А. С. Пушкин.
Портрет работы О. А. Кипренского. 1821 год.
Jfajастении
Александр ЕРГЕЕВИЧ пуш КИН
ИЗДАТЕЛЬСТВО „ПРОСВЕЩЕНИЕ" Москва — Ленинград 1964
У F С Р
Х*р1с1вгька область
’	Нова Бодолага
F.' НОНВА Б'БЛЮ'ГЕКА
Д^.л	_________

I. Детство в Москве
(1799—1811)
...Края Москвы, края родные, Где на заре цветущих лет Часы беспечности я тратил золотые. Не зная горестей и бед...
(«Воспоминания в Царском Селе», 1814)
В Москве на стене дома № 10 по улице Баумана (ранее называвшейся Немецкой улицей) прикреплена мемориальная доска с надписью:
Здесь был дом, в котором 26 мая (6 июня) 1799 года родился А. С. Пушкин.
В те далекие времена Москва, разумеется, была совсем не той, какой знаем мы ее теперь. Когда мальчик Саша Пушкин гулял со своим крепостным дядькой Никитой Тимофеевичем Козловым, он видел немощеные большей частью улицы. Летом проезжающие экипажи подымали густую пыль, осенью — колеса увязали в грязи. Каменные и деревянные дома располагались весьма привольно. Многочисленные купеческие и дворянские владения были окружены обширными огородами, тенистыми садами, бесчисленными флигелями и «службами»: конюшнями, сараями, кузницами. Рядом
стояли маленькие домики мелких торговцев, мещан, ремесленников. Много зелени, поют петухи, лают собаки на прохожих. Иной раз казалось, что идешь по деревне. Но старые монастыри и церкви, крепостные стены и башни, богатые дворцы вельмож, военные казармы и другие «казенные» строения напоминали о том, что Москва — огромный город, не так уж давно бывший столицей. В центре Москвы — Кремль, свидетель и участник многих событий русской истории. Никита Тимофеевич за руку вел своего воспитанника по темной и узкой лестнице на колокольню Ивана Великого. Отсюда открывалась чудная панорама. Кремлевские соборы, древние стены и башни Кремля были свидетелями яростных схваток русских ратников с татарами, ляхами. В келье Чудова монастыря Григорий Отрепьев мечтал о том, как станет «царем Московским и всея Руси». Вдали мерещились здания села Преображенского, где юный Петр строил и водил в атаку на «потешные» крепости свои «потешные» полки. Рядом с кремлевской стеной — лобное место, отсюда когда-то объявлялись царские указы и приговоры.
Большую часть своей жизни поэт проведет вне Москвы, но в Москве было заложено в нем многое, что даст содержание и направление его творчеству в юные и зрелые годы. Москва навсегда останется для него родиной, полным выражением России: V
Как часто в горестной разлуке, В моей блуждающей судьбе, Москва, я думал о тебе!
Москва... как много в этом звуке Для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!
(«Евгений Онегин»)
I Никита Тимофеевич любил рассказывать мальчику что-нибудь из русской истории, которую по-своему знал неплохо. Саша с захватывающим интересом слушал рассказы о далеких и недавних событиях.
Нередко упоминались имена предков: Пушкиных — по линии отца и Ганнибалов — по линии матери.
^Пушкины «водились с царями», как писал потом поэт, занимая места окольничьих и стольников. Гаврила
О
Пушкин ушел в лагерь Дмитрия Самозванца. Другой Пушкин, Федор, был казнен как участник стрелецкого бунта при Петре Первом. Дед Саши, Лев Пушкин, всего каких-нибудь 50 лет назад во время дворцового переворота, при низвержении императора Петра III, не захотел присягать провозгласившей себя императрицей Екатерине II, за что был заключен в крепость. \/
|Бабушка Пушкина со стороны матери, Мария Алексеевна Ганнибал, сидя за рукоделием в своей уединенной и уютной комнатке в доме на Немецкой улице, неторопливо вела рассказ о Ганнибалах, Прадед Саши Пушкина, Ибрагим Ганнибал — «арап Петра Великого», сын одного из мелких африканских князьков, мальчиком попал в Россию, стал воспитанником первого русского императора, учился за границей, служил Петру и дослужился до чина генерал-аншефа. Его сын, адмирал Иван Ганнибал, прославился победой над турецким флотом в морском сражении под Наварином (1770 г.).
I Пушкин с детства гордился своими предками. Имена Пушкиных и Ганнибалов впоследствии будут нередко встречаться в его произведениях («Борис Годунов», «Арап Петра Великого», «Моя родословная»). И это было не дворянским тщеславием, а чувством гордости, что его предки вошли в историю родной страны.
К началу XIX века семья Пушкиных стала ничем не примечательной дворянской семьей. Былые связи с царским двором, заметная роль в государственных делах ушли в прошлое. Род обеднел, и Пушкины владели лишь небольшими поместьями. Хозяйственные дела их не интересовали, имения были заброшены, доходы все уменьшались, московский дом велся довольно безалаберно.
;Отец поэта, Сергей Львович Пушкин, в молодости служил в гвардии, но фронтовые учения, парады и караулы, особенно строгие при императоре Павле, побудили его уйти с военной службы. Затем он служил некоторое время по «комиссариатскому» (интендантскому) ведомству и наконец вышел в отставку, поселился в Москве и зажил спокойной жизнью московского барина. Сергей Львович был хорошо образован и воспитан, побывал за границей, безупречно владел французским языком, любил и хорошо знал французскую литературу У него была богатая библиотека, состоявшая, главным
образом, из французских книг. И сам он был причастен к писательству: его стихотворные послания ходили в московском светском обществе. Был он прекрасным чтецом, и маленькие Оля и Саша Пушкины с увлечением слушали, как он читал комедии Мольера
Сергей Львович был женат на красавице Надежде Осиповне Ганнибал, внучке Ибрагима Ганнибала. И после женитьбы он продолжал вести рассеянную жизнь светского щеголя, наполненную выездами, гостями, развлечениями. Он был человеком слабовольным и вместе с тем эгоистичным. На детей внимания обращал мало.
Под стать Сергею Львовичу была и его молодая жена, прозванная в свете за красоту и смуглое лицо «прекрасной креолкой». Она также не хотела заниматься воспитанием детей. Только младшего сына — Льва она любила и баловала, тогда как к Александру была холодна, а иногда даже и жестока.
\/ Воспитание Саши и Оли Пушкиных было, по дворянскому обычаю, поручено часто меняющимся гувернерам-французам, мало подготовленным к роли учителей и воспитателей. В доме господствовал французский язык, и немудрено, что читать и писать будущий поэт выучился сначала по-французски. Но в доме Пушкиных были люди, которые помогли Саше узнать и полюбить родной язык, живой, образный и богатый. Это дядька Никита Тимофеевич Козлов, Мария Алексеевна Ганнибал, няня Арина Родионовна.
Мария Алексеевна Ганнибал1, жена умершего в 1806 году Осипа Абрамовича Ганнибала, умела живо, на превосходном русском языке рассказать своему внуку о его прадеде — знаменитом «арапе Петра Великого», о старинной жизни русских £ар, об интересных случаях из жизни Петра ПервогоЛВ комнате бабушки Саша Пушкин нередко забирался в большую корзинку, предназначенную для принадлежностей шитья и вязания, которая стояла рядом с креслом бабушки, и, тихонько сидя в ней, слушал полные живых подробностей рассказы о старине. Когда Саше исполнилось 5 лет, М. А. Ганнибал стала его учить читать и писать по-русски.
1 В девичестве — Пушкина; принадлежала к одной из ветвей этой старинной русской фамилии.
Другой женщиной, влияние которой на будущего по эта трудно переоценить, была Арина Родионовна, няня Пушкина, крепостная Ганнибалов, прототип няни Владимира Дубровского и няни Татьяны Лариной. Русские народные песни и сказки, жемчужная россыпь пословиц и поговорок, меткие и образные обороты русской речи — словом, во богатство разговорного русского языка и русского фольклора раскрывалось перед „мальчиком в речах Арины Родионовны. Он полюбил ее нежной дет-V- ской любовью и на всю жизнь привязался к ней, как к самому близкому человеку. Он звал ее «мамой», «мамушкой» и посвятил ей немало поэтических строк.
Ах! умолчу ль о мамушке моей, О прелести таинственных ночей, Когда в чепце, в старинном одея'нье, Она, духов молитвой уклоня, С усердием перекрестит меня И шепотом рассказывать мне станет О мертвецах, о подвигах Бовы...
(«Сон», 1816)
* * *
I,/ Начиная с 1806 года семья Пушкиных лето проводила в подмосковном селе Захарове, в имении, только что приобретенном М. А. Ганнибал. Там перед взором будущего поэта предстает поэтичная природа Подмосковья, трудовая жизнь и быт народа, крестьянские будни с тяжелой работой в поле, деревенские праздники с песнями, с незатейливой музыкой балалайки, с девичьими хороводами. Все это навсегда вошло в сознание Пушкина, полюбилось ему.
А в двух верстах от Захарова — большое село Вя-зёмы. Оно принадлежало когда-то Борису Годунову. Там, во время прогулок со своим крепостным дядькой, мальчик видит пруды, вырытые еще при Годунове, старинную церковь. Он слышит предания о царе Борисе и о Дмитрии Самозванце, на каменных стенах внутри церкви с трудом разбирает оставленные польскими панами надписи латинскими буквами с датами, напоминавшими о драматических событиях «Смутного времени». Русская история и здесь, в Захарове, напоминала о себе.
А. С. Пушкин.
Гравюра Е. Геймана.
Осенью возвращались в Москву, и опять начиналась городская жизнь с уроками гувернеров, с чтением, с прогулками по улицам и площадям.
/ Пушкин рано выучился читать. К 9 годам большая библиотека отца была почти вся перечитана. Память у мальчика была необыкновенная, стихи заучивал он быстро — с одного-двух раз. Многое из прочитанного было еще непонятно, но так или иначе произведения Вольтера, трагедии Корнеля и Расина, комедии Молье
ра, стихи Парни, философские трактаты Дидро, Руссо, оды Ломоносова и Державина, сочинения Карамзина, басни Дмитриева, трагедии Сумарокова, стихи молодого Жуковского оказались в литературном багаже Пушкина к тому времени, когда он должен был приступить к регулярному школьному образованию.
Росту литературных интересов мальчика помог его дядя — Василий Львович Пушкин, довольно известный поэт и литератор 10—20-х годов XIX века. Автор дружеских и полемических посланий, любовных стихов и басен, сатирической поэмы «Опасный сосед», Василий Львович всегда был в курсе литературных событий. Он часто бывал в доме брата и едва ли не первый обратил внимание на рано пробудившуюся в племяннике любовь к литературе. Василий Львович и сделался его первым наставником в поэзии.
В доме Пушкиных часто собиралось общество знаменитых в то время писателей: приходил маститый поэт Дмитриев, видный представитель сентиментализма, автор любовных стихов, переводов басен Лафонтена, легких шутливых сатир — «сказок» на нравы своего времени; приходил Николай Михайлович Карамзин, автор сентиментальных и романтических повестей («Бедная Лиза», «Остров Борнгольм») и «Писем русского путешественника», в будущем — знаменитой «Истории государства Российского»; появлялись совсем молодые еще поэты В. А. Жуковский и К. Н. Батюшков и другие литераторы. Сергей Львович разрешал Саше присутствовать на собраниях в его кабинете. Шли горячие литературные споры, гости читали стихи, поэмы, прозаиче-/ ские произведения^Мальчик слушал и приглядывался. В нем рано пробудилось желание и самому попробовать писать. Один из современников пишет в своих мемуарах: «Пушкин по вечерам долго не засыпает, а когда его спрашивают: «Что ты, Саша, не спишь?»—отвечает: «Сочиняю стихи».
Первые поэтические опыты были созданы на французском языке. Несохранившаяся шуточная поэма была сожжена после насмешек одного из гувернеров над автором. Комедия «L’escamoteur» («Похититель»), также не дошедшая до нас, была разыграна маленьким автором перед единственной зрительницей — сестрой
Ольгой. «Публика» осмеяла «Похитителя», но это не обидело Сашу, и он быстро сочинил эпиграмму, где высмеял себя за подражание Мольеру.
* * *
“ Пушкину исполнилось 12 лет. Пора было думать и о систематическом школьном образовании. Больше всего об этом заботился дядя Василий Львович, взявший под свое покровительство живо интересующегося литературой племянника. Сперва предполагалось отдать Сашу в модный в дворянских кругах иезуитский колледж в Петербурге. Но в начале 1811 года издан был указ сената об открытии Лицея, учебного заведения нового типа: оно должно было соединить среднюю и высшую школу и готовить широко образованных деятелей в разных областях государственной службы. И Сергею Львовичу, и Василию Львовичу, всегда отличавшимся пристрастием к широкой гуманитарной образованности, понравился характер Лицея, который должен был открыться осенью 1811 года в Царском Селе, в непосредственной близости ко двору императора Александра I. Решено было, пользуясь связями и знакомствами, определить Сашу в Лицей.
II. Лицейские годы
(1811-1817)
В те дни, когда в садах Лицея Я безмятежно расцветал... ...Когда порой бывал прилежен Порой ленив, порой упрям, Порой лукав, порою прям, Порой смирен, порой мятежен. Порой печалей, молчалив, Порой сердечно говорлив, ...В те дии — во мгле дубравных сводов Близ вод, текущих в тишине, В углах лицейских переходов Являться муза стала мне.
(«Евгений Онегин», из раииих редакций)
' В начале 1811 года Сергей Львович и Надежда Осиповна совершили поездку в Петербург, чтобы похлопотать об определении сына в Лицей. В хлопотах принял большое участие их давний знакомый — Александр Иванович Тургенев, занимавший важный пост в министерстве народного просвещения. С его помощью Сергей Львович добился включения сына в число кандидатов, допускаемых к приемным экзаменам в Лицей, и в середине июля Василий Львович повез племянника в Петербург. - i р.
Экзамены происходили не в Царском Селе, где во флигеле Екатерининского дворца, одной из резиденций императорской фамилии, готовилось помещение для Лицея, а в Петербурге, в доме министра народного просвещения. В назначенный день в сопровождении родных и собрались сюда мальчики — кандидаты в лицеисты. Экзаменовали поступающих директор Лицея —
В. Ф. Малиновский и некоторые из профессоров нового учебного заведения. Интересны оценки ответов Пушкина, занесенные в сохранившуюся экзаменационную ведомость:
«В грамматическом познании языков: российского — очень хорошо, французского — хорошо, немецкого — не учился, в арифметике — знает до тройного правила, в познании общих свойств тел1 — хорошо, в начальных основаниях географии — имеет сведения, в начальных основаниях истории — имеет сведения». Через несколько дней Пушкин был зачислен в'число воспитанников Лицея.
Открытие Лицея отложено было на середину октября, а пока шли приготовления: шили синие форменные сюртуки с красным стоячим воротником, высокие лакированные ботфорты, треугольные шляпы. Пушкин уже успел познакомиться с несколькими из будущих однокашников и ближе сойтись с одним из них — Иваном Пущиным, который на всю жизнь станет самым близким его другом.
На 19 октября назначено было официальное открытие Лицея (занятия начались несколько раньше). В Белом зале вновь отделанного здания в присутствии Александра I, всей царской семьи и многочисленных сановников состоялся торжественный акт. Сначала — чтение «высочайшей грамоты Лицею», речь директора В. Ф. Малиновского и оглашение списка профессоров, служащих и воспитанников, затем молодой профессор «нравственных наук» А. П. Куницын произнес яркую, имевшую большой успех речь. Он обращался к воспитанникам Лицея с благородным призывом посвятить себя науке и готовиться к службе отечеству, нуждающемуся в людях образованных, честных и гуманных. Речь Куницына надолго осталась в памяти лицеистов, а сам оратор сделался любимейшим их наставником. Время, когда открывался Лицей, было еще тем временем царствования Александра I, о котором Пушкин скажет впоследствии: «...дней александровых прекрасное начало». Известный либеральный деятель М. М. Сперанский был автором устава нового учебного заведения, и либеральное направление в первые годы существования Лицея явственно проявлялось в программах
1 Физика.
Царское Село. Екатерининский дворец и лицейский корпус (слева).
Гравюра !К. Майера. 1822.
занятий и во всем строе жизни. Впоследствии все это изменилось.
Под Лицей был отведен четырехэтажный флигель Екатерининского дворца, соединявшийся проходом через арку с самим дворцом. Эта связь была не случайна: у Александра I была мысль о воспитании в Лицее двух своих младших братьев — Константина и Михаила, — но она не была осуществлена.
В верхнем этаже по обеим сторонам длинного коридора размещались комнаты лицеистов. На дверях прикреплены были черные дощечки с именами: № 13. Иван Пущин; № 14. Александр Пушкин и т. д. В каждой комнате — железная кровать, комод, конторка, зеркало, стул, стол для умывания. На конторке — чернильница и подсвечник со щипцами.
В коридоре помещался дежурный служитель, обычно — из отставных унтер-офицеров. Он будил мальчиков по утрам на занятия, следил за порядком в комнатах. Этажом ниже были классы и рекреационный зал *. Еще ниже — столовая и конференц-зал, где происходили публичные экзамены и торжественные акты.
1 Зал Для отдыха и игр в перерыве между занятиями.
В первом этаже размещались квартиры гувернеров и служащих Лицея.
Через арку, соединявшую Лицей с дворцом, лицеистов в праздник водили в дворцовую церковь на богослужение. В этой же арке располагалась лицейская библиотека (к открытию Лицея в ней насчитывалось 800 томов).
Лицейский день начинался рано, в 7 часов. После завтрака шли занятия с перерывами на обед и прогулку — вплоть до 8 часов вечера. Программа Лицея была обширна: неизбежный для всех учебных заведений царской России «закон божий», российская грамматика и словесность (словесностью тогда называли литературу), латинский язык, французский язык и литература, немецкий язык, логика, всеобщая история, арифметика, география, «политические и нравственные науки», рисование, чистописание. Позднее ввели фехтование и обучение военному строю для лицеистов, собирающихся после выпуска идти в гвардию или армию. Конечно, за шесть лет трудно было основательно изучить такую широкую программу, и потому многие из предметов изучались формально. Среди лицейских учителей были люди с большими знаниями в своей области. К ним помимо названного уже Куницына относился Кошанский, профессор латинской и русской словесности — для своего времени большой знаток литературы.
Учитель французского языка де Будри был родным братом Марата, замечательного деятеля французской буржуазной революции 1789 года. Де Будри эмигрировал из Франции после прихода к власти Наполеона. Из уст его Пушкин слышал интереснейшие подробности о событиях, все еще волновавших Европу.
Помимо профессоров в Лицее были гувернеры-воспитатели, наблюдавшие за поведением учеников.
Дружная товарищеская семья лицеистов не в меньшей степени, чем учителя, содействовала развитию личности будущего великого поэта. Его отец и мать, как говорилось выше, мало обращали внимания на Сашу. Друзей и товарищей, кроме сестры Ольги, у него не бы-,	,\о. А здесь — шумная толпа в тридцать мальчиков с
разными характерами, разнообразными склонностями и интересами. Спокойный, рассудительный, но добрый и
отзывчивый Иван Пущин — Жано, как звали его товарищи; романтически восторженный, высокий, нескладный и немножко смешной Вильгельм Кюхельбекер (над ним лицеисты не прочь были иногда посмеяться, но в сущности любили его); 'близорукий, склонный к полноте и лени Антон Дельвиг, будущий поэт, оставивший заметный след в развитии русской лирики; поэт и хороший музыкант Корсаков, подававший большие надежды (он умер через 3 года после окончания Лицея); тихий и незаметный Данзас, дружески расположенный к Пушкину, будущий его секундант; аристократ Горчаков, впоследствии дипломат, министр и канцлер; бессменно первый ученик Вальховский; будущий замечательный исследователь морей, уже в Лицее зачитывавшийся кни-,j гами по географии, Матющкин Л-ъот круг наиболее Р близких Пушкину товарищеЙ./Пушким. при всей неровности своего характера, всП&льчивостн и горячности, быстро нашел среди них свое место, сумел вызвать к "	расположение и дружеские чувства. Товарищи
окрестили его «французом» за блестящее знание французского языка и литературы. Он был невысокого роста, крепко и ладно сложенный, со смуглым лицом, носившим черты африканского происхождения, с густыми вьющимися рыжеватыми волосами (только с 16— 17-летнего возраста волосы Пушкина стали темнеть). Быстрый, порывистый, иногда задиристый и заносчивый, Пушкин, случалось, ссорился с товарищами. Но он был отходчивым, был таким отзывчивым и сердечным, так охотно участвовал во всевозможных затеях, источал такую жизнерадостность и веселье, что понятным становится навсегда сохранившееся дружеское отношение к нему большинства лицеистов. Это-1 объяснялось не только тем, что через 3—4 года лицеистам стало ясно, что среди них растет замечательный поэт, но и самим характером Пушкина.
-(Учился Пушкин неровно. Его привлекали русский и французский языки, литература, история, «нравственные науки» (туда входили сведения из социологии и юридических наук), рисование — и по этим предметам он шел одним из первых. Но он недолюбливал немецкий язык, был равнодушен к математике и физике, и успехи его в этих предметах были иной раз невелики. Вот почему в ведомостях, где профессораJ дЬредёляли место
? К- п. Л»хостски8 J	tiicji иГЕКТу Д7^
цаЛ A.OJ ОСЛИХ №------J Л
учеников по их успеваемости, Пушкин нередко оказывался в конце второго, а то и третьего десятка.
В середине первого учебного года профессор французского языка и словесности пишет о Пушкине: «Он проницателен и даже умен. Крайне прилежен, и его приметные успехи столь же плод его рассудка, сколь и его счастливой памяти, которые определяют ему место среди первых в классе по французскому языку». Профессор истории и географии Кайданов в марте 1812 года отмечает: «Дарований очень хороших, довольно приметен, успехов очень хороших». А профессор немецкого языка Гауеншильд отзывается о Пушкине так: «Кажется, он никогда не занимался немецким до поступления в Лицей и, кажется, отнюдь не желает делать этого и сейчас; между тем, если бы он захотел на это решиться, он сделал бы успехи самые быстрые, будучи очень одаренным проницательностью и памятью».
Одаренность и необыкновенную память Пушкина отмечают постоянно почти все профессора Лицея.
В конце первого лицейского учебного года началась Отечественная война. Патриотический порыв охватил лицеистов. Через Царское Село, рядом с Лицеем, проходил большой тракт из Петербурга на Москву. Лицеисты видели, как шли на войну гвардейские полки, а потом и дружины петербургского ополчения, со слезами на глазах прощались с бородатыми ополченцами, желая им победы.
Вы помните, текла за ратью рать, Со старшими мы братьями прощались И в сень наук с досадой возвращались, Завидуя тому, кто умирать Шел мимо нас...
(«Была пора...», 1836)
Воспитанники Лицея в «газетной комнате» читают русские и иностранные газеты и журналы (кроме того, их читает вслух в зале профессор Кошанский). Восторги сменяются печалью, но все твердо уверены в конечной победе русского оружия. Любимой игрой лицеистов становится игра в войну. Кюхельбекер просится добровольцем в действующую армию, но получает отказ (ему, как и Пушкину, всего 13 лет).
В августе 1812 года Пушкин получает известие об отъезде из Москвы в Нижний Новгород родителей с братом, сестрой и бабушкой. Бородинское сражение вызывает бурю восторгов, а когда приходит весть об оставлении русскими Москвы и занятии ее французами — лицеисты потрясены, плачут. Лицей готовится к отъезду из Царского Села, но Москва оставлена Наполеоном, начинается отступление французской армии, вскоре переходящее в бегство; затем война продолжается уже за пределами России. «Жизнь наша лицейская, — писал в своих мемуарах И. И. Пущин, — сливается с политической эпохой народной жизни русской». Не удивительно, что 1812 год нашел неоднократные отклики в произведениях Пушкина.
❖ * *
Миновала гроза двенадцатого года, окончился и заграничный поход русской армии. Жизнь в Лицее текла своим чередом. Лицеисты взрослели, интересы их расширялись и углублялись, определялись склонности. Лицейские дни были наполнены занятиями в классах, чтением, подчас шалостями, столкновениями лицеистов между собой и с гувернерами. Пушкин был задирист — и добр, правдив — и иной раз резок, в нем рано развились и чувство собственного достоинства, и самостоятельность суждений. Как-то один из гувернеров отобрал у Дельвига стихи, высмеивавшие инспектора Пилецкого. Надо сказать, что Пилецкий был тайным агентом полиции, шпионил за учителями и воспитанниками, и лицеисты ненавидели его. Пушкин с негодованием сказал гувернеру: «Как вы смеете брать наши бумаги, стало быть, и письма наши из ящика будете брать?» Это было началом борьбы против ненавистного надзирателя. Лицеисты устроили собрание и объявили Пилецкому, что требуют его ухода, что если он не уйдет, они сами подадут заявление с просьбой уволить их всех из Лицея. Дело дошло до министра народного просвещения Разумовского, и Пилецкий был уволен.
{/ За свои шалости Пушкину приходилось иной раз терпеть и наказания. Так, за то, что Пушкин, Малиновский (сын директора Лицея) и Пущин как-то с помощью лицейского дядьки устроили тайную пирушку, на кото
рой главным угощением был «гогбль-могель», Куда входил и недозволенный ром, — всем троим пришлось стоять на коленях во время утренней молитвы и их посадили в столовой на самые последние места, с которых лишь постепенно передвигали на места, более близкие к началу стола. Пушкин шутил по этому поводу:
Блажен муж, иже Сидит к каше ближе.
Но несмотря на шалости и неуемную резвость, учителя относились к Пушкину с невольным уважением: чувствовалось в нем что-то серьезное, большое. А товарищи, за немногим исключением, горячо полюбили «француза», отзывчивого, доброго и живого, всегда готового и примкнуть к друзьям в какой-нибудь очередной проделке, и помочь им в беде.
Условия лицейской жизни благотворно действовали на будущего поэта. Прекрасные царскосельские парки с их тенистыми рощами и прудами, где плавали лебеди, исторические памятники, вызывавшие воспоминания о победах русского оружия, блестящие архитектурные ансамбли зодчих XVIII века — все это воспитывало в Пушкине чувство красоты, патриотические чувства.
Пушкин много читал. Помимо довольно большой /лицейской библиотеки, он получал книги от родных, брал их у товарищей. Русские и иностранные журналы и газеты можно было найти в «газетной комнате». Круг чтения все расширялся. По-прежнему классики французской литературы — Вольтер, Руссо, Дидро, Корнель, Расин и Мольер — занимают в нем большое место. Среди книг, читаемых Пушкиным, — и русские писатели: Ломоносов, Державин, Жуковский, Карамзин, Батюшков, Крылов, Радищев. В стихотворении «Городок» Пушкин, говоря о своем чтении, не упоминает запрещенные книги, но известно, что лицеисты читали их, так же как и рукописи, ходившие тайно по рукам.
Нередко, «оставив шумный круг друзей», юноша Пушкин с книгой в руках уединялся в пустынных уголках прекрасного парка.
СУ большинства воспитанников Лицея явно преобладали литературные интересы. Этому способствовал и
учебный план, в котором главное место уделялось языкам и словесности — русской, латинской, французской. Не удивительно, что уже вскоре после начала занятий в Лицее появились рукописные журналы: «Неопытное перо», «Юные пловцы», «Лицейский мудрец», «Сверчок». В них активно участвовал и Пушкин, и не только своими стихами, но и карикатурами (рисовать Пушкин любил, и учитель рисования неоднократно отмечал его успехи). Профессор словесности Кошанский не раз на уроках предлагал лицеистам писать стихи на указанную им тему, и сохранились рассказы о том, как Пушкин удивлял учителя и товарищей быстрым и талантливым выполнением поэтического задания. Скоро среди лицейских поэтов (Дельвиг, Кюхельбекер и некоторые другие) Пушкин занял первое место. Стихи его явно перерастали значение ученических упражнений, начиналось подлинно поэтическое творчество. В «Евгении Онегине» Пушкин позже писал:
В те дни в таинственных долинах, Весной, при кликах лебединых, Близ вод, сиявших в тишине, Являться муза стала мне.
В 1814 году в журнале «Вестник Европы» впервые появилось в печати стихотворение Пушкина «К другу стихотворцу» — послание, обращенное к Кюхельбекеру. В шутливо-ироническом тоне Пушкин предостерегает своего друга от опасности стать посредственным стихоплетом, а не настоящим поэтом. Он предупреждает, что подлинно талантливые поэты нередко обречены на голодное существование.
Родился наг и наг вступает в гроб Руссо; Камоэнс с нищими постелю разделяет, Костров на чердаке безвестно умирает... 1
Вообще деятельность поэта полна не столько радостями от успехов, как многими неприятностями:
На Пинде1 2 лавры есть, но есть там и крапива...
1 Камоэнс — португальский XVIII века.
2 Горный хребет в Греции, Парнас и Геликон, по греческой
поэт; Костров — русский поэт
к которому принадлежали горы мифологии, обиталище муз.
Все послание исполнено живости, остроумия.
Вслед за этим посланием в том же «Вестнике Европы» и в «Русском музеуме» появляется еще ряд стихотворений Пушкина, он получает известность и за пределами Лицея.
К 1815 году относится встреча Пушкина с Г. Р. Державиным, признанным главой русской поэтической школы конца XVIII века. В Лицее шел переводной публичный экзамен. Среди гостей был и Державин. Пушкин писал об этом в своих автобиографических записках: «Державина видел я только однажды в жизни, но никогда этого не забуду. Это было в 1815 году, на публичном экзамене в Лицее. Как узнали мы, что Державин будет к нам, все мы взволновались... Державин был очень стар. Он был в мундире и плисовых сапогах. Экзамен наш очень его утомил: он сидел, подперши голову рукою; лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвисли... Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился: глаза заблестели, он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи. Он слушал с живостью необыкновенной. Наконец вызвали меня. Я прочел мои «Воспоминания в Царском Селе», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояние души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отрочески зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом... Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении: он меня требовал, хотел меня обнять... Меня искали, но не нашли...».
«Воспоминания в Царском Селе» — торжественная ода о Царскосельском парке, с его памятниками русской воинской славы, о грозном 1812 годе, о победе над Наполеоном. В стихах еще чувствуется влияние поэтов старших поколений, прежде всего — Державина и Жуковского.
В этом стихотворении тесно переплетаются классические традиции с романтическими веяниями. Ода стала одним из лучших образцов русской патриотической лирики начала XIX века. Стало ясно, что ее автору предназначено великое будущее. Не удивительно, что стихотворение вызвало чувство восторга у слушателей.
После экзамена министр народного просвещения Разумовский в беседе с С. Л. Пушкиным заметил, что он желал бы его сына «образовать в прозе». Державин, услышав это, с жаром сказал: «Оставьте его поэтом». Пушкин, переписав стихотворение, послал его Державину, и тот показывал стихи посещавшим его литераторам. Приехавшему к нему в гости С. Т. Аксакову он незадолго до смерти говорил, что «скоро явится свету второй Державин: это Пушкин, который еще в Лицее перещеголял всех писателей».
Слухи о молодом поэте дошли и до Василия Андреевича Жуковского, главы новой поэтической школы — романтизма. Жуковский заинтересовался: ведь он встречал молодого поэта еще мальчиком в доме Сергея Львовича. Он не раз навещает Пушкина в Лицее, и между ними устанавливаются тесные отношения, продолжающиеся в течение всей последующей жизни Пушкина. Жуковский внимательно следит за развитием поэзии Пушкина, восторгается его стихами: «Я сделал еще приятное знакомство, — пишет он поэту П. А. Вяземскому, — с нашим молодым чудотворцем Пушкиным... Милое, живое творение! Он мне обрадовался и крепко прижал руку мою к сердцу. Это надежда нашей словесности». Пушкин, по словам Жуковского, «будущий гигант, который всех нас перерастет». Жуковский читает Пушкину свои стихотворения и те стихи, которые Пушкин не может сразу запомнить, уничтожает или переделывает. Посещают Пушкина и Н. М. Карамзин, и А. И. Тургенев, и П. А. Вяземский, и дядя В. Л. Пушкин. Василий Львович признает превосходство племянника как поэта. Но тот скромен: и когда Василий Львович назвал его братом по поэзии, Пушкин в своем ответном послании замечает, с уважением относясь к старшему по опыту и возрасту соратнику по поэтическому творчеству: «Вы дядя мой и на Парнасе».
Последние годы жизни в Лицее—1816 и 1817 — были временем быстрого развития вольнолюбивых взглядов, формирования декабристского мировоззрения поэта. Этому способствовали и атмосфера «лицейского содружества», в котором активно обсуждались события политической жизни страны, и знакомства Пушкина с членами возникшего в 1816 году Союза Спасения и в дальнейшем Союза Благоденствия,	.у
Среди посетителей Лицея бывали видные деятели первых декабристских организаций: один из руководителей Союза Благоденствия Ф. Н. Глинка, родственники братьев Муравьевых-Апостолов, Якубовича, Лунина. В тайное общество вступил Пущин. Он вспоминал: «Еще в лицейском мундире я был частым гостем артели, которую тогда составляли Муравьевы (Александр и Михайло), Бурцов... Постоянные наши беседы о предметах общественных, о зле существующего у нас порядка вещей и о возможности изменения, желаемого многими втайне, необыкновенно сблизили меня с этим мыслящим кружком: я сдружился с ним, почти жил в нем. Бурцов, которому я больше высказывал, нашел, что по мнениям и убеждениям моим, вынесенным из Лицея, я готов для дела. На этом основании он принял в общество меня и Вальховского...»
Лицеисты нередко бывали в гостях у офицеров лейб-гвардии гусарского полка, который квартировал в Царском Селе. Они проделали поход через всю Европу. Среди этих офицеров были Н. Н. Раевский, с которым Пушкин особенно подружился, член Союза Благоденствия П. П. Каверин, П. Я. Чаадаев, один из лучших и умнейших представителей вольнолюбивой молодежи, ставший близким другом поэта.
В лицейской лирике Пушкина появляются стихи, в которых выражены складывающиеся революционные взгляды юноши поэта. К 1815 году относится стихотворение «Лицинию» с подзаголовком «с латинского», который отвлекал внимание цензуры от политического смысла стихов. Рисуя живую картину упадка императорского Рима, поэт говорит о причинах, приведших к гибели рабовладельческую империю:
Свободой Рим возрос, а рабством погублен...
Внимательному читателю нетрудно было догадаться, что речь идет не только о Риме...
Наряду с патриотическими и вольнолюбивыми стихами в лицейской лирике мы находим и стихотворения, связанные с ранними увлечениями поэта, — кре-
Постной актрисой Натальей из театра богатого вельможи Толстого и сестрой одного из лицейских товарищей — Е. К. Бакуниной. Среди них несколько изящных и музыкальных элегий в сентиментальном духе. Таково, например, стихотворение «Певец»:
Слыхали ль вы за рощей глас ночной
Певца любви, певца своей печали?
Когда поля в час утренний молчали, Свирели звук унылый и простой Слыхали ль вы?
В лицейские годы Пушкиным написано много дружеских посланий, эпиграмм, стихотворений, воспевающих любовь, пиры, наслаждения радостями жизни. В посланиях к Жуковскому, к Батюшкову ставятся вопросы о смысле поэтического творчества.
В «Лицейской тетради» поэта, — рукописном сборнике его стихов, составленном в 1817 году перед окончанием Лицея, — записано рукою Пушкина и многих его товарищей больше сорока стихотворений разнообразных жанров. А всего в годы учения в Лицее Пушкиным написано около 120 стихотворений.
Он уже осознает себя поэтом. Конечно, это еще только начало, но начало многообещающее. Лицей и «лицейское братство», «лицейская республика», «святое братство», как называли свое содружество лицеисты, сыграли огромную роль в идейном и художественном развитии Пушкина. Он вышел из Лицея с высокими свободолюбивыми идеалами, готовый к борьбе за них, к пропаганде их силой поэтического слова.
В мае 1817 года прошли последние экзамены. В июне состоялся выпускной акт. Пушкин был выпущен во втором разряде окончивших с чином коллежского секретаря. Спета лицейским хором «Прощальная песня», сочиненная Антоном Дельвигом и положенная на музыку Теппером *. Пушкин уезжает в Петербург, куда к этому времени уже переехали и его родители с сестрой и братом поэта Началась новая пора жизни
1 Учитель музыки в Лицее.
III. Петербург
(1817-1820)
Любовь и тайная свобода Внушали сердцу гимн простой, И неподкупный голос мой Был эхо русского народа.
(«К Н. Я. Плюсковой», 1818)
В Петербурге Пушкин поселился у родителей, на тогдашней окраине города, в Коломне. Он был зачислен вместе с несколькими своими лицейскими товарищами на службу в Коллегию иностранных дел, но до начала службы получил отпуск «для устройства домашних дел». «Вышед из Лицея, — пишет он в набросках автобиографии, — я тотчас почти уехал в псковскую деревню своей матери. Помню, как обрадовался я сельской жизни, русской бане, клубнике и пр., но все это нравилось мне недолго. Я любил и доныне люблю шум и толпу». Это было первое знакомство с Михайловским, где позже поэту пришлось провести два года своей ссылки.
Осенью Пушкин возвратился в Петербург.
