понимания детерминации
как причинно-следственного отношения. Рубинштейн определяет
детерминизм как диалектику внешнего и внутреннего: внешнее не
является причиной, определяющей или созидающей внутреннее, а
внутреннее — не является лишь его следствием. Внутреннее как
онтологически объективно существующее преломляет внешние
воздействия согласно своей собственной специфической сущности.
Удивительно, что при огромной сложности и новизне идей,
представленных в «Бытии и сознании», вряд ли доступной даже

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 35
квалифицированному психологу, формула Рубинштейна
«внешнее через внутреннее» очень быстро вошла в «обиход»
психологической науки. О ней писали, на нее ссылались. Но не стоит
обольщаться этим фактом, поскольку, по-видимому,
психологическому сознанию того времени было свойственно стремление к
лозунгово-тезисным, простым формам и формулам. Вся глубина
этой формулы раскрывалась постепенно, десятилетиями, по мере
развития самой психологической науки, уровня ее
исследовательской культуры и мышления. Эта специфическая сущность
внутреннего — психического проявляется в активности,
избирательности по отношению к внешнему в соответствии со своей
собственной «логикой» и онтологией. Столь же тонко необходимо
дифференцировать способность употреблять используемые в
тексте «Бытия и сознания» понятия «объект» и «объективность».
Как мы увидим далее из анализа книги «Человек и мир»,
обозначать субъекта как объект и одновременно рассматривать его
противоположность или взаимодействие с объектом значило бы
вносить путаницу в употребление понятий (так же, как утверждать,
что субъективное — объективно). Поэтому гораздо точнее,
исходя из позднейшей онтологической концепции Рубинштейна,
говорить об онтологической сущности (или качестве) человека,
субъекта, субъективного, раскрывая зависимость
(соотносительность) и независимость субъекта и объекта в познании.
Объективностью обладает существование бытия человека, как и все в
мире. Нетрудно заметить, что психика обладает, согласно
Рубинштейну, той же «способностью» осуществлять качественные
изменения по отношению к внешним воздействиям, как и
деятельность, но последняя осуществляет их реально, а психика и
сознание — идеально.
В трактовке принципа детерминизма, явившегося способом
доказательства объективности психического и раскрытия его
специфики, Рубинштейн намечает его новую перспективную
конкретизацию. Недостаточно определять сущность детерминизма только
в рамках соотношения внутреннего и внешнего как чистых
абстракций, хотя эти абстракции реально связаны с взаимодействием.
В его понимании детерминизма включена идея перекрещивания и
пересечения разных воздействий и взаимодействий. Этот аспект
детерминизма раскрывается Рубинштейном при анализе процесса
познания, на первых этапах которого выступает нерасчлененный
эффект разнообразных взаимодействий разных явлений,
модальностей. И лишь по мере «работы» познания по расчленению этого
синкрета и выявлению «вклада» каждого из взаимопереплетен-

36 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
ных воздействий, явлений восстанавливаются сущностные
соотношения разных детерминант. Это «работа» обобщения,
включающая преобразование, отвлечение от несущественных,
привходящих обстоятельств и факторов.
Принцип детерминизма в его рубинштейновской трактовке
воплощает ту иерархичность, многоуровневость, которая присуща
самому бытию. «От ступени к ступени, — пишет С. Л.
Рубинштейн, — изменяются соотношения между внешним
воздействием и внутренними условиями, через которые они отражаются
(преломляются. — К А.). Чем «выше» мы поднимаемся — от
неорганической природы к органической, от живых организмов к
человеку, — тем более сложной становится внутренняя природа
явлений и тем большим становится удельный вес внутренних
условий по отношению к внешним»*. И эта особенность детерминации
обозначается им особой формулой «о соотношении "выше" и
"ниже" лежащих уровней организации бытия». В их соотношении
прослеживается все тот же принцип качественных превращений
уровней в их системной взаимосвязи. «Ниже» лежащие уровни,
имеющие, например, природные закономерности, проявляются в
новом преобразованном закономерностями «выше» лежащего
уровня качестве. «Выше» лежащие — более сложные —
обнаруживают эффект своего действия на «ниже» лежащих уровнях.
Мысль об иерархии уровней организации по критерию
«простоты — сложности» перекрещивается здесь с идеей о соотношении
уровней по критерию «общее — специфическое». Эти критерии
различны, но принцип «преломления» действия закономерностей
одного уровня организации через другой — высший или
низший — является другим выражением все той же концепции
детерминации во всей ее сложности и многоаспектности.
Следует добавить, что у Рубинштейна присутствуют два
различных значения понятия «ниже» лежащего уровня. Под «ниже»
лежащими закономерностями он понимает и более общие — те,
которые составляют основание бытия человека, субъекта как
предельную систему абстракции, и те — специфические, которые,
например представляют собой психофизиологический уровень по
отношению к психическому.
Это говорит о том, что Рубинштейн рассматривает принцип
детерминизма как бы в разных плоскостях, ортогональных по
отношению друг к другу в аспекте связи одной системы с другими
(возможно однопорядковыми), при котором одна и та же
моноцентриРубинштейнС. Л. Бытие и сознание. С. 12—13.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 37
ческая (единая) система в разных связях с другими системами
обнаруживает разные, не влияющие друг на друга качества и
закономерности иерархически-уровневые. Наконец, самым
сложным аспектом, который развертывается уже в книге «Человек и
мир», является принцип детерминизма как встроенности более
частной системы в другую — более общую, в которой первая
осуществляет определенную функцию*.
Столь подробный анализ философско-методологического
содержания «Бытия и сознания» является прологом к идеям,
изложенным в «Человеке и мире». Различие этих трудов связано с тем,
что в «Бытии и сознании» разрабатывается совокупность более
конкретных, собственно психологических проблем: проблемы
личности, ее способностей, мотивации с точки зрения раскрытия
специфически психологических механизмов и закономерностей их
организации. При сопоставлении этих трудов становится
очевидным то, что еще в скрытом виде содержится в «Бытии и
сознании». В «Бытии» Рубинштейн развертывает собственно
психологический анализ проблемы личности, оговариваясь
одновременно, что ему ближе понятие человека**. Эта оговорка имеет двоякий
смысл. Первый подразумевает, что определяющим личность он
считает ее этические, человеческие качества, которые, строго
говоря, в отечественной психологии, за исключением А. С.
Макаренко, остались в виде общих фраз, упоминаний о ее
нравственном облике и задачах воспитания. Второй заключается в том, что в
«Бытии и сознании» он придерживается уровня психологического
анализа личности, тогда как в «Человеке и мире» он переходит на
уровень философского анализа человека.
Стоит напомнить, что Рубинштейн и Узнадзе еще в 30-х гг.
обращаются к проблеме личности с целью раскрытия ее
психологической сущности и механизмов, тогда как в предшествующий
период изучение личности в основном, вслед за Лазурским,
подменялосьхарактерологией, а большинство современников Рубинштейна
и Узнадзе изучали личность ребенка. Важнейшим в
рубинштейновском понимании личности являлось то, что он с самого начала
рассматривал ее не как абстракцию или феноменологическую
данМы попытались воспроизвести этот принцип встроенности на анализе
достаточно простого примера — движение человека, включаясь в действие, играет
в нем определенную роль, тогда как действие, которому субъект придает
определенный смысл, выражая свое отношение к чему-либо, в свою очередь,
«встраивается» в поступок.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. С. 307.

33 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
ность (объект диагностики, ограничивающейся ее
характеристиками в данный момент), а в деятельности и жизненном пути, т. е. в ее
становлении, развитии, изменении. Далее он раскрывает систему
отношений личности и ее сознания — к миру, другому человеку и
самой себе, глубоко прорабатывая в «Основах общей психологии»
проблему самосознания личности. И наконец, в этом же труде он
предлагает модель личности, включающую «хочу» (мотивы,
потребности), «могу» (способности), «я сам» (характер).
Разумеется, что это более конкретный уровень определения личности, чем
упомянутый выше, где личность прежде всего характеризуется
сознанием, реализует в деятельности свою сущность. Все эти
определения личности, содержащиеся в разных трудах Рубинштейна,
должны быть суммированы для понимания его концепции в целом.
В «Бытии и сознании» он более детально останавливается на
следующих составляющих этой модели — способностях, характере,
системе мотивов и воле, ставя акцент не столько на интегральной
сущности личности, сколько на этих составляющих, чтобы
конкретно проанализировать их механизмы. Совершенно
оригинальным является доказательство того, что и способностям, и
характеру присущ единый механизм обобщения, который
традиционно употреблялся в сфере психологии, разрабатывавшей проблемы
мышления. Столь же нова постановка проблемы системного
характера мотивов и их борьбы (сравнительно с традиционным
рассмотрением мотива как некоей единицы, абстрактной движущей
силы деятельности).
Самым существенным в анализе этих составляющих является
раскрытие их функционирования в процессе взаимодействия
личности с миром, ее движения по жизненному пути. Здесь
разработан в отличие от структурно-статического
функционально-динамический и в широком смысле слова генетический подход к
личности и ее образующим. Она предстает не как абстракция, имеющая
структуру, подлежащую измерению, а как сложная
противоречивая функциональная система, механизмы которой складываются и
изменяются в процессе функционирования.
Хотя идеи «Человека и мира» сложились давно, написанию
книги предшествовало много раздумий. Одной из проблем,
которую хотел решить С. Л. Рубинштейн, — написать книгу,
доступную любому мыслящему человеку — не только философу или
психологу. Поэтому первоначально он решил изложить свою
лософию жизни человека как автобиографию, чтобы рефлексией
собственной судьбы раскрыть глубочайшие трудности
становления личности. Однако начав писать в таком жанре (в форме днев-

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 39
ников, охватывающих даже период детства), Сергей Леонидович
засомневался — не будет ли это нескромным, не заподозрит ли
кто-то автора в гордыне... Другая проблема — «легальности»,
т. е. невозможности изложить в открытой форме новые запретные
философские положения, также толкала на эссеистский способ
изложения. Все эти «пробы» изложения оставались в дневниках.
Между тем первая часть монографии, посвященная раскрытию
гносеологической и онтологической концепции, казавшаяся
менее доя тогдашней философии неприемлемой, запретной или
более сложной доя понимания, а потому обнаружения запретного,
писалась легко, набело, сама собой выстраивалась в процессе
написания. Однако тогда рукопись утрачивала цельность — первая
часть адресовалась только философам, тогда как вторую часть он
мечтал посвятить всем и каждому...
Отказавшись наконец от автобиографического замысла,
Сергей Леонидович обращается к тому философскому духовному
контексту, к тем авторам, на чьи идеи и концепции он предполагал
опереться. Стопки раскрытых на нужных страницах книг
(преимущественно немецкая и французская философия) с пометками
автора заполняют пространство кабинета. Сергей Леонидович
работает над структурой 2-й части книги, онтологической
антропологией, он набрасывает не менее десятка планов. Напряженная
работа то и дело прерывается болезнью. Но и в больнице, лежа,
на крошечных листках записной книжки бисерным почерком,
слабеющей рукой он продолжает писать. И одновременно происходит
то, к чему он стремился, — строго философская система начинает
наполняться конкретным, живым, жизненным человеческим
содержанием. Собственный жизненный путь и избранный способ
жизни перед лицом кончины трагически осмысляются,
рефлексируются и приобретают характер всеобщности судьбы человека в
мире — его жизни в социуме как «оптимистической трагедии».
Проблема человека в 60-е гг. разрабатывалась в основном в
форме критики буржуазных философских концепций:
экзистенциализма, буржуазной антропологии и др. Когда в 1972 г.
советские ученые выступили с заявлением о необходимости создать
концепцию человека с позиций марксизма, они не знали, что такая
концепция создана уже десять лет назад их соотечественником.
Труд о человеке был написан С. Л. Рубинштейном, когда понятия
«антропология» и «онтология» не употреблялись в философии,
исключались как буржуазная абстрактная трактовка проблемы
или встречались лишь в трудах по истории философии. Этот
самый главный труд его жизни не был опубликован и даже не был

40 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
дописан до конца, поэтому его судьба складывалась уже вне рамок
жизни самого Сергея Леонидовича*.
Первоначально проблема человека встает перед
Рубинштейном как проблема субъекта и его активного, творческого
отношения к миру. В такой постановке проблемы он заявил о себе
как философ в самом начале своего научного поиска, ее решением
он завершил свой жизненный путь, ее философское осмысление —
это непосредственное продолжение линии на превращение
психологии в науку о личности, человеке. Именно в проблеме человека
он ищет ключ к исчерпывающему раскрытию диалектической
природы психического. Именно в ней должна сомкнуться единая цепь
его детерминации, его различные характеристики.
Когда отзвучала первая волна критики экзистенциализма,
персонализма и других направлений, когда потребовалось внятно
сказать, в чем же состоит концепция человека, — в 1973 г.
увидела свет пролежавшая 13 лет не в забвении, но в ожидании своего
часа гласности рукопись Рубинштейна. Это и был труд «Человек
и мир».
Вся авторская концепция конспективно представлена в
написанных Рубинштейном «От автора» и «Введении». Но часть
книги, где представлена абсолютно новая философская парадигма,
интегрирующая онтологию и философскую антропологию,
нуждалась в комментировании**, а последние главы прочитывались как
философско-художественное, доступное пониманию любого
челоСмерть прервала работу, осталась рукопись, состоявшая и из целостных
глав и текстов, и из многочисленных планов, и из дневниковых записей. Когда
были сложены все составляющие, то из сложной рассыпанной мозаики
выстроилась целостная композиция. Для того чтобы понять всю концепцию, автору
потребовалось ознакомиться с трудами Канта, Гегеля, Гуссерля, Кассирера,
Хайдеггера и др. философов, на страницах которых Рубинштейном были сделаны
пометки.
Оно было проделано нами в ключе «конъюнктурная правка», поскольку
основные положения концепции Рубинштейна могли быть опубликованы только
с эпитетом «марксистский», однако кроме этой (увы!) спекулятивной задачи
мной в меру моих философских способностей все же была предпринята попытка
раскрыть и смысловое содержание концепции С. Л. Рубинштейна, которое бы
облегчило читателю восприятие и ее целостности и новизны. Однако только в
1989 г. — в году 100-летнего юбилея со дня рождения С. Л. — мы совместно с
А. В. Брушлинским — его преданнейшим учеником и продолжателем (т. е.
только через 16 лет после первого издания «Человека и мира») смогли с большей
степенью «аутентичности» продолжить раскрытие смысла и значения его
концепции. В полной мере это стало возможно только в настоящее время.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 41
века и глубоко волнующее поставленными в ней проблемами
жизни произведение.
Идеи книги «Человек и мир» по своей проблематике являются
философскими. Рубинштейн ставит собственно философскую
проблему человека, проблему его места в мире. Эта труднейшая
философская проблема в истории идеалистической философии
заменялась проблемой сознания, искусственно сводилась к ней,
человек и его место в мире сводились к месту в мире сознания,
сознание вытесняло человека. Восстановлению прав человека и
преодолению этой идеалистической концепции посвящена книга
Рубинштейна, но одновременно, как было сказано, в ней
решается и ряд других задач самой философии.
В своем труде автор прежде всего решает задачу преодоления
разорванности, лоскутности существующих наук о человеке —
этики, психологии, гносеологии, эстетики и т. д. и создания единой
философской системы наук о человеке.
Таким образом, не сознание соотносится с миром, пассивно
отражая его, а сам человек как существо практическое,
действенное, познавая мир посредством своего сознания, активно
преобразует мир своей деятельностью.
Однако это книга не о философской проблеме человека как
таковой, потому что именно обособление этой проблемы и ведет к
абстрактному антропологизму внеисторичности трактовки
человека и т. д. С. Л. Рубинштейн ставит и решает не проблему
человека как таковую, но предпринимает глубокий онтологический
анализ, определяя его место в бытии, исследуя состав бытия и его
принципиальное изменение с появлением человека. Мир —
это бытие, включающее человека и преобразованное им*.
Основной метод С. Л. Рубинштейна, используемый при
анализе отношений человека к миру, — тот же, что и при анализе
псиПо мнению М. С. Кагана, в последнем труде «Человек и мир» сам мир
раскрыт недостаточно. Можно согласится с фрагментарностью его описания, но
нельзя отрицать, что бытие в качестве мира получает совершенно новое
определение: оно не внеположено, не противостоит человеку и его сознанию, а включая
его, выступает в новом качестве, относительно к человеку, обладающему
соотносительными с ним характеристиками. Мир получает иерархическое определение,
которое отсутствует в традиционном понятии «картина мира», наконец, слелуя
гуссерлевскому понятию «жизненный мир», Рубинштейн преодолевает его
статическое, предметное понимание, раскрывая его динамику как
жизнедеятельности людей. Раскрытие сути мира как жизни людей само собой позволяет
преодолеть представление о нем как совокупности вещей, орудий, людей и выйти к
его многогранности, сложности, противоречивости.

42 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
хических явлений, использованный в книге «Бытие и сознание».
Этот метод рассматривает человека во всех важнейших связях и
отношениях и раскрывает таким образом его основные свойства
и особенности. Гносеологический анализ, сменяя онтологический,
в свою очередь, сменяется конкретным анализом человека как
общественно-исторического существа, анализом его этического
отношения к другим людам и эстетического отношения к миру.
В чем же сущность предложенного Рубинштейном решения этой
проблемы? Все существовавшие ранее концепции человека в
истории философии охватывали какую-либо одну сторону этой
проблемы: в духе натурализма классической истории философии —
отношение «человек — природа», в духе субъективного идеализма —
отношение человека к самому себе, сведение его бытия к рефлексии,
самосознанию, в стиле современных социально-философских
воззрений — отношение «человек — общество» или отношение
«человек — другой человек» в духе религиозно-этических концепций.
Рубинштейн предлагает такое монистическое решение проблемы
человека, которое интегрирует многообразие его качеств и
отношений — к природе, обществу, самому себе, оказывается единством
гносеологического и онтологического аспектов его рассмотрения.
Он предлагает такую концепцию, которая дает возможность
исследовать все абстракции, все качества человека, выступающие в
различных системах связей и отношений: практическом и
познавательном отношении к бытию, общественно-историческом и личном
отношении к другому человеку и т. д. В проблеме человека
Рубинштейн выделяет все его ипостаси и потому впервые дает
интегральное определение человека. Единство в многообразии, целое как
совокупность отношений — такова диалектика его решения.
Категории «субъект», «личность», «индивид», «индивидуальность» как
различные ипостаси человека, пересекаясь друг с другом в своем
качественном отличии, образуют ту совокупность углов зрения, под
которыми рассматривается человек как целостность. Подобная
интеграция этих качеств и модальностей оказалась возможной только
благодаря преодолению абстрактного антропологизма,
абстрактной постановки проблемы человека в целом благодаря интеграции
философской антропологии и онтологии. Рубинштейн находит
место человека в мире — в этом состоит решение задачи. Качества
бытия, таким образом, приобретают свою соотносительность с
человеком, а человек, в свою очередь, соотносится с созданным им и
одновременно детерминируемым им миром. Поэтому новизна
категории «мир» состоит в раскрытии особого человеческого
общественного качества бытия и распространении объективного метода

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 43
на познание самого субъекта, исключающее возможность их
безотносительного рассмотрения. Распространение объективного
подхода на субъекта, утверждение, что человек, обладающий сознанием и
совершающий деятельность, в той же мере подлежит объективному
познанию, как и природа, — таково решение проблемы человека,
данное С. Л. Рубинштейном.
Новая категория человека, предложенная Рубинштейном,
выступила в качестве единого основания для установления связи
категорий бытия и сознания, а тем самым позволила преодолеть их
противопоставление за пределами гносеологического отношения,
реализовать монизм в онтологии.
Концепция человека, предложенная С. Л. Рубинштейном,
преодолела парадигму, согласно которой материалистическая
трактовка бытия означает его безличность. Она преодолела трактовку
объективности бытия только как предметности, вещности,
неорганической дочеловеческой природы. Рубинштейн подчеркивает
активную преобразовательную роль деятельности человека по
отношению к бытию, которая одновременно является и условием
его включения в окружающий мир, конкретную реальность.
Решение этой проблемы направлено против отчуждения как
человека от бытия, так и бытия от человека... «Из учения о категориях, в
том числе даже из учения о действительности, бытии, выпадает
человек. Он, очевидно, идет только по ведомству исторического
материализма — как носитель общественных отношений; как
человек он нигде...», — так высказывался Сергей Леонидович о
постановке этой глобальной проблемы на том этапе развития
лософии*.
В противоположность всем философским течениям, либо
раскалывающим бытие на материю и сознание, либо вообще
подменяющим сознанием бытие, С. Л. Рубинштейн считает исходным
бытие, в состав которого входят разного уровня способы
существования, имеющие многообразную сущность. Центром и
высшим уровнем организации бытия является человек, обладающий
сознанием. Бытие с появлением человека выступает в новом
качестве, преобразованном его сознанием и деятельностью, включая в
себя и предметы, несущие социальные значения, и субъектов,
вступающих в определенные отношения, и культуру. Это качество
бытия Рубинштейн обозначает понятием «мир». «Стоит вопрос
не только о человеке, — пишет Рубинштейн, — во
взаимоотношении с миром, но и о мире в соотношении с человеком как
объРубинштейн С. Л. Человек и мир. 1997. С. 6.

44 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
ективном отношении»*. На основе такой концепции он предлагает
пересмотреть существующие философские категории и раскрыть
их новые значения.
Таким образом, центральным является не соотношение в
онтологическом плане бытия и сознания, а онтологическое
соотношение бытия и человека, и как решающее в нем — действенность
этого соотношения, его практичность и конструктивность,
обеспечиваемая наличием сознания. Это положение направлено, с
одной стороны, против абсолютизации сознания при
одновременной дезонтологизации человеческого бытия, ведущих к замене
человека его сознанием, с другой стороны, направлено против
превращения бытия в производное от сознания, с третьей — против
определения бытия, материи только через ее внеположность
сознанию, а фактически тем самым только относительно к нему.
Для какой цели понадобилось Рубинштейну обращение к
категории онтологического? Он не восстанавливает прежнюю
онтологию как понятие, которое было связано с разграничением
философского знания (метафизики) и естественных наук или с
дифференциацией учения о бытии и учения о познании (не говоря о
других, еще более архаичных значениях понятия онтологии).
Понятие материи все более стало обозначать лишь физическую,
природную, в лучшем случае биологическую «форму движения
материи», поэтому понятие онтологии Рубинштейн привлекает для
такого обозначения бытия, которое включало бы и историческое
бытие человека. Рубинштейн привлекает понятие онтологии,
онтологического как охватывающего все уровни бытия, для
распространения онтологического подхода на высший уровень бытия
общества. Для Рубинштейна онтология — учение о
качественном составе бытия человека и одновременно — о способе его
существования. Экзистенциалистское понимание существования
как лишенного сущности преодолевается концепцией
Рубинштейна, в которой сущность интегрируется с существованием и
качественная определенность сущности раскрывается через
присущий ей специфический способ существования.
Рубинштейн и здесь, интегрируя все аспекты проблемы, учитывая и
экзистенциалистское понятие существования, и категории
движения, процесса, деятельности, выдвигает новое понятие, которое,
семантически точно преодолевая пассивный смысл понятия
«существование», вбирает момент активности, присущий понятию
субъекта деятельности — понятие осуществления. Именно
осуРубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 7.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 45
ществление своей сущности, а не абстрактно-пассивная
сущность человека и лишенное сущности, своего собственного
качества существование — таков новый уровень решения этой
сложнейшей проблемы.
Первое, что обращает на себя внимание уже во «Введении», —
это особое, причем расширительное и для самой концепции
Рубинштейна употребление понятия субъекта. В отличие от
обозначения бытия только как существования или материи, он
предлагает дифференцировать его состав и выделить разные
способы существования, которые обладают и движением, и разной
качественной определенностью, которую Рубинштейн
обозначает понятием субъекта] Очень важно для понимания его
концепции то, что здесь — в онтологическом плане — понятие субъекта
употребляется им не только по отношению к человеку, во-первых.
Во-вторых, оно обозначает специфический способ организации,
сущность, субстанцию, определенность, сохраняющуюся и
воспроизводящуюся в процессе изменения и развития.
Онтология в интерпретации Рубинштейна позволяет понять
качественную определенность каждой сущности через присущий
только ей способ движения. Специфика способа существования
человека фиксируется понятием «осуществление».
Антропологическая проблема, раскрывающая специфику бытия человека,
находит свое место в общей проблеме бытия, онтологии как учении о
сущностях с разными способами существования. Преодолевая
абстрактность антропологизма, где сущность «пребывает» в
человеке, Рубинштейн утверждает, что человек осуществляет свою
сущность, т. е. она имеет деятельностную модальность.
Модальность этой сущности также раскрывается не «в себе», а через
диалектику соотношения человека с миром.
Как развиваются и конкретизируются здесь философские
положения, выдвинутые в «Бытии и сознании»? Прежде всего это
касается принципа детерминизма. Если в «Бытии» в основном он
оперирует понятиями внешнего и внутреннего, то здесь
появляются другие понятия — «страдать», т. е. подвергаться воздействиям,
и «действовать». Эти понятия образуются в силу соединения
принципа детерминизма и принципа деятельности, который был
разработан еще в 30-х гг. Здесь Рубинштейн отвечает на вопрос,
может быть, не высказанный прямо, но возникший у читателя его
последних трудов: не отказался ли он от принципа единства
сознания и деятельности, заменив его принципом детерминизма?
Можно ответить: не только не отказался, но на новом уровне
осуществил их синтез. Причем очень важно обратить внимание на то,

46 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
что фактически понятия «страдать» и «действовать»
характеризуют только внутреннее, т. е. обозначают две его модальности: в
одном случае связанную с подверженностью внешним
воздействиям, зависимостью от них, выражающуюся в негативном
переживании, в другом — активную, независимую от внешнего, при
которой, напротив, внешнее становится подвергающимся
воздействиям внутреннего. Это принципиальное переосмысление, радикально
переворачивающее сложившееся в философском мировоззрении
(особенно советского периода) убеждение, что человека
детерминирует объект, внешний мир. Это убеждение официального
марксизма происходило из двух источников — абсолютизации
действительности, внешнего мира, по отношению к «атому» —
отдельному человеку — общественному индивиду (а не
философской категории человека), во-первых, и гносеологизации,
которая утверждала приоритет объекта, а его отражение в сознании
оказывалось производным — во-вторых. Именно поэтому
категория «деятельность» по своему смыслу единственно
подчеркивающая приоритет человека по отношению к изменяемому и
создаваемому им миру, разрабатывалась преимущественно в психологии,
а не философии, И когда уже при социализме в России появился
тезис о «всемогуществе» человека — его способности
поворачивать течение рек, изменять все законы природы и общества, на
самом деле это был оптимистический коммунистический миф,
нисколько не связанный с основным содержанием марксистской
лософии, по существу придерживавшейся парадигмы зависимости
человека. Только к концу 70-х гг. человек начал скромно
упоминаться как человеческий «фактор» (хотя мы выше отмечали, что
ряд российских философов обратился к проблеме субъекта).
Далее Рубинштейн объединяет с принципами детерминизма,
сознания и деятельности принцип развития, который был одним
из основополагающих в его трудах 30—40-х гг. Следует сразу
отметить: несмотря на то что развитие включалось в число
категорий диалектического материализма, в силу того, что
определяющей была категория «материя», развитие чаще всего
конкретизировалось в двух направлениях: 1) как «движение», присущее
разным формам материи, т. е. фактически сводилось к понятию
физики, раскрывающему физическую организацию материи или
2) рассматривалось как переход количественных изменений в
качественные. Рубинштейн напрямую высказывает критику
второго*, считая количественные и качественные закономерности
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 36.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 47
нопорядковыми, «ортогональными» (как говорится в
психологии). Впервые он опровергает общепринятое равенство категорий
«движение» = «развитие». Развитие он связывает с разными
уровнями организации бытия, на каждом из которых
специфически проявляется диалектика «изменения» (развития) и
«сохранения» (пребывания, идентичности качественной определенности).
Активный характер этого процесса он подчеркивает понятиями
«восстановление», «воспроизведение» («восстановление,
воспроизведение общего внутри изменяющегося»*. Этот принцип
развития имеет смысл сопоставить с разработанным им в
«Основах» понятием функционирования, которое свойственно всем
уровням организации живого. Но в «Основах» он еще не разделял
структуру и ее функционирование, считая, что чем выше уровень
развития, уровень организации, тем большую роль по отношению
к структуре, которая на низших уровнях является
детерминирующей, начинает играть функционирование, оказывающее обратное
влияние на структуру и у человека выступающее в качестве
«деятельности». Здесь же соединяются понятия структуры и ее
функционирования с понятием «способа функционирования» ==
«способу существования». Понятие «способ существования»
фактически раскрывает качественную определенность бытия той
или иной сущности.
Конкретизируя последнее, Рубинштейн детально в новом
качестве рассматривает понятие «субстанция», которое в
традиционном и разнообразном философском понимании все же в целом
представлялось как неизменная статичная, скорее структура, чем
сущность. Субстанция, согласно Рубинштейну, — сущность,
проявляющаяся в явлениях, которая осуществляет специфическое
преобразование внешних условий (ср. деятельность), являясь
итогом прошлого развития и обладая возможностью будущего
развития. Здесь развитие связывается с категорией времени, анализу
которой далее Рубинштейн, так же, как категории
«пространство», уделяет специальное внимание (особенно трактовке
времени бытия на уровне человека). t
Итак, суммируя, можно выделить следующие аспекты его
определения сущности:
1) способ существования (зависящий от особенностей разных
субъектов);
2) причина самой себя, способность причинения (ср.
самодеятельность);
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 23.

48 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
3) причинность как процесс причинения;
4) качественная определенность;
5) воспроизводство (= «самодеятельность» — понятие,
философски разработанное Рубинштейном еще в 1922 г.).
В «Бытии и сознании» Рубинштейн ввел новую формулу
принципа детерминизма как само собой разумеющуюся, не
сопоставляя и не противопоставляя общепринятому (не только в
марксизме) пониманию детерминизма как причинно-следственной
зависимости. В новом труде он рассматривает и последнюю, предлагая
свою трактовку этой связи.
Во-первых, он рассматривает причину как действующую на
саму себя, «в самой себе», как действование причины внутри нее
самой, как ее «инерцию» в широком смысле слова.
Во-вторых, он учитывает «цепи» причинения и причинных связей.
В-третьих, причину он понимает не только как одноактное
воздействие, но как процесс, а следствие — как выход движения,
сначала происходящего внутри причины, вовне, как процесс
обособления, которое затем может принять характер относительно
законченных этапов, звеньев единого процесса.
Кроме прямой он рассматривает обратную связь — влияние
следствия на причину.
Действие следствия на причину выступает в двух формах:
^изменение самой причины и 2) изменение условий ее действия.
Причем обратная связь осуществляется в двух направлениях: 1)
изменение причины следствием, и наоборот; 2) сохранение,
поддержание постоянства причины.
И далее он предлагает учесть принцип многоуровневости
детерминации, что соединяется с идеей «Бытия и сознания», где
рассматриваются разные уровни организации систем бытия и их
взаимодействия. Взаимодействие на разных уровнях
детерминации порождает многочисленность причин, их сложнейшую связь,
возможность перекрытия действия одной причины действием
другой, возможность проявления в следствии не одного, а общего
интегрального результата, но не суммы отдельных причин и т. д.
Здесь фактически принцип детерминизма соединяется с
системным подходом, который в 70-х гг. был сформулирован и
разработан Б. Ф. Ломовым*.
Самым существенным моментом развития новой формулы
детерминизма является предложение: «...следует различать
дейСм.: Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии.
М., 1984.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 49
ствие причины, порождающее эффект опосредованно через
внутренние условия (состояние объекта), и действие причины,
выражающееся в форме внутренних условий (свойств и состояний)
объекта»*. Во всех случаях речь идет о внутренних условиях, но в
одном — как связанных с воздействием внешних, в другом — как
совершенно независимых от них (самопричинение,
самодетерминация), в третьем — как воздействующих на внешние условия.
Если вернуться к сопоставлению трактовки принципа
детерминизма в «Бытии» и «Человеке», то в последнем труде он, будучи
обогащен категориями деятельности (ср. «самодеятельность» —
термин самой первой статьи С. Л. Рубинштейна «Принцип
творческой самодеятельности» 1922 г.) и развития, «переворачивает»
местами внешнее и внутреннее. Если в «Бытии» анализ
отправляется все же от внешнего воздействия, а внутреннее
восстанавливается в своих «правах» как имеющее свою специфику
(«внутренние закономерности»), онтологию, наконец, как активно
воздействующее на внешнее, то здесь автор раскрывает следующие
модальности и приоритеты внутреннего:
1) «страдательность» как способность и возможность
подвергаться воздействиям;
2) «преобразование внешнего по законам внутреннего» =
«задача» внутреннего как сущности, как особого способа
существования;
3) причина самого себя;
4) способность причинения ( = «действия», воздействия на
внешнее);
5) способность развития = воспроизводства своей сущности в
новой качественной определенности.
Интересно, что если в «Бытии» Рубинштейн обращается сразу
к своей новой трактовке принципа детерминизма (следуя своему
«эзоповскому» принципу, предлагая его как нечто само собой
разумеющееся), то в «Человеке» он напрямую сопоставляет свою
и традиционную трактовки детерминации.
Во-первых, в его концепции причина отождествляется с
внутренним; во-вторых, общий эффект нескольких, совместно действующих
причин не равен сумме действия отдельных причин; в-третьих, не
только причина порождает следствие, но оно по принципу обратной
связи изменяет, но (что крайне важно) не саму причину, а условия ее
действия, благодаря чему возникают новые действия исходной
причины; изменение же следствия происходит при изменении причины
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С, 29.

50 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
или условий ее действия. Таким образом, традиционная
причинноследственная связь обогащается: а) принципом развития-изменения
(под влиянием друг друга или независимо друг от друга причины и
следствия); 6)обратными или обратимыми соотношениями; в)
«плюрализмом», проявляющимся в рассмотрении не одной, а
множества причин, г) рассмотрением иерархии причин.
И ниже Рубинштейн выскажет еще одно кардинальное
положение об особых «точках» в пространстве перекрещивания
различных причин. Можно предположить, что эта мысль близка, но
только под другим углом зрения, сформулированному в «Бытии»
положению о разных качествах той или иной сущности,
проявляемых ею в разных системах связей. Раскрывая преимущественно
роль внутреннего по отношению к внешнему (и его «природу»,
сущность, специфику саму по себе), Рубинштейн наделяет его
двумя основными способностями — способностью «страдать» и
«действовать», свойственными сущностям (субстанциям)
различных субъектов. Повторяем, что здесь понятие «субъект»
связывается с активностью внутреннего по отношению к внешнему, с его
качественно специфической субстанцией, сущностью, но еще не
со спецификой человека. Разная качественная определенность
присуща разным способам существования на разных уровнях
организации бытия.
После обоснования основных онтологических принципов —
приоритета бытия по отношению к сознанию как сознанию
человека, включающегося внутрь бытия, детерминизма, единства
сознания и деятельности и развития, Рубинштейн проводит анализ
категорий, раскрывающих способ организации бытия на его
разных уровнях. Продолжая линию, начатую в «Бытии и сознании» о
неправомерности раскрытия категорий сознания и материи
только в контексте гносеологического отношения, он вводит как более
общую (и вместе с тем обладающую своей спецификой)
категорию природы. Введением человека в состав бытия Рубинштейн
должен был (казалось бы) раскрыть категорию природы либо как
возникшую до человека, либо как производную и зависимую от
человека. Но он в порядке альтернативы вышеприведенному
советскому тезису о «всемогущей» способности человека изменить
природу и общество рассматривает природу не как «материал»
для производства, фабрику и контору, но как становящуюся из
себя особенную (мы бы сказали нерукотворную) сущность. Но
вместе с тем, следуя законам диалектики, он критикует сведение
природы к материи, осуществляемое марксизмом, именно потому, что
в таком случае материя становится объектом физического объяс-

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 51
нения и совершенно обособляется, отрывается от
философского понимания общественно-исторического способа
существования человека. Рубинштейн скрыто критикует тезис о переходе
количественных изменений в качественные: «...выделение качества
из накопления количественных различий, — пишет он, —
наследие декартовского механицизма и гегелевского идеализма в
диалектическом материализме»*. Именно в «Бытии и сознании», уже
придя к этому выводу, он не употребил для названия книги
понятие «материя». Сегодня смелость этой критики представляется
неактуальной, поскольку все марксистские трактовки сами собой
стали прошлым вместе с самим марксизмом. Но осталась сама
проблема конструктивного определения категорий, которая так и
осталась нерешенной в силу парциального рассмотрения каждой
из них.
В связи с характеристикой природы Рубинштейн еще раз
возвращается к своему принципиальному тезису о том, что если
материи присуще движение, то на высших уровнях организации (да и
применительно к самой материи) правомерно говорить не о
движении, а о способе существования. Понятие способа
существования дает возможность соединить сущность с ее бытием,
существованием. И утвердив этот тезис, он обращается к выявлению
особого соотношения человека и природы. Если на уровне его
общественного, исторического способа бытия ему присущ
деятельностный способ осуществления, преобразующий действительность
(в качестве субъекта деятельности и познания), то на уровне его
определения как природного существа человек сам — «ставшая
человеком природа», он внутри природы. Однако и здесь он
связан с ней отношением, которое Рубинштейн обозначает как
отношение наивности, невинности, непосредственности. Рубинштейн
считал, что природность присуща и самому способу существования
человека, и его сознанию. «Сознание... тоже включается одним
своим аспектом в природу... как бы «спускается» в природу, имея
свои предпосылки в общественной жизни людей»**. Тем самым
ограничивается философское положение о противоположности
сознания и материи как объективной реальности, существующей
независимо от него (справедливое только для гносеологического,
но не онтологического отношения). Сама же природа, согласно
Рубинштейну, качественная определенность, которая обладает в
соотношении с человеком двумя свойствами — это свойство ее
* Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 36.
Там wo Р QO
Там же. С. 39.

52 К. А, Абульханова, А. Н. Славская
упорядоченности, спокойствия, гармоничности, являющееся
основой эстетического отношения к ней человека и в известном
смысле противоположное — ее стихийность, а потому неожиданность,
сопротивляемость, требующая необходимости борьбы с ней
человека. В состав природного Рубинштейн включает не только
неодушевленную природу, но и другого человека как природное
существо и природные связи между людьми (например, мать и дитя).
Как мы увидим из раздела, посвященного собственно
философской антропологии, т. е. человеку, природные основы человека
проявляются в его чувственности (не в узком фрейдовском, а в
самом широком смысле), в его способности не прагматически, а
созерцательно отнестись к окружающей природе, в его восприятии
как встрече с природой (и особенно в эстетическом как единстве
ее восприятия и переживания).
Раздел, посвященный категориям времени и пространства,
очень фрагментарен, но чрезвычайно важным является ранее (в
разделе о природе и материи) данное определение времени и
пространства как «форм существования» сущего и принцип
выделения специфики времени и пространства на разных уровнях бытия
(который развертывается в виде схемы, правда, не совсем полной,
являющейся скорее примером, иллюстрацией данного принципа).
Важнейшим в постановке этой проблемы является, во-первых,
применение Рубинштейном категорий времени и пространства к
человеческой жизни, что снимает ограниченность их понимания
только как физических или социальных, объективной
событийности, и ставится задача раскрытия специфики времени —
пространства человеческой жизни — во-вторых. Время, по
Рубинштейну, в самом глубоком смысле связано со спецификой разных
процессов, включая специфику жизни человека. Рубинштейн
возражает и против субъективистской трактовки восприятия времени
в психологии, и по существу — против сведения всей
проблематики времени человека к восприятию объективного времени, к
проблеме психологии восприятия, тем более к его трактовке как
кажимости*. Субъективность восприятия производна от объективной
позиции субъекта, его соотношения с действительностью. Не
полемизируя непосредственно с экзистенциализмом, он против
философского определения времени жизни через ее конечность (смерть),
особенно сартровской трактовки жизни (бытия), определяемой
через соотношение со смертью (небытием). Напротив, бытие
определяет небытие, поскольку отрицание сущего частично, парциально,
* Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 42.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 53
не тотально. Конкретизацию проблемы времени человеческой
жизни он дает позднее — в своей антропологической концепции.
Большие разделы «Человека и мира» посвящены проблеме
соотношения бытия и познания, мышления и его логической
структуры. В «Бытии и сознании» Рубинштейн еще только намечает
онтологический подход к гносеологической проблеме, причем
преимущественно в связи с предметом психологии, здесь же он
реализует этот подход как собственно философский. Если в
«Бытии» он выявляет специфику идеального и субъективного как
общих модальностей, качеств психического, то в «Человеке и мире»
он детальнейшим образом рассматривает сам процесс познания,
который марксистской гносеологией и предшествовавшими ей
гносеологическими концепциями был априорно абстрагирован от
субъекта познания. (И если даже познавательный процесс
рассматривался в диалектическом взаимодействии с объектом, то это
было не взаимодействие субъекта и объекта, а взаимодействие
сознания, познания с объектом.) Если в «Бытии» Рубинштейн
рассматривает соотношение логического и психологического
еще внутри гносеологического отношения, то в «Человеке и
мире» он дает принципиально новую трактовку познания с позиций
онтологии и философской антропологии. Сначала он
раскрывает определение сущности в чисто онтологическом ключе,
показывает момент раздвоения сущего на онтологическое, т. е.
связанное с взаимодействием реальностей субъекта и
действительности, и на собственно гносеологическое. «Необходимо различать
явление как сущее и познание этого явления сущего познающим
субъектом»*. «Быть и являться — это достоверность бытия»**, —
пишет он, раскрывая онтологическую природу явления.
«Восприятие и действие (жизнь) человека выступают как взаимодействие
двух реальностей»***. Далее для познания возникает вопрос, что
есть нечто, который идеализм пытается перевести в сомнение,
есть ли нечто.
Неисчерпаемость явления познанием, сохранение в нем
скрытой сущности свидетельствует также о том, что объект мысли не
сводится к мысли об объекте. «Это значит, что само отражение
выражается в онтологических категориях явления бытия
для другого»**** (выделено мною. — К А ). Чрезвычайно важным
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 44.
Там же. С. 42-43.
Там же. С. 43.
Там же. С. 47.

54 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
тезисом, содержащимся в двух последних трудах, является именно
проблема несводимости объекта мысли к мысли об объекте. Этот
тезис проводится и в раскрытии специфической онтологической
природы идеального как знаний, результатов процесса познания,
идеальных объектов в «Бытии», и в критике кантовской и
гегелевской концепций в «Человеке и мире», и в концепции
соотношения имплицитного и эксплицитного в обоих трудах.
Философскоантропологический подход к познанию еще раз рассмотрен в конце
второй части «Человека и мира», но уже в первой части при
анализе процесса познания введена категория труда как его источника:
не нужно длительных доказательств, насколько это положение
расходится с тезисом только о практике как критерии истины, т. е.
об истинности только завершающего итога (конца)
познавательного процесса, выходящего за его пределы результата. И в целом
философско-антропологическая онтологическая концепция
познания Рубинштейна просто «снимает» распространенную и глубоко
проникшую в психологию официальную теорию «отражения»,
которая передовыми философскими умами 60—70-х гг. тщательно
корректировалась и по-новому трактовалась, но не выходила за
рамки исходной постановки вопроса, абсолютизировавшей
гносеологическое отношение и гносеологию в силу
неразработанности онтологической проблематики. Чтобы яснее соотнестись с этой
традицией, прочно вошедшей в философское сознание, можно,
следуя Рубинштейну, сказать, что противоположность субъекта и
объекта, правомерная только в рамках гносеологического
отношения, даже в этих рамках — неправомерна, поскольку само
гносеологическое отношение не может быть определено вне
рассмотрения онтологического соотношения человека и бытия, а Бытия и как
бытия человека, и как Мира для человека, и как природы и
человека, принадлежащего и противостоящего ей.
Резюмируя, можно сказать, что основой
философско-антропологической концепции Рубинштейна является рассмотрение
человека внутри бытия и утверждение его трех отношений к
действительности — познавательного, созерцательного и
действенно-практического.
При этом становится возможным понимание деятельной
сущности человека, не сведенной только к самой деятельности, но как
сущности деятеля, который осуществляет ее. Выдвинутая
тридцать лет назад категория субъекта раскрывает и его становление,
и осуществление своей — человеческой сущности. Здесь
обоюдна детерминация объекта и субъекта; первого как имеющего свои
собственные существенные закономерности и качественную опре-

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 55
деленность; второго как преобразующего сущность первого своей
деятельностью, созидающего ее новое качество, теперь
существующего для субъекта.
Категория осуществления раскрывается и как деятельное, и
как познавательное отношение человека к объекту, т. е. его
изменение, преобразование, создание человеческой
действительности согласно ее познанным законам, но в своих целях. Категория
«мир» обнаруживает свой подлинный смысл как ценностное
отношение человека, и как преобразованное в целях человека
качество бытия. Если субъект выступает по отношению к объекту
как деятель, активный преобразователь, то объект,
преобразованный по общественно-историческим законам деятельностью
человека, — это «мир», который, в свою очередь, по-новому
детерминирует человека, субъекта. Выражая присущую рубинштейновской
мысли логическую строгость, соотносительность категорий
«человек» и «мир» позволяет преодолеть не только
абстрактно-антропологический и абстрактно-сциентистский взгляд на человека,
препарирующий его извне как объект. Пафос дильтеевской
понимающей психологии при всей ее ограниченности состоял как раз в
том, чтобы вобрать в метод психологического познания
особенность человека как субъекта познания, научно учесть
«человечность» его психики.
Между тем в некоторых вариантах марксистской
интерпретации категория деятельности, заняв ведущее место, стала
приобретать все более логизированный характер, абстрагироваться от
субъекта, тем самым обезличивая его, разрушая свою связь с ним
и фактически подменяя его собой. Для решения этой задачи
Рубинштейн использует более широкую, чем категория
«деятельность», категорию «отношение», которую он раскрывает как
триаду познания, деятельности и созерцания. Таким образом, внутри
отношения «человек и мир» выделяются три различные
модальности — познания,деятельности и созерцания.
Вслед за раскрытием логики познания субъекта, затем —
логики его действования он считает необходимым раскрыть
логику внутреннего отношения к миру, побуждающую субъекта
действовать и познавать. Введенная им категория «созерцание»,
относясь к более высокому уровню абстракций, чем понятия
этического, эстетического и других отношений, служит их
основанием. В свое время квалифицированная К. Марксом как выражение
слабости предшествующего механистического материализма, эта
категория вновь актуализируется Рубинштейном, но в
совершенно новом смысле — для определения новой модальности отноше-

56 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
ния «человек и мир». Оказывается, что не все в
действительности — продукт действий человека: в мир входит и природа, и
другой человек в своей непрагматической, нефункциональной, «не
потребительской», как бы мы сейчас сказали, ценности. Мир не
сводится к узкопрагматической полезности для человека, а
отношение человека к миру — к чему-то операциональному. «Как
сама природа — это не только предметный "мир", сделанный
человеческими руками из природного материала ("природа как красота
и стихия, а не только мастерская и сырье для производства"),
точно так же и человек — это не только производная социальных
отношений»*. В онтологии наличие не только действенного, но и
познавательного и созерцательного отношения человека к миру
составляет важнейшую его характеристику.
Уже в «Основах общей психологии» Рубинштейн вышел за
пределы собственно гносеологического определения природы
психики, которое сводило ее к отражению. Он показал, что
психическое одновременно есть и отношение к миру, и переживание
этого отношения, имея в виду ту самую неуловимую субъектность
психического, которую столько раз и столь безуспешно пытались
поймать в сети строго научной квалификации. Созерцание состоит
из богатства разнообразных — этического, эстетического —
отношений к миру. «Эта созерцательность не должна быть понята
как синоним пассивности, страдательности, бездейственности
человека. Она есть (в соотношении с действием, производством)
другой способ отношения человека к миру, бытию, способ
чувственного эстетического отношения, познавательного отношения.
Величие человека, его активность проявляются не только в
деянии, но и в созерцании, в умении постичь и правильно отнестись
ко Вселенной, к миру, к бытию»**.
Резюмируя онтологический раздел труда, можно сказать, что
Рубинштейн развивает свой онтологический подход, раскрывая
содержание всех философских категорий, о которых выше шла
речь. Самой общей оказывается категория сущего,
интегрирующая бытие и многообразие его различных способов
существования, обладающих субстанциально различными сущностями,
присущими субъектам разного рода развития и изменения.
Специфика категории бытия раскрывается через совокупность категорий:
бытия человека, действительности, материи, природы, мира с
присущими им временем—пространством и способами
взаимодейРубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 38, 76.
Там же. С. 72-73.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 57
ствия, и совокупность принципов: субъекта, детерминизма,
развития, сознания и деятельности*.
Вторая часть труда предваряется введением, в котором
представлены основные характеристики отношений человека к миру.
Нужно специально остановиться на понимании Рубинштейном
самой категории человека. Кроме трех вышеупомянутых его
отношений к миру — познавательного, созерцательного и
деятельностного здесь вводится еще одно отношение (которое составляет
содержание первого параграфа работы) — этическое отношение
к другому человеку. Сложность его объяснения в том, что
категория человека на самом высоком уровне абстракции предполагает
включение в него ряда таких понятий, как человеческий род,
общество и личность. Отношение к другому присуще, казалось бы,
более конкретному уровню личности, а не абстракции «человек».
Но будучи определено (положено) на этом конкретном уровне,
оно первоначально включено в самое философское определение
человека — человечности как высшего уровня и качества
человека. Можно ли сказать, что этическое отношение человека к миру
(включающему в себя, согласно Рубинштейну, и других
субъектов) входит в состав созерцательного отношения к миру? С одной
стороны, на первый взгляд, созерцательное отношение к миру
отличается (по данному выше определению) от деятельностного
отношения, поскольку последнее есть отношение к объекту, но, с
другой, оно не означает пассивного отношения к другим людям.
Созерцательность, по Рубинштейну, — альтернатива прагматизму в
отношении другого человека, но одновременно активная
поддержка, усиление бытия и сущности другого. Это и имеет в виду
Рубинштейн, выступая против использования другого в целях данного
человека, отношения к другому как функции (манипулирование и
т. д.) и считая, что отвечающим критериям человечности
отношением к нему можно укрепить, «усилить» его сущность. В
раскрытии сущности этического отношения человека к человеку
Рубинштейн возвышает сам «статус» этического, возводя его очень
конкретное содержание, являющееся огромной проблемой, науровень
категории человека.
Уже в «Бытии и сознании» он анализирует понятие
человечности, которое в «Человеке и мире» занимает едва ли не
центральное место. Тезис о совершенствовании,
самосовершенствоНужно сказать, что представленная в заключении схема категорий не
раскрывает всей глубины (и точности) их связей, имеющей место в тексте первой
части работы (Рубинштейн С. Л. Человек и мир).

58 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
вании, саморазвитии субъекта остается голой абстракцией, если
не раскрыть, как это с потрясающей глубиной сделал Рубинштейн
(решив задачу преодоления формализма в этике), — то, что
отнестись к другому как субъекту, значит, выработать, выстроить
отвечающее принципу человечности отношение к нему. Этическое
раскрывается Рубинштейном как совершенно особое, не
сводимое к прагматическому отношение к другому человеку. Это не
христианский вариант гуманизма, состоящий в сострадании и
жалости, унижающий и в результате подавляющий достоинство
своего объекта; это не та нота обреченности, которая и по сей день с
удовольствием акцентируется некоторыми современными
учениями. Рубинштейновский гуманизм — это прежде всего вера в
человека, в его возможности изменения своей жизни, устранения
своей зависимости. Рубинштейновское созерцание, таким образом,
оборачивается возрождением активного оптимистического
отношения к человеку, личности. Мы привыкли так наивно
представлять результаты деятельности, что не всегда улавливаем эти
результаты не только в предметной форме, а в изменении некоторых
соотношений действительности, объективных событий, изменении
жизненной расстановки сил. «Усиление», по выражению
Рубинштейна, существования одного человека другим посредством его
отношения к нему не сводится к усилению какой-то наличности,
данности, самого факта этого существования, но приводит к усилению
качества его существования и сущности. Таким образом и
появляется представление о различной мере человечности, различной мере
существования — более или менее соответствующей его сущности.
Поэтому идея подлинности и неподлинности бытия, приписываемая
западноевропейской мыслью экзистенциализму, со всей присущей
ей скрытой трагичностью содержавшая проблему отчуждения
человека, заключала в себе неразрешимый парадокс невозможности
присвоения и реализации собственной сущности в жизни,
невозможности продолжения жизни по законам человечности.
В конечном итоге реальная помощь в обретении себя, своего
«я» осуществляется через этичность отношения одного человека к
другому. Однако столь необычное, не формальное толкование
этического позволило Рубинштейну пойти дальше в углублении этого
понятия применительно к понятию существования человека.
Двойственность трактовки проблемы человека приводила философов к
его противоречивому пониманию, с одной стороны, как субъекта,
изменяющего мир согласно поставленным целям, с другой — как
существа, не способного присвоить даже результата собственной
деятельности, собственной сущности, собственных чувств, т. е. как

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 59
существа неподлинного. Преодоление этого противоречия — в
возможности становления субъектом как существом более
существующим, чем потенциальным, более активным.
Этим снимается достаточно априорная тенденция
рассматривать взаимодействующих людей уже как субъектов.
Субъектсубъектное отношение, предполагающее взаимодействие не с
объектом, отлично от субъект-объектного, но должна быть еще
раскрыта его сущность, отвечающая (или нет) человечности, ее мера.
Субъект не потому субъект, что он взаимодействует с другим
человеком, а в зависимости от того, как он с ним взаимодействует.
Субъект-субъектные отношения отличимы от субъект-объектных.
Они еще должны достичь соответствия этическим критериям, быть
построены и осуществлены в соответствии с ними. В современных
понятиях субъект-субъектные отношения — это общение,
отличающееся от деятельности (Б. Ф. Ломов), но в общении возможно
отношение одного человека к другому не как субъекту, но как к
объекту. В этом огромная сложность раскрытия сущности
понятия, которое возможно только на концептуальной системной
основе. Каждый еще должен достичь права быть субъектом и умения
отнестись к другому как к субъекту. По-видимому, именно к
трудности выявления и реализации этой задачи относится как бы
вскользь высказанное суждение Рубинштейна: «Есть такие
субъекты, которые не выдерживают испытания в своем притязании на
этот ранг (субъекта), а есть другие, выдерживающие»*.
Эти слова являются ключом и к раскрытию другого,
относящегося к сфере философской антропологии содержания понятия
«субъект», отличного от вышеуказанного, расширительного. Идея
обозначения качественной определенности различных способов
существования в сущем как субъектов, расширительное
употребление этого понятия не противоречит, а напротив, предполагает,
что при раскрытии этой качественной определенности на уровне
человека понятие «субъект» превращается в
философско-антропологическую категорию, связанную со становлением человека
человеком, его человечности,духовности, сознательности.
Мы отмечали, что Б. Г. Ананьев употребляет понятие субъекта
в контексте человекознания для выявления качественной
определенности разных форм (способов) его активности — субъект
деятельности, субъект общения и субъект познания. Эти понятия
субъектов носят дифференциальный характер. Рубинштейн же в
«Человеке и мире», не отказываясь от идеи развития личности в
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 54.

60 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
деятельности, т. е. выявления «механизмов» ее становления
субъектом, считает, что это становление — по большому счету — не
может быть ограничено способом деятельности, даже творческим.
Не только в деятельности — основа возможности стать
субъектом. Она в способности отнестись к другому как субъекту, которая
требует решения сложных, с социальным контекстом и степенью
его жесткости, этических проблем, которые очень конкретно
рассматривает Рубинштейн. Это и проблема верности и
жертвенности в изменившихся обстоятельствах жизни, проблема
преодоления встречного, негативного к себе отношения, и проблема любви
(любви не только к «беленькому», но и к «черненькому»), не
только к ближнему, но и дальнему, и проблема Достоевского —
стоит ли благо человечества одной слезы ребенка.
Как отмечалось, Рубинштейн приступил к разработке
концепции философской антропологии уже в 20-х гг. В философских
рукописях (до сих пор полностью не расшифрованных и не опубликован
ных) уже ярко очерчена идея человека как центра реорганизации
бытия. Здесь, в последнем труде, завершающем жизненный путь и
воплощающем вершину его творческого пути, он, с одной стороны,
включает человека «внутрь», в состав всего сущего, доказывает его
родственность всем уровням организации бытия, с другой —
раскрывает его особенность как высшего уровня бытия,
осуществляемую через познание, созерцание и деятельность, с третьей —
раскрывает, как изменяется бытие, выступая в новом качестве «мира»
с появлением человека как его высшего уровня развития*. Эти
основные координаты антропологической концепции простроены
удивительно четко и определенно, притом что сама концепция
создается в контексте критического преобразования марксизма, с одной
стороны, и творческого — экзистенциализма — с другой.
Категория человека раскрывается Рубинштейном и на
предельно абстрактном, и на индивидуально-конкретном уровнях. Причем
на последнем в нее вбирается множество проблем, представивших
наибольшую трудность дая философской мысли. Это проблемы
человека на уровне отношений личностей — «я»—«другой», но
расНельзя не согласиться с суждением М. С. Кагана, что категория «мир»
недостаточно конкретизирована С. Л. Рубинштейном, но необходимо отметить
существенное для философии и психологии различие вошедшего в обиход понятия
«картина мира» и рубинштейновской категории «мир». Оно заключается в том,
что первое исключительно гносеологизированно, сводится к позиции человека,
воспринимающего мир, а у Рубинштейна — включенного в него в качестве его
преобразователя, созидателя.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 61
смотренные не просто как психологические проблемы общения, но
как этико-философские проблемы приоритета или равноправия
«я» и «другого». Это проблемы — идеала единства —
«Республика мы». Как отмечалось выше, человек рассматривается в
различных отношениях к миру, во-первых, и в процессе своего бытия, в
специфике его жизни — во-вторых. Он хочет показать
соотношение человека, личности не только с деятельностью, но с
жизнедеятельностью, ее бытием. Человек является не только субъектом
деятельности, не только субъектом познания, но и субъектом
жизнедеятельности. А жизнедеятельность не складывается из суммы
познания, деятельности, общения. Субъект «складывает» и
осуществляет их в определенных соотношениях, в определенных
пропорциях, с определенной мерой активности. Личность находит и
отводит в своей жизни определенное место и время труду, познанию,
общению. Это проблема человека как субъекта жизни,
рассмотренная в важнейших категориях последней — жизни и смерти как
утверждения и отрицания, как соотношения трагического и
оптимистического, позитивного начал в самой жизни (и отношений к ней
человека) и критического, негативного, сплетенности в ней добра и
зла, соотношения прошлого, настоящего и будущего, соотношения
индивидуального и общественного. Это проблема свободы и
необходимости, ответственности человека.
Основными параметрами человека как субъекта жизни
являются: 1 ) рефлексия как способность и сознания, и самого
человека отнестись к жизни, преобразовать ее, выйти за пределы ее
«ситуаций»; 2) ответственность как проявление серьезного
отношения к жизни; 3) способность построить ее в соответствии с
принципами человечности, совершенства, красоты; 4)
мировоззренческие чувства (трагическое, ироническое, комическое и др.),
также возвышающие человека над ходом и непосредственностью
жизни, эмоционально и этически обобщающие соотношение в ней
добра и зла; 5) этическое отношение к «ближнему» и «дальнему»;
6) способность к совершенствованию жизни, людей, самого себя.
В процессе раскрытия этих качеств человека как субъекта
жизни Рубинштейн решает две фундаментальные проблемы:
социально-философскую проблему отчуждения и собственно
философскую — отрицания, которые, строго говоря, являются двумя
гранями единой проблемы — противоречий. В противовес
постановке проблемы отчуждения в чисто социальном плане (средств и
продуктов труда от человека, его эксплуатации и т. д.) он ставит ее
как проблему отчуждения от человека его человеческой
сущности, которая, несомненно, также связывается с характером обще-

62 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
ственных отношений, но для своего практического решения
требует не только изменения последних, но этического,
нравственного построения отношений людей в соответствии с принципами
человечности. Этот ход мысли чрезвычайно важен цдя понимания
самой сути философской антропологии: человек определяется не
только через кардинальные отношения к миру — познание,
деятельность и созерцание (этим еще не преодолевается
абстрактность решения проблемы), но через требующие построения,
разрешения связанных с противоречиями жизни проблем отношений
людей. Идея их противоречивости заложена в глубоко
диалектической трактовке отрицания, которое ставит во главу угла
экзистенциалистская антропология. Последняя определяет жизнь
через соотношение со смертью, ситуации жизни через их
отрицание — выход из них, самого человека только через его «проект»
(Сартр), т. е. только через будущее, а не как состоявшегося в
результате прошлого в настоящем. Отрицание, по Рубинштейну,
конструктивно тогда, когда несет в себе утверждение, позитивное
начало, порождение нового.
Идея неизбежной противоречивости как специфики
человеческого бытия конкретизируется во всех вышеперечисленных его
параметрах, которые вводит или рассматривает Рубинштейн. Как
мы отмечали, проблему жизненного пути как психологическую
С. Л. Рубинштейн рассматривает еще в 20—30-х гг.
Множественность и трудность этих проблем определяется тем, что Рубинштейн
рассматривает личность как субъекта жизненного пути. Эта
проблема подлинности решалась им всю жизнь.
Это была трагедия его жизни и тема его творчества. Он начал
развивать ее еще в начале 30-х гг. очень быстро, вслед, а может
быть, и параллельно Шарлотте Бюлер, выдвинувшей фактически
новую парадигму в изучении личности в контексте жизненного
пути. Эта тема отражается в первых «Основах» (1935), затем — в
«Основах обшей психологии» (1940, 1946). В «Основах общей
психологии» он анализирует эту проблему на уровне личности,
едва намечая ее роль как субъекта жизни. Но поскольку даже
понятие личности подвергается идеологической депривации, глав о
жизненном пути личности даже в «Бытии и сознании», т. е. уже во
второй половине 50-х гг., мы не находим.
К этой проблеме — уже на уровне философской антропологии,
т. е. проблеме бытия человека, он обращается в своем последнем
труде.
«Онтология человеческой жизни» и «Человек как субъект
жизни» — таково название двух глав книги «Человек и мир»,

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 63
посвященных ее обоснованию. Из иных параметров, нитей
образуется определение жизни на этом уровне — отношение
человека к другим людям, к человечеству, включая созданный
последним мир науки, культуры, ценностей, отношение к самому
себе, наконец, отношение человека к природе и качество
человека как природного существа — таковы ее исходные
характеристики. Но сразу вслед за ними вводятся параметры другого
плана: совокупность отношений к жизни, сама жизнь,
развертывающаяся через диалектику свободы и необходимости, включение в
нее субъекта, который своим сознанием и действиями вносит в
нее изменения, — все это ведет к противоречивости жизни.
Осуществление жизни через противоречия и их разрешение, жизнь
как проблема для субъекта — таковы новые параметры и
модальности, вводимые Рубинштейном. Жизненные противоречия
создаются соотношениями добра и зла, самой жизни и смерти,
необходимости и свободы. «Жизнь могуча, бесконечно
разнообразна и чревата всем — добрым и злым»*. «Трагическое имеет
место, когда к неизвестной гибели идет что-то хорошее и
прекрасное, когда к добру как осознанной цели приходится в силу не
зависимых от человека обстоятельств идти через зло. Трагизм
возникает там, где что-то хорошее и прекрасное вовлекается в
пагубный для человека конфликт»**. Особенность человека как
субъекта жизни и состоит в его способности разрешить
жизненные противоречия, изменить соотношение добра и зла, даже
соотношение жизни и смерти, которое экзистенциалистам
представлялось таким фатальным.
Развивая мысль, высказанную тридцать пять лет назад в
некрологе на смерть H. H. Ланге, Рубинштейн выявляет, при каких
условиях смерть человека становится действительно трагична.
Споря с экзистенциализмом, с присущим последнему
подчеркиванием универсальности смерти, смерти как единственной антитезы
бытию, с мыслью, что сама жизнь имеет и приобретает смысл
только благодаря смерти, он раздвигает границы понимания
жизни. Только та жизнь есть жизнь подлинная, которая
осуществляется, строится человеком. Во всех иных случаях, даже если
жизнь физически продолжается, она не является жизнью. А
потому — не трагична и смерть, уносящая такую жизнь. «Смерть в
постели, смерть, наступающая потому, что жизнь, жизненные
силы себя уже исчерпали, что он увял, и началось умирание еще при
J Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 84.
Там же. С. 80.

64 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
жизни, трагична ли она объективно?»* Жизнь — трагедия,
комедия или драма объективно, в зависимости от соотношения сил в
ней, в зависимости от позиции в ней человека. «Основой
трагического отношения человека к жизни является отношение человека
к трагическому как существующему объективно»**.
Со свойственной ему душевной искренностью и вместе с тем
философски обобщенно и строго рефлексирует Рубинштейн свои
отношения к жизни — трагическое и юмористическое. Да, смерть
определенным образом детерминирует, определяет жизнь: «Смерть
есть также конец моих возможностей дать еще что-то людям,
позаботиться о них... Наличие смерти превращает жизнь в нечто
серьезное, ответственное, в срочное обязательство, в обязательство,
срок выполнения которого может истечь в любой момент... Мое
отношение к собственной смерти сейчас вообще не трагично. Оно
могло бы стать трагичным в силу особой ситуации, при особых
условиях, в момент, когда она оборвала бы какое-то важное
дело, какой-то замысел...»*** Поэтому жизненные чувства
разнообразны.
Рубинштейн находит совершенно особенный эквивалент в
палитре жизненных чувств — серьезное отношение к жизни,
ответственность. Многообразные концепции ответственности
включают ее в нравственность, мораль. Основное содержание в
определениях ответственности — предвидеть социальные последствия
своих поступков, осуществляя их нравственную регуляцию и т. д.
(Колберг и др.). Для Рубинштейна ответственность, или
серьезное отношение к жизни, включает прежде всего представление о
необратимости хода жизни, о том, что ее детерминация
осуществляется здесь и сейчас этим поступком субъекта.
Ответственность, далее — и эта мысль звучит впервые, — не только
ответственность за все содеянное, но и за все упущенное.
Неспособность, неумение реализовать свои возможности, свою сущность
есть отрицание самого себя как субъекта жизни.
Рубинштейн формирует новое понятие, отличное от прежнего
понятия жизненного пути, понятие личной жизни. «Личная
жизнь человека в таком ее понимании — это самое богатое,
самое конкретное, включающее в себя как единичное
многообразие, так и иерархию все более абстрактных отношений... личная
жизнь выступает не как частная жизнь, т. е. жизнь из которой все
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 80.
Там же.
Там же. С. 82.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 65
общественное отчуждено, но как жизнь, включающая
общественное, но не только его, а и познавательное отношение к бытию,
и эстетическое отношение к бытию, и отношение к другому
человеку как человеческому существу, как утверждение его
существования»*.
В онтологию личной жизни входит отношение к другому
человеку, характер отношения к другим. Другой как условие моего
собственного человеческого существования и я как условие его
бытия, как тот, чьи поступки и сама жизнь составляют факт бытия
другого, — такова основа и реальная ткань человеческой жизни.
Каковы причины такой онтологизации этики, онтологизации
отношений людей, к которой Рубинштейн стремится уже в ранних
трудах? Каковы причины рубинштейновского стремления
раскрыть закономерность жизни, закономерность отношений людей?
Не в сциентистских устремлениях, не в желании подчеркнуть
жесткость жизненных детерминант. Напротив, показать человеку
все богатство его жизни — этим больше всего можно его
укрепить и ему душевно помочь жить полной жизнью в данных
условиях. Показать взаимную зависимость, взаимовлияние способов
жизни и действий людей друг на друга — таков путь к
утверждению нравственной жизни. И здесь же философски новый ход:
нравственность — не только форма общественного сознания, как
ее официально категоризуют. Нравственность — это способ
жизни, предполагающий реальное нравственное отношение к другому
человеку, реальное нравственное действие, жизнь.
В истории философии много раз был повторен тезис о
нравственном субъекте как субъекте свободного нравственного
выбора, субъекте нравственного самоопределения. Но не оказалось ли
такое определение нравственного как личного волеизъявления и
ограниченным пределами данного субъекта? Не проявился ли
здесь своего рода этический индивидуализм? Нравственное
воздействие одного человека на другого, воздействие не словом, но
поступком, отношением к нему, своей нравственной жизнью —
таков выход за пределы нравственного индивидуализма.
Содержанием подлинной этики является «воинствующее добро» и борьба
за «строительство» нового человека. Отнестись к другому не за то
и не только тогда, когда он хорош, но помочь ему в разрешении его
нравственных трудностей, отнестись к нему вопреки его
отрицательному ко мне отношению — вот черты новой этики,
«содружество субъектов», «Республика мы», как назвал ее Рубинштейн.
Рубинштейн С, Л. Человек и мир. С. 77.

66 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
Другой человек, отношения людей, их поступки как реальные
«человеческие», а не «предметные» условия «моей» жизни —
такова онтология человеческой жизни. В чем же движущая сила
этой жизни, в чем ее смысл? Так много этических и философских
копий скрестилось вокруг этого понятия, что кажется — нет
больше новых смыслов, чтобы обогатить его. Кажется, что мы,
напротив, утрачиваем прежние, пусть романтические, пусть
религиозные, пусть утопические, но возвышенные и возвышающие нас над
жизнью смыслы. Утрачиваем то, что составляло пласт идеального
в жизни человека, что служило ему такой же опорой, источником
нового, как другие формы идеального — знания, культура.
Утрачиваем смыслы, составляющие особый уровень — духовной
жизни человека, а тем самым погружаемся в обыденную жизнь, в
жизнь быта, в хозяйственную жизнь. Против уничтожения
внутреннего мира человека, против уничтожения возвышенного
плана его жизни борется Рубинштейн: «Жизнь — не кухня и
мастерская, а природа — не сырье для производства, общество — не
фабрика и контора, а люди — не только служащие»*.
«Не сострадание к человеку, его бедам и несчастьям, —
развивает он эту мысль, — является основным содержанием этики,
как это утверждает христианский гуманизм, потому что беды и
несчастья, страдательность человека — не основная характеристика
человека. Не погоня за счастьем как совокупностью удовольствий
и наслаждений является смыслом человеческого существования,
как это утверждают гедонизм и утилитаризм. Основная этическая
задача выступает прежде всего как основная онтологическая
задача: учет и реализация всех возможностей, которые создаются
жизнью и деятельностью человека, — значит, борьба за высший
уровень человеческого существования, за вершину человеческого
бытия. Строительство высших уровней человеческой жизни есть
борьба против всего, что снижает уровень человека... Оценка
"высшего" производится с точки зрения того, как она
проявляется, действует, что изменяет, усовершенствует в других людях»**.
Если в ранних работах Рубинштейна жизненный путь
представал перед нами как горизонталь, а будущее — уходящим за
горизонт, то здесь, не утрачивая идеи динамичности жизни, он
разворачивает ее «по вертикали», по восходящей. Он пишет о своей
жизни так: «И все же, несмотря ни на что — моя жизнь шла по
восходящей». Многим поздним концепциям жизненного пути
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 77—78.
Там же. С. 349.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 67
свойствен подробный анализ будущего — его дальности и
близости, его структуры, целей и перспектив, его образующих. К.
Левин, Ж- Нюттен и многие другие психологи пристально
анализировали категорию будущего, психологической перспективы. Но
ни один из них не поставил идею будущего «на вертикаль».
Пожалуй, только у Л. Толстого мы можем найти то же или близкое
рубинштейновскому понимание смысла жизни. Жизнь — тем
более жизнь, чем теснее ее связи с жизнью других, с общей жизнью.
Идея жизни в большей или меньшей степени — вот что разрушает
любое представление о жизни как эмпирическом процессе, о
жизни как данности или существовании.
Отправляясь от категории эстетики — всеобщего
обобщенного чувства (Gesammtgefull), он, как отмечалось, вводит в
философскую интерпретацию жизни новую категорию —
мировоззренческих чувств, имея в виду несколько жизненных обобщенных
чувств, составляющих палитру духовно-этического осмысления
личностью своей жизни. В ней может преобладать одно чувство
при наличии и других, составляющих эту палитру.
Мировоззренческие чувства характеризуют и общественное, и изменяющееся
на протяжении жизни отношение к ней человека. Соотношение
добра и зла, необходимости и свободы, жизни и смерти как
реальные противоречия конкретно складываются в жизни каждого
человека. Жизненные мировоззренческие чувства осуществляют
интерпретацию этих противоречий, включающую их оценку,
переживание, решение. Они выражают и трагическое, и
юмористическое, и ироническое отношение к жизни. Они не только отражают
и выражают объективную трагику жизни, но могут, напротив,
изменить к ней отношение человека, если он оказывается способен
к разрешению того или иного противоречия. Юмор,
юмористическое отношение к жизни выступает как определенный способ
решения ее противоречий с позиций правды, добра и силы. И тогда
человек и вступает в качестве субъекта жизни.
Рубинштейна более всего занимает чувство трагического —
трагическое отношение субъекта к жизни. Это объяснимо из
самого текста, в котором Рубинштейн анализирует условия, при
которых его собственное отношение к жизни (или скорее она сама)
приобрело бы трагический характер. Это парадоксально,
поскольку жизнь ученого объективно была трагична. Он разделяет
объективную трагику жизни и трагическое отношение к ней. Его
отношение, несмотря на все, было оптимистическим, но сознавая, что его
жизнь была трагична, он находит подходящее выражение для этого
противоречия в названии известной в тот период пьесы — «Опта-

68 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
мистическая трагедия». Истоки его оптимизма — в понимании
смысла жизни как борьбы за строительство подлинно человечных
отношений в бесчеловечном обществе. Нужно думать, что это
очень далеко от современных понятий «качество жизни»,
«комфорт», «благополучие» и т. д. Здесь в постановку проблемы
человека подставляются очень конкретные значения — судьба
человека в современном Рубинштейну российском обществе.
Еще и еще раз нужно подчеркнуть, что в трактовке и показе
того, как могут быть разрешены проблемы отчуждения человека
от человека, от общества, от собственной жизни, Рубинштейн
поднимает этику на уровень высшей конструктивной
антропологической абстракции. Она далека от понятий обыденного
нравственного сознания, нравственных норм, морального воспитания
и т. д., поскольку она предполагает достижение человеком вершин
развития, если он имеет силы и мужество присвоить свою
человеческую сущность. Человек рассматривается не как наличность,
данность (как это часто имеет место в персонологии), (даже если
имеющая будущее или отрицаемая будущей смертью), но как
становящийся, как тот, кто своими познанием, действием и
созерцанием, разрешая противоречия жизни (или свое с жизнью
противоречивое соотношение), одновременно становится ее подлинным
субъектом. Очень важно подчеркнуть, что в отличие от
распространившегося в отечественной философии и психологии
понимания деятельности преимущественно как предметной,
преобразующей предметный мир, Рубинштейн раскрывает способность
субъекта — человеческими поступками — изменять объективное
«соотношение сил» в жизни, в человеческих отношениях,
составляющих ее важнейшее содержание и объективно поддерживать,
изменяя к лучшему другого человека. Этим ходом мысли и
осуществляется онтологизация человека, его сознания, его
духовности как объективно решающей силы. И в «Бытии и сознании», и в
«Принципах и путях развития психологии»* Рубинштейн шел,
нащупывая кардинальное решение, к этой постановке проблемы.
Там уже прозвучала тема интеграции психологии и этики. Но он
понял, что интеграция должна осуществиться на более высоком —
философском — уровне как интеграция философской
антропологии и этики, как включение последней в сердцевину первой, как
раскрытие способа достижения человеком своей сущности в
жизни, а не только как философская констатация наличия этой
сущности. Так подходит Рубинштейн к конечной цели своего
исследоРубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 69
вания — формулировке сущности и задач подлинной этики,
открывающей объективные закономерности человеческого бытия.
В отличие от этики, строящейся на основе индивидуализма,
субъективизма, погашающей все этические проблемы в проблемах
самосовершенствования, рефлексии, рубинштейновская этика
учитывает все объективные отношения человека к миру и другим
людям, закономерные отношения, складывающиеся в жизни,
выявляет объективные возможности и ограничения человека и на
этой основе ставит вопрос об ответственности человека за
свою жизнь, других людей, за свою человечность.
Читатель сам найдет, прочтет, поймет и примет все
рубинштейновские решения, которые он предлагает для преодоления
отчуждения от человека его сущности, — и связь с Природой, и связь со
Вселенной, и любовь к другому Человеку. Достижение этой
сущности есть достижение свободы, которой уделила столько
внимания современная Рубинштейну европейская философская мысль
(Роже Гароди, Дьёрдь Лукач, Эрих Фромм, российский и
западноевропейский экзистенциализм, марксизм и др.). Его трактовка
свободы учитывает и интегрирует все эти постановки проблемы,
дискуссии, поиски. Он раскрывает ее сущность и в
социальнофилософском ключе — как преодоление отчуждения,
неподлинности жизни, и в социально-этическом, и в этико-философском, и
в психолого-этическом планах. Свобода не как уход, не как голое
отрицание, не как альтернатива необходимости, а как достижение
человека, и как готовность его к борьбе, ответственность,
добровольно взятая им на себя за свою жизнь, за судьбы общества,
науки, других людей.
Категория ответственности появляется, как уже говорилось в
«Бытии и сознании», неожиданным образом связываясь не только
с последствиями содеянного (как она всегда понималась и в
нравственном, и в правовом сознании), но и с... упущенным. Стоит
остановиться на этом блестящем повороте мысли, в
формулировке которой как будто отсутствует субъект, но которая прямо
указывает именно на него — на его потенциальные, данные ему
объективно, но им не реализованные возможности. Если
традиционное понимание ответственности смещалось в сторону поступков,
действий, имевших негативные (прежде всего подлежащие
наказанию) последствия, то здесь ответственность оказывается
сердцевиной сущности личности, ее духовной жизненной силой,
которую она присваивает в борьбе и которая — в конечном итоге — и
дает ей переживание своей субъектности, силы, своей свободы.
Тот, кто берет на себя ответственность сам, тот обладает возмож-

70 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
ностью сам же, в собой определенных пределах и направлениях
контролировать, организовывать все свои действия, отношения,
снимая тем самым внешний контроль, принуждение, обретает
независимость, свободу. Свобода есть не только осознание
необходимости, она есть преобразующее присвоение последней субъектом.
Действенность субъекта — это не только его действия по
преобразованию окружающего, это преобразование и построение им
своей сущности в процессе взаимодействия с людьми, обществом
и самой жизнью, для достижения адекватности этой сущности.
В предпоследнее издание «Человека и мира»* был включен
ранее не публиковавшийся раздел «6. Этика и политика» —
тема, пронизавшая все размышления, все дневниковые записи
С. Л. Рубинштейна. Его ценность — не только в обращении
блестящего мыслителя к трагедии своего времени. Его ценность в
поднятии социальных проблем на уровень философского
осмысления и в открытии социально-этического способа их решения.
Его оригинальность — в различении практически
реализованного способа общественной жизни и идеала, будущего, в
нахождении той точки отсчета — в идеале коммунизма — с позиций
которой настоящее не выдерживает критики, в раскрытии его
вопиющих противоречий.
Соотношение этики и политики для него глубоко диалектично:
с одной стороны, «в этику, в этические задачи входит необходимо
и борьба за такой общественно-политический строй, за такие
общественные и политические порядки, которые дают возможность,
заключают внешние предпосылки для того, чтобы человеку быть
этичным». С другой — положение, что «переделка общества сама
собой, автоматически переделывает, формирует человека, так что
ничего больше и не нужно — не верно!». «Этика неотрывна от
политики, но решение политических задач само по себе,
автоматически не решает проблемы этической». Неверно «сведение мира к
истории общества, человека — к "маске", к олицетворению
общественной категории, общества — к фабрике и конторе, этики —
к политике, работы над человеком (человека над собой) — только
к совершенствованию общества». Борьба против отчуждения от
человека его связей с другими людьми, богатства его отношений к
миру, его собственной сущности ведется Рубинштейном как
борьба против сведения человека к «маске», к простой производной от
общественной функции, а затем — к средству. Восстановление
самоценности человека, полноты его бытия, прав внутреннего,
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. М., 1997.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 71
права личной жизни, разума, совести — таковы координаты
рубинштейновского понимания свободы субъекта.
Он выделяет три аспекта свободы: 1 ) как самоопределение —
роль внутреннего в детерминации поведения на разных уровнях;
2) как свобода человека в общественной жизни (свобода личности
и общественное принуждение); 3) как свобода в спинозовском ее
понимании (контроля сознания над стихией чувств).
«Свобода, — полемизирует он с экзистенциализмом, — это не
только отрицание данного, но и утверждение его. Свобода — это
и отрицание и утверждение данного»*. Его последние мысли были
выражением его гражданского и человеческого мужества.
Фактически он не только раскрыл античеловеческую сущность
тоталитаризма, сталинизма, что в конце 50-х гг. было
политическим преступлением. Отрицание предполагало для него
утверждение, которое содержалось во всем предшествующем смысле его
труда, — в необходимости борьбы за человечность человека не
через общественные отношения, а путем раскрытия и реализации
всех его сущностных сил, заключенных в познании, активности,
его природных способностях, любви. Он высказал свое
отношение к революции, неоднократно переосмыслявшееся им на
протяжении жизни, начиная с юности, с дружбы семьи Рубинштейнов
с Плехановым, с чтения еще тогда — в Марбурге — всей
политической, литературно-философской прессы. Он дал ее анализ как
явления чисто российского и как общечеловеческого символа,
идеала. Этим он поднял социальные, социально-экономические,
социально-политические, практические проблемы до уровня их
философской интерпретации, показал, как она осуществима. Он
открыл метод построения системы конкретизирующих,
вбирающих реальность абстракций. Это был новый поворот философской
мысли.
Можно, занимая скептическую позицию, сказать, что
Рубинштейн не выстроил в систему категории своей онтологической
концепции. Но он с предельной ясностью показал их связи,
которые объясняются закономерными связями в самой
действительности и способом-методом научно-философского обобщения и
абстракции. Ключевая идея, позволившая Рубинштейну
органично, а не декларативно соединить онтологическую концепцию
(учение о бытии) и философскую антропологию (учение о человеке) —
это радикально новая трактовка принципа детерминизма. Метод,
основанный на принципе детерминизма и инкорпорированных в
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. М.: Наука, 1997. С. 85—86.

72 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
него принципах: 1) включения явлений в разные системы связей,
в каждой из которых они приобретают и выявляют свою
специфику и качественную определенность; 2) потенциального и
актуального, раскрывающем временную интенциональную сущность
человека. Здесь в его философской антропологии принцип
детерминизма приобрел и явил все свое конструктивное операциональное
содержание.
Поэтому можно смело утверждать, что в книге «Человек и
мир» представлена целостная монистическая концепция, впервые
в истории философской мысли объединившая онтологию и
философскую антропологию, которая вобрала в себя гносеологию
(теорию познания), теорию деятельности, психологию и этику.
Рубинштейн впервые представляет онтологическую концепцию
бытия, включив в него субъекта, который получает не
гносеологическое (связанное с противопоставлением субъекта и объекта),
сводящее его к познанию и сознанию, а онтологическое
объяснение. Он раскрывает родственность человека как субъекта всем
субъектам других способов и уровней существования, его
существования и качественных изменений определенного рода,
одновременно его специфичность как высшего структурного уровня
организации бытия; он определяет место человека в бытии как
субъекта его реорганизации, его качество как осуществляющего
свою сущность в способе своего существования, рассматривает
совокупность его отношений к миру, природе, другому человеку
как единство познавательного, созерцательного и
деятельностного. Со всей присущей ему философской и научной эрудицией он
проследил, как в истории философии и само бытие (материя,
природа), и характеристики человека (познание, сознание,
деятельность) были предметом анализа и определения, но... в своем
абстрактном, изолированном друг от друга качестве. Они не
рассматривались как способности человека (в результате чего и возник
абстрактный антропологизм), а человек, в свою очередь, сводился
к той или иной абстракции, вырывавшей его из бытия, заменялся
ею. Центральной абстракцией, «вытеснившей» человека,
оказалось его сознание, познание. Учение о бытии, материи, природе
все больше становилось предметом не философского, а
конкретнонаучного (физики, естествознания) или
общественно-исторического объяснения, а тем самым все больше отрывалось от
философской антропологии как учения о человеке. Только блестящее
знание различных наук — математики, физики, химии,
естественных наук, психологии и др. позволило Рубинштейну проделать
«обратный» путь, обобщив все их результаты и опираясь на них,

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 73
представить их в своей онтологической концепции. И синтез
онтологии и антропологии он осуществил, идя от проблемы,
поставленной еще марбургской и баденской школами — соотношения
номотетического (точного) и идеографического (гуманитарного)
знания. Он решил проблему, возникшую не только в истории
лософии, он вскрыл тупиковую проблему философии марксизма,
особенно советского периода 40—50-х гг., состоявшую в том, что
учение об обществе постепенно обособилось от учения о
познании, гносеологии, логики, теории отражения и от того
философского направления, которое назвалось «диалектикой природы»
(философских вопросов естествознания). Он раскрыл их связи
через единство онтологического, гносеологического и
антропологического и одновременно с позиций этого единства, вскрыл их
противоречия. Однако очень существенно адекватно понять, как
соотносятся гносеологическое и онтологическое в концепции
Рубинштейна, с одной стороны, и познавательное, деятельностное и
созерцательное отношение к миру — с другой. Включая человека
в мир, он охватывает онтологическим объяснением и
гносеологическое, т. е. познавательное отношение: гносеологическое —
познание, сознание — это свойства, способности человека,
имеющие более конкретные определения в системе онтологического
объяснения человека и его бытия и бытия в целом.
На первый взгляд, в труде «Человек и мир» (как и в «Бытии и
сознании») мы видим традиционную критику предшествовавших
философских систем. Однако по существу за критическими
эпитетами фактически дается глубочайший анализ и квалификация
буквально всех ходов историко-философской мысли, которые
страдали односторонностью, заводившей их в тупик,
абстрагированностью от целого, и осуществляется их учет в радикально
преобразованном, поставленном «с головы на ноги» качестве в
контексте целостного решения проблемы. Рубинштейн реализует
монистический подход, прослеживая взаимосвязи разных
абстракций и отношений. Нельзя сказать, что какая-либо из критик,
осуществлявшаяся с позиций одной философской системы другой
была философски непродуктивна, бессмысленна, — через
отрицание всегда рождалось утверждение нового. Но до сих пор в
истории философской мысли еще не выполнялась сквозная
критическая реконструкция всех философских систем на основе
достижения такого уровня абстракции, который оказался конструктивным
для интеграции всех качеств бытия и всех объясняющих его
абстракций и категорий. Включение идеи об особом способе
существования человека как высшем уровне развития бытия приводит

74 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
к необходимости рассмотреть те категории, которые, с одной
стороны, характеризуют бытие в целом и — с другой — в их
специфическом качестве на уровне человека.
Это конструктивное содержание труда более непосредственно
соотносится с экзистенциализмом, в диалоге с ним. С одной
стороны, экзистенциализм, подчеркивая категорию существования,
противостоит тем этическим концепциям, которые переносят
смысл существования по ту сторону реальной жизни
(религиозноэтическим). С другой — экзистенциализм восстанавливает
существование человека только для того, чтобы подчеркнуть чуждость
ему его собственной сущности и невозможность обрести ее ни в
чем, кроме смерти. Идеи одиночества, «брошенности» человека в
мир являются наиболее характерными выражениями
экзистенциалистского понимания человека, также стремящегося к идеалу
субъектности, свободы, выбора, Раскрывая сущность человека
как деятельностного существа, С. Л. Рубинштейн одновременно
противопоставляет ее этическим концепциям, подчеркивающим
страдательный, пассивный характер человеческого бытия.
Особенно частая апелляция Рубинштейна к сартровской
концепции вызвана тем, что Сартр «выращивает» свою философскую
систему на почве психологии, взяв за основу антропологических
абстракций индивида, «психологического человека», с его
бессознательным, эмоциями, эстетикой — «субъекта наиболее
конкретной реальности»*. Однако на этой конкретной абстракции не
удалось построить монистическую концепцию познания, не
удалось дать позитивное решение жизненной драмы личности. Она
оказалась непригодной в качестве универсальной теоретической
модели человека, вбирающей в себя все уровни и параметры
человеческой жизнедеятельности, или единой теории бытия, как ее
называет сам Сартр в феноменологической онтологии**. Рубинштейн
доказывает принципиальную не единичность человеческого
бытия, связь индивидуального «я» с другим, преломление в
индивидуальном всеобщего — исторического, человеческого,
общественного, связь человека с человечеством,
И вместе с тем эта раскрытая Рубинштейном связь
индивидуального и общественного, личности и человечества дает ему
возSartre J. L'Etre et le neart. Paris. 1943. R 23. О его философской
антропологии см.: Филлиппов Л. И. Философская антропология Жан-Поля Сартра. М.,
1977. С. 193.
** В издании 1997 г. впервые были включены фрагменты рукописи,
посвященные Сартру.

Субъект в философской антропологии и онтологической концепции 75
можность показать с потрясающей остротой проблемность судьбы
и жизни личности, наличие в ней не только будущего («проекта»
по Хайдеггеру), но проблем, противоречий, разрешая которые она
только и достигает своей субъектности. Если на философском
уровне человек определяется как субъект жизни, то на
конкретноличностном «задачей» его жизни становится достижение
качества субъекта, движение к становлению субъектом.
Уже годы спустя после смерти Рубинштейна состоявшийся в
г. Брайтоне философский конгресс констатировал «смерть
субъекта» как чрезмерно абстрактную, не оправдавшую себя
философскую категорию. Рубинштейн вернул категорию субъекта во
всей полноте ее философского содержания философии XX в.,
российской философской мысли, раскрыв его сущность в
соотношении со своим бытием и бытием в целом, он исследовал
объективные особенности человека как субъекта. Это прежде всего его
способность реорганизации бытия*, то, что с появлением
человека вся действительность выступает в новом качестве «Мира»
человеческих предметов и отношений, культуры, других
субъектов, общества. Эта способность впоследствии конкретизируется в
трех отношениях человека к миру — познавательном,
деятельном, созерцательном (этическом отношении к другому человеку,
эстетическом — к человеку и природе). Человек как субъект
объективирует в мире свою человеческую творческую сущность и
вместе с тем на каждом шагу вступает в противоречие с этой —
уже обособившейся от него — действительностью. Наконец,
человек становится субъектом жизни как процесса
непрерывного изменения и сохранения, отрицания и развития, добра и зла,
жизни и смерти. Включение в этот процесс человека как субъекта
не отменяет его объективного характера, но субъект вносит
объективные изменения в процесс жизни и объективно меняется сам.
Жизнь — это процесс, в котором объективно участвует сам
человек. Основной критерий его отношения к жизни — строительство
в себе и других новых, более совершенных, внутренних, а не только
внешних форм общественной жизни и человеческих отношений.
Категория субъекта оказалась имманентна российскому
философскому сознанию. Она начала распространяться в философии и
этике уже в 60-70-х гг., разрабатывалась в трудах В. А.
Лекторского, О. Г. Дробницкого и других, а затем усилиями школы
Эта способность субъекта была раскрыта еще в 20-х гг. в
неопубликованном рукописном труде Рубинштейна. Поразительно, что расшифрованная часть
этих рукописей составляет собой своеобразный проспект «Человека и мира».

76 К. А. Абульханова, А. Н. Славская
С. Л. Рубинштейна и совершенно не зависимых от нее
последователей фактически превратилась в новую парадигму психологии,
Деятельностная парадигма, предложенная Рубинштейном в
начале 30-х, превратилась к концу века в субъектно-деятельностную.
В этом методологическое значение философской антропологии
для психологии. На первый взгляд, судьба философской
концепции Рубинштейна кажется парадоксальной — он сам с такой
последовательностью и мужеством боровшийся за нее, то скрывая,
то прямо отстаивая и в конце концов положив на нее жизнь, успел
воплотить лишь на бумаге, в рукописях, дневниках. Он не смог
сам инкорпорировать ее в современное ему философское
сознание, идеологизированное мировоззрение. Но ликвидация
тоталитаризма, крах авторитаризма в России потребовал обращения —
хотя бы как к идеалу, символу — субъекту как выражению
неистребимости российской потребности страдать и действовать, к
извечной российской проблеме «Что делать?».
«Человек и мир» — этот труд жизни Сергея Леонидовича —
стал выражением его не только философской, но жизненной,
гражданской, научной, человеческой позиции — его стремления
отстоять человека не только как исчезнувшую философскую
категорию, но как доведенного до предела, но не истребленного
тоталитаризмом и фашизмом. Трагедия его жизни была
превращена им в величайшее достижение человеческой и философской
мысли.

К. А. Абульханова
Принцип субъекта в
философскопсихологической концепции
С. Л. Рубинштейна
Обращаясь к истории жизни и творчества
выдающегося отечественного психолога и философа Сергея
Леонидовича Рубинштейна, мы обнаруживаем
уникальность его научной судьбы и вместе с тем логическую
целостность его творчества. Философ по призванию,
дарованию и образованию, он становится психологом.
С. Л. Рубинштейн строит отечественную психологию
на принципиально новой методологической основе —
включая в нее критически переосмысленные
достижения мировой психологической и философской мысли.
На первый взгляд, его профессиональная судьба
необратима: начав свой путь как философ, он
официально становится ведущим психологом —
методологом, теоретиком и организатором советской
психологической науки. Однако в конце жизни он пишет книгу
«Бытие и сознание», которая представляет собой
произведение, имеющее значение какдоя психологии, так
идая философии. Самый последний, не
опубликованный при его жизни труд «Человек и мир», не
завершенный по форме, но завершенный по содержанию,
явился его философским завещанием. Последнее
слово в творчестве он сказал как философ, восстановив в
своих правах философскую проблему человека.
Уникальность научной судьбы С. Л. Рубинштейна
порождает вопрос: существует ли единое логическое

78 К. А. Абульханова
основание, основная идея, интегрирующая все его творчество?
Уже в марбургской диссертации, затем в неопубликованных
рукописях 20-х гг. и наконец, в работе «Человек и мир» мы находим
принципиальные разработки не только общефилософских
проблем, но и проблем этики, эстетики, методологический анализ
теории относительности Эйнштейна. Интегрирован ли внутренне
этот широчайший круг исследований?
Поиск основной объединяющей все творчество Рубинштейна
идеи требует решения по крайней мере трех основных задач:
1 ) сопоставления первого и последнего этапов разработки
собственно философской концепции;
2) сопоставления первого этапа философских исследований с
собственно психологическим периодом творчества Рубинштейна,
разделяющим первый и последний философские этапы почти
тридцатилетием;
3) выявления единой логической линии всего творчества
Рубинштейна или основных направлений внутренних связей его
философской и психологической концепций.
Первая задача в данной статье решается на основе
сопоставления круга проблем ранних философских рукописей С. Л.
Рубинштейна из его архива с основными положениями книги «Человек
и мир». Философские рукописи С. Л, Рубинштейна, судя по всему,
охватывают период творчества 20-х гг. Эти рукописи
представляют собой дальнейшую разработку круга проблем, впервые
намеченного в марбургской диссертации С. Л. Рубинштейна,
опубликованной на немецком языке в 1914 г. Лишь своей
незначительной частью по объему, но одной из фундаментальных идей по
существу они представлены в первой опубликованной
философской статье С. Л. Рубинштейна «Принцип творческой
самодеятельности» 1922 г., которая, судя по примечанию автора,
представляла собой фрагмент одной из глав целой книги.
Сравнение ранних философских исследований С. Л.
Рубинштейна, охватывающих период до 30-х гг., с основными идеями,
решением определенного круга проблем и даже
формулировками книги «Человек и мир» приводит к поразительному
открытию. Мы обнаруживаем иногда почти буквальное текстуальное и
всегда — контекстуальное совпадение в формулировке проблем.
А вместе с тем и по складу личности, и по характеру
рассматриваемых проблем предположение о простом восстановлении ранних
рукописей в последнем труде исключается. Совпадения
формулировок ранних и поздних работ являются свидетельством не
блестящей памяти или кропотливой архивной работы С. Л. Рубинш-

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 79
тейна (он никогда не прикасался к ранее написанному, избегая и
всяческих архивов), а непрерывности его философского
исследования, философского размышления. Если в рукописях 20-х гг. он
выдвигает философскую онтологическую систему, то в завершающем
труде жизни — книге «Человек и мир» — дает ее разработку и
методологическое фундирование доя всего гуманитарного знания.
Однако есть факт в самой научной биографии Рубинштейна,
который позволяет понять самый сложный момент его
становления как философа, его философско-мировоззренческую позицию.
Почему, включившись в ситуацию европейской философской
мысли начала XX в. в русле идей Марбургской школы, он сразу же
в год завершения образования выходит на свою первую защиту
(там же, в Марбурге) не правоверным учеником возлагавших на
него большие надежды П. Наторпа и Г. Когена, но их критиком?
Ответ на этот вопрос заключен в направленности его личности и
особенностях жизненного пути.
* * *
Первая философская работа (марбургская докторская
диссертация) С. Л. Рубинштейна посвящена проблеме метода. Само
происхождение такой проблемы следует искать в постановке
вопроса о возможности единства методов естественных и
гуманитарных наук, основополагающего для Марбургской школы. Круг
исследуемых Рубинштейном проблем, поражающий широтой его
философской эрудиции, — рассмотрение методологии
естественных и точных наук (математики и др.), логики, психологии,
социологии, этики и эстетики — в известном смысле определен задачей
поиска такого метода. Позитивная часть этой работы намного
меньше критической, но она уже содержит ту идею, которая не
только становится центральной для исследовательских —
совершенно новых — задач последующего этапа, но и для всего
научного творчества Рубинштейна, его философско-психологической
концепции.
Глубоко проанализировав объективный, по терминологии того
времени, «позитивный» характер точного естественно-научного
знания и выявив присущий его способу объяснения тип
детерминации, Рубинштейн приходит к выводу о неприменимости
естественно-научного метода к гуманитарному знанию. Он преодолевает и
отвергает марбургскую парадигму телеологизма и субъективизма
в определении сущности метода гуманитарного знания. Именно
тогда он формулирует вопрос: каков же тип детерминации явлений,
объясняемых в сфере гуманитарного знания? И для раскрытия ти-

80 К. А. Абульханова
па причинности гуманитарного знания выдвигает как ключевую
гипотезу идею субъекта. Именно субъектность, а не
субъективность, по его мнению, должна вскрыть специфику гуманитарной
методологии, имеющей дело со своим типом детерминации,
связанным с ценностностью этих знаний.
В следующей опубликованной работе — статье «Принцип
творческой самодеятельности» 1922 г. он разрабатывает эту
философскую идею, которая впоследствии в виде
методологического, примененного к решению задач психологии принципа
детерминизма войдет в сокровищницу философско-психологической
мысли. Эта идея «самодетерминации», «самопричинения» или
«самодеятельности» — характеристика специфики субъекта и
одновременно установление объективной закономерности
гуманитарного знания.
Поиск специфики гуманитарного знания требует от
Рубинштейна разрешения противоречия, состоящего в том, что
объективность естественно-научного знания непосредственно
связывается только с типом линейного, лапласовского
детерминизма, а отказ от такого типа детерминации оказывается равносилен
субъективизму. Рубинштейн доказывает непригодность
лапласовского детерминизма как линейного для объяснения
ценностного типа причинности и вместе с тем раскрывает необходимость
выработки объективной, а не субъективно-телеологической
методологии гуманитарного знания. Идея субъекта
рассматривается под методологическим углом зрения, но исследуется
собственно философски.
Таким образом, первый круг задач, поставленных
Рубинштейном, приводит его к разработке, с одной стороны, идеи субъекта
как методологически центральной дая гуманитарного знания, с
другой — к идее онтологии. В доказательстве онтологичности
объектов специальных наук он видит альтернативу их
телеологическому объяснению, учет онтологичности при построении
предметов наук он кладет в основу критериев объективности метода их
исследования. В рукописях 20-х гг. принцип субъекта включен в
онтологическое исследование систем бытия*.
« 1. Общая концепция — так Рубинштейн обобщает в рукописях
основные ее положения: поток становления — изменяющаяся в
ходе развития структура бытия — образование все новых систем
возрастающей степени свободы — отражения и воздействия на
мир. Онтологическое значение развития психики и сознания. 06-
Рукописи С. Л. Рубинштейна 10—20-х гг. Частный архив.

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 81
разование в бытии субъектов — центров перестройки бытия.
Изменение онтологического строения бытия сходно развитию
психики, сознания.
2. Активность субъектов и их бытие. Бытие — это не в их
независимости друг от друга, а в их соучастии. Каждое построение
бытия других совершает работу скульптора.
3. Познание в соучастии и формировании (не просто через
отношение к другому существенному для каждого субъекта, а через
активное воздействие).
Против гомогенности бытия, за его многообразие, но такое,
при котором каждое качество должно включаться в другое.
Преодоление концепции бытия как комплекса друг другу внешних
изолированных данностей. Эта внешность — рефлексивность,
субъективность, отвлеченная от содержания — бессодержательность
и тем самым не бытийственность. В сущем как сущем она должна
быть снята. Характеристика мира данности в рефлексивности —
данность в противоположности конструированию как исчерпанию
содержания. Поэтому данность (на самом деле) — заданное,
проблема. Мир данности дан субъекту. Ограничить объективизм от
пассивизма». (Фрагменты из рукописей Рубинштейна 20-х гг.)
В этих тезисах мы находим целостную философскую систему,
основные параметры которой были затем разработаны в книге
«Человек и мир». В данной рукописи 20-х гг. развитие, отражение
(и сознание), познающий бытие субъект, который одновременно с
познанием бытия воздействует на него и относится к другим
субъектам, — все эти основные категории представлены в целостной
системе. Рассматривая развитие как становление, т. е.
возникновение все более высокоорганизованных и качественно новых
уровней бытия, Рубинштейн включает в число этих уровней
отражение и сознание, а сознание и отражение он рассматривает как
способность субъекта. Включая в бытие субъекта, Рубинштейн
своей онтологической трактовкой сразу преодолевает парадигмы
гносеологизма и субъективизма. Он преодолевает парадигму,
поглотившую субъекта, сводящую субъекта к его сознанию.
Рассматривая субъект как центр перестройки бытия, Рубинштейн так
раскрывает его роль в бытии: субъект своим познанием и
действием конструирует бытие. Связи, образующие бытие, есть связи,
посредством которых осуществляется воздействие и
взаимодействие — соучастие разных качественных определенностей, и
прежде всего — соучастие субъекта в объекте и другом субъекте.
В работе «Человек и мир» характеристика взаимосвязей бытия
будет дана через понятие «причинение», которое еще раз подчер-

82 К. А. Абульханова
кнет активный аспект воздействия явлений друг на друга и сблизит
понимание причинности материального мира с пониманием
причинения как активности субъекта. Так Рубинштейн впервые
предлагает систему онтологической структуры бытия, включая в нее
субъекта, получающего таким образом не гносеологическое (а вслед
за ним идеалистическое), а онтологическое объяснение. Причем в
этой системе субъект учтен не как наличность, не как
рядоположенный с другими уровнями бытия, но в его уникальной,
реорганизующей всю структуру бытия роли, во всей своей активной
субъектности.
Поэтому и проблемы теории познания оказываются
поставленными не «безлично», не в виде абстрактных, отвлеченных от
познавательной деятельности субъекта истин, а онтологически и
субъектно: познание проявляется в соучастии и формировании.
И как следствие присущей субъекту активности познания
высказывается идея о воссоздании действительности посредством ее
конструирования в познании. Существенна критика кантовского
принципа рефлексивности как внешней данности. Это
преодоление принципа безотносительности познавательных данных к
познавательной деятельности субъекта. Объективность познания не
достигается путем снятия активности познающего субъекта.
Таковы основные взаимосвязанные в систему трактовки бытия
категории и принципы, посредством которых субъект вводится в бытие,
в онтологию, а его активность — отражение и действие —
получают свое объективное объяснение на высшем уровне развития
этого бытия — бытия человека — центра его перестройки. Даже
идея всё возрастающей степени свободы субъекта здесь усиливает
характеристику его качественных возможностей — осознания и
активного преобразования бытия.
Этот изложенный фрагмент рукописи представляет собой
философскую систему. Он поражает тем, что сегодня, когда уже не
только осуществилось, но уже стало историей развитие советской
философской мысли 20-х и 40—50-х гг., мы понимаем, что он
является ключевым в понимании и характера философских поисков
этого периода, и существа противоречий, с которыми столкнулась
философская мысль.
Более того, не приходится обольщаться мыслью, что, будь
опубликован этот фрагмент в свое время, он разрешил бы и упредил
возникновение тех противоречий в развитии философского
знания, которые были связаны и с особенностями его социального
статуса, и с особенностями развития наук, на которые оно
опиралось. Даже в 50-х гг., когда Рубинштейн начал воссоздавать эту

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 83
систему, сначала как методологическую для психологии в «Бытии
и сознании», а затем как собственно философскую в труде
«Человек и мир», хотя эта система была фундирована методологически
с опорой уже не только на психологию, но и на такие области, как
этика и эстетика, нельзя утверждать, что она была понята во всей
своей полноте в 70—80-х гг.
В самом общем виде можно сказать, что проблема
доказательства объективности познания пошла впоследствии путем не
раскрытия специфичности отражения мира субъектом, а все
большего отождествления познания с практической деятельностью.
Такая трактовка осуществлялась посредством все большей
идеализации деятельности, что и выразилось в сложившейся в 50-х гг.
философской концепции идеального. Против этой концепции и
вынужден был выступить Рубинштейн в «Бытии и сознании»,
разработав свою концепцию идеального именно как познания,
оставив за деятельностью ее собственную специфику в
соотношении субъекта с миром. Отождествление его оппонентами
познания с деятельностью, «выпарив» все ее практически
преобразующее содержание до формулы идеального преобразования
объекта, закрыло перспективу онтологического подхода уже не
только к познанию (как способности субъекта), но и к самой
деятельности. Гносеологизация деятельности не решила проблему
связи познавательного отношения (гносеологии) с теорией
общественного бытия субъекта.
Идеализация деятельности усиливала гносеологизацию
философского знания, а тем самым все дальше уводила от проблемы
единства мира, поскольку методология естественных наук вообще
лишалась переходного основания — моста для связи с
гносеологией. Исторический материализм, в свою очередь, оказался
обособленным от гносеологии, поскольку сосредоточенность на
специфике общественного бытия не давала возможности сомкнуть
общественно-историческое знание с гносеологией, с одаой
стороны, и естественно-научным знанием и материалистическим его
объяснением — с другой. Будучи объединены единым
диалектическим методом и дифференцированы разработкой
материалистического подхода отдельно в истории и естествознании, области
философского знания в своем развитии фактически опять встали
перед проблемой, которая требовала не только разработки общей
идеи о возможности разных способов материалистического
объяснения все более высоких уровней организации бытия, включая
такой высший уровень, как общественное бытие людей. Эта
проблема имела и интегративный — монистический аспект. Пробле-

84 К. А. Абульханова
ма и состояла в том, как реализовать монистический подход к
разным областям философского знания на основе принципа единства
мира. Принцип монизма в его диалектическом понимании
требовал того, чтобы единство мира было установлено на основе его
многообразия, чтобы единство вобрало в себя многообразие
способов существования материи, уровней организации бытия.
В чем же особенность предложенного Рубинштейном решения
этой проблемы? В том, что он не просто выстраивает
иерархическую систему уровней бытия. Такая система, строго говоря, уже
была в известном смысле представлена у Энгельса в
предложенном им и затем прочно вошедшем в философский обиход понятии
«форм движения материи». Рубинштейн рассматривает субъекта
как такой уровень организации бытия, благодаря возникновению
которого начинается реорганизация всего бытия. Рассматривая
субъекта как новый структурный уровень организации бытия, он
одновременно раскрывает его роль в бытии как центра его
последующей реорганизации. Здесь и содержится, как точно
обозначил в своих дневниках эту проблему сам Сергей Леонидович,
«абрис» онтологии нового типа. Здесь решена одна из самых
фундаментальных проблем философии: объективный подход
распространен на проблему субъекта.
У Рубинштейна здесь еще нет формулировки принципа
детерминизма, который через тридцать лет был разработан как метод
или методология наук, изучающих субъекта. Еще нет его
разработанного с опорой на психологическую науку понимания, благодаря
которому в саму трактовку детерминации оказалось возможным
вобрать присущую человеку активность. Здесь еще не раскрыто
понятие «человек», которое станет центральным в книге
«Человек и мир», так же, как нет понятия «мир». Но поскольку идея
реорганизации бытия субъектом выдвинута, постольку
потребность определения качественной специфики уже
преобразованного человеком бытия, которое потом и будет обозначено понятием
«мир», уже выявлена, намечена. Но уже здесь есть критика
пласовского детерминизма как линейного и потому не пригодного
дая уровня бытия субъекта, как ограниченного в своих
объяснительных возможностях пределами естествознания.
Здесь отсутствует важнейший, выдвинутый впоследствии
метод рассмотрения субъекта, человека в разных связях и
отношениях, благодаря которому выявляются его разные качества и
соответствующие характеристики. Этот принцип и стал
впоследствии сердцевиной, существом способа решения диалектической
проблемы выявления монистичности и одновременно многооб-

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 85
разия мира. В труде «Человек и мир» мы находим этот принцип
как ключ к композиционной организации качеств человека,
которая позволяет, скажем, не только устранить отождествление
познания и деятельности, но понять их как разнокачественные
модальности отношений человека с миром, сохранив таким
образом качественную определенность каждого из отношений.
Этот принцип, или метод, сначала был разработан
применительно к природе психического, при раскрытии многокачественности
которого стояла та же методологическая проблема — как учесть
не рядоположенно, а иерархически соотносящиеся
разномодальные связи психического. И уже в методологически
откристаллизованной форме он применяется к проблеме композиции разных
качеств человека.
В рукописях 20-х гг. в разработке этой идеи присутствуют два
принципиальных момента. Первое: детально и глубоко
анализируются и квалифицируются как позитивистские идеи Г. Риккерта
и других, которые устанавливали зависимость разных качеств от
точки зрения на объект, т. е. субъективистски трактовали
качественное многообразие бытия. Критика этого подхода дается
с онтологических позиций, т. е. с позиций раскрытия
объективности специфических качеств. Рубинштейн
полемизирует с риккертовской интерпретацией методологии Маркса как
конституирования системы категорий, которую Риккерт назвал
субъективистской.
Второе — это будущий фундаментальный метод рассмотрения
человека в разных отношениях и качествах, который составляет
существо рубинштейновской гуманистической постановки
проблемы человека. Здесь в числе двух классических отношений
человека к миру — познавательного и деятельного, которые в целом
(при разном понимании их соотношения) признавались
философской и методологической мыслью, Рубинштейн вводит — и
именно как философское — третье отношение — человека не только
к бытию, но к другому субъекту. Преодолевается также идея
внешности, внеположности субъектов, как она преодолевается в
соотношении субъекта и объекта.
Приводим полностью этот впервые публикуемый фрагмент
рукописи 20-х гг.:
«1. Отношение мое к человеку (щедрость, искренность) — вот
это не что иное, как "раскрепощение" бытия другого человека в
результате не отчуждения, а соучастия; в результате моего
отношения он не сводится к совокупности отношений, а обретает
бытие в себе.

