Л. С. КЛЕЙН
•
|Л. С. КЛЕЙн!
X
со Н ^
[_ т
Этногенез
ао я
S ч >
^ о -
и археология
о о
XX =
Н Сц ~
2 1
ГОЙ <
в
1 ЕВРАЗИЯ |
Арии и varia

ЕВРАЗИЯ

Л. С. Клейн
Этногенез и археология
Том 2
Арии и vanа
ЕВРАЗИЯ
Санкт-Петербург
2013

ББК 63.4/63.5
УДК 902
К48
Издано при финансовой поддержке Федерального агентства
по печати и массовым коммуникациям в рамках
Федеральной целевой программы «Культура России (2012-2018 годы)
Клейн Л. С.
К48 Этногенез и археология. Том 2: Арии и varia. — СПб.: ЕВРАЗИЯ, 2013. — 528 с.: ил.
ISBN 978-5-91852-063-5(общ),
ISBN 978-5-91852-065-9
Второй том издания «Этногенез и археология» содержит, как и первый том, статьи разных
лет профессора Л. С. Клейна, известного археолога и филолога, но, в отличие от первого тома,
здесь собраны работы по конкретным сюжетам этой тематики. Больше всего здесь пред¬
ставлены исследования по древней истории ариев, то есть индоариев и иранцев (как и все
ученые, автор отвергает некорректное наименование ариями германцев, славян и прочих
индоевроейцев). Поэтому том и назван «Арии и varia» (то есть «и разное»). Это «разное»
касается древних обитателей Кипра и Крита, загадочных тохаров и древних германцев. Том
завершается статьей о происхождении, древних миграциях и прародине индоевропейцев.
В томе могут быть заинтересованы специалисты по древней истории всех этих народов
и любители древней истории.
ББК 63.4/63.5
УДК 902
ISBN 978-5-91852-063-5(общ)
ISBN 978-5-91852-065-9
© Клейн Л. С., текст, 2013
© Шляго А. С., дизайн макета, 2013
© Лосев П. П., дизайн обложки, 2013
© Оформление, ООО «Издательство «ЕВРАЗИЯ», 2013

[Во втором томе в двух частях я помещаю те статьи по вопросам
конкретных исследований, которые могут служить иллюстрациями
положений, выдвинутых в теоретических работах, и испытываю
действие мотивированных в них методов и понятий. Это не значит,
что предложенные конкретные решения я предлагаю рассматривать
непременно как наверняка правильные и образцовые. Л мог оши¬
биться в применении методов или понятий, мог не все материалы
учесть, что-то существенное могло стать известным позже. Моя за¬
дача здесь показать, как мои теории и методы работают, показать,
как миграции вплетены в проблемы этногенеза, какие гипотезы
в принципе возможны при наличном материале и как они решаемы
с помощью предложенных методов и понятий.
В первой из этих частей (часть V) я собрал статьи, посвященные
культурам ариев — индоариев и иранцев и их предполагаемых
предков (я много ими занимался), во второй (часть VI) — статьи на
разные другие темы конкретного этногенеза.
Хотя статьи, перепечатанные здесь, и посвящены в основном
конкретным вопросам, читатель, надеюсь, найдет здесь немало
соображений о методике и теоретических проблемах этногенеза.]

V. Конкретные проблемы этногенеза.
Арии

1.	К историческому осмыслению погребений
с охрой
Критические замечания к двухтомнику А. Хойслера
«Погребения древнейшей культуры погребений с охрой
между Уралом и Днепром»
[В 1975 г. мой немецкий приятель Александр Хойслер прислал
мне вышедшую в 1974 г. свою книгу о наших степных курганных
культурах бронзового века. Книга была сделана с немецкой дотошно¬
стью и хорошо издана. Это была сводка всех наших опубликованных
материалов и их обработка. В отечественной науке такого обобщения
вот уже полвека не было. Мне это было тем более интересно, что я
со студенческих лет занимался этими культурами и в 60-70-е годы
вел раскопки этих курганов. В книге были использованы и мои
материалы. Об этих памятниках была и моя диссертация. Но с мето¬
дикой и выводами Хойслера я согласиться не мог, а он отвергал мои
выводы. В письмах и при встречах мы спорили и решили вынести
этот спор в печать. Л написал полемическую рецензию на его книгу,
а Хойслер ее перевел на немецкий, и в 1978 г. она была напечатана
вместе с его ответом в берлинском журнале (Klejn 1978). Здесь ответ
Хойслера не перепечатан.]

10
Этногенез. Том 2. Арии и varia
1. Ситуация. Описывая русскую археологию дореволюционного времени,
В. И. Равдоникас сетовал на ее эмпиризм и ее мелкотемье, на ее неспособность
подняться к теории и синтезу.
«И на русском материале лучшие типологические исследования
сделаны иностранцами: приходили Минзы, Арне, Тальгрены, Айлио,
брали лежащий втуне в русских музеях богатый материал и писали
книги, входившие в инвентарь европейской буржуазной науки
и служившие затем излюбленными мотивами для перепевов самих
русских археологов» (Равдоникас 1930: 41).
С тех пор изменилось многое. Советские археологи создали ряд осново¬
полагающих монографий, из которых некоторые переведены за рубежом. Но
остались незатронутыми важные темы, по которым у нас всё еще нет обоб¬
щающих работ, и по-прежнему иностранцы проникают в эту брешь: приходят
Сулимирский, Гимбутас, Хойслер.
Но сегодня это носит другой характер.
Во-первых, бреши узкие и относительные: хоть и нет русской «Преистории
СССР», но мы обладаем трехтомной археологией Украины («Археология Укра¬
инской ССР»), есть археологические тома «Очерков истории СССР» («Очерки
1956) и т. д. Нет обобщающей русской монографии по степным культурам, но
вышли монография о ямной культуре Заволжья и монография (теперь, правда,
устаревшая) о катакомбной культуре (Мерперт 1974; Попова 1955а). Растет
и «Свод археологических источников СССР».
Во-вторых, по методике и теоретическому уровню наши работы больше
уже не могут оцениваться скопом ниже иностранных. О «перепевах» уже не
может быть и речи.
В-третьих, причина запаздывания с обобщениями теперь кроется не в не¬
хватке материала, а в «затруднении от избытка».
Огромная экспедиционная деятельность обогащает наши фонды ежегодно
тысячами комплексов, сотнями тысяч находок. Только успеешь обработать
и определить,собранное, уже налицо новые важные материалы, которые
какую-то часть выводов опровергают, другую подтверждают. Материал еще
не обработан, но уже влияет на мышление исследователей, прерывает синтез
и побуждает воздержаться от завершения синтеза — от монографии. Конечно,
каждому ясно, что где-то нужно поставить точку, что главные выводы никакими
новыми открытиями не могут быть расшатаны, если добыты правильно и на

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
11
основе обширного материала. Но трудно преодолеть психологический барьер,
когда перед глазами простираются горы новых находок.
Иностранцам проще. Горы издалека не видны, мы ведь по ряду технических
причин публикуем скупо и медленно. В отдалении не возникает психологиче¬
ский барьер. Вот и появляются интерпретирующие работы.
Когда иностранец берется за такую работу, он встает перед выбором.
Первая возможность заключается в том, чтобы обобщить и суммировать ра¬
боты местных археологов, отвергая такие выводы, которые не вписываются
в возникающую систему. Местные археологи знают материал во всяком случае
лучше, и проще положиться на их выводы, в частности на те, что согласуются
друг с другом. Вторая возможность состоит в том, чтобы, включая в свою
работу результаты местных археологов, при их оценке, однако, использовать
первичные источники, обрабатывая их заново. На сей раз во всей их полноте,
какой бы лакунарной эта полнота ни была.
На первый взгляд, первый путь обещает быть более успешным и экономич¬
ным. В действительности же дело обстоит иначе. Исследователь, вступивший
на первый путь, собирает результаты обработки, которая проведена в разное
время, на основе материалов очень различного качества, разной методикой,
с разной степенью совершенства и точности, людьми разной талантливости
и квалификации. Не оценив методику и технику этих работ, иностранец неиз¬
бежно вынужден довериться всем выводам, или же он выбирает те, что кажутся
ему приемлемыми — ввиду авторитета автора или потому, что они совпадают
с представлениями большинства, или же потому что они хорошо согласуются
с его собственными априорными представлениями. Это дает большую возмож¬
ность манипулирования. Так возникаетлибо эклектическая компиляция, либо
богатое очень оригинальное построение, единственным недостатком которого
является его полная фантастичность. Такие работы не редкость. Эффектные
и информативные, они пользуются за рубежом большим престижем, но в стране,
памятники которой послужили предметом книги, археологи только пожимают
плечами. Это в большой мере относится к публикациям М. Гимбутас (правда,
не ко всем ее публикациям).
Если же иностранец вступает на второй путь, он наталкивается на огромные
трудности при сборе и критике источников. Он вынужден жертвовать много
времени и сил на их обработку, получая, естественно, гораздо более скром¬
ные и ограниченные результаты. Но зато эти результаты солиднее, надежнее
и достойны доверия. Существенно, что этот исследователь предпринимает
обработку по традициям археологии страны и научной школы, к которой сам

12
Этногенез. Том 2. Арии и van а
принадлежит, а эти традиции отличаются от традиций археологии страны, по¬
ставляющей материал. Поэтому его результаты подчас дают археологам этой
страны свежий взгляд и неожиданные ракурсы. Естественно, археологи этой
страны встречают его работы с большим уважением и с живым интересом.
Именно так воспринимают у нас работы Хойслера.
Поскольку рецензирует их здесь археолог, который сам специализировал¬
ся по исследованию этих памятников и выработал собственную концепцию,
вполне естественно, что изложение носит полемический характер.
2. Книга и материал. Книга Хойслера (1974) состоит из методического
введения, историографического обзора, порайонного анализа памятников
и выводов. К этому приложены: сводка источников, алфавитный каталог к нему,
список литературы, карта и таблицы с очень хорошими перерисовками планов,
профилей и зарисовок находок, далее 7 фото погребений in situ.
Жаль, Хойслер не приводит количественной сводки своей базы фактов,
а его каталог, к сожалению, не пронумерован. Как, однако, следует из подсчета
по каталогу, в нем сведены относительно удовлетворительные данные о более
чем 850 погребениях из примерно 260 курганов и 130 местонахождений. Если
задаться целью представить, какое состояние обследованности это отражает,
нужно учесть, что речь идет о территории примерно в 500 000 км2. Получается
в среднем приблизительно по 1,7 комплекса на 1000 км2. Для сравнения стоит
упомянуть, что П. В. Глоб (1945) при своих 1200 комплексов ютландской куль¬
туры одиночных погребений на территорию в 43 000 км2 имел дело в среднем
с 27,9 комплекса на 1000 км2. К тому же там была одна культура, а здесь не¬
сколько! Однако карта Хойслера показывает, что собранные им комплексы
концентрируются главным образом в нескольких районах (между Днепром
и Азовским морем, в бассейне Донца, на нижнем Дону и в Поволжье выше
Жигулей) на территории общей площадью около 50 000 км2. Это дает для этих
районов среднюю густоту находок в 17 погребений на 1000 км2.
Какую долю происходящего из погребений материала содержит анализ
Хойслера? Точную, полную регистрацию никто не проводил. Если же сумми¬
ровать для некоторых регионов числа, приведенные в статьях и диссертациях
(Н. Я. Мерперта, В. А. Фисенко, Н. А. Качаловой, С. Н. Братченко, А. А. Щепин-
ского), то на год 1973-й (а в скобках — на 1976-й) обработанные Хойслером
территории дали следующие числа: около 2300 (2800) ямных погребений,
около 2900 (3500) катакомбных и около 150 полтавкинских, что дает в сумме
5200 (6500) погребений. Но не все границы обработанной в книге территории
выбраны рационально: на юге ареал катакомбных комплексов выходит за
пределы обрабатываемой территории в Крым и глубоко в Предкавказье вплоть

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
13
до Кавказского хребта, а на западе есть много ямных погребений, тогда как
катакомбные представлены к западу от Днепра и дальше до Дуная несколько
меньше (в общей совокупности охватывая ок. 1300 км2).
Если учесть все эти территории, то число ямных погребений поднимается
к зиме 1976 г. до 3800, катакомбных погребений до 4700, а общее число ям¬
ных, катакомбных и полтавкинский погребений составит ок 8700. Это в 10 раз
больше, чем Хойслер до осени 1972 г. смог каталогизировать (или что кто-то
другой мог бы охватить для этих территорий на основе литературы). Общий
индекс обследования составляет, значит, 7,3 комплекса на 1000 км2. В районах,
обследованных лучше всего — в Донецком бассейне, на нижнем Дону, в Кал¬
мыцкой степи, — ок. 25, а для одной лишь катакомбной культуры — только 15.
В настоящее время советские археологи раскапывают ежегодно по 800 ямных
и катакомбных погребений — почти столько же, сколько содержит сводка
Хойслера в совокупности.
Этими сопоставлениями я бы не хотел преуменьшить достоинства сводки
Хойслера и его заслуги. До сих пор это в течение полувека — после Тальгрена
(1926) — первое обобщенное изложение и единственное с каталогом. Но это
не вполне репрезентативная выборка, так как она освещает культурную область,
охваченную раскопками, неравномерно и неполностью. Этого нельзя забывать.
3. Неразбериха или прогресс? Глава «История исследований и проблема¬
тика» довольно полна и — на первый взгляд — объективна. Хойслер детально
знает относящуюся к делу литературу, приводит все мнения и аргументы,
излагает их честно и компетентно, даже, даже если он с ними не согласен.
Однако тут обнаруживается, что он не принимает нынешние интерпретации
большинства местных специалистов, занимающихся этими памятниками,
и имеет другую, собственную концепцию. В его изображении общая картина
истории исследований и проблематики предстает хаотичной и раздроблен¬
ной. В ней представления, которым он не симпатизирует, как-то теряются
и утрачивают значение.
Почему так получается? Во-первых, потому, что он приводит разные взгляды
вперемешку, перечисляя отдельных исследователей в случайной последова¬
тельности, не группируя гипотезы по их содержанию. Во-вторых, он ставит
рядом взгляды, основанные на разном состоянии исследований и методики,
не учитывая последовательность, развитие разработанности проблемы, этапы
в истории исследований. Он игнорирует изменения мнений определенных
исследователей и суммирует все их высказывания — как ранние (позже
исправленные), так и поздние (с. 27). В-третьих, он упоминает на равных,
с одной стороны, взгляды археологов другой, далекой специализации (напр.,

14
Этногенез. Том 2. Арии и varia
С. В. Киселева, А. Л. Монгайта, Д. А. Авдусина, В. М. Гладилина и др.), мнения,
которые ими высказаны мимоходом или в общих очерках, также как впечат¬
ления стоящих далеко от материала иностранцев (В. Г. Чайлда, 0. Менгина,
М. Гимбутас и др.), а с другой стороны, развитые концепции исследователей,
которые многие годы занимаются данной темой специально. Он суммирует,
далее, гуртом мнения краеведов (как Е. В. Пузаков) и квалифицированных
археологов. Разумеется, взгляды всех этих авторов могут оказаться полезными,
но когда излагается развитие проблемы, нельзя забывать, что за ними стоят
очень различные знания материала, очень разный исследовательский опыт,
различный методический уровень и разный труд. На деле в сегодняшней
советской археологии неразбериха взглядов на памятники степной бронзы
совсем не столь велика, а совокупность представлений об их типологических
и генетических отношениях не столь аморфна.
Если отбросить суждения явно устарелые, некомпетентные, мимоходом
высказанные и т. д., то окажется, что в науке есть всего три разработанных
концепции. По одной, выдвинутой А. П. Кругловым и Г. В. Подгаецким, а также
0. А. Кривцовой-Граковой и Т. Б. Поповой (работы с 1930 по 1955 г.), катакомб¬
ная культура развилась на месте из предшествующей ямной. Автор данной статьи
развил в ряде статей (главным образом, 1960-1971 гг.) другую концепцию. По
ней есть несколько катакомбных культур, и они прибыли в степи из Дунайско-
Балканского региона, где они возникли в результате миграций из Средней и Се¬
верной Европы и под влиянием восточносредиземноморских центров. Третью
концепцию в развитой форме представил В. А. Фисенко (работы 1966-1970 гг.).
Он выводит всё катакомбное население из Предкавказья, а туда из Малой Азии.
До 1950 г. в советской науке наибольшим авторитетом пользовалась автох¬
тонная концепция, которая тогда была единственной, детально разработанной
(другие мнения хотя и высказывались, но без доказательств). В 50-е годы, после
статьи М. И. Артамонова (1950) наметился отход от этой позиции, а в 60-е почти
все специалисты начали предполагать, что катакомбное население пришло
откуда-то извне, хотя оставалось спорным, откуда и каким путем. От концепции
автохтонного развития не отказывались только некоторые исследователи, среди
них Т. Б. Попова и А. И. Тереножкин. Большинство склонялось скорее к закав¬
казской гипотёзе. Наконец, в 70-е чаша весов начала склоняться в мою сторону.
Этому способствовали три обстоятельства. Во-первых, проведенная с претен¬
зией на величайшую тщательность обработка В. А. Фисенко (1966а, б и др.)
оказалась мало эффективной: в Малой Азии в неолите и раннем бронзовом веке
не было никаких катакомб, к тому же Кавказ был тогда закрыт плотной стеной
богатых культур, которые также не содержат следов прохода или диффузии.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
15
Во-вторых, уже после опубликования моей гипотезы обнаружились находки
такого типа и в таких местах, где и какими их следовало ожидать согласно
моей гипотезе. Это найденная на Дону курильница с рудиментами дунайских
деталей (Качалова 1970, рис. 16,1; ср. Клейн 196), и это серия катакомбных
могил, которые тянутся полосой от Днепра вплоть до Дуная.
Их открытие вызвало сначала известный шок, и были предприняты попытки
преуменьшить их значение, приписать их более позднему времени (Шмаглий
и Черняков 1971). Интересна форма, в которой эти находки были опублико¬
ваны авторами, не готовыми признать западные корни катакомбного обряда.
Эти авторы обошли напрашивающиеся выводы и приступили сразу же к их
дезавуированию. Тут припоминается недавно появившийся памфлет (Rahtz
1975), в котором расшифровывается тайный смысл стереотипных высказыва¬
ний археологического обиходного языка. Сопоставляется, что автор опубли¬
ковал, с тем, какие мысли он этим эвфемизмом выразил. Так вот напечатано:
«В связи с открытыми материалами катакомбной культуры Северо-Западного
Причерноморья возникают сомнения относительно гипотезы Л. С. Клейна
о происхождении катакомбной культуры с Балканского полуострова» (Шмаглий
и Черняков 1971: 65). А вот что имелось в виду: «В связи с открытием мате¬
риалов катакомбной культуры в Северо-Западном Причерноморье возникает,
естественно, ужасное подозрение, что гипотеза Клейна верна, но хотелось бы
найти какие-либо основания усомниться в этом». Шок теперь прошел, и при¬
шло время переоценки гипотез (устное сообщение 0. Г. Шапошниковой 1975;
также и С. Н. Братченко 1976: 8, 58).
Такова действительная картина. Как отличается от этой картины пестрая
мозаика взглядов, нарисованная Хойслером! Естественно, на этом столь ниве¬
лированном и раздробленном фоне цельная концепция Хойслера выступает
наиболее выгодным образом. Является ли эта концепция столь очевидной
и безупречной, как это ему представляется?
4. Факты и гипотезы. Концепция Хойслера, предъявленная в историогра¬
фическом очерке лишь косвенно, яснее изложена'в следующей главе — в об¬
зоре погребального устройства и обряда, и, конечно, в подведении итогов. Эта
концепция состоит в том, что ямные и катакомбные погребения обследованной
области образуют одну культуру, которая представляет непрерывное поле во
времени и пространстве, и что советские археологи зря разделяют ее на ряд
особых культур с особыми обозначениями. Итак, снова автохтонизм.
Хойслеру кажется, что он при этом опирается исключительно на факты, на
всю полноту фактов (которой в прошлом никто не располагал), и достаточно

16
Этногенез. Том 2. Арии и varia
лишь предъявить все эти факты, чтобы миграционные построения рассыпа¬
лись, как карточные домики. Он подчеркивает свою веру в силу своих фактов
обозначением каталога как «раздела предъявлений» (Belegteil). Как заметил
Дж. Э. Паркингтон (Parkington 1972:11), убеждение многих археологов в убе¬
дительности их фактов напоминает наивную веру христианских миссионеров
в общепонятность их видений — отсюда их попытки доказать неверующим
существование их бога. Давно уже открыта ошибка эмпирической убежден¬
ности, что факты сами за себя говорят (Kluckhohn 1940; Binford 1968:16—18;
также Klejn 1977). Каталог — не предъявления, или, если слову «предъявление»
придавать более узкий смысл, предъявления — не доказательства. Во всех
науках (а особенно в археологии, с ее фрагментарным и лакунарным матери¬
алом) факты интерпретируются по-разному в зависимости от теоретических
предпосылок и разных методик.
В советской науке был также период, в котором миграционизм — не без
оснований — рассматривался как крупнейший актуальный недостаток буржу¬
азной археологии Европы, а древние миграции все вместе как незначительные
и маловероятные. Теперь похожее настроение овладело широкими кругами
европейских и американских археологов, но в ситуации, когда миграционизм
уже не является важнейшей абсолютизацией, грозящей затруднить объектив¬
ную реконструкцию прошлого. Как раз новые теоретические системы попу¬
лярных лидеров американской и британской археологии, хоть и интересные,
но односторонние, обусловливают склонность к чрезмерной генерализации
автохтонизма. Они уводят от реконструкции конкретного хода культурно¬
исторического процесса, его ответвлений, течений, расширений и скрещений.
А без этого нет настоящей истории, и есть опасность принять случайную смену
героев романа за логику сюжета.
Здесь не место исследовать, что толкнуло различные школы к всеобщему
увлечению автохтонностью (ср. об этом Klejn 1975), достаточно конста¬
тировать возникновение общего климата в оценке этой проблемы, влия¬
ющего на суждения отдельных археологов о материале. Но что позволяет
исследователям предполагать, что не априорные допущения, а сами факты
необходимым образом привели их к упомянутым выводам? Есть некоторые
методические предпосылки и методы, которые не только Хойслера приве¬
ли к выводу о территориальной и хронологической непрерывности. Стоит
только признать эти предпосылки и применить эти методы, и неразрыв¬
ность и автохтонность возникают «совершенно самостоятельно». Между
тем, именно эти предпосылки и методы подозрительны, они недостаточно
последовательны и щепетильны.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
17
5. Запрограммированная преемственность. Хойслер расчленяет в кни¬
ге 1974 г. совокупность материала принципиально так же, как это сделала
20 годами раньше Т. Б. Попова. Он делит территорию на регионы и по очереди
оценивает материал в каждой из этих областей. Т. Б. Попова обозначала такие
области как локальные варианты культуры, полагая, что ухватила в культуре
реальные границы, хотя в двух разных работах, появившихся в один и тот же
год (Попова 1955а и б), она проводила эти границы по-разному. Хойслер не
поддается этой иллюзии и обозначает обработанные им области как произ¬
вольно ограниченные районы. Но оба, и Попова и Хойслер, исходят из апри¬
орно установленного мнения, что первобытное население жило постоянно на
одном и том же месте, что на обширной территории не было никаких резких
культурных границ (Хойслер), что границы, если такие всё же имелись, из-за
неподвижности населения были также неподвижными и должны четко высту¬
пать на археологической карте (Попова). Иначе говоря, в качестве исходного
тезиса выступает то, что еще только требуется установить и доказать!
За последние 20 лет советские археологи, занимающиеся этими памятника¬
ми, оставили это предвзятое представление. Ибо если мобильность населения
считать только возможной (наравне с автохтонностью), то нужно считать воз¬
можными и повторяющиеся изменения границ. А так как для археологических
культурных остатков признается хронологическая сжатость («компрессия», по
удачному обозначению Ю. Н. Захарука — 1975: 5), сильно затрудняющая хро¬
нологическое расчленение, эти изменения границ археологической культуры
выливаются в пересечения границ и, в конечном счете, в размытые границы
на карте.
Не ясно ли, что культурные общности этого рода невозможно выявить ли¬
нейными разграничениями на карте, а лишь типологическим членением? Иначе
говоря, нужно сначала установить компактные типологические варианты боль¬
шой культурной общности, чтобы лишь затем определить их территориальные
и хронологические границы, которые смогут передать картину очень сложной
переслойки. Разумеется, такая задача предполагает разные корреляции — че¬
рез совместное выступание форм, через совпадение^ареалов. Книга Хойслера
содержит, однако, только карту чисто информативного характера, а матриц
совместного выступания, корреляционных таблиц, полей или графиков в книге
вообще нет. Для современной аналитической монографии это как-то странно.
Ввиду реальной переслойки типологических вариантов нетрудно понять,
к чему должна повести методика анализа по локальным вариантам, которые
должны быть отделены друг от друга на глазок, тем более — методика анали¬
за по произвольно расчлененным районам. На каждой территории окажутся

18
Этногенез. Том 2. Арии и varia
материалы разных типологических вариантов, один и тот же типологический
вариант угодит частями на разные территории и свяжет их. Так возникнет (но
искусственно!) та непрерывность, которая и требовалась.
Это опасная конструкция. Прямому обобщению широкого охвата я пред¬
почитаю детальное исследование, нацеленное как раз на такие небольшие
типологические общности, потому, что здесь риск ошибки гораздо меньше.
Ведь если две разные группы окажутся почти идентичными, их можно будет
легко объединить. Если же характеристика такой большой группы окажется
неоправданно нивелирующей, когда за нею скрываются чуждые друг другу
подразделения, это будет трудно не заметить — ошибку не придется потом
вскрывать и исправлять. Нет надобности говорить это археологам ГДР, чьи
предшественники в свое время потратили достаточно труда, чтобы расчленить
кашу разнородных курганных древностей Центральной Европы. Кто же после
этого захочет снова бросить в один котел разные группы шнуровой керамики
или культур баальбергской, бернбургской, зальцмюнде, шнуровой керамики
и шаровидных амфор? Но ведь и здесь могут найтись общие черты.
Таковы импликации принципа произвольного членения территории на
регионы. Если очень стремиться обнаружить непрерывность, то этим путем
можно ее и найти. Она запрограммирована самой методикой. Подобная мето¬
дика, но приложенная к временной протяженности (длительности) культуры,
гарантировала М. Мальмеру (1962) установление преемственности культуры
ладьевидных топоров в Швеции и исключение миграционных вкладов. Ведь
при такой постановке вопроса просто и не может быть другого ответа.
6. Методика привилегий. А Хойслер гарантирует самостоятельную
временную преемственность другим методом, впрочем, столь же беспро¬
игрышным. Он состоит в выдвижении строжайших критериев доказанности для
миграционных гипотез и облегченных критериев для гипотез автохтонности.
Это, так сказать, методика привилегий.
Хойслер придерживается того мнения, что, если удастся доказать преем¬
ственность с помощью некоторых деталей способа погребения, этого уже
достаточно, чтобы признать автохтонное развитие без прихода нового
населения. В то время как широко распространенные явления (курган, посыпка
охрой) не обязательно свидетельствуют о генетических связях, хотя и могут
говорить об этом, преемственность специфических особенностей, по
Хойслеру, должна непременно вести к заключению об автохтонности. И Хойслер
действительно нашел такую редкую особенность и проследил по ней преем¬
ственность. Эта особенность — специфическое положение покойников: на боку,
одна рука протянута к коленям, вторая покоится на тазу (у Хойслера поза К).

К Конкретные проблемы этногенеза. Арии
19
Такое положение тела господствует на Донце как в ямах, так и в катакомбах. Это
наблюдение — заслуга Хойслера: преемственность в этой детали до сих пор
ускользала от внимания советских специалистов. Но Хойслер принимает эту
деталь, как и вообще положение покойников в могиле, за нечто закрепленное
традицией, консервативное, за род «этнического признака» (рис. 1).
Коль скоро Хойслер придает положению покойников такое большое значе¬
ние, нужно было бы предварительно пропустить регистрацию этого параметра
сквозь некоторые необходимые операции критики источников. Я имею в виду
операции, которые Д. Л. Кларк (1973:16) подвел под рубрику постдепозици-
онной теории. Дело в том, что положение, в котором скорченник предстает
археологу, не обязательно соответствует первоначальному положению по¬
койника в могиле. При разложении связок тело в любом случае отваливается
на спину, а ноги, если они и были коленями кверху, при наличии свободного
пространства в могиле, падают на любую сторону. Поэтому разные скорчен-
ники, даже такие, которые лежали на спине (с поднятыми коленями), как и те,
что были положены на бок, оказываются большей частью в одном и том же
положении: корпус на спине, а ноги на боку (в одну или другую сторону, ино¬
гда в обе стороны ромбом). Если тут не было «ромбического скорченника»,
то лишь по вторичным деталям удается реконструировать первоначальное
положение — по положению черепа, рук, стоп, по сочетанию этих данных с на¬
правлением колен, по соотношению позиции ног с осью скелета, стен могилы
и т. п. (ср. Клейн 1961: 73, прим. 25). Это обследование Хойслером не было
проведено и не было предусмотрено.
Ради умножения признаков, по которым можно установить преемствен¬
ность, Хойслер даже притягивает некоторые факты за волосы. Так, он устанав¬
ливает для североазовского региона непрерывность на основе ориентации
покойников (с. 102-103,112-113). Правда, в ямных могилах покойники лежат
головой на СВ, В и ЮВ, а в катакомбах — на ЮЗ, Ю и ЮВ. Ну и что? По Хойс-
леру и это говорит за преемственность: своим выбором ориентации, которая
противоположна ямной (по «антитезе»), катакомбники свидетельствуют,
что они, зная ориентацию покойников у своих предшественников, решили
применить прямо противоположную и тем реализовали оппозицию древним,
т. е. реагировали как преемники, противостоящие традиции («антитеза», «от¬
рицание», «протест»).
Здесь всё насквозь гипотетично: что они это знали — гипотеза, как и то, что
при смене поколений предпочитается противоположное; что так ведут себя
только преемники — снова гипотеза. Тройная гипотеза используется как до¬
казательство гипотезы (об автохтонности). И это называется опорой на факты!

20
Этногенез. Том 2. Арии и varia
\$лД
Рис. 1. Позы покойников в различных регионах (по Хойслеру — Hausler 1992)

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
21
Если выбор в использованном полукруге в 180° столь легок, то случайное
совпадение чрезвычайно возможно. У способа погребений много деталей.
Всегда найдется такая, которая в следующей фазе сменяется противополож¬
ной — и уже возникает «отрицание» как «доказательство» преемственности!
И, наконец, действительно ли так точна эта противоположность, «антитеза»?
Даже при приблизительно (ср. выше) приведенным «ориентациям» полу¬
чается поворот на 90°, а не на 180°! Если же учесть приведенные числа
могил, то окажется, что наиболее предпочитаемая ориентация в ямах — СЗ
(44 случая), за которой с большим отрывом следуют В (13) и ЮВ (9), тогда
как в катакомбах поровну ЮЗ и ЮВ (по 12) и меньше Ю (6). Стало быть,
ясной симметрии, «антитезы» нет (рис. 2). В чем же ценность подобных
доказательств?
Рис. 2. Ориентировка покойников в ямах и катакомбах в районе Азова (редко
встречающиеся ориентировки опущены). Слева — ориентировка в ямах, справа —
в катакомбах. В графике катакомб сплошные линии показывают реальную
ориентировку, штрихованные — ту, какой она должна была бы быть, если бы была
устроена по антитезе ямной ориентировке (показанной слева)
К списку П. Ратца я могу добавить еще один пример. Читается: «что ориен¬
тация погребенных в катакомбах является всего лишь антитезой ориентации
погребений наблюденных в ямах». А имеется в виду: «Ориентация покойников
в катакомбах, к сожалению, совершено не та, что в ямах, ни прямо, ни пере¬
вернуто, но надо же как-то ввести ее в концепцию преемственности, так что
пожертвуем симметрией ради конфликта поколений!» — Но даже если это
и признать доказательством преемственности, даже если всё, что Хойслер

22
Этногенез. Том 2. Арии и varia
собрал, принять и увязать, и даже если появится еще больше явлений пре¬
емственности, чем привел Хойслер, этого недостаточно для утверждения
автохтонности. Преемственность — недостаточный критерий для признания
автохтонности.
7. Миграция или автохтонность? Квинтэссенция всей ситуации лежит
в том, что преемственность, как и смешанные комплексы, могут быть установ¬
лены археологами в любом случае, было вторжение или не было. Ибо даже
победоносные пришельцы обычно побаивались местных богов, почитали их
и принимали соответственно тотчас местные культовые детали в свой быт.
Варяги по прибытии на чужбину снимали с носов кораблей изображения
своих божков и прятали их на время в трюм; греки и римляне приносили
на Востоке жертвы тамошним богам, и т. д. Кроме того, местное население
обычно не уничтожалось и не вытеснялось полностью, а частично входило
в новое общество.
Ясно, что гипотезу автохтонного развития вообще нельзя намечать и про¬
верять изолированно — без сравнения с возможными миграционными ги¬
потезами, вне системы всех важнейших мыслимых и равноправных гипотез
о территориальном происхождении соответствующей культурной группы,
сменившей другую на определенной территории. Основной вопрос состоит
не в том, имеется ли у этой последующей группы наследие предыдущей на той
же территории (оно почти всегда налицо), а в том, где находятся прототипы
главных компонентов ее основного (наследственного) культурного оснащения,
на месте или вдалеке, и какими путями они могли сюда попасть.
Хойслер представляет дело так, как если бы мои доказательства мигра¬
ционного происхождения катакомбной культуры — это просто указания на
параллели, которые мне кажутся близкими, на аналогии в отдаленных куль¬
турах. Нет, моя система поиска и доказательств совершенно не этого рода.
Дело в том, что главные компоненты катакомбного культурного комплекса на
Донце (катакомба, шнуровой кубок, боевой топор типа К, мотив концентриче¬
ских кругов, шнуровая орнаментация), так же как в Предкавказье (катаком¬
ба, курильница, деформация черепа, реповидный сосуд) не имеют никаких
прототипов в ямной культуре и в других предшествующих культурах того же
региона. Но зато есть прототипы и целые линии предшествующего развития
в культурах более раннего времени на других территориях, которые столь
удалены и столь отделены, что о влияниях не может быть и речи, а предметы
эти большей частью непригодны для торговли. Катакомбами не торговали.
Нелегко реконструировать миграции из таких стран, но другого выбора
нет. А критерии миграции нуждаются в переоценке (ср. Клейн 1971; 1973а):

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
23
нынешние столь требовательны, что примени их к любым исторически доку¬
ментированным миграциям недавнего времени, и мы придем к их отрицанию.
Переоценка критериев трудна, но вполне возможна (ср. Клейн 19736).
8. Выводы. Таковы основания, которые препятствуют признать возрож¬
денную А. Хойслером автохтонную трактовку 30-50-х годов и даже еще более
старые представления догородцовских времен, из XIX века, о единой культуре
погребений с охрой. Вообще, если уж оживлять понятие и термин XIX века,
то почему не «культура скорченных и окрашенных костяков»? Мне представ¬
ляется, что никакой фокус-покус с автохтонностью и преемственностью или
с предъявлениями и доказательствами не поможет возрождению культуры
скорченных и окрашенных костяков.
А. Хойслер справедливо возмущается: «Гимбутас с 1956 г. употребляет
выражение «курганная культура» для общего обозначения примерно дюжи¬
ны различных культур» (HaQsler, 16). А он сам? В его «культуру погребений
с охрой» (Ockergrabkultur) свалены, по нашим меркам, ямная, полтавкинская,
срубная и некоторые катакомбные культуры, как ни крути — полдюжины. Не¬
смотря на известные совпадения, устройство могилы и погребальный обряд
совершенно различны, а если взять керамику, то из нее не удастся собрать не
только полный сервиз (дюжину), как у Гимбутас, но и полсервиза (полдюжины)
в духе Хойслера.
Несколько мелких поправок: на с. 11 нужно упомянуть выпавшую из
обзора работу Ольсена (Ohlsen 1968); на с. 29 строка 27 вместо 1970 нужно
читать 19626; на с. 86 экспедиция Молочанская передана на немецком бук¬
вально («Молочанская»), хотя надо бы в немецком производить название
от р. Молочной. Кости от расчлененных скелетов в шахтах не происходят из
разрушенных ямных погребений (34, 50 и др.), а представляют удаленные из
катакомб остатки предшествующих погребений в них (пренебрежение к пред¬
шествующим погребениям характерно для этой культуры). «Необычная катаком¬
ба» с двумя шахтами (100) встречалась и мне при раскопках — оказывалось,
что просто катакомбное погребение врезалось в-камеру другого. В каталоге
и иллюстрациях использованы мои графические реконструкции некоторых
погребений из раскопок В. А. Городцова на Донце, но сейчас найдены и хра¬
нятся в архиве Археологического института АН СССР (Москва) собственные
рисунки В. А. Городцова, которые очень близки моим реконструкциям, хотя
и отличаются в деталях.
Все эти полемические замечания и поправки не должны создать впечат¬
ление слабой полезности работы Хойслера. По всей книге рассыпано много
ценных и свежих наблюдений — о положении мужских скелетов в парных

24
Этногенез. Том 2, Арии и varia
погребениях (44, 65,109), о детях как главных погребенных (47-48), об от¬
носительно поздней датировке ям с нишами (92), о сидячих скелетах (95)
и т. д. Возражения против моих миграционных взглядов побудят меня что-то
продумывать и корректировать. Некоторые критические оценки (напр., о пе¬
риодизации Н. Я. Мерперта — 72-73) кажутся справедливыми. И, наконец,
очень хорошо, что кто-то, наконец, решился прервать рутинное накопление
материала, грозившее стать бесконечным (математики знают термин «дурная
бесконечность»), и впервые за полвека предложить читателю за пределами
СССР аккуратную сводку, по меньшей мере, того, что опубликовано маленькими
порциями и рассеянно по редким публикациям на языках, которые для средне-
и западноевропейского читателя труднодоступны. А для нас это — зеркало,
в котором, хоть и с известными искажениями, отражено то, как выглядит сна¬
ружи наше построение, видимое нами обычно изнутри.
Мы с нетерпением ожидаем обещанного второго тома сводки, который ото¬
бразит следующий этап, и мы будем радоваться дополнениям, которые охватят
еще не взятые территории (Предкавказье, Крым и области к западу от Днепра)
[этот второй том вышел еще до публикации данной рецензии — Hausler 1976].
По результатам и использованию примененной методики анализа работа
A.	Хойслера тем особенно полезна, что она предоставляет возможность при¬
менить к материалу другую методику и получить другие выводы.
[Послесловие 2007-2013 годов. В своем ответе Хойслер отвергал мои
доказательства западного происхождения Донецкой катакомбной культуры
ссылкой на несходство некоторых черт погребального обряда культур севера
Центральной Европы, принятых мною за исходные, и катакомбной, на отсутствие
в них катакомб, которые я вынужден притягивать из Средиземноморья, постули¬
руя «заход» мигрантов из Ютландии в Грецию, а также — на хронологические
неувязки. Обходная миграция в принципе возможна, но хронологические
неувязки, связанные с победой короткой хронологии, действительно налицо.
Ныне катакомбы Кипра действительно оказываются не древнее, а моложе
катакомб Донца.
Всё же мне незачем отказываться от гипотезы о западном происхождении
катакомбной культуры и катакомбной традиции. Выходец из моего семинара
B.	А. Сафронов предложил другой вариант реализации идеи о западных корнях
катакомбной культуры. По Сафронову, катакомбная традиция захоронений не
заимствована из Средиземноморья (в частности с Кипра), а возникла в мегали¬
тических культурах Центральной и Западной Европы как перенесение очертаний
мегалитических гробниц в другой материал — вместо каменной гробницы
возникает земляная камера (Николаева и Сафронов 1979). Так что мигрантам

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
25
из Ютландии незачем было заходить так далеко на юг — идею катакомбы они
могли заимствовать у ближайших соседей.
В дальнейшем Хойслер предъявил самый свой сильный аргумент — указа¬
ние на противоречие в моих взглядах. С одной стороны, я всячески доказываю
миграционное происхождение Донецкой катакомбной культуры, ее проник¬
новение с далекого запада, западное происхождение катакомб, с другой —
склоняюсь к мысли об индоиранской этнической атрибуции ямной культуры
и об отождествлении катакомбных культур с предками индоариев, а срубной
и андроновской — с предками иранцев. Но ведь поскольку индоарийский
и иранский языки восходят к общему арийскому (индоиранскому) праязыку,
это означает, что и катакомбная и срубно-андроновская культуры должны
быть генетически связаны с предшествующей ямной! Обратите внимание —
и катакомбная! Как же быть с ее миграционным происхождением?
Это действительное противоречие, пункт преткновения. Видимо, я слишком
сильно подчеркивал отсутствие генетических связей ямной культуры с ката¬
комбной. Связи и по тогдашнему моему разумению должны были существовать,
хотя и не определяли весь облик культуры. Я ведь и в работах начала 70-х годов
(в частности в брошюре 1973 г. об археологических признаках миграций) от¬
мечал, что какие-то элементы почти всегда наследуются пришлой культурой
от местного субстрата. Более того, я настаивал на том, что наследование языка
может расходиться с наследованием культурных традиций, наиболее заметных
археологически. Вот здесь и нужно признать очередной пример такого рас¬
хождения.
Ныне я склонен вторжение мигрантов с запада считать не решающей осно¬
вой происхождения катакомбного населения, а тем событием, которое (наряду
с некоторыми другими) повело к языковому и культурному отделению индо¬
ариев от иранцев. Отделению, столь радикальному, что слова, обозначающие
богов и злых духов (асуры и дэвы), обрели у тех и других противоположное
значение: что для индоариев — боги, для иранцев — злые силы, и наоборот.
Для проверки этой гипотезы о роли миграции с запада в разделении перво¬
начальных ариев нужно поискать в индоарийском-языке и в глубинной спец¬
ифике индоарийской мифологии сходства с балто-славяно-германским миром,
отсутствующие у иранцев.
Словом, и на стороне Хойслера есть рациональное зерно, то есть истина
лежит где-то посредине.]

2.	Смысловая интерпретация совместных
погребений в степных курганах
бронзового века
[Эта работа 1979 года и последующие несколько помещаемых
здесь работ посвящены реализации одной идеи — в них анали¬
зируется этническая атрибуция катакомбных погребений наших
степей как индоариев и прослеживаются корни индоарийской
традиции в Северном Причерноморье. В этой первой из целого ряда
работ названная идея сформулирована осторожно, хотя вся работа
проникнута этой идеей. Напечатанный текст представляет собой
тезисы моего доклада на конференции в Донецке, на которой сам
я не присутствовал. Здесь я раскрыл и проставил дополнительно
ссылки на литературу, вставил (в квадратных скобках) пояснения
и детализацию положений и ввел заглавия для каждого тезиса.]
[1. Социальная интерпретация совместных погребений.] Известно
умерщвление жен как наложниц на похоронах знатных мужчин (скифские цари,
африканские властители и др.). Такие аналогии издавна служат основанием
для интерпретации совместных погребений бронзового века в курганах пон-
токаспийских степей [ — парных или коллективных] (мужчина с одной или
несколькими женщинами). Женщина приравнивается к сопроводительному
инвентарю и как бы включается в него: вместе с вещами она должна слу¬
жить покойному в загробном мире, как служила при жизни. [Жена или жены

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
27
должны быть женами и в мире ином — ссылаются и на обычай «сахамарана»
(соумирание, совместное умирание) в Индии, в частности на самосожжение
вдовы — «сати» там же (Косамби 1961: 49- 50; КаеЫег 1976; ср. аналогии
в других культурах — Ефемина 1989).] Вот и основа для реконструкции со¬
циальных отношений (патриархат, полигамия). (Равдоникас 1929; Артамонов
1934; ср. Malinger 1945; Пьянкова 1987).
[2. Супружеские позы погребенных и затруднения в трактовке.] В не¬
которых из таких погребений мужские и женские скелеты лежат в позах,
характерных для полового акта, — в объятиях, лицом друг к другу. В этом ви¬
дели подтверждение интерпретации. Однако в ряде культурных групп в таких
погребениях мужчина оказывается систематически на втором месте, за спиной
женщины (Hausler 1974), что нельзя увязать ни с указанной интерпретацией,
ни с реконструированной социальной системой.
[3. Правомерность индоиранских аналогий.] Для более убедительной
интерпретации необходим не произвольный, а продуманный выбор этно-исто-
рических параллелей. Если исходить из того, что индоиранцы (арии) прибыли
в Индию и Иран не позднее сер. II тыс. до н. э. как выходцы с севера (Абаев
1972; Burrow 1973, и многие другие), из культурного мира понтокаспийского
степного бронзового века (Георгиев 1958; Дьяконов 1961; Грантовский 1970;
Бонгард-Левин и Грантовский 1974), то именно в древней индоиранской
идеологии правомерно искать ближайшие параллели нашим археологически
зафиксированным обрядам первой половины II тыс. до н. э.
[4. Разнообразие поз в древнем индоиранском мире и усмотрение ими¬
тации полового акта во всех совместных погребениях рассматриваемого
типа.] В Индии и Иране второй половины I тыс. до н. э. — первой половины
I тыс. н. э. существовали письменные руководства по половым сношениям
(«Камасутра» и «Цветок персика»). В числе способов полового акта там ука¬
заны, кроме принятого ныне у ряда европейских народов, также: a posteriori,
с двумя женщинами и др. (Schmidt 1902; 1904; Anand 1958; Surieu 1967; Fischer
1966; Busagli 1972). Иногда отмечается и специфичность для местности или
народа. В этом свете и те совместные погребения, которые не трактовались
как имитация полового акта, могут претендовать на такую трактовку (исключая
лишь могилы со скелетами лежащими порознь или рядом навзничь). Способы
расположения покойников в могилах сгруппированы покультурно и порегион-
но: в ямных погребениях — лицом к лицу, в катакомбных Донца и Дона —
мужчина за спиной женщины и т. д. [в части катакомбных также лицом к лицу].

28
Этногенез. Том 2. Арии и varia
[5. Аргументы против традиционной социальной трактовки.] Ими¬
тация полового акта в могиле не вяжется с трактовкой женщины как части
сопроводительного инвентаря: вещи в могиле (пища, посуда, оружие) обычно
оказываются не в состоянии как бы непосредственного использования, а за¬
готовленными впрок. Обычай «сати» (самосожжение вдовы) в Индии возник
поздно: ни в Ведах, ни даже в законах Ману (II в. до н. э. — II в. н. э.) еще
нет санкции на него. Вдове рекомендовалось вторично выйти замуж. Значит,
утвердившаяся интерпретация смысла совместных погребений не верна.
[Впрочем, возможно, что сати — это возрождение очень древнего обычая са-
хамараны: в Атхарваведе рекомендуется вдове встать с погребального костра
мужа, куда она легла, исполняя древний обычай, и заняться продолжением
земных забот о семье мужа (Осипов 1948:16). Та же ситуация в Тайттирийя-
араньяке (VI,1).]
[б. Половой акт в индийском обряде «дикша».] По представлениям
древних ариев, дух покойника недолго пребывает на небе, а затем вселяется
в новорожденное живое существо (OLdenberg 1984: 57-58; Эрман 1980: 93),
[хотя Эрман и указывает, что в ведах это новая идея: она есть только в одном
гимне — Х.16.3-5. Таким образом, идея метемпсизхоза, то есть перевоплощения
в иные существа (у индийцев «сансара» — «странствование» души), начинается
только с брахман. По старым же представлениям, покойник переселяется в мир
иной, где начинает совершенно новую жизнь. Однако идея участия предков
в зачатии новорожденных имеет очень широкое распространение у перво¬
бытных народов. По Авесте, зарождение ребенка в чреве матери происходит
благодаря фраваши — духам умерших (Яшт, XIII 11,15,22,28). А раз эта идея
реализуется в близко родственной (иранской), но другой традиции, то очень
вероятно, что истоки ее коренятся в общеарийском прошлом, и в какой-то
форме, пусть и не столь разработанной, как в учении о «сансаре», эта идея
и вызванные ею заботы были, видимо, свойственны также ведическим и даже
доведическим ариям].
Чтобы обеспечить благое перевоплощение [или переселение], потомки
умершего должны были совершить жертвоприношения по обряду «шрад-
дха» (Гангулова 1969: 283-284). Более сильно действующим считался обряд
«дикша», по которому человек еще при жизни завещал свое тело в жертву
всем богам (Айтареябрахмана 6.3.9). «Дикшу» рассматривали как «второе
рождение» (Майтраянисамхита 3.6.7), и для завершения этого обряда жерт¬
вующий производил ритуальный половой акт — как бы зачатие самого себя
(Мергаутова и Мергаут 1969: 39).

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
29
[7. Идея посмертного зачатия.] Прижизненный обряд «дикши» из-за
сложности и дороговизны был не всем доступен, его могли и не успеть со¬
вершить. [В период брахман для тех, кто не имел сыновей, которые бы со¬
вершили шраддху по покойному отцу, существовала возможность совершить
адья-шраддху — еще при жизни совершить шраддху по самому себе (Гангулова
1969: 284). Этот обычай находит себе соответствие в прижизненных поминках
у таджиков (Литвинский 1972:113; Юсуфбекова 1980) и южных славян (Петров
1962; КулишиЛ и др. 1970:103-104, 242-243).]
Возможно, в доведический период родные покойного нередко стремились
воспроизвести «дикшу» посмертно, для чего жертвовали женщину или девочку
(или несколько) и имитировали в могиле половой акт. [Идея близка сознанию
индусов: в индуизме если девушка умерла невестой, то семья совершает вен¬
чальный обряд над мертвой (Гусева 1977: 252). Подобные событие вообще были
распространены среди индоевропейцев — древних греков, германцев и славян
(Schrader 1904; Mahler 1936). У мордвы холостому покойнику выбирают невесту
из живых и играют свадьбу на похоронах (Устно-поэтическое 1972:10). Масуди
сообщает это о древних русах и славянах X века (Гаркави 1870:129). Вообще
половая потенция мертвых считалась у древних реальной. Тезей спрашивает
фиванцев, не опасаются ли они что их павшие враги зачнут в гробу мстителей
(Eur. Hik, V, 545). У греков существовал обычай отрезать павшему половой
член и вкладывать его покойнику в руки (Nilsson 1955:1:10). Мумифицируя
фараона, египтяне закрепляли ему фаллос как бы в состоянии эрекции (Картер
1959: 256). Всё это делает посмертную дикшу вполне вероятной.].
Эта реконструкция [ведического или доведического обряда] находит [три]
подтверждения. Во-первых, именно самые богатые катакомбные могилы
Донца не содержат совместных погребений (Klejn 1967) — видимо, из-за
прижизненного выполнения дикши. Во-вторых, [в аналогичном обряде у
русов-норманнов] на похоронах знатного руса, по Ибн-Фадлану, участники
похорон совершали половой акт с умерщвляемой женщиной, приговаривая,
что делают это «за господина» (Путешествие Ибн-Фадлана 1939; см. также
Lewicki 1955; Ковалевский 1956:139; Велецкая 1968). [В-третьих, в свадебном
гимне Ригведы (X,85.45; см. также Елизаренкова и Сыркин 1965) есть такое
обращение к Индре:
«Ты, милостивый Индра, сделай
Ее матерью прекрасных сыновей, очень счастливой!
Дай ей десять сыновей!
Сделай мужа одиннадцатым!»]

30
Этногенез. Том 2. Арии и varia
[8. Импликации новой трактовки.] Такая интерпретация требует пере¬
смотра некоторых социально-исторических реконструкций. Кроме того, она
представляет возможность сопоставления и генетической увязки культур по
одной из наиболее интимных и консервативных бытовых традиций. [Я имел
здесь в виду не только возведение индоариев Индии и Передней Азии пре¬
имущественно к катакомбной культуре, но и увязку разных катакомбных культур
с разными субстратами по положению покойников в совместных погребениях
(то есть по позам соития) — лежат ли мужчина и женщина лицом друг к другу
или мужчина за спиной женщины.] Получают объяснение и смежные фено¬
мены: возможно, что женские скелеты при детских принадлежат не матерям,
а предложенным духу ребенка наложницам в соответствии с обрядом «дикша»
и особой опасностью, приписываемой духам детей (см. Hausler 1968).

3.	Откуда арии пришли в Индию?
[Примерно в середине 1970-х годов мне посчастливилось опоз¬
нать в катакомбной культуре индоариев, соответственно наметилась
их миграция из Причерноморья в древнюю Индию. Несколько лет
ушло на сбор доказательств и на продвижение этой идеи в печать,
чему администрация факультета опасливо сопротивлялась (гипо¬
тезы о миграциях у нас привыкли воспринимать как политические
акции, непременно влияющие на геополитику). Наконец в 1978 г.
статья была принята в Вестник университета, но и там лежала до
1980. Чтобы не портить вид оперативного продвижения статей, при
публикации ее была проставлена фиктивная запись о поступлении
статьи 10 апреля 1980 г. Такой оперативности (10 апреля поступила
и в октябре уже вышла) тогда просто не бывало.
Позже я обнаружил, что до меня туже интерпретацию катакомб¬
ной культуры как индоариев мельком и в общей форме предположили
Берзин и Грантовский (Berzin and Grantovsky 1962), но у них это
осталось простой догадкой, без разработки.]
1. «Андроновская гипотеза». Ригведа и другие памятники индийской
словесности живописуют постепенное завоевание ариями Индостана про¬
движением с севера на юг, но не указывают прародину. Археологическая
культура серой расписной керамики XI—VIII вв. до н. э., характеризующая
ведических ариев, сформировалась уже на территории нынешнего Пакистана.

32
Этногенез. Том 2. Арии и van а
В течение последних десятилетий среди советских археологов господ¬
ствовало убеждение, что исходным очагом расселения всех ариев, то есть
индоиранцев (как протоиранцев, так и протоиндоариев), были Средняя Азии
и Казахстан, а общие предки обеих групп ариев представлены археологически
культурами срубно-андроновского круга (вторая пол. II тыс. до н. э.). В пользу
этого решения говорили общий облик этих культур (наличие лошадей и повоз¬
ок, развитое скотоводство), преемственность от них к позднейшим культурам
ираноязычных народов скифо-сарматского мира и очень близкое родство
диалектов Ригведы и Авесты. Мешали такой трактовке представления об ази¬
атских корнях андроновской культуры (трудно было увязать ариев с другими
индоевропейцами — славянами, германцами и проч.).
Однако эту трудность устранило обнаружение в Южном Приуралье про-
тоандроновских погребений с конями, колесницами, изображением свастики,
следами культа огня и с некоторыми признаками западного вклада. Это вызвало
энтузиазм сторонников идеи, что андроновская культура и есть очаг расселения
индоиранцев, откуда те прибыли и в Иран, и в Индию, разделившись незадолго
до рубежа II—I тыс. (Смирнов и Кузьмина 1977).
Между тем «андроновская гипотеза» с самого начала наталкивалась на
неустранимое препятствие. Культуры срубно-андроновского круга формиро¬
вались в XVI, от силы в XVII в. до н. э. А уже никак не позже, чем в XV-XIV вв.,
скорее, раньше индоарии обнаружились в Передней Азии, воздействуя на
государство Митанни в Северной Сирии и на мелкие княжества Палестины.
Там оказались властители и целые династии с индоарийскими именами, индоа¬
рийская техника и терминология управления колесницами, договорная клятва
именами богов Митры, Варуны, Индры, Насатьев (см. Mayrhofer 1966). Ничего
похожего на срубно-андроновские материалы там нет, да и не могло появиться.
Не удивительно, что самые ранние памятники срубно-андроновского кру¬
га — протоандроновские (новокумакский горизонт) — содержат соответствия
не столько индоарийской Ригведе, сколько иранской Авесте (очистка скелетов
от мяса, роль собак в заупокойном культе, размеры могил) (Генинг 1977). Да
и территорию, примыкающую с востока Волге, Авеста отводит первичным
обиталищам иранцев (Айрьо-шаяна и Айрьяна-Вайджа).
2.	Новые данные. За те десятилетия, что археологи разрабатывали «андро-
новскую гипотезу», в науке накапливались материалы и разработки, позволяю¬
щие теперь радикально пересмотреть вопрос. Перечислим эти новые данные.
1. Лингвисты уже давно выявили в финно-угорских языках большой пласт
древних заимствований из общеарийского (через прафинно-угорский и пра¬

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
33
угорский) (см. Абаев 1972. Но, по лингвистическим же данным (названия рас¬
тений, животных и т. п.), прародина финно-угорских народов жестко фиксиру¬
ется в лесной полосе к западу от Уральского хребта (в Приуралье и Поволжье)
(Казанцев 1979: 28-39; [с оговорками Норманская 2008: 721-723,725-727]).
Арийская общность должна была располагаться по соседству, а раз это были
подвижные скотоводы — в соседних степях.
2.	Исследователи мифологии вскрыли в общем культурном наследии ин¬
доиранских народов (скифов, персов, индусов) целую систему представлений
о Крайнем Севере, полученных через финно-угров (сведения о полярных
ночах и Ледовитом океане, об Уральском хребте, о лосе, элементы таежного
шаманства и т. п.). Система эта сложилась в стране, по которой большие реки
текут с севера на юг. Этим условиям не отвечают Средняя Азия или Казахстан.
Отвечает Понтокаспийская степь — Украина и Нижнее Поволжье (Бонгард-
Левин и Грантовский 1974).
3.	В арийской лексике, поступавшей в финно-угорские языки, особенно
в угорские, есть не только общеарийский [(индоиранский)] и иранский вкла¬
ды, но и отдельно индоарийский вклад. Значит, разделение на праиранцев
и протоиндоариев произошло еще в понтокаспийских степях (см. Абаев
1972: 27-30).
4.	В гидронимике и ономастике Скифии — Украины обнаружились не только
иранские элементы, но и относящиеся к общеарийскому и трудно от него от¬
делимому индоарийскому пластам (см. Трубачев 1976).
5.	Здесь, к западу от срубно-андроновского круга, располагалась в первой
пол. II тыс. до н. э. катакомбная культурная общность. Ее считали одной
культурой, но теперь ясно: разные ее группы столь различны по керамике, что
достигают ранга отдельных культур, хотя близко схожи по способу погребения
и другим ритуальным особенностям (Клейн 1970). Это позволяет подключить
к этой общности другие территориально удаленные группы с катакомбными
погребениями, но с иной керамикой: территориальную сомкнутость не должно
ставить выше типологической близости (а эта последняя оказывается равно¬
порядковой у соседствующих и дальних групп). -
6.	На территории между Северным Причерноморьем и Индией — в сред¬
ней Азии — за последние десятилетия выявлена цепь памятников и культур
с катакомбным способом погребения. Их возраст в основном уменьшается по
мере продвижения от Причерноморья к Индостану. В низовьях Зеравшана это
культура Заман-Баба (первая пол. II тыс.), в верхнем течении Амударьи —
бишкентская культура (вторая пол. II тыс., в основном ХШ-ХП вв.) с при¬
мыкающими (или, скорее, относящимися к ней) памятниками долины Вахша

34
Этногенез. Том 2. Арии и varia
и группой Дашлы в Афганистане (см. Гулямов 1956; Кузьмина 1958; Аскаров
1962; Мандельштам 1968; Сарианиди 1977: 50-106; и др.).
7.	Благодаря итальянским и пакистанским публикациям 60-70-х годов (Dani
1968; Antonini and Stacul 1972 и др.) стала известна открытая в Индостане
«добуддистская культура погребений Гандхары» (Гхалигаи V) в долине Свата
и соседних долинах Северо-Западного Пакистана, датируемая последними
веками II тыс., то есть более древняя, чем культура серой расписной керамики.
Она тоже ассоциируется с ариями: в ней наряду с ингумацией применяется
кремация, есть погребения коней, многие типы вещей имеют аналогии в куль¬
турах Афганистана, Ирана и Средней Азии, что позволяет подключить и эту
культуру к намеченной цепи.
Некоторые исследователи связывали порознь те или иные соседние звенья
этой цепи попарно. Так, Б. А. Латынин (1958) осторожно отметил, что культура
Заман-Баба родственна ямной и катакомбной культурам Причерноморья. Но
исходя из господствовавших автохтонистских представлений, он понимал это
родство как одинаковое и контактное развитие, а не как миграцию, и его на¬
блюдение, в сущности, было оставлено втуне.
Позже А. М. Мандельштам подметил, что в Тулхарском могильнике биш-
кентской культуры есть детали, характерные для индоариев. Это формы
алтарных очагов: квадратная для жреческого огня (ахаванья), круглая для
домашнего очага (гархапатья). Странно, что он не опознал третью форму —
полумесячную (дакшинагни), а ведь и она там есть (см. Мандельштам 1968,
рис. 19 и 21). Гархапатья — огонь хозяина дома, ахавания — для жервто-
приношений, и дакшинагни — для матери. Открыватель предположил, что
предшествующая ступень культуры могла быть близкой к заман-бабинской
(Мандельштам 1962: 252).
Е. Е. Кузьмина показала, что культура долины Свата многими корнями
уходит в бишкентскую, а некоторыми — еще дальше, в культуру Заман-Баба
(Кузьмина 1972; поправки к этой статье см. в статье Antonini 1973). [Впо¬
следствии эти наблюдени оказались поспешными: культуры Свата демон¬
стрируют европейские вклады, но не среднеазиатского и понтокаспийского
происхождеия.]
Осталось сделать последний, решающий шаг — включить катакомбную куль¬
турную общность Причерноморья в эту цепь в качестве ее начального звена.
3. Методические предпосылки. Реконструировать миграции было прак¬
тически невозможно, пока действовали «перестраховочные» критерии до¬
казанности, в соответствии с которыми требовалось констатировать полный
перенос культуры на новое место и полное отсутствие там местных корней.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
35
Прямые отождествления археологических связей с этническими подорвали
авторитетность исследований по этногенезу. Теперь намечается другой под¬
ход (см Клейн 1973; 1978), признающий неполноту каждого вида источников,
требующий их синтеза и отдающий предпочтение общим конфигурациям
и динамике, в частности движениям специфических компонентов культуры.
Главными доказательствами послужат не частные связи причерноморских
памятников с Заман-Баба (они есть, и нет необходимости в их полноте), а общая
ситуация, некоторые традиции, связующие всю (или почти всю) цепь, и неко¬
торые прямые соответствия самих причерноморских комплексов известным
по языку и мифологии особенностям протоиндоариев.
4. Доказательства. Катакомбный способ погребения проходит сквозь всю
эту цепь культур кроме последнего звена (могильников Свата). Но в Ригведе со¬
хранились упоминания о«земляном доме» для мертвых, о камне, затворяющем
его, и о «горе», накрывающей смерть, то есть о кургане (V, 89,1; X, 18, 4). Во
всех культурах этой цепи есть парные погребения мужчин с женщинами в оди¬
наковых супружеских позах, а в Ригведе есть гимн, ритуально оформляющий
отмену старого обычая погребать вдову (живую) с мужем (X, 18, 8-9). Обряд
дикша подразумевал ритуальное зачатие для посмертного рождения покойному
нового, потустороннего тела (Klejn 1979; Клейн 1979). В катакомбной общ¬
ности и в могильниках Свата есть погребения коней, в Дашлы и родственных
памятниках — баранов, а в Ригведе содержится специальный погребальный
гимн коню (X, 56).
В ямных и катакомбных могилах Причерноморья костяки обильно посы¬
паны красной охрой; в тех и других охра нередко сосредоточивается в трех
местах — на стопах ног, кистях рук и черепе. В Индии до сих пор в обрядовых
ситуациях (свадьба, роды и др.) окрашивают в красный цвет подошвы ног,
ладони и безволосые места черепа — и людям, и изображениям богов.
В индийской бог Индра вооружен «ваджрой» — дубинообразным оружием,
облик которого забыт, так что изображают его по-разному. Но финно-угор¬
ские языки, заимствовав некогда это слово, донесли его древнее значение:
«молоток». И действительно, типичное оружие погребенных именно в ка¬
такомбах Причерноморья — каменный боевой топор-молот, и это оружие
распространялось оттуда в лесную полосу. Так же обстояло дело с «шилом»:
в финно-угорских языках слово с этим значением заимствовано из индоарий¬
ского, а в реалиях II тыс. до н. э. этому соответствует целый поток бронзовых
шильев, шедший с Северного Кавказа и из Предкавказья (их там множество
в катакомбных могилах) в лесную полосу. В Индии сжигаемому покойнику
в руки вкладывали коровьи почки; в могилах и храме Дашлы есть сосуды для

36
Этногенез. Том 2. Арии и varia
почек — с полостью в форме почки; а финно-угры заимствовали слово с этим
значением у своих степных индоарийских соседей.
Индоарии были завзятыми игроками в кости, и оба вида этой игры, упоми¬
наемые часто в их религиозной литературе (Ригведа и др.) и в эпосе, обильно
представлены в Причерноморских катакомбах. В катакомбных могилах, а также
в Дашлы есть «песты» — давильные камни для приготовления священного на¬
питка — сомы. Возможно, однако, что эту функцию выполняли так называемые
«выпрямители древков стрел» из катакомб. В могилах Причерноморья есть
курильницы и жаровни, из которых через посредствующее звено в Заман-Баба
развились культовые очаги Тулхара — индоарийские ахавания, гархапатья
и дакшинагни.
Верификацию гипотезы дает появление катакомбных могил с пришельца-
ми-номадами примерно в XIX в. до н. э. в Палестине (Kenyon 1957; 1960) —
по соседству с Митанни. По-видимому, эти пришельцы и образовали ядро
гиксосов.
5. Следствия. Опознание индоариев в людях катакомбной культурной общ¬
ности позволяет углубить и поиски предков славян: очевидно, что возможное
проживание последних по соседству с катакомбной общностью на Украине
проверяемо по степени интенсивности следов их языковых и культурных
контактных связей с индоариями. В языке эти связи представляются крайне
ограниченными. Археологически же заметнее связи катакомбной общности
Украины с отдаленными культурами (краковской в Польше, хатванской в Вен¬
грии), чем с ее ближайшими западными соседями.

