Социология в текстах. Хрестоматия - Бабосов С.Е.

ГЛАВА 1. ОБЪЕКТ, ПРЕДМЕТ И ЗАДАЧИ СОЦИОЛОГИИ КАК НАУКИ
ГЛАВА 2. СТРУКТУРА И МЕТОДОЛОГИЯ СОЦИОЛОГИИ
4. У. Томас, Ф. Занецкий
5. М.Н. Руткевич
ГЛАВА 3. НАУЧНЫЙ СТАТУС ОБЩЕЙ СОЦИОЛОГИИ, ЕЁ МЕСТО И РОЛЬ В СИСТЕМЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ
ГЛАВА 4. ОБЩЕСТВО КАК ЦЕЛОСТНАЯ ДИНАМИЧЕСКАЯ СИСТЕМА
ГЛАВА 5. СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА И ЕЁ ДИНАМИКА
ГЛАВА 6. СОЦИАЛЬНО-ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА
ГЛАВА 7. ЭТНОНАЦИОНАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА. ЭТНОСОЦИОЛОГИЯ
ГЛАВА 9. СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ
2. М. Вебер
ГЛАВА 10. ЛИЧНОСТЬ КАК УНИКАЛЬНАЯ СОЦИАЛЬНАЯ СИСТЕМА
ГЛАВА 12. СОЦИАЛЬНЫЙ СТАТУС И СОЦИАЛЬНЫЕ РОЛИ ЛИЧНОСТИ
ГЛАВА 13. СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ПОНИМАНИЕ КУЛЬТУРЫ И ЕЁ РОЛИ В РАЗВИТИИ ЧЕЛОВЕКА И ОБЩЕСТВА
ГЛАВА 18. СОЦИАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ
2. П. Сорокин
2. Е.М. Бабосов, С.Е. Бабосов, Ю.М. Бубнов, В.А. Клименко, Т.И. Яковук
ГЛАВА 32. СОЦИОЛОГИЯ ГЛОБАЛИЗАЦИИ: ГЛОБАЛЬНЫЙ СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
Автор: Бабосов С.Е.
Теги: объект и предметная область социологии учебники и учебные пособия по социологии социология
ISBN: 985-470-125-5
Год: 2003
Похожие
Основы социологии и политологии. Учебник для ссузов
Новые социологии
Макро-история. Очерки социологии большой длительности
Философия и социология права
Текст
                    Е. М. Бабосов
социология
В ТЕКСТАХ
ХРЕСТОМАТИЯДопущено Министерством образования Республики Беларусь в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений
Минск
ТетраСистемс
2003


УДК 316.1(075.8) ББК 60.5я73 Б12
Автор:
доктор философских наук, профессор, академик НАН Беларуси, почетный директор Института социологии НАН Беларуси Е. М. Бабосов
Рецензенты:
член-корреспондент Национальной АН Беларуси, доктор социологическил наук, профессор А. Д. Данилов
зав. кафедрой философии
Гомельского государственного университета им. Ф. Скорины, доктор философских наук, профессор В. Н. Калмыков
Б12
Бабосов Е. М.
СОЦИОЛОГИЯ в текстах. Хрестоматия: Учебное пособие для студентов вузов. — Мн.: ТетраСистемс, 2003. — 352 с.
ISBN 985-470-125-5.
Многообразие социологических взглядов и доктрин представлено в виде оригинальных текстов.
Автор концепции данной Хрестоматии и ее составитель академик Е.М. Бабосов.
Контекст книги представлен социологической классикой: творениями О. Конта, К. Маркса, О. Дюркгейма, М. Вебера, П. Сорокина, Т. Парсонса. Основополагающие теоретические конструкции представлены в выдержках из работ Н. Лумана, Р. Коллинза, Дж. Тернера, Э. Гидденса, Дж. Александера, а также наиболее интересных современных российских, советских и постсоветских социологов.
Хрестоматия учитывает интересы студентов, аспирантов, преподавателей, а также широкого круга читателей, интересующихся социологическими проблемами развития общества, культуры и личности.
УДК 316.1(075.8) ББК 60.5я73
ISBN 985-470-125-5
© Бабосов Е. М., 2003
© Оформление. НТООО «ТетраСистемс», 2003


ПРЕДИСЛОВИЕ
Социология вступила в XXI век в состоянии непрерывного и ускоряющегося расширения своего проблемного пространства. Еще недавно к новым отраслям социологического знания относилась социология девиантного поведения, в самом конце XX столетия утвердилась в своих правах социология глобализации, а в начале XXI века не без оснований претендует на статус относительно самостоятельной социологической дисциплины киберсоциология, изучающая создаваемое глобальной сетью Интернета специфическое киберпространство, в котором осуществляется виртуализация экономической и политической деятельности, культуры и общения, т.е. виртуализация общества.
Калейдоскоп сменяющих, отрицающих, дополняющих друг друга социологических теорий, концепций, взглядов, трактовок, оценок ныне настолько стремителен, что угнаться за ними, построить из них относительно непротиворечивую картину современного социологического знания достаточно сложно. К тому же далеко не все социологические новации, даже самые интересные, можно и нужно отражать в учебниках. Последние должны создаваться на прочном фундаменте социологической классики, представленной творениями О. Конта, К. Маркса, Э. Дюркгейма, М. Вебера, П. Сорокина, Т. Парсонса. Но эти основополагающие теоретические конструкции должны быть упрочены, развиты и модернизированы идеями и концепциями, предложенными не только в неоклассических, но и в постклассических произведениях Н. Лумана, Р. Коллинза, Дж. Тернера, Э. Гидденса, Дж. Александера, а также в наиболее интересных работах современных российских и других советских и постсоветских социологов.
Все это многообразие социологических взглядов и доктрин трудно отобразить в учебнике (если это не история социологии, рассчитанная на узкого специалиста), но можно (разумеется, в сильно урезанном и сокращенном виде) представить в хрестоматии, которая должна стать дополнением и подкреплением к учебнику по социологии.
Именно таким подходом руководствовался автор концепции данной Хрестоматии и ее составитель. Она ориентирована на три учебных пособия для ВУЗов, опубликованных Е. М. Бабосовым в 1998-2002 годах — "Социология", "Общая социология", "Прикладная социология", — и рассчитана, в первую очередь, на студентов гуманитарных факультетов. Поэтому содержание, расположение материала в ней в основном соответствуют композиции и структуре названных учебных пособий. Хрестоматия учитывает интересы аспирантов, преподавателей, а также широкого круга читателей, интересующихся социологическими проблемами развития общества, культуры и личности. Мы хотели бы подчеркнуть особую значимость именно последнего понятия, поскольку современная социология
3


и общая социологическая теория, и отраслевые и специальные социологические теории (так называемые "теории среднего уровня"), и прикладные социологические исследования, и социальные технологии — ориентированы в основном на личность как на главного субъекта социально-исторического процесса. Поэтому отобранные для данной Хрестоматии тексты как уже признанные классическими или постмодернистскими, так и только недавно опубликованные, не приобретшие устоявшейся оценки, так или иначе, в той или иной степени освещают и решают многочисленные проблемы личности, ее существования, развития и самореализации в современном обществе, вступающем в постиндустриальную, информационную, ноосферную эпоху своей истории.
Для удобства использования помещенных в Хрестоматии текстов, последние структурированы таким образом, что пересекающиеся или перекликающиеся по своему содержанию извлечения из публикуемых произведений, раскрывающие сущность концепций, рассматриваемых в названных выше учебных пособиях, концентрируются В более обобщенных СМЫСЛОВЫХ структурах. Например, тексты социологических работ, важные для понимания содержания главы 16 "Социокультурная структура общества" книги "Социология". Мн., 1998; главы 12 "Социология культуры" книги "Прикладная социология". Мн., 2000 и главы 23 "Культура, ее роль в развитии человека и общества" книги "Общая социология". Мн., 2002, объединены в данной Хрестоматии в одну главу "Социологическое понимание культуры и ее роли в развитии человека и общества".
Разумеется, далеко не все социологические работы как классические, так и современные, точнее сказать, фрагменты из них, достойные включения в Хрестоматию, нашли освещение в данном издании. Автор- составитель отобрал те из них, которые помогают читателю углубить и расширить, конкретизировать понимание определенной темы, излагаемой в учебном пособии.
В заключение выражаю благодарность моим коллегам по работе, младшим научным сотрудникам Института социологии Национальной Академии наук Беларуси С. Вальчевской и Ю. Никулиной за помощь в подготовке текстов данной Хрестоматии к публикации.
4


Глава 1
ОБЪЕКТ, ПРЕДМЕТ И ЗАДАЧИ СОЦИОЛОГИИ КАК НАУКИ
стр.стр.1. Э. Дюркгейм
5
5. Ф. Гиддингс
16
2. М. Вебер
6
6. А. Шюц
16
3. П. Сорокин
7
7. В.А. Ядов
17
4. У. Томас, Ф. Знанецкий
15
8. Р. Коллинз
19
1.
Социальные факты не только качественно отличаются от фактов психических: у них другой субстрат, они развиваются в другой среде и зависят от других условий. Это не значит, что они также не являются некоторым образом психическими фактами, поскольку все они состоят в каких-то способах мышления и действия. Но состояния коллективного сознания по сути своей отличаются от состояний сознания индивидуального; это представления другого рода. Мышление групп иное, нежели отдельных людей; у него свои собственные законы. Обе науки поэтому настолько явно различны, насколько могут различаться науки вообще, какие бы связи между ними ни существовали.
Наше определение будет, следовательно, полно, если мы скажем: социальным фактом является всякий способ действий, устоявшийся или нет, способный оказывать на индивида внешнее принуждение; или иначе: распространенный на всем протяжении данного общества, имеющий в то же время свое собственное существование, независимое от его индивидуальных проявлений.
Нам нужно, следовательно, рассматривать социальные явления сами по себе, отделяя их от сознающих и представляющих их себе субъектов. Их нужно изучать извне, как внешние вещи, ибо именно в таком качестве они предстают перед нами.
Следовательно, когда социолог предпринимает исследование какого- нибудь класса социальных фактов, он должен стараться рассматривать их с той стороны, с которой они представляются изолированными от своих индивидуальных проявлений.
5


Социология, следовательно, не есть приложение к какой-либо другой науке; она представляет собой особую и автономную науку, и ощущение специфики социальной реальности настолько необходимо социологу, что только особая социологическая культура может привести его к пониманию социальных фактов.
Ш Источник г). Дюркгсйм. Социология. М . 1995. С. 14, 39. 52. 67, 156.
2.
«Законы», как обычно называют некоторые положения понимающей социологии, например, «закон Грешема», являют собой подтвержденную наблюдением типическую вероятность того, что при определенных условиях социальное поведение примет такой характер, который позволит понять его, исходя из типических мотивов и типического субъективного смысла, которыми руководствуется действующий индивид. Понятны и однозначны эти «законы» могут быть при оптимальных условиях постольку, поскольку типический наблюдаемый процесс основан на чисто целерациональных мотивах (или же последние мотивы из соображений методической целесообразности положены в основу конструированного типа), а отношение между средством и целью эмпирически определено как однозначное (при «неизбежности» средства). В этом случае можно утверждать, что при строго целерациональном характере поведения оно должно быть именно таким, а не иным (так как преследующие определенную однозначную цель индивиды могут по «техническим» причинам располагать только этими средствами).
Социология разрабатывает свои понятия и выявляет закономерности также и под тем углом зрения, поможет ли это историческому каузальному сведению важных культурных явлений. В социологии, как и во всякой генерализующей науке, своеобразие социологических абстракций ведет к тому, что ее понятия по сравнению с конкретной реальностью истории неизбежно (относительно) лишены полноты содержания. Вместо этого социология дает большую однозначность понятий. Такая однозначность достигается наивысшей — по возможности — смысловой адекватностью, что и является целью образования социологических понятий. Указанная цель может быть с наибольшей полнотой реализована — и на этом мы преимущественно фиксировали внимание в предыдущем изложении — в рациональных (ценностно-рациональных и целерациональных) понятиях и обобщениях. Однако социология пытается выразить в теоретических, адекватных смыслу понятиях и иррациональные (мистические, пророческие, духовные, эмоциональные) явления. Во всех случаях, как рациональных, гак и иррациональных, она отходит от действительности и служит познанию этой действительности, показывая, что при определении степени приближения исторического явления к одному или ряду социологических понятий оно может быть подведено под них. Одно и то же историческое яв-
6


лемме может быть, например, в одних своих составных частях «феодальным», в других — «патримониальным», в третьих — «бюрократическим», в некоторых — «харизматическим». Для того чтобы перечисленные слова имели однозначный смысл, социология должна в свою очередь создавать «чистые» («идеальные») типы такого рода, чтобы в них могла быть выражена наибольшая смысловая адекватность; однако именно потому они столь же редко встречаются в реальности в абсолютно идеальной чистой форме, как физическая реакция, полученная в условиях полного вакуума. Лишь с помощью чистого («идеального») типа возможна социологическая казуистика. Само собой разумеется, что социология сверх того в ряде случаев пользуется и средним типом, эмпирико-статистическим по своему характеру; это понятие не требует особого методологического разъяснения. Однако когда в социологии говорится о «типических» случаях, всегда имеется в виду идеальный тип, который сам по себе может бьпь рациональным или иррациональным, в большинстве случаев (в политической экономии, например, всегда) он рационален, но всегда, независимо от этого, конструируется адекватно смыслу.
Чем отчетливее и однозначнее конструированы идеальные типы, чем дальше они, следовательно, от реальности, тем плодотворнее их роль в разработке терминологии и классификации, а также их эвристическое значение.
LJ Источник М. Вебер Избранные произведения. М.. 1990 г. С. 620. 622-623.
3.
Первый вопрос, который встает перед нами, гласит: что за наука социология? Каков предмет ее изучения и, наконец, каковы главные отделы этой дисциплины?
Самым общим и распространенным ответом на эти вопросы является ответ: социология — это наука об обществе и закономерности, проявляющейся в общественных явлениях. Такое определение социологии вытекает из смысла самого слова "социология", что буквально означает "слово (наука) об обществе". Из него следует, что предметом изучения социологии является общество или общественные явления. Таково, как я сказал, наиболее распространенное определение социологии.
Однако вряд ли мы можем довольствоваться таким определением: оно — увы! — дает нам немного. Стоит чуть-чуть подумать над ним, как сразу же встают вопросы: а что такое общество? каковы признаки общественных явлений, отличающих их от множества других явлений? будет ли обществом, например, груда камней, муравьиная куча и рои пчел, или же обществом будет только собрание или совокупность людей? Если куча камней, или табун лошадей, или группа деревьев (лес) будут обществом, ю, очевидно, социология становится всеобъемлющей наукой, обнимающей в себе и физику, и химию, и биологию, короче — простым ярлыком.
7


обозначающим собой лишь новый термин для ряда существующих наук. Если же* груду камней, лес и т. д. мы не будем считать обществом, то встает вопрос: какими же чертами характеризуется общество, являющееся предметом изучения социологии и дающее почву для существования последней в качестве самостоятельной науки? Постараемся кратко ответить на этот вопрос. Раз мы говорим об обществе, тем самым мы предполагаем наличность не одной единицы, не одного существа, а, по меньшей мере, нескольких. Единица общества не составляет. Значит, общество означает прежде всего совокупность нескольких единиц (индивидов, существ, особей). Теперь представим себе, что эти единицы (индивиды, особи) абсолютно закупорены и не имеют никаких сношений друг с другом. Будет ли в этом случае налицо общество? Очевидно, нет. Отсюда вывод: общество означает не только совокупность нескольких единиц (особей, индивидов и т. д.), но предполагает, что эти единицы не изолированы друг от друга, а находятся между собой в процессе взаимодействия, то есть оказывают друг на друга то или иное влияние, соприкасаются друг с другом и имеют между собой ту или иную связь. Иными словами, понятие общества предполагает не только наличность нескольких единиц, но требуется еще, чтобы эти единицы взаимодействовали между собой.
Но и этих черт мало для общества, изучаемого социологией. Каждому из вас известно, что все предметы мира взаимодействуют друг с другом. Планеты находятся между собой в процессе взаимодействия, известного под законом тяготения и инерции, взаимодействие дано между землей и камнем, брошенным вверх, клетки организма, атомы и молекулы неорганических предметов также связаны друг с другом рядом взаимодействующих процессов. Следовательно, если бы мы ограничились понятием общества только как совокупности взаимодействующих единиц, это означало бы, что социология как наука об обществе должна была бы изучать и планеты, и клетки, и атомы, и молекулы и т. д., то есть весь неорганический и органический мир, изучаемый физико-химическими и биологическими науками. Иными словами, социология должна была бы сделаться всенау- кой, охватывающей все дисциплины, то есть по существу пустым местом, голым ярлыком, новым названием для старых наук. В силу сказанного необходимо, очевидно, к приведенным признакам, характеризующим понятие общества, присоединить новые, выделяющие общество, изучаемое социологией, от ряда других обществ как совокупностей нескольких взаимодействующих единиц.
Где же и в чем искать эту отличительную черту? Она дана одновременно — ив свойствах взаимодействующих единиц, и в свойствах самого процесса взаимодействия. Свойства двух камней и связывающего их процесса взаимодействия не похожи на свойства двух амеб или клеточек тела и характер взаимодействия между последними. Наконец, свойства человека и процесса взаимодействия, в котором находятся люди друг с другом, не похожи на свойства предыдущих взаимодействующих единиц и характер происходящего между ними процесса взаимодействия. С этой точки 8


зрения все взаимодействующие центры и все процессы взаимодействия можно разделить на три основные формы: 1) "неорганические" взаимодействующие центры и взаимодействие физико-химическое (мир неорганический), изучаемые физико-химическими науками; 2) живые "органические" взаимодействующие центры и взаимодействие биологическое (мир органический, явления жизни), изучаемые биологическими науками; 3) наконец, взаимодействующие центры, одаренные психикой, сознанием, и взаимодействие психическое, то есть обмен идеями, чувствами, волевыми актами (явления культуры, мир социальности), изучаемые социальными науками.
Из сказанного само собой следует, что общество как предмет изучения социологии дано только там, где дано несколько единиц (индивидов), одаренных психикой и связанных между собой процессами психического взаимодействия. И, обратно: всюду, где взаимодействие тех или иных центров лишено психического характера, например, взаимодействие атомов, молекул, планет, камней, деревьев, простейших организмов, лишенных сознания, — там не будет и общества в смысле социологическом. Социология изучает только такие общества, где члены последнего, помимо неорганических и органических процессов, связаны еще взаимодействием психическим, то есть обменом идей, чувств, волевых устремлений, — короче, тем, что характеризуется словом "сознание".
Отсюда вывод: психическое взаимодействие дано в общении организмов, наделенных развитой нервной системой, в частности серым корковым веществом мозга. Такими организмами являются человек (homo sapiens) и высшие животные. Следовательно, общество в смысле социологическом означает прежде всего совокупность людей, находящихся в процессе общения, и далее — совокупность взаимодействующих высших организмов.
Дело в том, что социология, в противоположность специальным общественно-психологическим наукам, изучает не те или иные отдельные, специальные стороны или ряды общественных явлений, а изучает наиболее общие, родовые их свойства, как таковые не изучаемые ни одной из них. Политическая экономия изучает только хозяйственную жизнь общества, правовые дисциплины — только право, теория искусства — только явления искусства и т. д.; ни одна из этих дисциплин не изучает те общие свойства, которые имеются и в хозяйственных, и в правовых, и в художественных, и в религиозных явлениях как частных видах общественных явлений. Поскольку все они суть частные виды общественнопсихологического бытия, у всех у них должны быть общие родовые черты и в жизни должны проявляться общие всем социальным явлениям закономерности. Вот эти-то наиболее общие свойства и закономерности, свойственные всем социальным явлениям и не изучаемые ни одной специальной наукой, и являются ближайшим объектом социологии. Следовательно, она — наука о родовых свойствах и основных закономерностях социально-психологических явлений.
9


В большой группе социальных и гуманитарных дисциплин, которые имеют дело с надорганическим миром, социология выполняет свою собственную определенную задачу и осуществляет свои функции способами, явственно отличными от других наук. Во-первых, в отличие от истории и других индивидуализирующих наук социология является генерализирующей наукой. В то время как история концентрирует свое внимание на изучении социокультурных феноменов, которые являются уникальными и неповторимыми во времени и в пространстве (Соединенные Штаты как определенная нация, христианство как уникальная религия, Авраам Линкольн как определенный человек. Тридцатилетняя война как отличающаяся от других войн), социология изучает свойства надорганики, которые повторяются во времени и в пространстве, то есть являются общими для всех социокультурных феноменов (общая социология) или для всех видов данного класса социокультурных явлений — для всех войн, всех наций, всех революций, всех религий и т. д. (специальные социологии). Благодаря этому генерализирующему качеству социология коренным образом отличается от истории и других индивидуализирующих гуманитарных дисциплин.
Не в меньшей степени задача социологии отличается от задач таких генерализирующих социальных наук, как экономика, политология и право. Экономика также является генерализирующей наукой, поскольку она пытается обнаружить и сформулировать свойства, отношения и закономерности, которые повторяются во времени и в пространстве и являются общими для всех экономических явлений определенного класса. То же самое можно сказать, с соответствующими поправками, о любой другой генерализирующей социальной науке.
Социология отличается от таких дисциплин в нескольких отношениях. Прежде всего, каждая из этих наук имеет дело лишь с одной сферой социокультурного пространства: экономика с экономическими отношениями, политика с политическими отношениями. Социология имеет дело по своим специальным направлениям со всеми сферами этого пространства. Например, экономика изучает хозяйственные структуры как инвариант общества; политология анализирует государство как особый тип общества; религиоведение исследует церковь как тип общества. Метасоциология исследует общество как род, с присущими ему свойствами и отношениями, которые обнаруживаются в любом обществе, будь то фирма, церковь, государство, клуб, семья и т. п. Или другой пример: экономика имеет дело с производственными циклами и флуктуациями, политология изучает циклы и флуктуации в политической жизни. Социология же рассматривает циклы и флуктуации как родовой признак социальных явлений, возникающий практически во всех социальных процессах, будь то экономические, политические, творческие, религиозные, философские, в их взаимосвязях друг с другом. То же можно сказать о таких социальных процессах, как соревнование и эксплуатация, господство и подчинение, стратификация и дифференциация, солидарность и антагонизм и т. д. Каждый из этих процессов 10


возникает не только в отдельных сферах надорганики, но практически во всех отсеках социокультурной жизни и, будучи таковым, требует изучения своего родового вида и связей между каждым отдельно взятым видом и другими специальными подвидами того же процесса. Такое изучение переходит границы любой отдельной дисциплины. Оно требует существования особой науки, которая рассматривает родовые виды всех этих явлений и взаимосвязи между ними. Эта задача выполняется социологией.
Дискретный характер экономики побуждает ее постулировать наличность homo economicus — чисто экономического существа, руководимого экономическим интересом и утилитарной рациональностью, что приводит к полному исключению неэкономических религиозных верований и неутилитарных моральных убеждений, антнэгоистичного альтруизма и не приносящих дохода художественных ценностей, нерациональных нравов и иррациональных страстей. В соответствии с этим экономические явления воспринимаются как совершенно изолированные от других социокультурных феноменов и неподвластные религиозным, юридическим, политическим, художественным или моральным силам. Столь же односторонним путем реализуется идея о homo politicus в политической сфере, равно как и homo religiosus в сфере религии.
В отличие от подобных допущений homo socius социологией рассматривается как родовой и многогранный homo, одновременно и нераздельно экономический, политический, религиозный, этический, художественный, частью рациональный и утилитарный, частью нерациональный и даже иррациональный и при всем при этом отличающийся непрестанным взаимодействием всех этих аспектов. Соответственно каждый класс социокультурных явлений рассматривается социологией как связанный со всеми остальными классами (правда, с различной степенью взаимозависимости), которые находятся под влиянием всего остального социокультурного пространства и, в свою очередь, влияющими на него. В этом смысле социология изучает человека и социокультурное пространство такими, какие они есть на самом деле, во всем их разнообразии, как подлинные сущности, в отличие от других наук, которые в целях аналитики рассматривают явления, искусственно выделяя их и полностью изолируя от остальных.
Хотя социология является наукой генерализирующей, имея дело с целостным социокультурным пространством, это еще не означает, что она занимается энциклопедическим исследованием всех социальных наук или что она составляет их философский синтез. Исследование общих и характерных свойств, отношений сходства социокультурных явлений предполагает такую же специализацию, как и изучение их уникальных или сегментарных черт и отношений. Несмотря на свою генерализующую природу, социология остается строго специальной наукой. Хотя президент или казначей фирмы имеет дело со всей компанией в целом, это не означает, что его работа не является специализированной или что он выполняет работу за всех сотрудников фирмы. По той же причине социология, изучающая
11


целостное социокультурное пространство, не пытается выполнить миссию остальных социальных наук.
В своих генерализующих функциях социолог ия зависит от открытий в других специальных науках; но каждая наука, в свою очередь, зависит от смежных с ней наук, а специальные науки — от генерализующих, причем в не меньшей, если даже не в большей степени. Физики привлекают математику, механику, геометрию и химию, а каждая из этих дисциплин использует другие науки. Ученому немыслимо работать над любой проблемой, не апеллируя к открытиям других дисциплин и ученых. Ни одна специальная проблема физики или химии не может быть разрешена без знания этих генерализующих дисциплин. То же справедливо и в отношении специальных проблем биологии и основных принципов общей биологии. Специальная наука геология гораздо больше зависит от общей физики, химии и биологии, чем сами эти науки зависят от геологии.
Точно так же, если социология зависит от истории, экономики, политологии и других отдельных общественных дисциплин, то и все они в не меньшей мере зависят от генерализующей науки социологии. Социологические теории Платона и Аристотеля оказали огромное влияние на политическую, экономическую, правовую, историческую и другие специальные дисциплины, причем их влияние ощутимо вплоть до сегодняшнего дня. То же касается и обобщающих выводов Августина и Фомы Аквинского, Гоббса и Макиавелли, Ибн Халдуна и Вико, Монтескье и Локка, Руссо и Боссюэ, Конта и Спенсера, Гегеля и Маркса, Шпенглера, Дюркгейма, Тарда, Вебера и Парето. Можно цитировать сотни исторических, экономических, политических, антропологических, психологических, лингвистических и даже синологических работ, написанных на основе социологических выкладок Августина, Аквината, Макиавелли, Гоббса, Гегеля, Спенсера, Конта или Маркса. Возникновение любой важной социологической системы всегда оказывало влияние на всю систему отдельных дисциплин, на их ведущие принципы, интерпретации, изучаемые проблемы, методы и технику исследования. Почти все специальные гуманитарные и социальные дисциплины второй половины XIX века строились на гегельянских или конто-спенсеровских принципах. Позже они оказались под огромным влиянием марксистской социологии в области экономической интерпретации данных, тардовско-дюркгеймовских, веберовских, паретовских и шпенглерианских социологических принципов и методов.
Более того, возникновение социологии как систематической науки привело к "социологизации" всех специальных дисциплин на протяжении последних нескольких десятилетий. Их содержание, методы, интерпретации, включая даже те, чьи авторы враждебно относились к социологии, становились все более социологическими и привели к возникновению во всех этих дисциплинах социологических или же институциональных школ: в юриспруденции и истории (так называемая социальная история), в экономике и политологии, в антропологии и психологии (социальная психология), в науках, изучающих искусство и мораль, религию и даже логи- 12


ку. Подобная "социологизация" этих дисциплин является красноречивым свидетельством влияния на них социологии. Зависимость между социологией и другими социальными дисциплинами является обоюдосторонней, то есть это скорее взаимозависимость, а не однобокое влияние социологии на другие науки.
Как генерализующая дисциплина общая социология должна быть достаточно абстрактной и теоретической, и по этой причине может казаться многим ’’практичным людям" нерациональной академической специальностью, оторванной от конкретной реальности и лишенной практической утилитарной ценности. Здесь так же, как и во всех подобных рассуждениях "слишком" практичных людей (которые, кстати, по мнению Лаоцзы, являются самыми непрактичными), ошибка совершенно очевидна. Математика является, вероятно, самой абстрактной и теоретической дисциплиной из всех наук. Однако ее практическое значение не ставится под сомнение. Алгебра явно более абстрактная дисциплина, чем арифметика, но никто не делает из этого вывод, что она менее практически значима, чем арифметика! Общая теоретическая физика, химия и биология гораздо более абстрактны и "непрактичны", чем поваренная книга или инструкция к "шевроле" или другому автомобилю. Однако без теоретической физики, химии и биологии ни автомобиль, ни хорошая поваренная книга не могут быть произведены на свет. То же верно и в отношении социологии как генерализующей, теоретической и абстрактной дисциплины. Ее практическое влияние — благотворно оно или нет сейчас, это не принципиально, — было весьма впечатляющим. В большинстве великих социальных революций, реформ и реконструкций именно социология того или иного рода была ведущей идеологией и направлением.
Подведем итог: социология — это генерализующая наука о социокультурных явлениях, рассматриваемых в своих родовых видах, типах и разнообразных взаимосвязях.
Вот именно в этом-то отличии человека от животного и лежит вся суть дела. Это-то отличие и дает возможность существования особой от биологии науки — социологии, специально изучающей явления и свойства специфически человеческие. Если бы не было этого отличия, не должна была бы быть и социология — тогда все человеческие явления умещались бы в области биологии. Но это отличие налицо, а потому налицо и социология. А отсюда само собой вытекает, что ее объектом изучения должны быть специфически социальные (отличные от биологических) явления, и в частности в вопросе о факторах эволюции — не биологические, а чисто социальные факторы.
Необходимо указать на то, что составляет сущность социального явления, как явления, отличного от области биологических явлений. Как бы ни были разнообразны с виду ответы социологов на этот вопрос, по своему существу они более или менее тождественны. Сущность социального явления — это взаимодействие людей, устанавливающееся не в случайной, а в более или менее постоянной группе. Социальное явление "da exisiert, Wo
ІЗ


mehrere Individuen in Wechselwirkung treten”1, говорит Зиммель. В социальном явлении "мы видим не что иное, как длительное, непрерывное, многостороннее и необходимое взаимодействие, устанавливающееся во всякой постоянной агрегации живых существ между свойственными им психофизическими (то есть высшими биологическими) явлениями и процессами, притом уже сознательными”, говорит Е. В. Де-Роберти. "Под социальными явлениями мы понимаем отношения, — пишет Гумплович, — возникающие из взаимодействия чеовеческих групп и обществ”. Предметом социологии, говорит Гиддингс, является "изучение взаимодействия умов и взаимного приспособления жизни и окружающей ее среды через эволюцию социальной среды".
Итак, сущностью социального явления служит факт взаимодействия индивидов и групп. Но, конечно, этим сказано еще далеко не все. Ведь взаимодействие есть и среди животных, например, "общество" пчел, муравьев и т.д. Значит, один факт взаимодействия еще далеко не характеризует собой сущности социального факта. Необходимо прибавить к нему еще то условие, чтобы это взаимодействие было сознательным, а не инстинктивным и рефлекторным.
Что же означает это сознательное взаимодействие? Оно означает обмен ощущений, представлений, чувств, эмоций и т.д.. а еще короче — коллективный опыт. Индивидуальный опыт, хотя и сознательного, но изолированного индивида (те или иные представления о мире, его различных явлениях, то или иное получение раздражений и реагирование на них и г. п.), очень ограничен и с его смертью исчезает. Тогда как коллективный опыт, то есть взаимодействие индивидуальных опытов — обмен ощущений, представлений и г. д., несравненно глубже, шире и продолжительнее. Индивидуальный опыт может быть ошибочным (например, человек может быть ненормальным, галлюцинировать, находиться под влиянием различных эмоций — страха, гнева и т. д, составит о каком-нибудь факте совершенно неверное представление), тогда как коллективный опыт безошибочен: недаром же истиной считается то, с чем все согласны. Поскольку дана взаимодействующая группа — постольку уже дан в ней коллективный опыт. Более или менее смутные, полусознательные, полуинстинктивные ощущения, представления, эмоции и т. д. сменяются в процессе этого взаимодействия все более и более ясными; темные и неверные представления о различных явлениях мира, об опасных и безопасных, вредных и полезных и т. д. сменяются с ростом коллективного опыта все более и более верными, и, наконец, в процессе этого взаимодействия из потока представлений и ощущений появляется абстрактное отвлеченное понятие — элемент или кирпич, из которого построено здание любой науки, в отличие от конкретных образцов, представлений и г. д.. которые, сгрого говоря, в
1 "существуют тогда, когда множество индивидов действуют во взаимодействии" (нем.).
14


науку как совокупность суждений, в свою очередь составленных из понятий, не входят. (Наука представляет совокупность "логических", а не "психологических" суждений, а логическое суждение имеет своими -элементами понятия — опять-таки в логическом смысле, — а не представления.)
Таким образом, мир понятий — или логическое взаимодействие — иначе — взаимодействие понятий — вот окончательный признак чисто социального (человеческого) явления. Отсюда само собой вытекает определение социального явления: социальное явление есть мир понятий, мир лог ического (научного — в строгом смысле этого слова) бытия, получающийся в процессе взаимодействия (коллективный опыт) человеческих индивидов.
Такова сущность социального явления как явления специфически человеческого.
ω Источник П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М . 1992. С.27-28, 31, 161-163. 171-172. 527-524.
4.
Некритически следуя примеру естественных наук, социальная теория и социальная практика забыли взять в расчет одно существенное различие между природной и социальной действительностью, которое состоит в том, что в то время как следствие физического феномена целиком зависит от объективной природы этого феномена и может быть просчитано на основе его эмпирического содержания, то следствие социального феномена зависит к тому же и от субъективной позиции, занимаемой личностью или группой относительно данного явления, и может быть просчитано, если мы знаем не только объективное содержание предполагаемой причины, но также и значение, которое она имеет в данный момент для данных мыслящих существ.
Это простое рассуждение должно показать социальному теоретику или технику, что социальная причина не может быть проста, как естественная причина; она сложна и должна включать в себя как объективный, так и субъективный элементы, ценность и установку. В противном случае из-за того, что нам и каждой конкретной ситуации придется искать объяснения, почему данная личность или данное общество отреагировали на данное явление именно так, а не иначе — наш результат будет случаен и непредсказуем.
ш Источник: У. Томас, Ф. Знаменский. Методологические заметки // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 345.
15


5.
Слово «социология» было впервые употреблено Огюстом Контом в его «Курсе позитивной философии» в качестве названия обширной социальной науки, составляющей часть позитивной философии. Конт первый ясно увидел необходимость очищения элементов этой науки от всяких посторонних материалов, идей и методов и первый соединил в одно понятие все действительно необходимые элементы. Платон и Аристотель никогда не отделяли политику от этики или науку политики от искусства политики. В XVIII веке политическая наука была безнадежно смешана с революционным духом. Ни Гоббс, ни Монтескье, ни экономисты не изучали общество во всех его видах, и, несмотря на влияние Юма, которому Конт обязан всем, что есть истинного в его понятии причинности, социальные объяснения оставались еще в значительной степени теологическими и метафизическими.
Итак, Конт первый пролил рационалистический свет на эти недостатки, утверждая, что общество должно рассматриваться как целостный организм, и пытаясь основать науку о социальных явлениях в их связной полноте, — науку позитивную по его методам, основанную на широком наблюдении фактов и отделенную раз и навсегда от политического искусства и от революционных целей. Социология, как ее представлял себе Конт, должна вполне соответствовать социальной физике, так как задача социологии должна состоять в открытии естественных причин и естественных законов общества и в удалении из истории, политики и экономики метафизических и сверхъестественных следов, подобно тому, как они были изгнаны из астрономии и химии. Конт полагал, что, следуя позитивному методу, социология могла бы сделаться в достаточной степени наукой предвидения, указующей ход прогресса.
LL3 Источник. Ф. Гиддингс. Основания социологии // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 293.
6.
Под термином «социальная реальность» я понимаю всю совокупность объектов и событий внутри социокультурного мира как опыта обыденного сознания людей, живущих своей повседневной жизнью среди себе подобных и связанных с ними разнообразными отношениями интеракции. Это мир культурных объектов и социальных институтов, в котором все мы родились, внутри которого мы должны найти себе точку опоры и с которым мы должны наладить взаимоотношения. С самот начала мы, действующие лица на социальной сцене, воспринимаем мир, в котором мы живем, — и мир природы, и мир культуры — не как субъективный, а как интерсубъективный мир, т. е. как мир, общий для всех нас, актуально данный или потенциально доступный каждому, з это влечет за собой интеркоммуникацию и язык.
ш Источник. А. Шюц. Формирование понятия и теории в общественных науках // Американская социологическая мысль. М , 1996. С. 530.
16


7.
7.1. Объект социологии, как и других общественных наук. — социальная реальность, и потому социология — наука об обществе. Но этого недостаточно для определения ее предмета. Это лишь указание на объект исследования, который совпадает с объектом других общественных наук, будь то история, этнография, демография, право. Социология — наука о целостности общественных отношений, обществе как целостном организме.
Понятие социальной общности представляется нам ключевым в определении предмета социологии, потому что содержит решающее качество самодвижения, развития социального целого. Этот источник — столкновение интересов социальных субъектов, классов, других социальносубъектных образований. В подобной же мере это позволяет объяснить и состояние устойчивости, стабильности социальных систем, организаций, институтов, коль скоро они соответствуют общему интересу.
Будучи главным предметом социологического анализа, социальные общности охватывают все возможные состояния и формы бытия человеческих индивидов в том модусе их существования, который представляет социальное качество человека, его сущность, которая, по Марксу, есть ансамбль общественных отношений (последние проявляются в системе социальных взаимосвязей, взаимного обменащеятельностью). Все известные нам устойчивые формы самоорганизации социального субъекта — это общности разного типа, различающиеся пространственно-временными масштабами и содержанием объединяющих их интересов. Это формы семейной организации, поселений, социально-классовые и социальнопрофессиональные, социодемографические, этнонациональные и территориальные, государственные общности и, наконец, человечество в целом, осознающее свои интересы как единая цивилизация в бесконечном мироздании.
Понятие социальной общности охватывает и те разновидности, которые не имеют жесткой структурной организации, представляют дисперсную массу, объединяемую общим интересом в длительном или кратком временном пространстве (например, массовое движение, аудитория, зрелища, толпа...), а также малые недолговременные групповые образования.
Выделение понятия «социальная общность» в качестве основной категории, и, соответственно, указание на сердцевину предметной области социологии как особой науки об обществе, позволяет успешно соединить макро- и микросоциологические подходы в развитии науки, соединить субъектно-деятельную компоненту социального (массовые процессы, социальное взаимодействие как проявление интересов в фактически наблюдаемом поведении людей) и всеобщие формы социальной организации: культуру (системы ценностей, норм, образцов повеления и взаимосвязей в социальных общностях), социальные институты, обеспечивающие устойчивость социальных систем, социальную структуру как упорядоченную
17


систему, общественное разделения труда в сфере производства и связанную с этим систему отношений собственности, власти и управления, прав и обязанностей, образующих социальные общности индивидов, структуру социальных функций и ролевых предписаний в той же мере, как и социо- ролевых ожиданий, фиксируемых в культуре и субкультурах социальных общностей.
Из сказанного следует: социология есть наука о становлении развитии и функционировании социальных общностей, социальных организаций и социальных процессов как модусов их сосуществования, наука о социальных отношениях как механизмах взаимосвязи и взаимодействия между многообразными социальными общностями, между личностью и общностями, наука о закономерностях социальных действий и массового поведения.
В качестве самостоятельной отрасли знания социология реализует все присущие науке функции: теоретико-познавательную, описательную и прогностическую, практически-преобразовательную, мировоззренческую и просветительскую. Ее главные прикладные функции состоят в объективном анализе социальной действительности: познание глубинных закономерностей социальных процессов и правдивом описании феноменологии социальной жизни, т. е. представлении обществу достоверной информации о его состоянии на данный момент как реальном положении социального субъекта с его особыми и разнообразными интересами, взглядами, мнениями, иллюзиями и заблуждениями, чаяниями и надеждами.
LU Источник. В.А. Ядов. Размышления о предмете социологии // Социологические исследования, 1990, № 2. С. 4, 12-15.
7.2. Социальная закономерность сама как таковая изменчива. В отличие от законов природы, социальные закономерности способны изменяться. От непосредственной зависимости от физических условий бытия человечество пришло к прямой зависимости от деятельности социальных субъектов (народов, движений, легитимированных лидеров, борющихся элит, массового поведения рядовых граждан и т.д.). Экономика, социальные отношения детерминируют, но только сквозь призму субъекта и его преобразующей деятельности. От того, какие «глупости» придут ему в голову и как он распорядится этим своим знанием, и зависит ход социальных событий.
Пример: до сего дня существует убеждение, что социальный протест в России — результат относительной депривации, т.е. осознания массами своего жалкого положения по контрасту с благополучием верхов и новых русских. Однако без зарплаты находились миллионы, а протестовали 10-15% из них. Почему? Потому, что последние были «мобилизованы» некоторыми лидерами. Работал не детерминизм экономический как прямой фактор, но социальный, где экономика опосредована действием субъекта.
18


Итак, первый тезис данного подхода — утверждение принципа изменчивости самих социальных закономерностей и превращения истории в социально-йсторический процесс.
LЛИсточник. В. А. Ядов. Социальная теория в поисках выхода из кризисного состояния //Социология. 1998. КуЗ. С. 13.
8.
Социология, подобно многим другим интеллектуальным дисциплинам, может иметь дело с эмпирическими описаниями (включая и современные социальные условия, и исторические последовательности); она может обсуждать моральные проблемы, предлагать или отвергать планы практических действий и сравнивать существующие условия с идеалами; обсуждать основополагающие методологические и другие метатеоретические вопросы. Но главный род деятельности, который дает социологии интеллектуальное оправдание, — это формулировка обобщенных объяснительных принципов, организованных в модели глубинных процессов, порождающих социальный мир. Именно эти процессы определяют, каким образом конкретные условия порождают конкретные результаты. Эти обобщенные способы объяснения и составляют науку.
L1 Источник: Р. Коллинз. Социология: наука или анти наука? // Теория общества. М, 1999. С. 38.
19


Глава 2
структура и методология социологии
стр.стр.1. П. Сорокин
20
4. У. Томас
24
2. Ρ. Коллинз
21
5. М.Н. Руткевич
24
3. Л. Тернер
23
1.
I. Первый отдел социологии составляет общее учение об обществе. Сюда войдет: определение общества или социального явления, описание его основных черт, анализ процесса взаимодействия, формулировка основных социальных законов; сюда же должны быть отнесены и история самой социологии, характеристика современных социологических направлений и учение о методах социологии.
II. Второй отдел социологии составляет социальная механика. Задачей этого отдела, наиболее важного из всех остальных, служит изучение закономерностей, проявляющихся в общественных явлениях. Как бы ни казалась пестрой и красочной общественная жизнь, как бы ни сильны были в нас предрассудки вроде свободной воли человека, каждый из нас обязан с этими предрассудками покончить; если бы действительно свобода воли человека существовала, и если бы ход общественных явлений зависел от этой, не связанной причинными отношениями свободной воли, то, конечно, никакая наука, изучающая общество, не могла бы существовать и ставить своей задачей изучение причинных отношений в мире социальных явлений. С другой стороны, опыт и факты показывают, что закону причинности подчинены и поступки людей, и общественная жизнь.
III. Третьим отделом социологии будет социальная генетика (от "генезис" — значит происхождение и развитие). Содержанием его явится: Пучение о происхождении и развитии общества и общественных институтов: языка, семьи, религии, хозяйства, права, искусства и т. д.; 2) учение об основных исторических тенденциях, проявляющихся с поступательным ходом истории в развитии общества и общественных институтов.
Социальная механика исследует и формулирует законы статические, постоянно и во все времена проявляющиеся в общественной жизни; социальная генетика ставит своей задачей формулировку законов историче-
20


ских, то есть постоянных линий направления, данных во времени и обнаруживающихся с ходом истории.
IV. 	Четвертым отделом социологии будет социальная политика. Этот отдел по своему характеру и целям является чисто практическим, прикладной дисциплиной. Его задачей служит формулировка рецептов, указание средств, пользуясь которыми можно и должно достигать цели улучшения общественной жизни и человека.
По существу, методы и основные принципы социологии являются геми же, что и в науке в целом. Но каждая фундаментальная наука модифицирует эти принципы, методы и технические процедуры в соответствии с природой изучаемых явлений. Например, принципы и методы химии отличаются от принципов и методов физики и биологии. Равным образом и социология разработала свою собственную модификацию принципов и методик, которые следует использовать с учетом особого характера социокультурных процессов, в особенности таких их компонентов, как значе- ние-ценность-норма. Она оперирует такими категориями, как причинность, время, пространство, но способом, существенно отличающимся от естественных наук. В исследованиях социологи используют логикоматематический и силлогистический дедуктивный методы; умеренно применяют интуитивное прозрение (правда, всегда верифицируя его другими методами); широко употребляют эмпирическое наблюдение во всех его формах, начиная от индукции, статистического анализа и кончая клиническим наблюдением и даже экспериментом. В то же время они постоянно модифицируют все эти методы и технику так, чтобы можно было приспособить их к специфическому характеру надорганической вселенной.
LJ Источник П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С.ЗО, 161, 175.
2.
Социология разделена на большое число специальностей. Вряд ли это должно удивлять, поскольку насчитываются многие тысячи исследователей, заинтересованных в возделывании своих собственных участков. А так как социология имеет в виду весь социальный мир (включая его причины и следствия), то налицо огромный выбор эмпирических объектов для возможного исследования.
Наличие данных из разных исторических периодов — это безусловное преимущество при попытке синтезировать общие принципы объяснения. Часто наблюдаемые изменения в эмпирических распределениях позволяют нам сформулировать принципы применимости для соответствующий предметной области и уточнить наши теории. К примеру, исследование из области промышленной социологии и жизни местных общин, проводившееся с 30-х до 50-х годов, и подвело к формулировке общих принципов того, как опыт командования либо подчинения порождает дивергентные классовые культуры. Это накопленное знание остается пригодным на аналитическом уровне, даже
21


если (как, видимо, и происходит в действительности) в последние десятилетия более ірубые формы власти-авторитета для большинства работающих ослабли, а вслед за этим ослабли и различия в классовых культурах. Поэтому сравнение исторических различий не просто дополняет индивидуализирующее описание, но служил также для проверки и расширения сферы применения теории. В дальнейшем область ее действия можно было бы увеличить, приняв во внимание еще более крайние случаи, которые легче всего найти, обратившись к той исторической эпохе, когда чрезвычайно жесткие и насильственные формы принудительного контроля были общепринятыми. Аналитическую теорию следует отличать от эмпирических обобщений, говорящих о тенденциях. которые действуют какое-то время. Только первая может дать нам понимание будущих социальных образований, независимо от тот, наблюдается или нет радикальное изменение эмпирических тенденций в независимых переменных.
Все исследовательские методы имеют свои слабости. Мы можем преодолеть их, показав согласованность результатов, полученных различными методами. Поэтому, несмотря на слабости сравнительных исследований, непротиворечивость теории, опирающейся на все доступные источники данных, может быть использована для обоснования наших выводов относительно факторов, действующих в изучаемой совокупности данных. Экспериментальные свидетельства особенно хорошо помогают, когда привязаны к общей теоретической схеме. Поэтому надо искать теоретические связи с «натуралистическими» исследованиями (например, организаций или взаимодействий лицом к лицу), с историческими исследованиями динамических процессов, а по сути — с социологическими исследованиями во всем их диапазоне. Логическая согласованность, если она достаточно прочна, сможет вывести нас из любого локального методологического тупика. И это довод в пользу теоретического осмысления наших результатов везде, где возможно. С точки зрения методолога, теорию можно рассматривать как приспособление для накопления и хранения наших толкований вышеупомянутой согласованности. Поэтому игнорирование более ранних исследований — это порок, а не добродетель. Самые различия в исследовательских методах дают нам благоприятную возможность подтвердить наши результаты как бы приемом «триангуляции».
Чтобы продвинуться в социологии, нам нужен дух благородства, а не дух фракционного антагонизма. Это не то же самое, что лозунг, утверждающий ’’право каждого идти своим путем", т.е. терпеть друг друга, но никак не общаться между собой интеллектуально. Построение социологического знания — это коллективное предприятие и в более чем одном измерении. Все виды человеческой деятельности социальны, и сама наука есть процесс организации коллективной мысли.
LÜ Источник. Р. Коллинз. Социология: наука или антинаука? // Теория общества. М.. 1999. С. 62, 64-67.
22


3.
Термин «модель» в общественных науках употребляется очень неопределенно. В более развитых науках модель — это способ наглядного представления некоторого явления таким образом, чтобы показать ег о основные свойства и их взаимосвязи. В социальной теории моделирование включает разнообразные виды деятельности: от составления формальных уравнений и имитационного моделирования на компьютерах до графического представления отношений между явлениями. Я буду применять этот термин ограниченно, только к теоретизированию, в котором понятия и их отношения дают обозримую картину свойств социального мира и их взаимоотношений.
Итак, модель есть схематическое представление некоторых событий, которое включает: понятия, обозначающие и высвечивающие определенные черты универсума; расположение этих понятий в наглядной форме, отражающей упорядочение событий в мире; символы, характеризующие природу связей между понятиями. В социологической теории обычно сгроят два типа моделей: «абстрактно-аналитические» и «эмпирикокаузальные».
Абстрактно-аналитические модели разрабатывают свободные от контекста понятия (например, понятия, относящиеся к производству, централизации власти, дифференциации и т.д.) и затем представляют их отношения в наглядной форме. Такие отношения обычно выражены в категориях причинности, но эти причинные связи — сложные, подразумевают изменения в характере связи (типа цепей обратной связи, циклов, взаимных влияний и прочих нелинейных представлений о соединениях элементов).
Напротив, эмпирико-каузальные модели обычно представляют собой высказывания о корреляциях между измеренными переменными, упорядоченными в линейную и временную последовательность. Цель — «объяснить изменчивость» зависимой переменной на основе ряда независимых и промежуточных переменных. Такие упражнения в действительности всего лишь эмпирические описания, потому что понятия в модели данного типа — это измеренные переменные для частного эмпирического случая. И все же, несмотря на недостаточность абстракции, подобные понятия часто считают «теоретическими». Следовательно, как и в случае с эмпирическими пропозициональными схемами, эти более эмпирические модели будут гораздо менее полезными при построении теории, чем аналитические. Подобно своим пропозициональным аналогам, каузальные модели описывают регулярность в совокупности данных, что требует для настоящего объяснения более абстрактной теории.
'-ui Источник. Д. Тернер. Аналитическое теоретизирование // Теория общества. М, 1999. С. 115 116.
23


4.
Основополагающий методологический принцип и социальной * психологии. и социологии — принцип, без которого они никогда не достигнут научного объяснения, — следовательно, гаков: причиной социальною и личностного феномена никогда не бывают только социальный или личностный феномен, но всегда сочетание социального и личностного феномена.
LÀJ Источник. У. Томас, Ф. Знанецкий. Методологические заметки // Американская социолог ическая мысль. М.. 19%. С. 347.
5.
Если условно принять эмпирические (конкретные) исследования за первый уровень, то, в процессе восхождения от конкретного к абстрактному, следующим, вторым уровнем, выступают частные социологические теории, получившие название «теория среднего уровня». Они возникли в связи с дифференциацией социологических исследований, которая шла в двух основных направлениях: а) по сферам, областям человеческой деятельности. Так появилась: социология груда, досуга, семьи, образования; б) на стыке с другими науками, политическая социология, экономическая социология, социолингвистика, социоэтнология и т.д. и т.п. Наряду с ними возникли также такие направления социологических исследований, которые подчас относят к теориям «среднего уровня», например, теория общественного мнения, социальной структуры.
Связь общей теории в социологии с теориями «среднего уровня» и, тем более, с частыми выводами, которые непосредственно обобщают материалы эмпирических исследований, является «мноітхггупенчатой», со многими «степенями свободы» в каждом узле, связующем эти ступени. Но сложность и многоступенчатость связи не означает ее отсутствия и, тем более, не дает основания для нигилисгического отношения к общей теории.
Трудности возникают не при разграничении с этими науками общей теоретической социологии, а социологических теорий «среднего уровня», возникших на пограничье со многими из них. Заметим, что это не касается всех «теорий среднего уровня», например, социологии семьи, чей объект изучения представляет ячейку общества, в которой сплелись экономические, нравственные, правовые, а подчас и политические факторы, но в полной мере касается «экономической социологии», «политической социологии», «социологии религии», «социологии культуры» и т.д. Различие состоит в том, что соответствующая «социология» при изучении экономических, политических, религиозных. культурных и т.д. процессов рассматривает их с позиций общей теоретической социологии, а эго значит: а) соотносит субъективные стороны (мне-
24


ния, настроения, повеление в данной сфере жизни) с объективными, обусловившими мысли, чувства, повеление субъектов социального процесса; б) в связи со всеми другими сторонами жизни и деятельности субъектов общественной жизни. Эти особенности отраслей социологического знания могут быть инстинктивно нащупаны социологом — эмпириком, применяющим «свои» методы исследования, но лучше, если оно осознаются «на берегу», т е. до того, как начаты исследовательские процедуры.
tU Источник: М. Н. Руткевич. Макросоциология. М.. 1995. С. 21. 23. 29.
25


Глава З
НАУЧНЫЙ СТАТУС ОБЩЕЙ СОЦИОЛОГИИ, ЕЕ МЕСТО И РОЛЬ В СИСТЕМЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ
Сф.
Сф.
1. П. Сорокин
26
4. У. Томас, Ф. Знанецкий __
_ 32
2. Г. Тернборн
28
5. М.Н. Руткевич
32
3. Дж. Тернер
31
1.
Социология, подобно биологии, которая делится на общую и специальную (ботаника, зоология и др.), и подобно экономике, которая также состоит из общей и специальной экономики (банковское дело и деньги, транспорт и сельское хозяйство), может быть поделена на общую социологию и специальную. Общая социология изучает а) родовые свойства всех социокультурных явлений в их структурных и динамических аспектах; б) повторяющиеся взаимосвязи между социокультурными и космическими явлениями; собственно социокультурные и биологические феномены; различные подклассы социокультурных явлений.
Общая структурная социология изучает а) структуру и состав родовых социокультурных явлений (подобно изучению структуры клетки как явления жизни или атома в физике); б) основные структурные типы групп или институтов, в соответствии с которыми дифференцируется и стратифицируется население, и их взаимоотношения; в) основные структурные типы культурных систем и их взаимоотношения; г) структуру и типы личностей, входящих в состав социальных групп и культурных систем.
Общая динамическая социология исследует а) повторяющиеся социальные процессы, такие, как социальный контакт, взаимодействие, социализация, конфликт, господство, подчинение, адаптация, амальгама, миграция, мобильность; далее, она изучает, как рождаются социальные системы, как они приобретают и теряют членов, как последние распределяются в рамках всех социальных структур, как становятся организованными или дезорганизованными и как все эти процессы воздействуют на людей, в них вовлеченных; б) повторяющиеся культурные процессы — изобретение,
26


диффузия, интеграция и дезинтеграция, конверсия и аккумуляция культурных образцов и систем, их воздействие на формирование личности;
в) ритм, темп, периодичность, тенденции к флуктуации в социальных и культурных процессах, социокультурные изменения и эволюция;
г) происходящие в людях повторяющиеся социокультурные процессы. То есть общая динамическая социология исследует как и почему люди меняются.
Специальные социологии. Каждая из них, по сути, делает то же самое, но в отношении специального класса социокультурных явлений, избранного для тщательного изучения. Самые развитые специальные социологии в настоящий момент это: демографическая социология, аграрная социология, урбан-социология, социология семьи, права, религии, знания; социология войны, революции, социальной дезорганизации, социология преступления и наказания (криминология), социология искусств, экономическая социология и некоторые другие.
В схематической форме главные разделы в социологии могут быть представлены следующим образом.
Таблица 1
Общая
структурная
социология
Общая динамическая социология
Специальная социология
Теория о:
а) социальных системах и скоплениях;
б) культурных системах и скоплениях;
в) личностях в их структурном аспекте, основных типах их взаимоотношений
Теория повторяющегося в:
а) социальных процессах и изменениях:
б) культурных процессах и изменениях;
в) личностных процессах и изменениях в их типах. взаимоотношениях, ритмах, тенденциях и причинных факторах
Теория егруктуры и динамики соответствующего класса социокультурных явлений, изучаемых в их родовых и повторяющихся аспектах и отношениях
Это разграничение социологии является логически более адекватным и лучше соответствует тому, чем является социология на самом деле. Определение ее как науки "о культуре", "об обществе", "о человеческих отношениях" и т.п. представляется слишком общим. Они не указывают на специфические черты социологии и не отличают ее от других социальных наук, хотя, с другой стороны, значительная часть этих определений прекрасно вписывается в верхнюю таблицу.
Рука об руку с развитием общей социологии шло прогрессивное развитие ее специальных отраслей. В настоящее время появилось большое число направлений, наиболее важным из которых являются: социология
27


семьи, территориальных общностей, населения, государства, религии, права, социальных классов, каст, расовых и этнических групп, занятий и профессий, искусств, знания; криминология, аграрная и городская социологии; социология войны и революции; социология социальной мобильности; экспериментальная социология, социология бедствий и катастроф и некоторые другие. Во всех этих областях собран обширный фактический материал, который качественно и количественно проанализирован, найдены корреляции с другими социокультурными переменными, и они прослежены до уровня валидных закономерностей.
ÜJ Источник: П. Сорокин. Человек. I Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 173-174. 189.
2.
Вероятно, в ближайшем будущем социологическое теоретизирование претерпит изменения весьма драматического свойства. Сегодня на передний план выдвинулось, говоря словами Дж. Александера, новое движение за теорию: предпочтение отдается эрудиции и тщательной продуманности высказываний. Однако вряд ли можно считать, что, благодаря этому, после бурь и потрясений конца 60-х — начала 70-х годов в социологии воцарились мир и согласие относительно ее общей парадигмы. Теоретическая социология фактически беззащитна перед лицом молчаливого неодобрения многих несоциологов, а также открытой критики в рамках самой этой дисциплины, которая, по всей вероятности, будет нередкой (нельзя исключить. что и нынешние ее лидеры предпримут радикально новые ходы).
Слабости современной социологической теории мы можем суммарно представить в виде двух положений.
Первое состоит в том, что социальная теория и социальная наука фактически тождествены социологии. Этот факт нашел свое отчетливое выражение в структуре изданного Э. Гидденсом и Дж. Тернером весьма представительного сборника «Социальная теория сегодня». Дж. Александер в своей статье «Центральное место классики», помимо весьма красноречивой защиты непреходящего центрального значения классиков для современного социологического теоретизирования, проводит противопоставление «социальной» и «естественной» науки, хотя в действительности, говоря о первой, он имеет ввиду только социологию.
Это означает, что за скобки выносятся экономические и другие внесо- циологические теории социального взаимодействия, например, теория игр. Во всех естественных и гуманитарных дисциплинах существует склонность к интеллектуальному шовинизму и близорукости. Однако интеллектуальное течение, неспособное принять прямой вызов своим постулатам и быстро ответить на него, может оказаться на обочине научной мысли. Мощное продвижение моделей рационального выбора в целом ряде областей социальных исследований, таких, как политология, экономическая история и демография, также привело к ожесточенным контр-
28


атакам на них или к тщательной проверке этих моделей в попытке доказать, что нормы и институты нельзя редуцировать к индивидуальному рациональному выбору. В результате возникла парадоксальная ситуация: в социальных науках ведется яростный спор относительно основных перспектив развития классической социологии, в то время как нынешнее социологическое теоретизирование отвергает само существование таких перспектив (единственным значимым исключением является Дж. Коулмен). В этой дискуссии, имеющей фундаментальное значение, лучшими защитниками классических социологических концепций до сих пор были политологи, философы и историки. Социологические «ставки» здесь исключительно высоки, и не замечать дискуссию уже невозможно, а мнение, будто Парсонс раз и навсегда разрешил «дилемму утилитаризма», вряд ли будет впредь основополагающим в социологической теории.
Второе положение можно сформулировать следующим образом: основная задача социологической теории состоит в концептуализации социального порядка, его возможности и/или социального действия. Приведем несколько примеров из литературы последних лет. У Гидденса читаем. «Понятия теории структурации, подобно любой конкурирующей теоретической перспективе, для множества исследовательских целей должны считаться не чем иным, как сенсибилизирующими приспособлениями». В другой его книге имеется высказывание, что «отправной точкой теоретического мышления и эмпирической работы в социальных науках должен считаться анализ повторяющейся социальной практики». Для М. Арчер основной «целью является теоретизирование относительно условий культурной стабильности или изменений». Александер формулирует свои исходные намерения так: «Я намерен рассматривать действие как движение в двух основных измерениях: интерпретации и стратегизации. Эти два аспекта следует считать аналитическими элементами потока эмпирического сознания».
Более амбициозный, на первый взгляд, проект «аналитического теоретизирования» Дж. Тернера тоже оказывается лишь разработкой «сенсибилизирующей схемы для анализа человеческой организации».
Из приведенных высказываний ясно, что в преобладающем ныне в общей социологии типе теоретизирования совершенно отсутствует или считается второстепенным именно стремление объяснять. Весьма слаб интерес к вопросам типа: «Почему эти люди действуют таким образом? Почему данный социальный порядок изменяется именно таким образом?»
Не вдаваясь в эпистемологические споры, можно сказать, что объяснить нечто — значит дать правдоподобное обоснование того, почему в данной ситуации, в которой существовала по меньшей мере еще одна возможность, актуализировалось именно это нечто. Концептуализация — необходимая составляющая теоретизирования, и она всегда занимала значительное место в теоретической работе социологов. Тем не менее в ближайшем будущем необходимость концентрации усилий на разработке.
29


обсуждении и сравнении концептуальных схем, весьма вероятно, будет оспорена или отпадет вовсе.
Как правило, объяснение считается более высокой научной задачей, чем концептуализация, которую часто рассматривают лишь как средство для объяснения цели исследования.
В социальных науках предпринимается попытка объяснить две группы феноменов — человеческое социальное действие и результаты человеческого социального действия.
Исходный же тезис социологического — и сходного с ним по сути антропологического — объяснения противоположен экономическому. Экономисты полагают, что в целях сколь-нибудь разумного научного анализа следует придерживаться мнения о стабильности предпочтений и что «о вкусах не спорят», т. е. вкусы людей примерно одинаковы. Социологи и антропологи, наоборот, исходят из того, что действующие делятся на разного рода категории и группы, относятся к разным историческим эпохам. На взгляд социологов и антропологов, социальные действия различаются, потому что неодинаковы сами действующие, принадлежащие к разным группам, полам, классам, обществам, культурам и т. д.
Вместе с тем обычно предполагается, что ситуации или обстоятельства действия изменчивы и случайны. В терминах понимающей социологии ситуация задается тем, как определяют действующие. Возможности выбора, которыми располагает социологически понимаемый действующий, обычно изменяются в зависимости от его ценности, принятых им норм, понимания им ситуации и от его местоположения в социальной структуре, а не от непосредственной ситуации действия. Местоположение в социальной структуре иногда считают «ситуацией», в которой оказывается действующий, однако эта «ситуация» является более или менее постоянной характеристикой действующего, и ее не следует путать с обстоятельствами совершения отдельного действия, которые надо объяснять особо. Альтернативы определяются культурой или «задаются структурным образцом», так что ситуации действия отличаются от этих альтернатив несущественно. То, что Стичкомб в блестящем анализе концепции Р. Мертона — автора, видимо, самых ясных в социологии объяснений — называет социально структурированными альтернативами, в терминах используемого здесь различения "действующий — ситуация" оказывается альтернативами, "структурированными" принадлежностью действующего к культуре и его местоположением в структуре.
Тем не менее при всем том, что уже было сказано, сверхзадача социальной науки состоит в объяснении иных вопросов: «Почему люди действуют именно таким образом? Почему их действия имеют именно такие следствия (или не имеют их)?»
Объяснения, предлагаемые социальными науками, можно дифференцировать в зависимости от того, считаются ли в них объясняющей переменной сами действующие или ситуации, в которых действующие находятся. В моделях рациональною выбора действующие считаются заданными величинами, а 30


ситуации — переменными. Люди действуют именно їдким образом, потому что такова ситуация, и они действуют иначе, когда изменяется ситуация, в которой они оказываются. В социологии и родственных ей теоретических построениях — в политической науке, антропологии, демографии, педагогике и социологически ориентированной историографии — наоборот, принадлежность к кулыуре и/или местоположение действующих в структуре считают основной объясняющей переменной. Люди действуют вполне определенным образом, потому что принадлежат к определенной кулыуре и/или потому, что обладают определенными ресурсами для этого. И действия людей различны в гой мере, в какой различаются культуры, носителями которых они являются, и/или в какой различаются их местоположения в структу ре.
U Источник: Г. Терборн. Принадлежность к культуре// Теория общесгва. М.. 1999. С. 73-76. 79-80, 97.
3.
Существенную часть теоретической деятельности в социологии составляет построение абстрактных систем из категорий, которые предположительно обозначают между этими свойствами универсума и важнейшие отношения между этими свойствами. По сути, подобные схемы представляют собой типологии, отображающие основные движущие силы универсума. Абстрактные понятия расчленяют основные его свойства и затем упорядочивают их таким образом, чтобы предположительно проникнуть в его структуру и движущие силы.
Теория должна содержать нечто большее, чем абстрактные высказывания о регулярных явлениях: она должна обратиться к проблеме причинности, не ограничиваясь простой причинностью эмпирических моделей. По моему мнению, аналитические модели существенно дополняют абстрактные суждения, выясняя сложные причинные взаимосвязи (прямые и косвенные влияния, петли обратной связи, взаимные влияния и т.д.) между понятиями в этих сужениях. Без таких моделей трудно узнать, какие процессы и механизмы задействованы в отношениях, которые отражены в некотором абстрактном суждении.
Следовательно, аналитическая теория должна быть абстрактной. Она должна отображать общие свойства универсума, быть проверяемой или способной порождать проверяемые суждения. Такая теория не может пренебрегать причинностью, действующими процессами и механизмами. И потому наилучший подход к построению теории в социологии — это сочетание сенсибилизирующих аналитических схем, абстрактных формальных суждений и аналитических моделей. Вместе они обеспечивают наибольшую творческую синергию.
На более эмпирическом уровне построения теории, суждения среднего рант, т.с. в сущности, эмпирические обобщения, применяемые к целой содержательной области, могуг оказаться полезными как один из путей проверки более абстрактных теорий. Такие "теории" среднего уровня упорядочивают
31


результаты исследований целых классов эмпирических явлений и, следовательно, обеспечивают сводный массив данных, который можег пролить свет на некоторый теоретический закон или модель. Эмпирические каузальные модели могут выявить действующие во времени процессы, чтобы соединить соответствующие переменные в теории среднего уровня или простом эмпирическом обобщении. В качестве таковых они моіут помочь оценить степень правдоподобия аналитических моделей и абстрактных суждений. Но без абстрактных законов и моделей эти эмпирические подходы не помогут выстроить теорию.
Ш Источник. Дж. Тернер. Аналитическое теоретизирование// Теория общества. М, 1999. С. 112, 117, 119-120.
4.
Идеал социальной теории, как и всякой другой номотетической науки состоит в том, чтобы истолковать возможно большее количество фактов возможно меньшим числом законов, т.е. не только причинно объяснить жизнь отельных обществ в отдельные периоды, но и подчинить эти отдельные законы общим законам, применимым ко всем обществам во все времена, принимая во внимание историческую эволюцию человечества, которая постоянно приносит новые данные и новые факты и таким образом побуждает нас искать новые законы в дополнение к уже открытым. Но то, что социальная теория как таковая не может проверить свои результаты лабораторным методом, а должна полностью полагаться на логическое совершенство своего абстрактного анализа и синтеза, делает проблему контроля обоснованности обобщений особенно важной...
LÏÂ Источник: У. Томас, Ф. Знанецкий. Методолотческие заметки // Американская социологическая мысль. М.. 1996. С. 349.
5.
Таким образом, категории субъекта и объекта, равно как связанные с ними самым непосредственным образом категории субъективного и объективного, являются центральными для теоретической социологии, имеющей дело с общими категориями. Не мысль, воля, практическая деятельность субъектов, взятые сами по себе, и не объективные условия, факторы, взятые само по себе, а "наложение” субъективного на объективное, их переплетение, их взаимодействие — вот в чем, на наш взгляд, специфика социологического подхода. В этом его отличие от социально-психологического подхода, который имеет дело прежде всего с субъектом, его поведением (хотя так или иначе вынужден интересоваться причинной обусловленностью мотивов поведения, что поневоле выводит за пределы психической детерминации) и от экономического подхода, который имеет дело прежде всего с объективными характеристиками социальных процессов, но при этом, гак или иначе, вынужден интересоваться мотивами хозяйственной деятельности, обращаться к субъективному как от-
32


ражению материальных условий бытия и возникающих на этой основе потребностей и интересов людей. В сфере общественного знания нет и не может быть наук, предметом изучения которых является только субъективное или только объективное, ибо они неразрывно сплетены в деятельности человека, социальных групп, этносов, любых субъектов исторического процесса. Поэтому диалектика взаимодействия субъективного и объективного в той или иной мере учитывается любой наукой об обществе. Но именно для социологии исследование диалектики взаимодействия духовного и материального является стержнем методологии.
CU Источник. М. Н. Рутксвич. Макросоциология. М., 1995. С. 13-14.
33


Г.пава 4
ОБЩЕСТВО КАК ЦЕЛОСТНАЯ ДИНАМИЧЕСКАЯ СИСТЕМА
стр.стр.1. Э. Дюркгейм
34
5. Н. Луман
42
2. М. Вебер
37
6. М. Арчер
44
3. П. Сорокин
37
7. Ф. Гидлингс
44
4. Т. Парсонс
41
1.
В силу этого принципа общество — не простая сумма индивидов, но система, образованная их ассоциацией и представляющая собой реальность sui generis, наделенную своими особыми свойствами. Конечно, коллективная жизнь предполагает существование индивидуальных сознаний, но этого необходимого условия недостаточно. Нужно еще, чтобы эти сознания были ассоциированы, скомбинированы, причем скомбинированы определенным образом.
Только в конце XVIII в. начали замечать, что социальный мир, как и другие природные миры, имеет свои собственные законы. Монтескье, заявляя, что «законы — это необходимые отношения, вытекающие из природы вещей», хорошо понимал, что это превосходное определение естественного закона применимо к социальным явлениям так же, как и к другим; его «Дух законов» как раз и имеет целью показать, как юридические ин- ституты базируются на природе людей и их среды. Немного времени спустя Кондорсе предпринял попытку обнаружить порядок, согласно которому осуществляется прогресс человечества, что было лучшим способом показать, что он не содержит в себе ничего случайного и переменчивого, но зависит от определенных причин. В это же время экономисты учили, что факты промышленной и торговой жизни управляются законами, которые, по их мнению, они уже даже открыли.
Тем не менее, хотя эти различные мыслители подготовили путь к концепции, на которой базируется социология, у них еще было довольно туманное и расплывчатое представление о том, что такое законы социальной жизни. В самом деле, они не стремились показать, что социальные
34


факты порождают друг друга согласно отношениям причины и следствия, определенным и неизменным, что ученый стремится наблюдать их посредством приемов, подобных тем, которые используются в науках о природе. Они считали лишь, что если принимать во внимание природу человека, то тем самым уже оказывается намеченным единственный путь, который является естественным и которым человечество должно следовать, если оно хочет быть в согласии с самим собой и осуществить свое предназначение; при этом оставалась все же возможность того, что оно уклонится от этого пути.
И действительно считалось, что ему постоянно приходится от него уклоняться в результате прискорбных заблуждений, которые, впрочем, не очень старались объяснить. Для экономистов, например, подлинная экономическая организация, единственная, которую должна изучать наука, в известном смысле никогда не существовала; она является скорее идеальной, чем реальной, так как люди под влиянием своих правителей и вследствие настоящего ослепления всегда οχ нее отказывались. Это значит, что ее в гораздо большей мере конструировали дедуктивно, чем наблюдали; таким образом, происходил, хотя и не прямой, но все же возврат к концепциям, лежащим в основе политических теорий Платона и Аристотеля.
Только в начале XIX в., у Сен-Симона, и особенно у его ученика, Огюста Конта, новая концепция окончательно появилась на свет.
С этой точки зрения общества переставали выступать как нечто вроде бесконечно податливой и пластичной материи, которую люди могут, так сказать, лепить по своей воле; с этих пор в них нужно было видеть реальности, природа которых нам навязывается и которые могут изменяться, как и все естественные явления, только сообразно управляющим ими законам. Учреждения различных народов нужно было рассматривать уже не как продукт более или менее просвещенной воли государей, государственных деятелей, законодателей, а как необходимые следствия определенных причин, которые физическим образом заключают их в себе. Если данный способ, которым объединяется народ в какой-то момент его истории, состояние его цивилизации в эту же эпоху, то отсюда вытекает социальная организация с теми или иными признаками, точно так же как свойства физического тела вытекают из его молекулярного строения. Мы оказываемся, таким образом, перед лицом устойчивого, незыблемого порядка вещей, и настоящая наука становится возможной и вместе с тем необходимой для того, чтобы его описывать и объяснять, чтобы выявлять его характерные признаки и причины, от которых они зависят. Эта чисто умозрительная наука есть социология. Чтобы лучше показать ее связь с другими позитивными науками, Конт часто называет ее социальной физикой.
Но как бы ни был важен принцип детерминизма, его не было достаточно для создания социологии. Для того, чтобы у этой новой науки, названной этим именем, существовал предмет изучения, нужно было также, чтобы изучаемый ею объект не смешивался ни с одним из тех, которыми занимаются другие науки. Но на первый взгляд может показаться, что со¬
35


апология неотличима от психологии; и этот тезис действительно обосновывался, в частности Тардом. Говорят, что общество ничто вне составляющих его индивидов; они составляют все реальное, что в нем есть. Как же наука об обществах может отличаться от науки об индивидах, т. е. от психологии?
Если рассуждать подобным образом, то можно с таким же успехом доказывать, что биология — это лишь раздел физики и химии, так как живая клетка состоит исключительно из атомов углерода, азота и т. д., которые изучают физико-химические науки. Но это значит забывать, что целое очень часто обладает свойствами, весьма отличными от тех, которыми обладают составляющие его части. Хотя в клетке имеются только минеральные вещества, последние, комбинируясь определенным образом, порождают свойства, которых у них нет, когда они гак не скомбинированы, и которые характерны для жизни (способности питаться и размножаться); они образуют, стало быть, благодаря факту их синтеза, реальность совершенно нового рода, реальность жиіни, которая составляет объект биологии. Точно так же и индивидуальные сознания, ассоциируясь устойчивым образом, порождают, благодаря сложившимся между ними отношениям, новую жизнь, весьма отличную от той, которая была бы, если бы они оставались изолированными друг от друга; это социальная жизнь. Религиозные институты и верования, политические, юридические, моральные, экономические институты — словом, все, что образует цивилизацию, не существовало бы, если бы не было общества.
В самом деле, цивилизация предполагает сотрудничество не только всех членов одного и того же общества, но и всех обществ, которые находятся в контакте между собой. Кроме того, она возможна только в том случае, если результаты, достигнутые одним поколением, передаются следующему поколению, так чтобы они могли приобщаться к тем результатам, которых достигло последнее. Но для этого нужно, чтобы следующие друг за другом поколения, по мере того как они достигают зрелого возраста, не отделялись друг от друга, а оставались в тесном контакте, т. е. ассоциировались постоянным образом. Отсюда обширная совокупность явлений, существующих только потому, что существуют человеческие ассоциации; и эти явления изменяются сообразно тому, каковы эти ассоциации, каким образом они организованы. Находя свое непосредственное объяснение в природе не индивидов, а обществ, эти явления образуют, стало быть, предмет новой науки, отличной от индивидуальной психологии, хотя и связанной с последней; это социология.
Теперь социология уже вышла из героической стадии. Принципы, на которых она базируется и которые первоначально были провозглашены чисто философски, диалектическим образом, получили теперь подтверждение фактами. Она исходит из предположения, что в социальных явлениях нет ничего случайного и произвольного. Социологи показали, что в действительности определенные моральные, юридические инстигуты, религиозные верования тождественны повсюду, где условия социальной 36


жизни обнаруживают ту же тождественность. Они установили даже, что некоторые обычаи сходны между собой вплоть до деталей, причем в странах, весьма удаленных друг от друга и никогда не имевших между собой никаких сношений. Это примечательное единообразие служит лучшим доказательством того, что социальный мир подвержен действию закона всеобщего детерминизма.
В действительности существует столько отраслей социологии, столько частных социальных наук, сколько существует разновидностей социальных фактов.
Ш Источник. Э. Дюркгейм. Социология. М., 1995. С. 119. 266-269. 271-274.
2.
Законное для наших наук понятие прогресса всегда, без какого-либо исключения, связано с «техническим» аспектом, что должно здесь, как уже упоминалось, означать — со «средством» для достижения однозначно заданной цели. И никогда это понятие не возвышается до сферы «последних» ценностей.
В завершение сказанного я считаю необходимым заметить, что мне лично термин «прогресс» даже в тех узких границах, где его эмпирическое применение не вызывает сомнения, представляется неуместным.
L1Ü Источник: М. Вебер. Избранные произведения. М.. 1990. С. 590.
3.
Предметом данной работы является социальная мобильность, то есть явление перемещения индивида внутри социального пространства. В связи с этим представляется необходимым очень точно обрисовать суть того, что я подразумеваю под социальным пространством и его производными. Во- первых, социальное пространство в корне отличается от пространства геометрического. Люди, находящиеся вблизи друг от друга в геометрическом пространстве (например, король и его слуга, хозяин и раб), в социальном пространстве отделены громадной дистанцией. И, наоборот, люди, находящиеся очень далеко друг от друга в геометрическом пространстве (например, два брата или епископы, исповедующие одну религию, или же два генерала одного звания и из одной армии, один из которых в Америке, а другой — в Китае), могут быть очень близки социально. Человек может покрыть тысячи миль геометрического пространства, не изменив своего положения в социальном пространстве, и, наоборот, оставшись в том же геометрическом пространстве, он может радикально изменить свое социальное положение. Так, положение президента Гардинга в геометрическом пространстве резко изменилось, когда он переместился из Вашингтона на Аляску, тогда как его социальное положение осталось тем же, что и в Вашингтоне. Людовик XVI в Версале и Николай II в Царском Селе остава-
37


лись в том же геометрическом пространстве, хотя их социальное положение в один момент круто переменилось.
Приведенные соображения свидетельствуют, что социальное и геометрическое пространство в корне отличны друг от друга. То же можно сказать и о производных от этих двух понятий, таких, как «геометрическая и социальная дистанция», «подъем в геометрическом и в социальном пространстве», «перемещение из одного положения в другое в геометрическом и социальном пространстве» и т. д.
Подобным же образом социальное пространство есть некая вселенная, состоящая из народонаселения земли. Там, где нет человеческих особей или же живет всего лишь один человек, там нет социального пространства (или вселенной), поскольку одна особь не может иметь в мире никакого отношения к другим. Она может находиться только в геометрическом, но не в социальном пространстве. Соответственно, определить положение человека или какого-либо социального явления в социальном пространстве означает определить его (их) отношение к другим людям и другим социальным явлениям, взятым за такие «точки отсчета». Сам же выбор «точек отсчета» зависит от нас: ими могут быть отдельные люди, группы или совокупности групп.
Составные части данного метода таковы: 1) указание отношений человека к определенным группам; 2) отношение этих групп друг к другу внутри популяции; 3) отношение данной популяции к другим популяциям, входящим в человечество.
Дабы определить социальное положение человека, необходимо знать его семейное положение, гражданство, национальность, отношение к религии, профессию, принадлежность к политическим партиям, экономический статус, его происхождение и т. д. Только так можно точно определить его социальное положение. Но и это еще не все. Поскольку внутри одной и той же группы существуют совершенно различные позиции (например, король и рядовой гражданин внутри одного государства), то необходимо также знать положение человека в пределах каждой из основных групп населения. Когда же наконец определено положение населения как гакового среди всего человечества (например, население США), тогда можно считать и социальное положение индивида определенным в достаточной степени.
Итак, резюмируем: 1) социальное пространство — это народонаселение Земли; 2) социальное положение — это совокупность его связей со всеми группами населения, внутри каждой из этих групп, то есть с ее членами; 3) положение человека в социальной вселенной определяется путем установления этих связен; 4) совокупность таких групп, а также совокупность положений внутри каждой их них составляют систему социальных координат, позволяющую определить социальное положение любого индивида.
Отсюда следует, что люди, принадлежащие к одинаковым социальным группам и выполняющие практически идентичную функцию в преде- 38


лах каждой их этих групп» находятся в одинаковом социальном положении. Те же, у кого наблюдаются некие отличия, находятся в разном социальном положении. Чем больше сходства в положении различных людей, тем ближе они друг к другу в социальном пространстве. Наоборот, чем значительнее и существеннее различия, тем больше социальная дистанция между ними.
Эвклидово геометрическое пространство — трехмерное. Социальное же пространство — многомерное, поскольку существует более трех вариантов группировки людей по социальным признакам, которые не совпадают друг с другом (группирование населения по принадлежности к государству, религии, национальности, профессии, экономическому статусу, политическим партиям, происхождению, полу, возрасту и т.п.) Оси дифференциации населения по каждой из этих групп специфичны, sui generis1, и не совпадают друг с другом.
Если считать прогрессом двусторонний процесс дифференциации и интеграции, обоснованный Спенсером и развитый в приложении к обществу Дюркгеймом, Зиммелем и другими, то исторический процесс является в то же время и прогрессом, ибо закон этот — один из наиболее достоверных законов в социальной жизни. Равным образом, если критерием прогресса считать принцип экономии и сохранения сил, то и с этой точки зрения историческое развитие в форме данного двустороннего процесса становится прогрессом.
Если считать критерием рост солидарности, социальности и равенства, то точно так же исторический процесс есть прогресс, ибо хотя не непрерывный, но неизменно историческое развитие совершается в данном направлении.
Если подобным критерием будет рост знания, то и в этом случае прогресс несомненен.
Можно было бы привести еще очень длинный ряд различных критериев прогресса, нейтральных или не касающихся прямо принципа счастья, вполне совпадающих с историческим развитием, а следовательно, показывающих реальность прогресса.
Но как уже выше было указано, дело обстоит иначе, если мы положим в основу прогресса принцип счастья. В этом случае получается или отрицательный ответ, или, во всяком случае, проблематичный. Недаром же представители этого течения большую часть звеньев исторического развития объявляли регрессивными.
Между тем можно ли вполне исключать принцип счастья из формулы прогресса? Можно ли считать прогрессом какой бы то ни было из указанных принципов, если он прямо или косвенно ведет к уменьшению счастья и к увеличению страданий? Очевидно, нет. Как бы ни были ценны сами по себе любовь к ближнему, солидарность, знание (истина ) и т.д. и т.п., но
1 	Особого рода (лат.).
39


раз они не сопровождаются параллельным развитием счастья или даже ведут к уменьшению его, они становятся полуценностями. И нетрудно показать, что даже величайшие рационалисты — стоики, аскеты и сам Кант, выставлявшие высшей ценностью моральный закон, implicite' включали в него счастье и блаженство, хотя и отличное от обыденного счастья.
Да это и само собой понятно. Как бы ни велика была ценность истины или альтруизма, или действенной любви и т. и., но раз они в качестве своего следствия имели бы увеличение страдания для всех, то тем самым они лишились бы этой ценности. Следовательно, все критерии прогресса, какими бы разнообразными они ни были, так или иначе подразумевают и должны включать в себя принцип счастья. Они могут о нем не говорить ввиду субъективности его, но они принуждены с ним считаться, и необходимо подразумевать его.
Принимая во внимание, что с точки зрения всех указанных выше «нейтральных» формул прогресса прогресс существует, тогда как рост счастья проблематичен, и принимая во внимание, что счастье составляет conditio sine qua non1  2 прогресса, мы тем самым приходим к выводу, что, очевидно, все указанные критерии не стоят в необходимой причинной связи со счастьем, а, следовательно, все они требуют, как формулы прогресса, тех или иных поправок или тех или иных разъяснений.
Закон есть не что иное, как связь предметов, подмеченная человеком благодаря многократному однообразному повторению этой связи.
Если я постоянно наблюдаю, что какое-нибудь явление А всегда следует за В, то у меня создается вероятностная гипотеза, что А всегда будет следовать за В. Эта связь называется законом.
Выше мы подчеркнули, что всякий закон есть лишь констатированная связь различных вещей, их свойств и качеств. Выше же было указано, что всякое следствие есть результат тех свойств предметов, которыми обладают вступающие во взаимодействие вещи (условия). Точно так же было указано, что эта констатированная связь никаким преимуществом перед единичными фактами (свойствами предметов) не обладает, а, напротив, сама есть их функция, познается из познания этих свойств (фактов) и ими же проверяется.
Теперь спросим, что составляет необходимое и главное условие истории человечества, без которого последняя немыслима и невозможна? Двусмысленностей в ответе не может быть. Безусловно, таким необходимым и достаточным условием является сам человек со всеми своими свойствами и потребностями. С его появлением началась история человечества, и с его исчезновением она кончится. Это факт, который оспаривать никто не может, ибо тогда должны были бы доказать возможность человеческой истории без человека. Это, очевидно, невозможно, поэтому человек есть глав¬
1 Подразумеваемым образом, неявно (лат.).
2 Непременное условие (лат ).
40


ное и необходимое условие человеческой истории. Всякое изменение исторического процесса, всякий шаг вперед или назад есть дело человека и без него не обходится.
Обладающий определенной психофизической организацией, путем бесчисленных страданий и опытов выработавший интеллект, как могучее средство творчества истории, ставящий себе цели и достигающий их человек был всегда единственным творцом своей истории.
Поставленный в зависимость от тех или иных условий природы, он изменял их постепенно в сторону желаемого и в этом постоянном творчестве истории он творил и себя.
Этим мы не хотим сказать, что человек абсолютно свободен от природы, но хотим сказать, что он сам есть часть природы, часть, обладающая определенными свойствами, и поэтому законы его развития есть законы его свойств, то есть законы его самого. Природа не есть нечто целое, которое противостоит человеку, а есть совокупность отдельных вещей, имеющих свои свойства, и одной из таких вещей, наиболее совершенной и высшей, является человек. Поэтому исторические законы — его законы, то есть связь его свойств как определенной части мира.
Поэтому так называемая закономерность в истории в переводе на обычный язык означает то, что не может быть ни одного исторического факта, который противоречил бы свойствам человека или совершался бы помимо его.
LU Источник. П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 297, 300, 509-511,516,519-523.
4.
4.1. Сведенная к самым простым понятиям социальная система состоит из множества индивидуальных действующих лиц, взаимодействующих друг с другом в ситуации, которая обладает по меньшей мере физическим аспектом или находится в некоторой среде действующих лиц, мотивации которых определяются тенденцией к «оптимизации» удовлетворения, а их отношение к ситуации, включая отношение друг к другу, определяется и опосредуется системой общепринятых символов, являющихся элементами культуры.
Понимаемая таким образом социальная система является всего лишь одним из трех аспектов сложной структуры конкретной системы действия. Два других аспекта представляют собой системы личности отдельных действующих лиц и культурную систему, на основе которой строится их действие. Каждая из этих систем должна рассматриваться как независимая ось организации элементов системы действия в том смысле, что ни одна из них не может быть сведена к другой или к их комбинации. Каждая из систем необходимо предполагает существование других, ибо без личностей и культуры не может быть социальной системы.
41


Социальная система такого типа, которая отвечает всем существенным функциональным требованиям, связанным с продолжительным существованием за счет собственных ресурсов, будет называться обществом. Для понятия общества существенно не то, будет ли оно каким бы то ни было образом взаимосвязано эмпирически с другими обществами, а то, что оно должно содержать все структурные и функциональные основания, чтобы быть независимо существующей системой.
Любая другая социальная система будет называться частной социальной системой. Очевидно, большинство социологических эмпирических исследований относится скорее к такому типу социальных систем, а не к обществам в целом. Это совершенно законно. Но использование понятия как некоторой нормы в теории социальных систем обеспечивает разработку такой концептуальной схемы, благодаря которой будет найдено место исследуемой частной, социальной системы в том обществе, частью которого она является. Тем самым почти исключается возможность, что исследователь упустит существенные черты общества, которое выходит за пределы данной частной социальной системы и предопределяет ее свойства. Не стоит говорить о том, насколько важно определить ту систему, которая является объектом социологического анализа, составляет ли она общество; а если нет, то какое место в обществе занимает данная частная социальная система, являющаяся его частью.
03 	Источник: T. І Іарсонс. Система координат действия и общая теория систем действия: культура, личность и место социальных систем // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 464, 475.
4.2. Поскольку социальная система образуется интеракциями человеческих индивидов, то каждый участник является одновременно и деятелем (обладающим определенными целями, идеями, установками и т.д.), и объектом ориентации как для других деятелей, так и для себя самого. Система интеракции является определенным аспектом, аналитически абстрагированным от тотальной совокупности процессов действий участников интеракции. В то же время эти "индивиды" являются также организмами, личностями и участниками культурных систем.
LU Источник. Т. Парсонс. Понятие общества: компонент и их взаимоотношения // Американская социологическая мысль. М.. 1996. С. 497.
5.
В соответствии с разрабатываемой здесь концепцией, теория общества должна рассматриваться как теория объемлющей социальной системы, заключающей в себе все остальные социальные системы. Эта дефиниция — почти цитата. Она соотносится с вводными положениями «Политики» Аристотеля, где городское сообщество (koinonia politike) определяется как наипрекраснейшее, наиглавнейшее (kyriotate) сообщество, которое заключает в
42


себе все остальные (pasas periechousa tas allas). Таким образом, поскольку речь идет о понятии общества, мы присоединяемся к древнеевропейской традиции. Правда, все компоненты этой дефиниции мы понимаем нетрадиционно (включая и понятие включенности, т. е. periechon, которое мы, в русле теории систем, подвергнем декомпозиции при помощи концепции дифференциации), ибо речь у нас идет о теории современного общества для современного общества.
Итак, общество прежде всего понимается как система, а форма системы (об этом было сказано выше) есть не что иное, как различение системы и окружающего мира. Это не значит, что достаточно общей теории систем — и путем логических выводов можно будет заключить, что в данном случае есть общество. Напротив, следует дополнительно определить, в чем состоит особенность социальных систем, а в рамках теории социальных систем — определить еще и то, что составляет особенность системы общества, что имплицирует наша характеристика общества как объемлющей социальной системы.
Следовательно, мы должны различать три разных уровня анализа общества:
1) общую теорию систем, а в ней — общую теорию ауто- пойетических систем;
2) теорию социальных систем;
3) теорию системы общества как особого случая социальных систем. На уровне общей теории аутопойетических, самореферентных, оперативно замкнутых систем теория общества пополняется принципиальными понятиями и результатами эмпирических исследований, имеющими силу и для других систем того же типа (например, мозга). Здесь возможен широкий междисциплинарный обмен опытом и инициативами. Как показано в предыдущем параграфе, мы основываем теорию общества на инновативных тенденциях в этой сфере.
На уровне теории социальных систем речь идет об особенностях тех аутопойетических систем, которые могут быть поняты как социальные. На этом уровне следует определить специфическую операцию, аутопойетиче- ский процесс которой ведет к образованию социальных систем в соответствующем им окружающем мире. Теория социальных систем, следовательно, обобщает все высказывания (и лишь такие высказывания), которые имеют силу для всех социальных систем, даже для систем интеракции с их малой длительностью и ничтожным значением. На этом уровне общество оказывается (как и классическое societas civilis) одной из многих социальных систем, и его можно сравнивать с другими тинами социальных систем — системами организации и системами интеракции присутствующих.
Л ишь на третьем уровне сказывается специфика систем общества. Здесь необходимо артикулировать значение того самого признака, который восходит к начальным положениям «Политики» Аристотеля. В основании явно лежит парадокс. Он состоит в том, что одна социальная система среди других (koinonia) одновременно включает в себя другие системы.
43


Аристотель разрешал этот парадокс эмфазой, а в конечном счете — этическим пониманием политики. Тем самым для традиционного понимания общества парадокс был сделан невидимым. Мы же размыкаем парадокс путем предложенного здесь различения уровней анализа общества. Это допускает возможность при удобном случае напоминать о парадоксальном фундировании всей теории. (Ведь различение «уровней» — это, в наших понятиях, «форма», которая имеет две стороны; понятие уровня предполагает, что есть другие уровни.)
LUI Источник. Н. Луман. Теория общества// Теория общества. М., 1999. С. 212-214.
6.
Характерная особенность социального состоит в зависимости от деятельности. Без человеческой деятельности ничто в обществе не может возникнуть, постоянно существовать и изменяться. В этом мы все можем согласиться: в отличие от природной, социальная реальность несамодостаточна.
Ведь непонятно, как может общество переходить от одной эпохи к другой без постоянно поддерживающей его деятельности сменяющих друг друга поколений действующих, и как можно вычленить совершающееся в данную конкретную эпоху из контекста мириадов смыслов и практик, без переплетения которых нет социальной ткани? Между тем, само это желание во многом диктуется впечатляющим образом, «цельнократного полотна», бесконечного рулона, развертывающегося во времени. В этой ткани нет ни прорех, ни разрезов; в любой момент обозреть ее можно только целиком просто потому, что в ней нет отдельных кусков. Каждый кусок вплетается в единое целое своим собственным, постоянно меняющимся узором и при этом — не отделим от уже готовой материи.
ill Источник М. Арчер. Реализм и морфогенез // Теория общества. М., 1999. С. 267-268.
7.
Общество, в первоначальном смысле слова, означает сотоварищество, общую жизнь, ассоциацию; все истинные социальные факты по природе своей психические. Но психическая жизнь в индивидах столько же зависит от физического строения мозга и нервных клеток, сколько социальное взаимодействие и взаимные стремления зависят от физической'группировки населения. Поэтому вполне сообразно с природой вещей слово «общество» означает также собрание живущих в общении и сотрудничестве индивидов, соединившихся или организовавшихся для какой-либо общей цели. Наконец, из этих конкретных идей мы выводим абстрактное понятие об общности как о союзе, организации, сумме внешних отношений, связывающих вместе соединившихся индивидов.
44


Комбинируя эти идеи, мы находим, что наше понятие общества уже довольно сложно. Однако оно осталось бы неполным, если бы мы не приняли в соображение различия между временными и постоянными формами ассоциации; между кратковременным союзом и прочной организацией; между свободным соглашением и обязательным повиновением власти; между искусственно образовавшимися союзами и естественно сложившимися общинами, племенами и нациями, внутри которых происходят вторичные явления ассоциации.
Наша идея общества становится идеей обширного и сложного естественного явления, понятием космического факта, чудесного и изумительного. Теперь мы видим, что только в узком смысле слово «общество» можно считать простым агрегатом или простым собранием индивидов, соединившихся ради какой-либо цели. В более широком и научном отношении, и наиболее важном смысле под обществом надо разуметь естественно развивающуюся группу сознательных существ, в которой агрегат переходит в определенные отношения, преобразующиеся с течением времени в сложную и прочную организацию.
Точное знание общества, понимаемого гаким образом, принадлежит к числу наших самых недавних приобретений. Кроме общества ничто в природе, исключая только тайны самой жизни, так глубоко не заинтересовывало человеческое воображение, и ни с чем, кроме самой жизни, воображение не обращалось так вольно. Никакой образ не был настолько фантастичен, никакое умозрение — настолько мистично, никакая мысль — настолько нелепа, чтобы они не могли войти в описание и философию общества.
Как организм организация может иметь также функции. Функция общества состоит в развитии сознательной жизни и в создании человеческой личности: для этой цели оно в действительности и существует. Оно есть сознательная ассоциация подобных друг другу существ, развивающая нравственную природу человека. Вся литература и философия, религиозное сознание и общественная политика — все это обязано обмену идей и чувств; под воздействием литературы и философии, культа и политики на умы каждого нового поколения и развивается его тип личности. Следовательно, мы можем сказать, что функция социальной организации, которую социолог всегда должен иметь в виду, состоит в эволюции личности через все более и более высокие стадии, пока она не достигнет идеала, называемого нами человечеством.
ί-Jl Источник. Ф. Гиддингс. Основания социологии // Американская социологическая мысль. М.. 1996. С. 291-292, 313.
45


Глава 5
СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА И ЕЕ ДИНАМИКА
стр.стр.1. Т. Парсонс
46
8. Р.К. Мертон
69
2. П. Сорокин
48
9. П. Штомпка
70
3. Дж. Тернер
60
10. Т.З. Голенкова, Е.Д. Игатханян
72
4. М. Арчер
64
5. П.М. Блау
65
11. Т.И. Заславская
74
6. Ф. Знанецкий
67
12. Т.Ю. Богомолова, В.С. Тапилина
79
7. Ч. Кули
68
1.
1.1. Особенно важным аспектом нашей системы категорий является структурный аспект. Мы не в состоянии «схватить» закономерности динамического процесса в социальной системе целиком и полностью. Но для того чтобы осуществить это, мы должны получить картину той системы, которой они соответствуют, и там, где имеются изменения, мы должны проследить все промежуточные стадии. Система структурных категорий является такой концептуальной схемой, которая обеспечивает упорядочение динамического анализа. С расширением динамического знания исчезает независимая объясняющая значимость структурных категорий. Но кардинальная важность их научной функции тем не менее не уменьшается.
Поэтому прежде всего в данной работе необходимо выработать категории структуры социальных систем, видов структурной дифференциации внутри таких систем и степеней вариабельности каждой структурной категории в разных системах. Из-за фрагментарного характера нашего динамического знания тщательное и систематическое внимание к этим проблемам в высшей степени необходимо для социологии.
Ш Источник: Т. Парсонс. Система координат действия и общая теория систем действия: культура, личность и место социальных систем // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 476—477.
46