86 К. А. Абульханова
2. Мое действие: его внутреннее содержание образует то
отношение, которым формируется и тот, на которого оно направлено,
и я сам.
3. Природа людских отношений и чувств (любовь).
Бытие объекта этого воздействия и отношения, его
преобразование и изменение, когда, вызывая в моем действии его данность,
я реализую его сущность. Когда объектом моего воздействия
становится другой человек, задача в том, чтобы через мое воздействие
на него, преодолевающее его отчужденность, негативную
независимость при всех отношениях данности, вызвать его к
самостоятельному бытию; для этого нужно, преодолевая и в условиях его
существования, и в нем самом то, что искажает его человеческую
сущность, таким образом утверждать его бытие. Это то бытие, в
котором осуществляется его собственная сущность, но он
обретает ее через меня (и в какой-то мере я — через него). (На полях:
"Отсюда развитие педагогики иного стиля: формирование
человека через отношение к нему, воздействие на него").
5. Бытие субъекта: оно в этом действии не только проявляется,
но и формируется; сама сущность его не только реализуется, не
только формируется и развивается, но и изменяется (искажается
или поднимается на высшую ступень). Расхождение (и схождение)
сущности и ее осуществления раскрывается через действие
субъекта в виде долженствования, которое реализуется волей
человека, поскольку она — общественная воля.
Принцип усиления действием бытия субъекта по существу
аналогичен отношению идеального — познания к объекту.
Подлинность бытия объекта — не в его внешней данности и
независимости в этом смысле от познания, а в закономерности,
"обоснованности" субъектом его содержания. Поэтому, когда познание
взрывает независимость от субъекта, внешнюю данность объекта,
он (объект) в этом процессе познания, проникающего в свой
предмет, не теряет, а обретает свое подлинное бытие. Таким образом,
теория познания и теория действия исходят из одного и того же
принципа. Ктомуже сам процесс познания своими истоками и
результатами включается в процесс действия».
1. В этом фрагменте — предварительный замысел, система
принципов, характеризующих субъекта через его отношения
с другими субъектами (почти через пятьдесят лет это
отношение было названо Б. Ф. Ломовым субъект-субъектным).
Здесь сформулирована глубочайшая идея, которая станет
впоследствии основой критического преодоления экзистенциалистского
сведения бытия человека к его существованию. Это идея о прояв-

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 87
лении, усилении в другом человеке его сущности посредством
этического отношения к человеку. Так формулируется основной тезис
новой этики, как назовет ее впоследствии Рубинштейн, —
«онтологии человеческого бытия»: об этичности как отношении к
другому в соответствии с его сущностью.
Раскрытие субъекта через отношение к другому как субъекту,
относящемуся ко мне, явилось основой преодоления всех форм
индивидуализма, всех форм субъективного идеализма, в которых
«я» субъекта признавалось исходным пунктом как его
определения, так и его сущности. Идея взаимозависимости меня и другого,
идея становления субъекта через отношение к нему другого, идея
отношения к другому как условия становления его сущности —
таков круг идей, ставших основой преодоления всех форм
субъективизма в философии, этике и психологии.
2. В этом фрагменте представлен принцип, который затем вошел
в фундамент психологической науки, — рубинштейновское
понимание сущности и механизма развития: сущность субъекта и
проявляется, и формируется в деянии. Новизна такого понимания
развития в сравнении с традиционным пониманием развития как
исторического, генетического или онтогенетического состоит в том,
что в основе последних, независимо от их более или менее
диалектической трактовки, лежала идея последовательности во
времени стадий развития. Рубинштейном же развитие раскрывается
через одновременное взаимодействие субъекта с другим
субъектом. Оно является способом превращения потенциального
в актуальное, объективацией его сущностных сил, при
которой происходит самораскрытие, саморазвертывание сущности
субъекта и одновременно его дальнейшее становление. Рубинштейн
дает свое понимание такого способа развития — не через
диалектику опредмечивания и распредмечивания, но через диалектику
реализации (обнаружения) сущности человека в деятельности и
обратного влияния последней на формирование его сущности. Речь
идет не об объективации субъекта в создаваемых им предметах,
продуктах деятельности. Речь идет о концепции всех его
способностей, творческих сил в организации, осуществлении
деятельности — об инобытии субъекта в деятельности, что, в свою очередь,
требует от него не только применения способностей, напряжения,
но самореализации в другом, что и ведет к его развитию.
Таким образом, бытие субъекта сразу охарактеризовано через
принцип развития.
Итак, основные положения онтологической концепции
Рубинштейна таковы.

88 К. А. Абульханова
Субъект, во-первых, включается в бытие.
Во-вторых, специфика субъекта характеризуется следующими
модальностями: этической сущностью, проявляющейся через
отношение к другому субъекту, усиливающее сущность другого
субъекта и приводящее к развитию его самого, деятельностью,
преобразующей объект и выявляющей его собственную сущность.
В третьих — бытие субъекта было определено через развитие.
В этой диалектически понятой особенности развития субъекта
была заключена идея метода. Когда впоследствии применительно
к решению задач психологии возник вопрос об объективном
методе исследования, Рубинштейн имел философский ключ к ответу на
него. Диалектика проявления субъекта и субъективного в объекте
и субъекте уже была открыта.
Можно дать такую итоговую философскую характеристику
определения Рубинштейном категории субъекта: субъект и в своем
познании, и в своем деянии, и в своем отношении к другому
субъекту уничтожает (каждый раз специфическим способом)
внешность, внеположность объекта и другого субъекта, преодолевает
его обособленность, обнаруживает(познанием), преобразует
(действием), усиливает своим отношением к нему сущность другого
человека. Тем самым здесь дается онтологическое определение
активности субъекта как преобразующей в разных отношениях и
направлениях и разными способами сущность объекта и другого
субъекта. Здесь, таким образом, заложен фундамент
философского онтологического понимания деятельности как одного из типов
активности субъекта, во-первых, и заложена идея имманентности
деятельности субъекту, во-вторых. Деятельность — это способ
отношения субъекта к действительности (будь он познавательный,
собственно действенный или этический). Уже в начале 20-х гг. в
работе «Принцип творческой самодеятельности», отправляясь от
задач и возможностей философского метода, выявленных еще в
марбургской работе, Рубинштейн ставит проблему объективности
как качественной определенности бытия субъекта. При этом
глубоко раскрывается его понимание не только деятельности, но и
самого деятеля, т. е. субъекта этой деятельности.
Своей концепцией он фактически «реабилитирует» субъекта,
показывая объективность его соотношения с объектом,
доказывает, что развитие самого субъекта происходит в деятельности, в
процессе созидания объекта.
Рубинштейн определяет сущность субъекта понятием
«самодеятельность». И если в истории философии приставка «само»
всегда была синонимом идеализма, солипсизма и других разноо-

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 89
бразных «измов», здесь она включена в контекст объективного
подхода к субъекту. Из круга возможностей нового объективного
метода, из сферы его анализа не выпала самая пружина, самый
внутренний механизм активности субъекта.
Распространив объективный подход на субъекта, Рубинштейн
тем самым сохранил эту категорию и для философского анализа, и
для дальнейшего понимания другими науками всего богатства ее
проявлений, всю многомодальность ее сущности. Именно через
субъекта становится возможным понимание качественного
различия собственно деятельностного и познавательного и этического
отношения к человеческому миру, понимание качественной
уникальности психики, не сводимой к деятельности.
И познание, и сознание, и психическое для Рубинштейна не
нуждаются в подчеркивании их активно деятельной сущности
посредством понятия «деятельность», поскольку они для него с
самого начала характеризуются субъектностью. Он открывает для
исследования не одно и не изолированное отношение, а
ряд,различных модальностей субъекта, которые едины до того, как они
становятся качественно обособившимися друг от друга
деятельностью, познанием и т. д. Он открывает плоскость порождения
субъектом его отношений к миру и ставит вопрос об их качественной
специфике.
Сегодня, когда в психологии обнажилась и актуализировалась
другая парадигма, согласно которой иначе как через
деятельностный подход якобы невозможно раскрыть специфику психики, мы
можем утверждать, что рубинштейновская традиция сохранила
субъекта и объективную трактовку его субъективности дая
психологии и других наук.
Впоследствии, в 30-е гг., Рубинштейн избирает психологию
как сферу не только философского, но и научно-психологического
фундирования категории субъекта. Затем, как феникс из пепла,
через тридцать лет (!) на новом уровне идея субъекта
возрождается вновь философской мыслью 50—60-х гг. Рубинштейн является
родоначальником этого возрождения.
В философских рукописях 20-х гг. дается разработка и других
модальностей бытия субъекта как конкретных онтологии.
Эстетика имеет своим предметом онтологию чувственного бытия
субъекта.
«Исследовать чувственный мир, его онтологическую структуру
при помощи эстетики», — так методологически необычно
формулирует в рукописи Рубинштейн философскую задачу исследования
эстетического отношения субъекта к миру. «Звук в музыке, —

90 К. А. Абульханова
продолжает он, — (и ритм — время), цвет в живописи, форма в
пластике, архитектуре (также пространство). Установить путем
анализа то, для чего, для выражения чего каждая чувственная
качественность служит, что она выражает — через значение.
Изучение формирования сущего в искусстве употребить как средство
для выявления формальной (онтологической) структуры сущего,
его архитектоники. Значение формы, характера оформленности
для модального характера бытия, для его завершенности».
И как бы для того, чтобы окончательно преодолеть постановку
проблемы эстетического через гипостазирование и
абсолютизацию формы, а потому уход в субъективизм ее интерпретации,
Рубинштейн добавляет в рукописи одно только замечание, которое
сразу возвращает эстетике методологически изничтоженную ее
связь с субъектом: «Блаженство определять и ограничивать
натуру!». Придание завершенности и формы бытию человеком как
сущности его эстетически-чувственного оформления мира и
самого себя — таково онтологическое и вместе с тем специфически
субъектное понимание эстетического. Рубинштейн продолжает:
«Эстетическое — первый пласт в построении природы
совершенного сущего. Красота — его (сущего. — /С Л.) совершенство в
организации физико-душевного, которое, как и совершенство в
душевно-духовной области — добро, есть совершенство
организации, В нем выражается основная его онтологическая
закладка и структура — повадка, темп и ритм, и архитектоника пластики
человеческого существа... Красота — абсолютная завершенность
бытийности».
Онтология этического отношения к другому человеку исходит из
определения субъекта в его отношении к другому человеку.
Главный вопрос этики Рубинштейн также формулирует нетрадиционно
онтологически, на первый взгляд, парадоксально: «Как мало еще
существует человек!». С такого необычно звучащего утверждения
начинается этический фрагмент его ранних рукописей.
«Главный вопрос нравственности — не только в счастье
человека, а в том, быть ли человеку... Нравственное деяние не
обозначает пользу или счастье человека, оно должно дать бытие
человеку. Любовь есть созерцание и утверждение совершенства. Бытие
человека — в отношении его к другому человеку, ко мне, поэтому
я должен своим отношением к нему даровать ему бытие».
«Отъединение, создающее пустоту вокруг человека, —
причина и следствие, сущность преступления».
«Поступки мои и выражающееся в них мое отношение к другим
людям (составляющим их внутреннее содержание) ставят других

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 91
людей в новые условия и новые отношения ко мне (другим
людям) — таким опосредствованным образом обусловливают
изменение жизни, деятельности и отношений других людей, через эту
изменяемую их деятельность происходит дальнейшее
формирование людей. Другой человек не непосредственно, а опосредованно
воздействует на меня, поскольку он изменяет условия... При этом
в формировании как моем, так и другого человека, в процессе
моего воздействия на него и его мной обусловленных деяний речь идет
о диалектике сущности и ее осуществления (причем в процессе
своего осуществления сущность не только осуществляется, но и
изменяется — то искажается, то переходит на другую — высшую
ступень, в более совершенную сущность)».
«Любовь — когда человек в своей индивидуальности
становится для меня завершенной реальностью, перестает быть только
частью среды, одним из элементов или определенных величин
мира, а выделяется как самостоятельная реальность, как
завершенное совершенное в себе бытие».
В этих фрагментах из рукописей 20-х гг., как и в эстетическом
фрагменте, содержится одна из центральных идей — преодоление
внешности, внеположности субъекта и другого субъекта. «Не
объективировано в содержании — значит субъективно», — так
категорически подводит итоговой формулировкой Рубинштейн
приговор пассивности, отрицанию участия, соучастия, содействия
другому и его сущности. Принцип пассивизма (так его необычно в
20-е гг. назвал Рубинштейн) он формулирует как общую идею,
объединяющую и познавательный, и эстетический, и этический
варианты пассивности: «видимость (в познании. — К А),
аморфность (в эстетике. — К А.) и безразличие (в этике. — К А.)».
Продолжением идеи о неразрывных связях субъекта с миром
(в форме ли познавательного, этического или эстетического
отношений к миру) является идея, которая сначала выступила в
общефилософской форме, а затем была применена Рубинштейном к
природе психического как методологическая идея непрерывности
бытия. Эта методологическая идея впоследствии была
разработана учеником Рубинштейна А. В. Брушлинским в концепции
психического как недизъюнктивного процесса. Философски и
психологически как проблема времени и специфики времени человеческой
жизни она была позднее разработана нами совместно с
исследовательским коллективом*.
См.: Абульханова К. А., Березина Т. Н. Время личности. Время жизни. М.,
2002.

92 К. А. Абульханова
Рубинштейн подходит к проблеме «онтологической
психологии». «Настроения и переживания души, всю жизнь ее, которая
обыкновенно для сознания испаряется и улетучивается как
субъективное и потому будто бы иллюзорное, зафиксировать в четких
определенных очертаниях, вскрывающих реальное
онтологическое содержание употребляемых при этом обычно образов
(например, глубина души, возвышенность, сосредоточенность,
рассеянность и т. д.)». Так впервые он подошел к предмету
психологии — не от гносеологии, тем более логики, но от онтологии, от
того специфического способа и способностей воспроизведения
действительности, которыми обладает душа, «псюхе».
И также поразительно нетрадиционно в рукописях 20-х гг. он
впервые подходит к определению личности. «Я познаю в
страдании ядро личности, — пишет он, — через страдание она
формируется... Страдание как испытание, эксперимент для выявления
методом отрицания ценности личности. Но одновременно страдание
как фактор определения личности — такова роль страдания в
судьбе человека».
Наряду с направлением разработки метода через
преодоление субъективизма и раскрытие своеобразия онтологичности
субъекта осуществляется постановка проблемы метода в
другом направлении. Рубинштейном разрабатывается понятие
действительности, которое противопоставляется ее созерцательному
пониманию Г. Риккертом, начинается полемика с психологизмом
логики, социологии и других наук за обоснование объективности
действительности. Здесь Рубинштейн выступает с
разоблачением попыток интерпретировать работы Маркса в духе такого
психологизма.
«В теории понятий обращают внимание, — пишет Рубинштейн,
имея в виду Риккерта и других, — исследования Маркса о
фетишистском характере товара, о понятии общества, вообще о его
теории гипостазирования в реальности абстрактных отношений».
Одновременно с этим вопрос о действительности встает для
него как вопрос о соотношении конкретного и абстрактного в ней,
исследуемого различными науками. «Если все, что мы признаем,
основывается на ценностях, — пишет он, — то, конечно,
существуют "трансцендентные" ценности (он заключает в кавычки это
понятие, подразумевая под ним лишь трансцендентность в смысле
объективности, а не в понимании Канта. — К А), т. е. ценности,
независимые от признающего их субъекта. Это необходимая
предпосылка признания независимой от эмпирического субъекта
объективной действительности».

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 93
Свои характеристики действительности С. Л. Рубинштейн
развертывает и в таком образном ключе: «Художник в произведении
искусства, например, в романе изображает то, что мы называем
недействительным. Однако несомненно, что это имеет для нас
самый действительный смысл и интерес. Что это значит? Просто то,
что обыкновенно понимают под действительностью, не есть вся
действительность (курсив мой. — К А). Под
"действительностью" понимают обычно систему вещей и явлений, поскольку
они способны действовать, причинно обусловливать практическую
жизнь. Но рядом с этими причинными связями в действительности
есть много действительного, много действительных отношений, и
те из них, которые действительно изображает искусство. Если
естественно-научное мышление односторонне считало
единственной и полной действительностью ту действительность, которую
выражала система естественно-научных понятий и законов, то
таким образом из действительности улетучивалось многое,
несомненно действительное... Но с другой стороны, не менее
односторонни те, кто (Риккерт и др.) на основании того, что
естественнонаучная действительность и понятия (о ней. — К А.) — не вся, не
полная действительность (естественно-научные понятия не
полностью описывают ее. — К А), на этом основании утверждали,
что она вообще не действительность, что она — лишь фикция.
Научное познание так мало удалено от действительности, что,
наоборот, оно, бесспорно, открывает новые области
действительности и в уже известном открывает действительные связи и
зависимости. Но бесспорно то, что ни одна наука не может дать всей,
полной действительности, что всякая наука возможна лишь
благодаря анализирующей абстракции.
Если я сопоставлю социальные науки с логикой, этикой и
эстетикой в отношении к действительности (в противоположность
физическим и психологическим наукам), то и судьбу их
впоследствии можно сопоставить: в обоих областях царит психологизм...
Теория действительности и недействительности у Риккерта
обусловлена тем, что он действительным считает лишь
созерцательное... Ведь Риккерт сам, признавая независимость и
сверхиндивидуальность ценностей, приходит этим признанием к
утверждению независимости от нас объективного мира, эмпирической
действительности. А если он от нас независим и существует
самостоятельно, то мы суждениями своими не создаем, а лишь
признаем его. Следовательно, если бы мы и не признавали его в
щеобязательных экзистенциальных суждениях, он бы все-таки
существовал. Следовательно, существует он и независимо от цен-

94 К. А. Абульханова
ностей, следовательно, неправильно, что существование
абсолютных сверхиндивидуальных (да и вообще каких-либо)
ценностей есть предпосылка бытия. Но что зато несомненно правильно
(и эта истина бесспорна и огромна по своему значению для всего
миросозерцания) — это то, что познание в самом деле
невозможно без признания над- и сверхиндивидуальных абсолютных
ценностей. Эти ценности логически действительно prius (наиболее
важный — лаг) всякого познания как существование познания, с
другой стороны, есть фактическое условие их (ценностей,
понятий. — К А) существования».
Соответственно такому онтологическому пониманию
действительности Рубинштейн ставит в своих ранних рукописях
вопрос о закономерностях разных областей действительности как
предметах разных наук, тот вопрос, который, как покажет
дальнейшее, являлся сакраментальным для предмета
психологической науки.
«Кто воображает, — пишет он, — что действительность —
психическая или физическая — вся действительность, не
понимает, что это лишь две своеобразные закономерности в
действительности, тот поневоле приходит к той мысли, что, например,
эстетическое есть психическое (эстетическое = часть психологии). Но
не в симфонии как объекте физики заключено же эстетическое, не
в колебаниях же эфира!.. В мире действительности в широком
смысле слова рядом с действительностью в узком смысле слова =
физический + психический мир находится мир эстетического и
мир этического. Задача философии, теории познания обосновать и
установить конституитивные категории не только доя природы, но
и доя всех иных областей действительности».
И как ни удивительно доя человека, который вскоре после
написания этих строк сам целиком обратился к определению
закономерностей действительности, изучаемых психологией,
Рубинштейн начинает свое вхождение в психологию с преодоления
психологизма: «В обычной современной классификации наук в
понятии... (наука о духе. — К. Л.) (что в сущности означает здесь
дух? Психическое?) оказывается, будто психология есть
центральная наука для наук истории, наук об обществе (это утверждение.
— К- А.) покоится опять-таки целиком на таком ложном понятии
действительности, согласно которому все не физическое, все, что
нельзя ощупать рукой, — психическое».
Подвода итоги, можно сказать, что суть рубинштейновского
понимания метода как антитеза его неокантианскому
телеологическому пониманию исходно сложилась в рамках такой задачи, в которой

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 95
одновременно решалась проблема философского и
конкретно-научного определения действительности, причем ее определения
одновременно многими науками. В 20-е гг. Рубинштейн разрабатывает
проблемы методологии науки, причем не одной из наук, но именно
одновременно ряда наук. Иными словами, он решает задачу,
аналогичную той, которая вскоре встала перед ним, когда он вошел в
психологию. Предмет психологии, как показало его дальнейшее
исследование, представлял собой некоторое интегральное
образование на пересечении закономерностей естественно-научно
объясняемой действительности, особенностей гносеологического отношения
психики к действительности и, наконец, закономерностей
социальной действительности.
Рубинштейн, обратившийся к разработке собственно
методологических проблем психологии уже в середине 20-х гг.,
включается в решение ее задач с позиций онтологических, т. е. ищет
качественную определенность психического, особые
закономерности действительности, объясняемые психологией. Именно
рукописи 20-х гг. показывают, что в них был сформирован именно
такой, а не гносеологический угол зрения на предмет психологии,
который, как показала дальнейшая ее история — история ее
становления, — был единственно верным исходным пунктом анализа
психического. Это позволяет выделить этапы развития самой
советской психологии на основе определенного, предложенного им
методологического способа решения ее задач.
Вопрос этот стоит и в таком аспекте или плоскости: каким
образом его официальное вхождение в психологию (в 1930 г. он
переезжает из Одессы в Ленинград и берет руководство кафедрой
психологии Педагогического института имени А. И. Герцена) и его
первая официально психологическая статья («Проблемы
психологии в трудах Карла Маркса», опубликованная в 1934 г.)
поставили его в уникальное положение по отношению к целой плеяде
советских психологов? Поскольку последние, в число которых
входили такие блестящие ученые, как В. М. Бехтерев, П. П.
Блонский, М. Я. Басов, Л. С. Выготский и другие, уже с самого начала
20-х гг. пытались разрешить ее кризис и построить психологию на
базе марксизма, изнутри самой психологической науки.
Это преимущество определялось тем, что Сергей Леонидович
Рубинштейн к этому времени не только блестяще владел знанием
истории философии, пониманием ее современного состояния во
всем его «плюрализме» и противоречивости, но и владел
методологической операционализацией философских проблем
применительно к конкретным наукам, общей методологией научного зна-

96 К. А. Абульханова
ния, способностью конструирования предметов наук на основе
онтологической философской парадигмы сущего.
С самого начала возникновения психологии в русле
философского знания это соотношение складывается стихийно.
Домарксистская философия представляла своего рода способ
«видения» предмета этой науки без обоснования причин такого или
иного «видения». Даже когда влияние философского
идеалистического мировоззрения на психологию оказывается весьма
целенаправленным, определенные тенденции развития
психологии — взаимодействие ли с естественными науками или
другие причины — приводят к тому, что идеализму не удается
охватить своим влиянием всю психологическую науку. Философский
идеалистический метод проникает в способ психологического
мышления, способ интерпретации эмпирических данных, в
выбор методов и т. д. Тем не менее остальная часть психологии
остается эмпирической.
Диалектико-материалистическая философия по отношению
к психологии становится методологией в подлинном смысле
слова — не как способ стихийного понимания ее предмета, а
способ его философски обоснованного, философски
прогнозируемого и философски доказуемого объяснения. Построение
такой методологии отечественной психологии и было той задачей,
которую поставил и последовательно, шаг за шагом, решал
Рубинштейн.
Приблизительно в это же время на Западе Т. Кун обращается к
созданию методологии науки, но именно абстрагированной от
конкретных наук и потому всеобще универсальной области
философского знания. Рубинштейн приступает к созданию методологии
психологии как метода познания конкретной науки, неотрывного
от самой этой конкретной науки. Если Кун вычленяет
совокупность абстрактных проблем логики науки вообще, которые
оказались малоприложимыми к конкретным наукам, то Рубинштейну
на основе обобщения и рефлексивного конструирования метода
психологического познания удается, не уйдя в область ее частных
проблем, выявить такие связанные с диалектичностью ее
предмета особенности, которые, в свою очередь, предъявили новые
требования к самой философии, к уровню ее диалектичности.
Рефлексия метода, сознательное построение методологии психологии
потребовало переформулирования, точнее, разработки некоторых
философских парадигм.
Таким образом, если куновская методология науки отрывается
от философии, что оборачивается сциентизмом, то рубинштей-

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 97
новская устанавливает принципиальную связь философии и
конкретной науки. Обращение Рубинштейна к построению
методологии, философским проблемам конкретной науки становится
революционизирующим моментом самого философского метода,
философского мышления, потому-то, войдя в психологию, он
одновременно всю жизнь продолжает оставаться философом.
Период 20-х гг. был начальным периодом становления
советской психологии и связывался с решением двух задач —
применением марксизма к психологии, во-первых, и стремлением
практически применить психологию во всех областях жизни, во-вторых.
Первое было скорее желанием, социальной потребностью, но в
силу недостаточного знания целостной теории Маркса эти
попытки страдали механицизмом и односторонностью.
Рубинштейн в отличие от своих коллег-психологов, только еще
начинающих пересматривать свое позитивное отношение к
буржуазной психологии и колеблющихся между полярно различными
позициями — своеобразного патриотизма либо использования
западноевропейских теорий, методов при некоторых коррективах
и дополнениях, уже заканчивал философско- методологическое
переосмысление основ мировой психологии, ее основных
направлений. Для решения столь титанической задачи от него
потребовались поистине энциклопедические знания. Он выявил существо
кризиса в мировой психологической науке. Эта задача нуждается в
научной категоризации, квалификации. Будучи ученым, прежде
всего ценившим внутреннюю логику развития науки, он обратился
к выявлению собственных внутренних противоречий в этой логике
развития, но с позиции философско-методологических. Это было
разрешение принципиальной для всей психологической науки
задачи. Анализируя кризис психологии, Рубинштейн выявляет его
конфронтирующие направления: психологию сознания и
бихевиоризм — психологию поведения, оценивает складывающиеся в
европейской и американской психологии направления — прежде
всего гештальт-теорию.
Противоречия мирового кризиса психологии проявлялись и в
советской психологии 20-х гг. в силу нерешенности
вышеуказанной задачи. «Парадоксальность ситуации, — пишет известный
историк советской психологии, ученица Рубинштейна Е. А.
Будилова, — возникшей в рефлексологии, так же, как и в
реактологии, заключалась в том, что оба эти направления, объявляя
предметом изучения человека как деятеля, в действительности
отводили ему внешнюю роль в переключении внешних стимулов на
двигательную реакцию. Человеческая деятельность лишалась

98 К. А. Абульханова
своей сущности — сознательности и сводилась к двигательным
ответам или реакциям»*.
Выявление ведущего противоречия кризиса мировой
психологии само по себе составляло сложнейшую задачу, как показывает,
с одной стороны, сравнение с попытками вскрыть существо
кризиса, предпринимаемыми другими советскими психологами, и то
положение вещей в самой советской психологии 20-х гг., которое
свидетельствовало о трудности его преодоления изнутри
психологической науки, — с другой.
Л. С. Выготский в своей статье «Исторический смысл
психологического кризиса», написанной в 1927 г. и опубликованной
только в 1982 г., предполагал, что каждое направление буржуазной
психологии представляет собой изолированную систему и таких
систем, таких психологии — множество. Поэтому он связывал
причины кризиса не с внутренним противоречием системы
методологии психологии, а с соотношением теории и практики**.
Е. А. Будилова отмечала: «В начале 20-х годов советские
психологи готовы были следовать по пути буржуазной психологии в
поисках выхода из методологического кризиса»***.
Рубинштейн выявил внутреннюю логику — методологию
западноевропейской психологии. Поэтому он смог раскрыть
сущность этого кризиса — его основное направление, его ведущее
противоречие. «Сведя психику к сознанию, а сознание — к
самосознанию, к отражению (рефлексии) психики в самой себе, эта
ставшая традиционной для всей психологии декарто-локковская...
концепция сознания отъединила сознание человека от внешнего
мира и от собственной его внешней предметной практической
деятельности. В результате деятельность человека оказалась
отъединенной от сознания, противопоставленной ему и потому сведенной
к рефлексии и реакциям»****. Сведенная к реакциям деятельность
становится поведением, т. е. простым способом реагирования.
Анализ кризиса мировой психологии дан в статье о К. Марксе и
в статье «Философские корни экспериментальной психологии»,
опубликованной в «Ученых записках» Ленинградского
государственного педагогического института им. А. Н. Герцена (1940) под
* История философии в СССР. Т. 5. Кн. 1. М., 1985. С. 738.
** Выготский Л. С. Собр. соч. М., 1982, Т. 2; М., 1984, Т. 6.
Будилова Е. А. Философские проблемы в советской психологии. М., 1972.
С. 151.
Рубинштейн С. Л. Проблемы психологии в трудах Карла Маркса //
Советская психотехника. 1934. № 1. С. 89.

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 99
редакцией Рубинштейна. Однако основные идеи этой статьи уже
содержались в более ранней публикации — его книге «Основы
психологии»*.
Рубинштейн раскрыл кризис психологии как ее
философскометодологический кризис. Этот кризис произошел как
следствие поляризации и взаимоисключаемости двух направлений при
неадекватном общем понимании психики и сознания.
Бихевиоризм выступил как направление, внешне противоположное
психологии сознания, его исключающее именно в силу того, что исходил
из того же понимания сознания, что и интроспекционизм**. Кризис
проявился в сущности понимания природы психики и потому
способе ее исследования.
Когда в начале 30-х гг. С. Л. Рубинштейн и жизненно
практически, и научно входит в психологию, он в отличие от других может
верно выделить существо этого кризиса, потому что имел ключ к
его решению, потому что владел пониманием субъекта как
основания связи сознания и деятельности. Он раскрыл
сущность кризиса психологии как варианта кризиса всего
гуманитарного знания, которое, с одной стороны, стремилось вскрыть
присущую ему специфичность, а с другой — решало эту задачу на
основе принципа объективности и причинности, присущего
естественно-научному знанию. Чем иным был бихевиоризм, как не
попыткой объективно проследить проявления психики человека, а
тем самым сводившим, «испарявшим» ее специфику до реакций,
до объективно регистрируемого поведения?
Однако опознав в психологическом кризисе черты кризиса
методологии науки, Рубинштейн не ограничил свою задачу
проецированием на психологию своего готового, казалось бы, решения,
поскольку он как ученый и личность был чужд всякого
априоризма. Его онтологизм был не только философским подходом, но и
исследовательским принципом, присущим его мировоззрению
как ученого. Для него возникают две новые взаимосвязанные
задачи — философская и собственно методологическая по
отношению к психологии. Первая состоит в потребности и
необходимости углубить понимание объективности в подходе к субъекту и
соответственно всему гуманитарному знанию, теперь совсем
непосредственно включая в него психологию. Вторая — в
необходимости раскрыть то новое качественное содержание и сознания,
и деятельности в психологии, которое позволило бы в каждом из
См.: Рубинштейн С. Л. Основы психологии. М., 1935.
Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959. С. 89.

100 К. А. Абульханова
этих отношений найти основание связи с другим. Для решения
этих взаимосвязанных задач он и обращается вновь к концепции
К. Маркса.
В 1934 г. выходит статья Рубинштейна «Проблемы психологии
в трудах Карла Маркса», в которой содержится программа
построения отечественной психологии. Исходным пунктом этой
программы является концепция деятельности прежде всего в ее
объективном общественном содержании. Иными словами, первую
философскую задачу поиска объективного основания
гуманитарного знания Рубинштейн решает посредством применения
методологически переосмысленной марксовой концепции социальной
детерминации как общественных отношений людей. Для
решения второй задачи исходным пунктом становится концепция
деятельности как труда, связанная с общественными
характеристиками ее субъекта.
«Человек, его сознание и психика, — пишет С. Л.
Рубинштейн, — не замыкаются в непосредственной данности субъекту, а
выражаются в деятельности, реализуются в ней»*. Одновременно
в деятельности раскрывается другая фундаментальная
зависимость, идущая от объекта к субъекту: «...В объективировании, в
процессе перехода в объект формируется сам субъект»**.
Диалектика объективирования и субъективирования — не
саморазвертывание сущности субъекта, а деятельность и созидание —
совместно с другими людьми и отношениями, которые ее детерминируют.
Только благодаря такому пониманию самой деятельности не как
замкнутой в себе сущности, не как внешнего проявления субъекта
формулируется тезис об объективной опосредствованности
сознания, т. е. объективный метод распространяется на понимание
субъективного. И как следствие этого снимается присущая всем
вариантам интроспекционизма замкнутость сознания в себе.
Рубинштейн выделяет два опосредствования в связи сознания
и деятельности в их диалектике. Благодаря идеальному плану,
благодаря способности сознания к обобщению действия человека
выделяются из непосредственной связи с ситуацией. В плане
преемственности с ранней философской концепцией Рубинштейна
чрезвычайно важен этот тезис о сознании как идеальном плане
действия, благодаря которому, как отмечалось, не возникнет
потребности «испарить» действие до идеальной формулы сознания,
как это постараются сделать впоследствии психологи и
филосоРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1973. С. 24.
Там же.

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 101
фы, а напротив, формулируется гипотеза об отрыве благодаря
сознанию действия от связи с непосредственной ситуацией, т. е.
собственной функции сознания.
Другая опосредствующая диалектическая связь — исторична.
Человеческое сознание, будучи исторической предпосылкой труда,
является и его результатом. Будучи зависимо от практики,
сознание (психология людей) регулирует их практическую деятельность.
Перспективно раскрытие разных темпов исторического развития
индивидуального сознания, разной вовлеченности разных участков
сознания в историческое развитие и разных уровней развития
разных участков сознания. Проблема не в том, чтобы указать на
историчность сознания, а в том, как ее понять, подчеркивает
Рубинштейн*. Рубинштейн вскрывает процесс перестройки сознания в
практике как трудный, исполненный противоречий процесс.
Принципиальным для преодоления всех
логико-гносеологизированных интерпретаций сознания является положение о
чувственной основе его развития. Последнее опирается на известный
тезис о становлении природы человеком и позволяет критически
преодолеть все иррациональные трактовки и сознания, и
бессознательного.
Итак, в одной статье Рубинштейна рассмотрено сразу несколько
аспектов связи сознания и деятельности. Первые и главные из них —
философские: гносеологический и социально-исторический
(сознание, деятельность и общественные отношения), а также
культурноисторический. Далее проведен антропогенетический анализ
сознания, собственно психологический — соотношение сознательного и
бессознательного, социально-психологический — соотношение
индивидуального и общественного (группового, коллективного)
сознаний. Таково было основное методологическое содержание принципа
единства сознания и деятельности, разработанного Рубинштейном.
Позднее, оценивая историческое значение этого принципа, сам
Сергей Леонвдович так писал о нем;
«Утверждение единства сознания и деятельности означало, что
надо понять сознание, психику не как нечто лишь пассивное,
созерцательное, рецептивное, а как процесс регуляции
деятельности субъектом, реальным индивидом, и в самой человеческой
деятельности, в поведении человека раскрыть его психологический
состав и сделать, таким образом, самую деятельность человека
предметом психологического исследования»**.
См.: Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание М., 1957. С. 250.

102 К. А. Абульханова
Для психологии, соответственно, при переходе к анализу
сознания, психики в ее отношении к миру прежде всего необходимо
было определить, кто же является их субъектом. Постановка
проблемы о связи сознания и деятельности требовала ответа на
вопрос, как и где образуется подобная связь. Рубинштейн дает
ответ, который глобален и прост, — личность. Данная связь
образуется личностью и на уровне личности. В самой кажущейся
простоте этого вопроса и заключена вся сложность и
многомерность ответа на него: прежде всего было необходимо перейти от
уровня абстракции «человек» к конкретному уровню его бытия —
личности. Однако возникают еще три вопроса.
Почему же при доказательстве тезиса о единстве сознания и
деятельности Рубинштейн наиболее подробно раскрывает именно
роль последней, делая акцент на ней?
Второй вопрос: почему в 30-х гг. С. Л. Рубинштейн переносит
центр своего внимания и осмысления с проблемы субъекта на
проблему и роль деятельности?
Третий: почему Рубинштейн переходит от уровня и абстракции
«человек» к уровню личности? На второй вопрос ответить
несложно. Это было связано с причинами идеологическими, которые
жестко определяли презентацию научных идей. Если в 10-20-х
(даже в публикациях) можно было писать о человеке, субъекте, то
к концу 20-х даже о личности упоминать было рискованно,
поскольку она нивелировалась «народными массами», «классами»
и т. д. Именно поэтому утверждение, что личность является
субъектом связи сознания и деятельности, не выписано Рубинштейном
столь определенно и отчетливо в статье 1934 г., а ведь именно в
ней, рискнув обратиться уже к полузабытым ранним рукописям
К. Маркса, он совершает переход, до сих пор не
отрефлексированный ни в психологии, ни в философии от категории «человек»
к категории «личность». Между тем этот переход означал не
просто конкретизацию понятий, а обращение к тому конкретному
уровню бытия человека, на котором только и можно было
раскрыть связь сознания и деятельности.
Ответ на первый вопрос связан с тем, что деятельность
совершенно очевидно обладала онтологичностью, тогда как доказать
онтологичность сознания еще предстояло. Деятельность
реальнопрактически изменяет объект, преобразует его, даже создает.
Кроме того, именно в деятельности Рубинштейн, соглашаясь с
Марксом, видел общественные отношения людей, их безличные,
объективные и личные связи, которые в то же время M. M. Бахтин
приписывал сознанию, его способности к диалогу. Поэтому, со-

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 103
гласно Рубинштейну, на личность и ее сознание «влияет» не
только деятельность, но и общественные отношения людей, которые
обладали, несомненно, исторической объективностью,
онтологичностью.
Трудно сказать сегодня, видел ли Рубинштейн внутреннее
противоречия, заключенные в рассмотрении деятельности как труда.
Он-то прежде всего искал и открывал ее творческий характер,
тогда как Маркс доказывал, что она, имея принудительный
характер, отчуждает продукт труда от производителя, а его самого от его
деятельности, лишая тем самым статуса субъекта. Поэтому,
оставив пока сознание в сфере гносеологического понимания,
Рубинштейн подчеркивает онтологичность деятельности и именно в этом
качестве ее влияние на сознание.
Но сегодня можно смело утверждать, что это влияние
рассматривалось не односторонне. Целенаправленность деятельности,
ее мотивация, сама ее организация осуществляется сознанием,
которое не только «проявляется» в деятельности, но
конституирует ее, не говоря о том, что в целом своей волей, ответственностью
осуществляет деятельность именно личность как субъект,
обладающий сознанием.
Отвечая на третий вопрос, можно сказать, Рубинштейн
перешел к уровню личности при установлении связи сознания и
деятельности, поскольку, если не ограничиваясь философским
понятием сознания, перейти на почву психологии, то в качестве психики
сознание имманентно принадлежит личности. Психика, сознание
не самодостаточны, не существуют в себе, а принадлежат
конкретной личности. Так, от одного уровня — человека как субъекта
Рубинштейн переходит к другому — личности.
Казалось бы, субъект — это лишь одно из многочисленных
качеств личности, субъекта только в одном, очень конкретном
смысле. Личность обычно рассматривается как «частное лицо», порой
некто почти безликий, скрытый за маской исполняемой роли.
«Слово личность обозначало сначала у этрусков маску, которую
надевал актер, затем этого последнего и его роль»*. И тем самым,
кажется, обедняется или совсем уничтожается ее субъектность,
которая имманентна ей согласно другой — идеалистической,
волюнтаристической, ницшеанской философиям, где личность —
начало начал, демиург, абсолютная воля.
Личность в рубинштейновском, т. е. раскрывающем ее
субъектность понимании оказывается бесконечно богатым,
интегральРубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1946. С. 310.

104 К. А. Абульханова
ным понятием, которое одновременно включает ее
индивидуальность, индивидность и т. д. Но главное — личность —
основание связи в цепи «сознание — деятельность», чем уничтожается
принцип безличности, анонимности, бессубъектности такой
связи. В «Основах психологии» (1935) и «Основах общей
психологии» ( 1940) Рубинштейн строит систему связей психики, сознания
и деятельности, опосредованную личностью как субъектом этой
связи.
Личность становится основанием связи сознания и
деятельности, в личности и личностью эта связь реализуется и замыкается.
Связь сознания и деятельности оказывается личностно
опосредованной. Сознание репрезентирует личности все существующее в
мире, все отдаленное от нее во времени и пространстве, все, с чем
она никогда не вступала и априори не может вступить в контакт.
Поэтому именно в мире своего сознания, как совершенно особом,
индивидуально присущем ей измерении, она, как считает
экзистенциализм, способна выходить за свои пределы, свои рамки и
строить систему координат, систему значимых для нее направлений,
определяя свое место в этом измерении, затем траекторию,
ориентацию и цели собственных действий*.
Так формируется понимание того, что сознание регулирует
деятельность, что личность, обладающая сознанием, тем самым
способна регулировать свои действия. Это стало величайшей
психологической идеей XX столетия. В своем строго научном
содержании она шла от сеченовской идеи, которой Рубинштейн придал
более глобальный характер.
Рубинштейн выступает с критикой сведения личности к ее
сознанию. Он развивает следующее позитивное положение: «Все
психические процессы... протекают в личности, и каждый из них в
своем реальном протекании зависит от нее»**. Иными словами,
личность является тем основанием, на котором и в системе
которого осуществляются функционирование и развитие всех
психических процессов. Рубинштейн указывает на три такие
заЭтими положениями, на наш взгляд, ограничивается критическое суждение
Т. С. Батищева, одного из авторов данного труда, об объективистском, чуть ли
механическом, бессубъектном характере принципа единства сознания и
деятельности. Он мог бы казаться таковым только при акценте на креативности
субъекта, которого придерживается автор. Между тем личность, живущая в
обществе и осуществляющая свой труд, совсем не всегда может быть субъектом,
обладающим неограниченной свободой творчества.
Рубинштейн С. Л. Основы психологии. М., 1935. С. 617.

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 105
висимости: 1 ) все психические процессы не только универсальны,
но и индивидуальны (в смысле дифференциальной психологии);
2) психические процессы не имеют самостоятельной линии
развития; 3) они не «остаются только процессами, совершающимися
самотеком, а превращаются в сознательно регулируемые действия
или операции, которыми личность как бы овладевает и которые
она направляет на решение встающих перед ней в жизни задач».
И далее: «Все психические процессы составляют психическое
содержание жизни личности»*.
Итак, сознание не является демиургом, подчиняющим себе
личность, но, обладая сознанием, она (личность) особым образом —
сознательно — строит уже не только деятельность, но свои
отношения с миром. Так же, как наблюдательность, вдумчивость,
рассудительность являются направляемым личностью
осуществлением психических процессов, так и сознание является особым
способом отношения личности к миру.
Преодоление функционализма происходит и в трактовке самой
личности, которая определяется не через структурные
составляющие, а через качество целого. Следует обратить внимание на то,
что именно в структуре личности, разработанной Рубинштейном,
первоначально представлены психологические модальности
деятельности — потребности, способности, направленность. Именно
они есть одновременно личностные и деятельностные кванты ее
активности.
Здесь намечается принципиальная линия расхождения с
трактовкой личности только через значения и смыслы, присущие ее
сознанию. Не отрицая роли последних, Рубинштейн
конституирует структуру личности не только через структуру ее сознания, а
саму личность — не только через ее структуры.
Личность как целое, в свою очередь, определяется через
триединство: чего хочет человек, что для него имеет
привлекательность (это направленность, потребности, установки, идеалы); что
может человек (это способности, дарования); что есть он сам —
что из его тенденций и установок закрепилось в характере,
стержневых особенностях его личности. Эти три модальности образуют
целое, и вместе с тем это целое не задано изначально, не
зафиксировано, не статично, а функционально — способности
формируются в деятельности, которую совершает этот человек, в
последней личность воплощает свои лучшие качества, в нее вкладывает
Абульханова-Славская К. А., Брушлинский А. В. Философская концепция
С Л. Рубинштейна. М„ 1989. С. 617, 618.

106 К. А. Абульханова
свои сокровенные переживания и т. д. Характер — это
воплощение устойчивых личностных направленностей, тенденций, которые
она развивает, реализует в деятельности и фиксирует как
постоянно значимые принципы в жизни. Преодоление
формалистической концепции характера, преодоление фаталистической
трактовки способностей, преодоление имманентной теории
потребностей и влечений — таковы линии «борений и преодолений»
Рубинштейном господствовавших взглядов на личность. В то же
время личностный «склад», «каркас», не рассматриваясь как
нечто заданное, неизменное, вместе с тем оказывается устойчивым и
постоянным. Данная «статичность» — результат, следствие
выработанных в жизни, в ее динамике, в деятельности своеобразных
квантов, кристаллов действенных проявлений личности; эти
составляющие — устремления, способности — это способы и пути
их реализации, характер — личностный способ реализации
осуществления намерений, устремлений.
Момент движения, пружина действия, способ и характер
действенности — за этими, дышащими диалектикой определениями
не только проглядывает, но мощно заявляет о себе сам субъект.
Как осуществляются деятельность, общение, жизнь, как
строится способ действий на основе желаний и реальных
возможностей — вот модальность субъекта, вот его «личностное обличие».
Субъект же является основанием связи, единства личности и
ее деятельности. Только преодоление устоявшегося
философского способа видения действительности дало Рубинштейну
возможность раскрыть деятельную, т. е. субъектную сущность личности,
преодолеть парадигму созерцательности. Что же это за способ и в
чем его суть?
Условия жизни человека, жизненные обстоятельства
традиционно мыслились как некие «данности», нечто постоянное,
наличное, покоящееся, изначально присущее, как определенный способ
или уклад жизни людей. Концепции социальных потрясений,
революционных преобразований не затрагивали человека с точки
зрения его отношения к бытию как субъекта своей жизни, он был
лишь единицей в массе. Концепция субъекта принесла прежде
всего идею активного, строящего условия жизни и свои
отношения к бытию человека. Сама идея жизни, определения ее условий
как решаемых задач, требующих от человека этих решений, —
такова была новая предложенная парадигма. Действительность в ее
«первозданном» виде, которую человек «застает» при своей
жизни, оказывается, не задана ему изначально. Действительность
обращена к человеку своими требованиями, ограничениями, задача-

Принцип субъекта в философскопсихологической концепции 107
ми трудностями, несоответствиями, неизвестностями, но от него
же' исходит возможность или невозможность решения, желание
или нежелание создать лучшие условия своей жизни — тот
«продукт» его жизни, который не очевиден как продукт деятельности,
но желаемое он получает только в одном случае: если оно
является результатом его усилий — личностных, интеллектуальных,
волевых, результатом его деятельности.
Целостность личности определяется и скрепляется
деятельностью: «В конкретной деятельности человека все они сплетены в
одном узле»*. Единство личности и деятельности как раз здесь
обнаруживается: личность, проявляя в деятельности те или иные
свойства (направленность, способности, характер и т. д.), через
деятельность обретает их связь друг с другом. Поэтому связь
между личностными модальностями — динамическая, опосредованная
деятельностью. Направленность личности, ее установки, раз за
разом порождая в однородных ситуациях определенные поступки,
и переходят затем в характер, и закрепляются в нем в виде свойств
личности. Наличие интереса к определенной области
деятельности стимулирует развитие способностей в соответствующем
направлении, а наличие определенных способностей, обусловливая
плодотворную работу, стимулирует интерес к ней и
удовлетворенность**.
Таким образом, деятельность придает единство не только
внутренней структуре личности, но и вместе с тем — целостность,
системность связям личности с миром. Личность как система — это
и предпосылка, и результат ее деятельности; таково следующее
направление их связи. Личность в процессе деятельности не только
проявляется, но и формируется. Связь личности с деятельностью
поэтому раскрывается не только в аспекте «функционирования» —
проявления, объективации личности, но и в аспекте ее развития.
В деятельности личность структурируется по-иному, чем в своем
психическом складе: она преобразуется, обретает целостность
через связь мотивов, целей и субъективных результатов.
Вначале через принцип единства сознания и деятельности
Рубинштейн ищет подход и к объективному изучению самой
личности, к тому, как она проявляется в деятельности,
обнаруживается в ней. Затем намечается путь к активному формированию ее
сознания через деятельность. Этот подход был реализован во
всем цикле проблем воспитания ребенка, соотношения обучения
Рубинштейн С. Л. Основы психологии. С. 620.
См.: Там же.

108 К. А. Абульханова
и развития, которые были разработаны С. Л. Рубинштейном еще
в 30-е гг., совместно с ленинградским герценовским коллективом.
Особенности проявления личности в деятельности,
личностные характеристики последней зависят от ее целей, т. е.
сознательных характеристик деятельности. Прослеживая дальнейшую
связь сознания и деятельности в этом новом, личностном аспекте,
он показывает, что сознание — не просто высший психический
процесс, но процесс, связанный прежде всего с регуляцией
отношений личности, которые складываются в процессе деятельности.
Особенности сознания определяют динамику позиций субъекта в
деятельности. Таким образам, сознание — не просто высший
личностный процесс и образование, но регулятор процесса
деятельности, регулятор ее динамики. Сознание — это не только элемент
структуры деятельности, ее цель, которая связана с мотивом как
личностным образованием, но сознание — высшая способность
действующей личности.
Здесь сознание и выводит личность в мир; цели личности
детерминированы не только внутренне, но и общественно:
общественным бытием личности, ее жизнедеятельностью. Личность не
растворяется в деятельности, сливаясь с ней в целое, не имеющее
конца и начала, она через деятельность изменяет мир,
выстраивая системы своих отношений с ним, системы отношений с
другими людьми, жизнью в целом. В силу этого деятельность
оказывается основанием в более широкой системе отношений личности с
миром, которые раскрываются личности ее сознанием. В главах
«Основ общей психологии», посвященных личности,
отражательный, познавательный аспект сознания раскрывается в единстве с
его качеством как отношения, переживания, стремления, т. е.
уже более онтологично. В трактовке интересов, идеалов личности,
ее направленности, мировоззрения эти обе стороны
последовательно соединяются. Регулирующая роль сознания
прослеживается в определении направленности, убеждений, где сказывается
их деятельностная, действенная роль.
«Последний завершающий вопрос, который встает перед нами
в плане психологического изучения личности, — это вопрос о ее
самосознании, о личности как "я", которое в качестве субъекта
сознательно присваивает себе все, что делает человек, относит к
себе все исходящие от него дела и поступки и сознательно
принимает на себя за них ответственность в качестве их автора и
творца»*. Здесь очевидна прямая противоположность такого
поРубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1946. С. 677.

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 109
нимания самосознания его идеалистической трактовке как
замкнутого в себе, на себя и в себя обращенного образования. Это
понимание самосознания не как прямого самоотношения, а
опосредствованного всеми жизненными проявлениями субъекта.
Иной аспект — понимание самосознания как основания
идентичности, тождества многообразно проявляющегося субъекта,
далее — это понимание самосознания как рефлексии субъекта,
рефлексии его деятельных возможностей, его жизненных
практических достижений.
Принципиальным является вопрос о соотношении сознания и
самосознания: не сознание рождается из самосознания, из «я», а
самосознание возникает в ходе развития сознания личности, по
мере того, как она реально становится самостоятельным
субъектом. Этапы самосознания Рубинштейн рассматривает как этапы
обособления, выделения личности из непосредственных связей с
окружающим миром и овладения этими связями и отношениями.
Здесь очевидно различие в подходе к сознанию и самосознанию
Рубинштейна и Л. С. Выготского. Согласно Выготскому,
особенность высших психических функций — это овладение своим
поведением по принципу интериоризации определенных внешних
структур (команд и т. д.), т. е. усвоение социальных детерминант.
Согласно Рубинштейну, сознание и самосознание — это
овладение отношениями с миром посредством своих действий. «При
этом человек осознает свою самостоятельность, свое выделение в
качестве самостоятельного субъекта из окружения лишь через
свои отношения с окружающими его людьми, и он приходит к
самосознанию, к познанию собственного "я" через познание других
людей»*. «Сознательное общественное отношение к труду
является стержнем, на котором перестраивается вся психология
личности; оно же становится основой и стержнем ее самосознания»**.
Самосознание человека — это не только рефлексия себя, но
переосмысливание своей жизни.
* * *
Разработав исходный методологический принцип
отечественной психологии, С. Л. Рубинштейн начинает на его основе
построение системы психологической науки. Первой частью решения
этой задачи стала книга «Основы психологии», вышедшая в 1935 г.
всего через год после программной статьи 1934 г. В этой книге
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. С. 678.
Там же. С. 681.

110 К. А. Абульханова
Рубинштейн впервые проанализировал различные
психологические данные, направления, проблемы, показав их взаимосвязь на
основе принципа единства сознания и деятельности. В то время
как мировая психологическая наука представляла собой
разнородную массу не связанных между собой теорий, подходов,
которые не соотносились друг с другом и недостаточно учитывали друг
друга в своем развитии, Рубинштейн ставит задачу дать целостное
изложение мировой психологии, наметив принципиально новую
роль российской психологии. Однако возможности решения этой
задачи были ограничены тем, что теории, возникшие в другой
логике, в другой методологии, на другой основе, поддавались скорее
систематическому изложению, чем внутренней систематизации.
Одновременно С. Л. Рубинштейн приступает к решению
другой важнейшей задачи: созданию новой эмпирической базы
советской психологии, которая была бы подчинена новому
методологическому принципу. С этого момента многими советскими
психологами и самостоятельно, и под непосредственным руководством
Рубинштейна начинают проводиться эмпирические исследования
на основе принципа единства сознания и деятельности. К ним
относятся и те циклы, которые были проведены на кафедре
психологии Ленинградского педагогического института им. А. И. Герцена:
исследования мышления и речи, восприятия и т. д. «Большие
циклы исследований проблем общей психологии, опирающиеся на
методологический принцип единства сознания и деятельности,
внесли много новых фактов, — пишет Е. А. Будилова, —
показали многообразие и многосторонность связей психики с
деятельностью»*. Е. А. Будилова относит к работам этого
направления труды Б. Г. Ананьева «Психология чувственного познания»,
А. Н. Леонтьева «Очерк развития психики», А. А. Смирнова
«Проблемы психологии памяти», Б. М. Теплова «Проблемы
индивидуальных различий».
Так, например, при исследовании памяти ее специфика и
активная природа запоминания и восстановления выявляются через
деятельность А. А. Смирновым, А. Г. Комм, Д. И.
Красилыциковой. Другие психические процессы обнаруживали свою сущность
благодаря изменению условий деятельности, вариации деятельных
задач. «С позиций, выдвинутых этим принципом, — писал сам
С. Л. Рубинштейн, — были плодотворно разработаны в советской
психологии проблемы сенсорики, памяти, способностей и т. д.»**.
История философии в СССР Т. 5. Кн. 1. С. 748.
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. С. 249.

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 111
Началась разработка проблемы развития и ведущего для него
вида деятельности, которая опиралась на классификацию видов
деятельности по психологическому основанию (игра, учение, труд).
Эти проблемы обсуждались С. Л. Рубинштейном, Л. С.
Выготским, позднее — Б. Г. Ананьевым и А. Н. Леонтьевым в дискуссиях
о соотношении обучения и развития ребенка, а также на основе
выявления специфики видов деятельности, например, игры. Так,
А. Н. Леонтьевым начинается онтогенетическое исследование
психики, сознания ребенка, в котором роль ведущей деятельности
отводится игре; позднее он обращается к разработке структур
сознания и деятельности, одновременно и продолжая линию
Выготского и присоединяясь к идеям Рубинштейна.
Большую часть этих оригинальных исследований Рубинштейн
сам же и обобщает, и синтезирует сначала в своем труде «Основы
психологии», а затем в труде «Основы общей психологии». В
отзыве Б. Г. Ананьева, А. Р. Лурии и других на книгу «Основы общей
психологии» по поводу ее представления на Государственную
премию говорится, что в ней впервые представлена система
советской психологии как науки, как нового этапа ее развития.
Принцип единства сознания и деятельности стал
методологической основой советской психологии. Но принцип единства
сознания и деятельности привел и к новой теории сознания, его
строения (единство отражения и отношения, переживания;
единство строения и функции, изменение сознания в процессе
активной деятельности; единство познания, отражения и общения). Эта
теория сознания имела системный характер, потому что включала
множество его разных аспектов: исторический,
антропогенетический, психофизиологический, онтогенетический (развитие
сознания ребенка) и личностный (проблема самосознания личности).
Принцип единства сознания и деятельности образует следующую
систему организации и представления психологических проблем.
1. Понимание предмета психологии, методологическое
определение природы психического: а) принадлежность сознания
действующему субъекту, принадлежность его субъекту отношений к
другим людям, деятельности, миру в целом; б) единство реального
и идеального, единство знания и переживания, отражения и
отношения; в) единство отражения, отношения (переживания) и
деятельности; г) «знание, представленное в сознании, является
единством объективного и субъективного»*, т. е. предметность
сознания как отражения и субъектность как выражение отношения
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. С. 7.

112 К. А. Абульханова
личности; д) сознание как высший уровень организации психики
(психика и сознание), которому присущи в отличие от психики
идеальность, «предметное значение, смысловое семантическое
содержание»*; е) сознание как индивидуальное и общественное
образование, его общественная сущность; ж) сознание как
рефлексия, как представленность самому себе; з) сознание как регулятор
деятельности; и) сознание и бессознательное; к) сознание как
самосознание.
2. В определении методов психологии связь сознания и
деятельности выступила как общий объективный метод
исследования психики: только благодаря тому, что сознание открыто в
деятельность, а не замкнуто в самом себе, как утверждал
интроспекционизм, оно подлежит объективному исследованию; оно
проявляется в деятельности, изменяется благодаря деятельности.
Одной стороной объективного метода является проявленность
сознания, психики в деятельности, другой — его развитие через
деятельность. Последнее составляет собственно основу
экспериментального исследования: направленно формируя и изменяя
сознание разными способами организации деятельности, можно его
познавать. Здесь — основа идеи формирующего эксперимента,
которая стала возможна благодаря принципу развития сознания
через деятельность.
3. Принцип развития: сознание было понято как исторически
высший этап развития психики. Раскрыты единство и специфика
исторического и онтогенетического аспектов сознания, единство и
специфика индивидуального и общественного сознаний, показана
роль труда в возникновении сознания: «Труд создал самого
человека; он создал и его сознание»**. Сознание и изменение,
обращение отношений в структуре потребностей человека: «Цели
человеческой деятельности отвлекаются от непосредственной связи с
его потребностями и благодаря этому могут быть впервые
осознаны как таковые»***. Развитие сознания ребенка как развитие его
личности, как этап его жизненного пути, как способ и новое
качество его соотношения с действительностью.
4. Рассмотрение познавательных процессов связано с
преодолением гносеологизации сознания. Принципиальным является
положение, что различные функции — чувствительность,
мнемическая функция и т. д. — рассматриваются не только «в их
отноРубинштейн С. Л. Основы общей психологии. С. 148.
Там же. С. 148.
*** Там же. С. 149.

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 113
шении к аппаратам», т. е. их психофизиологическим основам,
строению органов чувств, а «фактически внимание сосредоточено
на изучении процессов в деятельности»*. Это положение
существенно как опровержение критиков Рубинштейна, пытавшихся в
1947 г. показать, что он не преодолел функциональной
психологии: здесь намечается именно новое специфическое качество
самого сознания, психического — как процесса, деятельности, как
функционирования в широком смысле слова. Это понимание
процессуальности сознания и психики в целом будет позднее
разработано Рубинштейном в книге «Бытие и сознание».
5. В речи, ее функциях и сущности проявляется общественная
природа сознания, связанность с общением людей. «Благодаря речи
сознание одного человека становится данностьюдля другого»**. Речь
и определяющее ее сознание являются единством познавательного и
коммуникативного отношений человека. Будучи средством
выражения, речь является вместе с тем средством воздействия, формой
существования мысли и выражением отношения, т. е. в речи также
прослежено единство — знания и отношения. Известно, что
диалогизм как общая и важнейшая характеристика сознания
подчеркивалась M. M Бахтиным. Однако, несмотря на историчность самого
философского понятия «диалог», его сущность оказалась скорее
философски определенной, констатируемой, чем психологически
раскрытой. Между тем в рубинштейновском анализе развития
ребенка вскрывается тончайшая психологическая реципрокность
диалога: ребенок стремится не только понять другого, но быть понятым
им, в чем порой заключается сложность решаемой им
психологической задачи. Важнейший вклад в раскрытие сущности сознания
вносит Г. Мид, когда в триаду отношений сознания к миру, к другому, к
себе вводит отношение ко мне другого.
6. В трактовке эмоций и воли, в разработанном Рубинштейном
их понимании представлен отношенческий аспект сознания,
сознание как переживание. «Чувство человека — это отношение
его к миру, к тому, что он испытывает и делает в форме
непосредственного переживания » ***. Отношение к миру раскрывается через
связь эмоций с потребностями, которая имеет двоякий характер:
«Означает одновременно и зависимость от чего-то, и стремление
к нему»****. Моральные чувства представляют собой развитие
обРубинштейн С. Л. Основы общей психологии. С. 179.
** Там же. С. 403.
"* Там же. С. 458.
Там же. С. 460.

114 К. А. Абульханова
щественных межлюдских отношений. Эмоции, являясь
выражением отношения к миру, одновременно являются регуляторами
деятельности и складываются в ее процессе как переживание
удовлетворения или неудовлетворения. Чувства — выражение
отношений личности к миру и ее взаимоотношений с людьми.
Когда потребность становится осознанным и предметным
желанием, направленным на определенный объект, человек знает, чего
он хочет, и может на новой осознанной основе организовать свое
действие. Действие благодаря воле приобретает характер
осознанного и направленного поступка. Становление воли — «это
становление субъекта, способного к самоопределению»*. В понимании
воли и прослеживается внутренняя связь сознания и деятельности:
воля связывает сознание и деятельность как проявление
самостоятельности, избирательности, устремленности личности. Само ее
понимание являются связующим звеном между познавательным
отношением к миру и переживанием — чувством как выражением
этого отношения (две стороны сознания) и деятельностным
отношением к миру — в единстве деятельности и личности.
7. Деятельность в единстве с сознанием выступает как
методологический принцип психологии и одновременно как выходящая
за пределы психологии общественно-историческая категория
труда. Деятельность — это позиция человека по отношению к миру,
людям. Психологический анализ различных видов деятельности
связывал их с той ролью, которую они выполняют в онтогенезе:
игра, учение и труд, последний рассматривался как основной вид
деятельности для развития личности.
Психологическая структура деятельности, которую начал
разрабатывать в 40-х гг. совместно с Леонтьевым С. Л.
Рубинштейн, — предмет изучения психологической теории
деятельности, которая рассматривает деятельность как мотивированное
отношение к значимым для индивида целям. Однако когда возникает
вопрос о психологической структуре деятельности, сама
деятельность не сводится к ней. Она есть процесс изменения субъектом
действительности и изменения самого субъекта в такой
деятельности. Поэтому человек не замкнут в мире смыслов и знаний, а
соотносится с миром и жизнью.
Понимание структуры сознания как триединства познания,
знания, отражения и отношения, переживания, а также
регулятора деятельности человека дало возможность представить
разные качества психического — познавательные процессы в
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. С. 510.

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 115
единстве с отношением к миру (эмоции и воля), отношения к
миру, понять, как регуляторы деятельности в ее психологической
структуре — и эти разные качества психического рассмотреть как
процессы и свойства личности в ее сознательном и деятельном
отношении к миру. Сама же личность была рассмотрена в
«межсистемных», выражаясь современными терминами, отношениях с
миром — отношении к труду, другим людям и жизни в целом.
Итак, раскрывая роль принципа единства сознания и
деятельности в построении системы психологии, можно сделать
следующие выводы:
1. Он явился принципом, на котором начала строиться
система психологического знания, психология как наука.
2. Он явился принципом, положившим начало конкретным
теоретико-экспериментальным исследованиям в области памяти,
речи, мышления и т. д. Тем самым многообразные исследования
начали исходить из единого принципа. Он начал выполнять
функцию порождения новых гипотез и тем самым инициировал
исследовательские амбиции психологии.
3. Принцип единства сознания и деятельности явился такой
методологией, которая определила возможность
объективного метода исследования психического не только через его
проявления в деятельности. Этот принцип в исследовательской
стратегии позволил перейти к активному формирующему
эксперименту посредством развития новых свойств психики личности,
сознания через деятельность.
4. Принцип единства сознания и деятельности раскрыл систему
взаимосвязи, взаимообусловленности, иерархии психических
явлений. Во всем перечисленном проявилось не констатирующая,
постулирующая (тем более — не догматически-абстрактная) роль
этого принципа, а его операционально-исследовательские
возможности, открывающие перспективы научной психологии.
Масштаб личности, масштаб ее деяний и масштаб жизни
находятся в разном соотношении друг с другом в жизни каждого
отдельного человека — этой кардинальной мыслью открывается
одна из центральных тем в творчестве Рубинштейна: тема
жизненного пути личности. Как известно, в мировой психологии
первые и наиболее значительные концепции жизненного пути
личности возникают в 30-х гг. Три имени связаны с их разработкой —
Шарлотта Бюлер, П. Жанэ и С. Л. Рубинштейн. На первом этапе
исследования Рубинштейн ставит задачу изучения личности в ее

116 К. А. Абульханова
жизненном пути, а на последнем этапе собственной жизни решает
проблему личности как субъекта жизни. Жизнь — особое
измерение личности, процесс, в котором можно уловить ее изменение и
развитие. Жизнь — то, в чем личность объективирует свою
сущность, в чем она проявляет себя как субъект и реализует жизнь в
этом качестве.
Понять жизнь через ее закономерные этапы и вместе с тем
понять личность не только через ее внутренний мир, раскрыть
особенности ее жизненного мира — такова была задача,
поставленная Ш. Бюлер перед всеми психологами, рискнувшими
последовать за ней в область изучения этой сложнейшей
проблемы. Но тот клубок, за несколько нитей которого она потянула
сразу, оказался запутанным, в нем оказалось множество и других
нитей... За возрастную нить потянул П. Жанэ, за нить
социальных достижений — Б. Г. Ананьев. Однако признание главной
одной из нитей, скажем, генетической, превращало жизненный
путь всех людей в стандартную для всех возрастную
периодизацию, социальной — в типичную, в основном социологическую:
образование, семья, карьера и т. д. периодизацию. И тогда нить
индивидуальности — биографический аспект или
индивидуальная история — исчезала, терялась, и клубок запутывался.
Событийная нить никак не связывалась с нитью достижений
личности — «продуктов творчества», хотя эта линия впоследствии
стала оформляться в историческую психологию И. Мейерсона,
будучи выведена за пределы проблемы личностных достижений.
Рубинштейн сумел увидеть ту единственную позицию, при
которой все нити оказывались связанными, а клубок —
распутанным, потому что дальше каждая разматывалась по такой
траектории, которая была по существу связана с другими. Как он нашел
эту плоскость? Ход мысли был гениально прост. Он нашел... того,
кто сам связывает нити в самой жизни своим собственным узлом.
Он нашел того, кто связывает их сам, а потому по-своему и
одновременно по-другому, чем остальные. Он нашел того, кто
определяет, как их связать. Вяжется клубок действительно из одних
и тех же дая всех нитей — возрастной, событийной, продуктов
творчества, социальных достижений, но то, как связывает их
субъект, и определяет неуловимую до сих пор особенность жизни. Этот
«кто-то» — личность как субъект жизни.
Возрастная периодизация пытается запереть, ограничить
личность данным этапом, его рамками, тогда как в жизни каждая
личность по-разному реализует себя в каждом возрасте. Одна
становится зрелой чуть ли не в детстве, другая остается незрелой и в

Принцип субъекта в философско-психологической концепции 117
старости. Одна действительно тянется нитью внешних событий,
влечется ими и за ними по жизни. Ее внутренний мир — бледная
тень этих внешних событий. Другая творит и охраняет свой
внутренний мир, и если не может реализовать себя во внешних
событиях, то и уходит в события внутренние, в них осуществляя
себя. Третья — организует, направляет, даже ускоряет внешние
события, реализуя в них и через них свой внутренний мир. Этим
ходом мысли Рубинштейн решает загадку, остававшуюся
нерешенной еще со времен Аристотеля: как может подлежать
научному изучению индивидуальное, если оно... неповторимо. Он
снимает альтернативу, противоречие индивидуального и типичного,
вводя категорию субъекта, выводя его на сцену жизни.
В 30-е гг. — на первом этапе разработки концепции
жизненного пути — идея субъекта у Рубинштейна не выгравирована, не
очерчена логически, она присутствует скорее подспудно,
проявляется в требовании выявить целостность жизненного пути в
поисках единой (не позволяющей ему рассыпаться на ряд нитей)
детерминации, в идее, что не фатально раз и навсегда закладывается
проект жизни человека с детства, а значит, сам он впоследствии
сможет определить ее ход.
Идея субъекта ясно видна, пожалуй, в главной и особенной,
еще никем не высказывавшейся мысли о поворотных этапах в
жизни человека. «В ходе этой истории, — пишет Сергей
Леонидович в "Основах общей психологии", — бывают и свои
"события" — узловые моменты и поворотные этапы жизненного пути
индивида, когда с принятием того или иного решения на более или
менее длительный период определяется дальнейший жизненный
путь человека»*. Здесь еще не прозвучало слово «субъект», но
выявлена ведущая зависимость — последующего хода жизни от
его собственного решения. На таком поворотном этапе и
определяется заново личностью будущий ход ее жизни, здесь она может
перевести свою жизнь в совсем другое русло, круто изменить ее
направление. И тогда сама личность — не замкнутое в себе и для
себя «я». «Линия, ведущая от того, чем человек был на одном
этапе своей истории, к тому, чем он стал на следующем, проходит
через то, что он сделал»**.
Так намечается концепция личности как субъекта жизни и...
надолго исчезает с горизонта психологической науки. Последняя
распрощается с личностью, вырвав ее из этого самого мощного
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. С. 684.
Там же. С. 683.

118 К. А. Абульханова
бытийного пласта. Личность начинает рассматриваться
психологами как таковая со стороны своей структуры, сознания,
деятельности, даже социальной детерминации, как будто последняя
прямо, минуя жизненный процесс, «прямым попаданием»
воздействует на ее сознание. Затем со сцены психологии исчезает на
годы и сама личность (исключение составляет концепция
личности В. Н. Мясищева и С. Л. Рубинштейна).
Даже самому Рубинштейну удается удержать и внедрять в
психологическое сознание только идею личности как субъекта
деятельности. В его книге «Бытие и сознание» мы не находим уже
привычной главы «Жизненный путь личности», которая прежде
возобновлялась им от одного издания «Основ» к другому. К
проблеме личности, как мы увидим, он открыто возвращается в
«Бытии и сознании», а главы о личности в жизни мы находим только в
последней книге «Человек и мир», где характер постановки
проблемы прежде всего философский.
В концепции субъекта, созданной Рубинштейном в начале
века, содержалась квинтэссенция онтологической парадигмы и
лософии, и психологии. Она явилась корнем множества будущих
ростков концепции деятельности (сознания и деятельности,
субъекта деятельности) в философии и психологии, концепции
личности, философско-психологической концепции жизненного пути,
философии жизни, основой конструктивной методологии
психологической науки, ее основных принципов.
Эта концепция имела монистический характер. Но главным ее
проблемным содержанием оказалось соединение и одновременно
разрешение противоречия — между субъектом как идеалом,
вершиной развития человека и субъектом — реальностью. Качество
последнего, как мы увидим, достигается личностью, борющейся с
отчуждением и решающей противоречия личной и общественной
жизни. Это ее содержание остается особо острой и открытой
проблемой XXI в.

А. В. Брушлинский
С. Л. Рубинштейн — основоположник
деятельностного подхода
в психологической науке*
Систематическая и плодотворная разработка
проблемы деятельности является одной из важнейших
особенностей психологической науки в России.
Наиболее детально эта разработка осуществлена в трудах
Б. Г Ананьева. А. Н. Леонтьева, С. Л. Рубинштейна,
А. А. Смирнова, Б. М. Теплова и многих других
отечественных психологов. Основной вклад в
методологическое и психологическое решение указанной
проблемы внесли Рубинштейн и Леонтьев.
Среди психологов Рубинштейн был первым, кто
обратился к категории и понятию деятельности, потому
что еще в юношеские годы — за несколько лет до
Октябрьской революции — он глубоко и критически
изучил в лучших университетах Германии немецкую
классическую философию, которой принадлежит
приоритет в постановке и разработке с позиций идеализма
философской проблематики деятельности. В те же
годы он начал изучать труды К. Маркса — прежде всего
«Капитал». Большую роль в этом отношении сыграло,
в частности, следующее обстоятельство. Отец
Рубинштейна — крупный адвокат — был хорошо знаком с
первым русским марксистом Г. В. Плехановым,
живВпервые опубликовано: Рубинштейн С. Л. Очерки.
Воспоминания. Материалы. М., 1989.

120 А. В. Брушлинский
шим тогда в эмиграции в Швейцарии. Часто находясь за границей,
отец много раз бывал в гостях у Г. В. Плеханова.
Все это помогло ему еще в студенческие годы разработать
необходимую философскую основу ддя последующей разработки
проблемы деятельности в интересах психологической науки.
Критический анализ гегелевской философии Рубинштейн развернул
еще в своей докторской диссертации (1913—1914), защищенной
в Марбурге. Часть его докторской диссертации была
опубликована в Германии на немецком языке в 1914 г.
Рубинштейн выдвинул и систематически развил в психологии
методологический принцип, который сам он в 20-е гг. называл
принципом самодеятельности, а в 30—40-е — принципом
единства сознания и деятельности. А. Н. Леонтьев, начавший
разрабатывать ту же проблему в середине 30-х гг.*, впоследствии
использовал термин «принцип деятельности». Около 15 лет назад в
нашей литературе появился еще один термин — «деятельностный
подход». В настоящей статье эти термины употребляются как
синонимы, и особенно последний, позволяющий раскрыть и общее,
и различное между двумя исходными и главными вариантами
деятельностного подхода — рубинштейновским и леонтьевским.
По Рубинштейну, этот общий методологический принцип
гласит: человек и его психика формируются и проявляются в его
деятельности (изначально практической), а потому изучаться
они могут прежде всего через их проявления в деятельности.
Данный принцип ученый начал развивать на рубеже 10—20-х гг.
Однако в то время он мог ограничиться в основном лишь
теоретической — философской, психологической и педагогической —
разработкой принципа единства сознания и деятельности (ныне
называемого просто деятельностным подходом**). В этот период он
работал в Одессе, в частности, на кафедре психологии
университета, где вскоре получили очень широкое распространение
механистические направления и тенденции: поведенчество,
рефлексология и др. Кроме того, в Одессе и вообще на Украине кафедры
психологии были преобразованы в кафедры рефлексологии. В
таких условиях Рубинштейн не получил никакой поддержки в деле
Payne T. R. S. L. Rubinstein and the Philosophical Foundations of Soviet
Psychology. Dordrecht, 1968. R 522.
Разработка в школе С. Л. Рубинштейна категорий «человек», «личность»,
«субъект» в 70—80-е гг. позволила — уже на основе его позднего труда
«Человек и мир» обозначить специфику его подхода как субъектно-деятельностного
(прим. ред.).

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 121
разработки философско-психологической проблемы
деятельности. Некоторые результаты этой разработки обобщены в его
рукописях по философии и психологии, частично сохранившихся и
сейчас находящихся в Российской государственной библиотеке.
В далеком 1922 г. Рубинштейн опубликовал в Одессе
небольшую по объему, но исключительно важную статью «Принцип
творческой самодеятельности (к философским основам
современной педагогики)». Насколько сейчас можно судить, это его первая
печатная работа на русском языке.
Эта статья представляет собой относительно завершенный,
целостный фрагмент его большой философско-психологической
рукописи (по-видимому, не сохранившейся), над которой он очень
напряженно и успешно работал в конце 10-х — начале 20-х гг.,
одновременно читая лекции по философии, логике и психологии в
Одесском университете. Он пытался опубликовать рукопись в
виде монографии, но, к сожалению, ему этого так и не удалось
сделать. Тем большую ценность имеет теперь вышеуказанная
статья, позволяющая заглянуть в творческую лабораторию
мысли 33-летнего ученого.
В этой работе Рубинштейн выдвигает и начинает
последовательно развивать методологический принцип деятельности,
который явился исходнымдая всей его философско-психологической
концепции. В первоначальной и до сих пор верной формулировке
данный принцип гласит: «Итак, субъект в своих деяниях, в актах
своей творческой самодеятельности не только обнаруживается и
проявляется; он в них созидается и определяется. Поэтому тем,
что он делает, можно определять то, что он есть; направлением его
деятельности можно определять и формировать его самого. На
этом только зиждется возможность педагогики, по крайней мере,
педагогики в большом стиле»*.
В процитированной весьма сжатой формулировке содержится
уже зрелый зародыш всей будущей теории Рубинштейна, которую
он неотступно разрабатывал на протяжении последующих почти
40 лет непрерывного творчества. Суть этой теории заключается в
том, что человек и его психика формируются, развиваются и
проявляются в деятельности.
По мнению Рубинштейна, деятельность характеризуется
прежде всего следующими особенностями: 1 ) это всегда деятельность
субъекта (т. е. человека, а не животного и не машины), точнее,
субъектов, осуществляющих совместную деятельность; 2)
дея* Рубинштейн С. Л. Основы психологии. М., 1935. С. 106.

122 А. В. Брушлинский
тельность есть взаимодействие субъекта с объектом, т. е. она
обязательно является предметно-преобразующей; 3) она —
всегда творческая и 4) самостоятельная. Отметим пока очень кратко,
что самостоятельность здесь вовсе не противостоит совместности.
Напротив, именно в совместной деятельности реализуется ее
самостоятельность. Рубинштейн уже в этой статье 1922 г. исходит
из того, что, например, учение есть совместное исследование,
проводимое учителем и учеником.
Лишь при таком широком и многостороннем подходе к
деятельности возможно раскрыть ее формирующую, созидательную роль
в развитии человека. «В творчестве созидается и сам творец, —
подчеркивает Рубинштейн. — Есть только один путь — если есть
путь — для созидания большой личности: большая работа над
большим творением. Личность тем значительнее, чем больше ее
сфера действия, тот мир, в котором она живет...»*
Для того чтобы правильно понять и оценить все новаторство и
глубину этой зарождающейся философско-психологической
концепции Рубинштейна, необходимо хотя бы кратко раскрыть тот
общий исторический контекст, в котором она проходила первую
стадию своего становления. Как отмечалось, проблема
деятельности как специфической активности, присущей лишь человеку,
впервые глубоко и систематически была поставлена и
разработана в немецкой классической философии. Особенно значительна в
данном отношении заслуга Гегеля, который начал раскрывать
сущность труда (т. е, важнейшего вида деятельности) и пришел к
пониманию человека как результата его собственного труда.
Однако в системе гегелевской философии человек выступает,
как известно, лишь в виде духа или самосознания. Гегель исходит
из «чистого» мышления, «чистого» сознания, т. е. природа и весь
предметный мир, порождаемый человеческой деятельностью,
являются отчуждением этого духа. Такова суть объективного
идеализма. Иначе говоря, согласно этому человек начинает с «чистой
деятельности», определяемой лишь чисто духовным субъектом
безотносительно к материальному объекту. Эта идеалистическая
трактовка деятельности неприемлема для Рубинштейна.
В статье 1922 г. он продолжает критику идеалистической
(спиритуалистической) теории деятельности. В частности, он
отмечает, что в больших исторических религиях ценилась определяющая,
формирующая роль действий и вообще деятельности. Как
известно, религиозный культ и есть попытка породить у верующих
соотРубинштейн с. Л. Основы психологии. С. 106.

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 123
ветствующее умонастроение именно путем организации
ритуальныхдействий. Однако все они, призванные служить проводниками
божественного воздействия на человека, «могли быть лишь
символическими актами: как деяния они были чисто фиктивны», —
отмечает Рубинштейн*. В противоположность этому, справедливо
критикуемому им пониманию деятельности как чисто фиктивной
активности, он ратует за реальную, жизненно значимую,
подлинную деятельность, в ходе которой человек формируется и
развивается как реально действующий субъект. Этим обусловливается
подход Рубинштейна к воспитанию и самовоспитанию людей:
«Организацией не символизирующих и уподобляющих, а
реальных, творческих деяний определять образ человека — вот путь и
такова задача педагогики»**.
Процитированное положение Рубинштейна имеет огромное
принципиальное значение. Прекрасно понимая, что
символические акты и вообще символы и знаки играют, конечно, очень
большую роль в жизни людей, он вместе с тем сразу же выступает
против абсолютизации, против преувеличенно высокой оценки этой
роли. Главное для него — именно реальная деятельность
субъекта (разумеется, создающего и использующего эти символические
средства в своей деятельности). Мы далее увидим, что прежде
всего именно идеалистические подходы ко всей рассматриваемой
здесь проблематике очень часто приводят к такой абсолютизации
символов, знаков и их значений (тем самым также к
абсолютизации языка и речи, трактуемых как система знаков).
Итак, в процессе разработки своей оригинальной концепции
субъекта и его деятельности Рубинштейн, с одной стороны,
творчески, критически использует все новое и ценное, что дала
немецкая классическая философия — особенно в лице гегелевского
идеализма. Но, с другой стороны, он сразу же и сознательно
чинает преодолевать трактовку деятельности как чистой
активности лишь духовного субъекта, безотносительной к материальному
объекту.
Хорошо понимая эту принципиальную ограниченность
философии идеализма, Рубинштейн вместе с тем критически относится
также и к тому философскому материализму (механистическому,
метафизическому и вульгарному), который в то время был
распространен в Западной Европе и России. Как известно, в идейной
борьбе с идеализмом и дуализмом материализм всегда утверждал
Рубинштейн С. Л. Основы психологии. С. 106.
Там же.

124 А. В. Брушлинский
первичность материальных процессов и вторичность,
производность психического, духовного. В этом заключается бесспорная
историческая заслуга (в частности, французских) материалистов
XVII—XVIII вв. Однако принципиальная ограниченность такого
метафизического (недиалектического) материализма состоит в
неумении понять активность человека как субъекта, в игнорировании
его деятельности.
Например, с точки зрения такого материализма, критикуемого
К. Марксом, отражение окружающего внешнего мира в психике
человека — в его ощущениях, чувствах и т. д. — рассматривается
как пассивная рецепция внешнего воздействия человеком, его
мозгом. В частности, Дидро сравнивал мозг с воском, на котором
воздействующие на него предметы оставляют свой отпечаток. Тем
самым психическое отражение понимается здесь как пассивный
отпечаток вещи (предмета) в результате ее механического
воздействия на то, в чем она отражается. Подобную точку зрения
Рубинштейн характеризует как пассивизм и подвергает ее резкой и
справедливой критике.
Таким образом, в 1922 г. ученый начинает прокладывать свой
собственный путь в философии и психологии, преодолевая
неприемлемые для него идеализм и метафизический материализм. Это
путь, ведущий к диалектическому материализму, где
принципиально по-новому поставлена и решена проблема человека как
субъекта: вопреки прежнему материализму утверждается
деятельностная, активная сущность человека и вместе с тем
деятельность — вопреки идеализму — понимается как изначально
практическая; в ходе такой деятельности люди преобразуют и познают
природу и общество, тем самым формируя и развивая свои
сущностные силы.
Диалектическим этот материализм является, в частности,
потому, что он утверждает и все более глубоко раскрывает
диалектичность, противоречивость деятельности как взаимодействия
субъекта с материальным объектом. На каждом этапе развития
человек выступает как результат, следствие предшествующей
деятельности, в которой он формируется, и вместе с тем эту
деятельность осуществляет именно он, т. е. он является ее субъектом и
причиной.
Таково исходное всеобщее противоречие человеческой жизни:
человек есть и причина, и следствие самого себя, т. е. прежде
всего своей деятельности, преобразующей природу и общество. Здесь
причина и следствие непрерывно меняются местами, переходя
друг в друга (эта одна из хорошо известных закономерностей диа-

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 125
лектики, глубоко раскрытых Гегелем и Марксом). Указанное
противоречие — одна из могучих движущих сил развития
человеческого общества в ходе и в результате деятельности людей (прежде
всего трудовой) в определенных конкретно-исторических
условиях того или иного общества. Соответственно, на каждой новой
ступени исторического развития это противоречие
воспроизводится и уже разрешается в новых формах.
По направлению именно к такому
диалектико-материалистическому пониманию деятельности (изначально практической,
трудовой) объективно шло развитие философско-психологических
воззрений Рубинштейна.
Особое влияние на творчество С. Л. Рубинштейна по праву
оказали ранние работы К. Маркса — его знаменитые
«Экономическо-философские рукописи 1844 г.», впервые опубликованные
почти сто лет спустя после их написания — лишь в 1927—1932 гг.
Они произвели подлинную сенсацию во всем философском мире,
будучи уникальным и для многих неожиданным свидетельством
глубоких философских исканий молодого Маркса в ходе его
творческой эволюции от Гегеля и Фейербаха к диалектическому
материализму.
В этих так называемых парижских рукописях Маркс дает
последовательную развернутую критику гегелевской диалектики и
философии вообще. Но в них, кроме того, содержится целая
система высказываний, непосредственно относящихся к психологии.
Поэтому ранние произведения Маркса представляют совершенно
исключительный интерес не только для философов, но и для
психологов. Они-то и привлекли к себе внимание Рубинштейна,
впервые получившего после их публикации блестящую возможность
прочитать в подлиннике и самостоятельно продумать, в чем
состоит преемственность и вместе с тем качественное различие между
философскими системами обоих титанов философской мысли —
Гегеля и Маркса. Тем самым Рубинштейн смог сопоставить
Марксову и свою критику гегелевского идеализма, осуществленную в
целях позитивного преодоления указанной выше его
ограниченности. Он отметил идейную близость своих философских исканий
с философией Маркса, систематически изучая его философские
произведения и стал убежденным сторонником и одним из
разработчиков диалектического материализма.
Глубокий и оригинальный философско-психологический
анализ ранних рукописей Маркса в соотнесении с его «Капиталом»
Рубинштейн развернул в своей блестящей программной статье
«Проблемы психологии в трудах Карла Маркса», законченной

126 А. В. Брушлинский
весной 1933 г, и опубликованной год спустя в единственном тогда
советском психологическом журнале «Советская психотехника»
(1934. № 1)*.
Анализируя философские произведения Маркса, Рубинштейн
принимает и использует для развития своей концепции в первую
очередь те фундаментальные положения, которые раскрывают
диалектику взаимодействия субъекта с объектом — прежде всего
диалектику изначально практической деятельности людей.
Последняя выступает у Маркса как опредмечивание субъекта, т. е.
как процесс объективирования, объективного выявления и
раскрытия сущностных сил человека.
Так, в результате своей трудовой деятельности люди
производят необходимые предметы потребления (пищу, одежду, жилища и
т. д.), создают промышленность и другие отрасли труда; в ходе
такой деятельности выявляются особенности психических свойств и
процессов у человека, его умения, знания и способности.
В этом смысле, по Марксу, «история промышленности и
возникшее предметное бытие промышленности являются
раскрытой книгой человеческих сущностных сил, чувственно
представшей перед нами человеческой психологией... Такая
психология, для которой эта книга, т. е. как раз чувственно наиболее
осязательная, наиболее доступная часть истории, закрыта, не
может стать действительно содержательной и реальной наукой»**.
Таким образом, в труде субъект воздействует на материальный
объект и преобразует его. И наоборот, объект воздействует в то
же время на субъекта, детерминирует его действия и трудовые
операции. Эта фундаментальная зависимость, идущая от
материального объекта к субъекту, означает, что человек и его психика
не только проявляются в продуктах своего труда, они именно
формируются и развиваются в ходе такой деятельности,
детерминируемой объектом и преобразующей его. По Марксу, «лишь
благодаря предметно развернутому богатству человеческого существа
развивается, а частью и впервые порождается, богатство
субъективной человеческой чувственности: музыкальное ухо,
чувствующий красоту формы глаз, — короче говоря, такие чувства,
которые способны к человеческим наслаждениям и которые
утверждаВпоследствии эта статья была перепечатана в однотомнике Рубинштейна
«Проблемы общей психологии (1973 и 1976 гг.) и в журнале «Вопросы
психологии» (1983. № 2). Недавно она опубликована на английском языке в журнале
Studies in Soviet Thought» (1987. № 33).
Маркс К-, Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 594—595.

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 127
ют себя как человеческие сущностные силы. Ибо не только пять
внешних чувств, но и так называемые духовные чувства,
практические чувства (воля, любовь и т. д.) — одним словом, человеческое
чувство, человечность чувств, — возникают лишь благодаря
наличию соответствующего предмета, благодаря очеловеченной
природе»*.
Эта фундаментальная идея раннего, молодого Маркса о том,
что, объективируясь, проявляясь в продуктах своей деятельности,
формируя их, человек вместе с тем формирует, развивает, отчасти
впервые порождает и самого себя, свое сознание и вообще
психику, особенно близка Рубинштейну. Она наиболее созвучна его
статье 1922 г., в которой он, еще не зная ранних работ Маркса,
резко критиковал широко распространенное, закрепленное
Кантом, но одностороннее понимание деятельности, согласно
которому «субъект лишь проявляется в своих деяниях, а не ими также
сам создается»**. По Канту, человек и его способности существуют
уже как готовые и данные до и независимо от его деятельности, в
которой они якобы только обнаруживаются. В
противоположность ему Рубинштейн уже в 1922 г., развивая свой принцип
деятельности, специально подчеркивает, что человек и его психика
именно формируются в процессе большой работы над своим
творением.
Одним из примеров может служить старая и вечно новая
проблема наследственных задатков и способностей человека. У
некоторых людей от рождения уже есть хорошо выраженные
задатки, скажем, музыкальный слух, которые, будучи генетически,
наследственно закрепленными, вначале существуют до и независимо
от деятельности новорожденного и потому лишь проявляются в
ней. Такие задатки — необходимые, существенные, однако
совершенно недостаточные условия для формирования на их основе
подлинных способностей (музыкальных и т. д. ). Главным условием
развития последних является именно деятельность (игровая,
учебная, трудовая и т. д.), которую осуществляют ребенок, подросток,
взрослый в общении с другими людьми, под руководством
преподавателей и наставников. Таким образом, человек и его психика
формируются прежде всего в его деятельности.
Рубинштейн уже в 1922 г. специально подчеркивает, что эта
деятельность осуществляется только людьми, т. е. ее субъектами,
она невозможна без них как нечто самодостаточное и
самодовлеюМаркс К-, Энгельс Ф. Из ранних произведений. С. 593—594.
Рубинштейн С. Л. Основы психологии. С. 105.

123 А. В. Брушлинский
щее. Нет ни бессубъектной деятельности, ни бездеятельного
субъекта. От человека отделяются, отчуждаются не его
деятельность, а лишь некоторые из ее продуктов или результатов. Таковы
прежде всего материальные результаты его труда, например,
промышленные и сельскохозяйственные изделия и товары, книги,
машины, произведения искусства и литературы, научные знания,
открытия и другие творческие достижения. Создавая их, человек тем
самым формирует и развивает себя, свои способности и
потребности, психические свойства и процессы. Эти психические
новообразования создаются в ходе деятельности человеком и в
человеке, а потому они никогда не отчуждаются от него — в отличие от
вышеупомянутых материальных результатов его труда и
творчества. Нельзя подарить, отдать, передать, продать свою душу
другому человеку, но можно и нужно всей своей душой в ходе
деятельности и общения помогать ему в воспитании и
самовоспитании его души.
Неразрывная, органическая связь человека и его деяний в
процессе его формирования, «построения» обобщается
Рубинштейном как одно из важнейших условий единства личности и
субъекта деятельности. Деяния, действия, поступки не бывают
безличными и безликими, они совершаются не сами по себе, не независимо
от человека. Это именно его деяния, он — их автор, творец,
исполнитель, несущий за них ответственность и самостоятельно
формирующийся в процессе их обдумывания и осуществления.
По мнению Рубинштейна, они тем самым «входят определяющим
фактором в построение» субъекта*.
При всем разнообразии и противоречивости деяний человека
они являются действиями и поступками одного, единого
субъекта. Это единство личности обеспечивает целостность и
системность ее деятельности, в которой оно формируется. И наоборот,
единство личности как субъекта деятельности распадается, когда
«деяние», не входя в построение самого субъекта, теряет
внутреннюю связь с ним. Утрачивая связь с субъектом, деяния тем самым
теряют связь и между собой. Личность в итоге представляет из
себя действительно только «пучок» или «связку» (bundle)
представлений»**. Здесь Рубинштейн справедливо критикует прежде
всего известную позицию английского философа Юма,
отрицавшего субстанциальное единство личности. Такое отрицание
субстанциальности, целостности, единства субъекта приводило и до
Рубинштейн С. Л. Основы психологии. С. 105.
** Там же. С. 105-106.

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 129
сих пор приводит в психологии к так называемому
функционализму, т. е. к пониманию психики как системы психических функций
(восприятия, чувств, мышления и т, д.), более или менее
обособленных от субъекта и, следовательно, друг от друга. Личность
даже согласно современной психологии сплошь и рядом распадается
на «пучки» подобных психических функций, свойств и черт, не
связанных между собой потому, что они недостаточно связаны с
самой личностью.
Эту «мозаичность» личности и функционализм Рубинштейн
начинает преодолевать уже в статье 1922 г., посвященной
принципу деятельности, точнее, принципу субъекта и его
деятельности, поскольку, как мы видим, для него деятельностный подход
выступает прежде всего как личностный принцип. Деятельность
может быть только деятельностью субъекта, и все
формирующиеся в ней психические свойства и процессы являются
неотъемлемыми качествами лишь целостного индивида.
В данном отношении Рубинштейн также почувствовал свою
идейную близость к марксовой философии, когда начал
анализировать в статье 1934 г. впервые опубликованные тогда
философские произведения основоположника диалектического
материализма. У Маркса он выделяет и использует прежде всего
фундаментальное и хорошо теперь известное положение о том, что все
психические процессы или функции человека есть «органы его
индивидуальности»* как целостного субъекта. По Марксу,
«человек присваивает себе свою всестороннюю сущность всесторонним
образом, т. е. как целостный человек»**. Рубинштейн развивает
дальше свои прежние положения о единстве и целостности
личности, восходящие к его статье 1922 г. Он подчеркивает, что
основанная на диалектическом материализме психология «не может
быть, таким образом, сведена к анализу отчужденных от личности,
обезличенных процессов и функций»***. Различные формы психики
и сознания развиваются не сами по себе — в порядке автогенеза,
а только как атрибуты или функции того реального целого,
которому они принадлежат, т. е. личности как субъекта. Вне личности
трактовка сознания могла бы быть лишь идеалистической
(спиритуалистической). Вопреки Гегелю субъект, личность не сводится к
сознанию или самосознанию, однако сознание и самосознание
весьма существенны для личности.
Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. С. 591.
Там же.
Славская К. А. Мысль в действии. М., 1968. С. 38.

130 А. В. Брушлинский
С этих позиций Рубинштейн реализует в психологии основной
тезис, согласно которому сознание человека есть общественный
продукт и вся его психика социально обусловлена. Деятельности
ный, точнее, личностный, подход в психологии представляет
собой конкретизацию всеобщего принципа социальности человека
и его психики. Эту мысль Рубинштейн формулирует с предельной
ясностью и отчетливостью: «Общественные отношения — это
отношения, в которые вступают не отдельные органы чувств или
психические процессы, а человек, личность. Определяющее
влияние общественных отношений труда на формирование психики
осуществляется лишь опосредствованно через личность»*.
Возражая против того, что отдельные психические процессы
якобы могут сами по себе — в обход личности — вступать в
общественные отношения, Рубинштейн имеет в виду довольно
распространенные тогда в психологии точки зрения, согласно
которым у человека, прежде всего у ребенка, есть два типа психических
функций: а) низшие, натуральные, не социальные (например,
простейшая непроизвольная память, сходная с животной) и б)
высшие, культурные, социальные (например, произвольное
запоминание, использующее речь и другие вспомогательные средства
вроде «узелка на память»)**. Такая типология психических явлений
человека приводит, по нашему мнению, к отрицанию
вышеупомянутой целостности личности как субъекта деятельности, целостно,
а не по «частям» выступающего в исторически определенной
системе общественных отношений. Если у ребенка социальными
являются не все, а только некоторые (т. е. высшие) психические
функции, то это означает, что либо они «самочинно» (минуя
личность) вступают в общественные отношения, либо это
осуществляется все же через личность, но тогда она лишь частично входит
в систему общественных отношений, утрачивая свою целостность,
субстанциальность, интегральность.
С нашей точки зрения, сами по себе термины «низшие» и
«высшие» психические функции могут и не вызывать возражений,
поскольку в психике человека на любой стадии его исторического и
возрастного развития действительно существуют менее развитые
(низшие) и более развитые (высшие) психические явления. Однако
Славская К. А. Мысль в действии. С. 38.
На наш взгляд, вполне допустимо предположение, что в анализируемой здесь
статье 1934 г. Рубинштейн ведет скрытую полемику, в частности, с
культурноисторической теорией высших психических функций, разработанной в 1929— 1934 гг.
Л. С. Выготским и его учениками (А. Р. Лурией и др. ).

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 131
различие между ними состоит вовсе не в том, что одни из них
социальны, а другие — нет. На самом деле они все социальны,
поскольку любой человек — даже ребенок — всегда живет, действует,
общается и т. д. в определенной системе общественных отношений.
Эта фундаментальная проблема социальности разработана
Рубинштейном с позиций психологической науки, особенно глубоко
именно в рассматриваемой здесь статье 1934 г. Прежде всего он
сопоставляет два основных подхода к данной проблеме. Первый из
них идет от К. Маркса с середины прошлого века, второй — от
основоположника французской социологической школы Э.
Дюркгейма с 80-х гг. того же столетия.
Как известно, бесспорная и большая заслуга Дюркгейма
состоит в том, что он первым (вне марксовой философии и социологии,
хотя и не без ее влияния) систематически разработал проблему
социальности человеческого сознания и этим оказал значительное
влияние на многих последующих социологов, психологов,
языковедов (например, отчасти на Ф. де Соссюра, Л. Леви-Брюля, на
раннего Ж. Пиаже, на некоторых советских психологов и др.).
Дюркгейм и его последователи сделали огромный шаг вперед в
развитии науки — особенно по сравнению с теми своими
предшественниками и современниками, которые недооценивали или даже
отрицали социальность человеческого сознания и психики.
Вместе с тем теории Дюркгейма, Леви-Брюля и их продолжателей
страдали существенными недостатками, отмеченными рядом
ученых и, в частности Рубинштейном*.
Критику этих теорий Рубинштейн предваряет признанием их
несомненных и значительных достоинств. Он высоко оценивает
одно из исходных фундаментальных положений французской
социологической школы, утверждающее качественные (а не только
количественные) изменения человеческой психики в процессе
социально-исторического развития, причем изменения не одного
лишь ее содержания, но и формы или структуры. Таковы,
например, качественные различия между психическими особенностями
первобытных («примитивных») и современных людей. Это
историческое развитие сознания, по мнению французских авторов, не
В своей статье 1934 г. Рубинштейн очень кратко анализирует концепцию
Дюркгейма и намного больше внимания уделяет теории Леви-Брюля. В 1941 г.
он опубликовал большую и очень интересную статью, в основном посвященную
детальному рассмотрению трудов Дюркгейма (Рубинштейн С. Л. Основы общей
психологии. 2-е изд. М., 1946.) и впоследствии включенную им в свою книгу
«Принципы и пути развития психологии» (М., 1959).

132 А. В. Брушлинский
может быть сведено к развитию индивида и индивидуального
сознания; оно связано с изменениями всего общества, всего
общественного строя. Тем самым признается и отчасти раскрывается
социальная сущность психического развития человека. Однако,
как отмечает Рубинштейн, сама социальность понимается при
этом очень узко и односторонне. Она сведена главным образом
лишь к идеологии, к коллективным представлениям, вообще к
сознанию. По Дюркгейму, все социальное состоит из представлений
и является продуктом представлений. Поэтому, когда он
развивает свой тезис о том, что представления, психика человека есть
продукт социальности, то для правильной оценки данного тезиса
необходимо помнить, что его предваряет обратное положение,
согласно которому самая социальность оказывается продуктом
представлений. С тех же позиций Рубинштейн полемизирует и с
Леви-Брюлем, у которого общественные отношения также лежат
в основном лишь в сфере общественного сознания. Из
социальности выпадает в итоге самое главное — реальное отношение к
природе, к материальному объективному миру и реальное
воздействие на него, т. е. выпадает человеческая практика (изначально
практическая деятельность).
Рубинштейн раскрывает принципиальное различие между
концепцией К. Маркса и теорией французской социологической
школы. Оно состоит главным образом в том, что дая Маркса
социальность и вообще общественные отношения людей не исключают, а
напротив, включают в себя отношение к природе. По Марксу,
«труд есть прежде всего процесс, совершающийся между
человеком и природой...»* И вместе с тем он — основной вид
деятельности, всегда совместной, осуществляющейся в определенных
социально-экономических, исторических условиях.
Общественные отношения — это реальные производственные отношения
между людьми в процессе их деятельности — в процессе их
воздействия на природу и преобразования общества. Тем самым
деятельность изначально и всегда знаменует собой подлинную
социальность в нераздельном единстве с природой. Уже сам человек —
субъект деятельности — являет собой неразрывную взаимосвязь
природного и социального, убедительно и во многом по-новому
раскрытую Рубинштейном в статье 1934 г.
Таким образом, эта статья по праву может быть названа
«Деятельностным манифестом» — программой перестройки
психологической науки на методологической основе диалектического
ма* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 188.

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 133
териализма. Эту программу Рубинштейн развил и реализовал
вместе со своими ленинградскими сотрудниками и учениками в
большом цикле теоретических и экспериментальных
исследований. Итоги исследований обобщены и изложены в первых
монографиях Рубинштейна — «Основах психологии» (1935) и
«Основах общей психологии» (1940 и 1946).
К 1935 г. в монографии «Основы психологии» Рубинштейн
систематизировал свои первые важнейшие достижения в
реализации указанного принципа. Прежде всего в самой деятельности им
были выявлены ее психологически существенные компоненты и
конкретные взаимосвязи между ними. Таковы, в частности,
действие (в отличие от реакции и движения), операция и поступок
в их соотношении с целью, мотивом и условиями деятельности
субъекта. Любой из этих актов деятельности не может быть
психологически однозначно определен вне своего отношения к
психике. Например, одни и те же движения могут означать различные
действия и поступки, и наоборот, различные движения могут
выражать один и тот же поступок (в 1935 г. понятия «действие» и
«операция» часто отождествлялись).
Поведение человека не сводится к совокупности реакций; оно
включает в себя систему более или менее сознательных действий
и поступков. Действие отличается от реакции принципиально
иным отношением к объекту. Для реакции предмет есть лишь
раздражитель, т. е. внешняя причина или толчок, ее вызывающий.
В отличие от реакции действие — это акт деятельности, который
направлен не на раздражитель, а на объект. Отношение к объекту
выступает для субъекта именно как отношение (хотя бы отчасти
осознанное) и потому специфическим образом регулирует всю
деятельность. «Сознательное действие отличается от
песознательного в самом своем объективном обнаружении: его
структура иная, и иное его отношение к ситуации, в которой оно
совершается; оно иначе протекает»*.
Действие отлично не только от реакции, но и от поступка, что
определяется прежде всего иным отношением к субъекту.
Действие становится поступком по мере того, как оно начинает
регулироваться отношениями действующего субъекта и к другим
людям как субъектам и, в частности, по мере того, как формируется
самосознание.
Таким образом, единство сознания и деятельности выступает
прежде всего в том, что различные уровни и типы сознания,
воРубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1940. С. 51.

134 А. В. Брушлинский
обще психики проявляются и раскрываются через
соответственно различные виды деятельности и поведения: движение —
действие — поступок. Самый факт хотя бы частичного осознания
человеком своей деятельности — ее условий и целей — изменяет ее
характер и течение.
Всю систему своих идей Рубинштейн детально разработал в
1940 г. в «Основах общей психологии». Здесь уже конкретно
раскрывается диалектика деятельности, действий и операций в их
отношении прежде всего к целям и мотивам. Цели и мотивы
характеризуют и деятельность в целом, и систему входящих в нее
действий, но характеризуют по-разному.
Единство деятельности выступает в первую очередь как
единство целей ее субъекта и тех его мотивов, которыми он
руководствуется. Мотивы и цели деятельности — в отличие от таковых у
отдельных действий — носят обычно интегрированный и
обобщенный характер, выражая общую направленность личности. Это
исходные мотивы и конечные цели. На различных этапах они
порождают разные частные мотивы и цели, характеризующие те или иные
действия.
Мотив человеческих действий может быть связан с
определенной целью, поскольку мотивом является побуждение или
стремление ее достигнуть. Но мотив может отделиться от цели и
переместиться на самое деятельность (как бывает в игре) или на один из
результатов деятельности. Во втором случае побочный
результат действий становится их целью.
Например, выполняя то или иное дело, человек может видеть
свою цель не в том, чтобы сделать именно его, а в том, чтобы
через эту деятельность проявить себя и получить общественное
признание*. Результат, составляющий цель действия, при
различных условиях должен и может достигаться соответственно
различными способами или средствами. Такими средствами
являются прежде всего операции, входящие в состав действия (на
этой основе проведено существенное различие между действием
и операцией**). Поскольку действие приводит к результату — к
своей цели в разных, изменяющихся условиях, оно становится
Подробнее см.: Рубинштейн С. Л. Психологическая концепция
французской социологической школы // Психология речи (Ученые записки
Ленинградского гос. пединститута им. А. И. Герцена). Т. XXXV / Под ред. С. Л.
Рубинштейна. Л., 1941. С. 289-304.
Подробнее см.: там же. С. 454—455.

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 135
решением задачи, т. е. более или менее сложным
интеллектуальным актом.
Все, что человек делает, всегда имеет определенный
общественный эффект: через воздействие на вещи человек
воздействует на людей. Поэтому действие становится поступком прежде
всего тогда, когда оно осознается самим субъектом как общественный
акт, выражающий отношение человека к другим людям.
Так внутри деятельности субъекта выступает сложное
соотношение ее разноплановых компонентов: движение — действие —
операция — поступок в их взаимосвязях с целями, мотивами и
условиями деятельности. В центре этих разноуровневых
взаимоотношений находится действие. Именно оно и является, по мнению
Рубинштейна, исходной «клеточкой», «единицей» или «ячейкой»
психологии. «Признание действия основной "клеточкой"
психологии человека не означает, конечно, что действие признается
предметом психологии... Психология не изучает действие в целом, и она
изучает не только действие. Признание действия основной
"клеточкой" психологии означает, что в действии психологический
анализ может вскрыть зачатки всех элементов психологии, т. е.
зачатки у человека его побуждений, мотивов, способностей и т. д.»*
Этот психологический анализ деятельности и ее компонентов
(действий, операций и т. д.) потом был продолжен в 1946 г. во
втором, дополненном издании «Основ общей психологии».
Разрабатывая свою прежнюю общую схему соотнесения действий,
операций и т. д., Рубинштейн, в частности, писал: «Поскольку в
различных условиях цель должна и может быть достигнута различными
способами (операциями) или путями (методами), действие
превращается в разрешение задачи»**. И здесь Рубинштейн ссылается
на Леонтьева: «Вопросы строения действия специально
изучаются А. Н. Леонтьевым»***.
В 40-е и последующие годы Леонтьев опубликовал ряд своих
статей и книг, в которых обобщенно представлена его точка
зрения на соотношение деятельности — действия — операции в
связи с мотивом — целью — условиями. Это прежде всего его «Очерк
развития психики», затем «Проблемы развития психики» и,
наконец, «Деятельность, сознание, личность». Его позиция
поданному вопросу хорошо известна, и потому напомним лишь ее суть:
Рубинштейн С. Л. Психологическая концепция французской
социологической школы. С. 143.
Рубинштейне. Л. Бытие и сознание. М., 1957. С. 181.
1ам же.