4.	Приход ариев: кто и откуда?
[Когда появилась моя статья 1980 г: о происхождении индоариев
в Вестнике Ленинградского Университета, я послал в 1981 г. оттиск
своим индийским коллегам, и они загорелись идеей напечатать у себя
перевод на английский, но не смогли найти переводчика и предло¬
жили мне самому перевести статью на английский. Переписка была
прервана весной 1981 г. моим арестом и возобновилась сразу же
после освобождения осенью 1982 г. Я решил не ограничиваться про¬
стым переводом, а расширить статью и сделать более обоснованное
и детальное изложение. Поскольку я был в это время репрессиро¬
ванным, безработным и лишенным званий, не было возможности
пропускать текст через официальную цензуру (все органы цензуры
были при учреждениях — в Университете, Академии наук, а я не имел
туда доступа). Я стал посылать свой текст порциями в письмах («кон¬
трабандой»). В течение 1982 г. основной текст оказался в Индии.
Далее в течение 1983 г. шла редакционная обработка, и в 1984 г.
статья вышла (Klejn 1984).
Проф. Д. К. Дхаваликар, директор исследовательского инсти¬
тута Декканского колледжа в Пуне вместе со своими сотрудниками
д-ром К. Паддайя и С. Б. Ота имели много хлопот, обрабатывая мои
письма и превращая их в статью. Случалось и взаимонепонимание,
так как общение шло на английском, который не является родным
ни для меня, ни для моих индийских коллег. Поэтому не обошлось
без мелких погрешностей в передаче некоторых фраз (здесь их нет,

38
Этногенез. Том 2. Арии и varia
так как читатель возвращен к русскому тексту). При перепечатке для
лучшего понимания я ввожу разбивку каждого раздела на пункты,
добавляю нумерацию там, где ее не было, и даю пунктам заглавия;
кроме того, кое-где проставляю дополнительные пояснения — всё
это в квадратных скобках.
Некоторые повторы статьи 1980 г. неизбежны, но, надеюсь, не
обременительны.]
1.	Вводные замечания. Автор исследовал рассматриваемые археологи¬
ческие остатки, то есть катакомбные погребения бронзового века Украины
и Южной России, с 1951 г. В общем же эти могилы исследуются с прошлого века,
и к настоящему времени в совокупности раскопано не менее 8000 погребений.
Их предлагаемая идентификация как ариев была уже провозглашена автором
дважды в 1979 г. докладами в Ленинградском университете и в Эрмитаже
и была хорошо принята советскими археологами и лингвистами, занимающи¬
мися этой проблемой. Нынешняя работа есть перевод и расширенная версия
первой русской публикации, содержащей взгляды автора.
2.	Проблема. Ригведа и другие тексты древнеиндийской религии описыва¬
ют постепенное завоевание ариями Индостана продвижением с северо-запада
на юго-восток, но не указывают прародину. Археологическая культура серой
расписной керамики, датируемая 1300-800 гг. до н. э., характеризующая на¬
верняка ведических ариев, сформировалась уже на территории Индостана.
Проблема состоит в следующем: какой культурой обладали их предки и где
они жили?
3.	Андроновская гипотеза. В течение последних десятилетий среди совет¬
ских археологов господствовало убеждение, что исходным очагом расселения
всех ариев, то есть иидоиранцев (как протоиранцев, так и протоиндоариев),
были Средняя Азии и Казахстан, а общие предки обеих групп ариев представ¬
лены археологически культурами срубно-андроновского круга (вторая пол.
II тыс. до н. э.). В пользу этого решения говорили
•	сходство ряда их культурных элементов (наличие лошадей и повозок,
развитое скотоводство) с таковыми исторических ариев;
•	преемственность от них к позднейшим культурам ираноязычных народов
скифо-сарматского мира;
•	очень близкое родство диалектов Ригведы и Авесты, подразумевающее
сравнительно позднее разделение предковых народов.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
39
Мешали такой трактовке представления об азиатских корнях андроновской
культуры (трудно было увязать ариев с другими индоевропейцами — славянами,
германцами и проч., [если, конечно, не принимать азиатского происхождения
праиндоевропейцев в целом]).
Однако эту трудность как будто устранило обнаружение в Южном Приура-
лье протоандроновских погребений (Синташта и др.) с конями, колесницами,
изображением свастики, следами культа огня и с некоторыми признаками
западного вклада. Эти памятники принадлежали раннеалакульской культуре
и выдавали влияния культур полтавкинской, абашевской и многоваликовой
керамики, будучи связанными с новокумакским горизонтом (ок. XVI в. до н. э.).
Этот горизонт некоторые археологи рассматривают как культурную общность,
предшествующую алакульской культуре (Смирнов и Кузьмина 1977), а другие
(Стоколос 1983) сомневаются в культурном единстве новокумакских комплек¬
сов, как и в их хронологическом предшествовании алакульской культуре, неза¬
висимо от бесспорно западных влияний, достигших алакульской культуры. Как
раз это свидетельство западного вклада побудило исследователей защищать
взгляд, что андроновская культура и есть очаг расселения индоиранцев, откуда
те прибыли и в Иран, и в Индию, разделившись незадолго до рубежа II—I тыс.
или в начале I тыс до н. э. (Смирнов и Кузьмина 1977).
Между тем «андроновская гипотеза» с самого начала наталкивалась на
неустранимое препятствие. Культуры срубно-андроновского круга формиро¬
вались в XVI, от силы в XVII в. до н. э. А уже никак не позже, чем в XV-XIV вв.,
скорее, раньше индоарии обнаружились в Передней Азии[, воздействуя на
государство Митанни в Северной Сирии и на мелкие княжества Палестины.]
Там оказались властители и целые династии с индоарийскими именами, ин¬
доарийская техника и терминология управления колесницами, договорная
клятва именами богов Митры, Варуны, Индры, Насатьев (см. Mayrhofer 1966;
1974; Kammenhuber 1968; Гиндин 1972; Абаев 1972). Ничего похожего на
срубно-андроновские материалы там нет, да и не могло появиться.
[По современной радиоуглеродной хронологии, новокумакский горизонт
датируется более ранним временем — первыми-веками II тыс. до н. э., что
ослабляет этот аргумент, но тем не менее похожих памятников в Передней
Азии нет.]
Не удивительно, что самые ранние памятники срубно-андроновского
круга — протоандроновские (Синташта и раннеалакульские погребе¬
ния) — содержат соответствия не столько индоарийской Ригведе, сколько
иранской Авесте (очистка скелетов от мяса, роль собак в заупокойном
культе, размеры могил) (Генинг 1977). Да и территорию, примыкающую

40
Этногенез. Том 2. Арии и varia
с востока к Волге (Raha), Авеста отводит первичным обиталищам иранцев
(Айрьо-шаяна и Айрьяна-Вайджа).
В некоторых андроновских местонахождениях оказались кости двугорбого
верблюда (бактриана), как и статуэтки этого животного (Кузьмина 1963). Аве¬
ста содержит много упоминаний «уштры» (бактрийского верблюда) как и имя
пророка Заратуштры, образованное от этого корня, тогда как это совершенно
чуждо ведам, и бактриан неизвестен культуре серой расписной керамики.
Главная религиозная черта, отличающая авестийских иранцев от ведических
ариев это предохранять землю, огонь и воду от соприкосновения с мертвым
телом. Эта черта явно развивалась в андроновской культуре. В этой культуре
(в ее алакульском варианте) покойники помещались в каменные ящики или,
строже говоря, в ямы с облицованными камнем полом и стенами. В срубной
культуре эта же задача выполнялась применением деревянного сруба, отсюда
и ее название. Известно, что позже маздаисты в Иране иногда использовали
похожие способы сохранения чистоты земли, помимо обычного выставления
покойников на дахмах [(для поедания птицами или собаками)].
4. Новые данные. За те десятилетия, что археологи разрабатывали «ан-
дроновскую гипотезу», в науке накапливались материалы и разработки, по¬
зволяющие теперь радикально пересмотреть вопрос. Перечислим эти новые
данные.
1. [Арийские слова в финно-угорских языках.] Лингвисты уже
давно выявили в финно-угорских языках большой пласт древних заимство¬
ваний из общеарийского (через прафинно-угорский и праугорский). Эти тер¬
мины относятся к домашним животным, злакам, оружию, социальному статусу
и священным вещам (Jacobson 1922; Kalima 1936; CoLLinder 1955: 129—141;
Joki 1973; Абаев 1972: 27-30; Harmatta 1981).
Но, по лингвистическим же данным (названия растений, животных и т. п.),
прародина финно-угорских народов жестко фиксируется в лесной полосе
к западу от Уральского хребта (в Приуралье и Поволжье). Систематические
исследования методологического характера по этой проблеме принадлежат
ряду ученых (Кеппен 1886; Setala 1926; Ravila 1949; Laszlo 1961; Ласло 1972;
Казанцев 1979: 28-39; [с оговорками Норманская 2008: 721-723,725-727 —
по Норманской, финно-угорская прародина могла располагаться к западу от
Урала, но могла и на Иртыше, а разделившиеся ветви финно-угорской общ¬
ности — к западу от Урала наверняка]). Из всех гипотез наиболее вероятной
является идентификация финно-угров с группой культур ямочно-гребенчатой
керамики (Ailio 1922; Мейнандер 1974) [или родственных. Правда, Напольских

14 Конкретные проблемы этногенеза. Арии
41
(1997) это отвергает, но ничего не предложив ничего более правдоподобного].
Арийская общность должна была располагаться по соседству, а раз это были
подвижные скотоводы — в соседних степях. В саамском языке arieU arjan
(букв, «арийский», «со стороны ариев») означает «южный», «юго-западный»
(Абаев 1981: 85).
2.	[Знания ариев о севере.] Общее культурное наследие индо¬
иранских народов (скифов, персов, индийцев) содержит целую систему
представлений о Крайнем Севере, полученных через финно-угров (сведения
о полярных ночах, продолжающихся полгода, о Северной Звезде в зените, о
северных сияниях, о Ледовитом океане с огромными льдами, и т. п.). Арии
знали имена реки Волга (вед. Rasa, ср. морд. Ravo) и Уральских гор (вед.
Rep., [ср. греч. Рипейский хребет]). Они также обладали понятием о чудес¬
ном многоногом оленеподобном животном (вед. Sarabha), напоминающем
многоногого лося угорских мифов (угорское имя его — shorp). Ригведа
(10,75.2) и Шатапатха-Брахмана (1,5.4-5) рассказывают о листьях, спада¬
ющих с деревьев осенью и о птицах, улетающих на зиму. Область обитания
ариев описывается как страна, по которой большие реки текут с севера
на юг. Этим условиям не отвечают Средняя Азия или Казахстан. Отвечает
понтокаспийская степь — Украина и Нижнее Поволжье (Бонгард-Левин
и Грантовский 1974, Лелеков 1982).
3.	[Шаманство и сома.] Более современные фольклор и литература
индоиранских народов сохранили ссылки на шаманистские представления
и практику — на идеи о душе, улетающей в иные миры после отделения от
тела, а потом возвращающейся в него. Вероятно, эти представления развились
под влиянием угорских шаманов с их культовой практикой, стимулированной
наркотическими веществами (Бонгард-Левин и Грантовский 1974). Эта идея
находит поддержку в идентификации одного из прототипов ведийского расте¬
ния сома с грибом, или, точнее говоря, с ядовитым грибом (поганкой) по имени
мухомор, который и был на деле галлюциногенным средством в ритуальной
практике угорских шаманов (Wasson 1968). Финно-угорское имя для гриба
(лат. fungus) — pangh (у хантэ), panga (у мари и в морд.) и т. д. В угорском
(хантэ и манси) его значение сужено до 'мухомора', 'бледной поганки', и на
юге это растение было заменено доступными на месте растениями, имя было
перенесено в Индии на коноплю (ведич. bhanga), а в Иране на белену (banga
Авесты). Имя Soma также выводится с севера: общее финно-угорское Soima
(сосуд) в угорском было сконцентрировано на содержании «священного де¬
ревянного сосуда» (ступки) и произносилось как Soma (см. Редей и Эрдельи
1974: 421-422). Арийский термин Soma, полагаю, выведен от этого слова.

42
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Ступа с носиком, явно для выжимания сока из какого-то растения найдена
в Марлике (Negahban 1964:42, fig. 33; также объяснено в Курочкин 1974:43).
4.	[Индоарийский вклад у финно-угров.] Кроме арийского (пре-
арийского) и иранского (скифского, сарматского и аланского) вкладов общего
характера финно-угорские языки сохранили и специфический индоарийский
вклад, то есть слова, имеющие отличительные индоарийские формальные
черты, совершенно отсутствующие в иранских языках. Значит, разделение
общеарийского (индоиранского) языка на праиранцев и протоиндоариев
произошло еще в понтокаспийских степях (см. Абаев 1972: 27-30). [Уже там,
на севере от Индии и Ирана, речь ведийских ариев и иранских авестийцев
звучала раздельно, и жили они порознь.] (Абаев 1972; 1981). Стоит отметить,
что обратные влияния, с Севера на Юг, шли главным образом от угров (см. выше
замечания о «шорпе», «пангхе» и «соме»).
Исходя из позднейших пространственных взаимоотношений, можно было
бы составить впечатление, что индоарии должны были располагаться ближе
к восточной оконечности полосы европейских степей [(ведь Индия восточнее
Ирана)]. Но индоарийские слова, появляющиеся в угорском, были не те же
самые, что представлены у других народов финно-угорского корня, в западной
части. Это означает, что финно-угорский ствол к тому времени тоже разветвился
и что индоиранцы вступали в контакт с каждой из двух ветвей порознь. По¬
этому индоарии должны были располагаться скорее в западной части степей[,
а восточная часть — андроновская — была занята иранцами.]
5.	[Синды в Приазовье?] «Индийский народ» по имени синдыупоми¬
нается древними греческими авторами как живущий в предкавказских степях
возле Азовского моря (см. Berzin and Grantovsky 1962). Выдвигались также
идеи, что скифский язык, хотя и будучи иранским, содержит немало индо¬
арийских элементов (Билецки 1953; Treimer 1954:41,47,75. [В последние годы
приведены данные в пользу того, что скифский язык, хотя и был иранским, но
состоял в близком родстве не с осетинским, как предполагалось, а с пуштун¬
ским — принадлежал к юговосточной иранской группе (Кулланда 2005: 2011)].
Не только иранские гидронимы и личные имена были открыты в Скифии/Укра-
ине, но и принадлежащие к общеарийскому слою и к индоарийскому отдельно,
хотя последние (Трубачев 1975; 1976; 1977; 1978а; 19786; 1979; 1980; 1981)
трудно отделимы от ощеарийского (см. критические замечания Грантовского
и Раевского 1980 с возражениями на них Лелекова 1980; 1982: 225).
6.	[Индоарийский вклад у скифов.] Более поразительны индо¬
арийские пережитки в культуре скифов. Скифы знали разницу между круглы¬
ми и квадратными священными очагами (ahavaniya и garhapatya) — оба эти

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
43
геометрические знаки видны на рельефе с предстоянием человека божеству
(Раевский 1977: 104-105). Скифы поклонялись индоарийскому божеству
Тапати, которое они звали Табити (Dumezil 1979) и совершали конское жертво¬
приношение Asvamedha (Мачинский 1978) в полном соответствии с детальными
правилами, изложенными в индийских текстах: 360 коней разделенных на
20 групп по 18 коней в каждой (Лелеков 1980). Они могли унаследовать эти
обряды как и катакомбный способ погребения и другие особенности (Клейн
19636; 1975) от своих понто-каспийских предшественников.
7.	[До скифов: катакомбные культуры Причерноморья.] Здесь,
к западу от срубно-андроновского круга, располагалась в первой пол. II тыс.
до н. э. катакомбная культурная общность (рис. 1,1), названная так по тому,
что ее погребения совершались в боковых камерах, прокопанных из входной
шахты, введенной в курган (описаны Братченко 1974; Hausler 1974; 1976). Эту
общность считали раньше одной культурой (ср. Попова 1955), но теперь ясно:
разные ее группы столь различны по керамике, что достигают ранга отдель¬
ных культур, хотя близко схожи по способу погребения и другим ритуальным
особенностям (Клейн 1962; 1970). Если они столь различны, то, значит, можно
подключить к этой общности и другие, территориально удаленные группы
с катакомбными погребениями, но с иной керамикой: территориальную сом¬
кнутость не должно ставить выше типологической близости (а эта последняя
оказывается равнопорядковой у соседствующих и дальних групп). Изучая про¬
исхождение украинской (донецкой) катакомбной культуры, я уже рассмотрел
некоторые западные культуры, представляющиеся мне родственными с ней
(Клейн 19626; 1963а; 1964; 1967). Теперь нужно взглянуть на восток, чтобы
усмотреть ее дальнейшее развитие.
8.	[Катакомбные культуры Средней Азии.] На территории между
Северным Причерноморьем и Индией — в Средней Азии — за последние
десятилетия выявлена цепь памятников и культур с катакомбным способом
погребения (рис. 1, IV—VI). Вначале предполагалось, что их возраст в основ¬
ном уменьшается по мере продвижения от Причерноморья к Индостану, но
эта идея оказалась ошибочной. Так что они вряд ли могут рассматриваться
как свидетельство постепенного продвижения одного и того же населения.
Скорее это следы нескольких миграционных волн, катившихся приблизительно
в одно и то же время. Но распространение этих культур может, тем не менее,
указывать главный путь продвижения.
В низовьях Зеравшана это культура первой пол. II тыс. Заман-Баба (Гулямов
1956; Кузьмина 1958; 1968; Аскаров 1962), в верхнем течении Амударьи —
бишкентская культура, датируемая XIII—VIII вв. (Мандельштам 1968) и близко

Рис. 1. Возможные археологические следы индоариев: I — катакомбные культуры понто-каспийских степей; II — катакомбные
погребения И-го тыс. до н. э. в Палестине и Финикии и Сирии; III — одиночные погребения и могильники с катакомбными
культурными элементами — 1) Артик, 2) Норабац, 3) Шах-тепе и Тюрень-тепе; 4) Сумбар; IV — Кокча (с возможными катакомбными
могилами); V — Заман-Баба; VI — другие среднеазиатские катакомбные культуры: 1) Саспалли и Дашлы, 2) Вахт и Бишкент;
VII — Культура серой крашенной керамики; IX — Митанни
Этногенез. Том 2. Арии и varia

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
45
родственная культура Вахта, датируемая второй половиной VIII века до н. э.
(тоже в верхнем течении Амударьи); затем близко родственные и более осед¬
лые культуры XVII—XI вв. до н. э.: одна — севернее Амударьи, это Сапалли
(Аскаров 1973; 1977: 38-59), другая — это Дашлы в Афганистане (Сариа-
ниди 1977: 50-106). Ранние погребения бишкентской культуры Тулхарского
могильника описываются как уникальные по конструкции (ямы с пологим
входом сбоку), поздние описаны как катакомбы. Но и ранние наверняка тоже
катакомбы, только поврежденные (со срезанной раскопщиками шахтой —
ср. Клейн 1961).
9.	[Арии в Пакистане?] Благодаря итальянским и пакистанским пу¬
бликациям 60-70-х годов (Castaldi Dani 1968; Silvi Antonini 1969; 1973; Silvi
Antonini and Stacul 1972) стала известна целая свита культур, датирующихся
между XVI в. до н. э. и первыми веками н. э., в долине Свата и соседних долинах
северо-западного Пакистана. Некоторые из памятников древнее, чем культура
серой расписной керамики, а вся последовательность культур [(в частности
колонка Гхалигаи)] отнесена к ведийским ариям (Dani 1967; Кузьмина 1972;
Allchin 1981; Thapar 1981). Эти культуры свидетельствуют о постепенном
переходе от ингумации к кремации; имеются погребения коней, а некоторые
типы артефактов аналогичны находкам из Афганистана, Ирана и, в меньшей
мере, Средней Азии.
Несмотря на отсутствие катакомб в Пакистане, меня также вначале ув¬
лекла возможность увязать эти культурные материалы с вышеочерченной
цепью культур Средней Азии. Однако сейчас я воздержусь от этой идеи. При
рассмотрении каждого из этих хронологически различающихся комплексов
как отдельной культуры, Гхалигаи V вообще не может считаться арийской
культурой, учитывая ее западные аналогии, тогда как предшествующие ком¬
плексы (Гхалигаи IV) с их каменными ящиками могут быть сочтены арийскими
(скорее иранскими, чем индоарийскими). Пакистанские открытия говорят
о прохождении разных народов многими волнами через западные перевалы
в Индию во II тыс. до н. э.
10.	[Археология ариев Ри гведы.] Все прежние исследования, пыта¬
ясь опознать предков ведийских ариев, были ориентированы искать остатки,
находимые западнее серой расписной керамики и таким образом способные
стать культурными звеньями с культурой серой расписной керамикой. Как
показал Лал (Lai 1955; 1981), культура серой расписной керамики (рис. 1,
VII) принадлежит к периоду, описанному в Махабхарате и в позднейших ведах
и брахманах. Ригведа относится к более раннему периоду, не имея железа,
стекла, риса и пшеницы и вероятно также гончарного колеса, которые нали¬

46
Этногенез. Том 2. Арии и varia
чествуют в культуре серой расписной керамики. Теперь, однако, открыта до-
железная стадия культуры серой расписной керамики (Joshi 1976), датируемая
не позже XII века до н. э., а скорее относящаяся к векам непосредственно
предшествующим ему (Lai 1981; Gaur 1981). Пока еще не установлено, суще¬
ствовали ли стекло, рис и пшеница на местонахождениях этой ранней фазы
культуры серой расписной керамики. Что касается гончарного круга, он был
введен в Гандхаре уже в XIII в. до н. э. (Stacul 1969). Арии Ригведы поэтому
не могут быть ассоциированы с культурой серой расписной керамики, ранняя
стадия которой пока еще недостаточно известна. [Это более подние арии.]
Так что нет ничего удивительного в открытии Лала (Lai 1981), что серая
расписная керамика не имеет явных сходств с Гхалигаи V в долине Свата. Она,
возможно, действительно была связана с ближневосточной керамической тра¬
дицией и развилась из нее. Но, будучи столовой посудой, она составляет лишь
малую толику — едва ли 10% (Lai 1981: 287) или даже от 3 до 10% (Agrawal
1971: 51) посуды, бывшей тогда в употреблении, Остальная же посуда при¬
числяется к красной нерасписной. Так что нет смысла сопоставлять культуру
серой расписной керамики в целом с культурой долины Свата. По исключении
культуры серой расписной керамики в целом, пожалуй, лишь ее дожелезную
стадию стоит сопоставлять с ранним периодом могильников Свата (Гхалигаи IV)
или, что еще более вероятно, с какими-то подобными памятниками, которые
еще будут найдены.
5. Предлагаемая гипотеза. Некоторые ученые выдвинули собственную
группировку звеньев внутри среднеазиатской цепочки культур, связывая
порознь те или иные соседние звенья этой цепи попарно. Так, Б. А. Латы¬
нин (1958) осторожно отметил, что культура Заман-Баба родственна ямной
и катакомбной культурам Причерноморья. Но исходя из господствовавших
автохтонистских представлений, он понимал это родство как одинаковое
и контактное развитие, а не как миграцию, и его наблюдение, в сущности,
было оставлено втуне.
Позже А. М. Мандельштам подметил, что в раскопанном им Тулхарском мо¬
гильнике бишкентской культуры есть детали, характерные для индоариев. Это
формы алтарных очагов: квадратная для жреческого огня (ахаванья), круглая
для домашнего очага (гархапатья). Странно, что он не опознал третью форму —
полумесячную (дакшина), а ведь и она там есть (см. Мандельштам 1968, рис. 19
и 21). Гархапатья — огонь хозяина дома, ахавания — жреческий, для предков
и гуру, и дакшинагни — женский, для матери. Открыватель предположил, что
предшествующая ступень культуры могла быть близкой к заман-бабинской
(Мандельштам 1962: 252).

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
47
Е. Е. Кузьмина показала, что культура долины Свата многими корнями
уходит в бишкентскую, а некоторыми — еще дальше, в культуру Заман-Баба
(Кузьмина 1972; поправки к этой статье см. в статье Antonini 1973). Как раз
пакистанское звено в цепи менее надежно, чем другие, но вся цепь в общем
и целом реалистична.
Осталось сделать последний, решающий шаг — включить катакомбную
культурную общность Причерноморья в эту цепь в качестве ее начального
звена.
Неожиданно лишь в самое последнее время в мое поле зрения попала
маленькая заметка Берзина и Грантовского (Berzin and Grantovski 1962), из
которой мне стало ясно, что идентификация катакомбных культур с индоари-
ями уже предложена ими более двух десятилетий тому назад. Поскольку это
была мелкая заметка в иллюстрированном журнале советского посольства
в Индии, выходящем каждые две недели, эта идея совершенно ускользнула от
внимания ученых. Более того, авторы сами никогда не повторяли ее в своих
произведениях до сего дня. Вероятной причиной такого небрежения является
то, что указанная среднеазиатская цепь культур была тогда еще неизвестна,
и авторы ограничились логически выведенной догадкой, подкрепленной лишь
некоторыми фактами (в частности тем фактом, что арии любили игру в кости).
Когда же факты стали постепенно накапливаться, господствовавшие методоло¬
гические критерии, не разрешали археологам сделать должное употребление
этих фактов. (Да и высказать эту идею оба названных автора посмели потому,
что они не археологи.)
6. Методологические предпосылки. Реконструировать миграции было
практически невозможно, пока действовали «перестраховочные» критерии
доказанности, в соответствии с которыми требовалось констатировать полный
перенос культуры на новое место и полное отсутствие там местных корней.
Прямые отождествления археологических связей с этническими подорвали
авторитетность исследований по этногенезу. Теперь намечается другой подход
(см. Клейн 1973; 1978; 1982), признающий неполноту каждого вида источни¬
ков (археологических, языковых, антропологических и т. д.) и требующий их
синтеза в соответствии со специальной методологией[, отдавая предпочтение
общим конфигурациям и динамике, в частности движениям специфических
компонентов культуры].
Главными доказательствами послужат не частные связи причерноморских
памятников с Заман-Баба (они есть, и нет необходимости в их полноте), а общая
ситуация, некоторые традиции, связующие всю (или почти всю) цепь, и неко¬

48
Этногенез. Том 2. Арии и varia
торые прямые соответствия самих причерноморских комплексов известным
по языку и мифологии особенностям протоиндоариев.
7. Доказательства. [1. Катакомба под курганом.] Катакомбный
способ погребения проходит сквозь всю эту цепь культур кроме последнего
звена ([серой расписной керамики, да и] могильников Свата). Но в Ригведе
сохранились упоминания о«земляном доме» для мертвых, о «камне-затычке»,
затворяющем выход из него, и о «горе», накрывающей смерть, (V, 89,1; X, 18,4).
Иными словами, мы имеем здесь указания на подземную камеру-катакомбу,
каменную плиту, запирающую устье катакомбы, и курган.
[2. Парные погребения (скелеты в коитусе).] Во всех культурах
этой цепи (за исключением культуры серой расписной керамики, поскольку нам
неизвестны ее трупоположения) есть парные погребения мужчин с женщинами
в одинаковых супружеских позах, а в Ригведе есть гимн, ритуально оформ¬
ляющий отмену старого обычая [сати] — погребать с мужем вдову (видимо,
убиваемую с ее согласия) (X, 18, 8-9). Их совместное (парное) погребение
нужно связывать с представлением [(сансара — учение о переселени душ)],
что смерть — это вид нового рождения, подразумевающий необходимость
зачатия нового тела (Klejn 1979; Клейн 1979). Обряд дикша включал реальное
соитие незадолго до смерти [для посмертного рождения покойному нового,
потустороннего тела] (Мергаутова и Мергаут 1969: 38-39). Как параллель
этому индоарийскому обряду можно привести обычай их северных индоевро¬
пейских родичей. Как описывает Ибн-Фадлан, во время похорон благородного
волжского руса (нормана) X века н. э. участники похорон исполняли соитие
с почитаемой женщиной, и каждый приговаривал: «Делаю это за (покойного)
господина» (Ковалевский 1956).
[3. Погребения коней.] В причерноморских погребениях есть погре¬
бения коней, есть они и в могильниках Свата — тут в специальных могилах,
но без стратиграфических данных. А в Ригведе содержится специальный
погребальный гимн коню (X, 56). В причерноморских погребениях (Нижнее
Подонье, Веселый, кург. 3, погр. 5) найдена передняя часть конского скелета
(Мошкова и Максименко 1974, табл. XXIII, XXVI, 1). Если тут исполнялся обряд
Ашвамедха, то, возможно, применялся ранний способ рассечения тела на две
части, как в хеттском ритуале жертвоприношения собаки (ср. Dumezil 1966;
Иванов 1974), а не на три части, как предписано индийским ритуалом. Но
конское погребение в кургане у Веселого — не отдельная могила, как пред¬
писывается ритуалом жертвоприношения Ашвамедхи, а скорее представляет
жертвоприношение покойному человеку или формирует часть сопроводитель¬

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
49
ного инвентаря, потому что погребение коня врезано аккуратно во входную
яму катакомбной могилы человека.
[4. Овцы в могилах.] Как параллель можно привести скелеты овцы
(барана?) в причерноморских катакомбных могилах и особые могилы бара¬
нов в Дашлы и Сапалли в Средней Азии. В Индии древние арии жертвовали
кастрированных баранов своим предкам в память того, как бог Индра избег
кастрации за свои сексуальные грехи жертвоприношением барана.
[5. Красная краска в особых местах.] Вямных и катакомбных мо¬
гилах Причерноморья костяки обильно посыпаны красной охрой или другим
красным порошком; в тех и других охра нередко сосредоточивается в трех
местах — на стопах ног, кистях рук и черепе. В Индии до сих пор в обрядовых
ситуациях (свадьба, роды и др.) окрашивают в красный цвет подошвы ног,
ладони и безволосые места черепа — и людям, и изображениям богов.
У древних ариев красный цвет ассоциировался со смертью. Следы красной
охры найдены также в могилах Заман-Бабы. Эта связь особенно примечательна,
если учесть слабое применение охры в других могилах бронзового века.
[6. Ранголи (рисунки порошком).] Еще более примечательным яв¬
ляется тот факт, что некоторые из катакомбных могил наших степей содержат
рисунок, выведенный на полу порошоковым веществом, что очень напоминает
современную практику ранголи в Индии [(узоры выведенные порошком на
полу)].
[7. Ваджра.] В индийской иконографии бог Индра вооружен «вад-
жрой» — дубинообразным (судя по его действиям) оружием, облик которого
забыт, так что изображают его по-разному. Трудно найти его древний прототип,
особенно в бронзовом веке. Но финно-угорские языки, заимствовав некогда
это слово (саамск. vaecer; финск. vasara; морд uzere), донесли его древнее
значение: «молоток». Эта экспликация находит поддержку в том, что Тор,
также бог-громовик и германское соответствие Индре, был также вооружен
молотом. И другой индоевропейский бог-громовик, русский Перун, видимо,
тоже, ибо ему приписывались крестьянами просверленные каменные боевые
топоры-молоты неолита, находимые случайно в России («перуновы молотки»).
И действительно, типичное оружие погребенных именно в катакомбах При¬
черноморья — каменный боевой топор-молот, и это оружие распространялось
оттуда в лесную полосу. Вдобавок к топору-молоту, чей обух служил ударным
концом, круглая каменная булава с четырьмя выпуклинами (как бы четырьмя
обухами) использовалась для тех же целей и, по-видимому, обозначалась тем
же термином (рис. 2). Это может объяснить, почему в ритуале Киратапарва,
в котором Арджуна получает ваджру (Махабхарата 3.39-45) и в тантрийской

50
Этногенез. Том 2. Арии и varia
абхишека ваджраяны (SheLLgrove 1957: 71-73) ваджра ассоциирована с че¬
тырехсторонней моделью мира, и также почему древнеиндийское военное
построение, в котором воины обращены лицом ко всем четырем сторонам света
(то есть карре) называется «ваджра» (Махабхарата 7,19.34).
Рис. 2. Прототипы ваджры Индры — каменные полированные боевые топоры
и булавы из понтокаспийских степей: 1) Лысый курган, погр 10; 2) Луганск, кург. 3,
погр. 3; 3) Станция, кург. 30, погр 5; 4) Луганск, 1929, кург. 1, погр. 20; 5) Степан Разин,
кург. 4, погр. 6. Все, кроме №5 из катакомбных могил.
Источник: Братченко 1976, рис. 72, 74, 75
[8. Шило.] Так же обстояло дело с «шилом»: во многих финно-угорских
языках слово с этим значением заимствовано из арийского (арийское ага),
а в реалиях II тыс. до н. э. этому соответствует целый поток бронзовых шильев,
шедший с Северного Кавказа и из Предкавказья (их там множество в катакомб¬
ных могилах) в лесную полосу.
[9. Почки. В Индии сжигаемому покойнику в руки вкладывали коровьи
почки; в могилах и храме Дашлы есть сосуды для почек — с полостью в форме
почки; а финно-угры заимствовали слово с этим значением у своих степных
индоарийских соседей. Есть, однако, возможность, что манипуляции с почками
вошли в ритуал индоариев от хараппской культуры.]
[10. Игра в кости.] Индоарии были завзятыми игроками в кости, и оба
вида этой игры (игральные кости и альчики), упоминаемые часто в их религи¬

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
51
озной литературе (Ригведа и др.) и в эпосе, обильно представлены в Причерно¬
морских катакомбах. Игральных костей множество. Восемь наборов игральных
костей найдено в катакомбах, и форма их (рис. 3) та же самая, какая в культуре
серой расписной керамики и в текстах (Махабхарата 4, 50, 24) — продолго¬
ватый четырехгранник (катурашма, катурамша), это совершенно непохоже
на кубические игральные кости, известные из Европы и Ближнего Востока
(включая харраппскую цивилизацию). Только у ариев Индии — ив катакомбах
Причерноморья! [В Причерноморье они есть и в более древних могилах —
в Новосвободненской культуре энеолита.]
Рис. 3. Игральная кость из Говорухи
(Донецкая катакомбная культура, раскопки В. А. Городцова)
[11. Гр а в а н.] Два типа артефактов из причерноморских катакомб могут
быть идентифицированы с граваном (давильным камнем для приготовления
священного напитка — сомы). Это (1) тщательно обработанные «песты» — по¬
лированные и иной раз украшенные четырьмя полусферическими выпуклинами
вокруг ствола. Возможно, однако, что эту функцию выполняли (2) так называ¬
емые «выпрямители древков стрел» из катакомб, часто парные. Но возможно,
они использовались именно как выпрямители.
[12. Воронки.] Еще один типичный артефакт, характерный для понтока-
спийских катакомбных могил, это глиняные воронки, которые могут быть иден¬
тифицированы с арийской павитрой (фильтром для сомы): при использовании
такая воронка заполнялась шерстью для фильтровки жидкости.
[13. Веди.] Катакомбные могилы дали сотни своеобразных «курильниц»,
из которых, возможно, развились священные очаги Тулхара и ведических ариев
(уже упоминавшиеся гархапатья, ахавания и дакшинагни) — через посредству¬
ющие звенья, представленные культурами Заман-Баба и Дашлы. Эти три типа

52
Этногенез. Том 2. Арии и varia
священных очагов как бы объединены в очертаниях курильницы — круглой
сверху, квадратной внизу и с арочным отделением внутри. Очертания могли
впоследствии разделиться.
Именно в украинских и предкавказских катакомбных культурах можно
найти объяснение для странной формы ведийской веди (алтаря) — квадрат¬
ной со всеми четырьмя сторонами вогнутыми внутрь. Клеверолистообразные
четырехсторонние глиняные алтари использовались в трипольской культуре
Украины в IV тысячелетии до н. э. Во второй половине III тыс. [по новой
хронологии — в первой половине] в новосвободненской культуре (ранее из¬
вестной как Майкоп II или Царская) могилы часто имели те же очертания —
с вогнутыми внутрь сторонами (то есть выпуклыми стенами) и скругленными
углами. Эта форма, но лишь с двумя сторонами вогнутыми внутрь (Синицын
и Эрдниев 1971: 6, рис. 18) повторяется в некоторых катакомбах предкавказ¬
ских степей. Поскольку арии рассматривали похороны как жертвоприношение
(Атхарва-веда, 12.3; Айтерия-брахмана 6, 3.9), могила могла представляться
алтарем. Маленькие переносные алтари (катакомбные «курильницы») имели
схожую форму. Нижняя часть курильницы была образована четырьмя ножками,
слившимися в одну, а это дало клеверолистную форму.
Четырехсторонний алтарь был связан со священным числом четыре
(Топоров 1974: ср. Buckland 1896; Loewe 1936; Семека 1968). Поэтому обо¬
значение четверки на игральных костях (арийское Крита — выигрышная
четверка), найденных в катакомбных погребениях Причерноморья, имеет
точно ту же форму (квадрат с вогнутыми сторонами и острыми углами), что
и ведийская веди.
Во многих катакомбных курильницах есть отделение внутри — черта,
очень сближающая их с квадратными сосудами культур Заман-Баба и Дашлы.
А схожие сосуды еще встречаются в современной Средней Азии и Индии, где
их используют для кормления и поения птиц, рассматриваемых как души по¬
койников (Гулямов и др. 1966: 143,181-182). В этом свете примечательны
реальные фигурки (изваяния) птиц на венчике средиземноморских кернов,
которые уже давно трактовались как прототипы катакомбных курильниц
(Клейн 1966).
8. Верификация гипотезы. В отличие от андроновской гипотезы, ката¬
комбная, представленная здесь, может быть проверена и верифицирована
по оригинальным текстам. Эта задача здесь и предпринята. Подтверждением
служит появление катакомбных могил, рассматриваемых как следы присутствия
кочевых пришельцев, отличных от местного населения, в Палестине и Финикии
и по соседству с Митанни между XIX и XVII веками до н. э. (Jirka 1956; Kenyon

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
53
1957; 1960). Это в точности соответствует условиям проверяемой гипотезы —
месту и времени. Как и в северопричерноморских могилах, одно из погребений
возле Газы (Schaeffer 1948, fig. 127) содержало переднюю часть конского
скелета, помещенную во входной шахте катакомбной могилы.
На полдороге между северочерноморскими степями и Палестиной, ка¬
такомбные погребения обнаружены в Туренг-тепе (Иран), а неподалёку,
в Шах-тепе, в слоях, маркирующих конец так наз. «Астерабадского бронзового
века», найден обломок костяной (или роговой) молоточковидной булавки
(рис. 4,1), типичной для понтокаспийских степей (рис. 4,3-5, рис. 5), с очень
специфическим резным орнаментом (Deshayes 1969:14; Arne 1945:141. 294.
fig. 622. р. 300, fig. 642). Эти культурные остатки, представляющие чуждый
для этих мест физический тип, схожий с типом людей шнуровой керамики
и степного населения, может быть датирован XVIII—XVII вв. до н. э. (Курочкин
1979). Недалеко от этого региона катакомбные погребения того же возраста
и облика открыты в Сумбаре, Туркмения (Хлопин 1983).
Рис. 4. Костяные и роговые булавки: 1) Шах-тепе, 2) Раздорская, 3) Лола,
4) Праздничный, 5) Большая Белозерка

54
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Рис. 5. Карта местонахождений с булавками (Шах-тепе и аналогичные):
1) Шах-тепе, 2) Большая Белозерка (две булавки), 3) Раздорская, 4) Праздничный,
5) Лола и Чограй. Показаны границы понтокаспийских катакомбных культур
Эти остатки могут рассматриваться как следы первой волны миграции ариев
в Азию через Ближний Восток.
Два других местонахождения катакомбных погребений бронзового века,
в южной части каспийского региона, находятся в Норабаце и Артике (Армения).
Первое (Арешян 1980) датируется началом II тыс. до н. э., второе (Хачатрян
1980) относится к XIV—XIII вв. и, следовательно, значительно моложе.
Противоположный способ проверки предлагаемой здесь гипотезы —
это исходить из археологически установленного присутствия катакомбных
культур к поиску их лингвистически наблюдаемых соответствий. На первый
взгляд, этот способ опровергает гипотезу, поскольку индоарии были неиз¬
вестны в историческое время, не говоря уже о современности, на больших
пространствах Средней Азии и Ирана, покрытых катакомбными культурами
бронзового века. Но это противоречие не выдерживает более тщательной
критической проверки. Несколько десятилетий тому назад лингвисты (Gray
1927; Burrow 1937) открыли индоарийский субстрат во многих иранских
языках этого региона — как раз в тех местах, где индоарии должны были
оказаться по данной гипотезе. Так что носители азиатских катакомбных
культур, таких как бишкентская, Сапалли и Дашлы, оказываются никем иным
как «протоиндоариями» Барроуза.

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
55
[Уже упомянутые исследования Трубачева открыли обширный (хотя,
вероятно, не столь обширный, как он это представляет, пласт индоарийской
топо- и гидронимики и ономастики в Северном Причерноморье, относимый
к скифскому и доскифскому времени и связываемый, по Трубачеву, с син-
дами.]
9. Осмысление результатов. Опознание в народе катакомбной культуры
доведийских индоариев имеет следствия, выходящие далеко за пределы индий¬
ской истории. Например, этот вывод позволяет нам сделать более уверенным
поиск предков славян. Ведь если бы они существовали по соседству с катакомб¬
ной культурной общностью, то это должно было бы сказаться в наличии у них
следов культурного и языкового контакта с индоариями. Поскольку сходства,
не считая общего индоевропейского наследия, очень скудны, славяне должны
были жить где-то в других местах, а не в [Нижнем и Среднем] Поднепровье.
Правда, в археологическом плане катакомбные культуры Украины теснее свя¬
заны с отдаленными культурами (краковской культурой Польши, хатванской
культурой Венгрии), чем с ближайшими западными соседями. Можно ожидать,
что эти контакты отражались в языке, даже допуская, что взаимоотношения
индоариев с соседями были враждебными. Очень маловероятно, что они иг¬
норировали друг друга.
Исходя из моих реконструкций существенных западных влияний в ката¬
комбном культурном круге понтокаспийского региона, — а это катакомбное
устройство могилы, курильница, топор-молот и некоторые керамические
традиции (Клейн 19626; 1963; 1964; 1966; 1967), — ныне можно дать новые
объяснения арийско-кельтским (или арийско- и германо-кельтским) связям
в языке, фольклоре и религии (исключая генетические связи), да и всё изучение
происхождения индоевропейцев может получить новый поворот. Вообще мо¬
дель генеалогического древа должна быть заменена моделью дельты реки с ее
частыми связями между протоками. Например, /гитары (полулуди-полукони)
ведийской мифологии, несомненно, тесно связаны с греческими кентаврами.
Это лишь одно указание, что прагреки некоторое время тому назад жили непо¬
далеку от индоариев, которые были уже отделены от иранцев (Лелеков 1978:
222; Кузьмина 1981: 117-118).
Таким образом, предстоит увлекательный просмотр прилегающих архе¬
ологических культур, расположенных в регионе Северного Кавказа [то есть
Предкавказья] и Южной России. Он дает надежду отыскания ключей к этноге¬
незу греков, хеттов и армян, которые также были в контакте с индоариями. Быть
может, окажется возможным идентифицировать некоторых из демонических

56
Этногенез. Том 2, Арии и varia
народов ведийской мифологии с насельниками прародины ариев в Северном
Причерноморье. Так, известные ведическим ариям пишач, жившие на юге
и сносившиеся с мертвыми, могли бы быть идентифицированы с псессами
греческих авторов (то есть абызами-абхазами наших дней). Первоначальные
даса тоже должны были жить на территории России, поскольку термин был
заимствован уграми (tas означает'чужой' в языке манси). Он явно заимствован
у индоариев, не у иранцев (Абаев 1972: 29) и определенно не от даса (иранск.
daha), которые очевидно составляли часть иранцев.
Наконец, из этого обзора вытекает (можно сказать, напрашивается) одно
особое следствие относительно культурных связей между Индией и Россией
[сейчас я сказал бы — восточным славянством]. Главный эпизод деятель¬
ности Индры, главного бога ранневедического периода, это его победа над
дьявольской силой Вритры, которого Индра поверг своей ваджрой и сделал
гатью через великую мифическую реку Дану. Вритра превратился в камни,
а река стала течь сквозь эту преграду (Ригведа 1, 32; 2,12.3; 11; 4,18. 6-7).
Имя Вритра и означает'гать', 'плотину', но возникает вопрос: а где была река
Дану? Названия всех великих рек понтитйских степей содержат корень dan:
Дон (древний Танаис), Донец (где -ец — славянский суффикс), Днепр (древний
Данапр), Днестр (древний Данастр) и Дунай (Danube), но из них только Днепр
течет через большие пороги. По своему происхождению рассказ об Индре
оказывается объяснительным мифом (этиологическим или топологическим)
этих известных порогов. Так что реальным прототипом великой мифической
реки ведических ариев является Днепр.

5.	Предки индийских ариев
(От Днепра до Инда)
[Изложение своей гипотезы я сделал и для популярного журнала,
но так как это журнал «Знание — сила», рассчитанный на интел¬
лигентную аудиторию, то считаю уместным поместить и эту статью
здесь. Возможно, некоторые части гипотезы изложены здесь полнее
или яснее. Название в журнале («От Днепра до Инда») дано было
редакцией, здесь я восстанавливаю свое первоначальное, сделанное
там подзаголовком.]
1. Проблема. Вот уже около двухсот лет проблема происхождения индий¬
ских ариев притягивает к себе внимание ученых. С тех пор, как выяснилось,
что основные языки народов Индии — ближайшие родственники европейских.
Как и где сложилось это родство? Естественно было предположить общее
происхождение, общих предков. Исходя из современного размещения всех
родственных народов, ученые предлагали различные гипотезы о структуре
древней общности, территории, которую она занимала, о механизме разделения,
времени, когда оно произошло, о характере первоначального языка. А так как
изо всех языковых семей мира индоевропейская изучена лучше всего, то исто¬
рия ее формирования оказывается своего рода эталоном для реконструкции
происхождения и развития других таких семей.

58
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Но почему несовместимые между собой гипотезы так долго сохраняют при¬
влекательность для ученых? Почему так труден выбор между ними? По мнению
автора статьи, причина в том, что расселение и разделение народов не было
простым, прямолинейным и равномерным. Грандиозные древние миграции
исказили и усложнили картину, перепутали следы. Необходима новая модель
формирования языковых семей, такая модель, которая бы учла и включила
в себя неоднократные передвижки и перетасовки населения, разнообразные
контакты и смешения первоначально далеких друг от друга племен. Словом,
необходимо в самой концепции учесть, что реальная история была сложнее
геометрически правильных схем.
[Здесь отсылаю читателя к первому тому этого сборника, где
помещена статья «Этногенез и модель генеалогического древа»,
в которой приведен рисунок новой модели, тогда сопровожавший
перепечаываемый здесь очерк в «Знание — сила». Подпись под
рисунком гласила:
«История развития индоевропейских языков изображена здесь
как дельта реки. Ветвится русло «изначального» праиндоевропейско-
го языка, делится на рукава новых языков, которые, в свою очередь,
могут дробиться. Разделением русел показано дробление языков,
слиянием русел — интенсивные межъязыковые контакты. Посколь¬
ку взаимодействия сложны и многообразны, пришлось изобразить
еще и нечто вроде акведуков и тоннелей. Языки, живые сегодня,
вливаются в верхней части схемы в «море» современности. Линии
исчезнувших языков обрываются, не дойдя до верхней границы
карты. По мере возможности соблюдена широтная ориентировка
(запад — слева, восток — справа). Схема предельно упрощена и,
конечно, открыта для уточнений и поправок».
Если конкретная реконструкция одной такой миграции, отстаиваемая
автором, верна, если ему удалось правильно связать археологические памят¬
ники с известными историческими народами, то для нашей страны этническая
история, в которой действуют не безликие «археологические культуры», а на¬
роды с именами и известными языками, предки современных народов, одним
рывком продвигается в глубь времен на добрую тысячу лет — от конца второго
тысячелетия до новой эры к его началу, в эпоху, на тысячу лет более древнюю,
чем скифская. И в этой глубине времен проступают древнейшие культурные
связи нашей страны с Индией гораздо более тесные, чем предполагалось.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
59
2. Создатели Ригведы и Авесты. Гимны Ригведы, древнейшего сборника
священных песнопений Индии, сложены ариями. Арии, дальние родичи греков,
славян, германцев и других народов Европы, вторглись в Индию с северо-за¬
пада на боевых колесницах между XVII и XIII веками до новой эры, гоня стада
скота и поклоняясь сонму богов во главе с воинственным Индрой. По описа¬
ниям Ригведы, это был народ белокурый, голубоглазый, больше пастушеский,
чем земледельческий, не знавший городов и железа. В долине Инда он застал
древнюю цивилизацию смуглых дравидов уже в состоянии упадка, но многому
от нее научился. Скрестилась кровь, слились культуры. Из смеси этих и других
культур возникла богатая и красочная культура народов Индостана. Арийская
речь дала начало санскриту (языку священных книг) и современным языкам
хинди, урду, бенгали и другим, на которых говорит сейчас около четырехсот
миллионов человек.
Другая ветвь ариев на рубеже II и I тысячелетий до новой эры захватила
Иран, от нее он и получил свое название: Иран — из Арьянам («арийское»).
Главное религиозное сочинение этих ариев, Авеста, составлено позже Риг¬
веды.
Откуда арии пришли в Иран? Авеста смутно упоминает прародину ариев
на берегах реки Раха (в Ригведе — Раса), а Птолемей во II веке новой эры
под именем Ра знает Волгу, схоже ее и сейчас называют на мордовском языке
(Раво).
В погребениях андроновской культуры Заволжья и Казахстана XVI—XI веков
до новой эры (названа она по месту первой находки) раскопаны остатки ко¬
лесниц, кости собаки и верблюда и глиняные фигурки верблюдов. Чтобы труп
не прикасался к земле, стенки и дно могилы обложены каменными плитами.
Судя по Авесте, арии — предки иранцев — были всадниками, знали колес¬
ницы, разводили и почитали двугорбого верблюда. К умирающему приводили
собак — животных бога смерти Йимы, а труп нельзя было предавать земле: ее
надо беречь от осквернения.
Но где обитали до прихода в Индостан те арии, которым принадлежала Риг-
веда? Ясно, что они тоже пришли с севера. Где-то там сложены древнейшие из
священных текстов — в них сказано, что птицы улетают на зиму, а с деревьев
опадает листва. Ясно также, что первоначально эти арии (индоарии) жили по
соседству со своими ближайшими родичами — предками иранских народов:
язык Ригведы очень близок языку Авесты, у обеих ветвей ариев был культ
наркотического напитка сомы (по-ирански — хаома), общими были некоторые
боги и обычаи.

60
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Многие советские археологи увлеклись идеей вывести всех ариев, в том
числе и индоариев, из андроновской культуры. Эту идею отстаивают К. Ф. Смир¬
нов и Е. Е. Кузьмина в книге «Происхождение индоиранцев в свете новейших
археологических открытий» (1977). Но у индоариев в отличие от ариев иран¬
ских не было ни такого интенсивного разведения и культа верблюда, ни обычая
класть собак в погребения, ни стремления уберечь землю от соприкосновения
с трупом. Кроме того, андроновская культура появилась в XVI веке до новой
эры [по радиоуглеродной хронологии эта дата сдвигается на несколько веков
вглубь, к рубежу тысячелетий], а к этому времени индоарии были уже хорошо
известны, и совсем в другом месте — там, где нет никаких следов андроновской
культуры, — в Передней Азии.
3. Окаменевшие слова. В XV-XIV веках до новой эры цари и знать го¬
сударства Митанни в верховьях Тигра и Евфрата носили чуждые тамошним
землям имена, разъясняемые с индоарийского: Паршашатар (арийское Пра-
шастар — «правитель»), Тушратта (Твишратха — «быстрый колесницами»)
и другие. В договоре митаннийского царя Куртивазы с хеттским владыкой
Супиллулиумой I (XIV век) принесена клятва четырьмя ведийскими богами —
это Индара (Индра), Митра, Насатьи и Урувана (Варуна). В хеттской столице
найден учебник XIV века по тренингу лошадей. Автор, митанниец Киккули,
употребляет индоарийские профессиональные термины: «айка-вартана»,
«тера-вартана», «панца-вартана» и так далее. «Вартана» — поворот, круг, то
есть пробег лошади по кругу (кстати, корень, родственный русскому «ворот-»,
«верт-»), а древнеиндийские числительные «эка», «три», «панча»... — это
1, 3, 5... В документах одной из династий Вавилона, правившей с XVI века,
есть имена индоарийских богов Сурьи и Марута. Индоарийские имена Пуруша
(«человек»), Индарота (Индрота) и другие встречаются в документах того же
времени из Сирии и Палестины.
Слова эти обзавелись в Передней Азии аборигенными окончаниями и не
изменяются уже по правилам индоарийской речи, они как бы окаменели.
Выходит, язык этот к середине II тысячелетия не был здесь в употреблении,
он дал вклад в местную речь несколько раньше. Стало быть, в Передней Азии
индоарии появились едва ли не раньше, чем в Индии [Принятие радиоуглерод¬
ной хронологии ослабляет эту аргументацию, но есть другие аргументы: следы
андроновой культуры отсутствуют в Передней Азии. Появившиеся в Передней
Азии индоарии — не андроновцы].
Какой была их дальнейшая судьба? Те ли это арии, которые, пусть в числе
других, потом оказались в Индии?

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
61
«Они там и вымерли и в Индию попасть не могли», — отвечает профессор
И. М. Дьяконов.
«Откуда это видно?» — возражает профессор В. И. Абаев.
Данных для решения мало. Но в этом случае для темы статьи важно, что
мы можем отыскивать общий исток для двух рукавов индоарийской реки —
переднеазиатского и индийского.
4. Прародина индоариев. Откуда же индоарии пришли в Азию? Ясно, что
откуда-то с севера, из мест, где они соседствовали с предками иранцев. Если
отрешиться от естественного побуждения расположить их прародину к востоку
от иранской (раз Индия восточнее Ирана), то [и помимо отмеченного проник¬
новения индоариев в самую западную часть Передней Азии,] бросаются в глаза
два факта, позволяющих предложить, так сказать, рокировку.
Факт первый —связи с финно-уграми. В мифологии обеих ветвей ариев,
индийской и иранской, немало заимствований из культуры лесного населения
нашей страны — древних финно-угров, общих предков финнов, эстонцев, мари,
коми, хантов, манси, венгров и других. Это представления о белых ночах, По¬
лярной звезде в зените, Ледовитом океане, о блаженных жителях Заполярья,
о чудесном оленеподобном звере Сарабха (Шарабха?) («шорп» по-угорски —
лось), о шаманских камланиях и чудесных полетах в иные миры.
Оттуда же, видимо, и культ наркотического напитка — сомы. Само назва¬
ние «сома» прилагалось к нескольким наркотическим растениям (в разных
местах приходилось приноравливаться к местной флоре), но американец
Уоссон показал, что первоначально, судя по древним описаниям, — растение
без листьев, с красной головой, светящееся ночью, — имелся в виду мухомор,
а именно соком мухомора приводили себя в экстаз таежные шаманы, чтобы
в галлюцинациях летать в иные миры. Общефинское название гриба «пангх»
у угров закрепилось именно за мухомором. Оно было заимствовано ариями
и позже перешло у индоариев на коноплю («бханга») — сырье для гашиша,
а у иранцев — на белену («бангха»). Все эти растения содержат вещества,
вызывающие галлюцинации.
Само слово «сома», мне кажется, тоже пришло из лесной полосы. В фин¬
но-угорском праязыке есть слово «сойма» — сосуд, судно. В праязыке угров
оно произносилось уже «сома» и означало культовый сосуд, а также ступу.
Вероятно, со ступы, в которой толкли растения, слово перешло и на ее со¬
держимое, как название современного блюда «чанахи» — от грузинского
названия горшка.

62
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Со своей стороны и финно-угры многое получили от ариев: идею о коне
как священном животном, многие термины скотоводства, названия металлов,
оружия и прочее. Даже самые западные потомки этого населения, финны
и эстонцы, называют корову «васа», а теленка «васикка» — от арийских «ватса»
и (с арийским уменьшительным суффиксом) «ватсака». Мордовское «азор»
(господин) и коми «озыр» (богатый) происходят от арийского «асура» — бог,
господь. Это не заимствования из иранского, в иранском — «ахура».
Значит, не только в составе общеарийского пранарода, но и уже отделив¬
шись от праиранцев, индоарии еще жили где-то по соседству с финно-уграми.
Где же обитали тогда финно-угры? По совпадающим заключениям лингвистов
(Э. Сетяля, П. Равила, Д. Ласло) и археологов (И. Айлио, К. Мейнандера), всё
в той же лесной полосе между Белоруссией и Восточным Уралом, наиболее
вероятно — в окско-волжских лесах. Археологически этому больше всего от¬
вечает культура ямочно-гребенчатой керамики II тысячелетия до новой эры,
простиравшаяся тогда на юг вплоть до украинской лесостепи (до верховьев
Донца). Арии как род пастушеский могли соседствовать с этим населением
только с юга, со стороны степи (там, где позже оказались скифы). То есть долж¬
ны были населять Украину и долину Дона. И действительно, в языке саамов
«арьяла» (то есть «арийский») означает южный.
Факт второй —наследие индоариев в Причерноморье. Скифы и сарматы,
жившие здесь в I тысячелетии до новой эры, были ираноязычны. Но в остат¬
ках их языка некоторые ученые находят и примесь индоарийских слов. Так,
профессор 0. Н. Трубачев, посвятивший ряд статей этой проблеме, считает,
что имена скифских царей Палак и Таксака ближе к индийским словам, чем
к иранским. Он приводит еще ряд индийских истолкований местных названий,
но некоторые другие ученые относятся к его доводам скептически. Правда,
никто не может отвергнуть ссылку на то, что древние греки называли жителей
Кубани синдов «народом индийским». «Синдху» по-древнеиндийски — «река»,
а «хинду» — иранское произношение этого слова. От иранцев и греки, а за
ними все европейцы стали называть большую реку за Ираном Индом, страну —
Индией, а народ — индами, позже — индийцами. Синды — те же инды. Однако
это могло бы оказаться и случайным совпадением.
Важнее Другое, в культуре скифов, кроме иранских элементов, оказывается,
немало индоарийских. Так, на скифском рельефе из Крыма изображены мужчи¬
на и женщина у алтаря. Над мужской фигурой — круг, над женской — прямо¬
угольник. В древнеиндийской религии круглый очаг воплощает земной огонь
(гархапатья), прямоугольный — божественный огонь (ахавания). Д. С. Раевский
в книге об идеологии скифов (1977) связывает это изображение со скифской
легендой о получении власти царем от женского божества.

