639.2
Р93
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИ Яг
В. В. Архангельский (отв. редактор), #. Е- Киселев,
А. А. Клыков, Н. И. Коваль, Б. С. Орешкин, Г. И. Попеско,
Д. А. Самарин (зам. отв. редактора), Ю. А. Смирнов.
Не принятые рукописи не возвращаются.
ХАРЬКОВСКАЯ КНИЖНАЯ ФАБРИКА им. ФРУНЗЕ

свд
РАССКАЗЫ,
ОЧЕРКИ

К. Еонетпитппов
ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ
Роняет ива желтые листы,
И по волнам речонки нашей Дыбки
Они плывут, ныряя под кусты,
Как маленькие золотые рыбки.
Упало солнце из-за туч ко мне,
С размаху на крутых волнах разбилось,
И речка миллионами огней —
Осколками слепящими покрылась.
Сижу у речки — окуней ловлю
И наблюдаю солнечные пятна.
...Я не сказал, что Родину люблю,
А может быть, и без того понятно?
У меня нехитрая снасть.
И приманка моя немудряща,
И в садке один лишь карась
Каруселит,
глаза тараща.
Но не смейтесь, друзья-рыбаки,
Избалованные удачей,
Что подолгу сижу у реки,
От восторга едва не плача.
Неужель не бывало у вас:
Целый день просидишь в июне,
Все мечтаешь:
клюнет сейчас,
Хоть и знаешь:
никто не клюнет...

Улыбчивая, светлая
Уфа — моя река,
Баюкает приветливо,
Полощет облака.
Вот выбежала, зарится
На луговой простор,
Вот снова извивается
Среди мохнатых гор.
И так бушует солнышко,
И сыплет зной такой —
Вспотели елки с соснами
Смолою медовой.
Вспотели под тулупами,
Спасенья нет нигде.
И вот они уступами
Спускаются к воде.
Готовы в речку кинуться,
Лишь только допусти.
Но не пускают к берегу
Ревнивые кусты.
И, значит, до заката им
Глядеть издалека,
Как блещет перекатами
Уфа — моя река.

В. Дубровин
КОМЕНДАНТ ОСТРОВА
«Стрела» уходила последней. Василий Никитич видел, как
моторист Сиволобов осторожно провел полуглиссер мимо
песчаной отмели и, обогнув ее, сразу дал газ. За кормой
вздыбился пенный бурун, нос поднялся, и катер быстро исчез за
поворотом реки.
Василий Никитич вздохнул, бросил еще раз взгляд в сторо*
ну ушедшего катера и медленно направился к сторожке.
Спешить было некуда. Он остался на острове один. Совсем один,
как это не раз случалось за многие годы. Но тогда он был
моложе, а сейчас ему перевалило за шестьдесят. Он не ходил
в ночные дозоры— нес вахту на винограднике и в саду острова.
Теперь ему поручали просто «поглядывать». Так старик и жил,
честно исполняя немудреные обязанности, снабжая охранников
овощами и зеленью, которых никогда не водилось у этих
грубоватых и насмешливых парней. Старика в шутку называли
комендантом острова. По существу, он был почетным
дружинником рыбоохраны.
Раз или два в году Василий Никитич выезжал в Рогожкино
по вызову районного инспектора. Старик неохотно покидал
остров. Появляясь в селе, он быстро справлялся с делами и шел
туда, где когда-то был дом, семья. Он садился на завалинку,
курил и с тоской смотрел на заколоченные ставни, за которыми
промчались детство и юность. Вспоминал погибших в войну
жену и сына. Потом поднимался и медленно шел к Дону. Хотел
только одного — скорее снова попасть на остров.
Такие поездки происходили все реже. В инспекцию его не
вызывали: не было надобности. В селе никто не ждал. Продукты
ему привозили инспекторы охраны. Что касалось стирки,
ремонта одежды, стряпни, то с этим старик справлялся сам.
Вот и сейчас он остался один. Команды сторожевых судов
«Орла», «Рыбнадзора» и «Зари» ушли раньше. С ними
отправились на собрание все работники поста — соседи Василия
Никитича.
Перед отъездом старшина поста Павел Лысенко серьезно
говорил старику:
— Ты уж поглядывай, Никитич. На тебя все оставляем. Будь
за коменданта. В десять — перекличка по радио. Не прозевай. В
случае чего — пали из этого,— он протянул старику ракетный
пистолет и несколько патронов.
Старик молча выслушал старшину. Тонкими, еще сильными
пальцами скрутил цигарку, неторопливо закурил. И он, и Павел
прекрасно знали, что случиться на острове ничего не могло:
6

пост был не из тех, куда наведывались браконьеры. Ракетницу
и патроны все же взял.
Проводив суда, старик возвратился к сторожке. Там он
присел у входа, размышляя, чем заняться в первую очередь. Рядом
на траве улегся громадный сторожевой пес Пират, серый, с
высоко поднятыми ушами.
Было тепло. Стоял один из тех чудесных дней, которыми так
бедна осень. Листья акаций и прибрежных ив давно опали,
густо устлав дорожки сада. Только тополи, стройные и
красивые, сохраняли еще серебристое, будто подернутое инеем,
убранство. Позднее, с первыми заморозками, и они сбросят свой
чудесный летний наряд. Белые нити «бабьего лета» обильно
носились в воздухе, цепляясь за деревья, кустарники. Солнце приятно
пригревало, и старик незаметно задремал.
...Его разбудило глухое рычание Пирата. Подняв волчьи уши,
пес, не отрываясь, смотрел вдоль тропы, что вела к воде. Оттуда
доносился шум моторов, голоса людей. Потом стало слышно, как
кто-то тяжелой поступью поднимается по дорожке. Пират
вскочил, вздыбил на загривке шерсть.
— Лежать! — приказал старик.
Пират нехотя улегся. Оба ждали гостя. В том, что это чужой,
старик не сомневался. Своих, даже приезжавших с дальних
постов, пес отлично знал. К чужим был беспощаден. Нападал
стремительно и молча. Сбивал с ног, злобно скалил зубы в лицо
упавшему и не отходил до тех пор, пока не подходили
работники охраны.
Наконец на просеке появился человек. Василий Никитич
обмер. Перед ним стоял Демьян Назаренко—правая рука
известного всему Азовскому приморью умного и наглого
браконьера Люськи. Демьян в свое время немало хлопот доставил
охране, был участником многих бандитских налетов на заповедные
воды, но попался и отбыл срок где-то на Севере.
— Здорово, дед! — пробасил пришедший.
Василий Никитич косо взглянул на Демьяна, сплюнул и
отвернулся.
— Аль не рад гостям? — глумился Назаренко.— Ведь мы с
тобой, дед, старые приятели.
— Бирюк тебе приятель,— глухо отозвался старик.— А тут
у тебя друзей нет.
— Ну, ты не хорохорься,— угрожающе прогудел Демьян,—
порок сердца наживешь.
— А ты не пужай. Видали и похлеще.
— Помалкивай, герой. Скажи лучше, где ваши хлопцы?
— В разъезде,— буркнул Василий Никитич,— скоро заявятся.
Демьян растянул губы в ехидной усмешке.
— Будет брехать. В Рогожкине они. Ну да не об этом речь-
О деле давай потолкуем.
7

— Какие у нас с тобой дела? — вскипел дед.
— Не шуми, старый,— уже спокойно сказал Демьян —
Дела есть.
Он вплотную подошел к старику:
— Наши хлопцы порыбалят пару часов на буграх. А мы
чайку выпьем. Будешь помалкивать — в обиде не оставим, хорошо
заплатим. Поднимешь шум — не гневайся. Ты меня знаешь. Ну
как, договорились?
Василий Никитич молчал. Представилось, как браконьеры
нальют байды крупным золотистым сазаном, как на берегу, за
чертой заповедника, сбудут рыбу перекупщикам, а потом,
собираясь в компании, станут глумиться над нерасторопными
охранниками. Обида за ребят, честно несущих тяжелую службу, за
свою безупречно прожитую жизнь вдруг захлестнула старика:
«Да за кого он меня принимает! Купить хочет?»
Но Василий Никитич знал и другое: если помешает
браконьерам, то пощады не жди — убьют запросто. Такое не раз
случалось в этих глухих заповедных местах.
С берега донеслось:
— Ну что ты там застрял? Время уходит...
Демьян взглянул на старика и, посчитав его молчание за
согласие, крикнул:
— Езжайте! Все в порядке! Я «Москвой» доберусь.
Зафырчали моторы. Василий Никитич увидел, как две
крупные морские байды хорошим ходом пошли в Таганрогский залив
к знаменитым буграм, к месту скопления сазана.
— Ну вот мы и одни,— сказал Демьян.— Теперь и выпить не
грех. За успех, за дружбу.
Он вытащил из кармана поллитровку, ловко вышиб пробку,
протянул бутылку старику.
— Непьющие,— проворчал тот.
— Как знаешь. Наше дело предложить.
Демьян опрокинул бутылку, и водка противно забулькала в
его глотке.
Старик поднялся. Не оборачиваясь, пошел к дому охраны. За
ним как тень двинулся Пират.
— Ты куда? — настороженно спросил Демьян.
— На кудыкину гору,— огрызнулся старик.— Только мне и
делов, что с тобой лясы точить. Прибрать-то хоть надо.
В комнате, где жили работники охраны, старик присел за
стол, огляделся. Койки, как всегда, аккуратно прибраны.
Брошенная в спешке одежда и оставленные в беспорядке костяшки
домино не рассердили его, как обычно. Он никогда не подметал
в этом помещении, но сейчас с радостью взялся за веник. А из
головы не выходило: «Что сделать, чтобы помешать
браконьерам?»
8

Старик взглянул на часы. До начала радиопереклички
оставалось несколько минут.
«За это время браконьеры только-только доберутся до
бугров,— думал старик,— да пока «высыпят» невод, да выберут
его... Если по рации дать знать в инспекцию, то «Стрела» с
«Зарей» мигом будут здесь. Ход у них отменный».
Никитич взглянул в окно. Демьян стоял на тропе, курил,
изредка поглядывал в сторону взморья. Пират лежал невдалеке и
не спускал глаз с чужого.
Старик снова взялся за веник, начал пылить, часто
поглядывая на часы. Он хотел одного: чтобы Демьян подольше
оставался во дворе.
Когда стрелка часов подошла к десяти, он включил рацию,
Розовым светом загорелась контрольная лампа, и кутъ слышный
треск донесся из репродуктора. В это время стукнула дверь.
Василий Никитич оглянулся. В дверном проеме стоял Демьян. Он
подозрительно оглядел комнату, скользнул взглядом по лицу
старика.
— Последними известиями интересуешься? — хрипло
рассмеялся он.— Ну давай, давай. Это лучше, чем чертом на меня
глядеть.
Стрелка перевалила 'за десять. Треск усилился — верный
признак начала сеанса. Вдруг Василий Никитич сказал:
— Принес бы хоть цибарку воды. Не видишь — побрызгать
нечем.
, — Не сдохнешь,— проворчал Демьян, но в коридор вышел.
Было слышно, как он там гремел пустым ведром.
В это время репродуктор щелкнул, и из него послышался
голос старшего районного инспектора:
— Небо-7! Небо-7! Вы меня слышите?
Василий Никитич схватил микрофон, нажал клавиш и
торопливо заговорил, переходя на шепот:
— Небо-3! Небо-3! Я — Небо-5. На буграх рыбалят. На
посту...— он не закончил фразы.
— Продаешь, гад! — коршуном налетел на него Демьян.
Он вырвал трубку и наотмашь ударил ею старика. Тот охнул,
схватился руками за голову и медленно опустился на пол. Демьян
с силой ударил его ногой в бок. Никитич дернулся и затих. А из
репродуктора неслось:
— Небо-5! Небо-5! Вы меня слышите? Высылаем катера.
Высылаем катера...
Услышав слова инспектора, Демьян выскочил за дверь,
бросился к моторке. Но тут его настиг Пират, сбил с ног.
Браконьер, прикрывая левой рукой горло, правой потянулся к ножу...
Очнувшись, Василий Никитич попытался подняться, но не
смог. Тогда он пополз. Часто отдыхая и превозмогая боль,
продолжал ползти к сторожке. А зачем, и сам не знал. По пути на-
9

толкнулся на Пирата. Собака лежала поперек тропы,
окровавленная, с потухшими глазами. Рядом с ней валялся нож... Пес
был еще жив. Он узнал хозяина и чуть шевельнул хвостом.
Демьяна старик увидел в лодке. Тот пытался запустить
мотор. Видно было, что поединок с Пиратом дорого обошелся
бандиту: куртка изорвана, и из нее клочьями торчит вата.
Правая рука бессильно висела вдоль туловища, вор орудовал левой.
«Уйдет! — подумал старик.— Как мотор запустит, уйдет».
Старик опустился на траву и чуть не заплакал от злости и
боли. Он полежал немного, собираясь с силами. Отдохнув, снова
пополз к сторожке. Там, с трудом приподнявшись, взял с
подоконника ракетницу и патроны и двинулся к воде.
Василий Никитич слышал, как мотор хлопнул раз,1 другой, но
не завелся. Следующая попытка, как знал старик из практики,
обязательно должна увенчаться успехом.
Теперь, когда Демьяй был хорошо виден, старику стало ясно,
что делать. Он сел, зарядил ракетницу. Демьян тоже
передохнул, бережно растер правое плечо, прокусанное собакой.
Неожиданно слабый, звенящий звук донесся до слуха старика.
«Да ведь это «Стрела»,— узнал он катер по знакомому
«голосу».— Ну, голубчик, тебе не уйти..,»
Старик поднял ракетницу, прицелился...
Шум мотора услышал и Демьян. Он приподнялся, взглянул
на реку и с силой рванул трос стартера. Двигатель взревел. В
ту же секунду ослепительный шар ударил в днище моторки
рядом с бензиновым баком. Заряд ракеты с треском горел,
разбрасывая раскаленные капли. Вспыхнуло горючее, разлитое в лодке.
Демьян сбросил куртку, стал сбивать пламя. Он почти погасил
огонь, как новый заряд угодил в бензобак. Загорелся бензин, а с
ним и стеганка Демьяна. Следующая ракета пошла в воздух. Она
описала пологую дугу над водой, указывая путь к буграм.
Следом пошла вторая. Сигнал поняли. «Заря» и две легкие
быстроходные моторки повернули к морю, а «Стрела» пошла к берегу.
Демьян, обожженный и страшный, бросился на берег,
пытаясь скрыться в камышах, но остановился. В нескольких метрах
от него на возвышенности сидел залитый кровью старик. На
Демьяна глядели беспощадные глаза дружинника и широкое
дуло ракетного пистолета.
— Только сунься, изувечу,— предупредил старик.
И браконьер понял: ему не уйти с острова.
К берегу пристала «Стрела». С нее выпрыгнули Женя
Цыганок и Миша Солдатов, и оба устремились к пылающей
моторке.
Бандит глянул еще раз на старика и поднял руки.
г. Ростов-на-Дону

Со Осипов
В ТАЕЖНЫХ ДЕБРЯХ
Из лощины на пригорок, пригибая к земле молодые деревца
и зеленую густую траву, шустро выскочил «Москвич». На самом
взлобке шумно рокотавший мотор затих, машина сбавила
скорость, а потом остановилась совсем. Из кабины молодцевато,
не по возрасту, выпрыгнул водитель — мой приятель Федор
Васильевич.
— Ну вот и приехали,— говорит он, улыбаясь, сняв
соломенную шляпу и вытирая платком вспотевший лоб.
Следом за ним вылезаю из машины и я. Осматриваюсь.^
Вокруг на десятки, сотни километров неоглядная тайга: сопки,
синие горные дали, распадки и бескрайнее зеленое море. Внизу
под нами широкой лентой извивался Мухен, На средине реки
гулял легкий ветерок. Водная рябь горела, переливалась
серебряными блестками. А у берегов, в затишье, вода текла
спокойно, словно расплавленный металл. По обоим берегам в
живописном беспорядке стояли вековые дубы и бузина, могучие
кедры и черемуха, стройные ели и корявая береза, пробковое
дерево и маньчжурский орех, тисе и колючая аралия —
«чертово дерево». Тихо, глухо шумела тайга. Неумолчно свистели,
щебетали, щелкали, заливались на разные голоса птицы.
Покурив и поразмяв ноги, забираем снасти и спускаемся
вниз, к воде. Дойдя до широкого и глубокого плеса с крутыми
берегами, останавливаемся. Федор Васильевич сел под тень
густого вяза, а я примостился метрах в двадцати повыше, около
куста сирени. Быстро настроив удочки, наживленные
червями, закидываю. На Мухене я впервые. Меня очень волнует
первый заброс. Будет ли ловить9я рыба и какая? Здесь, по
словам приятеля, очень много ленков, и иногда даже попадаются
таймени.
Потянулись томительные минуты ожидания. Проходит
полчаса, час. Ни одной поклевки. Забираю снасти и иду на новое
место. Не клюет и здесь. Часов в пять ко мне пришел Федор
Васильевич.
— Ну как? — спрашивает он, щурясь от яркого солнца.
— Пусто. Видимо, ленки и пудовые таймени, о которых ты
так красочно говорил, уже повыловлены или перекочевали в
другую реку,— смеюсь я.
Приятель искоса посмотрел на меня и с ухмылкой произнес:
— Уж очень ты прыток. Не успел приехать — тайменей ему
подавай.— Потом, подумав, добавил:—Посмотрим, что покажет
утренняя зорька.
II

— Ты надеешься на утреннюю зорю?
Василий Иванович улыбнулся.
— Надежда никогда не должна покидать рыболова.
— А что сейчас будем делать?
— Пойдем ловить мальков и устраиваться на ночлег.
Наловив в ближайшем озерке гальянов и поставив на ночь
жерлицы, направляемся к машине. На полпути заметили
идущего нам навстречу человека. Увидев нас, он остановился.
Подходим, знакомимся. Пожилой мужчина оказался объездчиком
лесной охраны. Зовут его Тихон Иваныч. За спиной у него
висит «Тулка», а в левой руке он несет большую камышовую
плетушку, прикрытую сверху зелеными листьями.
— Рыбачить приехали,— приветливо говорит Тихон Иваныч,
осматривая наши доспехи.— А я это иду, смотрю: машина. Кто
это, думаю, в мои владенья пожаловал? Ну и решил
посмотреть.
Мы угостили объездчика папиросой. Он прислонил к дереву
плетушку, уселся на корточки, закурил. Присели и мы.
Разговорились Сперва шел разговор о зверях, дичи, потом о
рыбалке.
— Ну, как ловится рыба в Мухене? — спросил я.
Тихон Иваныч бросил окурок, тщательно затоптал его,
пожал плечами.
— Да как вам сказать? Рыболовы не жалуются. Домой без
улова не возвращаются.
— А где они ловят?
— Да всюду. И в наших местах, в низовье она держится...
В конце мая хабаровские рыболовы хорошо ловили ленка,
щуку, верхогляда недалеко от Синдиского озера.—Тихон
Иваныч хотел сказать что-то еще, но в это время упала набок
плетушка, и из нее вывалилось на траву несколько ленков.
Некоторые были еще живые и начали биться.
— Ишь, разбойники, развоевались,— ласково говорит
объездчик, водворяя рыбу на место.
— Где это вы таких красавцев наловили? — спрашивает
Федор Васильевич, любуясь рыбой.
Тихон Иваныч окинул взглядом свой улов, лицо его
засветилось.
— А вот тут, недалеко, в ручье. Знаете Медвежью сопку?
Приятель утвердительно кивнул головой.
— Там этих ленков тьма-тьмущая. Да все жирные!..
— А на что вы их ловили?
— На малька. Только на малька. Он и на червя берет, но
хуже. Да мне, по правде сказать, некогда с поплавочной
удочкой сидеть.
Помолчали. Садилось солнце. Тени становились все длиннее.
На вершины деревьев, воду ложился золотистый отблеск за-
12

ката Над нашими головами пролетела небольшая стайка
сероватых птиц
— Рябчики, рябчики! — воскликнул Федор Васильевич.
— Это, дорогой мой, не рябчики, а лесные куры, или, как их
называют ученые, дикуши,—сказал Тихон Иваныч, следя за
полетом птиц.
Федор Васильевич удивленно вскинул брови.
— Никогда не слышал про таких птиц
— Неужели? — удивился объездчик.— Тогда придется
показать, если они далеко не улетели.
И он быстро встал, срезал длинный шест, очистил от сучьев,
потом к его вершине' привязал мой подсачек и пошел к одиноко
стоявшей ели. Мы — за ним. Подойдя к дереву, он поднял шест,
накрыл сеткой сидевшую в самом низу птицу и потянул ее к
земле. Попав в сетку, птица беспомощно забилась. Остальные
не улетели, а продолжали спокойно сидеть и наблюдать, что
делается внизу.
— Вот вам^ и лесная курица,— сказал охотник, вынимая из
сетки краснобровую птицу.
Дикуша была крупнее рябчика и потемнее.
Пока мы разглядывали трофей, Тихон Иваныч рассказал
нам, что лесная курица очень доверчива, любопытна и не
боится человека. Живет она преимущественно в глухих таежных
местах. Питается хвоей и ягодой. Для перетирания игл ели и
пихты заглатывает небольшие камешки.
Выпустив птицу на волю, Тихон Иваныч некоторое время
стоял молча. Потом посмотрел на нас.
— Вы что же, ночь тут будете коротать аль поедете куда?
— Здесь переночуем. Собираемся утром порыбачить.
— Тогда, может быть, ко мне пойдете? Избушка-то моя вон,
совсем рядом,— кивнул объездчик головой в сторону Кедровой
рощи.— Жареной рыбы покушаем, чайком с вареньем
побалуемся. Радио послушаем, Я недавно приемник себе купил. На
вид он, правда, неказистый, но орет здорово.
Мы поблагодарили Тихона Иваныча за приглашениег но
пойти отказались, боясь проспать зорьку.
— Смотрите, дело хозяйское,— сказал он, вставая.— Если
ночью будет сыровато, обязательно приходите, не стесняйтесь...
Попрощавшись, Тихон Иваныч ушел.
Пока мы собирали дрова, сухую траву, над тайгой
опустились сумерки. На фоне розовой зари четко вырисовывались
вершины хвойных деревьев, зубчатые горы. Постепенно заря
гаснет. Лес, реку окутывает темь. На небе загорелись первые
звезды. В лесу воцарилась тишина. Выбрав сухое место под
кедром, развели костер Сухие дрова горят ярко, далеко
разбрасывая искры. При* свете костра ужинаем и ложимся спать.
Кругом тихо, молчаливо. В ночном покое дремлет лес. Взошла
13

луна. В ее тусклом, мерцающем свете все предметы принимают
фантастические, причудливые формы. Вот недалеко от нас
стоит человек-великан с дубиной в руках. На самом деле это
куст папоротника.
Федор Васильевич, утомившись за баранкой, быстро
захрапел. А я лежу и думаю о завтрашней рыбалке, о Тихоне
Иваныче. Но вот начинаю дремать и я. Сквозь чуткий сон слышу
шорох. Открываю глаза, прислушиваюсь. По-прежнему все
тихо. Но вот шорох возобновился. Смотрю: по земле катится
большой черный клубок. Вот он совсем рядом. Напрягаю
зрение. Оказывается — это еж. Видимо, учуяв запах пищи, он
остановился. Я легонько стукнул его кончиком ветки по носу.
Зверек недовольно фыркнул и побежал дальше. Опять тишина.
Только вершины высоких деревьев таинственно шептались
о чем-то да где-то далеко ухал филин.
Проснулись мы рано. Свежий утренний воздух разбудил нас.
Быстро встаем, сматываем пустые жерлицы, забираем ведро с
мальками и едем на горный ручей. Минут через семь мы уже
на месте. Ручей маленький, извилистый, вода прозрачная,
холодная, течет быстро, дно галечное, берега поросли
мелколесьем, местами завалены буреломом.-Над ручьем висит густой
туман. Подойдя к небольшому плесу, я останавливаюсь, а
Федор Васильевич идет дальше. Прицепив к поплавочной удочке
(с лесой 0,6) малька, делаю первый заброс и закуриваю. Кру-
юм стоит такая тишина, что слышно, как падают с кустов в
воду капли росы. Сизый дымок папироски медленно тянется
вверх. Из распадка доносится запах прелой листвы. О ведро
гулко шлепнулась шишка.
Поплавок лежит спокойно. Смотрю на часы. Начало
четвертого. На востоке разгорается заря. Светает. Постепенно
бледнеет небо, гаснут звезды. Подул легкий ветерок. Прошло еще
несколько минут. Заря разгорается все ярче и ярче. Из-за гор
выплыло огромное солнце Туман начал рассеиваться. Я
повернулся лицом к солнцу. Перед глазами открылась
изумительная картина: на фоне голубого неба вырисовываются высокие
остроконечные вершины сосен, приземистые кудрявые дубы,
стройные тополя и липы, окутанные густыми шапками зеленых
листьев. Справа простирается большая поляна, густо поросшая
разнотравьем. А там, вдали, в синей дымке виднеются вершины
гор. В прозрачной бирюзовой воде резвилась мелкая рыба. При
свете солнца алмазами засверкали крупные капли росы на
листьях деревьев и траве. Ожил лес. Многоголосым, нестройным
хором встретили рождение нового дня птицы. Слышались
переливчатые песни иволги, свист камышовки, щебетание зеленушки.
Запорхали разноцветные бабочки.
Я стоял на высоком берегу со свисающими в воду толстыми
корнями деревьев и долго, словно завороженный, смотрел на
\4

окружающую меня природу. Все: и лес, и тишина, и луг, и
голубое небо — казалось мне сказочным, таинственным.
Залюбовавшись природой, я забылся. Резкий рев какого-то зверя вывел
меня из забытья. Очнувшись, я посмотрел на поплавок. Он по-
прежнему лежал неподвижно. Только я хотел вытащить удочку
и проверить наживку, смотрю: поплавок заскользил по воде и
скрылся. Беру удилище, подсекаю и осторожно тяну рыбу к
себе. Почувствовав укол крючка, она мечется, бушует. После
непродолжительной борьбы мне удалось ее подвести к берегу.
Миг — и большой пятнистый ленок трепещет в подсачке. Его
круглое тело судорожно вздрагивает, мясистый рот позевывает.
Сняв с крючка добычу, наживляю свежего малька,
закидываю удочку вновь. Только хотел пойти опустить в садок рыбу,
слышу: что-то зашуршало в кустах. Оглянулся — и замер: в де-
сяти-двенадцати метрах от меня меж деревьев осторожно
пробирается к ручью росомаха. Спустившись и полакав воды, зверь
поднял вверх морду, отряхнулся и пошел назад. Долго, затаив
дыхание, провожал я глазами росомаху.
Успокоившись, взглянул на поплавок. Его не было Торопливо
хватаю удилище. И, как в первый раз, сердце охватило
радостное, щемящее волнение. При первой потяжке рыба пошла вниз,
потом повернула против течения. Началась борьба. После
долгого и утомительного поединка мне удалось поднять рыбу.
Всплыв наверх, она изогнулась, сделала большой бурун и снова
скрылась под воду, натянув лесу до отказа. Еще одно усилие
рыбы— и леса лопнет. Но я все время был начеку. Рыба теряла
силы, слабела. Вскоре мне удалось подвести ее к берегу и
подсачить. Большой ленок забился в сетке.
— Хорош кабанчик,— шепчу я, любуясь рыбой.
Минут десять спустя новая поклевка. После подсечки рыба
стремительно пошла в сторону. Обеими руками пытаюсь
сдержать ее порывы. Но где там! Она продолжает уходить. «Уж не
таймень ли!» — подумал я, лавируя между кустов. Пройдя
метров десять, она остановилась. Я снова повел ее к берегу. На
средине ручья здоровенный ленок резко рванул и сошел с
крючка, оставив после себя большой бурун. Леса сразу обвисла.
Растерянный, я долго стоял с растопыренными руками.
После этого шума клев прекратился. Перехожу на другой
плес. Здесь поймал двух ленков и одного небольшого тайменя.
Но вот наступил полдень Стало жарко. Клев затих.
Подхожу к ручью и с наслаждением пью чистую холодную воду,
затем ложусь на траву и прикрываю глаза. Охватывает
приятная усталость. Задремал. Сквозь сон слышу: фр-р-р!
Поднимаюсь. Смотрю: на вершине сухого дерева сидит лесной
«плотник» и долбит кору. Полежав с часок, встаю и снова иду
рыбачить.
15

На водоеме, с удочкой в руках, особенно во время активного
клева, время бежит незаметно. Кажется, совсем недавно
солнце поднималось, а вот оно уже опускается к горизонту. Пора
кончать. Устал. Да и рыбы порядочно. Забираю улов, удочку
и иду к машине. Федор Васильевич уже здесь.
Варим обед, едим и идем на берег Мухена, садимся на
траву. Темнеет. Ночь, как и накануне, теплая, светлая. Кругом
свежо, душисто. Зеленые листья деревьев, молодая трава,
цветы издают густой запах. Река, пятнистая от серебристой ряби,
спокойна. Только на противоположном берегу чуть слышно
лижут песок небольшие волны.
В полночь, только мы улеглись спать, подул сильный ветер.
Все небо заволокло тучами. Сильный ветер низко гнул деревья.
Скрипели могучие кедры, дубы, лиственницы, словно жалуясь
на свою горькую судьбу. Временами в тайге что-то гудело,
ухало, стонало Гулко плескались, разбиваясь о крутой берег,
волны Мухена. А вскоре по листве и верху машины застучали
крупные капли дождя. Засыпая, я слышу голос приятеля.
— А дождь нам не испортит завтрашнюю зорьку?
— Ничего,— успокаиваю я его.
Потом Федор Васильевич говорил что-то еще, но шум дождя
заглушил его слова.
Утром, когда мы проснулись, дождь перестал, ветер утих.
В лесу стелился туман. Мокрые деревья стояли молча,
неподвижно. Кругом было сумрачно, сыро.
Забираем удочки и не спеша снова идем ловить ленков. Идя
тропой, ведущей к ручью, мы заметили в стороне небольшое
озеро. Берега его, плоские, заболоченные, поросли камышом.
Среди густых зарослей камыша кое-где виднелись кувшинка,
курослеп, водяной орех. По темной воде расплывались круги:
играла рыба.
— Может быть, зайдем, попробуем,— говорит приятель,
кивнув головой в сторону озера, поеживаясь от утренней
свежести.
— А что тут может быть, кроме ротанов? Впрочем, давай
закинем.
Сияв сапоги, засучив штаны, осторожно ступая по воде,
подходим к чистому плесу и торопливо разматываем удочки.
Вот легкое грузило без плеска падает в воду. Не прошло и
полминуты, как поплавок пошел в сторону. Я подсек и с радостью
ощутил на конце лески тяжесть. Тупо подергивая леску, рыба
тянет в сторону. Быстрое движение подсачком — и большой
золотистый карась в сетке. Через минуту — второй, потом
третий.
Пока над озером висел туман, рыба клевала жадно. Но вот
взошло солнце. Плес озарился ярким солнечным светом. Клев
прекратился. Даже мелкая рыбешка перестала плескаться.
16

— Ну, что же будем делать? — спрашиваю приятеля.
— Домой поедем. А то рыба протухнет.
Когда мы возвращались к машине, солнце уже поднялось
высоко. Над тайгой плыли пышные белые облака. По лесным
полянам, воде скользили темно-серые тени. Откуда-то
доносились звуки музыки. «Наверное, Тихон Иваныч радио
слушает»,— подумал я, садясь в машину.
г. Хабаровск
И. Ломакин
СОМЫ И СОМЯТА
После дождливых дней в субботу к вечеру прояснило. Ночь
была росистая и прохладная. Утром туман над Уралом залег
какой-то особенный: густой, толстый, ленивый. Смотришь: он
вроде шевелится, ползет — вот-вот поднимется и уйдет. Так нет,
опять лежит, как байбак, и в двух метрах ничего не видно.
Я £ел в лодку, по привычке, на ощупь, нашел свою заводь,
укрепился. Опустил кошелек с прикормом, с носа и с кормы
закинул на живца — на всякий случай: авось какой-нибудь
шальной судак или жерех попадется. Наладил все. Сижу,
приглядываюсь, прислушиваюсь.
А в тумане уже жизнь закипает. То там, то тут звонко
всплеснется рыба, еще, еще... Птицы проснулись. Над рощей
заверещали молодые коршуны, запищали кобчики. Резко, раз
за разом, крикнула цапля. Невидимые чайки расплакались, а
кулички, как мальчишки, залились-засвистели на разные голоса
по всем песочкам и островочкам... Вороны, лениво каркая,
пролетели над лодкой, нырнули в туман, как в воду, должно быть,
на гальке расселись. И правда, вот ^каркают, переговариваются
как будто рядом, а не видно. Я на гальке вечером в лунки с
водой набросал про запас ракушек, чтобы утром за ними не
лазить по воде. Вот вороны и прилетели на готовое.
Когда туман немцого раздвинул свои занавески, передо мной
предстала такая картина. Прямо против меня орудует воронья
семья: одна старая ворона и четыре молодых. Молодых сразу
видно: они поменьше и посветлее матери, да и ведут себя
по-ребячьи. Старуха что-то долбит, а они гоняются за ней, крыльями
хлопают, рты разевают и кричат как-то чудно, не по-вороньи.
Я с интересом смотрю на них и про удочки забыл. Походила
старая ворона по берегу, нашла лунку с ракушками.
Задумалась: как быть? Ракушки все закрытые. Вот она приловчилась,
взяла в клюв ракушку и плавно, по крутой спирали, начала
подниматься. Высоко поднялась, метров на сто, если не больше,
17

выпустила ракушку из клюва, и сама, как пикирующий
самолет, ринулась вниз. Должно быть, разбилась ракушка, потому
что воронята сразу окружили старуху, что-то долбят, прыгают,
кричат. Смотрю: ворона моя опять взлетает высоко-высоко. Вот
мелькнула в воздухе ракушка, стукнулась о твердую гальку —
и опять воронята тут как тут. Так повторялось много раз.
Загляделся я на эту невиданную пирушку, залюбовался...
Вдруг катушка на одной удочке резко затрещала Схватился
за удилище, притормозил, да не тут-то было: рыба крупная и
и сильная попалась, надо леску отпускать. Вываживаю добы:
чу — то отпущу, то снова накручиваю лесу... Вот, наконец, что-
то мелькает возле лодки, то белое, то черное.. Поддел
подсачком и ахнул: сом, да большой! Голова и брюхо в подсачке,
а длинный плес — наружу. Кое-как втащил в лодку.. Стал
отцеплять— лески перепутались, крючок никак из губы не
вытащу: руки от волнения дрожат. Еще бы, не каждый день
такая добыча в руки лезет!.,
Справился, наконец, смотрю. Растянулся сом- чуть не на
половину лодки, широкую пасть то разинет, то захлопнет.
Черные, длинные усы, точно щупальца, скользят и извиваются по
мокрому дну лодки. Поддел я сома на кукан, привязал конец
за скамейку и перевалил за борт, в воду. Рванулся сом, забился
у борта — брызги, плеск во все стороны. Испуганные шумом,
вороны снялись и перелетели подальше от лодки.
А у палатки, на берегу, уже зрители собрались — пионеры
из соседнего лагеря.
Бронзовые ребятишки в разноцветных трусиках толпятся,
кричат.
— Ребята, дяденька во какого сома поймал!
— Сам ты сом! Это сазан! Вишь, как бьется!
— Дядя, покажите!
Я не возражаю: надо похвалиться. Как же рыболову без
этого? Да и завтракать время. Гоню лодку к берегу. Детские
руки хватаются за борта, тянут лодку. Кто-то вцепился в кукан,
тащит сома... Сом бьет хвостом, обдает брызгами. Шум, крики,
споры, смех...
Польщенный вниманием, выхожу из лодки, привязываю
конец кукана за вбитый в берег кол. Из палатки мой гость Иван
Иванович выходит, Сильва вертится под ногами, без толку от
радости лает, прыгает на меня, в губы лизнуть норовит.
Я позволяю ребятам любоваться моей добычей. Теснясь и
толкаясь, они общими силами вытягивают соменка на берег.
Он извивается, страшно шевелит длинными усами, пытается
ползти по мокрой земле.
Дети возбужденно шумят. Кто-то норовит сунуть в пасть
прут, кто похрабрее — трогают руками. Девочки визжат,
вопросы сыплются градом:
18

— Ой, какой страшный!
— Дяденька, а его можно есть?
— А как же он леску не порвал, вон она какая тоненькая!
— А чем он питается?
Как умею, отвечаю на детские вопросы. Какая-то
жалостливая девчонка перебивает нашу беседу, чуть не со слезами
пищит:
— Дяденька, отпустите его! Смотрите, он задыхается, вон
как рот разевает!
Мальчишки смеются над ней, но я все-таки сталкиваю сома
в воду. Он быстро ныряет вглубь, натягивая кукан.
Взбаламутил, замутил воду, где-то затаился.
Ребята успокаиваются.
— Вот это сомище! — говорит один из них.— У меня
дедушка на что уж заядлый рыбак, и то ни разу таких не ловил.
— А сколько в нем весу? С пуд будет?
Тут в разговор вступает Иван Иванович,
— Эх, ребятки, это не сомище и не сом, а всего только
соменок. Ну, будет в нем с полпуда или чуть больше. В Урале
много сомов ловят vH по два, и по три пуда, а то и больше.
Такого сома в эту лодку положить, так у него хвост будет в корме,
а голова в носу.
— А вы ловили таких сомов, дедушка?
— Сам не ловил, а вот одному своему другу помогал
вытаскивать.
— А как это было? Где? Расскажите?
Старик примостился на круче, ребята облепили его как мухи.
Солнце уж порядочно поднялось да так крепко ударило
своими лучами по остаткам тумана, что он с перепугу забился
в камыши да под талы спрятался, а скоро и совсем пропал, как
и не бывало.
Урал засиял во всей своей красе. Дохнул ветерок,
забормотали дубовые листы над нашими головами, мелкие волны
забегали, заиграли по всей поверхности реки — ну ни дать ни
взять серебристые рыбки разыгрались навстречу солнцу,
поблескивают боками да спинками.
Птицы кончили свой завтрак, притихли. Вороны ушли
подальше от воды; старая что-то чуть слышно ворчит, а молодые
перышки чистят, на солнышке греются. Чайки уселись на колья
моей заводи, по одной на каждом колу. Грудью повернулись к
солнышку, чистятся, поочередно вытягивают то одно, то другое
крыло, точно паруса намокшие сушат... В заливчике, наискосок
от нас, опустилась цапля. Походила, потыкалась носом в тину,
а потом успокоилась. Шею склонила, как складной метр, в
плечи втянула, одну ногу под брюхо подобрала и замерла, как
факир. Даже кулички замолчали, не видно их сейчас и не
слышно.
19

— Видите, ребятки, тот яр, наискосок от нас? Что в нем
особенного? Наш берег тоже крутой. А разница есть. Там, вон
сколько деревьев в воду попадало, а у нас — чисто, коряг
нету... Это потому, что тот берег хоть и крутой, как наш, да
больше из песка да из гальки сложен, лишь сверху немного
земли. Поэтому вода его каждую весну легко размывает,
деревья падают, течение их поворачивает верхушкой вниз, а
корни с землей ложатся на дно. Глядите: все коряги так лежат.
Которые близко к берегу — эти нынешней весной свалило, на
них еще верхушки зеленые. А вон, ближе к середине, совсем
сухие палки над водой торчат — это старые коряги, может, лет
пять-шесть лежат. Под ними, как под заводью, песок набило,
мелко стало. А по сторонам вода прямо идет, все промывает,
проносит — там глубже. Вот на мелком месте голавли да язиш-
ки держатся...
— А почему, дедушка?
— А потому, что под корягой круговорот, вроде заводи.
Сюда заносит разный мусор, бабочек, жучков, кузнечиков, рыба
их и подхватывает.
— Вот здорово! Значит, там хорошо рыбачить?
— Конечно, хорошо! Только без лодки не подберешься.
А сомы под эти коряги подходят, в глубине там и затаиваются.
Голавли разных букашек ловят, а сомы — голавлей хватают,
даже очень больших. Видали, какая пасть у этого соменка?
А у большого сома пасть такая, что он утку или гуся схватит
и, как мышонка, проглотит.
— Ой, девочки, как страшно! — пищит маленькая
белоголовая девочка и испуганными глазами смотрит на сверкающий
Урал.
Иван Иванович посмеивается в усы, поглаживает волосенки
ближних к нему ребят и продолжает:
— А друг мой поймал такого большого сома, каких я раньше
не только не видел, но даже и не думал, что в нашем Урале
подобные страшилища водятся.
Звали моего товарища Семеном. Мы с ним в одном полку в
гражданскую войну служили, вместе дутовцев били. В самом
конце войны Семен был ранен, левую ногу ему пришлось отнять
чуть пониже колена. После войны я, конечно, в город, на свой
завод вернулся, а Семен — к себе, в станицу Кардаиловку, что под
Илеком. Хозяйство у него было плохонькое, да и трудновато с
одной ногой, а колхозов еще не было... Вот он и занялся
рыбалкой. Любил он это дело, да и подспорье в хозяйстве: и на зиму
запасал достаточно рыбы, и в сельпо кое-что продавал. Особенно
любил он ловить сомов. Он знал их повадки и поэтому всегда
рыбачил удачно.
Как-то я приехал к нему в деревню на несколько дней. Ве-
20

чер на радостях провели в угощенье да в разговорах. Вспомнили
свои походы, друзей, живых и погибших, а утром он меня на
рыбалку приглашает: сейчас, дескать, самый крупный сом идет,
зевать не приходится, через две недели будет поздно. Я, конечно,
согласился. Сели мы в лодку и поехали сомовики проверять.
Урал там много шире и глубже, чем здесь, и рыбы, должно быть,
больше.
Пока плыли к мосту, Семен много интересного порассказал.
«Я,— говорит,— сома с весны ловлю. Как вода чуть начинает
после разлива светлеть, коряги из-под воды покажутся и
примерно до начала сенокоса, ну, до конца июня, что ли. Пос!ле того
крупный сом как-то не ловится; мелочь идет, да и в хозяйстве
работы побольше...»
«Какого же,— спрашиваю,— ты сома большим считаешь?»
«Да как тебе сказать? На пуд — вроде маловато, а вот
пудика на два-на три—это подходяще».
Я, конечно, не очень верю: хвастается, думаю, мой дружок,
но молчу: как бы не обидеть его.
Подъезжаем к одной коряге. Семен ловко так кормой
подвел лодку, бросил лопатку, правой рукой за корягу ухватился.
Вижу: к коряге веревкой прикручена толстая хворостина и с нее
леска толстая в воду уходит. Поддел Семен багорчиком леску,
приподнял и мне показал:
«Видишь, на какую снасть сома ловлю? Маленький сом на
такую не попадет».
И верно: леска сделана из двойного крученого шпагата, на
конце — поводок из проволоки, а крючок такой большой, что я
подобных и не видел. Семен'говорит, что но его заказу кузнец
ему такие крючки делает: купить-то негде.
На крючке насажен большой голавль, пожалуй с полкило
весом будет. Посмотрел я на его снасть, посмеялся и говорю:
«Ну, Семен, будешь ты ждать до морковкина заговенья,
когда тебе сом попадет. Какой дурак на эдакую страсть полезет?»
А Семен'смеется;
«Есть такие в Урале, дождусь. Не впервой мне их ловить».
Так мы с ним два или три дня ездили по Уралу, да все зря:
не было большого сома. Я над Семеном подтруниваю, а он
отшучивается.
Наконец мне надоело:
«Дай-ка удочку, я где-нибудь с, берега хоть ершей ловить
буду, а уж тьГ по корягам один плавай, может, лягушку большую
прихватишь. Вон у тебя багорчик-то какой острый...»
Не стал Семен меня уговаривать. Наутро высадил меня на
другой берег, дал удочки и говорит:
«Садись вот здесь, на мысочке, рыба тут приважена, сосед
рыбачит. Вон его лодка стоит, там и лопатка и багорчик есть...
В случае чего гони ко мне на помощь...»
21

Я закинул удочки, закурил, а сам все за Семеном слежу.
Подъехал он к одному сомовику — пусто, к другому—тоже.
Вижу: у третьего что-то задержался, возится.
Вдруг вскочил на ноги, потом упал в корму на колени,
кричит, на помощь зовет. Не успел я опомниться, вижу: покачнулась
лодка, слетел Семен в воду, скрылся. Только буденновский
зеленый шлем, в котором он на рыбалку ходил, всплыл, как арбуз,
на поверхность.
Прыгнул я в лодку, гребу, тороплюсь, а уж Семен вынырнул,
хлопает глазами, кричит:
«Где он, где! Смотри не упускай из виду!»
Я испугался: Семен одетый, место глубокое, да и нога-то,
как ни говори, одна.
Подплыл. Уцепился он за борт, втащил я его в лодку, а он
все кричит:
«Где он, где он!»
«Да ты что, с ума, что ли, сошел? Чего кричишь-то?»
Опомнился Семен, засмеялся и говорит:
«Там, брат, такой сомище попался! Видал, как он меня с
лодки рванул? Как лошадь! Эх, кабы не ты —кормить мне раков!»
Поймали мы его шлем, лодку к берегу подчалили, воду из
нее вычерпали.
Семен воду из сапога вылил, одежонку отжал и говорит:
«Ну, теперь давай этого чертушку искать. Уйти ему некуда.
Удилище длинное, где-нибудь покажется».
Поплыли вниз и скоро увидели: по самой середине Урала
ныряет какая-то палка, то торчмя поднимется, то опять на воду
ляжет.
«Вот он, вот! Помогай, друг, помогай! Хватай удилище, там
конец веревки длинный, привязывай за нос, а я багром его
успокою».
Догнали мы удилище, подхватил я его — чуть в лодке
удержался, Семен за пояс меня прихватил. Завязал я конец веревки
за кольцо в носу, и потащил нас сом по воде — то в одну
сторону бросится, то в другую. Но скоро утомился. Я осторожно
начал подтягивать его к лодке. Когда в воде стала видна огромная
голова, Семен ловко ударил по ней острием багра. Взметнул
сом хвостом, обдал нас водой, качнулась лодка, а Семен еще и
еще раз его по голове...
Скоро сом перевернулся вверх белым брюхом, Семен зацепил
его багром, и мы направились к берегу.
В магазине сома взвесили: пятьдесят шесть килограммов,
— Вот это да! — заключили ребята.
Должно быть, моя добыча после рассказа старика показалась
им действительно маленьким соменком.
Ну, а я ничего, я и соменку был рад.
22

Л. Дроздов
ДЕТСТВО
Я старый рыбак, мне уж семьдесят скоро,
Рыбалку всегда я любил.
А с ней подружился в ту раннюю пору,
Когда еще маленьким был.
Я помню деревню, родную избушку,
Ветлы облупившийся ствол,
Овраги, речушку, лесную опушку,
Где детство свое я провел.
Тряпье на полу, тараканьи хоромы,
Где я проводил свой ночлег,
Вся крыша — охапка прогнившей соломы
Да несколько жиденьких слег.
Под нею обеденный стол непокрытый,
Оскобленный чисто ножом,
На стенах на голых худое корыто
Да лампа с разбитым стеклом.
Обед небогатый — в мундире картошка
И черствая корка в руке.
Но весело было по пыльной дорожке
С мальчишками мчаться к реке.
У речки лужайка, ребячьи затеи;
Как возраст тот дорог и мил!
Как милы те тихие заводи, где я
Ершей да уклеек ловил!..
Крючок из булавки, из ниточки леса,
Удилище — липовый сук;
Не вырваться юркой уклейке белесой
Из цепких мальчишеских рук.
Хватал я за жабры налимов усатых,
Закидывал донки с плотов
И ловко таскал окуней полосатых
Из черных, как ночь, омутов.
С той детской поры, как всегда интересной,
Я много видал перемен,
И сам я теперь уже многим известный
Не просто рыбак, а спортсмен.
Богаты мои рыболовные средства,
Почетен мой жизненный путь,
А все-таки жаль, что далекое детство
Никто не сумеет вернуть.
23

В. Aumunos
НЕДЕЛЯ
Мой отпуск подходил к концу, когда пришло письмо:
«Дорогой друг! Как ты отдыхаешь? Неужели сидишь в
городе? Приезжай лучше ко мне. В семи километрах от
Енисейска— Кемь, чудная река! Какие пески на ней, если бы ты знал'
А ямы! Щук и окуней навалом. Твоему спиннингу жаловаться
на работу не придется. Есть моторная лодка. Прокачу с
ветерком!
Максим.»
Прочитал и воспрянул духом. Значит, еще не все потеряно.
Значит, есть на свете место, где не льют дожди, где гуляют
окуни, где потрескивают костры. Что с того, что от отпуска
осталась всего неделя. На Кемь! На окуневые ямы! На золотой
песок!
Через день я сидел рядом с Максимом. За окном стоял не
по-летнему темный вечер. Не переставая ни на минуту,
хлопала с крыш вода. Убежать от дождя не удалось.
— И у вас льют?
— Льют треклятые,— ответил Максим.— Чура не знают. Но
что же мы болтаем? Спать! Спать! Завтра в путь!
— А дождь?
— Уймется. Как ни говори, июль, не осень.
Назавтра, когда сборы подходили к концу, пришел товарищ
Максима по работе. Принес ключи.
Разговор гостя с Максимом заставил меня насторожиться.
— Поезжайте на всякий случай куда-нибудь вверх. Назад
самосплавом можно,— сказал гость.
— Нет, мы все-таки на Кемь махнем. А на всякий случай я
бечевку прихватил,— ответил Максим.
— Как хотите,— неопределенно отозвался гость.
— Ты вот что,— сказал Максим,— покажи-ка лучше, где и
что дергать. А там пойдет. Не забывай, что принцип работы
двигателей внутреннего сгорания мне знаком.
«Эге,— подумал я,— кажется, рыбалка предстоит
веселенькая. Принцип — дело ^хорошее, но далеко ли на нем уедешь».
Максим обратился ко мне:
— А, может быть, ты с мотором знаком? Гм... Какой там у
нас?
— «Москва»,— подсказал гость.
— Понятия не имею,— ответил я.
24

— Значит, буду отдуваться один. Мне только посмотреть,
где что дергать.
Полный тревожных дум, я и не заметил, как перетаскал все
пожитки в лодку, которая находилась совсем рядом, в проточке,
сплошь забитой такими же рыбацкими суденышками. Максим
упросил товарища спуститься и показать что и как. Укрывшись
дождевиком, они склонились над мотором. Доносился
приглушенный разговор: «Если мотор заглохнет... Если прекратится
подача горючего... Если...» Наконец Максим отбросил
дождевик и сказал:
— Все. Теперь — хоть в кругосветное плавание.— Он весело
подмигнул мне,—ничего, мол, не горюй! Но веселость его
показалась напускной...
Из обмелевшей проточки мы выходили на веслах. Максим
примостился на корме, облокотившись на приспущенный книзу
полный таинственной силы бледно-зеленый купол «Москвы».
— Ну-с,— сказал он, поднимаясь, когда мы вышли из
проточки,— попробую.
Несколько раз сжав в кулаке черный, блестящий от воды
шланг, он потыкал большим пальцем в какую-то кнопку ниже
купола и, обернувшись ко мне, предупредил:
— Держись!
— Валяй! — неуверенно отозвался я.
Максим дернул шнур. Мотор упрямо мотнулся, дрыгнул чем-
то в воде и встал на место. Максим дернул еще раз. Потом
еще и еще. Могор мотался, дергался, но заводиться не хотел.
Максим снял сначала телогрейку, потом шляпу. Мокрые от
дождя и пота волосы слиплись. Мотор не заводился.
Отдохнув, Максим' снова взялся за шнур, но я знал, что
чудес не бывает.
И все же чудо свершилось. Наш крутолобый упрямец
неожиданно звонко чихнул. Не давая ему опомниться, Максим
изо всей силы снова дернул шнур на себя. В уши ударил
надрывный кашель, и я увидел, как затрясся бледно-зеленый купол.
Лодка дрогнула и метнулась к берегу. Максим, облапив сразу
весь мотор, круто развернул ее и направил вдоль песчаной косы
на широкий разлив Енисея. Некоторое время он стоял на корме
растерянный и настороженный, потом сел и закричал, заглушая
скороговорку мотора:
— Эге-ей! Наша взяла-а-а!
Лодка, вздрагивая и поводя носом, разбрасывала по сторонам
прозрачно-зеленую воду. Сладкий клинышек подступил к сердцу:
теперь уже ничто не помешает нашему свиданию с красноперыми
окунями. На дождь мы махнули рукой, а мотор работает как
часики. Десять минут. Двадцать.
Слева сквозь мокрое марево тянется прямая черта
невысокого берега. Но вот она разорвалась, и с обеих сторон на нас
25

сразу надвинулись незнакомые мне, загадочные своим
нечетким рисунком берега. Максим сбавил ход и прокричал:
— Кемь!
Устье Кеми, закоряженное и тихое, с обрывистыми, будто
набухшими от воды берегами, не понравилось мне. Но вот из-за
поворота показалась первая песчаная коса. От дождя она
сделалась темно-желтой, слегка красноватой, но даже теперь,
напитанный влагой, песок тихо светился теплыми красками. Рядом с
ним черные отвалы противоположного берега с резкой зеленью
спутавшихся и нависших над водой кустарников казались
чужеродными и неуместными.
Но такова Кемь. Как день и ночь отличаются ее берега друг
от друга. Стоит одному из них выбросить песчаную косу, полную
света и тепла, как другой тут же холодно сдвинет брови,
насупится и помрачнеет,
Я не отводил глаз от реки. Вот, перекатившись через
песчаную мель, вода кругами ходит под срезанным берегом. Здесь
обязательно стоят щучки. Вот огромная лиственница,
перегородив собою добрую половину реки и обвалив берег,
раскорячившись, пьет воду. За ней — глубокий тиховод. Мимо такой
благодати окуни не пройдут. Только бы перестал дождь. О моторе я
уже не думал.
И вдруг мотор загремел, как землечерпалка. Я обернулся и
увидел Максима торопливо дергающим и нажимающим все
рычаги и кнопки, какие попадали ему под руки.
Грохот все нарастал. За кормой вспыхнуло и поползло по
воде темно-синее облако дыма.
— Глуши! — не выдержал я.
Максим дернул еще какой-то рычажок, и мотор умолк.
Темно-синее облако оторвалось от кормы и над самой водой
поплыло в сторону.
Максим выпрямился, поморщился и кивнул на весла. Через
минуту под днищем зашуршал песок.
— Что случилось?
— Не знаю,— признался Максим и, неожиданно сложив руки
рупором, прокричал:
— Эгей!
Прислушался,
— Ну и погодка! Даже эхо под дождевик забралось. А
ситуация наша швах. Что делать будем?
— Ремонтировать,— сказал я.
— Ты говоришь об этом так, будто предстоит раскупорить
консервную банку. Да будет тебе известно, за всю свою жизнь
я не был знаком ни с одним мотором даже на «вы».
— Я тоже,— сказал я.— Но ведь на веслах, хотя мы с ними
и на «ты», по такой быстрине не подняться.
— А бечевочка?
26

— М-да,— поморщился Максим,—придется засучив рукава,
пошли!
Стоя в лодке на коленях в очень неудобной позе и
придерживая над Максимом брезент, я вспомнил его письмо. Вспомнил
обещания: окуневые ямы, уху, пирог... Я мог представить тогда
что угодно, только не себя вот таким онемевшим от неудобной
позы и сырости, добравшейся до костей.
— Ну что там? — спрашивал я время от времени, чтобы хоть
как-нибудь разогнать грустные мысли. Иногда я думал: «А ведь
и он устроился без особого комфорта».
Максим стоял по колено в воде, придавленный сверху
намокшим брезентом, который стеснял его движения и мешал дышать.
Через час я предложил:
— Может, здесь порыбачим?
—- Здесь мы даже не вспомним запах ухи,— ответил
Максим.— Нам обязательно надо подняться до Черной косы.
Еще через час я спросил:
— А что если на Енисей спуститься...
— Только на Черную косу.
А дождь все шел. Окуневые ямы стали казаться несбыточной
мечтой...
Не знаю, помогли ли Максиму знания принципа работы
двигателей внутреннего сгорания или пригодилась консультация
товарища, только мотор и на этот раз сдался. А когда мы снова
понеслись по реке, грустные мысли будто выдуло встречным
ветром.
Кемь прижимала лодку то к одному, то к другому берегу,
будто спрашивала: «Ну как?» — «Красиво»,— отвечал я
мысленно.— «Это что еще! — извивалась Кемь.— Ты посмотри на меня,
когда солнце выглянет...»
Солнце. Я не видел его в течение всего отпуска. Можно было
подумать, что его отпуск день в день совпал с моим.
Миновали так называемую Первую избушку. С завистью
смотрел на рыболовов, суетившихся около нее. Через час
миновали Вторую. Она стояла вся в зелени в устье не то речки, не
то небольшой проточки "На самом берегу. Над покосившейся
крышей курился дымок. Перед соблазном оказаться через
минуту в тепле устоять было трудно.
— Погреемся! — прокричал я Максиму.
Он, зажмурив глаза, отвернулся в сторону.
— Теперь недалеко.
И добавил газу.
Но вот лодка резко повернула к берегу и на полном ходу
врезалась в песок.
Приехали. С минуту я сидел неподвижно, наслаждаясь
тишиной и покоем. Наконец-то можно размять одеревеневшие
ноги, развести костер, сварить чай...
27

Максим протянул руки ладонями кверху.
— А дождик-то, кажется, перестает!
Я поднял голову. Сверху летели запоздалые капли, но небо
не прояснилось. Тяжелые нагромождения туч, раскаленные по
краям, замерли, остановились. Обремененные водой, они,
казалось, тяжело дышали и остановились только затем, чтобы
решить, в какую сторону и на кого обрушить удар.
— Будет еше дело,— сказал я.
— Едва ли,— возразил Максим.— Во всяком случае время
зря терять не будем.
— Не будем!
Я схватил топор и побежал в ближайший кустарник за
дровами.
— Не будем! Не будем!—повторил я, в такт словам вонзая
топор в смолистую лиственничную коряжину. Время терять нам
никак нельзя. Скоро ночь, а у нас ни костра, ни палатки. Да
и желудок от голода, казалось, прирос к хребту.
Но, как выяснилось, Максим вкладывал в свои слова совсем
другой смысл. Когда весь измокший (если только я мог
измокнуть больше, чем был) я вернулся с охапкой дров, он мирно
сидел у самой воды на перевернутом ведерке и преспокойно
попыхивал папиросой. В руках его была удочка.
Максим рыбачил. Рыбачил, несмотря на то, что в его одежде
не было ни одной сухой нитки. Рыбачил, позабыв про груз в
лодке, про костер, про еду. И ловил не крутолобых язей, не
полосатых окуней-горбачей — ловил самых обыкновенных, с палец
величиной, пескарей Священнодействуя, он не торопясь
поднимал удилище, снимал очередного пескарика, поправлял или
наживлял нового червяка и так же не спеша закидывал.
Закидывал и окаменевал.
Час спустя мы сидели у костра и пили из кружек горячий чай.
Я встал и пошел вдоль берега поискать плавник, а заодно
разведать реку.
Сумерки густели. Вспыхнувшие было багровым светом тучи
тихо гасли. Берега потемнели и сблизились. Но на песчаной
площадке, по которой я шел, гулял ровный полусвет, будто
светился песок.
Я люблю бродить по берегам незнакомых речек. На каждом
шагу ждешь чего-то нового. Ждешь и мечтаешь. То о крутом
перекате, под которым от окуней и щук в разные стороны
брызжет серебряная мелочь; то о глубоком улове, сплошь забитом
сорожняком; то о каменной яме с отдыхающим в ней тайменем
или ленком... Чаще ничего такого и не находишь, зато всегда
ждешь...
Крутой излом реки заставил меня ускорить шаги. На крутых
поворотах встречаются перекаты с глубокими вымоинами.
А именно в таких местах мне всегда везло.
28

Перекат оказался небольшим, по даже при сумеречном свете
я заметил метрах в десяти от берега пену. Чуть вздрагивая, она
медленно кружилась на месте. Улово! Я шагнул к воде, чтобы
лучше разглядеть его, и в то же мгновение звонкий всплеск
ударил по тишине. От самого берега в глубину метнулся клин
воды.
Щучка! Значит, не ошибся* Значит, на рассвете —прямо
сюда. Только бы не помешал дождь и поскорее наступило утро!
Я повернул к костру.
Высокий огонь весело плясал на песчаной площадке. Дождь
перестал, хотя тучи не расходились. Ночь обещала быть не
холодной. Я шел и мечтал о завтрашней ловле.
У костра Максима не оказалось.
— Максим! — негромко крикнул я в темноту.
— Тесс,— раздалось рядом.
Я повернулся и увидел Максима у реки на перевернутом
ведерке с удочкой в руке.
— В такую-то темень! — воскликнул я.— И опять пескари?
— Какое там пескари?! Тигры! Я уверен, что их не кормили
с самой весны. Хватают так, что я боюсь, как бы они ни
слопали и меня.
Он ловко подсек очередного пескарика, снова забросил
удочку и обернулся ко мне:
— И, пожалуйста, не мешай! Если хочешь, садись рядом!
Часы показывали одиннадцать. Пора было подумать о
ночлеге. Я начал с палатки. Разбросал ее на песке и уже хотел
ставить, как появился Максим.
— Не пойдет. Ты не учитываешь, что, кроме всего прочего,
я поехал сюда лечиться.
Лечиться! Бедный Максим! Я совсем забыл о его
радикулите, а ведь такая сырость кругом!
Максим начал с костра. Перенес его на несколько метров
в сторону и тщательно вымел из кострища оставшиеся
головешки и угли. Затем принес весло и стал лопатить горячий
песок так же, как лопатят зерно. Песок неярко светился и
дышал жаром. С весла сыпались искры и тут же гасли. Максим
тыкал в темноту и снова сыпал искры. Когда он проделывал
это быстро и искры не успевали гаснуть, казалось, что он
лопатит не песок, а звезды.
Я сбегал за вторым веслом и тоже стал лопатить. Поддевал
и сыпал в темноту, подбрасывал кверху и ловил на весло..
Время от времени Максим прикладывал к кострищу ладони
и добавлял холодного песку. Горячая площадь ширилась.
Звезды вспыхивали все реже.
Вскоре мы лежали в палатке на одеяле, подогреваемые
горячим песком. Припекало сильно. Я ворочался, подставляя теплу
29

то спину, то бок; Максим мужественно лежал на одном боку:
лечил радикулит.
Но вот он сел, пошарил вокруг себя руками,4 что-то
отыскивая, и откинул край палатки.
— Не выдержал?
— Спи, спи,— ответил он и вышел, тщательно прикрыв за
собой палатку. Неужели рыбачить?
Некоторое время я лежал, прислушиваясь к возне за
палаткой, но усталость взяла свое.
Когда открыл глаза, в палатке хозяйничал свет. Где-то
невдалеке посылал отрывистые позывные кулик: «ку-у-лик!
ку-у-лик!» Потрескивал костер. А дождь? Неужели так и не
угомонился? Прислушался. Нет, дождь не желал оставлять меня
одного. Карауля, он стоял за палаткой и от нечего делать
постукивал тонкими палочками по тугому брезенту.
Максим встретил словами:
— Ну и спать ты! А окуни засонь не любят! Взгреют,
смотри.
Он сидел у костра с прутом в руке, глубоко натянув
капюшон дождевика. «Спал или не спал?» — подумал я, но в
разговор вступать не стал. Схватив спиннинг, помчался к своему
улову.
Увидел еще издали. Перекат играл неяркими блестками.
Ниже, на темной вздрагивающей воде — серые кружева пены.
Всякий раз, как я снаряжаю спиннинг, мысли мои путаются,
руки не слушаются. Часто привязываю грузило и блесну еще
до того, как жилка продернута в кольца. Сколько стоит труда
заставить себя сесть на берег и уже спокойно начинать все
сначала.
С бьющимся сердцем сделал первый заброс. Течение
отбросило блесну за улово. Второй заброс... Третий... Блесна все
больше захватывала облюбованное место. Вот она пошла через
самую середину. Я видел, как зеленая жилка разрезала серое
кружево. Вдруг в руки — двойной рывок. Почти в то же
мгновение— звонкий всплеск и беспорядочное бултыхание как раз
там, где только что утонула зеленая жилка.
ЩукаРЕе несильные рывки — во всем теле. Вывожу без
тормоза, надеясь выбросить с ходу. Только бы не сошла!
Щука шла беспокойно. Бросалась то в одну, то в другую
сторону. У самого берега, когда я, наконец, увидел ее, она по-
бычьи замотала головой, будто хотела сказать: «Врешь! Не
возьмешь!», и рванула в глубину. Больно ударила по пальцу
катушка, и жилка ослабла.
Я опустился на мокрый песок и долго глядел на
потемневшую воду.
Неслышно подошел Максим:
30

— Где рыба?
— Щука?
— Щука.
В эту минуту я, наверно, походил на малыша, у которого
отобрали любимую игрушку.
— Крестницу, выходит, на Кеми завел?
— Выходи г.
— Ладно, ты еще успеешь свести с ней счеты. Пошли! Уха
стынет.
Он действительно сварил уху: пригодились «тигры». Ночью
наживил ими два спиннинга и поставил на тормоз. Почти
сразу взял окунь. Второй, по словам Максима,— чистокровный
горбач, и щучка засигналили утром.
Ели уху в палатке: загнал дождь. Ели по-старомодному:
держа ложку над ломтем хлеба.
После завтрака Максим «прилег вздремнуть». Я взял
спиннинг и пошел к перекату сводить счеты с «крестницей».
Дождь все сыпал. Куличок молчал. Лениво переливалась
река. Ни щуки, ни окуни не брали. Сначала я бросал «Кеми»,
потом «Байкал», потом «Трофимовку». Наконец поставил свою
коронную «капельку», переделанную из двухлистки. Но и на
«капельку» поклевок не было.
' Забрасывать стало труднее (грузило тоже пришлось
заменить на меньшее), мешал грубый намокший дождевик.
«Еще десять забросов,— сказал я себе,— и пойду к костру».
На четвертом забросе почувствовал поклевку — слабую,
неуверенную и уже подумал, что показалось, как упругие рывки,
по-видимому, небольшой рыбины, заметавшейся где-то там,
в невидимой глубине, зарядили тело чувством не новым, но
каждый раз по-своему неповторимым и радостным. Я начал
торопливо накручивать жилку.
Недалеко от берега заметил жертву. Это был крупный,
по^боевому взъерошенный окунь. Я видел скошенный на меня
черно-красный глаз и неровные темно-зеленые полосы. Он шел
на большой скорости вдоль берега. «Неужели и этот»,—подумал
я и сделал рывок. Ошалевший окунь, как из пращи, вылетел
из воды и мягко шлепнулся на песок.
На песок полетел и дождевик, хотя дождь все шел. Теперь
я забрасывал без*счету, втайне надеясь угостить Максима своей
ухой. Вскоре, собирая мокрыми боками песок, на берегу
выгибался второй окунь.
Третий не попадался. Дождь заставил меня сначала надеть
дождевик, а потом и вовсе уйти в палатку.
В этот день дождь так и не переставал. Шел неторопливо
и деловито, будто творил какую работу. Так же деловито
трудился он на второй день и на третий. К вечеру обычно затихал.
В бездонной, беспорядочно мечущейся сырой мгле вырисовыва-
31

лись облака. Они то медленно двигались с запада на восток,
то вовсе стояли на месте. Закат красил их в красные цвета
самых тонких, изысканных оттенков. И тогда мне казалось, что
после долгого и трудного пути они останавливались, чтобы
отдохнуть и блаженно подремать, поддерживая друг друга
усталыми плечами. Впрочем, утомленными они казались не всегда.
Иногда они больше походили на вырядившихся в яркие платья
молнии, заполнивших собой огромный праздничный зал и не
знающих, что же делать дальше.
Гасла заря — исчезали модницы.
А ночью начинал сеять дождь. К утру он усиливался, днем
становился окладным, и все наши надежды на хорошую погоду
пропадали.
Мы жгли костер, сушились, слушали куличка, лопатили
песок и грели на нем бока. Максим откармливал «тигров» и
комаров, я стегал свое улово. Общими усилиями налавливали
ровно столько, чтобы не забыть, как пахнет уха.
Конечно, мы могли спуститься ко Второй избушке и
устроиться там с большим комфортом. Но это походило бы на
бегство. И, чтобы оправдать наше пребывание на Чёрной косе, мы
говорили:
— Июль — не осень. Дождь не может идти неделю подряд.
Не сегодня-завтра он кончится.
— Место у Черной косы—саМое уловистое на Кеми. Еще
никто не возвращался отсюда пустым.
— Что еще хорошо,— заключали мы, —сюда почти не
заглядывают рыболовы. Вся рыба — наша.
Так мы успокаивали себя. А дождь все лил. И хотя место
у Черной косы было самым добычливым и рыболовов здесь,
кроме нас, не было, в нашем садке не прибывало.
Так прошло три дня. На четвертый утром Максим, глядя на
размытый горизонт, сказал:
— Дело — швах.
— Ты чем-то огорчен? — спросил я.
Максим посмотрел на меня внимательно.
— Неужели не надоел тебе этот дождь?
— Он начинает, даже нравиться. Под него хорошо спится.
— А улов? Устраивает?
— Вполне. По крайней мере не надо заботиться о таре.
— Тогда пиши—задание выполнено: от моего радикулита
не осталось и следа.
«Ку-у-лик!» — вмешался в наш разговор куличок.
— Как ты думаешь, о чем он?
— О-от-лично! — перевел я с птичьего языка.
...Возвращались самосплавом. Мотор, как мы и
предполагали, не завелся. Но большой нужды в нем не было. Нашу лодку
несла сама Кемь. И оттого, что сама Кемь несла нашу лодку,
32