136 А. В. Брушлинский
«В общем потоке деятельности, который образует человеческую
жизнь в ее высших, опосредствованных психическим отражением
проявлениях, анализ выделяет, во-первых, отдельные
(особенные) деятельности — по критерию побуждающих их мотивов.
Далее выделяются действия — процессы, подчиняющиеся
сознательным целям. Наконец, это операции, которые непосредственно
зависят от условий достижения конкретной цели»*.
В данной схеме понятие деятельности жестко соотносится с
понятием мотива, а понятие действия — с понятием цели. На наш
взгляд, более перспективна другая, не столь жесткая схема,
которая выражает связь мотивов и целей и с деятельностью, и с
действиями, но в первом случае это более общие мотивы и цели, а во
втором — более частные (см. выше анализ работ Рубинштейна).
Но иногда Леонтьев также расчленяет цели на общие и частные и
тогда лишь вторые из них (но не первые) непосредственно
соотносит с действиями**. Тем самым в данном пункте намечается
определенное сближение позиций Рубинштейна и Леонтьева.
В целом эта схема соотнесения деятельности, действий,
операций в их связях с мотивами, целями и условиями является важным
этапом в развитии всей отечественной психологии. Не случайно
она до сих пор широко используется рядом авторов. Вместе с тем
нередко данная схема, разработанная Рубинштейном и
Леонтьевым, рассматривается как чуть ли не важнейшее достижение
психологии в изучении всей проблематики деятельности. На наш
взгляд, это не так. В указанной проблематике наиболее
существенное состоит в том, что с помощью категории деятельности
впервые удалось глубоко раскрыть неразрывную связь человека с
миром и понять психическое как изначально включенное в эту
фундаментальную взаимосвязь.
В отличие от деятельности и вне связи с ней сами по себе
действия, операции, мотивы, цели и т. д. давно уже — в той или иной
степени — стали предметом исследования ряда психологов во
многих странах. Например, К. Левин и его школа многое сделали
для изучения действий и мотивов, а Ж. Пиаже и его ученики —
для изучения операций и действий. Но они не смогли добиться
того, чего достигла психологическая наука в России в лице ее лучших
представителей. Именно отечественная психология глубоко
раскрывает связь человека и его психики с миром. С этой целью
Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М.,
1984. С. 109.
Там же. С. 105.

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 137
успешно разрабатываются прежде всего категории субъекта,
деятельности, общения и т. д. И именно в данном отношении (прежде
всего в проблематике деятельности) здесь имеются определенные
методологические преимущества, например, перед тем же Ж.
Пиаже, который не смог избежать некоторого крена в сторону
операционализма*.
Для Рубинштейна деятельность представляет собой один из
важнейших уровней изначально практического и всегда
непрерывного взаимодействия человека с миром. Данный
методологический принцип раскрывает, таким образом, весьма
существенную роль деятельности в формировании человека и его психики
и тем самым значительно отличается от другого,
недеятельностного подхода, который в 20—30-е гг. был господствующим. Согласно
этому альтернативному подходу, главной «производящей
причиной» (Л. С. Выготский) развития человека и его психики является
знак, речь, символ и т. д.
В разных формах и в различной степени данный подход
разрабатывали К- Гольдштейн, А. Гельб, Г. Хэд, Э. Кассирер, ранний
Ж. Пиаже, В. Н. Волошинов (M. M. Бахтин), поздний Л. С.
Выготский и др. Эти авторы много сделали доя раскрытия
«символической функции» речи. Например, в период Первой мировой
войны К. Гольдштейн, А. Гельб, Г. Хэд и др. на патопсихологическом
материале, связанном с мозговыми ранениями, создали новое
учение об афазии, оказавшее сильное влияние на психологию речи.
Были обнаружены глубокие нарушения человеческой психики
именно при поражении речи (вследствие мозговых ранений), и
отсюда справедливо был сделан общий вывод о весьма
существенной роли речи в психическом развитии людей. Ряд новых моментов
при изучении влияния речи на развитие психики ребенка раскрыл,
в частности, Выготский**.
Однако во всех подобных исследованиях роль речи изучалась
во многом односторонне — без должного учета изначально
практической деятельности, в которой человек и его психика
формируются и проявляются. Прежде всего не учитывалось, что сама речь
усваивается ребенком лишь на основе исходных
чувственнопрактических контактов с окружающим миром, т. е. благодаря
сенсорике, простейшим практическим действиям и общению, что
последующее обратное, весьма существенное влияние речи на
См.: Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959.
С. 21-23.
** Выготский Л. С. Собр. соч. М., 1984. Т. 6.

138 А. В. Брушлинский
деятельность не умаляет значения этой наглядно-действенной
исходной основы. Когда речь выступает вне ее взаимосвязи с
деятельностью, ее начинают рассматривать как самодовлеющий и
самодостаточный фактор психического развития человека.
Преимущественно в этом качестве речь анализировалась, например, с
позиций культурно-исторической теории, разработанной
Выготским. Даже в тех случаях, когда ученый специально исследовал
проблему так называемого практического интеллекта у ребенка
и, следовательно, непосредственно обращался к первичным,
простейшим практическим контактам детей с окружающим миром как
условиям усвоения языка и речи в ситуации элементарного
общения, он по-прежнему игнорировал эти условия, не изучал их, а
рассматривал словесные знаки как самодостаточные факторы
психического развития. Данные факторы, по его мнению,
настолько мощные и всесильные, что они сами по себе включаются,
«вдвигаются» (по его словам) в психику детей на определенном
возрастном этапе.
Поэтому Выготский считал, что практический интеллект у детей
(употребление орудий ребенком) вначале напоминает орудийную
деятельность обезьян — до тех пор, пока ребенок находится на
доречевой стадии онтогенеза. Но «как только речь и применение
символических знаков включаются в манипулирование, оно
совершенно преобразуется, преодолевая прежние натуральные
законы и впервые рождая собственно человеческие формы
употребления орудий»* (курсив мой. — А />.). Иначе говоря, не простейшие
практические действия маленьких детей вместе с сенсорикой
становятся существенным условием овладения речью в ситуации
общения, а наоборот, словесные знаки порождают человеческий
практический интеллект, преодолевая у детей предшествующий
ему животный практический интеллект. Например, речь
выполняет даже функцию мышления, планируя действия и т. д.; причем
сначала практическая задача решается лишь в речевом плане с
помощью речевого планирования, и только потом совершается
моторная реализация подготовленного решения**. Так речь
оказывается первичной по отношению к специфически человеческому
практическому действию***. Более того, не только практическое, но
Горбачева В. А. К освоению правил поведения детьми дошкольного возраста //
Известия АПН РСФСР. 1945. Вып. 1.С.22.
См.: там же. С. 23—34.
На этом примере видно, как изучался практический интеллект,
одновременно игнорируя проблему деятельности (изначально практической). Иначе говоря,

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 139
и вообще все мышление человека становится в итоге функцией
речи как «производящей причины» психического развития людей*.
Все эти положения культурно-исторической теории нуждаются
в существенных уточнениях с позиций методологического
принципа единства сознания и деятельности. Прежде всего планирование
и вообще решение задач осуществляется не речью, а главным
образом мышлением. Последнее всегда связано с языком и речью,
но, как известно, функция речи — служить средством общения, а
функция мышления — это познание бытия (говорить — еще не
значит мыслить). Органическую взаимосвязь речи и мышления не
приходится понимать в том смысле, что речь заменяет собой
мышление (в ходе постановки и решения задач и т. д.). Мышление
не есть функция речи; оно — функция, результат, предпосылка и
один из уровней непрерывного, изначально практического
взаимодействия с миром (в частности, познавательного
взаимодействия субъекта с объектом). Речь не есть общение; она лишь его
средство.
Таким образом, одно из очень существенных различий между
деятельностным и недеятелъностным подходами отчетливо
обнаруживается, на наш взгляд, в трактовке речи и ее функций в
психическом развитии людей. В первом случае созданы условия
для адекватного изучения речи в общем контексте всего
многоуровневого взаимодействия человека с миром (деятельность,
общение и т. д.). Во втором случае неизбежна явная и чрезмерная
абсолютизация речи как самодовлеющего, главного фактора в
психическом развитии людей, недостаточно связанного с
изначально практическим взаимодействием между человеком и миром.
Ясно, что только в первом случае создана методологическая
основа прежде всего для изучения тех исходных, первичных
фундаментальных предпосылок, которые необходимо формируются лишь в
ходе деятельности и общения и изначально обусловливают
развитие речи у детей и взрослых. Именно по этому пути и шло
психологическое экспериментальное исследование речи, мышления и
других психических качеств человека, направляемое
методологическим принципом единства сознания и деятельности.
изучение практического интеллекта (В. Келером, К. Бюлером, Л. С. Выготским
и др.) осуществлялось с позиций недеятельностного подхода. Деятельностный
подход в этой области психологии реализован С. Л. Рубинштейном, Б. М.
Тепловым и др.
См., например: Выготский Л. С. Собр. соч. М., 1984. Т. 6. С. 108, подробнее
об этом см.; Брушлинский А. В. Психология мышления и кибернетика. М., 1970.

140 А. В. Брушлинский
Экспериментальные работы А. С. Звоницкой, А. М. Леушиной
и др., выполненные в Ленинграде под руководством Рубинштейна,
выявили исходную зависимость формирования речи от двух
основных условий: 1 ) от ее предметного содержания, раскрываемого в
ходе определенной деятельности, 2) от ситуации общения. Эти
условия в их единстве определяют соответствующие стадии в
речевом развитии ребенка и взрослого.
Деятельностный подход к трактовке Рубинштейна направлен в
теоретических и эмпирических работах на все более глубокое
изучение всего многообразия поведения детей в их повседневной
жизни — в семье, детском саду, школе и т. д. Наиболее
существенное место в этой практике занимают взаимоотношения
ребенка с другими детьми и со взрослыми, всегда
опосредствованные взаимодействием людей с вещами (с предметами, объектами
и т. д.). К их числу принадлежат нравственные и моральные
отношения, определяющие нормы и правила поведения.
В ходе наблюдений и экспериментов В. А, Горбачевой, В. Е.
Сыркиной и других под руководством Рубинштейна изучалось
овладение детьми простейшими правилами поведения в процессе
систематического обучения и воспитания*. Было убедительно
показано, что понимание и применение детьми этих правил
формируются в реальной повседневной жизни как неразрывное
единство эмоционального и познавательного компонентов психики.
Такое формирование осуществляется именно в конкретной
практике применения, нарушения и восстановления постепенно
осознаваемых элементарных нравственных норм. Например,
обнаружилось, что дошкольники в детском саду часто жалуются
воспитательнице на нарушителей дисциплины вовсе не с целью
«наябедничать», а для того, чтобы как бы проверить и на
практике подтвердить доя себя действенность и правильность тех или
иных норм поведения.
Обобщая все эти и другие экспериментальные и теоретические
исследования, Рубинштейн существенно уточнил свое понимание
деятельности. В мотивации человеческих действий центр тяжести
в той или иной мере переключается из сферы вещной, предметной
в план личностно-общественных отношений, осуществляющихся
при посредстве первых и от них неотрывных**. Тогда деятельность
человека выступает в новом качестве. «Она становится
поведеЛеонтьев А. Н. Деятельность, сознание, личность. М., 1975;
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1957. С. 530—532 и др.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1957. С. 597.

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 141
нием в том особом смысле, который это слово имеет, когда
порусски говорят о поведении человека»*. Главное в поведении —
отношение к моральным нормам. Поэтому «единицей» поведения
является поступок, а «единицей» деятельности вообще —
действие. (Ясно, что такая трактовка поведения принципиально
отличается от бехивеористской.) Тем самым основоположник
деятельностного подхода в отечественной психологической науке
отнюдь не сводил к одной лишь деятельности все многообразное
взаимодействие человека с миром (с другими людьми, с вещами, с
природой). Эта позиция актуальна и в настоящее время, особенно
в связи с разработкой Б. Ф. Ломовым методологического
принципа общения**. В свете данного принципа теперь все более глубоко
раскрываются весьма сложные соотношения между
деятельностью и общением. При этом учитывается также и проблема
поведения в его вышеуказанном понимании.
Во всех этих и во многих других исследованиях Рубинштейн
выступает не только как автор, соавтор и руководитель, но и как один
из организаторов психологической науки в нашей стране. Он
прежде всего хотел и умел налаживать творческие деловые контакты
и тесное сотрудничество с психологами из других учреждений,
городов, научных школ, даже в тех случаях, когда они
придерживались в науке существенно иных точек зрения***.
Например, во многом не разделяя позиций Выготского****, он тем
не менее пригласил его читать лекции по психологии студентам
Ленинградского пединститута им. Герцена. Он согласился также в
ответ на просьбу Выготского выступить в 1933 г. официальным
оппонентом на защите диссертации Ж. И. Шиф — ученицы
Выготского, изучавшей развитие так называемых научных понятий у
школьника.
Особенно плодотворными были творческие связи и контакты
Рубинштейна с его союзниками и отчасти единомышленниками по
дальнейшей разработке деятельностного подхода — с А. Н.
ЛеонРубинштейн С. Л. Бытие и сознание. С. 597.
Ломов Б. Ф., Сурков Е. Н. Антиципация в структуре деятельности. М.,
1980.
См.: Payne T. R. S. L. Rubinstein and the Philosophical Foundations of Soviet
Psychology. Dordrecht, 1968.
См. об этом: Брушлинский А. В. Психология мышления и кибернетика. М.,
1970; Выготский Л. С. Собр. соч. Т. 2. М., 1982; Рубинштейн С. Л. Основы
общей психологии. М., 1940; Рубинштейн С. Л. Психологическая концепция
французской социологической школы. С. 289—304.

142 А. В. Брушлинский
тьевым, Б. M Тепловым, А. А. Смирновым, Б. Г. Ананьевым и др.
Несмотря на существенные различия между ними в трактовке
деятельности, эти психологи во многом сообща развивали и
пропагандировали деятельностный подход, в оппозиции к которому
тогда находились многие другие, в том числе ведущие психологи
(например, К. Н. Корнилов, Н. Ф. Добрынин, П. А. Шеварев и другие
бывшие ученики Г. И. Челпанова). Рубинштейн пригласил к себе
на кафедру психологии Пединститута им. Герцена А. Н. Леонтьева
для чтения лекций студентам. На той же кафедре он организовал
защиту докторских диссертаций Теплова и Леонтьева и выступил
в качестве одного из официальных оппонентов. Такую линию на
сотрудничество между разными научными школами и
направлениями Рубинштейн продолжал и после своего переезда из
Ленинграда в Москву осенью 1942 г.
Когда началась Великая Отечественная война, Рубинштейн
добровольно остался в осажденном Ленинграде, потому что считал
своим гражданским долгом, будучи проректором Пединститута им.
Герцена, организовать работу этого института в нечеловечески
суровых условиях вражеской блокады. В первую, самую тяжелую
блокадную зиму он работал над вторым изданием «Основ общей
психологии», существенно дополняя, развивая и улучшая первый
вариант, опубликованный в 1940 г.
Весной 1942 г. первое издание его «Основ общей психологии»
было удостоено высшей в то время Сталинской
(Государственной) премии по представлению ряда психологов, а также
выдающихся советских ученых — академиков В. И. Вернадского и
А. А. Ухтомского, издавна и глубоко интересовавшихся
проблемами психологии, методологии и философии, внесшими свой
оригинальный вклад в эти науки и высоко оценившими
философскопсихологический труд Рубинштейна. Осенью 1942 г. Рубинштейн
был переведен в Москву, где сразу же возглавил Институт
психологии и создал кафедру и отделение психологии в МГУ. Сюда в
1943—1944 гг. он пригласил на работу не только своих
ленинградских учеников М. Г. Ярошевского, А. Г. Комм, но и
сотрудников А. Н. Леонтьева — П. Я- Гальперина и А. В. Запорожца. Как
и раньше в Ленинграде, так и теперь в столице он успешно
организовал коллективную творческую работу многих психологов из
разных учреждений и научных школ.
Большие перспективы для его новых творческих взлетов
открылись весной 1945 г, в результате нашей Великой Победы над
фашистами. В 1946 г. было опубликовано второе, существенно
доработанное и расширенное издание «Основ общей психологии» (кото-

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 143
рое он готовил в осажденном Ленинграде), и Рубинштейн уже
подписал верстку своей новой книги «Философские корни
психологии» (эта книга, по своей философской глубине намного
превосходившая «Основы общей психологии» 1940 г. и 1946 г. и
знаменующая собой принципиально новый этап в дальнейшей разработке
деятельностного подхода, должна была выйти в свет к концу 1946 г.
в издательстве Академии наук СССР). Казалось, ничто не
предвещало грозы. Но... набор рассыпали; и это было лишь предгрозье.
А гроза разразилась в 1947 г. и особенно в последующие годы.
Совершенно незаслуженно и неожиданно Рубинштейна
обвинили в космополитизме, т. е. в «преклонении перед иностранщиной»,
в недооценке отечественной науки и в 1949 г. сняли со всех постов.
Началась целая серия «проработок», обсуждений, точнее,
осуждений «Основ общей психологии» (в Институте философии
АН СССР, в Институте психологии и др., на страницах журналов
«Вопросы философии», «Советская педагогика» и т. д., а также
газет). Первое из обсуждений проходило в Институте философии
с 26 марта по 4 апреля 1947 г. Правда, на этот раз Рубинштейну и
тем немногим, кто его поддерживал, отчасти удалось отбиться. Во
многом помог Б. М. Теплов, выступивший с заключительным
словом. Однако все последующие «проработки» означали полный
разгром «Основ общей психологии» и представленного в них
деятельностного подхода. Одним из итогов таких «обсуждений» стала
рецензия на оба издания «Основ общей психологии», написанная
П. И. Плотниковым и опубликованная в журнале «Советская
педагогика» в № 4 за 1949 г. (почти накануне 60-летия
Рубинштейна). Рецензия заканчивалась так: «Книга С. Л. Рубинштейна
оскорбляет русскую и советскую науку в целом, психологию в
частности и отражает "специализированное преломление" его
лакейской сущности. Чем скорее мы очистим советскую психологию
от безродных космополитов, тем скорее мы откроем путь для ее
плодотворного развития»*.
Деятельностью-процессуальный подход
В эти тяжелейшие годы Рубинштейн, продолжая углублять свой
деятельностный подход — сначала в вышеупомянутой
неопубликованной, но сохранившейся в верстке монографией «Философские
Процесс мышление и закономерности анализа, синтеза и обобщения.
Экспериментальные исследования/ Под ред. С. Л. Рубинштейна. М., 1960. С. 19.

144 А. В. Брушлинский
корни психологии». Изданной монографии 1946 г. — входе
последующей работы — вырос затем новый
философско-психологический труд Рубинштейна «Бытие и сознание» (М., 1957).
После 1953 г. Рубинштейн получил возможность работать и
публиковаться. Новый этап в развитии деятельностного подхода
определялся прежде всего тем, что было необходимо качественно
по-новому и более четко, чем раньше, выявить собственно
психологический аспект субъекта и его деятельности, исследуемых
целым комплексом наук — философией, социологией, физиологией,
историей и др. И потому разработанная Рубинштейном и
Леонтьевым вышеупомянутая схема соотнесения деятельности, действий,
операций, мотивов и т. д. была необходима, но еще
недостаточна для психологической науки. В целях вычленения
специфического предмета последней нужен был более глубокий анализ
всей этой проблемы.
С точки зрения принципа единства сознания и деятельности
«всякая психология, которая понимает, что она делает, изучает
психику, и только психику»***, формирующуюся в деятельности и
потому изучаемую через деятельность.
В целях дальнейшего уточнения предмета психологии,
чиная со своей монографии «Философские корни психологии»
( 1946), Рубинштейн дифференцирует в психике два объективно
присущих ей компонента: 1) психическое как процесс и 2) как
результат (продукт) этого процесса. Теперь уже не вообще
психика, а именно психическое как процесс, изначально и всегда
включенный в непрерывное взаимодействие человека с миром,
образует онтологическую основу для определения предмета
психологии. Иначе говоря, и в качестве ее главного регулятора
деятельности субъекта выступает в первую очередь психическое как
процесс.
Начав систематическое изучение процессуального аспекта
психики, Рубинштейн творчески использовал то положительное,
что было разработано поданной проблеме его
предшественниками — И. М. Сеченовым, с одной стороны, и гештальтистами
(особенно К. Дункером) — с другой. Вместе с тем он раскрыл и
преодолел ограничения в изучении такого процесса (в первую очередь
«растворение» у большинства гештальтистов субъекта и объекта
в феноменальном поле**).
Подробнее см.: Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии.
М., 1959. С 149.
Подробнее см.: Там же.

Основоположник деятельности о го подхода в психологической науке 145
Свою теорию психического как процесса Рубинштейн развил
главным образом на экспериментальном материале психологии
мышления. Под руководством Рубинштейна в 50-е гг. эти
исследования проводили Л. И. Анцыферова, А. В. Брушлинский,
И. М. Жукова, Е. П. Кринчик, Н. С. Мансуров, А. М.
Матюшкин, В. Н. Пушкин, Э. М. Пчёлкина, К. А. Славская, Ф. А. Сохин,
О. П. Терехова, Д. Б. Туровская (ныне Богоявленская), Н. Т.
Фролова, И. С. Якиманская. После его смерти — уже в 70—80-е гг. —
изучение мышления как процесса продолжали Н. И. Бетчук,
М. И. Воловикова, Б. О. Есенгазиева, В. А. Поликарпов, Л. В.
Путляева, С. В. Радченко, В. В. Селиванов, Л. В. Сластенина и др.
Таким образом, если ранее Рубинштейн изучал мышление
лишь как деятельность субъекта, то с 50-х гг. оно изучается
также и как процесс.
На базе всех этих и ряда других работ была создана теория
психического как процесса. Суть ее заключается в следующем.
Психическое объективно существует прежде всего как
процесс — живой, предельно пластичный и гибкий, непрерывный,
никогда изначально полностью не заданный, а потому
формирующийся и развивающийся, порождающий определенные
результаты (психические образы и состояния, инсайт, понятия,
чувства, решение или нерешение задачи и т. д.). Психическое
является процессом потому, что оно всегда формируется
только в ходе непрерывно изменяющегося взаимодействия
(деятельности, общения и т. д.) индивида с внешним миром и,
следовательно, само непрерывно изменяется и развивается, все
более полно отражая эту динамичность окружающей
действительности и тем самым участвуя в регуляции всех действий и
поступков.
Признанием такой процессуальности психического вовсе не
отвергается, а наоборот, подчеркивается активная роль субъекта
во взаимодействии с внешним миром. Не отвергается и роль
деятельности, напротив, создаются более адекватные условия для
изучения психического, формирующегося в ней. Таким образом,
открываются более благоприятные возможности для подлинно
научного исследования действий, операций, мотивов, целей с
учетом их психологической специфики.
Например, действия и операции как таковые уже относительно
сформированы применительно к определенным, т. е.
ограниченным, условиям деятельности. Будучи таковыми, они недостаточно
пластичны и лабильны, что обнаруживается в новой,
изменившейся ситуации, когда они становятся не вполне адекватными ей. Уча-

146 А. В. Брушлинский
ствующее в регуляции действий и операций психическое как
процесс, являясь предельно лабильным и пластичным, создает их
большую адекватность изменяющимся условиям.
В ходе мыслительного процесса человек точнее определяет
конкретные, постоянно изменяющиеся, в чем-то новые условия
своей деятельности, общения и т. д., формируя новые и изменяя
прежние способы действия. Следовательно, мышление как
процесс является первичным и наиболее лабильным по отношению к
действиям и операциям, которые в качестве вторичных и менее
пластичных компонентов возникают и развиваются в ходе этого
процесса как его формы (стало быть, именно в таком качестве они
и должны изучаться психологией). Это показали, в частности,
эксперименты А. М. Матюшкина, А. В. Брушлинского и Б. О.
Есенгазиевой*. Аналогичным образом не являются заранее и целиком
готовыми или изначально полностью сформированными мотивы
любой деятельности субъекта. Они тоже формируются в
процессе. На материале психологии мышления эту процессуальность
мотивов обнаруживали, в частности, эксперименты К. А.
Абульхановой-Славской и М. И. Воловиковой**.
Таким образом, все компоненты прежней схемы расчленения
деятельности: действия, операции, мотивы и т. д. — выступают в
новом, «более психологическом» качестве, когда они изучаются в
их процессуальности. Это относится и к цели, которая также не
является изначально целиком и полностью готовой или данной, а
наоборот, формируется в ходе психического процесса. Как
справедливо подчеркивают Б. Ф. Ломов и Е. Н. Сурков, «цель всегда
формируется человеком самостоятельно на основе и в развитие
всей его предшествующей жизни, деятельности, общения — в
процессе развития личностной мотивации под влиянием
общественных требований, норм морали, ценностных ориентации,
идеалов и. т. д. в ходе развития его взаимоотношений с другими
людьми»***.
Мышление: процесс, деятельность, общение / Под ред. А. В.
Брушлинского. М., 1982; Пиаже Ж- Роль действия в формировании мышления // Вопросы
психологии. 1965. № 6. С. 33—51; Рубинштейн С. Л. Принцип творческой
самодеятельности (1922)//Вопросы психологии. 1986. № 4. С. 101-107.
Абульханова-Славская К. А. Деятельность и психология личности. М., 1980;
Пиаже Ж. Роль действия в формировании мышления // Вопросы психологии.
1965. № 6. С. 33—51; Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии.
М., 1959.
МатюшкинА.М.Проблемныеситуациивмышлениииобучении.М., 1972.
С. 28.

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 147
Самостоятельное формирование цели каждым человеком
отчетливо выступает в условиях познавательной деятельности — в
ходе постановки и решения тех или иных мыслительных,
перцептивных и других задач. Важнейшим компонентом
формирующейся цели, не сводимой к требованию задачи, является
прогнозируемое искомое (неизвестное), нахождение которого приводит
в итоге к решению задачи или проблемы*. Органическое
единство мотивов, цели и искомого все глубже раскрывается при
более детальном изучении мышления как процесса. Вместе с
дифференциацией психики на процесс и его результат необходимо
различать, по Рубинштейну, два вида деятельности:
1 ) деятельность субъекта (практическая, теоретическая и т. д.);
2) деятельность органа (дыхательная, высшая нервная и т. д.).
Лишь во втором случае можно строго использовать термин
«психическая деятельность» (т. е. деятельность определенного
органа, а именно мозга; простейшим примером такой
деятельности являются сновидения). Психическое как процесс и есть
психическая деятельность**. В этом смысле оба понятия (процесс и
деятельность) являются синонимами, но при условии, что имеется
в виду деятельность органа, а не субъекта***.
Мышление как процесс неразрывно связано с мышлением как
деятельностью субъекта — со своим личностным аспектом (с
мотивацией, рефлексией, способностями и т. д.). Это и есть
взаимосвязь личностного и процессуального аспектов мышления****. На
каждой стадии психического развития человек осуществляет
мыслительный процесс, исходя из уже сложившихся (относительно
стабильных) мотивов и способностей; их дальнейшее
формирование происходит в каждый данный момент на последующих стадиях
мышления как процесса. Например, специфически
познавательная мотивация формируется именно в ходе мышления как
процесса, определяя дальнейшее протекание последнего*****.
Подробнее см.: Будилова Е. А. Философские проблемы в советской
психологии. М., 1972. С. 177-178.
Подробнее см.: Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования.
М., 1958. С. 256—257; Будилова Е. А. Философские проблемы в советской
психологии. М., 1972. С. 76-80.
Сравним: Фрейд 3. Основные психологические теории в психоанализе.
М.;Пг., 1923. С. 14-15.
Рубинштейн С .Л .О мышлении и путях его исследования .М., 1958;
Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959;
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1973.
Пиаже Ж. Роль действия в формировании мышления // Вопросы
психологии. 1965. № 6. С. 33-51.

148 А. В. Брушлинский
Мотивы и цели человека в ходе мышления характеризуют
последнее преимущественно в личностном аспекте. Анализ, синтез и
обобщение искомого, условий и требований решаемой человеком
задачи характеризуют его мышление преимущественно в
процессуальном аспекте. Непрерывная взаимосвязь искомого и цели
представляет собой одно из конкретных проявлений
органического единства обоих этих аспектов. Мышление, восприятие как
процесс формируются преимущественно неосознанно. Например,
исходный механизм мыслительного процесса (анализ через синтез)
осуществляется главным образом неосознанно. Но на уровне
личностного аспекта мышления, восприятия человек в значительной
степени с помощью рефлексии регулирует протекание этих
процессов. «Бессознательное, оставаясь неосознанным,
контролируется, таким образом, через осознанное»* прежде всего через цели.
Неразрывная взаимосвязь осознанного и неосознанного особенно
существенна ддя обеспечения непрерывности мышления как
процесса.
Такое выделение и все более глубокое изучение
процессуального аспекта мышления (всегда в соотнесении с его
личностным аспектом) позволяют существенно уточнить предмет
собственно психологического исследования мыслительной
деятельности в отличие от формально-логического. Психология изучает
мышление прежде всего как процесс во взаимосвязи с его
продуктами (с понятиями, знаниями, умозаключениями, операциями
и т. д.), но сами эти продукты исследуются уже не психологией, а
формальной логикой и другими науками. Иначе говоря,
психология изучает процесс мышления индивида** с учетом специфики
такого мышления: оно всегда является «общением человека с
человечеством»***. Обобщая, нужно сказать, что именно
процессуальность психики является основным при определении
предмета психологии.
Сюда, естественно, входит прежде всего человек как субъект (как
личность, как группа индивидов и т. д.), изучаемый целой системой
самых разных наук. Но ддя психологии наиболее существенна та
сторона субъекта, когда он выступает как «автор» прежде всего
процессуального аспекта своей психики (см. далее об определении
Рубинштейном предмета исторической и социальной психологии).
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 174.
Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. М., 1958;
он же. Принципы и пути развития психологии. М., 1959.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 52.

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 149
Эта лишь кратко обозначенная здесь теория психического как
процесса разработана Рубинштейном и его учениками на основе
выдвинутого им и теперь широко известного принципа
детерминизма: все внешние причины, влияния и т. д. действуют не прямо
и непосредственно, а опосредствованно — через внутренние
условия того, на кого или на что они воздействуют (кратко: внешнее
через внутреннее).
Обсуждаемый здесь принцип детерминизма является прежде
всего общефилософским, т. е. в высшей степени обобщенным, и
потому он распространяется абсолютно на все без исключения
уровни взаимодействия в объективном мире, на все сферы бытия.
В формуле рассматриваемого закона (принципа детерминизма)
«внешнее» и «внутреннее» суть переменные, на место которых в
каждом конкретном случае подставляются отнюдь не любые, а
строго определенные частные значения.
Отражение как всеобщее свойство материального мира
заключается прежде всего в том, что в каждом явлении как бы
«представлены» все взаимодействующие с ним другие явления,
предметы и т. д. (это своеобразный аналог психического отражения).
Отражение вообще выступает всегда как взаимодействие двух
(или нескольких) материальных реальностей. Из этого следует,
что результат любого воздействия на данное явление зависит не
только от воздействующего на него предмета, но и от самого этого
явления. Таков исходный и самый общий смысл формулы: внешние
причины действуют через внутренние условия. Универсальный
принцип такого взаимодействия (всеобщее свойство отражения)
осуществляется в формах, соответствующих многообразию
природы явлений, вступающих во взаимодействие. Выявление
конкретных форм, уровней, проявлений, в которых выступает в бесконечно
разнообразных сферах взаимодействия это всеобщее свойство
отражения, является задачей специальных наук.
Чем выше мы поднимаемся — от неорганической природы к
органической, от простейших организмов к человеку — «тем
более сложной становится внутренняя природа явлений и тем
большим становится удельный вес внутренних условий по отношению
к внешним»*. Это связано с тем, что соответственно возрастает
сфера внешних воздействий, которые могут оказывать
специфическое влияние на развитие данного явления. Лишь в очень
немногих случаях удается абстрагироваться от внутренних условий
изучаемого явления; они принимают тогда как бы нулевое
значеРубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. С. 13.

150 А. В. Брушлинский
ние. Например, в классической механике абстрактное тело иногда
выступает просто в качестве математической точки, движение
которой целиком и полностью определяется лишь внешними
воздействиями, вовсе не опосредствованными внутренними
условиями исследуемого объекта. Тогда причина действует лишь в
качестве внешнего толчка и потому совсем не зависит от свойств того
тела, на которое она направлена. Уже здесь начинает
обнаруживаться ограниченность сферы действия механистического (но не
диалектико-материалистического) принципа детерминизма.
Однако такого чисто механического движения самого по себе
не существует в действительности. Оно является лишь
абстрактным моментом и стороной других, более сложных форм
движений — физической, химической, биологической и т. д. Система
понятий классической механики не всегда применима уже в
квантовой механике.
Механистический принцип детерминизма также неприменим в
области биологических явлений, где одно и то же внешнее
воздействие дает, как известно, разный эффект по отношению к
организмам с разными свойствами и по отношению к одному и тому же
организму в разных условиях (при различных его внутренних
состояниях). Энгельс специально подчеркивал, что живой организм
обладает самостоятельной силой реагирования, которая и
опосредствует каждую реакцию на тот или иной раздражитель*.
Это закономерное возрастание удельного веса внутренних
условий, опосредствующих все внешние воздействия на данное
тело, процесс и т. д., четко фиксируется в той иерархии различных
сфер или уровней всеобщего взаимодействия явлений
материального мира, которая выражается известным соотношением общих
(1 ) и специфических (2) законов определенной области
действительности. «Более общие законы лежащих "ниже" областей
сохраняют свою силу для всех лежащих "выше". Вместе с тем
распространение общих закономерностей лежащих "ниже" областей
на области более специальные не исключает существования
специфических законов этих последних»**. Например, все
физиологические закономерности высшей нервной деятельности
распространяются не только на физиологическую основу психических
явлений, но и на эти последние, даже на самые сложные из них.
Вместе с тем психические явления подчиняются также собственно
психологическим, т. е. специфическим закономерностям. Таким
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 610.
Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. С. 14.

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 151
образом, по Рубинштейну, характерные особенности новых сфер
бытия, возникающих в процессе развития материального мира,
выражаются в специфических законах, а единство мира
выступает в том, что более общие законы элементарных, «ниже»
лежащих сфер бытия распространяют свое действие на все «выше»
лежащие области.
Например, единство органического мира обнаруживается в
универсальности генетического кода, действующего на уровне
фагов, бактерий, растений, животных и человека. Но эта
универсальность не только не исключает, а наоборот, предполагает наличие
специфических закономерностей наследственности и
изменчивости, свойственных каждому из указанных уровней в развитии жизни.
Лишь при таком — монистическом — подходе к проблеме
удается проанализировать сложнейшую иерархию различных качеств,
в которых объективно выступает психическое по мере включения
его в разные системы связей и отношений. Мы уже видели, что
психическое онтологически выступает прежде всего как звено в
развитии материального мира по мере формирования его все
более сложных свойств. В этой системе связей психическое
существует как высшая нервная деятельность мозга. В процессе
филои онтогенеза «нижележащие» уровни развития (прежде всего
физиологические) вначале могут становиться основными
внутренними условиями для зарождающихся «вышележащих» сфер
бытия (психических). Например, в период пренатального, т. е.
внутриутробного развития ребенка и в первые дни после его
рождения именно эти внутренние условия играют важную роль в
опосредствовании внешних воздействий, наиболее значимых для
зарождающейся психической деятельности данного индивида.
С. Л, Рубинштейн показал, что для правильного понимания
взаимосвязи психического и физиологического, связи
психического с мозгом необходимо вместе с тем раскрыть отношение
психического к внешнему миру.
В гносеологическом отношении к объективной реальности
психическое выступает уже в новом качестве — как
субъективное и идеальное («Бытие и сознание»). Обе эти характеристики
психического Рубинштейн раскрывает очень подробно.
Психическое как субъективное означает, во-первых, что все
психическое принадлежит индивиду, человеку как субъекту. Мозг —
только орган психической деятельности, человек —- ее субъект.
В этом смысле всякая психическая, познавательная деятельность
всегда является субъективной — даже тогда, когда она адекватно
раскрывает человеку объективную реальность и выражается в

152 А. В. Брушлинский
объективной истине. Субъективность психического, во-вторых,
означает неполную адекватность объекту познания чувств,
постепенно преодолеваемую по мере дальнейшего развития данного
индивида.
Отношение субъекта к внешнему миру есть основное
гносеологическое отношение. Частным и абстрактным моментом этого
исходного фундаментального соотношения является взаимосвязь
между образом и познаваемым предметом. Психическое как
идеальное — это выделяемый научной абстракцией один из
моментов более общей характеристики психического как субъективного.
Идеальное, по Рубинштейну, характеризует не вообще
психическую деятельность в целом, а преимущественно ее продукт или
результат, т. е. образ, идею, прежде всего понятие в их
отношениях к предмету или миру в целом.
При таком сопоставлении субъективного и идеального
особенно отчетливо выявляется принципиальное различие и
взаимосвязь между психическим как процессом (1 ) и продуктом,
результатом (2) этого процесса. Анализируемая здесь
философско-психологическая концепция Рубинштейна последовательно
разрабатывает следующее положение, которое отчасти
характеризует предмет психологической науки: процесс есть основной
способ существования психического. Именно для разработки
такого понятия процесса и необходима формула «внешнее через
внутреннее», потому что весь этот процесс возникает,
осуществляется и развивается лишь в ходе непрерывного и
изменяющегося взаимодействия внешнего и внутреннего. Учитывая их
взаимодействие и исходя из объективно контролируемых «внешних»
фактов, можно выявить внутренние, специфические условия и
закономерности того скрытого, непосредственно не
выступающего процесса, который исходит из них или к ним приводит.
Такой метод исследования систематически используется
прежде всего доя изучения мышления как процесса (анализа, синтеза
и обобщения). Он состоит в том, что на различных этапах
мыслительного процесса решения испытуемыми проблемы
экспериментатор предлагает им специально подобранные и четко дозируемые
«подсказки», в той или иной степени помогающие решить задачу.
Тщательно фиксируемые факты различного использования или
игнорирования испытуемым предлагаемых подсказок становятся
объективным показателем внутреннего процесса мышления. Этот
метод исследования, целиком основанный на принципе «внешнее
через внутреннее», дает, по Рубинштейну, возможность глубоко
изучить психическое как процесс. При жизни Рубинштейна этот ме-

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 153
тод был наиболее успешно реализован в экспериментах К. А.
Славской и Л. И. Анцыферовой.
В ходе такого исследования психических процессов
«принципиально важно учитывать, что они обычно протекают сразу на
разных уровнях и что вместе с тем всякое внешнее
противопоставление "высших" психических процессов "низшим" неправомерно,
потому что всякий "высший" психический процесс предполагает
"низшие" и совершается на их основе»*. Например, мышление
как живой, реальный процесс всегда осуществляется
одновременно на разных уровнях и в многообразных формах чувственного и
понятийного анализа, обобщения и т. д. Основной «механизм»
мышления — анализ через синтез (включение познаваемого
объекта во все новые связи) — функционирует одновременно на
различных уровнях психического: сознательного и бессознательного.
Это проявляется, с частности, в ходе актуализации знаний,
необходимых для решения данной задачи (эксперименты К. А.
Славской), и в процессе поисков неизвестного решения, поскольку
последнее может быть по-настоящему осознано лишь в самом конце
мыслительного процесса (неизвестное осознается только в меру
того, как оно становится известным).
Осознанное и неосознанное отличаются не тем, что в одном
случае все исчерпывающе осознается, а в другом — ничего не
осознано. Обычно осознаются цели, а также хотя бы некоторые
мотивы и последствия деятельности. И наоборот, в любом случае
никогда полностью не осознаются все средства, способы
(например, анализ через синтез), «механизмы», движения и т. д., с
помощью которых осуществляется та или иная деятельность**.
Это принципиально важное положение о протекании
психического процесса одновременно на разных уровнях имеет большое
значение для понимания самой личности. Ее ядро составляют
осознанные побуждения, т. е. мотивы сознательных действий. Но все
они опять-таки неотделимы от многообразных неосознанных
тенденций, т. е. от побуждений непроизвольной деятельности.
По мнению Рубинштейна, при объяснении любых психических
явлений личность в целом выступает как совокупность внутренних
условий, через которые преломляются все внешние воздействия.
Эти условия, в свою очередь, формировались в зависимости от
предшествующих внешних причин, а потому психологический
эфРубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. С. 260—261.
См. подробнее: Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования.
С 74-75, 184-185, 211, 219-221, 275-280, 312.

154 А. В. Брушлинский
фект каждого нового внешнего (например, педагогического)
воздействия на личность обусловлен всей историей ее развития. Под
историей здесь понимается процесс эволюции живых существ,
далее собственно история человечества и, наконец, личная история
данного человека. Тогда детерминизм выступает как историзм,
но не сводится к нему. Соответственно этому в психологии
личности обнаруживаются компоненты разной меры общности и
устойчивости, которые изменяются входе исторического развития
различными темпами. Так, некоторые функции зрения,
обусловленные воздействием солнечного света, остаются неизменными и
общими для всех людей. И наоборот, конкретное содержание,
например, мотивов существенно меняется у людей с изменением
общественного строя. Именно система таких обобщенных
побуждений (мотивов) определяет характер человека и его
способностей, основные психические свойства личности.
Таким образом, с того момента, как в ходе деятельности мозга
возникают психические явления, детерминация поведения
объективным миром осуществляется через посредство психического,
выступающего в многоразличных формах и на разных уровнях
своего развития. Всякое психическое явление, опосредствующее
внешние воздействия на индивида, — это и отражение
действительности, и звено в регуляции деятельности. Психическая
регуляция поведения осуществляется, по Рубинштейну, в двух формах:
1 ) побудительной, мотивационной и 2) исполнительской. С
первой из них связаны характерологические свойства личности, со
второй — способности. Первые побуждают к той или иной
деятельности, вторые определяют качество ее выполнения. В
итоге — по мере развития психической деятельности — мир,
который сначала действует на организм как совокупность
раздражителей, вызывающих соответствующие реакции, выступает перед
человеком как системы объектов. Тем самым совершается
переход от реакций на раздражители к действиям над объектами и к
поступкам по отношению к людям.
Такова вкратце иерархия лишь некоторых уровней
психического, которое в разных системах связей и отношений объективно
выступает в различных и соответственно переходящих друг в друга
качествах: как высшая нервная деятельность мозга, субъективное
и идеальное, процесс и результат, осознанное и неосознанное,
собственно личностные свойства и т. д. На каждом из этих уровней
развития психическое по-разному участвует в регуляции
деятельности, выступая в виде специфических внутренних условий,
которые опосредствуют внешние воздействия на индивида. Так и реша-

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 155
ется в вышеизложенной концепции Рубинштейна проблема
взаимосвязанных уровней психической регуляции, поскольку последняя
является наиболее сложным случаем всеобщего закона
детерминации: внешние причины действуют через внутренние условия.
Мы уже отмечали, что вся концепция психического как
процесса исходит из органической взаимосвязи его с результатами,
т. е. с теми образованиями (чувственными образами, понятиями и
др.), которые возникают на предыдущих стадиях процесса и
становятся необходимыми внутренними условиями для возникновения
последующих стадий. «Безотносительно к образованию, которое
формируется в процессе, нельзя, собственно, очертить и самый
процесс, определить его в специфическом отличии от других
психических процессов. С другой стороны, психические образования
не существуют сами по себе вне соответствующего психического
процесса»*.
Психическое как процесс означает, что именно и только в
процессе (а не до того, как он начался) создаются необходимые
детерминанты его протекания; лишь некоторые из них
предшествуют возникновению процесса и затем изменяются в нем.
Иначе говоря, сама детерминация выступает как процесс, т. е. как
нечто шаг за шагом образующееся и постепенно
формирующееся, а не изначально и целиком готовое и предопределенное
заранее. В ходе непрерывного и изменяющегося взаимодействия
внешнего с внутреннего возникают все новые, ранее вообще не
существовавшие продукты, средства, способы осуществления
процесса и другие детерминанты, которые сразу же включаются в
дальнейшее протекание процесса в качестве его новых
внутренних условий.
Эта неразрывная взаимосвязь процесса и продукта в разной
степени характеризует психическую регуляцию любого
человеческого действия и поступка, но наиболее показательно она
проявляется на высших уровнях человеческой деятельности и общения.
Имеются в виду свобода и творчество. Эту проблему Рубинштейн
анализирует особенно глубоко и оригинально («Бытие и
сознание», 1957; «Принципы и пути развития психологии», 1959).
Свобода сознательных действий человека — это прежде всего
самоопределение субъекта по отношению к действительности,
которое является необходимым звеном в процессе детерминации
действия. «Пока оно не совершилось, нет всех условий,
детерминирующих действие, значит, до этого оно и не детерминировано.
Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. С. 263.

156 А. В, Брушлинский
Предполагать, что оно было детерминировано до этого и
исключать таким образом свободу человека — значит, подменять
детерминацию предопределением*. Закономерный, детерминированный
ход событий, в котором участвуют люди, осуществляется не
помимо, а через посредство их сознательных действий. Благодаря
сознанию человек может предусмотреть последствия своих
действий, и в силу этого он «самоопределяется во взаимодействии с
действительностью, данной ему в отраженной идеальной форме (в
мысли, в представлении) еще до того, как она может предстать
перед ним в восприятии в материальной форме:
действительность, еще не реализованная, детерминирует действия,
посредством которых она реализуется. Это обращение обычной
зависимости — центральный феномен сознания. С ним
непосредственно и связана свобода человека»**.
В мире все, что уже совершилось, детерминировано; всё, что
совершается, детерминируется, т. е. определяется в самом
процессе своего совершения, по мере того, как одно за другим
объективно определяются и вступают в действие все условия
детерминируемого явления. В жизни человека всё детерминировано, и
нет в ней ничего предопределенного; детерминация любого
человеческого действия и самое свершение его происходят заодно.
«Обусловленная объективными обстоятельствами жизни
человека и в свою очередь обусловливающая его поведение, психическая
деятельность двусторонне — в качестве и обусловленного и
обусловливающего — включается во всеобщую взаимосвязь
явлений»***.
Познавая и преобразуя окружающую действительность,
человек видоизменяет и себя самого. По Марксу, природа человека
есть продукт истории. Это общее положение распространяется
на взаимосвязь процесса и его продукта в ходе психического
развития. «Подлинные достижения человека откладываются не
только вне его, в тех или иных порожденных им объектах, но и в нем
Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. С. 285.
** Обобщенное Рубинштейном обращение этой обычной зависимости не
было должным образом понято Леонтьевым, когда он в качестве антитезы
рубинштейновскому принципу детерминизма «внешнее через внутреннее»
выдвинул лишь на первый взгляд прямо противоположную идею: «внутреннее
(субъект) действует через внешнее» (Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические
проблемы психологии. М., 1984. С. 181).
*** Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. М., 1958. С. 253.
См. также С. 226-252, 280 и др.

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 157
самом»*. Только на основе таких достижений и происходит
действительное психическое развитие, т. е. развитие характера и
способностей человека, которые выступают одновременно и как
результат предшествующей деятельности, и как внутреннее
условие последующей, более сложной деятельности. Здесь
непрерывное взаимодействие процесса и продукта прослеживается
наиболее отчетливо.
Таким образом, предметом психологии является прежде всего
психическое как процесс, которое всегда, конечно, выступает во
взаимосвязи с его продуктами. К числу последних относятся, как
уже говорилось, психические образы, понятия, знания,
способности и т. д., которые становятся необходимыми внутренними
условиями дальнейшего протекания и развития психического
процесса. Следовательно, психологическая наука не игнорирует эти
продукты, а наоборот, включает их в сферу своего исследования; но
она изучает их только во взаимоотношении с психическим
процессом, т. е. только как результативное его выражение.
По мнению Рубинштейна, только при таком подходе к
соотношению психического процесса и продукта может быть четко
выявлен предмет также и социальной, исторической психологии.
«Исторически изменяющиеся психические свойства людей
реально формируются в процессе индивидуального
онтогенетического развития, и лишь в качестве таковых они могут стать
предметом психологического исследования. Собственно
психологическое исследование, как правило, имеет, таким образом, дело с
формированием психики в одних определенных исторических
условиях, которые в психологическом исследовании принимаются как
данное»**. В тех случаях, когда предметом психологии
(исторической и социальной) становится также и историческое развитие
психики, изучение этого развития по-прежнему осуществляется
на том же конкретном материале. А именно: только реальные,
живые индивиды, всегда выступающие в системе общественных
взаимоотношений друг с другом, являются субъектом
психического как процесса. Например, социальное по своей природе
мышление, не будучи, конечно, мышлением лишь «отдельного
единичного человека», всегда существует «только как индивидуальное
мышление» всех людей***.
Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. С. 306.
#** Там же. С. 241.
*** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 87.

158 А. В. Брушлинский
Таким образом, психическое как реальный, живой процесс
можно исследовать именно у ныне живущих индивидов. Тем
самым определяется специфическая область исторической
психологии: «Только изучая психику людей того поколения, на время
жизни которого падают большие исторические сдвиги, ломка одного и
зарождение другого общественного строя, психология реально
имеет дело с перестройкой психологии людей. Эта перестройка
выступает здесь в ходе самого индивидуального онтогенетического
развития»*. Подобно любой другой отрасли психологической
науки, историческая психология изучает свой предмет лишь на
материале психического как живого процесса — в закономерных
соотношениях с его продуктами, результатами. Все остальные отрасли
исторической науки (например, этнография, история культуры и
т. д.) исследуют эти продукты — образы, понятия, орудия труда,
нравы, обычаи и т. д. — безотносительно к психическому
процессу, регулирующему ту деятельность, в результате которой они
возникли.
Аналогичное соотношение определяет взаимосвязь и различие
между социальной психологией и социологией. Если общая
психология изучает прежде всего общечеловеческие психические
свойства индивида, то предметом социальной психологии являются
преимущественно особенные, типологические черты психики
индивида как представителя определенного общественного строя,
нации и т. д. «Обнаружив на данном индивиде (или данных
индивидах) закономерную зависимость определенных психических
свойств от определенных условий жизни, которые являются
общими для соответствующей общности людей, нации, классов,
представителей того или иного, прежде всего нашего советского
общественного строя, психолог вправе сделать соответствующее
обобщение»**. Но и национальные, и другие особенности психики
индивидов социальная психология тоже исследует на материале
психического как живого процесса в соотношении с его
результатами. Эти последние можно, конечно, изучать и безотносительно к
такому процессу; но тогда социальная психология переходит в
социологию и другие конкретно-социологические области
исследования.
При этом необходимо специально подчеркнуть: как мы только
что убедились, Рубинштейн четко и ясно раскрывает свое
позитивное понимание предмета исторической и социальной
психолоРубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. С. 241.
Там же. С. 242.

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 159
гии в монографии «Бытие и сознание». Между тем ряд психологов
считают, что ученый якобы вообще отрицал правомерность самого
существования и социальной, и исторической психологии как
науки. Это противоречие объясняется очень просто: в 50-е гг., когда
была закончена и, наконец, опубликована книга «Бытие и
сознание», социальная и историческая психологии все еще не имели у
нас права на существование. Обе они были «реабилитированы»
лишь в начале 60-х гг.
Таким образом, с точки зрения анализируемой здесь
концепции Рубинштейна, любая отрасль психологической науки (общая
психология, а также историческая, социальная и др.) имеет своим
предметом прежде всего психическое как процесс, всегда
включенное во взаимодействие человека с миром и выступающее в
закономерных соотношениях со своими продуктами и результатами.
Только в таком соотношении с субъектом и с этими результатами
психическое участвует в регуляции деятельности, будучи
важнейшим внутренним условием, которое опосредствует все внешние
воздействия на индивида.
Принцип детерминизма «внешнее через внутреннее» строго
определенным образом соотносится с деятельностным подходом
в его рубинштейновской трактовке. Уточним сначала еще раз,
что понимается здесь под деятельностью. В качестве последней,
строго говоря, выступает практическая и теоретическая
деятельность. Ее субъектом является человек, и только он. Таково
исходное и точное значение понятия «деятельность». В этом
значении нет психической деятельности, вообще нет психики как
деятельности.
Понятие деятельности, как уже говорилось выше,
используется Рубинштейном и в принципиально ином, более узком
значении: соотносительно уже не с субъектом, а только с отдельным
его органом (например, сердечная деятельность). Тогда
деятельность есть просто функционирование органа в ходе
взаимодействия организма со средой, но никак не отправление органа,
детерминированного якобы только изнутри (не по принципу
«внешнее через внутреннее»). В этом смысле психический процесс
есть деятельность мозга (еще не субъекта в целом), а основным
способом существования психического является процесс или
деятельность.
Всякая деятельность человека как субъекта включает в себя
те или иные психические процессы и регулируется ими. Только
в такой деятельности реализуется отношение человека к
окружающему миру — к другим людям, к задачам, которые ставит

160 А. В. Брушлинский
перед ним жизнь, и т. д. Это отношение проявляется в его
личностных установках. Мышление, восприятие и другие процессы
выступают тогда уже в качестве деятельности
познавательной, эстетической — вообще теоретической, а не просто
психической. Психической она является только по своему
процессуальному и мотивационному составу, но не по задачам, которые
она разрешает.
Итак, «деятельность человека как субъекта — это его
практическая и теоретическая деятельность. Точка зрения, согласно
которой психическая деятельность как таковая, как "производство"
представлений, воспоминаний — вообще психических
образований якобы является деятельностью человека как субъекта (а не
только его мозга), связана с прочно укоренившимися в психологии
интроспекционистскими воззрениями. Лишь на основе
интроспекционистской концепции представляется, что при так называемом
произвольном запоминании или припоминании человек решает
"мнемическую" задачу, заключающуюся в производстве
определенного представления, и что производство представлений как
таковых является в данном случае деятельностью человека»*. На
самом же деле, когда человек что-то припоминает, он не производит
внутренние психические образы, а решает познавательную
задачу по восстановлению хода предшествующих событий; подобно
этому ученик, выучивший урок, осуществляет учебную, а не просто
психическую деятельность**.
Таким образом, всякая человеческая деятельность включает в
себя психическое, регулируется им, но, конечно, никак не
сводится к нему. И тем острее встает вопрос о ее специфической
детерминации (через внутреннее, через психическое или как-то иначе).
При этом необходимо прежде всего учитывать, что
человеческая деятельность осуществляется не в порядке лишь
самодетерминации. На самом деле любая деятельность никогда не является
конечной инстанцией в объяснении психического развития, хотя
играет в нем исключительно важную роль.
Не приходится рассматривать внешнее и внутреннее только
как порождение и результат деятельности; они всегда (особенно в
процессе возникновения психического в филогенезе и онтогенезе)
являются также и предпосылками деятельности. Процессу
возникновения деятельности данного индивида (в начале его жизни)
всегда предшествуют определенные внешние («среда») и
внуРубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. С. 257.
Там же. С. 255-261.

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 161
тренние (наследственные и врожденные задатки) условия,
первоначально не зависимые от его деятельности, но существенно, хотя
и не фатально ее детерминирующие. Уже в этом смысле
взаимодействие внешнего и внутреннего выходит за пределы
деятельности данного индивида, и потому она осуществляется отнюдь не
в порядке самодетерминации. Если в отношении внутренних
условий психического (за исключением задатков) можно сказать, что
они в той или иной степени создаются в ходе деятельности, то для
внешних условий этот тезис в столь общем виде окажется
неверным. Здесь достаточно лишь отметить, что многие и весьма
существенные внешние условия (например, некоторые природные
явления вроде непредвиденных стихийных бедствий) отнюдь не
являются следствием деятельности.
Фундаментальное различие между внешним и внутренним
выступает также в том, что первое действует только через второе
следующим образом: «Психические явления возникают в
процессе взаимодействия индивида с внешним миром, которое
начинается с внешнего воздействия»*. Здесь особенно отчетливо
выступает исключительная роль раздражителя, объекта, всего
окружающего мира в детерминации психики и вообще в деятельности
в целом.
Таким образом, недостаточно просто иметь в виду бесспорный
факт постоянного взаимодействия внешнего и внутреннего,
выступающих одновременно. Нужно всегда учитывать, что
взаимодействие индивида с внешним миром начинается с воздействия
второго на первое. Следовательно, сохраняется существенное
различие между внешним и внутренним, исключающее их
рядоположенность, иллюзия которой создается их одновременностью.
Отмеченное исходное различие отнюдь не исчезает, а только
маскируется в ходе действительно непрерывного их взаимодействия.
Образуется единый развивающийся процесс: сама
подверженность тем или иным внешним воздействиям обусловлена также и
внутренними условиями, специфическими особенностями того,
на кого оказывается воздействие. В этом смысле внешнее,
действуя через внутреннее, существенно зависит от него.
Принципиальное значение исходного различия между внешним
и внутренним становится отчетливым и даже решающим при
сопоставлении принципа «внешнее через внутреннее» с концепцией
психоанализа. Рубинштейн, отмечая в целом важную заслугу
Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. С. 9; см. также С. 227
и 230.

162 А. В. Брушлинский
3. Фрейда в разработке проблемы бессознательного, не
соглашается с его следующим положением: объект (т. е. внешнее) — «это
самый изменчивый элемент влечения, с ним первоначально не
связанный»*". Иначе говоря, с точки зрения 3. Фрейда, сначала
существует влечение (внутреннее), развивающееся на его основе
психическое — в отрыве от внешнего (от объекта), независимо от
него; и лишь потом, на последующих стадиях развития,
психическое начинает взаимодействовать с внешним миром. В этих словах
3. Фрейда выражена сама суть субъективистской трактовки
психического как замкнутой в себе сферы.
Именно на преодоление этого крайнего субъективизма
направлен рассматриваемый здесь исходный тезис Рубинштейна о том,
что психические явления возникают в процессе взаимодействия
индивида с внешним миром, которое начинается** с внешнего
воздействия, всегда осуществляясь по принципу «внешнее через
внутреннее». Поэтому, с точки зрения Рубинштейна, наиболее
уязвимое место во всей концепции 3. Фрейда именно в указанном
отрыве влечений от объекта, поскольку такой отрыв
неправомерен даже в отношении органически обусловленных влечений. «На
самом деле, лишь связавшись со своим объектом, влечение из
более или менее неопределенной тенденции превращается в
действенную силу. Еще значительнее роль объекта в стремлениях и
чувствах, не сводящихся к элементарным органическим
потребностям... Вещи и явления действительности, таким образом,
изначально причастны к самому возникновению психических явлений,
которые их и отражают»***.
Важная роль первого внешнего воздействия, действующего
через внутренние условия и тем самым приводящего к
актуализации возникновению психического у данного индивида, должна
быть правильно понята, чтобы уяснить истинное соотношение
анализируемых здесь двух принципов: 1) детерминизм
(внешЯрошевский М. Г. История психологии. 3-е изд. М., 1985. С. 108.
Это принципиально важное обстоятельство недостаточно учитывается
также Жаном Пиаже в его трактовке деятельности (см., например, Плотников
П. И. Рецензия на «Основы общей психологии» С. Л. Рубинштейна //
Советская педагогика. 1949. № 4. С. 11—19). Однако то, что взаимодействие
начинается с внешнего воздействия, не означает, что оно целиком определяется им.
Само понятие «взаимодействия» предполагает встречный характер внешних и
внутренних детерминант и преобладающую (у личности) роль внутренних (прим.
редД
Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. С. 172—173.

Основоположник деятельностного подхода в психологической науке 163
нее через внутреннее), 2) единство сознания и деятельности. В
трактовке психического оба они не только не исключают друг
друга, а наоборот, взаимообусловливают. Первый из них, будучи
общефилософским, распространяется абсолютно на все сферы и
уровни бытия, в том числе на человека и его деятельность,
поскольку она тоже осуществляется не в порядке произвола и
детерминизма, а на основе психической регуляции и других
детерминирующих ее специфических закономерностей. Различные
уровни этой психической регуляции возможно шаг за шагом
исследовать благодаря тому, что объективно существуют единство,
взаимосвязь сознания (вообще психики) и деятельности. Таково
содержание второго из указанных двух методологических
принципов, который и дает возможность конкретизировать
специфическое соотношение внешнего и внутреннего специально для
психического.
После того как началась деятельность индивида (в первый
период его жизни), все дальнейшее взаимодействие внешнего и
внутреннего продолжается и развивается прежде всего в процессе
этой деятельности (всегда осуществляемой на различных уровнях
общения). Последняя, таким образом, является важнейшим, но
не единственным случаем взаимодействия внешнего и
внутреннего в ходе психического развития, поскольку такое взаимодействие,
как мы видели, начинается еще до возникновения деятельности
индивида. Но после ее возникновения последующее
новообразование и развитие все более сложных внутренних условий, всегда
взаимосвязанных с внешними воздействиями, и всякое
внутреннее опосредствование последних осуществляются прежде всего в
процессе деятельности и общения субъекта.
В этом смысле сама деятельность человека становится одним
из важнейших внутренних условий, через которое на него влияют
все последующие внешние воздействия. Например, для
познавательной деятельности «в качестве опосредствования
воздействий объективного мира выступает практическая деятельность
человека»*. И тогда совершенно ясно, что принцип единства
сознания и деятельности выступает как очень важный для психологии,
но все же частный и отнюдь не единственный случай общего,
универсального философского принципа детерминизма (внешнее
через внутреннее).
Таким образом, деятельностный подход в трактовке
Рубинштейна, раскрытый в свете принципа детерминизма «внешнее через
Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. С. 15.

164 А. В. Брушлинский
внутреннее», соотносится с теорией психического как процесса,
поскольку само соотношение внешнего и внутреннего на уровне
психической регуляции деятельности, поведения, общения
объективно выступает в качестве такого процесса. В этом смысле
принцип единства сознания и деятельности получает свое новое
развитие в теории психического как процесса и тем самым превращается
в деятельностно-процессуальный субъективный подход.

M. С. Каган
О труде С. Л. Рубинштейна «Человек и мир»
и его месте в истории советской философии4
JD ряду работ крупнейших советских психологов,
проявлявших, начиная с П. П. Блонского и К. Н.
Корнилова, обостренный интерес к философской
проблематике, особое место занимают труды С. Л. Рубинштейна.
Первые его работы — докторская диссертация
«Исследование проблемы метода» и опубликованная в
1922 г. статья «Принцип творческой
самодеятельности» — имели чисто философский характер, как и его
последние фундаментальные труды «Бытие и
сознание» (1957) и «Человек и мир» (1973), в которых
собственно психологические сюжеты были подчинены
анализу философских проблем (книга «Человек и мир»
впервые была опубликована в 1973 г. в однотомнике
С. Л. Рубинштейна «Проблема общей психологии»).
Этот анализ проведен на высочайшем теоретическом
уровне, по которому в гораздо большей степени, чем по
сочинениям многих философов-профессионалов,
можно и нужно судить об уровне отечественной
философской мысли в первые послевоенные десятилетия.
Особое значение для философского развития
Рубинштейна имело знакомство с рукописями молодого
Впервые опубликовано: Рубинштейн С. Л. Очерки.
Воспоминания. Материалы. М., 1989.

166 M. С. Каган
К. Маркса, анализу которых посвящены его статья «Проблемы
психологии в трудах К. Маркса »*и более позднее специальное
исследование «О философских основах психологии: Ранние
рукописи К- Маркса и проблемы психологии» (1959). Хотелось бы
подчеркнуть, что в своих работах Рубинштейн не только опровергал
распространенное в западной марксологии противопоставление
раннего Маркса позднему, но и не разделял принятого в советской
философии отношения к этим работам как к незрелым
произведениям, отмеченным будто бы непреодоленным влиянием Гегеля и
Фейербаха.
Рубинштейн увидел в размышлениях К. Маркса 1844 г.
набросок той новой системы философских воззрений, развивавшейся
затем и им самим, и Ф. Энгельсом, но концептуальная суть
которой была изложена уже здесь, противопоставленная как
идеализму Гегеля, так и абстрактному антропологизму Фейербаха.
Рубинштейн отчетливо увидел, что «в центре философской концепции
Маркса стоит не абсолютная идея, как у Гегеля, и не абстрактный
человек или абстракция человека, как у Фейербаха», а
«реальный, конкретный человек, живущий в определенной, исторически
сложившейся и развивающейся ситуации, находящийся в
определенных общественных отношениях к другим людям. Проблема
человека, восстановление его в его правах, в полноте его прав —
такова главная проблема» Марксовой философской концепции,
по точному заключению комментатора**.
Рубинштейн сумел уже тогда, в начале 30-х гг., оценить
характер этого раннего сочинения К. Маркса и сохранил на протяжении
всей своей жизни убеждение, что в философии центральной
является именно проблема человека, В конечном счете это
убеждение и привело ученого к завершающей его философскую
концепцию работе «Человек и мир».
Нужно ли разъяснять, сколь актуальна такая позиция в наши
дни, когда мы сумели, наконец-то, понять действительное
значение «человеческого фактора» в развитии общества, в
революционных преобразованиях, происходящих в стране и имеющих
решающее значение для наших исторических судеб?
Поскольку автор этих строк имел уже возможность не раз
говорить и писать об этом***, сейчас можно лишь кратко
резюмироСоветская психотехника. 1934. № 1.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1973. С. 59.
См.: Каган М. С. Человеческий фактор развития общества и общественный
фактор развития человека // Вопросы философии. 1987. № 10. С. 15—26.

О труде С. Л. Рубинштейна «Человек и мир» 167
вать: многолетняя социологическая и гносеологическая
ориентация нашей философии, доходившая до объяснения исторического
материализма «общей социологической теорией марксизма» идо
приравнивания философии в целом к теории познания, приводила
к «выталкиванию» учения о человеке из содержания философской
теории. Оно оправдывалось, с одной стороны,
отождествлением человека и общества (основанном на ложной интерпретации
известного тезиса К. Маркса о Л. Фейербахе), а с другой —
пониманием человека как всего лишь субъекта познания
(основанном на упрощенном, догматическом толковании ленинского
положения о единстве логики, диалектики и теории познания).
В конечном счете сама возможность построения марксистской
философской антропологии (учения о человеке) решительно
отрицалась, поскольку она, как убедительно показал Н. 3.
Чавчавадзе, странным образом отождествлялась с антропологической
философией.
Обращение к книге Рубинштейна «Человек и мир»
представляется сегодня в высшей степени продуктивным и в
теоретическом, и в практическом отношении, и можно лишь изумиться
прозорливости ученого, который за три десятилетия до XXVII съезда
КПСС писал, что «проблема перестройки общества, переделки
общественной жизни выступает как центральная философская
проблема» и что для нас вопрос об «общественныхусловиях
человеческой жизни» неразрывно связан с вопросом о «внутренней
сущности» человека, о «внутреннем бытии человека в его
отношении к миру, к другим людям»*. Вместе с тем нельзя не
поразиться и современному звучанию рассуждений Рубинштейна о
свободе личности: «Свобода духовная и величие человека возможны
только в обществе. Коллективность, идейная общность должны
существовать наряду с сохранением критической мысли индивида,
его инициативы и ответственности. Свобода выступила для нас
вначале в связи с необходимостью, в связи с
детерминированностью вообще, но это лишь возможность свободы. Свобода
человека осуществляется только в реальной жизни и обществе. Для
индивида свобода существует как личная инициатива, возможность
действовать на свой страх и риск, свобода мысли, право критики и
проверки, свобода совести»**.
Замысел этой замечательной книги сложился в середине 50-х гг.,
но работу над ней оборвала смерть Рубинштейна в 1960 г.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 333.
Там же. С. 364.

168 M. С. Каган
Так объясняется рождение первой в истории советской
лософии книги, посвященной проблеме человека; ее создание
намного опередило обращение к этому кругу вопросов наших
профессиональных философов — лишь с конца 60-х гг. стали
появляться немногие работы, посвященные
философско-антропологической проблематике.
В книге «Человек и мир» был сделан принципиальный шаг
вперед по сравнению с предыдущим исследованием автора — работой
«Бытие и сознание» (1957). В этой монографии мысль
Рубинштейна еще не вышла, по нашему мнению, за пределы традиционной для
нашей философии гносеологической постановки вопроса, которая
сводила работу человеческой психики к отражению — познанию
материального мира. Дальнейший ход размышления, по сути дела,
возвращение от односторонне-гносеологической плоскости
философского анализа к тому праксеолого-антропологическому подходу,
который содержался в рукописи К. Маркса 1844 г., — вел к
установлению тезиса, что «за проблемой бытия и сознания
раскрывается проблема бытия, сущего и человека, его познающего и
осознающего»*. Значение этого тезиса заключается в том, как
справедливо подчеркнула К. А. Абульханова-Славская, в
комментариях к труду Рубинштейна «Человек и мир», что его автор
выступил здесь «против гносеологизации, против замены человека его
сознанием»**. К этому следовало бы добавить, что фактически
Рубинштейн уточнял*** здесь то известное определение предмета
философии, которое сформулировал Ф. Энгельс: «природа, общество и
мышление».
Определение это безоговорочно принималось нашими
философами, словно не замечавшими содержавшуюся в нем неточность:
ведь понятие «мышление» не одного порядка с понятиями
«природа» и «общество»; рядом с ними может и должно стоять
понятие «человек», поскольку именно он соединяет в своем бытии
природу и общество, образуя новую — синтетическую — форму
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 255.
** Там же. С 402.
Рубинштейн скорее не уточнял определение Энгельса, а (как далее пишет
автор) преодолевая содержащуюся в нем, по его выражению, «штучность,
лоскутность» этого определения в силу отсутствия в нем как основания интеграции
проблемы человека (прим. ред.).

О труде С. Л. Рубинштейна «Человек и мир» 169
бытия; потому-то его место в философском рассмотрении бытия и
является центральным. Мышление же есть атрибут человека,
чрезвычайно важный для его жизни и деятельности, но
являющийся непосредственно предметом изучения не самой философии,
а одного ее раздела — логики и отчасти гносеологии, ибо в
духовном мире человека рядом с мышлением функционируют другие
психические механизмы, без которых нет самого духа как целого,
подлежащего философскому осмыслению. Однако и в этой своей
целостности дух есть только сторона целостного деятельного
бытия человека, на которое и направлен луч философского
исследования, освещающий тем самым и связи человека с природой, и с
обществом — и генетические, и структурные, и функциональные.
Рубинштейн не решился — да и не мог в то время —
подвергнуть критике эту триаду Ф. Энгельса и нашел иной путь
преодоления опасности подмены человека одним лишь его мышлением:
«метафизический разрыв бытия на три несвязанных сферы —
природу, общество и мышление» был преодолен благодаря
трактовке человека как единства «субъектов, личностей, людей»,
поскольку они принадлежат и природе, и обществу, и являются
носителями мышления*. Так, онтологический подход к человеку дал
автору книги «Человек и мир» возможность уточнить
представление о сущности, предмете и структуре философского знания и
вернуться к истокам марксистского решения этих проблем — к
рукописям К. Маркса середины 40-х гг.
И еще один важный исходный пункт сформулирован здесь
Рубинштейном — утверждение, что «человек есть человек лишь в
своем взаимоотношении к другому человеку», что поэтому
«реально мы всегда имеем два взаимосвязанных отношения —
человек и бытие, человек и другой человек (другие люди)», причем
«эти два отношения взаимосвязаны и взаимообусловлены»**.
В соответствии с таким пониманием структуры самого
предмета философского знания книга «Человек и мир» разделена
автором на две части: в первой рассматривается бытие как в
онтологическом аспекте проблемы (существования и сущности,
субстанциальных качеств, соотношения природы и материи, сущность
времени и пространства), так и в гносеологическом (соотнесение
сущности с явлением, анализ структуры познавательной
деятельности); во второй части характеризуется человек как субъект
жизни, в его собственном существовании и в его отношении к
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1973. С. 260.
** Там же. С. 255-256.

170 M. С. Каган
другому человеку, в первую очередь нравственном и эстетическом,
а затем вновь освещается гносеологический аспект человеческой
деятельности — познавательное отношение человека к бытию.
При этом существенно, что в первой части книги мир
рассматривается не сам по себе, а в соотношении с человеком, а во второй
человек характеризуется опять-таки не в его замкнутости в
собственном бытии, а в соотношении с миром*.
Заслуга Рубинштейна состоит не только в том, что он первым
в советской философии ввел проблему человека в самую
сердцевину философского знания, но и в том, что он осветил ее с таких
позиций, с которых она не рассматривалась и в последующие
десятилетия. Достаточно отметить, что этический и эстетический
аспекты человеческих взаимоотношений отделены у нас и от
философского анализа человека, и один от другого, поскольку и
этика, и эстетика признаны самостоятельными науками, что
позволяет философам легко выталкивать из своих рассуждений
нравственную и эстетическую проблематику. Между тем Рубинштейн
включил ее в эпицентр своего исследования, показав
невозможность философского осмысления человеческого бытия вне
этико-эстетической проблематики.
Что касается известной неудовлетворенности проблемным
содержанием книги «Человек и мир», то это ощущение может
возникнуть по двум причинам. Первая состоит в том, что «мир»,
«бытие», по сути дела, оказались, на наш взгляд, равнозначными
природе. Правда, автор отчетливо понимал неправомерность такого
отождествления: «сведение бытия к природе в физическом ее
понимании, — специально оговаривал он, — приводит в конечном
счете к тому, что общественная жизнь и история человека
выпадают из бытия», и это тем более непростительно, что «общественная
жизнь выступает как способ существования человека, который в
то же самое время выступает и как природное существо»**. Однако
подобные оговорки не могут заменить необходимости
специального анализа отношений человека и общества как особой, сложной и
крайне важной проблемы, во многом отличающейся от проблемы
отношений человека и природы и никак не покрывающейся общей
характеристикой отношения человека и мира. Конечно, всем нам
хорошо известно классическое положение К. Маркса об
«ансамбле общественных отношений» как сущности человека. Но,
вопервых, положение это сформулировано столь лаконично, что
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 330.
Там же. С. 293-294.

О труде С. Л. Рубинштейна «Человек и мир» 171
нуждается в обстоятельной разработке. Во-вторых,
некорректность перевода данного тезиса на русский язык, выразившаяся в
замене употребленного К. Марксом слова «ансамбль» явно
неадекватным выражением «совокупность всех», ведет к искажению
Марксова понимания связи общества и человека, ибо заставляет
русского читателя «Тезисов о Фейербахе» думать, будто человек
интериоризирует все общественные отношения, тем самым
позволяя некоторым нашим философам отождествлять человека и
общество. В-третьих, содержание проблемы «человек и
общество» не сводится к тому, как он вбирает социальные отношения,
но имеет и ряд других чрезвычайно важных аспектов. Поэтому
представляется, что система отношений «человек и мир»
предполагает выявление специфических его отношений — и с природой,
и с обществом', но и того более: она охватывает еще одну
подсистему — отношения человека и культуры.
Тут вновь возникает ощущение существенного
теоретического пробела в логике анализа темы «человек и мир»; отсутствие в
ней исследования — хотя бы постановки вопроса — о месте и
значении культуры в связи человека и мира. Между тем,
упуская анализ роли культуры в процессе очеловечивания
человека — ив филогенезе, и в онтогенезе,— нельзя понять всю
сложность и противоречивость сознания личности, ибо складывается
оно, изменяется, развивается не только под влиянием
генетических, природных задатков, и не только в процессе социализации
индивида, но и в ходе его «культурации» — приобщения к
культуре, к разнообразным пластам культурного наследия и к
современной ему живой культуре. Снова следует подчеркнуть, что в
наши дни мы начинаем особенно глубоко понимать эту
специфическую роль культуры, особенность ее воздействия на сознание
индивида по сравнению с воздействием на него общественных
отношений.
Во всяком случае, если конкретизировать понятие «мир» и
выделить в нем четыре формы бытия — природу, общество,
человека и культуру*, то анализ человека потребует выявления
специфики его отношений и с ними, и с самим собой — такова, как
представляется, программа построения марксистской
философской антропологии.
См.: Каган М. С. О соотношении содержания понятий «природа»,
«общество», «человек», «культура» в системе философских категорий //
Мировоззренческое содержание категорий и законов материалистической диалектики.
Киев, 1981.

172 M. С. Каган
Конечно, с точки зрения сегодняшнего уровня развития нашего
теоретического сознания непозволительно не учитывать того, что
в годы написания книги «Человек и мир» в нашей литературе не
было ни одной работы по теории культуры (первые
культурологические исследования датируются у нас второй половиной 60-х гг.,
но и они не мешали некоторым видным нашим философам
утверждать, что понятие «культура» — категория идеалистической
лософии, а не марксистской, что последняя должна оперировать
понятием «общество», а не «культура»). Будем поэтому судить
теоретика не по тому, чего он не сказал по сравнению с
современными нашими воззрениями, а по тому, что он сказал нового
сравнительно с его предшественниками. И тем выше следует ценить
заслуги теоретика, когда его идеи продолжают возбуждать
интерес у ряда последующих поколений. Вот почему хотелось бы, не
ограничиваясь общей характеристикой книги Рубинштейна
«Человек и мир» и оценкой ее новаторского значения в истории
советской философской науки, выделить в ней те идеи, которые и в
наши дни особенно глубоки, значительны, эвристически ценны
для философской науки и для всех тех отраслей знания, которые
изучают человека, опираясь на философию.
1. Если название предыдущей книги Рубинштейна — «Бытие и
сознание» — обозначало традиционную для нашей философии
постановку проблемы, то название книги «Человек и мир» оказалось
неожиданным уже потому, что вводило в философию новую для нее
категорию — «мир» и соотносило человека не с природой,
обществом, действительностью, бытием, а с миром. До недавнего
времени категория эта не фигурировала в исследованиях наших
философов, хотя общепринятое определение философии как
«мировоззрения» требовало, казалось бы, специального выяснения того,
что же представляет собой тот мир, воззрением на который она,
философия, является. «Мир, — разъяснял Рубинштейн, — это
общающаяся друг с другом совокупность людей и вещей, точнее,
совокупность вещей и явлений, соотнесенных с людьми. Иными
словами, мир есть организованная иерархия различных способов
существования», а определяющим в этой иерархии является
«человеческий общественный способ существования»*. И далее:
«Мир — это совокупность вещей и людей, в которую
включаетРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 264.

О труде С. Л. Рубинштейна «Человек и мир» 173
ся то, что относится к человеку и к чему он относится в силу
своей сущности, что может быть для него значимо, на что он
направлен»*.
Следовательно, отношение «человек и мир» есть и
противостояние, и отношение части и целого, компонента и
системы, в которой компонент этот играет особую, как мы
сегодня сказали бы, системообразующую роль. «Таким образом,
признание существования как материального существования не
только внешнего мира, но и самого человека, означает
одновременно необходимость раскрытия его внутренних предпосылок в
субъекте как материальном существе, в человеке как субъекте
влечения и действия»**. Эта определенность места человека в мире
заключена не в его сознании, не в его способности познавать мир,
но прежде всего в его деятельной по отношению к бытию позиции:
человек становится «отправной точкой всей системы координат»
в силу своей активности, т. е. способности изменять
действительность, сознательно ее преобразовывать***.
Так нашел Рубинштейн диалектический способ преодоления
двух метафизических крайностей — экзистенциалистского
субстащиализмау не видящего особого места человека в мире, и
гуманистического антропологизма, сводящего философский
анализ бытия к рассуждению о человеке. Так автор книги
«Человек и мир» предвосхищал последующие философские искания,
например, Г. С. Батищева, стремящегося разрешить это же
противоречие между субстанциализмом и антропологизмом.
2. Из такого понимания мира с включенным в него
человеческим существованием последовал вывод о полимодальности
пространства и времени. И тут, предвосхищая многое из того,
что делалось в дальнейшем нашими философами, в особенности в
изучении времени****, Рубинштейн писал о «качественно различных
структурах времени» — о времени физическом и историческом, о
различии между «пространством физико-химических процессов,
пространством организмов» (В. И. Вернадский) и
«пространством человеческой жизни»*****. А при этом открывалась еще одна
перспектива — исследование «специфических способов
сущеРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 295.
** Там же. С. 277.
*** Там же. С. 330.
См.: Каган М. С. Время как философская проблема // Вопросы
философии. 1982. № Ю. С. 117-124.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 279.

174 M. С. Каган
ствования человека в разных общественно-исторических
формациях», т. е. в условиях разных социальных пространственных и
временных координат. Рубинштейн назвал это «частными
историческими «онтологиями»*, а в нашей философской литературе
теперь это принято называть «образом жизни» человека.
3. Исходный пункт построения философской антропологии
Рубинштейн сформулировал так: проблема человека, философски
осмысленная, есть «проблема о способе существования человека
в соотношении его с бытием, сущим вообще. Решение этой
проблемы направлено против отчуждения как человека от бытия, так
и бытия от человека... Человек как субъект должен быть введен
внутрь, в состав сущего, в состав бытия, и, соответственно,
определен круг философских категорий. Человек выступает при этом
как сознательное существо и субъект действия, прежде всего как
реальное, материальное, практическое существо»**. А это
означает, что человек есть существо двустороннее при всей его
целостности — природно-социальное, а не чисто общественное:
«природное в человеке, связь с природным в мире должны быть не
отвергнуты, а осмыслены», — писал Рубинштейн***, решительно
отвергая вульгарно-социологическое отождествление человека и
общества — позицию, ставшую весьма влиятельной и
агрессивной в последние десятилетия, сторонники которой считают, что
признание биосоциальной природы человека есть дуализм,
уступка мальтузианству, троянский конь расизма и т. п. В борьбе с
подобным пониманием человека мы можем прочно опереться на
философское наследие Рубинштейна.
4. Чрезвычайно важна мысль Рубинштейна о специфичном для
человека отношении не только к окружающему его миру и к другим
людам, но и к самому себе, причем отношение это оказывается не чисто
духовным — самосознанием, самооценкой, самообщением (так
называл К. С. Станиславский внутренний диалог), но и
практическидуховным — самопроектированием и опосредованным им
сознательным самосозиданием. Переосмысляя экзистенциалистское
понятие «проекта», автор книги «Человек и мир» рассматривает
ловеческую жизнь как целенаправленное даижение из прошлого
через настоящее в будущее, диалектически сопрягающее поэтому
внешние и внутренние факторы, детерминированность и свободу****.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 279.
Там же. С. 258-259.
Там же. С. 348.
Там же. С. 361-362.

О труде С. Л. Рубинштейна «Человек и мир» 175
5. Исходя из вышеизложенного понимания «онтологии
человеческого бытия», переосмысляется отношение этики к философии:
«большая подлинная этика — это не морализирование извне, а
подлинное бытие (жизнь) людей, поэтому этика выступает как
часть онтологии, человеческого бытия»*. «Эта большая этика, —
разъяснял Рубинштейн, — должна выходить за пределы этики в
социальном ее понимании». И одновременно он подчеркивал, что
«этическое — это не только общественное в человеке, но и
природное, преломленное и контролируемое через сознание,
соотносительное тем самым с общественным»**.
К сожалению, за прошедшие годы это важнейшее положение
не нашло должного понимания. У нас нет специальных глубоких
исследований сложных, противоречивых отношений между
моралью и религией, моралью и политикой. Между тем Рубинштейн
прямо ставил вопрос о «соотношении проблем собственно этики и
политики», считая, что в будущем обществе их соотношение
изменится, что «политические проблемы бесконечно приблизятся к
этическим» и проблема человека «встанет как центральная»; и
хотя речь идет тут лишь о будущем, «в предвидении этого надо
ставить ее (эту проблему. — М. К) уже сейчас»***.
Существенна и проблема соотношения нравственного и
эстетического сознания, в частности, в связи с широким
распространением с середины 50-х гг. концепции «эстетической сущности
искусства». В это время была развернута борьба против морализации в
искусстве, унылой дидактики, плоского нравоучительства, но все
это оборачивалось исключением нравственного начала из самого
художественного содержания и из воздействия искусства на
человека, поскольку они сводились к чисто эстетическим явлениям,
либо приводило к выводу, что нравственное «снимается» в искусстве
эстетическим, растворяется в нем. Во всем этом сказывалась
недооценка действительного значения нравственного начала в
художественном воссоздании человеческого бытия. Ибо если
нравственность есть его онтология, то художественное отражение
человеческой жизни не может включать в себя ее
нравственное содержание в той его противоречивой связи с
эстетическим, какая присуща реальному человеческому бытию.
В свое время острейшая борьба В. Г. Белинского с
дидактизмом в искусстве не оборачивалась утверждением его
«эстетичеРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 261.
Там же. С. 333.
Там же. С. 365—366.

176 M. С. Каган
ской сущности»; подобное утверждение в эстетике XIX — начала
XX в. было связано с развитием эстетства, теорий «чистого
искусства», «искусства для искусства». Неудивительно, что для
возрождения такого толкования искусства нашим теоретикам
пришлось радикально переосмыслять сущность самого эстетического
отношения, отождествляя его то с «человеческим», то с
«общечеловеческим», то с «ценностным» в его общем содержании,
отчего эстетическое утрачивало свое специфическое качество и как
бы «пожирало» нравственное начало бытия. Поэтому
крупнейшие представители отечественной науки о литературе и искусстве
всегда подчеркивали нравственно-эстетический синтез и в
содержании художественного творчества, и в его воздействии на
людей. Этой точки зрения придерживался и Рубинштейн. В книге
«Человек и мир» выделен специальный параграф «Эстетическая
тема (мотив) в жизни человека», говорящий об огромном
значении, которое автор придавал эстетическому и в жизни, и в
искусстве, завершающийся выводом: «Искусство как творчество, как
деятельность... — это уже нечто совсем иное», чем эстетическое
созерцание, ибо в нем, в искусстве, «развертывается вся
проблематика, общая для всякой человеческой деятельности»*. Именно
вся, а отнюдь не только эстетический ее аспект.
Возвращаясь к идее нравственности как «онтологии
человеческого бытия», нельзя не сказать о подтверждении этого
положения практическим опытом нашей жизни последних десятилетий.
Падение общественной нравственности, произошедшее под
прямым влиянием культа личности и усиливавшееся в последующий
период общественного застоя и бюрократизации всех сфер жизни,
показало достаточно убедительно значение как силы
нравственных критериев, так и их атрофии.
6. Столь же глубоко и точно понимание Рубинштейном
сущности эстетического. Как раз в те годы, когда разгоралась у нас
дискуссия между «природниками» и «общественниками», не
завершившаяся и поныне, ибо и те и другие продолжают стоять на
исходных позициях, — ученым было предложено третье решение
проблемы (обнародованное лишь в 1973 г.). Оно предвосхитило
то, что будут писать об этом теоретики, признавшие
односторонними и взгляды природников, и концепцию общественников, ибо они
в равной мере игнорировали субъективную сторону
эстетического отношения. Действительно, Рубинштейн утверждал:
включение человеческого существования в мир и его с ним
соотРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 380.

О труде С. Л. Рубинштейна »Человек и мир» 177
несенность позволяют увидеть, что красота выступает не только
как «выразительность», что «прекрасна природа, а не только
переживание, восприятие человека», что прекрасно это «собственное
объективное свойство» природы, но такое ее свойство — ив этом
вся суть дела, — которое «характеризует природу в определенной
системе связей и отношений, именно в той, в которую включен
человек». Следовательно, не только этические проблемы, но и
«основные проблемы эстетики выступают как аспект
онтологических проблем» — онтологических в рубинштейновском, а не
физикалистском смысле этого понятия*.
Такое понимание прекрасного Рубинштейн распространил и на
другие эстетические категории — трагическое, комическое,
драматическое, ироническое**.
7. Включение этического и эстетического в «онтологию
человеческого бытия» и деятельностное понимание самого человека,
его связи с миром, с логической последовательностью привело к
постановке Рубинштейном проблемы ценностей. Рубинштейн
строго различал истину и ценность, определяя последнюю как
«значимостьдая человека чего-то в мире» и показывая, что
«ценности не первичны.,, они производны от соотношения мира и
человека»***. Роль ценностей — регулятивная: «Конкретный
анализ конкретной ситуации обнаруживает динамику вступления в
строй, выключения и восстановления различных ценностей»,
поэтому в ходе истории происходит постоянная «переоценка
ценностей»****. Отсюда — возможность построить теорию
воспитания как приобщения к ценностям социалистического образа
жизни в процессе практического взаимодействия людей*****.
8. Кульминационный пункт в развертывании сюжета книги
«Человек и мир» — параграф, посвященный необычной дая
нашей философии проблеме — любви человека к человеку. О том,
как понимает Рубинштейн это чувство и его роль в человеческой
жизни, говорят первые же строки данного параграфа:
«Моральное отношение к человеку — это любовное отношение к нему.
Любовь выступает как утверждение бытия человека». Любовь
«выступает как утверждение человека в человеческом
существовании. Напротив, акт или чувство ненависти, презрения есть отказ
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 331—332.
Там же. С. 352-358.
Там же. С. 369.
Там же. С. 370.
Там же. С. 372.

178 M. С. Каган
в признании, полное или частичное перечеркивание бытия
человека, значимости его бытия. Ненависть есть идеальная форма
изничтожения, морального «убийства человека»*.
Необыкновенный интерес, безусловно, превосходящий оценку
всего того немногого, что было написано о любви в нашей
философско-психологической литературе, вызывает описание
автором «Человека и мира» основных черт любви как выражения
истинно философского осмысления этого специфически
человеческого отношения человека к человеку. Любовь есть
«вычленение» неповторимости вызывающей ее личности; любовь есть
«утверждение существования другого и выявление его сущности»;
человек выступает в любви «в полноте своего бытия»; она есть
«первейшая острейшая потребность человека»; любовь есть
«радость от самого существования человека» и радость от общения с
ним, в ходе которого радости и печали любящих становятся
общими; в любви проявляется невозможность существования человека
как изолированного «Я»; любовь имеет природную основу,
особенно ярко проявляющуюся в половой и родительской любви,
однако «природные связи как таковые не объясняют всего смысла
человеческой любви», ибо «радостное утверждение самого
существования другого человека» есть чувство собственно социальное,
духовное, сверхприродное; поэтому возможна не только любовь к
«ближнему», но и любовь к «дальнему», к человеку вообще, к
идеалу человека, хотя высшей формой любви является
преодоление разрыва этих двух позиций и способность «в ближнем узреть и
вызвать к жизни дальнего человека, идеал человека, но не в его
абстрактном, а в его конкретном преломлении»; такое чувство
соединяет «конкретность личного и всеобщего»; в любви «другой
человек, будучи дан как объект, вызывает к себе отношение как к
субъекту, а я дая него — объект, которого он, в свою очередь,
принимает как субъекта»; наконец, рядом с любовью к человеку
живет «любовь ко всему живому, любовь к природе», которая
является эстетическим к ней отношением**.
Эта блестящая характеристика любви как социального
явления противостоит и абстрактно-антропологической теории любви
в учении Л. Фейербаха, и утопически-идеалистической трактовке
любви Л. Толстым, и тем теоретическим вариациям этих
классических концепций, которые в XX веке предлагались М.
Шелером и многими другими философами-гуманистами, искавшими —
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 373.
** Там же. С. 373-377.

О труде С. Л. Рубинштейна «Человек и мир» 179
и продолжающими искать — способы преодоления
индивидуалистической разобщенности людей, порожденной буржуазным
обществом*.
Критическое отношение к этим исканиям выливалось в нашей
философии в простое исключение темы любви, как и вообще
межсубъективных отношений, из круга философских и даже
психологических проблем, и она оказывалась достоянием одного лишь
искусства (да и тут теснилась изображением чисто функциональных,
производственных или политических отношений людей).
Рубинштейн доказал, что любовь может быть и должна быть
предметом философского осмысления. Отсюда — заключительный
тезис книги «Человек и мир» о смысле человеческой жизни: «быть
источником света и тепла для других людей. Быть сознанием
Вселенной и совестью Человечества. Быть центром превращения
стихийных сил в силы сознательные. Быть преобразователем
жизни, выкорчевывать из нее всякую скверну и непрерывно
совершенствовать жизнь»**.
4
Изложенное понимание человека, сформулированное впервые
в истории советской философии, открывало новые
возможности и перспективы для изучения человеческой психики, а
значит, имело огромное значение для психологической
науки. Рубинштейн возвращался здесь к тем позициям, которые он
начал вырабатывать в уже упоминавшейся статье 1934 г.,
посвященной анализу трактовки психологических проблем К. Марксом
в его философских рукописях, к которым он счел необходимым
вернуться в конце 50-х гг. в статье, специально посвященной
данному кругу вопросов,— она была впервые опубликована в
последней вышедшей при жизни автора книге «Принципы и пути
развития психологии» (М., 1959) и затем — в его однотомнике
«Проблемы общей психологии» (М., 1973). Хотелось бы
обратить внимание на то, что эта работа Рубинштейна, справедливо
отмеченная А. В. Брушлинским как одно из лучших произведений
мировой философской литературы, посвященных анализу ранних
работ К. Маркса***, писалась одновременно с книгой «Человек и
См. об этом подробнее: Каган М. С. Мир общения. Проблема межсубъектных
отношений. М., 1987.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 385.
*** Там же. С. 388.

180 M. С. Каган
мир», и в ней была дана характеристика тех взглядов К. Маркса,
которые стали исходными ддя книги. О связи этих работ
свидетельствует такой тезис статьи: для психологической науки
рукопись К. Маркса «представляет существенный интерес не только
тем, что в ней сказано непосредственно про психологию, но и
вообще про человека, а проблема человека стоит в центре этой
рукописи»*.
В данной статье, название которой четко обозначает ее
замысел, — «О философских основах психологии», — Рубинштейн
сделал заключение, что в рукописях 1844 г. «впервые
сформулированы К. Марксом по крайней мере три основные мысли, имеющие
значение для психологии». Первая из них — «признание роли
практической (и теоретической) деятельности человека,
труда в формировании человека и его психики»; вторая —
«порождаемый человеческой деятельностью предметный мир
обусловливает все развитие человеческих чувств, человеческой
психологии, человеческого сознания»; и третья — «человеческая
психология, человеческие чувства — продукт истории»**.
Если в книге «Бытие и сознание» (1957), равно как и в статье
«Принцип детерминизма и психологическая теория мышления»***,
Рубинштейн в соответствии с господствовавшей в нашей
психологической науке гносеологической ориентацией фактически
сводил, по нашему мнению, работу человеческой психики,
человеческого сознания к мышлению, т. е. к процессам познавательного
характера****, то уже в предисловии автора к книге «Человек и мир»
подчеркивается неполнота, ограниченность, относительность
такого понимания психики человека, его сознания, его духовной
активности. Рубинштейн пишет здесь, что проблема
познавательного отношения сознания человека к миру вписана в более
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 49.
** Там же. С. 49, 52.
Психологическая наука в CCCR Т. 1. М., 1959.
В подтверждение этого приведем такие суждения автора:
«Психическая деятельность — это деятельность мозга, являющаяся вместе с тем
отражением, познанием, мира»; «именно поэтому гносеологическое отношение к
объекту определяет основную "онтологическую" характеристику психического».
Правда, при этом делается существенная оговорка, что познавательная
деятельность сознания «не исчерпывает» работу психики, что совершаются в ней и
«эмоционально-волевые» акты, однако — «именно в познавательной стороне
психического процесса особенно рельефно выступает связь психических
явлений с объективным миром» (Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1957.
С. 4, 6-7).

О труде С. Л. Рубинштейна «Человек и мир» 181
широкую и целостно характеризующую работу его психики
проблему человека, «познающего и осознающего» мир, а
осознание это связано не только с отношением человека к
бытию, но и с взаимодействием человека с другими людьми*.
Это заставляет психологический анализ выйти далеко за пределы
изучения мышления и совершаемых им познавательных операций:
мы уже видели, какое место в книге «Человек и мир» заняла —
впервые в истории советской философской и советской
психологической науки — проблема любви. Но дело не только в этом; в
конечном счете и любовь является частным проявлением
деятельности человеческой психики, и абсолютизация любви была бы
столь же односторонней трактовкой психического, как его
сведение к познавательно-мыслительным процессам. Точно также
рассмотренная в книге «Человек и мир» способность человека
создавать «проекты» своего развития, его нравственное сознание, его
эстетическое отношение к миру — стороны, аспекты
многогранной деятельности психики, отличные от познавательной
активности мышления, хотя и теснейшим образом с ней
взаимодействующие.
В этой связи в высшей степени показательно, что именно в
книге «Человек и мир» Рубинштейн впервые испытывает
потребность систематически использовать понятия «дух», «духовное»:
не только понятие «мышление», но и понятие «сознание»
оказываются слишком узкими для обозначения целостного бытия и
функционирования человеческой психики. В самом деле, речь
идет теперь, как поясняет сам автор, не только о рассмотренной в
книге «Бытие и сознание» детерминации содержания сознания
отражаемым и познаваемым им внешним для него бытием, но и о
свободе человеческого духа в его связи с миром, которая
проявляется во внутренней мотивации его действий, в роли его
ценностных ориентации, влечений, стремления к счастью**.
Поэтому «само познание, мышление человека должно быть взято
как компонент жизни человека», вписанной в ее многостороннюю
духовную активность***.
С этих позиций важной задачей психологической науки
является осуществление системного подхода к целостному бытию,
функционированию и развитию (как онтогенетическому,
так и филогенетическому) человеческой психики, т. е. ее
опиРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 255—256.
Тамже.С.291,366идр.
Там же. С. 328.

182 M. С. Каган
сание как системы «механизмов», необходимых и
достаточных для обеспечения многосторонней деятельности
человека. Считанные попытки решить эту задачу специально не
обсуждались, оставшись как бы не замеченными в профессиональной
среде психологов, и оттого в обобщающих работах по психологии,
существующих у нас только в виде учебников и учебных пособий,
структурирование психики производится без каких-либо
теоретических оснований, чисто эмпирично и потому приводит к самым
различным ее моделям. Память, воображение, любовь,
нравственные и эстетические чувства, бессознательное, интуиция,
одаренность, талант, вкус и т. д. могут присутствовать в этих
моделях, а могут и отсутствовать, и их выделение или игнорирование
никак не мотивируется, ибо не вытекает из какого-либо
представления о психике как внутренне организованной целостности,
т. е. функционирующей, развивающейся и
саморегулирующейся системе.
И Рубинштейн не решил этой задачи. В данном отношении его
классический труд «Основы общей психологии» (1940 и 1946 гг.)
не отличается принципиально, по нашему мнению, от способа
описания психики в других работах на эту же тему. Однако книга
«Человек и мир» открывает возможность пойти дальше и
исследовать жизнь человеческого духа системно. Размышление над
логикой научного развития Рубинштейна позволяет предположить,
что только смерть помешала ему самому пойти по этому пути, и
остается надеяться, что это сделают представители входящих в
научную жизнь новых поколений психологов.
Таковы наиболее примечательные идеи книги «Человек и мир»,
как видим, не только не утратившие своей ценности в наши дни, но
лишь сейчас раскрывающие свой глубокий теоретический смысл и
свою практическую значимость.
Работа Рубинштейна над последней его книгой не была
завершена, поэтому многое изложено в ней конспективно, скорее
намечено, чем развернуто, некоторые формулировки уточнялись
явно в ходе написания текста (отсюда нередкое варьирование одного
и того же тезиса с вводным словом «точнее»); но и в таком виде
рукопись стала одним из самых значительных в истории советской
философии трудов и остается таковой по сей день.

В. А. Кольцова
Историзм концепции С. Л. Рубинштейна
и его влияние на разработку проблем
современного историко- психологического
знания
Оажным источником разработки многих проблем
современной методологии психологии, а также
исследования конкретно-научных вопросов выступает
научное наследие С. Л. Рубинштейна.
С. Л. Рубинштейн занимает особое место в
истории отечественной мысли XX в. Это, без сомнения,
выдающийся мыслитель, человек высочайшей
культуры, ученый, с именем которого в первую очередь
связано методолого-теоретическое обоснование и
оформление научной школы, сложившейся в нашей стране в
постреволюционный период. Во многом благодаря его
усилиям в сложные, кризисные для психологии 20-
30-е гг. удалось удержать психологию от сползания в
механицизм, свойственный этому периоду.
Творчество С. Л. Рубинштейна заключает в себе не
только огромное богатство психологических идей и
подходов, оно учит современных психологов культуре
исследовательской деятельности, содержит в себе
бесценные «уроки» истинно научного и
высокопродуктивного подхода.
Для современных исследователей в области
истории психологии представляет интерес прежде всего
сам стиль научного исследования Рубинштейна —
глубоко творческий, диалектический, чуждый догматизму,

184 В. А. Кольцова
предвзятости, политической конъюнктуре. Эти черты имели
особое значение в связи с крайней идеологизированностью научного
знания, обусловленной особенностями социального контекста его
развития в условиях жесткого и тотального контроля со стороны
государства.
Особенно ярко эти черты проявились при рассмотрении
Рубинштейном марксистского учения. Последовательно ориентируясь на
марксистское учение как методологическое основание разработки
психологической теории, С. Л. Рубинштейн в то же время показал
пример ее творческого, сугубо научного, а не идеологического
осмысления, о чем свидетельствуют многие его работы, и прежде
всего анализ ранних рукописей Маркса — «Бытие и сознание» и
др. С одной стороны, он поддержал призыв о перестройке
психологии на марксистских основах, с другой — решительно отверг
догматизм, примитивные и однозначные трактовки психологических
проблем в духе Пролеткульта, насаждавшиеся в научной жизни
20-30-х гг.
Он возражал против начетнического взгляда на марксистскую
теорию как на сумму готовых предписаний и рецептов. Марксизм
выступал для Рубинштейна не догмой, а предметом внимательного
изучения и выявления его эвристических возможностей как
научной теории и методологического фундамента создававшейся в
нашей стране новой психологической школы. Определяя пути выхода
психологии из кризиса, Рубинштейн указывал на необходимость
нового понимания ключевых категорий психологии — сознания и
деятельности. Новую же трактовку их, по его мнению, как раз
помогает найти марксизм и прежде всего содержащаяся в нем
концепция деятельности, раскрывающаяся через диалектику связи
субъекта с предметной действительностью*. Марксистская теория
не калькировалась Рубинштейном, как нередко пытались сделать в
то время**, из нее им было взято и внесено в психологию только то,
Психологическая наука в России XX столетия; проблемы теории и истории /
Под ред. А. В. Брушлинского. М., 1997.
Примером такого непосредственного прямого переноса марксистских
положений в психологию выступали работы К- Н. Корнилова, в которых
обосновывалась необходимость положить в основу методологии психологии диалектические
принципы перехода количества в качество, единства и борьбы
противоположностей, отрицания отрицания в их буквальной трактовке, без какой-либо адаптации
и содержательного переосмысления в качестве принципов конкретно-научной
методологии. Конечно, в данном случае речь шла о чисто внешнем соединении
марксистских положений с психологической теорией, что не обеспечивало их ис-

Историзм концепции С. Л. Рубинштейна 185
что непротиворечиво укладывалось в рамки его собственного
научного мировоззрения, отвечало особенностям объекта и
предметной области психологии. Трудность рассматриваемой ученым
методологической проблемы усугублялась необходимостью
«очистить» ее «от тех ситуативных наслоений, которые внес в науку
авторитарный способ управления, от тенденций, выражающихся
уже не только в организационных, а собственно научных формах,
которые отвечали не научному, а привнесенному извне способу
понимания и объяснения». Он видел задачу в том, чтобы, «не
отказавшись от самих реально поставленных проблем, выявить их
собственно научное содержание, поставить и рассмотреть их
объективно, отделив догматически-ситуационное в их постановке от
собственно научного. Можно сказать, что Рубинштейн решал
сложную, уникальную методологическую задачу в жестких условиях*.
С. Л. Рубинштейн писал, что «психологическую науку нельзя в
готовом виде найти в каких-либо произведениях
основоположников марксизма-ленинизма. Ни Маркс, ни Ленин, как известно, не
писали специальных психологических трактатов. Поэтому есть
лишь один путь для построения советской психологии — это путь
творческого исследования» с целью выявления содержащихся в
марксизме идей, открывающих подступы к раскрытию сущности
психического и способов его научного познания**. Не случайно
особый интерес ученого вызывали ранние рукописи Маркса, в
копользования в качестве действенного способа методологического исследования
психической реальности. Примером столь же механистического введения
марксистских положений в психологию выступает часто используемый при
определении личности марксистский тезис о человеке как совокупности общественных
отношений. Задача методологии психологии состоит не в констатации
социальной природы психики, а в раскрытии реальных путей социализации личности,
обусловленных как социальными воздействиями, так и субъектной активностью
человека, характером его взаимодействия и включенности в систему социальных
отношений. Как справедливо указывает К. А. Абульханова-Славская,
переформулирование марксистского тезиса социальной обусловленности психического
на языке содержательного онтологического анализа приводит к исследованию
детерминации психического в связи с особенностями жизнедеятельности
человека как общественного индивида, субъекта психической деятельности (См.:
Абульханова К- А. О субъекте психической деятельности. М., 1973).
Абульханова-Славская К. А., Брушлинский А. В.
Философско-психологическая концепция С. Л. Рубинштейна. М., 1989. С. 14-15.
Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии // С. Л.
Рубинштейн. Избранные философско-психологические труды. Основы онтологии,
логики и психологии. М., 1997. С. 326.

186 В. А. Кольцова
торых он непосредственно обращался к проблемам психологии.
Значение этой работы Маркса для психологии он видел в ее
содержании, в том, что «в ней сказано непосредственно про
психологию, и вообще про человека, а проблема человека стоит в
центре этой рукописи. Именно в силу того, что в центре ее стоит
проблема человека, вся рукопись 44-го года, а не только те
высказывания, которые прямо касаются психических явлений (чувств
и т. п.), представляют прямой и острый интерес для психологии»*.
Анализ идей Марса приводит Рубинштейна к выделению трех
положений, имеющих, по его мнению, «решающее значение дая
психологии»: 1) признание роли труда, практической и
теоретической деятельности в формировании человека и его психики,
2) идея обусловленности психического мира человека
(«человеческих чувств, человеческой психологии, человеческого
сознания») создаваемым деятельностью человека предметным миром;
3) утверждение о том, что «человеческая психология,
человеческие чувства — продукт истории»**. Рубинштейн отмечает, что все
эти положения легли в основу советской психологии,
предопределив ее черты. При этом подчеркивается, что трудах Маркса они
даны в конкретном контексте, наложившем «неизгладимый
отпечаток не только ни их формулировку, но и на их конкретное
содержание. И нужен специальный анализ для того, чтобы уяснить себе
их подлинное содержание и скрытую в марксовских
формулировках этой рукописи проблематику»***.
В работах Ф. Энгельса наиболее конструктивными и
значимыми для психологии, согласно Рубинштейну, являются выдвинутые
им при разработке проблем антропогенеза положения об
определяющей роли труда и речи в становлении человека и его сознания,
идея об обусловленности поведения человека не его мышлением,
а потребностями, о зависимости мышления от деятельности.
Более сложным было отношение С. Л. Рубинштейна к
философскому наследию В. И. Ленина. Анализируя работы Ленина,
прежде всего его труд «Материализм и эмпириокритизм»,
Рубинштейн особое внимание обращает на содержащуюся в нем
трактовку психического как функции мозга, отражения объективной
реальности. Однако конкретные определения Лениным ряда
важнейших категорий — материи, отражения — воспринимаются
Рубинштейном критически и становятся предметом полемических
Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. С. 328, 335.
** Там же. С. 328, 330.
*** Там же. С. 331.

Историзм концепции С. Л. Рубинштейна 187
рассуждений, естественно, в тех формах, которые были
допустимы в условиях господства идеологической цензуры того
времениРубинштейн дает свое понимание материи* и отражения**,
исправляя и уточняя ленинские идеи, что является, с одной стороны,
доказательством глубоко творческого восприятия им ленинского
философского наследия, с другой, характеризует его как
мужественного и принципиального ученого, руководствующегося
прежде всего научными целями и ценностями (об этом убедительно
пишут К. А. Абульханова-Славская и А. В. Брушлинский).
Творческое переосмысление марксистских идей позволило
С. Л. Рубинштейну выдвинуть и обосновать систему собственно
методологических принципов психологии — принципа единства
сознания и деятельности, детерминизма, личностного подхода,
развития, социальной обусловленности психического, ставших
фундаментом развития отечественной психологии XX столетия.
С. Л. Рубинштейн внес большой вклад в сохранение и
отстаивание лучших традиций русской дореволюционной мысли. Здесь с
особой силой проявились огромная исследовательская культура и
эрудиция ученого, подлинный историзм его научного
мировоззрения. В трудах Рубинштейна взвешенную оценку получило
творчество многих русских ученых, и прежде всего глубоко чтимых им
классиков отечественной психологической мысли — Н. Н. Ланге,
Противоречивость ленинской формулировки материи С. Л. Рубинштейн
видит в том, что точкой отсчета при ее определении выступает не субъект как
онтологическая реальность, а сознание, соответственно, главным признаком материи
становится ее существование вне сознания. Согласно Рубинштейну, адекватному
пониманию материи соответствует не дихотомия сознания-материи, а
взаимодействие «познающего субъекта и объекта познания, объективной реальности,
т. е. двух материальных реальностей» (там же. С. 345). В работе «Человек и
мир» Рубинштейн еще раз и уже абсолютно определенно высказывает свою
позицию, противоположную ленинской и отражающую его онтологическую
ориентацию в данном вопросе: «...Речь идет не об утверждении бытия, существующего
обособленно от сознания (как это делали старая метафизика, старая онтология),
а об утверждении независимого от сознания — самочинного в себе, самое себя
утверждающего существования, бытия, которое раскрывается в познании
человека... Коррелятом материи является не сознание, а человек — существо
страстное, страдательное и действующее» (Рубинштейн С. Л. Человек и мир. М., 1997.
С. 6, 39).
В ленинском определении отражения, согласно Рубинштейну, за рамками
анализа остается и не раскрывается онтологическая природа психического,
активность познавательной мыслительной деятельности человека,
характеризующейся собственными внутренними закономерностями.

188 В.А. Кольцова
И. М. Сеченова. По словам Е. А. Будиловой, именно по
инициативе С. Л. Рубинштейна она впервые обратилась к изучению
творчества Сеченова. Е. А. Будилова рассказывала, с каким интересом
следил Сергей Леонидович за проводимой ею работой.
Несомненная заслуга С. Л. Рубинштейна состояла и в том,
что его творчество даже в самые жестокие периоды
идеологической изоляции советской психологии служило своеобразным
мостом, соединяющим ее с мировой психологической мыслью, не
давая иссякнуть этому животворному источнику. В его работах
представлен глубокий и до сих пор непревзойденный по своей
основательности, всесторонности, конструктивной
ориентированности анализ творчества практически всех известных
зарубежных ученых. К изучению научного творчества зарубежных
ученых обращались многие. Но немногим удавалось это сделать
так, как С. Л. Рубинштейну — глубоко корректно,
аргументировано, не всегда соглашаясь с мнением анализируемого ученого,
но, безусловно, всегда проявляя к нему уважение как к
достойному оппоненту. И это крайне контрастировало с той практикой
заостренной классовой критики, которая культивировалась в
нашей науке на протяжении многих десятилетий. Эта
способность ученого не поддаться подобному давлению, не скатиться в
область идеологической дискуссии, а всегда оставаться на
сугубо научной почве характеризует С. Л. Рубинштейна не только
как выдающегося ученого, но и как мужественного и смелого
человека. Не случайно именно его научная деятельность, не
укладывающаяся в принятые стандарты и нормы научного
мышления, задаваемые принципами государственного управления
наукой, стала главным объектом критики во время кампании
борьбы с космополитизмом.
С. Л. Рубинштейн отличала необыкновенная эрудиция,
глубина культуры мышления — те качества, которые высоко ценились
им самим и были полно представлены в его личности.
«Полузнание, — писал он, — это наихудшее невежество (некоторый
осколок знания, совершенно извращенного, изъятый из контекста,
соединенный с отрицанием принципа знания)»*.
Для Рубинштейна была характерна многогранность взглядов,
интересов, рассматриваемых им аспектов. Являясь, без сомнения,
ученым естественно-научной ориентации, С. Л. Рубиншейн в то
же время глубоко чувствовал и разделял многие гуманистические
Рубинштейн С. Л. Размышления о науке // Сергей Леонидович
Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. М., 1989. С. 335.