1.2. Понятие структуры является для меня сокращенным выражением этого основного положения. Структура системы является тем рядом свойств компонентов и их отношений или комбинаций, который для частных аналитических целей логически и эмпирически может трактоваться как константный. Однако если существует веское эмпирическое подтверждение того, что такие постоянные элементы системы одного типа полезны для понимания изменения элементов другого типа, то такая структура оказывается непроизвольным методологическим допущением, а положения о ней и границах ее эмпирической стабильности становятся эмпирическими обобщениями, значимость которых зависит от степени их динамичности.
Поэтому любую систему, с одной стороны, можно представить как структуру, т.е. ряд единиц или компонентов со стабильными свойствами (которые, конечно, могут быть и отношенческими), а с другой стороны, как события, процессы, в ходе которых «нечто происходит», изменяя некоторые свойства и отношения между единицами.
Начнем с вопроса о структуре социальных систем и введем как формальный, так и содержательный уровни рассмотрения. Формальный уровень состоит в том, что любая эмпирическая система может рассматриваться как состоящая из: 1) единиц, таких как частица или клетка, и 2) из стандартизованных отношений между этими единицами, таких как относительное расстояние, «организация» в ткани и органы. В социальной системе минимальной единицей является роль участвующего индивидуального деятеля (или, если угодно, статус-роль), а минимальное отношение представляет собой стандартизованное взаимодействие, когда каждый участник функционирует как деятель, в той или иной мере ориентируясь на других, и, наоборот, каждый является объектом для всех остальных. Единицами социальных систем более высокого порядка являются коллективы, т.е. организованные системы действия, характеризующиеся исполнением ролей множеством человеческих индивидов. Может быть было бы удобнее говорить об этих единицах как о единицах ориентации, когда речь идет о деятелях, и о единицах модальности, когда рассматриваются объекты.
Поэтому то, что мы называем структурными свойствами единиц на одном уровне, на следующем становится отношенческими стандартами, которые упорядочивают отношения. Последние, в свою очередь, представляют свойства более мелких единиц, составляющих этот уровень. В более широком смысле справедливо поэтому утверждение, что структура социальных систем в общем состоит из институционализированных стандартов нормативной культуры.
Одно из основных положений концептуальной схемы, использованной здесь, гласит, что в каждой социальной системе в качестве высшего уровня структуры существует система ценностей. Эти ценности заключают в себе определения, с точки зрения ее членов (если ценностная система институционализирована), желательности того или иного типа системы на уровне, независимом от внутренней структурной дифференциации или
47


частной ситуации. Эта «система» ценностей включает как свою характеристику в терминах стандартах переменных, так и элемент содержания, а именно определение того, с каким типом системы эти стандартные переменные соотносятся.
LD Источник: Т. Парсонс. Функциональная теория изменения И Американская социологическая мысль. М. 1996. С. 478-481,492.
2.
Совокупность индивидов, находящихся в психическом взаимодействии друг с другом, составляют социальную группу, или социальный агрегат. Где дано это взаимодействие между двумя или большим числом индивидов — там дана и социальная группа как некоторое надындивидуальное единство; где нет его — там нет и социальной группы.
Мы часто пользуемся такими выражениями, как «подниматься по социальной лестнице», «опуститься по социальной лестнице», «высшие и низшие классы», «быть наверху социальной пирамиды», «опуститься на дно общества», «социальные ранги и иерархии», «социальная стратификация», «дифференциация по горизонтали и вертикали» и т.д. Взаимосвязи как индивидов, так и групп могут находиться либо на одном горизонтальном уровне, либо стоять на разных ступенях иерархической лестницы. Перемещение из группы в группу может быть не связано с подъемом или спуском по социальной лестнице, но может быть и обусловлено вертикальными перемещениями. Продвижение по социальной лестнице вверх принято считать социальным восхождением, а перемещение вниз — социальным спуском. Все эти явления и соответствующие им взаимозависимости представлены в виде стратификации и суперпозиции. Короче, речь пойдет о социальной стратификации и вертикальной социальной мобильности.
Социальная стратификация — это дифференциация некой данной совокупности людей (населения) на классы в иерархическом ранге. Она находит выражение в существовании высших и низших слоев. Ее основа и сущность в неравномерном распределении прав и привилегий, ответственности и обязанности, наличии или отсутствии социальных ценностей, власти и влияния среди членов того или иного сообщества. Конкретные формы социальной стратификации разнообразны и многочисленны. Если экономический статус членов некоего общества неодинаков, если среди них имеются как имущие, так и неимущие, то такое общество характеризуется наличием экономического расслоения независимо от того, организовано ли оно на коммунистических или капиталистических принципах, определено ли оно конституционно как «общество равных» или нет. Никакие этикетки, вывески, устные высказывания не в состоянии изменить или затушевать реальность факта экономического неравенства, которое выражается в различии доходов, уровня жизни, в существовании богатых и бед¬
48


ных слоев населения. Если в пределах какой-то группы существуют иерархически различные ранги в смысле авторитетов и престижа, званий и почестей, если существуют управляющие и управляемые, тогда независимо от терминов (монархи, бюрократы, хозяева, начальники) это означает, что такая группа политически дифференцирована, что бы она ни провозглашала в своей конституции или декларации. Если члены какого-то общества разделены на различные группы по роду их деятельности, занятиям, а некоторые профессии при этом считаются более престижными в сравнении с другими, и если члены той или иной профессиональной группы делятся на руководителей различного ранга и на подчинённых, то такая группа профессионально дифференцирована независимо от того, избираются ли начальники или назначаются, достаются ли им их руководящие должности по наследству или благодаря их личным качествам.
Основные формы социальной стратификации и взаимоотношения между ними. Конкретные ипостаси социальной стратификации многочисленны. Однако все их многообразие может быть сведено к трем основным формам: экономическая, политическая и профессиональная стратификация. Как правило, все они тесно переплетены. Люди, принадлежащие к высшему слою в каком-то одном отношении, обычно принадлежат к тому же слою и по другим параметрам и наоборот. Представители высших экономических слоев одновременно относятся к высшим политическим и профессиональным слоям. Неимущие же, как правило, лишены гражданских прав и находятся в низших слоях профессиональной иерархии. Таково общее правило, хотя существует и немало исключений. Так, к примеру, самые богатые далеко не всегда находятся у вершины политической или профессиональной пирамиды, также и не во всех случаях бедняки занимают самые низкие места в политической и профессиональной иерархии. Λ это значит, что взаимозависимость трех форм социальной стратификации далека от совершенства, ибо различные слои каждой из форм не полностью совпадают друг с другом. Вернее, они совпадают друг с другом, но лишь частично, то есть до определенной степени.
Достаточно вспомнить ступени градации от Генри Форда до нищего, от президента США до полицейского, от директора до рабочего, от ректора университета до уборщицы, от доктора права или философии до бакалавра гуманитарных наук, от ведущего авторитета до простого обывателя, от командующего армией до солдата, от президента совета директоров корпорации до простого сотрудника, от главного редактора газеты до простого репортера. Достаточно упомянуть эти различные ранги и регалии, чтобы увидеть, что в процветающих демократиях социальная стратификация отнюдь не меньше, чем в недемократических обществах.
Резюмируем: социальная стратификация — это постоянная характеристика любого организованного общества. Изменяясь по форме, социальная стратификация существовала во всех обществах, провозглашавших равенство людей. Феодализм и олигархия продолжают существовать в
49


науке и искусстве, политике и менеджменте, банде преступников и демократических уравнителей — словом, повсюду.
Говоря об экономическом статусе некой группы, следует выделить два основных типа флуктуаций. Первый относится к экономическому падению или подъему группы; второй — к росту или сокращению экономической стратификации внутри самой группы. Первое явление выражается в экономическом обогащении или обеднении социальных групп в целом; второе выражено в изменении экономического профиля группы или в увеличении — уменьшении высоты, так сказать, крутизны, экономической пирамиды. Соответственно существуют следующие два типа флуктуаций экономического статуса общества:
1. Флуктуация экономического статуса группы как единого целого:
а) возрастание экономического благосостояния;
б) уменьшение последнего.
2. Флуктуации высоты и профиля экономической стратификации внутри общества:
а) возвышение экономической пирамиды;
б) уплощение экономической пирамиды.
По сравнению с экономическим профилем изменения абриса политической стратификации кажутся менее сглаженными и более конвульсивными. Серьезная общественно-политическая реформа, как, например, освобождение негров, изменение избирательных прав или введение новой конституции, может лишь слегка изменить экономическую стратификацию, но часто приводит к серьезному изменению политической стратификации. В результате переиначивания системы обязанностей и привилегий, смены формы законодательства все политические слои могут быть упразднены, перемешаны внутри политической пирамиды или смещены. А приводит это чаще к изменению всей стратификационной формы. Этим можно объяснить большее разнообразие политического профиля по сравнению с профилем экономической стратификации.
Более того, в случае катастрофы или крупного переворота происходят радикальные и необычайные профили. Общество в первый период великой революции часто напоминает форму плоской трапеции, без верхних эшелонов, без признанных авторитетов и их иерархии. Все пытаются командовать, и никто не хочет подчиняться. Однако такое положение крайне неустойчиво. Спустя короткий промежуток времени появляется авторитет, вскоре устанавливается старая или новая иерархия групп, и, наконец, порушенная политическая пирамида воссоздается снова. Таким образом, слишком плоский профиль суть только лишь переходное состояние общества. С другой стороны, если стратификация становится слишком высокой и слишком рельефной, ее верхние слои, или верхушка, рано или поздно отсекаются: революцией ли, войной, убийством, путем низвержения монарха или олигархов, путем ли новых мирных законов — способов много и они разнообразны Но результат их один и тот же. выравнивание слишком высокого и чересчур нестабильного политического организма. Выше- 50


указанными способами политический организм возвращается к состоянию равновесия тогда, когда форма конуса либо гипертрофированно плоская, либо сильно возвышенная.
Внутрипрофессиональная и межпрофессиональная стратификация. Существование профессиональной стратификации устанавливается из двух основных групп фактов. Прежде всего, очевидно, что определенные классы профессий всегда составляли верхние социальные страты, в то время как другие профессиональные группы почти всегда находились у основания социального конуса. Важнейшие профессиональные классы не располагаются горизонтально, то есть на одном и том же социальном уровне, а, так сказать, накладываются друг на друга. Во-вторых, феномен профессиональной стратификации обнаруживается и внутри каждой профессиональной сферы. Возьмем ли мы область сельского хозяйства или промышленности, торговли или управления йли любые другие профессии, занятые в этих сферах люди стратифицированы на многие ранги и уровни: от верхних рангов, которые осуществляют контроль, до нижних, которых контролируют и которые по иерархии подчинены своим «боссам», «директорам», «авторитетам», «суперинтендантам», «менеджерам», «шефам» и т. п. Профессиональная стратификация, таким образом, проявляется в этих двух основных формах: а именно в форме иерархии основных профессиональных групп (межпрофессиональная стратификация) и в форме стратификации внутри каждого профессионального класса (внутрипрофессиональная стратификация).
Рассматривая существующие организации с профессиональной точки зрения, можно увидеть между ними большую разницу. Сравним, к примеру, руководителя общественного учреждения, такого, как университет, с руководителем частного бизнеса. Объем власти ректора университета и предпринимателя не идентичен. Ректор не может по своему усмотрению закрыть университет, радикально изменить его устав или уволить некоторых членов факультета или других служащих. Предприниматель же может все это сделать. У него больше власти и свободы. Это сравнение показывает, что высота профессиональной стратификации меняется в зависимости от типа организации. Она может варьироваться и в рамках одного и того же учреждения с течением времени. Исследователи различают абсолютный и конституционный режимы. Точно так же можно выделить абсолютный и конституционный режимы в профессиональной стратификации. Так, любой шаг к ограничению прав и воли руководителей профессиональной организации может рассматриваться как уменьшение высоты профессиональной стратификации.
Под социальной мобильностью понимается любой переход индивида или социального объекта (ценности), то есть всего того, что создано или модифицировано человеческой деятельностью, из одной социальной позиции в другую. Существует два основных типа социальной мобильности: горизонтальная и вертикальная. Под горизонтальной социальной мобильностью, или перемещением, подразумевается переход индивида или соци¬
51


ального объекта из одной социальной группы в другую, расположенную на одном и том же уровне. Перемещение некоего индивида из баптистской в методистскую религиозную группу, из одного гражданства в другое, из одной семьи (как мужа, гак и жены) в другую при разводе или при повторном браке; с одной фабрики на другую, при сохранении при этом своего профессионального статуса, — все это примеры горизонтальной социальной мобильности. Ими же являются перемещения социальных объектов (радио, автомобиля, моды, идеи коммунизма, теории Дарвина) в рамках одного социального пласта, подобно перемещению из Айовы до Калифорнии или с некоего места до любого другого. Во всех этих случаях «перемещение» может происходить без каких-либо заметных изменений социального положения индивида или социального объекта в вертикальном направлении. Под вертикальной социальной мобильностью подразумеваются те отношения, которые возникают при перемещении индивида или социального объекта из одного социального пласта в другой. В зависимости от направления перемещения существует два типа вертикальной мобильности: восходящая и нисходящая, то есть социальный подъем и социальный спуск. В соответствии с природой стратификации есть нисходящие и восходящие течения экономической, политической и профессиональной мобильности, не говоря уж о других, менее важных типах. Восходящие течения существуют в двух основных формах: проникновение индивида из нижнего пласта в существующий более высокий пласт или создание такими индивидами новой группы и проникновение всей группы в более высокий пласт на уровень с уже существующими группами этого пласта. Соответственно и нисходящие течения также имеют две формы: первая заключается в падении индивида с более высокой социальной позиции на более низкую, не разрушая при этом исходной группы, к которой он ранее принадлежал; другая форма проявляется в деградации социальной группы в целом, в понижении ее ранга на фоне других групп или в разрушении ее социального единства. В первом случае «падение» напоминает нам человека, упавшего с корабля, во втором — погружение в воду самого судна со всеми пассажирами на борзу или крушение корабля, когда он разбивается вдребезги.
Случаи индивидуального проникновения в более высокие пласты или падения с высокого социального уровня на низкий привычны и понятны. Они не нуждаются в объяснении. Вторую форму социального восхождения, опускания, подъема и падения групп следует рассмотреть подробнее
Занимать высокое положение при дворе Романовых, Габсбургов или Гогенцоллернов, до революции означало иметь самый высокий социальный ранг. «Падение» династий привело к «социальному падению» связанных с ними рангов. Большевики в России до революции не имели какого- либо особо признанного высокого положения. Во время революции эта группа преодолела огромную социальную дистанцию и заняла самое вы-
52


сокое положение в русском обществе. В результате все ее члены en masse1 были подняты до статуса, занимаемого ранее царской аристократией. Подобные явления наблюдаются и в ракурсе чистой экономической стратификации. Так, до наступления эры «нефти» или «автомобиля» быть известным промышленником в этих областях не означало быть промышленным и финансовым магнатом. Широкое распространение отраслей сделало их самыми важными промышленными сферами. Соответственно, быть ведущим промышленником-нефтяником или автомобилистом — значит быть одним из самых влиятельных лидеров промышленности и финансов. Все эти примеры иллюстрируют вторую коллективную форму восходящих и нисходящих течений в социальной мобильности. Всю ситуацию в целом можно обобщить следующим образом:
Схема 1
Интенсивность (или скорость) и всеобщность вертикальной социальной мобильности. С количественной точки зрения следует разграничить интенсивность и всеобщность вертикальной мобильности. Под интенсивностью понимается вертикальная социальная дистанция или количество слоев — экономических, профессиональных или политических, — проходимых индивидом в его восходящем или нисходящем движении за определенный период времени. Если, например, некий индивид за год поднимается с позиции человека с годовым доходом в 500 долларов до позиции с доходом в 50 тысяч долларов, а другой за тот же самый период с той же исходной позиции поднимается до уровня в 1000 долларов, то в первом случае интенсивность экономического подъема будет в 50 раз
В целом (фр.).
53


больше, чем во втором. Для соответствующего изменения интенсивность вертикальной мобильности может быть измерена и в области политической и профессиональной стратификации.
Под всеобщностью вертикальной мобильности подразумевается число индивидов, которые изменили свое социальное положение в вертикальном направлении за определенный промежуток времени. Абсолютное число таких индивидов дает абсолютную всеобщность вертикальной мобильности в структуре данного населения страны; пропорция таких индивидов ко всему населению дает относительную всеобщность вертикальной мобильности.
Наконец, соединив интенсивность и относительную всеобщность вертикальной мобильности в определенной социальной сфере (скажем, в экономике), можно получить совокупный показатель вертикальной экономической мобильности данного общества. Сравнивая, таким образом, одно общество с другим или одно и то же общество в разные периоды своего развития, можно обнаружить, в каком из них или в какой период совокупная мобильность выше. То же можно сказать и о совокупном показателе политической и профессиональной вертикальной мобильности.
Вряд ли когда-либо существовали общества, социальные слои которых были абсолютно закрытыми или в которых отсутствовала бы вертикальная мобильность в ее трех основных ипостасях — экономической, политической и профессиональной.
Никогда не существовало общества, в котором вертикальная социальная мобильность была бы абсолютно свободной, а переход из одного социального слоя в другой осуществлялся бы безо всякого сопротивления.
Интенсивность и всеобщность вертикальной социальной мобильности изменяется от общества к обществу, то есть в пространстве.
Интенсивность и всеобщность вертикальной мобильности — экономической, политической и профессиональной — колеблются в рамках одного и того же общества в разные периоды его истории.
Первый ряд подтверждений дают крупные социальные потрясения и революции, которые подчас единожды, но все же происходили в истории каждого общества. В периоды таких потрясений вертикальная социальная мобильность по своей интенсивности и всеобщности, естественно, намного выше, чем в периоды порядка и мира. Но так как в истории всех стран рано или поздно наступали периоды социальных потрясений, то и вертикальная мобильность в них колебалась.
За один или два года русской революции были уничтожены почти все представители самых богатых слоев; почти вся политическая аристократия была низвергнута на низшую ступень; большая часть хозяев, предпринимателей и почти весь ранг высших специалистов-профессионалов были низложены. С другой стороны, в течение пяти-шести лет большинство людей, которые до революции были «ничем», стали «всем» и поднялись на вершину политической, экономической и профессиональной «аристократии». Революция напоминает мне крупное землетрясение, которое опроки- 54


дывает вверх дном все слои на территории геологического катаклизма. Никогда в нормальные периоды русское общество не знало столь сильной вертикальной мобильности.
Картина, которую дают Великая французская революция 1789 года, индийская революция XVII века, крупные средневековые изменения или социальные революции в Древней Греции, Риме, Египте или в любой другой стране, подобна той, которую дает русская революция.
То, что было сказано о революциях, можно сказать и о бедствиях в форме иностранной интервенции, великих войнах и завоеваниях.
«Норманнское завоевание почти полностью вытеснило аристократию англо-саксонской расы, поместив «искателей приключений», сопровождавших Вильгельма Завоевателя, на место тех дворян, которые до этого управляли крестьянством... Знать старой монархии была вынуждена «уйти» в отставку».
Эта цитата приведена для того, чтобы показать, что любое военное вмешательство практически всегда приводит — прямо или косвенно — к подобным результатам. Завоевание арийцами коренного населения древней Индии, дорийцами — автохтонного населения Греции, спартанцами — Мессении, римлянами — «своих земель» Италии, испанцами — коренного населения Америки и т. д. вызвали подобное ослабление прежде высоких социальных страт и создание новой знати из людей, которые раньше находились гораздо ниже.
Резюме
1. Основные формы индивидуальной социальной мобильности и мобильности социальных объектов следующие: горизонтальная и вертикальная. Вертикальная мобильность существует в форме восходящих и нисходящих течений. Обе имеют две разновидности: 1) индивидуальное проникновение и 2) коллективный подъем или спад положения целой группы в системе отношений с другими группами.
2. По степени перемещений справедливо различать подвижные и неподвижные типы обществ.
3. Едва ли существует такое общество, страты которого были бы абсолютно эзотеричными.
4. Едва ли существует такое общество, в котором бы вертикальная мобильность была бы свободной, беспрепятственной.
5. Интенсивность и всеобщность вертикальной мобильности изменяется от группы к группе, от одного периода времени к другому (изменения во времени и пространстве). В истории социальных организмов улавливаются ритмы сравнительно подвижных и неподвижных периодов.
6. В этих изменениях не существует постоянной тенденции ни к усилению, ни к ослаблению вертикальной мобильности.
7. Хотя так называемые демократические общества зачастую более подвижны, чем автократичные, тем не менее это правило не без исключений.
55


Теперь перед нами стоит задача анализа общих черт и механизмов функционирования мобильности в обществе. Когда же он будет проведен, то можно будет подвести итог изучению мобильности в современных обществах.
Армия всегда играла специфическую роль «социальной лестницы», благодаря которой простолюдины становились генералами, графами, принцами, монархами, диктаторами, властелинами мира сего. В то же время многие «урожденные» аристократы, принцы, короли, графы, правители утрачивали свои титулы, звания, состояния, социальное положение и даже лишались жизни. Подобные факты настолько многочисленны, ими настолько изобилуют анналы истории, что достаточно, видимо, привести лишь несколько характерных примеров.
Во-первых, большая часть вождей воинственных племен стали лидерами и правителями благодаря войнам и армии.
Во-вторых, как известно, из 92 римских императоров 36 достигли этого высокого общественного положения, начав с низших социальных слоев, продвигаясь по социальной лестнице именно благодаря службе в армии.
Из 65 византийских императоров 12 «неожиданно» выдвинулись благодаря армейской лестнице.
В средние века основатели династий Меровингов, Каролингов и других самых знатных фамилий тоже достигли верхушки социального конуса благодаря этому каналу. Несчетное множество средневековых разбойников, крепостных и людей простого происхождения таким же образом стали дворянами, хозяевами, князьями, герцогами и высокопоставленными официальными лицами.
Вторым, из числа основных, каналом вертикальной социальной циркуляции была и есть церковь. Но церковь выполняет эту функцию только тогда, когда возрастает ее социальная значимость. В периоды ее упадка или в начале существования той или иной конфессии ее роль как канала социальной стратификации малозначима и несущественна.
Если принять во внимание, что в средние века епископ был не только главой епархии, но и крупным лендлордом, занимающим высокое положение в иерархии знати, а следовательно, и феодальным князем и очень часто богатым человеком, то легко понять огромную роль церкви как лестницы для социального продвижения или социальной деградации. Те, кто становились папами, кардиналами нунциями, патриархами или другими высшими церковными авторитетами, одновременно достигали высшей или одной из высших социальных позиций в средневековом обществе. Церковь как канал социальной циркуляции переместила большое количество людей с низов до вершин общества. Геббон, архиепископ Реймса, был в прошлом рабом; папа Григорий VII — сын плотника; могущественный архиепикоп Парижа Морис Сирийский — сын крестьянина. Все они — всего лишь некоторые примеры тех, кто возвысился благодаря церковной лестнице.
Будучи каналом для восходящего движения, церковь была одновременно и средством для движения нисходящего. Достаточно указать на ты- 56


сячи еретиков, язычников, врагов церкви, преступников, смещенных церковными агентами, отданных под суд, замученных, униженных, разоренных и уничтоженных. Хорошо известно, что среди этих «разжалованных» было немало королей, герцогов, князей, лордов, аристократов и дворян высоких рангов — словом, всех, кто занимал высокое социальное положение.
Институты образования и воспитания, какую бы конкретную форму они ни обретали, во все века были средствами вертикальной социальной циркуляции. В обществах, где школы доступны всем его членам, школьная система представляет собой «социальный лифт», движущийся с самого низа до самых верхов. В обществах, где привилегированные школы доступны только высшим слоям населения, школьная система представляет собой лифт, движущийся только по верхним этажам социального здания, перевозящий вверх и вниз только жильцов верхних этажей...
Благодаря образованию индивид переходит из одного образа жизни в другой — образ жизни студента, домовладельца, аскета, странника; переходит из одной социальной позиции в другую, более высокую. В этом смысле школа здесь, как и везде, выполняет ту же функцию «социального элеватора». Но есть в этом и отличие от обсуждаемого ранее типа: образование запрещено для низших каст. Это видно из кодексов для касты шудра.
Подобные ситуации наблюдались и в некоторые периоды истории европейских обществ. В Англии при Ричарде II был выпущен следующий декрет: «Ни один крепостной не должен отправлять своих детей в школу, чтобы не дать возможность их детям продвигаться в жизни». Декрет ясно показывает роль школы как канала вертикальной циркуляции и пытается закрыть его для представителей низших слоев. И поскольку вход в «лифт» был для них запрещен, то, естественно, этот путь социального продвижения был недоступен для членов низших классов и каст. Им приходилось прибегать к другим каналам для своего восходящего социального продвижения.
Политические организации, начиная с правительства и кончая политическими партиями, также играют роль «лифта» в вертикальной циркуляции. Человек, единожды поступивший на должность, пусть даже и самого нижнего ранга, или ставший служащим у влиятельного правителя, поднимается при помощи этого «лифта», поскольку во многих странах существует автоматическое продвижение лиц по службе с течением времени. Кроме того, чиновник или клерк всегда имеют шанс быстрого продвижения, если их служба оказывается более ценной. Исторически большое количество людей, рожденных в слоях прислуги, крестьянства или ремесленников, поднялись до заметных общественных позиций. Было это в прошлом, происходит это и сейчас. В Риме, особенно после правления императора Августа, продвижение рабов, слуг и свободных по этой «лестнице» проходило широким фронтом. Мы наблюдаем такую же картину в периоды правления Меровингов и Каролингов в Западной Европе, да и вообще на всем протяжении Средневековья. Слуги разных правителей, будучи вовлеченными в государственную сферу, нередко сами сганови-
57


лись правителями. Таково происхождение многих средневековых герцогов, графов, баронов и прочей знати.
В демократических странах, где институт выборов играет решающую роль в утверждении правителей, политические организации продолжают играть роль канала вертикальной циркуляции, хотя несколько в иной форме. Чтобы быть избранным, человек должен каким-либо образом проявить свою личность, устремления и способности, успешно выполнить функции лидера, будь то сенатора, мэра, министра или президента. Самый легкий способ — это политическая деятельность или участие в какой-либо политической организации.
Д. Ллойд Джордж, Р. Макдональд, Ж. Жорес, Ж. Год, Р. Вандер- вельде, А. Бебель, А. Адлер, А. Лабриола, О. Браун, К. Либкнехт, Т. Масарик, Э. Бенеш — только несколько имен из тысячи им подобных. Если бы не этот кайал, то многие выдающиеся политики и государственные деятели вряд ли смогли бы достичь высокого положения в обществе.
Профессиональная организация как канал вертикальной циркуляции. Некоторые из этих организаций также играют большую роль в вертикальном перемещении индивидов. Таковы научные, литературные, творческие институты и организации. Поскольку вход в эти организации был относительно свободным для всех, кто обнаруживал соответствующие способности вне зависимости от их социального статуса, то и продвижение внутри таких институтов сопровождалось общим продвижением по социальной лестнице. Многие ученые, юристы, литераторы, художники, музыканты, архитекторы, скульпторы, врачи, актеры, певцы и прочие творцы простого происхождения социально поднялись именно благодаря этому каналу. То же можно сказать и о представителях средних слоев, достигших еще более высоких социальных позиций. Среди 829 британских гениев, исследованных X. Эллисом, 71 были сыновьями неквалифицированных рабочих, поднявшихся до высоких позиций исключительно благодаря этому каналу. Около 16,8% из числа наиболее известных людей Германии родились в рабочих семьях и достигли высокого положения посредством профессиональной лестницы. Во Франции среди самых известных литераторов 13% были из рабочей среды, и они также достигли известности и высокого социального положения благодаря этому каналу. В США из 1000 писателей по крайней мере 187 достигли известности благодаря этому каналу. 4% наиболее известных ученых России (академиков), достигших высокого социального положения, вышли из крестьянской среды. Если так обстоит дело в кругу наиболее именитых, то менее известные профессионалы тоже улучшили свое социальное положение при помощи этого «лифта». Это можно, к примеру, проиллюстрировать судьбой многих киноактеров (Глория Свенсон, Дуглас Фербэнкс и др ), певцов (Шаляпин), актеров, композиторов, художников, которые, будучи рожденными в простой семье, благодаря профессиональному каналу достигли высокого экономического и социального положения, не говоря уже о богатстве, славе,
58


званиях, степенях и т. п. Таковой была ситуация в прошлом, такой, по сути, она осталась и сейчас.
Организации по созданию материальных ценностей как каналы социальной циркуляции. Какими бы ни были конкретные формы «обогащающихся» организаций: землевладение или коммерция, производство автомобилей или добыча нефти, горное дело или рыболовство, спекуляция или бандитизм, военный грабеж, — соответствующие им группы, институты и банды всегда выполняли роль канала подъема или падения в вертикальной социальной плоскости.
Тот же процесс происходил и во Франции. Восхождение французской буржуазии и наиболее процветающих предпринимателей осуществлялось благодаря этому же «каналу», то есть благодаря накоплению денег. Особенно начиная с XV века деньги начали управлять страной; все теперь покупалось: власти и достоинство, гражданские и военные позиции и даже принадлежность к знатному сословию. Достигали высокого положения только те, кто имел деньги. Они составили новую аристократию. Самые знатные аристократические фамилии этих веков, подобно Понше, Брикон- не, Пэра, Пренс, Бона, Вигуру, Рокетт и другим поднялась из низшего социального слоя до самой вершины общества благодаря деньгам. Начиная со времени правления Людовика XIII и до Великой французской революции 1789 года каждый богатый человек становился знатным, подобно тому как в средние века каждый истинно храбрый человек становился рыцарем. В этот период деньги значили все и были всем. Простые предприниматели покупали любой титул и любое желаемое положение. Дворянские титулы начали продаваться короной en masse. Отец мадам Помпадур, Пуасон, воскликнул однажды на одном аристократическом приеме: «Иностранец, может, принял нас за князей. А на самом деле вы, месье Монмартель, сын владельца салона вы, Салвале, — сын садовника; вы. Буре, — сын лакея?!» Картина впечатляющая.
Нет необходимости говорить, что и в настоящее время накопление богатств — один из самых простых и действенных способов социального продвижения. Преуспевающий предприниматель — крупнейший аристократ современного демократического общества. Если человек богат, то он находится на вершине социального конуса, вне зависимости от своего происхождения и источника доходов. Правительства и университеты, князья и церковнослужители, общества и ассоциации, поэты и писатели, союзы и организации щедро осыпают его почестями и титулами, учеными и другими степенями и т. п. Перед ним открыты все двери, начиная с короля великой империи и до чрезвычайно радикального антикапиталистического революционера. Как правило, почти все можно купить и почти все можно продать.
Среди других каналов вертикальной циркуляции можно упомянуть семью и брак (особенно с представителем другого социального статуса). Такой брак обычно приводит одного из партнеров или к социальному про¬
59


движению, или к социальной деградации. Таким образом некоторые люди сделали себе карьеру, друг ие же — разрушили ее.
В настоящее время в демократических обществах мы наблюдаем взаимное «притяжение» богатых невест и бедных, хотя и титулованных, женихов. Оба партнера достигают тем самым: получения финансовой поддержки своему титулованному положению для сохранения его на необходимом уровне — одному, другой же продвигается по социальной лестнице благодаря богатству.
Внутри стратифицированного общества существуют не только каналы вертикальной стратификации, но и своего рода «сито», которое просеивает индивидов и определяет им то или иное место в обществе. Основная цель этого контроля — распределить индивидов в соответствии с их талантами и возможностями успешного выполнения своих социальных функций.
В любом обществе этот механизм состоит из всех имеющихся социальных институтов и организаций, которые выполняют эти функции.
Как правило, эти институты суть те, которые функционируют в качестве каналов вертикальной циркуляции, а именно: семья, армия, церковь, школы, политические, профессиональные организации. Они являют собой не только каналы социальной циркуляции, но в то же самое время и «сито», которое тестирует и просеивает, отбирает и распределяет своих индивидов по различным социальным стратам и позициям.
За исключением периодов анархии и социальных потрясений, в любом обществе социальная циркуляция индивидов и их распределение осуществляются не по воле случая, а носят характер необходимости и строго контролируются разнообразными институтами. Эти институты в целом составляют огромный комплекс механизмов, которые контролируют весь процесс социального тестирования, селекции и распределения индивидов внутри социального агрегата.
Любой человек, приступающий к переустройству общества, должен обращать особое внимание на проблему правильной реорганизации этих институтов, и прежде всего с точки зрения их тестирующих, селекционирующих и распределительных функций, а уж потом — как образовательных механизмов. Если они дефективны под этим углом зрения, то никакое социальное улучшение не принесет длительного и глубокого изменения. В конечном итоге историю делают люди. Люди, занимающие положения, которым они не соответствуют, могут «успешно» разрушить общество, но не могут создать ничего ценного, и наоборот.
ω Источник. П. Сорокин. Человек Цивилизация. Общество. М.. 1992. С. 301-308, 351, 353, 361-362, 392-395, 398-405, 423-^24.
3.
Сначала я обрисую свое понимание того, что такое «структура». Во- первых, это процесс, а не вещь. Если воспользоваться модными теперь
60


терминами» структура «производится» и «воспроизводится» индивидами во взаимодействии. Во-вторых, структура указывает на упорядочение взаимодействий во времени и пространстве. Временное измерение может обозначить процессы, которые упорядочивают взаимодействия для некоторого конкретного множества индивидов, но гораздо важнее организация взаимодействий для последовательных множеств «sucsessive sets» индивидов, которые, проходя сквозь существующие структурные параметры, воспроизводят эти параметры. В-третьих, такое воспроизводство структуры обусловлено, как это акцентировано понятиями на правой стороне схемы 2, способностью индивидов во взаимодействии «регионализировать», «рутинизировать», «нормативизировать», «ритуализировать» и «категоризировать» свои совместные действия. Проанализируем теперь эти пять процессов более подробно.
Когда индивиды занимаются «сценической постановкой» (см. схему 2), они оговаривают использование пространства. Они решают такие вопросы: какую территорию кто занимает; кто, куда и как часто может передвигаться; кто может входить в данное пространство и оставаться в нем и тому подобные проблемы демографии и экологии взаимодействия. Если действователи смогут достичь согласия но таким вопросам, они «регионализируют» свое взаимодействие в том смысле, что их пространственное расположение и мобильность начинают следовать определенному образцу. «Переговоры» по использованию пространства, безусловно, облегчаются, когда имеются вещественные опоры в виде улиц, коридоров, строений, кабинетов и служебных зданий, что сразу сужает круг переговоров. Равно важны, однако, и нормативные соглашения относительно того, что «значат» для индивидов эти опоры, а также другие межличностные сигналы. Т. е. регионализация подразумевает правила, соглашения и представления о том, кто какое пространство может занимать, кто может удерживать «желаемое» пространство и кто может передвигаться в пространстве (вот почему на схеме 2 стрелка идет от «нормативизации» к «регионализации»). Другая важная сила, которая связана с нормативизацией, но является также независимым и самостоятельным фактором, — это ру- гинизация. Регионализация деятельности во многом облегчается, когда совместные действия рутинизированы: индивиды делают приблизительно одно и то же (движения, жесты, разговоры и т.д.) в одно время и в одном пространстве. И наоборот, рутинизации и нормативизации способствует регионализация. Следовательно, между этими процессами имеется взаимная обратная связь. Установившиеся регулярные процедуры облегчают упорядочение пространства, но раз упорядочение произошло, эти рутинные практики становится нетрудно поддерживать (разумеется, если пространственный порядок рушится, то же происходит и с рутинными процессами).
61


Схема 2
На схеме 2 видно, что создание норм, или «нормативизация», как я это называю, оказывается критической точкой в процессе структурирования. К сожалению, понятие «нормы» стало немодным в социологической теории, главным образом, из-за его ассоциаций с функционализмом. Я предлагаю сохранить это понятие, но использовать его за рамками простых положений типа: для «каждой статусной позиции имеются обслуживающие ее нормы» или «роли суть узаконения нормативных ожиданий». Оба эти положения иногда верны, но все же они — больше особый случай нормативного взаимодействия, чем общее правило. Схема показывает, что я рассматриваю нормы как процесс, возникающий в связи с проблемами утверждения значимости притязаний, учета ситуации и принятия ролей. Когда люди «переговариваются» о том, что считать правильным, должным и эффективным (процесс утверждения значимости), когда они переговариваются о процедурах истолкования или «этнометодах», нужных для возникновения у них чувства общей реальности (учитывание ситуации), и когда они пытаются поставить себя на место других и перенять их «перспективы» (принятие роли), — они действительно разрабатывают некие имплицитные, временно обязывающие «соглашения» о том, как им следует взаимодействовать и приспосабливать свое поведение друг к другу. Если бы люди не умели этого делать, взаимодействие было бы слишком трудным, ибо тогда мы бы постоянно и неправильно спорили о надлежащем поведении. Регионализация, рутинизация и ритуализация (последнее
62


понятие обозначает стереотипные последовательности «жестов» в среде участников взаимодействия) помогают развитию этих имплицинтных соглашений. Такие нормы становятся частью общих фондов знания и используются в соответствующих контекстах. И в самом деле, многое в принятии ролей, в учете ситуации и в утверждении значимости взаимных притязаний вертится вокруг усилий людей растолковать друг другу в конкретной ситуации, какие именно нормы берутся из запасов знания.
Привычные, регулярные и неизменные процедуры («рутины») также составляют важную часть в процессе структурирования. Если какие-то множества действователей участвуют в более или менее одинаковых последовательностях поведенческих актов во времени и пространстве, тогда организация взаимодействия сильно облегчена. И наоборот, на рутинные процессы влияют другие структурирующие процессы — регионализации, нормативизации, ритуализации и категоризации. Когда разные виды деятельности упорядочены в пространстве, легче устанавливать рутинную практику. Если существуют соглашения по нормам, тогда ускоряется формирование рутинных процессов. Если к тому же взаимодействие может быть ритуализовано, так что контакты между людьми включают стереотипные последовательности жестов, тогда рутинные процессы можно поддерживать без большой «межличной работы» (т. е. без активного и осознанного сигнализирования и истолкования). А когда действователи имеют возможность успешно «категоризировать» друг друга в качестве безличных объектов и тем самым взаимодействовать без больших усилий при сигнализировании и истолковании, тогда легче закреплять и поддерживать рутинные процессы.
Еще один существенный элемент в структурировании — ритуалы. Ибо если действователи могут начинать, поддерживать и заканчивать взаимодействие в разных ситуациях стереотипными разговорами и жестикуляцией, взаимодействие будет протекать глаже и упорядочиваться быстрее. Какие именно ритуалы исполнять, как их исполнять и когда — все это нормативно определено. Но ритуалы — также результат рутинизации и категоризации. Если действователи способны представить друг друга в простых категориях, тогда их взаимодействие будет ритуализовано (включая предсказуемое начало и прекращение жестов) в некоей типичной форме беседы и жестикуляции между началом и окончанием ритуальных действий. Аналогично рутинные виды деятельности способствуют формированию ритуалов, ибо, стремясь подкрепить свои установившиеся рутинные практики, индивиды пытаются ритуализировать взаимодействие, чтобы удержать его от вторжения (путем навязывания сознательной «межличной работы») в свою привычную рутину. Но, возможно, наиболее важно то, что ритуалы связаны с расстановкой ролей, когда индивиды торгуются за соответствующие роли для себя, и, если они смогут договориться о взаимодополняющих ролях, тогда они смогут многое рнтуализовать в их взаимодействии. Это особенно вероятно в случае, когда соотносящиеся роли неравны с точки зрения власти.
63


Последний из рассматриваемых основных структурирующих процессов — категоризация, плод переговоров людей о том, как взаимно типизировать друг друга и свои отношения. Этому процессу категоризации друг друга и любого отношения помогают успешная постановка ролей и рути- низация, а также и ригуализация данного отношения. Категоризация помогает индивидам трактовать друг друга как безличные объекты и экономить время и энергию, потребные при тонко настроенных и избирательных процессах сигнализации и интеграции. Таким образом, их взаимодействие сможет гладко протекать во времени (при повторных контактах) и в пространстве (без повторных переговоров о том, кто где должен быть).
Я не могу углубляться здесь во все тонкости этих пяти процессов, но стрелки на схеме 2 показывают, в каком направлении я развил бы более подробный анализ. Поскольку люди взаимно подают сигналы и создают интерпретации, они вовлекаются в процессы инсценирования, утверждения значимости, учитывания, принятия роли, постановки роли и типизации, которые, соответственно, подразумевают переговоры касательно пространства, притязаний на значимость, процедур истолкования, взаимности перспектив, соответствующих ролей и взаимных типизаций. Из этих процессов вырастают структурирующие процессы регионализации, рутиниза- ции, нормативнзации, ритуализации и категоризации, которые организуют взаимодействие во времени и пространстве. В свою очередь, эти структурирующие процессы служат структурными параметрами, которые удерживают в определенных пределах интерактивные процессы инсценирования, утверждения значимости, учитывания, принятия роли, постановки роли и типизации. Таково в общих чертах видение процесса структурирования, который охватывает значительную часть аналитико-теоретической работы по истолкованию «социальной структуры» на уровне микровзаимодействий.
LU Источник. Дж. Тернер. Аналитическое прогнозирование //Теория общества. М., 1999. С 136-141
4.
Структурные свойства общества обретают реальность (в противоположность виртуальному материальному существованию) только тогда, когда они непосредственно осуществляется действующими. Их непосредственное осуществление, таким образом, ставится в зависимость ог теперешней деятельности, которая, в свою очередь, обусловлена возможностью для действующих в данное время агентов познавать, что они делают.
Действие обязательно непрерывно («нет людей — нет и общества»), но ведь структуры действуют в течение какого-то времени и потому прерывны (имеют лишь относительную длительность). Изменение структур означает, что последующая деятельность будет обусловлена и оформлена совершенно иначе (нынешнее общество является продуктом ныне живу¬
64


щих людей ничуть не более, чем будущее общество окажется продуктом деятельности наших наследников).
Ш Источник: М Арчер. Реализм и морфогенез // Теория общества. М., 1999.. С. 169. 185.
5.
Социальные структуры — это входящие друг в друга серии последующих уровней все болев широкого масштаба. Впервые такое представление о социальной структуре было выдвинуто Саймоном в 1965 году и затем получило дальнейшую разработку у Уолласа и Уорринера. Так, если идти в направлении сверху вниз, то страны состоят из регионов, подразделяющихся на провинции или штаты, которые включают округа и города, а последние в свою очередь состоят из районов, поделенных на кварталы с домами, в которых живут семьи или отдельные лица. Исследователь решает, какой уровень структуры изучать, а также что будет единицей его анализа, о структуре которой представляется возможным сделать обобщения. Какой бы уровень структуры ни избирался, он может быть проанализирован по отношению к его соседним уровням. Следующий, более высокий уровень, — это то окружение, которое оказывает влияние на изучаемую структуру. Например, при изучении структуры трудовых коллективов их непосредственной социальной средой являются условия в подразделении организации, где они работают. При изучении структуры фирм такой непосредственной социальной средой являются условия рынка. Вполне очевидно, что невозможно систематически проследить влияния окружающей социальной среды, не изучив значительное число структур в различных социальных контекстах. Следующий, более низкий уровень, состоит из совокупности элементов изучаемой структуры. Примерами таких составляющих элементов могут быть члены трудового коллектива, этнические группы города, отделы и филиалы компании. Однако анализ самой социальной структуры коренным образом отличается от изучения составляющих ее элементов с их внутренней структурой, поскольку такой анализ сосредоточен на эмерджентных свойствах совокупности элементов, характеризующих не отдельные элементы, а способ их сочетания и отношения между ними.
Структура группы, а точнее один ее аспект, может быть графически изображена в виде социограммы и обычно представляется с помощью матрицы предпочтений, из которой могут быть получены многочисленные измерения структуры. В макросоциологических исследованиях всего общества или других крупных социальных объединений структурные компоненты представляют собой комбинации индивидов в различных измерениях (что избавляет исследователя от изучения отношений между миллионами компонентов различного рода групп, различного масштаба территории (районы, общины), а также социальные слои, выделяемые на основе
65


иерархических различий. Все эти подразделения населения могут быть квалифицированы категорией «социальное положение», употребленной в самом широком значении всех тех отличительных особенностей людей, на основании которых люди сами проводят социальные различия.
И, наконец, необходимо отметить два типа струкгурных свойств более высокого порядка. Один из них заключается в глобальных характеристиках (Лазарсфельд и Мензель, 1969) инфраструктуры общества, которые, как предполагается, лежат в основе жизни общества и объясняют ее наблюдаемые модели. Подход к изучению социальной структуры, делающий акцент на этих свойствах, порождает совершенно различные и даже противоречивые теории в зависимости от того, какова, по мнению их сторонников, фундаментальная природа базиса общества, т.е. рассматривается ли она главным образом как совокупность объективных экономических условий или же субъективных культурных ценностей. Для Маркса социальная инфраструктура заключается в материальных экономических условиях: производительных силах, производственных отношениях и их диалектическом взаимодействии. Для Леви-Стросса глубинная структура — это область культурных символов и значений, так же как и для Парсонса культурные ценности и нормы составляют тот субстрат, который в конечном итоге управляет социальным действием, отношениями между людьми, институтами общества.
Вторым типом структурных свойств более высокого порядка являются абстракции, выведенные из свойств более низкого порядка, из моделей либо социальных отношений между элементами, либо комбинаций элементов. Так, сторонники сетевого анализа (network analystes) акцентируют внимание на многочисленных более сложных факторах, основанных на более простых факторах, и терминах, которыми можно характеризовать и анализировать социальные цепи (Митчелл, 1969; Барнс, 1972). При блок- моделировании используются сходства моделей социальных отношений для получения изображений структур социальных положений (Уайт и др., 1976).
Масштабы структурного исследования могут варьировать от микро- социологических исследований социопсихологических процессов и социальных связей в малых группах до моделей социальных положений и отношений в рамках целых государств или даже мировой системы международных отношений. На более абстрактном уровне микросоциология занимается не малыми группами, а микропроцессами и микроструктурами, которые пронизывают общество, такими, например, как формирование мнений и управление ими, социальный обмен, статусные серии, ролевые, серии, т.е. использует подход, аналогичный микроэкономике (проблемой многих сравнительных исследований наций является то, что они ограничиваются очень небольшим числом стран, что отвлекает внимание от анализа структуры различных типов общества, так как имеется слишком мало примеров для сравнения), и способствует рассмотрению обществ как заданных социальных контекстов и анализу поведения и отношений ннди- 66


видов под углом зрения тех влияний, который оказывают на них эти социальные контексты. Изучение структуры общества не может осуществляться таким образом. В качестве единиц анализа должны использоваться не отдельные члены общества, а целые общества как таковые, независимо от того, позволяют ли данные, собранные на достаточном числе обществ, сделать надежные обобщения или же идеи, которые предстоит проверить позже, основываются на конкретном изучении лишь нескольких обществ.
Еще одна разновидность структурного анализа определяется наличием тесной связи между концепцией социальной структуры и представлениями о социальной функции и функциональных требованиях. Так, концепция социальной структуры Парсонса основывается на его теоретических посылках, согласно которым все социальные системы должны удовлетворять четырем функциональным требованиям, дифференцируясь при этом на четыре сферы институциональной структуры, обеспечивающие соответственно функции адаптации, достижения цели, интеграции и сохранения модели. Поскольку подсистемы должны удовлетворять тем же функциональным требованиям, они затем подразделяются по параллельным линиям. Таким образом, эволюционное развитие состоит в растущей дифференциации в виде повторяющегося разделения. Последние теоретические работы Мертона имеют противоположную направленность. В своих ранних работах он тоже связывал исследование социальной сгруктуры со своим вариантом функционального анализа. Однако впоследствии он перешел к более четко определенной форме структурализма, что отмечает Барбано (1968) и что наиболее ярко проявляется в его анализе статусных серий и ролевых серий (Мертон, 1968, с. 422-438).
Ш Источник. П.М. Блау. Различные точки зрения на социальную структуру и их общий знаменатель// Американская социологическая мысль. М.. 1996. С. 18-23, 25.
6.
Своими действиями каждый индивид принимает более или менее активное участие в поддержании дюжины или более различных социальных групп, членом которых он является, т.е. в которых он занимает определенные позиции, предполагающие определенные права, и выполняет некие функции, влекущие за собой определенные обязанности по отношению к другим членам, к группе в целом и ее функционерам. Но его социальная жизнь не совпадает с его групповой жизнью; напротив, последняя есть просто часть ее, хотя и очень важная. Существует огромное количество социальных действий, выполняемых им не как членом группы, а просто как индивидуальным агентом; множество социальных отношений, в которых он выступает как сторона и которые никак не относятся к любой из групп, к каким принадлежит он сам или другая сторона. Это такие отношения, как любовь, дружба, деловое партнерство, подчинение интеллектуальному лидеру. Есть социальные позиции, не вовлекающие с необходи¬
67


мостью в участие в какой-нибудь социальной группе, такие, как позиции врача, художника, лавочника, фермера.
ш Источник: Ф. Знанецкий. Исходные данные социологии // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 73.
7.
Под первичными группами я подразумеваю группы, характеризующиеся тесными, непосредственными связями (associations) и сотрудничеством. Они первичны в нескольких смыслах, но главным образом из-за того, что являются фундаментом для формирования социальной природы и идеалов индивида. Результатом тесной связи в психологическом плане является определенное слияние индивидов в некое общее целое, так что даже самость индивида, по крайней мере во многих отношениях, оказывается общей жизнью и целью группы. Возможно, наиболее простой способ описания этой целостности — сказать, что они есть некое «мы»; она заключает в себе тот тип сопереживания и взаимного отождествления, для которого «мы» являемся естественным выражением. Человек живет, погружаясь в целостность ощущения, и обнаруживает главные цели своей воли именно в этом ощущении.
Не следует предполагать, что единство первичной группы есть единство сплошной гармонии и любви. Это всегда дифференцированное и, как правило, состязательное единство, допускающее самоутверждение и различные присвоительные страсти, но страсти эти специализированы сопереживанием и подчиняются или имеют тенденцию подчиняться упорядочению со стороны некого общего настроения. Индивид будет предъявлять какие-то претензии, но главный объект, на который они направлены, будет желанным местом в мыслях других, и он почувствует приверженность общим стандартам служения и честной игры. Так, мальчик будет оспаривать у своих товарищей место в команде, но превыше таких споров будет ставить общую славу своего класса и школы.
Наиболее важные, хотя никоим образом не единственные сферы этой тесной связи и сотрудничества — семья, игровая группа детей, соседи и общинная группа старших. Они практически универсальны, присущи всем временам и всем стадиям развития; соответственно они составляют основу всего универсального в человеческой природе и в человеческих идеалах.
Первичные группы первичны в том смысле, что они дают индивиду самый ранний и наиболее полный опыт социального единства, а также в том смысле, что они не изменяются в такой же степени, как более сложные отношения, но образуют сравнительно неизменный источник, из которого постоянно зарождаются эти последние. Конечно, они не являются независимыми от более широкого общества, но до некоторой степени отражают его дух, как, например, немецкая семья и немецкая школа довольно отчетливо несут на себе печать немецкою милитаризма. Но он, в конечном сче¬
68


те, подобен приливу, проникающему в устья рек, но, как правило, не поднимающемуся по ним достаточно далеко. У немцев, и еще в большей степени — у русских, крестьянство создало традиции свободного сотрудничества, почти независимые от характера государства; и существует известная и хорошо обоснованная точка зрения, что сельская коммуна, самоуправляющаяся в том, что касается ее местных дел, и привыкшая к дискуссии, является очень широко распространенным институтом в устоявшихся сообществах и наследницей автономии, схожей с той, которая ранее существовала в семейной общине.
Вернемся к первичным группам, идея, которая здесь отстаивается, состоит в том, что человеческая природа не есть нечто такое, что существует отдельно в индивиде, но есть групповая природа или первичная фаза общества, относительно простое всеобщее условие социального сознания. С одной стороны, это нечто большее, чем простейший, врожденный инстинкт, хотя он и включается сюда. С другой стороны — это нечто меньшее, чем более совершенное развитие идей и чувств, которое обусловливает возникновение институтов. Именно эта природа развивается и выражается в подобных простых, непосредственных группах, которые достаточно схожи во всех обществах: семье, соседских группах и игровых площадках. В их существенном сходстве можно обнаружить эмпирическую основу схожих идей и ощущений в человеческом сознании. В них, где бы это ни было, и зарождается человеческая природа. Человек не имеет ее от рождения, он может обрести ее лишь благодаря товариществу; в изоляции она приходит в упадок.
Ш Источник. Ч. Кули. Первичные ірумпы // Американская социологическая мысль. М., 19%. С. 328, 330, 332.
8.
Вынужденные признать, что социальные структуры находятся в процессе постоянного изменения, функционалисты-аналитики тем не менее должны исследовать взаимозависимые и часто взаимоподдерживающие элементы социальной структуры. Как правило, оказывается, что большинство обществ интегрированы в такой степени, что многие, если не все, их отдельные элементы взаимно согласуются друг с другом. Социальные структуры не представляют собой случайного набора атрибутов, но эти атрибуты взаимосвязаны и часто взаимно поддерживают друг друга. Признание этого факта отнюдь не означает некритического принятия каждого status quo; не признать его — означает подвергнуться искушениям радикального утопизма.
Напряжение и деформации в социальной структуре, которые накапливаются как дисфункциональные следствия существующих элементов этой структуры, не замыкаются с помощью соответствующего социального планирования в какой-то небольшой ее части, но со временем приводят к разрушению институтов и фундаментальным социальным изменениям.
69


Когда эти изменения выходят за пределы некоторой критической точки, определить которую бывает затруднительно, то принято говорить, что возникла новая социальная система.
LU Источник. Р.К Мертон. Явные и латентные функции // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 419.
9.
Можно выявить четыре идеи, образующие фундамент понятия структуры: а) идею отношения, зависимости, связи между элементами: б) идею регулярности, закономерности, повторяемости, устойчивости; в) идею глубинного, скрытого, фундаментального, существенного измерения; г) идею детерминирующего, определяющего, контролирующего влияния в отношении эмпирических явлений.
Учитывая все эти четыре идеи и обобщающей дефиниции, можно сказать: структура — это скрытая сеть устойчивых и регулярных связей между элементами в какой-либо области реальности, существенным образом влияющая на развитие явлений, наблюдаемых в этой области.
Социальная структура — категория объяснительная, теоретическая, абстрактная, не имеющая непосредственно наблюдаемых отнесений: мы связываем ее с эмпирическим материалом только для того, чтобы лучше упорядочить и понять эмпирические факты. Иными словами, общественная жизнь — поверхностный, открытый слой социальной реальности; социальная структура — слой глубинный, скрытый от социального мира.
Только социология, стремящаяся через внешние проявления выявить скрытые и незаметные повседневному мышлению структуры общественной жизни, отбросить порождаемые перспективой здравого смысла иллюзии и видимость — только она имеет шанс достичь уровня теории. Это понимали великие основатели социологии. Задачей этой науки для них стало постижение «сущности» социальных явлений, «механизмов» и «законов» движения общественной жизни. Это понимают сегодня те, кто специфику и рациональный смысл социологической точки зрения видят именно в поиске скрытых фундаментальных структур, лежащих в основе конкретных социальных феноменов.
Первое измерение социальное структуры — то, которое было в центре интереса Э. Дюркгейма и представителей классической школы функционалистов. Это нормативное измерение: сеть характерных для общности норм, ценностей и институтов. Внешние, объективированные, принудительные для всех членов общества социальные факты и коллективные представления, указывающие, что должно быть, можно вслед за Дюркгей- мом и функционалистами истолковать как реальные, конкретные действия людей. Такая стратегия объяснения снискала себе огромную популярность. Поэтому нормативная структура — наиболее глубоко и всесторонне изученное измерение социальной структуры. Но отнюдь не единственное.
70


Второе измерение структуры — то, которое является особо важным для феноменологов от М. Шелера и до А. Шюца. Это идеальное измерение: связанная с данным коллективом и распространенная в нем совокупность идей, убеждений, взглядов, образов. В отличие от норм и ценностей, они не обладают принудительной силой, но являются категорическими, устанавливающими. Убеждения и взгляды, независимо от того, истинны они или ложны, создают специфический для данного общества мыслительный горизонт, влияющий на совершаемые людьми действия. Особое значение имеют здесь убеждения, касающиеся своего общества и собственного места в нем, иными словами, — социальное самосознание. Идеальной структуре принадлежит существенная, но опять же не исключительная роль в формировании хода общественной жизни.
Третье измерение социальной структуры подверг внимательному анализу Г. Зиммель, а в современной социологии — авторы из круга сторонников так называемой теории обмена или социального бихевиоризма. Здесь речь идет об интеракционном (или, если это для кого-то предпочтительнее — организационном) измерении: связанных с данной общностью и типичных для нее взаимно сориентированных действиях. Форма, «геометрия» интеракционных каналов или связей, объективированная, внешняя относительно отдельных личностей, существенно влияет на шансы появления конкретных интеракций между ними. Интеракционная структура во многом определяет, следовательно, то, с кем и относительно кого члены общества предпримут действия,
Четвертое и последнее измерение структуры оказалось в центре исследований К. Маркса и М. Вебера, а затем — плеяды исследователей классов, социального расслоения и власти. Я имею в виду измерение, касающееся различных и связанных интересов (или — для кого что предпочтительнее — жизненных возможностей), а следовательно, распределения доступа к общественным благам: к богатству, власти, престижу, знаниям и т.п. Специфическое и для многих исследователей особенно поразительное свойство такого измерения структуры состоит в том, что логически неизбежно оно порождает иерархические неравенства между людьми, из-за чего возникают социальные конфликты. Значение явлений неравенства и конфликтности в общественной жизни проявилось в том, что для многих социологов (особенно тех, которые сознательно связывали себя с марксистской или веберовской традициями) изучение структуры общества стало отождествляться с изучением социального неравенства. Однако такое ограничение, на наш взгляд, блокирует возможности познания того, каким образом интерференция со стороны других измерений структуры существенно модифицирует исторические формы неравенства и их социальные последствия.
Специально подчеркнем: эти разграничения имеют аналитический характер; четыре выделенных измерения социальной структуры — нормативное, идеальное, интеракционное и измерение интересов — не являются обособленными и независимыми. Напротив, они тесно взаимосвязаны, скрепле¬
71


ны своеобразной «структурой структур», другими словами, — «метаструк- гурой», или структурой второго порядка. Каждое отдельно взятое измерение структуры существенным образом влияет на любое другое и одновременно находится под влиянием остальных. Некоторые из этих межструктурных связей давно уже были замечены и изучались социологами.
ш Источник. П. IIIгомика. Понятие социальной структуры: попытка обобщения // Социологическис исследования. 2001. №9. С. 4-6.
10.
Динамика социальной структуры и трансформация общественного сознания ("круглый стол"), Т.З. Голенкова. Сама социальная структура похожа на слоеный пирог. Да, изменились количественные показатели, изменилось качественное состояние, изменились функции. Тем не менее прежние социальные группы — и рабочий класс, и крестьянство, и, в меньшей степени, интеллигенция — в значительной части сохранились. Сохранились и реально, и в массовом сознании. А параллельно под влиянием рыночных отношений происходит формирование новой структуры. При этом все настолько зыбко, неустойчиво, что исследователю крайне трудно зафиксировать статику. Как всегда в таких случаях социологическая теория отстает от того, что реально происходит в обществе.
Мне представляется, что мы имеем дело с нарушением некоего естественного процесса. В западных странах формирование социальных структур происходило естественным путем в течение длительного времени. Так сначала формировался старый средний класс — мелкие производители, ремесленники, торговцы и т.д. Потом, естественным путем, по мере совершенствования технологии производства, усложнения управления начал складываться новый средний класс — класс носителей знаний, специалистов высокой квалификации и управленцев. В результате возник агрегированный средний класс, составляющий от 50 до 75% занятого населения. Мы сегодня пытаемся создать средний класс искусственно, в пожарном порядке. Естественен результат.
Недавно завершен сбор данных по Краснодарскому краю. Полученные предварительные итоги подтвердили выводы о том, что главным дифференцирующим фактором все еще является материальное положение. Доля неимущих, к которым мы вносим лиц, располагающих минимальными средствами для покрытия повседневных расходов, то есть для поддержания жизни, — составляет около 20%. 57% образует слой малообеспеченных, тех, у кого есть средства не только на повседневные расходы, но и — в случае крайней необходимости — для лечения и мер по поддержанию здоровья. 15% — составляют обеспеченные, обладающие средствами, достаточными для того, чтобы обновить предметы длительного пользования, улучшить жилищные условия, регулярно отдыхать и т.д. Состоятельные — способные поддерживать высокий уровень жизни — насчитывают около 5%, а богатые — 0,7%.
72


Полученные нами данные близки к тем, которыми оперирует академик Заславская. Удельный вес элиты она определяет в 0,5%, верхний слой — в 6,5%, средний — в 20%, базовый — в 60%, нижний слой — в 7%, а социальное дно — в 5%.
Выше я уже говорила о маргинализации значительной части населения. Мы проводили исследование этой проблемы в отдельных районах. Люди там с очень большим трудом приспосабливаются к изменившимся условиям существования. Особенно заметно это среди работников бывших оборонных предприятий. Люди с высокой квалификацией, крупные специалисты чувствуют себя ненужными, невостребованными. Никому не нужны их знания, их опыт. Часть идет в челноки или устраивается, нередко не по специальности, в фирмы. Однако в целом лишь 10% интеллигенции как-то адаптировались и могут считаться более или менее устроенными. Остальные продолжают чувствовать себя потерянными.
К числу маргиналов — в полном смысле этого слова — следует отнести беженцев. Но даже те, кто более или менее устроился, работая в частных фирмах, и живет лучше бюджетников, чувствуют себя не очень уютно. Они тоже в какой-то степени ощущают себя маргиналами. Прежде всего у них отсутствует уверенность в устойчивости своего положения. Они, как правило, не знают, что с ними будет завтра. Несколько обнадеживает то, что, судя по полученным данным, в обществе сохранилось устойчивое стремление к вертикальной социальной мобильности — к знаниям, статусному восхождению и т.д.
Е.Д. Игитханян. Первое. В современном российском обществе возникли новые принципы социального расслоения. В стадии становления находятся новые экономические классы — собственников и наемных работников. Меняются группообразующие критерии, формируется сложный комплекс социально-экономических интересов личностей и групп. Каким образом эти процессы отражаются в сознании людей? Впервые эти вопросы были включены в анкету исследования 1997 г. Мы спрашивали респондентов: "Считаете ли Вы, что в настоящее время в нашем обществе появились новые социальные группы — частные собственники, директорский корпус, наемные работники (рабочие, служащие, крестьяне и т.д.)?
Полученные распределения говорят о том, что опрашиваемые адекватно оценивают сложившуюся ситуацию. Примерно от 80 до 97% ответили на поставленные вопросы утвердительно. Таким образом, представления об обществе как о социальном организме с присущими ему сложными социально-структурными процессами у населения достаточно четко и определенно.
Второе. Мы пытались выяснить, какое общество формируется, какова модель его социальной структуры: конфликтная, партнерская или какая- либо другая. Для этой цели в исследовании 1997 г. были разработаны индексы "партнерства” и "конфликтности". На основании этих индексов мы выяснили, что лишь 5% опрошенных согласны с тем, что между частными
73


собственниками, а также директорами государственных учреждений и наемными работниками существуют отношения сотрудничества, 31% считают эти отношения конфликтными, а 25% характеризуют их как нейтральные. Остальные затруднились ответить. При этом к наиболее весомым факторам, формирующим конфликтные основы социальных отношений, респонденты отнесли владение частной собственностью, деньги и власть. Таким образом, формирующаяся социальная структура в глазах населения предстает конфликтной, базирующейся на различиях, связанных прежде всего с властью и собственностью. Большие и интересные проблемы встают и при анализе состава конфликтных и неконфликтных групп, статусной социально-профессиональной иерархии и некоторых других. Но тут дело за дальнейшим изучением данных.
LU Источник: Социологические исследования. 1998. X« 12. С. 49-52.
И.
Изучение социальной структуры постсоциалистических обществ неслучайно привлекает приоритетное внимание социологов. Ведь это своего рода «солнечное сплетение» общества, и без ясного представления о том, как складывается данная структура и в каких направлениях она меняется, вряд ли можно эффективно решать стратегические проблемы общественного развития.
В механизме постсоциалистического трансформационного процесса изменения социальной структуры играют двоякую роль. С одной стороны, они отражают социальные результаты проведенных институциональных реформ, а с другой — предопределяют способность общества к дальнейшим социальным преобразованиям. Т.е. изменение социальной структуры одновременно отражает как итоги закончившегося, так и «стартовые условия» предстоящего этапа преобразований. Трансформационная структура общества представляет собой как раз ту специфическую проекцию его социальной структуры, которая непосредственно отражает момент единства прошлого и будущего. В качестве ее элементов выступают такие социальные общности взаимодействия — сотрудничество, конкуренция, борьба, которые служат движущей силой социальных преобразований.
Трансформационная структура постсоциалистических обществ имеет два одинаково важных и относительно независимых измерения — социальное (или вертикальное) и культурно-политическое (или горизонтальное).
Первое измерение отражает иерархическую структуру общества. На его основе выделяются социальные слои, различающиеся уровнем социального статуса, масштабом и структурой используемых ресурсов, механизмами воздействия на трансформационный процесс. В основе же групп, образуемых с помощью второго измерения, лежит общность убеждений, культуры и интересов. Эта общность выражается в действиях, сознательно
74


направляемых или опосредованно способствующих реализации разных сценариев общественного развития.
«Пересечение» названных критериев позволяет в порядке первого приближения выделить социальные группы, играющие главные, причем существенно разные роли в процессе преобразования общества, то есть выступающие в качестве макроакторов трансформационного процесса. Рамки статьи не позволяют подробно осветить особенности названных групп, а тем более — связывающие их сложные отношения. Поэтому ограничусь их краткой характеристикой в порядке убывания статуса и влияния.
/. Верхний слой общества (элиты и субэлиты)
На мой взгляд, в составе этого слоя можно выделить пять групп, существенно различающихся характером и направлениями своей трансформационной активности.
Консервативно ориентированная часть бюрократической и военной элиты и субэлиты. Она представлена государственными чиновниками, обладающими наиболее важными распорядительными и распределительными функциями, а также генералитетом силовых структур. Сегодня это главный субъект подготовки и принятия властных решений, политического контроля и силового обеспечения их исполнения. В руках этой общественной группы сосредоточены ключевые управленческие функции, что придает ей огромную силу. Интересы бюрократии и силовиков традиционно связаны с усилением государства, в том числе и его роли в экономике, упорядочением отношений между Центром и регионами, сохранением целостности России, усилением ее влияния в мире. В принципе вектор интересов этой группы сегодня более или менее созвучен интересам общества, давно мечтающего о восстановлении правового порядка. Однако демократический и бюрократический порядок — это существенно разные вещи. При отсутствии сдержек и противовесов со стороны гражданских структур (пока находящихся в зачаточном состоянии) дальнейшее усиление бюрократии, и без того представляющей мощнейшую силу, грозит склерозированием общественного устройства и новым омертвлением едва ожившего общества.
Группа новой экономической элиты и субэлиты охватывает представителей крупного и крупнейшего капитала — «олигархов», собственников и менеджеров финансово-промышленных групп, банков, бирж, крупных предприятий и фирм. Эта группа заинтересована, прежде всего, в сохранении, легитимации и прочных гарантиях той собственности, которую она приобрела в процессе реформ, как правило, далеко не праведными путями. В более широком плане интересам этой группы отвечают подъем российской экономики и ее интеграция в мировую систему, дальнейшее развитие рыночных отношений, укрепление правопорядка. В последнее время заметно активизировалось стремление экономических магнатов либо непосредственно проникнуть во властные структуры, либо подчинить их своим интересам.
75


Верхушка коммунистических сил, в основном состоящая из бывшей номенклатуры, пытается представить себя борцом за народное счастье, декларирует такие близкие сердцу россиян социалистические и патриотические ценности, как коллективизм, социальная справедливость, равенство жизненных шансов, трудовой характер доходов и проч. Однако конструктивной программы преобразования современной российской действительности у коммунистов, как известно, нет. К тому же многие представители этой группы успели обзавестись достаточно крупной собственностью, что ставит под сомнение искренность их политических деклараций. Политически более умеренная часть бывшей и современной коммунистической элиты разделяет социал-демократические ценности, связанные с идеями социального государства, смешанной экономики, политической демократии. Однако в верхах нашего общества социал-демократы представлены слабо.
Либеральная элита, тяготеющая к правым партиям и движениям, ратует за последовательное развитие рынка и дальнейшее ослабление государственного вмешательства в экономику. Если учесть, что в последние годы такое вмешательство осуществлялось, главным образом, средним и нижним звеньями бюрократии в ее собственных коррупционных интересах, то в этом можно признать определенный резон. Однако мелочное и деструктивное вмешательство бюрократии не следует путать с государственным регулированием макроструктурных преобразований экономики и социально- экономических отношений, возникающих в результате реформ. Такое регулирование необходимо и безусловно нуждается в усилении. В период своего нахождения у власти радикал-либералы проявили себя как недостаточно подготовленные, асоциальные и безответственные политики, что лишило их общественного доверия. Сейчас их деятельность носит разрозненный и малоконструктивный характер, и их политическое влияние невелико.
Последняя по порядку, но не по значимости, часть российской элиты и субэлиты представлена лицами, активно сотрудничающими или даже принадлежащими к криминальному миру. Именно эта группа ответственна за крупномасштабное расхищение национальных богатств, незаконный вывоз российского капитала, разжигание и затягивание военных конфликтов, нелегальную торговлю оружием и наркотиками и многие другие деяния, способствующие затягиванию системного кризиса общества и препятствующие проведению модернизационных реформ. Практическая безнаказанность преступлений, совершенных этими людьми, и их безбедное существование можно объяснить лишь долго существовавшим и, по- видимому, сохранившимся до сих пор сращиванием высших эшелонов власти с организованной преступностью.
2. 	Средние слои
В составе средней, или серединной, части нашего общества выделяются три больших группы, которые могут претендовать на роль элементов трансформационной структуры:
76


- среднее звено бюрократии, заинтересованное в усилении и автори- таризации государственного регулирования всех сфер человеческой жизни и, прежде всего, экономики как источника коррупционных доходов;
- бизнес-слой, состоящий из мелких и средних предпринимателей- собственников и менеджеров предприятий и фирм, а также профессионалов делового профиля (банковских работников, риэлтеров, коммерсантов, дилеров, брокеров и т.д.);
- более квалифицированная, социально востребованная и в основном адаптировавшаяся к рыночным условиям часть специалистов технического, социального и гуманитарного профиля, так называемые профессионалы.
Представителям двух последних групп реформы принесли экономическую и социальную свободу, возможность самостоятельно повышать свое материальное благосостояние и социальный статус. Поэтому они в основном поддерживают рыночные преобразования, сетуя, главным образом, на чрезмерные налоги, коррумпированность и произвол чиновников, недостаток государственной защиты и поддержки. Деятельность этих групп в целом способствует развитию конкурентной экономики, а также все более прочному вживлению рыночных отношений в общественный организм.
3. 	Базовый и нижний слои
Эти наиболее массовые слои объединяют более двух третей россиян. С точки зрения участия в трансформационном процессе, их состав неоднороден: здесь выделяются три главных группы.
Первую составляют представители бывшего советского среднего слоя. Это массовая интеллигенция, когда-то с энтузиазмом поддержавшая перестройку и ставшая ее социальной опорой, а позже вытесненная но- менклагурой и бюрократией из сферы политической активности. Современные ориентации этой группы разнообразны, но значительная часть ее членов тяготеет к социал-демократическим ценностям. Цель социальных преобразований в России видится им в обновленном социализме или социальном рыночном государстве.
Вторую часть базового слоя составляют относительно адаптировавшиеся к новым условиям рабочие, крестьяне, служащие, а также та часть специалистов, которая не смогла удержаться в среднем слое и вынуждена была спуститься в базовый. Представители этой группы озабочены, в первую очередь, поддержанием своего личного и семейного статуса, адаптацией к новым условиям. С точки зрения общественных интересов, их адаптационные стратегии могут носить как конструктивный, так и деструктивный характер. Преобладание тою или другою типа массовых поведенческих стратегий влияет на результаты трансформации общества, но большинство относящихся к этой группе акторов вряд ли отдает себе в этом отчет и имеет определенные политические взгляды. Их поведение носит прагматический характер и преследует преимущественно частные интересы.
77


Третья группа объединяет наименее образованных, социально слабых представителей базового и нижнего слоев. Она составляет примерно четверть россиян и может быть названа консервативно-периферийной. В нее входят люди, не сумевшие адаптироваться к общественным переменам частично из-за ограниченности личных ресурсов, частично же потому, что им оказались чужды индивидуалистические ценности успеха, самостоятельности, ответственности и риска. Они по-прежнему ориентируются на помощь государства и, не получая ее, испытывают растерянность и тревогу.
4. 	Лндекласс, или социальное дно
Помимо названных мною слоев, в российском обществе существует обширное социальное дно, разделяющееся на две больших группы.
Первой является люмпенизированная маргинально-периферийная группа, представители которой в целом не нарушают законов (во всяком случае, злостно), но социально и культурно отчуждены от "большого общества" и, в свою очередь, им отвергнуты. В этой среде преобладают регрессивные, деградационные способы поведения, связанные с потерей социального статуса, самоизоляцией, разрывом социальных связей, примитивизацией образа жизни. Будучи поставлена на порог выживания, эта группа служит питательной средой и ресурсной базой преступности.
Другую часть социального дна составляет широкое основание криминального мира, о верхушке которого уже говорилось. Его составляют люди, занятые сравнительно мелкой и исполнительской криминальной деятельностью. Многие из них участвуют на второстепенных ролях в организованной преступности. Расширяющееся криминальное дно постепенно, не очень заметно, но неуклонно подтачивает моральные и правовые основы общественной жизни. Своей криминальной деятельностью оно наносит огромный вред обществу, подрывая веру большинства населения в возможность наведения порядка и установления хотя бы какой-то справедливости.
Таковы основные элементы трансформационной структуры современной России. На мой взгляд, даже простой их перечень говорит о ее не слишком высоком качестве. Для более надежной оценки этой структуры надо знать количественное соотношение формирующих ее групп, их реальные (не декларативные) социально-политические установки, имеющиеся у них экономические и властные ресурсы, а также характер и механизмы их взаимодействий друг с другом. Чтобы все это выяснить, требуются специальные эмпирические исследования. Свою же задачу я вижу в том, чтобы привлечь внимание научной общественности к этой теоретически и практически актуальной проблеме.
Российское общество, застрявшее между двух социальных систем, стало объектом неуправляемого развития, что оказало разрушительное влияние как на его институциональную систему, так и на многие стороны его социальной структуры.
Либерализация механизмов восходящей социальной мобильности обусловила приток в верхние слон более дееспособных и квалифициро¬
78


ванных людей. Но, во-первых, после всплеска восходящей мобильности в 1991-93 годах верхние слои общества стали все больше закрываться для пополнения свежими силами «снизу», так что она почти прекратилась. Во- вторых же, произошла делегитимация этого процесса, в результате которой правящая элита пополнилась массой случайных людей, включая выходцев из криминальной среды. Отсюда — ее невысокое качество как субъекта стратегического управления обществом.
Многократно усилилась социальная и культурная поляризация верхов и низов. Квинтильный коэффициент дифференциации доходов (отражающий соотношение доходов верхней и нижней 20%-ных групп по доходам) возрос с 2,5-3 раз в конце 80-х до 7-9 раз в настоящее время. Зона бедности за это же время расширилась с 18 до 40-50%, Усилились процессы люмпенизации и социального исключения слабых групп населения, резко расширилось социальное дно.
Существенно ослабела (даже в сравнении с советским временем, когда она тоже не была сильной) зависимость доходов от способностей, личных усилий и качества труда работников. По данным социологов, эту зависимость ощущают лишь 7% россиян. Примерно такая же доля их верит, что добросовестная квалифицированная работа может служить дорогой к жизненному успеху. Теперь в качестве главных факторов успеха чаще всего рассматриваются богатство и связи. Усилилась роль таких прескрип- тивных демографических признаков, как пол, возраст, состояние здоровья, этническая принадлежность.
Наконец, усилилась мозаичность социальной структуры. В частном и государственном секторах экономики, в разных отраслях, финансовопромышленных группах, регионах действуют относительно автономные, независимые системы социальной стратификации и мобильности. Это разрушает традиционные институты восходящей мобильности через повышение образования, рост квалификации, накопление профессионального опыта, которые прежде играли роль сита, пропускающего "наверх" наиболее способных, знающих и предприимчивых граждан. Понятно, что все эти тенденции повлияли на трансформационную структуру общества.
LU Источник: Т. И. Заславская. Социоструктурный аспект трансформации российского общества//Социологические исследования. 2001. №8. С. 3-4, 6-10.
12.
Распределение населения по экономическим стратам. Экономическая стратификация была построена на основе аналитической шкалы, группирующей население по уровню дохода. Первый этап построения такой шкалы — выбор шага группирования. Было рассмотрено несколько вариантов шкал. Необходимо было выбрать такую шкалу группирования, при которой не были бы потеряны основные элементы структуры распределения населения по доходам и не оказались бы включенными несущественные, случайные. Отбор осуществлялся на основе критерия Колмогоро-
79


ва-Смирнова, который позволяет сравнивать эмпирическую функцию распределения с теоретическим распределением. Наилучшей оказалась шкала, выделяющая 10 страт: 1) до 0,5 ПМ/ПЕ; 2) 0,5-1,0: 3) 1,0-1,5; 4) 1,5-2,5; 5) 2,5-3,5; 6) 3,5-4,5; 7) 4,5-7,0; 8) 7,0-10,0; 9) 10,0-15,0; 10) более 15 ПМ/ПЕ. Результаты сравнения теоретического и эмпирическою распределений в 1994, 1995, 1996, 1998 годах показали, что между ними статистически значимые различия существуют. Однако максимальное отличие эмпирического распределения от границ теоретического находится в пределах 1,7-3%. Это означает, что группирование исходных данных выполнено удачно, и данная шкала — вполне адекватный инструмент для измерения экономической стратификации населения. Количественный состав ее страт в 1994-1998 гг. приведен в таблице 1.
Таблица 1
Распределение населения России по экономическим стратам по годам (доля в %)
Страта
1994
1995
1996
1998
До 0,5 ПМ/ПЕ
8,29
15,93
18.10
18,51
0,5-1,0
15,24
26,33
25,12
26,97
1,0-1.5
20,39
22,77
21,40
22,00
1.5-2,5
26,90
21,15
20,68
20,14
2,5-3,5
13,31
7,08
6,71
6,27
3,5-4,5
6.42
2,68
3,44
2,69
4,5-7,0
5,40
2,37
3,03
2,17
7,0-10.0
1,91
0,79
0,74
0,55
10,0-15,0
1.10
0.55
0,46
0,32
Более 15,0 ПМ/ПЕ
1,04
0,36
0,30
0,38
Данные отчетливо демонстрируют, во-первых, высокий удельный вес бедных (первая и вторая) и малодоходных (третья) страт в экономической стратификации; во-вторых, заметный сдвиг в сторону бедных и малодоходных страт населения, произошедший после 1994 года. В-третьих, произошла смена модальной страты. В начальной точке (1994 г.) самой многочисленной была относительно благополучная страта с доходами от 1,5 до 2,5 ПМ/ПЕ, но, начиная с 1995 г., место модальной прочно занимает вторая страта с доходами ниже прожиточного минимума (от 0,5 до 1 ПМ/ПЕ). (ПМ/ПЕ — денежный доход в данном исследовании выражен не в рублях, а в количестве прожиточных минимумов, приходящихся на одну потребительскую единицу. Эта единица измерения дохода и есть ПМ/ПЕ). В-четвертых, неуклонно сокращалась численность средних и верхних страт: к концу наблюдаемого периода она составляла менее половины от первоначального уровня. Характерно, что чем более высокодоходной была страта, тем сильнее, в целом, сжимались ее размеры.
Таким образом, доминантным процессом изменения конфигурации экономической стратификации было массовое обеднение населения, спол- 80


заниє на более низкие ступени экономической иерархии. Эту тенденцию отражает и динамика среднего по совокупности проминимумного дохода. Так, если в 1994 г. средний житель имел доход, соответствующий 2,47 прожиточным минимумам, то в 1998 — 1,48. Снижение величины среднего дохода происходило во всех стратах. Это было особенно заметно на полюсах — в наибеднейшей и самой обеспеченной стратах...
Характер изменений в соотношении численности экономических страт показывает что трансформация экономической стратификации происходила в направлении, обратном заявленным целям либеральных экономических реформ — таких, как формирование широкого слоя новых собственников, расширение численности средних слоев, повышение доли богатых в составе населения. Поэтому «фигура» экономической стратификации, ее общие контуры не приблизились к графическому изображению, напоминающему овал или лимон, которое считается свойственным устойчивому, продвинутому в экономическом и социальном отношениях, благополучному обществу, а, скорее, отдалилась от него.
Показательна, на наш взгляд, величина различий в доходах между полюсными группами — самыми бедными (теми, кто имеет менее половины прожиточного минимума) и самыми богатыми (имеющими более 15 прожиточных минимумов): в 1994-1998 и в анализируемой совокупности, которая репрезентирует, по всей вероятности, не менее 90% всего населения России; средняя величина доходов этих групп различалась более чем в 80 раз. Еще одну сторону различий характеризует неравенство в доле «общественного пирога», приходящегося на долю различных экономических страт. Можно, например, сказать, что доля доходов, получаемых самыми бедными, в 5 раз меньше их доли в численности населения. Доля доходов, принадлежащих самым богатым, в 17 раз выше их доли в составе населения. В общей сложности одному проценту самых обеспеченных принадлежит более 12% всех получаемых доходов, что свидетельствует о высокой концентрации денежных ресурсов и о высоком уровне социально- экономического неравенства в российском обществе.
Рассматриваемые ниже социальные профили страт сформированы на основе результатов факторного анализа, а также соотнесения рисков (шансов) для разных социально-профессиональных групп входить в состав того или иного слоя.
Низший слой. Его устойчивую часть образуют жители села. В нем широко представлена наименее образованная часть населения (с начальным и неполным средним образованием). Неизменное профессиональное ядро слоя — разнорабочие в торговле и обслуживании. В связи со снижением жизненного уровня к концу периода наблюдения слой пополнился новыми социальными группами. В 1998 г. в низший слой попали 70,9% работников сферы здравоохранения со средним специальным образованием или без специального образования; 56,5% преподавателей высшей и средней школы; 52,2% работников науки и научного обслуживания.
81


Нижний средний слой. Его типичными представителями на протяжении всего периода наблюдения были работники сферы здравоохранения (специалисты высшей квалификации с базовым образованием в области медицины). Помимо этого, в нем устойчиво сохраняют место работники торговли и общественного питания, а также рабочие точного ручного труда (по стеклу, металлу, камню, коже и пр ). К 1998 г. сюда переместилась из верхнего среднего довольно многочисленная категория служащих — агенты по торговле, финансам, купле-продаже, снабжению, администраторы, мелкие государственные чиновники и др.
Верхний средний слой. Наличие диплома о высшем образовании — один из наиболее значимых факторов принадлежности к этому слою. Прочное место в верхнем слое занимают работники с высшим образованием в области точных и прикладных наук, специалисты в сфере права, экономики и культуры, преподаватели высшей и средней школы. Однако наиболее высоки шансы занять место в верхнем среднем слое у крупных чиновников и законодателей, генеральных директоров и управляющих, представляющих как государственный, так и частный сектор экономики. Можно также отметить, что работа в сфере финансов и кредитования, юстиции и охране общественного порядка — также существенный фактор принадлежности к верхнему среднему слою.
Высший слой. Малочисленность и нестабильность состава слоя не позволяет уловить его социальный профиль на статистически значимом уровне. Вероятно, текучесть состава самых богатых людей в известной мере является отражением случайности, эпизодичности полученных доходов, по крайней мере, у определенной их части. Во всяком случае, получатели самых высоких доходов рассеяны по всему спектру служебных положений, сфер занятости, профессиональных групп. Но тот факт, что потребительское поведение представителей этого слоя устойчиво отличается от потребительского поведения представителей других слоев, позволяет говорить о том, что "калифы на час", просто случайные люди в этом слое, действительно составляют лишь определенную долю.
Мобильность населения по доходам. В самом общем виде результаты измерения мобильности показывают, что к 1996 году большая часть населения (71%) имела доходы меньшего размера, чем в 1994. При этом среди 35% осуществивших нисходящую мобильность по доходам, их величина сократилась, по меньшей мере, наполовину. Наибольшие потери от сокращения величины дохода в 1994-1996 гг. понесли учителя и медицинские работники со средним специальным образованием, квалифицированные рабочие в промышленности (операторы и сборщики), работники сельского хозяйства. У 44-58% представителей этих социально-профессиональных групп доходы в 1996 г. составляли лишь половину уровня доходов 1994 г. В число осуществивших восходящую мобильность по доходам в 1994 -1996 гг. вошли работники торговли, рабочие добывающих отраслей промышленности и строительства и некоторые другие группы рабочих профессий, а также генеральные директора предприятий и специа- 82


листы высшей и средней квалификации в области точных и технических наук. В этих социально-профессиональных группах величина дохода выросла в среднем на 30-50 процентных пунктов.
После 1996 г. соотношение между нисходящей и восходящей мобильностью по доходам изменилось. Масштабы нисходящей мобильности уменьшились, и к 1998 г. в наблюдаемой совокупности насчитывалось примерно 50% тех, чьи доходы были меньше, чем в 1996 г. Одновременно увеличилась доля населения, чьи доходы выросли довольно существенно — более чем в два раза. Примечательно, однако, что различия в масштабах изменения доходов (как увеличения, так и уменьшения) у разных социальных групп в целом были несущественными. Поэтому мобильность по доходам в 1996 -1998 гг. не привела к какому-либо заметному изменению общих контуров экономической стратификации, сложившейся к 1996 г., хотя продолжалось, но уже с меньшей скоростью, размывание более обеспеченных слоев населения (см. таблицу 1 ).
Очевидные изменения размеров доходов не всегда приводили к смене места в экономической иерархии. Так, в 1994-1996 гг. 54% населения осталось в границах прежних экономических слоев, а в 1996-1998 доля иммобильных выросла до 64%. Таким образом, крупные экономические слои обладали, во-первых, достаточно высоким, а во-вторых, нарастающим потенциалом воспроизводства своего состава.
Общей чертой воспроизводства экономических слоев на протяжении всего периода наблюдения (1994-1998 гг.) является уменьшение численности их постоянного состава по мере перехода от низшего к высшему слою. Действительно, если низший слой сохранял в этот период времени примерно 80% своего состава, то нижний средний1— только 40%, верхний средний — всего 20%, а высший слой к 1998 году полностью обновили свой состав. Таким образом, чем выше был экономический статус, тем большей была вероятность его потерять. Однако оценка отношения шансов остаться в своем исходном слое к вероятности переместиться в другой показывает, что наиболее "рыхлым" — разнородным и неустойчивым — был нижний средний слой. По сравнению с другими, шансы остаться в собственном слое для его представителей были, по меньшей мере, вдвое ниже.
Проведенное исследование показало, что доминантным процессом изменения конфигурации экономической стратификации было массовое обеднение населения, сползание на более низкие ступени экономической иерархии. Сложившаяся к концу 90-х годов экономическая стратификация имеет широкое нижнее основание, к которому примыкает тонкий конус обеспеченных слоев населения.
ІІІ Источник. Т. К). Богомолова, В. С. Тапилина. Экономическая стратификация населения России в 90-е голы // Социологические исследования. 2001 №6. С. 35-37, 41-43.
83


Глава б
СОЦИАЛЬНО-ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА
стр.1. Э. Гидденс
84
1.
Все современные индустриальные общества чрезвычайно урбанизированы. Наиболее населенные города промышленно развитых стран имеют до 20 миллионов жителей, а городские конурбации — скопления городов, создающие обширные зоны городской застройки — могут насчитывать еще большее число жителей. Наиболее крайняя форма современной городской жизни представлена так называемым мегаполисом, «городом городов». Этот термин появился в Древней Греции и обозначал город-государство, который должен был по замыслу стать предметом зависти всех цивилизаций. Но в современном употреблении это слово имеет очень далекое отношение к такой мечте. В наше время оно впервые было использовано применительно к северо-восточному побережью Соединенных Штатов — конурбации, простирающейся примерно на 720 км от Бостона на севере до Вашингтона на юге. В этом районе проживают около 40 миллионов при плотности населения около 270 человек на кв. км. Примерно столь же высока концентрация городского населения в районе Великих озер на границе США и Канады.
Великобритания первой пережила индустриализацию и первой же превратилась из страны сельской в страну с преимущественно городским населением. В 1800 году менее 20% населения жило в городах и поселках городского типа с населением более 10000 человек. К 1900 году эта пропорция составила 74%. В 1800 году в Лондоне было около 1,1 миллиона жителей, а к началу XX века число жителей столицы превысило 7 миллионов человек. Лондон был тогда, несомненно, самым большим городом, который когда-либо существовал на земле, огромным промышленным, торговым и финансовым центром в самом сердце все еще расширявшейся Британской империи.
84


Урбанизация большинства других европейских стран и Соединенных Штатов началась несколько позже, но в некоторых случаях проходила даже быстрее. В 1800 году Соединенные Штаты были более «сельской» страной, чем ведущие европейские страны того же времени. Менее 10% американского населения жило в населенных пунктах, насчитывающих более чем 2500 жителей. Сегодня в городах живет более 3/4 американцев. За период с 1800 по 1900 год население Нью-Йорка увеличилось с 60 000 до 4,8 миллионов!
Урбанизация в XX веке — глобальный процесс, в который все больше втягивается и третий мир. До 1900 года рост городов практически целиком приходился на страны Запада; в последующие полвека в развивающихся странах произошел некоторый рост городов, но период их наиболее бурного роста пришелся где-то на последние 40 лет. Общая численность городского населения растет быстрее, чем общая численность населения Земли: в 1975 году 39% мирового народонаселения проживало в городах; по оценкам ООН, доля городского населения в 2000 году должна составить 50%, а к 2025 — 63%. Около половины всего населения планеты в 2025 году будет сосредоточено в Восточной и Южной Азии. К этому времени городское население Африки и Южной Америки превысит численность населения городов Европы.
Только в конце двадцатого века статистики и исследователи общества стали делать различия между небольшими городками, местными центрами, и крупными городами с большим населением, считающимися обычно более космополитичными, простирающими свое влияние за пределы национального общества, частью которого они являются. Рост больших городов явился результатом роста населения, а также миграции жителей с ферм, из деревень и маленьких городов. Эта миграция часто была интернациональной, и люди, выросшие в крестьянской среде, переезжая в другие страны, попадали сразу в города; наиболее очевидный пример такого рода — иммиграция большого количества европейцев из бедных сельских общин в Соединенные Штаты.
Межнациональное переселение в города было также широко распространено между странами самой Европы. Крестьяне и жители небольших поселков перебирались в города (подобно тому, как сегодня это повсеместно происходит в развивающихся странах), так как в сельских районах их возможности были ограничены, города же имели видимые преимущества и выглядели очень привлекательно, с «улицами, вымощенными золотом»; они сулили работу, богатство, широкий выбор товаров и услуг. Более того, крупные города все более становились центрами финансовой и промышленной власти; порой новые городские районы создавались предпринимателями на голом месте. Например, на территории, которая до 1830 года была почти полностью незаселенной, к 1900 вырос Чикаго с населением, превышающим 2 миллиона человек.
Развитие современных городов оказало огромное влияние не только на привычки и стереотипы поведения, но и на образ мышления и миро¬
85


ощущения. С появлением в XVIII веке больших городских агломераций мнения о влиянии городов на общественную жизнь разделились, и это разделение сохраняется по сей день. Некоторые видят в городах воплощение добродетелей цивилизации, источник динамизма и созидания. По мнению этих авторов, города открывают наиболее широкие возможности для экономического и культурного развития, обеспечивают средства для комфортного и достойного существования. Джеймс Босуэлл часто подчеркивал достоинства Лондона, который он сравнивал с «музеем, садом, бесконечными музыкальными сочетаниями». Другие видели в городе чадящий ад, заполненный толпами агрессивно настроенных, не доверяющих друг другу людей, зараженных преступностью, насилием и продажностью.
CU Источник О. Гидлснс. Социология М., 1999. С. 517-518
86


Глава 7
ЭТНОНАЦИОНАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА. ЭТНОСОЦИОЛОГИЯ
стр.стр.1. Т.В. Адорно
87
3. М.Ф. Піліпенка
90
2. Ю.В. Арутюнян, Л.М. Дробижева
89
1.
Социология вообще имеет дело с нацией как с самой настоятельной проблемой. С одной стороны, понятие нации противоречит универсальной идее человека, из которой выводится буржуазный принцип равенства всех индивидов. С другой стороны, принцип нации был условием для того, чтобы принцип равенства мог пробить себе путь, условием, неотделимым и неотмыслимым от буржуазного общества, в понятии которого заключена некая всеобщность. Буржуазность в самом широком смысле, включающем в себя всю культуру, складывалась через посредство принципа нации или, но крайней мере, опиралась на него. Национальные моменты сегодня — специфические на деле или по видимости — есть остаточные явления этого процесса. Наконец, и социальные противоречия находят свое продолжение в национальных конфликтах. Это происходило уже в эпоху империализма, но касается и «неодновременное™» высокоразвитых промышленных и более или менее аграрных государств и разногласий между великими державами и так называемыми развивающимися странами. Идеологическая функция музыки в обществе неотделима от всех этих проблем. Музыка превратилась в политическую идеологию с середины XIX в. благодаря тому, что она выдвинула на первый план национальные признаки, выступала как представительница той или иной нации и повсюду утверждала национальный принцип.
Но в музыке, как ни в каком другом искусстве, отпечатлелись и антиномии национального принципа. Музыка действительно — всеобщий язык, но не эсперанто: она не подавляет качественного своеобразия. Ее сходство с языком не соотнесено с нациями. Даже очень далекие друг от друга культуры, если употребить это отвратительное множественное чис-
87


ло, способы понимать друг друга в музыке; что хорошо подготовленный японец будто бы a priori должен играть Бетховена неправильно — оказалось чистым предрассудком. Но вместе с тем в музыке ровно столько национальных элементов, сколько вообще в буржуазном обществе — история музыки и история ее организационных форм протекала, как правило, в рамках нации. И эго не было обстоятельством внешним дня музыки. Несмотря на свой всеобщий характер, которым она обязана тому, чего у нее недостает по сравнению со словесной речью, — определенных понятий, — у музыки есть национальная специфика. Нужно реализовать эту специфику для того чтобы музыка стала вполне понятной, это нужно, по- видимому, и для полного понимания ее всеобщности. Вебер, как известно, стал очень популярным во Франции, но не благодаря вообще гуманному содержанию своей музыки, а в силу национально-немецкого элемента, отличием которого от французской традиции можно было наслаждаться, как экзотическим блюдом. И обратно: Дебюсси только тогда воспринимается адекватно, когда постигается французский момент в нем, который окрашивает музыкальную интонацию, подобно итальянскому элементу в операх. Чем больше музыка похожа на диалект, аналогичный языковому, тем ближе она к национальной определенности. Австрийское у Шуберта и Брукнера — это не простой исторический фактор, а один из шифров эстетического феномена как такового.
Не воспринимать национальный момент у Дебюсси, тот момент, который противостоит немецкому духу и существенно конституирует дух Дебюсси, - это значит не только лишать музыку Дебюсси ее нерва, но и обесценивать ее как таковую.
Нужно заткнуть уши, чтобы не услышать в фа-минорной фантазии Шопена некую трагически-декоративную триумфальную музыку — о том, что Польша не погибла и что она однажды, как это говорится на языке национализма, воскреснет. Но над этим триумфом торжествует свою победу качество абсолютной музыки, не дающей загнать себя в государственные границы и взять в полон. Она сжигает национальный момент, от которого возгорается пламенем, — как если бы марш, завершающая часть пьесы, задуманной масштабно, словно какой-нибудь картон Делакруа, был маршем освобожденного человечества, подобно тому как финал до-мажорной симфонии Шуберта похож на праздник, где пестреют флаги всех стран и где меньше гостей забыто за дверьми — по сравнению с хором о радости, который пренебрегает одинокими. Это шопеновское произведение позднего периода его творчества, — по-видимому, последнее проявление национализма, который выступает против угнетателей, но не угнетает. Весь позднейший музыкальный национализм внутренне отравлен — и социально, и эстетически.
Имманентно-музыкальная деградация и национализм идут рука об руку уже в типических созданиях позднею романтизма национальных школ — у Чайковского, да и Дворжака. У них национальный элемент
88


представлен подлинными народными гемами или как бы заимствованными из народной музыки.
Вагнер в своем социально наиболее действенном произведении, в «Мейстерзингерах» больше, чем в нордическом «Кольце», доводит эту интенцию до фантасмагорических образов — видений старонемецкого мира. Вообще его замысел годился для того, чтобы вбивать в головы всех превосходство немецкого народа.
«Мейстерзингеры» одурманили целую нацию, — своим лживым идеализированным образом, миражом, своей мнимой просветленностью, эстетически — в социальных условиях либерализма — предвосхищающая те преступления, которые позже совершили эти люди, политические преступления против человечества.
Все это справедливо и было бы таковым, даже если бы окончательный текст «Мейстерзингеров» остался верным первоначальному замыслу, набросанному еще до того, как Вагнер разочаровался в буржуазной революции. И итог оперы — это, действительно, итог национально-либеральной спайки высшего феодального строя с крупной промышленной буржуазией, которая, как победивший класс, переходит к организационной форме монополии и забывает о либерализме, уже прорванном крупнейшими вождями промышленности. И это не в меньшей степени, чем чувство национального превосходства над конкурентами на мировом рынке, обусловило совпадение «Мейстерзингеров» с маршевым шагом сапогов мирового духа: в них еще раз, как говорил Ницше, немецкая империя победила немецкий дух.
ÜJ Источник. Г. В. Адорно. Избранное: социология музыки. М. — СПб., 1999. С. 136-138, 144.
2.
Задачи этносоциологии, с одной стороны, вскрыть социальную обусловленность национальных явлений: этнических черт культуры и быта, некоторых особенностей ценностных ориентаций, норм поведения, обычаев, обрядов, языковой жизни, национального самосознания, межличностных национальных отношений, показать их специфику и интенсивность в разных социальных группах. С другой — раскрыть национальное многообразие социальных процессов и явлений. Общие закономерности социальных процессов, характерные для всех советских народов, не исключают национальные особенности, которые реально проявляются даже в таких общих социальных явлениях, преимущественно связанных с экономической жизнью, как отраслевая занятость, профессиональная ориентация, миграция и т. д. Практически значительная часть проблем, которыми занимается конкретная социология — социальная структура населения, груд, культура, семья, быт и др., — имеет свое национальное проявление и поэтому привлекает внимание этносоциоло-
89