что за бортом певуче тянула вода, а высокие ели прд эту
песню справа и слева веди неторопливые хороводы, мне все
казалось, что природа чествует нас, меня и Максима, будто мы
возвращаемся с большой победой.
Максим сидел на веслах, но брался за них только на
перекатах, где лодку обвивали тугие жгуты из красноватых струн.
Он не расставался со спиннингом, все еще надеясь поправи.ь
дело. Я тоже орудовал спиннингом, но, как и Максим, без
успеха.
На широких плесах песня за бортом стихала, хороводы
останавливались. Мы кружились на месте.
Вечер нагнал недалеко от устья. Жгуты на перекатах
Окрасились в рубиновый цвет. Без опоздания явились облака, будто
пришли прощаться.
А лодку встретил уже Енисей.
У него нрав другой. Он не стал церемониться с нами, а,
перебросив через наши плечи бечеву, припасенную Максимом,
затеял с лодкой такую игру, что, будь до города хотя бы на один
километр больше, мы упали бы на холодный галечник
недвижимыми. Я видел^ только ноги Максима да мокрый галечник.
Слышал больше. Слышал, как скрипела уключина, как сопел
Максим, как позванивала галька.
А в светлой комнате, туго забитой теплым воздухом, я
услыхал еще звон колокольчиков...
Ог ужина отказался. Сил раздеться и умыться не хва.ило.
Бросил на пол какую-то шубейку, в голова — старенькое
пальтецо, повалился и тотчас заснул.
На следующий день я покинул Енисейск.
Вот так я провел последнюю неделю отпуска. Куда девались
остальные дни.— не знаю. Пробовал вспомнить и не мог.
г. Красноярск
11. Крылов
СИЛЬНЕЕ СМЕРТИ
К середине августа занепогодило. Низкие серые тучи
медленно ползли над землей. Солнце показывалось редко. Моросил, шел
1) лил дождь.
Земля вспухла, как распаренная, и из нее бурно пошли
сорняки Было тепло. На улицах города в канавах образовались
ручьи. Воздух был пропитан влагой, превращавшейся к ночи
в туман. Люди не вылезали из плащей и резиновых сапог.
Дед Василий занедужил...
2 Заказ № 5-431
33

И то сказать, и в более молодые годы от ревматизма не
знаешь куда деваться, ну а семидесятилетнему старику так
прямо невмоготу, своей волей на кладбище запросишься.
Тяжко вздыхая, изредка кряхтя, дед ворочался на своей
жесткой постели и с досадой отмахивался от вопросов снохи,
заходившей несколько раз в день проведать больного.
Вечером к деду после работы забегал дружок —
шестидесятипятилетний, юркий и суматошный дед Михаила. С дедом
Василием их связывала сорокалетняя совместная работа на
заводе и столь же длительная страсть к рыбной ловле.
— Погода — чистая Англия! — входя и отряхиваясь от
дождя, говорил Михаила.— Ну ты как, Вась? Скоро поправишься?
Гляди-ка, сазан вот-вот браться начнет... Не упустить бы.
— Наши-то ходят? — спрашивал дед Василий:
— Знамо, ходят. Да что толку-то! Приносят полны сапоги
воды да ершей по тройке... Позавчера Ленька Грачев с
палаткой на реку вышел... Просидел до ночи другого дня...
— Ну и что? — повертывал голову дед Василий.
Михаила не торопясь набивал трубку, подходил к окну,
закуривал и, глядя на дождь, неодобрительно покачав головой,
садился на стул.
— Один бор за сутки,— наконец сообщал он.
— Чей бор?
Михаила глубоко затягивался, поворачивал голову к
открытой форточке, выпускал громадный клуб дыма, некоторое
время смотрел в потолок и уж потом негромко:
— Сазаний бор... с обрывом лески.
Дед Василий делал на кровати резкое движение, морщился
и с превеликой досадой хрипел:
— Тоже мне охотник! Пятьдесят, дураку, стукнуло! Говорил
ему не раз: купи катушку! Так нет. А потом на обрывы
жалуется...
Надолго замолкали, слушая шум дождя за окном. Так
сидели до сумерек. Потом Михаила молча зажигал керосинку,
ставил на нее чайник. Подходил к вешалке, где висел его
мокрый плащ, вытаскивал из кармана сверток.
Развертывал— появлялись стакан густого меда и небольшая связка
баранок. Суматошно семеня ногами, но бесшумно Михаила
носился от шкафа к столу. Доставал посуду, хлеб и, нашарив на
окне банку соленых грибов, говорил:
— Ну, хватит скучать, Вась. Давай я тебя лечить буду.—
Смахнув лежащие на тумбочке порошки, Михаила пододвигал
ее к постели Василия, ставил чайные стаканы, грибы, мед и
баранки. Снимая закипевший чайник с керосинки, Михаила
принимался угощать грибами деда Василия.
— Не хочу... Не буду...— кряхтел тот.— Душа не принимает.
— Не принимает и не надо! — соглашался Михаила.—Мы
34

ее, дущу-то твою, чайком с медом пуганем. Глядишь, она и
воспрянет.
Выпив два стакана чаю с медом и раскрошив баранку, дед
Василий задремывал, Михаила, поправив' на нем одеяло,
прикрывал форточку, надевал плащ и уходил домой.
На четвертый день деду Василию похужело. Он перестал
есгь и пить. Не отвечал на вопросы. Вызванный снохою
районный врач нашел резкое ослабление сердечной деятельности. На
вопрос снохи «выживет ли дед?» врач неопределенно ответил,
что До ста лет доживает примерно один человек из двухсот
пятидесяти тысяч...
Вечером пришел сын, сутками пропадавший на заводе по
причине срочного заказа. Дед Василий открыл глаза,
посмотрел на сына и чуть слышно проговорил:
— Ступай... работай... Не умру я, Петька... рано еще...
Наутро, чем свет, забежал Михаила. Дед Василий был в
забытьи и на приветствие друга не ответил. Сноха дежурила
у постели больного непрерывно.
Смахнув непрошенную слезу, Михаила потрусил на завод.
Тоскливо тянулось время. Дыхание деда еще улавливалось.
Сноха щупала руку старика, поправляла одеяло. Вспоминала,
как суровый свекор расправился с сыном — ее мужем, когда
тот, придя домой пьяным, вздумал «поучить» жену
кулаками.
— Не умеешь — не пей! — резко отрезал тогда дед Василий
сыну, отлетевшему от его удара в угол комнаты.— Герой! С
бабами воевать!
С тех пор муж ни разу не приходил домой нетрезвым, а о
кулаках и помину не было. И сейчас, глядя в исхудавшее лицо
деда Василия, сноха, бабьего любопытства ради, старалась
представить, каким мужем был он для своей покойной жены.
Вечером после работы Михаила прямо к дружку. Отослал
домой сноху, сказав, что будет ночевать у Василия.
Раз пять ночью он вставал, щупал руку друга: теплая —
значит, жив. Один раз услышал, как Василий в бреду чуть слышно
прошептал:
— Тише, окаянные! Леску порвете!
Ночью дождь перестал. Небо очистилось. На востоке
появилась розовая полоска. В пять часов утра пришла сноха,
сотворила завтрак, накормила Михаилу и отпустила на завод.
Погода определенно менялась. В открытое окно несся
птичий гомон. Робко заглянули солнечные лучи. По небу быстро
неслись облачка. Раза два снохе показалось, что дед Василий
во сне улыбается. Однако неподвижность тела не оставляла
сомнений в тяжелом положении больного.
Вдруг, часов в десять дня, Славка (сын того самого Леньки
Грачева, что сутки по дождю сидел из-за одного бора с обры-
2*
35

вом лесы) подбежал к приоткрытому окну и звонким голосом
завопил:
— Деда, а деда! Чего лежишь? Сазаны берутся! Папка
четырех принес, здорове-е-нные!
— Брысь, окаянный! — кинулась к окну сноха.— Не
видишь, дед помирает!
Славка разом сник. Глядя на сноху, робко сказал:
— Батька послал сказать... Дед-то сазанов любит.
Славка от окна бегом. Сноха обернулась и обмерла. Дед
сидел на кровати бледный как смерть и ввалившимися глазами
смогрел в окно.
— Распогоживается,— чуть слышно прошептал он.— Чайку
бы, что ли, дала.
Ошалевшая от неожиданности, сноха, не веря глазам,
заметалась по комнате. Зажгла керосинку, поставила чайник,
стакан сметаны, захватила из миски стопку оладьев
Трясущимися руками расставила на тумбочке, боясь взглянуть на деда.
Сверлила мысль: «А ну как сейчас помрет? Бывает, поднимется,
поговорит да и преставится... Что делать-то? Пете на завод, что
ли, позвонить?»
Украдкой глянула на деда. Увидела, что тот неотрывно
смотрит на удочки на стене.
— Чай готов, батюшка... И оладушков *со сметанкой
скушайте. Как вам налить — с медом или с сахаром?
— Давай с медом,— прошелестел дед
Выпив стакан крепкого чая с медом и съев тройку оладьев,
дед устало повалился на подушку и тотчас уснул.
Сноха бегала к себе, готовила обед, просила соседку
сходить на базар. Дело уж к вечеру, а дед все спит да еще
всхрапывает. К пяти часам вечера явился дед Михаила. Сноха
рассказала о случившемся. Глаза Михаилы радостно сверкнули:
— Спасибо, Петровна, за добрые вести! Беги домой, я
теперь с ним сам управлюсь. Завтра выходной, так я здесь и
заночую...
Сноха ушла. Михаила развернул принесенный с собой
сверток с немудрыми припасами стариковской кухни, в числе
которых была рыбина килограмма на два. Вышел в сад, почистил
рыбу, нашел сковороду и стал жарить.
— Леньку видел? — послышался с кровати слабый голос
деда Василия.
— Видел,— обрадованно подбежал к постели Михаила.—
Четырех взял! Одного —килограмма на четыре! Мне дал
небольшого. Славка ему сказал, что ты болен. Сейчас, Вась, я его
поджарю — пообедаем.
— Скольки боров было, не сказывал?
— Говорит, восемь боров было и все до солнца. Три
обрыва и один сход...
36

— О господи! — застонал дед Василий.
— Ты что, Вась? ^Может, перевернуть тебя?
— Поди рыбу переверни,— сердито огрызнулся дед
Василий.— Ишь, чаду напустил. Повар!
Михаила рысцой к сковородке. Перевертывая рыбу,
приговаривал:
— Ты, Вась, не робей. Завтра выходной у меня. Мы с тобой
целый день вместе. Сейчас закусим.
— Кашу варил? — строго спросил Василий.
— Каку кашу? — удивился Михаила.
— Каку, каку! Ты что, аль забыл, на что сазанов ловят?
И пшеницу не парил?
— Да как же это? — растерялся Михаила.— Больной же ты!
— А ты что, доктором стал? Рыбу ловить уж бросил? —
сердился дед Василий.
— Ну что ты, Вась. Бог с тобой! Вот сейчас рыбу дожарю
и следом пшеницу с кашей поставлю. Все в аккурат сделаю.
— Куда штаны дели? — строго спросил, поднимаясь с
постели, дед Василий.
— Сейчас найдем,— заметался Михаила.— Сам знаешь,
бабьи похоронки искать — горе сущее. Стой, вот они, на диване,
Да лежи ты, господа ради! Куда тебя подняло?
Однако дед Василий дрожащими руками натягивал брюки
и застегивал ворот рубахи.
Михаила тем временем разыскал трехлитровую кастрюлю и
поставил парить пшеницу.
— Обедать-то будем аль в приглядку играть? —
капризничал дед Василий.
— Сей минут, Вась. Как насчет «живительной»?
— Мне двадцать пять граммов налей.
Михаила достал из шкафа «живительную», строго отмерил
четверть стопки и, подавая другу, поздравил:
— Ну, Вась, с выздоровлением! А уж я-то рад! Я рад!
Выпив водки, дед Василий ошалело посмотрел на потолок,
понюхал корочку хлеба и принялся за рыбу.
— Вот поймаем штук по семь, тогда и радуйся,— негромко
сказал он Михаиле.— А то тоже мне рыболовы": из восьми
боров четырех ловят...
— Правильно, Вась, у нас сходов не будет! Дай-ко я тебе
еще подложу. Рыба — она, брат, пользительная...
— Ослаб я, — доедая рыбу, сказал Василий.— Лягу
обратно, посплю, а ты за своей снастью сходи и мою приготовь...
— Ложись, ложись! Все сделаю. Будь спокоен. И пшеницы
напарю, и каши сварю, и домой сбегаю. Спи!
Дед Василий кряхтя растянулся на кровати. Отвернувшись
от света, накрылся одеялом и тотчас уснул.
37

Пришедшие наутро сын и сноха увидели на двери дедова
дома замок, а на закрытом окне записку: «Придем к вечеру.
Петровна, купи маргарину. Миша».
Сын только руками развел.
Был ясный, тихий, безоблачный августовский день.
Вл. Соколов
НОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
Всю неделю октябрьский ветер злобно тряс деревья,
разбрасывал по улицам охапки листьев, а в субботу притих,
захлебнулся дождем. Над городом плыли густые, бесприютные
тучи. В такой день сидеть бы в теплой комнате за чашкой
горячего чая... Но нет покоя человеку, зараженному страстью
к рыбалке. Собирает он свое нехитрое снаряжение и едет
в Сосновку, Уручье или Рябчевск — заветные места рыболовов
Брянского полесья.
В этот пасмурный день и меня потянуло к дальним омутам
Десны. Автобусом доехал до Выгоничей, потом пересел на
попутную машину, на одном из поворотов соскочил и глубоким
оврагом пробрался к меловой круче. Это местечко приметное.
Из-под вылизанных водой берегов гигантскими клыками
торчат мореные дубы. Вода в реке холодная, со дна бьют родники.
В жаркие летние зори здесь выуживают много крупных судаков
и лещей: видимо, они заходят сюда «принять холодный душ».
Ниже золотые кручи и травянистая коса, где в изобилии жирует
всякая рыбья детвора. Из года в год весной и осенью
возвращаюсь я отсюда с богатым уловом налимов.
Налим — рыба оседлая, домовитая, покой любит. Заберется
под колоду или под камень и сидит там годами — лежебока.
Но не всегда он так живет. Глубокая осень для налимов все
равно что май для пернатых. Когда вода похолодает, налимы
начинают резвиться, у них развивается аппетит. Налимы всю
ночь ползают по дну, жадно хватают задремавших ершей,
пескарей, а возле берегов — лягушек. Тут-то их и ловить!
Важно только, чтобы наживка находилась на дне...
Тучи опустились еще ниже, и казалось, что небо
превратилось в огромную плиту, которая вот-вот придавит землю.
К ночи стало совсем тихо, но дождь продолжал моросить.
Крепко пахло лесом, грибами и медом. Настоящим медом
пахнет в полесье. Может, оттого все еще много в дебрях
медведей...
Я забросил донки у меловой кручи. Кругом ни души. Но
вдруг из кустов вышел человек, забрел в резиновых сапогах
38

в воду и тоже забросил донку. Кто бы это мог быть в такое
ненастье? Подойдя к отмели, я увидел своего старого
знакомого— бухгалтера Андрея Редина. Он был страстный рыболов.
Таких людей не страшат ни бури, ни ветры, ни холода. Хоть
камни с неба — он все равно будет на своих любимых местах.
Увидев меня, Редин вышел на берег и улыбнулся:
— Принесла тебя нелегкая в такую непогодь? Небось
закоченел.
— Пока неплохо, а ты уже посерел от дождя, как
куропатка, простудишься.
— Бывает и так,— подтвердил Редин, вытирая мокрое
лицо.— Как говорят, сегодня охота, а завтра перхота.
Он подул в кулак своей единственной руки, потер сначала
одну, потом другую щеку и, обращаясь ко мне, заметил:
— Я уже управился, пять разных блюд налимчикам
предложил, а что касается непогоды — это не страшит, выдюжу.
«И в чем душа держится? — подумал я.— Ростом мал, худо-
ват, с одной рукой после войны остался, да и на ней только
три пальца, а не унывает. Видна охотничья косточка».
Ночь надвигалась быстро. Я стал торопиться на отдых.
— Мое местечко вон там,— махнул Редин в сторону
развесистого дуба, возле которого темнел стог сена.
— Может быть, вместе заночуем под кручей? Там тихо
и сухо.
— Нет,— твердо сказал Редин.— Пойду мимо кровати спать
на полати. Выкопаю себе норку в сене. Тепло и уютно.
Пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись.
Хорошо укрывшись плащом и навалив на себя ворох душистого
сена, я скоро уснул. Долго ли спал, не помню, только вскочил
я от страшного крика. Душераздирающий вопль несся с той
стороны, куда ушел Редин. Несомненно, это кричал он. Быстро
схватив топорик и электрический фонарь, я побежал к стогу.
— Помоги,— звал Редин с вершины стога.
Поднявшись к нему, я увидел необычайную картину. Мой
приятель держал за шею огромную ушастую птицу. Я осветил
ее фонарем. Это был филин. Но что за чертовщина! На месте
глаз у него зияли кровяно-синие ямки.
— Брось его,— резко крикнул я.
Редин разжал пальцы, и в ту же секунду филин взмыл
кверху и исчез в темноте. Все лицо Редина было залито кровью, а
на щеке и выше бровей темнели раны.
Надо было немедленно оказать ему помощь. Но у нас не
оказалось ни куска бинта. Что делать? Я взял Редина под руку
и повел его глухой, малоезженой лесной дорожкой к хате
лесника. Идти было трудно, часто мы падали, спотыкались о
корни деревьев. Маленький фонарь светил так слабо, что мы едва
разбирались среди многочисленных тропинок, которые теперь
3d

все казались похожими друг на друга. Какая из них куда
ведет?..
Наконец выбрались на широкую поляну и через несколько
минут были в доме лесника.
— Что случилось? — тревожно спросил наш общий знакомый
Мироныч.
— Беда, брат,— ответил я,— филин так разделал Редина,
что придется отправлять в больницу.
— Филин? Да что ты мелешь? Ведь...— начал было
Мироныч, но, взглянув на окровавленное лицо Редина, прервал свою
речь, торопливо достал из сундука кусок белого полотна,
нашел йод, вату, и мы, как умели, забинтовали раны
потерпевшему. Лесник недоумевал, как это могло случиться?
— Купил лиха за свои гроши! Да что ты филю, как
цыпленка, за хвост держал, что ли? — допытывался Мироныч.
— Сам он налетел на меня.
— Ты что чепуху городишь? Сорок лет в лесу, а такого не
слыхал. Ты толком расскажи.
— Да я и сам не пойму, как все случилось. Лег я спать,
слышу сквозь сон, что шуршит что-то возле уха. Вроде как
зверущка какая или жук большой. Стала эта тварь
продвигаться к лицу; хотел было я освободить руку, чтобы пугнуть
ее, как вдруг что-то зашумело, как ветер, и камнем — на меня.
Вцепился, проклятый, в лицо. Я сначала оцепенел от испуга...
А потом опомнился и хвать его за горло. Я его жму, он меня...
— Ясно,— заключил лесник,— мышь бегала. Но все же...—
Мироныч развел руками.— Филин — птица зоркая, не мог он в
человеческую голову вдарить...
— Да филин слепой был! — крикнул я, вспомнив, что
вместо глаз у него зияли дырки.
— Вот оно что...— удивленно протянул лесник.— Слепой,
говоришь... Видно, бедный филя выдержал бой с пернатыми
врагами, и не иначе как днем: ночью в лесу он хозяин. Ну, а
потом-то что?
— А потом прибежал вот он. Я выпустил филина.
— Так-то и выпустил,—произнес Мироныч.— И пера из
хвоста не выдернул на счастье? — Он хитровато подмигнул
мне, верь, мол, в сказки, и сердито так:
— Все спят, а вам покоя нет... И как вас, бродяг, земля
держит.— Вдруг широко улыбнулся:—Люблю таких
одержимых! Ой как люблю...
Через несколько минут Мироныч запряг лошадь. Решено
было отправить Редина на медпункт в ближайший поселок. Из
глубокой телеги, закутавшись в одеяло, Редин кричал мне:
— Донку мою разыщи, пустой не будет!
— Вот чудак, да откуда ты знаешь, что на твою наживку
налим клюнет?
40

— Обязательно попадется! Уж я-то знаю...
Ночевать пришлось на старом месте, где у меня осталось
все, с чем я приехал на рыбалку. Вскоре я заснул. А когда
пробудился, было уже светло. Собрав все имущество, я прошел
к берегу. Каково же было мое удивление, когда, выйдя на
песчаную косу, я увидел шагающего по воде Редина. Лицо у него
было забинтовано, а в руке он держал снизку крупных
налимов. Подходя ко мне и показывая на свою добычу, он весело
кричал:
— Вот видишь, я говорил тебе — клюнет!
Приятное волнение изменило его глаза, они излучали блеск
радости. Ночной кошмар и раны забыты. У Редина чудесной
настроение. Вот что значит охотничья страсть! Для рыболова-
любителя дни отдыха на реке — это счастье, зарядка бодрости
и силы.
А как же насчет работы? Как показаться людям с
расцарапанным лицом?
Ничего! В понедельник, сидя за конторским столиком
подшефного колхоза, Редин, добродушно посмеиваясь над собой,
сам рассказывал о ночном происшествии и как ни в чем не
бывало стучал косточками счетов.
Так уж водится, что рыболов матерый — всегда работник
спорый.
Брянск
П. Стефароа
ПОД НОЧНОЙ РАДУГОЙ
Это было на исходе июля. Проводя несколько свободных дней
на Припяти, я познакомился с паромщиком Федором Бражко.
Удил лещей и язей на тиховодных плесах, жил у него в
сторожке. Сплетенная из прутьев и обмазанная глиной хибарка стояла
под навесом тенистых лип. Внизу под крутояром покачивался на
зыбучей волне ветхий паромишко- На том берегу, покуда
хватало глаз, ширились пойменные луга, на этом зеленела звенящая
иволгами дубрава.
Федор Егорович — щупленький, жизнерадостный человек,
которому было уже лет за сорок. Незанятым каким-либо делом его
редко кто видел. Если Егорыч не тянул паром от одного
берега к другому, то непременно сидел на чурбаке у сторожки и
плел корзины. Большие и малые, с шапку, плетюхи получались
у него аккуратными, упругими, как мячи. Колхозники не раз
благодарили Блажко за эту необходимую в хозяйстве тару.
41

Пожалуй, самым примечательным в душевном облике
Федора Егорыча была его неизменная кроткая улыбка. Она
лучилась в сине-озерных глазах даже в минуту случавшейся обиды
или огорчения. Оскорбить, унизить кого-либо — нет, этого
сделать паромщик не мог. Зато уважить, оказать дружескую
поддержку человеку он готов был в любое время дня и ночи.
С утра до вечера я проводил время с удочками на плесах.
Но, когда бы ни возвращался в сторожку, всегда находил на
столе рядом с краюшкой хлеба котелок с ухой или испеченную
в горячей золе хрустящую, поджаристую картошку. Как-то я
спросил паромщика:
— Федор Егорыч! А почему ты рыбалкой не увлекаешься?
— Я не увлекаюсь?! — с удивлением поднял он белесые
брови — Нет, братец мой, ошибаешься... Верно, .рыбачу я редко. Но
ради хорошей рыбалки готов хоть с чертом на кулачках биться.
Не веришь? Посмотри мою снасть.
Паромщик достал из-под кровати объемистую кожаную
сумку. Она до отказа была набита жерлицами. На деревянных
рогульках намотаны витые пеньковые шнуры. На концах шнуров
к сыромятным ремешкам прикреплены крючки-багорики.
— Поставушки на щук? — заметил я, рассматривая
жерлицы, оснащенные чуть побольше наперстка блестящими
колокольчиками.
— Нет,— отрицательно покрутил головой Бражко.— Щука у
меня уважением не пользуется.
— А на кого же такая снасть?
— На сомов...
— На сомов?! — перехватило у меня дыхание.— А когда же
ты их ловишь?
— В грозу!...
— Как в грозу?
— Очень просто,— расплылось скуластое лицо паромщика
в хитроватой улыбке.— Наближается, к примеру, днем дождик
с грозой. Не зевай. Расторопнее снасть забрасывай. Сом
наверняка клюнет. А если уж, к счастью, в ночь гром разразится,
то лучшей поры для сомятника и желать не надо.
— Неужели,— спрашиваю,— гроза на сомов и в самом деле
какое-то влияние оказывает?
— Еще бы,— с неоспоримой осведомленностью ухмыляется
Егорыч.— Едва ударит громик, мелкие сомята непременно
наверх всплывают. А покрупнее сомики к берегу на жор
подваливают.
О том, что в грозовые дожди эта скрытная, осторожная
рыба появляется на отмелях, мне приходилось слышать и раньше.
Однако, откровенно сказать, я считал это досужим домыслом.
И вдруг... Вот он живой человек, который считает ловлю сомов
в грозу своей любимой.
42

После разговора с паромщиком мой азарт к удочкам
заметно охладел. В глазах мерещились Федоровы жерлицы и где-то
таящиеся в темных глубинах грозолюбы сомы.
Прошло дня четыре. Наступила жара. И вот как-то,
возвратившись в полдень с реки, я заснул в сторожке мертвецким сном.
Вдруг слышу кто-то толкает под бок. Просыпаюсь. Рядом
стоит Бражко:
— Вставай! Тучи наплывают, гром гремит. Пора сомовки
ставить.
Меня с кровати словно пружина подбросила. Выходим
наружу. Вокруг глухая, напряженная тишина. Солнце
скатывается к горизонту. С юга надвигается блещущая молниями сине-
свинцовая туча. К моему удивлению, у Егорыча все в полной
боевой готовности. Длинные ореховые шестики для жерлиц
лежат в лодке, крючки, завернутые в мокрую тряпку, заранее
наживлены розоватой мякотью ракушек-перловиц. Захватив с
собой плащи, фонарь и ведерко с наживкой, уселись в дощаник.
Взмах веслом — и быстрое течение плавно понесло нас через
перекат.
Обратив внимание на Бражко, замечаю что-то необычное,
его характеру не присущее. Паромщик молчалив, насторожен.
Кустистые метелки бровей насуплены, в глазах светится какой-то
неугасимо пламенеющий огонек. Да, да! Это огонек неуемной
рыбацкой страсти...
— Только бы вовремя снасть забросить,— взволнованно
шепчет он, косясь на тучу.
Первые хлестнувшие капли дождя застали нас на огромном
омуте. Привязывая к удилищам жерлицы, Федор Егорыч
втыкал их наискось в землю. Приманку выбрасывал в десяти-пят-
надцати метрах от берега. Насторожив поставушки, мы
выволокли лодку на луг и, опрокинув ее днищем вверх, спрятались
в укрытие.
В наступивших сумерках дождь пошел гуще. В траве его
крупные, отвесно падающие капли, как бы взрываясь,
вспыхивали холодящей пылью — на воде вызванивали тысячей
ксилофонов. Наконец от края до края небо затмилось сплошной,
беспросветной хмарью. Когда же померкшую высь охватывали
сполохи молний, казалось, что над миром нависли
зловеще-черные громады гор. Вскоре откуда-то сзади послышался глухой
нарастающий гул. Минута, другая — и, накатившись бегущей
волной, на землю обрушился поток бушующего ливня. Почти
тотчас сверху вниз ослепляюще метнулся змееподобный
огненный росчерк, и на какую-то долю секунды мы увидели перед
собой завесу гудящих зеленовато-прозрачных струй. Где-то за
рекой с оглушительным треском ударил грозовой раскат. Земля
вздрогнула. Ливень оборвался и перешел в дробный, грибной
сеянец.
43

— Благодать! — обрадованно крякнул паромщик,
завозившись под лодкой.
Прошло около часа. Несколько раз непроглядную бездонь
тьмы пронизывали стрелы молний, глухо рокотал гром. Но вдруг
сквозь шелест дождя откуда-то с реки донесся мелодичный звон
колокольчика.
— Слышишь,— прошептал Бражко,— грянул громок — на
крючке сомок. То, голубь мой, примета верная.
Колокольчик прозвенел еще раз, и меня из-под лодки словно
вытолкнул кто-то.
— Постой, не торопись, возьми ведро с наживкой,— сказал
Федор, засвечивая фонарь.
Вброд по мокрой некоей вышли к песчаному отложью.
Гибкое удилище чуть-чуть вздрагивало.
— Мелочь,— равнодушно вздохнул паромщик, передавая мне
фонарь.
Быстро выбрав из воды шнур, он вытащил на песок
головастого соменка граммов на триста.
— Ишь, негодник! Только наживку извел.— Осторожно снял
его с крючка и тут же швырнул обратно в омут.— Иди. Расти
больше, да смотри впредь не попадайся.
Поступок говорил сам за себя. Это мог сделать лишь
настоящий рыболов, с душой бережливого хозяина. Человек, который
пришел в природу с чистыми руками, с большим, добрым
сердцем.
Пока мы раскрывали ножом перловицы, наживляли крючок,
за грядой ивняков затрезвонила соседняя поставушка.
— О! — воскликнул Бражко.— То не задумываясь можно
сказать, что порядочный усач подбагрился...
В самом деле, второй сомок в несколько раз оказался
крупнее первого. Такому трофею нельзя было не порадоваться.
Вскоре гроза утихла, но по-прежнему сыпался мелкий,
теплый дождик. Прошло часа два- Мы сняли с жерлиц еще трех
небольших сомиков и чувствовали себя радостно, бодро, чуть
ли не именинниками.
— Славно берут! — покряхтывал от удовольствия Федор
Егорыч.— Жаль только, что мелковаты.
Приближалась полночь. Небосклон за Припятью стал
проясняться. Показались мерцающие лучистые звезды, из-за туч
выплыла полная, сияющая дремотным светом луна. После
непроглядных потемок все вокруг задымилось в прозрачном
тумане. Омут заиграл рябью жидкого серебра.
— Гляди-ка, радуга! — сказал паромщик, снимая с плеч
одубевший плащ.
Я поднял глаза вверх и на фоне черно-сажных туч увидел
четко вписанные в темноту две семицветные полукруглые арки.
Особо ярко вырисовывались оранжевый и красный цвета. От
44

них исходила сияющая огненная дымка. Ночная радуга. Какое
чудесное зрелище! Мы долго стояли молча, любуясь ее
красотой. И вдруг справа, у изворота реки, под крутояром, опять
послышался переливный звон. Спешим на зов колокольчика. Вот
песчаная отмель. Вот обрыв. Й от неожиданности захватывает
дух: длинное пружинистое удилище кнутом хлещет по воде. На
крючке, несомненно, буйствует очень крупная рыба. С
удивительным проворством Федор Егорыч схватил едва державшийся
в земле шестик и, натужно пятясь, прошипел взволнованно:
— Шалишь, шельмец! Теперь не ускачешь...
Завязалась напряженная схватка С силой рванувшись из
стороны в сторону, сом выскочил из воды «свечкой». В
призрачном свете месяца его могучее, свернувшееся в кольцо тело
появилось на поверхности и тотчас, взметнув фонтан брызг,
скрылось в водовороте. Затем рыбина упорно пошла в глубину.
Бражко с трудом удерживал ее отчаянный натиск. Положение
спасали длинный шнур и прочное удилище, заметно
смягчавшие резкость внезапных бросков и ударов. В развернувшемся
поединке паромщик ни на минуту не терял спокойствия, не
допускал опрометчивости и спешки. Наконец подводный великан
утихомирился, лег на дно.
— Держи удилище! Дай багор! — командовал Федор.
Стиснув в зубах древко багорика, он взялся за хребтину и,
осторожно перебирая руками, потянул ее на себя.
Стронутый с места сом тяжелой колодой подался к берегу.
Наступил миг, когда у меня невольно захолодело в сердце и
почему-то неудержимо задрожали коленки.
И вот, вспыхивая золотистыми бликами, вода у берега
заволновалась. Ее бегущие гребешки накатывались все ближе.
Потом почти рядом с береговой кромкой на какое-то мгновение
высунулась сплюснутая сомовья голова. Точный удар подбу-
ром — и тотчас Федора Егорыча обдало с ног до головы
взметнувшимся каскадом брызг.
— Наш!—облегченно вздохнул паромщик.
Минуту спустя, разгребая мокрый песок в стороны, на
отмели возилась крупная, пожалуй побольше метра, рыбина. Ее
гибкое, скользкое и пахнувшее тиной тело отливало тусклым
маслянистым блеском, с тихим причмокиванием раскрывалась и
закрывалась огромная пасть.
— Ну как? — спрашивает Бражко.— Понравилась ловля
сомов в грозу?
Я некоторое время молчу в раздумье; потом, будто сквозь
сон, отвечаю:
— Да! Это сказка.
г. Сумы
45

В. Котков
ЗВЕЗДНАЯ НОЧЬ
Солнце завалилось спать за гребенку дальнего леса, в серую
пуховую перину облаков.
3 прибрежном ивняке послышался треск ломающихся
сучьев, шелест раздвигаемых ветвей, и из кустов на полянку,
чертыхаясь и смахивая с лица паутину, вылез раскрасневшийся,
беспощадно изъеденный комарами Иван Кузьмич.
— Ну, Петрович, завел же ты меня в это чертово логово!
Сюда медведи, наверное, и те не ходят,— Иван Кузьмич
швырнул наземь свой спиннинг и в изнеможении опустился на
траву.— Рыбы, говорил, невпроворот. Уха! Жаркое! Ни дьявола,
хоть катушку в котелок клади! Шесть блесен на корягах
оставил...
— Это ты зря... Тут, знаешь, временами такие окуня берут —
лапти!.. Ну, не горюй, мыс Ленькой ершишек на уху натаскали...
Петруха прихлопнул на лбу комара и, взяв топор,
направился в чащу за дровами для костра. Ленька—десятилетний
Петрухин внук, нескладный, застенчивый парнишка с
пеньковыми вихрами—нахлобучил кепку на самые уши и пошел
с котелком к озеру — зачерпнуть воды. Из-под куста шиповника
высунул кудлатую голову рыжий сеттер Ромео.
— Вот, лохматый, дела-то какие,— погладил пса по голове
Иван Кузьмич,— хоть тебя в котел клади. Ну, ничего,—он
похлопал по своему объемистому рюкзаку,— тут у нас колбаска
имеется, яички — все что надо.
Кузьмич высыпал из рюкзака домашнюю снедь, оглядел ее
и с тоской покачал головой.
— О-ох, Петрович, беда-то какая! Самое главное я забыл.
На столе, п.онимаешь, приготовил все честь пд чести: бутылочка,
закусочка. Прилег отдохнуть. Вскакиваю — поезд отходит через
пятнадцать минут. Забесился, засобирался. Оставил! Так ведь
и чувствовал всю дорогу: что-то забыл.
— А зачем ты, Кузьмич, ружье взял?
— Все «прикладываешься»? — укоризненно отозвался
Петруха.— Ладно уж, как-нибудь обойдешься.
Когда луна показала из-за леса св'ои ущербные рога, в
котелке забулькала ершиная уха. Ленька тер глаза и отворачивался
от дыма. Петруха выкатил из золы картофелину и, попробовав
ее кончиком ножа — не испеклась ли, закатил обратно в угли.
— Как зачем? Охота сегодня разрешена. Слыхал, как
палили?!
— Во что палили-то? Ты видал хоть одну утку? Было вон на
старице два выводка крякуш, так они уже месяц назад у Федьки
46

Бушуева на сковороде шипели. Ну, в озере выводок был, так его
еще до Петрова дня переколотили. Вот и поищи их, уток-то.
Дичь перевелась, и рыба скоро выведется.
— Почему рыба выведется?
— Да к тому уж дело идет: и в сети ее загоняют,
сердешную, и всякими отходами травят, и острогами бьют, и
взрывчаткой глушат.
— А рыбнадзор что же? — удивился Иван Кузьмич.
— Да Федька сам и есть общественный рыбнадзор. Он тут
как хозяин. Каждую ночь шурует.
— Вот так номер!
— Подлец он. Здесь ведь, если разобраться, надо человека
такого, чтобы душу страсть какую имел, чтобы дело свое
больше жизни любил! Мало таких-то... Был у нас
Мишутка-Снегирев— этот действительно был рыбный инспектор. Пришел с
войны, ему предложили, он и взялся за рыбнадзорство. Как
заступил — по всей округе на браконьеров страх нагнал. Одного
поймал х сетью — штрафу приляпали. Другого попутал с
самоловом— принудработы дали. Опасаться стали. Где бреднем
заведут — он тут как тут.
А уж рыбу до чего любил! Останутся после полой воды
мальки в ямах, берет Мишутка лопату и канавку к реке роет. Или,
бывало, ловит удочкой. Я с рыбалки иду, а он все сидит. «Идем,—
говорю,— Миша, рыба-то, мол, на наши червяки и ухом не
ведет: поздно». Начинает он собираться. Гляжу, берет садок и
мелочь всю выпускает обратно в реку. А сам улыбается- Комары
над ним вьются столбом, а он и не замечает: выпускает
малявок и улыбается... Как ребенок был, ей-богу! И отчего-то при-
ятно на сердце вдруг сделается, отчего — и сам понять не могу.
Уж не мальчик, вроде вон под картузом лысина с блин во всю
сковороду, а что-то брало за сердце. Стою я на берегу и тоже
улыбаюсь, старый дурак.
Иван Кузьмич отмахнулся соломенной шляпой от
атаковавших его комаров.
— А сейчас где он? Уехал, что ли?
Петруха вздохнул, поправил дрова в костре.
— Да нет, погиб...
— Как погиб? Что случилбсь-то?
— Да леший его знает, что случилось. Темное дело... Весна
в тот год дружная была, рыбы полно шло. Самый нерест,
В Мелкашах глушили, сукины дети, глушили вон за лесом.—
Петруха махнул в сторону ельника.— Неглубокие такие два
озерка, вода хорошо прогревается, для нереста самое место...
Никак не мог застать их. Видать, как мотор заслышат, так и
ходу... С лица спал Мишутка. «Ночью,—говорит,—пойду на
ботнике». Уговаривал я: не ходи, мол, это такие люди; им что
47

топор, что ружье применить — ничего не составляет. Не
послушался...
И не вернулся. Тело нашли через три дня под Березкином,
двадцать километров отсюдова. Всю местность после
обследовали— ничего не нашли.
Петруха помолчал. Трещали дрова в костре, тихонько
булькала уха. Где-то плеснула рыба.
— И уважение большое имел,— начал опять Петруха.— Все,
и ребятишки-то, звали его Михаилом Лукичом. На кладбище
сейчас памятник стоит, звездочка наверху и карточка за
стеклом. Так, схожу иногда, посмотрю на него, вспомню...
Иван Кузьмич попробовал ложкой закипавшую уху.
— Дельный, значит, парень был?
— Душевный.
Над рекой в деревне мелькали огоньки. Все больше
сгущались сумерки, все ярче проступали в небе звезды. Ленька тихо
посапывал, зарывшись с головой в сено. Петруха посмотрел на
него, улыбнулся:
— Намаялся за день — вот ко сну и клонит. М-да... Нам
хорошей рыбки половить не доводится, а Ленька вырастет и
ершей в озере не останется...
— Держи! — неожиданно вскрикнул Кузьмич.
За разговором они не заметили, как подгорела под котелком
рогулька. Добрая половина ухи выплеснулась на угли. Пока
выясняли причину такой неожиданности, погас костер.
Проснувшийся Ленька сбегал за сушняком, костер раздули снова и
принялись за остатки ухи.
Ленька ел молча, щуря на огонь сонные, слипающиеся
глаза. Иван Кузьмич глотал уху жадно, обжигаясь, скреб по
котелку деревянной ложкой и философствовал:
— Уж если не повезет, то не повезет. Сегодня весь день
невезучий выдался. У меня и предчувствие было: всю ночь
снились лошадиные бега. А-ах, черт! Не рыба, а вертихвоет. О-ох,
подавился, будь ты проклят!
Петруха вздохнул:
— Так и не отведаешь настоящей рыбки; да чтоб самому
ее поймать. Разве что купить... Только уж из купленной-то какая
уха-
Кузьмич приподнял голову.
— Где купить-то?
— Вон у Федьки — сколько хочешь.
— У Бушуева? У браконьера этого?
— У него.
— Да его поймать — и под суд, припаяют как пить дать...
— Хе! Это не ерша поймать...— зевнул Петруха и блаженно
потянулся на сене.— Пробовали уж приструнить, да только
палка о двух концах оказалась.
48

— Это как же?
— Черканул один наш деревенский, лесником работает,
районному начальству. Писульку его оттуда в рыбнадзор отправили.
А там его какой-то друг-приятель предупредил: не закусывай,
мол, удила. Обожди — утихнет. Проходит недели три. Ну и что
же, пишут: «Факты не подтвердились». А Федька сполна
отплатил: спалил у лесника два стога сена. Непойманный, конечно,
не вор. А кому уж кроме Федьки...
— Вот так подлец! Как же его инспектором-то выбрали? Вы-
то где были? Как же это?
— «Выбрали»... Никто его не выбирал. Как Михаил погиб,
дружки за Федьку начали ратовать: уж лучше, мол, и не найти
человека. А районное начальство не проверило. Пусть, дескать,
Федька будет общественным инспектором.
— Лопухи вы! — крякнул Иван Кузьмич.— Собрались бы
мужиков с пяток, огрудили бы этого Федьку в кутузку...
— Начальники-то мы больно маленькие,— вздохнул
Петруха.— Ты вот пришел да ушел, а нам жить здесь; Федьку,
глядишь, подержали да выпустили — он те красного петуха и
пустит...
Июльская тихая ночь повисла над землей. Как нанятые,
надсадно стонали коростели, сторож в деревне за рекой отбил
полночь. Звон ударов плыл над речной поймой и растворялся в
ночной тиши. Иван Кузьмич закурил.
— А может, зря на него наговаривают?
— Это на Федьку зря? — Петрович хмыкнул и сел-.— Тут как-
то дед Савелий — конюхом у нас в колхозе работает, тоже,
знаешь, фрукт! — рассказывал. Поехали мы , говорит, с Тцмкой
острожить за Лесную заводь, Вертались заполночь. Темнота — хоть
глаз коли. Подъезжаем, говорит, к Новлянскому омуту. Глядим,
что-то белое, у тростника маячит. Пригляделись. Ба! Да это же
лодка Федькина, рыбнадзорская! Мне, говорит, будто кто за
пазуху снегу мешок высыпал. Пропали, мол, братцы. Штрафу
не миновать. Кидай остроги в воду, вали рыбу за борт! Не
иначе как новый рыбинспектор засаду на нас устроил: поджидает
втихаря. Вдруг ка-а-ак а-а-ах-нет! Вода поднялась, во-от
такими волнами пошла. Страх! Чуть не перевернулись. Аж дух
зашелся: ни продохнуть ни выдохнуть. Зажег, говорит Савелий,
я фонарик электрический, смотрю: сам он в лодке, в одной' руке
сачок, а другой бечевку на мотор наматывает. Рожу рукавом
от света закрыл. Тимка-тракторист — сложил руки лодочкой да
как заблажит: «Бог помощь, Федор Иваныч!» Услыхал он
голос знакомый, да и отпираться-то уж неудобно. Он и отвечает:
«Бог спасет, мужики... Вы бы поосторожнее, а то неровен час. »
Сам, видать, перепугался до смерти... Савелий поехал на
другой день на то место — набрал мелочи два мешка. Поросенка
кормил недели три.
49

— С-сукин сын! —не удержался Иван Кузьмич.—Вот
отчего рыба-то и выводится.
— А то отчего же...
— Ну, повернись только он на меня„.. Пощады не дам!
Со стороны камышей донеслись всплески. Петруха
прислушался.
— Что-то под кустами больно плещет у жерлиц. Поехать
посмотреть.
Они спустились к лодке. Зажурчала вода, закачались за
кормой звезды. Густыми глыбами плыл над водой туман.
Лодка раздвигала носом камыш. Он шелестел, задевая за
борт.
И вдруг сильный удар! Легкая плоскодонка резко
накренилась, хлебнула воды. Иван Кузьмич испуганно схватился
обеими руками за борт.
Рядом качалась на волне большая черная лодка. Широко
расставив ноги, в ней стоял рыбак в зюйдвестке и стеганке. Он
держал в руках весло.
— Вы полегче, мужики, посматривать надо,— сказал он
хриплым голосом.
Иван Кузьмич почувствовал, что у него трясутся коленки.
— Не видно в тумане-то, да камыш кругом,— сказал
Петруха.
— Это ваши жерлицы, что ли?
— Наши.
— Я уж извиняюсь, оборвал малость. Хотел сеть помыть и
зацепил. Да никак это ты, Петро Петрович? Доброго здоровья!
— Будь здоров, Федор,— сухо отозвался Петруха и
выжидающе покосился на Ивана Кузьмича.
Иван Кузьмич вздрогнул. Но взгляд его был прикован к
раскрытому мешку с рыбой, лежащему на дне бушуевской
лодки. Рыба была еще живая. В мешке ворочались
двухкилограммовые поросята-лини, шевелили хвостами полуметровые щуки.
Иван Кузьмич перегнулся через борт, дотянулся до них рукой
и стал гладить по спинам.
— Так вот тут еще какие водятся! — восторженно засопел
он.— А мы — «рыбы нет», «вывелась вся»...
— Прорва была,— все тем же хриплым, пропитым баском
сказал Федор,— да что-то меньше становится год от году,
уходит, что ли, куда. И отчего — шут ее знает!
Петруха кашлянул в кулак, и Иван Кузьмич поднял наконец
голову, выпрямился и, все еще не отрывая глаз от мешка, как-
то робко и неуверенно произнес:
— Ты... вы бы продали мне рыбки-то... А?
— Отчего ж не продать? — улыбнулся Федор.— Выбирайте,
Я вам по дешевке уступлю супротив рыночной цены. Только вы,
50

ребята, пособите мне лодку ручьем из озера перетащить.
Пересыхает ручей, одному тяжело.
— Пособим, пособим,— живо отозвался Иван Кузьмич,
запуская руку в мешок. Он весь дрожал, бормотал что-то себе под
нос, выбирая рыбу потолще и пожирнее. Наконец выбрал двух
линей и крупного карася и трясущимися руками стал искать
деньги в бушлате.
Федор вылез на берег, за сетью, схороненною в кустах.
Петруха шепнул Ивану Кузьмичу, схватив его за штанину:
— Вот Федька-то, тот самый...
— Ну?..— только и ответил Иван Кузьмич.
Тихонько зашумел от ветерка камыш, да где-то вскрикнула
ночная птица. Федька вернулся к лодке, взял деньги у Ивана
Кузьмича и, оглядев небо, сказал:
— Уж светает. Пора мне. Идемте...
Петрович повернулся и стал собирать хворост.
Иван Кузьмич взялся за веревку, Федька толкал лодку
сзади. Ручей почти пересох, лодка еле двигалась. Вполголоса,
подбадривая друг друга, рывками едва дотащили ее до реки.
Иван Кузьмич, тяжело дыша, протянул Федьке потную,
разгоряченную руку:
— Ну, пока, Федя. Спасибо тебе, увидимся еще...
— Да что вы! Мне ведь это ничего не составляет.-.. А насчет
того, чтобы увидеться, так приезжайте прямо на дом. Я ведь тут
вроде щуренка; ныряю туда-сюда...— ухмыльнулся Федька.
Загремела цепь. Заскрипели уключины. Лодка окунулась в
туман и пошла поперек реки.
Иван Кузьмич зачем-то начал отряхивать плащ; неловко
наступил на котелок и пролил остатки ухи.
Петрович ухмыльнулся.
— Что же ты, Кузьмич, д? Трухнул, что ли?
Иван Кузьмич ответил не сразу.
— А чего трухать?.. Он, по всему видать, свойский парень.
Рыбы, гляди-ка, отвалил по дешевке,— он завертывал
купленных линей в осоку.— Да ведь и что ты думаешь: всем жить
надо. У него небось семья, детишки...
Откуда-то издалека донесся паровозный гудок. Иван
Кузьмич отхлебнул из котелка остывшего чая.
— Он тут, конечно, долго не нахозяйничает. Бедовый парень!
Нарвется на кого-нибудь — живо свернут башку. Связываться
только не хочется...
Петрович молчал. В кустах ивняка звенькнула первая
птаха, туман над озером поредел. Иван Кузьмич лег на сено.
— До утра посплю, а как солнышко припечет, так и на
автобус....
Тишина висела над просыпающейся землей. Петрович лежал
вверх лицом, смотрел на звезды и курил.
51

— А мы с тобой останемся утром ловить? — спросил деда
Ленька.
— Останемся, Леня, останемся...
Уже заметно поблекли звезды, в деревне за рекой орали с
хрипотой третьи петухи. На востоке невидимая рука счищала
с неба ночную копоть. Небосклон начинал светиться той
неяркой голубизной, какая бывает перед рассветом и скрадывает
все краски ночи. На фоне этой голубизны было видно, как по
дальнему^ бугру у деревни, шатаясь под тяжестью мешка,
согнувшись, шагал общественный рыбинспектор — Федька,
«бедовый парень».
Петрович как-то Неловко кашлянул и, не поворачиваясь,
негромко сказал:
—lA в другой-то раз ты, Кузьмич, ко мне не наведывайся,
ты теперь прямо к Федьке и иди, к нему тебе ближе.
пос. Ново-Вязники Владимирской обл.
В. Фепютип
СЛУЧАЙ
В конце октября мы с соседом Миронычем, неутомимым
рыболовом, едем охотиться на щук. У нас кана с живцами,
спиннинги, кружки, запас еды. Наши рюкзаки как откормленные
поросята. Но мы бодро шагаем по раскисшей глинистой дороге
к рыболовной базе. Сквозь редкий лес то и дело виден блеск
знакомого нам Истринского водохранилища...
Вечером с удовольствием пьем горячий чай на базе.
Коренастый, чуть тронутый сединой рыболов в кожаной куртке и
высоких охотничьих сапогах рассказывает:
— Здесь такие окуни-горбыли водятся, что просто
загляденье. Век бы их только и ловил! Да.капризные они. Был у меня
один случай, который всю жизнь не забудешь. Ловил я в
марте под Пятницей. Еще, помню, в тот раз не хотел ехать туда,
да приятель уговорил. Ходили мы ходили по льду все утро, и все
без толку. Пробовал я и блесной, и мормышкой, и на глубоком,
и на мелком месте — ничего. Подсаживал мотыля, червя,
кусочек рыбки, рыбий глаз — не берет, капризничает
красноперый, и все тут. А окунь есть! На неглубоком месте я посмотрел
в лунку, а там окуни бродят, вот такие...
— А может, это ершики были, а не окуни,— съязвил
белобрысый паренек в вязаной фуфайке.
52

— Что я не могу окуней от ершей отличить, что ли?! —
возмутился рассказчик.— Ты, парень, еще под стол пешком ходил,
а я уже ловил, знаешь, какую рыбу? И он развел руки в
стороны на добрые полтора метра, самодовольно хмьжнув, а
парень в фуфайке чуть съежился, искоса посмотрев на ветерана
рыбной ловли.
— Так вот, положил я ватник на лед, лег и смотрю в
лунку, окунаю мормышку. Подергал ею и вижу: около десятка
окуней окружили ее со всех сторон и смотрят, но ни один не
подходит ближе. Наконец один окунь, большой такой, подплыл к
самой мормышке. Я приготовился. И что же вы думаете?
Плюнул он на мормышку, наглец, буквально плюнул, да так, что
мормышка качнулась вбок.
Рыболовы заинтересовываются рассказом. В комнате
толпится плотный кружок.
— Но дальше-то и произошло самое интересное,—
продолжает рассказчик.— Остался у меня в банке десяток килек. Дай,
думаю, попробую насадить кусочек. Оторвал хвостик, насадил
на мормышку. Опускаю ее, леска ослабла, и мормышка не
тонет, как будто попала на мель или на корягу. Тяну кверху, и
вдруг как рванет, чуть было удочка не выскочила из рук. И не
поверите, окуня полкилограммового вытащил! Горбатый,
толстый! И потом как пошли один за другим. И все крупные. Вот
был клев! Кончились кильки, и клев как обрезало...
— Это что,— вмешался отставной военный.— У меня был
случай еще более необычный. Поехали мы с фронтовым
приятелем на Волжское море. Вышли на плес и видим:
полным-полно рыболовов. Решили сначала сделать разведку, посмотреть,
у 'кого что ловится. Я заприметил одного рыболова, в сторонке
он сидел, недалеко от берега. Вижу: частенько рыбу снимает
с крючка. Вот, думаю, снайпер! Провернул и я лунку.
«Стреляю» мормышкой — забивает мелкий ерш да и только.
Пробовал я и «мелкокалиберной», и «тяжелой бронебойной», и
светлой, и темной, насаживал двух мотылей, и одного, и за головку,
и колечком, и чулком — ничего не помогает. А сосед знай
таскает: крупных окуней, плотву, подлещиков. Никак не могу
понять, в чем дело? Пробовал ловить и в других лунках — ничего!
Наконец ему, видимо, стало жаль меня. «Вы,— говорит,—
попробуйте на пустую мормышку, без заряда, только играйте ею
энергичнее». И показал мне свой прием. Попробовал я, и,
знаете, что случилось?
Рассказчик чиркает спичкой, закуривает. Парень в фуфайке
смотрит на него, раскрыв рот.
— Я вдруг почувствовал удар по леске, а сердце екнуло
так, как будто рядом рванул снаряд. Дернул — крупный окунь!
И так до вечера — один за одним! Вот вам и холостые заряды...
Рассказы о необыкновенных случаях продолжаются. Засы-
53

пая, я слышу: «...цапнула такая щука, которая целый час
водила меня...»
...И мне снятся горбатые окуни, зубастые щуки, брускова-
тые судаки. Я забрасываю блесны, гоняюсь за кружками,
которые то и дело перевертываются...
Вдруг чувствую, что меня кто-то трясет за плечо. Это Миро-
ныч.
— Пять часов, пора вставать,— говорит он.— Пока поедим,
возьмем лодки, доберемся до места — будет светать.
Наскоро закусываем, одеваемся. И вот уже окунаемся в
бесконечную темную мглу. Пока возимся с лодками, живцами,
темнота Начинает чуть-чуть таять. Долго плывем вдоль берегов
водохранилища — сначала в серой предутренней дымке, потом
при бледном свете осеннего утра — на «щучье место» Мироныча.
Ровная гладь воды темной полосой, чуть поблескивая,
расходится впереди и сзади нас, с боков чернеет лес. Постепенно
усиливается ветер. У устья Черной речки начинаем спускать
кружки. Светает... Низкие облака, подгоняемые свежим
северо-западным ветром, вырываю гея из-за леса и несутся над нами.
Не успев размотать шестой кружок, вижу: один из ранее
пущенных перевернулся. Значит, кто-то схватил живца.
Подгребаю к нему, делаю широкую подсечку и вытаскиваю щучку
около килограмма весом. Сразу становится веселее.
Вижу, и Мироныч тоже что-то тянет. Вот он отпускает леску,
разматывает ее до конца и едва удерживает в руках. Лодка его
плывет куда-то вбок. Так и есть: он борется с крупной щукой.
В это время снова перевертывается мой кружок. Я вытаскиваю
еще одну некрупную щучку. Гляжу на Мироныча: он
продолжает возиться со своей добычей. Проходит еще минут пятнадцать.
В это время мою лодку ветер подгоняет ближе к Миронычу. Он
тянет леску, вот уже рыба видна... и вдруг — под
лодку!—пропала щука... Нет! Мироныч ловок — успевает дать слабину.
Тянет снова. Щука устает и плывет, как бревно, белым брюхом
кверху. Мироныч перегибается через борт, хватает ее за жабры
н втягивает в лодку, потом поднимает ее кверху и радостно
кричит мне:
— Смотри, какая попалась!..
Но я не успеваю ничего ответить: щука резко изгибается,
вырывается и падает за борт. Мироныч еле успевает схватить
ее за хвост, но не тут-то было: щука, изогнувшись еще раз,
вырывается из его рук и исчезает в воде.
Все происходит так быстро, что Мироныч не успевает
опомниться. Он долго смотрит на то место, где скрылась щука, а
затем принимается ожесточенно ругать себя...
После полудня собираемся домой...
54

А. Карлов
УДАЧА
Весеннее утро вставало над темной полосой леса. В воздухе
носился- аромат обрызганных росой листьев и молодой травы.
Вдоль реки, давно вошедшей в берега, золотились ромашки,
как великолепное шитье по зеленому ковру. Чуткая тишина
предшествовала восходу солнца. Птицы начинали просыпаться
и беспокойно срывались с ветвей. Над рекой проплывали
зардевшиеся тучи. Серое небо постепенно посинело вверху и позо-
лотилось внизу. Ночь уходила.
Над рекой и лугом, как дым, заклубился прозрачный туман,
медленно поднимаясь к небу и там растворяясь. Косые лучи
солнца с любопытством заглянули на землю, как бы смотря, что
же изменилось за ночь. Возвращалось утро.
Алексей Николаевич Казначеев, широкоскулый, сутуловатый
великан с мозолистыми рабочими руками, и Николай Иванович
Кирильцев, маленький, круглый, как шарик, расположились по
берегу реки, метрах в десяти друг от друга. Оба пенсионеры,
оба любители провести зорьку на реке. Рыба не брала. За всю
ночь несколько поплавков-колантырей, разбросанных по воде,
даже не пошевелились.
Небольшой костер бросал отблески пламени на зеркальную
поверхность реки, отчего вода казалась таинственно-черной,
неимоверной глубины. Дышалось легко, как всегда дышится у
воды. Соседи наслаждались природой и степенно
переговаривались.
Говорил больше Кирильцев:
— Рыбалка, Алексей Николаевич,— это отдых и душе и
сердцу. Ты еще в этом деле новичок, а я, брат, с малых лет
занимаюсь рыбной ловлей. И какую рыбу не ловил! И щук, и
налимов, и шересперов! А в прошлом годе, аккурат в это время,
пудового сома выловил. Это, надо сказать, рыба! Что тебе зверь!
А какое наслаждение вывести такого черта из воды! Ты не
поймешь! Такое на себе испытать надо! — Кирильцев вздохнул и
чмокнул губами.— С тех пор я и ношу три удочки. Вот и
нынче две удочки я, как и ты, наживил на мелкую рыбу — выползком.
А на третью сделал насадочку, в жизни не угадаешь какую! Ну
уж ладно. Скажу тебе по секрету. Тр.етью поставил на сома!
А наживой служит маленький земляной лягушонок. Почему
земляной? Да потому, что он все норовит из воды выскочить, а
не забраться под корягу. Вот и мотается на грузиле между
поверхностью и дном. Да, брат, рыболов должен быть артистом
своего дела. Без этого не поймаешь ничего.
Кирильцев помолчал. В третий раз на той стороне реки, в
деревне, закричали петухи- Где-то внизу реки за поворотом
55

громко, призывно закрякал селезень, и тотчас же в ответ ему
откликнулся нестройный хор домашних уток.
С наступлением рассвета все изменилось. Река стала светлее
и приветливее. Она не казалась уже такой глубокой и хмурой.
Костер догорел. От него шел еле приметный дымок, будто
испарение от нагретой солнцем земли.
И вдруг у Казначеева задрожал колантырь. Рыболов
сделал подсечку и вытащил первую рыбу.
«Ишь ты! — подумал Кирильцев.— Поймал-таки первым!»
Казначеев снял с крючка леща, положил в садок и опустил
в воду. У Кирильцева, наблюдавшего за ним исподтишка,
засосало под ложечкой.
«Подумаешь, лещ. Да я в прошлом годе двух сразу
вытащил. И оба по полтора кило!»
После некоторого перерыва он опять бросил взгляд в сторону
соседа и... вновь ощутил неприятное посасывание под ложечкой:
Казначеев выводил вторую рыбину, в два раза больше первой.
«Ну что ж. Я в прошлом годе тоже подряд трех лещей взял,
И все кило по три. Это как повезет»,— вновь подумал
Кирильцев.
Потом тихий всплеск возвестил о том, что сосед выводил из
воды третью рыбу.
«Наваждение! — подосадовал Кирильцев.— Везет же
человеку! И сидим вроде рядом, и приманка одна, а поди ж ты!..
Третьего леща, да какого!
— Коля! — позвал Казначеев.— Погляди-ка, каких
красавцев я поймал! Да иди сюда! Закури моих, пока у тебя не клюет.
«Вот расхвастался! Иди закури моих!» Сам рыболов без
году неделя, а подкусывает старика. Жди, брат, так я к тебе и
пошел!» — подумал Кирильцев, а вслух сказал:
— Спасибо, Алеша! Я только что курил. А рыба? Что на нее
смотреть?! Я вон в прошлом годе тоже подряд трех поймал.
Мысль о том, что ему не везет, теперь не давала Кирильце-
ву покоя.
«Черт меня дернул сесть на это место! И шел первымГВедь
мог остановиться там, где сел Казначеев, ан нет. Прошел
дальше. Какую рыбу потерял!»
В это время Казначеев подсек в четвертый раз.
«Тьфу», — сплюнул Кирильцев, и тут же молнией блеснула
подленькая мысль: «А что если бросить леску чуть левее, туда,
откуда Казначеев только что вытащил леща?! Авось не
заметит, покуда тащит рыбу.
И, более не раздумывая, Кирильцев взмахнул удилищем. Еле
заметный всплеск показал, куда упали грузило и крючок.
«Далековато»,— отметил Николай Иванович и тут же
почувствовал, что леса натянулась. Мелко перебирая руками, он
быстро начал ее выбирать, но, подтянув к берегу крючок, увидел,
56

что зацепил леску соседа, и теперь от нее необходимо было
избавляться. Воспользовавшись тем, что сосед сосредоточил
внимание на насадке, Кирильцев рывком забросил его лесу. Но
леса как на грех не упала в воду, а зацепилась за куст лозняка,
и крючок с наживой повис в воздухе в двух-трех сантиметрах
от воды.
«Вот ведь невезение!—удивился Кирильцев.— Теперь
увидит Казначеев, чего доброго, шум поднимет! Придется пока
помолчать».
Казначеев видел все происшедшее с его удочкой, но, чтобы
не огорчать товарища, которому сегодня не везло, решил тоже
помолчать. И, наверное, все обошлось бы благополучно, если бы
не селезень. Самый настоящий домашний селезень, с
сине-зеленой головой. Вынырнув из-за поворота реки во главе колонны
уток, он увидел извивающегося над водой червяка-выползка
и с превеликим удовольствием проглотил его вместе с крючком.
Победно крякнув селезень направился к выводку уток и
потянул за собою удилище. Заметив ускользавшую удочку,
Казначеев схватил ее обеими руками. Леса натянулась, селезень,
круто развернувшись, упал на бок и от боли загорланил на всю
речку. На той стороне реки косивший траву мужчина бросил косу
и, размахивая руками, побежал к берегу.
«Кажется, влипли»,— подумал Казначеев, как рыбу
подтягивая селезня, чтоб освободить его от крючка. Селезень
упирался, махал крыльями, поднимая каскады брызг, кричал, но
натянутая, как струна, леска неумолимо тянула его к берегу.
Тогда селезень с разгону рванулся от берега что было сил. Леса
натянулась и, тоненько тренькнув, лопнула.
— Воры! — донеслось с того берега.— Вы не рыбу ловить
приезжаете, а уток! Как только не стыдно! На вид порядочные,
а грабежом занимаетесь!
— Да брось ты, парень, ей-богу!—махнул Кирильцев
рукой.— Мало ли что бывает! Случайно все это.
— Я вот покажу вам «случайно»! Заявлю в милицию, так
попляшете у меня! — продолжал кричать с того берега человек,
подкатывая штаны выше коленей. Потом, скользнув по мокрой
траве, он вошел в воду и выловил селезня, запутавшегося
леской в кустах.
— А крючки-то какие!? Кита можно выловить, не токмо
утку!
Казначеев с досадой передернул плечами. С одной стороны,
ему было жаль двух кованых крючков и добрый десяток метров
новой капроновой лески, а с другой — обидно терпеть ругань
в свой адрес за чужие грехи.
— Свинья ты, Николай Иванович,— сказал он.
— Это почему же? — последовал вопрос.
57

— Я ведь видел, как ты мою леску с крючками на куст
забросил.
— Так что ж ты тогда молчал? Нет, Алексей Николаевич.
Если не умеешь сам забросить, попроси, чтоб показали, а я
тут ни при чем.
— Как ни при чем?! Не вытащи ты моей лески, не было бы
такого сраму. Слыхал, что мужик с того берега кричал? Будто
и впрямь мы воры!
— Ты виноват, ты и расхлебывайся, а меня в это дело не
вяжи.
Наглый тон Кирильцева возмутил Казначеева до глубины
души. Он сделал два шага в сторону противника, нервно
заикаясь, что всегда в подобных случаях с ним происходило,
произнес:
— А я те-е-бя могу уд-дарить! Николай др-р-уг Ива-ны-ныч!
Кирильцев сделал два шага ему навстречу и ответил:
— Попробуй!
И в этот момент удилище Кирильцева выскочило из земли,
плюхнулось в воду и отплыло метра на три от берега.
— Эй, рыбаки! — донеслось с того берега.— Удочка ушла!
Видать, рыба села! Рыба с-ел-а-а!
Кирильцев повернулся и в чем был прыгнул в воду.
Дрожащими руками он схватился за удилище и почувствовал всем
своим существом, что на крючок села большая рыба.
— Алеша!—вскрикнул он.— Сом, наверное! Сом!
— Отпусти лесу! Лесу, говорю, отпусти! — метался по берегу
Казначеев, забыв обо всем на свете при виде такой дерзкой
поклевки. Кирильцев то наматывал лесу на катушку, то отпускал
ее, ведя отчаянную борьбу с рыбой.
— Да не так! Не так, дурило! — орал с той стороны человек.
К берегу! К берегу веди! Эх, упустишь! — С досадой он махнул
рукой и, прыгнув в воду, саженками поплыл к рыболовам.
Целых полчаса три человека подтягивали рыбу к берегу.
И наконец черная спина сома показалась в нескольких метрах
от берега. Сом устал сопротивляться и, еле поводя хвостом, шел
к рыболовам.
— Сачок... Сачок бери,— шепнул Кирильцев.
Казначеев снизу подвел сачок под сома. Рыба почувствовала
опутывающую ее сеть. Забурлила, закрутилась вода под
мощными ударами хвоста. И тут мужчина, приплывший с того
берега, ловко ударил обушком топорика по шишкастой, торчащей из
воды голове.
Борьба закончилась. На мокрой от росы траве, вытянувшись
почти на полтора метра, похожий на полено, лежал сом.
Упаренные, тяжело дышащие рыболовы сгрудились вокруг него.
— Алеша! — блаженно улыбающийся Кирильцев взглянул на
улыбающегося Казначеева.— Вот, видал?!
58

— Что ж, Коля, удачливый ты. Счастливый!
— Да-а! Одно слово — рыба! Понятно, знатная! Такую у нас
давненько не ловили. Да-а-а!..— Мужчина с того берега почесал
затылок.
— Вот как хорошо! — прошептал Кирильцев, и блаженное
тепло, знакомое рыболовам в моменты больших удач, теперь
наполнило и его тело.
— Знамо дело! — поддержал незнакомец, выжимая на
животе рубаху.
— А за селезня ты нас, друг, извини. Случайность это.
— Что там говорить! Неразумная тварь и поступила
неразумно. Сам виноват,— мужчина крутнул головою.— Ну, я пошел.
Счастливо вам дорыбачить.
— Погоди, друг! Возьми-ка вот лещика на уху! — остановил
его Казначеев.
— Что вы!—отмахнулся незнакомец.— Вот ежели бы
папироской городской угостили... Мы-то тут больше самосадом
пробавляемся...
— Закуривай! Закуривай! — и две руки протянули два
портсигара.
г. Орел
Ш. Галимов
ЭКЗАМЕН НА «ЧИН» РЫБОЛОВА
Когда кто-нибудь из моих знакомых вдруг начинает
проявлять интерес к рыболовному спорту и просит научить его
искусству ужения, я испытываю противоречивое чувство. Тут и
радость — пополнится наша большая семья, будет новый товарищ
в поездках, и сомнение — а серьезным ли окажется его
увлечение, выдержит ли он экзамен на звание рыболова, и даже
некоторое чувство снисходительной насмешки. «Рыбарей на
час», «к случаю» мы не уважаем. Это спутники ненадежные,
легкомысленные и, как правило, с иждивенческим складом души,
И нужны они нам, как второй рюкзак на спину.
И все-таки некоторые из наших новых товарищей стали
действительно прекрасными рыболовами. Вот, например,
персональный пенсионер, бывший директор лесозавода Петр Кузьмич.
Высокий, крепкий мужчина с мягким, добродушным
характером, любитель природы и поэзии. Никогда до пенсии Кузьмич
не занимался рыбалкой: не думал, видно, об этом, да и недосуг
было. Помню, когда я встречал его на пароходе
возвращающимся с первой рыбалки, он протянул мне завернутую в холстину
щуку — свой первый улов — и попросил «уточнить», что это —
налим или нельма? Не думал я тогда, что из Кузьмича полу-
59