Служба в Коллегии иностранных дел оставляла много свободного времени. Соскучившись в Лицее без развлечений, без большого общества, Пушкин с жадностью отдался соблазнам столичной жизни. Благодаря старым связям Сергея Львовича, его сын был принят в «лучших» домах петербургского света. Пушкин;— постоянный участник званых обедов и вечеров, балов. Несомненно, в изображении того, как проводит свой день Евгений Онегин (в первой главе романа), есть кое-что автобиографическое. Пушкин был молод, жизнь
била в нем ключом, горячность и вспыльчивость, «неуемность», как говорила няня, были ему свойственны. Немудрено, что иной раз это приводило и к дуэльным столкновениям. К счастью, они кончались благополучно. Известна, например, ссора Пушкина с одним из близких товарищей по Лицею — Кюхельбекером. В. А. Жуковский куда-то зван был на вечер и не явился. На вопрос, почему он не был, Жуковский ответил, что накануне расстроил себе желудок, к тому же пришел Кюхельбекер... Это дало повод Пушкину написать эпиграмму:
За ужином объелся я, А Яков запер дверь оплошно — Так было мне, мои друзья, И кюхельбекерно, и тошно.
Кюхельбекер смертельно обиделся и вызвал друга на дуэль. К счастью, исход ее был удачным: друзья помирились.
Пушкин, хотя и понимал пустоту светского общества, нередко бывал в нем. И. И. Пущин пишет в своих записках: «Пушкин, либеральный по своим воззрениям,... часто сердил меня и вообще всех нас (лицейских друзей) тем, что любил, например, вертеться у оркестра (в театральном зале) около Орлова, Чернышева, Киселева и других; они с покровительственной улыбкой выслушивали его шутки, остроты. Случалось, из кресел сделаешь ему знак, он тотчас прибежит. Говоришь бывало: «Что тебе за охота, любезный друг, возиться с этим народом; ни в одном из них ты не найдешь сочувствия и пр.» Он терпеливо выслушивает, начнет щекотать, обнимать, что обыкновенно делал, когда немножко потеряется...»
Но, разумеется, не развлечения и весь этот шум и блеск светского общества составляли главное содержание петербургской жизни Пушкина. Природный ум, одаренность, духовное развитие, полученное в Лицее, растущий талант поэта не позволили ему погрязнуть в омуте света. Главное содержание жизни молодого Пушкина составляли встречи, впечатления, интересы и деятельность совсем другого характера.
Пушкин серьезно полюбил театр и сделался его завсегдатаем. Он с восторгом смотрел на игру знамени
тых русских актеров этой поры: А. С. Яковлева, Е. С. Семеновой, А. М. Колосовой. Его пленяло искусство выдающейся балерины Истоминой. В 1819 году он пишет интереснейший очерк «Мои замечания об русском театре». Эти заметки показывают, что театр привлекал Пушкина не встречами со светскими знакомыми, но интересовал его как важный вид искусства. Нередко после спектакля Пушкин отправляется к драматургу Шаховскому, у которого на «чердаке» встречались актеры, драматурги, поэты, вообще люди, любящие театр, и шло горячее обсуждение пьес и игры актеров.
В эти годы Пушкин знакомится с молодым композитором Верстовским; посещая Благородный пансион, где учится младший брат поэта Лев, обращает внимание на воспитанника пансиона Мишу Глинку, удивляясь его необычайной музыкальности. Придет время, и М. И. Глинка — великий русский композитор—-создаст оперу на сюжет пушкинской поэмы «Руслан и Людмила», которую именно в эти годы заканчивает Пушкин. В 1820 году В. А. Жуковский прочел ее последние «песни» и, восхищенный, подарил автору свой портрет с надписью «Победителю-ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, когда он окончил свою поэму «Руслан и Людмила». Читатель первой поэмы Пушкина был удивлен и восхищен совершенно новой поэтической манерой письма, — ничего подобного в русской литературе еще не было. Образы Людмилы, Руслана, волшебника Черномора, эпизоды, в которых слышались отзвуки русского былинного эпоса, «Слова о полку Игореве», летописей — все в поэме было и каким-то своим, русским, и в то же время — совсем новым. Язык — простой, шутливый, истинно народный. Сквозь дым веков родной истории вставала перед читателями поэтическая картина русской земли, «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Поэт имел право в 1827 году, когда он подготовлял новое издание «Руслана и Людмилы» и написал пролог к ней, сказать: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет».
Поэтическая деятельность Пушкина, начатая в Лицее, продолжается и в Петербурге. В 1817—1820 годах идет острая борьба между сторонниками отмираюшего
классицизма и молодыми писателями, чувствующими необходимость обновления русской литературы и литературного языка. «Беседа любителей русского слова», основанная в 1811 году адмиралом-литератором Шишковым, только что закончила свое существование, но ее сторонники еще продолжают защиту классицизма как единственного, по их мнению, верного пути литературы и «высокого штиля», ориентирующегося на церковнославянскую традицию как основу развития русского литературного языка. Действует и противник «Беседы» — «Арзамас». Его собрания, в противоположность торжественным и чинным заседаниям «Беседы», представляли собой шумные сборища молодых поэтов, писателей, критиков. «Шутка и галиматья» служили оружием сатирического осмеяния торжественных речей «бесед-чиков». Одним из старшин «Арзамаса» был В. Л. Пушкин. Племянник его был принят в общество еще лицеистом, получил прозвище «Сверчок» (прозвища давали всем членам кружка) и теперь активно включается в деятельность «Арзамаса». Еще в 1816 году в послании «К Жуковскому» лицеист Пушкин дал сатирическую характеристику «Беседы». Это — по словам Пушкина — «спесивых риторов безграмотный собор», «вражды и зависти угрюмые сыны».
Один на груды сел и прозы и стихов Тяжелые труды полунощных трудов, Усопших од, поэм забвенные могилы! С улыбкой внемлет вой стопосложитель хилый, Пред ним растерзанный стенает Тилемах*; Железное 1 2 перо скрыпит в его перстах, И тянет за собой гекзаметры сухие, Спондеи тяжкие и дактили тугие...
...Там прозу и стихи отважно все куют, Там все враги наук, все — глухи—лишь не немы; Те слогом Никона печатают поэмы, Одни славянских од громады громоздят, Другие в бешеных трагедиях хрипят...
1 Тилемах — Телемах, герой поэмы Тредьяковского «Телема-хида».
2 Тогда писали гусиными перьями. «Железное» — иронический эпитет.
В 1818 году Пушкина избирают членом другого литературного объединения — «Петербургского вольного общества любителей словесности, наук и художеств». Кроме того, он постоянный посетитель субботних собраний у Жуковского, бывает на вечерах у президента Академии художеств Оленина. В эти годы познакомился Пушкин с А. С. Грибоедовым и И. А. Крыловым, слушал чтение Крыловым басен и отметил простоту и народность их языка. Среди широкого круга старых и новых знакомых поэта немало участников возникающих в эти годы тайных революционных организаций— К. Ф. Рылеев, Н. И. Тургенев, Ф. Н. Глинка, М. Ф. Орлов, М. С. Лунин и другие. Встречаясь с ними в различных кружках, Пушкин слушал споры по острым политическим вопросам и сам был их участником.
Время после войны 1812—1815 годов было временем быстрого роста национального самосознания и освободительных настроений в русском обществе. Передовую молодежь возмущало, что русские крестьяне, изгнавшие Наполеона, по-прежнему оставались крепостными рабами. После окончания войны Александр I в манифесте выражал благодарность дворянству, духовенству, купечеству за жертвы, принесенные «на алтарь отечества», и награждал их льготами. Обращаясь же к крестьянам, царь не обещал ни льгот, ни облегчения жизни: «крестьяне, верный наш народ, да получат мзду от бога». Офицеры русской армии, проделавшие заграничный поход, сопоставляли виденное за границей с русской действительностью — и у них. рождалось чувство протеста против устаревших форм социальной и политической жизни и, конечно, прежде всего против крепостного права и самодержавия.. Идеи французской буржуазной революции продолжали волновать умы передовых людей эпохи. В ряде стран снова и снова вспыхивало освободительное движение. В Испании в 1820 году началась революция; в Германии студент Занд расправился с агентом царского, правительства Коцебу; во Франции рабочий-ремесленник Лувель убил наследника престола герцога Беррийского. А между тем «Священный союз» европейских монархов, возглавляемый русским царем, охранял старые устои жизни, подавлял свободную мысль, душил очаги революционной борьбы.
И во внутренней политике Александр I повернул вправо. Либеральные времена отошли в прошлое. У власти оказались такие люди, как Аракчеев, организатор военных поселений, архимандрит Фотий — фанатик и реакционер. Стихийно возникавшие то здесь, то там крестьянские волнения и восстания в военных поселениях беспощадно подавлялись. Обо всех этих событиях, об уничтожении крепостного права, о необходимых переменах в политическом строе страны рассуждала и спорила молодежь. Патриотические и революционные идеи сливались в единое стремление найти путь к облегчению жизни крестьян. Пропагандистами этих идей, борцами за их осуществление становились люди из передового слоя дворянства. Одно за другим возникали тайные общества: Союз Спасения, за ним — Союз Благоденствия, затем — Северное и Южное общества. Пушкин не входил ни в одну из тайных организаций, хотя для декабристов было ясно, что поэт в политических взглядах, несомненно, близок им.
И. И. Пущин, рассказывая о своем вступлении в тайное общество, пишет: «Первая моя мысль была открыться Пушкину: он всегда согласно со мною мыслил о деле общем... по-своему проповедовал в нашем смысле — и изустно, и письменно — стихами и прозой...». Однако в эти годы Пущин еще не «открылся» Пушкину.
В сохранившихся строфах десятой главы «Евгения Онегина» сам поэт вспоминает о собраниях революционной молодежи 1817—1820 годов:
Витийством резким знамениты, Собрались члены сей семьи У беспокойного Никиты, У осторожного Ильи...
Друг Марса, Вакха и Венеры, Тут Лунин дерзко предлагал Свои решительные меры И вдохновенно бормотал. Читал свои Ноэли Пушкин, Меланхолический Якушкин, Казалось, молча обнажал Цареубийственный кинжал. Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал И, плети рабства ненавидя, Предвидел в сей толпе дворян Освободителей крестьян...
Пушкин — постоянный участник собраний «Зеленой лампы», организованной Союзом Благоденствия (собирались в доме Никиты Всеволожского, в комнате, где висела лампа под зеленым абажуром). Здесь читали публицистические и художественные произведения, вели споры о крепостном праве, о конституции, которой надо добиваться. Кружок этот был организован так, что его участники не знали, что им руководит Союз Благоденствия.
В эти годы петербургской жизни Пушкин создал ряд политических стихотворений. К ним относится ода «Вольность», название которой, несомненно, восходит к одноименной оде Радищева. Поэт говорит о судьбе монархов — Людовика XVI, Наполеона, императора Павла, об убийстве которого напоминает мрачный Михайловский замок — «Пустынный памятник тирана, забвенью брошенный дворец». Основная идея оды — необходимость подчинения монарха «закону»:
И днесь учитесь, о цари, ...Склонитесь первые главой Под сень надежную закона...
Мысль об ограничении власти монарха законом означала требование конституции, а добиться ее без революции было нельзя, и ода Пушкина воспринималась как призыв к борьбе с самодержавием. Приподнятоторжественный стиль «Вольности», великолепно описанный в ней Михайловский замок и рассказ об убийстве Павла I, грозное предупреждение царям: «Тираны мира, трепещите», призыв: «А вы мужайтесь и внемлите, восстаньте ', падшие рабы» — все это действовало с необычайной силой на мысль и воображение чита-
1 «Восстаньте» — не призыв к восстанию, как это может показаться с первого взгляда, а обращение к угнетенным с призывом осознать свои Права, обрести чувство собственного достоинства, воспрянуть духом.
Теля. В эти же годы написаны стихотворение «Дерев-* ня», резко осуждающее крепостное право, и послание Чаадаеву — призыв отдать жизнь борьбе с самовластием, посвятить отчизне «души прекрасные порывы». Эпиграммы на Аракчеева и архимандрита Фотия, сказка о «кочующем деспоте» — Александре I (Noel) дополняют перечень политических стихотворений этих лет. Пушкин был первым по времени и самым ярким поэтом поднимающегося декабристского движения. Рылеев, Кюхельбекер, В. Ф. Раевский выступили со своими политическими стихами позже. Да и по своей поэтической силе вольнолюбивые пушкинские стихи служили революционному делу гораздо больше, чем поэзия самих декабристов, хотя поэзия Пушкина в свою очередь развивалась под влиянием идей освободительного движения.
Разумеется, вольнолюбивые стихотворения и язвительные эпиграммы Пушкина не печатались. Но они расходились бесчисленными списками, читались в среде молодежи и не могли не дойти до царя. Да и поведение самого поэта не было осторожным. Пушкин не стеснялся в выражении своих «крамольных» настроений. Однажды, приехав в театр, он рассказывает, что в Царском Селе произошел такой случай: медвежонок сорвался с цепи и убежал в сад, где мог встретиться с прогуливающимся царем и напугать его. При этом Пушкин добавляет: «Нашелся один человек, да и тот — медведь». После известия об убийстве наследника французского престола Лувелем Пушкин в театре показывает соседям по креслам портрет Лувеля со своей надписью «Урок царям».
За Пушкиным началась слежка, пошли и доносы о нем. Петербургский генерал-губернатор Милорадович получил приказание сделать у Пушкина обыск и арестовать его. Когда поэта не было дома, в квартиру Пушкина пришел неизвестный и попросил его слугу Никиту Козлова дать почитать стихотворения Пушкина, обещая за это пятьдесят рублей. Никита отказался. На другой день Пушкина вызвали к Милорадовичу. Пушкин заявил, что бумаги он сжег, обыска просит не устраивать, а сам сейчас же напишет свои стихотворе-
3 К. П. Лахостский
33
ния, распространявшиеся в списках. Милорадович согласился, и Пушкин тут же заполнил целую тетрадь своими стихами. Теперь надо было ждать решения царя. Встретившись в царскосельском парке с директором Лицея Энгельгардтом ’, Александр I пригласил его к себе. «Энгельгардт, — сказал он, — Пушкина надобно сослать в Сибирь: он наводнил Россию возмутительными стихами, вся молодежь их читает». «Воля вашего величества, — отвечал Энгельгардт, — но вы мне простите, если я позволю себе сказать слово за своего бывшего воспитанника. В нем развивается необыкновенный талант, который требует пощады. Пушкин — теперь уже краса нашей современной литературы, а впереди еще больше на него надежды. Я думаю, что великодушие ваше, государь, лучше вразумит его».
Узнав о грозившей поэту опасности, стали энергично действовать друзья Пушкина: Карамзин, Жуковский, Чаадаев. Им удалось смягчить нависшее над поэтом наказание и ограничить его переводом Пушкина по службе в Екатеринослав (нынешний Днепропетровск) в распоряжение «главного попечителя колонистов южного края России» генерала Инзова. Это была ссылка, но смягченная усилиями влиятельных при дворе друзей поэта.
6 мая 1820 года Пушкин, сопровождаемый Никитой Козловым, выехал из Петербурга. Лицейские товарищи — Дельвиг и Яковлев — проводили его до Царского села.
1 Первый директор Лицея В. Ф. Малиновский умер в 1814 году. Пушкин окончил Лицей, когда директором был Е. А. Энгельгардт,
IV. Годы южной ссылки
(1820—1824)
Забытый светом и молвою, Далече от брегов Невы, Теперь я вижу пред собою Кавказа гордые главы.
Над их вершинами крутыми, На1 скате каменных стремнин, Питаюсь чувствами немыми И чудной прелестью картин Природы дикой и угрюмой.
(«Руслан и Людмила». Эпилог)
Кавка» и Крым.
Кто видел край, где роскошью природы
Оживлены дубравы и луга, Где весело, синея, блещут воды И пышные ласкают берега, Где на холмы под лавровые своды, Не смеют лечь угрюмые снега?
(«Кто видел край...», 1821)
Ссылка Пушкина началась с длительного четырехмесячного путешествия. До этого он бывал только в Москве и Захарове, в Петербурге и Царском Селе, да совершил две поездки в Псковскую губернию. Теперь предстояло пересечь всю Европейскую Россию от берегов Финского залива до Азовского и Черного морей.
До Екатеринослава поэт ехал на перекладных, не торопясь, останавливаясь на ночлег на почтовых станциях или в городах, через которые приходилось проезжать. Любознательный и наблюдательный, он приглядывался к жизни простых людей, заводил разговоры с ямщиками, станционными смотрителями. Нередко, не дожидаясь смены лошадей, уходил он со станции
один вперед по дороге, разговаривал со встречными пешеходами — крестьянами. Природа и жизнь России постепенно раскрывались перед ним; менялся пейзаж, менялись и люди, но везде была родина, которую он мало еще знал. Дорога сначала шла белорусским трактом — Луга, Порхов, Великие Луки, Витебск, Орша, Могилев... Потом — Украина, белые мазанки хуторов, вишневые сады, Чернигов, Киев. В Киеве — на день остановка у находившейся там семьи Раевских. Затем — южные степи, Золотоноша, Кременчуг и место назначения — Екатеринослав.
Пушкин явился к своему новому начальнику генералу Инзову, оказавшемуся простым и добрым человеком. Поэт поселился в невзрачном домике на окраине города, на берегу Днепра. В первые же дни довелось быть свидетелем драматического эпизода: два брата-колодника бежали из местного острога и, спасаясь от погони, бросились в Днепр, чтобы вплавь переправиться через реку... На маленьком песчаном островке они сбили камнями оковы, поплыли дальше и ушли от преследовавших их стражников. Этот случай дал начало поэме «Братья разбойники».
Была еще весна. Пушкин как-то неосторожно выкупался в Днепре, простудился, его жестоко трепала лихорадка. Больной, лежал он в бедной хате, поджидая приезда своего друга Н. Н. Раевского, о встрече с которым было условлено еще в Петербурге. В конце мая в Екатеринослав приехал, наконец, генерал Н. Н. Раевский «старший» с сыном и сразу же разыскал поэта.
Генерал Раевский предложил Пушкину отправиться с ними на Кавказ и в Крым (Раевские совершали летнее путешествие). Инзов согласился дать Пушкину отпуск для поправки здоровья — и тот с семьей Раевских возобновил путешествие по стране.
Теперь путь лежал через Мариуполь, Таганрог, кубанские степи и казачьи станицы. С генералом Раевским ехали две его дочери — Мария и Софья, сын Николай — друг поэта, гувернантка, врач, слуги. Это был целый караван экипажей, сопровождаемый конвоем (в степях было неспокойно). Раевский «старший», прославленный герой Отечественной войны, был командиром корпуса и путешествовал с почетом. Пушкину он предложил место в своей коляске. Беседы с генералом были
для поэта всегда интересны: «Я не видел в нем героя, славу русского войска, я в нем любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою, снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина... Человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества», — писал Пушкин брату Льву.
Возле Таганрога путь проходил по самому берегу Азовского моря. Мария Раевская — тогда пятнадцатилетняя девочка — выскочила из коляски, подбежала по песчаному отлогому берегу к воде и забавлялась игрой с морским прибоем, то преследуя отступающую волну, то спасаясь от нахлынувшего вала. Пушкину запомнилась эта картина:
Я помню море пред грозою;
Как я завидовал волнам, Бегущим бурной чередою С любовью лечь к ее ногам!
В Таганроге ночевали в доме градоначальника, где через пять лет суждено было умереть императору Александру I. Затем проехали Ростов, Нахичевань, останавливались в Новочеркасске, Ставрополе... Покрытые ковылем степи, древние могильные курганы, напоминающие о схватках с кочевниками, затем — предгорья Кавказа — все привлекало внимание Пушкина, обогащало его новыми и новыми впечатлениями.
Пушкин поправился, был весел, шутил, как прежде. Когда на минеральных водах Пушкину поручили записать в принесенную комендантом книгу имена и звания приехавших, он против фамилии доктора Рудыков-ского написал: «лейб-медик», а себя обозначил «недоросль». Пушкин заражал всех своей веселостью, забавлял остроумными шутками. Но часто он и удивлял собеседников интереснейшими суждениями о людях,’ о колоритной и своеобразной жизни казаков и горцев.
В Пятигорске остановились надолго. Пушкин пил минеральные воды и принимал лечебные ванны. О лихорадке он забыл и думать, здоровье его окрепло. Вместе с братьями Раевскими (второй сын генерала Александр присоединился к путешественникам на Кавказе)
поэт совершал прогулки по окрестностям Пятигорска. Двуглавый Бештау, мохнатая шапка Машука, постоянно окутанная облаками, аулы горцев, горные реки, виднеющаяся вдали гряда Кавказского хребта с покрытыми вечными снегами вершинами Эльбруса и Казбека восхищали его. В одном из местных трактиров ему встретился раз солдат-инвалид, рассказавший историю своего пребывания в плену у черкесов; этот рассказ послужил поэту ценным материалом при создании поэмы «Кавказский пленник».
В августе выехали из Пятигорска и отправились по берегам Кубани к Черному морю. «Вокруг нас, — пишет Пушкин брату Льву, — ехали 60 казаков, за нами тащилась пушка с зажженным фитилем. Хотя черкесы нынче довольно смирны, но нельзя на них положиться; в надежде большого выкупа они готовы напасть на известного русского генерала. И там, где бедный офицер безопасно скачет на перекладных, там Высокопре-восходительный легко может попасться на аркан какого-нибудь чеченца. Ты понимаешь, как эта тень опасности нравится мечтательному воображению».
Величественная и дикая природа Кавказа, своеобразный уклад жизни казаков и горцев, опасность внезапного нападения черкесов — вся эта романтика жизни поддерживала романтизм и в поэтическом творчестве.
Приехали в Тамань и оказались на берегу Керченского пролива. Переправились через пролив. В Керчи Пушкин бродит по развалинам древнего греческого города Пантикапеи. Потом путешественники едут в Феодосию — древнюю греческую колонию Кафу, а оттуда на военном корабле, предоставленном генералу Раевскому, плывут в Гурзуф. Пушкин писал: «Из Феодосии до самого Юрзуфа ехал я морем. Всю ночь не спал; луны не было; звезды блистали; предо мной в тумане тянулись полуденные горы... «Вот Чатырдаг», — сказал мне капитан. Я не различил его, да и не любопытствовал. Перед светом я заснул. Между тем корабль остановился в виду Юрзуфа. Проснувшись, увидел я картину пленительную: разноцветные горы сияли, плоские кровли хижин татарских издали казались ульями, прилепленными к горам; тополи, как зеленые колонны, стройно возвышались между ними; справа огромный Аюдаг... и кругом это синее, чистое небо и светлое море, и блеск
ti воздух полуденный». Всю ночь, по Свидетельству одного из спутников, Пушкин шагал по палубе и бормотал стихи. Так рождалась элегия «Погасло дневное светило», одно из лучших романтических стихотворений поэта.
...Лети, корабль, неси меня к пределам дальним По грозной прихоти обманчивых морей, Но только не к брегам печальным Туманной родины моей,
Страны, где пламенем страстей
Впервые чувства разгорались,
Где музы нежные мне тайно улыбались,
Где рано в бурях отцвела
Моя потерянная младость,
Где легкокрылая мне изменила радость
И сердце хладное страданью предала...
Здесь впервые в лирике Пушкина появляется образ молодого скитальца, разочарованного, тоскующего, много пережившего. Через некоторое время и в поэмах Пушкина возникнет сходный образ. Несмотря па грустно-романтический тон элегии, в ней чувствуется упоение жизнью, красотой природы, всей полнотой бытия.
В Гурзуфе Пушкин прожил в семье Раевских три недели. Он пишет брату Льву об этом времени: «Суди, был ли я счастлив: свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства, жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался, — счастливое полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение; горы, сады, море; друг мой, любимая моя надежда — увидеть опять полуденный берег и семейство Раевского».
Пушкин занимается английским языком с одной из сестер Раевских, увлекается поэзией Байрона, работает над поэмой «Кавказский пленник».
Наступил срок возвращаться на службу к Инзову, назначенному к этому времени наместником Бессарабии и переехавшему в Кишинев.
Вместе с генералом Раевским и младшим его сыном Пушкин совершает путешествие верхом через Ялту, Алупку (тогда это были еще маленькие прибрежные деревни), по Байдарской долине через Яйлу — в Бахчи-
Сарай. Здесь — новые поэтические впечатления: Дворец Гиреев в старой столице крымского ханства; знаменитый «фонтан слез», связанный с легендой о гибели прекрасной пленницы-полячки Марии Потоцкой, и рядом ее могила.
Фонтан любви, фонтан живой! Принес я в дар тебе две розы. Люблю немолчный говор твой И поэтические слезы.
Твоя серебряная пыль
Меня кропит росою хладной:
Ах, лейся, лейся, ключ отрадный! Журчи, журчи свою мне быль...
(«Фонтану Бахчисарайского дворца».
1824)
Из Бахчисарая — в Симферополь, затем недолгое посещение Одессы. В сентябре 1820 года Пушкин приехал в Кишинев и явился к Инзову.
Интереснейшее путешествие, полное богатыми впечатлениями, обогатившее поэта наблюдениями, закончилось.
Кишинев.
Сия пустынная страна Священна для души поэта: Она Державиным воспета И славой русскою полна.
(«Баратынскому из Бессарабии»,
1822)
В те годы Кишинев был весьма своеобразным городом. Бессарабия только недавно была Освобождена из-под власти Турции и присоединена к России. Население Кишинева представляло собой пеструю смесь многих национальностей: здесь были молдаване, греки, валахи, румыны, евреи, болгары, турки, французские и итальянские торговцы, русские офицеры и чиновники. Пестрые восточные одежды живописно сочетались с европейскими костюмами. На улицах и на базаре звучала разноязычная речь. Жены и дочери молдаванских бояр — «куконы» и «куксницы» (барыни и барышни)
блистали на званых обедах и балах турецкими драгоценными шалями и испорченным французским языком. Пушкин любил посещать вечера и балы, с интересом присматривался к новым людям, танцевал с кишиневскими красавицами. Не менее интересен был для него и кишиневский базар, где Пушкин часами бродил среди толпы молдавских крестьян, цыган, ремесленников, торговцев. Кругом Кишинева — степи, селения с садами и виноградниками. Страна имела богатую историю. С Молдавией, вспоминал Пушкин, были связаны имена римского императора Траяна и поэта Овидия, турецких султанов, а позже — шведского короля Карла XII, спасавшегося после разгрома под Полтавой в Бендерах, Потемкина и Суворова.
Инзов приветливо встретил Пушкина. Человек гуманный и образованный, он видел в молодом изгнаннике не чиновника, а многообещающего поэта, поселил его в своем доме, службой не обременял, поручив для формы переводить на русский язык акты молдавского законодательства (они имелись на французском языке). На запросы из Петербурга о поведении ссыльного поэта он посылал самые положительные отзывы: «Пушкин, живя в одном со мной доме, ведет себя хорошо и при настоящих смутных обстоятельствах не оказывает никакого участия в сих делах. Я занял его переводом на российский язык составленных по-французски молдавских законов и тем, равно другими упражнениями пэ службе, отнимаю способы к праздности...»
В действительности Пушкин вел себя в Кишиневе вовсе не так смирно, как представлял это Инзов в своих донесениях. Пушкин часто бывал в местном «свете» — на вечерах у молдаванских бояр и русских чиновников, в ресторациях. Он дерзок, задирист, резок, часто ссорится по пустяковому поводу. Ссоры нередко кончаются вызовом на дуэль, причем Пушкин бравирует своей храбростью. Такова, например, его дуэль с полковником Старовым из-за спора на вечере.— что танцевать — вальс или мазурку; такова его дуэль с офицером Зубовым. Проиграв в карты Зубову, который играл нечестно, Пушкин громогласно заявил, что такого рода проигрыши платить нельзя. Зубов вызвал Пушкина на дуэль. Когда противник целился, Пушкин спокойно стоял и ел черешни. Зубов дал промах. Вместо выстрела
Пушкин спросил: «Довольны вы?» Зубов попытался обнять его, но Пушкин заметил: «Это лишнее».
Инзов иногда прибегал к домашнему аресту, но это было не'столько наказание, сколько способ уберечь поэта от грозящих ему неприятностей. Пушкин понимал доброе отношение Инзова и в свою очередь отвечал ему уважением и любовью.
Но подлинная жизнь поэта, глубокая и содержательная, заключалась в другом.
Пушкин внимательно следит за развитием общественной жизни, живо откликается на все главные события того времени. Он наблюдает жизнь простого народа, занимается самообразованием, много читает и размышляет, ведет переписку с друзьями и, наконец, не оставляет ни на день главного дела своей жизни — поэтического творчества.
В годы жизни Пушкина в Кишиневе в России усиливается правительственная реакция. Народное возмущение крепостными порядками, притеснениями, жестокостью самодержавно-полицейского режима проявляется в крестьянских волнениях и солдатских бунтах. Путешествуя с Раевским, Пушкин слышал о волнениях крестьян в Екатеринославской губернии, для подавления которых были привлечены значительные военные силы. В октябре 1820 года до Кишинева дошла весть о бунте в гвардейском Семеновском полку. Возмущенные жестокостью командира полка Шварца, семеновцы вышли из повиновения и расправились с командиром. Сотни солдат были наказаны, а полк расформирован. Из-за границы шли вести о революционных выступлениях в ряде стран. В Италии действовали карбонарии — члены тайного общества, подготавливавшего революционное восстание против австрийского владычества. В 1821 году в Пьемонтском королевстве вспыхнула революция, подавленная силами «Священного союза». В Испании Риего возглавил народное движение против короля Фердинанда VII.
В феврале 1821 года в Греции вспыхнуло восстание против турецкого владычества. Начал его офицер русской службы князь Александр Ипсиланти, с которым Пушкин неоднократно встречался в Кишиневе. Ипсиланти собрал значительные силы греков, молдаван, валахов. Пушкин с волнением следил за ходом восстания,
я;дал, как и многие другие передовые русские люди, что Россия поддержит греков в их борьбе против турецкого султана. Но помощи восставшим оказано не было, и после первых коротких успехов движение, возглавляемое Ипсиланти, было подавлено турками.
Россией по-прежнему правили Аракчеев и Фотий. Сперанский давно уже был в опале. Малейшие проявления свободомыслия жестоко подавлялись.
Но правительственная реакция не могла задержать общественного подъема. Тайные общества передовых дворянских интеллигентов, главным образом из среды офицеров, продолжали свою деятельность. Вместо Союза Благоденствия организовалось два новых общества: Южное — с центром в Тульчине и Северное — с центром в Петербурге.
Пушкин, живя в Кишиневе, сближается с рядом видных деятелей Южного общества. Среди них — командир дивизии генерал М. Ф. Орлов. Орлов запретил в своей дивизии телесные наказания, сурово преследовал офицеров за рукоприкладство, организовал для солдат школы. Он женился на старшей дочери генерала Раевского, и Пушкин постоянно с ним общался. Поэт не раз бывал в Каменке, где, помимо М. Ф. Орлова, встречался с декабристами Охотниковым, Якуш-киным, братом владельца Каменки В. Л. Давыдовым, председателем Каменской управы Южного общества. Дом Давыдовых в Каменке был центром, где постоянно встречались деятели Северного и Южного обществ. Декабрист Якушкин вспоминает, как однажды в Каменке Пушкин присутствовал на заседании, где обсуждался вопрос, насколько нужно учреждение в России тайного политического общества. Когда было заявлено, что все споры были только шуткой, Пушкин был разочарован: «Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и все это была только злая шутка».
Как ранее, в Петербурге, И. И. Пущин не вовлек Пушкина в тайное общество, так и теперь декабристы не решались включить поэта в число «официальных» членов своей организации. Здесь действовали две причины. Во-первых, декабристы, понимая значение поэзии Пушкина, сберегали будущую славу русской литера
туры, предчувствуя, что их ждет Во-вторых, Пушкин по-прежнему был неосторожен в своем поведении и в своих высказываниях и мог случайно выдать в пылу спора существование общества.
Политическое свободомыслие, антимонархическая и антикрепостническая направленность поэзии Пушкина видны в его стихотворениях кишиневского периода. После одного из посещений Каменки он пишет послание В. Л. Давыдову. В шутливо-иронической форме поэт рассказывает о своей жизни, передает кишиневские новости. М. Ф. Орлов, «рекрут Гименея» *, готовится к свадьбе, с берегов Дуная идут вести о том, как «бунтует наш безрукий князь» (А. Ипсиланти), умер кишиневский митрополит, наступил великий пост, Инзов говеет, и ему, Пушкину, также приходится поститься и причащаться... Этот шутливо-иронический рассказ, в котором явно чувствуется атеистическое настроение поэта, заканчивается воспоминаниями о пребывании в Каменке:
Вот евхаристия 1 2 другая,
Когда и ты, и милый брат, Перед камином надевая Демократический халат, Спасенья чашу наполняли Беспечной, мерзлою струей И за здоровье тех и той 3 До дна, До капли выпивали!
Но те в Неаполе шалят, А та едва ли там воскреснет, Народы тишины хотят И долго их ярем не треснет. Ужель надежды луч исчез? Но нет! Мы счастьем насладимся, Кровавой чашей причастимся — И я скажу: Христос воскрес.
(«В. Л. Давыдову», 1821)
1 Гименей — бог брака у древних римлян.
2 Церковный обряд причащения.
3 та — свобода, те — итальянские карбонарии.
Сквозь шутку пробивается страстная мысль — желание победы революции.
В Кишиневе Пушкин познакомился с П. И. Пестелем, главой Южного общества. 9 апреля 1821 года Пушкин записал в дневнике: «Утро провел я с Пестелем; умный человек во всем смысле этого слова... Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю...» Близко сошелся Пушкин и с декабристом — поэтом В. Ф. Раевским1. Раевский был образованнейшим мыслителем, историком. Он интересовался прошлым Бессарабии, раскопками курганов, народными песнями и преданиями. Не без его влияния Пушкин обращается к историческим темам в своих южных произведениях, например, в «Песне о вещем Олеге».
Однажды в доме Инзова Пушкин случайно услышал разговор, из которого понял, что пришло распоряжение об аресте Раевского. Пушкин успел предупредить своего друга, и тот уничтожил перед обыском ряд «опасных» бумаг.
Раевского называют «первым декабристом», иногда — «декабристом без декабря», потому что он был арестован задолго до восстания. Раевский был в заключении в Тираспольской крепости, а потом — на каторге до амнистии 1856 года.
Вольнолюбивые настроения Пушкина чувствуются в таких произведениях, как «Кинжал», «Узник». Поэтические образы узника, сидящего за решеткой, орла, вскормленного в неволе и рвущегося к свободе, нашли широкое признание у демократического читателя. «Узник» стал народной песней.
Для политических настроений Пушкина в эти годы характерны некоторые колебания. Известия о неудачах европейского освободительного движения вызывали грустные размышления о несвоевременности и бесцельности народных движений. Об этом поэт пишет в одном из стихотворений:
Свободы сеятель пустынный, Я вышел рано, до звезды...
1 В. Ф. Раевский — однофамилец, но не член семьи генерала Раевского.
Не рано ли вести в народе проповедь борьбы за свободу?
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич, К чему стадам дары свободы? Их должно резать или стричь, Наследство их из рода в роды Ярмо с гремушками да бич...
Правда, такие настроения были преходящими, поэт вновь и вновь обращается к мыслям о революционной борьбе.
Кто, волны, вас остановил, Кто оковал ваш бег могучий, Кто в пруд безмолвный и дремучий Поток мятежный обратил?
...Взыграйте, волны, взройте воды, Разрушьте гибельный оплот — Где-ты, гроза — символ свободы? Промчись поверх невольных вод.
Политика была для Пушкина всегда тесно связана с историей. На юге поэт уже исторически глубоко осмысливает события, свидетелем которых являлся. Так, в ранних стихотворениях Пушкин односторонне представлял Наполеона только как «самовластительного злодея» («Вольность»), В оде же 1821 года на смерть Наполеона, поэт не отрицает величия его первых побед. Эпопея наполеоновских войн оценивается как проявление его полководческого гения, а поход 1812 года — как роковая ошибка. Поэт называет Наполеона «великим человеком» и в то же время «тираном». Его значение в истории противоречиво:
Над урной, где твой прах лежит, Народов ненависть почила, И луч бессмертия горит.
С необычайной силой поэтического обобщения Пушкин выражает мысль о значении для России и Европы «грозного века» Наполеона:
Хвала! Он русскому народу Высокий жребий указал
И миру вечную свободу Из мрака ссылки завещал.
В. Г. Белинский, приведя последние строки оды, пишет: «Эти стихи и особенно этот взгляд на Наполеона, как освежительная гроза, раздались над полем русской литературы, заросшим сорными травами общих мест, и многие поэты, престарелые и возмужалые, прислушивались к нему с удивлением, подняв встревоженные головы вверх, словно гуси на гром...»
В самом деле, лирика, как и поэмы, созданные во время южной ссылки, свидетельствуют о необычайно быстром развитии поэтического гения Пушкина.
# * *
К кишиневскому периоду относятся и заметки Пушкина по русской истории XVIII века. В них интереснейшая оценка деятельности Петра Первого, блестящая сатирическая характеристика Екатерины II и ее правления. Пушкин беспощадно вскрывает лицемерие Екатерины, жестокость, самодурство, ее роль в закрепощении миллионов крестьян, в подавлении свободного голоса русских передовых людей. «Тартюф в юбке» называет ее Пушкин, отмечая всю фальшь ее либеральных выступлений и переписки с Вольтером. В заметках высказана мысль о том, что «нынче... политическая наша свобода неразрывна с освобождением крестьян». Эти исторические замечания поэта свидетельствуют о том, что Пушкин входит в ряды передовых людей эпохи не только как писатель, но и как историк-мыслитель.