гов. Итак, цель этносоциологии — изучение, условно говоря, этнического в социальном и социального в этническом.
Этносоциология имеет в поле зрения все основные виды социальной деятельности людей, но под определенным углом зрения. В этом отношении этническая социология отличается от тех областей социологического знания, которые имеют своим предметом отдельные виды социальной деятельности (труд, культура и т. д.).
Предметной областью этносоциологических исследований являются прежде всего параметры социальной структуры народов, социально значимых явлений в культуре людей различных национальностей, социальная обусловленность изменений в кульгуре, в том числе в языке, быту, национальных ориентациях, социальной детерминированности национального самосознания, межнациональных отношений. Методологическим принципом в этносоциологических исследованиях является рассмотрение проблем труда, социальной структуры, элементов культуры, быта, общественной психологии у народов в их тесном взаимодействии и изменении. Эт- носоциологическое исследование ориентировано на выяснение механизмов воспроизводства тех или других национальных явлений, т.е. на установление того, как они функционируют и воспроизводят себя. В чем основа этого воспроизводства, какие функции выполняют этнические явления в целостном социальном организме — на эти вопросы призваны дать ответы этносоциологические исследования.
ш Источник. Ю. В. Арутюнян, Л. М. Дробижева и др. Этносоциология: цели, методы и некоторые результаты исследования. М., 1984. С. 6-8.
3.
3.1. 	Тэрыторыя Беларусі не уваходзліа у прарадзіму чалавецтва. Чалавек з'явіўся тут у канцы сярэдняга старажытнакаменнага веку, больш за 40 тыс. г. да н. э. Напачатку былі заселены толькі некаторыя мясцовасщ на поўдні, у басейнах рэк Прыпяць, Ясельда, Сож. Найбольш старажытныя сляды знаходжання чалавека выяулены, у прыватнасці, каля вёскі Бердыж на р. Сож (Гомельшчына), дзе знойдзены прылады, што тыпалагічна адносяцца да сярэдняга старажытнакаменнага веку. Сярод ix двухбакова апрацаваныя рубілы з крэменю. Тут жылі людзі і ў познім старажытнакаменным веку (прыкладна 40-10 тыс. г. да н. э.). У канцы позняга старажытнакатменнага веку былі заселены вярхоўі Немана. Асваенне чалавекам тэрыторыі Паўночнай Беларусі адносяцца да сярэдняга каменнага веку (мезаліту). Яго датуюць 1X-V тыс. да н. э. Стаянкі сярэдняга каменнага веку выявлены не толькі ў Папрыпяцці і Панямонні, але і ÿ Падзвінні і Верхнім Падняпроўі.
Новыя плямены, ш ю рассяліліся на тэррыторыі Беларусі ў бронзавым веку, былі індаеўрапейскімі па мове. Тэта пацвярждаецца перш за ўсе тым, што асноўнымі гаспадарчымі заняткамі новых пляменаў з’яўляліся
90


земляробства і жывелагадаўля, гзта значыць віды гаспадаркі, характэрныя для індаеўрапейцаў.
Арганічным працягам гэтай эпохі быў ранні жалезны век (VII—VI ст. да н. э. — IV-V ст. н. э.) — перыяд далейшага развіцця гірацзсаў, што адбываліся ў бронзавым веку, стадыя кансалідацыі і замацавання новых культурна-лінгвістычных і метаэтнічных супольнасцей — балтаў і славян.
У VIII—IX ст. н. э. адбывалася масавае рассяленне славян у балцкім арэале на тарыторыі Беларусі. Вялікімі групамі пасяляліся яны спачатку ў раёнах на поўначы ад ракі Прыпяць, у вярхоўях рэк Случ і Арэса, на правым беразе Дняпра, потым па Бярэзіне. Тут знаходзяцца акруглыя курганы, у якіх памерлых хавалі паводле абраду тру пас палення. У курганах знойдзена славянская кераміка. Засяленне славянам! раёнаў на Прыпяці ішло з паўднёвай часткі Прыпяцкага басейна. У IX ст. н. з. славяне пасяліліся і ў Падзвінні. Менавіта ім належань археалагічныя помнікі таго часу — круглыя (паўсфсрычныя) курганы, размешчаныя скучана, недалёка адзін ад аднаго. Іх насыпалі з грунту, які бралі каля месца, дзе рабілі насып. Вакол курганоў утвараліся раўкі. Да ІХ-Х ст. н. з. славяне рассяляліся таксама у Верхнім Панямонні. Яны хавалі памерлых у акруглых курганах.
Такім чынам, у VIII—IX ст. н. з. адбыліся істотныя змены ў зтнічным складзе і культуры насельніцтва на тзрыторыі Беларусі. Вялікія трупы славян прасунуліся і аселі ва ўсіх яе рзгіёнах. Яны ўстанаўлівалі цесныя кантакты з балцкім насельніцтвам, якое жыло тут. Узаемадзеянне славян і балтаў істотна змяніла іх культуру. Балцкае насельніцтва было асімілявана. Ранейшая культура тыпу Калочын-Банцараўшчына-Тушамля ў VIII ст. н. з. знікла. У выніку славянска-балцкага сінтззу да ІХ-Х ст. н. э. сфарміраваліся новыя славянскія зтнічныя супольнасці, якія неаднаразова ўпамінаюцца ў сярздневяковых пісьмовых помніках. Тзрыторыю Беларусі займалі ў гзты час дрыгавічы, радзімічы, вялікая група крывічоў.
Дрыгавічы жылі на большай частцы паўднёвай і значнай частцы Сярэдняй Беларусь, як паведамляецца у «Аповесці мінулых гадоў», паміж Прыпяццю і Заходняй Дзвіной («седоша межю Припятью и Двиною и нарекошася дреговичи»). Як сведчаць археалагічныя матэрыялы, паўднёвая мяжа тзрыторыі дрыгавічоў праходзіла на поўдзень ад Прыпяці. Ад суседняй зтнічнай супольнасці драўлян дрыгавічоў аддзялялі балоцістыя мясцовасці. На захадзе ад ракі Гарынь суседзямі дрыгавічоў былі валыняне. Мяжа паміж імі праходзіла прыблізна па лінії Роўна-Луцк. Паўночная мяжа дрыгавічоў знаходзілася ў раёне Заслаўя, Лагойска, Барысава. На захадзе археалагічныя помнікі дрыгавічоў пашыраны і да левабярзжжа Заходняга Буга. Усходняй мяжон дрыгавічоў быў Днепр, які аддзяляў іх ад радзімічаў.
Радзімічы, як і дрыгавічы, сфарміраваліся ў выніку змешвання славянскага і балцкага насельніцтва, асміляцыі апошняга. У культуры радзімічаў, як і дрыгавічоў, пераважалі славянскія элементы. їх мова была славянскай. У "Аповесці мінулых гадоў" неаднаразова адзначаецца іх
91


сваяцтва з заходнімі славянскімі этнічнымі супольнасцямі, у прыватнасці з размешчанымі на гзрыторыі Полыичы ("быша же радимичи от рода ляхов"). Славянскімі элементам! ў культуры радзімічаў былі
сяміпярстневыя скроневыя кольцы і кераміка. Славянскія рысы есць і ў пахавальным абрадзе. У пахаваннях пераважае арыенціроўка галавой на захад. Разам з тым у культуры радзімічаў былі і элементы балцкага паходжання. Да іх адносяцца бранэалеты са змяінымі галовамі на каниах, бронзавыя спіралькі, касцяныя прывескі ў выглядзе качак, спражкі.
Аналіз назвы "крывічы" дає падставу сцвярджаць, што, больш верагодна, яна абазначала вялікую групу людзей, якія займалі першапачаткова ўзгоркавую мясцовасць. Назвы многіх этнічных
супольнасцей ранняга сярэднявечча па асаблівасцях мясцовасці, на якой яны жылі, — адна з заканамернасцей фарміравання этнонімаў таго часу. Акрамя найменняў "крывічы", "дрыгавічы", да гэтай трупы адносяцца назвы "драўляне", "паляне", што абазначалі этнічныя супольнасці, размешчаныя на поўдзень і паўдневы ўсход ад дрыгавічоў. Такія ж назвы асноўных балцкіх этнічных супольнасцей (аўкштайты — "верхнія" і жэмайты — "ніжнія"). Гэта праглядаецца і ў назвах этнічных супольнасцей таго перыяду ў заходнееўрапейскім рэгіене.
Такім чынам, матэрыялы археалогіі, мовазнаўства, антрапалогіі сведчаць аб тым, што раннесярэднявяковыя этнічныя супольнасці - дрыгавічы, радзімічы і крывічы — сфарміраваліся у выніку сінтэзу славянскіх і балцкіх груп насельніцтва. У культуры і мове гэтых этнічных супольнасцей спалучыліся славянскія і балцкія элементы. їх культуры ўяўлялі сабою новыя цэласці. якасныя новаўтварэнні, у якіх пераважалі славянскія рысы. Таму новыя этнічныя супольнасці былі славянскімі.
Дрыгавічы, крывічы і радзімічы былі перш за ўсе культурным! супольнасцямі, гэта значыць устойлівымі аб'яднаннямі, што ўзніклі не на аснове дагавору, а сфарміраваліся стыхійна. Яны не плямены і саюзы пляменаў, а пранароды пачатковага этапу раннякласавага грамадства. П.М. Траццякоў назваў іх "народцамі". Але яны не сфарміраваліся ў народы. Далейшае іх развіцце ажыццяўлялася ў новых эканамічных, палітычных і культурных умовах. Дрыгавічы, крывічы і радзімічы былі ўцягнуты ў працэс фарміравання новага этнічнага ўтварэння — агульнаўсходнеславянскага народа, этнічная тэрыторыя якога атрымала назву Русь.
ш Источник. М.Ф Піліпенка. Сгаражытныя этнічныя супольнасці на тэрыторыі Вел ару ci // Беларусь на мяжы тысячагодцзяў. Мн., 2000. С. 1-19, 21-22. 2-25, 2-28.
3.2. 	Культурная своеасаблівасць падзвінска-дняпроўскага рэгіёна была заўважана ўжо ў позні агульнаўсходнеславянскі перыяд. У адрозненне ад Палесся яго назвалі Белай Руссю. ГІаводле даных В.М.Тацішчава, найменне «Белая Русь» паступова ахоплівала тэрыторыю ад вярхоўя Заходняй Дзвіны і вярхоўяў Волгі да вярхоўя Немана, уключаючы ў свой арэал, у прыватнасці, Цвярскі край, Смаленшчыну,
92


Друцкі і Мсціслаўскі край. Падзвінска-дняпроўскі рэгіён атрымаў найменне «Белая Русь» у перыяд палітычнай раздробленасці Русі, храналагічна не пазней XIII ст. У XIV ст. гэтая назва падзвінска- дняпроўскага рэгіёна, мяркуючы па пісьмовых крыніцах і матэрыялах усходнеславянскага фальклору, ужо замацавалася. Першай чвэрцю XIV ст. (1318) датуецца называние Белай Руссю Віцебшчыны. Прыкладна да гэтага часу (1325) адносіцца і найменне Белай Руссю часткі заходняй тэрыторьі падзвінска-дняпроўскага рэгіёна на ўсход ад этнічнай Літвы. Аб гэтым паведамляецца ў іпацьеўскім летапісе. У ім ёсць таксама інфармацыя аб назве ў позні агульнаўсходнеславянскі перыяд
папрыпяцкага рэгіёна Палессем. Самым вядомым стала сведчанне аб найменні падзвінска-дняпроўскага культурнага рэгіёна Белай Руссю ў «Хроніцы Польшчы».
Польскі летапісец Янка з Чарнкова, расказваючы пра знаходжанне князя Ягайлы з маці ў Полацку, называе яго крэпасцю Белай Русі. Гэтае ж найменне сустракаецца ў валачобных песнях. Як вядома, арэал іх распаўсюджання ахоплівае Падзвінне, Верхняе Падняпроўе і суседнія з імі паўночныя і паўднёвыя раёны.
У межах этнічнай тэрыторыі агульнаўсходнеславянскага народа назва падвінска-дняпроўскага рэгіёна Белая Русь набывала значэнне Сярэдняй Русі. Значная частка этнічнай тэрыторыі Русі была размешчана на поўнач ад падзвінска-дняпроўскага рэгіёна. У позні агульнаўсходнеславянскі перыяд гэтая частка пастаянна павялічвалася. Рускія людзі інтэнсіўна асвойвалі рэгіён Паўночнай Дзвіны. Для абазначэння этнічнай тэрыторыі Русі паміж Волгай і Паўночнай Дзвіной узнікла назва Вялікая Русь, якая мела ў той час значэнне Паўночнай Русі.
Ад наймення падзвінска-дняпроўскага рэгіёна Белая Русь паходзіць і назва яе жыхароў — «беларусцы». У першапачатковай форме яна ўгворана па тыпу назваў жыхароў шэрагу мясцовасцей агульнаўсходнеславянскай этнічнай тэрыторыі: наўгародцы, чарнігаўцы і інш. Тэрмін «беларусцы» ў пісьмовых крыніцах часцей за ўсе абазначае жыхароў падзвінска- дняпроўскага рэгіёна. «Беларусцы» ў позні агульнаўсходнеславянскі перыяд былі часткай агульнаўсходнеславянскага народа. Адначасова іх называлі і проста рускімі, а іх тэрыторыю — рускімі валасцямі. Да гэтага часу (1397 г.) адносіцца упамінанне «всей Руси Полоцкой, Лукомльской, Витебской, Оршанской, Смоленской, Мстиславской». Беларусцы падзяляліся на болып дробныя гэрытарыяльныя трупы са сваімі назвамі: палачане, віцябляне, смальняне, пскавяне і інш., якія, як і раней, мелі гэрытарыяльна-гіалітычнае значэнне. Яны складалі насельніцтва палітычных аб'яднанняў таго часу — мясцовых княстваў.
ω Источник. М.Ф. I Іілігіенка. Фарміраванне Русі // Беларусь на мяжы гысячагоддзяў. Мн., 2Ü0U. С. 41-42.
93


3.3. 	Як і найменне "Вялікая Русь" (ці "Расія"), якое стала назвай этнічнай тэрыторыі вялікарускага народа, найменне "Белая Русь" ў XV- XV! стст. стала назвай этнічнай тэрыторыі ўсходнеславянскага народа, што сфарміраваўся к гэтаму часу — беларускага, чыя этнічная тэрыторыя ўключала паўдневую зону былога падзвінска-падняпроўскага рэгіена, цэнтральны рэгіен і паўночную зону былога папрыпяцкага рэгіена.
LU Источник. М. Ф. Піліпенка. Усталяваннс назвы "Белая Русь" // Беларусь на мяжы тысячагоддзяў. Мн., 20(H). С. 69.
94


Глава 8
СОЦИАЛЬНЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ
стр.стр.1. М. Мескон, Μ. Альберт, Φ. Хедоури
95
3. В.Г. Афанасьев
101
4. В.А. Костин, Н.Б. Костина
102
2. Ρ. Фирт
98
1.
Некая группа должна соответствовать нескольким обязательным требованиям, чтобы считаться организацией. К ним относятся:
1. Наличие по крайней мере двух людей которые считают себя частью этой группы.
2. Наличие по крайней мере одной цели (т.е. желаемого конечного состояния или результата), которую принимают как общую все члены данной группы.
3. Наличие членов группы, которые намеренно работают вместе, чтобы достичь значимой для всех цели.
Соединив в одну эти существенные характеристики, мы получаем важное определение:
Организация — это группа людей, деятельность которых сознательно координируется для достижения общей цели или целей.
Формальные и неформальные организации. Для большей точности скажем, что приведенное выше определение справедливо не просто для организации, а для формальной организации. Существуют также неформальные организации, группы, которые возникают спонтанно, но где люди вступают во взаимодействие друг с другом достаточно регулярно. Неформальные организации существуют во всех формальных организациях, за исключением, быть может, очень маленьких. И хотя у них нет руководителей, неформальные организации настолько важны, что мы посвятим им целую главу. В соответствии с общепринятой практикой, говоря о неформальных организациях, мы так и будем их называть. А используя слово организация, мы всегда будем иметь в виду формальную организацию.
95


Взаимосвязь между целями и ресурсами
Организация
Материалы
Технология
Люди
Информация
«Ай Ьи Эм», «Эппл» (производство).
Полупроводники, металлы,
пластмассы.
Сборочные линии, конструирование.
Инженеры, программисты, управляющие, продавцы, сборщики.
Отчеты о реализации исследования рынка, отчеты о дефектах.
«МакДоналде»
(производство,
/обслуживание).
Мясо,
картофель,
булочки.
бумага.
Механизированное приготовление пищи (кухонное оборудование).
Управляющие
ресторанов.
бухгалтеры.
мясники.
продавцы
на раздаче.
Отчетность 0 реализации, учет на складах, отчет о затратах на приобретение продуктов для приготовления.
«Федерал Экспресс»
(коммерческие
услуги).
Конверты, ярлыки для адресов.
Компьютеры,
реактивные
самолеты,
грузовики.
Шоферы по доставке, операторы компьютеров. пилоты, механики.
Где находится груз, затраты, расходы но доставке. цифры выручки.
Католическая церковь (некоммерческ ие услуги)
Свечи, кадила, ароматические вещества, Библия
Телефоны,
транспорт,
печатные
машины
Священники, епископы, архиепископы, Папа
Ссылки на Библию. папская булла, отчеты о посещаемости прихожан, затраты на эксплуатацию церквей и церковных школ
Сложные организации. Давая определение нашему предмету, мы сказали, что организация всегда имеет хотя бы одну общую цель, разделяемую и признаваемую таковой всеми ее членами. Но формальное управление редко имеет дело с организациями, имеющими только одну цель. Предмет книги — это управление сложными организациями. Сложные организации имеют набор взаимосвязанных целей.
Один простой пример: «МакДоналде» является организацией, состоящей из 7 с лишним тысяч самостоятельных предприятий, работа которых обеспечивается поддержкой большого числа организаций, работающих «за кулисами», ведущих строительство магазинов и цехов, осуществляющих рекламу, производящих закупку продуктов, разрабатывающих новые виды продукции, осуществляющих контроль качества. Каждое заведение «МакДоналде» имеет свои планы реализации продукции и прибыли. Каждая вспомогательная единица также имеет свои цели, такие как, например, закупка говядины по выгодным ценам. Эти цели взаимосвязаны и взаимозависимы. Например, ресторан может реализовать свои цели, добившись запланированной прибыли, только если служба закупки добьется 96


своих целей, обеспечив достаточное количество булочек по нужной цене, если служба маркетинга обеспечит достаточный приток покупателей, технологи найдут способ эффективного приготовления и т.д. Основная причина, позволившая «МакДоналдсу» стать крупнейшим предприятием в своем бизнесе в мире, заключается в том, что компании удается не только достичь всех вышеперечисленных целей, но и эффективно взаимоувязать их с наименьшими затратами.
Все сложные организации являются не только группами, целенаправленными в своей деятельности и имеющими определенный набор взаимосвязанных целей, они также имеют общие для всех сложных организаций характеристики.
Эти общие черты, кратко изложенные ниже, помогают понять, почему, чтобы добиться успеха, организацией нужно управлять.
Ресурсы. В общих чертах цели всякой организации включают преобразование ресурсов для достижения результатов. Основные ресурсы, используемые организацией, это люди (человеческие ресурсы), капитал, материалы, технология и информация.
Процесс преобразования ресурсов легче всего увидеть в производственных организациях, но и организации обслуживания, и некоммерческие организации также используют все эти виды ресурсов. «Эппл» и «Ай Би Эм» используют фонды акционеров и банков (капитал) для закупки деталей (материалы), для строительства сборочных линий (технология) и для оплаты заводским рабочим (люди), чтобы производить компьютеры, которые они смогли бы продать с прибылью (результаты). Ресурсы информации используются непрерывно для связи и координирования каждой фазы процесса преобразования. Информация, относящаяся к исследованию рынка, помогает руководителям «Эппл» и «Ай Би Эм» решать, какого типа продукция имеет большую вероятность понравиться публике. Общение с рабочими дает им информацию, необходимую для качественного выполнения этой задачи. Скорость и объем реализации продукции позволяет руководству решать, насколько успешно действует компания на пути достижения желаемых результатов. Осознание важности информации как вида ресурсов является основной причиной того, что фирмы по обработке информации, такие как «Эппл» и «Ай Би Эм», росли столь стремительно. Информация приобретается и распространяется в процессе коммуникации (связи)...
Зависимость от внешней среды. Одной из самых значимых характеристик организации является ее взаимосвязь с внешней средой. Ни одна организация не может быть «островом в себе». Организации полностью зависимы от окружающего мира — от внешней среды — как в отношении своих ресурсов, так и в отношении потребителей, пользователей их результатами, которых они стремятся достичь.
Термин внешняя среда включает экономические условия, потребителей, профсоюзы, правительственные акты, законодательство, конкури¬
97


рующие организации, систему ценностей в обществе, общественные взгляды, технику и технологию и другие составляющие... Эти взаимосвязанные факторы оказывают влияние на все, что происходит внутри организации. Например, введение новой автоматизированной технологии может обеспечить организации преимущество в конкуренции. Но, чтобы использовать эту новую технологию, организации придется найти людей с определенными навыками, а также определенными взглядами, которые сделают эту новую работу привлекательной для них. Если экономическая конъюнктура повышается или если существует конкуренция на рынке таких специалистов, организации может быть придется повысить заработную плату, чтобы привлечь этих специалистов на работу. При их найме организации придется соблюдать государственное законодательство, запрещающее дискриминацию по возрасту, полу и расе. Все эти факторы меняются постоянно.
Большое значение имеет и тот факт, что, хотя организация и зависит полностью от внешней среды, среда эта, как правило, находится вне пределов влияния менеджеров. Самые хорошие руководители в компании «Ай Би Эм» ничего не могут сделать, чтобы удержать маленькую японскую компанию от выхода на рынок с новой интегральной схемой, которая делает некоторые виды продукции «Ай Би Эм» устаревшими. И «МакДоналде» не добьется никакого успеха, пытаясь помешать федеральному правительству поднять минимальную заработную плату, что увеличит ее затраты на рабочую силу на много миллионов долларов в год.
Необходимость управления. Для того, чтобы организация могла добиться реализации своих целей, задачи должны быть скоординированы посредством вертикального разделения труда. Поэтому управіение является существенно важной деятельностью для организации.
Ш Источник. М. Мескон, М. Альберт, Ф. Хедоури. Основы менеджмента. М., 1992. стр. 30-33,35.
2.
Социальная организация обычно понималась как синоним социальной структуры. Мне кажется, настало время разделить эти понятия. Чем больше мы мыслим структуру общества в абстрактных терминах как групповые отношения или идеальные образцы, тем более необходимо мыслить отдельно социальную организацию в терминах конкретной деятельности. В целом суть организации состоит в том, что люди достигают чего-то путем спланированного действия. Это социальный процесс, упорядочение действия в такие последовательности, которые согласуются с выбранными социальными целями. Эти цели должны содержать некоторые элементы, имеющие общую значимость для круга лиц, вовлеченных в действие, или ими затрагиваемых. Эта значимость не обязательно должна быть тождественной или даже подобной для всех; для некоторых из них она может быть
98


и противоположной. Процессы социальной организации могут в какой-то мере состоять и в разрешении таких противоположностей с помощью действия, исчисляющего тому или другому из элементов выразиться до конца. Социальная организация предполагает некоторую степень единения, сведения разных элементов в одно отношение. Для этого могут использоваться наличные структурные принципы или приниматься альтернативные процедуры. Это предполагает осуществление выбора, принятие решений. И все это как таковое базируется на личных оценках, переводящих общие цели и ценности группы в понятия, значимые для индивида. Поскольку всякая организация заключает в себе распределение ресурсов, это предполагает включение в схему ценностных суждений понятия эффективности. Отсюда представление об относительных вкладах, которые могут внести в достижение данных целей средства разного количества и качества. Область распределения ресурсов является областью, где преобладают экономические исследования. Но экономическая наука неизбежно ограничивалась прежде всего сферой отношений обмена, и особенно тех из них, которые измеримы в денежном выражении. В социальном поле, выходящем за рамки этой узкой сферы, процессы, проистекающие из возможностей выбора и принятия решений, тоже очень важны.
Организация требует элементов представительства и ответственности. Во многих сферах для достижения целей группы необходимо представление ее интересов отдельными членами. Решения, претендующие на статус групповых решений, фактически должны быть индивидуальными решениями. Но тогда должен быть какой-то механизм, явный или неявный, посредством которого группа передавала бы индивидам право принимать решения от лица целого. В этом делегировании кроется одна проблема — проблема примирения, возможно, противостоящих интересов подгрупп, поскольку индивид, которого выбирают представителем, при обычных обстоятельствах неизбежно должен быть членом какой-то подгруппы. Существует, стало быть, опасность, что вместо того, чтобы отстаивать широкие интересы целого, он будет в первую очередь защищать своими действиями интересы того отдельного группового элемента, к которому он принадлежит. Под ответственностью имеется в виду способность смотреть на ситуацию с точки зрения интересов самой широкой затрагиваемой группы, принимать решения, совместимые с этими интересами, и готовность нести ответственность за результаты этих решений. В этой связи возможен конфликт на каждом уровне группового единства. Человек принадлежит к простой семье, к более широкой родственной группе, к локальной единице, и все они могут быть всего лишь некоторыми из многочисленных компонентов более крупного социального единства, которое он представляет. Чтобы он принял на себя действительную ответственность, а другие члены этих подгрупп согласились поручить ему представлять их интересы, должна иметь место попытка проекции со стороны всех, кого это затрагивает, то есть формирование у них представления о растворении
99


их непосредственных интересов в менее ощутимых интересах. Чем уже эта проекция, тем уже социальная организация.
Понятие социальной организации важно и для понимания социальною изменения. Есть структурные элементы, проходящие сквозной нитью через все социальное поведение, и из них складывается то, что метафорически называют социальной анатомией, или формой общества. Но что собой представляет эта форма? Реально она образуется устойчивостью или повторяемостью поведения; это элемент преемственности в социальной жизни. Социальный антрополог все время сталкивается, казалось бы, с неразрешимой дилеммой: как объяснить и эту преемственность, и в то же время социальное изменение. Преемственность выражается в социальной структуре, то есть в наборах отношений, определяющих прочность ожиданий, или узаконение прошлого опыта в терминах аналогичного опыта в будущем. Члены общества ищут надежного руководства к действию, и структура общества дает такое руководство — через систему семьи и родства, классовые отношения, распределение родов занятий. В то же время должно оставаться место для изменчивости и для объяснения изменчивости.
Оно-то и обнаруживается в социальной организации, в систематическом упорядочении социальных отношений актами выбора и принятия решения. Вот где место для отклонения от того, что происходило в прошлом в как будто бы похожих обстоятельствах. Здесь в изучаемые нами реалии вторгается время. Ситуация до осуществления выбора отличается от ситуации, которая возникает после него. Открытая проблема с элементами как потенциалами, ведущих в разных направлениях, становится теперь решенным делом, и эти потенциалы получают особую ориентацию. Время входит так же как фактор в развертывание следствий принятия решения и последующего действия. Структурные формы устанавливают прецедент и накладывают ограничение на спектр возможных альтернатив; рамки, в которых осуществим внешне свободный выбор, обычно очень узки. Но именно возможность альтернативы обусловливает изменчивость. Человек выбирает, сознательно или неосознанно, каким курсом он последует. И его решение будет оказывать влияние на будущее структурное сочленение. В аспекте социальной структуры обнаруживается принцип преемственности общества; в аспекте организации обнаруживается принцип его изменчивости, или изменения, — благодаря допущению оценки ситуации и включению в нее индивидуального выбора.
ИЗ Источник: Р. Фирт. Значение социальной атропологии // Личность. Культура. Общество. Том III. Выи. 2(8). 2001. С. 167-172.
100


з
Организации, будь то промышленное или сельскохозяйственное предприятие, научно-исследовательский или проектный институт, учреждение культуры, быта и т. д., суть целостные системы. Они, пишет С. Янг, изобретены людьми для удовлетворения их специфических целей. Они целенаправлены, сознательно построены, рациональны. Каждая из них имеет «вход» (поток ресурсов) и «выход» (поток благ, материальных и духовных, удовлетворяющих потребности людей). Главная цель организации как системы состоит в том, чтобы сохранить или увеличить поток благ на выходе. Эта цель достигается только тогда, когда отношение выхода ко входу, к потенциально достижимой эффективности, является максимальным.
Эффективность организации обеспечивается не только за счет обогащения ее вещественного, энергетического и информационного потенциала, но в значительной, зачастую в решающей, степени за счет конструирования рациональной системы управления организацией, ее постоянного совершенствования и развития.
Обычно совершенствование системы управления являет собой совокупность различных, слабо увязанных друг с другом мероприятий, таких, как замена руководителей, объединение или расчленение подразделений системы, наделение подразделений новыми функциями или передачей функций от одного подразделения, руководителя к другому, ликвидация подразделений или их функций, использование современных научных, в особенности математических, методов, электронно-вычислительной техники и т. д.
Все эти подходы позволяют совершенствовать лишь отдельные аспекты и фрагменты системы управления организацией. Ни один из этих подходов не решает проблемы в целом, не дает полной картины функций, выполнение которых необходимо для решения проблемы, не дает основы для распределения функций подразделений и руководителей.
Метод конструирования организаций дает возможность преодолеть односторонность в совершенствовании системы управления организациями, интегрировать их в единое целое и тем самым решительно повысить эффективность организаций.
Предложенное С. Янгом направление содержит некоторую общую логическую схему процесса решения проблем самыми различными организациями, будь то предприятие или университет, проектный институт или больница.
В основе этого направления лежит целостная модель организации, которая содержит перечень всех осуществляемых ею функций и операций. Эта модель применяется и для описания, и для перестройки организации. В первом случае имеется в виду дескриптивное применение модели, когда речь идет о наблюдении и обосновании функционирования организации или о предсказании ее поведения в будущем. Во втором случае — о нор-
101


мативиом применении модели, не о том, что есть, а о том, что должно быть. Строго говоря, конструирование организаций сводится к разработке и реализации именно этой, нормативной, целостной модели. Конструирование системы управления организацией как целого, — пишет С. П. Никаноров,— вот задача, которую ставит перед собой С. Янг.
При конструировании и совершенствовании системы управления организацией главная задача состоит в том, чтобы, используя в единстве, целостности самые разнообразные методы, обеспечить гибкость системы, сделать ее способной быстро реагировать, приспосабливаться к постоянно изменяющимся условиям, к возмущению как в самой системе, так и в ее среде. А это можно сделать, лишь создав эффективный механизм выявления и решения постоянно возникающих перед организацией проблем.
Ш Источник: В. Г. Афанасьев. Общество: системность, познание и управление. М. 1981 С.232-234.
4.
За последнее десятилетие социальные организации стали объектом серьезных теоретических исследований, о важности которых можно судить по растущему числу публикаций отечественных авторов и переводных работ по данной проблематике. Одним из факторов, повлиявших на значимость этой проблемы, явилось то, что курсы "Социология организаций" и "Теория организаций" получили статус учебных дисциплин. Поскольку это еще "молодые" дисциплины, находящиеся в стадии становления, их различные разделы и уровни проработаны неравноценно.
Для уточнения традиционного понятия "социальная организация" необходимо обратиться к определению более фундаментального понятия — "организация", ибо последнее стало общенаучным и опирается на материал не только биологии, но и многих других наук. Расширение объема этого понятия привело к тому, что оно стало многозначным; под организацией понимается, в частности, и система, и структура, и функция управления, и коллектив людей.
Наибольшее распространение получило понимание организации как системы, и, хотя это произошло в 50-е годы XX века, на деле эти идеи применительно к исследованию социальной жизни использовались значительно раньше, и в частности в теории общества как социального организма. Такую трактовку общества (или отдельных организаций) мы находим и работах Г. Гегеля, О. Конта, Г. Спенсера, К. Маркса. Понимание организации как системы, элементами которой являются люди, представляет собой вариант холизма. Главным недостатком такой теоретической конструкции, — а это именно конструкция, а не эмпирический факт, — выступает то, что организация рассматривается в данном случае как самостоятельный объект воздействия или субъект деятельности, а составляющие ее индивиды — как элементы, подчиненные функционированию системы. При та¬
102


ком подходе происходит подмена субъекта: индивиды, являющиеся реальными субъектами, изображаются как нечто производное от воображаемого субъекта — общества или организации.
Однако социальная организация-система не имеет воли, сознания, особых органов, помимо воли и знаний составляющих ее индивидов. Интерпретации социальной организации как некой системы-субъекта основываются на представлении о правомерности переноса взглядов о системах, известных в природе, на социальную жизнь; то есть имеет место аналогия между социальными группами и природными системами.
Понимание организации как социальной системы существует в двух вариантах. В первом под организацией понимается группа людей с общими целями, во втором — некая социотехническая система. Обе трактовки уязвимы и плохо согласуются между собой. Действительно, если организация — это группа людей с общими целями (то есть специфическая социальная система), то понятие "организация" можно использовать исключительно для обозначения таких групп. Но об организации говорят и пишут, как уже отмечалось, применительно не только к обществу, но и к живой и неживой природе. Например, современная физика широко использует понятие "самоорганизация", применяется оно в биологии и других науках. Однако ни в живой, ни в неживой природе нет ни людей, ни целей, хотя организация и самоорганизация существуют. Отождествление организации с группой людей (с особым видом систем) сужает сферу употребления понятия "организация", исключает из нее не только природные организации, но и индивидуальную деятельность отдельного человека, поскольку последняя также обладает таким свойством, как организованность.
С формально-логической точки зрения она достаточно корректна, поскольку организация трактуется как всеобщее явление, а социальная организация - как атрибут социальных систем. Однако этот подход не отрицает существования социальных систем-субъектов, поэтому вполне совместим с натуралистическими интерпретациями человеческой жизни, вымышленными субъектами. Он не является достаточно радикальным в методологическом отношении, поскольку не позволяет описать специфику человеческой жизни. Кроме того, он уязвим и в содержательном плане: согласно ему, системы, в которых существуют связи, являются организованными, а системы, где их нет - неорганизованными. Однако систем, где отсутствует связи, не существует. Получается, что все системы организованы, а поэтому таких понятий, как дезорганизация, хаос, кризис не существует. Таков вывод никак не согласуется с социальной жизнью, в которой явления хаоса и дезорганизации представляют собой очевидную реальность, изучаемую рядом наук.
Наблюдения свидетельствуют о том, что множество элементов в хаотическом состоянии не перестают взаимодействовать между собой. Если бы элементы не взаимодействовали, то они никак бы не проявляли себя. Хаос, таким образом, — это не отсутствие взаимодействия, а, стало быть, и структуры, он представляет собой структуры особого рода, являющиеся
103


уникальными, неповторимыми, неустойчивыми. Из этого следует, что преодоление хаоса означает не просто возникновение структуры (взаимодействия), а упорядоченной структуры, упорядоченного взаимодействия.
Таким образом, хаотическое взаимодействие множества элементов образует особую систему, для которой характерны специфические системные свойства, например, энтропия. Последняя присуща не отдельным элементам, а множеству, то есть является интегральным или эмерджентным свойством.
Из сказанного следует, что понятия "организация" и "структура" не тождественны, в системе всегда существует структура, но не всякая структура является организационной. В связи с этим явлением, противоположным хаосу выступает не структура, а порядок. Последний представляет собой не сами по себе связи или элементы, а особое свойство открытых систем. Упорядоченность, или организованность, проявляется в согласованности структур и элементов, участвующих во взаимодействии, по их качеству, величине, выполняемым функциям, временным и пространственным параметрам.
Организация представляет собой единство в многообразии, поэтому ее можно определить как упорядоченность множества процессов между множеством элементов во времени и пространстве, благодаря чему осуществляется их воспроизводство и может иметь место эффект системного процесса.
Социальная организация является частным случаем, одним из видов организации, она представляет собой упорядоченность человеческой деятельности. В связи с этим под социальной организацией мы будем понимать упорядоченность совместной деятечьности и отношений множества индивидов. При такой трактовке она представляет собой не вещь, не объект, а свойство процесса.
Сотрудничество множества людей не порождает, как уже отмечалось, какого-то нового субъекта, но оно обладает эффектом синергии, который выражается в том, что совместная деятельность людей не сводится к простому суммированию действий отдельных индивидов, а приобретает особые свойства.
Очевидно, что организация как упорядоченность процесса деятельности действительно связана с множеством людей, с определенным коллективом. Однако ни отдельный человек, ни их множество сами по себе организацией не являются. В связи с этим возникает проблема соотношения коллектива и организации системы.
В обществе функциональные системы представлены системами деятельности людей. Организованность последней — не что иное, как социальная организация. В таком случае получается, что социальные организации — это состояния деятельности людей. Социальная организация может быть состоянием деятельности отдельного человека, группы людей и множества групп.
104


Иными словами, содержанием социальной организации выступает деятельность. Совместная деятельность представляет собой не вещь, не объект, а межличностные процессы. Именно поэтому попытки определить социальную организацию черед объекты (система) или субъекты (группа индивидов) и порождают принципиальные противоречия. Люди в их индивидуальном существовании являются не элементами организации, а будучи субъектами деятельности, — условием ее существования и развития.
І1І Источник: В.А. Костим, Н. В. Костина. К вопросу об определении понятия "социальная организация" // Социолог ические исследования. 2001. №10. С. 64-65, 67-69.
105


Глава 9
СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ
стр.стр.1. Э. Дюркгейм
106
3. Т. Парсонс
109
2. М. Вебер
106
4. Ч. Миллс
109
1.
Институты не устанавливаются декретами, они — следствие социальной жизни и лишь выражает ее вовне внешними символами.
Источник: Э. Дюркгейм. Социология. М., 1995. С. 193.
2.
Существует ряд очень важных форм общественного объединения, где общественное поведение так же, как в целевом союзе, в значительной степени рационально упорядочено в своих средствах и целях принятыми установлениями, следовательно, «обобществлено», но внутри этих обобществлений едва ли не в качестве основной предпосылки их существования действует следующий принцип: как правило, отдельный индивид оказывается участником в общественных действиях и, следовательно, одним из тех, на кого распространяются ожидания, что его поведение будет ориентировано на упомянутые установления, — без своего содействия этому. Конститутивное для таких форм объединения в общество общностное поведение характеризуется именно тем, что, при наличии известных объективных данных, присущих определенному лицу, от него ожидают участия в общностных действиях, в частности, следовательно, ориентации его действий на установленный порядок, причем в среднем эти ожидания оправданны, поскольку упомянутые индивиды эмпирически считаются «обязанными» участвовать в общностных действиях, конститутивных для данного сообщества, и поскольку существует шанс на то, что эвентуально, если они не захотят участвовать, их заставит повиноваться (пусть даже посредством мягких мер воздействия) «аппарат принуждения». Объективные данные, с которыми эти ожидания связаны, в особо важном случае, в случае политической общности, — прежде всего происхождение, родственные связи, а иногда даже просто пребывание или определенная деятель-
106


ность в определенной области. Обычно вступление индивида в сообщество такого рода предопределено его рождением и воспитанием. Такою рода сообщества характеризуются, во-первых, тем, что в отличие от «целевого союза» добровольное вступление заменено в них зачислением на основании чисто объективных данных, независимо от желания зачисляемых лиц; во-вторых, тем, что в отличие от сообществ, основанных на согласии, преднамеренно отказывающихся от рационального порядка, следовательно, в этом отношении аморфных образований, здесь одним из определяющих поведение факторов служит наличие рациональных установлений и аппарата принуждения. Такие сообщества мы будем называть «институтами». Не каждое сообщество, к участию в котором индивид предопределен рождением и воспитанием, является «институтом»; таковым не является, например, языковое или семейное сообщество, поскольку оба они лишены рациональных установлений. Однако им, безусловно, является та структура политического сообщества, которую мы называем «государством», или та структура религиозного сообщества, которую в строгом техническом смысле принято определять как «церковь».
Возникновение новых установлений института любого рода, будь то вследствие образования нового института или в процессе повседневной деятельности, лишь чрезвычайно редко происходит на основе автономной «договоренности» всех участников будущих действий, от которых ждут лояльности в предполагаемом усредненном смысле по отношению к этим установлениям. Обычно происходит «насильственное их внедрение»: определенные лица прокламируют некие установления в качестве обязательных для координированной с союзом или регулируемой им деятельности, и лица, связанные с институтом (или подчиненные ему), в той или иной степени покоряются этому, что находит свое выражение в более или менее лояльной, однозначной по своему смыслу ориентации их действий на упомянутые установления. В результате установленный в институте порядок становится эмпирически значимым в качестве действующего на основе «согласия». И в данном случае надо избегать отождествления с «пребыванием в согласии» или со своего рода «молчаливой договоренностью». Здесь также имеется в виду усредненный шанс того, что те, кого (в среднем) «считают» объектом насильственно введенных установлений, действительно — из страха, религиозных убеждений, пиетета к властителю, чисто целерациональных или любых других мотивов (причина здесь роли не играет) — будут считать эти установления практически «значимыми» для своего поведения и, следовательно, ориентировать (в среднем) свои действия на их смысл. Насильственное введение определенного порядка может быть осуществлено «органами института» посредством их специфических функций, которые силою согласия признаны эмпирически значимыми и основаны на установлениях (автономное насильственное введение порядка); таковы, например, законы полностью или частично автономного вовне института (например, «государства»). Это введение нового порядка может быть и «гетерономным», идти извне, то есть навязываться
107


прихожанам церкви, членам общины или иного союза, близкого по типу к институту, каким-либо другим, например, политическим союзом, причем участники гетерономно упорядоченного сообщества подчиняются в своих общностных действиях новому порядку.
Преобладающая часть всех установлений как институтов, так и союзов возникла не на основе договоренности, а в результате насильственных действий, то есть люди и группы людей, способные по какой-либо причине фактически влиять на обшностные действия членов института или союза, направляют его в нужную им сторону, основываясь на «ожидании согласия». Реальная власть, предписывающая определенные действия, может, в свою очередь, эмпирически «считаться» принадлежащей, в силу общего согласия, каким-либо индивидам, которым она доверена вследствие каких-то их личных качеств, определенных признаков или в результате того, что они избраны в соответствии с правилами (например, на выборах). В таком случае эти эмпирически значимые — поскольку в среднем фактически в достаточной степени определяющие действия участников «согласия» — претензии и представления «значимой» власти, насильственно внедряющей новый порядок, можно называть «устройством» данного института. Оно находит свое выражение в самой различной степени в рационально сформулированных установлениях. Часто именно наиболее важные практические вопросы оказываются не затронутыми ими, причем в ряде случаев преднамеренно (почему — мы здесь не будем рассматривать). Поэтому установления, касающиеся эмпирически значимой власти, которая предписывает определенное поведение и в конечном итоге основана на «согласии» участников союза, всегда дают неполное представление о ней. Ведь фактически главное содержание «согласия», которое отражено в действительно эмпирически значимом «устройстве», сводится к оценке того, по отношению к каким людям, в какой степени и в каких отношениях есть шанс, что они в среднем практически подчинятся тем, кто, по принятому толкованию, является участником аппарата принуждения. Создатели целерациональных устройств могут, опираясь на них, связать насильственно введенный порядок с одобрением большинства членов или большинства лиц, обладающих определенными признаками или избранных в соответствии с правилами. Само собой разумеется, что и это остается «насилием» по отношению к меньшинству, о чем свидетельствует весьма распространенное у нас в средние века — а в России в виде «мира» сохранившееся до начала нашего времени — представление, согласно которому «значимое» установление, по существу, должно (несмотря на то, что официально принцип большинства голосов уже вошел в действие) основываться на согласии всех тех, для кого оно обязательно.
U Источник. М. Вебер. Избранные произведения. М.. 1990. С. 536-537, 539-541.
108


3.
Далее. Что же мы подразумеваем иод устойчивостью институционального комплекса? Во-первых, конечно, стабильность самих нормативных стандартов. Один термин "норма", по-видимому, слишком узок, особенно если он приравнивается к термину "правило", так как он предполагает такой уровень простоты, который допускает описание в одном утверждении, а это заведомо неверно для случаев собственности или контракта. Во-вторых, стабильность предполагает минимальный уровень связанности действующих единиц определенными внутренними обязательствами, т.е. их предрасположенности к действию в соответствии с определенными ожиданиями, а не к уклонению или сопротивлению им, и к применению соответствующих санкций, позитивных или негативных, и к другим единицам в связи с их ожидаемым действием, уклонением или сопротивлением. В-третьих, институциализация предполагает принятие эмпирического и одинаково всеми понимаемого "определения ситуации" в смысле понимания того, чем является система отнесения; это определение ситуации может быть настолько идеологически искаженным, что всякое функционирование становится невозможным.
Наконец, институциализация означает некоторый порядок интеграции частного нормативного комплекса в более общий комплекс, управляющий системой в целом на нормативном уровне.
CU Источник. Г. Парсонс. Функциональная теория изменения // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 482.
4.
Институтом будет называться комплекс институциализированных ролевых интегрантов, который имеет стратегическое структурное значение в данной социальной системе. Институт следует рассматривать как единицу более высокого порядка в социальной структуре, чем роль, — и действительно, он составлен из множества взаимозависимых ролевых форм или их компонентов.
LU Источник. Ч. Миллс. Высокая теория // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 148.
109


Глава 10
ЛИЧНОСТЬ КАК УНИКАЛЬНАЯ СОЦИАЛЬНАЯ СИСТЕМА
стр.стр.1. Ч. Кули
110
3. Т. Парсонс
112
2. Дж. Мид
112
4. В.  Ядов
114
1.
С самого начала следует заметить, что под словом «самость» (self) в данном контексте подразумевается попросту то, что в обыденном языке обозначается местоимениями первого лица единственного числа «я», «меня» (те), «мое» (ту), «я сам» (myself). «Самость» и «эго» используются метафизиками и моралистами и во многих других значениях, более или менее отдаленных от «я» обыденного языка и мышления, и с ними я не хотел бы, по возможности, иметь дело. Здесь обсуждается то, что психологи называют эмпирической самостью, т.е. самость, которую можно воспринять и удостоверить с помощью обычного наблюдения. Я определяю ее словом «социальная» не потому, что подразумеваю существование самости, которая не является социальной, — я думаю, что «я» обыденного языка всегда более или менее отчетливо соотносится с другими людьми, как и сам говорящий. Я называю ее социальной потому, что хочу подчеркнуть этот ее социальный аспект и подробно на нем остановиться.
Отличительной чертой идеи, именами которой являются местоимения первого лица, выступает, очевидно, некий характерный тип чувства, которое можно назвать «чувством моего» (my-feeling) или «чувством присвоения» (sence of appropriation). Почти все виды идей могут быть связаны с этим чувством и поэтому названы «я» или «мое», но это чувство и, казалось бы, только оно является определяющим фактором в данном вопросе. Как говорит профессор Джемс в своем замечательном анализе «самости», слова «я» (те) и «самость» означают «все веши, которые способны производить в потоке сознания возбуждение некого особого рода». Эта точка зрения очень полно изложена профессором Хайремом М.Стэнли, работа которого «Эволюционная психология чувства» содержит в себе исключительно плодотворную главу о самоощущении (self feeling).
110


Я имею в виду не то, что чувственный аспект самости обязательно важнее любых других, но что он есть непосредственный и решающий признак и доказательство того, чем является «я».
Будучи связанной с мыслью о других людях, идея самости всегда есть сознание человеком особого дифференцированного аспекта своей собственной жизни, потому что этот аспект, который должен поддерживаться целенаправленностью и стремлением, и его более агрессивные формы имеют тенденцию присоединяться ко всему тому, что человек находит одновременно благоприятствующим его собственным намерениям и расходящимся с намерениями других людей, с которыми он находится в состоянии ментального контакта. Именно здесь они нужны более всего, чтобы выполнять свою функцию стимулирования своеобычной деятельности, поощрения тех личностных вариаций, которых, как представляется, требует общий план жизни.
«Я» в таком случае — это не все сознание целиком, но какая-то особенно сосредоточенная, энергичная и сплоченная его часть, обособленная от остального, но постепенно сливающаяся с ним и все же обладающая некоторой фактической вычленностью, так что человек в общем достаточно ясно показывает в своем языке и поведении, что есть его «я» в отличие от тех мыслей, которые он не присваивает. Его можно представлять, как это уже предлагалось, по аналогии с каким-либо цветным пятном в центре светлой стены. Его можно также, и, вероятно, это более оправданно, сравнить с ядром живой клетки, не обособленным полностью от окружающего его вещества, из которого оно и образовано, но более активным и более определенно организованным.
Отношение к другим людям, предполагающееся в чувстве самости, может быть отчетливым и детально определенным, как, например, когда какой-нибудь мальчик испытывает стыд, застигнутый матерью за занятием, которое та запретила, либо оно может быть смутным и расплывчатым, как, например, когда человек испытывает стыд, совершив нечто такое, что одна только его совесть, выражающая чувство социальной ответственности», может обнаружить и осудить, но оно всегда присутствует. Нет никакого чувства самости в гордости или стыде помимо его коррелята — чувства тебя, его, их. Даже скупец, втайне любующийся своим спрятанным золотом, может почувствовать «мое» только в том случае, если он вспоминает о мире людей, над которым он имеет тайную власть, и нечто подобное происходит со всеми видами спрятанных сокровищ. Многие художники, скульпторы и писатели любили утаивать свои работы от мира, наслаждаясь ими в уединении до тех пор, пока полностью не удовлетворялись ими; но удовольствие здесь, как и во всех тайнах, зависит от ощущения ценности сокрытого.
ш Источник: Ч. Кули. Социальная самость // Американская социологическая мысль. С. 314-318.
I 1 1


2.
Таким образом, самость достигает своего полного развития посредством организации этих индивидуальных установок других в организованные социальные или групповые установки, становясь тем самым индивидуальным отражением всеобщей систематической модели социального или группового поведения, в которое она вовлечена наряду со всеми другими, — модели, которая как некое целое проникает в опыт (experience) индивида в терминах этих организованных групповых установок, которые посредством механизма своей центральной нервной системы он принимает в себя точно так же, как принимает он индивидуальные установки других.
Индивид (person) является индивидуальностью (personality) постольку, поскольку принадлежит к какому-то сообществу, поскольку перенимает в своем собственном поведении установления этого сообщества. Он принимает его язык как средство, благодаря которому обретает свою индивидуальность, а затем — в процессе принятия различных ролей, которыми снабжают его все другие - он в конце концов обретает установку членов этого сообщества. Такова — в определенном смысле — структура человеческой индивидуальности. Налицо определенные общие отклики, которыми каждый индивид обладает по отношению к определенным общим объектам, и поскольку эти общие отклики пробуждаются в индивиде, когда он воздействует на других индивидов, постольку он пробуждает свою собственную самость. Таким образом, структура, на которой зиждется самость, есть этот общий для всех отклик, ибо индивид, чтобы обладать самостью, должен быть членом какого-то сообщества. Такие отклики являются абстрактными установками, но они составляют как раз то, что мы зовем характером человека. Они снабжают его тем, что мы называем принципами — установки всех членов общества по отношению к тому, что является ценностями этого общества. Он ставит себя на место обобщенного другого, который представляет собой организованные отклики всех членов группы. Именно это и направляет поведение, контролируемое принципами, и индивид, который обладает подобной организованной группой откликов, есть человек, о котором мы говорим, что у него есть характер — в моральном смысле слова.
ω Источник: Дж. Мид. Азия // Американская социологическая мысль. М.. 1996. С. 230. 233.
3.
Личность — это система отношении живого организма, взаимодействующего с некоторой ситуацией. Ее интегрирующим центром является единица организм-личность в качестве некоторой эмпирической данности. Механизмы личности должны пониматься и формулироваться в связи с функциональными проблемами этой единицы. Система социальных отношений, в которую включено действующее лицо, не просто имеет ситуационное значение, а непосредственно образует саму личность. Но даже тот факт, что эти отно- I 12


шения имеют единообразную социальную структуру, не означает, что каждая личность определяется этими единообразными «ролями» одинаковым образом. Каждая из этих «ролей» включается в иную личностную систему, и поэтому она, строго творя, не имеет одного значения ни для каких двух индивидов. Это отношения личности к единообразной ролевой структуре является взаимозависимым и взаимопроникающим, но не существует такого "включения", при котором свойства личности целиком определяются теми ролями, в которых она участвует.
Как мы увидим, между личностью и социальной системой существуют важные соответствия. Но это отношения гомологического порядка, а не отношения макро- и микрокосма. Между ними имеется существенное различие. В самом деле, недостаточное понимание этих вещей приводит ко многим теоретическим трудностям в социальной психологии, особенно при попытках экстраполировать психологию индивида на мотивационную интерпретацию массовых явлений или при постулировании группового сознания.
Из этих соображений следует, что и структура социальных систем, и мотивационные механизмы их функционирования должны быть выражены в категориях, находящихся на уровне, не зависящем ни от личности, ни от культуры. Грубо говоря, хотя таковая процедура есть, неприятности возникают либо при попытке трактовать социальную структуру как часть культуры, либо рассматривать социальную мотивацию как прикладную психологию или непосредственное приложение теории личности.
Правильный путь иной. Он определяется тем, что краеугольные камни теории социальных систем, теории личности и культуры общи для всех наук о действии. Это является истинным не для некоторых из них, а для всех. Но способы, при помощи которых эти концептуальные материалы должны быть введены в теоретические структуры, будут не идентичными во всех трех случаях теории действия. Психология как наука о личности, таким образом, не является основанием теории социальных систем, а является всего лишь одной из ветвей большого дерева теории действия, в которой теория социальных систем оказывается другой ветвью. Общим основанием являются не теория индивида как единицы общества, а теория действия как тот «материал», из которого строятся и личностные и социальные системы. Задача последующих глав как раз и будет состоять в том, чтобы подтвердить это утверждение с точки зрения анализа определенных аспектов взаимозависимости социальных систем как с личностными, так и с культурными системами.
ω Источник. Т. Парсонс. Система координат действия и общая теория систем действия: культура, личность и место социальных систем // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 474-^75.


4.
В современном российском обществе мы наблюдаем лишь поверхностное сходство с постмодерными условиями неопределенности в процессах самоидентификации личности. По существу, пространство для самоопределения сужается или даже навязывается внешними условиями. Так, фрагментация социальных условий в социальном пространстве совмещается с высокой унификацией тех же условий по регионам, социальным стратам, этнонацио- нальным сообществам и т. д. Это порождает повышенную агрессивность в отношении «не своих». Одновременно имеет место то, что X. Малевска-Пейр и Г. Венсоно называют «негативной идентичностью». Негативная идентичность определяется указанными авторами как навязанная предписаниями других социальных групп и общностей, занимающих более благоприятную позицию. В российских условиях ранее это было свойственно многим рабочим, которые, вопреки официальной пропаганде о доминирующей роли рабочего класса в социалистическом обществе, сами называли себя «работягами» (уничижительное от слова «рабочий»). Сегодня негативная идентичность широко распространена среди бедных слоев, пенсионеров, людей, находящихся на нижних ступенях социальной стратификации. Эти лица сами относят себя к «неимущим», «обездоленным».
Иерархия социальных идентификаций. Многими исследователями установлено, что жесткая иерархия самоидентификаций личности в современном обществе (кризисном, тем более) весьма сомнительна. Как правило, социальные, ролевые идентификации субъекта ситуативны, контекстуальны. Вместе с тем повторяющиеся социальные ситуации допускают утверждение о формировании более или менее устойчивой иерархии идентификаций.
По данным мониторинга (май 1992 — ноябрь 1993), а также в исследованиях другими методами, можно уверенно утверждать, что доминирующие объекты социальных идентификаций — это семья, ближайшее социальное окружение (друзья, товарищи по работе, люди того же поколения). В массовых опросах до 90% респондентов утверждают, что «часто» испытывают близость со своей семьей и до 80%, — с названными далее группами. Эти же объекты идентификаций имеют наиболее высокие показатели по тексту семантической дифференциации в семантическом пространстве «Я сам — моя семья», «Я — мои друзья», «Я — люди моего поколения». Следовательно, эмоциональная компонента таких солидарностей вполне согласуется с вербализованной и осознанной (мониторинг).
Следующий по иерархии комплекс солидарностей — люди той же профессии, разделяющие те же верования, живущие в том же городе или поселке, —70-80% позитивных утверждений.
Социально-статусные идентификации относительно более явно выражены по критерию материального благосостояния (бедные и богатые — 6-68 % в массовых опросах). Это подтверждается проективным вопросом «Люди в нашем городе делятся на...» 39% из рабочих и 37% из инженеров указывают на разделение по признаку благосостояния, аналогично и в негативных солидарностях по тексту «Кто я?» («Я нищий», «Я — люмпен», «Я еле свожу кон- 114


цы с концами»...). Люди с малым достатком начинают идентифицировать себя с нижними стратами в социальной иерархии. Более состоятельные и преуспевающие (предприниматели в частности) также близки к формированию своей новой социостатусной идентичности.
Наиболее низкие ранги в иерархии социальных солидарностей занимают идентификации политико-идеологического комплекса (4-50 % позитивных идентификаций в мониторинге) и в самом низу иерархии — общечеловеческая солидарность — ощущение близости со всеми людьми на планете (3-35%). Процессы глобализации слабо рефлексируются россиянами, которые намного больше озабочены собственными, российскими проблемами.
Ш Источник: В. Ядов. Символические и примордиальные солидарности // Проблемы теоретической социологии. СПб., 1994. С. 172-173, 175-177.
115


Глава 11
СОЦИАЛИЗАЦИЯ ЛИЧНОСТИ
стр.стр.1. П. Сорокин
116
3. Т. Парсонс
118
2. Дж. Мид
117
4. П. Штомпка
119
1.
Родившись, человек еще не является личностью или субъектом надор- ганической жизни. Его «я» и имя. научные идеи, религиозные взгляды, эстетические вкусы, моральные убеждения, манеры и нравы, занятия, экономическое положение и социальный статус, судьба и жизненный путь — ничто еще не предопределено. Его можно сравнить с фонографом, на котором можно проигрывать любую запись. Хороший фонограф конечно же лучше воспроизводит любую запись, чем плохой. Но то, какие записи он будет играть — симфонию Бетховена или джаз, — не зависит от фонографа. Точно так же человек с лучшей физической конституцией может лучше проигрывать «социокультурные записи», чем тот, кто рождается с худшими наследственными данными; но то, какие записи он станет играть, относительно мало зависит от органических или биологических факторов. Зовут ли его Смит или Джонс, протестант ли он или буддист, говорит ли он по-английски или по-турецки, республиканец он или демократ, лифтер или король, является ли он гражданином России или Сиама, состоит в моногамном или полигамном браке, носит восточную или американскую одежду — эти и другие социокультурные характеристики не наследуются биологически, а приобретаются в процессе взаимодействия с людьми, среди которых он рождается, воспитывается, получает образование.
Джозеф Райнхарт, рожденный в американской семье, был в возрасте трех лет брошен своими родителями, усыновлен китайской семьей, привезен в Китай и воспитывался там до девятнадцати лет, став типичным китайцем по языку, мыслям и верованию, манерам и образу жизни. Близнецы, рожденные с одинаковыми организмами, развивают свой ум до разного уровня и имеют разные социокультурные характеристики, если их помещают в разную социокультурную среду.
LU Источник II. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М.. 1992. С. 159.
I 16


2
Если мы сопоставим игру с ситуацией, имеющей место в организованном соревновании, мы заметим, что существенным различием между ними является тот факт, что ребенок, который участвует в каком-либо соревновании, должен быть готов принять установку любого другого участника этого соревнования и что эти различные роли должны находиться в определенной взаимосвязи с друг другом. В случае простейшего соревнования, вроде пряток, все, за исключением одного прячущегося, выступают в роли ищущего. Если ребенок играет в первом смысле, он просто продолжает играть и в этом случае не приходит ни к какой элементарной организации. На этой ранней стадии он переходит от одной роли к другой так, как ему заблагорассудится. Но в соревновании, в которое вовлечено определенное число индивидов, ребенок, принимающий какую-нибудь роль, должен быть готов принять роль любого другого игрока. В бейсболе он встречает 9 (ролей), и в его собственной позиции должны заключаться все остальные. Он должен знать, что собирается делать каждый другой игрок, чтобы исполнять свою собственную роль. Он должен принять все эти роли. Все они не должны присутствовать в сознании в одно и то же время, но в определенные моменты в его собственной установке должны быть налицо установки 3 или 4 других индивидов, таких, как тот, кто собирается бросать мяч, кто собирается ловить его и т.д. Эти установки должны в некоторой степени присутствовать в его собственной организации. Итак, в соревновании налицо некий набор откликов, подобных другим, организованным так, чтобы установки одного (индивида) вызвали соответствующие установки другого.
Организованное общество (социальную группу), которое обеспечивает индивиду единство его самости, можно назвать обобщенным другим. Установка обобщенного другого есть установка всего сообщества. Так, например, такая социальная группа, как бейсбольная команда, выступает в качестве обобщенного другого постольку, поскольку она проникает как организованный процесс или социальная деятельность в сознание (experience) любого из своих индивидуальных членов.
Для развития данным человеческим индивидом самости в наиболее полном смысле слова ему недостаточно просто принять установки других человеческих индивидов по отношению к нему и друг к другу внутри человеческого социального процесса, вводя этот социальный процесс как целое в индивидуальное сознание лишь в этой форме. Он должен также, таким же точно образом, каким принимает установки других индивидов по отношению к себе и друг к другу, принять их установки по отношению к разным фазам или аспектам общей социальной деятельности или набору социальных предприятий, куда в качестве членов организованного сообщества или социальной группы все они вовлечены. Затем он должен, обобщая эти индивидуальные установки самого этого организованного сообщества (социальной группы) в целом, действовать в направлении разнообразных социальных проектов, которые оно осуществляет в любой
117


данный момент, или же в направлении различных более широких фаз всеобщего социального процесса, который составляет его жизнь, и специфическими проявлениями которого эти проекты являются.
CJJ Источник: Дж. Мид. Интернализованыс другие и самость // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 223-224, 226.
3.
3.1. Поскольку личность — это усвоенная в процессе обучения организация индивида, процесс социализации имеет решающее значение для её формирований и функционирования; успех социализации требует, чтобы социальное и культурное обучение было строго мотивировано через вовлечение механизма удовольствия организма. Следовательно, он зависит от относительно постоянных близких отношений между маленькими детьми и взрослыми, чьи эротические мотивы и отношения тоже оказываются глубоко вплетенными в эти отношения. Эти условия, которые мы стали понимать значительно более полно со времен Фрейда, являются существенным аспектом функционирования систем родства во всех человеческих обществах. Родство всегда связано с упорядочением эротических отношений взрослых, их статусов в отношении предположительного родительства, статусов нового поколения и с упорядочением самого процесса социализации. Это эволюционная универсализация, которую можно обнаружить во всех обществах, хотя ее формы и отношения к другим структурным образованиям варьируются весьма многообразно.
ш Источник: Т. Парсонс. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения // Американская социологическая мысль. М, 1996. С. 503.
3.2. Солидарность социальной системы можно представить как состояние платежеспособности ее «эмоционального хозяйства», зависящее и от потока инструментально значимых вкладов от членов системы, и от их мотивационных состояний удовлетворенности, которую позволительно истолковать как фактор положительный, а ее отсутствие — как отрицательный. В простых социальных системах эти факторы можно представить себе как природные, «аскриптивные» свойства. Это верно не только для примитивных обществ, но и для учреждений в более дифференцированном обществе, в которых протекает социализация ребенка на ранних стадиях.
Насколько дифференцированной должна стать система его личности, чтобы достигать высокой удовлетворенности от полноты социального участия, зависит, разумеется, от струкгуры социального и культурного окружения, в котором действует ребенок. Главный аспект сложности современной жизни — то, что выше названо плюрализацией структуры общества. В таком контексте развитие массового высшего образования (это столь заметное и в известной степени взрывоопасное явление нашего времени) предположительно можно считать ответом на социетальную потребность в достаточно большом числе личностей, обладающих многообразными
118


формами инструментальной компетентности и личностной интеграцией на эмоциональном уровне и потому способных справиться с этой сложностью. Новые способы включения индивидов и подгрупп в разные формы социальной солидарности составляют проблематику стабильности и других аспектов интеграции в современных обществах.
LD Источник: Т. Парсонс. Система современных обществ. М., 1998. С. 47. 49.
4.
В предшествующих рассуждениях мы смотрели на структуру как на некоторую целостность, атрибут общества (группы, коллектива, общности). Но можно посмотреть на нее и в иной перспективе: со стороны вплетенных в структуру личностей. Структурная перспектива навязывает особый способ видения личности. С возникновения социологии ее сопровождает убеждение, что социологический образ человека имеет специфику и отличен от образа, очерченного психологией и другими науками. Содержащийся имплицитно в разнообразных формулировках — от тезиса, что «человек — существо социальное», через тезис, что «сущность человека есть совокупность всех общественных отношений», и до тезиса, что «личность и общество это бытия подобные» — образ этот сводится к представлению личности в контексте ее связей с другими в рамках социального целого. Используя современный язык, скажем, что личность характеризуется в этом плане ее местом в социальной структуре. Этот социологический аспект рассмотрения человека, абстрагированный от других, конечно, важных, но правомерно опускаемых социологом аспектов, которые вместе представляют человеческую личность во всей ее полноте (ее плоти и крови), часто определялся как социальная позиция. Через свою особую позицию личность как бы встроена в структурную сеть; благодаря занимаемой ею позиции ее достигает, с ней соприкасается, ее опутывает своеобразная связка структурных отношений.
Если мы воспользуемся предложенной ранее четырехмерной реконструкцией социальной структуры, окажется, что вокруг каждой позиции сосредоточиваются (актуализируются, кристаллизируются) элементы всех четырех измерений. Так, с каждой позицией связан только ей свойственный набор норм и ценностей: некоторый фрагмент нормативной структуры. Социология давно удачно определила его как социальную роль (понимаемую в чисто нормативном смысле). Далее, с каждой позицией связана специфическая совокупность взглядов, убеждений, мыслительных навыков и стереотипов; некоторый фрагмент идеальной структуры. Мы определим это как позиционную ментачьность (привязываясь к более узкому смыслу, в каком в социологии говорится, например, о специфической ментальности представителей некоторых профессий). Затем каждую позицию окружает своеобразная связка каналов, путей взаимодействий, открывающих возможности для контактов с другими, некоторый фрагмент интеракционной структуры. Мы предлагаем эго обозначить как интеракционные опции Наконец, каждая позиция открывает доступ к своеобразному фонду
1 19


благ, средств и ценностей, пользующихся общественным признанием; актуализирует вокруг себя некоторый фрагмент общей структуры интересов. Для обозначения этого неравного, иерархически дифференцированного доступа мы предлагаем закрепить за ним термин — социальный статус.
В итоге социальная природа человека, или, точнее говоря, социологический аспект человеческой личности — это сложная и взаимосвязанная целостность характерных для нее а) социальной роли, б) позиционной ментальности, в) интеракционных опций и г) социального статуса. Для социологического объяснения того, что индивид делает, о чем думает и к чему стремится, всегда требуется обращение к позиции, занимаемой им в обществе, к ее локализации в границах социальной структуры, а тем самым — включение в объяснение четырех структурных коррелятов позиции личности: роли, ментальности, опции и статуса. Вновь подчеркнем: принимая во внимание взаимосвязь всех четырех измерений структуры, следует признать неправомерными любые одномерные объяснения. Нельзя включать в ехріапап только одно измерение структуры. Корректное объяснение должно принять во внимание факт комплексной, многосторонней интерференции всех этих измерений, которые применительно к конкретному действию личности следует рассматривать как совместно детерминирующие. Таким образом, мы в иных словах даем в личностной перспективе ту же директиву многомерного структурного объяснения.
CD Источник. П. Штомпка. Понятие социальной структуры: попытка обобщения // Социологические исследования. 2001. >Г«9 С. Ф-5, 6, 8.
120


Глава 12
СОЦИАЛЬНЫЙ СТАТУС И СОЦИАЛЬНЫЕ РОЛИ ЛИЧНОСТИ
стр.стр.1. П. Сорокин
121
3. Дж. Тернер
122
2. Τ. Парсонс
122
4. Ч. Миллс
124
1.
Индивид представляет собой лишь физический, биологический или психологический феномен, поэтому он может стать объектом исследования для физика, биолога, психолога, но не социолога. Так же простейшим образованием не может быть «роль» индивида. Вне драмы не может быть роли; ведь роль возможна лишь в контексте всех ролей. Что бы ни делал изолированный индивид, никакое из его действий не представляет собой ни социального явления, ни его простейшего образования. Роль может стать социальной лишь при наличии социальной матрицы. Только в этих условиях роль может стать элементем социального явления, так же как хромосома является составной частью клетки или электрон — составной частью атома; но ни роль, ни хромосома, ни электрон не являются простейшими образованиями в социальной, биологической или физической структурах. С другой стороны, индивид, взятый как соции или личность, является одним из наиболее сложных социальных явлений. Сказать, что соции есть конечная, неделимая единица, все равно что (как правильно отмечает Э. Хайес) назвать букет цветов простейшей и конечной единицей структур растений.
Индивид, действующий в определенном социальном качестве (как судья, священник или вождь племени), одетый в соответствующее платье, при наличии объективных носителей — убранства зала суда, церкви и т.п. — часто совершенно трансформируется, теряя всякое сходство с собой таким, каким он есть в повседневной жизни. Известно, что судьи, которые выносили суровейшие приговоры обвиняемым, освободившись от влияния символических проводников (зала суда и своего профессионального одеяния), часто горько сожалели о своем бессердечии. Как индивиды они милосердны, под влиянием символического окружения их человеческие ка-
121


чества были подавлены. Fiat justitia et pereat mundus1 — было их девизом в той обстановке.
История дает нам множество таких примеров. Робеспьер, главный прокурор французского террора, беспощадный в исполнении своих официальных обязанностей, был в частной жизни очень сентиментальным и чувствительным человеком, который плакал над романами Сен-Пьерра. Очевидно, что принятие традиций, обрядов и даже фасонов одежды в различных областях общественной жизни не является случайным. Форма одежды обладает своей собственной властью; не случайно законодатели придавали ей огромное значение, как и форме вообще. Сутана не делает монаха монахом, но уважение, которое оказывается ей, много значит для ее обладателя и воздействует на его сознание и поведение.
Политические заключенные переживают решительные перемены в состоянии духа, надевая тюремное одеяние. Офицеры, лишенные символов своего звания — топора, звезд или других знаков отличия, и надевая гражданскую одежду, претерпевают изменения в сознании, которые иногда являются необратимыми. С другой стороны, если обычному гражданину дать знаки великолепия и власти, он может превратиться в самоуверенного, гордого и высокомерного человека.
Ш Источник: П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 191, 214-215.
2.
Личность в ее конкретной роли, а не тотальный индивид, является членом коллектива и даже социетального сообщества. К примеру, я являюсь членом определенных интернациональных коллективов, которые не являются частями американского социетального общества. Плюральный характер ролей, усвояемых личностью, является главным постулатом социологической теории и должен постоянно иметься в виду. По мере эволюции общества ролевой плюрализм становится скорее более, чем менее, важным, но он характеризует любое общество.
Ш Источник: Т. Парсонс. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения // Американская социолог ическая мысль. М., 1996. С. 513.
3.
Много из этих манипуляций с пространственным расположением предназначено облегчить то, что Ральф Тернер называл «постановкой роли», или оркестровкой жестов, чтобы сигнализировать, какую роль некто собирается играть в ситуации. В таких «постановках ролей» люди не полагаются исключительно на сценическое умение. Они располагают фондами «ролевых концепций», которые обозначают характерные совокупности
1 "Да свершится правосудие и да погибнет мир" (лат.) 122


жестов и последовательности поступков, связанные с определенной линией поведения. Эти ролевые понятия можно очень тонко настроить так, например, что мы сможем различить, как исполняется не только «роль студента» вообще, но и разновидности этой цели (учебная, научная, спортивная, общественная и т. д.). Таким образом, люди располагают обширным репертуаром ролевых понятий, и из этого репертуара они пытаются создать роли для самих себя, организуя подачу своих жестов. Конечно, роли, которые они готовят для себя, ограничены не только существующей социальной структурой (например, студенты не могут быть профессорами), но также их фондами самовосприятий и самоопределений. Поэтому люди выбирают из своего репертуара ролей те, которые согласуются с названными фондами. Некоторые из этих самовосприятий вытекают из центральной концепции Я, которая мотивирует взаимодействие. Но люди располагают также фондами более периферийных и ситуационных образов самих себя. Например, некто может признать без большого ущерба для самооценки и без понижения морального уровня «центрального Я», что он не в ладах со спортом, и, как следствие, это лицо разработает для себя роль, которая соответствует его «образу Я», не имеющего сноровки в «игровых ситуациях». Без этой способности ставить роли взаимодействие было бы чрезмерно нервозным и требовало бы больших затрат времени, поскольку индивиды не смогли бы заранее предполагать, что их «оркестровка» жестов сигнализирует другим о конкретной линии поведения. Но поскольку есть общепринятые представления о различных типах ролей, индивиды могут сигнализировать о своих намерениях и быть уверенными, что другие будут понимать их и впредь, без необходимости все время сигнализировать о предлагаемой линии поведения.
Третий процесс истолкования Мид впервые концептуализировал как «принятие (на себя) роли» и «принятия (на себя) роли другого», а Шюц назвал «взаимностью перспектив». Жесты или сигналы других людей используются, чтобы поставить себя в положение другого или усвоить себе его особенную точку зрения. Такое принятие роли имеет несколько уровней. Первый — это нечто противоположное «постановке роли»; запасы ролевых концепций используются, чтобы определить, какую роль играют другие. Второй, более глубокий уровень — это использование фондов согласованных представлений о том, как обычно действуют люди в разного вида ситуациях, когда пытаются реконструировать глубинные характеристики, необходимые для понимания того, почему данное лицо ведет себя определенным образом. Вместе оба названных уровня «понимания роли» индивидами могут обеспечить правильный взгляд на вероятные способы и направления поведения других людей.
LU Источник. Дж. Тернер. Аналитическое теоретизирование // Теория общества. М.. 1999. С. 131, 133-134.
123


4.
Ценностный стандарт в этом смысле всегда институциализирован к отношениям между действиями. Поэтому всегда есть два аспекта системы ожиданий, которая складывается по отношению к системе ценностей. С одной стороны, есть ожидания, которые затрагивают и частично устанавливают стандарты поведения деятеля, «Я», который берется как точка отсчета; это его ролевые ожидания. С другой стороны, с его точки зрения, имеется ряд ожиданий, относящихся к случайно вероятным реакциям других. — это можно назвать санкциями, которые, в свою очередь, можно подразделить на позитивные и негативные в зависимости от того, переживаются ли они субъектом как способствующие удовлетворению или мешающие удовлетворению его ролевых ожиданий. Отношение между ролевыми ожиданиями и санкциями явным образом взаимно: то, что для «Я» — санкции, для другого — ролевые ожидания и наоборот.
Роль, таким образом, — это один из секторов системы ценностной ориентации деятеля, организуемый вокруг ожиданий в их отношении к специфическому контексту взаимодействия, т е. связанный с особым рядом ценностных стандартов, которые управляют взаимодействием с одним (или более) «другим» деятелем, играющим соответствующие дополнительные роли. Эти «другие» не обязательно должны быть определенной группой индивидов, но могут включать любого «другого», если он вступает в особенное дополнительное отношение взаимодействия с «Я», которое предполагает взаимность ожиданий, относящихся к общим стандартам ценностной ориентации.
Институционализация ряда ролевых ожиданий и соответствующих санкций есть, конечно, вопрос степени. Эта степень - функция двух рядов переменных: с одной стороны, тех, которые воздействуют на действительное принятие стандартов ценностных ориентаций, с другой — тех, которые определяют мотивационную ориентацию или приверженность к удовлетворению соответствующих ожиданий. Как мы увидели, разнообразные факторы могут оказать влияние на степень институционализации через каждый из этих каналов. Полярной противоположностью полной институционализации является, однако, «аномия», отсутствие структурной дополнительности в процессе взаимодействия, или, что то же самое, полная ломка нормативного порядка в обоих смыслах. Но это крайнее понятие, которое никогда не описывает какую-либо конкретную социальную систему. Точно так же, как имеются степени институциолизацин, имеются и степени «аномии». Одна из них есть оборотная сторона другой.
Или, другими словами, люди действуют вместе и против друг друга. Каждый принимает во внимание то, что ожидают другие. Когда такие взаимные ожидания достаточно определены и устойчивы, мы называем их стандартами. Каждый человек ожидает также, что другие намерены реагировать на его поведение. Мы называем эти ожидаемые реакции санкциями, некоторые из них кажутся весьма удовлетворительными, некоторые нет. Когда люди руководствуются стандартами и санкциями, можно сказать,
124


что они вместе играют роли. Это удобная метафора. И фактически то, чго мы называем институтом, вероятно, лучше всего определить как более или менее устойчивый ряд ролей. Когда внутри некоего института или всего общества, составленного из таких институтов, стандарты и санкции больше уже не удерживают людей, мы можем говорить вместе с Дюркгеймом об «аномии». На одном полюсе имеются институты со всецело упорядоченными и отшлифованными стандартами и санкциями. На другом полюсе— «аномия», или, как говорил Итс, центр неустойчив, или, как я говорю, нормативный порядок сломан (конец «перевода»).
Ш Источник. Ч. Миллс. Высокая теория // Американская социологическая мысль. М.. 1996. С. 147-149.
125


Гчана 1
СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ПОНИМАНИЕ КУЛЬТУРЫ И ЕЕ РОЛИ В РАЗВИТИИ ЧЕЛОВЕКА И ОБЩЕСТВА
стр.стр.1. П. Сорокин
126
5. Р. Линтон
164
2. Т. Парсонс
151
6. Т. Кэндо
165
3. Т.В. Адорно
155
7. Ю.М. Резник
167
4. Г. Тернборн
162
8. М.С. Комаров
172
1.
1.1. Любая организованная группа неизбежно обладает культурой. Более того, ни социальная группа, ни индивид (за исключением простого биологического организма) не могут существовать без компонентов значений и носителей, то есть без культуры. По этой причине "общество" не может быть более широким термином, чем "культура", как не могут эти два явления рассматриваться вне связи друг с другом. Единственно возможное различие связано с тем, что термин "социальный" означает сосредоточение совокупности взаимодействующих людей в их отношениях, тогда как "культурный" означает сосредоточение на значениях, ценностях и нормах, а также на их материальных носителях (или материальной культуре).
Все важнейшие аспекты жизни, уклада и культуры западного общества переживают серьезный кризис... Больны плоть и дух западного общества, и едва ли на его теле найдется хотя бы одно здоровое место или нормально функционирующая нервная ткань. Мы как бы находимся между двумя эпохами: умирающей чувственной культурой нашего лучезарного вчера и грядущей идеациональнои культурой создаваемого завтра. Мы живем, мыслим, действуем в конце сияющею чувственного дня, длившегося шесть веков. Лучи заходящего солнца все еще освещают величие уходящей эпохи. Но свет медленно угасает, и в сгущающейся тьме нам все труднее различать это величие и искать надежные ориентиры в наступающих сумерках. Ночь этой переходной эпохи начинает опускаться на нас, с
126


ее кошмарами, пугающими тенями, душераздирающими ужасами. За ее пределами, однако, различим рассвет новой великой идеациональной культуры, приветствующей новое поколение людей будущего.
Всякая великая культура есть не просто конгломерат разнообразных явлений, сосуществующих, но никак друг с другом не связанных, а есть единство, или индивидуальность, все составные части которого пронизаны одним основополагающим принципом и выражают одну, и главную, ценность. Доминирующие черты изящных искусств и науки такой единой культуры, ее философии и религии, этики и права, ее основных форм социальной, экономической и политической организации, большей части ее нравов и обычаев, ее образа жизни и мышления (менталитета) — все они по-своему выражают ее основополагающий принцип, ее главную ценность. Именно ценность служит основой и фундаментом всякой культуры. По этой причине важнейшие составные части такой интегрированной культуры также чаще всего взаимозависимы: в случае изменения одной из них остальные неизбежно подвергаются схожей трансформации.
Возьмем, например, культуру Запада средних веков. Ее главным принципом или главной истиной (ценностью) был Бог. Все важные разделы средневековой культуры выражали этот фундаментальный принцип, или ценность, как он формулируется в христианском Credo.
Во всех своих взаимосвязанных компонентах средневековая культура выражала:
Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem, factorem coeli et terrae, visibilium et invisibilium; et in Dominum Jesum Christum, filium Dei unigei- tum? Et ex Patre natum ante omnia saecula... и т.д., вплоть до ...Confiteor unum baptisma in remissionem htccatorum, et axpecto resurrectionem mortuo- rum, et vitam venturi saeculi.
Amen1.
Архитектура и скульптура средних веков были "Библией в камне". Литература также была насквозь пронизана религией и христианской верой. Живопись выражала те же библейские темы в линии и цвете. Музыка почти исключительно носила религиозный характер: Alleluia, Gloria Kurie eleison, Credo, Agnus Dei, Mass, Requiem и т. д.2 Философия была практически идентична религии и теологии и концентрировалась вокруг той же основной ценности, или принципа, каким являлся Бог. Наука была всего лишь прислужницей христианской религии. Этика и право представляли собой только дальнейшую разработку абсолютных заповедей христианст-
‘ Перевод "символа веры" дастся в церковнославянской версии: "Верую во единаго Бога, Отца вседержителя, творца небу и земли, видимым же всем и невидимым; и во единаго Господа Иисуса Христа, сына Божия единороднаго, иже от Отца рожденною прежде всех век... и г. д. вплоть до... Исповедую едино крещение во явление грехов, чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь".
: Части литургии: "Аллилуя". "Слава", "Господи помилуй", "Верую", "Агнец Божий"; церковные службы: "Месса", "Реквием".
127


ва. Политическая организация в ее духовной и светской сферах была преимущественно теократической и базировалась на Боге и религии. Семья, как священный религиозный союз, выражала все ту же фундаментальную ценность. Даже организация экономики контролировалась религией, налагавшей запреты на многие формы экономических отношений, которые могли бы оказаться уместными и прибыльными, поощряя в то же время другие формы экономической деятельности, нецелесообразные с чисто утилитарной точки зрения. Господствующие нравы и обычаи, образ жизни, мышления подчеркивали свое единство с Богом как единственную и высшую цель, а также свое отрицательное или безразличное отношение к чувственному миру, его богатству, радостям и ценностям. Чувственный мир рассматривался только как временное "прибежище человека", в котором христианин всего лишь странник, стремящийся достичь вечной обители Бога и ищущий путь, как сделать себя достойным того, чтобы войти туда. Короче говоря, интегрированная часть средневековой культуры была не конгломератом различных культурных реалий, явлений и ценностей, а единым целым, все части которого выражали один и тот же высший принцип объективной действительности и значимости: бесконечность, сверхчувственность, свсрхразумносгь Бога, Бога вездесущего, всемогущего, всеведущего, абсолютно справедливого, прекрасного, создателя мира и человека. Такая унифицированная система культуры, основанная на принципе сверхчувственности и сверхразумности Бога, как единственной реальности и ценности, может быть названа идеациональной. Такая же в основном сходная посылка, признающая сверхчувственность и сверхразумность Бога, хотя воспринимающая отдельные религиозные аспекты по- иному, лежала в основе интегрированной культуры Брахманской Индии, буддистской и лаоистской кулыур, греческой культуры с VIII по конец VI в. до н. э. Все они были преимущественно идеациональными.
Закат средневековой культуры заключался именно в разрушении этой идеациональной системы культуры. Он начался в конце XII века, когда появился зародыш нового — совершенно отличного — основного принципа, заключавшегося в том, что объективная реальность и ее смысл чувственны. Только то, что мы видим, слышим, осязаем, ощущаем и воспринимаем через наши органы чувств, — реально и имеет смысл. Вне этой чувственной реальности или нет ничего, или есть что-либо такое, чего мы не можем прочувствовать, а это — эквивалент нереального, несуществующего. Как таковым им можно пренебречь. Таков был новый принцип, совершенно отличный от основного принципа идеациональной культуры.
Этот медленно приобретающий вес новый принцип столкнулся с приходящим в упадок принципом идеациональной культуры, и их слияние в органичное целое создало совершенно новую культуру в XIII—XIV вв. Его основной посылкой было то, что объективная реальность частично сверхчувственна и частично чувственна, она охватывает сверхчувственный и сверхрациональный аспекты плюс рациональный и, наконец, сенсорный аспекты, образуя собой единство этого бесконечного многообразия. Культурная система, воплощающая эту посылку, может быть названа 128


идеалистической. Культура XII 1-ХIV вв. в Западной Европе, так же, как и греческая культура V-IV в. до н. э., были преимущественно идеалистическими, основанными на этой синтезирующей идее.
Однако процесс на этом не закончился. Идеациональная культура средних веков продолжала приходить в упадок, в то время как культура, основанная на признании того, что объективная реальность и смысл ее сенсорны, продолжала наращивать темп в последующих столетиях. Начиная приблизительно с XVI века новый принцип стал доминирующим, а с ним и основанная на нем культура. Таким образом возникла современная форма нашей культуры — культуры сенсорной, эмпирической, светской и "соответствующей этому миру". Она может быть названа чувственной. Она основывается и объединяется вокруг этого нового принципа: объективная действительность и смысл ее сенсорны. Именно этот принцип провозглашается нашей современной чувственной культурой во всех ее основных компонентах: в искусстве и науке, философии и псевдорелигии, этике и праве; в социальной, экономической и политической организациях, в образе жизни и умонастроениях людей. Эта мысль будет развита подробнее в последующих главах.
Таким образом, основной принцип средневековой культуры делал ее преимущественно потусторонней и религиозной, ориентированной на сверхчуственность Бога и пронизанной этой идеей. Основной принцип идеалистической культуры был частично сверхсенсорный и религиозный, частично светский и посюсторонний. Наконец, основной принцип нашей современной чувственной культуры — светский и утилитарный — "соответствует этому миру". Все эти типы: идеациональный, идеалистический и чувственный — обнаруживаются в истории египетской, вавилонской, греко-римской, индуистской, китайской и других культур.
После этого отступления мы можем вновь вернуться к нашему исходному тезису и детальнее изложить тот факт, что настоящий кризис нашей культуры и общества заключается именно в разрушении преобладающей чувственной системы евро-американской культуры. Будучи доминирующей, чувственная культура наложила отпечаток на все основные компоненты западной культуры и общества и сделала их также преимущественно чувственными. По мере разрушения чувственной формы культуры разрушаются и все другие компоненты нашего общества и культуры. По этой причине кризис — это не только несоответствие того или иного компонента культуры, а скорее разрушение большей части ее секторов, интегрированных "в" или "около" чувственный принцип. Будучи "тоталитарным" или интегральным по своей природе, он несравнимо более глубокий и в целом глобальнее любого другого кризиса. Он так далеко зашел, что его можно сравнить только с четырьмя кризисами, которые имели место за последние три тысячи лет истории греко-римской и западной культуры. Но даже и они были меньшего масштаба, чем тот, с которым мы столкнулись в настоящее время. Мы живем и действуем в один из поворотных моментов человеческой истории, когда одна форма культуры и общества (чувственная) исчезает, а другая форма лишь появляется. Кризис чрезвы-
129


чаен в том смысл, что он, как и его предшественники, отмечен необычайным взрывом войн, революций, анархии и кровопролитий; социальным, моральным, экономическим и интеллектуальным хаосом; возрождением отвратительной жестокости, временным разрушением больших и малых ценностей человечества; нищетой и страданием миллионов — потрясениями значительно большими, чем хаос и разложение обычного кризиса. Такие переходные периоды всегда были воистину deis irae, Deis ilia.1
Тщательное изучение ситуации показывает, что настоящий кризис представляет собой лишь разрушение чувственной формы западного общества и культуры, за которым последует новая интеграция, столь же достойная внимания, каковой была чувственная форма в дни своей славы и расцвета. Точно так же как замена одного образа жизни у человека на другой вовсе не означает его смерти, так и замена одной фундаментальной формы культуры на другую не ведет к гибели того общества и его культуры, которые подвергаются трансформации. В западной культуре конца средних веков таким же образом произошла смена одной фундаментальной социально-культурной формы на другую — идеациональной на чувственную форму. И тем не менее такое изменение не положило конца существованию общества, не парализовало его созидательные силы. После хаоса переходного периода в конце средних веков западная культура и общество демонстрировали в течение пяти веков все великолепие своих созидательных возможностей и вписали одну из самых ярких страниц в историю мировой культуры. То же самое можно сказать и о греко-римской и других великих культурах, которые претерпели в течение своего исторического пути несколько подобных изменений. Равным образом теперешнее разрушение чувственной формы никак не тождественно концу западной культуры и общества. Трагедия и хаос, ужасы и горе переходного периода окончены, они вызовут к жизни новые созидательные силы в новой интегральной форме, столь же значительной, как все пять веков эры чувственной культуры.
Хоть в большинстве компонентов средневековой культуры преобладала идеациональная форма, рядом с ней, в качестве побочных, существовали эклектичные — чувственная и неинтегрирующие формы, выраженные в многообразии изобразительных искусств и науки, философии и религии, этики и образов жизни. В течение последних четырех столетий преобладающей моделью современной культуры во всех ее компонентах была чувственная форма, хотя наряду с ней существовали (как побочные) идеациональная и другие формы изобразительного искусства, религии, философии, юриспруденции, этики, образов жизни и мышления. Едва ли какая- либо культура в истории человечества была полностью и совершенно интегральной. Термин "доминантная форма интеграции" не означает абсолютно монопольного преобладания, ведущего к полному исключению других форм культуры.
1 "Тот день, день гнева" (лат.). Начало средневекового гимна. 130


А это означает, что только те культурные и социальные формы, которые интегрированы в одну чувственную форму, могут разрушиться, что, собственно, мы и наблюдаем. Правда, эти явления безусловно составляют основной массив всей культуры Запада, однако тем не менее они охватывают не все социально-культурные феномены, составляющие эту культуру как единое целое. Не интегрированные в чувственную форму компоненты могут продолжать свое существование и даже успешно функционировать. Так как они не являются частью тонущего чувственного корабля, то и нет необходимости в их полной гибели.
Еще более нелепы каждодневные заявления политиков, журналистов и прессы о конце цивилизации и прогресса, особенно в тех жизненных ситуациях, когда они терпят поражение, а их оппоненты одерживают победу. Во время любой политической кампании мы часто слышим, как некий малозначительный политик грозит своим слушателям "концом цивилизации" в случае, если его не выберут. Кто не знаком с "борьбой . за прогресс и культуру" лидеров военных клик? Кто не знаком с лозунгом "мир на пороге своего конца", произносимым честолюбивым человеком, неспособным захватить свою Лилипутию? Почти ежедневно мы слышим известные вариации на эту тему и от людей высокоинтеллектуальных, и от толпы со слабым интеллектуальным потенциалом, искателей чего-то, совершенно незначительного и подчас эгоистичного. Если мы поверим этим псевдопророкам, то цивилизация и культура должны были погибнуть давным-давно или вот-вот исчезнуть. К счастью, культура и цивилизация бесконечно прочнее, чем заверяют нас клоуны политического цирка. Политические, да и не только политические, партии, группировки, фракции и армии приходят и уходят, а культура остается вопреки их похоронным речам. Регулярно не осуществляются правомерные и неправомерные притязания сотен тысяч мелких честолюбцев. И, вопреки их реквиему цивилизации, она все же продолжает существовать. Многие страны потерпели поражение в воине, а цивилизация тем не менее не исчезла. Как было сказано, она сделана из более прочного материала и обладает большей жизнестойкостью, чем заверяют нас "гробовщики культуры".
Более того, они едва ли прекратят задавать вопрос, стоит ли вообще спасать кульгуру, или, может, ей лучше было бы исчезнуть. Как мы увидим позже, многие ценности современной культуры, за которые они ратуют, едва заслуживают того, чтобы за них бороться. Большая часть их уже умерла и только ожидает приличествующего захоронения. Их исчезновение скорее благо, чем потеря для человечества; скорее, освобождение кульгуры от яда, чем ее обнищание. С этими ремарками забудем о "гробовщиках культуры"; с точки зрения науки их жалобы не стоят того, чтобы их серьезно обсуждать.
Предшествующей критики достаточно для того, чтобы отвергнуть оба распространенных диагноза нашего кризиса как ложные. Отказ от них несет с собой одновременно и отказ от тех рецептов, которые они предлагают. Более серьезным представляется третий диагноз. Автор поставил ею за несколько лет до настоящей катастрофы и описал достаточно подробно.
131


Сейчас же он будет повторен без каких-либо изменений. Он заключается в том, что теперешние наши трудности происходят от разрушения чувственной формы западной культуры и общества, которая началась в конце XII века и постепенно заменила собой идеациональную форму средневековой культуры. В период своего восхождения и расцвета она создала наиболее великолепные культурные образцы во всех секторах западной культуры. В течение этих веков она вписала наиболее яркие страницы человеческой истории. Однако ни одна из конечных форм, ни чувственная, ни идеациональная, не вечна. Рано или поздно ей суждено исчерпать свой созидательный потенциал. Когда наступает этот момент, она начинает постепенно разрушаться и вовсе исчезает. Так случалось несколько раз в истории основных культур прошлого; то же происходит и сейчас с нашей чувственной формой, вступившей нынче в период своего заката. Таков масштаб сегодняшнего кризиса. Однако это не означает полного исчезновения западной культуры и общества, но тем не менее предвещает одну из величайших революций в нашей культурной и социальной жизни. Как таковая, она неизмеримо глубже и значительнее, чем ее представляют себе приверженцы "обычного кризиса". Переход от монархии к республике, от капитализма к коммунизму совершенно незначителен по сравнению с заменой фундаментальной формы культуры другой — идеациональной на чувственную, и наоборот. Такие изменения очень редки. Как мы видели, в течение трех тысячелетий греко-римской и западной истории это случилось только четыре раза. Но когда же кризис действительно происходит, то он производит основательную и эпохальную революцию в человеческой культуре. Нам предоставлен редкий шанс жить, наблюдать, мыслить и действовать в котле такого мирового пожарища. Если мы не в силах остановить его, то следует хотя бы попытаться понять его природу, причины и последствия.
Начнем с анатомии кризиса в изящных искусствах. Они являются наиболее чувствительным зеркалом, отражающим общество и культуру, составной частью которых являются. Каковы культура и общество, таковыми будут и изящные искусства. Если культура преимущественно чувственная, чувственными будут и ее основные изобразительные искусства. Если культура не интегрирована, хаотичными и эклектичными будут ее основные виды изобразительных искусств. Гак как западная культура преимущественно чувственная, а кризис заключается в разрушении ее основной сверхсистемы, то и современный кризис изобразительных искусств демонстрирует разрушение чувственной формы нашей живописи и скульптуры, музыки, литературы, драматургии и архитектуры. Давайте рассмотрим, что представляют из себя чувственные формы изобразительных искусств в общем и современные чувственные формы изобразительных искусств в частности, а также каковы симптомы и причины их разрушения.
В первой главе я кратко изложил тезис о том, что каждая из трех основных кульгур — идеациональная, идеалистическая, чувственная — имеет свою собственную форму изобразительных искусств, отличную от дру- 132


гой как внешними признаками, так и внутренним содержанием. Причем основные признаки каждой из трех форм изобразительных искусств следуют основной посылке каждой из этих систем культуры. Обрисуем предварительный портрет идеационального, идеалистического и чувственного типов искусств.
Илеациональное искусство. Как своим содержанием, так и своей формой идеациональное искусство выражает основную посылку идеацио- нальной культуры — основная реальность-ценность есть Бог. Поэтому тема идеационального искусства — сверхчувственное царство Бога. Ее герои — Бог и другие божества, ангелы, святые, грешники, душа, а также тайны мироздания, воплощения, искупления, распятия, спасения и другие трансцендентальные события. Искусство вдоль и поперек религиозно. Оно мало уделяет внимания личности, предметам и событиям чувственного эмпирического мира. Поэтому нельзя найти какого-либо реального пейзажа, жанра, портрета. Ибо цель не развлекать, не веселить, не доставить удовольствие, а приблизить верующего к Боту. Как таковое, искусство священно как по содержанию, так и по форме. Оно не допускает и толики чувственности, эротики, сатиры, комедии, фарса. Эмоциональный тон искусства — религиозный, благочестивый, эфирный, аскетичный.
Его стиль есть и должен быть символичным. Это не более чем видимый или чувственный знак невидимого или сверхчувственного мира ценностей. Так как Бог и сверхчувственные явления не имеют никакой материальной формы, то их нельзя постичь или изобразить натуралистически, такими, какими они предстают перед нашими органами чувств. Они могут быть обозначены лишь символично. Отсюда трансцендентальный символизм идеационального искусства. Знаки голубя, якоря, оливковой ветви в раннехристианских катакомбах были всего лишь символами ценностей невидимого мира Бога, в отличие от голубя или оливковой ветки реального мира. Полностью погруженное в вечный сверхчувственный мир, такое искусство статично по своему характеру и по своей приверженности к освященным, иератическим формам традиции. Оно всецело интровертно, без всяких чувственных украшений, пышности и нарочитости. Оно предполагает великолепие духовности, но облаченной в ветхие одеяния. Его значение не во внешнем проявлении, а во внутренних ценностях, которые оно символизирует. Это не искусство одного профессионального художника, а творчество безымянного коллектива верующих, общающихся с Богом и со своей собственной душой. Такое общение не нуждается ни в профессиональном посреднике, ни в каком-либо внешнем приукрашивании. Таковы грубо очерченные штрихи идеационального искусства, где бы и когда бы оно ни обнаруживалось. Оно всего лишь являет собой деривацию и выражение основной посылки идеациональной культуры.
Чувственное искусство. Его типичные черты совершенно противоположны чертам идеационального искусства, так как основная посылка чувственной культуры противоположна основной посылке идеациональной культуры. Чувственное искусство живет и развивается в эмпирическом мире чувств. Реальный пейзаж, человек, реальные события и при¬
133