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
63
На серебряной вазе из скифского кургана Чертомлык, хранящейся в Эрмита¬
же, изображены сцены, в которых Д. А. Мачинский опознал последовательные
этапы индийского обряда ашвамедхи — царского жертвоприношения коня.
Коня в конце обряда удушают, а затем должны богато и торжественно похоро¬
нить. При похоронах приносят в жертву 360 коней (по числу дней в году ариев).
Их группируют (в 20 групп по 18 коней), привязывая к жертвенным столбам.
Это подробно описано в брахманах (толкованиях вед). Именно такую картину
Л. А. Лелеков подметил в кургане VI века до новой эры на Средней Кубани.
Могилы человека там вообще не оказалось, а 360 коней лежат у коновязей
теми же 20 группами по 18 коней. Кони умерщвлены без ранений, вероятно,
удушены. Геродот сообщает, что скифы душат жертвенных животных, а это, за¬
мечает Лелеков, характерно как раз для индийской обрядности — в иранском
мире жертву убивал и ударом по голове. К тому же в Иране главным жертвенным
животным был бык, а не конь.
Итак, индоарийское наследие!
5. Погребенные в катакомбах. Кто населял Северное Причерноморье до
скифов, то есть в бронзовом веке (II тысячелетие до новой эры), что за народ
был тогда южным соседом прафинно-угров, мы знаем давно. То есть мы знали
его до сих пор археологически: его погребения, керамику, оружие, украшения,
но мы не знали ни имени его, ни языка. Теперь мы, похоже, можем и это опре¬
делить: здесь-то и были первые индоарии.
Археологическую культуру этого населения называют катакомбной, потому
что покойники захоронены здесь под курганами не в простых ямах, а в от¬
ходящих от ям боковых подземных камерах — катакомбах. Кстати, именно
в таких могилах погребали позже скифских царей в знаменитых курганах
Солоха, Чертомлык и других; этот способ погребения скифы тоже унасле¬
довали от своих предшественников. Территория, занятая катакомбниками,
простиралась от Кубани и Нижней Волги до Днепра, а оттуда узким языком
до Нижнего Дуная. Это был очень подвижной пастушеский народ — следы
поселков слабые, в курганных могильниках не успевало накапливаться пом¬
ногу покойников. В нескольких могилах обнаружены массивные деревянные
повозки со сплошными колесами. И в стаде катакомбников свинья, животное
малоподвижное, полностью отсутствует. [По новым данным, незначительное
количество свиных костей обнаружено на поселениях западных окраин ка¬
такомбного ареала.]
Я не раз спускался в катакомбы, выбрасывал оттуда черную землю, рас¬
чищал ножом и кистью белые кости, еще чаще — красные кости (они по¬
сыпаны охрой) с зелеными пятнами от окислившихся бронзовых колец, но

64
Этногенез. Том 2. Арии и vat
долго не догадывался, что это, возможно, и есть арии. Заманчиво и странг
иметь возможность заглянуть им в лицо. В «Знание — сила» за 1982 го
в номере 10 был помещен очерк о портретных глиняных масках и череп;
этих людей, и по этому поводу были помянуты мои старые высказывания
западных (европейских) связях этой культуры. Но мы можем увидеть и caN
лица под масками: в свое время М. М. Герасимов, изобретатель методе
точного восстановления лица по черепу, поработал и над черепами из кат.
комбных могил. Он ничего не знал о том, что это «кандидаты в индоарии
И все же каждый, кто взглянет на эти портреты, выполненные Герасимовы
не сможет отделаться от впечатления, что перед ним — родственники древт
римлян и германцев (рис. 1). Впрочем, один из них похож и на современнь
северокавказцев...
Рис. 1. Здесь помещены два «портрета» древних ариев. Правый —
с древнеегипетского рельефа из гробницы фараона Хоремхеба (XIV век до новой
эры). Там изображены, в частности, попавшие в плен к египтянам митаннийские
арии. С темени и затылка митаннийца свисают «оселедцы». Характерна прическа
с оселедцем — «шикхандакой» — и для ариев древней Индии. Об оселедце говори1
в X веке Константин Багрянородный, описывая киевского князя Святослава; позже
оселедцы носили запорожские казаки. Левый «портрет» представляет собой
выполненную М. М. Герасимовым реконструкцию лица по черепу из катакомбного
погребения первой половины II тысячелетия до новой эры
Все данные, которые я пока изложил здесь, говорят лишь о том, что мест
занятое некогда катакомбной культурой во времени и пространстве, и явл

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
65
ется наиболее подходящим для прародины индоариев. По логике и фактам,
известным давно. Более того, и вывод высказан был давно — еще в 1962 году
в небольшой статье Э. 0. Берзина и Э. А. Грантовского на английском языке
в еженедельнике советского посольства в Индии «Совьет-лэнд» (Бомбей), из¬
дании малоизвестном в СССР. Только ли из-за этого предположение осталось
незамеченным в науке? Даже сами авторы больше нигде о нем не вспомина¬
ли. (Признаться, и я узнал о нем лишь после опубликования своих выводов.)
Скорее дело в том, что одной логики мало. Да, катакомбники и должны были
оказаться индоариями. Но оказались ли? Где доказательства, что это и есть
прямые предки тех ариев, что пришли в Индию?
Оба автора бомбейской статьи — не археологи. С позиций традиционной
археологии гипотеза недоказуема и сейчас. Ведь миграцию считают дока¬
занной, если на новом месте культура повторяет все формы исходного очага,
будто обрисованная по тому же лекалу («лекальный критерий»). Несуразное
требование: ведь обычно уходят не все слои населения и, соответственно,
уносят не весь комплект компонентов культуры; сама миграция — это такая
встряска, которая способна серьезно расшатать традиционные устои, и на новом
месте принесенный багаж вытесняется местными, более приспособленными
к среде формами.
Современный подход таков: генетические связи надо устанавливать по ред¬
костным, специфическим элементам; хорошо бы выявить в пришлой культуре
рудименты исходной, найти дальние прототипы тех компонентов, которые не
имеют местных корней, проследить логику развития, если удастся, обнаружить
промежуточные звенья или следы продвижения. Конечно, это куда труднее,
чем сличение «по лекалу». Но интереснее. И главное — перспективнее.
6. Следы на путях. Когда я говорю о катакомбной культуре, я, собственно,
пользуюсь традиционным и несколько устарелым выражением. Лет двадцать
назад сам же я пришел к представлению о катакомбных культурах: это не
одна культура, а группа родственных, схожих по металлическим изделиям, по
устройству могил, но различных по керамике, ритуальным предметам и т. п.
Это положение было признано в науке.
Но за последние десятилетия сходные культуры бронзового века открыты
и в Средней Азии. Они тянутся полосой от Северного Прикаспия через При-
аралье в Таджикистан и Афганистан, а там рукой подать до Индии. Их долго
рассматривали отдельно от причерноморских катакомбных культур — отчасти
потому, что в некоторых могильниках неглубокие катакомбы оказались раз¬
рушены: свод просел, и камеры были приняты археологами за ямы со спуском
сбоку. Кроме того, трудно было ухватить родство этих азиатских катакомбных

66
Этногенез. Том 2. Арии и varia
культур с причерноморскими из-за территориальной разобщенности. Между
тем их связывает с причерноморскими не только обряд погребения. Очень
своеобразные курильницы с перегородкой внутри есть и тут и там, да и сам
физический облик погребенных тот же. Если бы эти культуры географически
стыковались с причерноморскими, их, несомненно, с самого начала включили
бы в ту же единую катакомбную культуру.
В восточных памятниках из этой цепи есть уже и прямые индоарийские
черты: в Тулхарском могильнике на дне могил выложены из камней свастики
(известный индийский символ — и слово-то индийское!), а также есть очаги:
прямоугольные, ахавания и круглые, гархапатья. Это опознал раскопавший их
А. М. Мандельштам. Он почему-то не отметил, что в могилах обнаружен и третий
вид индоарийского очага — полукруглый (дакшинагни). Все три священных
огня есть! Круглый для хозяина дома, прямоугольный — божественный, для
гуру, и полумесячный — для матери.
Имеется хороший пробный камень для всякой гипотезы (а их было много)
о первоначальной культуре индоариев: такая культура должна иметь соответ¬
ствия и в Передней Азии — там, где найдены документы с их именами. Как мы
помним, андроновская гипотеза не выдерживает этого испытания. «Проблеме
ариев на Ближнем Востоке,— пишет археолог Г. Н. Курочкин,— посвящены,
как известно, сотни работ. Однако до сих пор никому не удалось, хотя бы пред¬
положительно, показать на археологической карте Передней Азии памятники,
оставленные ариями». Исследователь имеет в виду индоариев. Не показал эти
памятники и он, хотя подошел очень близко к решению загадки.
Катакомбные могилы бронзового века есть в Передней Азии. Они особенно
густо расположены именно там, где, судя по упомянутым именам и терминам,
должны были находиться когда-то пришлые индоарии,— в Палестине и Фи¬
никии, у истоков Евфрата и в Юго-Восточном Прикаспии. Правда, в Палестине
и Финикии их трудно отсортировать от местных, традиция катакомбного по¬
гребения — исконная по всему Средиземноморью и когда-то именно отсюда
проникла в Северное Причерноморье. Но все же есть среди таких погребений
и могилы пришельцев — самим обликом катакомбы, инвентарем, наличием
лошадей, а типичные степные детали конской узды (псалии) находят в ряде
памятников Финикии.
7. Аргументация преемственности. Теперь остается проверить, есть ли
прямая преемственность между катакомбниками черноморских степей и ин-
доариями Индостана. Такую преемственность можно попытаться установить
по трем видам фактов.

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
67
Во-первых, по специфическому сходству в том или ином отношении,
проходящему сквозь цепь культур от Причерноморья до Индии, зафиксиро¬
ванному в памятниках индийской словесности и, может быть, даже дожившему
до современности.
Во-вторых, могут выявиться сходства, прослеживаемые по цепи культур,
хотя бы такие признаки и не удалось зафиксировать в Индии: могли ведь и ис¬
чезнуть в новой среде.
В-третьих, нашим причерноморским явлениям могут обнаружиться
прямые соответствия в культуре Индии, в частности в текстах Ригведы, других
вед, брахман.
К доказательствам первого рода (сквозным) можно отнести два:
погребения коня и совместные погребения женщин с мужчинами.
Об ашвамедхе (жертвоприношении коня) у индоариев и скифов я уже
упоминал. Погребения коня есть и в катакомбных могилах бронзового века.
Но в них конь расчленен не на три части, как в ашвамедхе, а на две. Найдены
захоронения передней половины коня — одно в Приазовье (третий Веселов¬
ский курган), другое — в Палестине (Газа). Это очень редкостные и потому
примечательные находки. Помню, когда я делал доклад о своих выводах и они,
неожиданно для меня, встретили сразу почти всеобщее признание, один из
немногих скептиков, И. Н. Хлопин, сказал, что он знает еще одну аналогию
половине коня — у барона Мюнхгаузена. Но и только! [Всё же я сам позже
отсеял этот аргумент из-за недостоверности стратиграфии и неясности причин
и времени расчлененности скелетов.]
Совместные погребения женщин с мужчинами в катакомбах давно уже
трактуются как свидетельства древних обычаев патриархата: жена должна
была сопровождать мужа в могилу. А как же с историческими ариями? У них-
то вдова оставалась жить после смерти мужа! Да, но в похоронных гимнах,
уже переделанных в соответствии с новым порядком — оставлением вдовы
в живых — сохранились рудименты прежнего порядка: вдова все-таки ло¬
жилась рядом с мужем в могилу, и ее оттуда выводили, отбирая, выпрашивая
у покойного.
В Атхарваведе говорится: «Эта женщина, выбрав мир своего мужа и про¬
должая выполнять свой древний долг, ложится с тобой, который преставился,
о смертный. Ты поручил ей здесь свое потомство и имущество. Встань, о
женщина, к миру живущих. Ты лежишь здесь рядом с тем, который умер».
Подобные формулировки есть в древнейшем памятнике — Ригведе. Но там
упустили внести изменения в концовку. Перед засыпкой могилы жрец велит
живым уйти и констатирует: «Это живые отделились (сейчас) от мертвых». От

68
Этногенез. Том 2. Арии и varia
мертвых. Стало быть, прежде покойник оставался лежать не один. Что и под¬
тверждается раскопками — от Причерноморья до Пакистана.
Во втором ряду доказательств — с неполной цепью связей— ка¬
такомбы и курильницы.
Катакомбы (рис. 2) оканчиваются на памятниках Афганистана. В Пакистане
и Индии их не найдено (пока). У исторических индоариев издавна воцарился
погребальный костер.
Однако в Ригведе сожжение еще воспринималось как нечто недоброе: «Не
сжигай, не испепеляй его, о Агни!». И говорится о похоронах «без сожжения»:
«Раскройся, земля, не причинив ему зла, прими его приветливо и мирно... Стань
прочной над ним, земля; ...да будет этот дом богат и да будет ему надежным
кровом во все дни!.. Придет день, и меня положат в землю, как вкладывают
перо в стрелу» (а перо задвигают в паз древка сбоку!). Арий молился об из¬
бавлении от смерти так: «Я не хочу, о Варуна, уходить в земляной дом...» Жрец,
устанавливая камень, говорил: «Эту преграду я устанавливаю для живых» (и мы
вспоминаем каменную пробку в устье катакомбы), а затем возглашал: «Да
закроют смерть (этой) горой» (так ведь это курган, и позже источник прямо
говорит о насыпке холма на могиле).
Катакомбная курильница — переносный алтарик: круглая чаша на
четырех сросшихся ножках или четырехугольном поддоне; внутри чаши —
полукруглая перегородка. [Прототипом курильнице перегородкой, похоже,
являлись средиземноморские керносы — сосуды с маленькими сосудами
на бортике. На Кипре рядом с маленкими сосудиками на бортике сидят
керамические птички (рис. 3)]. В Средней Азии четырехугольные сосуды
с перегородкой тоже есть в катакомбах, а главное — и там, и в Индии такие
сосуды сохранились до наших дней. Из них кормят и поят птиц, принимая,
что это души мертвых.
Таким образом, хотя эти доказательства не проходят по всей череде культур
насквозь, из разных звеньев вяжется цепь, а недостающие звенья наглядно
реконструируются.
Третий ряд доказательств (непосредственные сопоставления), по¬
жалуй, самый обильный.
Тела в каТакомбных погребениях нередко густо посыпаны красной краской,
особенно голова, кисти рук и стопы ног. У древних ариев Индии красный
цвет — цвет смерти. Бог смерти Яма одет в красное, в красное обряжали при¬
говоренного к смертной казни. Красный — и цвет возрождения: до сих пор при
свадьбе и перед родами красят в красный цвет кисти рук, стопы ног и пробор
на голове — и людям и статуям богов.

Рис. 2. Продвижение катакомбных культур на восток. 1,2 — катакомбные культуры, о которых идет речь в статье; 1 — те места, которые
были заселены более густо (или лучше обследованные археологами); 3 — главные пути движения «катакомбников»; 4 — андроновская
(алакульская) культура в раннем (петровском) ее варианте, стрелки показывают границы ее просачивания на юг; 5 — район, занятый, по
археологическим данным, индоариями в I тысячелетии до новой эры; РВ — местность (Пенджаб), где обитали арии согласно Ригведе (во
второй половине II тысячелетия до новой эры); К — катакомбные погребения Палестины, Сирии и Финикии; М — государство Митанни
о*
VO
I/. Конкретные проблемы этногенеза. Арии

70
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Рис. 3. Древний кипрский кернос (курильница) с изображением птиц
В некоторых катакомбных могилах красным порошком выведены узоры на
дне. Обычай узорно посыпать земляной пол цветными порошками сохранился
в Индии до сих пор и достиг уровня высокого искусства.
Индоарии были завзятыми игроками в кости: иной раз проигрывали и жену,
и дом, а цари — царство. Выигрывали тоже. В Ригведе есть Гимн Игрока — моль¬
ба об избавлении от пагубной страсти. В упоминавшейся здесь статье Берзин
и Грантовский подметили, что и в катакомбах Причерноморья есть игральные
кости и что это необычно для культур бронзового века. Но вот чего авторы эти
еще не знали. У ведийских ариев игральные кости, судя по описаниям, были не
кубические, а четырехгранные, словно сложенные из двух пирамидок. Именно
такая кость найдена в Аламгирпуре (Индия) и такие же обнаружены в наших
катакомбных погребениях (рис. 3, с. 49), причем столько наборов (добрый
десяток), сколько ни в одной другой культуре бронзового века.
Есть подобные же доказательства несколько иного рода. Это совпадения
археологических наблюдений с данными языка. Так, финно-угры заимствовали
у индоариев название шила («ара»), и множество бронзовых шильев известно
в катакомбных могилах черноморских степей.
Одно же такое доказательство надо рассмотреть особо.
8.	Оружие Индры. Во многих гимнах Ригведы, в мифах и сказаниях вос¬
певается некое дубинообразное оружие бога Индры — «ваджра». Как оно
выглядело, индийцы не помнят, изображают его по-разному. Но финно-угры
когда-то заимствовали это слово («васара», «вечер»), и значит оно у них «мо¬
лот» и «топор». Действительно, каменные боевые топоры-молоты нередко
обнаруживаются в наших катакомбах (рис. 4). Индра был богом-громовиком.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
71
Каменным молотом вооружен и германский бог-громовик Тор, как, вероятно,
и славянский Перун (в народе каменные молотки, находимые иногда на полях,
называют «перуновы молотки»). Боевым концом у такого оружия было не лез¬
вие, а обух. Об этом говорят круглые дыры в находимых при раскопках черепах
многих европейцев того времени, дыры, совпадающие по размеру с обухом
боевого топора-молота. Такие отверстия долго рассматривали как результаты
трепанации, но венгерский антрополог Т. Анда и осетинский врач М. Домба
независимо друг от друга доказали, что это следы ранений.
У катакомбников было еще одно оружие того же назначения — каменная
булава (рис. 5). У некоторых наверший булав есть четыре крестообразно рас¬
положенные выпуклости, как бы четыре обуха. Для нас это другой тип оружия,
но, вероятно, для ариев — все та же ваджра: никаких отличий по функции.
И в индийских источниках упоминаются четыре выступа ваджры, а в древней
Индии этим термином назывался военный строй, развернутый во все четыре
стороны.
Рис. 4. Боевые топоры-молоты (Бешево и Нижние Серогозы) с территории
катакомбной культуры (Попова 1955)

72
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Таким оружием Индра совершил (в исходном варианте мифа) свой главный
подвиг — убил демона Вритру, не дававшего рекам течь. Вритра был сыном
реки Дану, и Дану протекла через его труп.
Богатый порогами Днепр в древности назывался Данапр. Слово «вритра»
в переводе означает «запруда». Миф о победе над Вритрой мог бы получить
простейшее объяснение: не был ли это местный объяснительный (так назы¬
ваемый топо-этиологический) миф о происхождении Днепровских порогов?
Впоследствии он приобрел более широкий мифологический смысл: дарование
вод засушливому краю, возможно, избавление от зимнего ледостоя, победа над
силами зла (или, наоборот, мотив демоноборчества применили к объяснению
редкого явления природы).
Рис. 5. Булава из погребения катакомбной культуры в Поволжье — погр. 4/6 у хутора
Степана Разина (А. В. Кияшко 2002)
9.	Цепная реакция. Следствия из предлагаемого признания катакомбников
индоариями весьма интересны.
Прежде всего до сих пор на территории нашей страны мы имели надежные
определения языков не глубже начала I тыс. до н. э.: скифы, урарту, масса-
геты... Уже киммерийцы очень туманны. Это ли не удача — одним рывком
продивнуться вглубь веков более чем на тысячу лет! Зная, где были в то время
арии, мы приближаемся к возможности распутать весь узел происхождения
индоевропейцев.
В Индии от индоариев сохранилась до наших дней богатейшая сокровищ¬
ница информации об их далеком прошлом, заключенная в языке и мифологии.
В том числе информация об их древних соседях. А соседи и связи катакомб¬
ников хорошо известны археологам. Теперь мы можем заняться подысканием

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
73
реальных соответствий словесным образам и связям. Возможна цепная реакция
открытий.
Катакомбной культуре в степях предшествовала ямная (она датируется
Ш-Н тысячелетиями до новой эры). От нее катакомбники унаследовали
коня, повозки, металл, курган, красную охру в могилах. Возможно, язык.
В таком случае очень правдоподобно предположение известного советского
археолога Н. Я. Мерперта, что люди ямной культуры — это общие предки
ариев, то есть праарии до разделения их на индоариев и праиранцев. Но
ямная культура выросла отчасти в сфере воздействия воинственной уса-
товской культуры, пришедшей из Центральной Европы. Не отсюда ли общая
терминология власти, военного дела и культа у кельтов, самых западных из
индоевропейцев, и ариев — самых восточных? Ее нередко возводят к обще¬
му наследию индоевропейцев, но ведь не у всех индоевропейских народов
такую общую терминологию мы находим! Да, судьба разбросала этих родичей
на противоположные концы региона. Возможно, что и в исходном очаге они
были крайними с разных сторон. Но значит ли это, что пракельты и праарии
не встречались при передвижениях?
Классическая для лингвистики концепция генеалогического древа основы¬
валась на гипотезе о простом радиальном — прямыми путями — расселении
родственных народов из одного центра и постепенном дроблении их языков.
Выяснение сложной и прихотливой истории отдельных ветвей индоевропей¬
ского генеалогического древа, их перемещений, взаимодействий, разделений
и слияний превращает это древо в совершенно иную фигуру — нечто вроде
дельты реки. А такое представление (дельта-концепция) требует изменения
методики лингвистических реконструкций.
Современная ареальная лингвистика, изучающая древние языковые кон¬
такты, отрицает концепцию древа, но отвергает заодно и значительные пере¬
мещения народов вообще, признавая лишь взаимовлияние соседних языков
с выработкой общих нововведений. А между тем история знает «полные
опасностей великие переселения» народов (так их называл Маркс). При этом
мигранты переносили на другой край ойкумены свою лексику и вливали ее
в противоположный рукав дельты.
Так, тохары, в неолите (позднем каменном веке) — западные соседи
германцев и балто-славян, ушли к границам Китая и унесли туда слово «кум»
(приходи), «ак» (наше «око», немецкое «ауге»), «цтвер» (четыре, сравни
«четверо») и т. д. По дороге некоторые их этих слов подмешались в местные
языки, запутав картину.

74
Этногенез. Том 2. Арии и varia
На шахматной доске прошлого гроссмейстер истории не всегда двигал наро¬
ды, как пешки — по прямой, с клеточки на клеточку. Он ходил конем и ферзем,
применял рокировку и часто снимал фигуры. Не надо обманываться простотой
ситуации в эндшпиле, когда на доске всего несколько фигур и так заманчиво
связать их размещение с тем или иным известным из теории дебютом. Ведь
главная игра развертывалась в миттельшпиле и шла на всей доске.
Но вернемся к конкретным выводам
В последнее время появлялись книги и статьи о родстве индоариев со
славянами, приводились общие корнесловы — свара, сваха, девар (деверь)
и другие. Но это родство относится ко времени, гораздо более отдаленному от
нас, чем катакомбная культура, — ко времени общеиндоевропейского единства.
Видимо, самое позднее — к V-IV тысячелетиям до новой эры [скорее намного
раньше]. А вот взаимных заимствований, которые бы говорили о более поздних
тесных контактах, таких, как с финно-уграми, в языках индоариев и славян нет
или почти нет. Значит, в первой половине II тысячелетия до новой эры славяне
и катакомбники близкими соседями не были. Знать это важно для решения
проблемы славянского этногенеза. [То есть славяне тогда сидели поодаль от
Украины — вопреки концепции акад. Б. А. Рыбакова.]
Такие тесные контакты, однако, были у индоариев с некоторыми другими
индоевропейскими народами. С какими же? Оказывается, с греками. Две со¬
баки бога смерти носили у индоариев имена Шарбара (Карбара) и Удумбала.
Но ведь Шарбара («Пестрый») — это греческий Цербер (Кербер)! Греческим
кентаврам — полулюдям-полуконям, изощренным в любви и искусствах,—
соответствуют у индоариев зверовидные гандхарвы — небесные певцы
и искусные любовники, а также киннары — полулюди-полукони. И так далее
(список длинный). Кроме греков, по данным языка, где-то поблизости от ин¬
доариев в это время находились предки хеттов, потом ушедших в Малую Азию
[указаны тут ошибочно, с ними контакты поздние], и предки армян. [Армяне
же, фригийцы и, конечно, иранцы — не только соседи, но и ближайшие род¬
ственники]. Мы знаем также — по раскопкам,— с какими своими соседями
катакомбная культура имела тесные связи. Это северокавказская культура и ее
предшественница — новосвободненская, это полтавкинская и срубная культу¬
ры в Нижнем Поволжье и другие. Кто тут прагреки, кто хетты, кто праармяне?
Впрочем, греческий вклад мог быть принесён и с запада...
В мифологии индоариев сохранилось много названий древних соседей,
представленных то в виде реальных народов, хотя и полусказочных,то в виде
разных категорий демонов. Скажем, на юге (от катакомбников?) жили демоны-
«пишзчи». Не те ли это кавказцы, кого античные авторы называли псессами,

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
75
предки абызгов-абхазов? До сих пор есть на Северо-Западном Кавказе река
Пшиш. На востоке, за ведийской Расой, жили демоны-«ракшасы». Не предки
ли это рокс-аланов? Может быть, среди других названий есть и древнейшее
имя хеттов? Ведь хеттами они стали называться только в Малой Азии, по своим
предшественникам.
Словом, гипотеза, если она подтвердится, может проложить путь ко многим
новым открытиям.

6.	От Тигровой Балки до Матсья-пураны
(Следы неведийских похоронных обрядов у индоариев
в свете степной и среднеазиатской археологии)
[Как я уже отмечал во вводных замечаниях к предшествующей
статье, сразу же после освобождения из лагеря я возобновил свои
работы по исследованию индоариев и смежной проблематике, а так¬
же втянулся в филологические исследования гомеровского эпоса.
Чисто археологические занятия были для меня надолго закрыты,
университет — наглухо, Институт археологии и Эрмитаж — менее
глухо, но всё же контактировали со мной опасливо. Более смело
реагировал на мои попытки пробиться в печать Институт востоко¬
ведения Академии наук, особенно — его московское, центральное
отделение. Уже в 1983 г. вышли тезисы моего доклада в сборнике
тезисов конференции, посвященной десятилетию Южно-Таджик¬
ской экспедиции Б. А. Литвинского. К этой экспедиции я не имел
никакого отношения, в конференции не участвовал, но тема (арии)
была близка проблематике Литвинского, а кроме того, он считал
своим долгом поддержать репрессированного коллегу (до того мы
с ним почти не были знакомы). Это была моя единственная печатная
работа за 1983 год.

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
11
Чуть позже для меня открылись журнал «Вестник древней исто¬
рии», редактировавшийся востоковедом-индологом Бонгардом-
Левиным, научный журнал «Народы Азии и Африки» и популярный
журнал «Знание — сила» (с которым у меня были давние рабочие
связи). Но уже в 1985 г. моя заметка о Перуне на Кавказе появилась
в журнале «Советская Этнография», а в 1986 г. моя рецензия была
опубликована в журнале «Советская Археология». Я всё еще был
безработным и лишенным научной степени и звания,, но моя изо¬
ляция в науке была сломлена.
Работа в сборнике Литвинского очень краткая — это тезисы.]
1.	[Похоронные обряды ариев.] Современные индусы после кремации
ссыпают прах в реку. В брахманах предписывалось погребение пепла. Еще
раньше арии Ригведы применяли не только кремацию, но и предание трупа
земле. Вероятно, это и был основной похоронный обряд, принесенный ариями
со степной прародины. Однако в позднейшем фольклоре индоариев можно
уловить реминисценции других похоронных обрядов, приписываемых прежним
богам асурам или неарийским племенам.
2.	[Опознание похоронных обрядов в фольклоре и мифологии.] Как
опознать в фольклорных и мифологических текстах следы похоронных обря¬
дов, чуждых и потому быстро ставших непонятными приверженцам ведийской
религии? У индоариев основной задачей похоронных обрядов было обеспечить
душе бессмертие и благополучные новые воплощения в будущих рождениях
(РВ, X, 16, 3-5; ШБ, 10,4, 3), а телу — наоборот, невоскрешение. Погребение
приравнивалось к жертвоприношению, точнее к самопожертвованию. Это
отчетливо декларируется в Атхарваведе (XII, 3), в древнейшей главе Законов
Ману (V, 104) и отражается в мифах. Так, чтобы добиться многодетности, царь
Сомака принес в жертву единственного сына Джанту, и достаточно было ста
женам царя вдохнуть дым жертвенного (=погребадьного) костра, как они все
забеременели (МБ, III, 128). Исходя из этих соображений, нужно обращать
внимание не только на чудесные рождения и колдовские умерщвления, но
и на способы подвижничества фольклорных героев, ибо основная задача
подвижничества была та же — самоотверженными жертвами обеспечить себе
бессмертие и наделение потомством.
3.	[Скармливание плоти животным.] Разрубание тела на части и скарм¬
ливание животным (волкам) фигурирует в сказании о Яяти и Каче (МБ, 1, 76)

78
Этногенез. Том 2. Арии и varia
как старый, асуровский способ предотвратить воскрешение — ненадежный
по сравнению с сожжением.
В джатаке об Ушинаре (МБ, III, 131,137; XIII, 32; Чария-питака и др.) герой
из рода Ану, то есть «неариев», спасая голубя (птицу бога смерти) от сокола,
отрезает и скармливает соколу куски своего тела, достаточные для компенсации
по весу, но голубь неизменно оказывается тяжелее — пока на костях Ушинары
не осталось плоти.
Выставление покойного на дахме птицам и собакам для очистки костей от
мяса — это стандартный ритуал маздеизма по Видевдату. Выдвинуто предполо¬
жение о связи этого обряда с перевоплощением в тотемное животное (Рапопорт
1971). Последующее упокоение в «башне молчания» (уждане — астодане) не
исконно у зороастрийцев (вводится с рубежа н. э.) и не повсеместно: приме¬
нялись и могилы с каменными оссуариями, саркофаги и т. п.
4.	[Предание плоти огню.] В индоарийском фольклоре снятие плоти
с костей производилось не только животными или для животных, но и для
сжигания (кормления Агни) и поедания. Один из подвижников — Явакри из
рода Ангираса, — вымогая у Индры знание вед, угрожает ему тем, что станет
отсекать у себя один кусок тела за другим и бросать в огонь, чем приобретет
магическую власть (МБ, III, 135). Срезая с себя куски тела, бросает их в огонь
и Тарака, вождь асуров, принося себя в жертву и добиваясь тем бессмертия; но
получает он только право выбора вида смерти (Матсья-пурана). Разрубленного
вторично Качу асуры сжигают, и, смешав в сосуде пепел с вином, дают выпить
Ушинасу; умерщвление оказывается более надежным, чем в первый раз.
В Авесте (Видевдат) с осуждением упоминаются применяемые в зоро-
астрийском же ареале рассечение и варка трупов. Обрядовый магический
и тотемический каннибализм отмечался у массагетов и исседонов, а следы
его — у таджиков.
5.	[Археологическое соответствие.] Археологически очистка костей от
мяса фиксируемся расчлененными скелетами. В СЗ Пакистане (долина Свата
и смежные) серии таких погребений оказались в периодах Гхалигаи V и VI
(XIII—IX вв. до н. э., по Стакулю — Stacul 1969 и др.); в периоде VII (ок. V в.
до н. э.) их нет. В Средней Азии этот обряд существовал в I тыс. до н. э., у ка¬
фиров и дардов дожил до современности.
Более раннее проявление той же традиции улавливается в Поволжье, где
в срубной культуре на костях погребенных обнаружены нарезки. В катаком¬
бах же Причерноморья встречаются человеческие скелеты кучкой с черепом
сверху — точно, как в могильниках Пакистана. Срубная культура послужила

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
79
ираноязычной основой для скифских культур, катакомбные памятники связы¬
ваются с индоариями.
6.	[Кольцо костров.] В описании самопожертвования Тараки есть приме¬
чательная деталь: Тарака разжег вокруг себя кольцо неугасимых костров и в их
огонь бросал куски своей плоти. Кольца костров обнаружены Б. А. Литвинским
(1972:140; Пьянкова 1974) в двух курганах могильника Тигровая балка в Тад¬
жикистане (вахшская культура второй пол. II тыс. до н. э.), а более позднее
проявление той же традиции открыто К. А. Акишевым (1959) в Бесшатырских
курганах саков Семиречья. Среднеазиатский вклад в культуру индоариев здесь
несомненен, но с кем и когда он прибыл в Индостан? Катакомбные могилы
вахшской и бишкентской культур, а также формы очагов Тулхара связывают
их с индоарийской традицией, но остальной состав их культурного комплекса
иной, а их среднеазиатские наследники были ираноязычны.
7.	[Иранцы или индоарии?] По-видимому, отмеченными видами поедания
срезанной с костей плоти фиксируются ранние формы того общеарийского
круга представлений о перевоплощении душ, который при усилении культов
огня и воды (с возвышением соответствующих божеств) и привел к ведийскому
обряду кремации с преданием пепла воде. Однако исторические и археоло¬
гические сведения о срезании мяса с костей у ариев преимущественно отно¬
сятся к их иранской ветви. Вероятно, этот компонент включен в мифологию
индоариев уже в Индостане — теми ариями, которые прибыли туда отдельно
от ведийских и принадлежали к иранской ветви ариев или к промежуточным
или смешанным или просто иным формированиям ариев, позже растворив¬
шимся в индоарийской среде. Такие арии наверняка прибывали в Индостан
в скифо-массагетское время, но не исключены и более ранние инфильтрации,
особенно если учесть материалы комплексов Свата.

7.	Следы неведийских похоронных обрядов
у индоариев
(к методике синтеза археологии с фольклористикой
и мифологией)
[Эту работу я начал тогда же, когда и предшествующую — как
ее развернутое изложение, а закончил уже после 2005 г,, работая
над книгой «Древние миграции» — как осмысление методологии.
Статья была сдана в сборник Донецкого унверситета, который до
сих пор не вышел,]
1.	Задача. [Восстановление индоарийских похоронных обрядов] Способ
погребения издавна рассматривается в археологии как стойкий этнический
признак, а поэтому — как связующее звено в определении культурной пре¬
емственности. На деле постоянство этого признака не абсолютно, способы
погребения тоже сменяются. Но, во всяком случае, это признак длительно
сохраняющийся, а отыскание его пережитков (в обрядности или в фольклоре)
позволяет увеличить протяженность его охвата.
Проблема преемственности стоит остро в археологии индоариев, поскольку
культура серой расписной керамики, которую ассоциируют с ариями эпохи
Махабхараты, началась не раньше XII века до н. э. и лишь частично охватывала

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
81
Пенджаб. А ведические арии проживали именно в Пенджабе в предшествующее
время. Культура их практически неизвестна. Более глубокие культурные корни
индоариев уходят в степной бронзовый век нашей страны. Однако на роль пред-
ковых для ариев предлагались разные конкретные культуры (андроновская,
срубная, катакомбная, бактрийско-маргианская), и вопрос остается спорным.
Поэтому придание способам погребения ариев большей протяженности во
времени имело бы существенное значение.
По данным этнографии, основной похоронный обряд у современных ин¬
дусов — кремация. После сожжения покойника принято ссыпать прах в реку
(Гусева 1977: 277-188). Однако богатые письменные источники Индии, пред¬
ставляющие ее религиозную традицию, знают и другие способы захоронения.
В брахманах предписывалось и погребение пепла в урне под курганом (ШБ, III,
8,1-4). Еще раньше, во времена создания Ригведы, арии применяли не только
кремацию, но и ингумацию — предание трупа земле (РВ, VII, 89,1; X, 15,14;
18,10-14). По всей вероятности, это и был основной похоронный обряд, при¬
несенный ариями в Индостан из их степной европейской прародины. Степная
археология показывает, что там в бронзовом веке кремация не применялась,
а практиковавшие кремацию андроновские племена Казахстана и Южной
Сибири, как теперь ясно, не были прямыми предками индоариев (Клейн 1980;
1988; Klejn 1984). К тому же у них кремация не была урновой, а кремация
у ариев была в начале именно такой. К обряду кремации арии перешли уже
на территории Индостана.
Только ли кремацию и ингумацию знали предки исторических индоариев?
Если они знали и другие способы захоронения, то как эти другие способы
выявить, не имея надежно опознанных (в плане этноса) археологических
памятников для многих отрезков времени глубже рубежа II—I тыс. до н. э.?
Естественно обратиться к фольклору и мифологии.
2. Методические соображения. [Отражение похоронных обрядов в фоль¬
клоре], Идея о том, что волшебная сказка восходит к мифу, была выдвинута
давно, а В. Я. Пропп (1946) показал, какое значительное место в материалах
волшебной сказки, в ее структуре, мотивах и образах, занимает отражение
инициаций и включенной в них похоронной обрядности. Но как опознать
в фольклорных и мифологических текстах следы таких ранних похоронных
обрядов — уже чуждых и потому ставших непонятными приверженцам ве¬
дийской религии?
У каждого народа или группы народов трансформация похоронной об¬
рядности в сюжетные мотивы фольклора может происходить по-своему —

82
Этногенез. Том 2, Арии и varia
в зависимости от присущих этому населению специфических взглядов на
смерть, потусторонний мир и похороны. У индоариев основной задачей по¬
хоронных обрядов было обеспечить: душе — бессмертие и благополучные
новые воплощения в будущих рождениях, а телу — наоборот, полный и окон¬
чательный уход из жизни, без возможности воскрешения и вмешательства —
воздействия на жизнь и здоровье живых.
а) сансара и душа в телесной субстанции. Представления о мире умерших,
мире предков как своего рода хранилище, запаснике вышедших из обихода душ
и источнике душ для новых рождений были весьма широко распространены
в древнем мире вообще (Raglan 1945; Baumgartel 1950; Фрейденберг 1978:
92-93). Идея переселения душ (метемпсихоз), с многократными новыми теле¬
сными воплощениями (сансара) появилась у индоариев, по мнению многих
исследователей, поздно — в послеведийский период (Эрман 1980: 93). С этим
трудно согласиться. К позднему времени относится лишь развитие этой идеи
в развернутое учение с принципом воздаяния в будущей жизни за благие
деяния (карма) в этой жизни. Мировоззренческая же основа этого учения —
идея о сохранении души и ее вселении в новые организмы (метемпсихоз) —
есть уже в Ригведе. В одном ее похоронном гимне (РВ, X, 16, 3-5) говорится
о вселении способностей умершего в солнце, ветер, землю и воду, а телесной
субстанции — в растения (индусы их приравнивали к животным), с последу¬
ющим возвращением в человеческую жизнь:
В солнце уйдет твое зрение, в ветер — твое дыхание,
ступай на небо, ступай в землю, как должно,
или удались к водам, если тебе там благо,
члены тела да пребудут в растениях...
0 Джатаведас, яви милостивый образ и отнеси его бережно в мир
праведных...
Вернувшийся в жизнь, да обретет он потомство, да воплотится он,
о Джатаведас!
Правда, этот гимн находится в самой поздней мандале Ригведы — десятой.
Но, по крайней мере, там он не одинок. Те же представления покоятся в основе
мифа о Пуруше, в той же десятой мандале (РВ, X, 90). Из разных частей тела
Пуруши — первочеловека, принесенного в жертву, — родились разные Вар¬
ны людей, но одновременно также боги, стихии и животные. Он должен был
умереть, чтобы родились они.
Более четкое изображение сансары, круговорота бытия, содержится в поэме
о Начикете (Катха-упанишада, 1,3,7-8). В ней бог смерти Яма открывает герою

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
83
поэмы тайну жизни и смерти, тайну круговорота бытия, и в этом — центральное
зерно сюжета поэмы, а сюжет этот упоминается уже в Ригведе. Отсюда и яв¬
ствует, что упанишады не изобрели идею возвращения душ на землю, а лишь
придали ей морализаторское осмысление: покойным воздается в соответствии
с кармой. «Они возвращаются ... затем они родятся здесь. Те, кто отличался
здесь благим поведением, быстро достигнут благого лона — лона брахмана, или
кшатрия, или вайшьи. Те же, кто отличался здесь дурным поведением, быстро
достигнут дурного лона — лона собаки, или свиньи, или чандалы» (Чхандогья-
упанишад, V, 10. 5-7). И упанишады, вероятно, добавили высшее благо, с точки
зрения просвещенных и разочарованных мудрецов, — благо, доступное только
разумным и чистым: уйти не в мир предков, а в мир богов и избавиться вообще
от будущих рождений, навсегда остаться там. У других народов Древнего Мира
это благо, но с другим акцентом (на обожествление), предоставлялось только
царям и великим героям, из чего виден поздний характер добавки.
Есть еще одно подтверждение древности сансары. Индоарийскому мифу
о первочеловеке Пуруше соответствует древнеиранский миф о Перво¬
человеке и Первоскоте, сохранившийся в толковательской части Авесты.
Только по смерти Первочеловека его семя, ушедшее в солнце и омытое там,
дает через 40 и еще 15 лет начало людям, а душа, вышедшая из умершего
Первоскота, прошла через луну и превратилась в растения и животных
(Бундахишн, XV).
Все последующие смерти и рождения рассматриваются как инсценировки
этой первоначальной мифической драмы (Хлопин 1990). Конечно, Бундахишн
гораздо позже Ригведы, но взаимонезависимое проявление схожих идей¬
ных комплексов у родственных народов позволяет возвести эти комплексы
к общему предку этих народов и, стало быть, ко времени их единства, а это
очень удревняет возраст комплекса, проявления которого зафиксированы у
обоих народов.
Видимо, у предков обоих народов — индоариев и иранцев — имелись пред¬
ставления о сращенности душ с остатками телесной субстанции человека и о
важной роли этих остатков в сохранении жизни на земле. У древних иранцев
такие представления связаны с обрядом выставления покойников на съедение
птицам и собакам, и такая связь, отмечаемая не только у иранцев, считается
почти универсальным этнологическим объяснением этого похоронного обряда
(Bendann 1930: 206-207,220). А обряд выставления трупов упомянут и в ведах,
и этот факт давно связывают с идеей переселения душ (Oldenberg 1894: 57-58).
В Атхарваведе (АВ, XVIII, 3.34) указано выставление трупов:

84
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Тех, которые сожжены, и тех, которые рассеяны, и тех, которые
воздвигнуты,
Всех этих отцов, о Агни, спусти вниз вкусить приношение.
Слово «воздвигнуты» (uddhittah) П. В. Кане истолковывает как «выставлены
наверху (на деревьях или в пещерах)». Пережиток выставления сохранялся
у индоариев и в первой половине I тыс. до н. э. В одной из древнейших глав
Законов Ману (У, 69) на случай смерти ребенка, не достигшего двух лет, дана
следующая рекомендация: «для него не должен производиться огненный обряд,
не должно производиться возлияние воды; оставив его в лесу, как полено, им
(родственникам) надо поститься три дня». В религиозной системе историче¬
ских индоариев этот способ захоронения явно играет незначительную роль,
но всегда ли он был на заднем плане и как давно он вошел в эту систему (не
позднее ли это включение), еще предстоит выяснить.
Подобно многим первобытным народам, древнейшие индоарии тесно свя¬
зывали духовные качества с материальными субстанциями тела, и, хотя уже
отделяли душу от тела, отделение это не было ни полным, ни абсолютным. Из
приведенного выше отрывка похоронного гимна Ригведы видно, что разным
способностям человека они приписывали разные посмертные судьбы, вселе¬
ние в разные стихии. Соответственно, разное обхождение полагалось разным
телесным субстанциям: плоти, ногтям, волосам и т. п. Костям приписывалось
особо важное значение для воссоздания в будущем нового человеческого тела
(Uhsadel-GQlke 1972). Поэтому куда бы ни пошла плоть — в огонь или на съе¬
дение, кости полагалось собрать и захоронить, по крайней мере, на некоторое
время (потом они теряли всякое значение). Более того, после кремации даже
складывали из оставшихся человеческих костей фигуру человека (Атхарваведа
1977: 375).
Как и другим древним народам, индоариям был свойственен страх перед
покойниками, опасение, что мертвое тело способно принести вред живым,
и в Шатапатха-брахмане прямо сказано, что «обряды совершаются для того,
чтобы предки не пришли убить кого-нибудь из вас» (ШБ, П, 6.1).
б) правильные и неправильные обряды. Все способы захоронения,
предписанные действующей религией, считались, разумеется, эффективными
в достижении указанных целей. Цели эти — обеспечить две вещи: 1) полное
исчезновение тела покойного из мира живых, чтобы оно не могло повредить
оставшимся, и 2) благополучное переселение души в мир предков, откуда она
затем сможет вселиться в новый организм, чтобы не иссякла жизнь на земле,

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
85
в частности жизнь данного рода. Если же умерший оставлен без захоронения
или обряды выполнены неправильно, то эти цели не будут достигнуты.
Конечно, к неправильным обрядам относились и любые обряды, чуждые
данной религии, — обряды соседей и обряды предков своего народа до введе¬
ния у него этой религии. Как это обычно бывает, именно прежняя обрядность
своего народа, которую приходилось преодолевать, отвергалась и осуждалась
с особенной яростью. Она приписывалась злым духам, демонам, вредоносным
колдунам и т. п.; и в переделанных по-новому религиозных текстах всячески
подчеркивалась ее неэффективность и вредоносность. Индоарии относили
многие такие «неправильные» обряды и «ошибочные» взгляды к неарийским
племенам, «не знающим правил», и к своим прежним богам асурам, ставшим
демонами, почитание которых приписывается сектантам, например тантристам
(Чаттопадхьяя 1973).
По этим сообщениям, враждебным, но не во всем облыжным, асуры от¬
вергали сожжение покойников, говоря, что душа слита с телом и если тело
сжигается, то и душа погибает вместе с ним, и никакого мира по смерти нет. Они
требовали предавать одетый и украшенный труп земле (Чандогья-упанищад, VII,
8.5). Это свидетельство того, что индоарии так раньше и делали. Квадратные
гробницы (а таковы срубы, предназначенные к сожжению) Шатапатха-брахмана
(XIII, 8,1.7) приписывает благим богам — дэвам, а круглые (таковы земляные
курганы) — скверным асурам. По ней же (XVIII. 8.2.1), дэвы не отделяют на¬
сыпь гробницы от земли — так и положено, а асуры — отделяли каменной или
кирпичной прокладкой (если асуры были близки иранцам, то это естественно:
приходилось заботиться о том, чтобы тело умершего не осквернило землю).
И т. д. Весь этот круг обычаев, уже отвергаемый предписаниями брахман
и упанишад, еще сохранялся пережиточно в некоторых гимнах Ригведы и Ат-
харваведы в виде альтернативных обрядов, допустимых для каких-то случаев.
Но в мифологическом описании асуров могли сохраниться и такие старые об¬
ряды и представления, которые уже ко времени Ригведы были полностью или
почти полностью отвергнуты.
Стало быть, в поисках особо древних обрядов нужно обратить внимание
на мифологическое описание асуров. Эта идея лежит на поверхности и не¬
редко используется. Однако необходимо учесть, что суть отвергнутых обрядов,
ставших дисфункциональными, скорее всего окажется быстро забытой. Ото¬
рванные от похоронных функций, они предстанут в ином облике и ускользнут
от обзора похоронной обрядности. Вот тут-то и пригодится знание их более
общих задач в религиозной системе, способных породить вторичные функции
в фольклоре. Смерть с нормальными последствиями — основа и результат

86
Этногенез. Том 2. Арии и varia
обычных похорон, но посмертные аномалии, неожиданные воскрешения, кол¬
довские умерщвления, особенно же неэффективные умерщвления — сфера
действия «неправильных», чужих или отвергнутых старых похоронных об¬
рядов, первичная функция которых забыта, и они стали просто колдовством.
Точно так обычные зачатия и рождения — результат правильно выполненных
в прошлом похорон предков, а вот магические средства, ведущие к чудесным
рождениям, могут оказаться переосмысленными похоронными обрядами
прежней религиозной системы или обрядами ассимилированного народа,
местного или пришлого.
в) погребение как жертвоприношение. С давних времен индоарии рас¬
сматривали захоронение как жертвоприношение человека. Уже в Ригведе
первочеловек Пуруша после своей смерти стал родоначальником всего сущего
в силу особого характера этой смерти: он был принесен в жертву и расчленен.
Бог смерти Яма, сын Вивасвата, — в сущности, в Ригведе еще не совсем бог
(Эрман 1980: 94,204, прим. 98). Этот царь загробного мира — человек, который
первым умер, ушел в мир предков, открыв туда дорогу остальным, и по праву
первенства стал там царем. Таков же и его иранский двойник Йима, сын Вивах-
ванта. Как умер индоиранский Яма-Йима? Рассказов об этом нет, но по функции
первого человека этот образ совпадаете Пурушей. Совпадение подтверждается
тем, какое соответствие этот образ находит себе в скандинавской мифологии
германцев: там великан Имир, первозданный человек, был убит богами, рас¬
членен, и из разных частей его тела они создали разные детали мира: солнце,
землю, деревья и проч. Итак, первая смерть была, по мифологии, человеческим
жертвоприношением, и, судя по разветвленности, эта идея восходит не только
к общеарийской, но и к более глубокой индоевропейской древности.
Сожжение покойника приравнивается к жертвоприношению на протяжении
длинного гимна в Атхарваведе (XII, 3), в упанишадах, в одной из ранних глав
Законов Ману (У, 104). Брихадараньяка (VI,2.4) говорит о погребальном огне:
«на этом огне боги совершают подношение человека». Это представление от¬
ражается и в мифах. Так, чтобы добиться многодетности, царь Сомака принес
в жертву своего единственного сына Джанту, разделив его на сто частей, и до¬
статочно было ста женам царя вдохнуть дым жертвенного костра (он же и по¬
гребальный костер), как все они забеременели (МБ, III.108). В этом примере
проступает не только связь смерти (и погребения) с зачатием (и рождением),
но и тождество кремации жертвоприношению, погребального костра — костру
жертвенному.
По брахманам, человек сам обязан подготовиться к смерти и позаботиться
о своих похоронах в соответствии с нормами, а для этого ему надо обзавестись

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
87
сыном, собрать средства на обряды. Он может даже выполнить многие похо¬
ронные обряды заблаговременно, до смерти. Боги так установили,«что прочие
создания должны отдавать свои тела и что они смогут достичь бессмертия лишь
после выхода из тела» (ШБ, 10.4. 6). Поскольку человек не может взять тело
с собой в мир иной, он делает ряд обрядов дикши, жертвуя свое тело богам.
«Кто совершает дикшу, жертвует себя всем богам», — возглашает Айтарея-
брахмана (VI.3. 9). Часть обрядов он выполняет сам, до смерти, другую часть
организует его сын за него, но в любом случае жертвователем (параллельно
с богами — верховными учредителями этого жертвоприношения) выступает
сам умирающий. Шатапатха-брахмана предписывает строить гробницы на¬
подобие священного очага, ибо алтарь огня «есть тело жертвователя» (ШБ,
XIII. 8.1,17).
А это означает, что и прежние формы захоронений могут предстать в ин¬
доарийском фольклоре в виде человеческих жертвоприношений или в виде
самоубийственных самопожертвований (самозакланий, самосожжений
и т. п.). Исходя из этих соображений, нужно обращать внимание не только
на чудесные рождения и колдовские умерщвления, но и на способы подвиж¬
ничества фольклорных героев, ибо в чем был смысл их подвижничества, чего
добивались своими святыми подвигами индоарийские подвижники? Самоот¬
верженными жертвами обеспечить себе бессмертие и наделение потомством.
Эта цель, к которой все они истово стремились, совпадает с основной задачей
индоарийской похоронной обрядности. За тем, что осмыслено как подвиги
самоистязания, могут стоять просто прежние, отвергнутые и забытые, спо¬
собы захоронения.
3.	Конкретные интерпретации фольклорных материалов. Приведу
некоторые примеры таких явлений в индийских фольклоре и мифологии.
Рассмотрим в свете археологии некоторые возможности интерпретации этих
явлений как следов прежних погребальных обрядов, схожих с бытующими или
бытовавшими у родственных народов.
Вера в то, что с частицами телесной материи умершего можно проглотить
зародыш или дух человека, а затем родить, была широко распространена в древ¬
ности, в частности у ариев. Чтобы гарантировать будущие благие рождения,
нужно было сберечь эту материю и обеспечить ее поступление в тела людей.
У одних ариев это достигалось обрядовым каннибализмом (Геродот сообщает
о ряде скифских племен Средней Азии, что у них лучшей могилой считался
желудок сыновей). В Авесте (Видевдат) с осуждением упоминается применение
в зороастрийском ареале рассечение и варка трупов. Обрядовый магический

88
Этногенез. Том 2. Арии и varia
и тотемический каннибализм отмечался Геродотом у массагетов и исседонов,
а следы его — у таджиков. У других ариев плоть покойного скармливали
священным животным (в прошлом, возможно, тотемным) — собакам лучших
пород или птицам. А очищенные кости захоранивали как материал для воскре¬
шения в конце времен (таковы предписания Авесты, священной книги древних
иранцев). Соответственно, в птицах затем видели души предков людей — их
подкармливали и поили из специальных культовых сосудов.
У индоариев эти обряды на зафиксированы ни этнографией, ни предпи¬
саниями текстов, но отражение всех этих способов захоронения можно обна¬
ружить в фольклоре или мифах индоариев, если подойти к этому источнику
с предложенными методическими соображениями.
а)	собаки и птицы в похоронной обрядности. В текстах, излагающих
похоронную обрядность индоариев, не сохранилось прямых указаний на по¬
едание трупа собаками, а в историческое время отношение к собакам в Индии
было уже презрительным. Но всё же в Брихадараньяка-упанишаде (1,12,1-5)
описывается удгитха собак — подобно жрецам, они поют хвалу богу, ходя друг
за дружкой вкруговую, при чем каждая держится зубами за хвост предыдущей.
Поскольку в реальности собаки так не ходят, да и петь, держа хвост в зубах, не
могут, вся сцена явно вырвана из какого-то мифа. В индийской мифологии две
собаки — спутники царя мертвых Ямы, вполне подобные двум авестийским
собакам, спутникам девы у моста Чинват в царство мертвых Йимы, — должны
были отыскивать души умирающих для немедленного их препровождения в мир
предков, как у иранцев, и это собаки «четырехглазые», то есть со светлыми пят¬
нами над глазами. Таким образом, и в индоарийской мифологии присутствуют
аналогичные собаки, препровождающие умерших в царств мертвых, хотя их
практическое применение в этой функции сошло на нет.
В индоарийском фольклоре сохранились представления о роли птиц
в смертный час. Сова и голубь — посланцы Ямы, вестники смерти (Эрман
1980: 94). В джатаке об Ушинаре (Махабхарата, III, 131,197; XII, 32; Чария-
питака и др.) герой, спасая голубя (птицу бога смерти) от сокола, стал отрезать
и скармливать соколу куски своего тела, достаточные для компенсации по весу
(то есть приносил себя в жертву). Но голубь неизменно оказывался тяжелее, —
так продолжалось, пока на костях Ушинары не осталось плоти. Ушинара — из
рода Ану, то есть не-ариев.
Схожая роль собак и птиц в погребальной обрядности и потустороннем
мире, по-видимому, и привела к возникновению в иранской мифологии образа
собако-птицы Шьена-мрига (позже это Сэнмурв), играющей видную роль (об
этом образе см. Тревер 1937; Бессонова 1977).

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
89
Подробнее я рассматриваю выставление трупов собакам и птицам в от¬
дельной статье (Клейн 2008).
б) выставление солнцу. Однако скармливание собакам и птицам было не
единственным видом выставления у маздаистов. В Видевдате наряду с ним
и без четкого отличения (видимо, оно уже было смазано) проступает еще один
способ: труп просто выставляли на солнце и ветер для естественной мумифика¬
ции или петлевания. Отразился ли этот способ в индийском фольклоре? Чтобы
выяснить это, рассмотрим, как этот способ описан в Видевдате.
0 трупах, сохранявшихся до весны в укрытии (в катах), в Видевдате (Вд V,
45-48) сказано:
«Потом, когда птицы прилетели, деревья пошли в рост, вредные
поспешно удалились и ветер высушил землю,
Тогда мазданийцы должны те тела выставить на солнце.
Если мазданийцы те тела не выставят на солнце,
Тогда предпиши им то же наказание, какое предписано за убий¬
ство чистого человека».
Вне зависимости от предварительного хранения рекомендуется то же самое.
Заратуштра, только что узнавший, что покойников надо выносить на самые
высокие места, где бы их могли заметить собаки и птицы, питающиеся мясом
(Вд VI, 92-97), почему-то снова спрашивает (Вд VI, 101-106):
«Создатель! Куда мы должны отнести тела умерших, о Ахура Маз¬
да, куда мы должны их класть?
На это ответил Ахура Мазда: их надо положить лицом вверх.
Выше, чем куда могут достать собаки, барсы и волки,
Если мазданийцы могут, то они должны положить тела на камень,
глину или ковры.
Если они этого не могут, то они должны положить на его собствен¬
ную постель или собственную рогожу, выставленным на свет, ли¬
цом к солнцу, опустить на землю».
Вполне очевидно, что это другой обряд, что рекомендации, противоречащие
ДРУГ другу,не взаимосвязаны, не отсортированы (не говоря уж о согласовании),
а просто переписаны вперемежку.
И в другом месте (Вд VII, 122-125) мы читаем, что Заратуштра спросил:
«Создатель! Как долго умерший человек лежит на земле, выставленный на

90
Этногенез. Том 2. Арии и varia
свет, смотря на солнце, и земля остается чистою? На это ответил Ахура Мазда:
Целый год, Заратуштра, умерший человек лежит на земле, выставленный на
свет, смотря на солнце, и земля остается чистою». Итак, главное: умерший
должен смотреть на солнце. Он может целый год смотреть на солнце. Затем
его кости погребают.
Этот обряд можно узнать в одном из видов истязаний плоти, которыми индо¬
арийские подвижники пытались заслужить бессмертие. Братья Сунда и Упасун-
да, сыновья асуры Никумбхи из рода Хираньякашипу, удалившись к подножью
гор Виндхья, облачились в рубище, стянули волосы в узел и, отказавшись от
воды и пищи, стояли вытянувшись, с воздетыми руками, касаясь земли только
большим пальцем одной ноги, и не мигая, смотрели на небо. Так провели они
долгие годы. Боги даровали им дар перевоплощений, но в бессмертии отказали
(Мхб, кн. I). Внуки Пуластьи, сыновья Вишвараса, предавались разным видам
истязаний плоти, но самой угодной богу оказалось подвижничество одного из
них — Вибхишаны, который пять тысяч лет простоял на одной ноге, воздев руки
к небу, и еще пять тысяч лет смотрел на солнце, не отводя взора. Он получил
бессмертие (Падма-пурана, IV).
В фольклоре сыновья Никумбхи и сыновья Вишвараса — подвижники, до¬
бивавшиеся перевоплощений и бессмертия. В мифологическом осмыслении
и обосновании культовой практики их прообразы были покойниками — они
освобождались от плоти и им предстояли перевоплощения и существование
в мире предков или бессмертие в мире богов.
в) причащение и горшок (урна) в погребальной обрядности. Мясом
тотемного животного некогда «причащались» — делали его своей частью.
Плотью покойного также. Пережитком этого восприятия является христианское
причащение вином и просфорой — воображаемыми кровью и телом Христа.
Это была ритуальная пища, носитель особых качеств, передатчик жизненной
силы от прежних поколений новым. Вода и растения тоже рассматривались
как возможные передатчики этой субстанции — ритуальные пища и питье.
Логично, что обрядовым хранилищем это питательной и животворящей мате¬
рии на время между смертью и зачатием стал горшок. Это и есть погребальная
урна. Как уже сказано, в индоарийских текстах (в частности в брахмане) есть
лишь одиночное указание на захоронение праха в урне. В раскопках в долине
Свата обнаружены целые урновые могильники, но их преемственная связь
с ведическими ариями под вопросом.
Поэтому существенно, что в мифологии и фольклоре индоариев можно
найти следы такого представления о роли горшка в реализации продолжения
жизни.