Политическое свободомыслие поэта проявлялось также в его высказываниях в кругу друзей, а иногда и в более широком обществе. Так, на обеде у М. Ф. Орлова Пушкин заявляет, что солдатские георгиевские кресты выше офицерских, так как освобождают солдат от телесных наказаний. В доме у Инзова он порицает невежество духовенства, осуждает политику европейских монархов, воюющих со своими народами. Слова эти, сказанные громко и с горячностью, вызвали общее глубокое молчание, и только Инзов прервал его, переведя разговор на другую тему. Реакционер князь П. И. Долгоруков записывает в своем дневнике, что обедал у Ин-
зова вместе с Пушкиным: «Сей последний, видя себя на просторе, начал с любимого своего текста о правительстве в России. Пушкин разгорался, бесился и выходил из терпения. Наконец, полетели ругательства на все сословия. Штатские чиновники — подлецы и воры, генералы — скоты большею частью, один класс земледельцев — почтенный. На дворян, русских особенно, нападал Пушкин. Их надобно всех повесить, а если б это было, то он с удовольствием затягивал бы петли».
* * *
Жизнь в Кишиневе дала Пушкину много наблюдений, которые обогатили его творческое сознание. Он с интересом прислушивается к говору молдаван, записывает молдавскую песню «Арде — ма, фриде — ма» («Жги меня, режь меня»), поразившую его энергичной мелодией и страстностью (эта песня вошла в поэму «Цы-ганы»). Совершая двухнедельную поездку по бессарабским степям, он кочует несколько дней с цыганским табором, ведет длинные беседы со стариком-цыганом и его дочерью Земфирой. В аккерманских степях много памятников старины: старые села, крепости, следы войн России с Турцией, остатки седой старины; по этим степям шли киевские князья к Царьграду, воевали с кочевниками. Все это наводит поэта на новые и новые темы.
В Кишиневе поэт закончил «Кавказского пленника» и «Бахчисарайский фонтан». Эти «южные» поэмы Пушкина, так же как и его многие лирические стихотворения той поры, написаны в духе романтизма — нового плодотворного течения в развитии русской литературы. Поэты-романтики, выражая в своих произведениях неудовлетворенность существующим строем жизни, стремились к необычайным сюжетам, к изображению сильных, исключительных героев, чувств, страстей. Темы, сюжеты, настроения романтических произведений Пушкина глубокими корнями связаны были с недовольством существующим социальным и политическим строем жизни. Поэтому они вызывали живой отклик у передовой русской молодежи. Пушкин стал поэтом, который получил всеобщее признание. В нем справедливо видели писателя, становившегося главой русской литературы,
Пушкин и Онегин.
Рисунок А- С. Пушкина.
указывающего направление ее развития. В своем романтическом творчестве Пушкин не был одинок: в эти же годы появляются «Думы» Рылеева, пишет свои первые повести и критические статьи Бестужев-Марлинский, выступают и другие писатели-романтики.
В Кишиневе Пушкиным была написана первая глава «Евгения Онегина». Начало работы над романом в стихах означало постепенный переход от романтизма к реализму. Впервые в большом повествовании поэт пишет не об исключительных героях и романтических страстях, а о повседневной жизни. Героем произведения он делает
4 К. П. Лахостскич
49
молодого челоеека своего круга, рассказывает о его жизни, о воспитании, о среде, в которой он живет. В бытность свою в Петербурге поэт встречал таких людей «дюжинами» на Невском проспекте и в гостиных дворянских домов. Ни об одном из прежних произведений Пушкин не мог бы написать так, как он написал в предисловии к первой главе «Евгения Онегина», готовя ее издание: «Первая глава... заключает в себе описание светской жизни петербургского молодого человека в конце 1819 года». В первую главу поэт включает и себя, становясь как бы действующим лицом романа в стихах. Биография героя моментами пересекается с биографией поэта.
Поэт понимает важность избранной темы — истории молодого человека 10—20-х годов XIX века, чувствует, что приближаются большие события, в которых дворянская интеллигентная молодежь призвана сыграть главную роль. В. И. Ленин назвал первый этап русского освободительного движения дворянским, так как ведущий революционной силой в это время было передовое дворянство. Чувство историзма побудило Пушкина обратиться к художественному «исследованию» важной общественной проблемы, и это исследование займет много лет его жизни.
# # *
Летом 1823 года в судьбе ссыльного поэта произошла неожиданная перемена. Генерал Инзов был освобожден от обязанностей наместника Бессарабии, и Новороссийским генерал-губернатором и полномочным наместником Бессарабской области был назначен граф М. С. Воронцов. Резиденцией нового наместника была избрана Одесса. Друзья в Петербурге принялись хлопотать о переводе Пушкина в Одессу — большой портовый город, где, казалось, под начальством известного своей просвещенностью вельможи Пушкину будет лучше, чем в Кишиневе.
Воронцов ничего не имел против зачисления ставшего уже известным поэта в свою канцелярию, и Пушкин был переведен в Одессу
Одесса.
Я жил тогда в Одессе пыльной...
(«Путешествие Онегина»)
Одесса 20-х годов XIX века была большим и оживленным городом. В морском порту толпятся корабли под флагами многих стран Европы и Азии. В театре играет итальянская труппа и идут оперы Россини. Газеты, и среди них — одна французская. Книжная лавка. Кипучая торговая жизнь. Рестораны, казино. «Ришель-евский» лицей, в который как-то зашел Пушкин и беседовал с воспитанниками. Концерты, балы, маскарады... Целебные одесские лиманы привлекают летом русских и польских аристократов.
Первое время Пушкин был доволен переездом в Одессу. М. С. Воронцов был к нему благосклонен, показался умным, просвещенным человеком. В письме к брату Льву Пушкин пишет 25 августа 1823 года: «Я оставил мою Молдавию и явился в Европу. Ресторация и итальянская опера напомнили мне старину и, ей-богу, обновили мою душу...»
Пушкин часто бывает в обществе, собирающемся у Воронцова. Там он встречается со старыми своими друзьями и знакомыми. Среди них Александр Раевский, поэт В. Туманский. Завязываются и новые знакомства.
Поэт с интересом приглядывался к жизни нового для него города.
Бывало, пушка зоревая Лишь только грянет с корабля, С крутого берега сбегая, Уж к морю отправляюсь я. Потом за трубкой раскаленной, Волной соленой оживленный, Как мусульман в своем раю С восточной гущей кофе пью. Иду гулять...
(«Путешествие Онегина»)
Скоро вся Одесса узнавала поэта, гуляющего по бульварам, улицам и набережной города в широкополой шляпе, с тяжелой палкой в руках...
Глядишь — и площадь запестрела. Все оживилось; здесь и там Бегут за делом и без дела, Однако больше по делам.
Идет купец взглянуть на флаги, Проведать, шлют ли небеса Ему знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин? И что чума? И где пожары? И нет ли голода, войны, Или подобной НОВИЗНЫ?
11отом — обед с друзьями в ресторации Отона.
Шум, споры, легкое вино Из погребов принесено...
Конец дня посвящается театру:
Но уж темнеет вечер синий, Пора нам в оперу скорей, Там упоительный Россини, Европы баловень — Орфей. Не внемля критике суровой, Он вечно тот же, вечно новый, Он звуки льет — они кипят, Они текут, они горят, Как поцелуи молодые...
Но не только морские купания, прогулки по городу, театр, вечера в доме Воронцова заполняли жизнь Пушкина. Много времени посвящал он чтению, литературной работе, переписке с друзьями. У Воронцова была прекрасная библиотека, в которой Пушкин нашел ценнейшие издания и рукописи. Он собственноручно переписывает «Записки» Екатерины II, с интересом прочитывает переписку Радищева с графом А. Р. Воронцовым *, начальником и просвещенным покровителем
1 А Р. Воронцов — президент Коммерц-коллегии, где служил А. Н. Радищев.
автора «Путешествия из Петербурга в Москву» — дядей М. С. Воронцова. К переписке приложена копия замечаний Екатерины II на книгу Радищева.
Пушкин много пишет. В Одессе написаны вторая и большая часть третьей главы «Евгения Онегина». Строфы, в которых живописно воссоздаются картины провинциальной помещичьей жизни, являются своеобразными «мемуарами», в них широко используются впечатления от посещений села Михайловского и усадеб псковских помещиков после окончания Лицея. Удивительны память и наблюдательность поэта, позволявшие заметить и поэтически осмыслить множество мелких, но характерных деталей, создать из них правдивые и типические картины жизни своего времени. Начинает развиваться и главная сюжетная линия романа: сложные взаимоотношения Онегина и Татьяны. А характер главного героя — Онегина раскрывается в его поступках.
Но одновременно с работой над реалистическим романом в стихах Пушкин в Одессе начинает и свою последнюю романтическую поэму «Цыганы». Толчком к ее созданию послужило полученное из Кишинева письмо с известием о смерти цыганки Земфиры, знакомой поэту по короткому кочевью с цыганским табором летом 1821 года. Алеко, герой поэмы — человек с загадочным прошлым, разочарованный и усталый, мечтающий в жизни среди простых, «диких» цыган, не испорченных цивилизацией детей природы, исцелиться от тоски, найти возрождение, счастье, — традиционный образ романтической поэзии. Так, в творческой биографии поэта некоторое время «сосуществуют» образы двух героев, некоторыми чертами сходных между собой, но создаваемых один — уже реалистически, а другой еще приемами, свойственными романтизму.
Часто на полях рукописей, на отдельных листках бумаги Пушкин делает зарисовки героев — Татьяны, Земфиры, набросок цыганского табора, а заодно и наброски портретов своих одесских знакомых, автопортреты. Портреты Н. Н. Раевского младшего, Грибоедова, В. Л. Давыдова, Е. К. Воронцовой, самого Воронцова поражают наблюдательностью и точностью, умением схватить самое существенное в изображаемом лице. Поэт В. Ту-манский пишет в сентябре 1823 года А. А. Бестужеву в Петербург: «Скажу тебе, любезный Бестужев, что мы
уже лишились поэта Пушкина, но что в замену есть у нас Пушкин-живописец. Ему на все счастье — и теперь его карандаш столь же хорошо рисует, сколько перо его описывало прежде первую ночь Людмилы или последнее свидание пылкой черкешенки...»
Пушкин внимательно следит за литературными спорами тех лет. Кажется, в литературе романтизм побеждает, однако «истинный» ли это романтизм? Пушкин отмечает достижения русской литературы: оды Державина, поэму Богдановича «Душенька», стихи Батюшкова и Жуковского, басни Крылова, но в то же время правильно определяет поставленную жизнью задачу: создание национального литературного языка и национальной литературы. Пушкин справедливо отмечает увлечение русского образованного общества французским языком и пренебрежение языком русским. Он раздумывает над статьей А. А. Бестужева в альманахе «Полярная звезда» на 1824 год. Бестужев пишет о преобладании в русском обществе французского языка и пренебрежении языком русским. Пушкин набрасывает заметку: «Причинами, замедлившими ход нашей словесности, обыкновенно почитается: 1) общее употребление французского языка и пренебрежение русского. Все наши писатели на то жаловались, но кто же виноват, как не они сами... У нас еще нет ни словесности, ни книг, все наши знания, все наши понятия с младенчества почерпнули мы в книгах иностранных... проза наша так еще мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты слов для изъяснения понятий самых обыкновенных...»
Работая над «Цыганами» и «Евгением Онегиным», Пушкин подходит к решению важнейшей проблемы развития литературы тех лет: романтизму или тому новому способу изображения действительности, который позже будет назван реализмом, принадлежит будущее.
Известность поэта все растет. Вокруг «Кавказского пленника», как прежде из-за «Руслана и Людмилы», возникают горячие споры. Особую популярность приобрела «Черная шаль», навеянная молдаванскими песнями. Композитор Верстовский написал на ее слова романс, имевший огромный успех. Верстовский «певал его с особенным выражением, совсем небольшим баритоном,
аккомпанируемый Грибоедовым», — читаем мы в воспоминаниях современницы.
Известность Пушкина переходит границы России: в польских, французских, немецких журналах появляются переводы его произведений и статьи о нем.
Продолжает развиваться у Пушкина интерес к истории. В январе 1824 года он совершает поездку в Бендеры, где был укрепленный лагерь Карла XII. Старый украинец (ему 135 лет!), мальчиком бывавший в лагере Карла XII, рассказывает о впечатлениях своего далекого детства. Эта поездка и рассказы свидетеля далекого прошлого найдут позже отклики в «Полтаве».
Пушкин внимательно следит за развитием политических событий. Обстановка складывается неблагоприятно для революционного движения и в России, и за границей. Греческое восстание закончилось неудачей. Приехавший в Грецию английский поэт Байрон умер, не успев принять участия в освободительной борьбе греков с султанской Турцией. Из Испании приходит весть о разгроме революции и казни Риего. Рассказывали, что при посещении Александром I Тульчина на обеде царю подали письмо с известием об аресте Риего. Александр сообщил об этом присутствующим. Всем было ясно, какая судьба ждет схваченного испанского патриота *. Наступило общее молчание, нарушенное словами М. С. Воронцова: «Какое счастливое известие, ваше величество». «Эта выходка, — рассказывал офицер-декабрист Басаргин, — была так неуместна, что ответом этим он (Воронцов) много потерял тогда в общем мнении». Пушкин несколько позже откликнется на этот эпизод язвительными стихами «Сказали раз царю...»; последние строки этих стихов:
Льстецы, льстецы! старайтесь сохранить
И в подлости осанку благородства
намекали на Воронцова.
В Одессе Пушкин пережил сильную любовь, оставившую заметный след в его лирике. В сентябре 1823 года он встретился с приехавшей к мужу Елизаветой
1 Рнего был арестован в октябре и казней в ноябре 1823 года.
Ксаверьевной Воронцовой. Блестящая аристократка (она была из старинной польской семьи графов Бра-ницких), красивая, живая, умная, образованная женщина, она сразу привлекла внимание Пушкина. Чувство к ней вспыхнуло быстро, было глубоким и ярким и не осталось безответным. Позже Пушкин поэтически отразил свое чувство к Елизавете Ксаверъевне в таких стихотворениях, как «Талисман», «Сожженное письмо», «Желание славы», элегии «Ненастный день потух».
Любовь к Воронцовой стала одной из причин столкновения всесильного наместника с Пушкиным.
Воронцов был не Инзов, который хорошо понимал, что из Пушкина никогда не выйдет чиновника, да этого и не нужно: гораздо важнее сохранить в нем поэта. Воронцов пренебрежительно-покровительственно относился к молодому, «заблуждавшемуся», как ему казалось, человеку. Его надо «перевоспитать», направить на путь истинный. Воронцов иронизировал над «восторженными поклонниками» поэта, которые «...кружат ему голову и поддерживают в нем убеждение, что он замечательный писатель, между тем как он только слабый подражатель малопочтенного образца (лорд Байрон)». Воронцов хотел видеть в Пушкине только усердного служащего своей канцелярии. Он заставляет его «заняться чем-нибудь путным», вместе с другими чиновниками посылает в Херсонский и другие уезды для «получения сведений от тамошних властей о местах, пораженных саранчею, о количестве ее и о принятых мерах борьбы с нею», требуя также «лично обследовать важнейшие поврежденные места и проверить результат действующих против нее средств. Полученные сведения донести». В июле 1824 года Пушкин пишет А. И. Тургеневу: «Не странно ли, что я поладил с Инзовым, а не мог ужиться с Воронцовым; дело в том, что он начал вдруг обходиться со мною с непристойным неуважением... Воронцов — вандал, придворный хам и мелкий эгоист. Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое». Пушкин, не стесняясь, высказывал в частных разговорах свое мнение о Воронцове; доставалось наместнику и в эпиграммах:
Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда, Что будет полным наконец.
Конечно, наместнику сообщали о высказываниях Пушкина, но Пушкин находился под особым надзором царя, и Воронцов не мог сам расправиться с поэтом. Начинается переписка Воронцова с Петербургом. Он пишет высокопоставленным лицам: «Я прошу, чтоб его перевели в другое место... я буду очень рад не иметь его в Одессе». Или: «Избавьте меня от Пушкина...»
Пушкин знал обо всем этом и хорошо понимал, что обстоятельства складываются для него плохо. У поэта появляется мысль навсегда освободиться от постоянных преследований и надзора вельмож вроде Воронцовых. С добрым своим другом, женой П. А. Вяземского Верой Федоровной, приехавшей в Одессу, он обсуждает возможность бегства из России — куда, он не знает сам, но думает, что в Одессе, в порт которой заходят корабли из многих стран, есть возможность для этого...
Случай, наконец, предоставил Воронцову возможность избавиться от беспокойного поэта. Пушкин близко сошелся с домашним врачом Воронцовых англичанином Гутчинсоном. Гутчинсон был не только медиком, но и ученым-естествоиспытателем, членом Линнеевского общества, философом-атеистом. Беседы с ним укрепляли в Пушкине давно уже зародившееся у него критическое отношение к религиозным верованиям. В апреле 1824 года он написал Кюхельбекеру: «Ты хочешь знать, что я делаю, — пишу пестрые романтические поэмы и беру уроки чистого афеизма *. Здесь англичанин, глухой философ, единственно умный афей, которого я еще встретил. Он исписал листов 1000, чтобы доказать qu’ii ne peut exister d'etre intelligent Createur et regulateur 1 2, мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души...» Полиция перехватила письмо (как бывало и с другими письмами Пушкина). Царю донесли о поведении поэта, и последовало «высочайшее повеление»: «коллежского секретаря Пушкина уволить вовсе от службы». Вскоре министр иностранных дел Нессель
1 Форма пушкинского времени слова «атеизм».
2 Что не может быть существа разумного, творца и правителя.
роде пишет Воронцову, что царь согласен с предложением Воронцова об удалении Пушкина из Одессы за «вредные начала», которыми тот проникся: «Император думает, что нельзя ограничиться только его отсылкою, но находит необходимым удалить его в имение родителей, в Псковскую губернию, под надзор местного начальства».
Перед отъездом Пушкин, вечно безденежный (он ничего не получал от отца, а «пайка ссылочного невольника», как называл он свое жалованье — 700 рублей в год, ему хватало ненадолго), неожиданно получает 1260 рублей, присланные Вяземским в счет гонорара за вышедшие в Петербурге произведения, и расплачивается с долгами. Растворив окно своей комнаты, громко зовет он извозчиков, которым должен, чтобы и с ними расплатиться.
Елизавета Ксаверьевна при прощании подарила поэту кольцо-«талисман» и свой портрет в золотом медальоне. 31 июля Пушкин выезжает на перекладных из Одессы, как всегда — в сопровождении своего слуги и верного друга — Никиты Козлова.
А я от милых южных дам, От жирных устриц черноморских, От оперы, от темных лож И, слава богу, от вельмож — Уехал в сень лесов Тригорских В далекий северный уезд.
И был печален мой приезд...
(«Путешествие Онегина»)
V. Михайловское
(1824-1826)
...Люби мой малый сад и берег сонных вод, II сей укромный огород
С калиткой ветхою, с обрушенным забором!
Люби зеленый скат холмов,
Луга, измятые моей бродящей ленью. Прохладу лип и кленов шумный
кров: Они знакомы вдохновенью.
(«Домовому»)
Десять дней длилось путешествие с юга на север. Маршрут был строго предписан. Киев приказано было объехать, нигде не останавливаться. Пушкин видит новые города (четыре года назад он ехал в Екатеринослав иным путем): Николаев, Лубны, Нежин, Чернигов, Могилев, Полоцк, Витебск, Себеж, Опочка... Горячий ветер южных степей сменился прохладой северных лугов и перелесков. Более полутора тысяч верст осталось позади: второй раз поэт пересекал европейскую часть России...
В Могилев приехал Пушкин вечером. Вдруг на почтовую станцию является молодой офицер, племянник директора Лицея Е. А. Энгельгардта. Он случайно узнал, что Пушкин в Могилеве, и сказал об этом своим друзьям. Вслед за Энгельгардтом приходят еще офицеры, с восторгом приветствуют любимого поэта. До утра продолжаются разговоры, споры, чтение стихов. Утром — дальше в путь.
Вот и «губерния пскопская», мужики в лаптях и домотканных армяках ломают шапку перед едущим барином. Бедные, низенькие, крытые соломой избы, частоколы, сломанные мосты через речки. Хмурее север-
пое небо, нищая крепостная деревня. Поворот с большого тракта на проселок, еще несколько десятков верст то полем, то лесистыми холмами — и виднеется уже за лесом высокая колокольня старинного Святогорского монастыря. Влево от нее в четырех верстах — в глуши сосновых лесов — родной дом, имение матери Михайловское, где предстоит прожить — кто знает! — сколько лет.
Поэт вспомнил юные годы: он уже бывал здесь — сразу по выходе из Лицея и в 1819 году. Тогда и написал он свою «Деревню», в которой бичевал «барство дикое» и поднимал горячий голос в защиту крепостных крестьян.
С тех пор прошло пять лет, но «пустынный уголок» остался таким же, каким был. Скромный и уже старый одноэтажный помещичий дом стоял на горе над речкой Соротью. Маленькие флигели слева и справа. В одном из них жила няня Арина Родионовна. Перед домом — круглая лужайка с клумбами, кустами сирени. Вокруг старый запущенный парк, еловые и липовые аллеи, пруды. Парк переходит постепенно в сосновый бор. За помещичьим домом — спуск к реке, за рекой — луга и поля, разбросанные там и сям небольшие деревни. Налево блестит небольшое озеро Маленец, направо широко расстилается озеро Кучане, или Петровское, больше и величественнее первого. Далеко на горизонте на его берегу виднеется роща: это усадьба Петровское, вотчина Петра Абрамовича Ганнибала, одного из сыновей «арапа Петра Великого». Старик Петр Абрамович еще живет у себя в Петровском и пишет биографию своего знаменитого отца. Михайловское досталось его брату — Осипу Абрамовичу, деду Пушкина, он и построил усадьбу, насадил парк и вырыл пруды.
Все вокруг напоминало о Ганнибалах. Вскоре после приезда Пушкин напишет поэту Языкову:
...Но злобно мной играет счастье: Давно без крова я ношусь, Куда подует самовластье;
Уснув, не знаю, где проснусь.
Всегда гоним, теперь в изгнанье Влачу закованные дни.
Услышь, поэт, мое призванье, Моих надежд не обмани,
В деревне, где Петра питомец, Царей, цариц любимый раб И их забытый однодомец Скрывался прадед мой арап, Где позабыв Елисаветы И двор, и пышные обеты, Под сенью липовых аллей Он думал в охлажденны леты О дальней Африке своей, Я жду тебя...
(«К Языкову», 1824)
* * *
В Михайловском Пушкина встретила вся семья: уже стареющий, недовольный жизнью, брюзжащий Сергей Львович, мать, сестра Ольга и младший брат Лев, исключенный «за неуспехи в занятиях» из Благородного пансиона (он собирался поступить на службу и пока что отдыхал в Михайловском).
Радостно встретила своего питомца Арина Родионовна, теперь уже старушка. Пушкин обрадовался ей едва ли не больше, чем родным.
Казалось бы, в родной семье поэт мог найти отдых и душевное успокоение. Но обстоятельства сложились иначе. Сергею Львовичу предложили взять на себя надзор за сыном — опасным вольнодумцем, и отец имел неосторожность согласиться. Он стал следить за перепиской Пушкина, распечатывать письма к нему, наблюдал за его разговорами с братом, сестрой. Вскоре начались ссоры Александра Сергеевича с отцом.
В октябре 1824 года Пушкин пишет В. А. Жуковскому: «Милый, прибегаю к тебе. Посуди о моем положении. Приехав сюда, я был всеми встречен как нельзя лучше, но скоро все переменилось: отец, испуганный моей ссылкою, беспрестанно твердил, что и его ожидает 'та же участь; Пещуров !, назначенный за мною смотреть, имел бесстыдство предложить отцу моему должность распечатывать мою переписку, короче— быть моим шпионом; вспыльчивость и раздражительная чувствительность отца не позволяли мне с ним
1 Уездный предводитель дворянства.
объясниться; я решился молчать. Отец начал упрекать брата в том, что я преподаю ему безбожие. Я все молчал. Наконец, желая вывести себя из тягостного положения, прихожу к отцу, прошу его позволения объясниться откровенно... Отец осердился. Я поклонился, сел верхом и уехал. Отец призывает брата и повелевает ему не знаться avec се monrtre, се fils denature... 1 Голова моя закипела. Иду к отцу, нахожу его с матерью и высказываю все, что имел на сердце целых три месяца. Отец мой, воспользовавшись отсутствием свидетелей, выбегает и всему дому объявляет, что я его бил, хотел бить, замахнулся, мог прибить... Перед тобою не оправдываюсь. Но чего он хочет для меня с уголовным своим обвинением? рудников сибирских и лишения чести? Спаси меня хоть крепостию, хоть Соловецким монастырем. Не говорю тебе о том, что терпят за меня брат и сестра — еще раз спаси меня...»
Положение создалось невыносимое. Крепость и Соловецкий монастырь упомянуты были не для красного словца: в эти же дни Пушкин пишет официальное прошение Псковскому губернатору барону Адеркасу:
«Государь император высочайше соизволил меня послать в поместье моих родителей, думая тем облегчить их горе и участь сына. Неважные обвинения правительства сильно подействовали на сердце моего отца и раздражили мнительность, простительную старости и нежной любви его к прочим детям. Решился для его спокойствия и своего собственного просить его императорское величество, да соизволит меня перевести в одну из своих крепостей. Ожидаю сей последней милости от ходатайства вашего превосходительства».
К счастью, это письмо не дошло до губернатора: друг Пушкина, соседка по имению П. А. Осипова, которую он просил отправить это прошение в Псков, сделала соответствующие наставления посланному дворовому человеку; тот возвратился через несколько дней и доложил, что губернатора не застал, бумагу же привез обратно, так как не мог отдать ее не в «собственные руки». Так и осталось это письмо непосланным.
Семейные столкновения, очевидно, подействовали на отца поэта: в половине ноября Сергей Львович с На-
С этим чудовищем, с этим выродком-сыном.
деждой Осиповной уехали в Петербург (брат и сестра покинули Михайловское еще раньше). Пушкин остался в деревне один с Ариной Родионовной. «Буря, кажется, успокоилась, — пишет он своему знакомому в Одессу,— осмеливаюсь выглянуть из моего гнезда и подать вам голос... Вот уже 4 месяца, как нахожусь я в глухой деревне— скучно, да нечего делать; здесь нет ни моря, ни неба полудня, ни итальянской оперы. Но зато нет — ни саранчи, ни милордов Уоронцовых'. Уединение мое совершенно — праздность торжественна. Соседей около меня мало, я знаком только с одним семейством, и то вижу его довольно редко — целый день верхом — вечером слушаю сказки моей няни, оригинала няни Татьяны; вы, кажется, раз ее видели, она единственная моя подруга — и с нею мне только не скучно...»
В работе, чтении, прогулках проходила осень 1824 года. Иногда Пушкин получал письма из Одессы со знакомой печатью на сургуче. Тогда он надолго запирался в своей комнате. Он все еще не мог забыть Елизаветы Ксаверьевиы Воронцовой. Но дороги их были совсем разными.
Прощай, письмо любви! прощай: она велела. Как долго медлил я! Как долго не хотела Рука предать огню все радости мои!..
...Уж перстня верного утратя впечатленье, Растопленный сургуч кипит... О провиденье! Свершилось! Темные свернулися листы;
На легком пепле их заветные черты Белеют... Грудь моя стеснилась...
(«Сожженное письмо», 1825)
Пушкин много бродил, ездил верхом по окрестностям Михайловского, охотно вступал в разговор с крестьянами, но в хозяйственные дела по имению не вмешивался. «Ему все равно, хошь мужик спи, хошь пей, ои в эти дела не входит», — говорили крестьяне, считали своего барина добрым человеком и любили его. Бывал он и на ярмарке в Святогорском монастыре, слушал гусляров и записывал их песни. Пушкин сам
] Так, на английский манер, Пушкин иронически назвал М. С, Воронцова.
Записал две песни о Степане Разине, превосходно передающие дух народных сказаний о «едва ли не самом поэтическом лице русской истории», как заметил он в одном из писем.
В ноябре 1824 года в Петербурге произошло большое наводнение. Тысячи людей остались без крова, пострадала главным образом городская беднота. Пушкина взволновало полученное известие: «Этот потоп с ума мне нейдет, — пишет он брату. — Если тебе вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из Онегинских денег. Но прошу без всякого шума, ни словесного, ни письменного...»
Прошла осень, и наступила первая зима михайловской ссылки.
...Старый дом, обшитый тесом. Небольшая комната, окна выходят в сад, к парку. Мебели немного, вся она старая, еще ганнибаловская. Простая деревянная кровать. Одна ножка сломана, и взамен подставлено полено. Некрашеный стол, заваленный бумагами и огрызками гусиных перьев, какими тогда еще писали. Старое кресло, два стула, полка с книгами. Дом почти до окон занесен снего.м. Сугробы и в саду, и на дворе. В окна виден бор — «недвижны сосны в своей нахмуренной красе...» С другой стороны — скованные льдом и одетые снегом озера, поля и холмы. Снег, снег и снег — и тишина. Ночью иногда разыграется вьюга, и еще больше чувствует поэт себя заброшенным и забытым в глуши сосновых лесов. И только няня смягчает тоску одиночества.
...Наша ветхая лачужка И печальна, и темна. Что же ты, моя старушка, Приумолкла у окна...
...Спой мне песню, как синица Тихо за морем жила. Спой мне песню, как девица За водой поутру шла...
(«Зимний вечер», 1825).
Далеко, за сотни верст, за снежными равнинами и дремлющими лесами — шумный Петербург. Там друзья, товарищи, любимая сестра и брат, там кипит жизнь,
идут литературные споры. Настоящие словесные бон разыгрываются вокруг произведений Пушкина на страницах журналов и в кружках любящих поэзию людей. Пушкин стал знаменем нового литературного движения, признан первым среди русских писателей. А здесь тишина, снег, одиночество. Лицейский друг, поэт Антон Дельвиг, пишет: «Ежели бы ты приехал в Петербург, бьюсь об заклад, у тебя бы целую неделю была толкотня от знакомых и незнакомых почитателей. Никто из писателей русских не поворачивал так каменными сердцами, как ты».
Несмотря на одиночество и охватывающую его порой тоску, Пушкин не поддается унынию. Он много работает, ведет оживленную переписку с друзьями — Жуковским, Вяземским, Плетневым, писателем и критиком-декабристом Бестужевым, с Рылеевым, с братом Львом. Ему и Плетневу он поручает хлопоты по изданию своих произведений. И чуть ли не в каждом письме просит прислать ему книги. «Книг, ради бога книг!.. — пишет он брату в октябре 1824 года.—Стихов, стихов, стихов! Байрона, Вальтер Скотта! Это пища души».
Он живо интересуется жизнью друзей-писателей: «Напиши мне нечто о Карамзине, Жуковском, Тургеневе А., Северине, Рылееве, Бестужеве».
И друзья откликаются. Из их писем Пушкин черпает бодрость и уверенность в значении своего литературного труда; он все больше верит в свой талант. Жуковский, восхищенный первыми главами «Евгения Онегина», пишет: «Ты рожден быть великим поэтом, будь же этого достоин... Предлагаю тебе первое место на русском Парнасе». Рылеев в письмах обращается к Пушкину на «ты», хвалит «Цыган» и советует обратить внимание на исторические и гражданские темы: «Ты около Пскова: там задушены последние вспышки русской свободы; настоящий край вдохновенья — и неужели Пушкин оставит эту землю без поэмы». Позже, почти накануне 14 декабря 1825 года, Рылеев говорит в своем письме о значении Пушкина для России и призывает «быть поэтом и гражданином».
Михайловская ссылка оказалась одним из самых плодотворных периодов творчества Пушкина»хотя начало ее и было мрачным. Друзья поэта опасались, что
5 К. П. Лахостский
65
удар, обрушившийся на Пушкина, погасит его талант. П. А. Вяземский писал А. И. Тургеневу 13 августа 1824 года: «Или не убийство — заточить пылкого,’ кипучего юношу в деревне русской?., что есть ссылка в деревню на Руси? Должно точно быть богатырем духовным, чтобы устоять против этой пытки. Страшусь за Пушкина! Я не иначе смотрю на ссылку Пушкина, как на coup de grace ', что нанесли ему...»
Но необыкновенная жизнеспособность была одним из замечательных свойств натуры поэта, его любовь к литературной работе и трудоспособность были неистребимы. И после тяжелых первых недель, ссор с отцом — быстро началось духовное возрождение.
Последнее стихотворение из цикла «Подражания Корану», написанное в ноябре 1824 года, полно жизнеутверждающей силы. Усталый путник, блуждая в пустыне, находит под пальмой источник, утоляет жажду и, измученный, засыпает. Он заснул молодым, а проснулся старцем, и нет уже тенистой пальмы, она истлела, и нет уже источника, он иссяк...
И горем объятый мгновенным старик, Рыдая, дрожащей главою поник...
И чудо в пустыне тогда совершилось: Минувшее в новой красе оживилось; Вновь зыблется пальма тенистой главой; Вновь кладязь наполнен прохладой и мглой.
И чувствует путник и силу и радость;
В крови заиграла воскресшая младость;
Святые восторги наполнили грудь: И с богом он дале пускается в путь.
В октябре Пушкин заканчивает '«Цыган». Герой поэмы Алеко протестует против установившихся форм жизни образованного общества, против «неволи душных городов» — ив его протесте отражены свободолюбивые устремления передовой дворянской молодежи. Но в решительные моменты своей жизни он оказывается индивидуалистом и эгоистом, и эти черты приводят его к преступлению. Он сам — порождение «цивилизован-
Смертельный удар.
него» общества и внутренне подчиняется его законам. Объективный смысл поэмы — осуждение Алеко, но осуждение, не отрицающее значения его протеста.
Закончив «Цыган», поэт вновь обращается к «Евгению Онегину». Теперь Пушкин пишет уже не по воспоминаниям, а берет материал из окружающей его жизни. Биографическое, относящееся лично к поэту, сливается с художественным вымыслом, и трудно отделить роман — «энциклопедию русской жизни», по выражению В. Г. Белинского, — от биографии поэта. Роман в стихах превращается в роман-дневник. Недаром Пушкин писал П. А. Вяземскому: «В 4-й песне Онегина я изобразил свою жизнь». Потом}' в лирических отступлениях нет-нет и проскользнет что-нибудь, прямо намекающее на ту или другую сторону жизни поэта в Михайловском:
Но я плоды моих мечтаний И гармонических затей Читаю только старой няне, Подруге юности моей, Да после скучного обеда Ко мне забредшего соседа Поймав нежданно за полу, Душу трагедией в углу, Или (но это кроме шуток), Тоской и рифмами томим, Бродя над озером моим, Пугаю стадо диких уток: Вняв пенью сладкозвучных строф, Они слетают с берегов.
В этих строках перед нами возникает облик Пушкина, читающего кому-то в своем деревенском кабинете «Бориса Годунова» или задумчиво бродящего по берегам озера Маленца. Лирические отступления поэта позволяют нам теснее соприкоснуться с его духовной жизнью. Вот отклик его на спор о судьбах русской литературы, обострившийся в связи с появлением в альманахе «Мнемозина» (1824 год) статьи Кюхельбекера, решительно осуждающего элегический романтизм в русской поэзии. Пушкин сочувственно относится к мысли Кюхельбекера о том, что сентиментально-романтиче
ская элегия отжила свой век — ив романе появляются строфы об этом споре: в шестой главе — в стихах Ленского — пародия на сентиментальную элегию.
Пушкина занимает мысль обратиться к прозе — и в одном из лирических отступлений он пишет об этом.
Сон Татьяны отражает усиливающийся у Пушкина в годы михайловской ссылки интерес к русскому устному народному творчеству. Размышления поэта касаются больших вопросов философии, морали. Таково, например, поэтическое прощание с юностью (VI глава). Тон повествования становится все серьезнее, во многих строфах слышится неподдельная грусть. Шестая глава пишется уже после трагических событий на Сенатской площади в Петербурге, после расправы с «друзьями, братьями». Конечно, прямо включать в роман печальные размышления о происходящем в стране нельзя. Но в развитии сюжета романа, в изменившемся характере повествования отражены настроения поэта, вызванные декабрьскими событиями.
St St St
Рылеев не напрасно в письме Пушкину напоминал о Пскове. В этом захолустном губернском городе многое напоминало о стародавних событиях русской истории — о былой вольности, о ливонских войнах. В библиотеке псковского архиерея поэт рассматривал старые летописи, в Троицком соборе его внимание привлекли гробницы с «мощами» князя псковского Довмонта и Николки Юродивого. Да и вокруг Михайловского на фоне мягких и задумчивых северных пейзажей постоянно открывались полуразрушенные памятники старины. Собор Святогорского монастыря был построен по повелению Ивана Грозного. По дороге в имение соседей Осиповых поэт любил зайти на Савкину горку — насыпной холм над самой Соротью, где некогда было небольшое укрепление. Там видел он и старый каменный крест с высеченной на нем полустершейся надписью: «Лета 7021 1 постави крест Сава поп». Вероятно, здесь была братская могила русских воинов.
1 1513 год по нашему исчислению.
Возле Тригорского на холме до сих пор сохранились высокий вал и ров — остатки городища Воронина, большой крепости, оберегавшей западную границу Руси. В конце XVI века Воронин после кровопролитных битв был разрушен польским королем Стефаном Баторием.
Пушкин любил бродить у подножия холма и забираться на старый вал. Перед его мысленным взором вставали события времен Бориса Годунова и Самозванца. Только что вышли в свет десятый и одиннадцатый тома «Истории государства Российского» Карамзина, в которых шла речь как раз о смутном времени. Пушкин читал их в Михайловском. Он задумывает историческую трагедию «Борис Годунов», и 10 октября 1824 года появляются первые наброски плана. Воссоздавая картины далекого прошлого, поэт думает и о своем времени, откликается на злободневные вопросы. Он обращается к прошлому для того, чтобы, по выражению В. Г. Белинского, «найти объяснение настоящего и увидеть намек на будущее». Пушкин думает о своих петербургских друзьях. Несомненно, они к чему-то готовятся. Но можно ли призвать народ к восстанию? Правильна ли тактика военного переворота без участия народа? Можно ли мирным путем склонить царя к уничтожению крепостной неволи и отказу от самодержавной власти?