ключения, реальный портрет — таковы его темы. Фермеры, рабочие, домашние хозяйки, девушки, стенографистки, учителя и другие типажи — его персонажи. На своей зрелой ступени его любимые "герои" — проститутки, преступники, уличные мальчишки, сумасшедшие, лицемеры, мошенники и другие подобные им субсоциальные типы. Его цель — доставить тонкое, чувственное наслаждение: расслабление, возбуждение усталых нервов, развлечение, увеселение. По этой причине оно должно быть сенсационным, страстным, патетичным, чувственным, постоянно ищущим нечто новое. Оно отмечено возбуждающей наготой и сладострастием. Оно свободно от религии, морали и других ценностей, а его стиль — "искусство ради искусства". Так как оно должно развлекать и веселить, оно широко использует карикатуру, сатиру, комедию, фарс, разоблачение, насмешку и тому подобные средства.
Стиль чувственного искусства натуралистичен, даже подчас несколько иллюзионистичен, свободен от всякого сверхчувственного символизма. Оно воспроизводит явления внешнего мира такими, какими они воспринимаются нашими органами чувств. Это искусство динамично по своей природе: в своей эмоциональности, силе изображаемых страстей и действий, по своей настоящей современности и изменяемости. Ему приходится непрерывно меняться, выстраивая цепочку прихотей и образов, так как в противном случае оно будет скучным, безынтересным и неувлекательным. По этой же причине это искусство внешнего проявления, так сказать, напоказ. Так как оно не символизирует никакой сверхчувственной ценности, оно зиждется на внешней саморепрезентации. Как глупенькая, но при этом шикарная девица, оно добивается успеха, поскольку принаряжено и сохраняет свою внешнюю привлекательность. А чтобы сохранить красоту, ему приходится щедро использовать пышность и внешние обстоятельства, размах, ошеломляющие приемы и другие средства внешнего изыска. Более того, это — искусство профессиональных художников, угождающих пассивной публике. Чем оно более развито, тем более ярким становятся его характеристики.
Идеалистическое искусство. Идеалистическое искусство является посредником между идеациональной и чувственной формами искусства. Его мир частично сверхчувственный, частично чувственный, но только в самых возвышенных и благородных проявлениях чувственной действительности. Его герои то боги и другие мистические создания, то реальный человек, но только в его благороднейшем проявлении. Оно намеренно слепо ко всему недостойному, вульгарному, уродливому, негативному в реальном мире чувств. Его стиль частично символичен и аллегоричен, частично же реалистичен и натуралистичен. Он спокоен, ясен, невозмутим. Художник всего лишь primus inter pares1 общности, членом которой он выступает. Словом, оно представляет собой великолепный синтез идеа- ционального и благороднейших форм чувственного искусства.
1 Первый среди равных (лат ).
134


Эклектичное искусство есть псевдоискусство, не объединенное каким-либо серьезным образом в единый стиль, представляющее собой исключительно механическую смесь той или иной формы. У него нет ни внешнего, ни внутреннего единства, нет индивидуального или постоянного стиля, и оно не отражает системы унифицированных ценностей. Это искусство восточного базара, мешанины различных стилей, форм, тем, идей. Такое искусство скорее псевдо, чем истинное.
Исторические примеры. Так как идеациональная, идеалистическая и чувственная формы культуры извечны и универсальны, имеют примеры и в прошлом, и в настоящем среди примитивных и цивилизованных народов, то, следовательно, и три интегрированные формы изобразительных искусств можно найти и в прошлом, и в настоящем; в племенном мире и в мире сложных цивилизаций. Идеациональное искусство в смешанной форме встречается у многих примитивных народов, подобно индейцам Зуни, негритянским племенам Африки и австралийским аборигенам. Точно так же символическое искусство геометрики эпохи неолита было типично идеациональным. В так называемых исторических культурах идеациональное искусство доминировало в те или иные периоды в искусстве даоистского Китая, Тибета, Брахманской Индии, в буддистской культуре, культуре Древнего Египта, искусстве Греции с IX по VI в. до н. э., искусстве раннесредневекового христианского Запада и т.д. То же мы наблюдаем в отношении распространения во все времена чувственной формы искусства. Это и превалирующая форма культуры раннего палеолита многих примитивных племен, таких, как бушмены в Африке, многие индийские и скифские племена и т. п. Оно питала изобразительные искусства Ассирии по крайней мере в течение некоторых периодов ее истории, искусство Древнего Египта на последних стадиях развития Древнего Царства, в периоды Среднего и Нового Царства и особенно в последние эпохи саисско- го, птоломеевского и римского Египта. Она определенно характеризует последнюю известную нам эру крито-микенской культуры и грекоримскую цивилизацию с III в. до н. э. по IV в. н. э. Наконец, она доминирует в западной культуре на протяжении последних пяти веков. Идеалистическая форма искусства не была столь широко распространенной, как две другие формы, но господствовала она не раз. Ее лучшие образцы нашли свое завершение в греческом искусстве V в. до н. э. и западноевропейском искусстве XIII века.
Когда в некой данной общей культуре изменяется доминирующая сверхсистема, то в этом же направлении меняются и все основные формы изобразительных искусств. Если на смену чувственной сверхсистеме приходит идеациональная, то чувственное искусство уступает место идеацио- нальному искусству, и наоборот. Примером этого процесса являются переходы от одной доминирующей формы к другой в истории греко-римского и западного изобразительных искусств. Давайте взглянем на эти изменения не столько ради них самих, сколько для понимания природы современного кризиса в западном изобразительном искусстве.
135


Начиная с конца VI в. до н. э. мы наблюдаем упадок идеационального искусства во всех его проявлениях и генезис идеалистического искусства, которое достигает расцвета в V в. до н. э. — во времена Фидия, Эсхила, Софокда и Пиндара. Это, вероятно, пример par excellence1 идеалистического искусства. Парфенон, как пример этого искусства, наполовину религиозен, наполовину эмпиричен. Из чувственного мира он получил только свои благородные формы и позитивные ценности. Это — идеализированное, типологическое искусство. Его портреты — великолепные типажи, реальные изображения данных индивидов. Оно не искажено ничем низким, вульгарным или унизительным. Оно светлое, спокойное и величественное. Его идеализм выражается в отличном знании художником анатомии человеческого тела и знании средств воплощения этого знания в идеальной или совершенной форме: в изображенных человеческих персонажах, в их позах, в абстрактной трактовке типа человека. Мы не найдем ни конкретных портретов, ни уродства, ни прочих дефектов. Мы представлены бессмертным и идеализированным смертным; старики вновь молоды, дети изображены взрослыми; женщины демонстрируют меньше женственности и спрятаны в фигурах атлетов. Нет реалистического пейзажа. Позы и выражения лиц лишены всякого неистовства, начиная от сильных эмоций и кончая разрушающими страстями. Они спокойны и невозмутимы, как боги. Даже мертвые отражают эту спокойную красоту. Эти черты не есть результат каких-либо технических ограничений, а, скорее, желание художника избежать всего того, что могло бы нарушить идеальный порядок и гармонию идеалистического образа жизни. Наконец, это искусство было глубоко религиозным, морализирующим, поучающим, облагораживающим и патриотичным. Оно не было искусством ради искусства, а искусством, тесно связанным с другими ценностями: религиозными, моральными и гражданскими. Художник самоуничижал себя и растворял свою индивидуальность в общности себе подобных: Фидий, Поликлет, Полигнот, Софокл были лишь primus inter pares2 в коллективной религиозной или гражданской общине. Они еще не стали, как художники чувственной культуры, профессионалами, целиком поглощенными искусством ради искусства, и поэтому свободными от любых гражданских, моральных и религиозных обязанностей. Короче говоря, это было искусство, великолепно сливающее небесное совершенство с благородной земной красотой, перемещающее религиозные и другие ценности с возвышенными чувственными формами. Его можно обозначить как "ценностное” искусство в противоположность и бес ценностном у" искусству эстетов-пуристов.
После V в. до н. э. волна чувственного искусства резко поднялась, а волна идеационального начала спадать. В результате этого идеалистический синтез разрушился и начиная приблизительно с III в. до н. э. и по IV в. н. э., длился период господства чувственной формы искусства. В те-
В высшей степени.
Первый среди равных (лат ).
136


чение первых веков нашей эры она вступила в пору своего расцвета, отмеченную реализмом и все возрастающим темпом имитации архаического, классического и других стилей. Этот же период явился свидетелем появления христианского идеационального искусства, которое шло в ногу с распространением христианской религии, ставшего в VI в. н. э. господствующей формой искусства.
С наступлением IV в. н. э. чувственная форма греко-римской культуры претерпела сильное изменение. Хотя многие историки характеризуют это изменение как распад классического искусства, но более точно следует интерпретировать его как распад чувственной формы и как окончательную замену на новую доминирующую форму, а именно на христианское идеа- циональное искусство, которое господствовало с VI по конец XII века.
Величайшие примеры средневековой архитектуры — соборы, церкви — все они суть строения, посвященные Богу. Их внешний абрис, как- то. крестообразное основание, купол или шпиль — и фактически каждая архитектурная или скульптурная деталь символичны. Это воистину "Библия в камне"! Не менее религиозна и средневековая скульптура. Это снова и снова Ветхий и Новый заветы, застывшие в камне, глине или мраморе. Средневековая живопись также сверхрелигиозна — все то же художественное воспроизводство Ветхого и Нового заветов. Она почти целиком символична и духовна. В ней не предпринята даже попытка создать иллюзию трехмерной реальности в двухмерном измерении. В ней очень мало обнаженного тела, а если оно и есть, то изображение крайне аскетично. Полностью отсутствуют пейзажи, жанровые темы, реалистичные портреты, сатира, карикатура или комедия. Средневековая литература происходит главным образом из Библии. Это и ее комментарии, и молитвы, и жития святых, и другая религиозная словесность. Доля светской литературы незначительна. Если и используется греко-римская светская литература, то она в такой степени символически видоизменена и переинтерпретирована, что от Гомера, Овидия, Вергилия, Горация осталась лишь видимость. Лишь в XII веке вновь появляется светская литература в общеизвестном смысле слова. Вся окружающая реальность игнорировалась. Средневековая драма и театр представлены религиозными службами, процессиями и мистериями. Средневековая музыка представлена Амбро- зианскими, Грегорианскими и другими песнопениями со своими Kyrie eleison, Alleluia, Agnus Dei, Gloria, Requiem, Mass1 и им подобными религиозными песнями.
Все это искусство внешне просто, аскетично, традиционно и духовно. Для человека чувственной культуры, привыкшего к великолепию отделки, все это может показаться бесцветным и непривлекательным, лишенным технического мастерства, радости и красоты. Тем не менее, когда становится понятно, что идеациональное искусство субъективно, погружено в
1 "Господи помилуй", "Аллилуя", "Агнец божий", "Слава", "Реквием", "Месса" (греч. и дат ).
137


сверхчувственный мир, то и оно покажется таким же импрессивным, как и любое из известных чувственных искусств. Идеациональное искусство этих веков неземное, великолепно и чрезвычайно последовательно выражающее свою сверхчувственность. Это — искусство человеческой души, наедине общающейся с Богом. Оно не предназначено ни для рынка, ни для прибыли, ни для славы, ни для известности, ни для чувственного наслаждения и ни для каких-либо других ценностей чувственной культуры. Оно было создано, как заметил Теофил, пес humane laudis amore, пес temporalis premii cupiditate...sed in augmentum honoris et gloriae nominis Dei.1
Отсюда — анонимность искусства. Художники составляли гильдии. Всей коммуной строили соборы и церкви. Ведущие мастера не старались закрепить свои имена за своими творениями. За редким исключением мы не знаем имен создателей даже самых выдающихся соборов, скульптур и других шедевров средневекового искусства. Таковы были наиболее характерные черты средневекового искусства на протяжении V 1-ХII веков.
В конце XII века дают о себе знать первые признаки заката всех идеа- циональных изобразительных искусств, кроме музыки, упадок которой произойдет позднее. Изобразительные искусства проходят путь от идеа- циональной формы к идеалистической в течение всего XIII и начала XIV века. В некотором смысле все это напоминает греческое идеалистическое искусство V в. до н. э. В обоих случаях искусство опирается на сверхчувственный мир, но все более и более начинает отражать благородные и возвышенные ценности реального мира, безразлично, относятся ли они к человеку и к гражданским институтам или к идеализированной красоте. В своем стиле оно объединяет высочайшее техническое мастерство художника чувственной культуры и чистое, благородное, идеалистическое Weltanschauung2.
В жанровой живописи отражаются только великие события. Ее герои — бессмертные и полубожественные существа, героические фигуры в своих деяниях или по своей трагедийности. Она как бы придает смертным бессмертие. Даже если она изображает смерть, то часто с открытыми глазами, как будто бы мертвые видят свет, не воспринимаемый нами; они также лишены признаков разрушения и, так сказать, физической смерти. Живопись ясна, спокойна, свободна от какой-либо фривольности, комедии или сатиры, сильных страстей или эмоций, всего того, что унижает достоинство, pathétique3 и мрачного. Это искусство лазоревки, которая в первый раз увидела красоту реального мира — весеннее утро, цветы и деревья, росу, солнечный свет, ласкающий ветер и голубое небо. Эти черты заметны во всех изобразительных искусствах, но в меньшей степени в музыке. Музыка еще остается главным образом идеациональной; только спустя
1 "Не для прославления страстей людских, не для умаления алчности преходящей...а во возвеличение хвалы и славы имени Божия" (лат ).
: Мировоззрение (нем ).
3 Патетическое, трогательное, волнующее.
138


около полувека она начинает приобретать благородные формы чувственной красоты идеалистической музыки.
Идеалистический период заканчивается в XV веке. Результатом продолжающегося заката идеациональной формы культуры и восхождения чувственной формы явилось господство чувственной культуры во всех изобразительных искусствах. Это господство все возрастает и с незначительными колебаниями достигает своего апогея и абсолютного предела в XIX веке. Нам уже известны характерные черты роскоши чувственного искусства. Оно светское во всем и оттого стремится отразить чувственную красоту и обеспечить чувственное удовольствие и развлечение. Как таковое, это — искусство ради искусства, лишенное всяких религиозных, моральных или гражданских ценностей. Его герои и персонажи типичные смертные, а позднее ими становятся субсоциальные и паталогические типы. Его эмоциональный тон страстный, сенсационный, патетический. Оно отмечено возбуждающей и чувственной наготой. Это искусство пейзажа и жанра, портрета, карикатуры, сатиры и комедии, водевиля, оперетты; искусство голливудского шоу; искусство профессиональных художников, доставляющих удовольствие пассивной публике. Как таковое, оно создано» для рынка как объект купли и продажи, зависящее в своем успехе от конкуренции с другими товарами.
Мои данные основаны на изучении более чем сотни тысяч картин и скульптур из восьми ведущих европейских стран начала средних веков и вплоть до 1930 года. Это срез, включающий значительную часть картин и скульптур, известных историкам искусства, а следовательно, более репрезентативен. Конечно же в деталях могут допущены некоторые неточности, однако существенные тенденции заслуживают доверия. То же касается и музыки, литературы, драмы и архитектуры. Выборка основана на схожей репрезентации хорошо известных образцов — музыкальных, литературных, драматических и архитектурных творений из этих же восьми европейских стран.
Средневековая музыка представлена Амброзианским, Григорианским и другими хоралами религиозного содержания. Почти на все 100% музыка была религиозной. В период между 1090 и 1290 годами появляется впервые светская музыка трубадуров, труверов и миннезингеров. С тех пор светская музыка неуклонно шла в гору. Среди ведущих музыкальных сочинений доля религиозных падает до 42% в XVII—XVIII веках, до 21% в XIX веке и, наконец, до 5% в XX веке. Процент же светских сочинений вырастает соответственно до 95% в нашем столетии.
Точно так же и в литературе в период с V по X век почти нет светских шедевров. Произведения греко-римских поэтов и писателей настолько радикально изменены и подвержены столь сильной символической переинтерпретации, что у них осталось мало общего со своими оригиналами, и они скорее служат лишь своеобразным придатком религиозной литературы. В период с IX по начало XII века появляются несколько полусветских,
139


полурелигиозных, произведений, подобно "Heliand", "Hildebradslied", "La Chanson de Roland", "Le Pèlerinage de Charlemagne"1 Но лишь во второй половине XII века появляется истинно светская литература. Наконец, в словесности XVIII—XIX веков процент светских произведений поднимается до 80 -90% в зависимости от того, какую страну мы изучаем.
В архитектуре средневековья фактически все выдающиеся творения представляли собой соборы, церкви, монастыри, аббатства. Они господствовали над городами и селами, воплощая творческий гений средневековой архитектуры. Напротив, в течение нескольких последних веков Нового времени подавляющее большинство архитектурных творений были светскими по своему характеру — дворцы правителей, особняки богачей, ратуши и другие городские административные здания, конторы, железнодорожные вокзалы, музеи, филармонии, оперные театры и т. п. Среди подобных строений и такие, как Empire States Building, Chrysler Building, Radio City2, башни редакций столичных газет; среди них огромные соборы наших городов и вовсе затерялись.
Количественно наша культура создала творения искусства, беспримерные и по своему объему, и по своему размеру. Наши здания сделали карликовыми самые огромные строения прошлого; лилипутскими кажутся старые оркестры и хоры по сравнению с оркестрами и хорами нашего времени; то же самое можно сказать и о романах и поэмах. Результат — наше искусство описывает жизнь масс с невиданным до сих пор размахом. Оно проникает во все аспекты социальной жизни и влияет на все продукты цивилизации — от прозаических инструментов и орудий (подобно ножам, вилкам, столам и автомобилям) до домашней обстановки, одежды и многого другого. Если раньше музыка, картины, скульптуры, поэмы и драмы были доступны только избранному меньшинству, которому посчастливилось оказаться в той комнате, где исполняли музыку, выставляли картины или скульптуру, читали поэму или разыгрывали драму, то в настоящее время почти каждый может наслаждаться симфониями, исполняемыми лучшими оркестрами; драмами, разыгрываемыми лучшими актерами; литературными шедеврами, опубликованными тысячными тиражами и проданными за приемлемую миллионам цену или доступными во множестве библиотек: картинами, скульптурами в оригинале, выставленными в музеях и размноженными бесчисленном множестве отличных копий и т. д. и т.п. С минимальной затратой энергии каждый может оказаться наедине с любым предметом искусства. Это искусство вошло в повседневную жизнь современного человека, найдя отражение в колере и линиях его автомобиля, в цвете и форме его одежды, в изгибе линий его обуви и стола, в мельчайших аксессуарах его ванной комнаты. Социально-культурные предметы, проданные даже в дешевых магазинчиках, не есть чисто предметы по¬
1 "Хелианд", "Песнь о Хильдебранде", "Песнь о Роланде", "Паломничество Карла
Великого".
2 Эмнайср£тэйтс Биллинг, Дом Крайслера. Радио-сити - крупнейшие небоскребы
Нью-Йорка.
140


требления, они включают в себя большую долю чувственной красоты. Вместо того, чтобы быть редким искусственным растением, выращенным только в нескольких "яслях” малой группой художников и доступном нескольким счастливчикам, красота и искусство стали рутинной принадлежностью всей западной культуры, оказывающей влияние на каждую деталь нашего жилища, на каждый дюйм улиц и магистралей, парков и на все другие стороны нашей социально-культурной жизни. Это, бесспорно, немалое достояние. Оно означает всестороннее приукрашивание всей жизни и культуры человека.
Другим значительным достоинством нашего искусства является бесконечное многообразие — типичная черта любого чувственного искусства. Оно не ограничено каким-либо одним стилем или сферой, как искусство всех предшествующих эпох. Оно так богато своим разнообразием, что на любой вкус можно найти встречное предложение. Примитивное, древнее, египетское, восточное, греческое, римское, средневековое, классическое, романтическое, экспрессионистическое, импрессионистическое, реалистическое и идеалистическое, искусство Возрождения, барокко, рококо, визуальное и осязательное, идеацнональное и чувственное, кубистское и футуристское, старомодное, религиозное и светское, консервативное и революционное — все эти стили наравне друг с другом присутствуют в нашем искусстве. Оно как энциклопедия или гигантский универмаг, где каждый может найти все, что он ищет. Такое разнообразие, да еще в таком широком ассортименте, не знало ни одно чувственное искусство прошлого. Это конечно же уникальное явление. И оно заслуживает скорее похвалы, чем хулы.
Наконец, чувственное искусство, высказывающее уважение к ценностям своих величайших творений, не нуждается в апологии Баха, Моцарта и Бетховена, Брамса, Вагнера и Чайковского, и нет необходимости приносить извинения композиторам предшествующих эпох. То же касается Шекспира, Гете и Шиллера, Гюго и Бальзака, Диккенса, Толстого и Достоевского; строителей могущественных небоскребов; выдающихся актеров и наиболее именитых художников и скульпторов от Ренессанса до наших дней. Любой мастер нашего чувственного искусства столь же искусен в своей области, как и любой мастер предшествующих периодов и культур.
Во всех этих отношениях современное искусство обогатило культуру и в значительной степени облагородило самого человека.
Недуги нашего чувственною искусства. Но рядом с этими великолепными достижениями наше чувственное искусство заключает в себе самом вирусы распада и разложения. Эти патологические вирусы суть врожденные. Пока искусство растет и развивается, они еще неопасны. Но когда оно исстрачивает большую часть запаса своих истинно творческих сил, они становятся активными и обращают многие добродетели чувственного искусства в его же пороки. Этот процесс обычно приводит к аридной стерильности его последней фазы — декаданса, а затем — к разрушению. Уточним это положение. Во-первых, функция давать наслаждение и удовольствие приводит чувственное искусство на стадию разрушения от¬
141


того, что одна из его базовых социально-культурных ценностей низводится до простого чувственного наслаждения уровня "вино — женщины — песня". Во-вторых, пытаясь изображать действительность такой, какой она открывается нашим органам чувств, искусство постепенно становится все более и более иллюзорным, не отражающим суть чувственного явления, то есть ему суждено стать поверхностным, пустым, несовершенным, обманчивым. В-третьих, в поисках пользующегося большим успехом чувственного и сенсационного материала как необходимого условия стимуляции и возбуждения чувственного наслаждения, искусство уклоняется от позитивных явлений в пользу негативных, от обычных типов и событий к патологическим, от свежего воздуха нормальной социально-культурной действительности к социальным отстойникам, и, наконец, оно становится музеем патологий и негативных феноменов чувственной реальности. В-четвертых, его чарующее разнообразие побуждает к поиску еще большего многообразия, что приводит к разрушению гармонии, единства, равновесия и превращает искусство в океан хаоса и непоследовательности. В- пятых, это многообразие вместе со стремлением дать людям больше наслаждений стимулирует все возрастающее усложнение технических средств, что, в свою очередь, приводит их к логическому завершению, а это — вред, наносимый внутренним ценностям и качеству изобразительных искусств. В-шестых, чувственное искусство, как мы видели, — это искусство, создаваемое для публики профессионалами.
Приближаясь к современному состоянию, мы приходим в шок от того контраста, с которым сталкиваемся. Искусство постепенно становится товаром, произведенным в первую очередь для продажи, мотивированным humane laudis amore, et temporalis premii cupiditate ради релаксации, потребительства, развлечения и удовольствия, для стимуляции усталых нервов и сексуального возбуждения. Кого сейчас, кроме маленькой кучки старомодных чудаков, интересует искусство, которое не развлекает, не доставляет удовольствия, не возбуждает и не расслабляет как цирк, как внимание очаровательной девушки, как стакан вина или хорошая еда?! Но ведь оно обслуживает рынок, а потому не может игнорировать его запросы. А поскольку большая часть этих запросов вульгарна, то и искусство само не может избежать вульгаризации. Вместо того, чтобы поднимать массы до собственного уровня, оно, напротив, опускается до уровня толпы. Так как ему приходится развлекать, возбуждать и расслаблять людей, то как это искусство может избежать сенсационности, не стать постепенно все более и более "потрясающим", экзотичным и патологичным? Оно вынуждено фактически пренебрегать всеми религиозными и моральными ценностями, так как они редко бывают "развлекательными" и "забавными", подобно вину и женщинам. Поэтому оно все более и более отстраняется от культурных и моральных ценностей и постепенно превращается в пустое искусство, эвфимистично названное "искусством ради искусства"; оно аморально, десакрализовано, асоциально, а еще чаще — безнравственно, антирелигиозно и антисоциально, всего лишь позолоченная раковина, с которой можно поиграть, позабавиться в минуты расслабления.
142


Как коммерческий товар для развлечений искусство все чаще контролируется торговыми дельцами, коммерческими интересами и веяниями моды. Но любой товар на рынке относительно недолговечен. И если современному художнику не хочется голодать, ему не следует создавать вечные ценности, независимые от прихотей и капризов времени. Он неизбежно тем самым становится рабом рыночных отношений, "производящим" свои "товары" в угоду спроса. Такая атмосфера чрезвычайно неблагоприятна для создания истинных и вечных ценностей. Она ведет к массовой продукции преходящих "хитов" и недолговечных "бестселлеров". Подобная ситуация творит из коммерческих дельцов высших ценителей красоты, принуждает художников подчиняться требованиям, навязываемым вдобавок через рекламу и другие средства массовой информации. Эти дельцы, навязывающие свои вкусы публике, влияют тем самым и на ход развития самого искусства. Как бы уважительно мы ни относились к честному бизнесмену, мы вправе все же скептически относиться к его способностям как arbiter elegatiarum1. Чаще все-таки, если и не всегда, он не совсем компетентен в этих вопросах.
Как чистое средство развлечения, современное искусство, естественно, переходит в иной статус. Из царства абсолютных ценностей оно опускается до уровня производства ценностей товарных. Неудивительно, что к нему по-иному начинают относиться и публика, и сами художники. Искусство становится всего лишь приложением к рекламе кофе, лекарств, бензина, жвачки и им подобным. Это суждение нередко высказывается на радио, в газетах, рекламой и телевидением. Однако сомнительны не только художественные ценности текущего момента, — даже величайшие творения мастеров настоящего времени опускаются до уровня этакого придатка. Каждый день мы слышим избранные темы Баха и Бетховена, но как приложение к красноречивой рекламе таких товаров, как масло, банковское оборудование, автомобили, крупы, слабительные средства. Они становятся всего лишь "спутниками" более "солидных" развлечений, таких, как пакетик воздушной кукурузы, стакан пива или виски с содовой и льдом, свиная отбивная, съеденная во время концерта или на выставке.
В результате божественные ценности искусства умирают и во мнении публики. Граница между истинным искусством и чистым развлечением стирается: стандарты истинного искусства исчезают и постепенно заменяются фальшивыми критериями псевдоискусства. Таковы первые признаки разрушения искусства, художника и самого человека, заключенные в развитии чувственного искусства. Второй недуг чувственного искусства проявляется в его тенденции становиться все более и более поверхностным в отражении и воссоздании самого чувственного.
Правда, к этому тупику можно прийти и по-иному. Для того, чтобы успешно "продаваться" на рынке, чувственному искусству приходится поражать публику, быть сенсационным. На ранних стадиях его нормаль-
1 Арбитр изящног о, законодатель общественных вкусов (лат.).
143


ные персонажи, нормальные позитивные события и нормальный, хорошо отлаженный стиль обладают очарованием новизны. Но со временем его гемы, повторяясь неоднократно, становятся привычными и банальными. Они теряют свою способность волновать, стимулировать, возбуждать. Поэтому искусство приступает к поиску экзотичного, необычного, сенсационного. Вместе с постоянно меняющимися капризами рынка это приводит на поздних ступенях развития к искусственному отбору тем и персонажей. Вместо типичных и существенных тем оно выбирает такие анормальные и пустые темы, как преступный мир, сумасшедшие, нищие, "пещерные люди" или "шикарные женщины". Эта концентрация на анормальных, искусственных и случайных явлениях делает природную поверхность чувственного искусства еще более очевидной, а отражение объективной реальности более обманчивым, пустым и извращенным. Именно этой ступени достигло в настоящее время наше чувственное искусство. Оно стало подобным лодке без весел, которую швыряет из стороны в сторону переменчивый ветер капризных требований рынка и бесконечные поиски сенсационного. Оно достигло состояния кривых зеркал, которые отражают только тени мимолетных и случайных явлений. Таков второй недуг нашего чувственного искусства — тоже врожденный по своей природе, как и первый.
Описанный выше недуг ведет, в свою очередь, к третьему: к болезненной концентрации чувственного искусства на патологических типах людей и событиях. Как уже было отмечено, героями и нормативными персонажами греческого и средневекового искусства были главным образом Бог, языческие божества, полубоги, святые и благородные герои — носители фундаментальных положительных ценностей. Темами, которые изображало это искусство, были: тайны царства Бога; трагедии жертв рока, подобно Эдипу; подвиги таких полубогов и героев, как Прометей, Ахилл, Гектор; святых средневековья или короля Артура и его рыцарей. В этом искусстве не было места ни посредственным, ни субсоциальным типажам. Прозаические повседневные события человеческой жизни, и, в особенности, негативные и патологические аспекты попросту игнорировались. А если некогда и вспоминали о монстрах, дьяволах, порочных личностях или негативных явлениях жизни, то лишь для того, чтобы сильнее оттенить позитивные ценности. И греческое искусство до III века до н. э., и искусство средних веков придавали бессмертие умершим, избегали всего прозаического и посредственного, а также всего негативного и патологического. Это было высокоизбирательное искусство в отношении фундаментальных ценностей царства Бога, природы или социально-культурной жизни человека. Это было искусство, прославляющее человека, возвышающее человека и поднимающее его до уровня сына Бога или бессмертных и полусмертных героев. Оно напоминает ему о его божественной природе и о значимости его миссии на земле.
Переходя от средних веков к более близким нам временам, мы видим, как ситуация изменяется. Возвышающие и идеализирующие направления искусства начинают исчезать и постепенно заменяются их противоположностями. Когда мы подходим к искусству наших дней, контраст становит- 144


ся уже шокирующим. Как и современная наука и философия в своих низменных проявлениях, современное искусство делает бессмертных смертными, освобождая их от всего божественного и благородного. Более того, оно игнорирует почти все высокое и благородное в самом человеке, в его социальной жизни, культуре, садистски заостряя внимание на всем посредственном и в особенности негативном, патологическом, антисоциальном и пол учел овеческом. В музыке, литературе, живописи, скульптуре, театре и драме "герои" избираются из прозаических, патологических или негативных типажей. Все это имеет место и по отношению к событиям, которые они изображают. Домохозяйки, фермеры и рабочие, бизнесмены и торговцы, стенографистки, политики, доктора, юристы и министры, детективы, преступники, гангстеры и "прохиндеи", жестокие и вероломные; лжецы, проститутки и любовницы, сексуальные извращенцы, ненормальные, шуты, уличные мальчишки или искатели приключений — таковы "герои" современного искусства во всех его проявлениях. Даже тогда, когда, как исключение, современный роман, биография, историческое произведение выбирают себе благородную или героическую тему (будь то Вашингтон, Байрон или некий святой), то они начинают, в соответствии со своим основным психоаналитическим методом, "развенчивать" своего героя.
Так, в области музыки основные "герои": комедианты, шуты, убийцы ("Петрушка", "Паяц"), контрабандисты и проститутки ("Кармен"), беременные женщины и их любовники ("Песни Гурре"), соблазненные женщины ("Фауст"), урбанизированные "пещерные мужчины" и "пещерные женщины" ("Весна священная"), сумасшедшие ("Император Иоанн"), романтичные разбойники ("Роберт — дьявол"), экзотичные и эротичные типы, представленные Манон, Тайс, Саломеей, Сапфо, Исламеей, Тамарой, Аидой, не говоря уже о многих первоклассных операх, сюитах и других музыкальных произведениях. Еще более вульгарные, отрицательные и патологические герои музыкальной комедии и opera bouffe1. Музыка Х1Х-ХХ веков превращается постепенно из возвышенной и героической в посредственную и патологическую. Мои статистические исследования показывают, что с 1600 по 1920 год среди ведущих музыкальных произведений число сатиро-комических и жанровых сочинений увеличилось с 24 в XVII веке до 106 в XIX веке, а число героических произведений соответственно уменьшилось со 123 до 63.
Еще более заметен патологический крен в литературе, живописи и скульптуре. В этих сферах "героями" стали Баббиты, извращенные и психически нездоровые характеры Хэмингуэя и Стейнбека, Чехова и Горького, д'Аннунцио и т. п., состоящие из сумасшедших и преступников, лжецов и подлецов, отщепенцев рода человеческого, рассыпанные среди посредственностей. Преступники и детективы нашей "релаксирующей" литературы и "триллеров" как бы созданы для того, чтобы вновь подчеркнуть эту мысль. В области драмы большинство персонажей в произведениях Чехо-
Опсра-буфф, комическая опера (фр.).
145


ва, Горького и О'Нила психически ненормальные и извращенные отщепенцы или же попросту откровенные преступники, а в лучшем случае — обыкновенные посредственности.
В добавление к сказанному все области современного искусства демонстрируют преувеличенную склонность к сатире и карикатуре — стиль малоизвестный в средние века. Все и вся — от Бога до Сатаны — высмеивается и унижается. Мы искренне наслаждаемся таким унижением, которое стало главенствующим в торговле множества слабопрестижных журналов и других периодических изданий. Более того, наше искусство сексуально неуравновешенное, извращенное, а подчас и садистское. Секс и любовь извращаются насмешливыми припевами как в эстрадных шлягерах ("Мы целуемся, и ангелы поют" или "Небеса могут и подождать; рай — здесь"), которые оскверняют самые хранимые моральные и религиозные ценности.
Обобщая, можно сказать, что современное искусство — преимущественно музей социальной и культурной патологии. Оно сконцентрировано в полицейских моргах, в убежищах престу пников, на половых органах; оно действует главным образом на уровне социального дна. Если мы признаем, что это искусство правдиво изображает человеческое общество, то человек и его культура обязательно потеряют наше уважение, а тем более восхищение. Покамест оно искусство поношения и унижения человека, оно подготавливает почву для своей же собственной гибели как культурной самоценности. Четвертый недуг: многообразие чувственного искусства посте- пенно приводит его ко все возрастающей непоследовательности и дезинтеграции. Какую смесь разнородных стилей, моделей и форм оно показывает: от имитации архаичных, примитивных, классических, романтических стилей до самых причудливых современных. Взятое в целое, оно представляет собой рудиментарный комплекс, лишенный единства и гармонии. Но так как любое искусство, достойное этого имени, должно быть интегрированным, то эта дезинтегрированная агломерация неизбежно является бессвязной. Еще более серьезна его внутренняя, или духовная, бессвязность. Музыкальное сочинение, представляющее из себя смесь из Григорианских хоралов, произведений Палестины, Моцарта, Вагнера, Стравинского, перемешанное с джазовыми ритмами, посвистываниями эстрадных певцов, есть попурри, лишенное выразительного единства. То же можно сказать и о литературном произведении, составленном из стилей Данте, Золя, "Романа о Розе", Шекспира. Причина такой неоднородности, пронизывающей почти все наше современное искусство, без труда обнаруживается в многообразии манер и стилей. Чем богаче это многообразие, тем труднее его ассимиляция и объединение в единый, постоянно выразительный стиль. Только гений может добиться такого единства.
Феноменология этого процесса высвечивается еще более отчетливо в искусстве кубистов, футуристов, пуантилистов, дадаистов и других "сверхмодных" направлений. Как мы увидим позже, эти направления несут в себе протест против чувственного искусства внешнего проявления, против его акцента на чувственном наслаждении и удовольствии, и в то же 146


время содержат в себе попытку представить суть вещей в их трехмерной реальности и сделать искусство более фундаментальным. И сколь трагически они терпят фиаско в попытке достичь этой достойной похвалы цели! Дадаистская картина или кубистская скульптура вместо того, чтобы давать материальную субстанцию предмета, демонстрируют просто искаженный и бессвязный хаос поверхностей, противоречащий нашему нормальному зрительному и слуховому восприятию. В действительности мы никогда не увидим предметы на картинах "Скрипка" или "Игрок на лютне" Пикассо такими, какими он их изображает. Более того, мы можем симпатизировать многим современным композиторам в их протесте против снижения музыки до уровня приятно стимулирующего средства пищеварительных процессов. И снова мы встречаемся с неразберихой резких, бессвязных звуков, неприятных, не стимулирующих и не выражающих какую-либо основную идею, единство или ценность. Художник, обладающий богатым ассортиментом технических средств в своем распоряжении, не способен правильно их использовать, поскольку эти средства довлеют над ним, а не наоборот. И так обстоит дело во всех других сферах изобразительного искусства, за возможным исключением архитектуры, которая и сейчас продолжает срывать «оковы» Викторианской безвкусицы и бесформенности.
Наконец, разрушение проявляется и во все возрастающем подчинении качества количеству, внутреннего содержания и гения техническим средствам и приемам. Так как чувственному искусству приходится быть сенсационным, то оно добивается этого эффекта и количественно, и качественно. Когда же оно не может опереться на свое качественное превосходство, оно обращается к количественному. Отсюда — болезнь колоссальности, столь типичная для греко-римского искусства декадентского периода и для теперешнего искусства. Мы конструируем высоченные здания и хвалимся буквально тем, что они самые большие. Мы создаем громадные хоры и оркестры и чем больше — тем лучше. Книга, проданная en masse, считается шедевром; пьеса, которая не сходила со сцены дольше всех, принимается за самую лучшую. Наши кинокартины задумываются с размахом и обеспечиваются роскошными аксессуарами. Это верно и по отношению к нашей скульптуре и монументам, нашим всемирным ярмаркам и радиоцентрам. Объем наших ежедневных газет часто превышает труды всей жизни известных мыслителей. Человек, имеющий самый большой доход; колледж с самым большим количеством студентов; эстрадный или радиоартист, имеющий самую большую аудиторию поклонников; фонографическая запись или автомобиль, проданные самым большим тиражом; проповедник или профессор, собравший самую большую аудиторию слушателей; исследовательский проект, затребовавший самые большие затраты, — короче говоря, материальная или нематериальная ценность, которая есть самая большая в каком-либо отношении, по этой причине становится самой лучшей. Поэтому, увеличивая число подобных примеров, мы хвалимся тем, что обладаем самым большим числом школ и колледжей, самым большим числом выпущенных кинокартин и опубликованных книг,
147


самым большим числом музеев, церквей, пьес и т. п. По этой же причине мы гордимся массовым художественным и музыкальным образованием.
Вот один из вариантов хвастливого изречения: "В Англии только два университета, во Франции их четыре, а в одном только штате Огайо — 37 колледжей".
Такая количественная мания величия обычно идет во вред качеству. Чем больше и разнообразнее масса материала, тем труднее се обработать и тем труднее интегрировать ее в единую устойчивую гармонию. Колоссальность неизбежно ведет к ухудшению качества. В то же время акцент на размерах означает выбор пути наименьшего сопротивления. Любой может взгромоздить массу на массу, количество на количество, но только гений с максимальной экономией средств может создать шедевр. Отсюда внугренняя пустота наших самых громоздких творений. Современные соборы лишены истинного религиозного духа. Наши университеты выпускают мало или вообще не выпускают истинно гениальных людей. Искусство наших радиоцентров и театров чрезвычайно вульгарно и посредственно. Несмотря на массовое художественное образование, не появились ни Фидий, ни Бетховен, ни Гете, ни Шекспир. То, что все-таки появилось, состоит главным образом из эстрады, джаза, желтой прессы, желтой литературы, желтого кинематографа и живописи! Спустя несколько коротких недель наши лучшие бестселлеры навеки забываются. То же можно сказать о песенных "хитах" на неделю и киноуспехе. Поначалу кажется, что все напевают мелодию или посещают "шоу", но это ненадолго, до тех пор, пока их не загонит навсегда поток новинок. Таким образом, недуг колоссальности не только приносит в жертву качественное превосходство, но и разрушает то искусство, в которое он вторгается.
Возрастающая скудость художественных, научных, религиозных и философских достижений — возмездие за обожествление технических средств. Чем больше внимания техническим средствам, тем больше пренебрежения к фундаментальным, базовым, конечным ценностям. Мы, кажется, забываем, что техника — это всего лишь средство, а не цель творческой работы. Мы должны помнить, что гений сам создает свой собственный метод. В руках слабоумного техника может создать только слабоумное. В руках мастера от Бога техника производит шедевр. Таким образом, само сосредоточение на технике, а не на творческих конечных ценностях — признак несостоятельности гения. Техника механистична но своей природе. Ведь многих можно обучить механическим операциям. Но это автоматически не приводит к chefs-d'oeuvre1. Воистину наше техническое мастерство обратно пропорционально способности создавать гениальные и долговечные шедевры.
Модернизму отпущена судьбой сравнительно долгая жизнь. Его можно видеть в любом музее, можно услышать почти на любом концерте; он прочно вошел в "плоть" и архитектуры, и литературы, и драматургии.
1 Шедевр (фр ). 148


Большинство ведущих композиторов — Стравинский, Прокофьев, Хиндемит, Онеггер, Щенберг, Берг и Шостакович — модернисты. В живописи и скульптуре пропорции модернистских произведений выросли с нуля в XVIII веке до 2,8% в XIX веке и до 35,5% только лишь за период с 1900 по 1920 год. Схожая ситуация наблюдается и в других областях изобразительного искусства. Столь успешная революция сама по себе достаточное свидетельство дезинтеграции чувственного искусства; вместе с другими симптомами она подтверждает глубокую серьезность нашего кризиса.
Означает ли это, что модернизм есть новая, органичная форма искусства Запада, которой суждено господствовать последующие десятилетия и столетия? Такой диагноз вряд ли правомерен. Более точным было бы следующее заключение: современное искусство — это один из переходов от дезинтегрирующего чувственного искусства к идеациональной идеалистической форме.
Нравится нам это или нет, но чувственное искусство уже выполнило свою миссию. После заката идеациональной культуры средних веков оно вдохнуло новую жизнь в искусство Запада, производило в течение четырех столетий значительные ценности и развивало уникальные художественные стандарты; и, наконец, исчерпав свои творческие возможности, вместе со всей системой чувственной культуры начало проявлять признаки возрастающей усталости, стерильности, извращенности и упадка. Разложение идет сейчас в полную силу. Ничто не может остановить его. На смену ему непременно придет искусство другого типа — идеациональное или идеалистическое, которые сами в свое время уступили место чувственному искусству шесть-семь столетий назад. Мы должны быть благодарны ему за громадное обогащение сокровищницы человеческой культуры, но не должны воскрешать то, что уже мертво. "Le roi est mort! Vive le roi!"1. После мук и хаоса переходного периода рождающееся новое искусство — возможно, идеациональное — увековечит в новом облике неувядаемый elan2 человеческой культуры.
LJ Источник П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М.. 1992. С. 220. 427. 429—444. 449. 450-459. 461-462.
1.2. 	Периоды перехода от одной фундаментальной формы культуры и общества к другой, когда рушится здание старой культуры, а новая структура еще не возникла, когда социокультурные ценности становятся почти полностью "атомизированными", и конфликт между ценностями различных людей и групп становится особенно непримиримым, неизбежно порождают борьбу особой интенсивности, отмеченную широчайшей вариативностью форм. В рамках общества она принимает в дополнение к другим конфликтам форму роста преступности и жестокости наказаний, особенно взрыва бунтов, восстаний и революций.
1 "Король умер! Да здравствует король!" (фр.).
2 Порыв, стремление (фр.).
149


Количество войн особенно увеличивается с небольшим отставанием во времени в периоды перехода от одной формы общества и культуры к другой. Мы знаем, что в Греции V и VI вв. до Р.Х. были периодом перехода от предыдущей идеациональной к чувственной культуре. Они дают самые высокие показатели значимости войн в истории Греции. Когда в конце IV в. до Р.Х. чувственная культура стала доминирующей и стабильной, то войн стало меньше. В Риме с III по I в. до Р.Х. наблюдался похожий и переходный период. Отсюда индекс войны для этих столетий необычайно высок. I и II века после Р.Х были свидетелями прочно установившихся чувственной культуры и общества. Соответственно их индексы войны были низкими. III столетие стало началом упадка чувственной культуры и установления христианской идеациональной культуры; отсюда и заметный рост кривой индекса войны в III в. после Р.Х. В отношении периода с IV по VI в. мы нс располагаем даже относительно надежными фактами. Но велика вероятность того, что эти века были более воинственными, чем III в
Несколько яснее ситуация в средневековой Европе. Мы видим, что значения для XII и XIII вв. достаточно низкие. Разумно предположить, что они были еще ниже между 700 и 1100 годами, в эру стабильной идеациональной культуры. Однако эта идеациональная система начала приходить в упадок в конце XII столетия. Поэтому в XII-XIII вв. индекс войн показывает тенденцию к медленному росгу, с особенно резким скачком в XVII столетии. К концу этого века чувственная культура праздновала триумф, а многие феодальные отношения были ликвидированы. Поэтому индекс войн в XVIII веке несколько падает, а в XIX — в золотом веке «контрак- ционизма» и зенита чувственной довикторианской и викторианской культуры — резко падает, делая XIX век мирной эрой — почти такой же мирной, как XVI. К концу этого века появляются определенные признаки дезинтеграции чувственной культуры — процесса, который приобрел катастрофическую важность и темп в настоящем веке. Соответственно индикатор войн регистрирует уникальный скачок: только за первую четверть двадцатого века его значения превысили все предыдущие за двадцать пять столетий, за исключением III века до Р.Х. в Риме. Но римский индикатор взят за целое столетие; индекс XX столетия вычислен только за 25 лет — с 1900 по 1925 год. Если к европейским войнам с 1900 по 1925 годы прибавить последующие войны до настоящего времени, то цифра превысит даже значения III века до Р.Х. Далее, если мы добавим войны, которые, без сомнения, произойдут с 1940 по 2000 годы, то XX век наверняка окажется самым кровавым за все рассматриваемые двадцать пять веков.
Цивилизация, которая до 1914 года кичилась своей гуманностью и сопереживанием в противовес приписываемой темному времени жестокости и бесчеловечности, дегенерировала до такого низкого и грубого состояния, которое превышает приписываемую варварам жестокость. Возникнув вновь в XII и XIII вв. в духе гуманизма, сочувствия, земной мудрости и благородных стремлений, чувственная культура Запада закончила эту фазу своего существования взрывом животной жестокости и насилия. Невоз¬
150


можно представить себе более полного и трагического банкротства. Пока общество пытается функционировать в разрушающихся чувственных рамках, нет и надежды на прекращение дегуманизации, деморализации и ожесточения, на прогрессивную замену закона физической силы на все моральные, религиозные и социальные ценности.
Экономическая нищета. И последнее: банкротство перезревающей чувственной культуры достигает кульминации в своей неудаче прийти к главной заветной цели — высокому материальному стандарту жизни, доступному всем. По очевидным причинам во время «юношеской» и более зрелых стадий чувственная культура справляется с этим лучше, чем идеа- циональная система. Идеациональная культура не вкладывает в это всю или большую часть своей энергии: она относится к материальному комфорту или равнодушно, или негативно. Стремление чувственного общества совсем другое: оно прикладывает все усилия, чтобы приумножить материальные ценности. С помощью науки и технологии, посредством эффективного производства, коммерции и торговли, иногда посредством грабежа более слабых народов оно преуспело в распространении идеи материального комфорта среди своих членов намного больше, чем в любом идеа- циональном обществе.
Таким образом, за три-четыре десятилетия умирающая чувственная культура смела все материальное богатство и другие ценности, созданные за предыдущие столетия. Человек сидит среди руин своего былого прекрасного общественного здания, окруженный — в буквальном и переносном смысле — устрашающей массой трупов...
CD Источник: Π. Λ. Сорокин. Кризис нашего времени // Американская социологическая мысль. М. 1996. С. 356, 359-361, 369. 371.
2.
2.1. Понятие ценностной ориентации является логическим средством для формулировки одного из центральных аспектов выражения культурной традиции в системе действий.
Из определения нормативной ориентации и роли ценностей в действии следует, что все ценности включают то, что может быть названо социальным значением. Поскольку ценности являются скоре культурными, а не личностными характеристиками, постольку они оказываются общепринятыми. Даже если они у индивида индиосинкразичны, то все же, благодаря своему происхождению, они определяются в связи с принятой культурной традицией; их своеобразие состоит в специфических отклонениях от общей традиции.
Однако ценностные стандарты могут быть определены не только по своему социальному значению, но и с точки зрения их функциональных связей с действием индивида. Все ценностные стандарты, рассматриваемые в связи с мотивацией, имеют оценочный характер. Но все же в своем первичном значении стандарты могут быть связаны с когнитивным определением ситуации, с катектическим "выражением" или с интеграцией
151


системы действия как некоторой системы или ее части. Следовательно, ценностная ориентация может быть в свою очередь расчленена на три вида: когнитивные, оценочные (appreciative) и моральные стандарты ценностной ориентации.
В антропологической теории не существует единодушия в определении понятия культуры. Но здесь можно выделить три основных момента этого определения: во-первых, культура передается, она составляет наследство или социальную традицию; во-вторых, это то, чему обучаются: культура не является проявлением генетической природы человека и, в- третьих, она является общепринятой. Таким образом, культура, с одной стороны, является продуктом, а с другой стороны — детерминантой систем человеческого социального взаимодействия.
Первый пункт определения — передаваемость — служит наиболее важным критерием для различения культуры и социальной системы, поскольку культура может распространяться из одной социальной системы в другую. По отношению к частной социальной системе она является «стандартным» элементом, аналитически и эмпирически абстрагируемым от этой социальной системы. Существует чрезвычайно важная взаимозависимость между культурными стандартами и другими элементами социальной системы, но эти элементы не интегрируются полностью ни с культурой, ни друг с другом.
Такой подход к проблеме культуры открывает широкие возможности для рассмотрения этих проблем. Символическая система обладает своими собственными видами интеграции, которые можно назвать стандартами устойчивости. Наиболее общий пример — логическая устойчивость когнитивной системы, но стили в искусстве и системы ценностной ориентации подлежат аналогичным стандартам интеграции. Примерами таких символических систем могут служить философские трактаты или произведения искусства.
Но в качестве интегрирующей части конкретной системы социального взаимодействия подобная норма интеграции культурной системы через стандарты устойчивости реализуется только приблизительно. Это происходит из-за напряжений, возникающих из условий взаимозависимости с ситуационными и мотивационными элементами конкретного действия. К этой проблеме можно подойти, рассматривая процесс «обучения» культурным стандартам.
Это наиболее общее понятие в антропологической литературе, по- видимому, связано по своему происхождению с моделью усвоения интеллектуального содержания. Но далее оно было распространено на обозначение процессов, благодаря которым достигается интеграция элементов культуры в конкретном действии индивида. Под этим углом зрения следует рассматривать обучение языку и решению математических задач с помощью дифференциального исчисления. Таким же образом происходит и усвоение норм поведения и ценностей искусства. Следовательно, обучение в этом широком смысле означает включение стандартных элементов культуры в систему действия отдельного индивида.
152


При анализе способности к обучению возникает проблема: как система личности может осваивать элементы культуры? Один аспект этой проблемы состоит в условиях совместимости данного момента культуры с другими ее элементами, которые могут быть или уже освоены индивидом. Но кроме этого существуют и другие аспекты. Каждое действующее лицо — биологический организм, действующий в некоторой среде. Как генетическая природа организма, так и среда, выходящая за рамки культуры, накладывают на это усвоение определенные ограничения, хотя эти ограничения очень трудно вычленить. И, наконец, каждое действующее лицо ограничено пределами взаимодействия в социальной системе. Последнее соображение особенно важно при рассмотрении проблем культуры, поскольку оно затрагивает аспект общепринятой культурной традиции. Такая традиция должна быть «порождена» одной или несколькими социальными системами, и эту традицию можно признать функционирующей лишь тогда, когда она становится частью действительной системы действия.
LO Источник. Г. Парсонс. Система координат действия и общая теория систем действия: культура, личность и место социальных систем // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 469-473.
2.2. 	Ценности — в смысле образца — мы рассматриваем как главный связующий элемент социальной и культурной систем. Нормы, в отличие от ценностей, являются преимущественно элементами социальной системы. Они имеют регулятивное значение для социальных процессов и отношений, не воплощают "принципы", применимые за рамками социальной организации или, чаще, даже определенной социальной системы. В более развитых обществах структурным фондом норм является правовая система.
Критерии разделения, или водоразделы, между главными стадиями в нашей классификации концентрируются вокруг решающих изменений в кодовых элементах нормативных структур. При переходе от первобытного к промежуточному обществу ключевую роль играет язык, который является прежде всего частью культурной системы. При переходе от промежуточного к современному обществу такую роль играет институционализация кодов нормативного порядка, присущего социетальной структуре и связанного с системой права.
В обоих случаях предлагаемый критерий является просто обозначением, указывающим на чрезвычайно сложный предмет. Письменность — фокус судьбоносного выхода из первобытности — усугубляет базисную дифференциацию между социальной и культурной системами и значительно расширяет границы и власть последней. Главные символические содержания культуры могут посредством письма быть воплощены в формы, которые не зависят от конкретных текстов взаимодействия. Это делает возможным значительно более широкую и интенсивную культурную диффузию и в пространстве (например, в отношении человеческих популяций), и во времени. Порождается феномен «трансляции», т.е. ориентации сообщений на неопределенные аудитории: тому, кто грамотнее и прочтет
153


документ. Более того, не существует временных границ для получения сообщения. Только письменные культуры могут иметь историю в смысле основывающегося на документированной очевидности осознания прошлых событий, которые выходят за рамки памяти живущих людей и неопределенных сообщений устных традиций.
У письменных языков и грамоты существует много аспектов, стадий развития и институционализации. Эти ранние стадии, особенно отчетливо проявляющиеся в архаических обществах, характеризуются тем, что «ремесло» письменности является достоянием маленьких групп, использующих его для специальных целей, часто эзотерически религиозных и магических. Другое важное изменение, являющееся, возможно, критерием развитого промежуточного общества, — это институционализация всеобщей грамотности для взрослых мужчин из высшего класса. Такие общества обычно организуют свои культуры вокруг набора особенно важных, обычно священных, писаний, знание которых ожидается от любого «образованного» человека. Только современные общества достигают институционализации грамотности для всего взрослого населения, что в действительности может означать вторую крупную ступень в развитии современности.
Ш Источник: Г. Парсонс. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 511, 522.
2.3. 	Берущие начало в «классических» иудейских и греческих истоках элементы, претерпев основательные изменения и взаимные комбинации, составили большинство из главных культурных компонентов современного общества. Их ядром было христианство. Как культурная система оно в конечном счете доказало свою способность и впитать в себя наиболее значительные компоненты светской культуры античности, и создать матрицу, из которой смогли выделиться новые устои секулярной культуры.
Христианская культура, включая ее мирские компоненты, смогла утвердить более четкую и последовательную дифференциацию от социальных систем, с которыми находилась в отношениях взаимозависимости, чем это удавалось любой из ее предшественниц. Благодаря такому отделению от общества христианская культура смогла выступить в качестве более действенной и новаторской силы в развитии всей социокультурной системы, чем другие культурные комплексы, появлявшиеся до нее.
Никакая культурная система, однако, не институционализируется сама по себе; для этого она должна быть интегрирована с социальным окружением, которое обеспечивает удовлетворение функциональных потребностей реального общества (или нескольких обществ). Эволюция предполагает непрерывное взаимодействие между культурной и социальной системами, равно как и между их соответственными компонентами и подсистемами. Социальные предпосылки эффективности культуры, таким образом, не только меняются, но и на каждом из этапов могут зависеть от предыдущих этапов институционализации культурных элементов.
В этом плане для нашего анализа особое значение имеет Римская империя. Во-первых, она была основной социальной средой, в которой полу¬
154


чило развитие христианство. Поскольку римское общество исключительно многим было обязано греческой цивилизации, греческое влияние проникло в современную систему не только «культурным» путем, через христианскую теологию и светскую культуру Ренессанса, но и через структуру римского общества, особенно в восточной части империи, где образованные классы оставались эллинизированными после римского завоевания. Во-вторых, в основания современного мира было инкорпорировано наследие римских институтов. Чрезвычайно важный момент состоит в том, что греческое культурное и римское институциональное наследия оказали воздействие на одни и те же структуры. Правовой порядок империи оказался незаменимым условием для христианского прозелитизма, в результате чего произошло совмещение образцов, нашедшее отражение в том, что элементы римского права вошли и в канонический закон церкви, и в светские законы средневекового общества и его преемников.
Интернализация есть свойство структуры личности как системы. Аналогичное явление для социальных систем я назвал институционализацией, особенно выделяя формирование социальных взаимоотношений через приобщение к нормативным компонентам культуры, которые уже прямо становятся структурными частями исходной социальной системы. Возможно, самым выдающимся теоретиком такого подхода был Вебер, особенно в своей сравнительной социологии религии, но Дюркгейм тоже немало сделал в этом отношении. Более того, обе эти концепции можно было понять только при условии, что первичные подсистемы действия будут восприниматься не только как взаимозависимые, но и как взаимопроникающие. Тем самым определенные компоненты культурной системы одновременно становились компонентами социальной и личностной систем.
Ш Источник. Т. Парсонс. Система современных обществ. М., 1998. С. 45-47.
3.
Я не собираюсь предлагать здесь каких-либо проблематических тезисов о численном распределении разных типов слушателей музыки. Их следует понимать исключительно как качественные характеристики. Как эскизные портреты, которые проливают некоторый свет на слушание музыки как на социологический показатель и, может быть, на дифференциацию типов и их детерминанты. Эти же типы не измышлены произвольно. Они суть точки кристаллизации, обусловленные принципиальными соображениями, касающимися проблем социологии музыки. Поэтому эта типология, как и всякая другая, только строит идеальные типы.
Общество — это совокупность всех людей, как слушающих, так и не слушающих музыку, но все же именно объективные структурные свойства музыки предопределяют реакции слушателей. И потому канон, который руководит конструированием типов, сообразуется не только, как в случае субъективно направленных эмпирических выборов, со вкусом, симпатия¬
155


ми и антипатиями и привычками слушателей. Напротив, в его основе лежит сообразность или несообразность слушания услышанному.
Первый тип — тип эксперта, — можно определить через совершенно адекватное слушание. Эксперт — это вполне сознательный слушатель, от внимания которого не ускользает ничто и который в каждый конкретный момент отдает себе отчет в том, что слышит. Кто, например, впервые встретив їлись с таким свободно построенным и лишенным осязаемых архитектонических опор произведением, как вторая часть Струнного трио Вебера, сумеет назвать ее составные части, тот уже удовлетворит — по крайней мере, здесь — предъявляемым к этому типу требованиям. Спонтанно следуя за течением самой сложной музыки, он все следующие друг за другом моменты — прошлого, настоящего и будущего — соединяет и своем слухе так, что в итоге выкристаллизовывается смысловая связь. Он отчетливо воспринимает все усложнения и хитросплетения данного момента, т е. сложную гармонию и многоголосие. Вполне адекватное слушание музыки можно обозначить как структурное слушание. Его горизонт — конкретная музыкальная логика: слушатель понимает то, что воспринимает в логических связях — в связях причинных, хотя и не в буквальном смысле слова. Эта логика заключена в технике; если слух думает вместе с музыкой, то отдельные элементы услышанного обычно сразу же бывают ясны и как моменты технические — в технических категориях существенным образом раскрывается смысловая связь целого.
Этот тип сегодня, вероятно, ограничен кругом профессиональных музыкантов, хотя не все из них удовлетворят таким критериям, а многие исполнители, скорее, станут противиться им. Количественно этот тип крайне малочислен.
Это оправдывает наряду с типом эксперта и существование типа хорошего слушателя. Последний тоже слышит не только отдельные музыкальные детали, он спонтанно образует связи, высказывает обоснованные суждения — судит не только по категориям престижа или произволу вкуса. Но он не осознает — или не вполне осознает — структурных импликаций целого. Он понимает музыку примерно так, как люди понимают свой родной язык, — ничего не зная или зная мало об его грамматике и синтаксисе, — неосознанно владея имманентной музыкальной логикой. Этот тип имеют в виду, когда говорят о музыкальном человеке, если при этом вообще вспоминают о способности непосредственного и осмысленного следования за музыкой и не ограничиваются только тем, что некто «любит» музыку.
Можно предполагать, что хороший слушатель встречается теперь все реже (в условиях безудержного обуржуазивать общества и победы менового принципа, но опять же относительно, поскольку абсолютное число слушателей растет) или даже близок к тому, чтобы исчезнуть совсем. Намечается поляризация по крайним точкам типологии; тенденция такова, что сегодня всякий или понимает все, или не понимает ничего.
С социологической точки зрения наследником этого типа стал третий тип, собственно буржуазный, имеющий важнейшее значение в среде посе¬
156


тителей оперы и концертов. Его можно назвать образованным слушателем — потребителем кулыуры. Он много слушает (при благоприятных условиях просто ненасытно), он хорошо информирован, собирает пластинки. Он уважает музыку как культурное достояние, иногда как нечто такое, что нужно знать для того, чтобы повысить свой вес в обществе: такое attitude1 простирается от глубокого чувства долга до вульгарного снобизма. Спонтанное, непосредственное отношение к музыке, способность структурного слушания субституируются нагромождением знаний о музыке, особенно биографических сведений и сравнительных достоинств исполнителей, о каковых ведутся многочасовые пустые разговоры. Этот тип часто обладает знанием обширной литературы, но выражает это только тем, что насвистывает темы известных и часто повторяемых музыкальных произведений и сразу же узнает услышанную музыку. Развитие музыкального произведения не интересует его, структура его слушания атомарна: этот тип ждет определенного момента, так называемых красивых мелодий, величественных моментов.
Ему импонирует техника, средство как самоцель, и здесь он не далек от распространенного сегодня массового слушания. И, однако, он враждебен массам, ведет себя как представитель элиты. Его среда — буржуазия средняя, выше средней и с переходами к мелкой; его идеология чаше всего должна быть реакционна, и в области культуры — консервативна. Почти всегда он враждебен новой музыке, если ее характер ясно выражен, — свой высокий уровень хранителя ценностей, человека с тонким вкусом, можно подтвердить ссылками на толпу, негодуя по поводу всех этих «безумных выходок». Конформизм, склонность к общепринятому в значительной мере определяют социальное лицо этого типа.
Количественно этот тип еще очень незначителен, даже в странах со старой музыкальной традицией как Германия и Австрия, хотя он включает в себя гораздо больше представителей, чем второй. Но речь идет о ключевой группе. Она оказывает решающее влияние на официальную музыкальную жизнь.
К этому типу примыкает другой, который равным образом руководствуется не отношением к специфической внутренней организации музыки, а своей собственной ментальностью, независимой от объекта. Это тип эмоционального слушателя. Его отношение к музыке не такое неподвижное и стороннее, как у потребителя культуры, но с другой точки зрения он уходит еще дальше от объекта: слушание музыки становится для него по существу средством высвобождения эмоций, подавляемых или сдерживаемых нормами цивилизации, часто источником иррациональности, которая только и позволяет вообще что-то чувствовать человеку, раз и навсегда погруженному в рациональную машину самосохранения. Такой подход не имеет почти ничего общего со структурой услышанного: функция музыки здесь — эго по преимуществу функция высвобождения инстинктов. Музыка проедушиваег-
1 Attitude — отношение, подход (анг.).
157


ся в соответствии с таким закономерным явлением из области физиологии чувств: если ушибить глаз, возникает ощущение света.
Представители этого типа действительно особенно охотно обращаются к чувственной, эмоциональной музыке, например, Чайковского; их легко заставить плакать.
Масштабы этого типа: от людей, у которых музыка, какова бы она ни была, вызывает образные представления и ассоциации, до людей, у которых музыкальное переживание близко к снам наяву, к грезам. Родствен ему слушатель музыки, чувственный в более узком смысле слова, слушатель, который, как гурман, наслаждается изолированным звуком. Часто они, возможно, используют музыку как сосуд, куда изливают свои эмоции страха, «свободно текущие», согласно психоаналитической теории; часто, отождествляя себя с музыкой, они заимствуют в ней эмоции, которых не находят в себе.
В Германии, однако, выработался тип, являющийся резкой противоположностью эмоционального слушателя. Этот тип слушателя вместо того, чтобы избегать, благодаря музыке, того миметического табу, который цивилизация накладывает на его чувства, усваивает его в качестве нормы своего собственного отношения к музыке; его идеал — статическое слушание музыки. Он презирает официальную музыкальную жизнь как истощившуюся и иллюзорную; но он не выходит за ее пределы, а, напротив, спасается бегством в те периоды, которые, как он думает, защищены от преобладающего товарного характера, от фетишизации. Но благодаря своей статичности, неподвижности он платит дань все тому же фетишизму, против которого выступает. Этот по преимуществу реактивный тип может быть назван «рессантиментным слушателем», т.е. воспроизводящим былые формы реакции на музыку. К этому типу принадлежат поклонники Баха, от которых я однажды защищал его самого, и еще больше те, кто в своих увлечениях бежит назад, в область добаховской музыки.
Если эмоциональный тип внутренне тяготеет к пошлости, то рессан- тиментный слушатель — к ложно понятой строгости, которая механически подавляет всякое движение души во имя укорененности в коллективе. Когда-то они называли себя «музыкантами» и лишь под влиянием руководства, поднаторевшего в антиромантизме, оставили это имя. Психоаналитически это имя остается чрезвычайно показательным, так как представляет собой апроприацию именно того, против чего они выступают. Это выявляет их амбивалентность. То, к чему они стремятся, — не только полная противоположность музицирования; это стремление продиктовано глубочайшим отвращением к imago1 музыканта.
Еще только предстоит расшифровка этого типа в социальном отношении, но можно указать направление такой работы. Этот тип формируется обычно в более обеспеченных слоях мелкой буржуазии, перед которой всегда открыт путь в социальные низы. Несамостоятельность, зависимость этих слоев, все усиливавшаяся в течение последних десятилетий, постоян-
1 Здесь в значении имидж. 158


но мешала и мешает их представителям стать индивидами, которые определяли бы свое бытие внешне и благодаря тгому могли бы развиваться и внутренне. Это помешало и усвоению всей значительной музыки, усвоению, которое возможно только через посредство индивида и его свободы, и притом не только со времен Бетховена. Но одновременно этот слой, испытывая старый страх перед пролетаризацией, перед своим исчезновением в гуще буржуазного общества, крепко держится за идеологию верхних слоев общества — за элитарную идеологию «внутренних, духовных ценностей». Их сознание, их отношение к музыке есть результат конфликта между социальным положением и идеологией.
Количественно самый значительный из всех типов — это, несомненно, тот, который расценивает музыку как развлечение, и только. Если думать об одних статистических критериях, а не о весе отдельных типов в общественной и музыкальной жизни, и о типических отношениях к объекту, то тогда этот тип — развлекающийся слушатель — окажется единственно релевантным. И даже оценивая и квалифицируя его таким образом, можно еще спрашивать, имеет ли смысл, ввиду такого количественного преобладания этого типа, развивать социологическую типологию, которая отнюдь не ограничивается им одним. Но вопрос этот предстает в ином свете, если начать рассматривать музыку не только как некую сущность-для-себя, и в конце концов сопоставить современную социальную проблематику музыки с видимостью ее социализации. На тип развлекающегося слушателя рассчитана индустрия культуры — потому ли, что она приноравливается к нему в согласии со своей собственной идеологией или потому, что она сама творит его и извлекает из масс.
Развлекательный тип исторически подготовлен типом потребителя культуры благодаря отсутствию у последнего конкретной связи с объектом; музыка для него не смысловое целое, а источник раздражителей. Здесь играют роль элементы эмоционального и спортивного слушания. Но все в целом поглощено и опошлено потребностью в музыке как в комфорте, нужном для того, чтобы рассеяться. Вполне возможно, что если этот тип представлен в крайнем своем выражении, то даже и атомарные раздражители уже не ощущаются и музыка вообще не переживается в каком бы то ни было осязательном смысле.
Остается сказать несколько слов о типе людей равнодушных к музыке, немузыкальных и антимузыкапьных, если их вообще можно объединить в один тип. Причина здесь — не отсутствие естественных задатков, как это старается представить буржуазное convenu1, а процессы, происшедшие в раннем детстве. Можно высказать несколько рискованную гипотезу, предположив, что в подобных случаях определенный ущерб наносит жестокий авторитет. Дети чрезмерно строгих родителей, кажется, не способны даже выучиться чтению нот, что, кстати говоря, является предпосылкой всякого пристойного музыкального образования. Этот тип явно идет рука об руку с преувеличенным, можно даже сказать, патологически-
Общеприятный. обусловленный взгляд (фр. ).
159


реалистическим умонастроением; я наблюдал его среди крайне односторонних технических дарований. Не было бы неожиданностью, если бы представители этого типа образовали группы — группы людей, отлученных от буржуазной культуры по своему уровню образования и экономическому положению. Это их реакция на обесчеловечивание и одновременно утверждение такового. Что означает чуждость и враждебность общества искусству — для самого общества — это еще не изучено; но тут, несомненно, многому можно поучиться.
Ни одному из запуганных, завлеченных в сети идеологии, измученных работой миллионов людей нельзя — перед лицом всех этих сложных переплетений обстоятельств и сложных взаимозависимостей — указывать перстом на то, что он должен и как он должен понимать музыку или хотя бы интересоваться ею. И даже возможность освободить человека от этого имеет человечный смысл, поскольку раскрывает перспективу таких условий жизни, при которых культура перестанет быть ношей на плечах людей. Может быть, ближе к истине тот, кто мирно смотрит в небо, а не тот, кто правильно понимает Героическую симфонию. Но капитуляция людей перед культурой приводит к выводу о капитуляции культуры перед человеком, заставляет думать о том, во что превратились люди. Противоречие между свободой для искусства и мрачными диагнозами о последствиях этой свободы, — это противоречие самой действительности, а не только сознания, которое анализирует действительность, чтобы внести свою лепту в ее изменение.
Эффект оглупления исходит не от отдельной пьесы непосредственно. Но у fan'a, у которого потребность в навязываемом ему пище может доходить до тупой эвфории (жалкого пережитка былых оргиазмов), благодаря всей системе легкой музыки воспитывается такая пассивность, которая затем скорее всего переносится на его мышление и модусы его общественного поведения. Тот эффект затуманивания сознания — Ницше опасался, что он будет исходить от музыки Вагнера — взят на вооружение легкой музыкой и социализирован ею. Тонкое воздействие этой музыки, с помощью которой образуется привычка, находится в самом странном противоречии с грубыми раздражителями. И потому легкая музыка является идеологией еще прежде всякого намерения, которое, может быть, сознательно вкладывается в нее или в ее беспомощные тексты.
Но если верно, что значительно преобладает тип слушателей, которые воспринимают музыку как развлечение и которым нет никакого дела до требования эстетической автономии, то это как раз означает обратное: целая, количественно весьма значительная область так называемой духовной жизни выполняет совершенно иную — не принадлежащую ей по смыслу — социальную функцию.
Из автономного языка музыки как искусства, духу времени доступна только коммуникативная функция. Последняя как раз и обеспечивает нечто вроде социальной функции искусства. Вот что остается от искусства, когда из него уходит момент искусства. Λ этот остаток потому столь легко, без труда обнаруживается в музыкальном искусстве, что искусство это
160


весьма поздно достигло полной автономии и, даже достигнув ее, всегда влачило за собой гетерономные моменты, как, например, дисциплинарную функцию в средневековом музицировании.
Абстрактности такого принятия действительности, заметающего фактом своего существования определенную прозрачную функцию, соответствует столь же абстрактная идеологическая роль — роль отвлекающая. Она способствует тому же, чему служит сегодня большая часть культуры: помешать людям задуматься над собой и над миром, создать у них иллюзию, будто все в порядке, все в целости в этом мире, раз в нем такое изобилие приятного и веселого. Иллюзия значительности культурной жизни — ее невольно укрепляет всякий, кто так или иначе имеет с ней дело хотя бы в форме критики, — саботирует осознание самого существенного. Что так ясно и понятно всем, если взять идеологическую функцию кинозвезд (настолько ясно, что даже ворчание по этому поводу в свою очередь стало дополнительным предметом общественного комфорта), то же самое распространяется и на области, в высшем достоинстве которых не допускает никакого сомнения религия искусства, опустившаяся до самопароди- рования, — на те области, где исполняют Девятую симфонию.
Если нечто, существуя просто так, без всякого raison d'etre1, уже способно утешить и успокоить (хотя известно, что все существует для чего-то другого), то среди функций музыки, безусловно, не последнее место занимает функция утешения — анонимное увещевание одинокой заброшенной общины.
И как раз потому, что эта абсолютно жизнеутверждающая музыка издевается над всем тем, что однажды могло бы стать ее подлинной идеей, она столь низменна и позорна; позорна как ложь, как извращение того, что есть на самом деле, как дьявольская гримаса такой грансценденции, которая ничем не отличается от того, над чем силится подняться. Такова в принципе ее сегодняшняя функция — функция одного из разделов всеобщего рекламирования действительности, такой рекламы, потребность в которой тем больше, чем меньше просвещенные на этот счет люди в глубине своей души верят в позитивность существующего. Такая функция уготована музыке самой судьбой, поскольку музыку труднее уличить во лжи, чем грубую фальсификацию действительности в кинофильме или в рассказах из иллюстрированных еженедельников; идеология в музыке ускользает от разоблачения.
Это — схема потребительской музыки даже тогда, когда обещания, по поводу которых раздаются победные клики, вообще не выполняются. Она рекламирует сама себя: ее функция чередуется с функцией рекламы. Она занимает место обещанной утопии. Окружая слушателей со всех сторон, погружая их и свою атмосферу, обволакивая их, — что соответствует сути акустического феномена, — она превращает их в участников одного процесса, вносит свой идеологический вклад в то дело, которое неустанно
Разумное основание (фр.).
161


осуществляет современное общество в реальной действительности, — в дело интеграции.
Кто, слушая Бетховена, не чувствует в его музыке ни буржуазной революционности, ни отголоска революционных лозунгов, ни тех мук, с которыми они воплощались в действительность, ни претензий на тональность, в которой будто бы залог разума и свободы, тот понимает его так же мало, как и тот, кто не способен следовать за чисто музыкальным содержанием его сочинений, за внутренними перипетиями их тем.
Симфонии Бетховена объективно были речами, обращенными к человечеству: представляя человечеству закон его жизни, эти речи стремились привести его к бессознательному сознаванию того единства, которое было скрыто от него в диффузности его существования.
СО Источник: Т В. Лдорно. Избранное: социология музыки. М. - СПб., 1999. С. 11- 26. 34,41-46. 60, 86.
4.
Принадлежность к культуре означает включенность в универсум общего знания в самом широком смысле этих понятий. В терминах объяснения культурная принадлежность действующих — это именно то, что наделяет их надындивидуальной, способной изменяться, движущей силой. Отстаивая положение «о вкусах не спорят», экономисты Дж. Стиглер и Г. Беккер пишут в конце одной из своих статей: «Можно только приветствовать появление объяснений того, почему одни люди увлекаются спиртным, а другие — Моцартом». С постановки именно таких вопросов начинают социологи.
Социолог предполагает, что предпочтения людей различаются постольку, поскольку они принадлежат к разным культурам, из которых они усвоили различные жизненные цели и желания, конкретные нормы правильного поведения, особые способы выражения эмоции и владения ими; каждая из этих переменных по-своему важна. Это предположение само по себе может служить объяснением человеческого действия, так как люди с разными предпочтениями или разным чувством долга действуют по-разному. Объяснение при этом есть нечто большее, чем утверждение: «А действует ради получения X, ибо он/она принадлежит к культуре, желающей X». Такое объяснение всегда обладает значимостью, хотя бы простейшей, в силу того, что культура, помимо прочего, является совокупностью тесно увязанных предпочтений и норм и в таком своем качестве присутствует во всех своих повседневных определениях и коннотациях. Поэтому культур гораздо меньше, нежели предпочтений и вкусов. Вероятность того, что североамериканский еврей, например, принадлежащий к среднему классу, будет поклонником Моцарта, гораздо выше вероятности того, что Моцартом увлечется поденщик с Явы; а вероятность того, что рабочий — ирландец или финн — будет любителем спиртного, гораздо выше вероятности, что таковым будет крестьянин-мусульманин. Социологи предполагают, что эти связки культурных стандартов обладают определенным постоянст¬
162


вом. С социологической точки зрения правомерно предположить, что английский джентльмен (или английская леди) будет вести себя одинаково в самых разных ситуациях в любых местах Британской империи.
Кроме того, принадлежность к культуре означает усвоение определенной когнитивной и коммуникативной компетенции, определенного языка, социального горизонта, мировоззрения или совокупности верований, способа толковать и определять ситуации, справляться с неопределенностью и посылать сигналы. Принадлежность к определенной культуре означает, что действующий — часть особого универсума смысла и особого способа конструирования и передачи смысла. Объяснение, опирающееся на эту особенность культуры (конечно, в более сложном контексте она должна быть дифференцирована), обретает значимость в зависимости от того, насколько данная культура стабильна во времени и в разных ситуациях и насколько специфичны восприятие, обсуждение и реакция ее носителей на те или иные явления и события. В отличие от экономистов, социологи рассматривают разговор как форму действия, также подлежащую объяснению. И здесь, конечно, модель действия как «выбора» перестает работать, ведь речевое сообщество может установить довольно узкие пределы того, о чем позволительно говорить.
В той мере, в которой использование символов способствует укреплению власти или позволяет бросить ей вызов, объяснение действия с точки зрения культуры релевантно также и для макрополитики и соперничает, скажем, с политическими моделями общественного выбора.
Третий важнейший аспект социологического понимания принадлежности к культуре состоит в том, что она определяется по двум измерениям — общему ощущению действующим его тождественности с одними людьми и отличия от других. Это положение дополняется наличием подобного ощущения «идентичности-дифференцированности» и у других участников коллективного действия. Идентифицировать себя с другими людьми значит, что некто в некотором смысле не делает различий между другими и собою и, следовательно, готов на жертвы ради этих других, идентичных с ним.
Кроме того, культуры всегда погружены одна в другую (иногда в очень сложных конфигурациях), в роли, ролевые комплексы, ролевые структуры, в подгруппы, группы, этносы или "общества”, "цивилизации" и/или во что-то иное. Культуры в социологических (а также политологических, антропологических) объяснениях определяются скорее через их границы, т.е. различия совокупностей действующих, чем через их внутреннюю сущность.
Культурно детерминированным действиям присуща сильная тенденция к воспроизведению культуры, что является источником характерного для нее чувства идентичности, ее (смыслового) мира, ценностей и норм. Правда, можно легко выделить по меньшей мере две характерные для воспроизводства культуры проблемы, которые, видимо, представляют исходный материал культурной динамики. Первая проблема — это социализация новых носителей культуры. Социализация всегда проходит сложно и
163


может стать трудноосуществимой, если культура находилась под сильным влиянием уникального или специфического опыта предшествующего поколения. Вторая проблема заключается в том, что поддерживать стойкую приверженность какой-либо культуре в течение достаточно длительного времени довольно трудно, даже если этот период укладывается в жизненный цикл одного поколения.
Примером взаимодействия культуры и структуры в неоклассической социологии является объяснение Р. Мертоном отклоняющегося поведения: "Моя основная гипотеза состоит в том, что отклоняющееся поведение с социологической точки зрения можно рассматривать как симптом разрыва связи между предписанными культурой стремлениями и определенными социальной структурой путями осуществления этих стремлений".
UJI Источник: Г. Тернборн. Принадлежность к культуре // Теория общества. М, 1999. С. 83-86. 89. 92-93.
5.
Понятие культуры столь важно, что требует для своего рассмотрения отдельной главы. Пока же достаточно определить культуру как образ жизни любою общества. Этот образ жизни включает бесчисленное количество граней поведения, но все вместе они являются составляющими целого. Все они представляют собой нормальную ожидаемую реакцию любого члена общества на определенную ситуацию. Таким образом, несмотря на огромное количество вариантов реакций в разных ситуациях, большинство членов общества отреагируют на одно и то же явление почти одинаково. Например, в нашем обществе принято есть трижды в день, причем один раз в середине дня. Тех, кто нарушает это обычай, считают чудаками. Подобная согласованность поведения и общественного мнения формирует культурный образец; культура как целое представляет собой более или менее организованную совокупность подобных культурных образцов.
Культура обеспечивает членов данною общества необходимым руководством на всем жизненном пути. Эффективное функционирование индивидов и общества без него невозможно. Тог факт, что большинство членов общества отреагируют на конкретную ситуацию определенным образом, дает каждому из них возможность предвидеть поведение окружающих с высокой степенью вероятности, хотя и без абсолютной точности. Эта предсказуемость служит предварительным условием организованной общественной жизни. Человек, который собирается сделать что-то для других, должен быть уверен в их реакции. Существование культурных стереотипов создает уверенность в том, что следование одним образцам общество одобряет, а нарушение — наказывает. Тем более что культурные модели, характерные для каждого общества, вырабатываются благодаря длительному опыту, в том числе благодаря использованию метода проб и ошибок.
164


Личность может добиться хороших жизненных результатов, если следует культурным образцам, и, наоборот, достигнуть очень немногого или получить отрицательный результат, если их игнорирует.
На этом наблюдении основана известная поговорка: «Находясь в Риме, поступай как римлянин». В Риме, или каком-либо еще ином сообществе, жизнь организована на основе известных стереотипов местной культуры, отступить от которых не представляется возможным.
Существование культурных образцов необходимо не только для функционирования любого общества, но и для его сохранения. Структура, которая представляет собой системную организацию, является плотью культуры.
CJJ Источник. Р. Линтон. Личность, культура, общество // Личность, культура, общество. 2001. Том III Вып. 7. С. 81-82
6.
Популярная культура часто выступает синонимом термина «массовая культура» и потому пишется через косую линию — массовая/ популярная (пример такой культуры: бейсбол и Битлз) в противоположность высокой культуре (балет и Брамс).
Одни и те же виды искусства могут принадлежать высокой и массовой культуре: классическая музыка — высокая, популярная — массовая, фильмы Феллини — высокая, боевики — массовая, картины Пикассо — высокая, лубок — массовая.
Является ли Америка культурной страной? Специалисты отвечают: и да, и нет. Число художественных галерей с 1950 по I960 годы в Нью- Йорке удвоилось, аудитория театров росла быстрее, чем футбола, балет в 1966 году посетили 1 миллион человек, в 1976 — 15 миллионов, оперу в 1950 году — 2 миллиона человек, в 1976— 10 миллионов.
Бернард Берелсон решил выяснить, насколько культурны культурные американцы. Если формальным признаком культуры считать чтение книг и газет, то он поинтересовался, какие темы американцев в них интересуют. Иными словами, он пытался измерить качество культурного потребления взрослых американцев, разделив литературные, журнальные и газетные жанры на высокую и массовую культуру. Выяснилось, что только 15% читающих книги взрослых можно назвать культурными, так как они интересуются классикой: Толстой, Диккенс и др. Среди читающих газеты культурными оказался только 1%, интересовавшихся такими рубриками, как музыкальные новости, литературная критика и др.
Стратификация и культура Исторически высокая культура возникала благодаря и для элиты общества. Артисты и интеллектуалы как социальная категория появились недавно — в эпоху романтизма. Великий Бах оставался обычным бюргером, получающим приличное жалование в качестве композитора-капельмейстера. Последующие поколения композиторов — Бетховен, Шуман, Малер, равно как их современники, поэты и писатели (Достоевский, Рембо, Бодлер) и художники (Ван Гог), являлись
165


чуть ли не изгоями общества. Они ощущали патологическое отчуждение от общества и разочарование. Видимо, статус интеллектуала несовместим со статусом политически ангажированного деятеля. За переизбыток свободы творчества им часто приходится платить недостатком денег и политической власти.
Мы наблюдаем феминизацию культуры. Достаточно проанализировать состав исполнителен высокой культуры и ее аудиторию по признаку пола. Оказывается, что подавляющая часть публики, посещающей симфонические концерты, оперу, балет, танцевальные залы и бродвейские шоу, являются женщинами. Мужчины, посвятившие себя производству и бизнесу, передоверили занятие искусствами женщинам. Тэд Вредшоу (неопубликованная работа) в 1971 г. доказал, что среди студентов колледжей девушки в большей мере ориентированы на культуру, нежели юноши. Но особым шкалам он измерял концертную и радиоаудиторию (классическая музыка, поэзия, театр, музеи).
Масс-медиа (радио и телевидение, пресса) являются формой того, содержанием чего высгупает массовая культура. Социология массовой культуры (sociology of mass culture) изучает социальное значение книжных, газетных и журнальных публикаций, радио- и телесообщений, программ и передач, характер и авторов публикаций и сообщений, содержание и тематику кинофильмов.
Комиксы — устные рассказы или диалоги, сопровождаемые рисунками, один из наиболее массовых жанров - существуют в следующих разновидностях:
1) ленточные комиксы в виде врезок или заставок на журнальных или газетных страницах;
2) книжные комиксы, изданные отдельной брошюрой;
3) мультипликационные комиксы, например, Микки Маус;
4) комиксы-карикатуры на известных деятелей или политиков в прессе.
Специалисты говорят о возникновении социологии комиксов (sociology of the comic), которая в качестве субдисциплины имеет свой предмет и объект, эмпирические данные и теоретические наработки, методологию и объяснительные концепции. Социология комиксов использует в основном два метода: 1) контент-анализ, который может быть лонгитюдным либо кросс культурным; 2) выборочные опросы читателей. Исследования доказывают социокультурное влияние комиксов на молодежь, приобщение ее к определенной системе ценностей.
В более чем 20-ти европейских странах специалисты обнаружили свои, отличные от американских, комиксы. Оказывается европейская традиция почти такая же старая, но имеет свою культурную специфику. В ней больше соответствия исторической правде, глубже психологический анализ событий, а общими чертами высгупают хороший юмор и пропаганда моральных ценностей.
Ш Источник: Т. Кэндо. Досуг и популярна культура в динамике и развитии // Личность. Культура. Общество. Том II. Вып. 2 (3). М.! 2(ХЮ. С. 244. 247, 249, 251, 253. 255
166


7.
7.1. Если отвлечься от философских и научных дефиниций культуры, то можно выделить несколько аспектов культуры как способа или сферы человеческого бытия.
1. Культура появляется там и тогда, где и когда люди, обретая человеческие черты, выходят за пределы природной необходимости и становятся творцами своей жизни.
2. Культура возникает и формируется как совокупность ответов на множество вопросов и проблемных ситуаций социальной и природной жизни людей. Это — общая «кладовая» знаний, средств и технологий, выработанных людьми для решения общезначимых проблем.
3. Культура порождает и «обслуживает» множество форм человеческого опыта, обеспечивая необходимыми ресурсами, «каналами» обратной связи. Такое разнообразие не ведет к размыванию границ культуры, а, напротив, делает социальную жизнь более устойчивой и предсказуемой.
4 Культура представляет собой мыслимый и немыслимый горизонт возможностей и альтернатив развития человека и общества. Как таковая она определяет контекст и конкретное содержание деятельности людей в каждый данный момент их существования.
5. Культура есть способ и результат символического и ценностнонормативного конструирования реальности, ее возделывания по законам прекрасного/безобразного, нравственного/аморального, истинного/ ложного, рационального/ сверхъестественного (иррационального) и пр.
6. Культу ра есть способ и результат самопорождения и самопостиже- ния человека, наличный мир его способностей и родовых сил. Человек становится человеком благодаря культуре и посредством ее.
7. Культура есть способ и результат «проникновения» человека в иные миры — мир природы, мир божественного, миры других людей, народов и общностей, в рамках которых он себя осуществляет.
Можно продолжить перечисление характеристик и качеств культуры, так и не исчерпав до конца все богатство ее содержания.
Попытаемся выделить и обосновать системные определения культуры, сложившиеся на сегодняшний день в различных областях социального знания. При этом следует разделить несколько подходов — философский, антропологический, социологический и комплексный, или «интегралист- ский» (общая теория культуры1). Различие между ними можно свести к следующему (см. таблицу).
1 В качестве условною обозначения "интегративного” подхода к исследованию культуры будем считать общую теорию культуры (О ГК), или культурологию в нашем понимании. При таком подходе культура рассматривается как система, то есть целостная совокупность явлений и предметов.
167


Классификационные параметры
Основные подходы к изучению культуры
Философский
Антропологический
Социологический
"Интегралистский "
Краткое определение
Система воспроизводства и развития человека как субъекта деятельности
Система артефактов, знаний и верований
Система ценностей и норм, опосредующих взаимодействие людей
Метасистема деятельности
Существенные признаки
Универсальность/всеобщность
Символический характер
Нормативность
"Комплексность"
Типичные структурные элементы
Идеи и их материальное воплощение
Артефакты, верования, обычаи и т.д.
Ценности, нормы и значения
Предметные и организационные формы
Главные функции
Креативная (творение бытия человеком или для человека)
Адаптация и воспроизводство жизненного уклада людей
Латентность (поддержание образца) и социализация
Воспроизводство и обновление самой деятельности
Приоритетные методы исследования
Диалектический
Эволюционный
Структурно- функциональный
Системно- деятельностный
Сущность социологического подхода к исследованию культуры заключается, во-первых, в раскрытии социетальных связей и закономерностей функционирования и развития культуры и, во-вторых, в выявлелении ее социальных функций.
Культура в социологии рассматривается, прежде всего, как понятие коллективное. Это — общие для данного коллектива идеи, ценности и правила поведения. Именно с их помощью формируется коллективная солидарность — основа социетальности.
Если воспользоваться концептуальной схемой систем социального действия Т.Парсонса, то социетальный уровень культуры можно рассматривать как состоящий из следующих компонентов: системы производства и воспроизводства культурных образцов; системы социокультурной презентации (механизмы обмена лояльностями между членами коллектива); системы социокультурной регуляции (механизмы поддержания нормативного порядка и снятия напряжения между членами коллектива).
Проблемное поле социологического изучения культуры достаточно широко и разнообразно. Центральные темы социологического анализа: культура и социальная структура; культура и образ или стиль жизни; специализированная и обыденная кулыура; культура повседневной жизни и пр.
В социологии, как и в социальной или культурной антропологии, существуют и конкурируют друг с другом три взаимосвязанных аспекта изучения культуры — предметный, функциональный и институциональный. Предметный подход делает акцент соответственно на изучении содержания культуры (системы ценностей, норм и значений или смыслов); функциональный — на выявлении способов удовлетворения человеческих ПО¬
168


требностей или способов развития сущностных сил человека в процессе его сознательной деятельности; собственно институциональный — на исследовании «типических единиц» или устойчивых форм организации совместной деятельности людей.
Социология ближе всего подошла к определению и раскрытию наиболее важных социальных функций культуры — консервации, трансляции и социализации.
1. Культура — тип социальной памяти общности — народа или этноса (функция консервации). Она включает в себя места хранения социальной информации (музеи, библиотеки, банки данных и т.д.), унаследованные схемы поведения, коммуникативные сети и пр.
Среди отечественных исследователей такой позиции придерживаются Ю.М. Лотман и Б.Л. Успенский, Т.И. Заславская и Р.В. Рывкина. Для первых из них понятие «культура» обозначает наследственную память коллектива, выражающуюся в определенной системе запретов и предписаний. С точки зрения Т.И. Заславской и Р.В. Рыбкиной, культура есть особый социальный механизм, который позволяет воспроизводить эталоны поведения, проверенные опытом истории и соответствующие потребностям развития общества.
2. Культура — форма трансляции социального опыта (функция трансляции).
К такому пониманию склоняются многие западные и отечественные социологи. Они берут за основу понятия «социальное наследование», «научаемое поведение», «социальная адаптация», «комплекс образцов поведения» и др.
Такой подход реализуется, в частности в структурных и исторических определениях культуры. Примеры: культура есть совокупность приспособлений человека к его жизненным условиям (У. Самнер, А. Келлер); культура охватывает формы привычного поведения, общие для данной группы или общества (К. Янг); культура является программой социального наследования (Н.П. Дубинин).
J. Культура — способ социализации людей.
Данный срез воздействия культуры на человека представлен во многих социологических работах. Достаточно лишь привести имя Т. Парсонса, чтобы показать уровень теоретической проработки указанной выше проблемы.
В заключение следует отметить, что в социологии выделяются и рассматриваются другие социальные функции культуры (инновация, аккумуляция, контроль и пр.).
Социологический подход нацелен на изучение социетальных связей и закономерностей культуры, а также на определение ее основных социальных функций — реализации социальной памяти общества, трансляции социального опыта, социализации и т.д.; при этом социологи используют преимущественно предметный, функциональный и институциональный методы анализа.
ω Источник. Ю.М. Резник. Культура как предмет изучения // Личность, культура, общество. 2001 .Том III. Вып. 7. С. 177-178, 190. 192-193. 195.
169


7.2. С целью системного понимания культуры необходимо найти единое основание, позволяющее указать на ее родовидовую специфику. Понятие «культура» производное от более широких категорий — «человек», «социум». Его родовым понятием является «человек» или «человеческое» (культура как человеческий феномен), а его видовым понятием выступает понятие «деятельность» (культура как феномен деятельности). Именно деятельность, на наш взгляд, образует стержень культуры. Чтобы раскрыть содержание культуры как системы, необходимо вначале показать ее соотношение с деятельностью.
«Интегралистский» подход в теории культуры основывается на следующих положениях.
- Познание культуры невозможно вне контекста ее связей с обществом и другими формами социальной жизни людей, которые она призвана выражать в предметной или символической форме.
- Культура производна от социальности, но не сводится к ней. В отдельных случаях она формируется как над- или сверхсоциальный феномен, выходящий за рамки нормативной заданности и ролевой предрасположенности.
- Культура есть феномен человеческой деятельности. Она составляет универсальное содержание и базис деятельности. Но этим не исчерпывается все содержание культуры.
- Культура обеспечивает деятельность предметными и символическими средствами, выступая в качестве ее метасистемы.
- Следовательно, культура есть особый феномен социальной жизни, возникающий в ходе взаимодействия людей как символически опосредованный способ и продукт их деятельности.
Во-первых, мы не должны забывать, что культура есть социальный феномен. Вне человеческой социальности и социального взаимодействия она не может возникать и проявляться. При этом социальное и культурное соотносятся между собой как форма (форма взаимодействия) и содержание (содержание совместной деятельности). Общее же между ними — человек и его родовые силы или способности, которые выступают действительностью социального. Следовательно, социальное рассматривается с самого начала как многосоставной многослойный феномен, выступающий в одном случае как действительность всей жизни людей и причина их активности (родовые силы и способности), во втором — как содержание человеческой деятельности (культура), а в третьем — как форма устойчивого взаимодействия (собственно социальность).
Системообразующим признаком культуры, определяющим ее целостность, выступает содержание деятельности, которое можно условно выразить формулой «цель — средства — результат» (модель целерационального действия). Именно эта сторона деятельности, в отличие от ее поведенческого и структурного компонентов, должна быть обеспечена культурной системой. При этом культура характеризует определенную матрицу или модель деятельности, а не ее специфику и конкретноситуационное содержание.
170


Причем содержание деятельности следует рассматривать как объек- тивно-интерсубъективный и общезначимый (универсальный) феномен, проявляющийся независимо от сознания и воли самих деятелей, а также их представлений о своей деятельности. Культурным является лишь то содержание, которое может быть воспринято другими деятелями как их собственное содержание, то есть как объективно или интерсубъективно значимое.
Во-вторых, культура есть в известной мере преодоление социальности, в том числе выход за пределы ролевого диктата и поведенческих детерминант, обусловливающих деятельность человека. В этом смысле она выступает как «надсоциальный» феномен, поле субъективной свободы в мире социальной детерминации. С этим смысловым оттенком культуры связаны творчество и созидательная активность человека, противопоставляемые обычно его социальной адаптации.
Примечательно, что сущность культуры лежит в ее «надсоциально- сти» или «сверхсоциальности». Она представляет собой совершенно иной уровень организации человеческой жизни, чем общество или социальная организация.
В-третьих, взаимосвязь культуры и социального необходимо рассматривать также в контексте соотношения общего (всеобщего), особенного (типического) и единичного (индивидуального). В качестве примера общего (всеобщего) выступают соответственно культурные универсалии и социальные законы. Особенное в культуре выражено в виде разнообразных традиций, обычаев и нравов, а в сфере социальности — в виде особых институциональных комплексов и социальных институтов, а также сетей социальных статусов и ролей. Единицей культуры можно считать различные факты и артефакты, отражающие конкретное содержание и результаты деятельности людей. Единичное же в социальном мире представлено, прежде всего, социальными конкретными действиями и взаимодействиями тех или иных субъектов.
Если же рассматривать все стороны социальной жизни в целом, то их соотношение с культурой можно выразить следующим образом: всеобщее в социуме — это родовые силы, развитие которых связано с понятием культурных универсалий; особенное или типичное в нем есть социальность, выраженная в виде общей кульгуры, а единичное — индивидуальная культура, представляющая собой уровень интеллектуального и практического оснащения человека. Следовательно, в данном контексте анализа культура представляет собой совершенно уникальный и индивидуально неповторимый феномен.
Каковы же системные признаки культуры, определяющие ее содержание? Приведем лишь общий перечень системных свойств, раскрывающих ее социальную и надсоциальную сущность.
1. Функциональность (способность удовлегворять потребности кого-либо).
2. Адаптивность (способность приспосабливать поведение людей к условиям окружающей среды).
171