Историзм концепции С. Л. Рубинштейна 189
идеи в психологическом понимании человека. И как раз его
творчество подтверждает крайнюю условность жесткого разделения
психологии на «естественно-научную» и «гуманистическую». Это
проявлялось и в разработанной Рубинштейном концепции
личности, и в его нравственно-этических воззрениях, и даже в сугубо
методолого-научных взглядах ученого. Именно С. Л. Рубинштейн
возвращает в психологию утерянную с утратой духовной традиции
проблему любви, ставит вопрос о специфике подлинно
человеческого бытия как прежде всего ценностно-нравственно
обусловленного. Оставаясь всегда на сугубо научной почве в вопросах
научного познания, Рубинштейн то же время не был сторонником
однозначно сциентистских позиций. Он отстаивал роль
личностного начала в познании. В этом плане представляется интересным
его утверждение о зависимости знания от личностных
характеристик исследователя. Он солидаризируется с Толстым
(непререкаемым для него моральным авторитетом), писавшим, что «знание
людей, живущих неправедной, суетной, развратной жизнью, не
может быть истинным...». Развивая эту мысль писателя,
Рубинштейн отмечает, что «большое количество специальных знаний
может дать очень ничтожное духовное содержание, поэтому
ученый — не мудрец»*.
Для истории психологии как гуманитарной ветви
психологической науки чрезвычайно важны также идеи Рубинштейна,
касающиеся методологии гуманитарного познания. Интерес к
данной проблеме возник у ученого еще в годы студенчества и его
научной деятельности в Марбургском университете, где одной из
основных методологических проблем философской школы,
возглавляемой Г. Когеном и П. Наторпом, выступало определение
путей интеграции естественных и гуманитарных наук. Этой
проблеме была посвящена и докторская диссертация ученого, в
которой он критически оценивает попытки решения данной задачи
в русле неокантианского учения. Как пишут К. А.
АбульхановаСлавская и А. В. Брушлинский, знание марксизма «сказалось на
поисках выхода из тупика марбургской школы, на путях не
абстрактного, а конкретного метода (в духе гегелевского и
марксового принципа восхождения от абстрактного к конкретному),
содержательно интегрирующего качественно различные области
знания»**.
Рубинштейн С. Л. Размышления о науке. С. 335.
Абульханова-Славская К- А., Брушлинский А. В.
Философско-психологическая концепция С. Л. Рубинштейна. С. 5.

190 В. А. Кольцова
Исходными методологическими основами решения данной
проблемы у Рубинштейна становятся, с одной стороны, критика
идеализма, отрицающего независимое от сознания человека
существование бытия, с другой стороны — отказ от
примитивноматериалистической трактовки познания в русле
позитивистского подхода как чистой рецептивности, исключающей активную
роль субъекта. «На этой основе Рубинштейн стремится
преодолеть справедливо критикуемый им конфликт между
объективностью знания и творческой самодеятельностью субъекта. По его
мнению, между ними нет антагонизма: объективность не только
не исключает, а наоборот, предполагает творческую
самодеятельность, поскольку объективное знание не должно быть пассивным
созерцанием непосредственной данности; оно является
конструктивным, т. е. конструируется, создается, формируется в ходе
творческой самодеятельности*.
Решение вопроса о специфике гуманитарного знания у
Рубинштейна опиралось на выделяемые им критерии научности.
Согласно его мнению, отличие науки от других форм человеческой
мысли — в ее социальности, тесной связи с жизнью, практичности
(«роли науки в общеэкономической жизни»), «идеологической
ценности»**. Наука — феномен коллективного творчества; она
разрушает барьеры между людьми, создавая единый мир
интеллектуальных и моральных ценностей как основы духовного общения
людей, и в этом смысле характеризуется необходимостью и
всеобщностью. «Знание — универсально, наука — социальна»***.
Являясь постоянно развивающимся, диалектическим процессом,
научное творчество движется через преодоление внутренних
противоречий и антиномий (между «объективной достоверностью и
субъективной истиной»; несовершенством эмпирических знаний
и рационализмом; диалектичностью и «априорностью знаний»;
стремлением достичь абсолютной истины и отсутствием
«окончательной в себе завершенной системы»; отсутствием абсолютной
истины и признанием объективной истины; критическим
переосмыслением знания и уже существующей сложившейся системой
знания).
Абульханова-Славская К. А., Брушлинский А. В. Основные этапы
развития концепции С. Л. Рубинштейна // С. Л. Рубинштейн. Избранные
философеко-психологические труды, основы онтологии, логики и психологии. М, 1997.
С. 441.
Рубинштейн С. Л. Размышления о науке. С. 332.
Там же.

Историзм концепции С. Л. Рубинштейна 191
Наряду с диалектичностью, объективностью и
«социализированностью» в качестве важнейшей характеристики научного
знания (и соответственно критерия научности) выделяется его
доказательность- Она требует «критической проверки»,
«верификации» и «обоснования». Для нее характерно «стремление
все подвергнуть проверке, начать с начала... не принимать на
веру!»*
Критичность — это важнейший принцип научного знания,
заставляющий «беспрерывно отвергать, отрицать... Во имя
признания содержания научного знания на каждом шагу отрицается
принцип научного знания!»**
Основная цель науки — достижение объективного истинного
знания. «Истинное как система», — пишет Рубинштейн.
Подчеркивается преобразующая роль знания: «Знание (идея знания) не
просто "отрицает", дублирует наличное содержание мира, а изменяет,
преобразует его не только в практическом смысле, как у Маркса, но
даже самим фактом своего существования, который вводит в мир
новый элемент и который может быть настолько значимым, что он
может преобразовать одним фактом своей наличности»***. Познание
и закрепляет то, что есть, и изменяет то, что есть.
Непременный признак научного знания — его системное
строение: «Наука определяется как система, каждый элемент которой
определен своими отношениями к другим элементам той же
системы»****.
Рубинштейн подчеркивает, что только включением элемента
знания в систему науки и определением его функций в ней
создается понятие. «Стоит извлечь его из системы, и понятие
перестает быть понятием, превращаясь из понятия — логического
содержания — в представление, т. е. субъективное содержание
сознания»*****. Таковы, с точки зрения С. Л. Рубинштейна,
критерии точного знания, которым должно соответствовать любое
знание, претендующее на статус научного.
Рубинштейн рассматривает вариант понимания специфики
гуманитарной науки в целом и гуманитарного направления
психоло* Там же. С. 333.
** Там же. С. 334.
Рубинштейн С. Л. Размышления о науке. С. 334.
Рубинштейн С. Л. Наука и действительность (Основы точного знания)//
Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. М., 1989.
С. 337.
***** ^
Там же.

192 В. А. Кольцова
гии в частности, представленный в учениях Дильтея и Шпрангера,
относящихся к наукам о духе. Он указывает, что «"наука о
духе" — это... термин, который приблизительно однороден термину
"гуманитарные науки". Он относится не специально к психологии,
а к целому ряду наук»*. Но использование этого термина, по
мнению Рубинштейна, обозначает не просто отнесение психологии к
гуманитарным и социально-историческим наукам; он обретает в
учениях сторонников этого направления глубокое идеологическое
содержание.
Сравнение концепций Дильтея и Шпрангера приводит
Рубинштейна к выводу об их принципиальных различиях. Психология
духа Дильтея характеризуется им как течение неогегельянства,
отрицающее главное достижение Гегеля — его диалектику — и
возрождающее метафизические идеи абсолютного духа.
Сосредоточивая свое внимание на рассмотрении переживания как
главного проявления целостности душевной жизни человека, Дильтей
разрывает фактически его связи с объективной
действительностью, превращает переживание в непосредственную данность
сознания, что приводит к выделению описания как единственного
метода его изучения. Шпрангер подвергает критической оценке
исходный постулат Дильтея — о признании непосредственного
переживания в качестве основного предмета психологии и
доказывает, что переживания, как и все другие явления внутреннего
мира человека, не даны первично, а обусловлены внешними
объективными воздействиями. «Критика непосредственного
переживания и противопоставление психологии, которая хочет сделать
его своей исходной точкой, той мысли, что психологический факт
не является первичной непосредственной данностью, что он
может быть определен лишь соотношением с чем-то объективным,
является одним из основных и наиболее интересных положений
Шпрангера»**.
Но при этом коренное противоречие Шпрангера Рубинштейн
видит в его попытке кардинально разделить и противопоставить
«мир тел» и «мир значений и ценностей», природу и культуру,
оторвать психическое от физического (физиологического).
Основной реальностью, определяющей субъективный мир человека, у
него становится культура в ее духовном содержании — как
воплощение надиндивидуального объективного духа. Собственно
объ* Рубинштейн С. Л. Психология Шпрангера как наука о духе // Сергей
Леонидович Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. М., 1989. С. 346.
** Там же. С. 351-352.

Историзм концепции С. Л. Рубинштейна 193
ективный дух как основание развития субъективного духовного
мира человека трактуется как совокупность вневременных и
неразвивающихся ценностей и значений, что фактически приводит к
отрицанию высказанной самим же Шпрангером идеи об
историчности сознания. Характеризуя взгляды Шпрангера, Рубинштейн
пишет, что «вместо единства внутреннего и внешнего здесь между
внутренним и внешним устанавливается чисто внешнее
распределение ролей. Общая направленность на ту или иную область
определяется изнутри, конкретное же содержание развития
определяется извне. Активного соотношения субъекта с объектом не
существует. Субъект — это сосуд, в который содержание вливается
извне, но это сосуд, от установки которого зависит, с какой
стороны, в каком направлении в него содержание вольется»*.
С. Л. Рубинштейн критически оценивает оба рассмотренные
им варианта построения гуманитарного знания и основу его
научности видит в раскрытии и объяснении подлинной связи между
субъектом и культурой, предлагая путь решения данной
проблемы: «Для того чтобы понять активную роль субъекта в
историческом созидании культуры, нужно было сохранить конкретного
реального субъекта из плоти и крови, у которого осмысленность
в соотношении с культурой была бы не противопоставлена его
реальному бытию и деятельности, а включена в них; для того
чтобы подлинно реализовать ту мысль, что сознание индивидуума
определяется объективным содержанием культуры, нужно было
не превращать это последнее в метафизическую абстракцию, а
понять его как исторический продукт реального общественного
развития»**.
Важной представляется также мысль Рубинштейна о том, что
задача гуманитарного знания не ограничивается лишь раскрытием
специфики индивидуального случая как особого и единичного
явления — это лишь один, но не завершающий этап в его
логическом развитии. Конечная же задача состоит «не в жизнеописании
отдельного индивида, его единичности, а в том, чтобы от
единичного перейти к всеобщему, от случайного к необходимому, от
явления к существенному в них. Для теоретического психологического
исследования изучение индивидуальных случаев является поэтому
не особой областью или объектом, но средством познания. Через
изучение индивидуальных случаев в их вариативности
психологическое исследование должно идти к истинной своей цели — к
Рубинштейн С. Л. Психология Шпрангера как наука о духе. С. 356—357.
Там же. С. 362-363.

194 В. А. Кольцова
установлению все более общих и существенных
закономерностей*. Примечательны в этом отношении следующие слова
ученого: «У одних больше индивидуального, но нет объективации... у
других — объективация, научность, но он вытравил в себе
проблемы всей жизни, биение большого сердца — биение жизни и
потому нет индивидуального. Лишь когда соединяется одно и
другое — возникает сознание подлинного, великого — оно должно
вобрать в себя все переживания, все сокровенное, все порывы
большого сердца, поглотить весь заряд его душевной энергии и
дать ему совершить объективацию»**.
Таким образом, говоря о гуманитарном знании, С. Л.
Рубинштейн, во-первых, признает его специфику, состоящую в
рассмотрении особой сферы бытия человека — его взаимодействия с
миром культурных ценностей и особой формы детерминации
психического — ценностной; во-вторых, обосновывает
необходимость его построения как объективной области знания на основе
реализации онтологического подхода в понимании структуры
бытия и принципа субъекта как основного источника его создания и
преобразования; в-третьих, рассматривает сам мир культурных
ценностей и значений в его обусловленности общественными
основами исторического процесса; в-четвертых, снимает
противоречие идеографического и номотетического подходов и видит
задачу и особенности гуманитарного знания как в рассмотрении
отдельных уникальных явлений, так и в раскрытии того
существенного и закономерного, что проявляется в них и определяет их
природу.
Наконец, обращение к научному наследию С. Л. Рубинштейна
дает исходные ориентиры в решении ключевого и до сих пор до
конца не проясненного вопроса о объекте и предмете истории
психологии. Адекватное понимание объекта и предмета истории
психологии позволяет точно очертить диапазон ее
исследовательских задач, границу проблемной области, специфику научных
подходов и методов познания, задавая тем самым отправные точки
научного поиска.
С. Л. Рубинштейн в качестве важнейшей характеристики
объекта выделяет его независимость от субъекта — «человека и
ловечества». В его работах дается развернутое определение
объРубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 2002. С. 41.
Рубинштейн С. Л. Строки, написанные сердцем // С. Л. Рубинштейн.
Избранные философско-психологические труды. Основы онтологии, логики и
психологии. М., 1997. С. 459.

Историзм концепции С. Л. Рубинштейна 195
екта и объективного: «Термин "объективный" в настоящее время
не однозначен. Под объективными свойствами бытия,
действительности и т. п. разумеют собственные свойства бытия,
действительности того или иного явления такими, каковы они есть, — в
отличие от того, какими они представляются тому или иному
субъекту, воспринимающему их», — пишет он*.
Признание объективности бытия (означающего, что «оно есть
то, что оно есть, независимо от того, каким оно познается и даже
от того, познается ли оно вообще»), в то же время, как
подчеркивает С. Л. Рубинштейн, отнюдь не предполагает отождествления
понятий бытия и объекта. С одной стороны, «дая сознания
субъекта бытие всегда выступает как противостоящая ему
объективная реальность. Там, где есть сознание, есть и это
противопоставление; где есть сознание, бытие выступает перед ним в этом
качестве»** С другой стороны, «бытие, мир может существовать и
не становясь объектом дая субъекта, для его сознания, может
существовать и не выступая в этом качестве»***. Критически
оценивая тенденцию отождествления бытия и объекта, ученый
отмечает, что она была присуща как для домарксовского материализма,
так и дая субъективного идеализма, отвергавшего существование
действительности, независимой от субъекта. Рубинштейн
вскрывает ложность указанного аргумента: «Чтобы быть объектом дая
кого-нибудь, надо существовать, но чтобы существовать, не
обязательно быть объектом дая субъекта. Неверно не то, что в
качестве объекта нечто существует только дая субъекта; неверно, что
бытие существует только в качестве объекта дая субъекта»****.
Отсюда вытекает принципиально важный дая понимания
объекта тезис — существование бытия как объекта предполагает его
соотнесенность с субъектом. «Вещи, существующие независимо
от субъекта, становятся объектами по мере того, как субъект
вступает в связке вещью, и она выступает в процессе познания и
действия как вещь дая нас»*****. Таким образом, условием выделения
объекта и его конституирующей характеристикой как формы
существования бытия является установление взаимодействия
субъекта с бытием, в ходе которого происходит его познание.
«Взаимодействие индивида с миром, его жизнь, потребности которой и
***
*****
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1957. С. 56.
Там же.
Там же.
Там же. С. 57.
Там же.

196 В. А. Кольцова
привели к возникновению мозга как органа психической
деятельности человека, практика — такова реальная материальная
основа, в рамках которой раскрывается познавательное отношение к
миру, такова «онтологическая» основа, на которой формируется
познавательное отношение субъекта к объективной реальности»*.
С. Л. Рубинштейн подчеркивает, что именно конституирование
объекта в процессе познавательной деятельности, где объект и
субъект представлены в единстве, является онтологической
предпосылкой возникновения объективной истины. Истина
имманентна познанию, так же, как познание имманентно бытию. «Истина
объективна в силу адекватности своему объекту, не зависимому от
субъекта — человека и человечества. Вместе с тем как истина она
не существует вне и помимо познавательной деятельности людей.
Объективная истина — не есть сама объективная реальность, а
объективное познание этой реальности субъектом. Таким
образом, в понятии объективной истины получает конденсированное
выражение единство познавательной деятельности субъекта и
объекта познания»**. Причем на уровне существования в качестве
объекта вещи определяются не только в их исходной объектной
данности, но и преломляясь через призму их субъективной
значимости для познающего их индивида, той роли, которую они играют
в его жизнедеятельности.
Опираясь на указанные положения, попытаемся
охарактеризовать объект истории психологии и описать его особенности.
История психологии изучает реальный процесс становления и
развития предмета психологии как области знания и науки в
процессе эволюции человеческого общества. В ней в органичном
единстве и нерасторжимой целостности представлено
объективное и субъективное содержание. С одной стороны, будучи
определением реальности психических явлений и продуктом
познавательной деятельности человека, психологическое знание включает
в себя объективное содержание. С другой стороны, оно является
результатом субъективного психического осмысления человека,
воплощает развитие самосознания познающего субъекта.
История психологии, отслеживающая складывающуюся в ходе
развития общества систему знаний о психической реальности и
являющаяся тем самым рефлексией второго порядка — «познанием
познанного» — еще более усиливает роль и вес субъективной
компоненты. Это определяет особую важность методологической
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1957. С. 7.
Там же. С. 37.

Историзм концепции С. Л. Рубинштейна 197
проблемы определения объективных критериев истинности
создаваемой в ходе историко-психологической рефлексии картины
развития психологического знания.
Особенностью объекта истории психологии является то, что
она имеет дело с реальностью прошлого, недоступной для ее
непосредственного наблюдения современным исследователем и не
воспроизводимую в экспериментальной ситуации. Являясь
обращенным в прошлое, историко-психологическое познание носит
ретроспективный характер, чем определяется особая роль
реконструкционных методов изучения исследуемых им явлений.
Объект познания истории психологии принципиально
динамичен. Говоря об особенностях исторического познания, М. Блок
подчеркивал, что оно отражает «стремление к лучшему
пониманию», а следовательно, выступает как «нечто, пребывающее в
движении*. Это утверждение приложимо и к характеристике
психологического познания как непрерывно развивающегося
процесса углубления знаний о психическом мире, начинающегося на
самых ранних этапах человеческого общества и сопровождающего
всю его дальнейшую историю.
Непрерывность психологического познания объясняется той
огромной ролью, которую играют психологическое знание и
психологическое самосознание в жизнедеятельности человека, являясь
базовыми предпосылками и фундаментальными факторами ее
продуктивного функционирования. Осознание человеком своих
психических сил и способностей открывает новые ресурсы в его
взаимодействии с миром, а в свою очередь, активная деятельность по
преобразованию действительности обеспечивает более глубокое
познание им своей собственной природы. Динамика
психологического познания обусловлена расширением познавательной
практики человека, являющейся ответом на новые запросы и
актуальные потребности жизни, совершенствованием средств познания,
развитием когнитивных структур, сменой методологических и
теоретических основ. Развитие психологического познания состоит в
поступательном расширении сферы изучаемых их явлений,
раскрытии их сущности во все более полном и системном виде.
Изучение динамичного по своей природе процесса
психологического познания определяет необходимость использования в его
исследовании диалектической методологии как наиболее адекватной
и соответствующей его сущности. Задача истории психологии —
исследовать не только знание о психической реальности, но и
проБлокМ. Апология истории или ремесло историка. М., 1986. С. 11.

198 В. А. Кольцова
цесс его получения, трансформации, его генезис и современные
формы существования, проследить его преобразования на
различных этапах истории, в разных историко-культурных контекстах.
Логическое и историческое здесь выступают в единстве, и
воссоздание этого единства является важнейшим принципом
методологии истории психологии.
Объект истории психологии включает сложную совокупность
явлений психологического познания: тип и характер
психологического знания, способы презентации (категоризации, теоретизации
и т. д.), содержание и структуру, противоречивое развитие и
преобразование на различных этапах истории человеческой мысли,
его опосредствованность особенностями исторического времени и
духом эпохи, субъектно-личностными характеристиками творцов
психологической мысли. Понимание природы и причин
исследуемых историей психологии явлений определяет необходимость ее
выхода в культурное пространство бытия психологической
мысли, апелляции к проблемам психологии творчества, учета
субъектной составляющей познавательного процесса, т. е реализации в
историко-психологическом познании комплексной методологии*.
История психологии изучает нематериальные вещи и
предметы, идеальный объект и способы его идеализации. Однако
созданные человеком в конкретное историческое время, в контексте
той или иной конкретной культуры, они входят в способ
мышления, мировоззрения данной эпохи; знание становится частью
реального мира, мощным средством воздействия на человека,
организации и преобразования бытия. Более того, в определенный
момент оно отчуждается от своего творца, приобретая
самостоятельное, независимое от него существование. Знание столь же
реально, сколь реальна любая вещь, созданная человеком.
Идеальное столь же объективно, как и материальное.
Как же сочетаются определение знания как идеального
воспроизведения, воссоздания и его понимание как реальности бытия
человеческого мира? Как разрешается данная дилемма? Ответ на
этот вопрос обращает нас к рассмотрению гносеологической и
онтологической природы знания как формы познанной
действитель«Любая наука, взятая изолированно, представляет собой лишь некий
фрагмент всеобщего движения к знанию. ...Чтобы правильно понять и оценить
методы исследования данной дисциплины — пусть самые специальные с виду, —
необходимо уметь их связать вполне убедительно и ясно со всей совокупностью
тенденций, которые одновременно проявляются в других группах наук» (Блок М.
Апология истории или ремесло историка, С. 14).

Историзм концепции С. Л. Рубинштейна 199
ности и как продукта человеческой деятельности.
Гносеологический аспект определения знания включает его рассмотрение в
контексте познавательного отношения к объективной
действительности, где знание выступает как идеальный объект. Но
знание — это одновременно и продукт познавательной
деятельности человека, в ходе которой оно воплощается в созданных им
произведениях (научных трактатах, статьях, исследовательских
методиках, приборах). Сохраняя свою гносеологическую
характеристику как познания сущности мира, знание получает, таким
образом, онтологическую форму своего бытия в качестве
объективированного в духовном производстве, духовном способе жизни.
В этом своем аспекте оно выступает уже непосредственно как
феномен культуры, как реальность, доступная дая ее объективного
исследования и познания. Бытие знания как продукта
человеческой деятельности в качестве культурного феномена составляет,
таким образом, реальную предпосылку историко-научного
познания прошлого.
Психологическое знание, возникающее на разных этапах
исторического развития, не дано исследователю в той форме, в
которой оно было презентировано в свое время. Как пишет И. Д.
Ковальченко, с одной стороны, прошлое «также реально и
объективно дая настоящего, как реальна и объективна для отдельного
человека его предшествующая жизнь». С другой стороны,
«настоящее представляет собой непосредственное бытие, а
прошлое — лишь бытие опосредованное»*. Знание, полученное в
прошлом, представлено в различных памятниках культуры, дошедших
до нас. Памятник культуры, созданный ее субъектом на
определенном этапе исторического развития, является продуктом
деятельности человека, объективированной формой выражения
воплощенной в нем психологической мысли. Характеризуя его
природу, А. С. Лаппо-Данилевский оценивает его как «реализованный
продукт человеческой психики, пригодный для изучения фактов с
историческим значением»**. По мнению Лаппо-Данилевского,
«только «мысль», сопровождаемая действием, через посредство
которого она осуществляется, и становится источником»***. Об
этом же пишет и основатель французской школы исторической
психологии И. Мейерсон: «Все человеческое объективируется и
проецируется в творениях, весь физический и социальный опыт и
Ковальченко И. Д. Методы исторического исследования. М., 2003. С. 109.
Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. Вып. 2. СПб., 1913. С. 375.
Там же. С. 370.

200 В. А. Кольцова
все то, что в этом опыте и через этот опыт выступает как
состояние или функция: аспекты анализа реальности, аспекты мысли,
желания, чувства, личность — наиболее абстрактные идеи и
наиболее интимные чувства»*. По словам Ж. Дюби, единственная
доступная для исторического анализа «реальность заключается в
документе, в этом следе, который оставили после себя события
прошлого»**. Таким образом, памятники культуры прошлого
выступают в качестве той реальности, с которой имеет дело
исследователь, реконструируя развитие психологического познания.
Исследуя памятники культуры, историк психологии воссоздает
заключенное в них психологическое знание и способ его
получения. Установление познавательного отношения исследователя с
изучаемым им памятником культуры приводит к превращению
последнего в исторический источник, выступающий как объект
историко-психологического познания, позволяющий
реконструировать заключенное в нем психологическое знание и
психологические характеристики его создателя. «В последовательности
творений психолог должен найти ум, который их создал, выявить его
уровни, аспекты и трансформации и, таким образом, через
историю творений воссоздать историю ума, психологических
функций», — писал Мейерсон***. Это, в свою очередь, требует
реализации в истории психологии источниковедческого подхода.
Выделенные особенности объективной реальности, изучаемой
историей психологии, позволяют определить ее объект. Объектом
истории психологии является реальный процесс психологического
познания в единстве его гносеологической и онтологической
характеристик — как идеального воссоздания процесса
исторического формирования представлений о психической реальности,
конструирования предмета психологии и как объективированного
продукта человеческой деятельности, представленного системой
психологического знания, дошедшей до нас в виде исторических
источников как ее носителей.
Что касается концептуального определения предмета истории
психологии, то в отечественной историографии доминирует его
понимание как изучения развития научного знания о психике. Так, в
Mejerson I. Les fonctions psychologiques et les œuvres. Paris, 1948. R 142.
Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции после 1950 г. //
Одиссей: Человек в истории: Культурно-антропологическая история сегодня.
М., 1991. С. 58.
Mejerson I. Comportement, travail, experience, œuvres // L'Année
psychologique. Paris, 1948. P. 82.

Историзм концепции С. Л. Рубинштейна 201
книге М. Г. Ярошевского и А. В. Петровского подчеркивается, что
история психологии «выступает как история научно-психологической
мысли»*. Согласно определению М. Г. Ярошевского, история
психологии «изучает в исторической перспективе исследовательскую
деятельность тех, кто добывает научное знание о психике... Ее
предмет — не психика как таковая, сама по себе, а деятельность тех, кто,
используя специальные методы, изучает ее механизмы и законы...»**
Еще более четко границы предмета истории психологии
очерчиваются А. Н, Ждан: «Задачей истории психологии является
анализ возникновения и дальнейшего развития научных знаний о
психике. Знания, полученные в обыденной практической
деятельности, религиозные представления о психике, результаты других
ненаучных способов умственной деятельности при этом не
рассматриваются»***.
Более широкое определение истории психологии представлено
в учебнике «История психология» В. А. Якунина, где ее
проблемное поле не ограничивается только изучением развития научных
идей, а трактуется как история возникновения и формирования
психологических знаний: «Процесс возникновения и
формирования собственно психологических знаний и составляет основу
предмета истории психологии»****.
Выявленные разночтения в понимании предмета истории
психологии приводят к необходимости более детального анализа
основных понятий, лежащих в основе его конструирования:
«психологическое знание» и «психологическое познание», с одной
стороны, и «психологическое познание» и «научное
психологическое познание», с другой.
Психологическое знание представляет результат
познавательной деятельности, направленной на изучение особенностей
психической реальности, уже оторвавшийся во времени от нее самой.
Являясь итогом исторического познания и осмысления
психической реальности, оно воплощается в сложившейся,
кристаллизованной и определенным образом зафиксированной системе
значений — в совокупности идей, взглядов, психологических концепций
и теорий, подходов и методов изучения психических явлений.
Петровский А. В., Ярошевский М. Г. История и теория психологии: В 2 т.
Т. 1. Ростов-на-Дону, 1996. С. 47.
Ярошевский М. Г. Краткий курс истории психологии. М., 1995. С. 6.
Ждан А. Н. История психологии. От анитчности к современности: Учебник.
М., 1999. С. 5.
Якунин В. А. История психологии: Учебное пособие. СПб., 1998. С. 9.

202 В. А. Кольцова
Выявление закономерностей развития психологического
знания составляет логико-научный аспект истории психологии.
Психологическое познание — более широкое понятие,
охватывающее наряду с содержательной компонентой (исторически
сформировавшейся системой знания) также процессуальный
момент — собственно динамику получения и развития знания в
ходе предметно-практической и познавательной деятельности
человека и связанные с ней субъектно-личностные и
социальнокультурные аспекты. Психологическое познание включает также
методолого-операциональный аспект, воплощающий способы
психологического познания — преобразования объекта в предмете и
предмета — в теории и исследовательской стратегии. Поэтому
при определении предмета истории психологии целесообразно, с
нашей точки зрения, в качестве базового использовать более
широкое и емкое понятие, отражающее в единстве как
содержательные, так и динамические, методолого-операциональные,
субъектно-личностные и социально-культурные аспекты, —
психологическое познание во всей его полноте и целостности.
Система психологического познания включает наряду с
научной разработкой психологических проблем также широкий спектр
психологических идей, возникающих во вненаучных сферах.
Отсюда вытекает еще одна важная задача, состоящая в
рассмотрении соотношения понятий «психологическое познание» и
«научное психологическое познание».
Психологическое познание — генетически исходное, базовое и
более широкое понятие, вбирающее в себя научное
психологическое познание в качестве одного из уровней своего развития. Оно
зарождается на самых ранних ступенях становления человечества и
является важнейшим условием его исторического развития.
Возникновение психологического познания продиктовано насущной
объективной потребностью самопознания человека как субъекта
деятельности и общественных отношений, необходимостью
позиционирования себя относительно других явлений
окружающего мира, определения своих возможностей, внутренних,
психологических ресурсов, выступающих условием эффективного
взаимодействия с миром. Этим обусловлена чрезвычайно длительная,
уходящая к глубинным истокам существования человеческого
сообщества история психологического познания развития
психологического познания*.
См.: Кольцова В. А. Теоретико-методологические основы истории
психологии. М., 2004.; она же. История психологии: Проблемы методологии. М., 2008.

Историзм концепции С. Л. Рубинштейна 203
Научное психологическое познание — это одна из форм
психологического познания, возникающая на определенном этапе
развития общества, характеризующаяся целевой направленностью
процесса получения знания и опирающаяся на систему динамично
преобразующихся в ходе истории научных понятий и специальных
методических средств выявления и осмысления психической
реальности. То есть, являясь одной из наиболее продуктивных и
объективированных форм психологического познания, научное
психологическое познание не исчерпывает его и поэтому не
тождественно психологическому познанию в целом. Психологическое
познание — более широкое и емкое понятие, включающее в себя
различные формы познавательной деятельности человека,
направленной на изучение психического мира человека.
В свете понимания истории психологии как области знания,
изучающей развитие научной психологической мысли,
принципиальное значение приобретает решение вопроса об ее границах и
критериях выделения в системе психологического познания в
целом. При ответе на этот вопрос в историографической литературе
отсутствует однозначное решение.
Так, Б. М. Теплов, разграничивая понятия «психологическое
познание» и «психологическая наука», указывает, что
«психология — очень молодая наука», но одновременно она «очень
древняя область знаний... Последняя продолжается тысячелетия;
первая насчитывает едва ли 100 лет»*. Подчеркивается, что
накопление психологических знаний и их теоретическое осмысление
происходит в течение тысячелетий, ярким подтверждением чего
является, в частности, учение о душе Аристотеля, выступающее
«как область знаний, значительно отчетливее очерченная и
систематизированная, чем многие другие, впоследствии далеко
обогнавшие психологию как самостоятельные науки»**. Отсюда
вытекает важный вывод, что история науки, базирующаяся на строго
научном, теоретически и методически обоснованном
исследовании психологических проблем, неотделима от истории
психологического знания, вырастает из него, что и определяет
необходимость его систематического изучения и позитивного, целостного
взгляда на прошлое психологической мысли, «Нельзя, —
пишет Теплов, — полностью отделять друг от друга историю
строТеплов Б. М. О некоторых общих вопросах разработки истории психологии //
Вопросы психологии. Материалы второй Закавказской конференции
психологов. Ереван, 1960. С. 7, 10.
Там же. С. 7.

204 В. А. Кольцова
гонаучных, методически проводимых исследований
психологических проблем, и историю развития психологических знаний,
получаемых другими путями... Содержание психологии
настоящего времени почерпнуто из обоих источников; удельный вес
того и другого различен в разных отделах психологии»*. Тем
самым Б. М. Теплов обосновывает наличие объективной
преемственности в развитии знания и важности ее осознания как
условия реализации исторического подхода в психологии, что, в свою
очередь, позволяет выделять и продолжать разработку
перспективных линий в структуре психологического знания, а не начинать
каждый раз развитие с нулевой точки зрения, «с земли». Он
возражает против дизъюнктивного взгляда на исторический процесс,
его механического членения — произвольного выделения в нем
изолированных периодов и вех. Развитие психологической
мысли, согласно взглядам ученого — это непрерывный процесс и
любой момент в его истории опирается на предшествующие этапы и
стадии.
Расширительное толкование понятия «научная психология»
дается С. Л. Рубинштейном, который не ограничивается ее
соотнесением с периодом дисциплинарного оформления
психологической науки. «Психология, — пишет он, — и очень старая, и
совсем еще молодая наука, она имеет за собой 1000-летнее
прошлое, и тем не менее она вся еще в будущем. Ее существование
как самостоятельной научной дисциплины исчисляется лишь
десятилетиями, но ее основная проблематика занимает
философскую мысль с тех пор, пока существует философия. Годам
экспериментального исследования предшествовали столетия
философских размышлений, с одной стороны, и тысячелетия практического
познания людей, с другой»**.
В работах М. Г. Ярошевского уточняются понятия «научная
психологическая мысль» и «психология как самостоятельная
наука». Подчеркивается, что психология как самостоятельная наука
оформляется достаточно поздно, в то время как психологическая
мысль, стимулируемая общественной практикой, развивалась с
давних пор: попытками описания психических явлений и их
объяснения пронизана «вся история научно-философской мысли».
«Все преобразования — от древнего выведения различий в
темпераментах людей из смеси соков в организме до использования в
Теплов Б. М. О некоторых общих вопросах разработки истории психологии.
С. 9-10.
Рубинштейн С. Л. Основы психологии. М., 1940. С. 37.

Историзм концепции С. Л. Рубинштейна 205
современной психологии средств электроники, биохимии и
кибернетики — представляют различные фазы восходящего движения
психологического познания. История психологии, таким образом,
начинается значительно раньше периода, когда она сложилась как
самостоятельная наука»*.
В качестве критерия научного психологического знания
М. Г. Ярошевский выделяет прелде всего его детерминационный
характер — направленность на выявление и исследование
объективной, материальной причинности (внутренней и внешней)
психических явлений: «Научное знание — это знание причин
явлений, факторов (детерминант), которые их порождают, что
относится ко всем наукам, в том числе и к психологии»**.
Проведенный анализ дефиниций, структурирующих
пространство предметной области истории психологии, позволяет в
качестве основного выделить понятие «психологическое познание»,
охватывающее все ее аспекты: содержательный (логико-научный),
процессуальный (возникновение и развитие знания),
субъектноличностный и социально-культурный. Именно это понятие, с
нашей точки зрения, составляет сущностное основание определения
предмета истории психологии, который, соответственно, можно
охарактеризовать как изучение закономерностей становления и
развития психологического познания на разных этапах эволюции
общества, включая как научное, так и вненаучные формы
психологического познания.
Ярошевский М. Г. История психологии. От античности до середины XX века.
М., 1996. С. 4.
Там же. С. 13.

Г С. Батищев
Философское наследие
С. Л. Рубинштейна и проблематика
креативности*
1 хоказателем подлинности всякого произведения
культуры является его многократное возрождение в
обновляющих толкованиях. Это не просто продление
и пассивное «эхо» его однажды состоявшегося
признания. Лучшее и самое глубокое из того, что ему
было присуще подспудно, нередко впервые находят в
нем и актуализируют лишь иные умы в иные времена,
с иной духовной атмосферой. Такая многократность
прочтений как раз и отличает всякое подлинное
произведение от скоропреходящих утилизации, от той
конъюнктурно-товарной продукции, которая
обречена на смерть и забвение. Если мы согласимся
различать прошлое и былое, то подлинное произведение
принадлежит не безвозвратному прошлому, а тому
былому, которое мы впитываем в себя, храним в себе
и восстанавливаем благодаря этому, и живя
собственно по-человечески.
Находим ли мы в наследии С. Л. Рубинштейна
такого рода произведения? Отвечая на этот вопрос,
следует принять во внимание два соображения.
Вопервых, непреходящая значимость произведений
Рубинштейна не убывает, а скорее возрастает там, где
Впервые опубликовано: Рубинштейн С. Л. Очерки.
Воспоминания. Материалы. М., 1989.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 207
он переходит от внутрипсихологических тем (хотя известен он
именно как специалист по общей психологии) к сюжетам более
многомерным, нравственно-эстетическим и собственно
философским, особенно — аксиологическим. Во-вторых, это
обнаруживается не только там, где Рубинштейну удалось фундаментально и
подробно, развернуто обосновать свои идеи, сколько там, где его
идеи остались в состоянии предварительного, эскизно-тезисного
изложения. Этим вовсе не умаляется роль Рубинштейна внутри
психологической науки. Но самое ценное в его наследии все же
заключено в его философских и общегуманитарных замыслах и
тезисах. Наша задача — перенести эти тезисы и замыслы в
гораздо благоприятный дая них современный общекультурный
контекст, который пронизан обостренной, разноплановой и
радикально звучащей мировоззренческой проблематикой, особенно —
связанной с креативностью человека. И мы должны постараться
продлить, усилить, довести до большей последовательности и
резкости выражения все то существенное, что таилось в наследии
этого мыслителя, но до сих пор еще не нашло себе понимания и
действенного применения.
Начнем дело реконструкции с выбора надлежащего подхода к
нему, к его изучению и истолкованию.
Понадеемся на то, что сделать более верный и плодотворный
выбор нам поможет постановка исследуемых текстов перед лицом
проблематики креативности. Собственно по-философски
осмысливая креативность, мы вопрошаем себя: возможно ли понять
творчество как реализацию, как самовыявление и развертывание
тех и в конечном счете только тех достояний, которые заранее
предуготованы, предзаложены в недрах всемирной Субстанции?
Другими словами, достижимо и объяснимо ли человеческое
творчество как осуществимое исключительно благодаря
заставаемому человечеством готовому Миропорядку, как полагает всякий
субстанциализм и логический преформизм, материалистический и
идеалистический? Или же, наоборот, творчество возможно
практиковать и понять лишь как конструктивное привнесение в мир
того в нем небывалого, что в нем самом по себе онтологических
корней не имеет и иметь не может, т. е. в наложении на
внечеловеческую действительность принципиально иной печати, в
построении иного бытия, существующего по иной логике? Другими
словами, достижимо и объяснимо ли человеческое творчество как
осуществимое в конечном счете исключительно вопреки или
безотносительно ко всем изначальным характеристикам, или
мерилам, имманентным внечеловеческой действительности, как

208 Г. С. Батищев
полагает всякий анти-субстанциализм, во всех его видах и
разновидностях? Или же, несмотря на кажущуюся всеохватность двух
таких постановок вопроса, находимы еще и кардинально иные
постановка его и ответ, равно глубоко отличный как от ответа
субстанциалистского, так и от анти-субстанциалистского, а также и
от эклектических комбинаций того и другого?
Размежевание этих трех позиций, глубина альтернативности
между ними, и особенно между первыми двумя и третьей, острота
разверзающихся при этом проблематизаций таковы, что они
пронизывают все области культуры, все ипостаси субъектного мира,
все отношения и связи человека и мира. Едва ли найдется более
всепронизывающее расчленение, а вместе с тем более
объемлющее по многомерности содержаний, если сравнивать его с
другими мировоззренческими и методологическими расчленениями и
альтернативами. И это именно потому, что соотнесенность или
несоотнесенность человеческого творчества с его абсолютными
предпосылками в Универсуме, с объективной диалектикой, его
укорененность или неукорененность в ней, его аксиологический
статус в ней или вопреки ей, вообще вся философская
проблематика креативности выступает как самая интенсивная, самая
пряженная по степени, в которой оказываются все другие
проблемы и аспекты человеческой судьбы. Последняя как бы вся
«сходится клином», как бы собирается в едином фокусе именно
здесь, и через смысл или бессмысленность творческой воли, через
высшую оправданность или неоправданность креативной
устремленности ухватываются итоговый смысл и объективная
оправданность всей человеческой жизни, существования человечества
вообще.
Означает ли сказанное, что собственно философская
проблематика креативности в принципе выходит не только за рамки
психологического научного, т. е. социального исследования
творчества как особенного предмета, а и за рамки гносеологического
рефлексирования над последним и над любым вообще изучением
его, или обращением к нему чисто познавательным способом? Да,
конечно же, означает. Но отсюда отнюдь не следует, что надо
оставить за спиною и уйти от психологической и гносеологической
установок, что допустимо как-то пренебречь ими или снизить их
своеобразную важность. Отнюдь! Дело идет не об отказе от них
или их обесценении, но об их бережном сохранении при
одновременном вступлении в силу радикально другого, иного их видения,
отличного от познавательного, ракурса и освещения. Дело идет
уже не о том, чтобы внутри познания и его установки, включая и

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 209
все гносеологические верхние этажи, содействовать тому, чтобы
концептуально-научное знание обогатилось именно как знание,
но прежде всего о том, чтобы сам действительно сущий человек
смог в своей жизни — при помощи и максимальном участии
психологического и гносеологического знания и самопознания —
судьбически состояться, созидательно и творчески отвечая
своему ненавязчивому универсальному признанию, своему
предназначению через ненавязчивую призванность.
Следовательно, речь здесь ведется уже не о том лишь, каким
образом продвинуть вперед знание о творчестве как знание, хотя
бы и при недостатке, ущербности и даже утрате самого творчества
как способа быть, как онтологического отношения человека к
миру и себе самому. Речь ведется о том, каким образом самому
человеку пробудиться и подняться, развиваться и
усовершенствоваться как именно креативному субъекту и в большей полноте обрести
творческий способ быть, способ бытийственно-креативно
относиться к миру и к самому себе. Иначе говоря, задача не в том,
чтобы помочь каждому прибавить себе знания о том, чего в себе
не претворяешь практически, не имеешь в себе как реалии, — а
оно бывает ведь и знанием о предмете вместо самого предмета,
лишь компенсирующим его отсутствие! — но о том, чтобы помочь
каждому человеку как креативному субъекту и личности
прибавить себе в бытии или подвигнуть себя к максимальной для себя
степени выполнения реально-творческого, судьбического
жизнетворческого призвания. Знание как знание не обесценивается, но
оно берется здесь как аналог «обещанию, которое надо
выполнить», как ведущее к осуществлению каждым в себе всего того, о
чем оно трактует отвлеченно и дистантно, лишь в условном
хронотопе научного произведения.
В частности и в особенности С. Л. Рубинштейн здесь будет
представать нашему вниманию и размышлению уже не просто и
не только как знаток, как мастер-продуцент знания для научного
преуспеяния, а как завещавший нам транспонированный в знание
опыт духовного поиска и реального обретения, так что само
знание выступает как достоверное свидетельство о таком
практически реальном процессе искания в работе над собою и как
приглашение нам повторить и продолжить работу каждому над собою, во
всей полноте жизненных реалий.
Каким же может и каким должен быть подход к произведениям
С. Л. Рубинштейна, чтобы он позволил в максимальной степени
возродить эти произведения, продлевая заложенные в них
тенденции и актуализуя их смысловые потенции?

210 Г. С. Батищев
Во-первых, подход к его работам может быть
субстанциалистским или, если прибегнуть к его собственному термину,
объективистским. Именно такое прочтение — это надо признать! —
оказалось самым распространенным, самым привычным,
тривиально-учебниковским, подчас даже банализирующим.
Исходным контекстом при этом служит философская линия, ведущая от
Б. Спинозы и П. Гольбаха к спинозистскому марксизму П.
Лафарга и Г. В. Плеханова, в неменьшей мере — также панлогизм
Гегеля, хотя бы и в его материалистической реконструкции,
спинозовско-гегелевские мотивы у Д. Лукача (позднего), А. М.
Деборина, А. М. Лифшица, Э. В. Ильенкова. В естествознании
аналогичной является тенденция редукционизма, в частности,
рефлексологический редукционизм И. М. Сеченова, В. М.
Бехтерева, И. П. Павлова. Общая всему этому контексту атмосфера
характеризуется прочным упованием на неколебимый
изначальный Миропорядок, в котором онтологологически
преформирована судьба всякой культуры, сценарий всякой истории,
возможности и потенции всякого субъекта, в нем предначертаны все
существенные акты любой общественной и личной драмы, так что
свобода редуцируется именно к осознанию, уразумению и — с тем
или иным «люфтом», который называется «относительной
самостоятельностью», — исполнению предначертаний этого
субстанциального всемогущего Миропорядка.
Но так как этот Миропорядок в себе самом предельно прост,
однороден и объектен, какие бы атрибуты субъектности ему
монологически ни вменялись, то и любая логика любого бытия под его
господством выступает неизбежно как детерминация
принципиально одного уровня. Будучи воплощением бессубъектности
мира, неким абсолютным Объектом-Вещью, т. е. будучи
абсолютно монологическим началом, этот Миропорядок исключает во
всем подвластном ему бытии какую бы то ни было серьезную, не
поддающуюся снятию и стиранию, глубоко укорененную
разнородность, разноликость, гетерогенность и инаковость —
одновременно и горизонтальную и, особенно — вертикальную, т. е.
исключает многоуровневость. Этот Миропорядок не терпит под
собою сущностно самостоятельных и своеобразных, не
редуцируемых реалий, а особенно не терпит не выводимых друг из друга
ступеней сложности, высоты, способа организации, типа
существования. Он сугубо антииерархичен, он враждебен
многоцветное™ и многоголосью, он утверждает господство однородности
над всякими различиями, торжество уплощенности над всяким
восхождением, победу унификации над типологическим многооб-

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 211
разием. В нем и под его гегемонией многообразие и уровни
совершенства обречены быть всего лишь чем-то видимостным и
преходящим: эфемеры ступеней и форм движения всецело
подвластны разрушительному их отрицанию и даже самоотрицанию, они,
как онтологические жертвы-камикадзе, лишь утверждают логику
субстанциальной безликости и выражают через посредство своей
гибели и через погашение всех цветов в едином освещении один
лишь единственный простой монологизм, за который невозможно
никуда выйти и к которому столь же невозможно что-то
прибавить, достроить, доконструировать. Единоуровневая
всеохватывающая детерминация этого не позволяет.
Поэтому субстанциалистический подход означает и
применительно к субъектному миру человека, к его духовности и к
психической жизни позицию, которая исходно берет под подозрение
любое сложное и высокое его достояние или устремление. Он
требует видеть в субъектном мире нечто само по себе неподлинное, но
будто бы на самом деле обязательно детерминированное не
иначе как снизу: сложное и высокое есть лишь дериват простого
и низшего, лишь самопроявление и функция последнего, нечто
сугубо производное и зависимое, слуга и марионетка низовых,
единственно подлинных и самообоснованных сил (их «сублимация»,
«испарение», функциональный придаток, служебный орган,
надстроенный над базовой, низовой силой). Субстанциалистский
взгляд ко всему тонкому и высшему мало сказать недоверчив —
сугубо деструктивен и нигилистичен, ибо он априорно отказывает
ему в бытии, в онтологическом наличии, но дезонтологизирует
его, он смотрит на него так, как если бы все это было бы лишь
чем-то обманчиво превратным, лишь кажущимся. И вот взор
устремляется в грубое и низшее, чтобы доказать, что оно одно
только и подлинно, оно одно онтологически правомерно, оно одно
есть реальная сила, остальное же — его придатки... Поэтому
посубстанциалистски изучать — значит разоблачать, низводить,
редуцировать к низшему и, обратно, выводить уже как производное,
зависимое от низшего, ставить на свое место: на
принципиально одноуровневым образом детерминированное место, В
особенности в области психологии субстанциализм всегда означал
редукционизм, причем не только натуралистский, а и
вульгарносоциологический.
Давал ли С. Л. Рубинштейн повод или основания для такого
прочтения его текстов? Если обращать первостепенное внимание
не на общую устремленность и внутреннюю мотивацию
концептуальных его построений, а скорее на внешне декларируемые, под-

212 Г. С. Батищев
час нарочито упрощенные формулы, несущие на себе печать
принятых в те годы умонастроений и парадигмальных установок, если
видеть у него прежде всего не проблемный поиск, требующий
продолжения, а выпавшие из потока поиска «в осадок» затверделые
беспроблемные «основы», то, не без горечи признаем это, можно
найти повод или текстовой материал для такого прочтения... Но
сокровенный дух его произведений, а в особенности дух его лишь
посмертно опубликованной, однако же несравненно
превосходящей все остальные по проблемному напряжению и философской
насыщенности рукописи «Человек и мир», — совсем иной. И его
невозможно дешифровать и истолковать с субстанциалистских
позиций.
Во-вторых, возможен подход противоположный —
антисубстанциалистский, общее принципиальное звучание и
интендированность которого можно, пожалуй, сразу же выразить тремя
афоризмами: «Человек — мерило всех вещей» (Протагор),
«Человек — творец самого себя» (Пико делла Мирандола), «Творю,
следовательно, существую» (X. Каменьский). Тогда какдая
субстанциалистского мировоззрения творчество практически
растворяется в воспроизведении заранее заложенных достояний
всесодержащего Миропорядка и сводится к предустановленным
данностям в их «вечном возвращении», анти-субстанциализм, напротив,
чрезвычайно привержен кшжо-творчеству, само -деятельности и
вообще всячески ошо-утверждающим силам, качествам и
устремлениям, возводимым в самоцель и нечто самодовлеющее,
онтологически и аксиологически самодостаточное. В противовес
погружению индивида в безличные стихии он более всего печется о
возвеличивании индивидуального субъектного и личностного мира,
защищая возможность и оправданность быть человеку
укорененным в самом же себе, быть самому для себя субстанцией...
Творчество в смысле само-творчества или даже скорее
своетворчества в этой традиции выступает темой весьма пристрастного
акцентуирования, как предмет интереса и пафоса, но решительно в
ущерб тематике онтологически-глубинного наследования и
налагающего обязательства преемства — обязательства
ответственности и благодарной сопричастности. Отодвигая или отвергая
последнюю, анти-субстанциализм предпочитает истолковывать
происхождение человека как «самопорождение», т. е. как процесс, в
котором человек обязан лишь одному самомуже себе. (Такая
предпосылка, хотя бы и не вполне явная, характерна для
пан-деятельпостных концепций.) При этом апелляция к
коллективно-групповому «человеку» всего лишь маскирует или модифицирует тот

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 213
же самый в конечном счете субъективизм: ценностный
своецентризм, философизированное человеческое
само-утвержденчество, концептуализированное своемерие.
Хотя в имеющейся литературе анти-субстанциалистское
истолкование идей Рубинштейна сколько-нибудь последовательно и
отчетливо не представлено, тем не менее для него продолжает
существовать культурный и историко-философский контекст, влияние
которого еще может сказаться. Сюда же следует отнести также и
ряд положений раннего К. Маркса, в которых еще удивительно
безоговорочно, с поразительной резкостью и прямотой
формулировалось антропоцентристское притязание человека быть
«самопорожденным» в собственной деятельности, быть самому себе
«корнем» и возвести себя в «высшее существо» и в смысловой
центр Вселенной (ее «солнце», дабы «вращаться» вокруг себя
самого)*. Именно с таким контекстом родственно и с ним
непосредственно смыкается утверждение: «Центральная проблема...
этики — проблема гуманизма как самоутверждения»**. Это
утверждение, да еще к тому же в качестве исходно этического,
звучит в унисон с ренессансным антропоцентризмом, с
мятежнобунтовщическим духом противоборства и восстания против всей
диалектики Вселенной. Издревле такой дух вел по пути низведения
остальной, внечеловеческой действительности до фона, кладовой,
объекта для человеческого распоряжения, объекта
деятельности. Отсюда — признание субъект-объектного отношения в
качестве фундаментального и едва ли не единственного,
конституирующего отношения человека и мира. В субстанциализме такая
единственность и конституирующая роль субъект-объектного всегда
служила и служит редукции субъектных индивидуально-личностных
характеристик к объектно-подобным, т. е. лишению каждого его
субъектности ради утверждения этой же субъектности уже в
онтологизированном облике абсолютной Субстанции, которая одна
субъектна за всех и вместо всех.
В анти-субстанциализме то же самое субъект-объектное
отношение оборачивается другим своим логическим концом:
низведением внечеловеческой действительности и утверждением
монополии человечества на субъектность. Это-то и имеют в виду, когда
утверждают, будто «природа» сводима к объекту... К сожалению,
и у Рубинштейна встречается в связи с истолкованием текстов
К. Маркса тезис: «Отношение человека и природы выступает как
* Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 415, 422; Т. 42. С. 125-127.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1973. С. 307.

214 Г С. Батищев
диалектика субъекта и объекта»*. Однако в общем и целом
высказываний, поддающихся анти-субстанциалистскому
прочтению, у Рубинштейна сравнительное меньше, чем таких, за
которые легче ухватиться субстанциалистски-ориентированным
толкователям и любителям редукционизма.
Но главное вовсе не в том, каких высказываний меньше, каких
больше. Дело даже не в подчеркнутой значимости положений,
готовых выводов-результатов (таких, как принцип детерминизма,
принцип единства психики и деятельности, тезис «внешнее через
внутренние условия» и т. п.), взятых уже не в виде отдельных,
изолированных высказываний, а в системе концептуально
проработанного знания внутри авторского контекста, ибо это — лишь
статичный, ставший и обращенный к условно-ситуативному адресату
контекст изложения... Главное — в пронизывающих собою все
выводы и результаты и, возможно, лишь отчасти просвечивающих
сквозь них, а поэтому относительно слабо выраженных, еще не
разработанных, не эксплицированных устремленностях, ради
которых искались и формулировались все результаты. Важнее всего
безусловно-ценностная сверхстратегия, кардинально
надситуативная. Когда мы обратим первостепенное внимание на такую
сверхстратегию, тогда станет ясно, что также и анти-субстанциалистское
прочтение текстов Рубинштейна не адекватно. Нужен
принципиально третий подход, равно существенно отличный от каждого
из очерченных двух. Тогда, кстати сказать, обнаружится, что для
Рубинштейна формула, сводящая природу к объекту, была скорее
уступкой или даже отступлением от его анти -редукционистского
устремления, от его настаивания на несводимости ни бытия, ни
природы к объекту, к материи, к кладовой средств и т. п.
Избираемый здесь подход, не субстанциалистский и не
антисубстанциалистский, в самой краткой характеристике —
междусубъектный. Ибо максимально ответственную глубину
укорененности в беспредельной диалектике он предоставляет отношениям
между разными, полифонирующими и со-творчески
сопричастными субъектами, отнюдь не подчиняя и не сводя таковые
отношения к субъект-объектным и просто объектным.
1. Разработанная С. Л. Рубинштейном идея — неустранимой,
кардинальноймногоуровневости (илимногомерности)
Универсума, а именно — многоуровневости, присущей и всякому
внечеловеческому бытию, и бытию человека как субъекта.
Эта идея настолько интенсивно ценностно нагружена, настолько
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 60.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 215
насыщена далеко идущими логическими линиями и смысловыми
тенденциями, в которых она может быть развита и развернута, и
таит в себе такую потенциальную мировоззренческую и
методологическую мощь, что с нею не идут ни в какое сравнение тезисы и
принципы, подобные вышеупомянутым (детерминизма, единства
психики и деятельности и т. п.). Ибо, согласно идее
многомерности и многоуровневости, речь идет не просто о том, что одна и та
же логика или одна и та же детерминированность все собою равно
охватывает и себе подчиняет, не о том, что единая логика
поразному осуществляется и проявляется на различных ступенях и в
различных формах движения, каждая из которых подлежит
снятию последующими, а тем самым все они вместе взятые подлежат
снятию в этой логике; нет, речь идет о таких уровнях, которые не
подлежат и не могут подлежать снятию и которые никоим образом
не устранимы как уровни. Они кардинальны, а не просто
феноменальны, они суть уровни и внутри самой логики, до глубины
самой логики, они суть образующие собой логическую, а не
производную от нее многоярусность.
Эта многоярусность обладает иммунитетом против любых
редукций, она выстаивает и выдерживает их как не редуцируемая.
Поэтому мировоззрение, или мировоззренческая атмосфера
многоуровневости проникнута духом не-редукционизма, запасом
прочности против редукционистских деструкции, насыщена надежностью
и защищенностью от нигилистических низведений. Внутри этой
атмосферы уже не опасно говорить о любых детерминациях, ибо
никакая из них в ней не поддается универсализации и возведению в
единственно возможную, исключающую типологически иные
логические связи и обязательности. Внутри этой атмосферы уже не
грозит разрушительностью сопоставление детермизмов и ценностных
смыслов, ибо последние в принципе здесь невозможно опрокинуть
и растворить в категориях сравнительно низшего порядка,
игнорируя иерархию уровней, с их кардинально различными категориями,
или нередуцируемой спецификой категорий, согласно
иерархической ярусности. «Признание в составе сущего разных уровней
бытия равносильно признанию, что самые общие категории
выступают специфически в различных формах на разных уровнях бытия...
Например, в принципе оправданным становится представление о
качественно различных структурах времени... Разным уровням
бытия (особенно человеческого бытия) соответствуют категории
разных уровней...»*. Их иерархия нерушима.
Рубинштейн С, Л. Проблемы общей психологии. С. 279.

216 Г. С. Батищев
В этой многоуровневой, нерушимо иерархической атмосфере
устраняется также опасность редукционистского употребления
понятия «материя», предотвращается превращение ее в могилу
духа и в нигилистическое начало. Ибо бытие вообще и даже в
особенности природное бытие предстает как гораздо более богатое,
нежели тот упрощенный онтологический образ, который мы
вырабатываем из того, что нам первоначально доступно в качестве
объектов-вещей, но которому неправомерно придаем потом
всеохватывающее значение, как если бы всякое возможное бытие
было выводимо из этого грубого образа. «Материя — это
категория, характеризующая природу. Однако и природа в целом не
сводится к одной лишь материи, не определяется исключительно
материально»*. С этим смыкается вплотную различение бытия
как объективного на всех его уровнях, с одной стороны, и
собственно объекта, или объекта-вещи, с другой. «Мы различаем...
понятие объекта и бытия... Исходный реальный субъект всех
«онтологических» понятийных характеристик — это Мир,
Космос, Вселенная»**.
Еще менее допустимо было бы сводить все многоуровневое
бытие к ценностно опустошенному, объектно-вещному, и у С. Л.
Рубинштейна вызывает решительное возражение эта опасность —
опасность «сведения всего сущего, бытия только к вещности»***.
Редукция бытия к вещному уровню сопряжена с тем, что
одностороннее хозяйственно-экономическое отношение человека к миру
как к «кладовой» полезностей заслоняла и вытесняла собою все
остальные отношения. Сравнительно более слабая, но тоже
ложная редукция бытия к объекту сопряжена с преувеличением места
деятельностных связей с природой и превращением их в
единственно возможные (пандеятельностный подход). То и другое
вызывает критику со стороны Рубинштейна. «Природа иногда
низводится на роль мастерской и сырья для производственной
деятельности человека... Но природа как таковая в целом и ее значение
в жизни человека не могут быть сведены только к одной (этой)
роли. Свести отношение человека к природе только к отношению
производителя к производственному сырью — значит бесконечно
обеднить жизнь человека. Это значит в самых его истоках
подорвать эстетический план человеческой жизни...». (В ином месте у
него об этом сказано: подорвать также и этический план.)
УтраРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 302.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1957. С. 56-57.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 258.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 217
тить нерукотворную извечную природу — «это значит утерять то,
чего человеку никак нельзя утерять, не подрывая основы своей
духовной жизни, то, что обусловливает масштабность человеческой
жизни...». Природа принципиально не сводима к объекту, даже к
объекту культуры, ибо наряду с этим она всегда «остается в своем
первичном качестве собственно природы». «Культура, которая
вовсе изгнала бы из жизни природу, разрушила бы саму себя и
стала бы нестерпимой»*.
Речь идет не только о неприемлемости и вредности
узкоутилитарного отношения к бытию в пределах поля полезностей. Речь
идет также о том обеднении, которое мы вносим в бытие, когда
отказываем ему во всем том, что выходит за горизонт
деятельностного освоения, за границу распредмечиваемости, что надолго, а
может быть, и навсегда останется неосвояемой и не присвояемой,
но предстоящей нам перспективой, — безусловной ценностной
перспективой, великой в ее неприкосновенности и недоступности.
При этом Рубинштейн постоянно делает упор на
взаимосвязанность и переходы друг в друга — по логике бумеранга — двух
обеднений: бытия, включая и природное, сущего вне человека, и бытия
самого человека. Ущербный образ Вселенной есть, конечно же,
следствие ущербности человека, который сам целиком виновен в
том, что выработал себе лишь такой ее образ, следствие и
свидетельство разукорененности этого человека, его
самоизолированности от виртуальных дарований, таящихся в недрах объективной
диалектики. Но вместе с тем ущербное, суррогатное и
неполноценное представление о Вселенной оказывает обратное
негативное воздействие на человека, еще больше подрывая его
собственное бытие, еще больше усугубляя его разукорененность и
дисгармоничное состояние, даже антагонистическое противостояние
диалектике Космогенеза...
Нельзя забывать о том, что в те годы в нашей стране имело
весьма широкое хождение и, увы, было закреплено или насаждено
авторитарным способом нигилистическое, деперсонализирующее
представление о человеке. Речь идет не только о так называемом
«винтике», но и о том, что фундаментальное неуважение к
человеческой личности было доведено до такой крайней степени, что
субъектности человека было отказано в бытии. Какой же
смысл уважать то, что не имеет действительного бытия?! Если
бытие и признавалось, то лишь за вещеподобным ярусом в человеке,
что нашло свое выражение в печально знаменитой дефиниции,
соРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 62—63.

218 Г. С. Батищев
гласно которой люди суть элементы производительных сил и,
более того, элементы, функционально вторичные и зависимые от
вещей-орудий... Вот это вещеподобное и действительно
уподобимое вещи из-за его реальной овещненности состояние, этот
нижний ярус признавался, а все остальное считалось лишь функцией,
«отражающей» бытие, но к нему не принадлежащей. Таков
идеологический фон, на котором становится ныне звучащее
парадоксально методологическое требование Рубинштейна: вернуть
человеку статус внутри бытия, внутри сущего! Но дело, разумеется,
шло уже не о вещеподобном ярусе, но о всей полноте
субъективности, о действительности человека именно в качестве субъекта.
2. Идея взаимности между многоуровневостью
Универсума и многомерностью субъектного бытия человека. Хотя это
скорее прямое продление внутренней логики первой идеи и ее
конкретизация, все же важность этого настолько велика, что
позволим себе выделить онтологическую и аксиологическую
взаимность между человеком и Универсумом в самостоятельный пункт.
Рубинштейн рассуждал об этом так: «выключение» из бытия
субъектности ведет к тому, что «существуют только вещи и не
существует людей, отношения межлу которыми осуществляются
через вещи; даже в качестве "орудий" они функционируют якобы
помимо людей»*. В противовес такой дезонтологизации человека
как субъекта надо утвердить принципиально над-вещные и
надобъектные виды и уровни бытия.
«Человек как субъект должен быть введен внутрь, в состав
сущего, в состав бытия, и, соответственно, определен круг
философских категорий»**. Этот круг должен быть определен так,
чтобы ценностно устремленные ярусы человеческого субъективного
мира, смысловое содержание художественных задач,
нравственных поступков, уз общительности, в которых практически
действительно претворяются ценностные смыслы, уже более не
представлялись нам чем-то внебытийственным, неподлинным,
слишком утопичным или достойным оказаться как бы вытолкнутым за
пределы бытия, но обрели бы себе адекватный категориальный
«язык» и получили какую-то степень концептуализованности
через этот «язык», т. е. чтобы «высшие виды» и уровни субъектного
бытия не оставались для нас безмолвными. Но сделать это
возможно только под знаком и в свете взаимности между человеком и
Универсумом: «Человеческое бытие — это не частность... не
заРубинштейн С. Л, Проблемы общей психологии. С. 259.
Там же.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 219
трагивающая философский план общих категориальных черт
бытия. Поскольку с появлением человеческого бытия коренным
образом преобразуется весь онтологический план, необходимо
видоизменение категорий... Стоит вопрос не только о человеке во
взаимоотношении с миром, но и о мире в соотношении с
человеком как объективном отношении»*.
В нарушении онтологической и аксиологической взаимности и
со-причастности между человеком и Универсумом коренится вся
проблематика отчуждения. Когда для нас «...в бытии остаются
только вещи и только объекты»** и когда из объективного бытия
«исчезаетсознательный субъект, личность, люди»***,— это всякий
раз симптомизирует собою попрание людьми уз взаимной
сопричастности с диалектикой Универсума, и именно в силу этого
происходит трагическое обращение потенций свободы в
искусственные пути несвободы (эффект самопорабощения и
усугубления «царства необходимости »). Так человек сам делает себя
рабом своих средств, институтов, регламентирующих установлений
и взращивает мощные отчужденные силы, вкладывая в них
энергию своей жизни и возможности своего собственного развития
вместо личностного совершенствования. Так он подавляет и
погашает в себе высшие уровни своего бытия.
Радикально спасительной альтернативой отчуждению являет
нам себя только последовательное развертывание возможностей
всей нашей индивидуально-личностной жизни каждого и всего
ловечества как исторически длящейся встречи между
многоуровневым бытием субъекта — человека и многоуровневым
Универсумом. Такая встреча с самого начала ориентирована на
максимальную со-причастность**** человека Универсуму и сама
представляет собой непрерывное и неуклонное нарастание этой
сопричастности. Чтобы Универсум с его неисчерпаемой и
беспредельной диалектикой раскрывался человеку во всем богатстве его
виртуальных содержаний и путей культурного становления, путей
совершенствования, т. е. раскрывался в «его мощи и красоте»*****,
необходимо самораскрытие человека навстречу ему, навстречу его
диалектике. При этом кардинально существенно одновременное и
совместное участие всех ярусов, или уровней: известных и
неиз***
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 259.
Там же. С. 278.
Там же. С. 337.
Там же. С. 343.
Там же.

220 Г. С. Батищев
вестных, явных и неявных, доступных распредмечиванию и
недоступных, содержаний подотчетных самоконтролю и
бессознательных, т. е. всей иерархически построенной и гетерогенной внутри
себя реальности субъекта.
Многоуровневость всего человеческого бытия получает свое
выражение также и в таком строении человеческой психики:
«Психические процессы протекают сразу на нескольких уровнях...
многоплановое. Аналогично обстоит дело и с мотивацией. При
объяснении любого человеческого поступка надо учитывать
побуждения разного уровня и плана в их реальном сплетении и
сложной взаимосвязи»*. Сказанное мы истолковали бы чрезвычайно
ограниченно и неверно по самой сути, если бы имели в виду только
одни лишь те уровни в психике, которые однажды как-то проявили
себя, сказались, наложили свою печать на поведение. На самом
деле подлинная многоуровневость включает в себя признание и
готовность встретить в субъекте также и иные ярусы, сколь
угодно неожиданные и парадоксально не похожие на те, которые
проявляли себя раньше. При этом может происходить
существеннейшая переакцентировка, переинтонирование, смещение
центра тяжести с одних ценностных содержаний на другие, открытие
и вступление в силу иных смыслов, коренное
переструктурирование — как осознанное, так и — заметим это — далеко не
осознанное, даже и не поддающееся сколько-нибудь адекватному
осознанию. Лишь особенным, частным случаем этих процессов
выступает сознательное переосмысление ценностей**.
Наиболее интенсивно такого рода процессы протекают в
детстве, когда становящийся характер человеческого бытия являет
нам себя в наиболее чистом виде. «Ребенок — развивающееся
существо, и каждое явление, в нем наблюдаемое, находится в
процессе становления. Оно не раз и навсегда одно или другое... но
может стать как одним, так и другим и фактически на наших
глазах, в ходе воспитательной работы, становится то одним, то
другим». «Самые же мотивы ребенка становятся... Мотив... —
будущая черта его характера в ее генезисе, так же, как черта
характера — это осевший и закрепившийся в человеке сгусток его
мотивов, получивший в силу условий жизненного пути и
воспитания особую действенность и устойчивость»***. В этом смысле все
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. С. 261.
О духовной жизни как о переинтонировании см.: Рубинштейн С. Л.
Проблемы общей психологии. С. 366—367.
*** Там же. С. 191.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 221
люди в известной мере остаются детьми, коль скоро не утрачивают
полностью и целиком подвижности становления, включая и
ценностное совершенствование, и в каждом еще живет не отмерший
окончательно, еще не умерщвленный косностью и догматизмом,
рутинным формализмом и стереотипизацией внутренний,
сокровенный ребенок. Он-то и образует в весьма существенной мере
животворящее креативное начало во всей жизни взрослого.
Поэтому многоуровневый подход к человеку и его психике должен
доходить или быть доводимым нами до признания и открытия в
каждом, сколь угодно закосневшем и «засохшем» человеке таящегося
внутри него внутреннего ребенка. Однако эта тема во всей ее
чрезвычайной значимости требовала бы специального
рассмотрения*.
Принципиальная и именно никогда не завершенная и не
завершимая многоуровневость — необходимая предпосылка того
сдвига порога распредмечиваемоста, без которого не могло бы
состояться креативное совершенствование человека, К этому
вопросу надлежит еще вернуться в иной связи, при рассмотрении
виртуальной глубины субъекта. Верно также и то, что такая
креативная проблематика «..далеко выходит за сферу приложения
психологических закономерностей»**.
3. Критика реактивизма, доведенная до критики теории
интериоризации. То обстоятельство, что Рубинштейн был
постоянно и неуклонно ориентирован решительно нереактивистски,
проливает проясняющий суть дела свет и дает верный ключ к
осмыслению многих других его положений, в частности таких, увы,
преувеличенных в их значении, как принцип детерминизма,
единства психики и деятельности, влияния внешних факторов через
внутренние условия и т. п. Почему и чем именно реактивизм в
корне был всегда неприемлем для этого мыслителя? Отнюдь не
только и не столько из-за частных или узкопсихологических
недостатков реактивизма, но в силу выходящих за границы психологии
мировоззренческих соображений. Все дело в том, что все
реактивистские концепции переносят сущностный и смысловой центр
тяжести всего человеческого развития и совершенствования,
всего исторического и культурного восхождения человека с самого
живого человека на объекты — вещи, на предметные формы и
См.: Батищев Г. С. Диалектика творчества. Деп. в ИНИОН № 18609 от
1 нояб. 1984. Гл. 1.§5.
Пономарев Я- А Развитие проблем научного творчества в советской
психологии // Проблемы научного творчества в современной психологии. М., 1971. С. 146.

222 Г. С. Батищев
приписывают этим предметным формам, этим объектам — вещам
роль той силы, которая ведет и вызывает извне субъективное
развитие. Получается так, будто объекты-вещи не только
опережают человека по всем измерениям и предстают ему как
задающие путь развития, но именно ведут его, толкают, вынуждают,
направляют своим воздействием, тогда как сам человек — при всех
оговорках касательно его собственной встречной «относительной
самостоятельности» — в конечном счете лишь
воспринимает, лишь рецептивно поддается объектно-вещному воздействию
на него, «усваивает» это воздействие. Вся логика
культурноисторической судьбы человека, все его саморазвитие и
самосовершенствование радикально подменяются внечеловеческим,
хотя подчас и социально трактуемым процессом, который
причиняет человеку развитие. Эта позиция в целом —
объективистская или, что то же самое, субстанциалистская в поясненном
выше смысле.
Одним из источников реактивизма в психологии является
неправомерное аналогизирование всех психических функций
низшим и рассмотрение сквозь призму низших, разумеется, при
непонимании того, что в структуре поступка человека низшие функции
решающим образом могут и должны управляться сверху, со
стороны надпотребностной мотивации и т. п. Другой, пожалуй, более
важный, источник, питающий собой реактивизм, — это
социальная ситуация овещнения и особенно отчуждения, когда
действительно происходит деперсонализация индивидов и наделение
вещных и, в частности, институциально-вещных структур, социальных
ролей и т. п. подменяющими личностность квазиперсональными
функциями*. Наконец, может казаться способствующим
реактивизму подчас поразительный контраст между индивидуальной
ущербностью и таящимся в сокровищнице всемирной культуры
богатством, предстающим в опредмеченной, но, увы, не
распредмеченной индивидом форме. Однако этот реальный контраст
может сбить с толку лишь того, кто не понимает диалектики,
присущей саморазвитию, самосовершенствованию человека,
диалектики наследования и творчества. На самом деле никакой контраст,
никакое преобладание даже самых великих произведений над
убогим и жалким состоянием невоспитанного индивида никогда не
подвигнет его к восхождению; хуже того, слишком резкий
контраст может даже и испортить все дело и привести к суррогатным,
превратным феноменам. Без внутренней работы, без решения
Подробнее см.: Батищев Г. С. Диалектика творчества. Гл. 4.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 223
своих собственных трудностей и задач развития никакая, самая
лучшая «духовная пища» не пригодится и не «поведет» за собою
того, кто не открывает ее смысловых потенций изнутри себя
самого, по логике субъектного самостановления.
С. Л. Рубинштейн безошибочно диагностировал реактивизм
вообще и ту специфическую его форму, которая получила у нас
хождение в виде теории интериоризации. Он подчеркивал, что
процесс развития способностей человека есть процесс развития
человека, а не вещей, которые он порождает. «Развитие
способностей не есть их усвоение, усвоение готовых продуктов;
способности не проецируются в человека из вещей...»* В еще более
сильной степени это верно применительно к ценностной сфере, к
возможностям глубинного общения и к собственно креативности
как отношению, не сводимому к способностям и
предполагаемому ими.
Данная Рубинштейном критика теории интериоризации
помогает нам сегодня не заблуждаться в оценке современной ее
формы, аргументированной средствами так называемого
деятельностного подхода. Кажется более респектабельным и симпатичным
обосновывать интериоризационную позицию ссылкой на то, что
развитие субъекта ведет за собой его деятельность. Это ли не
признание активности человека! Но, увы, такой ход не менее
ложен, а апелляция к активности увела бы нас на скользкие пути и
беспутицу некритического употребления и злоупотребления
двусмысленными и обманчивыми стереотипами обыденного сознания.
Упор на ведущую роль деятельности чреват редукционистским и
нигилистическим подходом как раз к самым тонким, высшим
уровням субъектного духовного мира — к тем, которые по сути своей
над-деятельностны, ибо не могут входить полностью в процесс
распредмечивания. Уже этого одного было бы достаточно, чтобы
увидеть неприемлемость указанного хода аргументации. Кроме
того, также и в пределах деятельностной сферы субъектность
человека терпит неадекватное, ложное истолкование, если сама
деятельность служит всего лишь опосредствующим
проводникомпосредником для извне наложенного воздействия вещной среды и
если этой среде по-прежнему приписывается ведущая роль
вместо субъективного саморазвития (среда «лепит» человека, но —
через посредство его же, человека, деятельности). Ибо
деятельность здесь в конечном счете оказывается имеющей отнюдь не
креативную, но сугубо репродуктивную сущность.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 227.

224 Г. С. Батищев
Однако отвергать теорию интериоризации возможно было и с
субъективистских позиций, ради утверждения
анти-субстанциалистского мировоззрения. Заслуга Рубинштейна состоит в том еще,
что он отчетливо и последовательно противостоит такой
тенденции. Для него важно вовсе не предоставить субъекту в его
творчестве своемерно налагать на весь мир печать своей односторонней
воли и своих предпочтений, обращая мир в «продолжение»
собственного креативного «я» (т. е. своевольного псевдо-«я»), как
это иногда получается у иных интерпретаторов*. Для Рубинштейна
важно как раз то, чтобы в самой креативности удержать
сопричастность человека диалектике Универсума в ее ненавязчивых,
неявных и виртуальных измерениях ценностного порядка, важно
именно «вписать» онтологию человеческого бытия в контекст
всей остальной, внечеловеческой онтологии и укоренить там на
началах, не вредящих ни тому, ни другому, т. е. на началах
взаимной сопричастности. Для него существенно предотвратить
субъективизм во всех его разновидностях и формах. Поэтому, критикуя
теорию интериоризации за то, что она наносит ущерб
«творческому аспекту»**, он вовсе не стремится вывести творчество в некое
пространство безотносительности и безразличия, где был бы
оправдан «творческий» произвол и само-утвержденчество. Он
старается уравновесить и указать объективную меру, т. е.
обеспечить универсально взвешенную соразмерность между
самоопределительными устремлениями субъекта и объективными
смыслами. Таким старанием только и удается верно объяснить то,
почему он так настаивал на принципе детерминизма, несмотря на
объективистские консонансы, и почему утверждал тезис о
влиянии «внешнего через внутренние условия».
Для Рубинштейна руководящим мотивом было вовсе не
предложить еще более хитро маскирующую, более симпатичную
«упаковку» для идеологии господства внешне-вещного
надличностновнутренним. Напротив, в период засилья такой идеологемы,
превозносившей всевластие грубых и низших сил над субъектностью,
он пытался насколько возможно защитить и отстоять
субъектность. Для него существенно защитить «голос» внутренних
«условий». Эта, так сказать, оборонительная функция данного
тезиса плохо понята у нас. Сама по себе она вполне укладывается в
субъект-объектный горизонт. Но высшая интенция ее автора не в
Арсеньев А. С. Проблема цели в воспитании и образовании //
Философскопсихологические проблемы образования. М., 1981. С. 99, 101.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 232.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 225
этом, но в том, чтобы оставить за «внутренним» свободу самому
выбирать себе внешние влияния и принимать их согласно
логике самоопределительных устремлений.
4. Идея онтологии этических и эстетических ценностей
под знаком сопричастности человека всему Универсуму.
Вопреки тому, что господствует представление о добре и красоте,
равно как и о прочих категориях нравственного и художественного
порядка как об антропоцентричных, выражающих только
человеческие реалии — никаких внечеловеческих, — и вопреки этому
Рубинштейн вступает на путь, ведущий к отказу от монополии на
нравственные и художественные ценности, которую земляне себе
присвоили, чтобы поставить себя над остальной
действительностью и судить ее, распоряжаться ею со своего «вершинного»
положения. Ценностное богатство субъектного мира человека
всецело обязано тому, что в его жизни проницают друг друга конечное
и бесконечное*, что он соотнесен и проникнут весь
соотнесенностью и со-причастностью миру в его бесконечности**.
«Человеческое бытие выступает как то единичное, в котором представлены,
по крайней мере потенциально, весь мир, все сущее».
«Бесконечность мира и причастность к нему человека...»*** — вот чем
руководствуется мыслитель в его видении также и человеческой
нравственности и художественности. Он ищет «аналог свободы» в
самом фундаменте бытия****. Для него свобода и свободное
следование человека выбранному притяжению ценностных критериев
небеспочвенны, небезосновны, не замкнуты в монопольно и
монологически человеческом пространстве.
Наша ориентированность на ценностные смыслы имеет свои
корни, свои объективные основания в неявных измерениях
диалектики Вселенной, в «красоте и мощи» Вселенной. «Большая
подлинная этика — это не морализирование извне, а подлинное
бытие (жизнь) людей»*****. Жизнь же эта тысячами нитей связана
со всем Универсумом актуально и потенциально, явно и неявно.
Поэтому «этика выступает как часть онтологии», она сама есть
«дифференциальная онтология», включенная в «обшую
онтологию»******. И это включение, в свою очередь, есть лишь выражение
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 344.
Там же. С. 347.
Там же. С. 343, 345.
Там же. С. 360.
***** Тамже.С.261.
****** Там же. С. 347-349.

226 Г. С. Батищев
включенности реальной нравственности поступков в жизнь, во все
бытие*. Аналогичным образом и художественные ценностные
измерения бытия не привносятся человеком в Универсум, но
раскрываются в нем посредством искусства, имеющего
«онтологическую» задачу**. Красота есть не видимостное приукрашивание
бесхудожественного бытия, а приобщение к многокрасочности самого
по себе Универсума, к его собственному звучанию...
Итак, сами ценностные устремленности человека призваны
быть объективно укорененными, и это позволяет выйти как за
пределы субстанциалистского, так и анти-субстанциалистского
горизонтов.
5. Идея разомкнутости, или раскрытости, бесконечного
становления и конструктивного довершения Универсума и
наследующего ему человека во взаимности и
со-причастности. Эта идея радикально устраняет субстанциалистскую
замкнутость на законченном Миропорядке, которую
анти-субстанциализм лишь выражает негативно, через отрицание, а не
конструктивно, созидательски. Только в разомкнутом, самораскрытом,
не замкнутом Миропорядке возможно человеческое бытие как
субъектное, свободное, креативное — возможно не вопреки, а
уже благодаря, в гармонии и сопричастности с диалектикой
Универсума как онтологически уместное в нем. Мир «сам
необходимо на каждом шагу выводить за пределы того, что в нем
непосредственно дано, сам обнаруживает свою незавершенность,
незамыкаемость в себе»***.
Человек может быть взаимен, притом именно сущностно и
глубоко со-причастен Универсуму только тогда и постольку, когда и
поскольку он сам в своем бытии, в полноценных всежизненных
поступках (а не только в «благих» намерениях) осуществит свою
разомкнутость, свое вечное, незавершимое становление. И
только тогда становится серьезной и по-настоящему ответственной
всякая попытка понять человеческую креативность — прежде
всего как отношение к Универсуму и самому себе. Для этого
отношения мир всегда может быть и иным, а равно и каждый
субъект ожидается и предвосхищается как радикально иной, имеющий
онтологическое право на неоднозначность, на переделку и
переосмысление всей своей жизни-судьбы, на переоценку своих
ценностей, на переакцентирование и переинтонирование, за
котоРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 348.
Там же. С. 378-379.
Там же. С. 385.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 227
рые ответственны именно высшие уровни его субъектного мира*.
Строго говоря, это самопреобразование и готовность к
дальнейшему преображению, сколь угодно радикальному, есть не
«нарушение», не извне привносимое изменение, которое уклоняет
человека от того, кто он по сути дела есть, но, напротив, он впервые
более подлинным образом обретает себя самого именно тогда,
когда выходит «за пределы самого себя», именно в отношениях
и деяниях, выводящих за ограниченные, однажды положенные
пределы**.
Созвучную идею выразил и M. M. Бахтин: «Человек никогда не
совпадает с самим собой... Подлинная жизнь личности
совершается как бы в точке этого несовпадения с самим собою, в точке
выхода за пределы»***. И это более всего важно ддя вхождения в
со-причастность с миром, ибо это только так и осуществимо:
«Последнее слово мира о мире еще не сказано, мир открыт»****.
Весьма замечательно, что идея раскрытое™ Универсума и
притом в отчетливо резкой формулировке была дана С. Л.
Рубинштейном довольно рано, в 1922 г.: «Объективное бытие
необходимо включает в себя элемент творческой
конструктивности». «Каждый факт, в котором выстраивается передо мною мир,
есть акт творческой самодеятельности: я непрерывно его
воздвигаю»*****. Мир только кажется законченным передо мною,
только выступает таким, но вновь и вновь ввергается в
становление, и призвание субъекта — человека — участвовать в этом
всеобщем, универсальном, всезахватывающем становлении,
конструктивно служить ему, а не просто оставаться
сосредоточенным лишь на своем собственном бытии, на себе самом как на
чем-то самооправданном и самодовлеющем.
6. Идея виртуальной глубины субъектного бытия.
Вопреки широко распространенному и, увы, принятому в научном
обиходе представлению об исчерпаемости человека сферой его
деятельности, сферой актуализуемых и доступных возможностей
Рубинштейн умел видеть и признавал принципиально существенное
значение за недоступными слоями человеческого бытия, надолго
Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности. С. 366—367,
370, 385.
** Там же. С. 344.
Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972. С. 100.
** Там же. С. 285.
Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности//Уч. зап.
высшей школы. Одесса, 1922. С. 152.
***
****

228 Г. С. Батищев
остающимися дая нас виртуальными. Речь идет не просто о
потенциальном, ибо потенциальное, переводимое в область
актуального, т. е. в принципе актуализуемое, не отрицается также и
традицией плоско-просветительского рационализма, сторонниками
«классического» допущения о «насквозь прозрачности» и полной
подконтрольности воле и рассудку всего, что присуще человеку.
Речь идет о таком потенциальном бытии, которое на данной
стадии восхождения человечества исторически не доступно
актуализации, т. е. не входит в сферу распредмечиваемости. Таковы
запороговые содержания, запредельные для любой деятельности,
принадлежащей исторически определенной ступени, для любых
попыток человека овладеть потенциями полностью и до конца,
попыток исчерпать себя. Поэтому они заслуживают особого
наименования — виртуальные.
Человеческое бытие имеет внутреннюю глубину в неменьшей
мере, чем бытие природных реалий, за которыми мы гораздо легче
оставляем «онтологическое право» содержать в себе также
загадочное и даже таинственное. Между тем уметь считаться с
неисчерпаемостью нашего бытия вглубь кардинально важно не только
дая познания, но и для жизненных, судьбических решений, для
верной ориентации воспитательного процесса и т. п. Когда
Рубинштейн защищал несводимость содержаний, входящих в
«созерцание», к тем, которые доступны деятельности, ему важно было не
только восстановить честь и доброе имя подлинного (отнюдь не
приспособленческого) созерцания, но прежде всего утвердить и в
мире вне человека, и в самом человеке правомерность
содержания другого, радикально отличного отдеятельностного: утвердить
«другой способ отношения к миру»*. Реальное достоинство и
обретение совершенствования человека состоят «не только в
деянии, но и в созерцании»**. Каким же образом созерцание
оказывается чем-то сверхдеятельностым, каким-то инаковым, уже не
деятельностным способом отношения к миру? Отнюдь не
пассивистски, не квиетистски, не в смысле той «дурной
созерцательности», которая всего лишь берет и принимает в мире то, что в
нем есть, и притом только так, как оно есть, — закрыто, замкнуто
на заставаемый миропорядок. Нет! Созерцание в лучшем смысле
имеет дело с незавершенным и незавершимым миром — в его
также и исторически недоступных дая деятельности глубинах.
Человек способен созерцать природу и вообще Универсум как
неруРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 343.
Там же.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 229
котворный, превышающий всякую возможную деятельностную
рукотворность и производственную доступность для
воспроизведения, — созерцать красоту и мощь Вселенной и ее
беспредельной диалектики именно потому, что он может и даже должен
вступить ко Вселенной в объективное отношение, заведомо
запредельное для исторически определенной деятельности,
отношение глубинной приобщенности и со-причастности. В этом
смысле созерцание и созвучные ему понятия указуют вовсе не на
более низкое, до-деятельностное, вещеподобное состояние
человека, а напротив, на сверхдеятельностное, принципиально более
высокое его отношение к миру, к Универсуму.
Упор на силы производства, силы проникновения в мир и его
деятельное освоение, вся тенденция к наращиванию
техно-когнитивной экспансии человечества в принципе ограничены,
более того — тем более ограничены лишь низшими, грубейшими,
объектно-вещными уровнями действительности, чем они
«активнее» и своемернее. Более тонкие ярусы недоступны
объектнодеятельному натиску, орудийному вторжению, вообще —
строительству. Высшая креативность вовсе не сводится к деятельно
претворимому творчеству, направленному лишь или преимущественно
вовне, — высшая креативность есть предваряющее любую
деятельность отношение — отношение к миру как к могущему быть
существенно иным, даже субстанциально инаковым, — однако это
отношение вовсе необязательно переходит в осуществление, в
деятельность, вовсе не стремится к максимальному обновлению или
переиначиванию любой ценой, но имеет перед собой
безусловноценностную меру своей оправданности, меру служения
объективной диалектике Универсума. Хотя сам Рубинштейн нигде столь
категорически не формулирует идеи об объективной мере для
креативности, все же у него имеются достаточно сильные смысловые
предпосылки, ведущие к такой идее. Утверждение им виртуальной
глубины внутри самого объектного бытия в этом весьма важно.
Собственно говоря, Универсум многоуровнево открыт
навстречу субъекту сообразно принципу: подобное встречается с
подобным. Соответственно — имеющее внутри себя
виртуальную глубину встречается с инаковой глубиной, на сугубо
взаимностных началах. Поскольку размышления Рубинштейна
благоприятствуют в их тенденции к такого рода раскрытию философии
встречи человека и Универсума, постольку они «работают па»
подготовку выхода за пределы как субстанциалистского, так и
анти-субстанциалистского мировоззрений. Таково, например, у
него онтологически универсально значимое и аксиологически на-

230 Г. С. Батищев
груженное понятие о жизни. «Жизнь — это уходящая вглубь, в
бесконечность способность находиться в процессе изменения,
становления, деления — пребывания в изменении»*. Речь идет
отнюдь не только о биологической особи или клетке организма.
Речь идет о жизненосном, жизненаполненном бытии: «Само
пребывание должно быть рассмотрено внутри изменения, они
составляют единство». «Жить — значит изменяться и пребывать»**,
значит обладать таким виртуальным богатством в самом бытии,
которое удерживает непреходящее, вечное содержание не
вопреки обновлению, но через него самого. Это взаимопроникновение
вечного и преходящего, всех уровней действительности в их
восходящей иерархии выступает как животворящее начало, как
корень диалектической жизненности.
Утверждая жизнь как глубину, как виртуальность бытия,
Рубинштейн противопоставляет свое видение пребывающего, или
вечного, как пронизывающего собою изменчивое преходящее, —
разведению разных миров у Платона. Нам здесь важно одно: идея
многоуровневости, доводимая до признания виртуальных ярусов,
виртуальной глубины, более того, — взаимности между
виртуальной глубиной человеческого бытия и внечеловеческого, их
взаимной со-причастности. При формулировке этой идеи само понятие
«жизнь» получает вовсе не узкобиологическое, но
общефилософское, диалектическое смысловое наполнение. Существенно
также, что такой философский смысл не имеет ровным счетом ничего
общего с иррационалистским истолкованием в духе так
называемой «философии жизни».
Идея виртуальной глубины, идея сущностной взаимности
между неисчерпаемостью человеческого бытия и Универсума ныне
питает собою тенденцию к гуманитаризации познания. Она, надо
думать, еще будет раскрыта во все возрастающей плодотворности
в современных отраслях науки, в частности — в психологии,
особенно в перспективе ее нередукционистского развития. На почве
потребностного и иного редукционизма до сих пор сохраняется и
воспроизводится феноменализированный, упрощенный образ
психики, который не только сам по себе неадекватен, но и вреден
для духовной работы субъекта над собою. Напротив,
способствующей такой работе является идея виртуальной глубины — она
ориентирует на понимание или хотя бы предварительное приятие
возможности «запредельного выбора», через открытость
человеРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 281.
Там же.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 231
ка равно и «вглубь себя», и ко всему мирозданию. «Границы
личности раздвигаются, открывая все новые и новые слои внешней и
внутренней реальности»*. Психологии еще предстоит усвоить
нередукционистское видение своего предмета. Для последнего
«исходным целым, подлежащим теоретическому осмыслению,
является вся жизнь человека в целом, жизнь человека во всех основных
временных и телеологических (добавим: аксиологических! — Г. Б.)
аспектах — прошедшая, текущая, намечаемая, жизнь как
потенция и акциденция... как вполне определенное, характерное целое
и как принципиально незавершенный творческий путь»**. Было бы
нелепо требовать, чтобы вся эта целостность и весь этот
незавершимый путь восхождения могли получить свое полное выражение
или наличное присутствие в отдельном, внешне фиксируемом
акте, в ограниченных и условных проявлениях. Человек может более
или менее полно присутствовать в наличной ситуации, стараясь
вложить актуализуемое содержание своего жизненного процесса
в свои поступки, но даже это зависит не только от него, а еще
также и от адресата, к которому обращена его
устремленность в его поступке. Но это касается доступных, актуализуемых
ярусов. Виртуальные же содержания еще менее поддаются
усилию включить их контекст наличного ситуативного круга
взаимодействий или общения, если только последнее само не стало
глубинным***. Отсюда вытекает вывод, что адекватен субъектному
миру человека лишь такой подход, который исходит из презумпции
уважения в человеке его виртуальных, скрытых возможностей.
Без такого уважения нет и не может быть подлинного гуманизма
ни в житейском поведении, ни в культуре, ни в научном
исследовании. В особенности в психологии надлежит освободиться от
наивной иллюзии исчерпаемости субъектного мира и от отказа
признать и осторожно обращаться с тем, что остается недоступным
дерзкому вторжению и анализу, т. е. таинственным (что не имеет
ничего общего с утаенностью, засекреченностью), во всяком
случае для нынешней науки.
7. Идея несводимости богатства человеческого
субъектного мира к совокупности социальных ролей,
функциональноролевых масок, к бытию человека в качестве члена или
агента данного социума. В существенной степени эта идея
выстуСм.: Соколов Э. В. Культура и личность. Л., 1972. С. 202.
Проблемы формирования социогенных потребностей. Тбилиси, 1981. С. 58.
См.: Батищев Г. С, Особенности культуры глубинного общения
//Диалектика общения. М., 1987. С. 13-51.

232 Г. С. Батищев
пает как следствие и конкретизация предыдущей. Кроме того,
развивая ее, Рубинштейн располагал марксовой концепцией,
согласно которой человек как наследник истории культуры во всех
способностях («сущностных силах») более многомерен, нежели
гражданин государства или носитель присущих окружающему его
обществу социальных функций, нежели персонификатор
некоторых экономических или иных социально-институциальных
категорий. Как субъект человек всегда есть нечто большее, чем
олицетворитель конечной совокупности социально-культурных и
подавно — цивилизационных факторов или институтов. Редуцирование
человека к функциональному исполнителю социальных ролей,
хотя бы и самых лучших, всегда чревато низведением его до
средства, а это уже ведет к десубъективации, деперсонификации,
овещнению, т. е. уподоблению сознательной вещи, подчиняемой
заранее поставленной цели. «Основным нарушением этической,
нравственной жизни применительно к человеку в условиях
общества является использование его в качестве средства для
достижения какой-либо цели»*. Тезис, что человек всегда больше и выше
своего бытия в качестве средства, ориентирует нас на
противостояние тем ситуациям, внутри которых сама объективная
структура ролей и функций сопряжена с низведением человека до
средства, — на усмотрение в человеке яадситуативного слоя. Вместе
с тем этот же тезис обязывает нас к критическому отношению при
столкновении с фактами добровольного избрания индивидами
статуса низведенности до средства — фактами самоотчуждения.
Такие факты говорят о некоей социальной патологии, о
патологическом забвении или даже попытках отречься от той высшей
внутренней инстанции, которую издревле называли совестью,
которая у каждого человека может быть и должна быть своя
собственная, не подменимая и не поддающаяся никакому замещению
духовными качествами других или коллективными формами, и в
которой заложена способность к абсолютно над-ситуативному
суду человека над собою и над любым мировым бытием по
критериям безусловных ценностей. Всякое светло-посвященное научное
исследование, конечно же, призвано быть противостоящим такой
патологии и самой ее возможности, а тем более — ее оправданию.
В нашей борьбе и заботах о культуре совестливости Рубинштейн и
ныне — живой наш союзник.
Указанная редукция субъектного мира всегда сопряжена еще и
с подменой его личностности — социально-ролевыми
«маскаРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 364.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 233
ми». Последние могут заслонять и даже оттеснять в нем духовно
независимое и совестливое лицо — живой лик души и духа.
Рубинштейн постоянно настаивал на задаче преодолевать такого
рода оттеснение, ратуя за «переход от "маски" к человеку во всей
полноте его человеческого бытия»*, к реализации его «по всем его
параметрам»**. «Не обращать человека в маску — такова первая
заповедь этики»***. Этот тезис ныне все более актуален и обладает
возрастающей методологической применимостью далеко не
только в психологической науке.
8. Концепция сущности человека как принципиально
междусубъектной. Эта идея внутренней глубинной со-причастности
человека другим явно и неявно, идея сущностной взаимности в
самой онтологии, т. е. бытийственной определимости друг через
друга и через первичные узы взаимных отношений, настолько
кардинально важна, что это уже нечто большее, чем идея, — это целая
концепция, и притом не только внутрипсихологическая, а и
общефилософская, таящая в себе наибольшие возможности и имеющая
широчайшие перспективы дальнейшего теоретического развития и
духовного применения в самовоспитании, в построении
педагогических отношений как воспитывающих общностей особенного типа.
Прежде всего эта концепция обладает острием, критически
направленным против атомизации человека, именно против
безразличной, самозамкнутой атомизации. Выключенный из
первичной общности и взаимности индивидуум, «человек как
абсолют, как нечто обособленное и замкнутое в себе — это не человек,
не человеческое существо и, более того, это вообще не существо,
это нечто не существующее — ничто»****. Вопреки этому
универсально верному тезису в самой действительности существует тип
атомистических отношений, при которых люди присваивают себе
працо быть до известной степени самозамкнутыми. Но в
концепции человека нельзя возводить эту превратную форму в норму,
важно понять, что безразличие атомизированности
разрушительно, нигилистично для человеческой сущности, чревато
обращением человека в активное «ничто».
«Человек есть человек лишь в своем взаимоотношении к
другому человеку»*****. Более того, взаимоотношение есть не только
Рубинштейн С. Л, Проблемы общей психологии. С. 364.
Там же. С. 367.
Там же. С. 375.
Там же. С. 256.
Там же. С. 255.

234 Г. С. Батищев
условие, необходимо дополняющее собой некую
«необщительную» сущность, но гораздо больше — конституирующее собою,
наполняющее собою саму сущность человека как субъекта. Когда
мы выполняем последовательно и до конца требование «снять
как неоправданную прерогативу первичность какого-нибудь
одного, моего (имя рек) "я"»*, тогда же мы тем самым утверждаем
первичность уз взаимности сравнительно с любым последующим
обособлением. Но и не только исторически-генетически
«существование моего "я" является производным от существования
других»**, а еще и актуально, по содержанию жизни каждого оно
включает в себя других и таким образом реально раскрывает
родовое свойство человека»***. Более того, взаимность по бытию,
или, по Рубинштейну, «реципрокность» между каждым
личностным «я» и его другим,— включает в себя также и ценностные
измерения. «Другой человек со своими действиями входит в
"онтологию" человеческого, составляет необходимый компонент
человеческого бытия»****, по самому смыслу этого «вхождения»,
другой также и ценностно имманентен личностному «я».
«Каждое "я", поскольку оно есть и всеобщность "я", есть
коллективный субъект, содружество субъектов, "республика субъектов",
содружество личностей; это "я есть на самом деле "мы" »*****.
Заметим: здесь не идет речь о той социально-личностной
инфантильности и иждивенчестве, коща человек прячется за широкую
спину некоего безличного «мы» ради избегания своей
собственной ответственности и своего выбора, нет! Здесь речь идет о том,
что при максимуме совершенства личности она как раз и
включает наиболее полно других — как поистине целую «республику
субъектов» в самое себя, «Республика» других отнюдь не
заменяет личностных решений и ответственности, но составляет
ближайший адресат и правомочное собрание голосов, внутренне
представленных в самой личностной совести и постоянно
внятных ей (они — те, с кем непосредственно субъект находится в
состоянии со-поведанности). Ачерез них, как ближайших адресатов,
субъект со-причастен и вообще всему бытию Универсума. Отсюда
еще и обратимость этических и этически окрашенных
человеческих отношений: «Человек существует как человек только через
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 337.
Там же. С. 350.
** Там же. С. 333.
** Там же. С. 366.
** Там же. С. 337.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 235
свое отношение к другому...»*. Само универсальное его призвание
первоначально адресовано ближнему другому как представителю
всего остального Универсума.
Было бы неверно истолковывать обратимость межсубъектных
отношений в духе условно расчетливой сделки или корыстного,
своемерного «договора» об использовании субъектами друг друга,
подобно обратимости эквивалентных вещей. На самом деле речь
должна идти совсем об ином — о креативно-свободном поступке,
через который каждый ставит себя на место другого и даже более
того — имеет в себе достаточно большой потенциал такой
поставленности себя на место других и других на свое место,
достаточный опыт взаимобытия и взаимопроникновения на
ценностных уровнях, что не имеет ничего общего с вещной
эквивалентностью, сделкой и т. п. «Республика субъектов», согласно
Рубинштейну, строится вовсе не на внешних «договорах», но на
гармоничной со-причастности и обоюдной ответственности, даже
на сердечных, агапических отношениях друг к другу ( «полюби нас
черненькими...»). Поэтому он имел все основания и право сказать
достаточно категорично: «Отношение к другому человеку, к
людям составляет основную ткань человеческой жизни, ее
сердцевину. "Сердце" человека все соткано из его человеческих отношений
к другим людям»**.
Достоинства рубинштейновской концепции
междусубъективности замечательно высвечиваются при ее сопоставлении с
известной ныне концепцией диалогизма M. M. Бахтина. У
последнего междусубъектность характеризуется как присущая
«диалогической природе» человеческой мысли, или скорее идеи, а также
и самого человека, поскольку он входит в сферу идеи, становится
«человеком идеи»***. «Идея живет не в изолированном
индивидуальном сознании, — оставаясь только в нем, она вырождается и
умирает. Идея начинает жить ...только вступая в существенные
диалогические отношения с другими чужими идеями». «Идея... —
это не субъективное индивидуально-психологическое
образование с "постоянным местопребыванием" в голове человека; нет,
идея интериндивидуальна и интерсубъективна, сфера ее бытия —
не индивидуальное сознание, а диалогическое общение между
сознаниями. Идея — это живое событие****, — в смысле:
взаимоРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 377.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1957. С. 263.
Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972.
Там же. С. 146-147.

236 Г. С. Батищев
бытие. Много лет спустя M, M. Бахтин попытался углубить свою
концепцию диалогизма подчеркиванием того, что и вся бытийная
сущность человека, а не только его посвященность идее
проникнута полифоничностью, напряженной междусубъектной встречей.
«Само бытие человека... есть глубочайшее общение. Быть —
значит общаться. Абсолютная смерть (небытие) есть
неуслышанность... Быть — значит быть для другого и через него — для
себя». «Я ...не могу стать самим собою без другого; я должен
найти себя в другом, найдя другого в себе»*. В этих и созвучных им
положениях можно видеть существенные шаги к раскрытию
диалектики глубинного общения, диалектики междусубъектности.
Однако отягощавшие прежде концепцию M. M. Бахтина
атомистические, плюралистские мотивы, из-за которых встреча между
индивидуальными «атомами» лишалась ее абсолютного смысла и
перспективы в диалектической сверхгармонии, а также мотивы
карнавально-раблезианские, разрушавшие абсолютную
ценностную иерархию, так и остались не подвергнутыми
самокритическому преодолению. Поэтому концепция M. M. Бахтина не дает той
ориентации на культуру сердечности, которая одна только может
венчать собою и наполнять духовным светом наше понимание
полифонизма.
В отличие от Бахтина Рубинштейн при трактовке
междусубъектности сознательно сделал упор на культуру сердечности,
подразумевая под нею не зыбкие эмоции, пристрастные и
своемерные, но сдержанно-мужественное полное приятие субъектами
друг друга, при строгом отвержении всякого гедонизма и
утилитаризма, при четком отличении достоинства от гордости**,
креативной свободы — от любого самоутвержденчества. Агапическое
всеприятие было для него вершиной междусубъектности.
Приходится, однако, лишь сожалеть при этом, что у него
воспроизводится дезориентирующее отождествление сострадания с позицией
квиетизма***. Именно по логике междусубъектности служение
абсолютным ценностям приносит отнюдь не «обесценение жизни в
этом мире »****, но напротив, единственно только и может в конечном
счете оправдывать всякую «здешнюю» жизнь и всякое
человеческое преуспеяние уже не как ограниченное и якобы самоцельное,
но через его включенность в более высокий проблемный контекст.
Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 312.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 349—350.
См.: там же. С. 349, 383.
**** Там же. С. 383.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 237
Только служение безусловным ценностям придает всему
«здешнему» безусловный, свободный от своецентризма, духовный смысл.
При сделанных оговорках концепция междусубъектности
личностного мира человека, предложенная Рубинштейном,
выступает как важное подспорье в современных теоретических и
практикопедагогических поисках.
9. Идея несводимости креативного процесса и отношения
к отделимому результату, к продуктивности. Творчество
как «строительство человека». Благодаря предложенному
различению иерархических уровней бытия Рубинштейн не оставляет
места дяя того, чтобы возможно было судить о самом творчестве по
отделимым от его процесса или выпадающим из него как из
отношения между субъектами, внешним результатам — по
«продукции». Внешний результат указывает лишь на самую грубую
форму запечатления, на самый простой и далекий от полноты
способ опредмеченности самого творчества. Далее, можно видеть и
иной результат — произведенческое бытие, или бытие
произведений культуры. Однако даже и многие произведения, более того —
никакая система их принципиально не способна дать нам
исчерпывающего претворения творчества как такового. Дело в том, что
произведение всегда существует, лишь многократно исчезая и
вновь возрождаясь через его распредмечивание иными
субъектами. Следовательно, возлагая все надежды на то, что субъект всю
свою креативность полностью и до конца «излил» и явил нам в
свое детище и что это последнее изображает собою как на экране
выявленную креативную жизнь своего автора, мы обречены
подставлять на место не понятого нами первичного творчества автора
вторичное со-творчество его адресатов, т. е. вращаться в
кругу... В действительности же ни объекты-вещи, ни произведения не
в состоянии обладать достаточной многомерностью, чтобы в них
выразилась вся полнота диалектики креативности. Установка на то,
чтобы все уловить, все зафиксировать и все креативно-субъектное
обрести во внешне-предметных формах, ошибочна.
Исследовательское внимание к отделимым результатам творчества
необходимо, но и само оно верно ориентировано только тогда, когда исходит
из принципиальной недостаточности отделимых результатов.
Весьма примечательно, что в признании этого есть
определенное созвучие между С. Л. Рубинштейном (и его учениками) и
основателем другой крупной школы в нашей психологической науке —
Л. С. Выготским. Последний, несмотря на свойственный ему
акцент (часто чрезмерный и неоправданный) на внешнепредметных
формах и языково-речевых феноменах, несмотря на приписыва-

238 Г. С. Батищев
ние таким формам и феноменам роли факторов, которые ведут
субъектное развитие вместо него самого, — все же трезво видел,
что творчество всегда воплощается отнюдь не только в вещах,
получающих существование во внешнем для субъекта мире, но еще
и внутри субъектного мира, в «построении, живущем в самом
человеке»*. Такое «построение», созидаемое творчеством
одновременно с внешними результатами и имеющее иные измерения,
предстает как уже не сводимое к последствиям интериоризации
внешних результатов. Со своей стороны, С. Л. Рубинштейн
гораздо последовательнее подчеркивал неотъемлемое и ни к чему
внешнему нередуцируемое присутствие в креативном процессе того,
что запечатлевается в структуре самого объекта-творца и что
входит в его личностную историю, как достояние его пути. Человек
в творчестве прежде всего сотворяет этот свой судьбический
путь и самого себя как путника. Поэтому (и постольку)
оказывается в состоянии отделить от своего жизненного самодвижения
и самосовершенствования некие результаты, относительно новые
плоды своей внутренней креативной жизни. Главное — не
заслонить внимание к наиболее конкретному и многомерному процессу
и отношению, которые остаются присущими субъекту в его
взаимосвязях, в его со-причастности всем другим и которые
образуют собою первичный, определяющий «домен» креативности в
человеке — «строительство» самого человека. Насколько это
«строительство» опосредствует себя предметными формами и
насколько нуждается в этом — другой вопрос. «Основной
задачей... является "строительство" человека посредством
изменения условий его жизни, что и составляет специальную задачу
морального воспитания»**. Заметим: речь идет не о преобразовании
социальных объектов-вещей посредством изменения людей,
где изменение и формирование людей — средство, но, напротив,
о сугубо субъектном формировании и самоформировании —
посредством также и предметных изменений. Только при таком
подходе открывается возможность постигнуть человеческое
творчество таким, каково оно в себе и для себя, а не в его частичной и
ущербной проекции.
С. Л. Рубинштейн неизменно озабочен тем, чтобы за внешней
продуктивностью не упустить из виду «культуру тех внутренних
процессов, качество которых собственно составляет способность
Выготский Л. С. Воображение и творчество в школьном возрасте. М., 1967.
С. 5.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 372.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 239
как таковую»*. Для него важно не принести «творческий аспект»
в жертву «рецептивному аспекту»**. Отсюда направленность и
пафос критики против теории интериоризации, которая хотела бы
доя любого духовного акта, для всякой способности, сколь бы
специфически субъектной она ни была, иметь предварительно
материально-вещный, внешне-предметный прототип, лишь
«усвоением» которого является эта способность или этот акт. Именно в
проблематике креативности острее всего сказывается ложность
интериоризаторской установки на первичные прототипы, ибо из-за
нее исчезает из поля зрения самая суть креативности:
«строительство» самого субъекта. Но откуда же берется и почему
складывается такая установка? Присмотримся к тому, как выглядит
творчество в глазах тех, кто оказался на позициях, далеких и
вполне чуждых атмосфере и духу креативности, — на позициях
нетворчества, основанных на приобретении готового результата, в
том числе из чужой деятельности. С таких позиций творчество
видится исключительно сквозь его отчужденную полезность. И судить
о творческой деятельности тогда начинают «только по тому
"прагматическому" эффекту, который она дает»***, — дает другим,
нетворчеству.
Тогда-то и утрачивается значимость всего того в
креативности, что остается неотделимым от его процесса и отношения и
что претворяется в «строительство» человеком самого себя, —
утрачивается и целиком заслоняется внешним продуктом.
Тогда само творчество выступает уже без его внутренних измерений,
без «построений», входящих в субъектный мир самого
авторатворца, — просто как продуктивность, или
продуктивнорезультативная деятельность. Тогда совершенно загадочным и
непостижимым предстает над-деятельностное содержание —
собственно креативное отношение человека к миру и к самому
себе. Более того, даже и сам автор-творец выступает как
поставщик отделимых от него «новых результатов», как
продуктивный индивид, продуцент с тем или иным коэффициентом
эффективности.
Понимание того, почему совершается неправомерное снижение
и редуцирование креативности до уровня внешней продуктивности,
ведет в свою очередь к следующим по меньшей мере двум
соображениям. Во-первых, возникает вопрос: не должны ли мы
предпоРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 235.
Там же. С. 232.
Там же. С. 222.