чится толк. Но вот поди ж ты! Прошло всего несколько
месяцев— и Кузьмич на наших глазах превратился в знающего и
заядлейшего рыболова, способного пересидеть за удочками
самых стойких удильщиков.
Особенно полюбил он Боброво — запань в сорока километрах
от Архангельска,, где рыбу ловят с плотов. Уезжает туда не
меньше чем на два, на три дня, а иногда живет неделю. Ловит без
спешки и суеты — солидно. Приехав на место, сразу же ставит
палатку, мастерит удобную лежанку, заготовляет дрова,
сооружает надежный таган. После первого же улова не спеша варит
уху, а после обеда любит побеседовать, почитать книгу или
безмятежно спит у мастерски сложенного костра. Потом опять
ловля с любовно оборудованного места: с настилом для
сидения, с навесом от дождя.
Красиво ловит Кузьмич! Каждая рыбалка для него —
праздник. И, надо сказать,— помолодел старик: лицо приобрело
ровный здоровый загар, морщины разгладились, и даже походка
стала более энергичной и легкой. Да и немудрено: в последние
юды дома Кузьмич часто побаливал, плохо ел, а на рыбалке у
него отличнейший аппетит... А чистый речной воздух, которого
так не хватало ему раньше!.. А изумительная красота
величественных двинских просторов, стыдливо-нежных северных зорь,
когда все вокруг — и небо, и вода, и деревья — словно насквозь
пронизано легким золотисто-оранжевым сиянием... Это ли не
чудодейственное лекарство, возвращающее человеку молодость, а
вместе с нею и полноценное ощущение жизни!
Как теперь приятно побеседовать с Кузьмичом у костра!
Раньше, бывало, встретишь его на улице ли, в компании ли, он
толковал об одном: о врачах, о болезнях, о новых лекарствах.
Ныл, стонал, жаловался — тоска смертная. А теперь словно
заново родился. Его интересует все на свете, он много читает, во
все вникает.
Все бы хорошо, только вот, что греха таить, появилась у
Кузьмича-пенсионера и новая, удивившая нас склонность. Ведь
какой раньше работник был — кристальной честности, яростный
противник дутых цифр и очковтирательства, пустого
хвастливого слова. А теперь... Стали замечать мы, что иногда такое
«отольет» с невинной детской улыбкой, что просто неловко
смотреть на него. То щука у него вдруг сорвется «килограммов этак
на десять, право слово, ведь почти что в руках держал», то налим .
вдруг садок утащит и оставит старика без улова, а то и вовсе
попадется такой окунище, которого невозможно было в сачок
втолкнуть, и «разве его возьмешь, окаянного, голыми руками?»
А однажды он просто «убил» нас короткой фразой, когда мы
решили половить спиннингом в луговом озере.
— Не ходите,— лениво изрек Кузьмич.— Я был там.
— Ну и как?
60

— Неплохо. Пяток щук взял.
— Ну так что же?
— Как что? Где Кузьмич побывал, там делать нечего!..
Что тут скажешь? Таково уж, видно, искусство рыбацкое:
вместе с тончайшими навыками «околпачивания» рыбы
незаметно развивается в тебе и сладостное стремление «поддеть на
уду» соседа.
Таков Кузьмич. Но были у нас в приобщении к нашей секте
новых членов и определенные неудачи.
Живет в нашем доме сосед Андрей Степаныч, мужчина лет
шестидесяти, но еще подвижный, крепкий. Он почти всегда
встречал меня, когда я возвращался с рыбалки, и с завистью
поглядывал на рюкзак.
— Ну как?
— Да подходяще. Килограммов пять есть...
— А велики ли?.
— Всякие есть. Леща вот взял килограмма на два.
— Ну? Хорошо... Рубля два, поди, стоит, не менее.
Степаныч упросил меня обучить его рыболовному искусству.
Весной он собирался на пенсию, и вот всю зиму шла
подготовка. Под моим руководством Степаныч закупил лески, крючки,
удилища, наготовил поплавков, грузил, поводков и прочее
снаряжение. Я терпеливо учил его привязывать крючки, готовить
щучьи снасти, донки и попутно «читал лекции» по всем
вопросам рыболовной науки: о снаряжении, о выборе места, о
насадках, о погоде, о лучших водоемах под городом. Жена сшила
Степанычу длинную ватную тужурку, купила кирзовые сапоги.
— Ничего, Анюта,— утешал Степаныч подругу,— все это
скоро окупится. Вот погоди, начну таскать лещей...
Но рюкзак приобретать Степаныч не стал.
— Нет, брат,— говорил он,— все у тебя хорошо, но это,
однако, негоже. В него много ли рыбы войдет, да и помнется она.
Я сотворю другое.
И, мне на зависть, смастерил из фанеры огромную торбу,
напоминающую рассеченный надвое цилиндр. К торбе
прикрепил широкие заплечные ремни.
— Что хошь сюда клади: рыбу, грибы, ягоды. Желаешь, и
тебе спроворю.
Я вежливо отказался, но работу его хаять не стал.
Радовался, что будет у меня теперь настоящий напарник на рыбалке*
И вот наступила долгожданная весна. Когда схлынули
вешние воды и река вошла в свои берега, совершили мы первый
выезд в Боброво. Компания была большая, но «теоретически»
подготовленный Степаныч чувствовал себя уверенно даже среди
маститых рыболовов. Правда, новое, «с иголочки», рыболовное
«обмундирование» Степаныча вызывало улыбки, а его огромная
61

торба — много шуток, но стойкий новичок не смущался:
«Пускай зубы скалят, потом такие же пестеря понаделают».
Погода выдалась прекрасной: солнце, безветрие, сухо,
тепло. Изголодавшаяся за зиму рыба брала уверенно и жадно, и
Степаныч «орыбился» в первые же минуты ловли.
— Э, да у вас работа не пыльная,— радостно щурился он,
посиживая на обласканных солнцем бревнах и снимая с
крючка солидных налимчиков.— Можно этим делом заниматься...
А когда у костра в большом котелке задымилась первая в
жизни Степаныча «самолично сработанная уха» и на
перевернутом ящике был накрыт богатый «артельный» стол, ликованию
начинающего рыболова не было предела;
— Хорошо, ребята, ничего не скажешь!..
Мы, заядлые удильщики, тоже радовались: захватило
человека за душу, заело; значит, навсегда заразился рыбалкой,
будет верным собратом по страсти. Одно только не нравилось нам:
постоянный «финансовый» душок в его рассуждениях:
— Вот ведь сколько на билет я истратил? Восемь гривен.
А рыбы? Почитай, на пятерку увезу.
Но укорять его этим мы не спешили. Все-таки недавний
бухгалтер; может быть, в крови у него все эти «дебеты-кредиты».
Вторая поездка состоялась ровно через неделю. Еще за день
до отъезда погода начала портиться. Подул холодный северный
ветер. Небо по-осеннему затянуло серой пеленою туч, но дождя
пока не было. Предложение поехать на рыбалку Степаныч на
этот раз встретил без особенного оживления, кивнул было на
небо. Но мы его разубедили: мол, настоящему рыболову на
капризы погоды не стоит обращать внимания, а у нас, на севере,
где она меняется десять раз на день,— тем паче; что сейчас, мол,
весна, и клев все равно будет хороший.
Сказать по правде, в подобной агитации мы сами нуждались
не меньше Степаныча. Всегда уж так: каждый рыболов в от-
дельно'сти отлично понимает, что не надо бы ехать — дрянь
погода. А сойдутся вместе — говорят совсем другое, и все
уговаривают друг друга ехать. Со стороны послушать — такая погода
даже благо, она имеет целый ряд малозаметных преимуществ.
На то уж, видно, и зовут рыболовов одержимыми, что доводы
рассудка бессильны перед их страстью.
Итак, вчетвером мы снова выехали в Боброво. Ловить
решили под островом, на который перекинута запань, с больших
плотов, стоявших «на приколе». Небо по-прежнему было мрачным,
ветер усилился. Подбадривая друг друга, забросили снасти.
Поплавки стояли неподвижно. Начался поединок бесклевья и
упорства. В этом тоже есть своя прелесть. Изобретательность
доходит до предела: меняются прикормки, пробуются самые
различные насадки, много раз переоборудуются снасти, рыболов
переходит с места на место. Зато уж в такое время «акции» ры-
62

бы растут, и удильщику приносит радость даже самый
плюгавый окунишка.
Все было бы еще терпимо, но часов в семь вечера начало
потихоньку накрапывать. Это было самое неприятное.
Рыболову легче перенести холод, ветер, а северянам не в диковинку в
начале лета и снег, но состязаться с многочасовым леденящим
дождем на совершенно открытом месте — для этого нужно
спартанское мужество. Прошло три-четыре часа. Дождь не
переставал. Запас непромокаемости наших плащей подходил к концу.
Андрей Степаныч с другим пенсионером, Михаилом
Михайловичем, соорудили из ивняка худенький шалаш и не отходили от
костра. Далеко от берега с конца плотов у них были
заброшены донки.
Во время ужина у костра состоялось летучее совещание. Я
предложил идти домой. По всему было видно, что это ненастье
надолго. На севере затяжные дожди — не редкость и среди
лета. Задует сиверко, нагонит туч и начнет не спеша полоскать
землю и сутки, и двое, и трое. С такими дождями лучше не
тягаться.
Однако упрямый по своей натуре рыболов Михаил
Михайлович и успевший с ним сдружиться Степаныч заартачились:
— Нет, мы остаемся. Это у вас, у молодняка, кишка тонка,
а нам все нипочем. Пересидим в шалаше, а к утру кончится...
Рыба будет наша.
— Вы же промокли, заболеете.
— Ничего с нами не случится...
Больше мы их агитировать не стали. Оставили пенсионерам
всю свою провизию и поспешили к пароходу.
Я радовался: добрый будет рыбачок из Степаныча.
Пенсионеры вернулись с рыбной ловли на другой день к
вечеру. Степаныча я вышел встречать на крыльцо.
— Ну как?
— Э, брат, все. Едва жив...
— Ну, а рыба?
— Какая рыба! Ноги едва принес! — и он поведал мне о том,
что с ними было.
Сначала все шло хорошо. Дождь, правда, не переставал ни
на минуту.
Дружки не вылезали из шалаша, хотя защищал он их от
дождя плохо. Михаил Михайлович подбадривал Степаныча:
— Ты, старина, на дождь не обращай внимания. Это мелочь.
Решили «потрясти» свои донки. Пучки бревен после дождя
были скользкими, а плот леса, стоящий у берега, огромен.
Поэтому немудрено, что, пока приятели дошли до своих снастей,
оба аккуратно искупались между бревнами: опытный Михай-
лыч — до колен, неопытный Степаныч—по пояс. Но рыболовы
не повернули к берегу, хотя были мокрые и сверху и снизу. Рыба
63

приготовила им новое разочарование: на шести донках не было
пи одного «хвоста», а седьмая, самая длинная, 'зацепилась за
что-то на дне, и ее пришлось оборвать.
— Не иначе, налим завел,— пытался подкрасить неудачи
Михаил Михайлович.— Не вешай носа, Степаныч. Все это
мелочь. Пойдем-ка лучше к костру. Хе-хе! Там у нас есть рыбеха!
Но товарищ только рукой махнул.
Еще издали, приближаясь к берегу, они почувствовали
неладное. У шалаша топталось стадо телят (коровы на острове
паслись круглое лето, и их соседство бобровским рыболовам было
привычным).
— Степаныч! Скорее!
С сачками наперевес приятели бросились в атаку на стадо.
С большой неохотой холмогорки отступили в прибрежный ивняк.
Но, боже мой, что они успели натворить!
Шалаш был раздавлен, только что открытая консервная
банка лежала вверх дном, хлеб, булки, аппетитные пирожки,
разложенные на столе и накрытые клеенкой, исчезли без следа. А
торба? Прекрасная торба Степаныча?.. Даже ее не пощадили
коровенки. Она лежала на боку, изрыгнув из себя ворох изодранных
бумаг, помятая, жалкая, с налипшими ошметинами глины.
— Boi черти! В торбе-то вам что нужно было?
— Но торба-то все-таки вот она. А рюкзак мой где?
Рюкзак... От него остались одни обгоревшие ремни... Все
было ясно. Телята, пытаясь достать из рюкзака буханку хлеба,
до тех пор возили его по земле, пока не запихали в костер.
Какие ругательства изрек в эту минуту Михайлыч, помнят,
наверное, только бобровские телята, а Степаныч, сам
расстроенный вконец, запомнил лишь одну его фразу:
— Вот это уж, братец, не мелочь!
Следующий пароход уходил на Архангельск только в девять
утра, и нетрудно представить, что пережили мокрые и голодные
друзья за долгую ночь.
Если для бывалого рыболова Михаила Михайловича этот
эпизод остался лишь забавным приключением (он даже пользу
извлек из беды: купил-таки себе новый первоклассный рюкзак,
о котором давно мечтал), то для начинающего Степаныча он
оказался роковым.
Не выдержал испытания Степаныч, кончилась его
рыболовная «карьера». Видимо, не оказалось у человека настоящего
призвания к ужению, а без него какой уж там спортсмен!..
В дровянике и по сей день висит на гвозде злополучная торба с
иеотмьпыми пятнами грязи — как память о неудачливом
начинании
г. Архангельск

И. Нефедычев
НЕДЕЛЯ РЫБОЛОВА
Снег искристый, воздух чистый,
День хрустальный и лучистый;
Синь заснеженной земли
С дымкой легонькой вдали...
Да, рыбалка в воскресенье —
Это отдых, нет сомненья!
Свежий воздух и река
Обновляют рыбака.
Но ворчит он, озабочен
Тем, что день короток очень,
Толстоваты снег и лед
и рыбешка не клюет.
Даже вслух сказал сердито:
— Все, товарищи, убито,
И шумовку и пешню
Хоть сейчас же загоню!
В понедельник он не очень
с рыбачками разговорчив,
На вопрос: улов какой?
Машет нехотя рукой.
Но хотя, поймешь со взгляда,
Парня мучает досада,
Он работает, ей-ей,
Энергичней, веселей.
Спать ложится в сладкой дреме,
Мысли нет о водоеме!
Ни о чем тревоги нет.
Спит, как спят в шестнадцать лет.
Вторник. Вроде и усталость
Постепенно рассосалась,
Настроенье — на нейтраль,
Даже взманивает даль.
Легкость, свежесть ветерочка...
Но, как вспомнит,— «Нет!» — и точка...
А среда и есть среда.
Этот день туда-сюда.
Но рыбак опять томится,
Снова неспокойно спится...
3 Заказ № 5-431
65

Бред: то снег, то водоем,
То весенний ледолом...
Мысли с чувством в бой вступают
Чувства все же побеждают,
Забирают властно верх.
В раму стук — стучит четверг.
В этот день уж без сомненья
Принимается решенье,
«Нет» меняется на «да!» —
То ж не вторник,, не среда;
Только пятница настала —
Страсть в душе заклокотала.
Покатил за валом вал...
Близок праздничный аврал!
Сердцу радость, телу встряска!
Проверяется оснастка,
Поплавок, крючок, блесна...
Обстановочка ясна!
И последняя забота
Завершается в субботу;
Место сбора уточнить,
Взять путевку... Что таить?
Все забыто за неделю!
Вновь — в поход к заветной цели!
Пусть дорога далека,
Беспокойна, не легка.
Пусть рыбешка точно та жег
Пусть ледок потолще даже.
Пусть потом болят бока...
Не удержишь рыбака!
Н. Волоки тип
ПЕРВЫЙ ПОДВИГ
Вечером бабушка разрешила Витьке идти на рыбалку.
— Только смотри, чтоб к обеду вернулся.
— Ну конечно,— сказал Витька и сразу же лег спать.
Проснулся он рано — еще когда колхозный пастух дед
Федот не выгонял на луговину коров. Быстро собравшись, Витька
выбежал за ворота и пошел по тропинке на Круглое озеро.
66

Солнце еще только всходило, и небо на востока горело, как
костер. А на Красной Елани низко, прямо над самой травой,
расстилался белый туман. Витька смотрел на него, и ему
казалось, что это не туман совсем, а молоко. Много-много разлитого
молока... И еще ему казалось, что это одуванчики. Столько
одуванчиков, что они своими легкими белыми шариками скрыли и
землю, и траву, и бабочек, и божьих коровок. Их влажные
прохладные пушинки так и прилипали к его босым ногам, и, хотя
Витька знал, что это не пушинки одуванчиков, а всего лишь
капельки росы, все равно ему было хорошо, и он радостно
улыбался.
Подойдя к Круглому озеру, он поставил котелок на кочку,
размотал леску, наживил на крючок червя и закинул удочку
между лопухами. От поплавка разбежались маленькие волны, в
которых заиграло, переливаясь, солнышко.
«Цо-цо-цо, цок-цок-цок»,— послышалось над озером. Витька
всмотрелся в него и увидел, как то тут, то там тихонько
вздрагивают лопухи.
«Это караси вышли на кормежку,— догадался он,— и
обгладывают под водой стебельки».
В это время замерший на мгновение поплавок неожиданно
вздрогнул и ушел под воду. Витька дернул удочку — и на
солнце блеснул широкий, как лист тополя, желтый карась.
— Здравствуй, дружище,— засмеялся Витька.— А ну-ка иди
в котелок. Сейчас я тебе водички свеженькой зачерпну. Ух,
какой ты, как мячик резиновый!
Клев прекратился, когда, проснувшись, в кустах защебетали
птички и подала свой голос из леса хохлатая сойка: «Крэ-
крэ-крэ...»
«Кончилась зорька,— подумал Витька,— теперь на озере
делать нечего. Надо сходить на протоку».
Он смотал удочку и уже поднялся от воды на тропинку,
как увидел справа в заливчике утку с утятами. Она Только
что выплыла из камышей и, беспокойно озираясь по Сторонам,
тихо покрякивала малышам: «Кря-кря. Будьте осторожны».
Но, как заметил Витька, дети не очень-то слушали свою
маму. Они, раскатившись по воде, как легкие белые шарики,
барахтались, ныряли, пищали. А один из них даже
вскарабкался на лопух, стукнул по нему раз-другой клювиком,
поскользнулся и неуклюже плюхнулся в воду.
«Пи-пи-пи»,— захохотали вокруг его братья.
И вдруг утка закричала испуганно и нервно: «Кря-кря-кря!
Кэ-кэЬ
И сразу же в заливчике стало пусто: утка с утятами
мгновенно исчезли.
«Что случилось?» — подумал Витька и стал внимательно
осматривать озеро и берег.
з*
67

«Ах ты!» — чуть не закричал он. Из кустов поглядывал на
заливчик воровскими глазками ястреб.
— Кыш, разбойник!
Ястреб, взмахнув крыльями, лениво полетел над берегом,
— Вот так-то лучше,— удовлетворенно сказал Витька, взял
удочку, котелок с рыбой и пошел в сторону протоки.
Он шагал по траве, ни о чем не думая, и посвистывал в такт
незатейливых песен птичек и звенящей трескотни кузнечиков.
Когда он увидел в низине у сухого тополя небольшую
лужицу, то не обратил на нее никакого внимания, а просто, не
желая сворачивать, зашлепал босыми ногами прямо по ней.
И вдруг остановился пораженный... В луже кишели тысячи
тоненьких червячков. Витька бросил на траву удочку и котелок,
наклонился над водой, чтобы лучше рассмотреть их. Это были не
червячки, а мальки, мальки ельца.
Первое время Витька не мог ничего сообразить. Он был
сыном лесника, часто бывал в лесу, виде я такое, что его
сверстники даже и не представляли себе, но чтобы увидеть в
обыкновенной луже мальков — это было впервые.
«Откуда они здесь?» — спрашивал он самого себя и вдруг,
взглянув на тополь, увидел на его стволе в полуметре от земли
ровную поперечную полосу, огибавшую дерево кольцом. Ниже
этой полосы вся кора была в высохшей тине.
— Вон что! — произнес он вслух. Весной во время разлива
здесь была вода, и рыба заходила сюда нереститься. Но вскоре
речка вошла в берега, а мальки остались в небольшом озерке,
которое образовалось в низине. Но в него не было притока воды,
стояла сухая погода, и вскоре озерко превратилось в лужу.
Сперва малькам было привольно, но потом их жилье начало
быстро сужаться, пищи становилось меньше и вскоре не стало
совсем. И вот теперь они метались в живой клетке, созданной
природой, голодные, растерянные, обреченные. Витька глядел
на них, и сердце его сжималось от боли. Они были такие
истощенные, что походили на тоненьких червячков.
«Что же делать? Как быть? — тревожно думал Витька.—
Бежать в деревню? Созвать ребят? Ведь надо как-то спасать
рыбок. Но вдруг за это время лужа высохнет совсем или ее
заметят вороны?»
И тут радостная мысль мелькнула у него в голове. Он
схватил котелок, высыпал на траву рыбу и, зачерпнув из лужи воды
вместе с беспомощными мальками, побежал к протоке.
...Много раз замолкали и снова начинали петь дрозды,
много раз уставали и садились отдыхать на цветы шустрые
стрекозы, а солнце алым мячиком быстро катилось по небу вниз, к
лесу. Но Витька ничего этого не замечал. Он все бегал и бегал
с котелком от лужи к протоке, от протоки к луже.
И только когда последний малек уже не с водой, а с жидкой
68

грязью был бережно выплеснут в чистую прозрачную протоку,
Витька почувствовал, как он устал, как дрожат его руки и ноги,
как хочется есть. Витька поглядел вокруг и понял, что уже
давно наступил вечер.
«А ведь бабушка просила прийти к обеду,— вспомнил он.—
Ох, и попадет же мне!»
Но подумав немного, он решил:
«Нет, не попадет. Ведь я ей все расскажу. Она поймет..»
И опять вокруг было тихо и прохладно. И опять небо горело
костром, только уже не на востоке, а на западе. И снова туман
над Красной Еланью был похож на ковер из одуванчиков.
Витька шел по тропинке домой и, чувствуя, как прилипают к
ногам мнимые лепестки этих одуванчиков, радостно улыбался*
с. Казачинское Красноярского края
Юрий Талалаев
НА ВОРШЕ-РЕКЕ
Над синими водам^ Ворши-реки
Мерцают рыбацких костров огоньки.
Склоняются ивы над сонной рекой;
Повсюду царит тишина и покой.
Одни соловьи до рассвета поют.
Густые туманы над речкой встают.
Спокойно заснувшее зеркало вод,
И в заводях лилий застыл хоровод.
На утренней зорьке проснется река
И всплесками рыб позовет рыбака.
На утренней зорьке — невиданный клев.
В рыбацких корзинах богатый улов.
Ф. Фыленко
ХИТРОСТЬ ПРОЖОРЛИВОГО ЖЕРЕХА
Уже больше недели я безуспешно пытался поймать его на
спиннинг. Ни перемена блесен, ни смена места забросов и
времени лова — ничто не помогало. Он был хитер и неуловим. Так
продолжалось до тех пор, пока однажды мне не случилось
оказаться на протоке, когда от базы отходили охотничьи моторные
лодки. Их было две. Первая прошла вблизи моего челнока и
чуть не захлестнула его волной. Едва удержавшись в куласе,
я уже собирался обругать охотников за лихачество, как вдруг
69

увядел за кормой моторки, почти у самого буруна, взбитого
винтом, мощно ударил жерех.
— Эй, рыбак! — крикнул охотник, сидевший у руля.—
Видал, рыба к нам в лодку сама лезет! Закидывай сюда!
Я насторожился и, подготовив спиннинг' к забросу, стал
ждать, когда мимо меня будет проходить вторая моторная
лодка. Едва она поравнялась с моим челноком, как за ее кормой
ударил жерех, и в тот же миг я послал блесну в бурун. Она
настолько точно легла за корму лодки, что сидевший в ней у
руля охотник даже пригнулся, боясь, что тройник вопьется в
него. Как только блесна шлепнулась в воду, последовал
сильнейший рывок, и засекшийся на тройнике хищник
стремительно бросился в глубину. Однако теперь песенка его была спета.
Прошел этот день. Наступил новый. И тут я почувствовал
какую-то пустоту. Мне не хотелось идти со спиннингом под
перекат, не хотелось сидеть с ружьем в камышах. Какая-то
пустота в душе угнетала и лишала радости бытия на лоне
природы. Я не мог понять своего состояния до тех пор, пока не
поймал себя на мысли, что мне недостает хитрого жереха. Изо дня
в день он наполнял меня азартом преследования, обогащал мою
жизнь здесь, в камышах, особым содержанием. Охота за этим
прожорливым хитрецом была для меня ббльшим, чем простое
преследование крупной рыбы. И теперь, когда он пойман,
утратился интерес ко всему окружающему.
Зачем я его поймал? Ведь куда интересней было бы долго-
долго жить этой целью, этой страстью, а потом передать ее
другому, чтобы и тот, наполнив ею свою жизнь, не оборвал ее и
не познал той гнетущей пустоты, которая теперь давила меня.
— Сам жерех виноват,— пробормотал я,— не раскрывал бы
мне своей тайны.
А в чем, собственно говоря, заключалась его тайна? Почему
жерех не брал блесну в спокойной обстановке, но стоило
загрохотать лодочному мотору, и всю его осторожность как рукой
сняло? Ответ на этот вопрос я получил совершенно случайно
спустя несколько дней, когда мы возвращались с морской
охоты. Наша лодка, путаясь винтом в водорослях, едва двигалась.
Чтобы помочь винту, мы сошли в воду и, бредя рядом с лодкой,
подталкивали ее вперед. Наблюдая за работой винта, я увидел,
как в буруне, взбитом винтом, время от времени всплывали
убитые лопастями мелкие рыбешки. Я вспомнил хитрого жереха, и
мне стало ясно, почему он внезапно появлялся за кормой
моторных лодок.
ТЫСЯЧИ И ОДНА
Наша моторная лодка вторые сутки стояла на якоре в
зарослях чакана. Там, где кончаются эти заросли, начинается
море. Во все стороны расстилалось оно — тихое, мелкое, прес-
70

ное. А под днищем лодки — сорок сантиметров воды, насквозь
проросшей липкими, буровато-зелеными водорослями. Если
свеситься с лодки и понаблюдать подводную жизнь, то перед
глазами откроются такие захватывающие картины, что долго не
захочется покидать своего наблюдательного поста.
Сегодня мое внимание привлекли рыбьи малявочки. В
охоте за крошками пищи они все время кружились около лодки*
Их было здесь неисчислимое множество. Разных пород, разных
размеров и разной окраски, они собрались в стаю,
вытянувшуюся живой лентой-косой от лодки вниз по течению. Как пряди
водорослей, косяки рыбешек беспрестанно шевелились,
перемещаясь с одного места на другое.
Наблюдая за поведением рыбок, я стал понемногу лить за
борт остатки рыбного супа с разварившимся картофелем.
Мелкие кусочки картофеля и рыбы всполошили рыбешек. Они
налетели со всех сторон тучей. Мне очень хотелось заприметить в
этом клубке из тысяч крохотных рыбок хотя бы одну. Мое
внимание привлекла проворная рыбка с белым пятнышком на
голове. Может быть, это был самообман, но мне казалось, что я
не теряю маленькую проныру из виду. В погоне за кусочками
картофеля и рыбы проказница, подобно игле, вонзалась в
самую гущу свалки и тут же появлялась уже с противоположной
ее стороны. То вдруг она вырывалась из стаи и устремлялась
в дебри придонных водорослей, выискивая там остатки пищи,
то взлетала к самой поверхности воды, к моим рукам, словно
выпрашивая лакомый кусочек. Вот она изловчилась и
выхватила кусочек картофеля буквально изо рта зазевавшейся
подружки и тут же бросилась под широкий лист водорослей, где
завалилась крошка рыбьего мяса. Всюду она успевала, всюду ей
доставалось больше, чем другим.
Мне захотелось узнать, какой породы эта малявка.
Приготовив глубокую миску, я быстро погрузил ее в воду и зачерпнул
нескольких рыбок, в том числе и меченую. Выпустив в воду всех
остальных, я оставил в миске только ту, которую хотел
рассмотреть. Это был крошечный жерех. Тот же хищный вырез
рта, те же прекрасные очертания спины, боков, плавников.
Боясь, что малек погибнет, я поспешно выплеснул его в море-
Мелькнув хвостом, жерешек сперва шарахнулся в водоросли, но
несколько секунд спустя уже крутился в самой гуще рыбьей
стаи.
Пройдут годы. Из этой рыбешки вырастет сильный,
прожорливый хищник. Быть может, какой-нибудь
рыболов-спортсмен поймает его на спиннинг. Вытащив красавца на берег и
залюбовавшись им, он даже и не подумает о том, что этот
хищник уже был однажды в руках человека.
71

В ГЛУХУЮ ночь
Мы возвращались в Астрахань. Я выстоял свою вахту у руля
и, сменившись в двадцать три часа, забрался в каюту
вздремнуть. Ровный стук мотора убаюкивал, и скоро сон навалился
на меня теплым, мягким пуховиком. Я был разбужен
восторженным и вместе с тем взволнованным голосом товарища:
— Федор Петрович, вставайте! Вы такого никогда не
видали...
Для охотника подняться — дело нескольких секунд. Лодка
стояла приткнувшись к большому острову, отделявшему тихую,
довольно широкую протоку от быстрого главного русла. С
верховьев реки стеной наплывал густой туман. Он еще не дошел до
нас.
Товарищ включил сильный переносный прожектор и навел
его на поверхность воды. Перед нашими глазами вспыхнуло
нечто феерическое. Вся поверхность протоки переливалась в
луче прОужектора тысячами блесток. Она кипела и искрилась,
будто кто-то невидимый пересыпал из одной огромной
пригоршни в другую тысячи стеклянных осколков.
— Рыбья мелюзга играет,— пояснил товарищ и направил
луч света ближе к лодке. Мы увидели массу рыбьей мелкоты,
которая клубилась, металась из стороны в сторону в какой-то
пляске, безудержном порыве резвости. Мальков размером от
трех до десяти сантиметров было так много, что вода казалась
густой.
— Готовая тройная уха,— улыбнулся товарищ.
Я взял в руки прожектор и начал светить им на поверхность
реки. Всюду, куда оы я ни направлял луч света, кипела бурная
жизнь рыбьей молоди. Она кувыркалась, выпрыгивала из воды,
извивалась. И ни одного хищника! Словно им сюда, в эту тихую
протоку, был заказан вход. А рядом, в быстром русле реки,
один за другим раздавались сильные всплески: хищники
охотились. В чем тут секрет? Мы сидели в лодке и не могли
оторвать глаз от необыкновенного зрелища. Спустя несколько
минут надвинулся густой туман.,
Алексей Шипишин
ЗАСАДА
Когда-то в давние времена перегородил оползневой завал
глухой таежной буерак. Небольшой лесной ручей мало-помалу
до краев заполнил глубокую котловину. Спокойную гладь воды
опоясал высокий камыш с темными бархатными пальцами.
Весной перелетные птицы принесли сюда приставшие к перьям
72

мелкие рыбьи икринки. И скоро в прохладной и чистой воде
вывелись бесчисленные мальки. Так родилось лесное озеро.
Шли годы, десятилетия. Миновали, быть может, сотни лет —
и озеро стало понемногу стареть. Чистые и крепкие берега
зарастали мхом, заболачивались. Хозяин этих мест — лес неумолимо
наступал на озеро, теснил его. Зелёное воинство, плотным
кольцом окружившее водоем, засыпало его миллионами своих
семян. Гонимые легким ветерком, они прибивались к берегам,
образуя живой колышущийся поясок. Намокшие семена пускали
малюсенькие корешки и, сцепившись друг с другом, срослись в
тоненькую ряску. В жаркий июльский день собирались под ней
стайками мальки. Сновали взад-вперед плотва и мелкие окуни,
тут же, подкарауливая их, стояла в ее тени насторожившаяся
щука.
По осеням на ряску сыпался опадавший лист. Она крепла,
расширялась и прорастала все новыми и новыми корнями
растений. Если раньше на нее могли сесть только легкие,
потрескивавшие крылышками стрекозы, то скоро она уже
выдерживала пробегавшую по ней на своих перепончатых лапках
водяную курочку — лысуху. Расширившись, проросшая мхом и
кустами закраина расстелила вокруг озера зыбкий,
колышущийся под широкой волчьей лапой ковер. С годами протянулся
он к середине озера, и там, где было оно поуже, появилась
тонкая зеленая перемычка от одного берега к другому. Так из
одного озера образовались два.
Однажды, спасаясь от волчьей стаи, пытался перескочить по
перемычке обезумевший от страшной погони лось. Но, не
домчавшись и до середины, прорвал предательский тонкий ковер
и навек погрузился в темную пучину. Лишь несколько секунд
мелькали над изумрудной зеленью ветвистые рога —
протяжный стон лесного великана возвестил о его прощании с жизнью.
Вытянув вверх морды и жадно вдыхая сырой воздух, волки
еще некоторое время постояли возле поглотившего их добычу
«окна», потом, вытянувшись цепочкой, перешли перемычку и
скрылись в лесу. Кто знает, сколько таких безвестных лесных
драм разыгралось здесь?.. Две тихие чаши темной воды и
амфитеатром окруживший их лес молча хранят эту тайну...
Как-то во время войны прибыла наша часть с передовой на
пополнение в портовый город Архангельск. Получив трое суток
отпуска, я отправился повидать старого друга Бориса
Кирилловского, служившего в этих краях. В тот день он собирался
ехать на один из объектов, скрытно расположенный в глухой
лесной деревушке беломорского побережья, и пригласил меня
с собой.
Приближался конец сентября, белые ночи давно кончились,
и дни стояли короткие, но к вечеру мы все же были на месте.
На другой день Борис закончил свою проверку, мы собирались
73

в обратный путь... Но тут и началась завязка этой злополучной
лесной истории. Разговорившись со стариками, мы узнали, что
километрах в восемнадцати есть два древних таинственных
озера, куда местные жители ходить побаиваются, опасаясь
каких-то лихих беглых людей. А уж рыбы, говорят, в тех
озерах— видимо-невидимо! Особенно огромных черных окуней.
До войны приносил-де этих страшилищ в деревню лесовик
Прохор; один он и отваживался ходить туда — корзины плел.
А теперь и вовсе никто там не бывает: молодые мужики все на
войне, а Прохор второй год как помер...
Мы не выдержали искушения на денек заглянуть на
таинственные озера с диковинными окунями, и через час, навьючив
перекидными сумками казенную лошадку, отправились в путь.
Проводником после долгого колебания вызвался идти дед,
рассказавший нам про озеро.
Едва выйдя за околицу деревни, мы очутились в дремучем
лесу. Он как-то сразу поглотил нас. Этот лес я и сейчас хорошо
помню. Был он настолько стар, что казался серым.
Серо-зеленые бороды здесь и там длинными прядями свисали к земле.
Такой старый лес я видел раньше у себя на родине, в
подмосковной тайге — в Мещере. Чем дальше мы шли, тем глуше и
глуше становилось вокруг. Черные еловые чащи чередовались
с борами-зеленомошниками, где нога беззвучно тонула в
пышных темных коврах. За бором начиналось вдруг старое
пожарище, заваленное буреломом и заросшее высоким иван-
чаем.
За пожарищем — низкорослый сосняк с полуголыми сучьями,
а посреди него — огромное кладбище когда-то высоко
вздымавшихся к небу могучих корабельных сосен. Дальше,
перебравшись через завалы полуистлевших лесных патриархов, мы
попадали на покрытые голубоватыми мхами болота. Идти ими не
было никаких сил, недаром зовут их здесь «протяни ноги».
Мрачно и темно было вокруг, точно опустились мы на самое
дно глубокого зеленого океана. И только кое-где попадавшиеся
цветы иван-да-марьи, совсем посинели от ночных холодов,
а желтая, солнечная марья давно уже опала на сырую
осеннюю землю. Стояла такая пустынная тишина, что само
беззвучие казалось нам звонким. Это звонко стучало в уши
напряженно работавшее сердце. Редко-редко слышалась где-то вдали
глухая барабанная дробь черного дятла — желны и его
заунывный, протяжный стон. Подавленные хмурым, великим
безмолвием, мы, сами того не замечая., говорили вполголоса.
Шли мы долго, и нам казалось уже, что старик не найдет
затерянные в такой глухомани озера. Казалось, что не только
за день, а и за неделю не выберешься назад из этих бескрайних
дебрей! И когда мы вышли, наконец, к обширной низине, в
глубине которой тускло поблескивало сквозь вершины деревьев
74

какое-то большое озеро, старик облегченно вздохнул и
незаметно перекрестился. Тут мы поняли: он действительно не был
уверен, что найдет его! Как потом он признался, боязливо
оглянувшись вокруг: его иногда по неделям «водило» здесь по лесу.
Более мрачного озера я еще не видел. Оно было таким же
старым, как и окружавший его лес. Трудно сказать, кто из них
был древнее. Дикая нежить и пустынность. Лес и озеро спали
и днем. Нигде не слышалось ни звука. Только в одном месте,
со страшным грохотом вырвавшись из бурелома, напугал нас
черный глухарь.
На берегу мы набрели на маленькую, всю заросшую мхом
землянку. Возле нее в беспорядке лежало несколько
почерневших от дождей и времени лозовых корзин. Мы заглянули
внутрь, и, странное дело, нам показалось, что кто-то здесь был
еще совсем недавно! Но, возможно, нам это только показалось?..
Здесь давно уж, наверное, не ступала нога человека.
Привязав лошадь и оставив, деда хозяйничать в землянке, мы с
нетерпением отправились на озеро.
Собственно, озер здесь было два. Они отделялись друг от
друга узкой перемычкой, густо поросшей мелким лиственным лесом.
Вода в них была на глаз черной, как деготь* Но стоило лишь
зачерпнуть ее в ладонь, как она оказывалась на редкость
прозрачной. Это устланное опавшей листвой дно делало ее на вид
такой аспидно-черной.. Ни цветов, ни трав по закраине, только
темно-зеленый мох с красной метелкой обрамляли зыбкие
берега.
Итак,, мы у цели. Вот они, эти таинственные озера! Борис
остался на ближнем, а я ушел через лес на просвечивавшую
сквозь него широкой водной гладью соседнюю ламбину.
Сколько волнующих ожиданий! Торопливо разматываю удочку, а в
воображении уже рисуется, как все произойдет: только заброшу,
как насадка, не успев дойти до дна, уже будет схвачена черным
великаном! Произойдет отчаянная борьба с сильной рыбиной,
потом с другой, а там еще и еще... Только выдержала бы
старая шелковая леса!
Погрузив в одно из «окон» захваченную из землянки
корзину, я промерил тут же лежавшим длинным шестом глубину
«окна». Ого! Да тут и дна нет! А вдруг прорвется под ногами
ненадежный берег? Тогда туда, в черную, зловещую пучину?..
Подойдя по колебавшемуся под ногами мху поближе к берегу
и сделав как можно больше спуск, я забросил насадку у
закраины и тут же с замиранием сердца увидел,' как поплавок
мгновенно скрылся в темной глубине. Вот он! Резко подсек и...
вытащил из воды небольшого окунька! Сменив насадку, закинул
снова. И снова такой же маленький окунек. Я набросал их почти
полкорзины, потом решил попытать удачи на другом месте.
Но и там мелкота одолевала меня. Где же черные великаны?
75

Может, стоят где-нибудь дальше? Так, постепенно подвигаясь
вдоль берега, я все дальше и дальше уходил от корзины в
надежде набрести, наконец, на стаю таящихся в глубине
горбачей. И тут появилось вдруг у меня странное ощущение, будто
кто-то смотрит на меня из лесу. Я невольно оглянулся, но все
по-прежнему было тихо и пустынно. Все так же, не шелохнув
листом, недвижно стоят деревья. Нигде не всплеснет вода. Как
будто замерло здесь все на веки вечные. Но я не мог отделаться
от какой-то внутренней настороженности и повернул назад,
неся на кукане еще с десяток окуней. Но... что такое? Где же
моя корзина? Ее нет. Может, я не здесь ищу ее? Нет, здесь.
Вот и вмятина от нее. Что за оказия? Обеспокоенный, я
заподозрил неладное. И тут же увидел чьи-то следы! Вода
постепенно заполняла глубокие ямки с примятой и медленно
поднимавшейся теперь метелкой. Кто-то здесь есть! С опаской
оглядываясь, я потихоньку направился к землянке и у опушки
наткнулся на свою корзину. В ней не было ни одного окуня!
Значит, кому-то понадобилась моя рыба. И он все время следил за
мной! Но кто?
Когда, вернувшись в землянку, я рассказал о странном
происшествии, старик вдруг страшно всполошился и зашептал:
— Борис Микулаич! Давеча я не сказал вам,
запамятовал как-то. Бают, будто неизвестный человек тут на озере
появился. Намедни наш пастух лошадь искал — совсем отбилась
от табуна, окаянная. Так вот заблудился он и попал сюда
ненароком. Тут прямо на него и напоролся! Только не подошел,
забоялся. Дескать, не беглый ли какой? Сказывал, как тот в
землянку зашел, так и не выходил боле. А пастух потихоньку-
полегоньку назад да в деревню. Смекаю я: не наш это человек.
Откуда бы он здесь?
— Может, лесник? — насторожившись, спросил Борис.
— Какой там лесник! — замахал руками дед.— Лесник наш,
поди, третий месяц в больнице лежит, в Архангельском. Нет,
не наш это человек, чую не наш!
— Да что же ты, старый, сразу-то не сказал, в деревне?
— Сказываю, запамятовал...— виновато пробормотал
старик.
— Ну, дед, дал же ты маху! Теперь ищи-свищи его. Может,
диверсант какой? — нахмурился Борис.— Это он с голодухи,
наверное, украл его рыбу,— кивнул он в мою сторону.— Теперь
гляди в оба! Эх, де^...
Было решено выставить на ночь пост. Двое будут находиться
в землянке, а один с пистолетом засядет в кусту. Может, ночью
тот попытается подкрасться, чтобы застать нас врасплох,
прикончить сонных, а потом бросить в озеро — и концы в воду! Из
куста же этого можно было следить за подходом к двери и
оконцу. Если тот придет — накроем.
76

Первым в засаду сел я.
После холодного, ясного вечера сразу наступила темная
ночь. В глухом лесу ночью все имеет какое-то тревожное
значение. И это особенно чувствовалось при тех обстоятельствах,
в которые попали мы. Стояла глубокая, до звона в ушах,
тишина. Долго сидел я, прислушиваясь, но все было безмолвно.
Потом стало заметно светлеть: сзади из-за леса поднималась луна
Мертвенно-бледным светом озарила она лес, землянку и
небольшую полянку перед ней, через которую протянулась
ажурная тень моего куста с явно проступавшей сквозь нее моей
тенью.
«Экая незадача! — с досадой подумал я.— Нужно менять
место». И тут тянувший мне в спину легкий ветерок донес вдруг
до моего слуха мягкое похрустывание сучьев под чьей-то
осторожной ногой, и в ту же минуту с замиранием в душе я увидел,
как на краю полянки беззвучно появилась другая тень! Она
потихоньку двигалась к середине, то подолгу останавливаясь
на месте, то понемногу приближаясь. Вот чужая тень совсем
близко подошла к моей и остановилась... Кто-то стоял у меня
за спиной! Потом тень стала расти, вытягиваться —
неизвестный подходил ко мне сзади! Что делать? Сразу обернуться и
стрелять? Но в кого? Кто это? Борис говорил, что нужно взять
живым... А если он сейчас прыгнет на спину и ударит
чем-нибудь по голове или ножом? Все эти мысли молнией пронеслись
в лихорадочно работавшем мозгу, и холодный озноб пополз по
спине, будто чувствовал я на ней чей-то упорный, тяжелый
взгляд. Напряжение достигло предела, и я готов уже был
обернуться, чтобы лицом к лицу встретить того... но тут скрипнула
дверь землянки, и вышел Борис, чтобы сменить меня. В тот же
момент тень на поляне раздвоилась, раздался легкий треск
валежника, и та, чужая, тень быстро ушла в сторону и исчезла
в лесу.
Я шепотом передал Борису о виденном и еще с час
просидел вместе с ним в засаде, но никто больше не появлялся, и,
устав от нервного напряжения, я ушел отдыхать в землянку.
Утром Борис усомнился в виденном мною ночью:
— Может, это тебе померещилось только? — спросил он, но
сомнения его враз улетучились, когда трясущийся от страха дед
сообщил, что ночью увели нашу лошадь! Дело принимало
опасный оборот.
— Прочешем местность! — заторопился Борис.— Может,
захватим, а нет — быстрее в часть! Нужно принять там меры.
— Погоди,— остановил я его,— подумаем, как лучше
действовать. Может, здесь не один, а двое-трое? Пойдем по лесу —
как раз пулю из-за дерева получим. Надо подумать.
— А что, Борис Микулаич, ежели мы сами им западню
тут устроим? — вмешался старик.
77

— Это как же? — недоверчиво спросил Борис.
— А вот как. Будто мы насчет лошади пока не заметили,—
снизив голос, предложил наш проводник.— Они пойдут с
удочкой на озеро,— показал он на меня,— а мы с тобой рядом в
кустах схоронимся. Смекаю, те злыдни беспременно опять придут
сюда, коли уж им порешить нас требуется. Тут мы их и того...
Как полагается, «на живца» возьмем!
— Дело, дед! — оживился Борис.— Это ты хитро придумал!
— А то-о!..— немного приободрившись, протянул тот.
Так мы и сделали. Я вышел на берег с удочкой, прихватив
на всякий случай корзину, а Борис со стариком укрылись
неподалеку.
Утро выдалось прохладное, туманное — самое лучшее для
ловли. И надо же, прямо с первого заброса приманку схватила
какая-то крупная рыбина. Руку мою сильно рвануло, я подсек
и после упорной борьбы вытащил того самого черного горбача
окуня, за которыми мы и шли сюда. Но добыча как-то не
радовала: тревожное чувство не покидало меня, а ночн!я тень не
выходила из головы. Прислушиваясь к царившей за спиной
тишине, я снова машинально забросил удочку и вновь вытащил
такого же горбача. Понемногу я увлекся ловлей, и вскоре
корзина моя стала быстро наполняться. Но вот клев как ножом
отрезало. Я подвинулся немного — не берет. Прошел еще
дальше— тоже нет клева. Еще дальше...
И тут, как от какого-то внутреннего толчка, я быстро
обернулся и... вижу: бежит кто-то к лесу, схватив в охапку мою
корзину! Опомнившись, я с криком: «Стой! Стрелять буду!» —
бросился за ним. Из лесной опушки наперерез ему выскочил,
размахивая пистолетом, Борис, а за ним, спотыкаясь о кочки, дед с
высоко поднятым топором. В этот момент неизвестный бросил
корзину с рыбой и нырнул в лес. Ах, черт! Еле переводя
дыхание, подбегаю туда и вижу стоящего со странным выражением
лица Бориса и изрядно озадаченного старика.
— Видели?! — кричу им.
— Видели...— все с тем же странным выражением
отвечает Борис.
— Так чего же ты не аадержал его! Почему не стрелял?
— Попробуй пальни в него из пистолета — он тебе
покажет!— почему-то засмеялся Борис.
— Да ты что, рехнулся? — изумился я.— Кто это «он»?
— Он? — уже хохочет надо мной Борис.— Мишка!
— Какой Мишка? — вконец разозлился я, видя, что и
старик ухмыляется в сивую бороду.
— Да мишка, медведь! Вот кто! — покатываясь над моим
растерянным видом, повалился на мох Борис...
Действительно, я был вовсе обескуражен тогда столь неожи-
78

данной развязкой... Так вот кто воровал мою рыбу! Вот чью
тень видел я ночью!
Обстановка сразу разрядилась. Мы отлично порыбачили в
то утро. И хоть тяжеленько было возвращаться пешком со
всеми вьюками за плечами, мы не сердились на бурого хозяина
леса за угнанную им лошадь: она той же ночью сама
прибежала домой. А диверсант, которого летом видел пастух, еще до
нашего похода на озеро был задержан где-то возле
Архангельска.
К. Фарутгт
УТЯТНИЦА
На реке, в омуте, жила щука. Два рыболова нашей деревни—■
Андрей Ершихинцев и его верный спутник по рыбалке паренек
Коля Петухов — прюжлв на омут с удочками под воскресенье.
Омут от деревни находился далеко, травы на прибрежных
покосах были давно скошены, высушены, делать человеку
тут нечего, и берега реки были пустынны. Лишь сметанные
стога в одиночку красовались друг перед другом своей толщиной
и подобранностью.
Летний жаркий день медленно переходил в тихий вечер.
Пахнуло нагретой солнцем водой и землей. Тишина нарушалась
лишь стрекотаньем кузнечиков, всплесками уклейки,
подхватывающей падающих в воду насекомых, да доносившимся откуда-
то со стороны деревни отчаянным блеянием ягненка.
А на воде недвижно покоились поплавки удочек — большой
пробковый — Андрея и покупной, ярко раскрашенный
«бочоночек» — юного удильщика.
Когда солнце спряталось за лесом и на всю округу легли
мягкие бестеневые сумерки, на противоположном берегу из-под
кустов, низко склонившихся над водой, выплыли утки.- Их было
три — одна из них, бояьыьая, шла впереди, а за ней, слегка
отклоняясь от вожатой, следовали утята.
И тут случилось неожиданное. Раздался сильный всплеск,
похожий на прыжок в воду. Большая утка, испуганно закрякав,
побежала по воде, хлопая крыльями. Сзади спасался утенок.
Второго утенка на воде не было.
Рыболовы с открытыми ртами смотрели, как испуганные
птицы скрывались под нависшими кустами. Широкие круги
расходились по омуту.
— Вот здорово! — нарушил молчание молодой рыболов.—
Кто это? — спросил ш Андрея.
Старик, подавшись всем корпусом вперед, смотрел туда, где
только что разыгралась трагедия, и руки его дрожали.
79

— Щука,— выдохнул он, не спуская глаз с кустов, в которых,
скрылась утка.— Утятница, самая настоящая утятница,
обнаружила себя... А я-то ершами да сорожками занимаюсь, как все
одно малец какой... Вот что, Колюнька,— он строго посмотрел
на мальчика,—об этом ни слова, понял? Чтобы ни одна душа
не знала...
*
На рыболовном крючке, собственноручно изготовленном
Андреем Ершихинцевым, в омуте гулял живец.
Добротный подлещик, с большим трудом выуженный
Андреем, обузданный хитрым приспособлением из медной
проволоки с большим крючком вдоль живота и привязанный
толстым шнуром к наклонно воткнутой в берег жерди вот уже
несколько часов то поднимался, то уходил, насколько позволял
шнур, в глубину омута.
Рыболовы с берега наблюдали за живцом, и всякий раз, когда
он по неизвестной причине начинал резво бросаться и натягивал
шнур, Андрей шикал:
— Тесс... Сейчас схватит! Гляди, гляди, как он заметался-то!
Чует...
Проходили секунды, минуты, часы, вот уже омут стала
накрывать темнота, а утятница не принималась за приготовленный
для нее коварный ужин.
Подлещик неровно — то быстро, то тихо — крутился на
привязи, всплывал кверху, уходил в глубину, стремясь, как всякая
рыба, к водным зарослям кувшинок, которые были так близки.
Но шнур не пускал его...
— Ночью возьмет,— сказал Андрей, поднимаясь на ноги.—
Пойдем, Колюнька, домой, а утром чуть свет вернемся сюда,
проверим...
Щука схватила живца на рассвете. Она покинула свою
стоянку (толстую колодину, застрявшую между камнями), когда над
рекой, нагоняемый утренней свежестью, бежал низкий, молочный
туман.
Проплыв несколько метров, хищница замерла. Ничто не
выдавало ее. Даже плавники были неподвижны. Лишь жаберные
крышки медленно подымались и опускались да злые глаза
неподвижными черными точками наблюдали за окружающим.
Заметив колебание воды неподалеку от себя, щука медленно
двинулась вперед. Колебание воды усилилось. Щука вошла в
водоросли и, выставив из них свою хищную голову, замерла.
Подлещик проснулся. Всю ночь он отдыхал и, как только
начало светать, опять стал пытаться проникнуть в водоросли,
такие близкие, такие нужные ему.
Вот рядом проплыла стайка сорожек. Остановившись около
80

пленника, они с любопытством рассматривали его, но вдруг, чего-
то испугавшись, проворно бросились в сторону.
Подлещик начал метаться, натягивать ненавистный ему шнур,
подыматься и опускаться. Напрасно!
Когда он поплыл в сторону водорослей, то увидел щуку.
Рванувшись вверх, он выбросился из воды, шлепнулся боком и
вильнул в глубину.
Щука торпедой скользнула в сторону подлещика и, когда он
шел наискось, схватила его и сжала своими страшными зубами.
С подлещиком в пасти хищница пошла в сторону, чтобы не
спеша проглотить его. И тут-произошло то, чего она не
испытывала раньше. Ее что-то сильно кольнуло. Щука торопливо стала
выбрасывать изо рта добычу, стремясь освободиться от нее и
избавиться от колотья. Она разжала зубы, потрясла головой, но
это не помогло, колоть стало еще сильнее. Тогда она с силой
рванулась, но ее что-то остановило, и невыносимая боль,
родившаяся в пасти, разлилась по всему ее телу.
Щука начала метаться: выбрасывалась из воды, уходила в
сторону, сжимала и разжимала зубы, широко раскрывала пасть,
трясла головой.
Кто-то неумолимо держал ее, а острое во рту пламенем жгло.
Щука стала терять силы.
Подлещик, измятый зубами хищницы, давно уже белел на
дне омута, и к нему осторожно, с остановками подползал рак,
чтобы плотно позавтракать.
*
Когда первые лучи утреннего солнца скользнули по омуту,
рыболовы подошли к реке.
— Попалась ведь! — глухим голосом выкрикнул Андрей,
увидев плавающую в омуте жердь, к которой был привязан шнур с
подлещиком.
«Неужели оборвала? — думал он, спускаясь к воде.— Или
отдохнула вдосталь, или, потревоженная звуками с берега,
потянула жердь к кустам...»
— Тут она, голубушка, тут...— и старик торопливо стал
снимать рубаху.
— Вы что, дядя Андрей? — испугался мальчик, видя, как из-
под рубахи показывается тощее белое тело с выступающими
ребрами, впалой грудью и темным шарфом загара вокруг шеи.
— Как что? — удивился Андрей, снимая штаны.— За щукой
поплыву. Вон она, милая, как конь, на привязи ходит.
— Утонешь ведь, дядя Андрей, утонешь,—
плаксиво-тревожным голосом затянул Коля и схватил старика за руку.
81

— Тииун тебе на язык,.— не в шутку рассердился тот и
вырвал свою руку из цепкой руки маленького товарища.
Аадрей стоял в лучж утреннего солнца на берегу широкого
речного омута похожий на обкарнанный высокий березовый пень
и, приложив коз<ыръко>м ладонь колбу, следил за жердью,
которая медленно плыла к тому берегу.
— Затянет в кусты, как есть затянет, а там. поминай как
ввали,— пробормотал он и, перекрестившись, плашмя бросился
в' воду. Вот ои вьшыртаул, зафыркал, отдуваясь, и отчаянно
заколотил по воде ногами, натьравишяеь к злополучной жерди.
Вот и жердь., Андрей ухватился за нее, крепко сжал и,
подгребая: одной ружй под себя тугую глубокую воду,, стал
разворачиваться.
Почувствовав рывок, щука метнулась в сторону и уверенно
пошянула за собой жердш> и барахтающегося на воде рыболова.
— Колюиъка-а-а!— закричал тот,, захлебываясь водой.— Пог
могай! Тону!
Мальчик, шедоинга думая,, сбросит с себя рубашонку,, трусы и
спрыгнул вдогонку З'-а Андреем.
— Я сейчас, держись! — Коля подплыл к старику и ухватился
за жердь.
— Ты здесь? — обрадовался Андрей.— Да как же это ты?
Утонешь, сорванец! — и появившаяся на его лице улыбка сразу
пропала.— Марш на берег. Я один гарявлюсь.
— Ты, дядя Андрей, отпусти жердь и отдыхай, я сам
попробую тянуть,— и Коля, взяв конец жерди под мышку, поплыл.
Старик сколько мог помогал Коле.
— Ежели не доплыву до берега, выдохнусь совсем...—
заплетающимся языком говорил он,— оставь меня, спасайся один.
А щуку... ну ее к черту, на погибель нашу она нам попалась...
Никогда Коля не чувствовал себя таким бодрым и сильным.
Он без устали плыл и подбодрял старика.
— Немного осталось, потерпи, полежи на воде, отдсюсни, а я
один, честное слово*, я не устал.
Андрей обессилел. Его ноги стали слабо колотить по воде, а
потом потащились — потянуло- ко* дну.
— Тону, Колюнька, сил больше нет,— еле слышно произнес
он, хватаясь обеими руками за жердь.
И тут произошло неожиданное: ноги Андрея, провалившись
в глубину, встали на твердое. Под ними оказался камень,
широкий, как стол.
— Вставай, Колюнька,— прошептал он, все еще находясь под
страхом смерти.— Не судьба, значит, утонуть.
Щука то тянула жердь в сторону, то успокаивалась. Оба
рыболова, стоя на камне, крепко1 держали жердь.
Отдохнув так несколько минут, они без большого труда
добрались до берега.
82

— Теперь, Колюнька,— говорил старик, дрожа от холода н
возбуждения,— не упустить добычу. Когда щуку подтянем к
берегу, ты берись за шнур, а я ее, матушку...
Щука, почуяв берег, начала 'бросаться, и рыболовам стоило
большого труда удерживать ее. Но, как видно, снасть,
изготовленная Андреем, была горочная, бее усилия хищницы были
напрасны. Крючок надежно держался в ее пасти, и- шпагат
толщиной с мизинец не рвался, как веретье какое.
Вот они подтянули рыбу на мелкое место. Хорошо была
видна ее темная спина.
Андрей стоял по колено в воде посиневший, с прилипшими ко
лбу редкими волосами, с растопыренными пальцами,
намереваясь подхватить добычу и выбросить на берег. Коля не сводил
глаз со щуки, которая тихо продвигалась возле берега с
проволокой, торчащей изо рта.
Вот щука остановилась. Ее спина выступила из воды. Андрей
склонился над ней, и в одно мгновение его руки подхватили брус-
коватое тело рыбины. Изогнувшись в воздухе, она шлепнулась
на берег. Коля схватился за шнур, а старик свалился на нее и
придавил ее своею тяжестью.
— Теперь не уйдешь! — хрипел рыболов, надавливая
пальцами на ее глаза.— Подхватывай, Колюнька, скорее! — и они
вдвоем отнесли добычу подальше от воды.
Старый и малый рыболовы, дрожа от холода и волнения, не
спуская глаз со щуки, стали одеваться.
Вот они веселые и довольные уходят от омута, неся на шесте
щуку-утятницу полутораметровой длины.
В деревне в тот день -был переполох.
г. Кстово
Г. Третий
ОТПРАЗДНОВАЛИ
Дядя оказался высоким, широкоплечим и совсем непохожим
на отца. Он подхватил Костю длинными, как жерди, руками,
приподнял до уровня своего острого гладковыбритого
подбородка и одобрительно прогудел;
— Вылитый Сергей. Будто две капли воды. Сколько же тебе
лет, герой?
— Десять... завтра исполнится,— смущенно ответил Костя.
— Что?!—удивился дядя Коля и, опустив Костю на пол,
хлопнул себя ладонью по лбу, словно там сидела муха.
— Ерши-окуни»! Вот так штука... А я, дружок, и не знал.
Сейчас, сейчас мы подберем тебе подарочек!
83

Он коромыслом согнулся над чемоданом и извлек оттуда фр-
тоаппарат с блестящим желтым ремешком.
— Держи, племянник, на память от дяди Коли.
Фотографировать научу: у меня целый месяц отпуска. Ну, а чем ты сейчас
занимаешься? Как проводишь каникулы?
— Целыми днями на улице,— вмешалась мать.— То мяч
гоняет с ребятами, то на рыбалку уедет чуть свет. Только вечерами
его и вижу.
— А уловы? Ухой всех, очевидно, закормил?
— Где там,— рассмеялась Валентина.— Разве что коту —
и то раз в неделю.
— Сейчас никто не ловит,— насупил белесые брови Костя,—
даже дед Ефим. Он говорит, что в июль — иа рыбалку плюй,
потому что жара.
Дядя Коля улыбнулся, показав белые и широкие, как семечки
тыквы, зубы.
— Сразу видно заправского рыбака, ерши-окуни! Рыбы нет,
а причин полный кукан. Ничего, дружок, мы пустыми приезжать
с Волги не будем. Я одну снасть с собой прихватил. Эх, и
уловистая! Пудовых тайменей в Сибири таскала!
— Вот бы мне такую...— с завистью вздохнул мальчик.
Дядя улыбнулся.
— Не вешай голову, герой! Вместе ловить будем.
Вошел отец. Была суббота, и он возвратился с работы рано.
— Николай! Вот так встреча!
Братья обнялись, похлопали друг друга по спине и прошли в
большую комнату, где стоял уже накрытый стол.
— Ты, Костя, иди погуляй!—ласково сказала мать, видя,
что сын с интересом прислушивается к разговору старших.—
Завтра поедешь с дядей Колей на рыбалку.
— Завтра?! — Костя радостно блеснул черными глазенками
и выскочил на улицу.— Червей заодно накопаю! — донесся его
звонкий голос через раскрытое окошко.
Сергей с недоумением посмотрел на жену:
— Что за спешка? У Кости завтра день рождения, да и
Николаю с дороги отдохнуть следует.
— Уж не думаешь ли ты, будто я приехал валяться целыми
днями в постели? — возразил Николай.— Валентина права:
Костины именины мы можем с успехом отпраздновать на
Волге, так сказать, на лоне природы. Кстати, я ему интересный
сюрприз приготовил, ерши-окуни! А раз заикнулся — надо
выполнить.
— Ну, если так, не возражаю,— согласился Сергей.— Заодно
41 лодочный мотор обкатаем. На днях купил. Представляю,
сколько радости у парня будет! Всю зиму твердил: купи да
купи, чего, мол, на веслах-то плюхать! Он ведь у меня
рыболов страстный: хлебом не корми, а дай посидеть с удочками
£4

на Волге. Иной раз на несколько дней закатит с товарищами.
Вернется усталый, черный, что головешка, одни зубы блестят,
зато разговоров хоть отбавляй!... У нас с тобой иначе было. В его
годы, помнишь, мы от бомбежки прятались, слушали, как воют
вражеские самолеты, свистят пули...
— Было время, Сергей, было. Такое не забудешь... Давай-ка
выпьем за Костю, ерши-окуни! За его счастливое детство!
Они выпили.
— Сам-то рыбачишь? — поинтересовался Николай,
закуривая.
— Каждое воскресенье. Разве усидишь дома, когда Волга
рядом? Места здесь расчудесные, рыба водится всякая. Одно
лето, правда, завод сточные воды в реку спускал, но мы
настояли: построили очистное сооружение. Сейчас снова по всем
заводям рыба плещется.
— Сколько же пудов за день берешь?
— Пудов?! — рассмеялся Сергей.— Иной раз меньше Кости
приношу. А вообще килограмма три-четыре. На семью хватает.
— Ну и ну! — изумленно развел руками Николай.— Да на
твоем месте озолотиться можно, ерши-окуни, городской базар
завалить свежей рыбой!
— Как это? — удивленно посмотрел на старшего брата
Сергей.
— Ловить иначе надо! Сетяхми, к примеру, или чем иным.
— Это уже браконьерство, хищничество; за это, брат, у нас
крепко наказывают.
— С умом будешь действовать — рыбнадзору не попадешься.
— При чем здесь рыбнадзор? — досадливо поморщился
Сергей.— Просто я не хапуга. К тому же, сам посуди: бесцельное
истребление рыбы — самое настоящее варварство. Дай волю
этим любителям легкой наживы — они за месяц все живое из
Волги вычерпают.
— Ты, я вижу, неисправим. Еще в детстве над каждым
дохлым мальком ревел: «Зачем такую крохотную рыбку
загубили!..» А рыбаком называешься.
— Не рыбаком, а рыболовом. Это вещи разные.
Николай усмехнулся.
— Из тебя неплохой лектор получился бы, хотя я в душе
сомневаюсь, что ты сам веришь тому, что говоришь. Рыбалка есть
рыбалка! Чем больше ловишь, тем больше хочется. А для этого
все средства хороши... Ну, мне, пожалуй, пора на боковую. Не
забудь завтра разбудить, товарищ рыболов.
...Костя проснулся рано. Он открыл глаза, посмотрел в окно,
за которым застыли в неподвижности листья сирени, и^
зажмурился. «День рождения, день рождения,— тикали часы.— Десять
лет, десять лет...» «Интересно, какая же у дяди Коли снасть? —
с волнением думал Костя.— Может быть, и мне такую подарит?»
85

Вставай, сынок,— нежно сказала мать, подходя к
кровати.— С днем рождения!
— Спасибо, мамочка. А дядя Коля встал?
— Они, милый, с отцом уже оделись. Тебя дожидаются.
От обильной росы луга серели льняным покрывалом.
Сияющий краешек солнца лукаво выглянул из-за гребня темной горы,
и трава заблестела, словно он швырнул в нее пригоршню
драгоценных камней. Впереди по узенькой стежке неторопливой
походкой шагал отец с лодочным мотором на плече, за ним дядя
Коля и мать несли провизию. Шествие замыкал босоногий Костя
с удочками. Он с любопытством смоурел на своего дядю, пытаясь
определить, где же его необычная снасть, но у того, кроме
небольшого чемоданчика, ничего не было. Из травы со стрекотом
вылетали кузнечики. Они тут же падали, неуклюже усаживались
на стебле, подставляя солнцу мокрые крылья.
В брызгах сверкающей влаги показались кусты тальника, за
которыми ослепительно вспыхнуло зеркало Волги.
— Пришли! — захлебываясь от свежего воздуха, крикнул
Костя и, обгоняя старших, бросился по отсыревшему песку к
лодке.
Отец установил на корме мотор, и лодка полетела словно на
крыльях. Костя сел напротив отца.
— Попробуй, сынок,— предложил отец, уступая ему место.
До противоположного берега Костя управлял мотором сам.
Худенькое лицо его выражало неподдельный восторг и
гордость.
— Волгарь, ерши-окуни, настоящий волгарь! — похлопал
дядя Крля племянника по плечу, когда лодка уткнулась в песок.—
Сейчас Валентина нам организует костерчик, начистит
картошки, а мы тем временем для ухи рыбки наловим!
— Что с вами поделаешь,— рассмеялась Валентина.—
Поезжайте. А ты, Костя, разве тоже с ними? — спросила она, видя,
что сын не сходит с лодки.— Может быть, останешься? Хворост
мне собирать поможешь?
Костя по-взрослому развел руками и показал на удочки.
— Конечно, с нами! — ответил за него дядя Коля.— Пусть
отведет рыбацкую душу!
Мотор заревел, и лодка отвалила от берега. Костя взглянул
на мать. Невысокая, статная, она стояла у воды, махая алой
косынкой.
— Я скоро вернусь! — крикнул он, сложив рупором ладони.
У обрывистого холма, круча которого напоминала стену
неприступной крепости, Волга сворачивала в сторону.
Беспокойная, широкая струя огибала отвесный берег, образуя могучий
водоворот с воронками. Вода здесь кипела от всплесков. По
поверхности то и дело веером рассыпались стремительно убегаю-
86