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
91
Махабхарата (индийский эпос) передает сказание о юном Каче, которому
богами-дэвами было поручено выведать у верховного жреца асуров Ушанаса,
сына Бхригу, секрет воскрешения умерших. Асуры, бывшие некогда богами,
подобно дэвам, и правившие миром, а затем превратившиеся в злых демонов,
старались предотвратить «утечку информации». Они убили Качу, но по просьбе
дочери, влюбившейся в юношу, Ушанас воскресил его. Асуры убили его снова,
тело скормили волкам, но жрец снова воскресил его. Тогда асуры, убив Качу
в третий раз, сожгли его, пепел размешали в сосуде с вином и дали выпить Уша-
насу. Пройдя через сожжение и сосуд, Кача включился в цепь закономерных
превращений, и его «простое», «обычное» воскрешение было предотвращено.
Правда, по волшебству Ушанаса, Качи снова воскрес, выйдя изнутри Ушанаса
(то есть заново родился!), но тот при этом умер (Махабхарата, I, 76).
По Вишну-пуране, царь Юванашва, из Солнечной династии, очень желал
иметь сына. Святые мудрецы поставили на алтарь сосуд с освящённой водой
для его жены. По неведению, вместо нее царь сам выпил воду и тотчас забе¬
ременел. В положенное время сын вышел из правого бока царя.
По той же Вишну-пуране, святого Бхригу просил о потомстве Сагара, царь
Айодхи. Его жена Сумати, сестра божественной птицы Гаруды, с благоволения
Бхригу родила царю огромную тыкву. Разгневанный царь хотел выбросить
мерзкий плод, но Бхригу велел посадить тыквенные семечки в 60 000 кувшинов
с очищенным маслом. Из каждого вышло по сыну.
И Махабхарата и Вишну-пурана сообщают о том, что славные риши (святые)
Васиштха и Агастья, родоначальники жреческих родов, появились на свет
тоже в кувшинах, только с водой. В обоих случаях отцами были боги — Митра
и Варуна. Да и сам бог Рудра, согласно Каушитаки-брахамане, родился из
золотого кувшина, куда попала животворная влага богов. Из горшка родился
богСканда. Митра и Варуна при приготовлении к жертвоприношению увидели
Урваши и были столь возбуждены ее красотой, что уронили свое семя в сосуд.
Из этого сосуда и родился бог Сканда, у которого таким образом оказалось два
отца. Такая же история произошла с Барадвайей, когда он увидел обнаженную
Гхриташи. Из его семени, уроненного в сосуд родился Дрона, имя которого
и означает «сосуд».
Линия смерть — рождение явно проходит через сосуд. Маргарета Рим-
шнейдер, рассмотрела ряд случаев рождения мифических героев из сосудов.
Кроме индийских Дроны и Сканды, тут также греческая фигура — Эрихтоний,
о котором, правда, сообщается не рождение (от Кекропса), а детство, прове¬
денное в горшке. Римшнейдер также присовокупляет сюда сирийца Комбаба,
в знак верности своей жене, отрезавшего свой член и преподнесшего ей в со¬

92
Этногенез. Том 2. Арии и varia
суде. Египтянин Бата, отрезав свой член, бросил его в воду, но в сосуд попало
сердце Баты, из которого он потом родился заново. Можно было бы упомянуть
и барельеф из Луксора, на котором бог Гор эякулирует в сосуд.
«Здесь, — пишет Римшнейдер, — спрашивается: зачем сосуд?» (Riem-
schneider 1953: 128). Ее ответ сложен и связан с предположениями о путях
символизации. Но дело явно проще: это отражение погребальной урны как
средства сохранения души, сопряженной с телесной субстанцией, для нового
рождения. Этой телесной субстанцией, как показала Кристина Узадель-Гюльке,
являются кости (UhsadeL-Gulke 1972), но не только кости.
В Шатапатха-брахмане уцелели инструкции из реального периода ур-
новых погребений — до сбрасывания пепла в реку. Можно предположить,
что в реальных урнах прах был некогда залит упомянутыми жидкостями —
водой, вином или маслом. Возможно, реликтом этого обычая является
брызганье водой в золу. Нечто аналогичное было у родичей ариев — древ¬
них греков: по описанию в Илиаде, когда сожгли Патрокла, погребальный
костер залили «вином багряным», затем собрали прах в урну, над которой
возвели курган.
Любопытно, что вся эта традиция рождения из кувшина как-то связана
с великими риши — святыми родоначальниками жреческих родов. Образ
одного из них, Бхригу, как бы освящает действие (то Бхригу сам указует на
кувшины для массовых рождений, то в смерти и возрождению через сосуд
причастен его сын Ушанас). Двое других, Васиштха и Агастья, сами родились
из кувшинов. Странно, однако, что, несмотря на такую святость традиции, она
нередко приурочена к неправедным, неправоверным, неарийским героям.
Бог Рудра — явно неарийского происхождения: он темнокожий, с прической
узлом на манер до-арийских аборигенов Индии, и его не приглашали вкусить от
жертвоприношения всем богам (он явился незваным на пир и от обиды устроил
сущий погром). Агастья, родившийся в кувшине, считается патроном Южной
Индии, и там, в Южной Индии, на Амаравати, урновые захоронения дожили едва
ли не до III века до н. э. Ушанас, сын Бхригу, был верховным жрецом демонов
(асуров), не богов (дэвов) — утех был другой верховный жрец.
Более того, Бхригу связан именно с урновым погребением. По мифу, Чья-
вана, сын Бхригу, был накрыт холмом, муравейником, из которого выглядывал
сквозь две дырочки. Девушка, которая ткнула в них веточкой, была наказана за
это богами (Эрман и Темкин 1975, № 31). В муравейнике, трактуемом как вход
в подземный мир, можно узнать курган, а именно у лицевых и «глазастых» урн
из долины Свата глаза отмечены двумя отверстиями, сквозь которые душа по¬
койного могла смотреть наружу, видеть солнечный свет и приношения. В мифе

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
93
явно отражен этот способ погребения — в лицевых и «глазастых» урнах под
курганом, и таким образом, он связан с именем Бхригу.
Урны и другая керамика из долины Свата убедительно возводятся Дж. Ста-
кулем к культурам среднего бронзового века Среднего Подунавья (StacuL 1971),
а это позволяет идентифицировать всю эту свиту культур с фригийцами, в имени
же Бхригу видеть отражение дунайского (до-малоазийского) имени фригийцев
(бриги), засвидетельствованного Геродотом (Клейн 1984).
г) введение огня в погребальную обрядность. В индоарийском фолькло¬
ре плоть отделяли от костей не только для поедания животными или людьми,
но и для сжигания — кормления Агни. И это расценивалось как нечто более
сильное и, по-видимому, как новое средство обретения бессмертия.
Один из подвижников, Явакри из рода Ангираса, вымогая у Индры зна¬
ние вед, угрожал ему, что станет отсекать у себя один кусок тела за другим
и бросать в огонь (т. е кормить Агни), чем приобретет магическую власть.
Значит, это деяние рассматривалось как святое, как способ приобретения
магической власти. Индра устрашился, но добытое таким путем знание не
пошло впрок (Махабхарата, III, 135; Темкин и Эрман 1975:138-139). Срезая
с себя куски тела, бросал их в огонь и Тарака, вождь асуров, принося себя
в жертву и добиваясь тем бессмертия. Он лишился плоти, но получил не
бессмертие, а только право выбора вида смерти (Матсья-пурана). Как уже
говорилось, асуры, расправляясь с Качей, жрецом, чтобы он не мог выведать
тайну воскрешения мертвых, скармливали его разрубленное тело волкам, но
не преуспели в достижении цели, и тогда его, разрубленного вторично, сожгли,
а прах размешали в вине и дали выпить Ушинасу. Умерщвление оказалось
более надежным, чем в первый раз.
В тантрической обрядности только посвященный имеет право совершать
ежегодную пуджу: очищение пяти элементов тела выше пупка. Он обводит себя
большим кругом, нанося воду на пол или землю. Затем водит правой рукой во¬
круг головы, щелкая пальцами. Это считается символическим сжиганием плоти
(Bhattacharya 1953:194-196; Гусева 1977:194-196).
В описании самопожертвования Тараки есть примечательная деталь: Тара-
ки разжег вокруг себя кольцо неугасимых костров и в их огонь бросал куски
своей плоти. Зодчий асуров Майя, сын Випрачитти, владыки данавов, также
окружал себя кострами и освобождал душу от нечистых помыслов, а тело от
плоти — он стал таким тощим и прозрачным, что сквозь кожу видны были кости.
Он добивался вечной жизни и неуязвимости, но получил желаемое не полно¬
стью: Шива мог его убить первой же стрелой. Именно такие кольца костров
обнаружены под двумя курганами Тигровой балки в Таджикистане (вахшская

94
Этногенез. Том 2. Арии и varia
культура, вторая половина II тыс. до н. э.). А более позднее проявление той же
традиции открыто в I Бесшатырском кургане саков Семиречья (Акишев 1959:
205; Литвинский 1972:140; Пьянкова 1974; Клейн 1983).
Таким образом, у индоариев огонь появляется как некий новый способ
предания смерти, более сильный и эффективный, чем предшествующие. По¬
является спорадически и у ариев вне Индии — в Средней Азии. Применялась
кремация также в степных культурах бронзового века, но не сплошь и без
урнового погребения пепла. А в Индии утвердились на некоторое время как
раз урновые погребения, хотя и разрубание трупов как-то с огнем сочеталось.
Об этом свидетельствует индоарийский фольклор, спроецированный на ар¬
хеологию более широкого региона. Поскольку перечисленные погребальные
традиции, отраженные в индийских фольклоре и мифологии, в бронзовом веке
существовали в разных культурах и разных местностях, нужно предположить,
что в Индостан рано проникли разные группы степных племен.
Предложенные способы анализа фольклора и мифов позволяют увидеть
в них отражение древних погребальных обрядов и, с одной стороны, рекон¬
струировать традиции на большом протяжении, а с другой — придать этим
обрядам этническую и смысловую интерпретацию.

8.	От Дуная до Инда. Отражение урнового
погребального обряда в фольклоре
индоариев и проблема фригийской миграции
[Это тезисы второго доклада на конференции 1984 г. в Москве
(см. предисловие к статье 6). Я расширил здесь только научный
аппарат (ссылки в тезисах не печатались) и добавил заглавия и не¬
которые пояснения (в квадратных скобках).]
1.	[Кремация и урна.] От Ригведы до современности основной похорон¬
ный обряд индоариев — кремация. Однако с прахом поступали по-разному.
Ригведа знает земляную могилу и курган, хотя они упоминаются вне прямой
связи с кремацией, а ингумация тогда тоже применялась. Шатапатха-брахмана
(XII,8.1-4) предписывает поместить прах в урну, а через некоторое время воз¬
двигнуть над ней курган и обнести его кромлехом. Но уже тогда ссыпали прах
и под дерево или в реку, и позже этот обряд сталхлавным. Урновые захоро¬
нения, однако, еще применялись на юге Индии в III в. до н.э. или несколько
раньше (Амаравати).
2.	[Задача сберегания семени как субстанции бессмертия.] Забота о пра¬
хе основывалась в большой мере на идеях о бессмертии и перевоплощениях
души и о связи души с телесной субстанцией как семенем. Чтобы гарантировать
полную смерть и будущие рождения, нужно было сберечь эту субстанцию и обе¬
спечить ее поступление в тела людей. У некоторых групп ариев это достигалось

96
Этногенез. Том 2. Арии и varia
обрядовым каннибализмом, у других — скармливанием сакральному живот¬
ному. Вода и растения также рассматривались как пероральные передатчики
семени. Естественно, что хранилищем семенной субстанции между смертью
и зачатием стал сосуд (ср. Riemschneider 1953:113,126,146, 230 и др.).
3.	[Урна как средство сберегания — в мифологии.] В мифологии и фоль¬
клоре индоариев можно найти следы такого представления об урне. В сказании
о Каче, старавшемся выведать секрет воскрешения умерших (Махабхарата,1.76),
асуры только тогда затруднили воскрешение Качи, когда сожгли его, пепел
размешали в сосуде с вином и дали выпить Ушанасу. Кача воскрес, выйдя из¬
нутри Ушанаса, но тот при этом умер. По Вишну-пуране (IV), царь Юванашва по
неведению выпил предназначенную для его жены освященную воду из сосуда
на алтаре, и в чреве царя зачат был сын. По той же Вишну-пуране (III), Сумати,
сестра Гаруды, с благоволения святого Бхригу родила Сагаре, царю Айодхи,
тыкву, семена которой посадили в 60 000 кувшинов с маслом и из каждого вы¬
шло по сыну. По Махабхарате (III, 98; XII, 343) и Вишну-пуране (IV), славные
риши Васиштха и Агастья появились на свет от семени Митры и Варуны тоже
в кувшинах, только с водой. Из горшков родились Дрона и Бог Сканда. Линия
смерть — рождение явно проходит через глиняный сосуд. Можно предполо¬
жить, что в реальных погребальных урнах прах был некогда залит названными
жидкостями (вино, масло, вода).
4.	[Археологическое соответствие и дунайский источник.] Какая же
археологическая реальность с урновым трупосожжением была столь ранней,
что смогла отложиться в текстах начиная с Шатапатха-брахманы и в мифиче¬
ских биографиях родоначальников жреческих родов, которым приписывается
авторство Ригведы? В СЗ Пакистане (долина Свата и смежные с нею) во многих
могильниках обнаружен целый пласт погребений XIII—XI вв. до н.э. (Гхали-
гаи V) с прахом в урнах, в том числе лицевых, «глазастых» и ящичных. Весь
этот культурный комплекс, включающий вдобавок инкрустированную керамику
и др., восходит, судя по сходству в деталях, к венгерским культурам среднего
бронзового века (Кишапоштаг, Хатван, Ватя, Веспрем, [Фюзешабонь, Кырна])
и, несомненно, сигнализирует о миграции (StacuL 1971; 1973а; 1973b; 1974).
Прослежено и начало ее ( Hansel, 1981).
5.	[Отражение этнической среды.] Поставлен вопрос о связи этого пласта
с движением «народов моря» (StacuL 1971). Действительно, в числе древних
этнонимов и демонов Ригведа знает турвашу, то есть троянцев (ср. таруйса

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
97
хеттов и тереш египтян), данава, то есть данайцев (соотв. дануна, дениен),
пуластью — филистимлян (соотв. пелесет). Знают, но как врагов, и богатых
пани, поклоняющихся демону Вале, то есть (по одной из возможных трактовок)
пунических торговцев — финикийцев с их богом Ваалом.
6.	[Бхригу и фригийцы.] Правда, Ватя и проч. — это слишком северный
исходный очаг для известных народов моря. Однако [к морю двигались их
южные соседи, либо в процессе широкого миграционного движения культуры
Среднего Подунавья быстро меняли свои навыки. Но в юго-восточном направ¬
лении перемещались именно дунайские культуры. Примечательно, что] среди
родоначальников индоарийских брахманов есть Бхригу, сын Варуны — бога,
ведающего западом, а Геродот сообщает (VII,73), что фригийцы до переселения
с Балкан в Малую Азию назывались бригами. Согласно Илиаде (II, 187-188),
в Малой Азии их союзником за несколько десятилетий до Троянской войны
был царь Приам. Страбон сохранил известие (XII, 8.3) о том, что за одно по¬
коление до Троянской войны они пришли в Трою и убили троянского царя. Это
XIII в. до н.э. По-видимому, фригийские миграционные волны, давшие вклад
в армянский этногенез, рано докатились до Индостана, где пришельцы быстро
ариизировались.
7.	[Лицевые глазастые урны.] Есть ли основания полагать, что фригийская
миграция не ограничилась правобережьем Инда, что в брахманах отражены
представления именно о лицевых и «глазастых» урнах? Да, есть. В Шатапатха-
брахмане (IV) и Джаишшия-брахмане (III) описано подвижничество Чьяваны,
сына Бхригу. Он стоял неподвижно, его заносило землей, пока не получился
большой муравейник, то есть холм. Только два глаза светились, как огоньки,
сквозь землю вверху (царевна Суканья ткнула в них веточкой, чем навлекла
бедствия на царство Шарьяти). В холме Чьяваны легко узнать курган. Но очень
характерно, что именно у лицевых и «глазастых» урн глаза отмечены двумя от¬
верстиями — видимо, чтобы душа покойного могла смотреть наружу (видеть
солнечный свет и приношения) (см. StacuL 1971; 1974). В лицевых урнах есть
отверстие и на месте рта (для кормления предков?).
8.	[Следы фригийской миграции.] Возможно, что именно фригийская
миграция принесла в Индостан широкое применение кремации и урновый
способ захоронения: сами индоарии, носители катакомбных культур евразий¬
ских степей, прибыли в Индостан с ингумацией. В этой связи примечательно,
что как раз Бхригу, отец Чьяваны, выступает в индоарийской мифологии

98
Этногенез. Том 2. Арии и varia
как распространитель огня среди людей, сделавший его «всепожирающим»
(пожирающим трупы), и как родоначальник горшечников и новой группы
жрецов, быстро ставших очень влиятельными. Бхригу же сделал отличную
колесницу для Индры — значит ли это, что фригийские колесницы были лучше
индоарийских? К этому времени за спиной фригийцев был технический опыт
цивилизаций Передней Азии.

9.	Собаки и птицы в эсхатологической
концепции ариев
Эта работа была начата мною в середине 80-х годов, затем от¬
ложена и закончена в 2007 году. Я подготовил ее для конференции
в Эрмитаже, посвященной юбилею Д. А. Мач и некого и М. Б. Щукина.
Она была намечена в сборник трудов этой конференции, но опубли¬
кована в журнале «Стратум-плюс» в 2009 г.
1. Постановка вопроса. В разные эпохи и разных местах у народов,
относимых к иранской ветви ариев, применялись разные способы погребе¬
ния — каменные ящики, срубы, выставление трупа для объедания птицами
и собаками. Но цель этих разных форм у иранцев была одна — предохра¬
нить чистые стихии (землю, воду и огонь) от осквернения мертвечиной.
Это была одна эсхатологическая концепция, и по ней видна преемствен¬
ность иранцев, несмотря на разные формы реализации этой концепции.
У индоариев была другая — обеспечить воссоединение трупа с землей,
а позже — с огнем.
Однако в глубине времен у каждой из этих двух ветвей ариев можно найти
следы обрядов, характерных для другой ветви. Встает вопрос, какою же была
эсхатологическая концепция ариев до разделения ветвей, и нельзя ли выявить
ее более глубокие корни. Мне представляется, что одна из форм погребальной
обрядности ариев — использование собак и птиц (Willman-Grabowska 1934) —
позволяет приблизиться к решению этого вопроса.

100
Этногенез. Том 2. Арии и varia
2. Собаки и птицы у иранцев. Видевдат запечатлел зороастрийскую
похоронную обрядность сасанидского времени (III—VII вв. н. э.), но отраз¬
ил местами и более ранние традиции. Предусмотрен был в Видевдате ряд
строгих мер, которые бы предохранили землю, огонь и воду от соприкосно¬
вения с мертвым телом — от загрязнения и осквернения Kammenhuber 1958;
Humbach 1961). Вопрос Заратуштры: «Создатель мира телесного, о Чистый,
что, во-вторых, неприятнее всего этой земле? На это отвечал Ахура Мазда:
Когда в ней погребают множество умерших собак и умерших людей» (Вд. III,
25-27). Детально назначались наказания за такой грех осквернения, а также
искупительные и очистительные меры в случаях, если грех не достиг степени
непростительного.
Покойников полагалось выносить на возвышенные места или на специаль¬
ные сооружения — дахмы, где бы труп был доступен собакам и птицам (Вд, VI,
92-94) или только птицам (ВД. V, 1). Заратуштра вопрошал бога: «Создатель!
Куда должны мы выносить тела покойников, о Ахура Мазда, и куда должны мы
их класть? На это отвечал Ахура Мазда: На самые высокие местности, о святой
Заратуштра, где их скорее заметят пожирающие падаль собаки и пожирающие
падаль птицы» (Вд. VI, 92-94). Дахма должна быть сооружена «на местности,
о которой известно, что там всегда находятся питающиеся трупами собаки
и птицы» (Вд. VIII,10). В другом месте сказано, что на дахме нужно держать
мертвеца «до тех пор, пока птицы не объедят труп» (Вд. V,l) — здесь собаки,
в других местах первые, не упомянуты вовсе. Труп только для птиц.
В зимнее время или непогоду разрешалось хранить трупы в катах — («до¬
мах») специальных подземных постройках — до лучшей погоды или до весны,
когда прилетают птицы (Вд. V, 42-44), после чего требовалось непременно вы¬
ставить покойников. После того, как собаки или птицы объели мясо, а дождевая
вода омыла кости (Вд. V, 15-20), они становились незагрязняющими (Вд. VIII,
33-34). Чистые кости нужно было собрать и поместить в костехранилище —
уздана (Вд. VI, 49-51). Но если на это не было средств то разрешалась оставить
кости на земле, суконной подстилке или подушке.
Упомянуты профессиональные «носильщики трупов» — насасалары(йц. III,
14-22; VIII, 26), каста отверженных. Собаки же, хотя и возились с трупами,
приравнивались к чистым людям: и хоронили их одинаково, и за убийство тех
или других грозила равная кара — смертная казнь.
Подробные перечни отступлений от правил и детализация наказаний за
это показывают, что в сасанидскую эпоху в реальном обиходе далеко не по¬
всеместно и не всеми в иранском ареале соблюдалась догматическая зороа-
стрийская обрядность. Старые местные традиции продолжали проявляться,

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
101
сторонние влияния проникали в зороастрийскую среду. Но в основном нормы
Видевдата отражали тогдашнюю реальность (Стависский 1952; Рапопорт 1971;
Литвинский 1978а, 19786).
Наблюдения иностранцев, хоть и очень обрывочные, подтверждают эту
картину.
В начале VII в. н. э., то есть в конце сасанидского периода, в Согдиане,
то есть на окраине зороастрийского ареала, побывал китайский посол Вэй-цзе.
В его отчете так описываются похоронные обряды согдийцев: «Вне главного
города живет отдельно более двухсот семейств, специально занимающихся
погребением; они построили в уединенном месте особое сооружение, где вос¬
питывают собак; когда кто-нибудь умирает, они берут тело и помещают в этом
сооружении, где его и поедают собаки; затем они собирают кости и хоронят
их в (особой) погребальной процессии, но не кладут их (при этом) в гроб»
(Иностранцев 1909:114 со ссылкой на Е. Chavannes 1904). Здесь явно описаны
дахма и насасалары — сословие «носильщиков трупов».
Нечто подобное китайцы узнали тогда же и о коренной Персии. В Исто¬
рии Северных Дворов (IV-VI вв) записано: в Бо-сы (так китайцы именовали
Персию) «умерших более бросают в горах, а траур носят один месяц. Вне
резиденции есть сословие людей, отдельно живущих. Они занимаются погре¬
бением умерших и считаются нечистыми. Если идут на городской рынок, то
дают знать о себе, потрясая бубенчиками». Подобные же сведения содержатся
в дошедшей от VI в. истории династи Вэй (V в. до н. э. — III в. н.э.), а также
в историях династий Суй (кон. VI — нач. VII вв.) и Тан (VII—VIII вв.).
Агафий в сочинении «О царствовании Юстиниана» (II, 23) сообщает, что
в сасанидском Иране тело умершего выносят за город для растерзания зверями
и птицами. Если собаки или птицы быстро растерзают труп, значит, душа по¬
койника ушла в рай, если медленно — судьба ее плачевна. Смертельно больных
тоже выносят за город, оставляя на съедение хищным зверям и птицам (такую
поспешную предусмотрительность знает и Видевдат,хотя только применительно
к «носильщикам трупов» — Вд. III, 14-22). 06 обряде выставления в сасанид¬
ском Иране упоминает и Прокопий Кесарийский (Г,11).
Юстин в «Эпитеме сочинения Помпея Трога» (X, I, 3,5) пишет о парфянах:
«Погребение у них обыкновенно заменяется растерзанием трупов птицами или
собаками; голые кости потом засыпают землей». Последняя деталь противо¬
речит Видевдату, но возможно, что для появления оссуариев (узданов) еще
просто слишком рано. Ведь Помпей Трог жил в I в. н. э.; вдобавок полагают,
что данная часть сочинения Юстина восходит даже не к Трогу, а к другому ис¬
точнику, возможно — к Аполлодору Артемидскому, жившему во II в. до н. э.

102
Этногенез. Том 2. Арии и varia
По археологическим данным, в Средней Азии, где оссуарии были широко рас¬
пространены в течение целого тысячелетия, появились они и стали входить
в обиход только в IV—III вв. до н. э. (Раппопорт 1971).
Есть и другие народы арийского ареала, практиковавшие в последние века
до н. э. — начале н. э. схожий похоронный обряд. О бактрийцах Страбон (XI, 11,
3) сообщает, ссылаясь на Онесикрита, побывавшего у них: «лица, сделавшиеся
негодными по старости или по причине болезни, выбрасываются у них живыми
на съедение собакам, нарочно для этой цели содержимым; на туземном языке
собаки эти называются могильщиками, за стенами главного города бактров
чисто, но внутри стен большая часть города переполнена человеческими ко¬
стями. Александр упразднил этот обычай». То же самое рассказывает Цицерон
в «Тускуланских беседах» (1,45,108) о гирканцах, присовокупляя, что обще¬
ственные собаки содержатся только для бедных, а богатые воспитывают для
этого собственных собак благородной породы. По Диодору (XVII, СV, 1-2) такой
обычай был и у оритов, живших на подступах к низовьям Инда. Кстати, рядом
с ними жили тогда парсы, впоследствии частично переселившиеся в Индию
и сохранившие зороастрийскую религию до наших дней .
Сведения Страбона (XI, 9. 3,8) о каспиях, восходящие к III в. до н. э., имеют
небольшое отличие от изложенных в отношении к поедающим трупы живот¬
ным: «каспии, — сообщает Страбон, — морят голодом лиц, проживших более
семидесяти лет, а потом выбрасывают их в пустынные места, при этом издали
наблюдают за трупом: если он стащен с носилок птицами, то покойник считается
блаженным; если дикими зверями или собаками, то менее блаженным; если же
не будет стащен никем, то считается несчастным». Те же сведения о каспиях —
у Порфирия («О воздержании» IV, 21) и Евсевия (1,4, 7). Характерная деталь
страбоновского сообщения предпочтение птиц собакам соответствует одной
из тенденций Видевдата, уже отмеченной.
Как обстояло дело с похоронной обрядностью в зороастрийском ареале
еще на несколько веков раньше, в ахеменидское время, мы узнаем от Геродота.
Геродот (1,140) сообщает: у магов «труп предают погребению только после
того, как его растерзают хищные птицы или собаки ... Я достоверно знаю, что
маги соблюдают этот обычай. Они ведь делают это совершенно открыто». То
же, но менее полно (без упоминания собак), сообщает и Страбон о Мидии (XV.
3, 20). И о персах, по Геродоту, ходят такие слухи, но сами они скрывают свои
похоронные обычаи, а то, что известно достоверно, носит другой характер.
Маги же были племенем, из которого набирались жрецы Мидии и Персии.
То, что известно Геродоту еще об их обычаях (приравнение убийства собаки

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
103
к убийству человека, фанатичное истребление насекомых и пресмыкающихся),
соответствует зороастрийским нормам.
Проследить обычай выставления у иранцев вглубь времен по прямым
свидетельствам иностранцев можно лишь до Геродота включительно, далее
наблюдение обрывается. Между тем, зороастризм гораздо древнее (Заратуштра
жил задолго до Ахеменидов, современные исследователи склоняются к очень
большому удревнению начала Авесты — Гат), а маздеистские представления,
питавшие его, — еще древнее. Но входил ли обряд выставления в эти древ¬
нейшие слои маздеизма?
Со времен X. Нюберга и особенно Э. Херцфелда считается установленным,
что выставление не было изначальным или единственным похоронным обрядом
в той среде, где складывалась Авеста. Терминология древнейших Яштов сохра¬
нилась от погребений в земле, и Видевдат борется с остатками этой традиции.
Само слово «дахма», как обнаружил этимологическим анализом еще В. Гейгер,
первоначально означало «погребальный костер» (Geiger 1882: 268; Nyberg
1938: 322; Herzfeld 1947: 747), и Видевдат вынужден бороться также и с этой
традицией — со сжиганием трупов. Выставление оказывается новым и чуждым
обрядом, занесенным из Средней Азии и, по Херцфельду, даже не иранским.
Раппопорт добавляет к этому, что запрет осквернять землю и прочие стихии
соприкосновением с трупом является поздней жреческой инновацией, специ¬
ально изобретенной для обоснования обычая выставлять трупы на съедение
животным-поглотителям (прежним тотемам).
Если принять эту относительную хронологию, возникает ранняя абсолютная
датировка начала обряда выставления у ариев. Поскольку, по археологическим
данным, кремация появилась в арийском ареале лишь к концу II тыс. до н. э.,
обычай выставления мог возникнуть лишь в I тыс. до н. Создается впечатление,
что в борьбе сосуществующих и конкурирующих обрядов в арийской среде
в какой-то момент у некой группы арийских племен, а именно у создателей
Авесты, обычай выставления наслоился на кремацию и ингумацию, явившись
как бы новшеством.
Положив приведенные сведения на карту (рисЛ), можно заметить некую
законономерность: в Парфии и западнее для растерзания трупов используются
у каждого народа и собаки и птицы вместе, севернее же и восточнее Парфии
в частности — либо только собаки (вся Средняя Азия), либо только птицы (на
крайнем востоке). У поздних зороастрийцев и их соседей птицы получают пре¬
имущество перед собаками. В пехлевийском сочинении Дадистан-и-Диник на
вопрос о покойниках, «лучше ли давать их птицам или имеется способ более
хороший», ответ таков: «следует сразу же нести труп на холмы и возвышенные

104
Этногенез. Том 2. Арии и varia
места, где птицы, поедающие падаль, съедят мягкие части трупа». Собаки в этом
месте не упоминаются. Можно было бы полагать, что скармливание собакам
образует более древний слой, но, с другой стороны, периферийные области
обычно более архаичны.
Рис. 1. Карта-схема: распределение птиц и собак в погребальной обрядности
В целом же у ариев обе традиции имеют глубокие корни, хотя, как увидим,
и разные. Во всяком случае, собаки глубоко вошли в арийскую мифологию
в качестве спутников бога смерти, обладающих важными функциями в оты¬
скании умерших и переводе их в потусторонний мир, — как у иранцев, так
и у индоариев.
В Авесте и у парсов, сохранивших зороастрийскую религию, есть обряд
«сагдид» (взгляд собаки): к умирающему подводят собаку, чтобы она смотрела
на него — это отгоняет злых духов (Миллер 1876; Kammenhuber 1958). Наи¬
более пригодной для этой цели считается собака «четырехглазая», то есть со
светлыми пятнами над глазами, и «златоухая» (то есть желтоухая). Видимо,
предполагалось, что такая собака лучше видит и слышит, то есть может скорее
углядеть и услышать злых духов, чтобы отогнать их, не упустит и душу умершего.
Поверье очень старое. В Видевдате (VII, 1-3) отмечено, что уже сам взгляд
собаки отгоняет от трупа ведьму Друг Насу, имеющую облик «яростной мухи

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
105
с торчащими коленями и хвостом, исполненной грязи». В Видевдате же (XIX, 30)
повествуется, что на мосту Чинват, покойного встречает дева с двумя собаками
и тут грешники низвергаются в преисподнюю. Как отмечает Рапопорт (1971:
29-30), «современной фольклористикой установлено, что мифологические
животные, прежде чем стать «переносчиками», «провожатыми» и «стражами»,
были «поглотителями». Он имеет в виду «Исторические корни волшебной
сказки» Проппа.
Выставление покойников птицам и собакам — явно давний и укорененный
способ погребения у иранцев. Этим их отличают от индоариев.
3. Выставление у индоариев. Гипотезе о позднем появлении в иранской
среде обрядов выставления покойников птицам и собакам противоречат следы
этих обрядов у индоариев. В широком плане эти обряды не были чужими для
иранцев и вообще для ариев, если мы находим их признанными уже в Атхар-
ваведе (начало I тыс. до н. э.).
Основной погребальный обряду современных индийцев — кремация.
После сожжения покойника принято ссыпать прах в реку. В Ригведе и брах¬
манах, однако, сохраняются и следы другой традиции — ингумации, предания
трупа земле. Только ли кремацию и ингумацию знали предки исторических
индоариев?
Нет, не только. У индоариев можно обнаружить и выставление трупов (Ра¬
попорт 1971: 23-32), столь типичное для иранцев. В Атхарваведе (АВ, XVIII,
2.34) указано выставление трупов:
Тех, которые сожжены, и тех, которые рассеяны, и тех, которые
воздвигнуты,
Всех этих отцов, о Агни, спусти вниз вкусить приношение.
Слово «воздвигнуты» (udgittah) П. В. Кане истолковывает как «выставлены
наверху (на деревьях или в пещерах)» (Капе 1941,1: 232). 0 таксилах, живших
за Индом, в Пенджабе, Страбон (XV, 1,62) сообщает: «Трупы выбрасываются
у них на съедение коршунам».
Пережиток выставления сохранялся у индоариев и в первой половине I тыс.
до н.э. В одной из древнейших глав Законов Ману (V, 69) на случай смерти
ребенка, не достигшего двух лет, дана следующая рекомендация: «для него не
должен производиться огненный обряд, не должно производиться возлияние
воды; оставив его в лесу, как полено, им (родственникам) надо поститься три
дня». В религиозной системе исторических индоариев этот способ захоронения
явно играет незначительную роль. Но всегда ли он был на заднем плане и как

106
Этногенез. Том 2. Арии и varia
давно он вошел в эту систему (не позднее ли это включение), еще предстоит
выяснить.
В индоарийском фольклоре сохранились представления о роли птиц
в смертный час. В джатаке об Ушинаре (Махабхарата, III, 131,197; XII, 32;
Чария-питака и др.) герой, спасая голубя (птицу бога смерти) от сокола, стал
отрезать и скармливать соколу куски своего тела, достаточные для компенсации
по весу (то есть приносил себя в жертву), но голубь неизменно оказывался
тяжелее, — пока на костях Ушинары не осталось плоти. Ушинара — из рода
Ану, то есть не-ариев.
В похоронной обрядности индоариев нет обряда сагдид и не сохранилось
прямых указаний на поедание трупов собаками. Но в мифологии две собаки —
спутники бога смерти Ямы, вполне подобные двум авестийским собакам у моста
Чинват, в царство Йимы, — должны были отыскивать души умирающих для не¬
медленного их препровождения в мир предков, и это собаки «четырехглазые».
Таким образом, есть все основания предполагать, что общие предки обеих
групп ариев отдавали трупы собакам, но ко времени Вед и Авесты у иранцев
этот обычай сохранился лучше, чем у индоариев.
Зато в Индии лучше сохранилась основная идея, которая лежала в основе
всех этих погребальных обрядов — идея возрождения в новом теле, идея
реинкарнации, связанная с сансарой— общим учением о круговороте жизни
через бесконечный ряд реинкарнаций. Желания предохранить стихии от
осквернения мертвечиной, столь сильные у иранцев, — сопутствующие идеи.
Представления о мире умерших, мире предков как своего рода хранилище,
запаснике вышедших из обихода душ и источнике душ для новых рождений
были распространены в древнем мире вообще, например, у кельтов (Леру 2000),
у орфиков и пифагорейцев в Древней Греции. По мнению ряда исследовате¬
лей, идея сансары — переселения душ с многократными новыми телесными
воплощениями (реинкарнациями) появилась у индоариев поздно — в после-
ведийский период (Бонгард-Левин и Ильин 1985:180-181).
С этим трудно согласиться. К позднему времени относится лишь развитие
этой идеи в развернутое учение с принципом воздаяния в будущей жизни за
накопление благодати (кармы) за благие деяния в этой жизни. Мировоззренче¬
ская же основа этого учения — идея о сохранении души и ее вселении в новые
организмы (метемпсихоз) — есть уже в Ригведе. В одном ее похоронном гимне,
правда позднем (РВ X, 16,3-5), говорится о вселении способностей умершего
в солнце, ветер, землю и воду, а телесной субстанции — в живые существа
(растения) с последующим возвращением в человеческую жизнь. «Они воз¬
вращаются... Затем они родятся здесь» (Чхандогья-упанишада, V, 10,5). Те же

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
107
представления покоятся в основе мифа о первочеловеке Пуруше, из разных
частей тела которого родятся варны людей, а также боги и животные. Он должен
умереть, чтобы родились они. Этому мифу соответствует древнеиранский миф
о Первочеловеке и Первоскоте.
Таким образом, разные формы похоронных обрядов, порождавшие раз¬
ные эсхатологические концепции, имели одну главную цель — обеспечить
душе бессмертие и благополучные новые возвращения в будущих рождениях,
а телу — наоборот, полный и окончательный уход из жизни, без возможности
воскрешения и воздействия на жизнь и здоровье живых.
В Индии же погребальный культ пережил больше трансформаций, чем
в иранском ареале. Роль собак в погребальной обрядности рано сошла на нет,
и даже отношение к собакам стало двойственным: появились и негативные
оценки (Литвинский 1981:101). Так, в сансаре только грешники возрождают¬
ся в лоне собаки. При жертвоприношении коня представитель низшей касты
должны убить «четырехглазую собаку» как воплощение злых сил. Но всё же
в Брихадараньяка-упанишаде (1,12,1-5) описывается удгитха собак — по¬
добно жрецам, они поют хвалу богу, ходя друг за дружкой вкруговую, при чем
каждая держится зубами за хвост предыдущей. Поскольку в реальности собаки
так не ходят, да и петь, держа хвост в зубах, не могут, вся сцена явно вырвана
из какого-то мифа. Видимо до изменения отношения к собакам, они в Индии
почитались и в погребальном культе участвовали.
4.	Следы выставления покойного собакам у греков. Более того, прихо¬
дится отнести истоки этого погребального обряда и связанных с ним мифоло¬
гических представлений в еще более глубокую индоевропейскую древность.
Ведь трехглавый пес Кербер стережет мост через поток Стикс в мир умерших
у древних греков, а древние изображения Кербера — двухглавые, соответ¬
ствуют двум собакам Ямы, имя же пса совпадает с именем одной из собак
Ямы — Карбара (Шарбара) (Immisch 1890-1894; Bloomfield 1905; Felten 1975;
Молева 2002). В Македонии до сих пор заядлым врагом вампира (оборотня,
злого духа, овладевшего мертвецом) слывет четверок— «четырехглазый»
пес, а «четырехглазым» он считается, если у него завитки шерсти над глазами
(Gimbutasl974: 171). Керы и Эринии имеют облик полуженщин-полусобак,
поедающих трупы (Scholz 1937).
Еще более примечательна в этом плане одна из традиционных фольклорных
формул Илиады. Очень часто вместо прямого упоминания смерти (в угрозе
или предсказании, предвидении и т. п.) Гомер говорит о том, что героя съедят
собаки и птицы. Один из исследователей художественных приемов Гомера

108
Этногенез. Том 2. Арии и varia
называет эту формулу традиционным перифразом смерти у Гомера (Сахарный
1976:165). С этого даже начинается Илиада:
Гнев, богиня, воспой Ахиллеса Пелеева сына
Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал:
Многие души могучие славных героев низринул
В мрачный Аид, и самих распростер их в корысть плотоядным
Птицам окрестным и псам ...
(1,1-5).
Угроза Агамемнона трусу:
В стане ахейском ему не укрыться от псов и пернатых (II, 393).
Афина предсказывает:
О! не один и троянец насытит псов и пернатых
Телом и туком своим ... (VIII, 379-380).
Гектор о трусе:
Мертвое тело ни братья ни сестры огня не сподобят,
Но троянские псы растерзают его перед градом
(XV, 350-351).
Он же Ахиллу:
0! не давай ты меня на терзание псам мирмидонским (XXII).
Ахилл отвечает:
Нет, человеческий сын от твоей головы не отгонит
Псов пожирающих!...
Птицы твой труп и псы мирмидонские весь растерзают!
(XXII, 348-349, 354).
Всё это очень похоже на зороастрийское описание смерти. Вот пример из
пехлевийского сочинения Менок Храд: «в конце концов к тебе придет смерть;

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
109
собаки и птицы растерзают твой труп, и бренные кости упадут на землю» (SBE,
XXIV: 116). Конечно, в зороастрийском сочинении это представлено как нор¬
мальное будущее, а в Илиаде — как пугающая альтернатива благому огненному
захоронению. Что ж, всякой религии свойственно изображать прежние обряды
как скверные, отвратительные, противоположные истинным, но, увы, вполне
реальные. Они остаются в народном сознании, только с противоположным
знаком — минусом вместо плюса.
Можно было бы подумать, что у Гомера это просто оригинальный художе¬
ственный образ смерти без погребения, когда покойник брошен на произвол
судьбы, но в таком случае естественно было бы ожидать, что труп станет пищей
хищных птиц, трупных мух и червей, но вряд ли собак, еще того маловероят¬
нее — собак самого умершего. Между тем, вот какою предвидит свою смерть
царь Приам:
Псы и меня самого перед дверью моей напоследок,
Алчные, будут терзать...
Сторожевые собаки, их выкормил сам у столов я, —
Крови напившись моей, одурелые, лягут у двери.
(XXII, 666-670).
Как тут не вспомнить сообщение Цицерона о богатых гирканцах, которые
содержали собственных собак для того, чтобы стать по смерти их пищей! В гре¬
ческой же мифологии память о подобных явлениях куда приглушеннее: Актеон
был разорвал собственными псами, но этому подыскано оправдание — он
превращен Артемидой в оленя и псы не распознали в нем человека, хозяина.
А вот фольклорные обороты речи в Илиаде оказались архаичнее.
В ахейских гробницах не раз обнаруживаются костяки собак. В Фивах
в дромосе склепа их шесть (Блаватская 1976: 72)т Л. Палмер выделяет сре¬
ди микенских богов териоморфного бога-пса Куне (Palmer 1983: 283-287,
295-296).
5.	Корни грекоарийского обряда выставления. Странно, каким све¬
жим предстает в сознании ионийского аэда VIII в. до н. э. это народное
греческое представление о посмертной судьбе, в то время как реальную
основу для такого представления у греков мы должны отнести минимум

110
Этногенез. Том 2. Арин и varia
еще на тысячу лет в глубь времен. Ведь до современной Гомеру кремации
с урновым захоронением в кургане у греков были камерные и купольные
могилы с целыми скелетами, до того — шахтные могилы, еще раньше —
среднеэлладские каменные ящики (кисты); и лишь в V-IV тыс. где-то на
Балканах и Дунае предки греков могли практиковать выставление трупов
собакам и птицам — там, где действительно в это время существовали
культуры, известные археологам только по поселениям, культуры без могил
(круг культур крашеной керамики).
Если такая цепкость и свежесть народной памяти покажется нереальной,
то стоило бы припомнить, что мы сами ныне провожаем покойника словами
«Мир праху твоему», хотя перед нами обычно отнюдь не прах (порошок, пепел),
а от сожжения славянами покойников (VII в. и раньше) нас отделяет более
тысячи лет.
Только ли у греков этот обычай в преистории? Германцы, почитавшие Ими-
ра, родственного Йиме и Яме, сохранили поверье о том, что «четырехглазая»
собака, с белыми пятнами над глазами, лучше в качестве сторожа (Wuttke
1900: 127). У славян Н. Н. Белецкая (1978) по фольклорным рудиментам
реконструировала в далеком прошлом обряд выставления («вывозы») стари¬
ков, подобный бактрийскому и сассанидско-иранскому. Видимо, германские
и славянские рудименты обряда, будучи гораздо слабее древнегреческих (да
и позже зафиксированные), решительно говорят о давнем прекращении об¬
ряда у этих народов и о переживании следов его от общеиндоевропейского
наследия (Schlerath 1954) или от более узкого наследия юговосточной ветви
индоевропейцев.
Последнее более вероятно. Германские и славянские переживания воз¬
можно отнести на счет заимствований. То есть это не общеиндоевропей¬
ское наследие. Грекоарии же, то есть юговосточная ветвь индоевропейцев
(предки греков, ариев, армян и палеобалканских народов), могли получить
эту традицию от земледельческих культур с крашеной керамикой Балкан¬
ского полуострова, доходивших до Днепра. Эти культуры, практически не
оставившие погребений, вероятно практиковали некий вид выставления.
Можно привести «фризы» с изображением собак на трипольских сосудах из
Крутобородинец и Валя Лупулуй (рис. 2) — четыре собаки идут вкруговую
по плечикам сосуда (рис.). Не хватает только хвостов в зубах, чтобы вос¬
принять эти «фризы», как иллюстрации индийской удгитхи собак. В триполь¬
ской культуре вообще собаки занимают очень видное место в репертуаре
керамической росписи.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
111
Рис. 2. Собаки на трипольских сосудах из Валя-Лупулуй и Варваровки
(Маркевич 1991; Массон, Мунчаев 1982)
А в истоках этой погребальной традиции нужно поместить неолитический
Чатал-Хююк (VII—VI тыс. до н. э.) с его святилищами. В одном из них (рис. 3)
поражают изображения огромных хищных птиц, откусывающих головы людям

112
Этногенез. Том 2. Лрш и varia
в воздухе (храм, уровень VII,8). На другом изображении (рис. 4) те же птицы
слетелись к обезглавленным покойникам на высоких деревянных башнях
с лестницами (святилище E.VIB/3). Поистине башни молчания — дахмы!
Сцена как будто иллюстрирует Видевдат. У птиц внутри видны проглоченные
бабочковидные души. На третьей картине (святилище Е V/9) те же птицы,
но с открытыми клювами изображены по сторонам беременных женщин,
у которых внутри четко показаны те самые души как младенцы (рис. 5). По-
видимому, птицы только что их вложили. Это та самая идея птиц, не просто
отнимающих жизнь, унося душу, но делающих это, поедая человеческую плоть,
и передающих души для возрождения женщинам. Меллаарт, трактующий этих
черных и красных птиц как грифов или ястребов, увидел за этими сценами
практику скармливания трупов птицам (Mellaart 1967; Антонова 1990). Мне
представляется, что здесь можно усмотреть и начало идеи сансары.
Рис. 3. Чатал-Хююк, роспись стены святилища: грифы, откусывающие головы людям;
отнятые души видны в утробе птиц
Являлись ли эти начальные культуры индоевропейскими? По концепции
Ренфру являлись, но концепция его не выдерживает критики, и, скорее всего,
это культуры неиндоевропейского населения. Здесь улавливается религи¬
озная традиция, сформировавшаяся у оседлого земледельческого неиндо¬
европейского населения и перешедшая от него к тем группам пастушеских
индоевропейцев, прежде всего грекоариев, которые его ассимилировали
в юго-восточной Европе.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
113
Рис. 4. Чатал-Хююк, роспись стены: грифы слетелись на башни, где расположились
обок безголового покойника и отдельно — его черепа. Души — в утробе птиц.
Символизация смерти дополнена перевернутой позицией покойника
Рис. 5. Чатал-Хююк, роспись стены: грифы обок беременных женщин. В их утробе
видны души или уже плоды-зародыши, а в утробе птиц уже ничего нет

10.	Дальние корни погребальных
традиций ариев
[Эта заметка в виде развернутых тезисов была напечатана в сбор¬
нике памяти Э. А. Грантовского и Д. С Раевского в 2011 г.]
1.	В археологии принято принято прослеживать этническую преемствен¬
ность по генетическим связям археологических культур и особенно по способу
погребения. Способ погребения считается самым показательным этническим
признаком. Между тем, теоретические исследования и обзоры этнографических
аналогий давно показали, что такой тесной связи культурной преемствен¬
ности с этнической нет и что погребальные обряды прежде всего являются
компонентами религиозных систем, а они распространяются на разные этносы
и у каждого этноса могут длительно держаться, но всё же сменяются.
Проследим дальние корни трех погребальных традиций, зафиксированных
у ариев(индоиранцев).
2.	У иранских народов в широком ареале (мидийцы, ахеменидские и са-
санидские иранцы, парфяне, батрийцы, гирканцы, ориты, каспии) письмен¬
ными источниками (Видевдат, также Геродот, Страбон, Агафий, Прокопий
Кесарийский, Юстин, китайские документы) описана традиция выставления
покойников на скармливание птицам и собакам, нередко на высоких «башнях
молчания» (дахмах). В основе этой традиции находится представление, что
нельзя осквернять мертвечиной чистые стихии — землю, огонь и воду, и это

115
V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
представление прямо противоположно индоарийскому упованию на благо¬
склонное принятие покойного землей. Но традиция выставления покойника
спорадически представлена также у индоариев (законы Ману, Атхарваведа),
где она находит другую мотивацию — в учении о переселении душ — через
бесконечный ряд реинкарнаций (впоследствии оформленном как сансара),
причем собаки и птицы выступают переносчиками душ. Пара собак бога смерти
Ямы как-то связана с этими представлениями.
3.	Авторитетные исследователи (Geiger 1882: 268; Nyberg 1938:322; Herzfeld
1947: 74) считали, что выставление у иранцев — не исконный обряд, а само
слово «дахма» первоначально означало погребальный костер. Древние Яшты
боролись с предшествующими традициями — ингумацией и кремацией. Но
когда произошел этот переход, достоверно не определяется, как и источник
традиции выставления.
Из общеиндоевропейского прошлого только у древних греков (Гомер) мы
находим следы интенсивного применения собак для объедания покойников.
Но это совпадает с лингвистической близостью ариев и греков, позволяющей
поставить вопрос о выделении особой грекоарийской ветви индоевропейцев
(включающей также армян и фригийцев), к которой и можно было бы возво¬
дить традицию выставления. Эта ветвь наиболее вероятно связывается с эне-
олитическими культурами мегалитического круга в степной полосе Восточной
Европы (от Подунавья до Северного Кавказа).
В Центральной Европе мы не можем найти корни это традиции. Хотя собаки
и пары собак в погребениях культур шнуровой керамики находятся, но в глубь
тысячелетий эта традиция там не уходит.
4.	Зато по соседству со степью, на плодородных землях Нижнего По¬
дунавья и Балканского полуострова, в V—IV тыс. до н. э. располагался
блок культур крашеной керамики (включая трипольскую), которые харак¬
терны в археологических отчетах почти полным отсутствием погребений.
Носители этих культур могли практиковать погребения, не фиксируемые
в археологии, в частности — выставление покойников птицам и собакам.
Культуры эти скорее всего не индоевропейские, а родственные культурам
Ближнего Востока, откуда переселение неолитического населения в Южную
Европу фиксируется палеогенетиками и с которыми неолитизацию Европы
связывают археологи.
Именно в очаге происхождения этих культур, на территории Малой Азии,
в неолитическом поселении Чатал-хююк обнаружены храмы VII—VI тысячелетий

116
Этногенез. Том 2. Арии и varia
до н. э. на стенах которых оказались фрески с изображениями башен, огромных
хищных птиц и покойников. На одной из фресок птицы откусывают головы
людям. На другой на высоких башнях лежат по отдельности безголовый труп
и череп, а по бокам того и другого располагаются грифы. На обеих фресках
бабочковидные предметы, видимо, души уже находятся внутри птиц. На третьей
фреске эти же птицы вкладывают бабочковидные души в беременных женщин.
Идея перемещения душ — как бы в полной раскадровке. Открыватель (Mellaart
1967), называющий этих птиц грифами, с хорошим основанием увидел в этих
сценах выставление покойников на «башнях молчания».
Продвижение этой идеи из Малой Азии через Восточную Европу до Сред¬
ней Азии и Ирана (башни молчания) и до Индии (переселение душ) вполне
реалистично (подробнее см. Клейн 2009).
5.	Вторая традиция — это кремирование покойников. Этот обряд дожил
в Индии до наших дней. Однако современный индуизм требует сжечь по¬
койника и предать прах реке. В древности широко применялось помещение
праха в урну, как и в Греции. При этом предполагалось что в урне окажется
душа покойника. Это явствует из лицевых урн долины Свата и из индийского
фольклора — из легенд о глядении покойного через глазные отверстия урны
и о рождении риши из горшков.
Истоки этой традиции несомненно лежат в Европе, где лицевые урны
характерны для более древнего погребального обряда бронзового века от
севера Центральной Европы (Польша и Германия) до Среднего Подунавья. Есть
они и в Трое. Если поставить вопрос о том, как произошло перемещение этой
традиции из Европы в Пакистан, приходится отметить разительные аналогии
в керамике долины Свата и культур Среднего Подунавья позднего бронзового
века (XI век до н. э.), открытые итальянским исследователем Стакулем. Это вре¬
мя, когда письменными источниками отмечена экспансия фригийцев с Балкан
в Малую Азию до границ Ассирии. Приходится предположить их дальнейшее
продвижение на восток до Инда — за тысячу лет до Александра Македонского.
Они-то и могли принести в Индию кремацию и урновое погребение. Геродот
говорит, что фригийцы до ухода в Малую Азию назывались бхригами. Бхригу
в индоарийском фольклоре культовый герой, связанный с огнем, а сын его —
с урновым погребением (подробнее Клейн 1984; 2010).
6.	Третья традиция практически не задела Индию и Иран, но была очень
распространена в северной полосе индоиранского ареала — в Средней
Азии и Северном Причерноморье. Это погребение в катакомбах. Очаг его
интенсивного распространения — катакомбные культуры бронзового века

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
117
Северного Причерноморья и Предкавказье, в основном III тыс. до н. э. Хотя
в Индии их и не было, в них налицо множественные аналогии культуре индо-
ариев: расположение краски на черепе, кистях рук и стопах ног; обильное
нахождение в могилах костей для игры в кости исключительного индийского
типа; обильное обнаружение парных погребений (сахамарана) в супружеских
позах; отсутствие верблюда в стаде и слабое присутствие свиньи; обилие
топоров-молотов и четырех-выпуклинных булав (ваджра?); и т. д. Этого нет
в культурах срубно-андроновского круга, которые можно считать иранскими.
Поэтому есть основания видеть в культурах катакомбного круга именно ин-
доариев (подробнее Клейн 1980; 2011; Klejn 1984). Это углубляет отделение
индоариев от иранцев в начало III тыс. до н. э. (языки могли разделиться на
несколько веков позже).
Другой очаг катакомбного способа погребения был распространен на
Ближнем Востоке — в Палестине и Сирии, но это соответствует доиндийскому
появлению индоариев в Митанни и окрестных странах. Также применялись
катакомбы в бронзовом веке Средней Азии, где идентификация с индоариями
подкрепляется геометрическими формами священных очагов — круглой (гар-
хапатья), четырехугольной (ахавания) и полумесячной (дакшина). Катакомбный
обряд явно принесен туда из Причерноморья. До Индии катакомбный способ
погребения с индоариями не дошел, сменился там другими. Третий очаг ка¬
такомбного способа погребения — скифы Северного Причерноморья в I тыс.
до н. э., что соответствует индоарийским компонентам скифской культуры
(Клейн 1987).
Происхождение же катакомбного обряда возводится либо к мегалитическим
традициям неолита Средиземноморья, либо к имитации естественных пещер.
7.	Таким образом, по погребальному обряду намечаются преемственные
связи индоиранских народов с другими народами индоевропейского корня
(фригийцами) и неиндоевропейскими народами (восточно-европейских куль¬
тур крашеной керамики), скорее всего происходящими из малоазийского очага
народов, родственных северокавказским. Смена способа погребения у одного
и того же народа могла происходить в рамках одной и той же эсхатологической
концепции (у иранцев одни и те же цели преследовало скармливание плоти
птицам и собакам и устройство деревянных срубов и каменных ящиков), а мог¬
ла и в виде полной смены верований и погребальной традиции (у индоариев
катакомбная могила, урны, ингумация и кремация).

11.	Полемические заметки об ариях
и андроновской культуре
Рецензия на книгу Е. Е. Кузьминой «Древнейшие скотоводы
от Урала до Тянь-Шаня» (1986)
[Ни мои давние приятельские отношения с Еленой Ефимовной
Кузьминой, ни наше единомыслие в ряде научных вопросов не
мешали нашим научным спорам. Мы работали по смежным кругам
памятников, я в Ленинграде, она в Москве, и интересовались одними
и теми же проблемами, в частности происхождеием ариев. Она от¬
стаивала андроновскую гипотезу, я выдвигал катакомбную. Когда она
прислала мне свою очередную книжку, я вызвался написать на нее
рецензию, чтобы, с одной стороны, отметить заслуги Е. Е. Кузьминой,
а с другой — осветить наши разногласия и обосновать свои позиции.
Рецензию поместил журнал «Народы Азии и Африки» (Клейн 1988),
печатавший тогда меня чаще, чем «Советская Археология».]
[1. Автор и книга.] Рецензируемая книга (Кузьмина 1986), посвященная
андроновской культуре и ее роли в этногенезе индоиранцев (ариев), написана
в научно-популярном жанре. С автором я встретился впервые 35 лет тому назад,
когда мы вместе сдавали экзамены в аспирантуру. С тех пор с интересом слежу

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
119
за ее научной деятельностью, сосредоточенной на изучении андроновской
культуры. Е. Е. Кузьмина известна как крупный специалист по бронзовому веку
азиатских степей и по проблеме древних ариев. Ей принадлежат несколько
монографий и много статей. Десятки экспедиционных сезонов она провела
в степях, раскапывая памятники андроновской культуры, побывала и в этно¬
графических экспедициях на Памире, изучала аналогичные памятники в музеях
и институтах Индии и Ирана. Ее работы знают специалисты всего мира. Таким
образом, в книге, о которой идет речь, аккумулирована информация из первых
рук. И рук весьма компетентного ученого.
Сначала остановлюсь на общей характеристике книги, состоящей из вве¬
дения и восьми глав. Во введении очень кратко изложена история археологи¬
ческого изучения андроновской культуры, особенно в Киргизии. Первая глава
очерчивает значение андроновской культуры для решения задачи этногенеза
ариев. Во второй неискушенному читателю дается представление о способах
извлечения исторической информации из археологических источников. Далее
в ряде глав описаны различные стороны андроновской культуры с целью по¬
казать их соответствие лингвистическим характеристикам индоиранской общ¬
ности и их связь с традиционными чертами позднейшего арийского населения
Индии и Ирана. Так, в третьей главе рассматривается хозяйство андроновцев,
в четвертой — домостроительство, в пятой — керамика, в шестой — погре¬
бальный обряд. Седьмая глава служит автору для подведения итогов; в ней
изложены и споры о локальном и хронологическом членении андроновской
культуры. Наконец, в восьмой главе анализируются андроновские изображения:
мелкая пластика, рисунки на керамике и петроглифы. Автор раскрывает в них
образы индоиранской мифологии.
Язык книги неровный. Живые зарисовки работы экспедиций и увлека¬
тельное, эмоциональное изложение открытий и доказательств, украшенное
стихами, перемежаются с длинноватыми и суховатыми перечнями мест¬
ностей, фамилий археологов, размеров находок и т. п. Рисунки выполняют
информативную и доказательную функции, но для широкого читателя лишены
наглядности, и создается впечатление, будто они перекочевали в научно-по¬
пулярную книгу из чисто научных изданий без изменения. Словом, в книге
ощущается не вполне гармоничное совмещение двух задач: с одной стороны,
это популярная книга для широкого читателя, с другой (вероятно, для самого
автора психологически) — это в какой-то мере замена научной монографии.
Автор непременно хочет сказать в ней и то, что в других своих монографиях
сказать не успела.