240 Г. С. Батищев
ложить, что, если какое-либо философское воззрение
свойственным ей категориальным аппаратом вынуждает видеть в
креативности не что иное, как продуктивность, то не свидетельствует ли
это именно о закрытости, о не-креативном духе такого
воззрения? Или о том, что такое воззрение некритично воспроизводит, а
может быть, даже апологетизирует позицию «пожинания
плодов», позицию использовательскую? Во-вторых, отныне мы уже
не можем себе позволить притязать на раскрытие того, что есть
креативность, исходя из предпосылок заведомо внекреативных,
акреативных или анти-креативных. Напротив, сколько-нибудь
адекватное понимание креативности впервые становится всерьез
вероятным только лишь при соблюдении старинного мудрого
правила: «подобное встречается с подобным», следовательно,
творческое — с творческим. Это значит, что притязающий понять
творчество сам прежде всего должен быть не только извне
направленным, « интендирующим » на креативность, но реально совершающим
его, находящимся в нем, бытийственно погруженным в его
имманентную диалектику, в его атмосферу и собственный ритм. Если
следовать этой логике, то окажется, мало сказать, что творчество
постижимо только творчеством же, — оно постижимо лишь
изнутри собственно креативного отношения между
субъектами, т. е. лишь изнутри полифонизирующего со-творчества
между ними*.
Если сущность человека междусубъектна, то в еще большей
степени это касается именно креативности. Не случайно,
размышляя об этом, С. Л. Рубинштейн обращает наше внимание на
тему агапического отношения как утверждающего других в их
восхождении к бытию все более высокого плана: «в бесконечной
мягкости и бесконечной требовательности любви проявляется
особое творческое отношение к человеку, субъекту»**.
Агапически утверждая другого, человек посвящает себя его восхождению
и его универсальному призванию и ради этого — обретению им
«все большего внутреннего богатства»***. Так человек и сам
делает верность своему призванию творчески-открытой,
несвоемерной, бескорыстной, чуждой самоутвержденчеству.
См.: Батищев Г. С. Диалектика творчества; он же. Особенности культуры
глубинного общения //Диалектика общения. М., 1987. С. 13—51; Диалектика
рефлексивной деятельности и научное познание. Ростов, 1983; Культура,
человек и картина мира. М., 1987; и др.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 377.
Там же.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 241
Отрадно также, что среди учеников и последователей
Рубинштейна укоренилось представление, согласно которому «понятие
творчества ...относится прежде всего не к сфере создания
предметов, вещей, а к сфере человеческих отношений и уровню их
человечности. Здесь творчество состоит в построении человеческих
отношений согласно высшим гуманистическим идеалам»*.
Применяя эту идею, важно удерживаться от грубого
противопоставления субъектно-смыслового творчества — предметному, ибо
при надлежащем подчинении процессов созидания произведений
и даже сравнительно нейтральных объектов-вещей более
высоким, собственно субъектно-креативным задачам, при соблюдении
ценностной иерархии, всякое продуцирование, даже и самое
простейшее, становится облученным светом и достаточно
оправданным. Тогда они уже не могут превратиться в самоцель в ущерб
субъектам.
10. Проблема личностного самоопределения и
отношения к другому субъекту. Эта проблема может показаться
лишенной самостоятельного значения даже при минимальной
зависимости от объективистски-субстанциалистских
умонастроений. Однако есть радикальная разница между потенциальной
междусубъектностью и той степенью, в какой личность своей
свободной волей предпочитает или не предпочитает ее,
претворяет или не претворяет в себе. Междусубъектность отнюдь не
фатальна, не автоматична, а выполненность ее в судьбе субъекта
кардинально зависит от собственного суда над собой — от
выбора им пути именно междусубъектного, взаимностного,
сопричастного, от свободного избрания им такой судьбы, короче — от
его самоопределения. Рубинштейн остро воспринимал эту
выбираемость и формулировал ее именно как проблему, притом
сугубо , философски -этическую, ценностную. Заметим и то, что
даже при настаивании на «принципе детерминизма», который сам
по себе звучит субстанциалистеки, мыслитель вкладывает или
вносит в него, вопреки такому звучанию, подчеркнутый
«этический смысл». Этот последний «заключается» в подчеркивании
роли внутреннего момента самоопределения, верности себе, не
одностороннего подчинения внешнему»**. Так, даже детерминизм им
резко «разворачивается» в сторону субъектного бытия, едва не
Абульханова-Славская К. А. Личностный аспект проблемы общения //
Проблемы общения в психологии. М., 1981. С. 235; сравним:
АбульхановаСлавская К. А. Деятельность и психология личности. М., 1980. С. 173.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 382.

242 Г. С. Батищев
переходя к антисубстанциалистским мотивам, во всяком случае
получая весьма парадоксальную тональность.
Если бы самоопределение субъекта и его
самосовершенствование бралось как замкнутое внутри границ выделенного индивида
(или выделенной, автономизированной группы), как
монологическое дело, или если бы оно оказывалось посвященным у индивида
самому же себе, т. е. превращалось бы в самоутвержденчество, то
это в корне подрывало бы, обессмысливало и ценностно
опустошало междусубъектную со-причастность. Поэтому вполне
естественно, что проблема самоопределения в ее исходной постановке
включает соотнесенность с другими субъектами, так что и вся
остальная действительность олицетворена некоторыми средоточиями
смысловых полей — Другими: «специфика человеческого способа
существования заключается в мере соотношения
самоопределения и определения другим»*. Но сказав это, он, как ни странно,
тут же переходит к объектной характеристике «существования»
вообще, на уровне объектно-вещных взаимодействий**. Выходит,
что вся специфика субъектности — в указанной мере. Но какова
же она у человека, отвечающего своему универсальному
призванию? Ясного ответа на этот вопрос у Рубинштейна мы не находим.
Однако искомый ответ должен и может быть получен в свете
ориентации на те объективно-диалектические смыслы, субъектная
посвященность которым прекрасно выражена (если брать ее не в
узкоспециальном содержании, айв целостно-философском и
этическом звучании) концепций доминантности на Другого (на
всех других) или, иными словами: концепцией
другодоминантности***. Согласно этой концепции, человек как субъект и личность
самоопределяется не компромиссно, но именно всецело и
полностью, бескромиссно в смысловом поле бытия других, через
презумпцию бытия других и, более того, презумпцию абсолютно
приоритетного утверждения бытия других. Этим радикально
устраняется самоутвержденчество. Утверждение себя, своего
собРубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 261.
См. также: там же. С, 280.
Названная концепция академика А. А. Ухтомского поистине драгоценна по
тому потенциалу высокой духовности, который в ней заключен (Ухтомский А. А.
Доминанта. М.; Л., 1966; он же. Письма//Пути в незнаемое. М., 1973. С. 381 —
433). Не поэтому ли она в течение целого периода нашей истории оставалась
почти забытой (если не считать ее узкоспециальной направленности)? Что
касается употребляемого здесь термина «другодоминантность», то он предложен
В. И. Авдеевым.

Философское наследие С. Л. Рубинштейна 243
ственного «я» целиком замещается предоставлением всем другим,
в конечном счете всему Универсуму, утверждать или не утверждать
это «я». Таким образом, вопрос о мере как бы снимается: тот, кто
самоопределяется, целиком берет это дело на себя, насколько это
в его силах — в пределах допороговых содержаний, т. е. в пределах
распредмечиваемости, но выполняет он это свое дело отнюдь не на
территории своего замкнутого «домена» индивидуального
существования, а в гораздо более широком многомерном
пространстве бытия неограниченно многих других. При собственно
духовной посвященности это множество других явно и
недвусмысленно доводится до актуально беспредельного, т. е. безначального
и бесконечного во всех измерениях, до неисчерпаемого богатства
объективной диалектики Универсума. Значит, субъект в
предельно максимальной мере самоопределяется сам — по своей
уникальной совести, которую у каждого ничем нельзя восполнить или
заменить, — но при этом сама же совесть его всегда и неуклонно
исходит из чего-то гораздо большего, более важного и
предпочтимого, нежели он сам, и несет ему ценностную «весть» от лица
этого большего, в идеале — бесконечно и безмерно большего.
Совесть как раз и претворяет всю другодоминантность, когда,
конечно, субъект научается слышать и следовать ее голосу еще до
поступка. Так соединяются друг с другом полномерность
самостояния в совершении поступка, с одной стороны, и
полномерность безусловной ценностной посвященности другим, всему
Универсуму и его диалектике (в лоне которой со-причастны друг
другу все другие) — с другой стороны.
Наибольшее значение эта проблема личностного
самоопределения получает в контексте решения ее под знаком
другодоминантности на тематических содержаниях культуры глубинного
общения*.
Завершая рассмотрение и конструктивное истолкование
философского наследия С. Л. Рубинштейна, понадеемся, что оно еще
обретет вторую жизнь в нашей обновляющейся духовной
атмосфере перестройки и что ему найдется доброе применение в
широком диапазоне гуманитарных исследований и в культуре вообще.
Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности // Ученые записки
высшей школы. Одесса, 1922. С. 148-154,

M. Д. Няголова
У истоков философского гуманизма
Сергея Леонидовича Рубинштейна
На протяжении уже многих десятилетий творчество
выдающегося российского ученого С. Л. Рубинштейна
привлекает внимание исследователей, работающих в
разных областях гуманитарного знания. Его вклад в
методологию психологии не раз был предметом
детальных обсуждений, в ходе которых его целостная
учная теория определялась скорее как философско-пси~
хологическая. Подобное определение обосновано
целым рядом работ учеников и последователей С. Л.
Рубинштейна. Вполне принимая их и учитывая
необходимость и важность подобного подхода, в данной статье
мы попытались обратить внимание только на некоторые
аспекты собственно философских взглядов С. Л.
Рубинштейна, сознательно абстрагируясь, насколько это
возможно, от их методологического значения дая
разработки психологической проблематики.
Как известно, в конце своего жизненного и
творческого пути С. Л. Рубинштейн пишет о себе: «По
призванию, по складу мысли я философ и притом философ,
сердцу которого особенно близки не только теория
познания, но особенно — этика, а официально я —
психолог. Отсюда юмористический аспект моего
отношения к моей специальности ("в психологии я случайный
человек")»*. Рубинштейн был вынужден не только
Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки. Воспоминания.
Материалы / Под ред. Б. Ф. Ломова. М., 1989. С. 421.

У истоков философского гуманизма 245
стать психологом, но и на протяжении многих лет не упоминать о
своем профессиональном отношении к философии. Тексты его
работ, обнаруженные и опубликованные лишь после его смерти
(«О философской системе Г. Когена», «Принцип творческой
самодеятельности», «Человек и мир»), свидетельствуют, однако, о
том, что, не афишируя этого, он всегда следовал «своему складу
мысли» и практически никогда не оставлял своих философских
исканий.
В конце 1997 г. публикацией без купюр полного текста
«Человека и мира» открылась новая страница рубинштейноведения.
Впервые стало возможным не только оценить достоинства
философского наследия Рубинштейна в целом, но и заметить яркое
сходство обсуждаемых им проблем с теми проблемами, которые в
50-е гг. XX в. разрабатывали в западноевропейской философии
такие авторы, какМ. Хайдеггер, Ж--П. Сартр, М. Мерло-Понти,
Э. Кассирер и др.
После Второй мировой войны общая направленность
европейской мысли характеризуется поиском «утерянного» места человека
в философии и смысла его существования в мире. В послевоенные
годы почти одновременно выходят в свет несколько работ,
посвященных новому философскому гуманизму, самые значительные
среди которых — «Письмо о гуманизме» М. Хайдеггера,
«Гуманизм и террор» М. Мерло-Понти и «Экзистенциализм — это
гуманизм» Ж.-П. Сартра. Дух феноменологии и экзистенциализма —
объединяющее звено гуманистических идей этих выдающихся
мыслителей XX в. Не раз историки философии указывали, что самый
существенный вклад родоначальников немецкого
экзистенциализма Хайдеггера и Ясперса в истории человеческого духа
«определяется прежде всего тем, что они вновь привлекли внимание к
"вечной" философской проблеме — человек и его место в мире, человек
в культуре»*.
Как известно, у Рубинштейна нет специальной работы,
посвященной гуманизму, но эту экзистенциалистскую проблему
философии, находясь, правда, за пределами собственно
экзистенциализма, он обсуждает в конце своего жизненного и творческого
пути. Таким образом, проблематика «Человека и мира» вполне
соответствует кругу обсуждаемых аспектов гуманизма его
западноевропейскими современниками.
Хотя немецкий, да и вообще европейский экзистенциализм не
оказал прямого воздействия на гуманистические взгляды
РубинТипсина А. Н. Немецкий экзистенциализм и религия. Л., 1990. С. 143.

246 M. Д. Няголова
штейна, тем не менее интересно проследить те пути, которыми он
пришел к своим философским воззрениям. Они, несомненно,
восходят к постклассической немецкой философии.
Нет причин сомневаться в том, что Рубинштейн — блестящий
ученик своих выдающихся учителей Марбургской школы — Г.
Когена и П. Наторпа. Особенно близки его научные отношения с
Когеном, которого Рубинштейн сопровождает и в Берлине.
По-видимому, только начало Первой мировой войны оказалось для
Рубинштейна поводом прервать свои научные занятия в Германии и
вернуться на Родину.
В Марбургском университете он защищает свою докторскую
диссертацию «Исследование проблемы метода. I. Абсолютный
рационализм (Гегель)». Основная цель его диссертационного
исследования — критика рационалистической точки зрения на
взаимоотношения мышления и бытия. В качестве представителя
абсолютного рационализма Рубинштейн рассматривает Гегеля, а
проявления дуалистического рационализма он обнаруживает в
философских системах Канта и Платона. Согласно Рубинштейну,
абсолютный рационализм отождествляет мышление и бытие, а
дуалистический утверждает их антиномию. По ходу анализа
критических оснований этих двух методов он указывает, что и в том, и
в другом содержатся очень серьезные недостатки в силу того, что
в онтологии первичным считается бытие, а в логике — мышление.
Таким образом, Рубинштейн формулирует вывод, что «только
тогда, когда осуществится совпадение этих двух разных точек зрения,
логика Гегеля, логика как метафизика, настоящая логика бытия,
окажется возможной»*.
По-видимому, выбор темы докторской диссертации и ее
разработка не случайны. Именно проблема метода является ведущей
и в философии Когена. В своих трех основных философских
произведениях («Логика чистого познания», 1902; «Логика чистой
воли», 1907; «Эстетика чистого чувства», 1912) он относится
критически к транцедентальной философии Канта. Согласно
Когену, логика познания не может основываться на чувственности,
эмпирических данных и «вещи в себе», как рассматривает ее Кант
в «Критике чистого разума». «Мы, — заявляет Коген, —
начинаем с мышления... Чистая мысль, и только она должна произвести
чистые знания. Поэтому учение знания должно стать учением
мышления. Именно в этой форме логика мысли является учением
* Цит. по: Payne T. R. S. L. Rubinstejn and the Philosophical foundations of the
Soviet Psychology. D. Reidel Publishing Company. Dordrecht, 1968. P. 70.

У истоков философского гуманизма 247
мышления»*. Этика Когена представляет собой учение о человеке
или учение чистой воли. Подчиняясь государственному закону,
индивид приходит к этическому самосознанию. Задачу создания
новой эстетики Коген сводит к признанию существования «чистого
чувства», или «чистой любви к человеческой природе»**. Без нее
возникновение и прогресс искусства невозможны. Она —
исконная сила искусства, а искусство возводит человека к
самосознанию. Таким образом, Коген приходит к выводу, что мысли, воли и
чувству не дано ничего. Субъект сам определяет научный объект в
процессе познания, в этических деяниях он формирует и развивает
свою личность, а в искусстве — свое самосознание. По словам
Э. Кассирера, в философской системе Когена «превосходство
активности над пассивностью, духовности и автономии над вещью и
чувственностью должно быть чистым и всеобщим. Любой призыв
к какой-нибудь "данности" должен исчезнуть, и все, что было
похоже на какое-нибудь основание в вещах, должно уступить место
чистым основаниям мышления, воли, эстетическому и
религиозному сознанию»***.
Отталкиваясь от своего критического отношения к кантовой
философии, Коген формулирует и принципы нового
трансцедентального метода. Наряду с этим он осуществляет и глубокую
критику феноменологического метода. В создании новой кантианской
методологии Коген принял Гегеля в качестве «тайного
руководителя» и попытался воссоединить логику Гегеля с кантианской
трансцедентальной философией. Часто исследователи
марбургского неокантианства указывали, что Коген поправил Канта под
руководством Гегеля, а Гегеля под руководством Канта****. Этот
подход не остался лишь оригинальным поступком в развитии
постклассической немецкой философии. Его самым существенным
результатом оказалось преодоление психологизма, и в этом
отношении вклад неокантианцев из Марбурга настолько
значителен, что они мало чему могут научиться даже из «Логических
сочинений» самого Гуссерля*****.
Цит. по: Boutot A. La Pensée allemande moderne. Paris, 1995. P 27.
Ein neuer Kant in Marburg und Heidelberg // Philosophie in der
Maschinenwelt. Berlin, 1992. P. 359.
Касирер Е. Ece за човека? С. 1999.
Яковенко Б. О теоретической философии Г. Когена // Логос. СПб., 1910.
С. 212.
Наторп П. Кант и Марбургская школа // Новые идеи в философия. Сб. 5
(Теория познания II). СПб., 1913. С. 100.

248 М.Д. Няголова
Немецкое неокантианство в целом, как марбургское, так и
баденское, оказало значительное влияние на европейскую
философскую мысль первых десятилетий XX в. Учитывая тот факт, что в
этот период множество российских студентов получали
образование в немецких университетах, а целый ряд российских ученых
стажировались и защищали диссертации в Германии, то и Россию
в некотором смысле можно рассматривать как «вторую родину
неокантианства». В России появилось большое количество
последователей и критиков философов из Марбурга. Учению
последних посвящено немало публикаций и отзывов в российской
научной печати до Первой мировой войны и даже после нее.
Лишь в последние несколько лет появляются публикации,
посвященные научному влиянию немецкой философии того периода
на формирование концепций российских мыслителей, в частности
С. Л. Рубинштейна и Г. Г. Шпета*. Исследование В. А.
Лекторского, а также другие работы, посвященные
философско-психологическому наследию С. Л. Рубинштейна (К. А. Абульхановой,
А. В. Брушлинского, А. С. Арсеньева, А. Н. Славской, В. В.
Знакова, О. Н. Бредихиной, Л. Н. Селивановой), дают уже достаточно
оснований, чтобы ответить на часто задаваемый в
рубинштейноведении вопрос «Был ли или не был Рубинштейн последователем
своих учителей из Марбурга?».
Содержание его первых философских работ, написанных уже
после Марбурга, убедительно показывает их преемственность по
отношению к его научным занятиям в Германии. Статья «О
философской системе Германа Когена», как считает О. Н. Бредихина,
была написана в 1917—1918 гг. по случаю кончины Когена, В ней,
однако, Рубинштейн выявляет те аспекты философии Когена,
которые он считает наиболее ценными с его точки зрения. Поэтому
текст статьи можно рассматривать и как некоторую программу
философского развития самого Рубинштейна.
В центре исследования Рубинштейна снова стоит проблема
взаимоотношений мышления и бытия, но на этот раз уже в
философии самого Когена. Отличительной чертой концепции этого
выдающегося немецкого неокантианца, по словам Рубинштейна,
является следующее положение: «Мысли ничего не дано; она не
имеет никакого начала вне самой себя.
Мысль есть порождение, и так как мысль в себе порождает все
содержание бытия, то содержание мысли — оно и есть
содержаLektorsky, V. A. German philosophy and Russian humanities: S. L. Rubinstein
and G. G. Shpet, internet site.

У истоков философского гуманизма 249
ние бытия. Поэтому мысль есть познание. ...Мысль порождает все
содержание бытия, поэтому содержание мысли есть содержание
бытия, в этом смысле они отождествляются. Следовательно, они
отождествляются не потому, что они непосредственно
тождественны, а наоборот, потому, что они связаны с отношением, в
котором каждое из них играет другую роль: мысль определяет и
обосновывает бытие, бытие, получая в мысли обоснование,
превращается в производную функцию мысли — познание. Это в рамках
критического реализма неизбежный вывод, и это судьба,
неизбежно постигающая бытие, — данность»*. Далее он указывает,
что «данность», из которой логика должна исходить в своем
построении, согласно Когену, соответствует науке. «Таким образом,
Логика во всем своем построении сохраняет неразрывную связь с
наукой, и логика познания — она есть вместе с тем логика науки,
или наукоучение»**.
В контексте анализа критического понимания Ко геном
логического подхода в качестве научного метода исследования
Рубинштейн подчеркивает и другой очень существенный принцип
системы Когена — принцип непрерывности мышления, «...Мысль, для
того чтобы быть познанием, должна быть непрерывной системой.
Поэтому Коген называет принцип непрерывности законом мысли
как познания ("Die Continuität est das Denkgesets der Erkenntnis").
Значит, мысль-познание — лишь в непрерывности своего
содержания, лишь в непрерывной связи всех своих элементов и
областей. Познаниеестьпознаниелишьвединстве познания»***.
Следовательно, связь логики и науки неразрывна. Они могут
существовать лишь в единстве. «Именно установление этой связи логики с
наукой, — указывает Рубинштейн, — есть для Когена "вечное в
Канте" (Das Ewige in Kant)»****. Вполне разделяя эти взгляды
Когена, он подчеркивает: «Лишь в систематическом единстве
познания, лишь в единстве логики и науки обосновывается познание в
науке и научность всего познания»*****.
Рассматривая другую сторону философии Г. Когена —
этическое учение, Рубинштейн сразу же подчеркивает, что центральная
проблема когеновской этики — человек. «Всем своим идейным
содержанием, всей системой понятий и принципов, которые этика
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. М., 1997. С. 144.
Там же. С. 150.
Там же.
Там же.
Там же.

250 M. Д. Няголова
разворачивает, она отвечает на один вопрос, на сократовский
вопрос: что такое человек?»* Анализируя этические взгляды
Когена, Рубинштейн отмечает: «Этический субъект может мыслиться
только как задача, ни в коем случае как психический источник или
очаг или какая-либо сила психического субъекта. Итак,
этический субъект не есть данность, неличная до своих этических
деяний, и значит, в этических деяниях он не просто проявляется и
манифестируется — он вообще не имеется, пока он не
проявляется: и поэтому в деянии он не проявляется и вырождается, но
в них возникает и порождается. Лишь в этических деяниях
этический субъект определяется и тем самым осуществляется
(verwirklicht)»**. Отношение субъекта и деяния можно определить как
принцип самоопределения. Каждое деяние является новым
началом, новым источником, порождающим этический субъект.
«Этический субъект — лишь ступень в своем самоосуществлении.
Поэтому в каждом деянии определяется не ценность только этого
деяния, в каждом из них решается судьба того, что есть во мне я
сам...
Итак, задача всякого деяния есть созидание этического
субъекта... Как самоцель, этический субъект есть личность»***.
Рубинштейн подробно анализирует возможности и основания
самоопределения этического субъекта в учении Когена. «Этический субъект
самоопределяется, и, самоопределяясь, он впервые
самоосуществляется в своих деяниях. Но этическое деяние человека
предполагает другого человека как другой этический субъект. Потому что
этическое деяние существует только в отношении к человеку как к
личности, в отношении к вещи есть лишь действие, есть лишь
какой-нибудь физический или психический акт, но не деяние»****.
Вне своих связей с человечеством в целом человек не может
существовать в качестве нравственной личности.
Таким образом, Рубинштейн выявляет основные аспекты
творчества Когена, указывая, что этике отведена ведущая роль в его
философской системе. Еще в этой своей первой работе, лежащей в
русле идей Марбургской школы, Рубинштейн заявляет о своем
интересе к этической проблематике философии. Сам он не только
разделяет этические взгляды Когена, он намерен продолжать и
развивать их.
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 151.
Там же. С. 153— 154.
Там же. С. 154-155.
Там же. С. 156.

У истоков философского гуманизма 251
Статью «Принцип творческой самодеятельности (К
философским основам современной педагогики)» 1922 г. можно считать
первой реализацией этих намерений. Он формулирует свои
выводы, не только развивая когеновские принципы самоопределения
и саморазвития субъекта, но и основываясь на интерпретации
теории «социальной педагогики» другого своего учителя из
Марбурга — Пауля Наторпа. Рубинштейн ставит основной акцент на
взаимоотношении философии (скорее всего, этики) и педагогики,
а в результате этого — на понимании методологических
принципов педагогики. Он указывает, что «на основе творческой
самодеятельности субъекта стремится современная педагогика
построить процесс и всю систему образования»*. С этих позиций сам
Рубинштейн критикует кантовское определение чувственности
как рецептивность, т. е. как способность пассивного восприятия.
Объективность процесса овладения знаний не исключает, как
считают представители эмпиризма, проявлений творческой
самодеятельности субъекта, наоборот, она непременно включает их в
себя. Таким образом, субъект не только учится, но вместе с тем он
становится нравственной личностью, формирует свои
собственные эстетические критерии. Следовательно, цель педагогики
состоит в создании и организации наилучших условий для
формирования не только знающих, но наряду с этим и нравственных
творческих личностей.
В своем произведении «Социальная педагогика» П. Наторп
обосновывает принципы социальной педагогики как науки,
которая является на самом деле философией педагогики или этикой
образования. В центре его исследовательского интереса —
проблема субъекта учебной деятельности**. Среди множества
вопросов, связанных с этой проблемой, Рубинштейн останавливается
на одном из них — о творческих проявлениях субъекта,
составляющих его «самодеятельность», и приходит к выводу, что
«субъект в своих деяниях, в актах своей творческой самодеятельности
не только обнаруживается и проявляется; он в них созидается и
определяется. Поэтому тем, что он делает, можно определять то,
что он есть; направлением его деятельности можно определять и
формирование его самого»***.
Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности // Вопросы
психологии. 1986, № 4, С. 101.
Наторп П. Социальная педагогика. М., 1911.
Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности. С. 101 — 108.

252 M. Д. Няголова
Опираясь на этот вывод, исследователи (К. А. Абульханова,
А. В. Брушлинскийидр.)часто говорили об этой статье 1922 г. как
о первом произведении Рубинштейна, в котором он обосновывает
принципы своей будущей субъектно-деятельностной теории. В
отличие от других деятельностных теорий, возникших в российской
психологии позже, в рубинштейновской теории деятельности с
самого начала учитывалась в максимальной степени точка зрения
субъекта. Причем субъектно-деятельностная теория, которую он
разрабатывает в психологии на протяжении многих лет, восходит
к этическим принципам неокантианского критицизма.
Достаточно большой период времени разделяет ранние работы
Рубинштейна и его произведение «Человек и мир», но его
преемственность по отношению к ранним работам очевидна. У них и
общая судьба — они остались неопубликованными при жизни
автора. В последний период своей жизни Рубинштейн возвращается к
тем философским проблемам, работу над которыми он начал в
молодости. По всему видно, что за все это время, с 1922 по 1958 г.,
он неофициально продолжал разрабатывать их, хотя в его научном
архиве подобных сведений не сохранилось. Даже если в этой связи
Рубинштейн ничего и не написал, очевидно, что он не переставал
думать и рассуждать о философии
Еще в предисловии к «Человеку и миру» он указывает, что
необходима новая формулировка основного философского вопроса
взаимоотношений бытия и сознания. За проблемой сознания
скрывается проблема человека, осознающего мир. Таким
образом, основной философский вопрос можно сформулировать как
«проблему бытия, сущего и место в нем человека».
Но человек существует лишь в своем отношении к другому
человеку: человек — это люди в их взаимоотношениях. Человек как
абсолют, как «вещь в себе», как нечто обособленное и замкнутое
в себе — это не человек, не человеческое существо и более того —
это вообще не существо, это нечто несуществующее — ничто.
Рубинштейн считает, что «...обычное представление о субъекте
познания как чисто индивидуальном, только единичном существе —
фикция. Реально мы всегда имеем два взаимосвязанных
отношения — человек и бытие, человек и другой человек (другие люди).
Эти два отношения взаимосвязаны и взаимообусловлены»*. Он
ставит себе задачу рассмотреть их взаимосвязь и
взаимообусловленность, потому что «только беря их в этой взаимосвязи, можно
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С, 4.

У истоков философского гуманизма 253
правильно подойти к пониманию и гносеологического отношения
человека к бытию, и морального отношения к другому человеку»*.
Цель первой части книги, как Рубинштейн определяет ее,
исследование мира в его соотношении с человеком, а второй части —
исследование человека в соотношении с миром**. Таким образом,
основная задача Рубинштейна — создать новую философию, в
центре которой находится проблема человека и его места в мире,
в жизни***. Эта новая философия ярко контрастирует с
общепринятой марксистко-ленинской философией советского периода,
содержащей обычно два раздела — «диалектический» и
«исторический» материализм, о котором уже подробно писал А. С.
Арсеньев в статьях, посвященных Рубинштейну****. Она не похожа и на
традиционные философские системы, состоящие из двух частей —
онтологии и гносеологии.
В работе Рубинштейна все основные философские категории
оказываются соотнесенными с проблемой человека, что и
послужило основанием К. А. Абульхановой-Славской, А. В. Брушлинскому
и другим исследователям «Человека и мира» отнести эту работу к
области философской антропологии. Сам автор определяет ее как
философский труд в двух частях: первая часть — общая онтология,
а вторая часть — дифференциальная онтология, или этика.
По своему содержанию проблематика первой части
соответствует основному вопросу метафизики Мартина Хайдеггера: что
такое сущее, бытие и место в них человека? В первой части
«Человека и мира» обсуждается проблема онтологической
дифференциации, или различение бытия и сущего — то, что является
центральным вопросом философии Хайдеггера. Но если Хайдеггер
под сущим понимает предметы и явления эмпирического мира, все
существующее, а характеристику бытия ограничивает тем, что
бытие не дается эмпирически, потому что оно не является
предметом окружающего мира*****, то Рубинштейн критикует сведение
сущего к «объективной реальности» и, соответственно, — бытия
к материи******.
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 4.
Там же. С. 63.
Там же, С. 4.
АрсеньевА. С. Размышления о работе С. Л. Рубинштейна «Человек и
мир»//Вопросы философии. 1993. № 5. С. 130—160; он же. Десять лет спустя.
О творческой судьбе С. Л. Рубинштейна // Вопросы философии. 1999.
Хайдеггер М. Письмо о гуманизме. М., 1993. С. 7.
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 20.

254 M. Д. Няголова
Наверное, было бы ошибочным говорить о преемственности
между идеями Хайдеггера о метафизике и метафизическом
понимании человека, разработанными во «Времени концепции мира»
1938 г. и в «Письме о гуманизме» 1946 г., и философской
онтологией Рубинштейна, представленной в первой части «Человека и
мира». Ссылки в рубинштейновском тексте на Хайдеггера и
Сартра позволяют заключить, что он хорошо знал их работы и
относился к ним не всегда критически. В некоторых пунктах он
соглашался с их позициями*.
«Письмо о гуманизме» Хайдегерра содержит резкую критику
рационалистических принципов гуманизма, восходящих к
эллинизму, итальянскому Возрождению, немецкому Просвещению, а
также к гуманизму христианского типа, согласно которому
«человечность человека заключается в том, что он "дитя Бога-Отца"»**.
Новый, «метафизический» гуманизм, по словам Хайдеггера,
отличается от всех этих исторических разновидностей пониманием
человека и человечности как «определенного истолкования природы,
истории, основы мира, т. е. сущего в целом»***. К ним он относит
гуманистические идеи марксизма и экзистенциализма Сартра. Те
же самые тенденции философского гуманизма обнаруживаются и в
работе Рубинштейна «Человек и мир». Самым ярким их
проявлением оказывается его борьба против деонтологизиции философии
в целом. Наверное, она была бы высоко оценена и самим
Хайдеггером, если бы ему удалось прочитать «Человек и мир».
Обратим внимание на отличительные характеристики этой
работы. Во-первых, необходимо отметить, что гносеологическое
взаимоотношение субъекта и действительности, согласно
Рубинштейну, не сводится к процессу отражения. Даже восприятие он
рассматривает как процесс взаимодействия субъекта и объекта.
«Воспринять — значит, по существу, онтологизироваться,
включиться в процесс взаимодействия с существующей реальностью,
стать причастным ей»****. Характером взаимодействия
отличается и логическое познание. «Мышление, — пишет он, — тоже
компонент жизни, но здесь процесс взаимодействия с реальностью
гораздо более опосредствованный и осложненный множеством
отходов от непосредственного контакта с реальностью, от
взаимодействия с ней — уход в идеальное»*****. Таким образом, категории
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 25.
Хайдеггер М. Письмо о гуманизме. М., 1993.
Там же.
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 25.
Там же. С. 24.

У истоков философского гуманизма 255
бытия и сознания нельзя противопоставлять, рассматривать их
как отдельные сущности и потом спорить, что из них является
определяющим. «Мы, — указывает Рубинштейн, — исходим из
явлений, из непосредственно данного человеку мира, с которым у
него действенный и познавательный контакт, и в нем, идя от него,
обнаруживаем бытие сущего.
Именно это данное человеку бытие (сущее) берется как
отправной пункт всех онтологических исследований, раскрывающих
онтологические характеристики сущего в рамках различных
онтологических категорий. Коррелятом материи является не сознание,
а человек — существо страстное, страдательное и действующее»*.
Этот вывод, сформулированный в конце первой части, позволяет
Рубинштейну уточнить, что «так учитываются требования
кантовского критицизма (без его субъективизма) и устремление
феноменологии (без ее интуитивистической произвольности)». В этом
выводе можно найти и ответ на вопрос о методе, поставленный в
марбургской диссертации Рубинштейна.
Он указывает, что существование человека в мире не
ограничивается только проявлениями человеческого разума, познанием.
Человек не является чем-то внешним по отношению к бытию. Он
включен в бытие. Именно поэтому и необходимо
«проанализировать, что представляет собой это сущее (человек) в своем
специфическом способе существования»** или существование
«человека в соотношении с миром».
Если первая часть «Человека и мира» своей проблематикой
напоминает взгляды Хайдеггера о мире как «пребывание человека
один на один с бытием, «прислушивание» к бытию, забвение себя
перед лицом бытия», то содержание второй части напоминает
лософию Ясперса, понимающего «мир как коммуникацию людей».
Вторая часть — это новая рубинштейновская этика или, как он
сам ее называет, «дифференциальная онтология». Основную ее
идею можно определить как взаимоотношения человека и мира,
под которыми на самом деле подразумеваются взаимоотношения
человека и других людей. Несмотря на их разные
характеристики — морально-этические, эстетические, политические,
познавательные, — они всегда предполагают существование и активность
«Другого» человека. Таким образом, исследуя проблему
существования в плане онтологии, Рубинштейн приходит к выводу о
понимании индивида как единичного, реального и неповторимого,
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 39.
Там же. С 62.

256 M. Д. Няголова
которое существует само по себе. В этом и состоит неизменная
ценность индивида. В гносеологическом плане это положение
выражает нерелятивизм, конкретность истины, доброты и т. д. В
этическом плане это положение говорит о правах человеческой
мысли и совести, о доверии к ней*.
Преклонение перед человеческой индивидуальностью
исключает отчуждение между людьми. И в этом отношении Рубинштейн
развивает те идеи гуманизма, которые нашли свое место и в
антропологических взглядах К- Маркса как борьба за преодоление
отчуждения. Человеческая индивидуальность, жизнь отдельного
человека сами по себе не имеют никакого смысла. «Смысл
человеческой жизни, — пишет Рубинштейн, — быть источником
света и тепла для других людей»**.
Другое существенное проявление рубинштейновского
онтологического гуманизма — это утверждение действенности
человеческого отношения к жизни. Он указывает, что «жизнь — это
процесс, в котором объективно участвует сам человек. Основной
критерий его отношения к жизни — строительство в себе и в
других новых, все более совершенных, внутренних, а не только
внешних форм человеческой жизни и человеческих отношений»***.
В контексте гуманистического понимания человека Рубинштейн
отводит специальное место проблеме самоусовершенствования.
Это не означает сделать себя лучше, главное — сделать что-то
хорошее в жизни. Такова должна быть цель, а
самоусовершенствование — лишь ее результат. Таким образом, «старая этическая
категория "добро" приобретает новое значение. Добро выступает
как содержание самой жизни человека, как его деятельность»****.
Во всех указанных выше работах западноевропейских
философов, посвященных гуманизму, свобода рассматривается как
синоним гуманизму, как подлинное проявление человечности. Под
гуманизмом Хайдеггер понимает стремление к тому, «чтобы человек
стал свободным для собственно человеческого и в этом нашел его
достоинство»*****. Сартр заявляет, что «свобода является основой
всех ценностей». При этом вопрос о свободе связан всегда с
конкретными обстоятельствами, с самим существованием человека******.
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 112.
Там же. С. 113.
Там же. С. 111.
Там же. С. 112.
Хайдеггер М. Письмо о гуманизме.
Сартр Ж.-П. Екзистенциализмътехуманизъм. ЛИК- С. 1994. С.68—69.

У истоков философского гуманизма 257
О понимании Рубинштейном свободы в контексте проблемы
гуманизма можно судить на основе анализа текста параграфа
«Этика и политика» второй части «Человека и мира». Рассматривая
проблему отношения этики и политики, он указывает, что
«догматизм — главное препятствие на пути развития гуманизма».
Догматизм приводит к концентрационным лагерям и к уничтожению
прав личности. Политика любого тоталитарного общества,
фашистского или социалистического, приводит к растворению
личности в тоталитарном государстве. Свобода — такая
специфическая характеристика человека, которая отличает его от всего
остального мира, в то время как природа — то общее, которое
объединяет его с миром. «Сознание, свобода — без нее нет
человека, но надо сохранить корни его жизни в природе, среди всего
живущего, во Вселенной»*. Рубинштейн относится осудительно
к революциям как средству освобождения того или другого
политического класса. Он не только подчеркивает, что
«революционное» дело Ленина и Сталина связано с утверждением
тоталитарного правления в России, но выявляет и ограниченность
марксовской антропологии: «Человек как представитель человеческого
рода стал представителем своего класса — за антропологизацией
природы (гуманистически-антропологическое мировоззрение)
последовало сведение (природы) человека к совокупности
общественных отношений, жизнь, история мира свелась к смене
общественных (производственных) отношений, к смене общественных
формаций»**.
Все эти различные аспекты, в которых человек выступает как
субъект жизни, на самом деле возникают и оказываются
возможными на основе этического понимания человека. Таким образом, в
конце 50-х гг. взгляды Рубинштейна, формировавшиеся еще в
марбургский и одесский периоды его творчества, складываются в
целостную философскую систему. Критические идеи Когена и
Наторпа не отброшены в сторону. Он переосмысляет их сквозь
призму новых феноменологических и экзистенциальных идей своего
времени.
В недрах тоталитарного общества Рубинштейн создал свой
оригинальный философский «манифест гуманизма», по
определению А. В. Брушлинского, который составляет методологическую
основу развития гуманистических взглядов следующих поколений
российских ученых.
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. С. 103.
Там же.

Часть II
в. В. Давыдов
Учение С. Л. Рубинштейна
о различии эмпирического
и теоретического мышления'
Л^ногие психологи изучают человеческое мышление,
специально не выделяя его принципиально различные
типы, имеющие особые закономерности. Вместе с тем
хорошо известно, что в традициях гегелевского
подхода к мышлению принято различать в нем два
главных типа — рассудочное мышление (рассудок) и
разумное, или диалектическое, мышление (разум). Именно
Гегель наиболее четко и подробно описал
своеобразие этих двух типов человеческого мышления**. Идею
такого различения поддержал Ф. Энгельс, которому
принадлежат краткие характеристики рассудка и
разума. Приведем эти характеристики. Прежде всего
Ф. Энгельс отмечает, что у людей «общие с
животными все виды рассудочной деятельности»: индукция,
дедукция, абстрагирование, анализ, синтез,
эксперимент. «По типу все эти методы, — пишет далее Ф.
Энгельс, — стало быть, все признаваемые обычной
логикой средства научного исследования — совершенно
одинаковы у человека и у высших животных. Только
по степени (по развитию соответствующего метода)
они различны... Наоборот, диалектическое мышление —
Впервые опубликовано: Рубинштейн С. Л. Очерки.
Воспоминания. Материалы. М., 1989.
** Гегель. Соч. Т. 1.М.; Л., 1929. С. 130-140.

Учение С. Л. Рубинштейна 259
именно потому, что оно имеет своей предпосылкой исследование
природы самих понятий, — возможно только ддя человека, да и
для последнего лишь на сравнительно высокой ступени развития
(буддисты и греки)...»*
Психология многие годы игнорировала необходимость
различения у человека рассудочного мышления и разумного
(диалектического) мышления. Тому было много разных причин, но
отсутствие такого различения в психологии, а также в педагогике
приводило к серьезным практическим последствиям — в частности,
в области образования. Мы неоднократно поднимали эту
проблему, проводили достаточно подробное логико-психологическое
сопоставление особенностей рассудочного и разумного мышления,
предлагали учитывать итоги такого сопоставления в
исследованиях человеческого мышления**. И хотя некоторые сдвиги и
произошли, положение изменилось мало. Организуя
экспериментальное изучение мышления школьников на основе различения его
основных типов***, мы опираемся при этом не только на
логикофилософские труды, но и на теоретические психологические
работы, и прежде всего на работы С. Л. Рубинштейна.
Именно Рубинштейну принадлежит, на наш взгляд,
последовательное проведение идеи о принципиальном различии
эмпирического (или рассудочного) и теоретического (или разумного)
мышления — именно он первым из психологов дал конкретное
описание общих особенностей теоретического мышления и
соответствующих ему мыслительных операций, которые будут
рассмотрены ниже. Поскольку указанная проблема до сих пор сохраняет
всю свою актуальность, то целесообразно воспроизвести подходы
Рубинштейна к этой проблеме и сделать из них соответствующие
выводы для решения важных вопросов современной психологии
мышления.
Процесс мышления рассматривался Рубинштейном прежде
всего как анализирование и синтезирование, производными от
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20, С. 537-538.
Наш логико-психологический анализ показал, что целесообразно
использовать, иную терминологию для обозначения указанных типов мышления —
«рассудочно-эмпирическое мышление» и «теоретическое мышление» (второй
термин обозначает ту же область, которую в несколько другом контексте можно
назвать «разумно-диалектическим мышлением») (Давыдов Д. В. Виды обобщения в
обучении. М., 1972). Но такое изменение терминологии не меняет существенных
характеристик «рассудка» и «разума», данных Гегелем и Ф. Энгельсом.
Давыдов В. В. Проблемы развивающего обучения. М., 1986; Зак А. 3.
Развитие теоретического мышления у младших школьников. М., 1984.

260 В. В. Давыдов
которых являются абстрагирование и обобщение. На разных
этапах мышления анализ и синтез приобретают качестеенно
различные формы*, что, в свою очередь, связано с разными путями
обобщения. Рубинштейн выделил три таких пути.
«Первый путь — элементарное эмпирическое обобщение,
которое совершается в результате сравнения посредством
выделения тех общих (схожих) свойств, в которых сходятся
сравниваемые явления. Это локковское обобщение... Такой путь может быть
практически использован и фактически используется на
начальных стадиях познания, пока оно не поднимается до уровня
теоретического знания... Такое обобщение есть лишь отбор из числа
эмпирически, непосредственно, чувственно данных свойств; оно
не способно поэтому привести к открытию чего-либо сверх того,
что дано непосредственно, чувственно... Общее, к которому
приходят таким образом, остается в пределах эмпирических
констатации»**.
Сравнение осуществляет эмпирическое обобщение и
классификацию явлений. Оно может выделить общее как сходное,
формально одинаковое, но не гарантирует выделения существенного
(сходное является лишь внешним вероятным индикатором
существенного).
Этот путь от частного к общему образует остов той индукции,
которая возводилась сторонниками сенсуалистического
эмпиризма в ранг якобы основного и единственного метода обобщения. На
самом деле — это лишь элементарный способ обобщения,
дающий эмпирическое обобщение низшего порядка. «Теория
обобщения посредством сравнения... — это в лучшем случае теория
элементарного чувственного обобщения, которое не выходит за
пределы чувственного и не ведет к абстрактным понятиям, а не
общая теория обобщения, включающая его высшие научные
формы»***.
Второй путь — обобщение через анализ и абстракцию. Это
«обобщение, до которого возвышается теоретическое мышление
в результате раскрытия закономерных, необходимых связей
явлений»****. Анализ, вычленяя существенные свойства из
несущественных, общее из частного, переходит в абстракцию. Синтез же
выступает в переходе от абстракции к мысленному конкретному.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. С. 136.
"Там же. С. 150.
Там же. С. 141.
"" Там же.

Учение С. Л. Рубинштейна 261
«Абстракция в научном мышлении направлена на раскрытие
собственных, внутренних, существенных свойств явлений в
закономерных зависимостях, в соответствии с которыми она
совершается»*.
Научно оправданное обобщение — «это не выделение вообще
каких-либо общих свойств...; обобщение как акт познания
практически и научно значимого есть выделение не любых общих
свойств явлений, а таких, которые для них существенны.
Существенные же свойства выделяются посредством анализа и
абстракции... Научное обобщение — производный эффект анализа,
связанного с абстракцией»**.
Научное обобщение — «это всегда не только отбор, но и
преобразование... В выключении... привходящих обстоятельств,
осложняющих, маскирующих сущность явлений, и состоит
преобразование непосредственно данного, ведущее к абстрактному
понятию о явлении. Понятие прямо, непосредственно не совпадает с
явлением... вследствие того, что в понятии непосредственно
данное преобразуется посредством абстракции»***.
Итак, в научном понятии отображается существенное общее,
которое само выступает как продукт специфического анализа и
абстракции.
«Третий способ обобщения, — пишет Рубинштейн, —
заключается в самом процессе выведения или дедукции»****. Это
обобщение, осуществляемое путем доказательства, ошибочно
называют индукцией (полной или совершенной), поскольку при таком
выведении имеется переход от частного к общему. На самомделе — это
дедукция, если под ней «разуметь доказательное выведение одного
положения на основе других, из которых оно с необходимостью
следует...»*****
Такое теоретическое выведение совершается при встречном
движении от общего к частному и от частного к общему, —
обобщение и теоретическое познание взаимосвязаны. При этом
необходимо четко различать процесс эмпирического «наведения» на
внешне общее и процесс теоретического выведения каких-либо
положений на основе существенно общего, когда опять-таки
происходит особое обобщение многих частных случаев.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. С. 140.
Там же. С. 142-143.
Там же. С. 143-144.
Там же. С. 151.
Там же.

262 В. В. Давыдов
Ряд психологов (в частности, Л. С. Выготский*) подчеркивали
то обстоятельство, что в реальной мыслительной деятельности
человек осуществляет одновременные встречные переходы от
частного к общему и от общего к частному. Но, констатируя данный
факт, психологи не определяли сколько-нибудь четко тот особый
уровень мышления, на котором это становится возможным. Более
того, они так или иначе пытались соотносить этот факт с
мышлением, оперирующим эмпирическими понятиями на основе
внешнего общего свойства. Однако на таком уровне указанное
встречное движение невозможно. Этот момент отчетливо выделил
Рубинштейн, раскрывая внутреннюю связь встречных переходов с
процессом теоретического выведения конкретного, с
процессом доказательства, со своеобразной дедукцией, которая сама по
себе не исключает движения от частного к общему (одновременно
при движении от общего к частному).
Для Рубинштейна мышление внутренне связано с
обобщениями — оно совершается в них и ведет к обобщениям более
высокого порядка. Поэтому правомерно заключение о том, что разные
уровни мышления определяются видами обобщения материала.
«Можно, — пишет Рубинштейн, — ...различать разные уровни
мысли в зависимости от того, насколько высок уровень ее
обобщений, насколько глубоко вместе с тем она переходит от явления
к сущности... Такими разными уровнями мышления являются
наглядное мышление в его элементарных формах и мышление
отвлеченное, теоретическое»**.
Рубинштейн различал эмпирическое и теоретическое
обобщение как основу разных уровней мышления (наглядного и отвле-^
ченного, теоретического). Первый вид обобщения — это
результат сравнения и выделения сходного, внешне одинакового в
вещах. Рубинштейн прямо связывал представление об этом
эмпирическом обобщении с точкой зрения традиционной
психологической теории, «опиравшейся на формальную логику...
Общее с этой точки зрения представляется собственно лишь как
повторяющееся единичное. Такое обобщение, очевидно, не может
вывести за пределы чувственной единичности и, значит, не
раскрывает подлинного существа того процесса, который приводит к
абстрактным понятиям»***.
Второй вид обобщения является продуктом особого анализа и
абстракции, связанных с преобразованием исходных
чувствен* Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т. М., 1982-1984. С. 179-180.
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. 2-е изд. М., 1946. С. 362.
Там же. С. 356.

Учение С. Л. Рубинштейна 263
ных данных в целях обнаружения и выделения их сущности. Такое
преобразование может осуществляться в плане либо предметном,
либо внутреннем. Иными словами, выделение сущности как
содержания теоретического обобщения и понятия возможно лишь
посредством особых предметных и умственных действий.
«При изучении познания, мышления, — пишет Рубинштейн,—
правильно ориентированное психологическое исследование не
может не учитывать роли, которую играют в процессе всякого
познания действия человека с познаваемым объектом, начиная с
практических действий — в жизни, в труде, в эксперименте и
кончая такими действиями, как проведение линий, построение новых
фигур при решении геометрических задач... Мышление
развертывается как процесс, совершающийся в специфических для него
формах взаимодействия совершаемых субъектом действий и
объекта, который, преобразуясь этими действиями, в свою очередь,
обусловливает дальнейшее движение мысли»*.
Это принципиально важное положение Рубинштейна создает
существенные предпосылки для преодоления
узкосенсуалистического и эмпирического истолкования обобщения, свойственного
традиционной психологии.
В своих работах Рубинштейн выделяет вопрос о соотношении
частного и общего как коренной вопрос теории обобщения, в
которой частное должно рассматриваться в неразрывной связи с
общим**. Применительно к понятию это означает следующее: «...Для
общности подлинного понятия необходимо, чтобы оно брало общее
в единстве с особенным и единичным и вскрывало в нем
существенное... Общее представление, образованное посредством
выделения общих черт, является лишь внешней совокупностью
признаков, настоящее же понятие берет их во взаимосвязях и
переходах»***. Следовательно, содержанием теоретических понятий
являются связи, переходы общего и частного, выведение одного
из другого.
Таким образом, согласно Рубинштейну, необходимо различать
два уровня мышления, тесно связанных и с разными видами
обобщения. Первый уровень — это наглядное мышление,
опирающееся на эмпирическое обобщение, получаемое путем сравнения
вещей и выделения в них внешне сходных свойств. Второй уровень —
это теоретическое (или отвлеченное) мышление, опирающееся
Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. М., 1958. С. 57.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. С. 146.
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. С. 358.

264 В. В. Давыдов
на абстрагирование и обобщение существенных свойств вещей
путем их анализа (в последующем на основе этих свойств можно
вывести различные частные их проявления).
Наглядное мышление не дает человеку подлинного понятия и
остается на уровне чувственных и частных представлений.
Теоретическое же мышление, содержанием которого служат связи и
переходы общего и частного, приводит человека к настоящему
понятию. Благодаря этому «решить задачу теоретически — значит
решить ее не только для данного частного случая, но и для всех
однородных случаев»*.
Теоретическое мышление — это вполне «суверенный»
уровень мышления, обеспечивающий человеку преобразование
исходных чувственных данных посредством специфических операций
анализа и абстракции (в отличие от операции сравнения,
присущей наглядному мышлению).
Рубинштейн при выделении уровней мышления использовал
термины «наглядное» и «теоретическое мышление». На наш
взгляд, термин «наглядное мышление» применительно к
рассматриваемым уровням в настоящее время употреблять
нецелесообразно, поскольку, во-первых, основные особенности
соответствующего уровня совпадают с чертами эмпирико-рассудочного
мышления, во-вторых, и теоретическое мышление, как показали
наши исследования, может осуществляться в наглядно-образной
форме**. Поэтому различение уровней (и типов) мышления лучше
производить не по особенностям их форм (наглядно-действенной,
наглядно-образной, словесно-логической), а по характеру
связанных с ними мыслительных операций (или действий). Так, во всех
своих формах эмпирическое мышление осуществляется путем
сравнения и фиксации в общем представлении сходных свойств
вещей; во всех формах теоретического мышления анализ
выделяет сущность вещей и фиксирует ее в понятии. Рассмотрим этот
вопрос подробнее.
В своих «Основах общей психологии (1946) Рубинштейн
выделил мышление наглядное и мышление отвлеченное,
теоретическое. Первое из них связано с образами-представлениями,
второе — с абстрактными понятиями, фиксированными в слове.
При этом Рубинштейн, с одной стороны, отмечал существенность
различия этих уровней мышления, с другой — относительность
такого различия, поскольку наглядное мышление и мышление
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. С. 153.
** Давыдов В. В. Указ. соч. С. 96-132.

Учение С. Л. Рубинштейна 265
отвлеченно-теоретическое многообразными способами
переходят друг в друга. Это — два аспекта единого мышления. Не
только понятие, но и образ выступает на всяком, даже самом
высшем, уровне мышления. В таком едином мышлении понятие и
образ-представление даны в неразрывном единстве — это
единство выступает как единство общего (понятия) и единичного
(представления). «Представление, наглядный образ,— пишет
Рубинштейн,— выражают по преимуществу единичное, понятие —
общее. Они отражают разные, но необходимо взаимосвязанные
стороны действительности»*. Отражение этих «взаимосвязанных
сторон» в мышлении предполагает взаимосвязь понятия с
представлением: представления внутренне сочетаются с понятиями.
Вместе с тем в книге «Бытие и сознание» (1957) Рубинштейн
формулирует другое положение, согласно которому общие
свойства познаются уже ощущением и восприятием, «но только в
мышлении общее выступает как таковое — в своем отношении к
частному»**. В этом положении отношение (связь) общего и
частного правомерно усматривается как содержание собственно
мышления и,следовательно, понятия.
Рассмотрение и сопоставление приведенных положений
Рубинштейна позволяет найти различие и соотношение разных
уровней мышления, определить своеобразие и особенности его
теоретического уровня. «...Основным признаком ума вообще, —
писал Рубинштейн, — является умение выделять
существенное»***. Но существенное, согласно его взглядам (см. выше),
выделяется анализом и абстракцией, конституирующими именно
теоретическое мышление, — тогда оно и оказывается «основным
признаком ума вообще», т. е. основным признаком мышления,
специфического для человека.
В этом случае «наглядное мышление» может рассматриваться
как особая форма теоретического мышления наряду с другими его
формами. Единство всеобщего и единичного выступает в
теоретическом мышлении не как «единство» понятия и
образа-представления, а как переход от всеобщего к особенному и
единичному, осуществляющийся именно в форме понятия (только
понятие позволяет отразить это единство, связь, переход). Не
образы-представления, а понятия позволяют мысленно
воспроизвести конкретность действительности.
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. С. 359.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. С. 104.
Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. С. 40.

266 В. В. Давыдов
Изображать «наглядный образ» и «понятие» как моменты
некоторого мыслительного единства, отражающие связь общего и
единичного, можно лишь в том случае, если заведомо
истолковывать их в традиционном, сенсуалистически-эмпирическом смысле.
В диалектико-материалистической теории познания понятие
характеризуется не по признаку «отвлеченности» (следовательно,
не по отходу от «образности» и «наглядности»), а по наличию у
человека всеобщего способа воспроизведения и построения
соответствующего предмета (поэтому понятие может быть
«действенным» и «чувственным»)*. В этом плане теоретическое мышление
нельзя сводить лишь к «отвлеченному», словесному мышлению и
противопоставлять «наглядному», «наглядно-действенному».
Таким образом, в психологии, как и в современной теории
познания, необходимо подразделять мышление на эмпирическое и
теоретическое, не связывая внутренне каждое из них с
какойлибо частной формой осуществления (лишь в этом случае можно
правильно понять взаимосвязь, своеобразие и специфические
возможности этих форм в том или ином типе мышления).
Мы остановились на этом вопросе по той причине, что
смешение оснований вычленения разных типов мышления наблюдается
в психологии и поныне. Многим кажется вполне естественным
противопоставлять, а затем искать единство «наглядного образа»
и «абстрактного понятия», «наглядности» и «отвлеченности»,
«наглядно-действенного» и «теоретического» мышления. Это
противопоставление является мнимым. Подлинное основание
расчленения разных типов и форм мышления лежит в иной плоскости.
Определению этой плоскости во многом способствует подход
Рубинштейна к этой проблеме.
Кратко изложим материалы, полученные Рубинштейном и его
сотрудниками при изучении решения задач. Так, в опытах К. А.
Славской были прослежены условия переноса решения одной
геометрической задачи (вспомогательной) на решение другой
(основной), однородной с первой в определенном отношении. Одной
группе испытуемых вспомогательная задача давалась на ранних
этапах анализа основной, а второй — на поздних. Оказалось, что
первая группа вначале решала как вполне самостоятельную и не
связанную с основной вспомогательную задачу и лишь после этого
Примечательно, что Рубинштейн прямо отмечает возможность
существования понятия в действии — основу, «корень и прототип» собственно
понятия как осознанного обобщения (Рубинштейн С. Л. Основы общей
психологии. С. 356).

Учение С. Л. Рубинштейна 267
возвращалась к основной. Обобщение решения происходило здесь
постепенно в ходе развернутого сопоставления особенностей
обеих задач. Вторая группа испытуемых решала вспомогательную
задачу сразу, «с места» выделяя в ней то существенное звено,
которое объединяло ее с основной задачей; здесь не было нужды в
специальном и развернутом сопоставлении особенностей обеих
задач.
Рассматривая и интерпретируя эти факты. Рубинштейн
отмечает, что за внешним актом переноса лежит обобщение решения.
Если существенные условия решения недостаточно «чисто»
отчленяются от привходящих обстоятельств, в которых
первоначально предъявляется задача, то и обобщенность решения либо
отсутствует совсем, либо весьма мала. В этой ситуации
обобщение в конечном счете достигается «в виде развернутого,
длительного процесса»* путем соотнесения и сравнения разных случаев
решения, при котором совершается «процесс выделения общего в
смысле схожего»**. Если же анализ и абстракция были
произведены достаточно глубоко и позволили в «чистом виде» вычленить
существенные для решения задачи связи, то эта задача
оказывается решенной не только практически для данного частного случая,
но и теоретически для всех принципиально однородных случаев.
«Решение, полученное на единичном случае, получает
обобщенное значение... Обобщенное мышление достаточно высокого
уровня — это теоретическое мышление»***.
Таким образом, обобщение решения задач может происходить
двумя путями: эмпирическим и теоретическим. Первый из них
реализуется через развернутое сравнение решения двух (и более)
задач. Второй — через анализ лишь одной задачи. «Обобщение
первого рода, — указывает Рубинштейн, — достигается
посредством соотнесения и сравнения двух случаев, двух задач;
обобщение более высокого порядка — посредством анализа, выделения
существенных связей внутри единого целого, анализа
существенных зависимостей внутри одной задачи»****.
Особенности двух видов обобщения, выделенных
Рубинштейном, совпадают с описанием двух видов обобщения, имеющимся в
работах других психологов. Так, В. А. Крутецкий обнаружил, что
большинство школьников обобщают решения математических
заРубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования, С. 115.
Там же. С. 113.
Там же. С. 115.
Там же. С. 43.

268 В. В. Давыдов
дач только путем постепенного и длительного сравнения. Лишь
немногие дети находили обобщенное решение при разборе одной
задачи и затем сразу, с места применяли его ко всем задачам
некоторого класса*. Поэтому можно сделать вывод о том, что в этих
работах, как и в исследованиях сотрудников Рубинштейна,
экспериментально констатировано различие эмпирического и
теоретического обобщения в мыслительной деятельности
школьников, различие путей и средств их реализации, а также их
познавательной эффективности. Особенности каждого вида обобщения
находят свое правильное объяснение в раскрытии их функции
внутри двух разных типов мышления — эмпирического и
теоретического.
Мы, конечно, не исчерпали всего многообразия идей
Рубинштейна, касающихся различения эмпирического и теоретического
мышления человека. Но нам важно было показать, что в его
учении о мышлении отчетливо проведены следующие положения:
1 ) характерная особенность «ума» современного человека
состоит в определении сущности вещей при последующем
объяснении различных явлений на основе понятия об этой сущности
(восхождение от абстрактного к конкретному как способ
теоретического мышления);
2) различие эмпирического и теоретического мышления
определяется различием путей и средств реализации обобщения;
3) своеобразие теоретического обобщения состоит в том, что
оно осуществляется посредством анализа и абстракции
существенных свойств вещей (это служит основой такого обобщенного
решения, которое, будучи выработанным на единичной задаче,
затем «с места» переносится на все задачи некоторого класса);
4) мыслительные операции (анализ, обобщение и т. д.) должны
быть раскрыты как формы и способы деятельности субъекта с
объектом.
Эти положения создают предпосылки для преодоления тех
следствий эмпирической теории мышления, которые, на наш
взгляд, в наибольшей степени препятствуют разработке
современной психологии мышления во всех его типах и формах.
Рубинштейн справедливо связывал сенсуалистический
эмпиризм и абсолютизацию эмпирического мышления с традициями
той психологии, которая опиралась на традиционную логику. Во
всесторонней опоре на принципы диалектической логики при
поСм.: Крутецкий В. А. Психология математических способностей
школьников. М., 1968.

Учение С. Л. Рубинштейна 269
строении психологической теории мышления он видел
единственный путь освобождения психологии от сенсуалистического
эмпиризма. «...Связь психологии с логикой и теорией познания, с
лософией, — писал Рубинштейн, — отчетливо проявляется в
истории психологических учений о мышлении. Так, ассоциативная
психология исходила из позиций английского эмпиризма... Наша,
советская, психология мышления исходит из диалектической
логики, из материалистической диалектики»*.
По нашему мнению, и в настоящее время психологам нужно
вновь задуматься над этими словами, сказанными давно, но не
теряющими глубины и подлинного смысла.
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. 2-е изд. М., 1946. С. 343.

А. Л. Журавлев
Психология коллективного субъекта
Введение
(довременные представления о психологии
коллективного субъекта постепенно складывались на основе
прежде всего философско-психологических идей С. Л.
Рубинштейна, среди которых целесообразно выделить
следующие теоретические положения. Во-первых, это
понимание С. Л. Рубинштейном социальной сущности
человека и выполняемой им деятельности,
сформулированное в одной из его ранних работ, посвященной
анализу философской системы Г. Когена*. Делая акцент
на этическом аспекте, он писал: «...этическое деяние
человека предполагает другого человека... Потому что
этическое деяние существует только в отношении к
человеку как личности... Деяние есть лишь в отношении
человека к человеку, и в отношении человека к
человеку есть только деяние... Я не существую без другого; я и
другой сопринадлежат...»** Таким образом, социальная
сущность человека, в понимании С. Л. Рубинштейна,
заключена в его постоянной обращенности к другому
человеку, другим людям, через взаимодействие с
которым человек существует и самоосуществляется.
Во-вторых, это теоретическое положение о
деятельностной природе психики, сознания
человеРубинштейн С. Л. О философской системе Г. Когена //
Историко-философский ежегодник-92. М., 1994.
** Там же. С. 252.

Психология коллективного субъекта 271
ка, сформулированное через единство сознания и деятельности:
«Итак, субъект в своих деяниях, в актах своей творческой
самодеятельности не только обнаруживается и проявляется; он в них
созидается и определяется. Поэтому тем, что он делает, можно
определять то, что он есть: направлением его деятельности можно
определять и формировать его самого»*. Несколько позднее,
передавая фактически тот же смысл, С. Л. Рубинштейн использовал
другие термины, ставшие более широко известными и сжато
передающие, по мнению А. В. Брушлинского, содержание
теоретических взглядов С. Л. Рубинштейна: «Главная идея этой теории
состоит в том, что человек и его психика формируются, развиваются и
проявляются в деятельности»**.
В-третьих, характеризуя деятельность субъекта, С. Л.
Рубинштейн выделяет некоторые ее особенности, главной из которых он
называет осуществление совместной деятельности
субъектов***. Пожалуй, данное положение является наиболее
принципиальным для современного понимания психологической природы
коллективного субъекта, суть которой состоит в способности
группы к совершению совместных действий, совместной
деятельности и других многообразных форм совместной активности.
Концентрированное представление здесь теоретических
оснований современной разработки проблемы коллективного
субъекта ниже будет дополнено и конкретизировано обращением по мере
необходимости к отдельным теоретическим положениям С. Л.
Рубинштейна.
Обоснование необходимости и целесообразности
использования понятия «коллективный субъект»
Актуальность исследования коллективного субъекта
определяется прежде всего теоретическими основаниями, потребностями
дальнейшего развития психологической теории групп и
коллективов в современной психологии. Важнейшей среди таких
потребностей является необходимость более дифференцированного
представления (или обозначения) многочисленных групповых
явРубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности // Вопросы
психологии. 1986. №4. С. 106.
Брушлинский А. В. Избранные психологические труды. М., 2006; он же.
Проблема субъекта деятельности в психологической науке // Психологический
журнал. 1992. Т. 13. № 6. С. 465.
Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности. С. 106.

272 А. Л. Журавлев
лений, изучаемых прежде всего социальной психологией. В
настоящее время, к сожалению, термином «групповые» (пока не
будем его дифференцировать от термина «коллективные»)
обозначаются чрезвычайно разнообразные явления, имеющие место
в группе. К ним одновременно относятся, например:
потенциальные и реальные, установочные и поведенческие, внутренне
существующие и внешне проявляющиеся и многие другие
характеристики группы.
Такое положение, конечно, характерно для соответствующего
уровня теоретического осмысления результатов исследования
групповых явлений, т. е. уровня, который уже не может сегодня
считаться удовлетворительным. Многочисленные исследования
групповых феноменов, активно выполнявшиеся и в зарубежной, и
в отечественной социальной психологии начиная с 20-х гг. XX
столетия, многократно доказывали высочайшую степень
разнородности, многообразности, множественности этих феноменов.
Поэтому прежде всего существует теоретическая потребность сделать
продуктивный шаг в направлении дифференциации и
спецификации групповых психологических явлений. То есть существует
более общая теоретическая проблема глубокого
дифференцированного анализа психологии группы, которая не вбирается и не
отождествляется с проблемой коллективного субъекта, несмотря
на чрезвычайную важность последней. Таким образом, для
продвижения в решении данной проблемы есть необходимость и
возможность использовать понятие «коллективный (или групповой)
субъект» для обозначения определенной совокупности групповых
характеристик, которые ниже будут специально рассмотрены.
Хотя отдельные авторы по-прежнему подвергают некоторому
сомнению само существование коллективного (группового) субъекта
как социально-психологического феномена*.
Здесь необходимо подчеркнуть, что в контексте широко
поставленной проблемы дифференцированного рассмотрения
психологии группы не только допускается, но и предполагается
введение новых понятий для квалификации каких-либо совокупностей
групповых феноменов (процессов, состояний, свойств). Поэтому
ожидается, что в перспективе наряду с понятиями «группа»,
«коллектив», «коллективный (групповой) субъект» в социальной
психологии появятся новые понятия, обозначающие то или иное
каМитькин А. А. Групповой субъект: реальность или метафора? //
Современная психология: состояние и перспективы исследований. Часть 2 / Отв. ред.
А. Л. Журавлев, М., 2002.

Психология коллективного субъекта 273
чество (в смысле качественно отличного состояния) группы, или
более четко оформится содержание некоторых уже известных
понятий и терминов, имеющих отношение к группе и используемых в
современной психологии, таких как: «совокупность», «общность»,
«сообщество», «коллективное бессознательное», «корпорация»,
«клан», «клика», «группировка» и т. д.*
В самые последние годы именно субъектная парадигма стала
широко востребованной при разработке теоретических моделей
личности**, социально-психологического пространства***, в
изучении психологии больших социальных групп**** и формировании
других современных научных направлений в социальной
психологии. Субъектный подход, основателем которого является
С. Л. Рубинштейн*****, имеет также явные перспективы, по
мнению Н. И. Леонова и M. M. Главатских, в психологическом
исследовании социальных миров******. О книге С. Л. Рубинштейна
«Бытие и сознание» эти авторы пишут следующее: «Самое
существенное в работе С. Л. Рубинштейна состояло в том, что мир и
человека автор рассматривал в соотношении друге другом,
впервые высказав мысль о взаимопроникновении человека в мир и
мира в человека. Справедливости ради отметим, что современные
Совместная деятельность в условиях организационно-экономических
изменений / Отв. ред. А. Л. Журавлев. М., 1997; Социальная психология
экономического поведения / Отв. ред. А. Л. Журавлев, Е. В. Шорохова. М., 1999;
Социально-психологическая динамика в условиях экономических изменений /
Отв. ред. А. Л.Журавлев, Е. В. Шорохова. М., 1998; ШороховаЕ. В.
Теоретические проблемы исследования больших социальных групп // Социальная
психология: Учебное пособие для вузов/ Под ред. А. Л. Журавлева. М., 2002. С. 252—
264.
Петровский В. А. Личность в психологии: парадигма субъективности.
Ростов-на-Дону, 1996.
Журавлев А. Л., Купрейченко А. Б. Некоторые виды
социально-психологических пространств самоопределяющегося субъекта // Психология
образования: культурно-исторические и социально-правовые аспекты: Материалы III
Национальной научно-практической конференции. Т. I. M., 2006. С. 180—181.
Емельянова Т. П. Конструирование социальных представлений
вусловиях трансформации российского общества. М., 2006; Сайко Э. В. Субъект:
созидатель и носитель социального. М.; Воронеж, 2006; Сосулина Т. В.
Интеллигенция как субъект социально-экономических отношений и рынка труда. Саратов,
1999.
Рубинштейн С. Л. О философской системе Г. Когена.
Леонов Н. И., ГлаватскихМ. М. Психология социального мира. Ижевск,
2006.

274 А. Л. Журавлев
представления дают возможность существенно расширить
онтологическую картину категории «мир»*. В этой работе фактически
с позиций субъектного подхода поставлена задача формирования
«психологии социального мира» как относительно нового
социально-психологического направления исследований.
Одним из бесспорных теоретических достоинств понятия
«субъект» является его интегральный характер и возможность
использования в психологии для обозначения характеристик как
индивида («индивидуальный субъект»), так и группы
(«групповой, коллективный субъект»). То есть понятие «субъект»
позволяет выявлять общее в психологических свойствах личности,
малой и большой группы и общества в целом. Можно
согласиться с мнением А. В. Брушлинского, что фактически субъектом
может быть общность любого масштаба, включая все
человечество**. Следовательно, понятие и феномен «коллективный
субъект» исходно характеризуются качествами интегративности и
универсальности.
Наряду с теоретической существует важнейшая практическая
актуальность выделения феномена и понятия «коллективный
субъект» с целью его специального анализа. Именно в настоящее
время хорошо осознается тот факт, что любое современное
общество (будь оно западным, восточным или, в частности,
российским) живет в условиях различных видов угрозы для его
нормального функционирования и тем более развития. Более конкретно
под угрозами имеются в виду природные катаклизмы и
техногенные катастрофы, различных масштабов войны и
террористические акции, разной интенсивности экономические, политические,
идеологические, информационные и другие виды воздействия на
людей и многое другое. Однако осознается не только угроза как
некая реальность, но и единственная возможность
противостоять этой угрозе общностью людей как коллективным субъектом.
Хотя в каждом конкретном случае под общностью может
пониматься группа разных размеров и разных масштабов (или
уровней), но всякий раз эффективно противостоять и соответственно
выжить можно лишь активной, целостной, совместно и
согласованно действующей совокупностью людей. И в этом смысле, по
нашему мнению, адекватнее использовать понятие
«коллективный субъект», обозначающее ту или иную общность с
соответЛеонов Н. И., Главатских M. M. Психология социального мира. СП.
Брушлинский А. В. Субъект: мышление,учение, воображение. М. Воронеж,
1996. С. 14.

Психология коллективного субъекта 275
ствующими характеристиками (качествами, возможностями,
способностями и т. п.).
В этой связи уместно отметить, что в настоящее время в
социальной психологии интенсивно формируется довольно широкий
круг новых научных направлений исследования групповых
явлений, причем в самых разных сферах общественной жизни. Их
особенностью, по нашему мнению, является изначальная
практическая ориентированность, а результаты их исследований
соответственно используются в практической работе с различными
естественными и искусственно создаваемыми группами. К таким
направлениям относятся исследования групповой
психотерапевтической практики, групповых форм обучения и профессиональной
подготовки (с использованием различных видов тренинга, деловых
игр и т. п.), комплектования трудовых управленческих команд и
многое другое. В теоретическом плане общим для этих
исследований является использование понятия «групповой (коллективный)
субъект» или «группа как субъект», и это закономерная общая
тенденция, которая лишь более четко и более интенсивно
проявилась именно в практически ориентированных исследованиях*.
Следовательно, в настоящее время существуют как
теоретические, так и практические основания доя конкретных исследований
* Гайдар К. М. Динамика субъектного развития студенческой группы в период
обучения. Дис. ... канд. психол. наук. Курск, 1994; Гиркало В. П. Трудовой
коллектив как субъект общественно-политической деятельности. Автореф. дис. ...
канд. филос. наук. М., 1992; Гражевская Н. И. Развитие трудового коллектива
как субъекта социалистических производственных отношений в условиях
демократизации хозяйственной системы. Автореф. дис. ... канд. экон. наук. Киев,
1989; Дежникова Н. С. Педагогический коллектив средней образовательной
школы как субъект воспитания. Автореф. дис. ... докт. пед. наук. М., 1989;
Кирьянов В. И. Трудовой коллектив как субъект самоуправления: Опыт
социологического анализа. Дис. ... докт. социол. наук. СПб., 1992; Коргова М. А.
Управленческая команда как субъект управленческой деятельности. Авторефер. дис....
канд. социол. наук. М., 1999; она же. Формирование команд — субъектов
управленческой деятельности. М.—Пятигорск, 2000; Куценко О. Д.
Производственный коллектив как субъект формирования политической культуры
личности. Автореф. дис. ...канд. филос. наук. Харьков, 1990; Левин В. М. Становление
клубной аудитории как коллективного субъекта социально-культурной
деятельности. Автореф. дис. ... канд. пед. наук. СПб., 1992; Личность и коллектив как
субъекты воспитания: Методич. разработки / Сост. В. Н. Авраменко и др.
Владимир, 1983; Новожилов А. М. Социальные группы как объекты и субъекты
политики: Учебн. пособие. М., 2002; Осипова Н. Ф. Первичный студенческий
коллектив как субъект формирования личности специалиста. Автореф. дис. ... докт.

276 А. Л. Журавлев
психологии коллективного субъекта. По нашему мнению,
становление субъектной парадигмы в социальной психологии является
одним из наиболее интенсивных направлений развития этого
подхода в целом в психологической науке.
Понимание коллективного субъекта в современной
психологии
Необходимо отметить, что проблема субъекта в отечественной
психологической науке нового исторического периода ее развития
начиная с 60-х гг. XX в. была актуализирована К. А. Абульхановой
в самом начале 70-х гг.* Примерно с этого времени в различных
разделах социальной психологии, психологии труда и управления,
а несколько позднее — в организационной и экономической
психологии, понятие «коллективный субъект» стало использоваться
в самых разных значениях (или смыслах). Наиболее
распространенные из них предлагается рассмотреть специально.
Во-первых, «коллективный субъект» и «коллектив как
субъект» используются в одном и том же смысле и тем самым первое
становится лишь гносеологическим смыслом коллектива.
Поэтому, когда имеется в виду онтологическое значение, то
используются понятия «коллектив», «группа», а когда гносеологическое
значение, то — «коллективный (групповой) субъект», или
«коллектив (группа) как субъект». Эти понятия рассматриваются как
альтернатива «коллективу (группе) как объекту». В наиболее
яркой форме такое понимание коллективного субъекта встречается
в социальной психологии управления, хотя и не только в ней,
оперирующей понятиями «коллектив как субъект и объект
управления (воздействия)», т. е. в контексте гносеологического
противопоставления субъекта и объекта**.
Однако в той же психологии и социологии управления
«коллектив как субъект управления (воздействия)» рассматривается и
филос. наук. Харьков, 1992; Позняков В. П. Психологические отношения и
деловая активность субъектов экономической деятельности в условиях разных форм
собственности // Психологический журнал. Т. 21. 2000. № 6. С. 38-50;
Сосулина Т. В, Интеллигенция как субъект социально-экономических отношений и
рынка труда. Саратов, 1999; Тлемешок В. Р. Управленческая команда как субъект
строительства будущего. Майкоп, 2001.
#* Абульханова К. А. О субъекте психической деятельности. М., 1973.
Гайдар К. М. Субъектный подход к психологии малых групп: история и
современное состояние. Воронеж, 2006; Новожилов A.M. Социальные группы как

Психология коллективного субъекта 277
в ином, онтологическом смысле этого понятия, т. е. как его
способность к реальному управлению и самоуправлению*. Но это
относится уже к принципиально другому пониманию и подробнее
будет рассмотрено несколько ниже.
Во-вторых, «коллективный субъект» понимается как
альтернатива (в смысле противопоставления) «индивидуальному
субъекту» или «субъекту» вообще, который как бы априорно
понимается как «индивидуальный субъект»**. Такое рассмотрение
коллективного субъекта характерно для социально-психологических
исследований совместной деятельности, особенно совместной
трудовой деятельности, а также для исследований в области
психологии труда, анализирующих совместный труд. Фактически
акцент делается на том, что «коллективный субъект» — это не один
и не отдельный человек, а связанный с другими людьми в
некоторой их общности. Это взаимосвязанная и взаимозависимая группа
людей, выполняющих совместную деятельность.
«Индивидуальный субъект» и «индивидуальная деятельность»
при этом являются лишь некоторыми условностями, которые
допуобъекты и субъекты политики: Учеб. пособие. М., 2002; Трудовой коллектив
как объект и субъект управления / Отв. ред. A.C. Пашков. Л., 1980; Трудовой
коллектив — объект и субъект социального планирования и управления:
Тезисы докл. Всесоюзн. практич. конф. / Отв. ред. С. Ф. Фролов. М., 1983.
* Журавлев А. Л. Психология совместной деятельности. М., 2005; Иванов В. Н.
Трудовой коллектив — субъект социального управления. М., 1980; Кирьянов В. И.
Трудовой коллектив как субъект самоуправления: Опыт социологического
анализа. Автореф. дне. ... докт. социол. наук. СПб., 1992; Коргова М. А.
Управленческая команда как субъект управленческой деятельности. Автореф. дис. ...
канд. социол. наук.; она же. Формирование команд — субъектов
управленческой деятельности, 2000; Тлемешок В. R Управленческая команда как субъект
строительства будущего.; Чернышев А. С, Крикунов А. С.
Социальнопсихологические основы организованности коллектива. Воронеж, 1991.
Абульханова К. А. О субъекте психической деятельности; Журавлев А. Л.
Психология совместной деятельности. М., 2005; Индивидуальный и групповой
субъекты в изменяющемся обществе: Тезисы докл. к Междунар. научно-практ.
конф. /Отв. ред. М. И. Воловикова. М., 1999; Личность и коллектив как
субъекты воспитания: Методич. разработки / Сост. В. Н. Авраменко и др. Владимир,
1983; Осипова Н. Ф. Первичный студенческий коллектив как субъект
формирования личности специалиста. Автореф. дис. ... докт. филос. наук. Харьков, 1992;
Проблема субъекта в психологической науке / Отв. ред. А. В. Брушлинский,
М. И. Воловикова, В. Н. Дружинин. М., 2000; Психология индивидуального и
группового субъекта / Под ред. А. В. Брушлинского, М. И. Воловиковой. М.,
2002.

278 А. Л. Журавлев
скаются в исследовании или в практическом анализе. В настоящее
время очень важно осмыслить данное теоретическое положение,
которое имеет уже давнюю историю, ибо фактически было впервые
сформулировано С. Л. Рубинштейном, основателем
субъектнодеятельностного подхода в психологии, в начале 20-х гг. В своей
статье «Принцип творческой самодеятельности», раскрывая
главные особенности деятельности, С. Л. Рубинштейн называет первой
из них следующее: «Это всегда деятельность субъекта (т. е.
человека, а не животного и не машины), точнее, субъектов,
осуществляющих совместную деятельность» (курсив мой. —
А Ж.)*- Эта первая из главных особенностей деятельности,
отмеченных С. Л. Рубинштейном, излагается нами по работе А. В.
Брушлинского специально, чтобы совершенно избежать собственной
субъективной интерпретации этого важного положения, полагаясь
на точное воспроизведение его смысла одним из учеников С. Л.
Рубинштейна и разработчиков рассматриваемого концептуального
подхода.
Это же самое теоретическое положение наиболее четко и еще
более развернуто сформулировал Б. Ф. Ломов: «Строго говоря,
любая индивидуальная деятельность является составной частью
деятельности совместной. Поэтому в принципе исходный пункт
анализа индивидуальной деятельности состоит в том, чтобы
определить ее место в деятельности совместной, а соответственно и
функцию данного индивида в группе... Конечно, с целью научного
исследования можно индивидуальную деятельность «вырезать»
из общего контекста и рассматривать ее изолированно. Но при
этом неизбежно картина становится неполной.
Вообще, вряд ли возможно (и особенно в условиях
современного общества) найти такую деятельность, в которой бы индивид,
подобно Робинзону, все от начала идо конца делал сам»**.
Возвращаясь к изложенной точке зрения Б. Ф. Ломова, еще раз
целесообразно подчеркнуть следующее: рассматривая изолированно
индивидуальную деятельность субъекта, что, безусловно, является
допустимым в научном исследовании (о допустимости этого в
практическом анализе говорить значительно сложнее или совсем
невозможно), нельзя забывать предупреждение Б. Ф. Ломова о
явной неполноте такого рассмотрения деятельности.
Проблема субъекта в психологической науке / Отв. ред. А. В. Брушлинский,
М. И. Воловикова, В, Н.Дружинин. М., 2000. С. 9.
Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М.,
1984. С. 232.

Психология коллективного субъекта 279
По нашему мнению, если теоретические взгляды С. Л.
Рубинштейна и Б. Ф. Ломова на соотношение совместной и
индивидуальной деятельности и особенно на роль первой в проявлениях
последней интерпретировать в более широком контексте, то
можно при этом выйти на анализ соотношения значительно более
емких психологических феноменов «Мы» и «Я», которые ранее
были предметом специального рассмотрения в работе С. Л. Франка*.
Интересно то, что С. Л. Франк обосновал именно феномен «Мы»,
а не «Я» в качестве важнейшей основы духовного и социального
бытия человека, а феномен «Я» предложил фактически выводить
из «Мы». Объясняя свое положение феномена «Мы» и его роль
в формировании «Я», он считал, что «Мы» есть не «...позднее
образовавшийся синтез, объединение нескольких «Я» или «Я» и
«Ты», а как их первичное неразложимое единство (здесь и
ниже курсив мой. — А. Ж.)> из лона которого изначально
произрастает «Я» и благодаря которому оно только и
возможно»**. Теоретические позиции С. Л. Рубинштейна, Б. Ф. Ломова
и С. Л. Франка, хотя и по отношению к разным, но все-таки
связанным феноменам, фактически являются сходными и даже
близкими, что, по нашему мнению, вполне закономерно, так как эти
выдающиеся ученые достаточно точно отражали суть
рассматриваемых явлений, ставших позднее объектом пристального
внимания в психологической науке.
Если вернуться к анализу роли совместной деятельности в
индивидуальной, то особая роль именно совместной деятельности
была понята С. Л. Рубинштейном еще в период зарождения
первых попыток теоретического анализа деятельности в психологии,
относящегося к началу 20-х гг. XX столетия. Однако
последующая история становления и развития как деятельностного, так и
субъектно-деятельностного подходов складывалась так, что
доминирующим (наиболее распространенным) оставался анализ
индивидуальной деятельности, тем более если говорить о конкретных
экспериментальных и эмпирических исследованиях субъекта
деятельности, в которых он чаще всего рассматривался как отдельно
взятый индивидуальный деятель. Конечно, чрезвычайно трудно
объяснить, почему история психологических исследований
деятельности складывалась именно таким образом, что главная ее
Чернышев А. С, Крикунов А. С. Социально-психологические основы
организованности коллектива. Воронеж, 1991.
Франк С. Л. Непостижимое. Онтологическое введение в философию
религии //Соч. М., 1990. С. 184.

280 А. Л.Журавлев
особенность, которую выделил С. Л. Рубинштейн как совместную
деятельность субъектов, не только долгие годы подробно не
исследовалась, но нередко даже не учитывалась и не предполагалась
как таковая на стадии организации исследований субъекта
деятельности. По-моему, сложившаяся ситуация радикально,
коренным образом еще не изменилась и до сих пор (особенно когда речь
идет о конкретных исследованиях субъекта деятельности во
многих отраслях психологии, например, педагогической, возрастной,
психологии труда и др.), хотя понимание значимости анализа
совместной деятельности в процессе исследования психологии
субъекта принципиально изменилось*.
Хочется выразить уверенность в том, что со временем будет
выполнен специальный историко-психологический анализ
становления и развития исследований деятельности в отечественной
психологии, а такая потребность остро чувствуется в настоящее
время, и будет, естественно, дано объяснение тому, что сегодня
остается непонятным.
При таком изложенном выше понимании коллективный
субъект имеет и гносеологический, и онтологический смысл. Это
принципиально отличает данный подход от первого, который оперирует
лишь гносеологическим значением коллективного субъекта.
Однако в рамках такого понимания коллективного субъекта
альтернативой ему может рассматриваться не только
индивидуальный субъект, но и несвязанная совокупность индивидов, что
принципиально важно для выделения критериев и конкретных
характеристик коллективного субъекта. Это хорошо понимал еще
В. М. Бехтерев, который, анализируя характерные особенности
коллектива, писал: «Собирательной личностью, обществом или
коллективом не может быть названо случайное скопление
множества лиц в данный период времени в определенном месте. Такое
Брушлинский А. В. Проблема субъекта деятельности в психологической
науке // Психологический журнал. 1992. Т. 13. № 6. С. 3—12; он же. Субъект:
мышление, учение, воображение. М. Воронеж, 1996; Донцов А. И. К проблеме
целостности субъекта коллективной деятельности // Вопросы психологии. 1979.
№ 3. С. 25—34.; Журавлев А. Л. Психология коллективного субъекта //
Психология индивидуального и группового субъекта / Под ред. А. В. Брушлинского,
М. И. Воловиковой. М., 2002; Журавлев А. Л. Психология совместной
деятельности. М., 2005; Чернышев А. С. Социально-психологические свойства
коллектива как субъекта деятельности // Вопросы психологии коллектива школьников
и студентов. Курск, 1981. С. 3—16; Чернышев А. С, Сурьянинова Т. И. Генезис
группового субъекта деятельности // Психологический журнал. 1990. Т. 11. № 2.
С. 7-15.

Психология коллективного субъекта 281
скопление народа есть сборище без всякого объединяющего
начала, ...то понятно, что о каком-либо коллективе в этом случае не
может быть и речи»*. Поэтому можно утверждать, что
взаимосвязанность, взаимозависимость, объединенность составляющих
совокупность индивидов является важнейшей особенностью
коллективного субъекта. Именно взаимосвязанность как признак,
характеристика феномена совместности делает из разрозненной,
ничем не объединенной совокупности (группы) людей единое,
целостное образование, наделенное своими психологическими
свойствами, состояниями, с характерными для него групповыми
психологическими процессами, что и обозначается как коллективный
субъект.
В-третьих, содержание «коллективного субъекта» есть
определенное качество коллектива (группы), качество быть
субъектом, которое в разной степени характеризует различные
коллективы. В последние годы это качество стало обозначаться «
субъектностью», хотя и не получило пока широкого распространения.
Следовательно, разные коллективы являются коллективными
субъектами в разной степени. В полной же мере быть
коллективным субъектом означает быть активным, действующим,
интегрированным, т. е. выступающим единым целым, ответственным и
т. д. Характеризовать коллективный субъект может та или иная
совокупность качеств, причем качества могут быть чрезвычайно
многообразными, а сами совокупности — различного объема.
Именно последним отличаются разные точки зрения, но
принципиальное понимание при этом не изменяется.
Такой смысл «коллективного субъекта» чаще встречается при
изучении детских, школьных, молодежных коллективов**, которые
интегрируются прежде всего межличностными отношениями, общением и
Бехтерев В. М. Избранные работы по социальной психологии. М., 1994.
С. 82.
Гайдар К. М. Динамика субъектного развития студенческой группы в период
обучения. Автореф. дис. ... канд. психол. наук. Курск, 1994; Гайдар К. М.
Субъектный подход к психологии малых групп: история и современное состояние.
Воронеж, 2006; Личность и коллектив как субъекты воспитания: Методич.
разработки / Сост. В. Н. Авраменко и др. Владимир, 1983; Осипова Н. Ф. Первичный
студенческий коллектив как субъект формирования личности специалиста.
Автореф. дис. ... докт. филос. наук. Харьков, 1992; Чернышев А. С.
Социальнопсихологические свойства коллектива как субъекта деятельности; Чернышев А. С,
Крикунов А. С. Социально-психологические основы организованности
коллектива; Чернышев А. С, Сурьянинова Т. И. Генезис группового субъекта
деятельности //Психологическийжурнал. 1990.Т. 11. № 2. С. 7—15.

282 А. Л. Журавлев
в меньшей степени — совместной деятельностью. Данное понимание
«коллективного субъекта» слабо отрефлексировано социальными
психологами, поэтому сложно ответить, например, на вопрос о том,
может ли коллектив (группа) не быть субъектом или всякий
коллектив есть субъект, но с разной степенью выраженности качества
субъектности? Здесь возникает целый ряд принципиальных теоретических
вопросов, на которые только начинают формулироваться ответы*.
В-четвертых, наиболее широкое толкование «коллективного
субъекта» в социальной психологии может быть представлено
следующим образом. Коллективный субъект есть всякая совместно
действующая или велущая себя группа людей. Всякая совокупность
людей, проявляющая себя через любые формы поведения,
отношения, деятельности, общения, взаимодействия и т. п., есть
коллективный субъект. Поэтому группы могут быть реальными или
потенциальными субъектами. При этом «групповой» и «коллективный»
субъекты чаще всего не дифференцируются. «Коллективность» же
на современном языке социальной психологии все чаще
понимается как «совместность», не более того, что чрезвычайно
принципиально. Коллективность (совместность) нельзя смешивать с
коллективистическими отношениями и с коллективизмом как
психологическим качеством коллектива или личности в коллективе. Такое
понимание коллектива и коллективности было характерно для
отечественной социальной психологии начала XX в. и определено
прежде всего в работах В. М. Бехтерева, который писал, что
«Коллектив есть коллектив и в том случае, когда мы имеем толпу, и в том
случае, когда мы имеем организованное общество людей того или
иного рода, как, например, научное, торговое или какое-либо иное
общество, кооператив, народ, государство и т. п.»** Однако
необхоБрушлинский А. В. Проблема субъекта деятельности в психологической
науке//Психологический журнал. 1992. Т. 13. № 6. С. 3—12; Донцов А. И.
К проблеме целостности субъекта коллективной деятельности // Вопросы
психологии. 1979. № 3. С. 25—34; Журавлев А. Л. Психология
коллективного субъекта // Психология индивидуального и группового субъекта / Под ред.
А. В. Брушлинского, М. И. Воловиковой. М., 2002; Проблема субъекта в
психологической науке / Отв. ред. А. В. Брушлинский, М. И. Воловикова, В. Н.
Дружинин. М., 2000; Психология индивидуального и группового субъекта / Под
ред. А. В. Брушлинского, М. И. Воловиковой. М., 2002; Совместная
деятельность: Методология, теория, практика / Отв. ред. А. Л. Журавлев, П. Н.
Шихирев, Е. В. Шорохова. М., 1988; Чернышев А. С, Сурьянинова Т. И. Генезис
группового субъекта деятельности // Психологический журнал. 1990. Т. 11. № 2.
С. 7-15.
Бехтерев В. М. Избранные работы по социальной психологии. М., 1994.
С. 41.

Психология коллективного субъекта 283
димо признать, что близкая трактовка коллектива встречается и в
более ранних работах представителей отечественной
психологической (субъективной) социологии. Следовательно, когда нами
используется термин «коллективный» применительно к субъекту,
понимается он при этом прежде всего как «совместный».
Подводя итог различным научным взглядам на коллективный
субъект, можно заключить, что в современной социальной
психологии не только не существует общепринятого понимания
«коллективного субъекта», но отсутствует даже какое-то толкование,
получившее достаточно широкое распространение. Различия в
значениях данного понятия сегодня определяются прежде всего
разным пониманием «коллективности», «коллективного» в
социальной психологии. Содержание же «субъекта» (т. е. второй
составляющей понятия «коллективный субъект») должно
разрабатываться в социальной психологии именно в контексте
«коллективного (совместного)» и его «коллективности (совместности)»,
тогда социальная психология реально сможет внести
принципиально новое содержание в это понятие по сравнению со
сложившимися в общей теории психологии. По нашему мнению,
только в таком случае можно будет в подлинном смысле вернуться
к исходному пониманию С. Л. Рубинштейна и, соответственно,
содержательному раскрытию главной особенности
деятельности, т. е. исследованию «субъектов, осуществляющих
совместную деятельность», выделенной им в период самого зарождения
субъектно-деятельностного подхода в психологии.
В настоящее время ни один из психологических словарей не
включает, а следовательно, и не толкует понятия «коллективный
субъект». Когда нет четко установившихся, хотя бы и различных
толкований этого понятия, теоретический выход, по нашему
мнению, фактически состоит в использовании «открытого пути» для
формирования интегрального подхода, объединяющего
используемые в настоящее время основные значения и смыслы
коллективного субъекта в современной психологии.
Основные признаки коллективного субъекта
Несмотря на описанную многозначность толкований
коллективного субъекта, его понимание остается явно неполным, если не
выделить более-менее четко те основные признаки (свойства,
качества) группы, которые необходимы и достаточны дая того,
чтобы признать группу коллективным субъектом. Это так называемая
проблема его критериев. Как упоминалось выше, в последнее

284 А. Л. Журавлев
время все чаще стал использоваться термин «субъектность», под
которой понимается способность индивида или группы быть
субъектом, т. е. проявлять субъектные качества. И это не вызывает
больших разногласий и тем более возражений, однако самым
трудным в этом и, безусловно, спорным является выделение и
описание конкретных субъектных качеств, хотя в последние годы
стало появляться все больше таких работ*. К сожалению, в
литературе сложно отыскать какой-то достаточно полный и тем более
концептуально непротиворечивый ряд таких субъектных качеств,
особенно когда речь идет о коллективном субъекте. Наиболее
подробный анализ субъектных свойств малых групп в самые
последние годы выполнен в работах К. М. Гайдар**.
По нашему мнению, можно выделить три важнейших свойства
группы, являющихся необходимыми и фактически
критериальными в описании коллективного субъекта.
1. Взаимосвязанность и взаимозависимость индивидов в
группе способствует формированию группового состояния как
состояния предактивности, в частности, предцеятельности — важнейшей
предпосылки (условия) любой активности, в частности
деятельности. Критериальность данного качества состоит в том, что только
при его наличии группа становится коллективным субъектом.
Однако важными являются и конкретные характеристики (показатели)
взаимосвязанности и взаимозависимости, причем показатели двух
классов: а) динамические (интенсивность, или теснота взаимных
связей и зависимостей между индивидами в группе); б)
содержательные (содержание, или предмет взаимных связей и зависимостей).
Брушлинский А. В. Субъект: мышление, учение, воображение. М.;
Воронеж, 1996; Журавлев А. Л. Психология совместной деятельности. М., 2005;
Индивидуальный и групповой субъекты в изменяющемся обществе: Тезисы докл. к
Междунар. научно-практ. конф. / Отв. ред. М. И. Воловикова. М., 1999;
Позняков В. П. Психологические отношения и деловая активность субъектов
экономической деятельности в условиях разных форм собственности // Психологический
журнал. Т. 21. 2000. № 6. С. 38-50; Проблема субъекта в психологической
науке / Отв. ред. А. В. Брушлинский М. И. Воловикова, В. Н. Дружинин. М., 2000;
Психология индивидуального и группового субъекта / Под. ред. А. В.
Брушлинского, М. И. Воловиковой. М., 2002; Совместная деятельность: Методология,
теория, практика / Отв. ред. А. Л. Журавлев, П. Н. Шихирев, Е. В. Шорохова.
М., 1988; Чернышев А. С. Социально-психологические свойства коллектива как
субъекта деятельности // Вопросы психологии коллектива школьников и
студентов. Курск, 1981. С. 3-16.
Гайдар К. М. Субъектный подход к психологии малых групп: история и
современное состояние. Воронеж, 2006.

Психология коллективного субъекта 285
Перечисленные показатели являются принципиальными
именно потому, что они, отличаясь, фактически характеризуют
существенно (качественно) различные состояния одного и того же или
разных коллективных субъектов. Не выделив факт наличия
взаимосвязанности индивидов и конкретные динамические и особенно
содержательные характеристики (показатели) этой
взаимосвязанности, невозможно исходно идентифицировать сам феномен
коллективного субъекта.
Взаимные связанность и зависимость индивидов, являясь
базовыми качествами совместности, имеют даже более общее значение,
так как благодаря им может существовать группа (коллектив) как
такое образование, которое качественно отлично от суммы
индивидов, так называемое «надиндивидное», выступающее носителем
целостных психологических феноменов. Целостность как качество
группы (коллектива) и групповых (коллективных) психологических
явлений (процессов, состояний, свойств и т. п.) по сути основана на
реальных и различных видах взаимных связей составляющих ее
индивидов. Проблему целостности психологии коллектива и субъекта
коллективной деятельности, пожалуй, наиболее последовательно и
специальным вопросом разрабатывает А. И.Донцов*.
2. Качество (способность) группы проявлять различные
формы совместной активности, т. е. выступать, быть единым
целым по отношению к другим социальным объектам или по
отношению к себе самой. К различным формам совместной активности
можно отнести следующие: общение и взаимодействие в группе
(включая диаду), групповые действия, совместная деятельность,
групповое отношение, групповое поведение, межгрупповые
отношения и взаимодействия и т. п. Для обозначения данного качества
группы в последнее время все чаще используется понятие
«активность», имея в виду широкий спектр ее проявления, а не только в
форме совместной деятельности. Использование понятия
«совместная активность» позволяет объединить целую совокупность
групповых феноменов и, соответственно, сложившихся понятий
«совместнаядеятельность», «коммуникация», «общение»,
«групповое действие», «групповое поведение», «внутригрупповые и
межгрупповые отношения» и т. п.
Некоторая сложность использования понятия «активность» в
социальной психологии, в частности применительно к
коллективному субъекту, заключается в существовании ее различных
смыс* Донцов А. И. К проблеме целостности субъекта коллективной деятельности //
Вопросы психологии. 1979. № 3. С. 25-34.

286 А. Л. Журавлев
лов. Во-первых, имеется в виду свойство, качество, т. е.
конкретная, одна из многих, хотя и очень важная, характеристика
личности, группы, действия, поведения, деятельности и т. д. Как
правило, данное свойство используется в паре с полярным —
пассивностью. В результате говорится, что существуют
«активные и пассивные группы», «активное и пассивное поведение» и
т. п. Во-вторых, активность понимается (и в контексте данной
работы это важнее) как способ существования (или в других
терминах: проявления, реализации, бытия и т. д.) группы, как
некоторая общая способность группы к совместной активности. Это,
второе, и есть критериальное качество группы быть субъектом,
коллективным субъектом. Для понимания его сути очень важно
то, что имеются в виду проявления группой любых
вышеназванных форм совместной активности, возможно, по-разному
характеризуемых в отдельности, а не только оптимальных форм,
наиболее эффективных, совершенных, развитых и т. п. По нашему
мнению, такое понимание важнейшего критериального качества
коллективного субъекта в полной мере соответствует той
трактовке взглядов С. Л. Рубинштейна на категорию субъекта,
которая была дана К. А. Абульхановой в одной из новейших ее работ:
«Рубинштейн вначале опирается на принцип детерминизма, а
позднее — в труде "Человек и мир" — на категорию субъекта,
трактуемого не просто как источник активности (согласно
Гегелю), но как источник «причинения» всего бытия» (выделено
мною. — А. Ж,)* В этом положении для нас принципиально
важно то, что, во-первых, активность фактически рассматривается
атрибутивным, неотъемлемым признаком субъекта, а во-вторых,
о субъекте необходимо судить по всему «причиненному» им
бытию, «источником» которого он является, а не только по
отдельным, избирательным формам его проявления, какими бы
важными и яркими они ни были.
Активность — это одно из немногих качеств индивидуального и
коллективного субъекта (а может быть, и единственное), которое
рассматривается практически всеми специалистами,
использующими понятие «субъект» в общей и социальной, экономической и
организационной психологии, в психологии личности, труда и
управления и др. В этом смысле оно как бы объединяет разные
школы, различные взгляды и представления о психологии
субъекта. Анализируя понимание субъекта (при этом имеется в виду
инПроблема субъекта в психологической науке / Отв. ред. А. В. Брушлинский,
М. И. Воловикова, В. Н. Дружинин. С. 21.

Психология коллективного субъекта 287
дивидуальный субъект), данное зарубежными и отечественными
психологами разных научных направлений, Л. И. Анцыферова
выделила в их представлениях основные его качества, среди которых,
например: «способности человека быть инициирующим началом,
первопричиной своих взаимодействий с миром, с обществом»*,
что характерно для зарубежных психологов, представляющих
теории личности психоаналитической ориентации (А. Адлер, К.
Роджерс, К. Хорни и др.); «Активность... — основа развития
личности в качестве субъекта»** — такое понимание характерно для
Л. И. Божович и т. д.
В результате теоретического анализа различных
представлений о субъекте в мировой психологической науке Л. И.
Анцыферова выделяет и рассматривает некоторые, наиболее важные
особенности человека как субъекта, однако первой среди них
обоснованно выступает характеристика его активности:
«Субъектное начало человека связывается с его способностью самому
инициировать активность на основе внутренней мотивации,
порождать движения и действия»***. Подводя итог своему очень
глубокому анализу соотношения феноменов «личность» и «субъект»,
Л. И. Анцыферова приходит к заключению о том, что в
психологических теориях личности субъект характеризуется прежде
всего через различные формы внешней и внутренней
активности****.
То есть, обобщая сформировавшиеся представления о
субъекте в очень разных психологических школах, можно использовать
для его характеристики близкие по содержанию термины:
«инициирующее начало», «инициатор собственной активности»,
«актор», «деятель», «действующее лицо» и т. п., что объединяется
понятием «активность», выступающим фактически генеральным
качеством, способностью как индивидуального, так и
коллективного субъекта. Применительно к последнему этот общий и
важнейший признак формируется как способность группы проявлять
самые различные формы совместной активности, причем как
внутригрупповой, так и по отношению к другим группам, т. е.
межгрупповой.
Здесь уместно отметить не только в связи с анализом
коллективного субъекта назревшую острую необходимость
теоретичеПроблема субъекта в психологической науке. С. 29—30.
Там же. С. 30.
Там же. С. 33-34.
Там же. С. 34.