3. Символичность (способность к символизации социального опыта людей).
4. Экстрасоматический характер (соотнесенность предметов культуры друг с другом).
5. Научаемость (способность формировать новые потребности и свойства людей).
6. Иерархичность (способность к соподчинению и соподчнненности разных уровней и слоев культуры).
7. Идеационность (способность вырабатывать и поддерживать идеальные образы и нормы).
8. Итеративность (способность преобразовывать или трансформировать разрозненные элементы в единое целое).
Культура рождается в глубинах социальной жизни как сверхприродный и сверхорганический феномен, имеющий искусственную, прежде всего, рациональную природу. По мере эволюции культуры в ней все больше появляется естественных элементов — спонтанных по своей сути явлений (традиций, обычаев, ритуалов и т.д.). Жесткие образцы адаптируются к местным условиям, приобретая большую гибкость и усиливая регулирующее воздействие.
Таким образом, культура представляется нам как нечто искусственное, то есть «делает» реальность людей, преобразуя «внешнюю» физическую и материальную природу, изменяя и преобразуя само общество как систему отношений, а также трансформируя «внутреннюю» природу самого человека. «Возделывание почвы» как прообраз современного понимания культуры есть естественный феномен, который «врастает» в социальное тело, постепенно, шаг за шагом, меняя облик действительности фактом своего существования.
CD Источник. Ю.М. Резник. Культура как предмет изучения // Личность. Культура. Общество. Том III. Вып. 2(8). 2001. С. 199-200, 210, 213, 216.
8.
Обратим прежде всего внимание на специфику социологического толкования культуры, по сравнению с философским, получившим распространение в нашей литературе. В рамках социально-философского подхода к анализу культуры обычно выделяется два ее уровня — материальный, куда относят созданные человеком орудия труда и производства, материально-техническую базу общества и многое другое, что принято относить к искусственно созданной человеком «второй природе», и духовный пласт культуры, в который включают достижения человека в области искусства, науки, литературы и др. Философы главным образом исследуют духовную сторону культуры, ее взаимосвязь с творчеством человека, деятельностью различных социальных групп, характер взаимосвязи различных культурных форм — науки, религии, морали и др.
Иначе обстоит дело с социологическим подходом к культуре. Главная особенность заключается в том, что культура берется в том ее аспекте,
172


который непосредственно связан с регуляцией поведения человека, социальных групп, функционированием и развитием общества в целом. При этом на первый план выдвигается ценностно-нормативное содержание культуры. При самом общем социологическом подходе к пониманию сущности культуры обычно отмечаются три ее характерные особенности.
1. 	Культура представляет собой общеразделяемую систему ценностей, символов и значений. 2. Культура — это то, чему научается человек в процессе своей жизнедеятельности. Усвоение человеком культурных ценностей и символов формирует внегенетическую программу поведения и жизнедеятельности человека, поэтому овладение культурой является решающим фактором, отличающим человека от животных. 3. Культура — это все то, что транслируется от поколения к поколению, т.к. люди берегут и умножают накопленную сокровищницу знаний, умений, опыта и по специальным каналам передают их в ходе исторического развития общества.
Нетрудно заметить, что все три указанных отличительных признака культуры теснейшим образом взаимосвязаны. Но для социологии, имеющей предметом своего изучения поведение человека и социальных групп, решающее значение приобретают первые две особенности. Их-то мы и рассмотрим несколько подробнее.
Говоря о том, что специфика культуры с социологической точки зрения заключается в том, что она представляет собой систему наиболее фундаментальных общественных идей, ценностей и значений, следует обратить внимание на то, что эти культурные стандарты не только направляют и регулируют поведение людей и коллективов, но вместе с тем помогают людям организовать свою общественную жизнь. Например, многие особенности современной системы образования, если сравнить ее с той, которая существовала в доиндустриальную эпоху, определяется не только потребностями технического прогресса, как обычно принято говорить в таких случаях, но совершенно новой ролью научных знаний и научного мышления в современную эпоху. В современном обществе рациональнонаучное знание является одной из важнейших жизненных ценностей человечества, что предопределяет отношение общества и различных социальных групп к нему. В известном смысле роль научного знания в современном обществе может быть уподоблена уникальной роли религии в жизни доиндустриальных обществ: и та и другая занимают высшее место в системе культурных ценностей общества. Уникальна ценность научнорационального знания в индустриальном и постиндустриальном обществе побуждает правительство постоянно совершенствовать систему высшего и среднего образования, изыскивать дополнительные финансовые ресурсы для финансирования науки и образования. Вместе с тем, наука и образовательный комплекс воздействуют на другие сферы общественной жизни: современное высокоразвитое индустриальное общество — это в первую очередь общество новых информационных технологий. Они являют, по сути дела, новый тип общества — информационное.
Таким образом, присущая современному обществу иерархия ценностей, в котором научное знание занимает одно из самых высших мест,
173


обусловливает перестройку всего жизненного уклада общества, меняет сам образ жизни людей.
Любой человек, воспитанный и обученный в данной культуре, обладает способностью почти мгновенно оценивать сигуацию, адекватно ее интерпретировать: будь то магазин, стадион, вокзал или трамвайная остановка. По заранее известным приметам мы отличаем одну поведенческую ситуацию от другой и, правильно ее интерпретируя, т. е. понимая ее смысл и содержание, настраиваем себя на определенный тип действий, соответствующий данной ситуации. Если же человек является чужестранцем и плохо разбирается в значениях и символах той страны, в которой он находится, не знает языка, обычаев и традиций, то ему наверняка будет трудно дать правильную оценку ситуаций и для него возникнет множество проблем. Поэтому любое социологическое изучение поведения людей и социальных групп своей исходной предпосылкой имеет определение ситуации, в которой действуют индивиды.
Отмеченные особенности поведения человека свидетельствуют о том, что в любой конкретной ситуации социального взаимодействия, т. е. в любом месте, где есть человеческий коллектив, социальная организация, можно отметить обязательную взаимосвязь социального и культурного аспектов человеческого поведения. Более того, мы не можем правильно понять общество (социальную систему), если мы не знаем ценностносмысловых, т.е. культурных аспектов действия, определяющих содержание и смысл человеческих действий и поступков.
ш Источник М.С. Комаров. Общество как социокультурная система // Проблемы теоретической социологии. СПб., 1994. С. 11-12, 15.
174


Глава
СОЦИАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ
стр.стр.1. П. Сорокин
175
4. Р.К. Мертон
182
2. Τ. Парсонс
177
5. И. Валлерстайн
184
3. У. Томас, Ф. Знанецкий
181
1.
1.1. 	В полном жизненном цикле всех великих революций как бы просматриваются три типические фазы. Первая обычно очень кратковременна. Она отмечена радостью освобождения от тирании старого режима и ожиданиями обещаемых реформ. Эта начальная стадия лучезарна своим настроением, ее правительство гуманистично и милостиво, а его политика мягка, нерешительна и часто бессильна. Но вот в людях начинает просыпаться «наихудший из зверей». Краткая увертюра подходит к концу и обычно на смену ей приходит вторая, деструктивная фаза. Великая революция превращается в ужасающий шквал, неразборчиво сметающий все на своем пути. Она безжалостно искореняет не только обветшалые, но и все еще жизнеспособные институты и ценности общества, а тем самым уничтожает не только отжившую свой век политическую элиту старого режима, но и множество творческих лиц и групп. Революционное правительство на этой стадии безжалостно, тиранично и подчас кровожадно, а его политика преимущественно деструктивна, насильственна и террори- стична, и если случается, что торнадо второй фазы не успевает до основания разрушить нацию, то революция постепенно вступает в свою третью, конструктивную фазу. Уничтожив все контрреволюционные силы, революция начинает создавать новый социальный и культурный порядок. Причем этот новый строй основывается не только на новых революционных идеалах, но и реанимирует самые жизнестойкие дореволюционные институты, ценности и способы деятельности, временно разрушенных на второй фазе революции, но возрождающиеся и вновь утверждающие себя помимо воли революционного правительства. В постреволюционном порядке обычно новые модели и образцы поведения тем самым гармонизируют со старыми, но не потерявшими жизненную силу образцами дореволюционной действительное I и.
175


Кроме революционных экспериментов существуют и другие способы улучшения и реконструкции социальной организации. Таковыми принципиальными канонами являются:
1. Реформы не должны попирать человеческую природу и противоречить ее базовым инстинктам. Русский революционный эксперимент, как, впрочем, и многие другие революции, дает нам примеры обратного.
2. Тщательное научное исследование конкретных социальных условий должно предшествовать любой практической реализации их реформирования. Большинство революционных реконструкций не следовало этому правилу.
3. Каждый реконструктивный эксперимент вначале следует тестировать на малом социальном масштабе. И лишь если он продемонстрирует позитивные результаты, масштабы реформ могут быть увеличены. Революция игнорирует этот канон.
4. Реформы должны проводиться в жизнь правовыми и конституционными средствами. Революции же презирают эти ограничения.
Еще в глубокой древности Г ераклит сказал: «Все течет, все изменяется». Ничто в мире не стоит неподвижно, а постоянно изменяется. День сменяется ночью, ночь опять днем, ни один день не похож на другой, а сегодняшняя ночь не похожа на вчерашнюю; дерево так же зелено сегодня, как и вчера, но сегодня оно уже не то, что было вчера и чем будет завтра. Нельзя в одну и ту же реку войти дважды, ибо она постоянно течет. Теория трансформизма (дарвинизм и ламаркизм) то же доказывала относительно явлений жизни, а изучение (хотя бы самое поверхностное) человеческой истории — доказывает ту же непрерывную изменяемость относительно человечества. Появляются человеческие общества, развиваются и гибнут. Появляются определенные формы общественной организации: определенные формы производства, формы семьи, политического устройства и т. д. живут, развиваются и в конце концов сменяются новыми. Появляются определенные религиозные верования (анимизм, тотемизм, фетишизм и т.д.), целые религиозные системы (брахманизм, буддизм, даосизм, христианство, исламизм и т.д.) развиваются и сменяются новыми. Этот факт постоянного изменения различных сторон человеческого общежития уже давным-давно обратил на себя внимание человеческого разума и вызвал разнообразные попытки его объяснения.
ш Источник: П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 223. 271. 521-522.
1.2. 	Итак, социология и все общественные науки XX века нашли изучение ритмов, циклов, темпов и периодичностей более продуктивным, дающим более богатые и определенные результаты, чем поиски извечных исторических путей развития, которыми они занимались в XIX веке. Не остается сомнений, что ритмы и повторяющиеся процессы будут изучаться еще тщательнее, усерднее, интенсивнее в последующие десятилетня и, по
176


всей вероятности, на этом пути общественные науки ждут гораздо большие достижения, чем в XIX веке.
LU Источник. Π. Л. Сорокин. Социокультурная динамика и эволюционизм // Американская социологическая мысль. М.. 1996. С. 385.
2.
2.1. Понятие стабильного равновесия предполагает, что с помощью интегративных механизмов эндогенные изменения поддерживаются в определенных границах, соответствующих основным структурным характеристикам, а с помощью адаптивных механизмов в таких границах удерживаются флуктуации в отношениях между средой и системой. Если мы посмотрим на стабильное равновесие с позиции принципа инерции, то объяснить изменение в этом стабильном состоянии можно, только представив себе достаточно мощные дезорганизующие силы, способные преодолеть стабилизирующие или уравновешивающие силы и механизмы. Как только мы обнаружим возмущающее действие, которое отвечает этим критериям, то следующая проблема, которая встает перед нами, состоит в том, чтобы проследить влияние этого возмущения на систему и определить те условия, в которых могут быть предсказаны или (ретроспективно) объяснены новые стабильные состояния.
Такие изменения в принципе могут быть как эндогенными, так и экзогенными или теми и другими одновременно, но при решении проблемы важно помнить, что я имею дело с понятием «социальная система» в строго аналитическом смысле. Поэтому изменения, берущие начало в личностях членов социальной системы, поведенческих организмах, «лежащих в их основаниях», или культурных системах как таковых, должны классифицироваться как экзогенные, в то время как с точки зрения здравого смысла казалось бы, что к таким изменениям можно отнести только изменения в физической среде (включая другие организмы и существа) и, может быть, в области «сверхъестественного».
Формальная парадигма для анализа общей системы действия, которую я употреблял вместе с другими авторами, подсказывает, что, во- первых, самые важные непосредственные каналы экзогенного влияния на социальную систему находятся в культурной и личностной системах и, во- вторых, что способы их влияния различны. Непосредственное влияние культурной системы прежде всего связано с аккумуляцией эмпирического знания.
ω Источник: Т. Парсонс. Функциональная теория изменения // Американская социологическая мысль. М.. 1996. С. 483.
2.2. Среди процессов изменения наиболее важными для эволюционной перспективы являются процессы, усиливающие адаптивную способность либо внутри общества путем порождения нового типа структуры, либо через культурное проникновение и вовлечение других факторов в
177


комбинации с новым типом структуры внутри других обществ и, возможно, в более поздние периоды. Некоторые общества оказались зародышевым источником для процессов развития, приобретших чрезвычайное значение уже много времени спустя после того, как сами эти общества прекратили свое существование. Древний Израиль и классическая Греция недолго существовали как отдельные политически независимые общества, тем не менее они внесли существенный вклад в систему современных обществ.
Тем не менее и случаи развития из какого-то источника, и случаи более непосредственного адаптивного усиления (такие как появление крупномасштабных бюрократических организаций в некоторых империях) могут анализироваться в терминах общей парадигмы, которую здесь я только намечу, но разработаю позднее.
Прежде всего речь должна идти о процессе дифференциации. Элемент, подсистема или категория элементов и подсистем, обладая своим относительно четко определенным местом в обществе, разделяется на элементы и системы (обычно две), различающиеся как по структуре, так и по функциональному значению для более широкой системы. Взять хотя бы хорошо известный, уже упоминавшийся пример организованного на основе родства хозяйства в преимущественно крестьянских обществах. Оно является одновременно и местом проживания, и первичной единицей сельскохозяйственного производства. В определенных же обществах большая часть производственной работы делается в специализированных местах, таких как мастерские, фабрики и офисы, а люди, занятые в них, одновременно с этим являются членами семейного домашнего хозяйства. Таким образом, два набора ролей и коллективов дифференцируются, и их функции разделяются. Кроме того, должна осуществляться какая-то дифференциация на уровне норм и некоторая спецификация общих ценностных образцов по отношению к различным ситуациям.
Чтобы дифференциация способствовала сбалансированности, большей развитости системы, каждая вновь отдифференцировавшаяся подсистема (например, производящая организация в приведенном выше примере) должна увеличивать адаптивную способность при осуществлении своей первичной функции в сравнении с осуществлением этой функции в предшествующей, более диффузной структуре. Так, например, экономическое производство, как правило, более эффективно на фабриках, чем в домашнем хозяйстве. Мы можем назвать этот процесс аспектом адаптивного усиления цикла эволюционного изменения. Этот процесс затрагивает уровни ролей и коллективных организаций. Люди гак же, как и коллективы в целом, с точки зрения отношений производства и затрат, должны при этом стать более прозводительными, чем на предшествующем этапе. Эти изменения не предполагают, что более старый «остаточный» элемент «потеряет функцию» во всех контекстах своих действий. Домашнее хозяйство более не является важным экономическим производителем, но оно может выполнять другие свои функции лучше, чем в своей более ранней форме.
178


Процессы дифференциации выдвигают также новые проблемы, связанные с интеграцией системы. Должны быть скоординированы действия двух (или более) категорий структурных элементов там, где до этого существовала лишь одна категория. Так, в системе, где есть найм и профессиональная занятость, глава дома уже не может более контролировать производство в рамках своей роли, определяемой родством. Производящая организация должна поэтому разработать систему авторитета, которая не укоренена в систем родства. Производственные и домашние коллективы должны быть скоординированы внутри более широкой системы, например, посредством изменений в структуре локального сообщества.
Последний компонент процесса изменения связан с его отношением к ценностной системе общества. Всякая ценностная система характеризуется определенным типом образца, так что когда этот образец институционализируется, он обусловливает и предпочтительность какого-то общего типа социальной системы. Посредством того, что мы назвали спецификацией, такая общая оценка «формулируется» в ее применении к различным дифференцированным подсистемам и различным сегментированным единицам. Следовательно, ценностная ориентация, свойственная определенному коллективу, роли или нормативному комплексу, является не общим образцом для системы, но ее приспособленным, специализированным «применением».
Система или подсистема, претерпевающая процесс дифференциации, сталкивается, однако, с функциональной проблемой, которая противоположна спецификации: установление такого варианта ценностного образца, который подходит для нового типа возникающией системы. Поскольку этот тип в общем более сложный, чем его предшественник, то его ценностный образец должен быть сформулирован на более высоком уровне общности для того, чтобы легитимизировать более широкое многообразие целей и функций подразделений. Процесс генерализации тем не менее часто сталкивается с жестким сопротивлением, поскольку приверженность ценностному образцу часто испытывается различными группами как приверженность какому-то его конкретному содержанию, присущему предшествующему, более низкому уровню генерализации. Подобное сопротивление может быть названо «фундаментализмом». Для фундаменталиста требование большей общности в стандартах оценки предстает как требование отказаться от «реальных» приверженностей. Вокруг подобных проблем часто кристаллизуются очень жесткие конфликты.
Когда где-то среди разнообразного населения обществ возникает «прорыв» процесса развития, процесс инновации всегда, как я полагаю, будет соответствовать нашей парадигме эволюционного изменения. Такой прорыв обеспечивает обществу новый уровень адаптивной способности в некоторых жизненно важных отношениях, изменяя тем самым свою конкурентоспособность по сравнению с другими обществами в системе. Говоря шире, такая ситуация открывает все четыре возможности для обществ, не вовлеченных непосредственно в процесс инновации. Во-первых, инновация может быть просто разрушена более сильными, хотя и менее разви¬
179


тыми соперниками. Если инновация является только культурной, ее трудно разрушить полностью, и она может приобрести огромное значение даже после того, как разрушено общество, ее породившее. Во-вторых, уровни конкурентоспособности могут быть выровнены посредством адаптации инноваций. Очевидным и важным примером является в настоящее время движение неразвитых стран к «модернизации». Третьим вариантом является установление изолированной ниши, в которой общество может продолжать сохранять относительно неизмененной свою старую структуру. Последней возможностью является потеря социетальной идентичности через дезинтеграцию или поглощение большей социетальной системой. Эти возможности являются типовыми, созидающими многие сложные комбинации и переходы.
LÜ Источник: Т. Парсонс. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения // Американская социолог ическая мысль. М.. 1996. С. 515-518.
2.3. 	Веберовское воззрение на капитализм, как и у К. Маркса, явно опиралось на представление о связи капитализма с промышленной революцией. В целом такой взгляд согласуется с предположением, что это базисное изменение в экономической организации (конечно, тесно связанное с изменениями в технологии) было наиболее существенной чертой нового общества. В этом главном пункте сходились Маркс и Вебер, хотя они глубоко отличались в описаниях генетических факторов этого изменения и в анализе внутренней динамики индустриальной структуры.
По-разному оба мыслителя страстно интересовались также перипетиями политического развития, которое, достигнув сперва высшего накала в событиях Французской революции, в дальнейшем имело громадные и сложные последствия. Но и Маркс с его сосредоточенностью на классовой борьбе, и Вебер с его упором на бюрократизацию были склонны рассматривать демократическую революцию как вторичную по отношению к промышленной. Мне же казалось все более необходимым отобразить значение обеих революций в теоретически скоординированных измерениях. С точки зрения моей парадигмы, как бы сильно эти революции ни зависели друг от друга, аналитически одну все равно приходилось толковать как революцию преимущественно экономического, а другую — политического значения. В этом смысле их можно было рассматривать как опирающиеся на общую базу, но независимые по сути.1
В связи с моими исследованиями профессий, я постепенно пришел к выводу, что так называемая революция в образовании по своей значимости для современного общества, по меньшей мере, соизмерима с двумя вышеупомянутыми революциями. Эта революция в образовании, конечно, нача¬
1 Сюда добавляются сложности «перекрещивания» взаимовлияний. Так, бюрократия в экономическом производстве вовлекает аналитически рассматриваемые политические компоненты в состав экономических интересов, а избиратели как элемент политической демократии в сравнимом смысле способны включить интегративные компоненты в состав правительственных интересов.
180


лась значительно позже, ближе к середине XIX в. Но с массовым распространением высшего образования в последнем поколении данная революция достигла своего рода кульминации. В результате глубоко изменилась структура занятости — ив первую очередь не по «линии» бюрократизации, а по составу самих профессий, особенно четко выраженному в системе высшего образования.
Концепция этих трех революций — промышленной, демократической и образовательной — согласуется с парадигмой прогрессивного изменения, ибо все три революции включали в себя главные процессы дифференциации, связанные с предыдущим состоянием современного общества. Более того, все они были главными двигателями подъема цивилизации, способствуя колоссальному повышению уровня обобщенности и увеличению подвижности общественных ресурсов. Все три революции ясно поставили также основные проблемы интеграции для тех обществ, в которых они произошли, и сделали необходимыми крупные сдвиги в том, что мы называем «генерализацией ценностей».
Предполагалось, что все три революции имеют общую базу в нескольких важных смыслах. Первый — это некоторое расширение экономической дифференциации и подъем экономической деятельности с коммерческого уровня на индустриальный, то есть мобилизации наиболее глубинных факторов производства. Второй, тесно связанный с развитием национализма, — это мобилизация глубинных факторов политической эффективности, особенно активной поддержки со стороны граждан, переставших быть подданными монарха. Третий — это мобилизация культурных ресурсов в социетальных интересах благодаря чрезвычайно сложному процессу интернализации основных культурных образцов и выполнению сопутствующих ценностных обязательств.
Сії Источник. Т. Парсонс. Система современных обществ. М., 1998. С. 6, 11.
3.
Аналогичные методологические трудности возникают, когда социальная теория пытается объяснить изменение в социальной организации как результат деятельности членов группы. С методологической точки зрения, однако, не более и не менее... трудно объяснить и величайшие изменения, привнесенные в социальный мир Карлом Великим, Наполеоном, Марксом или Бисмарком или же крестьянином, который затевает судебное дело против своих родственников или покупает участок земли для увеличения своего хозяйства. Труд и великого, и рядового человека есть результат его тенденции изменить существующий условия его отношения к социальному окружению, которое заставляет его отрицать определенные существующие и создавать определенные новые ценности. Различие состоит в ценностях, послуживших объектом деятельности, а также в природе, важности и сложности поставленных и разрешенных социальных проблем. Изменение в социальной организации, производимое великим человеком, может быть, таким образом, эквивалентным сумме мелких измене-
181


ний, вносимых миллионами обычных людей. Однако идея, что творческий процесс лучше поддается пояснению, когда он длится в течение жизни нескольких поколений, чем когда он осуществляется в несколько месяцев или дней, или же что, разделяя творческий процесс на миллион мелких частей, мы сведем к нулю его иррациональность, эквивалентна концепции о том, что надлежащей комбинацией механических элементов в машине мы сумеем произвести перпетуум-мобиле.
То, что социальные результаты индивидуальной деятельности зависят не только от самого действия, но и от социальных условий, в которых оно осуществляется, — простой и хорошо известный факт. Следовательно, причина социального изменения должна включать как личностный, так и социальный элементы. Игнорируя это, социальная теория всякий раз, когда она хочет объяснить простейшее социальное изменение, сталкивается бесконечной задачей, поскольку в разных условиях одно и то же действие производит весьма разные результаты...
LÜI Источник. У. Томас, Ф. Знанецкий. Методологические заметки // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 346-347.
4.
Функции — это те наблюдаемые последствия, которые способствуют адаптации или приспособлению данной системы.
Дисфункции — это те наблюдаемые последствия, которые уменьшают приспособление или адаптацию системы. Существует также эмпирическая возможность нефункциональных последствий, которые просто безразличны для рассматриваемой системы.
Явные функции — это те объективные последствия, которые вносят свой вклад в регулирование или приспособление системы и которые входили в намерения и осознавались участниками системы.
Латентные функции, соответственно те объективные последствия, которые не входили в измерения и не были осознаны.
Основной вопрос: каковы результаты превращения ранее скрытых функций в явные функции (включая проблему роли знания в человеческом поведении и проблемы «манипуляции» человеческим поведением)?
В основе разграничения между явными и латентными функциями лежит следующее: первые относятся к тем объективным и преднамеренным последствиям социального действия, которые способствуют приспособлению или адаптации некоторой определенной социальной единицы (индивидуум, подгруппа, социальная или культурная система); вторые относятся к непреднамеренным и неосознанным последствиям того же самого порядка.
Обнаружение скрытых функцій) означает важное увеличение социологического знания. Есть еще один аспект, в котором исследование скрытых функций представляет собой большой вклад в общественную науку. Именно латентные функции некоторой деятельности или верования не являются достоянием обыденного сознания, поскольку они оказываются непреднамерен¬
182


ными и неосознанными социальными и психологическими последствиями. Поэтому открытия в области скрытых функций представляют собой больший прирост социологического знания, чем открытия в области явных функций. Они представляют, следовательно, и большие отклонения от знаний о социальной жизни, основанных на здравом смысле. В той мере, в какой латентные функции более или менее отклоняются от открыто провозглашаемых явных функций, исследование, обнаруживающее латентные функции, очень часто приводит к парадоксальным выводам. Эти кажущиеся парадоксы возникают в связи с тем, что распространенная и предвзятая точка зрения, рассматривающая некоторую стандартизированную практику или же верования только с позиций их явных функций, претерпевает резкое видоизменение при выявлении их вспомогательных или побочных функций. Введение понятия латентной функции в социальное исследование приводит нас к выводам, которые показывают, что «социальная жизнь не так проста, как она кажется на первый взгляд», ибо, коль скоро люди ограничиваются некоторыми последствиями (например, явными последствиями) некоторой социальной практики или же мнения, то им сравнительно легко дать моральную оценку этим явлениям. Моральные оценки, основывающиеся, как правило, на этих явных последствиях, имеют тенденцию быть выдержанными только в черных или белых тонах. Но выявление других (латентных) функций часто усложняют эту картину. Проблемы моральных оценок (которые не являются непосредственным предметом нашего исследования) и проблемы управления социальными процессами (которые нас занимают) приобретают дополнительные трудности, которые обычно включаются в ответственные социальные решения.
В результате анализа латентных функций Веблен приходит к выводу, отличному от распространенного представления, согласно которому конечным результатом потребления, «безусловно, является прямое удовлетворение потребности». «Люди едят икру, потому что они голодны, покупают «Кадиллак», потому что они хотят приобрести хорошую машину, ужинают при свечах, потому что им нравится мирная, уютная обстановка». Данное толкование потребления, характерное для обыденного сознания, уступает место в анализе Веблена выявлению побочных латентных функций, которые точно так же, а может быть, даже в еще большей мере, выполняются данной практикой. Конечно, в последние десятилетия анализ Веблена столь глубоко проник в общественное сознание, что эти скрытые функции сегодня признаны повсеместно. (Здесь возникает интересная проблема изменений, происходящих в преобладающей системе поведения, когда его латентные функции становятся широко осознанными — и тем самым перестают быть латентными. Рассмотрение этой важной проблемы в данной работе не представляется возможным.)
Во-первых, предыдущий анализ имеет прямое значение для социальной инженерии. Он помогает объяснить, почему периодические попытки «политических реформ», попытки «изгнать негодяев» и «очистить политику», как правило (хоть и необязательно), оказываются такими недолговечными и безрезультатными. Этот анализ подтверждает основную теорему: любая попытка уничтожить существующую социальную структуру без создания
183


адекватной альтернативной структуры для выполнения функций, ранее выполнявшихся уничтоженной организацией, обречена на провал (нет нужды говорить, что эта теорема применима к гораздо более широкой сфере, нежели один пример с политической машиной). Когда «политическая реформа» ограничивает свою задачу «изгнанием мошенников», то начинается не что иное, как социологические фокусы. Эта реформа может привести к появлению новых фигур на политических подмостках; она может служить непреднамеренной социальной функцией убеждения избирателей в том, что моральные добродетели останутся незапятнанными и в конечном счете восторжествуют; она может в действительности вызвать изменение персонала политической машины; она даже может на какое-то время настолько урезать деятельность машины, что многие ранее удовлетворявшиеся потребности останутся неудовлетворенными. Но если только реформа не предполагает «реформации» социальной и политической структуры в такой степени, что существующие потребности удовлетворятся альтернативными структурами, или если она не производит таких изменений, которые полностью уничтожают эти потребности, то политическая машина неизбежно возвратится к исходному состоянию в социальном порядке вещей.
Стремиться к социальным изменениям, не учитывая должным образом явных и латентных функций, выполняемых социальной организацией, подлежащей изменению, — это скорее заниматься социальными заклинаниями, чем подлинной социальной инженерией. Понятия о явных и латентных функциях (или об их эквивалентах) являются обязательными моментами в теоретическом багаже социального инженера. В этом фундаментальном смысле данные понятия не просто «теоретичны» (в ругательном значении этого слова), но чрезвычайно практичны. При проведении преднамеренного социального изменения их можно игнорировать только ценой значительно возрастающего риска поражения.
Ш Источник: Р. К. Мертон. Явные и латентные функции // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 428, 441,447, 449, 460.
5.
Человеческие существа организованы в единства, которые мы можем называть обществами, составляющими фундаментальные социальные рамки, внутри которых функционирует человеческая жизнь. В этой связи подчеркнем тот факт, что ни одно понятие не является более всеобъемлющим в современной социальной науке, чем общество, и ни одно понятие не используется более автоматически и бездумно, чем общество, несмотря на бесчисленные страницы, посвященные его определению.
ш Источник. И. Валлерстайн. Анализ мировых систем: современное системное видение мирового сообщества // Социология на пороге XXI века: основные направления исследований. М., 1999. С. 152.
184


Глава 15
СОЦИАЛЬНЫЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
стр.стр.1. П. Сорокин
185
3. Дж. Тернер
193
2. Т. Парсонс
193
4. П.М. Блау
199
1.
Присматриваясь к миру человеческого общежития, мы видим людей, живущих совместно друг с другом; между ними ежесекундно возникают тысячи процессов взаимодействия, носящих психический характер: обмен идеями (религиозными, научными, обыденными, художественными образами и т. д.), обмен волевыми импульсами (общества и кооперации, в которые люди объединяются для достижения целей коммерческих, благотворительных, хозяйственных, моральных, научных и т. д.), обмен чувствами (на почве любви, сострадания, ненависти, при созерцании драмы, при религиозном обряде и т. д.). Жизнь каждого из нас представляет непрерывный процесс психического взаимодействия между нами и другими людьми. Только ночью, во время сна, этот процесс несколько ослабляется.
Человеческое общество с этой точки зрения похоже на волнующееся море, в котором отдельные люди, подобно волнам, окруженные себе подобными, постоянно сталкиваются друг с другом, возникают, растут и исчезают, а море — общество — вечно бурлит, волнуется и не умолкает...
Отсюда же следует, что для возможности психического взаимодействия помимо других условий — наличности сознания или психики у субъектов взаимодействия, наличности воспринимающих аппаратов и т.д. — необходимо еще одно дополнительное условие, а именно наличность более или менее одинакового проявления (символизирования) одних и тех же переживаний взаимодействующими субъектами, что, в свою очередь, дает возможность правильного толкования этих символов каждому из них.
Таким образом, психическое взаимодействие конкретно представляется как бы бесконечным числом нитей, ежеминутно возникающих и исчезающих между членами общения как бы множеством электрических искр, непрерывно перебегающих от одного к другим и обратно...
Для того чтобы возможно было это общение, необходимо, чтобы формы проявления символики были однообразны. Без этого условия ис¬
185


кра, идущая от одного, или не будет воспринята другими, или же будет воспринята неправильно.
Теперь сделаем краткое резюме всему сказанному в этой главе.
Социальное явление дано там, где дано психическое взаимодействие между теми или иными центрами.
Таковыми центрами являются люди и высшие животные, обладающие развитой нервной системой.
Каждое психическое взаимодействие имеет две стороны: одну внутреннюю — чисто психическую; другую — внешнюю — символическую; первая для нас непосредственно не дана, а дана всегда лишь в виде символов.
Каждый из бесчисленных психических процессов, возникающих между двумя или большим числом членов общения, при своем переходе от одного субъекта к другим необходимо должен пройти через этап "овеществления" или символизирования.
Ввиду этого для возможности правильного психического общения — и тем самым взаимодействия внутри социальной группы — помимо других условий необходимо еще одинаковое понимание самих символов, объективирующих душевные состояния. Где этой тождественности совсем нет— нет там, по существу, и социальной группы. Где степень ее очень низка — там низки и слабы и психические связи, скрепляющие одних членов с другими.
Самой родовой моделью любого социокультурного феномена является значимое взаимодействие двух или более индивидов. Под «взаимодействием» понимается любое событие, с помощью которого один человек полуосязаемым путем влияет на открытые действия или состояние ума другого. В отсутствие такого влияния (одностороннего или взаимного) невозможно никакое социокультурное явление. Миллион полностью изолированных людей не представляет собой социального явления или общества, поскольку они не влияют друг на друга. Под «значением» нужно понимать «все то, что для одного сознания выступает как знак чего-то иного». Значимое взаимодействие — это любое взаимодействие, в котором влияние, оказываемое одной частью на другую, имеет значение или ценность, возвышающиеся над чисто физическими и биологическими свойствами соответствующих действий. Если взаимодействие не является значимым в этом смысле, если оно не представляет собой социокультурное явление, но есть лишь чисто физическое или биологическое явление — это нормальный объект изучения для физики или биологии, но не для социологии или социальных наук. Если человек убивает другого человека, то физико-химические свойства ружья, траектория пули, сила, с которой она ударила по жертве, биологические аспекты раны или пораженных пулей органов, причина смерти и тому подобное являются нормальными сюжетами исследования для специалистов в области физики, химии и биологии. Когда такое взаимодействие приобретает значение или ценность «убийства», или «непредумышленного убийства», или «героического действия» в уничтожении врага на войне, или «действия самообороны», оно становится социокультурным или надорганическим явлением и попадает в сферу
186


рассмотрения криминолога, социолога или обществоведа. Таким же образом, если взаимодействие состоит в половом акте, то по своим чисто физическим или биологическим свойствам оно не составляет социокультурного явления. В случаях проституции, изнасилования или инцидента в супружеских отношениях взаимодействие между людьми может быть идентичным биологически, однако в каждом из этих случаев оно приобретает ценность или значение, возвышающееся над биофизическими факторами, и становится значимым. Акт погружения ножа в тело человека, взятый без привнесенной ценности или значения, не является социокультурным явлением. Pro биофизические свойства изучаются не социальными, а биофизическими науками. Лишь когда он рассматривается как акт «убийства», как «хирургическая операция», как «акт войны» или как «религиозная жертва богам», он становится социокультурным явлением, хотя во всех этих совершенно разных социокультурных значениях биофизический аспект может оставаться по сути идентичным.
Каждый процесс значимого человеческого взаимодействия состоит из трех компонентов, а каждый компонент, в свою очередь, складывается из множества других, которые определяют его конкретный абрис. Эти компоненты включают в себя: I) мыслящих, действующих и реагирующих людей, являющихся субъектами взаимодействия; 2) значения, ценности и нормы, благодаря которым индивиды взаимодействуют, осознавая их и обмениваясь ими; 3) открытые действия и материальные артефакты как двигатели или проводники, с помощью которых объективируются и социализируются нематериальные значения, ценности и нормы.
Число взаимодействующих индивидов. Что касается числа взаимодействующих индивидов, мы можем выделить следующие типы межличностного взаимодействия: а) между двумя индивидами (пара или диада), например, между мужем и женой, родителем и ребенком, двумя друзьями, учителем и учеником, хозяином и рабом, продавцом и покупателем, врачом и пациентом. Близкие разновидности диады дают ряд характеристик, имеющих свои особенности, но отличающих их от неблизких разновидностей; б) между тремя индивидами (триада), например, между обвинителем, обвиняемым и судьей; девушкой и двумя претендентами на ее руку; мужем, женой и любовником; отцом, матерью и ребенком; в) между четырьмя, пятью и более индивидами; г) между одним индивидом и многими, например, между говорящим по радио и его слушателями или между артистом и его зрителями; д) между многими и многими, например, между членами неорганизованной толпы или между покупателями и продавцами определенного товара, которые не организованы и раздроблены, действуют без специальной координации. Однако этот последний тип принимает, как правило, форму взаимодействия между организованными группами.
Таким же образом межгрупповое взаимодействие может происходить между двумя группами, между тремя, четырьмя или более; между одной и многими или между коллективами, состоящими из многих групп. Число субъектов взаимодействия является важным, поскольку оно объясняет многие специальные характеристики процесса взаимодействия.
187


Качества взаимодействующих индивидов Существует огромное разнообразие качеств субъектов взаимодействия, но сейчас нам нужно рассмотреть только одну характеристику, а именно биопсихологическую и социокультурную гомогенность или гетерогенность (сходство или различие) взаимодействующих индивидов или групп. Взаимодействие между индивидами той же расы, национальности, племени, территориальной группы, семьи, пола, возраста, религии, политической партии, профессии, экономического статуса и т.д. и особенно между теми, кто обладает одинаковыми социокультурными ценностями, всегда отличается во многих отношениях от взаимодействия между индивидами, расходящимися по этим качествам.
Характер действия. Действия и реакции могут быть каталитическими, активными, пассивными или толерантными. Открытые действия и реакции являются частью компонента движущих сил; однако определенные их аспекты можно вполне рассматривать здесь как качества субъектов взаимодействия. Огромное разнообразие отношений, посредством которых участники взаимодействия влияют друг на друга, может быть сведено к четырем главным формам: тем, которые оказывают влияние просто через знание о существовании участника или участников взаимодействия (каталитическая форма); через совершение открытых действии, через воздержание от открытых действий, через активную толерантность.
а) Каталитические действия. Катализатором в химии называется вещество (например, черная платина или хлорид алюминия), которое, хотя и не участвует в химической реакции и не меняет своей природы, рачительно интенсифицирует и ускоряет самою реакцию. Аналогичное явление наблюдается в социальном взаимодействии. Например, мысль о враге, любимом человеке или о герое, с которым человек не находится и, возможно, никогда не находился в контакте, может заметно влиять на его сознание, настроение или поведение. Такие влияния, осуществляемые просто через существование другого участника, без какого-либо действенного контакта, можно определить как каталитические. Социология и социальные науки редко даже упоминают этот фактор и почти не знают о нем. Тем не менее это — постоянный фактор, не менее важный, чем три перечисленных выше. Простое существование советского режима или фашистской формы правления произвело на протяжении последних двух десятилетий огромное влияние на коммунистическое и фашистское движения во всем мире, на формы правления и экономической организации обществ. Это влияние было гораздо сильнее, чем то, которое оказали все платные агенты и пропагандисты, вместе взятые.
б) Открытые действия, толерантность. Влияние, оказываемое через открытые акты (нанесение удара, выстрел, вручение денег, поцелуй и т.д.) и через воздержание от внешних актов, слишком известно, чтобы давать дополнительные комментарии. Можно сделать несколько замечаний по поводу фактора толерантности. Его обычно путают с пассивным воздержанием от действия. Тем не менее, как указывал Л. И. Петра- жицкий, толерантность в корне отличается от пассивного воздержания. В 188


отличие от пассивной формы бездействия толерантность может требовать весьма серьезного внутреннего усилия, часто гораздо более серьезного, чем требуется для открытых действий. Поведение одного из христианских мучеников, который, в то время как его поджаривали на железной решетке, спокойно сказал своим мучителям: «Этот бок уже поджарился, пора перевернуть меня на другой», является убедительным примером фактора толерантности и интенсивного усилия воли. Нормы Нагорной проповеди, обычно интерпретирующиеся как призывающие к бездеятельности и пассивности, на самом деле предписывают метол активной толерантности — через любовь к своим врагам, подставление другой щеки и несопротивле- ние ненависти и враждебности. Этика христианства не является этикой пассивного бездействия. Это — этика высшей толерантности (вспомним кредо Зосимы из «Братьев Карамазовых» Достоевского).
в) Эффективные и неэффективные действия. Открытые действия, воздержание от действия и толерантность являются бесконечно разнообразными по своим конкретным проявлениям. С точки зрения причинной эффективности есть действие, оказывающие сильный эффект, и действия, оказывающие лишь незначительное влияние. Если посетитель проводит рукой по своей бороде, его действие не оказывает заметного влияния на слушателя. Напротив, одно слово, произнесенное спокойно, может оказать опустошительное воздействие на человека, которому оно адресовано. Какие действия эффективны, а какие нет, зависит от многих условий.
г) Продолжительные и краткосрочные действия. Открытое действие, воздержание от действия различаются также по продолжительности своих результатов. Есть действия, влияние которых испаряется почти мгновенно, такие как, например, приветствие друзей, плата за пачку сигарет в магазине и сотни других мелких действий, ежедневно осуществляемых. Другие действия оказывают долговременное воздействие, иногда вплоть до смерти участников и даже дольше. Так, первый поцелуй и первое любовное признание могут помниться долго после их осуществления. Половой акт может привести к зачатию и рождению ребенка — последствиям, которые могут оказывать перманентное влияние на карьеру матери. Другие примеры — брачная церемония, крещение, покупка собственности, окончание колледжа и освоение определенной профессии. Какие из действий являются продолжительными по своим последствиям, а какие являются краткосрочными, зависит от многих условий, таких, как время, место, участники, вид общества и культуры, биологическая и психологическая природа действия.
Продолжительность действия является важной, поскольку если бы его последствия были слишком эфемерными, было бы невозможно никакое общество с продолжительными взаимодействиями. С другой стороны, действия лишь с временными последствиями облегчают жизнь, поскольку если бы каждое действие имело длительные последствия, никому не удалось бы сохранять целостность своей личности, и ни одна нервная система не смогла бы выдержать этого напряжения.
189


д) Сознательные и несознательные действия. Некоторые взаимодействия совершаются сознательно, другие бессознательно. Если они являются бессознательными (то есть представляют собой безусловные или условные рефлексы), они не являются надорганическими и, следовательно, не принадлежат к области социологии. Если, однако, некоторые действия одного участника взаимодействия являются бессознательными, а другие участники отвечают на них сознательными действиями, взаимодействие является социокультурным и принадлежит к области социологического изучения. Бессознательные действия одного участника, на которые дается сознательный ответ другими, весьма многочисленны: например, взаимодействие спящего ребенка и его матери, бредящего или находящегося в бессознательном состоянии пациента и его врача, или поверженного боксера и его противника-победителя. Привычные действия участника, осуществляемые автоматически, без намерения оскорбить либо развеселить другого участника, часто принимаются этим участником (участниками) как намеренные, и ответом на них является сознательная реакция. Неосторожное слово или фраза, жест или движение, совершенные автоматически, нередко неправильно интерпретируются как сознательное оскорбление, вызов и т. п. В своей совокупности такие взаимодействия занимают громадное место в общем массиве социокультурных взаимодействий.
е) Преднамеренные и непреднамеренные действия. Сознательный процесс действия, воздержание от действия и толерантность разделяются на два класса: преднамеренных, мотивированных сознательной целью и осуществляемых ради ее достижения, и непреднамеренных, мотивированных исключительно прошлым и настоящим опытом, включая внушенные нормы и осуществляемые без какой-либо сознательной цели. В преднамеренных действиях, хотя все они тоже генерируются прошлым и настоящим опытом, всегда есть идея цели или конца и средств достижения.
Значения и ценности, находящиеся над биофизическими свойствами взаимодействующих индивидов, формируют второй компонент социокультурных явлений. Значения можно классифицировать следующим образом: 1) когнитивные значення в узком смысле слова, такие, как значение философии Платона, христианского символа веры, математической формулы или теории прибавочной стоимости Маркса; 2) значимые ценности. такие, как экономическая ценность земли или другой собственности, ценность религии, науки, образования или музыки, демократии или монархии, жизни или здоровья; 3) нормы, на которые ссылаются как на стандарт, такие, как нормы права и морали, нормы этикета, технические нормы или предписания по конструированию механизмов, написанию стихотворения, приготовлению мяса или выращиванию овощей. Эти три класса значений являются неотъемлемыми аспектами всех значимых явлений. Любое значение в узком смысле слова является ценностью (когнитивной или иной). Любая ценность предполагает норму по ее реализации или отвержению, например, ценности богатства, царства божия, добродетели, здоровья и соответствующие им средства достижения или избегания таких целей. С
190


другой стороны, любая норма — юридическая, этическая, техническая или любая другая — непреложно является значением, позитивной или негативной ценностью. Поэтому термины «значение», «ценность» и «норма» будут использоваться попеременно, чтобы обозначить весь класс значимых явлений, наложенных на биофизические свойства индивидов и предметов, действий и событий.
Лишенные своих значимых аспектов, все явления человеческого взаимодействия становятся просто биофизическими явлениями и в таком качестве образуют предмет биофизических наук.
Лишенное своего значимого компонента «Государство» Платона становится материальным объектом (книгой) с определенными физическими и химическими свойствами. Ника Самофракийская оказывается не более, чем куском мрамора, хоть и с определенной геометрической формой и определенным физико-химическим строением. Девятая симфония Бетховена состоит из комплекса звуков, то есть воздушных волн различной длины и амплитуды. Национальный флаг становится просто куском материи, привязанным к палке.
Значение враждебности может проявляться во множестве открытых действий, таких, как стрельба, отравление, утопление, повешение, сжигание или закалывание ножом ненавистного лица; пытание любимых им людей, его экономическим разорением или выдачей его властям. Все открытые действия выражают значение враждебности, в отличие от любви, сочувствия, благотворительности, солидарности и тому подобного. То же можно сказать о любом социокультурном явлении: значение может быть экстернализовано через самые разнообразные биофизические носители. Напротив, материальное явление может выполнять функцию носителя при экстернализации широкого спектра значений, ценностей и норм. Одна и та же сумма денег одного вида и стоимости может в один раз служить как средство помощи нуждающимся; в другой — уплаты долга; в третий — для подкупа; в четвертый — для совращения девушки; в пятый — для покупки некоего товара и т. д. Сами деньги как носитель не меняются; совершенно иными являются значения, которые они выражают. Также открытое действие может внешне оставаться одинаковым во всех своих существенных компонентах, но его значения могут быть совершенно различными. Половой акт означает в один момент проституцию, в другой — совращение, в третий — адюльтер, в четвертый — изнасилование, в пятый — законное соитие супружеской пары. Внешние действия типа показывания кулака, шлепания или выстрела из ружья могут различаться по своим намерениям от игры до полной серьезности. Поцелуй может быть "лаской” Иуды или проявлением глубокого чувства любви; словесные выражения могут варьироваться от несущественною «как дела?» или льстивого «я тобой восхищен!» до искренних проявлений соответствующих значений. В противном случае не было бы лжи, лицемерия или неискренности.
Человеческий организм может оставаться биологически неизменным, но значения, заложенные в нем, могут широко и радикально варьировать¬
191


ся. Царь Николай II не изменился биологически, когда был смещен со своего высокого поста и разжалован до статуса заключенного. Так же без какого-либо биологического изменения политический преступник Ленин неожиданно стал диктатором, и неизвестный никому Робеспьер поднялся в одну ночь до главы сильной якобинской группы. Этот сдвиг в ценностях можно показать даже на примере мертвых. Никаких физических, химических или биологических изменений не произошло в прахе французских королей, которые умерли задолго до французской революции, однако во время революции их значение как высокочтимых и уважаемых суверенов трансформировалось в значение ненавистных тиранов и угнетателей.
Структура социокультурного взаимодействия, если на нее посмотреть под несколько иным углом зрения, имеет три аспекта, неотделимых друг от друга: 1) личность как субъект взаимодействия; 2) общество как совокупность взаимодействующих индивидов с его социокультурными отношениями и процессами и 3) культура как совокупность значений, ценностей и норм, которыми владеют взаимодействующие лица, и совокупность носителей, которые объективируют, социализируют и раскрывают эти значения. В классной комнате преподаватель и студенты являются лично- стями; совокупность этих личностей, вместе с нормами их отношений, составляет общество классной комнаты; не только научные и другие идеи, которыми они обладают и обмениваются, но и книги, доска, мебель, лампы и сама комната представляют собой культуру этого общества. Ни один из членов этой неразделимой триады (личность, общество и культура) не может существовать без двух других. Не существует личности как социума, то есть как носителя, созидателя и пользователя значениями, ценностями и нормами, без корреспондирующих культуры и общества.
Без включения культурного элемента — значений, ценностей и норм — мы не могли бы изучать даже нормы, регулирующие взаимодействие между индивидами и составляющие, согласно самим этим теориям, суть любых социальных институтов или организаций. Эти нормы являются либо правовыми, либо моральными стандартами, отраженными в официальных правовых кодексах или в религиозных, моральных и других системах. Право и этика являются настолько же частью культуры, насколько религия, искусства, экономика и наука. Эти нормы часто неразрывно связаны со всеми основными ценностями данной группы — религиозными, научными, философскими, эстетическими, экономическими, политическими и т. д. Поэтому без изучения правовых и моральных норм нельзя было бы исследовать институты и организации. В этом случае не было бы места для специальной социологии религии, экономики или искусства или любой другой специальной социологии.
LU Источник: П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 29, 48, 50, 191-197, 200-202, 218-219.
192


2.
Главным отправным пунктом является понятие социальных систем действия. Имеется в виду, что взаимодействие индивидов происходит таким образом, что этот процесс взаимодействия можно рассматривать как систему в научном смысле и подвергать ее теоретическому анализу, успешно примененному к личным типам систем в других науках.
Основные положения системы координат действия подробно излагались ранее, и здесь их нужно лишь кратко резюмировать. Эта система координат описывает «ориентацию» одного или многих действующих лиц — в исходном случае биологических организмов — в ситуации, включающей в себя другие действующие лица. Данная схема, описывая таким образом элементы действия и взаимодействия, является схемой отношений. При помощи ее анализируются структура и процессы систем, состоящих из отношений таких элементов к их ситуациям, включающим другие элементы. Эта схема касается внутренней структуры элементов в той мере, в какой структура затрагивает непосредственно системы отношений.
Но в случае взаимодействия с социальными объектами добавляются новые параметры «Я». Часть ожиданий «Я», во многих случаях наиболее значительная часть, сводится к вероятным реакциям «другого» на возможное действие «Я». Эта реакция предусматривается заранее и таким образом влияет на собственные выборы «Я».
Однако и на том, и на другом уровне различные элементы ситуации приобретают специальные «значения» для «Я» в качестве «знаков» или «символов», соответствующих организации его системы ожиданий. Знаки и символы, особенно там, где существует социальное взаимодействие, приобретают общее значение и служат средством коммуникации между действующими лицами. Когда возникают символические системы, способные стать посредником в коммуникации, мы говорим о началах культуры, которая становится частью систем действия соответствующих действующих лиц.
Должно быть совершенно ясно, что взаимодействие не является тем, что отличает социальную систему от системы личности. Более того, взаимодействие образует как личность, так и социальную систему. Главное различие между личностью и социальной системой состоит скорее в функциональных центрах организации и интеграции.
Ш Источник: T. І Іарсонс. Система координат действия и общая теория систем действия: культура, личность и место социальных систем // Американская социологическая мысль. М.. 1996. С. 462-464. 474.
3.
Во всех ситуациях взаимодействиях можно найти четыре вида мотивационных процессов: процессы, поддерживающие «онтологическую
безопасность» или удовлетворяющие скрытую потребность в уменьшении безотчетной тревог и и в достижении чувства взаимного доверия; процес¬
193


сы, сосредоточенные на поддержании того, что некоторые интеракциони- сты именуют «центральной концепцией Я», т. е. на подтверждение некоего центрального и основного определения человеком своего особенного типа бытия: процессы, относящиеся к тому, что экономисты-утилитаристы и бихевиористские теоретики обмена рассматривают как усилия индивидов, направленные на «получение выгоды» или увеличение своих материальных, символических, политических или психических ресурсов в ситуациях; наконец, процессы, учитывающие то, что этнометодологи иногда называют «фактичностью», основанные на предположении, что мир имеет косный, объективно-фактуальный характер и соответствующий порядок. Эти четыре вида процессов соотносятся с разными концепциями мотивации в психоаналитической, символико-интеракционистской, бихевиористско-утилитаристской и этно-методологической традициях. Обычно их рассматривали как антагонистические подходы, хотя существуют достойные внимания исключения. На схеме 1 представлена аналитическая модель основных взаимоотношений между названными четырьмя видами процессов.
Схема 1. Динамика межличностной мотивации
Правая сторона схемы 1 показывает, что всякое взаимодействие мотивировано соображениями обмена. Люди хотят почувствовать, что они повысили свой ресурсный уровень в обмен на трату энергии и вложение части ресурсов. Естественно, характер ресурсов может меняться, но аналитические теории обмена обычно рассматривают как наиболее общие из них — власть, престиж, людское одобрение и иногда материальное благосостояние. Поэтому с точки зрения самых современных «обменных» подходов индивиды «побуждаемы» искать выгоду именно на основе этого 194


рода ресурсов. Большое место в человеческом взаимодействии занимают переговоры относительно власти, престижа и одобрения (и изредка материальных выгод). Я не буду здесь останавливаться на доводах теории обмена, поскольку они хорошо известны, но думаю, что ее основные принципы хорошо резюмируют один из мотивационных процессов.
Другой мотивационный процесс — тоже часть межличностных обменов: это разговор и беседа. Я думаю, что Коллинз прав, усматривая в них главный ресурс взаимодействия, а не просто средство передачи или посредника. Т. е. люди «тратятся» в разговоре и беседе, надеясь получить не только власть (уступку), престиж или одобрение, но и вознаграждение в разговоре per se. Действительно, люди обговаривают ресурсы, скрытые в беседе, так же активно, как и другие ресурсы. Из таких бесед они извлекают «смысл» и «чувство удовлетворения» или то, что Коллинз называет «эмоцией». Иными словами, люди тратят и умножают свой «эмоциональный капитал» при обменах в ходе бесед. Таким образом, разговор — не только средство передачи власти, престижа, одобрения от человека к человеку, но и самостоятельный «ресурс».
Однако «переговоры» относительно ресурсов, скрытых в беседах, включают нечто большее, чем обмен. Сюда входят также попытки «дополнить» и «истолковать» то, что происходит во взаимодействии. Ситуация не считается «правильной» без возможности пользоваться словами, невербальными жестами, особенностями данной обстановки и другими ключами к более полному постижению «смысла того, о чем шел разговор» и «что происходит». Гарфинкель первым сделал на этом акцент: многое из того, что случается во взаимодействии, требует истолкования жестов в свете определенного контекста взаимодействия. Люди используют имплицитные резервы знания и понимания для истолкования беседы, чтобы удобно чувствовать себя в контексте взаимодействия. И они привлекают разнообразные «народные» или «этнические» методы, чтобы породить чувство взаимопонимания, чувства сходства между собой миров их опыта. Поэтому, вдобавок к осуществлению обмена ресурсами, беседы — это и переговоры о том, «что именно происходит». Когда ощущение взаимного согласия о природе ситуации нарушено (как это было очевидно в знаменитых «провоцирующих экспериментах» Гарфинкеля), индивиды усердно стараются «восстановить» чувство общности опыта, переживаний и принадлежности к одному миру. Когда индивиды не могут сохранить чувство общей с другими вселенной, их тревога растет; чувство доверия, столь необходимое дія онтологической безопасности, подорвано, что, в свою очередь, побуждает людей заниматься перетолковыванием и передоговариваться по поводу результатов своих «разговорных» обменов. Неожиданное следствие таких переговоров — усиление тревожности, но если участники способны использовать «этнометоды», дабы прийти к ощущению, что они живут в одинаковом для всех мире фактов, тогда тревога уменьшается. И потому потребность в «фактичности» есть мощная мотивационная сила во взаимодействии людей, как это и показывают процессы, обозначенные в нижней части схемы I.
195


Вернемся к верхней части схемы 1, где еще одну мотивирующую силу во взаимодействии составляют усилия при всех обстоятельствах сохранить представление о себе как личности определенного рода. Это реализуется в первую очередь через обменные отношения, организованные вокруг власти, престижа, одобрения, а также приобретения эмоционального капитала в беседах. Следовательно, если люди почувствуют, что получают некую «психологическую выгоду» в своих обменах, они подтвердят и свою самооценку, которую я рассматриваю как главный передаточный механизм посредничества между их «центральным Я» и результатами обменов. Как указывают пунктирные стрелки, вторичный процесс в подтверждении «выгоды» — это динамика, приводящая к «ощущению фактичности». В той мере, в какой достижение фактичности проблематично, индивиды не будут чувствовать, что имеют «выгоду» от взаимодействия, и потому у них будут трудности с подтверждением самооценки и концепции Я в такой ситуации. Будь то от этого вторичного источника, либо просто от неспособности увеличить эмоциональный капитал или вырвать уступку, одобрение и престиж, неудача в самоутверждении порождает тревогу, которая, в свою очередь, разъедает веру (в себя) trust , столь существенную для онтологической безопасности.
Здесь не стоит вдаваться в подробности этой модели, но важно заметить, что она представляет собой попытку свести разные аналитические традиции в более синтетическую картину мотивационной динамики.
Джордж Герберт Мид впервые четко определил, что взаимодействие — это «разговор жестов». Люди сигнализируют о ходе своих действий (сознательно и бессознательно), делая соответствующие жесты, и одновременно истолковывают жесты других. В этом одновременном процессе сигнализации и интерпретации люди настраивают, взаимно приспосабливают свое поведение, причем схема такой настройки оказывается функцией указанных выше мотивационных процессов. Чтобы сигнализировать и истолковывать, действующие черпают из того, что Альфред Шюц называл «наличным фондом знания», или хранилищами явных и имплицитных смыслов, концепций, процедур, правил, установок и образцов понимания, постепенно приобретаемых индивидами, поскольку они живут, растут и участвуют в постоянно существующих общественных отношениях. Чтобы сигнализировать, индивиды создают фонды, то есть черпают из упомянутых фондов знания, дабы подготовить или выстроить линию поведения для самих себя. Соответственно, чтобы истолковывать жесты других, индивиды должны овладеть фондами, то есть им приходится брать из своих фондов знания, чтобы «осмыслить» сигналы других. Этот одновременный процесс создания фондов и овладения фондами часто протекает имплицитно и бессознательно. Однако когда сигналы не признаются другими, когда такие сигналы нелегко истолковывать или когда мотивы онтологической безопасности, самоутверждения, прироста ресурсов и фактически не находят удовлетворения, тогда эти процессы создания фондов и овладения фондами (знания) становятся гораздо более ясно выраженными.
196


В средней части модели на схеме 2 сделана попытка примирить ран> ние интуиции Мида и Шюца с тем, что иногда рассматривают как антагонистические традиции. Но эти традиции на деле не антагонистичны, ибо каждая что-то вносит в синтетическое изображение взаимодействия. Попробуем подтвердить совместимость разных традиций, обсуждая каждый из элементов, обозначенных в средней части схемы 2.
Схема 2. Динамика взаимодействия
Гофман впервые ясно показал, что взаимодействие всегда включает «сценическую постановку». Эту идею недавно стал также развивать Гид- денс. Люди имеют представление о «сценическом ремесле» в том смысле, что они «знают», по меньшей мере имплицитно, о таких вещах, как относительное расположение действующих лиц, передвижения вперед и назад между «авансценой» и «задником» и другие аспекты демографического пространства. Своим расположением в пространстве или передвижением в пространстве люди сигнализируют другим о своих намерениях и ожиданиях. Без этой способности извлекать нужное из фондов знания и «ставить» для самих себя свое «появление на сцене» взаимодействие было бы затруднено, поскольку индивиды не смогли бы использовать свое располо¬
197


жение и передвижение в пространстве, чтобы сообщить другим о своих соответствующих действиях.
Иногда взаимодействие включает то, что Шюц называл «типизацией», или взаимодействием в категориях «идеальных типов». Ибо многие взаимодействия подразумевают сперва представление других в стереотипных категориях и затем обращение с ними как с нелицами или чем-то идеальным. Тем самым «принятие роли» может незаметно перейти в «принятие типа», когда ситуация не требует особо чувствительных и тонко настроенных истолкований мотивов, эмоций и установок других. Бхли «принятие типа» — реальный процесс, то другие истолковательные процессы (принятие роли, принятие притязаний и принятие в расчет ситуации) сходят на нет, ибо они, в сущности, уже «запрограммированы» в фондах стереотипных ролей и категорий, используемых для типизации.
Итак, я рассматриваю взаимодействие как двойственный процесс одновременного сигнализирования и истолкования, питаемый запасами знания, приобретенного индивидами. В различных теоретических подходах выделялись разные аспекты этого основного процесса, но ни один не описывает динамики взаимодействия с достаточной полнотой. В модели на схеме 2 сделана попытка объединить упомянутые подходы в один, рассматривающий процессы сигнализирования и истолкования как взаимосвязанные. Чтобы завершить этот синтез разных подходов к процессу взаимодействия в аналитической теории, переформулируем ключевые элементы нашей модели в несколько «законов взаимодействия».
• Степень взаимодействия между индивидами в некоторой ситуации есть совместная и положительная функция их соответствующих уровней а) сигнализирования и б) истолкования.
а) Уровень сигнатзирования есть совместная и положительная функция уровня сценической постановки, постановки ролей, выдвижения притязаний и придания значения.
б) Уровень истолкования есть совместная и положительная функция степени принятия в расчет, принятия притязаний, принятия ролей и принятие типа.
• Степень взаимного приспособления и сотрудничества между индивидами в ситуации взаимодействия есть положительная функция степени, в какой они владеют общими фондами знания и пользуются ими в своем сигнализировании и истолковании.
Процессы структурирования. Большая часть любого взаимодействия протекает в рамках существующей структуры, созданной и поддерживаемой предыдущими взаимодействиями. Такие структуры лучше всего рассматривать как ограничивающие параметры, поскольку они обозначают пределы «сценической деятельности» индивидов, помещая их в реальное физическое пространство; ограничивают виды возможных процессов утверждения значимости притязаний и возражений; обеспечивают контекстуальную основу для учета всех видов деятельности, которые позволяют людям развивать чувство реальности; диктуют возможные виды посганов-
198


ки ролей; дают наметки для понимания ролей; организуют людей и виды их деятельности в направлениях, которые поощряют (или тормозят) взаимную типизацию.
И все же, так как индивиды проявляют отчетливое мотивационное своеобразие и так как существующие структуры задают лишь некоторые параметры для процессов инсценирования, утверждения значимости взаимных притязаний, постановки ролей и типизации, то всегда остается известный потенциал для перестройки, переструктурирования ситуаций. Но основные процессы, участвующие в такой перестройке, — те же, что служат поддержанию существующей структуры, и потому мы можем пользоваться одинаковыми моделями и суждениями, чтобы понять как структурирование, так и переструктурирование.
• Степень структурирования взаимодействий есть положительная и аддитивная функция степени, в какой это взаимодействие может быть а) регионализировано, б) рутинизировано, в) нормативизировано, г) ритуа- лизировано и д) категоризировано.
а) Степень регионализации взаимодействия есть положительная и аддитивная функция степени, в какой индивиды способны успешно договориться об использовании пространства и рутинизировать, а также норма- тивизировать свою совместную деятельность.
б) Степень рутинизации взаимодействия есть положительная и аддитивная функция степени, в какой индивиды способны нормативизировать, регионализировать, ритуализовать и категоризировать свою совместную деятельность.
в) Степень нормативизации взаимодействия есть положительная и аддитивная функция степени, в какой индивиды могут успешно договариваться о притязаниях на значимость, процедурах истолкования и взаимности перспектив, а также регионализировать, рутинизировать и ритуализи- ровать свою совместную деятельность.
г) Степень ритуализации взаимодействия есть положительная и аддитивная функция степени, в какой индивиды могут успешно договариваться о взаимности перспектив, равно как и о взаимодополнительности ролей, и нормативизировать, рутинизировать и категоризировать свою совместную деятельность.
д) Степень категоризации взаимодействия есть положительная и аддитивная функция степени, в какой индивиды могут успешно договариваться о взаимных типизациях и взаимодополнительности ролей, а также ритуализировать и рутинизировать свою совместную деятельность.
ÈU Источник. Дж. Тернер. Аналитическое теоретизирование // Теория общества. М., 1999. С. 123-127, 129. 134-135, 141.
4.
В качестве дифференцирующего критерия Уорринер использует сущность элементов, взаимосвязи которых придают структуре определенные очертания. С помощью этого критерия автор выделяет три уровня соци¬
199


альной структуры. Межличностный уровень представляет собой структуры социальных отношений между отдельными личностями, например, социометрическую схему связей в малой группе межпозиционный уровень отражает структуру отношений между различными социальными положениями, которые не следует путать с занимающими их людьми. Примером этого уровня может служить система родственных связей в племени. Межорганизационный уровень отражает струкгуру отношений между официально организованными общностями, например, формы торговых отношений между фирмами в определенной социальной сфере или же взаимосвязанные директораты корпораций в обществе.
Уоллас также подчеркивает важность концептуализации структуры как иерархии уровней, в которой структура каждого последующего уровня заключает в себе структуру предыдущего. На каждом уровне необходимо различать совокупности элементов, составляющие структуры, и элементы, из которых состоят эти совокупности. При этом элементы более широкой совокупности могут в свою очередь рассматриваться как состоящие из менее объемных (широких) элементов при анализе последующего, более низкого уровня структуры. Однако главной мыслью Уолласа является то, что эти различия в масштабе структуры могут быть проанализированы в трех различных измерениях. Число структурных единиц может варьировать от малой группы до целого общества; социальное поведение может рассматриваться, начиная с такого единичного акта, как, например, приветствие, и кончая таким многомерным действием, как вступление в брак; а протяженность исследуемого явления может быть как узко ограниченной в пространственно-временном отношении, например, почасовая производительность труда на каком-либо предприятии, так и широкомасштабной, например, годовые темпы экономического роста страны. Эти зри измерения углубляют анализ последующих уровней структуры и могут быть использованы для восьмимерного описания свойств социальных явлений. Прежде всего объектом исследования могут быть люди или другие живые организмы; и в том и в другом случае основное внимание может уделяться либо физиологическим, либо психологическим особенностям поведения изучаемых организмов. Наконец, каждая из полученных четырех категорий может изучаться с точки зрения просзранственных или временных закономерностей. Перекрестная классификация трех указанных дихотомий дает восемь типов чистых социальных явлений, различные комбинации которых могут быть использованы в конкретном анализе.
Социальная структура тождественна эмерджентным свойствам комплекса составляющих ее элементов, т.е. свойствам, не характеризующим отдельные элементы этого комплекса. В любой структуре можно выделить элементы, составляющие собственно структуру, и комплекс элементов, из которых структура строизся. С аналитической точки зрения это не одно и те же, поскольку комплекс элементов струкгуры представляет собой лишь механическую совокупность элементов, н то время как собственно структура, в самом широком смысле, определяется взаимосвязями этих элементов, включая как взаиморасположение и косвенные влияния этих элемен¬
200


тов, так и прямые связи между ними. Не видеть этого различия означает не видеть за деревьями леса. Сумма всех деревьев остается неизменной независимо от того, стоит ли каждое дерево на отдельном участке или же все деревья растут вместе. Однако только во втором случае деревья составляют лес. Вода отличается от водорода и кислорода не элементами, составляющими их, а связями между этими элементами. Вся разница в том, соединены ли два типа) атомов в одной молекуле или в двух разных молекулах. Структура группы также отличается от совокупности составляющих ее членов темн свойствами, которые не могут быть использована для описания отдельных членов группы, так как они характеризуют отношения или сочетания отдельных членов и, следовательно, относятся ко всей группе как целому. Сосредоточивая внимание на эмерджентных свойствах социальных общностей, структурный анализ по своей сущности является антиредукционистским методом.
Следует отметить, однако, что речь идет не только о различии между отдельными индивидами и общностями. Эмерджентные свойства структуры могут наблюдаться на различных уровнях социальной общности, а так как критерий эмерджентных свойств формально одинаков для всех уровней, то это означает, что природа таких свойств не остается неизменной. Для ясности повторим, что эмерджентные свойства характерны для всего целого, а не для его составляющих элементов.
Компоненты социальной структуры могут концептуализироваться как индивиды, роли, статусы, позиции, группы, места или любые другие подразделения некоторой многосложной общности. На первоначальном этапе компоненты обычно описываются с помощью уникальных маркеров, т.е. используются либо их названия, либо символ, заменяющие названия. Гак, в социометрическом исследовании малых групп индивиды идентифицируются с помощью имен, букв, чисел или подобных отличительных символов; при изучении профессиональной структуры общности профессии определяются их названиями; в макросоциологических исследованиях города или нации тоже обозначаются их названиями. Однако пока изучаемые объекты и их составляющие идентифицируются с помощью специальных маркеров, их можно проанализировать систематически с целью выработки ограниченных или гипотетических обобщений о социальной структуре. Систематический анализ требует замены уникальных маркеров упорядоченными аналитическими свойствами. Так, в исследовании, проводимом методом опроса, респонденты классифицируются по их различным характеристикам с целью выявить связи между этими аналитическими характеристиками, например между уровнем образованности и предпочтением в голосовании. В структурном исследовании процедура в принципе такая же, только в нем сначала необходимо заменить уникальные маркеры элементов исследуемого объекта аналитическими свойствами структуры. Например, при изучении малых групп имена или символы, с помощью которых обозначаются отдельные члены группы, заменяются различными характеристиками социометрических связей группы, а назва¬
201


ния профессиональных групп —^ индексом разделения труда, к примеру, при сравнительном исследовании разных страт.
В макросоциологических исследованиях компоненты социальной структуры сами являются крупными общностями со своей собственной социальной структурой. И здесь возникает вопрос о том, каким образом следует концептуализировать прямые связи между общностями. Следует ли, к примеру, рассматривать взимозависимость как прямую связь даже при полном отсутствии общения? Следует ли считать прямой связью одностороннюю зависимость или общие ценности и нормы? Конечно, все эти вопросы упираются в дефиниции; тем не менее я считаю возможным дать на них отрицательные ответы и определить прямую связь или социальное отношение (в отличие от таких абстрактных отношений между группами) как различия по численности или обеспеченности ресурсами, как действительное социальное взаимодействие и общение, которые могут быть быстротечными (единичный акт взаимодействия) или продолжительными (семейно-брачные отношения), социальными или экономическими, воплощаться в форме сотрудничества или конфликта, осуществляться между людьми, занимающими равное положение, или между руководителями и подчиненными.
Некоторые социальные контакты, например, непосредственное общение в неофициальной обстановке, могут иметь место лишь между отдельными людьми, а не группами, т.е. не все члены больших групп могут находиться в непосредственном контакте. В соответствии с этим непосредственные социальные отношения между различными группами обычно выражаются в виде уровня (частоты) социального взаимодействия их членов. Примерами могут служить уровни межэтнических браков, дружеских отношений между представителями различных рас, свиданий между лицами противоположного пола — представителями различных социальных классов. Дюркгейм был первым, кто отметил, что социальные факты можно часто представлять в виде частоты индивидуального поведения: уровня браков, разводов, самоубийств и т.д.
til Источник: П. М. Ьлау. Различные точки зрения на социальную структуру и их общий знаменатель // Американская социологзгческая мысль. М., 1996. С. 11-12, 16, 18.
202


Гпава 16
СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
стр.стр.1. М. Вебер
203
3. Ч. Куди
206
2. У. Томас, Ф. Знанецкий
205
1.
Социальным «отношением» мы будем называть поведение нескольких людей, соотнесенное по своему смыслу друг с другом и ориентирующееся на это. Следовательно, социальное отношение полностью и исключительно состоит в возможности того, что социальное поведение будет носить доступный (осмысленному) определению характер; на чем эта возможность основана, здесь значения не имеет.
1. Тем самым признаком данного понятия служит пусть даже минимальная — степень отношения одного индивида к другому. Содержание этого отношения может быть самым различным: борьба, вражда, любовь, дружба, уважение, рыночный обмен, «выполнение» соглашения, «уклонение» или отказ от него, соперничество экономического, эротического или какого-либо иного характера; сословная, национальная или классовая общность (в последнем случае — если такие отношения выходят за рамки простых совместных действий и являются социальным поведением (см. об этом ниже). Таким образом, понятие «социальное отношение» как таковое ничего не говорит о том, идет ли речь о «солидарности» действующих лиц или о прямо противоположном.
2. Речь здесь идет о предполагаемом участниками эмпирическом смысле — о действительном или усредненном в конкретном случае, о конструированном в «чистом» типе, но никогда — о нормативно «правильном» или метафизически «истинном». Социальное отношение имеется даже в тех случаях, когда речь идет о таких социальных образованиях, как «государство», «церковь», «сообщество», «брак» и т.д., и полностью и исключительно состоит в возможности того, что доступное определению действие, соотнесенное с действием другого по своему смыслу, было, есть и будет.
Об этом следует всегда помнить во избежание субстанциального толкования указанных понятии. «Государство», например, перестает «существовать» в социологическом смысле, как только исчезает возможность
203


функционирования определенных типов осмысленно ориентированного социального действия. Такая возможность может быть очень большой или минимальной. Однако только в этом смысле и в той мере, в какой она действительно (приближенно) существовала или существует, существовало или существует и данное социальное отношение. Никакого другого ясного смысла утверждение, что какое-либо «государство» существует или уже не существует, не может иметь.
Мы никоим образом не утверждаем, что индивиды, соотносящие свое поведение друг с другом, вкладывают в социальное отношение одиноко- вый смысл или что каждый из них внутренне принимает смысл установки своего контрагента, что, следовательно, в этом смысле здесь существует взаимность. «Дружба», «любовь», «уважение», «верность договору», «чувство национальной общности», присущие одной стороне, могут наталкиваться на прямо противоположные установки другой. Если данные индивиды связывают со своим поведением различный смысл, социальное отношение является объективно «односторонним» для каждого из его участников. Однако и в этом случае их поведение соотнесено, поскольку действующий индивид предполагает (может, ошибаясь, или в какой-то степени неверно), что определенная установка по отношению к нему (действующему лицу) присуща и его партнеру, и на такое ожидание он ориентирует свое поведение, что может в свою очередь иметь (и обычно имеет) серьезные последствия как для его поведения, так и для дальнейших отношений между данными индивидами. Объективно «двусторонним» отношение может быть лишь постольку, поскольку его содержание соотнесено таким образом, что оно соответствует ожиданиям партнеров; так, например, если установка отца соотносится с установкой его детей хотя бы приближенно так, как того ожидает (в отдельном или типическом случае) отец. В реальной действительности социальное отношение, полностью покоящееся на обоюдных, соответствующих друг другу по своему смыслу, установках, — есть пограничный случай. Однако отсутствие обоюдности лишь тогда исключает (по нашей терминологии) «социальное отношение», когда в результате этого исчезает взаимная соотнесенность поведения сторон. Здесь, как и всегда, есть множество самых разнообразных промежуточных стадий.
4. 	Социальное отношение может быть преходящим или длительным, то есть основанным на возможности того, что повторяемость поведения, соответствующего смыслу этого отношения (то есть считающегося таковым и ожидаемого), существует. Следовательно, только наличие такой возможности, то есть вероятности повторения соответствующего данному смыслу поведения, — и ничто иное — означает, что социальное отношение в данном случае «существует»; об этом всегда следует помнить во избежание неверных представлений. Утверждение, что «дружба» или «государство» существует, означает, таким образом, только одно: мы (наблюдающие) предполагаем наличие в настоящем или прошлом возможности, которая заключается в том, что на основании определенного рода установки определенных людей поведение их обычно проходит в рамках усредне¬
204


ния предполагаемого смысла. HwHçro другого в приведенном утверждении не заключается. Неизбежная в юридическом мышлении альтернатива, согласно которой правовое положение определенного содержания либо значимо (в юридическом смысле), либо нет, а правовое отношение либо существует, либо нет, — в социологическом понимании, следовательно, не присутствует.
5. Содержание социального отношения может изменяться; так, например, в политических отношениях солидарность может превратиться в коллизию, вызванную столкновением интересов. Следует ли в подобных случаях говорить о возникновении «новых» отношений или о новом содержании, которое теперь обрели прежние, — не более чем вопрос терминологической целесообразности, зависящий от продолжительности наступившего изменения. Содержание социального отношения может быть также частично неизменным, частично меняющимся.
6. Смысловое содержание, констатирующее социальное отношение на длительное время, может быть сформулировано в «максимах», следования которым, усредненного или приближенного по своему смыслу, стороны ждут от своих партнеров и на которые они в свою очередь (усредненно или приближенно) ориентируют свое поведение. Чем рациональнее — по цели или ценности — ориентировано данное поведение, тем более применим такой метод. Очевидно, что в случае эротических или вообще аффективных отношений (например, основанных на уважении) возможность рациональной формулировки предполагаемого смыслового содержания значительно меньше, чем, скажем, при заключении делового контракта.
7. Содержание социального отношения может быть сформулировано по взаимному соглашению. Это означает, что все его участники дают определенные заверения (то ли друг другу, то ли вообще) по поводу своего поведения в будущем. В этом случае каждый участник соглашения рассчитывает — в той мере, в какой он рассуждает рационально,— прежде всего обычно на то (с различной степенью надежности), что другой будет в своем поведении ориентироваться на смысл соглашения так, как он (то есть первое действующее лицо) этот смысл понимает. Свое поведение он ориентирует частично на подобное ожидание целерационально (в зависимости от степени его лояльности), частично ценностно-рационально — на «долг», который он усматривает в том, чтобы в свою очередь «соблюдать» соглашение в соответствии с тем, как он понимает его смысл. На этом мы здесь остановимся.
ш Источник: М. Вебер. Избранные произведения. М., 1990. С. 630-633.
2.
Социолог, на мой взгляд, должен брать человеческого индивида не как он «действительно есть» органически и психологически, а как он сделан другими и самим собой в их и его собственном опыте в ходе социальных отношений. С социологической точки зрения в индивиде первичны его социальная позиция и функция; не проявление своей природы, а куль¬
205


турную систему конструирует он с помощью своей среды, редко творя, а обычно копируя ее с готовых моделей. Органические и психологические особенности индивида с этой точки зрения есть просто материал, из которого социальная личность, характеризующаяся позициями, которые она занимает, и тем, как она их занимает, формируется в процессе образования и самообразования.
Ш Источник: У. Томас, Ф. Знанецкий. Исходные данные социологии // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 72.
3.
В весьма обширном и интересном разряде случаев социальное отношение принимает форму довольно определенного мысленного образа того, как самость человека, т.е. любая присваиваемая им идея, проявляется в каком-то отдельном сознании, и самоощущение человека определяется отношением и к ощущению его самости, приписываемому этому другому сознанию. Социальную самость такого рода можно назвать отраженной, или зеркальной, самостью:
Наша общая судьба — Другим быть словно зеркала.
Мы видим наше лицо, фигуру и одежду в зеркале, интересуемся ими, поскольку все это наше, бываем довольны ими или нет в соответствии с тем, каким мы хотели бы их видеть, точно так же в воображении воспринимаем в сознании другого некоторую мысль о нашем облике, манерах, намерениях, делах, характере, друзьях и т.д., и это самым различным образом на нас воздействует.
Самопредставление такого рода, очевидно, имеет три основных элемента: образ нашего облика в представлении другого человека, образ его суждения о нашем облике и какое-то самоощущение, например, гордость или унижение. Сравнение с зеркалом едва ли предполагает второй элемент— воображаемое суждение, — который является весьма существенным. К гордости или стыду нас толкает не просто наше механическое отражение, но некое вымышленное мнение, воображаемое воздействие этого отражения на сознание другого человека. Это явствует из того факта, что характер и влияние этого другого, в чьем сознании мы видим себя, существенным образом определяют различия нашего самоощущения. Мы стыдимся показаться уклончивыми в присутствии прямодушного человека, трусливыми — в присутствии храброго, грубыми — в глазах человека с утонченными манерами и т.д. Мы всегда воображаем и, воображая, разделяем суждения другого сознания. Перед одним человек станет хвалиться таким своим поступком — скажем, ловкой торговой сделкой, — о котором ему будет стыдно рассказать другому.
Ш Источник: Ч. Кули. Социальная самость // Американская социолог ическая мысль. М., 1996. С. 318-319.
206


Г.шва 17
СОЦИАЛЬНЫЕ КОММУНИКАЦИИ
стр.стр.1. Т. Парсонс
207
3. Дж. Мид
211
2. H. Луман
208
4. Ф.И. Шарков
212
1.
1.1. 	какими бы ни были происхождение и процессы развития символических систем, совершенно ясно, что удивительная сложность систем человеческой деятельности невозможна без относительно стабильных символических систем, значение которых в основном не связано с частными ситуациями. Самым важным следствием из этого обобщения является возможность коммуникации, поскольку ситуации двух действующих лиц никогда не бывают идентичными и без способности к абстрагированию значений от отдельных частных ситуаций коммуникация была бы невозможной. Но, в свою очередь, стабилизация символических систем, распространяющаяся на всех индивидов в течение всего времени, вероятно, не могла бы поддерживаться, если бы она не функционировала в процессе коммуникации взаимодействии множества действующих лиц. Именно такая общепринятая символическая система, которая функционирует во взаимодействии, и будет называться здесь культурной традицией.
Между этими аспектом и нормативной ориентацией действия существует глубокая связь. Символическая система знаний является элементом порядка, как бы налагающегося на реальную ситуацию. Даже самая элементарная коммуникация невозможна без некоторой степени согласия с «условностями» символической системы. Говоря несколько иначе, взаимная зависимость ожиданий ориентируется на общепринятый порядок символических значений. Поскольку удовлетворение «Я» зависит от реакции «другого», то условный стандарт начинает устанавливаться в зависимости от тех условий, которые будут или не будут вызывать реакцию удовлетворения, и отношение между этими условиями и реакциями становится частью значимой системы ориентации «Я» на ситуацию. Поэтому ориентация на нормативный порядок и взаимная блокировка ожиданий и
207


санкций— что является основным для нашего анализа социальных систем — коренятся в глубочайших основах системы координат действия.
ÉJJ Источник: Т. Парсонс. Система координат действия и общая теория систем действия: культура, личность и мссго социальных систем // Американская социологическая мысль. М , 1996. С. 468-469.
1.2. 	Процессы коммуникации обычно воздействуют на реципиентов сообщений, хотя остается открытым вопрос, насколько степень этого воздействия соответствует намерениям коммуникаторов. То, что вкладывается в обобщение, может стимулировать в некотором смысле ответный результат. Тем не менее неудачный ответ также возможен как альтернатива, особенно если сообщения относятся к массовым коммуникациям (например, напечатано в газете), и поэтому «любой может заметить или нет и может ответить или нет».
Процесс, ведущий к ответу, который каким-либо образом относится к одному или нескольким коммуникативным содержаниям, мы можем назвать «решением». Этот процесс происходит внутри «черного ящика» — личности деятеля. Поскольку коммуникация является частью социального процесса, постольку личности действуют в рамках роли, природа которой зависит от ее отношений с актуальными и потенциальными реципиентами сообщения, и от источников, из которых она получает коммуникативное содержание.
LU Источник: Т. Парсонс. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 574.
2.
У коммуникации есть все необходимые свойства: она является изначально социальной (причем единственной изначально социальной) операцией. Она изначально социальна, поскольку, хотя и предполагает множество совместно действующих систем сознания, но (именно поэтому) не может быть — как единство — вменена ни одному отдельному сознанию. Она социальна также и постольку, поскольку «общее» (коллективное) сознание никоим образом и ни в каком смысле произведено быть не может, т. е. и согласие (Konsens) как полное согласование в строгом смысле слова недостижимо, а вместо этого функционирует коммуникация. Коммуникация, если иначе сформулировать тот же самый аргумент, аутопойетична постольку, поскольку может быть произведена лишь в рекурсивной связи с другими коммуникациями, т. е. в сети коммуникаций, в воспроизводстве которой каждая отдельная коммуникация участвует самостоятельно.
К тому же — и это отличает коммуникацию от биологических процессов любого рода — речь идет об операции, которая наделена способностью к самонаблюдению. Каждая коммуникация должна одновременно и сообщать, что она есть коммуникация, и помечать, кто что сообщил, чтобы могла быть определена подсоединяющаяся к ней коммуникация, т. е. что¬
208


бы мог быть продолжен аутопойесис. Следовательно, она не просто производит как совершаемая операция некое различие (и это тоже!), но, чтобы наблюдать совершение операции, она еще использует специфическое различение, а именно различение сообщения и информации.
Общество есть коммуникативно закрытая система. Оно производит коммуникацию — посредством коммуникации. Коммуницировать может только оно само — но не с самим собой и не со своим окружающим миром. Оно производит свое единство посредством оперативного совершения коммуникаций, рекурсивно обращенных к предыдущим и предвосхищающих последующие коммуникации. Затем, если оно основывается на схеме наблюдения «система и окружающий мир», коммуницировать в себе самом, о себе самом или о своем окружающем мире, но только не с самим собой и не со своим окружающим миром. Потому что ни оно само, ни его окружающий мир не могут еще раз появиться в обществе словно бы как партнеры, как адресаты коммуникации. Такая попытка увела бы в никуда, не привела бы в действие аутопойесис и потому не состоялась бы. Ибо общество возможно только как аутопойетическая система.
В этом смысле любая коммуникация привязана к сознанию, без сознания коммуникация невозможна. Но сознание не есть ни «субъект» коммуникации, ни — в каком-либо ином смысле — «носитель» коммуникации. Поэтому нам придется отказаться и от классической метафоры, говорящей о коммуникации как «перенесении» семантических содержаний от одной психической системы, которая уже располагает ими, на другую. Не человек, но только коммуникация может коммуницировать. Коммуникация образует эмерджентную реальность sui generis. Системы сознания, равно как и системы коммуникации (а равным образом — с другой стороны — и мозг, клетки и т. д.) суть оперативно закрытые системы, которые не могут поддерживать контакта между собой. Нет никаких коммуникаций от сознания к сознанию и нет коммуникации между индивидом и обществом. Всякое достаточно точное понимание коммуникации исключает такие возможности (а также и другую возможность: мыслить общество как коллективный дух). Только сознание может мыслить (но отнюдь не переносить свою мысль в иное сознание), и только общество может коммуницировать. И в обоих случаях речь идет о собственных операциях оперативно закрытой, структурно детерминированной системы.
Для понимания тем не менее существующей, совершенно регулярной, необходимой связи между сознанием и коммуникацией мы используем понятие структурной стыковки. Структурная стыковка функционирует всегда и незаметно, она существует даже тогда и именно тогда, когда о ней не думают и не говорят — так, как на прогулке могут сделать следующий шаг, не думая о физически необходимом для этого собственном весе. И подобно тому, как вес лишь в пределах очень малой части (всех) возможностей позволяет совершать прогулку (иными словами, подобно тому, как сила притяжения земли не могла бы стать ни чуть больше, ни чуть меньше), так и системы сознания и системы коммуникации заранее настроены
209


друг на друга, что позволяет им затем функционировать, незаметно координируясь. Что дело обстоит именно так и что тем самым реализуется весьма малая часть множества возможностей, поддается (как и возможность совершать прогулку) эволюционно-теоретическому объяснению.
Это незаметное, бесшумное функционирование структурной стыковки коммуникации и сознания отнюдь не исключает того, что участников коммуникации идентифицируют и даже обращаются к ним в коммуникации. В этом аспекте мы присоединимся к старой традиции и будем называть их «лицами» (Personen), утверждая тем самым, что коммуникация в состоянии «персонифицировать» внешние референции. Каждая коммуникация должна быть способна различать информацию и сообщение (иначе она сама была бы неразличима). Но это значит, что образуются соответствующие предметные и личные референции. В понятиях Спенсера-Брауна можно было бы сказать также, что повторное употребление таких референций конденсирует лица (или вещи), т.е. фиксирует их как идентичные, и одновременно подтверждает их, т.е. обогащает новыми смысловыми аспектами из других сообщений. Если это происходит, то развивается и соответствующая семантика. У лиц есть имена.
Легко увидеть, что регулярная структурная стыковка систем сознания и систем коммуникации становится возможной благодаря языку. С точки зрения эволюции, язык представляет собой чрезвычайно невероятный род шума, который именно в силу этой невероятности обладает высокой ценностью для привлечения внимания и очень сложными возможностями спецификации. Если говорится, то присутствующее при этом сознание легко может отличить такой шум от других шумов и едва ли способно избежать захватывающего очарования текущей коммуникации (что бы оно при этом ни думало в собственной неслышной системе). Одновременно специфицирующие возможности языка позволяют выстраивать очень сложные структуры коммуникации, т. е., с одной стороны, делают возможным усложнение и новую шлифовку речевых правил, а с другой, — построение социальных семантик для ситуативного реактивирования важных возможностей коммуникации. То же самое mutatis mutandis1 относится и к языку, перенесенному из акустической в оптическую среду, т. е. к письму.
Прямая состыкованность систем коммуникации только с системами сознания, от избирательности которых они, таким образом, выигрывают, не будучи ими специфицированы, действует как панцирь, препятствующий, в основном, влиянию совокупной реальности мира на коммуникацию. Ни одна система не смогла бы быть достаточно сложной, чтобы выдержать это и тем не менее сохранить свой аутопойесис. Лишь благодаря такой защите смогла развиться система, реальность которой состоит в процессуальном оперировании с одними только «знаками». Здесь следует также принять во внимание, что число систем сознания очень велико; те-
1 Произведя необходимые изменения; изменив то, что надо изменить (лат ). 210


перь их — около пяти миллиардов одновременно действующих единиц. Даже если учесть, что на другой стороне земного шара они в настоящий момент спят, а другие не принимают участия ни в каких коммуникациях по иным причинам, то число одновременно совершающих операции систем все равно будет таким большим, что возможность эффективной координации между ними (а тем самым — и образование согласия в эмпирически ощутимом смысле) совершенно исключается. Поэтому система коммуникации необходимо основана лишь на себе самой и лишь сама собой может руководить. Она способна на это, поскольку ей удается активизировать в своем окружающем мире необходимый для этого материал сознания.
Источник: Н. Лумаи. Теория общества // Теория общества. М.. 1999. С. 21-216, 223, 225-229.
3.
3.1. Я противопоставил две ситуации для того, чтобы показать, какой долгий путь должны проделать речь или коммуникация от ситуации, в которой нет ничего, кроме голосовых сигналов, к ситуации, в которой используются значимые символы. Для последней характерно как раз то, что индивид откликается на свой собственный символ точно гак же, как откликаются другие люди. Когда это имеет место, тогда символ становится значимым, тогда начинают высказывать нечто. «Речь» попугая ничего не означает, но там, где нечто значимое высказывают при помощи своего голоса, высказывают это и для самих себя, и для любого другого в пределах досягаемости голоса. Лишь голосовой жест годится для этого типа коммуникации, потому что лишь на свой голосовой жест откликаются или стремятся откликнуться так, как откликается на него другой. Язык рук, правда, имеет тот же характер. Здесь можно наблюдать использование тех жестов, которыми пользуются глухие. Они воздействуют на того, кто их использует, точно так же, как они воздействуют на других. Разумеется, то же самое верно и применительно к любой форме письменности. Но все подобные символы развились из специфического голосового жеста, ибо это — фундаментальный жест, воздействующий на индивида так, как он воздействует на других.
Сознательная коммуникация — сознательное общение жестами — возникает тогда, когда жесты становятся знаками, т.е. когда они начинают нести для индивидов, производящих их, и индивидов, откликающихся на них, определенные смыслы или значения, касающиеся последующего поведения производящих их индивидов. Тем самым, служа предупреждениям откликающимся на них индивидам относительно поведения производящих их индивидов, они делают возможным взаимное приспособление различных индивидуальных компонентов социального действия друг к другу, а также, имплицитно вызывая в производящих их индивидах те же отклики, которые они эксплицитно вызывают в индивидах, к которым они
211


обращены, они делают возможным рост самосознания в единстве со взаимным приспособлением.
Мы особенно интересуемся пониманием (intelligence) на человеческом уровне, т.е. приспособлением друг к другу действий различных человеческих индивидов в рамках человеческого социального процесса. Это приспособление происходит посредством коммуникации: посредством жестов на более низких уровнях человеческой эволюции и посредством значимых символов (жестов, обладающих смыслом и являющихся, следовательно, чем-то большим, нежели простые заместительные стимулы) на более высоких уровнях человеческой ЭВОЛЮЦИИ.
Ш Источник. Дж. Мид. От жеста к символу // Американская социологическая мысль. М , 1996. С. 214-215. 220.
3.2. 	Средства коммуникации стали величайшими цивилизующими факторами. Множественная социальная стимуляция бесчисленного количества разнообразных контактов огромного числа индивидов друг с другом - плодородная почва, на которой возрастают социальные организации, ибо они расширяют диапазон социальной жизни, в которой теперь может раствориться враждебность различных групп. Когда это условие обеспечивается, внутренне присущей социальным группам тенденцией представляется движение от враждебных установок индивидов и групп по отношению друг к другу — через соперничество, конкуренцию и кооперацию — к некоему функциональному самоутверждению, признающему и использующему другие самости и группы самостей в таких деятельностях, в которых выражает себя человеческая социальная природа.
CD Источник: Дж. Мид. Психология пунитивного правосудия // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 249.
4.
Теория сетевого общества М. Кастельса получила в конце 90-х гг. значительное распространение. Согласно Кастельсу, на рубеже тысячелетий новый тип общества все больше формируется потоками информации. Такое общество — бесшовная сеть взаимоотношений, все более глобализированных благодаря информационным технологиям, преобразующим социальные отношения в сферах производственных отношений, власти и личного опыта индивида. Сеть — это открытая и неограниченная структура, расширяющаяся посредством коммуникации и информации. По Кастельсу, наиболее значимыми социальными достижениями настоящего являются информационные технологии, преобразовавшие экономическое производство в политическую сферу власти, а также в сферу опыта и идентичности. Власть отождествляется с доступом к информации, с манипулированием кодами культуры. Сетевая теория описывает современную ситуацию как влияние друг на друга информации и культуры. Экономическое пронзводсво, становясь зависимым от информации, перемещается в
212


область культуры, неся с собой преобразование, трансформацию опыта, а также противостояние (даже столкновение) сети и личности. В ситуации кризиса концепции наци и-государства коллективные идентичности освобождаются от старых структур власти и вливаются в глобализированные потоки информатизированной культуры. В политике ширится манипулирование с помощью информационных средств. По существу, власть вырвалась из-под контроля таких социальных институтов, как государство и бизнес, из-под влияния церкви и корпоративных средств массовой информации. Она растворяется в сетях, не контролируемых каким-либо аген- ством. "Новая власть, — пишет Кастельс, — содержится в кодах и в образах репрезентации, вокруг которых общества организуют свои институты, а люди строят свою жизнь и определяют свое поведение".
Может ли информация стать основой демократизации политики или она растворится во фрагментированном обществе, в котором информация станет инструментом господства? Согласно сетевой теории ключ ответа на этот вопрос — следующий: возникнут ли новые социальные движения, которые выразят и воплотят проект "новой идентичности"? Эта новая идентичность могла бы использовать информационную культуру во благо демократии. Ведь социальная интеграция в возникающем сегодня обществе не определяется ни культурной сплоченностью, ни нормативным консенсусом, как полагали функционалисты. Не связана она и с результатами классовой борьбы. Основа будущей интеграции — информация. Культура информации становится своеобразным "клеем", скрепляющим общество. При такой интеграции общество начинает существовать не как система, но как сеть отношений в которых нет ничего, кроме их коммуникативного содержания.
Термин "коммуникация" сравнительно молодой: он появился в научной литературе в начале XX века и сейчас широко используется в различных смыслах. Им обозначают общение людей, обмен информацией в обществе, средства сообщений (транспортные коммуникации); этот термин применим и к способам распространения и приема информации (средствами коммуникации являются пресса, почта, кино, телефонная сеть, радио и телевизионные системы, Интернет).
В настоящее время понятие "коммуникация" имеет три основные интерпретации. Во-первых, она понимается как средство связи любых объектов метериального мира, т.е. как определенная структура. Во-вторых, это общение, в ходе которого люди обмениваются информацией. В-третьих, под коммуникацией подразумевают передачу и массовый обмен информацией с целью воздействия на общество и его составные компоненты. Социальная коммуникация изучается под разными углами зрения; подход к ней зависит от принадлежности ученого к определенной научной традиции, школе или некоторому направлению. Соответствующие понимания коммуникации мы условно разделим на три группы. Это понимания, сформированные на 1) социальной, 2) языковой и 3) собственно коммуникативной основе. Понятие "социальная коммуникация" охватывает все эти
213


три истолкования. Первый подход ориентирован на изучение коммуникативных средств ради их применения (реализации социальных функций коммуникации); второй подход связан с проблемами межличностной коммуникации; третий — с проблемами воздействия массовой коммуникации на развитие общественных отношений.
Социологическое изучение языковой коммуникации основывается на концепции, согласно которой язык рассматривается как социальное явление, как средство общения людей. Язык и речь связаны с положением человека в обществе, условиями его жизнедеятельности.
ш Источник. Ф. И. Шарков Истоки и парадигмы исследований социальной коммуникации //Социологические исследования. 2001. №8. С. 29-30. 52-53.
214


Глава
СОЦИАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ
стр.стр.1. М. Вебер
215
4. Г. Блумер
222
2. Π. Сорокин
215
5. Дж. Мид
224
3. Б.Ф. Скиннер
219
1.
Специфически важным для понимающей социологии является прежде всего поведение, которое, во-первых, по субъективно предполагаемому действующим лицом смыслу соотнесено с поведением других людей; во- вторых, определено также этим его осмысленным соотнесением и, в- третьих, может быть, исходя из этого (субъективно) предполагаемого смысла, понятно объяснено.
Для социологического исследования индивид являет собой и верхнюю границу осмысленного поведения, он — его единственный носитель. И замаскировать это не способна ни одна как будто отклоняющаяся от этого форма выражения. Не только специфика языка, но и специфика нашего мышления неизбежно ведут к тому, что понятия, с помощью которых постигается поведение людей, выявляют его в облике устойчивого бытия, вещного или ведущего свое самостоятельное существование «личностного» образования. Сказанное относится в первую очередь именно к социологии. Такие понятия, как «государство», «сообщество» (Genossenschaft), «феодализм» и т.п., в социологическом понимании означают — если выразить это в общей форме — категории определенных видов совместной деятельности людей, и задача социологии заключается в том, чтобы свести их к «понятному» поведению, а такое сведение всегда означает только одно — сведение к поведению участвующих в этой деятельности отдельных людей.
ÎJJi Источник: М. Вебер. Избранные произведения. М., 1990 г. С. 497, 507, 633-636.
2.
Со времени своего рождения вплоть до смерти каждый человек непрерывно действует, производит бесчисленное множество актов и получает в ответ на эти акты бесчисленное множество реакций от других людей,
215