120
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Отмечу некоторые стилистические недочеты: шаблонные заголовки типа
«Загадочные марианни», «На таинственном мосту Чинват», «Загадки "Узор¬
чатого камня"»; не все эпиграфы подобраны к месту. Отмечу и отдельные по¬
грешности в содержании. Подчеркивая различие между количеством забитых
животных (определяемых по костям на поселении) и тогдашним составом
стада, автор пишет: «Но в реальном стаде соотношение видов было иное, ведь
овца втрое плодовитее, чем корова, — значит, при одинаковом количестве
съеденных овец и коров поголовье стада овец было втрое меньше» (с. 33).
Кстати, аналогичные подсчеты находим у В. М. Массона (1976: 34); отличие их
только в том, что у него овец выходит не втрое меньше, а, наоборот, больше.
Однако это неверный ход рассуждений. Каким образом плодовитость может
сказываться на посмертных процессах? Плодовитость сказывается на соот¬
ношении видов в стаде, но никак не отражается на искажении соотношения
видов при упокоении костей. Тут играет роль другое — различие в долголетии
животных, возраст их при забое, частота смены поколений: за время жизни
одной коровы успевают смениться несколько поколений овец. К ямной эпохе
автор относит каменные стелы, устанавливаемые, как написано в книге, на
вершине кургана (с. 85). Отнесение стел к ямной культуре очень сомнительно
(в ямных могилах они оказываются во вторичном употреблении), и они, как
правило, не стояли на вершине кургана (ведь они обнаружены под ним, а где
они стояли ранее, неизвестно, но есть основания предполагать специальные
святилища). К счастью, таких погрешностей в книге мало, и оценка рецензи¬
руемой книги определяется не ими.
[2. Две полемики.] Несмотря на сдержанный тон, это очень полемичная
книга. Тем она и интересна. С одними исследователями автор спорит по во¬
просам локального и хронологического членения культуры, с другими — по
вопросам ее места в этногенезе. Первый круг проблем хотя и важен, но
представляет сугубо специальный интерес, и я в эту проблематику не буду
углубляться, оставляя ее для давних оппонентов автора. Второй же круг про¬
блем шире и затрагивает непосредственно и мои интересы, поскольку я тоже
этим занимаюсь — правда, с несколько иных позиций, сосредоточиваясь на
других культурах.
По проблемам этногенеза автор ведет наступление на двух направлениях.
Первый полемический фронт повернут против концепции переднеазиатской
(закавказской) прародины индоевропейцев. Эту концепцию в недавнее вре¬
мя оживили и заново аргументировали выдающиеся советские языковеды
Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов, а в археологии их взглядам соответствуют

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
121
построения В. И. Сарианиди и И. Н. Хлопина о ранних земледельческих культу¬
рах Средней Азии как очаге происхождения ариев (индоиранцев). Надо сказать,
что на этом фронте Е. Е. Кузьмина добилась полнейшего успеха. На обширном
материале она показала, что раннеземледельческие культуры юга Средней Азии
никак не могут быть очагом происхождения ариев: у них другой тип хозяйства,
другое домостроительство, другая керамика, другой погребальный обряд по
сравнению с теми, что, судя по общему словарному фонду арийских народов
(иранцы, индоарии, кафиры), были характерны для их предков.
В цивилизациях Средней Азии, как и в Передней Азии, уже в III тыс. до н. э.
были распространены ирригационное земледелие и придомное скотоводство,
глинобитные дома с плоскими крышами, расписная керамика, сделанная на
гончарном круге, захоронения в поселках, легкие свободные одежды. У ин¬
доиранских же предков были подвижное скотоводство, легкие деревянные
дома с двускатными шатровыми крышами, лепная керамика с рельефным
орнаментом (прорезным, штамповым и др.), курганные могильники, одежда,
приспособленная для северных областей: брюки, башлыки и т. п. Этот комплекс
имеет европейские корни. С севера же (и весьма поздно) пришла в Переднюю
и Среднюю Азию лошадь, занимавшая важное место в хозяйстве и культе
ариев. Именно этот комплекс налицо в андроновской культуре II тыс. до н. э.,
и автор прослеживает его сохранение или пережитки в позднейших культурах
достоверно арийских народов Индии, Ирана, Кавказа и степной полосы. Итак,
в этом вопросе победа автора безусловна и очевидна.
Наступление идет и на другом фронте, где решается вопрос о более узком
этническом определении андроновской культуры. Была ли то культура общих
предков всех арийских народов или только одной из разделившихся ветвей
и какой именно: индоарийской, иранской или третьей, кафирской, которая
сохранилась очень слабо, или, наконец, какой-нибудь четвертой — вовсе
не сохранившейся? И еще: совпадала андроновская культура с выбранной
ветвью ариев или нет? Всю ли ее эта культура охватывала или были и другие
культуры такой же принадлежности? Вся ли андроновская культура подходит
под это определение или только часть ее, скажем £е алакульский вариант или
федоровский?
И на этом фронте наступление идет с развернутыми знаменами, а успехи
очень эффектны. Автору удалось показать, что сохранившиеся в Индии древ¬
ние описания пережиточного уже тогда керамического производства очень
хорошо соответствуют андроновским горшкам: по технике выделки, форме,
орнаментации (штампом и рельефными валиками и сосочками). Описания
арийского дома в Индии (правда, и в Иране) тоже как будто скопированы

122
Этногенез. Том 2. Арии и van а
с археологических отчетов о раскопках андроновских поселений. В погребе¬
ниях индоариев опять же узнаются андроновские черты: курган, кремация,
столбовые конструкции в яме, каменная ограда сверху. Однако, несмотря на
эффектность этих успехов, наступление здесь больше напоминает рискованную
вылазку: оно минует серьезные укрепления противника, и, похоже, план не
очень хорошо продуман.
[3. Андроновская гипотеза.] В позиции Е. Е. Кузьминой по этому во¬
просу можно отметить некоторую расплывчатость, каковая характерна и для
прежних ее работ. С одной стороны, аттестуя андроновскую культуру как
«индоиранскую» и признавая закономерным выводить из ее ареала и более
поздних саков-иранцев и индийские традиции, исследовательница явно на¬
мекает на то, что это была культура общих предков всех ариев. По крайней
мере, так логично было бы ее понять, и многие ее формулировки отвечают
такому пониманию. С другой стороны, она признает и происхождение более
западных скифов-иранцев из срубной культуры, так что, выходит, индоиран¬
ский (арийский) статус должна получить не андроновская культура, а скорее
срубно-андроновская культурная общность (так проблема и трактуется на
с. 111). Общих же предков ариев приходится искать в предшествующую эпо¬
ху — среди культур III тыс. до н. э. Многие археологи считают такой культурой
ямную, раскинувшуюся на обширной степной территории от Дуная до Урала.
Но в таком случае иранская принадлежность срубной культуры на западе
подразумевает, что индоарии должны были формироваться в андроновском
ареале — на востоке (и формироваться, как ни странно, вместе с саками-иран-
цами). Действительно, Е. Е. Кузьмина уделяет много внимания доказательствам
связей андроновской культуры именно с Индией, прослеживанию путей, кото¬
рыми андроновцы шли на юг, подразумевается — в Индию.
На пути конкретизации этой гипотезы встает целый ряд препятствий.
Прежде всего неясно, как быть с двойственностью инфильтрации. В андро¬
новской культуре два основных варианта: петровско-алакульский (западный)
и федоровский (восточный, для ряда археологов — собственно андроновский).
Они достаточно резко различаются: техникой выделки керамики и ее узорами;
погребальном обрядом (на западе — ингумация, на востоке — и кремация).
Некоторые ученые даже считают, что между этими культурными комплексами —
этническое различие в ранге языковых семейств: на западе — индоиранцы,
на востоке — угры. Е. Е. Кузьмина с ними не согласна и умело опровергает
их доводы (хотя и противоположный тезис аргументировать убедительно не
может). Во всяком случае, она признает, что это этнокультурное различие. Так

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
123
вот, в Индию, судя по керамике, проникли обе эти очень разные традиции —
как петровско-алакульская, так и федоровская. Очевидно, только одна из них
индоарийская. А раз другая не индоарийская, то, значит, в принципе все-таки
северная традиция в индийской керамике может оказаться не индоарийской.
Но тогда вполне возможно, что и первая не индоарийская! То есть обе эти се¬
верные традиции могли не представлять индоариев, хотя обе прибыли в Индию
с севера и обе сказались на позднейшей материальной культуре ведических
ариев. Это можно рассматривать как культурные воздействия, не отразившиеся
заметно на языковой обстановке в Индии.
Теперь о трудностях географических. Пути из андроновского ареала,
которые автор прослеживает по смешанным памятникам Киргизии и по ее
наскальным изображениям, не ведут в северо-западную часть Индостана, где
расположена первоначальная область обитания индоариев в этом регионе,
а, пролегая приблизительно на 700 км восточнее, выводят в Китай. На путях
в раннеарийскую Индию находятся памятники западного Таджикистана. Но
воздействие андроновской культуры, главным образом федоровского варианта,
явственно ощущается разве что в соседнем Узбекистане (Членова 1984: 88
0-103 и особенно карта — рис. 1), да и оно в книге не рассматривается, и на
картах (рис. 8 и 31) здесь пустота.
Еще значительнее трудности хронологические. Даже раннеандроновскую
культуру — петровский вариант, занимавший узкий ареал на западе, —
Е. Е. Кузьмина датирует XVII—XVI вв. до н. э. Это время формирования андро¬
новской культуры. Широкое же ее распространение начинается с алакульских
памятников, то есть с XV в. Но уже в XVII в. до н. э. далеко от этих мест на
западе Передней Азии — в Митанни, Сирии и Палестине — появляются пер¬
вые арийские имена у князей многих городов. Сеть этих имен становится все
более густой и приобретает четкие очертания к XIV—XIII вв., когда к именам
знати прибавились имена богов и коневодческие термины. Облик и содержа¬
ние этих слов ближе к индоарийским, чем к иранским. Ни одного памятника,
сколько-нибудь напоминающего андроновские, в этом регионе нет. Арийские
же имена есть! И есть археологические памятники, северного степного типа,
но не андроновские.
Наконец, скажу о трудностях в прослеживании преемственности по погре¬
бальному обряду. Близость обряда, на мой взгляд, кажущаяся. Федоровская
кремация — ссыпная, то есть прах покойного помещается в могилу кучкой
пепла. В Индии же прах сожженного развеивали или ссыпали в реку, да и то
лишь в поздние времена. Раньше индоарии помещали прах покойного в урну.
Урновая кремация и могильники (поля погребений) широко распространены

124
Этногенез. Том 2. Арии и varia
в позднем бронзовом веке, но на западе — в Европе и в Малой Азии. Первые
урновые погребения, засвидетельствованные археологически в Индостане, —
это пакистанские могильники позднего бронзового века: обряд, стало быть,
проникал в Индостан с северо-запада, а не с северо-востока, где расположены
федоровские памятники. Впрочем, именно федоровская волна прокатилась по
Средней Азии на Запад. Но федоровские погребения — ссыпные, а пакистан¬
ские погребения — это лицевые и ящичные урны, вполне аналогичные урнам
Венгрии. Как бы ни относиться к возможностям дальней миграции (а я отношусь
положительно — речь может идти о продвижении фригийцев-бригов с Балкан
в Азию и о появлении Бхригу в Индии — см. Stacul 1971; Клейн 1984), — ясно,
что обряд кремации Индия получила не от носителей федоровского варианта
андроновской культуры.
Неладно и с алакульскими погребениями. Это в основном могилы срубные
или в виде каменных ящиков. В один из периодов истории Пакистана такие
погребения появляются в долине Свата, но лишь на короткое время. Сообщая
о могилах без кремации как допустимом варианте погребения, ведические
источники ничего не говорят о сооружении каменных ящиков. Алакульская по¬
гребальная традиция ведет не в индоарийский мир, а в мир иранский. Те много¬
численные иранские народы, которые предпочитали выставлять покойника на
съедение птицам и псам, не столь далеки от степных обычаев бронзового века,
как это представляется Е. Е. Кузьминой, и от индоиранской традиции вообще
(кстати, и ближайшие родичи ариев — греки явно были знакомы с этим обы¬
чаем, судя по частым, хотя и негативным ссылкам у Гомера на оставление мерт¬
веца птицам и псам). Посмотрим, что лежит в основе требования выставлять
покойника на съедение, какие идеи, какая эсхатологическая концепция? Ответ
известен из Авесты: представления о недопустимости осквернять мертвым
телом чистые стихии — землю, огонь и воду. Мертвая природа, не причастная
к плодородию, — камень, древесина и песок — вот что не боится скверны,
а также внутренности животных, представляющих загробный мир. Но именно
эти идеи и проглядывают в алакульском погребальном обряде: люди стараются
предохранить стихии от соприкосновения с мертвецом, обшивая могилу дере¬
вом и камнем. Технические приемы тут разные, но эсхатологическая концепция
одна. Это иранская концепция. У индоариев подход противоположный: там,
судя по ведической литературе, покойника ждет слияние с матерью-землей,
растворение в ней для нового рождения, и огонь тоже смело пожирает тело
покойного, не боясь осквернения.
Требует уточнений и вопрос о верблюде. Да, двугорбый верблюд (бактриан)
очень характерен для культуры андроновцев, для их стада и культа. И верблюд

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
125
широко представлен в культуре и культе исторических иранцев, он воспевается
в Авесте, название его («уштра») входит в состав имен знати (например, в имя
Заратуштры). В Индии же находки костей верблюда хотя изредка и встречаются
в памятниках, но он мало известен, и ведический культ о верблюде не знает.
По Шатапатхабрахмане, верблюжье молоко пьют нечистые народы.
[4. Катакомбная гипотеза.] Таким образом, во всех случаях получается,
что из андроновцев можно вывести различные иранские народы, но не ариев
Индии. Иранская принадлежность срубной и андроновской культур под¬
тверждается и сводкой Н. Л. Членовой (1984): иранская гидронимика степей
совпадает не с территорией скифов и саков, а со срубным и андроновским
ареалами. Что же касается индоариев, то наиболее подходящим кандидатом
на эту роль я считаю катакомбную культурную общность Северного Причерно¬
морья и Предкавказья. Индоариев, а не индоиранцев, как ошибочно указано
в книге (с. 86). Отвечают ли катакомбные культуры бронзового века искомым
требованиям? Арии не знали свиньи. Несколько лет назад Е. Е. Кузьмина (1981:
16) отметила: «Насколько мне известно, единственной культурой бронзового
века, в которой не практиковалось свиноводство, была андроновская: на
поселениях этой культуры кости свиньи отсутствуют, нет ни одного случая
жертвоприношения свиньи...». В том же духе рассматривается этот вопрос
и в книге. Сведения Е. Е. Кузьминой недостаточно полны. Свинья отсутствует
и в катакомбных культурах. На тысячи погребений и немногие поселения — ни
одной находки. [На поселениях западной окраины катакомбного ареала в по¬
следнее время выявлено незначительное количество костей свиньи.]
Крытые повозки — «виманы», в которых разъезжали ведийские боги
(с. 41), также представлены и в катакомбных могилах бронзового века. Иран¬
ское название жилища восходит к глаголу «кан» («копать»), и Е. Е. Кузьмина
связывает это словообразование с андроновскими полуземлянками (с. 48). Но
в индоарийском нет такого названия, соответственно в катакомбных культурах
нет полуземлянок, там жилища были гораздо более легкие. Помещение вдовы
заживо в могилу мужа на его похоронах составляло примечательный и спец¬
ифический обряд индоариев: он не зафиксирован у иранцев. В андроновской
культуре погребения женщины совместно с мужчиной составляют 2 % от их
общего числа, то есть это редчайшие случаи, тогда как у катакомбников такие
погребения составляют 13,5 (по А. Хойслеру — Hausler 1974: 47) или 19,4 %
(по Н. А. Рычкову — 1982) (см. также обсуждение Индоарии 1987). Очень
существенно, что неподалеку от территории Митанни, на которой наиболее
густо сосредоточивались следы индоариев из письменных источников II тыс.

126
Этногенез. Том 2. Арии и varia
до н. э., нет никаких андроновских памятников, но есть курганы с катакомб¬
ными погребениями, да еще содержащими (в Армении) митаннийские печати.
Прочие доказательства я привожу в специальных работах (Клейн 1980; 1984;
Klejn 1984).
Как же все-таки быть с керамической традицией индоариев, столь убеди¬
тельно сопоставленной в книге, а перед тем в статье Е. Е. Кузьминой (1983)
с андроновской культурой? Признаюсь, здесь затруднение уже для моей
концепции. В принципе возможно несколько решений на выбор. Во-первых,
в Индию, а тем более на подступы к ней попадали не только индоарии, но
и ранние иранцы, которые и оказали воздействие на индоариев. Языковые
следы их, хотя и слабые, имеются (Топоров 1962; Morgenstjerne 1974; 1975;),
а керамическая традиция, возможно, более чувствительна в этом отношении.
[Иранские следы в погребальной традиции Индии рассмотрены в моей работе
«От Тигровой балки до Матсья-пураны» (Клейн 1983).] Во-вторых, надо ближе
рассмотреть различные виды катакомбной керамики: она может разделять
с андроновской ряд черт и оказаться гораздо более близкой к нормам брах¬
ман, чем до сих пор считалось. В-третьих, некоторые яркие черты, отмеченные
Е. Е. Кузьминой у андроновской и индоарийской керамики (соски, валики),
в XVI в. до н. э. представлены в Северном Причерноморье, а в XIII—VIII вв.
распространились очень широко — от Балкан до Афганистана (Черных 1984).
Возможно, что эта струя не миновала и тех ариев, которые двигались в Индию,
при этом совсем не обязательно, чтобы это были андроновцы.
[5. Заключение.] Одну из глав Е. Е. Кузьмина назвала: «Не в споре рожда¬
ется истина». Это, так сказать, полемика против полемики, и не без некоторого
притворства (сама автор без полемики не обходится, и стесняться этого неза¬
чем). Ссылаясь на акад. Ухтомского, автор пишет: научная истина рождается
не в споре, а в долгом целеустремленном труде. Невзирая на авторитет ака¬
демика, осмелюсь возразить: в процессе труда рождаются лишь факты, лишь
материалы для продвижения к истине. А их объяснения возможны разные.
То, что открывателю кажется истиной, совсем не обязательно сохранит этот
статус даже в его собственных глазах. Но для прозрения нужны столкновения
разных гипотез: в голове исследователя (внутренняя полемика) и в сообществе
ученых (один ум — хорошо, а десять — лучше). Испытаем на прочность наши
гипотезы — вот и родится истина. Я готов согласиться с точкой зрения, что
истина рождается в труде, но с одной оговоркой: спор — тоже труд.
Книга Е. Е. Кузьминой представляет старые и новые факты в новом осве¬
щении, побуждает к размышлению и спору, а значит, обогащает науку.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
127
[Послесловие 2007 года. Книга, которую я рецензировал, была науч¬
но-популярной. Это как-то ограничивало мои претензии к доказательности
гипотезы, выдвинутой автором книги, поскольку в таком жанре не принято
предъявлять всю полноту доказательств. Между тем, труд, в котором были
собраны все доказательства, у Е. Е. Кузьминой к тому времени уже был в ос¬
новном завершен. В 1994 г. он, наконец, был издан (Кузьмина 1994), и по
издательским пометкам видно, сколь большие трудности автору пришлось
для этого преодолеть. Труд издан не в издательстве «Наука», где обычно
выходят работы сотрудников Института археологии, и не в каком-нибудь
университетском или музейном издательстве, а в издательстве Института
научной и технической информации. Рукопись поступила туда в январе
1992 г., а мне Елена Ефимовна вручила свой труд с дарственной надписью
как «книгу, опоздавшую на 13 лет». Книга не опоздала. Проработка такого
огромного материала, проделанная добросовестно и талантливо, устареть не
может, пока не появятся новые материалы, опровергающие то, что предложил
автор. Таких материалов нет, а если взять основной вывод автора, то вряд
ли их можно ожидать вообще. Я могу лишь присоединиться к оценке такого
выдающегося рецензента, как И. М. Дьяконов, воспринявшего проделанный
Е. Е. Кузьминой труд как «научный подвиг немыслимой храбрости» (из из¬
дательской справки на последней странице книги).
Мое восхищение относится ко многим научным выводам и размышлениям
автора, особенно к безусловно доказанному размещению прародины ариев
(индоиранцев) в наших степях, а не в земледельческих районах Передней
Азии, как многие авторитетные ученые еще недавно утверждали. Но я не на¬
шел в книге новых доказательств того, что андроновская культура (основной
предмет исследований автора) охватывала арийских предков всех индои¬
ранцев — как иранцев, так и индоариев. Я продолжаю отстаивать свою гипо¬
тезу, что носителями андроновской культуры, как и родственной ей срубной
культуры, были предки только иранцев, а индоарии прибыли в Индию из более
западного ареала катакомбных культур.
В деле археологической атрибуции предков_индоариев существенным
аргументом против андроновской гипотезы и в пользу катакомбной является
хронология. В XV веке до н. э. андроновцы федоровского типа еще только
формировались в Казахстане, и в последующий век археологические следы
их воздействия фиксируются только в ареалах ближайших соседей. Между
тем уже в XIV веке индоарийские имена властителей и термины коневодства
зафиксированы далеко в Передней Азии (в Митанни на границе с Сирией).
[Я уже отмечал, что доказательная сила этого аргумента ослаблена новой

128
Этногенез. Том 2. Арии и varia
хронологией. Но не утранена сила связанного с ним аргумента отсутствия ан-
дроновских элементов в Передней Азии:] К тому же там нет никаких археологи¬
ческих следов андроновского присутствия, зато есть катакомбные погребения,
а южнее Каспийского моря есть и типичные катакомбные молоточковидные
булавки — культовый объект, не торгово-обменный. Катакомбная культура
в основном относится к первой половине II тыс., но переживает и во второй
половине, так что по возрасту она вполне подходит для предположения о ми¬
грации степняков в Митанни XIV века. Следом одной из волн такой экспансии
катакомбных скотоводов на восток, вероятно, и была катакомбная традиция
в бишкентской культуре ХШ-ХН веков до н. э.
Есть и территориальные указания. Гамкрелидзе и Иванов подметили, что
'вперед' у иранцев означает 'на юг', а у индоариев — 'на восток'. Они это
трактовали как отложившееся в народном сознании направление постоянной
экспансии, полагая исходный очаг тех и других в Передней Азии, откуда Индия
действительно на Востоке, но Иран — не на юге! Да и гипотеза о прародине
всех ариев в земледельческих районах Передней Азии основательно опровер¬
гнута Е. Е. Кузьминой. Если же исходить из размещения прародины в степной
полосе, то иранцы действительно направлялись на юг, а вот индоарии могли
идти на восток только, если были катакомбниками. Будучи андроновцами, они
могли идти в Индию только на юг.
Кузьмина составила список «индикаторов» того, что не только иранцы, но
и индоарии восходят к андроновской культуре, а не к катакомбной (с. 266).
Индикаторы следующие:
1)	отсутствие в составе стада свиньи;
2)	наличие двугорбого верблюда;
3)	особая роль коневодства;
4)	особая роль конных колесниц и их культ;
5)	технология изготовления трехчастных по высоте сосудов методом коль¬
цевого налепа;
6)	форма уникальных квадратных горшков;
7)	обряд трупосожжения.
Из этих семи индикаторов второй нужно отбросить сразу же: у индоариев
Индии двугорбый верблюд (бактриан) был почти не представлен, тогда как
у иранцев он был очень распространен и это отражено в культе и иранских
именах, чего в Индии нет.
Еще два индикатора — первый и третий — не отличают андроновские
культуры от катакомбных. Там тоже нет свиньи [на части территорий], а есть
повозки и кони. Кремация (седьмой индикатор) не во всех андроновских

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
129
культурах наличествует, и не всегда применялась у индоариев, и не та кре¬
мация. Как раз в ведической древности, как ясно из Ригведы, у ариев было
трупоположение и земля должна была обнять покойного. В позднем бронзовом
веке конные колесницы (четвертый индикатор) распространились быстро
по всему степному и даже не степному пространству, передаваясь от народа
к народу — от иранцев до греков и египтян. Этническим показателем они не
могут служить. Остаются два действительно серьезных индикатора — пятый
и шестой: технология кольцевого налепа и квадратные горшки. Оба показателя
сводятся к одному — керамической традиции.
Теперь рассмотрим индикаторы индоарийской принадлежности у носителей
катакомбных культур, подтверждающие их исключительную связь с индоария-
ми. Вдобавок к двум, приведенным выше (хронологическим и хорологическим
соображениям) приведу еще 10:
1)	расположение красной краски на лбу, у костей рук и стоп ног — только
в катакомбах и в Индии;
2)	вообще красный траур в катакомбных погребениях и у индоариев в про¬
тивоположность священной белизне у иранцев и белой посыпке у носителей
срубной и андроновской культур;
3)	обилие топоров-молотов и булав с четырьмя выпуклинами, связанных по
заимствованиям в финских языках с оружием Индры — ваджрой;
4)	погребальная традиция, предусматривающая объятие покойного землей
или сожжение, а не предохранение стихий (земли, огня) от скверны, как во¬
дится в иранской традиции;
5)	чрезвычайная распространенность индоарийского обычая сахамараны —
соумирания женщины с мужчиной, — практически отсутствующего в срубно-
андроновской свите культур;
6)	распространенность специфической игры в кости и уникальная фор¬
ма игральных костей (только в катакомбных наборах и в Индии, больше
нигде);
7)	предпочтение числа 18 в этой игре в катакомбной культуре и в индийской
мифологии и культовой практике;
8)	сочетание катакомб с очагами (или курильницами) трех форм — ква¬
дратной, круглой и полумесячной — в памятниках переходного характера (по
времени и территории) от катакомбных к индийским;
9)	обилие каменных пестов в катакомбном ареале, соответствующих да¬
вильным камням сомы в ведийском ритуале; ср. наличие глиняных воронок
в катакомбных погребениях — видимо, фильтров для сомы, упоминаемых
в ведийских источниках.

130
Этногенез. Том 2. Арии и varia
10)	камни из мифа об Индре, сквозь которые потекла река, могут иметь
прототипом Днепровские пороги — при отсутствии более подходящих мест
для такой этимологизации в срубно-андроновском ареале.]
Два последних индикатора — предположительны. Но восемь предшеству¬
ющих поколебать вряд ли удастся.
Остается объяснить тот единственный, который вроде бы говорит в пользу
гипотезы Кузьминой. Собственно, если быть точным, он с несомненностью гово¬
рит лишь о наличии у ведических ариев керамической традиции сложившейся
в андроновской среде, а это не обязательно означает полную преемственность
всей культуры. Мы должны лишь признать, что какая-то группа пришельцев
с севера принесла в Индию и андроновскую керамическую традицию. Была
ли то индоарийская волна пришельцев? А вот это как раз маловероятно. Более
того, сама же Кузьмина подметила (хотя и не придала этому значения), что
керамическая терминология индоариев как раз необычайно точно совпадает
с иранской! Другие индоарийские системы терминологии такого близкого
совпадения не дают.
Как исследования ряда лингвистов, так и представленные самой Кузьми¬
ной археологические карты и факты свидетельствуют о том, что нашествие
подвижных скотоводов на Индию было очень сложным. С севера вторгались
в Индию разные волны пришельцев, выходцы из разных культур, и с каждым
из этих потоков прибывали разные культурные традиции, они смешивались
и влияли друг на друга. Из этих смешиваний и взаимовлияний возникла
в конечном счете та картина, которую застала письменная история. Кроме
ведических индоариев Ригведа знает еще и неведических, а кроме ариев на
пороге Индии осели остатки других волн нашествия индоиранцев — не иранцы
и не индоарии: кафиры, дарды, не говоря уже о разных иранских народностях
дальше к западу — пуштуны (афгани), парфяне, мидяне и др.
По моим представлениям, катакомбный поток мигрантов нес в Индию ин¬
доарийскую языковую и культовую традицию, легшую в основу индоарийского
этноса. Восточнее же располагался исходный очаг иранского расселения.
Вторжение срубной и алакульской культур (и до смешения имевших много
общего), возможно, несло на юг по восточному Прикаспию этнические массы
с западноиранскими диалектами — это были предки мидян, парфян, персов,
курдов, белуджей и хорезмийцев. В этой среде зарождалась авестийская
традиция. Федоровская экспансия на юг и восток, вероятно, означала рассе¬
ление этнических масс с восточноиранскими диалектами — предков согдий-
цев, пуштунов, памирцев, а также отсюда керамическая традиция проникла
в Индию. Из федоровского же ареала шло и движение восточных иранцев на

У Конкретные проблемы этногенеза. Арии
131
запад, в ослабленный оттоком индоариев их очаг бронзового века — туда шли
последовательно волны скифов (соединявшихся с местным индоиранским суб¬
стратом), савроматов, аланов. Начало этому движению на запад было положено
еще в бронзовом веке давлением дандамаевской культуры, продвигавшейся
из Южной Сибири — из бассейнов Оби и Енисея.
Что же до кафиров и дардов в горах Афганистана, сохранивших многие
древние черты общеарийской речи и обрядности, до разделения на индоари¬
ев и иранцев, то эту третью группу ариев, вероятно надо связывать с самыми
ранними волнами индоиранской экспансии, а это значит — с расселением
ямной культуры или родственных групп (возможно, афанасьевской культуры).
Позднейшие волны нашествия оттеснили их в окраинные горные районы.
Пока трудно уловить конкретные связи ряда смежных археологических
культур бронзового века — от карасукской и окуневской до абашевской
и полтавкинской — с определенным этносом или определенной традицией.
Возможно, в дальнейшем какие-то дополнительные зацепки у исследователей
и появятся. Сегодня определенно намечается только индоарийская принадлеж¬
ность катакомбников и иранство андроновцев и срубников. Последнее — во
многом благодаря трудам Е. Е. Кузьминой].

12.	Пути ариев
Рецензия книги Е. Е. Кузьминой и полемические заметки
[В 2009 г. Е. Е. Кузьмина прислала мне свою новую книгу\ как
обычно: мы в дружеских отношениях уже пол века — со времени
совместной сдачи экзаменов в аспирантуру. Я пишу рецензию на
присланную книгу — это тоже вошло в обычай. Я очень высоко
ценю труды Кузьминой. Но обычаем стало и то, что во всех своих
книгах Кузьмина не рассматривает мои возражения, хотя мне они
представляются существенными. Моих работ — как не было. На сей
раз это меня вывело из себя, и я изложил свои возражения более
четко и резко, чем обычно.]
В 2008 г. появилась новая книга известного археолога, авторитетнейшего
специалиста по бронзовому веку Приуралья и Казахстана, Е. Е. Кузьминой,
«Арии — путь на юг» (Кузьмина 2008). Я давно слежу за исследованиями
Е. Е. Кузьминой и восхищаюсь ее глубокими знаниями и завидной верностью
теме — андроновской культуре и происхождению ариев — индоиранцев.
Можно сказать, что в течение десятилетий Кузьмина пишет одну и ту же книгу.
Книга эта появлялась в разных версиях и всё время расширялась, обогащалась
фактами и аргументами, некоторые детали изменялись, но суть оставалась
та же, отстаивалась та же концепция. Сначала это была тоненькая красная
книжка «Древнейшие скотоводы от Урала до Тяньшаня», вышедшая в Фрунзе

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
133
(Кузьмина 1986); я на нее написал рецензию (Клейн 1988). Потом в Москве
был издан в черном коленкоровом переплете том «Откуда пришли индоарии?»
с подзаголовком «Материальная культура племен андроновской общности
и происхождение индоиранцев» (Кузьмина 1994). Вот теперь издана более
пространная и всеобъемлющая книга «Арии — путь на юг» (Кузьмина 2008).
За год до того на Западе вышла на английском языке книга «The origin of Indo-
Aryans» (Kuzmina 2007), я ее не видел, но подозреваю, что это примерно то же,
что в русской версии 2008 года.
Книга построена очень просто. В первой части рассматриваются материалы
культур, претендующих на индоиранскую атрибуцию. Но, в отличие от прежних
версий, в этой больше внимания уделено не самой андроновской культуре
Приуралья и Казахстана, а ее проявлениям в Средней Азии. Часть называется
«Культуры племен и их миграции в Средней Азии». Во второй части «Проис¬
хождение индоиранских народов» рассматривается проблема происхождения
ариев вообще и каждой лингвистической группы ариев по отдельности — дар-
дов и нуристанцев, иранцев — западных, восточных, индоариев и т. д. Книга
снабжена большим количеством карт и рисунков, а библиография составляет
103 страницы, густо заполненных мелким шрифтом.
Часть карт, однако, представляет собой схемы, где стрелки и ареалы не
поддержаны распространением точечных обозначений памятников, и вообще
наглядность соотношений культур страдает от отсутствия документированных
ареалов культур и групп в разные периоды.
В методике исследований, избранной в книге, центральным пунктом яв¬
ляется выделение «этнических индикаторов» (с. 22). Это сложная проблема,
и она не имеет однозначного решения. Элементы культуры, способные служить
такими индикаторами в одних случаях, теряют свою надежность в других. Но
применительно к первобытным пастушеским культурам, предпринимавшим мас¬
штабные миграции и завоевания, надежность усиливается из-за сравнительной
контрастности столкновений и родоплеменной организации, так что Кузьми¬
на, видимо, права в принципиально положительном решении этого вопроса
применительно к андроновской и смежным культурам. Следует только иметь
в виду, что масштабная миграция была большой встряской и в ее результате
такие индикаторы могли пережить резкую смену (быть заменены, утрачены,
заимствованы). «Лекальная миграция» (с. 139) — редкий случай. Кстати, этот
термин, придуманный Дж. Дицем (перенесение всей культуры в точности как
по лекалу), был введен мною в отечественную археологию в начале 70-х годов
и привился, но я-то имел в виду как раз идеальный казус для теоретического
рассуждения, не реальность. Требование лекальности выдвигалось некоторыми

134
Этногенез. Том 2. Арии и varia
американскими археологами (И. Рауз) как критерий доказанности миграции,
на мой взгляд, чрезмерный.
Кузьмина известна тем, что безукоризненно доказала невозможность
выведения ариев (индоиранцев) из земледельческих культур Средней Азии
и Ирана, как и Малой Азии, показав, что по данным языка и мифологии, а так¬
же по пережиткам культуры у потомков, арии были несомненно подвижным
пастушеским народом, и первоначальный очаг их нужно искать в степях. Книга
содержит полный набор аргументов этой констатации.
Исследовательница безусловно права и в том, что относит свою излюблен¬
ную андроновскую культуру к числу тех пастушеских культур бронзового века,
которые, видимо, и были арийскими и из которых есть смысл гипотетически
выводить какие-то арийские народы исторического времени. Но какие? Какого
этапа расчленения индоевропейцев? Ведь кроме андроновской к числу степных
пастушеских культур бронзового века относится еще немало. Вот тут выводы
Кузьминой приобретают спорный характер.
В числе этнических индикаторов индоиранцев первыми Кузьмина называ¬
ет отсутствие свиньи в стаде и присутствие двугорбого верблюда бактриана
(с. 22). Эти признаки наличествуют у андроновской культуры. Но кости свиньи
отсутствуют и в погребениях катакомбной культуры (в поселениях вроде обна¬
ружены в небольшом количестве), а бактриан полностью отсутствует в Ригведе.
Он характерен для иранцев, а не для всех ариев.
В рассуждениях Кузьминой всё время чувствуется некоторый сбой уста¬
новок: доказывает ли она индоиранскую (арийскую) принадлежность ан-
дроновцев (то есть их родственность Ригведе и Авесте) или уже — только
индоарийскую (родственность одной Ригведе). Этот сбой проистекает из
того, что раньше исследовательница отстаивала для андроновской культуры
роль исходного очага всех ариев (индоариев, дардов с кафирами и иранцев),
а теперь — только индоариев, может быть, еще и дардов с кафирами, отво¬
дя роль иранского очага срубной культуре. Раньше основной упор в поисках
индоариев исследовательница делала на алакульский вариант андроновской
культуры, теперь — на федоровский. А черновой текст книги складывался из
старых фрагментов (и многие иллюстрации те же), а произвести общую пере¬
стройку всего текста исследовательница сумела не полностью.
Подводя итог полувековому труду над андроновской культурой, Кузьмина
пишет, что «была ученицей ираниста М. М. Дьяконова, который первым в России
высказал гипотезу об индоиранской принадлежности культуры Андроново,
и разработка этой гипотезы стала делом всей моей жизни» (с. 126). Верность

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
135
учителю и однажды избранной идее похвальна, но не лишает ли она исследо¬
вательницу объективности?
Рассматривая конкурирующие археологические гипотезы происхождения
индоиранцев (гл. 5, с. 115-140), Кузьмина разбирает мнение Т. В. Гамкре-
лидзе и В. В. Иванова о происхождении всех индоевропейцев (включая
индоиранцев) из Малой Азии (гипотеза IA). Затем анализирует концепцию
К. Ренфру о происхождении их оттуда же, но в более раннее время в связи
с распространением неолита (гипотеза IB). Далее следует степная гипотеза
М. Гимбутас, модифицированная Дж. Мэллори, который заменил «курганную
культуру» Гимбутас более реальной ямной культурой (гипотеза II). Затем
следует националистическая автохтонистская концепция индийских архе¬
ологов, полагающих, что индоарии ниоткуда не приходили, а всегда жили
в Индии (гипотеза III). За этим разбирается гипотеза В. И. Сарианиди, который
предложил считать центром образования иранцев Бактрийско-Маргианский
археологический комплекс, а туда ариев он приводит из Малой Азии, присо¬
единяясь к гипотезе IA (неясно, почему этой концепции отведена отдельная
нумерация в списке гипотез). Под гипотезой V Кузьмина числит идею финн-
ского иследователя А. Парпола, что культура БМАК была «арианизирована»
андроновцами (с. 127, 129 — конечно, исследовательница хотела сказать
ариизирована, имея в виду ариев, а не ариан) и превратилась в дасов. Это,
как мне представляется, также гипотеза иного ряда.
Критика этих гипотез убедительна, как и ответ на гиперскептическую кри¬
тику К. Ламберг-Карловского.
Однако в другом месте (с. 199) выясняется, что есть еще одна гипотеза (0т-
рощенко 1986; 2001), по которой главной культурой индоиранского этногенеза
оказывается не андроновская культура, а срубная. Почему же этой гипотезы
нет в обзоре? Со своей стороны, я с 1979-1980 гг. выдвинул и постоянно от¬
стаиваю в работах, известных Кузьминой, атрибуцию катакомбной культуры как
индоарийской, а ямной — как арийской (индоиранской). Для андроновской
и срубной культур я оставляю иранскую атрибуцию. Это еще одна гипотеза,
и она тоже пользуется некоторым признанием.
Что о катакомбной культуре говорит Кузьмина?
«Если обратиться к спекулятивным построениям, то только создатели
степных культур полтавкинской и катакомбной могут рассматриваться как воз¬
можные пре-прото-индоиранцы. Эти культуры сложились на ямной основе...»
(с. 128). Если отрешиться от оценочной характеристики («спекулятивные
построения» — спасибо!), то примечательно, что только эти культуры, по
признанию Кузьминой, могут конкурировать с андроновской культурой! Где

136
Этногенез. Том 2. Арии и varia
же соответствующие гипотезы, пусть и «спекулятивные»? А ведь их спекуля¬
тивный характер надо бы доказать. О них конкретно во всей большой книге
есть только одна фраза: «Претендентами на роль индоиранцев выдвигались
также носители абашевской (Пряхин 1977) и катакомбной (Клейн 1980,
1981) культур».
Между тем, у меня разработке этой концепции на фактах уделен ряд ра¬
бот (Клейн 1979; 1980; 1984а; 1984в; 19876; 1989; 1990; 1996; Klejn 1984),
в том числе научно-популярных (19846; 1987в), кстати, не работа 1981 года,
указанная Кузьминой. Среди них есть небольшие заметки и тезисы, есть со¬
держательные статьи с анализом фактов. В некоторых из этих работ я прямо
полемизировал с Е. Е. Кузьминой, приводя факты, как и в рецензии 1988 года.
Ни мои аргументы, ни эти работы, в том числе и полемическая рецензия, не
упоминаются в книге Кузьминой — нив этой, ни в предшествующей. Как это
прикажете понимать?
То ли Е. Е. абсолютно не считает мои работы серьезными («спекулятив¬
ные» — что с них взять?), то ли считает их настолько слабыми, что щадит мое
самолюбие и не хочет обижать уничтожающим разбором, то ли не находит
аргументов против моих фактов, поэтому предпочитает их не замечать? Мне
бы не хотелось предполагать последнее.
Сама Кузьмина понимает спорность своих заключений, и первым в числе
«спорных моментов» называет абсолютную хронологию (с. 344). Действи¬
тельно, для выводов Кузьминой, для решения вопросов об источниках и на¬
правлениях миграций и влияний, большое значение имеет сравнительная
хронология культур. Но коль скоро речь идет о дальних миграциях, обычная
хронологическая увязка культур оказывается многостепенной, а поэтому
шаткой: на стыках накапливаются неопределенности и результат допускает
большие расхождения. Поэтому приходится прибегать к абсолютной хроноло¬
гии, хотя ее опоры лежат вне археологии и остаются дискуссионными. Между
тем, для выводов Кузьминой сравнительная, а в конечном счете абсолютная
хронология порой оказывается решающей.
От нее, скажем, зависит признание или непризнание, откуда шло изобрете¬
ние колесниц (которым Кузьмина придает важнейшее значение для ариев) —
из Передней и Малой Азии или из Приуралья. Кузьмина подробно разбирает
разницу между опирающейся на Микены традиционной хронологией Синташты
(и связанных с ней памятников), и радиоуглеродной хронологией. Первая
означает для Синташты XVII—XVI века, а по новой версии датировки Микен
XVIII—XVII века до н. э., тогда как калиброванные радиоуглеродные даты дают
XXI—XVIII века. Кузьмина, исходя из большого разброса в радиоуглеродных

У Конкретные проблемы этногенеза. Арии
137
датировках, находит преждевременным принимать калиброванную радио¬
углеродную хронологию и остается на позициях традиционной (с. 53-54). Но
в вопросе об изобретении колесниц принимает радиоуглеродную хронологию,
потому что она подтверждает выведение колесниц из Приуралья на Ближний
Восток, а не наоборот (с. 55).
В глубине души Кузьмина, видимо, сознает слабость своей привязки ис¬
ходной арийской общности к андроновской культуре, всё снова и снова
подчеркивая широкое признание этой привязки. «Однако, — замечает она,
не только оппоненты, но и сторонники ее отмечают отсутствие следов андро¬
новской миграции вне пределов Бактрии и Маргианы, и мало надежды найти
археологические отражения факта миграции, поскольку скотоводы с севера
принесли с собой индоарийскую речь, но не горшки» (с. 129). Мэллори наметил
линии разлома на пути от исходного очага к Индии, третья из них проходит
к юго-востоку от Бактрии и Маргианы, и он называет ее роковой — Кузьмина
с ним согласна (с. 129). За этой чертой к юго-востоку, на пути к Индии, ар¬
хеологических следов андроновцев нет. Кузьмина обращается к старой идее
(в модификации В. Рау) о невидимых археологом миграциях (идею разраба¬
тывал Р. Гахман и др.). Пастухи и воины, прибывая на новое место, не стро¬
или долговременных жилищ и использовали местные горшки. В. Рау мечтает
о перспективе найти горстку черепков посуды ведических ариев. Кузьмина
вздыхает: «Ах, если бы!» (с. 162).
Но если пастухи и воины-арии использовали в Пенджабе местные горшки,
то не их надо искать как индоарийские, а исследовать детали погребального
обряда, вещи, особенно ритуальные, антропологические данные, а тут не андро-
новская и не срубная культуры обладают преимуществами. Среди аргументов
связи катакомбников с индоариями — обычай парного погребения мужчины
и женщины (сати называет его Кузьмина, сахамарана — в моих работах).
Кузьмина с удовлетворением отмечает этот обычай в некоторых андроновских
погребениях, но в катакомбных доля таких погребений в десять раз больше,
чем в срубных и, надо полагать, во столько же раз больше, чем в андроновских.
Далее, аргументы связи катакомбной культуры с индоариями — употребление
красной краски для головы, кистей рук и стоп, обычай ранголи (узоры, выве¬
денные порошком на полу), распространенность игры в кости и специфический
тип метальных костей (четырехгранный — катурашра, чатурашра), арийские
заимствования в западно-финских языках и т. д. (отсылаю к моим работам).
Бишкентско-вахшская культура, представляющая типичные индоарийские очаги
(круглые, квадратные и полумесячные — гархапатья, ахавания и дакшинаг-
ни), распределенные по типам погребений, содержит скелеты в катакомбах.

138
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Катакомбы же есть и во всех местах Ближнего Востока, где зафиксированы
индоарии.
Что же до андроновской и срубной культур, то они отлично укладываются
в параметры иранского мира. Так что это, конечно, арии — тут Кузьмина права.
Я подвергаю сомнению только ее сужение арийской специфики андроновцев
в прежних версиях ее концепции до общеарийского очага и в новой версии
тех же андроновцев (особенно федоровцев — с. 335) — до индоариев. Книга
Кузьминой хороша тем, что в ней можно найти не только аргументы, нужные
для ее выводов, но и материалы, необходимые для разностороннего рассмо¬
трения проблемы.

13.	Происхождение нуля
Древнейшая эволюция игры в кости между Дунаем и Индом
[Написанная в начале 80-х, когда я интенсивно работал над
идентификацией катакомбных культур наших степей как предковых
для индоариев, эта статья была опубликована дважды — на русском
в 1997 г. в пробном номере только возникшего «Стратума» и в 1999 г.
на английском в копенгагенских «Акта Архэологика». И то и другое
издания до нашего читателя доходят с трудом, поэтому есть смысл
перепечатать статью здесь. Правда, довольо подробное изложение
ее я опубликовал в популярной книге «Время кентавров».]
Из всех состояний человека именно игра
и только игра делает его совершенным...
(В. Шиллер 1957).
1. Ситуация и материал. Эта работа была написана мною в начале 80-х.
К тому времени я опубликовал тезисы и краткую статью о происхождении
индоариев, выводя их из катакомбной культурной общности степного
бронзового века (Клейн 1979; 1980), и занимался развитием этой идеи (Клейн
1984а; 19876; 1987в; Klejn 1984). Обилие игральных костей в катакомбных

140
Этногенез. Том 2. Арии и varia
погребениях я расценил как один из аргументов преемственной связи
между катакомбной культурной общностью и ариями Ригведы, известными
своей страстью к игре в кости (Клейн 19846). Отсылая в 1982 г. в Индию
развернутый вариант работы о происхождении индоариев (опубликован
в 1984 — Klejn 1984), я смог сообщить в нем о том, что мною учтено 8 ка¬
такомбных наборов игральных костей. Разумеется, я знал и два набора
из Новосвободной, к тому времени уже открытых. Итого 10. Опираясь на
индийские данные, я попытался в новом исследовании реконструировать
игру нашего бронзового века.
Работа была доложена на заседании моего семинара и с нею ознакомились
все интересующиеся темой специалисты Ленинграда. Кроме того, я отослал
рукопись на Украину (в Донецк), где с нею ознакомились некоторые украинские
археологи, специализирующиеся по катакомбной культуре.
Однако публикация работы надолго задержалась. Дело в том, что изло¬
жению моих идей должно было предшествовать описание археологических
материалов, каталог находок. Но к тому времени было опубликовано лишь
два из восьми наборов, а с обнаружения артефактов в раскопках прошло еще
очень мало времени, и авторы сами готовили свои материалы к публикации.
Правда, большинство предоставило мне возможность ознакомиться с материа¬
лами и, по крайней мере, право сослаться на них, некоторые — даже привести
иллюстрации. Но было еще одно обстоятельство. Сбором этих материалов
занимался и другой археолог, мой коллега, и я не хотел, что называется, пере¬
бегать ему дорогу. Мы договорились с ним о публикации наших работ в одном
томе: он брал на себя сводку материалов и обобщение, я — интерпретацию.
К сожалению, его работа шла очень медленно, потом он тяжело заболел и уво¬
лился из научного учреждения. Теперь деловые контакты с ним невозможны;
сохранились ли у него какие-либо результаты его работы, неизвестно. Так что
мне остается опубликовать свою работу отдельно.
Конечно, материал с тех пор разросся. К настоящему времени мне доступны
уже сведения о 19 наборах (включая 2 новосвободненских), охватывающих 49
костей (табл. I). Однако к настоящему времени основная часть материала уже
опубликована — частью в виде обстоятельной сводки С. Н. Санжарова (1988),
частью — в отдельных публикациях памятников (Максименко и др. 1983:4-5;
Федорова-Давыдова 1983: 50-51; Ковалева и др. 1989: 8, рис. 2, 5-11; Тощев
и Самар 1990: 52, рис. 12; Бочкарев и др. 1991: 38-39, рис. 42; Резепкин 1991:
172-174,182-184; см. также Смирнов 1996: 91, 108, рис. 41, 22; 47, 24, 25).
Таким образом, в описательной части я могу ограничиться элементарным
каталогом (табл. I).

Таблица I. Каталог находок игральных костей бронзового века из степей Причерноморья
У Конкретные проблемы этногенеза. Арии
141
Продолжение

Таблица I (окончание)
142
Этногенез. Том 2. Арии и varia
с-.
1—1
1—1
1—1
1—1
I
ГО
#в
о
ас
л
X
см
о
1—1
1—1
1—1
1—1
1—1
1—I
1—1
1—1
1—1
1—1
1—1
о.
о
н
rl
со
>Х
X
со
СО
л
X
о
V
X
2
О
О
с;
О-
Ф
--
са¬
са¬
ф
fc
го
!=j
S
3*
X
X
ф
X
го
*
го
*
1-
о
1-
X
X
й
го
X
го
го
го
2
с=
о.
го
О.
о
<—>
о.
*
LO
s
LO
X
н
<
X
LU
X
х’
х’
О
5
5
5
5
X
5
cJ
00
5
cJ
5
5
cJ
5
5
cJ
f
04
40
СО
С
5
т—1
Ю
со
5
т—1
5
со
1
о.
I
>»
со
04
О
L.
5
5
5
5
т—1
СО
со
5
Т—1
5
5
Т—1
5
со
1
2
о.
X
н
о
т—1
СО
го
со
го
го
et
X
00
с-
00
с-
00
00
о
X
04
04
О»
04
04
04
н
5
5
Т—1
5
т—1
Т—1
т—1
5
т—1
5
Т—1
ф
X
X
ф
X
X
q:
О
и
х
00
>х
00
Л
о
X
го
X
о
го
X
СО
Ф
О.
О
О-
d
X
го
о
X
X
и
со
о
О
О-
с£
X
го
U
ГО
X
со
ф
го
с;
го
X
00
ф
го
X
ГО
х
сг
X
о
о
о
ф
Z
5
5
X
X
с;
О)
го
5
ф
5
5
X
X
X
5
5
X
X
X
X
к
и
о
VO
С-
00
04
о
т—1
со
го
XI-
ип
Ю
00
04
О
т—1
X
т—1
т—1
т—1
т—1
со
СМ
со
со
со
со
СО
СО
со
СО
ГО
ГО
X
3:
X
\о
о
т—1
со
го
Z
с-
00
04
Т—1
Т—1
Т—1
т—1

У Конкретные проблемы этногенеза. Арии
143
h-1
1—1
1—1
нн
1—1
нн
1—1
1—1
1—1
нн
нн
1
1
1
1
1
утеряна
;;
::
::
::
::
::
::
::
*
*
*
1—1
нн
1—1
нн
1—1
1—1
..
• •
1—1
С. Н. Братченко
В. С. Бочкарев
И. Ф. Ковалева
Г. Н. Тощев
0. А. Кривцова-Гракова
С. Н. Братченко
5
CVJ
з
з
17
3
3
ю
3
3
3
32
3
3
3
12
з
5
СП
.
3
т—1
3
3
3
CVJ
3
3
т—1
CVJ
з
3
1974
з
1978
3
3
1986-88
5
3
1988
3
3
1940
3
1972
з
3
Сватово
з
3
Брюховецкая
5
3
Малозахарьино
3
3
3
Новокаиры
3
3
Никополь
3
Александрова
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43 ,
44
45
46
Г"*
00
49
•
14
15
1ба
166
17
18
19

144
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Текст работы публикую почти без изменений, заново написаны лишь первый
(этот) и второй разделы.
2. Постановка вопроса. Первооткрыватель этой категории предметов
в курганах бронзового века В. А. Городцов сопроводил свою публикацию
соображениями, чисто умозрительными, относительно реконструкции самой
игры. Ему, как позже стало ясно, достался в Шпаковке не самый типичный
набор: две кости и три палочки, из которых две скругленных с одного конца,
а третья — размеченная шестью нарезками (рис. 1). По его высказыванию,'
«самая игра в эти кости, как можно догадываться, производилась следующим
образом: рубленая палочка полагалась, пред игроками, на ровную и твердую
поверхность, например, на деревянную доску, изображая род барьера; затем
каждый игрок брал по одной палочке и кубику, клал последний с одной стороны
барьера и нажатием на сглаженную грань кубика округленным концом палочки,
заставлял кубик перескочить через барьер. То же делал и другой игрок. По¬
ложение знаков на гранях легко могло обозначать выигрыш или проигрыш»
(Городцов 1905: 155).
Рис. 1. Набор для игры в кости из катакомбной могилы у с. Шпаковки, кург. 8, погр.5
(по материалам В. А. Городцова, 1901)
Достоинство этой реконструкции — в ней задействованы все наличные
компоненты набора. Но вряд ли игра производилась так. Ранние аналогии

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
145
не приведены. Палочка с нарезками неустойчива в качестве барьера, и непо¬
нятно, зачем тогда на ней поперечные нарезки. Сами кости, которые Городцов
именовал кубиками, на деле не кубики, а, как и все в этих наборах, бипирами-
дальные тела (октаэдры) со сглаженной поясной гранью вкруговую, так что у
кости оказывается не шесть плоскостей (как у кубика) и не восемь (как у ок¬
таэдра), а четыре изогнутых стороны — места для четырех знаков. Нажатием
заставить такую кость направленно перескочить через барьер трудно, еще
труднее обеспечить равенство шансов для выпадения всех четырех знаков.
При таком манипулировании игрок получал бы возможность нацеливаться на
определенное положение кости при выпаде. Ни игра, ни жеребьевка этого
не терпят. Скорее всего, кости подбрасывались вверх рукой, как это делается
везде, а палочкам надо подыскивать другое применение.
С. Н. Санжаров, который был в числе ознакомившихся с рукописью этой
моей статьи, не принял ее трактовок и придерживается собственного объясне¬
ния, избранного еще до ознакомления с ней. По аналогии с древневосточными
обозначениями он считает, что «кружки» на сторонах кости обозначают десят¬
ки (один кружок — десять, четыре — сорок и т. п.), а фигурные знаки — их
соответствия в другой системе, на другой группе костей: крест — десятка,
два треугольника — сорок (Санжаров 1988: 155). Но это совершенно не¬
мотивированная символика. К тому же на игральных костях обычно более
простые и небольшие числа (вспомним игральные кубики разных культур или
наши костяшки домино). И главное: на катакомбных костях вообще нет круж¬
ков — там маленькие ямки, то есть точки. К преобразованию точек в кружки
исследователя толкнуло принятие риски за единицу: если единица уже есть,
то на той же кости одна точка единицей быть уже не может, значит, точка —
не точка... Но коль скоро ямка — не кружок (и не десятка), то и скопления
ямок — не десятки. Выходит, что риска здесь не единица, а обозначение
особого числа, отличного от прочих, обозначенных точками. Вероятно, самого
крупного, выигрышного. А в расшифровке фигурных знаков надо исходить из
их наглядной символики.
Другой современный исследователь, А. Г. Акулов (1996), в расшифровке
катакомбных знаков опирается на аналогии с древнекитайской системой
гадания «И Цзинь». Основой для сближения послужила структура китайского
гадания — четыре основных варианта ответа при каждом из трех заходов.
Этому соответствуют три кости о четырех сторонах каждая. Китайскую
систему, уже существовавшую в эпоху Чжоу, автор возводит к контактам
со степным миром, которые действовали в предшествовавшую эпоху —
во II тыс. до н. э.

146
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Четырехсторонность костей исследователь, как мне кажется удачно, со¬
поставляет со структурой альчика (астрагала) — я также делал и делаю это
в своей работе, хотя и несколько иначе. Происхождение китайской системы
гадания, возможно, действительно связано со степными, северозападными воз¬
действиями. Но когда исследователь, исходя из китайской системы, объясняет
катакомбные и новосвободненские наборы исключительно как инструменты
гадания, а в расшифровке знаков исходит из китайских значений женского,
и мужского начал, света и тьмы и т. п., я отказываюсь за ним следовать. Он
считает функцию гадания первичной, а игру — результатом бытового снижения
изначально сакральных действий. Поэтому для него наши курганные набо¬
ры — не игровые. Между тем, насколько мы можем судить по Ригведе и другим
древнейшим источникам, первобытные игры типа «азартных» (нацеленные на
удачу), во-первых, носили сакральный характер (связывались с божественным
промыслом, присутствовали во многих ритуалах), а во-вторых, в бронзовом веке
они, безусловно, существовали именно как игры. Часто даже — детские игры
(наборы альчиков чаще именно в детских погребениях). Если бы знаки суще¬
ствовали только и изначально для толкований при гадании, зачем бы им при¬
давать явно числовой характер? А ведь придается — регулярно повторяются:
одна точка, четыре точки. Гипотеза Акулова не в силах объяснить разрывы
в натуральном ряде чисел: скажем, отсутствие трех точек в системе знаков (за
одним исключением, по-видимому случайным).
Итак, в погребениях бронзового века Причерноморья обнаружен целый ряд
наборов метательных костей (за информацию о них и советы я признателен
Л. Б. Вишняцкому, В. Я. Стеганцевой, С. Р. Тохтасьеву, Н. А. Чауру). Точнее
говоря, это стандартные наборы размеченных метательных костей для полу¬
чения случайных чисел. Такая идентификация этих предметов не вызывает
никаких сомнений. Более конкретное определение их функций в культуре
требует каждый раз особого исследования: из этнографии и истории культуры
известно, что подобные предметы использовались и как средства игры (раз¬
влекательной или азартной, то есть с извлечением корысти), и в жеребьевке,
а также для гадания, в операциях магии и в ритуале (см. Kaibel 1876; 1878;
Culin 1896, passim).
Игровая функция постепенно становилась ведущей и определяла облик этих
предметов, их разработку и развитие. Прочие функции сами по себе не требо¬
вали большой сложности набора и не давали сильных стимулов к изменению.
Они использовали то, что сложилось в игре. Именно в игре формировались
представления о равновероятности случайных событий, при невмешательстве
человека и возникала тяга к лучшему обеспечению формального равенства

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
147
возможностей (Майоров 1961). Поэтому, вернее всего, рассматривая развитие
этого компонента культуры, класть в основу именно и прежде всего приспосо¬
бленность метательных костей к выполнению игровой функции. Условно будем
именовать их игральными.
Поскольку наши наборы игральных костей происходят из нескольких раз¬
новременных, но смежных по времени культур, расположенных на разных, но
сопредельных территориях, мы вправе попытаться проследить развитие идеи
в связи с ростом математических знаний.
3. Новосвободненские кости. Начнем с двух самых ранних наборов —
новосвободненских, найденных в одном и том же царском погребении, по
традиционной датировке ок. XXIII в. до н. э., по современным представлен-
ниям — на тысячу лет древнее (Трифонов 1996). По разметке (табл. II) они
во всем существенном одинаковы, так что ими явно представлена одна игра.
Что эти 6 костей составляют не один набор, а два, с очевидностью вытекает
из их группировки по форме и выделке: три кости представляют собой от¬
резки двояковыпуклой призмы, три другие — сигарообразные тела, слегка
приближенные по форме к брусочку. Все они четырехсторонние, и это озна¬
чает что каждая может выпасть одной из четырех сторон, но кости первого
набора не обладают равными по устойчивости сторонами и не обеспечивают
равных шансов выпадения, а кости второго набора вполне равносторонни.
В обоих наборах на сторонах костей нанесены риски, явно предназначенные
для обозначения очков и подсчета (табл. II). Это способ обозначения, широко
распространенный в ранних цифровых системах. В иероглифической письмен¬
ности Египта и в финикийской вертикальные палочки обозначали числа от 1
до 9, в древне-китайской «научной» — от 1 до 5, в пальмирской и греческой
Геродиановой — от 1 до 4, в египетской иератической, ассиро-вавилонской,
индийской кхарошти и старокитайской — от 1 до 3. Точно так выглядят римские
цифры I, И, III (Юшкевич 1970, 1: 22, 159).
В.первом новосвободненском наборе обозначения таковы: пусто («ноль»),
одна поперечная, то есть вертикальная риска (разумеется, «единица»), три
продольные риски («тройка»), шесть поперечных рисок, сгруппированных по-
трое на обоих концах («шестерка») — в египетском «иероглифическом» знаке
«шесть» группировка такая же, только там риски расположены в два яруса.
Итак, 0,1, 3, 6. В другом новосвободненском наборе все то же самое, только
«единица» обозначена не одной поперечной риской, а тремя — вероятно,
для лучшей видимости («тройка» же отличается тут длиной и положением
рисок — они продольные).

148
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Рис. 2. Кости из набора в Кладах, Новосвободная, кург 31, погр. 5
(по материалам А. Д. Резепкина,1991)
Вместе с костями в погребении находились еще три деревянные палочки
и две серебряные четырехгранные палочки. На последних тоже нанесены
риски: 0,1,4 (риски сгруппированы по две на обоих концах) и 18.
Собственно говоря, на обеих палочках число 18 только предусматривалось,
но наделе превышено, хотя запланированное число нетрудно восстановить: на
одной палочке есть лишняя риска в середине всей шеренги; она тоньше других
и отстоит на половинных расстояниях от соседних — возможно это была метка,
от которой вели счет наносившихся рисок в обе стороны. На второй палочке
намечены 19 одинаковых рисок и лишнюю (с края) попытались перечеркнуть
наискось — получилось 20, из них две соприкасаются.
Есть ли это третий набор или палочки входят в рассмотренные выше набо¬
ры — по одной на каждый? За второе решение говорит тот факт, что в первом
наборе костей на одной кости нанесены дополнительные риски, позволявшие

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
149
использовать ее вместо серебряной палочки. В частности «единица» усилена
двумя дополнительными рисками (подобно «единицам» во втором наборе), на
оба конца стороны с «шестеркой» нанесены перпендикулярно основным про¬
дольные риски так, что они как бы продолжают друг друга, из конца в конец, но
с одной стороны 4, с другой — 6, они как бы перечеркивают шестерку, показуя:
шестерка не считается! А поперек «тройки» нанесено 16 рисок, причем крайние
едва уместились в уголках — видимо, планировалось 18 (табл. И). Вообще,
крупные числа затрудняли мастеров. Почему иерархическая последователь¬
ность дополнительных цифр не совпадает с последовательностью основных,
объясняется именно уподоблением серебряной палочке: требовалось разнести,
как там, на противоположные стороны 0 и 18,1 и 4. Если в развертке на костях
следуют друг за другом 0,1, 3, 6, то цифры на палочке (и дополнительные на
кости) размещены в иной последовательности: 0,1,16 (18), 4.
Таблица II. Новосвободненские игральные кости и палочка (схема соотношений)
Кость I на- Кость II на- Кость I набо- Серебряная
бора	бора	ра с допол- палочка
нительными
Знаки:	рисками
Цифровая экспликация:
О
1
3
6
о
3*1
3
6
0
3*1
3
18
6
4
о
1
18
4
основные риски Т t дополнительные
риски
По-видимому, перед тем, как эти наборы костей попали в погребение, они
использовались для игры в бытовой обстановке, без применения драгоценных
палочек, и палочку замещала одна из костей. А серебряные палочки были
добавлены к наборам позже — когда кости поступили к «царю» (тому, кто

150
Этногенез. Том 2. Арии и varia
погребен в Новосвободной) или когда его преемники подготавливали наборы
к погребению.
В игре ход состоял в метании трех костей сразу и подсчете суммы выпавших
очков. Это явствует из того, что наибольшая возможная (и видимо желанная)
сумма одного хода (6x3 = 18) отмечена максимальным числом рисок на каж¬
дой из серебряных палочек и на кости, замещавшей палочку. Можно полагать,^
что в какие-то моменты игры игроку предоставлялась привилегия метнуть
особую кость с замечательным шансом — получить максимально возможную
сумму очков одной костью и с резко повышенной вероятностью (1 из 4 шансов
вместо 1 из 64).
4. Исходная стадия: кубики. Странным представляется то, что цифровые
обозначения сторон на новосвободненских костях не образуют сплошного,
натурального ряда чисел, а следуют друг за другом с интервалами. В ново¬
свободненских костях бросается в глаза также очевидное несоответствие
между четырехсторонностью костей и наибольшим цифровым значением
(количеством очков) одной стороны — «шестеркой».
Четырехсторонность костей вообще-то встречается в подобных играх
(Culin 1896, figs. 65, 66. 147; Maier 1961, Abb. 1,1), но является редкой осо¬
бенностью. Обычно кости оказываются кубиками (см., например, Culin 1896:
831-835, figs. 138, 139, 152; Dechelette 1927, 4: 902-904, fig. 623, 1-2), то
есть имеют по 6 сторон, и вот на этих-то костях «шестерка» — естественный
максимум.
Все это побуждает предположить, что в новосвободненских комплексах игра
представлена уже весьма модифицированной, а в более ранней стадии она
оперировала кубиками, имевшими на своих сторонах обозначения от «1» до «6».
Такие кубики изредка встречаются в памятниках Передней Азии. Самые
ранние найдены в Уре, Тель Асмаре и Тепе-Гавра. В Уре найдено два кубика:
один датируется временем 1-й Династии Ура (то есть сер. III тыс.), второй
не столь четко фиксирован во времени и относится к отрезку между этой
датой и периодом Ур III (то есть ко второй половине III тыс.). Кубик из Тель
Асмара найден в сосуде под домом Аккадского периода, стало быть, относится
ко времени не позже XXIII в., а кубик из Тепе-Гавра VI датируется аккадским
периодом (XXIII в.). К касситскому времени (XV—XIII вв.) относится кубик
из Ниппура.
Кроме первого из этих кубиков (Ур), костяного, все остальные сделаны из
глины и обожжены. Точками на них обозначены цифры от 1 до 6, причем рас¬
положены они на сторонах кубика по-разному, но, во всяком случае, кости не
подобны современным европейским, у которых каждая пара противоположно

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
151
размещенных цифр дает в сумме 7. У названных восточных кубиков оказыва¬
ются в оппозиции 2-3,4-5,1-6, или 1-2, 3-4,4-5 (рис. 3).
европейская
1
3
2
4
5
6
восточные
Рис. 3. Размещение чисел на сторонах игрального кубика, два варианта (схемы)
Редкость кубических костей в Передней Азии и некоторые другие сообра¬
жения побуждают исследователей видеть в этих предметах результат влияния
хараппской цивилизации Индостана, где таких костей обнаружено очень много
(Dales 1968. — Здесь же приведены и другие высказывания в пользу этой идеи
и ссылки на публикации). Но и хараппская цивилизация, по современным
данные, не древнее сер. III тыс. до н.э. Во всяком случае, оба эти региона
в совокупности образуют ареал, в котором обнаружены древнейшие в мире
кубические кости с шестеркой в максимуме. И в этом же ареале, у шумеров,
сложилась шестирично-десятиричная, а затем шестидесятиричная система
счисления, перенятая позже семитами-вавилонянами и в конечном счете
отложившаяся в нашей современной системе измерения времени и углов.
Шестидесятиричная система обнаружена и у носителей хараппской цивили¬
зации (Proto-Indica VII). Напрашивается мысль, что эти два явления — кубики
с шестеркой в максимуме и шестирично-десятиричная система счисления —
как-то взаимосвязаны.