288 А. Л. Журавлев
ского исследования соотношения основных понятии социальной
психологии, среди которых на роль наиболее общих претендуют не
только «активность», но и «взаимодействие»,
«жизнедеятельность», «групповое поведение», возможно, и что-то совсем
другое, например, в настоящее время уже невозможно пройти мимо
таких терминов, как «бытие» группы, «деяния»,
«функционирование», «жизнь» группы и т. п.
3. Качество (способность) группы к саморефлексии. В
отличие от первых двух признаков коллективного субъекта групповая
саморефлексия явно недостаточно изучена, поэтому значительно
менее известна.
В настоящее время можно выделить несколько основных
функций групповой саморефлексии. Во-первых, это формирование в
группе социально-психологического чувства «Мы», т. е.
переживания членами группы своей принадлежности к ней, единства
(процесса единения) со своей группой. Хорошо известно, что такое
чувство возникает не сразу, а чаще всего постепенно, в процессе
включения личности в группу, одним из механизмов которого является
групповая саморефлексия. Во-вторых, это формирование
групповых социальных представлений о своей группе, ее когнитивных
оценок, суждений, мнений и т. п., которые также требуют
определенного времени. В-третьих, групповая саморефлексия
настраивает членов группы на разные формы совместной активности, т. е.
способствует формированию их психологической готовности к
совместной активности в целом, что наиболее важно в организации
совместной деятельности группы в частности. В-четвертых,
групповая саморефлексия помогает членам группы более адекватно
ориентироваться в социальной среде, в частности, оптимальнее
адаптироваться к ней. Этому способствуют развиваемые групповой
саморефлексией способности личности к более адекватным оценкам
своей и чужих групп и социальному их сравнению.
Содержанием групповой саморефлексии могут стать самые
многообразные стороны жизнедеятельности группы — об этом
хорошо свидетельствует накопленный на сегодняшний день
богатый практический опыт использования групповой саморефлексии,
который и составляет эмпирическую основу рассматриваемых
здесь теоретических положений. Такой опыт составляют
следующие виды социально-психологической практики, которые
основаны на применении групповой саморефлексии:
развитие различных тренинговых групп, особенно
направленных на коммуникативный тренинг, групп активных форм обучения
и профессиональной подготовки;

Психология коллективного субъекта 289
групповая психотерапевтическая и психокоррекционная
практика;
разнообразные групповые формы работы с представителями
заказчика в организационно-управленческом консультировании;
комплектование и развитие управленческих команд в организации;
разбор спортивной командой проведенной игры, ставший
обязательным элементом спортивной подготовки;
опыт управления процессом развития детских и юношеских
коллективов, как временных, так и постоянно функционирующих
(интенсификация развития);
групповые формы работы с персоналом: групповое принятие
решений, групповое обсуждение промежуточных и итоговых
результатов работы, проведение производственных совещаний,
оперативок и т. п.;
опыт управления соревновательными и конкурентными
отношениями как между трудовыми, так и досуговыми (также
развлекательными) группами и многое другое.
Обобщая существующие данные об использовании групповой
саморефлексии, можно утверждать, что типичным ее
содержанием (или предметом) становятся следующие аспекты
жизнедеятельности группы:
историко-биографический опыт жизни группы, особенности ее
первоначального формирования, становления и последующего
развития, включая особенности существования группы на момент
анализа, т. е. порождение некоторой групповой «схемы»,
«сценария» с элементами некой «легенды» об истории группы (или
групповой «автобиографии»); главное предназначение своей группы —
это групповой «образ цели», смысла существования группы;
реальные (как достаточно общие, так и частные) формы
совместной жизнедеятельности группы, ее конкретные деяния,
достижения, эффективность и т. п., в результате саморефлексии
этого содержания возникает феномен группового «портрета»
сегодняшнего функционирования группы, ее жизни, бытия;
потенциальные возможности, способности, ресурсы группы, в
которых выражаются прежде всего групповые притязания;
психологическая готовность к каким-либо видам и результатам
совместной деятельности, групповым действиям, групповому поведению и
т. п. — в результате отражения группой всего этого порождается
групповой образ (социальные представления) потенциалов и
притязаний группы;
невозможное, нереальное для группы в ее совместной
деятельности и поведении по самым разным причинам, причем как в уело-

290 А. Л. Журавлев
виях, если бы группа захотела этого (например, при завышенных,
необоснованных ее притязаниях), так и в условиях специального
установления запретов, т. е. того, что группа себе не разрешает,
запрещает — здесь возникают некоторые социальные образы
«совести» группы;
то, что упущено и не было осуществлено группой, а было бы
необходимо и полезно; то, что считается ошибочным,
недостаточно хорошо (или совсем плохо) сделанным группой, т. е.
порождается групповой образ нереализованного.
Здесь возникает множество аналогий с образом «Я» личности,
однако из-за полной неизученности, скажем так, групповой
саморефлексивности не будем в данном случае опережать результаты
конкретных эмпирических исследований выделяемого качества
коллективного субъекта. Однако уже сейчас очень важно
подчеркнуть необходимость и обязательность данного признака для
квалификации группы в качестве коллективного субъекта. Дело в
том, что нередко встречаются такие группы, которые вполне
отвечают только двум первым признакам коллективного субъекта,
например, совместные формы активности разных видов толп или
каких-то других скоплений людей. Они явно не характеризуются
способностью к групповой саморефлексии, поэтому и могут
порождать лишь отдельные виды недостаточно развитой
субъектности, принципиально отличной от качества тех групп, которые
проявляют саморефлексию.
В целом можно заключить, что групповая саморефлексия в
наибольшей степени актуализируется (становится востребованной) в
группе и наиболее успешно используется в практическом
управлении группой тогда, когда возникает необходимость ее развития,
изменения ее состояний и свойств, раскрытия и реализации
групповых потенциалов, т. е. фактически в процессе становления
группы коллективным субъектом. Именно поэтому групповая
саморефлексия рассматривается его критериальным признаком.
Следовательно, субъектность группы одновременно
описывается тремя основными признаками: взаимосвязанностью членов
группы, совместной активностью и групповой
саморефлексивностью.
Выделяя три основных признака коллективного субъекта,
следует признать, что среди них главным является способность
группы проявлять совместные формы активности. Это положение
необходимо пояснить следующим образом. С одной стороны, если
группу характеризует второй признак, то взаимосвязанность
взаимозависимость, естественно, будут иметь место, хотя обратная за-

Психология коллективно^ субъекта 291
висимость между этими признаками отсутствует. С другой
стороны, групповая саморефлексия (самоотражение, самопознание
группы) может рассматриваться как хотя и очень специфическая,
но форма совместной активности, направленной по отношению к
себе. Поэтому, чтобы подчеркнуть важность второго признака,
можно обозначить его генеральным признаком.
В предлагаемой теоретической модели основные выделенные
признаки коллективного субъекта должны одновременно
рассматриваться в качестве его параметров, если переходить к
конкретному изучению, оцениванию, измерению субъектности реальных групп,
хотя сейчас речь идет только о теоретическом моделировании. В
данном контексте работы очень важно подчеркнуть, что три
вышеперечисленных признака (или соответственно параметра) одновременно,
но в разной степени характерны для группы как субъекта.
Сохраняя в анализе все три основных признака коллективного
субъекта, тем не менее целесообразно сформулировать
следующее положение: для конкретных групп эти признаки характерны
не просто в разной степени, но какой-то из них может быть
ведущим, доминирующим, а другие будут менее выраженными. Это
позволяет выделять принципиально различные проявления
(состояния, качества) субъектности группы:
субъектность как взаимосвязанность и взаимозависимость
совокупности индивидов может быть обозначена потенциальной
субъектностью, или предсубъектностью (принципиально важно
то, что конкретная группа может еще не проявлять совместных
форм активности, но уже быть психологически готовой к этому и в
этом смысле быть коллективным субъектом в наиболее
элементарном, потенциальном его качестве, что ниже еще будет
рассматриваться специально);
субъектность как совместная активность обозначается
собственно субъектностью, или реальной (в отличие от
потенциальной) субъектностью, тем самым очередной раз подчеркивается
главный смысл субъектности в способности группы к проявлению
совместных форм активности;
субъектность как групповая саморефлексивность
применительно к естественным группам может рассматриваться наиболее
сложным состоянием рефлексирующей субъектности, далеко не
всегда характеризующим ту или иную конкретную группу.
Три основных психологических качества коллективного
субъекта при условии их неравномерного развития в группе и,
соответственно, преобладающей выраженности каждого из них в
отдельности могут рассматриваться как различные уровни субъектности:

292 А. Л. Журавлев
от элементарных форм взаимосвязанности (потенциальной
субъектности), через многообразные формы совместной активности
(реальной субъектности) к различным, в том числе от простых к
сложнейшим, формам групповой саморефлексии как особой,
качественно отличной от других форм совместной активности
(развитой субъектности), проявляемой далеко не всякой группой —
такое поуровневое развитие может быть характерным для
коллективного субъекта. Однако еще раз необходимо подчеркнуть, что о
разных уровнях субъектности можно говорить только тогда, когда
имеется доминирующее развитие каких-либо признаков.
Три выделяемые уровня субъектности рассматриваются как
наиболее универсальные, которые могут характеризовать самые
различные группы. Однако наряду с ними вполне допускается
существование каких-то других, дополнительных, специфических
уровней субъектности, имеющих отношение к состояниям и
качествам только конкретных групп, выделенных по другим
основаниям, нежели вышеуказанные критерии. Для более глубокого
понимания развития таких групп могут специально разрабатываться
характерные именно для них уровни субъектности, как по их
содержанию, так и по числу.
И еще одно важное понятие необходимо ввести именно в этом
контексте — психологический тип субъектности (и
соответственно, коллективного субъекта). С одной стороны, наличие наиболее
выраженного признака (или признаков) и определяет
психологический тип субъектности, что приводит к выделению, например, трех
основных ее типов, соответствующих описанным выше признакам.
Но, с другой стороны, связи между признаками таковы, что
наличие одного из них автоматически предполагает наличие другого,
отсюда каждый из трех типов характеризуется разным числом
признаков, чем нарушается традиционная логика построения
типологий, когда каждый тип выделяется на основе какого-то одного,
наиболее выраженного качества из ограниченной совокупности
последовательно сменяемых, «перебираемых» качеств. Первый
тип коллективного субъекта, основанный на взаимосвязанности,
характеризуется одним ведущим признаком (первым); второй же
тип, основанный на совместной активности, характеризуется двумя
признаками (и первым, и вторым); третий тип коллективного
субъекта (если речь идет о естественных группах) предполагает
выраженность всех трех признаков одновременно.
Конечно, возможны и некоторые другие психологические типы
коллективного субъекта, встречающиеся, например, среди
специально формируемых групп социально-психологического тренинга,

Психология коллективного субъекта 293
психотерапевтических групп и т. п. Для них характерны основные
формы совместной активности, направленные по отношению к себе
и прежде всего в форме групповой саморефлексии, т. е. наиболее
выраженными являются первый и третий из выделенных выше
признаков коллективного субъекта. По-видимому, в качестве
исключения аналогичное можно встретить и среди некоторых естественных
групп, не проявляющих реальных форм совместной активности,
кроме групповой саморефлексии, которая может выполнять
компенсаторную психологическую функцию, т. е. компенсировать тем
самым отсутствие в группе каких-либо конкретных форм
совместной активности, например: в группе друзей, в отдельных
нетипичных семьях (диада супругов) и в целом в группах, склонных к
рефлексивным, «созерцательным» формам своей активности.
Таким образом, использование основных признаков
коллективного субъекта позволяет выделять не только в целом
психологический феномен субъектности группы, но и его, во-первых,
возможные уровни, а во-вторых, психологические типы.
Естественно то, что введение различных отдельно взятых
признаков (фактически критериев) коллективного субъекта либо
разных их совокупностей может сужать или, наоборот, расширять
границы интересующего феномена. В тесной связи с этим
возникает очень принципиальный вопрос о возможности
существования групп, не обладающих качеством субъектности или
свойствами коллективного субъекта. Проблема критериев
коллективного субъекта, которая фактически сейчас рассматривается,
может формулироваться в разных взаимно дополняющих формах.
С одной стороны, это так, как было сделано выше: какими
критериальными признаками должна характеризоваться группа, чтобы
быть коллективным субъектом? С другой стороны, это так
называемая постановка проблемы «от противного»: какими
характеристиками обладает группа, которая явно не является субъектом?
Возможны ли в принципе «группы-несубъекты» или всякую
группу необходимо считать субъектом, но с разными его
качествами, свойствами и т. п.? Или по-другому: коллективный
субъект (в данном случае не имеется в виду его дифференциация с
групповым субъектом — этот вопрос здесь вообще не
рассматривается) есть группа на определенном уровне ее развития,
например более социально зрелая, или всякая, с самыми разными ее
проявлениями, которые и рассматриваются субъектными и т. д.?
Пытаясь ответить на эту совокупность вопросов, можно
утверждать, что в определенных социальных условиях такие группы
существуют, среди которых могут быть выделены следующие:

294 А. Л. Журавлев
стихийные группы, которые образуются в соответствии с
конкретно сложившейся ситуацией, а затем легко распадаются или
видоизменяются, например, так называемые транспортные,
уличные и другие подобные группы, объединенные общим
пространством и временем (т. е. группы по типу «здесь и сейчас») и не
имеющие других видов связей, кроме пространственно-временных,
в основе своего объединения;
территориальные группы, образующиеся по общему месту и
времени проживания, хотя в принципе могут становиться
реальными субъектами, но типичные их состояния, как правило,
субъектностью не характеризуются;
любая кратковременно существующая группа, которая может
быть как стихийной, так и специально, но временно (ситуативно)
организованной, остается чаще всего группой лишь с
формальными ее характеристиками (сложность здесь заключается в том,
что в каждом конкретном случае только дополнительный анализ
может показать, в какой степени организационные связи наряду с
пространственно-временными между членами группы позволяют
самой группе перейти из некоторого исходного состояния в
группу с предсубъектными характеристиками, в частности с
психологической готовностью к каким-либо формам совместной
активности);
многие естественные и организованные группы, но находящиеся
на самых ранних стадиях (этапах) их формирования и становления,
совсем не соответствующие или номинально, но не реально
соответствующие критерию взаимосвязанности и взаимозависимости,
а тем более другим критериям (в социально-психологической
литературе такие группы известны давно, однако обозначаются они
разными терминами, например: «номинальная», «зарождающаяся»,
«диффузная», «группа-конгломерат», большая социальная
группа типологического уровня развития и т. п.).
Следовательно, такие социальные группы, которые
объединены лишь пространственными и временными признаками, связями,
реально не обладают качествами коллективного субъекта. Однако
такое толкование возможно лишь тогда, когда первый из
вышеназванных признаков коллективного субъекта считается уже
достаточным для отнесения к нему той или иной группы. Если же второй
признак (совместная активность) иметь в виду как необходимый
наряду с первым, то совокупность групп, не обладающих качеством
субъектное™, резко возрастет, что, по нашему мнению,
теоретически неоправданно потому, что это сразу отнесет феномен
коллективного субъекта к разряду скорее исключительных, чем обычных.

Психология коллективного субъекта 295
Таким образом, из вышеприведенного анализа совокупности
групп, не относящихся к категории коллективных субъектов,
следует, что не всякий по содержанию вид взаимосвязанности людей
в группах является достаточным для порождения феномена
коллективного субъекта. Как видно, наличие только
пространственновременных связей не делает группу обладающей таким
феноменом. Для этого должны иметь место (состояться) и какие-то другие
виды взаимных связей, которые в совокупности с
пространственновременными приводят к порождению коллективного субъекта,
например: функциональные, технологические, организационные,
управленческие, экономические, политические, возрастные,
тендерные, образовательные, профессиональные,
социально-психологические, этнические, языковые, культурные и многие
возможные другие.
Целесообразно поставить вопрос о том, чем же объясняется
такое исключительное положение пространственно-временных
связей. Дело в том, что для возникновения
социально-психологического феномена коллективного субъекта принципиально
важно не просто наличие каких-то видов взаимосвязанности (их
числа, определенного содержания и т. п.), сформулированного выше
в первом признаке коллективного субъекта, а такой их
совокупности, которая становится основой формирования
психологической готовности группы к каким-либо формам (или видам)
совместной активности, что и является наиболее принципиальным.
Именно это было выше обозначено терминами
«предсубъектность» или «потенциальная субъектность» как свойство, качество
группового состояния предактивности, причем совместной.
Однако наличие только пространственно-временных связей не
обеспечивает группе состояние психологической готовности к
совместной активности. Это хорошо видно на примере выделенных
и описанных транспортных, уличных, территориальных,
кратковременных, только зарождающихся и других видов
неорганизованных случайных групп.
Основные направления и схемы анализа коллективного
субъекта
Коллективный субъект характеризуется множественностью
своих проявлений (процессов, состояний, свойств), которые
зафиксированы в целом ряде понятий, используемых в социальной
психологии и психологии в целом, например: коллективный
субъект поведения, жизнедеятельности, деятельности, общения, отно-

296 А. Л. Журавлев
шения, рефлексии, познания, управления (и самоуправления) и
т. д. Сходная картина обнаруживается и на
индивидуально-личностном уровне, например, с множественностью феномена «Я» и
др. Так и здесь, можно говорить о множественности проявлений
феномена «Мы (коллективного субъекта)». Однако именно здесь
необходимо напомнить принципиальное теоретическое
положение А. В. Брушлинского о том, что «субъектом является не
психика человека, а человек, обладающий психикой, не те или иные его
психические свойства, виды активности и т. д., а сам человек —
деятельный, общающийся и др.»*
Но, с другой стороны, это положение не следует понимать так,
что субъект полностью отождествляется с человеком, иначе и
потребность в таком понятии исчезает. Скорее, «человек как
субъект» понимается в качестве носителя, обладателя субъектных
свойств, характеристик, которые в совокупности составляют этот
феномен человека, однако естественно, что они не могут
существовать вне человека, они неразрывны с ним. Некоторая
опасность заключается в том, что часть приведенного выше
теоретического положения, а именно: «субъектом является не психика
человека», можно изъять из контекста и истолковать в крайней
форме так, что субъект — это вообще не психическое
образование и является предметом исследования не психологической, а
лишь философской науки. А именно с таким представлением о
субъекте все еще приходится сталкиваться в среде психологов.
Аналогичное можно сформулировать и по отношению к
коллективному (групповому) субъекту: изучая его различные формы
проявления, тем не менее сами эти проявления, сколь
многочисленными они бы ни были, невозможно называть коллективным
(групповым) субъектом, которым может быть только коллектив
(группа), совместно действующий, общающийся, относящийся к
различным социальным объектам, включая самого себя, и т. д.
Феномен коллективного субъекта проявляется через
различные формы совместной активности группы (или ее совместной
жизнедеятельности), которые, к сожалению, не
систематизированы в социальной психологии из-за сложностей, связанных с их
множественностью и высокой степенью разнородности. Из
наиболее известных форм совместной активности можно выделить
следующие (они же, по-видимому, и являются основными
формами):
Брушлинский А. В. Субъект: мышление, учение, воображение. М.;
Воронеж, 1996. С. 15.

Психология коллективного субъекта 297
совместная деятельность во всем многообразии ее видов:
трудовая, учебная, познавательная, игровая и т. д.;
внутригрупповое взаимодействие в любых его формах,
включая социально-перцептивные, интерактивные и т. д.,
направленные на формирование или реализацию межличностных и других
(между личностью и группой или ее частью, между микрогруппами
или группировками и т. п.) отношений, на установление
коммуникаций, общение и т. п.
групповое поведение (совместные действия, выражение
групповых мнений, оценок, отношений к социальным и другим
объектам и т.д.);
групповое самопознание (саморефлексия) с целью, например,
установления групповых норм, правил поведения, их
самокоррекции, оценки способностей группы, потенциальных ее
возможностей и т. п.;
межгрупповое взаимодействие по самому широкому спектру
вопросов, связанных с активностью своей и чужих групп,
направленной как на установление взаимных связей, определение
взаимных оценок, т. е. межгрупповых отношений, так и на реальное
межгрупповое общение.
Несмотря на предложенное группирование форм совместной
активности группы, их систематизация представляется нам
относительно самостоятельной задачей, требующей специальных
теоретических исследований. Дело в том, что вся история
социальной психологии есть история исследований прежде всего
различных форм активности личности и группы или разных индивидов в
группе, между группами и т. д., т. е. таких форм, которые
характеризуются разным качеством совместности. В этом легко можно
убедиться, если познакомиться с результатами
историко-теоретического анализа исследований по проблемам личности в группе и
совместной деятельности в отечественной социальной
психологии, выполненного сотрудниками лаборатории социальной и
экономической психологии Института психологии РАН*. Такого рода
анализ, безусловно, должен быть продолжен не только по
названным, но и по целому ряду других социально-психологических
проблем.
Практически каждое из перечисленных выше проявлений
коллективного субъекта представляет собой то или иное направление
исследований в социальной психологии, которое в разной степени
Совместная деятельность: Методология, теория, практика / Отв. ред.
А. Л. Журавлев, П. Н.Шихирев, Е. В. Шорохова. М., 1988. С. 7-34.

298 А. Л. Журавлев
разработано. В последние два десятилетия преимущественно
изучается «коллективный субъект деятельности», «субъект
коллективной деятельности», «коллектив как субъект деятельности»,
«групповой субъект деятельности» или «субъект совместной
деятельности»*. При этом используется и ряд других понятий,
близких к перечисленным.
Сложившиесянасегодняшнийденьсоциально-психологические
подходы к исследованию коллективного субъекта принципиально
отличаются друг от друга тем, какой психологический феномен
или психологическое образование принимается за «единицу»,
исходную «клеточку» анализа коллективного субъекта. Основные
из них схематично можно представить следующим образом.
1. Индивидуальная деятельность рассматривается
инвариантом совместной деятельности, поэтому из индивидуальной
деятельности можно вывести все элементы деятельности совместной,
а уже от нее перейти к анализу коллективного субъекта,
выполняющего совместную деятельность. В данном случае
индивидуальная деятельность и есть та «клеточка» («единица»), опираясь на
которую, можно описать и совместную деятельность, и
коллективный ее субъект.
Совершенно очевидным основанием использования данной
схемы является то общее (а оно действительно существует), что
имеется в структурах, динамике (процессах) и содержании
индивидуальной и совместной деятельности. При этом последняя
может рассматриваться как более усложненная форма, некоторая
Донцов А. И. К проблеме целостности субъекта коллективной
деятельности // Вопросы психологии. 1979. № 3. С. 25-34; Журавлев А. Л. Психология
коллективного субъекта // Психология индивидуального и группового субъекта /
Под ред. А. В. Брушлинского, М. И. Воловиковой. М., 2002; Журавлев А. Л.
Психология совместной деятельности. М., 2005; Иванов В. Н. Трудовой
коллектив — субъект социального управления. М., 1980; Проблема субъекта в
психологической науке / Отв. ред. А. В. Брушлинский, М. И. Воловикова, В. Н.
Дружинин. М., 2000; Психология индивидуального и группового субъекта;
Совместная деятельность в условиях организационно-экономических изменений /
Отв. ред. А. Л. Журавлев. М.; Совместная деятельность: Методология, теория,
практика/Отв. ред. А. Л.Журавлев, П. Н. Шихирев, Е. В. Шорохова. М., 1988;
Чернышев А. С. Социально-психологические свойства коллектива как
субъекта деятельности // Вопросы психологии коллектива школьников и
студентов. Курск, 1981. С. 3—16; Чернышев А. С, Крикунов А. С.
Социально-психологические основы организованности коллектива; Чернышев А. С,
Сурьянинова Т. И. Генезис группового субъекта деятельности // Психологический журнал.
1990. Т. 11. №2. С. 7-15.

Психология коллективного субъекта 299
совокупность индивидуальных деятельностей включенных в нее
лиц. Все это вместе объясняет и распространенность подобных
представлений, и их устойчивость по отношению к критике.
Подробный критический анализ таких представлений о
«психологии коллектива», «коллективной деятельности» и
«коллективном сознании», выводимых из индивидуальной деятельности и
сознания, выполнен А. И.Донцовым*.
2. Коллективный субъект (коллектив) представляет собой
некоторую совокупность индивидов (личностей), находящихся в
межличностных отношениях, опосредствованных деятельностью
или отдельными ее элементами (целями, например, и т.д.). То есть
основной «единицей» анализа коллективного субъекта являются
деятельностно опосредствованные межличностные отношения,
описание которых фактически есть описание коллективного
субъекта (коллектива).
Следовательно, центральным психологическим феноменом в
отличие от первой схемы анализа рассматривается «не
деятельностный» феномен, хотя и деятельностно опосредствованный.
Межличностные отношения в группе (коллективе), а именно:
процессы их зарождения и становления, трансформации и развития,
формирования и управления ими, их влияния на другие групповые
явления — все это совершенно правомерно может
рассматриваться одной из важнейших форм совместной активности группы
(коллектива), характерной для коллективного субъекта. Уже
другими являются вопросы о том, насколько полно данная схема
анализа (исследования) позволяет вывести или привести к
коллективному субъекту, в какой степени допускает описание
всего многообразия коллективных феноменов, в том числе и выше
сгруппированных форм совместной активности и т. д. Однако
вопросы эти сложны для краткого ответа, они, безусловно, требуют
специального и подробного исследования.
3. Основной «единицей» анализа совместной деятельности и
ее коллективного субъекта является взаимодействие участников
совместной деятельности (или членов коллектива, выполняющего
совместную деятельность), однако не всякое взаимодействие, а
именно предметно-направленное, т. е. ориентированное на
предмет совместной деятельности**. Аналогичная схема анализа (от
предметно-направленного взаимодействия к совместной
деятельСм.: Донцов А. И. К проблеме целостности субъекта коллективной
деятельности.
См.: Журавлев А. Л. Психология совместной деятельности. М., 2005.

300 А. Л. Журавлев
ности и коллективному субъекту) может быть использована для
изучения и других вышеперечисленных проявлений
коллективного субъекта. Главное при этом — идти от анализа феномена
взаимодействия элементов (членов) коллективного субъекта,
направленного на познание ли, общение, управление,
отношение к другим социальным объектам и т. п., или же анализировать
его поведение, жизнедеятельность в целом. То или иное качество
(свойство, состояние) проявления коллективного субъекта
определяется взаимодействием составляющих элементов
коллективного субъекта, которыми могут выступать как индивиды, так и
общности разного количественного состава.
Формально-структурные характеристики
коллективного субъекта
Если полагаться на последний из вышеназванных и наиболее
широко трактуемых подходов к пониманию «коллективного
субъекта», то необходимо выделить принципиально различные формы
его существования, описываемые формальными (не
содержательными) характеристиками, начиная с количественного состава той
общности людей, которая обозначается коллективным субъектом.
В результате такой систематизации коллективный субъект может
быть представлен в следующих основных формах:
диада: супруги, родитель—ребенок, учитель—ученик,
руководитель—исполнитель, врач—больной, консультант—клиент,
командир—рядовой, друзья—подруги и т. д. и т. п.*;
малая группа: семья, учебная группа, производственная
бригада, кафедра, лаборатория, группа друзей, кружки различных
хобби и т. д.**;
Бехтерев В. М. Избранные работы по социальной психологии. M., I994;
Совместная деятельность: Методология, теория, практика / Отв. ред. А. Л.
Журавлев, П. Н. Шихирев, Е. В. Шорохова. М., 1988.
Гайдар К. М. Субъектный подход к психологии малых групп: история и
современное состояние; Коргова М. А. Управленческая команда как субъект
управленческой деятельности; она же. Формирование команд — субъектов
управленческой деятельности; Куценко О. Д. Производственный коллектив как субъект
формирования политической культуры личности. Автореф. дис. ... канд. филос.
наук. Харьков, 1990; Осипова Н. Ф. Первичный студенческий коллектив как
субъект формирования личности специалиста. Автореф. дис. ...докт. филос. наук.
Харьков, 1992; Тлемешок В. Р. Управленческая команда как субъект
строительства будущего. Майкоп, 2001; Чернышев А. С. Социально-психологические
свойства коллектива как субъекта деятельности; Чернышев А. С, Крикунов А. С.

Психология коллективного субъекта 301
группа средних размеров: малое и среднее предприятие, цех
крупного предприятия, типичные НИИ и КБ, вузы,
организованные собрания, митинги и т. п.*;
большие социальные группы: классы и социальные слои,
этнические группы, войска, крупные политические партии,
общественные движения, крупные толпы, сборища, шествия,
территориальные группы и т. п.;
общество в целом как организованная совокупность
взаимопересекающихся и включенных друг в друга (в соответствии с
принципом «матрешки») индивидов, малых, средних и больших
социальных групп.
Другим принципиальным формальным признаком
коллективного субъекта наряду с количественным составом являются формы
его организации, т. е. структуры связей между составляющими
субъект элементами (компонентами, частями). Их многообразие в
настоящее время не поддается какой-то систематизации и
группированию, кроме как упрощенному делению коллективного
субъекта на следующие формы в зависимости от характеристик структуры
связей:
внешне и внутренне задаваемая организация;
жестко, умеренно и слабо регламентированные (организованные);
иерархически и рядоположенно организованные;
организованные на формальных (деловых, функциональных,
официальных) и неформальных (неофициальных, личных) связях
и зависимостях и др.
Социально-психологические основы организованности коллектива; Чернышев А. С,
Сурьянинова Т. И. Генезис группового субъекта деятельности //
Психологический журнал. 1990. Т. 11. №2. С. 7-15.
* Гиркало В. П. Трудовой коллектив как субъект общественно-политической
деятельности. Автореф. дис. ... канд. филос. наук. М., 1992; Гражевская Н. И.
Развитие трудового коллектива как субъекта социалистических
производственных отношений в условиях демократизации хозяйственной системы. Автореф.
дис.... канд. экон. наук. Киев, 1989; Дежникова Н. С. Педагогический коллектив
средней образовательной школы как субъект воспитания. Автореф. дис. ... докт.
пед. наук. М., 1989; Иванов В. Н. Трудовой коллектив — субъект социального
управления. М., 1980; Кирьянов В. И. Трудовой коллектив как субъект
самоуправления: Опыт социологического анализа. Автореф. дис.... докт. социол. наук.
СПб., 1992; Совместная деятельность вусловиях организационно-экономических
изменений / Отв. ред. А. Л. Журавлев. М., 1997; Трудовой коллектив как объект
и субъект управления / Отв. ред. А. С. Пашков. Л., 1980; Трудовой коллектив —
объект и субъект социального планирования и управления: Тезисы докл.
Всесоюзн. практич. конф. / Отв. ред. С. Ф. Фролов. М., 1983.

302 А. Л. Журавлев
Следующей формально-структурной характеристикой
коллективного субъекта является его однородность (гомогенность) —
разнородность (гетерогенность), точнее, их степень по самым
различным признакам, характеризующим включенные в него
элементы. Чаще всего имеются в виду индивиды, входящие в
коллектив (группу). Степень однородности (разнородности) оценивается,
например, по социально-демографическим признакам
(половозрастным, образовательному, семейному статусу и т. п.), социальным
(имущественному статусу, политическим ориентациям,
этническому признаку и т. д.). Результатом анализа однородности
(разнородности) различных признаков коллективного субъекта является его
«композиция».
Динамические (процессуальные) характеристики
коллективного субъекта деятельности
Как уже отмечалось выше, различные проявления
коллективного субъекта в социальной психологии изучены чрезвычайно
неравномерно. В настоящее время есть возможности подробнее дать
характеристику субъекту совместной деятельности, т. е. одному из
его проявлений. Однако необходимо утверждать, что данное
проявление есть наиболее важное. Уместно здесь напомнить и о том,
что Б. Г. Ананьев, например, понятие «субъект» относил к
характеристикам человека, проявляющимся в его деятельности и
главным образом в трудовой деятельности. Он писал: «Человек —
субъект прежде всего основных социальных деятельностей —
труда, общения, познания»*, а также: «Основной предметной
деятельностью человека является труд, на базе развития которого
возникли все другие формы ее, включая игру и учение»**.
Исследования коллективного субъекта должны проводиться в
неразрывной связи с изучением совместной деятельности,
поэтому выделенные свойства (характеристики) коллективного
субъекта одновременно должны являться и свойствами совместной
деятельности. В соответствии с ее основными признаками,
рассмотренными в главе о совместной деятельности как объекте
социально-психологического исследования, выделены
следующие свойства и совместной деятельности, и ее коллективного
субъекта: целенаправленность, мотивированность, целостность
(интегрированность), структурированность, согласованность,
орАнаньев Б. Г. Человек как предмет познания. Л., 1969. С. 322.
** Там же. С. 318.

Психология коллективного субъекта 303
ганизованность (управляемость), результативность
(продуктивность), пространственные и временные особенности условий
жизнедеятельности коллективного субъекта.
Кратко остановимся на каждом выделенном свойстве,
предложим параметры и показатели их описания и возможной оценки.
В качестве параметров рассмотрим некоторые величины, которые
их характеризуют и задают определенные границы проявления.
Показатели — это данные, по которым можно судить об уровне
развития свойств. Число показателей по каждому свойству
обычно превышает число параметров*.
Под целенаправленностью коллективного субъекта
деятельности в данном контексте понимается его стремление к основной,
общественно значимой цели. Целенаправленность характеризует
такое состояние коллектива, когда цель имеет решающее влияние
на совместную деятельность (СД), подчиняет ее себе, как бы
«пронизывает» ее. В свою очередь, целенаправленность
коллективного субъекта деятельности характеризуется групповыми
интересами, содержанием целей, которые выдвигает перед собой группа,
коллективными социальными установками, убеждениями,
идеалами. Целенаправленность выражает прежде всего реально
существующие тенденции в деятельности коллектива и является
важнейшей характеристикой его социального и
социально-психологического «портрета». В качестве параметра данного свойства
может рассматриваться тип ценностно-ориентированной
регуляции внутригруппового предметно- направленного взаимодействия.
Предполагается, что близость или сходство ценностных
ориентации участников СД проявляется во взаимодополняемой и
интегрированной направленности коллективного субъекта
деятельности на какую-либо цель. Это служит важной предпосылкой
успешного выполнения совместной деятельности.
Эмпирическими показателями могут выступать: 1 ) уровни проявления таких
видов направленности, как направленность на совместную
деятельность, на взаимоотношения друг с другом, на свою позицию в
деятельности и в системе отношений; 2) соотношение этих видов;
3) соотношение личностных и коллективных целей, т. е. их
соответствие, взаимное дополнение, совпадение, расхождение,
противоречие и т. п.
Мотивированность как свойство коллективного субъекта
деятельности представляет собой активное, заинтересованное и
дейРазработка предлагаемых параметров и показателей выполнена совместно с
В. А. Хащенко.

304 А. Л. Журавлев
ственное отношение (побуждение) к совместной деятельности.
Она характеризует такое состояние мотивационной сферы
участников СД, при котором имеют место эмоциональные переживания,
потребности, влечения, желания действовать вместе, а также
осознание необходимости совместной деятельности и пристрастное,
увлеченное отношение к ней. Мотивированность формируется в
результате интеграции индивидуальных мотивов, их взаимного
«сложения» и «переплетения». Проявляется она в особенностях
активности и заинтересованности членов коллектива в
совместной деятельности. Основным параметром мотивированности
коллективного субъекта деятельности рассматривается уровень
(глубокий или поверхностный) включенности его членов в СД,
который свидетельствует в первую очередь об их отношении к ней.
В качестве эмпирических показателей мотивированности, по
нашему мнению, могут служить уровень активности участников СД,
напряженность (интенсивность) их деятельности, степень
удовлетворенности участием в СД и др.
Под целостностью (или интегрированностью) коллективного
субъекта деятельности понимается внутреннее единство
составляющих его элементов. Данное свойство характеризует степень
взаимосвязанности и взаимозависимости участников совместной
деятельности. В социально-психологической и психологической
литературе используются и некоторые другие термины для
обозначения целостности: объединенность, единство,
сопряженность, цельность. Целостность (интегрированность)
коллективного субъекта описывается следующей совокупностью
параметров: плотностью функциональных связей между его членами,
показателями которой выступают частота и интенсивность
контактов между ними; уровнем функциональной взаимосвязанности
и таким показателем, как отношение числа совместно
выполняемых функций к общему их числу; типом целостности
коллективного субъекта, который проявляется в характере доминирующих
связей между членами коллектива.
Важным свойством коллективного субъекта деятельности
является его структурированность, которая означает четкость и
строгость взаимного распределения функций, задач, прав,
обязанностей и ответственности между членами коллектива,
определенность его структуры. Хорошо структурированный
коллективный субъект обладает прежде всего свойством легко разделяться
на основные элементы или части, которые соответствуют
выполняемым функциям и задачам в совместной деятельности, т. е.
каждому его звену определено свое место. Параметрами струк-

Психология коллективного субъекта 305
турированности, по нашему мнению, можно считать тип
распределения обязанностей и ответственности в коллективе, характер
его статусно-ролевой структуры, соответствие организационной
структуры деятельности организационным отношениям.
Эмпирическими показателями структурированности соответственно
выступают доминирующие способы распределения функций
(взаимное дополнение, подстраховка, дублирование и т. п.), способы
принятия ответственности за выполнение функций в коллективе
(концентрация, распределение, диффузия ответственности),
характеристики делового взаимовлияния и др.
Согласованность как свойство коллективного субъекта
деятельности представляет гармоничное сочетание его членов,
взаимную обусловленность их действий. Для обозначения данного
свойства в конкретных видах профессиональной деятельности
используются также такие термины, как «координированное^»,
«слаженность», «сработанность», «сыгранность» и т. п.
Согласованность (или рассогласованность) проявляется на всех этапах
выполнения СД и характеризует сочетание ее основных
структурных элементов: целей и задач, мотивов, действий и операций,
промежуточных и конечных результатов. Параметром
согласованности является прежде всего тип или характер согласования
(соотношения) действий членов коллектива, который может
оцениваться с помощью следующих показателей: доминирующих
способов разрешения разногласий и противоречий, ведущей
«зоны» согласования действий членов коллектива, уровня
конфликтности и типичных способов поведения его членов в конфликтных
ситуациях и т. п.
Организованность коллективного субъекта деятельности
означает упорядоченность, собранность, подчиненность
определенному порядку выполнения совместной деятельности, способность
действовать точно в соответствии с заранее установленным
планом (планомерность). Для обозначения свойства
организованности иногда используется термин «регулируемость», а в последние
годы стало широко применяться близкое к нему понятие
управляемости, под которым понимается способность следовать
управляющим воздействиям. В данном свойстве можно выделить два
основных аспекта: способность коллективного субъекта
деятельности следовать внешним организационным и управляющим
воздействиям, т. е. его исполнительность, которая характеризует
коллектив как объект управления по отношению к управленческим
органам; способность коллективного субъекта самому
организовываться и управлять своей деятельностью. В этом смысле орга-

306 А. Л. Журавлев
низованность и управляемость характеризуются сплоченностью в
решении внутриколлективных задач и степенью развития
самоуправления*. Следовательно, основными параметрами
организованности (управляемости) коллективного субъекта являются
уровни его исполнительности и самоуправляемости в совместной
деятельности. Эмпирическими показателями уровня
исполнительности служат частота исследования внешним
управляющим воздействиям, а также стиль исполнения. Уровень
самоорганизованности (самоуправляемости) эмпирически
характеризуется через показатели активности коллектива в управлении
своей деятельностью, среди которых мы выделяем
формальнодинамические (количество членов, принимающих участие в
управлении коллективом; количество выполняемых ими
управленческих функций и т. п.) и содержательные (потенциал лидерства,
способы включения членов коллектива в управление, его
направленность и др.).
Интегральным свойством коллективного субъекта
деятельности является его результативность, которая означает
способность достигать положительного итога. В результативности в
виде показателей конкретных продуктов деятельности
«фокусируются» определенные уровни развития свойств коллектива.
В социально-психологической литературе встречаются также и
другие термины, близкие по содержанию результативности:
«продуктивность», «производительность», «эффективность»,
«действенность»**. Основаниемдая выделения параметров
результативГайдар К- М. Динамика субъектного развития студенческой группы в
период обучения; Гражевская Н. И. Развитие трудового коллектива как субъекта
социалистических производственных отношений в условиях демократизации
хозяйственной системы; Кирьянов В. И. Трудовой коллектив как субъект
самоуправления: Опыт социологического анализа; Совместная деятельность:
Методология, теория, практика / Отв. ред. А. Л. Журавлев, П. Н. Шихирев, Е. В.
Шорохова. М., 1988,
** Бехтерев В. М. Избранные работы по социальной психологии;
Позняков В. П. Психологические отношения и деловая активность субъектов
экономической деятельности в условиях разных форм собственности //
Психологический журнал. Т. 21. 2000. № 6. С. 38-50; Совместная деятельность в условиях
организационно-экономических изменений; Совместная деятельность:
Методология, теория, практика; Социально-психологические исследования руководства
и предпринимательства / Отв. ред. А.Л.Журавлев, Е. В. Шорохова. М.;
Чернышев А. С. Социально-психологические свойства коллектива как субъекта
деятельности // Вопросы психологии коллектива школьников и студентов. Курск,
1981.

Психология коллективного субъекта 307
ности (продуктивности) коллективного субъекта деятельности
является возможность разделения всей совокупности
выполняемых им задач на два крупных блока: производственные и
социальные (включая социалыГо-психологические). Следовательно,
такими параметрами должны быть производственные и
социально-психологические результаты деятельности коллектива. Выбор
эмпирических показателей результативности должен
осуществляться с учетом конкретной специфики его деятельности и
отражать ее важные стороны.
Выделенные характеристики одновременно являются
свойствами и совместной деятельности, и ее коллективного субъекта.
Однако можно предположить, что наряду с такими
характеристиками имеются также свойства только деятельности (например,
темп, интенсивность, ритмичность и т. п.) и только коллектива
(например, сплоченность, совместимость, удовлетворенность,
подготовленность, компетентность, профессиональность,
квалифицированность и т. п.). Каждая из трех выделенных групп свойств
требует специального изучения и оценки.
Конкретные виды коллективного субъекта деятельности
характеризуются разными уровнями проявления его свойств,
которые могут оцениваться эмпирически в соответствии с изложенной
выше концептуальной моделью. В этом состоит практическая
задача социально-психологического анализа совместной
деятельности и коллективного субъекта. В связи с этим остается
недостаточно разработанным важный и относительно
самостоятельный вопрос о параметрах и эмпирических референтах выделенных
выше свойств коллективного субъекта, начало разработки
которого положено в данной главе, но который в каждом конкретном
случае изучения СД требует отдельного и специального
рассмотрения. Конкретное решение данного вопроса позволяет
сравнивать трудовые коллективы не только по состоянию
социальнопсихологического климата, но и по характеристикам коллектива
как субъекта совместной трудовой деятельности (или
коллективного субъекта).
Психологическая характеристика других проявлений
коллективного субъекта
В соответствии с положением о множественности проявлений
коллективного субъекта (или, в терминологии Б. Г. Ананьева,
«полисубъектности»), его можно характеризовать, например, в
связи с качествами (свойствами) и внутрисубъектных (внутри-

308 А.Л.Журавлев
коллективных, внутригрупповых), и межсубъектных
(межколлективных, межгрупповых) отношений. В результате этого
можно получить социально-психологический «портрет»
коллективного субъекта отношений. Такие характеристики, т. е. не являющиеся
свойствами совместной деятельности (хотя и сохраняющимися ее
факторами, тем не менее имеющими отношение к коллективному
субъекту), интенсивно разрабатываются в социальной
психологии. Если ограничиться ведущими свойствами коллективного
субъекта отношений, то они могут быть следующими полярно
представленными свойствами:
сплоченность — разобщенность;
совместимость — несовместимость;
открытость — закрытость;
удовлетворенность — неудовлетворенность;
конфликтность — бесконфликтность;
толерантность — нетерпимость;
устойчивость — изменчивость;
доброжелательность — агрессивность;
уважительность — пренебрежительность.
Безусловно, данная совокупность может быть пополнена,
однако перечисленные свойства коллективного субъекта отношений
реально изучаются в социальной психологии, хотя и в
принципиально разной степени.
Следующим важнейшим проявлением коллективного субъекта
является феномен общения. Как и отношения, общение может
быть внутрисубъектным (внутриколлективным) и межсубъектным
(межколлективным). Основные свойства, описывающие данное
проявление (качество) коллективного субъекта и изучавшиеся в
социальной психологии, следующие:
целенаправленность — бесцельность;
контактность — неконтактность (изолированность);
общительность — замкнутость;
уравновешенность — неуравновешенность;
компетентность — некомпетентность;
комфортность — дискомфортность и др.
Исходя из сравнения описанных выше совокупностей,
необходимо сформулировать теоретическое положение о том, что
некоторые психологические свойства коллективного субъекта
одновременно характеризуют различные его проявления и тем самым
могут быть названы общими свойствами, а некоторые из них
специфичны и характеризуют лишь отдельные проявления
коллективного субъекта. Последние свойства составляют группу
частных, или парциальных. Однако такое разделение по существу

Психология коллективного субъекта 309
не сделано в социальной психологии, поэтому данную работу еще
предстоит выполнить.
Психология больших социальных групп
как коллективных субъектов
На возможностях и особенностях исследования больших
социальных групп как коллективных субъектов целесообразно
остановиться несколько подробнее по целому ряду причин. Во-первых, дая
современной социальной психологии данное направление
исследований является принципиально новым, так как психология таких
групп с позиций субъектного подхода ранее глубоко не
анализировалась и профессионально не осмысливалась. Возможно, выделение
субъектных характеристик (свойств, качеств) существенно
дополняет понимание психологии больших социальных групп, которая
попрежнему остается недостаточно богатой в социальной психологии.
Во-вторых, исследование психологии этих групп именно как
коллективных субъектов, несомненно, будет способствовать
пониманию более глубинных изменений, происходящих в
современном российском обществе. Такие надежды связаны, с одной
стороны, с необходимостью тщательного анализа изменений в
социальной психологии ранее известных социальных групп: процессов
осознания или нового места, новых функций и ролей в
современном обществе, роста в целом их социальной активности, новых
явлений в межгрупповых отношениях, в частности согласования
действий с другими социальными группами и т. д.
С другой стороны, существует потребность в изучении
психологии новых социальных групп, интенсивно возникавших в
российском обществе в 90-е гг. XX в. и продолжающих активно
формироваться в начале нового века. Имеются в виду не только
относительно изученные за последние пятнадцать лет социальные
группы предпринимателей, безработных или деловых женщин, но
и совсем не изученные или малопонятные «новые русские»,
средний класс, «новые беспризорные», обманутые вкладчики
(инвесторы), «зеленые», дворянское собрание, кадеты,
правозащитники, новые профессиональные группы и др. Актуальной проблемой
является исследование таких изменений в психологии и первых, и
вторых приводимых групп, которые превращают их в
коллективных субъектов, способных реально влиять на российское
общество и тем самым развивать его.
В-третьих, исследование психологии больших социальных групп
с позиций субъектного подхода является вполне релевантным, по-

310 А. Л. Журавлев
зволяет расширить научное поле применения данного подхода,
раскрыть его реальные теоретические возможности на новом
конкретном объекте социально-психологического анализа — все это
фактически может привести к развитию самого субъектного
подхода в психологической науке.
В-четвертых, возрастающий интерес к возможностям
субъектного подхода к психологии больших социальных групп неизбежно
усилит интеграционные междисциплинарные процессы
социальной психологии и социологии, экономической и исторической
наук, политологии и науки управления и др., так как каждая из них
имеет свой актуальный интерес к большим социальным группам.
В этом взаимодействии социальная психология не просто
сохраняет свое полноправное и полноценное участие, но и является
явно востребованной со своим специфическим предметом
исследования и результатами, дополняющими научные представления о
больших социальных группах.
На процессы становления, поддержания и проявления
больших социальных групп как коллективных субъектов и
коллективной субъектности как их свойства оказывает влияние целая
совокупность факторов*, среди которых Т. П, Емельянова выделила
следующие основные:
общее историческое прошлое социальной группы (или общая
судьба), укореняющее и легитимизирующее существование данной
общности, воспроизводящееся в символах, легендах, мифах и т. п.;
наличие общего языка как средства коммуникации и
взаимопонимания как условия выработки разделяемых смыслов и
ценностей группы;
развитие общественных процессов, создающих
благоприятные условия для проявления социальной инициативы, различных
форм совместной активности, межгруппового взаимодействия и т.
д., т. е. всего того, что развивает субъектные свойства социальных
групп;
актуальная общественная ситуация, например, стабильность
(нестабильность) социально-экономических,
социально-политических и многих других общественных явлений;
существование традиции совместных действий в каждой
конкретной анализируемой группе, переживаемых сообществом
совместных эмоциональных состояний, особенно связанных с
реальными совместными действиями;
Автор признателен Т. П. Емельяновой за предоставленную возможность
использовать материалы в данном разделе.

Психология коллективного субъекта 311
наличие относительно устойчивой системы идей и взглядов,
ценностей и идеалов, норм и правил и т. д., принимаемых и
разделяемых большинством членов группы и постепенно становящихся
важными объединяющими регуляторами их социального
поведения, в конечном счете приводящих к формированию общей
культуры (идеологической, политической, правовой, экономической,
символической и т. п.), построенной на опыте совместной
жизнедеятельности группы и фиксирующей основные принципы
взаимоотношений внутри общности, с другими общностями, ее
институционального устройства и т. д.
Одним из перспективных направлений исследования, по мнению
Т. П. Емельяновой, является изучение того, как перечисленные и
некоторые другие факторы воздействуют на формирование и
проявление уже известных социально-психологических феноменов
групповой идентичности, социальной категоризации,
межгрупповых отношений, самооценки перспектив развития своей группы и ее
возможностей влияния на социальное окружение и др., и как на их
основе становятся и развиваются собственно субъектные
качества больших социальных групп, к которым относятся, например:
социальная инициативность и активность;
социальная ответственность;
высокая степень самоорганизации и самоуправления;
навыки и опыт совершения согласованных групповых действий;
относительная автономность, независимость и
самодостаточность;
открытость для внутригруппового или межгруппового
взаимодействия и др.
Особо следует сказать о таком субъектном качестве больших
социальных групп, как наличие развитого гражданского
сознания у их членов. Гражданское сознание предполагает
реальное действие взаимных обязательств во взаимоотношениях
человека и общества. Рассмотрение личностью своего общества,
государства в качестве основного фактора (гаранта) обеспечения
социального порядка и личной безопасности должно
естественным образом дополняться развитым чувством долга человека —
гражданина перед обществом и государством. Гражданское
самосознание основано на гражданской идентичности человека, в
которой фактически фиксируются общность, близость или даже
единство социальных интересов индивида и группы.
Можно выдвинуть следующее предположение о некоторых
признаках развитого гражданского сознания у членов большой
социальной группы:

312 А. Л. Журавлев
развитая гражданская идентичность;
переживание потребности в принадлежности к какой-либо
гражданской общности;
чувство социальной защищенности вследствие
принадлежности к гражданской общности;
положительная социальная установка на активную
общественную деятельность, свободную от карьерных и меркантильных
интересов;
потребность оказывать влияние на общественные процессы и
уверенность в самой возможности повлиять на них и др.
Результаты конкретных эмпирических исследований,
выполненных в Институте психологии РАН (ИП РАН) М. И.
Воловиковой, Т. П. Емельяновой, Н. А. Журавлевой, А. Б. Купрейченко,
В. П. Позняковым, В. А. Хащенко и др. с помощью качественных
методов фокус*групп, анализа отдельных случаев, ассоциаций,
глубинного интервью, беседы, контент-анализа и др.,
свидетельствуют о том, что большинство изучавшихся социальных групп
российского общества, выделенных по признакам пола и
возраста, характера занятости и семейного положения, отношений
собственности и имущественного статуса и т. д., реально находятся на
уровне предсубъектности, не соответствуя основным
признакам коллективного субъекта*.
Выполненные в ИП РАН Т. П. Емельяновой исследования
психологии большой социальной группы как коллективного субъекта
позволили разработать некоторые концептуальные положения,
имеющие отношение к социально-психологическим феноменам,
Емельянова Т. П. Конструирование социальных представлений в условиях
трансформации российского общества. М., 2006; Журавлев А. Л. Динамика
ценностных ориентации личности в российском обществе. М., 2006;
Индивидуальный и групповой субъекты в изменяющемся обществе: Тезисы докл. к Междунар.
научно-практ. конф. / Отв. ред. М. И. Воловикова. М., 1999; Позняков В. П.
Психологические отношения и деловая активность субъектов экономической
деятельности в условиях разных форм собственности // Психологический
журнал. Т. 21. 2000. № 6. С. 38—50; Совместная деятельность в условиях
организационно-экономических изменений / Отв. ред. А. Л. Журавлев. М., 1997;
Совместная деятельность: Методология, теория, практика / Отв. ред. А. Л.
Журавлев, П. Н. Шихирев, Е. В. Шорохова. М., 1988; Социальная психология
экономического поведения / Отв. ред. А. Л. Журавлев, Е. В. Шорохова. М., 1999;
Социально-психологическая динамика в условиях экономических изменений /
Отв. ред. А. Л.Журавлев, Е. В. Шорохова. М., 1998; Социально-психологические
исследования руководства и предпринимательства / Отв. ред. А. Л. Журавлев,
Е. В. Шорохова. M., Î999.

Психология коллективного субъекта 313
механизмам и функциям, которые, как правило, включены в
процесс становления коллективного субъекта. В частности, было
обнаружено, что социальные представления в процессе их
конструирования социальными группами российского общества
выполняют не только познавательные функции или функции ориентации
поведения, которые ранее уже были известны в результате
исследования более стабильного в социально-экономическом
отношении французского общества. Социальные представления у членов
фрустрированных групп российского общества (безработных,
пенсионеров, особенно неработающих, некоторых групп
госбюджетных организаций и т. п.) выполняют также важную функцию
поддержания позитивного эмоционального состояния. Как
показали результаты эмпирических исследований Т. П.
Емельяновой, одним из действенных механизмов реализации выделенной
функции социальных представлений является функционирование
коллективной памяти*. Кросскультурные исследования
воспоминаний о Второй мировой войне позволили обнаружить в их
структуре психологические феномены (мнения, оценки,
представления, отношения, установки), которые служат именно для
поддержания позитивного эмоционально насыщенного образа
собственной группы у ветеранов войны или играют роль
объединяющего символа величия нации, вызывающего чувство гордости за
свой народ у молодежи. Это фактически происходит в условиях
противоречивого дискурса в российском обществе о минувшей
войне, особенно о ее причинах и начальном периоде, а также
современных попыток пересмотреть ее исторические итоги.
В периоды радикальных общественных изменений большие
социальные группы как коллективные субъекты остро испытывают
потребность в психологическом подкреплении и подтверждении
собственной групповой значимости, удовлетворение которой,
вопервых, несколько компенсирует морально-нравственный
дискомфорт от переживаемого исторического периода, а во-вторых,
служат достаточно эффективным способом реального
объединения и сохранения самой социальной группы как субъекта.
Другим важнейшим феноменом в исследовании больших
социальных групп как коллективных субъектов является
коллективный символический коупинг (collective symbolic coping). Вначале
этот термин использовался в контексте изучения способов
преЕмельянова Т. П. Социальное представление как инструмент коллективной
памяти (на примере воспоминаний о Великой отечественной войне)//
Психологический журнал. 2002. Т. 23. № 4. С. 56-66.

314 А. Л. Журавлев
одоления посттравматического стресса через процесс
взаимного раскрытия пациентами своих психологических проблем*. В
исследованиях социально-психологических феноменов (социальных
представлений) больших социальных групп данный термин
встречается у австрийского социального психолога В. Вагнера, который
рассматривал дискурс в сообществе как один из способов
коллективного коупинга. Он писал: «Социальное представление
определяется как выработка социального объекта сообществом для
правильного поведения и коммуникации... Такая «выработка
социального объекта»... достигается... посредством дискурепой
выработки системы смыслов, то есть посредством символического
коупинга»**.
Конечно, коллективный коупинг существует далеко не только
в форме дискурса, необходимого для преодоления каких-то
групповых проблем. В целом он выступает важнейшим механизмом
стабилизации социального поведения в сложных ситуациях, в
экстремальных условиях, при столкновении группы с реальными
проблемами и т. п. Выявление стратегий и закономерностей
возникновения и протекания коллективного коупинга в условиях
общественной, региональной или групповой нестабильности
может рассматриваться перспективным направлением
исследований в современной социальной психологии.
Изучение феноменов и коллективной памяти, и коллективного
коупинга фактически является новой областью в отечественной
социально-психологической науке, которую целесообразно
развивать, особенно в парадигме коллективного субъекта. Эти
феномены наряду с такими атрибутами больших социальных групп, как
социальные и психологические отношения, социальные
представления и социальные установки, стереотипы и предрассудки,
групповые ценности и ценностные ориентации, социальная
категоризация и различные виды идентичности, социальное сравнение и
социальные ожидания, социальные нормы и правила, социальные
эталоны и идеалы и многие другие, в определенной мере помогут
раскрыть и понять социально-психологические закономерности
переживания людьми периода сложных трансформаций
российского общества. Новые данные о феноменах больших социальных
Pennebaker J.W.& Harber K.D. A social stage of collective coping: the Loma
Prieta earthquake and the Persian Gulf//Journal of social issues. 1993. Vol. 49. No 4.
P. 125-145.
Wagner W. Social representations and beyond: Brute facts, symbolic coping and
domesticated worlds // Culture and psychology. 1998. V 3 (4). P 297-329. P. 307.

Психология коллективного субъекта 315
групп как коллективных субъектов, в частности, о динамике
коллективной памяти и формировании коллективного коупинга, будут
способствовать, с одной стороны, прогнозированию возможных
негативных психологических последствий общественных
преобразований, а с другой — поиску путей стимулирования процессов
развития гражданской ответственности и социальной активности
различных групп российского населения.
Заключение
Различные проявления коллективного субъекта представляют
собой психологические феномены разной степени обобщенности
(частности). В этой связи наиболее обобщенным проявлением
коллективного субъекта может быть поведение, интегрирующее
частные его формы, к которым относятся общение, отношение,
управление и т. п.
Другими обобщенными формами активности коллективного
субъекта являются также взаимодействие и широко понимаемая
совместная жизнедеятельность. Такие, например, шкалы свойств,
как «активность — пассивность», «удовлетворенность —
неудовлетворенность», «устойчивость — изменчивость» и некоторые
другие имеют отношение к любым проявлениям коллективного
субъекта и тем самым могут быть отнесены к группе наиболее
общих его свойств.
Остается проблемным важный вопрос о специфике
субъектных качеств групп разного размера (численности), например:
малых и больших социальных, которые, безусловно, имеют как
сходные, так и различные субъектные свойства. Более того, пока еще
в достаточно острой форме сохраняется дискуссионность вопроса
о возможности рассматривать большие социальные группы как
субъекты, однако, по нашему мнению, это имеет временный
характер. Такие социальные группы, как различные этносы,
некоторые политические партии, российские предприниматели,
пенсионеры, разные общественные движения в 90-е гг. XX в. и начале
XXI в. убедительно показали свою способность к совместным
активным действиям, оказывали влияние на общественные явления,
т. е. проявляли себя в качестве коллективных субъектов в
современном российском обществе. Задача состоит в том, чтобы на
эмпирическом уровне глубоко проанализировать и теоретически
осмыслить эти явления именно в субъектной парадигме.
Сохраняются пока и многие методические сложности в
изучении разных групп как коллективных субъектов: использование

316 А. Л. Журавлев
имеющегося инструментария для исследования групповой
психологии возможно лишь в ограниченных рамках, а разработка новых
методик, приемов, различных техник и т. п. всегда требует
большого времени и учета конкретной специфики изучаемых явлений.
Для разрешения отмеченных и других сложностей большое
значение имеют теоретические разработки К. А. Абульхановой,
выполненные в самые последние годы*. Во-первых,
психологической категории «субъект» ею обоснованно придан научный статус
методологического принципа, который, как и другие известные
принципы в психологии, служит «соотнесению теории, знаний и
эмпирического исследования», является ориентиром «для выбора
стратегии всего исследования, проверки и подтверждения
гипотез», содействует «установлению самых различных соотношений
предмета и объекта познания», выполняет «не только
науковедческую, но и научно-практическую роль»**. Во-вторых, через
теоретическую трактовку объекта психологического исследования, в
качестве которого рассматривается субъект, а само исследование
наделяется характером взаимодействия исследователя с объектом
его познания, К- А. Абульханова соотносит и реально показывает
взаимное дополнение субъектного и психосоциального подходов в
психологии, которые в настоящее время развиваются фактически
единым крупным направлением. Это позволяет не только
развиваться каждому изданных подходов, но и укреплять
методологические основания психологии в целом. В-третьих, одной из
характерных особенностей современного состояния психологической
науки, по мнению К. А. Абульхановой, является распространение
нового методологического принципа субъекта и даже более того —
новой субъектной парадигмы***. Такое распространение имеет
непосредственное отношение к изучению рассмотренного здесь
феномена коллективного субъекта.
Отмеченные тенденции, безусловно, имеют хорошие
перспективы и в исследовании жизнедеятельности самых разных групп
как коллективных субъектов.
Абульханова К. А. Принцип субъекта в отечественной психологии //
Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2005. Т. 2. № 4.
Там же. С. 19.
Там же.

В. А. Барабанщиков
Онтологический подход
к исследованию восприятия*
Идея онтологизации субъекта и его сознания, их
определение через способ жизни человека
распространялись С. Л. Рубинштейном на изучение всех психических
процессов и функций, включая, казалось бы,
предельно «гносеологизированные» ощущения и восприятия.
Согласно С. Л. Рубинштейну, человек не
противопоставлен бытию и не вырван из него; это часть
бытия, осознающая свое бытие, проникающая в него,
охватывающая его как целое. Человек родствен всему
сущему. Выступая в функции субъекта, он
подчиняется общим закономерностям бытия и сближается с
субъектами любых форм активности. Различие между
ними заключено в доле (мере) самодетерминации
(самоопределения), которое на уровне человека
достигает предельно высокого значения. С этой точки зрения
восприятие выступает как процесс и продукт
взаимодействия материальных реальностей, человека и
мира. Через восприятие, так или иначе опосредованного
действием, совершается соприкосновение человека с
миром, субъекта с объектом. «Воспринять — значит
по существу онтологизироваться, включиться в
процесс взаимодействия с существующей реальностью,
стать причастным ей»**. Воспринимая
действитель* Работа поддержана РГНФ, проект № 07-06-00302а.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб.:
«Питер», 2003. С. 305.

318 В. А. Барабанщиков
ность, субъект привносит в нее собственное содержание, наделяет
ее ценностями, делает осмысленной.
Окружающая действительность представлена
воспринимающему в непосредственно-чувственной форме: многообразием
красок, звуков, запахов, прикосновений или боли. Эти впечатления
структурированы в пространстве и времени, носят предметный
характер и обнаруживаются там, где локализуется их источник — в
среде, внутри или на поверхности тела. Как элементы внутреннего
мира, они включены в организацию психической жизни человека,
и потому все, что касается его природы и отношений к
действительности, предполагает чувственную основу, или перцептивную
составляющую.
В каком-то смысле жизнь и восприятие жизни неразличимы.
Можно потерять зрение или слух, но нельзя лишиться самой
способности воспринимать. Вне перцептивного процесса жизнь
невозможна. Восприятие — это непрекращающаяся связь индивида
со средой, человека с миром, в рамках которой среда, мир
непосредственно открываются человеку и оказываются доступными
ему. Благодаря восприятию живые существа становятся
причастными действительности, ориентируются в ней и сохраняют себя
как целостность. Это означает, что, во-первых, предметом
восприятия являются события жизни человека — фрагменты или
эпизоды его бытия; во-вторых, самое восприятие осуществляется
в форме события, т. е. конкретного эпизода жизни. Превращение
действительности в элемент чувственного опыта сопровождает
собственная судьба элемента, его включенность в поток
конкретного времени, обусловленность другими психическими явлениями
и характером взаимоотношений индивида с окружающей
действительностью.
В данной работе сделана попытка очертить контуры
онтологического подхода к исследованию восприятия, намеченного
С. Л. Рубинштейном. Восприятие рассматривается со стороны
своего существования, как событие. Существовать (быть) —
значит участвовать в процессах жизни: рождаться и умирать,
переходить из одной формы в другую, влиять на смежные процессы
и испытывать их влияние на себе. Перцептивное событие
выражает изменение(становление,развитие,
преобразование)и,одновременно, сохранение (пребывание, свершение) чувственной
данности мира человеку. В ходе события определяются и
воспринимающий индивид, и его мир.
На сегодняшний день онтология восприятия относится к
проблемам «второго плана». Исследователей больше интересует

Онтологический подход к исследованию восприятия 319
гносеологический аспект: механизмы и способы чувственной
презентации действительности — восприятия величины, формы,
расположения предметов, их перемещения в пространстве,
отношения яркости и цветности и т. п. Говоря об онтологии восприятия,
чаще всего имеют в виду нейрофизиологические механизмы
перцептивного процесса, акты поведения или потоки стимуляций,
параметры которых можно объективно зарегистрировать и оценить.
При этом чувственная данность человеку действительности —
основной феномен восприятия — рассматривается как нечто
производное, не имеющее самостоятельного значения. Между тем
любое перцептивное явление выступает не только в качестве
функции сенсорной системы или образа среды, но и как
переживание индивида и регулятор его активности. Оно столь же
реально, как и сама действительность, поведение или динамика нервной
ткани, т. е. имеет собственное относительно независимое бытие.
Без учета оснований порождения, организации, развития и
преобразования чувственных впечатлений, специфики их взаимосвязей
наши знания о восприятии остаются принципиально неполными, а
в практическом отношении — весьма ограниченными.
Онтологический подход позволяет рассмотреть перцептивный
процесс в его целостности и развитии. В центре внимания
оказываются взаимопроникновение субъекта и объекта восприятия,
способы существования чувственного образа и его
обусловленность системой внешних и внутренних детерминант.
Субъект восприятия
В общей психологии словосочетание «субъект восприятия»
встречается редко и на теоретическом уровне не представлено.
Исследователи ограничиваются предельно общим значением —
носитель перцептивного процесса либо отождествляют его с
испытуемым. В психофизиологических работах в качестве субъекта
восприятия рассматривается сенсорная система, мозг или
организм в целом, в социально-психологических — сообщество
(группа) либо личность.
Подобная трактовка связана с традициями сенсуализма,
наиболее глубоко укоренившимися в практике психологического
эксперимента. И субъект, и объект познания рассматриваются здесь
в виде независимых вещей, объединенных однонаправленной
причинно-следственной зависимостью: объект (природа) —
субъект (сознание). Соответственно, процесс восприятия выражает
лишь внешнюю связь объекта и его образа, который интерпрети-

320 В. А. Барабанщиков
руется как результат физического воздействия среды на органы
чувств. В данном контексте носителю восприятия отводится роль
регистратора воздействий, а сам субъект восприятия напоминает
рантье, пользующегося продуктами процесса, к которому он
имеет отдаленное отношение. Не случайно при обсуждении
конкретных феноменов вопрос о природе субъекта восприятия либо
замалчивается, либо считается слишком общим и потому далеким от
существа дела.
В экспериментальных работах перцептивный процесс
рассматривается так, как если бы воспринимающий представлял собой
сложно устроенный регистрирующий прибор, а объект
восприятия — воздействующий на него внешний агент*. Выявлению
рабочих характеристик «прибора» посвящено подавляющее
большинство исследований восприятия. Они показывают, что эти
характеристики очень динамичны, взаимосвязаны друг с другом и приводят
к интегральным эффектам. При этом сам «прибор» наряду с
внешними воздействиями чувствителен к потребностям человека, его
темпераментальным особенностям, чертам характера,
способностям, опыту и даже к внешнему облику. Существенно, что в
процессе функционирования он может изменить не только свойства, но и
принцип работы. Не остается неизменным и объект восприятия,
который в разных контекстах обнаруживает различные качества и
роли, открываясь реципиенту с самой неожиданной стороны.
В последние десятилетия получен большой массив
экспериментальных данных, демонстрирующих динамизм отношений
объект—образ и тесную взаимосвязь восприятия с другими
психическими явлениями (процессами, состояниями и свойствами
личности). Показано, что в ходе восприятия складывается не
только образ объекта, но и сам объект, а также тот, кому этот образ
принадлежит. Перцептивный процесс преодолевает рамки
основного феномена и открывается как явление бытия человека, в
котором познавательное отношение играет часто подчиненную роль**.
Величковский Б. М. Современная когнитивная психология. М., 1982;
Глезер В. Д. Зрение и мышление. Л., 1985; Логвиненко А. Д. Чувственные
основы восприятия пространства. М., 1985; Frisby J. P. Seeing. Oxford, 1979;
Gardner W R. The processing of information and structura. Potomac, 1974; Kaufman L.
Sight and mind: An introduction to visual perception. N. Y., 1974; Bruce V, Green P.
Visual perception: physiology, psychology and ecology. Hillsdale, 1993.
Барабанщиков В. А. Восприятие и событие. СПб., 2002; он же.
Психология восприятия. Организация и развитие перцептивного процесса. М., 2006;
Барабанщиков В. А., Белопольский В. И. Стабильность видимого мира. М., 2008;

Онтологический подход к исследованию восприятия 321
Накопленный эмпирический материал заостряет вопрос об
онтологической природе субъекта восприятия. Становится все более
очевидным, что в качестве носителя восприятия необходимо
рассматривать не техническое устройство или вещь в широком
значении этого термина, а конкретного человека как субъекта жизни.
Именно он оказывается «альфой» и «омегой» анализа
восприятия как психического процесса.
Онтологически (конкретно) понятый субъект выражает основу
многообразных отношений человека к действительности. Вступив
в определенные отношения и играя определенную роль (выполняя
функцию), индивид не просто подчиняется действительности, но и
воплощает в ней самого себя, продолжает себя в мире. Чем
сложнее и разнообразнее отношения, тем сложнее и многообразнее их
субъект. Реализуя разные отношения с действительностью, один и
тот же индивид оказывается субъектом разных жизненных
проявлений, в частности, восприятия, мышления, эмоциональных
переживаний, общения, деятельности. Совокупность многообразных
отношений индивида является основанием и его различных качеств
и свойств, и субъектной организации в целом. Субъект жизни —
своеобразный интеграл функциональных возможностей (свойств,
качеств, образований, ролей) и одновременно достижений
человека, не сводимый к субъектам отдельных отношений, но так или
иначе присутствующий в каждом из них. Наиболее важное
качество человека как субъекта заключено в его способности
распоряжаться собственными ресурсами и благодаря этому строить
отношения с действительностью, миром. Эта инстанция позволяет
осуществлять выбор, ставить цели, принимать или отвергать задачи,
соотносить предметы и события, но дая самого человека остается
«за кадром», растворяясь в образе, переживании или действии.
С данной точки зрения восприятие предстает перед
исследователем как структурированный фрагмент бытия человека, взятый в
единстве внешних и внутренних условий своего существования.
Человек воспринимает мир экзистенциально; в перцептивном
процессе участвует весь человек целиком, с его физическими, душевными
и духовными качествами. Сюда включаются желания и чувства,
опыт и предчувствия, надежда и боль. Благодаря этому
обстоятельству человек получает возможность не только ориентироваться, но
и жить в социальном мире, открывать, понимать и умножать его.
Барабанщиков В. А., Носуленко В. Н. Системность. Восприятие. Общение.
М., 2004; Носуленко В. Н. Психофизика восприятия естественной среды. М.,
2007.

322 В. А. Барабанщиков
Восприятие мира изначально пронизано отношениями и
ценностями человека. Соответственно, исходным пунктом анализа
восприятия оказывается не отображение объекта, а взаимоотношение
человека с миром, субъекта с объектом, включающее в себя
гносеологическое отношение в качестве необходимого звена.
Субъект восприятия выражает качество, которое приобретает
яндиввд в системе жизненных связей и отношений. Имеется в
виду особая инстанция, которая разрешает противоречия между
возможностями и притязаниями человека, с одной стороны, и
требованиями жизни — с другой. Специфика субъекта восприятия
состоит в возможности информационного взаимодействия индивида
со средой, обеспечивающего контроль текущих обстоятельств
жизни и деятельности человека. Это функциональное
образование, которое складывается, развивается и проявляется в самом
процессе восприятия и вне его не существует.
Субъект инициирует и завершает перцептивный процесс,
соотносит его продукты, распоряжается необходимыми ресурсами;
является основой такого способа объединения относительно
простых психических функций, при котором возникает новое
качество, отсутствующее в каждом из них.
На разных уровнях организации бытия субъект восприятия
обнаруживает различное содержание,
В физической системе отношений он выступает как телесное
существо, «погруженное» в вещно-оформленную абиотическую
среду. Антропометрические параметры (рост, вес, длина руки
или шага, скорость передвижения и т. п.) индивида становятся
мерой чувственно представленных свойств и отношений
действительности.
На биологическом уровне субъект проявляется как организм,
реализующий наряду с обменными, трофическими и другими
жизненными процессами ориентировочную и регуляторную функции.
Действительность, мир открывается живому существу в форме
предметов потребностей и действий, а процесс восприятия
включает мотивационные (конативные), когнитивные, диспозиционные
и операциональные компоненты.
В рамках социальной системы координат субъект предстает
как воспринимающая мир личность. Восприятие
действительности опосредствуется знаковыми системами*, деятельностью**,
обВыготский Л. С. Психология развития как феномен культуры. М.;
Воронеж: АПСН, 1996.
Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1977.

Онтологический подход к исследованию восприятия 323
щением*, культурой в целом** и включает в себя
символическое содержание***. Особое значение начинают играть не столько
поиск и прием полезной информации, сколько ее
интерпретация — включение в смысловые контексты или семантические
поля воспринимающего****. Наконец, принимая ценности, нормы и
интересы референтной группы, индивид воспринимает и себя, и
мир «глазами» коллективного субъекта*****. Вопрос о том, как
социальное и культурно-историческое входит в содержание
чувственного восприятия и определяет его течение, оказывается не
менее значимым, чем традиционно обсуждаемый вопрос о
механизмах превращения энергетического воздействия на органы
чувств в «факт сознания».
В каждой из перечисленных систем бытия субъект занимает
уникальную позицию. Действительность воспринимается им в
определенном ракурсе или с некоторой «точки зрения», всегда
многомерной, как и бытие. Сам же субъект выражает узловой
пункт организации бытия, центр его возмущения или
перестройки******. Человек изначально погружен в мир и оказывается
условием его существования и развития. Вплетаясь в ткань
реальной жизни, восприятие выступает как феномен жизни,
задающий ее течение и смысл.
Таким образом, бытие, действительность изначального
включается в характеристику субъекта восприятия, причем не только в
виде отображенного содержания, но и как состояние субъекта,
форма его активности и сфера контроля. При этом пространство
субъекта восприятия не ограничивается его «телесной
оболочкой», а время — текущим моментом; человек как субъект выходит
за свои пределы, проникая через установившиеся связи и
отношения в окружающий его мир.
Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии.
М.: Наука, 1984.
Коул М. Культурно-историческая психология. М., 1997.
Крючкова В. А. Символизм в изобразительном искусстве. М., 1994.
Артемьева Е. Ю. Основы психологии субъективной семантики М., 1999;
Леонтьев А. А. Психология общения. М., 1999; Петренко В. Ф. Введение в
экспериментальную психосемантику: исследование форм презентации в обыденном
сознании. М., 1983.
Андреева Г. М. Психология социального познания. М., 1997; Андреева Г.
М., Донцов А. И. (ред.) Межличностное восприятие в группе. М., 1981;
Бахтин M. M. Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. СПб.,
2000; Бодалёв А. А. Личность и общение. М., 1983.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб., 2003.

324 В. А. Барабанщиков
Смещение акцентов с феноменов восприятия на его субъекта
вводит в психологическое исследование ряд принципиальных моментов.
Прежде всего приоткрывается значение потенциального
плана восприятия. Реализуя широкий спектр отношений индивида со
средой, человека с миром, субъект восприятия выступает как
многомерное целое, включающее в себя разнообразные качества и
свойства: от задатков (например, порогов сенсорной
чувствительности) и способностей восприятия (например, оценки пропорций
или глазомера) до направленности личности (в частности,
склонности к художественному восприятию действительности) и черт
характера (восприимчивости к определенной информации,
наблюдательности и т. п.).
Субъект играет роль внутренней предпосылки перцептивного
процесса; сам же процесс открывается как реализация
потенциала и ресурсов субъекта восприятия. Через понятие «субъект
восприятия» исследователь получает выход на проблемы психологии
личности и межличностного восприятия. Структура личности
наблюдателя с самого начала участвует в детерминации
перцептивного процесса как внутренний фактор и общая предпосылка и так
или иначе испытывает на себе его эффект. Своеобразие
перцептивной потребности, установки, отношений к объекту,
совокупный чувственный опыт характеризуют и восприятие, и личность
человека. Поскольку перцептивные задатки, способности,
направленность и черты личности проявляются и развиваются в ходе
восприятия, его формирование и развитие не может быть сведено
к получению, накоплению и организации чувственных данных.
Этот процесс захватывает и мотивационную, и операциональную,
и когнитивную стороны восприятия.
В данном контексте целесообразно говорить о формировании и
развитии перцептивного интеллекта, включающего как
структуры поиска, приема, преобразования и антиципации информации
(перцептивные схемы, карты и др.), так и структуры,
обеспечивающие координацию и саморегуляцию перцептивной активности.
Согласно исследованиям, эти образования оказывают на
перцептивный процесс достаточно сильное влияние, определяя как
способ его организации в целом, так и индивидуально-типологические
особенности, например, перцептивный стиль*. К сожалению, на
сегодняшний день потенциальный план чувственного восприятия,
Холодная М. А. Психология интеллекта: парадоксы исследования. М.;
Томск, 1997.
Шкуратова И. П. Когнитивный стиль и общение. Ростов-на-Дону, 1994.

Онтологический подход к исследованию восприятия 325
его «кристаллизованная форма», изучен слабо. Чаще всего
подобные образования выносятся «за скобки», а исследователь
ограничивается сопоставлением перцептивного содержания с
характеристиками объекта. Невольно совершаемый разрыв
актуального и потенциального ведет к противопоставлению
когнитивного и личностного в восприятии и как следствие — к внешним
взаимоотношениям чувственного образа и действия. Проводимая
редукция существенно ограничивает возможность практического
использования закономерностей восприятия, раскрываемых
экспериментаторами.
Становится очевидным, что границы восприятия как
психического явления очень размыты. Оно вбирает в себя другие
модальности психики, распространяя на них свое влияние. Имеются в
виду не хаос и беспорядочность включений, а их организованность
в рамках и на «территории» локального целого; такая
организованность, которая выступает непременным условием
возникновения и развития конкретного чувственного образа. В каком-то
смысле восприятие голографично. Целое, заключенное в своей
части, обладает двумя уникальными свойствами: подчинено
основной функции (непосредственной ориентировке в
действительности) и открыто любым модальностям и отправлениям психики. Это
позволяет ему выполнять роль связующего звена между
феноменом восприятия и его жизненной основой, с одной стороны, между
восприятием и остальными психическими явлениями — с другой,
между восприятием и формами активности человека — с третьей.
Рассматриваемое целое выражает совокупность внутренних
условий восприятия, взятых в их естественной взаимосвязи и
взаимоотношении. Чувственная данность как бы упакована в
многокачественный полифункциональный элемент опыта, благодаря
которому в каждый момент времени человек ориентируется и в мире, и
в себе самом.
Обращение к состоянию субъекта восприятия возвращает в
психологию, казалось бы, забытое представление об
апперцепции, но в современной форме*. Имеется в виду не высшая ступень
познания (Г. Лейбниц), осознание предмета под влиянием опыта
(И. Гербарт) или психологическая причина ассоциаций (В. Вундт),
а функциональное объединение внутренних условий
перцептивного процесса, направленное на получение определенного
чувственного впечатления. В результате подобного объединения возникает
Барабанщиков В. А. Психология восприятия. Организация и развитие
перцептивного процесса. М., 2006.

326 В. А. Барабанщиков
новое качество, отсутствующее у каждого из условий в
отдельности. Апперцептивный комплекс — это своеобразный орган
восприятия, реализующий возможность непосредственной
ориентировки человека в среде и регуляцию его активности. В его состав
входят конативный (перцептивная потребность, оценка),
когнитивный (схема), исполнительный (перцептивный план, операции),
диспозиционный (перцептивная установка, отношение) и
рефлексивный компоненты, которые порождаются и реализуются
практически одновременно благодаря друг другу, ради других и
образуемого целого. Безотносительно к апперцептивному комплексу
чувственный образ — такая же абстракция, как и отдельно
взятый когнитивный процесс или активность. Вне порождающего
целого его возникновение выглядит случайным, а отводимая ему
функция — невыполнимой.
Закономерности организации, функционирования и развития
апперцептивного комплекса ждут своего исследования.
Традиционная трактовка восприятия в терминах функционально
локализованного психического процесса уходит в прошлое, увлекая за
собой представления о внешней обусловленности восприятия
другими психическими явлениями (потребностью, эмоциями, памятью,
мышлением и т. п.).
Объект-вещь и объект-ситуация
Онтологическое понятие субъекта непосредственно
затрагивает еще одну реальность, которую нередко выносят за скобки
исследования, — объект восприятия. Традиционно в качестве
объекта восприятия рассматриваются вещи или элементы среды,
произвольно выделяемые и описываемые исследователем.
Проблемность объекта сводится к тому, чтобы подобрать вещь с
подходящими параметрами, описать ее в объективированной форме,
предъявить испытуемому и зафиксировать его ответы. Однако
при таком подходе действительный процесс восприятия
оказывается выхолощенным. На теоретическом уровне анализа
исследователь оперирует абстракциями как субъекта, так и объекта
восприятия, пытаясь установить между ними якобы естественную
(конкретно-практическую, жизненную) связь в виде
«механизмов восприятия» формы, величины, движения и т. п. Это
приводит к тому, что знания, представления, установки самого
исследователя невольно приписываются объекту восприятия и
сопоставляются с содержанием перцептивного образа (процедура
подобной подстановки и ее следствия глубоко проанализированы

Онтологический подход к исследованию восприятия 327
А. И. Миракяном*). В силу применяемых процедур реальный,
чувствующий индивид с самого начала отрывается от условий своего
существования и развития, и никакие логические ухищрения в
дальнейшем не способны обеспечить их внутреннее единство.
Теоретическое изображениепроцессавосприятияприобретаетвиртуальный
характер, лишь отдаленно напоминая действительность.
Мало что меняется и в том случае, когда объект-вещь
рассматривается в терминах стимуляции: анализ перцептивного
процесса переводится на язык нейрональной активности либо
сигналов среды и ответов на них. Способ же эмпирического
(абстрактного) представления процесса восприятия полностью
сохраняется**.
Проблема объекта восприятия неоднократно формулировалась
в психологической науке*** и неплохо разработана в рамках
экологического подхода****. Общее направление ее решения связывается
со все более полным включением в содержание объекта как
воспринимающего индивида, так и разнородных обстоятельств его
жизни и деятельности (не только физических и экологических, но
и социокультурных).
Становится очевидным, что объект восприятия — это
функциональное образование, проявляющееся сквозь призму
активности субъекта. Речь идет о форме единства индивида и среды,

котораянеплохоописываетсявтерминах«ситуации»*****,«жизненМиракянА. И. Психология пространственного восприятия. Ереван, 1990;
он же. Контуры трансцендентальной психологии. Кн. 2. М., 2004.
Frisby J. R Seeing, 1979; Kaufman L. Sight and mind: An introduction to
visual perception. N. Y., 1974.
*** Koffka K. Principles of gestaltpsychology. N. Y., 1935; Allport F. Theories of
perception and the concept of structure. N. Y.: Wiley, 1955; Boring E. G. Sensation
and perception in the history of experimental psychology. N. Y., 1942; Itteson W. H.
Visual space perception. N.Y., 1960.
ГибсонДж. Экологический подход к зрительному восприятию, М., 1988;
Barker R. G. Ecological psychology: concepts and methods for studying the
environment of human behavior. Stanford, Ca., 1968; Ittelson W. H., Proshansky H. M.,
Rivlin L.G., Winkel G. H. An introduction to environmental psychology. N. Y Holt,
1974; Johanson C, Hofsten С von, Jansson G. Event perception // Rev. of Psychol.
1980. Vol. 31. P. 27-63; McArthur L. Z., Baron R. M. Toward an ecological theory
of social perception // Psycho]. Rev. 1983. Vol. 90. № 2. P. 215-238.
ArgyleM^FurnhamA^GrahamJ.A.Socialsituations.CambridgeUniversity
press, 1981; Lewin К. Principles of topological psychology. N. Y, 1936; Magnusson
D., Alien V. L. An interactional perspective for human development // Human
development: An interactional perspective. N. Y., 1985. R 281-299.

328 В. А. Барабанщиков
ного пространства» или «мира»*. Ситуация характеризует способ
объединения разнонаправленных «сил» и потенций в некоторое
целое, в котором цементирующая роль и инициатива
принадлежат человеку. Это — его ситуация (мир), а не ситуация (мир)
вообще.
Объект-ситуация изначально противоречив и парадоксален:
он включает в себя воспринимающего и одновременно
противостоит ему как нечто внешнее. Осуществляя восприятие, субъект
конструирует свое бытие, одновременно подчиняясь ему. Объект
восприятия оказывается и детерминантой (вернее, системой
детерминант), и результатом активности субъекта.
Объект-ситуация — главная альтернатива объекту-вещи,
восприятие которого принято изучать. Он предоставляет индивиду
определенные возможности (материал, цели, пути) восприятия и
накладывает на его активность определенные ограничения.
Посвоему он тоже активен. В этом смысле можно говорить о
потенциале объекта-ситуации, формирующем течение перцептивного
процесса. Конституирующая роль объекта в восприятии
действительности проявляется, например, в феноменах полевого
поведения**, предоставлениях (affordances) среды***, когнитивных
аттракторах**** или эффектах группового давления*****.
Объект восприятия конституируется не только
физическими******, географическими******* илиэкологическими********
особенностями среды, но и социокультурными детерминантами —
нормами, правилами, ролями*********, допускающими возможность
Голд Дж. Психология и география: основы поведенческой географии.
М., 1990; Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб., 2003; Lewin
К. Principles of topoiogical psychology. N. Y., 1936; Uexküll J. A stroll through
the worlds of animals and men // Instinctive behavior/ S.H. Scholler. N. Y., 1957.
P. 5-80.
** Левин К. Теория поля в социальных науках. СПб., 2000.
Гибсон Дж. Экологический подход к зрительному восприятию. М.,
1988.
Lahlou S. Observing cognitive work in offies // Streitg, Siegel, Hartkopf,
Konomi (eds.), Cooperative buildings. Intefrating information, Organigations and
Architecture. Heidelbery, 1999. P. 150-163.
Росс Л., Нисбетт Р. Человек и ситуация. M., 1999.
Вавилов С. И. Глаз и солнце. M., 1961.
Голд Дж. Психология и география: основы поведенческой
географии. М., 1990.
Гибсон Дж. Экологический подход к зрительному восприятию. М., 1988.
Росс Л., Нисбетт Р. Человек и ситуация. М., 1999.

Онтологический подход к исследованию восприятия 329
«драматургического» описания*. Ведущими факторами
объектаситуации являются намерения и цели субъекта. Они определяют
тип ситуации, ее структуру, предмет восприятия и стратегию
активности. Наряду со сложностью и ясностью к наиболее важным
структурным характеристикам объекта относят его значимость
для воспринимающего и силу заложенных «поощрений», и
«наказаний». Целостной единицей анализа объекта выступает эпизод,
или относительно завершенный фрагмент жизненной ситуации,
который, в свою очередь, может быть дифференцирован на более
мелкие единицы — парциальные события.
Объект-ситуация отличается не только целостностью, но и
динамикой, развитием. Это система обстоятельств,
развертывающаяся во времени, т. е. имеющая начало, кульминацию и конец.
Побуждая и направляя активность субъекта, он сам
преобразуется под ее влиянием. Поэтому до завершения перцептивного
акта объект-ситуация остается недоопределенным, как, впрочем, и
субъект восприятии.
Поскольку факт перцептивной потребности указывает на
недостаток или отсутствие чего-то, что должно быть чувственно
отражено, объект восприятия несет момент проблемности и по
своей структуре подобен задаче. Это означает, что в нем
некоторым образом дифференцируется данное, или наличное,
положение вещей и искомое — предмет перцептивной потребности,
который имплицитно содержится в данном. В результате решения
перцептивной задачи устанавливается новое соотношение
индивида со средой, ведущее к удовлетворению исходной
потребности. Решение перцептивной задачи означает преодоление
индивидом информационной избыточности среды, снятие ее
неопределенности**.
Таким образом, объект восприятия — это уникальная система
обстоятельств, сконцентрированных и увязанных на индивиде в
некоторый момент времени. Здесь сфокусировано действие сил,
интересов, напряжений, позиций, ролей, разрешение которых
предполагает самостоятельную логику движения. Объект-ситуация
выступает как источник чувственного содержания и одновременно
как поле отношений и активности человека. Объект «предлагает»
индивиду возможные цели, пути и способы восприятия, как бы
подталкивая его к тому или иному решению. Однако принятие
решения становится уделом субъекта восприятия, его выбором.
Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М., 2000.
Зинченко В. П. Образ и деятельность. М.; Воронеж, 1997.

330 В. А. Барабанщиков
В объекте-ситуации положена возможность и его чувственного
восприятия, и отношения к нему, и его изменения; вне
перцептивного процесса объект восприятия не существует.
Анализ объекта-ситуации ведет к постановке принципиально
новых проблем и появлению постклассических теорий
восприятия. При этом могут выделяться и разрабатываться совершенно
разные аспекты или грани. Если, например, Дж. Гибсон*
обращает внимание на инварианты распределения света
относительно поверхности элементов ситуации, их взаиморасположение и
изменение, то А. И. Миракян** пытается сформулировать
природные основания организации и развития объекта восприятия
как такового. Представление об объекте-ситуации
прослеживается и в когнитивной психологии, но уже в терминах
«внутренних переменных»: перцептивной схемы, карты, сценария или
плана***.
Понятый как ситуация объект выступает в виде констелляции
разнородных событий, совершающихся в ходе восприятия и
одновременно с ним. Они выполняют функции причин и следствий,
внешних и внутренних условий, предпосылок и опосредствующих
звеньев****, их отношения исключительно подвижны, а совместное
движение носит направленный характер. Поэтому до завершения
перцептивного процесса определить объект-ситуацию в полном
объеме невозможно. Соответственно, центром эмпирического
исследования оказывается не влияние отдельных переменных, а
динамическая структура детерминант (средовых, диспозиционных,
интерактивных), порождающая целостный перцептивный процесс
и так или иначе учитывающая его текущее состояние.
Обращение к объекту-ситуации позволяет рассмотреть весь
спектр информационного наполнения восприятия, идущего от
особенностей как среды, так и индивида, взятых в их динамике. Со
стороны своего содержания объект восприятия открывается как
междисциплинарный, описываемый в терминах физики, химии,
географии, экологии, микросоциологии и др. наук.
Перспектива анализа объекта восприятия как ситуации
заключается в возможности сблизить организацию процедур
лабораторГибсонДж. Экологический подход к зрительному восприятию. М., 1988.
Миракян А. И. Константность и полифункциональность восприятия. М.:
ПИ РАО. 1992.
Найссер У. Познание и реальность. М.: Прогресс, 1981.
Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М.:
Наука, 1984.

Онтологический подход к исследованию восприятия 331
ного исследования с реальными способами жизни и деятельности
человека не только в физическом и экологическом, но и в
социальном и культурном отношениях. Практическая полезность
подобного подхода обнаруживается при решении задач профотбора,
профессионального обучения, оптимизации деятельности,
коррекции отклоняющегося поведения, организации
взаимоотношений человека с другими людьми. Очевидно, что для сохранения
валидности результатов лабораторный эксперимент должен
воспроизводить основные образующие, структуру и развитие
реальной ситуации, представляющей самостоятельный и весьма
непростой предмет исследования.
Перцептивная активность
Многовековой опыт разработки психофизической проблемы
показывает, что ддя возникновения функционально адекватного
образа действительности ее воздействия на органы чувств сами
по себе недостаточны*. Необходим встречный процесс —
«изнутри во вне», который актуализирует соответствующие ресурсы
человека, приводит его в состояние готовности и включает
механизмы поиска, организации и преобразования внешних
воздействий. Благодаря «встречному процессу» любое воздействие
извне корректируется внутренними условиями; внутреннее
обусловливает внешнее. На каждом из уровней бытия (физическом,
биологическом, социальном) условия существования и развития
восприятия меняются, а соотношение внешнего и внутреннего
приобретает новые черты. Чем выше уровень организации
субъекта, тем сложнее и многограннее связь внешнего и
внутреннего, тем радикальнее преобразуются воздействия, идущие со
стороны.
В наиболее общей форме описанные представления
воплотились в принципе детерминизма, согласно которому внешнее
всегда преломляется через внутреннее: отражение действительности
опосредствуется отношением субъекта, активность которого так
или иначе видоизменяет самою действительность. Единая
непрерывающаяся цепь объективных событий «замыкается» на
субъУзнадзе Д. Н. Психологические исследования. М., 1966; Boring Е. G.
Sensation and perception in the history of experimental psychology. N. Y, 1942;
Carterette E. C, Fridman M. R Handbook of perception. Vol. 1. Historical and
philosophical roots of perception. N. Y, 1974; Gordon I. E. Theories of visual perception.
N.Y., 1997.

332 В. А. Барабанщиков
екте и его свойствах. Раскрыть закономерности внутреннего —
значит указать способы преобразования объекта в процессе
восприятия и регуляции активности субъекта. Выступая в качестве
исходной методологической установки, принцип детерминизма
подчеркивает порождающую роль внутренних условий и
необходимость самодвижения, собственной логики существования и
развития восприятия.
Перцептивная активность выражает акт бытия
воспринимающего, в котором порождаются и существуют чувственный образ
действительности, субъект восприятия и объект-ситуация.
Ключевое значение активности для понимания природы восприятия в
целом превращает его в один из основных предметов
экспериментального исследования*.
Перцептивная активность характеризуется тремя наиболее
общими моментами. Во-первых, наличием инициирующего
звена, «запускающего» процесс; в качестве его источника выступает
потребность субъекта в информации об объекте-ситуации.
Вовторых, направленностью процесса на тот или иной элемент
ситуации (вещь, событие, человека), который становится
предметом восприятия. В-третьих, актуализацией механизмов
осуществления направленного процесса, т. е. способов и средств
преобразования либо сохранения субъекта, объекта и его
чувственного образа.
Побуждение, ориентировка, принятие решения, исполнение,
оценка и контроль — основные образующие (этапы)
перцептивной активности. Это звенья единой цепи, каждое из которых имеет
свою особую функцию и специфично для всего процесса в целом.
Они могут носить как осознаваемый (произвольный), так и
неосознаваемый (непроизвольный) характер, переходить друг в друга и
прерываться, совершаться автоматически и включать креативные
моменты. На разных уровнях организации восприятия этот
процесс имеет разный масштаб и разное содержание. Параллельное
развертывание нескольких активностей одного и того же уровня
Грэхем Ч. X. Зрительное восприятие // Экспериментальная психология.
М., 1963; Линдсей Г., Норман Д. Переработка информации у человека:
Введение в психологию. М., 1974; Рок И. Введение в зрительное восприятие. М.,
1980; Фресс П., Пиаже Ж. Экспериментальная психология. Восприятие. М.,
1978; Kaufman L. Sight and mind: An introduction to visual perception. N. Y., 1974;
Bruce V, Green P. Visual perception: physiology, psychology and ecology. Hillsdale,
1993; Palmer S.E. Vision science: photons to phenomenology. Cambridge, Mass,
2002.

Онтологический подход к исследованию восприятия 333
допускает их согласованность в пространстве и времени
(соподчиненность потребностей, целей, средств и т. п.).
Любая перцептивная активность имеет двойной эффект: на
стороне субъекта — изменение его состояния, порождение или
модификацию чувственного образа, на стороне объекта —
развертывание или преобразование ситуации.
По отношению к субъекту перцептивная активность выступает
как способ актуализации и реализации потенциального плана и
одновременно как основа его становления и развития. Каждый акт
восприятия предполагает уникальное состояние индивида,
характерную динамику его мотивов, целей, средств, позиций,
отношений. Его опыт, способности, темперамент, качества личности —
вся психика в целом избирательно мобилизуется для решения
перцептивной задачи. Через субъекта восприятия в детерминации
перцептивной активности участвуют многочисленные отношения,
в которые включен данный индивид.
В процессе активности происходят формирование и
перестройка перцептивных структур, складываются новообразования
субъекта восприятия, осуществляется регуляция
(саморегуляция*) чувственной сферы человека. В актах восприятия субъект
не просто проявляется, но и развивается. Преобразование
субъекта восприятия оказывается одним из постоянных каналов
психического развития индивида в целом. Становление субъекта и
развертывание перцептивной активности — внутренне
связанные процессы.
К сожалению, несмотря на принципиальное значение,
субъектный аспект перцептивной активности пока еще не стал предметом
систематического исследования. Как, впрочем, и объектный. На
полюсе объекта перцептивная активность выступает в виде
механизма развертывания наличной ситуации. Логика ее движения,
переход от одной стадии к другой опосредствованы организацией
актов восприятия. В свою очередь, объект-ситуация определяет
фарватер перцептивной активности: ее возможности («каналы»)
и ограничения («барьеры»)**. Развитие ситуации протекает как
преобразование позиции субъекта восприятия, его
функциональных связей и отношений. В ходе этого процесса возникает новая,
Абульханова-Славская К. А. Деятельность и психология личности. М.,
1980.
Левин К. Теория поля в социальных науках. СПб., 2000; Magnusson D.
Wanted: A psychology of situation // Towards a psychology of situations and
interactional perspective. Hillsdale (N. J.), 1981. P. 9-32.

334 В. А. Барабанщиков
«завязанная» на индивиде система обстоятельств;
перераспределяется действие «сил», интересов, ролей участников и элементов
ситуации; складывается другой объект восприятия.
Перцептивная активность многомерна. С точки зрения способа
осуществления она представляет собой процесс решения задачи,
В отличие от интеллектуальной, перцептивная задача ставится и
решается в непосредственно-чувственном плане*. По
психофизиологическому механизму перцептивная активность является
разновидностью поведенческого акта, регулирующего
познавательное отношение индивида к среде. Чувственная данность
индивиду требуемых свойств действительности оказывается здесь и
побудителем, и полезным эффектом, и критерием его
достижения**. Со стороны психологического строения перцептивная
активность выступает как действие (деятельность). Перцептивные
действия не просто совершаются для получения и преобразования
чувственной информации, а опосредуются общественно
выработанными и индивидуально освоенными нормами, критериями и
средствами восприятия***. В социальной ситуации, когда
необходимо установить или реализовать непосредственное (лицом к лицу)
отношение между людьми, перцептивная активность принимает
форму общения. Благодаря взаимному восприятию
коммуниканты как бы проникают друг в друга, «вычерпывают»
индивидуальнопсихологические, эмоциональные, тендерные, этнические и др.
особенности партнеров, строя на их основе свой поступки****.
Поскольку в каждый момент времени перцептивная активность либо
складывается заново, либо воспроизводится в новых условиях,
она характеризуется как процесс научения. Овладение
перцептивными навыками и их совершенствование — необходимое
условие эффективного поведения и деятельности индивида*****.
Арнхейм R Визуальное мышление // Зрительные образы:
Феноменология и эксперимент. Душанбе, 1973. Т. 2; он же. Искусство и визуальное
восприятие. М., 1974.
Koîfka К- Principles of gestaltpsychology. N. Y., 1935; Skinner B. About
behaviorism. N. Y., 1974; Taylor J. G. The behavioral basis of perception. New Haven,
1962.
Запорожец А .В. Развитие восприятия и деятельности // Вопросы
психологии. 1967. № 1. С. 11 — 17; Зинченко В. П. Образ и деятельность. М.;
Воронеж, 1997; Леонтьев А. Н. Лекции по общей психологии. М.. 2000.
Бодалёв А. А. Личность и общение. М., 1983; Барабанщиков В. А.,
Носуленко В. Н. Системность. Восприятие. Общение. М., 2004.
Рок И. Введение в зрительное восприятие. М., 1980.

Онтологический подход к исследованию восприятия 335
Строго говоря, ни одна из рассмотренных «проекций»
перцептивной активности не имеет исключительного значения. Каждая
из них воспроизводит взаимодействие субъекта и объекта
восприятия с определенной точки зрения, по-своему важна и
необходима. Решение задачи, поведенческий акт, перцептивное действие,
коммуникация, навык, видоизменения субъекта и объекта слиты
во времени, едины. Какое из измерений окажется предметом
конкретного исследования восприятия — зависит от его задачи,
методических возможностей и концептуальных представлений
исследователя. В методологическом отношении фиксация
многомерности перцептивной активности, ее включенность в различные
системы отношений представляется чрезвычайно важной. Это
позволяет не только реконструировать «объемное» целое через
изучение его сторон («проекций»), но и сделать более эффективным
исследование каждой из сторон в отдельности.
Перцептивное событие
Дифференциация субъекта и объекта восприятия
инициируется потребностью индивида в информации о значимых
(существенных для жизни и деятельности) свойствах действительности.
Возникает познавательное отношение, на основе которого
выстраивается перцептивный процесс. Поскольку и исходная потребность,
и наличная ситуация перманентно и непредсказуемо меняются,
акт восприятия каждый раз происходит заново. Он совершается
как обмен информацией, действиями и состояниями субъекта и
объекта, их переход друг в друга, порождение одного другим.
Изменение ситуации так или иначе меняет состояние субъекта,
которое, в свою очередь, ведет к установлению нового соотношения
индивида со средой, т. е. вновь изменяет объект восприятия.
Причина и следствие, процесс и его продукт непрерывно меняются
местами, создавая своеобразный кругооборот, перетекание субъекта
в объект и обратно.
Описанный способ функционирования позволяет отнести
перцептивное событие к классу органических целостностей*,
обладающих рядом характерных свойств. Во-первых, предпосылки
события одновременно являются и его результатом; благодаря данной
особенности событие выступает как саморазвивающееся.
ВоКузьмин В. П. Принцип системности в теории и методологии К. Маркса. М.,
1980; Редабек Е. Я- Особенности органических систем и принцип историзма //
Вопросы философии. 1981, № 5. С 29-38.

336 В. А. Барабанщиков
вторых, событие складывается не путем суммирования готовых
частей, а путем развертывания собственных образующих
(субъекта и ситуации) на основе имеющихся предпосылок; событие,
следовательно, обладает свойством строить самое себя.
В-третьих, способ взаимосвязи образующих специфицируется в самом
ходе события] поэтому отношения между субъектом и
ситуацией подвижны и могут видоизменяться. В-четвертых, событие
выступает как единство различного; это функциональный узел
качеств, процессов и свойств, згцщюищхмногообразные измерения
восприятия. Наконец, в-пятых, образующие события
складываются по законам целого и выражают его природу: субъект
восприятия, его объект, их взаимодействие и результат —
органические системы.
По способу осуществления событие воспроизводит
органический процесс, который протекает от фазы к фазе, где каждая
предыдущая фаза подготавливает последующую. Своеобразие
перцептивного события состоит в том, что оно реализует
непосредственно-чувственное отношение индивида со средой, человека
с миром.
Роль и значение образующих событие неодинаковы. Субъект
восприятия несет источник, средства и результат активности, а
значит, является основным, задающим движение инградиентом.
Объект-ситуация оказывается источником информации и
сферой приложения активности, а следовательно, инградиентом
подчиненным, производным от основного. Перцептивное
событие субъектоцентрично. Человек соотносит
объективированный результат своей активности с его отражением и только при
этом условии получает возможность саморегуляции и
саморазвития.
Перцептивное событие совершается одновременно в двух
направлениях. Вектор «субъект^объект» фиксирует момент
активности субъекта, в котором выражена его потребность или
интенция. Вектор «объект^субъект» характеризует момент
отражения объекта в формах как чувственного образа, так и состояния
воспринимающего. Каждое из направлений в отдельности хотя и
несет момент противоположности, реализует лишь полуцикл
кругооборота причин и следствий, а значит, недостаточно для
порождения процесса восприятия в целом. Отражение
действительности вне отношения к ней индивида столь же бесполезно
(явление «пустого взора») и невозможно, как бесполезно и
невозможно само по себе (вне чувственного отражения)
познавательное отношение к действительности. Перцептивное событие

Онтологический подход к исследованию восприятия 337
воплощает единство отражения или представленности объекта и
отношения к нему*.
В ходе восприятия процесс (субъект-объектное взаимодействие)
«овеществляется» в продукте (состоянии образующих и способе их
связи), а продукт непрерывно переходит в процесс. Одно является
предпосылкой и результатом другого. Поэтому за, казалось бы,
спонтанным развертыванием чувственного образа** всегда
скрывается многомерное событие, а кругооборот причин и следствий так
или иначе «размыкается» на полярностях, модифицируя
содержание как субъекта, так и объекта. В этом движении преобразуется и
способ субъект-объектной взаимосвязи: когда изменения
образующих достигают критического значения, событие перестраивается,
меняет структуру. Взаимодействие образующих выводит событие
на новую ступень его организации; новая ступень организации
задает соответствующий способ или тип взаимодействия.
Перцептивное событие проходит четыре стадии развития:
зарождение — возникновение в общей форме нового
познавательного отношения; событие находится в форме
предсуществования, развиваясь внутри предшествующего;
формирование — посредством «оборачивания» предпосылок
и следствий событие поднимается на более высокую ступень
организации; новое познавательное отношение наполняется
адекватным информационным содержанием, дифференцируется и
становится основным;
свершение — событие достигает функциональной зрелости и
включается в регуляцию поведения человека; предшествующие
стадии развития события, как и предшествующее познавательное
отношение, здесь сняты;
преобразование — исчерпанное отношение сменяется новым,
событие теряет актуальность и свертывается; его содержание
становится предпосылкой будущих событий.
Описанные стадии не имеют жестких границ, вырастают одна
из другой и онтологически неотделимы. Их динамика выражает
цикл развития восприятия, который при непрерывном
взаимодействии субъекта восприятия с объектом каждый раз
воспроизводится на видоизмененном основании (познавательном отношении)
и принимает форму спирали. Настоящее, прошлое и будущее как
бы стягиваются вместе, обеспечивая возможность осуществления
события.
Мясищев В. Н. Психология отношений. М.; Воронеж, 1995.
Skinner В. About behaviorism. N. Y., 1974.

338 В. А. Барабанщиков
Уровни организации событий выражают ступени в иерархии
взаимодействий субъекта восприятия с объектом. В зависимости
от его масштаба, используемых средств и конечного результата
можно выделить перцептивные микро-, макро- и мегасобытия.
Микрособытия направлены на дифференциацию отдельных
элементов ситуации и предполагают простейший контакт субъекта с
объектом. Макрособытия обеспечивают воспроизведение
ситуации в целом и сопровождаются развернутой активностью
субъекта. Мегасобытия связаны с воспроизведением совокупных
условий наличного бытия индивида и соизмеримы с
продолжительностью этапов его жизни. Перцептивные события более
высоких уровней задают направление и нормы (константы)
развертывания более низких; перцептивные события нижележащих
выступают в качестве диахронических элементов событий более
высокого уровня; переход с одного уровня на другой
опосредствован продуктом (перцептивным эффектом) осуществляемых
событий.
Гетерархии активностей субъекта и многочисленные
коллатерали субъект-объектных взаимодействий указывают на то, что
сфера организации перцептивных событий исключительно
сложна и запутанна. События, смежные в пространстве и времени,
оказывают влияние друг на друга, способны к группировкам и
дифференциациям на более мелкие (локальные) события. На
разных стадиях развития событий способ их взаимодействия и
чувственный результат оказываются различными.
Понятие перцептивного события образует основное звено
теоретической реконструкции восприятия как развивающегося
целого, порождаемого системой жизненных связей и отношений
человека. Оно фиксирует и сам феномен, и совокупность его
детерминант, и основание их движения, т. е. все, что необходимо для
построения конкретно-психологической концепции. Ценность
понятия заключается в возможности восстановить обшую картину
развертывания перцептивного процесса, предсказать его
тенденции и сориентировать исследователя в пространствах
фактологического материала, теоретических схем и экспериментальных
процедур. Устанавливая границы предмета исследования, оно
помогает дифференцировать наблюдаемый поток чувственных
впечатлений на целостные единицы, отвечающие собственной
природе восприятия.
Понятие события задает основные «координаты», в которых
необходимо рассматривать любое явление восприятия. Это
характеристики конкретного субъекта, объекта-ситуации и их взаимо-

Онтологический подход к исследованию восприятия 339
действия, специфика перцептивных образований различных
уровней организации, логика их развития, взаимодействия и
преобразований. Событие предполагает порождение психического в ходе
взаимодействия индивида со средой, его детерминированность на
всех стадиях развития и процессуальный характер. Фиксация
изначальной отнесенности восприятия к субъекту
жизнедеятельности снимает внешнее противопоставление восприятия другим
психическим процессам и формам активности. Наконец, понятие
перцептивного события позволяет преодолеть главный
недостаток большинства подходов к исследованию восприятия — отрыв
субъекта восприятия от объекта и их внешнее
противопоставление. Объект и его образ оказываются полярностями одного и того
же целого, а процесс восприятия открывается не только как
отражение бытия, но и как его порождение.
Чувственный образ
Из вышесказанного следует, что онтологический подход к
анализу восприятия не только не исключает, но и предполагает
гносеологическую составляющую; возникновение и развитие
события опирается на познавательное отношение субъекта восприятия
к объекту, опосредуется им.
Гносеологическая сущность восприятия проявляется в
функциональном воспроизведении ( отражении ) человеком объективной
действительности, в ее наглядной представленности субъекту*.
С данной точки зрения восприятие выступает как процесс
порождения, развития, функционирования и преобразования
чувственного образа — основной предпосылки и результата активности
субъекта. Отметим, что «термин «образ» служит... только для
выражения образности как чувственности восприятия (чувственное
познание в отличие от отвлеченного мышления в понятиях), а не
квалификации его по существу, как копии (Abbild), снимка,
фотографии и т. д.»** Чувственный образ отличается высокой
информационной емкостью, многомерен, существует в форме процесса и
Ананьев Б.Г. Сенсорно-перцептивная организация человека //
Познавательные процессы: ощущения, восприятие. М., 1982; Леонтьев А. Н.
Деятельность. Сознание. Личность. М., 1977; он же. Лекции по общей психологии. М.,
2000; Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии.
М., 1984; Смирнов А. А. Развитие и современное состояние психологической
науки в СССР М, 1975; Теплов Б. М. Избранные труды. М., 1985.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб., 2003. С. 238.

340 В. А. Барабанщиков
результата, развертывается на всех уровнях организации
перцептивного события. Образ порождается в событии, является его
ключевым звеном и в этом качестве обнаруживает новые, не
всегда замечаемые свойства и закономерности.
Необходимость возникновения чувственного образа вытекает
из необходимости активных форм приспособления индивида к
среде, требующих непрерывной ориентировки в ситуации и регуляции
поведения. В процессе жизнедеятельности образ не просто
формируется, но и развивается, а его основу составляет не только
индивидуальное, но и родовое бытие субъекта*. Поэтому конкретный
результат восприятия — продукт всей системы жизненных связей
и отношений индивида со средой, человека — с миром.
Перцептивный образ — это чувственный конструкт объекта—
ситуации, ее субъектная модель, в которой различаются элементы
и отношения. Функции элементов выполняют воспроизведенные
субъектом свойства вещей и событий (впечатления); в
совокупности они составляют информационное содержание образа.
Отношения элементов обусловливают способ существования,
выражения и преобразования информационного содержания, т. е. его
форму.
Информационное содержание носит гетерогенный характер
и выступает в единстве трех измерений: 1 )
модально-качественного (дифференциация субъектом физико-химических свойств
действительности); 2) пространственно-временного
(дифференциация пространственных и временных свойств) и 3)
предметносмыслового (дифференциация функциональных свойств). В
содержание образа входят воспроизведенные характеристики внешней
среды и самого индивида, функционально адекватные наличному
бытию. Образ оперативен**: полно и отчетливо дифференцируется
то, что соответствует требованиям выполняемого действия.
Поскольку этим требованиям отвечает лишь часть получаемых
впечатлений, образ допускает моменты неполноты и неадекватности.
Искажение впечатлений о величине, форме, цвете является
условием полифункционального восприятия действительности.
Если содержание перцептивного образа можно уподобить
строительному материалу, то его форму — архитектурному
проекту, который вносит в чувственную конструкцию порядок и
орга* Давыдов В. В. Виды обобщений в поведении и обучении. М., 1972;
Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1977.
Ошанин Д. А. Предметное действие и оперативный образ. М.; Воронеж,
1999.

Онтологический подход к исследованию восприятия 341
низованность. Форма также проявляет себя трояко. Во-первых,
как способ функциональной организации информационного
содержания (перцептивный строй). В ней выражается позиция
субъекта, его отношение к воспринимаемому, границы восприятия и
функциональное соподчинение элементов информационного
содержания (определяются ориентация и масштаб эгоцентрической
системы координат, ядро и периферия чувственного образа).
Вовторых, как способ предметной организации информационного
содержания (перцептивная схема). Подобная схема связывает
предметные характеристики впечатлений и является смысловой основой
чувственного образа; она обеспечивает антиципацию изменений и
направление активности субъекта восприятия. В-третьих, как
способ развития информационного содержания (перцептивный план).
Перцептивный план задает ориентиры и контролирует движение
чувственного содержания, объединяя разномоментные
впечатления в организованное целое.
Содержание и форма взаимополагают и взаимоопределяют
друг друга. Вне формы информационное содержание избыточно
и неопределенно; вне содержания форма виртуальна и
неконкретна. За единством содержания и формы чувственного образа
скрывается единство субъекта и объекта восприятия.
Противоречие формы и содержания становится источником движения
перцептивного образа. Форма фиксирует момент
пристрастности и активности восприятия, снимает информационное
«безразличие» действительности. Не только через содержание, но и
через форму в образ проникает система жизненных связей и
отношений индивида.
Образ выполняет две противоположные, но взаимосвязанные
функции (они выражают двунаправленность события): отражение
объекта и регуляцию активности субъекта. Адекватно
воспринимается то, что оказывается предметом перцептивной активности.
Информационные содержания образа и предмета пересекаются, а
чувственные впечатления развертываются посредством
взаимодействия субъекта восприятия с объектом. Одновременная
реализация функций обусловливает развитие образа, в ходе которого
предпосылка и результат, причина и следствие непрерывно
меняются местами. Через механизм «оборачивания» воспринимаемое
содержание апробируется на адекватность. Цикл и стадии
движения чувственного образа воспроизводят цикл и стадии развития
события.
Зарождение перцептивного образа обусловлено потребностью
субъекта в новой чувственной информации. Она инициирует на-

342 В. А. Барабанщиков
правленный синтез предпосылок восприятия (схема ситуации,
предварительное знание о ее элементах и др.)> в результате
которого возникает предобраз — «зародышевая клетка» восприятия,
в абстрактной форме несущая определения будущего результата.
Это — антиципация (гипотеза, прогноз) того, что должно быть
воспринято. В ходе субъект-объектного взаимодействия
предобраз «обрастает» конкретным содержанием, перестраивается и
переходит на более высокий уровень организации. Зрелый
результат восприятия существует какустойчивое функциональное целое,
способное ориентировать и направлять поведение индивида в
среде. Выполнив свою роль, перцептивный образ снимается новым
конструктом ситуации. Он теряет непосредственно-чувственную
основу, включается в контекст перцептивного опыта и
приобретает статус представления*.
Чувственный конструкт всегда оказывается квантом или
звеном непрекращающегося потока впечатлений. Поэтому смежные
конструкты ситуации не склеены, не соединены внешними
границами, а пронизывают друг друга. Восприятие и дискретно, и
непрерывно. Перцептивный образ несет момент инновации, но не
начинается «с нуля» и не исчезает бесследно.
Длительное время внимание исследователей привлекали
ранние и средние стадии перцептогенеза; при этом самая
возможность восприятия рассматривалась абстрактно: как
способность чувственного отражения вообще**. Поэтому сегодня
особенно важно раскрыть чувственный образ в единстве и полноте
связей и отношений, а в каждом конкретном случае установить
его прошлое (предпосылки) и будущее (возможность развития
иного).
Вопрос о соотношении элементов и структуры (формы)
перцептивного образа решается диалектически. Возникая в
результате синтеза предпосылок, чувственный образ выступает как
интеГостев А. А. Образная сфера человека. М., 1992; Pylyshyn Z.W Seeing and
visualizing. Cambridge, Massachusetts, 2003.
Ланге H. H. Психологические исследования. Одесса, 1893; Никитин М. П.
К вопросу об образовании зрительных восприятии // Психологический журнал.
1985. № 3. С. 14—21; Flavell J. H., Draguns J. A microgenetic approach to
perception and thought // Psychol. Bull. 1957. Vol. 54. P. 197-217; Smith G. Visual
perception: An event over time //Psychol. Rev. 1957. Vol. 64; Uhlarik J., Johnson R.
Development of form perception in repeated brief exposures to visual stimuli //
Perception and perceptual development: Perception and experience. New York, 1979.
R 374-360.