в обществе которых он живет. Из совокупности его поступков создается его поведение; характер первых определяет и характер последнего. Эти акты по своему конкретному виду настолько разнородны и разнообразны, что нет никакой возможности хотя бы приблизительно перечислить и описать их.
Итак, совокупность всего поведения человека распадается на ряд актов и поступков, а последние при всей их эмпирической разнородности представляют I) или делание чего-нибудь (facere); 2) или неделание (поп- facere) чего-нибудь, в свою очередь распадающееся на разновидности: а) актов воздержания (abstinere) и б) актов терпения(раб).
Одна и та же кара или награда тем си’іьнее влияют на поведение одного и того же человека, чем сильнее в нем уверенность в их неизбежности.
Если бы, например, преступники были убеждены в том, что за преступлением неизбежно последует наказание, то можно было бы смело утверждать, что число преступлений сократилось бы в этом случае на громадный процент. Ведь большинство из них, совершая преступление, всегда надеется так или иначе избегнуть наказания. С этой целью и выбираются для совершения преступления такие условия, которые дают надежду "схоронить концы в воду" и безнаказанно улизнуть. Конечно, реальной почвой для этого служит факт недоказанности в социальной жизни таких же непреложных законов, как, например, в области физико-химических явлений. Если я знаю, что, бросившись с шестого этажа, я разобьюсь насмерть; опустив в расплавленный свинец, я обожгу палец; воткнув иголку в глаз, я ослепну, — то вполне понятно, что эта неизбежность последствий будет сильнее давить на мотивы моего поведения и сильнее удерживать меня от этих поступков, чем неопределенная вероятность, дающая надежду на то, что "может быть, я разобьюсь, а может быть, и нет", может быть, "удивлю мир" своей храбростью и героизмом. То же относится и к любому акту. Степень влияния неизбежной кары будет гораздо больше, чем вероятной кары.
А. Первое положение, которое определяет одно из важнейших в данном отношении условий, позволительно формулировать так: одна и та же награда или кара при прочих равных условиях произведет тем большее влияние на поведение различных людей или одного и того же человека в различные периоды его жизни, чем больше данный человек нуждается в этой награде для удовлетворения соответствующей потребности, или чем большее "благо " отнимает у него кара. Таков второй закон мотивационного действия кар и наград. Что этот закон верен — подтверждается множеством фактов, ежедневно наблюдаемых нами в обыденной жизни.
И наоборот, награда раковинками, служившими в некоторых примитивных обществах орудием обмена, может иметь большое значение для члена этого общества и почти никакого значения для нас. Также и награда в виде той или иной пищи произведет сильное влияние на голодного, тогда как для сытого она может не иметь никакого значения. Подобно этому на- 216


ірала в виде шубы, или красивого платья, или рубля денег, или в виде похвалы и т. д. может очень сильно видоизменить поведение мерзнущего, не имеющего красивой одежды, бедняка; не имеющего ни гроша молодого человека, написавшего первую работу и т. д.; тогда как на поведение тепло и красиво одетого богача, обладающего миллионами, ученого, пользующегося мировой известностью и т. д. она не окажет никакого или же, в лучшем случае, окажет бесконечно малое давление.
Б. Как частный случай ниже приводимого более общего закона можно сформулировать следующее четвертое положение: степень мотивационного влияния одной и той же кары или награды на различных людей зависит от характера и интенсивности (устойчивости) их научно- религиозно-морального мировоззрения и миропонимания. Это условие является решающим для области потусторонних наград и кар, ифавших и играющих огромную роль в жизни человечества и решающим образцом влиявших на его поведение.
Поведение каждого верующего в бытие посюстороннего и потустороннего воздаяния, исходящего от того или иного божества, чуть не все целиком регулируется этими карами и наградами. Стоит для примера хотя бы взять культ предков. Для того, кто верует и признает существование душ предков, приписывает им силу нафаждать или наказывать, вредить или помогать, — для того нафады и кары, исходящие от этих душ, весьма действительны и заставляли и заставляют совершать массу актов, которые без подобной веры никоим образом быть не могли бы. Совершение ряда актов: месть, заботы о поддержании очага, всевозможные жертвы, начиная от возлияния вина и кончая человеческими гекатомбами — умерщвлением жен, детей и рабов, ряд актов, требуемых от женщины, и т. д. — вызвано было исключительно мотивационным действием указанных рычагов, исходящих от умерших предков. Не будь этой веры — не имело бы место и потустороннее карательно-наградное воздействие, а следовательно, не было бы и всех указанных актов, и институтов. Если .я не верю в существование душ, то для меня их угрозы покарать или наградить меня за те или иные поступки будут только смешными. Если же убежден в бытии их, я буду делать то же, что делали и все веровавшие в культ предков.
В. Степень мотивационного влияния одной и той же кары или награды зависит от того, насколько поведение, требуемое ими, совпадает wiu противоречит тому поведению, которое данный индивид считает "должным " и "справедливым"; в случае совпадения требуемого и "морально-должного" (по убеждению данного лица) поведения это влияние больше, чем в случае нейтрачьного отношения требуемого поведения к "должному"; в случае нейтрального отношения больше, чем в том случае, когда требуемое поведение противоречит "должному"; при достаточной интенсивности и устойчивости "должного" поведения влияние награды может совершенно парализоваться силой этого "должного" поведения. В случае равновесия давления "должного" импульса и санкции индивид будет колебаться между двумя требуемыми поведениями. В случае неустойчи-
217


воапи "должного" поведения оно может быть побеждено поведением, требуемым дарением награды.
То же относится и к наказаниям. Одна и та же кара тем сильнее влияет на поведение человека, чем более совпадает требуемое ею поведение с поведением, диктуемым совестью данного человека. В случае конфликта двух поведений победа зависит от устойчивости и интенсивности "должного" поведения: это поведение может быть настолько устойчивым, что никакая кара, даже смерть, не может повлиять на него; но оно может быть и более слабым — тогда оно уступит место поведению, требуемому карой. При их равном давлении индивид будет колебаться между двумя противоположными поведениями.
Вообще в этих случаях поведение человека напоминает весы, на одной чашке которых лежит "груз" поведения, диктуемого моральной совестью данного человека.
В тех случаях, когда (при совпадении поведения) груз санкции кладется на эту же чашку, понятно, что чашка еще больше перетягивает другую. Но когда груз (одной и той же кары или награды) кладется на другую чашку (при случае противоречия), то (принимая во внимание неизменность кары или награды) перевес той или иной чашки зависит исключительно от степени устойчивости естественного поведения.
Антигона, хоронящая груп своего брата (поведение, диктуемое ее «совестью»), несмотря на угрозу смертью за это, — второй пример победы поведения, диктуемого морально-правовыми убеждениями, над поведением, требуемым карой.
Христианские мученики, исповедующие своего Бога, несмотря на пытки и казни; революционеры, продолжающие свою борьбу, несмотря на те же кары; всякий человек, исполняющий свой долг в ущерб своим интересам и так или иначе караемый за это исполнение своего долга (так как за неисполнение его он мог бы быть награжден), — все это примеры победы "морально-должного" поведения над поведением, требуемым давлением санкций.
Обширный класс людей, приносящих свой «долг» в жертву тем или иным выгодам, дает ряд фактов, иллюстрирующих третий исход, то есть победу поведения, диктуемого карой или наградой, над «должным» поведением. И здесь, конечно, когда соответствующие убеждения устойчивы, победа первого над вторым не обходится без мук совести и борьбы мотивов. Прекрасную художественную иллюстрацию этого исхода представляет Макбет Шекспира. Весь трагизм состояния Макбета состоит не в чем ином, как в столкновении поведения, требуемого «совестью» (долг подданного не убивать короля-благодетеля Дункана), с поведением, требуемым наградой, состоящей в славе и королевской власти. Моральные убеждения его говорят, что он должен охранять короля и не должен его убивать; наградное давление требует противоположных актов. Отсюда трагизм.
218


Вследствие такой-то борьбы и получается состояние, которое так метко характеризует леди Макбет словами: «Хочу, — а вслед за тем, — не
смею».'
Но, в конце концов, под влиянием манящей награды и при содействии леди Макбет, долг нарушается, и поступок, вызванный наградой, совершается...
Компонент значения может воздействовать на поведение людей и на природу носителей так сильно, что их биофизические свойства становятся сравнительно иррелевантными. Палка может стать высокосвященной чурингой аборигенов Австралии; кусок дерева, предположительно являвшийся частью креста Иисуса, трансформируется в драгоценную чудодейственную реликвию; кусок дешевой ткани на палке может стать национальным флагом страны, ради которого люди с радостью отдают свою жизнь. Обычный человеческий организм — возможно, даже больной и слабый — может стать святым, или пророком, или обожествляемым монархом, или увенчанным славой революционером-вождем. Напротив, сильный и физически великолепно сложенный организм может стать проституткой или даже преступником. Свойства, определяемые как «священные», «святые», «героические», «добродетельные», «возлюбленные» и т.д. и их противоположности принадлежат не биофизическим чертам соответствующих субъектов или лиц, но значениям, которые на них налагаются.
Для совершения каждого сознательного поступка необходимы:
1 ) эмоция; 2) соответствующее представление того действия, которое должно быть выполнено почему-либо (интеллектуальный элемент). Но так как эмоции, за исключением «специфических эмоций» (эмоции голода, жажды, половые и другие, главным образом, биологические), всегда побуждающих к определенной форме действий (например, голод — к принятию пищи), сами по себе ни к какому определенному виду поведения не побуждают («бланкетные» эмоции), а тот или иной вид поведения зависит исключительно от соответствующего интеллектуального элемента, то понятно, что решающим фактором, определяющий самый характер поведения, является интеллект. То, что кажется в данный миг разумным, считается за нечто положительное, доброе; что кажется вредным, — злое, запрещенное.
Ш Источник П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М, 1992. С. 52-53, 121-124, 127-129, 203,530.
3.
В области социального поведения обнаруживается фактическое единообразие, то есть последовательность действий с типически идентично предполагаемым смыслом повторяется отдельными индивидами или
Шекспир В. Макбет. 1-е действие, сцена VI.
219


(эвентуально одновременно) многими. Такими типами поведения занимается социология в отличие от истории» исследующей каузальное сведение важных» имеющих решающее значение» единичных связей.
Фактически существующую возможность единообразия в установках социального поведения мы будем называть нравами, в том случае» если (и в той мере, в какой) их существование внутри определенного круга людей объясняется просто привычкой. Нравы мы будем называть обычаем, если фактические привычки укоренялись в течение длительного времени. Обычай мы будем определять как «обусловленный интересами», если (и в той мере, в какой) возможность его эмпирического наличия обусловлена только чисто целерациональной ориентацией поведения отдельных индивидов на одинаковые ожидания.
1. К нравам относится и «мода». «Мода» будет причисляться к нравам в том случае (обратном тому, что было сказано об обычае), если причиной ориентации становится нечто новое в поведении. Мода близка «условности», так как, подобно «условности», она (большей частью) связана с сословными престижными интересами. Подробнее этим вопросом мы здесь заниматься не будем.
2. «Обычаем» в отличие от «условности» и «права» мы будем называть не гарантированное внешним образом правило, которым действующее лицо фактически руководствуется добровольно — то ли просто «не задумываясь», то ли из «удобства» или по каким-либо другим причинам — и вероятного следования которому оно из тех же соображений может ждать от людей того же круга. В этом смысле обычаи не являются чем-то «значимым»; ни от кого не «требуют» их соблюдения. Переход от этого к условности и праву, конечно, точно установлен быть не может. Традиции повсюду стали источником значимости. В настоящее время «принято» завтракать более или менее определенным образом, однако никто не «обязан» следовать данной традиции (разве что посетители ресторанов); однако это не всегда было принято. Напротив, манера одеваться, даже в той мере, в какой она связана с нравами, теперь в значительной степени уже превратилась в условность.
3. Одним из существенных компонентов «рационализации» поведения является замена внутреннего следования привычным обычаям планомерной адаптацией к констелляции интересов. Конечно, понятие «рационализации» поведения подобной заменой не исчерпывается. Ибо, помимо этого, «рационализация» поведения может — позитивно — идти в направлении сознательной ценностной рационализации или — негативно — вытеснять не только обычное, но и аффективное поведение и, наконец, двигаться в направлении чисто целерациональном, отвергающем ценностную рациональность поведения. С такой многозначностью в истолковании понятия «рационализации» поведения мы еще не раз встретимся в дальнейшем. (Концепту ализация этого явления будет дана ниже.)
4. Стабильность обычая (как такового) основана, в сущности, на том, что индивид, не ориентирующийся на него в своем поведении, оказывается 220


вне рамок «принятого» в его кругу, то есть должен быть готов переносить всякого рода мелкие и крупные неудобства и неприятности, пока большинство окружающих его людей считается с существованием обычая и руководствуется им в своем поведении. Стабильность констелляции интересов основана сходным образом также на том, что индивид, не ориентирующийся в своем поведении на интересы других — не «считающийся» с ними, — вызывает их противодействие или приходит к не желаемому и не предполагаемому им результату, вследствие чего может быть нанесен урон его собственным интересам.
Личность ответственна за свое поведение не только в том случае, что она может быть осуждена или наказана в случае, если ведет себя дурно, но также и в том смысле, что ей можно доверять и восхищаться ее достижениями. Научный анализ переносит как доверие, так и осуждение на окружение, и после этого никакая традиционная практика уже не может быть оправдана. Это грандиозные изменения, и те, кто привержен традиционным теории и практике, естественно, сопротивляются им.
Почти все важнейшие проблемы связаны с человеческим поведением, и они не могут быть разрешены при помощи лишь физической и биологической технологий. Что им нужно - так это технология поведения, но мы задержались с развитием науки, которая могла бы дать подобную технологию. Одна из трудностей состоит в том, что почти все из того, что зовется поведенческой наукой, продолжает возводить поведение к неким состояниям сознания, чувствам, чертам характера, человеческой природе и тому подобному. Физика и биология когда-то следовали подобной же практике и смогли прогрессировать лишь после отказа от нее. Поведенческие науки задержались со своим изменением отчасти потому, что объяснительные сущности часто казались непосредственно наблюдаемыми, и отчасти потому, что трудно было найти какие-то иные виды объяснений. Важность окружения была очевидной, но его роль оставалась неясной. Оно не выталкивает и не вытягивает, оно отбирает, и эту функцию трудно раскрыть и проанализировать. Роль естественного отбора в эволюции была сформулирована лишь немногим более ста лет тому назад, а избирательная роль окружения в оформлении и поддержании поведения индивида лишь начинает признаваться и изучаться. Когда же взаимодействие между окружением и индивидом становится понятным, то эффекты, которые прежде приписывались состояниям сознания, чувствам и чертам характера, начинают возводиться к таким условиям, которые можно смоделировать, и технология поведения может поэтому стать доступной.
ш Источник: Б. Ф. Скиннер. Технология поведения // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 41-44
221


4.
Термин «коллективное поведение». Природа коллективного поведения предполагает рассмотрение таких явлений, как толпы, сборища, панические настроения, мании, танцевальные помешательства, стихийные массовые движения, массовое поведение, общественное мнение, пропаганда, мода, увлечения, социальные движения, революции и реформы. Социологи всегда интересовались этими явлениями, но только в последние годы были предприняты попытки сгруппировать их в единый раздел социологии и рассмотреть в качестве различных выражений одних и тех же основополагающих факторов. Термин «коллективное поведение» употребляется для обозначения этой сферы интересов СОЦИОЛОГИИ.
Групповая активность как коллективное поведение. С определенной точки зрения практически всякая групповая активность может мыслиться как коллективное поведение. Групповая активность означает, что индивиды действуют вместе определенным образом, что между ними существует некое разделение труда и что налицо определенное взаимное приспособление различных линий индивидуального поведения. В этом смысле групповая активность является коллективным делом. В аудитории, например, имеется определенное разделение труда между преподавателем и учащимся. Учащиеся действуют, придерживаясь каких-то ожидаемых от них линий поведения, и равным образом для преподавателя характерен какой-то особый, ожидаемый от него вид деятельности. Действия учащихся и преподавателя приспосабливаются друг к другу, чтобы сформировать упорядоченное и согласованное групповое поведение. Это поведение коллективно по своему характеру.
Основа коллективного поведения. В только что приведенном примере коллективное поведение появляется потому, что учащиеся и преподаватели обладают общим пониманием или традициями в отношении того, каким образом они должны вести себя в аудитории. От учащихся ожидаются определенные линии поведения, и они сознают подобные ожидания, точно так же и от преподавателя ожидаются вполне определенные действия, и он отдает себе отчет в подобном ожидании. Это направление поведения определенными экспектациями всегда отмечает групповую активность, которая находится под влиянием обычая, традиции, условностей, правил или институционных регулятивов. Таким образом, могут быть высказаны два положения: во-первых, подавляющее большинство случаев коллективного поведения людей объясняется их общими экспектациями и пониманием; во-вторых, значительная доля социологической сферы исследования посвящена изучению подобного коллективного поведения. Когда социолог изучает обычаи, предания, игровые традиции, нравы, институты и социальную организацию, он имеет дело с социальными правилами и социальными детерминантами, посредством которых организуется коллективное поведение.
222


Элементарные формы коллективного поведения. В то время как основной объект человеческого коллективного поведения существует в форме регулируемой групповой деятельности, достаточно (и наблюдается и такое коллективное поведение, которое не находится под влиянием каких- то правил или экспектаций. Возбужденная толпа, биржевая паника, состояние военной истерии, обстановка социальной напряженности представляют собой примеры такого рода коллективного поведения. В этих случаях коллективное поведение возникает спонтанно и не подчиняется предустановленным соглашениям (understandings) или традициям. Изучение именно таких элементарных и спонтанных форм и составляет один из наиболее интересных моментов в сфере исследования коллективного поведения.
Организованные формы коллективного поведения. Не менее интересно в исследовании коллективного поведения прослеживание тою пути, по которому элементарные и спонтанные формы развиваются в организованные. Обычаи, условности, институты и социальная организация претерпевают определенное развитие, представленное переходом от расплывчатого и неорганизованного состояния к устоявшемуся и организованному статусу. Определение путей и характера подобного развития становится в изучении коллективного поведения весьма важным аспектом.
Можно сказать, что социология в целом занимается изучением социального строя и его составляющих (обычаев, правил, институтов и т.д.) как таковых; исследование же коллективного поведения занимается изучением путей становления этого социального строя в смысле возникновения и закрепления новых форм коллективного поведения.
Ключ к пониманию природы коллективного поведения дает осознание той формы социального взаимодействия, которая была названа круговой реакцией. Она относится к такому типу взаимного возбуждения (interstimulation), в рамках которого реакция одного индивида воспроизводит возбуждение. Так взаимное возбуждение приобретает круговую форму, при которой индивиды отражают настроения (states of feeling) и таким образом интенсифицируют их. Это хорошо видно на примере передачи эмоций и настроений между людьми, находящимися в состоянии возбуждения.
Типы толпы. Следует выделить четыре типа толпы. Первый может быть назван случайной толпой, как, например, в случае уличной толпы, наблюдающей за манекеном в витрине магазина. Случайная толпа обычно существует лишь мгновения, и, что более важно, она имеет очень рыхлую организацию и едва ли какое-либо единство. Ее члены приходят и уходят, уделяя лишь временно внимание объекту, который возбудил интерес толпы, и вступая лишь в слабую связь (association) друг с другом. Хотя главные механизмы формирования толпы присутствуют в случайной толпе, они настолько незначительны в объеме и слабы в действии, что далее мы не станем заниматься этим типом толпы. Второй тип может быть определен как обусловленная (conventionalized) толпа, как, например, зрители захватывающего бейсбольного матча. Их поведение, по существу, схоже с
223


поведением случайных толп, за исключением того, что оно выражается в установленных и упорядоченных формах. Именно эта упорядоченная деятельность и является отличительным признаком обусловленной толпы как особого типа. Третьим типом толпы является действующая, агрессивная толпа, наилучшим образом представленная революционной толпой или линчующим сбродом. Заметным признаком этого типа толпы является наличие цели, на которую направлена деятельность толпы. Этот тип толпы является объектом изучения практически во всех исследованиях толпы. Последний тип — экспрессивная, или так называемая танцующая толпа, это такая, которая столь часто встречается в религиозных сектах при их возникновении. Ее отличительной чертой является то, что возбуждение выражается физическим движением просто как некоей формой снятия напряжения, а не направленным на какую-либо цель.
Ш Источник: Г. Блумср. Коллективное поведение // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 166-168, 175-176.
5.
5.!. Именно в форме обобщенного другого социальный процесс влияет на поведение вовлеченных в него и поддерживающих его индивидов, т.е. сообщество осуществляет контроль над поведением своих индивидуальных членов, ибо как раз в этой форме социальный процесс (сообщество) проникает в качестве определяющего фактора в мышление индивида. В абстрактном мышлении индивид принимает установку обобщенного другого по отношению к себе безотносительно к ее выражению в любых других конкретных индивидах; в конкретном же мышлении он принимает эту установку постольку, поскольку она выражается в установках по отношению к его поведению тех других индивидов, вместе с которыми он вовлечен в данную социальную ситуацию или данное социальное действие. Но лишь принимая установку обобщенного другого по отношению к себе тем или иным из этих способов, он только и может мыслить вообще; ибо только так мышление или интернализированное общение жестами, составляющее мышление, — может иметь место. И лишь благодаря принятию индивидами установки или установок обобщенного другого по отношению к ним становится возможным существование универсума как той системы общепринятых или социальных смыслов, которую в качестве своего контекста предполагает мышление.
LU Источник: Дж. Мид. Азия // Американская социологическая мысль. М, 1996. С. 227-228.
5.2. Язык изначально был определенной установкой — взглядом, движением тела и его частей, — указывающей на наступающее социальное действие, к которому другие индивиды должны приспособить свое поведение. Он становится языком в более узком смысле, когда начинает
224


выступать как общепринятая речь в любой ее форме, т.е. когда своим жестом индивид обращается настолько же к себе, насколько и к другим вовлеченные в действие индивидам. Его речь является их речью. Он может обращаться к себе при помощи их жестов и, таким образом, представлять себе всю социальную ситуацию, в которую он вовлечен, в целом, так что социальным оказывается не только его поведение, но и сознание.
Именно из этого поведения и этого сознания и вырастает человеческое общество. Человеческий характер придает ему тот факт, что индивид при помощи языка обращается к себе в роли других членов группы и, таким образом, осознает и учитывает их в своем собственном поведении. Но хотя эта стадия эволюции и является, возможно, наиболее критической в развитии человека, она в конце концов есть только усовершенствование социального поведения низших форм. Самосознательное поведение есть только экспонента, возводящая потенциальные усложнения групповой социальной природы, которая лишь совершенствуется и усложняется; не меняет она и принципов ее организации.
ш Источник: Дж. Мид. Психология пунитивного правосудия // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 236.
225


Глава 19
СОЦИАЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
стр.стр.1. М. Вебер
226
4. Т. Луман
237
2. Τ. Парсонс
234
5. Дж. Тернер
239
3. Дж. Александер
236
1.
Размышление о последних элементах осмысленных человеческих действий всегда связано с категориями «цели» и «средства». Мы in concreto1 стремимся к чему-нибудь либо «из-за его собственной ценности», либо рассматривая его как средство к достижению некоей цели. Научному исследованию прежде всего и безусловно недоступна проблема соответствия средств поставленной цели. Поскольку мы (в границах нашего знания) способны установить, какие средства соответствуют (и какие не соответствуют) данной цели, мы можем тем самым взвесить шансы на то, в какой мере с помощью определенных средств, имеющихся в нашем распоряжении, вообще возможно достигнуть определенной цели и одновременно косвенным образом подвергнуть критике, исходя из исторической ситуации, саму постановку цели, охарактеризовав ее как практически осмысленную и лишенную смысла в данных условиях. Мы можем также установить, если осуществление намеченной цели предствляется нам возможным — конечно, только в рамках нашего знания на каждом данном этапе, — какие следствия будет иметь применение требуемых средств, с эвентуальным достижением поставленной цели, поскольку все происходящее в мире взаимосвязано Затем мы предоставляем действующему лицу возможность взвесить, каково будет соотношение этих непредусмотренных следствий с предусмотренными им следствиями своего поведения, то есть даем ответ на вопрос, какой ценой будет достигнута поставленная цель, какой удар предположительно может быть нанесен другим ценностям. Поскольку в подавляющем большинстве случаев каждая цель достигается такого рода ценой или может быть достигнута такой ценой, то все люди, обладающие чувством ответственности, не могут игнорировать необходимость взвесить, каково будет соотношение цели и следствий опре-
1 Определенно, конкретно (лат.). 226


деленных действий, а сделать это возможным — одна из важнейших функций критики посредством той техники, которую мы здесь рассматриваем. Что же касается решения, принятого на основе такого взвешивания, то это уже составляет задачу не науки, а самого человека, действующего в силу своих желаний: он взвешивает и совершает выбор между ценностями, о которых идет речь, так, как ему велят его совесть и его мировоззрение. Наука может лишь довести до его сознания, что всякое действие и, конечно, в определенных обстоятельствах также и бездействие, сводятся в итоге к решению занять определенную ценностную позицию, а тем самым (что в наши дни особенно охотно не замечают), как правило, противостоять другим ценностям. Сделать выбор — личное дело каждого.
Действующий человек — если он действует, как мы здесь предполагаем, строго «рационально» — взвешивает находящиеся «вне» его и, насколько ему это известно, данные в действительности «условия» интересующего развития и мысленно вводит в каузальную связь различные «возможные типы» своего поведения и их ожидаемые результаты, связанные с этими «внешними» условиями, чтобы затем в зависимости от мысленно полученных «возможных» результатов решить, какое поведение наиболее соответствует его «цели». Преимущество историка над его героем состоит в том, что он a posteriori знает, действительно ли соответствовала оценка этих «внешних условий» знаниям и ожиданиям действовавшего человека, об этом ведь свидетельствует фактический «результат» его действий.
Целерациональным мы называем поведение, ориентированное только на средства (субъективно), представляющиеся адекватными для достижения (субъективно) однозначно воспринятой цели.
Об «общностно ориентированных действиях» (Gemeinschaftshandeln) мы будем говорить в тех случаях, когда действия индивида субъективно осмыаенно соотносятся с поведением других людей. Случайное столкновение двух велосипедистов мы не назовем общностно ориентированными действиями, но их предшествующие попытки избежать инцидента, а также возможную «потасовку» или попытку прийти к мирному «соглашению» мы уже относим к действиям упомянутого типа. Для социологического каузального сведения важны не только общностно ориентированные действия, но это — вопрос первостепенной важности для «понимающей» социологии. Важный, хотя и не необходимый компонент общностно ориентированных действий составляет его смысловая ориентация на ожидание определенного поведения других и в соответствии с этим (субъективная) оценка шанса на успех собственных действий. Вполне понятным и важным основанием в объяснении рассматриваемых действий служит объективное наличие таких шансов, то есть большая или меньшая вероятность, которую можно выразить в «суждении об объективной возможности» (об этом подробнее ниже) того, что упомянутые ожидания обоснованны. Мы остаемся пока в пределах проблемы субъективного ожидания. «Целерациональные» действия, в том смысле, как мы их раньше определили, всегда ориентированы на ожидание. Поэтому сначала представляется, будто
227


нет принципиальной разницы в том, следует ли считать, что поведение действующего лица основано на ожидании определенных явлений природы, которые могут возникнуть либо без какого-либо вмешательства с его стороны, либо в виде реакции на его рассчитанные на них действия или подобным же образом связывать его поведение с ожиданием определенного поведения других людей. Однако в последнем случае ожидания субъективно рационально действующего индивида могут основываться и на том, что он предполагает возможным ожидать и от других субъективно осмысленного поведения и тем самым с различной степенью вероятности заранее исчислить, основываясь на определенных смысловых связях, и шансы других людей. Это ожидание может быть субъективно основанным прежде всего на том, что действующий индивид «приходит к соглашению» с другими лицами, «достигает договоренности» с ними, «соблюдения» этого (в соответствии с его собственным осмыслением такой договоренности) он, как ему представляется, имеет достаточное основание ждать от них. Уже одно это обстоятельство придает общностно ориентированным действиям специфическую и очень существенную качественную особенность, поскольку тем самым значительно расширяется сфера ожиданий, на которую индивид может, как он полагает, целерационально ориентировать свои действия. Правда, возможный (субъективно предполагаемый) смысл общностно ориентированных действий не исчерпывается ориентацией индивида на «ожидание» определенных действий третьих лиц. В пограничном случае такую ориентацию можно просто не принимать во внимание, и действия, соотнесенные по своему смыслу с действиями третьих лиц, могут быть ориентированы на субъективно предполагаемую «ценность» содержания собственных действий как таковых (на «долг» или что бы то ни было); в этом случае действия будут ориентированы не на ожидание, а на ценность. Содержанием такого «ожидания» могут быть не только действия, но и внутреннее ощущение (например, «радость») третьего лица. Переход от идеального типа смысловой соотнесенности своего поведения с осмысленным поведением третьего лица вплоть до такого случая, когда этот третий (например, грудной младенец) принимается во внимания просто как «объект», не имеет четких границ. Действия, ориентированные на ожидание осмысленных действий других людей, не более чем пограничный случай. Однако «общностно ориентированные действия» для нас всегда либо нечто, известное из истории, либо теоретически конструированное в качестве объективно «возможных» или «вероятных» действий отдельных индивидов в соответствии с действительным или с потенциально предполагаемым поведением других людей.
Обобществленно ориентированными («общественными», в узком смысле) действиями мы будем называть общностно ориентированные действия в том случае (и в той мере), если они, во-первых, осмысленно ориентированы на ожидания, которые основаны на определенных установлениях, во-вторых, если эти установления «сформированы» чисто целерационально в соответствии с ожидаемыми в качестве следствия дейст¬
228


виями обобществление» ориентированных индивидов и, в-третьих, если смысловая ориентация индивидов субъективно целерациональна.
Действия, которые по своему субъективно усредненно предполагаемому смыслу свидетельствуют о наличии «соглашения», мы назовем в отличие от «общественных действий», ориентированных на это соглашение, действиями, объединяющими в общество. Внутри ориентированных на соглашение действий важнейшим видом — «соотнесенных с обществом» общественных действий являются, с одной стороны, специфические общественные действия «органов», с другой — общественные действия индивидов, объединенных в общество, которые по своему смыслу соотнесены с действиями органов. Внутри категории обобществления, относящейся к «институтам» — мы ее рассмотрим ниже (в частности, внутри «государства»), — обычно разделяют установления, которые созданы для ориентации этих действий, — право института (в государстве — «публичное право»), и установления, регулирующие прочие действия индивидов данного института.
По принятой нами дефиниции мы говорим об «общностных» действиях там, где действия одних индивидов соотнесены по своему смыслу с действиями других, следовательно, простая «однородность» поведения ряда лиц еще не дает основания для такого определения, так же как и не всякий вид «взаимодействия» или чистое подражание как таковое. Ведь «раса» — каким бы однотипным ни было поведение принадлежащих к ней индивидов в отдельном случае — становится для нас «расовой общностью» лишь в том случае, если поведение индивидов соотносится по своему смыслу друг с другом: если, например — мы берем простейший случай, — представители данной расы в каком-либо отношении «обособляются» от чуждой им в расовом отношении среды, исходя из того что представители другой расы поступают так же (характер и масштабы такого обособления здесь значения не имеют). Когда толпа прохожих одинаково реагирует на проливной дождь, открывая зонты, то это не совместные действия (а действия «массово-однотипные»); таковыми не являются также и действия, вызванные простым «влиянием» поведения других, не соотнесенные с ним по смыслу, например, при общей панике или если толпа прохожих во время давки ни улице испытывает какое-либо психическое воздействие «массового характера». В тех случаях, когда на поведение отдельных людей влияет самый факт того, что и другие участники сложившейся ситуации поступают определенным образом, мы будем говорить о «поведении, обусловленном массовостью». Ведь нет никакого сомнения в том, что даже самый факт совместно действующей, пусть даже территориально разделенной, но соотнесенной друг с другом (например, через прессу) «массы», может оказывать влияние на поведение каждого отдельного индивида. Рассматривать здесь эту проблему мы не будем, так как она относится к области «массовой психологии». Переход от «обусловленных массовостью» действий к общностным действиям в реальности, конечно, лишен четких границ. Даже в таком явлении, как паника,
229


безусловно содержатся наряду с элементами, обусловленными массовостью, и элементы общностных действий. К этому типу действий приближаются и действия людей, сообща вступающих в схватку с вооруженным пьяным и — при эвентуальном «разделении труда» — обезоруживающих его, или когда они совместно оказывают помощь пострадавшему. Поскольку здесь в поведении людей присутствует «разделение труда», совершенно очевидно, что общностные действия ничего общего не имеют с «однотипными» действиями и часто по своему значению даже противоположны им. В названном свойстве заключается отличие от действий, основанных на «подражании». «Подражанием» может быть поведение, только «обусловленное массовостью» или ориентированное на поведение того, кому подражают, то есть «копирование». Причем это, в свою очередь, происходит скорее из-за целерациональной — или какой-либо другой — оценки значимости действия как такового, являющегося образцом для подражания, или лишь в смысловой соотнесенности с ожиданиями, например, из соображений, связанных с «конкуренцией». Отсюда ведет многоступенчатая шкала переходов к случаю весьма специфических общностных действий, где подражание объясняется тем, что поведение, являющееся образцом, рассматривается как признак принадлежности к определенному кругу людей, которые — причина здесь роли не играет — претендуют на специфический «социальный престиж» и в какой-то степени им обладают.
Каждый отдельный человек постоянно участвует в многочисленных, самых разнообразных сферах действий, общностных, основанных на согласии, и общественных. Его общностное поведение может теоретически в каждом данном своем акте осмысленно соотноситься с другой сферой чужого поведения и с другими объединениями на основе согласия и общественного объединения. Чем многочисленнее и многообразнее по типу конститутивных для них шансов сферы, на которые индивид рационально ориентирует свои действия, тем дальше заходит «рациональная дифференциация» общества; чем более обобществленными становятся по своему характеру его действия, тем большей степени достигает «рациональная организация общества».
Привычная уверенность в том, что условия повседневной жизни, будь то трамвай или лифт, деньги, суд, армия или медицина, в принципе рациональны по своей сущности, то есть являются продуктами человеческой деятельности, доступны рациональному знанию, созиданию и контролю, а это имеет серьезное значение для характера «согласия».
Социология (в том смысле этого весьма многозначного слова, который здесь имеется в виду) есть наука, стремящаяся, истолковывая, понять социальное действие и тем самым каузально объяснить его процесс и воздействие.
«Действием» мы называем действие человека (независимо от того, носит ли оно внешний или внутренний характер, сводится ли к невмешательству или терпеливому приятию), если и поскольку действующий ин¬
230


дивид или индивиды связывают с ним субъективный смысл. «Социальным» мы называем такое действие, которое по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу соотносится с действием других людей и ориентируется на него.
1. Слово «смысл» имеет здесь два значения.
Он может быть: а) смыслом, действительно субъективно предполагаемым действующим лицом в данной исторической ситуации, или приближенным, средним смыслом, субъективно предполагаемым действующими лицами в определенном числе ситуаций; б) теоретически конструированным чистым типом смысла, субъективно предполагаемым гипотетическим действующим лицом или действующими лицами в данной ситуации. Здесь вообще не идет речь о каком-либо объективно «правильном» или метафизически постигнутом «истинном» смысле. Этим эмпирические науки о действии — социология и история — отличаются от всех догматических наук — юриспруденции, логики, этики, — которые стремятся обнаружить в своих объектах «правильный», «значимый» смысл.
2. Граница между осмысленным действием и поведением чисто реактивным (назовем его так), не связанным с субъективно предполагаемым смыслом, не может быть точно проведена. Значительная часть социологически релевантного действия, особенно чисто традиционного по своему характеру (см. ниже), находится на границе того и другого. Осмысленное, то есть доступное пониманию, действие в ряде психофизических случаев вообще отсутствует, в других — может быть обнаружено только специалистами. Мистические, то есть адекватно не передаваемые словами, переживания не могут быть полностью поняты теми, кому они недоступны. Однако способность воспроизвести действие не есть обязательная предпосылка его понимания: «Чтобы понять Цезаря, не надо быть Цезарем». Полное сопереживание — важное, но не абсолютно непреложное условие понимания смысла. Доступные и недоступные пониманию компоненты какого-либо процесса часто переплетаются и связываются.
Социальное действие (включая невмешательство или терпеливое приятие) может быть ориентировано на прошедшее, настоящее или ожидаемое в будущем поведение других. Оно может быть местью за прошлые обиды, защитой от опасности в настоящем или мерами защиты грозящей опасности в будущем. «Другие» могут быть отдельными лицами, знакомыми или неопределенным множеством совершенно незнакомых людей. (Так, например, «деньги» служат средством обмена, которое действующее лицо принимает потому, что ориентирует свои действия на ожидание готовности со стороны многочисленных незнакомых и неопределенных «других» в свою очередь принять их впоследствии в процессе обмена.)
Не все типы взаимоотношений людей носят социальный характер; социально только то действие, которое по своему смыслу ориентировано на поведение других. Столкновение двух велосипедистов, например не более чем происшествие, подобное явлению природы. Однако попытка кого- нибудь из них избежать этого столкновения — последовавшая за столкно¬
231


вением брань, потасовка или мирное урегулирование конфликта — является уже «социальным действием».
Социальное действие, подобно любому другому поведению, может быть: 1) целерациональным, если в основе его лежит ожидание определенного поведения предметов внешнего мира и других людей и использование этого ожидания в качестве «условий» или «средств» для достижения своей рационально поставленной и продуманной цели\ 2) ценностно- рациональным, основанным на вере в безусловную — эстетическую, религиозную или любую другую — самодовлеющую ценность определенного поведения как такового, независимо от того, к чему оно приведет; 3) аффективным, прежде всего эмоциональным, то есть обусловленным аффектами или эмоциональным состоянием индивида; 4) традиционным, то есть основанным на длительной привычке.
1. Чисто традиционное действие, подобно чисто реактивному подражанию, находится на самой границе, а часто даже за пределом того, что может быть названо «осмысленно» ориентированным действием. Ведь часто это только автоматическая реакция на привычное раздражение в направлении некогда усвоенной установки. Большая часть привычного повседневного поведения людей близка данному типу, занимающему определенное место в систематизации поведения не только в качестве пограничного случая, но и потому, что верность привычке может быть здесь осознана различным образом и в различной степени (об этом ниже). В ряде случаев этот тип приближается к типу № 2.
2. Чисто аффективное действие также находится на границе и часто за пределом того, что «осмысленно», осознанно ориентировано; оно может быть не знающим препятствий реагированием на совершенно необычное раздражение. Если действие, обусловленное аффектом, находит свое выражение в сознательной эмоциональной разрядке, мы говорим о сублимации. В таком случае этот тип уже почти всегда близок к «ценностной рационализации», или к целенаправленному поведению, или к тому и другому.
3. Ценностно-рациональная ориентация действия отличается от аффективного поведения осознанным определением своей направленности и последовательно планируемой ориентацией на нее. Общее их свойство заключается в том, что смысл для них состоит не в достижении какой-либо внешней цели, а в самом определенном по своему характеру поведении как таковом. Индивид действует под влиянием аффекта, если он стремится немедленно удовлетворить свою потребность в мести, наслаждении, преданности, блаженном созерцании или снять напряжение любых других аффектов, какими бы низменными или утонченными они ни были.
Чисто ценностно-рационально действует тот, кто, невзирая на возможные последствия, следует своим убеждениям о долге, достоинстве, красоте, религиозных предначертаниях, благочестии или важности «предмета» любого рода. Ценностно-рациональное действие (в рамках нашей терминологии) всегда подчинено «заповедям» или «требованиям», в повиновении которым видит свой долг данный индивид. Лишь в той мере, в
232


какой человеческое действие ориентировано на них — что встречается достаточно редко и в очень различной, большей частью весьма незначительной степени, — можно говорить о ценностно-рациональном действии. Как станет ясно из дальнейшего изложения, значение последнего настолько серьезно, что позволяет выделить его в особый тип действия, хотя здесь и не делается попытка дать исчерпывающую в каком-либо смысле классификацию типов человеческого действия.
4. Целерационально действует тот индивид, чье поведение ориентировано на цель, средства и побочные результаты его действий, кто рационально рассматривает отношение средств к цели и побочным результатам и, наконец, отношение различных возможных целей друг к другу, то есть действует, во всяком случае, не аффективно (прежде всего не эмоционально) и не традиционно. Выбор между конкурирующими и сталкивающимися целями и следствиями может быть, в свою очередь, ориентирован ценностно-рационально — тогда поведение целерационально только по своим средствам. Индивид может также включить конкурирующие и сталкивающиеся цели — без ценностно-рациональной ориентации на «заповеди» и «требования» — просто как данные субъективные потребности в шкалу по степени их сознательно взвешенной необходимости, а затем ориентировать свое поведение таким образом, чтобы эти потребности по возможности удовлетворялись в установленном порядке (принцип «предельной полезности»). Ценностно-рациональная ориентация действия может, следовательно, находиться в различных отношениях с целерациональной ориентацией. С целерациональной точки зрения ценностная рациональность всегда иррациональна, и тем иррациональнее, чем больше она абсолютизирует ценность, на которую ориентируется поведение, ибо она тем в меньшей степени принимает во внимание последствия совершаемых действий, чем безусловнее для нее самодовлеющая ценность поведения как такового (чистота убеждения, красота, абсолютное добро, абсолютное выполнение своего долга). Впрочем, абсолютная целерацио- нальность действия тоже, в сущности, лишь пограничный случай.
5. Действие, особенно социальное, очень редко ориентировано только на тот или иной тип рациональности, и сама эта классификация, конечно, не исчерпывает типы ориентаций действия; они являют собой созданные для социологического исследования понятийно чистые типы, к которым в большей или меньшей степени приближается реальное поведение или — что встречается значительно чаще — из которых оно состоит. Для нас доказательством их целесообразности может служить только результат исследования.
CD Источник: М. Вебер. Избранные произведения. М., 1990. С. 509. 511, 516-517, 524, 525. 532, 545. 602-603, 625, 628-630.
233


2.
2.1. Действие — это некоторый процесс в системе «субъект действия — ситуация», имеющий мотивационное значение для действующего индивида или — в случае коллектива — для составляющих его индивидов. Это значит, что ориентация соответствующих процессов действия связана с достижением удовлетворения или уклонением от неприятностей со стороны соответствующего субъекта действия, как бы конкретно с точки зрения структуры данной личности это ни выглядело. Лишь поскольку отношение к ситуации со стороны субъекта действия будет носить мотивационный характер в таком понимании, оно будет рассматриваться в данной работе как действие в строгом смысле. Предполагается, что конечный источник энергии или «усилия» в процессах действия проистекает из организма, и в соответствии с этим всякое удовлетворение и неудовлетворение имеют органическую значимость. Но с точки зрения теории действия конкретная организация мотивации не может анализироваться в терминах потребностей организма, хотя корни мотивации находятся именно здесь. Организация элементов действия прежде всего является функцией отношения действующего лица к ситуации, а также истории этого отношения, в этом смысле «опыта».
Фундаментальное свойство действия, определенного таким образом, заключается в том, что оно состоит не только из реакций на частные «стимулы» ситуации. Кроме этого, действующее лицо развивает систему ожиданий, относящихся к различным объектам ситуаций. Эти ожидания могут быть организованы (structured) только относительно его собственных потребностей-установок (need-despositions) и вероятности удовлетворения или неудовлетворения в зависимости от альтернатив действия, которые может осуществить данное действующее лицо.
Прежде чем приступить к дальнейшему обсуждению широких методологических проблем анализа систем действия, особенно социальной системы, было бы целесообразно остановиться вообще. В самом общем смысле система потребностей-установок индивидуального действующего лица, по-видимому, состоит из двух первичных, или элементарных, аспектов, которые можно назвать аспектом «удовлетворения» и аспектом «ориентации». Первый из них относится к содержанию взаимообмена действующего лица с миром объектов, к тому, что он получает из этого взаимодействия, и к тому, ЧТО ЭТО «СТ0ИТ» для него. Второй аспект относится к тому, каково его отношение к миру объектов, к типам или способам, с помощью которых организуется его отношение к этому миру.
Выделяя аспект отношения, мы можем рассмотреть первый аспект как «катектическую» ориентацию, которая придает значимость отношению «Я» к рассматриваемому объекту или объектам при поддержании баланса удовлетворения — неудовлетворения его личности. С другой стороны, наиболее элементарной категорией «ориентации», по-видимому, является когнитивность, которая в самом широком смысле может трактоваться как 234


определение соответствующих аспектов ситуации в их отношении к интересам действующего лица. Это — когнитивный аспект ориентации, или позвавательное схематизирование по Толмену. Оба эти аспекта должны быть представлены в чем-то, что может рассматриваться как единица системы действия, как элементарное действие (unit act).
Но действия не бывают единичными и дискретными, они организованы в системы. Этот момент даже на самом элементарном системном уровне заставляет рассматривать компонент «системной интеграции». С точки зрения системы координат действия эта интеграция является упорядочением возможностей ориентации при помощи отбора. Потребности удовлетворения направлены на альтернативные объекты, имеющиеся в ситуации. Познавательное схематизирование сталкивается с альтернативой суждения или интерпретации относительно того, чем объект является или что он значит. По отношению к этим альтернативам должен существовать определенный порядок выбора. Этот процесс может быть назван оцениванием.
Следовательно, существует оценочный аспект в любой конкретной ориентации действия. Самые элементарные компоненты любой системы действия могут быть сведены к действующему лицу и его ситуации. Что касается действующего лица, то наши интересы будут сосредоточены на когнитивном, катектическом и оценочном видах ориентации; в ситуации будут выделены объекты и их классы.
Элементы действия на самом широком уровне распространяются по категориям трех основных видов мотивационной ориентации. Все три вида подразумеваются в структуре того, что названо ожиданием. Кроме катек- тических интересов, когнитивного определения ситуации и оценочного отбора в ожидание входит временной аспект ориентации относительно будущего развития системы «действующее лицо — ситуация» и памяти о прошлых действиях. Ориентация в ситуации обладает некоторой структурой, т.е. она соотнесена со своими стандартами развития. Действующее лицо делает «вклад» в определенные возможности развития. Для него важно, как они осуществляются, поскольку одни возможности должны быть реализованы скорее, чем другие.
Эта временная характеристика отношения действующего лица к развитию ситуации может быть расположена на оси активность — пассивность. На одном полюсе действующее лицо может просто «ожидать развития» и не предпринимать никаких активных действий относительно него. В другом случае оно может активно пытаться контролировать ситуацию в соответствии со своими желаниями или интересами. Будущее состояние системы «действующее лицо — ситуация», в которой действующее лицо занимает пассивную позицию, можно назвать предвосхищением. То же состояние системы в случае активного вмешательства (включая сюда предотвращение нежелательных событий) может быть названо целью. Целенаправленность действия, как мы увидим, в частности при обсуждении нормативной ориентации, является основным свойством всех систем дей¬
235


ствия. Однако с аналитической точки зрения эта целенаправленность кажется стоящей на более низком уровне по сравнению с понятием ориентации. Оба типа должны быть четко отделены от понятия «стимул — реакция», поскольку в нем нет явной ориентации на будущее развитие ситуации. Стимулы можно рассматривать как непосредственно данные, не занимаясь теоретическим анализом.
ш Источник: Т. Парсонс. Система координат действия и общая теория систем действия: культура, личность и место социальных систем // Американская социологическая мысль. М.. 1996. С. 463, 465-466.
2.2. Мы предпочитаем использовать термин «действие», а не «поведение», поскольку нас интересует не физическая событийность поведения сама по себе, но его образец, смыслосодержащие продукты действия (физические, культурные и др.), от простых орудий до произведений искусства, а также механизмы и процессы, контролирующие этот образец.
Ш Источник: Т. Парсонс. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 494.
3.
Действие — это выполнение деятельности человеком. Внимание должно быть обращено на обе стороны этого определения. С одной стороны, действие может иметь место только в двух относительно высокоорганизованных внутренних окружениях. Действие закодировано культурными системами и мотивировано индивидуальностью. С другой стороны, индивидуальности и культурные коды не исчерпывают содержания человеческой субъективности. И здесь остается еще нераскрытым, очень важным, измерение деятельности. Философы могут понять свободу воли как экзистенциальную категорию; для социологов это — своего рода процесс, который включает в себя изобретательность, типичность и стратегию.
Эти процессы придают конкретную форму применению свободы воли. Они вовлекают структурные, внутренние окружения действующего субъекта и продвигают их во времени и пространстве. Не деятельность, четко выраженная этими тремя изначальными процессами, а деятельные сочленения этих внутренних окружений включают в себя «производителя действия». Такая позиция может представить нам также интересную важную информацию о «социальных структурах». Если производители действия — не только деятели в традиционном смысле, то структуры — не только вынужденные силы, которые противостоят производителям действия извне. Культура и индивидуальность — сами по себе социальные структуры, силы, которые противостоят деятельности извне и становятся частью действия добровольно.
Структуры вместе с тем могут быть представлены как существующие вне производителя действия, только если мы сосредоточим внимание на третьем окружении деятельности — социальной системе. Здесь я обраща¬
236


юсь к политическим, экономическим, экологическим отношениям и цепочкам, которые люди выстраивают в процессе их взаимодействия во времени и пространстве. Но так как они выстраиваются из конкретных, эмпирических взаимодействий и так как они только совокупности самих действий, то невозможно представить эти компоненты социальной системы как вещи, существующие независимо от шаблонных внутренних окружений людей, которые их активируют. Таким образом, внутренние и внешние окружения действия должны быть представлены аналитическим путем, точно так же, как случайности эмпирических взаимодействий могут быть поняты только в их конкретной форме.
Сознавая внутренние окружения конкретного действия, мы поймем, что действие должно быть рассмотрено как постоянный процесс использования деятельности через культуру, а не против нее. Это означает, что ти- пификация (типичность) — деятельный процесс, воспроизводящий социальный код, продолжительное измерение каждого действия, не вместо, а наряду с измерениями творчества и изобретательности. Деятельность непосредственно связана с культурой; это не процесс, находящийся вне культуры. Так как деятельность «свободна», действие не является просто подражательным, оно никогда не воспроизводит внутренние символические окружения. Действие включает в себя процесс воплощения или репрезентации; деятельность изначально связана с символической и репре- зентационной способностью, так как производители действия осуществляют деятельность, они могут использовать репрезентационные способности, представляя свои внешние окружения через воплощение.
ш Источник. Дж. Александер. После неофункционализма: деятельность, культура и гражданское общество // Социология на пороге XXI века: основные направления исследований. М., 1999. С. 192, 194-195.
4.
Ценности есть структурные элементы субъективного смысла социального действия. Это — нечто, что имеет значение как желаемое для человека в его будущем, причем оно предпочтительнее других возможностей. Акт оценки приводит, включая выбор схемы действия (который предшествует самому действию), к решению. Большей частью ценности человека живут в его опытах и его социальных действиях. Но они не только имеют способность напоминать о прошлом опыте, но и практически его используют. Если люди осуществляют новые оценки и приходят к новым выводам, соответствующим решениям, то они вспоминают свои прошлые решения. Так формируются определенные установки (точки зрения). Более ранние акты оценки приводят к удовлетворяющим или к разочаровывающим результатам независимо от того, напоминают ли они отдельно или в целостности предпочтения. История бывших ранее рядов выборов так или иначе способствует выбору будущего хода событий.
237


Очевидно, что люди живут не только в ситуациях текущих опытов и действий, но и воспоминанием о прошедших. Они могут рефлексивно постигать ценностные аспекты своих прошлых и актуальных опытов, социально-ценностных действий, что и определяет выбор.
Теперь можно сказать, что критерии оценки делают возможным ценностные решения, особенно такие, в рамках которых уже осуществлены другие схемы действий. При этом в мотивации содержатся тематическая и интерпретационная релевантность. Этот круг проблем А. Шюц описал в своей теории систем релевантности. Ценностные действия (акты) и ценности у него участвовали непосредственно в конструировании протоморали в качестве всеобщих осознанных конструкций-предположений. Но что это за специфические элементы, которые конструирует протомораль?
Рассмотрим глубинную конструкцию непосредственного социального действия. Даже если один индивид имеет дело только с одним другим индивидом, посредством первого действия достигаются подходящие последствия действий более высокой смысловой общности в виде «Я» необщественных (индивидуальных) действий. В то время как «ego» совершает свое следующее действие, оно вспоминает о старой ценностной реакции на свое первое действие. В соответствии с принципом взаимной перспективы «ego» способно как вспоминать свои непосредственные реакции, так и реакции на действия других.
Если одно и то же действие будет производить ту же реакцию, оно будет типизировано в «ego» в качестве действия с одной типичной оценкой. Так шаг за шагом накапливаются типологии разнообразных действий с их заключительными характерными реакциями и с соответствующими оценками из субъективного запаса знания о ценности. Выбор плана действия имеет место только при принятых во внимание типологизированных реакциях другого.
Если индивид имеет автономную позицию, т. е. не обращает внимания на других, то обычно предполагается решение, которое содержит в качестве «параллельного ответа» (защищающегося или соответствующего) свое действие и смысл, которые в его решении изначально предполагались в схеме действия. Ориентированное действие одного на другого будит релевантную мотивацию другого. Этот другой оказывается втянут в интеракцию. Если старое его решение и соответствующее ему «ego» негативно, то оно отвергается, ответ дается отчетливо, что решение не только распознано «ego», но даже стоит с ним в противоречии.
Решение конфликта может не состояться на этих взаимодействующих плоскостях, но оно способствует как ничто другое образованию протоморали. Если старое решение «ego» с «ego» — действием все-таки позитивно, ответ становится не только защитой решения, но и приносит коллективный эффект во взаимодействии. Повторение взаимодействий, защищающих позитивные решения индивидов, приводит к типологии действия как положительно!© из двояких перспектив. У обоих формируется ожидание того, что
238


из типичных обстоятельств развертывается типичное действие, которое оценивается обоими партнерами как «хорошее». Так, впрочем, происходит потому, что оба партнера также имели непосредственный интерес во «Взаимодействии» и «Благе». Простая интерсубъективная конструкция является здесь чем-то большим, чем может показаться на первый взгляд.
Ш Источник: Т. Лумам. О социологическом видении нравственности и нравственной коммуникации // Социология на пороге XXI века: основные направления исследований. М., 1999. С. 314-315.
5.  * 3Хинкль определил период 30-х и начала 40-х годов как эпоху «теории социального действия»; изложенный им список основных принципов этой теории убедительно резюмирует ее сущность, а именно: 1) человеческое действие и взаимодействия обусловливаются сознанием; 2) человеческое действие является социальным, поскольку люди осознают себя и других;
3) человеческое действие является осмысленным, рациональным в самом широком смысле, предполагающим принятие решений, касающихся средств и целей; 4) человеческое действие является целенаправленным или телеологическим, поскольку оно направляется устремлениями, намерениями и целями; 5) человеческое действие испытывает принудительное воздействие и ограничивается различными условиями (биологическими, физическими, экологическими) и 6) человеческое действие подчиняется нравственным принципам, правилам, нормам и ценностям.
ш Источник. Дж. Тернер. Прошлое, настоящее и будущее в амер. социологии // Личность. Культура. Общество. Том III. Вып. 2(8) 2001. С. 26-27.
239


Г.пава 20
СОЦИАЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ
стр.1. Г. Блумер
240
1.
Социальные движения можно рассматривать как коллективные предприятия, нацеленные на установление нового строя жизни. Их начало коренится в состоянии беспокойства, а движущая сила проистекает, с одной стороны, из неудовлетворенности настоящей формой жизни, а с другой — из желаний и надежд на какое-то новое устройство существования. Путь развития социального движения показывает возникновение нового строя жизни. В своем начале социальное движение аморфно, плохо организовано и не имеет формы; коллективное поведение находится на примитивном уровне, который мы уже рассмотрели, а механизмы взаимодействия, о которых мы также уже говорили, элементарны и спонтанны. По мере того как социальное движение развивается, оно принимает характер общества. Оно приобретает организацию и форму, корпус обычаев и традиций, упрочившееся руководство, постоянное разделение труда, социальные правила и социальные ценности, — короче, культуру, социальную организацию и новое устройство жизни.
Наше исследование социальных движений коснется трех их видов — общих, специфических и экспрессивных социальных движений.
Новые культурные направления. Под общими социальными движениями мы подразумеваем такие движения, как рабочее, молодежное, женское и движение за мир. Их основу составляют последовательные и всеобъемлющие изменения человеческих ценностей — изменения, которые могут быть названы культурными течениями. Эти культурные течения символизируют какие-то общие сдвиги в мышлении людей, и особенно по линии тех представлений, которые они имеют о самих себе, а также о своих правах и привилегиях. За какой-то период времени множество людей может развить какую-то новую точку зрения на свои права — точку зрения, главным образом основанную на желаниях и надеждах. Это означает возникновение некоторого нового набора ценностей, которые влияют на тот способ, каким люди представляют себе свою собственную жизнь. При- 240


мерами таких культурных течений в нашей собственной недавней истории являются возросшая ценность здоровья, вера в свободное образование, расширение права голоса, эмансипация женщин, растущее внимание к детям и растущий престиж науки.
Характеристики общих социальных движений. Общие социальные движения приобретают форму нащупывания (groping) и некоординированных попыток. У них есть только какое-то общее направление, в котором они продвигаются медленно, спотыкаясь, но настойчиво. Эти движения неорганизованны, не имеют ни устоявшегося руководства, ни признанного членского состава; им свойственна низкая степень управления и контроля. Такие черты общих социальных движений характерны, например, для женского движения, имеющего общую и расплывчатую цель эмансипации женщин. Женское движение, как и все общие социальные движения, направляет свою деятельность на самые разные области — дом, брак, образование, промышленность, политику, путешествия — ив каждой сфере представляет собой поиск такого переустройства, которое отвечало бы новой концепции статуса женщины. Такое движение является эпизодическим в своем развитии и состоит из весьма разрозненных проявлений активности. Оно может выказать значительный энтузиазм в одном пункте, неохоту и инерцию — в другом; оно может преуспеть в одной сфере и никак не проявить себя в другой. Вообще, можно сказать, что его развитие очень неровно, сопровождается задержками, отступлениями, частыми возвращениями к пройденным этапам. В одно время толчок к движению может исходить от людей из одного места, в другое — из другого. В целом движение, как правило, осуществляется множеством известных и неизвестных людей, которые борются в самых различных сферах, причем их борьба и достижения не становятся повсеместно известными.
Основа специфических социальных движений. Подобно тому как культурные течения обеспечивают основу, на которой возникают общие социальные движения, общее социальное движение составляет фундамент, на котором развиваются специфические социальные движения. Действительно, специфическое социальное движение можно рассматривать как кристаллизацию значительной доли мотивации неудовлетворенности, надежды и желания, пробужденных общим социальным движением, и сосредоточение этой мотивации на какой-либо специфической цели. Подходящей иллюстрацией может служить движение за отмену рабства, которое было в значительной степени индивидуальным выражением широко распространенного гуманистического движении XIX века. Осознав взаимоотношения между общим и специфическим социальным движением, мы можем обратиться к анализу последнего.
Характеристики. Выделяющимися примерами этого типа движения являются реформистские и революционные движения. Специфическое социальное движение — это движение, обладающее четко определенной целью, которую оно стремится достичь. В этом усилии оно развивает свою
241


организацию и структуру, что делает его, но существу, обществом. Оно развивает признанное и принятое руководство и определенный членский, состав, характеризующийся «мы-сознанием». Оно формирует некий корпус традиций, некий преобладающий набор ценностей, какую-то философию, определенные наборы правил и совокупность общих экспектаций. Его члены преданны и верны друг другу. Внутри него развивается определенное разделение труда, особенно в форме какой-то социальной структуры, в которой индивиды занимают определенные статусные позиции.
Представляется, что мораль основывается и взращивается на определенном наборе убеждений. В случае какого-либо социального движения в последних можно выделить три вида. Первый вид — убеждение в правильности и праведности цели движения. Оно сопровождается верой в то, что достижение целей движения возвестит наступление чего-то подобного тысячелетнему царству. Когда движение достигнет своих целей, все злое, несправедливое, неподлинное и неправильное будет искоренено. В этом смысле цель всегда переоценивается. Однако эти представления придают членам движения ярко выраженную уверенность в самих себе.
Второй вид убеждений, тесно связанный с этими представлениями, — вера в конечное достижение движением своей цели. Считается, что в этом есть определенная неизбежность. Поскольку движение воспринимается как некий необходимый для возрождения мира фактор, оно считается соответствующим высочайшим моральным ценностям вселенной и в этом смысле — находящимся под божественным покровительством. Как следствие, возникает вера в неизбежность успеха, пусть даже это будет лишь после длительной и тяжелой борьбы.
Наконец, третьей частью этого комплекса убеждений является вера в то, что на движение возложена некая священная миссия.
Вместе эти убеждения придают устойчивый и неизменный характер цели движения и твердость — его усилиям. Препятствия, задержки, отступления являются поводами для новых усилий, а не для разочарования или отчаяния, поскольку они не наносят серьезного ущерба вере в праведность и неизбежность его успеха.
Из этого объяснения ясно, что развитие морали в каком-либо движении является, по существу, развитием сектантской установки и религиозной веры. Это дает ключ к пониманию наиболее известных способов построения морали в каком-то определенном движении. Один из них состоит в возникновении какого-либо культа, который ясно различим в каждом устойчивом и прочном социальном движении. Обычно имеются некий главный святой и ряд менее важных святых, выбранных среди народных вожаков движения. Гитлер, Ленин, Маркс, Мэри Бэйкер Эдди и Сунь Ят- сен могут послужить подходящими примерами главных святых. Такие лидеры, по существу, обожествляются и наделяются чудесной силой. Они считаются высшими, умнейшими и непогрешимыми. Люди вырабатывают по отношению к ним установку благоговения и трепета, возмущаясь по¬
242


пытками описать их как обыкновенных людей. Картины и другие изображения таких людей приобретают характер религиозных идолов. Вслед за святыми движения идут его герои, его мученики. Они также начинают рассматриваться в качестве священных фигур. Развитие этого культа святых является важным способом распространения религиозной, по существу, веры в движение, способствующим также построению того типа убеждений, о котором говорилось выше.
Схожей функцией обладает и возникновение в движении какого-либо вероучения и священного писания. Их также можно обнаружить во всех устойчивых социальных движениях. Так, — и об этом часто говорилось, — Das Kapital и Mein Kampf стали библиями соответственно коммунистического и национал-социалистического движений. Роль вероучения и литературы этого сорта в сообщении движению религиозных убеждений должна быть ясна.
Развитие групповой идеологии. Без идеологии социальное движение будет двигаться вслепую и едва ли сможет удержаться перед лицом ожесточенной оппозиции со стороны внешних групп. Следовательно, идеология играет значительную роль в жизни движения; этот механизм является существенным для устойчивости и развития движения. Идеология движения состоит из определенного свода учения, верований и мифов. Точнее, она, очевидно, имеет следующие компоненты: во-первых, формулировка назначения, цели и предпосылок движения; во-вторых, свод суждений, содержащих критику существующей системы и приговор этой системе, которую движение подвергает нападкам и стремится изменить; в-третьих, оборонительное учение, которое служит в качестве оправдания движения и его целей; в-четвертых, свод убеждений, касающихся политики, тактики и практической деятельности движения; в-пятых — мифы движения.
Реформа и революция. Было отмечено, что специфические социальные движения бывают главным образом двух видов: реформистские и революционные. Оба стремятся внести изменения в социальный строй и существующие институты. Их жизненные циклы в чем-то похожи, и развитие обоих зависит от механизмов, которые мы только что обсудили. Однако между ними существует ряд достойных внимания различий; некоторые из этих различий сейчас будут рассмотрены.
Эти два движения различаются по размаху своих целей. Реформистское движение стремится изменить какую-либо специфическую фазу или ограниченную область существующего социального строя; оно может стремиться, например, к упразднению детского труда или запрещению потребления алкоголя. У революционного движения более емкая цель: оно стремится перестроить весь социальный строй в целом.
Отличительная черта экспрессивных движений. Характерной чертой экспрессивных движений является то, что они не стремятся изменить институты социального строя или их реальный характер. Напряжение и беспокойство, из которых они вырастают, не сфокусированы на какой-либо
243


цели социального изменения, какую это движение стремилось бы достичь. Вместо этого они разряжаются в каком-либо виде экспрессивного поведения, которое, однако, по мере того, как оно выкристализовывается, может оказывать глубокое воздействие на индивидуальности людей и на характер социального строя. Мы рассмотрим два вида экспрессивных движений: религиозные движения и моду.
LU Источник: Г. Влумср. Коллективное повеление // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 193-196. 202-205, 207.
244


Глава 21
СОЦИАЛЬНЫЙ КОНТРОЛЬ
стр.стр.1. Э. Дюркгейм
245
4. Т. Парсонс
248
2. М. Вебер
246
5. М.Х. Мескон, М. Альберт, Ф. Хедоури
3. А. Файоль
247
253
1.
Когда я действую как брат, супруг или гражданин, когда я выполняю заключенные мною обязательства, я исполняю обязанности, установленные вне меня и моих действий правом и обычаями. Даже когда они согласны с моими собственными чувствами и когда я признаю в душе ирреальность, последняя остается все-таки объективной, так как я не сам создал их, а усвоил их благодаря воспитанию.
Типы поведения или мышления не только находятся вне индивида, но и наделены принудительной силой, вследствие которой они навязываются ему независимо от его желания. Конечно, когда я добровольно сообразуюсь с ними, это принуждение, будучи бесполезным, мало или совсем не ощущается. Тем не менее оно является характерным свойством этих фактов, доказательством чего может служить то обстоятельство, что оно проявляется тотчас же, как только я пытаюсь сопротивляться. Если я пытаюсь нарушить нормы права, они реагируют против меня, препятствуя моему действию, если еще есть время; или уничтожая и восстанавливая его в его нормальной форме, если оно совершено и может быть исправлено; или же, наконец, заставляя меня искупить его, если иначе его исправить нельзя. Относится ли сказанное к чисто нравственным правилам?
Общественная совесть удерживает от всякого действия, оскорбляющего их, посредством надзора за поведением граждан и особых наказаний, которыми она располагает. В других случаях принуждение менее сильно, но все-таки существует. Если я не подчиняюсь условиям света, если я, одеваясь, не принимаю в расчет обычаев моей страны и моего класса, то смех, мною вызываемый, и то отдаление, в котором меня держат, производят, хотя и в более слабой степени, то же действие, что и наказание в собственном смысле этого слова. В других случаях имеет место принуждение хотя и косвенное, но не менее действенное. Я не обязан говорить по-
245


французски с моими соотечественниками или использовать установленную валюту, но я не могу поступить иначе. Если бы я попытался ускользнуть от этой необходимости, моя попытка оказалась бы неудачной.
Такова, стало быть, категория фактов, отличающихся весьма специфическими свойствами; ее составляют способы мышления, деятельности чувствования, находящиеся вне индивида и наделенные принудительной силой, вследствие которой они ему навязываются.
Воровство и просто нечестность оскорбляют одно и тоже альтруистическое чувство — уважение к чужой собственности. Но одно из этих действий оскорбляет данное чувство слабее, чем другое, а так как, с другой стороны, это чувство в среднем в сознаниях не достигает такой интенсивности, чтобы живо ощущалось и более легкое из этих оскорблений, то к последнему относятся терпимее. Вот почему нечестного только порицают, тогда как вора наказывают.
ÉU Источник.г). Дюркгейм. Социология. М., 1995. С. 29-31. 88.
2.  * 1Легитимность порядка может быть гарантирована также (или только) ожиданием специфических внешних последствий, следовательно, интересом, причем это ожидание особого рода.
Порядком мы будем называть:
а) условность, если ее значимость внешне гарантирована возможностью того, что любое отклонение натолкнется внутри определенного круга людей на (относительно) общее и практически ощутимое порицание;
б) право, если порядок внешне гарантирован возможностью (морального или физического) принуждения, осуществляемого особой группой людей, в чьи непосредственные функции входит охранять порядок или предотвращать нарушение его действия посредством применения силы.
1. Условностью мы будем называть «обычай», который считается в определенном кругу людей «значимым» и невозможность отклонения от которого гарантируется порицанием. В отличие от права (в принятом нами смысле слова) здесь отсутствует специальная группа людей, осуществляющая принуждение. Если Штаммлер видит критерий различия между условностью и правом в совершенно «добровольном» подчинении, то это не соответствует обычному словоупотреблению и не подтверждается его собственными примерами. Следование «условности» (в обычном смысле слова), то есть необходимость придерживаться принятой манеры приветствия, одежды, определенных границ в общении по форме и содержанию, весьма серьезно «ожидается» от индивида как обязательное соответствие принятым образцам и отнюдь не предоставляется его свободному решению на манер того, как обычай позволяет индивиду по своему усмотрению выбирать свои трапезы.
При нарушении условности (например, «профессиональной этики») социальный бойкот со стороны людей одной профессии часто оказывается
246


значительно действенной и ощутимой карой, чем та, которую мог бы вынести судебный приговор. Здесь отсутствует только специальная группа людей, гарантирующая повиновение (у нас это судьи, прокуроры, чиновники, судебные исполнители и т.д.). Однако граница эта не может быть точно очерчена. Пограничным случаем конвенциональной гарантии, переходящей в правовую гарантию системы, является угроза подлинного организованного бойкота. В нашей терминологии это уже средство юридического принуждения. В данном случае нас не интересует то обстоятельство, что гарантией условности может быть не только порицание, но и другие средства (как, например, использование права хозяина дома при поведении, нарушающем условность, принятую в данном кругу людей). Решающим здесь является то, что такие (часто жесткие) меры принуждения применяет отдельный человек именно в качестве конвенционального порицания, а не специально предназначенная для этого группа людей.
2. Мы в данном случае считаем решающим для понятия «права» (которое для других целей может быть определено совершенно иным образом) наличие специальной группы принуждения. Она, разумеется, совсем не должна быть всегда похожа на то, к чему мы привыкли теперь. Прежде всего, совсем не обязательно наличие «судебной» инстанции. Такой группой может быть, например, «род» (в вопросах кровной мести и «файды»), если для его реакции действительно значимы установления какой-либо системы. Впрочем, это крайний случай того, что можно еще считать «юридическим принуждением».
Ш Источник. М. Вебер. Избранные произведения. М., 1990. С. 640-641.
3.
Контроль в предприятии состоит в проверке — все ли протекает согласно принятой программе, согласно данным приказаниям и установленным принципам.
Его целью является — отметить ошибки и заблуждения, что бы можно было их исправить и избежать их повторения.
Он применяется в отношении ко всему: к вещам, к лицам, к действиям.
С административной точки зрения необходимо удостовериться, что программа имеется, что она выполняется и корректируется соответственно условиям времени, что социальный организм в порядке, что распорядительство осуществляется согласно принципам, что совещания для координирования собираются и т. д. и т.п.
С коммерческой точки зрения необходимо удостовериться, что входящие и исходящие материалы точно оцениваются по количеству, качеству и стоимости, что инвентарные ведомости в порядке, что снабжение налажено и т. д.
С технической точки зрения необходимо наблюдать за ходом операций, их результатами, особенностями, своевременным ремонтом, функционированием персонала и машин и т. д.
247


С финансовой точки зрения контроль распространяется на книги и кассу, на ресурсы и потребности, на использование фондов и т. д.
Со страховой точки зрения необходимо удостовериться, что принятые для охраны имущества и лиц меры исправно действуют.
Наконец, с учетной точки зрения необходимо констатировать, что документы проходят в исполнении быстро, что они дают ясную картину состояния предприятия, что контроль находит в книгах, статистических данных и диаграммах хороший материал для проверки и что не встречается никаких бесполезных документов или статистических данных.
Для того, чтобы контроль был действенным, нужно, чтобы он был проведен вовремя и сопровождался санкцией.
Вполне ясно, что если заключения контроля, даже весьма дельного, последуют слишком поздно для того, чтобы оказалось возможным их использовать, то самый контроль окажется бесполезной операцией.
Не менее ясно также, что контроль бесполезен, если вытекающие из него практические заключения кладутся просто под сукно.
Обеих этих ошибок не должно допускать хорошее управление.
Хорошо организованный контроль является ценным союзником управления; он может снабжать его рядом ценных сведений, которые часто обычный служебный надзор не в состоянии ему давать. Он может распространять свое действие повсюду; зависит от управления, чтобы его работа была плодотворной. Хороший контроль предохраняет от неприятных сюрпризов, могущих вылиться в катастрофу.
ш Источник: А. Файоль. Общее и промышленное управление // Управление это наука и искусство. М., 1992. С. 82-84.
4.
4.1. Ядром общества как системы является структурированный нормативный порядок, посредством которого организуется коллективная жизнь популяции. Как порядок, он содержит ценности, дифференцированные и патикуляризированные нормы и правила, причем все должно соотноситься с культурой для того, чтобы быть значимым и легитимным. Он задает понимание членства, которое проводит различие между людьми, принадлежащими к обществу и не принадлежащими к нему. Проблемы, касающиеся «юрисдикции» нормативной системы, могут сделать невозможным точное соответствие между статусом «подпадения» под нормативные обязательства и статусом членства, поскольку навязывание нормативной системы, как кажется, связано с контролем (например, через полицейскую функцию) посредством санкций, используемых за и против людей, располагающихся на какой-либо территории. До тех пор пока эти проблемы не становятся критическими, социетальный коллектив может, когда это необходимо, действовать эффективно, как единое целое. Это же можно сказать и о различных его подколлективах.
248


Главным функциональным требованием во взаимоотношениях между обществом и культурной системой является легитимация общественного нормативного порядка. Система лигитимации определяет основания для прав и запретов; прежде всего, но не исключительно, требует легитимации использование власти. Используемое здесь понятие легитимации не нуждается в прилагательном «моральный» в современном смысле слова. Но оно предполагает, что в некотором смысле «правильно» то, что делается в соответствии с институционализированным порядком.
Функция легитимации независима от оперативных функций социальной системы. Никакой нормативный порядок никогда не является самоле- гитимизирующим в том смысле, что одобренный или запрещенный им способ жизни просто является правильным или нет и не вызывает вопросов. Не может он адекватно легитимизироваться и необходимостью, определяемой нижними уровнями иерархии контроля, например, тем, что что- то должно быть сделано каким-то специфическим образом потому, что на карту поставлена стабильность или даже выживание системы.
Основная функциональная проблема, связанная с отношением социальной системы к системе личности, касается усвоения, развития и утверждения в процессе жизненного цикла адекватной мотивации для участия в социально значимых и контролируемых образцах действия. Общество, в свою очередь, должно также адекватно удовлетворять или вознаграждать своих членов через такие образцы действия, если оно желает постоянно воспроизводиться как система на основе этих действий. Это отношение составляет «социализацию», единый сложный процесс, посредством которого личности становятся членами социетального сообщества и поддерживают этот статус.
Как мы отмечали ранее, поддержание нормативного порядка требует, чтобы он осуществлялся различными способами. Должна быть очень значительная — даже если и не всегда полная — согласованность с поведенческими ожиданиями, устанавливаемыми посредством ценностей и норм. Самым главным условием подобной согласованности является интернализация ценностей и норм общества его членами, поскольку подобная социализация лежит в основе консенсусного основания социетального сообщества. В свою очередь, социализация в качестве основания консенсуса усиливается по многим пунктам взаимосвязанными интересами, особенно экономическими и политическими. Ни одно общество не может поддерживать стабильность перед лицом различных потребностей и напряжений до тех пор, пока интересы его граждан не связаны солидарностью, а также внутренней лояльностью и обязательствами.
Кроме консенсуса и взаимосвязанных интересов до сих пор необходима машина принуждения. Эта потребность связана, в свою очередь, с необходимостью в авторитетной интерпретации институционализированных нормативных обязательств. Все общества поэтому имеют некоторый тип «правовой процедуры», посредством которой без применения насилия может быть вынесено решение относительно правильного или неправиль-
249


ного действия и посредством которой правонарушители могут быть удержаны от того, чтобы действовать на основе своих интерпретаций, интересов и чувств в ущерб другим.
В силу указанной территориальной взаимосвязи места жительства, работы, религиозной деятельности, политической организации и других различных факторов, поддержание нормативного порядка не может быть отделена от территориального контроля над поведением. Функция управления должна включать в себя ответственность за сохранение территориального единства нормативного порядка общества. Этот императив имеет и внутренний, и внешний аспекты. Первый касается условий навязывания общих норм и облегчения выполнения существенных функций различными подразделениями общества. Второй касается предотвращения разрушительного вмешательства людей, не являющихся членами данного общества. Из наличия органических потребностей и потребностей в месте проживания следует, что оба указанных аспекта имеют нечто общее: последним средством предотвращения разрушительного действия является использование физической силы. Использование силы возможно в различных формах, особенно таких, как защита территории от внешнего врага или помещение правонарушителей в места лишения свободы (заключения). Контроль или нейтрализация организованного использования силы являются одной из функциональных потребностей при поддержании со- циетального сообщества. В более высокодифференцированных обществах это всегда предполагает некоторую степень правительственной монополизации социальной организованной силы.
Общество должно составлять социетальное сообщество, которое имеет адекватный уровень интеграции, или солидарности, и отличительный статус членства. Это не исключает отношения контроля или даже симбиоза с элементами популяции, которые только частично интегрированы в сообщество, такими, например, как евреи диаспоры. Однако в нем должно быть ядро полностью интегрированных членов.
Это сообщество должно быть «носителем» культурной системы, достаточно генерализованной и интегрированной для того, чтобы легитимизировать нормативный порядок. Подобная легитимация требует наличия системы конститутивного символизма, который обосновывает идентичность и солидарность сообщества так же, как и верований, ритуалов и других культурных компонентов, воплощающих подобный сиволизм. Культурные системы обычно шире, чем любое общество и его коммунитарная организация, хотя в ареалах, включающих много обществ, различные культурные системы могут на самом деле переходить одна в другую. В этом контексте самодостаточность общества предполагает институционализацию достаточного числа культурных компонентов для того, чтобы удовлетворить социетальные потребности сносным образом. Конечно, отношения между обществами, имеющими одну и ту же или родственные культурные системы, ставят специальные проблемы, некоторые из которых будут рассмотрены ниже.
250


Мы показали, что осуществление нормативного порядка среди коллективно организованного населения влечет за собой контроль над территорией. Это фундаментальный императив относительного единства управленческих институтов. Более того, это главная причина, по которой ни один функционально специфический коллектив, такой как церковь или коммерческая фирма, не может называться обществом. В отношении к членам общества как к личностям социальная самодостаточность требует (и, возможно, это требование является наиболее фундаментальным) адекватного контроля над мотивациями. За некоторыми внутренне ограниченными исключениями (такими как образование новых колоний) она требует, чтобы члены сообщества рекрутировались посредством рождения и социализации, первоначально главным образом через систему формального обучения и другие механизмы. Система социального рекрутирования может рассматриваться как механизм социального контроля над личностной структурой членов общества.
Наконец, самодостаточность предполагает адекватный контроль над экономико-технологическим комплексом для того, чтобы физическая среда могла быть использована как ресурсная основа целенаправленным и сбалансированным образом. Этот контроль переплетается с политическим контролем над территорией и с контролем за членством в связи с комплексом родства и места жительства.
Q3 Источник: Т. Парсонс. Понятие общест ва: компоненты и их взаимоотношения // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 500-501, 503, 505-506, 509-511.
4.2. Структуру социальных систем можно анализировать, применяя четыре типа независимых переменных: ценности, нормы, коллективы и роли. Ценности занимают ведущее место в том, что касается исполнения социальными системами функции по сохранению и воспризводству образца, так как они суть не что иное, как представления о желаемом типе социальной системы, которые регулируют процессы принятия субъектами действия определенных обязательств. Нормы, основная функция которых — интегрировать социальные системы, конкретны и специализированы применительно к отдельным социальным функциям и типам социальных ситуаций. Они не только включают элементы ценностной системы, конкретизированные применительно к соответствующим уровням в структуре социальной системы, но и содержат конкретные способы ориентации для действия в функциональных и ситуационных условиях, специфичных для определенных коллективов и ролей. Коллективы принадлежат к числу, тех структурных компонентов, для которых наиболее важна целедостиженче- ская функция. Отбрасывая многочисленные случаи крайне неустойчивых групповых систем, таких, как толпа, мы считаем коллективом только такие, которые отвечают двум критериям. Во-первых, они должны иметь определенный статус членства, так что в целом может быть проведено четкое различение членов и не членов данного коллектива — критерий, применимый в широчайшем спектре случаев — от элементарной семьи до
251


политических сообществ. Во-вторых, внутри коллектива должна наличествовать дифференциация его членов по статусам и функциям, так что от некоторых членов ожидается, что они будут делать нечто определенное, то, чего не ожидают от других. Роль — это такой структурный компонент, который в первую очередь выполняет адаптивную функцию. С ее помощью определяется класс индивидов, которые посредством взаимных ожиданий включаются в тот или иной коллектив. Поэтому роли охватывают основные зоны взаимопроникновения социальной системы и личности индивида. Какая-то отдельно взятая роль, однако, никогда не составляет отличительную особенность конкретного индивида. Отец является особенным отцом только для своих детей, с точки же зрения ролевой структуры своего общества он всего лишь один из категории отцов. Одновременно он также участвует во множестве других видов взаимодействия, например, выполняет свою роль в профессиональной структуре.
То, что социальные системы представляют собой реальность sui generis, в частности означает, что все перечисленные типы их структурных компонентов являются по отношению друг к другу независимыми переменными. Так, например, высокоабстрактные ценностные образцы вовсе не всегда узаконивают одни и те же нормы, коллективы и роли при любых обстоятельствах. Точно так же многие нормы регулируют действия бесчисленного множества коллективов и ролей, но лишь в определенной части их действий. Поэтому коллектив обычно функционирует под контролем большого числа специальных норм. В нем всегда наличествует множество ролей, хотя почти каждая значительная роль исполняется во множестве конкретных коллективов. Тем не менее социальные системы состоят из комбинаций этих структурных компонентов. Чтобы достичь стабильной институционализации, коллективы и роли должны «руководствоваться» конкретными ценностями и нормами, а сами ценности и нормы институционализируются только постольку, поскольку они «воплощаются в жизнь» конкретными коллективами и ролями.
Мы определяем общество как такой тип социальной системы, который обладает наивысшей степенью самодостаточности относительно своей среды, включающей и другие социальные системы. Полная самодостаточность, однако, была бы несовместима со статусом общества как подсистемы системы действия. Любое общество для сохранения себя в качестве системы зависит от того, что оно получает в порядке взаимообмена с окружающими системами. И, значит, самодостаточность в отношении среды означает стабильность отношений взаимообмена и способность контролировать взаимообмен в интересах своего функционирования. Этот контроль может варьироваться от способности предотвратить или «пресечь» какие-то нарушения до способности благоприятным для себя образом формировать отношения со средой.
Физическая среда имеет для общества адаптивное значение в том смысле, что она является непосредственным источником материальных ресурсов, которые используются обществом посредством своих производ¬
252


ственных, технологических и экономических механизмов. Распределение доступа к материальным ресурсам, будучи связано с системой разделения труда через экологический аспект жизни общества, требует решения вопросов территориального размещения различных подгрупп населения, а также закрепления за ними различных экономических интересов. У физической среды есть и второй значимый для общества аспект (ввиду важности физической силы для сдерживания нежелательных действий), в соответствии с которым эффективное социетальное целедостижение нуждается в контроле за действиями в пределах определенной территории. Поэтому мы имеем дело с двумя проявлениями самодостаточности общества, которые относятся, соответственно, к экономическому и политическому функционированию в отношениях с физическим окружением — через технологию и организованное использование силы при исполнении военных и полицейских функций.
В период новейшей истории экономика значительно отдалилась от классической модели, очерченной в «капиталистической» идеологии XIX в. Она подвержена не только институциональному контролю, особенно правовому регулированию, основанному на законодательстве о контракте и собственности, но и целому комплексу ограничений со стороны государственной ценовой политики, олигополистической практики бизнеса и коллективных договоров с профсоюзами, если перечислить лишь некоторые из них. Происходит также существенное перераспределение ресурсов, главным образом через использование налоговых поступлений для субсидирования отдельных коллективов и определенных видов деятельности, которое выходит за пределы основных функций государства; диапазон этого процесса простирается от поддержки неимущих до финансирования научно-исследовательской деятельности.
В плане сосредоточения власти и полномочий общество, в конечном счете, стало более децентрализованным и основанным на добровольных ассоциациях, нежели более концентрированным. Для этого явления опять- таки напрашивается объяснение в терминах скорее относительного, чем абсолютного, ухудшения дел в этой области. Особенно часто упоминаемым негативным символом стала «бюрократия», подразумевающая строгий централизованный контроль с помощью жестких правил и полномочий. Мы старались показать, что в действительности основная тенденция состоит не в росте бюрократии, пусть последняя сама по себе и не преобразуется, а в развитии организаций по типу добровольных ассоциаций.
£0 Источник. Т. Парсонс. Система современных обществ. М., 1998. С. 18-20, 142, 155.
5.
Слово «контроль», как и слово «власть», рождает прежде всего отрицательные эмоции. Для многих людей контроль означает прежде всего ограничение (как цепь для собаки), принуждение, отсутствие самостоятельности и т. п. — в общем, все то, что прямо противоположно нашим
253


представлениям о свободе личности. Вследствие такого устойчивого восприятия, контроль относится к числу тех функций управления, сущность которых понимается чаще всего неправильно. Если спросить, что же означает контроль для менеджера, то чаще всего люди ответят вам: это то, что позволяет удерживать работников в определенных рамках. В принципе — это верно. Один из аспектов контроля действительно состоит в обеспечении подчинения чему-то. Однако сводить контроль просто к неким ограничениям, исключающим возможность действий, наносящих вред организации и заставляющих каждого вести себя строго дисциплинированно, — означало бы упустить из виду основную задачу управления.
Контроль — это процесс обеспечения достижения организацией своих целей.
Процесс контроля состоит из установки стандартов, измерения фактически достигнутых результатов и проведения корректировок в том случае, если достигнутые результаты существенно отличаются от установленных стандартов.
Руководители начинают осуществлять функцию контроля с того самого момента, когда они сформулировали цели и задачи и создали организацию. Контроль очень важен, если вы хотите, чтобы организация функционировала успешно. Без контроля начинается хаос и объединить деятельность каких-либо групп становится невозможно. Важно и то, что уже сами по себе цели, планы и структура организации определяют ее направление деятельности, распределяя ее усилия тем или иным образом и направляя выполнение работ. Контроль, таким образом, является неотъемлемым элементом самой сущности всякой организации. Это и дало основание Питеру Друкеру заявить: «Контроль и определение направления — это синонимы».
Функция контроля — это такая характеристика управления, которая позволяет выявить проблемы и скорректировать соответственно деятельность организации до того, как эти проблемы перерастут в кризис.
Поддержание успеха. Равно важной является и положительная сторона контроля, состоящая во всемерной поддержке всего того, что является успешным в деятельности организации. Сопоставляя реально достигнутые результаты с запланированными, т.е. отвечая на вопрос «Насколько мы продвинулись к поставленным целям?», руководство организации получает возможность определить, где организация добилась успехов, а где потерпела неудачу. Другими словами, один из важных аспектов контроля состоит в том, чтобы определить, какие именно направления деятельности организации наиболее эффективно способствовали достижению ее общих целей. Именно так мелкие фирмы определяют, в каких областях им расширяться и заключать контракты, и именно так конгломераты типа «Галф энд Уэстерн» определяют, какая из входящих в их состав фирм должна получить большую долю ресурсов, а какую следует продать или расформировать. Определяя успехи и неудачи организации и их причины, мы получаем возможность достаточно быстро адаптировать организацию к
254


динамичным требованиям внешней среды и обеспечить тем самым наибольшие темпы продвижения к основополагающим целям организации.
Широта контроля. Контроль — это критически важная и сложная функция управления. Одна из важнейших особенностей контроля, которую следует учитывать в первую очередь, состоит в том, что контроль должен быть всеобъемлющим. Контроль не может оставаться прерогативой исключительно менеджера, назначенного «контролером», и его помощников. Каждый руководитель, независимо от своего ранга, должен осуществлять контроль как неотъемлемую часть своих должностных обязанностей, даже если никто ему специально этого не поручал.
Контроль есть фундаментальнейший элемент процесса управления. Ни планирование, ни создание организационных структур, ни мотивацию нельзя рассматривать полностью в отрыве от контроля. Действительно, фактически все они являются неотъемлемыми частями общей системы контроля в данной организации.
Контроль напоминает айсберг, большая часть которого, как известно, скрыта под водой. Некоторые наиболее важные виды контроля данной организации могут быть замаскированы среди других функций управления. Так, например, хотя планирование и создание организационных структур редко относят к процедуре контроля, они, как таковые, позволяют осуществлять предварительный контроль над деятельностью организации. Этот вид контроля называется предварительным потому, что осуществляется до фактического начала работ.
Как это собственно следует из его названия, текущий контроль осуществляется непосредственно в ходе проведения работ. Чаще всего его объектом являются подчиненные сотрудники, а сам он традиционно является прерогативой их непосредственного начальника. Регулярная проверка работы подчиненных, обсуждение возникающих проблем и предложений по усовершенствованию работы позволит исключить отклонения от намеченных планов и инструкций. Если же позволить этим отклонениям развиться, они могут перерасти в серьезные трудности для всей организации.
Текущий контроль не проводится буквально одновременно с выполнением самой работы. Скорее он базируется на измерении фактических результатов, полученных после проведения работы, направленной на достижение желаемых целей. Для того чтобы осуществлять текущий контроль таким образом, аппарату управления необходима обратная связь.
При текущем контроле используется обратная связь в ходе проведения самих работ для того, чтобы достичь требуемых целей и решить возникающие проблемы прежде, чем это потребует слишком больших затрат. В рамках заключительного контроля обратная связь используется после того, как работа выполнена. Либо сразу по завершению контролируемой деятельности, либо по истечении определенного заранее периода времени фактически полученные результаты сравниваются с требуемыми.
Хотя заключительный контроль осуществляется слишком поздно, чтобы отреагировать на проблемы в момент их возникновения, тем не ме¬
255


нее, по мнению профессора Уильяма Ньюмена, специализирующегося по вопросам управления, он имеет две важные функции. Одна из них состоит в том, что заключительный контроль дает руководству организации информацию, необходимую для планирования в случае, если аналогичные работы предполагается проводить в будущем. Сравнивая фактически полученные и требовавшиеся результаты, руководство имеет возможность лучше оценить, насколько реалистичны были составленные им планы. Эта процедура позволяет также получить информацию о возникших проблемах и сформулировать новые планы так, чтобы избежать этих проблем в будущем. Вторая функция заключительного контроля состоит в том, чтобы способствовать мотивации. Если руководство организации связывает мотивационные вознаграждения с достижением определенного уровня результативности, то очевидно, что фактически достигнутую результативность надо измерять точно и объективно. По словам Ньюмена, измерять результативность и давать соответствующие вознаграждения необходимо «для того чтобы сформулировать будущие ожидания о существовании тесной связи между тактическими результатами и вознаграждением».
В процедуре контроля есть три четко различимых этапа: выработка стандартов и критериев, сопоставление с ними реальных результатов и принятие необходимых корректирующих действий. На каждом этапе реализуется комплекс различных мер.
Ш Источник: М. X. Мескон, М. Альберт, Ф. Хедоури. Основы менеджмента. М., 1992. С. 390, 392-397.
256


Г.пава 22
СОЦИАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ
стр.стр.1. А. Файоль
257
3. Мескон, М. Альберт, Ф. Хедоури
262
2. Ф.У. Тэйлор
260
4. В.Г. Афанасьев
266
1.
Управлять — значит предвидеть, организовывать, распоряжаться, координировать и контролировать;
- предвидеть, то есть учитывать грядущее и вырабатывать программу действия;
- организовывать, то есть строить двойной — материальный и социальный — организм предприятия;
- распоряжаться, то есть заставлять персонал надлежаще работать;
- координировать, то есть связывать, объединять, гармонизировать все действия и все усилия;
- контролировать, то есть заботиться о том, чтобы все совершалось согласно установленным правилам и отданным распоряжениям.
При таком понимании управление не является ни исключительной привилегией, ни лично присваиваемой обязанностью начальника или директоров предприятия; это функция, разделяемая между головой и членами социального тела, подобно другим существенным функциям.
Административная функция ясно отличается от пяти других существенных функций. Важно не смешивать ее с правлением.
Править — значит вести предприятие к его цели, стремясь извлечь возможно большие выгоды из всех ресурсов, которыми оно располагает; значит обеспечить действие шести существенных функций.
Управление же является лишь одной из шести функций, действие которых должно быть обеспечено правлением. Но в роли крупных директоров оно занимает такое значительное место, что иногда может казаться, будто роль эта исключительно административная.
Все более или менее нуждаются в административных познаниях.
257


В частном хозяйстве, в государственных делах нужда в административной установке находится в зависимости от важности предприятия, а у находящихся уже на службе лиц эта нужда тем больше, чем более высокое положение они занимают.
Стало быть, обучение управлению должно быть всеобщим: элементарным в начальных школах, более солидным в средней школе, весьма углубленным в высшей школе.
Число принципов управления неограниченно. Всякое правило, всякое административное средство, укрепляющее социальное образование или облегчающее его отправления, занимает свое место среди принципов: во всяком случае на все то время, пока опыт утверждает его в этом высоком звании. Изменение положения вещей может повлечь за собой изменение правил, вызванных к жизни этим положением.
Я подвергну дальше обзору некоторые из принципов управления, которые мне чаще всего приходилось применять, а именно:
1. Разделение труда.
2. Власть.
3. Дисциплина.
4. Единство распорядительства (командования).
5. Единство руководства.
6. Подчинение частных интересов общему.
7. Вознаграждение.
8. Централизация.
9. Иерархия.
10. Порядок.
11. Справедливость.
12. Постоянство состава персонала.
13. Инициатива.
14. Единение персонала.
Цель разделения труда — повысить количество и качество производства при затрате тех же усилий.
Власть есть право отдавать распоряжения и сила, принуждающая им подчиняться.
В начальнике различают авторитет власти на основе устава и личный авторитет, основанный на уме, знаниях, опыте, нравственной силе, распорядительности, заслугах и т. д. В хорошем начальнике личный авторитет должен быть необходимым дополнением к власти, принадлежащей ему по уставу.
Власть немыслима без ответственности, то есть без санкции — награды или кары,— сопровождающей ее действие. Ответственность есть венец власти, ее естественное следствие, ее необходимый придаток. Всюду, где действует власть, возникает и ответственность.
Необходимость санкции, основанной на чувстве справедливости, подтверждается и усугубляется еще тем соображением, что — в интересах
258


общего дела — надо поощрять полезные действия и отбивать охоту к вредным.
Санкция актов власти принадлежит к числу существенных условий хорошего управления. Обычно нелегко удается ее осуществить, в особенности в крупных предприятиях: сначала необходимо установить степень ответственности, затем градацию санкции.
И тем не менее ответственности обычно настолько же не любят, насколько ищут власти. Боязнь ответственности парализует много начинаний и сводит на нет много качеств.
Дисциплина — это, по существу, повиновение, усердие, деятельность, манера держать себя, внешние знаки уважения, проявляемые соответственно установленному между предприятием и его служащими соглашению.
Общественное сознание глубоко убеждено, что дисциплина абсолютно необходима для хорошего хода дела, что ни одно предприятие не могло бы преуспевать без нее.
Это убеждение с большой силой выражено в военных руководствах, где мы читаем: «Дисциплина составляет главную силу армий». Я, безусловно, принял бы этот афоризм, если б он сопровождался таким пояснением: «Дисциплина же — это то, во что ее превращают начальники». Первый афоризм внушает уважение к дисциплине, что, конечно, хорошо, но в нем можно проглядеть ответственность начальников, что уже было бы плохо. Итак, состояние дисциплины в каком-либо социальном образовании существенно зависит от достоинства его руководителей.
Этот принцип можно выразить так: один руководитель и одна программа для совокупности операции, преследующих одну и ту же цель.
Это — необходимое условие единства действия, координации сил, сложения усилий.
Этот принцип гласит, что в предприятии интересы служащего или группы служащих не должны ставиться выше интересов предприятия; что интересы семьи должны преобладать над интересами отдельных ее членов; что интересы государства должны быть выше интересов гражданина или группы граждан.
Вознаграждение персонала есть оплата исполненной работы. Она должна быть справедливой и по возможности удовлетворять персонал и предприятие, нанимателя и служащего.
Ш Источник. А. Файоль. Общее и промышленное управление // Управление это наука и искусство. М, 1992. С. 12. 19-23, 26-27.
259