152
Этногенез. Том 2. Арии и van а
В чем могла бы состоять эта взаимосвязь? Если исходить из того, что самые
ранние из обнаруженных кубиков относятся к сер. III тыс., а шестирично¬
десятиричная система счисления уже в нач. III тыс. применялась шумерами
(Вайман 1961: 9), то надо было бы заключить, что именно эта система счисления
содействовала популярности игры с кубиками. Но кубиков в Месопотамии во¬
обще найдено слишком мало, чтобы данные о хронологическом диапазоне их
бытования можно было считать окончательными (невозможны статистические
выводы). Похоже, что этими несколькими находками археология пока вышла
лишь на пик в нормальном распределении растянутого во времени массива
кубиков Месопотамии. В Индостане очень слабо известны предхараппские
памятники. Кроме того, вполне реалистично предположить, что кубикам
каменным, глиняным и костяным предшествовали и сопутствовали кубики
деревянные, нарезанные из четырехгранного брусочка и размеченные краской.
Возможно также первоначальное применение кирпичей и прямоугольных
табличек, пусть неравносторонних, в качестве прототипов кубиков для целей
дивинации и игры.
Если принять во внимание все эти соображения, то станет возможной
и противоположная трактовка взаимосвязи между кубиками и шестидесяти¬
ричной системой счисления, то есть выведение этой системы из применения
кубиков с числовой разметкой сторон. Необходимость в таком предположении
есть. Она вытекает из слабости всех существующих гипотез о причинах воз¬
никновения шестидесятиричной системы счета.
Дело в том, что некоторые древние системы счисления обусловлены
естественными причинами и поэтому их возникновение легко объяснимо.
Двоичная система основывается на парности многих органов тела (руки, ноги,
глаза, уши и т. д.). Пятиричная, десятиричная и двадцатиричная системы вы¬
текают из счета по пальцам. В простом жизненном обиходе есть основа и для
четверичного счета — четыре конечности, четыре конца в узле, четыре точки
на орбите Солнца (четыре сезона года), четыре фазы Луны (четыре недели) —
в скрещении с десятиричностью это дает множество в «сорок сороков». Но
для выделения шести и шестидесяти не было в первобытном обиходе до¬
статочной естественной основы. Правда, в природе шестиричная симметрия
занимает важное место, так как из всех возможных ячеек сплошной сети это
полигон, ближайший к кругу, а только круг обеспечивает равенство радиусов.
У многих цветов по шести лепестков, у пчелиных сот по шести углов, и т. д. Но
эти объекты не играли тогда заметной роли в жизни человека. Конечно, уже
существовала шестиричность в пространственной ориентировке, отлагавшаяся
в языке (предлоги и наречия с семемами: перед — зад, право — лево, верх —
низ), но она долго не имела никакого отношения к счету.

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
153
Введение принципа шестиричности объясняли по-разному.
Ф. Тюро-Данжен объяснял это тем, что шумеры рано оценили удобную
разложимость числа 6 на множители 2 и 3 (Thureau-Dangin 1932). Его кри¬
тики считают невероятным для той эпохи столь тонкий логический подход
к построению счетной системы — разумнее предполагать стихийность ее
возникновения. 0. Нейгебауэр выводил шестиричность из торговых контактов
шумеров с вавилонянами: их весовые единицы соотносились как 2:1 и 3:2,
так что требовалось в качестве общего эквивалента кратное 2 и 3 , то есть 6
(Нейгебауер 1937:120-125). Но контакты шумеров с вавилонянами начались
с III династии Ура, а принцип шестиричности у шумеров засвидетельствован
для времени I династии Ура.
И. Н. Веселовский высказал догадку, что шумеры пользовались известным
позже у римлян счетом по суставам пальцев, при котором 5 суставов ука¬
зательного и большого пальца обозначают десятки, а 9 суставов остальных
трех пальцев обозначают единицы; наибольшее число на одной руке — 59,
для 60 требуется сустав на другой руке. Но шестиричность возникла у шумеров,
которым этот способ приписывается сугубо гадательно, и не возникла у римлян,
которые им действительно пользовались (Веселовский 1955: 241-288; 1958:
437-438). К тому же, как показал А. А. Вайман (1961: 7-12), шестиричность
вошла в обиход раньше шестидесятиричности. М. Кантор связывал шестирич¬
ность и шестидесятиричность с астрономическими наблюдениями: круг удоб¬
нее всего делить на 6 «секстантов», а движение Солнца по орбите приводило
к делению круга на 360 частей в соответствии с тогдашним представлением о
числе дней в году; деление 360 : 6 давало по 60 долей (градусов) в секстанте
(Cantor 18806 1: 83). Но это предполагает очень высокую геометрическую
технику в начале III тыс. и оставляет неясным вопрос о том, почему год был
«округлен» до 360 дней, а не скажем, до 354 (12 лунных месяцев). Числа яв¬
ляются «круглыми» только относительно определенной системы счисления,
и сведение года к 360 дням предполагает шестидесятиричный принцип уже
существовавшим (Kewitsch 1904; Выгодский 1967:-39-104).
В полном отчаянии Б. Л. Ван дер Варден (1958: 55-56) приходит к вы¬
воду: «Ступень, соответствующая числу 60, является наверняка историче¬
ской случайностью...», и всю дискуссию о причинах введения принципа
шестиричности он резюмирует в нескольких словах: «мы, в сущности, этого
не знаем».
Гипотеза о роли кубиков в формировании принципа шестиричности об¬
ладает следующими преимуществами: а) появление кубиков не зависит от
какой-либо системы счисления, 6) кубики связаны с обиходным счетом,
в)	формирование системы счисления оказывается стихийным, г) регион

154
Этногенез. Том 2. Арии и varia
самого раннего употребления кубиков с шестеркой в максимуме совпадает
с регионом возникновения шестиричного принципа. Слабой стороной гипотезы
пока является некоторое расхождение во времени появления того и другого.
Если, однако, кубические кости были так тесно связаны с местной систе¬
мой счисления, то как и почему произошла замена кубиков четырехгранными
костями с утратой некоторых числовых значений? Очевидно, нужно предполо¬
жить отрыв от этой системы счисления, от этой культурной среды, воздействие
чуждых норм.
5. Вторая стадия: альчики. Действительно, с наплывом семитов в Месо¬
потамию и с интенсификацией месопотамско-средиземноморских контактов
восточная, индийско-месопотамская традиция игры в кости, культивировавшая
кубики, столкнулась со средиземноморско-европейской традицией, в которой
главным средством игры были астрагалы, альчики, то есть таранные кости
овцы (рис. 4).
Рис. 4. Альчики из раскопок поселения Тогаржак в Хакассии
1	(по материалам Д. Г. Савинова, 1996)
В Египте альчики применялись в игре уже в IV тыс. до н. э. (Майстров 1961:
3). В Европе астрагалы служили для культовых целей с энеолита (Maier 1961а),
позже они широко вошли в употребление для игры — у греков, римлян (Picard
1929:195-196; Натре 1951; RE I, s. v. Astragalomanteia), кельтов, но отсутствуют
в железном веке у этрусков и германцев (Maier 1961: 357).

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
155
У альчика реально могут участвовать в игре только 4 стороны. Зато если у
кубика все стороны равны, безлики, и их требуется обозначать для опознания
цифрами (обычно неким числом точек), обладатель альчика свободен от этой
необходимости. Стороны различны, приметны каждая по-своему для опыт¬
ного глаза и вообще не обозначаются. У многих степных народов они имеют
опознавательные названия, которыми вводится иерархия. Но это средство
упорядочения — не числа, а словесно выраженные условные ценности или
социальные ранги, например: «лошадь», «корова», «коза», «овца», или: «шах»,
«визирь», «крестьянин», «вор» (CuLin 1896: 862; Самбу 1974: 19). И система
игры не требовала счета очков; победа определялась старшинством сторон
альчика или заданной комбинацией выпавших сторон нескольких альчиков
(одинаково выпали или по-разному) и т. п.
Попав с востока в среду семитских кочевников-скотоводов, кубики с точ¬
ками были освоены как рафинированный заменитель альчиков, и — по
функциональной преемственности — в арабском языке на новое средство
игры перешло название старого средства — «каб» («лодыжка»), откуда в за¬
падноевропейских языках cube, Kubus и т. д. и наше «куб» (CuLin 1986: 828).
Древнейшие на Западе кубики с точками зафиксированы в египетских Фивах
и в Амарне лишь с комплексами Нового Царства — не ранее сер. XVI в. до н. э.
(Hayes 1959, 2: 405), но, вероятно, они существовали раньше в связанных
с Египтом семитских областях; у семитов Месопотамии они, как мы видели,
бытовали по крайней мере уже в сер. III тыс.
Специально изготовленные кубики были предметом роскоши, в широком же
обиходе оставались употребительны альчики. Только, как это обычно бывает,
в среду нижних социальных слоев охотно заимствовались доступные особен¬
ности быта верхних слоев. Альчиками начинали играть так, как положено было
играть кубиками. Ради этого на стороны альчика нужно было условно перенести
с кубиков цифровые значения, расположенные по определенной системе, хоть
альчик и не очень удобен для этого.
Система эта не была одинаковой у разных народов. Скажем, у корейцев
и в ряде случаев у этрусков пары смежных цифр (1 и^2,3 и 4,5 и 6) разносились
на противоположные стороны кубика. А вот в Древнем Египте и у большинства
индоевропейских народов (от древних греков и римлян или, средневековых
англичан до современных индийцев), а также у китайцев, заимствовавших игру
из Индии, числа обычно размещаются на сторонах кубика так, чтобы сумма
очков противоположных сторон составляла 7. Это значит, что на кубиках
противоположные стороны заняты цифрами 1 и 6, 2 и 5,3 и 4. Такое располо¬
жение иногда именуется «правильным» (CuLin 1986: 834).

156
Этногенез. Том 2. Арии и у ап а
Возможно, что такое размещение чисел объясняется сакральным значением
числа «семь» в средиземноморской мифологии, но ведь число это получило
такое значение, скорее всего, по числу дней, приходящихся на одну фазу
Луны, и закрепилось ассоциацией с числом видных планет, а это началось еще
в Вавилонии. Возможно иное: что на разметке сторон сказалась психология
игры: выигрышное число («шесть») воспринимается как противоположное про¬
игрышному («единице»). Но не исключено третье — что такое расположение
чисел обусловлено именно сохранившейся взаимосвязью (и взаимозаменяе¬
мостью) кубиков с альчиками.
Дело в том, что у кубика шансы на выпадение сторон равны, у альчика —
нет. Те шесть цифр, которые на кубике можно было размещать как угодно, на
альчике было необходимо разместить в соответствии с различием шансов на
выпадение у разных его сторон. По подсчетам Л. Е. Майстрова, вероятность
выпадения астрагала кверху «спинкой» (вогнутой стороной) или «брюшком»
(выпуклой стороной) равна соответственно 0,39 и 0,37, тогда как любою из
боковых сторон (гладкой или зазубренной) — всего 0,12 (Майстров 1961: 3).
Вероятность выпадения концами и вовсе ничтожна.
Если нет равенства шансов для всех участвующих чисел, то психологически
естественным представляется стремление обеспечить хотя бы нормальное ста¬
тистическое распределение очков. А это значит: разместить крайние значения
(1 и 6) на реже выпадающих сторонах, срединные же значения (3 и 4) — на
более удачливых. Для промежуточных (2 и 5) остались малозначительные
концы кости. Эти две цифры в реальности выпадали настолько редко, что
очень скоро попросту выбыли из обихода. Когда же выбирали, которую из
двух боковых сторон отвести под единицу, которую — под шестерку, сказался
рельеф поверхности: плоскую (оставляющую впечатление бедности, простоты)
отвели под единицу, зазубренную (производящую впечатление сложности,
богатства деталей) — под шестерку.
Такое цифровое восприятие сторон астрагала сохранилось у древних гре¬
ков и римлян. У них сторонам приписывались следующие значения: плоской
боковой стороне — 1, зубчатой — 6, «спинке» и «брюшку» — 3 и 4, двойка
и пятерка окутствовали (Бек де Фукьер 1877: 65; Culin 1986: 827).
I
6.	С четырехгранными костями от третьей стадии к четвертой. Популяр¬
ность альчиков с воображаемой цифровой разметкой четырех сторон видимо
привела к появлению четырехгранных костей, более близко, чем кубики,
имитирующих и идеализирующих альчик. Первые такие кости должны были
повторять размещением очков на сторонах разметку альчиков. В реальности
такие экземпляры пока не найдены — это реконструируемое звено цепи.

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
157
У таких костей был существенный недостаток: они годились лишь для
примитивной игры; сложную игру было трудно на них построить, так как
метание подобной кости не обеспечивало натурального ряда цифр. Из
этой ситуации было два выхода. Первый — сменить систему значений на
сплошной ряд от 1 до 4. Но тогда замедлился бы темп накопления очков
и исчезла бы возможность выпадения шестерки, привычно ассоциировав¬
шейся с удачей. Второй выход заключался в увеличении количества костей,
метаемых в один прием.
Однако такой выход мог принести успех лишь при одном условии: для того,
чтобы сохранилась возможность получить единицу в суммарном счете (по всем
костям за один ход), нужно было, чтобы она выпала только на одной кости,
а на других костях не было ничего, то есть требовалось в в ест и в значения
сторон нуль. Какую-то из срединных цифр («3» или «4») нужно было за¬
менить нулем.
Нуль — это математическое изобретение, и очень крупное. «Самая важ¬
ная цифра есть нуль, — пишет Б. Л. ван дер Варден. — Это была гениальная
идея — сделать нечто из ничего, дать этому нечто имя и изобрести для него
символ». И он приводит афоризм Холстеда: «Это вроде перечеканки Нирваны
в динамомашину» (Ван дер Варден 1958: 77).
Наличие специального символа требовалось для установления позиционной
системы письменного (цифрового) обозначения крупных чисел. При всякой си¬
стеме счисления некоторое целое число (скажем, двойка, шестерка или десятка)
принимается за базовое, его степени — за рубежи разрядов (в десятичной си¬
стеме это единицы, десятки, сотни и т. д.), а первичными словами обозначаются
только числа первого разряда и ступени базового числа; остальные названия
чисел образуются из этих компонентов как составные слова. Позиционная си¬
стема письменного обозначения заключается в том, что специальными знаками
обозначаются только числа внутри одного разряда, а в числах, превышающих
один разряд, конкретное значение каждого знака (каждой простой цифры)
определяется ее позицией в ряду знаков, обозначающих число.
При таком обозначении все числа внутри разряда (например, от 1 до 9) раз¬
личаются начертанием, а числа разных разрядов (напр., десятки от единиц или
сотен) — только позицией в ряду. Для разрядов второго и выше эта позиция,
однако, ясна лишь в том случае, если меньшие разряды заполнены цифрами
(от 1 до 9). Если же в совокупном числе низшие или промежуточные разряды
(или разряд) пусты (скажем, есть только сотни и десятки, а сверх того единиц
нет, или есть только сотни и несколько единиц), то значения чисел выступят
лишь при написании нескольких составных чисел в столбец, а при написании

158
Этногенез. Том 2. Арии и varia
в строку или при написании одного числа интервалы между удаленными
разрядами пропадут, высокие разряды займут места низких, и в результате
различные составные числа совпадут по написанию.
Чтобы этого не произошло, и нужен символ, занимающий позицию в ряду
цифр и обозначающий отсутствие числа, — нужна «никакая цифра» (лат.
nulla figura — отсюда наше: «нуль», «ноль»). Такой знак появился в ассиро-
вавилонской математике в VIII в. до н. э., и он отмечал в ней уже десятичные
разряды. Десятичная позиционная система в современном виде сложилась
в раннем средневековье у индусов, от них ее получили арабы, от арабов —
европейцы. Это и есть наши современные так наз. арабские цифры (арабы их
называют индийскими). Но похоже, что сам символ для нуля (точку) индийцы
заимствовали у древних греков, где он имел вид кружка и возник как сокра¬
щение слова o\)5ev (пусто, пустота, нуль) (Neugebauer 1941; Ван дер Варден
1958: 74-83; Выгодский 1959). Впрочем, такой же круглый знак использовался
для нуля в древнем Китае и в Индонезии (Рыбников 1970:157-1596 183). Это
изображение нуля, возможно, есть смысл связывать с одним из индийских
названий нуля — «дыра» («кха» ).
Одним из первых арабоязычных математиков, освоивших индийскую по¬
зиционную систему с нулем и правила индийского счета, был Мухаммед бен
Муса из Средней Азии, известный под именем Ал-Хорезми (в европейском
искажении — Algorithmus, отсюда слово «алгоритм»). Он писал о вычита¬
нии: «Если не остается ничего, то пишут меленький кружок, чтобы место не
оставалось пустым. Этот кружок должен занять место, потому что в противном
случае у нас будет меньше разрядов, и второй, например, мы можем счесть за
первый» (цит. по: Ван дер Варден 1958: 79).
Когда последние разряды заполнялись круглыми нулями, то такие числа
и стали называться «круглыми».
Излагая свою версию этих перипетий, М. Я. Выгодский посвященный этому
раздел своей книги назвал «Предыстория нуля» (Выгодский 1967: 95). Между
тем, это уже, собственно, история. Но предыстория у нуля действительно была.
Ведь для того, чтобы ввести символ для обозначения нуля в позиционную си¬
стему, должно было сложиться перед тем само представление о нуле — о том,
что отсутствие числа вправе занять место в ряду чисел наравне с числами,
что оно в каких-то отношениях равнозначно числу. Обычно историки матема¬
тической науки оставляют этот этап без внимания, а ведь это тоже открытие,
и тоже важное. Без него были невозможны операции с положительными
и отрицательными числами («имуществами» и «долгами»). Как мы видели,
без него было невозможно и получение чистых единиц при суммировании
очков, показанных несколькими костями. Отрицательные числа применялись

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
159
в китайской математике со II в. до н. э., в индийской — по крайней мере,
в VII в. н. э. были уже известны (Рыбников 1970:167-169,190). Игра в кости
потребовала нуля гораздо раньше.
В VI в. н. э. в индийской письменности брахми все числа уже записыва¬
лись только девятью цифрами (в десятичной системе), а особого знака для
нуля еще не было. На счетной доске вместо него оставляли пустой столбец.
Но в словесном выражении чисел позиционный нуль уже в V в. обозначался
особым словом. Одно из главных словесных обозначений нуля в тогдашней
Индии — «пусто» («шунья»). Когда в VIII в. н. э. арабы переводили на свой
язык индийские математические трактаты, они перевели этот термин арабским
словом «ал-сыфр» (al-sifr), имеющим тот же смысл, и отсюда средневековое
латинское ciffra (сначала означавшее «нуль», потом «цифра» вообще), не¬
мецкое Ziffer, английское и французское zero и русские «цифра» и «шифр»
(Рыбников 1970:182).
Понимание числовой значимости пустоты в позиционной системе цифр
могло, конечно, формироваться в практике пользования счетной доской, но как
сложилось такое представление о пустом числе вне позиционной системы, до ее
введения? Вот здесь-то и приходится оценить важность открытия, сделанного
игроками в кости где-то в кавказском регионе в III тыс. до н.э. в результате
уподобления кубиков альчикам.
Любопытно, как именно обозначался такой нуль на костях: соответствующая
сторона кости оставлялась свободной от каких-либо начертаний — «пусто».
Когда эволюция игры привела к осознанию необходимости в таком числе,
встал вопрос: которую же цифру из четырех наличных заменить нулем, а кото¬
рые оставить? Поскольку 1 и 6 представлялись незаменимыми (ради единицы
и происходило введение нуля, шестерка же ассоциировалась с выигрышем), то
жертвовать надо было какой-то из срединных цифр — выбирать предстояло
между «3» и «4».
Изобретатели новосвободненской игры (неизвестно, были ли то сами ново-
свободненцы) оставили в игре цифру «3». Почему? Либо надо предположить,
что первоначально в наборе были не три кости, адве (тогда «тройка» необхо¬
дима для заполнения натурального ряда), либо в культуре этих изобретателей
доминировала троичность и предпочитались цифры «три» и кратные трем
(вспомним, что и шестерка на костях изображена в виде двух троек). Что ж,
в исходной среде — в шумеро-семитской Месопотамии — господствовала в то
время шестирично-десятиричная система счисления, реализовавшаяся в ме¬
рах времени, веса, углов и т. д. и формировавшая представления о структуре
мира. Следы подобной коллективной психологии мы находим и в Закавказье.

160
Этногенез. Том 2. Арии и varia
В керамике куро-аракской культуры III тыс. до н.э. часто у сосудов по две руч¬
ки — это естественно, ибо сугубо функционально. Но если число ручек больше
двух, то это обычно три ручки, расположенные на равных расстояниях друг от
друга (Кушнарева и Чубинишвили 1970: 142,153-154,159-160, рис. 28,19;
44, 74, 95,107,110,128,130; 48). Таково же число и расположение фалличе¬
ских фигур на глиняных культовых очагах (Кушнарева и Чубинишвили 1970,
рис. 23, 24,47,48). А в тех культурах, где господствуют четверичные системы,
даже три ручки размещаются на концах мысленного перекрестья, оставляя
четвертый конец свободным. В закавказской ментальности этого не было —
тут господствовала троичность.
В итоге такого развития, видимо, и сложилась та система, которая пред¬
ставлена в новосвободненских комплексах.
7.	Четвертая стадия — новосвободненская игра. Наличие трех костей
и добавление четвертой, сулящей максимальный выигрыш, создает богатую
палитру комбинаций. Эта система обеспечивает следующие возможности
суммарных чисел очков (см. табл. III).
Нетрудно, однако, заметить, что новосвободненский набор обладает су¬
щественными недостатками в обеспечении равенства шансов и сплошного
натурального ряда суммарных чисел. Во-первых, четыре крупных числа на¬
турального ряда все-таки не могут выпасть в виде сумм вообще — это 11,
14,16 и 17. Во-вторых, шансы выпадения остальных сумм неравны, и игроки
могли это заметить на опыте: скажем 7 и 9 выпадают в 9 раз чаще, чем 0 или
18. Конечно, вычислить подлинные различия в вероятности выпадения люди
того времени были не в состоянии: чтобы оценить значение перестановок
для таких вычислений потребовались уровень мышления XVII в. н. э. и гений
Паскаля, а у новосвободненских игроков не было даже нумераций (индиви¬
дуализации) костей. Но подметить неравенство в распределении комбинаций
по суммам они были в состоянии. Они видели, что пять суммарных чисел (3,6,
7, 9 и 12) имеют по две возможности образования, то есть по два состава
реальных слагаемых, тогда как остальные 9 чисел (с нулем 10) могут быть
образованы только одним способом каждое. Такая раскладка создавала у
смышленых игроков впечатление неравенства шансов в получении тех или
иных сумм очков.
Это должно было толкать их на поиски путей усовершенствования игры.
8.	Пятая стадия: большие катакомбные наборы. Больших (то есть трех¬
костных) катакомбных наборов костей открыто семь (Говоруха, Александровск,
Николаевка 1/4 и 2/2, Сватово, Брюховецкая, Новокаиры). Учитывая этот

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
161
Таблица III. Новосвободненская игра в кости
Полная матрица возможных сочетаний и сумм чисел
очков при совместном метании трех
новосвободненских костей (со знаками сторон 0,1,3,6)
Суммы
Слагаемые (очки на костях)
Шансы
выпадения
0
0
0
0
1
1
1
0
0
3
2
1
1
0
3
3
1
1
1
3
0
0
1+3 = 4
4
3
1
0
3
5
3
0
1
1
3
6
3
3
0
б
0
0
3 + 3 = 6
7
3
3
1
б
1
0
3 + 6 = 9
8
б
1
1
3
9
3
3
3
б
3
0
1 +6 = 7
10
б
3
1
6
11
0
12
б
3
3
б
б
0
3+3 = 6
13
б
б
1
3
14
0
15
б
б
3
3
16
0
17
0
18
б
б
б
1
Всего сочетаний 20, с перестановками — 64.

Карта 1. Места находок игральных костей бронзового века в Северном Причерноморье и Предкавказье: 1 — Новокаиры,
2 — Никополь, 3 — Малозахарьино (2 набора), 4 — Шпаковка, 5 — Сватово, 6 — Лимаревка (3 набора), 7 — Говоруха,
8 — Александровка (3 набора), 9 — Николаевка (2 набора, 10 — Сладковский, 11 — Шахаевская, 12 — Койсуг, 13 — Брюховецкая,
14 — Новосвободная-Клады (2 набора)
162	Этногенез. Том 2. Арии и varia

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
163
стандарт, еще один набор из пяти костей (Лимаревка к. 1, п. 5) позволительно
рассматривать как состоящий из двух наборов — из трех и двух костей или
трехкостных, но в одном третья кость утрачена или подменена несохранившейся
деревянной (все они лежали рядком вплотную друг к другу, но одно место было
свободным). Все эти наборы во многом повторяют, с некоторым огрублением,
новосвободненское оформление игры. Традиционная датировка катакомбной
культурной общности — II тыс. до н. э., но современная — с XXVIII в. (Трифонов
1996). Учитывая эту датировку и новосвободненские вклады в катакомбном
культурном материале — бронзовые тесла и втульчатые крюки, выпуклые стенки
и галечную подстилку могил (Попова 1955: 99-100; Фисенко 1966: 68-71), —
позволительно рассматривать катакомбную игру в кости как продолжение
новосвободненской традиции, возможно, через посредников (карта 1).
Однако в технике игры налицо отнюдь не огрубление. Наоборот, в больших
катакомбных наборах представлено дальнейшее усовершенствование игры:
ноль здесь заменяет не четверку, а тройку, четверка же оставлена в ряду обо¬
значений сторон. Это совершенно ясно видно на наборах из Предкавказья и До-
неччины. Обозначения иные, чем на костях из Новосвободной, но соответствия
устанавливаются без труда. Я пока не могу объяснить, почему этих обозначений
две системы (при чем это двоение продолжается и в малых наборах).
Первая система обозначений — в основном точками на плоскостях.
В наборах из Брюховецкой, Николаевки (обоих) и Сватова пустая сторона,
конечно, означает ноль, единица и четверка недвусмысленно обозначены
точками (как на передне- и южноазиатских кубиках). Оставшаяся продоль¬
ная черта означает число выдающееся, коль скоро для него избран особый,
незаурядный, выделяющийся знак. Поскольку минимальные значения в ряду
чисел (0 и 1) уже заняты, остается максимальное. Это могут быть пятерка
или шестерка. Изоморфность брюховецкого ряда с рядами донецких ката¬
комбных наборов и частичная изоморфность с новосвободненскими рядами
(см. табл. И) побуждают видеть в этом максимальном числе шестерку. Итак,
здесь ряд 0,1, 4, 6.
Вторая система — фигурные нарезные знакима гранях. В трех-четырех
других больших катакомбных наборах (Александровск, Говоруха и Лимаревка)
знаки фигурные, сделаны нарезками (рис. 5). Они расположены не на пло¬
скостях, а на скругленных ребрах, глядящих кверху при стабилизации кости
на месте выпадения. Пустое место соответствует нулю, единица обозначается
тройной линией (как на некоторых новосвободненских костях), и этот смысл
ее подчеркнут тем, что концы трех линий вверху и внизу собраны в пучки: нет
трех свободных линий — ими очерчена одна фигура, похожая на прорисовку

164
Этногенез. Том 2. Арии и varia
щели. Несомненно, шестерку изображают два клиновидных треугольника ос¬
нованиями друг к другу (как бы составной ромб). Примечательно, что и здесь,
как в Новосвободной, шестерка явно показана составной — из двух троек.
Рис. 5. Система цифровых обозначений на катакомбных игральных костях.
Три кости из Говорухи (раскопки В. А. Городцова, 1901)
Оставшийся знак — крестовидный квадрат, квадрат с вогнутыми сторонами
(как в карточном обозначении бубен), с выступающими из углов рисками, про¬
должающими диагонали, — не может означать ничего иного кроме четверки.
Крестом обозначается четверка в индийской письменности кхарошти и в ки¬
тайском коммерческом письме, квадратом — в старых китайских иероглифах
(Рыбников 1970, табл, на с. 159).
На некоторых костях Александровска (не только в больших наборах) мож¬
но видеть, как знаки схематизируются: крестовидный квадрат превращается

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
165
просто в косой крест, сближенные основаниями треугольники превращаются
просто в две параллельные линии с перпендикулярами наружу (вверх и вниз)
или в две параллельные линии, пересеченные одной перпендикулярной (как
бы лежащее Н).
Итак, в фигурных знаках представлен тот же ряд, что и на костях сточками:
О, 1, 4, 6. В двух случаях третья кость — нестандартная: в Александровске
(кург. 10, погр. 12) вместо фигурных знаков — точка и неупорядоченные
черты, в Николаевке (кург. 1, погр. 4) среди точечных знаков вместо четырех
точек — три. Вероятно, это результат самодеятельной подмены утерянной
кости. На Донце по классификации А. М. Смирнова комплексы с игральными
костями распределяются так: один из наборов с фигурными знаками (Говоруха)
попадает в позднекатакомбную группу с елочно орнаментированной керамикой,
остальные — как фигурные, так и точечные — в позднедонецкие.
Замена тройки четверкой произошла еще на новосвободненском этапе:
на костях еще тройка, а на дополнительных серебряных палочках — уже чет¬
верка. В катакомбных — только четверка*. Почему в этих наборах четверка
заместила тройку, трудно сказать. Возможно, что культуре, в которой произошел
этот переход (будь то новосвободненская или северокавказская или одна из
катакомбных), было свойственно особое пристрастие к чету, к четверичности,
к четвертному делению, к квадратным структурам (ср. Buckland 1888).
Еще А. Гётце подметил, что в центрально-европеском неолите противо¬
стояли друг другу два культурных мира с различными структурно-числовыми
(делительными) предпочтениями, выражавшимися в архитектонике глиняной
посуды. В мире линейно-ленточной керамики мастер всегда предпочитал
располагать ручки в трех местах сосуда на равном расстоянии друг от друга,
то есть делить сосуд в плане натрое, как бы вписывая в круг равносторонний
треугольник. В мире же шнуровой керамики (а ей родственны воронковидные
кубки и шаровидные амфоры) сосуд делили в плане на четыре части, ручки
располагали крестообразно, и если даже требовалось разместить только три
ручки, их все равно располагали в тех же местах — по концам воображаемо¬
го креста, а четвертый конец креста оставляли свободным (Gotze 1891: 45).
В основе новосвободненской культуры есть вклады воронковидных кубков
и шаровидных амфор (Чайлд 1952: 214, 265; Николаева и Сафронов 1974;
Резепкин 1991), боевые топоры северокавказской явно происходят от много¬
гранных топоров «с набалдашником» и изломом оси, характерных для культуры
воронковидных кубков, донецкая катакомбная культура может в некотором
аспекте быть рассмотрена как культура шнуровой керамики (Klejn 1969),
а в предкавказской катакомбной культуре четверичная структура наглядно

166
Этногенез. Том 2. Арии и varia
и обильно представлена основаниями курильниц (Иерусалимская 1958: 39,
рис. 4; Клейн 1966; Егоров 1970).
Возможно и иное, рационально-прагматическое объяснение причины
появления четверки на катакомбных игральных костях. И если даже оно не
правдоподобнее первого, итог все же имел рационально-прагматический
смысл: система стала совершеннее. Ведь при наличии трех костей с единицами
нет надобности в тройке. Ближайшее следующее число, которое желательно
выразить одним знаком, — именно четверка. Система оказывается логичнее,
полнее и строже, чем новосвободненская (см. табл. IV). Здесь всего два места
в натуральном ряду сумм не заполнено (там было 4) и всего три суммы имеют
по два способа образования, по две комбинации (там таких сумм было 6),
а максимальное превышение вероятности выпадения любой из самых счаст¬
ливых сумм над любой из самых несчастливых здесь шестикратное (там было
девятикратное).
9.	Шестая стадия эволюции: малые катакомбные наборы. Двухкостных
наборов в катакомбных погребениях пять, это Шпаковка, Койсуг, Сладковский,
Лимаревка 1/19 и Никополь. Три первых — с фигурными знаками, послед¬
ний — с точечными. Еще один набор — четырехкостный из Малозахарьина,
комбинирующий точки с нарезками, — можно рассматривать как соединение
двух двухкостных наборов: в нем две кости со стандартными обозначениями,
а у двух костяшек один знак повторяется на двух сторонах.
Есть и погребения с одной игральной костью — два александровских, одно
шахаевское. Кость из одного александровского утеряна, остальные — с фи¬
гурными знаками. Поскольку знаки на костях те же, что и в больших наборах,
по-видимому, двухкостные наборы и наличие одной кости в погребении надо
рассматривать как неполные наборы, а их появление — как некоторую «порчу»,
нарушение строгости традиции.
Трудно сказать, было ли оно глубоким или внешним, то есть уже играли с не¬
полными наборами или только клали неполный набор в могилу (по каким-то
частным причинам). По крайней мере в Шпаковке представлен двухкостный
набор, которым, видимо, играли. Дополнительная палочка несет на себе шесть
нарезок, то есть число, обозначающее максимальный выброс при броске одной
кости, при нулевом значении на двух других палочках. Возможно, это долж¬
но компенсировать отсутствие третьей кости. Вообще же наличие этих трех
палочек подчеркивает преемственность от новосвободненской игры — там
ведь тоже есть не только две серебряные палочки с нарезкой, но и три гладких
деревянных палочки.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
167
Таблица IV. Игра с большим катакомбным набором
Полная матрица возможных сочетаний и сумм чисел
очков при совместном метании трех
новосвободненских костей (со знаками сторон 0,1,4,6)
Суммы
Слагаемые (очки на костях)
Шансы
выпадения
0
0
0
0
1
1
1
0
0
3
2
1
1
0
3
3
1
1
1
1
4
4
0
0
3
5
4
1
0
,
6
6
4
1
1
б
0
0
3 + 3 = 6
7
6
1
0
6
8
6
1
1
4
4
0
3 + 3 = 6
9
4
4
1
3
10
6
4
0
6
11
6
4
1
6
12
6
6
0
4
4
4
3+1 =4
13
6
6
1
3
14
6
4
4
3
15
0
16
6
6
4
3
17
0
18
6
6
6
1
Всего сочетаний 20, с перестановками — 64

168
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Но вот некоторые из этих наборов отличаются от остальных географи¬
ческим положением и знаками. Они дальше, чем все остальные, от новосво-
бодненского очага по территории и, вероятно, во времени, то есть они позже
остальных. На никопольских костях знаки следующие: пусто, одна точка,
две точки и продольная черта. То же на трехкостном новокаирском наборе,
только вместо двух точек — две риски. Три первых знака понятны сразу,
а последний должен, подобно черте на многих костях с точками, означать
максимальную цифру.
В рассмотренных до сих пор наборах такая черта означала шестерку.
В новокаирском наборе, трехкостном, максимальная цифра могла бы означать
шестерку (2+2+2), но это не безусловно. В общем же и целом черта не обяза¬
тельно означает шестерку. Количественное значение этой цифры выражалось
бы в точечной системе графически более наглядно (6 точек, 6 рисок, 2 тре¬
угольника). Отстраненность же от наглядного изображения явно означает, что
вообще в этих наборах (брюховецком, николаевских или сватовском) шестерка
представлена не своим количественным значением, а значением позиционным,
функциональным. Черта, стало быть, обозначала не определенное количество
очков, а позицию в структуре игры. Эта позиция (максимальность) должна была
иметь в ином наборе (и в частности в никопольском) иное количественное
соответствие.
По логике простой прогрессии (натуральный ряд чисел) эта цифра могла бы
быть тройкой, по логике следования необходимых компонентов (слагаемых)
могла бы оказаться пятеркой (вакансия следует за 2 + 2, перед этим все удается
составить из единиц и двоек). Нужно выбирать между этими двумя числами:
«три» или «пять». «Пять» менее вероятно. Ведь логика рационализации
компонентов все равно не соблюдена, она нарушена уже на низших ступенях
счета: зачем «2», если есть 1 + 1? За единицей должно идти сразу «3», тогда
логически строгой следующей ступенью было бы «5». Но за единицей идет
«два». Значит, здесь натуральный ряд.
Это позволяет реконструировать следующую систему знаков: 0, 1, 2, 3.
Две кости с такой разметкой могут дать при совместном выбросе следующие
комбинации (см. табл. V). Здесь игра несколько упрощена и заметно улучше¬
на: совершенно исчезли пустые места в натуральном ряду суммарных чисел,
срединные суммы уравнены между собой по количеству способов их обра¬
зования, крайние — тоже уравнены между собой, а вероятности выпадения
сумм образовали нормальное распределение с пиком в середине таблицы
и с небольшим размахом различий между вероятностями (максимальная всего
в 4 раза больше минимальной).

У. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
169
Таблица V. Игра с малым катакомбным набором
Суммы
Слагаемые (очки на костях)
Шансы
выпадения
0
0
0
1
1
0
1
2
2
0
2
1
1
2 + 1=3
3
0
3
2
1
2 + 2 = 4
4
3
1
2
2
2 + 1=3
5
3
2
2
6
3
3
•
1
Всего сочетаний 10, с перестановками — 16.
Та же система обнаружена в памятниках примерно той же эпохи на пути
в Индию (в Средней Азии) и в самой Индии. При раскопках Алтын-тепе в од¬
ном из кладов в стенах дома, в комплексе конца III — начала II тыс. до н. э.,
обнаружены четырехгранные палочки из слоновой кости с кружками на трех
сторонах. Кружков соответственно 1, 2 и 3. Четвертая сторона, без кружков,
видимо, обозначает «пусто», хоть она и не совсем пуста: с орнаментом. Пало¬
чек этих здесь, однако, 3 (Массон 1967:166-167,175-176,188). Аналогичные
палочки с кружками, с той же разметкой (0,1,2,3), как отмечает В. М. Массон,
найдены в Индии в верхних слоях Мохенджо-Даро (Маскау 1938,1: 560-561,
2: tab. CXLII, 47,49,51).
10.	Логическая перспектива развития катакомбной игры (путь к седь¬
мой стадии). Чтобы добиться дальнейшего совершенствования игры представ¬
ляется возможным только один путь: перейти от операций с суммами очков (по
двум или трем костям) к операциям с самими сочетаниями выпадов этих костей
(без суммирования очков и, стало быть, без уравнивания разных сочетаний, у
которых одинаковые суммы). Ведь все такие сочетания (комбинации) выгля¬
дят равновозможными. Что на самом деле это не так, можно было догадаться

170
Этногенез. Том 2. Арии и varia
только оценив значение перестановок (тогда выяснилось бы, что комбинации
из одинаковых цифр выпадают редко, со включением иной цифры — чаще,
а из разных цифр — особенно часто). Но это было делом далекого будущего.
Да и как было заметить самый эффект перестановок, когда кости не имели
индивидуальных помет и однозначые цифры разных костей шли как равно¬
правные? Оставалось уповать на равновозможность комбинаций.
Комбинаций этих при трех костях всегда 20 (или, если не считать комбина¬
ции из одних нулей, 19), а при двух костях — 11 (или, без нулей, 10).
Но при таком изменении подхода отпадают многие ограничения и напра¬
шиваются изменения ряда особенностей игры.
Во-первых, тогда не нужен нуль (незачем регулировать соотношения между
единицей и суммой очков двух или трех выпадов); он даже оказывается поме¬
хой, так как психологически затрудняет восприятие комбинаций как значимых
и — особенно — как равноправных.
Во-вторых, не требуются определенные интервалы между значениями сто¬
рон, ибо не нужно регулировать подсчет очков. Интервалы могут сохраняться
по традиции, могут произвольно изменяться ради обновления и разнообразия,
а могут быть ликвидированы в угоду тяге к упрочению (череду значений сторон
можно сделать натуральным рядом чисел). В санскритских текстах Пашака-
кевали, восходящих к IV в. до н. э., описываются употребляемые для гадания
три палочки с кружками, представляющими натуральный ряд без нуля: 1, 2,
3,4 (Brown 1964: 34).
В-третьих, необязательными вообще становятся числовые значения для
знаков на сторонах кости (хотя такие значения и остаются возможными и даже
удобными), но зато, наоборот, обязательными (и уж это безусловно) становятся
особые, словесные, нечисловые названия для комбинаций. Определения через
суммы очков не годятся, так как нередко совпадают у равных комбинаций,
а составными числами (например, 1-4-6 или 1-6-4) трудно оперировать в игре:
легко сбиться (да и мешает равноправность перестановок).
В-четвертых, требуется иной критерий определения выигрыша или про¬
игрыша. Подсчет очков и количественное сравнение результатов теряют смысл,
а на их место становится соревнование в скорейшем достижении некоторых
комбинаций, заданных правилами игры или заранее произвольно загаданных
игроками. В первом случае только заданные комбинации нуждаются в назва¬
нии, во втором случае собственные названия должны быть у всех возможных
комбинаций.
Именно эту систему мы и застаем в позднейшей Индии, куда ведут к ариям
многообразные линии преемственности от катакомбной культурной общно¬

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
171
сти (Клейн 1979; 1980). Там, в Индии, эта система подробно зафиксирована
средневековыми письменными источниками, и она явно пришла туда с ари¬
ями. Об этом говорит четырехсторонность костей — это ведь очень редкая
особенность.
11.	Игральные кости в харраппской цивилизации. До прихода ариев
население Северо-Западного Индостана знало и любило игру в кости. В по¬
селениях харраппской цивилизации (сер. III тыс. — XVIII в. до н. э.) обильно
представлены игральные кости, но какие? Это кубики — керамические, камен¬
ные и изредка фаянсовые. В Мохенджо-даро, по сообщению Дж. Маршалла,
много игральных костей, из них он опубликовал 4, а его продолжатель Э. Мак¬
кей отметил, что находил кости на всех уровнях; опубликовал он 6 костей. Из
хараппских горизонтов Хараппы опубликовано 7 экземпляров, и Аламгирпура
1 и из Лотхала 1. Таким образом, всего опубликовано 19 кубиков, а найдено,
видимо, гораздо больше.
Разметка сторон у кубиков здесь такая же, как в Передней Азии, то есть
не совпадающая с индоевропейской «правильной»-(не дающая сумму 7 при
сложении противоположно размещенных чисел). Обычная разметка: 1-2,
3-4, 5-6 или 1-2, 3-5, 4-6, реже 1-3, 2-4, 5-6 или 1-2, 3-6, 4-5 или 1-3, 2-5,4-0.
И только один кубик из Хараппы имеет «правильную» разметку: 1-6, 2-5, 3-4
(Dales 1968).
12.	Игра в кости у ариев Индии (по письменным источникам). В арий¬
ской же Индии — так же, как в катакомбной общности, — было две основных
разновидности игры в кости: одна — с произвольным, нередко большим ко¬
личеством неразмеченных костей (как в катакомбных альчиках), другая — со
стандартным набором костей, имеющих размеченные стороны. Меня здесь
интересует эта вторая. Ее кости назывались «пашака» (pasaka, pasa, иногда
prasaka, возможно, от корня pras— «брос-ать»).
И в современном обиходе (по этнографическим наблюдениям) и в средне¬
вековье (судя по рукописям оракулов) и в древности (судя по Махабхарате IV,
50,24) игральные кости этой игры в Индии оказываются — так же, как рассмо¬
тренные выше кости бронзового века Причерноморья, — четырехсторонними
(caturasra, caturamsa), закругленными на узких концах.
И — так же, как в больших катакомбных наборах, — в практике оракулов
полагалось метать три кости сразу, а если есть только одна кость, то метать ее
трижды кряду (Liiders 1907: 22-23).
На костях современных народных игр обозначения сторон делались по-
разному в разных местностях: то это 1, 3, 4, 6, то 1, 2, 5, 6, а в оракулах кости

172
Этногенез. Том 2. Арии и varia
всегда размечаются натуральным рядом чисел — 1, 2, Ъ, 4; в Тибете вместо
цифр — буквы: а, уа, va, da (Luders 1907:17).
Как показал Г. Людерс, индийская игра с размеченными костями заключалась
в том, что каждый из игроков загадывал заранее одну из возможных комби¬
наций; кому удастся первым выметать свою, тот и выиграл. Людерс показал
также, что в оракулах использовались те же комбинации и, далее, что общий
термин для такой комбинации был ayas и что каждая имела свое собственное
название (Luders 1907:1-17, 33-35).
Если все комбинации являются значащими (то есть если нулевые сочетания
вообще отсутствуют или при наличии не изымаются), то, какими бы цифрами
ни размечались четыре стороны костей, при выпадении трех костей образуется
ровно 20 комбинаций выпадения. При разметке цифрами 1, 2, 3,4 это следу¬
ющие комбинации (см. табл. VI).
Табл. VI. Индийская игра в кости («пашака»)
Группы
А
В
Комбинации
(сочетания)
и их
слагаемые
(очки
на костях)
in
222
333
444
112
113
114
221
223
224
331
332
334
441
442
443
Итого сочетаний
4
Шансы выпа¬
дения каждого
С перестанов¬
ками
1
4x1=4
12
3
12x3=36
С
Всего
123
124
134
234
4	20
б
4x6=24	64
Если же учитывать и перестановки внутри каждой комбинации, то есть по¬
следовательность чисел в ней (например, 1-2-3, или 1-3-2 или 3-2-1 и т. п.),
то выбор для загадывания расширяется до 64 позиций: есть 4 сочетания (из

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
173
одинаковых цифр), не имеющих перестановок, 12 имеющих по 3 перестановки,
и 4 (у которых все цифры разные) — по 6.
Видимо, эта возможность использовалась в оракулах, и это был шаг (для
своего времени необычайно прозорливо продуманный) к лучшей технике по¬
лучения случайных цифр, в которой, наконец, полностью уравнивались шансы
выпадения. Три кости имели опознавательные обозначения, позволявшие
соблюдать и учитывать порядок следования добытых ими чисел даже при
одновременном метании. Эти знаки — изображения горшка, диска и слона
(символов удачи). Если бы эта система была положена в основу игры, можно
было бы констатировать новую, восьмую стадию эволюции игры. Но для игры
это новшество оказалось слишком громоздким, и даже в практику оракулов
оно глубоко не внедрилось.
Правда, в обоих сочинениях, донесших до нас подробные описания ора-
кульной практики метания костей, — в рукописи Бау и в Пашакакевали — при¬
ведены (с названиями) все 64 позиции (LQders 1907), но в подоснове можно
разглядеть иную ситуацию. Текст рукописи Бау выглядит строже и сохраннее.
В Пашакакевали только 18 позиций названы теми же словами, что в рукописи
Бау, еще несколько терминов близки названиям в той рукописи по звучанию,
многие термины расширили свое значение, распространившись на смежные
позиции, есть несколько совсем новых названий, а ряд позиций не назван
вовсе — видимо названия утрачены. Похоже, что текст отражает несколько
иную традицию, а вдобавок попорчен.
Однако, хоть в обоих текстах перечисляются 64 позиции, тем не менее,
названия тех позиций, которые различаются только перестановкой цифр, —
одни и те же, то есть неоднократно повторяются. Иначе говоря, названиями
обладают, собственно не эти позиции, а только сочетания чисел. Перестановки
же в номенклатуре не учитываются. Их учет еще не успел вызвать перестройку
номенклатуры.
Это особенно хорошо видно по рукописи Бау. Здесь, если слить повторения,
не 64 названия, а ровно 20. Вот они (см. табл. VII);
Все это означает, что учет перестановок — новшество, что в номенклатуре
отражена более древняя система восприятия выпадений, что эта традиционная
система не учитывала перестановок и ограничивалась 20 комбинациями. Она
вполне соответствовала предусмотренным выше параметрам седьмой стадии
эволюции игры.

174
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Таблица VII. Индийские названия сочетаний (ayas)
№
Сочетания
Название в
MSBow
Перевод
Название в
PaSakakevali
Перевод
1
111
kalaviddhi
6obhana
2
112
khan
ослица
kartarT, gurdabhT
3
113
cuficuna
cihcini
4
114
karna
karmka
5
122
pSflcT
vasa, pattrT
6
123
dundubhi
dundubhi
7
124
bhadra
удача
bhadra
удача
8
133
kana
manthin
9
134
saktf
копье
satti, vijaya
10
144
kuta
vrsa
бык
11
222
pattabandha
—
12
223
saja
kuta
13
224
presya
pra^na
14
233
vitf
dundubhi, tripadf
15
234
vahula
bahula, saphala
корова,...
16
244
vrsa
бык
vrsa
бык
17
333
navikkT
—
18
334
malF
венец,коро¬
malirii, marjanT
на, гирлянда
19
344
Zapata
павлин
sakatf

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
175
13. Рудиментарные детали игры в Индии. Система получения и пре¬
образования случайных чисел, которую мы застаем в описаниях оракулов,
оказалась неоднородной, в ней удалось освободить от позднейших наслоений
параметры седьмой стадии эволюции игры. Но с предшествующими (катакомб¬
ными) эта стадия при всей разительности сходства некоторых деталей (три
кости в наборе, четырехгранность костей), пока что увязывается лишь чисто
логически — хорошо приходится на то место, куда мысленно мы продолжаем
траекторию развития причерноморской игры бронзового века.
Но в индийской традиционной игре в кости «пашака» есть и более жесткие
конкретные зацепки для ретроспективной привязки ее к катакомбной игре.
В позднесредневековом прозаическом сочинении Видхурапандитаджата-
ке (VI, 280,1 сл.) рассказывается об игре царя народа Куру с лесным духом
Пуннакой. Событие относится к ведическим временам. Пуннака вызвал царя
на игру в кости. Условились, на что играют; приготовили золотые кости на
серебряной доске. Собралось множество знатных зрителей.
Пуннака обратился к царю с речью, и далее диалог в тексте джатаки из¬
лагается так (перевод дается по Г. Людерсу — Liiders 1907): «Махараджа,
при игре в кости есть двадцать четыре так называемых ayas^mali, savata,
bahula, santi, bhadra и т. д. Выбери себе из них один ауа, который тебе
нравится». — «Хорошо», сказал царь и выбрал bahula; Пуннака выбрал
savata. Затем царь сказал ему: «Ну же, мой дорогой юный друг, бросай
кости». — «Махараджа, сперва не мой черед, бросай ты». — «Хорошо», —
сказал царь, согласившись».
Перед тем как приступить, он обратился с традиционным песенным гимном
к покровительствовавшей ему богине, моля о ниспослании победы. Он пел:
«О богиня, ниспошли мне победу. Смотри, как мало у меня счастья... Вось¬
мерка называется malika, а шестерка идет как savata. Четверка обозначается
bahula, а состоящая из двух родственных — badraka. И двадцать четыре ayas
объясняются превосходным мудрецом: malika, оба kakas, savata, mandaka, ravi,
bahula, nemi, sanighatta, santi, bhadra и titthira».
Он пел эту песню, перекатывая кости в руке, а затем бросил их в воздух.
Из-за колдовства Пуннаки они летели неудачно. Царь подметил это и с по¬
мощью богини поймал их на лету и бросил еще раз. Но они снова летели
неудачно. Он снова поймал их. Тут Пуннака подглядел, что царю помогает
богиня. Он уставился на нее, та испугалась его взгляда и убежала. В третий
раз царь не сумел поймать кости на лету, и они выпали неудачно. Бросил
Пуннака — и выиграл.

176
Этногенез. Том 2. Арии и varia
В этом рассказе мы узнаем игру с загаданными комбинациями (ayas). Узна¬
ем и некоторые известные по оракулам названия комбинаций: malika (mali),
bahula (vahula), savata (sapata), bhadra; остальные в оракулах отсутствуют.
Странным представляется количество комбинаций — 24. Оно странно не
потому, что в песне названы только 12 — что ж, остальные могли остаться не¬
упомянутыми. Странно потому, что ни в системе оракулов, ни в более ранних
системах (новосвободненской и катакомбных) перечень в 24 комбинации
никак не получается, в 12 — тоже.
Большие Причерноморские наборы дают по 20 комбинаций (без нуле¬
вых — по 19), с перестановками — по 64, малый Никопольский набор дает
10	комбинаций (без нулевых числел — 9), с перестановками — 16. Суммарных
чисел в новосвободненских наборах — 15 (без нулевого — 14), в больших
катакомбных — 17 (без нулевого — 16), в Никопольском — те же 10 (9).
Напрашивается вывод, что учитывались не все перестановки или даже не
все комбинации, не все получали название. Подобную смешанную систему
находим в китайской игре с кубическими костями «Чак Цин кау» («Метать
небеса и девятки»), возводимой в конечном счете к индийским образцам
(характерна и «правильная» разметка кубиков). В игре участвуют 2 кубика,
стороны их размечены цифрами от 1 до 6 (причем 1 и 4 — красные, а 1 — еще
и больше других), получается 21 комбинация без учета перестановок. Особые
названия есть лишь у комбинаций из одинаковых чисел: две шестерки (66)
называются «Небо» (это наибольшая удача), две единицы (11) — «Земля», две
четверки (44) — «Человек», две пятерки (55) — «Цветок Сливы», две двойки
(22) — «Скамья», и только две тройки (33) — это всего лишь «Длинные трой¬
ки». Комбинации из разных цифр выступают в виде сумм и соответственно
именуются (скажем, 54 или 63 — «Девятки» и т. п.). Впрочем, некоторые из
таких суммарных чисел отличаются особыми эпитетами от таких же другого
состава (из других слагаемых): 46 — «Десятка с Красной Головой», 16 — «Се¬
мерка с Длинной Ногой», 15 — «Шестерка с Красной Колотушкой» (все это по
внешнему облику цифр), но также 13 — «Гармония», 56 — «Голова Тигра». Все
11	комбинаций с особыми словесными названиями составляют группу «чан»
(«штатский»), все 10 оставшихся с чисто числовыми названиями — группу
«мо» («военные») (Culin 1896: 833).
Таким образом, главное деление проходит между комбинациями из одина¬
ковых цифр и комбинациями из разных цифр (последние преимущественно
суммируются, а не именуются). Это действительно важное деление: комбинации
из одинаковых цифр лишены возможности перестановок и имеют наименьшие
шансы выпадения. Интересно взглянуть под этим углом зрения на индийскую

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
177
систему комбинаций, получаемую при метании трех четырехсторонних костей
с цифрами 1,2,3,4 на сторонах (на табл. VI система комбинаций упорядочена
именно в этом плане).
И правда, здесь четыре самых разнородных комбинации, то есть те, у
которых все цифры разные (группа С на табл. VI), дадут, если их учитывать
со всеми перестановками, 24 позиции. А если отбросить четыре однородных
комбинации, то есть состоящих из одинаковых цифр (группа А), то оставшихся
комбинаций (группа В) как раз 12. Но названия, упомянутые в песне, распреде¬
ляются по обеим группам: bhadra и vahula — в группе С, mali и sapata — в груп¬
пе В. Приходится признать, что нам непонятен способ, которым отбирались
(из принципиально возможных) учитываемые в игре комбинации, известные
царю Куру и Пуннаке, и нам не хватает данных, чтобы этот способ определить.
Однако обратимся к гимну, который в силу своего ритуального характера
и жесткой фиксированности (стихи, гаты) должен считаться гораздо более
древним, чем включающий его рассказ джатаки. В этом гимне содержатся яв¬
ные указания на то, что названия комбинаций генетически связаны с некими
числами и что в предыстории индийской игры в кости был этап, когда имело
значение суммирование очков. Более того — что особенности игры на этом
давнем этапе совпадают с катакомбными.
В самом деле, malika и savata оказываются названиями не сочетаний (3-3-4
и 3-4-4), как в оракулах, а чисел 8 и 6, причем на индийских костях каждое
из них может быть только суммой (или порядковым номером), а первое из
них и в катакомбном обиходе могло быть только суммой. И это совсем те же
суммы, которые получаются от чисел из оракулов. Существенно, что оба на¬
звания выделены в песне — названы первыми. В числовых системах оракулов
для этого нет никаких оснований. Но такие основания есть в катакомбной
системе больших наборов: шестерка и восьмерка принадлежали к тем не¬
многим (трем) суммам, которые имели удвоенные возможности образования
и, следовательно, по тогдашним соображениям, должны были чаще приносить
удачу. Третьим таким числом было двенадцать, выпадавшее в виде двух ше¬
стерок или трех четверок. Не оно ли имеется в виду под bhadraka, состоящим
«из двух родственных»?
В гимне также выделена (хотя и после восьмерки и шестерки) четверка, не
имевшая удвоенных возможностей образования. Но это — число, обладавшее
сакральным значением не только в культурах, родственных шнуровой керамике,
и не только в раннегерманской и, может быть, в степном иранском мире (Клейн
1979), но и в Индии (Семека 1968; 1971), и особенно сопряженное там с пред¬
ставлениями об удаче: во второй из главных индийских игр в кости — игре

178
Этногенез. Том 2. Арии и varia
в aksas (акши, вибхидака, бабхру — индийское соответствие альчикам) —
делимость количества выпавших костей на четыре была критерием победы,
выигрыша, обозначавшегося словом «крита» — krta (LQders 1907: 24,35-75).
В игре катакомбного типа с большим набором костей удачливость четверки
была кажущейся. Царь Куру выбрал bahula — четверку и проиграл. Пуннака
выбрал savata — шестерку и выиграл. Немудрено: у него было вдвое больше
шансов (ср. табл. IV). Если, конечно, герои джатаки играли в игру, сохранив¬
шую разметку костей и частично правила, унаследованные от катакомбной
культурной общности.
14. Заключение. Реконструкция ранних этапов эволюции игры в кости
позволила проследить одну из линий культурной преемственности между
Причерноморьем бронзового века и ариями Индостана.
Анализ исходного этапа эволюции помог по-новому представить предпо¬
сылки сложения шестирично-десятиричной системы счисления. В ходе иссле¬
дования дальнейших этапов обрисовалась предистория одного из важнейших
понятий математики — понятия нуля, необходимого для приведения позицион¬
ной цифровой системы к совершенству. Выявленная при этом глубокая древ¬
ность представлений о нуле у индоариев способна, видимо, объяснить, почему
позиционная система сложилась именно в Индии и оттуда распространилась
по всему культурному миру.
В целом вся эта эволюция показывает значение игры в кости и связанной
с ней жеребьевки и культовой практики для постепенного развития представ¬
лений о возможности и способах гарантировать равновероятность выпадения
случайных чисел. Таким образом, у открытия теории вероятности тоже была
длинная предыстория. В этой игровой и культовой деятельности, не только
в производстве и обменных отношениях, формировались некоторые устои
математического мышления. В ней же оттачивались, приобретая известную не¬
зависимость от божественного промысла, идеи справедливости, судьбы и удачи.