Историческая трагедия Пушкина, воссоздавая далекое прошлое, выдвигает вопрос о взаимоотношении власти и народа, вопрос, не решенный и теперь, в 1824— 1825 годах.
Поэт избирает жанр трагедии, потому что, по его словам, «дух века требует перемен и на сцене драматической». Надо преодолеть уже устаревшие традиции классицизма. Работая над «Борисом Годуновым», он хочет создать произведение, верное правде исторической, правде жизни. «Что развивается в трагедии? Какая цель ее? Человек и народ, судьба человеческая, судьба народная».
Пушкин работает упорно, с вдохновением. 7 ноября 1825 года, всего за несколько недель до восстания декабристов, трагедия окончена. Поэт доволен, он пишет Вяземскому: «Трагедия моя закончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши, и кричал: ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Вместе с тем он понимает, что едва ли цензура пропустит трагедию: «...хоть она и в
хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпаком юродивого. Торчат!»
Весь ход трагедии — рассказ о печальной судьбе власти, не опирающейся на народ. В «Борисе Годунове», несомненно, выражены мысли Пушкина, связанные с приближением открытого столкновения самодержавной власти и декабристов.
Борис Годунов обладает сильной волей, светлым умом. Он, кажется, желает блага народу, борется с боярством, думает об укреплении единства государства. По самолюбие, стремление к власти, упоение ею, а главное — игнорирование народа как социальной силы приводят Бориса к преступлению и к гибели. Для Бориса народ — чернь, всегда готовая к возмущению, он в сущности презирает народ. Народ выносит Борису свой приговор. Такой же суровый приговор Самозванцу слышится в заключительной ремарке трагедии — в сцене провозглашения Дмитрия-самозванца царем:
Мосальский: Что ж вы молчите? Кричите: да здравствует Дмитрий Иванович!
Народ безмолвствует.
В. Г. Белинский писал: «В этом безмолвии народа слышен страшный, трагический голос Немезиды , изрекающей суд свой над новою жертвою — над тем, кто погубил род Годуновых».
Закончив «Бориса Годунова», Пушкин «в два утра», как сам он писал, создает шутливую поэму «Граф Нулин», замысел которой возник при перечитывании поэмы Шекспира «Лукреция», а с другой стороны, связан с услышанным поэтом рассказом о смешном происшествии в одной из соседних помещичьих усадеб. Интересно уже само обращение к сюжету «ничтожному» с точки зрения консервативной критики, к форме легкого, исполненного юмора рассказа в стихах — наряду с созданием «высокой» исторической трагедии, наряду с продолжением большого романа. «В лице графа Нулина поэт с неподрагкаемым мастерством изобразил одного из тех пустых людей нашего светского круга, которые так обыкновенны в жизни» (Белинский). Однако
1 Неме-зида — в греческой мифологии богиня возмездия.

легкое шутливое произведение ставит важную тему: это — сатира на космополитизм части русских дворян, на свойственное им презрение ко всему русскому и преклонение перед всем заграничным. Тема, постоянно затрагиваемая в передовой русской литературе, начиная с журналов Н. И. Новикова, продолжаемая Радищевым, Фонвизиным, Г рибоедо-вым, по-новому развернута в поэме. Мастерство поэта в «Графе Нулине» достигает большой силы: «...Вся поэма исполнена ума, остроумия, грации, тонкой иронии, благородного тона, знания действи-
Обложка первого издания «Бориса Годунова»
тельности, написана стихами, в высшей степени превосходными», — так оценивает В. Г. Белинский «Графа Нулина».
Написанные в Михайловском главы «Евгения Онегина», лирические стихи, «Борис Годунов» ознаменовали окончательный переход Пушкина на позиции нового литературного направления — реализма.
Поэтические труды Пушкина в Михайловском находятся в тесной связи с теоретическим осмыслением поэтом важных проблем литературного развития. В ряде заметок, в переписке с Бестужевым, Вяземским и другими литераторами Пушкин высказывает свои раздумья по таким вопросам, как народность литературы. «С некоторых пор, — пишет поэт,— вошло у нас в обыкновение говорить о народности в произведениях литературы, но никто не думал определить, что разумеет он под словом народность». Пушкин выдвигает верную мысль: народность литературы заключается не в том, чтобы выбирать темы из русской истории, и не в «словах», то есть в употреблении просторечных выражений. Шекспир в «Гамлете» излагает историю датского прин
ца и действие происходит в Дании, но нельзя отказать этой его трагедии (как и другим произведениям) в «достоинстве великой народности». Дело заключается в том, чтобы в «зеркале поэзии» отражалась «особенная физиономия» каждого народа. Пушкин предвосхищает мысли, которые выскажет позже Гоголь («народность состоит не в описании сарафана...») и разовьет Белинский. Он обращает внимание на необходимость дальнейшего развития русского литературного языка, на необходимость сближения языка литературы с народным русским языком.
В произведениях, созданных в михайловские годы, перед нами новый этап развития русского литературного языка, в нем синтез всех разнообразных языковых пластов и стилей, развивавшихся ранее параллельными, не соединяющимися линиями.
# $ *
Упорная литературная работа, оживленная переписка, чтение, посещение соседей в Тригорском, прогулки по окрестностям —- все это заполняло жизнь поэта в Михайловском. Однако он чувствовал порой желание вырваться из ссылки. На скорую милость царя рассчитывать не приходилось. Вновь возникали мысли о бегстве за границу. Пушкин начал добиваться разрешения выехать в Дерпт «для лечения аневризма», думая оттуда проехать за границу. Из этих планов ничего не получилось. В Дерпт Пушкину выехать не разрешили, предложив лечиться в Пскове. С юмором пишет поэт о том, что действительно в Пскове есть хороший ветеринар.
В январе 1825 года Пушкина порадовал своим неожиданным посещением его любимый лицейский товарищ Пущин.
Ранним январским утром, еще в темноте, сани Пущина остановились у господского дома в Михайловском. «Я оглядываюсь, — вспоминает Пущин, — вижу на крыльце Пушкина босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками... Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод, но в иные минуты человек не простужается... Прибежавшая старуха застала нас в объятиях друг друга в
том самом виде, как мы попали в дом: один — почти голый, другой — весь забросанный снегом. Наконец пробила слеза (...она и теперь, через тридцать три года, мешает писать в очках) — мы очнулись... Подали нам кофе; мы уселись с трубками. Беседа пошла привольнее; многое надо было хронологически рассказать, о многом расспросить друг друга! ...Он, как дитя, был рад нашему свиданью, несколько раз повторял, что ему еще не верится, что мы вместе... Наружно он мало переменился, оброс только бакенбардами; я нашел, что он тогда был очень похож на тот портрет, который потом видел в «Северных цветах»...1 Незаметно коснулись опять подозрений насчет общества1 2. Когда я ему сказал, что не я один поступил в это новое служение отечеству, он вскочил со стула и вскрикнул: «Верно, все это в связи с майором Раевским, которого пятый год держат в Тираспольской крепости и ничего не могут выпытать». Потом, успокоившись, продолжал: «Впрочем, я не заставляю тебя, любезный Пущин, говорить. Может быть, ты и прав, что мне не доверяешь. Верно, я этого доверия не стою — по многим моим глупостям». Молча я крепко расцеловал его...
...Я привез Пушкину в подарок «Горе от ума», он был очень доволен этой тогда рукописной комедией... После обеда за чашкой кофе он начал читать ее вслух... Среди этого чтения кто-то подъехал к крыльцу. Пушкин выглянул в окно, Как будто смутился и торопливо раскрыл лежавшую на столе четью-минею3. Заметив его смущение, я спросил: что это значит? Не успел он отвечать, как вошел в комнату низенький рыжеватый монах и рекомендовался мне настоятелем соседнего монастыря... Монах начал извинением в том, что, может быть, помешал нам, потом сказал, что, узнавши мою фамилию, ожидал найти знакомого ему П. С. Пущина, уроженца великолуцкого... Ясно было, что настоятелю донесли о моем приезде и что монах хитрит... Разговор завязался о том, о сем. Между тем подали чай. Пушкин спросил рому, до которого, видно, монах был охотник. Он выпил два стакана чаю, не забывая о роме, и после этого начал прощаться, извиняясь снова, что прервал
1 Работы Кипренского.
2 "1 о есть тайного общества декабристов.
3 Сборник ЖИТИИ святых.
нашу товарищескую беседу... Я высказал мою досаду, что накликал это посещение. «Перестань, любезный друг! Ведь он и без того бывает у меня —я поручен его наблюдению. Что говорить об этом вздоре!» Тут Пушкин, как ни в чем не бывало, продолжал читать комедию — яс необыкновенным удовольствием слушал его выразительное и исполненное жизни чтение... Потом он мне прочел кое-что свое... продиктовал начало из поэмы «Цыганы» и просил, обнявши крепко Рылеева, благодарить его за патриотические «Думы».
...Ямщик уже запряг лошадей — колоколец брякал у крыльца, на часах ударило три. Мы еще чокнулись стаканами, но грустно пилось: как будто чувствовалось, что последний раз вместе пьем, и пьем на вечную разлуку! Молча я набросил на плечи шубу и убежал в сани. Пушкин еще что-то говорил мне вслед; ничего не слыша, я глядел на него: он остановился на крыльце, со свечой в руке. Кони рванули под гору. Послышалось: «Прощай, друг!» Ворота скрипнули за мной...»
Грустное предчувствие не обмануло друзей. Они действительно обнимались в последний раз. Участник восстания 14 декабря, Пущин был арестован и сослан в Сибирь. Поэт навсегда сохранил к нему любовь. В 1827 году Пушкин, отправляя декабристам свое стихотворение «В Сибирь», послал вместе с ним Пущину полные грусти и тепла строки:
Мой первый друг, мой друг бесценный.
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный, Печальным снегом занесенный. Твой колокольчик огласил.
Молю святое провиденье, Да голос мой душе твоей Дарует то же утешенье. Да озарит он заточенье Лучом лицейских ясных дней!
(«И. И. Пущину», 1826)
Че * *
Первая зима, проведенная в михайловской ссылке, кончалась. Пушкин как-то незаметно для себя сблизил-74
СЯ С семьей соседей — Осиповыми. Уже редкий день проходил без того, чтобы он верхом или, вооружившись тяжелой железной палкой, пешком, в широкополой белой шляпе, в сопровождении больших дворовых собак не отправлялся после утренней своей работы в приветливый дом, где сделался своим человеком.
Спустившись от своего дома к светлой Сороти, он повертывал налево. Дорога огибает озеро Маленец. Слева — Михайловский бор. Пахнет сосной. Справа, от воды, тянет сыростью и прохладой. Поднявшись в гору, дорога выходит в широкие поля. Сороть отошла вправо, и ее не видно. Справа осталась и Савкина горка. Впереди три холма. На левом — бедная деревня. На среднем — погост Воронин со старой церковью, кладбищем и историческим валом. На правом холме — густая куща деревьев: это Тригорский парк, среди зелени приветливо глядит помещичий дом. Можно по узкой тропке, поднимающейся от берега Сороти (река опять сближается с дорогой), взбежать наверх и очутиться под сводами старых лип. Можно (если едешь верхом, — это удобнее) по дороге, идущей между двух холмов, обогнуть парк и подъехать к одноэтажному длинному дому, стоящему на самом берегу большого пруда. Это и есть Тригорское, имение Прасковьи Александровны Осиповой. Здесь настоящее женское царство. У Прасковьи Александровны четверо дочерей да падчерица. Наезжают и подруги барышень. Прасковья Александровна — не только гостеприимная и хлебосольная хозяйка, но и умная, образованная женщина. У нее хорошая библиотека, она не чужда литературных интересов; старшие дочери хорошо играют на фортепьяно.
Летом в Тригорское приезжает сын Прасковьи Александровны Алексей Вульф, студент Дерптского университета.
Весной 1825 года к Пушкину в Михайловское приехал Антон Дельвиг. Пушкин тотчас познакомил его со своими тригорскими друзьями. Дельвиг читает уже написанные к этому времени сцены «Бориса Годунова», помогает Пушкину в подготовке к изданию собрания стихотворений. Пушкин советуется с ним, «дорожа его мнением и вполне доверяя его вкусу».
Летом 1826 года у Осиповых гостил и поэт Н. М. Языков, товарищ Вульфа по университету. Веселое молодое
общество влекло к себе Пушкина В Тригорском ему было хорошо. Чтение стихов, музыка, веселые прогулки, танцы под музыку бродячих музыкантов на площадке парка, окруженной липами. «Однажды... явился он в Тригорское со своею большой черной книгой... Мы уселись вокруг него, и он прочитал нам своих «Цыган»... Я была в упоении как от текучих стихов этой чудной поэмы, так и от его чтения, в котором было столько музыкальности», — вспоминает племянница П. А. Осиповой, Анна Петровна Керн. Еще в 1819 году в Петербурге Пушкин встретил ее на одном из светских вечеров и запомнил эту встречу, поддавшись очарованию молодой женщины. В одном из писем П. А. Осиповой Пушкин так пишет об А. П. Керн: «У нее гибкий ум; она все понимает; она легко огорчается и так же легко утешается; она застенчива в манерах, смела в поступках, но чрезвычайно привлекательна».
Встреча в деревне с приехавшей погостить к тетке А. П. Керн привела к непродолжительному, но сильному увлечению. В своих воспоминаниях Анна Петровна так рассказывает о последних днях, проведенных в Тригорском:
«Тетушка предложила нам всем после ужина прогулку в Михайловское. Пушкин очень обрадовался этому, и мы поехали. Погода была чудесная, лунная июльская ночь дышала прохладой и ароматом полей. Мы ехали в двух экипажах: тетушка с сыном в одном, сестра, Пушкин ия — в другом. Ни прежде, ни после я не видала его так добродушно веселым и любезным. Он шутил без острот и сарказмов, хвалил луну, не называл ее глупой, а говорил: я люблю луну, когда она освещает прекрасное лицо... Приехавши в Михайловское, мы не вошли в дом, а прошли прямо в старый, запущенный сад, «приют задумчивых дриад», с длинными аллеями старых дерев, корни которых, сплетаясь, вились по дорожкам, что заставляло меня спотыкаться, а моего спутника вздрагивать. Тетушка, приехавшая туда вслед за нами, сказала: «Мой дорогой Пушкин, окажите честь вашему саду, покажите его г-же Керн». Он быстро подал мне руку и побежал скоро-скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться. Он вспоминал нашу первую встречу у Олениных, выражался о ней увлекательно, восторженно...
На другой день я должна была уехать в Ригу... Он пришел утром и на прощанье принес мне экземпляр второй главы 1 «Онегина», в неразрезанных листах, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами:
Я помню чудное мгновенье, Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты...»
Непреходящая этическая и эстетическая ценность этого стихотворения — в подлинной искренности и высокой поэтичности выражения чувства любви. Образ поэта возникает перед нами как образ человека, исполненного благородства, глубоко чувствующего красоту. При явной автобиографичности стихотворения (в нем, в сущности, сжато отражена жизнь поэта, начиная от окончания Лицея и до пребывания «в глуши, во мраке заточенья») оно достигает такой высокой степени поэтического обобщения, что справедливо принадлежит к самым высоким образцам мировой лирики.
Написанный М. И. Глинкой на слова этого пушкинского стихотворения романс вошел в золотой фонд русской музыкальной культуры.
К осени 1825 года Тригорское опустело: уехали А. П. Керн со своей тетушкой и двоюродной сестрой, уехал и А. Н. Вульф. Пушкин грустил. «Я в совершенном одиночестве: единственная соседка, которую я посещал, уехала в Ригу, и у меня буквально нет другого общества, кроме моей старой няни и моей трагедии...»
В сентябре 1825 года Пушкин встретился еще с одним из лицейских товарищей — Горчаковым, который гостил недалеко от Михайловского у своего родственника— помещика Псковской губернии. И хотя с Горчаковым Пушкин никогда особенно близок не был, эта встреча принесла ему неожиданную радость.
Наступила осень 1825 года, вторая осень в Михайловском. Пушкин особенно горько ощущал в эту осень свое одиночество, свою оторванность от друзей.
1 Ошибка А. ГТ. Керн. К этому времени вышла только первая глава «Евгения Онегина».
19 октября 1825 года, день лицейской годовщины, когда в Петербурге бывшие лицеисты собирались тесной товарищеской семьей, чтобы вспомнить годы учения, лицейские шутки, печали и радости, Пушкин проводит один. В эти дни он написал одно из лучших своих стихотворений, посвященных лицейской годовщине.
Роняет лес багряный свой убор, Сребрит мороз увянувшее поле, Проглянет день, как будто поневоле, И скроется за край окрестных гор... ...Печален я: со мною друга нет, С кем горькую запил бы я разлуку, Кому бы мог пожать от сердца руку И пожелать веселых много лет...
Пушкин вспоминает лицейских товарищей, с которыми виделся он в Михайловской ссылке:
И ныне здесь, в забытой сей глуши, В обители пустынных вьюг и хлада, Мне сладкая готовилась отрада: Троих из вас, друзей моей души, Здесь обнял я. Поэта дом опальный, О Пущин мой, ты первый посетил; Ты усладил изгнанья день печальный, Ты в день его Лицея превратил.
Ты, Горчаков, счастливец с первых дней...
...Нам разный путь судьбой назначен строгой, Ступая в жизнь, мы быстро разошлись. Но невзначай проселочной дорогой Мы встретились и братски обнялись.
...И ты пришел, сын лени вдохновенный, О Дельвиг мой: твой голос пробудил Сердечный жар, так долго усыпленный, И бодро я судьбу благословил.
Тоску одиночества, грустные настроения Пушкину помогала преодолевать его литературная работа. Пушкин много думает о значении и смысле своих поэтических трудов. «Я пишу и думаю... Я чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития и что я могу творить». Непобедимой верой в победу разума,
добра дышит написанная осенью 1825 года «Вакхическая песня».
...Подымем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет Пред ясным восходом зари, Так ложная мудрость мерцает и тлеет Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!
* * $
Зима 1825—1826 года принесла с собой события, которые потрясли всю Россию. В ноябре в далеком Таганроге, во время путешествия, неожиданно умер Александр I. Наследником престола был его брат Константин — наместник царя в Польше, живший в Варшаве. Однако Александр I в тайном завещании уже давно сделал своим наследником второго брата — Николая. Пока царская семья выясняла вопрос о престолонасле-довании, пока фельдъегеря сломя голову скакали по бесконечным российским дорогам, деятели тайных революционных обществ решили воспользоваться удобным случаем и начать революцию.
14 декабря 1825 года в Петербурге, на Сенатской площади, члены тайного Северного общества предприняли попытку государственного переворота, окончившуюся неудачей. Несколько позже, 29 декабря 1825 года— 3 января 1826 года, под руководством Южного общества происходило на Украине восстание Черниговского полка, также подавленное царскими войсками.
Весть о событиях в Петербурге скоро дошла и до Михайловского.
В один из декабрьских вечеров Пушкин был в Тригорском. Мирно сидели в зале, пили чай. Вдруг докладывают, что из Петербурга приехал повар Осиповых Арсений, посланный в столицу продать яблоки и произвести нужные покупки. Яблоки он продал, но ничего из заказанного не купил. В Петербурге бунт, рассказывал он, всюду караулы, насилу выбрался за заставу и поспешил в деревню. Этот рассказ очень взволновал
Пушкина. Еще раньше, в начале декабря, сразу после того как до него дошла весть о смерти Александра I, он решил ехать в Петербург. Под именем крепостного человека Осиповой, имея при себе «билет», заготовленный для этого случая, он выехал из Михайловского, но скоро вернулся, решив хлопотать о легальном выезде.
Теперь многое изменилось. Пушкин не был членом тайного общества, но на Сенатской площади были его друзья. Несомненно, на следствии заговорят и о нем, хотя бы потому, что он вел переписку с участниками восстания. Да и его вольнолюбивые стихи и язвительные эпиграммы в бесчисленных списках ходили по рукам революционно настроенных молодых людей, близких к тайным обществам.
Пушкин просматривает свои бумаги, бросает в огонь автобиографические записки, рукописи стихов, все, что может скомпрометировать его в глазах правительства. Каждый день ждет он новых вестей. Пожалуй, явится и жандарм с приказом об аресте.
Вести идут — о следствии, о допросах, о новых и новых арестах. Прекратилась переписка с друзьями. Вокруг поэта образовалась какая-то жуткая пустота.
Почти у каждого из арестованных находили пушкинские стихи. На следствии декабрист М. Бестужев показывал: «Вольнодумческих сочинений Пушкина и прочих столько по полкам, что это нас самих удивляло».
Но шли дни, недели, месяцы — а Пушкина не трогали. О нем словно забыли.
Постепенно пришло некоторое успокоение, вместе с ним появляется и мысль попытаться вырваться из ссылки, воспользовавшись сменой царей.
В письмах друзьям — Жуковскому, Плетневу, Дельвигу Пушкин выясняет возможность что-либо предпринять для своего освобождения. Всего удобнее кажется ему действовать через Жуковского, который по-прежнему пользуется влиянием при дворе. В январе 1826 года Пушкин пишет Жуковскому, что «готов уславливаться» с правительством, если оно захочет прекратить его опалу: «Мое будущее поведение зависит от обстоятельств, от обхождения со мной правительства... Кажется, можно сказать царю: ваше величество, если Пушкин не замешан, то нельзя ли наконец позволить ему вернуться», А вот отрывок из другого письма Жу-
ковскому: «...Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости». Несмотря на страстное желание вырваться на свободу, Пушкин не мои\°т отказываться от своих убеждений. Он хочет договориться с новым царем о почетных условиях возвращения из ссылки, обещая держать свой образ мыслей при себе. Жуковский отвечает: «Ты ни в чем не замешан — это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством... Не просись в Петербург, еще не время».
Весной 1826 года, когда дело декабристов еще не было кончено и шло следствие, Пушкин пишет прошение «на высочайшее имя». В сдержанных выражениях он обещает не противоречить своими мнениями «общепринятому порядку» и просит позволения ехать в Москву или в «чужие края». К прошению он прилагает обязательство не принадлежать ни к каким тайным обществам.
На прошение долгое время не было никакого ответа. Между тем 13 июля было повешено пять руководителей декабристов — Рылеев, Пестель, Каховский, Бестужев-Рюмин, Муравьев-Апостол, остальные сосланы на каторгу. Пушкина до глубины души потрясло известие об этом. «Повешенные—повешены, но каторга 120 друзей, братьев, товарищей — ужасна», — пишет он Вяземскому. А в его черновиках этой поры встречается рисунок виселицы с пятью повешенными. Под рисунком написано: «и я бы мог как тут...» *.
Его тревожит и свое неясное и тяжелое положение. Пушкин все больше задумывается о том, каково вообще назначение поэта? В чем его призвание и в чем его сила?
В эти дни и написано Пушкиным стихотворение «Пророк» — поэтическая аллегория, где поэт изображен библейским пророком. Человек «влачится» в «пустыне мрачной», томимый «духовной жаждою» (в первоначальной редакции было «великой скорбию»). На перепутье ему является посланец бога — серафим. В
1 Существует и другое прочтение последнего с/ова.
ф К. П- Лахостский
том, что совершается с путником далее, — и раскрываются требования к поэту.
Моих зениц 1 коснулся он... Отверзлись вещие зеницы, Как у испуганной орлицы. Моих ушей коснулся он — И их наполнил шум и звон. И внял я неба содроганье, И горний 1 2 ангелов полет, И гад морских подводных ход, И дольней лозы прозябанье.
Чувства поэта обострены необычайно: он «внимает», то есть слышит и понимает все звучание жизни (даже шорох произрастающей в долине лозы). Диапазон его восприятия огромен (от «горнего» полета ангелов — до движения «гад морских» в подводных глубинах). Но этого мало.
Серафим
...к устам моим приник И вырвал грешный мой язык, И празднословный, и лукавый. И жало мудрыя змеи В уста замершие мои Вложил десницею 3 кровавой.
Не может у поэта быть «лукавого» и «празднословного» языка. Голос его должен быть правдив и мудр. Но самое главное для него — горячее сердце, исполненное вечно живой любовью к людям:
И он мне грудь рассек мечем,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем, Во грудь отверстую водвинул.
Не просто и не легко быть поэтом: жало мудрой змеи вложено в его «замершие» уста «десницею кровавой». Стихотворение заканчивается заповедью поэту:
1 Зеницы — глаза.
2 Горний — вышний.
3 Десница — правая рука,
Восстань, пророк, и виЖдь, И внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей.
Творчество Пушкина и было проповедью высоких идеалов гуманности, любви к народу, обличением зла и несправедливости, призывом к борьбе за лучшее будущее народа. Впервые в русской поэзии с такой силой утверждалось великое призвание писателя. Передовая русская литература следовала завету Пушкина. Каждый из великих писателей земли русской по-своему в условиях своего времени выполнял требования, провозглашенные Пушкиным. Вспомним хотя бы Лермонтова («Поэт»), Некрасова («Поэт и гражданин»), Маяковского («Разговор с фининспектором о поэзии» и вступление к поэме «Во весь голос»),
❖ % *
Напрасно Пушкин думал, что в Петербурге о нем забыли. О поэте помнили. Весной 1826 года шла интенсивная секретная переписка о нем, составлялись запросы, справки. В конце июля в Новоржев приехал «ученый-ботаник» Бошняк будто бы для изучения флоры Псковской губернии. Он объезжал усадьбы помещиков, расположенные вокруг Михайловского, деревни, села, бывал на ярмарке в Святых горах, посетил и игумена Иону, настоятеля Святогорского монастыря. Любознательный и разговорчивый, он интересовался между прочим и тем, как живет Пушкин. Никому и в голову не приходило, что этот «ботаник» — в действительности тайный агент правительства, что он получил приказание произвести «возможно тайное и обстоятельное исследование поведения известного стихотворца Пушкина, подозреваемого в поступках, клонящихся к возбуждению к вольности крестьян», и в случае «буде он окажется действительно виновным» — арестовать его.
Оставив фельдъегеря в уездном городке Порхове, Бошняк занялся порученным ему делом. Но несмотря на проявленное им усердие, ничего предосудительного узнать не удалось. В рапорте о результатах «исследо-
вйнйя» Бошняк не Смог ничего сказать о революционности Пушкина, но зато сообщает интересные штрихи жизни и облика поэта. Вот некоторые выдержки из донесения: «...Узнал я, что на ярмарке Святогорского Успенского монастыря Пушкин был в рубашке, подпоясан розовою лентою, в соломенной широкополой шляпе и с железною тростью в руке; что он скромен и осторожен, о правительстве не говорит и вообще слухов о нем по народу не ходит... Узнал я, что Пушкин дружески обходится с крестьянами и брал за руку знакомых, здороваясь с ними; что иногда ездил верхом и, достигнув цели путешествия, приказывает человеку своему отпустить лошадь одну, говоря, что всякое животное имеет право на свободу... Пушкин—отлично-добрый господин, который награждает деньгами за услугу даже собственных своих людей; ведет себя весьма просто и никого не обижает; ни с кем не знается и ведет жизнь весьма уединенную. Слышно о нем только от людей его, которые не могут нахвалиться своим барином... От игумена Ионы узнал я следующее: Пушкин иногда приходит в гости к игумену Ионе, пьет с ним наливку и занимается разговорами... На вопрос мой, не возмущает ли Пушкин крестьян, игумен Иона отвечал: «Он ни во что не вмешивается и живет, как красная девка».
В начале сентября 1826 года, когда Николай I приехал в Москву для коронации, Пушкин неожиданно и срочно был вытребован в Псков к губернатору, а оттуда в сопровождении фельдъегеря отправлен в Москву. Одна из дочерей П. А. Осиповой пишет в своих воспоминаниях: «Пушкин был у нас; погода стояла прекрасная, мы долго гуляли; Пушкин был особенно весел. Часу в одиннадцатом вечера сестры и я проводили Пушкина в Михайловское... Вдруг рано, на рассвете, является к нам Арина Родионовна, няня Пушкина... Она прибежала, вся запыхавшись; седые волосы ее беспорядочными космами спадали на лицо и плечи; она плакала навзрыд. Из расспроса ее оказалось, что вчера вечером незадолго до прихода Александра Сергеевича в Михайловское прискакал какой-то не то офицер, не то солдат... Он объявил Пушкину повеление немедленно ехать вместе с ним в Москву. Пушкин успел только взять деньги, накинуть шинель, и через полчаса его уже не было».
Гак кончилась двухлетняя ссылка Пушкина в Михайловское. Пушкин вновь выходил на широкую арену жизни. Его ждала впереди радость: встречи и общение с оставшимися друзьями, ждал любимый творческий труд, литературные триумфы. Еще больше впереди у него оказалось горя, бесплодной и утомительной борьбы с цензурой царя, столкновений с двором и «светом».
Но свою позицию поэта — проповедника правды, добра, гуманности — Пушкин никому не собирался сдавать. Он вез с собой в Москву только что написанное стихотворение «Пророк».
VI. После ссылки
(1826—1831)
На берег выброшен грозою, Я гимны прежние пою.
(«Арион»)
Но так и быть: простимся дружно, о юность легкая моя!
(«Евгений Онегин»)
Москва и Петербург.
Пасмурным осенним утром 8 сентября 1826 года Пушкин въехал в Москву. Улицы были разукрашены транспорантами с вензелями нового императора — готовились к коронации, но небо было закрыто тучами. Фельдъегерь доставил поэта прямо в Кремль к дежурному генералу. В четыре часа дня состоялось свидание Николая I с опальным поэтом. Разговор продолжался более часа.
Вот как передает часть этого разговора одна из знакомых Пушкина со слов самого поэта. «Здравствуй, Пушкин, доволен ли ты своим возвращением?—Я отвечал, как следовало. Государь долго говорил со мной, потом спросил: Пушкин, принял ли бы ты участие в 14-м декабря, если бы был в Петербурге?—Непременно, государь: все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю бога. — Довольно ты надурачился, возразил император: надеюсь, теперь ты будешь рассудителен, и мы более ссориться не будем. Ты будешь присылать ко мне все, что сочинишь: отныне я сам буду твоим цензором».
В. Ф. Вяземская, у которой поэт побывал сразу после приезда, вспоминает из его рассказа заключительные слова императора: «Ну, теперь ты не прежний Пушкин, а мой Пушкин». Пожалуй, эти слова лучше всего определяют истинный смысл действий Николая I: декабристы разгромлены, непосредственной опасности престолу нет, надо привлечь на свою сторону общественное мнение, а первого поэта России сделать «своим». Для этого и была разыграна сцена «прощения», этот акт «царской милости» и «благородства», приуроченный к дням коронации. И нельзя сказать, чтобы замысел Николая I не удался. Пушкин был приятно удивлен отношением царя к нему, всем тоном разговора. «Государь принял меня самым любезным образом», — писал он в Тригорское П. А. Осиповой.
На некоторое время мысли о добром отношении к нему царя, о том, что теперь он получил действительную свободу, надежды на какие-то перемены, смягчающие самодержавный режим в стране, овладели Пушкиным, и не сразу поэт от них отказался.
* * *
Слухи о возвращении Пушкина из ссылки разнеслись по Москве и взволновали литературные крути да и все московское общество. Когда поэт появился на спектакле в новом Большом театре, взоры всей публики обращены были на него. К Пушкину подходили старые знакомые и вовсе незнакомые люди, приветствуя поэта. Пушкин побывал и на народном гулянии под Новинским. Современник-очевидец вспоминает: «Толпы народа двигались за ним».
Пушкин провел в Москве два месяца, посещая друзей и знакомых, бывал в театре, на балах и званых обедах. Он читал привезенные из ссылки произведения. Чтение «Бориса Годунова» проходило много раз — у друга поэта Соболевского, у поэта Веневитинова и в других т^эмах — и вызывало неизменный восторг слушателей. Вот как историк и критик М. П. Погодин, с которым Пушкин познакомился в Москве, рассказывает о чтении Пушкиным «Бориса Годунова»: «Октября 12 числа поутру спозаранку мы собрались все к Веневитинову и с трепещущим сердцем ожидали Пушкина. На
конец, в двенадцать часов он является. Какое действие произвело на всех нас это чтение, передать невозможно... Мы собрались слушать Пушкина, воспитанные на стихах Ломоносова, Державина, Хераскова, Озерова, которых все мы знали наизусть... Надо припомнить и образ чтения стихов, господствовавший в то время. Это был распев, завещанный французскою декламацией... Наконец, надобно представить себе самую фигуру Пушкина. Ожидаемый нами величавый жрец высокого искусства— это был среднего роста, почти низенький человечек, с длинными, несколько курчавыми по концам волосами, без всяких притязаний, с живыми, быстрыми глазами, вертлявый, с порывистыми ужимками, с приятным голосом, в черном сюртуке, в темном жилете, застегнутом наглухо, в небрежно завязанном галстуке... Мы услышали простую, ясную, внятную и вместе пиитическую увлекательную речь. Первые явления мы выслушали тихо и спокойно или, лучше сказать, в каком-то недоумении. Но чем дальше, тем ощущения усиливались. Сцена летописателя с Григорием просто всех ошеломила. Что было со мною, я и рассказать не могу. Мне показалось, что родной мой и любезный Нестор поднялся из могилы и говорит устами Пимена: мне послышался живой голос древнего русского летописателя. Кончилось чтение. Мы смотрели друг на друга долго и потом бросились к Пушкину. Начались объятия, поднялся шум, раздался смех, полились слезы, поздравления...»
Пушкин был воодушевлен отношением к нему московских литераторов и друзей, строил широкие планы литературной работы, думал, что настала пора осуществить давнюю мечту: организовать журнал, объединив группу единомышленников — писателей и журналистов. В 1827 году вышел первый номер журнала «Московский вестник» под редакцией М. П. Погодина, при ближайшем участии Пушкина, Вяземского, Веневитинова. Но вскоре оказалось, что направление нового журнала, в котором большую роль играли литераторы— сторонники идеалистической, весьма далекой от жизни философии Шеллинга, — вовсе не соответствует реалистическому мировоззрению поэта. Связь его с «Московским вестником» постепенно прекратилась.
Свою политическую позицию после освобождения из ссылки Пушкин выразил в стихотворении «Стансы» (1826 год):
В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни: Начало славных дел Петра Мрачили мятежи и казни...—
писал он, возлагая надежды на добрые дела нового царя, сравнивая расправу с декабристами с подавлением Петром I стрелецкого бунта. Далее — яркая поэтическая характеристика Петра Первого:
Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенье, Не презирал земли родной: Он знал ее предназначенье.
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник, Он всеобъемлющей душой На троне первый был работник.
Последняя строфа стихотворения — совет молодому царю:
Семейным сходством будь же горд;
Во всем будь пращуру 1 подобен: Как он, неутомим и тверд, И памятью, как он, незлобен.
Конечно, этот «урок» царю не похож на прежние пушкинские уроки (вольнолюбивые стихи 1817—1820 годов, надпись на портрете Лувеля). В нем нет и намека на революцию. Но все же нельзя отказать в смелости «Стансам». А в последней строке — скрытый призыв к царю быть милостивым к декабристам.
Иллюзорные надежды, ожидание социальных реформ от Николая I, вера во всепобеждающую силу просвещения — все это, конечно, заблуждения Пушкина. Враги же, да и друзья поэта, упрекали его в лести,
1 Пращур — далекий предок.
В Отказе От прежних убеждений. Через год с неболь-шим он ответил им:
Нет, я не льстец, когда царю Хвалу свободную слагаю...
(«Друзьям»).
Вслед за похвалой царю Пушкин в этом стихотворении скрыто упрекал Николая I в стеснении свободы творчества, в нежелании быть милостивым, в презрении к народу, в пренебрежительном отношении к просвещению:
Я льстец! Нет, братья: льстец лукав: Он горе на царя накличет, Он из его державных прав Одну лишь милость ограничит.
Он скажет: презирай народ, Глуши природы голос нежный, Он скажет: просвещенья плод — Разврат и некий дух мятежный!
Беда стране, где раб и льстец Одни приближены к престолу. А небом избранный певец Молчит, потупя очи долу.
Недаром Николай I, весьма кисло похвалив стихотворение, запретил его печатать.
Вернемся к 1826 году.
Вскоре после свидания в Кремлевском дворце стало ясно, как понимает царь слова «отныне я сам буду твоим цензором». Посредником между царем и поэтом стал начальник только что созданного «Третьего отделения собственной его величества канцелярии» *, шеф жандармов граф А. X. Бенкендорф. Через него Пушкин получал указания, через него должен был представлять царю произведения, чтобы получить разрешение их печатать. 30 сентября 1826 года Бенкендорф, приступая к исполнению своих обязанностей, сообщил Пушкину:
1 Это было отделение, ведающее политическим сыском.
царь желает, чтобы поэт «свои отличные способности» употребил «на передание потомству славы нашего отечества»... «Его императорскому величеству благоугодно, чтобы вы занялись предметами и о воспитании юношества. Вам предоставляется совершенная и полная свобода, когда и как представить ваши мысли и соображения; предмет сей должен представлять вам тем обширнейший круг, что на опыте видели совершенно все пагубные последствия ложной системы воспитания».