2.
Основная задача организации предприятия. Главнейшей задачей управления предприятием должно быть обеспечение максимальной прибыли для предпринимателя в соединении с максимальным благосостоянием для каждого занятого в предприятии работника.
Слова «максимальная прибыль» употребляются нами в широком смысле и означают не только большие дивиденды для акционерной компании или единоличного собственника предприятия, но и развитие каждой отдельной отрасли дела до наивысшей ступени совершенства, обеспечивающей постоянный характер реализации этой прибыли.
Точно так же «максимальное благосостояние для каждого занятого в предприятии работника» означает не только более высокое вознаграждение по сравнению с обычно получаемым людьми его профессии, но, что гораздо важнее, оно еще означает развитие каждого работника до максимально доступной ему степени производительности, которая позволила бы ему давать труд самого высокого качества, в пределах его естественных способностей; и, далее, оно означает предоставление ему — по возможности — работы именно этого качества.
Для получения какой-либо надежды на проявление максимальной инициативы у рабочих, директор предприятия должен дать им какое- нибудь особое поощрение сверх того, что обычно дается среднему рабочему данной профессии. Это поощрение может заключаться в различных вещах: например, в надежде на быстрое повышение и карьеру; в более высокой плате — как в виде высокой поштучной оплаты, так и в виде премий или бонификаций того или иного рода за хорошую и быструю работу; в сокращении рабочего времени; в улучшении обстановки и условий труда по сравнению с обычными и т.д., а самое главное, это специальное поощрение должно сопровождаться тем личным уважением и дружественным соприкосновением с рабочими, которое происходит только от искреннего и глубокого интереса к благосостоянию своих подчиненных. Только путем предоставления специального повода или мотива такого рода предприниматель может, хотя бы до известной степени, надеяться на реализация инициативы у своих рабочих. При обычном типе управлений предприятиями необходимость в предоставлении рабочим специального поощрения для увеличения производительности нашла себе столь общее признание, что значительное большинство лиц, преимущественно заинтересованных в этом вопросе, считает применение одной из современных схем оплаты труда (например, сдельной оплаты, премиальной оплаты или системы бонификаций) практическим разрешением всего вопроса о системе управления предприятием в целом. При научной организации управления, напротив, та или иная система оплаты, которая бывает принята, представляется лишь одним из элементов подчиненного значения.
260


Говоря вообще, таким образом наилучший обычно применяемый тип управления предприятиями может быть определен как такой, при котором рабочие, проявляя всю свою инициативу, в обмен получают некоторое специальное поощрение к этому от своих предпринимателей. Мы будем называть этот тип организации управления типом «инициативы и поощрения», в отличие от научной, или урочной организации, сравнению с которой он подлежит.
Четыре основные черты научной организации управления. Все эти новые обязанности дирекции распадаются, таким образом, на следующие четыре группы:
Во-первых. Администрация берет на себя выработку научного фундамента, заменяющего собой старые традиционные и грубо-практические методы, для каждого отдельного действия во всех различных разновидностях труда, применяемых на предприятии.
Во-вторых. Администрация производит на основе научно установленных признаков тщательный отбор рабочих, а затем тренирует, обучает и развивает каждого отдельного рабочего, в то время как в прошедшем рабочий сам выбирал себе специальность и сам на ней тренировался так хорошо, как умел.
В-третьих. Администрация осуществляет сердечное сотрудничество с рабочими в направлении достижения соответствия всех отдельных отраслей производства научным принципам, которые были ею ранее выработаны.
В-четвертых. Устанавливается почти равномерное распределение труда и ответственности между администрацией предприятия и рабочими. Администрация берет на себя все те отрасли труда, для которых она является лучше приспособленной, чем рабочие, тогда как в прошедшем почти весь труд целиком и большая часть ответственности были возложены на рабочих.
Не один из этих отдельных элементов, но только вся их совокупность в целом составляет систему научного управления, основы которой могут быть резюмированы следующим образом:
- наука вместо традиционных навыков;
- гармония вместо противоречий;
- сотрудничество вместо индивидуальной работы;
- максимальная производительность вместо ограничения производительности;
- развитие каждого отдельного рабочего до максимальной доступной ему производительности и максимального благосостояния.
ÜJ Источник. Ф.У. Тэйлор. Научная организация труда // Управление это наука и искусст во. М., 1992. С. 224, 239-242, 270.
261


з
Управление — это процесс планирования, организации, мотивации и контроля, необходимый для того, чтобы сформулировать и достичь целей организации.
Питер Ф. Друкер, которого многие считают ведущим теоретиком в области управления и организации в мире, предлагает иное определение.
Схема 1. Руководитель как система обработки информации
Мы кратко определим функции планирования, организации, мотивации и контроля, когда будем описывать в следующей главе подход к управлению как к процессу, а затем подробно остановимся на них во второй части книги. Очень важно, чтобы вы поняли суть этих функций и то, как они взаимодействуют между собой, формируя единый процесс, те. непрерывную цепь взаимосвязанных действий.
Друкер об управлении. Управление — это особый вид деятельности, превращающий неорганизованную толпу в эффективную целенаправленную и производительную группу. Управление как таковое является и стимулирующим элементом социальных изменений, и примером значительных социальных перемен.
И, наконец, именно управление в большей степени, чем что-либо другое, объясняет самый значимый социальный феномен нашего века: взрыв образования. Чем больше имеется высокообразованных людей, тем в большей мере зависят они от организации. Практически все люди, имеющие образование выше среднешкольного, во всех развитых странах мира — в Соединенных Штатах эта цифра составляет более 90% — прове¬
262


дут всю свою жизнь в качестве служащих управляемых организаций и не смогут жить и зарабатывать себе на жизнь вне организаций. Могу добавить, что их учителя тоже относятся к этому числу.
Хотя все руководители играют определенные роли и выполняют определенные функции, это не значит, что большое число руководителей в крупной компании заняты выполнением одной и той же работы. Организации, достаточно крупные для того, чтобы обеспечить четкие разграничения в работе руководителей и не руководителей, обычно имеют такой большой объем управленческой работы, что она тоже должна быть разделена. Одна из форм разделения управленческого труда носит горизонтальный характер: расстановка конкретных руководителей во главе отдельных подразделений. Например, на многих предприятиях имеются начальники финансового отдела, производственного отдела и службы маркетинга. Как и в случае горизонтального разделения труда для выполнения производственных работ, горизонтально разделенная управленческая работа должна быть скоординирована, чтобы организация могла добиваться успеха в своей деятельности. Некоторым руководителям приходится затрачивать время на координирование работы других руководителей, которые, в свою очередь, также координируют работу руководителей, пока, наконец, мы не спускаемся до уровня руководителя, который координирует работу неуправленческого персонала — людей, физически производящих продукцию или оказывающих услуги. Такое вертикальное развертывание разделения труда в результате образует уровни управления. На схеме 2 приведен один из вариантов описания уровней управления.
Схема 2. Уровни управления
Вертикальное разделение труда приводит к формированию уровней управления по вертикали — на примере военной организации, а также в организации бизнеса. Из названия постов не следует, что сходные должности прямо сопоставимы в разных организациях. В военной организации существует много уровней власти над бригадным генералом и под капита¬
263


ном. В бизнесе — уровней управления меньше. Президент или главный исполнительный руководитель — первое лицо — ответственен только перед Председателем и членами Совета директоров фирмы и, в соответствии с приведенным примером, не может не быть руководителем ниже заведующего отделом труда и заработной платы.
В оригинале Chief Executive Officer (CEO) — главный исполнительный руководитель корпорации. В западных фирмах в высшем звене руководства, как правило, имеются два руководителя общего профиля, отвечающих за работу в целом. Это — председатель совета директоров (правления) фирмы и ее президент. Нередко к ним добавляется исполнительный вице-президент (как бы дублер президента). Должность CEO, как правило, занимает президент корпорации или, что встречается реже, — председатель ее совета директоров. Он несет основную ответственность перед собственниками фирмы за конкретную работу и в ее администрации наделен полномочиями первого руководителя. В наших условиях эта должность соответствует генеральному директору объединения или директору предприятия. (Прим, научи, ред)
Обычно в организации можно определить, на каком уровне находится один руководитель по сравнению с другими. Это осуществляется через название должности. Однако название должности не является надежным указателем истинного уровня данного руководителя в системе. Это замечание особенно справедливо, когда мы сравниваем положение руководителей в разных организациях. Простой пример: капитан в армии — это младший офицерский состав, а на флоте — старший. В некоторых компаниях продавцов называют региональными, или территориальными, руководителями сбыта, хотя они никем, кроме себя, не руководят.
По причинам, на которых мы остановимся подробнее позже, размер организации — это лишь один из нескольких факторов, которые определяют, сколько уровней управления должна иметь компания для достижения оптимальных результатов. Существует много примеров весьма преуспевающих организаций с гораздо меньшим количеством уровней управления, чем в значительно более мелких организациях. Римская католическая церковь — организация, насчитывающая миллионы членов — имеет только четыре уровня между Папой Римским и приходским священником. Крупнейшие фирмы розничной торговли — «Сирс» и «Мицукоси» — также известны тем, что имеют очень небольшое число уровней управления в противоположность другой успешно действующей организации — армии США. В ней имеется 7 уровней и 20 рангов, отделяющих генерала от рядового в батальоне, численностью 1000 человек.
Вне зависимости от того, сколько существует уровней управления, руководителей традиционно делят на три категории. Социолог Талкотт Парсонс рассматривает эти три категории с точки зрения функции, выполняемой руководителем в организации. Согласно определению Парсонса, лица на техническом уровне в основном занимаются ежедневными опера¬
264


циями и действиями, необходимыми для обеспечения эффективной работы без срывов в производстве продукции или оказании услуг. Лица, находящиеся на управленческом уровне, в основном заняты управлением и координацией внутри организации; они согласовывают разнообразные формы деятельности и усилия различных подразделений организации. Руководители на институциональном уровне заняты в основном разработкой долгосрочных (перспективных) планов, формулированием целей, адаптацией организации к различного рода переменам, управлением отношениями между организацией и внешней средой, а также обществом, в котором существует и функционирует данная организация.
Более общеупотребимый способ описания уровней управления состоит в выделении руководителей (управляющих) низового звена, ici и операционных управляющих; руководителей (управляющих) среднего звена и руководителей управляющих) высшего звена. Cxe.ua 3 иллюстрирует соответствие между этими уровнями и концепцией уровней управления по Парсонсу.
Схема 3. Два способа представления уровней управления
Форма пирамиды используется для того, чтобы показать, что на каждом последующем уровне управления находится меньше людей, чем на предыдущем.
ω Источник: Мескон, М. Альберт, Ф. Хедоури. Основы менеджмента. М., 1992. С. 38,41-42.
265


4.
Под научным управлением понимается сознательное, на достоверном знании основанное, систематическое воздействие субъекта управления (управляющей подсистемы) на социальный объект (управляемую подсистему) с целью обеспечения ее эффективного функционирования и развития, достижения поставленной цели.
В роли социального объекта выступают предприятия, объединения, отрасли экономики, экономика, другие сферы общественной жизни, общество в целом. Каждый из них относится к классу больших смешанных (заключающих в себе и людские и вещные компоненты) систем.
Управление — непрерывно осуществляющийся процесс целесообразного воздействия па систему. Это воздействие не может прекратиться. Непрерывность процесса управления обеспечивается непрерывностью движения информации. Субъект управления только потому может воздействовать на управляемую систему, что непрерывно получает информацию о ее состоянии, равно как и о состоянии окружающей среды, об отклонениях в движении системы к заданной цели, перерабатывает эту информацию в решения, команды, передает их объекту управления, корректируя его поведение, обеспечивая выполнение заданной программы.
Всякий управленческий цикл начинается со сбора, обработки информации и заканчивается получением информации, которая является исходной для нового управленческого цикла. Разработка стратегии управления (перспективных целей и задач), выработка и выбор управленческих решений, организация их выполнения, регулирование и контроль, подведение итогов исходят из потребления полученной информации и завершаются выдачей новой информации.
Управление людьми, социальное регулирование означает прежде всего определение социальной роли каждого человека, его места в производстве, коллективе, его функций, прав и обязанностей.
Управление призвано также обеспечить усвоение каждым человеком своей собственной социальной роли, своих функций прав и обязанностей с тем, чтобы эту роль он воспринял как свое собственное, личное дело. В противном случае человек относится формально к ее осуществлению, а потому не дает коллективу, обществу все, что может дать, не использует в полную меру свои способности и возможности. Эта задача решается посредством обучения, образования и воспитания, которые в различных коллективах приобретают специфическое содержание, формы и методы.
Управление людьми означает, наконец, и обеспечение выполнения каждым человеком своей социальной роли. Решение этой задачи общество обеспечивает посредством правового регулирования, контроля и санкций, системы материального и морального стимулирования, применения методов убеждения, воспитания, а при необходимости и принуждения. Степень выполнения человеком своей роли во многом зависит от его мировоззренческой, идейной,
266


профессиональной подготовки, его организованности, дисциплинированности, ответственности. Как видно, и здесь велико значение социальной информации, особенно информации директивно-нормативной.
Главная задача субъекта управления — органа или руководителя, принимающего решение, состоит в том, чтобы в возможно большей степени оптимизировать его с учетом имеющихся ресурсов и известных ограничений, причем ограничения эти имеют как внутренний, так и внешний характер. Скажем, для конкретной социальной системы в рамках общества (предприятия, к примеру) внешними ограничениями являются законодательство, поставщики, потребители и т. д.; внутренними — наличие ресурсов, состояние организации, социально-психологический климат в коллективе и т. д.
QJ Источник: В. Г. Афанасьев Социальная информация и управление обществом. М., 1975. С 114. 118, 129. 130, 150.
267


Г.пава 23
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯстр.стр.1. П.Э. Самуэльсон, Β.Д. Нордхаус
268
2. Р.В. Рывкина
269
1.
Человеческое сообщество, независимо от того, является ли оно высокоразвитым индустриальным государством, государством с централизованным планированием или изолированным родовым племенем, всегда сталкивается с решением трех фундаментальных экономических проблем. Перед каждым обществом стоит задача определить, какие товары производить, как эти товары изготовлять и для кого они производятся. Действительно, эти три фундаментальных вопроса организации экономики — что, как и для кого — в наши дни имеют такое же значение, как и на заре человеческой цивилизации. Рассмотрим их подробнее.
Какие товары производить и в каком количестве. Общество должно определить, сколько каждого из разнообразия всевозможных товаров и услуг оно будет производить и когда они будут производиться. Выпускать сегодня пиццу или рубашки? Немного высококачественных рубашек или много дешевых? Будем ли использовать наши ограниченные ресурсы для производства большого количества потребительских товаров (таких, например, как пицца)? Или же мы будем производить меньше товаров потребления и больше средств производства (например, машины для пиццерий), которые завтра помогут нам увеличить и производство, и потребление?
Как производить товары. Общество обязано определить, кто занимается их производством, из каких ресурсов, с использованием каких технологий. Кто обрабатывает землю и кто занимается обучением? Будет ли электричество вырабатываться из нефти, угля или солнечной энергии? Сильно или слабо загрязняется при этом воздух?
Дчя кого производятся товары. Кто будет пользоваться плодами экономической деятельности? Или, говоря более формально, как будет распределяться национальный продукт среди населения? Много ли будет бедных и богатых? Кто имеет высокий доход — менеджеры, спортсмены, рабочие или
268


землевладельцы? Гарантирует ли общество минимальное обеспечение неимущим, или, чтобы не умереть с голоду, нужно обязательно работать?
LÜI Источник: П.Э. Самуэльсон, В.Д. Нордхаус. Экономика. Шестнадцатое издание. М. - СПб. - Киев, 2000. С. 32.
2.
Для ответа на этот вопрос надо исходить из тех перемен, которые происходят сегодня. Важнейшая черта жизни населения современной России — ее глубокая дифференциация, точнее, поляризация образа жизни высших и низших групп. Советское общество, из которого мы вышли, не было однородным. Но в сравнении с ним постсоветское общество оказалось еще более неоднородным. Углубление дифференциации появилось в формировании двух полярных образов жизни: 1) образа жизни богатой верхушки («новых русских») и 2) образа жизни малоимущих и беднейших слоев общества.
В научной литературе детально изучается дифференциация населения по уровню жизни, в частности описывается материальное положение полярных групп, измеряется социальное расстояние между самыми богатыми и самыми бедными. Однако поляризация не покрывает всей жизнедеятельности населения, поскольку уровень жизни не считывает показателей социальной активности: характера трудовой деятельности, участия или неучастия в общественно-политической жизни, характера досуга и др. Тем более, что по ряду других показателей образа жизни население дифференцировано не менее сильно, например, по уровню девиантности — алкоголизму, наркомании, оргпреступности, хищениям и насилию и т.п. Даже в сфере нормативного, законопослушного поведения наблюдается серьезная дифференциация по характеру труда, проведению досуга, способам воспитания детей, формам общения и др. В трудовой деятельности складывается характерное для капиталистических систем противостояние труда и капитала, т.е. работающих по найму и живущих с дохода на капитал. Правда, пока еще социальное противостояние капиталистов и наемных работников только намечается. Тем не менее отчетливо формируются субъекты с совершенно разными моделями поведения и системой ценностей.
Во внешнепроизводственной сфере дифференциация идет по линии проведения свободного времени. В стране возникли группы населения с принципиально разными типами досуговых занятий. Один («новые русские», криминальные авторитеты, чиновники высших рангов) ориентированы на стандарты потребления развитых стран, другие (бедные) реализуют доиндустриальный образ жизни. Их сравнение с жизнью в СССР свидетельствует о наличии деградационных тенденций. Таков образ жизни некоторых слоев нынешнего российского крестьянства и бомжей. Несмотря на свои различия, они представляют две разновидности образа жизни
269


беднейших слоев. Ясно, что по образу жизни постсоветская Россия еще более дифференцирована, чем в СССР.
Количественные показатели тех или иных видов поведения (динамика смены мест работы, распада семей, распространения новых способов досуга, чтения газет и журналов и др.) раскрывают лишь отдельные элементы образа жизни, а не систему в целом. Главная особенность образа жизни, его многомерность, остается за кадром. Единственный способ адекватно представить картину динамики образа жизни таков: 1) выявить многомерные типы, имевшие место в начале и конце 90-х годов; 2) сопоставить эти типы, охарактеризовав две системы социальной активности людей, т.е. виды поведения, которые имели место в начале и конце 90-х годов; 3) установить, какие внешние условия формируют новые типы образа жизни. Обозначим некоторые результаты анализа динамики составляющих образа жизни по данным фонда «Демоскоп» (1998 г.).
Напомню, что вытеснение советского и формирование постсоветского образа жизни происходит в процессе адаптации людей к новым условиям и отвыкания от старых. Этот процесс тоже многомерный, так как люди одновременно адаптируются к множеству разных условий жизни — от новых рабочих мест до новой моды и новых ресторанов. Расширились возможности выбора новых моделей проведения досуга, отпуска, способов лечения, воспитания детей и др. Впервые за многие десятилетия стал возможным зарубежный туризм. Люди получили возможность посещать ранее запретные места развлечений (например, казино). Какие же конкретные перемены произошли в образе жизни населения России за 10 лет реформ? Как люди используют предоставленную им свободу самореализации? В какой мере используют то, что предоставил им российский рынок?
В целом перемены не столь радикальны, как можно было ожидать. Во-первых, доля занимавшихся предпринимательской деятельностью и, тем более, добившихся успеха — незначительна (7 и 4% соответственно). Другое направление перемен — формы проведения свободного времени, в данном случае, отпуска. Факты свидетельствуют о преобладании тех, кто использовал традиционные формы отдыха (в деревне у родственников, на собственной даче или садовом участке); 70% вообще не ездили никуда. Примерно такая же картина была и в СССР. Другие формы отдыха (санатории, пансионаты) использовали чуть более 6%; ездили за границу — только 1,5%. Данные подтверждают незначительность слоя "богатых" в составе населения России. Распределение ответов на вопросы о том, что делали опрашиваемые для того, чтобы приспособиться к новым условиям жизни и помогло ли им то, что они делали, показывает, что на первое место вышел фактор экономии: 78% респондентов приспосабливались к новым условиям жизни путем экономии на покупке одежды, 63% — экономили на питании; 57% — на отдыхе. Все это косвенный показатель преобладания слоя малоимущих и неимущих. Известно, что экономия на удовлетворении насущных потребностей — это показатель бедности. Около 1/4 опрошенных боролись за выживание, меняя работу, обращаясь к родст- 270


венникам за помощью, выращивая продукцию на дачном участке. Что касается тех факторов адаптации, которые породил российский рынок, то на частное предприятие перешли 9% опрошенных. Косвенным показателем использования интенсивных факторов адаптации служит высокая доля людей, вовлеченных в послешкольное образование. Это свидетельствует о наличии установок на приобретение дефицитных специальностей, пользующихся спросом на рынке труда.
В 1998 г. мы провели опрос на тему "Перемены в Вашей жизни за последние 6 лет" среди представителей московской интеллигенции, работников учреждений культуры (исследование не является репрезентативным). Оказалось, что увеличилась доля людей, которые чувствовали себя более свободными, чем до 1992 г.; выросла доля считающих, что живут более интересно. На вопрос, "Имеете ли Вы сейчас лучшую или худшую работу по сравнению с 1992 годом", число ответов "имею лучшую" (16%) оказалась вдвое больше, чем оценивших свою работу как "худшую". Около 1/3 опрошенных после 1992 г. приобрели новые специальности и около 1/5 достигли того, ради чего они это делали. Однако если говорить о материальных переменах, то в целом картина, скорее, негативная: 40% опрошенных стали хуже питаться и хуже одеваться; 58% чувствовали себя в меньшей безопасности, чем до 1992 г. Правда, несколько улучшился быт и разнообразилась духовная жизнь. Значительная часть респондентов за последние шесть лет приобрела автомашины и разнообразную радиоаппаратуру, регулярно покупали журналы и книги, выезжали для отдыха на курорты за пределы России.
Таким образом, социально-экономический тип образа жизни населения России еще не сложился. В нем появилось много черт, характерных для западного образа жизни. В то же время российский образ жизни весьма далек от западного. Дистанцированность объясняется, с одной стороны, цивилизационными различиями, с другой - конкретными экономическими и политическими условиями современной России. В частности, сказывается нестабильность российского общества, которая сдерживает формирование цивилизационного образа жизни и придает ему противоречивый характер. Адаптируясь к новым условиям, люди одновременно демонстрируют приверженность к советским стандартам жизни.
Нынешний образ жизни является переходным. Это вполне естественно, ибо соответствует переходному типу самого общества.
ш Источник. Р. В. Рывкина. Образ жизни населения России: социальные последствия реформ 90-х годов // Социологические исследования. 2001 г. X» 4. С. 35, 37-39.
271


Глава 24
СОЦИОЛОГИЯ ТРУДА
стр.стр.1. К. Маркс, Ф. Энгельс
272
4. А.И. Кравченко, Н.И. Дряхлов
280
2. Э. Гидденс
274
3. Е.Ф. Молевич
276
1.
Труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он сам противостоит как сила природы. Для того, чтобы присвоить вещество природы в форме, пригодной для его собственной жизни, он приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы: руки и ноги, голову и пальцы. Воздействуя посредством этого движения на внешнюю природу и изменяя ее, он в то же время изменяет свою собственную природу. Он развивает дремлющие в ней силы и подчиняет игру этих сил своей собственной власти.
Мы предполагаем труд в такой форме, в которой он составляет исключительное достояние человека. Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т.е. идеально. Человек не только изменяет форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю. И это подчинение не есть единичный акт. Кроме напряжения тех органов, которыми выполняется труд, в течение всего времени труда необходима целесообразная воля, выражающаяся во внимании, и притом необходима тем более, чем меньше труд увлекает рабочего своим содержанием и способом исполнения; следовательно, чем меньше рабочий наслаждается трудом как игрой физических и интеллектуальных сил.
272


Простые моменты процесса труда следующие: целесообразная деятельность, или самый труд, предмет труда и средства труда.
Земля (с экономической точки зрения к ней относится и вода) первоначально обеспечивающая человека пищей, готовыми жизненными средствами, существует без всякого содействия с его стороны как всеобщий предмет человеческого труда. Все предметы, которые труду остается лишь вырвать из их непосредственной связи с землей, суть данные природой предметы труда. Например, рыба, которую ловят, отделяют от ее жизненной стихии — воды; дерево, которое рубят в девственном лесу; руда, которую извлекают из недр земли. Напротив, если сам предмет труда уже был, так сказать, профильтрован предшествующим трудом, то мы называем его сырым материалом, например, уже добытая руда, находящаяся в процессе промывки. Всякий сырой материал есть предмет труда, но не всякий предмет труда есть сырой материал. Предмет труда является сырым материалом лишь в том случае, если он уже претерпел известное изменение при посредстве труда.
Средство труда есть вещь или комплекс вещей, которые человек помещает между собой и предметом труда и которые служат для него в качестве проводника его воздействий на этот предмет. Он пользуется механическими, физическими, химическими свойствами вещей для того, чтобы в соответствии со своей целью применить их как орудия воздействия на другие вещи. Предмет, которым человек овладевает непосредственно, — мы не говорим о собирании готовых жизненных средств, например, плодов, когда средствами труда служат только органы тела рабочего, — есть не предмет труда, а средство труда. Так данное самой природой становится органом его деятельности, органом, который он присоединяет к органам своего тела, удлиняя таким образом, вопреки библии, естественные размеры последнего. Являясь первоначальной кладовой его пищи, земля является также и первоначальным арсеналом его средств труда. Она доставляет ему, например, камень, которым он пользуется для того, чтобы метать, тереть, давить, резать и т.д. Сама земля есть средство труда, но функционирование ее как средства труда в земледелии, в свою очередь, предполагает целый ряд других средств труда и сравнительно высокое развитие рабочей силы. Вообще, когда процесс труда достиг хотя бы некоторого развития, он нуждается уже в подвергшихся обработке средствах труда.
Кроме тех вещей, посредством которых труд воздействует на предмет труда и которые поэтому так или иначе служат проводниками его деятельности, в более широком смысле к средствам процесса труда относятся все материальные условия, необходимые вообще для того, чтобы процесс мог совершаться. Прямо они не входят в него, но без них он или совсем невозможен, или может происходить лишь в несовершенном виде. Такого рода всеобщим средством труда является опять-таки сама земля, потому что она дает рабочему locus standi (место, на котором он стоит), а его процессу — сферу действия (field of employment). Примером этого же рода средств
273


труда, но уже предварительно подвергшихся процессу труда, могут служить рабочие здания, каналы, дороги и т. д.
Итак, в процессе труда деятельность человека при помощи средства труда вызывает заранее намеченное изменение предмета труда. Процесс угасает в продукте. Продукт процесса труда есть потребительная стоимость, вещество природы, приспособленное к человеческим потребностям посредством изменения формы. Труд соединился с предметом труда. Труд овеществлен в предмете, а предмет обработан. То, что на стороне рабочего проявлялось в форме деятельности (Unruhe), теперь на стороне продукта выступает в форме покоящегося свойства (ruhende Eigenschaft), в форме бытия. Рабочий прял, и продукт есть пряжа.
Если рассматривать весь процесс с точки зрения его результата — продукта, то и средство труда и предмет труда оба выступают как средства производства, а самый труд — как производительный труд.
Машина, которая не служит в процессе труда, бесполезна. Кроме того, она подвергается разрушительному действию естественного обмена веществ. Железо ржавеет, дерево гниет. Пряжа, которая не будет использована для тканья или вязания, представляет собой испорченный хлопок. Живой труд должен охватить эти вещи, воскресить их из мертвых, превратить их из только возможных в действительные и действующие потребительные стоимости. Охваченные пламенем труда, который ассимилирует их как свое тело, призванные в процессе труда к функциям, соответствующим их идее и назначению, они хотя и потребляются, но потребляются целесообразно, как элементы для создания новых потребительных стоимостей, новых продуктов, которые способны войти как жизненные средства в сферу индивидуального потребления или как средства производства в новый процесс труда.
Процесс труда, как мы изобразили его в простых и абстрактных его моментах, есть целесообразная деятельность для созидания потребительных стоимостей, присвоение данного природой для человеческих потребностей, всеобщее условие обмена веществ между человеком и природой, вечное естественное условие человеческой жизни, и потому он не зависим от какой бы то ни было формы этой жизни, а, напротив, одинаково общ всем ее общественным формам.
ÉiJ Источник: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2. М., 1960. Г. 23. С. 188- 192. 194-195.
2.
Существование людей зависит от системы производства. Мы не смогли бы выжить, если бы не имели пищи, питья и крова. Даже в тех обществах, где пищу не выращивали, — в культурах охотников и собирателей, — существовали систематические мероприятия, связанные с добычей и распределением необходимых материальных ресурсов. Для большинства людей в лю¬
274


бом обществе производственная деятельность, или работа, занимает большую часть жизни, чем любой другой вид деятельности. Живя в индустриальном обществе, мы привыкли к тому, что люди заняты во многих профессиональных сферах, но такое положение сложилось только в эпоху индустриального развития. В традиционных культурах большая часть населения была занята на одном единственном поприще — сборе пищи или ее производстве. Различные ремесла, такие, как плотницкое, каменщицкое или кораблестроительное, существовали в крупных обществах, но только незначительная часть населения была занята этим все время.
Работу можно определить как решение задач, связанное с затратой умственных и физических усилий, имеющее своей целью производство благ и услуг, удовлетворяющих человеческие потребности. Наемная работа или профессиональная деятельность — это работа, выполняющаяся в обмен на регулярное жалование или вознаграждение. Работа во всех культурах является базисом экономической системы, или экономики, которая состоит из институтов, производящих и распределяющих товары и услуги.
Одной из существенных характеристик экономической системы современных обществ является развитие чрезвычайно сложного и многообразного разделения труда. Другими словами, работа делится на громадное количество разного рода занятий, в каждом из которых люди специализируются. В традиционных обществах несельскохозяйственная работа была связана с овладением ремеслами, опыт такого рода приобретался в течение долгого периода ученичества. Работник обычно принимал участие во всех этапах производственного процесса от начала до конца. Например, кузнец, изготовляя плуг, должен был обработать железо в горне, придать ему форму и затем собрать само изделие. С возникновением современного промышленного производства многие традиционные ремесла практически совсем исчезли, а те, что остались, превратились в составные части более масштабных производственных процессов. Электрик, работающий сегодня на промышленном предприятии, может, например, разобрать и починить лишь некоторые детали машины определенного типа, остальными работами и машинами занимаются другие работники.
Контраст между разделением труда в традиционных и современных обществах действительно очень велик. Даже в крупнейших традиционных обществах обычно существовало не более двадцати-тридцати полноценных ремесел, вместе с несколькими другими специализированными занятиями, такими как занятие купца, солдата или священника. В современной индустриальной системе существуют многие тысячи различных профессий. Перепись Соединенного Королевства содержит 20000 различных видов работ, составляющих британскую экономику. В традиционных сообществах большая часть населения (занятая в сельском хозяйстве) была в экономическом плане самодостаточна, обеспечивая себя продовольствием, одеждой и другими необходимыми продуктами. Напротив, одной из главных черт современных обществ является бурный рост экономической
275


взаимозависимости. Все мы, нуждаясь в разнообразных продуктах и услугах, зависим от большого количества других людей. За некоторыми незначительными исключениями подавляющее большинство людей в современных обществах не производит пищи, которую оно ест, не строит домов, в которых оно живет, и не изготовляет материальных благ, которые потребляет.
В индустриальной экономике работу можно разделить на три сектора: первичный, вторичный и третичный. Пропорциональный состав рабочей силы, занятой в этих трех секторах, различен для разных стадий индустриализации. Первичные отрасли связаны со сбором и добычей природных ресурсов. Первичный сектор экономики включает сельское хозяйство, добывающую и лесную промышленность, рыболовство и прочее. На первых стадиях индустриального развития большинство рабочих было занято в первичном секторе. По мере того как возрастает использование машин и увеличивается число фабрик, большая часть рабочей силы переходит во вторичный сектор. Вторичные отрасли превращают сырье в промышленные товары. Третичный сектор связан с индустрией услуг, с теми видами деятельности, которые, не производя материальные блага прямо, предлагают остальным какие-либо услуги. Медики, преподаватели, управляющие и клерки — примеры видов деятельности, которые обычно относят к сфере обслуживания.
Ш Источник: Э. Гидденс. Социология. М., 1999. С. 451-452.
3.
По утвердившемуся в современной научной литературе взгляду специфика социологического подхода к исследованию труда состоит в "изучении социальных аспектов общественного труда". Анализ изучения труда в социологии обнаруживает, что оно ведется почти исключительно на двух уровнях научной абстракции: на уровне раскрытия социально единичного в ходе многочисленных социографических (конкретно-эмпирических) исследований труда и на уровне познания социально особенного в рамках сложившегося в XX в. комплекса частных социологических теорий труда "среднего ранга": индустриальной социологии, социологии труда, организаций, профессий, производственных коллективов и т.д. Что касается исследования труда на уровне "высокой" общесоциологической теории, то оно практически отсутствует. Косвенным, но наглядным подтверждением этого является отсутствие какого-либо интереса к анализу труда в современных учебниках общей социологии. Видимо, вклад в эту ситуацию вносят сохраняющиеся неясности как в понимании того, что представляет собой содержательно этот общетеоретический этаж в исследовании социальных аспектов труда, так и в понимании взаимоотношения предметов исследования в области труда общей социологии и формирующейся общей теории труда как науки о трудовой деятельности в ее целостности. В этой
276


связи подчеркнем: общая социологическая теория труда не может рассматриваться в качестве общей теории труда (что иногда имеет место), ибо является, в меру общенаучного статуса социологии как науки о социальном, общей теорией именно социальных аспектов труда. Что в таком случае непосредственно относится к "предмету ее ведения"? Ответ на этот вопрос зависит от понимания сущности социального (в узком и строгом смысле термина). Не вдаваясь в анализ этого дискуссионного вопроса, примем за основу утверждение: социальное есть сфера воспроизводства человека как индивида и личности. Если это так, а именно в этом смысле термин "социальное" используется сегодня в мировой практике, то наиболее абстрактные уровни социального по необходимости будут представлены основными формами жизнедеятельности (воспроизводства) общественного человека — трудовой, бытовой, досуговой и сексуальной. Тогда труд, понимаемый как форма жизнедеятельности человека и общества, оказывается собственным предметом исследования именно общесоциологической теории.
Как предварительный вариант подобного "переопределения" можно взять формулировку, предлагаемую О.В. Ромашовым в пособии "Социология труда": "Труд — это целесообразная деятельность людей, направленная на создание материальных и культурных ценностей". Если заменить в этом определении неопределенно широкое и поэтому нестрогое понятие "ценности" (среди которых много не связанных с трудом) на более строгое, например, "продукты", то, по-видимому, в первом приближении с таким обобщением можно согласиться. Но в своих деталях определение понятия "труда вообще" потребует значительных коллективных усилий.
Приведенное определение позволяет перейти к следующей по логике исследования проблеме — формулированию всеобщих сущностных черт труда, которые могли бы выступать необходимыми критериями при выделении труда из общего массива человеческой деятельности. К их числу необходимо отнести, во-первых, то, что трудовая деятельность человека всегда осмысленно-рациональна по своей природе. Как бестолковый "мартышкин труд" оценивается в массовом сознании забвение этого нормативного требования, четко отделяющего труд человека от изменяющей среду деятельности высокоорганизованных животных. Соответственно, во- вторых, носителем трудовой деятельности — ее "субъектом" — может быть только человек, что требует постоянной и настоятельной констатации в силу непреходящей убежденности в противоположном, характерной для крупных ученых. Причем это всегда человек общественный, т.е. наделенный в ходе социализации каким-то социальным опытом и технологиями. В этой связи труд, даже сугубо индивидуальный по форме исполнения, всегда обществен по характеру. Далее, в-третьих, трудовая деятельность всегда созидательна, т.е. необходимо предполагает в итоге выраженные результаты — "продукты труда". Как "сизифов труд", "черпанье воды решетом" оценивается общественным сознанием противоположная ситуация. И, наконец, в-четвертых, наиболее спорная критериальная позиция:
277


трудовая деятельность всегда утилитарна, так или иначе полезна и важна своими результатами для трудящегося. Но, что необходимо подчеркнуть особо, обратное по своему содержанию заключение: ’’всякая утилитарная деятельность есть труд" принято, по всей вероятности, быть не может, ибо не всякая утилитарность имеет трудовую природу. Так криминальная деятельность утилитарна по характеру, однако к трудовой деятельности ее обычно не относят. И это требует уточнений: трудовой будет лишь деятельность, результаты которой не только лично полезны, но и общественно приемлемы, хотя и не всегда общественно полезны ("хобби").
К типовидовой содержательной структуре труда относятся все разнообразные подразделения труда, различающиеся по сфере приложения, а соответственно, и по используемым средствам и получаемым продуктам труда. Определяющим, базисным, исторически первичным относительно последующего типологического многообразия выступает материальный, природопреобразующий тип труда, представленный со времени неолитической революции двумя подтипами, материально-производственного труда с его видами: промышленный (с историческим предшественником - ремесленным трудом), сельскохозяйственный, строительный и т.д. и многочисленными видами непроизводственного материального труда: конструктивный, экспериментальный, медицинский, домашний (бытового самообслуживания), любительский и т.д. Атрибутивными признаками всякого материального труда выступают: наличие каких-то объектов природы в качестве предмета труда; орудийная вооруженность труда; предметновещественный характер результатов труда.
Рано возникает другой тип трудовой деятельности — "духовное производство" (К. Маркс), обслуживающий человека и общество разнообразными духовными продуктами, объективизируемыми в специальных формах социального опыта — письменности, символике, формулах, художественных образах, мифологии, поведенческих установках и т.д. Частными видами "духовного производства" выступают художественная, теоретическая, проективная деятельность, учеба и преподавание, священнослу- жение, шоу-бизнес и т.д. С зарождения цивилизации широкое распространение получает еще один тип трудовой деятельности — организаторский с многочисленными видовыми подразделениями — предпринимательство, посредничество, менеджмент, госуправление, самоуправление и т.д. Конечные "продукты" этого труда — согласованность коллективных действий и управленческие решения — предполагают особо высокую общественную ответственность за итоги деятельности. С другой стороны, эта трудовая деятельность часто не воспринимается общественным сознанием в качестве труда. В условиях современного общества со снижением общественной роли домашнего труда по бытовому самообслуживанию растет общественная значимость "услуг", то есть общественно-организованной трудовой деятельности по обслуживанию потребностей населения. Сохраняют и усиливают значимость такие специфические категории трудовой деятельности, как "ратный труд", 278


деятельности, как "ратный труд", поддержание общественного порядка, судебная деятельность и т. д.
В рамках содержательной структуры труда обнаруживается совсем иное сечение этой структуры — родовое, представленное тремя качественно своеобразными родами трудовой деятельности. К труду первого рода относится общественно-организованный труд, объединяющий разновидности труда, которые включены в систему общественного разделения труда и, соответственно, имеют более или менее выраженный товарный характер и так или иначе оплачиваются. В формальном плане этот труд сегодня подлежит обязательному учету в статистике внутреннего валового продукта данного государства. К труду второго и третьего родов относятся многочисленные разновидности домашнего труда, то есть труда по бытовому самообслуживанию, и досугового, "любительского" труда. Общим для обоих этих родов труда будет их двойственный статус: они выступают одновременно неотъемлемыми подразделениями трудовой формы жизнедеятельности и, соответственно, бытовой или досуговой форм жизнедеятельности. Последнее ставит их вне системы общественно организованного труда, лишая их товарного и оплачиваемого характера. В формальном плане — домашний досуговый труд, обладая реальной объективной производительностью и стоимостью, статистикой не учитывается. Эти роды труда для официальной современной статистики не существуют. Объединяемые общими характеристиками бытовой и досуговой роды труда существенно различимы в силу присущего досуговому (любительскому) труду принципиального момента личностной самоценности: любительские занятия, в отличие от бытовых, никому перепоручены для исполнения быть не могут.
Кроме рассмотренных качественных характеристик трудовой жизнедеятельности, существуют и ее количественные характеристики. Наиболее абстрактной из них и, соответственно, наиболее приемлемой для характеристики "труда вообще", выступает временная продолжительность труда. Она имеет двоякую выраженность: "рабочего времени" как меры продолжительности участия работников в общественно организованном труде, и "общей трудовой нагрузки" как меры продолжительности всей совокупности трудовой деятельности личности, включая не только рабочее время, но и временные затраты, связанные с работой (дорога, гигиена и т.д.), а также время, затрачиваемое на быто-досуговую трудовую деятельность. Понятие "общей трудовой нагрузки" как наиболее общей временной меры труда первоначально сложилось в рамках теории бюджета времени. В рамках современной статистики занятости на наших глазах складывается другое перспективное измерение труда — с помощью понятия "общественно полезной занятости населения". В последнем фиксируются масштабы включенности населения не только в общественно организованный труд, что измеряется с помощью понятия "продуктивная занятость", но и в труд быто-досуговый, то есть во все возможные сферы трудовой занятости человека.
279


Анализ социальной теории труда свидетельствует, таким образом, о значительном теоретическом потенциале общесоциологического подхода к исследованию проблем труда и о необходимости дальнейшей работы в этом направлении.
Ш Источник. Е. Ф. Молевич. Груд как объект и предмет исследования обшей социологии //Социологические исследования. 2001. Н» 7. С. 38-41.
4.
Социология труда, по всей видимости, относится к комплексным дисциплинам, в центре ее внимания находятся характер и содержание труда, отношение человека к труду, организация и условия труда, ценностные ориентации, ролевое поведение человека в труде, мотивация и удовлетворенность трудом и др.
Именно комплексность изучения труда выступает отличительным признаком социологического подхода, выделяющего эту дисциплину из системы наук о труде. Но комплексность, с другой стороны, подразумевает сложную внутреннюю структуру социологического знания о труде, наличие различных уровней, направлений и тенденций в развитии его предмета. В социологии труда можно выделить несколько направлений, дисциплин или отраслей знания, например, социологию организаций, социологию профессий и т. п. Все они дополняют друг друга на основе взаимообмена результатами исследований и в своей совокупности формируют общую проблематику (общий научный фронт), которой занимается социология труда.
Всеобщность труда предполагает, что он служит основе всех других общественных явлений и процессов, представляет собой субстанцию, рассматриваемую со стороны ее внутреннего единства.
Поскольку труд понимается как целесообразная деятельность, содержанием которой выступает изменение вещества природы для удовлетворения общественных потребностей, то естественно, что он приобретает статус философской категории, обозначающей всеобщую общественную субстанцию.
Анализ труда как философско-социологической категории означает, что он рассматривается в качестве основной формы жизнедеятельности человеческого общества, исходного условия его бытия, которое определяет способ отношения человека к миру и человека к другому человеку. Являясь основой всех других сторон общественной жизни, труд исторически обусловил и способствовал выделению общества из природы, а человека — из животного мира. В этом проявляется его социоантропоге- нетическая функция
Двойственный характер «труда вообще» означает, что он представляет собой, с одной стороны, обмен веществ между природой и человеком, с другой — обмен продуктами деятельности между индивидами. Первый
280


аспект раскрывает простои процесс труда, независимый и от индивида, и от общества. Его основное предназначение — воспроизводство жизнедеятельности индивида как биологического существа. Второй аспект, напротив, характеризует общественную определенность труда, детерминированную разделением труда в обществе и формами собственности. Здесь предназначение труда изменяется, и главной его функцией становится удовлетворение общественных потребностей и воспроизводство человека как социального существа.
Основное предназначение простого процесса труда — воспроизводство человека как живого существа, а не как общественного индивида со всем богатством его духовных потребностей и социальных связей. Желая утолить голод, человек использует средства труда, применяет их к определенному предмету труда и получает готовый продукт труда. Составные элементы — предмет, средства и субъект труда. Первые три раскрывают внутренний механизм и движение вещественного труда. Субъект труда, т. е. человек, включается в другое понятие — живой труд. Соединение всех элементов дает новое понятие — процесс труда.
Предметы труда — вещество природы, на которое воздействуют средства труда. Они подразделяются на: I) сырье (необработанное вещество); 2) полуфабрикат (частично обработанное вещество). Кроме того, они могут быть: а) основными материалами (исходный, главный субстрат), б) вспомогательными веществами (сопровождающие производственный процесс вещества типа горючего, воды и т. д.). Предметы труда подразделяются также на естественные (находимые человеком в самой природе), искусственные (не имеющиеся в готовом виде в природе, создаваемые человеком по заранее заданной модели), композиционные материалы (сложносоставные), конструкционные материалы (основные виды материалов, из которых изготовляется оборудование, сооружаются каркасы зданий и которые несут основную силовую нагрузку при их эксплуатации).
Средства труда — вещь или совокупность вещей, которые человек помещает между собой и предметом труда. Данное понятие надо отличать от «средств производства», которые представляют совокупность предметов и средств труда и включают: 1) орудия труда (машины, станки, инструменты и т. п.); 2) всеобщие материальные условия простого процесса труда (здания, сооружения, дороги, каналы и т. д.). Обычно орудия труда относят к наиболее активным элементам производственного процесса, а продукт труда — к наиболее пассивным.
Продукт труда — получившее окончательную обработку вещество природы, законченная вещь. По существу это конечная цель простого процесса труда, ради которой он и начинался. В экономическом смысле — потребительная стоимость, основа и повод для разворачивания товарно- денежных отношений. В социологическом — исходная клеточка системы распределительных отношений. Как известно, социальные отношения господства и подчинения, отчуждения и эксплуатации, властные отношения и
281


т. п. формируются в обществе не по поводу предмета труда, а в связи с присвоением, разделением и распределением средств и продукта труда.
Условия труда. Предмет и средства труда связаны не только с содержанием труда, но и с его условиями. Если определить понятие «условия труда», то оказывается, что сюда включается степень опасности или безопасности предмета и средств труда, их влияние на здоровье, настроение и работоспособность человека.
Условия труда подразделяются на. 1) нормальные и 2) вредные (особо вредные, травмоопасные). Те условия труда, которые рассмотрены выше, относятся ко второму типу. Нормальные условия обычно классифицируют на: 1 ) санитарно-гигиенические; 2) физиологические; 3) эстетические.
Нормальными (точнее сказать, относительно нормальными) условиями труда считаются те, что не наносят явного, ощущаемого вреда здоровью человека. Их можно назвать благоприятными или неблагоприятными в зависимости от того, как они сказываются на человеке. Неблагоприятные условия труда вызывают неудобство, скованность, неловкость, плохое самочувствие, а в самом крайнем случае — снижают работоспособность, но не вредят здоровью человека. Они могут также снизить заинтересованность в труде, ограничивать творческое самовыражение, создавать чувство напряженности и недовольства.
Организация труда имеет непосредственное отношение к условиям труда и содержанию труда. Все они тесно взаимосвязаны. Под организацией труда понимаются форма, способ и порядок соединения живого (человек) и вещественного (оборудование) труда.
Виды труда. Основными видами труда являются ручной, механизированный и автоматизированный. Принято различать простой ручной труд (не требующий специальных навыков, знаний, умений, а также обращения с современными инструментами и приборами) и сложный (основанный на длительной подготовке, научно-технических знаниях и мастерстве работника). Под простым трудом понимается преобладание физических затрат над умственными, под сложным — преобладание умственных над физическими или их органическое сочетание в деятельности человека.
LU Источник: Социология труда / Под ред. Н. И. Дряхлова, А. И. Кравченко. М., 1993. С. 92, 129-131, 137, 139, 140, 149.
282


Глава 25
ПОЛИТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ
стр.стр.1. Ч. Миллс
283
3. Т. Парсонс
285
2. Р.К. Мертон
284
1.
Власть, согласно общепринятому теперь значению этого термина в социологии, обозначает всякого рода решения, которые принимают люди относительно жизненных условий и относительно событий, создающих историю их жизни. Случаются события, совершающиеся помимо человеческого решения; социальные структуры изменяются не по явному решению. Но в той мере, в какой такие решения принимаются (или могли бы быть, но не были приняты), проблема того, кто участвует в их принятии (или непринятии), есть основная проблема власти.
Мы не можем сегодня допустить, что людьми в конечном счете нужно управлять на основе их собственного согласия. Среди средств власти, которые преобладают теперь, имеется средство управлять и манипулировать согласием людей. То, что мы не знаем пределов этой власти и что мы надеемся, что она все-таки имеет пределы, не может заслонить того факта, что огромная власть теперь успешно функционирует без санкции разума или самосознания подчиняющегося.
Конечно, в наше время нет необходимости говорить, что в конечном счете принуждение есть «основная» форма власти, Но в этом случае мы отнюдь не всегда охватываем суть дела. Авторитет (власть, обоснованная убеждениями сознательно подчиняющегося) и манипулирование (власть, осуществляющаяся незаметно для подчиненного) должны рассматриваться наряду с принуждением. В действительности все эти три вида мы должны постоянно различать, когда думаем о природе власти.
Ш Источник. Ч. Миллс. Высокая теория // Американская социологическая мысль.
283


2.
Функции политической машины для различных групп. Хорошо известно, что одним из источников силы политической машины является то, что ее корни уходят в местные общины и сообщества. Политическая машина не рассматривает избирателей как аморфную, недифференцированную массу голосующих. Проявляя острую социологическую интуицию, машина осознает, что голосующий — это личность, живущая в специфическом районе, со специфическими личными проблемами и личными желаниями. Общественные вопросы являются абстрактными и далекими; личные проблемы — чрезвычайно конкретны и непосредственны. Машина действует не через общие призывы к удовлетворению широких общественных интересов, но через прямые, квазифеодальные отношения между местными представителями машины и избирателями в их районе. Выборы выигрываются на избирательных участках.
Машина устанавливает связи с обычными мужчинами и женщинами путем тщательно разработанной сети личных отношений. Политика превращается в личные связи. Участковый уполномоченный партии «должен быть другом каждому человеку, проявляя наигранную, если не реальную, симпатию к обездоленным и используя в своей благотворительной работе средства, предоставленные в его распоряжение боссом». В нашем, в основном безличном, обществе машина через своих местных агентов выполняет важную социальную функцию гуманизации и персонализации всех видов помощи нуждающимся в ней. Корзинки с провизией и помощью в устройстве на работу, юридический и неюридический советы, улаживание небольших конфликтов с законом, помощь способному, но бедному пареньку в получении партийной стипендии в местном колледже, уход за потерявшими близких родственников — целая гамма нужд, несчастий, в которых пострадавший нуждается в друге, и особенно в друге, знающем жизнь и могущем помочь кое в чем, — все это может сделать участковый уполномоченный, всегда готовый прийти на помощь попавшим в затруднительное положение.
Характерной функцией политической машины для ее клиентов из мира преступности, порока и рэкета является то, что она дает им возможность функционировать при удовлетворении экономического спроса на большом рынке без вмешательства государственных властей. Как большой бизнес, так и большой рэкет и организованный преступный мир могут вносить деньги в партийные избирательные кассы для того, чтобы свести правительственное вмешательство к минимуму. В обоих случаях, в разной степени, политическая машина может обеспечить «защиту». В обоих случаях многие черты структурного контекста являются тождественными: 1) рыночный спрос на предметы потребления и услуги; 2) забота предпринимателей о максимизации прибылей своих предприятий; 3) потребности в частичном контроле за правительственной машиной, которая в противном случае могла бы вмешаться в деятельность бизнесмена, направленную на 284


получение максимальных прибылей; 4) потребности в эффективном, сильном и централизованном агентстве, которое обеспечило бы эффективную связь «бизнеса» с правительственной машиной.
CD Источник: Р. К. Мертон. Явные и латентные функции // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 453. 459.
3.
Все эти проблемы ставят вопросы об отношениях между социеталь- ным сообществом и политической подсистемой. В терминах принятой нами аналитической схемы политика включает не только основные функции правительства в его отношениях с социетальным сообществом, но и соответствующие аспекты любого коллектива. Мы рассматриваем какое-то деление как политическое в той мере, в какой оно связано с организацией и мобилизацией ресурсов для достижения каким-либо коллективом его целей. Политические аспекты деятельности существуют у деловых компаний, университетов, церквей. В развитии современных обществ, однако, государство все более дифференцируется от социетального сообщества как специализированный орган общества, составляющий ядро его политической подсистемы.
Дифференцируясь, государство имеет тенденцию сосредоточиваться на двух основных функциональных комплексах. Первый охватывает ответственность за поддержание целостности социетального сообщества перед лицом глобальных угроз, с особым, но не исключительным акцентом на его легитимном нормативном порядке. Сюда же относится функция принуждения и, по крайней мере, некоторая доля участия в осуществлении интерпретации. К тому же общий процесс дифференциации сферы управления ведет к обособлению областей, в которых допускается открытое формулирование и узаконение новых норм, так что частью этого функционального комплекса становится законодательная деятельность. Второй комплекс включает все виды исполнительной деятельности государства, которая связана с коллективными действиями в любых ситуациях, указывающих на необходимость каких-то мер в «общественных» интересах. Границы этой ответственности простираются от безусловно значимых дел, таких, как защита территориальных пределов или поддержание общественного порядка, до почти что любого вопроса, который считается «затрагивающим общественные интересы».
Основные отношения между государством и социетальным сообществом могут носить аскриптивный характер. Даже в обществах ранней стадии модернизации простые люди рассматривались как «подданные» монарха, которым традицией предписано подчинение его власти. Однако при достижении уровней дифференциации, соответствующих модернизованному обществу, власть политических лидеров имеет обыкновение становиться зависимой от поддержки очень широких слоев населения.
285


В той мере, в какой это справедливо, мы будем различать роли политических лидеров и властные позиции в более общем смысле.
Дифференциация лидерства и авторитета предполагает особый уровень обобщенности того средства социального взаимообмена, который мы называем властью. Мы определяем власть как способность принимать и «навязывать» решения, которые обязательны для соответствующих коллективов и их членов постольку, поскольку их статусы подпадают под обязательства, предполагаемые такими решениями. Власть следует отличать от влияния, так как издание обязывающих решений совсем не похоже на меры убеждения. В соответствии с нашим определением, гражданин, отдавая свой голос на выборах, осуществляет власть, поскольку совокупность таких голосов обязующим образом определяет исход выборов. Маленькая порция власти — все равно власть, подобно тому, как один доллар — небольшие деньги, но все равно деньги.
ш Источник. T. 1 Іарсонс. Система современных обществ. М.. 1998. С. 30-32.
286


Г.пава 26
ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ социология
стр.стр.1. Ф. Макнотен, Дж. Урри
287
3. О.Н. Яницкий
290
2. Р. Парк
289
1.
Социология может сделать непосредственный вклад в анализ и понимание социальных процессов, породивших определенные проблемы, которые принято считать «экологическими». В отличие от точки зрения наивного реализма, в соответствии с которой экологические проблемы появляются на свет последовательно по мере расширения научных знаний о состоянии среды, социологически ориентированное исследование смотрит на социальный и политический контекст, из которого приходят в мир экологические идеи, и тем самым дает более обоснованную оценку их социального значения.
Социальная и политическая канва современного инвайронментализма сложна. Она скрепляется с другими социальными движениями и с разнообразными глобальными процессами. Так, теоретики отождествили инвайронментализм с новым полем борьбы против «саморазрушительного процесса модернизации», тем связывая инвайронментализм с развивающейся критикой глобально планируемого общества (нечто похожее первоначально отражено в контркультуре 60-х гг. XX в.). Р. Гроув-Уайт показывает, что самые понятия, которые ныне составляют ядро экологической программы, были связаны с процессом активного словотворчества в экологических группах 70-80-х гг. XX в. в ответ на относительно более универсальные тревоги современного общества. Приводя конкретные примеры отношения к автострадам, ядерной энергетике, сельскому хозяйству и охране среды, Гроув-Уайт утверждает, что определенные формы экологического протеста были в такой же мере связаны с широко распространенным в обществе ощущением какого-то беспокойства из-за крайне технократизированной и неотзывчивой политической культуры, как и с любыми специальными оценками здоровья физической среды, т. е. того, что находится вне человека. Так что проблема «окружающей среды» осознавалась через
287


ряд тем и политических событий, которые напрямую с нею как таковой и не были связаны.
Шершинский отмечает еще два обстоятельства. Во-первых, увеличился диапазон эмпирических явлений, которые начали считаться экологическими проблемами, а не просто показателями изменения окружающей среды. Так, автострады или атомные станции стали считаться разрушительными нововведениями, а не нормально продолжающимися изменениями, которые были бы в известном смысле «естественной» частью современного проекта (каковой в основном продолжали считать топливную энергетику). И, во-вторых, целый ряд событий оказался связанным воедино, так что их стали рассматривать как часть всеохватывающего экологического кризиса, поразительное число разных проблем которого одновременно считаются и частью самой этой окружающей среды и тем, что ей угрожает.
Дополнительно необходимо исследовать те наиболее фундаментальные социальные практики, которые способствовали социальному прочтению физического мира как экологически поврежденного. Существует, например, небольшая специальная работа о значении путешествий, которые в некоторых случаях могут обеспечить людей «культурным капиталом» для сравнения и оценки экологически различных состояний среды и развивать в них чувствительность к проявлениям деградации среды. В ней подчеркивается, что именно недостаток путешествий в том пространстве, что называлось Восточной Европой, отчасти объясняет явную слепоту людей ко многим видам «повреждения» окружающей среды, как мы теперь знаем, очень распространенным во всем этом регионе. К другим социальным явлениям, которые могли бы внести свой вклад в становление экологического сознания, относится появление недоверия к науке и технике, а также сомнения по поводу когда-то принятого на веру значения больших организаций для современных обществ.
Хотя инвайронментализм может выглядеть как движение, большей частью противоречащее основным компонентам эпохи модерна, имеются, однако, такие черты последней, которые способствовали повышению экологической чуткости, особенно в прочтении природы как углубляющейся глобальной проблемы. Так, например, появление мировых институтов вроде ООН и Всемирного банка, глобализация деятельности групп защитников среды обитания, таких, как «Всемирный фонд сохранения дикой природы», «Гринпис» и «Друзья Земли», а также развитие глобальных объединений по производству информации — все это помогло ускорить рождение чего-то вроде нового глобального самосознания, в котором процессы изменения окружающей среды все больше осознаются как всемирные и планетарные. Конечно, можно спорить, действительно ли эти процессы глобальнее по масштабам, чем многие прежние экологические кризисы, которые люди были склонны толковать как локальные или нацио¬
288


нальные. Определение «глобальное» в глобальном изменении окружающей среды — это отчасти политическая и культурная конструкция.
Итак, мы приняли как данность, что, строго говоря, не существует такой вещи как природа вообще, имеются только «природы». В сравнительно недавнем исследовании Шершинский описывает два ключевых направления, в которых в последние годы предпринимались попытки концептуализировать природу. Во-первых, ныне принято употребление понятия природы для обозначения феномена, которому угрожает опасность. Этот смысл можно усмотреть в панических высказываниях по поводу редких и вымирающих видов, особенно зрелищных и эстетически приятных; в восприятии природы как набора ограниченных ресурсов, которые надо беречь для будущих поколений; в представлении о природе как собрании правовых субъектов, особенно животных, но также и некоторых растений и в образе природы как здорового и чистого тела, находящегося под угрозой и страдающего от загрязнения, той самой природы, которая, по словам Р. Карсон, быстро становится «морем канцерогенов».
В наличии имеется множество экологических идентификаций, локальных и глобальных, рационалистических и эмоциональных, ориентированных пейзажистски-созерацательно и утилитарно и т.д. В обществах постмодерна эти множественные сознания, по-видимому, и дальше будут становиться все более заметными. Поэтому нам нужно развивать социологию, которая изучает феномен явно возрастающей значимости «экологических идентичностей» в современных обществах, идентичностей, которые часто несут с собой сложный узел взаимопереплетающихся глобальных и местных интересов. Статистическим доказательством важности этих самосознаний может служить огромное увеличение численности почти всех экологических организаций в 80-90-х гг. XX в.
ш Источник: Ф. Макнотен и Дж. Урри. Социология природы // Теория общества. М, 1999. С. 275-277, 285-286.
2.
Таким образом, можно считать, что человеческое общество, в отличие от сообществ растений и животных, организовано на двух уровнях — биотическом и культурном. Есть симбиотическое общество, основанное на конкуренции, и культурное общество, основанное на коммуникации и консенсусе. По сути дела эти два общества являются лишь разными аспектами одного общества, они, несмотря на все перипетии и изменения, остаются, тем не менее, в определенной зависимости друг от друга. Культурная над- структура основывается на симбиотической подструктуре, а возникающие силы, которые проявляются на биотическом уровне как передвижения и
289


действия, на высшем, социальном, уровне принимают более утонченные, сублимированные формы.
Однако взаимоотношения людей гораздо более разнообразны и сложны, они не сводятся к этой дихотомии — симбиотического и культурного. Этот факт находит подтверждение в самых различных системах человеческих взаимоотношений, которые выступают предметом специальных социальных наук. Поэтому следует иметь в виду, что человеческое общество, в его зрелом и более рациональном виде, представляет собой не только экологический, но и экономический, политический и моральный порядки. Социальные науки состоят не только из социальной географии и экологии, но из экономики, политических наук и культурной антропологии.
Примечательно, что эти различного рода социальные порядки организованы в своего рода иерархию. Можно сказать, что они образуют пирамиду, основанием которой служит экологический порядок, а вершиной — моральный. На каждом из последовательно расположенных уровней — на экологическом, экономическом, политическом и моральном — индивид оказывается полнее инкорпорированным в социальный порядок, более подчиненным ему, нежели на предшествующем уровне.
Экология человека, однако, должна считаться с тем фактом, что в человеческом обществе конкуренция ограничивается обычаем и культурой. Культурная надструктура довлеет как направляющая и контролирующая инстанция над биотической субструктурой.
Если человеческое сообщество свести к его элементам, то можно его себе представить как состоящее из населения и культуры; последняя при этом включает в себя 1) совокупность обычаев и верований, 2) соответствующую первой совокупность артефактов и технологических изобретений.
К этим трем элементам, или факторам, — населению, артефактам (технологической культуре) и обычаям и верованиям (нематериальной культуре) — составляющим социальный комплекс, следует, наверное, добавить и четвертый, а именно — природные ресурсы среды обитания.
ш Источник: Р.Парк. Экология человека//Теория общества. М., 1999. С. 397-399.
3.
Попытаемся, хотя бы вчерне, наметить круг базовых принципов исследовательских приоритетов альтернативной социологии.
Человеческое общество — лишь одна из систем, составляющих в совокупности социобиотехносферу — суперсистему, стабильность которой детерминируется эволюционно заданным пределом несущей способности ее базового субстрата — биосферы.
Биофизическая среда может воздействовать на человека и его сообщества непосредственно, минуя их органы восприятия. Следовательно, со¬
290


циология должна иметь методологию и инструментарий для изучения таких прямых воздействий.
Основными агентами воздействия на упомянутую суперсистему являются население, его организации, производственные и природные системы. Чтобы адаптироваться к изменениям этой суперсистемы, человечество создает новые или трансформирует существующие социальные институты. Последние, возникнув, начинают оказывать обратное воздействие на суперсистему. Иными словами, все ее подсистемы взаимозависимы, а их взаимодействия — двусторонни, биполярны.
Жизнедеятельность любых социальных систем, сопровождаясь потреблением природных ресурсов и производством отходов, постепенно изменяет условия человеческого существования. Общество производит не только блага, но и риск. В современных условиях риск производится не только наукой и созданными ею новейшими технологиями, но идеологиями и порождаемыми ими политическими режимами. Социальное производство риска имеет «негативную» логику — постепенно оно подрывает сами основы процесса модернизации и угрожает физическому существованию человека. Производство риска меняет многие устоявшиеся представления социологической науки и порождает новые социальные конфликты и проблемы.
Поскольку объектом изучения социологии становятся социобиотех- нические системы, ей придется преодолеть табу редукционизма и географического (геополитического) детерминизма. Физическое пространство и астрономическое время должны интерпретироваться как независимые социальные переменные.
Вследствие изменения (расширения) объекта исследования возникает задача реинтерпретации основных понятий социологии, прежде всего таких, как социальная система, социальный порядок, социальный конфликт, адаптация, развитие и многих других.
Названные выше характеристики нового объекта социологического анализа означают его принципиальную «открытость». Глобальный подход становится одним из центральных методологических принципов. Существующее сегодня разделение социологических теорий на генерализующие, «среднего уровня» и эмпирические теряет свой методологический смысл. «Глобальное измерение» как метатеоретический принцип должно присутствовать на любом уровне социологического анализа. Принцип мирового «зеленого» движения — «мыслить глобально — действовать локально» — вполне справедлив в отношении процессов социологического познания.
Выбор конкретного объекта исследования должен соответствовать названным принципам. В частности, любые процессы и струкгуры следует проанализировать в «двухмерном пространстве» систем более или менее высокого уровня организации и пространственного масштаба. Особого
291


внимания заслуживают транснациональные и глобальные институты и организации, а также сети их связей.
Среда (контекст) социального действия как независимая переменная. Обычно процедуры социологического исследования строятся, исходя из принципа фиксированности условий изучаемого объекта (так называемые внешние условия). Однако «среда», как уже отмечалось, не статичное и, тем более, не статистическое образование. «Среда» — тоже экосистема, то есть не зависимая от определения ситуации, даваемого социальными акторами, переменная. Аналитически целесообразно различение социоисторического (цивилизационного), макросоциального и ситуационного контекстов.
Необходимость реинтерпретации существующих и формирования новых понятий. Социальный порядок, изменение, адаптация, конфликт и другие основополагающие понятия должны некоторыми образом освоить экологические императивы. Поскольку подавляющее
большинство независимых социальных переменных в конечном счете оказываются экологически зависимыми, возникает нетривиальная задача охвата базовыми понятиями классической социологии новой, расширенной области своих интересов. Другая актуальная задача — разработка новых понятий, вытекающих из принципов «Новой экологическхой
парадигмы», — таких, как, например, несущая способность экосистемы.
Социальная интерпретация экологических и технических знаний является одновременно методологическим принципом и приоритетным направлением исследований в альтернативной социологии. Коль скоро знание о биологических и технических системах добывается несоциальными науками, возникает задача разработки процедур социальной интерпретации этих знаний, чтобы выявлять и предвидеть изменения в существующих социальных системах. Социологам предстоит серьезный пересмотр «социальных структур» производства знаний и в этой связи — переосмысление мертоновской и противоположной ей концепции социологии науки. Социологизация и политизация мышления ученых-естественников и сайентификация социальных акторов (экологических групп и движений) — процессы, требующие осмысления и рамках общей теории социальных изменений.
Другим приоритетом является политизация социология. Собственно говоря, этот процесс нарастает уже не первое десятилетие, что подтверждается появлением целого ряда пограничных дисциплин (политической социологии, социальной географии), а также соответствующих исследовательских центров. Однако мы ведем речь о приоритете фундаментального свойства. Он следует из необходимости саморегуляции социальных систем и человеческого сообщества в целом, вытекающей из вхождения страны и мира в целом в фазу глобального риска и необходимости в связи с этим социальной рефлексии по поводу политической организации общества.
О детерминации будущим. В обществе риска, отягощенном «производством» будущих экологических аварий и катастроф, прошлое уже не
292


может быть главной детерминантой его эволюции. Век «постепенности» действительно приходит к концу. Построение сценариев эволюции общества становится бессмысленным, если они выводят нас за пределы устойчивости биотехносферы.
Мировой сообщество уже назвало устойчивое развитие в качестве своей стратегической задачи. Ее решение невозможно без «обратного отсчета», то есть определения комплекса регулятивных воздействий на государства, транснациональные корпорации и другие ключевые агенты социальной эволюции, исходя из социально определенного уровня «допустимого» (приемлемого) риска.
Ш Источник: О. Н. Яницкий. Альтернативная социология // Социолог ический журнал. 1994. №1. С. 82-84.
293


Гпава 27
СОЦИОЛОГИЯ РЕЛИГИИ
стр.стр.1. М. Вебер
294
3. Э. Гидденс
3012. Ρ.Κ. Мертон
299
1 	В немецком языке слово 'Beruf означает профессию и призвание. 294


древности (в эпоху позднего эллинизма), — об этом будет сказано ниже. Безусловно, новым было, однако, следующее: в этом понятии заключена оценка, согласно которой выполнение долга в рамках мирской профессии рассматривается как наивысшая задача нравственной жизни человека. Неизбежным следствием этого были представления о религиозном значении мирского будничного труда и создание понятия «Beruf» в вышеуказанном смысле. Следовательно, в понятии «Beruf» находит свое выражение тот центральный догмат тех протестантских исповеданий, который отвергает католическое разделение нравственных заветов христианства на «praecepta»1 и «consilia»1  2, — догмат, который единственным средством стать угодным Богу считает не пренебрежение мирской нравственностью с высот монашеской аскезы, а исключительно выполнение мирских обязанностей так, как они определяются для каждого человека его местом в жизни; тем самым эти обязанности становятся для человека его «призванием».
Эта идея Лютера сложилась на протяжении первого десятилетия его реформаторской деятельности. Вначале Лютер (вполне в духе господствующей средневековой традиции — так, как она выражена, например, у Фомы Аквинского) относит мирскую деятельность к сфере рукотворного: будучи угодной Богу и являясь необходимой естественной основой религиозной жизни, она сама по себе нравственно индифферентна, подобно еде или питью. Однако чем последовательнее Лютер проводит идею «sola fide»3 и чем резче в связи с этим он подчеркивает противоположность своего учения «евангельским советам» католического монашества, которые «продиктованы дьяволом», тем большее значение получает у него профессиональное призвание (Beruf)· С точки зрения Лютера, монашеский образ жизни не только бессмыслен для оправдания перед Богом, но и являет собой лишь порождение эгоизма и холодного равнодушия, пренебрегающего мирскими обязанностями человека. Мирская же деятельность, напротив, характеризуется им как проявление христианской любви к ближнему, причем обоснования Лютера весьма далеки от мирских понятий и находятся едва ли не в гротескном противоречии с известным утверждением Адама Смита; так, он аргументирует свою мысль, в частности тем, что разделение труда принуждает каждого работать для других. Вскоре, однако, это, по сути своей, схоластическое обоснование опять исчезает, остается же и все более подчеркивается указание на то, что выполнение мирских обязанностей служит при любых обстоятельствах единственным средством быть угодным Богу, что это — и только это — диктуется божественной волей и что поэтому все дозволенные профессии равны перед Богом.
Не подлежит никакому сомнению, что такого рода нравственная квалификация мирской профессиональной деятельности — одна из самых
1 Заповеди
2 Советы.
3 Спасение только верой (лат.) — основное положение лютеровского учения.
295


важных идей, созданных Реформацией и, в частности Лютером, — чревата необычайно серьезными последствиями; более того, подобное утверждение настолько очевидно, что граничит с трюизмом.
Результатом Реформации как таковой было прежде всего то, что в противовес католической точке зрения моральное значение мирского профессионального труда и религиозное воздаяние за него чрезвычайно возросли. Дальнейшее развитие идеи «призвания», в которой нашло свое выражение это новое отношение к мирской деятельности, зависело от конкретной интерпретации благочестия в отдельных реформированных церквах.
Таким образом, судя по тому, что нам удалось выяснить, идея «призвания» в лютеровском ее понимании сама по себе вряд ли имеет столь большое значение для нашей постановки проблемы — в данный момент нам важно установить именно это. Тем самым мы ни в коей мере не хотим сказать, что лютеровское преобразование религиозной жизни не имело практического значения для предмета нашего исследования. Дело здесь в том, что это практическое значение не может быть непосредственно выведено из отношения Лютера и лютеранской церкви к мирскому призванию и вообще оно менее очевидно, нежели в других направлениях протестантизма. Поэтому-то нам и представляется целесообразным обратиться в первую очередь к тем формам протестантского вероучения, в которых связь между жизненной практикой и религиозной основой обнаруживается легче, чем в лютеранстве. Выше мы уже отмечали поразительную по своему значению роль кальвинизма и протестантских сект в истории развития капитализма.
Если мы, исследуя взаимосвязь между старопротестантской этикой и развитием капиталистического духа, отправляемся от учения Кальвина, кальвинизма и других «пуританских» сект, то это отнюдь не означает, что мы предполагаем обнаружить, будто кто-либо из основателей или представителей этих религиозных течений в каком бы то ни было смысле считал целью своей жизненной деятельности пробуждение того «духа», который мы именуем здесь «капиталистическим».
Вместе с тем мы ни в коей степени не склонны защищать столь нелепый доктринерский тезис, будто «капиталистический дух» (в том смысле, в каком мы временно употребляем это понятие) мог возникнуть только в результате влияния определенных сторон Реформации, будто капитализм как хозяйственная система является продуктом Реформации. Уже одно то, что ряд важных форм капиталистического предпринимательства, как известно, значительно старше Реформации, показывает полную несостоятельность подобной точки зрения. Мы стремимся установить лишь следующее: играло ли также и религиозное влияние — ив какой степени — определенную роль в качественном формировании и количественной экспансии «капиталистического духа» и какие конкретные стороны сложившейся на капиталистической основе культуры восходят к этому религиозному влиянию.
296


Подводя итог сказанному выше, мы считаем возможным утверждать, что мирская аскеза протестантизма со всей решительностью отвергала непосредственное наслаждение богатством и стремилась сократить потребление, особенно когда оно превращалось в излишества. Вместе с тем она освобождала приобретательство от психологического гнета традиционалистской этики, разрывала оковы, ограничивавшие стремление к наживе, превращая его не только в законное, но и в угодное Богу (в указанном выше смысле) занятие. Борьба с плотью и приверженностью к материальным благам была, как наряду с пуританами настойчиво подчеркивает и великий апологет квакерского учения Барклей, борьбой не с рациональным приобретательством, а с иррациональным использованием имущества. Оно прежде всего находило свое выражение в привязанности к показной роскоши (проклинаемой пуританами в качестве обожествления рукотворного), столь свойственной феодальной жизни, тогда как Богу угодно рациональное и утилитарное использование богатства на благо каждого отдельного человека и общества в целом. Аскеза требовала от богатых людей не умерщвления плоти, а такого употребления богатства, которое служило бы необходимым и практически полезным целям. Понятие «comfort» характерным образом охватывает круг этих этически дозволенных способов пользования своим имуществом, и, разумеется, не случайно связанный с этим понятием строй жизни прежде всего и наиболее отчетливо обнаруживается у самых последовательных сторонников этого мировоззрения, у квакеров. Мишурному блеску рыцарского великолепия с его весьма шаткой экономической основой и предпочтением сомнительной элегантности трезвой и простой жизни они противопоставляли в качестве идеала уют буржуазного «home»1 с его безупречной чистотой и солидностью.
Повсюду, где утверждалось пуританское мироощущение, оно при всех обстоятельствах способствовало установлению буржуазного рационального, с экономической точки зрения, образа жизни, что, конечно, имеет неизмеримо большее значение, чем простое стимулирование капиталовложений. Именно пуританское отношение к жизни было главной опорой этой тенденции, а пуритане — ее единственно последовательными сторонниками. Пуританизм стоял у колыбели современного «экономического человека».
Один из конституционных компонентов современного капиталистического духа, и не только его, но и всей современной культуры, — рациональное жизненное поведение на основе идеи профессионаїьного призвания — возник (и настоящая работа посвящена доказательству этого) из духа христианской аскезы. Достаточно вспомнить приведенный в начале нашего исследования трактат Франклина, чтобы обнаружить, насколько существенные элементы того образа мыслей, который мы определили как «дух капитализма», соответствуют тому, что (мы показали это выше) со¬
1 Дома (англ.).
297


ставляет содержание пуританской профессиональной аскезы, только без ее религиозного обоснования — ко времени Франклина оно уже отмерло.
Принадлежность к секте — в противоположность принадлежности к церкви, которая «дана» человеку от «рождения», — является своего рода нравственным (прежде всего в деловом отношении) аттестатом личности. «Церковь» — не что иное, как учреждение по дарованию благодати. Она управляет сферой религиозного спасения как неким фидеикомиссом; принадлежность к церкви (по идее) обязательна и поэтому сама по себе ни в коей степени не характеризует моральные качества прихожан. «Секта» же, напротив, является волюнтаристским объединением лишь достойных (по идее) в религиозно-этическом отношении людей, квалифицированных в качестве таковых и добровольно вступивших в это объединение, при условии столь же добровольно данного им разрешения, ввиду их доказанной религиозной избранности. Исключение из секты за нравственные проступки экономически влекло за собой потерю кредита и социальное деклассирование. Многочисленные наблюдения последующих месяцев подтвердили не только (тогда еще) достаточно серьезное значение церковности как таковой (несмотря на то, что она как будто быстро отмирала), но и именно этой ее особенно важной черты. Характер исповедания не играл уже почти никакой роли. Никого не интересовало, был ли данный человек масоном, последователем Christian science1, адвентистом, квакером или еще кем- нибудь. Важно было лишь то, что он принят посредством «ballot»2 после предварительной проверки и этического утверждения под углом зрения тех добродетелей, которые провозглашались обязательными мирской аскезой протестантизма, то есть старой пуританской традицией.
Внешний и внутренний конфликт двух структурных принципов - «церковь» как институт благодати и «секта» как союз людей, получивших высшую религиозную аттестацию, — проходит через всю историю протестантизма от Цвингли до Кейпера и Штеккера.
Ибо — мы повторяем это еще раз — не этическое ученые религии, а то этическое отношение к жизни, которое поощряется в зависимости от характера и обусловленности средств к спасению, предлагаемых данной религией, является «ее» специфическим «этосом» в социологическом значении этого слова. В пуританизме таковым была определенная методически- рациональная система жизненного поведения, которая, при известных условиях, прокладывала путь «духу» современного капитализма. За утверждение своей избранности перед Богом воздавались награды в виде гарантии спасения во всех пуританских деноминациях; за утверждение своей избранности перед людьми — награда в виде социального самоутверждения внутри пуританских сект. Оба принципа дополняли друг друга, действуя в одном и том же направлении, они способствовали освобождению
1 Христианской науки (англ.)
2 Баллотировки (англ.)
298


«духа» современного капитализма, его специфического этоса, то есть это- са современной буржуазии. Образование аскетических общин и сект с их радикальным отказом от патриархальных пут, с их толкованием заповеди повиноваться более Богу, чем людям, явилось одной из важнейших предпосылок современного «индивидуализма».
Ш Источник: М. Вебер. Избранные произведения. М., 1990. С. 197-198, 200, 205, 277, 283, 290
2.
В своем критическом анализе нескольких главных современных теорий в социологии религии Парсонс суммирует некоторые из основных выводов по вопросу о «функциональном значении религии»: «...если моральные нормы и чувства, их поддерживающие, имеют такое первостепенное значение, то с помощью каких механизмов, отличных от внешних процессов принуждения, они сохраняются в обществе? По мнению Дюрк- гейма, именно религиозный ритуал имел важнейшее значение как механизм выражения и укрепления тех чувств, которые чрезвычайно существенны для институционной интеграции общества. Эта точка зрения, как это ясно видно, близка ко взглядам Малиновского относительно значения похоронных церемоний как некоторого механизма, вновь утверждающего солидарность группы в связи с тяжелым эмоциональным напряжением. Таким образом, Дюркгейм выявил в более резкой форме по сравнению с Малиновским некоторые аспекты специфических отношений между религией и социальной структурой и к тому же показал новую функциональную перспективу данной проблемы, постольку поскольку он применил ее к обществу как целому, абстрагируясь от конкретных ситуаций эмоционального напряжения и нагрузки на индивидуума».
И опять же, суммируя существенное открытие одного из главных сравнительных исследований в области социологии религии, Парсонс замечает, что, «может быть, самой поразительной чертой анализа религии Бебером является доказательство теснейшей связи между вариациями социально санкционированных ценностей и целей светской жизни и вариациями в господствующей религиозной философии великих цивилизаций».
Аналогичным образом при исследовании роли религии среди расовых и этнических меньшинств в США Дональд Янг отмечает тесную связь между их «социально санкционированными целями и ценностями в светской жизни» и их «доминирующей религиозной философией»: «Одной из функций, которую призвана выполнить религия некоторого меньшинства, может быть функция примирения с низким социальным статусом данного меньшинства и дискриминационными последствиями этого статуса. Доказательства того, что религия выполняет эту функцию, могут быть обнаружены среди всех американских этнических меньшинств. С другой стороны, религиозные институты могут развиваться таким образом, что они
299


будут побуждать и поддерживать восстания против низкого социального статуса. Так, индейцы-христиане, за некоторым исключением, оказываются более послушными, чем индейцы-язычники. Особые культы, объединяющие как христианские, так и языческие элементы, были обреченными на неудачу попытками выработать способы религиозного выражения, пригодные для индивидуальных и групповых обстоятельств. Один из этих культов («танец призрака») с его учением о наступлении тысячелетней эры свободы от белого человека поощрял восстания. Христианство у негров, несмотря на то, что в нем поощрялась словесная критика существующего порядка, подчеркивало вместе с тем необходимость принятия горестей этого мир в надежде на лучшие времена в потусторонней жизни. Многочисленные варианты христианства и иудаизма, принесенные иммигрантами из Европы и Мексики, несмотря на наличие общих националистических элементов, точно так же делали упор скорее на последующем вознаграждении за земные страдания, чем на непосредственном немедленном действии».
Эти разнообразные и рассеянные замечания, заметно различные по своему идеологическому происхождению, обнаруживают сходство по некоторым основным элементам.
Во-первых, все они рассматривают последствия конкретных религиозных систем для господствующих чувствований, для определения ситуации и действия. Наблюдается весьма большая степень согласованности мнений о том, каковы эти последствия. Ими считаются: укрепление господствующих моральных норм, покорное принятие этих норм, сдерживание честолюбий и откладывание вознаграждения (если того требует религиозная доктрина) и тому подобное. Однако, как замечает Янг, при определенных условиях религии могут провоцировать восстания, или же, как показал Бебер, религии выступали как факторы, мотивирующие и направляющие поведение большого количества мужчин и женщин, ставящих своей целью видоизменение социальной структуры. Поэтому было бы неверно заключать, что все религии и повсюду имели только одну функцию, а именно — создавать апатию масс.
Во-вторых, марксистская точка зрения имплицитно, а функционализм явно утверждают следующее основное положение: системы религии влияют на поведение, они не просто эпифеномены, но частично независимые детерминанты поведения, ибо, по-видимому, отнюдь не безразлично, примут или не примут «массы» некоторую религию, как не безразлично, принимает или не принимает человек опиум.
Ш Источник Р.К. Мертон. Явные и латентные функции // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 421—123.
300


3.
Для всех религий характерно наличие общин верующих, но способы организации таких общин весьма разнообразны. Один из методов классификации религиозных организаций был впервые предложен Максом Вебером и его коллегой, историком религии Эрнстом Трельчем. Вебер и Трельч проводили различие между церквами и сектами. Церковь представляет собой общепризнанную и прочно укоренившуюся религиозную организацию значительных размеров, как, например, католическая или англиканская церковь. Секта имеет меньшие размеры и отличается менее сложной организацией. Она объединяет, как правило, ревностных верующих, создавших свое общину в знак протеста против официальной церкви, как, например, поступили кальвинисты или методисты. Церкви обычно имеют формальную бюрократических структуру с иерархией должностей и склонны представлять интересы консервативных религиозных слоев, поскольку действуют в рамках уже сложившихся институтов. Родители большинства их приверженцев исповедовали ту же веру.
Секты сравнительно малы; обычно они стремятся найти свой «истинный путь» и следовать ему. В общественной жизни им свойственна тенденция к изоляционизму и замыканию в пределах своей общины. Члены сект считают господствующую церковь продажной. Большинство сект почти или совсем не имеют профессиональных священнослужителей и подчеркивают равенство всех своих членов. Лишь сравнительно малая часть сторонников той или иной секты включается в ее состав по факту рождения, большинство примыкает к сектам в зрелом возрасте, стремясь упрочить свою веру.
Классификацию, предложенную Вебером и Трельчем, усовершенствовали другие авторы. В качестве примера можно привести работу Говарда Бекера, который включил в нее еще два типа религиозных организаций: деноминации и культы. Деноминации представляет собой секту, которая «утихомирилась» и является уже в большей степени сложившимся социальным институтом, чем активной оппозиционной группой. Секты, если они сохраняют свою целостность, по истечении некоторого периода времени неминуемо становятся деноминациями. Кальвинизм и методизм являлись сектами на ранних стадиях своего развития, когда их приверженцы были обуреваемы религиозными страстями, но прошли годы, и они стали более «респектабельными». Деноминации, признаваемые церковью как более или менее законные, существуют рядом с церквами и довольно часто мирно с ними сотрудничают.
Культы подобны сектам, но имеют существенные особенности. Культы наиболее свободны и преходящи из всех типов религиозных организаций. К ним принадлежат люди, которые отвергают ценности окружающего их мира. Главное внимание в культах придается индивидуальному опыту, что приводит к объединению людей со схожим образом мыслей. Они не формально присоединяются к культу, но скорее придерживаются одних и
301


тех же теорий или предписываемой манеры поведения. Последователям культа обычно не воспрещается поддерживать отношения с другими религиозными организациями или связывать себя обязательствами по отношению к другим религиям. Как и секты, культы довольно часто образуются вокруг лидера-вдохновителя. К культам на современном Западе можно отнести группы, объединяющие верящих в спиритизм, астрологию или трансцедентальные медитации.
Четыре понятия, которые обсуждались выше, являются полезными для анализа различных аспектов религиозных организаций, но употреблять их следует весьма осторожно хотя бы потому, что они в значительной степени отражают христианскую традицию. Можно убедиться на примере ислама, что вне христианства не всегда возможно провести четкое разграничение между церквями и другими религиозными институтами. Более того, в других распространенных религиях отсутствует система развитой бюрократической иерархии. Индуизм, например, внутренне настолько неоднороден, что вряд ли можно найти в нем черты бюрократической организации. Сомнительно, что различные его составные части можно было назвать «деноминациями».
Понятия секты и культа могут широко использоваться на практике, но здесь опять-таки необходима некоторая осторожность. Группы, во многом напоминающие секты, существовали во всех мировых религиях. Им были присущи отличительные черты западных сект — чувство исключительности, горячая приверженность членов разделяемым идеалам, взгляды, серьезно отличающиеся от ортодоксальных. Однако многие из этих групп, например, в Индии, больше похожи на традиционные этнические общины, чем на христианские секты. Многим группам такого типа недостает пыла «истинно верующих», обычно обнаруживаемого среди христиан, поскольку «этические религии» Востока гораздо более терпимы к чужим взглядам. Там группа может «выбрать свой собственный путь», не обязательно встречая сопротивление со стороны других организаций, пусть даже имеющих более прочное положение. Термин «культ» получил широкое распространение и может употребляться, например, по отношению к некоторым видам движений милленариев, хотя часто они имеют больше общего с сектами, чем с культами в том смысле, который вкладывал в это понятие Бекер.
Представления о церкви, секте и деноминации, возможно, являются в какой-то степени производными западной культуры. Тем не менее, будучи введены, эти понятия облегчают анализ существовавшего во всех религиях противоречия между тенденциями к возрождению и к организационному закреплению уже сложившихся религиозных отношений. Религиозные организации по прошествии времени бюрократизируются и становятся все менее гибкими, хотя религиозные символы, обладающие в глазах верующих чрезвычайной эмоциональной силой, препятствуют низведению веры на обыденный уровень. Постоянно появляются новые секты и культы. Здесь может оказаться полезным провести вслед за Дюркгеймом различие 302


между сакральным и мирским. Чем более стандартизованной становится религиозная деятельность, чем более бездумно воспринимаются религиозные ритуалы, тем быстрее они теряют элемент сакрального и все более сращиваются с повседневным миром. С другой стороны, обряды могут способствовать возрождению чувства особенной ценности религиозного опыта. Участвуя в них, верующие приобретают глубоко индивидуальный опыт душевных переживаний, которые могут не иметь ничего общего с ортодоксальными взглядами. Религиозные группы могут разрывать отношения с основной частью верующих и возглавлять сепаратистские движения или движения протеста, а также каким-либо иным образом отступать от сложившихся ритуалов и установленной веры.
LU Источник: Э. Гидденс. Социология. М, 1999. С. 434-436.
303


Глава 28
социология НАУКИ
стр.стр.1. В.И. Русецкая
304
2. А.П. Войтович
308
1.
Наука функционирует в обществе как весьма сложный и многогранный социальный феномен. Она предстает перед исследователем и в качестве многоуровневой системы знаний, и как форма общественного сознания, и как специфический вид творческой деятельности человека. Главное в ней — это специфически творческая деятельность, направленная на создание новых идей, генерирование новых знаний, объективно отражающих окружающий мир и проверяющихся на практике. На своем долгом, сложном, порой мучительном пути наука отбирает факты, анализирует и обобщает их, вырабатывает гипотезы, теории и концепции, открывает тенденции и закономерности развития окружающего мира и самого человека.
В своем многомерном развертывании, где системообразующими являются три отмеченные выше роли, наука как объект социологического исследования требует в качестве исходной методологической канвы триединого рассмотрения, как определенной социальной системы, определенного вида деятельности и общественных отношений, в рамках которых осуществляется эта деятельность, а также учета органической взаимосвязи принципа системности и принципа деятельности.
Наука представляет особую отрасль духовного производства не потому, что она есть система знаний, а потому, что ее функционирование состоит в непрестанном обогащении имеющегося и продуцировании нового научного знания в процессе творческой деятельности людей. Она выступает не только как определенная система знаний, но и как саморазвивающая- ся система творческой познавательной деятельности, включающая в себя и наблюдения, и эксперимент, и объяснение, и построение научной теории, и предсказание, и верификацию, и подтверждение (или опровержение) различных гипотез. Если объяснение или предсказание выражают преимущественно онтологический аспект научной деятельности, поскольку имеют дело с определенными свойствами изучаемых реальных объектов, то верификация, определение, экспликация — гносеологические аспекты
304


научного познания, поскольку они в гораздо большей мере зависят от особенностей мыслительной деятельности, эвристических способностей исследователей, уровня их теоретического мышления и т. д. В научной деятельности, как и в науке в целом, эти два аспекта выступают одновременно и во взаимосвязи.
Именно в условиях научно-технического прогресса (НТП) проявляется и утверждается органическая связь содержательных аспектов науки с научной деятельностью человека и систематизированными знаниями как итогами этой деятельности. Связь эта многогранна, противоречива и далека от имевшегося в прошлый период эволюционно-линейного представления о научном прогрессе. Действительный прогресс в науке состоит в том, что научная деятельность все время вносит нечто новое в сложившуюся систему знаний, тем самым разрушая эту систему и воссоздавая ее вновь, разумеется, на более высоком уровне. Процессы созидания новых теорий и знаний неизбежно включают в себя отрицание, уточнение, преобразование старых знаний и концепций, а противоречивое единство научной деятельности и системы научных знаний непрерывно разрушается и созидается вновь. Этот диалектически развивающийся творческий процесс производства научных знаний не ограничившегося сферой «чистой» науки, а превращается в необходимое средство повседневного функционирования всех сфер и отраслей современного, быстро прогрессирующего и технически усложняющегося материального производства, которое все и большей мере требует технологического применения науки.
Несомненно, что одним из существеннейших признаков научности является наличие проблемной ситуации, ибо сама наука как специфический вид познавательной деятельности возникает тогда, когда перед человеком (человечеством) встает требующая своего решения определенная проблема. Именно проблемная ситуация с ее вопросами «как», «почему» и т. п. создает мощный побудительный импульс для научного исследования.
Вторым очень важным критерием научности выступает наличие теории, представляющей собой совокупность особым образом связанных и отвечающих специальным требованиям теоретических представлений, концепций, выводов, образующих специфическую функциональную матрицу, работающую как своего рода социально-интеллектуальный механизм, по производству новых знаний. Этот критерий позволяет не только разграничить научные и ненаучные знания, но и охарактеризовать особенности системы функционирующего знания, порождающей другие, ранее неизвестные единицы знания.
В связи со сказанным представляется целесообразным выделить третий существенный признак науки как деятельности по генерированию нового знания — наличие в ней механизма смены одних представлений, одной парадигматической теории другой, возникающей в противовес старой парадигматической традиции. Если бы такого механизма смены парадигмы в науке не существовало, тогда происходило бы экстенсивное развитие
305


прежних теорий, а не их замена новыми, что убедительно показано в широко известной работе Т. Куна «Структура научных революций».
Но коль наука представляет собой систему развивающегося знания, где одни идеи, гипотезы, теории сменяются другими, вполне правомерен вывод, что одним из критериев научности становится способность к самокорректированию, т.е. к обнаружению ошибочности своих суждений, из чего следует, что подлинная наука должна строить гипотезы и теории, подверженные возможным опровержениям при соотнесении их с эмпирическими фактами, с объективной реальностью. К. Поппер, в частности, подчеркивал, что опровержение прежней теории и замещение ее новой с более высоким эмпирическим содержанием и предпочтительно в новой концептуальной схеме означает действительный прогресс знания. Развивая и конкретизируя его идеи, И. Лакатос отмечает, что всякая наука, включая даже математику, которая стремится найти «окончательные» критерии и «окончательные основания», «не развивается как монотонное возрастание количества несомненно доказанных теорем, но только через непрерывное улучшение догадок при помощи размышления и критики, при помощи доказательства и опровержений». Следовательно, в процессе развития науки существенно значимы два вида теоретико-логических процедур: 1) опровергающие теорию в процессе проверки посредством подтверждения фальсифицирующей ее гипотезы; 2) подтверждающие ее, несмотря на опровержение фальсифицирующей гипотезы.
Из всего сказанного вытекает, что вполне правомерно ввести еще один критерий научности, состоящий в том, что развитие науки немыслимо без генерирования и роста новых научных знаний. Именно производство нового знания — решающая характеристика науки, именно расширение его проблемных границ придает научной деятельности строго научный характер, следовательно, составляет ее важнейшую сущностную особенность, появление новых идей, гипотез, концепций, теорий и является стержневым направлением прогрессирующего развития науки. Сам же ее прогресс означает все более глубокое проникновение научного познания в объективные закономерности окружающей действительности.
Отсюда следует, что еще одним важным (может быть, даже наиболее существенным) критерием научности является требование ее адекватности изображаемой и объясняемой ею реальности. Если в своих суждениях так называемого обыденного сознания, здравого смысла человек складывает картину окружающего мира из образов повседневности, с неизбежностью несущих в себе, как это убедительно показал один из наиболее известных поборников так называемого научного реализма У. Селларс, элементы антропоцентризма, то научные теории в противовес этому представляют собой как бы каркасы, выступающие «средствами прорыва» познающего человеке к реальности «самой по себе», т. е. к объективной, независимой ни от нас, ни от нашего научного познания реальности.
Названные критерии научности, взятые в органическом единстве, позволяют отделить науку от других видов человеческой деятельности и 306


трактовать ее как сложноструктурированное социальное явление» в котором интегрированы воедино система научной деятельности и система научного познания.
Из сказанного выше становится ясно» что наука есть чрезвычайно масштабная по своему объему и многогранная по содержанию деятельность по производству знания и отысканию способов его практической реализации. В силу своей многогранности она предстает весьма разветвленной» сложноструктурированной системой. При этом в качестве ее структурных единиц могут выступать и отрасли знаний - естественные, технические, гуманитарные (общественные) науки и научные дисциплины, например, теория множеств, и исследовательские области, в частности хронобиология, и форма социальной организации исследовательской деятельности: «невидимый колледж», научное сообщество, исследовательский коллектив. Избрав в качестве исходной одну или несколько из названных структурных единиц науки, можно в процессе структурнодинамического анализа выяснить различные, причем очень важные аспекты научной деятельности, в частности познавательные, поскольку именно научная дисциплина, исследовательский коллектив и другие выделенные «клеточки» науки выступают формой организации и генерирования знаний в той или иной области. Социальные аспекты выделяют в силу того, что по дисциплинарному, отраслевому принципу строятся как научные коллективы, так и средства научной коммуникации; культуротворческие — поскольку именно в пределах отраслей знаний, исследовательских областей и т. п. осуществляется, с одной стороны, социокультурная детерминация научной деятельности, а с другой, сама эта деятельность оказывает влияние на те или иные стороны культуры.
Принципиальное изменение стратегии НТП обусловливает и существенное преобразование системы его показателей. На смену двухмерному пониманию критериев этого процесса, включающего в себя технологический и экономический векторы, приходит многокомпонентная структура показателей. В нее входят в качестве важнейших показатели: технологические (создание, производство и внедрение в него и другие сферы деятельности новых прогрессивных систем машин, оборудования, технологических процессов, автоматизированных систем управления и т. п.); экономические (рост производительности труда, снижения материало- и капиталоемкости выпускаемых технологических и технических систем, повышение фондоотдачи основных производственных фондов-машин, оборудования, технологий и т. п.); социальные (прогрессивное изменение содержания и условий труда, рост квалификации работающих, интеллектуализация и гуманизация основных видов их деятельности и др ); экологические (создание безотходных технологий, а также технологий, обеспечивающих сохранение, воспроизводство и оздоровление окружающей среды, предотвращение загрязнения воздуха, воды, земли и т. д.); психологические (обеспечивающие работающему человеку комфортные условия труда, предотвращающие или резко снижающие возможности возникновения
307


стрессовых ситуаций, благоприятствующие развитию и обогащению умственных способностей человека, его чувственной и волевой сферы); духовно-нравственные (содействующие социальному и духовному возвышению личности, ее саморазвитию и самоутверждению в производственной и иных сферах деятельности).
LLJ Источник. В. И. Руссцкая. Социодинамика научного коллектива. Мн., 1992. С. 8-10,35-37,51, 197-198.
2.
Наука, наряду с изменением производственных возможностей человечества, преобразовала его социальную структуру, культуру общения людей, их эмоциональный мир. И необходимо признать, что научно- технические революции приводят к социально-культурным революциям. Освоение и распространение земледелия, разработка технологии производства изделий из металлов, особенно из железа, — только два примера (из богатой истории человечества) научно-технических революций, за которыми следовали порожденные ими революции социально-культурные.
Несмотря на успехи в естественных и технических науках и в создании впечатляющих технологий (проникновение в тайны мироздания и структуры вещества, познание фундаментальных законов взаимодействия, открытие механизмов наследственности, разработка изумительных хирургических технологий и т. п.), человечество совершенно недостаточно преуспело в применении знаний с достаточной мудростью. Живучи в сознании рудименты древнейшей истории человечества, включая агрессивность, выработанную человеком в тяжелейшей борьбе за выживание. Социальные и гуманитарные знания не перешли в нужной степени в сознание общества, формирующее поведенческие установки, нормы, ценности индивидуума, его социальную сущность (подобно тому, как природа сформировала его биологическую сущность) и в социальную сущность общества. Мировоззренческие и нравственно-ценностные установки властных структур общества позволяют им и на пороге третьего тысячелетня нового летоисчисления руководствоваться не мудростью, не силой закона, а законом силы; естественно, ради достижения своих корыстных интересов. Разрыв между могуществом человека сегодня и приобретенными им в процессе своей тяжелой эволюции отрицательными свойствами, вошедшими в его биологическую сущность, этот разрыв, — самое тяжелое и трудное противоречие, которое человечеству необходимо преодолеть ради своего будущего.
Быстрых путей устранения этого противоречия сегодня не просматривается. Использование для изменения биологической сущности человека методов генной инженерии таит в себе новые опасности и непредсказуемые последствия. Обсуждаемые ныне не только писателями-фантастами, но и некоторыми учеными возможности генетического «улучшения» чело¬
308