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
179
Эволюция игры в кости между Индом и Дунаем
РЕЗЮМЕ
Статья написана на основании детального сопоставления одной категории
находок бронзового века в Северном и Северо-Восточном Причерноморье:
игральных костей. Находки эти начали встречаться с начала XX века и к на¬
стоящему времени автору известно около 49 костей из минимум 19 наборов.
Находки принадлежат к двум видам — один оказался в новосвободненском
царском погребении, другой — в могилах катакомбной культурной общности.
Все они схожи и отличаются от других древних игральных костей своей формой:
все кости обычно — кубики, то есть имеют 6 сторон, а эти бипирамидальны со
сглаженным поясным ребром, то есть имеют 4 изогнутых стороны. Этим они
схожи только с индийскими игральными костями.
Поскольку автор считает катакомбную культурную общность бронзового
века исходным очагом арийской миграции в Индию, он предположил, что
сходство игральных костей не случайно и, выделив из индийских описаний
игры древнейшие, реконструировал по ним игру бронзового века, которая
существовала в причерноморских степях. Но так как памятники разновремен¬
ные, то удалось реконструировать разные этапы игры и проследить тем самым
эволюцию игры в кости от новосвободненского времени (перв. пол. III тыс.
до н. э.) вплоть до средневековья.
Самые древние игральные кости, древневосточные, были кубиками, то
есть имели шесть сторон и, соответственно, обозначения шести первых цифр
натурального ряда. Это сказалось на всей культуре — на Древнем Востоке,
у шумеров, сложилась шестирично-шестидесятиричная система счисления.
Но до новосвободненской стадии эволюция прошла на Древнем Востоке этап
семитского воздействия, а семиты употребляли для игры альчики. У альчика
две торцовые стороны не имеют возможности выпада, поэтому на нем обычны
четыре обозначения, чаще всего не числовые. Так появились четырехсторонние
кости. На них удержалась традиция числовых обозначений. А чтобы сохранить
за шестеркой традиционную выигрышную роль, пришлось некоторые средние
цифры выбросить. Натуральный ряд на костях был разрушен. В кавказской
среде из средних цифр сохраняли тройку, в индоевропейской — четверку.
Это действовали общекультурные традиции.
В ходе этой эволюции прослежено возникновение у ариев представления
о нуле, которое затем из индийской математики вошло в арабскую, а из послед¬
ней в европейскую. Это представление возникло из необходимости обеспечить

180
Этногенез. Том 2. Арии и varia
при броске трех костей единицу в сумме (единица на одной кости, остальные
должны иметь возможность показать нулевое значение — знак «пусто»). Кроме
знака «пусто» выявлены и другие цифры бронзового века — выполненные
чертами (новосвободненские), точечные и фигурные (катакомбные).
The evolution of dice game between Indus and Danube
SUMMARY
A detailed study of one category of Bronze Age finds in Northern and
North-Eastern Black Sea area, namely dice, is the basis of this paper. These
finds began occuring since early this century, and at present 49 dice from at
least 19 sets are known to the author. The finds belong to two kinds: one (two
sets) appeared in royal interment of Novosvobodnaya culture, the other in the
graves of Catacomb cultural community. Both are similar to each other and are
distinguished by their form from the rest of dice known in the world. Everywhere
dice are usually cubes, i. e. they have six sides, while these dice are bipyramidal
with a smoothed middle rib, i. e. they have four bent sides. In this, they are
similar only to Indian dice.
Since the author considers the Catacomb cultural community of the Bronze
Age as the original area of Aryan migration to India, he supposes the similarity of
the dice is not a chance one. Having isolated the most ancient from the Indian
descriptions of the game, he reconstructed the Bronze Age game which had existed
in the Pontic steppes. However as the sites are not simultaneous, he could recon¬
struct different stages of the game evolution since the time of Novosvobodnaya
(the first half of the 3d mill. В. C.) untill the medieval times.
The most ancient dice, the Oriental ones, were cubical, i. e. they had six sides
each and correspondingly designations of the six first numerals of the natural
sequence («one» to «six»). This had influenced the whole culture: in the Ancient
Orient, in Sumer, the hexadic-decimal scale of notation was established. Yet in
the Ancient Orient, still before the Novosvobodnaya stage, the evolution went
through the stage of Semitic influence, and the Semites used the astragali for the
game. At an astragalus the both butt ends have no possibilities of being cast by
the throw, thus only four designations are usual on them, most often not digits.
Dice began imitating astragali, so four-sided dice appeared, but the tradition of
digit designations was retained on them. In order to save the traditional gaim
meaning of the «six» some middle digits had to be dropped and the natural se¬
quence of numerals was destroyed. In the Caucasian milieu «three» was saved, in

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
181
the Indo-European milieu «four», depending on the general cultural traditions
with different sacred numerals.
In the run of this evolution the notion of zero emerged among Aryans. Brought
from the North-Pontic area by the Aryans, zero went from the Indian mathematics
into Arabian and from the last one into European. Originally zero resulted from
the necessity to grant the number one in the sum of three dice cast: the digit
«one» on one die while the rest two should have the possibility to show zero
designation — the sign «nothing», «empty». In addition to this sign other digits
of the Bronze Age are revealed: made by incisions (in Novosvobodnaya), by dots
and figures (the Catacomb-grave cultural community).

14.	Археологические следы древнейших
индоариев в Причерноморье
[В первые годы после освобождения из лагеря мне, лишенному
работы и ученых званий, было нелегко пробиваться в печать и воз¬
вращать себе статус в науке. Одну из возможностей предоставили
организаторы конференции 1984 г. из Института востоковедения
в Москве С. А. Старостин, А. Ю Милитарев и др. Конференция на¬
зывалась «Лингвистическая реконструкция и древнейшая история
Востока». Я представил туда два доклада, тезисы которых были на¬
печатаны. В докладах языковые и фольклорные данные увязывались
с археологическими. Оба текста тезисов здесь перепечатываются
(см. статью 8 «От Дуная до Индии»).]
1.	Очаг расселения ариев (индоиранцев) многие лингвисты (Ф. Шпехт,
Р. Хаушильд, В. Порциг, Т. Барроу и др.) помещают в Сев. Причерноморье.
За это решение говорят степной коневодческий облик древних ариев, как их
рисует язык, и особенно — языковые свидетельства их контактов с финно-
уграми. Сепаратные контакты индоариев с финно-уграми (Я. Калима, А. Йоки
и др.) говорят о том, что и выделение индоариев произошло еще в степном
Причерноморье (В. И. Абаев).
2.	В течение трех последних десятилетий советские археологи все же пред¬
почитали искать предков ариев поближе к Индии и Ирану — в Казахстане

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
183
и Средней Азии, в частности в андроновской культуре, хотя она не могла быть
исходной ни для ариев неразделившихся, ни для выделившихся индоариев: она
позже появления индоариев в Передней Азии. Со своим культом верблюда, это
скорее одна из иранских культур. И хотя недавно установлено (Е. Е. Кузьмина),
что именно керамика этой культуры описана ведийскими источниками, есть
признаки того, что это был вклад со стороны.
3.	В 1962 г. в индийском издании была высказана идея (Э. 0. Берзин
и Э. А. Грантовский), что культурой индоариев на прародине была катакомбная
в Сев. Причерноморье и Предкавказье (перв. пол. II тыс. до н. э.). Доказа¬
тельств было два: общий скотоводческий облик этой культуры и наличие в ней
игральных костей. Из-за малоизвестности издания идея не была замечена
археологами. Она и не могла обрести среди них сторонников: скотоводче¬
ский быт отражали и памятники Средней Азии, а находки игральных костей
и — особенно — альчиков есть во многих культурах. Между тем, это была
перспективная идея.
4.	С тех пор на промежуточных территориях (в Средней Азии) был раско¬
пан и изучен ряд катакомбных могильников бронзового века с чертами при¬
черноморского происхождения и в одном случае — с типично индоарийскими
элементами: набором трех форм священных огней (круглая — гархапатья,
квадратная — ахавания, полумесячная — дакшинагни) с разными ритуальными
функциями. Чужеродные (для тех мест) катакомбные памятники бронзового
века выделены и в Передней Азии (СВ Иран, Закавказье и Палестина^ — близ
мест появления индоариев по письменным источникам XVI—XIV вв. до н. э. и,
возможно, за два века до того (Митанни и Палестина).
5.	Ныне может быть предъявлена система доказательств преемственности
между «катакомбниками» северопонтийских степей и ариями Индии. Это пре¬
жде всего доказательства трех видов:
а)	сквозные традиции, проходящие по всей полосе культур от Причерно¬
морья до Индии и зафиксированные в памятниках индийской словесности
(могут дожить до современности);
б)	локальные сходства смежных культур, в совокупности соединяющие их
в единую цепь;
в)	прямые соответствия причерноморским явлениям в ведийской культуре
Индии без обнаружения их в памятниках промежуточных территорий (посколь¬
ку это не переходные звенья в буквальном смысле, а обычно поздние следы
отколовшихся и застрявших частей миграционного потока).

184
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Индоарийская специфичность форм подчеркивается их отсутствием
у иранцев.
6.	К сквозным традициям принадлежат: сахамарана (соумирание) как ре¬
зультат подключения обряда дикша к погребальному ритуалу; «курильница»-
алтарик — прототип индийской веди; эсхатологическая концепция растворения
покойника в матери-земле.
7.	К локальным сходствам, представляющим фрагменты единой цепи свя¬
зей, принадлежат: упомянутая триада форм огней (Таджикистан — Индия);
катакомбная могила (от Причерноморья и Таджикистана, в ведийских текстах
возможные следы); погребение половины коня (Причерноморье — Палести¬
на); шикхандака — «оселедец» (Митанни — Индия); сходство физического
типа (Причерноморье — Митанни); молоточковидные булавки (Причерно¬
морье — СВ Иран).
8.	К прямым совпадениям Причерноморье — Индия принадлежат «красный
траур» с сосредоточением краски на голове, руках и ногах; игральные кости (но
не само их наличие, а бипирамидальность костей и состав набора); связанный
с нею восемнадцатиричный счет; подбор жертвенных животных (от коня до
черепахи); оружие Индры ваджра— каменный боевой топор-молот.
9.	Косвенным доказательством индоарийской идентификации катакомб¬
ных культур является переживание индоарийских элементов в последующих
культурах Сев. Причерноморья и Предкавказья. В культуре скифского времени
катакомбный субстрат проявляется в катакомбной форме могилы, закрытии
ее устья колесом, искусственной деформации черепа, ритуальных топориках
с изображением конского копыта, составе стада, кочевом образе жизни.
Индоарийскими явлениями в той же культуре (опознаваемыми по исключи¬
тельным параллелям в Индии) могут быть признаны: ашвамедха, особенности
бога-громовика (необычное рождение, овладение чудесным сосудом, защита
самобытности народа), апробация воцарения чудесными предметами; богиня
огня Табити — Тапати и богиня-мать Апи — Апас.
I
10.	Истоки некоторых индоарийских традиций усматривают в украинской
культуре IV тыс. Средний Стог («скипетры», курган). По наблюдениям Д. С. Ра¬
евского, А. Д. Резепкина и моим, целый набор арийских соответствий есть
в майкопско-новосвободненской культуре III тыс. на Кавказе: изображение
пары собак в могиле, священная гора с двуречьем и озером; есть специфиче¬

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
185
ски иранские элементы (изоляция покойника от земли), есть специфически
индоарийские — круговая процессия (прадакшина) животных, мритапинта
(воплощения богов в шарах, помещаемых в могилу), упавита (священный
шнур через плечо), игральные кости индоарийского типа. Определяется ли
этим этнос новосвободненцев и как это связано с катакомбными культурами,
неясно.

15.	Майкоп: Азия, Европа?
[Этот очерк был опубликован сильно сокращенным в 1987 г. в по¬
пулярном журнале «Знание — сила» и, так же, как очерк 1984 года,
помещенный в этом томе, должен быть напечатан здесь, ибо раскры¬
вает яснее и полнее некоторые стороны рассматриваемой в соседних
статьях проблемы. Я позволил себе лишь восстановить первона¬
чальный текст. Ведь ради экономии места многие разделы были
в публикации опущены, тогда как иллюстрации, относящиеся к ним
сохранены, а иногда сохранены и отсылки к исчезнувшим пассажам,
повисшие в воздухе. Здесь логика изложения будет понятнее. Кроме
того, кое-где проставил ссылки на литературные источники.]
Да, это он пугает и заставляет недоумевать —
в его обличье есть что-то уродливое, жуткое.
Силы небесные! У всадника нет головы!
- Эй, незнакомец!.. Где это вы забыли свою
голову?
(Т Майн-Рид. Всадник без головы).
1. Золото и красные кости. Экспедиция выехала из Ленинграда в Май¬
коп. В прошлом Майкоп — заштатный городок царской России, затерянный

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
187
в предгорьях Кавказа и мало кому известный. Ныне — центр Адыгеи. Но
с конца прошлого века археологи всего мира знают Майкопский курган. Он
есть в энциклопедиях и учебниках. Раскопал его девяносто лет назад петер¬
бургский профессор Н. И. Веселовский, и сразу стало ясно, что открытие это
выдающееся.
Курган превышал десять метров — целая гора. Под ним — просторная яма,
обшитая деревом и разгороженная на три части, в каждой — по скорченному
скелету. Одна камера больше двух других. Скелет в ней был буквально усыпан
золотом. Чего тут только не было! Сложная диадема с розетками, россыпью
колечки и множество бляшек в виде львов и быков, два золотых сосуда
и четырнадцать серебряных, некоторые с гравированными изображениями;
золотые бычки с огромными рогами и отверстиями в тулове для насаживания
на шесты; бусы — бирюзовые, сердоликовые, золотые. Роскошь царская. Две
другие камеры победнее.
Веселовский был археологом старого закала — искал сокровища для музеев,
золото. У него выработался опыт: золото водится в царских могилах скифов,
а скорченные скелеты, окрашенные зачем-то еще в древности охрой, — более
древние, бронзового века, и золота при них не бывает. Наткнувшись на красные
кости, он сворачивал раскопки и бесхитростно отмечал в полевом журнале:
«Встречены окрашенные кости, поэтому раскопки прекращены». А тут — ске¬
леты, скорченные и окрашенные красной охрой, а золота — горы! Было от
чего прийти в изумление. Вместе с золотом и серебром в кургане и бронзовые
сосуды, топоры и долота и даже каменные орудия — шлифованный топор,
кремневые наконечники стрел. Такого у скифов не водилось. Зато железных
вещей, для скифов обычных, здесь не было ни одной. Веселовский понял, что
открыл царское захоронение более древнего времени.
В следующем году он раскапывал курган близ станицы Царской (ныне —
Новосвободная), тоже под Майкопом. Курган впечатляющий, почти такой же
высокий. А под ним — величественная каменная гробница, сооруженная из
огромных плит, с каменной перегородкой и отверстием в ней. В гробнице —
скорченный скелет, а при нем опять сокровища: золотые серьги и кольца,
золотые и серебряные булавки, бусы из хрусталя и сердолика, медные копья,
топоры и кинжалы, и опять кремневые наконечники стрел. В то же лето непо¬
далеку был раскопан еще один курган с такой же гробницей.
Так вошла в науку майкопская культура. С течением времени к ней прибавля¬
лись все новые памятники, хоть и не столь богатые. И постепенно обозначилась
ее территория — в основном долина Кубани, Северо-Западный Кавказ.

188
Этногенез. Том 2, Арии и varia
В 1914 году на лондонском Международном конгрессе археологов докла¬
ды Б. В. Фармаковского и М. И. Ростовцева с анализом майкопских находок
вызвали сенсацию, и не только потому, что сами находки были чрезвычайно
эффектны, — археологов мира поразила широта кругозора и высокий уровень
исследований русских ученых, Фармаковский сравнивал фигурки бычков из
Майкопа с искусством хеттов, Ростовцев — с египетским. Очень многое тяну¬
ло в Азию, но ведь подобные каменные гробницы характерны для Западной
Европы. Загадочная смесь.
2.	Раздвоение. Крепость над ручьем Мешоко. Сокровища, найденные
в «Больших Кубанских курганах», — таково было первоначальное их на¬
именование — драгоценности царского обихода, уникальны. Точно таких нет
нигде. Это очень затрудняло датировку. Где искать аналогии? В каком време¬
ни? Одни считали, что Майкоп — это непосредственно предскифское время,
рубеж II—I тысячелетий до новой эры, другие — что это бронзовый век, то
есть начало II или конец III тысячелетия, а виднейший авторитет, Ростовцев,
обосновавшийся после революции в Америке и ставший мировой величиной,
заговорил о связи с дофараоновским Египтом — значит, о IV тысячелетии до
новой эры. Поверить в столь раннюю дату было трудно.
Только в 1950 году ленинградский археолог А. А. Иессен, скрупулезный
и основательный ученый, надежно установил, что Майкопский курган древнее
новосвободненских, а те — древнее II тысячелетия.
В конце пятидесятых годов на реке Белой, у ручья Мешоко, начал рас¬
копки поселения другой ленинградец, А. Д. Столяр. Там была обнаружена
крепость майкопской культуры — с культурным слоем, насыщенным обломками
керамики, земледельческими орудиями и костями животных — 16 тысяч об¬
ломков костей. Диких животных тут было мало — всего 4% всех обломков,
а если считать по минимальному количеству особей, то 13%, остальное —
домашние. В стаде преобладала свинья — 52% особей, затем шел крупный
рогатый скот — 28%, а мелкого рогатого скота — 17%. Конечно, по убойному
весу и 28%, представленный крупным рогатым скотом (не менее 119 коров),
больше, важнее, чем 52% представленных свиньями (217 голов). Но всё же
поголовье свиней внушительное. Оно говорит о стойкой оседлости. Костей
лошади не обнаружено вовсе. Либо ее и не было, либо она не попала в список,
поскольку не шла в пищу.
Материалы этого поселения рисуют жизнь не царей, а простых «майкоп¬
цев», а значит, более основательно вписываются в общую картину развития
северозападного Кавказа. Культурный слой мощный — до 2 м. Представлены

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
189
оба этапа — ранний (эпохи Майкопского кургана) и поздний (эпохи Новосво¬
бодной). В многолетних раскопах участвовал друг А. Д. Столяра — московский
археолог А. А. Формозов. Он проследил постепенное изменение культурного
слоя, сравнил с другими памятниками Кавказа и, выпустив книгу, описал в ней
эволюцию майкопской культуры. Сам Столяр пришел к другому выводу: Майкоп
и Новосвободная представляют не два этапа одной культуры, а две разные
культуры. В изменении культурного слоя есть перелом, новые типы вещей не
вырастают из предшествующих.
Это было важное наблюдение, но радикальность вывода, разрушавшего
единство майкопской культуры, смягчалась тем, что Столяр обе культуры счи¬
тал местными, кавказскими. В каждой он находил наследие предшествующих
культур этой местности. В соответствии с господствующими представлениями
Столяр не верил в дальние переселения, искал местные корни обеих культур.
А местные корни всегда найдутся: в любом случае местное население что-то
передавало последующим поколениям, хотя бы и пришлым. Ведь пришельцы
редко полностью изгоняли или уничтожали аборигенов. Сложнее определить
принесенное издалека и установить — откуда.
3.	Кашки идут на север. Когда речь заходила о майкопской культуре, долго
никто не отваживался поднять вопрос о ее приходе издалека, хотя о том, что
истоки ее не местные, писали многие. Одни исследователи называли это «за¬
имствованием» — писали о топорах и драгоценной посуде из Месопотамии,
орудиях из Трои. Предполагалась либо торговля, либо культурное влияние.
Другие говорили о южном происхождении керамики и большей части инвента¬
ря, указывая на шумерский источник. Но слово «миграция» не употреблялось.
Оно было как бы табуировано.
Только в Абхазии местный исследователь, старик Л. И. Соловьев, в 1958 году
высказал «сумасшедшую» идею о переселении кашков— знаменитых соседей
и врагов хеттов — с северного побережья Малой Азии на Кавказ и в Причерно¬
морье. Кашки раз за разом совершали походы на юг, против хеттов, даже взяли
хеттскую столицу, — почему не предположить, чтсгони могли двинуться и на
север? Соловьев приводил совершенно фантастические привязки к археоло¬
гическим культурам, но одно сопоставление было очень заманчивым: черкесов
(адыге), по сути, тоже звали кашками — в русской летописи они косоги, у
грузин — кашак, у армян — гашк. «Сирена созвучия»? Она-то, вероятно, и по¬
манила Соловьева, но трудно отделаться от ощущения, что в этом «что-то есть».
Через двадцать лет молодая московская исследовательница М. В. Андре¬
ева опубликовала две статьи, в которых решала проблему происхождения

190
Этногенез. Том 2. Арии и varia
майкопской культуры с юга, из-за Кавказского хребта, из культуры Гавра второй
половины IV тысячелетия до новой эры, распространенной в Верхнем Двуречье
и на восточном побережье Средиземного моря. Искусство ее развивалось под
влиянием египетского. Выходило, Ростовцев прав. И в том, что Майкоп отно¬
сится к очень раннему времени, и в том, что его искусство связано с Египтом.
Выводы Андреевой вызвали резкую отповедь со стороны В. А. Сафро¬
нова и Н. Н. Николаевой. Это супруги, которые всегда сообща работают над
проблемами археологии, и мнения их никогда не расходятся, но всегда идут
вразрез с общепринятыми. Оба очень наблюдательны. Они усмотрели в рабо¬
тах Андреевой целый ряд слабых звеньев, в частности узость базы аналогий.
В противоположность Андреевой Сафронов нашел в Двуречьи поселение
(Тель-Хуэра), на тысячу лет более позднее, чем Гавра, и показал, что керамика
и прочий инвентарь этого памятника очень полно совпадают с компонентами
майкопской культуры. Сложными рассуждениями Сафронов пришел к выводу,
что в этом поселении жили амореи (западные семиты), а отсюда заключил, что
и майкопская культура принадлежала им же.
Однако никаких следов амореев в названиях и языках Прикубанья нет.
Несмотря на всю фундаментальность сопоставлений Сафронова и Николаевой
специалисты склонились на сторону Андреевой. Да, Тель-Хуэра почти во всем
совпадает с майкопской культурой, но это всего один памятник — частный
случай, возможно, какая-то местная задержка культуры, для этого времени уже
архаичной, а то и просто ошибка в определениях, так сказать, сбой. Сафронов
и Николаева перебрали один за другим все мотивы майкопского искусства —
львы, леопарды, медведи, быки — и всем подобрали поздние восточные ана¬
логии, но все эти таблицы, как говорится, не работают: стилистические детали
не совпадают. А у Андреевой (вслед за Ростовцевым) совпадения именно
в деталях стиля. Так, например, в майкопских профильных изображениях
львиная грива показана специфически: треугольным клином — ив раннем
Египте грива изображалась сплошным воротником, который сбоку выглядел
как треугольный клин.
Решающий вклад для осмысления проблемы внесли языковеды. Их недав¬
ними исследованиями (см. статью А. Милитарева «Услышать прошлое». — Зна¬
ние — силе», 1985 год, №№ 7 и 8) обнаружено, что языки Северного Кавказа
составляли, возможно, одну семью и что, во всяком случае, они пришли на
Северный Кавказ с юга, из очага древневосточных цивилизаций. Единство этой
семьи относится по глоттохронологии минимум к VI тысячелетию до новой эры,
распад на восточные и западные — к рубежу VI-V, а в праязыке реконструи¬
руются названия домашнего скота, культурных растений и металлов — такого

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
191
уровня на Северном Кавказе, как показывает археология, тогда еще не было.
К потомкам западнокавказского праязыка относятся не только адыгейский
и абхазский, но и хаттский — язык предшественников хеттов в Малой Азии
(Ардзинба 1979; Иванов 1980). А родичами хаттов на севере страны были
кашки. Хетты произносили это название «каски» — у них в языке не было
звука «ш» (как у греков). Вот оно, совпадение имен! Не случайно, значит,
адыге-черкесы носят то же имя: косоги, кашак, гашк. Это древнее племенное
название малоазийско-западно-кавказского населения.
Кашки, во II тысячелетии отлично владевшие кузнечным мастерством и го¬
сподствовавшие над источниками металла — рудными залежами, никогда не
подчинялись Хеттской империи, вечно тревожили ее набегами и наконец, как
недавно установлено, сломили ее мощь. Ассирийские надписи донесли до нас
и другое название кашков — апешла. Позже античные авторы рассказывали об
апсилах. Снова совпадение: это другой западнокавказский народ — абхазы.
Армяне до сих пор называют их апшилами, самоназвание абхазов — апшуа.
Значит, древние «кашки — апешла» — ближайшие родственники современ¬
ных абхазов и адыге-черкесов, а предки их всех — на юге, там, где культура
Гавра. Ее бросок на север и появление майкопской культуры — единственная
возможность объяснить появление западно-кавказских языков на Кавказе:
позже археологии не сыскать обширной миграции из очага древневосточных
цивилизаций на запад и северо-запад Кавказа, на Кубань. Один из царей этих
пришельцев с юга и лежал в Майкопском кургане.
4.	Дырка для души. Признаки южного происхождения не распростра¬
няются на древности Новосвободной. В ее каменных гробницах самое инте¬
ресное — их сходство с дольменами, огромными ящиками, сложенными из
каменных плит. В Ш-Н тысячелетиях до новой эры дольмены сооружались
в Западной и Северной Европе, а также на Кавказе. Название возникло во
французской провинции Бретань. «Дольмен» по-бретонски (это кельтский
язык) означает «каменный стол» — население воспринимало дольмены как
столы великанов. На Кавказе о дольменах бытовали легенды, что это дома
карликов, построенные для них великанами. Археологи знают, что это могилы
неолита и бронзового века. Культуры с подобными могилами именуются мега¬
литическими: от греческого «мега(с)» — «большой» и «лит(ос)» — «камень».
И в дольменах, и в дольменообразных подкурганных гробницах в одной
из плит пробито круглое отверстие. Конечно, не для карликов. Как полагают
одни ученые — для подношений покойному, другие — для души покойного,
чтобы она в положенное время покинула тело и отправилась в мир предков.

192
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Только вот в дольменах Западной и Северной Европы отверстие в наружной
стенке ведет из дольмена во дворик перед ним, а в гробницах Новосвободной
оно в перегородке, ведет из одной камеры в другую. Впрочем, отверстие могли
делать по традиции, когда структура могилы изменилась — она ушла под землю.
Но это лишь догадка.
Многие связывали гробницы Новосвободной с ближайшими дольменами —
западнокавказскими. Однако от этой идеи пришлось отказаться. Культура там
совершенно иная, да и устройство дольменов заметно отличается. Появилось
искушение связать новосвободненские гробницы непосредственно с мега¬
литическими культурами Запада. Однако страсть рисовать дальние миграции
связывалась в представлении советских археологов с неблаговидными идеями
культуртрегерства. Да и на Западе «мода» на миграции тоже прошла. Между тем
исторические миграции известны, а о более древних можно догадываться хотя
бы по распространению родственных языков — ведь как-то же индоевропейцы
оказались и в Англии, и в Индии...
На кафедре археологии Ленинградского университета я издавна спорил
со Столяром: он отстаивал местное происхождение новосвободненской куль¬
туры, я — западное. Заключали даже пари. Но споры наши носили келейный
характер.
Из современных археологов первыми в научной печати о западном про¬
исхождении новосвободненской культуры заговорили те же В. А. Сафронов
и Н. Н. Николаева, которые видели в майкопской культуре амореев. Но тут речь
шла о новосвободненской культуре.
Надо учесть, что выводы археологов определяются не только материалом,
но и методическими установками, подходом. А те, в свою очередь, обуслов¬
лены воспитанием, традицией, к которой археолог принадлежит, его научной
школой. Конечно, в формировании школ огромную роль играет индивидуаль¬
ность крупных ученых, но сказывается и среда, проще говоря, тот или иной
город, научный центр. И до революции археологи Москвы отличались от
петербургских чем-то общим. В Москве задавало тон Археологическое обще¬
ство, чувствительное к буржуазно-демократическим веяниям. Отсюда интерес
москвичей к массовому материалу, к выделению культур, к историческим
обобщения^. В Петербурге господствовала Императорская Археологическая
Комиссия с аристократическим интересом к сокровищам (главным образом
как кхудождественным ценностям, пополнявшим царские музеи). Отсюда вкус
к стилистическим сопоставлениям. В Москве большой вес имели любители,
петербургские профессора больше ценили профессионализм и становление
археологии как науки.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
193
В наше время различие в другом, да и центров больше. Интересы киевских
археологов обычно более локальны, и киевляне стремятся всё вывести из
местных культур Украины. Москвичи, как и подобает столичным ученым, больше
склонны к обобщениям, Они предпочитают рисовать крупными мазками, объ¬
единяя мелкие культуры в крупные блоки, и на этой основе тоже отдают пред¬
почтение скорее местным корням: такие блоки существуют длительно и связаны
со спецификой географических регионов, а чтобы заметить и оценить миграции,
надо изменить масштаб. Археологи-ленинградцы, храня традиции профессио¬
нализма, отстаивают важность разработки археологической методики. Учась
или работая в Эрмитаже, они привыкают пользоваться «окном в Европу». Они
всегда готовы сопоставлять раскопанные материалы с европейскими, учитывать
возможности миграций. Так уж заведено. В установках каждой школы свои
преимущества и свои опасности. Сотрудничество и дискуссия школ помогает
продвигаться к истине.
Супруги Сафронов и Николаева работают в Москве, но они переехали туда
из Ленинграда и сохранили если не ленинградский научный стиль, то ленин¬
градский дух. Впрочем, они и в Ленинграде слыли чересчур смелыми в своих
гипотезах. Именно они стали «выводить» с запада и дольмены, и новосвобод-
ненскую культуру. Они связали эти культуры как цельную волну нашествия,
но не сумели никого вокруг убедить. Один археолог даже поместил в своей
статье сопоставительную таблицу новосвободненской культуры и культур
Центральной Европы, чтобы показать, что между ними нет ничего общего. На
его таблицах, конечно, нет.
Но вот в 1979 году в на Северном Кавказе начала работу археологическая
экспедиция из Ленинграда. Состав ее был почти сплошь молодежный. Началь¬
ник — Вадим Бочкарев — уже авторитетный специалист по медному и бронзо¬
вому веку, в свое время одна из самых светлых голов в моем семинаре. В составе
экспедиции несколько отрядов. В Новосвободной начал копать отряд Алексея
Резепкина, тоже из моего семинара (рис. 2). Поэтому я был в курсе всего, что
там делалось. Еще в студенческие годы Резепкин, родом из уральских казаков,
отличался упорством и особой основательностью. Придерживался девиза: нет
фактов — нет и оснований для идей. Вот у него и пошли факты, да еще какие!
Снова царские усыпальницы, снова гробницы из каменных плит, снова от¬
верстие «для души». Стены одной из гробниц оказались расписаны красной
и черной красками, изображены лук и колчан со стрелами (рис. 1). Питомец
ленинградской школы, Резепкин изначально представлял себе, что Сафронов,
хотя, вероятно, и ошибается в деталях, но ближе к истине, чем его оппоненты,
и нужно ждать аналогий европейских. Они нашлись, как только он обратился

194
Этногенез. Том 2. Арии и varia
к литературе, — находки из Гёлицш, близ Мерзебурга (ГДР). Там тоже лук
и колчан гравированы на внутренней стенке каменной гробницы. Не просто лук
и колчан, а точно такие же, как в Новосвободной! Связь несомненная (рис. 2).
Да и новосвободненская керамика черного лощения очень напоминает так
называемые воронковидные кубки — керамику IV-III тыс. до н. э. севера
Центральной Европы, связанную там тоже с мегалитами. Правда, гробница
в ГДР более поздняя, относится ко второй половине III тысячелетия, а ново¬
свободненская — к первой [или даже к концу IV]. Однако важна не конкретно
данная гробница, а представленная ею культура, а она существовала долго.
И на Кавказе у мегалитической традиции нет местных корней, а в Центральной
и Западной Европе — очаг мегалитизма с давними, уходящими в IV тысячелетие
традициями. Значит, всё же оттуда — сюда.
Лук и стрелы — только деталь росписи. Изображения на стенах гробницы
образуют как бы панораму. В центре боковой стены помещена главная фи¬
гура — некто огромный, по-хозяйски рассевшийся и широко раскинувший
ноги. На разведенных руках по пяти пальцев. Он без головы или с небольшим
выступом вместо головы. Вокруг него бегут кони, по сравнению с ним малень¬
кие. Судя по их облику (хвост с кисточкой), кони близки к куланам, то есть они
дикие. В древности было представление, что людям принадлежат домашние
животные, а вот дикие — богу (Гамкрелидзе и Иванов 1984: 488). Древнерус¬
ское слово «дивьи» (дикие) и одначало «божьи» (от «див», «дий» — древнего
индоевропейского слова, означавшего «бог»).
Бег вкруговую выражал пиетет, был знаком почитания. У древних индоари-
ев такой обход совершался посолонь, по ходу солнца, то есть правым плечом
к центру, и назывался «прадакшина» (от «дакшина» — правая рука, десница).
Но когда имели дело с миром мертвых, миром предков, где все наоборот, обход
совершался против движения солнца и назывался «прасавья» или «апасавья»
(древнерусское «ошую» — слева). Так же обстояло дело у кельтов, только
названия другие. Дикие кони бегут вокруг сидящей фигуры против движения
солнца — совершают апасавью. Похоже, что в центре сидит божество, свя¬
занное с загробным миром.
Но почему в такой странной позе? Это хорошо известная древняя поза
роженицы. Так многие народы изображали великую богиню-мать, ведавшую
рождением и смертью, то есть переселением из одного мира в другой. «Ши¬
роко рассевшаяся госпожа» — называли ее в Сибири. У индоевропейцев она
ассоциировалась с землей: все рождено землей, и все уходит снова в землю.
Мать-Сыра Земля называлась она у славян. Индоарии почитали Мать-Землю
Притхиви. Итак, это Мать-Земля широко раскрывает покойному свои объятия
(между прочим, о том, что это женское божество, раньше других догадался
Феликс Балонов).

I/. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
195
Рис. 1. Роспись гробницы в Кладах, станица Новосвободная

196
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Рис. 2. Гравировка гробницы в Лейне-Гёлицш (Германия, округ Мерзебург),
аналогичная Новосвободной
А при чем тут кони? Черные кони божества смерти известны грекам и гер¬
манцам. У индоариев цветом смерти и траура был красный, поэтому здесь кони
красные (кстати, с этим связан ритуал посыпания покойников охрой). У греков
Мать-Земля — это богиня Деметра (по некоторым догадкам, «Да-метер» и оз¬
начает «Земля-Мать»).
Безголовое божество загробного мира известно у греков. В греческой
черной магии последних веков до новой эры безголовый демон, связанный со
смертью и плодородием, неопределенно именовался «Ужасный». Даже боги
не могли ни видеть его, ни знать его имя. «Тебя призываю, безголовый... —
обращался к нему автор одного колдовского папируса.— Тебе подвластно
все, твой истинный образ никто из богов не может увидеть». Смысл этого вот
в чем: убийство — тяжкий грех, но бог смерти, убивающий всех, свободен от
этого греха: он убивает неузнанным. Имя хозяина загробного мира у древних
греков — Аид, это означало «Невидимый»: он носил шапку-невидимку. В пред¬
ставлениях древних невидимость была как-то связана с укрыванием головы
(Preidel 1904; Preisendanz 1926; Makkay 1962). По Гомеру, невидимой одно
время была и Деметра.
Минуточку, тут что-то не так. Кто же всё-таки правит в загробном мире —
Аид или Деметра? По греческим авторам, Аид. Но исследования открывают
другую картину в первобытном прошлом греков. Оказывается, Аид — позднее
явление. Исходный вариант этого слова в греческом языке грамматически

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
197
оформлен как абстрактное существительное собирательного значения (вроде
русских «чернуха», «всячина»), то есть слово обозначало просто загробный
мир, а потом было персонифицировано. Еще Нильсон заметил, что у Гомера
в загробном мире Аид царствует, но не управляет. Все действия там соверша¬
ет его супруга Персефона. Она-то и есть подлинная правительница царства
мертвых. А Персефона — дочь Деметры.
Но обеих — мать и дочь — в Греции иногда звали Деметрами, так что, похо¬
же, Персефона (если говорить о происхождении образа) — не дочь, а двойник
Деметры. Если слово «Деметра» — греческое, то «Персефона» — нет, с гре¬
ческих корней оно не раскрывается. И его даже усвоили-то греки в разных
местах по-разному: Персефона, Перифона, Ферсефасса. Видимо, лишь придя
в Грецию, греки познакомились с ней и сблизили ее со своей богиней Деме-
трой, кое-где отождествив их, а в основном сделав местную богиню дочерью
Деметры. Персефона заместила Деметру в некоторых ролях. Таким образом,
первоначально у греков в подземном царстве правила Деметра, богиня земли.
Безголовые боги известны также у кельтов. Сосуды с изображениями без¬
головых персонажей найдены в Малой Азии и в Иране. Особенно любопытно,
что по всему Балканскому полуострову археологи находят очень древних,
неолитических (IV тысячелетие до новой эры), глиняных идолов без голов.
Идолы женские. У них были головы, но приставные: сохранились отверстия
на месте шеи, иногда обнаруживаются и сами головы — отдельно. Видимо,
в каких-то ситуациях, при каких-то обрядах голову надо было прятать, а идол
должен был представать без головы или с другой головой. Хоть это идолы, по-
видимому, догреческие, но по некоторым подробностям культа установлено,
что это изображения богини, которую греки, придя в Грецию стали называть
Деметрой (или она сжилась с образом Деметры, а может быть была ей родствен¬
на изначально). В архаичной Аркадии Деметру Черную изображали с конской
головой и гривой. Деметра считалась повелительницей или матерью близнецов
Диоскуров («сыновей бога»). По всей Европе их почитали как всадников или
коньков (у славян такие выставлялись на крыше). В Индии у таких же близне¬
цов Ашвинов («Конских»), имевших титул «дети бага», был учитель Дадхьянч.
По мифу он был в ссоре с Индрой, и чтобы спасти этого учителя от гибели, его
голову спрятали, а ему на время приставили конскую голову. Не происходило
ли нечто подробное и с Деметрой?
Но вернемся к росписи. На другой стене изображен схематически высокий
персонаж с руками и ногами, но без головы, а рядом с ним — лук и колчан со
стрелами. Руки широко раскинуты, они трехпалые, как лапы птицы, да еще с опе¬
рением снизу — как крылья. Трехпалые люди изображались на трипольской

198
Этногенез. Том 2. Арии и varia
керамике на этапе ВН — CI (это последние века IV тыс.), причем в контексте,
позволяющем видеть в них души людей. [Они трехпалые — как птицы, а с пти¬
цами их объединяет способность летать.]
По-видимому, и здесь это — душа умершего, продвигающаяся по направ¬
лению от входного отверстия («дырки для души») к богине-матери. Вот зачем
отверстие! Это для покойного символ входа в загробный мир. Возможно, изо¬
бражен конкретный покойник, захороненный здесь: изображение безголовое,
а у скелета, захороненного в этой могиле, рана на черепе, то есть голова испор¬
чена — «убита». Немцы до недавнего времени всех умерших насильственной
смертью представляли безголовыми.
Но не менее вероятно, что изображен не сам убитый, а его прототип (обра¬
зец и проводник для него и всех умерших) — первочеловек, умерший первым
и проложивший пути в загробный мир. Именно таким выступает в индоарий¬
ских мифах царь мертвых Яма, в иранских — Йима, у германцев (но уже очень
смутно) — великан Йимир. Лук и колчан у многих древних народов (от египтян
и ассирийцев до иранцев) символизировали царское достоинство, а знатных
подданных, полководцев царя, хоронили со стрелами в руке, символика ясная:
лук посылает стрелы (Klejn 1967а). Лук и колчан, предназначенные самому
убитому, нарисованы на другой плите — напротив богини.
Истолкование сюжета росписи вовлекает нас в мифологию индоевропей¬
ских народов — индоариев, греков, кельтов, германцев.
5.	Загробные собаки. В лагере экспедиции прижился кот, серый и смыш¬
леный. Он был сообразителен, как собака, даже исполнял команды «Лечь!»
и «К ноге!». Но собак он ненавидел. Поблизости от лагеря паслись стада, и когда
археологи уходили на работу, злые овчарки овладевали лагерем и гоняли кота
до изнеможения. Поэтому по утрам, как только люди брались за лопаты, кот
начинал страшно орать и забирался на весь день на дерево — слезал только
к вечеру. Собаки были для него исчадиями ада. Раскопки подтвердили его
восприятие.
В самой богатой каменной гробнице, где были захоронены женщины
и ребенок, среди многих сокровищ (их тут больше, чем во всех раскопанных
ранее гробницах, вместе взятых) найдены две парные фигурки собак — одна
бронзовая, другая серебряная (рис. 3). Вероятно, эти фигурки были ручками
какой-то вещи, потому что сохранились следы припоя, но в могилу положили
не эту вещь, а отломанных от нее собачек: они были важны сами по себе.
Отломанная нога бронзовой собаки была заменена серебряной трубочкой,
и такой же трубочкой дополнен конец хвоста. Собаки принадлежали к разным
породам охотничьих.

I/. Конфетные проблемы^ этногенеза. Арии
199
Рис. 3. Две разнопородные собаки часто встречаются в древностях Ближнего Востока,
но тесная связь пары собак с погребальным культом характерна именно
для индоевропейцев
Бронзовая собака — узкомордая, с длинным туловищем и очень длинным
прямым хвостом, похожая на лисицу, но с висячими ушами. Так выглядят
борзые — собаки для охоты «по зрячему» на степного зверя. Серебряная со¬
бака — совершенно иная: плотная со стоячими ушами и коротким хвостом,
закинутым на спину. Это лайка — собака, приспособленная для охоты в лесу,
для подслушивания и облаивания спрятавшегося зверя. Так что от такой пары
собак не скрыться ни в лесу, ни в степях — найдут и схватят.
Изображения двух разнопородных собак часто встречаются в древностях
Ближнего Востока, но тесная связь собак с погребальным культом характерна
именно для индоевропейцев. У индоариев царя мертвых Яму сопровождают
две медноцветные собаки, у одной кличка Шарбара — «Пестрая», у другой

200
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Удумбала — «Черная» (значит, первоначально собаки мыслились разного
цвета). Они разыскивают умерших и доставляют их к Яме. У иранского Йимы
тоже две собаки. Собаки эти должны вместе с прекрасной девой встречать
мертвеца на мосту через поток забвения и препровождать его в загробный мир.
Пара собак связана с погребальным культом и у древних греков. В грече¬
ской мифологии выход из царства мертвых охраняет страшный пес Кербер
(в позднем чтении — Цербер) — туда пропустит, а назад — нет. По Гомеру
и Гесиоду у него много голов — 50 или 100. По поздним изложениям мифа,
это трехголовый пес, но на ранних изображениях у него всегда две головы.
Первоначально, вероятно, была пара собак. Греческое имя чудовищного пса
в точности соответствует индоарийскому слову «пестрый» (один синоним —
«шарбара», другой — «карбура»).
На Кавказе представление о двух загробных собаках очень древнее. На
серебряной чаше из могилы II тысячелетия до новой эры в Триалети, в Грузии,
пара собак ведет героя к сидящему на троне персонажу, — видимо, божеству.
На предметах кобанской культуры (последние века II тысячелетия — первые
века I тысячелетия до новой эры) часто изображаются страшные пятнистые
(пестрые) собаки с оскаленными зубами. У абхазов издревле пара боже¬
ственных собак почиталась как одно божество Альшкьынтыр, у грузин это два
священных пса мтцеварни.
В могилы клали и самих собак. В гомеровской «Илиаде», хороня Патрокла,
Ахилл бросил в погребальный костер двух собак. В тех греческих могилах,
где нет кремации, скелеты собак встречаются. В Казахстане в андроновской
культуре II тысячелетия до новой эры, которую археологи считают иранской,
тоже в могилах попадаются скелеты собак, иногда парами. Так и в дольменах
Кавказа. Но особенно характерны погребения собак для культуры шнуровой
керамики Саксонии и Тюрингии (ГДР), это тоже III тысячелетие. Вот где их
уйма. Но ведь это именно та культура или следующая за той, к которой от¬
носится и каменная гробница в Гёлицш, где Резепкин отыскал изображение
лука и стрел, очень похожее на найденные под Новосвободной. Опять корни
уходят в Центральную Европу...
А кот погиб. И совсем не от собак. Его сгубило современное засорение
окружающей среды: в окрестностях травили грызунов, кот съел то ли отрав¬
ленную крысу, то ли приманку и отправился в мир иной. Знал бы он, кто его
встретит у входа...
6.	Колесо на шесте. В той же каменной гробнице был обнаружен странный
комплект. Сверху — бронзовое колесо диаметром в локоть, с четырьмя спицами

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
201
крест-накрест, в центре — втулка для насадки на очень тонкую ось, во втулке
остатки древесины. Обод колеса сделан из тонкой проволоки — ехать на нем
нельзя (рис. 4). Под колесом находился бронзовый сосудик в виде кораблика
длиною 22 сантиметра — ковчежец, в нем — каменный пест. Там же залегали
три обработанные деревянные палочки. По-видимому, колесо было поднято
плашмя на шесте над остальными вещами, а когда шест сгнил, упало на них
сверху.
I
Рис. 4. Бронзовое кольцо с перекрестьем из Кладов, Новосвободная, — не колесо,
а символ. Кольцом с перекрестьем в древности изображали солнце.
По материалам А. Д. Резепкина
Вся загвоздка в том, что колеса со спицами в эпоху новосвободненской
культуры были еще неизвестны — повозки катились на массивных сплош¬
ных колесах. По всем признакам бронзовое кольцо с перекрестьем — не
колесо, а символ. Так в древности изображали солнце. В другом кургане той
же культуры (у села Кишпек) найден такой же бронзовый ковчежец, на нем
изображены солярные символы. Объяснение Бестужев и Резепкин нашли
в Махабхарате — древнем эпосе индусов. Там описывается священное колесо,
охраняющее сосуд с магическим питьем — амритой, живой водой, делающей
пьющего бессмертным. «А-мрита» и значит «бессмертная». В греческих ми¬
фологии и языке этому соответствует амврозия — питье бессмертных богов.
Более древнее звучание — амросия, от прилагательного, которое восстанав¬
ливается специалистами как «амротос» — бессмертный. Объясняется и пест:
им выдавливали сок из священных растений для амриты.
В древнем Пенджикенте, в Средней Азии, точно такое же «колесо» изо¬
бражено на фреске в сцене оплакивания покойника. Оно поднято на шесте

202
Этногенез. Том 2. Арии и varia
над гробом. В городе жило тогда ираноязычное (как и современные таджики)
население. То есть арии.
Но до недавнего времени колеса, поднятые на шестах и зажженные,
были символом солнца у всех народов Европы, в том числе и у русских. На
своих карнавалах «майское колесо» сжигали французы и немцы, шведы
и итальянцы.
А в деревянных палочках под колесом Балонов и Резепкин увидели ору¬
дия для добывания священного огня трением — индийские арани. В Греции
такое орудие называлось атрагеном — «рождающим огонь», от неизвестного
позднее греческому языку индоевропейского слова «атра» — 'огонь' (таков
смысл в Индии и Иране). У гуцулов «ватра» — 'очаг'. Кстати, отсюда же наша
«ватрушка» — круглая, как солнце, лепешка с творогом, первоначально куль¬
товая. Иногда она выложена поверх творога перекладинами крест-накрест.
У нас это иранское наследие — от скифов и сарматов, но путь к нашей ватрушке
начинается гораздо раньше скифов — еще в новосвободненском бронзовом
«колесе», поднятом над священным питьем.
7.	Доля царя. Еще одна находка в той же каменной гробнице, с женщиной
и ребенком. У головы ребенка лежали два набора для игры в кости. Игральные
кости имеют вид не кубиков, как современные, а продолговатых граненых бус,
сужающихся к концам. У них не шесть сторон, а только четыре. Знаки на этих
сторонах — цифры, древнейшие в мире! Значения их ясны: пусто, единица,
тройка и шестерка — шесть рисок, сгруппированных попарно,— как в египет¬
ском иероглифе «шесть».
Метнув все три кости, можно было в случае удачи получить максимальный
выигрыш: три шестерки, то есть восемнадцать. А на палочках разметка другая:
пусто, единица, четыре и восемнадцать. Таким образом, удачное положение
серебряной палочки сразу давало восемнадцать — максимальный выигрыш
костями. На одной из костей нанесена дополнительная сеть рисок поверх
основных, и эта дополнительная повторяет ту, которая есть на серебряных
палочках. Это значит, что в быту, где применялись кости, серебряных палочек
не было, и их заменяла одна из костей. Серебряные палочки добавились уже
в могиле.
Находка эта заставляет обратить свой взор к Древней Индии. У индоариев
игра в кости была чрезвычайно популярна. В Ригведе есть даже «Гимн Игро¬
ка» («Жалоба Игрока»). В игре надо было метать три кости, и кости эти были
четырехгранными — чатурашра\ Число 18 было в Индии благотворным и пред¬
почитаемым. В Махабхарате восемнадцать книг, и воспеваемая в ней битва

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
203
продолжалась восемнадцать дней. В царском жертвоприношении белого коня
(ашвамедхе) вместе с этим священным конем погребали еще множество коней
и располагали их у 20 коновязей группами по 18 коней в каждой. На Западном
Кавказе эта традиция продолжалась и в скифское время — двадцатью груп¬
пами по восемнадцати лежали скелеты лошадей в раскопанном Веселовским
Ульском кургане скифского времени, на две тысячи лет позже Новосвободной.
В царской могиле игральные кости оказались не случайно. Первоначально
царская власть не была наследственной. Цари избирались по жребию — счи¬
талось, что так можно угадать божью волю. А жеребьевка проводилась мета¬
нием игральных костей — царство нужно было выиграть у предшествующего
царя. Об этом времени напоминают многочисленные легенды о выигранных
и проигранных царствах. В Махабхарате Наль проиграл свое царство, но от¬
казался сыграть на свою жену царицу Дамаянти, а потом удачной игрой вернул
царство; царь Юдиштхира проиграл свое царство и царицу, но проигранное
вернул войной — именно эта битва продолжалась 18 дней, а участвовало в ней
18 армий. Как рудимент прежних порядков в позднее время при коронации
царя проводилась игра в кости; царь играл с одним из сородичей и (тут уж
сородичу полагалось вести себя умно) непременно выигрывал.
В Новосвободненской гробнице оба игральных набора лежат у головы
ребенка. По-видимому, этот отпрыск царского рода еще не царствовал, и по
справедливости в загробном существовании ему еще предстояло то, что он не
успел совершить в земной жизни: он должен был хотя бы на том свете сыграть
и выиграть свое царство. Но почему наборов два? Возможно, покойному суж¬
дено было, как легендарному Налю, играть на царство дважды.
Возможно, однако, что вторым набором он должен был выиграть не царство,
а нечто иное. Дело в том, что и рядовые индийцы проходили через обряды,
в которых имитировалась игра в кости. В этих обрядах участвовал в качестве
главной фигуры младший сын хозяина, а разыгрывалась его, младшего, доля,
его удел, его участь, его счастье, кстати, все эти русские слова образованы от
корней, смысл которых: «делить», «часть». Жизненной долей наделяло с помо¬
щью случайной удачи в игре божество. Понятие «доля» в индоиранских языках
обозначалось словом «бхага», «бага», от которого (через скифов и сарматов)
происходит славянское «богъ».
Первоначально у славян бог обозначался иначе (как и в других индоевро¬
пейских — лат. «деус», русск. «див»), а заимствованное у иранцев-сарматов
слово «бог» означало «благую долю». Это застряло в производных словах.
«Усатый» значит'обладающий усами', «горбатый» — 'с горбом', «чреватый» —
'с чревом', «рогатый» — 'с рогами', но «богатый» — это ведь не 'обладающий

204
Этногенез. Том 2. Арии и varia
богом' или 'богами' и уж никак не 'богатством' — это слово вторичное, оно
производно от «богатый». По первоначальному смыслу «богатый» — это 'тот,
у которого благая доля', 'у которого большая доля'. Соответственно, противопо¬
ложный смысл у слова «убогий». «Утлый челнок» — это 'суденышко без «тла»',
то есть 'без дна'. Или 'с плохим дном'. Но «убогий» — это не 'лишенный бога',
а 'лишенный благой участи', или просто 'лишенный доли'. Украинское «небога»
значит 'несчастный'. По-белорусски «небожчик» значит'покойник'. Во всех
этих словах с корнем «бог» просвечивает старый смысл этого корня: 'лучшая
доля', 'благая участь', 'завидная судьба'.
Игра в кости была также популярна у древних греков и германцев. Па-
трокл за игрой в кости убил своего родича и потому лишился родины и бежал
к семейству Ахилла. На многих древних изображениях можно видеть Ахилла,
играющего в кости с Аяксом (по преданию, они настолько увлеклись игрой,
что не слышали нападения амазонок). Германцам, по рассказу Тацита, игра
в кости представлялась делом чрезвычайной важности. Перед началом ее
они постились, а проигравшись в пух и прах, ставили на свою свободу — про¬
игравший становился рабом того, кто выиграл. Похоже, что игра у них регла¬
ментировалась теми же традициями, что у индоариев, и проистекала из того же
источника. Число 18 обладало и у германцев магическим смыслом: в «Старшей
Эдде» самое древнее — это 18 заклинаний Всеотца Одина, 18 вопросов Одина
и ответов Вафтруднира. У Хальвдана Старшего было 18 сыновей, половина из
них — основатели рода Нибелунгов. Причастны к этим традициям и кельты —
у них был в древности воемнадцатиричный счет.
Игре в кости у индоариев покровительствовал однорукий бог Савитар, у
германцев — однорукий бог Тиу. Когда-то, у истоков игры, бог с одной рукой
стал ее символом по понятной, но достаточно оригинальной идее: для метания
костей вторая рука не нужна — удача, по Ригведе, в руке, так пусть же у бога
останется только та рука, в которой удача.
В той же Новосвободненской гробнице есть и еще находки, связанные
с определением доли. Это две бронзовые крюкастые вилы (рис. 5). Похожие
на русские печные ухваты. Таких находок много в погребениях новосвобод-
ненского типа, но только в богатых. Иногда они снабжены литыми фигурками
каких-то героев, а зубья-крючья похожи на рога майкопских быков. Назна¬
чение этих вил определили давно. Это инструменты для доставания мяса из
огромных пиршественных котлов — поэтому они есть только в могилах знати,
которая могла задавать «пир на весь мир». В половине случаев вместе с вилами
в погребениях найдены и медные котлы. Вилы упоминаются в нартском эпосе
кабардинцев — там говорится, как один из нартов «воткнул в котел огромную

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
205
двурогую вилку и достал оттуда целую ногу быка». Абхазы до недавнего вре¬
мени пользовались такими же вилами, вынимая мясо из котлов.
Рис. 5. Бронзовые крюкастые вилы (из Кладов, Новосвободная, материалы
А. Д. Резепкина), похожие на русские печные ухваты, связаны с определением
доли. По представлениям индоевропейцев, вилы-крючья направлялись рукой бога
Посейдона или Аполлона. Ригведа воспевает Индру,
который хватает свою жертву крюком
Но более важную социальную функцию этих вил выяснил недавно венгер¬
ский археолог Янош Маккай. Вилы эти, как оказалось, распространены были
в древности у многих народов, главным образом у индоевропейских. Не всегда
у этих вил по два зубца — иногда три или пять. Трехзубая вила — таков ведь,
по сути, трезубец Посейдона, перешедший в римской символике к Нептуну.
Принимать его за острогу для ловли рыбы нельзя: Посейдон в древнейшей
греческой мифологии не был богом моря. Пятизубцами у Гомера снабжены

206
Этногенез. Том 2. Арии и varia
юноши, приносящие жертву Аполлону. Что связывает эти инструменты с богами
и жертвоприношениями?
Проясняет это цитата из Библии. Евреи — один из немногих народов, не
относящихся к индоевропейской семье, но всё же применявших эти вилы
(впрочем, у евреев есть индоевропейская примесь с добиблейского време¬
ни— от миграции индоевропейцев в XIII веке в Палестину). «Обычай жреца
в народе, — сообщает книга Самуила, — был шуровать мясным крюком о трех
зубьях; и вот он сунет его в сковороду, или чугунок, или котел, или горшок; всё,
что мясной крюк извлечет, жрец берет себе» (I Сам. 2,13-14). Это была доля
жреца. Жрецы же, конечно, утверждали свои притязания и права на первую
долю во всём как слуги и воплощения богов. В конечном счете, вилы-крючья
направлялись рукой бога — Яхве, Посейдона, Аполлона. Ригведа воспевает
Индру, который хватает свою жертву крюком.
Доля младшего сына была по ритуалу проигрышной (причина такого на¬
меренного проигрыша — сложная проблема). Доля царя была, разумеется,
львиной долей. Но с нею всегда спорила доля жреца, неотличимая от доли
бога.
8.	Майкопский узел. Снова и снова мы оказываемся перед примечательным
сочетанием культурно-генетических связей, скрестившихся в Новосвободной.
Больше всего — от ариев (особенно индоариев) и греков, на втором плане
просматриваются аналогии в Центральной Европе — у германцев и кельтов,
кое-что сохраняется у кавказских народов, а отдельные отзвуки через Кавказ
и скифо-сарматскую среду докатываются до славян. Как понять эту сеть связей
с центральным узлом в «Больших Кубанских курганах»?
По одной из гипотез (а в науке их несколько), истоки индоариев нахо¬
дятся далеко от Индии, в степном Причерноморье. Им принадлежала здесь
катакомбная культура II тысячелетия до новой эры (по новой хронологии —
III тыс.). По соседству с ними, восточнее, в степях располагались срубная
и андроновская культуры, принадлежавшие, по общему признанию, другим
ариям — ираноязычным (предкам скифов, сарматов, персов, таджиков,
осетин и т. д.). Все эти культуры получили, по-видимому, свою, арийскую
речь от носителей предшествующей культуры наших степей — ямной, рас¬
пространенной раньше, во второй половине III тысячелетия, между Дунаем
и Волгой. Но культура новосвободненская, в которой так много арийских
черт, все-таки еще древнее.
Теперь о греческом родстве. Греки на Балканском полуострове жили не
всегда. По выводам многих ученых, они пришли туда с севера во второй по¬
ловине III тысячелетия. Но самое интересное, что из всех индоевропейских

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
207
с языком их более всего схожи именно арийские, значит индоиранские. То
есть если все индоевропейцы — родственники, то греки и арии — родные
братья. У тех и других употребляется отрицание «ма»; в некоторых формах
глагола появляется предкорневая гласная — аугмент; в родительном падеже
существительные имеют окончание «-сио»; степени сравнения прилагательных
образуются с помощью суффиксов «-теро», «-исто», и т. д. По тому или иному
из этих сходств в общность подключаются то армяне, то фригийцы. То (реже)
германцы или славяне. Но арии и греки присутствуют непременно. Объединяют
их и многие слова. Год у ариев «ватса», у греков «(в)этос», а у других индо¬
европейских народов этот корень припасен для других понятий (например,
у славян — для «ветхий»). Такая же картина со словами 'речь', 'юный', 'болото',
'тысяча', 'человек (смертный)' и др.
И у греков, и у ариев есть бог-лучник, посылающий своими стрелами
болезни и тихую смерть, но он же и исцелитель. У ариев это Рудра, у греков
Аполлон. Священные животные Рудры и его сына Ганеши — крот и мышь.
Священные животные Аполлона и его сына Асклепия — мышь и крот. И греки,
и арии видят мифического охотника в созвездии Ориона. Заря у тех и других
именуется «дочерью бога»: «духитар дивас» — по-древнеиндийски, «тюгатер
дивос» — по-древнегречески. У греков есть образ морского чудища по имени
Тритон. У ариев — божество Трита Водяной, победитель дракона. У иранцев
победителя этого зовут Траэтаона. Тот же Тритон? О Кербере (Цербере) уже
шла речь.
Из общеиндоевропейской сельскохозяйственной терминологии арии
и греки сохранили только скотоводческую, а земледельческая у них новая —
и разная. Видимо, какое-то время те и другие вместе были подвижными ско¬
товодами, а потом расселились на разные земли, где у разных других народов
научились заново земледельческому хозяйству.
Многие лингвисты считают, что арии и греки некогда составляли один
народ греко-ариев, впоследствии разделившийся. И, очевидно, этот народ
до разделения обитал в наших Причерноморских степях. Вот кому, скорее
всего, принадлежала новосвободненская культура и те культуры (есть
и такие), которые пришли в наши степи, кавказские и причерноморские,
вместе с ней.
Откуда шел этот поток? Новосвободненская культура принесена из Цен¬
тральной Европы, это следует из находок — археологических фактов. Отсюда
перекличка новосвободненских древностей с древностями германцев и кель¬
тов. Именно с крайнего запада Европы, от пракельтов, из края дольменов и «га¬
лерейных гробниц», ведут свое происхождение мегалитические погребальные
сооружения Кавказа — гробницы с «дырками для души».

208
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Тут есть некое несообразие. Черты, воспринимаемые нами как арийские
(поскольку они дошли до нас с арийскими народами), оказываются и в культуре
собственно майкопской, а ведь она — азиатская. На серебряном сосуде из
Майкопского кургана есть изображение горы с двуречьем и озером, но имен¬
но так в арийской мифологии описывалось устройство мира предков. Вокруг
озера дикие животные совершают апасавью. Вот ведь и охрой майкопские
покойники окрашены.
На статуэтке из раннемайкопских слоев Мешоко показана перевязь через
правое плечо. На ней ничего не висит. Между тем, она была важна для ваятеля,
изображена тщательно, а ведь в остальном статуэтка очень бедна деталями:
глаза, рот, одежда вовсе не показаны. Именно такую важность имел для ин¬
дийцев упавита — перевитой шнур — принадлежность благородных ариев.
Его надевали мальчику на всю жизнь, и момент этот приравнивался ко второму
рождению, в связи с чем благородные арии называли себя «двиджа» — «дваж¬
ды рожденные». Упавиту носили через левое плечо, но при обрядах в честь
предков перевязывали на правое.
Что же, и майкопская культура индоевропейская? Не похоже. Или уже на¬
ходившаяся под влиянием индоевропейцев? Может быть. Ноя склонен считать,
что эти несколько черт (они были распространены по всему Востоку) тогда еще
не были индоевропейскими, но, перейдя по наследству от майкопской культуры
к новосвободненской, вошли в обиход грекоариев, а затем ариев и стали спец¬
ифичными для них. Хотя на самом деле, быть может, все сложнее — существуют
общие черты в культурах, и не имеющих общих корней.
Девяносто лет назад «Большие Кубанские курганы» поразили мир своими
загадочными сокровищами. Кто их создал? Чьи они? Только сейчас, пожалуй,
проступают ответы на эти вопросы. Раскопки «Больших Кубанских курганов»
продолжаются. На очереди — самый большой курган...

16.	Ранние индоевропейцы на Кавказе
и в северопонтийских степях
[Еще в 1986-1987 гг. я попытался обобщить свои размышления
о следах ариев в наших степях и на Кавказе, объединив данные об
ариях сданными о кавказских языках. К этому побуждал подаренный
мне авторами в 1984 г. монументальный двухтомник Гамкрелидзе
и Иванова «Индоевропейский язык и индоевропейцы». Там ведь речь
шла именно о взаимодействии индоевропейцев с кавказскими на¬
родами. В1984 и 1985 гг. вышли интереснейшие работы Старостина
о родстве кавказских языков с индоевропейскими.
В это время в Ленинград часто приезжал армянский археолог
Г. Е. Арешян из Ереванского университета, и мы беседовали на эти
темы. Его, конечно, интересовали мои соображения о близком род¬
стве армян, греков и ариев. Он запланировал сборник по этногенезу
армян со включением родственных народов и пригласил меня дать
в этот сборник обобщающую статью. Я'Это сделал на рубеже 1986
и 1987 гг., но сборник вышел только в 1990-м. К тому времени не¬
которые положения я уже трактовал по-иному. Подробнее об этом
я расскажу в послесловии к этой статье.