Это было приказание написать «сочинение» на «педагогическую» тему. Слова о «пагубных последствиях ложной системы воспитания» намекали на Лицей, из которого вышли кроме Пушкина и Пущин, и Кюхельбекер, и Вальховский — участники движения декабристов. Это был экзамен, на котором Пушкин должен был проявить свое раскаяние в былых «пагубных увлечениях» и показать свою благонамеренность. Поэт это понял. Он уехал в милое сердцу Михайловское и занялся там заказанным ему сочинением. «Я был в затруднении, когда Николай спросил мое мнение о сем предмете, — говорил он А. Н. Вульфу.— Мне бы легко было написать то, чего хотели, но не надобно же пропускать такого случая, чтобы сделать добро». Пушкин написал требуемое «благонамеренное сочинение» и подал его Бенкендорфу в конце 1826 года. Однако Пушкин в своей «Записке о народном воспитании» высказал и мысли, которые не могли прийтись по вкусу царю. Так, он предлагал распространить программу Лицея на все учебные заведения и ввести повсюду преподавание «высших политических наук». Он советовал не искажать при этом «республиканских рассуждений, не позорить убийство Кесаря ’... но представить Брута защитником и мстителем коренных постановлений отечества». Пушкин резко критиковал дворянское домашнее воспитание, сложившееся в условиях крепостнических отношений: «ребенок окружен одними холопями, видит одни гнусные примеры, своевольничает или рабствует, не получает никаких понятий о справедливости... об истинной чести». Пушкин требовал уничтожения телесных наказаний. Кое-где в записке проскальзывали мысли, выхо-
1 Цезаря.
дящие далеко за пределы темы сочинения, вроде заявления: «в России все продажно». Весь дух записки «О народном воспитании» — защита просвещения, защита свободы мысли. В конце сочинения Пушкин намекает иа отсутствие у него интереса подробно писать на заданную тему, но желание «усердием и искренностью оправдать высочайшие милости» вынудило его «исполнить вверенное... препоручение».
Естественно, что Николаю I записка не понравилась. Бенкендорф писал Пушкину: «Его величество... заметить изволил, что принятое вами правило, будто бы просвещение и гений 1 служат исключительным основанием совершенству, есть правило опасное для общего спокойствия, завлекшее вас самих на край пропасти и повергшее в оную толикое число молодых людей. Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть должно просвещению неопытному, безнравственному и беспомощному». История с запиской Пушкина и письмом Бенкендорфа была первым, но отнюдь не последним из целой цепи эпизодов, в которых постепенно раскрывалась призрачность надежд Пушкина на возможность влиять на политику самодержавного монарха. Постепенно и у Николая I пропала уверенность, что он сделал Пушкина «своим» после трогательной сцены «прощения», разыгранной в Кремлевском дворце 8 сентября 1826 года.
Когда в тиши Михайловского Пушкин писал свою записку о воспитании, он неожиданно получил через псковского губернатора от Бенкендорфа письмо — разнос за то, что поэт, будучи в Москве, неоднократно читал «в некоторых обществах» свою трагедию. «Справедливо ли такое известие или нет?» — запрашивал шеф жандармов. Пушкин растерялся. Царь сказал, что сам будет его цензором, но ничего не говорил о недопустимости чтения поэтом своих произведений друзьям. Пушкин встревожился. Он ответил, что «худо понял высочайшую волю государя», и послал Бенкендорфу рукопись «Бориса Годунова». Вспомнил Пушкин и о первом письме Бенкендорфа, где указывалось на необходимость представлять лично ему для просмотра все
1 О «гении» Пушкин ничего не писал. Это была колкость Николая I, намекавшая на самого поэта.
произведения до их напечатания. Между тем он успел уже передать для «Московского вестника» ряд своих мелких стихотворений и отрывков из «Евгения Онегина». Он торопливо пишет М. П. Погодину: «...ради бога, как можно скорее остановите в московской цензуре все, что носит мое имя — такова воля высшего начальства»... Однако он все еще надеется, что отношения с царем и Бенкендорфом наладятся: «покамест не могу участвовать в вашем журнале — но все перемелется и будет мука, а нам хлеб да соль»...
«Хлеба и соли» не получилось. С самого своего «примирения» с царем Пушкин постоянно чувствовал на себе недремлющее око самодержца, пристально и подозрительно следящее за всей его жизнью.
В конце ноября Пушкин вернулся из Михайловского в Москву.
К этому времени относится эпизод, показывающий постоянное внимание поэта к своим друзьям — декабристам, находившимся в далекой ссылке. В Москве Пушкин неоднократно посещал салон княгини Зинаиды Волконской, в котором собирались писатели, поэты, музыканты. На одном из собраний он встретился с Марией Николаевной Волконской (а в девичестве — Раевской). Вспомнилось счастливое путешествие по Кубани, Кавказу, Крыму, девочка, игравшая с морскими волнами... Теперь она была женой осужденного декабриста и подобно другим замечательным русским женщинам, связавшим свою судьбу с декабристами, порывала с привычной светской жизнью и ехала к мужу в добровольное изгнание. Это восхищало и печалило поэта. Он прочел Волконской свое послание «Во глубине сибирских руд», а в начале января 1827 года с женой другого декабриста, Н. М. Муравьева, также ехавшей к мужу в Сибирь, послал друзьям это знаменитое стихотворение. Такой поступок был проявлением большого мужества Пушкина, свидетельствовал о том, что он не порвал своих отношений с «государственными преступниками», имена которых отпугивали многих... В 1827 году Пушкин написал стихотворение «Арион». Старинное сказание о певце, выброшенном с корабля в море и спасенном дельфином, послужило для поэтического изображения разгрома декабристов. Поэт
недвусмысленно заявлял о своей верности прежним идеалам: «Я гимны прежние пою...»
* ❖ *
В Москве Пушкин пробыл конец 1826 и половину 1827 года. Там он жил у своего приятеля Соболевского, в небольшом деревянном домике. Хозяин отвел Пушкину комнату, где между окон поставлен был большой письменный стол. Над ним Пушкин повесил портрет В. А. Жуковского с автографом. Здесь у Пушкина часто бывали его московские друзья-литераторы. Посещения балов, театра, дворянского собрания, английского клуба отнимали много времени, и Пушкин в эти месяцы мало работал.
В декабре 1826 года Пушкин получил от Бенкендорфа письмо, в котором тот сообщал мнение царя о «Борисе Годунове»: Николай советовал переделать трагедию в исторический роман «наподобие Вальтер Скотта». Разрешения на печатание трагедии дано не было. Пушкин вежливо поблагодарил за совет, в сущности невежественный, но от выполнения его отказался: «Жалею, что я не в силах уже переделать мною однажды написанного». Одно из самых замечательных произведений поэта должно было не один год ждать возможности издания.
Неожиданно пришли новые неприятности в связи с тем, что у одного из офицеров при обыске нашли отрывок из стихотворения Пушкина «Андрей Шенье». В нем Пушкин писал о событиях французской революции 1789 года. Стихотворение это было написано давно и уже опубликовано, но цензура выбросила из него содержавшиеся в найденном отрывке строки:
...От пелены предрассуждений Разоблачился ветхий трон;
Оковы падали. Закон, На вольность опершись, Провозгласил равенство... и т. д.
Началось дело о распространении «возмутительных стихов». Неужели Пушкин сочинитель и этого «воззва-
Мий К революции»?! Несколько раз поэта вызывал московский обер-полицмейстер. Пушкин объяснял ему, что стихотворение это написано задолго до 14 декабря, что речь в стихах идет о далеких событиях французской истории... Дело тянулось долго и закончилось тем, что решением Государственного Совета был учрежден за Пушкиным постоянный тайный надзор.
I ак проходили первые месяцы жизни Пушкина после ссылки: встречи с друзьями, возвращение в круг литераторов, возникшее, несмотря ни на что, чувство личной свободы, — и наряду с этим печальные мысли о друзьях на каторге, постоянное докучливое внимание (а точнее слежка) со стороны «милостивого» высочайшего цензора, преследование за старые произведения. Пушкин чувствовал себя беспокойно. Да и шумная жизнь у Соболевского утомляла. Весной 1827 года он обращается к Бенкендорфу с просьбой разрешить ему приехать в Петербург. Разрешение было получено, но шеф жандармов и здесь не преминул сопроводить его поучением: «Его величество, соизволяя на прибытие ваше в С.-Петербург, высочайше отозваться изволил, что не сомневается в том, что данное русским дворянином государю своему честное слово-—вести себя благородно и пристойно — будет в полном смысле сдержано». Пушкин все больше и больше начинал понимать, что за ним следят не только как за писателем.
В мае 1827 года он отправился в Петербург. Ему хотелось встретиться с петербургскими друзьями, повидаться со столичными издателями. В Петербурге Пушкин пробыл недолго. В июне он писал П. А. Осиповой в Тригорское: «Что же мне вам сказать, сударыня, о пребывании моем в Москве и моем приезде в Петербург — пошлость и глупость обеих наших столиц равны, хотя и различны... если бы мне дали выбирать между обеими, я выбрал бы Тригорское, — почти как Арлекин, который на вопрос, что он предпочитает: быть колесованным1 или повешенным? — ответил: я предпочитаю молочный суп...»
В июле 1827 года Пушкин был опять в Михайловском. «Я в деревне, — пишет он А. А. Дельвигу, — и
1 Колесование — мучительная казнь с применением специально устроенного колеса.
надеюсь много писать, а конце осени буду у вас; вдохновенья еще нет, покамест принялся я за прозу...»
Обращение Пушкина к прозе в конце 20-х годов XIX века было вполне естественным. Весь ход развития литературы настоятельно выдвигал проблему создания реалистической прозы,— и Пушкин понимал это, хотя термина «реализм» в своих высказываниях не применял, используя вместо него понятие «истинный романтизм». О прозе он думал давно. Еще в 1824 году он писал в третьей главе «Онегина»:
Быть может, волею небес, Я перестану быть поэтом, В меня вселится новый бес, И, Фебовы презрев угрозы, Унижусь до смиренной прозы. Тогда роман на старый лад Займет веселый мой закат...
В предшествующие годы Пушкиным был разработан русский классический стих и создана реалистическая лирика. Написанные главы «Евгения Онегина» означали создание первого в русской литературе реалистического романа в стихах. «Борис Годунов» явился победой реализма в драме.
Исторический роман «Арап Петра Великого», главы которого были написаны в Михайловском в июле — сентябре 1827 года, был первой попыткой Пушкина создать прозаическое произведение. Оно было связано с всегда интересовавшей Пушкина эпохой Петра. Помимо Петра Первого, в романе действует Ибрагим Ганнибал, прадед Пушкина.
Роман остался незаконченным. В нескольких написанных главах перед читателем возникает воссозданная с необычайной проникновенностью эпоха Петра:
Железной волею Петра Преображенная Россия *.
Петровская эпоха показывается Пушкиным естественно и живо, без раболепия перед царями, вельможами, которое было характерным для исторических романов тех лет.
1 Один из эпиграфов к роману, записанных в рукописи; строки из повести в стихах Н. М. Языкова «Ала».
В октябре 1827 года Пушкин возвратился в Петербург. В дороге, во время остановки на станции Залазы, произошла встреча, которая принесла поэту горькую радость, сильно взволновала его. «...На следующий станции, — писал Пушкин в дневнике, — нашел я Шилле-рова «Духовидца», но едва успел прочитать я первые страницы, как вдруг подъехали четыре тройки с фельдъегерем. «Вероятно, поляки?»—сказал я хозяйке. «Да,— отвечала она, — их нынче отвозят назад. Я вышел взглянуть на них.
Один из арестантов, стоял, опершись у колонны. К нему подошел высокий, бледный и худой молодой человек с черною бородою, в фризовой шинели... Увидев меня, он с живостью на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрим друг на друга— ия узнаю Кюхельбекера. Мы' кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством — я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали. Я поехал в свою сторону. На следующей станции узнал я, что их везут из Шлиссельбурга-—но куда же?»
Кюхельбекера переводили из Шлиссельбургской крепости в Дпнабургскую. Это была последняя встреча поэта со своим лицейским другом.
* * *
Конец 1827 года и почти весь 1828 год Пушкин провел в Петербурге. Он по-прежнему чувствовал себя тревожно и неустроенно. От родителей своих он отдалился, сестра Ольга вышла замуж и зажила своим домом, брат Лев был на военной службе в Кавказской армии, принимал участие в войне с Турцией.
В 1828 году скончалась няня Арина Родионовна. Из близких друзей почти никого в Петербурге не было. С грустью вспоминает поэт в лицейскую годовщину 1827 года о друзьях-лицеистах, которых судьба разбросала по белу свету.
Бог помочь вам, друзья мои, И в бурях, и в житейском горе,
7 К. П. Лахостскин
97
В краю чужом, в пустынном море, И в мрачных пропастях земли! 1
Неустроенность личной жизни начинала ощущаться Пушкиным все сильнее. Еще в конце 1826 года он писал: «Мне 27 лет... Пора жить, то есть познать счастье... Жизнь моя, доселе такая кочующая, такая бурная... иногда наводит на тягостные раздумья». Все чаще возникает мысль, что пора зажить своей семьей, своим домом.
Петербург кажется Пушкину пустым и холодным городом.
Город пышный, город бедный, Дух неволи, стройный вид. Свод небес зелено-бледный, Скука, холод и гранит...
(1828 г.)
Пушкину не сидится в этом городе. Он обращается через Бенкендорфа к царю с просьбой разрешить ему поехать на Кавказ в действующую армию, но получает отказ. Тогда он просит Бенкендорфа позволить ему уехать на несколько месяцев в Париж. И в этом отказано. И не случайно: в глазах царя и Бенкендорфа Пушкин неблагонадежный и опасный человек. Еще не закончено дело об «Андрее Шенье», а уже начинается новое расследование— о написанной еще в Кишиневе антирелигиозной поэме «Гавриилиада». Поэма гуляет по рукам анонимно, но донос приписывает ее Пушкину. Поэт упорно отрицает свое авторство: дело нешуточное, оно может кончиться крепостью или каторгой. Пушкин просит позволения писать непосредственно императору, ему разрешают. Мы не знаем, что было написано в несохранив-шемся письме Пушкина, но дело о «Гавриилиаде» Николай I прекратил: царь не оставляет мысли превратить Пушкина в «своего» поэта и время от времени считает нужным проявлять к нему свою «милость».
А Пушкин думает о круге читателей из народа. Он хорошо понимает, к кому должна обращаться его муза:
* Последняя строка имеет в виду декабристов.
Блажен в златом кругу вельмож Пиит, внимаемый царями. Владея смехом и слезами, Приправя горькой правдой ложь, Он вкус притупленный щекотит И к славе спесь бояр охотит, Он украшает их пиры, И внемлет умные хвалы. Меж тем, за тяжкими дверями, Теснясь у черного крыльца, Народ, гоняемый слугами, Поодаль слушает певца.
(1827 г.)
В стихотворении «Поэт и толпа» (1828 г.) звучат полные гнева и презрения слова, обращенные к светской «черни»:
Подите прочь — какое дело Поэту мирному до вас!
В разврате каменейте смело, Не оживит вас лиры глас!
* * *
В марте 1828 года в петербургской гостинице ДеМута, где Пушкин занимал скромный номер, поселился только что приехавший из Персии после удачного заключения Туркманчайского мира Александр Сергеевич Грибоедов — замечательный дипломат, поэт и драматург. Пушкин и Грибоедов часто встречались, подолгу беседовали... Их сближали не только литературные интересы, но и общественно-политические взгляды. Нередко вместе посещали они петербургских друзей, светские салоны. Как-то были они на вечере, где присутствовал и М. И. Глинка. Грибоедов наиграл Глинке на фортепьяно запомнившуюся ему грузинскую мелодию *. Глинка подхватил мотив и стал импровизировать. Слова для романса дал Пушкин. На нотной рукописи Глинки есть запись: «Национальная эта мелодия сооб-
1 Грибоедов был талантливым музыкантом. После него остались вальсы, сочиненные им.
щена М. И. Глинке от А. С. Грибоедова. Известные уже давно публике слова сей песни написаны А. С. Пушкиным под мелодию, которую он случайно услышал». Так родилось одно из прекрасных произведений русской вокальной музыки и лирической поэзии «Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальной...»
Пушкин любил музыку и часто посещал «филармонические» концерты и музыкальные вечера в доме известного любителя музыки и композитора-дилетанта Виель-горского. В альбоме знаменитой польской пианистки Марии Шимановской, гастролировавшей тогда в Петербурге, среди автографов многих замечательных композиторов, музыкантов, поэтов, ученых, западноевропейских и русских, есть запись, сделанная рукою Пушкина:
...Из наслаждений жизни Одной любви музыка 1 уступает, Но и любовь — мелодия...
Музыка постоянно звучала и в доме А. Дельвига, где также нередко проводил вечера Пушкин.
Однажды в номер к Пушкину зашел знакомый еще по Москве великий польский поэт Адам Мицкевич. С этого времени оба поэта часто встречаются, бродят по городу, беседуют. Петербург в эти годы продолжал строиться, становясь все более величественным и прекрасным. Одна из петербургских газет тех лет отмечает: Летний сад «обновлен самым приятным и удобным образом. Грунт поднят для уничтожения сырости и изглаживания рытвин, произведенных наводнением 1824 года. Дороги во всех аллеях наново вымощены, пруд очищен, и в бывшем каменном гроте устроен кофейный дом, убранный великолепно... Кругом сада устроена новая аллея, по которой ездят верхом и в кабриолете...» В другом номере: «На площади противу нового Михайловского дворца устраивается род сквера... Обширное пространство окружено красивою чугунною решеткою, а в середине делаются дорожки и будут посажены деревья». В марте 1828 года поставлена первая
1 С таким ударением произносилось тогда это слово.
колонна Исаакиевского собора (постройка его длилась около 40 лет). «Мы смело можем сказать, что в целой Европе нет подобных колонн из одного цельного гранита», — замечает газета.
«14 октября собравшийся на Дворцовой площади народ с изумлением увидел новое произведение, украсившее великую столицу севера. На арке Главного штаба открылась взорам художественная колесница, на которой находится крылатый гений славы. Шесть коней отличной красоты, кажется, летят перед колесницей...»
Два великих поэта не раз подходили к величественному памятнику Петра I и Долго в раздумии любовались статуей могучего всадника, вздыбившего коня над гранитной глыбой. На другом берегу величественной Невы — Академия наук, Академия художеств, здание двенадцати коллегий (тогда уже университет). Какие думы рождал у них город, олицетворяющий собой и мощь, и суровость России, и государство, и народ, все еще скованный самодержавием?
Шел дождь. Укрывшись под одним плащом,
Стояли двое в сумраке ночном.
Один, гонимый царским произволом,
Сын Запада, безвестный был пришлец;
Другой был русской вольности певец,
Будивший Север пламенным глаголом.
Хоть встретились немного дней назад, Но речь вели они, как с братом брат.
(Мицкевич, «Памятник Петру Великому».
Перевод В. Левика.)
Пушкин впоследствии вспоминал о встречах своих с Мицкевичем:
...Он между нами жил
Средь племени ему чужого; злобы
В душе своей он не питал, и мы
Его любили...
Нередко
Он говорил о временах грядущих, Когда народы, распри позабыв, В великую семью соединятся...
# # #
В апреле 1828 года началась война с Турцией. Если бы война вспыхнула в 1821 году, в годы греческого восстания, — она 'встретила бы широкую поддержку общественного мнения. Но эта война не вызвала патриотического подъема. Бенкендорф сообщал царю: «Война разгорелась, но, к большому удивлению всех, народная масса не проявила ожидавшегося энтузиазма».
Пушкин, всегда отличавшийся живым интересом к политическим событиям, раздумывает о причинах военных неудач. Возникает сопоставление, которое нередко появлялось и прежде: Николай Первый и Петр Первый. Пушкин задумывает историческую поэму о Петре-полководце. В предисловии к поэме (написанном несколько позже) Пушкин объясняет выбор темы: «Полтавская битва есть одно из самых важных и самых счастливых происшествий царствования Петра Великого. Она избавила его от опаснейшего врага; утвердила новые заведения на Севере, доказала успех и необходимость преобразования, совершаемого царем». Замечательна здесь мысль Пушкина-историка о тесной связи военных успехов и неудач с общим делом государства.
Поэму писал Пушкин быстро, с воодушевлением. Один из современников рассказывает со слов самого поэта: «Это было в Петербурге. Погода стояла отвратительная. Он уселся дома, писал целый день. Стихи ему грезились даже во сне, так что он ночью вскакивал с постели и записывал их впотьмах. Когда голод его прохватывал, он бежал в ближайший трактир, стихи преследовали его и там, он ел на скорую руку что попало и убегал домой, чтобы записать то, что набралось у него на бегу и за обедом...»
В конце октября «Полтава» была закончена, а в марте 1829 года вышла в свет.
В сюжете поэмы героическая тема сочетается с романтической историей любви дочери Кочубея Марии (в действительности — Матрены) к старому гетману Украины Мазепе. Идейным и композиционным центром поэмы является Полтавская битва и Петр — полководец, олицетворяющий Россию начала XVIII века
НА Подъеме вОенногб И ГосударствённбГб могущества. Поэт сумел немногими словами передать атмосферу той эпохи:
Была та смутная пора, Когда Россия молодая, В бореньях силы напрягая, Мужала с гением Петра...
Замечателен эпилог поэмы, завершающий полный драматизма рассказ о Петре, изменнике Мазепе и трагической судьбе его возлюбленной, о шведском короле Карле XII историко-философскими размышлениями автора:
Прошло сто лет — и что ж осталось От сильных, гордых сих мужей, Столь полных волею страстей?
Их поколенье миновалось —
И с ним исчез кровавый след Усилий, бедствий и побед.
В гражданстве северной державы,
В ее воинственной судьбе,
Лишь ты воздвиг, герой Полтавы, Огромный памятник себе...
В «Полтаве» Пушкин еще не развил своего понимания сложности и противоречивости исторического облика Петра. Это будет позднее — в «Медном всаднике».
В самом конце 1828 года Пушкин приехал в Москву и здесь, на балу у танцмейстера Иогеля, увидел шестнадцатилетнюю девушку необыкновенной красоты «в белом воздушном платье с золотым обручем на голове». Наталья Гончарова произвела на поэта неотразимое впечатление. Он стремится видеть ее как можно чаще, бывает в доме Гончаровых, на всех вечерах, где можно ее встретить. В конце апреля 1829 года он посылает одного из своих приятелей к матери Натальи Николаевны просить руки ее дочери. Ответ неопределенный: это не отказ, но и не согласие. Пушкин сильно огорчен. 1 мая 1829 года, пренебрегая запрещением царя, Пушкин уезжает на Кавказ, отправив письмо ма-
Тери Натальи Николаевны «Ваш ответ позволяет МНС надеяться... Я сейчас уезжаю и в глубине своей души увожу образ небесного существа, обязанного вам жизнью».
Путешествие па Кавказ.
На Кавказ!.. На Кавказ! да ведь это ужасть как далеко. Охота тебе тащиться бог ведает куда, бог ведает зачем.
(А. С. Пушкин. «Роман на Кавказских водах»)
Зачем Пушкин ехал на Кавказ? Конечно, толчком к стремительному отъезду из Москвы была неудача со сватовством. Но поездка была задумана раньше. Поэт хотел повидать брата Льва и своих друзей, среди которых были и товарищи по Лицею и декабристы, сосланные в действующую армию.
По дороге на юг Пушкин «сделал... 200 верст лишних, зато увидел Ермолова». Прославленный генерал, находившийся в опале после 14 декабря ’, жил возле Орла в своей деревне. «Ермолов принял меня с обыкновенною своей любезностью. ...Я не нашел в нем ни малейшего сходства с его портретом. Лицо круглое, огненные серые глаза, седые волосы дыбом... Когда же он задумывается, то он становится прекрасен и разительно напоминает поэтический портрет, писанный До-вом» 1 2. Пушкин в течение двух часов вел с ним интересную беседу.
Путешествие продолжается. «В Ставрополе увидел я на краю неба облака, поразившие мне взоры ровно за десять лет. Они были все те же, все на том же месте. Это — снежные вершины кавказской цепи». По Военногрузинской дороге поэт приехал в Тифлис и пробыл там несколько дней. Он бродил по городу, побывал
1 Ермолов был близок к декабристам.
2 Знаменитый английский художник Доу, автор портретов участников Отечественной войны для Военной Галереи в Зимнем дворце — в том числе и Ермолова.
в знаменитых восточных банях, с интересом рассматривал плоские сакли на кривых и узких улицах древнего грузинского города. Местная интеллигенция устроила в честь приезда поэта торжественный праздник. Пушкин был доволен. «Я не помню, когда бы я был так весел, как сегодня. Я счастлив. Я вижу, как меня любят, понимают и ценят...» В Тифлисе Пушкин познакомился с видными грузинскими писателями Александром Чавчавадзе и Григорием Орбелиани.
Пушкин продолжал свое путешествие. Все занимало его вокруг: снежные вершины гор, вьющаяся над ущельями дорога, снежные обвалы (однажды он увидел съезжающую с высоты груду снега и услышал грохот обвала). Он заходил в сакли, наблюдал жизнь горцев. Пушкин понимал важность присоединения Кавказа к России, но негодовал на жестокую политику царского правительства: «Черкесы нас ненавидят. Мы их вытеснили из привольных пастбищ; аулы их разорены», — записал он в своих путевых заметках. Около крепости Гергеры навстречу попалась арба, запряженная волами. «Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы»,— спросил я их. — «Из Тегерана».—«Что вы везете?» — «Грибоеда».-—Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис». Грибоедов, будучи на посту чрезвычайного посланника в Персии, был зверски убит темной толпой, натравленной на русских дипломатов представителями персидской военщины и духовенства не без участия английских агентов. Пушкин в «Путешествии в Арзрум» дает высокую оценку Грибоедову — государственному деятелю, писателю, человеку,его уму, образованности, мужеству.
Пушкин догнал русскую армию, когда лагерь главнокомандующего Паскевича был уже возле Карса. Па-скевич принял его любезно, но держался настороженно: он успел получить распоряжение учредить над поэтом постоянный надзор. Пушкин встретился с Н. Н. Раевским (младшим), теперь командиром драгунского полка. С его полком поэт и совершал дальнейший поход. Увидел он и лицеиста Вальховского, старого — еще по Царскому селу — друга Бурцова, брата своего ссыльного друга — лицеиста И. И. Пущина — Михаила Пущина. Встретился и с братом Львом. Немало было таких волнующих и в то же время грустных встреч. Много воды
Пушкин на коне.
Рисунок А. С. Пушкина.
утекло, многих из друзей молодых лет не было в живых, иные были в ссылке.
В походе Пушкин держал себя смело, порывался участвовать в схватках с турками. Однажды он схватил пику убитого казака и поскакал в передовую цепь под пули турецких солдат. Тогда один из офицеров по приказанию Раевского вывел поэта из опасного места.
Пушкин был свидетелем взятия сильнейшей турецкой крепости Эрзерум (Арзрум). Несколько дней прожил он в Эрзеруме, посещал дома турок, побывал однажды в чумном лагере...
Паскевич позвал к себе поэта. «Господин Пушкин, ваша жизнь дорога для России; вам здесь делать нечего, а потому я советую вам уехать...» Это было вежливое приказание ехать назад. Прощаясь с поэтом, Паскевич подарил ему турецкую саблю.
Пушкин собрался и выехал в Москву.
Из путевых записок вырос художественный очерк «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года».
В лирике Пушкина впечатления от путешествия отражены в целом цикле прекрасных стихов: «На холмах Грузии», «Кавказ», «Обвал», «Монастырь на Казбеке»,
«Участь моя рОшОна».
В августе 1829 года Пушкин был в Москве. Он сразу же отправился к Гончаровым. «Было утро, мать еще спала, — вспоминает в своих записках брат Натальи Николаевны. — Дети сидели в столовой за чаем. Вдруг стук на крыльце, и вслед за тем в самую столовую влетает галоша. Это—Пушкин, торопливо раздевавшийся. Войдя, он тотчас же спрашивает про Наталью Николаевну. За нею пошли, но она не смела выйти, не спросившись матери, которую разбудили».
С Натальей Николаевной увидеться удалось, но прием был холодный, у Пушкина не хватило смелости объясниться. Он скоро уехал в Малинники, тверское имение Вульфов, а оттуда — в Петербург, где сразу же получил от Бенкендорфа письмо с выговором за поездку в действующую армию. Пришлось опять писать объяснение: «...Я понимаю теперь, насколько мое поведение опрометчиво...» — и так далее. Через два месяца Пушкин обратился к Бенкендорфу с просьбой: «Покамест я еще не женат и не зачислен на службу, я бы хотел совершить путешествие во Францию или Италию. В случае же, если оно не будет мне разрешено, я бы просил соизволения посетить Китай с отправляющимся туда посольством...» Разумеется, в этой просьбе Пушкину было отказано.
Пушкин вообще любил путешествия. «С детских лет путешествия были моею любимою мечтою», — признавался он в очерке «Путешествие в Арзрум». Эта страсть вытекала из постоянного и могучего стремления к всестороннему познанию жизни — родной страны и зарубежных стран. Отсюда, а не только из-за возникавшей иногда мысли о бегстве от режима николаевской России, — частые попытки получить разрешение на поездку в Западную Европу, в Китай. За свою недолгую жизнь Пушкин исколесил всю европейскую часть России, мечтал побывать за Уралом, в Сибири. Он совершил около 120 длинных и коротких поездок и проделал свыше 30000 верст пути. Образы путника, ямщика, дорожных верст и ямщицкой песни постоянно встречаются в его произведениях. Иногда дорожной теме посвящены це
Ликом произведения Или их части. Вспомним «Дорожные жалобы», «Зимнюю дорогу», «Путешествие Онегина», философское осмысление жизни как пути-дороги в стихотворении «Телега жизни».
Между тем, в Петербурге литературные друзья Пушкина с нетерпением ждали поэта. Необходимо было его участие в периодическом издании, создававшемся ими для борьбы с реакционными литературными критиками, в особенности с Булгариным и Гречем.
1 января 1830 года в Петербурге вышел первый номер «Литературной газеты» под редакцией А. А. Дельвига. Вокруг нового органа объединились Пушкин, Жуковский, Вяземский, Плетнев, Баратынский, Гнедич. Несколько позже в «Литературной газете» стали печататься Гоголь, Кольцов, В. Ф. Одоевский. Реакционные журналисты наделили кружок «Литературной газеты» ироническим прозвищем «литературная аристократия», но Вяземский остроумно и не без основания разъяснял, что это действительно «аристократия», но аристократия талантов.
«Литературная газета» просуществовала всего 2 года, ее запретил Бенкендорф. Но за короткую свою жизнь она провела героическую борьбу против продажной журналистики Булгарина и Греча. Зная связи Булгарина с царской охранкой, Пушкин напечатал в одном из номеров «Литературной газеты» памфлет «О записках Видока» где характеристика Видока была дана так, что читатели по ряду подробностей и намеков без труда узнали в нем Булгарина. Булгарин ответил в своей газете «Северная пчела» фельетоном об одном «поэте-мулате», возомнившем, что «один из предков его был негритянский принц, тогда как дознано, что этот «принц» куплен был пьяным шкипером в одном из портов «за бутылку рома».
Пушкин с достоинством ответил Булгарину великолепными строфами «Моей родословной»:
...Решил Фиглярин.^сидя дома, Что черный дед мой Ганнибал Был куплен за бутылку рома И в руки шкиперу попал.
1 Видок — парижский сыщик, в 1830 году вышли его воспоминания, о которых и писал Пушкин.
Сей шкипер был тот шкипер славный. Кем наша двигнулась земля, Кто придал мощно бег державный Рулю родного корабля.
Сей шкипер деду был доступен, И сходно купленный арап Возрос усерден, неподкупен. Царю наперсник, а не раб.
И был отец он Ганнибала, Пред кем средь чесменских пучин Громада кораблей пылала, И пал впервые Наварин...
Эта схватка великого поэта с Булгариным — один из ярких примеров борьбы между реакционной и передовой журналистикой в николаевскую эпоху.
Весной 1830 года Пушкину передают благосклонный отзыв о нем в семье Гончаровых. Он решил возобновить сватовство и тотчас поехал в Москву. Остановившись в доме своего друга П. В. Нащокина и собираясь отправиться с официальным предложением к Гончаровым, Пушкин подумал, что полагалось бы ехать во фраке, а фрака у него нет. «Дай мне, пожалуйста, твой фрак, — обратился он к Нащокину.—Я свой не захватил, да, кажется, у меня и нет его». Друзья были одинакового роста и сложения, а потому фрак Нащокина как нельзя лучше пришелся Пушкину. Согласие на брак было получено. Наталья Николаевна Гончарова стала невестой Пушкина. Нащокин подарил этот фрак другу, и с тех пор Пушкин, по его собственному признанию, в важных случаях жизни надевал счастливый на-щокинский фрак.
Свадьбу пришлось неоднократно откладывать: надо было устроить материальные дела, получить разрешение царя (Пушкин понимал, что женитьба без разрешения вызовет соответствующий «нагоняй»), В августе 1830 года скончался дядя поэта Василий Львович. Пушкин любил своего «дядю и на Парнасе», принял на себя заботы о похоронах. В начале сентября 1830 года Пушкин отправился в нижегородское имение С. Л. Пушкина Болдино вступить во владение выделенным ему отцом по случаю женитьбы селом Кистеневым.
Болдпнсодя ОСОпг..
Темные предания гласят, что некогда Горюхино было село бога-тое и обширное.
(«История села Горюхииа», 1830)
Село Болдино расположено в унылой равнинной, безлесной местности. Это была заброшенная вотчина Пушкиных, где они никогда не жили, поручая все заботы о хозяйстве управляющим. Управляющие наживались, а крестьяне жили бедно.
Село было грязное, скучное. Кабак, церковь и контора в центре. Кругом бедные, крытые соломой избы. Окрестности довольно унылые. Пушкин невольно сравнивал Болдино с живописным Михайловским, глядя из окна старого и неуютного барского дома; где он поселился:
Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогий, За ними чернозем, равнины скат отлогий, Над ними серых туч густая полоса.
Где нивы светлые? Где темные леса?
Где речка? На дворе у низкого забора
Два бедных деревца стоят в отраду взора, Два только деревца...
(«Румяный критик мой...», 1830)
Настроение было скверное. Перед самым отъездом Пушкин поссорился с матерью Натальи Николаевны, скупой ханжой, весьма неприязненно относившейся к поэту. «Я уезжаю, рассорившись с госпожой Гончаровой, — писал Пушкин В. Ф. Вяземской. — Она мне устроила самую нелепую сцену, наговорила вещей, которых я по чести не мог стерпеть. Не знаю еще, расстроилась ли моя женитьба, но повод для этого налицо, и я оставил дверь открытой настежь». В другом письме: «Осень подходит. Это любимое мое время, пора моих литературных трудов настает — а я должен хлопотать о приданом 1 да о свадьбе, которую сыграем бог весть когда... Еду в деревню, бог весть, буду ли там
1 Дела Гончаровых были весьма расстроены, и полагающегося приданого дать оии ие могли, а нарушать обычай мать невесты ни за что не хотела; Пушкин обещал сам дать Гончаровым денег на приданое Наталье Николаевне.
иметь время заниматься и душевное спокойствие, без которого ничего не произведешь...» Невесте он писал: «Я уезжаю в Нижний, не зная, что меня ждет в будущем... Во всяком случае, вы совершенно свободны; что же касается меня, то заверяю вас честным словом, что буду принадлежать только вам, или никогда не женюсь».
9 сентября пришло письмо от Натальи Николаевны, «прелестное» письмо, как назвал его Пушкин. Она писала, что любит его, что согласна выйти замуж без приданого. Пришло спокойствие, появилось желание работать, начался тот совершенно поразительный по напряженности и плодотворности короткий период творческой биографии Пушкина, который принято называть «болдинской осенью».
В деревне пришлось прожить не 2—3 недели, как предполагал поэт, а 3 месяца: с юго-востока надвинулась холера, повсюду были учреждены заставы и карантины, и выезд из Болдина был закрыт. Пушкин оставался как на необитаемом острове. Дороги закрыты, соседей-помещиков нет... Сиди и пиши.
Пушкин вставал в шесть часов, умывался ледяной водой, наскоро завтракал и принимался писать. Произведения, законченные или созданные целиком в Болдине, поражают и количеством и разнообразием — тематическим и жанровым. Помимо прекрасных лирических стихотворений в эти три месяца были созданы: «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» («Выстрел», «Метель», «Гробовщик», «Станционный смотритель», «Барышня-крестьянка»), четыре «маленьких трагедии», как назвал их в одном из писем сам поэт («Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Каменный гость», «Пир во время чумы»), «История села Горю-хина», «Сказка о попе и работнике его Балде», поэма «Домик в Коломне», окончены восьмая и девятая главы «Евгения Онегина». Шла работа и над десятой главой — и здесь же, в Болдине, она была сожжена.
В этих болдинских произведениях со всей силой развернулся гений Пушкина, поэта и прозаика-реалиста, познающего жизнь во всей ее сложности. Недаром Пушкин по возвращении в Москву сообщал Плетневу: «Я в Болдине писал, как давно уже не писал».
* * ф
К «болдинской осени» относится ряд таких высоких образцов пушкинской лирики, как стихотворение «Бесы», «Элегия», «Я здесь, Инезилья».
«Бесы» — это описанная энергичным хореическим стихом картина зимней метели, застигшей путников среди равнин, покрытых снегом. Диалог седока и ямщика привносит в реалистическое изображение вьюги сказочный мотив нечистой силы, участвующей, а может быть и создающей злую метель, которая заведет куда-то и погубит путников.
«Эй, пошел, ямщик!» — «Нет мочи: Коням, барин, тяжело;
Вьюга мне слипает очи;
Все дороги занесло;
Хоть убей, следа не видно; Сбились мы. Что делать нам! В поле бес нас водит видно И кружит по сторонам...»