щие от жереха уклейки. Он стрелой бросался за ними и жадно
подбирал оглушенных рыбешек.
— Ого, ерши-окуни!—обрадовался дядя Коля.— Тут,
возможно, и сомы есть...
— Есть! — встрепенулся Костя.— Еще какие! Прошлым
летом бакенщик одного поймал, говорят, пуда на три!
Отец стал развязывать связку удочек- Дядя Коля с
жадностью посмотрел на круги, рябью расплывающиеся во все
стороны, торопливо раскрыл чемоданчик и достал брусок,
напоминающий хозяйственное мыло.
— Вот она, Костя, моя снасть — самая уловистая!
— Тол? — нахмурился Сергей.— Где ты взял? Зачем?
— Где взял, там нет, да и какое дело,— озорно
подмигнул Николай.— Разворачивай лодку, ерши-окуни! Жми на
полный газ!
Он обернул брусок бикфордовым шнуром и достал из^
кармана спички. Сергей вскочил.
— Ты с ума сошел! Брось сейчас же! — крикнул он.— Ишь,
чего надумал — рыбу губить...
Он шагнул через скамейку к брату, но Николай успел
поджечь конец шнура и швырнуть брусок в пенную воду.
— А ну в честь племянника — салют!
От любопытства Костя привстал со своего места. Лицо его
покраснело от возбуждения.
«Де-де-десять, де-де-де десять»,— переходя с полных оборотов
на малые, неожиданно угрожающе протарахтел мотор и умолк.
Наступила зловещая тишина.
— Что ты наделал, подлец! — не своим голосом закричал
Сергей.
— Не твое дело! — огрызнулся Николай.— Что у тебя с
мотором?!
Сергей бросился к корме. Лишенная управления, лодка
медленно прошла по инерции несколько метров, остановилась,
потом, подхваченная течением, поплыла обратно вниз по реке.
Костя взглянул на отца, судорожно суетившегося у затихшего
мотора, на внезапно перекосившееся от страха лицо дяди Коли.
«Чего они испугались? Взрослые, а боятся?» И вдруг лодка
вздрогнула, и какая-то страшная сила подбросила ее вверх...
...Полноликое солнце смотрелось в зеркало реки. В кустах
тальника без умолку стрекотали перепуганные сороки. Два мужских
юлоса надрывно кричали: «Костя! Костя!» Но Волга молчала,
унося белое покрывало оглушенных рыб. В бездонном небе
тоскливо стонали чайки...
ст. Зеленый дол, Татарская АССР
«7

Дм. Максимов
УТРО НА РЕКЕ
Стоит рассвет. Ни облачка,
Ни пыли на большаке.
В излучине реки
На чашечки недвижных, белых лилий
Глядят-не наглядятся тростники.
Туман, уйдя с ночного караула,
Упал росой на стебельки травы,
На миг в широкой заводи блеснула
Серебряная чешуя плотвы.
Тускнеет в небе желтая луна.
Всплеснулся лещ, и снова тишина.
А. Зимин
МАРИЯ
Небольшое круглое лесное озеро. Посредине островок
тростниковый. Половину озера, до самого островка, занимают темно-
зеленые отражения прибрежных елей, другую половину —
розовые утренние облака и голубое небо.
В тростнике посвистывают утята. Изредка крякает утка.
Свежо. Немножко знобит. Порозовели вершины самых высоких елок.
Встает солнце.
На другом берегу весело разгорелся костер. Там и тут
поплыли белые струйки дыма. Это проснулась моя Мария. Я ушел
из палатки, когда она спала. Наверное, замерзла одна.
— С добрым утром, Мария! — кричу я.
Она выходит к воде. В шароварах, синей кофточке, красной
косынке, в руке — закопченный котелок. Я знаю, что у нее сейчас
заспанные глаза и немножко припухшие губы. По утрам она
кажется мне совсем еще девочкой.
Мария машет рукой.
— С добрым утром!
Она зачерпывает в котелок воды для чая. Потом умывается.
Вода под ее руками начинает играть серебром, и серебряные
круги широко расходятся по темным отражениям елок.
Я уже собрался было идти к Марии, но поплавок нырнул под
лист кувшинки. Подсекаю — окунь! Опять жду-не дождусь
поклевок. А Мария одна. Вот так всегда бывает, всегда она
остается одна. Я рыбачу, а она варит уху, или собирает вокруг озера
грибы и ягоды, или, подперев ладонями подбородок, подолгу
88

сидит и смотрит на озеро. Первое время я брал для нее удочку:
думал приучить ее к рыбалке. Но она наотрез отказалась. «Не
хочу. Неинтересно. Лучше посижу».
У тростникового островка брязнула щука. Утята притихли.
— Иди чай пить! — зовет Мария.
Чай заварен дочерна. Я люблю чай горячий и крепкий.
Садимся рядом на расстеленный плащ. Мария пьет вприкуску,
чмокая губами. Я передразниваю ее, и мы оба смеемся.
Легкий шум прошелся по вершинам елок. Озеро зарябило,
Я встаю.
— Посиди со мной,— просит Мария.
— Что ты?..— удивляюсь я.— А вдруг клев начался...
Видишь, ветерок подул?
Мария тоже встает и идет за мной.
Забрасываю удочку на червяка.
— Маша, подержи, пока я закурю.
Мария берет удилище. Держит неуверенно, неумело. Я не
торопясь достаю папиросу, намеренно долго ищу по карманам
спички и вижу, как вздрогнул и медленно пошел в сторону
поплавок.
— Тащи!
Окунь взлетает высоко вверх и снова шлепается в воду.
Мария виновато смотрит на меня.
— Ничего,— утешаю я ее.— Он опять возьмет. Только так
сильно не дергай.
Меняю червяка, забрасываю удочку и опять передаю Марии.,
Снова поклевка. Снова взлетает вверх окунь, но уже не
срывается с крючка.
Мария улыбается.
— Хорош! — говорю.— Давно не попадалось таких. Еще
парочку — и уха будет.
Я вожусь с насадкой. Мария сидит на корточках перед
окунем. Окунь прыгает по траве. Она берет его в руки и
разглядывает, будто впервые видит такую диковинную рыбину.
— А почему он такой черный? Почему у .него оранжевое
брюхо? Сколько он весит? А крупнее бывают? — она засыпает
меня вопросами.
Я хочу сделать заброс, но Мария отбирает у меня удилище,
— Я сама.
Она шлепает удилищем по воде. И еще раз — только брызги
по сторонам. И еще раз — опять по воде. Наконец получилось.
Несмотря на поднятый шум, клюнуло сразу. Окунь. И крупнее
первого.
— Молодец! — хвалю я.— Давай червя насажу.
— Нет, я сама. Хочу совсем-совсем сама поймать. Ты
котелок принеси. Для окуней. Пусть они будут живыми,
Я пошел за котелкохМ,
89

— Подожди минутку. С какой стороны червяка насаживать?
Объясняю и иду за котелком.
Пока ходил, Мария выудила третьего окуня.
— Это совсем мой окунь,— говорит она. И спрашивает: —
Хватит на уху? — И тут же отвечает: — Маловато. Сейчас еще
поймаю.
Потом смотрит на меня удивленно:
— А почему ты вторую удочку не делаешь? Вдвоем-то
скорей наловим.
И правда — почему? Налаживаю вторую удочку. Чтобы не
мешать Марии, ухожу подальше. Иду вокруг озера. Она через
все озеро кричит мне:
— Еще поймала!
У меня тоже клюет. Я смотрю то на свой поплавок, то на
красную косынку на другом берегу. Вижу, как Мария
взмахивает удилищем.
— Еще поймала!
Пока я обходил озеро, Мария поймала около двух десятков
окуней. Я рад за нее. Поздравил с успехом. Потом спросил:
— Ну что, Машенька, пора уху варить?
— Конечно, пора. Только мне сейчас некогда: у меня клгрет.
Я тебе расскажу, что надо делать. Сначала рыбу почисть.
Только не здесь. Вон туда отойди.
Я нашел удобный плоский камень в воде. В камень
плещутся мелкие волны. Я потрошу колючих окуней. Вода холодная,
неприятная.
А на другом камне стоит Мария. Она взмахивает удилищем
и опять кричит мне:
— Еще поймала!
В. Воробьев
СЕКРЕТ
Есть у меня хороший друг—Сидор Николаевич. Мы с ним
заядлые рыболовы. Рыбачим зимой и летом. За многие годы
узнали почти все повадки рыбы. Знаем, когда и какой ей
подарок преподнести, чтобы она на крючок села. И улов у нас был
почти всегда одинаковым.
Но с некоторых пор ст!ал я замечать, что Сидор Николаевич
ловит больше моего. Я, конечно, делаю вид, что не замечаю, а
сам думаю:
«Все у нас одинаково: и леска, и блесенка, и подкормка. А в
результате к нему лещи идут, как приговоренные, а ко мне нет».
Волей-неволей зародилась у меня в голове подленькая
мыслишка:
90

«Скрывает от меня что-то друг...»
Однажды выложил я ему все свои подозрения. Выслушал он
меня и говорит:
— Мне разница в наших уловах тоже покою не дает. Долго
я бился над этим секретом...— он вдруг остановился и
спросил:— Знаешь, ты насколько от меня отстал?
— Нет.
— За три года на тысячу сто двадцать одну рыбину!
Если бы подо мной затрещал метровый лед, я бы, пожалуй,
поразился меньше, чем услышав столь страшную цифру. А Сидор
Николаевич, не обращая внимания на мое удивление,
продолжал:
— Да, отстал ты здорово... Но можешь догнать, и для этого
нужно немного...
Он многозначительно помолчал.
— Весь секрет в твоих папиросах. Брось курить, и все будет
в порядке. Дело в том, что рыба не любит курящих, особенно
лещ. Он табачище за версту чувствует. Бросай свой табак.
— Да ты что, рехнулся?! — возмутился я.— Двадцать лет
курю, а тут бах и бросил.
— А лещ табак не любит,— спокойно парировал друг.
Разошлись мы по домам. Каждый остался при своем мнении.
Почти неделю я думал над словами друга, проклинал рыбалку,
курево и, главное, лещей. О том, чтобы бросить курить, я не мог
и подумдть, но и цифра 1121 не выходила из головы. Только
засыпаю, и эта цифра превращается в большую кучу рыбы, и у
каждой папироса в зубах.
В пятницу, как обычно, позвонил Сидор Николаевич.
— Ну как, «куряка», едем?
— Едем, Но помни, что я теперь не курю! — крикнул я в
трубку и сам испугался своих слов.
Не буду рассказывать о том, как я мучился два дня: это
поймет каждый, кто бросал курить. Все успокаивал себя тем, что,
если поймаю меньше Сидора Николаевича, буду опять курить.
В это воскресенье я поймал всего одного леща, но какого...
на три килограмма сто. Выбросил я его на лед, посмотрел, как
он хвостищем хлещет, и решил:
— Шабаш. Больше ни одной папиросы!
Скажу откровенно: трудно было, но слово сдержал. Прошло
уже два года, как не курю. Сидора Николаевича почти догнал:
зрение его подводит — поклевку плохо видит. Сейчас мы очки
ему новые ищем. Правда, крупных лещей мне больше не
попадалось, но чувствую себя прекрасно. Сплю хорошо, нет одышки,
нервы стали такие, что позавидуешь.
А ведь все из-за него... будь он неладен, этот лещ.
г. Свердловск
91

Анатолий Вепдт
ЧУДАКИ
Со стороны казалось, что эти два человека полны взаимной
ненависти: они ссорились, постоянно высмеивая друг друга. Но
все же какая-то непонятная сила сводила их вместе.
Оба страстные рыболовы, они встречались на берегу озера,
начинавшегося у западной окраины станицы, и трудно было
сказать, что их больше интересовало: то ли сам процесс ловли, то
ли желание позлить друг друга. Корни их странных отношений
уходили в прошлое; да и начались они странно...
Как-то один из них встретил на курорте вдову —
полузабытую подругу далекой юности. Растроганный и умиленный, он
решил жениться на ней и сделал ей предложение. Она обещала
подумать и написать: так ей казалось романтичнее.
Вернувшись домой, очарованный жених с месяц ежедневно
ходил на почту, справляясь, нет ли письма. Сначала ему
отвечали: «Нет никакого письма». Затем стали говорить эту фразу
прежде, чем он успевал задать вопрос. А потом и отвечать
перестали, лишь отрицательно качали головой. Он возненавидел
сотрудников отделения связи во главе с начальником, а тот, в свою
очередь, стал встречать посетителя насмешливым взглядом...
Посетителем был Николай Иванович Пятиухов — в прошлом
бухгалтер, страдающий одышкой старик, с косматыми бровями,
толстым добрым носом и зернистой шеей, похожей на зоб
индюка; человек с мягким характером, достаточно умный, чтобы
разобраться в себе, но слишком безвольный, чтобы управлять собою
в минуты раздражения. На озеро он- приходил обычно первым.,
Вечером на озере появлялся Павел Иванович Перченко —
начальник отделения связи. Лицо и глаза у него были серые,
смиренные, и казалось, что он всегда хотел первому встречному
что-то сказать...
Не обращая внимания на Пятиухова, он устраивался в
нескольких шагах от него, вынимал из кошелки донные удочки, не
спеша насаживал червей и, раскрутив над головой леску с
грузилом на конце, зашвыривал ее чуть ли не на середину озера.
С коротким цоканьем, почти без всплеска, грузило исчезало под
водой. Выбрав слабину, Перченко сложным узлом крепил лесу
на воткнутом в берег ивовом прутике (если рыба клюнет —
прутик согнется; звонков Перченко не употреблял по той причине,
что ими пользовался Пятиухов).
Забросив все три донки, Перченко с видом человека,
совершившего важное дело, осматривался по сторонам и вдруг
«замечал», что он на берегу не один.
— А-а, вы уже зде-есь? — деланно удивлялся он, кивая
соседу. Длинное лицо начальника связи покрывалось сложной сетью
92

морщин, зубы обнажались, а рот изображал улыбку.—
Извините, уважаемый Николай Иванович, я вас не заметил!
— Простите и вы меня великодушно,— гудел в ответ бывший
бухгалтер.— Я дома очки забыл. Невооруженным глазом не вижу
вас, настолько вы...— он притворно закашливался и, бурча себе
под нос, что-то договаривал так, что расслышать было нельзя.
Некоторое время рыболовы помалкивали, видимо, каждый
придумывал сказать что-либо поязвительнее. Затем пикировку
продолжал Перченко. В своих рассказах он любил соединять
чистую правду с самой невероятной выдумкой так, что Пятиухов
порой затруднялся отделить первое от второго, хотя с детства
привык считать себя человеком проницательным. И так
продолжалось почти каждый день.
...В тот дивный воскресный вечер, схваченная первыми
заморозками, ярко пламенела листва дубов. Перченко вышел на
рыбалку заранее. Проходя мимо дома Пятиухова, он
остановился, приподнялся на носках и посмотрел через забор. Кряхтя и
причитая, бухгалтер вычесывал своего любимца — черного
кобеля неизвестной породы, прозванного хозяином почему-то
Иваном Захарычем. Злорадно ухмыльнувшись и не обнаружив себя,
Перченко поспешил к озеру. Там он торопливо закинул снасти,
бросил на землю ватник, лег на него и с наслаждением закурил.
Спустя десять минут послышался тяжелый топот Пятиухова.
— Так и знал, что мое место займете,— негодующе пробасил
он, останавливаясь в трех шагах от Перченко.— Имейте совесть,
уважаемый.
— Места некупленные,— холодно заметил Павел Иванович,
безразлично глядя в вечереющее небо.
— А я здесь приваду сыпал! — не унимался Пятиухов.
— Не замечал что-то...— продолжая быть равнодушным,
солгал Перченко.
— Стало быть, я брехун?! — сорвавшимся голосом крикнул
бухгалтер и даже присел от обиды.
— Что-о вы! Напротив! — притворно удивился Перченко.
Кряхтя и посапывая, Пятиухов отошел поодаль и принялся
разгружать свою корзинку. Забросив две донки, он сел и
закурил самокрутку из какой-то лекарственной травы: в воздухе
сразу запахло распаренным веником.
Молчание было нестерпимо обоим. Как всегда, беседу начал
Перченко.
— Сегодня наш почтальон Лена... вы знаете ее?
— Как же...— нехотя отозвался Пятиухов, глубоко
затягиваясь вонючим дымом,— легкомысленная дурочка со взбитой
прической?
— Экий вы грубиян,— нахмурился Павел Иванович.— Ведь
вас же никто не осуждает, что вы бреете голову, стараясь, так
сказать, завуалировать плешь.
93

Шея бухгалтера мгновенно побагровела, м краснота
разлилась по всей лысине.
— Простите,— негодующе захрипел Пятиухов,— вы что-то
хотели сказать о почтальонке?
— Хотел. Но вы меня перебили, уважаемый Николай йу-
дович.
— Иванович,— машинально пробормотал Пятиухов, которого
уже не сердило приевшееся искажение отчества.— Так что же
натворила эта девица? Деньги растратила?
— Леночка передала одной старушке лишних три рубля,
когда вручала пенсию...
Но Пятиухов не дослушал собеседника. С мальчишеской
легкостью он вдруг вскочил на ноги: зазвонил колокольчик, одна
из лесок натянулась, пошла влево и... ослабла.
— Ушел, подлец'! — хватаясь за сердце, осипшим от волнения
голосом простонал Пятиухов. Он вытянул леску, поправил
червей и закинул ее вновь.
— Так откуда же вы узнали, что девица передала деньги? —
несколько успокоившись, спросил бухгалтер и повернулся к
соседу.
— Старушка сама принесла три рубля.
— Высокий, моральный поступок,— ядовито усмехнулся
Пятиухов.
— Где вам понять это? Вы только и способны сидеть у озера
да сверкать лысиной1
На Пятиухова сказанное Павлом Ивановичем подействовало,
как удар хлыста.
— Простите, не только сидеть у озера,— ощетинился он.—-
Когда не болит мое сердце, я работаю над учебником высшей
бухгалтерии.
— А будет ли издан ваш учебник, еще на воде вилами
писано!
Пятиухов промолчал, что-то обдумывая.
Спустя минуту Перченко вытащил небольшого соменка.
— Четвертый за весь сезон,— вздохнул он, насаживая рыбу
на кукан.— Переводятся сомы на нашем озере.
— Мда-а,— неопределенно промычал Пятиухов, завистливо
косясь на соменка, наконец, он вздохнул, собираясь ринуться в
атаку, ответить обидчику, но в эту секунду забренчал
колокольчик. Забыв о сердце, бухгалтер кинулся к натянувшейся лесе и,
схватив ее, понял, что сазан попался «не рядовой». Понял это и
Перченко.
— Да что ж вы делаете?! —чуть не плача, взвыл он.— Зачем
вы тянете так? Дайте ему помотаться, лусть устанет. Ах, боже
ты мой, да что ж вы за человек?Да не тяните так сильно.
.Сорвется!— и Перченко в бтчаянии шлепнул ладонями по коленям.
Ы

— Пал Ваныч, голубчик, возьмите сачок,— дрожащим голо*
сом взмолился Пятиухов, осторожно подтягивая рыбу к
берегу.
— И прошу вас, залезьте в воду, а то... не ровен час,-
Перченко схватил сачок, сбросил тапки и, не закатав брюк,
прыгнул в воду; он стоял в позе убийцы из-за угла, низко
нагнувшись, готовый подхватить сазана, как только тот покажется
у поверхности воды. Что это именно сазан, старые рыболовы
знали отлично: им были известны повадки всех рыб, водившихся
в этом озере. Раздался могучий всплеск. Пятиухов отпустил
лесу: сазан ушел метров на десять, и снова рыболов,
приостановив движение рыбы, стал подводить ее к себе.
— Тихонько, тихонечко...— страстно шептал Перченко, не
сводя глаз с туго натянутой лесы.— Еще чуть-чуть, не
горячитесь... Сейчас я его подхвачу, только не волнуйтесь.
Бухгалтер подводил сазана все ближе и ближе. Время от
времени золотой великан взмахивал хвостом, и вода над ним
ходила водоворотами. Еще миг — и сазан, сделав бешеный
скачок и перевернувшись, оборвал поводок.
— И-э-аГ — вырвалось у обоих рыболовов.
Перченко отшвырнул сачок и схватился за голову.
— Килограммов десять,— хрипел Пятиухов, держась за
сердце, словно оно билось поверх рубахи.— Я У Аксакова читал, что
сазан не боится травмы...
Не говоря ни слова, Павел Иванович проявил рыбацкую
солидарность: он помог соседу перемотать леску, подержал конец,
пока Пятиухов закидывал ее. Потом они закурили. Утрата была
настолько велика, что первые минуты рыболовы не в силах
были разговаривать.
Прогрохотал товарный поезд из Астрахани — черные
нефтяные цистерны и платформы с лесом... Рядом на осине орал грач.
К грачу подсела галка, она тоже громко кричала...
О чем думали оба рыболова — трудно сказать.
Невдалеке от них тощая симменталка обрывала ветки
молодого тополя — одного из трех тысяч, посаженных населением
станицы вокруг озера. Перченко, заметив корову, встал и пошел
прогонять ее.
К этому времени Пятиухов успокоился, но не настолько,
чтобы стать добродушным. Когда вернулся Перченко, он, кривя рот
и кивая на корову, сказал:
— И все у вас показное.
— Этот участок озеленяло наше отделение связи,—
несколько невпопад пробормотал Перченко.
— Не жалея своего больного сердца, я тоже копал ямки для
тополей, но не ставлю себе в заслугу такой пустякг—ядовито
заметил Пятиухов и пренебрежительно хмыкнул.— Значит, этот
участок ваш? А на другом коровам можно ветки обгладывать?
95

На этот раз Перченко поленился возражать; он знал, да и
Пятиухову было известно, что любой прохожий прогонит корову
или козу с лесопосадки. Ведь стар и мал — вся станица сажала
эти тополя. На этом разговор застрял, как топор в сучке...
Солнце успело уже скрыться за лесом. Пронесся порыв ветра,
покрыв озеро легкой рябью. Бухгалтер прервал молчание:
— В прошлом году вы вытащили из-подо льда мальчишку.
И чего вас понесло с вашим паршивым здоровьем? На берегу
были люди моложе и здоровее вас.
— Люди медлили, а мальчишка мог захлебнуться,— пояснил
Павел Иванович.
— Вы прыгнули потому, что были на людях,— не унимался
бухгалтер.— И к тому же знали, что рядом баня. Мне
рассказывали, как вы в обледеневшей одежде вихрем мчались в нее.
Покрасоваться захотели!
Пятиухов выговаривал все это зло, ворчливо, но в глазах
прыгали добрые огоньки.
— Разумеется, все показное...— повторил он еще раз.
Перченко встал, зябко шевельнул плечами, поднял с земли
ватник.
— Однако, пора по домам. Становится прохладно, скоро
ночь,— безразличным тоном произнес он и стал доставать кукан.
Соменок изогнул гибкое тело, ударил хвостом по воде и
обрызгал ноги рыболова.— Не было рыбы и это не рыба,—
пробормотал Перченко, выпуская соменка в озеро.— Расти, шут с
тобой.
— И это показное,— снова поддел бухгалтер. Он тоже встал,
и, взявшись за леску, потянул ее.
— Что-то тяжело идет,— проговорил он.— Вроде не рыба.—
И Пятиухов энергичнее заработал руками.
Показались крючки; за одним из них тянулась толстая леса.
— Павел Иванович! — позвал Пятиухов.— Посмотрите, еще
какая-то леска тянется. Он вытащил леску и стал наматывать
ее.— Миллиметровка! С такой сазан не ушел бы,
Перченко искоса глянул на Пятиухова, поднял свою сумку,
буркнул «пока» и ушел. Пройдя шагов десять, он остановился
и, решив подсмотреть за Николаем Ивановичем, спрятался за
деревом. «Неужели чужую леску присвоит?» — огорченно думал
связист.
У Пятиухова была странная привычка разговаривать с самим
собой. И Перченко слышал, как он завел:
— Ты, скотина, спрятал от меня свою рыбачью снасть только
потому, что не веришь в людей, в их порядочность.— И он
погрозил в пространство.— В следующий раз не прячься. Уважать
надо человека. Ты спрятал леску и тем самым оскорбил меня.
Свинья ты, а не рыболов!
96

Николай Иванович, смотав леску, повесил ее ва куст на
видном месте, потом, покряхтывая и постанывая, стал собираться
домой.
Закусив губу, Павел Иванович вышел из-за дерева и пошел^
своей дорогой. Он думал о Пятиухове — и только хорошее...
ст. Щелковская. Ч-И АССР
Рему с Лука
СКЕПТИК
Этим летом как-то сидел я напротив села Фэлэштоака на
берегу речушки Мяжлов недалеко от слияния ее с рекой Ард-
жеш. День был полон томительного покоя. Ни малейшего
дуновения ветерка. В воде, как э зеркале, отражался растущий на
берегу лес. Камыш замер. Оцепенев от полуденного зноя,
замолкли птицы в лесу. Лягушки прекратили свой концерт,
только изредка какая-нибудь квакнет, да и то как-то вяло,
неуверенно, и сразу же опять наступает абсолютная тишина. Даже эхо
не разносилось в застывшем воздухе. Равнодушный поплавок
целыми часами не менял своего положения. Во всем была
какая-то сонная одурь. В расслабленном теле — апатия ко всему,
движения замедленные, словно сквозь вату доходили редкие
звуки дремлющей природы: не спишь, но и не бодрствуешь.
Мысли витали где-то далеко.
Некоторых рыболовов раздражают подобные дни, лишающие
их волнений и переживаний, которых они ожидали в течение
недели. Признаюсь, что иногда они раздражают и меня. Однако
я всегда стираюсь отыскать привлекательную сторону в этой
неблагоприятной для рыбной ловли обстановке. Столько
интересного можно увидеть, понаблюдать, узнать.,. Вот муравей изо
-всех сил старается перенести добычу в четыре-пять раз больше,
чем он сам. Занятно смотреть на его бесчисленные маневры, на
его старания продвинуть свою добычу еще хотя бы на два-три
миллиметра. Неожиданно белокрылая чайка, как стрела,
разрезает воздух, ее стремительное падение заканчивается точно у
поверхности воды, взлетает она уже с рыбкой в клюве. Высоко
в небе спокойно кружит ястреб, а встревоженные воробьи
внизу подняли страшный гам... Спокойно течет вода, чуть шевеля
листок кувшинки — естественную колыбель небольшой лягушки,
которая сейчас потихоньку, осторожно взбирается на него,
чтобы погреться на солнышке и поохотиться за комарами. Стараясь
не двигаться, напряженно наблюдаю за ее поведением. Из
учебника зоологии знаю почти все, что должен знать каждый школь-
4 Заказ № 5-431
97

ник, и все же любопытство прибавляет мне терпения.
Наблюдения меня захватывают. Вдруг, в какую-то ничтожную долю
секунды, крошечный язычок лягушки стремительно
выбрасывается вперед и возвращается обратно, напоминая маленькую
рогатку, и видны даже еле заметные движения заглатывания
добычи. И в то же время лягушка сидит совершенно
неподвижно, чудесно маскируясь на зеленом фоне листка кувшинки. Все
эти наблюдения меня успокаивают, и вечером, когда я
возвращаюсь домой без единой рыбешки, у меня нет повода считать
день потерянным.
В этот день я сидел укрывшись под тенью ивы. Время от
времени надоедливо зудел комар. На необъятном ясном летнем
небе плыло громадное пушистое облако, без конца менявшее
форму, то растекаясь,- то вновь соединяясь и создавая самые
фантастические очертания; вспоминая детство, я старался угадать,
на что похоже это далекое, одиноко плывущее в небе облако.
С удовольствием углубившись в эту вполне серьезную игру, я
забыл обо всем, нервы мои успокоились.
Вдруг слышу неторопливые шаги. И сразу же тягучий,
скучный голос:
— Мокнет в воде! (Тягучие гласные звучали как-то
тоскливо, почти болезненно.)
Вздрогнув, я посмотрел на человека, остановившегося
напротив меня и устремившего взгляд на расставленные мною удочки.
Это был высокий стройный мужчина средних лет. Парусиновый
костюм, сшитый специально для рыбной ловли (карманы на
груди, широкий карман посредине, боковые карманы, карманы
сзади, и все на «молниях»), белая полотняная шапочка, вроде
тех, какие носят дети и няни, китайские теннисные брюки. В
руках тонкая бамбуковая удочка с очень тонкой леской и
крошечным поплавком.
Я не ответил. Он добавил:
— Не клюнет! Нет!
Я пожал плечами.
— Мокнет в воде! (Я не знал, к чему это относится: к
червяку, крючку, леске, поплавку...)
Он пошел дальше по тропинке вдоль реки, обращаясь, веро^
ятно, и к другим рыболовам с теми же словами, проникнутыми
грустным чувством безнадежности.
Потом не раз я встречался на рыбалке с этим человеком.
Будучи во всем остальном похож на остальных, в рыбной
ловле он был неисправимым скептиком. Судите сами. Когда он
в воскресное утро чуть свет отправляется на станцию, его
настроение сразу меняется. С кислым выражением лица он смотрит
на небо, которого еще не видно из-за темноты, и с мрачной
убежденностью утверждает:
Ничего у нас не получится,
93

Поезд отправляется; рыболовы рассказывают о своих
прошлых удачах и особенно нахваливают водоем, на который едут.
Он оДин сидит нахмурившись и время от времени бормочет
мрачно, почти зловеще:
— Сказки! В нем давно уже нет никакой рыбы.
— Что вы говорите! Неделю тому назад я поймал там два
килограмма плотвы! — возражает один из рыболовов.
— Когда? Неделю тому назад? Ну, знаете... (Весь его внешний
вид является классическим выражением сомнения.)
Вот и река. Все спешат занять хорошие места. Он идет не
спеша, и в его жестах, в его вялых движениях, в худом,
удрученном лице столько скуки, подавленности, что стараешься
поскорее уйти от него, чтобы не испортил настроение с самого утра.
Когда он подходит к реке, все рыболовы давно уже сидят,
раскинув удочки, и с нетерпением, волнением и надеждой следят
за поплавками. Он останавливается, долго смотрит направо,
налево и тяжело вздыхает:
— И день и река никудышные.
Потом медленно идет вдоль берега и спрашивает каждого:
— Клюет? Не клюет. Мокнет в воде.
Походив так с полчаса, он садится где-нибудь. Но на месте
долго не сидит. Беспрестанно ходит туда-сюда, восклицая
тоскливо:
— Мокнет в воде!
Если он увидит, что кто-то вытаскивает рыбу, с удивлением
останавливается и с любопытством смотрит, как она трепещет
на конце лески, затем спрашивает:
— Здесь поймали?
И добавляет, не дождавшись ответа:
— Это последняя рыба в этом водоеме.— И все же остается
и старается по возможности зарядить остальных рыболовов
своим неисправимым пессимизмом.
Однажды я его спросил:
— Почему вы не сидите на месте, а все ходите по берегу?
— Да ведь все равно ничего не поймаешь...
— Откуда вы знаете?
—- Да уж знаю..* Это рыболовство одна только потеря
времени.
— А кто вас заставляет ездить на рыбную ловлю?
— Страсть. Не могу удержаться от соблазна. И все же это
пустое дело.
Что ему скажешь? Не стал я его переубеждать. Рассказал
только вам, чтобы вы избегали встречи с ним, потому что он
может испортить вам самый лучший день отдыха.
Перевел о румынского А» П. Исадченко
4*

ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ
19 марта с. г. исполнилось 70 лет со дня рождения
писателя Александра Алексеевича Шахова, скончавшегося
в ноябре 1956 года.
А. А. Шахов был старым нашим автором, его рассказы
и очерки регулярно печатались в альманахе. Неутомимый
рыболов, активный борец с браконьерством, человек,
весьма остро чувствовавший красоту нашей природы,
Александр Алексеевич был не только сотрудником «Рыболова-
спортсмена», но и одним из его учредителей и членом
редакционной коллегии.
Отдавая дань уважения памяти товарища, мы
печатаем в этом номере отрывок из его повести «Охота за
ночью»,-которая публикуется в посмертном издании его
произведений.
Александр Шахов
СЕМГА
Лодка была брльшая, тяжелая, но в умелых, сильных руках
Георгия Николаевича она казалась послушной. Все же, когда
мы пересекали узкий и стремительный поток, ее развернуло и
поставило боком к набегающему валу. Это был 6па,сный
момент. Кобрин с силой ударил веслами. И все-таки вал нагнал
лодку, поднялся над самым бортом. У меня замерло сердце.
Георгий Николаевич, взглянув на меня с улыбкой, поднял глаза,
будто ехал по безопасному месту, и не опустил их, когда
гребень вала шлепнулся нам под ноги. Это было не удальство, а
скорее всего молчаливые уроки мужества. Меня это заело, и,
когда, желая увернуться от набегавшего более высокого вала,
он заспешил из стремнины, я спокойно спросил, надо ли
уходить отсюда, может быть, тут много семги.
100

Он понял меня, еще раз улыбнулся, но чуть заметно и
остановил руки на самом размахе весел. Вал глухо ударился
о борт лодки, подбросил ее, наклонил на бок и мгновенно
повернул. Я не без страха ухватился за скамейку, но собрав все
силы, с беззаботным видом тоже поднял глаза к небу.
— Кажется, немножко покачивает,— заметил я, делая
скучающий вид.
Все же мы нашли, что игру лучше прекратить и поскорее
выскочить из потока. Мы это сделали тотчас, и — вовремя: вода
в лодке была уже выше щиколоток.
Часа полтора мы ездили над порогом. Однажды я сказал
Кобрину, что мне давно пора сесть на весла. Невозможно,
чтобы он каждый раз возил меня.
— Ведь удовольствие вы доставляете мне, а не себе,—
закончил я.
— Неправда. Доставлять приятное другим—это тоже
удовольствие. Да и не забывайте, что с вашим инвалидным сердцем
на таком сильном течении грести никак нельзя. И, кроме того,
я рыбак с малых лет. Сколько переловил этой рыбы! Борьба
с гигантами меня уже не волнует. Остыл. А вам надо поймать
семгу.
Я принял жертву.
Мы долго бороздили по сливу, над самым порогом. В таких
местах семга останавливается выше камней. Вот там-то я и
водил, сначала блесну, а потом искусственную мушку.
Георгий Николаевич поглядывал на село — не покажется ли
с этюдником его друг, и, качая головой, ворчал: если бы не
рыбалка, сколько бы Василь сделал прекрасных вещей.
У камня, где только что прошла мушка, выпрыгнула семга.
— Ка-ка-я!—воскликнул Георгий Николаевич, любуясь
прыжком рыбы и повертывая лодку назад.
Мушка потянулась снова выше камня, пересекла круги от
всплеска рыбы, прошла метр, пять, десять... Нет, не хочет
брать семга!
Я о чем-то задумался, и вдруг — хватка! От неожиданности
я вздрогнул, подсек и начал крутить катушку. Рыба изо всех
сил потянула назад.
Чтобы течение и рыба не стащили нас в порог, Георгий
Николаевич постарался поскорее уйти прочь от него.
Я подсек семгу второй раз и через минуту, на всякий
случай, еще раз.
Все это было сделано с таким волнением и горячностью, что
мой.товарищ с беспокойством закричал:
— Что вы делаете?
Я опомнился и перестал дергать удилищем.
Рыба шла тяжело. Катушка крутилась еле-еле, Леска
врезалась в намотку.
101

Метрах в двадцати от лодки семга развернулась, и я
почувствовал, насколько она могуча. Пришлось отдать ей много
лески. Только после этого можно было довольно легко
повернуть рыбу. Некоторое время она шла свободно, будто ее и не
было, а затем кинулась назад. Это было неожиданно и
настолько стремительно, что ручки катушки вырвались из рук и
застучали по пальцам.
Мне все-таки удалось придержать барабан катушки. Рыба
остановилась, сделала «свечу», сверкнула на солнце, звонко
шлепнулась об воду и ушла вглубь. Минуты через две я поднял
ее со дна и снова потащил к себе. Она тянула назад, я вперед,
течение не давало ходу лодке.
Георгий Николаевич, следя за борьбой, с трудом уходил
от порога. И вот рыба близко. В прозрачной воде серебрится
ее белое, толстое тело. Это настоящая семга. Она снова тащится
легко. Борьба обессилила ее. Теперь справиться с нею ничего
не стоит. Через полминуты она окажется у борта. Георгий
Николаевич перестал грести и взял багор.
Но рыба, увидев нас, в испуге заметалась. Откуда у нее
взялось столько силы!?
Прошло минут пять, а семга все еще не сдавалась.
— Ну и силища у нее! — воскликнул Кобрин.
В конце концов мне удалось подтащить ее к лодке. Она
по-прежнему вела себя неспокойно: то вертелась, то уходила
под корму.
— Веселая рыба. Поиграйте с ней еще, пусть побольше
утомится, а то ее не возьмешь,— посоветовал Георгий
Николаевич.
— Как это так — не возьмешь? — удивился я.— Она уже
сама просится в лодку. Чего же ждать?
Кобрин не спеша взял багор с бамбуковой ручкой, длиною
в метр, перегнулся через борт и собрался поддеть семгу.
Но разве такая сильная рыба может быть спокойной в непос-
релственной близости с ее врагами?
Увидев наклонившегося Кобрина с вытянутой рукой, она
устремилась вдоль лодки. Я опять подтянул ее к Кобрину. Она
снова завертелась. Георгий Николаевич подвел под нее багор
н сделал резкое движение рукой назад. Семга увернулась.
После этого он попробовал вонзить в нее багор ударом
сверху, но снова промахнулся. Так было несколько раз. На
шестой — вместо рыбы он зацепил леску. Рыба сделала круг,
обмотала леску вокруг багра и ткнулась под лодку. Леска
натянулась. Сильный рывок, и она порвется. Георгий Никола-,
евич попытался освободить от нее багор, но не смог.
Положение становилось серьезным.
— Эх, эх! — печально протянул я. Еще немного, и я уколол
бы Кобрина ядовитым словом, если бы не заметил, что у не-
102

го — этого спокойного и выдержанного рыбака—трясутся ноги.
Не ошибся ли я?
Я снова взглянул. Да, трясутся. И выскочившее на язык
слово пришлось проглотить.
В конце концов Георгий Николаевич освободил багор, но
подхватить семгу не успел—она снова ушла под лодку.
Тем временем течение подтащило нас к порогу. Хорошо, что
Кобрин вовремя спохватился.
Когда мы отплыли от опасного места, я вновь подвел рыбу
к лодке. Георгий Николаевич хотел схватить ее за жесткий
хвост, как делают порой местные рыбаки, но семга и тут ему
не далась. Он заволновался. На этот раз у него тряслись не
только ноги, но и руки, и губы. Он, опытнейший рыбак, потеряв
самообладание, взял леску в руки, чего не допустил бы даже
новичок.
— Что вы делаете! — застонал я.— Сейчас же бросьте!
— Ничего, ничего! Я только пальцами... Чуть-чуть... Не
беспокойтесь,— бормотал он, одной рукой придерживая леской
рыбу, а другой стараясь схватить ее. Семга выскочила из воды,
обдав нас брызгами.
— Багром, багром! — закричал я в волнении.
Георгий Николаевич снова взял багор, а леску... леску про-,
должал держать в руке. Я не спускал с него глаз. В
ожидании катастрофы у меня замерло сердце.
Кобрин суетливо, чего раньше с ним не бывало, резанул
багром близ самой рыбы.
— Эх,— вырвалось у меня. Следующее слово я зажал
зубами.
— Что — эх?
Георгий Николаевич сердито взмахнул багром и, наконец*
вонзил его в рыбу.
Семга, весом около полпуда, изгибаясь, подскочила и
перевернулась в воздухе с такой силой, что сломала бамбук и с
багром кинулась было под лодку. Георгий Николаевич резко
наклонился к воде, я, не выпуская из пальцев лески, протянул
руку к рыбе.
Леска натянулась до предела. Миг, и она порвется. Я
зажмурился. Но терпения у меня не хватило, я открыл глаза и
увидел, какой большой красоты серебристая, с черными
пятнышками семга мелькнула вместе с рукой в воздухе и шлепнулась
о дно лодки.
Мы разом облегченно вздохнули и, взглянув друг на друга,
радостно, как дети, рассмеялись.

В. Фепютии
В МОРОЗ
В беленьких шубках елки-подростки,
Блещут на шубках снежные блестки.
В пойме речной расстелились снега,
Сном непробудным заснула река.
Но сквозь морозы с дыханием мглистым
Вижу рассветов я блеск золотистый.
Зорями ранними будут опять
Язь и голавль на быстринах играть-

IT. Кгитчков
ХОРОШИ КРАЯ РОДНЫЕ!
Г
"тарожилы села Большое Судачье * из поколения в
поколение рассказывают, что когда-то, в глубокую старину, в
здешнем озере водилось столько судака, что женщины ловили его
руками и отбивали им вместо валька белье на мостках. От
изобилия этой рыбы и возникло название озера — Судачье, а затем
и села.
А места здесь — одно удовольствие для великого племени
рыболовов! В лесу и на лугах разбросаны заливные озера — Пе-
хово, Кругленькое, Муховое, Лесное. Невдалеке от села, среди
величавых дубов и склонившихся над берегом ив, протекает
приток Медведицы — Терса, на крутых берегах которой
проведена не одна бессонная ночь с друзьями детства. В Терсе
обитают сом, судак, щука, лещ, сазан и множество другой рыбы.
Приятно в таких местах провести отпуск!
Только сойдешь с поезда, и уже всей грудью вдыхаешь
аромат степных трав, необычайно чистый и свежий воздух. Весной
и летом не утихают птичьи симфонии: то переливистые трели
соловья, то бой перепелов, то голос кукушки.
Но, как всегда бывает, время отпуска проносится быстро.
И все некогда по-настоящему заняться крупной рыбой.
Увлекшись, так и кончаешь отпуск ловлей окуней, которых здесь
бесчисленное множество.
Я всегда старался выезжать на рыбалку с большим
знатоком этого дела — старым рыболовом-любителем Яковом
Григорьевичем Дворяниновым, строгим хранителем рыбных
богатств, любителем музыки и живописи.
— Яков Григорьевич,— част спрашивают его жители села,—
почему своих окуней не ловите?
— Пусть подрастут,— отвечает,— от меня они никуда не
уйдут. Свои, знают...
— Не ловятся что-то сегодня ваши окуни,— как к дозяину
озера обращаются к нему односельчане.
Окуней здесь принято ловить на малька. Как и где его
легче добыть, вам всегда посоветует Яков Григорьевич.
* Речь идет о селе Большое Судачье Жирновского района
Волгоградской области.
106

— Чего попусту время тратишь? Видишь — волна. Не быть
1ут мальку. Поезжай на тот берег. Где тихо, там и малек. Да
к травке поближе. Ему же хорониться нужно.
Окунь в озере начинает ловиться на удочку сразу после того,
как очистится вода после паводка. И берет до самого ледостава.
Но лучше всего он берет здесь в августе, когда собирается в
большие стаи- и коллективно выходит на охоту за мальком.
В определенных, излюбленных им местах поверхность воды
покрывается сплошными всплесками, а местами просто кипит...
Спешите к такому месту! Не успеет малек погрузиться на
заданную глубину, а уж леску повело; плавно подсекаешь —
и добыча в лодке. Кончится живой малек, окунь берет и на
уснувшего. Поклевкам нет конца... Но зачем жадничать?
Наловили на уху — довольно.
Впрочем, бывает и так. Сидишь час, другой, третий. Веер
удочек, хороший малек, а клева нет.
— Яков Григорьевич, в чем дело? Где ваша стая
красноперых?
— Не торопись. Умей ждать. Пригреет солнце, выйдет малек,
а за ним и окунь. Тогда держись.
Так оно обычно и бывает. Хорошие уловы полосатого
хищника часто сопутствовали нам.
И не только уловы радуют.
Правление колхоза ревниво относится к увеличению рыбных
богатств. Если раньше здесь было 2—3 пруда, то сейчас их 27.
И почти все зарыблены. Постоянный хозяйский уход
осуществляется за этой выгодной для колхоза отраслью хозяйства.
Хороши родные края! Пусть же будут они еще краше, еще
богаче!..
Г. Апапасов
ПРИЕЗЖАЙТЕ К НАМ В ЧУВАШИЮ!
От города Козьмодемьянска до устья реки Свияги
пересекает Чувашию красавица Волга. С севера, выше и ниже столицы
Чувашской АССР Чебоксар, впадают в Волгу сплавные реки —
Парат, Большая и Малая Кокшага, с юга — прославленная
своей знаменитой стерлядью Сура с притоками Бездна, Барыш,
Алатырь, Киря, Медяна, Кумашка, Пьяна...
Бесчисленное множество затонов и озер в поймах всех этих
рек еще более увеличивает разнообразие и богатство природы
здешнего изумительного по красоте края. Круглый год на реках
и озерах проводят свой досуг тысячи любителей рыбной ловли.
Многие жители Горького, Казани, Чебоксар, Дзержинска про*
107

водят здесь летние отпуска. В палатках, целыми семьями по
неделям живут они на живописнейших берегах Суры и Волги.
Их привлекает сюда не только рыбная ловля, но и обилие
малины, черной смородины, ежевики, черники, грибов.
Сооружение Волжской гидроэлектростанции с ее огромным
водохранилищем обеспечило устойчивый водный режим как на
самой Волге, так и в ее многочисленных притоках и создало
обширные естественные нерестилища. В прежние годы каждую
весну на отлогих берегах Волги и в низовьях ее притоков, в
вымоинах, оврагах и балках оставались миллионы мальков
леща, язя, щуки и другой ценной рыбы. После спада
паводковых вод они «обсыхали» и гибли. Сейчас весенний паводок
проходит здесь почти незаметно. Мальки успевают уйти на большую
воду. Рыбы, бесспорно, стало значительно больше. А вот клев ее
ухудшился. Особенно на червя.
Объясняется это, очевидно, тем, что в районе Чебоксар
Волга фактически перестала быть рекой, превратившись скорее в
озеро. Изменился, естественно, животный и растительный мир в
ней, изменились условия жизни рыбы, изменились ее повадки.
Началось заиление дна. Появился мотыль. В летнее время вода
«зацветает». Раздолье наступило для таких рыб, как карась.
Даже в левобережных затонах Волги, против Ивановского
кирпичного завода, что в 18 километрах ниже Чебоксар, мне не раз
удавалось вылавливать карасей до 1,2 килограмма весом. А
раньше их тут и в помине не было. Все чаще попадаются на удочку
в районе Чебоксар не только караси, но и лини.
Многим местным рыболовам известно, что даже окраска
плавников и чешуи некоторых пород волжской рыбы за
последние годы претерпела значительные изменения, особенно у окуня
и сороги. Если раньше волжский окунь имел бледно-розовый
оттенок нижних плавников и бледно-зеленые боковые полосы,
то сейчас нижние плавники получили ярко-красную окраску и
боковые полосы более резко выражены. Нижние плавники
сороги и язя также приняли ярко-красный цвет, чешуя приобрела
золотистый оттенок. Волжский окунь, сорога, язь и некоторые
другие^ породы рыб постепенно переходят на озерную
«экипировку».
Много на Волге перемен, но местные удильщики
приспособились к новым условиям и продолжают относительно не
плохо с лодок и плотов ловить язя, леща, синца и плотву. С
середины мая по июль в качестве насадки применяются в основном
земляной и навозный червь, выползок; с июля до середины
сентября— опарыш, каша, пареный овес и пшеница. Во всех
случаях обязательна прикормка.
Ловля на малька и живцов добычлива почти круглый год.
С июля по сентябрь оба берега Волги на 10 километров
выше и ниже Чебоксар бывают заняты купальщиками, поэтому
108

местные рыболовы выезжают в более отдаленные места; к
устьям Суры, Парата и Черной речки, а также в затоны по обоим
берегам Волги, начиная от Сюктерского лесопильного завода
и выше. Многих удильщиков, спиннингистов и блеснильщиков
привлекают замечательные озера этих районов: Криуши, Ку-
жеры, Светлые Амаксары, Пульняры (левобережье) и Вурнарка
(правобережье Волги).
Не плохо ловится рыба и ниже Чебоксар, в устьях рек Ци-
виль, Большой и Малый Кокшаги, в левобережных заливах,
озерах и многокилометровой старице Волги, что против
Ивановского кирпичного завода.
За последние годы на приветливых берегах Суры все чаще
стали появляться рыболовы Горького, Москвы и некоторых других
городов. Эта река привлекает далеких гостей даже больше,
чем Волга, так как Сура одна из лучших рек для ловли.
Извилистые ее берега почти на всем протяжении покрыты
смешанными лесами. В пойме множество стариц, затонов и озер.
Судоходство на Суре незначительное. В кристально чистых ее
водах водятся лещ, язь, голавль, подуст, плотва, окунь, щука,
судак, жерех, налим, сом. Любая порода сурской рыбы нагульнее
и вкуснее волжской.
Рыболовы, не имеющие собственных средств передвижения,
легко добираются до заветных мест на пароходах местного и
дальнего следования или на автобусах, постоянно курсирующих
по автодорогам Чебоксары — Горький и Чебоксары — Казань.
Из Чебоксар в устье Суры легко проехать на любом пароходе
дальнего следования. Сходить следует на пристани Васильсурск.
Прибрежные лесные пейзажи и водные просторы Чувашии —
одни из лучших в стране. Даже приезжие, видавшие виды
рыболовы и просто любители природы, всегда здесь найдут
новое, увлекательное, запоминающееся. А отведав не
превзойденной по вкусу сурской стерляжьей ухи, они наверняка захотят
еще не раз побывать здесь.
Приезжайте к нам в Чувашию, не пожалеете!
г. Чебоксары
Александр Ханжин
НА «БОЛЬШОЙ ЯМЕ»
В жаркие июльские дни многолюдно на реке Ошторме.
Невелика эта речка: ширина ее колеблется от 8 до 25 метров. Берет
она начало близ Шемордана, небольшого районного городка
Татарской АССР. Прихотливо извиваясь -на равнине среди
сенокосных лугов, Ошторма течет далее по территории Кировской
109

области и впадает в реку Вятку в районе города Вятские
Поляны.
На всем протяжении берега ее покрыты густыми зарослями
тальника, березы, осины, кустарниками шиповника. В местах
крутых поворотов река образовала ряд омутов, поперечник
которых достигает 12—30, а глубина отдельных из них 3—6
метров. Один из берегов омута обрывист — правый или левый, в
зависимости от того, который подмывается течением,— тогда как
противоположный представляет собой прекрасный естественный
пляж из чистого наносного песка.
Таких омутов на реке десятки. Перекат — омут, омут —
перекат чередуются друг с другом. Множество родничков и ключей
питают реку. Вот где раздолье для отдыха и рыбалки!
А «Большая яма»!.. Это одно из примечательных мест на
Ошторме, располагающееся недалеко от деревни Кушак.
Ширина «Большой ямы» метров шестнадцать; не велик омут,
но довольно глубок — около 3 метров чуть пониже переката, а в
центре достигает 5 метров. А длина его свыше 30 метров. Вода,
с тихим журчаньем пробежав по перекату, впадает в омут
быстрым потоком, движется к правому берегу; он, подмытый
течением, обвалился, и образовался обрыв метра три высотой, а
затем по кругу подходит к левому и идет уже вдоль него,
навстречу впадающему потоку. Течение образовало как бы огромную
карусель в передней части омута. Бросишь щепку с правого
берега— вода, протащив ее по кругу, обязательно принесет к
тому месту, где она была брошена.
На «Большой яме» раньше стояла водяная мельница — до
сих пор у переката видны концы обросших мхом бревен. Время
и река сделали свое дело: от мельницы остались одни
воспоминания, а вот омут, хотя его каждую весну в половодье заносит
илом и песком, сохранился хорошо.
Старательно вглядываюсь в воду. Среди пены у берега
сначала ничего не замечаю. Но затем вдруг как-то отчетливо вижу
контуры рыб. Несомненно, это голавли! Словно на параде,
может в нескольких сантиметрах от поверхности, они стоят
головами навстречу течению, образовав как бы две шеренги. Каким
образом рыбы ухитряются держаться почти на месте в этом
движущемся потоке,— непонятно, во всяком случае им это удается,
видимо, без особого труда.
«Одна, две... четыре. Пять рыбин! — как-то непроизвольно
сосчитал в голове.— Да каких!»
Стайка под лучами солнца выглядит очень эффектно: словно
длинные серебряные слитки впаяны в синь воды. Временами
голавли чуть смещаются вверх и вниз по течению. Вероятно,
встречают корм, главным образом насекомых: бабочек, жучков,
кузнечиков, попадающих в воду,— все, что приносит река. Вот один
голавль метнулся вперед и «клюнул» что-то съедобное на по-
110

верхности, только кружок разошелся в том месте. Кусочек пены
принял за насекомое. «Не солоно хлебавши» рыба вернулась на
прежнее место.
— Вот бы на удочку подцепить такого голавлину, хоть
одного!— восхищенно шепчет местный рыболов.— Да ведь не идут на
удочку. Сколько раз сидел здесь, выжидал часами! Хоть
тресни— не берут, прямо какие-то заколдованные. Да я разве один!..
Вон с железнодорожной станции рыболовы приходят, солидные
такие... Сидят, сидят и все без толку. И на что только не
пробовали ловить!.. На червя — одна мелочь теребит, насекомых
предлагаешь — та же история. Я даже на запечных тараканов
пробовал. Что же им надо, привередам?
Мало того, они как будто издеваются над рыболовом. Сидишь
тихо с удочкой, а голавли выходят на другом конце омута и
разгуливают поверху. Ты туда ползком, только удочку высунул, а
их как ветром сдуло. Вот и приходится на них поглядывать да
вздыхать.
Действительно, местные рыболовы часто сидят с удочками на
«Большой яме», но обычная их добыча — окуни, плотва, язишки
да пескари. А крупные голавли осторожны, и, если не
считать мелких голавликов, на куканах удильщиков их увидишь
не часто.
А все зависит от рыболова, от его умения, снасти. Сможешь
перехитрить эту осторожную рыбу — и она будет твоей. Мало
предлагать рыбе самые лакомые наживки — надо скрытно
подобраться к ней. Осторожность, маскировка — это, пожалуй,
основное, чего не хватает рыболовам, сетующим, что голавль плохо
идет на удочку.
Днем на Ошторме не умолкают крики купающихся, к
«Большой яме» не подступишься; только вечером да ранним утром
можно без опаски приходить на омут. В это время в воде никого
не застанешь.
Четыре дня провел на сенокосе. Вдоволь намахался косой и
граблями, надышался запахами полевых трав. Все это время
мысли вертелись вокруг голавлей «Большой ямы», просто
лишился покоя из-за них. Ведь ловить их можно, это без сомнения.
Но как? Какой снастью? На какую насадку? В голове десятки
вот таких «как» и „«почему»... Множество вариантов перебрал и,
наконец, твердо остановился на одном: буду ловить в проводку
на кузнечика.
Быть может, местные рыболовы поделятся опытом ужения наг
здешних водоемах? Оказывается, о ловле нахлыстом и в
проводку они имеют туманное представление. Удочки и донки — это все,
чем ловят здесь. За примером не надо ходить далеко. Вот дяДя
Илья (в Кушаке снискал славу опытнейшего рыболова), как он
ловит!

Приходит на реку. Первым делом начинает основательно
устраиваться на берегу: шалаш, традиционный костерок с
котелком на огне—настоящий бивак разобьет. Конечно, это дело
вкуса; раз человек любит удобства, тут уж ничего не попишешь.
Но зато ни о какой осторожности не может быть и речи. Голавли
клевать не будут: они разбежались еще тогда, когда рыболов
подошел к воде и сбросил с плеча связку удилищ.
Кстати, на оснастку удочек стоит обратить внимание.
Тяжелые, несколько искривленные удилища из орешника, леска из
конского волоса, поплавки ярко раскрашены — грубоватая
снасть, не в обиду дяде Илье будь сказано.
Техника ловли очень проста. Вот рыболов привстал, плюнул
на червя (это тоже извечная - традиция — плевать на червя),
взмахнул удилищем. Леска со свистом прорезала воздух, звучно
шлепнуло по воде грузило. Заброс произведен. Удилище комлем
втыкается в берег.
Подобным образом закидывается вторая, третья удочка,
пока перед рыболовом их не раскинется веером штук пять-шесть.
А дальше? Ну а дальше остается самое простое — сидеть,
попыхивать самокруткой и ждать, ждать терпеливо, когда рыбка
соизволит клюнуть. Голавли, очевидно, дядю Илью не уважают:
никак не хотят садиться на его крючок, вот и приходится ему
довольствоваться окуньками да плотвой.
Так и ловят здешние рыболовы. Сами посудите, много ли у
них наберешься опыта.
Итак, все работы по заготовке сена закончены, я свободен.
Завтра ранним утром иду на «Большую яму».
Перед наступлением сумерек направляюсь к Клюговому логу
на ловлю кузнечиков; здесь на выкошенных полянках их очень
много. Днем, если проходишь за водой к роднику, кузнечики
задают такой концерт, что кажется, сам воздух звенит вокруг.
Сейчас они несколько приумолкли. Перед заходом солнца кузнечики
становятся вялыми и малоподвижными, в это время их можно
быстро наловить нужное количество. Ранним утром они также
легко ловятся, когда еще находятся в оцепенении после ночного
холода. Чуть солнце пригрело, вместе с исчезновением росы
кузнечики становятся подвижными, и поймать их уже трудно:
потребуется необходимая сноровка!
В качестве садка использую стеклянную бутылку из-под
соуса с широким горлышком, крышка сетчатая для прохода
воздуха. Такой садок удобен: привязанный к поясному ремню, он
всегда под рукой, что важно при передвижении по реке — не
затеряется. Положишь в садок немного травы, кузнечики будут
жить в неволе 3—6 дней.
Много разновидностей кузнечиков — серые луговые,
кузнечики с коричневой, красной и желтой окраской спинки — является
хорошей насадкой. Место их обитания — луга, склоны холмов,
112

покрытые ягодниками и мхами. Неплохие и светло-зеленые
кузнечики, те, что заселяют заросли осоки. Они небольших
размеров, похожи на мелкую саранчу. Их ловля — довольно
трудоемкая работа. Своеобразен звук, который они издают,— длинное
беспрерывное стрекотание, по которому и можно внимательным
осмотром кустов обнаружить «музыканта».
...Просыпаюсь от разноголосой петушиной переклички,
поднявшейся в деревне. Спрыгиваю с сеновала — хорошо спится
летом на открытом воздухе,— обливаюсь холодной водой,
прогоняя остатки сна. Короткие сборы — с вечера уже все
приготовлено— и, чуть скрипнув калиткой, выхожу на улицу, еще
охваченную крепким предрассветным сном.
Тишина-то какая! Так и отдает в уши звенящей пустотой. Ни
звука, будто вымерло все вокруг; ни одна собачонка не тявкнет
в такую рань. Загадочно мерцают вверху звезды, блеск которых
с приближением рассвета становится все слабее. Безжизненно
повисли листья деревьев...
Зябко поежился. Глубоко вдыхая свежий, напоенный
ароматом трав и цветов и каким-то еле уловимым медовым запахом
полей воздух двинулся вдоль деревни. Гулко разносятся шаги
в пустынной тишине улицы.
За околицей свернул влево: через кукурузное поле путь к
реке намного короче. Пока выбрался на тропку, весь вымок от
росы с листьев кукурузы. Ошторма заметна издали по туману,
нависшему над водой. Довольно красивое зрелище — туман
стелется полосой в границах берегов, точно воспроизводя
извилистое русло реки.
После двадцатиминутной энергичной ходьбы показалась река.
Потянуло запахом водорослей, свежестью воды. Распугивая с
дорожки прибрежных лягушек, продираясь кое-где через кусты
тальника, двинулся вдоль берега, Вскарабкался на холм. Я у
цели — внизу поблескивает овальное зеркало воды. До «Большой
ямы» рукой подать. На берегу ни души. Безлюдье меня сейчас
только радует: никто не будет мешать.
Быстро собрал гибкое четырехметровое бамбуковое удилище,
подсоединил катушку — снасть готова. Пригнувшись, чуть не
ползком, стараясь меньше производить шума, спустился к реке*
Под прикрытием кустов перебрался к перекату, отсюда, с
правого берега, и начну ловить.
А между тем совсем рассвело. На востоке заалело. Края
редких перистых облаков покрылись золотистой бахромой: до них
уже достают первые лучи солнца. Исчезли без слеДа звезды. На
посветлевшем небосводе ущербный месяц продолжает
выделяться еле заметным серебристым серпиком, вот-вот и он погаснет.
Туман быстро рассеивается. Отдельные его клочья расползлись
по холмам и оврагам.
ИЗ

Чуть слышно журчит вода на камнях; днем, когда створ на
плотине Качимирской мельницы, что в верховьях Оштормы,
полностью открыт, стремительный поток несется по перекату, словно
закусивший удила необъезженный конь. А сейчас перекат
позванивает мелодично, как колокольчик.
Задумчиво нависли над водой ветки плакучей ивушки. Слегка
наклонив стройный стан, как бы вглядываясь в свое отражение
на зеркальной поверхности омута, смотрится белоствольная
красавица березка.
Временами набежит легкий утренний ветерок, пошелестит в
прибрежном кустарнике и, поднимая рябь на спокойной глади,
умчится вверх по реке.
«Плавится» рыба. Круги почти непрерывно расходятся по
всему омуту. На песчаной отмели их особенно много: плотва
гуляет.
И такая умиротворяющая тишина и покой царит вокруг, что
самого будто сковало оцепенение.-Во все глаза гляжу на
окружающий мир, воплощенный в этом безымянном уголке нашей
необъятной Родины. Так и впитал бы в себя этот бескрайний
простор родной земли, безбрежную синь мирного неба, эту тишину
и спокойствие, впитал бы всем сердцем всю эту чарующую
красоту родной природы, такую близкую и понятную, соприкасаясь
с которой становишься мудрее...
...И вдруг громкий всплеск, прозвучавший в тишине, как
выстрел. От неожиданности- вздрогнул и чуть не выронил из рук
удочку. У противоположного берега выметнулось брусковатое
тело рыбины, брызнула во все стороны мелочь: щука ударила.
Пора начинать.
Установил поплавок в 50—60 сантиметрах от крючка.
Грузилом служит дробинка; ее веса вполне достаточно, чтобы
затопить кузнечика. Поплавок изготовлен из сухой ветки тальника,
кора с поверхности не снята. Хорошо просушенный, такой
поплавок не намокает в воде и, главное, нисколько не пугает рыбу.
Достал из прицепленного у пояса садка кузнечика,
осторожно насадил на крючок. Коротким взмахом удилища послал
насадку в воду. Подрагивая на течении, поплавок медленно
двинулся в путешествие по омуту. Левой рукой стравливаю следом
за ним леску с катушки, стараясь, чтобы не было большого
провиса. Вот он двинулся вдоль левого берега, теперь приходится
подматывать на катушку леску, иначе излишек ее в воде не даст
при поклевке засечь рыбу.
Насадка беспрепятственно проследовала по омуту —
поклевки не было. Что ж, повторим заброс. Снова манипуляции с
катушкой, и опять безрезультатно.
На четвертом забросе поплавок приостановил свое движение,
двинулся против течения, стремительно нырнул. Характерная
хватка голавля! Екнуло сердце. Резким движением подал удили-
114

ше вверх. Впечатление такое, будто крючок зацепился за что-то.
Гибкое бамбуковое удилище согнулось дугой; как струна,
натянулась леса. Рука ощутила сильные, рывки рыбы — раз, другой,
и в следующий момент поплавок высоко подлетел над водой.
Блеснул серебристый бок рыбины, и ... все кончено. Ошеломленно
уставился глазами на расходившиеся круги: уж не привиделась
ли мне'и эта поклевка и рыба — все произошло настолько
стремительно, что не успел даже осознать происшедшее. Как же
так! Только что на крючке ходила рыба, мгновение — и нет ее.
Без сил опустился на траву, сердце стучит часто-часто,
гулким звоном отдается в ушах. Пощупать если в это время пульс,
наверное, участился в два раза. Даже в жар бросило... Ничего
себе почин!
«Подсек, видно, плохо»,— запоздало мелькнула мысль.
Взглянул на крючок и... оторопел. Так вот в чем дело! Крючок-то
разогнулся, и основательно, словно был изготовлен не из
закаленной стали, а из мягкого железа.
Лихорадочно перебрал в коробке все имеющиеся в запасе
крючки. Выбрал кованый, с плоским граненым цевьем: уж с
этого-то не сорвется.
Торопливо привязал крючок, насадил кузнечика. Заброс. За
ним другой, третий... Видимо, сорвавшаяся рыба распугала
остальных. Пожалуй, теперь нескоро дождешься поклевки.
...Едва поплавок скрылся под водой, мгновенно подсек. Попав
на крючок, рыба сильно потянула леску на середину омута,
затем, круто изменив направление, бросилась к противоположному
берегу к кустам. Дело дрянь, только не туда: леска запутается,
тогда обрыв ее неминуем. Бамбуковое удилище гибко
пружинило, сдерживая бешеные рывки рыбы. Натянутая, как тетива,
леска резала воду, стремительно слетая с катушки метр за метром.
Э, так, пожалуй, размотаешь всю, ее на катушке и так немного.
Пальцем пытался приостановить движение катушки, да где
там!.. Палец словно прикоснулся к наждачному кругу, так его
ожгло вращающимся барабаном. Но в кусты рыба не ушла.
Походив на кругах, она, видимо, утомилась, рывки становятся все
слабее, и, наконец, леска даже чуть провисла.
«Уж не сошла ли?» — подумал с тревогой. Быстро начал
вращать катушку назад. Оборот, другой — и вдруг последовал
новый шквал рывков. Рыба словно почувствовала прилив сил,
заходила где-то в глубине «Большой ямы». Вновь леска
натянулась до предела. Сколько же будет продолжаться борьба? Еще
немного походив в глубине, явно утомленная, рыба вышла на
поверхность.
Теперь подтянем ее к себе. Медленно начал подмотку, с
опаской ожидая новых рывков. Но нет, рыба без сопротивления,
свободно потянулась за лесой, все ближе и ближе. Вот она уже
в двух-трех метрах от берега.
115

Ну и голавлище! Сквозь прозрачную воду рыба видна
отчетливо— серебристо-белое туловище, ярко-красные жабры,
плавники...
Бросив удилище, перехватил леску левой рукой, осторожно
подтянул рыбу к себе. Правой приготовился подхватить ее под
жабры прямо в воде. Раз и... Только пальцы коснулись жабер,
как рыба дернулась, мотнула головой, звонко хлестнув хвостом
по воде. Разлетевшиеся брызги залепили лицо, глаза. Правая
рука скользнула по чешуе, не удержав жабер. Левая, выпустив
леску, метнулась на помощь правой. Обеими руками вцепился
голавлю в хвост, приподнял над водой...
Да разве удержишь рыбину так! Выскользнула из рук, как
кусок мыла. Голавль шлепнулся обратно возле самой кромки
воды, подпрыгнул и очутился в родной стихии. Оказавшись в
воде, ошалело ткнулся головой в берег, раз, другой, повернулся
боком и, медленно поводя плавниками, стал погружаться,
хорошо еще возле самого берега на мели. Еще мгновение — и
случилось 6bi непоправимое.
Даже не раздумывая — ведь это длилось всего несколько
секунд,— метнулся следом за рыбой. Всем телом грохнулся
плашмя в прибрежный ил — беглеца накрыл.
Лихорадочно нашарив под собой голавля, обеими руками
ухватил его поперек туловища и, крепко прижав к груди,
выбрался на берег. Далеко отбежав от воды, бережно опустил добычу
на землю.
Какой красавец лежал у моих ног на траве! Брусковидной
формы тело с широколобой головой, чешуя с легким золотистым
оттенком. Ярко-оранжевые грудные и брюшные плавники... Вот
он, красавец голавль — мечта каждого рыболова! Широко
раскрывая красные жабры, судорожно вздрагивая, рыба время от
времени сильно била хвостом по земле. Поздно! Не удалось
уйти!
От пережитого волнения дрожали руки, когда освобождал
крючок с обрывком лесы из огромной пасти рыбы. Леска
оторвалась или в момент, когда голавль убегал, или когда я его
оттаскивал от воды — это сейчас и неважно. Главное, рыбу не
упустил, вытащил. Сознавая это, даже засмеялся громко и
счастливо. Пережитое нервное напряжение сменилось беспредельной
буйной радостью.
Обмывшись в ручье, кое-как привел себя в порядок.
Попытался уложить голавля в сумку — не лезет. Такому гиганту
нужен мешок. Продев в жабры шнур, подобрал удочку и, не
разбирая дороги, прямо по полям помчался домой. Хватит на
сегодня рыбалки, довольно переживаний! Добытый с таким трудом
один-единственный голавль с лихвой заменит десяток окуньков и
голавлишек, каких обычно носил в сумке. Да и заменят разве
они одну только поклевку крупной рыбы?
116

Шнур изрядно нарезал руку, пока добежал до деревни. У
околицы замедлил шаг и чинно пошел вдоль улицы. Сверху пылило
стадо: скотину еще только выгоняли на пастбище. Хозяйки,
выгнав со двора в стадо машек и пеструшек, долго изумленно
кричали мне вслед. А я шел и шел неторопливо через всю деревню,
рыбина на шнуре эффектно чертила хвостом по траве, оставляя
росистый след.
Поравнялся с домом дяди Ильи. Скрипнула створка окна,
выглянула тетя Стеша. Зевнула.
— Ну как, рыбачок, где рыба? Небось еще в воде плавает.
А мой старик еще спит. И-ии! Да ты чтой-то весь мокрый,— и
вдруг, широко всплеснув руками, ахнула, разглядев на шнуре
рыбу.— Батюшки! Крокодил, никак! — Повернулась и истошно
закричала внутрь избы:
— Илья! Илья! Ты только погляди, кого Санька тащит!
Протирая глаза, из избы выглянул дядя Илья. Проворно
спрыгнул с крыльца, подскочил к голавлю и произнес:
— Эх, паря! Давно я не видывал этаких... Чисто байбак!.. Ну
и здоров! Ужель еще водятся такие в Ошторме?
Стоило посмотреть в последующие дни на «Большую яму».
Ее берега буквально осадили рыболовы. С утра до вечера
терпеливо машут удочками (выжили с омута купальщиков), ждут,
надеются: может, еще зацепится какой голавлина. Авось кому
улыбнется рыбацкое счастье!..
г. Казань
Д. Савин
ЛОВЛЯ ФОРЕЛИ В СЕВЕРНОЙ ОСЕТИИ
По территории Северной Осетии текут быстрые и шумные
горные реки, в верхнем течении которых водится красавица форель.
Там, где реки вырываются из гор на равнину, в них, кроме
форели, живут усач, подуст и голавль.
До постройки на Тереке плотин верховья рек Северной
Осетии, являющихся притоками Терека, были местами нереста
каспийского лосося. Сейчас лосось поднимается по Тереку только
до головной плотины Терско-Кумского оросительного канала,
находящейся вблизи станицы Павлодольской около *Моздока.
Озер на территории республики нет. Имеется лишь небольшое
искусственное водохранилище Бекан, закрепленное за
республиканским обществом охотников и рыболовов, на котором
создана спортивная охотничье-рыболовная база. В водохранилище
водятся карп, подуст, голавль, щука, сом.
117