века при их реализации превратятся, образно говоря, в супербоевик, но без «happy end'a». При современном уровне нравственности и морали общества всегда найдутся влиятельные люди, политики, властные структуры, которые захотят использовать генную инженерию человека как средство борьбы и войны, как средство реализации различного рода амбиций. И даже если бы этого не случилось, то перестройка биологической сущности человека означает также изменение его эмоционального мира, изменение его культурных традиций. Генетические вмешательства в биологическую сущность человека должны быть законодательно запрещены во всем мире.
На протяжении всей своей истории все необходимое для своего обеспечения, все исходное, из чего создавались условия для его выживания, и затем то, из чего создавалось его могущество, человечество заимствует у природы, пользуется ресурсами планеты, большинство из которых невозобновляемы. В начале своей истории человечество вписывалось в естественные процессы в природе, активно не вмешиваясь в них и не трансформируя их. Сегодня ситуация совершенно иная. Человечество не только изменяет природные биохимические циклы, но создает новые циклы и включает в оборот новые вещества, которые ранее в естественные процессы не были включены.
Естественные процессы не в состоянии адаптироваться за необходимо быстрое время к этим новым искусственным циклам и веществам. Многие ресурсы планеты (энергетические, сырьевые; во многих регионах — водные и др.) истощаются, уменьшается разнообразие животного и растительного мира, природа загрязняется вредными для биосферы веществами. Все эти проблемы можно обозначить как одну глобальную экологосырьевую проблему, которая, если ее не решать, приведет к глобальному экологическому кризису и к катастрофе. Решения нет ни в создании цивилизации, не зависящей от природы, включая биосферу, ни в движении назад, используя аллегорию, «в пещеры», т. е. в возврате к жизни, когда человечество не вносило существенных изменений в естественные биогео- химические процессы. Выход в создании новой модели стратегии развития общества, предусматривающей согласие, скоррелированную эволюцию природы и общества.
Ш Источник. А. П. Войтович. Фундаментальное знание в постиндустриальном обществе // Наука и образование на пороге III тысячелетия // Материалы Международного конгресса. Мн., 2001. С. 109-111.
309


Гпава 29
СОЦИОЛОГИЯ СЕМЬИ
стр.стр.1. Т. Парсонс
310
2. Э. Гидденс
312
1.
В ходе промышленной революции финансовые рынки умножились численно и поднялись на новый уровень организации. Эти процессы, однако, достигли кульминации лишь в середине XIX в., когда в Англии и большинстве американских штатов были приняты общие законы об акционерных компаниях и корпорациях, и были учреждены организованные рынки ценных бумаг. Одним из главных преимуществ немецкой промышленности в конце XIX в., когда она опередила английскую промышленность, было превосходство в организации и в предпринимательском духе ее системы инвестиционных банков.
Расширившиеся финансовые рынки предоставили в распоряжение растущей и усложняющейся экономической системы более гибкие приспособительные механизмы. Все более и более деньги перерастали свою функцию средств обмена и мерила стоимости и превращались в первостепенный контролирующий механизм всего экономического процесса.
Паровой двигатель был одной из главных инноваций начала промышленной революции; электроэнергия и двигатель внутреннего сгорания появились позднее. Все это обеспечило новые возможности в плане источников энергии, передачи на расстояние энергии и топлива и нахождения новых способов их использования. Наконец, развитие производства «машин для изготовления машин», то есть машиностроения, также способствовало развитию техники во многих различных отраслях.
Эти технологические сдвиги находились в тесной взаимозависимости с изменениями в социальной организации производственного процесса, в особенности в области труда как фактора производства. Критическое значение здесь имела дифференциация труда (или, в более строгих терминах, услуг) из диффузной матрицы жизнедеятельности вообще, в которой он до этого находился. Эта дифференциация включала выделение комплекса «работа-роль» из семейного домашнего хозяйства, а также возрастание «трудовой мобильности» — готовности семейных единиц откликаться на новые возможности трудоустройства переменой места жительства и обу- 310


чением новым профессиям. Эти перемены глубоко затронули структуру семьи и местных сообществ. Многие особенности современной системы родства, основанной на элементарных семьях, постепенно возникали на протяжении XIX в. И индустриальное общество стало урбанизованным до такой степени, какая никогда ранее не наблюдалась в истории.
Происходили также крупные изменения в механизмах создания и поддержания в членах общества надлежащих мотивационных установок, что является второй главной задачей функции воспроизводства образца. Некоторые из этих изменений коснулись семьи. Дифференциация между организациями, где протекает работа, и домашними хозяйствами вывела экономически продуктивную деятельность за пределы дома. По многим причинам этот сдвиг сработал в направлении изоляции нуклеарной семьи, состоящей из супружеской пары и несовершеннолетних детей. Кормилец семьи, обычно взрослый мужчина, вовлечен в мир профессиональной занятости, где его оценивают прежде всего по его работе. Такая оценка несовместима со статусными системами кровнородственного или этнического свойства с аск- риптивно закрепленными позициями индивидов и семейств.
Изоляция не предполагает полного разрыва связей с более широким кругом родственников, особенно с семьями супругов, которые обычно очень важны. Однако нуклеарная семья обретает все большую независимость во всем, что касается собственности, общественного статуса и даже религиозных обязательств и этнических обычаев. Наиболее значимым показателем такой независимости служит сокращение числа организованных родителями браков, что резко контрастирует с практикой преимущества родовой солидарности, соблюдавшейся и в крестьянских, и в аристократических слоях.
Зависимость семьи в смысле дохода, и в смысле статуса от заработков по месту работы поощряет мобильность в выборе места жительства. Излюбленным типом жилья стало жилище на одну семью, снимаемое или купленное в собственность. Географическая мобильность ведет к ослаблению не только родственных связей, но и определенных связей типа Gemeinschaft. Акцент смещается в сторону замкнутой частной жизни и не очень тесных отношений с соседями.
Эти перемены повысили значение семьи как источника эмоциональной устойчивости для ее членов, исполняющих другие роли в обществе. В современных условиях оказались подорванными другие диффузные эмоциональные отношения, а в некоторых аспектах члены семьи стали испытывать усиливающиеся стрессы вне дома из-за груза обязанностей, возложенных на них на работе и в учебном заведении. Поэтому общее направление процесса идет в сторону дифференциации, при которой семья сосредоточивается на функции сохранения образца в том, что касается ее членов, а другие функции исключаются.
В результате большие нагрузки выпадают на долю домохозяек, которые должны становиться все более самостоятельными в выполнении своих обязательств перед мужьями и детьми. К тому же роль женщины претер¬
311


пела серьезные изменения, символизируемые получением избирательного права и участием в образовании и трудовой деятельности.
ОА Источник Т. Парснонс. Система современных обществ. М., 1998. С. 104-105, 134-135.
2.
Изучение семьи и брака является одной из наиболее важных задач, стоящих перед социологией. В обществе любого типа практически каждый его член воспитывается в семье, и в любом обществе подавляющее большинство взрослых состоит, или состояло, в браке. Брак относится к числу социальных институтов, получивших очень широкое распространение, хотя в разных культурах формы брака и семьи (равно как и другие стороны общественной жизни) различаются весьма существенно.
Прежде всего нам необходимо определить ключевые понятия семьи, родства и брака. Семья — это группа людей, связанных прямыми родственными отношениями, взрослые члены которой принимают на себя обязательства по уходу за детьми. Родство (родственные узы) — это отношения, возникающие при заключении брака либо являющиеся следствием кровной связи между лицами (отцы, матери, дети, бабушки, дедушки и т.д.). Брак можно определить как получивший признание и одобрение со стороны общества сексуальный союз двух взрослых лиц. Индивиды, вступившие в брак, становятся родственниками друг другу, но их брачные обязательства связывают родственными узами гораздо более широкий круг людей. При заключении брака родители, братья, сестры и другие кровные родственники одной стороны становятся родственниками противоположной стороны.
Среди круга отношений, связывающих родственников, прежде всего выделяется семейное родство. Практически во всех обществах мы можем выделить то, что социологи и антропологи называют нуклеарной семьей, состоящей из двух взрослых, живущих вместе, ведущих свое домашнее хозяйство и имеющих собственных либо приемных детей. В большинстве обществ традиционного типа, даже при отсутствии кланов, нуклеарные семьи являются только частью обширной сети родственных отношений. Когда родственники, не являющиеся супружеской парой с детьми, живут вместе либо находятся в близком контакте, мы говорим о расширенной семье. Расширенную семью можно определить как группу людей, состоящую из трех или более поколений, живущих либо в одном и том же помещении, либо очень близко друг от друга. Она может включать бабушек, дедушек, братьев и их жен, сестер и их мужей, тетей, дядей, племянников и племянниц.
Семьи, как нуклеарные, так и сложные, по отношению к рассматриваемому индивиду могут подразделяться на родительские и репродуктивные семьи. К первому типу относится семья, в которой человек рождается,
312


ко второму — семья, которую человек образует, став взрослым, и внутри которой воспитывается новое поколение детей. Еще одно важное различие связано с местом проживания. В Великобритании, как правило, ожидается, что вступившие в брак создадут отдельное домашнее хозяйство. Оно может находиться в том же районе, что и дом родителей жениха или невесты, но совершенно естественно может располагаться где-то еще. Однако во многих обществах вступившие в брак живут по традиции поблизости от родителей жениха или невесты либо вместе с ними. Когда супружеская пара переезжает к родителям жены, семья называется матрилокальной, в случае переезда к родителям мужа — патрилокальной.
В обществах западного типа брак и, следовательно, семья ассоциируются с моногамией. Считается незаконным состоять в браке более чем с одной женщиной или одним мужчиной одновременно. В мировом масштабе моногамия, вообще говоря, не является самой распространенной формой брака. Джордж Мердок, проведший сравнительное исследование 565 различных обществ, обнаружил, что полигамия допускается в 80% из них. Термин «полигамия» обозначает форму брака, при которой мужчина или женщина может иметь более одного супруга. Существуют два типа полигамии: полигиния, при которой мужчина может состоять в браке одновременно более чем с одной женщиной, и менее распространенная полиандрия, при которой женщина может состоять одновременно в двух и более брачных союзах с разными мужчинами.
Мердок обнаружил, что только в четырех обществах из 565 проанализированных (менее чем в 1%) встречалась полиандрия. Полиандрия порождает ситуацию, не встречающуюся при полигинии— биологический отец ребенка, как правило, неизвестен. Так, в южноиндийской культуре тодов мужья, видимо, не интересовались установлением биологического отцовства. Кто из мужей становился отцом ребенка, определялось в ходе обряда, когда один из мужей преподносил беременной жене игрушечные лук и стрелу. Если впоследствии другой муж проявлял желание стать отцом, ритуал повторялся во время следующей беременности. По-видимому, полиандрия существовала только в обществах с крайне низким жизненным уровнем, где практиковалось умерщвление девочек.
Большинство мужчин в обществах, где разрешена полигиния, в действительности имеют только одну жену. Часто правом иметь несколько жен пользуются только лица с высоким общественным положением. Там же, где таких ограничений нет, распространение полигинии сдерживают экономические факторы и соотношение полов. Очевидно, не существует обществ, в которых женщины по численности настолько превосходят мужчин, что большая часть мужского населения может позволить себе иметь более чем одну жену.
При полигинии несколько жен в семье иногда занимают одно и то же помещение, но чаще ведут раздельное хозяйство. Раз существуют различные домашние хозяйства, включающие детей одной жены, фактически имеется две или более семьи. У мужа обычно есть основное жилище, но он
313


может проводить определенное количество ночей в неделю или в месяц с каждой женой по очереди. Жены в такой семье часто доброжелательны и готовы помочь друг другу, но их положение по вполне понятным причинам таково, что ведет к напряжению и вражде, они могут видеть друг в друге соперниц в борьбе за благорасположение мужа. В Руанде, например, слово, означающее «одну из жен», означает также «ревность». Разногласия, порождаемые полигинией, могут смягчаться благодаря установлению иерархии среди жен. Старшая жена (или жены) обладают большим влиянием при решении семейных вопросов, чем младшие.
Западные миссионеры всегда проявляли крайнюю враждебность по отношению к полигинии, и до сих пор не оставляют надежды искоренить ее. Полигиния по-прежнему существует во многих уголках света, но там, где сильно западное влияние, отношение к ней зачастую двойственное. Антрополог Джон Битти приводит в качестве примера случай с молодым школьным учителем, с которым он познакомился в Баньоро (Западная Уганда). У учителя была жена, с которой он сочетался браком в христианской церкви, и с которой он жил, когда работал в школе. Кроме того, в родной деревне у него было двое детей и жена, которая вышла за него замуж по традиционным обычаям. Он скрывал существование второй жены от своих школьных начальников и просил Битти, чтобы тот хранил это дело в строгой тайне.
Ш Источник: Э. Гидденс. Социология. М, 1999. С. 362, 364-365.
314


Глава ЗО
СОЦИОЛОГИЯ МОЛОДЕЖИ
стр.стр.1. В.Т. Лисовский
315
2. Е.М. Бабосов, С.Е. Бабосов, Ю.М. Бубнов, В.Л. Клименко, Т.И. Яковук
316
1.
Социология молодежи — отрасль социологической науки, которая изучает особенности социализации и воспитания вступающих в жизнь поколений, образа жизни молодежи, формирование ее ценностных ориентаций, в т. ч. профессиональных, социальную мобильность.
Основные проблемы социологии молодежи, имеющие теоретическое и практическое значение, следующие: дальнейшее изучение роли и места молодежи в социальном развитии общества; анализ «социального портрета» различных групп молодежи; изучение запросов, интересов, потребностей, ценностных ориентаций, социальных ожиданий молодежи во всех сферах жизнедеятельности; формирование активной жизненной позиции, стиля жизни и поведения, особенностей адаптации в различных социальных сферах; изучение жизненных планов молодежи и определение оптимальных условий их реализации, резервов социальной активности и причин пассивности, ее включенности в социальное управление и самоуправление на различных уровнях, морально-психологической готовности к труду и к безработице, к преодолению трудностей, причин негативных явлений в обществе и молодежной среде; исследование проблем молодой семьи, молодежной культуры и субкультуры, причин девиантного поведения, факторов, влияющих на самореализацию и самоутверждение личности.
Молодежь— это социально-возрастная группа, находящаяся в процессе профессионального и социального становления. В зависимости от профессиональных, социальных, региональных, национальных условий возрастные границы могут существенно варьироваться. Условно можно принять за нижнюю границу 15-18 лет — срок окончания средней школы.
315


а за верхнюю — 30 лет — период окончательного включения в социальнопрофессиональную структуру общества.
Ш Источник: В. Т. Лисовский. Духовный мир и ценностные ориентации молодежи России. СПб., 2000. С. 17-18.
2.
И все-таки, определенные временные параметры, ограничивающие одно поколение от другого, в социологии существуют. В частности, границы социальной категории ’’молодежь" определяются в интервале 15- 29 лет, т.е. в интервале 15 лет. Причем этот пятнадцатилетиий интервал разграничивается на три временных периода: подростки до 18 лет, собственно молодежь — 18-24 года, молодые взрослые — 25-29 лет.
В начале XXI века становится все более понятным, что современная молодежь— это динамично развивающийся ресурс ценностных сдвигов, социальных изменений и трансформаций, поэтому проблема ценностных ориентаций юношества представляет большой как теоретический, так и практический — прикладной интерес. Применительно к Беларуси важность и особенность углубленного анализа этой проблематики заключается в том, что естественное деление общества по возрасту — по поколенческим когортам и смысложизненным ориентациям — в целом совпало в последние десять лет с поляризацией населения республики по главной социально-экономической и политической оси трансформационных процессов: по отношению к реформам политической, экономической, социокультурной системы, по вопросам направленности и темпов перемен, их носителях и механизмах. Становится все более очевидным, что носителей "классической" советской иерархии ценностей год за годом все более смещает к "социальной периферии" — в самые старшие, преимущественно пенсионного возраста когорты. Напротив, признаки возрастной молодости, отчетливой урбанизированное™, высокого уровня образованности и поведенческого динамизма, психологической мобильности все явственнее стягиваются к другому ценностному полюсу — к позитивной оценке социально-экономических трансформаций, к требованию их ускорить и углубить. Важно, что такие ориентации не исчерпываются когнитивным и оценочным уровнем, а реализуются и в катектическом, поведенческом компоненте ценностного отношения молодежи к действительности. Одна из примечательных тенденций межгенерационных изменений в XXI веке воплощается в нарастающей быстрыми темпами, главным образом в молодежной среде, межстрановой унификации ценностных предпочтений, особенно в области досуга и развлечений. Этому в решающей степени способствуют обеспечение прозрачности экономического пространства, повсеместная информатизация, крупномасштабное, преодолевающее всякие границы — географические, политические, моральные, религиозные, со¬
316


циокультурные— распространение средствами массовой информации стандартов и эрзацев поп-культуры.
Органично взаимосвязана с этой тенденцией и усиливающая вестернизация образа и стиля жизни, музыкальных, "киношных", телевизионных, детектив-читательских и иных предпочтений, оказывающих усиливающее влияние на ценностно-мотивационную структуру жизненных ориентаций, что опять-таки находит более масштабное и отчетливо выраженное воплощение в массовом сознании и поведении молодежи.
В социокультурном пространстве постсоциалистичесикх стран в результате краха прежних идеологических доктрин, атеистических мировоззренческих установок, разрушения прежде господствовавшей системы ценностей, утраты людьми разных поколений духовных ориентиров, наслаивающихся на процессы резкого снижения жизненного уровня, происходит резкое, охватывающее большинство населения снижение благосостояния людей, многие из которых отброшены на грань выживания. В результате происходит нарастание религиозности, причем во многих случаях посредством деинституциализации религиозного мироощущения, его дехристианизации. Этот существенный сдвиг в ценностно-мировоззренческих предпочтениях гораздо интенсивнее (примерно в 3-4 раза) захватывает молодое поколение, представители которого составляют большинство различных религиозных групп и сект, функционирующих на религиозной, но все-таки не на христианской основе (кришнаизм, дзен-буддизм, синтоизм и др ).
Эта тенденция взаимопереплетается с другой, не менее характерной именно для юношества, вступающего в постсоветскую эпоху, — с резким снижением уважения ко всяким авторитетам: политическим, церковным, научным и т.п., с возрастанием значимости в структуре ценностных ориентаций таких компонентов, как свобода, самостоятельность, самовыражение.
Все эти межгенерационные ценностные трансформации несут на себе печать нарастающей прагматизации общественного сознания и образа жизни многих людей, особенно принадлежащих к младшим возрастным когортам. Если большинство молодежи в начале 80-х годов главным мотивом при выборе сферы и места трудовой деятельности называло "интересную работу, полезную обществу", то в конце 90-х основным мотиватором такого выбора для большинства юношей и девушек (более 60%) стала "высокая зарплата". Если представители поколений, сформировавшихся в советскую эпоху, в своем подавляющем большинстве (исключение составляли чуть более 1% опрошенных) отвергали возможность вступления в брак по расчету, а тем более — вступления в физическую близость за плату, то почти третья часть (32%) формирующегося ныне первого посткоммунистического поколения молодежи считает нормальной первую возможность, а каждый десятый — вполне "допустимой" и даже "нормальной" — вторую.
317


Одно из наиболее рельефных проявлений трансформации массовых ценностей в постсоциалистическом обществе, в наиболее отчетливой форме выразившееся в молодежной среде, — это крайняя индивидуализация и приватизация "жизненного мира" личности. Первое посткоммунистическое поколение (которое составляют юноши и девушки, родившиеся в 80- 90-е годы XX века) гораздо решительнее своих отцов и дедов порывает с миром коллективистских ценностей, настойчиво культивировавшихся на протяжении более семидесятилетнего существования Советской власти. Личная сопричастность к общим целям и делам, психологическая зависимость от коллектива вытесняются из сознания и повседневного поведения молодежи стремлением к личной независимости и свободе. К индивидуальной самостоятельности, к поискам индивидуального пути к самовыражению и самоутверждению во всех сферах жизни — в экономике, культуре, политических привязанностях, в одежде, прическе, стиле поведения.
Среди сегодняшней молодежи много тех, кто умен и талантлив, замечательно образован и высокопрофессионален. Вне зависимости от полученной профессии они владеют иностранными языками, современными информационными технологиями, водят автомобиль, увлекаются музыкой и живописью, литературой, историей, психологией и парапсихологией. Многие из них не знают, чего хотят, но четко осознают, чего не хотят. А не хотят они торговать в киосках, "челночить" в Москву и Варшаву, оставлять науку, чтобы торговать косметикой "вразнос", жить в двухкомнатной квартире впятером, работать за 25 долларов в месяц, создавать семью, рожать и растить детей в стране, где они, "абсолютно нищие", живут случайными заработками, поэтому ищут работу' за рубежом и нередко остаются там навсегда. Плохо обеспеченные, состояниями, как правило, не владеющие, ничем в материальном смысле не выделяющиеся, они легки на подъем и мобильны не только по вертикали, но и горизонтали. Собираясь в будущее, они не чувствуют себя обязанными ни перед кем и ни перед чем. Декларируя почтение традициям и национальной истории, они не чувствуют себя обремененными этими традициями, историческими и национальными ценностями. Даже постепенная утрата такой величайшей национальной святыни, как белорусский язык, не вызывает особого чувства тревоги и беспокойства молодежи. С гораздо большим интересом и энтузиазмом в стране изучается английский, посредством которого распахивается дверь в мир западной цивилизации. Прагматизм сегодняшней молодежи, на наш взгляд, не только и не столько результат влияния массовой junk-культуры, сколько результат личного опыта, наблюдений за жизнью отцов и дедов, знание отечественной истории и обостренное чувство времени меняющихся культурных констант.
Отсюда невозможность воспринимать явления и вещи a priori, все и вся подлежит у молодых сомнению и проверке. В мире, в котором на каждый тезис приготовлена антитеза, это уже нормально, логично. Причем критерием оценки феноменов служат не понятия добра и зла, красоты и безобразия, даже полезности и бесполезности, а интереса. Молодые выби- 318


рают лишь то, что вызывает их интерес, даже ценности, когда-то безусловные, юноши и девушки проверяют на истинность, а критерием такой проверки выступает интерес. Истина уже не в Боге, не в практике и не в вине. Употребление вина даже как эстетический ритуал потеряло свою привлекательность. Происходит всеобщее "трезвление" духа. В нашей культуре звучат тревожные голоса, воспринимающие шприц наркомана как знак времени, а чувства молодых ищут в химической формуле. Но у молодых, на наш взгляд, нет потребности покидать реальное бытие, погружаясь в мир иллюзий, т. к. это бытие воспринимается ими как ирреальное, по типу виртуальной реальности. Молодые создают свой необычный мир и уходят в него. Это и небывалая меломаника, нестандартная аналитика, невнимание к духовной стороне реальности и лихая бесшабашность, дополняемая стремлением к уверенности в будущем. Разделение неформальных молодежных тусовок произошло по различным направлениям, в основе которых музыка, приобретающая значение стержня культуры, поскольку, помимо музыкальных особенностей, каждому направлению присуща своя философия, свое мироощущение, свои стереотипы поведения, мода, одежда.
И сколько бы ни пускали представители старших возрастных когорт критических стрел в современную молодежь, мы не можем не отметить с серьезным удовлетворением тот несомненный факт, что значительная часть юношей и девушек сегодня лучше адаптируется к рыночным отношениям, чем более пожилые люди, активнее проявляет себя в предпринимательстве, в выборе собственного жизненного пути. Она легче избавляется от патерналистских иллюзий, навеянных в свое время советской социально-экономической и политической системой, обладают гораздо большим иммунитетом к жизненным невзгодам, более активным стремлением к личностному самоутверждению. Парень, девушка, взявшие на себя ответственность за свои поступки, не перекладывают ее на политическую власть, на фатальный детерминизм судьбы или другие, от них независящие факторы, а смело глядят и шагают в будущее. В достижении жизненного успеха молодые люди рассчитывают на свои личные качества, среди которых считают наиболее ценными образованность, волю, энергичность, общительность, личное обаяние, инициативу и упорство. Вооруженные активной жизненной стратегией, которая основывается на идее личной самодостаточности, они в конечном счете начинают ощущать свое экономическое, социальное, гражданское и культурное достоинство.
Обобщение материалов социологических исследований позволяет по признаку приоритетности тех или иных ценностей в жизнедеятельности индивидов и их групп выделить несколько основных типов включения юношества в социальную структуру трансформирующегося общества.
Наиболее удачно вписывается в новую социально-экономическую систему преобразуемого на рыночных основаниях белорусского общества первая группа молодых людей, целенаправленно и успешно делающих карьеру, которых можно назвать профкарьерно и материально преуспе-
319


воющими. Жизненные стратегии, свойственные данной группе, характеризуются обретением новых инструментальных средств удовлетворения растущих материальных и социальных запросов, а присущий носителям этих стратегий тип поведения следует интерпретировать как активно- инициативную адаптацию. Для молодых людей, принадлежащих к этой группе, характерна активная и удачная самоактуализация на основе эффективно реализуемой адаптационной стратегии поведения, наличие хорошо оплачиваемой, интересной и перспективной работы, внутреннее осознание своей независимости и самостоятельности. Чаще всего это — молодые люди, имеющие собственное дело (бизнесмены), и менеджеры частного сектора, молодые специалисты, сумевшие устроиться на ответственные должности в аппарате управления в коммерческих банках и фирмах, в сфере шоубизнеса, а также завоевавшие популярность певцы, музыканты, спортсмены. Их отличает достаточно высокий социальный статус: профессионально-должностной, материальный, образовательный, а также высокая или выше средней удовлетворенность достигнутым и жизнью в целом. Среди молодых людей, принадлежащих к данному типу социальной адаптации 62,6% опрошенных обладают высшим и средним специальным образованием, 76% удовлетворены тем, что получили возможность повысить свои доходы, 69% выступают за активное продолжение экономических реформ, 59% являются носителями надежды на лучшее будущее, только 7% испытывает состояние растерянности, а 11%— чувство страха перед будущим.
Хотя общий удельный вес данной категории в возрастной когорте молодых людей до 30 лет относительно невелик— 8% от общего массива респондентов, — именно она занимает приоритетную позицию на основном и наиболее предпочитаемом векторе включения молодежи в социост- руктурную динамику современного общества.
К носителям новых активных стратегий адаптивного поведения принадлежат и молодые люди второго типа, которых можно назвать материально и независимо преуспевающими. Они отличаются наличием достаточно высокого материального достатка, не осложненного карьерным продвижением, т.е. материальным успехом вне профессионально институциа- лизированной системы, за счет своих собственных усилий в новообразуе- мых рыночных социальных слоях, для которых карьерные устремления отодвигаются на задний план стремлением к материальному благополучию. Удельный вес этой группы в общем массиве респондентов составляет 12%. Из их общего числа 70% работает по найму, 14% занимается бизнесом, 43% обладает собственностью, 62% — семейные. Большинство молодых людей, принадлежащих к данному типу социальной адаптации, удовлетворены своим материальным благополучием (71%); выступают за продолжение экономических реформ (67%); надеются на лучшее будущее (54%). Тип социальной адаптации, присущий молодым людям данной группы, следует обозначить как повышающую адаптацию.
320


Третью социальную позицию включенности в социоструктурную динамику занимают молодые люди, которых можно типологизировать как профессионально независимых преуспевающих. Для этой группы, удельный вес которой в общем массиве молодежи составляет 14%, характерны повышенная по сравнению с другими группами оценка доставшейся интересной работы и независимости при средних оценках материального благосостояния. Здесь в качестве основного выделяется содержательный, профессиональный аспект деятельности, подкрепленный высокой степенью независимости, а также самоуважение, базирующееся на профессионализме, высокой квалификации. Большинство этой группы составляют специалисты с высшим образованием, работающие преимущественно в научно-исследовательских и инженерно-конструкторских организациях, в сфере культуры, а также занимающиеся преподавательской деятельностью в вузах и других учебных заведениях. Среди лиц данной статусной группы 67% работают по специальности, 79% — по найму, только 4% занимается бизнесом. Преобладающими чувствами в этой молодежной группе являются: чувство собственного достоинства (характерное для 54% респондентов), чувство свободы (39%). надежда на будущее (42%), хотя многие испытывают и состояние тревожности (34%). Носителей такого рода жизненных стратегий также следует отнести к числу групп, сумевших приспособиться к складывающимся рыночным отношениям, а свойственный им тип поведения квалифицировать как повышающую адаптацию.
Таким образом, среди молодых людей, принадлежащих к типу повышающей адаптации, выделяются две социальные разновидности: материально и независимо преуспевающие. Общая численность трех групп молодежи, характеризующиеся активными типами адаптации, составляет 3,4% от общей численности молодых людей.
Четвертая социально-структурная группа молодежи может быть отнесена к типу выживающих на среднем уровне в условиях складывающейся рыночной экономики. Это — самая многочисленная группа среди молодых людей, включенных в социоструктурную динамику трансформирующегося общества. Ее удельный вес достигает 37% от общего количества занятой молодежи. Представители данного типа социального поведения отличатся прагматичностью и утилитарностью целей, направленных на выживание. Работа для них — это не более, чем добывание средств к существованию. Они мало озабочены или вовсе не озабочены профессионально-карьерными соображениями и установками. В их ценностных ориентациях отсутствие регламентирующих профессионально-карьерным норм взаимопереплетается с дополнительными затратами энергии, связанными с невысоким профессиональным потенциалом и направленными на достижение среднего или хотя бы сносного материального уровня. Около 60% данной группы — женщины. Лица с высшим образованием в ней составляют 9%, рабочие — 58%, крестьяне - 24%, работают по специальности— 43%, в том числе в частном секторе - 8%, трудятся по найму 67% опрошенных. Удельный вес в этой группе декретниц и домохозяек дости¬
321


гает в сумме 20%. Сущностная особенность жизненных стратегий, свойственных данной группе, — пассивно-конформистское приспособление к резко изменившимся в худшую сторону условиям своего повседневного существования, сопровождаемое «дофенистскими» настроениями и высказываниями («До фени мне все это»), атомизированным самозамыканием индивида, пытающегося сохранить социально-психологическое равновесие с ближайшим социальным окружением, в узком русле своих семейнобытовых и сугубо личностных интересах. Носителей таких жизненных стратегий отличают чувства тревожности (34%), обиды (36%), безразличия (38%), одиночества (16%). Свойственное им повседневное поведение можно истолковать как пассивно-конформистский тип адаптации.
К пятой социально-структурной группе в составе молодежи современного трансформирующегося общества относятся те молодые люди, для которых характерно более или менее активное неприятие, отвержение новых социально-политических, экономических, социокультурных, чаще псевдокультурных реалий, сопровождаемое ностальгией по утраченному прошлому, леворадикалистскими или противоположными им правоэкстремистскими взглядами, предпочтениями и позициями. Удельный вес этой группы составляет примерно 9% общей численности молодежи. Для ее представителей характерны социально-психологические состояния тревожности (43%), растерянности (24%), обиды (28%), агрессивности (39%). Свойственные им жизненные стратегии поведения можно охарактеризовать как пассивно или активно изолирующую адаптацию.
Шестая социально-структурная группа молодежи в современном обществе отличается преимущественно криминальным использованием индивидами и общностями кризисной ситуации, недостаточной разразботан- ностью нормативно-правовой базы новой социально-политической системой, находящейся в сложной и трудной стадии становления. Этот адаптационный тип поведения воплощается в чрезмерно широком распространении аномии, т.е. такого состояния общественной жизни, при котором многие люди хорошо знают правовые, моральные и иные нормы, но сознательно их нарушают в угоду своим эгоистическим интересам. Он находит многообразные проявления в разгуле преступности, коррупции, терроризма, проституции и других социально негативных явлениях, потрясающих современное общество. Дать количественные характеристики данной социальной группы весьма затруднительно, ибо все ее представители маскируют, скрывают свою социальную сущность и свои ценностные ориентации, мимикрируются под преобладающее социальное окружение, утаивают свои истинные намерения, предпочтения и цели. И все-таки по оценочным параметрам, составленным из интеграции статистических данных, отчетов и публикаций правоохранительных органов, различных социологических опросов можно определить количественный состав данной группы примерно в 6% от общей численности современной молодежи. Свойственный этим людям тип приспособительного поведения следует интерпретировать как криминально-активную адаптацию.
322


Наконец, седьмую, самую низшую в социально-структурном отношении группу составляют молодые люди, которых следует отнести к типу непреуспевающих, в наибольшей степени испытывающих на себе трудности перехода общества к рыночной экономике. Их общая численность в структуре возрастной когорты до 30 лет составляет 14%. Это наиболее неустойчивая в социальном отношении, фактически маргинальная группа, обладающая повышенным уровнем тревожности (более половины боятся потерять работу, 58% опасаются снижения уровня доходов). В ней рельефно проявляется преобладание женщин (62%), а также жителей села (56%) как самого ограниченного в социальных возможностях места проживания. Значительно больше, чем в других социально-статусных группах, в ней представлены несемейные лица с детьми (в основном матери- одиночки), их здесь вдвое больше, чем в первых двух группах. У этой группы ниже образовательный потенциал — только 8% имеет высшее образование, примерно вчетверо ниже уровень дохода, чем в первых двух группах, значительно хуже показатели здоровья: имеют серьезные проблемы со здоровьем 36% опрошенных по сравнению с 20-23% из первых двух групп. В отличие от первых двух групп и в значительной мере от третьей, которые демонстрируют высокий адаптационный потенциал в достижении жизненного успеха, непреуспевающие молодые люди откровенно не используют гибкие и активные модели поведения, предпочитая из всего адаптационного реестра только помощь со стороны родителей и родственников. Эта социальная группа характеризуется маргинализацией поведения и жизненных позиций индивидов, которые с прежним типом самоиндификации уже порвали, а в новую идентификацию, соответствующую рыночной социальной реальности, включиться не смогли или не успели. Воплощается этот тип поведения в превращении довольно значительной части молодежи в маргиналов, нищих, бомжей, вымогателей и т.д. Именно эта группа молодежи включается в социально-структурную динамику общества с большими трудностями, осложнениями и утратами, а потому в наибольшей степени нуждается в социальной поддержке со стороны государства и общественности. Его можно охарактеризовать как маргинальный тип дезадаптации.
LU Источник: Динамика ценностных ориентаций молодежи в трансформирующемся обществе // Е. М. Бабосов, С. Е. Бабосов., Ю. М. Бубнов, В. А. Клименко, Т.И. Яковук. Мн., 2001. С. 11, 19-21,26-28,41-44.
323


Глава 1
СОЦИОЛОГИЯ ДЕВИАЦИИ
стр.стр.1. П. Сорокин
324
4. С.А. Быков
334
2. Р.К. Мертон
326
5. Λ.Α. Журавлев
338
3. Э. Гидденс
331
1.
Никакие каузальные теории самоубийств, которые игнорируют социальную организацию и культурные образцы, не вскрывают сути феномена. Что же тогда объясняет его распределение в пространстве и флуктуации во времени? Похоже, что Э. Дюркгейм вполне удовлетворительно разрешил эту проблему. Смысл его теории заключен в целостном рассмотрении соответствующего общества и его культуры в качестве причин самоубийств. Когда вся сеть социальных отношений хорошо интегрирована, то тогда существует высокая степень социального сцепления; люди ощущают себя жизненными частями общества, к которому они принадлежат; они свободны от чувств психосоциальной изоляции, одиночества или забытости. Такой тип организации оказывает мощный ингибирующий эффект на тенденции к совершению самоубийств. Культура такого общества действует в том же направлении. Поскольку общество интегрировано и поскольку это единство ощущается его членами, его культура также является единой. Ее ценности принимают и разделяются всеми его членами, рассматриваются как надындивидуальные, бесспорные и священные. Такая культура не поощряет самоубийства и становится мощным антисуицидальным фактором. Напротив, общество с низкой степенью сцепления, члены которого слабо связаны между собой и с референтной группой, общество с запутанной сетью социальных норм, с "атомизированными", "релятнвизированными" культурными ценностями, не пользующимися всеобщим признанием и являющимися делом простого личностного предпочтения, — такое общество является мощным генератором самоубийств, независимо от климатических или экономических условий и состояния психического и физического здоровья его членов. Такова суть дюркгеймовской гипотезы. Она рассматривает данное общество и культуру как нечто целое и пытается
324


таким образом объяснить распределение самоубийств в пространстве и во времени.
Каковы в таком случае факты, подтверждающие теорию? Их так много и они столь убедительны, что делают теорию Э. Дюркгейма более адекватной и валидной, чем любую другую теорию самоубийства
1) Факторы социокультурного сцепления и психосоциальной изоляции объясняют, почему в данном обществе разведенные дают большее число самоубийств, чем просто одинокие; а одинокие — больше, чем женатые; бездетные семьи дают более высокий процент, чем семьи с детьми; и, наконец, чем больше число детей в семье, тем ниже в них число самоубийств. Разведенные люди более, чем кто-либо изолированы психосоциально, в особенности в прошлом, когда развод был скандальным происшествием, ведущим к социальному остракизму. Наименее изолированными являются семьи с большим числом детей, члены которых связаны друг с другом самыми тесными узами. 2) В свете этой теории легко понять, почему аграрные классы демонстрируют более низкое число самоубийств, чем городские; почему среди различных занятий те, которые лучше интегрируют людей, дают более низкое число самоубийств, чем менее интегрированные и более индивидуалистичные профессиональные группы; почему обеспеченные люди дают большее число, чем бедные, и почему особенно высокое число самоубийств типично для бродяг и других лиц без каких-либо постоянных занятий или связей. 3) Теория объясняет также, почему в странах, где общинный и "семейный" типы организации сохраняются (как во многих преимущество аграрных странах, слабо индустриализированных и урбанизированных), число самоубийств имеет тенденцию к уменьшению, в отличие от высокоурбанизированных, индустриализированных и "индивидуализированных" стран, несмотря на то, что последние могут быть экономически более преуспевающими, чем первые. 4) Факторы социокультурного сцепления и психосоциальной изоляции объясняют также, почему атеисты и неверующие (то есть люди, не связанные религиозными узами) дают большее число самоубийств, чем люди, инкорпорированные в ведущие религиозные организации, и почему среди последних католики и православные христиане, ортодоксальные иудаисты дают меньшее число самоубийств, чем более свободно мыслящие и менее догматичные протестанты. 5) Теория объясняет, почему в ХІХ-ХХ веках кривая самоубийств возрастает именно в большинстве европейских держав. 6) Теория Э. Дюркгейма объясняет также, почему с началом крупных социальных движений (будь го народная война, революция или реформа) кривая самоубийств неожиданно падает, поскольку чувство индивидуального уступает место чувству совместной принадлежности общему делу, и почему она снова возрастает к концу движения, когда чувство социальной целостности исчезает и вновь появляется психосоциальная изоляция. 7) Она показывает, почему периоды внезапных разрывов социальных свя¬
325


зей, происходящих, например, во время экономических кризисов, сопровождаются ростом самоубийств. 8) Она демонстрирует также, почему среди мужчин число самоубийств больше, чем среди женщин. 9) Она объясняет годовые и дневные кривые самоубийств. 10) Она объясняет, почему даже в современном обществе физически и психически больные показывают несколько более высокий процент самоубийств, чем нормальные люди; болезнь и ненормальность часто усиливают психосоциальную изоляцию таких людей.
Все эти и многие другие черты феномена самоубийства, как, например, распределение среди различных групп населения и флуктуации во времени, становятся понятными в свете этой теории. Повторим: не рассматривая всего характера данной социальной организации и культуры, мы не можем понять распределение частоты самоубийств и их динамику. Специализированный "атомистический" подход позволяет в лучшем случае понять отдельные стороны явления и никогда— его причины. Отсюда — когнитивная потребность целостного рассмотрения общества, а это — исходная точка зрения социологии.
LU Источник: П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М, 1992. С. 167 >169.
2.
Среди множества элементов социальной и культурной структур можно выделить два особенно важных. Они различимы аналитически, хотя и тесно взаимосвязаны в конкретных ситуациях. Первый состоит из определенных культурой целей, намерений и интересов, выступающих в качестве законных целей для всего общества или же для его отдельных слоев. Эти цели более или менее связаны между собой (степень этой связи есть вопрос эмпирический), а соответствующие им ценности находятся в жестком соподчинении. Варьируя по значимости и формируя к себе различное отношение, господствующие цели вызывают устремленность к их достижению и представляют собой «вещи, к которым стоит стремиться». Это основной, хотя и не самый главный, компонент того, что Линтон называл «жизненными целями». Часть этих культурных целей непосредственно связана с биологическими импульсами человека, но последние не имеют определяющего значения.
Второй элемент культурной структуры определяет, регулирует и контролирует приемлемые способы достижения этих целей. Каждая социальная группа всегда связывает свои культурные цели и способы их достижения с существующими моральными и поведенческими нормами.
Моя главная гипотеза как раз в том и заключается, что отклоняющееся поведение, с социологической точки зрения, может быть рассмотрено как симптом рассогласованности между культурно предписанными стремлениями и социально структурированными средствами их реализации.
326


Из типов общества, возникших в результате спонтанного изменения культурных целей и институционализированных средств, мы рассмотрим прежде всего первый — общество, в котором исключительно сильно акцентируются определенные цели без соответствующего акцентирования институциональных способов поведения. Во избежание неправильного понимания это утверждение следует детально проработать. Ни одно общество не обходится без норм, управляющих поведением. Однако общества существенно различаются по степени интеграции народных обычаев, нравов и институциональных требований.
Культура может побуждать индивидов к эмоциональному осуждению совокупности культурно провозглашенных целей и к значительно меньшей эмоциональной поддержке предписанных методов достижения этих целей. При таком различии в акцентировании целей и способов поведения последние могут быть настолько сильно искажены вследствие акцентирования целей, что поведение многих индивидов ограничится лишь соображениями технической целесообразности. В этом случае единственно важным становится вопрос, какой из доступных способов поведения наиболее эффективен для достижения культурно одобряемой ценности. Наиболее эффективные с технической точки зрения средства, узаконенные или же не узаконенные в культуре, обычно предпочитаются институционально предписанному поведению. В случае дальнейшего ослабления институциональных способов поведения общество становится нестабильным и в нем развивается явление, которое Дюркгейм обозначал как «аномия» (или без- нормность).
Механизм этого процесса, приводящего к аномии, можно проиллюстрировать рядом известных и поучительных, хотя, возможно, и несколько тривиальных эпизодов. Так, в спортивных соревнованиях, когда пути движения к победе институционально не заданы, и успех истолковывается как «выигрыш в игре» в большей степени, чем «победа по правилам игры», вознаграждение может достигаться использованием незаконных, но технически эффективных средств. Лидер футбольной команды противников тайно выводится из строя. Борец ослабляет своего противника посредством изобретательных незаконных методов. Бывшие питомцы университетской спортивной команды тайно субсидируют «студентов», чьи способности ограничиваются только областью спорта. Вследствие акцентирования цели удовлетворенность простым участием в соревнованиях сильно уменьшается, и вызвать ее теперь может только успешный результат. Точно так же напряжение, порожденное желанием победить в игре в покер облегчается успешной сдачей кому-то четырех тузов, а в случае абсолютного культа успеха — изобретательным тасованием карт при игре в пасьянс. Робкий приступ беспокойства карточных шулеров и тайный характер общественных правонарушений ясно показывают, что институциональные правила игры тем, кто уклоняется от их соблюдения, известны. Однако
327


преувеличенное дурное акцентирование цели-успеха лишает эти правила эмоционального одобрения и поддержки.
Разумеется, этот процесс не ограничен областью спортивной конкуренции. Последняя лишь послужила нам микрокосмической иллюстрацией социального макрокосма. Превознесение цели порождает, в буквальном смысле слова, деморализацию, т.е. деинституционализацию средств. Последняя имеет место во многих группах с невысокой интеграцией этих двух компонентов социальной структуры.
Современная американская культура представляется близкой к полярному типу, в котором акцентирование цели-успеха не сопровождается эквивалентным акцентированием институциональных средств.
Благодаря именно этим процессам в американской культуре сохраняется сильное акцентирование богатства как основного символа успеха без соответствующего акцентирования законных способов его достижения. Как же реагируют на это индивиды? И какое отношение имеют наши наблюдения к ранее высказанной идее детерминированности отклоняющегося поведения биологическими импульсами, прорывающимися сквозь накладываемые культурой ограничения? Каковы основные изменения в поведении людей, занимающих различное положение в социальной структуре культуры, в которой акцентирование цели-успеха стало все более отдаляться от равнозначного акцентирования институционализированных способов ее достижения?
Если приспособление типа «конформность» является наиболее частым, то приспособление типа «отвержение культурных целей и институциональных средств» встречается реже всего. Люди, которые приспособлены или не приспособлены в этом смысле, находятся, строго говоря, в обществе, однако не принадлежат к нему. В социологическом смысле они являются подлинными «чужаками». Как не разделяющие общую ценностную ориентацию, они могут быть отнесены к числу членов общества (в отличие от «населения») чисто фиктивно.
Под эту категорию подпадают некоторые виды адаптационной активности страдающих психозами лиц, ушедших от реального мира в свой внутренний болезненный мир: отверженных, изгнанных, праздношатающихся бродяг, хронических алкоголиков и наркоманов. Они отказались от предписанных культурой целей, и их поведение не соответствует институциональным нормам. Это вовсе не означает, что в каких-то случаях источником данного типа приспособления является не сама отвергаемая ими социальная структура, и что их существование не представляет собой проблему для членов общества.
С точки зрения социально-структурных источников этого типа приспособления, последний часто встречается, когда и культурные цели, и инстигуциональные способы их достижения полностью усвоены, горячо одобряются и высоко ценятся индивидом, но доступные институциональ¬
328


ные средства не приводят к успеху. Возникает двойной конфликт: инте- риоризованное моральное обязательство использовать для достижения целей только институциональные средства противостоит внешнему побуждению прибегнуть к средствам недозволенным, но эффективным. Это приводит к тому, что индивид лишается возможности использовать средства, которые были бы и законными и эффективными. Конкурентный порядок поддерживается индивидом, но, испытывая неудачи и затруднения, индивид выбрасывается из него. Процесс постепенного отстранения, в конце концов приводящий индивида к «бегству» от требований общества, характеризуется пораженчеством, успокоенностью и смирением. Это результат постоянных неудач в стремлении достигнуть цели законными средствами и неспособности прибегнуть к незаконным способам вследствие внутреннего запрета. Этот процесс продолжается до тех пор, пока высшая ценность цели-успеха еще не отвергнута. Конфликт разрешается путем устранения обоих воздействующих элементов — как целей, так и средств. Бегство завершено, конфликт устранен, индивид выключен из общества.
Этот тип приспособления выводит людей за пределы окружающей социальной структуры и побуждает их создавать новую, то есть сильно видоизмененную социальную структуру. Это предполагает отчуждение от господствующих целей и стандартов. Последние начинают считаться чисто произвольными, а их претензия на законность и приверженность индивидов — несостоятельной, поскольку и цели, и стандарты вполне могли бы быть другими. В нашем обществе движение организованного сопротивлении стремится к введению социальной структуры с сильно видоизмененными культурными нормами «успеха» и более тесным соответствием между заслугами и вознаграждения.
Мятеж, как реакция приспособления, возникает, когда существующая система представляется препятствием на пути достижения целей, признанных законными. Для участия в организованной политической деятельности необходимо не только отказаться от приверженности господствующей социальной структуре, но и перевести ее в новые социальные слои, обладающие новым мифом . Функция мифа заключается в определении социально-структурного источника массовых разочарований и в изображении альтернативной структуры, которая не должна привести к разочарованию достойных. Таков устав деятельности. В этом смысле становится понятным предназначение контрмифа консерваторов, коротко очерченное в одной из предыдущих частей настоящей главы: каков бы ни был источник массовых разочарований, его не следует видеть в существующем общественном строе. Консервативный миф, таким образом, предполагает, что разочарования заключены в самой природе вещей и присущи любой социальной системе: «Циклическая безработица и временные спады деловых успехов так же неизбежны, как и ежедневные изменения само¬
329


чувствия человека». Мысль о неизбежности дополняется» идеей о постепенном и легком приспособлении: «Немного изменений, и дела пойдут насколько возможно хорошо». Характерной для консервативного мифа, кроме того, является идея, переносящая недовольство из социальной структуры на индивида-неудачника: «Каждый человек действительно получает то, что в этой стране выпадает на его долю».
И миф мятежа, и миф консерватизма направлены на «монополизацию воображения». Они стремятся повлиять на недовольных таким образом, чтобы приобщить или же, наоборот, отвлечь их от мятежного приспособления. Так, отвержение преуспевающим товарищем господствующих ценностей становится предметом величайшей враждебности мятежников. Ведь «предатель» не только подвергает эти ценности сомнению, как делает вся группа, но своей успешностью обозначает разрушение ее единства. Однако, как уже часто отмечалось, возмущенных и бунтующих организовывают в революционные группы именно представители класса, набирающего в обществе силу, а отнюдь не самых угнетенных слоев.
Рассмотренная нами социальная структура вызывает предрасположенность к аномии и отклоняющемуся поведению. Она формирует установку на преодоление конкурентов. До тех пор, пока эта установка, поддерживающая конкурентную систему, пронизывает все сферы человеческой деятельности и не существует чрезмерной культурной акцентирования «успешного» результата, выбор средств в значительной степени остается в пределах институционального контроля. Когда же культурный акцент сдвигается с самого процесса конкуренции в сторону почти исключительного внимания к ее результатам, возникает напряжение, способствующее развалу регулирующей системы. С ослаблением институционального контроля происходит приближение к ситуации, когда учет личных достижений и страх наказания становятся единственными регулирующими факторам и (философы-утилитаристы ошибочно считали эту ситуацию типичной для всякого общества).
Эта предрасположенность к аномии характерна не для всех слоев общества. Мы показали, что существуют социальные слои, наиболее склонные к отклоняющемуся поведению, и выявили некоторые механизмы его возникновения.
Поскольку одна из наиболее общих функций социальной структуры состоит в обеспечении предсказуемости и регулируемости общественного поведения, то, по мере разобщения целей и средств, эффективность данной функции снижается. В предельном случае общество становится почти непредсказуемым и возникает явление, которое, собственно, и может быть названо аномией, или культурным хаосом.
ш Источник'. Р. К. Мертон. Социальная структура и аномия // Социологические исследования. 1992. .N1*4. С. 91-94, 96.
330


3.
Девиацию (отклонение) можно определить как несоответствие имеющейся норме или набору норм, принятых значительной частью людей в группе или обществе. Ни в одном обществе невозможно провести линию и просто разделить всех на тех, кто отклоняется от норм, и тех, кто им следует. Большинству из нас случалось нарушать общепринятые правила поведения. Многие совершали мелкие кражи, например, брали что-либо в магазине, не заплатив, или уносили с работы разные мелочи — вроде фирменной почтовой бумаги — для личного использования. Большая часть людей курила марихуану, употребляла в несовершеннолетнем возрасте алкоголь, пробовала наркотики или принимала участие в запрещенных видах сексуальной практики.
Область, охватываемая понятием «девиантное поведение», очень широка, и это иллюстрируют следующие примеры. Американский миллиардер Говард Хьюз был чрезвычайно удачливым бизнесменом. Он достиг успеха благодаря трудолюбию, оригинальным идеям и неожиданными решениям. Его деятельность в сфере бизнеса согласовывалась с основными ценностями, принятыми в западном обществе, придающем особое значение материальному вознаграждению и индивидуальным достижениям. Однако некоторые черты его поведения резко отклонялись от общепринятых норм. Последние годы жизни, например, он жил почти в полной изоляции от внешнего мира, не покидая номера люкс, ставшего его домом, отрастил длинные волосы, отпустил неопрятную бороду и стал похож скорее на библейского пророка, чем на преуспевающего бизнесмена.
Хьюз был одновременно чрезвычайно преуспевающим и чрезвычайно отклоняющимся по своему поведению. Противоположным примером может стать карьера Теда Банди. Внешне образ жизни Банди соответствовал всем нормам поведения добропорядочного гражданина. Банди вел внешне не просто нормальную, но, скорее, высокодостойную жизнь. Например, он был активным членом общества самаритян, которое организовало двадцатичетырехчасовую телефонную службу для людей, находящихся в стрессе и близких к самоубийству. Это не помешало Банди совершить серию зверских убийств. Перед вынесением смертного приговора судья похвалил Банди за его способности (он сам подготовил собственную защиту) и заметил, как печально растратил тот свою жизнь. Судьба Банди наводит на мысль, что внешне нормальная жизнь может в то же время сочетаться с тайными, чрезвычайно отклоняющимися действиями.
Наиболее часто мы следуем социальным правилам и нормам потому, что вследствие процесса социализации нам привычно поступать именно так. Возьмем, для примера, овладение правилами языка. Использование языка означает знание различных правил грамматики и орфографии. В основном мы используем эти правила без труда, не думая, поскольку усвоили их еще в раннем детстве. Только позже, изучая иностранный язык,
331


человек начинает понимать, как много правил следует выучить, чтобы сказать даже простейшую фразу. Другой иллюстрацией могут быть рассмотренные Гофманом нормы, регулирующие взаимодействия в социальных столкновениях. Соблюдение позиции гражданского невнимания к посторонним, такт в отношениях с друзьями, процедура установления «скобок» между столкновениями — обычно мы не осознаем, что все это делается в соответствии с определенными правилами.
Другой тип норм — те, следуя которым, мы сознательно верим, что предписываемое ими поведение истинно. В частности это верно для норм поведения на дороге. Водители безоговорочно принимают, что они должны придерживаться нужной стороны дороги или останавливаться на красный сигнал светофора, потому что, если бы большинство из них эти правила не соблюдало, то дороги стали бы несравненно более опасными, чем сейчас.
Гораздо меньшее согласие наблюдается относительно других правил дорожного движения — например, ограничения скорости. Почти все водители согласны, что некоторые ограничения необходимы для защиты других водителей, пешеходов и велосипедистов, но лишь немногие из них строго придерживаются ограничений. С установленной скоростью они будут ехать только тогда, когда знают или предполагают, что рядом полицейский автомобиль; но как только они узнают, что полиции поблизости нет, многие тут же превышают установленную законом скорость.
Этот пример обращает наше внимание на один из важнейших аспектов проблемы конформности и отклонения. Все социальные нормы сопровождаются санкциями, защищающими от неконформности. Санкция — любая реакция со стороны остальных на поведение индивида или группы; цель этой реакции — гарантировать выполнение данной социальной нормы. Санкции бывают позитивными (поощрение за конформность) или негативными (наказание за неконформное поведение). Санкции могут быть формальными и неформальными. Формальная санкция имеет место там, где существует группа или организация, задачей которой является гарантированное соблюдение норм. Неформальные санкции — менее организованные и более спонтанные реакции на неконформность.
Большинство типов формальных санкций в современных обществах связано с системой наказаний, представленной судами и тюрьмами. Полиция также является организацией, в чьи обязанности входит привлечение преступников к суду и, возможно, последующее заключение в тюрьму. Большинство дорожных правонарушений наказываются штрафами или лишением прав, но эти наказания достаточны для того, чтобы водители, сознательно нарушая правила движения, старались не попадаться на глаза полиции. К формальным негативным санкциям относятся штрафы, тюремное заключение и казнь. Позитивных формальных санкций существует немного. Для стимулирования образцового вождения в качестве поощрения предлагаются знаки отличия типа «за отличное вождение» или «знаток
332


дорог». Формальные позитивные санкции можно найти и в других сферах социальной жизни: награждение медалями за храбрость в бою, степени и дипломы, свидетельствующие об академических успехах, награды за участие в спортивных состязаниях и др.
Неформальные санкции, позитивные и негативные, составляют неотъемлемую часть всех областей социальной деятельности. Позитивные неформальные санкции могут выражаться в похвале, одобрительной улыбке, похлопывании по спине. Негативные неформальные санкции обычно выражаются как оскорбительный тон, ругань или выговор, демонстративное игнорирование индивида. И хотя формальные санкции более эффектны и явны, неформальные санкции имеют фундаментальное значение, для создания конформности в соблюдении норм. Потребность сохранить расположение друзей, семьи, коллег; желание избежать насмешки, стыда, отторжения — часто определяют поведение людей в значительно большей степени, чем формальные поощрения или наказания.
Было бы серьезной ошибкой рассматривать отклонение только в негативном смысле. Любое общество, учитывающее разные ценности и интересы людей, должно найти место для тех индивидов или групп, чьи действия не соответствуют нормам, соблюдаемым большинством. Люди, развивающие новые идеи в политике, науке, искусстве или других областях человеческой деятельности, часто воспринимаются враждебно и недоверчиво теми, кто следует ортодоксальным принципам. Политические идеалы, рожденные Американской революцией, такие, как свобода индивида и равенство возможностей, многими людьми в то время были встречены враждебно, хотя сегодня эти ценности приняты во всем мире. Отклонение от господствующих норм требует мужества и решимости. Часто оно имеет принципиальное значение для перемен, которые затем оказываются полезными для всех.
Являются ли «опасные отклонения» ценой, которую общество должно платить, предоставляя людям неконформистского поведения широкую свободу? Например, является ли высокий уровень преступности расплатой общества за индивидуальные свободы своих граждан? Некоторые так и считают, утверждая, что насилие неизбежно в обществе, где не существует жестких поведенческих правил. Но если пристально изучить эту точку зрения, она не выглядит логически последовательной. В некоторых обществах, где имеется широкая гамма индивидуальных свобод и к отклоняющемуся поведению относятся терпимо (например, в Голландии), уровень преступности низкий. С другой стороны, государства, в которых область индивидуальных свобод строго ограничена (например, в Южной Африке), демонстрируют высокий уровень насилия.
Общество, которое терпимо относится к девиантному поведению, не обязательно должно столкнуться с дезинтеграцией. Однако избежать дезинтеграции возможно только тогда, когда индивидуальные свободы сочетаются с социальной справедливостью, с социальным порядком, при кото-
333


ром неравенства не очень велики и у населения есть шанс жить насыщенной и полноценной жизнью. Если свобода не сбалансирована равенством, и если многие лишены возможности самореализации, отклоняющееся поведение принимает социально деструктивные формы.
Ш Источник: Э. Гидденс. Социология. М., 1999. С. 118-121, 149.
4.
Еще одним следствием переходных периодов является рост душевных болезней и самоубийств. В перезревшей чувственной культуре общественная жизнь становится такой сложной, борьба за чувственное счастье — такой острой, потребность в удовольствии настолько нарушает ментальное и моральное равновесие, что разум и нервная система множества людей не могут выдержать огромного напряжения, которому они подвергаются; поэтому они становятся склонными к извращениям или даже ломке личности. Будучи лишены общепринятых норм и ценностей— научных или философских, религиозных или моральных или ценностей какого-либо другого рода — и окруженные хаосом конфликтующих норм и ценностей, эти индивиды оказываются без какого-либо авторитетного руководителя или надындивидуального правила. В этих условиях они неминуемо становятся неустойчивыми и молятся на случайный личный опыт, мимолетные фантазии и конфликтующие чувственные импульсы. Как лишенную руля лодку, оказавшуюся в море, такого человека качает туда-сюда силою обстоятельств. У него нет стандарта, по которому можно понять, насколько последовательны его действия и к чему он стремится; он становится непоследовательным и неинтегрированным комплексом случайных идей, убеждений, эмоций и импульсов. Неизбежным следствием этого является рост дезинтеграции и дезорганизации. Ко всему этому необходимо добавить болезненный шок, который беспрерывно разрушает его разум и нервную систему среди хаотичной и жестокой борьбы, сопровождающей переходный период. Мы хорошо знаем, что необходимой предпосылкой здравого и интегрированного ума является присутствие социальной стабильности и не вызывающих сомнения общепринятых норм. Когда они начинают разрушаться, за этим обычно следует возрастание нервных срывов, и оба эти явления продолжают прогрессировать. Нервные срывы являются еще одним аспектом разрушения социокультурного порядка.
В свете этой теории ясно, почему происходит рост душевных болезней, особенно в последние несколько десятилетий; почему у мужчин более высок уровень заболеваемости душевными болезнями, чем у женщин, и почему почти все психозы (за исключением старческих психозов и других, связанных с мозговым артериосклерозом), такие как помешательство в юном возрасте (dementia praecox), умственная неполноценность, эпилептические и психопатические психозы находят свои жертвы среди молодых возрастных групп от 10 до 30 лет. Эта теория объясняет, почему, как и в 334


случае самоубийств, индивиды, состоящие в браке, дают наименьший процент душевнобольных; далее идут по возрастающей вдовые и потом одинокие; наибольший процент приходится на разведенных, то есть на тех индивидов, которые прошли через мучительный опыт дезинтеграции семейной солидарности, возможно, сопровождавшийся скандалом. Эти люди стали свидетелями ломки одной из важнейших социокультурных ценностей — священности и нерушимости брака. В некоторых, хотя и не во всех аспектах, рост, падение и распределение душевных болезней идет параллельно с движением и распределением самоубийств. В обоих случаях мы имеем один и тот же фактор — дезинтеграцию норм и ценностей данной культуры или общества. Нам хорошо известны две основных причины двух главных форм суицида, так называемых «эгоистического» и «анемического» типов. Когда система норм и стандартов претерпевает шок и становится дизинтегрированной, кривая аномических самоубийств неизменно идет вверх. Является ли причиной шока экономическая паника и резкий переход от экономического процветания к депрессии или неожиданный переход от депрессии к процветанию, или еще что-либо, — он всегда сопровождается ростом самоубийств. Так как дезинтеграция, сопровождающая переход от одной фундаментальной формы культуры к другой, бесконечно более велика, чем единичная экономическая, политическая или какая-либо другая частичная дезорганизация или шок, необходимо ожидать, что рост кривой суицидов в такие периоды будет сильно возрастать. Мы также знаем, что главным фактором так называемого эгоистического самоубийства является рост психосоциальной изоляции индивида. Когда его тесные социальные связи ослаблены или порваны — с членами его семьи или с другими близкими — и он становится чужим в своем окружении, то у него начинает расти чувство психосоциальной изоляции, а вместе с ним и вероятность стать жертвой суицида. Полное психосоциальное одиночество — это неподъемная ноша. По этой причине атеисты чаще совершают самоубийства, чем верующие; среди верующих члены свободных деноминаций, которые меньше «скрепляют» своих членов, чем, например, Римская католическая церковь, демонстрируют более высокий уровень самоубийств, чем менее свободные деноминации. Это объясняет, почему среди одиноких людей выше уровень суицида, чем среди состоящих в браке, а среди бездетных семей уровень самоубийств выше, чем у имеющих детей; а также почему особенно высок уровень самоубийств среди разведенных — людей, у которых самые тесные социальные связи были порваны в условиях скандала или, возможно, остракизма.
В научной литературе, посвященной профилактике наркомании, и работах медиков, педагогов, психологов не раз говорилось о том, что наркомания — это болезнь, имеющая социальные корни, и любая форма отклоняющегося (девиантного) поведения, в том числе и наркомания, есть следствие имеющихся нарушений прежде всего социального и личностного плана. В докладе ВОЗ «Молодежь и наркотики» говорится, что основные
335


этиологические гипотезы наркомании связывают в основном с I) особенностями характера наркомана, 2) психическими или физическими расстройствами у данного лица и 3) социально-культурным влиянием или социальными невзгодами.
Все это, действительно, так, но, при всей значимости каждого из перечисленных факторов, социально-культурное влияние все же играет основную роль: особенности характера формируются в условиях конкретного социально-культур но го окружения; психические или физические расстройства, не являющиеся врожденными, также формируются под воздействием внешних влияний (то есть условий конкретной социальной среды). Видимо, отрицательное социально-культурное влияние на личность является основным источником формирования как особенностей характера, так и физических, и психических расстройств.
Одной из причин наркомании является неудовлетворенность жизнью в связи с самыми различными обстоятельствами: трудностями личного плана; недостатками социально-культурной сферы, не дающей, а это особенно важно для молодежи, возможности для проведения свободного времени; социальной несправедливостью; неустроенностью быта; разочарованием в людях; невозможностью в данных условиях реализовать себя (неудачи в работе, учебе, творчестве или личной жизни). Кроме того, в упомянутом докладе ВОЗ приводятся и другие мотивы обращения к наркотикам, характерные именно для молодежи. Среди них: удовлетворение любопытства к действию наркотического вещества; символика принадлежности к определенной социальной группе; выражение собственной независимости, а иногда и враждебного отношения к окружающим; познание приносящего удовольствие нового, волнующего или таящего опасность опыта; достижение «ясности мышления» или «творческого вдохновения»; достижение чувства полного расслабления; уход от чего-то гнетущего. В основном эта мотивация обусловливается явлениями, возникающими в процессе вхождения личности в определенную социальную среду (общество в целом или группу сверстников как микросоциум), которые протекают наиболее активно в подростковом возрасте.
Считается, что шанс стать наркоманом выше у тех, кто общается с людьми, употребляющими наркотики (алкоголиком — со злоупотребляющими алкоголем и т.д.). Так как тенденция к подражанию является объективной особенностью процесса социализации формирующейся личности, то нельзя не учитывать и явление наркомании как одну из моделей социального поведения. Но подражание, на наш взгляд, далеко не главный фактор риска. Подходя к организации профилактической работы, мы решили выяснить, каковы же причины, толкающие подростка на экспериментирование с наркотиками (см. таблица).
336


Таблица
Причины
1996
(в  %)
1998
(в  %)
Динамика
1
Любопытство
38
32
-6
2
Жажда новых ощущений
2
17
+15
3
Желание не отстать от других
25
16
-9
4
Попытка испытать себя
10
25
+15
5
Желание уйти от проблем
13
2
-11
6
Прочие
12
8
-4
Как видим, наиболее часто отмечаются причины, связанные с главными возрастными особенностями: стремлением к активному познанию окружающего мира (первые два варианта ответов, представленных в таблице) и себя (четвертый вариант), а также с самим процессом социализации, адаптации к новым жизненным условиям, утверждением себя в среде (третий вариант) и возникающими в связи с этим проблемами (пятый вариант). Среди прочих причин, объединенных нами в таблице в одну группу (последняя строка) назывались такие, как стремление вызвать сочувствие к себе, действие «назло», «от нечего делать» и другие (мы не стали подсчитывать показатели отдельно по каждому из вариантов, так как на сегодняшний день они указываются крайне редко). Но это только субъективное видение проблемы, продиктованное, на наш взгляд, все теми же социальными мифами.
Практика показывает, что обращение к наркотикам или алкоголю, высокая агрессивность и конфликтность— эти и многие другие проявления имеют в своей основе одну, чисто психологическую причину— подсознательное ощущение собственной несостоятельности, неспособности адаптироваться в окружающей социальной среде. Иными словами, наркомания — это лишь следствие (одно из возможных) развития имеющихся у человека внутренних психологических проблем. Первопричина, то есть имеющаяся проблема, реализуется именно в том виде, к формированию которого имеются необходимые предпосылки. Так, при доминировании условий, способствующих развитию наркомании, личность, идущая по пути наименьшего сопротивления, пытается решить свои проблемы с помощью наркотиков...
Если говорить о любопытстве как об одном из наиболее часто указываемых мотивов первого обращения к наркотикам, то можно констатировать, что 40% опрошенных нами старшеклассников (так как окружающая их социальная среда предопределяет направление «поисков» удовлетворения любопытства) находятся в зоне потенциального риска. Следует также отметить, что отношение к людям, употребляющим наркотики, далеко не
337


однозначно и определяется во многом тем отношением, которое культивируется у подростка социальной средой.
tO Источник. С. А. Быков. Наркомания среди молодежи как показатель дезадаптированности // Социологические исследования. 2000 г. №4. С. 48-52.
5.
Во всем мире наблюдается появление целого спектра зависимостий, аналогичных наркотическим — "трудоголизм”, "шоппинг", музыкальная и компьютерная "наркомания". Данные виды зависимостей имеют однотипную природу (уход от действительности в иллюзорный мир), вызываются сходными причинами (социальной отчужденностью, сбоями в адаптационных механизмах личности). Кроме того, следует учитывать влияние факторов макросреды, резкие социальные изменения, "аномичность" переживаемого Россией периода. В такие переходные времена возникают моральный релятивизм, неопределенность ожиданий людей относительно поведения окружающих, отсутствие общепринятых идеалов.
Кризисное состояние общества затрудняет процесс формирования официальных каналов иерархической восходящей мобильности, высшее образование (даже престижное) не выступает гарантом социальной карьеры и материального благополучия выпускников. В то же время "авантюрная" карьера, работа в предпринимательских кругах с темным (криминальным) прошлым представляются многим представителям молодежи быстрым "социальным лифтом", каналом, ведущим наверх, к вершине социальной стратификации современного российского общества. Можно сказать, что "больное" общество "программирует" патологию и на уровне индивидуального поведения. Макросреда выступает своеобразным фоном для воздействия факторов микросоциальной среды, которая непосредственно влияет на социальное поведение. Среди всех социально-демографических групп нас в первую очередь интересовала молодежь, представляющая собой своеобразную группу риска в силу ряда определенных причин (в том числе перестройки локуса контроля, перехода от внешнего контроля со стороны взрослых к самоконтролю; неопределенности социального положения переходного возраста (в первую очередь это относится к представителям раннего юношеского возраста— подросткам, которые уже не дети, но еще и не взрослые).
Социологические исследования показывают компенсаторный характер девиантного поведения. В первую очередь это касается употребления наркотиков, которые восполняют нехватку общения, внимания со стороны близких, эмоционального тепла, разнообразных впечатлений, а также снимают стрессы, фобии различного вида. Молодым людям остро не хватает ярких впечатлений; серость, обыденность бытия, (лишенная положительных эмоций и удовольствий, подталкивает некоторых из них к употреблению наркотических и токсических веществ. Употребление наркотиков
338


можно рассматривать как складывающуюся молодежную субкультуру, овеянную ореолом таинственности, выполняющую функцию бегства от реальных проблем, трудностей, неустроенности в мир миражей и иллюзий. Причём у многих категорий молодёжи нет недостатка в свободном времени. Коммерциализация досуговой сферы не позволяет многим молодым людям проводить свободное вряемя интересно и с пользой для здоровья (физического и духовного).
Социологи фиксируют сегодня кризис социальной сферы и силу противоречивого влияния основных субъектов социума (семьи, учебного заведения, группы сверстников, средств массовой информации) на молодых людей. Несмотря на конфликты с родителями (на которые указывают опрошенные нами подростки), семья является для них значимой сферой жизни. Она влияет на ее членов через традиции, сложившийся стиль общения, эмоциональную атмосферу, самим укладом жизни программируя дальнейший жизненный путь детей. Среди традиционно выполняемых семьей функций на первое место в условиях нестабильного общества выходит психотерапевтическая "поддерживающая" функция, дающая ее членам чувство защищенности и психологического комфорта. В зависимости от того, насколько полно реализована эта функция, можно судить о степени благополучия семьи, ее возможности противостоять девиантному поведению молодого человека. Родители, употребляя социально приемлемые наркотики — сигареты, алкоголь, сами того не подозревая, формируют установку подростков на прием наркотических веществ как "нормального", общепринятого поведения. Табакокурение и алкоголь являются для молодых людей первым шагом на пути к более сильным наркотическим средствам. Провоцировать наркотическую зависимость может как гиперопека со стороны родителей, лишающая подростка самостоятельности, так и предоставление им полной свободы, бесконтрольность.
ш Источник. Л. А. Журавлева. Факторы и условия наркотизации молодежи // Социологические исследования. 2000 г. X« 6. С. 43-48
339


Глава 32
СОЦИОЛОГИЯ ГЛОБАЛИЗАЦИИ: ГЛОБАЛЬНЫЙ СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
стр.стр.1. И. Валлерстайн
340
3. А.Н. Данилов
344
2. Н. Луман
344
1.
1.1. На мой взгляд, соответствующей единицей анализа социальной реальности является то, что я называю "историческими системами". Каждая из них является системой постольку, поскольку выстраивается на основе развивающегося разделения труда, что позволяет ей сохранять устойчивость и воспроизводить себя. Границы системы — эмпирический вопрос, решаемый в зависимости от границ эффективности разделения труда. Каждая система с необходимостью обладает разнообразными видами институтов, которые в конечном счете управляют социальным действием, ограничивают его таким образом, что базисные принципы системы реализуются в большей или меньшей степени, а индивиды или группы социализируются в поведении, отвечающем системе, опять-таки в определенной степени. Можно выделить различные вариации этих институтов — экономические, политические, социокультурные, но на деле это будет неточно, поскольку все институты действуют одновременно и политически, и экономически, и социокультурно и не могут быть эффективными иначе.
Рассмотрим второй вопрос: по каким правилам действует историческая система, какова природа ее инстнгутов, каковы ее основные конфликты. Ограничусь кратким описанием характеристик этой тематики (более подробное рассмотрение изложено в моем трехтомном труде "The Modern World-System"). Что определяет данную систему как капиталистическую? На мой взгляд differentia specifica состоит не в накоплении капитала, а в приоритете бесконечного накопления капитала. Иначе говоря, это — система, чьи институты призваны выделять из общей массы и поощрять тех, кто в своей деятельности соблюдает первенство накопления капитала, и наказывать тех, кто пытается следовать другим приоритетам. Совокупность институтов, рассчитанных на эти операции, включает в себя обустройство товарных связей, объединяющих географически разделенные про-
340


изводства и оптимизирующих системную норму прибыли; сеть государственных структур, складывающихся в межгосударственную систему; создание подоходно дифференцированных семейных хозяйств как основных единиц социальной репродукции; наконец, интегрированную геокультуру, легитимирующую институциональные структуры и сдерживающую недовольство эксплуатируемых классов.
Что можно сказать о социальном изменении, исходя из изложенного сценария? Вероятно, снова наблюдается период конца исторической системы, аналогичного концу феодальной системы 500-600 лет тому назад. Что произойдет дальше? В пункте системной бифуркации, где мы находимся, даже незначительные, на первый взгляд, действия групп людей, здесь или там, могут различным образом изменить векторы институциональных форм системы. Можно ли говорить, что мы находимся в центре фундаментального изменения? Нет, этого утверждать нельзя. Ограничимся следующим: непохоже, чтобы историческая система протянула слишком долго (самое большее, вероятно, 50 лет). Но что заменит ее? Будет ли это система, сходная в основе или радикально отличная? Будет ли она по структуре единой для всех географических зон или в различных регионах планеты появятся свои специфические структуры? Аналитическое суждение не должно предрешать то, что еще пока не произошло. Но как практические деятели мы все можем поступать так, как считаем нужным для достижения лучшего общества.
ЫЗ Источник. И. Валлерстайн. Социальное изменение вечно? Ничто никогда не изменяется//Социолотческие исследования. 1997. Xu 1.
1.2. Мы вошли в долгий период хаотичной трансформации мир- системы, частью которой являемся. Его исход по сути непредсказуем. С другой стороны, мы можем влиять на его исход. Таков "мессидж" наук о сложностях, комплексностях (прежде всего книга Ильи Пригожина "La fin des certitudes"1 P., 1996). Это призыв, который сегодня социальная наука должна транслировать. Я пытался делать это в двух недавно вышедших книгах — "Утопистика, или исторические выборы 21 в." (NY, 1998) и "Век перехода: траектория мир-системы, 1945-2025" (под моей редакцией совместно с Т. Гопкинсом), Лондон. 1996. В этот контекст мы додлжны ставить Йорга Хайдера и сопротивление.
В мир-системе, которая рушится, исчерпав свои возможности приспособления, люди, имеющие власть и привилегии, не будут пассивно стоять в стороне. Они организуются и заменят нынешнюю мир-систему такой же — иерархичной и неэгалитарной, хотя основанной на иных принципах. Для таких людей Йорг Хайдер — опасный демагог. Он понимает нынешнюю реальность настолько плохо, что даже не представляет себе, что австрийцам, чтобы сохранить нынешний уровень жизни, нужно удваивать,
1 	«Крах уверенности».
341


утраивать, учетверять число иммигрантов ежегодно каждые из следующих 25-50 лет, чтобы только сохранить численность рабочей силы, обеспечивающую выплаты пенсий стареющему населению Австрии (к таким выводам пришла комиссия ООН и в отношении Германии). Опасность ясна. Демагогия приведет паневропейский мир на путь разрушительных гражданских войн. Босния и Руанда у нас на горизонте. Лидеры ЕС1 это понимают. Понимает президент Австрии. Но, очевидно, не руководство АНП2  3.
Между тем появилось сопротивление. Оно представляет силы преобразования среди структурного кризиса капиталистической мир-экономики, отличные от СвПА\ но отличные и от руководства ЕС. Но есть ли у них ясное видение того, что они хотят? Скорее лишь, весьма туманное. И здесь социальная наука может сыграть свою роль, но только социальная наука, не отделяющая поиск истины от поиска добра; только социальная наука, способная преодолеть раскол двух культур; только социальная наука, способная полностью вобрать в себя постоянство неопределенностей и пользоваться возможностями, которые эти неопределенности дают творчеству человека и новой сущностной рациональности («материальная рациональность» по Максу Веберу).
Нам отчаянно нужно изучить альтернативы сущностно более рациональной исторической системы, заменить безумную, умирающую систему, в которой мы живем. Нам отчаянно нужно раскрыть глубокие корни расовых привилегий, которые пронизывают существующую мир-систему, охватывают все институты, включая структуры знания и даже силы самого сопротивления. Мы живем в гуще быстрых перемен. Так ли это плохо? Будет много беспорядка и много перемен в ближайшие десятилетия. Вена тоже изменится. Но всегда было больше перемен, чем мы помним, и они были быстрее, чем мы представляем. Социальная наука своим пониманием прошлого также оказала нам плохую услугу. Она дала нам ложную картину традиционного мира, который движется ох как медленно. Такого мира никогда не было. Его нет сейчас — ни в Австрии, нигде. Мы, пребывая в огромной неопределенности по поводу того, куда идем, должны стремиться найти в нашем прошлом, каким мы его изобретаем сейчас, доброту и красоту, вмонтировать это видение в наше будущее. Нужно создать мир, более пригодный для жизни. Нам надо использовать свое воображение. И мы можем начать искоренять глубокий расизм, который внутри нас.
В 1968 г. по время великого восстания студентов во Франции их лидер Даниель Кон-Бендит («Красный Дани») сделал тактическую ошибку, уехав на короткий срок в Германию. Поскольку он был гражданином Германии, а не Франции, правительство Де Голля могло заблокировать его возвращение в Париж, что оно и сделало. После этого студенты демонстрировали в Париже с лозунгами протеста «Мы все — немецкие евреи, мы
1 Европейский союз.
2 Австралийская Народная партия.
3 Свободная партия Австрии.
342


все — палестинцы». Это был хороший лозунг, и мы можем его взять. Но мы можем также, с некоторой скромностью, добавить: «Мы все — Йорг Хайдер». Если мы хотим бороться с йоргами хайдерами во всем мире, мы должны, нам надо сначала заглянуть в себя. Приведу маленький, но яркий пример. В знак протеста против включения правых в правительство Австрии, правительство Израиля отозвало из страны своего посла. Но всего через месяц израильский Кнессет поставил премьера Барака в очень трудное положение, приняв резолюцию с пунктом о том, что любой референдум об уходе с Голанских высот потребует «специального большинства», — на простом языке это означает исключение арабских граждан Израиля из участия в решении данной проблемы. Одним из главных сторонников этой резолюции был Натан Щаранский и его партия эмигрантов из России, — тот самый Щаранский, который прославился и в СССР как диссидент, протестовавший против антисемитизма в официальной политике. Борьба против расизма неделима. Не может быть разных правил для Австрии, для Израиля, для СССР, для США.
Еще более любопытен другой эпизод. Во время последних президентских выборов в США критически важными были первичные выборы в Южной Каролине. Дж. Буш-младший, стремясь получить поддержку так называемых правых христиан, выступил в их цитадели — Университете Боба Джонса. Этот университет известен двумя вещами: он обличает Папу как антихриста (университет — без протестантов-фундаменталистов), и тем, что для его студентов запрещены свидания с лицами иной расы. Эта большая публичная проблема создала трудности для Буша. Он выразил сожаление, что не выступил против яростного антикатолицизма и запрета на межрасовые свидания, когда был в университете.
Но речь не о трудностях Буша, а о табу, установленных после 1945 г. Интересна реакция Боба Джонса III, президента университета, в ходе публичных дебатов. Выступая на канале Си-Эн-Эн с Ларри Кингом, на первый же вопрос о причинах запрета в университете межрасовых свиданий Боб Джонс III ответил: мы против философии "одного мира" и не делаем ни для кого разницы. Ларри Кинг заметил, что ему кажутся весьма далекими вещами отказ признать единство мира и отказ людям разных рас во встречах. Боб Джонс возразил, но затем стал подчеркивать, что ни он, ни университет — не расисты (большое табу) и что университет как раз в тот день отменил это правило, т.к. оно второстепенное, не фундаментальное для целей христианства. Я думаю, это пример того, как общественный протест заставляет некоторых расистов отступать, хотя бы тактически, на глазах у людей. Это должно стать уроком для консервативных сил, стоящих перед кошмаром атаки крайне правых против них. Но кроме тактики, факт, что расизм сохраняется.
Альбатрос у нас на шеях. Это демон, мучающий нас. Сопротивление— моральный долг. Сопротивляться умно и с пользой без анализа нельзя. Моральная, интеллектуальная функция социальных наук — помочь в обеспечении этого анализа. Но так же, как требуются неимоверные
343


усилия от нас всех для искоренения расизма в каждом из нас, потребуются огромные усилия обществоведов, чтобы переосмыслить социальную науку, искалечившую нас, и создать вместо нее более полезную социальную науку.
Я возвращаюсь к исходному названию своего выступления: "Социальная наука в век перехода". В такой век все мы можем оказать огромное воздействие на происходящее. В моменты структурных бифуркаций флуктуации делаются бурными, и маленькие толчки могут иметь большие последствия, в отличие от более нормальных, стабильных периодов, когда большие толчки в лучшем случае имеют малые последствия. Тем самым нам дана возможность, но и заданы моральные требования. Если по завершении перехода мир не станет заметно лучше, чем сейчас, а так очень может быть, мы будем винить лишь самих себя. "Мы" — участники сопротивления. "Мы" обществоведы. "Мы" — все простые, порядочные люди.
L3 Источник. И. Валлерсгайн. Альбатрос расизма: социальная наука; Йорг Хайдер и сопротивление // Социологические исследования. № 10. 2001. С. 45-47.
2.
Больше, чем когда бы то ни было, территориальные взаимозависимости мирового масштаба вторгаются ныне во все детали социального. Тот, кто захотел бы это игнорировать, должен был бы вернуться к культурноностальгическому понятию общества, резервируя все важные для последующего развития условия за другим понятием, например, говоря о "глобальной системе".
tO Источник: Н. Луман. Теория общества//Теория общества. М. 1999. С. 201-202.
3.
Термин «глобальное общество» родился в недрах Римского клуба, ареопага «выдающихся ученых современности», которые не столько исследуют перспективы развития человечества, сколько его программируют. Вот как высказывается на эту тему русский социолог А. Зиновьев: «Реальное глобальное общество уже существует, но это вовсе не братство государств, территорий, народов. Это — вертикальная структура с десятками уровней, которая опутала весь мир. Глобальное общество как братство народов — чепуха, ибо сие невозможно. Глобальное общество — это возникший на Западе феномен еще более беспощадной эксплуатации, зоной обретения которого стала уже вся планета».
Мне тоже не кажется, что глобализм «ошибка» или «просчет». К настоящему времени создано около 20 глобальных моделей, предлагающих различные варианты решения стоящих перед человечеством проблем. Это, прежде всего, получившие широкий резонанс модели «предела роста» Д. Медоуза, «мировая динамика» Д. Форрестера, «интегрированная модель
344


мира» Г. Месаровича-Пестеля и др. В литературе еще нет единства по вопросу о том, что понимать под глобальной моделью. В методологическом плане, особенно у исследователей, связанных с Римским клубом, это компьютерная модель, построенная на математических расчетах и уравнениях. Показательно, что доклад «Глобальный 2000» (подготовленный по указанию бывшего президента США Дж. Картера), по мнению Г. Брухмана, президента Австрийской ассоциации но изучению будущего, не является моделью в общепринятом смысле, так как не базируется на системе математических уравнений, а является связанным анализом экологических феноменов нашего времени. Конструкции, основанные на таком анализе, в отличие от глобальных моделей, назовем глобальными концепциями общественно-политического развития. Таких концепций в настоящее время множество.
Характерен с данной точки зрения специальный доклад под названием «Перестройка мирового порядка», подготовленный по инициативе Римского клуба Я. Тинбергеном. В чем, в частности, обосновывается мысль о том, что существование международной системы требует фундаментальных структурных реформ и создания нового международного социального и экономического порядка.
Без представлений о том, кем и с какой целью создается имидж «нового прекрасного мира» в виде глобализма, мы окажемся не в состоянии решить ни одной серьезной национальной проблемы. О международных не говорю, потому что международная жизнь настолько монополизирована и «телеуправляема», что нисколько не зависит от наших точек зрения.
Вот как оценивает важность тематики «глобального общества» А. Зиновьев: «Лишь тщательное изучение структуры нынешнего глобального мира, механизмов функционирования этого монстра, единственно может помочь ответить на вопрос о том, что же все-таки произошло в России на исходе века и тысячелетия, что в ней происходит сейчас и будет происходить. Ведь российская катастрофа — это только часть вселенского катаклизма, осуществляемого глобальным монстром в своих интересах».
Думаю, что то же самое касается не только, допустим, России, Беларуси или Украины, но и Франции. Германии, потому что население этих стран не представляет, куда его ведут, и потому последствия будут гораздо более губительными, ибо Запад не готов к масштабным осложнениям.
Уже в июне 1992 г. конференция ООН по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро указала, что путь западных стран к благосостоянию является тупиковым. И другие конференции по глобальным проблемам только подтвердили, что ни одна страна не располагает оптимальной социально-политической моделью общественного развития, в связи с чем кризис не может не углубляться.
Иные полагают, что в преодолении глобального кризиса главную роль способна сыграть наука. Но сомнительно, что она сыграет такую роль, поскольку не сможет приобрести необходимый уровень объективного содержания в условиях борьбы различных элит за мировую власть и влияние. В
345


этих условиях не спасет никакая технология, ибо всегда будет управляться бездуховным источником.
Дело в том, что атомизация обществ, растущее чувство одиночества и потерянности в жестоком мире — не естественный результат общемирового цивилизационного процесса, а искусственная изоляция, ослабление этого процесса в целях ужесточения контроля над личностью и упрощения ее манипулированием.
В той же мере, в которой падает уровень социальной организации обществ, возрастает уровень организованной преступности, в том числе и той, которая не позволяет себя изобличать, ибо пробралась на самую вершину влияния и власти.
На рубеже ХХ-ХХІ вв. впервые можно говорить о том, что монополизированные СМИ позволяют плотно держать человека в оболочке пропаганды. В обществе стремительно исчезает солидарность, свобода, любовь и дружба — все заменяется иллюзиями, человек отрывается от действительности, становится беспомощным и телеуправляемым. Бессилие человека предопределяет бессилие власти.
Глобализация идет полным ходом, и несогласных вытесняют из политической жизни. Правительства отдельных стран делают все меньше различий между иностранными экспортерами и местными производителями, но насколько в результате повышается устойчивость мирового хозяйства, трудно сказать.
Глобализация мировых проблем заставляет национальное государство серьезно переосмысливать роль и значение официальных международных организаций, которые имеют высокий правовой статус и международный авторитет, активизировать процесс межгосударственной интеграции с учетом новых геополитических сдвигов.
£kï Источник: А. Н. Данилов. Социология и мировые проблемы // Социология. 2000. №3. С. 22-23, 25.
346


ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Вступление человечества в XXI век и третье тысячелетие во весь рост поставило перед мыслящими людьми важную и актуальную проблему: как лучше понять, оценить и усовершенствовать то общество, в котором мы живем и в котором глобальные изменения взаимодействуют и переплетаются с региональными и местными особенностями. Или, говоря иначе, как научиться мыслить глобально, а действовать регионально и рационально? Наиболее обобщенные, а следовательно, и наиболее точные ответы на эти вопросы может дать общая социологическая теория, интегральная наука об обществе. Именно она способна представить основополагающие характеристики социальных действий и отношений индивидов, групп и общностей, организаций и институтов, функционирующих в обществе. Но эти основополагающие теории, концепции, характеристики, даваемые общей социологией, для своей реализации нуждаются в конкретизации, уточнениях, которые составляют предметное поле специальных и отраслевых социологий - экономической социологии, политической социологии, социологии культуры, социологии личности, социологии управления и т.п. Во всех этих и связанных с ними отраслях социологического знания накоплен бесценный арсенал теоретических и прикладных разработок, методик, способов исследования социальной действительности, ее преобразования и развития в благотворном для людей направлении.
Используя этот богатейший арсенал, современная социология способна внести существенный вклад в становление социально ориентированной рыночной экономики и эффективного правового государства в едином контексте с формированием и развитием гражданского общества, в центре внимания которого находится человек, его благосостояние, его права и свободы, духовное и физическое совершенствование его личности. Наиболее значимые теоретические конструкции, методические средства постижения социального мира и способы его практического преобразования в своих сжатых характеристиках изложены в данной книге. Эта книга представляет собой заключительный аккорд единого по своему замыслу учебно-методического комплекса - двух учебных пособий "Общая социология" и "Прикладная социология", социологического практикума, где основные достижения социологической теории "заземлены" на решение практических задач, и хрестоматии, в которой сосредоточены основные социологические знания, добытые трудом классиков и современных, наиболее влиятельных социологов.
347


СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ 3
ГЛАВА 1. ОБЪЕКТ, ПРЕДМЕТ И ЗАДАЧИ СОЦИОЛОГИИ КАК НАУКИ
(Э. Дюркгейм, М. Вебер, П. Сорокин, У. Томас, Ф. Гиддингс, A.  Шюц, В.А. Ядов, Р. Коллинз) 5
ГЛАВА 2. СТРУКТУРА И МЕТОДОЛОГИЯ СОЦИОЛОГИИ
(П. Сорокин, Р. Коллинз, Д. Тернер, У. Томас, Ф. Знанецкий, М.Н. Руткевич) 20
ГЛАВА 3. НАУЧНЫЙ СТАТУС ОБЩЕЙ СОЦИОЛОГИИ, ЕЕ МЕСТО И РОЛЬ В СИСТЕМЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ
(П. Сорокин, Г. Тернборн, Дж. Тернер, Ф. Знанецкий, М.Н. Руткевич) 26
ГЛАВА 4. ОБЩЕСТВО КАК ЦЕЛОСТНАЯ ДИНАМИЧЕСКАЯ СИСТЕМА
(Э. Дюркгейм, М. Вебер, П. Сорокин, Т. Парсонс, Н. Луман, М. Арчер, Ф. Гиддингс) 34
ГЛАВА 5. СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА И ЕЕ ДИНАМИКА
(Т. Парсонс, П. Сорокин, Дж. Тернер, М. Арчер, П.М. Блау, Ф. Знанецкий, Ч. Кули, Р.К. Мертон, П. Штомпка, Т.З. Голенкова, Е.Д. Игатханян, Т.И. Заславская, Т.Ю. Богомолова, В.С.  Тапилина) 46
ГЛАВА 6. СОЦИАЛЬНО-ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА
(Э. Гидденс) 84
ГЛАВА 7. ЭТНОНАЦИОНАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА. ЭТНОСОЦИОЛОГИЯ
(Т.В. Адорно, Ю.В. Арутюнян, Л.М. Дробижева, М.Ф. Піліпенка) 87
ГЛАВА 8. СОЦИАЛЬНЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ
(М. Мескон, М. Альберт, Ф. Хедоури, Р. Фирт, В.Г. Афанасьев, B.А. Костин, Н.Б. Костина) 95
ГЛАВА 9. СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ
(Э. Дюркгейм, М. Вебер, Т. Парсонс, Ч. Миллс) 106
348


ГЛАВА 10. ЛИЧНОСТЬ КАК УНИКАЛЬНАЯ СОЦИАЛЬНАЯ СИСТЕМА
(Ч. Кули,  Дж. Мид, Т. Парсонс, В. Ядов) 110
ГЛАВА 11. СОЦИАЛИЗАЦИЯ ЛИЧНОСТИ
(П. Сорокин, Дж. Мид, Т. Парсонс, П. Штомпка) 116
ГЛАВА 12. СОЦИАЛЬНЫЙ СТАТУС И СОЦИАЛЬНЫЕ РОЛИ ЛИЧНОСТИ
(П. Сорокин, Т. Парсонс, Дж. Тернер, Ч. Миллс) 121
ГЛАВА 13. СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ПОНИМАНИЕ КУЛЬТУРЫ И ЕЕ РОЛИ В РАЗВИТИИ ЧЕЛОВЕКА И ОБЩЕСТВА
(П.А. Сорокин, Т. Парсонс, Т.В. Адорно, Г. Тернборн, Р. Линтон, Т. Кэндо, Ю.М. Резник. М.С. Комаров) 126
ГЛАВА 14. СОЦИАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ
(П. Сорокин, Т. Парсонс, У. Томас, Р.К. Мертон, И. Валлерстайн) 175
ГЛАВА 15. СОЦИАЛЬНЫЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
(П. Сорокин, Т. Парсонс, Дж. Тернер, П.М. Блау) 185
ГЛАВА 16. СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
(М. Вебер, У. Томас, Ф. Знанецкий, Ч. Кули) 203
ГЛАВА 17. СОЦИАЛЬНЫЕ КОММУНИКАЦИИ
(Т. Парсонс, И. Луман, Дж. Мид, Ф.И. Шарков) 207
ГЛАВА 18. СОЦИАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ
(М. Вебер, П. Сорокин, Б.Ф. Скиннер, Г. Блумер, Дж. Мид) 215
ГЛАВА 19. СОЦИАЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
(М. Вебер, Т. Парсонс, Дж. Александер, Т Луман, Дж. Тернер) 226
ГЛАВА 20. СОЦИАЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ
(Г. Блумер) 240
ГЛАВА 21. СОЦИАЛЬНЫЙ КОНТРОЛЬ
(Э. Дюркгейм, М. Вебер, А. Файоль, Т. Парсонс, М.Х. Мескон, М. Альберт, Ф. Хедоури) 245
ГЛАВА 22. СОЦИАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ
(А. Файоль, Ф.У. Тэйлор, Мескон, М. Альберт, Ф. Хедоури, В.Г Афанасьев) 257
ГЛАВА 23. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ
(П.Э. Самуэльсон, В.Д. Нордхаус, Р.В. Рывкина) 268
349


ГЛАВА 24. СОЦИОЛОГИЯ ТРУДА
(К. Маркс, Ф. Энгельс, Э. Гидденс, Е.Ф. Молевич, A.И. Кравченко, Н.И. Дряхлов) 272
ГЛАВА 25. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ
(Ч. Миллс, Р.К. Мертон, Т. Парсонс) 283
ГЛАВА 26. ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ
(Ф. Макнотен, Дж. Урри, Р. Парк, О.Н. Яницкий) 287
ГЛАВА 27. СОЦИОЛОГИЯ РЕЛИГИИ
(М. Вебер, Р.К. Мертон, Э. Гидденс) 294
ГЛАВА 28 СОЦИОЛОГИЯ НАУКИ
(В.И. Русецкая, А.П. Войтович) 304
ГЛАВА 29. СОЦИОЛОГИЯ СЕМЬИ
(Т. Парсонс, Э. Гидденс) 310
ГЛАВА 30. СОЦИОЛОГИЯ МОЛОДЕЖИ
(В.Т. Лисовский, Е.М. Бабосов, С.Е. Бабосов, Ю.М. Бубнов, B.А. Клименко, Т.И. Яковук) 315
ГЛАВА 31. СОЦИОЛОГИЯ ДЕВИАЦИИ
(П. Сорокин, Р.К. Мертон, Э. Гидденс, С.А. Быков, Л.А. Журавлев) 324
ГЛАВА 32. СОЦИОЛОГИЯ ГЛОБАЛИЗАЦИИ: ГЛОБАЛЬНЫЙ СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
(И. Валлерстайн, Н. Луман, А.Н. Данилов) 340
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 347
350


По вопросам оптового приобретения книг
обращаться по тел. 219-73-88, 219-73-90
Книжный Интернет-магазин издательства "ТетраСистемс" http://www.book.shop.by
(доступен в Минске по БЕСПЛАТНОЙ линии: тел. 210-57-87)
Учебное издание
БАБОСОВ Евгений Михайлович
социология
в текстах
ХРЕСТОМАТИЯ
Корректор Л. Е Круковский Компьютерная верстка Ю. М. Огренич Дизайн обложки С. Л. Тимофеева Ответственный за выпуск А. Ф. Мясников
Подписано в печать с готовых диапозитивов 24.06.2003. Формат 60x84і/|Ь. Бумага для офсетной печати. Гарнитура Таймс. Печать офсетная. Уел цеч л. 20,54 Уч.-изд. л. 21,95. Тираж 3100 экз.
Заказ 1316.
Научно-техническое общество с оіраниченной ответственностью "ТетраСистемс". Лицензия Л В № 76 от 19.11.2002.
220106, г. Минск, а/я 139 (тел 219-73-88; E-mail: books@tut.by; http://www.ts.by).
Республиканское унитарное предприятие «Издательство "Белорусский Дом печати"».
220013, г. Минск, пр Ф. Скоршім, 79.