Развертывается жуткая фантастическая картина снежного кружения бесов, заканчивающаяся строками:
...Мчатся бесы рой за роем В беспредельной вышине, Визгом жалобным и воем Надрывая сердце мне...
В стихотворении, несомненно, отражены раздумья поэта о своей жизни в условиях николаевской России, жизни, напоминающей порою блуждания и попытки не потерять своей дороги в условиях, похожих на бесовский разгул метели...
«Элегия» 1830 года начинается грустными строками:
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье...
Ш
Это грустные размышления на переломе жизненного пути. Что-то будет впереди?
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе Грядущего волнуемое море.
Какой усталостью и какой печалью полны эти раздумья!
Но перед нами Пушкин, мудрый поэт, бесконечно любящий жизнь, никогда не позволяющий унынию овладеть собой. И так по-пушкински вслед за безрадостными строками возникает поэтическое утверждение мысли о ценности жизни во всех ее проявлениях, в ее радостях и печалях:
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь, Над вымыслом слезами обольюсь, И, может быть — на мой закат печальный Блеснет любовь улыбкою прощальной.
Тогда же написано и стихотворение «Румяный критик мой...», в котором поэт набрасывает простой серенький пейзаж русской крепостной деревни с рядом убогих избушек, с нависшей пеленой серых туч... На фоне грустного пейзажа не менее тоскливая сцена:
...мужичок, за ним две бабы вслед.
Без шапки он; несет под мышкой гроб ребенка И кличет издали ленивого попенка, Чтоб тот отца позвал и церковь отворил...
Невольно в нашей памяти возникает известное стихотворение Некрасова из цикла «На улице» о солдате, несущем под мышкой гроб ребенка. Дело не только в реализме пушкинского изображения деревни, но и в повороте поэтической мысли к трудной жизни простого человека, народа. Начало, заложенное Пушкиным, будет развиваться в лирике Лермонтова (вспомним его «Родину») и станет основой всей поэзии Некрасова.
К. П. AaxQCTCKiql
ш
* * *
. В болдинскую осень был окончен «Евгений Онегин».
В последних главах — седьмой и восьмой — сохраняется характер «романа-дневника». Поэт широко использует свои наблюдения над московским обществом после михайловской ссылки. В рассказе о пребывании Лариных в Москве — блестящее сатирическое изображение московского дворянского общества:
...Но в них не видно перемены;
Все в них на старый образец.
У тетушки княжны Елены
Все тот же тюлевый чепец;
Все белится Лукерья Львовна,
Все так же лжет Любовь Петровна, Иван Петрович так же глуп...
Но были в Москве и люди другого склада:
У скучной тетки Таню встретя, К ней как-то Вяземский 1 подсел И душу ей занять успел...
Последняя законченная глава романа открывается большим лирическим отступлением. Поэт излагает историю своей «музы», своего творческого пути — от ранней лицейской лирики через романтические южные поэмы к реалистическому изображению «жизни действительной». Далее — злая картина жизни петербургского света, с его франтами, дипломатами, «перекрахмаленными нахалами», с «бальными диктаторами», словом, с той аристократической светской чернью, которую так презирал поэт.
Окончанию «Евгения Онегина» посвящено стихотворение «Труд»:
Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний.
1 П. А. Вяземский —поэт и литературный критик, давний друг Пушкина.
ш
Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?
Или, свой подвиг свершив, я стою, как поденщик ненужный,
Плату приявший свою, чуждый работе другой; Или жаль мне труда, молчаливого спутника ночи, Друга Авроры златой, друга пенатов святых?
В этом замечательном стихотворении поэт выразил сложные, противоречивые чувства, охватившие его после окончания романа. Здесь и удовлетворение от завершения труда: «Миг вожделенный...». Здесь и грусть, как при расставании с близким существом... Но для нас особенно важна оценка поэтом своего романа как большого, многолетнего труда.
А ведь, читая поразительно легкие, искрящиеся иронией строфы «Евгения Онегина», мы нередко забываем о кропотливом труде поэта.
Однако конца истории Онегина в романе не было. От сожженной в Болдине десятой главы до нас дошли только первые строки шестнадцати строф, зашифрованных Пушкиным. Десятая глава рассказывала о декабристах, о деятельности дворянских революционеров. Роман превращался в историческую хронику. Очевидно, Онегин должен был оказаться среди декабристов. Пушкин уничтожил эту главу, а другого окончания не дал. Он привел в порядок написанные ранее главы, составив записку о хронологической последовательности их написания, оказавшуюся последней 8-ю главу (Пушкин при издании романа исключил и «Путешествие Онегина») он закончил строками:
И здесь героя моего, В минуту, злую для него. Читатель, мы теперь оставим Надолго... навсегда...
Затем следует прощание с романом, его героями, с читателем.
Почему же Пушкин прервал историю жизни Онегина? Конечно, он понимал, что цензура не пропустит главу, в которой идет повествование о декабристах. Но не только в этом дело. В сложных условиях русской действительности 20—30-х годов XIX века
многое было неясно. Судьба передового мыслящего человека могла сложиться по-разному. Пушкин много раздумывал над этим, но к конкретным выводам не пришел. Несколько позже он писал:
Вы мне советуете, други, Рассказ забытый продолжать... ...Что должно своего героя Как бы то ни было женить, По крайней мере — уморить, И лица прочие пристроя, Отдав им дружеский поклон, Из лабиринта вывесть вон.
Пушкин не вывел из лабиринта сложных общественных условий своего героя.
Цикл прозаических произведений «болдинской осени» — «Повести Белкина» и примыкающая к ним «История села Горюхина»— были важным шагом в развитии русской литературы. Разнообразные, но всегда интересные сюжеты—«романтические» («Метель», «Выстрел»), «чувствительные» («Станционный смотритель»), фантастический, «страшный» («Гробовщик») — даны без романтической приподнятости, выспренности, без слезливости, без какой бы то ни было потусторонней фантастики, — а совершенно реалистически. Пушкин показал, что значит подлинный реализм, и в этом смысле «Повести Белкина»—полемичны: они развенчивали сентиментальные повести, со времен «Бедной Лизы» занимавшие немалое место в русской литературе, романтические повести Марлинского и «страшные» фантастические повести, создававшиеся под влиянием немецко! о писателя-романтика Гофмана.
Но не только в этом значение «Повестей Белкина». В «Станционном смотрителе» Пушкин указывал русской литературе подлинно гуманное раскрытие темы простого «маленького» человека. «Шинель» Гоголя своими истоками имеет повесть Пушкина о «мученике четырнадцатого класса». Мастеровые люди — сапожник, булочник, портной, переплетчик, гробовщик — литературно «равноправны» с дворянами — героями соседних повестей. «История села Горюхина» поднимала вопрос о беспросветно-тяжелом положении крепостных кресть-
«Станционный смотритель».
Иллюстрация М. Добужинскою к повести Пушкина.
ян, предвосхищала сатиру Некрасова и Салтыкова-Щедрина. В болдинской прозе Пушкина, несомненно, проявляется демократическая тенденция.
Другой цикл болди'нских произведений Пушкина — «Маленькие трагедии». Эти небольшие по объему драматические произведения замечательны и по их глубокому философскому содержанию, и по композиции, и по силе пушкинского выразительного стиха.
В «Скупом рыцаре» с необычайной глубиной раскрыта психология скупости, причем Пушкин нашел новые краски для старой темы, внес трагичность в изображение губительной страсти к золоту. Это было новым в изображении скупости в произведениях мировой литературы (Шейлок у Шекспира в «Венецианском купце», Гарпагон у Мольера в «Скупом»).
В «Моцарте и Сальери» завистливый, добросовестный ремесленник в искусстве губит Моцарта, гениального художника — олицетворение света и радости, которую несет подлинное искусство. Зависть — губительная, как и скупость, человеческая страсть — ржавчиной разъедает душу Сальери.
В предисловии к «Полтаве» Пушкин писал! реально существовавших людей следует изображать, «не искажая своевольно исторического лица»; следовательно, он глубоко был уверен в достоверности своей «маленькой трагедии» о Моцарте и Сальери.
Интересно, что некоторые исследователи разделяют пушкинскую версию о том, что Сальери отравил Моцарта.
В «Каменном госте» перед нами один из вековых образов мировой литературы, герой старинных испанских легенд Дон Жуан. Но за именами и традиционными для этого сюжета положениями мы видим не простую обработку легенды о Дон Жуане, а оригинальное произведение Пушкина, основная идея которого определяется не только сюжетом старинной легенды, а и личными переживаниями и размышлениями Пушкина, тем, что мучило и увлекало поэта.
В четырех «маленьких трагедиях» раскрывается удивительная сторона творчества великого поэта. При ярко выраженном национально-русском характере творчество Пушкина не замыкается в рамки национальной ограниченности. В «Каменном госте» перед нами Испания XVI века, в «Скупом рыцаре» — феодальная Франция, в «Пире во время чумы» — Лондон XVII столетия, в «Моцарте и Сальери» — Австрия XVIII века. Жизнь многих стран и народов, колорит национальный и колорит исторической эпохи нашли в произведениях Пушкина глубокое и верное отражение. «Маленькие трагедии» свидетельствуют о необыкновенном кругозоре поэта, о его широкой образованности, о масштабах его историзма и вместе с тем о расцвете его художественного гения.
* * *
К началу зимы холера пошла на убыль. В самом конце ноября карантины были сняты, и Пушкин вернулся в Москву.
18 февраля 1831 года состоялась свадьба. Начался новый период жизни поэта.
VII. Первые годы семейной жизни
(1831—1833)
«Я тенат — п счастлив ...»
Пушкин не хотел после свадьбы жить в Москве; отношения с матерью Натальи Николаевны были натянутыми, он хотел вырвать молодую жену из пошлого круга гончаровской семьи. В марте 1831 года Пушкин начинает готовиться к переезду в Петербург, лето думая провести в Царском Селе. Он пишет П. А. Плетневу, который заботился об издании произведений поэта, чтобы обеспечить для него после женитьбы хотя бы скромный, но регулярный доход: «В Москве остаться я никак не намерен, причины тому тебе известны — и каждый день новые прибывают... Отправляюсь я в Петербург... Мне мочи нет хотелось бы к вам не доехать, а остановиться в Царском Селе. Мысль благословенная! Лето и осень таким образом провел бы я в уединении вдохновительном, вблизи столицы, в кругу милых воспоминаний и тому подобных удобностей... С тобою, душа моя, виделся бы я всякую неделю, с Жуковским также — Петербург под боком, — жизнь дешевая, экипажа не нужно. Чего же, кажется, лучше?..»
Плетнев снял для Пушкина небольшой дом невдалеке от Лицея, обставил его мебелью П. А. Вяземского, жившего до этого некоторое время в Царском Селе, и в конце мая Пушкин с Натальей Николаевной поселились в новой «фатерке», как шут ливо выражался Пушкин,
Внизу двухэтажного домика были столовая, комната Натальи Николаевны, помещения для слуг. Наверху, в мезонине, в просторной овальной комнате, Пушкин устроил свой кабинет. Большой круглый стол, на нем книги, рукописи, простая чернильница, перья. У стены— широкий диван. На маленьком столике — графин с водой и банка с любимым вареньем из крыжовника. Здесь поэт работал, принимал своих друзей. Правда, летом в кабинете было невыносимо жарко, но Пушкин жары не боялся, сидел и писал за столом, одетый попросту, с раскрытым воротом рубахи. Наталья Николаевна своих гостей принимала в нижних комнатах.
Летом 1831 года в Царском Селе было тихо: царь жил в Петербурге, там был и двор. Казалось, Пушкин не напрасно надеялся на «вдохновительное уединение», особенно — осенью (не случайно в цитированном письме Плетневу он подчеркнул это слово). Жизнь складывалась счастливо. Утром — работа, чтение; потом прогулки с Натальей Николаевной по Царскосельским паркам. В них по-прежнему задумчиво шумят листвою высокие липы и клены, зеленеют лужайки, неторопливо проплывают по глади пруда лебеди, высятся памятники русской военной славы... Иногда встретятся мальчики-лицеисты, поклонятся почтительно и с любопытством смотрят вслед поэту и его молодой жене... Нередко в домик Пушкиных приходил В. А. Жуковский, живший в Царском Селе. Невдалеке, в Павловске, поселились на лето родители Пушкина, они тоже посещали молодых супругов. В кабинете поэта появлялся молодой начинающий писатель — Н. В. Гоголь.
Знакомство состоялось во время короткого пребывания в Петербурге весной 1831 года. Гоголь сразу привлек внимание Пушкина. И вот теперь отношения становились более близкими. Гоголь писал своему товарищу по Нежинскому лицею А. С. Данилевскому: «Все лето я прожил в Павловске, в Царском Селе... Почти каждый вечер собирались мы: Жуковский, Пушкин и я. О, если бы ты знал, сколько прелестей вышло из-под пера сих мужей!»
Иногда Пушкин вместе с Жуковским заходил в Лицей и дружески беседовал со своими «лицейскими внуками», показывал им свою «келью», рассказывал о старых лицейских годах. Правда, Лицей был уже не тот;
йе было Куницына, не было прежнего либерализма. Еще в 1821 году «старый» Лицей подвергся опале царя.
Семейная жизнь поэта на первых порах принесла ему радость и спокойствие. «Я женат — и счастлив, — писал он П. А. Плетневу. — Одно желание мое, чтоб ничего в жизни не изменилось — лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился...»
Пушкин оказался хорошим семьянином. Наталью Николаевну он горячо любил.
Итак, казалось, все идет хорошо. «Мы здесь живем тихо и весело, как в глуши деревенской», — писал он.
Однако счастливая семейная жизнь не могла заслонить от Пушкина общественно-политических событий тех лет.
Еще в конце 1830 года в Польше, входившей тогда в Российскую империю, началось восстание, разросшееся в настоящую войну против власти русского царя. Когда Пушкин жил в Царском Селе, война с восставшей Польшей была в полном разгаре. В Польшу была послана большая армия, и в июле 1831 года наконец была взята Варшава. Вскоре польская кампания закончилась.
Польское восстание было исполнено противоречий, национально-освободительное значение его снижалось консервативно-феодальными интересами возглавлявших борьбу представителей польской шляхты. Недаром Энгельс определил его как «консервативную революцию».
В Западной Европе, особенно во Франции, эти события вызвали большой и отнюдь не бескорыстный интерес. Во французской палате депутатов раздавались призывы прийти на помощь Польше и, начав интервенцию в Россию, взять реванш за поражение Наполеона.
Пушкин глубоко понимал опасный характер создавшейся обстановки. Летом 1831 года он пишет два стихотворения: «Бородинская годовщина» и «Клеветникам России» — результат глубоких раздумий поэта. В этих стихах Пушкин не защитник русского самодержавия и не враг польского народа, как поняли это некоторые из друзей поэта, в частности Вяземский, а русский патриот, глубоко взволнованный судьбой родины. Кто такие «клеветники России», поэт совершенно точно определил в «Бородинской годовщине» словами
«мутители палат», это Депутаты буржуазного французского парламента, звйвшие к походу на Россию под предлогом защиты Польши. Стихотворение «Клеветникам ’России» заканчивается замечательными строками, с необычайной силой выражающими уверенность поэта в непоколебимой мощи Родины:
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды, От финских хладных скал до пламенной
Колхиды, От потрясенного Кремля До стен недвижного Китая, Стальной щитиною сверкая, Не встанет русская земля?..
Патриотический пафос этих стихов далеко вышел за границы пушкинской эпохи. В годы Великой Отечественной войны эти строки воодушевляли защитников Родины на героические подвиги.
В это же время Пушкин пишет стихотворение, посвященное фельдмаршалу М. И. Кутузову «Перед гробницею святой». В нем сомнение: найдется ли, если вновь вспыхнет война с Францией, достойный преемник великого полководца?
Явись и дланию своей Нам укажи в толпе вождей, Кто твой наследник, твой избранный.
В заключительных строках:
Но храм 1 — в молчанье погружен, И тих твоей могилы бранной Невозмутимый, вечный сон —
мысль об отсутствии среди окружающих трон Николая I людей, способных совершать великие дела.
* * *
Летом 1831 года Пушкин обрабатывает «Сказку о попе и работнике его Балде», написанную ранее, и пишет «Сказку о царе Салтане». Одновременно пишет свои
1 Казанский собор в Петербурге, где покоится прах Кутузова.
сказки и Жуковский («Спящая царевна» и «Сказка о царе Берендее»), Между поэтами как бы идет творческое соревнование. Сравнение пушкинских сказок со сказками Жуковского говорит о несомненной победе Пушкина: истинная народность содержания и формы сказок Пушкина только ярче выделяется, когда сопоставляешь их с талантливыми, но лишенными национального русского духа произведениями Жуковского, когда-то, несомненно, много давшего своему гениальному ученику.
•Пушкин раздумывает и о своем неопределенном положении: службы нет, а надзор царя и Бенкендорфа весьма ощутим. Возникает стремление как-то определить свое положение. Чин титулярного советника, полученный еще при выходе из Лицея, ему даже по возрасту, уже не к лицу. Надо заботиться и не об одном себе. Положение семьянина обязывает подумать о регулярном заработке. Что он может делать? Служить? Но обычная канцелярская служба не подходит, это он давно понял. Он поэт, писатель, литератор по призванию. Надо бы вместе с друзьями заняться изданием журнала. Пушкин с грустью вспоминает об Антоне Дельвиге, поэте, умершем в январе 1831 года. Дельвиг был не только лицейским другом, но и товарищем по литературной работе. Смерть его — тяжелый удар для Пушкина. «Вот первая смерть, которую я оплакал, — писал он Плетневу. — Никто на свете мне не был ближе Дельвига... около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели».
Хорошо бы издавать газету, которая заменила бы «Литературную газету», закрывшуюся после смерти Дельвига, противопоставить честный печатный орган продажной «Северной пчеле» Булгарина. А если уж и состоять на службе, то хорошо бы заняться изучением исторических архивов: история все больше и больше привлекает Пушкина.
В мае 1831 гсда он через Бенкендорфа обращался к царю с просьбой разрешить издавать газету литературную и политическую, но ответа нет...
Между тем, тихая жизнь кончилась.
В Петербурге вспыхнула холера, и императорский двор переезжает в Царское Село. Начались придворные праздники, светские встречи. Как-то в начале сентября
императрица увидела Наталью Николаевну и была поражена ее красотой. Молодую жену поэта представили царице и царю. Возникла мысль приблизить Наталью Николаевну ко двору: она украсила бы придворные праздники и балы. Наталья Николаевна была обрадована. Пушкин тоже был отчасти доволен — ему льстили успехи красавицы жены, — но они его и тревожили: надо бы подальше держаться от этого светского омута. Он был прав: начало успехов в «обществе» молодой жены было началом будущей трагедии.
* * *
В октябре 1831 года Пушкины переехали в Петербург. Еще раньше состоялось «повеление» царя о назначении в Коллегию иностранных дел «известного нашего поэта, титулярного советника Пушкина, с дозволением отыскивать в архивах материалы для сочинения истории императора Петра I». Пушкин был доволен:
«Кстати, скажу тебе новость, — писал он П. А. Плетневу,— царь взял меня в службу — но не в канцелярскую, или придворную, или военную — нет, он дал мне жалование, открыл мне архивы, с тем, чтоб я рылся там и ничего не делал». Пушкин не понял настоящей подоплеки назначения, а между тем оно было продиктовано стремлением привлечь поэта именно к «придворной» службе, сделать его «своим», ручным.
С переездом в столицу жизнь Пушкина изменилась. Прежде всего пришлось тратить больше денег. Надо было заводить лошадей для выездов, Наталье Николаевне йужны были дорогие туалеты, немало шло на приемы гостей. Пушкин энергично хлопочет о печатании «Повестей Белкина», просит разрешения на издание сборника стихов. Для устройства денежных дел он в начале зимы на дилижансе едет в Москву, где останавливается у П. В. Нащокина. В Москве — встречи со старыми друзьями и знакомыми: П. А. Вяземским и его женой, с Чаадаевым, А. И. Тургеневым, Горчаковым... Хлопот много, но Пушкин энергичен, жизнерадостен, весел. Письма его к Наталье Николаевне полны интересных и живых рассказов о своих делах, о московских новостях, исполнены юмора и нежности. Однако в письмах звучит иногда и тревожная нотка: «Надеюсь увидеть
тебя недели через две; тоска без тебя; к тому же с тех пор, как я тебя оставил, мне все что-то страшно за тебя. Дома ты не усидишь, поедешь во дворец...»
В Москве П. В. Нащокин рассказал Пушкину историю помещика Островского, у которого богатый сосед несправедливо отнял через подкупленный суд землю. Островский сделался атаманом разбойников из крепостных крестьян. История эта поразила Пушкина. Борьба обедневшего дворянства с помещиками-богачами, протест крестьянства против крепостного права, бюрократический. несправедливый, продажный суд — все эти явления, типичные для николаевской России, отразились в рассказе Нащокина. Вернувшись в Петербург, Пушкин принялся за роман, оставшийся незаконченным. Роман этот вошел в творческое наследие Пушкина под названием «Дубровский». Это был крупный шаг к созданию большого социально-исторического полотна, что и осуществилось позже в «Капитанской дочке».
Во время другой поездки в Москву, в 1832 году, Пушкин посетил Московский университет. И. А. Гончаров, тогда студент университета, так рассказывает в своих воспоминаниях об этом посещении: профессор русской словесности Каченовский в своих лекциях отвергал подлинность «Слова о полку Игореве», считая его позднейшей подделкой, о чем однажды у него зашел горячий спор с Пушкиным, которого привез на лекцию министр Уваров. «Когда он вошел с Уваровым, для меня точно солнце озарило всю аудиторию: я в это время был в чаду обаяния от его поэзии; я питался ею, как молоком матери, стих его приводил меня в дрожь восторга. ...И вдруг этот гений, эта слава и гордость России — передо мной в пяти шагах! Я не верил глазам. «Вот вам теория искусства, — сказал Уваров, обращаясь к нам, студентам, и указывая на Давыдова1, — а вот и самое искусство», — прибавил он, указывая на Пушкина... Давыдов оканчивал лекцию. Речь шла о «Слове о полку Игоревом». Тут же ожидал своей очереди читать лекцию, после Давыдова, и Каченовский. Нечаянно между ними завязался по поводу «Слова о полку Игоревом» разговор, который мало-помалу перешел в горячий спор... Мы тесной толпой, как стеной, окружили
1 Лекцию читал профессор Давыдов.
Пушкина. Пушкин горячо отстаивал подлинность древнерусского эпоса... С первого взгляда наружность его казалась невзрачною. Среднего роста, худощавый, с мелкими чертами смуглого лица. Только когда вглядишься пристально в глаза, увидишь задумчивую глубину и какое-то благородство в этих глазах, которых потом не забудешь. В позе, жестах, сопровождавших его речь, была сдержанность светского, благовоспитанного человека... У него было небольшое лицо и прекрасная, пропорциональная лицу голова, с негустыми, кудрявыми волосами».
Жизнь в Петербурге шла своим чередом. В мае 1832 года у Пушкиных родилась дочь, ее назвали Марией. Но рождение дочери не отвлекло Наталью Николаевну от бесконечных выездов и балов; увлеченная своими успехами в свете, она, кажется, больше ничем в жизни не интересовалась. Пушкин много времени проводил в архивах, с интересом изучая материалы, касающиеся царствования Петра I.
Одновременно поэт живо интересовался литературными делами, хлопотал об издании альманаха «Северные цветы» — в память А. А. Дельвига; доход от альманаха был передан, по предложению Пушкина, вдове поэта. В «Северных цветах» было напечатано стихотворение Пушкина «Анчар».
«Анчар» был написан еще 1828 году, в ту пору, когда Пушкин уже почувствовал крушение надежд, связанных с началом нового царствования. Образ анчара, одиноко растущего в «пустыне чахлой и скупой», возникающий в первой строфе, развертываясь в последующих стихах, создает впечатление мрачности, вызывает чувство ужаса от вида этого смертоносного дерева, к которому «и птица не летит, и тигр нейдет». Даже «вихорь черный», налетевший на «древо смерти», мчится в путь «уже тлетворный», то есть несущий уничтожение, смерть.
Но человека человек
Послал к анчару властным взглядом.
За сочетанием «человека человек» читатель улавливает мысль об общественном неравенстве равных по природе существ. Один — «непобедимый владыка», а
Другой — раб, подчиненный деспотической власти. Рабу приказано принести яд анчара. Он приносит «смертную смолу» и умирает, отравленный.
А князь тем ядом напитал
Свои послушливые стрелы И с ними гибель разослал К соседам в чуждые пределы.
Не удивительно, что альманах вызвал гнев царя. Пушкин получил бумагу: «Генерал-адъютант Бенкендорф покорнейше просит А. С. Пушкина доставить ему объяснение, по какому случаю помещены в изданном на сей 1832 год Альманахе под названием «Северные цветы» некоторые стихотворения его и между прочим «Анчар», «древо яда», без предварительного испрошения на напечатание оных высочайшего дозволения».
Пришлось писать объяснение Бенкендорфу: «Я всегда был уверен, что высочайшая милость, коей неожиданно был я удостоен, не лишает меня н права, данного государем всем его подданным: печатать с дозволения цензуры. В течение последних шести лет во всех журналах и альманахах, с ведома моего и без ведома, стихотворения мои печатались беспрепятственно, и никогда не было о том ни малейшего замечания ни мне, ни цензуре...»
Посещая библиотеки и архивы, Пушкин в Эрмитаже пересмотрел библиотеку Вольтера, великого французского философа второй половины XVIII века. В дневнике поэта появился нарисованный пером портрет философа '!
Интересы Пушкина поражают своей разносторонностью, об этом говорит и знакомство с Пушкиным — читателем и собирателем книг. В раннем детстве им прочитана библиотека отца, о чем мы уже говорили. Он непрерывно читает в Лицее, в Петербурге, в Кишиневе, в Одессе. В Михайловское, в деревенскую ссылку, Пушкину идет целый поток книг. На двенадцати подводах отправляет Арина Родионовна из деревни книги Пушкина в Петербург. А ведь в Тригор-
1 В эрмитажной библиотеке стоял мраморный бюст Вольтера работы Гудона. Набросок этого бюста и сделал Пушкин.
Ском была еще большая библиотека П. А. Осиповой, которой пользовался поэт.
В описи пушкинской библиотеки, находившейся на его последней квартире, числится более полутора тысяч названий, причем под одним номером нередко стоит многотомное издание сочинений какого-либо писателя. И что за разнообразие! «Жизнь Потемкина» — и «Описание моста через Вислу»; «Древний воинский артикул» (устав) и «Германия в глубоком унижении своем, Сочинение, за продажу которого расстрелян по повелению Бонопарта нюренбергский книготорговец»; три тома «Истории греческого искусства» Винкельмана и «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева. Книги на русском, французском, английском, немецком языках. Пушкин пользовался в своих записях шестнадцатью языками, а в 1832 году начал изучать древнееврейский язык.
Изучение петровской эпохи заставляло Пушкина задуматься и о времени преемников Петра, в частности об Екатерине II. Здесь внимание Пушкина привлекает Пугачев и события, связанные с крестьянским восстанием 70-х годов XVIII века. Пушкин всегда интересовался крестьянским движением. Об этом свидетельствовали и «Борис Годунов», и песни о Степане Разине, и «Дубровский». Появилось желание пристальнее, глубже изучить пугачевское движение. Несомненно, в архивах должны храниться интересные документы о крестьянской войне. Существовало судебное дело о Пугачеве. Но как получить доступ к этим документам? Ведь официально поэт занимается историей Петра. Пушкин находит выход: в борьбе с Пугачевым, в конце ее, принял участие Суворов. И Пушкин просит военного министра — графа Чернышева — разрешить ему доступ к делам о Пугачеве, так как в них он надеется найти данные и о Суворове, историю которого он собирается написать. Разрешение получено, н поэт с жадностью пересматривает документы; к сожалению, судное дело о Пугачеве как строго секретное осталось для него недоступным.
Кроме литературных, у поэта много и других хлопот. Узнав о назначении Пушкина на службу, неверно понимая его отношения с Николаем I, многие знакомые и незнакомые люди обращаются к нему с просьбами по-
ходатайствовать о ннх перед царем или высокопоставленными лицами. 1 от просит устроить его на службу, другой — помочь получить ссуду. Родители Пушкина считают, что Александр обязан заботиться о карьере брата Льва и платить его долги, которых легкомысленный молодой человек сделал немало. Пушкин неоднократно выручает брата.
Сестра сосланного на каторгу В. К. Кюхельбекера просит Пушкина помочь получить разрешение на издание произведений брата. И Пушкин два раза обращается к Бенкендорфу по этому делу: «Разрешение, о котором я ходатайствую, не может повредить мне: я был школьным товарищем Кюхельбекера, и вполне естественно, что его сестра в этом случае обратилась ко мне, а не к кому-либо другому...» Замечательна смелость, с которой Пушкин объявляет себя другом опасного «государственного преступника». Ведь в эти годы имена декабристов даже боялись произносить вслух.
Забот много. И все-таки Пушкин полон бодрости, оптимизма. Он любит и любим, у него семья. Нападки Ф. Булгарина, выговор за напечатание «Анчара» отступают перед всеобщим признанием пушкинской поэзии. Известный петербургский издатель и книгопродавец Смирдин, в лавку которого заходят все любители книг, все знаменитые писатели, устраивает новоселье по случаю переезда книжной лавки в новый дом. На торжественном литературном обеде у Смирдина 19 января 1832 года присутствуют 48 известнейших писателей во главе с И. А. Крыловым. Пушкин занимает за столом почетное место. В 1833 году выходит первое полное (а не отдельными главами) издание «Евгения Онегина». Роман, уже завоевавший любовь читателей, быстро расходится, и, хотя слышатся критические и даже злобствующие голоса литературных врагов, читатели единодушно признают его произведением замечательным...
П А. Катенин, вспоминая о своих встречах с Пушкиным в начале 30-х годов, пишет: «Тут я поздравил его с окончанием «Евгения Онегина». «Спи спокойно, сказал я, с «Онегиным» в изголовье, он передаст имя твое поздним векам, а конец увенчал все дело, последняя глава лучше всего». И дальше: «Какая простота в основе и ходе! как из немногих материалов составлено прекрасное целое! два лица на первом плане, два на
втором, несколько групп проходных, и довольно, и больше не надо. Сколько ума без умничанья, сколько чувств без сентиментальности, сколько иногда 'глубины без педантства, сколько поэзии везде, где она могла быть! Какое верное знание русского современного дворянского быта, от столичных палат до уездных усадьб! какой хороший план без малейшего жеманства, и как все это ново, как редко в нашей скудной словесности!»
Но литературные гонорары редки. Пушкин начинает входить в долги. Тут-то и вспоминает он о «подарке» деда Натальи Николаевны.
Три года тому назад, когда Пушкин был еще женихом, дед невесты в ответ на просьбу матери Натальи Николаевны дать приданое внучке, в деньгах отказал, но предложил другое. Его отец, богатый помещик, имел полотняный завод, который посетила императрица Екатерина II. В честь этого посещения владелец завода заказал в Берлине большую бронзовую статую Екатерины II, думая поставить ее в своем имении как памятник царице. Статуя была отлита, с великим трудом доставлена в имение и долгие годы пылилась в сарае. Дед Натальи Николаевны предложил поэту, имеющему, как ему казалось, большие связи в высоких кругах, испросить разрешения расплавить статую и продать бронзу. Пушкин тогда же обратился с просьбой об этом к Бенкендорфу. Разрешение расплавить статую было дано, но дело почему-то не двинулось, и Пушкин-жених сам дал матери невесты денег на приданое.
Теперь Пушкин вспоминает о бронзовой царице. Он пишет Бенкендорфу: «Генерал, два или три года тому назад господин Гончаров, дед моей жены, сильно нуждаясь в деньгах, собирался расплавить колоссальную статую Екатерины II... Предполагая, что речь идет просто об уродливой бронзовой глыбе, я ни о чем другом и не просил. Но статуя оказалась прекрасным произведением искусства, и я посовестился и пожалел уничтожить ее ради нескольких тысяч рублей. Ваше превосходительство с обычной своей добротой подали мне надежду, что ее могло бы купить у меня правительство; поэтому я велел привести ее сюда... Эта превосходная статуя могла бы занять подобающее ей место либо в одном из учреждений, основанных императри
цей, либо в Царском Селе, где ее статуи недостает среди памятников»...
Однако статуя не была куплена. Пушкин, по-видимому, пытался продать ее не только в казну. Сохранилось письмо приятеля поэта, И. П. Мятлева, относящееся к марту 1832 года. Это, очевидно, ответ на предложение Пушкина: «Мысль о покупке статуи еще не совершенно во мне созрела, и я думаю и тебе не к спеху продавать ее; она корма не просит... Переливать же ее в колокола я намерения не имею — у меня и колокольни нет...»
Возил ли ее Пушкин за собой и по другим квартирам, которых он сменил довольно много за годы жизни в Петербурге, мы не знаем. След бронзовой царицы затерялся.
Поездка на Урал
н вторая болдинская осень.
Может быть, Пушкин вспомнил о бронзовой статуе Екатерины II и потому, что имя царицы постоянно встречалось в изучаемых им исторических документах о пугачевском движении. Он серьезно заинтересовался народным движением семидесятых годов прошлого века, когда Емельян Иванович Пугачев, донской казак, участник Семилетней войны, назвав себя царем Петром III, поднял на борьбу с помещиками, дворянами и самой императрицей крестьян Нижнего Поволжья, калмыков, башкир, населявших бескрайние степи между Волгой и рекой Яиком — теперь Уралом, — и рабочих уральских металлургических заводов. Владимир Дубровский, вожак шайки разбойников из крепостных крестьян, не мог стать настоящим вождем поднимающегося крестьянства. Емельян Пугачев являл собой образ подлинно народного вождя, личность яркую, самобытную, выражавшую думы и чаяния народные и веру крестьян в своего, справедливого, милостивого для народа и страшного для помещиков, мужицкого царя.
Пушкин разыскивает еще живых свидетелей «пугачевщины», встречается с ними, пишет им письма. Среди них и известный баснописец Иван Андреевич Крылов,
Пятилетним мальчиком переживший вместе со своей матерью осаду Пугачевым Оренбурга и, конечно, много слышавший о Пугачеве от своего отца, капитана Крылова, оборонявшего Яицкий городок.
Идет напряженная работа над «Историей Пугачева». Поэт работает как ученый. Одновременно возникает и замысел исторического романа из эпохи крестьянской войны — «Капитанской дочки». Надо было побывать в местах, где более полстолетия назад полыхало пламя восстания, поговорить со старожилами, знавшими Пугачева.
Пушкин получил разрешение совершить поездку на Урал. Путешествие продолжалось около четырех месяцев. Письма поэта к Наталье Николаевне этой поры — живой, искренний рассказ, не уступающий художественной прозе Пушкина.
20 августа 1833 года Пушкин пишет из Торжка: «Милая женка, вот тебе подробная моя Одиссея. Ты помнишь, что от тебя уехал я в самую бурю. Приключения мои начались у Троицкого моста. Нева так была высока, что мост стоял дыбом; веревка была протянута, и полиция не пускала экипажей. Чуть было не воротился я на Черную речку. Однако переправился через Неву выше и выехал из Петербурга. Погода была ужасная. Деревья по Царскосельскому проспекту так и валялись, я насчитал их с пятьдесят. В лужищах была буря. Болота волновались белыми волнами. По счастию, ветер и дождь гнали меня в спину, и я преспокойно высидел все это время. Что-то было с вами, петербургскими жителями? Что, если и это я прогулял'. На другой день погода прояснилась. Мы с Соболевским шли пешком 15 верст, убивая по дороге змей, которые обрадовались сдуру солнцу и выползали на песок...»
21 августа: «Вчера, своротя на проселочную доро-рогу к Яропольцу, узнаю с удовольствием, что проеду мимо Вульфовых поместий, и решился их посетить... Здесь я нашел большую перемену. Назад тому пять лет Павловское, Малинники и Берново наполнены были уланами и барышнями; но уланы переведены, а барышни разъехались; из старых моих приятельниц нашел я одну белую кобылу, на которой и съездил в Малин-
1 То есть не увидел наводнения, как не видел наводнения 1824 года.
ники, но и та уже подо мною не пляшет, не бесится, а в Малинниках вместо всех Анет, Евпраксий, Саш, Маш... живет управитель... Много спрашивают меня о тебе; так же ли ты хороша, как сказывают—-и какая ты: брюнетка или блондинка, худенькая или плотненькая? Толстая мадемуазель Пожарская, та самая, которая варит славный квас и жарит славные котлеты, провожая меня до ворот своего трактира, отвечала мне на мои нежности: стыдно вам замечать чужие красоты, когда у вас у самого такая красавица... Ты видишь, моя женка, что слава твоя распространилась по всем уездам.»
8 сентября из Казани: «Здесь я возился со стариками, современниками моего героя; объезжал окрестности города, осматривал места сражений, расспрашивал, записывал и очень доволен, что не напрасно посетил эту сторону...»
19 сентября из Оренбурга:
«Я здесь со вчерашнего дня. Насилу доехал, дорога прескучная, погода холодная, завтра еду к яицким казакам, пробуду у них дня три.»
В письмах Пушкин сообщает подробности своего путешествия, но мало рассказывает о том, с кем встречался во время поездки. А между тем он много узнал, собирая материалы о Пугачеве.