Такое своеобразие рыболовных угодий накладывает
определенный отпечаток и на спортивное рыболовство в республике.
Большинство .рыболовов, проживающих в населенных пунктах,
расположенных в предгорьях, посвящают свой досуг ловле
форели на удочку.
Для ловли форели применяется трехколенное складное
удилище из бамбука длиной 5—6 м. Третье, комлевое, колено,
которое называют «держаком», используется также в качестве
опоры при переходах с одного берега реки на другой, там,
разумеется, где позволяет глубина. По этой причине «держак» делают
деревянным и оснащают небольшой пикой на комлевом конце.
Леска применяется жилковая, длиной 1,5—2 м и толщиной
0,3 мм. Поплавок, как правило, отсутствует. Грузило весом 10—
15 г располагается на леске в 20—25 см от крючка. Крючки
лучше с прямым загибом, угловатой формы, № 8—10, очень острые.
При ловле без поплавка поклевка форели хорошо передается
толчками в руку, держащую удилище. В этот момент форель и
нужно подсекать. В последнее время, особенно при ловле в
речках с чистой водой (когда подходить к берегу близко нельзя,
чтобы не напугать рыбу) или при сильном ветре (когда
удилище вибрирует и поклевки не ощущаются), все больше рыболовов
начинает применять длинную леску с поплавком.
Ловится форель на удочку почти круглый год. В речках
ледникового происхождения ловля прекращается только во второй
половине июня и в июле с наступлением жары. В это время в
юрах начинается интенсивное таяние снега. Уровень воды в
речках сильно увеличивается; они несут грязно-мутную воду и
обломки горных пород. В этих условиях форель перестает
кормиться и отыскать ее в речке очень трудно. Так бывает и в другие
месяцы года после сильных дождей. Тогда ловлю прекращают
до спада и осветления воды. Заметно ослабевает, а иногда и
совсем прекращается клев форели в таких речках и в январе —
феврале, если эти месяцы бывают морозными. Тогда вода в
речках становится очень холодной и они сильно мелеют. Но, как
правило, зима в Северной Осетии мягкая, температура воздуха
редко опускается ниже—10°С и то разве только ночью или в
отдельные дни.
В горных речках, берущих начало из горных родников, ловля
форели продолжается круглый год и прекращается только после
сильных дождей —до спада и осветления воды. В родниках
можно ловить форель в течение всего года.
Лучшим временем для ловли форели считается весна и осень.
Весной, в конце марта и в апреле, форель интенсивно питается с
потеплением воды, а осенью — с начала августа, после
осветления воды и перед нерестом.
Осенью, зимой и весной по чистой воде форель ловят
преимущественно на мертвого малька длиной 2—3 см. Малек надевает-
118

ся на крючок через рот, жало крючка прячется в хвостовом
плавнике, и малек принимает изгиб крючка. Именно в таком виде
форель его и предпочитает. Замечено, что если малек на крючке
«выпрямится» и будет висеть, то форель его ни за что не возьмет.
Чтобы замаскировать колечко или лопаточку крючка,
выглядывающие изо рта малька, их обертывают несколько раз узкой
полоской серебристой фольги.
Малек водится почти в каждом роднике и в среднем течении
горных речек. Ловят его небольшим бредешком, размером около
квадратного метра, сделанным из марли. Там, где на месте
ловли малька нет, им запасаются заранее. Чтобы малек дольше
сохранялся и не раскисал, его держат в деревянном ящичке"
размером 120X70X70 мм> который во время ловли носят на
груди на бечевке, перекинутой через шею. На малька берет более
крупная форель.
Когда вода в родниках и речках мутнеет, форель хорошо
берет и на червя-подлистника.
Поздней весной, летом и осенью распространена ловля
форели на ручейника и личинку бабочки — по-местному, «козявку».
«Козявку» можно набрать на месте ловли. Живет она под
камнями почти в каждой горной речке. Нет ее в родниках и в самых
верховьях горных речек. Поэтому, отправляясь туда на рыбалку,
«козявкой» нужно запастись заранее. Хранят ее в небольшой
коробочке, сделанной из жести в виде спичечного коробка, где она
несколько часов сохраняется живой. Чтобы привлечь внимание
форели, прежде чем насадить «козявку» на крючок, колечко
или лопаточку крючка обертывают полоской серебристой
фольги из обертки шоколадных конфет.
Ловля форели «ходовая». Продвигаясь по берегу горной
речки от омутка к омутку и от переката к перекату, где любит
держаться форель, рыболов проходит за день до полутора десятков
километров, а иногда и более. Да каких километров! По
булыжнику и острым камням, по завалам и осыпям. Нередко приходиi-
ся переходить с одного берега речки на другой. Там, где в воде
вплотную подступают высокие отвесные скалы, а пройти дальше
по руслу или перейти на другой берег из-за большой глубины
нельзя, рыболов превращается в альпиниста и совершает иногда
сложные «облазы» этих скал. Вот почему местные рыболовы-
форельщики являются хорошо тренированными людьми даже в
пожилом возрасте. Я знаю несколько заядлых удильщиков
форели в возрасте 60—70 лет, которые пешком совершают
многокилометровые переходы в горах с тяжелым рюкзаком за плечами
и не знают, что такое одышка. За ними не угонится и молодой,
но нетренированный человек.
Несколько слов о снаряжении рыболова-форельщика.
Одежда его должна быть удобной, легкой и не стеснять движений.
Обязательны высокие резиновые сапоги и легкий непромокаемый
119

плащ. Погода в горах очень изменчива. Даже летом вдруг
подует холодный ветер, пойдет дождь, а иногда и снег, и станет
очень холодно. На этот случай хорошо иметь в рюкзаке в запасе
теплый свитер или легкую меховую безрукавку. Для пойманной
форели пригоден небольшой фанерный ящик, который носят на
ремне через плечо. В нем форель, переложенная крапивой или
мятой, сохраняется свежей около суток даже в жаркое время
года.
Ловля усача, голавля и подуста в среднем течение горных
рек на удочку мало чем отличается от ловли форели: только
леска делается более длинной и ловят их большей частью с
поплавком на червя.
К сожалению, следует отметить, что в речках и родниках
республики рыбы с каждым годом становится все меньше и
меньше. Хотя борьба с браконьерством в республике и ведется, но она
еще явно недостаточна. Браконьеры продолжают творить свое
грязное дело: травят рыбу ядохимикатами, перепружают речки,
ловят рыбу саками и бреднями, расставляют до сотни закидушек
на человека и свободно торгуют рыбой на рынке.
Следует остановиться на особенностях некоторых речек и
родников и порекомендовать наиболее интересные маршруты
для поездок на ловлю.
Если вы живете на севере или в центральной части Союза и
ваш отпуск пришелся на конец осени или начало весны —
рыболовное межсезонье,— приезжайте в Северную Осетию ловить
форель. Опорным пунктом целесообразно избрать г.
Орджоникидзе— центр большинства автобусных маршрутов. Здесь несколько
гостиниц, благоустроенная турбаза, в которых всегда найдется
место. Кавказ славится своим гостеприимством, а местные
рыболовы всегда с охотой составят вам компанию.
Река Камбилеевка. На юго-востоке республики около с. Тар-
ское несколько небольших горных речек родникового
происхождения сливаются в одно русло и образуют Камбилеевку —
правый приток Терека. От Тарского Камбилеевка течет по узкому,
длиной около 6 км, Тарскому ущелью, покрытому густым лесом.
Главным образом на этом участке реки и ловят форель. Вода
здесь почти всегда чистая, делается мутной только после
сильного дождя и очищается быстро. В реке много крупного ручейника
и «козявки», а в районе с, Карца — и малька. Ниже Карца
форель в реке встречается редко, тут преобладают усач, голавль и
подуст. В нижнем течении река течет в глинистых берегах, почти
круглый год несет желтую воду и интереса для рыболова не
представляет.
На Камбилеевку можно доехать рейсовым автобусом
Орджоникидзе— Тарское, который отправляется с городской
автостанции № 2 (около 15 км). Не доезжая 0,5 км до Тарского, нужно
сойти с автобуса, набрать в реке ручейника и «козявки» и начать
120

ловлю, спускаясь вниз по реке. Если вы собирае!есь ловить на
малька, то автобус нужно покинуть не доезжая 2 км до входа в
Тарское ущелье. Здесь, наловив в отливах речки малька, и
начать ловлю, поднимаясь по речке вверх. Последним рейсом этого
автобуса можно возвратиться в город.
Река Терек. Можно половить форель и в Тереке. В районе
г. Орджоникидзе форели осталось мало, так как разводиться
ей здесь негде. Лучше всего сесть на автобус Орджоникидзе—•
Верхний Ларе и проехать по Военно-Грузинской дороге 23 км
до северной окраины с. Чми. Отсюда, спускаясь вниз по Тереку,
и ловить форель до с. Балта. Из Балты автобусом возвратиться
в город. В Тереке ловить форель можно в апреле и первой
половине мая, когда вода немного прогреется и течет еще чистая, а
также осенью после осветления воды и до наступления холодов^
«Козявки» и ручейника на этом участке в Тереке нет, ловят
форель на червя и малька. Мальком следует запастись накануне,
наловив его около моста через Камбилеевку в с. Карца. Форель
в Тереке ловится крупная, попадают экземпляры весом до
килограмма. Следует иметь в виду, что в этом районе всегда дует
сильный ветер, и поэтому ловить форель нужно на длинную леску
с поплавком.
Можно испытать и другой вариант. Доехав до с. Чми, по
мосту перейти через Терек и пройти по дороге около километра
до начала Солнечной долины, виднеющейся на востоке у
подножья Столовой горы. Дорога приведет на р. Армхи, недалеко
от впадения ее в Терек, в которой можно также с успехом ловить
форель. Вода в Армхи почти всегда чистая, так как речка эта
родникового происхождения.
Осенью, начиная со -второй половины августа, когда вода в
речках осветлится, хорошо проехать автобусом по
Военно-Грузинской дороге еще дальше — в Грузию, на р. Сно (50 км). Эта
речка начинается на склонах гор Хевсуретии и впадает в Терек
справа, в 2 км южнее с. Казбеги. Если дует холодный северный
ветер, то в Сно клюет крупная, как здесь говорят,— порционная,
форель весом 200—300 г. И, наоборот, если дует теплый южный
ветер, то клевать начинает только мелочь. Крупная форель
ловится в самом Тереке на участке от ст. Казбеги до с. Сиони. На
Сно лучше приехать рыбачить с ночлегом. Ночевать можно в
гостинице в Казбеги или на турбазе в Сиони. Осуществив этот
вариант, кроме удовольствия от рыбной ловли, вы еще испытаете
удовольствие от поездки по самому живописному участку Военно-
Грузинской дороги—'Дарьяльскому ущелью — и полюбуетесь с
близкого расстояния сверкающей вечными снегами вершиной
седого Казбека.
Река Гизельдон (Кубанка)1. Гизельдон, или, как ее чаще
называют, Кубанка,— любимое место ловли форели для многих
рыболовов. Кубанка — речка ледникового происхождения, и в
121

летние месяцы вода в ней грязная. Форель в речке водится
главным образом выше с. Гизель. Из Орджоникидзе на Кубанку
можно доехать автобусом, идущим в с. Кобань. Проехав от
города 21 км до впадения в Кубанку р. Геналдон, можно начать
ловлю, спускаясь вниз по реке. В Кубанке много «козявки», а в
родничках, текущих вдоль дороги в 3—4 км выше с. Гизель, можно
наловить и малька.
Если вода в Геналдоне чистая, то можно ловить форель
поднимаясь вверх по этой речке. Еще лучше сесть на автобус,
идущий на курорт Кармадон, или на попутную автомашину и,
проехав узкое Геналдонское ущелье, ловлю начать от моста вверх
по реке. В самом ущелье ловить не интересно, так как клюет здесь
только мелкая форель.
В километре от моста вверх по реке справа в Геналдон
впадает Верхне-Санибанский родник, в котором также с успехом
можно ловить форель. Вода в роднике делается мутной только
после сильного дождя.
Река Фиахдон. Начинается из ледника на склонах горы
Теплеход. Течет по Куртатинскому ущелью — одному из
красивейших в Северной Осетии. Общая протяженность ущелья около
50 км. Ловят форель от с. Дзуарикау вверх по реке. В Дзуари-
кау с городской автостанции №2ходит автобус (25 км). Берега
реки между Дзуарикау и поселком лесорубФв Тагардон густо
поросли лесом, что несколько затрудняет ловлю на этом участке,
но зато здесь ловится и более крупная форель.
Автобусом Орджоникидзе — Хидикус можно проехать в
верховья Фиахдона и осуществить один из следующих вариантов
ловли: от с Гусыра вниз по реке до с Тагардон; отКадаргаван-
ского перевала вниз по реке до с Гусыра; от Кадаргаванского
перевала вверх по реке до с Хидикус; от с Хидикус вверх по
реке.
В верховья Фиахдона лучше ехать на рыбалку с ночлегом.
Ночевать можно в одном из населенных пунктов, расположенных
у реки, или в одной из пещер у костра.
Река Урух. Эта наиболее удаленная от Орджоникидзе река
начинается из ледников высоко в горах Центрального Кавказа
и течет по поражающему своей красотой Дигорскому ущелью
на западе республики. В верховьях Уруха и его притоках,
особенно выше с. Мапута, форели очень много, но добираться туда
довольно долго и трудно, поэтому выезжать на рыбалку нужно
дня на 3—4. Ехать лучше так: из Орджоникидзе в с. Ахсарисар,
расположенное у входа в Дигорское ущелье (90 км)', можно
доехать рейсовым автобусом; из Ахсарисара — на попутной
автомашине вверх по ущелью до с. Стур-Дигора (40 км), откуда и
начать ловлю, спускаясь вниз по реке. Ловить нужно на червя
или «козявку». Поездка от Орджоникидзе до Стур-Дигора
занимает около 6 часов.
Ш

В зимние месяцы, когда в горных речках вода становится
очень холодной и форель ловится плохо, за ней можно
отправиться на родники, текущие в районе населенных пунктов Дарг-
Кох и Ардон.
Асабчдон образуется в результате слияния Мутного и Камы-
шевого родников, берущих начало западнее с. Хумалаг. Течет он
с востока на запад вдоль р. Камбилеевки и впадает в нее около
с. Дарг-Кох. Протяженность родника около 3 км, ширина около
5 м, глубина местами до 1,5 м. Берега открытые, местами
поросли кустарником. В роднике много хороших омутков и перекатов,
в которых иногда попадаются крупные форели. В глубоких
местах в траве под берегом можно наловить малька. В летнее время
воды родника используются для орошения рисовых полей.
Попасть на родник можно так: рейсовым автобусом доехать
до центра с. Дарг-Кох. Здесь около столовой нужно выйти из
автобуса и направиться по ближайшей улице на юг мимо
школы. Примерно через километр дорога приведет к мосту через
Камбилеевку, около которого и впадает в нее родник. Наловив в
нем малька, можно начать ловлю, поднимаясь в его верховья.
Дойдя до слияния Мутного и Камышевого родников, повернуть
назад и, продолжая ловлю, возвратиться к мосту. Обязательно
нужно настойчиво половить в Камбилеевке сразу ниже моста,
где вода родника еще не смешивается с мутной водой реки.
Здесь почти всегда удается поймать несколько крупных форелей.
Шанаевский родник начинается около железнодорожного
разъезда Шанаево и впадает в Терек около железнодорожной
станции Дарг-Кох. Длина родника около 5 км. В нижнем
течении берега его поросли кустами и лесом. Попасть на родник
можно так: рейсовым автобусом доехать до станции Дарг-Кох.
Выйти на восточную окраину поселка и здесь в канаве около
железнодорожного полотна наловить малька, пройти около
километра на юг до опушки леса, вдоль которой и течет родник.
Из Ардонских родников можно рекомендовать несколько:
Тополевый родник начинается примерно в 4 км северр-за-
паднее с. Ардон, течет почти строго на север и впадает в Терек,
Протяженность родника около 4 км. Вдоль родника по его
левому, более открытому, берегу рыболовами протоптана тропа«
Малька в роднике нет, его можно наловить только в Тереке
около впадения в него родника. Маршрут следования на родник
такой: рейсовым автобусом доехать до с. Ардон, из автобуса
выйти на остановке в центре села, где пересекаются бульвары.
По бульвару мимо стоящей справа церкви выйти на северную
окраину села и продолжать движение по дороге на север к
виднеющемуся вдали полевому стану. Примерно через 3 км дорога
войдет в узкую посадку акации, а еще через 2 км приведет на
родник (полевой стан должен остаться слева от дороги). Здесь
и можно начать ловлю. Спускаясь вниз по течению родника до
123

впадения его в Терек, ловить форель нужно на червя. В
Тереке — наловить малька, чтобы на обратном пути ловить форель
на него. Той же дорогой возвратиться в Ардон.
Сотый родник начинается в 3 км северо-западнее с. Кирово,
течет на северо-запад и примерно через 4 км впадает в р.
Фиахдон, Берега родника поросли кустами, малька в нем нет. Попасть
на родник можно так: по Архонскому шоссе рейсовым автобусом
доехать до моста через Ардон; не переезжая моста, выйти из
автобуса и идти по полевой дороге в северном направлении;
через 3 км дорога приведет на р. Фиахдон, в которой нужно
наловить малька. Следуя по той же дороге, перейти реку вброд, и,
пройдя еще около 100 м, вы окажетесь на мосту через Сотый
родник. Здесь и начать ловлю, идя вверх или вниз по течению.
Лучше идти вверх по роднику, так как рыбы там больше.
Мельничный родник течет почти параллельно Сотому в
километре севернее его. Впадает он также в Фиахдон в 2 км ниже
впадения Сотого. В среднем течении родника стоит водяная
мельница, от которой он и получил свое название. Берега
родника поросли кустарником, малька в нем нет. Попасть на этот
родник можно тем же путем, что и на Сотый. Перейдя-Сотый
родник, сразу за мостом свернуть влево и по полевой дорожке
идти к виднеющейся на северо-западе аллее пирамидальных
тополей, около них стоит мельница. Дорога приведет на
Мельничный родник. В родниках лучше ловить форель на короткую
леску без поплавка: так легче подпустить насадку в коряги, где
в большинстве и держится форель.
Идя на родники, весной и осенью можно половить форель и
в самом Фиахдоне. Если вода в нем чистая, а день не особенно
холодный, то обычно ловля бывает успешной.
В 200 м выше переезда через Фиахдон справа в него
впадает Майрамадачка — речка родникового происхождения. В ней
зимой на малька также хорошо ловится форель. В Майрама-
дачке и Фиахдоне ловить форель лучше на длинную леску с
поплавком, так как берега этих речек здесь открытые; воды в
них зимой мало, и она очень чистая.
г. Орджоникидзе
Г. Сазонов
БЛЕСНЕНИЕ НА КЛЯЗЬМИНСКОМ ВОДОХРАНИЛИЩЕ
Река Клязьма до сооружения канала имени Москвы, с его
большими разливами и заливами, была перегорожена частыми
плотинами. На территории теперешнего Клязьминского
водохранилища на расстоянии 8 км их было две — Синицинская и Бас-
124

каковская. Первая плотина находилась между Хлебниковом и
Александровкой, вторая в селе Осташкове. До села Троицкого,
точнее до старого Троицкого моста, по которому проходила
дорога в деревню Новосельцево, река была мелкая,
быстротекущая. Потом она делала два крутых поворота и становилась
глубокой, с едва заметным течением. На одном из этих поворотов,
перед новым Троицким мостом с дорогой на Осташково,
находился глубокий омут, называвшийся «Поповой ямой». Эта
яма славилась крупными щуками. Тут же в любую сторону от
омута были места лещевые, язевые, голавлиные, а плотва и
окунь ловились всюду.
За новым Троицким мостом река шла вправо к Кашину
оврагу и здесь круто поворачивала влево к деревне Чиверево.
В Кашином овраге протекал широкий ручей, впадавший в
Клязьму. В жаркое лето ручей пересыхал, оставляя в лесном
овраге небольшие, но глубокие бочаги. У берегов Клязьмы водяные
травы почти всюду занимали более четверти реки: обильные
заросли тростников, осоки, хвощей и других растений возвышались
над поверхностью воды, а несколько дальше от берегов
уступали место кувшинкам и рдестам. А сколько здесь было леща,
язя и прочей рыбы! Когда на стеблях водной растительности
появлялся налет плотной студени и белая рыба поднималась
кверху общипывать и обсасывать водоросли, в воздухе стоял
невообразимый шум от смачного чавканья лещей и язей.
Ниже Чиверевской кручи, по левой стороне реки,
располагался деревенский огород, тянувшийся до Чиверевского моста. Бал-
тиха, Цыганский луг, Шелудивый луг, Халяпина гора и много
других чудесных мест, включая плотину в селе Осташкове,—
все это было изведано, проверено, а лучшие места
изучены вплоть до грунта, коряг, подмоин и других неровностей
дна.
Когда закончилось сооружение канала,— все изменилось.
Пришла волжская вода и затопила пойму реки, ближайшие
овраги и низменные луга. Появился новый обширный водоем,
который надо было познавать заново. Но теперь это было легче.
Важно было сохранить в памяти расположение бывшей реки и
найти приметы для отыскания ее русла на больших разливах.
Все остальное давалось проще. Затопленные вырубки леса,
холмы, бугры, крутые спуски в овраги, ямы и канавы — все это,
вплоть до не размытых водой насыпей и кюветов бывших дорог,
создавало условия для стоянок рыбы. Появились новые места
ловли, ставшие общеизвестными для большинства рыболовов
Клязьминского водохранилища: под проводами электропередачи
у пристани Горки, обширный коряжник у Семкина, сваи и
развалины бывших плотин, мостов и строений, устья бухт и заливов,
южные берега у Паведников и совхоза «Вымпел», затопленное
125

шоссе Осташково-Беляниново, и белый бакен у леса,
примыкающего к Сорокину, и много других.
С годами изменились и виды рыб, населяющих Клязьминское
водохранилище. Перестали ловиться жерехи, все реже
попадались голавли, ельцы и пескари. Взамен их пришли по каналу с
Волжского бассейна судаки и сомы. Все больше размножается
карп. После заполнения водой канала имени Москвы на
Клязьминском водохранилище появилось большое количество хищной
рыбы. Она была голодна. Молодь рассредоточилась по всему
обширному водохранилищу, найти и поймать ее было трудно.
Московские рыболовы перестали интересоваться'другой
рыбой и занялись ужением хищников. Особенно доставалось щуке.
Ее ловили с берегов и плотов обыкновенными удбчками на
любого живца и даже на червя. От бескормицы щука брала на
сонных и на поврежденных живцов, уже побывавших в пасти
других щук. На одного и того же карася рыболовам случалось
вылавливать по 2—3 щуки. Некоторые спиннингисты ловили щук
не зная меры, а промысловые рыболовецкие организации
постоянно перевыполняли планы, не думая о будущем. Так же
быстро— кружками, переметами и особенно сетями — были
выловлены пришедшие с Волги табуны судаков. Опустошенный водоем
вскоре оттолкнул от себя всех случайных рыболовов, любителей
поживиться легкой добычей, а промысловый вылов рыбы, с
непростительным опозданием, наконец-то был запрещен.
Но некоторое количество рыбы сохранилось. Вот тут-то и
потребовалось знание водоема, самое важное из всех знаний,
называемых рыбацкой грамотностью.
Водоем надо знать при любых способах ловли, но особенно
в ловле отвесным блеснением. Эта ловля производится по
наиболее добычливым местам, организованным по пространству, но
являющимся стоянкой для рыбы. Не зная стоянок, можно
целый день бороздить водные просторы и не иметь успеха. Лучший
подход к хищной рыбе при ловле отвесным блеснением
возможен на легкой лодке, приспособленной к бесшумному
продвижению. В тихую погоду хороши надувные лодки, еще лучше
быстроходные байдарки с прорезиненным чехлом. В ветер
приходится пользоваться деревянными лодками с уключинами, обер-
нугыми тряпками, чтобы не стучали весла. Ловля отвесным
блеснением может стать увлекательной, если вся снасть устроена
тонко и подчинена определенному строю, в зависимости от
приманки и вида ожидаемой рыбы. Тогда рыболов чувствует даже
осторожные толчки рыбы и постоянно ощущает игру блесны и
неполадки в ее работе.
До чего же интересно дразнить рыбу блесной в
некоторых местах Клязьминского водохранилища! Взять хотя бы устье
Александровского залива. На глубине около 6 м залив
кончается порогом, за которым идет спуск на большую глубину,
126

Правая сторона порога закоряжена корневищами
затонувшего кустарника и висящими над глубиной сучьями и прутьями.
При юго-западном ветре, дующем поперек залива, лодочный груз
можно установить на краю порога и, постепенно отпуская лодку
на шнуре, обыграть блесной порог залива на расстоянии
многих метров. На этом пороге нередко держатся окуни, судаки,
а на границах коряжника с чистой водой подкарауливают свою
добычу щуки.
Вспоминается, как при облове залива над этим порогом был
обнаружен большой косяк окуней. Байдарка, удерживаемая на
одном месте грузом, плавно поднималась и опускалась среди
волн. Окуни жадно хватали утяжеленную блесну «ураганчик» и
во всех случаях прочно пбдсекались. Сначала они брали со дна,
затем поднялись выше и ловились с полводы.
Но вот клев оборвался. Проверены все горизонты. Окуня
нет. Взамен «ураганчика» запущена на глубину более крупная
блесна, оснащенная тройным крючком. Предположение, что
окуни отогнаны крупным хищником, сначала не подтвердилось. Но
ближе к коряжнику конец' удилища рвануло в воду, затрещал
тормоз катушки, и легкую байдарку потянуло в сторону. Один
рывок, второй! Байдарку развернуло боком к ветру и закачало.
Высокие волны перехлестывали через края брезентовой
обшивки. Один взмах — и байдарка послушно направилась в обратную
сторону. Но щуки уже нет! На какое-то мгновение получился
провис лески, и рыба отцепилась от крючка. Молодец щука!
Нет в мире другого хищника, который ведет себя в обороне так
умело и изобретательно. Ну, а рыболову наука: не выезжай в
ветреную погоду на байдарке с еле возвышающимися над водой
бортами.
Должен полюбиться рыболову и небольшой овражек,
затопленный глубокой водой возле Поведников, почти против
угла Чиверевской кручи. Когда-то на краю старого соснового
леса тут зеленели заросли молодого разнолесья, вырубленные
при сооружении канала. Овражек захламлен непролазным ко-
ряжником. Его левая сторона имеет выход на более мелкие и
чистые места, переходящие в сторону русла на глубины,
достаточные для отвесного блеснения. Здесь нередко держатся стаи
окуней. Особенно закоряжена правая сторона овражка и
дальше к Поведникам — все склоны в русле бывшей реки.
Затопленный овражек — излюбленная стоянка ненасытных щук, а по
всей излучине водоема у Поведников ловятся судаки.
Однажды после ясного утра вдруг набежали низкие облака.
Наступило ненастье. Сильный ветер с ливневыми дождями
долго бушевал по всему водохранилищу. И только под вечер на
исходе третьего дня появилась возможность отчалить лодку и
установить ее в устье затопленного овражка. На моем
вооружении были спиннинг, удочка с зимней блесной да две маленькие
127

плотвы, пойманные для спиннинговой снасточки. Крепкий ветер
раскачивал и бросал килевую лодку из стороны в сторону.
Натянутый как струна шнур едва удерживал ее возле груза,
стаскиванию которого мешали коряги.
Прошло некоторое время. Блесна уже неоднократно
задевала за подводные пни и коряги, а поклевок не было. Что делать?
Переходить на ловлю спиннингом не хотелось: на больших
волнах отцеплять от коряг снасточку — доля не легкая. Но вот
после" замены красномедной блесны на блесну из мельхиора
внезапно последовал рывок с характерными тупыми толчками
подсеченной щуки. В'разгоревшейся борьбе на стороне щуки были
все преимущества. Чувствуя, что у тонкой лески сил не хватает,
она упорно боролась в нижних слоях, пытаясь прошиться
через коряжник. Затем искала спасения под лодкой и делала
коварные зигзаги, намереваясь обойти грузовой шнур, но и это ей
не удалось. Выведенная на поверхность, она была захвачена
под жабры и оказалась побежденной.
После некоторой паузы, настолько короткой, что не
улеглось возбуждение от первой поимки, произошла вторая хватка.
Эта щука сильно упиралась и делала резкие броски, срывая с
катушки леску. На одном броске невдалеке от лодки она как-то
странно завертелась волчком и, обкрутившись леской,
неожиданно сникла и сдалась. Затем было два схода и поклевки уже
не повторились.
Попытки отпустить шнур и обловить более отдаленные места
ни. к чему не привели. Хищники, видимо, разгадали опасность и
страшились нападать на мельхиоровую рыбку. Тогда лодка
снова была подтянута к коряжнику, и на смену резвой блесне,
медленно углубляясь, заковыляла из стороны в сторону плотва,
надетая на зимнюю снасточку с утяжеленной головкой. Плотва
была схвачена с хода. Как быть? Полагается выждать
несколько мгновений, чтобы щука перехватила ее головой к глотке, и
вот на этом «полагается» была допущена ошибка. Вслед за
подсечкой толчки попавшейся щуки вдруг прекратились, и
борьба кончилась зацепом за корягу.
Снасточка оборвана, но поклевка дала знать, что щуки не
покинули стоянку. Привязана другая снасточка, и последняя
плотва, переваливаясь с бока на бок, исчезла в волнах. Где-то
около дна произошла новая хватка, но на этот раз щука
получила немедленный ответ.
Из Многих любимых мною мест белый бакен под Сорокин-
ским бором является наилучшим. Хвойный лес, окаймляющий
Сорокинскую заводь, вплотную приближается к отлогому
песчаному берегу, возле которого плавает бакен. С одной
стороны— зеленый лес, с другой — просторы голубой воды. Каждый
год бакен устанавливается на границе отмели, метрах в
сорока от берега, где его окружают дебри коряжника. Рядом с ба-
128

кеном рельеф дна опускается двумя увалами в обширную яму
глубиной до И м. Это логовище судаков.
Однажды в раннюю утреннюю зорю, когда поверхность воды
была упоительно спокойна, мои кружки плавали над этой ямой.
Некоторые кружки, стоявшие у границы отмели, уже не раз
опрокидывались на белую сторону, но перевертки были вялые
и нерешительные. Живцы во всех случаях сохранялись, и даже
при перевертке кружка, поставленного на крохотного ершика,
подсечь хищника не удавалось. Очевидно, на моих ершей
нападали некрупные окуни, не терпящие тройных крючков даже
мелкого размера. Остальные кружки спокойно плавали как в
центре, так и на выходах из ямы.
Прошло часа два, а может быть больше. Солнце уже
поднялось. К белому бакену подплыла еще одна лодка. Сидевший в
ней рыболов задержал ее над первым увалом в яму, между
моими кружками. Такой поступок явно нарушал мои интересы, но
протестовать не было смысла. Находясь поблизости от кружков,
я лишь изредка поглядывал Ь сторону пришельца, делая вид,
что его вторжение для меня безразлично.
Я не заметил, как была сброшена в воду его блесна, но уже
не мог оторваться, наблюдая за тем, как он блеснит. Он
беспрерывно дергал удочкой, длиной более метра, так резко и
яростно, что не давал блесне задерживаться в придонных водах
даже на короткое мгновение, и поднимал удочку кверху на всю
вытянутую руку. Он беспорядочно дергал вправо, влево, от себя,
к себе, дергал с упоенным остервенением и с какими-то
вывертами. Его поведение было странным и вызвало недоумение...
Но что это? Я уже второй раз заметил, как на подъеме
блесна задевала за что-то и как он вынимал ее и осматривал.
Вскоре его удочка согнулась, он перехватил леску рукой и замахал
синими рукавами рубахи, вытаскивая добычу. Это был судак.
Спустя непродолжительное время он поймал второго и третьего
судака. А мои кружки преспокойно плакали на, своих местах,
и судаки по-прежнему не интересовались даже теми живцами,
которые находились чуть ли не под бортами его лодки.
Неожиданно мой сосед прервал ловлю, и я поспешил к нему,
чтобы выведать секрет.
— Что ж тут удивительного?..— ответил он—У нас под
Сызранью все так ловят. Сначала судака дразнят, а потом уже
ловят.
Ответив, он внезапно взялся за весла и поплыл к
противоположному берегу. Так мне и не удалось посмотреть на его блесну
и разгадать тайну: ловились или багрились судаки.
Клязьминское водохранилище ожидает хорошая судьба. На
побережье вблизи деревни Сорокино уже зырос город из стекла:
комфортабельные многоэтажные отели для отдыха москвичей.
С одной стороны от отелей — золотой песок и чудесный пляж, с
5 Заказ № 5-431
129

другой — зеленый лес и бухта Радости, по берегам которой
будут размещены просторный курзал, спортплощадки, детский
павильон и кафетерий. Для рыболовов и туристов в прилегающем
лесу раскинутся уютные хижины, палатки и шалаши из
асбоцементных листов. Стремительные ракеты за полчаса будут
доставлять сюда от Химкинского речного порта москвичей и в их
числе московских рыболовов. Широкими мероприятиями, цель
которых — сделать еще краше и интересней отдых москвичей,
несомненно, будут предусмотрены меры по дальнейшему зарыб-
лению Клязьминского водохранилища, а также по охране и
использованию рыбных богатств только для спортивного
рыболовства. Московские рыболовы получат все условия для хорошего
отдыха и чудесной рыбалки.
А. Чижов
В ПРИАЗОВСКИХ ПЛАВНЯХ
На многие десятки километров вдоль берега моря
раскинулись Приазовские плавни. Они начинаются у Темрюка и
простираются почти до самого Ейска. Покрытые густым
тростником и камышом, с огромным количеством лиманов, гирл и
проток, они занимают сотни тысяч гектаров.
И каких только названий тут нет! И Сладкий, и Горький, и
Соленый лиманы, и Гадючий, и Оленячий, и Чабаковатый, и
Нырячий, и Червенный, и Пауковый, и Долгий, и Круглый, и
и Грушанный. Названиям, как говорят, нет числа.
Лиманы неглубоки, не более метра. Тот, кто попадет сюда в
первый раз, может даже усомниться, есть ли тут рыба. Но
сомнения рассеиваются сразу же, как только закинешь удочку в
мутную, немного зеленоватую воду,
А какой только рыбы здесь нет! И прожорливая щука, и
круглобокий, с зеленым отливом судак, и тупорылый сазан, и
подвижная тарань, и лещ, и окунь, и даже линь и язь.
Красноперка в счет не идет, ее даже за рыбу тут не считают.
Но особенно много в лиманах окуня. Попадаются
экземпляры до килограмма, но такие все же редки. Окунь же на 300—
400 г — обычное явление. И надо сказать, что даже такого окуня
не так-то легко выудить. Сев на крючок, он начинает
бросаться во все стороны как бешеный.
Здесь спешить не следует: если окунь взял насадку, то с
крючка не уйдет. Нередко он так заглатывает червя или
кусочек рыбш, что потом его просто невозможно снять с крючка.
Поэтому опытные рыболовы ловят здесь окуня на большие
крючки: такой окуню трудно заглотать,
130

Лучшая насадка для ловли окуня в лиманах — кусочек рыбы.
При этом чем больший кусок насадишь, тем большего окуня
можно поймать. Расчет тут простой: большой кусок не полезет
в горло маленького окуня. Именно потому местные почти не
ловят на червя, так как на эту насадку попадаются чаще всего
красноперки и маленькие окуни. Червяк нужен только для
поимки живца. Крупный окунь охотно берет и на мясо своего
собрата.
Но практика показала, что и в лиманах, где окуней и другой
рыбы тьма-тьмущая, стоять на одном месте, даже если вначале
и будет хороший клев,— значит обречь себя на явную неудачу.
Бывает* так. Остановил лодку, привязался к тычке и закинул
удочки. Поплавки сразу ушли под воду. Взял трех-четырех
окуней, а потом пошла разная мелочь. В таких случаях надо сразу
перебираться на другое место, потому что раз стала ловиться
мелочь, значит, крупный окунь ушел отсюда, причем он может
стоять рядом, в каких-нибудь десяти метрах.
Из своих наблюдений (да и практика других говорит об
этом) я знаю, что на других водоемах, особенно на реках, у
каждого рыболова есть излюбленное, проверенное место, где рыба
ловится лучше, чем в других местах. На Приазовских лиманах
таких постоянных наиболее добычливых мест нет. Объясняется
это, видимо, тем, что для рыбы здесь имеется значительно
больший простор. Крупный хищник тут не стоит на одном месте, он
носится по всему водоему в поисках пищи.
Не надо отчаиваться, если начнет попадаться на удочку
мелкая рыба. Раз имеется мелочь, то скоро подойдет и крупный
хищник. Но это лишь в том случае, если при вас здесь вовсе
не ловилась крупная рыба. Здесь существует определенная
взаимосвязь. Если вам попалось несколько крупных окуней, а потом
они перестали клевать, значит, на этом месте делать нечего. Если
же вначале вы поймали несколько мелких рыбок, то вскоре
ждите подхода крупной рыбы.
Короче говоря, хотя рыбы в Приазовских лиманах много,
но определенный навык и опыт ловли ее здесь надо иметь. Если
же не соблюдать указанных здесь рекомендаций, можно
вернуться домой «пустым».
Некоторые рыболовы поступают так. Не закрепляя лодки
на месте, они отдаются во власть течения. Течение здесь еле
заметное, главным образом зависящее от ветра. И* вот лодка
медленно двигается в сторону направления ветра. Рыболов
«прощупывает» водоем одной удочкой. По мере продвижения
лодки перезабрасывает ее. И вот поплавок пошел ко дну.
Закрепляйтесь на этом месте и ловите до тех пор, пока будет
брать хороший окунь. Перестал — вы снимайтесь. Может
статься, что вашу лодку не протащит течением и пяти метров, как
вновь начнет брать большой окунь.
5*
131

Поздней осенью и ранней весной здесь отлично ловится
тарань. Правда, того спортивного азарта, какой бывает при лорле
окуня, тут не испытаешь, но зато тарань — значительно лучше
окуня во всех отношениях. Кто ел свежепросоленную,
провяленную на солнце тарань,— знает, что это"за штука!
Перед нерестом и особенно после него тарань хорошо
ловится на красного червя. Осенью она идет из моря в лиманы, а
весной— из лиманов в море. Идет так густо, что даже
неискушенный рыболов может наловить ее порядочно.
Следует, однако, указать на одну особенность. Поздней
осенью тарань лучше ловится в гирлах, а ранней весной — в
.диманах. Объясняется это тем, что, идя с моря в лиманы, она
плотйее бывает в гирлах. Затем, войдя в лиманы,
распространяется там на очень большой площади. Конечно, там, где ее
больше, и поймать значительно легче. Весной же, наоборот,
тарань сосредоточивается в местах, откуда начинается сток воды
по гирлу в море. Вот тут ее в это время и нужно ловить.
Возможно, не все рыболовы знают, что такое «гирло». Гир-
710 — это нечто вроде естественной реки с той лишь разницей,
что она очень короткая (не более 2,км) и вытекает из одного
водоема в другой, т. е. из плавней в море. Между прочим,
гирла нередко ремонтируются: в них очищается дно, делаются
углубления в мелких местах, улучшаются береговые линии и
т. д. Дело в том, что гирла являются своего рода коридорами
в «родильные дома» для рыб.
Не было бы гирл, не было бы и тарани в Азовском море.
Тарань в отличие от некоторых других пород рыб (щуки и
окуня, например) растет в" море, а размножается в лиманах. Осенью
тарань идет по гирлам с моря для подготовки нерестилищ в
лиманах. В январе-феврале начинается ее нерест, после чего
отнерестившаяся рыба уходит обратно в море. Мальки тарани
некоторое время живут в лиманах, потом тоже уходят в море. Так
продолжается из года в год.
В другое время года, когда ход тарани прекращается,
гирла почти необитаемы. В лучшем случае можно поймать
мелкого окуня, красноперку да головастого бычка, а то и краба.
Но что это за краб, не более грецкого ореха! Вот почему хотя
и заманчивы гирла, но летом не тратьте здесь времени. Это
особенно полезно знать тем рыболовам, которые наезжают сюда
летом из других районов страны.
Но осенью или весной рыбалка тут отменная! В середине
октября мы с другом Яковом Петровичем ловили тарань на
Куликовском гирле. Просидели день, но клев был слабый. Только
изредка то на одной, то на другой донке зазвонит
колокольчик. Поймали в тот день мало. Завтра нужно уезжать, и мы уже
думали, что этим придется довольствоваться.
132

Наступило утро второго дня. Небо покрылось тучами, стал
накрапывать мелкий дождичек. Было еще темно, когда мы
пришли на место ловли и начали готовить снасти для заброса,
— Да,— сокрушенно сказал Яков Петрович,— уж если вчера
при такой хорошей погоде тарань брала плохо, то чего можно
ожидать сегодня?
Я-был настроен не более оптимистически. Тем паче, что в
октябре рассветает только часов около семи, а время сбора для
отъезда домой назначено на час дня.
Но вот мы закинули свои снасти, и немедленно зазвонили
колокольчики на всех моих трех донках. Я потянул одну —
тарань, потянул другую — снова тарань. С третьей донки
тарань ушла, пока я управлялся с первыми двумя. У Якова
Петровича тоже было немало работы. Пять своих удочек он
расставил примерно на десяти метрах береговой линии. В отличие от
моих колокольчиков он у самых удилищ повесил поплавки, и все
они разом затрепыхались в бешеном танце.
Ну, и побегал же мой друг в то утро! Как угорелый, мотался
от одной удочки к другой, затем к третьей... последней. И все
же добрая половина ушла. Дело в том, что тарань берет
осторожно, к тому же у нее очень нежные губы, и, чуть только
прозеваешь, она уходит с крючка. Самозасекание бывает крайне
редко.
Мы не имели опыта ловли тарани. Много бегали, буквально
замотались. Но поймали не так уж много. Что же для этого
требовалось? Требовалось одно — иметь меньше удочек. Как это
ни парадоксально, но факт остается фактом: меньше удочек —
больше поймаешь. У меня, например, было три донки, а у дру-
j а — пять удочек, но поймали мы почти одинаково, я даже
несколько больше.
Не знали мы также и еще одного. В хорошую погоду тарань
ловится хуже, чем в плохую. И особенно активен ход тарани
при восточном ветре, т. е. ветре, дующем с суши на море, так как
при восточном ветре «сладкая» вода, как ее тут называют,
поступающая из лиманов, распространяется далеко в море. Прибоя
в это время не бывает. И на эгу-то «сладкую» воду, пахнущую
всевозможными лиманными водорослями, тростником, кугой, и
устремляется тарань. Вот почему за четыре часа ненастного дня
мы поймали гораздо больше, чем за целый погожий день.
Следует указать и еще на одну деталь, имеющую далеко не
последнее значение для тех рыболовов, которые, возможно,
будут ловить здесь впервые. Как уже было сказано, я имел донки,
а мой друг — поплавочные удочки. Взял я донки не потому, что
знал об их преимуществе перед удочками. Просто подумал, что
их легче переносить и перевозить. Но оказалось, что
преимущество донок не только в лучшей их транспортабельности. Они
незаменимы при ловле тарани. А дело тут вот в чем.
133

Течение в гирлах очень быстрое, не менее семи метров в
секунду. Маленькое грузило здесь совершенно не пригодно. Не
успеешь закинуть удочку, как поплавок немедленно уходит вниз
по течению, а нужно, чтобы крючки с насадками стояли на
месте. Поэтому грузило нужно не менее 100 г. Но при таком
грузиле совершенно неприменим поплавок. Как только грузило
остановится, а леска натянется, поплавок тотчас же скрывается
под водой: его топит течение. В таком случае, хотя и будет
поклевка, ее не заметишь.
Вот тут и выручает донка. Для этого требуется тонкий
прутик, а то и простая камышинка, к которым крепится основная
леска от 0,5 до 0,7. К концу лески прикрепляется грузило, а
выше, примерно сантиметров на 75, привязываются поводки (три
или четыре) из лески не толще 0,2 мм. К поводкам
прикрепляются маленькие крючки. Поплавок не нужен — его заменяет
колокольчик, привязанный к леске у самого колышка. И как только
тарань возьмет насадку, сразу раздается звон колокольчика.
И тут уж не зевай!
В гирлах можно поймать и хорошего судака. Идет он в то
же самое время и при том же ветре, что и тарань. Разница
только в том, что судак идет преимущественно ночью, а тарань —
днем. Говорят, что в это время судака можно взять на живца.
Мой небольшой опыт говорит о том, что охотнее всего судак
берет на червя, да и то случайно. Бывали случаи, когда судак брал
на кусочек рыбы, главным образом на кусочек бычка, а вот
чтобы кто-нибудь поймал судака на живца, мне не приходилось
видеть. Так что, когда ловишь тарань, не гоняйся 'за двумя
зайцами сразу: можешь остаться не только без судака, но и без
тарани.
г. Краснодар
П. Сорокин
УДАЧА САМА НЕ ПРИХОДИТ
Очень правильная поговорка: «Рыбак рыбака видит
издалека». С Виктором я познакомился недавно. Как-то в разговоре
он вскользь заметил, что любит рыбную ловлю. Узнав, что и я
рыболов, Виктор, обычно такой спокойный, неторопливый, вдруг
оживился.
Через полчаса мы уже были друзьями, а когда подошло
время отпуска, решили вместе плыть по Десне.
Й вот мы на Десне. Я здесь уже второй раз. Знакомые
обрывистые берега, быстрое течение, песчаное дно.
134

Приведенные в порядок удочки ждут своего часа. За
скромным рыбацким столом хозяин дома, где мы остановились,
Михалыч, напомнил мне забавный случай из прошлой поездки, мой
неудачный эксперимент.
Обычно я ловил с берега на донную удочку, насадкой
служил распаренный горох. Для ужения я всегда старался найти
глубокое место с течением от берега, т. е. на поворотах реки.
Устройство удочки самое простое — трехколенное удилище,
длина лески для заброса с рук. Грузило ставил тяжелое, чтобы
течение не подбивало насадку близко к берегу. Поплавок из
пенопласта закреплял на леске с таким расчетом, чтобы при
погружении грузила на дно поплавок оставался на воде. При таком
положении поплавка малейшая поклевка всегда заметна.
Ловил я в основном не очень крупных язей. Рыба эта
сильная и осторожная, но клюет уверенно.
Одно меня всегда огорчало: после двух, трех пойманных рыб
клев прекращался...
Дня за два до конца отпуска я повстречал на реке двух
рыболовов. Лодки их как-то уж очень неподвижно стояли на
быстром течении реки. Я подошел поближе. А... вот в чем дело!
Длинный, десятиметровый, шест одним концом привязан к колу,
крепко забитому в землю у самого берега. Второй конец шеста
закреплен на лодке, перпендикулярно ей. Ко второму колу,
вбитому в берег вверх по течению метрах в двадцати от первого,
привязан крепкий шнур, соединяющий лодку с берегом. Очень
просто и удобно: укрепив шнур, рыболов отталкивает шестом
лодку от берега и, отойдя на нужное расстояние, закрепляет
его. Привязанный к лодке шнур удерживает ее на течении, а
шест не позволяет приблизиться к берегу.
Удочки у рыболовов тоже были необычные. На
двухколенном бамбуковом удилище закреплена леска. На конце ее —
самодельное продолговатое грузило весом граммов пятьдесят-
шестьдесят. Чуть выше него прикреплен поводок с крючком №9.
Все сделано с таким расчетом, чтобы при погружении грузила
в воду насадка на крючке касалась дна, а конец удилища
доходил до самой поверхности воды.
Это было что-то вроде отвесного ужения в проводку без
поплавка. Мне захотелось испробовать этот способ ловли.
На другой день, с разрешения Михалыча, я вооружился
тяжеленным длинным шестом, на котором когда-то крепилась
радиоантенна. Михалыч снабдил меня также и довольно крепкой
веревкой. В мое распоряжение была предоставлена
двухвесельная лодка.
Михалыч, человек с тонким украинским юмором, не мог от
смеха устоять на ногах, когда я, уже к вечеру, без единой
рыбешки, волоча на себе тяжеленный шест, корзину, весла и
удочки, с трудом дотащился до дома.
135

Но прошел год, и вот я опять у Михалыча. Все продумано
до малейших подробностей. Важно найти удачное место для
ловли— а там. Ведь у тех рыболовов отличные были уловы.
— Ну, пора отдыхать,— сказал я Виктору.— А ты, Михалыч,
не забудь поставить в печку горох.
—- Це дило знакомо. Горох к утру буде готов.
Проснулись утром как по команде. Рассвет пробивался
сквозь хмель, закрывавший окно нашей комнаты. Короткие
сборы, завтрак на скорую руку—и вот уже в легкой долбленой
лодке мы скользим по дымящейся глади Десны.
— Правь ближе к берегу. Причаливай,— шепчу Виктору.
По сену в шалаше, по остро заточенным кольям и свежим
стружкам я понял, что рыболовы вновь были здесь день-два
назад. Надо проверить дно. Малейшие зацепы не позволят ловить
в проводку. Жаль тратить время на подготовку. Может,
поставить лодку прямо напротив шалаша? Нет, не годится. Все
должно быть проверено. Удачи редко приходит сама.
Осторожным движением ставлю лодку боком к течению.
Щупаю веслом дно. Место что надо! Ровное, чистое. Левее
шалаша обнаружил на дне затонувшее большое дерево. Очень
хорошо. Значит, лодку надо ставить чуть ниже. Пока я проверял
дно, Виктор уже заготовил прикормку: несколько больших
глиняных кулебяк, начиненных горохом и отрубями.
Соединяя легкие и крепкие звенья бамбукового шеста, я
невольно улыбнулся, вспомнив тяжелый шест радиоантенны.
Укладываю в лодку все необходимое и осторожно отталкиваюсь
от берега.
Быстрое течение давит на борт. Выдержит ли шест напор
воды? Нет, все в порядке. Лодка твердо стоит на месте* Еще
раз опробоваю дно реки, окончательно налаживаю по глубине
леску.
Беру глиняный ком с приманкой, вдавливаю в него грузило
и, держа в одной руке удилище, другой бросаю приманку в
воду. По натянутой леске вижу, что приманка не скатывается по
дну и точно легла на Длину удилища от лодки. Несколько
подергиваний — и леска с грузом у меня в руке. Все хорошо.
Можно спокойно посидеть, покурить. Если и будет клев, то не
раньше чем вода начнет размывать прикормку.
Устроившись на широком стволе поваленного дерева,
Виктор уже ловил в проводку с берега-
— Ну, как дела?
— А вот смотри,— и он показал мне довольно крупную
рыбу.— Уже вторая. Переходи ко мне1
— На что ловишь?
— На хлеб.
— Ну. давай, давай.,,
186

Я взял несколько горошин, размял пальцами. Михалыч явно
заслужил уху: горох удался на славу.
Вот и первый заброс. Что-то будет?
Белесая горошина устремилась ко дну вслед за грузилом.
Тонкий конец удилища чуть прогнулся, и я, полный ожидания,
направил его по течению над самой водой. Считанные секунды
проводки, и снова заброс. Терпенье, брат, теперь только,
терпенье...
Опять заброс, и опять все внимание на конец удилища.
Наконец— поклевка. Мгновенно подсекаю и вижу, как горошина
у самой поверхности воды, освободившись от крючка, уносится
стремительным течением.
Быстро бегут минуты. Неужели опять неудача? Но вот
кончик удилища ткнулся в воду. Подсечка. В руке ощущение
живой, трепещущей тяжести. Это не зацеп! Закипела вода у
борта лодки. Наверх, только наверх! Привычное движение подсаче-
ком — и крупный язь тяжело дышит на дне лодки. Мое дыхание
не легче, чем у него...
А потом, пошло и пошло. К обеду в моем садке из ивовых
прутьев было уже пять крупных язей.
Под вечер мы оба с хорошим уловом возвращались домой.
Встретивший нас Михалыч напрасно ухмылялся. Ни слова не
говоря, я показал ему садок, в котором тяжело ворочались
толстые, отливавшие серебром язи.
Виктор Нагибин
НА РЕЧКАХ ПАЖЕ И ВОРЕ
Как-то встретил я своего старого друга Михаила —
страстного* рыболова-любителя. В его рассказах о рыбалке было
столько искреннего увлечения, что и я тоже невольно
заинтересовался ею.
Решили мы ехать ловить щук на живца. Выехали из Москвы
с последним дачным поездом и сошли на станции Калистово
Северной железной дороги. Неподалеку отсюда, возле деревни
Галыгино, в реку Ворю впадает красивая речка Пажа.
В небе еще ярко горел перевернутый ковш Большой
Медведицы, а в канавах, заполненных водой, еще не окончился
ночной концерт лягушек. Пройдя через небольшой лес, подошли
к старому, заброшенному пруду и стали подсачеком ловить
карасей. При помощи длинного шеста Миша осторожно опускал под-
137

сак в воду, а затем подводил к берегу, а я в зачерпнутой им
тине разыскивал карасиков и бросал их в небольшое ведерко
с крышкой. Все мне тогда казалось необычным, даже копание
в липкой тине.
Ловля карасей продолжалась недолго: поймав их довольно
много, мы двинулись дальше через росистый луг. Обойдя
стороной деревню Антипино, вышли к шаткому мостику через
Ворю, а затем углубились в лес, пробираясь по тропинке к
реке Паже. Когда деревья стали сменяться небольшими кустами,
на небе совсем посветлело, звездй померкли. В
раскинувшейся перед нами долине реки легкой дымкой клубился туман. За
рекой на высокой горе стояла церковь. Вокруг церкви ютились
домики знаменитой деревни Городок.
Подойдя к реке, мы стали готовиться к рыбалке. Всего у нас
было три удочки: две — для ловли щук, одна — для мелкой
рыбешки. К щучьим удочкам крепились прочные лески, имевшие
по три поплавка. Один из этих поплавков был большой, а два
других — маленькие — для определения направления движения
щуки, схватившей приманку.
Миша первым снарядил свою длинную удочку, взял ведерко
с карасями и, закинув рюкзак за спину, отправился к реке- В
каждый омуток или даже в понравившуюся ему протоку он
забрасывал живца и наблюдал за большим поплавком. Обычно,
если в омуте стояла щука, она сразу хватала карасика, как
только поплавок падал на воду. На больших омутах Миша
задерживался более продолжительное время, опустив ведерко с
карасями в воду. Я старался во всем подражать ему. Вместо
ведра у меня был небольшой бидончик, где плавали два-три
карасика. Так мы двигались по реке, стараясь не уходить далеко
друг от друга.
Солнце уже показалось из-за горизонта, а ловля у меня
все не клеилась. Правда, один раз, когда я вытаскивал
карасика из воды, чтобы перебросить его в другое место, за ним
погналась щука, но схватить живца не успела. Щука некоторое
время стояла недалеко от поверхности воды, а затем исчезла в
глубине. Напрасно я после забрасывал живца в разные места,
где могла скрываться щука. Поклевок не было.
Тем временем Миша ушел вперед, и когда я его догнал, он
уже поймал одну щучку на большом омуте. Вторую он тоже
подсек, но не смог вытащить: леска зацепилась за корягу. Под
водой было видно белое брюхо подтянутой к затонувшему
бревну рыбы. Я пришел весьма кстати.
— Ныряй скорей за ней,— попросил он,— а то сорвется.
Я разделся и полез в холодную воду. Отплыв немного от
берега, я опустился на дно и, сняв леску с коряги, выбросил
щуку на берег.
138

Но удача ждала и меня в одном небольшом омутке, на
который я пришел, чтобы не мешать Мише. Я сделал подсечку и
почувствовал большую тяжесть на крючке. От радости я без
всякого соображения продолжал тянуть удочку вверх.
Удилище согнулось в дугу, и вдруг на какие-то доли секунды
показалась огромная щука.
Рыба, очевидно, тоже заметила меня и бросилась в сторону.
Я наклонил удилище, чтобы дать ей ходу, и тотчас раздался
слабый звук, будто где-то далеко лопнула струна. После этого
щука скрылась в глубине, а я остался стоять, держа пустую
бамбуковую палку в руках. Как раз в этот момент ко мне
подошел Миша:
— Ну, как у тебя, тоже поклевка?
— Да, только щука ушла, утащив с собой леску; вероятно,
она была плохо привязана к удилищу.
— А ты щуку видел?
— Конечно видел, да что теперь говорить об этом!..
Миша осмотрел мое удилище и сказал:
— Леска была привязана хорошо, но щука ее оборвала.
Впрочем, ты не горюй, здесь не так глубоко, чтобы можно было
скрыть под водой все поплавки.
Замечание это оказалось правильным, и скоро мы заметили
белый поплавок, стоявший недалеко от поверхности воды в тени
склонившейся над омутом большой ольхи.
Я быстро разделся и поплыл к нему. Поплавок неподвижно
стоял на одном и том же месте- Когда я достал его рукой, то
почувствовал, что где-то в глубине рвется на крючке
большая рыба. Щука тянула меня к противоположному берегу,
и я поплыл туда, стараясь по возможности не натягивать
леску.
Но вот я почувствовал под ногами твердую почву и, встав на.
ноги, стал осторожно выбирать леску. Скоро щука показалась
под водой недалеко от меня. Отчетливо были видны ее жабры,
ритмично открывающиеся и закрывающиеся, словно клапаны
машины. Несколько раз я старался схватить рыбу руками, но
все безуспешно. Однако на длительное сопротивление она уже
была не способна: слишком глубоко сидел в ней тройной
крючок, а перекусить стальной поводок она тоже не могла. Поэтому
я, подтащив щуку на близкое расстояние, изловчился и,
схватив ее обеими руками под жабры, понес на берег.
Миша дал мне кусок клеенки, и я, обернув им щуку,
положил ее в рюкзак. Почти метровая рыба не помещалась в мешке,
и часть хвоста оказалась выше завязки.
Свою большую щуку я поймал на последнем омуте у
деревни Городок, дальше река протекала узким ручейком среди
непроходимых дебрей мЪлодого леса и высокой крапивы. Поэто-
139

му на омут у трех сосен против деревни Воздвиженское
пришлось идти километра полтора в обход-
Дойдя до омута, мы снова стали пробовать рыбацкое
счастье. Здесь Миша опять опередил меня. Пока я налаживал
свою удочку и подбирал живца, он уже успел подсечь новую
щуку, килограмма на полтора. Вскоре и у меня клюнула
небольшая щучка, которую я выбросил из реки прямо через
голову.
После ряда удачных поклевок мы собрали свои пожитки и
отправились ловить на Ворю. Здесь было больше хороших
омутов, да и сама речка оказалась намного полноводней
своего притока. Дойдя до того места, где рыболовы перебросили
бревно через реку, эды перешли по нему на противоположный
берег и двинулись против течения реки к деревне Галы-
гино.
Я шел впереди и на одном омуте забросил живца под куст
ивняка, склонившегося над водой. Некоторое время большой
поплавок тихо плыл вниз по течению и вдруг быстро ушел под
воду. Я осторожно потянул леску, думая, что крючок зацепился
за корягу, и тянул до тех пор, пока леска не натянулась как
струна. Крючок не сдвинулся с места. Тогда я потянул леску
в другую сторону, но повторилось то же самое. Сначала я
думал позвать на помощь Мишу, проходившего мимо, но ложное
самолюбие помешало мне это сделать.
Когда Миша скрылся из виду, я воткнул свою удочку в
землю и стал наблюдать за ней. Я рассудил так: если на крючке
сидит щука, она, конечно, в течение пятнадцати минут
обнаружит свое присутствие. Мои предположения оправдались: не
прошло и пяти минут, как тонкий конец удочки вдруг легонько
повело в сторону и тотчас же удочку резко качнуло так, что я
едва успел схватить ее руками. Держа удочку в руках, я стал
медленно подниматься на берег, стараясь вытянуть щуку из
воды. Леску рвало из стороны в сторону, крепкое удиЛище
гнулось в дугу, а щука медленно поднималась к поверхности
воды.
Вдруг раздался сильный всплеск, и леска беспомощно
повисла в воздухе. Мой крючок оказался слишком слабым для такой
рыбы: одна его дужка отломалась, и щука сорвалась, разогнув
другую дужку. Если бы я бросил удилище и вытягивал щуку
из воды за леску, а еще лучше—позвал бы Мишу на помощь,
наверное, щука от нас не ушла-
Солнце медленно клонилось к закату, идти в гору от дерев-
,ни Галыгино было тяжело, к тому же бессонная ночь и
большой дневной переход сильно утомили, но мы были счастливы.
Ведь мы несли богатый улов и вдыхали чистый воздух хвойного
леса!
140

Прошло восемь лет после этой рыбалки. Снова в лесу
зацвела черемуха, а в садах белым кружевом окутались вишни.
Я шел после работы и вспоминал, как мы раньше ездили
ловить щук на Ворю. Снова, как прежде, потянуло меня на
рыбалку.
Я купил в зоомагазине двадцать карасиков и на следующий
день с самым ранним поездом уехал на станцию Калистово.
Выйдя из лесу, который вплотную подходит к станции, я
встретил небольшую цепочку туристов. Ребята окружили меня и
стали расспрашивать, куда я иду ловить рыбу, и очень
удивились, услышав про Ворю: они прошли четыре километра и ни
одной рыбки не видели. У деревни Галыгино я перешел по
мосту реку и остановился у хорошего омута на опушке леса.
Здесь поставил щучью удочку с живцом и решил прежде всего
попробовать, клюет ли мелкая рыба на ручейника. Никаких
поклевок не было.
Скоро ко мне подсел пожилой дачник. Мы закурили и
разговорились. Дачник, уже третье лето подряд снимавший дачу
в деревне Галыгино, сказал мне, что ловить рыбу здесь
бесполезно.
— Почему? — спросил я его.
— Да прошлый год здесь рыбу всю отравили.
— Как это отравили?
— Да так. Какая-то фабрика спустила в реку краску или
еще что-то такое ядовитое — и рыба вся подохла. Мелкая
рыбешка плыла по реке, как пена, а большие язи и щуки сами
на берег выбрасывались. Вот вы скажите мне, почему
красавицу Ворю, любимую реку наших знаменитых художников и
писателей, довели до такого состояния? Все плотины
разрушены, река обмелела почти на метр, если не больше, рыба в
ней отравлена. Мало этого, так еще каку1д-то дрянь в нее
спускают, которая плывет по реке грязными хлопьями. Скоро
совсем тепло станет, а купаться все равно в грязи не захочешь.
Что я мог ответить своему новому знакомому?
Оставшись один, я немного закусил и стал собираться в
Москву.
В лесу перекликались иволги, пели свою короткую,
радостную песенку зяблики, вдали куковала* кукушка, над рекой
кружились голубые стрекозы, а среди густой травы порхали
бабочки, жужжали пчелы и стрекотали кузнечики. Всюду была
жизнь, только отравленная река тихо журчала на обмелевших
перекатах, точно жалуясь на свою судьбу.
На обратном пути я не поленился пройтц лишних
полкилометра в сторону, чтобы выпустить своих живых карасиков
в заброшенный пруд.
141

П. Стефаров
НА ТАТОШЕ
Неуемная рыбацкая страсть давно влекла меня в глубь
Сибири. И вот мечта сбылась. Вторую неделю живу в далеком
сибирском селе Молчаново, на реке Оби. Кругом, куда ни
кинь взор, по горизонту темнеют леса. Над лесами — глубокое
чистое небо. Стоят ясные, теплые дни ранней осени. И бережно,
чуть ли не по расписанию, используя каждый час этой золотой
поры, мы с Денисом Авдеичем совершаем близкие и далекие
выезды на рыбалку. Не раз приходилось нам бывать в устье
Чулыма, где изредка попадается на удочку сиг, муксун. Не
однажды коротали мы длинные северные зори на обских плесах,
где блеснили окуней и щук.
Денис, Авдеич— потомственный сибирский рыбак. Много лет
работал в рыболовецкой артели при Колпашевском
рыбокомбинате. Недавно ушел на пенсию. Но и теперь, несмотря на
свои семьдесят лет, старик не сидит без дела. Есть его
работящим рукам посильное применение на птицеферме, на пасеке,
на колхозном току.
С тех пор, как я поселился в его избе, Авдеич стал моим
неразлучным спутником. Как-то в заполдень, возвратившись
из сельсовета, он решительно заявил мне:
— Завтра отправимся на Татош!
— На какой Татош?
— Речушка такая есть. Километрах в десяти отсюда в Обь
впадает.
— На лодке туда поплывем или пешком добираться будем?
— Зачем пешком? — вздернул Авдеич плечами.— Директор
школы подводу даст. Наутро к Татошу отвезет, а к ужину
обратно доставит.
— Что это он так?
— Видишь ли какое дело,— озабоченно насупил щетинистые
брови старик.— У ребят, что в нашем интернате живут, с месяц
как свежей рыбы в рационе не было. Разве это порядок? Вот я
и договорился с директором. Вечерком прямо с речки в
школьную столовую рыбешки подбросим.
С вечера накопали мы в огороде червей, привели в порядок
снаряжение. Немного вздремнули, а на рассвете резвый,
мышастой масти меренок, запряженный в телегу, без помех довез нас
до крутояра, заросшего молодым кедрачом.
— Коля,— предупредил Авдеич хлопца-возницу,— ты
непременно напомни Власу Фомичу, чтобы он не забыл прислать
корзины под рыбу.
Сказано это было с такой окончательной убежденностью,
будто мы явились не рыбачить, а собирать на поле картошку.