Онтологический подход к исследованию восприятия 343
гративное целое, которое подробно описала психология сознания*.
Развиваясь путем специализации своих компонентов и их все
большего подчинения целому, чувственный образ обнаруживает
черты дифференцированной целостности, структурные
закономерности которой изучались представителями Берлинской** школы.
Перцептивное целое не может возникнуть иначе как на основе
исходных элементов, однако оно не может состоять из них, поскольку
как предпосылки они уже не существуют; есть другие элементы,
которые обладают иными свойствами, подчиняясь структурным
законам. В результате синтеза создаются и новое целое, и новые
компоненты.
Сходное решение получает проблема целого и части***. Если в
качестве целого берется чувственный образ, то его частями
становятся ядро и периферия. Ядро презентирует актуальный
предмет восприятия, периферия — фоновые элементы и отношения
объекта. Развитие перцептивного образа протекает как
возникновение и разрешение противоречия между ядром и периферией.
Важно здесь то, что новое ядро (часть) проявляется в структуре
сложившегося образа и ведет к его полному преобразованию.
Целое, следовательно, не только определяет свою часть, но и
определяется ею. Последнее легко замечается на стадии
функционирования, когда ядро выражает смысл перцептивного образа
в целом.
Конечно, развитие образа не всегда совершается по
кратчайшей прямой: перцептивная потребность — результат. За ним
всегда стоит активность, в частности, процесс решения перцептивной
задачи, в котором возможны избыточные звенья, «бесполезные»
ходы, «зацикливания» и даже отказы от дальнейшего движения.
Соответственно формирование образа включает как
репродуктивный, так и продуктивный, творческий момент, а оперативность
образа соседствует с информационной избыточностью.
С онтологической точки зрения перцептивный образ далек от
дубликата или «ментальной картинки» действительности,
возникающей в голове человека при раздражении органов чувств.
ЧувВундт В. Основания физиологической психологии. М., 1880; Джеймс У.
Психология. М., 1991.
Koîfka К- Principles of gestaltpsychology. N. Y., 1935; Kuhler W. Dynamics in
psychology. New York, 1940.
Kxueger F. The essence of feeling: Outline of a systematic theory // Feelings and
emotions. Worcester, 1928. P. 58—78; Sander F Structures, totality of experience,
and gestalt//Psychologies of 1930. Worcester (Mass.), 1930. P. 188-204.

344 В. А. Барабанщиков
ственный конструкт объекта-ситуации устроен с учетом опыта,
свойств и состояния воспринимающего индивида. Это результат
перехода вещей и событий от «в себе» бытия к бытию для
субъекта, необходимо связанном с изменением их содержания. Образ —
это «рефлектирование вдругое» или явление другому*.
Существование образа подчинено принципам органической системы. Он
неоднороден, полиморфен, внутренне противоречив, динамичен,
иерархически или гетерархически организован, но главное: всегда
включен в структуру события и не существуют безотносительно к
апперцептивному комплексу. Образ есть не что иное, как
воплощенное событие, его отпечаток во внутреннем мире человека.
Появляются дополнительные системы отсчета, в которых продукт
восприятия обнаруживает новые качества. Поскольку
объект-ситуация и его образ оказываются разными полюсами одного и того
же целого, совершаются параллельно друг другу, требуется
нетрадиционный подход как в методической сфере, так и в плане
интерпретации эмпирических данных. Онтологический аспект
перцептивного образа наименее изучен и нуждается в глубокой
проработке, но именно он представляет наибольший интерес как с
теоретической, так и с практической точки зрения.
Важным следствием, которое вытекает из вводимого строя
понятий, являются представления о событийной опосредованно
сти феноменов восприятия и генетической природе их связей.
Чувственная данность индивиду окружающей его
действительности (перцептивный образ) возможна лишь в той мере, в какой
сложились: а) порождающее его основание — объект-ситуация и
б) совокупность внутренних условий восприятия
—апперцептивный комплекс. Минуя эти инстанции, исследователь пропускает
существенные звенья в цепи взаимосвязей образа и предметного
действия, образа и непосредственного общения, образа и
структуры личности, образа и других психических явлений, образа и
процессов нейродинамики, что затрудняет или делает невозможным
понимание действительной природы восприятия.
Подводя общий итог, отметим, что онтологический подход в
психологии существенно видоизменяет ландшафт проблемного поля
и стратегию исследования чувственного восприятия:
процесс восприятия «приобретает лицо», становится личностным
(альтернатива изучению восприятия как абстрактной функции);
в содержание объекта восприятия включается весь спектр
реальных событий действительности, как природных, так и
социРубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб., 2003. С. 328.

Онтологический подход к исследованию восприятия 345
альных (альтернатива эмпирическому, абстрактно-логическому,
объекту восприятия: телу, абстрактному пространству, времени,
движению);
вводится объективный посредник феноменов восприятия и
воспринимаемой действительности, обусловливающий возможность
объективного исследования перцепции (альтернатива
феноменологическому и бихевиоральному подходам);
восприятие рассматривается в системе других психических
явлений (альтернатива изучению психических процессов в их
изолированности друг от друга);
самое восприятие выступает как многомерное,
многоуровневое, развивающееся целое (альтернатива механистическому
подходу, с одной стороны, и холистскому — с другой);
основной формой детерминации перцептивных явлений
становится системный детерминизм*, наиболее полно реализующий
диалектику внешнего и внутреннего** применительно к
восприятию (альтернатива причинно-следственным отношениям
лапласового детерминизма);
открывается возможность установления тесных внутри- и
междисциплинарных связей психологии восприятия как относительно
самостоятельной области научного знания (альтернатива
узкодисциплинарного исследования);
выявляемые закономерности восприятия с самого начала
оказываются экологически и социально, в том числе
профессионально, валидными (альтернатива практической беспомощности
абстрактно-академических изысканий).
Общей перспективой движения по намеченному пути является
разработка теории, методов и прикладных процедур конкретной
психологии восприятия, в центре внимания которой
оказывается перцепция как акт бытия человека, событие его жизни.
Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М.,
1984.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб., 2003.

Е. Б. Старовойтенко
Модели жизненных отношений
личности в контексте онто-психологии
С. Л. Рубинштейна*
Наиболее полно сущность онто-психологического
творчества С. Л. Рубинштейна выражена в его
концепции жизненных отношений личности. Она
является красивым обоснованием тех форм индивидуальной
жизни, благодаря которым человек достигает
бытийного идеала, способного объединить индивидов в
общности нового типа, генерирующие и сохраняющие в
мире ценности познания, этического поступка,
творческой деятельности, художественного созерцания и
рефлексии.
Современный синтез основных идей ученого об
индивидуальном бытии позволяет высоко оценить
установленные им гибкие концептуальные соотношения
между философской онтологией и психологией
личности. Открывается, каким путем его понимание человека
как всеобщего и неповторимого «способа», «причины»
и «субъекта» бытия получает содержательную
конкретизацию в намеченной им теории жизни личности.
В своих исследованиях целями указанного синтеза
мы определили, во-первых, экспликацию положений
Рубинштейна об индивидуальной жизни, заключенных
в контексте разработанного им
общепсихологическоИндивидуальный исследовательский грант № 070/192
выполнен при поддержке научного фонда ГУ-ВШЭ.

Модели жизненных отношений личности 347
го учения о личности. Во-вторых, реконструкцию концепции
жизненных отношений личности, имеющей завершенные очертания в
его философско-психологических трудах. В-третьих, применение
концепции отношений при воссоздании моделей индивидуальной
личности, характерных для европейского культурогенеза. Таким
образом, в работе с текстами и идеями Рубинштейна
соединяются актуальные методы научной интерпретации, реконструкции,
моделирования.
Парадигма жизни в теории личности
С. Л. Рубинштейна
Наилучшим доказательством парадигмального значения
категории «жизнь» в системе идей данного ученого является его
определение психической жизни личности в качестве итогового
предмета психологии, познаваемого методом раскрытия единства
психики с деятельностью. Деятельность выступает при этом
деятельной жизнью личности-субъекта, а психологическая наука
приобретает пафос науки о развитии и совершенствовании
человека. «Психология, которая стоит того, чтобы человек отдал ей
свою жизнь и силы... является не чем иным, как последовательно,
шаг за шагом, прокладываемым путем нашего познавательного
проникновения в психическую жизнь личности или, по существу,
изучением психологии личности в ее деятельности»*.
Психическая жизнь в понимании Рубинштейна вовлекает в свое
течение сложные психические функции, процессы и одновременно
образуется и развивается ими. Ощущения, восприятие, память,
представления, эмоции, мышление, интуиция, вступая во взаимодействие,
определяют собой жизненные моменты побуждения, познания,
переживания, оценки, творчества личности. В отношении к деятельности
психические функции формируют «образы» или «способы»
действий, а также смысловой план деяний и поступков личности.
Устойчивость, связи и преемственность психологических форм жизненного
процесса обусловлена сознанием или способностью индивида
соотносить моменты своей жизни с самим собой, приобретая свойство
быть «центром сознания» или «я». Оно не только «собирает»,
наполняется и обогащается значимыми содержаниями индивидуальной
психической и практической жизни, но и само становится внутренним
источником жизненной активности личности, причиной ее бытия.
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии: В 2 т. Т. 2. М., 1989. С. 237.

348 Е. Б. Старовойтенко
В силу свойства быть «я» личность может встать в собственное
отношение к миру и жизни как внутренне автономная и
самодостаточная. «Своеобразное отношение человека к миру связано с наличием
у него сознания. Человек выступает как часть бытия, сущего,
осознающая в принципе все бытие... Осознающий — значит, как-то
охватывающий все бытие, созерцанием его постигающий, в него
проникающий, часть, охватывающая целое»*.
«Я», включенное в деятельную жизнь, осуществляет функцию
внутренней детерминации действий, участвуя в их мотивировании,
целеполагании, смыслообразовании, регуляции и реализации.
Осознавая и обобщая способы и результаты деятельности, «я»
становится инициирующим началом активной, изменяющей мир
индивидуальной жизни, т. е. ее субъектом, в перспективе
приобретающим силу свободного самодвижения и использующим
возможности бессознательной психики. Тогда деятельность субъекта
превращается в творческую самодеятельность, преодолевающую
наличные границы своих внешних условий, намеченных целей,
замыслов, стратегий и прогнозов. «Субъект в специфическом
смысле слова (как «я») — это субъект сознательной произвольной
деятельности. Всякая личность есть субъект в смысле «я», но
психическое содержание человеческой личности не исчерпывается
сознательной деятельностью, оно включает в себя также
многообразие неосознанных тенденций»**.
Субъект в сознательной, деятельной, творческой связи с
бытием является автором своей жизни. В устойчивой связи мотивации,
способностей, характера и самосознания, образующих его
«личностную сущность», он «осуществляется» в триединстве основных
жизненных отношений: к предметному миру, другим людям и
самому себе. Сама жизнь предстает как динамика этих отношений,
заданная личностными свойствами их субъекта. В этом бытийном
положении личность выступает «внутренними условиями», через
которые преломляются все внешние воздействия на индивида, а
также внутренним основанием психических процессов и
субъективных воздействий на объективные условия жизни. «Значение,
которое имеет личность в качестве совокупности внутренних
условий всех психических процессов, исключает обособление
психических процессов от свойств личности»***. Личность-субъект
оказы* Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1973. С. 341.
** Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии //
Избранные философско-психологические труды. Основы онтологии, логики,
психологии. М., 1997. С. 288.
Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. С. 297.

Модели жизненных отношений личности 349
вается внутри своего бытия, выстраивая и направляя
индивидуальный жизненный путь в его побудительном, познавательном,
эмоциональном и действенно-поступковом планах, в
осмысленных связях и последовательности внутренних и внешних
жизненных ситуаций, событий и противоречий. Придавая жизни
поступательные изменения, личность развивается сама, участвуя в своем
становлении посредством самопознания или рефлексии. Жизнь
как жизнедеятельность, или совокупность и континуум
«жизненных действий», может предстать в рефлексии в форме, которая
определяет зрелость «я», а следовательно, и личности, и ее жизни.
Такая рефлексия переводит жизненный процесс личности в модус
«моей жизни», «моего жизненного пути», «истории моей жизни»,
«мною совершенного», «мною сделанного». Рефлексия обобщает,
оценивает, формирует итоговое отношение к тому, что делает
личность, соизмеряя ее деяния с высшими ценностями и смыслами
бытия. В своем рефлексивном участии в деятельности личность
задает себе жизненную перспективу, потенциал дальнейшего
развития, преодоления наличных границ существования. «Своими
действиями я непрерывно взрываю, изменяю ситуацию, в которой я
нахожусь, и вместе с тем непрерывно выхожу за пределы самого
себя. Этот выход за пределы самого себя не есть отрицание моей
сущности, это — ее становление и вместе с тем реализация моей
сущности... Мое действие в каком-то аспекте отрицает меня
самого, а в каком-то меня преобразует, выявляет и реализует»*.
Единство рефлексивного отрицания и преобразования «я»
составляет главную суть творческой самодеятельности,
обусловливая субъектную роль личности не только в отношении к миру, но
и в отношении к себе. Отсюда «авторство» личности в
собственной жизненной истории, стремление к созданию полной картины
индивидуального бытия на основе освоения многомерных сфер
жизни, разрешения жизненных противоречий и осмысления
жизни как целого. «Личность тем значительнее, чем больше сфера ее
действия и тот мир, в котором она живет; чем завершеннее этот
мир, тем более завершенной является она сама. Одним и тем же
актом творческой самодеятельности, создавая мир и себя,
личность создается и определяется, включаясь в ее всеобъемлющее
целое»**.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1973. С. 344.
Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности // Избранные
философско-психологические труды. Основы онтологии, логики, психологии.
М., 1997. С. 438.

350 Е. Б. Старовойтенко
Жизнь, ставшая творческой реализацией единства психических
функций, вплетенных в ткань жизненных отношений,
деятельностей и самопознания, является принципиально не завершаемым
выражением личности в мире, так как подлинные
индивидуальные свершения попадают в бесконечную длительность взаимных
духовных, культурных влияний людей. Только в глобальном
измерении ценностей человеческого бытия открывается истинная
индивидуальность личности и уникальность ее жизни.
Концепция жизненных отношений личности
В системе идей С. Л. Рубинштейна о личности выделилась
примечательная исследовательская линия, продолженная его школой
и сохраняющая ценность не только для русской, но и западной
науки. Речь идет о концептуальном обосновании единства
«общественности» и «индивидуальности», выдержанном в духе лучших
социальных учений XIX—XX вв. Способом обоснования стало
раскрытие взаимной детерминации и взаимных переходов форм
общественных отношений, составляющих жизнь большого социума,
и индивидуальных жизненных отношений личности. Личность в
качестве «общественного индивида» приобрела статус
единичного объекта и субъекта крупных социальных процессов на основе
участия в разнообразном взаимодействии с другими конкретными
людьми. Тема влияния живой коллективности на личное
бытие-вотношениях нашла у Рубинштейна тонкое, глубинное раскрытие,
близкое к экзистенциальному. Категория «отношение к жизни»
стала центром притяжения и сведения многих содержательных
идей ученого о личности. Акцент на полноценное,
разностороннее и самостоятельное развитие отношений личности в
координатах сложной социальности придает его концепции современный
смысл. В пространстве онтологии и социальной философии
взгляды этого мыслителя заметно выделяются синтетичностью и
психологизмом.
Следуя стилю и логике размышлений Рубинштейна об
отношениях личности, находя сродство его теории с персонализмом
С. Франка, В. Соловьева, Н. Бердяева, М. Бахтина, М.
Мамардашвили, а также обращаясь к концепции индивидуального
субъекта жизни К. А. Абульхановой-Славской*, наметим
онто-пси* Абульханова-Славская К. А. Диалектика человеческой жизни. М.,
1979; она же. Стратегия жизни. М.,1991.

Модели жизненных отношений личности 351
хологическую модель развития жизненных отношений
личности*.
Всеобщей характеристикой человека является то, что он
существует внутри мира и во взаимодействии с ним. Взаимодействие в
системе «человек — человеческий мир» происходит в форме
отношений индивида с другими и к другим, отношений к
окружающему миру и к себе. Человеческий мир создается динамикой
предметных связей и пересекающихся отношений индивидов,
приобретая качество «общественного».
Человек связан с общественным миром как живой, телесный,
сознающий и действующий. Активность индивидов в адрес друг
друга, их взаимовлияние и объединение в творческом производстве
развивают и обновляют общественные отношения. Отсюда —
необходимость бытия каждого конкретного человека и бытия всех
индивидов, с которыми он связан развивающим взаимодействием.
Общественные отношения как взаимные отношения индивидов
даны отдельному человеку в качестве объективной реальности,
которую он должен воспроизвести и субъективно изменить.
Объективная роль человека в мире обнаруживается через
особенности его индивидуального включения в систему отношений с
другими; он призван стать одной из реальных движущих сил
общественного взаимодействия. В действительных взаимоотношениях
с другими, в совместном духовном и предметно-преобразующем
действии у него развивается способность личных отношений к
миру. Он становится человеком, отделяющим себя как
«внутреннее» от своего внешнего бытия, соотносящим себя с миром,
приобретающим в нем свою качественную определенность и
занимающим собственную позицию, т. е. человеком
самоопределяющимся. Отношения как факторы самоопределения образуют течение
индивидуальной жизни в культуре и обществе, развиваются в
форме «жизненных», в частности познавательного, нравственного,
эстетического, деятельного.
Качество «отношения» придается жизни индивидуальным
сознанием. Это важнейший план бытия индивида, состоящий в
познании, оценке, придании смысла, регуляции жизни и достижении
самотождественности «я» в человеческом мире. Сознание
пробуждается и развивается в процессе деятельности, совершаемой
Старовойтенко Е. Б. Введение в гуманитарную психологию. Киев,
1996; она же. Отношения личности: Философско-психологические и
рефлексивные модели. Мир психологии. 2006. № 4. С. 26—37; она же.
Психология личности в парадигме жизненных отношений. М., 2004.

352 Е. Б. Старовойтенко
переживающим, представляющим и мыслящим индивидом в
общении и единении с другими людьми. Деятельность выступает
при этом не только в форме интенсивных предметно-практических
преобразований мира, но и в формах созерцания, понимающего
проникновения и философского постижения мира. Сознание
является рациональной связью деятельного «я» с другими людьми,
непрерывно подтверждающей личное присутствие индивида и его
соответствие «мы-бытию».
Индивид-деятель сам внутренне порождаемой жизненной
активностью определяет становление сознания. Он овладевает им
как психической способностью раскрывать, превращать в
индивидуальную форму, соотносить с «я» и субъективно изменять
идеальное содержание коллективной жизни, частью которой
является его собственное бытие. В онто-психологическом смысле
сознание — это выделение индивидом идеального уровня своей
жизни и его перевод в собственные действия, поступки, личные
ценности.
Идеальное, к которому обращено сознательное бытие
индивида, выступает системой всеобщих элементов человеческой
культуры: понятий; обобщенных образов; символов; смыслов; оценок,
отношений, устойчивых правил и способов познания; побуждений
и целей, регулирующих общественную жизнь. Во всех идеальных
образованиях представление о внешней вещи или внутреннем
феномене и отношение к ним всегда сливается с образом той
деятельности, внутри которой функционирует вещь или возникает
феномен.
Идеальное, открытое и освоенное сознанием, является
индивидуальным знанием о наиболее общем и закономерном в
условиях, строении и направлениях человеческой жизни. Эти знания
по мере того, как индивид овладевает ими, наполняются личным
смыслом, соотносятся с его желаниями, интересами,
переживаниями неповторимого течения индивидуальной жизни. Они
приобретают побудительную силу, содержат потенциал
волеизъявления и практической реализации. Наполненные жизненным
смыслом знания переходят у индивида в его интенции к действию.
Идеальное, ориентированное на высшие ценностные
содержания, смыслы и способы человеческой жизни, приобретает статус
«духовного».
Человек обращается к идеальному и духовному во многих
«срезах» своего бытия, во всем своем «иерархическом и гетерогенном
внутреннем мире», включая его неявные, интуитивные,
бессознательные планы. Сознание, вбирая развивающий потенциал бес-

Модели жизненных отношений личности 353
сознательного, служит непрерывным отчетом, «исповедью души»
индивида перед другими, для других и для себя самого о
совершенном им одухотворении и преобразовании мира.
Сознающий и деятельный индивид анализирует и обобщает
жизнь, извлекает и разрешает ее проблемы. Объектом сознания
дая него выступает и он сам — часть и одновременно творец
жизни. В координатах «сущности» и «существования» он предстает
дая себя как «я существенное», т. е. обладающее собственной
активностью и самодетерминируемое явление. Открытие «я»,
когда человек во внутреннем диалоге с другими постигает свою
суверенность, свободу и действенность в мире, когда осознает, что,
каким образом и зачем он совершает, и каковы причины и
следствия им совершенного, означает развитие сознания как
обобщенного бытийного отношения индивида. Познание и
рациональная регуляция жизни в качестве «моей», «мной определяемой»,
«меры моей свободы и ответственности» превращает
индивидуальную жизнь в рефлексивный процесс, развивается в
рефлексивное отношение.
Отношения сознания индивида, а также его действительные,
практические отношения формируются как общественные, как
«со-отношения». Они имеют общественное происхождение,
источники развития, содержание и способы объективации. Их
общественная суть определяет и одновременно определяется
свойством индивида быть личностью. «В качестве личности
человек выступает как единица в системе общественных
отношений, как реальный носитель этих отношений»*. В контексте
идей о единстве общественного и индивидуального личность —
устойчивое социальное качество индивида, внутреннее
основание, по которому человек строит свои связи с коллективной
жизнью.
Личность развивается с переходом ситуативных, эмпирических
отношений индивида, обращенных к людям, к общественно
произведенным вещам, идеям, ценностям и к себе самому, в устойчиво
закрепившиеся, генерализованные, обобщенные отношения.
Переход достигается усилиями самого индивида, осмыслившего и
связавшего в единую систему «я» близкие и универсальные для
себя способы духовно-практической активности. Постоянно
повторяемая жизненная реализация избирательных, активных
отноРубинштейн С. Л. Бытие и сознание // Избранные
философскопсихологические труды. Основы онтологии, логики, психологии. М., 1997.
С. 201.

354 Е. Б. Старовойтенко
шений с их предметными и идеальными воплощениями отмечает
становление внутренней личности данного индивида. С ее
развитием в каждом эмпирическом проявлении (действии, поступке)
находят выражение отношения-универсалии и их связь в
«личностное целое». Приобретая устойчивое личностное содержание
в форме отношений, индивид упорядочивает свою жизнь,
укрепляется в ней, придает индивидуальному бытию соответствие
общественному канону.
Отношения индивида образуют качественную структуру его
личности. Они в индивидуальной форме воспроизводят
константные характеристики социальных связей, в которые жизненно
вовлечен индивид, и вбирая эти связи внутрь, становятся свойствами
«личности относящейся». Последняя осознается как
я-инстанция, проявляющая инициативу и активность в системе
общественных предметов, смыслов и деятельностей. Личность —
сформировавшееся в процессе жизни сознательное расположение и
готовность к самоопределению в конкретных общественных условиях.
Общественное не проецируется в индивидуальное, а соотносится
индивидом со своей личной позицией, представленной в качестве
«моего отношения к окружению». Становление полноценной
личностной связи с жизнью определяется богатством преломления в
ней многомерного общественного.
Внутриличностное освоение и субъективное преобразование
общественных отношений, или «индивидуализация» — сложно
детерминированный процесс. Со стороны индивида он обусловлен
системой его свойств и сложившихся особенностей
индивидуальной жизни. К ним относятся природные свойства,
представляющие собой врожденные координаты и начальные потенции
жизненного развития индивида; закономерности его деятельности;
предметно-практические достижения и духовные продукты;
ценностно-смысловая основа «я» и общий уровень активности, с
которой индивид себя познает и развивает. Необходимое условие
индивидуализации составляет структура функциональных
образующих психики и сознания: мотивационных, эмоциональных,
сенсорно-перцептивных, мыслительных, интуитивных, рефлексивных,
действенно-экспрессивных.
Отсюда своеобразная, конкретная форма общественных
условий, принимаемых и реализуемых индивидом как условия своей
жизни. Отсюда единственность жизненного пути и уникальность
становления личности в качестве индивидуальности. Отношения
индивида, формирующие в нем личность, принадлежащие ей,
индивидуально выражающие и проявляющие ее сущность, выступа-

Модели жизненных отношений личности 355
ют «личностными отношениями» и одновременно «отношениями
индивидуальности».
Важно подчеркнуть, что с развитием личности и личностных
отношений связано окончательное выделение в сознании
человека его обобщенного «я» как интеграла внутренних условий
индивидуальной жизни. Зная эти условия и исходя из них, человек
может подняться на высокие уровни жизненной активности, с
широким общественным масштабом, по канонам этики и критериям
творчества действовать в мире. Органично соединяются
отношения индивида к «моему миру», к «моей жизни» и к «моей жизни в
моем мире». Личность становится регулятивным началом своего
жизненного процесса или субъектом жизни. Индивид оказывается
в центре собственного бытия; в его духовно-практических
отношениях появляется новое качество — субъектное, определяющее
активность и зрелость отношений, их тенденцию к самодвижению.
Зрелое личностное бытие представлено жизненными
отношениями индивида-субъекта.
Субъект может искусно соотнести между собой требования
объективных условий жизни, свои ценности, побуждения,
внутренний потенциал, реальные возможности, притязания,
ценностные качества своих поступков и действий, объективные
результаты и субъективные последствия своего поведения и деятельности,
личную роль в развитии социума и ближнего окружения. Это
соотонесение происходит и интуитивно, и в рефлексивном сознании,
и в практическом отношении к миру. Здесь человек строит и
проводит единую линию жизни и в итоге может встать «над своей
жизнью». От такого итогового, обобщенного отношения,
заключающего мощные силы жизненного творчества, зависит
поведение субъекта в любой ситуации, «степень зависимости его от этой
ситуации и свободы в ней»*.
Основное в становлении субъекта жизнеотношений —
результативный, продуктивный момент индивидуальной деятельности.
Дела, достижения, социальные влияния личности выступают
важнейшими критериями ее субъектности. При этом большое
значение имеет общественная оценка сделанного и достигнутого
личностью, принимаемая ею как «объективная ценность моей жизни».
В изменениях, которые личность произвела в общественном мире,
она узнает себя, ей открывается истинный уровень ее жизни, а
также ее жизненные противоречия и предпосылки саморазвития.
Источники роста личности-субъекта заключены в интенсивном и
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 352.

356 Е. Б. Старовойтенко
поступательном использовании своих лучших жизненных
достижений на новых уровнях. Эти источники она находит в творческом
отношении к жизни, в углубленном отношении к себе и
самореализации.
Отношению к себе принадлежит особое место в структуре
жизненных отношений личности. Благодаря ему человек может
реально влиять на ход своей жизни и жизнь других людей,
планировать жизненный процесс в его пространственно-временных
аспектах, осознавать личную перспективу, предвидеть жизненные
события и прогнозировать их результаты. Оно является
важнейшим каналом воздействия личности на развитие всех своих
отношений к жизни.
Отношение к себе, как и любое отношение личности, имеет
две ведущие формы: сознание и деятельность. Но здесь эти
формы выступают самосознанием и самодеятельностью.
Самосознание существует как познание, переживание и созерцание «я»,
объяснение и интерпретация жизненных проявлений «я»,
присвоение и обобщение знания о свершениях «я».
Самодеятельность личности развертывается через выражение «я» в реальном
преобразующем действии, устанавливающем единство объекта и
субъекта. Самосознание и самодеятельность развиваются при
достижении личностью гармоничного соответствия между ними.
Один из путей такой гармонизации — выход личности на уровень
проблемного отношения к себе. Оно зарождается, когда связь
«я—моя жизнь—общественный мир» открывается личности в
динамике, содержащей коллизии. Их понимание и
конструктивное разрешение способствуют сохранению целостности и
усложнению «я», определяют проблемный тип жизни индивида и его
саморазвитие. Проблемное самоотношение личности
закономерно включает:
момент вскрытия «проблемы моей жизни»;
осмысление своего отношения к ней;
построение стратегии ее решения;
определение способов и средств решения проблемы;
совершение «разрешающих действий»;
достижение результатов, в которых проблема находит полное
или частичное решение;
открытие личного смысла решения проблемы;
принятие ответственности за способы и результаты решения
проблемы;
видение в совершенном проблемном действии оснований дая
постановки и решения новых развивающих проблем жизни.

Модели жизненных отношений личности 357
Все перечисленные моменты связаны с активной личностной
рефлексией, которая не исключает интуитивных,
иррациональных способов проблемных действий. Развивающееся проблемное
отношение к себе во взаимосвязи с проблемными отношениями к
миру придает жизни личности творческое направление.
Творчески живущая личность — это субъект в высшем смысле, тот,
кому принадлежит авторская роль в умножении бытийных сил
многих людей.
Сознательные и деятельные, глубинные и внешние,
потенциальные и реальные, случайные и закономерные, единичные и
типичные, служащие развитию и регрессивные отношения образуют
сущностное «ядро» личности и реализуют ядерные качества в
текущей жизни. Здесь жизненные отношения приобретают форму
«субъектных».
Исследование разнообразных видов отношений, раскрытие их
различных жизненных функций и ипостасей предполагает анализ
вариантов их становления, зависящих от многих условий и
выражающихся во многих процессах. Основными из них являются:
преобразование жизненных отношений, непосредственно
вызванное изменениями внешних условий, в которых они формируются;
спонтанное самодвижение отношений, состоящее в их
неосознанных переходах из динамического состояния в личностные свойства
и в способы реализации этих свойств; направленное, активное
развитие отношений личностью как субъектом жизни.
Отмеченные варианты становления отношений дополняют друг
друга. При их согласовании непрерывно происходит наращивание
личностного потенциала отношений, а следовательно, и их
возможностей в определении свободной, самостоятельной и
творческой позиции индивида в мире. Здесь действует один из основных
законов жизненного развития, состоящий в личностной
детерминации жизни, протекающей в единстве сознания и деятельности.
Его учет в изучении отношений означает раскрытие внутренних
закономерностей отношений, через которые преломляются в
человеке внешние воздействия на него*.
Развитие отношений происходит во взаимодействии и
взаимовлияниях их противоположных тенденций и свойств.
Развивающая игра оппозиционных качеств отношений, включая
общественное—индивидуальное, психическое—практическое,
ное—бессознательное, природное—социальное,
возможное—осу* Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. С. 213—
424.

358 Е. Б. Старовойтенко
ществленное, внутреннее—внешнее, объективное—субъективное,
активное—пассивное, ценное—деструктивное, может осознаваться
и направляться личностью на достижение своей целостности или
служить личностному разрушению.
Динамика отношений представляет собой непрерывный процесс
возникновения, снятия, раскрытия потенциала или углубления
противоречий. Например, одна из оппозиционных характеристик
жизненного отношения под влиянием определенных воздействий
опережает в темпах развития другую. Или одна из характеристик
приобретает оттенок, исключающий ее гармоничное единство с другой.
Или одна испытывает изменения, несовместимые с состоянием
другой. Или же одна из характеристик приобретает новый общий
уровень, кардинально отличный от уровня другой. В этих и многих
других случаях либо начинает отчетливее обнаруживаться
закономерное различие оппозиций, либо начинается расщепление их
единства, либо появляется серьезный надлом их связи, либо
совершается полная ломка взаимодействия, требующая перестройки
одной из оппозиций или обеих сразу. Характер противоречий в
отношениях обусловливает масштаб критических моментов жизни
личности, ее кризисов, потрясений, возвышений и падений.
Коллизии отношений множественны, влекут за собой друг
друга, выступают причинами друг друга, меняются в своем значении и
смысле для личности. Но так же, как в разные периоды жизни на
первый план может выступать становление определенного
отношения индивида, в общей динамике противоречий выделяется
главное, доминирующее. Как правило, оно возникает внутри того
отношения или того аспекта личности, которые особенно активно
формируются или реализуются в данный момент жизни. По силе
влияния такого противоречия на индивидуальное развитие оно
может быть названо «исходным».
Не всякое видимое рассогласование или колебание в
отношениях является прямым указанием на существенную коллизию. Это
может быть только «зыбь на поверхности», ослабленный всплеск
активности глубинных личностных оппозиций. Действительные
противоречия выражают начавшиеся сущностные изменения
личности. Не все они различимы в текущих жизненных отношениях.
Они могут обнаруживаться в переломных ситуациях жизни,
которые провоцируют взрыв отношений, утративших равновесие и
стремящихся к самоотрицанию, переходу в новое качество или
исключению своих оппозиций.
Коллизии могут зарождаться в связях между существенными
детерминантами, процессуальными тенденциями и структурными

Модели жизненных отношений личности 359
составляющими отношений. Можно, к примеру, выделить
следующие связи парных образующих отношений, которые
потенциально способны «вмещать противоречия».
Связь условий жизни большинства людей в данном обществе и
условий, которые данная личность осваивает и строит как
координаты собственной жизни.
Связь объективных условий жизни личности и особенностей ее
эмпирических отношений, посредством которых она
субъективирует эти условия.
Связь тенденции личности к принятию заданных извне
императивов, норм, правил, способов отношений к миру и тенденции к
самостоятельным, творческим отношениям.
Связь динамических форм отношений с их устойчивыми
формами, образующими качественную определенность личности.
Связь сознательных и бессознательных аспектов отношений,
взаимодействие их рациональных и иррациональных начал.
Связь тенденции «идеализации» жизни, в смысле переноса
жизненной активности преимущественно в план сознания,
осознания, самосознания, рефлексии, и тенденции к продуктивной
практической активности.
Связь особенностей отношений личности: в их обращении к
миру вещей, людей, природных явлений и в их обращении к
«я».
Связь изменений отношений, заданных обстоятельствами
жизни, и самодвижения отношений, зависящего от активности
субъекта.
Связь конкретных способов я-регуляции отношений и общих
качеств «я», присущих субъекту отношений.
Связь ценностей общественной жизни и ценностно-смыслового
уровня жизненных отношений личности.
Связь внешних требований к определенному уровню
объективации личности и реального уровня ее активности и
продуктивности в мире.
Связь потенциала отношений и эффективности его реализации.
Связь реального качества и масштаба жизненных достижений
личности и ее отношения к себе как субъекту деятельности и
творчества.
Связь двух условий развития отношений: объективных
запросов к силе и активности «я» субъекта и его реального «я».
Связь между общественно ожидаемой
пространственно-временной активностью отношений и их реальной активностью в мире и
социуме.

360 Е. Б. Старовойтенко
Связь двух особенностей отношений: их индивидуального
жизненного предела и их выхода за границы жизни посредством
свершений и длительных влияний личности.
Приведенные дуальные связи складываются в целостной
системе личностных отношений и потому действуют не
изолированно, а в притяжении друг к другу. В вариациях оппозиций
отношения взаимодействуют и переплетаются, образуя трудно уловимую
для личности индивидуальную картину жизни.
Важнейшим событием в жизненном движении отношений
выступает разрешение противоречий. Если это разрешение
конструктивно, не вызывает снижения уровня отношений, то оно является
фактором поддержания целостности и поступательного развития
их системы. Внутренние процессы отношений, организующие
личностное целое, часто выявляются именно в момент разрыва их
течения при разрешении коллизии. Оно носит, как правило, не
случайный характер, а отвечает установившимся в процессе
индивидуальной жизни внутренним закономерностям отношений.
Закономерности могут действовать относительно независимо
от усилий личности что-либо сохранить или изменить в своей
жизни. И тогда противоречия разрешаются «вне субъекта»,
составляя объективную движущую силу отношений. Однако для зрелой
личности более характерным является осмысление жизненных
отношений и самостоятельный поиск выхода из конфликтов.
Овладев закономерностями отношений, личность-субъект становится
ведущей силой преодоления коллизий. В соответствии с
внесубъектным и субъектным характером реализации отношений и
возникновения их противоречий рождаются определенные способы
их личностного разрешения. Содержание и взаимосвязь
способов становятся, по мере их применения, типичны для личности,
как типичны ее отношения и противоречия. Одновременно
каждый способ жизненно конкретен и индивидуально своеобразен,
хотя в нем всегда просвечивают и всеобщие подходы к
разрешению противоречий:
установление относительного паритета оппозиций, достижение
между ними силового и качественного единства;
нахождение нового уровня согласования оппозиций;
достижение гармонии между оппозициями за счет их
включения в новую систему взаимодействий;
открытие способа положительного доминирования одной
оппозиции наддругой;
отрицание одной из оппозиций за счет усиленного развития
другой;

Модели жизненных отношений личности 361
ослабление влияния оппозиций на основе их частичной
редукции или снижения активности;
создание нового целого на основе объединения оппозиций.
Разрешение противоречий может идти при взаимном
проникновении, слиянии оппозиций, при их взаимном исключении, при
конструктивном взаимодействии, при получении ими
относительной самостоятельности на новом, более высоком уровне их
связи.
Каждый конкретный способ разрешения коллизии
раскрывается и применяется личностью в контексте ее жизненных реалий.
Например, развивается противоречие между высокими
возможностями личности ддя осуществления творческой деятельности в
профессии и низким уровнем ее реальной авторской
продуктивности. Оно вызывается отсутствием общественного запроса на
высокие качественные достижения в данной профессиональной
области и недостаточной активностью личности в отстаивании
ценности своего труда. Один из способов разрешения
противоречия состоит в следующем: несмотря на большую
психологическую цену, личность достигает творческого результата,
соответствующего ее возможностям, и направленно, преодолевая
внутренние и внешние трудности, инвестирует свои идеи в
общественную практику. Реализация данного способа предполагает
особую активность личности — осознание и применение способа
как «моего», «мной открытого», «мной избранного», «мной
осуществленного», т. е. привлечение рефлексивного ресурса
разрешения.
Способ, которым личность разрешает свое противоречие,
определяет либо сохранение наличного уровня, либо прогресс, либо
частичный регресс ее жизненных отношений. Но каким бы ни был
исход, ддя самостоятельной личности важен поиск я-способа на
основе анализа многих возможных приемов снятия коллизии.
Реализуемые я-способы образуют континуум путей самоопределения
личности, включающий:
путь к улучшению условий жизни других людей, требующий от
личности новой общественной отдачи;
путь доверия к другим людям в плане взаимодействия с ними
для общего блага;
путь к развитию самой личности, при котором ее общественная
объективация — средство самосовершенствования;
путь, который в наибольшей степени отвечает привычным,
комфортным дая личности условиям жизни, не требует от нее «быть
больше и выше, чем она есть»;

362 Е. Б. Старовойтенко
путь, при котором личность снижает ценностный уровень своей
жизни, с тем, чтобы не утратить благоприятные для себя условия
существования;
путь, ориентированный на рефлексивное, идеально-смысловое,
а не действенно-практическое разрешение противоречия;
путь, при котором личность уходит от рефлексии противоречия,
полагаясь на естественный ход внешней жизни, предоставляя ему
властвовать над собой;
путь ухода от рационального отношения к противоречию с тем,
чтобы активизировать свои глубинные, интуитивные возможности;
путь возложения ответственности за разрешение своего
противоречия на общество или конкретных других людей.
Избранное ослабление, фиксация или погашение коллизии, а
также содержательный способ ее разрешения являются одним из
вариантов возможных исходов. Иные исходы выступают более или
менее осознанным личностным потенциалом, который в любой
момент может быть актуализирован. Отсюда особая гибкость и
многообразие психологических нюансов в динамике отношений
личности.
В многовариантности выходов из противоречия заключено одно
из оснований свободного жизненного выбора личности.
Действительно, если человек приходит к объективно обоснованному,
доступному и субъективно значимому результату разрешения
противоречия и удерживает в нем все преимущества других
возможных результатов, он приобретает самодостаточность,
переживаемую в форме «я сам выбираю свой путь». Разрешение коллизии
может объективироваться в осознанном поступке или действии, а
также в длительном поступлении или деятельности, которые могут
представлять новые линии внешней активности. Разрешающая
активность личности иногда приобретает критически высокий
уровень, выступает как выдающиеся свершения и деяния. Это
могут быть уникальные жизненные события, «всплески
индивидуальности», отмечающие кардинальные позитивные изменения в
социуме, культуре, личности и ее «я».
Становление «я» зависит от содержания возникающих
противоречий, от качества применяемых личностью способов их
разрешения, от того, насколько последовательно удается реализовать эти
способы, от уровня субъективных рисков и затрат личности,
являющихся ценой выхода из коллизии, от объективных изменений,
которые она производит в жизни своими действиями, поступками или
созданными продуктами, и от представления в самосознании
личности социокультурных эффектов ее разрешающей активности.

Модели жизненных отношений личности 363
События активности, конструктивно отвечающие на
проблемные ситуации жизни и обладающие богатым спектром
позитивных изменений во внешней и внутренней реальности, можно
назвать «жизненными действиями», которые во многом
аналогичны феномену «поступка». Жизненные действия составляют
основную ткань полноценно реализующихся отношений и
обладают особенностями, отличающими их от других моментов жизни
личности.
1. Жизненное действие сознательно развертывается,
продлевается личностью во времени и пространстве. Личность стремится
самостоятельно завершить его в нетривиальном результате. По
существенным признакам оно противоположно реактивному
действию, застывшей привычке, защитному поведению.
2. В жизненном действии представлены зрелые характеристики
психики и деятельности. К ним относятся: дифференцированность
и утонченность включенных психических форм; богатый
жизненный контекст, тайный мир значимостей, заключенный в
бессознательном; интуиция будущего жизненного выбора, многозначное
истолкование прошедших и актуальных событий; мысленное
проигрывание разных способов поведения; возврат действия в
воспоминании к его началу с целью вести его по-новому.
3. Каждое жизненное действие, каким бы ни был его
конкретный объект и результат, имеет конечную адресацию другим
людям, т. е., направлено в коллективную жизнь. Субъект действия
стремится к диалогу с другими, к встрече с тем, с кем возможно
понимание, сопереживание, жизненное содействие. Если в
настоящем содействие невозможно, субъект полагает его
отложенным и приближает его своей активностью.
4. Жизненное действие как акт продуктивного взаимодействия
личности с другими людьми часто является напряженным,
аритмичным, порождающим и выявляющим личностные конфликты.
Личность узнает свои коллизии, слушая отрицательные суждения
других, отвечая на их требования к себе, наблюдая их
противодействие, наблюдая у себя и у них конфликтующие поступки,
находя у них негативные чувства к себе. Другие в конкретных
жизненных действиях ставят проблемы, которые личность должна
разрешить.
5. Жизненное действие продуктивно во многих планах. Оно
овеществляется в предметном мире, «испаряется» в
интеллектуальных достижениях, останавливается в этических, религиозных
и эстетических влияниях на других, становится для индивида
новым смыслом «я». Эффект продуктивности достигается лично-

364 Е. Б. Старовойтенко
стью, которая организует свою жизнь, руководит собою, играет
собственную жизнь, исполняет себя. Личность воображает,
фантазирует, намечает замыслы, цели и планы. Из творческой
проекции «я» в мир рождаются прекрасные вещи, оригинальные
идеи, любовные дары и жизненные блага. Позиция субъекта
действия отличается естественностью, индивидуальностью,
самобытностью.
6. В жизненном действии человек реализует перспективу
личностного развития. Действие имеет итог, обращенный к самому
индивиду, помещающий «я» в новые жизненные координаты, где
просторнее и свободнее самоопределению. Этот итог может быть
обозначен как «больше сознания», «яснее понимание»,
«глубже переживание», «совершеннее мысль», «сильнее личные
влияния».
7. Жизненное действие можно представить как поэтапно
осуществляемую активность субъекта по отношению к
определенному внешнему или внутреннему объекту. Оно произвольно и
непроизвольно протекает по максимально полной развертке
деятельности. Последовательно сменяют друг друга следующие этапы
жизненного действия: понимание и проблемное раскрытие
субъектом объекта; познание объекта в соотношении с субъектом в
актуальных условиях; переживание и оценка его значимости дая
субъекта; осознание субъективной необходимости объекта;
прогнозирование возможностей субъекта в освоении и овладении
объектом; целеполагание; планирование преобразований
объекта; самооценка готовности к действию; принятие решения о
действии; преобразование объекта; контроль и коррекция цели
действия; предвидение ближних и дальних результатов действия;
понимание новой ценности и смысла объекта действия; самооценка
в действии; оценка реализованных путей и средств действия;
оценка меры воплощения цели в результате действия; переживание
полноты осуществленных в действии стремлений; осознание
жизненной многозначности совершенного действия; принятие
субъектом измененного объекта как смыслообразующего для нового
действия.
8. Жизненное действие, будучи единицей определенного
жизненного отношения личности (интеллектуального, деятельного,
этического, эстетического и т. д.), в свою очередь,
дифференцируется изнутри и проходит иногда в моментальных, но всегда очень
сложных актах. Каждый такой акт сохраняет в себе все
существенное, значительное, смысловое, что присуще жизненному
действию, т. е. подтверждает его самотождество. Это может быть

Модели жизненных отношений личности 365
взгляд, акт слушания или созерцания, жест, наклон головы, акты
«я представляю», «я понимаю», «я думаю», высказывание,
эмоциональная экспрессия, символическое движение, предметное
действие и т. д. В этих актах личность выражает себя как целое; их
назначение — быть проявлением сути ее жизненных отношений.
По уровню концентрированности в них жизненного содержания их
можно сравнить с метафорой «сгущенного образа»,
«сокровенной идеей» или символом индивидуального бытия. Другой человек
должен расшифровать, истолковать эти «знаки» личности. Для
нее самой они выступают способами уникального выражения
своей осмысленной жизни.
Фактор совершенного жизненного действия или поступка и
осознания его личностных последствий имеет для становления
«я» особое значение. В самом деле, разрешающий поступок
проясняет те стороны внешней и внутренней реальности, которые
ранее представляли дая личности «ее проблему». Проблема
решена, и новое, вошедшее в жизнь личности сознательно соотносится
ею со своими желаниями и стремлениями, т. е. приобретает
личный смысл. Новый смысл, самостоятельно найденный личностью
в динамике отношений, может быть удержан, закреплен
какустойчивое содержание «я», вписан в жизненный контекст «я-дая-себя»,
может заменить собой прежний смысл или может быть утрачен.
Закрепление смысла обеспечивается переживанием лишь
относительной завершенности поступка и верным пролонгированным
прогнозом его положительных, значимых последствий. Затем в
развитие обретенного смысла личность намечает, как овладеть
этими последствиями, как сохранить единство поведения, как
разрешать новые жизненные проблемы. Осуществляется процесс
«собирания себя» на новом уровне жизни. Смысл, таким образом,
становится «предстоящим», «заданным».
Смысл «внутренне задан», если он устойчиво определяет доя
личности ее будущее, если через него она осознает свое бытийное
назначение, если в новом смысле видит полноту и целостность
своей дальнейшей жизненной реализации. Активное
смыслообразование позволяет личности напряженно владеть собою в «абсолютном
будущем», управлять собой из его бесконечной дали. Отсутствие
заданного смысла лишает существование личности единства, ее
жизнь, по выражению M. M. Бахтина, распадается в
«тупо-наличные фрагменты бытия».
Самостоятельное и продуктивное для общества и личности
разрешение жизненных коллизий является тем условием, при
котором наиболее полно действует закон смыслообразования и «пере-

366 Е. Б. Старовойтенко
движки смыслов», определяющий развитие жизни и «я» индивида.
Достигая позитивных разрешающих результатов, личность сама
наполняет смыслом новые жизненные реалии, сводит
рациональные и иррациональные планы изменений в себе, приходит к
самоисследованию. Оно может состоять в рефлексии жизненного
пути, в развивающей переоценке ценностей, переосмыслении
жизни, целостном истолковании происшедшего, происходящего и
ожидаемого, расстановке новых содержательных акцентов в
отношениях, понимании устойчиво возникающих побуждений и
наплывающих переживаний. В самоисследовании и основанных на
нем жизненных действиях личность может выразить себя
оригинально, творчески, утонченно и артистично, достигая позиции
самотворца.
Самоопределение, самодеятельность и самовыражение
субъекта в сфере отношений предполагает их осуществление на
высоком ценностном уровне жизни. Ведущими ценностями
человеческого бытия С. JL Рубинштейн считал познание, этику любви,
принятия, доверия к другим людям, формирование общего
мировоззрения и рефлексию как активное самопознание личности.
Соответственно, основными ценностными отношениями,
связывающими человека с миром, определяются:
познавательное отношение;
нравственное отношение к другому человеку;
общее отношение к жизни и смерти, выражаемое в чувствах
трагического и комического, в духе серьезного, философского
понимания бытия;
отношение к себе как свобода и ответственность в жизненном
осуществлении*.
Важно не только то, что Рубинштейном выделены отношения,
несколько столетий очерчивающие контур идеального бытия
европейской личности, но и то, что они берутся в единстве,
известном только человеку, реально живущему в этих отношениях к
миру. Так, «в познавательное отношение к бытию, к истине
вплетается отношение к другим людям. Истина при этом — это не
только правильность, но и правда, справедливость, способность
принять то, что есть, как оно есть, смотреть в глаза
действительности, вскрывать ее. В то же время она означает: видеть
недостатки, преодолевать трудности в процессе познания,
обнаруживать мужество в процессе познания. И наоборот, неистина
выступает как ошибка, заблуждение, ложная установка в процессе
См.: Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии.

Модели жизненных отношений личности 367
познания, за которой скрываются обман, неправда, ложь,
введение в заблуждение»*.
В положениях С. Л. Рубинштейна об отношениях личности к
жизни можно обнаружить систему онто-психологических
характеристик отношений, указывающих на их многосторонние
жизненные функции и значения. К ним относятся:
личностное порождение отношений;
целостность отношений, отражающая единство их
объективных условий, устойчивых качеств, гибких способов реализации,
процессуальных и продуктивных компонентов;
общественность, выражающая взаимосвязь личности с
другими людьми, начиная от внешней детерминации отношений до их
глубинного влияния на внутренний мир другого человека;
предметность или обусловленность и направленность
отношений на значимые дая личности реальные объекты, которыми могут
быть «другие», «другой», вещи, знаки, идеи, действия и т. д.;
идеальность и духовность как участие высших,
интеллектуальных процессов и ценностных образований в становлении
отношений;
активность самосознания в осуществлении отношений,
создающая возможность для их рефлексивного развития;
единство сознания и бессознательного в протекании,
качественных константах и предметной объективации отношений;
субъектность отношений в плане их детерминации
личностьюсубъектом и в плане обратного влияния активных отношений на
личность и ее жизнь;
индивидуальность отношений, определяемая высоким
уровнем развития и неповторимостью их внутренних источников,
содержания, процессуального строения и творческой реализации;
проблемность как исходная двойственность в структуре и
динамике отношений, состоящая в возникновении, личностном
осмыслении и разрешении их противоречий;
феноменологичность отношений или их принадлежность
индивидуальному «я» и участие в их реализации процессов
самооценки, самопереживания, самопознания, самодеятельности;
критическое выражение отношений в формах поступка,
деяния, свершения, масштабного влияния субъекта на других;
смыслообразующая роль как расширение и углубление
жизненных смыслов в результате разрешения коллизий и рефлексии
изменений в отношениях.
* Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. С. 332.

368 Е. Б. Старовойтенко
Личность, в зависимости от развития определенных отношений
к жизни с теми или иными характеристиками и реализацией на том
или ином онто-психологическом уровне, приобретает один из
следующих типов жизненного становления, намеченных в текстах
С. Л. Рубинштейна.
Личность, растворенная в текущей жизни. Ее сознание
реактивно следует за наличными ситуациями и за событиями
здесь-исейчас, оперирует главным образом актуальными знаниями,
впечатлениями, переживаниями. Ретроспективная активность
личности относится к недавно бывшему, а перспективное сознание — к
тому, что ожидается в ближайшем будущем. «Я» осознается
личностью источником сильных желаний и связанных с ними эмоций
и аффектов. Спонтанность и свобода их проявления может
создавать у других впечатление особой энергичности и экспрессивности
личности. Наблюдается фрагментарность и слабость понимания
себя, что способствует множественным проекциям,
отождествлениям с другими, повышенной внушаемости. Этот тип может быть
представлен и любителем удовольствий, приходящих из внешней
жизни, и человеком, увлекаемым жизнью других людей, и
личностью, трепетно следящей и следующей за своими ощущениями,
переживаниями и фантазиями.
Деятельная личность. Ее сознание постоянно ищет и находит
пути эффективной самореализации в профессиональной,
управленческой или общественной деятельности. За счет хорошего
знания личности о своих возможностях и способностях деятельность
осуществляется избирательно, целенаправленно, планомерно и
результативно. В ней присутствуют отдаленный и ближний опыт, а
также краткосрочные и пролонгированные прогнозы ее результатов,
продуктов и личных достижений. Деятельность сосредоточена, как
правило, на узкой предметной области, имеет установку на внешний
мир, но при этом личность часто обращается к себе, создавая образ
эффективного я-деятеля. Эта личность склонна отождествлять себя
с определенной функцией, ролью, статусом в обществе.
Рефлексивная личность. Обладает способностью подняться над
непосредственно проживаемой жизнью, познает закономерности
своей жизни, чтобы максимально осуществиться. Ее активная
внешняя и внутренняя деятельность опосредована тщательными
наблюдениями за собой, осмыслением себя и привлекательным
самовыражением. За счет одновременной ориентации на «я» и на
значимые внешние объекты сознание способно уловить множество
ценных свойств объектов и субъективных возможностей для
осуществления самых сложных действий. Рефлексия становится при-

Модели жизненных отношений личности 369
чиной и условием расширяющихся творческих связей с миром и
самим собой. Жизнь рефлексивной личности не просто
«протекает» или «наполняется извне», а ответственно создается ею самой.
Творческая личность. Ее сознание достигает трансцендентного
уровня, основываясь на искусной рефлексии, интуиции,
общезначимых открытиях и необычайной продуктивности. Потенциал
рефлексии, чувства жизни и созидания так высок, что ведет к
уникальной актуализации содержаний и процессов бессознательного с их
огромной силой генерирования. Мощное «я» изнутри притягивает
и раскрывает богатство таких форм психической жизни, которые
не доступны личностям с ведущей ориентацией на внешний мир и
рациональную деятельность в нем. Творчество стремится охватить
многие сферы индивидуального бытия и умножить авторские
значения и смыслы, проникающие во внутренний мир и действия
других людей.
Рассмотрение личности в парадигме жизненных отношений
открывает для современной психологии новые проблемные области,
включая область, где личность изучается в связях с культурой, ее
типом, историческим развитием и ценностным содержанием.
Используя принцип отношений в его понимании Рубинштейном, мы
осуществили психологическое исследование личности, взятой в динамике
европейской культуры от времен античности до наших дней*.
Материалом персонологического анализа и синтеза выступили
выдающиеся «тексты индивидуальности», характерные для духа
Европы и посвященные человеку в его личном отношении к миру
и к себе. Полагаем, что реконструкция и интерпретация
подобных текстов, составляющих особую реальность сознания, мысли и
переживаний авторов, позволяет воссоздать
культурно-психологические модели личности в ее подлинном, внутреннем,
феноменологическом и экзистенциальном бытии. Конечной задачей
исследования стало построение интегральной персонологической
модели, соединившей восходящие «сквозные идеи» о жизненных
отношениях личности по мере становления в Европе великой
«индивидуальной культуры».
Жизненные отношения личности в культурогенезе
Европейское познание и самопознание личности развивалось
внутри общего культурного становления с присущей ему
периодичностью, приобретая в каждом периоде определенные
конСтаровойтенко Е. Б. Культурная психология личности. М., 2007.

370 Е. Б. Старовойтенко
цептуальные акценты. Идея личности прошла формирование в
русле античной антропологии, раннехристианского персонализма,
персонализма зрелого Средневековья и Возрождения,
гуманитарного знания, философии и персонологии Нового Времени. Ее
носителями стали тексты рассказов выдающихся людей о себе
(жизнеописания, исповеди, автобиографии, рефлексии), тексты
философской антропологии, произведений литературной классики,
лучших трудов по психологии и психопатологии. Важнейшими
«открытиями личности» явились произведения Марка Аврелия,
Августина, Абеляра, Петрарки, Макиавелли, Шекспира, Гёте,
Руссо, Пушкина, Достоевского, Ницше, Кьеркегора, Хайдеггера,
Шелера, Бубера, Пруста, Бунина, Набокова, Бердяева, Франка,
Ясперса, Фрейда, Юнга, Сартра, Бахтина, Рубинштейна,
Мамардашвили и др.
В ткани высказываний и рассуждений этих мыслителей
сформировались имплицитные модели индивидуальной личности,
которые могут быть эксплицированы посредством ряда
методологических приемов. Во-первых, на основе вживания и герменевтики
аутентичных текстов с их характерной стилистикой,
содержательносмысловым наполнением, историческим и авторским духом.
Вовторых, с позиций свободного современного взгляда на «тексты
личности», нагруженного множеством культурных и научных
контекстов с их взаимными наложениями и вложениями. В-третьих,
посредством разработки «кодов» интерпретации, позволяющих
двигаться в глубь времен по определенным психологическим
координатам.
В качестве кода интерпретации мы применили
восстановленную систему положений Рубинштейна о жизненных отношениях
личности, учитывая, что данные положения отражают
незаурядную, европейски укорененную историко-философскую и
историкокультурную эрудицию их автора. Этот подход позволил выстроить
ряд моделей индивидуальной личности, релевантных разным
эпохам европейского культурогенеза: «личное» античного мифа;
«личное» античного мыслителя; личность — автор
раннехристианской исповеди; личность зрелого Средневековья; ренессансная
личность; фаустовская личность; личность в философии жизни;
выдающаяся личность; человек, теряющий «личное»; личность —
субъект инноваций*.
Исходя из проведенного культурно-психологического
моделирования, соблюдая принцип «сквозных идей», мы обобщили
* Старовойтенко Е. Б. Культурная психология личности. М., 2007.

Модели жизненных отношений личности 371
основные признаки европейской персонализации в следующей
интегральной модели отношений личности.
Отношение личности к высшему началу бытия. Личность в
своих связях с миром исходит из абсолютных мер жизни,
имеющих осознанные образы и символы Бога, Универсума, Космоса,
Разума, Идеала, Бытия, Духа, Слова, «Я». Присутствие абсолюта
в бытии личности составляет для нее высшее благо и
предлежащий смысл, достигаемые в опытах веры, духовного поиска,
деятельного служения и трансцендирования.
Отношение личности к обществу. Жизнь личности протекает
в общностях и группах, выступающих дая нее живыми
множествами людей, подобных ей самой, с которыми она находится в
разнообразном взаимодействии. Коллективное ощущается и
осознается ею не как довлеющая тотальность, а как
плодотворная среда совместного с «другими» проявления архетипов,
творения ментальности, выработки стилей деятельности, создания
общих ценностей и самопознания. Целью и сутью соединения
личности с обществом является ее внутреннее признание себя
«частью, индивидуально вмещающей целое».
Отношение личности к культуре. Абсолютное и
коллективное представлены в личности способом культурного
опосредования, а именно в формах религиозности, морали, науки,
лософии, искусства, канонов повседневности. Культура
выступает сознаваемым и бессознательным потенциалом жизненного
самоопределения индивида. Внешнее и внутреннее
культурное априори придает индивидуальной жизни направленность на
духовно-практическое освоение, оценку и преобразование
культуры.
Отношение личности к своей природе. Формирование мер
сакрального, общественного и культурного бытия личности
происходит в соответствии с природным априори или ее
витальностью, телом, полом, чувственностью. Оно определяет ее
влечения, активность в поиске удовольствия, конституцию,
психодинамику, сексуальность, психофункциональные возможности,
соотношения мужественности и женственности,
сенсорно-интуитивный опыт познания, действия и потребления. Психические
компоненты природной организации сосредоточены в
бессознательном мире личности. Они конституируют «самость» личности,
ее «естественную» внутреннюю жизнь, ее врожденный
душевный потенциал. Природное осознается личностью как ценность,
составляющая условие жизни, сущность жизни и цель
самосовершенствования.

372 Е. Б. Старовойтенко
Рациональное отношение личности. Сильным началом
индивидуального бытия является рациональность, или способность
личности к мышлению, логическим построениям, идеализации
мира. Мышление, направленное одновременно на внешние
объекты и самого индивида, развивается в качестве сознания. Оно
формирует символическую границу внутренней автономии
личности, препятствующую ее слиянию с предметной средой или
общностью. Центром внутреннего мира и интенциональности
сознается «я», которое благодаря рефлексии, самоотношению и
непрерывному я-синтезу полагает себя свободным в выборе
абсолютных, социальных, культурных и природных мер и форм
собственной жизни.
Отношение личности к своему «я». «Я» позволяет личности
субъективно отделить устойчивую определенность своих
потребностей, притязаний, способностей и характера от собственного
существования, т. е. мимолетности и сиюминутности жизни,
протекающей в желаниях, эмоциях, воображении и мысли.
Направленно и спонтанно, в каждый момент проживания «я» решает
проблемы наполнения личности новым жизненным содержанием,
отождествления и разотождествления личности с другими
людьми, собирания себя в единство, уникального самовыражения и
самоутверждения в мире. «Я» выступает для личности основанием и
причиной активных выходов в мир, возможностью
индивидуального развития или изменения коллективных форм и способов веры,
познания, нравственности, творчества, социального поведения и
самопознания. Благодаря самосознанию и самодеятельности
личность утверждает себя единичностью, к которой сходятся и в
которой объединяются многие тотальные процессы в мире.
Отношение личности к противоречиям жизни.
Индивидуальное «я» самодостаточно в плане сознательной направленности на
выявление собственных возможностей через самого себя. Однако
цели и смыслы отношения к себе, чтобы расширяться,
углубляться и варьировать, должны быть укоренены во всех других
отношениях личности. «Я» встает в собственные отношения к природе и
обществу, жизни и смерти, времени и пространству, религии и
этике, свободе и долженствованию, познанию и искусству,
традиции и инновациям. Полноценное осуществление отношений в
системе «я—мир—другие» предполагает их равновесие или
вскрытие и разрешение их противоречий. Задача уравновешивания и
преодоления коллизий в отношениях решается я-субъектом на
основе жизненных способностей к самопознанию, активному
действию, творчеству и поступку.

Модели жизненных отношений личности 373
Отношение личности к «другому». Посредством различных
отношений личность удерживает, выстраивает и проживает
взаимодействие с «другими», будь то реальные люди из повседневного
окружения, или выдающиеся авторитеты, или символические
личности. «Другой» присутствует в личности как «значимый дая я»,
«другой как я», «я как другой», «мое другое я», «другой,
недоступный дая я», «другой, дая кого я недоступен». Соединение или
слияние личности с другим человеком имеет многие формы, включая
подражание, присвоение, обладание, привязанность, любовь,
принятие влияний, обратные влияния, признание взаимной свободы.
В нормальном жизненном процессе происходит чувственное и
рефлексивное отстояние и сближение «я» с другими. «Я» личности
глубоко проникает в другое «я», когда личность нравится, является
образцом, учителем, любимым, вызывает сопереживание,
становится идеалом и тайной.
Деятельное отношение личности. Суверенность,
самостоятельность личности в мире обусловлены деятельной стороной
индивидуальной жизни: динамикой тела, поведенческими актами,
профессиональными практиками, социальными действиями,
поступками, творческой деятельностью и приемами самовыражения.
Закрепляясь за разнообразными качествами внутренней
личности, укореняясь в ее жизненных установках и «я», текущие
действия и поступки начинают глубинно определяться «деятельной
индивидуальностью», что привносит в них момент свободы и
избыточности. Личность, погруженная в жизнедеятельность,
находится в непрерывном генерировании мотивов, намерений, целей,
процессов и результатов активности. Деятельная личность
обладает привилегией особо тесного сращения с миром, приобретения
искусности, мастерства, высокого общественного статуса,
постоянного я-возврата к себе и диалога с собой, развития своих
сущностных качеств и самовозрастания в существовании, т. е.
является субъектом жизни.
Отношение личности к своему жизненному пути. Все, что
происходит в личности и с нею, включено в общую историю
индивидуальной жизни. Она соединяет освоенные личностью места
жизни, неповторимые превращения объективного и
субъективного времени, принятые и персонально преобразованные формы
культуры, личный контур социальных связей и значимых встреч,
динамику жизнеотношений, трансформации сознания и
бессознательного, изменения качеств и свойств личности, смену
индивидуальных деятельностей и жизненных ролей, последовательность,
длительность и смыслы ведущих жизненных событий и жизнен-

374 Е. Б.Старовойтенко
ных ситуаций. История личного бытия становится
автобиографией, или рассказом о себе при участии «я», осмысливающего и
творящего текст о соотношении прошлого, настоящего и
будущего жизни. В своей сложности и уникальности жизненный путь
создается потоком всеобщего Бытия, силой индивидуального
порыва «быть», непостижимой «судьбой», бессознательной
экзистенцией личности, ее сознательной активностью и следующей за
жизнью рефлексией.
Творческое отношение личности. При осознании
культурнопсихологических свобод своего внутреннего и внешнего
существования личность может самоопределяться по отношению ко всему,
что составляет ее личный, жизненный мир. Самоопределением
охватываются формы веры, значимые общности, жизненные
ценности, отношения интимности, способы сотрудничества,
оказываемые воздействия, отношение к здоровью, доступные сферы
деятельности, индивидуальные достижения, жизненный путь и
личностное развитие. Меры и качества индивидуального
самоопределения могут меняться в пределах активности-реактивности,
инициативы-ухода, принятия—отрицания,
конструктивности—критичности, целостности—противоречивости,
новизны—нормативности, вариативности—одно-образия,
реалистичности—идеализации, агрессивности—терпимости, власти—любви и т. д.
Развивающее отношение к своей жизни, разрешение жизненных
коллизий в пользу сохранения или обновления человеческих
ценностей и индивидуальных ценностных смыслов является
подлинным творчеством личности. Личность творит жизнь, реализуя
свои многомерные потенциалы: природные способности,
культурное априори, бессознательные свойства психики, энергию «я»,
возможности, заключенные в деятельности и наличных условиях
индивидуальной жизни. Усилия и успехи в осознании, раскрытии,
согласовании, реализации потенциалов образуют
многокрасочную и динамичную картину роста личности.
Приведенная модель закономерно акцентирует роль «я» в
процессах индивидуализации и продуктивной, смыслопорождающей
жизни личности. Действительно, в европейском персонализме
идеалом личного бытия является высвобождение «я» для
изъявления собственных отношений к миру и к себе. Жизненные
отношения европейской личности, по сути, выступают
я-отношениями. Полагаем, что их конкретное содержание наиболее полно
раскрывается в искусных рефлексиях личностей, избравших нелегкий
творческий путь бытийного восхождения. Благодаря
психологической интерпретации таких рефлексий можно увидеть тончайшую

Модели жизненных отношений личности 375
феноменологию жизненных отношений, труднодоступную для
других исследовательских методов.
В этом плане сошлемся на оригинальное исследование,
выполненное на основе герменевтического анализа рефлексивных
текстов. Их авторы, по широкому научному признанию, стали
случаями «подлинной индивидуальности» в европейской культуре IV,
XII, XVIII и XX вв.* Исследование показало, что, несмотря на
значительную пространственно-временную дистанцию друг от
друга и выраженную уникальность талантов, субъекты рефлексии
обнаружили множество сходных психологических тенденций,
формирующих константные я-отношения. Они были определены как
взаимопроникающие аспекты единой Личности,
возрождающейся во многих лицах для культурного творчества и масштабных
культурных влияний.
Материалом анализа я-отношений стали тексты известных
авторских жизнеописаний: «Исповедь» Аврелия Августина;
«История моих бедствий» Петра Абеляра; «Из моей жизни. Поэзия и
правда» Вольфганга И. Гёте; «Воспоминания, сновидения,
размышления». Карла Юнга; «Самопознание: опыт философской
автобиографии» Н. А. Бердяева.
В исследовании комплексно применялись основные принципы
современных герменевтических процедур, требующие:
1 ) изучать явные психологические содержания текста, активно
их преобразовывать, соединять их с культурным и личностным
контекстом, выявлять их новые связи, извлекать скрытые планы
текста, заключающие тайные смыслы автора;
2) сочетать приемы интуитивного понимания, вчувствования,
рациональной интерпретации содержания текста, строить
неявный диалог интерпретатора и автора текста, посвященный
разгадке тайны авторского «я»;
3) истолковывать тексты, получившие статус «больших
произведений культуры» и вместе с тем остающиеся во многом
непонятыми, нераскрытыми, представляющими проблему в аспекте
личности автора;
4) находить ключи или «смысловой эквивалент» к
исследованию текстовых выражений субъективного мира автора, в
частности, использовать при интерпретации предложенный R Бартом
принцип культурных кодов текста: знания, коммуникации,
символов, рефлексии, загадки и т. д.;
Старовойтенко О. О. Личностные предпосылки культурного
влияния на «другого». Автореф. дис. ... на соиск. учен. степ. канд. психол.
наук. Киев, 2004.

376 Е. Б. Старовойтенко
5) разрабатывать «смысловой эквивалент» интерпретации как
сложную психологическую модель выявления тонких нюансов
субъективности автора, привлекая соответствующие теории и
концепции личности.
Согласно результатам исследования, «я» личности, создающей
культуру, определяет и реализует себя в следующих жизненных
отношениях, обладающих конкретными психологическими
характеристиками.
Я в отношении к другим: привязанность к отцу и сопротивление
отцовским ожиданиям; переживание притягательности
материнской тайны; высокая ценность материнской любви; отстраненность
от семьи и критика «семейного духа»; раннее интуитивное
понимание сути отношений между людьми; уловление истинных мотивов
поступков других; осознание своей непохожести на других;
страдание от непонимания другими людьми; вынужденное и выбранное
одиночество; полная поглощенность любовью и частая потеря
любви; амбивалентность отношения кженщине: сильная привязанность
и отвержение; отношение к полу и любви как к явлениям,
порождающим иллюзии; слабая способность к дружбе; легкость перехода
от чрезмерной увлеченности другим человеком к его
обесцениванию и холодности; сильная нужда в «другом» на определенном
этапе становления; оппозиционная установка на автономию; принятие
опыта жизни выдающихся личностей как ориентира и утешения в
собственном жизненном пути; уверенность в своей способности к
исключительным достижениям и возможности превзойти учителей;
благодарное отношение к близкому окружению за внимание и
поддержку его дарований; невольное влияние своим талантом и
личностью на многих других; открытость к людям, способным передавать
знания, делиться опытом творчества и общения; преображающее,
глубинное влияние его произведений на многих других; творчество,
вызывающее у других духовные перевороты; ранняя увлеченность
азартом игры, соперничеством, преодолением; страсть к выигрышу
и творческой победе над другими; любовь к феномену юности, к
пробу>вдению дарований товарищей, к совместному творчеству;
категоричность и чрезмерная требовательность к близким людям,
вплоть до неприятия; внимание к оценке своих произведений
другими; стимулирующая ревность к достижению других.
Я в отношении к своему творчеству: раннее проявление
способности к искусствам и наукам; активная проба дарований в
различных сферах деятельности; жадное, часто истощающее
овладение знаниями и мастерством; увлеченность духовным общением,
порождающим мощные порывы к творчеству; ощущение бессо-

Модели жизненных отношений личности 377
знательных источников своего творчества; опора на интуицию;
огромная энергия жизнедеятельности и созидания в юности и
молодости; отношение к познанию и творчеству как к средству
уничтожения иллюзий, скрывающих истину жизни; осознание
исключительной ценности творчества в своей жизни и человеческом
бытии вообще; неистощимая установка на творческий поиск;
меньшая ценность готового продукта в сравнении с процессом
творчества; связь наивысших творческих подъемов с
религиозными и мистическими учениями; внимание к «человеку» как к теме,
мотиву и истоку творчества; широкое использование символов в
познании и творчестве; рано пробудившийся интерес к природе
как к источнику необычных духовных состояний и творчества;
отношение к своему жизнеописанию как к способу творческого
воссоздания «я»; отношение к творческой жизни как пути обретения
внутренней свободы; ярко выраженная направленность развития,
зависящая от таланта и творческого предназначения;
исследование техник, приемов, инструментов своего творческого процесса с
целью их совершенствования; оценка собственных произведений
и трудов как превосходящих достижения лучших творцов в данной
области; осознание исторических предпосылок своего творчества,
а также его места в череде событий человеческого преображения
мира; осознание единства своего творческого начала с талантами
в определенной области духовной культуры.
Я в отношении к надличному: вера и любовь к Богу; принятие
Священного писания и других религиозных учений на определенных
этапах своей жизни; обостренная чувствительность к проявлениям
таинственных, непостижимых форм бытия; повторяющиеся сны
религиозного, трансцендентного характера; склонность к символизму
в философском, поэтическом и научном творчестве; использование
символа как средства выражения глобальных открытий;
одухотворение природы, вера в ее божественное величие и мощь; любовь к
мифу и сказке, высокая ценность фантазии, мечты, воображения;
поиск абсолютных начал в человеке и божественного света в своей
собственной душе; вера в силу магических действий и ритуалов,
придание своим переживаниям, идеям и образам символического
значения; ценность своей способности к предвидению,
предсказанию; рискованные опыты встреч с бессознательным.
Я в отношении к своей жизни: сознание жизни как процесса
собственного духовного роста, идущего по определенным этапам;
способность посредством текста охватить мыслью свою жизнь,
осуществить биографический синтез; любовное отношение к
своей жизни как несущей творчество и уникальные свершения; раз-

378 Е. Б. Старовойтенко
личение и тонкое соотнесение динамики своей внутренней и
внешней жизни; понимание жизни как последовательности встреч со
значимыми, влияющими, любимыми людьми; оценка своего
жизненного пути как противоречивого, кризисного,
сопровождающегося душевными подъемами и падениями; различение и придание
высокого значения некоторым событиям жизни как «отмечающим
судьбу»; высокая ценность встречи с определенным человеком,
кардинально повлиявшим на смысл и течение жизни; осознание
решающей роли какого-либо произведения, текста как
определившего жизненный и творческий выбор; интуитивное понимание
скрытой связи своей жизни с ушедшими и протекающими
жизнями других выдающихся личностей; благодарность близким людам,
на определенных этапах жизни высоко оценившим его дарования
и труды; высокая ценность своего сверхчувственного восприятия
и удачных предсказаний событий; поиск причин многих явлений
своей жизни в сферах, независимых от воли личности; отношение
к жизни как к игре высших сил, в которых личность обладает лишь
относительной свободой; любовь к своей юности и молодости как
к периодам, определившим весь творческий и жизненный путь
Я в отношении к себе: высокая ценность состояния «быть
наедине с собой»; рано проявившаяся склонность к
самонаблюдению, самоанализу, самоисследованию; опыт «собирания себя» в
исповеди, жизнеописании, автобиографии; различение и
структурирование психологических свойств своей личности, своего «я»,
своей жизни; оценка самопознания как важнейшей сферы своего
творчества; направленность самопознания на творческий
потенциал бессознательной жизни; перенос философских,
художественных, психологических идей, образов и символов «человека» в план
самопознания; раскрытие и разрешение противоречий своего «я»,
своей сознательной и деятельной жизни; раннее внимание к своим
способностям и достижениям, отличающим его от других людей;
осознание жизни как пути к истокам своего «я»; тщательное
слежение мыслью за своей текущей жизнью, воспоминание жизни,
интуитивное проникновение в свое будущее; интерес к времени
как реальному феномену, философской проблеме и
субъективному измерению своего бытия; увлеченность и любовь к
действительному миру наряду с осознанием своего влечения к миру иному;
оценка как неразрешимого противоречия между душевной
свободой и «бременем тела»; оценка своих любовных страстей как
препятствующих сосредоточению на подлинном жизненном
назначении; поиск единства и гармонии собственной жизни через
осознание ее ритмов, циклов, занятий, смыслов и достижений; идея

Модели жизненных отношений личности 379
личного противодействия миру как «погрязшему во зле»;
осознание себя как человека «избранного», для которого дороже всего
собственная уникальность; рискованные мысленные
эксперименты с разложением и новым синтезом собственного «я»;
осознанные идентификации с другими людьми, выбранными в качестве
образцов и ориентиров личностного и духовного роста.
Заканчивая освещение философско-психологических идей
С. Л. Рубинштейна о жизненных отношениях, отметим, что ведущей
ценностью научного познания он считал завершенность теории,
предполагающей возможность выбора на ее основе множества
точек отсчета для построения все новых и новых концепций
исследуемого объекта. Такой завершенностью, несомненно, обладает его
онто-психология личности, открывающая плодотворную
перспективу современным исследователям. В ней заключен мощнейший
потенциал интерпретаций, моделирования и практических инноваций,
который ставит ее в ряд лучших персонологических учений XX в.

B. Д. Шадриков
Теоретические взгляды
C. Л. Рубинштейна на проблему
способностей и одаренности
к^. Л. Рубинштейн отводил проблеме способностей
видное место. Вопрос о способностях он соединял с
вопросом о развитии. «Развитие человека, — писал
он, — в отличие от накопления «опыта» овладение
знаниями, умениями, навыками — это и есть развитие
его способностей, а развитие способностей человека —
это и есть то, что представляет собой развитие как
таковое в отличие от накопления знаний и умений»*.
Проблеме способностей Рубинштейн уделял
значительное внимание практически на протяжении всего
периода своей творческой деятельности. Последняя
работа (1960) была и последней теоретической
работой С. Л. Рубинштейна.
Уже в первой работе «Основы психологии» (1935)
Рубинштейн пробует рассмотреть проблемы задатков,
развитие способностей, взаимосвязи одаренности и
личности, одаренности и психических функций, общей
и специальной одаренности.
Рубинштейн настаивает на необходимости
динамического подхода к пониманию одаренности. Он
утверждает, что «одаренность зависит от всей истории
личности и поэтому варьируется на различных этапах ее
Рубинштейн С. Л. Проблема способностей и вопросы
психологической теории // Вопросы психологии. 1960. № 3. С. 3—4.

Теоретические взгляды С. Л. Рубинштейна 381
развития, а не является абсолютной константой. Одаренность
означает внутренние возможности развития личности,
соотнесенные с условиями ее развития»*.
Нам представляется, что в 1935 г. Рубинштейн более мягко
подходит к проблеме задатков, чем в последующих работах. Он
пишет: «Врожденные задатки организма сами по себе не
определяют однозначно (курсив мой. — В. Ш.) одаренности человека.
Они входят лишь неотделимым компонентом (курсив мой. —
В. Ш.) в ту систему условий, которая, определяя развитие
личности, определяет и ее одаренность. Одаренность выражает
внутренние возможности развития не организма как такового,
а личности,,. Одаренность определяется лишь опосредованно
через свою соотнесенность с условиями, в которых
протекает конкретная деятельность человека. Она выражает
внутренние данные или возможности человека, т. е, внутренние
психологические условия деятельности в их соотношении
с требованиями, которые деятельность предъявляет»**.
В данном случае врожденные задатки — это внутренние
психологические условия деятельности, не задатки в понимании Б. М.
Теплова, а скорее способности индивида (природные способности),
которые будут развиваться и вступать во взаимодействие под
влиянием требований деятельности.
Свою систему взглядов на способности и одаренность С. Л.
Рубинштейн развивает в своей основной фундаментальной работе
« Основы общей психологии »***. В дальнейшем мы будем испол ьзо
вать четвертое издание данной монографии****.
Прежде всего Рубинштейн отмечает неразработанность
понятия «способности», его расширенного толкования.
«Способности... в учебном арсенале... служили нередко для того, чтобы
избавиться от необходимости вскрыть закономерности протекания
психических процессов. Поэтому современная научная
психология выросла в значительной мере в борьбе против психологии
способностей... Ввиду этого, прежде чем вводить понятие
«способности» в систему психологической науки, необходимо также
очертить его истинное содержание»*****.
В чем же С. Л. Рубинштейн видит содержание этого понятия?
Прежде всего он связывает способности с успешностью
деятельРубинштейн С. Л. Основы психологии. М., 1935. С. 478.
Там же. С. 479.
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1946.
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 1999.
Там же. С. 535.

382 В. Д. Шадриков
ности. «Способность должна включать в себя различные
психические свойства и качества», необходимые для успешной ее
реализации, те качества, которые деятельность требует от субъекта
деятельности. Из этого утверждения неясно, является ли способность
монометричной или она состоит, в свою очередь, из ряда свойств и
качеств, или под способностью С. Л. Рубинштейн понимает
одаренность.
Далее он останавливается на соотношении способностей и
задатков. По Рубинштейну, «способности имеют
органические, наследственно (курсив мой. — В. Ш.) закрепленные
предпосылки для их развития в виде задатков. Задатки
предстают прежде всего «в прирожденных особенностях их
нервномозгового аппарата — в анатомо-физиологических,
функциональных его особенностях. Исходные природные различия между
людьми являются различиями не в готовых способностях, а
именно в задатках»*. Таким образом, мы видим, что здесь Рубинштейн
значительно отступает от своей более мягкой позиции на
соотношение задатков и одаренности, высказанной в «Основах
психологии».
«Между задатками и способностями очень большая
дистанция, — подчеркивает С. Л. Рубинштейн. Между одними и
другими — весь путь развития личности»**. Обозначая эту пропасть,
Рубинштейн не пробует ее преодолеть. Он не указывает, как на
основе задатков развиваются способности. Неясно также, где та
точка на дистанции жизненного пути, когда мы сможем говорить
о способности.
«Развиваясь на основе задатков, способности являются все же
функцией не задатков самих по себе, а развития, в которые
задатки входят как исходный момент, как предпосылки», — утверждает
С. Л. Рубинштейн. Эта фраза нуждается в особом анализе. Говоря
о том, что «способности» являются все же (курсив мой. — В.Ш.)
функцией не задатков самих по себе», Рубинштейн как бы
сожалеет об этом. Ему как бы хочется, чтобы они были функцией
задатков. Но изначальный тезис о сущности задатков мешает ему
сделать это заключение. И тогда он делает вывод о том, что
способности являются функцией (курсив мой. — В. Ш.) развития, в
которое входят как исходный момент. Но если учесть, что
задатки — это прирожденные особенности нервно-мозгового аппарата
людей, то позволительно спросить: в чем же будет проявляться их
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 1999. С. 535—536.
Там же. С. 536.

Теоретические взгляды С. Л. Рубинштейна 383
развитие? Очевидно, развитие будет заключаться в изменении
этого нервно-мозгового аппарата. Тогда где же появляются
способности? Задатки, по С. Л. Рубинштейну, являются
предпосылкой развития и исходным моментом. Исходным моментом —
понятно (см. выше), но если предпосылкой, то картина становится
неясной. Если способности являются результатом развития
задатков, то спрашивается, что же в этом развитии содержится еще,
кроме развития нервно-мозгового аппарата? Вопрос очень
важный, можно сказать, ключевой вопрос.
С. Л. Рубинштейн, как и Б. М. Теплов, останавливается на
проблеме наследственности способностей. Он разделяет понятия
«врожденность» и «наследственность».
«Наследственность включается, конечно, в качестве одного из
условий в развитие человека, но его способности не являются
прямой функцией его наследственности. Во-первых,
наследственное и приобретенное в конкретных особенностях личности
образует неразлагаемое единство; уже в силу этого нельзя относить
какие-либо конкретные психические свойства личности на счет
одной лишь наследственности. Во-вторых, наследственные могут
быть не сами психические способности в их конкретном
психологическом содержании, а лишь органические предпосылки их
развития. Органические предпосылки развития способностей
человека обусловливают, но не определяют одаренности человека и
возможностей его развития»*.
Первое положение, о единстве наследственного и
приобретенного, в настоящее время не вызывает сомнения. Оно
подтверждается многочисленными исследованиями в области
психогенетики.
Второе положение о невозможности наследования
способностей в той части, которая обусловлена наследственностью
человека, у С. Л. Рубинштейна ничем не подтверждается, кроме уже
рассмотренного нами соотношения способностей и задатков.
Заметим также, что в приведенной фразе нет четкого
разграничения способностей и одаренности. Можно даже утверждать, что
способность он отождествляет с одаренностью: «Способность
развивается на основе различных психофизических функций и
психических процессов. Она сложное синтетическое образование,
включающее ряд качеств, без которых человек не был бы
способен к какой-либо конкретной деятельности, и свойств, которые
лишь в процессе определенным образом организованной
деятельРубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 1999. С. 536.

384 В.Д. Шадриков
ности вырабатываются»*. Изданной цитаты видно, что С. Л.
Рубинштейн отождествляет способность и одаренность, если
одаренность рассматривать в понимании Б. М. Теплова.
Одновременно важно заметить, что Рубинштейн связывает способность с
различными психофизическими функциями и психическими
процессами. Последние выступают в роли основы, на которой
развивается способность.
Позволительно поставить вопрос. А может ли какая-либо одна
психическая функция реализовывать конкретную деятельность?
Ответ следует дать утвердительный! Это может быть деятельность
по восприятию чего-нибудь (например, деятельность
наблюдателя ) или деятельность по запоминанию ( мнемическая деятельность)
и т. д. Тогда способность будет связываться с одной
психофизической функцией, а анатомо-физиологической основой этой
способности будет функциональная система, сформировавшаяся в
филогенезе для реализации этой функции.
Способность будет выступать как свойство этой
функциональной системы, реализующей конкретную психическую функцию.
Развивается функциональная система, и вместе с тем развивается
способность как свойство этой системы.
В подходе к взаимосвязи способностей и
психофизиологических функций взгляды С. Л. Рубинштейна и Б. М. Теплова не
совпадают.
Значительный интерес представляют взгляды С. Л.
Рубинштейна на диалектику между способностями и умениями. «Способности
и умения, совершенно очевидно, не тождественны, но они все же
теснейшим образом связаны: при том эта связь взаимная» (курсив
мой. — В. /Z/.), — пишет С. Л. Рубинштейн**. «С одной стороны,
освоение умений, знаний и т. д. предполагает наличие известных
способностей, а с другой — само формирование способностей к
определенной деятельности предполагает освоение связанных с
ней умений, знаний и т. д. Эти умения, знания и т. д. остаются
чемто совершенно внешним для способностей человека, лишь пока
они не освоены. По мере того как они осваиваются, т. е.
превращаются в личное достояние, они престают быть только знаниями,
умениями, полученными извне, а ведут к развитию способностей»***.
Анализируя данное утверждение, можно согласиться с его первой
частью о том, что формирование умений и знаний осуществляется
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 1999, С. 537.
Там же. С. 537.
Там же.

Теоретические взгляды С. Л. Рубинштейна 385
на основе способностей. Но вторая часть утверждения нуждается в
комментарии. «Освоенные умения и знания... ведут к развитию
способностей». Какие умения и знания? Если это умения,
связанные с конкретной деятельностью, то необходимо еще доказать, что
они ведут к развитию способностей. Если же это умения
(операции) и знания, связанные с реализацией самой способности как
деятельности, то действительно они ведут к развитию
соответствующей способности. Это знания и умения, ведущие к овладению
своими способностями (по Л. С. Выготскому).
Обращение в качестве примера для иллюстрации своих
взглядов к формированию приемов обобщения, умозаключения и т. д.
также нуждается в комментарии. Осваивая приемы обобщения,
умозаключения и т. д. на материале определенной системы
знаний, человек формирует у себя интеллектуальные операции,
которые являются частью мыслительных способностей, связанных с
мышлением как психическим процессом и развитием мышления
как психологической функции. Определенная система знаний
выступает здесь как материал, на котором формируются
интеллектуальные операции.
В понимании диалектики знаний, умений и способностей
взгляды Б. М. Теплова и С. Л. Рубинштейна также не совпадают.
Следует отметить и еще одно положение. «Способности
квалифицируют личность как субъекта деятельности: будучи
принадлежностью личности, способность, конечно, сохраняется за
личностью как потенция и в тот момент, когда она не
действует», — пишет С. Л. Рубинштейн. Остается только добавить, что
любое функциональное свойство, не только человека, остается
скрытым, пока вещь не вступит во взаимодействие с другими
вещами.
В итоге он утверждает, что «способность — это синтетическая
особенность личности, которая определяет ее пригодность к
деятельности»*. В этом определении способность
отождествляется с одаренностью, как и у Б. М. Теплова, остается неясным,
особенностью чего является способность.
Заслуживает внимания положение Рубинштейна о том, что
«между способностями человека и продуктами его деятельности,
его труда, этими материализованными сгустками человеческих
способностей, существует глубочайшая взаимосвязь и теснейшее
взаимодействие». Данное положение весьма важно для
понимания развития способностей в деятельности.
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 1999. С. 538.

336 В. Д. Шадриков
Общая одаренность и специальные способности
«Все специальные способности человека являются
проявлением его общей способности к освоению достижений
человеческой культуры и ее дальнейшему продвижению», — писал
С. Л. Рубинштейн. В ходе исторического развития у
человечества вырабатываются различные специализированные
способности, — пишет он далее. Очевидно, следует понимать, что
специальные и специализированные — это одно и то же. Но уместно
спросить, в какой форме фиксируются у человечества
вырабатываемые способности? Если вырабатываются способности, то и
фиксироваться должны способности. С позиции диалектики
задатков и способностей, которой он придерживается, ответ на
поставленный вопрос дать достаточно трудно (если возможно
вообще дать такой ответ). С нашей позиции, исторически
формирующиеся способности фиксируются в форме психических функций,
свойством которых они выступают, когда способности
рассматриваются как способности индивида. Фиксируются способности и в
продуктах деятельности, о чем говорилось выше. Но только
фиксацией в продуктах деятельности ограничиваться нельзя.
Интересной представляется мысль С. Л. Рубинштейна о
соотношении одаренности и психологической функции.
«Одаренность, — писал он, — неотождествляемая с качеством одной
функции — хотя бы даже и мышлением... Функции являются
продуктом далеко идущего анализа, выделяющего отдельные
психологические процессы, соотнесенные с предметами, их
свойствами, отношениями, качествами, с их сущностью — вообще с
миром, определенном в общих категориях диалектической логики.
Одаренность также, как и характер, определяет более
синтетические, комплексные свойства личности. Она характеризует
личность в соотношении с более конкретными условиями
деятельности человека, которые сложились в результате исторического
процесса, создавшего определенные формы разделения труда»**. Из
приведенной цитаты можно сделать вывод о том, что
психологическая функция характеризуется аналитичностью и абстрактностью,
отнесенностью к миру, определяемому в категориях
диалектической логики; одаренность же, в противоположность
психологической функции, характеризуется синтетичностью и
конкретностью, соотнесенностью с конкретными условиями деятельности.
Необходимо отметить, что впервые эти мысли были высказаны С. Л.
Рубинштейном еще в первой фундаментальной работе «Основы психологии»,
изданной в 1935 г. (с. 477-478).

Теоретические взгляды С. Л. Рубинштейна 387
Данная точка зрения представляется нам перспективной, но в
ней недостает одного звена — способностей. И это не случайно.
Рубинштейн, анализируя данное понятие, выделяет обшую и
специальную одаренность и специальные способности: «Для
одаренности существенное значение имеет соотношение с исторически
сложившимися областями человеческой практики, человеческой
культуры. В конечном счете специальная одаренность
включает в себя соотношение внутренних психических условий с
требованиями специальных видов деятельности. Это
соотношение одаренности с конкретной деятельностью является не только
абстрактным соотношением, а реальной связью,
обусловливающей самое формирование одаренности. Специальные
способности определяются в отношении к отдельным
специальным областям деятельности. Внутри тех или иных
специальных способностей проявляется общая одаренность индивидуума,
соотнесенная с более общими условиями ведущих форм
человеческой деятельности»*.
Из данного высказывания следует, что он фактически
отождествляет специальные способности и специальную
одаренность. Специальная одаренность часто понимается им как
одаренность (без дополнения «специальная»). Одаренность же всегда
выступала как синтетическое понятие, совокупность внутренних
данных или возможностей человека. Способности в их
аналитической форме как отдельные качества при таком подходе из
рассмотрения выпадают. Однако вернемся еще раз к приведенной выше
цитате. Рубинштейн отмечал, что «внутри тех или иных
специальных способностей проявляется общая одаренность индивидуума».
И это, несомненно, правильно, если рассматривать соотношение
способностей и одаренности. Но в стороне осталось соотношение
способности и психологической функции. Отмечается только, что
одаренность неотождествима с качеством одной функции.
Одаренность характеризуется синтетичностью, способность же
характеризуется аналитичностью. Именно в конкретной деятельности
способности реализуются отдельными психическими процессами,
соотнесенными с конкретными предметами, их свойствами,
отношениями, с их сущностью. Иными словами, способности
являются конкретным проявлением психических функций.
И если мы видим, что у Рубинштейна психологическая функция
характеризуется аналитичностью и абстрактностью
(отнесенностью с миром), то способность будет характеризоваться
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 1999.

388 В. Д. Шадриков
аналитичностью и конкретностью (отнесенностью к
условиям конкретной деятельности).
Таким образом, психологическая функция
характеризуется аналитичностью и абстрактностью, одаренность —
синтетичностью и конкретностью, способность —
аналитичностью и конкретностью, которые выступают
конкретным проявлением психологической функции.
Одаренность и уровень способностей
Как и у Б. М. Теплова, С. Л. Рубинштейн видит проблему
одаренности прежде всего как качественную проблему. Но эта
качественная проблема имеет и свой количественный аспект.
Особенно высокий уровень одаренности С. Л. Рубинштейн обозначает
как «талант» и «гений».
«Талант и гений различаются прежде всего по объективной
значимости и вместе с тем оригинальности того, что они способны
произвести. Талант характеризуется способностью к достижениям
высокого порядка, но остающимся в принципе в рамках того, что
уже было достигнуто; гениальность предполагает способность
создавать что-то принципиально новое, прокладывать
действительно новые пути»*. Как мы видим, и талант, и гений у С. Л.
Рубинштейна выступают как способности.
Обращаясь к путям диагностики способностей, он утверждает,
что одаренность «в ходе учебной и трудовой деятельности и может
быть определена»**. «Существенным показателем значительности
способности в процессе их развития могут служить темп, легкость
усвоения и быстрота продвижения»***. Показателем одаренности
может служить широта переноса, которая достигается
индивидами в процессе обучения. Показателем одаренности может служить
и время проявления одаренности: раннее проявление служит
одним из показателей значительности дарований. «Для того чтобы
судить об одаренности, — говорит С. Л. Рубинштейн, —
необходимо оценивать результаты или быстроту развития в
соотношении с его условиями»****.
Взгляды С. Л. Рубинштейна на природу способностей и
одаренности не оставались постоянными. Интересно в этом плане
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 1999. С. 543.
Там же. С. 544.
Там же.
Там же.

Теоретические взгляды С. Л. Рубинштейна 389
рассмотреть данную диалектику на примере книги «Принципы и
пути развития психологии»*, которая вышла значительно позднее
«Основ общей психологии».
В этой работе Рубинштейн определяет способности как
закрепленную в индивиде систему обобщенных психических
деятельностей (курсив мой. — В. Ш.\ «В отличие от навыков
способности — результаты закрепления не способов действия, а
психических процессов ("деятельностей"), посредством которых
действия и деятельности регулируются».
Здесь мы видим значительную трансформацию взглядов:
способности уже рассматриваются в отличие от навыков, но самое
главное, способности соотносятся с психическими процессами, а
также то, что эти психические процессы понимаются как
деятельности. Это, с нашей точки зрения, значительный шаг вперед к
определению сущности способностей. Но с нашей точки зрения,
способности — это не психические процессы, а свойства
функциональных систем, реализующих родовые формы деятельности:
восприятия, памяти и т. д. Процессуальной стороной реализации
способностей являются психические процессы. Данный подход
важен потому, что он позволяет решить проблему задатков и
способностей.
Однако и в этой работе, высказав тезис о связи способности с
определенным видом деятельности, Рубинштейн затем критикует
теорию задатков со старых позиций. «Порочным в учении о
задатках является не то, что оно признает существование врожденных
органических предпосылок способностей, а то, как оно их
трактует. Порочным в учении о задатках является проецирование
способностей, делающих человека пригодным к определенному роду
профессиональной деятельности, на задаток и возникающее
отсюда представление, что человек по самой своей врожденной
организации предназначен для того, чтобы раз и навсегда быть
прикованным к определенной профессии»**. Дело в том, что
способности не проецируются только на конкретную профессиональную
деятельность. Одна и та же способность многозначна и может
обеспечивать успех человеку в различных видах деятельности.
Именно отсюда следует трактовать многозначность задатка. В целом
же С. Л. Рубинштейну так и не удалось раскрыть соотношение
задатков и способностей.
* С. Л. Рубинштейн. Принципы и пути развития психологии. М., 1959
(с. 125-134).
** Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 1999. С. 546.

390 В. Д. Шадриков
Важным в этой работе является и ряд частных положений. Это
прежде всего утверждение о том, что «развитие любой
способности совершается по спирали: реализация возможностей, которые
представляют способность данного уровня, открывает новые
возможности для развития способностей более высокого уровня»*.
Если мы проведем обратного рода рассуждения, то получим, что
возможности, которые предоставляет способность данного
уровня, является результатом развития способностей менее высокого
уровня. А что же лежит у истоков этой диалектики способностей?
Анализируя способности как свойства личности, С. Л.
Рубинштейн делает важное заключение о том, что «в основе
способностей должно заключаться обобщение или генерализация тех или
иных отношений»**.
Интересным является представление Рубинштейна о
структуре способностей. В способности «соотнесены: 1) свойства
высшей нервной деятельности, характер (быстрота и т. д.)
генерализации отношений; 2) исторически вырабатываемые операции
или способы деятельности; 3) основные для данной предметной
области отношения, на генерализации которых основываются
соответствующие операции»***. «Ни одна способность, — пишет
он, — не является актуальной способностью к определенной
деятельности, пока она не вобрала в себя, не инкорпорировала систему
соответствующих операций»****. Нам представляется, что вообще
вряд ли можно говорить о способности как о «способности к
определенной деятельности». Способности действительно определяют
успешность деятельности, но это, как мы уже говорили, не
способности к конкретной деятельности, а способности, которые
могут проявляться в различных видах деятельности. При этом
развитие способностей идет как за счет освоения операций, так и за
счет тонкого приспособления этих операций к условиям
деятельности, придания им свойств оперативности. В целом необходимо
отметить, что, на наш взгляд, С. Л. Рубинштейн гораздо ближе
подошел к пониманию сущности способностей.
Значительный интерес представляют его взгляды более
позднего периода. Они в первую очередь касаются связи способностей
с психическими процессами и представлений о развитии
способностей через усвоение определенных операций. Однако, как и у
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 1999. С. 547.
Там же.
Там же. С. 548.
1амже.

Теоретические взгляды С. Л. Рубинштейна 391
Б. М. Теплова, камнем преткновения стало соотношение задатков
и способностей. И это несмотря на то, что С. Л. Рубинштейн дал
гениальную трактовку психофизической проблемы через
реальную связь структуры и функции.
В своей последней работе* Рубинштейн пробует раскрыть
сущность понятия «развитие», обращаясь к категории способностей.
«Решающим для учения о способностях является вопрос о
детерминации их развития — основной вопрос теории любых
явлений»**. Взаимосвязь внешних и внутренних условий является
основной проблемой понимания развития способностей.
Рассматривая данный вопрос, Рубинштейн обращается к анализу двух
подходов: теориям врожденности способностей и теориям
внешней детерминации развития способностей. К теориям второго типа
он относит и теории «интериоризации» внешних действий.
Учитывая распространенность данной теории у нас, приведем взгляд
Рубинштейна на данную проблему «Конкретным» и
«содержательным» выражением этой теории является утверждение или
предположение, что материальное действие определяет состав
умственного действия, что умственное действие воспроизводит,
как-то их видоизменяя, состав тех материальных действий, из
которых оно происходит. В этом положении, которое придает
определенность теории интериоризации, вместе с тем обнаруживается
ее самая слабая сторона. Неверно думать как то, что всякое
умственное «действие» имеет свой прототип в материальном
действии, так и то, что обязательным условием возникновения
умственного действия является обращение к «соответствующему»
материальному действию, которое оно в умственном плане
«воспроизводит» или из которого исходит»***.
При такой односторонней детерминации извне, — отмечает
Рубинштейн, — умственная деятельность неизбежно лишается
своего внутреннего мыслительного содержания****. Отмеченный
подход рассматривает способности как результат обучения, само
же обучение оказывается независимым от способностей. «На
самом деле, — пишет Рубинштейн, — в процессе обучения и
усвоения способности развиваются и специфицируются, но в
неразвитой и общей форме — они образуют и исходные предпосылки
обуРубинштейн С. Л. Проблемы способностей и вопросы психологической
теории // Вопросы психологии. 1960. № 3. С. 3—15.
Там же. С. 4.
Там же.
Там же. С. 5.

392 В. Д. Шадриков
чения и усвоения»*. Фактически в данной фразе содержится
признание положения о том, что способности существуют до
деятельности, до обучения в общей форме и они выступают одной из
внутренних детерминант развития.
Уточняя понятие «способности», С. Л. Рубинштейн указывал,
что способности нельзя рассматривать вне связи с теми общими
всем людям свойствами, которые можно назвать «родовыми»
свойствами человека, т. е. фактически речь идет о психических
функциях, свойственных всем людям. «Отрыв способностей от
этих исходных человеческих свойств и законов их формирования
сразу же исключает возможность объяснения развития
способностей и ведет к мистифицированным представлениям о них»**.
Природа способностей и этих «родовых» свойств общая,
говоря словами А. А. Ухтомского, — это функциональный орган —
система рефлекторно-функционирующих связей. Сегодня мы бы
сказали, что в качестве этого органа выступает физиологическая
функциональная система, реализующая определенную
психическую функцию.
Термин «способности», отмечает Рубинштейн, указывает
только на то, «что это нечто дает человеку, но непосредственно еще
никак не определяя, не вскрывает, что само это нечто есть.
Необходимо как-то определить состав, структуру способностей»***.
Ядром способностей являются те психические процессы,
посредством которых реализуются функции, качество этих процессов. Но не
одна способность не является актуальной, пока она не вобрала в
себя систему соответствующих общественно выработанных операций.
Ядром различных умственных способностей, считал
Рубинштейн, является свойственное данному человеку качество
процессов анализа и генерализации. Из своего понимания сущности
способностей Рубинштейн делает принципиальный вывод, значение
которого по-настоящему не оценено до настоящего времени:
«Нельзя определять умственные способности, интеллект
человека по одному лишь результату его деятельности, не вскрывая
«процесса мышления, который к нему приводит»****. Столь
же важно учитывать взаимосвязь способностей и мотивации,
способностей и характера.
Рубинштейн С. Л. Проблемы способностей и вопросы психологической
теории. С. 5.
Там же. С. 8.
Там же. С. 9.
Там же. С.11

Теоретические взгляды С. Л. Рубинштейна 393
Развитие способностей — это не только и не столько освоение
предъявляемых извне знаний — понятийных обобщений и
способов действий или операций, это прежде всего создание условий
для их освоения и использования. Это и есть процесс освоения
управлением своими способностями.
Проведенный анализ теоретических взглядов Рубинштейна на
способности позволяет сделать некоторые выводы.
Во-первых, автор выдвигает положение о двойной
детерминации развития способностей, но, реализуя это положение, также
склоняется к проблеме задатков. При этом Рубинштейн отмечает
пропасть, лежащую между задатками и способностями. Важно
отметить при этом эволюцию взглядов С. Л, Рубинштейна и ту
важную роль, которую он отводил в проблеме способностей и
одаренности психическим функциям и соотношению этих понятий.
Во-вторых, принципиально важным для теории способностей
является положение о том, что развитие способностей идет через
овладение ребенком своими психическими функциями. В
определенной мере процесс овладения своими способностями связан с
овладением интеллектуальными операциями, в понимании С. Л.
Рубинштейна.
В-третьих, необходимо подчеркнуть, что в классических
работах по способностям мы не имеем удовлетворительного
определения: «Что такое способности?». Хочется еще раз сослаться на
мысль С. Л. Рубинштейна, что термин «способности» в
определениях, которые представлены в литературе, указывает только на
то, что это нечто (способности) определяет успех в
деятельности, но ничего не говорит нам о том, что есть это нечто.
Создание теории способностей предполагает прежде всего
содержательное раскрытие понятия «способности» или, выражаясь словами
С. Л. Рубинштейна, необходимость очертить истинное
содержание понятия «способности».

Л. И. Дементий
Проблема ответственности в научном
наследии С. Л. Рубинштейна
и ее современный статус
±3есь мир проделал огромный путь в международном
признании прав человека и их защите с тех пор, как в
1948 г. была принята Всеобщая декларация прав
человека. Начиная с эпохи Просвещения западный мир стал
традиционно понимать человеческие отношения скорее
в категориях свободы и права, чем обязанностей, что
отражает философскую и культурную основу западных
держав. Ценность свободы стала настолько
исключительной, что некоторые западные страны сегодня
навязывают свое понятие о свободе и на Востоке, для
которого традиционно более приоритетной ценностью в
отношениях выступала категория обязанностей.
Сегодня мир стремительно меняется. Современные
реалии, к которым относится и глобализация мировой
экономики, усиливают необходимость
сосуществования разных религий, политических систем, культур,
которое невозможно без принятия ограничений и
ответственности.
В 1997 г. группа видных политических деятелей под
руководством Гельмута Шмидта выступила с
инициативой о создании Всеобщей Декларации
Ответственности Человека, подчеркивая, что ответственность
есть единственная возможность создать равновесие
между свободой и обязанностями. Без принятия
обязанностей человечество вернется к образу жизни, ког-

Проблема ответственности в научном наследии С. Л. Рубинштейна 395
да будут выживать лишь наиболее приспособленные. Таким
образом, сегодня как никогда проблема ответственности
приобретает гражданское звучание.
Проблема персональной ответственности остро актуальна для
нашей культуры, в которой долгое время формировались
ценности «анти-личностной» ответственности. Особенности
российской ментальности — высокая ценность жизни миром, низкая
потребность в проявлении индивидуальности, готовность и умение
быть частью сообщества, общинность сознания — привели к
тому, что на уровне индивидуального сознания гипертрофированно
развита внешняя ответственность. Большинство россиян
считают, что они беспомощны перед социальными и политическими
событиями, что от них мало что зависит, что они не имеют
возможности контролировать происходящие в их жизни события. Это
порождает социальную и политическую пассивность, препятствует
формированию гражданской идентичности.
Необходимость обращения ученых к проблеме
ответственности диктуется и с другой стороны. Сегодня и в нашей стране у
каждого человека появилась возможность выбора практически во
всех сферах жизни — мы выбираем профессию, место
жительства, партнеров, политических деятелей и т. п. И ответственность
за эти выборы ложится только на личность.
Таким образом, весь мир и наша страна вступили в полосу
тотальной ответственности.
Проблеме ответственности посвящены многочисленные
исследования отечественных и зарубежных ученых (К. А.
Абульханова-Славская, А. А. Климов, Б. Ф. Ломов, Д. А. Леонтьев, К.
Муздыбаев, А. В. Петровский, С. Л. Рубинштейн, Л. С. Славина,
В. Ф. Сафин, Л. А. Сухинская, А. Бандура, Л. Берковитц, К.
Хелкама, Ф. Хайдер, Л. Колберг, Дж. Роттер, Ж.-П. Сартр, С.
Торесен, С. Шварц, В. Франкл и др.).
Исследования ответственности велись в разных
направлениях: этическом (Ж. Пиаже, Л. Колберг, К. Хелкама), причинности
(Ф. Хайдер), контексте изучения локуса контроля (Дж. Роттер,
Дж. Аткинсон, Д. Макклелланд, X. Уиткин),
психолого-педагогическом (К. А. Климова, Л. С. Славина, В. А. Горбачева, 3. Н.
Борисова, Ж. Е. Завадская, Л. В. Шевченко);
социально-психологическом (Л. А. Сухинская, В. С. Агеев, Л. И. Грядунова, К. Муздыбаев,
Т. Н. Сидорова), в так называемом ролевом подходе (Н. Д. Табунов,
Н. Головко, А. Ф. Плахотный, С. Ф. Анисимов, А. И. Грядунова),
контексте жизнедеятельности личности (Ш. Бюлер, С. Л.
Рубинштейн, К- А. Абульханова-Славская, К. Муздыбаев).