Будучи в Оренбурге, поэт посетил Бердскую слободу, бывшую когда-то «столицей» Пугачева, побывал и в Уральске, бывшем Яицком городке, где началось восстание. Всюду он находил следы событий шестидесятилетней давности. В Бердской слободе казачий атаман собрал стариков и старух, помнивших Пугачева. Оренбургский житель Кайдалов, присутствовавший при встрече, рассказывает о Пушкине: «Одет он был в сюртук, плотно застегнутый на все пуговицы; сверху шинель суконная, с бархатным воротником и обшлагами, на голове — помятая поярковая шляпа. На руках — левой на большом, а правой на указательном пальце — по перстню. Ногти на пальцах длинные. В фигуре его и манерах было что-то чрезвычайно оригинальное. По входе в комнату Пушкин сел к столу, вынул записную книжку и начал расспрашивать стариков и старух и их рассказы записывал в книжку. Одна старушка, современница Пугачева, много ему рассказала и спела или прогово
рила песню, сложенную про Пугачева, которую Пушкин и просил повторить. Наконец, расспросы кончились, он встал, поблагодарил Гребенщикова1 и стариков, которым роздал несколько серебряных монет, и отправился в Оренбург».
Посмотрел Пушкин и сохранившуюся еще в то время «золотую избу», стены которой когда-то Пугачев приказал обить позолоченой бумагой — временный «царский дворец Петра III», за которого выдавал себя Пугачев.
Возвращаясь из пугачевских мест, Пушкин заехал в Болдино и остался там на полтора месяца.
30 октября он пишет жене:
«Ты спрашиваешь, как я живу и похорошел ли я? Во-первых, отпустил я себе бороду; ус да борода — молодцу похвала; выйду на улицу, дядюшкой зовут. Во-вторых, просыпаюсь в семь часов, пью кофей и лежу до трех часов1 2. Недавно расписался, и уже написал пропасть. В три часа сажусь верхом, в пять в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей. До девяти часов — читаю. Вот тебе мой день, и все на одно лицо...»
Вторая болдинская осень кончилась в конце ноября 1833 года. Пушкин привез с собой в Петербург рукопись «Истории Пугачева», поэму «Анжело», «Сказку о рыбаке и рыбке», «Сказку о мертвой царевне и о семи богатырях», несколько стихотворений, среди них замечательную «Осень», черновик повести «Пиковая дама» и поэму «Медный всадник».
«Медный всадник» — последняя поэма Пушкина. Здесь поэтический гений Пушкина достиг своей вершины и по глубине философской и исторической идеи, и по мастерству ее художественного, образного выражения. Великолепны стих, язык и композиция поэмы.
В этой гениальной поэме сливаются воедино восхваление Петра Великого и Петербурга, олицетворяющего силу русского государства, и «петербургская повесть» о маленьком человеке, о его судьбе.
В начале поэмы — образ Петра, замыслившего создать город на берегах Невы. Лаконизм и вместе с тем
1 Казачий атаман Бердской слободы.
2 Пушкин с утра работал, лежа р постели.
выразительность — необычайны. Затем расцветший могучий город: «Прошло сто лет...» Описание Петербурга исполнено восхищения и восторженной любви к городу, потому так естественно, искренне, не риторично звучит, можно сказать, «рокочет славу» концовка описания Петербурга:
Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо, как Россия...
И вдруг торжественный «одический» 'стих сменяется повествованием о печальной судьбе бедного чиновника. Плавное течение стиха перебивается переносами. Возникают бытовые подробности. Великолепна, образна и вместе с тем точна картина наводнения в Петербурге. Перед нами печальная «петербургская повесть» о маленьком, но таком понятном счастье Евгения, о гибели этого счастья. «Повесть» не оторвана от героической поэмы, однако теперь образ Петра является нам другой своей стороной. Это «кумир на бронзовом коне», это «властелин судьбы», он «над самой бездной Россию поднял на дыбы».
Потрясает своим трагизмом вспыхнувший — и бессильно погасший, подавленный бунт Евгения. Бесконечно печален конец «петербургской повести» и поэмы в целом:
...Пустынный остров. Не взросло Там ни былинки. Наводненье Туда, играя, занесло Домишко ветхий...
Был он пуст.
И весь разрушен. У порога Нашли безумца моего, И тут же хладный труп его Похоронили ради бога.
Еще В. Г. Белинский отметил, что Пушкин поставил одну из глубочайших проблем истории: противоречие (неразрешимое для классового общества) между общим и частным. Он писал: «... не произвол, а разумная воля олицетворены в этом Медном всаднике, который, в непоколебимой вышине с распростертою рукою как бы любуется городом... И смиренным сердцем признаем
мы торжество общего над частным, не отказываясь от нашего сочувствия к страданию этого частного».
За гимном великому городу и историей бедного Евгения возникает тема противоречия народа и государства, личности и государства, противоречия, присущего дворянскому и буржуазному обществу. Гениальность поэмы и неразрешимость для пушкинской эпохи указанного противоречия состоит в том, что оба начала— государственное и личное — в глазах поэта имеют равную моральную силу и красоту.
* * *
Сразу по приезде Пушкин через Бенкендорфа представляет царю «Историю Пугачева» и «Медного всадника». Скоро получен и ответ: «Историю Пугачева» велено переименовать в «Историю Пугачевского бунта», так как «преступник не имеет истории». Предложено исключить или изменить места, в которых слишком заметно уважение автора к «мятежнику». Но даже искаженный «высочайшей цензурой» труд Пушкина о Пугачеве был замечательным явлением: сквозь сдержанное повествование о «бунтовщике» видна мысль о силе народного движения, о его исторической оправданности, о жестокой политике Екатерины II.
Но дело с изданием «Медного всадника» задержалось. Пушкин записывает в дневнике о свидании с Бенкендорфом: «Мне возвращен «Медный всадник» с замечаниями государя. Слово «кумир» не пропущено высочайшей цензурою; стихи
И перед младшею столицей Померкла старая Москва,' Как перед новою царицей Порфироносная вдова —
вымараны. На многих местах поставлен ?, — все это делает мне большую разницу».
Пушкин не мог идти на исправления, предложенные царем, которые разрушали замысел произведения. Так поэма при жизни Пушкина опубликована и не была. После смерти поэта «Медный всадник» публиковался долгое время с поправками и пропусками, сделанными Жуковским,
В хлопотах об издательских делах кончался 1833 год. Пушкину все больше и больше приходилось входить в жизнь близкого к царскому двору светского круга: жену его непрерывно приглашали то на бал, то на светский раут *. Пушкин и раньше недолюбливал светское общество, называл его «омутом». Силою обстоятельств в этот «омут» втягивался и он.
Его поражала безудержная роскошь властителей жизни. 1833 год для многих губерний Российской империи был голодным годом. Пушкин записывает в дневнике 11 декабря 1833 года: «Кочубей и Нессельроде получили по 200 000 на прокормление своих голодных крестьян — эти четыреста тысяч останутся в их карманах... Все это очень соблазнительно. В обществе ропщут, — а у Нессельроде и Кочубея будут балы (что также есть способ льстить двору)». Он отмечает в дневнике, что «настоящее время — бедное, бедственное». Он осуждает действия Николая I, например, его вмешательство в обычный, нормальный ход дел, подлежащих судебному разбирательству: «Прилично ли государю вмешиваться в обыкновенный ход судопроизводства?» Он замечает, что за блестящей поверхностью столичной жизни кроются непорядки и бездельность администрации: «Улицы небезопасны. Сухтельн был атакован на Дворцовой площади и ограблен. Полиция, видно, зани-MaieTCH политикой, а не ворами и мостовою — Блудова обокрали прошедшей ночью».
Накануне нового, 1834 года Пушкину было пожаловано звание камер-юнкера. Это звание давалось молодым людям, которых царь желал приблизить ко двору. Оно обязывало являться во дворец к «царскому выходу», быть на церковных службах в дворцовой церкви, посещать придворные балы и т. д. Камер-юнкерства добивалась молодежь из знатных фамилий, так как нередко с этого звания и начиналась придворная карьера. Но Пушкин был не безусый юнец, а уже немолодой человек, известный поэт, понимавший место, какое занял он в жизни страны. «Третьего дня, — записывает он в дневнике 1 января 1834 года, — я пожалован в камер-юнкеры, что довольно неприлично моим летам. Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала
1 Раут — званый вечер.
в Аничкове» (поэт имеет в виду Аничков дворец). И еще запись: «Великий князь намедни поздравил меня в театре:—Покорнейше благодарю, ваше высочество; до сих пор все надо мною смеялись, вы первый меня поздравили».
Пушкин верно понял мотивы, руководившие царем при оказании «милости» поэту: теперь и он, и его жена оказывались в прямой, непосредственной зависимости от царского двора, а Наталья Николаевна уже не только по своему желанию, но и по положению фрейлины обязана быть на всех придворных праздниках и балах. Это, впрочем, нисколько не противоречило ее желаниям, но Пушкин был взбешен, раздражен и встревожен. Грядущее сулило много трудностей и неприятностей. Камер-юнкерство Пушкина можно считать вехой, обозначающей постепенный конец счастливой (хотя и не без тревог) семейной жизни, и началом трагедии.
VIII. Начало трагедии
(1834—1836)
Снова тучи надо мною Собралнся в тишине.
(«Предчувствие», 1828)
Начался новый, 1834 год. Жизнь в семье Пушкина все больше входила в русло, которого он так боялся. Масляница 1834 года была шумная. Всю неделю с понедельника до воскресенья — спектакль и бал. Наталья Николаевна бывает на всех балах, каждый день возвращается в 4 или в 5 часов утра.
С камер-юнкерским званием у Пушкина появились новые обязанности, отнюдь не доставлявшие ему удовольствия: он должен был посещать службы в дворцовой церкви, присутствовать на «выходах» царя и царицы, «представляться» им по торжественным дням и бывать на всех балах во дворце. И все это не как-нибудь, а с пунктуальным соблюдением всех правил этикета. Дневник его пестрит заметками:
«Завтра надобно будет явиться во дворец. У меня еще нет мундира. Ни за что не поеду представляться с моими товарищами камер-юнкерами, молокососами 18-летними...»
«Бал у Кочубея...». «Бал у Бобринского». «В прошедший вечер зван я был в Аничков. Приехал в мундире. Мне сказали, что гости во фраках. Я уехал, оставив Наталью Николаевну... Государь был недоволен и несколько раз принимался говорить обо мне: «Он мог бы дать себе труд съездить надеть фрак и возвратиться».
Иногда, правда, и на рауте или на бале можно наблюдать или услышать интересные вещи: «Встретил
новый год у Натальи Кирилловны Загряжской (Загряжская— фрейлина Екатерины II, свидетельница многих событий конца XVIII — начала XIX века). Разговор со Сперанским о Пугачеве, о Собрании Законов, о первом времени царствования Александра, о Ермолове...».
Запись 17 марта 1834 года: «Праздников будет на полмиллиона (приближался день совершеннолетия наследника). Что скажет народ, умирающий от голода?.. Несколько офицеров под судом за неисправность в дежурстве. Великий князь застал их за ужином, кого в шлафроке, кого без шарфа... Он поражен мыслью об упадке гвардии». На одном светском вечере «Жуковский поймал цареубийцу СкарятшЛЛ заставил его рассказывать 11-ое марта1. Они селгг В эту минуту входит государь с гр. Бенкендорфом и застает наставника своего сына, дружелюбно беседующего с убийцею его отца!» В дневнике Пушкина этих лет много живописных подробностей, рисующих жизнь светского и придворного круга. Поэт немногословен, но и сквозь лаконичные записи пробивается мысль о безудержной роскоши наверху, голоде и нищете Внизу. Интриги, произвол, обман и разврат высших кругов дворянства и придворной камарильи во главе с царем. И эта кучка держит в страхе стомиллионное население страны! Острое словцо, едкая эпиграмма нет-нет и слетит с его уст. Пушкин бывает насмешлив, резок... Недаром его не любят в свете. Он был и остался «либералом», от него всегда можно ждать неприятностей. Он — опасен.
Весть о том, что Пушкин приближен к царю, получил придворное звание, распространилась широко. И вот уже к нему обращаются самые разные люди с просьбами, иногда довольно неожиданными. Некий Никанор Иванов пишет письмо на пяти страницах, сообщает, что он — тоже поэт. Письмо кончается так: «Я испрашиваю у Вас денежного пособия, не превышающего 550 рублей, и службы». Идут просьбы и по литературной линии: лицеист М. А. Корф просит помочь своему знакомому получить работу переводчика у книгопродавца Смирдина. «Твое слово для СмнодиРа»
1 То есть про убийство Павла I, отца императоров Александра I и Николая I; Скарятин участвовал в этом убийстве, 140
конечно, закон». И Пушкин через несколько дней отвечает Корфу: «Сейчас был у Смирдина, и, кажется, дело сделано. Николай Модестович может приехать к нему для окончательных условий».
Пушкина знали все. Являлись к нему или писали и начинающие поэты. Безвестный молодой поэт Облач-кин рассказывает, как он еще почти мальчиком, преодолев робость, явился к Пушкину. «Когда я входил в переднюю, из кабинета его вышел повар в белом колпаке, переднике и куртке. Я отдал ему тетрадь моих стихов для передачи Александру Сергеевичу и за ответом хотел зайти через неделю. Набросив на себя шинель, я поспешно вышел на улицу; но не успел пройти и сорока шагов от дому, где жил Пушкин, как тот же самый повар остановил меня.
— Пожалуйте к барину, он вас покорнейше просит.
— Очень благодарен, неужели же он успел что-нибудь прочесть из моей тетради?
— Да-с, он заглянул в нее.
Едва вошел я опять в переднюю, тотчас услышал голос Пушкина. Он воскликнул: Василий, это ты?
— Точно так, я, — отвечал повар.
— А господин Облачкин?
— Здесь.
— Пожалуйте сюда, пожалуйте, — звал меня Пушкин, и голос его был до того радушен и до того симпатичен, что я весь затрепетал от радости». Пушкин приласкал юношу, обещал помочь ему, похвалил стихи и велел вновь прийти. Случай этот был уже незадолго до смерти Пушкина, и второе свидание так и не состоялось.
Отзывчивость его была необыкновенна, и с годами не уменьшалась, а росла. Многим людям самых разных положений готов он был помочь, устраивал их дела.
Но самому Пушкину жилось трудно.
Светский омут, в который против воли вовлечен был поэт, не только разрушал мечту о спокойной трудовой жизни, но требовал огромных денег, а их не было. Хозяйство шло из рук вон плохо. Наталья Николаевна им не интересовалась. Да и настоящее дело Пушкина-писателя было ей совершенно чуждо. Интересы ее были узки, ум — неразвит. Но Пушкин любил
fee И все прощал, мягко выговаривая иногда за привер-< женность к балам, за кокетство.
Весной 1834 года Наталья Николаевна, расстроившая здоровье светскими развлечениями, уехала на лето в имение Гончаровых Полотняный завод в Калужской губернии. В квартире стало пусто и тихо. Пушкин принялся за работу. Прежде всего надо было напечатать законченную еще осенью 1833 года книгу о Пугачеве.
В конце 1834 года книга вышла в свет. Молодой 3. Г. Белинский в журнале «Молва» назвал «Историю» «примечательным явлением в области нашей ученой литературы». Историк М. П. Погодин писал: «Пушкин, давший в «Борисе Годунове» язык нашей трагедии, Пугачевским бунтом нанес решительный удар ораторской истории, в коей Карамзин был у нас первым и последним мастером...
...Пушкин пролагает теперь новую дорогу. Многие читатели, привыкшие к риторике, обманываются-наружностью «Истории Пугачевского бунта» и не отдают ей справедливости за мИимую простоту и легкость. О, если б они знали, как еще трудно и мудрено писать по-русски легко и просто, то они стали бы говорить иначе и воздали бы хвалу автору, который овладел языком до такой степени, что может говорить им, как хочет... Историю читаешь как повесть самую занимательную...»
В «Истории Пугачева», несмотря на вычеркивания и поправки высочайшей цензуры, перед читателем вставал правдивый облик народного вождя, замечательного организатора и талантливого полководца. Движение народных масс, при всей сдержанности повествователя, для умеющего думать читателя представало грозной картиной.
Одновременно с «Историей Пугачева» в 1833— 1835 годах Пушкин пишет роман «Капитанская дочка», который открывал широкий путь русскому историческому роману. Пушкин считал, что в романе должна быть «историческая эпоха, развитая в вымышленном повествовании». В романе ярко показаны и причины возмущения народа, и объединение его вокруг своего, «мужицкого» царя, и социальные и национальные силы, поддерживающие Пугачева. «Вымышленное повествование» о созданных Пушкиным героях — Маше Мироно
вой, Гриневе и других — полно Жизненной психологической правды и заставляет читателя с волнением следить за всеми перипетиями их необычайной судьбы. Автор освещает события теплым светом человечности. Пугачев вызывает симпатию. Недаром много позже (в 1888 году) П. И. Чайковский, задумав написать оперу на сюжет «Капитанской дочки», понял, что едва ли удастся провести ее через цензуру: «Я не думаю, чтобы оказалось возможным появление на сцене Пугачева. Ведь без него обойтись нельзя, а изображать его приходится таким, каким он у Пушкина, то есть в сущности удивительно симпатичным злодеем». Опера Чайковским не была написана.
Конечно, Пушкин не сторонник крестьянской революции, хотя понимает глубокие корни народного движения, его закономерность: идея крестьянской революции овладеет умами передовых людей только в шестидесятые годы.
«Капитанская дочка» возникла в главном русле развития русской литературы 30-х годов XIX века, когда быстро двинулась вперед русская проза, когда, говоря словами Белинского, «вся наша литература превратилась в роман и повесть...». Романы Загоскина, Лажечникова и многих других рядом с «Капитанской дочкой» выглядят бедными и наивными. Напомним, что в эти же годы Гоголь занят созданием «Тараса Бульбы», а юноша Лермонтов пишет своего «Вадима».
В 1834 году была напечатана повесть «Пиковая дама». Пушкин использовал слышанный им полуфан-тастический рассказ о том, что старая княгиня Н. П. Голицына, бывшая фрейлиной при шести императрицах, зная тайну игры в карты, помогла одному молодому человеку выиграть большую сумму денег. В повести изображены быт и нравы светского Петербурга, на фоне которого развивается история бедного инженера-офицера, страстно желающего разбогатеть. Пушкин затронул живую тему современности: все более и более усиливающуюся власть денег. «Пиковая дама» по справедливости считается одним из лучших образцов пушкинской прозы. Развитие сюжета стремительно; эпизоды поэтичны и жизненны, психология человека, одержимого мыслью о богатстве, раскрыта изумительно верно. Повесть имела большой успех. «Моя «Пиковая дама»
в большой моде, — записывает в Дневнике Пушкин. — Игроки понтируют на тройку, семерку и туза. При дворе нашли сходство между графиней и кн. Натальей Петровной (Голициной) и, кажется, не сердятся».
£ Л *
Итак, пока Наталья Николаевна жила с детьми на Полотняном заводе, Пушкин усиленно работал. С утра он писал, в 4 часа шел обедать в Демутов трактир, вечером или продолжал работать, или встречался с друзьями из литературного мира. Иногда выходил прогуляться в Летний сад — благо он был неподалеку: «Летний сад мой огород. Я, вставши от сна, иду туда в халате и туфлях». Пользуясь отсутствием жены, он избегал светских раутов и балов, хотя время от времени получал за это от царя замечания.
Во время длительного отсутствия Натальи Николаевны Пушкин вел с ней оживленную переписку, искреннюю, живую, в которой по-прежнему проявлял себя любящим мужем и отцом. Письма наполнены были многими семейными подробностями... Но и здесь правительство не оставляло поэта без наблюдения. Пушкин с негодованием записал в дневнике: «Московская почта распечатала письмо, написанное мною Наталье Николаевне, и, нашед в нем отчет о присяге великого князя, писанный, видно, слогом не официальным, донесла обо мне полиции. Полиция, не разобрав смысла, представила письмо государю, который сгоряча также его не понял. К счастью, письмо было показано Жуковскому, который и объяснил его. Все успокоилось. Государю неугодно было, чтобы о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностью. Но я могу быть подданным, даже рабом, но холопом и шутом не буду и у царя небесного. Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться — и давать ход интриге, достойной Видока и Булгарина! Что ни говори, мудрено быть самодержавным».
С тех пор в письмах Пушкина к жене долго еще появлялись напоминания об этом случае, сопровождае-144
МЫе Язвительными, острыми Насмешками И Моральными сентенциями, направленными в адрес читателей чужих писем. При этом Пушкин замечал жене: «я это не для тебя пишу».
С возвращением Натальи Николаевны в Петербург вновь начинается бестолковая светская жизнь.
У Пушкина возникает мысль уйти в отставку, бросить свет, уехать в деревню — Михайловское или Бол-дино — и зажить спокойной и тихой (и недорогой) семейной жизнью. Тогда можно будет и писать, писать по-настоящему.
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит.
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия — а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить — и глядь — как раз умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля — Давно, усталый раб, замыслил я побег В обитель дальнюю трудов и чистых нег.
(1834)
25 июня 1834 года Пушкин пишет Бенкендорфу: «Я вижу вынужденным оставить службу и покорнейше прошу ваше сиятельство исходатайствовать мне соответствующее разрешение. В качестве последней милости я просил бы, чтобы дозволение посещать архивы, которое соизволил даровать мне его величество, не было взято обратно».
Архивы нужны Пушкину для задуманной им исто- > рии Петра I.
Просьба Пушкина вызвала неудовольствие царя. Он велел сказать, что никого не удерживает у себя на службе, но что в случае отставки архивы будут для Пушкина закрыты: доступ к ним разрешается только «особенно доверенным лицам». Пушкин понял, что Николай I грозил новой опалой. Да и без архивов обойтись никак нельзя: история Петра увлекала все больше и больше, уже скопилось много интереснейших выписок. Нельзя бросить этот труд.
О неосторожном шаге Пушкина узнал В. А. Жуковский, по своему положению воспитателя наследника всегда бывший в курсе событий. Он испугался за своего
Друга, Которого искренне любил, и упрекал Пушкина в неблагодарности и неосторожности.
Пушкин сдался и по совету Жуковского написал письмо о том, что берет отставку назад. Пришлось писать Бенкендорфу и второе, и третье письмо. Жуковский читал эти письма и называл их сухими, а Пушкин отвечал ему: «Да зачем же им быть сопливыми?»
На том дело с отставкой и закончилось. Все осталось по-старому. Приходилось бывать при дворе и в то же время работать и постоянно думать о том, чтобы достать денег. Расходы и долги одолевали. К заботам с разрастающейся семье добавились еще и хлопоты о приведении хотя бы в относительный порядок дел по управлению Болдиным и Михайловским.
* * *
В конце августа 1834 года в Петербурге, на Дворцовой площади, состоялось торжественное открытие Александровской колонны — памятника императору Александру I. Над главными воротами Зимнего дворца был построен балкон для царской фамилии и высокопоставленных лиц. Назначен военный парад. Вечером — иллюминация. Пушкин с досадой смотрел на приготовления к торжеству: Александра I, «плешивого щеголя», «врага труда», он не любил.
За несколько дней до открытия памятника, на котором Пушкину как камер-юнкеру надлежало быть, он уехал в Москву, а оттуда к жене в Калужскую губернию.
Пробыв там некоторое время, он отправил Наталью Николаевну в Петербург, а сам заехал в Болдино, надеясь, что в деревенском осеннем уединении придет к нему, как это было уже не раз, вдохновение и он сможет отдаться любимому труду. Но настроение не улучшилось, и из-под его пера в эту осень вышла только сатирическая «Сказка о золотом петушке». Были в этой сказке намеки и на последнюю ссору с царем. Старый мудрец просит у Дадона шамаханскую царицу. Дадон отказывает:
Ничего ты не получишь,
Сам себя ты, грешник, мучишь, —
Старичок хотел заспорить, Но с царями плохо вздорить; Царь хватил его жезлом...
«Золотой петушок» заканчивается словами:
Сказка ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок.
s*: s*: S*:
Пришел 1835 год, положение Пушкина становилось все труднее. Общая сумма его долгов казне и частным лицам достигла теперь огромной цифры — 90 тысяч рублей.
А Наталья Николаевна порхает по балам. В обществе не без язвительности отмечают внимание царя к молодой красавице. Не потому ли он так упорно держит при дворе и ее мужа?
У Натальи Николаевны появился новый поклонник— молодой француз-эмигрант, «шуан» ’, усыновленный голландским посланником бароном Геккере-ном — Дантес. Это блестящий красавец, кавалергард, тот самый, о котором Пушкин записал в дневнике в 1834 году, что он принят в гвардию «прямо офицером» и что «гвардия ропщет». Он стал своим человеком при дворе. Дантес явно влюблен в Наталью Николаевну и смело ухаживает за нею. Наталья Николаевна рассказывает мужу об этом, а когда Пушкин сердится, отвечает: «Мне с ним так весело!»
Осенью Пушкин едет на несколько недель в Михайловское. Он останавливается в Тригорском у старых верных друзей — Осиповых. Сентябрьские дни прозрачны и тихи. Поэт бродит по берегам Сороти, по холмам вокруг Михайловского. Тишина и покой. Грусть...
В Михайловском Пушкин нашел все по-старому. Но давно уже нет Арины Родионовны, дочери Осиповой повыходили замуж, и Тригорское опустело и ^ри-тихло. Знакомые мужики и бабы постарели. «Встретилась знакомая баба, которой не мог я не сказать, что
1 Шуанамн называли сторонников свергнутых во Франции в 1830 году Бурбонов.
она переменилась. А она мне: да и ты, мой кос »,• ец, состарелся да и подурнел».
В замечательном стихотворении, написание . о эти дни («Вновь я посетил тот уголок земли...»), есть _га-кие строки:
...На границе Владений дедовских, на месте том. Где в гору подымается дорога, Изрытая дождями, три сосны
Стоят — одна поодаль, две другие
Друг к дружке близко, — здесь, когда их мимо Я проезжал при свете лунном, Знакомым шумом шорох их вершин
Меня приветствовал...
Сосны состарились. Но возле них поэт замечает молодую зеленую поросль... Молодые сосенки тянутся кверху... Пушкин вспоминает о «Машке, Сашке и Гришке...», как любил он в шутку называть своих детей:
...Зеленая семья; кусты теснятся Под сенью их, как дети...
Да, старое — старится, молодое растет... Непреложен и мудр закон жизни. Поколения сменяют одно другое — и в этом вечность бытия. И когда мы читаем последние строки, нам кажется, что светлая улыбка освещает задумчивое лицо поэта:
Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! не я
Увижу твой могучий поздний возраст, Когда перерастешь моих знакомцев И старую главу их заслонишь
От глаз прохожего. Но пусть мой внук Услышит ваш приветный шум, когда, С приятельской беседы возвращаясь. Веселых и приятных мыслей полон, Пройдет он мимо вас во мраке ночи И обо мне вспомянет.
Несколько позже Пушкин пишет своему другу П. В. Нащокину: «Мое семейство умножается, растет,
А. С. Пушкин.
Гравюра В. В, Матэ,
шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, а старости нечего бояться...»
Но в элегии «Вновь я посетил...» не только размышления поэта о себе, о своей судьбе. В. Г. Белинский писал: «Великий поэт, говоря о себе самом, о своем Я, говорит об общем — о человечестве, ибо в его натуре лежит все, чем живет человечество. И потому в его грусти всякий узнает свою и видит в нем не только поэта, но и человека».
Элегия «Вновь я посетил...» — как и другие произведения Пушкина середины и конца 30-х годов —• образец мудрой философской лирики, выражающей раздумья поэта о коренных, основных вопросах жизни. К ним относятся такие шедевры пушкинской поэзии, как «Полководец», «Туча», «Когда за городом задумчив я брожу...»
31 декабря 1835 года Пушкин обратился к Бенкендорфу с просьбой разрешить ему издание в наступающем 1836 году 4-х томов «статей чисто литературных, исторических, ученых, также критических разборов русской и иностранной словесности; наподобие английских трехмесячных Ревю...» На этот раз разрешение было получено, но с тем, чтобы в сборниках политических статей не было. Так возник журнал «Современник». Пушкин стал его издателем и редактором.
Принимаясь за журнал, Пушкин осуществлял свою давнюю мечту: в противовес беспринципной «Северной пчеле» Булгарина и развлекательно-бездумной «Библиотеке для чтения» Сенковского создать серьезный и независимый, честный орган печати, группирующий лучших писателей, поэтов, критиков, ученых. Он надеялся также, что, став издателем журнала, сможет обеспечить себе известный постоянный доход, что позволит ему, наконец, выйти из положения хронического безденежья.
Обстановка, в которой Пушкин принимался за новое дело, была сложной и трудной.
Реакция, охватившая страну после разгрома декабристов, продолжалась. Цензура была по-прежнему жесткой. В журналистике господствовали поощряемые «Третьим отделением собственной его величества канцелярии» (тайной полицией) Булгарин, Греч и Сенков-ский. Время от времени Николай I закрывал тот ИЛИ




Обложка издававшегося Пушкиным журнала «Современник».



иной журнал или газету за неугодное правительству выступление. Так была закрыта в 1831 году «Литературная газета» А. Дельвига, в 1834 году — «Московский телеграф», в 1836 году — «Телескоп».
Пушкин сумел сделать «Современник» независимым и серьезным журналом. Он привлек видных писателей, печатал в нем свои произведения и среди них — стихотворения «Полководец», «Перед гробницею святой», «Из Шенье», «Пир Петра Великого», маленькую трагедию «Скупой рыцарь», «Путешествие в Арзрум» и, наконец, роман «Капитанская дочка». Он попытался также поместить в журнале свою статью «Александр Радищев», где стремился привлечь внимание читателей к имени и книге замечательного русского писателя-революционера, но цензура статью не пропустила.
В журнале печатались В. А. Жуковский, П. А. Вяземский, критик В. Ф. Одоевский. В первом же номере с большой статьей о современной русской журналистике выступил Гоголь. Затем в «Современнике» были напечатаны его повести «Коляска» и «Нос». Вообще Пушкин привлекал молодых писателей и поэтов. В одном
из номеров журнала были напечатаны стихи никому до того неизвестного поэта Ф. И. Тютчева, который своим творчеством по праву занял место в ряду выдающихся русских поэтов. Прослышав о молодом воронежском поэте А. В. Кольцове, Пушкин захотел с ним познакомиться, похвалил его стихи, приласкал и ободрил поэта. В «Современнике» было напечатано стихотворение Кольцова «Урожай».
Пушкин опубликовал в журнале письма-обозрения А. И. Тургенева о Париже, печатал интересные мемуары (например, записки знаменитой кавалерист-девицы А. Дуровой о войне 1812 года), статьи по экономическим вопросам, заказал статью о железных дорогах и т. д.
«Современник» был умным и содержательным журналом, стоявшим в этом отношении выше других русских журналов этих лет. Но он находился под бдительным надзором правительства, и попытки Пушкина провести в критических статьях свои политические оппозиционные взгляды беспощадно пресекались. Из-за этого журнал, само название которого указывало на стремление оценивать явления литературы и жизни с передовых позиций, терял свою злободневность, свою жизненность. Он не мог конкурировать ни с «Библиотекой для чтения», ни с «Северной пчелой». Те расходились тиражом в 5—6 тысяч экземпляров. «Современник» же Пушкина с трудом собирал 600—700 подписчиков.
И все же Пушкин с живейшим интересом и энергией работал, стремился привлечь в литературу новые силы. Отношения с Гоголем перерастали в дружбу. На встречах у Жуковского Гоголь читал новые свои произведения, и Пушкин восхищался «Невским проспектом», «Женитьбой». Он дал Гоголю сюжет «Ревизора», рассказал ему историю, послужившую сюжетом «Мертвых душ». Когда Гоголь читал первые главы своей поэмы, Пушкин сначала смеялся, а потом задумался и после окончания чтения сказал: «Боже, как грустна наша Россия».
Пушкин задумал привлечь к работе в «Современнике» В. Г. Белинского, хотя тот в статьях середины 30-х годов весьма критически отзывался о некоторых произведениях Пушкина. Пушкин сумел стать выше
самолюбия и обиды, он видел в Белинском замечательное будущее русской критики. Нащокину, жившему в Москве, Пушкин поручает передать Белинскому от него, Пушкина, книжку «Современника» и переговорить с критиком о работе в журнале. В октябре 1836 года Нащокин пишет Пушкину о Белинском: «Теперь, коли хочешь, он к твоим услугам. Я его не видел, но его друзья, в том числе и Щепкин1, говорят, что он будет очень счастлив, если придется ему на тебя работать. Ты мие отпиши, и я его к тебе пришлю...»
Смерть помешала Пушкину встретиться с Белинским.
Ответственность перед читателем, стремление проводить в журнале определенную литературно-политическую линию побуждали Пушкина к серьезным политическим и философским раздумьям. Он понимал, что социальный и политический строй страны нуждается в радикальных переменах Необходимо уничтожить рабство крестьян. Нужно распространять просвещение среди народа. Должен прийти конец неограниченной деспотической власти. Но едва ли в ближайшем будущем возможна революция. Да она и страшна: «пугачевщина» жестока, и Пушкин боится ее. Слишком много крови и разрушений она принесет. Буржуазная, европейская и американская, демократия тоже далеко непривлекательна. Пушкин пишет об этом в статье «Джон Теннер».
Среди этих размышлений Пушкин получает от П. Я. Чаадаева из Москвы его «Философическое письмо». С интересом читает он острое и глубокое по мысли рассуждение, публикация которого в «Телескопе» привела к молниеносному закрытию журнала. Пушкин согласен с резким осуждением Чаадаевым общего строя жизни в современной России. «Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь — грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всему, что является долгом, справедливостью и истиной, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству поистине могут привести в отчаяние...» Но Пушкин не может согласиться с отрицанием автором «Письма» прошлого Родины, ее истори-
* Известный русский артист.
ческого величия и ее будущего. Ответ его Чаадаеву представляет собой горячую защиту величественной истории России. «Я далеко не во всем согласен с вами... Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена... Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться... Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре,— как, неужели все это не история?.. А Петр Великий, который один есть целая всемирная история!.. Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал...»
Нет, это письмо, превратившееся в статью русского патриота, нельзя и думать напечатать в журнале. Да, пожалуй, лучше и по почте не посылать его Чаадаеву...
* * *
«Современник» не угодил публике. Ни живописных сообщений об очередном придворном торжестве, ни известий о визитах монархов, ни дамских мод...
А дела при дворе становятся все сложнее. И царь, и Бенкендорф, и весь светский круг чувствуют в поэте чужого человека, настроенного совсем не в тон «обществу». Наталья Николаевна по-прежнему блистает красотой и нарядами, ухаживание Дантеса за ней и ее кокетство с ним становятся все заметнее.
Пушкину грустно. Бывают еще, правда, радостные встречи с друзьями, веселые шутки, но не часто.
Будучи в Москве (он ездил туда по делам «Современника» и по «московским» долгам), зашел как-то в мастерскую знаменитого художника К. Брюллова и застал его в компании живописцев и скульпторов. Рассматривал картины, шутил, смеялся.
Пушкин живо интересовался архитектурой, скульп-
1урой, живописью. Ни у одного йз русский писателей мы не найдем так много имен русских и западноевропейских живописцев. Разбросанные в его произведениях, статьях, письмах описания, оценки произведений искусства всегда глубоки, остроумны, говорят о понимании законов и особенностей каждого из видов искусства.
Пушкин любил музыку. Народная русская песня была ему близка не только словами, но и мелодией. Сам он создавал песни (например, о Стеньке Разине) истинно народные. Песенные выражения и интонации постоянно встречаются в его поэзии. Упоминания народных песен или введение их в текст мы находим в целом ряде произведений («Евгений• Онегин», «Капитанская дочка», «Цыганы» и во многих других).
Пушкин знал и многие замечательные создания русских и зарубежных композиторов, восхищался первой оперой М. И. Глинки («Иван Сусанин»), а из западных композиторов особенно привлекали его Россини и Моцарт. В трагедии «Моцарт и Сальери» музыковедов поражает проникновение поэта в мир музыки, в психологию музыкального творчества. В лирике Пушкина явно чувствуется музыкальная стихия. Это неоднократно отмечал еще В. Г. Белинский. А П. И. Чайковский писал, что Пушкин «силой гениального таланта очень часто вырывается из тесных сфер стихотворничества в бесконечную область музыки. В самом стихе, в его звуковой последовательности есть что-то проникающее *в самую глубь души. Это что-то и есть музыка».
Читая вступление к «Медному всаднику», мы удивляемся блестящему и верному изображению архитектурного облика Петербурга 30-х годов XIX века, хотя поэт не останавливается на описании отдельных зданий. В этой же поэме Пушкин дал и непревзойденную характеристику памятнику Петру I — недаром за этим монументом, созданным Фальконе, навсегда осталось название «Медный всадник», которое дал ему Пушкин.
Пушкинские короткие стихотворения — «надписи»: «Царскосельская статуя» (на скульптуру П. Соколова), «На статую играющего в свайку» (на скульптуру А. Логановского), «На статую играющего в бабки» (на скульптуру Н. Пименова) — показывают, как верно
йонимал Пушкин специфику сйуЛЬпТурЫ!
Юноша трижды шагнул, наклонился, рукой о колено Бодро оперся, другой поднял меткую кость Вот уж прицелился... прочь! раздайся, народ
любопытный, Врозь расступись;  не мешай русской удалой игре.
Произведение скульптуры изображает «застывший» момент игры, ему не дано представить последовательность действия; поэт, «переводя» произведение изобразительного искусства на язык поэзии, пользуется способностью словесного искусства рассказать о совершающемся последовательно во времени. Скульптор Н. С. Пименов, вспоминая о посещении Пушкиным выставки в Академии художеств весною 1836 года, рассказывал, что при взгляде на скульптуру «играющего в бабки», Пушкин сказал: «Слава богу, наконец и скульптура в России явилась народная». Президент академии А. Н. Оленин указал ему ваятеля. Поэт пожал руку Пименову, назвав его собратом.