Минуту спустя повозка затарахтела по лесной дороге, а
Денис Авдеич повел меня под крутояр, где золотился в пойме бело-
корый березняк. Светало. Далеко-далеко над темнеющим морем
тайги занималась заря. Глубокое небо наливалось прозрачной
синевой, одна за другой гасли звезды. Осеннее утро обещало
быть ясным и тихим. Воздух холодил лицо родниковой
свежестью. Вскоре сквозь проредь еще не поблекшего ракитника,
повитая сизым румянцем, блеснула вода. Молчаливо-затаенная,
как мечта, речушка дремотно струилась в сказочно
расцвеченных берегах. То там, то здесь над пей возвышались
островерхие пихты и ели, низко свисали купы почервоневших черемух,
тяжело клонились к воде огнисто-рубиновые гроздья уже
оголившихся рябин.
Ширина Татоша не превышала 15—20 метров. Русло нередко
перегораживалось стволами полусгнивших валежин, вода
напоминала круто заваренный чай.
— Смотри,— указал Авдеич на затравяневший перекат.
Все ясно. Таежная речушка буквально кишела рыбой.
Беспрестанные взбросы, бульканье, всплески сливались в клокот
кипения. Под берегами взбрызгивала дождем кем-то
преследуемая мелюзга.
— Окунь жирует,— сказал Авдеич, снимая заплечный мешок.
Не теряя времени, я стал собирать спиннинг, а старик
настраивать пару удочек. Одну для ловли, другую — в запас.
Прежде чем забросить леску, он снимает ватник, опоясывается
в виде фартука объемистой сумкой под улов. Наконец червяк
на крючке. Раздается посвист удилища. И не успел
подхваченный течением перяной поплавок стать торчком, как тотчас
вздрогнул. Последовала короткая, на полувзмах руки, подсечка — и
серебристо-голубой елец побольше четверти затрепыхался в-
руках Авдеича.
— Точно сработано! — не удержался я от похвалы.
Опять заброс, опять поклевка. И вторая рыбешка с той же
автоматической точностью попадает в дедов мешок. Велика ты
сила искушения! Немедля откладываю спиннинг, вооружаюсь
запасной удочкой Авдеича. Казалось бы, дело привычное:
наживляю червя, взмахиваю удилищем. Мгновение — поклевка.
Первую прозевал, вторую — тоже. От наживки осталось лишь одно
рубчатое колечко.
— Ельца на первом толчке берут. А червяка на крючок не
чулком — гармошкой насаживай,— подсказал дед.
Снова забрасываю удочку. С предельным вниманием слежу
за поплавком. Вот он — морг, морг. Я удочку — дерг! У ног
пружинисто запрыгал с мизинец ростом крапчатый ершщыко...
— Опять не то,— смеется Авдеич.— Отрегулируй поплавок,
чтобы наживка не волочилась по дну.
Наконец особенности местного ужения освоены, и я снимаю
143

с крючка приятно холодящего руки ельца1 граммов на двести.
Почин есть. Клев в разгаре. Теперь уж дорога каждая минута.
Едва успевает поплавок лечь на воду, как тут же вздрагивает,
и, словно по. волшебству, на берег тотчас выпрыгивает
удивительно изящная рыбка.
Минуло с полчаса. Израсходовав пяток толстых червяков,
отпущенных мне по счету Авдеичем, я выудил десятка два
ельцов и несколько златоглавых плотвичек. Казалось бы, неплохой
успех. Однако то, что радовало меня, подозрительно
настораживало деда.
— Наживку не экономишь,— с укоризной распушил он
прокуренные усы.— Если и дальше так, к обеду на бобах останемся.
Интереса ради произвели подсчет. Оказалось, что Авдеич
ухитрялся на каждого червяка выудить восемь-десять рыбешек,
а у меня больше четырех не получалось. Зная цену насадки в
хороший клев, я молча смотал удочку и взялся за спиннинг.
— Вот это резон! — подсекая очередного ельца, закончил
Авдеич.— Ступай-ка ты вверх по Татошу. Минуешь пихтарни-
чек — увидишь под крутояром омут. Поблеснуй там.
Пройдя с полкилометра, я выбрался на залитый солнцем луг.
Буйная, не отоптанная никем зелено-жемчужная отава искрилась
росою. Посредине возвышался стог сена. Слева, по взгорью,
тянулась сосновая грива, справа, под слоистым обрывом,
переливаясь ослепительным блеском, едва зыбился огромный бочаг.
Присмотрелся. Водоем хорош. Там, где впадает и выходит из
него Татош,— широкие перекаты. В мглистой воде, будто
расчесываемые течением, колышутся длинные косы трав — в них
плещутся ельцы и плотвицы. На той стороне сорвавшиеся с
обрыва деревья образовали залом; на этой — редкая поросль осоки,
далыце темная, словно пропасть, глубь.
И вдруг у меня перехватило дыхание: из этой таинственной
глубины под самым берегом вышел косяк черных крупных
окуней.
Торопливо прицепляю к поводку блесну типа «Байкал».
Плавный взмах — блесна падает впереди исчезнувшей стаи. Опасаясь
зацепа, веду ее вполводы, то быстрее, то медленнее верчу
катушку. Метр, другой, третий. Тугой, упругий толчок. Потяжка.
Бросок в сторону. Сопротивление яростное, упорное. Однако силы
не равны, поединок недолог. Минуту спустя возле моих ног
тяжело подпрыгивает на траве полукилограммовый окунь.
После первой удачи уже спокойнее начинаю облавливать
водоем. Несколько забросов холостых. Затем опять сильный
рывок, стремительная потяжка. На этот раз борьба осложняется.
Леска натягивается до певучего звона.
«Неужели щука? Нет — ход не ее».
Некоторое время спустя рывки становятся мягче, развороты
медленнее. Еще несколько напряженных минут —и я выволаки-
144

ваю на траву преогромного, пожалуй не меньше трех
килограммов, сизо-зеленого горбача.
Короткое осеннее утро незаметно перешло в ясный затишли-
вый день. К полудню клев прекратится или ослабнет. Надо было
спешить. Изредка окуни брали у самого дна посреди омута, но
чаще все-таки засекались возле перекатов и за кромкой
прибрежных осок, на глубине двух-трех метров. Крепкие удары
повторялись то один за другим, то с небольшими перерывами. Шел
исключительно крупный, как говорят глубинный, горбач-черно-
спинник. Сходы случались редко.
Наступил полдень. Тепло, совсем не по-осеннему припекало
солнце. Вокруг покоилась чуткая, непробудная тишина. Клев
оборвался сразу, словно обрезало. Бочаг омертвел. Только
неугомонные ельцы на перекатах продолжали свое игрище.
Пожалуй, пора обедать. И как отклик на мои мысли, перекликаясь
стоголосым эхом, послышался протяжный крик:
— Э-ге-гей!
Это Авдеич. Знаю — уха готова. Разбираю спиннинг, не без
труда взваливаю полную сетку рыбы на спину и не чуя под собой
ног шагаю на зов. Вот и стоянка. На лужайке под навесом двух
пихт догорает костерок. Рядом на разостланной клеенке лежат
помидоры, хлеб, сало и тут же — ведерко со свежей ухой.
— Ну как? — хитро щурясь, усмехается дед, скосив глаз на
мою ношу.— Без лошадки-то не обойтись ведь? А теперь глянь и
на мой улов...
Я удивленно развел руками: под свежей крапивой, в тени,
лежал целый ворох ельцов и плотвы. Трудно было поверить, что
все это было поймано на одну лишь простую удочку.
Через два дня мы с Авдеичем снова были на Татоше. Но
заказ на рыбу уже был выполнен, школьная столовая обеспечена,
и теперь мы ловили только для души, не гонясь за количеством.
Километров за десять до впадения в Обь Татош выбегает из
чернолесья в пойменные луга. Ровная, как ладонь, низина, куда
ни глянь, заросла таволгой, высоким, по пояс, разнотравьем и
украшена разбросанными вскхду пышными купами ивняков,
рябин и черемух. Извилистое русло речушки то круто огибало
островки деревьев, то вовсе исчезало в многочисленных озерках,
которые называются здесь «туманами», а чаще «сорами».
Пробиваясь сквозь гущу трав и кустов от одного озерка к
другому, мы провели в пойме Татоша целый день. Хотелось не
просто поймать, а посмотреть, какая рыба тут водится, на какие
приманки идет.
В одной из первых «сор» на серебристую блесну типа «Кеми»
я подсек двух лрогонистых щучек. В другом озерке на ту же
блесну взял увесистого язя. Опробовал пару вертящихся блесен.
Результат отличный!
Пока я упражнялся со спиннингом, Денис Авдеич, выбирая
145

поуловистее места, забрасывает удочку. Примечательны из всего
пойманного им были два крупных карася, словно одетых в
бронзовые кольчуги, и с полдесятка плотвы граммов по шестьсот-
семьсот каждая.
К исходу первого дня мы успели обойти восемь наиболее
доступных озер. И все они радовали нас живописностью, обилием
рыбы и множеством разнопородных уток, табунившихся в «со-
рах» перед отлетом на юг.
Ночевали мы на бугре в темнине пихтарника. Варили уху,
коп гили над костром пойманную рыбу, а утром вновь тронулись
вверх по Татошу.
Прямо у границы пойменных лугов начинались смешанные
леса. Недалеко по взгорью, повитые синеющей дымкой, густились
сосновые боры, кедровники. Ниже, по отлогому склону,
возвышались сизо-зеленые шпили пихт и елок, пересыпанные золотым
березняком. И в глубине леса и на обширных луговинах Татош
петлял крутыми изворотами. Что не излучина — омут. Аза ним —
быстротечный перекат.
На одной из ям мы встретили первого на нашем пути
местного рыболова. Это был широкоплечий, плотного телосложения
парень, одетый в выцветшую телогрейку. Он сидел на
корневище свалившейся в омут березы, слегка подергивая вверх
длинное, упругое удилище. Рядом в корзинке лежало десятка полтора
крупных только что пойманных окуней.
— Славно берут! — сказал я после взаимного приветствия.
— А чего бы им не брать? — добродушно ухмыльнулся
парень.
— Если не секрет, на какую приманку ловите?
— Посмотрите.
Молодой рыболов поднял удилище над водой, и мы увидели
на конце лески проволочное, в четверть, коромыслице, а на нем
два поводка, оснащенных зимними блесенками.
— Хитро и уловисто! — одобрил Авдеич.
Действительно, ужение окуня на зимние блесны в татошских
омутах осенью очень добычливо. Об этом говорили нам и другие
здешние рыболовы из сел Тунгусово и Новостроевки, изредка
появлявшиеся с удочками на Татоше.
В течение второго дня путешествия рыбачили мы как бы
мимоходом, накоротке, останавливаясь лишь в некоторых местах.
С утра я взял лишь пяток окуней, Денис Авдеич удовлетворился
тремя подъязиками и десятком ельцов.
Вскоре подошли к вековой корабельной роще.
Сосны-великаны росли тут по высокому бугристому всхолмью. Его круто
огибал Татош. Место — хоть картину рисуй! Договорились
устроить привал. Авдеич тотчас принялся чистить рыбу на уху,
я отправился в бор за валежником для костра. В бору было
тихо, прохладно, торжественно. В проемы пышного полога рас-
146

кидистых крон то там, то тут на обомшелую землю падали
огненные нити лучей. Всюду, куда ни глянь, как бы выточенные из
янтаря, высились ровные стволы сосен. На сухом пригорке —
поляна брусники. Присмотрелся — и понять не могу: чего же
больше —листвы или крупных почервоневших ягод? Они свисают
с каждой веточки целыми гроздьями. Какая необоримая сила!
А вот на солнцепеке, словно крепко-накрепко вшитые в
изумрудный мох, красуются багряные рыжики. Спускаюсь в
ложбинку. Там та же радующая взгляд картина: бор-зеленомошник
полон грибов и ягод.
На закате солнца вышли к трем смежным, очень глубоким
омутам, имеющим одно общее название— Налимьи Ямы.
Прозрачно-буроватая вода в них зыбилась мелкой рябью, берега
поросли рябиной и черемушником, а вокруг шелестела листвой
старая, чарующей красы березовая роща.
Облюбовав уголок дЛя ночлега, начали настраивать жерлицы.
— Налим в этих бочагах всегда держится,— говорит Денис,
привязывая к поводку крупный крючок-багорик.— Глубина здесь
метров семь-восемь.
— И большие налимы?
— Очень даже...— вздыхает старик.— Вон в той яме нынче
весной кузнец из Тунгусова вытянул верзилу чуть не больше
себя ростом.
— НалИхМ в рост человека!?
— А чего? В Оби такие не редкость.
Уже в сумерках насторожили мы пять оснащенных
бубенчиками поставушек. На крючки наживили снулых ельцов. Вскоре
пала тьма. Сквозь ее непроглядное покрывало, как далекие,
манящие огоньки, в небе зажглись звезды. Ощутимее стал осенний
холодок. Сидя у костра, мы пили чай. Вели разговор,
вслушивались в шепот листвы, в дремотное бульбуканье речушки. Вот где-
то в невидимых березах раздался гремучий взлет, а за ним
переливный посвист рябчика. Потом из глубины рощи донеслись
какие-то странные звуки, напоминающие стон, оханье.
«Ву-ох, ву-ох!» — и тут же чуткую ночную тишь огласил
глухой трубный рев.
— Сохатый ревет! — произнес Авдеич.— У них сейчас гон.
Самое время...
Через несколько минут стонущие вздохи лося послышались
дальше. И вдруг над водой зазвенел бубенчик.
— Есть! — обрадованно воскликнул старик, с детским
проворством подхватившись с места. В блеклом свете карманного
фонарика отчетливо видно, как пружинисто гнется к черной воде
прочное удилище, как дрожит уходящая в глубину леска.
Взволнованный шепот. Торопливая возня. Всплески. И вот на
травянистом прибрежье, усыпанном палой листвой, крутыми коль-
147

цами извивается пятнисто-мраморный налим, не меньше руки
длиной.
Снова сидим у костра, улавливая знакомые и незнакомые
звуки. Слышим писк мышей, шорох пробежавшего неподалеку
какого-то зверька, плаксивый всхлип совы. И опять оглашает
лесную тишь звон бубенчика.
Длинная осенняя ночь прошла в сладкой, но чуткой дреме, в
настороженном полусне. К утру мы сняли с крючков шесть
налимов. Мало-помалу светлело небо. Одна за другой все четче
вырисовывались из мрака богатыри-березы. В их золотеющих
шатрах на востоке занималась заря. Наступал новый день. День,
обещающий нам самые неожиданные рыбацкие приключения,
удачи и неудачи, волнующие встречи и радости.
г. Сумы

0. Мокиевский
В ПОДВОДНЫХ САДАХ ИНДОНЕЗИИ
Мне посчастливилось провести восемь месяцев на берегах
Индонезии в составе комплексной экспедиции, которая
изучала вулканы, горячие источники, коралловые рифы. В
общем комплексе работ мне, как морскому биологу, выпало
на долю заниматься фауной коралловых рифов и других
подводных ландшафтов тропических мелководий. Поэтому большую
часть времени мои индонезийские помощники и я провели на
побережьях Индийского океана, Яванского моря, морей Целебес
и Молуккского, Мадурского и Зондского проливов, пролива
Бали. В одних местах мы работали день-два, в других — целые
месяцы. Пользовались самыми разнообразными средствами
передвижения— от самолета до туземных лодок — прау
(долбленок, снабженных двумя бамбуковыми бревнами-балансирами).
Вооружившись аквалангами или трубкой с маской, мы
обследовали коралловые рифы, как живые и процветающие, так и
убитые вулканическими катаклизмами. Обычно в наших руках были
научные приборы или фотобоксы, гораздо реже — подводные
ружья.
Если бы я начал описывать здесь все разнообразие фауны и
флоры индонезийских коралловых рифов, то мне не хватило бы,
пожалуй, всего объема альманаха, поэтому остановлюсь вкратце
лишь на рыбах и некоторых других морских позвоночных, с
которыми привелось встречаться при наших подводных и отчасти
надводных работах.
Сказочная красота коралловых рифов в большой степени
зависит от изобилия и разнообразия коралловых рыб, оживляющих
рифовые ландшафты и придающих им особое очарование. Ни
разу ни в природе, ни в лучшем в мире ботаническом саду Бого-
ра, ни в вольерах зоопарков мне не приходилось видеть такие
феерические скопления живых существ, как на коралловых
рифах. Рыбы попугаи, бабочки, барышни, ангелы, белки,
кардиналы, хирурги, сержанты, спинороги — к каждому из этих семейств
и ко многим другим, имеющим только латинские или
непереводимые местные названия, относятся десятки родов и видов
различных рыб.
Рыбы-бабочки (или щетинозубы) обычно имеют, как и другие
обитатели рифов, высокое, сплющенное тело, но в профиль их
плоские тела похожи на круг, правильность которого нарушают
150

только выступающий хвост и слегка вытянутые челюсти. В
пестрой окраске этих рыб, обычно пасущихся среди водорослевых
обрастаний на кораллах, преобладают желтые, оранжевые,
золотистые тона десятка, если не более, оттенков. Представитель
щетинозубов — платакс держится часто у самой поверхности
воды и до неправдоподобия похож на увядший листок
мангрового дерева. Утрированно вытянутые челюсти некоторых рыб-
бабочек придают их профилю очень комичный вид.
Красных большеглазых рыб-белок днем обычно встречаешь
недвижно стоящими у дна. Это и неудивительно: они ведут
ночной образ жизни. Название свое рыбы-белки получили за
своеобразное ворчание, похожее на беличье; они издают эти звуки,
будучи извлечены из воды, так же как и гронты, относимые
ихтиологами к семейству урчащих рыб.
Сфероидес, схожий чем-то с поросенком, несмотря на
покрытую шипами ярко-желтую кожу, жалобно и выразительно
хрюкает, когда снимаешь его с гарпуна.
Сфероидес, как и его близкие родственники из отряда срост-
ночелюстных (рыба-еж, или диодон, тетродон и др.), способен
раздуваться, превращаясь в колючий шар.
Другие же представители этого отряда — кузовки, наоборот,
как бы закованы в прочный костный панцирь. Торчащие вперед
зубы рыб-шаров весьма внушительны и при неосторожном
обращении могут отхватить палец. Эти рыбы очень забавны своей
причудливой формой, но красавицами их не назовешь в отличие
от большинства собственно коралловых рыб.
Часто встречаешься на рифах с бесчисленными стаями ка-
рангид — полосатых рыбок, обладающих ромбовидным телом
и раздвоенным, как у ласточки, хвостом. К ним близки и
известные рыбы-лоцманы, обычно сопровождающие акул. Иногда
лоцманы привязывались и к нам, не отставая на всем протяжении
нашего подводного маршрута. Весьма своеобразен алектис с
длинными нитевидными плавниками и несколько рахитичной
физиономией.
Почти на каждом шагу (верйее, при каждом взмахе ласт)
можно видегь синих, алых, темно-красных, золотистых,
оранжевых и даже черных, чаще же всего полосатых, с голубым на
плавниках рыб-барышень, или помацентрид. Очень красивы
высокие и короткие помацентриды с живописным чередованием
голубых и оранжевых полос, с вытянутыми спинными
плавниками. Одна из рыб-барышень — амфиприон получила также
название рыбы-клоуна, очевидно за свой пестрый, с яркими белыми
пятнами наряд. Эту рыбу мы часто встречали, казалось бы, в
самом неподходящем месте — среди смертоносных щупалец
крупной актинии стойахтис. Рыбка не только питается крохами
со стола актинии, но и находит здесь защиту от других
хищников. Подобным же образом номеус, относящийся к так назы-
161

ваемым масляным рыбамк находит стол и защиту у жгучих
нитей парящей в толще воды сифонофоры-физалии. Удивительно
разнообразна также расцветка рыбок из семейства губановых.
Можно было бы без конца рассказывать о лишенных чешуи,
но очень живописных каллионимидах; о рыбах-сержантах с
длинными телами, как бы расшитыми унтер-офицерскими
нашивками; об облаченных в пурпурный наряд рыбах-кардиналах; о
своеобразных спинорогах, первый луч спинного плавника которых —
«рог» защелкивается, как лезвие ножа; о трахинотусах с
плавниками в виде шлейфов; о молочных рыбах; о рыбе-борове со
звучным латинским названием «антигона»; о рыбах-ящерицах,
приплюснутая голова которых покрыта крупными чешуями и
несет большой, как у пресмыкающихся, рот; о застывающих в
вертикальном положении стаях длинных тонких эолискусов...
У внешнего обрывистого края рифа-свала плавают большие
крутолобые зеленоватые рыбы-попугаи, скарусы, усиленно
обгрызающие ветви кораллов. О том, что подобная пища не
слишком питательна, свидетельствует постоянно тянущийся за
рыбами-попугаями шлейф медленно оседающих известковых
экскрементов.
В районе свала обитают и более крупные хищные рыбы.
Именно там, где риф уходит в голубую, кажущуюся бездонной
глубину, приходилось встречаться с акулами и барракудами.
Акулы либо не обращали на нас внимания, либо неторопливо
плавали на некотором расстоянии, не подходя слишком уж
близко. Однако ни медлительность, ни кажущаяся почтительность
акул не внушали, откровенно говоря, никакого доверия. Я
несколько раз охотился с фотоаппаратом за мелкой и абсолютно
безопасной круглоголовой акулой, часто встречающейся на
глубине 2—4 метра, много раз безуспешно щелкал затвором —
казалось, что вот теперь-то удалось поймать ее в кадр, но
каждый раз акула успевала уйти в укрытие стремительным и почти
не заметным для глаза движением. Должен признаться, что при
встрече с крупной акулой я ограничивался лишь беглым ее
лицезрением. При этом можно было увидеть, что глаза у одной
акулы мигают, а другая смотрит не более приятным немигающим
взором. В первом случае акула принадлежала к семейству,
которое англичане многозначительно называют «реквием-шарк»
(как бы это лучше перевести по-русски? Пожалуй,
«заупокойные похороны акулы»). Акула же без мигательной перепонки
могла оказаться и акулой-людоедом и акулой-мако, которой в
Китае, например, приписывают неприятное свойство
набрасываться на людей, даже выскакивая из воды.
В качестве отпугивающего средства от акул мы взяли с собой
из Москвы марлевые пакеты с порошком уксусно-кислой меди,
которые по идее должны были привязывать к ногам. Еще в годы
второй мировой войны по заданию военно-морского флота США
152

Флоридский океанарий провел обширную серию экспериментов
в поисках отпугивающих акул средств. В результате была
рекомендована смесь уксусно-кислой меди и нигрозина С. Нигрозин,
окрашивающий воду в красный цвет, мы не брали: он искажал
ландшафты, которые мы собирались изучать. Что касается
уксусно-кислой меди, то у нас она была припасена, но
вспоминали мы о ней только после встреч с наиболее
несимпатичными акулами да порой за обеденным столом, где нередко
разговаривали и о других средствах отпугивания акул: о красных
лоскутах, которыми пользуются аму — японские ныряльщики
за жемчугом, о небольших зонтиках из красной материи — не
помню, кто рекомендовал раскрывать их навстречу акуле, но
говорят, что это пугает ее.
Вместе с тем, нельзя сказать, что мы не боялись акул. Ни с
акулами, ни с барракудами нам, увы, не удалось добиться той
непринужденности в отношениях, какой достигли подводники
групп Ж.-И. Кусто, Ф. Квеличе, X. Хасса. При встрече с ними
мы норовили скромно удалиться на спасительное мелководье, и
не помышляя о том, чтобы пустить в ход длинные хирургические
ножи, которые .иногда брали с собой.
Ни одна из встреченных нами акул тоже не проявляла, к
счастью, чрезмерной назойливости, чего нельзя сказать о
барракудах. Эти длинные рыбы с противной щучьей пастью иногда
проплывали мимо, не удостаивая нас ни малейшим вниманием.
Однажды я угодил в стаю неподвижно стоящих барракуд, при
моем появлении даже не шевельнувшихся; но в другой раз две
барракуды слишком заинтересовались непонятным пришельцем,
и, отступая на мелкое место, мне все время приходилось
оборачиваться и делать отпугивающие движения, когда они
оказывались в слишком подозрительной близости от ласт.
Почти каждый раз встречали мы у свала крупных эпинефелус
и промикропс из семейства морских окуней. Обычно они вели
себя вполне пристойно, но иногда такая трех-четырехметровая
тварь с полуоткрытым ртом вдруг решительно направлялась к
нам. Каюсь, два-три раза я от них посторонился: как-то
вспоминалось, что в литературе описаны нападения на человека двух
встречающихся в Индонезии видов промикропс. Позднее, на
затерянном у берегов Целебеса островке Унауна, жители
предостерегали нас от очень опасной «большой черной рыбы», судя
по их описанию, похожей на промикропс.
Встречая на некотором расстоянии крупных скатов-хвостого-
лов, дазиатид, совершенно безразличных к нашему присутствию
под водой, мы любовались их красивыми телами и плавными
неторопливыми движениями и испытывали при этом
удовлетворение от сознания, что не столкнулись с ними внезапно и не
испробовали на себе ударов их хвоста, снабженного костяной
зазубренной иглой. Соответственно величине этих скатов и игла у
153

них в несколько раз длиннее, чем у нашего черноморского
морского кота. У красивейшего из скатов — ската-орла эти иглы (их
обычно бывает две) достигают метровой длины.
Счастливым образом нам удалось также избежать
неприятностей от неосторожного прикосновения к ядоносным лучам
плавников и выростам жаберных крышек различных скорпен,
усатых рыб-кошек, вычурных морских петухов, уродливых рыб-
жаб, а также к «скальпелям» многочисленных на рифах высо-
колобых рыб-хирургов. Эти «скальпели» представляют собой
острые костные лезвия, расположенные у основания хвоста рыбы.
Самой недоброй славой пользуется ядовитейшая синанцея,
или камень-рыба. Эта малоподвижная рыба являет собой один
из самых совершенных в животном мире примеров
покровительственной окраски, полностью сливаясь с фоном присыпанных
песком и поросших водорослями камней. Возможно, что не раз мы
проходили или проплывали мимо синанцей, не подозревая, что
имели возможность испытать крепость подошв наших ласт или
баскетбольных кед — лучшей обуви для прогулок по
прибрежным мелководьям.
На мертвых коралловых рифах, особенно среди скоплений
обломанных кораллов, изобилуют мурены разных видов,
величины и расцветок. Светло-серый, оливковый, красный или
коричневый фон из змеевидных тел обычно покрыт сложным сетчатым
или пятнистым рисунком. £ти желтые, темно-серые, черные или
белые пятна имеют самую различную форму: круглую,
овальную, звездчатую.
Иногда из-под опрокидываемой коралловой плиты
неожиданно выскакивала и бросалась наутек мурена. Но убегали и
прятались от нас лишь более мелкие или внезапно потревоженные
мурены; большей же частью они невозмутимо высовывали из
коралловых нагромождений свои противные морды с незакры-
вающейся из-за слишком больших зубов пастью. Вид при этом
у них бывал весьма агрессивный, и, когда случалось
почувствовать на себе внимательный злобный взгляд шести-восьми пар
глаз этих тварей, становилось немного не по себе, особенно если
ты плыл один и без оружия.
По мнению некоторых ихтиологов, в пасти мурены есть
ядовитые зубы; раны от их укусов бывают серьезными и подолгу не
заживают. Я не знаю случая, чтобы непотревоженная мурена
первой напала на человека. Но будучи ранена, эта сильная и
ловкая рыба превращается в сущего дьявола. Одна из них на
моих глазах энергично бросалась на подстрелившего ее
охотника и грызла в бессильной ярости стальной гарпун, на котором
остались многозначительные следы ее зубов. Другую
простреленную мурену не смогли удержать два сильных подводника,—
после двадцатиминутной борьбы она скрылась в глубокой
расщелине, унеся с собой один из лучших наших гарпунов.
154

Несколько слов о морских пресмыкающихся. Яванский
крокодил немногим уступает нильскому и по размерам и по
агрессивности, но в отличие от первого живет почти исключительно
в устьях рек и выходит довольно далеко в море.
Человек, схваченный крокодилом, может считать себя
погибшим— вот что знаем мы о нем из литературы. На западной и
центральной Яве крокодилы, по-видимому, истреблены. Во
всяком случае, нас во многих местах пугали возможностью встречи
с ним, но, когда мы спрашивали, пострадал ли здесь кто-нибудь
от нападения крокодилов, в ответ неизменно слышали историю
о растерзанном крокодилами голландце. Его спутники нашли
только ботинки, в одних рассказах — оба, в других — только
один. Иногда этот традиционный рассказ дополнялся тем, что
голландец якобы сел отдохнуть в мангровых зарослях на бревно,
оказавшееся крокодилом. Поскольку прошло уже более
пятнадцати лет с тех пор, как голландцы покинули Индонезию, нас
эти рассказы не очень беспокоили. Однако на восточной Яве
мы услышали нечто иное: в районе небольшого порта Панару-
кан, расположенного всего в 10 километрах от нашей базы, за
последний год от крокодилов погибло два человека, причем
одного из пострадавших рыбаки сумели отбить еще живым, но он умер
в лодке через несколько минут. Все же шансы на встречу с
крокодилами под водой были невелики, так как, по понятным для
подводников причинам, мы избегали работать под водой в
местах с заиленным дном и, соответственно, мутной водой. Не
встретили крокодилов мы и ни на берегу, ни в мангровых зарослях, ни
на литорали в устьях рек и ограничились их лицезрением лишь
в зоопарке Сурабайи. Однажды на Северном Целебесе мы долго
плавали на лодке в устьевом участке реки Ниманга, якобы
кишащем крокодилами, но так ни одного и не встретили.
Сопровождавшие нас рыбаки говорили, что в этом районе крокодилы
очень пугливы.
Несмотря на то, что в морях Индонезии много морских змей
(в большинстве очень ядовитых), они не представляют
серьезной опасности для подводника, так как на людей не нападают
и укусить, видимо, могут лишь при случайном столкновении.
Как-то нам привелось участвовать в ночной рыбной ловле с
факелами и шлепать по колено в воде по мелкой лагуне. Наши
индонезийские спутники настойчиво рекомендовали нам
держаться ближе к свету факела, который отпугивает
многочисленных здесь змей. Это было на яванском побережье Индийского
океана. Позднее мы встречали змей при погружениях, и те либо
не обращали на нас внимания, либо стремились скрыться.
У одних видов морских змей тело сплющено с боков, у других
такую сплюснутую форму имеет только хвост, служащий рулем
при плавании. Обычно морские змеи окрашены скромно, но че-
155

редование черных, серых и белых полос или фестонов бывает
иногда очень элегантным.
На прибрежном песке мы часто встречали следы морских
черепах, но в воде их видели только два-три раза, причем они не
подпустили нас достаточно близко, чтобы можно было хотя бы
покататься на них, как на подводном скутере.
Мне приходилось неоднократно видеть, как рыбаки
возвращались с богатым уловом пойманных на удочки крупных тунцов.
Можно залюбоваться обтекаемыми, похожими на торпеды,
телами тунцов: ни одна чешуйка, ни один луч плавника не мешают
их стремительному движению под водой. Даже наружные
покровы глаз точно совпадают с остальной поверхностью тела,
глаза не выступают ни на долю миллиметра ни в ту, ни в другую
сторону: если бы они выдавались, то создавали дополнительное
сопротивление, если бы были вдавлены, то вызывали
завихрения. Спинной плавник тунца при быстром движении убирается
в специальный желоб; строгая, как бы рассчитанная
инженерами, конструкция хвостовой части тела несет великолепную
систему стабилизаторов.
Когда мы ходили на прау под парусом из циновок и
благодаря этому не распугивали подводных обитателей, часто у
самого борта из воды выпрыгивали то змеевидный сарган, то
красавец марлин, а однажды увидели распластавшееся на миг в
воздухе огромное тело ската-манты, которого в одних местах
называют морским ангелом, а в других — морским чертом.
Марлин, или рыба-копьеносец, похожий на своего
родственника меч-рыбу, но отличающийся удивительно красивыми синими
тонами окраски, служит здесь объектом промысла. Ловят мар-
лина на удочку, и нередко рыбак проводит в ожидании добычи
два или даже три дня в стоящей посреди залива на якоре прау,
что искупается при удачном лове и размерами и отличными
вкусовыми качествами добычи. Мне приходилось читать, что
выскочивший из воды марлин насквозь пронзал своим копьем
сидевшего в лодке человека, но это, конечно, роковая случайность, а
не сознательное нападение.
В результате длительных подводных работ в тропических
морях у меня создалось впечатление, что плавать под водой на
коралловых рифах Индонезии не более опасно, чем ходить по
кишащим автомобилями улицам большого города. Но
утверждать это слишком уж категорично я не склонен: ведь был же, в
конце концов, растерзан акулами автор книги «Акулы — мои
друзья»...
В заключение хочется вспомнить об отважных индонезийских
рыбаках и их судах. Однажды на острове Бали команда
выделенного для наших работ катера не решалась пройти через
линию прибоя в открытый океан. Нам в этот день пришлось
крутиться в сравнительно малоинтересной для биолога бухте и с
156

завистью смотреть, как маленькие парусные прау, управляемые
всего лишь одним рыбаком, смело проскакивают одна за другой
через опрокидывающиеся пенные волны. Поразили нас и
встречавшие рыбаков жены. Вот двое здоровенных мужчин с трудом
подняли большую акулу и водрузили ее на голову женщины,
которая понесла ее в деревню грациозно и неторопливо. В море
Целебес нам довелось регулярно использовать для наших работ
прау, и надо сказать, эти лодки имеют очень много достоинств.
Крепление противовеса, расположенное под прямым углом к
низкому борту, весьма удобно для выходящего из воды
аквалангиста. Осадка прау очень мала, и эта лодка может пробираться
в самых мелких местах.
Очень изящны линии лодок и их оснастка; нос и корма
расписаны великолепными рисунками попугаев, лангуст, красочных
рыб. Только на двух-трех прау мы с горечью увидели какие-то
парикмахерского стиля цветочки — влияние далеко не лучших
европейских образцов. Носы же лодок часто изображают морды
каких-то чудовищ. Здесь это было нечто среднее между слоном
и рыбой.
Н. Козлов
ЧЕРНЫЙ ОМУТ
Подводные охотники — те же рыболовы, и не удивительно, что
им присуща одна общая слабость. Они считают: чем дальше
поедешь, тем больше шансов на успех. Поэтому уже в субботний
день подводники нередко оказываются в 200—300 километрах
от дома. Я не представлял исключения из этого правила и
каждое воскресенье проводил на самых отдаленных речках и озерах.
Однажды обстоятельства сложились так, что несколько
воскресений я вынужден был провести на даче, недалеко от Икши,
на берегу водохранилища. В самом Икшинском водохранилище
вода мутная, об охоте и думать нечего. Два воскресенья подряд
я проводил с удочкой на дамбе. Рано утром ловилась плотва,
подлещики и на червя некрупный окунь. Душу, конечно, можно
отвести, но меня тянуло под воду.
Как-то утром ко мне заехали два приятеля. Мы
разговорились о рыбалке, я сожалел о невозможности поохотиться под
водой и спросил, нет ли поблизости хоть какого-нибудь озерка
с чистой водой.
Тут я услышал, что в шести километрах от меня и буквально
в полукилометре от шоссе есть отличный водоем с прозрачной
водой. Местные жители называют его «Черный омут». Уже само
название заставило меня задрожать от нетерпения. Этот омут
157

(а скорее даже небольшое озеро) возник во время постройки
канала. Здесь когда-то протекала речка Икшацка, которая после
сооружения Икшинской плотины образовала в глубокой низине
большой омут. Сама_ речка потом куда-то была отведена, а
омут — подземными трубами соединен с каналом.
Говорят, на этом омуте бывают только местные, самые
упорные рыболовы. Рыба там ловится не часто, но зато наградой
бывают щуки по шесть-семь килограммов весом и изредка, в
совершенно неопределенное время, попадаются такие голавли,
что только диву даешься.
Это меня доканало. Через четверть часа мы уже катили по
шоссе к Черному омуту. Проехав шесть километров, перед самой
Икшей свернули направо и еще через пять минут были на берегу
омута. Бегом к воде.
Трудно сказать, насколько прозрачна вода в глубине. Во
всяком случае поверхностный слой чист и имеет голубоватый цвет.
Какие-то незнакомые пушистые растения уходят с поверхности и
исчезают в глубине. Видны стаи мелких рыбешек. Иногда
проходят по два-три небольших голавлика. Значит, рыба есть. Сам
омут необычен для наших мест: берега большей частью
плавучие, много болотной растительности. Каким-то странным
очарованием веет от этого омута...
Быстро надеваю сухой гидрокостюм, беру ружье — и в воду.
Ух! Вода чертовски холодна. Стоит июль, на воздухе 26
градусов, а здесь не больше десяти. Под водой омут кажется еще
более таинственным. Видимость примерно полтора-два метра.
Сколько ни напрягаю зрение, дальше видно лишь что-то желтое.
Осторожно подныриваю первый раз.
И вдруг перед глазами будто ковер из желтой пушистой
ваты. На глубине двух метров чистый слой воды резко
обрывается. Граница мути и чистой воды настолько резкая, что
опущенную руку словно отрезает мутным слоем. Нырять вслепую
глубже без страховочного троса не рискую. Плыву вдоль
берега рядом с кромкой водорослей. Рыбы много, но это все мелочь,
не достойная выстрела. Здесь, по-видимому, порядочная
глубина. Иногда снизу, из желтых облаков мутной воды, выплывают
приличные подлещики. Появление их всегда неожиданно. Они
не ждут меня и быстро скрываются в спасительном мутном
киселе.
Берегсворачивает вправо. Становится мельче. Подняв голову,
осматриваюсь. Это уже противоположный заболоченный берег.
Невдалеке видна растительность типа остролиста. Подплываю
туда. Глубина полтора метра, дно сероватое. На вид оно
довольно твердое. Ныряю и пытаюсь его потрогать. Не тут-то было.
Рука до самого плеча погружается в дно, словно в пух.
Становится немного не по себе. Но все-таки любопытно, какова
толщина этого ила на дне. Беру ружье за самый конец и снова пы-
158

таюсь нащупать дно. Ничего не получается. Ружье вместе с
рукой без всякого сопротивления уходит в ил.
Конечно, все это очень интересно, однако где же крупная
рыба? Вновь подплываю к берегу. Пытаюсь заглянуть под
плавучий берег. Несмотря на большую чистоту воды, далее двух
метров ничего не вижу: не хватает света. Осмотрев как следует
ближайший район, решаю нырять под плавучий берег. Сначала
не далеко, а затем все дальше и дальше. Нырнув под берег на
расстояние примерно трех метров, вижу чуть дальше неясные
тени каких-то крупных рыб. Возвращаюсь к кромке берега.
Приходится только сожалеть, что нет с собой подводного
фонаря.
Провентилировав легкие, снова ныряю, теперь уже дальше.
В метре перед собой вижу темный, едва заметный силуэт. Рыба
стоит боком. Стреляю — и скорее назад. По тому, как дергается
в руках ружье, чувствую, что на гарпуне хорошая добыча. Хотя
и не рекомендуется подтягивать к себе загарпуненную рыбу за
трос, но другого выхода нет. Выбираю трос. Наконец гарпун у
меня в руках. Едва сдерживаю8 радостный возглас: на гарпуне
карась такой величины, что трудно даже представить.
(Взвешенный на берегу, золотой красавец вытянул два килограмма
сто граммов!)
И вот карась в сетке, а я снова заглядываю под берег. Вода
взбаламучена, и ничего не видно. Решаю не терять времени, тем
более что уже холодновато, и плыву дальше. Мне приглянулся
небольшой участок с растительностью, выступающей над водой.
Это место чем-то напоминало обычную густо заросшую речную
заводь. Глубина здесь чуть больше метра. Вода голубая. На
открытых участках видимость не менее пяти метров. Осторожно
работая ластами, плыву по самой поверхности, чтобы не мутить
воду. Всюду много, плотвы. По-видимому, здесь должны быть и
щуки. Но сколько ни плаваю, не вижу ни одной. Наверное, они
замечают меня раньше и уходят.
Холодно! Пора выходить из воды. Делаю последний круг.
Проплываю вдоль самого берега. Впереди небольшой куст.
Ружье наготове. Когда до куста остается метра два, неожиданно
из-за него лениво выплывает голавль. Я сразу узнаю его по
лобастой голове и брусковатому телу. Глаза-бусинки недоуменно
уставились на меня. Я ошеломлен его величиной, но правая рука
без участия сознания делает свое дело. Сверкнул гарпун — и как
будто смерч завертелся на дне. На этот раз я действовал по
всем правилам. Ружье у меня бьет сильно. Я был уверен, что оно
пробьет даже такого голавля. Надо было только не дать ему
сорваться при бросках. Откладываю ружье, обеими руками хватаю
голавля под жабры. Теперь ты мой, красавчик! Ну и здоров!
Оттягиваю сетку на поясе, укладываю голавля и лишь тогда
свинчиваю наконечник и вынимаю гарпун.
159

Спешу к берегу. Друзья помогают выйти иа воды. Ну что ж,
для первого раза на незнакомом водоеме не плохо. Решаем
обязательно приезжать сюда почаще, как следует разведать Черный
омут и освоить его.
Но, как нередко случается, в том году нам больше не удалось
побывать на Черном омуте. На следующее лето выбравшись на
омут, мы не узнали его: уровень воды понизился на два метра,
вся чистая вода ушла, часть дна обнажилась, водоросли
поникли. Омут был словно мертвый. Делать на нем было нечего.
Говорят, что служба канала изредка проделывает с омутом подобную
операцию. Нам просто не повезло. Ну что ж, Черный омут, мы
дождемся твоего возрождения и снова вернемся к тебе!..

J5, Романов
НУ-ВРЕМЕНА!
Вы заметили, друзья рыболовы, что с некоторых пор нашему
брату перестали верить. Стоит только сказать: «А вот со
мной на рыбалке был такой случай...», как у слушателей в
глазах вспыхивают веселые огоньки.
Это неверие приняло особенно катастрофические размеры в
последние годы. Скажите им: в каменный век люди с палками и
камнями охотились на мамонтов — поверят; скажите, наконец,
что ваш дед ходил с рогатиной на медведя — поверят; скажите,
наконец, что дядя вашей жены голыми руками задушил волка —
тоже, возможно, поверят. Но стоит сказать: «Я тут на днях
щучку прихватил», как какой-нибудь мальчишка, от горшка два
вершка, съязвит: «А в каком магазине, дяденька?»
И знаете до чего довели меня эти разговорчики?!
Однажды поехал я на Рожайку, речушка такая под Москвой.
Ловлю ершиков, а метрах в тридцати от себя свесил с ветлы
жерлицу в речку, на всякий случай. Время ехать домой. Собрал
удочки, переложил ершей крапивой и пошел снимать жерлицу.
Подхожу. А она как висела, так и висит. И только влез я на
дерево, как вдруг леска с жерлицы стала разматываться. Вся
сошла и дергается, аж ветла трясется. Я чуть с нее в воду не
упал. Собрался с духом. Осторожно взял рукой за леску да как
дерну, подсек, значит. Тяну — ни с места, как будто зацепил.
А леска была капроновая, такой леской пни корчевать. Тяну
сильнее. Медленно, но подается ко мне и в сторону, под берег
заворачивает. Ой, мама! Кого же я поймал? С трудом выбрал
метров десять, и вдруг из темной глубины омута появляется
щучья морда.
Тут вспомнил я, что в Царицынском пруду в 1939 году
поймали щуку на два пуда с кольцом в жабрах, ей было 180 лет.
А здесь, напротив, как раз бывшее имение князя Голицына.
Может, сам князь или его крепостные и запустили эту щуку...
Испугался я, бросил леску. Она снова ушла, натянулась и
дрожит, как струна.
Что делать? Бежать в колхоз за помощью — горячая пора,
люди в поле. Дома малые да старые, какая от них польза?
Решил собственными силами обойтись. Разулся, носки с ног надел
162

на руки, чтобы леской меньше руки резало. Уперся ногами в
сук и стал подтягивать. Устану —щука обратно леску забирает.
Около часа мы с ней в перетяжки играли. Пот с меня ручьями
льет, горло пересохло. Да и она тоже стала сдавать, наверх
пошла. Воздуха наглоталась и совсем ослабла. И, как я ее
вспомню, до сих пор мурашки по спине бегают. Была она,
братцы, длиною с меня, а я как-никак мужчина выше среднего
роста— сто семьдесят сантиметров. Ткнулась она к берегу мордой,
плавниками пошевеливает и на меня зелеными кошачьими
глазами глядит.
Теперь вопрос: как вытаскивать? Берег крутой. В подсачек
и полголовы ее не влезет. Ружья нет. Ну что будешь делать?
Решил выводить на мелководье. Сам иду по берегу, щуку по
воде тащу. Разогнался я и на отмель вытянул. Тут леска
лопнула, и рыба оказалась одной половиной на берегу, другой в воде.
Бросился я на нее. Сверху голову животом своим придавил, а
она меня хвостом по спине бьет и все по почкам, по почкам
норовит. Два года потом почки лечил, на курорт ездил.
Чувствую, что больше не выдержать. Запустил под нее руки
да как махну на берег, подальше от воды. На берегу она мне
и устроила цирк. Колесом прыгает, а я вокруг верчусь, стараюсь
ей сухим песком в глазища, в жабры попасть. От этого совсем
ослабел — на песок упал. Лежим мы рядом — щука жабрами
шевелит, я ртом воздух глотаю. Наберется она сил — меня по
щеке хвостом ударит. Я отдышусь — локтем ее в бок шпырну.
Сколько времени так пролежали — не знаю. Только вижу над
нами вороны кружить начали. А ворон, сами понимаете, зря
летать не станет. С трудом достал я из бокового кормана
таблетку валидола и в рот положил. Полегчало. На ноги встал,
закурил и думаю. Вот привезу я это чудо домой... И вдруг
вспомнил соседские рожи, ехидные вопросы: «Где купил?», «Сколько
заплатил?» — закипело во мне все. Взял и скатил щуку обратно
в речку. Все равно, думаю, не поверят. А она лежит, и даже
вода ее не интересует. Испугался я: неужели придется эту щуку
домой везти?.. Вынул две таблетки валидола и засунул ей под
жабры- Пришла она в себя, подмигнула мне одним глазом и
скрылась в омуте. Вот так-то...
6*

Д. Черепанов, С. Аиисимов
КОГДА КЛЮЮТ РЫБОЛОВЫ
В конце рабочего дня, складывая дела в стол, Кузьмич
сказал:
—Вчера не клевало. Сидел, сидел — никакого толку.
— А на что рыбачите? — спросил приятель Песков.
— На все пробовал,— уныло ответил Кузьмич,— на червя,
на тесто, на пареный овес...
В глазах Пескова запрыгали веселые чертики. Он
присвистнул:
— Ф-ф-сь! Разве сейчас на это рыбачат? Я вчера за сорок
минут полкорзины натаскал.
— Где? — встрепенулся Кузьмич и впился взглядом в
Пескова.
— Да там же, на галечнике. Но дело не в том — где, а в
том — на что. Понимаете, пришел к реке, а наживу забыл дома.
Для смеха забросил с голым крючком. Тащу — ого! Что бы вы
думали? Губку вытащил.
— Губку?
— Да, обыкновенную банную губку. Отцепил ее, а на
крючке кусочек махонький остался. Забрасываю — сорожка! Опять
нацепил кусочек губки, забросил — сорожка! Так за сорок
минут полкорзины.
— Вот это да! — воскликнул Кузьмич и заторопился домой.
Наскоро поел, поглядел на кухонные полки, зашел в ванную.
Озираясь, отрезал от губки кусочек, качнул головой: «Мало».
Отрезал еще.
С рыбалки вернулся хмурый, корзина была пуста. Ночью
просыпался, ворочался, вздыхал. Утром встретил приятеля Са-
пожкова.
— Я вчера за вечер полную корзину натаскал.
— На что?
— На губку.
— На губку? Ну-ка, ну-ка, расскажите.
Кузьмич повторил рассказ Пескова.
Сапожков вернулся с рыбалки тоже хмурый. Но слышанное
о губке было очень интересно, мириться с неудачей не хотелось.
И когда встретился приятель Ваграмов, то сообщил ему:
— Знаете новость? На губку идет сорожка.
— На губку?
— Да, да. Я вчера сам.. Не успевал закидывать.
Ваграмов возвратился с рыбалки в недоумении, позвонил
Сапожкову:
— У меня ничего не вышло. Не клевало. Совершенно.
Видимо, я делал что-то не так..,
164

165

— А на какую губку вы рыбачили?
— На обыкновенную.
— Цвет, цвет какой?
— ...Красный...
— А надо зеленый. Внутри чтоб было красно, а сверху
зелено.
Ваграмов бросился искать зеленую краску...
Так пошла по кругу эта шутка, пока не встретилась с тем,
кто ее пустил.
Идет Песков по берегу Иртыша с удочкой и видит:
незнакомый рыбак цепляет на крючок необыкновенную наживку —
кусочек губки, выкрашенной в зеленый цвет с красными
крапинками, перевязанной желтой шелковой ниткой и снабженной
прозрачным треугольничком из кинопленки... Что там еще было,
Песков рассмотреть не мог. Видно, большой круг совершила его
идея, что такой усовершенствованной оказалась насадка.
Незнакомый рыбак капнул на наживку из пузырька.
— Что это? — ухмыльнулся Песков.
— Духи. Честное слово: духи!
— Берет?
Незнакомый молча кивнул на корзину, стоящую в воде. Там
упруго всплескивались чебаки, много чебаков. Корзина была
полна. Изумленный Песков протер глаза и встряхнул головой.
Еще раз приподнял крышку, потом решительно зашагал домой...
Забавное племя удильщиков, милое и смешное! Когда у них
рыба не клюет, они сами клюют на любую приманку...
г. Семипалатинск
166

Собрал А. Онтипов
МУДРОСТЬ РЫБОЛОВА
(пословицы и приметы)
Пришел июнь — на рыбку плюнь.
День проходишь да на рубль прикупишь — вот и уха.
Выбирай удилище по ловле, а крючок — по рыбе.
Болтуна видать по слову, а рыболова — по улову.
Не всяк рыболов, кто раз рыбку поймал.
Хороший рыболов должен по клеву знать, как рыбу звать.
Радуга на небе — к дождю.
Звезды сильно мерцают — к перемене погоды, к дождю.
Луна в кресте — к морозу погода.
Если радуга с утра, то не жди добра, а если к вечеру, то
бояться нечего.
Шумит зимой лес — ожидай оттепели.
Шумит дубравушка к непогодушке.
Близость дороги в лесу примечай по муравьиным кучам: с
какой стороны они покатей, в той стороне и дорога.
Лист на дубу развивается — лови щук.
Коли береза перед ольхой лист распустит, лето будет сухое,
если ольха наперед — мокрое.
Когда цветет черемуха, пора лещей ловить.
Морской окунь идет на крючок, когда ива зацветает.
Ворона купается — к ненастью.
Собрал Ф. Мельников
Надеешься на авось, так и рыбалку брось.
Не та рыба хороша, что на сковороде, а та, что на крючке.
Неумелый всегда на неклевье жалуется.
Рыбу искать лень — просидишь без поклевки целый день.
Хоть и два ерша, все полна душа.
167

АМЕРИКАНСКИЙ ЮМОР
(Из сборника «Сокровищница рыболовного юмора»)
Одному чересчур ретивому рыболову в суде было
предъявлено обвинение в том, что он поймал на 18 окуней больше, чем
дозволено законом.
— Признаете ли вы себя виновным? — спросил его судья.
— Да, признаю,— ответил рыболов.
Обвиняемый заплатил причитавшийся ему штраф и радостно
обратился к судье:
— А теперь, Ваша Честь, распорядитесь, пожалуйста,
отпечатать несколько экземпляров решения суда, чтобы я мог взять
их с собой и показать своим друзьям.
Газета «Лайт», выходящая в местечке Ваксахачи, штат
Техас, сообщала: «Джон Херндон поймал четырехфунтового
окуня в озере Эннис. Это один из самых больших четырехфунтовых
окуней, когда-либо пойманных в Ваксахачи, который
действительно весит около четырех фунтов».
— Вот эту рыбину я поймал! Во-о-о-о-от такую! Я никогда
не видел такой рыбины.
— Я тебе верю.
Мой сосед говорит, что ему лучше всего думается на берегу
реки. Там он может часами сидеть с удочкой, размышляя над
превратностями судьбы. И, хотя за все время он не поймал еще
ни одной рыбки, народ говорит о нем как о «терпеливом
рыболове». Если же, задумавшись, он сидит не у реки, а во дворе
своего дома, люди говорят: «Опять сидит этот лентяй».
Перевел с английского С. Медведев
168

IT. Мачалоа
ТРИ РАССКАЗА
КАК РОСЛА ЩУКА. Речка у нас неширокая, в отдельных
местах блесну спиннингом приходится забрасывать наискосок,
если не хочешь оставить ее вместе с тройником и грузилом на
кустах противоположного берега. И конечно, в таком водоеме
мудрено добыть что-нибудь стоящее. Килограммовые язь,
голавль или щука — предел мечты местных рыболовов. А
счастливчик, которому удается поймать такую рыбу, долго ходит с
гордо поднятой головой и при всяком удобном случае старается
сказать как бы между прочим: «Вот опять вытащил язя около
килограмма,— хотя это «опять» удалось ему в три-четыре года
один раз.
Надо понять, какое счастье испытал я, поймав чудо-щуку
килограмма на полтора. Весть об этом моментально стала
известна рыболовам, удившим поблизости. Ко мне подходили
завистники и пожирали жадными взглядами добычу. А я,
захлебываясь от радости, рассказывал всем желающим, как мне удалось
вытащить такого крокодила, и в подтверждение того, что борьба
с ней прошла не бесследно, показывал палец, на котором алело
две-три капельки крови — знак неосторожного прикасания к
щучьим зубам.
Домой я несся со своим трофеем, как метеор. Там моя
добыча подверглась тщательному обследованию со стороны
многочисленных соседей. Измерялась длина рыбы, ширина пасти,
испытывалась острота зубов. При этом присутствующие не
переставали восхвалять мои рыболовные способности.
Я переживал чувство гордости до тех пор, пока моя щука не
стала расти поистине, изумительными темпами. Первый раз я
о ней услышал в тот же день в магазине. Стоявший впереди
меня в очереди солидный, уже в годах, толстячок рассказывал
своему соседу:
— Ты знаешь, один чудак сегодня утром у плотины вытащил
щуку на спиннинг килограмма на три да по неосторожности
сунул ей в пасть палец, так она моментально своими зубищами с
него кожу содрала.
Я невольно поежился, представив свой палец без кожи.
Вечером мы с женой пошли в кино. Там я опять услыхал
про свою добычу. На этот раз сидевший недалеко от меня не
известный мне молодой человек рассказывал своей подруге, что
пойманная мной щука весила пять килограммов, а в желудке
у нее нашли килограммового язя, и она мне будто искусала всю
руку. Тут парень, видно тоже рыболов, с завистью добавил:
— Везет же людям..,
16Э

После услышанного я потерял всякое уважение к своей
добыче, так как ее вес по сравнению с пятью килограммами был
незавидным.
На следующий день, придя на работу, замечаю в коридоре
нескольких своих товарищей по цеху, которым что-то с жаром
говорит постоянный критик моих рыболовных способностей Иван
Трофимович.
Когда я подошел ближе, он с насмешками накинулся на
меня:
— Что ты за рыболов, тебе только мальков ловить. Вот
вчера, говорят, утром у плотины какой-то, видимо настоящий,
рыболов,— язвительно подчеркнул он,— поймал щуку с доброго
крокодила. Несет домой, щучья голова у него на плече лежит,
а хвост землю подметает.
Слова его сопровождались насмешками собеседников надо
мной, жалким неудачником.
— Правда, она ему досталась нелегко,— добавил
рассказчик.— Чуть не утопила да еще вдобавок и палец отгрызла.
Естественно, я не стал доказывать им, что этим рыболовом
был я, ведь моя щука ни в какое сравнение не шла с той, о
которой рассказывал Иван Трофимович. Вместе с тем, во мне
поднялось недовольство пойманной рыбой, явившейся причиной
насмешек.
В довершение всего мне привелось услышать в автобусе, как
одна женщина говорила другой:
— Слыхали, Анна Петровна, какой-то рыболов у плотины
щуку величиной с лодку поймал. Разрезали ей желудок, а там
целый гусь, и почти живой. Да не повезло рыболову-то, рыбина
ему до кости руку прокусила, так что ее отнять пришлось.
Месяца три, наверное, в больнице пролежит бедняга...
ПОЙМАННЫЙ ЩУКОЙ. На днях мне пришлось пережить
такой страх, какой, очевидно, испытывает пойманная на крючок
рыба! Было это так.
Поставив несколько донок с крупными живцами, я решил
немного закусить. Не успел развернуть еду, как вижу: одна из
лесок резко натянулась. Подбегаю к донке. Едва дыша,
подтягиваю толстую, в миллиметр, леску, заканчивающуюся тройником,
на который прочно села большущая щука.
Постепенно подвожу огромную, величиной с бревно, рыбу к
самому берегу, крутому и скользкому после недавнего дождя.
Беру подсачек, пытаюсь надеть его на страшную морду. Щука
презрительно смотрит на меня и, развернувшись на сто
восемьдесят градусов, торпедой мчит в противоположную сторону.
Деска, захлестнутая петлей на правой ноге, натягивается
подобно струне. Я поскальзываюсь и, заорав благим матом, с
шумом плюхаюсь в глубокий омут.
170

Щука тем временем интенсивно развивает скорость и тянет
меня к другому берегу омута, причем я чувствую, как она раза
два дергает леску, как бы стараясь увереннее подсечь меня.
В мозгу мелькает мысль:
«Я пойман щукой. Надо как-то защищаться. Лучше всего в
такой ситуации использовать опыт... щук!» И я начинаю
применять щучьи приемы: делаю великолепные свечки, с
остервенением трясу ногой (как обычно трясет головой щука, стараясь
освободиться от впившегося ей в пасть тройника), пытаюсь
уходить и вглубь и в сторону. Но все тщетно...
От усталости перед глазами пошли круги. Воспаленное
воображение рисует картины одна страшней другой. Я представляю
себя зажаренным на сковороде и вижу склонившуюся надо мной
щуку с вилкой в правом плавнике... Отчаяние придает мне силы,
я вспоминаю о ноже в кармане. Быстро вытащив его, перерезаю
петлю и с облегчением всплываю.
Все же сошел!..
НЕВЕЗУЧИЙ. Однажды подхожу я к одной из больших
заводей реки Мокши и вижу вдали своего приятеля Костю,
страстного рыболова, но удивительного неудачника на рыбалке. То он
умудрялся упасть с глыбой подмытого берега в глубокий омут.
То, забрасывая спиннинг, зацепил тройником за шею
пасущуюся у воды лошадь, которая, не помня себя от боли, галопом
побежала вдоль реки и моментально размотала всю леску на
катушке.
Вот и сейчас что-то наверняка случилось. Костя бегает по
безлюдному берегу, смотрит на воду, размахивает руками и громко
ругается.
Наблюдаю за ним, но ничего не могу понять. Откровенно
говоря, я даже испугался: очень он походит на буйнопомешанного.
Для безопасности встаю за тальниковый куст и,
приготовившись на всякий случай задать стрекоча, тихонько окликаю
своего приятеля.
Костя поворачивает ко мне потное, злое лицо и, с руганью
объясняя что-то на ходу, бросается прямо через кусты в мою
сторону...
Нет, ничего страшного не произошло. Как я и предполагал,
очередная неудача.
Надумал Костя половить на кружки щук, для которых эта
заводь была излюбленным местом. Но с живцами ему сегодня не
везло, малявочницы с собой он не взял, а на удочку они почти
не клевали.
Зная, что щука берет иногда, особенно при хорошем жоре, и
на лягушку, Костя решил вместо живцов насадить лягушек,
которых в изобилии можно было поймать на луговой стороне за-
171

води. Наловив лягушек, он расставил кружки и поехал к
прибрежным камышам, чтобы вылить набравшуюся в лодку воду*
Поднявшись на берег, Костя обернулся в сторону заводи,
чтобы посмотреть, нет ли переверток, и увидел впереди в пятнадца-
ти-двадцати метрах один из своих кружков, а на нем преспокойно
сидящую лягушку, поставленную вместо живца.
Он начал кричать, махать руками, бросать палки. Наконец
лягушке надоели Костины нападки, и она спрыгнула с кружка в
воду, чтобы выполнять там свои «живцовые» обязанности.
Но не успел Костя успокоиться, как увидел, что на другом
кружке также сидит лягушка. Он и эту стал сгонять в воду, а
тем временем на первый кружок снова забралась его
обитательница.
Было от чего потерять самообладание...

И. Королев
ЗА КАРПОМ С ДОНКАМИ
Письмо дяди Васи, полученное мною накануне отпуска, не давало
уснуть. В воображении вновь и вновь вставала бескрайняя ширь
кубанской степи, четко очерченные камышом заливы лиманов, поплавок,
/ резко уходящий под воду.
Дядя Вася обещал познакомить с новым для меня видом рыбалки:
-ловлей карпа донками. Этот способ я знал понаслышке, втайне презирал его:
разве сравнишь его с ловлей удочкой? Грубо и никакого удовольствия. Нет
главного — подсечки!
И вот сборы. Сами донки готовы, надо лишь прихватить запас крючков
с поводками. Отбирает крючки сам дядя Вася:
— Там карп, знаешь, какой — меньше кило не берет, любой крючок
разгибает.
Мы едем с расчетом попасть на вечерний клев, переночевать и к вечеру
вернуться.
По пути надо остановиться у конторы колхоза, чтобы оплатить
разрешение на ловлю. Когда подъехали к плотине — месту клева крупной рыбы,—
там уже «страдали» над донками десятка полтора рыболовов.
Первым делом занять места по соседству с теми, у кого много
поймано— там ведь клюет хорошо (потом мы убедились, чго не это главное).
Скорей забросить донки, чтобы увидеть первый волнующий миг поклевки,
когда натянутый шнур начинает вздрагивать или вдруг резко пойдет
вперед, изгибая сторожок.
Шнур доночный надо подлиннее: чем дальше от берега, тем крупнее
карп. У нас четыре донки, все длиной метров по пятьдесят. Сама донка
несложна: шнур диаметром 0,5—0,6 мм, на конце шнура грузило 70—80 г;
от него на расстоянии 20—30 см — первый крючок на поводке 0,2—0,3 мм,
длиной 12—15 см. Крючки номер 8 и 9, на донке 2—3 крючка, не больше.
На берегу втыкаем сторожки — хлысты длиной 70—80 см; доночный
шнур после заброса донки выбираем до натяжения, прикрепляем к верхнему
концу сторожка двойной петлей. От меета крепления шнура к сторожку в
20—30 см укрепляем колокольчик или комочек вязкой грязи (что быстрее и
проще). Шнур регулируем так, чтобы в месте крепления колокольчика шнур
образовал тупой угол. Тогда хорошо заметны поклевка и реакция
колокольчика на нее.
Наживка для карпа в июле — августе — молодая кукуруза молочно-вос-
ковой спелости, сырая или вареная, но обязательно свежая. Правда, ловят
и на консервированную. Кукурузой мы запаслись всякой, даже разной по
цвету. По общим сведениям, сегодня рыба лучше берет белую.
Я не умел забрасывать донок. Кажется, ничего сложного, но на 40—
50 м донку забросить трудно, нужен опыт. У соседа это здорово получалось.
Стоя боком к направлению броска, он раскручивал грузило с
наживленными крючками в вертикальной плоскости, как обычный камень на
веревочке. Выбрав удобньий момент, отпускал шнур, подавшись телом в сторону
броска. Я пробовал забрасывать по его методу, но донка то летела на
соседние шнуры, то падала рядом. В общем, донки забрасывал дядя Вася, я
был «обслуживающим персоналом».
174

Наши шнуры оставались «безмолвными» долго. Почему-то соседи за
два-три часа вытащили двух карпов килограмма по полтора каждый, но у
нас... В чем дело? Решили не мудрить, а пойти к ним на поклон. Соседи
были настроены по-братски.
Выяснилось, что нам вообще может ничего не попасться: у нас нет
«макухи». К грузу они привязывают плитку жмыха 40 X 40 мм с дырочкои
посредине.
Теория проста: жмых сильно пахнет, рыба подходит на этот запах; от
твердой плитки не отломишь, всю в рот тоже не взять. Вот карп и ищет
вокруг, натыкается на кукурузу, которую и берет.
В великодушном порыве соседи дали нам три плитки жмыха.
Заброшены донки со жмыхом. Ждем. Молчат шнуры.
Скоро начнет смеркаться... И вдруг крайний шнур резко пошел вперед,
вытянулся в прямую линию. Подскочили к нему оба, но шнур уже опадал.
Я резко дернул его на себя, начал выбирать. Нет, опоздали!
Снова забросили, снова ждем...
На заходе солнца разыгрался карп. Выбросы из воды следовали один
за другим. У берега же кипела вода от массы малька. Такой игры рыбы
мне не приходилось видеть. Ради этого и то стоило приехать сюда!
Накоиец-то' Дядя Вася подсек и уверенно сказал: «Есть!»
Когда до берега оставалось метров двадцать, шнур пошел в сторону*
«Эх, не ушел бы!»
Ближе, ближе бурунчик воды. Карп сопротивляется, но идет. При
подводке к самому берегу, как и советовали соседи, выборку шнура ускорили,
чтобы карп по инерции вылетел на мелководье, откуда ему трудно уйти.
И вот карп на берегу. Весит он полтора килограмма. Такой стоит
переживаний!
Ночь мы промучились в борьбе с редкими, но нахальными комарами.
Клева не было, хотя наживку мы время от времени меняли. Утром снова
был плеск и выбросы, но не такой интенсивности.
Клев начался поздно, часов в девять. Мы поймали еще трех карпов,
да три ушло: один сорвался с крючка, другой оборвал поводок, а третий
сумел за что-то зацепить на дне шнур и ушел.
Мы уезжали, дав себе слово вернуться сюда вновь, но более
вооруженными.
II. Моча лов
НЕОБЫЧНАЯ ЛОВЛЯ НА БЛЕСНУ
Сидя со спиннингом у водорегулирующей плотины бумажной фабрики
«Красная роза», которая находится на реке Мокше (около г. Темникова
Мордовской АССР), я заметил, что быстрые струи воды, падающие с лотка
плотины, долго несут блесну по поверхности, не давая ей опуститься на дно.
А если сделать недалекий заброс (метров на 10—20) и затормозить
катушку, то блесна некоторое время может играть по самому верху, не уходя
вглубь.
В один из дней после этого наблюдения я опять ловил так же, но уже
удочками. Клев был вялым. Рыба не соблазнялась даже рачьим мясом,
опарышем и кузнечиком. Но в то же время метрах в десяти-пятнадцати, в
бучиле, были видны частые всплески хищника: жерех, а может быть
голавль или судак, охотился за мелочью. Я взялся за проводочную удочку и,
поймав с большим трудом уклейку, насадил ее на крючок и послал вниз
по течению, где била крупная рыба.
Не успела уклейка доплыть до того места, как я почувствовал рывок,
подсек и вытащил жереха граммов на девятьсот. Я попытался опять поймать
уклейку, чтобы снова отправить ее туда же, но меня преследовала неудача.
175

То ли я нервничал, видя всплески, излишне торопился или рыба совсем
перестала брать, только живца не удавалось поймать.
Вот тогда-то я и вспомнил о своем наблюдении при ловле спиннингом
и решил его использовать. К леске проволочной удочки я привязал легкую
самодельную блесну типа «Универсалка» без грузила и пустил ее по
течению. Когда блесна дошла до границы «охотничьего угодья» жерехов, я
поставил катушку на тормоз и стал наблюдать, что выйдет из моей затеи.
Блесна несколько минут прыгала, перебрасываемая то туда, то сюда
сходящимися в этом месте струями воды. Иногда чувствовались рывки
лески, заставлявшие на миг замирать сердце от волнения.
Наконец по леске на руку передался настоящий удар. Подсекаю — и
вытаскиваю крупного жереха. В то утро таким способом мне удалось поймать
еще двух жерехов и голавля. После этого, заметив бой хищников, я еще
несколько раз удачно ловил рыбу таким способом.
Я, Алексеев
«ЧМАК»
Любителям ловли рыбы кружками будет небезынтересно узнать способ
ловли хищников, главным образом щуки, на так называемые «чмаки»,
применяемый черниговскими рыболовами.
Слово «чмак», по нашим предположениям, происходит от звука, ко*
торый слышится при забросе этой снасти, и, видимо, является
видоизмененным «жмаком», описанным в свое время Л. П. Сабанеевым.
«Чмак» представляет собой пучок прошлогодней куги диаметром 5—
7 см и длиной около 20 см, перевязанный бечевой по краям и посередине,
где наматывается леса длиной 10—15 м. К концу лесы пристегивается
металлический поводок с крючком-двойником.
Я опишу усовершенствованный «чмак», которым пользуюсь несколько
лет.
На токарном станке или ножом вытачивается болванка из дерева,
посредине болванки делается выточка-вырез. Для лучшей плавучести «чмака»
по длине болванки с одной стороны высверливается полость и закрывается
пробкой. Если болванка вытачивается из липы,— полости не нужно. В
выступающей части пробки или в самой болванке делается прорезь для за-
176

крепления лесы. Болванка покрывается белой краской, а затем
водонепроницаемым лаком или клеем БФ. Выточка-вырез, где наматывается леса,
красится красной краской, чтобы была заметна поклевка (рис.).
«Чмаками» ловят следующим образом: в выточку закрепляют лесу
толщиной 0,4—0,6 мм и наматывают так, чтобы закрывалась красная полоса.
Живца насаживают любым из известных способов, но лучше следующими:
1) поводок с двойником вводят в рот рыбки и через анальное отверстие
выводят наружу, а затем пристегивают к лесе. Крючок-двойник
располагается по краям рта в виде усиков и не мешает хищнику заглатывать
живца;
2) живца отпускают на нужную глубину, как и при ловле кружками,
лесу вводят в прорезь пробки и наматывают на «чмак», который
забрасывают с лодки. Живец разматывает отрезок лесы до установленной глубины,
а из прорези пробки выдернуть лесу не может. При хватке хищника леса
выходит из прорези и разматывается, обнажается красная полоса — сигнал
о поклевке. (Способ описан тов. Богатенковым в альманахе «Рыболов-
спортсмен», № 11, стр. 235).
При ловле «чмаками» нет необходимости ставить каждый «чмак»
отдельно: они разбрасываются с одного места в количестве 5—6 штук.
«Чмаками» можно ловить как с лодки, так и с берега. В последнем
случае «чмак» со стороны, противоположной пробке, оснащается карабин-
чиком, к которому привязывается леса нужной длины. «Чмак»
забрасывается так же, как и с лодки. При ловле на глубине на лесе выше застежки
ставится груз-оливка.
г. Чернигов
Сергей Еочетковсний
ЗЛОСЧАСТНАЯ КАНАВА
Случилось так, что летом, в самый разгар рыболовного сезона, мне
пришлось уехать в длительную командировку. Я вернулся в Москву лишь в
конце августа и немедленно позвонил моему приятелю Михаилу Ивановичу.
Мы договорились в первую же субботу поехать на Истринское
водохранилище.
В электричке Михаил Иванович, не пропускавший ни одного выходного,
сообщил последние новости. Лещ отошел от берега на глубину шесть-
восемь метров и берет исключительно на тесто из манной каши в смеси с
пшенной. Крупный лещ попадается редко — чаще идет «стандартный»
подлещик на триста граммов. Клюет только с вечера до утра. Под конец
Михаил Иванович похвастался, что открыл «золотое дно»: прикормил одно
местечко жмыхом и все лего ловил там — без лещей никогда не
возвращался.
Наконец мы у цели. Когда Михаил Иванович поставил лодку на якорь,
определив нужное для этого место по одному ему ведомым ориентирам, я
сбросил грузы в десяти метрах ниже его. Выше Михаила Ивановича
остановился его друг Максим.
Наше место находилось в неглубоко врезавшемся в берег, но широком
заливе. Позади Михаила Ивановича и Максима берег был обрывистый,
песчаный и чистый. За мной он становился более илистым и заросшим камм-
шом. Здесь было глубоко. Уже в двадцати метрах от берега глубина
достигала шести-восьми метров.
Я взял на рыбалку четыре поплавочные удочки. На двух были
привязаны лески по 10—12 метров длиной; на остальных двух — по 5—6 метров.
Удочки с короткими лесками я забросил за бортами лодки вполводы,
насадив на крючок одной из них опарыша, а другой — мотыля. С длинными
лесками пришлось повозиться: не так просто закинуть удочки на глубину
177