396 Л. И.Дементий
Такая широта исследований ответственности свидетельствует
прежде всего о богатстве психологического содержания данного
феномена. Беспрецедентная сложность феномена
ответственности дает основание относить ее не просто к личностным свойствам
или чертам характера, но к особым формам существования
человека, которые становятся центральными и стержневыми в
жизнедеятельности человека (С, Л. Рубинштейн, К. А.
АбульхановаСлавская, Л. И. Анцыферова, Д. А. Леонтьев, К. Муздыбаев).
В отечественной психологии методологические основы
философско-психологического анализа соотношения свободы и
необходимости заложены в работах С. Л. Рубинштейна «Бытие и
сознание» и «Человек и мир».
Разрабатывая идею субъекта, Рубинштейн показал, что в
своем развитии субъект постоянно находится во взаимодействии с
окружающим миром. Свободный человек сам определяет свое
поведение, при этом его самоопределение предполагает
ответственность и за себя, и за других людей.
В свободе и принятии необходимости Рубинштейн видит
специфическую проблему человеческого существования. «Существо
конечное, ограниченное, страдающее, зависимое от объективных
обстоятельств и вместе с тем активное, изменяющее мир —
человек, подчиняясь необходимости, вместе с тем свободен. Он в
принципе может и, значит, должен принять на себя ответственность за
все содеянное им и все им упущенное»*.
Подчеркивая значимость решения вопроса о соотношении
свободы и необходимости, Рубинштейн пишет: «Вопрос о свободе и
необходимости приобретает особенно жгучую остроту, поскольку
он выступает как вопрос о совместимости детерминированности и
ответственности человека за свои поступки»**. В этом
проявляется, согласно идеям Рубинштейна, этический смыл принципа
детерминизма.
Суть его сводится к пониманию человека как активного,
творческого, созидающего, ответственного, самоопределяющегося и
учитывающего необходимость: «Человек не только находится в
определенном отношении к миру и определяется им, но и
относится к миру, и сам определяет это свое отношение, в чем и
заключается сознательное самоопределение человека. Важна не только
его обусловленность объективными условиями, но и различие
позиции субъекта, понятой не субъективистически (т. е. субъект
проРубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб., 2003. С. 253.
Там же.

Проблема ответственности в научном наследии С. Л. Рубинштейна 397
тив объекта), а как объективное ее изменение, как выражение
изменения ситуации»*.
В работах С. Л. Рубинштейна снимается противоречие и
противопоставление не только свободы и необходимости, внешнего и
внутреннего, но и субъективной и объективной форм
ответственности, что принципиально важно для понимания сущности
ответственности. «...Любое субъективное намерение человека,
совершающего то или иное действие исходит и не может не исходить из
предвосхищаемого человеком, желательного ему результата
действия. Неучет человеком, руководствующимся только своими
благими намерениями, результатов действия может означать лишь
недостаточный конкретный и объективный учет тех его
последствий, которые не входят в прямую цель действия. Таким образом,
противопоставление субъективных намерений внешним
объективным результатам лишается своего якобы принципиального
характера»**.
Полемизируя с экзистенциалистами, С. Л. Рубинштейн
утверждает, что бытие человека подчинено действенности
субъекта. Человек сам определяет свою роль в жизни. В этом
контексте Рубинштейн определяет один из важнейших модусов
ответственности — за что человек должен нести ответственность:
«Детерминированность человека, его свойств, его решений и
ответственность человека не только за то, что он делает, но и за
то, чем он будет, станет, за самого себя, за то, что он есть,
поскольку то, что он есть сейчас, — это в какой-то
предшествующий момент его жизни было тем, что он будет, — такова
необходимая связь настоящего, прошлого и будущего в жизни
человека»***.
В работе «Бытие и сознание» Рубинштейн делает акцент на
возможности предвосхищения человеком результатов своих
действий. В этом случае решение вопроса об ответственности
«переносится в конкретный план и сводится к тому, в какой мере,
какие последствия поступка фактически учитываются»****. При
таком подходе оценка поступка должна «...исходить не из всего
того, что воспоследовало, а только из того, что из объективно
последовавшего могло быть предусмотрено»*****.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. С. 371.
Там же. С. 253.
Там же. С. 374.
Там же. С. 286.
Там же.

398 Л. И. Дементий
Онтологическое основание понимания ответственности
человека в работах Рубинштейна раскрывается не только в положении
о том, что свобода и необходимость не исключают друг друга, но и
в идее о совпадении долга и влечения человека: «Возможное
совпадение долга и влечения выступает как высший уровень
развития человека. Но возможно и их расхождение, которое открывает
в равной мере возможность как действовать вопреки своему
влечению из сознания долга, так и по сердечному влечению, когда
долг выступает только как случай "приличного" поведения,
внешнего соблюдения норм и правил, не предполагающего их
действительного принятия»*.
Ценностный аспект ответственности в работах С. Л.
Рубинштейна представлен в идеях о том, что человек несет
ответственность и за себя, и за других людей, и (как уже отмечалось выше) за
все содеянное и упущенное, за индивидуальное принятие
ценностей, существующих в обществе.
Для нас представляется ценной идея Рубинштейна о
персональной ответственности, которая может быть понята через
конкретные поступки человека, а не только через принятие
ценностей общества и следование им: через поступок выражается
отношение к миру, другому человеку и его потенции. «Люди часто
поступают так или иначе, потому что так делают "все" (так
принято, так общепринято, так поступают). В этом случае я сам как
внутренняя контрольная инстанция и моя собственная
ответственность отпадают»**.
Аксиологическое основание ответственности в работах
Рубинштейна раскрывается прежде всего в положениях о воспитании
человека.: «Отвечая на вопрос, как воспитывать, мы говорим о
том, что поведение людей само строится в той или иной мере как
воспитание, не в смысле менторства, поучения или выставления
себя в качестве образца для других людей, а в том смысле, что все
поступки человека выступают как реальное изменение условий
жизни других людей. Таковы на самом деле все поступки,
поскольку все они совершаются людьми, включенными во
взаимоотношения друг с другом. Отсюда — ответственность за всех других
людей и за свои поступки по отношению к ним»***.
В своих работах С. Л. Рубинштейн отчетливо обозначает одну
из наиболее важных и, к сожалению, не разработанных в
психолоРубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. С. 385.
Там же. С. 380.
Там же. С 386.

Проблема ответственности в научном наследии С. Л. Рубинштейна 399
гии проблем ответственности — ее меру. «Конкретная мера той
ответственности, которую в каждом частном случае несет за свои
поступки человек, зависит от конкретных условий — от тех
реальных возможностей, которые ход жизни предоставил человеку для
того, чтобы сознательно отнестись к последствиям своих
поступков и самоопределиться по отношению к ним. В зависимости от
этих условий с людей по-разному спрашивается за их поступки и
они по-разному несут ответственность за них»*.
Подводя итог анализу идей С. Л. Рубинштейна о соотношении
свободы и необходимости, об ответственности как формы
принятия необходимости, выделим два ведущих основания понимания
ответственности — онтологическое и аксиологическое.
Анализ разработки проблемы ответственности в работах
зарубежных психологов показывает, что парадигма Рубинштейна
является принципиально иной и уникальной в философских и
психологических науках.
Анализируя подход С. Л. Рубинштейна к проблеме свободы,
Е. И. Кузьмина пишет: «Свобода и ответственность — не просто
категории этического порядка, а феномены с богатым
психологическим содержанием. Это внутренние характеристики человека,
его состояния, переживания, возникающие в процессе осознания
им жизненной ситуации, влияющие на его собственные поступки и
характер, побуждающие субъекта к пониманию себя как причины
своих поступков и причины возможного изменения других людей,
и в этом значении способствующие осознанию им реализации
своей родовой — человеческой сущности»**.
Среди работ современных авторов, обращавшихся к
проблеме соотношения свободы и ответственности, отметим работы
Д. А. Леонтьева, который относит выбор, свободу и
ответственность к специфически человеческим феноменам. Именно эти
феномены, согласно автору, «занимают (или не занимают)
центральное место в отношениях человека с миром, становятся (или не
становятся) стержнем его жизнедеятельности...»***
В понимании Д. А. Леонтьева свобода подразумевает
«возможность преодоления всех форм и ввдов детерминации, внешней по
отношению к человеческому глубинному экзистенциальному Я»****.
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. С 253.
Кузьмина Е. И. Проблема свободы в научном творчестве С. Л.
Рубинштейна // Психологический журнал. 2004. Т. 25. № 1. С. 8.
Леонтьев Д. А. Очерк психологии личности. М., 1993. С. 34.
Там же.

400 Л. И. Дементий
Определяя свободу через активность, Леонтьев выделяет три
аспекта (признака) свободы как формы активности: свобода
является осознанной активностью; опосредованной ценностным «для
чего»; активностью, управляемой субъектом.
Ответственность понимается Леонтьевым как «сознавание
человеком своей способности выступать причиной изменений (или
противодействия изменениям) в окружающем мире и в собственной
жизни, а также сознательное управление этой способностью»*.
Свобода и ответственность взаимно опосредованы: «...при
внутренней несвободе не может быть полноценной личностной
ответственности, и наоборот», и даже более того — неразрывно
связаны: «В своей развитой форме свобода и ответственность
неразделимы, выступают как единый механизм
саморегулируемой произвольной осмысленной активности, присуще зрелой
личности в отличие от незрелой»**.
В связи с тем, что механизмы становления свободы и
ответственности различны, «на ранних стадиях развития возможно
противоречие между спонтанной активностью и ее регуляцией как
разновидность противоречия между внутренним и внешним»***.
У зрелой личности такое противоречие становится невозможным,
потому что наступает интеграция свободы и ответственности,
которая «...знаменует переход человека на новый уровень отношений
с миром — уровень самодетерминации — и выступает
предпосылкой и признаком личностного здоровья»****.
Таким образом, проблема ответственности в работах С. Л.
Рубинштейна рассматривается не только в соотношении с
понятием свободы, но и включена в общую проблему человекознания —
проблему детерминации поведения человека, определяет связь
ответственности с такими концептуально важными категориями,
как выбор, ценности, личностная зрелость, саморегуляция,
активность, субъект.
Особое значение в современной психологии при разработке
проблемы ответственности приобретают идеи Рубинштейна о
роли ответственности в построении жизненного пути, развитые в
работах К. А. Абульхановой-Славской, К. Муздыбаева, Л. И.
Анцыферовой и др.) и исследования проявлений ответственности в
жизненных ситуациях.
Леонтьев Д, А. Очерк психологии личности. С. 35.
Там же.
Там же.
Там же.

Проблема ответственности в научном наследии С. Л. Рубинштейна 401
По мнению С. Л. Рубинштейна, наличие в структуре личности
ответственности по отношению к жизни придает ей направление,
смысл, предоставляя личности возможность справляться с
жизненными трудностями и неудачами. Ответственность бывает
различного рода, в связи с чем и ее функция в жизни человека будет
неодинакова. У некоторых людей присутствует ответственность в
форме самоограничения. Личность ограничивает собственную
активность, боясь нежелательных последствий. Истинная же
ответственность выступает в виде свободы выбора, осознании права на
него и способности его отстоять. Таким образом, подлинной
ответственностью, согласно С. Л. Рубинштейну, можно назвать
свойство личности, позволяющее оптимально сочетать условия
ситуации и возможности личности.
В своей работе «Стратегия жизни» К. А.
Абульханова-Славская, определяя роль ответственности в процессе
жизнедеятельности, указывает на то, что каждый человек по-разному
взаимодействует с жизненными обстоятельствами; один зависит от хода
жизненных событий, едва успевая за ними, другой — предвидит,
организует и направляет их*. Тип жизненной стратегии личности
зависит от того, насколько личность стала субъектом своего
жизненного пути. Это объясняется тем, что, став субъектом
собственной жизни, личность способна интегрировать свои способности в
различных сферах, соотносить свои возможности с
поставленными жизненными целями и задачами**. Ответственность была
звана тем высшим динамическим свойством, которое связано с
определением личности как субъекта жизнедеятельности.
Ответственность, став устойчивым качеством личности, позволяет ей
справляться с требованиями окружающей действительности,
гласовывать эти требования и собственные желания, действовать
самостоятельно, без внешнего контроля. Более того,
ответственность дает возможность построения не одной, а большого
количества жизненных стратегий и выработки оптимальной. Таким
образом, по мнению Абульхановой, ответственность представляет
собой такую форму активности, которая дает возможность
личности жить самостоятельно и инициативно, сохраняя собственную
ценность и целостность, не растворяясь в круговороте жизненных
ситуаций». Данная характеристика личности во многом
определяет ее социальную адаптацию, позволяя личности целостно и
гармонично вписываться в социальный мир.
См.: Абульханова-Славская К. А. Стратегия жизни. М., 1991.
См.: там же.

402 Л. И. Дементий
Но не каждая ответственность означает, что личность
становится субъектом жизнедеятельности. Оптимален такой тип
ответственности, при котором личность обращает требования к самой
себе, повышает притязания к уровню трудности собственной
деятельности, требовательна к себе, имеет собственные критерии
проверки деятельности, а также организует связь, переходы
между занятиями, жизненными задачами и гарантирует их решение*.
Разрабатывая концепцию ответственности личности как
свойства субъекта жизнедеятельности на основе идей С. Л.
Рубинштейна и К. А. Абульхановой, мы выделили четыре основных
модуса изучения ответственности.
Первый из них — это понимание сущности ответственности,
т. е. попытки поиска ответа на вопрос: что такое ответственность,
имеет ли она свое специфическое содержание и какое? Имеет ли
смысл изучать содержание ответственности или следует
согласиться с мнением Д. А. Леонтьева о том, что наряду с такими
понятиями, как «свобода» и «выбор», ответственность — «это
именно способы, формы ее (личности) существования и
самоосуществления, которые не имеют своего содержания».
В рамках данного направления исследований ответственности
выделяются две формы ответственности — объективная и
субъективная, которые могут находиться в разных (в том числе) и
противоречивых сочетаниях. Все виды ответственности объединяет
то, что они представляют собой формы контроля за деятельностью
субъекта на разных ее этапах и характеризуют ответственность
либо с позиции общества, либо с позиции личности. Анализ
определений ответственности создает впечатление многоликости и
расщепленности ответственности. Явно можно выделить две
тенденции в определениях ответственности. С одной стороны,
понятие ответственности представляется весьма широко — как форма
регуляции поведения, как моральное качество и т. п. Другая
тенденция состоит в сведении ответственности к частным ее
характеристикам. Это происходит потому, что очень часто речь идет об
отдельных — когнитивных или моральных подходах к
ответственности, об определении ответственности как помощи в связи с
общением или в связи с деятельностью субъекта и его поступками,
за которые на него возлагается ответственность.
Ответственность может быть охарактеризована с точки зрения
временной перспективы: а) ответственность за совершенное
действие — ретроспективный аспект; б) ответственность за то, что
См.: Абульханова-Славская К-А. Стратегия жизни. М., 1991.

Проблема ответственности в научном наследии С. Л. Рубинштейна 403
необходимо совершить, — перспективный аспект. Здесь же
имеется в виду своеобразный виртуальный аспект, отмеченный
С. Л. Рубинштейном, — ответственность не только за содеянное,
но и за упущенное. Появление же ответственности за будущее —
результат способности человека не только предвидеть последствия
собственной деятельности, но и осознавать личную
ответственность за осуществление своих обязанностей.
Заостряя вопрос, можно сказать, что личность отвечает не
только за то, что она была способна осознавать (поскольку эта
способность, как неоднократно отмечалось, может быть
ограничена определенными условиями, а также свидетельствовать о
когнитивной ограниченности человека, о своеобразном отсутствии
воображения, прогноза), но за все то, что она способна совершить
и чего должна добиться, преодолевая внешние и внутренние
препятствия.
Выделенные характеристики ответственности образуют второй
модус изучения ответственности — за что человек несет
ответственность, что возложено на него или принято им самим для
исполнения
Спектр ответов на данный вопрос, представленных в
литературе, также весьма широк: от абсолютной ответственности у Сартра
до ответственности за свои переживания в целом ряде
психотерапевтических подходов.
Третий модус исследования и проявления ответственности
связан с авторитетным адресатом ответственности: перед кем
человек отчитывается, несет ответственность. Ответственность не
бывает безличной, она всегда связана с конкретным субъектом,
может быть свойственна личности или группе. Однако кроме
субъекта ответственности существует еще социальная норма
или другой субъект, перед которым субъект считает себя
ответственным.
Четвертый модус ответственности связан с тем, «как человек
ответствует», т. е. как, каким образом, благодаря каким
механизмам и условиям, в каких сферах и ситуациях человек
реализует ответственность, является действительно ответственной
личностью.
Наша концепция ответственности есть попытка через
авторское понимание сущности ответственности, являющееся
результатом интеграции различных взглядов на сущность
ответственности, раскрыть теоретически и эксплицировать в
исследованиях первый и четвертый модусы ответственности, давая
себе отчет в значимости и необходимости разработки и осталь-

404 Л. И. Дементий
ных. При этом мы полагаем, что наш подход, ограниченный
раскрытием двух модусов ответственности, является центральным,
ибо понимая сущность, механизмы и индивидуальные
особенности реализации ответственности, можно наметить
конструктивные пути для раскрытия и незатронутых нами непосредственно
аспектов такого сложного личностного феномена, как
ответственность.
Данная концепция основана на идее о том, что каждый человек
вынужден определенным образом относиться к внешне заданной
действительности, заслуживая при этом полную свободу, но и
обязуясь развивать персональную ответственность с тем, чтобы этой
свободой правильно пользоваться.
Ответственность не является одинаковым для всех качеством
личности, но представляет собой разные способы ответственного
реагирования и поведения, зависящего как от индивидуального
содержания сформированной ответственности, так и от
личностных и ситуационных механизмов и условий реализации
ответственного поведения. Следует отметить, что проявления
ответственности (вернее, наличие условий для ее проявления) будут
также весьма разными в зависимости от социальных,
экономических, религиозных и культурных особенностей общества.
Наиболее полно понять содержание ответственности, ее роль, значение
и регулятивную функцию можно, лишь включив ответственность в
контекст жизнедеятельности человека.
Обыденная жизнь в ее постоянном движении постоянно
предъявляет требования к личности, иногда носящие характер вызова.
Не всякое и не любое требование внешней среды может быть
непротиворечиво и легко принято личностью. Для того чтобы стало
возможным разрешение этих трудностей и противоречий,
необходима особая активность личности по принятию этой
необходимости.
Мы полагаем, что такой активностью является активность
субъекта. Только в том случае, когда и если личность является
субъектом (деятельности, жизнедеятельности), она способна соотносить
требования общества, объективные условия жизни с
собственными потребностями, способностями, возможностями, а
следовательно, в конечном итоге вырабатывать собственный целостный и
оптимальный способ конкретной деятельности и жизни.
Спецификой ответственности как формы активности является
способность личности соотносить необходимое и желательное
индивидуальным, оптимальным с точки зрения своих индивидуальных
особенностей (способностей, возможностей и т. п.), способом.

Проблема ответственности в научном наследии С. Л. Рубинштейна 405
Для того чтобы личность могла это делать, была способной
моделировать и реализовывать взаимодействие с действительностью
оптимально личностно и социально желательно, важно,
во-первых, наличие ситуации свободного выбора, чтобы личность сама
могла соотносить желаемое и необходимое, во-вторых, была
способна вырабатывать собственное личностное обеспечение
деятельности и жизнедеятельности, определяла индивидуальный
контур деятельности, т. е. наличие личностных предпосылок для
реализации ответственности, активности. Только в этом случае
личность сможет сохранить контроль за всей ситуацией, способна
преодолевать трудности, прогнозировать последствия
собственных действий, т. е. она может принять на себя ответственность за
обеспечение всех условий деятельности и жизнедеятельности, за
временные и качественные их характеристики (К. Абульханова).
Тогда личность восполняет недостающие средства для
достижения цели, активно преобразовывает ситуацию, ищет
недостающие звенья.
Внешние требования выступают по отношению к человеку в
виде обязанностей и долга. Эти требования могут задаваться
обществом, конкретными другими людьми (человеком),
социальными или этическими нормами и т. п. Человек не может всегда и
полностью игнорировать эти требования, чувствуя себя «абсолютно»
свободным от них и обязан их принимать (частично или
полностью). Так «рождается» объективная форма ответственности.
При такой форме ответственности всегда существует норма или
другой субъект (инстанция), перед которыми субъект несет
ответственность, отвечает. Отвечать перед кем-либо (чем-либо) —
есть один из важнейших модусов ответственности (как
указывалось выше), особенно когда речь идет о социальной
ответственности.
В контексте изучения формирования ответственности у детей,
безусловно, первичной выступает именно объективная форма
ответственности (Ж. Пиаже). Следует отметить, что данная
форма ответственности в дальнейшем, у взрослых людей, никуда не
исчезает. Человек постоянно сталкивается с ситуациями,
которые вновь и вновь предъявляют личности новые требования. Тем
более что сложная, часто меняющаяся социальная
действительность имплицитно содержит неожиданные «ответственные
задания».
Внешняя ответственность как обязательность и
дисциплинированность, безусловно, важна, но дисциплинированность,
которая может легко перерасти в простую исполнительность, не по-

406 Л. И. Дементий
зволяет выявить диалектику взаимосвязи внешних по отношению
к личности требований жизни и личностных интенций. Для того
чтобы требования жизни (или других людей) не воспринимались
как навязанные, чуждые, не вызывали сопротивления при их
выполнении, важна добровольность в принятии этих требований,
субъектная активность по отношению к должному.
В связи с необходимостью принятия требований внешней
среды закономерно возникает вопрос о стратегиях этого
принятия — добровольного или принудительного. Во втором
случае личность постоянно остается в «плену» внешних
обстоятельств. При добровольном принятии необходимости возникает
субъективная форма ответственности. При этом речь идет не о
простой квалификации того, кто является субъектом
ответственности (отдельный человек или группа), а об отношении
человека к внешним требованиям, его готовности принять и
осуществлять должное. Именно такое — рубинштейновское —
понимание ответственности выводит нас к принципиально
новому взгляду на содержание ответственности, на раскрытие ее
психологической сущности как свойства личности и субъекта
жизнедеятельности.
Субъективная ответственность предполагает, что человек
оценивает предъявляемые внешней средой (другими людьми)
требования, соотносит их со своими возможностями и
способностями и только после этого принимает решение о принятии
ответственности. Такой процесс предполагает активность
личности и может быть осуществлен только тогда, когда у человека
есть возможность выбора — принимать или не принимать на
себя обязательства. Только в процессе выбора возможно
выявление истинного отношения к должному, а не простое исполнение
предписанного. Таким образом, основной предпосылкой и
условием принятия ответственности является возможность выбора.
Именно наличие выбора выявляет истинное отношение к
должному, а не простое исполнение необходимости. Когда выбор
сделан осознанно и самостоятельно, в сознании человека возникает
образ решения проблемы, его усилия направляются на то, чтобы
воплотить этот образ в действительности, т. е. именно с данного
момента и начинается реализация принятого ответственного
«задания».
Ответственность, принятая в условиях выбора осознанно и
свободно, воспринимается личностью принципиально иначе, как
собственное решение и собственный свободный выбор. Только в
этом случае личность готова отвечать за результаты своих дей-

Проблема ответственности в научном наследии С. Л. Рубинштейна 407
ствий, поступков не только перед внешней инстанцией, но и перед
собой.
Осуществляя выбор, человек принимает на себя
ответственность, с другой стороны, ответственность оказывает
существенное влияние на сам процесс выбора: подлинно ответственная
личность способна найти оптимально значимый для себя объект в
ситуации выбора.
При этом, несмотря на любые сложные социальные,
политические, экономические и другие ситуации, для каждой личности
существует всегда возможность выбора, каким социальным
воздействиям она будет подвергаться. Подлинная, истинная
ответственность всегда начинается с добровольных выборов.
Другой аспект связи ответственности с выбором состоит в том,
что ответственность как форма принятия необходимости
имплицитно содержит в себе необходимость выбора — принимать или
не принимать обязательства, отвечать или не отвечать за
содеянное и т. п. При таком принятии в субъекте всегда имеется два
несовместимых действия (как при любом выборе). Эта
раздвоенность в момент акта принятия ответственности может
проявляться во внутреннем диалоге. Таким образом, можно выделить еще
одну сущностную характеристику ответственности — ее
диалогичность.
Ответственность, совмещенная с выбором, является
важнейшей формой овладения собственным поведением и, вероятно,
связана с волевым актом. В этом своем модусе ответственность
выступает в качестве необходимого фактора, формирующего
личность. В наиболее развитой своей форме ответственность
является критерием зрелости личности, связана с сущностью бытия
человека, способом самоосуществления и самоактуализации.
Таким образом, в нашем понимании субъективная
ответственность сущностно, концептуально связана с выбором, который так
же, как свобода и ответственность, является важнейшей
экзистенциальной формой существования человека.
Формирование субъективной формы ответственности идет
постепенно, но не просто в результате непосредственного
присвоения социального опыта, а в ходе активного творческого
взаимодействия с внешней (социальной) средой (Л. Колберг). Субъект
активно осваивает социальную действительность, и это освоение,
выражаясь в становлении субъективной формы ответственности,
означает, что в ответственности происходит «превращение»
внешнего долга во внутренние императивы. Именно в силу этого
ответственность начинает выступать в качестве важнейшего регу-

408 Л. И.Дементий
лятора поведения. Любая форма ответственности является
разновидностью регуляции, «...однако ответственность зрелой
личности — это внутренняя регуляция, опосредованная ценностными
ориентирами»*.
Таким образом, принятие ответственности в условиях выбора
(за что или кого) тесно связано с процессом принятия ценностей.
При этом, если личность теряет ощущение того, что именно ее
ценности порождают смысл в данной ситуации, она (личность)
развивает точку зрения «должен», тем самым уходя от личностной
(персональной) ответственности. Ценностно-смысловой аспект
ответственности наиболее выразительно представлен В. Франклом,
который считал, что быть человеком — значит быть ответственным
за осуществление смысла**. Особенно важное значение
ценностносмысловой аспект ответственности приобретает при изучении
ответственности в контексте жизнедеятельности, так как включает в
себя обязательное обозначение ее тесной связи со смыслом
человеческого бытия: чем более очевиден для субъекта смысл его бытия,
тем более ответственными являются его поступки***.
С другой стороны, ответственность представляет собой способ,
личностный механизм осуществления в жизни наиболее значимых
ценностей. Жизнь, благополучие близкого человека, значимость
дела всей жизни и т. п. и являются причинами, в силу которых
личность берет на себя за них ответственность. Эта ответственность
сугубо добровольна, не связана с внешней необходимостью и
потому имеет истинно субъектный характер. Ответственность может
быть взята и за продолжение незавершенного Учителем дела в
науке, за судьбу детей, лишившихся родителей и т. д. И в этом
случае личность несет ответственность не перед реальным лицом, а
уже ушедшими людьми или поколениями. В этом контексте мы
обращаемся к модусу ответственности — за что отвечает личность в
ценностном измерении. Кроме проявления ответственности за
дело человек часто принимает на себя ответственность, связанную с
отношениями, взаимоотношениями или другим человеком. В
широком смысле это коммуникативный аспект ответственности,
который может проявляться во множестве вариантов. Его условно
можно (вслед за Бахтиным) обозначить как диалогический, хотя
это понятие и не позволяет полностью охватить специфику
совместной и разделенной ответственности.
Леонтьев Д. А. Очерк психологии личности. М., 1993. С. 35.
См.: Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.
См.: Муздыбаев К. Психология ответственности. Л., 1983.

Проблема ответственности в научном наследии С. Л. Рубинштейна 409
Субъективная форма ответственности как способность
осуществления целей, ценностей характеризует высокий уровень
развития личности, является показателем ее личностной и социальной
зрелости, может становиться основным стержнем
жизнедеятельности человека. Таким образом, ответственность «порождается»
ценностями, т. е. человек добровольно примет персональную
ответственность прежде всего за то, что имеет для него значение и
смысл, а с другой стороны — ответственный человек сам создает
определенное ценностно-смысловое поле, в котором
разворачивается его жизнь.
В связи с этим следует подчеркнуть еще одни важнейший аспект
ответственности — ее связь с творчеством. Творческая,
созидательная личность чувствует себя ответственной за собственную
жизнь, которая воспринимается как результат ее собственного
выбора*.
Творческость, ответственность проявляется также в том, что
подлинная ответственность всегда инициативна — ответственный
человек не удовлетворяется наличными условиями жизни,
решения проблем, он стремится расширить поле своей активности в
поисках более оптимальных и конструктивных решений. Уже в
самой данности ответственности в ситуации выбора существует
предпосылка свободы и творчества. Принятие ответственности
осуществляется тем быстрее и оптимальнее, чем сильнее выражена у
личности креативность
Встречная активность по отношению к внешним требованиям,
готовность к их принятию, с нашей точки зрения, есть первый и
существенный признак подлинной ответственности как свойства
субъекта.
Согласно идее С. Л. Рубинштейна, существует две
неразрывных модальности во взаимодействии человека с бытием —
аффицированность, страдательность (как способность подвергаться
воздействию внешнего мира) и активность (как способность
воздействовать на внешний мир). Ответственность есть личностный
способ гармонизировать, устанавливать связь между этими
модальностями. Проявления ответственности как свойства субъекта
всегда предполагают взаимодействие с реальной
действительностью (в любом случае). Именно поэтому в ответственности
обязательно должен учитываться ее динамический аспект.
См.: Анцыферова Л. И. Личность в трудных жизненных условиях:
переосмысливание, преобразование ситуаций и психологическая защита //
Психологический журнал. 1994. № 1.С. 3—19.

410 Л. И. Дементий
В соответствии с вышеобозначенными методологическими
установками дадим определение ответственности как высшего и
сущностного личностного образования, свойства субъекта
жизнедеятельности.
Ответственность является одной из высших форм активности
личности, субъекта жизненного пути. Ответственность есть
жизненное новообразование и способность в условиях выбора
обеспечивать внутреннюю самостоятельность, относительную
независимость личности от внешних требований и оптимальную
организацию деятельности, общения и т. п.
Наряду с сознанием ответственность представляет собой
проективную способность, т. е. готовность личности осуществить то, что
еще может потребоваться от нее в будущем, таким образом,
ответственность связана не только с ситуациями «ответственных
заданий», но и с организацией жизни в целом и самоорганизацией.
Благодаря наличию ответственности личность способна своими силами
организовать свою жизнь в соответствии со своими ценностями и
целями, выступая тем самым в качестве личностного ресурса.
Ответственность, таким образом, выступает в качестве
детерминирующего динамического образования всей жизни человека.
Соотнесение сущности ответственности с модальностями
личности как субъекта позволило нам сформулировать следующее
определение ответственности как свойства субъекта
жизнедеятельности.
Как свойство субъекта жизнедеятельности ответственность есть
способность личности:
соотносить оптимальным способом внешние требования и
возможности личности;
вырабатывать личностно-оптимальный способ разрешения
трудностей и противоречий;
самостоятельно, качественно, осмысленно, стратегически
выстраивать жизненный путь, являясь «автором» своей жизни;
к творческому, самостоятельному выбору;
к выявлению непосредственно значимого и ценного для себя и
других;
к самодетерминации и саморазвитию;
изменять и совершенствовать его во времени и во
взаимодействии с внешним миром.
Ответственность является таким функциональным
образованием, которое получает общее теоретическое определение,
является его оптимальной идеальной характеристикой, но в
эмпирических исследованиях могут обнаруживаться реальные (оптималь-

Проблема ответственности в научном наследии С. Л. Рубинштейна 411
ные и неоптимальные) качества ответственности. Исходя из этого,
согласно общему определению, ответственность является
высшим оптимальным способом личностной организации и
самоорганизации жизни и в этом смысле является свойством личности как
субъекта жизнедеятельности.

Хроника основных событий жизни
и творчества
1889, 6 июня (19 по новому стилю) — родился Сергей
Леонидович Рубинштейн в г, Одессе, в семье адвоката.
1908 — С. Л. Рубинштейн с успехом заканчивает
одесскую Ришельевскую гимназию.
1909—1913 — С. Л. Рубинштейн обучался в
университетах Германии — в Берлине, Фрайбурге и Марбурге,
изучая философию, социологию, математику, физику,
естествознание, логику и психологию.
1914 — под руководством Германа Когена и Пауля
Наторпа С. Л. Рубинштейн защищает докторскую
диссертацию по философии «К проблеме метода» (Rubinstein S.
Eine Studie zum Problem der Methode. Marburg, 1914),
посвященную главным образом критическому анализу
философской системы Гегеля, прежде всего ее рационализма.
1914—1917 — С. Л. Рубинштейн преподает в
гимназиях г. Одессы логику и психологию, продолжая свои
философско-методологические исследования.
1919, апрель — С. Л. Рубинштейн по конкурсу
проходит на должность приват-доцента по кафедре философии
историко-филологического факультета Новороссийского
(Одесского) университета.
1921 — С. Л. Рубинштейн избирается на должность
профессора Одесского института народного образования
(ОИНО), возникшего на основе объединения
Новороссийского университета и Украинского педагогического
института. С. Л. Рубинштейн читает курсы лекций по философии,
истории философии, теории относительности А. Эйнштейна.
1921, август — утвержден заведующим кафедрой
психологии Одесского института народного образования, С. Л.
Рубинштейн сменил на этом посту скоропостижно
скончавшегося известного русского психолога Н. Н. Ланге.

Хроника основных событий жизни и творчества 413
1921-1928 — в данный период С. Л. Рубинштейн публикует статью
«Принцип творческой самодеятельности (к философским основам
современной педагогики)» (1922), которая, представляя часть большой
работы, имела методологический, программный характер; некролог на смерть
Н. И. Ланге с глубоким анализом его трудов; статьи о концепции и
личности Г. Когена, по методологии науки и позднее — о концепции Э.
Шпрангера были опубликованы только после смерти С. Л. Рубинштейна).
1922, октябрь — С. Л. Рубинштейн назначен директором Главной
библиотеки Высшей школы г. Одессы, и в сферу его интересов
включается библиотечное дело, библиотековедение, библиография, а также
вопросы профессиональной подготовки библиотечных работников.
Благодаря деятельности С. Л. Рубинштейна Одесская государственная
научнопубличная библиотека установила связи с 300 научными учереждениями
всего мира. По служебным делам выезжает в командировки в Западную
Европу, где знакомится с работой крупнейших кафедр психологии
(вюрцбургская школа, гештальт-психология и т. д.).
1928 — под руководством С. Л. Рубинштейна при Главной
библиотеке Высшей школы была образована аспирантура.
1930 — по приглашению М. Я. Басова С. Л. Рубинштейн переезжает
в Ленинград и возглавляет кафедру психологии Ленинградского
государственного педагогического института им. А. И. Герцена. Под его
руководством научным коллективом (А. Г. Комм, Д. И. Красилыцикова,
А. М. Леушина, М. Г. Ярошевский и др.) кафедры выполняется
масштабная научно-исследовательская программа, нашедшая выражение в
ряде диссертационных исследований. Одновременно С. Л. Рубинштейн
является заместителем директора Центральной научной библиотеки
им. M. E. Салтыкова-Щедрина.
1934 — выходит в свет его официально первая психологическая
статья «Проблемы психологии в трудах К Маркса», опубликованная в
единственном тогда советском психологическом журнале «Советская
психотехника» (1934. № 1 ).
1934 — по итогам конкурса на лучшего педагога-мастера
Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена
С. Л. Рубинштейн премируется грамотой «как лучший преподаватель по
лекции».
1935 — выходит первая монография С. Л. Рубинштейна «Основы
психологии». За эту книгу ему была присуждена (без защиты
диссертации) ученая степень доктора педагогических наук (по психологии).
1935 — в журнале «Педагогическое обозрение» (1935. № 4)
выходит статья С. Л. Рубинштейна «Вопросы преподавания психологии в
педвузе».
1939 — коллектив Ленинградского государственного
педагогического института им. А. И. Герцена выдвинул кандидатуру С. Л. Рубинштейна
в депутаты Ленсовета.

414 Хроника основных событий жизни и творчества
1939 — в «Ученых записках» Ленинградского государственного
педагогического института публикуется статья С. Л. Рубинштейна «К
вопросу о стадиях наблюдения».
1939-1941 — в диссертационном совете Ленинградского
государственного педагогического института им. А. И. Герцена, председателем
которого являлся С. Л. Рубинштейн, был защищен целый ряд
диссертаций видных психологов — Б. Г. Ананьева (1939), К. М. Гуревича(1940),
А. Н. Леонтьева (1940), В. С. Филатова (1940), А. В. Ярмоленко (1940),
Б. М. Теплова(1940)идр.
1940 — в «Ученых записках» Ленинградского государственного
педагогического института публикуется статья С. Л. Рубинштейна
«Философские корни экспериментальной психологии».
1940 — выходит в свет монография «Основы общей психологии»,
рекомендованная к изданию А. А. Ухтомским и В. И. Вернадским.
1940-1942 — С. Л. Рубинштейн — проректор Ленинградского
сударственного педагогического института им. А. И. Герцена по научной
и учебной работе, принимает участие в обороне города, помощи
населению, организации работы института и эвакуации групп сотрудников.
1942, март — С. Л. Рубинштейн назначен командиром специального
эвакуационного состава, вывезшего из осажденного Ленинграда
последнюю большую группу ученых (сначала в Кисловодск, а затем и в
Махачкалу). Он организовывает жилье, питание, работу эвакуированных
ученых на новом месте, там же узнает по радио о присуждении ему
Сталинской (Государственной) премии и в этом же году отзывается в Москву.
1942, осень — С. Л. Рубинштейн возглавляет Психологический
институт (ул. Моховая, 9), организует кафедру психологии в МГУ им.
М. В. Ломоносова, на которую приглашает известных
ученых-психологов — А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурию, Б. В. Зейгарник, П. Я-
Гальперина и других.
1943 — С. Л. Рубинштейн избран членом-корреспондентом АН СССР,
таким образом впервые представив психологическую науку в
академическом научном сообществе.
1945 — С. Л. Рубинштейн организует и в дальнейшем возглавляет
сектор философских проблем психологии в Институте философии АН СССР
(ул. Волхонка, 14), в котором работали С. В. Кравков, Н. Н.
ЛадыгинаКотс, Б. М. Теплов и другие известные психологи; готовит новые кадры
психологов: Л. И. Анцыферова, Е. А. Будилова, М. Г. Ярошевский и др.
1945 — он избирается академиком Академии педагогических наук
СССР (ныне Российская академия образования).
В течение этих лет С. Л. Рубинштейн является председателем
ВОКС — Всесоюзного общества культурных связей с заграницей, по
линии которого устанавливает личные связи с деятелями
западноевропейской культуры и науки — Роменом Ролланом, Луи Арагоном и др., а
также с такими психологами, как Ж. Пиаже, П. Жане и др.

Хроника основных событий жизни и творчества 415
1946 — выходит в свет второе, значительно расширенное и
доработанное издание «Основ общей психологии», первоначально отмеченное
положительными рецензиями и признанием психологического
сообщества.
1947-1948 — начались гонения на С. Л. Рубинштейна. Его
обвиняли в космополитизме, преклонении перед иностранщиной, недооценке
отечественной науки и культуры. Был рассыпан набор его новой книги
«Философские корни психологии» (Изд-во АН СССР, 1947).
1947, 26 марта—4 апреля — заседание Института философии АН
СССР, посвященное «критическому обсуждению» «Основ общей
психологии» С. Л. Рубинштейна.
1949, апрель — подписан приказ об освобождении С. Л.
Рубинштейна от обязанностей зав. кафедрой психологии МГУ им. М. В.
Ломоносова. Вместо С. Л. Рубинштейна кафедру возглавил Б. М. Теплов, а
впоследствии — А. Н. Леонтьев.
1949 — С. Л. Рубинштейна сняли с заведования сектором
философских проблем психологии Института философии АН СССР. От него
требовали и заявления об уходе из Института, но тогдашний президент
АН СССР С. И. Вавилов настоял на том, чтобы ему разрешили остаться
в качестве старшего научного сотрудника. Была запрещена публикация
его трудов.
1953, осень — начиная с этого времени (особенно после смерти
Сталина в 1953 г.) С. Л. Рубинштейн постепенно восстанавливается в
правах, с него снимаются прежние обвинения.
1956 — он вновь возглавляет сектор философских проблем
психологии в Институте философии АН СССР.
1957 — опубликована монография «Бытие и сознание»; через год
она была переведена на немецкий язык, позднее издана в ряде других
стран. В этом же году С. Л. Рубинштейн назначен главой советской
делегации психологов на XV Международном психологическом конгрессе в
Брюсселе (не участвовал по болезни).
1958 — вышла в свет монография «О мышлении и путях его
исследования»,
1959 — вышла в свет монография «Принципы и пути развития
психологии». В этом же году С. Л. Рубинштейн был назначен Президиумом
АН СССР организатором крупнейшего Всесоюзного совещания по
проблемам соотношения социального и биологического, к участию в котором
он привлек самых авторитетных специалистов — П. К. Анохина,
Асратяна, Гращенкова, П. С. Симонова и многих других; С, Л. Рубинштейн
составил полную научную программу совещания, переданную после его
кончины в дирекцию Института философии. Однако на самом
совещании, успешно прошедшем не без вклада С. Л. Рубинштейна, акад.
П. Н. Федосеев в своем первом докладе называл его ревизионистом и

416 Хроника основных событий жизни и творчества
антимарксистом за обращение к проблемам философской антропологии,
онтологии, этики.
1959, май — ученый совет Института философии АН СССР
представил труды С. Л. Рубинштейна на соискание Ленинской премии.
1960, 11 января — С. Л. Рубинштейн скоропостижно скончался.
1973 — впервые увидела свет рукопись С. Л. Рубинштейна «Человек
и мир», над которой он работал в последний период своей жизни, вплоть
до смерти. В силу новизны и антидогматической направленности его
критики советской трактовки марксизма рукопись удалось опубликовать
в томе, где были помещены его старые статьи, ставшие
библиографической редкостью, «спрятав» ее в самый конец тома и снабдив
конъюнктурными комментариями.

Библиография*
1. Тетрадь с записями по философии и психологии ( 1910—
1920 гг.). Российская государственная библиотека. Отдел
рукописей (ОР). Ф. 642. Картон 24.9.
2. Eine Studiez um problem der Methode. Marburg, 1914
(подлинник в архиве историко-филологического факультета
Одесского университета ).
3. Absolute und dialektische Rationalismus und die
transzendentale Philosophie // Philosophische Arbeiten. Red. G.
Kohen, P. Natorp (Arhive Marburgs Universität. 1914-1915.
4. О философской системе Г. Когена. С. Л. Рубинштейн
«Человек и мир». М.: Наука, 1997. С. 138—160.
5. Рукописи и записи по философии и психологии (ГБЛ.
ОР. Ф. 642. Картон 251 ; частный архив).
6. Размышления о науке, В кн.: Сергей Леонидович
Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. М.: Наука,
1989. С. 332-335.
7. Заметки по методологии истории и общественных
наук (там же. С. 335—336).
8. Наука и действительность (там же. С. 336—343).
9. Программа по логике (там же. С. 314—345).
10. Принцип творческой самодеятельности. Ученые
записки Высшей школы г. Одессы. 1922. Т. 2. С. 148—154;
Вопросы психологии. 1986. № 4. С. 101 — 107.
11. Николай Николаевич Ланге. (Некролог.) Народное
просвещение. Одесса. 1922. № 6-10. С. 69-70;
Вопросы психологии. 1979. № 5. С. 141 — 144.
12. Психология Шпрангера как наука о духе. В кн.:
Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки. Воспоминания.
Материалы. М.: Наука, 1989. С. 345-363.
13. Из научного наследия (там же. С. 364—373).
Составила А. Н. Славская.

418 Библиография
14. Предисловие редактора перевода. А. Бинэ, Т. Симон. Методы
измерения умственной одаренности. Харьков. 1923.
15. Рубшштейн С.Л. Постачання лггератури науковим б!блютекам //
Б^блютечний збЕрник. Ч. 1. Пращ першоТконф. науковихб1блютекУРСР.
KiïB, 1926. С. 128-131.
16. Рубшштейн С. Л. Конференция наукових б!блютек Украши //
Пращ ОдеськоЩНБ. Одеса, 1927. Т. 1.
17. Рубшштейн С. Л. Нариси з б1блюграфй" UKcrainica за десять роюв
(1917-1927).
18. Рубшштейн С. Л. Одеська центральна наукова бАблютека //
Пращ ОдеськоЩНБ Одеса, 1927. Т. 1.С. 1-16.
19. Рубшштейн С. Л. Основш завдання науковоТ б1бюграфГ1 в СРСР//
Пращ ОдеськоЩНБ. Одеса, 1927. Т. 1. С. 121-136.
20. Рубшштейн С. Л. Розвиток мислення у шдлггюв (Подготовлено до
друку. 1927).
21. Рубшштейн С. Л. Б1блюграф1чна ком1с!я
УкрашськоУАкадемй'наук та планування б1блпограф1чш роботи в УРСР. Одеса, 1928.
22. Рубшштейн С. Л. МатерЕали з icTopiï в1зантшсько-словянсько1
л1тератури та мови / Передне слово директора бЕблютеки Рубшштейна.
Одеса, 1928.
23. Рубшштейн С. Л. Зведений каталог чужомовно!' перюдикЗГ, що
знаходиться в б1блютеках м. Одеа //Журнал б!бл!отекознавства та 6i6-
люграфп. 1929. № 3. С. 113-114.
24. Руб1нштейн С. Л. Одеська пер1одична преса ропв революца та
громадянсько"1в1йн1 1917—1921 //Пращ ОдеськоЩНБ. Одеса, 1929.
Т. 3.
25. Рубшштейн С. Л. Остема народно!1 ocbîth УРСР (упоминается в
архивных материалах).
26. Одесская периодическая пресса в годы революции и гражданской
войны (1917-1921). Одесса: Изд-во Одесской ЦНБ, 1929. Т. 3.
27. Современное состояние и очередные задачи научной
библиографии в СССР//Библиография. 1929. № 4; отдельная брошюра: М., 1930.
28. Размышления о проблеме насилия в революционной борьбе
(приблизительно 1930). ГБЛ. ОР. Ф. 642. Картон 37.1.
29. Проблемы психологии в трудах Карла Маркса // Советская
психотехника. 1934. Т. VII. № 1. С. 3-21; С. Л. Рубинштейн. Проблемы
общей психологии. М.: Педагогика, 1976. С. 19—46.
30. Основы психологии. Пособие для высших педагогических
учебных заведений. М.: Учпедгиз, 1935.
31. Вопросы преподавания психологии в педвузе // Педагогическое
образование. 1935. № 4.
32. Педагогика и психология // Педагогическое образование. 1935.
№6.

Библиография 419
33. О программе по психологии // Педагогическое образование.
1936. №5.
34. Против педологических извращений в педагогике. Л.—М., 1937.
35. К вопросу о стадиях наблюдения // Ученые записки Ленингр. гос. пед.
ин-та им. А. И. Герцена. Т. 18. Кафедра психологии. Л., 1939. С. 7—19.
36. Необихевиоризм Тольмана // Ученые записки Ленингр. гос. пед.
ин-та им. А. И. Герцена. Т. 18. Кафедра психологии. Л., 1939. С. 115-130.
37. Научно-исследовательская работа кафедры психологии Ленингр.
гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена. Л., 1939. Т. 18. С. 141-144.
38. Основы общей психологии. М.: Учпедгиз, 1940.
39. Мысли о психологии // Ученые записки Ленингр. гос. пед. ин-та
им. А. И. Герцена. Т. 34. Л., 1940. С. 5-14.
40. Философские корни экспериментальной психологии (к истории
психологии)//Тамже. С. 341-352.
41. Несколько замечаний к психологии слепоглухонемых // Там же.
Т. 35. 1941. С. 226-228.
42. Психологическая концепция французской социологической
школы //Тамже. Т. 35. 1941. С. 289-304.
43. Предисловие // К психологии речи. Там же. Т. 35. 1941. С. 5.
44. К психологии речи//Там же. Т. 35. 1941. С. 6—20.
45. О задачах советской психологии // Учительская газета. 1941.
№ 45. 13 апреля.
46. Психология и педагогика // Советская педагогика. 1941. № 7—8.
47. О путях психологического исследования // Советская педагогика.
1941. №7-8.
48. Советская психология в условиях Великой Отечественной войны //
Под знаменем марксизма. 1943. № 9—10. С. 45—61.
49. Проблема деятельности и сознания в системе советской
психологии // Ученые записки МГУ. Вып. 90. Психология. М., 1945. С. 6—21.
50. Проблема сознания в свете диалектического материализма //
Юбилейная сессия АН СССР 15 июня — 3 июля 1945. Т. 2. С. 598-612.
51. Проблема сознания в свете диалектического материализма //
Известия АН СССР. Серия истории философии. 1945. Т. 29. № 3. С. 148-
158.
52. Психологическая наука и дело воспитания // Советская
педагогика. 1945. №7. С. 35-40.
53. Физиология и психология в научной деятельности И. М.
Сеченова //Советская педагогика. 1945. № U.C. 40—44.
54. Пути и достижения советской психологии (о сознании и
деятельности человека) // Вестник Академии наук. 1945. № 4. С. 67-84.
55. Предисловие. Вопросы педагогической психологии //Труды
научно-исследовательского ин-та психологии Акад. пед. наук. М., 1945. С. 3—6.

420 Библиография
56. Основы общей психологии. М.: Учпедгиз, 1946, 2-е изд. С. 703;
М.: Педагогика. 1989: В 2 т. 3-е изд.; М.—СПб. и др.: «Питер», 1998.
4-е изд. С. 712.
57. Физиология и психология в научной деятельности И. М.
Сеченова//Физиологический журнал СССР. 1946. Т. 32. № 1.С. 149-156.
58. Психология и проблема восстановления функций после ранения //
Ученые записки МГУ. 1947. Т. 2. Вып. III. С. 5-8.
59. Проблемы психологии восприятия (вместо предисловия) //
Исследования по психологии восприятия. М.—Л.: Изд-во АН СССР, 1948.
С. 3-22.
60. Учение И. П. Павлова и психология // Труды объединенной
сессии, посвященной 10-летию со дня смерти И. П. Павлова». М.: Акад.
мед. наук, 1948. С. 275-284.
61. Выступление 01.07.1950 // Научная сессия, посвященная
проблемам физиологического учения И. П. Павлова. М., 1950. С. 310—
314.
62. Речь на научной сессии АН СССР и АМН СССР // Правда. 1950.
6 июля. С. 4.
63. Учение И. П. Павлова и некоторые вопросы перестройки
психологии // Вопросы философии. 1952. № 3. С. 197-210.
64. Учение И. П. Павлова и проблемы психологии //Учение И. П.
Павлова и философские вопросы психологии. М.: Изд-во АН СССР. 1952.
С. 194-228.
65. Вопросы психологической теории // Вопросы психологии. 1955.
№ 1.С. 6-17.
66. Психологические воззрения И. М. Сеченова и советская
психологическая наука // Вопросы психологии». 1955. № 5. С. 26—37.
67. Еще раз к вопросу о психологической теории (Критические
замечания)// Вопросы психологии. 1956. № 2. С. 89—90.
68. Психологические воззрения И. М. Сеченова и советская
психологическая наука. Материалы совещания по психологии ( 1955. 1 —6 июня).
М.: Изд-во АПН РСФСР, 1957. С. 19-29.
69. Теоретические вопросы психологии и проблема личности //
Вопросы психологии. 1957. № 3. С. 30—38.
70. К вопросу о языке, речи и мышлении // Вопросы языкознания».
1957. №2. С. 42-48.
71. Вопросы психологии мышления и принцип детерминизма //
Вопросы философии. 1957. № 5. С. 101 —113.
72. Принцип детерминизма и психологическая теория мышления.
Тезисы доклада к 15-му Международному конгрессу по психологии.
Брюссель. 1957. М., 1957. (на франц. языке).

Библиография 421
73. Принцип детерминизма и психологическая теория мышления //
Вопросы психологии. 1957. № 5. С. 57—65; Психологическая наука в
СССР. Т. 1.М.:Изд-во АПН РСФСР. 1959. С. 315-356.
74. Психологические воззрения И. М. Сеченова и советская
психологическая наука. В сб.: И. М. Сеченов и материалистическая психология.
М., 1957. С. 7-30.
75. Бытие и сознание. О месте психического во всеобщей
взаимосвязи явлений материального мира. М.: Изд-во АН СССР, 1957. (2-е изд. в
кн.: С. Л. Рубинштейн. Избранные философско-психологические труды.
Основы онтологии, логики и психологии. М.: Наука, 1997. С. 5-212);
(3-е изд. в кн.: С. Л. Рубинштейн. Бытие и сознание. Человек и мир.
М.—СПб. и др.: «Питер», 2003. С. 3-280.
76. О мышлении и путях его исследования. М.: Наука, 1958.
77. Принципы и пути развития психологии. М.: Наука, 1959. (2-е изд,
в кн.: С. Л. Рубинштейн. Избранные философско-психологические
труды. Основы онтологии, логики и психологии. М.: Наука, 1997. С. 213—432).
78. Проблемы общей психологии. Ч. II. Человек и мир. М;
Педагогика, 1973; (М.: Педагогика, 1976. 2-е изд.).
79. Человек и мир. М.: Наука, 1997. (3-е изд.); (4-е изд. в кн.:
С. Л. Рубинштейн. Бытие и сознание. Человек и мир. М.—СПб. и др.:
«Питер», 2003. С. 281-426.
80. Очередные задачи психологического исследования мышления //
Исследования мышления в советской психологии. М.: Наука, 1966.
С. 225-233.
81. Из научного наследия С. Л. Рубинштейна. К. А. Абульханова //
Вопросы психологии. М. 1975. № 5. С. 140—150.
82. Из неопубликованной рукописи С. Л. Рубинштейна «Человек и
мир». К- А. Абульханова // Вопросы философии. 1977. № 7. С. 161 — 170.
83. История создания книги «Человек и мир» // Сергей Леонидович
Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. М.: Наука. С. 413—
423.
84. Из работы «Философские корни психологии». 1946. (Верстка
рукописи в архиве ГБЛ. ОР. Ф. 642.)
85. Научный архив. Из научного наследия Сергея Леонидовича
Рубинштейна // Человек и мир. М.: Наука, 1997. С. 175— 187.
86. Избранные философско-психологические труды. Основы
онтологии, логики и психологии. М.: Наука, 1997.
87. Строки, написанные сердцем. Краткие выдержки из дневников
ученого//Там же. С. 459—461.
88. Дневники. О философии и философе: Автобиографический
портрет ученого // С. Л. Рубинштейн. Бытие и сознание. Человек и мир.
М.—СПб. и др.: «Питер», 2003. С. 482-488.

422 Библиография
89. Бытие и сознание. Человек и мир. М.—СПб и др.: «Питер»,
2003.
90. Выдержки из рукописей 1920-х годов // Там же. С. 477—481.
91. Мышление, язык и речь // Там же. С. 496—498.
92. Роль силлогизма (силлогистических умозаключений) и анализа
(синтеза, обобщения и абстракции) предметных отношений в
мыслительном процессе. О замысле и силлогизме // Там же. С. 499—500.
93. Проблема способностей и вопросы психологической теории. //
Вопросы психологии, i960. № 3. С. 3—15.
94. Из дневников Сергея Леонидовича Рубинштейна (подг. А. Н.
Славской)//Психологический журнал. 1999. Т. 20. № 4. С. 18—23. Рукописи
10—20-х годов (Частный архив).
Доклады
95. Выступление на 350-летии со дня рождения Декарта: Роль
Декарта в истории научной философии // Вестник Академии наук. 1946.
№ 5-6.
96. Выступление на совещании по вопросам психологии. (30.VI—
5.VIL1952)// Советская педагогика. 1952. № 8; В сб.: Известия
Академии наук. 1953. № 45. С. 201 -209.
97. Выступление на совещании психологов // Советская педагогика.
1953. №9. С. 113-114.
98. Доклад «Психологические воззрения И. М. Сеченова и советская
психологическая наука» (к 50-летию со дня смерти). Вопросы
психологии. 1955. №5. С. 118.
99. Психологические воззрения И. М. Сеченова и советская
психологическая наука. Доклад на юбилейной сессии, посвященной 200-летию
МГУ, 9—13 мая 1955 г. Тезисы докладов МГУ, философский факультет.
М., 1955. С. 22-23.
100. Психологические воззрения И. М. Сеченова и советская
психологическая наука // Советская педагогика. 1955. № 9. С. 117; Вестник
МГУ. Сер. обществ, наук. 1955. № 7 (3). С. 108.
101. Выступление на обсуждении книги А. X. Киселенчева
«Марксистско-ленинская теория отражения». М., 1956. Вестник МГУ. Серия
эконом., филос. и права. № 2. С. 187.
102. Доклад на совещании по вопросам психологии познания, 20—
22 мая. 1957. Вопросы психологии. 1957. № 3. С. 184-190.
103. Проблема мышления и пути ее исследования. Тезисы докладов на
совещании по вопросам психологии познания. М., 1957. С. 18—20.
104. Вступительное слово и доклад «Принципиальные вопросы
психологии познания» в Институте философии АН СССР. 1957. № 5.
С. 226-228.

Библиография 423
Труды по редакцией С. Л. Рубинштейна
105. Гарбузов Н. А. Зонная природа звуковысотного слуха. М.—Л.,
1948.
106. Ученые записки Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена.
Кафедра психологии. Т. 18. Л., 1939; Т. 34. Л., 1940; Т. 35. Л., 1941.
107. Ученые записки МГУ им. М. В. Ломоносова. Вып. 90. М.: МГУ,
1945.
108. Психология. Движение и деятельность. Сборник исследований
кафедры психологии.
109. Исследования по психологии восприятия. М.—Л., 1948.
110. Будилова Е. А. Учение И. М. Сеченова об ощущении и мышлении.
М.:Изд-воАНСССР. 1954.
111. Доклады на совещании по вопросам психологии 3-8 июля 1953 г.
М., 1954.
112. Психология. Учебник для педагогических институтов. М., 1956.
113. И. М. Сеченов и материалистическая психология. М., 1957.
114. Процесс мышления и закономерности анализа, синтеза и
обобщения. Экспериментальные исследования. М.: Изд-во АН СССР, 1960.
Переводы
115. Rubinstein S. Eine Studie zum Problem der Methode. Marburg.
1914.
116. Rubinstein S. L. Grundlagen der Allgemeinen Psychologie. Volk und
Wissen Volkseigener Verlag. Berlin, 1958.
117. Rubinstein S. L. Principios de Psicologia General. EditorialGrijaibo,
S. A. Mexico: D. F., 1967.
118. Rubinstein S. L. Sien und Bewußtsein. Akademie Verlag. Berlin.
1962.
119. Rubinstein S. L. Prinzipien und Wege der Entwicklung der
Psychologie. Akademie Verlag Berlin. 1963.
120. Rubinstein S. L. Existenta si constiinta. Editura Stiintifica.
Bucuresti. 1960.
121. Rubinsztein S. L. Podstawy Psychologii ocolnei. Ksiazka I Wiedza.
1962.
122. Rubinsztein S. L. Zasady I Droci Rozwosu Psychologii. Warszawa,
1964. Panstwowe wydawnictwo naukowe.
123. Rubinstein S. L.. El Ser y la Conciencia Montevideo-Ediciones
Pueblos Unidos-Urugvay. 1960.
124. Rubinstejn S. L. Zäklady obecné Psychologie. Statni Pedagogické
Nakladatelstvi. Praha. 1968.
125. Rubinstein S. L. (Red.) El Procesodel Pensamiento y la
Generalizacion. Ediciones Pueblos unidos. Montevideo. 1963.

424 Библиография
126. Rubinstein aujourd'hui nouvelles figures de l'activité humaine
anthologie de textes choisis et édités par Nosulenko V. et Rabordel P.
Toulouse—Paris: Octorés de la Maison des Sciences de ГНотте, 2007.
Изданы в Китае:
127. Бытие и сознание. Изд-во АОКСИОТЭП, 1960. Китай.
128. Принципы и пути развития психологии. Изд-во АОКСИОТЭП,
1961. Китай
129. Исследования по психологии восприятия. {С. Л. Рубинштейн и
др.) 1958. Китай.

Публикации о С. Л. Рубинштейне
(Взято с исправлениями и добавлениями из:
Рубинштейн С. Л.
Основы общей психологии. М.; СПб. и др.: «Питер»,
2000. С. 673-678.)
1. Абульханова К. А. Комментарии к книге С. Л.
Рубинштейна «Человек и мир» // С. Л. Рубинштейн. Проблемы
общей психологии. М.:, Педагогика, 1973 (2-е изд. 1976).
2. Абульханова К- А. О субъекте психической
деятельности. М., 1973. С. 37-62, 97-115 и др.
3. Абульханова К- А. Философское наследие С. Л.
Рубинштейна // Вопросы философии. 1960. № 8.
4. Абульханова К. А., Славская А. Н. К истории союза
психологии и философии // Вопросы философии. 1996. № 5.
5. Абульханова К. А., Славская А. Н. Послесловие //
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. М., 1997.
6. Абульханова К- А. Историческая последовательность
разработки философских проблем в трудах С. Л.
Рубинштейна и его школы // Актуальные проблемы истории.
Ереван, 1982.
7. Абульханова К. А. Жизненный путь и научное
творчество выдающегося советского ученого С. Л. Рубинштейна
(1889—1960) [К 100-летию со дня рождения] //
Применение концепции С. Л. Рубинштейна в разработке вопросов
общей психологии. М.: ИП РАН, 1989. С. 4-31.
8. Абульханова К. А. Комментарии к книге С. Л.
Рубинштейна «Человек и мир». М.: Наука, 1997. С. 113-128.
9. Абульханова К. А. Предисловие к книге С. Л.
Рубинштейна «Бытие и сознание. Человек и мир». М.; СПб. и др.:
«Питер», 2003, С. 6-42.
10. Абульханова К. А. Принцип субъекта в
философскопсихологической концепции С. Л. Рубинштейна // Сергей

426 Публикации о С. Л. Рубинштейне
Леонидович Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. М.:
Наука, 1989. С. 10-63.
11. Абульханова К- А. Рубинштейн — ретроспектива и перспектива //
Проблемы субъекта в психологической науке. М.: ИП РАН, 2000.
С. 13-27.
12. Абульханова К. А. Философско-психологическое наследие С. Л.
Рубинштейна // Cesnoslovenska psychologie. M. VI. 1989.
13. Абульханова К. А., Брушлинский А. В. Сергей Рубинштейн (на
рус. и англ яз.). 1991 (частный архив).
14. Абульханова К. А., Брушлинский А. В. Составители, авторы
послесловия к книге С. Л. Рубинштейна «Основы общей психологии». М.:
Педагогика, 1989 (3-е изд.).
15. Абульханова К- А., Брушлинский А. В. Составители, авторы
послесловия к книге С. Л. Рубинштейна «Основы общей психологии». М.;
СПб. и др.: «Питер», 1998 (4-е изд.).
16. Абульханова К- А., Славская А. Н. Проблемы методологии науки
и философской антропологии в контексте парадигмы субъекта С. Л.
Рубинштейна // Философия не кончается...: Из истории отеч. философии:
XX в.: В 2 кн. / Под ред. В. А. Лекторского. Кн. II. 60-80-е гг. M.:
POCСПЭН, 1998. С. 328-352.
17. Абульханова-Славская К. А. Деятельность и психология
личности. М., 1980. С 65, 93-103, 210-222 идр.
18. Абульханова-Славская К. А. Диалектика человеческой жизни.
М., 1977. С. 41-45, 83-90идр.
19. Абульханова-Славская К. А. Поколение шестидесятых:
конформизм или мужество? // Психологический журнал. 1993. № 3.
20. Абульханова-Славская К- А. Проблемы жизни и творчества
С. Л. Рубинштейна//Психологический журнал. 1989. № 5.
21. Абульханова-Славская К- А., Брушлинский А. В. Основные этапы
развития концепции С. Л. Рубинштейна// Рубинштейн С. Л. Избранные
философско-психологические труды. М., 1997.
22. Абульханова-Славская К- А., Брушлинский А. В.
Философскопсихологическая концепция С. Л. Рубинштейна. М. 1989.
23. Абульханова-Славская К. А., Брушлинский А. В., Ярошевский М. Г.
С. Л. Рубинштейн — лидер теоретической психологии // Выдающиеся
психологи Москвы. М., 1997.
24. Абульханова-Славская К. А., Славская А. Н. Судьба ученого,
судьба последней его книги // С.Л. Рубинштейн. Человек и мир. М.: Наука,
1997. С. 129-136.
25. Ананьев Б. Г. Бытие и сознание (О новой книге С. Л.
Рубинштейна) //Вопросы психологии. 1959. № 1.

Публикации о С. Л. Рубинштейне 427
26. Ананьев Б. Г. О проблемах современного человекознания. М.,
1977. С. 131-132, 149-158, 233-256, 281-295 и др.
27. Ананьев Б. Г. Рецензия на «Основы общей психологии» 1946 г. //
Советская книга. 1946. № 12.
28. Ананьев Б. Г. Творческий путь С. Л. Рубинштейна // Вопросы
психологии. 1969. № 5.
29. Анцыферова Л. И. Принцип связи психики и деятельности //
Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1969.
30. Арсеньев А. С. Размышление о работе С. Л. Рубинштейна
«Человек и мир» // Вопросы философии. 1993. № 5.
31. Арсеньев А. С. 10 лет спустя о творческой судьбе С. Л.
Рубинштейна //Вопросы философии. 1998. №11.
32. Артемьева Т. И. Методологический аспект проблемы
способностей. М., 1977. С. 55-60, 76-80, 112-126 и др.
33. Артемьева Т. И. Проблема способностей в трудах С. Л.
Рубинштейна // Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки. Воспоминания.
Материалы. М.: Наука, 1989.
34. Асеев В. Г. Мотивация поведения и формирование личности. М.,
1976. С. 12-17, 24-26, 36-38, 51-54, 60-62, 74-79, 84-88 и др.
35. Баланчивадзе Р. Г. Философские проблемы психологии в
трудах С. Л. Рубинштейна: Автореф. дис. ... канд. философ, наук. Тбилиси,
1968.
36. Барабанщиков В. А. С. Л. Рубинштейн и Б. Ф. Ломов:
преемственность научных традиций // Проблема субъекта в психологической
науке. М.: ИП РАН, 2000. С. 43-53.
37. Барабанщиков В. А., Носуленко В. Н. Системность. Восприятие.
Общение. М.: ИП РАН, 2004. С. 61 -69.
38. Батищев Г. С. Введение в диалектику творчества. СПб., 1997.
С. 122-136идр.
39. Батищев Г.С. Философское наследие С. Л. Рубинштейна и
проблема креативности // Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки.
Воспоминания. Материалы. М.: Наука, 1989. С. 245—277.
40. Белявский И. Г. Вторые Рубинштейновские чтения в Одессе //
Психологический журнал. 1993. № 2.
41. Богданович Н. В. Субъект как категория отечественной
психологии. Автореф. дис.... канд. психол. наук. М.: ИП РАН, 2004.
42. Богоявленская Д. Б. Принцип детерминизма в психологии //
Проблема субъекта в психологической науке. М.: ИП РАН, 2000. С. 53—64.
43. Боцманова М. Э., Гусева Е. Н., Равич-Щербо И. В.
Психологический институт на Моховой. М., 1994.
44. Бредихина О. Н. Русское мировоззрение: восстановимы ли
традиции? Мурманск, 1997. С. 96— 127 и др.

428 Публикации о С. Л. Рубинштейне
45. Бредихина О. Н. С. Л. Рубинштейн в 20-е годы: С чего начиналась
система философско-психологических знаний? // Специфика
философского знания и общественная практика. Вып. V. М., 1986.
46. Бредихина О. Н. Человек и мир в философии С. Л.
Рубинштейна // Сознание и знание. М., 1984.
47. Брушлинский А. В. Интервью//Вопросы психологии. 1993. № 1.
48. Брушлинский А. В. Интервью//Мир психологии. 1995. № 4.
49. Брушлинский А. В. К предыстории проблемы «сознание и
деятельность» // Проблема деятельности в советской психологии: В 2 ч. М.,
1977. Ч. 1.
50. Брушлинский А. В. О природных предпосылках психического
развития человека. М., 1977. С. 10, 17—30, 45—54 и др.
51. Брушлинский А. В. Первая психологическая лаборатория в
системе Академии наук СССР // Психологический журнал. 1995. № 3.
52. Брушлинский А. В. Принцип детерминизма в трудах С. Л.
Рубинштейна//Вопросы психологии. 1989. № 4.
53. Брушлинский А. В. Проблема бессознательного в трудах С. Л.
Рубинштейна//Вопросы психологии. 1979. № 3.
54. Брушлинский А. В. Проблемы обучения и мышления в трудах
С. Л. Рубинштейна // Вопросы психологии. 1969. № 5.
55. Брушлинский А. В. Разработка принципа единства сознания и
деятельности в экспериментальной психологии // Психологический
журнал. 1987. №5.
56. Брушлинский А. В. С. Л. Рубинштейн — родоначальник
деятельностного подхода в психологической науке // Психологический журнал.
1989. №3.
57. Брушлинский А. В. Субъект: мышление, учение, воображение.
Москва—Воронеж, 1996. С. 5-8, 13, 17, 19-21, 24, 34, 39, 48, 53, 73,
84,85, НО, 114, 120, 123-125, 137, 150-152, 156, 159, 160, 162, 169,
171, 176, 180, 181, 184, 186, 187, 197, 198,200,206,208,217,223,232,
233,240,249,255, 265, 295, 290, 307,314,321,322,331,343,344,362,
374, 375, 385-387 и др.
58. Брушлинский А. В. Новые факты научной биографии С. Л.
Рубинштейна // Применение концепции С. Л. Рубинштейна в разработке
вопросов общей психологии. М.: ИП РАН, 1989. С. 31—48.
59. Будилова Е. А. Методология, теория и эксперимент в научном
творчестве С. Л. Рубинштейна // Вопросы психологии. 1979. № 3.
60. Будилова Е. А. Рецензия на «Проблемы общей психологии»
С. Л. Рубинштейна//Советская педагогика. 1973. № 12.
61. Будилова Е. А. Философские проблемы в советской психологии.
М., 1972. С. 151-176, 219-224, 279-292, 312-324 идр.

Публикации о С. Л. Рубинштейне 429
62. Будилова Е. А., Славская К. А. Советская психологическая наука
в освещении западноевропейского психолога // Вопросы психологии.
1973. №2.
63. Будилова Е. А., Славская К. А. Проблема личности в трудах
С. Л. Рубинштейна // Вопросы психологии. 1969. № 5.
64. В комитет по Ленинским премиям в области науки и техники при
Совете министров СССР. Представление трудов С. Л. Рубинштейна на
соискание Ленинской премии. Протокол ученого совета Института
лософии АН СССР, 22 мая 1959 г. (Подготовлен уч. секр. совета ст.
Н. С. Будиловой Е. А.) Подписано; директор Института философии
АН СССР член-корр. АН СССР П. Н. Фадеев.
65. В секторе психологии Института философии АН СССР //
Вопросы психологии. 1961. № 2.
66. Веджети С. Теория деятельности, обучения и формы знания //
Психологический журнал. 1993. № 1.
67. Ветров А. А. Продуктивное мышление и ассоциация (Несколько
замечаний в связи с книгой С. Л. Рубинштейна «О мышлении и путях его
исследования») // Вопросы психологии. 1959. № 6.
68. Волков Г. А. Ценное философское исследование о природе
психического // Вопросы философии. 1958. №11.
69. Георгиев Ф. И. К вопросу о развитии психологии (Рецензия на
«Основы психологии» С. Л. Рубинштейна) // Книга и пролетарская
революция. 1935. № 11-12.
70. Гордеева О. В. О некоторых ограничениях разработки проблемы
сознания в марксистской психологии // Вестник МГУ. Серия 14. 1996.
№3; там же. 1997. № 1,3.
71. Гордеева О. В. Влияние марксизма на разработку проблемы
сознания в отечественной психологии (На материалах трудов А. Н.
Леонтьева, С. Л. Рубинштейна и Л. С. Выготского). Автореф. дис. ... канд.
психол. наук. М., 1997.
72. Грахэм Л. Р. Естествознание, философия и науки о человеческом
поведении в Советском Союзе. М., 1991. (См. именной указатель.)
73. Гуманистические проблемы психологической теории. М., 1995.
С. 3-13, 17,27,34,37,80,86-93, 136, 151, 163, 164, 170, 171, 192.
74. Давыдов В. В. Виды обобщения в обучении. М., 1982. С. 202-224
и др.
75. Давыдов В. В. Теория развивающего обучения. М., 1996. (См.
именной указатель.)
76. Давыдов В. В. Учение С. Л. Рубинштейна о различии
эмпирического и теоретического мышления // Сергей Леонидович Рубинштейн.
Очерки. Воспоминания. Материалы. М.: Наука, С. 169—178.

430 Публикации о С. Л. Рубинштейне
77. Деятельностный подход сегодня // Вестник МГУ. Серия 14:
Психология. 1988. №3.
78. Деятельность: теории, методология, проблемы. М., 1990. С. 129—
131, 134, 139, 175, 238, 247, 298-301 идр.
79. Джидаръян И. А. Развитие С. Л. Рубинштейном
общественноисторической концепции потребностей // Психологический журнал.
1989. №4.
80. Дмитриев С. С. К истории советской исторической науки:
Историк Н. Л. Рубинштейн //Ученые записки Горьковского гос. ун-та: Серия
историко-филологическая. 1964. Вып. 72. Т. 1.
81. Ждан А. Н. История психологии. М., 1997. С. 314, 323, 326, 330,
345,348-351 идр.
82. Ждан А. Н. К 50-летию создания в МГУ кафедры психологии //
Вестник МГУ. Серия 14. 1993. № 1.
83. Ждан А. Н. Памяти С. Л. Рубинштейна // Вестник МГУ. Серия
14. 1989. №4.
84. Ждан А. Н. Преподавание психологии в Московском
университете // Вопросы психологии. 1993. № 4.
85. Ждан А. Н. С. Л. Рубинштейн и Московский университет //
Вестник МГУ. Серия 14. 1989. № 3.
86. Ждан А.Н. Историческая роль С. Л. Рубинштейна в идейной
борьбе в период перестройки теоретических основ психологической науки
(20—30-е гг.) // Проблема субъекта в психологической науке. М.:
ИП РАН. С. 75-86.
87. Завалишина Д. Н. Психологический анализ оперативного
мышления. М., 1985. С. 7, 35, 44, 46, 48, 100-103, 124.
88. Зинченко В. П. Психология в Российской академии
образования // Вопросы психологии. 1994. № 4.
89. Зинченко В. П. Слово о Рубинштейне. Памятные даты (К
110-летию со дня рождения С. Л. Рубинштейна) // Вопросы психологии. 1999.
№5.
90. Иванова И. И. 80-летие со дня рождения С. Л. Рубинштейна //
Вопросы психологии. 1969. № 6.
91. Ильницкая И. А. Проблемные ситуации и пути их создания на
уроке. М., 1985. С. 6-13, 24, 28, 79 и др.
92. Ильницкая И. А. Проблемные ситуации как средство активизации
мыслительной деятельности. Пермь, 1983. С. 14—37 идр.
93. Ильницкая И. А. Учение С. Л. Рубинштейна и проблемы
педагогической практики // Вопросы психологии. 1989. № 3,
94. Ильясов И. И. Структура процесса учения. М., 1986. С. 27, 50—
61, 69, 72, 76, 78, 90-94 идр.

Публикации о С. Л. Рубинштейне 431
95. История философии в СССР: В 5 т. М., 1985. Т. 5. Кн. 1. С. 744-
750, 753-762 и др.
96. К 70-летию со дня рождения С. Л. Рубинштейна // Вопросы
психологии. 1959. № 3.
97. Каган М.С. О труде С. Л. Рубинштейна «Человек и мир» и его
месте в истории советской философии // Сергей Леонидович
Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. М., Наука. С. 220—238.
98. Колбановский В. Н. О некоторых недостатках книги проф.
С. Л. Рубинштейна// Советская педагогика. 1947. № 6.
99. Колбановский В. Н. Письмо в редакцию // Советская педагогика.
1947. № 12.
100. Колбановский В. Н. Рецензия на «Основы общей психологии»
1940 г. // Под знаменем марксизма. 1941. №. 5.
101. Кольцова В. А. Методолого-теоретические основы
историко-психологических исследований. М,: ИПРАН, 2004.
102. Кольцова В. А. Проблемы методологии науки и
историко-психологических исследований в трудах С. Л. Рубинштейна // Проблема
субъекта в психологической науке. М.: ИП РАН, 2000. С. 105—120.
103. Корнилов К. Н. Рецензия на «Основы психологии» С. Л.
Рубинштейна //Учебно-педагогическаялитература. 1935. № 10.
104. Корнилов Ю. К- Мышление в производственной деятельности.
Ярославль, 1984. С. 3-13, 29-34 и др.
105. Корнилов Ю. К- Проблема практического мышления в трудах
С. Л. Рубинштейна // Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки.
Воспоминания. Материалы. М.: Наука, С. 159—169.
106. Крутецкий В. А. Психология математических способностей
школьников. М., 1968. С. 60-62, 74-81 и др.
107. Кудрявцев В. Т. Принцип саморазвития субъекта деятельности//
Психологический журнал. 1993. № 3.
108. Кудрявцев В. Т. Теоретическое наследие С. Л. Рубинштейна
сегодня // Психологический журнал. 1990. №. 3.
109. Лекторский В. А. Субъект, объект, познание. М., 1980 (см.
именной указатель).
110. Лекторский В.А. Немецкая философия и русская мысль:
С. Л. Рубинштейн и Г. Г. Шпет// Философия и история философии.
Актуальные проблемы. М.: Канон+, 2004. С. 365—381.
111. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.
С. 5-6, 19,26,76,90-91, 113, 130, 161, 176, 181-182 и др.
112. Леонтьев А. Н. О книге С. Л. Рубинштейна «Основы общей
психологии» (комментарии А. А. Леонтьева, Д. А. Леонтьева и М. Г.
Ярошевского)//Психологический журнал. 1993. № 4.

432 Публикации о С. Л. Рубинштейне
113. Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы
психологии. М., 1984 (см. именной указатель).
114. Маттеус Вольфхарт. К понятию «анализ через синтез» С. Л.
Рубинштейна. Ун-т Бохум 4. ФРГ. 1985.
115. Матюшкин А. М., Фролов Н. В. «Дело» об увольнении С. Л.
Рубинштейна из Московского университета // Психологический журнал.
1996. № 2.
116. Менг К. Концепция связной речи С. Л. Рубинштейна и ее
значение для онтогенетического исследования речевого общения //
Психологический журнал. 1989. № 5.
117. Менг К- Рубинштейновская концепция связной речи и ее
значение для онтогенетического исследования речевого общения //
Применение концепции С. Л. Рубинштейна в разработке вопросов общей
психологии. М.: ИП РАН, 1989. С. 116-130.
118. Мирош Л. Рецензия на книгу С. Л. Рубинштейна «Бытие и
сознание» // Cercetari Filosofice. 1958. № 5.
119. Мышление: процесс, деятельность, общение. М., 1982. С. 6—9,
13-18, 28-47, 50-53, 80-81, 170-171 идр.
120. Няголова М. Д. Симпозиум, посвященный С. Л. Рубинштейну //
Психологический журнал. 1990. № 6.
121. Няголова М. Д. Структурно-генетический подход к изучению
психики в трудах А. Валлона и С. Л. Рубинштейна (Сопоставительный
анализ). Автореф. дис.... канд. психол. наук. М., 1994.
122. О премии имени С. Л. Рубинштейна, присуждаемой Академией
наук//Психологический журнал. 1991. № 5; там же. 1992. № 6; там же.
1996. №6.
123. Обсуждение книги С. Л. Рубинштейна «Бытие и сознание» на
кафедре психологии Ленинград, гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена 13/ХП
1958. Протокол № 1107/58 (подготовил к. п. н. А. И. Раев) (частный
архив).
124. Ольшанникова А. Е. Значение идей С.Л. Рубинштейна в
исследовании проблемы эмоций и темперамента // Сергей Леонидович
Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. М.: Наука. С. 178—202.
125. Пархоменко О. Р., Ронзин Д. В., Степанов А. А. С. Л.
Рубинштейн как педагог и организатор психологической науки в Ленинграде //
Психологический журнал. 1989. № 3.
126. Пархоменко О. Р., Ронзин Д. В., Степанов А. А. С. Л.
Рубинштейн в педагогическом институте им. А. И. Герцена // // Сергей
Леонидович Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. М.: Наука,
С. 146-158.
127. Пащенко В. В. Выготский, Рубинштейн и Московичи //
Психологический журнал. 1997. № 2.

Публикации о С. Л. Рубинштейне 433
128. Перестройка психологии: проблемы, пути решения (Круглый
стол)// Вопросы психологии. 1988. № 1,2.
129. Петровский А, В. История советской психологии. М., 1967.
С. 319-323 и др.
130. Петровский А. В. Откровенно говоря. Ростов-на-Дону. 1997.
С. 187-194 и др.
131. Плотников П. И. Очистить советскую психологию от безродного
космополитизма // Советская педагогика. 1949. № 4.
132. Плотников П. И. Рецензия на «Основы общей психологии»
С. Л. Рубинштейна // Советская педагогика. 1949. № 4.
133. Пономарев Я. А. Знания, мышление и умственное развитие. М.,
1967. С. 109-112 и др.
134. Пономарев Я. А. Психология творчества. М., 1976. С. 64—65,
73-82 и др.
135. Практическое мышление: специфика обобщения, природа
вербализации и реализуемости знаний. Ярославль, 1997. С. 7, 8, 10, 16—20,
55,60,72,91,92,98, 113, 119-122 и др.
136. Применение концепции С. Л. Рубинштейна в разработке
вопросов общей психологии. М., 1989.
137. Психологическая наука в России XX столетия. М., 1997. С. 3—6,
96-97, 100-101, 109, 111, 120, 121, 128, 129, 186-188,205,206,208-
255, 274-295, 299-301, 304-315, 323-332, 346, 354-357, 360-363,
460-461, 466, 495-497, 528, 532, 559, 565-568 и др.
138. Психология и марксизм (Круглый стол) // Психологический
журнал. 1993. № 1.
139. Пушкин В. Н. Эвристика — наука о творческом мышлении. М.,
1967. С. 61-67 и др.
140. Регуш Л. А., Семиникин В. В. Вокруг «Основ общей
психологии» / Проблема субъекта в психологической науке. М.: ИП РАН, 2000.
С. 121-132.
141. Роменец В. А. О научной, педагогической и общественной
деятельности С. Л. Рубинштейна на Украине // Сергей Леонидович
Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. М.: Наука, С. 103—113.
142. Рубинштейн С, Л. (некролог)// Вопросы философии. 1960. № 2.
143. Рубинштейн С. Л. (о нем). БСЭ, 2-е изд. М., 1958. Т. 51;
Педагогический словарь: В 2 т. М., 1960. Т. II; Педагогическая энциклопедия:
В 5 т. М., 1966. Т. 3; Философская энциклопедия; В 5 т. М., 1967. Т. 4;
БСЭ. 3-е изд, М., 1975. Т. 22; Философский энциклопедический словарь.
М., 1983; Философский энциклопедический словарь. М., 1989;
Советский энциклопедический словарь. М., 1989; Психология. Словарь. М.,
1990; Философы России XIX—XX столетий. М., 1995; Русская
философия. Малый энциклопедический словарь. М., 1995; Русская философия.

434 Публикации о С. Л. Рубинштейне
Словарь. М., 1995; Психологический словарь. М., 1996; Большой
Энциклопедический словарь. М.; СПб, 1997.
144. Селиванова Л. Н. Методические рекомендации по изучению
педагогических взглядов С. Л. Рубинштейна. Смоленск, 1990.
145. Селиванова Л. Н. Проблема субъекта в творчестве С. Л.
Рубинштейна // Актуальные проблемы социальной психологии и педагогики:
Материалы Международной конференции. Смоленск, 1996.
146. Селиванова Л. Н. Психологическое обоснование деятельности
учителя в трудах С. Л. Рубинштейна // Актуальные педагогические
проблемы в исследованиях ученых вузов-партнеров Дрездена, Смоленска,
Ченстоховы. Смоленск, 1991.
147. Семенов И. Н. Психология рефлексии в научном творчестве
С. Л. Рубинштейна // Психологический журнал. 1989. № 4.
148. Сергей Леонидович Рубинштейн: Очерки. Воспоминания.
Материалы. М.: Наука, 1989.
149. Сергиенко Е. А., Ямщиков А. П. Наследие С. Л. Рубинштейна
(К 90-летию со дня рождения) // Психологический журнал. 1980. № 4.
150. Сироткина И. Е. Наука о человеке в исторической перспективе:
диалог между Россией и Западом вокруг работ M. M. Бахтина, Л. С.
Выготского и С. Л. Рубинштейна // Психологический журнал. 1996. № 2.
151. Славская А. Н. Методологические особенности интеграции
психологической науки в творчестве С. Л. Рубинштейна // Современная
психология: состояния и перспективы исследований. Ч. 4.
Методологические проблемы историко-психологического исследования. М.: ИП РАН,
2002. С. 122-133.
152. Славская А.Н. Полная библиография трудов С. Л.
Рубинштейна // Рубинштейн сегодня. Новые лица в проблематике человеческой
деятельности / Под ред. В. Н. Носуленко, П. Рабардель. Париж:
«Онтарес», «Дом наук о человеке». 2008. С. 285—296 (на франц. яз.).
153. Славская А. Н. Ранний период творчества С. Л. Рубинштейна
(Философско-психологическая концепция 20-х гг.) // Применение
концепции С. Л. Рубинштейна в разработке вопросов общей психологии.
М.:ИПРАН, 1989.
154. Славская К. А. Детерминация процесса мышления //
Исследования мышления в советской психологии. М., 1966.
155. Славская К- А. Мысль в действии. М., 1968. С. 51—58, 83—88,
104-108, 121-127, 186-197 идр.
156. Смирнов А. А. Развитие и современное состояние
психологической науки в СССР. М., 1975. С. 229, 237-240, 270-279 и др.
157. Смирнов А. А. Рецензия на: Ученые записки кафедры
психологии Ленинград, гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена / Под ред. С. Л.
Рубинштейна //Советская педагогика. 1939. № ю.

Публикации о С. Л. Рубинштейне 435
158. Соколова В. Е. Сознание действующее // Вестник МГУ.
Серия 14, 1997. №4.
159. Старовойтенко Е. Б. Идеи С. Л. Рубинштейна как основа
построения концепции жизненных отношений личности // Применение
концепции С. Л. Рубинштейна в разработке вопросов общей психологии.
М.: ИПРАН, 1989. С. 191-09.
160. Стенограмма заседаний, посвященных обсуждению книги
С. Л. Рубинштейна «Основы общей психологии». 1947. ГБЛ. ОР. Ф. 642.
Картон 27, 28.
161. Страницы истории: о том, как был уволен С. Л, Рубинштейн //
Вопросы психологии. 1989. № 4.
162. Субъект и социальная компетентность личности. М., 1995.
С. 4-8, 17, 20, 21, 24-26, 34-35, 38, 42, 47, 48, ПО, 126-129 идр.
163. Тарасов Г. С. Проблема духовной потребности. М., 1979.
С. 4-13, 35-36 идр.
164. Теплов Б. М. Избранные труды: В 2 т. М., 1975 (см. именной
указатель).
165. Теплов Б. М. Советская психологическая наука за 30 лет. М.,
1947. С. 22-23, 26-27, 31 идр.
166. Теплов Б. М., Шварц Л. М. Рецензия на «Основы общей
психологии» С. Л. Рубинштейна//Советская педагогика. 1941. № 7—8.
167. Теплов Б. М. О работах С. Л. Рубинштейна 30—40 годов //
Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. М.:
Наука, 1989. С. 216-220.
168. Тихомиров О. К. Психология мышления. М., 1984. С. 5, 13-15,
88-89 и др.
169. Томашевский Т. Рецензия на книгу С. Л. Рубинштейна «Бытие и
сознание» // Педагогическая психология. Т. I (XV). № 2. Варшава, 1958.
170. Философские проблемы деятельности: Круглый стол //
Вопросы философии. 1985. № 2, 3, 5.
171. Философско-психологические проблемы развития образования/
Под ред. В. В.Давыдова. М., 1981. С. 71, 87, 88, 91, 97, 98, 100, 107,
108 и др.
172. Форверг М. Индивидуализация личности // Применение
концепции С. Л. Рубинштейна в разработке вопросов общей психологии.
М.:ИПРАН, 1989. С. 176-191.
173. Цуканов Б. И. Одесский период жизни С. Л. Рубинштейна //
Психологический журнал. 1989. № 3.
174. Чеснокова И. И. Проблема самосознания в психологии. М.,
1977. С. 28-37, 48-53 идр.
175. Чудновский В. Э. К проблеме соотношения «внешнего» и
«внутреннего» в психологии//Психологический журнал. 1993. № 5.

436 Публикации о С. Л. Рубинштейне
176. Шадриков В. Д. Психология деятельности и способности
человека. М., 1996 (см. именной указатель).
177. Шемякин Ф. Н. О теоретических вопросах психологии
мышления: «О мышлении и путях его исследования» // Вопросы философии.
1959. №9.
178. Шорохова Е. В. Проблемы общей психологии в трудах С. Л.
Рубинштейна // Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1973.
179. Шорохова Е. В. Теоретические проблемы психологии в трудах
С. Л. Рубинштейна // Вопросы психологии. 1967. № 5.
180. Эсаулов А. Ф. Активизация учебно-познавательной
деятельности студентов. М., 1982. С. 26-30, 35, 76, 123,126-137, 146, 151, 152,
163, 199, 214 и др.
181. Эсаулов А. Ф. Проблемы решения задач в науке и технике. Л.,
1979. С. 95, 98-109, 117-120, 126, 138 идр.
182. Якиманская М. С. У истоков педагогической психологии //
Советская педагогика. 1989. № 8.
183. Яноушек Я. Значение книги С. Л. Рубинштейна «Человек и мир»
для философских основ социальной психологии // Сергей Леонидович
Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. С. 239—245.
184. Яноушек Я. О книге С. Л. Рубинштейна «Бытие и сознание».
Рецензия журнала «Философский часопис» (Filosoficky öasopis). 1959,
№ 4 (рус. перевод).
185. Ярошевский М. Г. История психологии. 3-е изд. М., 1985,
С. 517-522 идр.
186. Ярошевский М. Г. Первый очаг психологических исследований в
Российской академии наук// Вопросы психологии. 1995. № 3.
187. Abulkhanova К.А. La vie et l'œuvre de Sergueï Leonidovitch
Rubinstein // Nosulenko, V. Rabardel, P. (Eds) Rubinstein aujourd'hui.
Nouvelles figures de l'activité humaine. Toulouse — Paris: Octarés de la
Maison des Sciences de l'Homme, 2007. P. 23—40.
188. Abulkhanova K. A. Le sujet de l'activité ou la théorie de l'activité
selon S. L. Rubinstein // Nosulenko, V. Rabardel, P. (Eds) Rubinstein
aujourd'hui. Nouvelles figures de l'activité humaine. Toulouse — Paris:
Octarés de la Maison des Sciences de l'Homme, 2007. P. 83-128.
189. Abulkhanova-Slavskaya K. A. Rubinstein. Payajanak es nezeteinek
alakulasa. Pszichologia. 1993(13). № 2.
190. Abulkhanova-Slavskaya K. A. The life course and creative activity in
science of the soviet psychologist S. L. Rubinstein (1889—1960). Summary
for the VHIth Annual Meeting of Cheiron European. Göteborg, Sweden, 1989.
191. Abulkhanova-Slavskaya K. A. S. L. Rubinstein's Concept of the
Subject of Activity. Abstracts. The 2nd International Congress for Research
and Activity Theory. Lahti, Finland, 1990.

Публикации о С. Л. Рубинштейне 437
192. Barabanchtchikov V. A. La question de l'activité dans la psychologie
russe II Nosulenko, V. Rabardel, P. (Eds) Rubinstein aujourd'hui. Nouvelles
figures de l'activité humaine. Toulouse — Paris : Octarés de la Maison des
Sciences de l'Homme. 2007. P. 41 -82.
193. Blakeley T. Soviet Theory of Knowledge. Dortrecht, Holland, 1964.
194. Hofmann W. S. L. Rubinstein: Prinzipien und Wege der Entwicklung
der Psychologie. Akademie Verlag. Berin,1963. Deutsche Zeitschrift fur
Philosophie Jahrgang 12,Heft 8, Berlin, 1964.
195. Ijzendorn M. H. van, Veer R. van der. Main Currents of Critical
Psychology. N. Y., 1984.
196. Intelligence. Heredity and Environment. Cambridge, 1997 (see Name
index).
197. IV International Congress for logic, mthodology and fhilosophy of
science. 29/VIII-4/IX 1971. Abstracts. Bucharest. 1971. Section IX.
Methodology and philosophy of psychological science. Aboulkhnova-Slavs
kajaK-A. Philosophie and psychologie. RocsaA., Zörgö В (Romania) A legal
du déterminisme psychologique (p. 315—316). Popescu J. (Romania) Le
problème du parallélisme psycho-physiologique chez Jean Piagett (p. 314—
315).
198. Janousseck Ja. О knige S. L. Rubinsteina «Byti a vedomii».
Filosoficky casopis, 1959. № 4.
199. Kossakowski A. Theoretische Entwicklungslinien in der sowjetischen
Psychologie // Wissenschaftliche Zeitschrift der Karl-Marx-Universitat.
Leipzig, 1968. Heft 4.
200. Lars-Christer Hyden. The conceptual structure of soviet psychology
in Vygotskij's, Leontjev's and Rubinstejn's theories / Dissertation for PhD.
Stockholms University, 1988.
201. Madyar Folozofiai Szemle. 1958. № 3-4.
202. Matthaus W. Sowjetische Psychologie des Denkens. Frankfurt;
M., 1988.
203. Meng К. Kommunikationslinguistische und sprachpadagogische
Überlegungen zu Rubinsteins «Psychologie der Rede» // Linguistische
Studien. Berlin, 1986. № 139.
204. Mort du Grand psychologue soviétique S. Rubinstein // L'Humanité.
1960. 12 Janvier.
205. Nosulenko, V. Rabardel, P. (Eds) Rubinstein aujourd'hui. Nouvelles
figures de l'activité humaine. Toulouse — Paris: Octarés de la Maison des
Sciences de l'Homme, 2007.
206. Payne T. R. S. L. Rubinstein and Philosophical Foundations of
Soviet Psychology. Dortrecht, Holland, 1968.
207. Post-Soviet Perspectives on Russian Psychology. London, 1996
(see index).

438 Публикации о С. Л. Рубинштейне
208. Reigel К. F. Foundation of Dialectical Psychology. N. Y., 1979,
209. Renmstade psychologie, 1959. An. 5. No. 1.
210. Ronco A. Rubinstein S. L., Prinzipien und Wege der Entwicklung
der Psychologie,Berlin: Akademie Verlag, 1963. Orientamentt pedagogocci.
1964. № 2.
211. Theilen M. Sowjetische Psychologie und Marxismus. Geschichte
und Kritik. Frankfurt. M.; N. Y.;L., 1971.
212. Tomaszewski T. Psychologia wychowawcza. T. I (XV). Warszawa,
1958.
213. Wertsch J. V. An Introduction // The Concept of Activity in Soviet
Psychology. N. Y., 1979.

Именной указатель
Абеляр П. — 370, 376
Абульханова К- А. (Славская К- А.,
Абульханова-Славская К, А.) —
12,14,16,18,20.22,23,24,26,
28, 30, 32, 34, 36, 38, 40, 42,
44, 46, 48, 50, 52, 54, 56, 58,
60, 62, 64, 66, 68, 70, 72, 74,
76-78,80,82,84,86,88,90,92,
94, 96, 98, 100, 102, 104, 106,
108, ПО, 112, 114, 116, 118,
145, 147, 153, 168, 187, 189,
248, 252, 253, 266, 276, 286,
316,351,395,396,400-402
Августин — 370, 375
Агеев В. С. — 395
Адлер А —287
Александров А. Д. — 31
Ананьев Б. Г. — 8, 10, 15, 18, 59,
110,111,116,119,142,302,307
Анисимов С. Ф. — 395
Анцыферова Л. И. — 8, 145, 153,
287, 396, 400
Аристотель — 117, 203
Арсеньев А. С. — 248, 253
Артемьева Е. Ю. — 8
Асеев В. Г. — 8
Аткинсон Дж. — 395
Банлура А. — 395
Барабанщиков В. А. — 8, 9, 22,
317, 318, 320, 322, 324, 326,
328, 330, 332, 334, 336, 338,
340, 342, 344
Басов М. Я. — 9, 14,95
Батищев Г. С. — 7, 173, 206, 208,
210, 212, 214, 216, 218, 220,
222, 224, 226, 228, 230, 232,
234, 236, 238, 240, 242, 244
Бахтин М. М. (Волошинов В. Н.) —
102, 113, 128, 137, 235, 236,
350,365,370, 408
Белинский В. Г. — 175
Бердяев Н. А. — 11, 350, 370,
376
БерковитцЛ. — 395
Бетховен Л. — 22
БетчукН.И. — 145
Бехтерев В. М. — 95, 210, 280,
282
БлокМ. — 197
Блонский П. П. — 9, 95, 165
БожовичЛ.И. — 287
Бойль — 33
Борисова 3. Н. — 395
Бредихина О. Н. — 248
Брушлинский А. В. — 7, 8, 91,
119, 120, 122, 124, 126, 145,
146, 148, 150, 152, 154, 156,
158, 160, 162, 164, 179, 187,
189, 248, 252, 253, 257, 271,
274,278,298
Бубер М. — 370

440 Именной указатель
Будилова Е. А. — 18, 97, 98, 110,
188
Бунин И. А. — 370
Бюлер К. — 115
Бюлер Ш. — 62, 395
Вагнер В. — 314
Вернадский В. И. — 142, 173
Воловикова М. И. — 8, 145, 147,
312
Вундт В. — 325
Выготский Л. С. — 22, 95, 98,
109, 111, 137, 138, 141, 237,
262, 385
Гайдар К. М. — 284
Гальперин П. Я. — 18, 31, 148
Гарбузов Н. А. — 18
Гароди Р. — 69
Гегель Г. В. Ф. — 14, 122, 125,
129, 166, 210, 246, 247, 258,
286
ГельбА. — 137
Гербарт И. — 325
Гёте И. — 370, 376
Гибсон Дж. — 330
Главатских М. М. — 273
Головко Н. — 395
Гольбах П. — 210
Гольдштейн К- — 137
Горбачева В. А.— 140,395
Грядунова Л. И. — 395
Гуссерль — 247
Давыдов В. В. — 7, 258, 260, 262,
264,266, 268
Деборин А. М. — 210
Дементий Л. И. — 8, 396, 398,
400,402,404,406,408,410
Демидов А. А. — 10
ДильтейВ. — 192
Джидарьян И. А. — 8
Добрынин Н. Ф. — 142
Донцов А. И. — 285, 299
Достоевский Ф. М. — 11, 370
Дробницкий О. Г. — 75
Дункер К. — 144
ДюбиЖ. — 200
ДюркгеймЭ. — 131, 132
Емельянова Т. П. — 310-313
Есенгазиева Б. О. — 145, 146
ЖанэП. — 14, 115, 116
Ждан А. Н. — 201
Жукова И. М. — 145
Журавлев А. Л. — 8, 270, 272,
274, 276, 278, 280, 282, 284,
286, 288, 290, 292, 294, 296,
298, 300, 302, 304, 306, 308,
310,312,314,316
Журавлева Н. А. — 312
Завадская Ж. Е. — 395
Запорожец А. В. — 18, 142
Звоницкая А. С. — 140
Зейгарник Б. В. — 18
Знаков В. В. — 248
Ильенков Э. В. — 210
Каган М. С. — 7, 165, 166, 168,
170, 172, 174, 176, 178, 180,
182
КаменьскийХ. — 212
Кант И. — 12, 27, 92, 127, 246,
247
Капица П. Л. — 31
Кассирер Э. — 137, 245, 246
Климов А. А. — 395
Климова К- А. — 395
Ковальченко ИД. — 199
КогенГ — 12,27,81, 181,245-
250, 257, 270

Именной указатель 441
Колмогоров А. Н. — 31
КолбергЛ. — 64,395,407
Кольцова В. А. — 8, 183, 184,
186, 188, 190, 192, 194, 196,
198,200,204
Комм А. Г. — 18, ПО, 142
Корнилов К. Н. — 142, 165
Кравков СВ. — 18
Красилыцикова Д. И. — 110
КринчикЕ. П. — 145
КрутецкийВ.А. — 267
Кузьмина Е. И. — 399
Кун Т. — 96
Купрейченко А. Б. — 312
Кьеркегор С. — 370
Ладыгина-Коте К Н. — 18
Лазурский А. Н. — 37
ЛангеН.Н. — 13,63, 187
Лаппо-Данилевский А. С. — 199
ЛафаргП. — 210
Леви-Брюль Л. — 131
Левин К-— 18,67, 136
Лейбниц Г — 325
Лекторский В. А. — 75, 248
Ленин В. И. — 29, 185, 186, 257
Леонов Н. И. — 273
Леонтьев А. Н. — 17, 18, 20, 31,
33, ПО, 111, 114, 119, 120,
135, 136, 141, 142
Леонтьев Д. А. — 395, 396, 399,
400, 402
ЛеушинаА. М. — 140
ЛифшицА. М. — 210
Ломов Б. Ф. — 8, 48, 59, 86, 141,
146,278,279,395
ЛукачД. — 69,210
ЛурияА. Р. — 18, 19, 111
Макаренко А. С. — 37
МакклелландД. — 395
Макиавелли — 370
Мамардашвили М. К. — 350,
370
Мансуров Н. С. — 145
Мариотт — 32
Марк Аврелий — 370
Маркс К. — 14, 15, 22, 26-29,
55, 85, 92, 95, 97, 98, 100,
102, 103, 119, 125-127, 129,
131, 132, 157, 166, 167, 171,
179, 180, 184-186, 213,
256
Матюшкин А. М. — 145, 146
Мейерсон И. — 116, 199, 200
Мерло-ПонтиМ. — 245
Мид Г.— ИЗ
Миракян А. И. — 327, 330
Митькин А. А. — 22
Моцарт В. А. — 22
Муздыбаев К. — 395, 400
МясищевВ. Н. — 15, 118
Набоков В. В. — 370
НаторпП. — 12,27,81, 189,251,
257
Ницше Ф. — 370
Носуленко В. Н. — 9
НюттенЖ. — 67
Няголова М. Д. — 244, 246, 248,
250,252,254, 256
Павлов И. П. — 31,210
Петрарка Ф. — 370
Петровский А. В. — 201, 395
Пиаже Ж- — 14, 131, 136, 137,
395,405
Пико делла Мирандола — 212
Платон — 246
Плахотный А. Ф. — 395
Плеханов Г. В. — 71, 119, 120,
210
Позняков В. П. — 312
Поликарпов В. А. — 145

442 Именной указатель
Протагор —212
Пруст М. — 370
Путляева Л. В. — 145
Пушкин А. С. — 370
Пушкин В. Н. — 145
Пчёлкина Э. М. — 145
Рабардель П. — 9
РадченкоС. В. — 145
Рикер П. — 28
Риккерт Г. — 85, 92, 93
Роджерс К- — 287
РоттерДж. — 395
Руссо Ж.-Ж. — 370
СартрЖ.-П. — 74, 245, 254,256,
370,395
Сафин В. Ф. — 395
Селиванов В. В. — 145
Селиванова Л. Н. — 248
Сеченов И. М. — 18, 144, 188,
210
Сидорова Т. Н. — 395
Славина Л. С. — 395
Славская А. Н. — 23, 24, 26, 28,
30,32
Сластенин Л, В, — 145
Смирнов А. А. — 17, ПО, 119,
142
Соловьев В. — 350
Соссюр Ф. де — 131
СохинФ.А. — 145
Спиноза Б. — 22,210
Сталин И. В. — 257
Станиславский К. С. — 174
Старовойтенко Е. Б. — 8, 346,
348, 350, 352, 354, 356, 358,
360, 362, 364, 366, 368, 370,
372, 374,376,378
Сурков Е. Н. — 146
Сухинская Л. А. — 395
СыркинаВ. Е. — 140
Табунов Н. Д. — 395
Тарасов Г. С. — 8
Теплов Б. М. — 18, 20, 31, ПО,
119, 142, 143, 203, 204, 381,
383-385,388,391
Терехова О. П. — 145
Толстой Л. Н.— 11,12,67, 178
Торесен С. — 395
Туровская (Богоявленская) Д. Б. —
395
УзнадзеДН. — 15,37
Уиткин X. — 395
Ухтомский А. А. — 15, 142, 392
Фейербах Л. — 125, 166, 167,
178
Франк С. Л. — 279, 350
Франкл В. — 395, 468
Фрейд 3. — 162,370
Фролова Н. Т. — 145
Фромм Э. — 69
Хайдеггер М. — 245, 253-256,
370
ХайдерФ. — 395
Хаиценко В. А. — 312
Хелкама К- — 395
Хорни К- — 287
ХэдГ. — 137
Чавчавадзе Н. 3. — 167
Челпанов Г. И. — 142
Шадриков В. Д. — 8, 380, 382,
384, 386, 388, 390, 392
Шварц С. — 395
ШеваревП.А. — 142
Шевченко Л. В. — 395
Шекспир У. — 370
ШелерМ. — 178,370

Именной указатель 443
ШифЖ.И. — 141 Юм Д. — 128
Шмидт Г. — 394 Юнг К. — 370, 376
Шпет Г. Г. — 248
Шпрангер Э. — 192, 193 Якиманская И. С. — 145
Якунин В. А. — 201
Эйнштейн А. — 13, 78 Ярошевский М. Г. — 18, 142,
Энгельс Ф. — 84, 150, 166, 168, 201,204,205
169, 186, 258 Ясперс К- — 245, 255, 370

Сведения об авторах
Абульханова Ксения Александровна — доктор
философских наук, профессор, действительный член РАО, зав.
лабораторией психологии личности Института психологии
РАН.
Барабанщиков Владимир Александрович — доктор
психологических наук, профессор, член-корреспондент РАО,
зав. лабораторией системных исследований психики
Института психологии РАН.
Батищев Генрих Степанович ( 1932— 1990) — доктор
философских наук, старший научный сотрудник сектора
диалектического материализма Института философии РАН.
Брушлинский Андрей Владиславович (1933—2002) —
доктор психологических наук, профессор,
член-корреспондент РАН, директор Института психологии РАН.
Давыдов Василий Васильевич (1930—1998) — доктор
психологических наук, профессор, действительный член
РАО, директор Психологического института РАО.
Дементий Людмила Ивановна — доктор
психологических наук, профессор, декан факультета психологии
Педагогического института г. Омска.
Журавлев Анатолий Лактионович — доктор
психологических наук, профессор, член-корреспондент РАН,
членкорреспондент РАО, директор Института психологии РАН.
Каган Михаил Семенович (1921-2006) — доктор
философских наук, профессор философского факультета
Санкт-Петербургского государственного университета.
Кольцова Вера Александровна — доктор
психологических наук, профессор, зав. лабораторией истории
психологии, заместитель директора Института психологии РАН.

Сведения об авторах 445
Няголова Марияна Дмитриевна — кандидат психологических наук,
старший научный сотрудник Педагогического института Болгарии.
Славская Александра Николаевна — кандидат психологических
наук, старший научный сотрудник лаборатории истории психологии
Института психологии РАН.
Старовойтенко Елена Борисовна — доктор психологических наук,
профессор кафедры психологии личности факультета психологии
Государственного университета — Высшей школы экономики.
Шадриков Владимир Дмитриевич — доктор психологических наук,
профессор, действительный член РАО, научный руководитель
факультета психологии Государственного университета — Высшей школы
экономики.

Содержание
От редактора 5
Абульханова К А.
Биография С. Л. Рубинштейна 11
Часть I
Абульханова К А., Славская А. Н.
Субъект в философской антропологии и онтологической концепции
С. Л. Рубинштейна 23
Абульханова К А,
Принцип субъекта в философско-психологической концепции
С. Л. Рубинштейна 77
Брушлинский А. В.
С. Л. Рубинштейн — основоположник деятельностного подхода
в психологической науке 119
Каган М. С.
О труде С. Л. Рубинштейна «Человек и мир» и его месте
в истории советской философии 165
Кольцова В. А.
Историзм концепции С. Л. Рубинштейна и его влияние на разработку
проблем современного историко-психологического знания 183
Батищев Г. С.
Философское наследие С. Л. Рубинштейна и проблематика
креативности 206
Няголова М, Д.
У истоков философского гуманизма Сергея Леонидовича
Рубинштейна 244

Содержание 447
Часть II
Давыдов В. В.
Учение С. Л. Рубинштейна о различии эмпирического
и теоретического мышления 258
Журавлев Л. Л.
Психология коллективного субъекта 270
Барабанщиков Ä А
Онтологический подход к исследованию восприятия 317
Старовойтенко £. Б.
Модели жизненных отношений личности в контексте
онто-психологии С. Л. Рубинштейна 346
Шадриков В, Д.
Теоретические взгляды С. Л. Рубинштейна на проблему
способностей и одаренности 380
Дементий Л. И.
Проблема ответственности в научном наследии
С. Л. Рубинштейна и ее современный статус 394
Хроника основных событий жизни и творчества 412
Библиография 417
Публикации о С. Л. Рубинштейне 425
Именной указатель 439
Сведения об авторах 444

Научное издание
Философия России второй половины XX века
Сергей Леонидович Рубинштейн
Редактор Т. Б, Рябикова
Художественный редактор Л. К Сорокин
Художественное оформление Л. Ю. Никулин
Технический редактор M. M. Ветрова
Выпускающий редактор И. В, Киселева
Компьютерная верстка С. В. Шеришорин
ЛР № 066009 от 22.07.1998. Подписано в печать 20.08.2009.
Формат 60x90/16. Печать офсетная. Усл. печ. л. 28.
Тираж 2000 экз. Заказ 7360
Издательство «Российская политическая энциклопедия»
(РОССПЭН)
117393, Москва, ул. Профсоюзная, д. 82
Тел.: 334-81-87 (дирекция), 334-82-42 (отдел реализации)
Отпечатано с готовых файлов заказчика в ОАО «ИПК
;<Ульяновский Дом печати», 432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14