Многие стихотворения Пушкина связаны с произведениями живописи. В стихотворении «Полководец» видно глубокое понимание портрета Барклая де Толли работы Доу, который привлек внимание Пушкина при посещения им Военной галереи Зимнего дворца. Стихотворение «Мадонна» навеяно старинной копией одной из Мадонн Рафаэля. «Последний день Помпеи» К. Брюллова был толчком к созданию стихотворения «Везувий зев открыл»...
О таланте Пушкина-рисовальщика мы уже говорили.
*. Я *
В 1836 году скончалась мать Пушкина. Пушкин похоронил Надежду Осиповну в Святогорском монастыре, недалеко от Михайловского, на холме у собора, рядом с 'Осипом Абрамовичем Ганнибалом. Тут же купил и еще место — для себя. Вернувшись из Михайловского, неожиданно получил письмо от ссыльного Кюхельбекера, в котором тот благодарил Пушкина за хлопоты об издании его произведений,'
Наступило 19 октября. Бывшие Лицеисты собрались у одного из товарищей, М. Л. Яковлева, их было немного. Пушкин принес стихи, посвященные лицейской годовщине. За ужином он поднялся и начал читать:
Была пора: наш праздник молодой Сиял, шумел и розами венчался, И с песнями бокалов звон мешался, И тесною сидели мы толпой...
...Теперь не то: разгульный праздник наш С приходом лет, как мы, перебесился, Он присмирел, утих, остепенился, Стал глуше звон его заздравных чаш, Меж нами речь не так игриво льется, Просторнее, грустнее мы сидим, И реже смех средь песен раздается, И чаще мы вздыхаем и молчим...
Внезапно глаза его наполнились слезами. Голос дрогнул. Он положил стихи на стол и отошел в сторону. «Пусть кто-нибудь прочтет, не могу...» Один из лицеистов взял листок и закончил чтение.
В грустных и печально-торжественных стихах поэт окидывал мысленным взором события, свидетелями которых были лицеисты со дня открытия Лицея.
Ведь прошло уже ровно двадцать пять лет с того дня, как впервые веселые мальчики собрались в белом с колоннами лицейском зале. Последняя лицейская годовщина была грустной.
Травля со стороны царского правительства и его слуг, наглые нападки реакционной критики и прежде всего — булгаринской клики, утверждавшей, что талант Пушкина «кончился», иссяк, трудные условия личной жизни нередко приводили поэта к тяжелому настроению. В такую минуту вырвались однажды у Пушкина слова: «Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом!»
К этому надо прибавить еще и чувство одиночества, порой охватывающее Пушкина в последний год его жизни. Близких сердцу старых лицейских друзей — Пущина, Дельвига, Кюхельбекера — не было. Нащокин жил в Москве, и видеться с ним часто Пушкин не мог. Жену он очень любил, но она не стала его другом;
слишком уж далека была она по восприятию жизни от Пушкина. Обстоятельства жизни поэта были очень сложны и многим непонятны. Царь и Бенкендорф умело и незаметно все туже стягивали петлю, наброшенную на поэта. Эта петля сплеталась из многого: и тяжелая материальная зависимость, и цензурная «удавка», и лишение возможности жить так, как хотел бы Пушкин, и, наконец, умело направляемая интрига, связанная с именами Натальи Николаевны и Дантеса.
Даже самые, казалось бы, близкие люди — такие, как Жуковский, Вяземский, А. И. Тургенев, Карамзины — видели в том, что происходит с Пушкиным, только личную его беду, не осознавая глубокий общественный смысл разыгрывающейся на их глазах драмы. Карамзины, давнишние друзья поэта, семья, в которой он был своим человеком, на «равных правах» принимали у себя в доме и Пушкина и Дантеса. Они относили за счет излишней ревности поэта его непримиримое и явное презрение к блестящему и остроумному кавалергарду, в котором Пушкин видел воплощение всего отвратительного, беспринципного, аморального, что было связано со светским обществом и императорским двором. Они не понимали роли, которую Дантесу предназначили тайные высокие враги Пушкина.
* * *
Чем глубже задумывался Пушкин в последние годы о пройденном пути, о своем месте в жизни страны и народа, тем увереннее приходил к выводу о значительности свершенного им. Возникло желание подвести итог сделанному.
За пять месяцев до смерти, в августе 1836 года, он создает стихотворение, вошедшее в историю русской литературы под названием «Памятник»:
Я памятник себе воздвиг нерукотворный, К нему не зарастет народная тропа, Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа...1
1 Александровская колонна в Петербурге.
Это величественное, гордое стихотворение, высокая ода, написанная четкими, как бы высеченными на граните шестистопными ямбами. Глубок его смысл, великолепна форма. Поэт обращается не только к современникам, но и к грядущим поколениям, раскрывая смысл и значение своей поэзии. Он говорит о национальном и мировом значении ее, о главном в своем творчестве: гуманизме, народности, свободолюбии. Он говорит о себе как о поэте великой многонациональной страны, братски обращаясь ко всем народам, населяющим его родину, как к народам равным. Он утверждает, что слава его поэзии перешагнет национальные и временные границы:
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит...
Эпиграф из Горация как бы утверждает всегда осознаваемую Пушкиным мысль о преемственности, значении традиции в ходе вечно совершающегося, нескончаемого развития мировой литературы.
IX. Гибель поэта
(1836—1837)
Наемника безжалостную руку Наводит иа поэта Николай...
(Э. Багрицкий)
Утром 4 ноября 1836 года по городской почте Пушкин получил конверт с адресом, написанным незнакомой рукой. Он вскрыл конверт и обнаружил «диплом», в котором сообщалось, что «командиры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев»1 на собрании ордена «единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором1 2 великого магистра и историографом ордена».
Конечно, никакого «ордена рогоносцев» не существовало. Это был грязный пасквиль 3 на Пушкина и на его жену.
Многие знакомые поэта получили копии «диплома», и таким образом клевета, которую раньше шепотом передавали сплетники, стала широко известна в свете.
Какие-то мерзавцы хитро рассчитали и нанесли удар по чести его имени, по чести его семьи.
Чаша терпения Пушкина переполнилась. Он лихорадочно стал соображать: кто бы мог изобрести такую подлую шутку? Почтовый лист дорогой, заграничной выделки бумаги, на которой написан был «диплом», привел мысль его к Геккерену. Пушкин решил: несомненно, из рук Дантеса и его приемного отца вышла эта грязная клевета. Дантес, даже если он и не принимал участия в составлении и посылке «диплома»,
1 Рогоносец — шутливое название обманутого женой мужа.
2 Помощником.
3 Произведение клеветнического, оскорбительного характера.
был виноват уже в том, что своим поведением вызвал сплетни.
Надо было действовать и ответным ударом прекратить эту историю. На другой же день после получения письма, 5 ноября, Пушкин послал Дантесу вызов на дуэль, но тот нес дежурство по полку, и вызов прочел старый барон Геккерен. Он испугался за приемного сына и за свою дипломатическую карьеру. Геккерен добился свидания с Пушкиным и просил об отсрочке дуэли. Ему важно было выиграть время. Тогда, думал он, можно будет добиться отказа Пушкина от вызова. Пушкин согласился отсрочить дуэль на две недели. После этого Геккерен поехал к тетке Натальи Николаевны, фрейлине Екатерине Ивановне Загряжской, с которой был хорошо знаком. Он знал, что она имеет большое влияние и на Пушкина, и на Наталью Николаевну. Загряжская разволновалась, пригласила к себе Жуковского, и начались совещания, поиски выхода. Через некоторое время он, как будто, был найден.
Еще раньше, до получения Пушкиным анонимного письма, Дантес, маскируя свои ухаживания за Натальей Николаевной, прикидывался иной раз влюбленным в ее сестру Екатерину. Незадолго до истечения двухнедельной отсрочки дуэли Пушкину было сообщено, что Дантес готовится сделать предложение Екатерине Николаевне, что в нее-то он по-настоящему и влюблен и что потому для дуэли нет никакого основания. После долгих уговоров Жуковского и Загряжской Пушкин взял наконец вызов обратно. Дантес действительно сделал предложение Екатерине Николаевне Гончаровой, и 10 января 1837 года состоялась свадьба. Казалось, дело было улажено. Правда, не веря Дантесу, презирая его за жалкую и фальшивую роль, какую он играл, Пушкин решительно пресек его попытки стать с ним на родственную ногу и заявил, что не желает видеть молодых супругов у себя в доме. Наталье Николаевне он запретил посещать дом Дантесов.
Отклики на неожиданную свадьбу единодушно свидетельствовали о странности события. Екатерина Андреевна Карамзина, вдова покойного историка, старый друг Пушкина, хорошо знавшая и Дантеса, писала, например, за границу своему сыну: «У нас тут свадьба, о который ты, конечно, не догадался бы... Впрочем, no-
il К. п. Лахрстск^и	161
лагаю, что ты уже знаешь об этом... Прямо невероятно...» А ее дочь Софья Николаевна пишет брату: «Дантес, молодой, красивый, дерзкий Дантес (теперь богатый), женился на Катрин Гончаровой, и, клянусь тебе, он выглядит очень довольным... Пушкин его не принимает больше у себя дома... Натали нервна, замкнута, и, когда говорит о замужестве сестры, голос у нее прерывается... Публика удивляется...»
Однако свадьба Дантеса только отсрочила развязку. Ни Пушкины у молодоженов, ни они у Пушкиных не бывали, но приходилось встречаться у общих знакомых, и при этих встречах Дантес, нимало не смущаясь, продолжал свои наглые ухаживания за женой Пушкина. Да и сама Наталья Николаевна по-прежнему ничего не делала, чтобы прекратить всю эту историю. Она и слышать не хотела об отъезде из Петербурга в деревню. Все ее поведение свидетельствует о полном непонимании происходящего. Наконец, Дантес обманом добился свидание с женой Пушкина у одной из ее подруг. Об этом Наталья Николаевна сама рассказала Пушкину. Затихшие было сплетни возобновились с прежней силой. Старый барон Геккерен играл весьма некрасивую роль покровителя любовных интриг своего приемного сына.
Пушкин не выдержал и 25 января неожиданно отправил Геккерену оскорбительное письмо, в котором разоблачал постыдную роль обоих баронов — и молодого и старого. Письмо было написано в резких, оскорбительных выражениях. Не ответить на него вызовом на дуэль было по тогдашним понятиям невозможно. По положению посланника иностранной державы барон Геккерен не мог быть участником дуэли, и Дантес направил 26 января к Пушкину своего секунданта Д’Ар-шиака с вызовом. Пушкин только этого и ждал. Вызов был принят. Дело стало за секундантом со стороны Пушкина. Он вспомнил о своем лицейском товарище Данзасе. Данзас был для Пушкина подходящим лицом: он не был вхож в светский круг, в котором бывал поэт (Пушкин, на этот раз твердо решив, что дуэль необходима, торопился, боясь, как бы не вмешались опять друзья и не помешали встрече противников).
Данзас и Д’Аршиак выработали условия дуэли. 16?
Они были жестоки: расстояние между барьерами устанавливалось в десять шагов, «когда обе стороны сделают по выстрелу, то, в случае безрезультатности, поединок возобновляется как бы в первый раз».
.Несмотря на то, что события развивались молниеносно, слухи о предстоящей дуэли дошли до ряда лиц из светских кругов, дошли они и до шефа жандармов. Данзас впоследствии рассказывал: «На стороне барона Геккерена и Дантеса был между прочим и покойный граф Бенкендорф, не любивший Пушкина. Одним только этим нерасположеним можно объяснить, что дуэль Пушкина не была остановлена полицией. Жандармы были посланы в Екатерингоф, будто бы по ошибке, думая, что Дуэль должна была происходить там, а она была за Черной речкой около Комендантской дачи...» 1
В день дуэли, 27 января, Пушкин встал в 8 часов. Настроение его было, казалось, совсем спокойное. Он сел за работу, много писал. Вспомнил, что надо послать письмо детской писательнице А. О. Ишимовой, автору книжки «Русская история в рассказах для детей». Она обещала сделать для «Современника» несколько переводов из английского писателя Барри Корнуэля. Нужно было послать ей книгу Корнуэля и указать, какие произведения следует перевести. Пушкин взял «Русскую историю в рассказах для детей» и зачитался. Потом разыскал томик Корнуэля, пометил карандашом стихи и написал спокойную деловую записку: «Вы найдете 2
в конце книги пьесы , отмеченные карандашом, переведите их, как умеете — уверяю вас, что переведете как нельзя лучше. Сегодня я нечаянно открыл вашу историю в рассказах и поневоле зачитался. Вот как надобно писать». Пушкин завернул том Корнуэля и записку в лист толстой серой бумаги, написал адрес, позвал слугу и велел отнести пакет Ишимовой, жившей неподалеку. Удивительна сила духа поэта, знающего, что сегодня ждет его дуэль, и так спокойно продолжающего свою обычную деловую жизнь. 1 2
1 Екатерингоф и Комендантская дача в противоположных концах Петербурга.
2 Пушкин имеет в виду стихотворения.
После 11 часов приехал Данзас. Пушкин встретил его радостно. Решили, что все дело надо закончить сегодня же, до наступления темноты. Пушкин свез Дан-заса во французское посольство к секунданту Дантеса для переговоров о месте и часе встречи и ждал его на Невском в кондитерской Вольфа.
Часа в три дня Данзас сообщил: время поединка — между 4 и 5 часами вечера. Надо было спешить. Сели в извозчичьи сани и поехали к месту дуэли.
В половине пятого подъехали почти одновременно с Дантесом и Д’Аршиаком к Комендантской даче. Разыскали поляну в стороне от дороги. Снег был глубок. Оба секунданта стали протаптывать в снегу тропинку, отсчитали двадцать шагов, определили дистанцию, бросили с двух сторон шинели, обозначавшие барьеры. Пушкин, закутанный в медвежью шубу, нетерпеливо ждал. «Находишь ли ты удобным место?» — спросил его Данзас. «Это мне совершенно безразлично. Только постарайтесь сделать все как можно скорее», — отвечал Пушкин.
Приготовления были закончены. Пушкин сбросил с плеч шубу. Противники стали каждый на свое место. Данзас махнул шляпой. Пушкин почти сразу подошел к барьеру, Дантес сделал несколько шагов. Раздался выстрел: это стрелял Дантес. Пушкин упал на шинель. Он был ранен в живот. Секунданты бросились к нему. Дантес сошел со своего места. Но Пушкин приподнялся: «Подождите, у меня хватит силы выстрелить». Дантес встал вновь на свое место. Данзас, увидев, что в дуло пистолета Пушкина набился снег, подал ему другой. С трудом приподнявшись и опершись левой рукой о землю, Пушкин прицелился и выстрелил. Он стрелял не в жалкого иностранца, не понимающего значения того, что происходит. Он бил по всему светскому кругу, по дворцовой камарилье, в угоду царю и Бенкендорфу организовавшей травлю поэта.
Дантес упал. Пушкин подбросил вверх пистолет и крикнул: «Браво!» Пуля попала Дантесу в левую руку, которой он прикрывал сердце, пробила ее и слегка поцарапала грудь. Рана была легкой. «Он убит?» — спросил Пушкин Д’Аршиака. «Нет, но он ранен в руку и грудь». «Странно, — сказал Пушкин, — я думал, что
Мне доставит удовольствие его убить; но я чувствую, что этого нет»
Из раны Пушкина обильно шла кровь. Раненого поэта донесли до саней и подвезли к Комендантской даче. Там стояла присланная Геккереном карета. По предложению Д’Аршиака Данзас решил отвезти на ней Пушкина домой.
Около шести часов вечера карета остановилась на Мойке — у дома, где жил поэт. Пушкин послал Данзаса за людьми. «Скажи жене, если она дома, что рана не опасна», — предупредил он. Камердинер вынес Пушки* на из кареты. Пушкин велел подать себе чистое белье, разделся и лег на диван.
Послали за врачами, но хирурга сразу найти не мо* гли, и первый врач, оказавшийся у постели раненого, был акушером. Пушкин спросил: «Что вы думаете о моей ране?» — «Не могу от вас скрыть, она опасная». У постели раненого неотлучно находился домашний врач Пушкиных Спасский. Потом приехал знаменитый придворный хирург Арендт, осмотрел рану и сразу понял, что трудно надеяться на благополучный исход.
Вечером в квартире Пушкина собрались его друзья:: В. А. Жуковский, П. А. Вяземский и его жена Вера Федоровна, А. И. Тургенев и некоторые другие. Арендт, собираясь во дворец, спросил Пушкина, не
1 В последнее время в печати вновь, как н много лет раньше, появились предположения и даже категорические утверждения, что у Дантеса под одеждой якобы была какая-To защита (металлическая пластина, кольчуга и т. п.). Ссылаются при этом на экспертизу, проведенную на основе опытов с дуэльным пистолетом пушкинского времени и манекеном (чучелом человека). Нам пришлось быть на обсуждении этого вопроса в октябре 1963 года на открытом заседании кафедры судебной медицины Ленинградского института усовершенствования врачей. Докладчик, выдвигавший гипотезу о защитных устройствах у Дантеса, не мог привести достаточно убедительных доказательств. Об этом говорили и выступавше на заседании криминалисты п литературоведы. Новых документов о дуэли не обнаружено, изучение известных документов ничего нового не дало. Научная общественность (литературоведы-пушкинисты, историки, юристы) не считает эту гипотезу вероятной. Подробнее об этом см. статью О. А. Пиии «Обзор пушкинианы» в «Пушкинском временнике» за 1963 год.
Вместе с тем Дантес по справедливости назван убийцей Пушкина еще в известных стихах Лермонтова. Убийцей считали его и передовые люди России и весь народ. Убийцей считаем его и мы.
надо ли что передать от него царю. Пушкин просил передать просьбу простить его 1 и простить Данзаса за то, что он был секундантом на дуэли. Арендт уехал и вернулся в полночь. Он привез записку царя, которую велено было показать Пушкину, но не оставлять у него. Царь «прощал» Пушкину дуэль и советовал выполнить «христианский долг», то есть исповедаться и причаститься. О жене и детях, сказано было в записке, пусть поэт не беспокоится, позаботится о них царь.
Ночь с 27 на 28 января была тяжелой. Боли мучили Пушкина,, но он, проявляя удивительное мужество, сдерживался, не стонал, послушно выполнял все указания врачей. 28 января и утром 29 января он с необычайным спокойствием и мужеством совершал свои последние дела. Продиктовал список долгов, стремясь не забыть ни одного, даже самого мелкого. Простился с плачущими детьми, с женой и друзьями. Просил послать за Екатериной Андреевной Карамзиной, с которой с юных лет связан был дружескими отношениями. Когда она приехала, Пушкин, прощаясь, просил благословить его и поцеловал ее руку. В слезах вышла Екатерина Андреевна из кабинета умирающего.
Между тем весь город узнал о смертельной ране поэта. Знакомые и незнакомые чиновники, студенты, торговцы, простые люди шли узнать о состоянии Пушкина, Жуковский, понимая, что нельзя беспокоить умирающего, распорядился пускать в комнаты только знакомых. На дверях пушкинской квартиры время от времени вывешивались написанные рукою Жуковского записки о состоянии Пушкина. На набережной возле дома все время была толпа. Власти переполошились. Вскоре возле дома появились жандармы... Жуковский получил приказание в случае смерти поэта немедленно опечатать его кабинет.
Утром 29 января Арендт, осмотрев Пушкина, заявил, что положение безнадежно. Вот как писал о последних часах жизни поэта В. А. Жуковский. «Он лежал с закрытыми глазами; иногда только подымал руки, чтобы взять льду и потереть им лоб.
1 Очевидно, Пушкин имел в виду невыполнение обещания, данного после первого вызова в ноябре, ничего не предпринимать, если история возобновится не сообщив Николаю I.
Ударило два часа пополудни, и в Пушкине осталось жизни на три четверти часа. Он закрыл глаза и попросил моченой морошки. Когда ее принесли, то он сказал внятно: «Позовите жену, пускай она меня покормит». Она пришла, опустилась на колени у изголовья, поднесла ему ложечку, другую морошки, потом прижалась лицом к лицу его; Пушкин погладил ее по голове и сказал: «Ну, ну, ничего; слава богу; все хорошо, поди». — Спокойное выражение лица его и твердость голоса обманули бедную жену; она вышла как просиявшая от радости. «Вот увидите, — сказала она доктору Спасскому,— он будет жив, он не умрет». А в эту минуту уже начался последний процесс жизни. Я стоял вместе с графом Виельгорским у постели в головах; сбоку стоял Тургенев. Даль 1 шепнул мне: отходит. Но мысли его были светлы. Изредка только полудре-мотное забытье их отуманивало... Даль, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше; вдруг, как будто проснувшись, он быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал: «Кончена жизнь!» Даль, не расслышав, отвечал: «Да, конечно; мы тебя поворотили».— «Жизнь кончена!» — повторил он внятно и положительно. «Тяжело дышать, давит!» — были последние слова его.
Я не сводил с него глаз и заметил в эту минуту, что движение груди, доселе тихое, сделалось прерывчи-вым. Оно скоро прекратилось. Я смотрел внимательно; ждал последнего вздоха; но я его не приметил. Тишина, его объявшая, казалась мне успокоением, а его уже не было. Все над ним молчали. Минуты через две я спросил: «Что он?» — Кончилось! — отвечал мне Даль». Это было в 2 часа 45 минут дня 29 января (10 февраля по новому стилю) 1837 года.
Два дня, пока Пушкин лежал в гробу у себя дома, непрерывным потоком шли к нему люди. У окон квартиры собирался народ. С. Н. Карамзина, дочь историка, писала брату Андрею: «Трогательно было видеть толпу, которая стремилась поклониться его телу. В этот день, говорят, там перебывало более двадцати тысяч
1 Друг Пушкина, писатель и собиратель фольклора, врач по образовании?.
человек1: чиновники, офицеры, купцы, все в благоговейном молчании... Один из никому не известных людей сказал: «Пушкин ошибался, когда думал, что потерял народность: она вся тут, но он ее искал не там, где сердца ему отвечали». Другой, старик, поразил Жуковского глубоким вниманием, с которым он долго смотрел на лицо Пушкина, и слезы текли у него по лицу, потом он встал и пошел к выходу; Жуковский послал за ним, чтобы узнать его имя. «Зачем вам, — отвечал он, — Пушкин меня не знал, и я его не видел никогда, но мне грустно за славу России». И вообще это второе общество проявляет столько увлечения, столько сожаления, столько сочувствия... Среди молодежи этого второго общества подымается даже волна возмущения против его убийцы, раздаются угрозы и крики негодования; между тем в нашем обществе у Дантеса находится немало защитников, а у Пушкина — это куда хуже и непонятнее — немало злобных обвинителей».
Поклониться телу Пушкина пришел и молодой Лермонтов. Пройдет немного дней, и Лермонтов будет за гневные стихи на смерть Пушкина выслан на Кавказ.
В «Литературных прибавлениях» к «Русскому инвалиду», журналу, издававшемуся Краевским, появился написанный В. Ф. Одоевским некролог. Он начинался словами: «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!..» На другой день издатель журнала был вызван к министру народного просвещения, и тот учинил ему настоящий разнос: «Что это за черная рамка вокруг известия о кончине человека не чиновного, не занимавшего никакого положения на государственной службе? «Солнце поэзии!» Помилуйте, за что такая честь? «Пушкин скончался... в средине своего великого поприща!» Какое это такое поприще? Разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж? Писать стишки не значит еще проходить великое поприще!»
Саксонский посланник в России Лютцероде в донесении своему правительству писал: «Ужасное событие,
1 По другим сведениям у гроба Пушкина прошло до 50 тысяч человек.
совершившееся три дня тому назад, глубоко потрясло всех истинно образованных жителей Петербурга... Александр Пушкин, который достоин быть назван со смерти Гёте и Байрона первым поэтом современной эпохи, пал жертвою ревности, злонамеренно доведенной до безумия». В конце своего донесения Лютцероде называет Пушкина «одним из выдающихся умов Европы».
Смерть Пушкина не была случайной гибелью на дуэли. Это было подготовленное убийство.
По принятым обычаям перед похоронами было назначено отпевание (траурная церковная служба). Отпечатаны были уже и карточки-приглашения:
«Наталья Николаевна Пушкина, с душевным прискорбием извещая о кончине супруга ее, Двора Его Императорского Величества камер-юнкера Александра Сергеевича Пушкина, последовавшей в 29 день сего января, покорнейше просит пожаловать к отпеванию тела его в Исаакиевский собор, состоящий в Адмиралтействе *, 1-го числа февраля в 11 часов до полудня».
Однако Бенкендорф, бдительно следивший за всем, что происходило в связи со смертью поэта, запретил отпевание в соборе, и для службы была отведена небольшая Конюшенная церковь, неподалеку от квартиры Пушкина. Гроб с телом поэта поздно вечером 31 января был перенесен в эту церковь. Сопровождали его только ближайшие родные и друзья, окруженные нарядом жандармов. 1 февраля состоялось отпевание. В церковь пускали только людей, близких к придворным кругам, но на площади у церкви собралась несметная толпа. «Целые департаменты просили разрешения не работать, чтобы иметь возможность пойти помолиться, все члены Академии, художники, студенты университета, все русские актеры», — записал один из современников. Пришли иностранные послы и посланники. Один из дипломатов, обращаясь к светской даме, сказал: «Лишь здесь мы впервые узнали, что значил Пушкин для России. До этого мы встречали его, были с ним знакомы, но никто из вас не сказал нам, что он — ваша народная гордость». В толпе были и просто одетые люди: масте
1 Исаакиевский собор тогда временно помещался в Адмиралтейской церкви, так как теперешнее здание его еще только строилось.
ровые, ремесленники, Крестьяне. Это были первые на Руси похороны писателя, вызвавшие глубокое общенародное волнение. Заупокойная служба кончилась. Гроб перенесли в подвал Конюшенной церкви. Николай I был так напуган откликом народным на смерть Пушкина, что на другой день после отпевания, собравшего огромную толпу народа, совершенно неожиданно назначил военный смотр. 2 февраля утром на площади и улицах, близких к Конюшенной церкви, были собраны 60 тысяч пехоты и кавалерии в полном вооружении, в походной форме.
3 февраля поздно вечером немногие друзья отслужили последнюю панихиду. А ночью, как приказано было Бенкендорфом, гроб в деревянном ящике погрузили на простые крестьянские сани. Старый слуга Никита Козлов поместился на ящике с гробом. Он был со своим барином во всех его путешествиях, провожал его и в последний путь. А. И. Тургенев ехал сзади в своем зимнем возке. Третьим сопровождающим был жандарм.
Печальный поезд в две упряжки выбрался ночными пустынными улицами Петербурга за заставу на Псковский тракт. Лошади понеслись по зимней русской дороге. Подвязанные колокольчики молчали.
Приказано было ехать быстро, нигде не задерживаться. Псковский губернатор предупрежден был секретной депешей: проследить, чтобы похороны совершены были без каких-либо особенных почестей, а «как следует обыкновенному лицу, принадлежащему к дворянскому сословию».
5 февраля днем, опередив сани с гробом, А. И. Тургенев приехал в Тригорское. Он рассказал П. А. Осиповой о смерти Пушкина. К ночи и сани с гробом были в Тригорском. Это было последнее посещение Пушкиным друзей и мест, которые он так любил.
П. А. Осипова распорядилась везти гроб в Святогорский монастырь, на ночь поставить в соборе. Тургенев остался ночевать в Тригорском. Дом, где когда-то было так шумно и весело, где звучал голос Пушкина, был почти пуст и молчалив.
На рассвете морозного дня 6 февраля у стены древнего собора, рядом с могилами Ганнибалов — деда и бабки поэта, — рядом с могилой его матери крестьяне
Могила Пушкина.
Гравюра на дереве Л. Хижинского.
из Михайловского и Тригорского вырыли могилу и опустили в нее гроб. На похоронах были две дочери П. А. Осиповой, А. И. Тургенев, дядька поэта Никита Козлов да еще царский жандарм.
* * *
На древней псковской земле, невдалеке от Михайловского, на высоком холме среди сосновых лесов, возле стен древнего собора стоит скромный белый мраморный обелиск. У его подножия каждый день с весны до поздней осени лежат свежие цветы, собранные чьими-то заботливыми руками. Тысячи и десятки тысяч посетителей — граждан Советского Союза, жителей многих зарубежных стран, приходят сюда. Поистине к Пушкину не зарастает и никогда не зарастет «народная тропа».
Заключение
Жизнь Пушкина — это героическая драма непрерывной борьбы солнечного гения за право сиять миру и людям. Поэт, писатель, человек своей исторической эпохи, он вырвался далеко ввысь и вперед за ее границу. В этом — тайна нескончаемой жизненности его творений, отражающих обаяние личности необыкновенной. Н. В. Гоголь еще при жизни поэта в статье «Несколько слов о Пушкине» писал: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет...»
Столкновения Пушкина с властью возникали постоянно, порой приобретая особенно острый характер. Стремясь подавить гений поэта, самодержавная власть не раз обрушивала на него свои удары, чтобы заставить отказаться от избранного им пути. Так было в 1820 году, когда Пушкин был изъят из Петербурга, из среды передовой русской молодежи, в которой он рос.
Но ссылка на юг не смогла задержать развитие гения. Могучая творческая сила поэта преодолела вставшие перед ним преграды — и Пушкин оказался признанным писателем.
В 1824 году новый, еще более жестокий удар. Казалось, в «глуши лесов сосновых», изолированный от участия в литературной и общественной борьбе, талант поэта заглохнет... Но и здесь, после недолгого упадка сил, Пушкин вновь возрождается, проявляя поразитель
ную жизнеспособность. Одно за другим возникают произведения, свидетельствующие о непрекращающемся движении вперед. В них выражается наступившая зрелость и расцвет творчества Пушкина, проявляется твердая уверенность поэта в конечной победе солнца разума и правды над тьмой.
Вновь сгущаются тучи. Медленно, исподволь назревает новый конфликт. Он оказывается роковым. Пушкина убили на тридцать восьмом году жизни, на двадцать третьем году его литературного труда. Он был еще исполнен неиссякаемой творческой энергии. В ЗО-е годы Пушкин не только гениальный поэт, но и замечательный критик, журналист, мыслитель. Можно было ждать от него еще многого...	<
Убив Пушкина, силы мрака как будто одержали победу. Но уже совершенное Пушкиным было настолько значительно, величественно, что победить его оказалось невозможным. Жизнь поэта не прекращается с его смертью, его творения живут века. В. Г. Белинский писал об этом: «Пушкин принадлежит к вечно живущим и движущимся явлениям, не останавливающимся на той точке, на которой застала их смерть, но продолжающим развиваться в сознании общества. Каждая эпоха произносит о них свое суждение, и как бы ни верно поняла она их, но всегда оставит следующей за ней эпохе сказать что-нибудь новое и более верное».
Мы не знаем другого писателя, который оказал бы такое могучее воздействие на развитие русской литературы и русского литературного языка, как Пушкин. И. С. Тургенев в речи по поводу открытия памятника Пушкину в 1880 году сказал: «Не следует забывать, что ему одному пришлось исполнить две работы, в других странах разделенные целым столетием и более, — а именно: установить язык и создать литературу». В 1917 году А. М. Горький назвал Пушкина «началом всех начал».
Это не значит, что до Пушкина на Руси литературы не было. Пушкин развивался, творил, опираясь на традиции передовой русской и западноевропейской литературы XVIII и начала XIX веков, на богатейший русский фольклор. Но движение, начавшееся вследствие толчка, данного им, было столь быстрым, что позволяет говорить о нем как об основоположнике новой русской
литературы. Каждый из славной плеяды замечательны4*1 русских писателей XIX века по-своему продолжен! Пушкина и считал его своим учителем. И для советски*" литературы наследие Пушкина является неиссякаемыА источником высоких идей и непревзойденного сове^ шенства.
С Пушкиным в русской литературе появились прол изведения, которые по своему идейному художествен^ ному богатству достигли высоты творений величайший писателей мира: Данте, Шекспира, Сервантеса, Гёте й немногих других. Пушкин использует и развивает достижения европейской и мировой культуры. Античность, эпоха Возрождения, век европейского Просвеще ния отразились в творчестве Пушкина. Он раздвинь' кругозор русского и зарубежного читателя, воспитые,’ в нем интерес, уважение и любовь к высочайшим дости жениям мировой культуры. >
В последующем развитии, следуя традициям Пекина, русская литература приобретает всемирное чение.	нй' >
А влияние Пушкина на русскую культуру далеко выходит за пределы литературы. Русский музыкальный’ гений черпает свое вдохновение в Пушкине, и поэзрК' его откликается в созданиях Глинки, Даргомыжсксс Мусоргского, Чайковского, Бородина, Рахманинова, с ветских композиторов: Асафьева, Глиэра, Шапорину Шостаковича и многих других. Замечательные русск! живописцы Кипренский, Тропинин, Брюллов, при жи* ни Пушкина написавшие его портреты, положили начало связи русского изобразительного искусства с Пушкиным. Айвазовский, Серов, Репин, Коровин, многие советские художники создавали и создают произведения, отражающие жизнь Р шкина и его творчество.
Русский народ любит и чтит Пушкина за реализм и народность, за глубокую человечность его поэзии. Миллионные тиражи его произведений ежегодно расходятся среди читателей. В Государственном Пушкинском заповеднике заботливо и любовно сохраняется поэтичный «уголок земли». В нем все так полно Пушкиным, чт. кажется, «вечор еще бродил» он в этих рощах. Всесот з-ный музей Пушкина в Ленинграде, музей Пушкин^ Москве хранят и продолжают собирать материалы, свя занные с Пушкиным. Ежегодно в день смерти поэт® в
ё' о последней квартире, теперь мемориальном музее, со-раются советские люди и с грустью и гордостью вспо-v иают о Пушкине. Институт русской литературы кадемии наук СССР в Ленинграде носит имя «Пугинского дома».
Юбилейные даты, связанные с именем Пушкина, давно уже стали всенародными торжествами в честь поэта. В день, когда минуло столетие после смерти поэта, 10 февраля 1937 года, «Правда» писала: «Пушкин финадлежит нашему времени, он живет и долго еще будет жить в будущих поколениях. Пушкин — слава и гордость великого русского народа—не умрет никогда».
* * * I
Для изучения биографии А. С. Пушкина рекомендуем еще едующие книги:
1.	Н. Л. Б р о д с к и й. А. С. Пушкин. Биография. М., ГИХЛ,
’. Л П. Г р о с с м а н. Пушкин. М., «Молодая гвардия», 1958. .зиь замечательных людей»),
3.	Б. С. М е й л а х. А. С. Пушкин. Очерк жизни и творчества. М.-Л., Изд. АН СССР, 1949.
4.	С. М. П е т р о в. А. С. Пушкин. Очерк жизни и творчества. «Советская Россия», 1961.
/
'5	. В. Рождественский. Читая Пушкина. Л., Детгиз, 1962.
6.	М. Басииа Там где шумят михайловские рощи. Л., Дет-, 1962.
7.	Пушкинский Петербург. Под ред. Б. В. Томашев-.ого Л., 1949.
8.	Здесь жил Пушкин. Пушкинские места Советского Союза. Общая редакция А. М. Гордииа и М. М. Калаушина. Л, 1963.
9.	Юрий Тынянов. Пушкин (роман).
10.	Ю р и й Тынянов. Кюхля (роман).
11.	Иван Новиков. ПушЯМн в изгнании (роман).
12.	Всеволод Воеводин. Повесть о Пушкине.
13.	П ушкин в портретах и иллюстрациях. Альбом. Л., Учпедгиз, 1951.
О'
СОДЕРЖАНИЕ
1.	Детство в Москве (1799—1811) ......	5
II.	Лицейские годы (1811—1817)..................... 13
III.	Петербург (1817—1820)	. . . . 26
IV.	Годы южной ссылки (1820—1821)	  35
Кавказ и Крым............. .................... —
Кишинев.......................................  40
Одесса......................................... 51
V.	Михайловское (1824—1826)	...	59
VI.	После ссылки (1826—1831)..................... .	86
Москва и Петербург.............................. —
Путешествие на Кавказ	.	104
„Участь моя решена" ......... .......... . . 107
Болдинская осень................................ПО
VII.	Первые годы семейной жизни (1831—1833)........ 119
„Я женат — и счастлив ..." ............. . —-
Поездка на Урал и вторая болдинская осень ... 131
VIII.	Начало трагедии (1834—1836)............ . . . 139
IX.	Гибель поэта (1836—1837) ............... ......	160
Заключение...................................  172
Кирилл Павлович Лахостский АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН Биография.
Пособие для учащихся
Редактор А. А. Крундышев.
Переплет художника И. Г. Школьникова.
Художественный редактор В. Б. Михневич.
Технический редактор И. Г. Раковицкий. Корректоры В. В. Винокурова и Л. Р. Кегелес.
Сдано в набор 29/И 1964 г. Подписано к печати 2/VI 1954 г. М-40541. Формат бумаги 84X108VS2- Печ. л. 11,0(9,92). Уч.-изд. л. 8,52. Тираж 140000зкз. Цена 21 к. (тематический план 1954 г. № 324.)
Ленинградское отделение издательства „Просвещение4* Государственного комитета Совета Министров РСФСР по печати.
Заказ № 185.
Ленинградская типография № 2 нмеии Евгении Соколовой «Главполиграфпрома» Государственного комитета Совета Министров СССР по печати.
Измайловский проспект, 29.