восемь метров в нужное место. Здесь это сделать было почему-то особенно
трудно, так как поплавок вел себя странно: стоило сдвинуть удочку на
двадцать сантиметров, как поплавок либо ложился, либо, наоборот, вставал.
«Что за странное дно?» — подумал я. Эти удочки я снарядил тестом из
манной каши в смеси с пшенной.
Едва я успел забросить все удочки, как поплавок одной из них, с
мотылем, начал дробить. Я немедленно подсек и почувствовал, как стала
энергично водить плотва. Начало хорошее — граммов двести будет.
Между тем уже смеркалось, и мои приятели занялись приготовлением
карбидных ламп с рефлекторами собственной конструкции, а я вытащил
электрический фонарь. Когда они зажгли свои лампы, стало так светло, что
поплавки были видны, как днем.
— Клев начнется в десять часов,— авторитетно заявил Михаил
Иванович, бросив немного прикормки из пшенной каши.
— Ты забыл, что за прошедшую неделю день стал короче, поэтому
клев должен начаться раньше,— подтрунил я. веером рассыпая горсть
пшенной каши.
— Между прочим, здесь у подлещика странный характер,— заметил
Михаил Иванович.— Его надо подсекать тогда, когда он положит поплавок.
Если будешь ждать, когда он снова поведет, наверняка не подсечешь. Так
было со мной, пока я не разгадал эту его особенность.
Чем больше сгущалась темнота, тем напряженнее становилось
ожидание. Все мы, затаив дьихание, следили за поплавками, стараясь не
пропустить даже едва заметное колебание. Сидеть на жесткой доске утомительно,
однако каждый боялся пошевелиться, чтобы не качнуть лодку. Иначе это
движение передастся по леске на дно и осторожный лещ уйдет.
Все молчали. Тишину нарушали только шипенье карбидных ламп да
редкие возгласы рыболовов, плывущих на базу.
— Ага, наконец-то клев начался! — воскликнул Михаил Иванович,
быстро подсекая рыбу. Это был трехсотграммовый подлещик. Я взглянул на
часы: четверть десятого. Напряжение усилилось. Удвоил внимание, но мои
поплавки не подавали признаков жизни. Через четверть часа Михаил
Иванович вытащил еще одного подлещика — такого же, как первый.
— Ты не боишься вытаскивать подлещика без подсачка? — спросил я
Михаила Ивановича.
— А зачем он мне? — возразил он.— Я же чувствую, кого вынимаю.
Вот если бы лещ взял, тогда я без подсачка не рискнул бы тащить его.
Вскоре начались поклевки и у Максима. Но ему не везло: срывы
следовали один за другим.
— Ты что, ловить разучился? — спросил Михаил Иванович.
— Мне некогда было готовить кашу, и я поручил это жене. А она
сварила ее очень жесткую,— объяснил Максим.
Максиму наконец повезло: он подсек и вытащил леща на восемьсот
граммов. Но это был его первый и последний успех: в дальнейшем опять
начались срывы.
Я срывов не боялся, так как готовил тесто сам, по своему рецепту.
Насыпав манную крупу в угол небольшого полотняного мешочка, я наливал
туда холодную воду и размешивал, чтобы не было комочков. Затем
перевязывал угол мешочка тонкой бечевкой так, чтобы сырая масса была
компактной, но не тугой. Бросив мешочек в кипящую воду, вынимал его через
двадцать-тридцать минут и охлаждал под краном. Вынув из мешочка
плотный комок сварившейся каши, разминал ее до резиноподобной массы, не
прилипающей к рукам. Если она получалась плотной, добавлял в нее либо
кусочек белого хлеба, либо пшенной каши. «Груша» из такого теста была
эластичной и держалась на крючке по нескольку часов.
Но поклевок не быою.
— В чем дело, Михаил Иванович? — спросил я.
Михаил Иванович внимательно посмотрел на мои поплавки, на
удилища, потом перевел взгляд на меня и съязвил:
178

— Ты, Сергей Иванович, рыболовной литературы много прочитал, а
вывода для себя не сделал. Разве такая осторожная рыба, как лещ, будет
клевать, когда у тебя поплавки сгоят в двух метрах от лодки?
— Но... большая глубина... И потом ловил же я на таком расстоянии
о г лодки прежде,— пытался возражать я.
— Когда это было? — парировал он.— В июне да июле. А сейчас конец
августа.
Я решил последовать его совету и перебросил удочки подальше.
Однако результат оказался прежний: мои удочки лещ упрямо игнорировал.
Между тем, томительно длинная ночь уже подходила, к концу. На
востоке появилась светлая полоска. Она незаметно расплывалась по небу.
Потускнел свет карбидных ламп. Обозначился противоположный берег.
Позади нас, в лесу, пискнула какая-то проснувшаяся птичка.
На рассвете клев лещей прекратился и начала брать плотва. Но она
меня теперь мало интересовала: мысль о лещах не давала покоя. «Почему
же все-таки лещ не клевал у меня? Неужели здесь имеет значение
грунт?» — подумал я, взглянув на песчаный обрыв, позади лодки Михаила
Ивановича.
С восходом солнца перестала клевать и плотва. Мы стали сматывать
удочки.
На берегу я снова завел речь о прошедшей ночи:
— Почему же все-таки ночью у меня не было ни одной поклевки?
Загадка какая-то!
Михаил Иванович вдруг вскинул голову, несколько секунд смотрел на
меня, что-то вспоминая, затем хлопнул себя по лбу и захохотал:
— Черт возьми! Самое главное-то я тебе забыл сказать! Первый раз
у меня тоже так было, а потом я разобрался, в чем тут дело. Здесь,
оказывается, проходит узкая канава и лещ сидит в ней. Чуть недобросишь или
перебросишь удочки — поклевок нет... Попал в точку — только поспевай
подсекать.
В. Беленовский
ЗИМНЕЕ УЖЕНИЕ ПОД ВОРОНЕЖЕМ
Всем рыболовам хорошо известно, что на мормышку обычно ловят
рыбу без поплавка, с кивком, а иногда и без кивка. Причем мормышка
постоянно находится в движении. По утверждению многих рыболовов,
мормышку не следует даже долго держать на самом дне.
Но воронежские рыболовы в последние годы на озере Подгорное с
большим успехом ловят зимой подлещика на мормышку со дна и с
поплавком.
Я раньше тоже пренебрегал ловлей таким способом, но в последнюю
зиму стало настолько очевидным преимущество его перед обычным
способом ловли, что я тоже вынужден был «перестроиться».
Для ужения указанным способом перестроить имеющиеся мормышечные
удочки несложно: надо только надеть на лесу маленький поплавочек и
снять кивок. При этом поплавок необходимо отрегулировать так, чтобы он
медленно погружался в воду. В этом и заключается вся эффективность
данного способа ужения. Главное заключается в особой чувствительности такой
снасти: достаточно рыбе взять в рот мотыля, насаженного на мормышку,
как поплавок тут же всплывает. За этим моментом рыболов должен зорко
следить, так как в случае несвоевременной подсечки подлещик может
выбросить мормышку изо рта и поплавок займет свое прежнее положение (от
поверхности воды поплавок должен находиться на расстоянии 30—50 мм).
Но такие случаи наблюдаются сравнительно редко, подобная поклевка
подлещика хорошо заметна, и рыболов не может не заметить ее, даже если в
это время будет следить за поплавком другой удочки.
179

Обычно подлещик берет мормышку со дна смело и уверенно, и уж если
поплавок поднялся, то при условии своевременной подсечки рыболов может
рассчитывать на удачу.
Такой удочкой можно ловить и мелкую рыбу (ерша, плотву, густеру),
но улов будет незначительным: мелкая рыба не всегда может взять
крупную для нее мормышку и часто будет сбивать мотыля.
Жилковая леса должна быть очень тонкой, не толще 0,15 мм.
Мормышки применяются разные, но лучше каплевидной формы, длиной 8—-
10 мм, шириной 3—4 мм, весом 0,1—1 г, верхняя сторона делается из
латуни, а нижняя заливается оловом.
Хорошими поплавками являются пенопластовые, цилиндрической формы,
которые для удобства должны обязательно передвигаться по лесе при
помощи кусочка ниппельной резины, надетого на деревянный стерженек
поплавка.
Несколько меньше распространено ужение на так называемые «усики».
В его основе тот же принцип. Разница лишь в том, что на конце лесы
вместо мормышки крепится свинцовый грузик произвольной формы с двумя
поводками (усиками) длиной не более 15—20 мм. Располагаются они
горизонтально, несколько свисая вниз под тяжестью крючка с насадкой. На дне
«усики» располагаются так, что даже если грузик частично и уйдет в ил,
то поводки с насадкой будут несколько приподняты вверх.
Такой удочкой неплохо ловить и подлещика, но целесообразнее
использовать ее в таких местах, где преобладает плотва, густера, ерш и другая
некрупная рыба. Следует учесть, что поклевки этих рыб отличаются* от
поклевки подлещика на мормышку. Когда такая рыба берет насадку, поплавок
часто не всплывает вверх, а лишь вздрагивает. Поэтому делать подсечку
надо при малейшем шевелении поплавка.
г. Воронеж
JE. Кулаков
С УДОЧКАМИ НА ПЛОТАХ
Вверх по Волге скользит «Ракета». Она обходит теплоход, как опытный,
сильный конькобежец, заложив руки за спину, обходит тяжелодышащего
человека, шаркающего коньками. До нас, рыболовов, докатывается
слабенькая волна и гаснет у первого бревна, не в силах качнуть весь плот.
Мои три короткие удочки с утяжеленными рукоятками спокойно лежат
на бревнах. В таком смирном положении их настороженная сила. Леска
слегка оттянута. Самое маленькое прикосновение рыбьих губ к насадке
будет отмечено.
Под бревнами, связанными в пучок,— пятиметровая глубина, сильное
течение ил. рыба.
На беду рыболовов, у кромки плотов носятся катера-плотовозы, крутые,
высокие волны с брызгами налетают на бревна — следи за удочками. Под
вал воды с криком и шумом летят мальчишки-купальщики. Гам
купальщиков, рев винтов катеров, грохот бревен, стянутых цепями,— все это, как
ни странно, не мешает клеву. Рыба привыкла и берет. Не очень хорошо,
но берет.
Много огорчений рыболовам доставляют затонувший лес — топляк и
плотовая проволока: они отрывают грузила и поводки.
Рыболовы терпят и другие неприятности: сгонит ветер мазут со всей
речной шири к плотам, потянутся мимо сине-черные разводья, окрасится
леска, на ладонях появятся линии коричневого цвета. Бывает и так:
подойдет катер вплотную, с него крик: «Ей, рыболов, сматывай удочки, плот
уводим!»
Но не жаль часов, проведенных на родной Волге! Когда же в садке
есть рыба — совсем хорошо.
180

Ловля с плотов требует некоторого навыка и дооборудования удилищ.
Длина удочки 1,3—1,5 м. Комель для утяжеления обернут свинцовой
пластиной, снабжен мотовильцем. Сбег толщины от комля к вершине должен
быть по возможности крутым. К вершине и к середине удилища примотаны
пропускные кольца. Вы видели, как иногда курильщики кладут зажженную
папиросу на угол стола? Так и рыболовы кладут удочки на плот;
маленькая поклевочка, а на удочке, как на точных весах, потяжка.
Перед своими удочками на дно реки рыболов опускает прикорм. Для
этого на длинном шнуре привязывается груз — камень, а чуть выше
камня — сетчатый мешочек. Прикорм — распаренные зерна пшеницы, овса,
ячменя, дробленой кукурузы. Добавка в прикорм жмыха подсолнечника,
сухарей улучшает приманку. Близко к приманке подходят язь, лещ, подлещик,
густера. Наиболее неосторожные из этих рыб попадают на крючок рыболова.
Было два часа дня, когда я и незнакомый мне рыболов ступили на
плоты. Он шел впереди, прыгая по бревнам, и занял не угловое место, а
уселся далеко вправо, чем очень удивил меня. Угловое место уловистее
других: течение сильнее, лучше вымывается прикорм из мешочка, крупинки
и зерно далеко относятся подводными струями, дно чище и глубже. Я занял
угловое место.
Сидя на «плохом» месте, сосед начал ловить рыбу раньше, поймал два
хороших язя граммов по семьсот каждый, столько же подъязков, дюжину
подлещиков, или ширманов, как тут их еще называют, густерок крупных и
мелких он поймал тоже более десятка.
Мои тяжелые стограммовые грузила булькали при забросе и быстро
тянули леску из рук, а его отлетали с подкидом далеко от плота по
течению и медленно шли на дно. Интересны были его грузила: большие,
величиной с огурец, они, падая в воду, давали шлепок с брызгами.
У меня хорошо клевало лишь на одну, среднюю, удочку, стоящую на
струе за прикормом, а у него попеременно и уверенно —на все три.
Нужно было все же понять, почему у соседа дела идут лучше. Мне,
опытному рыболову, каким я себя считал, неудобно было как-то идти в
«науку», что-то там высматривать, выпытывать. Все же решил... Пошел к
соседу. Похвалил его за мастерство, поздравил с уловом. Он скромно
ответил:
— Пустяк. Вчера было лучше. С ловлей приноровился, ан отпуск
прошел...
Оказалось, что сосед имеет такие же тяжелые грузила, как у меня, но
они заключены в мешочки с прикормом. Сетка мешочка плетеная, с ячесй
10 мм, т. е. способна пропускать зерна распаренной пшеницы.
И вот секрет успеха хитрого рыболова раскрыт: он расфасовывал
прикорм на мелкие порции и забрасывал далеко от себя под самый нос
осторожным рыбам.
В восемь вечера клев прекратился. Мелочь и та перестала теребить
насадку. Час спустя мы двинулись к берегу. Плот опустел. Зажглись огни
бакенов. Вспыхнули яркие прожекторы железной дороги, озаряя
проносящиеся составы. Темнота подступила к нам.
Мы шли осторожно. И все же чуть не налетели на человека, сидящего
на корточках. Это был рыболов. В руках у него трепыхался крупный
подлещик. Подлещика он положил в сумку и перешел к другому окну в плотах,
нагнулся, потащил невидимую нам леску, и снова у него в руках оказалась
рыба.
— Как ловлю? Где мелко. Ставлю на ночь десять лесок. Глубина? Метр
и чуть больше. Лески цепляю за скобочки. Видите, это четвертый ширман...
Да, рыба ночью кормится на мели. Это известно даже детям. Но как
часто мы, рыболовы, ночуя на плотах, не используем этой возможности, не
ловим у берега.
г. Сызрань
181

С. Нити tin
УЖЕНИЕ ТРЕСКИ И САЙДЫ
Конец мая. Мурманск. Морская бухта с серо-синей водой. Округлые
холмистые берега, скалы и валуны разных размеров.
На пирсе вездесущие мальчишки и взрослые ловят рыбу.
Большинство ловят с руки, на ярко начищенную желтую блесну с
двойником; некоторые — поплавочной удочкой с большим поплавком из пробки.
Насадка — рачок-бокоплав, по-местному «копчук». Рачки имеют форму
ущербного полумесяца, реснички-ножки по вогнутому краю и усики. Они
серо-копченого цвета (вот почему «копчуки»!).
Ловят их при отливе в чистых от портовой нефти местах, в лужах,
остающихся от отошедшего моря, под камнями.
У каждого на длинных куканах, спущенных с пирса в море, рыба, о г
мелкой до полкилограмма и больше.
Это — треска и сайда. Они похожи друг на друга формой тела и
расположением плавников, но треска — золотистая, с пятнышками, а сайда —
серебристая, без пятен и с небольшой выемкой на пере хвоста.
Итак, предварительное ознакомление окончено. Попробуем сами поймать
треску! У меня легкий одноручный спиннинг и набор окуневых московских
блесен. «Копчуков», конечно, нет.
Распускаю леску 0,35 мм, окрашенную во все цвета радуги
поочередными участками (леска такой окраски в воде не кажется непрерывной —
отдельные ее участки вовсе теряются при любом освещении). На конце
лески красно-белая окуневая удлиненная зимняя блесенка с крючком.
Дно метрах в семи-восьми. Немного поднимаю над ним блесну и
подергиваю, как при зимнем блеснении.
Довольно скоро следует удар и сход рыбы. Снова удар, короткая
борьба, сход. Местные рыболовы, заинтересовавшиеся снастью, критикуют
блесну, советуют поставить двойной крючок.
Достаю крючок с колечком и подвязываю его к леске в месте
крепления ее к блесне. Крючков стало два; один — припаянный, как обычно, и
один — подвешенный вверху с другой стороны блесны.
Снова блесна пошла ко дну, и снова удар в руку. Короткая подсечка —
и рыба заходила на леске.
Верчу катушку и поднимаю бьющуюся рыбу на высокий пирс. Она села
крепко на оба крючка. Это треска около полкилограмма весом, блестящая,
как золото. Очень хороша эта первая, новая для меня рыба. Вскоре
попадает примерно такая же по размеру сайда. Она кажется более бойкой, чем
треска, и, пожалуй, более красивой.
...Половина одиннадцатого вечера. Солнце стоит над горизонтом (оно и
не уйдет — сегодня белая ночь!), но клев слабеет. С довольно тяжелой
связкой рыбы, отдав лишнюю мальчишкам, возвращаемся по пустеющим
улицам, озаренным не то закатным, не то утренним солнцем. Назавтра
пробуем «свою» треску: она великолепна по вкусу, у нее нет резкого до
неприятности морского запаха, она мало похожа на свежемороженую
московскую.
Поздним воскресным утром направляемся на затонувшую старую
баржу, с которой советуют поудить. Проникаем туда не без труда по шатким
мосткам и полуразрушенным вантам. На ржавой железной палубе уже
стоит небольшая группа рыболовов. У всех — обильная добыча.
У нас клюет хуже, чем вечером: мы пришли поздно.
Нам дают «капчуков». Подсаживаю «капчука» на верхний подвесной
крючок блесны, клев резко оживляется, но треска идет более мелкая. Мой
спутник ловит на двухколенную тоненькую удочку, купленную в городе. Его
удочка вдруг изгибается в крутую дугу, угрожающе трещит и не можег
поднять попавшуюся рыбу. Товарищ с трудом дотягивается до лески, берет*
ся за нее и удачно выводит килограммовую треску,
182

Но вот и у меня повисло что-то тяжелое. Мне проще: катушка
спиннинга трещит и поднимает... небольшую камбалу, забагренную на дне за край
бока! Еще один образец местной ихтиофауны.
Интересно ловить рыбу в новом, еще не испыпганном, месте. Сколько
неожиданностей и ожиданий!..
Ж Бурцев
ЛОВЛЯ ХАРИУСА И ЛЕНКА В АНГАРЕ
Своеобразие спортивной ловли хариуса и ленка на реке Ангаре
сложилось не случайно.
Кто был на этой реке, особенно в ее истоке у озера Байкал, тот видел,
что Ангара не похожа на другие реки нашей страны.
Низкая температура воды, сохраняющаяся в верхнем и среднем
течении даже в самое жаркое лето, обусловливает и характер рыбонаселения.
Начиная от истока и почти до Братска, т. е. около 600 км, водоем
Ангары населен преимущественно холоднолюбивыми рыбами: хариусом, ленком
и тайменем. Есть налим, сиг, окунь, елец, но они не имеют значения для
спортивной ловли.
Катушечная снасть здесь начала прививаться в 20-х годах. Но спиннинги
фабричного изготовления были редкой и дорогостоящей снастью, и местные
рыболовы изготовляли их кустарным способом. Даже теперь, когда
фабричные катушки и спиннинговые удилища стали общедоступными, ангарские
рыболовы предпочитают спиннинговую снасть местного изготовления, а
именно* жесткое складное удилище из цельного бамбука и литую
алюминиевую катушку на конусных подшипниках значительно большего диаметра,
чем фабричная.
Утяжеленным удилищу и катушке придана и соответствующая снасть:
набор грузил, поводок и поплавок.
Ловля хариуса и ленка в проводку. Для ловли рыбы в проводку как с
берега, так и с лодки удилище изготовляется из цельного бамбукового
хлыста длиною 2,7—3,5 м, диаметр комля 25—27 мм, толщина верхнего
конца 5—7 мм. Для удобства транспортировки хлыст распиливается на два
колена. Верхнее колено делается длиннее нижнего на 25—30 см. Распил
хлыста делается между узлами так, чтобы диаметр разреза был в пределах
18—20 мм. Колена соединяются алюминиевой трубкой. На нижний конец
верхнего колена надевается алюминиевая муфта, плотно входящая в
соединительную трубку. Нижнее колено соединяется алюминиевой трубкой
диаметром 25—27 мм с деревянной рукояткой длиною 25—30 см. Рукоятка
вытачивается из куска березы и на конце имеет буфер. Верхний конец
удилища оснащается пропускным кольцом (тюльпаном). Промежуточных колец
на удилища ангарские рыболовы не ставят. Литые алюминиевые катушки в
настоящее время стал выпускать один из иркутских заводов. Иркутская
катушка имеет диаметр диска до 170 мм, однако по прочности, быстроте и
бесшумности вращения не уступает катушкам более легким. Катушка с
большим диаметром барабана позволяет быстрее выматывать лесу, что очень
важно при ловле рыбы на быстром течении и особенно с лодки.
Грузовой настрой представляет собой набор грузил, нанизанный на
отрезок жилковой лесы на 0,1 мм тоньше основной лесы. Длина настроя
зависит от глубины и скорости течения облавливаемого водоема. На быстрых
неглубоких местах настрой делается короче, но тяжелее; на глубоких местах
с тихим течением он должен быть длиннее и легче. Максимальная длина
настроя (без поводка) — 140 см, минимальная — 100—НО см.
Шарообразные грузила для настроя выливаются из мягкого свинца или
подбираются из круглых пуль и картечин различной величины. В каждом
грузиле пропиливается щель для закрепления на лесе. Грузил подбирается
183

от 9 до 11 штук, в зависимости от длины и веса настроя. Верхнее имеет
диаметр 10—11 мм и весит 6,8—8,0 г; нижнее — диаметром 5—7 мм, весит
1,2—1,5 г. Промежуточные грузила соответственно уменьшаются в размере
и весе сверху вниз. Вес всего настроя без поводка достигает 35—45 г. Если
между первым и вторым верхними грузилами расстояние 18 см, то между
двумя последними расстояние должно быть 8,5 см.
К верхнему концу настроя привязывается карабин, а к нижнему —
проволочная «восьмерка» 10—12 мм длиной, к которой прикрепляется поводок.
Поводок является нижним продолжением настроя. Изготовляется он из
лесы 0,20—0,25 мм для ловли хариуса и 0,3—0,4 мм для ловли ленка.
Длина поводка определяется соответственно длине настроя, примерно от 35 до
45 см.
В качестве грузил для поводка используется 5—6 свинцовых дробинок
№ 1—4 и картечины 0—00. Они имеют по величине, так же как и настрой,
конусообразный подбор и распределяются на расстоянии 6—9 см друг от
друга.
Крючок или искусственная мушка привязываются к концу поводка на
расстоянии 9—10 см от самой маленькой дробинки.
Собранный поводок весит до 3,5 г. Весь настрой в сборе соединяется с
лесой после того, как на нее надет поплавок.
Поплавок изготовляется из пробки или пенопласта. Из этого материала
вырезается болванка в форме груши или цилиндра длиною 80 мм.
При грушевидной форме (более распространенной) диаметр нижней
части должен быть 40—42 мм и верхней 8—10 мм.
В болванке по вертикальной оси просверливается отверстие, в которое
вставляется дюралевая трубочка длиной 150—160 мм и диаметром 3—4 мм.
На верхний конец трубочки надевается маячок, представляющий собой
шарик из того же материала, что и поплавок, диаметром 15—20 мм.
В последние годы стал применяться скользящий поплавок. У него в
месте выхода трубочки из болванки сделано отверстие, через которое в
трубочку свободно проходит леса. Поплавок окрашивается масляной краской
в неяркий, но заметньий на воде цвет, чаще всего в белый или голубой.
Маячок окрашивается в черный или белый цвет.
Черный маячок применяется в ясную и тихую погоду, белый — в
пасмурную и ветреную, когда поверхность воды темного оттенка. Хорошая
видимость маячка имеет существенное значение, так как ангарскому рыболову
приходится отпускать снасть с лодки метров на пятьдесят-шестьдесят вниз
по течению.
Основное требование к поплавку — величина его должна
соответствовать весу настроя. Плывущий поплавок должен стоять вертикально и
погружаться полностью, почти до маячка. Поклевка определяется только по
положению маячка.
Насадки и приманки для ловли хариуса и ленка в проводку
применяются следующие: из естественных — земляные черви, личинки
жука-короеда; личинки веснянки, рачки-бокоплавы (бормаш), кузнечики и икра
ангарского и байкальского бычка; искусственной приманкой служат мушки,
изготовленные из шерсти или сукна.
Естественные насадки применяются в зависимости от сезона, а
искусственные — весь год.
Прежде чем использовать червей для ловли, рыболов «вымаривает» их.
Очищенных от земли червей помещают в банку (лучше стеклянную),
заполненную промытым влажным мохом или паклей (можно куском грубой
мешковины). Банка ставится на 2—3 дня в прохладное, темное место; за
это время черви очищаются и приобретают бледно-розовый цвет. Кроме
того, перед употреблением их подкрашивают красными или розовыми не
ядовитыми органическими красителями (кармин, иозин или аморанг). Для
подкрашивания достаточно поддеть на конец заостренной палочки несколько
крупинок сухой краски, положить ее в клубочек червей и размешать. Через
несколько минут червей прополаскивают, чтобы не пачкались руки.
184

«Замаривание» червей рыболовами применяется издавна. Оттенок и
яркость окраски рыболов подбирает на месте, в зависимости от условий:
темная или светлая вода, ясная или пасмурная погода.
Крючок для червя округло выгибается и обматывается в верхней
половине цевья розовой или красной ниткой в один ряд.
Обмотка необходима для маскировки крючка и для того, чтобы червь
не сползал с крючка.
Наживляется червь с головы и протягивается по крючку. Таким
образом, крючок оказывается полностью скрытым.
Земляной червь служит наживкой во все времена года, кроме самых
холодных зимних дней, когда он замерзает во время насадки.
Весной, в период выхода личинок веснянки (по-местному «козявка»),
рыболовы успешно используют их для насадки.
Для козявки берется небольшой крючок с тонким цевьем (№ 5, 6),
колечко его сжимается плоскогубцами, чтобы не повреждалось тело «козявки».
Рачок-бокоплав (бормаш) в натуральном виде используется для насадки
не часто; обычно его применяют как присадку к искусственной мушке
(«бутерброд»).
Ангарский бормаш—темно-зеленого цвета, иногда с коричневым
отливом, держится большими массами около прибрежных камней реки.
Используется как в свежем виде, так и слегка отваренным; в последнем случае
он принимает желто-оранжевый цвет; насаживается на крючок так же, как
и личинка веснянки, с головы, затем на крючке поворачивается ножками в
противоположную сторону от жала крючка. Для бормаша крючки берутся
на.номер больше, чем для веснянки.
Икра ангарского бычка как насадка представляет собой спрессованные
в естественной обстановке икринки в бледно-розовый или оранжевый кусок.
Основным недостатком этой насадки является слабая склейка икринок
между собой, поэтому у неопытных рыболовов при бросках насадка
срывается. Икра используется только в июне и июле.
Лучше, чем какую-либо другую насадку, хариус и ленок берут икру
перед началом нереста и сразу же после его окончания. Однако следует
иметь в виду, что в период нереста рыбная ловля запрещена.
Пожалуй, единственным водоемом, где бы ловили рыбу в проводку на
искусственные приманки, является река Ангара.
Ангарские рыболовы уже давно установили, что хариус и ленок
питаются, в основном, рачком-бокоплавом, личинками веснянки, поденки и
ручейниками, поэтому издавна и стали применять имитации этих
беспозвоночных.
Материалом для изготовления мушек служат шерсть, сукно, гарус,
синелька, а в последнее время и капроновая вата. В зависимости от того, под
какого беспозвоночного обитателя реки изготовляется мушка, берется и
материал.
Например, под живого бормаша берется материал серо-зеленого цвета с
красноватой искрой; под мертвого бормаша (чаще всего) — желтые и
оранжевые с различными оттенками, сукно или шерсть. Под веснянку и поденку
используется некрашеная верблюжья шерсть; под ручейника — серая шерсть
и под личинку короеда — белая шерсть или просто вата.
В коробке ангарского рыболова имеется набор мушек различных цветов
и оттенков, но среди них всегда преобладают желтые, оранжевые и
красноватые.
Мушки, изготовленные для хариуса, привлекают и ленка, но так как
ленок хищная рыба и значительно крупнее хариуса, то для него готовят
мушки большего размера на прочных одинарных и даже тройных крючках.
Для хариусовой мушки применяются крючки № 6, 7, лучше кованые,
так как они при перегибах не ломаются.
Вначале цевье и поддев крючка несколько изгибаются, для того чтобы
мушке придать форму «горбатого» рачка, затем на цевье наматывается
простая белая нитка, образующая тельце мушки. Далее тельце плотно обматы-
185

вается цветной шерстью или ленточкой сукна, конец которой закрепляется
ниткой около крючка. Здесь же делается головка мушки несколькими
оборотами цветной нитки.
Для желтой мушки нужна красная или оранжевая головка, для серой
или светло-коричневой — желтая, для белой — черная или фиолетовая.
Кроме того, готовое тельце мушки обматывается тремя-четырьмя
кольцами нитки, из которой сделана головка.
Эти кольца создают видимость границ сочленений тельца.
Ножки получаются прошивкой тельца мушки конским волосом.
Для ловли ленка искусственные мушки изготовляются таким же
способом, но крючки большего размера, и в этих мушках преобладают темно-
красные, бордовые и белые цвета.
Практикой установлено, что рыба лучше берет, когда к искусственной
мушке сделана подсадка из головки натурального кузнечика или бормаша.
Мушка для подсадки кузнечика или бормаша изготовляется обычным
способом, но на хвостике не делаются усики и головка мушки обматывается
менее яркой ниткой. Около хвостика к крючку в начале изготовления мушки
прикрепляется маленький крючок из тонкой проволоки. Назначение его—
удержать подсадку от спадания.
Материал для мушки с подсадкой берется более темных оттенков.
Кузнечик для подсадки разрезается ножницами на две части. Передняя
часть с головой и ножками насаживается отрезанным местом на жало
крючка и поворачивается так, чтобы ножки были направлены в
противоположную сторону от жала. После протягивается хвостик мушки и
закрепляется нажатием пальца на грудку.
Рекомендуется для подсадки брать не крупных кузнечиков яркой или
пестрой расцветки и перед насадкой мушку смачивать. Подсадка из
бормаша производится так же, как и подсадка из кузнечика. Для этого у
бормаша обрезается верхняя часть туловища (примерно у третьего кольца
панциря).
Ангарские рыболовы искусственные мушки с подсадкой из кузнечика
применяют со времени его появления и до самой осени, а с подсадкой из
бормаша — круглый год.
Некоторые рыболовы в целях экономии времени изготовляют
искусственные мушки с хвостиком, подобным головке кузнечика или бормаша. При
умелом изготовлении такая имитация оправдывает себя. Кузнечики хранятся
в простейших садках, изготовленных из небольшого деревянного ящика, или
в бутылках.
Ангарская лодка типа «Селенгинки» прогониста и устойчива в воде.
Делается она из сосновых или кедровых досок 15—20 мм толщины и 20—
22 см ширины. На каждый борт берется от 3 до 5 таких досок. Длина ее
4,5—5 м. Кормовая часть лодки отгорожена плотной перегородкой,
образующей отсек-садок для хранения живой рыбы. Внутри отсека в днище и
в борту просверливается по отверстию для циркуляции воды в садке.
Сиденье рыболова прикреплено к бортам лодки на расстоянии
вытянутых ног от перегородки отсека, которая служит также упором во время
гребли.
На сиденье монтируется лебедка для подъема и опускания якоря.
На лебедку наматывается до 30 м стального троса диаметром 2—3 мм,
к концу которого привязывается якорь.
К носу лодки прикреплен блок, через который пропускается трос.
Такое устройство позволяет очень быстро стать на якорь и сняться с
него.
Техника ловли рыбы в проводку как с берега, так и с лодки довольно
подробно описана в рыболовной литературе, однако на Ангаре она имеет
некоторое однообразие.
Ангарский рыболов при ловле в проводку с берега забрасывает снасть
на требуемое расстояние, затем, притормозив катушку, выправляет лесу и
186

двигается по берегу вслед за плывущим несколько впереди наплавом. При
поклевке рыболов делает быструю и резкую подсечку.
При ловле с лодки рыболов спускает снасть с кормы или несколько в
сторону от бортов. Движущийся по течению наплав немного
подтормаживается пальцем руки, для того чтобы насадка в воде несколько опережала
настрой. Учитывая дальность отпуска наплава, рыболов должен делать
энергичную размашистую подсечку.
Лов ленка на искусственную рыбку. Ленок распространен по всей
Ангаре. Питается он, кроме беспозвоночных организмов, мелкой живой рыбой,
и в частности бычком. Местные рыболовы ловят ленка чаще не на блесны,
а на искусственную рыбку — девон, изготовленную по форме и цвету бычка.
Девон изготовляется из тонкой белой жести (обычно из консервных
банок) и ленточек березовой коры.
Из жести вырезается треугольная пластина с закругленными углами у
основания, длина сторон треугольника должна быть не более 25 мм; в
нижней части пластины просекается Т-образная щель; основание пластины
отгибается по щели в разные стороны — получается пропеллер-плавник; верхняя
часть треугольника в виде отростка длиною 15 мм используется для кара-
бинчика (рис.). Туловище из двух ленточек березовой коры длиною 40 мм
прикрепляется к верхней части жестяных крылышек и к проволочному
стержню, идущему от карабина до соединения с крючком-тройником.
Березовые пластинки, наложенные с обеих сторон крылышек и стержня,
связываются между собой тонкой мягкой проволокой, начиная с хвостовой
части.
Рыбка окрашивается масляными красками в желтый или темно-зеленый
цвет с темными пятнами, соответственно расцветке бычка.
Техника ловли ленка на девон такая же, как и на блесну, только с тем
отличием, что во время подмотки рыболов резко подергивает конец
удилища вверх, заставляя тем самым приманку двигаться около дна прыжками.
Так как приманку нужно вести около дна и даже время от времени класть
на дно, места для облавливания его следует выбирать с мелкокаменистым
дном во избежание зацепов.
Ангарские рыболовы рекомендуют простейший отцеп. Они назвали его
«Спутником». Конечно, он может действовать лишь на водоемах со
сравнительно быстрым течением.
187

Если приманка зацепилась далеко от берега и не освобождается
потряхиванием удилища, необходимо аккуратно положить удилища на землю и
здесь же, на берегу, найти сухую палку длиной 70—100 см.
Толщина палки не имеет существенного значения; надо учитывать, что
слишком толстая палка может своей тяжестью оборвать лесу. В средине
палка свободно привязывается шнурком или веревочкой к лесе. Леса
натягивается, и палка, подхваченная течением, спускаясь по ней, устремится к
месту зацепа. Для того чтобы палка двигалась быстрее, лесу нужно
натягивать, медленно заходя вверх по течению. Подойдя к зацепу, палка будет
тянуть приманку к поверхности воды и в то же время вниз по течению.
Описанные основные способы ловли хариуса и ленка в проводку на реке
Ангаре весьма спортивны, и есть все основания предполагать, что в
районах, где имеются водоемы, близкие к условиям Ангары, эти способы могут
успешно применяться.
г. Иркутск
Л» Яснинов
ОСНАЩЕНИЕ СПИННИНГОВОГО УДИЛИЩА ДЛЯ ЛОВЛИ
ХАРИУСА НА МУШКУ
Горная речка Белый Июс, приток Чулыма, впадающего в Обь, в
верховьях близко подходит к истокам реки Томь. 25—30 км разделяют истоки
друг от друга, поэтому в верховьях они очень похожи по быстроте
течения, чистоте воды и однообразию рыбы.
В 40 км от истока реки Белый Июс река имеет небольшие размеры:
ширин? 40—70 м, редко до 100 м, глубина в отдельных омутах достигает,
правда, 2,5—3 м, но зато на перекатах во время летнего спада воды можно
переходить с берега на берег в болотных сапогах. Основное рыбное
«население»— хариус, реже ленок и совсем редко — таймень. Хариус не
превышает 500—700 г, а в основном 200—300-граммовики, ленок — до 3 кг.
Таймени — до 3—5 кг и очень редко 7—10 кг.
Вот почему у нас рыболовная снасть рассчитывается, как правило, на
рыбу до 1 кг весом.
Спиннинг в наших условиях при использовании его по прямому
назначению почти не вознаграждает рыболовов добычей, но он всегда у них за
плечами, в руках же — основная снасть: либо проводочная удочка (с
насадкой червем) — весной, либо нахлыст (с искусственной мушкой) — в конце
лета и осенью. Конечно, такое вооружение громоздко для ходьбы по
сильно заросшим берегам реки.
И вот появился у нас Леонид Павлович — рыболов-рационализатор,
передавший нам опыт ангарских рыболовов, которые сочетают спиннинг с на-
хлыстовой снастью. Получается удобно, легко и добычливо. Рыболов всегда
имеет при себе набор блесен с поводками и грузил, а также набор
искусственных мушек разных цветов, тоже с поводками.
Я пользуюсь двуручным спиннингом с катушкой диаметром 12 см.
Основная леса на катушке 0,6—0,7 мм. Набор блесен — обычный для
спиннингиста. А вот приспособление для ловли хариусов спиннингом имеет
некоторое своеобразие.
Тетива длиной 1,6—1,8 м изготовлена из жилковой лесы и имеет через
каждые 35—40 см петли. К петлям крепятся поводки диаметром 0,1—0,2 мм
и длиной 12—15 см с искусственными мушками.
Для изготовления мушек я использую крючки от № 2!/2 до № З'/г,
спаивая из них тройники. Мушки накручиваю из куриных перьев нитками
мулине или шелком. Цвет ниток разнообразный, но у нас больше поклевок
отмечается на красновато-коричневатые тона.
188

Сходы крупных хариусов с таких мушек очень редки, но на них легко
попадают хариуски меньше 100 г. На тетиву крепится 4—5 мушек. Более
длинную гирлянду трудно забрасывать.
Тетива закрепляется на кольце поплавка. Поплавок служит грузилом
при забросе снасти. Он изготовляется из хорошо просушенного дерева и
пропитан олифой. В нижней части поплавка прикреплена свинцовая
пластинка такого веса, чтобы поплавок стоял вертикально и кольцо было как
можно выше над водой. При таких условиях он поддерживает первые две
мушки над ее поверхностью, а следующие погружаются в воду не больше 3—
5 см.
Вес поплавка с пластинкой 50—70 г. Форма применяется разная: в виде
морковки либо утолщенного веретена.
Основная леса крепится также к кольцу поплавка.
При забросе поплавок подтягивается к концу удилища. Гирлянда
мушек при этом должна свободно висеть, не задевая за кусты, траву, ветки.
Легким толчком поплавок забрасывается в нужное место, мушки летят за
ним. При падении поплавка на воду его нужно подтянуть немного к себе
так, чтобы гирлянда расправилась течением и мушки расположились
впереди поплавка по течению. В таком положении им следует дать проплыть
десяток метров и начать медленную подмотку. Обычно поклевки следуют
в начале подмотки; ощущается резкий стук, и хариус попадает в сумку.
Многие рыболовы вместо жилковых ставят поводки из тонкой струны*
Половина такого поводка переплетается с тетивой, а остальная часть
подгибается так, чтобы поводок отходил от тетивы примерно под прямым
углом. Такие поводки, по идее, из-за упругости струны не должны давать
возможность мушкам прилегать к тетиве при подмотке. Но как показала
проверка, при жилковых поводках количество поклевок нисколько не
меньше, чем при стальных.
Неоднократно наблюдались случаи, когда при хорошем клеве
одновременно попадало даже два хариуса.
Интересен тот факт, что о поплавок часто бьют хвостом ленок или
таймень, выдавая тем самым место своей стоянки. Сменить поплавок с
мушками на блесну или на мушку дело двух-трех минут, и эта замена в
большинстве случаев позволяет успешно выловить рыбу. А если на мушку
берутся 1—2-килограммовый ленок или таймень, превосходство описанного
оснащения перед простой на хлыстовой удочкой очевидно.
Спиннинговая снасть дает рыболову больше шансов выйти победителем
в борьбе с рыбой, по весу не соответствующей крепости снасти. Часто
интересная рыбалка бывает с лодки. Привязав резиновую лодку к нависшим
кустам, сидишь и отпускаешь снасть по бурунчикам и сгрежням иногда до
70 м. Даже на таком расстоянии четко чувствуется поклевка
200—300-граммового хариуса. Иногда, переплывая от одного удобного места к другому, я
кладу удилище в лодку, а снасть пускаю впереди судна и, притормаживая
веслами, заставляю мушки держаться близ поверхности воды либо на
поверхности.
В один из августовских вечеров при такой переправе по плесу я
выбирал место, где лучше пристать, когда услышал треск тормоза катушки и
увидел, что леса ушла под лодку. Немедленно причалил к берегу, боясь, что
это зацеп и можно потерять всю снасть. Берег — намытая в половодье
коса— оказался крутым; пристав с трудом, я выбросил лодку на берег, взял
спиннинг и осторожно стал подтягивать лесу. Какова же была моя радость,
когда я почувствовал, что имею дело с рыбой.
«Наверное, крупный хариус»,— подумал я.
Рыба уходила против течения спокойно и напористо., Дав ей
подняться, я все больше убеждался, что имею дело не с хариусом. Попробовал
осторожно придержать катушку — и вдруг метрах в тридцати из воды
вылетел в свече таймень. Руки механически сдали лесу, и как только таймень
исчез под водой, я осторожно потянул лесу... Не сошел.
189

Сильно забилось сердце: ведь снасть явно не по рыбе! Слабые потяжки
с осторожной подмоткой позволили подтянуть тайменя ближе, но метрах в
пяти от берега он опять пошел против течения. С очень слабым
сопротивлением отдал ему лесу и, когда он встал, опять подтягиванием и
осторожной подмоткой не дал ему покоя. Так повторялось много раз, и вот он
всплыл, перевертываясь на бок. Я начал подтягивать к берегу, но, как
только голова тайменя коснулась берега, он развернулся и пошел вглубь.
Почувствовал, что резвость его исчезает. Пройдя метров десять, он встал, а после
очередной осторожной потяжки попробовал сделать еще свечу. Наполовину
показатся из воды, и силы оставили его. Он перевернулся на спину. Не
теряя ни секунды, я подтянул его к берегу и начал поднимать на косу. Но
смог вытянуть только голову из воды, и леса ослабла. Миг — и, бросив
спиннинг, я упал на тайменя грудью. Счастье, что большой палец попал
под жаберную крышку: это завершило борьбу в мою пользу.
При осмотре снасти оказалось, что поводок, связывавший нас, был
третий от поплавка диаметром 0,2 мм, а тройничок весь разогнут. Дома
взвесил тайменя — 2 кг 100 г!
Хакасская А. о.
Ю. Копопепко
ЗОРЕВАЯ ЛИ РЫБА СУДАК?
Пойманный днем на блесну судак, да еще крупный, всегда вызывает
у удильщика чувство законной гордости, а у соседа-спиннингиста — если не
зависть, то что-то такое, чему нет и названия. Взглянув на такую добычу,
спиннингист обязательно скосит глаза на свою щуку, и та покажется ему
гораздо менее внушительной, чем за минуту до этого.
Чем же вызван повышенный интерес к судакам?
Дело в том, что, по мнению многих спиннингистов, заставить судака
днем клюнуть на блесну почти невозможно. А если есть люди, умеющие это
делать, то на них смотрят с уважением, как на спортсменов высшего класса.
У рыболовов издавна сложилось мнение, что судак — рыба зоревая и
пытаться поймать ее днем может лишь тот, кто впервые взял в руки
спортивную снасть и еще не пережил горечь неудач.
Лет шесть назад я тоже был твердо убежден в бесполезности дневной
ловли судаков. А если говорить правду, то и румяные зори не часто
устраивали мне свидания с этими хищниками.
Но вот ко мне в руки попал альманах .«Рыболов-спортсмен» за 1955 г.
со статьей А. Красильникова «Судаки». В ней автор опровергал мнение,
что судак — рыба зоревая, и писал о случайно доставшейся ему серебряной
брошке-лодочке, на которую он успешно ловил судаков на реке Урал днем.
Прочитав статью, я взглянул на судаков иными глазами. После этого при
каждом дневном выходе на рыбалку я, пользуясь блестящими (под
серебро) блеснами, добросовестно старался обмануть разборчивых в подделке
(как писал Красильников) хищников, но судаки долго и упорно
отказывались иметь со мной дело.
Однако это не охлаждало мой пыл, и я снова усердно продолжал
поиски уловистой судачьей блесны.
Однажды я остановил взгляд на полой серебряной ручке старинного
столового ножа, весьма оберегаемого моей женой. Вскорости, распилив
ручку вдоль, я имел две прекрасные блесны, наподобие «Уралки» с
одинарными крючками. Вогнутые стороны блесен я утяжелил припоем, что дало
возможность делать забросы без применения груза.
Был полдень, когда я отправился на реку... А вечером жена с
удовольствием чистила судаков, даже не подозревая, во что они ей обошлись.
190

Впоследствии я утратил обе блесньи, но будь у меня второй такой нож,
я бы не задумываясь предложил его судакам. Однако второго ножа не
было. Блесны же, изготовленные из других металлов, по типу серебряных,
судаки не хотели брать. Я склонен думать, что успех серебряных блесен
заключался в их особой игре.
Многие говорят, что судак — рыба разборчивая. Так это или нет, но
после потери блесен я остался абсолютно безоружным. Приходилось все
начинать снова.
К тому времени у нас получила широкое распространение ловля
судака на живца. Уловы некоторых показали, как густо Днестр местами заселен
судаками. Переключившись на живцов, я добился неплохих результатов.
Я выезжал на лодке на облюбованный участок реки и становился на
якорь. Это было чаще всего на грани застоя и быстрины, рядом с омутом
или ямой, где вода как бы завихрялась, образуя разносторонние течения.
Я ловил на мелких живых рыбок, используя спиннинговое удилище.
Лесу оснащал одинарным крючком № 12 и в 40 см выше ставил круглый
свинцовый груз.
Когда опущенный в воду груз касался дна, я делал два оборота ка«
тушки назад и ставил ее на тормоз. Повисший груз вытягивал лесу, а
живец получал возможность «бегать» у самого дна на поводке.
Такой способ ловли оказался успешным. Судаки брали живую рыбку
гораздо чаще, чем уснувшую. Поклевка определялась по вздрагиванию
вершинки удилища, и я подсекал после небольшой выдержки, что уменьшало
количество сходов. Искалеченный или уснувший живец немедленно
заменялся живьим и бойким.
Чаще всего днем клевали судаки весом 800—1000 г, реже—1,5—2 кг.
Однажды у меня возникла идея, которую я реализовал на следующий
день. Наладив два спиннинга для ловли на живца и поставив их на борт
лодки на расстоянии 1,5 м друг от друга, я стал «играть» между живцами
у самого дна большой зимней блесной. Расчет на то, что игра блесны
привлечет судаков к живцам, полностью оправдался: хищники хватали живцов,
тут же попадавшихся им на глаза, но большую зимнюю блесну не брали.
Интересно отметить, что дневной клев судака на живца всегда был
лучше в местах, граничащих с ямами и омутами, а вечерний — на тиховодье,
вблизи берега. Такое поведение судаков объясняется, видимо, тем, что ме«
лочь, в особенности уклейка, днем держится на быстринах, а к вечеру
перемещается на тихие мелкие места.
Мне часто приходилось наблюдать, как охотились судаки днем у
водораздельного пирса Дубоссарской ГЭС.
Пирс — это высокая бетонная стена, выдвинутая впереди основных
сооружений и отделяющая здание гидростанции от водосливной плотины. По
правую сторону стены дно реки выстлано бетоном со множеством ступеней-
гасителей, которые покрывает 5—6-метровый слой тихо стоящей воды.
Слева днем и ночью бурлят потоки воды, вырывающейся из-под лопастей
турбин.
Целые косяки уклейки ежедневно летом собираются у конца бетонной
стены, безуспешно стараясь подняться вверх против течения. Судаки
хорошо знают это место.
Вырвавшись из-под прикрытия ступеней-гасителей, они, словно торпеды,
врезаются в гущу перепуганных рыбок, разбегающихся во все стороны
серебряным дождем. Несколько минут затишья — и набег судаков повторяется.
И так целое лето.
Быстрые, как молния, жерехи бьют уклейку несколько ниже пирса, и я
никогда не видел, чтобы они нарушали границы «охотничьих угодий»
судаков.
О том, что судаки имеют излюбленные места дневной кормежки,
говорит хотя бы такой, несколько забавный, случай, происшедший со мной. Как-
то сделав подсечку, я почувствовал, что живца взял крупный судак, но при
вываживании сошел. Кончик поводка был закручен барашком, и я понял,
191

что крючок отвязался. Как же я удивился, когда несколько дней спустя
очередная поклевка на том же месте принесла мне двухкилограммового
судака вместе с утерянным крючком.
По моим наблюдениям, летом судаки отдают предпочтение некрупной
уклейке и пескарю, а осенью — бычку и мелкому окуню.
Хотя я и неплохо приспособился ловить судаков на живца, но
желание иметь уловистую спиннинговую блесну не оставляло меня в покое: ведь
такая блесна освобождала от всех забот, связанных с ловлей живцов, их
хранением и т. д.
Практика подсказывала, что нужна блесна, которая могла бы хорошо
имитировать живую рыбку, двигаясь у самого дна, но не задевая за йего
при самых минимальных оборотах катушки. Ведь судаки не берут быстро
движущихся приманок. Одновременно я считал, что блесна обязательно
должна вращаться. Прошли годы, прежде чем я нашел нужное решение
конструкции блесны. Она оказалась на удивление простой. Небольшой
поплавок -и миниатюрная блесна совместили в себе те качества, которых
«требовали» судаки.
Приманка, названная мной «Комбинация», изготовляется следующим
образом:
Из дереза, пробки, а лучше пенопласта вырезается ножом поплавок по
форме небольшой рыбки. К поплавку подгоняется маленькая вращающаяся
блесна из тонкой белой или цветной жести, так, чтобы поплавок держал на
плаву блесну вместе с якорьком.
Все это проверяется дома в ведре с водой. Затем вдоль поплавка
тонким шилом сверлится или прожигается отверстие. Леса вводится в
отверстие со стороны головки, продергивается через поплавок и к ней
подвязывается подогнанная блесенка. Сдвинутый вниз, поплавок до упора в
стержень блесенки вместе с последней и составляют приманку (рис.).
Заводных колец и карабинов я на эту приманку не ставлю. Блесну оснащаю двои-
ничком из крючков № 12, спаянных противоположно друг к другу.
Впереди приманки за 50—60 см ставится грузило на отдельном 25—30-
сантиметровом поводке из отрезка этой же лесы. На поводке чуть выше
грузила следует завязать одинарный узел. При зацепах грузила, что бывает
редко, поводок оборвется на месте узла и позволит сохранить приманку^
192

Грузила лучше всего применять свинцовые, шарообразные, весом в со»
ответствии с местными условиями.
Заброшенное в воду грузило увлекает ко дну иетонущую приманку.
Когда оно ляжет на дно, приманка останется на плаву на расстоянии, равном
длине лесы между ней и грузилом, что составит примерно 60—70 см.
При медленном вращении катушки грузило ползет по дну. а блесна
движется на 40—50 см выше. Покрашенный алюминиевой или бронзовой
краской поплавок-рыбка с вращающейся блесной-хвостиком неотразимо
соблазнителен для судакоц.
Стоит остановить вращение катушки, и «рыбка», всплыв чуть вверх,
замрет, а при возобновлении вращения снова «оживет», чуть приблизится ко
дну, но, не задев за него, тихо поплывет, «помахивая» хвостиком.
Такие движения приманки понравились не только судакам. Ее с охотой
хватали щуки, окуни и даже жерехи при верховой проводке.
В разгар осеннего жора судаки брали на мою приманку не только днем,
но даже в полночь. Так мне удалось опровергнуть мнение, что судак рыба
зоревая. И глубоко прав был А. Красильников, предсказывая возможность
ловли судаков в любое время суток.
г. Дубоссары
13. Стефаров
ЗА КАТРАНОМ
Над нами залитая солнцем бездонь неба. Справа в дымке полуденного
марева тонет далекий берег, слева — Березанский лиман, а впереди —
покуда хватает глаз раскинулось Черное море.
— Отсюда начнем! — говорит мне дед Лукьян, снимая весла с
уключин.— Тут под водой горный кряж пролегает. Глубина по склону метров до
сорока наберется. Первейшие места для катрана.
Катран — это черноморская акула, иногда достигающая двух метров
длины. На крючок она попадается не часто, зато, попав, оказывает сильное
сопротивление. В единоборстве с катраном даже бывалый «морской волк» из
рыбацкого племени переживает немало волнующих минут.
Дед Лукьян уселся возле руля, я примостился на носу. Багорик,
запасные поводки, приманки-мушки — все раскладываем в строжайшем порядке.
И, наконец, берем в руки самодуры — одну из самых удобных и
распространенных на море спортивных снастей. Самодуром ловят катрана, селедку,
пеламиду, кефаль, скумбрию.
Устройство самодура несложно: 35—40 м шнур^ на конце
груз4—гирька, а немного выше на жилковых поводках — приманки-мушки, оснащенные
крючками. Техника лова самодуром во многом напоминает отвесное
блеснение.
— Учти,— говорит дед Лукьян,— чем веселее играют мушки под водой,
тем больше надежд на поклевку.
Присматриваюсь к приманкам своего партнера. Они удивляют меня
пестроцветьем. Каждая мушка — крохотный, очень яркий цветок.
Оказывается, приманки изготовлены из перышек различных птиц: от жгуче-синего
попугая ара до огненно-бурого кохетинского петуха.
Приладив мотовильце со шнуром в специально приспособленную к
борту ялика держалку, старик выбрасывает грузило самодура в воду. Одна за
другой мушки исчезают в глубине. Вдруг, задержав шнур, дед Лукьян с
хитринкой подмигивает мне:
— А ну-ка гляди!
Я посмотрел в прозрачную синь воды и на глубине двух-трех метров
увидал забавное зрелище: вокруг отвесно натянутого шнура едва заметно
7 Заказ № 5-431
193

колыхался десяток ярких цветочков. Стоило Миронычу чуть-чуть встряхнуть
лесу, как под лодкой запорхал, заиграл рой яркокрылых бабочек.
— Понял? — довольно ухмыльнулся дед в пышные скобки усов.— На
такой хоровод даже мертвый катран соблазнится...
Наконец снасть закинута в таинственную глубь моря. Мы держим в
пальцах туго натянутые лесы. Слегка дергаем ихг хорошо ощущая иногда
удары грузила о подводные камни.
Время идет незаметно. Откуда-то из голубеющих далей выплывают
золотисто-белые облака. С юго-востока набегает едва ощутимый ветерок. Ни
единой поклевки.
— Странно! — пожимает плечами дед Лукьян.— Неужели на непогодь
клева нет?
И вдруг в его глазах под широкополой соломенной шляпой
вспыхивают живые, веселые огоньки.
— Слышу! — расплывается он в добрейшей улыбке.
— Что слышите?
— Как селедка приманку хватает.
Старик неторопливо начинает выбрасывать шнур в лодку. На какое-то
мгновение за кормой вскипает вода. Рывок вверх — и, сверкая зеркальной
чешуей, в воздухе затрепыхались, словно нанизанные на кукан, плоские
рыбешки. На каждом крючке висела черноспинная селедочка.
— Да-а! — почесал в затылке дед Лукьян.— Улов сто голов, а
похвалиться нечем.
Полюбоваться этой гирляндой брызжущих серебром селедок было очень
приятно, а вот снять с крючков, да еще так, чтобы не повредить нежных
перяных мушек... Пока старик с ворчанием возился с селедками, у меня
вдруг резко рвануло снасть вниз. Шнур, разрезая воду, быстро уходил в
глубину. Обжигая пальцы, я едва успевал сдавать запасной конец.
— Трави! Катран! — выдохнул старик.
Засекшаяся на крючок рыба буйствовала где-то на глубине сорока-пяти-
десяти метров. То выбирая, то отпуская лесу, я хорошо чувствовал ее
сильные броски и потяжки. Вот, взметнув каскад брызг, катран выбросился
неподалеку от лодки, рванулся из стороны в сторону и внезапно успокоился,
затих.
— Тяни быстрей! — подал команду дед Лукьян с багориком наготове.
Минута, другая. Всплеск за кормой. Меткий удар багориком. И у
наших ног по днищу ялика забарабанила косо срезанным хвостом почти
метровая серо-белесая рыбина.
Чувствуя себя чуть ли не именинником, я с нескрываемым
любопытством осматриваю, осторожно ощупываю мало известного мне обитателя моря.
Круглое, веретенообразное туловище, острый нос, густая щетка острых
зубов. Чешуя жесткая, шершавая, словно металлическая терка. На спинных
плавниках две тонкие костяные иглы.
Мы снова забрасываем в морскую пучину свои самодуры и опять
начинаем подергивать шнуры.
— А ты знаешь, почему катрана морской собакой зовут? — спрашивает
старик.— Катран — это разбойник. За кефалью и селедкой он, как волк за
овечьим стадом, рыщет. Мало того, что в открытом море рыбу
истребляет — и в рыбацких сетях хищничает. Иной раз так располосует их, как
будто там в самом деле собачья свора побывала. Потому черноморские
рыбаки и прозвали катрана соба...
Будто захлебнувшись на полуслове, дед Лукьян неожиданно вздрогнул.
Тотчас поднялся во весь рост и начал размашисто выбирать лесу из воды.
Минуту погодя на крючках самодура затрепыхались две крупные синевато-
серые пеламиды, а вместе с ними — раскрашенный во все цвета радуги
морской петух.
Поклевки следовали одна за другой. Попадалась сельдь, засекались
некрупные, будто граненые скумбрии и пеламидки; старик выггащил колючего
194

морского дракончика, или скорпиона, а я — увесистую, похожую на серую
войлочную шляпу камбалу.
Легкой волной ялик все ближе и ближе подбивало к берегу. Наконец
сквозь прозрачную толщу воды стало просвечивать каменистое дно. Клев
прекратился.
Вернулись на прежнее место, отдохнули, выпили по кружке кофе из
термоса, расселись по своим местам и опять взялись за самодуры.
Вскоре дед Лукьян взял трех ставридок, а я вытащил пеламиду
граммов на восемьсот. И вдруг — внезапный толчок. Лодка качнулась в сторону.
— Ах шайтан! — воскликнул дед, стараясь перехватить ускользнувшую
из рук лесу.
Было ясно, что на самодур сел катран. Завязалась упорная борьба.
Словно сдерживая разгоряченную лошадь на вожжах, дед Лукьян то
торопливо наматывал шнур на мотовильце, то с притормаживанием отпускал его
обратно в изумрудно-синеватую глубину. Бросаясь из стороны в сторону,
рыба отчаянно сопротивлялась. Один разворот следовал за другим. Рывки
не прекращались. Малейшая оплошность — и, казалось, сход катрана или
обрыв поводка-ставки неотвратим, неизбежен. Однако старый рыболов
действовал осмотрительно, осторбжно. Напряженный поединок длился минут
пятнадцать-двадцать. Наконец в руке деда Лукьяна мелькнул багорик. Удар,
каскад брызг — и серо-голубая, внушительной величины рыба тяжело
перевалилась через борт ялика.
— Ну вот, теперь счет равен! — вытирая ладонью пот с лица, скупо
усмехнулся старик.
Чудесный вечер встречает нас далеко в море. Сгущаются сумерки, клев
затихает, а затем прекращается вовсе. Мы не спеша осматриваем улов,
сматываем самодуры и, налегая на весла, плывем к исчезающему в черном
бархате берегу. От каждого удара веслами справа и слева от нас как бы
взрываются. удивительные фейерверки. Холодные брызги превращаются на
лету в фонтаны искр. Разрезаемая килем вода приобретает оттенок горного
малахита, а убегающие за бортом волны будто пронизаны голубизной. Что
это? Оказывается, в конце лета черноморская вода кишмя кишит
простейшими одноклеточными организмами «ночесветками». И теперь, в теплую
августовскую ночь, море показывает нам незабываемой красоты зрелище.
г. Сумы
/О. Марков
СУМКА-ФУТЛЯР ДЛЯ БЕЗЫНЕРЦИОННОЙ КАТУШКИ
Большим спросом рыболовов пользуются безынерционные катушки. Они
обладают рядом несомненных положительный качеств. Вместе с тем
промышленность выпускает их без футляров, что ставит рыболовов подчас в
трудное положение.
Чтобы восполнить этот пробел, мы предлагаем самим изготовить
футляр для катушки.
Делать футляр только для одной катушки нерационально: из-за
наличия торчащих в разные стороны ручки, ножки и других частей будет
пропадать много места, так нужного в рыбацком рюкзаке. Поэтому футляр
конструировался с таким расчетом, чтобы поместить в него не только
катушку, но и необходимые к ней дополнительные атрибуты: пластмассовую
коробку с перегородками для грузил, крючков, поводков и прочих мелочей,
планшета для блесен, зевника и вилки экстрактора.
Общий вид сумки-футляра дан на рис. 1 (для сравнения рядом
изображен футляр фотоаппарата «Зоркий»). На рис. 2 показаны мелочи, которые
помещаются в футляр.
7*
195

Каркас футляра изготовляется из картона и плотной бумаги; внутри он
оклеивается мягкой тканью, а снаружи — кожей, кожзаменителем,
дерматином или другим материалом, имеющимся в распоряжении рыболова.
Процесс изготовления футляра сводится к следующему (рис. 3).
Сначала на бумаге вычерчиваются шаблон (7), по которому из 3—4-
миллиметрозого картона вырезают донышко (2а) и верхушку-вкладыш (26).
Рис. 1
Далее берут деревянный брусочек (2в) сечением 4X4 см и высотой 10 см.
Брусочек, а затем верхушку-вкладыш прикрепляют мелкими гвоздями к
донышку. В итоге получается форма (2).
Теперь от листа ватмана отрезают две полосы размером 12X80 см (2).
Торец донышка смазывают густым столярным клеем и вокруг формы нама-
Рис. 2
тывают полосу ватмана (2). Сделав один оборот, всю полосу бумаги
смазывают более жидким клеем и продолжают оборачивать форму; то же
проделывают и со второй полосой ватмана. Чтобы футляр был жестким,
нужно намотать 5—6 слоев. Бумагу со стороны донышка, выходящую за него,
надрезают зубчиками и приклеивают к донышку. Все слои приклеивать не
следует, достаточно приклеить бумагу внутреннего кольца,
196

При изготовлении крышки (3) на верхнюю часть каркаса наматывают в
два слоя полоску ватмана шириной 4—5 см, кончик полоски приклеивают к
полученному кольцу (этот допуск необходим для последующей склейки
тканью).
Затем каркас верхней частью кладут на картон толщиной 3—4 мм и
карандашом обводят контур будущей крышки, после чего вырезают ее и
накладывают на верхнюю часть каркаса; торец смазывают густым
столярным клеем и обматывают в 5—6 слоев бумажной полоской шириной 4 см
точно так же, как при изготовлении каркаса. На выступающей бумаге
делают точно такие же зубчики и приклеивают их к крышке, излишки
бумаги срезают.
Все полученное изделие хорошо просушивают и разбирают: снимают
крышку, из донышка аккуратно вытаскивают гвозди, удерживающие дере-
Рис. 3
вянный брусок и верхний вкладыш, а последние вынимают, бумажное
кольцо тоже снимают. Остается аккуратно обрезать по высоте каркас и крышку
и оклеить внутри тканью, а снаружи — кожей или иным заменителем.
Для оклейки применяется клей № 88. Боковые стенки каркаса
склеивают тканью, ширина которой должна быть на 3 см больше высоты каркаса
(0,5 см загибается на донышко, а 2,5 см заворачивается на наружную
сторону каркаса). Так же склеивается крышка.
Для донышка и крышки из ватмана вырезают вкладыш по окружности
на 1—2 мм меньше внутреннего размера донышка и крышки, ткань для
донышка берут больше размера вкладыша. Вкладыш смазывают клеем и на
него натягивают ткань, а выступающие кромки заворачивают и
приклеивают на обратную сторону. Вся обратная сторона* смазывается клеем, л
вкладыш приклеивается к донышку каркаса. Точно так же клеится вкладыш
и для крышки. Для удержания на крышке зевника и вилки-экстрактора во
вкладыш вклеивается резинка (6).
Если футляр оклеивать кожей или кожзаменителем, начинать следует
со дна и крышки, если дерматином — то с боков, так как дерматин
необходимо с боков завернуть на дно и сверху оклеить донышко. Так же
оклеивается крышка.
197

В заключение нужно приделать плечевой ремешок, кнопку или пряжку,
а из пенопласта сделать перегородку, хорошо видную на рис. 2.
Необходимо учесть, что размеры футляра здесь даны для катушки с
диаметром шпульки 50 мм. Для других катушек размеры придется изменить.
А. Волков
О ПОЛЬЗЕ ЗУБНОЙ ПАСТЫ
(Шутка)
Кое-кто сомневается в необходимости чистить зубы. Дескать, стоит ли,
лишние расходы... Оно, конечно. Но если с умом...
Вот, скажем, Иван Сидоров — мой сосед — чистит зубы порошком в
мягкой упаковке. Я считаю, это выброшенные деньги. Уж если чистить зубы,
то только пастой.
Но опять же, годится не всякая паста. А вот «Поморин» — это да' Это
как раз то, что нужно нашему брату-рыболову.
Чем хороша эта паста? Извольте, скажу. Поделюсь опытом. Все дело в
упаковке. Тубы «Поморина» сделаны из какого-то тяжелого сплава,
напоминающего свинец. Улавливаете?
Первое время я делал так. Выжимал содержимое тубы в раковину, а
оболочку разрезал ножницами на прямоугольники нужных размеров. Вот
грузила получаются' Потом сообразил, что ведь и содержимое тубы можно
применить с пользой! Теперь чищу зубы только «Поморином».
С той поры, как я сделал свое «открытие», грузила у меня не
переводятся. Теперь, правда, иногда в раковину высыпаю порошок. Не по нутру
мне это, но приходится. Это в тех случаях, когда у меня появляется
надобность в жестяной коробочке для блесен и мормышек. Поскольку
специальных коробочек в магазинах рыболовных принадлежностей не найдешь...
Василий Завьялов
СМЕКАЛКА
Мы ехали в Грузино на реку Волхов. Середина октября — самая ожив*
ленная пора утиных перелетов. Мой приятель по ружью Юрий
Владимирович Мухин и отправляясь на охоту никогда не забывал захватить
одноручный спиннинг. Три маленьких колена легко помещались в рюкзаке, и при
всяком удобном случае охотник извлекал спиннинг и пускал в дело.
Частенько Юрию Владимировичу сопутствовала удача.
Егерь затемно переправил нас на противоположную сторону Волхова.
Старицы, превратившиеся в мелководные озера, заросшие осокой и хвощом,
были очень удобным для уток местом, да и погода радовала нас: и
звездное небо и теплый легкий ветерок располагали к хорошему настроению. Но
утки не летели.
Как только солнце обогрело землю и утренняя зоря кончилась, мы
собрали чучела и поехали к облюбованному месту, где собирались вскипятить
чайку и позавтракать. Я сидел на веслах, а Юрий Владимирович извлек из
рюкзака свой любимый спиннинг. Но и рыба не брала.
Когда мы выехали на середину озера, я перестал грести и
приготовился закурить, а в это время мой товарищ ловко забросил блесну под самую
кромку травы. Не успела она погрузиться в воду, как спиннингист
почувствовал толчок. Последовала подсечка — и щуренок граммов на четыреста
вскоре лихо стучал хвостом по дну лодки.
198

— Ага,— произнес Юрий Владимирович,— ты вовремя закурил!
— Почему?
— А вот увидишь. Греби против ветра.
Когда мы отплыли на значительное расстояние, мне была дана команда
сушить весла. Я убрал их в лодку и спокойно сидел, докуривая папиросу.
Нас тихо несло по ветру. Юрий Владимирович забрасывал то в одну, то в
другую сторону. Он довольно часто таскал щурят, которые были как на
подбор по четыреста-пятьсот граммов. Не верилось, что мы попали в такой
жор. Первый раз в жизни я увидел настоящую ловлю.
В течение какого-нибудь получаса рыболов вытащил с десяток щук.
— Теперь понятно, почему раньше они не брали?
— Да вот думаю — и не могу разобраться в чем дело.
— Что же тут разбираться? Места здесь неглубокие, а вода
прозрачная. Вот они и боялись брать, когда мы бултыхали веслами.
— Как же это ты догадался?
— Эх тьи, охотник,— с укоризной произнес он,— ведь во всем нужна
смекалка и наблюдательность...
Я. Киселев
УРОКИ НА БЕРЕГУ
Ночью за мареной. В село Степашки, раскинувшееся на берегу
Южного Буга, меня привлекла марена. У марены скромный вид: серая,
продолговатая, с усиками, похожая на пескаря, и только плавники розовые, будто
освещены ярким восходящим солнцем; рыба осторожная и сильная. Один
из лучших степашкинских рыболовов, бывший объездчик Иосиф Тарасович,
предложил мне идти за мареной сразу же после проливного дождя,
длившегося несколько дней.
— Но ведь вода мутная, река из берегов вышла, да и время позднее —
уже за полдень,— возразил я.
— Вот и хорошо, самое время: марена тебя не увидит, к берегу она
сейчас подходит близко, ползет по дну и усиками нащупывает корм.
Мы сели между двумя свесившимися над водой ракитами. Течение
немного протащило поплавок, потом он скрылся под водой, а рука в тот же
момент ощутила сильный толчок. Я подсек и почувствовал, "что на леске
ходит рыба весом по крайней мере в килограмм. Она бросалась то в одну
сторону, то в другую. Только удилище, оснащенное катушкой, помогало не
пускать рыбу под камни. Наконец я подвел ее к берегу. К моему
изумлению, марена оказалась совсем небольшой — граммов на триста.
На крючок опять насажен подлистник, он уходит в воду, снова рывок...
Мы успешно ловили несколько дней. Потом поклевки постепенно
прекратились: вода светлела и марена отходила к своим обычным местам —
на каменистые гряды вдали от берега. Однажды Иосиф Тарасович сказал:
— Собирайся ночью ловить.
Еще засветло уселись мы на берегу канавы с отвесными стенами,
прорубленной в гранитном массиве. По этой канаве вода течет к мельничному
колесу.
Ночь выдалась очень темной -г- ни луны, ни звезд. Поплавков на наших
лесках нет, длина их определена заблаговременно. Рука хорошо чувствует,
как течение перекатывает грузило по камням.
Проходит несколько минут, и я чувствую такой рывок, что удилище
чуть не вылетает из рук. Вот марена, подпрыгивая и извиваясь, белеет
около моего лица. Захватить ее в руку удается не сразу. Мой напарник
действует увереннее. Вот опять рывок — и передо мной смутно белеет еще
одна марена. Мы ловим на мелкого подлистника и кусочки навозного или
земляного червя (у марены небольшой рот). Впрочем, можно ловить и на
мамалыгу и на кусочки линяющего рака:
199

Потом, когда поклевки стали реже, Иосиф Тарасович спросил меня:
— Понял, почему марена в эту канаву заходит? Воды мало, днем рыба
бывать здесь боится, поэтому корма много.
Летняя ночь коротка, скоро начало светать, и мы пошли домой.
На Кубре у Ведомши. Мы долго ехали по лесной дороге. На ямах w
пнях полуторка подпрыгивала, мы стукались головами о ее крышу и друг
об друга. Но за муки, длившиеся почти два часа, мы были отлично
вознаграждены. Оказалось, что речка Кубрь здесь, около деревни Ведомши,
что в Ярославской области, довольно красива, а главное, природа будто
специально создала ее для нас, рыболовов. Она то суживалась, и течение
становилось быстрее, что удобно для ловли в проводку, то широко
разливалась, что очень радовало любителей ловить поплавочными удочками и
донками. Остались довольны и спиннингисты.
Неподалеку от меня, на поросшем осокой берегу, облюбовал себе
местечко один из самых опытных наших рыболовов Петр. Он ловил в
проводку.
Тонкое и стройное удилище посылает поплавок вперед, вверх по
течению. Он быстро встает в «боевое положение» — кончик чуть-чуть
выглядывает из воды — и плывет. Вода несет поплавок ровно, только кое-где он
ныряет. Я думаю, что это поклевки, но ошибаюсь: это крючок цепляется
за что-то лежащее на дне. Однако течение отрывает крючок, поплавок
занимает обычное положение и плывет дальше.
Через несколько проводок Петр говорит:
— Дно мь» теперь знаем как свои пять пальцев.
Действительно, нам известно, где крючок может цепляться, где грузило
волочится по дну, где насадка плывет над впадиной.
Уже через полчаса я заметил, что уловы Петра чуть ли не в два раза
больше, чем у меня,
— На мотыля ловишь? — спросил я.
— Как и ты,— отозвался он.
Прошло еще с полчаса. Петр по-прежнему был впереди меня.
— Может, поменяемся местами? — по-дружески предложил он.
Это не принято среди рыболовов, и я отказался. Да и расчета не было:
и берег и дно были примерно одинаковыми.
— Тогда крючок смени на мормышку,— посоветовал Петр.
Я подошел к нему. К концу лески он действительно привязал
мормышку. Грузило Петр с лески снял.
Я сделал то же, и сразу же поклевок стало больше, а пустых подсечек
меньше...
На обратном пути, сидя в машине рядом со мной, Петр объяснил:
— Если крючок привязать, скажем, сантиметрах в десяти от грузила,
это значит, что рыба может отводить насадку на такое же расстояние или
приподнимать на двадцать сантиметров и поплавок не просигналит об этом.
Если же вместо крючка привязать мормышку, то даже слабое
прикосновение рыбы к насадке обязательно отзовется на поплавке. Понял?
— Понял,— ответил я и поблагодарил за урок.
Впервые. На перроне Андрей Андреевич ждал опоздавшего друга и не
знал, как ему поступить: еще ждать или ехать одному со следующим
поездом. В это время он услышал:
— Не возьмете ли меня с собой?
Перед Андреем Андреевичем стоял невысокий человек средних лет с
двумя новенькими удилищами.
— Я на лесное озеро...— начал было Андрей Андреевич.
— А мне все равно. Возьмете?
— Поехали,— ответил Андрей Андреевич и пошел к вагону.
В дороге они разговорились. Оказалось, что Георгий Николаевич, так
звали нового знакомого, едет на... первую в своей жизни рыбалку. На
озере они наняли лодку и отправились в заросли камыша. Георгий Николаевич
греб, перетаскивал вещи и вообще делал все, что говорил Андрей Андреевич.
200

В камышах клевала плотва. Андрей Андреевич нервничал: почти вся
рыба была очень мелкой. Посмотрев же на улов нового знакомого, он
удивился: у Георгия Николаевича плотва была крупнее.
Увидев, как тот насаживает червя, он не выдержал:
— Скажите, вы действительно никогда не ловили?
— Честное слово. А почему вы» спрашиваете?
— И никто не говорил вам, как нужно насаживать червя?
— Нет. Я посмотрел, как это делаете вы...
— Но вы насаживаете червя начиная не с головы, как я, а с хвоста...
Так вот в чем дело! Мелкая плотва боится такого червя и не берет его.
— Так вы мне не верите? — спросил Георгий Николаевич.
— Верю, верю. По забросу видно. А дебют-то у вас удачный.
Знакомство на Быстрянке. Когда небо чуть-чуть зарозовело и подул
ветерок, наши поплавки уже качались в заводи Быстрянки — небольшой, г
песчаными берегами и нависшими над водой ольхами речки, будто
созданной по заказу любителей ужения.
Погода отличная: по-осеннему холодновато, небо серенькое. Но клюет
плохо, очень плохо. Уже отчаявшись, я зашагал по берегу и в сотне метров,
около упавшей в воду старой ольхи, увидел паренька.
— Без улова? — спросил я, уверенный, что услышу утвердительный
ответ.
— Почему же? — отозвался паренек.— Немного есть...
И действительно, в садке, подвешенном на сучке, «ходили» два десятка
плотвиц и пяток подлещиков.
— На мотыля? — поинтересовался я:
Паренек в ответ кивнул головой. Мы тоже ловили на мотыля, но у нас
не было и пятой доли его улова.
— Прикармливали? — спросил паренек.
— Да,— подтвердил я.
— Овсянкой?
— Конечно.
— Вот поэтому и клевало у вас плохо. Ведь дно здесь песчаное и
чистое, рыба быстро подбирала вашу прикормку и уходила.
— А ты прикармливал?
— Конечно, только не овсянкой.
Оказалось, что паренек ножом вырезал несколько кусков дерна,
положил на них десятка три червей, они быстро забрались в дерн, и паренек
бросил его в воду.
Стайки рыбы, «заинтересовавшись» дерном, стали копаться в нем,
находя червей. Это требовало времени, рыба задерживалась у привады, и,
конечно, у нее было больше вероятности натолкнуться на крючок. Вот что
обеспечивало пареньку хороший улов...
Мы с приятелем провели на речке день, вечер и утро следующего дня.
Конечно, воспользовались опытом паренька, и, конечно же, наши уловы
были такими, с какими не стыдно возвращаться домой.
Вместе со щеглами. В этот раз я договорился с Николаем Ивановичем,
пенсионером из нашего дома, что он купит мотыля и мы с ним поедем на
рыбалку. Однако вечером он зашел ко мне и сказал:
— Мотыля нет!
Я расстроился.
— Да ты не унывай, на рыбалку поедем...
— А на что ловить станем?
— Щеглы поделятся. Утром зайду...
Пока мы добирались до вокзала, я несколько раз спрашивал о
насадке, но старик отшучивался. На станции Правда сошли: предстояла
пересадка на автобус. Но Николай Иванович зашагал мимо остановки.
— Двигайся помаленьку,— сказал он.— Если репейник увидишь или
щеглов услышишь,— скажи.
Признаться, мне все это очень не нравилось: и то, что надо зачем-то
201

искать репейник, и то, что десять километров до Пестовского
водохранилища предстоит идти пешком, а самое главное — рыбалка, видимо,
сорвется.
Но вот Николай Иванович увидел за придорожной канавой засохшие,
почти черные кусты репейника и зашагал туда. От них отлетело несколько
щеглов. Что он делал около кустов, я не понял и, немного подождав,
подошел.
— Смотри,— сказал старик, надавливая пальцами на шишечку. Она
распалась на зерна.— Пустая' А эта? — и он надавил еще на одну, но она
не поддалась. Тогда он ногтями разделил ее на две части, посредине
оказалась... светлая, чуть желтоватая личинка, очень похожая на яблочного
червя.
— Прекрасная насадка. Я много раз успешно ловил на нее.
Через час в моей коробке лежала сотня таких личинок.
На дороге показался автобус, а' через полчаса мы уже сидели у лунок.
Какая рыба клевала? И плотва, и окунь, и подлещики. Так что, друзья,
если вы зимой останетесь без мотыля,— не тужите! Только не затаптывайте
семена репейника в снег: это любимая пища щеглов.
Ниспровержение авторитетов. В заливе, окаймленном молодыми елями,
среди которых кое-где белеют березки, сидят десятка два рыболовов.
Поклевки у всех очень редкие. Только один старик то и дело вынимает из
лунки плотву, подлещиков, густеру. Наконец у всех лопнуло терпение, и они
попросили старика показать свою снасть.
— Ничего особенного, все, как у нас,— сказал высокий рыболов в
очках.— Просто счастливая лунка.
Действительно, у старика такие же, как и у всех, тонкая леска и
крохотный крючок.
— Счастливая? Садитесь, а я займу вашу,— несколько обиженно
говорит старик.
Недоумевая, высокий рыболов занял «счастливую» лунку. Но...
поклевки прекратились. Старик же и на брошенной ловил успешно. Когда же все
совсем запутались в догадках, он подозвал рыболовов к себе, вынул из-за
пазухи коробку, и все увидели... овсяную кашу.
— Не может быть,— заговорил высокий рыболов в очках.— Зимой на
растительные насадки никто не ловит. В литературе говорится, что они
пригодны только для прикормки.
— Что правда, то правда. Но почему насадка должна быть не такой
же, что и прикормка? Почему некоторые рыболовы рекомендуют
прикармливать зимой рыбу кашей, а ловить на мотыля? Я ловлю зимой на
растительные насадки не один десяток лет. Можно, конечно, и ловить на мотыля
и им же прикармливать. Однако стоит он не дешево, да и не везде он
водится. А растительная насадка всю зиму под рукой, и рыба клюет на нее
не хуже, чем на мотыля или червя, а порой даже лучше...
ПО ПИСЬМАМ НАШИХ ЧИТАТЕЛЕЙ
Тов. А. Челноков (г. Вильнюс) предлагает простое, несложное в
изготовлении съемное мотовильце для удилища. Изготавливается оно из отрезка
двухмиллиметровой стальной проволоки (можно использовать старые
велосипедные спицы). На обоих концах отрезка загибаются колечки для
крепления мотовильца к удилищу и крючки для намотки лесы. К удилищу
мотовильце прикрепляется крепкой ниткой, обмотанной вокруг удилища и через
колечки мотовильца. Одним из достоинств этого мотовильца является то,
что его упругий стержень под натяжением укорачивающейся при просыха-
нии лесы немного прогибается и расстояние между крючками уменьшается.
202

Второе предложение того же автора — об использовании в качестве
глубомера имеющегося в продаже грузила-оливки. На одном из концов
грузила ножовкой или напильником делается продольный разрез глубиной 5—
7 мм. Образовавшиеся заусенцы и шероховатости устраняются надфилем и
наждачной бумагой. Для закрепления его на крючке конец лесы с крючком
складывается петлей, которая проталкивается через продольное отверстие в
оливке так, чтобы поддев крючка лег на кромку разреза, а жало вышло
наружу. Петля захлестывается за мысок, образованный разрезом оливки, и
затягивается.
Для удобства пользования таким глубомером целесообразно увеличить
диаметр продольного отверстия оливки сверлом 2,5—3 мм.
Несложную конструкцию незацепляющейся блесны (рис. 1) предлагает
тов. И. Видунов (г. Свердловск.) Для ее изготовления нужны: никелевая
пластинка 85X 22X 1 мм, латунная пластинка 20X22X 1 мм, отрезок
часовой пружины 70 X 4 X 0,2 мм.
В торце березового чурбака ребром трехгранного напильника выбить
на глубину 6—7 мм углубление-канавку. Из никелевой пластинки вырубить
зубилом и обработать напильником блесну по форме небольшой плотички.
Положить заготовку блесны над углублением в чурбаке и ударами молотка
Рис. 1
по напильнику, положенному на заготовку, довести ее до нужной формы.
Заготовку отшлифовать. Из латунной пластинки вырубить, обработать и
отшлифовать форму головки рыбки. Присоединить головку к блесне,
просверлить два отверстия — одно для заводного кольца, другое для крепления
пружины. Один крючок припаять жалом вверх к блесне на ее вогнутой
стороне. Второй крючок припаять к концу распрямленной пружины. На
другом конце пружины просверлить отверстие. Приклепать пружину с крючком
между блесной и головкой жалом крючка к блесне и отшлифовать все части
до блеска.
Особенно тщательно требуется соблюсти размер пружины с крючком.
Если она окажется коротка, крючок может оказаться запертым на блесне.
При излишне длинной пружине крючку не во что будет упереться. В обоих
случаях упор можно регулировать, разгибая и сгибая крючки. Блесна легко
вращается на карабине. В момент хватки рыбы при нажиме на пружину
один из крючков соскальзывает на выпуклую сторону блесны, а другой,
припаянный к блесне,— оголяется.
Автор назвал эту блесну «самоделкой».
203

А. Еникеев (г. Похвистнево Куйбышевской обл.) сообщил о
применяемом им способе соединения частей удилища трубками из гильз патронов для
охотничьих ружей (рис. 2). Гильзы подбираются по диаметру удилища в
месте будущего соединения. В гильзах, в тыльной части, сверлятся по
центру отверстия диаметром 6 мм. Затем нарезается резьба 8-миллиметровым
метчиком № 1, а затем № 2. В одну из гильз, предназначенную для комля,
изнутри завинчивается болтик длиной 33 мм. Для облегчения головка
болтика предварительно наполовину стачивается и в ней ножовкой прорезается
канавка для отвертки.
Рис. 2
Гильза с выступающим из нее болтиком на клее БФ-2 плотно
надевается на конец комлевой части удилища. Бамбуковые удилища часто не имеют
точной цилиндрической формы, и при надевании гильзы образуются зазоры.
В них для более надежной посадки гильзы надо вставить смазанные тем же
клеем деревянные колышки.
Вторая гильза с резьбой надевается на другую, верхнюю, часть
удилища и при соединении двух частей навинчивается на резьбу болтика. Таким
же способом, подобрав гильзы нужного размера, можно соединять удилище
из трех частей. Вместо болтиков можно применить и готовые шурупы.
Автор утверждает, что такое соединение удилищ надежно и удобно.
Об использовании при ремонте бамбуковых удилищ и других разных
поделках нитроклея АГО, выпускаемого Каунасским заводом изделий бытовой
химии, сообщил А. Челноков.
При поломке тонкого конца удилища с помощью этого клея можно
надежно сделать нужный ремонт. По диаметру внутренних каналов
соединяемых концов подобрать и подогнать отрезок стальной проволоки с таким
расчетом, чтобы он плотно входил в оба канала, а его длина равнялась
бы суммарной длине каналов. Концы соединяемых частей аккуратно
обрезаются по линии, перпендикулярной оси бамбука. Стенки каналов и отрезок
проволоки смазываются клеем АГО, и соединяемые части надеваются и
надвигаются на подготовленную проволочку так, чтобы их торцы плотно
прилегали друг к другу. Через 2—3 часа внешняя поверхность междуузлий по
всей длине покрывается клеем 2—3 раза, а в месте соединения — 5—6 раз.
Каждый последующий слой клея должен наноситься на бамбук после того,
как ранее нанесенный слой просохнет. Обмогок места соединения делать
не надо. Наложенный на поверхность бамбука клей после высыхания обра-
204

зует плотную пленку, толщина которой зависит от количества нанесенных
слоев клея.
Эта пленка обеспечивает необходимую прочность соединения, обладает
некоторой эластичностью и при прогибе удилища не трескается и не
разрушается. Подсохшая пленка имеет светло-желтую окраску и не портит
внешнего вида удилища.
Этим же клеем можно покрывать обмотки на удилище, склеивать куски
пробки при изготовлении пробковых рукояток, устранять выбоины на
пробковых рукоятках заливкой их до краев, в несколько раз, до полного
заполнения, приклеивать соединительные трубки.
* *
*
Свой способ приготовления вяленой рыбы предлагает В. Некоркин
(г. Горький). На дно эмалированной посуды насыпается небольшой слой
соли. Под жабры и в рот рыбы всыпается немного соли, все тушки также
обтираются солью. Подготовленные тушки укладываются в посуду вниз
брюшками. Уложенный слой рыбы засыпается солью, затем укладывается
второй слой рыбы и т. д. Общий расход соли на 10 кг рыбы—1,5 кг. На
верхний слой рыбы кладется деревянный кружок и груз. Образующийся
рассол должен быть выше уровня верхнего слоя рыбы на 5—10 мм. Через
2—3 дня, а для крупной рыбы через 3—4, рыба вынимается из рассола,
тщательно промывается в воде и ставится вниз головами в плетеную
корзинку. Через 5—6 часов после того, как из рыбы стечет вода, тушки
нанизываются на шпагат и развешиваются в тенистом, подветренном месте. Они
не должны касаться друг друга.
*
Об оригинальном способе активизации клева рыбы при ловле по
первому прозрачному льду в небольшой, неглубокой речке сообщил В. Хитров
(г. Воскресенск). Его товарищ, заходя вверх и вниз по речке,
притоптыванием и постукиванием нагонял стайки плотвы и окуней к месту ловли,
периодически возобновляя нагон с той или иной стороны по мере ослабления
клева. Особенно удачен был нагон стаек плотвы. Окуни были более
медлительными.
* *
*
И. Владисов (Челябинская обл.) рекомендует для ловли сазанов мягкую
насадку из овсяной крупы. Овсянка толчется в ступе, ссылается в
кастрюлю, обильно смачивается (но не заливается) водой и на умеренном огне
доводится до густого, тестообразного, состояния. После остывания
смешивается с небольшим количеством муки. Вместо овсяной крупы можно
применять ячмень. Чем мягче насадка, тем лучше ее берет рыба.
* *
*
И. Кожурин (г. Ивантеевка) написал о случае поимки на маленькую
окуневую серебряную блесенку с тройничком, замаскированным красным
шерстяным пушком, крупного золотистого карася. Ловил он спиннингом в
озере Неро, под городом Ростов-Ярославский.
Поимка карася на блесну — случай чрезвычайно редкий. Известны
случаи поимки на блесны лещей при ловле спиннингом и при отвесном
блеснении со льда, но только при наличии в оснастке блесны красного шерстяного
пушка. Видимо, он и привлекает внимание рыбы.
205

Об удачной ловле июльской ночью карасей в пруду при свете костра
на берегу сообщил В. Горбачев (г. Москва).
Такую ловлю он практиковал несколько раз с неизменным успехом.
Ловил на" мотыля. Для лучшего наблюдения за поклевками он рекомендует
применять небольшой яйцеобразный поплавок, дающий при поклевке
хорошо заметные круги.
*
Л. Лапшов (г. Краматорск) написал о своем наблюдении активизации
клева голавлей и карасей при временном замутнении воды волной близко
проходящих моторок и катеров на реке и при усилении течения в
небольшой речушке, вытекающей из богатого карасями озера, при сбросе воды
через шлюзовой затвор.
В обоих случаях клев рыбы прекращался при просветлении воды.
Ловля производилась с берега, поплавочными удочками.
* *
Интересно сообщение Б. Ильина (г. Семипалатинск) о применении мест -
ными рыболовами при подледной ловле на мормышку насадок из кусочков
сырого коровьего вымени и сырого свиного сала. Эти насадки нарезались
маленькими дольками — в размер спичечной головки. Плотву и ельца
успешно ловят, заменяя мормышку облуженным крючком.
*
С. Дидоренко (г. Феодосия) написал об удачном использовании кусоч^
ков разноцветной полихлорвиниловой изоляции как замены перышков,
прикрепляемых к крючкам. Кусочки (обрезки) изоляции надеваются на цевьа
крючка. Они долго сохраняются и привлекают рыбу.
*
Оригинальную конструкцию подвески над костром котелка и
сковороды (рис. 3) предложил А. Верещагин (г. Волгоград). Берется металлическая
трубка длиной 600 мм, с наружным диаметром 14—16 мм и с внутренним
8—10 мм. В ее верхней части и ниже на 300 мм привариваются трубки
длиной 50 мм тех же диаметров. Внизу длинной трубки привариваются для
устойчивости (при вдавливании в землю) четыре упора 50 X 30 X 4 мм.
Затем из стального прутка диаметром 6—8 мм изготовляются детали,
которые вставляются в верхние отверстия стойки. На них можно вешать сразу
два котелка. Если посуда небольшая, один пруток можно переставить ниже.
Для установки сковороды изготовляется из такого же прутка другая
подвеска. Загнутым концом она вставляется в гнездо, а на ее другом конце
с ограничителем крепится крестовина для сковороды. Крестовина — это
ганка или шайба с отверстием, подходящим под пруток, с четырьмя
приваренными к ней отрезками прутка.
Такая подвеска удобна в применении, не занимает много места в
рюкзаке и избавляет от порубки деревьев.
Заслуживают внимания практические советы П. Ярилова (г.
Архангельск). Интересно и практично его предложение об использовании отрезков
резиновой трубки для надежного стягивания нескольких удилищ при их
транспортировке (рис. 4).
207

Берутся два, а лучше три отрезка эластичной резиновой -трубки с
внешним диаметром б—8 мм, длиной 350—400 мм. В каждый из концов трубки
вставляется по две картечины диаметром несколько большим внутреннего
диаметра трубки.
Предварительно в картечинах просверливаются сквозные отверстия, в
которые пропускается сложенный петлей отрезок толстой жилковой лесы.
Концы лесы у второй картечины завязываются прочным узлом, коротко
обрезаются и оплавляются на спичке. Картечины с петлей, вставленные в
один из концов трубки, закрепляются в ней внешней обвязкой. Во второй
конец трубки вставляются такие же две картечины с такой же петлей, к
которой надежно прикрепляется крючок.
Стянутая тремя трубками связка удилищ приобретает монолитность и
может служить прочной опорой при переходах через канавы, ручьи,
кочковатые болота и т. п. Используя те же трубки, связку удилищ можно
прикрепить к рюкзаку и освободить руки.
Вторым предложением П. Ярилова является съемное мотовильце на
алюминиевой полутрубке, закрепляемое на удилище резиновыми кольцами
(рис. 5). К такой же полутрубке может быть приклепана ножка-основание
проволочной катушки и надежно и быстро прикреплена к удилищу
резиновыми кольцами. Резиновыми кольцами соответствующего размера можно
крепить к удилищу и пропускные кольца и поплавки к лесе.
Практически целесообразна и его рекомендация применять более
прочные лесы с заменой при надобности только одного, более тонкого, поводка.
Для этого на концах лесы и поводка вяжутся петли. Соединение с
помощью двух петель общеизвестно. Петля на поводке должна быть достаточно
широкой, чтобы через нее можно было бы протянуть крючок, мормышку,
грузило, мушку и т. п. При наличии поводка толстая леса не будет
настораживать рыбу и сохранится при обрывах.
208

Упрощенный способ соединения личинок мотыля в кучку (рис. 6) для
насадки без прокалывания крючком предложил В. Шкарин (г. Челябинск).
Берется круглая деревянная палочка диаметром 6 и длиной 35 мм. С одного
Рис . 6
конца она обтачивается на длину 12 мм, до диаметра 4 мм. Другой конец
на длину 13—15 мм стачивается на конус. Средняя часть, 8—10 мм,
остается цилиндрической. На обточенный цилиндрический конец туго надевается
резиновая трубка длиной 26—28 мм, с внешним диаметром 6 мм так, чтобы
по диаметру она сравнялась со средней частью палочки. Вдоль трубки до
упора в деревянную часть делаются два разреза.
Из ниппельной велосиаедной резиновой трубки осдрьши ножницами
нарезаются 10—15 возможно тонких колечек. Они надвигаются на острый
конец палочки и накатываются на среднюю ее часть.
Для приготовления кучки мотыля палочка берется в левую руку
резиновой трубкой вправо. Указательным пальцем левой руки отгибается более
узкая полоска, вырезанная в трубке.
Правой рукой несколько личинок мотыля укладываются в желобок
широкой, неразрезанной, части трубки так, чтобы хвостики личинок на 3—4 мм
выступали за край трубки. Затем прижатый узкий конец трубки отпускается
и слегка прижимается. На трубку накатывается ниппельное колечко и
зажимает юрчащих из трубки личинок. При насадке жало крючка продевается
под резинку.
Такие кучки мотыля можно заготовлять в нужном количестве дома и
брать с собой, сохраняя в деревянной коробочке, в одном из внутренних
карманов одежды.
*
Об изготовлении «мышки» из пенопласта написал А. Никитин. (Херпу-
чи, Хабаровский край). Корпус «мышки» делается размером с первую
фалангу указательного пальца, но не менее 35 мм. В центр заготовки по оси
вводится отрезок стальной проволоки с тройником на колечке. На другом
конце проволоки завертывается колечко для прикрепления лесы. Затем
«мышка» обшивается серым или бурым мехом (можно плюшем) и
замачивается в воде.
209

Для правильного положения приманки в воде на цевье тройника
навертывается полоска свинца с таким расчетом, чтобы «мышка» погружалась
в воду до половины под углом 45°. Хищная рыба всегда хватает эту
приманку снизу и наискось.
Ловят на «мышку» ночью, от вечерней зари до начала утренней. В
полнолуние рыба берет всю ночь, в безлунные ночи клев становится менее
верным. Забрось» делают с конца косы поперек течения, давая приманке
сплывать до предполагаемого места стоянки рыбы. Такие «мышки» при
небольшой тренировке можно забрасывать со спиннингового удилища до 25 м,
что вполне достаточно для ночной ловли,

В. Jleuee
НА ПРОСТОРАХ АТЛАНТИКИ
За железными бортами тунцелова гудит, беснуется океан. Когда
теплоход валится на левый борт, мои ноги упираются в холодную стенку.
И тогда кажется, что волны стучат прямо по голым ступням. Затем
судно кренится на правый борт, мое тело медленно, но непреоборимо
ставится на попа, и темя вдавливается в фибровую перегородку. В
следующее мгновение меня переворачивает сначала на один, потом на другой бок,
наконец я стремительно проваливаюсь вниз. Через матрац и днище судна
я ощущаю под собой густо-фиолетовую, во много сотен метров глубину...»
Так Ю. Иванов начинает свою книгу «Атлантический рейс» *, книгу о
нелегком труде советских моряков. Много трудностей приходится испытать
экипажу «Обдорска». Основная его задача — научные поиски района
обитания тунцов — ценной промысловой рыбы, изучение ее биологии, сбор
коллекции океанических обитателей.
Для рыболова-спортсмена эта книга интересна тем, что, во-первых, она
расширяет кругозор — знакомит с биологией многих рыб Атлантики, а во-
вторых, в ней есть описания спортивной ловли в условиях океана.
Тунец — типичный обитатель атлантических просторов. Это крупная,
сильная рыба, способная на быстрые и дальние миграции в поисках пищи
и нерестилищ. Тунец очень вкусен, благодаря чему получил название
«морская курица». Есть несколько видов тунца: обыкновенный длинноперый,
большеглазый, желтоперый, пятнистый, полосатый. Это с тайные хищники,
питающиеся мелкой рыбой — ставридой, сардиной, анчоусом и мелкими
кальмарами. Тунец внешне похож на торпеду: острая голова плавно переходит
в массивное, почти цилиндрической формы тело, переливающееся всеми
цветами радуги. От грудного плавника к хвосту тянутся пепельно-голубые
полосы.
Тунцов ловят главным образом троллами и... удочками. Конечно,
удилища требуются очень прочные, оснащенные катушкой, а леска и крючок —
очень крепкие. Вот как автор описывает приманку: «...округлая свинцовая
головка, два красных стеклянных глаза по бокам, пушистые перья и крючок.
Но и он тоже не совсем обычной формы: как будто взяли толстое стальное
кольцо, распилили в одном месте и один обпиленный край заточили острым
жалом, без бородки, а другой чуть сплюснули и просверлили дырку».
А что такое тролл? Это в первую очередь искусственная приманка —
резиновый кальмар или свинцовая рыбка. Ни одна живая или даже
мертвая рыбка не годится: ведь ловля идет на полном ходу судна в течение
многих суток. Приманка двухметровым стальным поводком прикреплена к
50-метровой капроновой веревке. За судном обычно тянется 10—12 таких
троллов. Обнаружив косяк тунцов, судно устремляется к нему, а тунцы —
к искусственным кальмарчикам и рыбкам.
Вот один из интересных эпизодов... Около кормы теплохода выскочила
рыба. Она с метр величиной, кажется выкованной из золота и отшлифован-
* Издательство «Молодая гвардия», 1963, тираж 65 ООО экз., цена
50 коп.
212

ной до блеска. Это — корифена. У нее широкое, сплющенное с боков тело,
тупая, как у бульдога, голова, зубы хищника, на спине — высокий плавник
густо-синего цвета.
«Корифены спешат, мчатся за теплоходом, как стая злобных псов,—
пишет автор.— Действительно, этой стаи нужно опасаться в океане многим
рыбам, мелким акулам и даже черепахам».
Напряженная борьба с сильной рыбой — и корифена, судорожно
содрогаясь всем телом, шлепается на горячий палубный настил».
Автор по профессии ихтиолог, корифены ему нужны в научньпх целях:
из этих «золотых» рыб делали чучела. Свободное время он отдавал
спортивной ловле. Вторым человеком, кто увлекался этим занятием, был матрос
Иван Лукьянец.
«Как он мечтал половить в океане не рыбешек с палец величиной,
какие обычно попадаются на речке Преголе, около его родного города, а вот
таких — тяжелых, сильных!» — пишет Ю. Иванов. «Мне почему-то казалось,
что поклевок больше не будет, но я ошибся: тихо ахнув, Иван подсек один
из троллов и быстро потянул снасть к себе — в воде билась еще одна рыба.
С ней Ивану пришлось повозиться, но вот и она уже хлещет хвостом по
палубному настилу.
— Не ушла, голубушка! — говорит Иван удовлетворенно и достает
дрожащими пальцами сигареты.
— Эх, жалко, твои друзья-рыболовы не видят тебя в этот момент».
У берегов Африки, пока судно лежало в дрейфе, Иван Лукьянец на
сардину ловил удочкой пятнистых тунцов. Свесившись за борт, он смотрел
на воду — она кипела: там бесновался большой косяк, а около ног Лукьян-
ца бились, приподнимая жаберные крышки, ярко-серебристые рыбины. Вот
как об этом рассказывается в книге:
«Извивающаяся рыба просвистела над моей головой и ударилась о
спасательный плотик. Огоньки, горящие в Ивановых глазах, подожгли и мою
душу — ведь я тоже немало свободных вечеров провел с удочкой где-нибудь
в камышах. Я сбегал в каюту и через несколько минут забросил и свою
удочку в воду.
Пожалуй, мне больше никогда и нигде не придется так половить рыбу:
поклевка у тунца сильная, уверенная, хватает намертво, глотает рыбу
глубоко — уж не сорвется! Подсеченный, рвется, прыгает, стараясь
освободиться от крючка, но наш крючок способен выдержать 500 килограммов и не
согнется, не сломается.
Да, отличная, интереснейшая рыбалка!»
Лукьянец отправился в Атлантику с чемоданом, набитым крючками,
блеснами, леской, грузилами, поплавками и другими рыболовными
принадлежностями. Он ловил рыбу даже после трудной ночной вахты, когда сон,
казалось, валит с ног, а глаза слипаются.
«Вот и сейчас ему не спится: судно — на якоре, и нужно посмотреть,
что за рыбешка клюет на удочку у берегов этой далекой африканской
страны. В мелких волнах качается большущий ярко-красный поплавок, жилка-
леска привязана к поручням; раньше Иван наматывал леску прямо на
палец, но это в океане, оказывается, не безопасно. Совсем недавно, позавчера
вечером, какая-то рыба так клюнула, что чуть не утащила рыболова в воду.
— Ну, как клюет? — спрашиваю Ивана шепотом и заглядываю в
мутную воду — небольшая речка, впадающая в океан, несет с собой массу ила
и песка.
Иван кивает головой через левое плечо; там около плотиков лежит пара
рыбин: одна небольшая, килограмма на полтора, широкая, плоская, с
зубчатым спинным плавником; другая побольше, зеленоватая, с янтарными
глазами — по-видимому, очень вкусная рыба, с белым нежным мясом. В этот
момент поплавок вздрагивает, наклоняется и резко ныряет под воду. Иван,
закусив губу, подсекает, леска, туго натянувшись и разрезая воду, уходит
под корму. Быстро перебирая одетыми в перчатки руками, Иван метр за
метром вытягивает на палубу мокрую леску... Вот поплавок, грузило, ме-
213

таллический поводок, а за ним видно чье-то мечущееся из стороны в
сторону гибкое длинное тело.
— Кто это?! — вскрикивает озадаченный рыболов и перекидывает через
поручни большущего морского угря.
Упав на палубу, угорь широко разевает зубастый рот и, извиваясь
гибким зеленоватым телом, ползет к голым ногам Лукьянца».
Удочкой тунца можно ловить очень успешно. Ю. Иванов описал, как
этим занималась команда одного французского судна... Вот вдали
показался косяк тунцов. Матросы берут прочные, длинные удилища и надевают
широкие кожаные пояса, имеющие специальный карман — в него вставляют
комель удилища: так удобнее поднять ifa борт тяжелых рыбин. Затем
матросы и другие члены команды заняли места вдоль борта. Когда косяк
оказался рядом с судном, в воду полетела приманка — живые сардины.
«Завидев сардин, тунцы бросаются к борту судна: они, как серебряные
вспышки, мечутся в воде, с ходу глотая рыбок. Здесь же, среди живых
сардинок, бьются, трепещут и искусственные рыбешки, в каучуковом теле
которых притаились крючки. Рывок! Тунец глотает наживку, рыбак
откидывается всем телом назад и, напрягая мышцы, перебрасывает рыбу через
себя. Тунец совершает коротенький полет по воздуху и гулко ударяется о
палубу. Крючок на тунцеловной удочке не имеет бородки, и поэтому тунец
сам соскакивает с него, и леска, свистнув, вновь исчезает в воде.
— Ну, пошла работа!..— Рядом со мной стоит Иван Лукьянец и даже
ногами притопывает: как там у французов здорово идет дело! Мелькают в
воздухе удочки, прыгают, хлещут по палубе хвостами тунцы; кипит у
бортов судна вода: там мечутся сотни этих тяжеловесных-рыб. Ловцы вошли
в азарт, слышны их кряки, смех, ругань! Вот кто-то зацепил крючком чью-
то шляпу, и она, мелькнув в воздухе белым голубем, исчезла в океане.
Нет, на шляпу тунцы клевать не будут, и она летит обратно, на борт. А кто-
то там зазевался, не успел вовремя подсечь тунца, и рыба сама дернула
леску с такой силой, что удочка выскочила у ловца из рук и нырнула в
воду».
Однажды на палубу подняли какое-то удивительное существо,
совершенно необычной формы. У него широкое и плоское тело, покрытое упругой
шероховатой кожей; настолько маленький рот, что в него с трудом
втиснешь спичечный коробок. Плавников два, узкие и длинные. Один из них
торчит вверх, а другой — из живота, а хвоста нет, его роль исполняет
задняя часть туловища. Это — луна-рыба, она водится в тропиках, плавает
медленно и очень неповоротлива, питается рачками и мелкой рыбой. Луна —
самы«й плодовитый представитель ихтиофауны: за один раз она выметывает
триста миллионов икринок.
Змеевидную макрель до 1947 г. ни один ученый мира не видел, лишь
иногда на побережье Южной Америки находили скелеты. Первым, кто
держал эту рыбу в руках, был Тур Хейердал. Кто читал его книгу, тот помнит,
что змеевидная макрель ночью сама заползла на плот. После знаменитого
норвежского путешественника члены экипажа советского тунцелова были,
видимо, вторыми или третьими, которых океан осчастливил таким подарком.
Макрель этого вида действительно имеет змеевидное длинное тонкое тело и
громадную пасть, вооруженную зубами.
В улове «Обдорска» было много акул, а среди них — китовая: самая
большая в мире рыба. Встречаются экземпляры длиной до 20 метров и
весом до 18 тонн. У нее длинное толстое тело, покрытое твердой кожей.
У этой рыбы — тупая голова, похожая на жабью. Но китовая акула —
безобидное и спокойное существо. Она питается рачками и мелкой рыбой,
обитающей в верхних слоях океана. Интересно, что однажды нашелся
смельчак, сфотографировавший гигантскую акулу в воде, плавал у самой ее
головы и даже залез на спину, чтобы покататься.
Члены экипажа поймали и несколько знаменитых мурен. Чем знаменита
эта рыба? Она была известна еще в Древнем Риме, где ее вкусное мясо
ценилось очень высоко. Есть легенды, что римские патриции держали му-
214

рен — самых свирепых из рыб — в специальны* бассейнах и кормили их...
рабами, которых бросали в бассейны. У мурены кожа без чешуи, окрашена
в шоколадно-желтый цвет, у нее небольшая, отвратительного вида голова,
а пасть усажена очень мелкими зубами. Среди них есть такие, которые
протокой соединены с ядовитой железой. При укусе яд стекает на зуб, а с
него в рану и поражает нервную систему жертвы.
Однажды автор книги заснул, не выключив свет. Вскоре на грудь к
нему шлепнулось что-то холодное и липкое. Он проснулся, и это «что-то»
оказалось рыбой, серебристо-синей, глазастой, размером с большую селедку.
Это была летучая рьибка, влетевшая в иллюминатор на свет. Члены экипажа
в дальнейшем не раз видели таких «гостей». Грудные плавники у них
большие, позволяющие отрываться от воды. Впрочем, они, собственно, не
летают, а парят, используя силу разгона в воде и теплые потоки воздуха.
Летучие рыбки покидают воду, спасаясь от хищников — тунцов, макрелей,
акул. Но и в воздухе у них есть враги — чайки и другие птицы. От них
одно спасение — прыжок в воду, а здесь — макрели. Так и живут летучие
рыбки — то в воде, то в воздухе.
Очень своеобразная рыба-прилипало. У нее есть «приспособление»,
позволяющее жить за чужой счет. Это расположенная на голове
продолговатая пришлепка с поперечными рубчиками. Благодаря такому
«приспособлению» черная головастая рыбешка присасывается к телу акулы и вместе с
ней путешествует по океану. Как только акула начинает рвать свою
жертву, прилипало отделяется от нее и начинает подбирать кровавые крошки.
Когда же хозяин кончает пиршество, рыбешка опять занимает свое место.
Участники находили прилипал и в жаберных щелях акулы и даже в ее
пасти...
В книге много страниц, посвященных другим интересным обитателям
Атлантического океана: паруснику, рыбе-лоцману, рыбе-молоту, рыбе-пиле.
Страницы о них также читаешь с большим увлечением...
Окончен рейс, «Обдорск» вернулся в советский порт. Читатель-рыболов
с сожалением закрывает книгу. Ведь хотя он и получил много нужных и
полезных сведений, ему не хочется расставаться с командой тунцелова:
каждый из нее стал ему по-дружески близок. Читатель вместе с командой не
только прошел сквозь штормы, туманы и одуряющую жару тропиков, но и
побывал на такой увлекательной рыбалке в Атлантике...
Л. Приедитис, кандидат биологических наук
СО СПИННИНГОМ В МОРЕ
Литературы о ловле рыбы в море издано мало, да и спортивный
уровень ее не так уж высок. Поэтому выход в свет книги М. И. Краснова «Со
спиннингом в море» * надо горячо приветствовать. В ней много интересных
наблюдений и советов, полезных не только начинающим, но и бывалым
рыболовам.
Автор начинает с рассказа о возможностях спортивной ловли в
Балтийском море, и в частности в Финском, Рижском и Курском заливах. Эти
возможности с каждым годом используются все полнее и полнее, семья
прибалтийских рыболовов непрерывно растет. М. И. Краснов рассказывает
также о реках, впадающих в Балтийское море, о том, какие возможности
они имеют в спортивном отношении. К сожалению, автор обошел вниманием
реки Салацу, Ирве, Венту и несколько небольших речек. Между тем они
тоже богаты рыбой, и рыболовы их часто посещают. В книге говорится,
что пресноводных рыб в Балтийском море очень много. Но в открытом море
* Латвийское государственное издательство. Рига, 1963, 102 стр., на
латышском языке.
215

пресноводных рыб в прямом смысле этого слова встречается мало, они
обитают главным образом в заливах.
Второй раздел книги называется «Как я стал морским спиннингистом».
Он написан хорошим языком, художественно. Автор делится своим богатым
опытом ловли рыбы и опытом других спиннингистов Прибалтики. Среди них
Энна Вискер — известный эстонский .спортсмен, у которого в свое время
учился и сам М. И. Краснов. Он пишет, что прекрасные люди, с которыми
ему приходилось встречаться на Балтийском побережье, суровая, но ''по-
своему красивая природа края, любовь к водным просторам, стремление
открывать все новые и новые тайны моря сделали его большим
поклонником спиннинга.
В книге много места отведено одному из важнейших вопросов: где и
как ловить в море, техника ловли спиннингом щуки, окуня, судака и
лосося. Рассказывается о влиянии ветра на жизнь морских рыб и о ловле с
берега — «взабродку». Большой интерес представляют советы о выборе
блесны, о том, какую она должна иметь окраску, форму и т. д. Автор
справедливо указывает, что при выборе блесны надо знать гидрологический режим
участка ловли, его кормовую базу и какая рыба здесь водится. На успех
ловли влияют колебания уровня воды. Так, чувствуя снижение уровня,
пишет М. И. Краснов, рыба уходит в более глубокие места, в новые районы
кормежки. Надо, конечно, знать также обычные места скопления рыбы.
I! автор дает конкретные советы по этому вопросу. Однако тут он допускает
неточность. Он пишет, что «часть пресноводных рыб мечет икру в море».
В действительности же нерест происходит в заливах, в открытом море рыба
нереститься не может. Далее автор утверждает, что ночью, во время
кормежки, угри иногда, в туманные ночи, выползают на травянистый берег,
покрытый росою. Правда, среди рыболовов разговоры об этом приходится
слышать довольно часто, но ихтиологи считают их досужим вымыслом.
Хорошие советы есть в разделе о снастях. Автор дает конкретные
рекомендации о том, какими для морской ловли должны бьигь удилище, катушка
и принадлежности, а среди них в первую очередь багорик. Есть советы и
о том, какой должна быть лодка.
Заканчивая рецензию, хочется отметить, что часть неточностей в книгу
М.—И. Краснова вкралась при переводе рукописи с русского языка на
латышский и при редактировании. Если бы издательство дало рукопись на
просмотр кому-либо из специалистов морской ловли спиннингом, неточности
были бы очень легко устранены. И самое последнее: хорошую —
поучительную и интересную — книгу М. И. Краснова нужно обязательно переиздать,
ведь она вышла очень небольшим тиражом и вскоре же разошлась.
г. Рига
Вл. Пельт
ГОЛОС С БЕРЕГОВ ВЯТКИ
Начиная разговор о журнале «Рыболов-охотник» *, прежде всего
хочется сказать несколько теплых слов о простом и сердечном человеке —•
Феопемпте Парамоновиче Кунилове. Почти у каждого рыболова и сейчас
рядохМ с поплавками и крючками лежат его книги. Ф. П. Кунилов, рыболов-
энтузиаст, непоседливый человек, через всю жизнь пронес благородную
страсть к рыбной ловле.
Он родился в 1877 г. в Вятской губернии, в небольшой деревушке Ка-
занцево, что неподалеку от Уржума, где и провел свое детство. Здесь он
впервые забросил удочку в прозрачные струи реки и ощутил первый трепет
охотничьего сердца — первую поклевку. Рано полюбив милую и близкую,
как мать, природу России, живой, любознательный юноша не мог не излить
* «Рыболов-охотник», Вятка (1909—1918 гг., 1926—1927 гг.).
216

свои впечатления — в конце прошлого века в печати появились его первые
рассказы. Любовь к литературе и журналистике не угасала в нем никогда.
Вятка тогда была глухой провинцией. Читателю нетрудно представить
себе этот городок по описаниям А. И. Герцена, проведшего в нем ссылку.
И вот в этой-то глуши человек большого и беспокойного сердца,
незаурядный журналист, председатель вятского кружка рыболовов-любителей
Ф. П. Кунилов с группой энтузиастов сумел создать довольно солидный
ежемесячный рыболовно-охотничий журнал, ставший большой вехой в
истории отечественного рыболовного спорта. У Кунилова уже был некоторый
опыт работы в печати: в 1905 г. он редактировал газету «Вятский вестник».
Журнал начали издавать на скромные взносы рыболовов и охотников
Вятки. Понятно, что никто из авторов даже и не помышлял о гонораре.
Бескорыстно трудился и сам редактор-издатель, отрывая время для журнала
и от работы, и от рыбалки, и от отдыха.
...Июнь 1909 г. С гордостью держит редактор первый номер своего
журнала, еще пахнущий типографской краской. На обложке только два слова*
«Рыболов-охотник». Рыболов! Слово это не зря поставлено первым. Не
случайно подчеркнуто оно и в подзаголовке: «Ежемесячный иллюстрированный
журнал рыболовства, рыбоводства и охоты».
Ф. П. Кунилов прежде всего был рыболовом-спортсменом и мечтал о
том, чтобы журнал понравился товарищам по страсти. Ему хотелось
вывести журнал на широкую всероссийскую дорогу, сделав его интересным и для
удильщика Дона, и для охотника Сибири, ибо, как писалось в первом
номере, «миллионы любителей посвящают свободное время этому прекрасному
спорту — уженью рыбы и ружейной охоте».
В 1909 г. вышло в свет семь тоненьких номеров, но и это
воспринималось как успех.
В редакцию приходило все больше и больше писем. Иногда,
распечатывая конверт, редактор радовался: как далеко залетал голос с берегов Вятки!
Журнал мужал от номера к номеру. Редакция завела постоянные отделы:
«По России», «Из жизни обществ и кружков», «Корреспонденция»,
«Хроника». Строились они главным образом на письмах, информации, присылаемой
читателями, а также на материале журналов и газет. Каждый номер
журнала открывала небольшая передовая статья, нередко принадлежавшая
перу самого редактора. Основу номера, понятно, составляли статьи и
заметки о различных способах ловли рыбы, по рыбоводству и охоте, нередка
встречались рассказы, стихи.
Как всегда, у редактора были и свои радости и свои огорчения. Он с
удовлетворением отмечал, например, что между редакцией и читателями
установилась связь, что журнал находится на верном пути. В объявлении
об открытии подписки на 1910 г. одной из главных задач издания редактор
считал «пробудить в читателе любовь к природе, к охоте, к рыбной ловле».
Похвально, что с самых первых номеров редакция старалась разжечь в
читателях стремление «к товарищескому единению, к совместной работе на
пользу и развитие рыболовного спорта путем организации кружков и
союзов».
«Рыболов-охотник» на фоне других изданий выглядел очень неплохо.
Велся он квалифицированно. Число читателей понемногу росло. Это
окрыляло редактора, и в 1912 г. в обращении к читателям редакция уже писала,
что ставит перед собой задачу приблизить издание к «идеальному типу
народного охотничьего и рыболовного журнала, о котором в свое время
мечтал Л. П. Сабанеев и другие писатели».
Вместе с радостями, с моральным удовлетворением издание приносило
немало забот и огорчений. Несмотря на неуемную энергию и инициативу
редактора, ему было очень трудно сводить концы с~ концами. Набор
требовал денег, за клише, присылаемые из Москвы или Петрограда, надо было
платить. Даже пересылка журналов и то стоила немало. Прибыли же
издание не давало никакой. Наоборот, редактор нередко был вынужден из своих
личных скромных средств покрызать все убытки. В 1911 г., например, дефи-
217

цит составил около 200 рублей. Где их взять? Не принес заметного облег*
чения и 1912 г. Хотя число подписчиков уже возросло до тысячи человек,
издание все же не окупало себя. Правда, денег, может быть, и хватило,
если бы журнал продолжал вестись на прежнем уровне. Редакцию, однако,
это не могло удовлетворить — она увеличила периодичность и объем
журнала, стала помещать больше рисунков и фотографий.
До 1912 г. «Рыболов-охотник» выходил ежемесячно, а затем — два раза
в месяц. Первые два года издание главным образом предназначалось для
рыболовов-спортсменов. Охотничья часть была явно слабее. У редактора не
очень-то лежала душа к этому разделу, а читатель-охогник ждал большего.
Тогда Кунилов пригласил для ведения охотничьего отдела
писателя-охотника Н. Т. Яблонского. Это сразу же привело к улучшению журнала; он
стал подробнее и живее освещать вопросы ружейной охоты, больше писать
об оружии и снаряжении. Но вскоре, видимо, двум редакторам в одном
журнале стало «тесно», и они решили размежеваться. В 1913 г. журнал был
разделен на два самостоятельных отдела — рыболовный и охотничий. Под
одной обложкой «Рыболов и охотник» фактически уживались два
совершенно самостоятельных журнала. У первого на титульном листе стояло:
«Рыболов-охотник», у второго — «Охотник»; нумерация страниц у каждого отдела
была своя. Журнал еще более расширился: в 1913 г. было выпущено 24
рыболовных и 12 охотничьих номеров.
Ф. П. Кунилов с энтузиазмом сумел зажечь многих товарищей по
любимому спорту. Своим бескорыстным сотрудничеством журнал поддерживали
и начинающие рыболовы и опытные мастера — известные рыболовы
П. Г. Черкасов, И. Н. Комаров, Н. Жуковский. С их помощью удавалось
еще более разнообразить тематику, увеличить число постоянных разделов,
сделать журнал еще более интересным и полезным. В отделе «Наши
пресноводные рыбы» были помещены статьи: «Окунь», «Ерш», «Налим», «Линь»,
«Щука», «Плотва», «Голавль», «Язь» (1911), «Судак», «Карп» (1912),
«Таймень» (1913) и др. Немалое внимание уделялось изготовлению и
применению различных рыболовньих снастей* «Универсальная удочка» (1910, № 2),
«Донные удочки» (1910, № 3) и т. д. Читатели находили
квалифицированные советы об ужении на искусственную мушку, о поделке блесен,
прикормках, об ужении с подвижным поплавком, о крючках, различных насадках и
снастях с катушками. Пропагандируя усовершенствованные снасти, журнал
много писал об изготовлении удилищ, катушек, колец для спиннинга и
особенностях ловли этой снастью.
Заслуги журнала трудно переоценить. Интересны статьи И. Н. Комарова
о технике ужения спиннингом, печатавшаяся с продолжением в нескольких
номерах; Н. Жуковского «Мои охоты со спиннингом» (1913); В. Клавикор-
дова «Уженье рыбы верченьем» (1915). В № 18—19 за 1914 г. редакция
поместила передовую статью-обращение «К русским спиннингистам», в
которой просила опытных рыболовов поделиться с начинающими своими
«секретами», а всех спиннингистов ответить на вопросы: тип применяемого
удилища, грузила, поводка, лучшие блесны и скорость их ведения и т. д. Это
помогало обобщать опыт приверженцев нового способа рыбной ловли. А в № 1
за 1914 г. опубликованы «Двенадцать заповедей спиннингиста». Вот одна
из них: «Раз сделавшись спиннингистом, не бросай этой охоты до конца
дней своих, ибо нет выше наслажденья, как ловля рыбы верченьем».
Полезное дело сделала редакция, опубликовав статьи и заметки о
спортивных способах и приемах ловли, об изготовлении и применении снастей.
Среди лучших можно назвать статьи Н. Сибилева «Письма катушечника»
(1911) и «Несколько советов начинающим сазанятникам» (1915); Б.
Иванова «Зимняя ловля рыбы на кобышки» (1913); И. Комарова «Троллинг —
Pater noster» (1915); М. А. Колмакова «Мои приготовления к сезону»,
«Выбор гнезда для уженья» (1912), «О сазанах» (1914); М. А. Набатова
«Постройка удилища из колотого бамбука» (1914).
Много интересных статей в журнале опубликовал высокообразованный
рыболов-спортсмен П. Г. Черкасов. Он сотрудничал более чем в двадцати
218

русских и зарубежных охотничьих и рыболовных газетах и журналах. Весь
свой досуг посвящал рыболовному спорту и его пропаганде, разрабатывал
новые способы ужения. Он особенно ратовал за распространение «бегучей»
снасти. В 1912 г. журнал начал печатать его воспоминания «Из далекого
прошлого». Кроме того, в «Рыболове-охотнике» постоянно публиковались его
статьи и письма по вопросам рыболовной техники: «К вопросу о величине
отверсгия у фарфоровых колец для уженья верченьем» (1914), «О
переносной складывающейся лодке» (1915) и много других.
Конечно, самое деятельное участие в журнале принимал сам редактор-
издатель Ф. П. Кунилов. Он писал и передовые статьи, и заметки о
практике ловли: например, такие, как «Идеальная насадка для речной рыбы»
(о бабке—личинке поденки). Но основную дань редактор отдавал
беллетристике, выступая с рассказами из жизни рыболовов: «Демьян Иваныч»,
«Не признал», «Талисман», «На берегах Сана», «Ганька». Некоторые
рассказы несомненно интересны. Однако следует оговориться, что
беллетристический отдел был наиболее слабый: безгонорарное издание не могло
привлечь маститых или даже молодых талантливых художников слова. Редактор
вынужден был довольствоваться зачастую очень бледными и
невыразительными рассказами, очерками и стихотворениями начинающих авторов. Часто
публиковались наивные, но идущие от сердца стихи рыболовов. О характере
их можно судить, например, по отрывочку из стихотворения К. Ильина
«Осенняя ловля налимов».
Нас обнял мрак ночной, осенний,
Но у костра уютно нам,
И ближе сердцу, сокровенней
Звон бубенцов то здесь, то там.
Пора идти, но лень покинуть
Уют и теплоту костра,
Подняться лень, лень пальцем двинуть,
А двинуть надо, уж пора.
Фонарь в руке, в другой ведерко,
И осторожно на звонки
Бредем, поглядывая зорко
На плес задумчивой реки.
В критико-библиографическом отделе журнала кратко рецензировались
новинки по рыболовному спорту, изредка помещались обзоры или заметки
о русских и зарубежных периодических изданиях. Хорошую инициативу
проявила редакция, переиздав и разослав как премию подписчикам по
недорогой цене классическое произведение патриарха русской рыболовной
литературы С. Т. Аксакова «Записки об ужении рыбы», а также книгу П. Г.
Черкасова «Сборник статей по рыболовству».
За три-четыре года журнал окреп. Его выписывали рыболовы многих
уголков необъятной России. Но грянула первая мировая война, которая
затруднила или вообще прекратила выпуск многих изданий. Очень трудно
пришлось и редакции «Рыболов-охотник». Однако она прилагала все
усилия, чтобь1 спасти свое детище. Была несколько повышена подписная плата,
объем сократился вдвое, чаще стали выходить сдвоенные номера. Таким
образом Кунилову удалось сохранить журнал и издавать его до 1918 г.,
то есть почти десять лет.
С прекращением этого издания закончилась история дореволюционной
русской рыболовной периодики.
В 1926 г. Ф. П. Кунилову удалось восстановить издание журнала
«Охотник и рыболов». Незадолго перед этим в Вятке организовалось
кооперативное товарищество рыболовов и рыбоводов. Энтузиасты купили моторную
219

лодку, коллективно выезжали на рыбалку, вечерами собирались поговорить
о своих делах, наметить планы новых поездок. На одном из таких
собраний и родилась идея договориться с охотниками о совместном выпуске
журнала. На скромные средства вятского губернского союза охотников и
началось издание журнала. Выходил он менее полутора лет, ежемесячно.
В 1926 г. было выпущено двенадцать номеров и в 1927 г.— четыре.
Охотники и рыболовы обменивались опытом, печатали свои нехитрые
рассказы и стихотворения. В журнале появились разделы «Ответы на
вопросы», «Сообщения с мест».
Ф. П. Кунилов частенько выступал по вопросам охоты, организации
охотничьих обществ, но главным образом писал очерки, рассказы, статьи и
заметки о спортивной ловле рыбы. Интересен его рассказ «День на Киль-
мези», статьи «Ужение рыбы зимой», «Наши достижения» — о блеснах
С. М. Муравлева (С. М. Муравлев вначале в Вятке, а затем в Ленинграде
организовал производство хороших отечественных блесен, что позволило
освободиться от ввоза их из Англии. Мы и сейчас пользуемся изобретенными
им блеснами «Норич», «Уральская», «Кеми»). Но, пожалуй, самой
интересной и поучительной была серия статей, подписанных «Старый рыболов» —
«Ловля рыбы верченьем», которая печаталась с продолжениями. Подробно
говорилось об оснастке спиннинга, о домашнем изготовлении удилищ,
катушек, о том, какими должны быть леса, грузило, поводок, блесны, о технике
заброса. В разделе «Рыболовная практика» печатались небольшие заметки,
например, о сушилках для лес, куговых поплавках, зимнем ужении окуней,
новых типах блесен, ночном ужении нахлыстом.
С несколькими статьями выступил ленинградский спортсмен А. Д. Ше-
манский, который еще до революции предпринял издание русской
рыболовной энциклопедии. Этот автор познакомил читателей с новинками рыбной
ловли за границей, поделился наблюдениями о зимней ловле на реке Цне
и посвятил одну из заметок пятидесятилетнему юбилею английского
журнала «Фишинг гэзетт». Интересно, что еще в те годы А. Д. Шеманский и
другие рыболовы хотели переиздать «Рыбы России» Л. П. Сабанеева.
Вскоре появилось объявление А. Д. Шеманского: «Ищу солидных издателей для
выпуска в свет переводов лучших заграничных руководств по уженью и
переиздания книги «Рыбы России» Сабанеева». Но желающих, к сожалению,
не нашлось.
В 1927 г. Кунилов переехал в Ленинград, став председателем
кооперативного товарищества рыболовов и рыбоводов. После его отъезда журнал
прекратил существование. Многие статьи Кунилов начал печатать в журнале
«Охота и природа», в котором с 1929 г. работал секретарем.
Человек большого сердца, страстно влюбленный в жизнь и природу,
Кунилов был душою компании, организатором поездок на реки и озера.
Ленинградские спортсмены хорошо помнят его лекции в клубах, на фабриках,
заводах. Не один раз он судил соревнования. Его знают как одного из
организаторов и руководителей ленинградского областного общества
рыболовов. Любовь к литературному труду он пронес через всю свою жизнь.
Его авторитет в вопросах рыболовства был очень высок. Не одно поколение
молодых спортсменов училось и воспитывалось на его книгах и статьях.
Вот передо мною скромная, в серенькой обложке, брошюра Ф. П. Куни-
лова «Ловля рыбы на дорожку», изданная еще в 1929 г. А вот, в
голубоватой обложке, книжечка- «Ловля рыбы на живца», которая более двадцати
лет назад помогла мне поймать первых щук... В 1931 г. Кунилов порадовал
читателя своей обстоятельной книгой «Спиннинг».
Писал Ф. П. Кунилов ясно, просто, от души. Потому, наверное, его
книги так легко читаются и запоминаются.
Интересна его книга «Начинающий рыболов», изданная в 1948 г.
Лучшим произведением можно назвать «Рыболовный спорт», впервые
выпущенное в свет в 1952 г. Стотысячный тираж разошелся очень быстро. Через
два года таким же тиражом было выпущено второе, переработанное и
дополненное, издание: всеобъемлющее пособие пришлось по душе как начн-
220

нающему, так и опытному рыболову. Спортсмен нашел в нем описание рыб
и их повадок; советы о том, как оснастить удочки и пользоваться ими; как
ловить сомоз, лососей и судаков. В книге помещены рыболовный календарь,
справки о влиянии погоды на клев, советы по изготовлению и починке
инвентаря. Весь свой многолетний опыт и опыт товарищей вложил Феопемпт
Парамонович в эту хорошую книгу. Известными книгами Кунилова были
также «Справочник рыболова» (1947), «Уженье рыбы зимой» (1948),
«Уженье рыбы в проводку» (1958).
До тех пор пока недуги не сломили Феопемпта Парамоновича, он
регулярно выступал в печати. В семи первых книжках альманаха «Рыболов-
спортсмен» было опубликовано 18 рассказов, очерков, статей и заметок.
Даже беглое перечисление дает представление о широте его интересов:
«Северные лососи», «Рыбньне места под Ленинградом», «Лососевая приманка»,
«Новая катушка», «Ловля судака на Вуоксе», «Форели в Ленинградской
области», «Ельцы», «Ловля глубоководных хищников». Помимо руководств
по рыболовству, он написал и "поэтичные рассказы, полные любви к русской
природе: «На пульку-зеркальце», «Из детских воспоминаний», «На Каме».
Уже будучи тяжело больным, Кунилов с волнением узнал о
намечающемся издании нового журнала «Рыбоводство и рыболовство». Ослабевший,
уже не в состоянии ни писать, ни читать, он продиктовал своей жене: «Мы,
советские рыболовы, мечтаем о своем журнале уже 40 лет...». И далее,
сказав о задачах, которые остро встают перед издателями, он закончил:
«Конечно, если я поправлюсь здоровьем, я буду сотрудничать в Вашем
журнале. Желаю Вам успеха в таком добром начинании».
Эти строки оказались последними. В первом же номере, на той самой
странице, где было приветствие журналу, редакция поместила и сообщение
о его смерти...
Умер Ф. П. Кунилов 12 января 1958 г. в Ленинграде 82 лет.
Хорошую жизнь прожил скромный журналист, писатель,
рыболов-спортсмен. Светлая память о нем долго будет сохраняться в сердцах не только
тех, кто лично знал этого душевного человека, но и всех, кто читает его
книги, статьи, кто любит рыбную ловлю, живую природу.

СОДЕРЖАНИЕ
Стихи, рассказы, очерки
К. Константинов. Три стихотворения 4
В Дубровин. Комендант острова у
С. Осипов. В таежных дебрях J1
И. Ломакин. Сомы и сомята ^
A. Дроздов. Детство (стих.) 23
Г. Антипов. Неделя 24
П. Крылов. Сильнее смерти Зо
В л. Соколов Ночное происшествие 38
Л. Стефаров. Под ночной радугой 41
B. Котков. Звездная ночь j|6
В. Фенютин. Случай 52
А. Карлов. Удача 55
7Z/. Талимов. Экзамен на «чин» рыболова 59
И. Нефедычев. Неделя рыболова (стих.) 65
И. Волокитин. Первый подвиг 66
Юрий Талалаев. На Ворше-реке (стих.) 69
Ф. Филенко. Хитрость прожорливого жереха Г"
Тысячи и одна ^0
В глухую ночь '2
Алексей Никишин. Засада ~~~
К. Фару тин. Утятница 79
Г. Трошин. Отпраздновали 83
Дм. Максимов. Утро на реке (стих.) 88
A. Зимин. Мария "*•
B. Воробьев. Секрет ||0
Анатолий Вендт. Чудаки 92
Рему с Лука. Скептик ^
Александр Шахов. Семга 100
В. Фенютин. В мороз (стих.) 104
По водным просторам нашей Родины
П. Килячков. Хороши края родные! 106
Г. Ананасов. Приезжайте к нам в Чувашию! 107
Александр Ханжин. На «Большой яме» 109
Д. Савин. Ловля форели в Северной Осетии 117
Г. Сазонов. Блеснение на Клязьминском водохранилище .... 124
А. Чижов. В Приазовских плавнях 130
77. Сорокин. Удача сама не приходит 134
Виктор Нагибин. На речках Паже и Воре 137
/7. Стефаров. На Татоше 142
Подводная охота
О. Мокиевский* В подводных садах Индонезии 150
Н. Козлов. Черный омут 157
222

Наша уха
Б. Романов. Ну — времена!
Д. Черепанов, С. Анисимов. Когда клюют рыболовы
Мудрость рыболова (пословицы и приметы)
Американский юмор (Из сборника «Сокровищница рыболовного
юмора») . ,
П. Мочалов. Три рассказа
Из рыболовной практики
И. Королев. За карпом с донками 174
П. Мочалов. Необычная ловля на блесну 175
И. Алексеев. «Чмак» 176
Сергей Кочетковский. Злосчастная канава 177
B. Беленовский. Зимнее ужение под Воронежем 179
Е. Кулаков. С удочками на плотах 180
C. Никишн. Ужение трески и сайды 182
Е. Бурцев. Ловля хариуса и ленка в Ангаре 183
Л. Ясников. Оснащение спиннингового удилища для ловли хариуса
на мушку 188
Ю. Кононенко. Зоревая ли рыба судак? 190
П. Стефаров. За катраном 193
Ю. Марков. Сумка-футляр для безынерционной катушки .... 195
А. Волков. О пользе зубной пасты 198
Василий Завьялов. Смекалка —
Я. Киселев. Уроки на берегу 199
По письмам наших читателей 202
Критика и библиография
В. Ленев. На просторах Атлантики 212
А. Приедитис. Со спиннингом в море 215
Вл. Пельт. Голос с берегов Вятки 216

Рыболов-спортсмен
Книга двадцать третья
Редакторы Е. К. Петровская и Л. Г. Трипольский
Фотообложка М. Н. Боташева
Художественный редактор Е. М. Галинский
Технический редактор М. П. Манина
Корректор 3. Г. Самылкина
Изд. № 2887. Сдано в набор 19/11 1965 г.
Подписано к печати 27/IV 1965 г. А08743. Формат
60 x 90i/ie- Объем 14 печ. л., 15,41 уч -изд, л.
Тираж 110 000. Цена 77 коп Зак. 5-43Ь
Тем. план 1965 г. № 65.
Издательство «Физкультура и спорт»
Государственного комитета Совета Министров
СССР по печати,
Москва, ул. Карла Маркса, д. 20.
Отпечатано с матриц Первой Образцовой
типографии им. А. А. Жданова, Москва, на Книжной
фабрике им. М В. Фрунзе Государственного
комитета Совета Министров УССР по печати,
Харьков, Донец-Захаржевская, 6/8*