210
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Терминологическая диспозиция (для легкости чтения):
Индоиранцы (арии):
Языки Северного Кавказа:
индоарии
иранцы
восточнокавказские
западнокавказские
(персы,
скифы,
сарматы,
осетины,
таджики)
(чеченск., ингушек.)
(адыгейск., аб-
хазск.)
Ригведа
Авеста
родственные на юге:
урарты,хурриты
кашки (ср.
касоги=черкесы)
апшла (ср. абхазы),
хатты
По сравнению с публикацией 1990 г здесь раскрыты многие
сокращения.]
1. Языковая ситуация. В работах последних лет лингвисты, установив
родство северокавказских языков и принадлежность к ним языков хаттов и хур-
ритов, реконструировали северокавказский праязык и выявили его контакты
с индоевропейскими. Особое значение имеет вывод о контакте с индоевро¬
пейским праязыком и о том, что он был заимствующей стороной (Николаева
и Старостин 1984). Этот вывод рассматривается как одно из потверждений
гипотезы о прародине индоевропейцев в Северной Месопотамии, поскольку
контакты «вряд ли могли осуществляться на территории Северного Кавказа»
(Старостин 1985: 89).
Однако лингвистические основания этого вывода сводятся к большому
разнообразию согласных северокавказских словах по сравнению с их индоев¬
ропейскими соответствиями — имеется в виду, что индоевропейский праязык
был не в срстоянии передать богатство прасеверокавказского консонантизма.
Между тем* локальность ряда сопоставляемых лексем говорит о более позднем
контакте (не на уровне праиндоевропейского) и, возможно, о противоположной
направленности заимствований: разнообразие северокавказских рефлексов
может объясняться отражением разных индоевропейских языков в разное
время. Это вероятно тем более, что заимствования из какого-го раннего ин¬
доевропейского источника отмечаются в картвельском (Климов 1969; 1977;

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
211
Гамкрелидзе и Иванов 1984: 877-880), но не наоборот: этот индоевропейский
язык не сохранился (или не обследовался).
Археология же позволяет предположить осуществление ранних контактов
прасеверокавказского с индоевропейскими языками именно на Северном
Кавказе.
2. Майкопская культура. Ещё два десятилетия назад в майкопской куль¬
туре объединяли все памятники СЗ Кавказа эпохи палеометалла, различая два
этапа: ранний — собственно майкопский и поздний — новосвободненский.
Теперь установлено, что это разные культуры и что обе они на Северном Кав¬
казе пришлые.
Распространение майкопской культуры с юга, из-за Кавказского хребта
показано в работах Андреевой (1977; 1979). Исходный очаг лежал в Верхней
Месопотамии, Киликии и Финикии. Это, культура второй половины IV тыс. до н. э.
Гавра XII — Амук F. Гамкрелидзе и Иванов (1984:918) трактуют это продвижение
на север как миграцию ариев, уже сатемизированных, основываясь на соответ¬
ствующих заимствованиях в картвельском и северокавказских, хотя для таких
заимствований есть и более поздние источники (митанийские арии, иранцы),
а в культуре Гавра нет ничего специфически индоевропейского. Сафронов
и Николаева (Николаева и Сафронов 1982; Сафронов 1982) попытались пере¬
вести аналогии Майкопу на более поздний горизонт (раннединасгический III)
и связать его с семитами (амореями), но их сопоставления не столь убедительны,
как предъявленные Андреевой. Сопоставительные таблицы Николаевой по ис¬
кусству показывают скорее несходство, чем сходство, а Сафронов предъявил
аналогии Майкопу не в культуре или в хронологической системе, а в одном
памятнике (Тель-Хуэра), который как частный случай может представлять собой
аномалию (локальная ретардация и т. п.), если не просто ошибку.
Культуру Гавра XII логичнее всего связать с предками хаттов и каш-
ков — апешла, а распространение её на СЗ Кавказа означает появление
там западнокавказских языков — адыгейского и абхазского. Установлено,
что прародина северокавказских языков, в том числе и западнокавказских,
лежала южнее Кавказского хребта и что разделение прасеверокавказского
на восточнокавказские и западнокавказские восходит к VI-V тыс., а в IV они
уже существовали. Позже в археологии не сыскать миграции с юга на север,
которая соответствовала бы продвижению западнокавказских языков к местам
их современного звучания.
Куро-араксскую культуру, вариант которой заходит в СВ Кавказ, справед¬
ливо признать предковой культурой хурритов-урартов и восточнокавказских

212
Этногенез. Том 2. Арии и varia
народов. Культуры Гавра и куро-араксская в IV тыс. сосуществовали, что
и естественно для празападнокавказских и правосточнокавказских языков
после их разделения.
3. Новосвободненская культура. Прибытие новосвободненской культуры
из Центральной Европы было ряду археологов очевидно и раньше — по сход¬
ству керамики и дольменообразных гробниц (ср. Николаева и Сафронов 1974).
Сосуды Новосвободной напоминают бесшейные восточногарцские амфоры,
другие схожи с шаровидными амфорами, третьи — с воронковидными кубками.
Восточногарцские амфоры принадлежат к ранней и очень локальной группе
сакско-тюрингской шнуровой керамики, остальные керамические аналогии,
ещё более ранние, распространены широко по Европе. Однако недавние рас¬
копки А. Д. Резепкина показали связь более наглядно: в новосвободненском
царском кургане оказалась каменная гробница с росписью на стенах, схожей
с гравировкой на стенах гробницы Гёлитцш в ГДР (лук, колчан) даже в деталях
(Резепкин 1987). Гробница в Гёлитцше относится также к культуре саксо-тю-
рингскойф шнуровой керамики, а истоки её обряда и изображений лежат ещё
западнее (Schrickel 1957; 1966).
В общем эта культура третьей четверти III тыс. позже времени Новосво¬
бодной, приходящейся на первую половину III тыс., так что этими аналогиями
намечается не исходная для новосвободненской культура, а лишь очаг ее
происхождения. Видимо, культура саксо-тюрингской шнуровой керамики про¬
исходит из той же мегалитической группы культуры воронковидных кубков,
что и более ранняя новосвободненская культура. Предположить обратное
движение невозможно, потому что ведущие типы Новосвободной не имеют
местных корней, а в Центральной Европе аналогичные типы принадлежат
к давней традиции.
Таким образом, пришельцы из Центральной Европы вторглись в западно¬
кавказскую среду и с течением времени ассимилировались. Такая же судьба
постигла и последующих пришельцев из Европы (с северокавказской культу¬
рой и, возможно, других). Это, однако, привело к значительным изменениям
в речи западнокваказского населения. По заключению Старостина (1085:
74-75) восточнокавказская речь гораздо архаичнее: в западнокавказской
исчезли ларингалы, отпали многие сонанты перед согласными, разнообразие
гласных свелось к двум — а и 6. В качестве компенсанции этой нивелировки
предшествующие согласные стали смягчаться или лабиализироваться (всего
этого не произошло на Восточном Кавказе и, пожалуй, в хаттском). Похоже, что
повлияло вторжение индоевропейских языков [на Западный Кавказ].

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
213
4. Индоевропейский комплекс. Для этнического диагноза новосвобод-
ненской культуры важен анализ её культовых черт и следов мифологии. Многие
из них носят выраженно индоевропейский характер.
В новосвободненских комплексах находят большие медные вилы-крюки,
двузубые, иногда трехзубые, или схожие с ними однозубые крюки. Назна¬
чение их известно по нартскому эпосу и абхазскому быту — доставать мясо
из котла (Ильюков 1979). Как показал венгерский археолог Маккай (Makkay
1983), такие вилы как знаки жреческого или божественного статуса были
широко распространены у индоевропейцев: хеттов, филистимлян, иранцев,
греков (сюда же принадлежат трезубец Посейдона и пятизубцы в гомеров¬
ском жертвоприношении Аполлону) и лишь иногда у их соседей. Но именно
у соседей, в частности евреев, раскрывается их культовая функция: та часть
мяса, которую таким крюком жрец доставал из котла, составляла его долю
(I Сам. 2,13-14).
В росписи на упомянутой новосвободненской гробнице (см. Резепкин
1987) в центре боковой стены изображен огромный персонаж, раскинувший
сидя руки и ноги. Вокруг него по периметру плиты против движения солнца
бегут кони, совершая прадакшину — пиетический обход, бытующий у индоа-
риев (также у кельтов). Кони, судя по их облику (хвост с кисточкой), близки
к куланам, то есть они дикие, а значит, принадлежащие богу — ср. у Топорова
(1978) о двузначности др.-русск. «дивии»: дикие и божьи. Черные кони бога
смерти известны грекам и германцам (Кузьмина 1977). Обходом выражали
пиетет и неиндоевропейские народы Древнего Востока, но, в отличие от ин¬
доевропейцев, они обычно совершали обход против движения солнца, у индо¬
европейцев же обход совершался посолонь, а противоположное направление
полагалось тогда, когда оно касалось мира предков. У индоариев оно было
положено и асурам — предшественникам и противникам девов (богов). На
другой стене, между входным отверстием и стеной с указанным персонажем
изображен схематически («песочными часами») персонаж меньшего размера
с руками и ногами, но без головы (заметим: в могиле погребён мужчина, убитый
ударом в голову), а рядом с ним — оружие: лук и колчан со стрелами. Похоже,
что убитый этот (или его прототип — Яма) направляется к божеству.
Сидящее божество — это либо хозяин мира мертвых, либо, как предпо¬
лагает Ф. Р. Балонов, богиня-мать (в позе роженицы). У индоариев этому
образу соответствует Мать-Земля Притхиви, у греков — Деметра Меланиппа
(«Земля-Мать Черная Кобылица»),у кельтов — Эпона, хозяйка коней. «Ступай
к матери своей земле, — напутствовали покойного индоарии. — ... Раскройся,
земля,... прими его приветливо и мирно» (Ригведа, X, 18).

214
Этногенез. Том 2. Арии и varia
В другой гробнице найдены две парные фигурки собак разной породы (одна
с хвостом калачиком и стоячими ушами — лайка, другая — с прямым хвостом
и висячими ушами — борзая) и разной масти (одна — серебряная, другая —
бронзовая) (Ермолова и Резепкин 1981). Изображения двух разнопородных
собак широко распространены по Древнему Востоку, но тесная связь пары
собак с погребальным культом — характерно индоевропейская. У индоариев
Яму сопровождают две медноцветные собаки Шарбара — «Пестрая» и Удум-
бала — «Черная». У иранского Йимы тоже две собаки. Хороня Патрокла, Ахилл
бросил в погребальный костер трупы двух собак, а пёс Кербер, охраняющий
в греческой мифологии выход из мира мертвых, имел две головы, и имя его
в точности соответствует индоарийскому «пестрый» — там есть и вариант
Карбура. Скелеты собак, в том числе парные, встречаются в андроновских
погребениях, в усатовских, но средоточие обычая класть в могилу покойному
собаку или пару собак отмечается в культуре саксо-тюрингской шнуровой
керамики (Behrens 1964). На серебряной чаше II тыс. из Триалети пара собак
ведет героя к сидящему персонажу — видимо, божеству. У абхазов почиталась
пара божественных собак (Иванов 1978:88). Две волшебные собаки, связанные
со смертью и могилой, фигурируют в восточнокавказском фольклоре.
В новосвободненских могилах есть каменные шары, называемые в месо¬
потамской археологии «игральными» — по-видимому, это предшественники
индоарийских мритапинт— могильных жертвоприношений богам, имевших
вид шаров. Есть и специфически арийские черты. Вместе с фигурками собак
найден ковчежец под охраной поднятого на шесте штандарта в виде колеса
с четырьмя спицами — такого же, как в Махабхарате над сосудом с амритой
(Резепкин 1987) или как в Пенджикентской фреске — над оплакиваемым
покойником. Есть подробность сугубо индоарийская — это форма игральных
костей — не кубическая, что было бы банально, а четырехгранная (чатурашра),
как в Индии; таких костей в царскую могилу положено два набора. В Индии
игрой в кости оформлялось избрание на царство.
Нетрудно заметить, что черты этого индоевропейского комплекса засви¬
детельствованы у двух индоевропейских групп — ариев и греков, а также
на двух концах предполагаемой миграции — в Центральной Европе (следы
у германцев и кельтов) и на Кавказе (следы у абхазов и других северокав¬
казских народов). По заключениям ряда лингвистов, греки и арии после от¬
деления от праиндоевропейского народа составляли единство (Гамкрелидзе
и Иванов 1984: 898-899). Когда это было? Ранее середины II тыс. индоарии
появились в Азии, а судя по степени близости языков Ригведы и Авесты друг
к другу, общие предки индоариев и иранцев, арии, ещё существовали в по¬

У Конкретные проблемы этногенеза. Арии
215
следние века III тыс. Тогда же (ок. 2300 г.), по наиболее обоснованному
мнению, греки появились в Греции с севера. Единство греков и ариев может
восходить к первой половине III тыс., а судя по общности изоглосс, возмож¬
но, в это же единство входили и армяне. Напрашивается предположение,
что новосвободненская культура принадлежит не просто к индоевропейцам,
как у А. Д. Резепкина (1987), а к грекоармяноарийской языковой общности
и прибыла из Центральной Европы.
5. Культурный субстрат в арийском наследии. С этой точки зрения стран¬
но, однако, что черты, которые охарактеризованы как арийские, поскольку
они дошли до нас именно с арийскими народами, оказываются и в культуре
собственно майкопской — в Майкопском кургане и подобных памятниках. Из
общеарийских черт здесь присутствует на серебряном сосуде изображение
священной горы с Двуречьем и озером — Д. С. Раевский (1976) распознал
в этом космографию, характерную для общеарийской мифологии. Есть тут
и прадакшина, совершаемая дикими животными, — идут вокруг озера друг
за другом, как собаки, поющие удгихью в Ухандогья-упанишаде, но против
солнца (сосуд предназначался для погребения). На статуэтке из Мешоко по¬
казана перевязь с поперечными насечками, повязанная через правое плечо
и не имеющая утилитарной нагрузки — на ней ничего не висит. Между тем, она
очень важна, так как изображена тщательно, тогда как прочие детали (глаза,
рот, одежда и т. п.) не показаны вовсе (Формозов 1965: 128-132). Это явно
упавита — перевитой шнур, сигнализировавший принадлежность к благо¬
родным ариям (при обрядах в честь предков его носили через правое плечо,
при некоторых других оказиях — через левое плечо). Что же, и в Майкопе
протоарии?
Объяснение этой странной ситуации может быть двоякое. Первое заключа¬
ется в том, что в майкопской культуре сам Майкопский курган занимает особое,
уникальное положение, знаменуя собой влияние уже новосвободненской
культуры. Это значит, что она появилась ещё во времена Майкопского кургана.
Не только курганный обряд, но и другие черты, которые характеризуют ариев,
оказались в Майкопском кургане именно как результат раннего новосвобод-
ненского воздействия. Это то объяснение, которое предполагает А. Д. Резепкин
(личное сообщение).
Другое объяснение заключается в следующем. Арийские явления в Май¬
копе могут трактоваться не как арийские новации, а как источники арийского
культурного комплекса — как те компоненты культуры, которые были переданы
ариям из багажа древневосточных цивилизаций и стали арийскими с тех пор.

216
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Перевязь через плечо есть на статуэтках по всему Восточному Средиземно¬
морью, в том числе и в Триполье. Мифологема священной горы широко рас¬
пространена на Востоке. О распространенности кругового обхода как акции
пиетета уже говорилось.
Эти объяснения не исключают друг друга. Загвоздка, однако, в том, что
если уж признать возможность такой передачи черт, впоследствии ставших
арийскими, через Кавказ с юга на север, то с какой стати останавливаться на
Майкопе? Можно ведь и Новосвободную признать только передатчиком куль¬
турного комплекса, впоследствии ставшего арийским (или грекоарийским).
Ещё одно явление того же плана — идеи арийской (индоиранской) ми¬
фологии, усмотренные Б. А. Рыбаковым в семантике росписей трипольской
керамики. Некоторые его трактовки убедительны, в частности, когда он
истолковывает рисунок на сосуде как два тела Пуруши (Рыбаков 1965, 2:
22-23). Миф о Пуруше, уподобляющий части тела человека частям вселенной,
В. Н. Топоров (1986) связывает с антропоморфными моделями храмов и со¬
судами именно Триполья. Есть в трипольской керамике и черты, находящие
соответствия в Греции, например, бездонные сосуды для жертвенного поения
земли (Рыбаков, 2:16). На подобных основаниях В. Н. Даниленко причислял
Триполье к индоевропейским культурам. Разумеется, наблюдения Б. А. Рыба¬
кова и В. Н. Топорова свидетельствуют не об иранских или греческих чертах
трипольской культуры, а о трипольском наследии в индоевропейской мифо¬
логии, унаследованном ариями и греками.
Не такова ли была и роль новосвободненской культуры? Против этого гово¬
рит очень большая концентрация этих черт в Новосвободной и генетические
связи этой культуры .
6. Пришельцы в степях. В традиционной археологической системе, однако,
нелегко провести линии преемственности от Новосвободной к позднейшим
культурам ариев и греков так, чтобы учесть параллельный вклад от Триполья.
Но традиционная сеть культур ныне претерпевает радикальные изменения,
а в новой картине культурогенеза возникают неожиданные возможности.
Надежно установлена идентификация катакомбных культур Северного
Причерноморья и Предкавказья с индоариями (Клейн 1980; 1984; Klejn 1984).
Общепризнано этническое определение срубной и андроновской культур как
иранских. Хотя гипотез о происхождении всех этих культур много и, очевидно,
корни этих культур уходят в разные культуры предшествующего времени, все
согласны в том, что языковую преемственность надо связывать с теми корнями,
которые сходятся в ямной культуре II половины III тыс. Это единственный

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
217
способ обеспечить археологическую реализацию общности происхождения
индоариев и иранцев.
Ямную культуру принято возводить по прямой линии к культуре Средне¬
го Стога, датируемой в основном IV тыс. Действительно, преемственность
в керамике и положении покойника налицо, но этим дело и ограничивается.
Кургана в среднестоговской культуре практически нет. Отямной она отлича¬
ется экологическим предпочтением: занимает не степь, а лесостепь. Южная
часть среднестоговской культуры явно находилась под влиянием соседних
культур — здесь практиковались каменные гробницы, кромлехи, в керами¬
ке — амфоры. На поздней стадии новые элементы распространились по всей
среднестоговской культуре: шнуровой орнамент, каннелюры, вертикальные
колонки узоров, амфоры, плоскодонные кубки и — спорадически — курган.
Это именно то, что особенно сближает Средний Стог с ямной культурой. Всё
это тоже можно рассматривать как чужое влияние.
В южной части степной зоны — в Приазовье и Поднепровье, захватывая
степной Крым и СЗ Кавказ — проходит возникшая в эпоху Среднего Стога и по¬
теснившая его полоса ранних курганных погребений и поселений с чернолоще¬
ной керамикой. Ещё в 50-е гг. В. Н. Даниленко заметил, что они отличаются от
расположенных севернее, но трактовал их как местную линию развития. Теперь
здесь выделяется несколько культур, и все они пришлые. Это нижнемихайлов¬
ская культура и другие в Поднепровье, кемиобинская в Крыму и Приазовье
и новосвободненская на СЗ Кавказе, которая, таким образом, вписывается
в эту свиту культур (рис. 1). Всё это культуры мегалитические — с гробницами
дольменного типа, каменными ящиками, кромлехами, закладками и т. п. Они
прибыли из региона мегалитической культуры воронковидных кубков, то есть
из Центральной Европы (Резепкин 1987), и принесли в наши степи курган —
как разновидность мегалитического сооружения.
По представлениям современных исследователей, вместе с нижнемихай¬
ловской культурой и другими названными в Причерноморье оказались ещё не¬
сколько культур: группа вытянутых погребений (выделенная И. Ф. Ковалевой),
группа погребений типа Суворова и Кайнар — с кромлехами и трапециевидны¬
ми ямами (выделенная В. А. Дергачевым). Все они генетически связаны с За¬
падом: для энеолита вытянутое положение покойников — специфика культуры
воронковидных кубков (Телегин 1976), трапециевидные могилы характерны
для мегалитических культур. Нижнемихайловские крепости-загоны для скота
устроены точно так же, как в Михельсберге — со многими проходами через
рвы, скрепленными с обеих сторон камнем. Этими многочисленными проходами
загоны напоминают мифическую авестийскую Вару, устроенную Йимой: у неё

218
Этногенез. Том 2. Арии и varia
девять проходов (Венд. II, 33-38). Михельсбергская культура — периферийная
область культуры воронковидных кубков.
Хурриты
Рис. 1. Карта. Ранние индоевропейцы и их соседи вокруг Черного моря: 1 — Гавра
и майкопская (по М. В. Андреевой), 2 — Новосвободненская (по А. А. Формозову),
3 — куро-аракская (по К. X. Кушнаревой и Т. Н. Чубинишвили), 4 — кемиобинская
(по А. А. Щепинскому и Д. Я. Телегину), 5 — нижнемихайловская
(по Археологии УССР), 6 — вытянутые погребения энеолита
(по И. Ф. Ковалевой), 7 — усатовская (по В. А. Дергачеву),
8 — стелы (по Д. Я. Телегину и А. А. Формозову)
С этим;кругом культур связан и горизонт каменных скипетров в виде головы
коня, распространившийся в сер. IV тыс. по всей полосе степей отхвалынской
культуры на Волге до Триполья и оседлых поселений Балкан. Скипетры изго¬
товлены из серого порфирита с белыми крапинками. На западе этого ареала
скипетров значительно больше, чем на востоке, и они чаще реалистичны, а на
востоке — схематизированы, то есть вторичны. В. А. Дергачев и В. Я. Сорокин
отметили, что на поселениях скипетры залегают в мусоре, а в функциональном

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
219
использовании они зафиксированы только в погребениях типа Суворова.
В среднестоговской культуре их нет совсем, так что преимущественное ко¬
неводство последнего здесь ни при чем. К тому же известны роговые псалии
Среднего Стога, а на скипетрах отчетливо переданы более примитивные уди¬
ла — не с псалиями, а типа капцуга. Трипольские поселения со скипетрами
(Хэбешешти I, Березовское) относятся к периоду В12, и к тому же очень узкому
горизонту принадлежат трипольский сосуд курганного погребения с охрой
в Кайнарах и трипольские глиняные модельки боевых топоров, типичные для
культуры воронковидных кубков. Это свидетельствуете воздействии пришлых
культур на трипольскую.
Конеголовые скипетры связывают культ коня или его головы с представ¬
лением о власти или особом достоинстве. У индоевропейских народов всех
основных ветвей и у некоторых соседей индоевропейцев сохранились следы
культу белого коня, особенно его головы, — культа, направленного на освяще¬
ние царской власти; у хеттов голову коня даже клали с царем в могилу (Кузь¬
мина 1977). В кургане с кромлехом у Золотой балки под Одессой обнаружено
культовое захоронение головы коня. В поселении поздней среднестоговской
культуры Дереивка найдено захоронение черепа и передней ноги коня вместе
с передними половинами двух собак. Это явно ритуальное захоронение, напо¬
минающее Ашвамедху. Но она практиковалась не только ариями — близкие
обычаи существовали у кельтов (хиппомидуа) и римлян (Эквус Октобер). В Де-
реивке это сопоставимо с другими признаками влияния пришлых степняков
на позднюю культуру Среднего Стога.
В нижнемихайловской культуре и в кемиобинской, датируемой тем же
временем, что и нижнемихайловская, и более поздним (она сосуществует
и с ямной культурой), скорченные погребения часто заключены в каменные
ящики, гравированные и расписанные изнутри, как в Центральной Европе и теми
же узорами (Hausler 1958; 1964). Впоследствии эти гробницы разбирались
людьми усатовской и ямной культур и использовались ими для перекрытия
могил и сооружения кромлехов (как в Вербовке, где парно орнаментированные
плиты помещены в кромлехе не симметрично, а беспорядочно, и это надолго
запутало исследователей (ср. Формозов 1969:155-159)).
К обеим культурам — нижнемихайловской и кемиобинской — относятся
антропоморфные стелы, распространенные также в Нижнем Подунавье. Они
тоже использовались вторично для перекрытия ямных могил (Телегин 1971;
Формозов 1969:167-189; Щепинский 1973). Изображения на них находят по¬
разительно точные аналогии на стелах Южной Франции: Т-образные личины,
загнутые пастушеские посохи, боевые топоры, изображения стоп, пары борю¬

220
Этногенез. Том 2. Арии и varia
щихся людей (Hausler 1966). На Симферопольской плите (Бахчи-эли) один из
них убит (изображен вниз головой). В «вычурных» топорах, изображенных
на этой плите (Формозов 1958), можно опознать те же скипетры (рис. 2). По
замечанию Г. Н. Бестужева, загнутые крюком посохи служили знаком власти
именно у индоевропейцев, в частности хеттов, тогда как у неиндоевропейских
народов Азии и в Египте изображались посохи других видов. Связь Ново¬
свободной с этим кругом изображений подчеркивается её посоховидными
булавками и тем, что на новосвободненской культовой вилке (крюке) для до¬
ставания мяса из котла изображены те же два борющихся человека, что и на
стелах. А. А. Формозов (1969) привлек для объяснения смысла этого образа
бытующие на Кавказе космогонические легенды о борьбе двух братьев, симво¬
лизирующих злое и доброе начала. У истоков надо поместить индоевропейские
мифы о Ромуле, убившем Рема, и о Йиме, погибшем от рук брата (аналогичные
семитскому мифу о Каине и Авеле).
На антропоморфной стеле из Керносова изображены жеребец, идущий за
кобылой, и сцена соития женщины с хвостатым богом, идентичным самому идо¬
лу: он тоже хвостат. Такие сцены спаривания воспроизводились при ашвамедхе
(а она адресовалась очень древнему индоевропейскому богу Варуне — греч.
Урану). Этот же хвостатый бог изображен науськивающим двух собак, то есть
он связан и с загробным миром.
7. Фрагмент индоевропейского этногенеза. Напрашивается вывод, что,
хотя книга В. А. Сафронова о прародине индоевропейцев (1985) сделана не¬
ряшливо и содержит ряд спорных положений, основное направление опреде¬
лено им верно: распад праиндоевропейского языка произошел в Центральной
Европе, а у истоков индоевропейцев или их части лежит культура воронковид¬
ных кубков. Можно сделать и другой вывод: та группа индоевропейцев, которая
стала предками ариев, греков и, возможно, армян, пришла в степи Подунавья,
Северного Кавказа, Северного Причерноморья, Крыма из западной части
Центральной Европы в середине IV тыс. с мегалитическими сооружениями,
курганами, чернолощеной керамикой и с культом коня. Их взаимодействие
со Средним Стогом вызвало к жизни ямную культуру.
Под влиянием тех же мегалитических культур на Дону и в Поволжье возник¬
ла Репинская культура рубежа IV—III тыс., для которой характерны скорченные
подкурганные захоронения с охрой, небольшие кромлехи, оградки и закладки,
но посуда — местная: остродонная с высоким горлом и штамповым орнамен¬
том. Из репинской культуры (тоже с преимущественным коневодством) легко
можно вывести афанасьевскую культуру Сибири с её оградками, закладками

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
221
и остродонной сплошь орнаментированной керамикой. Те индоевропейские
заимствования в китайском, для которых нет источников в тохарском или
индоарийском, могут восходить к этой афанасьевской среде, отколовшейся
от греко/армяно/арийской общности. Позже откололись арии.
Такое происхождение создает для предков ариев ситуацию раннего сосед¬
ства с предками кельтов и италиков, что объяснило бы общую только для них
лексику, связанную с религией, погребальным культом, вооружением и царской
властью. Эту лексику арии получили вместе с мегалитической идеей. Стран¬
но, что этой лексики нет у греков и армян. Однако надо учесть, что западные
мигранты пришли не с одной культурой, а с несколькими, и итало-кельтская
лексика могла быть не у всех.
Ешё одна культура мегалитического круга, усатовская, прибыла в первой
половине III тыс. уже с другой керамической традицией — шнуровой кера¬
мики, а перед её победой появились в Триполье ВН — CI многочисленные
изображения собак на керамике. Культура эта наслоилась на трипольскую (как
новосвободненская на майкопскую) и включила в себя богатое трипольское
наследие. Вполне возможно, что через неё предкам ариев и греков перешли
элементы трипольской мифологии. Можно было бы связать с ней курган с кром¬
лехом в Лерне, знаменовавший приход греков ок. 2300 г. с культурой РЭ III.
Но в поисках исходных форм выбор между усатовской культурой и западным
вариантом ямной (нерушайская, погребения с охрой) можно будет сделать
только после раскопок курганов Балканского полуострова.
Что же касается Среднего Стога, то его этнический облик пока не ясен. Та¬
бунное коневодство здесь немыслимо без верховой езды, об обучении которой,
возможно, и свидетельствует появление псалиев. Ознакомление со всадниками
могло породить в представлении южных соседей, незнакомых с верховой ездой
образ обитающих на севере человекоконей, который сохранился как у ариев,
так и у греков. У ариев это чудесные певцы киннары, а у греков — искусные
мастера и охотники кентавры. У индоариев есть ещё один близкий образ — зве¬
рообразные певцы гандхарвы, схожие с греческими кентаврами тем, что очень
охочи до людских женщин. Возможно, в этих созвучных терминах сохранилось
этническое название носителей среднестоговской культуры.
[Послесловие 2007 г. К моменту публикации этой статьи два
частных положения, содержавшиеся в ней, устарели. За несколько
лет я, продолжая работать и размышлять, пришел к иным заключе¬
ниям. Оба относятся к верховой езде ариев. Эти два положения —
трактовки энеолитических скипетров и псалиев.

222
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Зооморфные энеолитические предметы, похожие на каменные
боевые топоры-молоты я еще, поддаваясь общему поветрию, вос¬
принимал как скипетры (навершия) и считал конеголовыми, даже
вместе с другими археологами усматривал на некоторых изображе¬
ния узды. Это давало мне возможность говорить о верховой езде
у энеолитических предков ариев.
Но к 1990 г. я обратил внимание на странные особенности
этих «скипетров» — наличие рога на морде животного, отсутствие
проуха для древка, полированность головы и шершавость тыльной
части предмета. Исходя из них, я пришел к выводу, что эти пред¬
меты использовались как орудия, шершавая часть которых служи¬
ла рукояткой. Привлекши индоевропейский фольклор, я отверг
предлагавшиеся трактовки животного прототипа (конь, носорог,
бегемот) и нашел мифический образ более близкий изображае¬
мому — единорог. А используя миф о единороге и деве, я пред¬
ложил интерпретировать эти скипетры как жреческие инструменты
дефлорации (Клейн 1990).
Предметы, трактовавшиеся украинскими археологами как дере¬
вянные псалии энеолита (Черняков i Шмагл1*й 1983, и др.), быстро
утратили эту свою аттестацию. Но даже если бы это и были псалии,
наличие таковых — не свидетельство верховой езды. Узда с псали-
ями применялась в упряжи повозок. Использовалась ли верховая
езда на начальной стадии доместикации, для меня остается под во¬
просом. Тот аргумент, что она необходима и для охоты на лошадей
и для выпасания табунов, мне не кажется убедительным: охотились
ведь как-то и люди палеолита на лошадей. А чтобы лошадь укротить
и объездить, нужно было сначала ее отделить от табуна и содержать
в загоне или стойле. Вполне возможно, что приучение ее к вьюкам
и повозке предшествовало верховой езде.
В феврале 1983 г. на меня произвел большое впечатление доклад
С. С. Сорокина в Эрмитаже о кентаврах и колесницах. Сорокин считал,
что в образе кентавров отразились первые восприятия оседлыми
Народами Фессалии их степных соседей-всадников. Он даже счи¬
тал, что это было название конкретного степного народа. Правда,
он относил возникновение верховой езды к позднему бронзовому
веку, ко II тыс. до н. э. Но тогда, под впечатлением о «конеголовых
скипетрах» и новооткрытых «псалиях», я перенес идею Сорокина на
энеолит и загорелся написать книгу «Время кентавров» — о предках

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
223
ариев в украинском энеолите. Я написал проспект этой книги и пред¬
лагал ее разным издательствам, обсуждал с коллегами и учениками.
Один из моих бывших студентов, Геннадий Курочкин, даже поспешил
опередить меня с использованием этого названия — опубликовал
в 1994 г. статью «"Эра кентавра" в Евразийской степной зоне и ее
историческое содержание» (Курочкин 1994).
Но я-то уже в конце 1980-х гг. отказался от идеи о давнем воспро¬
изведении всадников в образе кентавров. Я уже знал, что сращение
тулова человека с крупом коня — очень поздний облик кентавра,
порожденный влияниями облика ассирийских керубов, а ранние
кентавры были просто людьми с конскими частями тела — хвостом,
мордой, быть может, копытами. Я уже понимал, что у кентавра более
сложное мифическое происхождение, что истоки образа — в культо¬
вой сфере. И что если и называть эпоху первоначальной общности
греков и ариев временем кентавров, то только в том смысле, что это
было время, в которое существовала общая грекоарийская мифоло¬
гия, а в ней был общий для греков и ариев образ, из которого раз¬
вился индийский гандхарва и греческий кентавр. Моя книга «Время
кентавров» вышла в 2010 г.]

17.0 степном происхождении
индоевропейцев
(по поводу книги Дэвида Энтони «Конь, колесо и язык»)
[В 2007 году П. Кузнецов из Самары прислал мне книгу Энтони
с предложением высказать мое мнение о ней. Из этого выросла
рецензия; которую Кузнецов решил взять в самарский сборник
о бронзовом веке, а я перевел на английский и отослал Джиму Мэл¬
лори в «Журнал индоевропейских исследований». Там она и вышла
в 2008 году. Вышла она также и в сборнике Кузнецова, а украинцы
запросили право на ее перевод и также ее издали — на украинском.
Поскольку она отражает мое современное видение, есть смысл по¬
местить ее и здесь — тем более что все ее предшествующие издания
либо локальны, либо не очень доступны русскому читателю.].
В археологической индоевропеистике, как и во всякой живой отрасли,
крупные труды обычно появляются с интервалом в два десятилетия. Со времени
влиятельных трудов Ренфру и Мэллори (Renfrew 1987; Mallory 1989) прошло
два десятилетия, и вот появился капитальный труд Дэвида Энтони «Конь, колесо
и язык: Как всадники бронзового века из степей формировали современный
мир» (Antony 2007). В книге более 500 страниц, множество отличных карт,
схем, рисунков и цифровых таблиц, библиография составляет более 800 на¬

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
225
званий, в основном на русском, украинском и английском языках, есть также
немецкие и французские работы. Несмотря на интригующее название, годное
для научно-популярной книги, перед нами солидное исследование по про¬
блеме происхождения индоевропейцев — классической проблеме дискуссий
лингвистов, археологов, антропологов, а с недавних пор и генетиков.
Автор — американец (из университета Пенсильвании) хорошо известен как
индоевропеистам мира, так и археологам России, Украины и Молдавии своими
печатными работами, всегда творческими, оригинальными, со смелыми идеями,
своим участием в археологических экспедициях, особенно в Поволжье. У него
давно сформировался свой подход к решению проблемы и своя концепция. Из
нескольких гипотез происхождения индоевропейцев, ныне обсуждаемых, он
отстаивает концепцию степного происхождения. Эту концепцию в археологии
выдвинул Эрнст Вале, подхватили Гордон Чайлд и Мария Гимбутас, а в послед¬
нее время проводил Джеймс Мэллори. Концепция не нова, аргументы тоже.
Акцент на конях, всадниках и колесницах как опознавательном признаке
культуры индоевропейцев муссировался издавна в литературе (всадничество
отстаивали В. Н. Даниленко и Д. Н. Телегин, колесницы — Р. Друз). Но Энтони
придал этим старым аргументам новую жизнь, нашел новые доказательства,
ввел новые методические принципы.
Особый интерес его труду придает то, что он обобщил огромный археологи¬
ческий материал, накопленный в странах Восточной Европы (России, Украине,
Молдавии, Польше) и кроме рассуждений о путях формирования индоевропей¬
ской общности представил западному читателю детальный обзор литературы
и неопубликованных материалов из этого региона, результаты старых раскопок
и экспедиций последних десятилетий. Всё это было недоступно западным
археологам в силу языкового барьера и нераспространенности многих публи¬
каций. У меня даже сложилось впечатление, что задача ознакомления коллег
с малодоступными данными кое-где потеснила исходную задачу решения
индоевропейской проблемы, потому что описываются и те культуры, которые
в эту проблему не включены и аргументацией не являются. Не станем особо
пенять за это автору, но, в общем, это всё-таки две разные задачи.
Сразу отмечу лишь мелкие погрешности в передаче русских названий. Си¬
стематически Молюхов Бугор передается как Молюхор Бугор (с. 216,241-242,
273 и др.), Федорово (федоровская культура) — как Федерово (с. 448 и др.).
Название могильника Цаца (с. 325 и др.) у него передано экзотическим Ца-Ца
(Tsa-Tsa). Балки во многих местах (с. 70, 71, 74, 302, 316, 364, 496) переданы
как Бальки (Bal'ki), а Алакуль — наоборот: как Алакул (Alakul). Похоже, что
автор вообще путает местами русские твердые и мягкие (палатализованные)

226
Этногенез. Том 2. Арии и van а
согласные, а это в русском языке не аллофоны, а фонемы, путать их нельзя.
Его транскрипции не очень точны, а то и просто неверны (например, Съезжее
он транскрибирует так: see-YOZH-yay, то есть СиЙОЖйей — правильно было
бы sYEZzheye).
В книге две части. Первая называется «Язык и археология» (почти как у
Ренфру), вторая — «Открытие евразийских степей».
В первой части шесть глав. В них излагается лингвистическая часть
концепции. В первых двух главах в основном читатель знакомится с осно¬
вами лингвистической методики реконструкции праязыков (глава вторая
так и называется: «Как реконструировать мертвый язык»). Следующие две
главы носят общее название «Язык и время» и различаются подзаголовками.
В них рассматривается хронология распада языка, предкового для индоев¬
ропейских ветвей (проще говоря, ИЕ праязыка), а для этого разбирается
вопрос о глоттохронологии и анализируется связь словаря индоевропейцев
с археологическими реалиями. Две последние главы посвящены вопросам
территориальным. Пятая глава освещает вопрос о локализации протоиндоев¬
ропейского языка, то есть о месте прародины. А в главе шестой разбирается
вопрос о языковых границах и судьбах языка при миграциях. Это вопросы
передачи языка, ассимиляции.
Часть вторая — более пространная, в ней 11 глав. Первая ее глава (глава 7
по общему счету) носит методический характер. Называется она «Как рекон¬
струировать материальную культуру», но это неточное название. Речь идет
скорее о том, как корректно добывать археологические данные (например, как
использовать и оценивать радиоуглеродные даты) и как преодолевать различия
понятийных систем западной археологии и бывшей советской.
Далее, с главы 8 начинается обзор археологических культур Европы (в ос¬
новном Восточной) и их истолкование в рамках избранной концепции. На¬
чинается обзор с неолита Балкан и Северного Причерноморья (гл. 8), далее
следует энеолит того же региона (гл. 9). Затем большая глава (гл. 10) посвящена
доместикации лошади и происхождению всадничества на материалах раннего
степного энеолита. Здесь у автора есть свои очень интересные разработки.
В главе 11 автор живописует кризис земледельческой «Старой Европы» в связи
с ухудшением климата и натиск степного населения на нее в развитом энеолите.
Этот вопрос детальнее разработан с той же позиции В. А. Дергачевым (2007)
в недавно вышедшей на русском книге «0 скипетрах, о лошадях, о войне». Но
Энтони выводит из культуры суворовских курганов ИЕ в Анатолию, приписывая
им строительство Трои I. Глава 12 уточняет изменения, происходившие в фи-

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
227
нальном энеолите на границах степи — в майкопской культуре и в трипольских
огромных протогородах.
Для бронзового века автор реконструирует в степи жизнь на повозках, и,
выводя из репинской культуры афанасьевскую, тракутет это как происхож¬
дение тохаров (гл. 13), а затем намечает районы отпочкования западных ИЕ
языков (в том числе прагерманского) из усатовской культуры через поздние
воронковидные кубки и шнуровую керамику, тогда какямная культура из Вен¬
грии воздействует на культуры Баварии и Австрии, создавая протокельтские
языки, оставшиеся в Венгрии становятся протоиталиками — это урновые поля
и культура Виллановы (гл. 14); формирование индоиранских языков (Синташ-
та) происходит на северной окраине степей (гл. 15), затем рассматривается
объединение степной полосы в единую систему (гл. 16) и следует подведение
итогов (гл. 17).
Такова структура книги.
В книге очень много привлекательных сторон. Обзор современного со¬
стояния материала неолита, энеолита и бронзового века обширного региона
будет полезен не только западным археологам. Для них он просто неоценим.
Но и у нас самих нет такого обзора, на русском языке. Мы ленивы и недоста¬
точно смелы или (можно и так сказать) чересчур осторожны. Энтони проделал
колоссальную работу, и труд его безусловно не пропадет даром.
Полезен и приложенный им к книге инструктаж по применению радио¬
углеродного датирования с учетом ряда современных поправок, особенно
поправки на эффект резервуара: древние люди ели много рыбы, и в их костях
оседал поступавший из океана старый углерод (из воды в организм рыбы,
а оттуда в человеческий). То есть даты этого рода сильно удревнены. Поэтому
нужна поправка по анализу содержания 15-го изотопа азота в человеческих
костях (он тоже поступает из организма рыб). Вопрос только в том, насколько
реальна рыбная диета для данного контингента.
Энтони обратил серьезное внимание на разнообразие миграций, на язы¬
ковые процессы, протекающие при миграциях, на возможности выявления
миграций. Я также занимался этой проблемой (Клейн 1973; 1999), как и ряд
советских ученых (В. С. Титов, Н. Я. Мерперт, И. М. Дьяконов и др.), и жаль,
что наши разработки этого направления остались незамеченными автором
книги. Были и немецкие работы (кроме Шт. Бурмейстера, на которого есть
ссылка, Р. Гахман) — они бы обогатили аргументацию Энтони. Но и тот при¬
мер, который он ввел в обсуждение, очень важен — колонизация территории
американских индейцев четырьмя потоками, каждый со своими особенностями.

228
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Пример показывает, насколько могут оказаться связанными в миграционном
процессе язык, религия и быт.
Энтони придерживается весьма распространенного представления, что если
формы в двух очень отдаленных друг от друга территориально индоевропей-
ких языках имеют общую праформу, то она является общеиндоевропейской,
поскольку не может быть локальным явлением (с. 89). Это представление не
учитывает возможности дальних и быстрых миграций, способных развести
близкие языки на далекие расстояния. Тохарские языки тому пример. Энтони
считает, что это восточное ответвление ИЕ древа, но многое связывает тохар
с германскими и славянскими языками.
Меня объединяет с автором книги неприятие концепции Ренфру, выводя¬
щей индоевропейцев из Анатолии вместе с ранним неолитом, хотя причины
неприятия разные. Этнони упирает на слишком долгий период существования
протоиндоеврорпейского языка от неолитизации до распада (он отводит на
существование всякого языка тысячу лет). Я же основываюсь на нереально¬
сти вывести индоевропейские народы миграциями из Анатолии — нет таких
археологических культур.
Импонирует мне картина, рисуемая Энтони: неолитическая «Старая Европа»
с языками, возможно, афроазиатского типа погибла, а индоевропейский язык
сформировался на ее окраине, из туземных языков населения ассимилирован¬
ного и принявшего неолит. Но мы расходимся в оценке возможностей того, что
это было степное население, на восточной окраине земледельческой Европы.
Мне представляется, что у северной окраины земледельческой Европы не
меньше шансов оказаться прародиной.
Воззрения Энтони на древо происхождения ИЕ языков основаны, по его
указанию, на работе «Дона Ринджа, Уэнди Тарноу и др.» (с. 56-57). По списку
литературы выясняется, что имя второго автора этой схемы перепутано: не
Уэнди Тарноу, а Тэнди Уорноу. Эти пенсильванские исследователи применили
кладистику, разработанную в эволюционной биологии (чем она отличается от
кладистики Грея и Эткинсона, которой автор не принимает?). Они построили
схему, напоминающую не древо, а лестницу, на каждой ступеньке которой от¬
почковывалась одна ветвь. Это как бы один ствол, от которого отходит по одной
ветви на ррзных высотах, а в конце — сразу три ветви (рис. 3.2).
Для решения индоевропейской проблемы есть два пути. Первый — опре¬
делить по глоттохронологии дату распада праиндоевропейского языка (Энтони
называет его протоиндоевропейским), а затем, исходя из реконструкции словаря
этого языка подобрать подходящие реалии в археологических культурах этого
времени. Второй путь — двигаться от реальных индоевропейских языков, наи¬

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
229
более рано зафиксированных. Объединив родственные, найти предковые куль¬
туры для этих частных семей (индоиранской, греко-армянской, анатолийской
и т. п.), затем таким же путем определить более крупные общности (скажем,
грекоарийскую), и т. д. — и, наконец, выйти на индоевропейский праязык.
Для работы вторым из этих путей к ИЕ праязыку, конечно, важна многосте¬
пенность родословной. Но у Энтони она носит очень односторонний характер
(многостепенность отпочкования от ИЕ), тогда как возможна и другая многосте¬
пенность — многостепенность ветвления. Скажем, многие лингвисты признают
промежуточные ступени ветвления — италокельтскую ветвь, балтославянскую,
германобалтославянскую, грекоармянофригийскую и индоиранскую — две
последних входят в грекоарийскую. Огромные и многообразные сходства гре¬
ческого языка и греческой культуры с арийскими отмечает и Энтони (в конце
главы 3). Но он делает из этого половинчатый вывод: диалекты, выделивши¬
еся позднее в греческий язык, соседствовали с диалектами, выделившимися
в языки индоиранские. Если уж признавать такие огромные сходства в языке,
мифологии и обрядности, нужно пойти дальше и заключить, как и делает ряд
лингвистов, что это был один народ, один язык, и что в истории существовало
время грекоарийской общности. Нужно решать, где и когда она существовала.
Энтони предпочитает первый путь к ИЕ праязыку, я — второй. На первый
взгляд оба пути равноправны, и дело только в скорости решения. На деле это
не так. Во-первых, глоттохронология пока не дает однозначной даты. Только
что две авторитетных команды после огромного труда предложили чрезвы¬
чайно расходящиеся даты. Одна указала седьмое тысячелетие до н. э. (Gray
and Atkinson 2003), другая — 3000 г. (Dyen, Kruskal and Black 1992). Одна
устраивает концепцию Ренфру, другая — концепцию Гимбутас — Энтони; по
ее поводу Энтони заметил, что на нее «нельзя полагаться абсолютно, но это,
вероятно, в верном диапазоне» (с. 42). Во-вторых, реконструкция словаря
имеет существенную неопределенность. Какие термины развились из одной
словоформы в данной системе языков, а какие заимствованы, вопрос часто
оказывается спорным.
Есть свои трудности и у второго способа продвижения к праязыку (это воз¬
можное несовпадение развития в культуре с развитием языковым), но там, по
крайней мере, цели ближе.
Перейдем к конкретным возражениям против построений Энтони.
По глоттохронологии наиболее устойчивая часть словаря в 100 слов из¬
меняется за тысячу лет в среднем на 14%, а в 200 слов — на 19%. Если брать
больше слов, процент изменения увеличивается. Но, учитывая накопившуюся
критику, Энтони принимает более медленный темп изменений. Он исходит из

230
Этногенез. Том 2, Арии и varia
10% изменений для всего словаря за тысячу лет. Надо бы обосновать эту цифру
подробнее, но допустим, что она верна.
Далее, Энтони считает, что если словарь не совпадает с другим на 10%, то
языки непонятны друг для друга. Откуда взято это ограничение? Исследова¬
ния Р. М. Фрумкиной (1965) показали, что если текст испорчен более, чем на
30%, то смысл становится непонятным. Правда 30% текста могут оказаться
десятью процентами словаря, но это еще нужно проверить. Так или иначе, из
этого Энтони делает вывод, что за 1000 лет язык становится непонятен прямым
потомкам, то есть он превращается в другой.
Учитывая, что для хорошего чтения «Слова о полку Игореве» (возраст
в 820 лет) требуется перевод, хотя смысл улавливается, можно принять и это
допущение. Но из этого Энтони делает совершенно неправомерный вывод,
что любой язык как ветвь генеалогического древа языков ко времени своего
превращения в другой или другие (в отростки древа) существовал не более
тысячи лет. Он спутал здесь два вида изменения языков. Первый — это их
трансформация в ходе постепенного обновления. Тут можно сказать, что язык
превращается в другой, скажем, за тысячу лет, хотя это незаметно для говорящих
и сугубо условно: еще через двести или пятьсот лет можно отмерить тысячу
лет назад и провести там условную границу. Так что нельзя использовать этот
срок как точную меру того, сколько языков сменилось за, скажем, пять тысяч
лет. Второй вид изменения языка — это его сегментация, деление на дочерние
языки. Тут нет постоянного темпа. Всё зависит от конкретной истории региона.
Народ и язык могут делиться очень быстро в силу исторических событий, а могут
многие тысячи лет существовать примерно на одной территории в постоянных
границах и не делиться вообще.
Скажем, греческий язык с микенского времени изменился значительно (за
три с половиной тысячи лет!), хотя стал ли он другим? В каком-то смысле — да,
но все его называют греческим — и это в другом смысле! — как язык этноса,
как непрерывную языковую традицию.
Поэтому когда Энтони от каждого распада языка откладывает тысячу лет
назад и там кладет начало данного языка (будь то индохеттского, будь то
индоевропейского, или «раннего протоиндоевропейского», или «протоиндо-
арийского>^), это не может считаться основательным.
Энтони всячески стремится уйти от слишком большой близости к длинной
хронологии Ренфру. Поэтому всякий раз при определении возраста языка он
берет самую позднюю из возможных дат и оговаривает: «самое позднее», «по
крайней мере», «не раньше, чем». Но незаметно эти оговорки теряются, и даты
соскальзывают на основную шкалу.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
231
Посмотрим, как Энтони обходится с греческим языком. Он пишет: теперь,
после расшифровки линейного В, ясно, что греческий язык — в Греции, по
крайней мере, с 1650 г., то есть, с микенского времени. Но дальше он исходит
из того, что тут он и начался (кстати, с той же логикой, полсотни лет назад он бы
начинал греческий язык на 800 лет позже). Протогреческий существовал самое
позднее — между 2000 и 1650, возник он, по крайней мере, на 500-700 лет
раньше, то есть выделился из протоИЕ — минимум около 2400-2200. Почему
на 500-700, а не на стандартную тысячу? Вообще-то и на 500-700 лет раньше,
чем 2000 и 1650, это диапазон 2700-2150, но не будем придираться.
Однако всё это при условии, что первыми греками, пришедшими в Грецию,
были микенские ахейцы ок. 1650 г. Как известно, многие не принимают этой
гипотезы, а придерживаются более старой гипотезы Хейли — Блегена, по кото¬
рой греки пришли в Грецию со среднеэлладской культурой около 1900 г. А если
принять поправку Джона Каски (ее обычно все принимают), то с культурой РЭ
III ок. 2150. Это основано на том, что словарь догреческого горизонта грече¬
ского языка в наибольшей мере соответствует раннеэлладской культуре I—II.
Теперь обратимся к индоиранской ветви. Ригведу в Пенджабе Энтони
датирует 1500-1300 гг. до н. э. Это реалистично, имеет хорошие основания.
Появление индоариских имен и терминов на Ближнем Востоке Энтони дати¬
рует по митаннийскому договору 1380 г. и всей династии митаннийских царей
с арийскими именами XV веком. Тогда же появились марьяна в Египте. Но
касситская династия в Вавилоне возникает в XVIII веке, а в Хана на Евфрате —
в XVII, у касситов же имена богов тоже индоарийские — Марутташ и Суриаш.
Это на три века раньше, чем у Энтони. Из своих дат Энтони делает вывод, что
индоарийский появился, по крайней мере, к 1700 г. (дает отступ в два века),
общий же арийский (праиндоиранский) существовал около или до 2000 г.
Ну, из тех данных, которые я привожу, нужно заключить, что индоарийский
уже существовал к 1800 г. (с тем же отступом Энтони в два века будет 2000);
а на самом деле, когда он появился, из этих данных сказать нельзя, и когда он
выделился из общего арийского (праиндоиранского), тоже неясно. Возможно,
значительно раньше.
Надо бы определить для каждой из этих ветвей, словарь которых гораздо
лучше известен, чем праиндоевропейский, их время и их место обитания.
Энтони ссылается на мою работу в индийском журнале (Klejn 1984) по сугубо
частному вопросу — для того, чтобы заметить, что он иначе трактует культуру
Заман-баба (с. 504, прим. 12). Между тем, он предпочел не заметить, что в этой
работе сформулированы аргументы в пользу интерпретации носителей ката¬
комбных культур Северного Причерноморья, или по крайней мере, одной из них

232
Этногенез. Том 2. Арии и varia
как индоариев. И с тех пор (а точнее, с русской публикации 1980 г. — Клейн
1980) эта трактовка была принята многими российскими и украинскими архе¬
ологами. Энтони предпочитает выводить из катакомбной культуры греков, хотя
сам же и признает, что это выведение — наиболее трудное (с. 369). Должен
признаться Дэвиду Энтони, что вывести из катакомбного ареала индоариев
в Пенджаб значительно легче. Догадаться об этой рокировке (катакомбников,
а не срубно-андроновцев!) было нелегко, но как только озарение пришло, всё
очень легко стало складываться.
У катакомбников ведь и распределение краски вполне индийское (стопы,
кисти, лоб), и игра в кости такая, которая во всем мире есть только у индоариев,
и принцип захоронения тот же (соединение с землей), и а в промежуточных
катакомбах Средней Азии есть и арийские очаги и свастика. Кроме того, камен¬
ный боевой топор ваджра индоариев дал в западных финно-угорских языках
(у северных соседей катакомбников) заимствования «вечер» со значениями
«топор» и «молоток», чему соответствует каменный боевой топор-молот
катакомбников. Только у катакомбников обнаружен в большом масштабе ин¬
доарийский обряд соумирания («сахамарана»), и т. д. Есть и проникновение
катакомбников на Ближний Восток в нужные века. Чтобы аргументация Энтони
была основательнее, ему бы стоило как-то разобраться с моими аргументами
относительно индоарийской атрибуции катакомбников. Показать их неточность,
ошибочность, недостаточность.
Если же в катакомбных обществах практиковалась индоарийская речь, от¬
дельная от иранской, то индоиранская общность восходит к ямной культуре
(что является в России традиционным взглядом), а распад индоевропейской
общности отодвигается еще глубже.
Ямная культура у Энтони — та культура, к которой привязана протоин¬
доевропейская речь. Протогерманский происходит из ее воздействия на
Нижнем Дунае на культуры воронковидных кубков и шаровидных амфор.
Действительно все три культуры встречаются на Нижнем Дунае. Но каково
их взаимодействие там?
Ямная культура неоднородна. Ее варианты, выделенные Н. Я. Мерпертом,
очень близки друг другу. Но это на основной территории — от Волги до Ингула.
Тут для нее типична яйцевидная со скругленным донцем керамика с маленьким
венчиком, скупо орнаментированная. В западной же части своего ареала —
в Одесской области, Молдавии, Румынии, Венгрии и Болгарии, где она (во всех
этих местах) называется «культурой погребений с охрой» — это, собственно,
другая культура: ямным в ней остается только погребальный обряд, керамика

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
233
же — совершенно иная — плоскодонная с ручками, и корни ее уходят на
Балканы и в Карпатский регион.
В свое время я предложил именовать эту культуру «нерушайской» по ти¬
пичному памятнику (Клейн 1975). Черняков (1978) неудачно переименовал
ее в «буджакскую» — по названию географического региона. Погребальный
обряд этой культуры — действительно схож с ямной культурой (курган, скор¬
ченное трупоположение, охра). По-видимому, это действительно результат
распространения ямного воздействия из причерноморских степей. Недавно
вышла статья, автор которой, исходя из того, что это другая культура, а с ямной
их связывает только погребальный обряд, отказывается говорить о «ямной
культурной общности»: «рассматриваемое явление следует считать не культурой
(общностью, областью) а особым мировоззрением, своеобразной «мировой
религией», распространявшейся на огромной территории и отразившейся
в погребальном обряде» (Иванова 2005: 87; 2006). Ну, ямная общность
в любом случае остается как классификационная ячейка, но она не должна
интерпретироваться как непременно один этнос. Более того, остается и воз¬
можность распространения культурного влияния собственно ямной культуры
на нерушайскую, а вместе с этим корнем в принципе мог наследоваться и язык
(хотя это вовсе не обязательно).
Однако какова ее стратиграфическая позиция? Ее погребения всегда
прорезают погребения усатовской культуры, она всегда позже, тогда как
воронковидные кубки и шаровидные амфоры прибыли на Балканы раньше
усатовского горизонта. В. А. Дергачев, признающий появление нерушайской
(или буджакской) культуры в результате западной экспансии ямной культуры,
разрабатывает и другие корни нерушайской культуры — из усатовской и культу¬
ры шнуровой керамики. Возможно, следует еще учесть и культуру шаровидных
амфор, а может быть, и поздние отпрыски культуры воронковидных кубков.
Это они могли войти в нерушайскую культуру и придать ей ее смешанный об¬
лик, а не она в них.
Ответвление анатолийской ветви от праиндоевропейского ствола разрабо¬
тано у Энтони откровенно слабо. Что сближает суворовские курганы с Троей I
и почему это должно считаться основанием анатолийской ветви, совершенно
непонятно. Вот близость Трои II—V с баденской культурой давно отмечена
(работы Нандора Калица), а современное изменение хронологии придает ему
другой смысл, чем у Калица — тут можно было бы поискать связь с происхож¬
дением анатолийской семьи языков. Но это совсем другая картина.

234
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Интерпретация афанасьевской культуры как прототохарской — идея не
новая, но она наталкивается на ряд трудностей, поэтому исследователи ищут
другие возможности (см. Клейн 2000; Ковалев 2004).
Теперь разберем основной аргумент Энтони — что шерсть и колесный транс¬
порт имеют в индоевропейских языках терминологию, восходящую к одному
источнику и образованную из индоевропейских корней. Я оставлю в стороне то
обстоятельство, что обычно такие выводы лингвистов оказываются спорными.
Примем их за доказанные. Известно, когда вошли в обиход в Европе шерстяные
ткани и колесный транспорт. Первые проявления повозок — ок. 3600 (следы
повозки под курганом в Флинтбеке, Германия), но массовое появление: 3400-
3000. С шерстью сложнее. Первых домашних овец шерстяного направления
Энтони отмечает уже в 4600-4200 в Хвалынской культуре, 3600-3200 в культуре
воронковидных кубков (Броноцице, Польша), а в новосвободненской культуре
(3400-3100) обнаружена и сама ткань.
Суть в том, что Энтони считает, что, коль скоро эта терминология образо¬
валась из индоевропейских корней, то слова эти возникли с возникновением
индоевропейского языка (гл. 4). А вот это ничем не обосновано. Можно лишь
сказать, что слова эти возникли в нем до его распада, но сам язык мог воз¬
никнуть задолго до этих слов и до знакомства с шерстью и с колесным транс¬
портом. Тут есть одно дополнение: слова образовались в нем, естественно, до
его распада, но после отделения анатолийской ветви, коль скоро в ней вроде
бы общей терминологии колесного транспорта нет. Следовательно, если верно,
что в анатолийской ветви нет этой терминологии, то распад ИЕ праязыка (без
анатолийской ветви) произошел после 3400 г., но насколько позже — неясно,
а анатолийская ветвь отделилась до 3600, но как давно — неясно.
Теперь насчет локализации праязыка. Энтони считает решающим факто¬
ром то, что многими контактами ИЕ праязык связан с финно-угорской ветвью,
а с картвельской ветвью контактов мало и они опосредованные. Это он считает
аргументом против концепции Ренфру и в пользу концепции степной локализа¬
ции. Но степь-то как раз помещается между лесной полосой и Кавказом, так что
отсутствие картвельских контактов говорит и против этой концепции, а в пользу
концепции североевропейской локализации — по соседству с финно-уграми,
и, возможно, их вымершими родственниками.
Особое место в концепции степной локализации прародины занимает по
традиции конь. Само одомашнивание произошло по Энтони в степях, поскольку
там естественная область наиболее интенсивного бытования табунов дикого
коня, тогда как в остальной Европе дикий конь водился лишь в небольших
очагах. Мне представляется, что наилучшими условиями для одомашнивания

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
235
являются не большие табуны и наличие наилучшей среды для обитания дикого
коня, а наличие других домашних животных, подкормки и возможности отбить
животное от стада, а эти условия как раз лучше в земледельческих районах,
где есть небольшие очаги луговой растительности.
Много рассуждая о повозках и жизни на повозках (начиная с репинской
культуры!), Энтони молчаливо подразумевает, что в повозки были впряжены
лошади, тогда как все, что мы знаем о ранних повозках с массивными дере¬
вянными колесами энеолита и бронзового века говорит о впряженных в них
волах. Данные эти собраны А. Хойслером в нескольких работах. Они Дэвиду
Энтони известны. Энтони ни слова о волах не говорит — как не было их. По¬
возки ямной и катакомбных культур — не исключение. Лошади, впряженные
в колесницы-двуколки, начинаются в Европе только с Синташты.
Для лошади до Синташты остаются главным образом функции мясные.
Кстати, состав стада репинской культуры не выглядит очень уж кочевым: 5%
крупного рогатого скота, 9% мелкого, 55% лошади, но 9% свиньи — животно¬
го, совершенно негодного к кочеванию. Для доказательства более кочевого
характера степного населения в раннем бронзовом веке Энтони включает ре¬
пинскую культуру в одну таблицу с ямной (табл. 13.2, почему-то помещенную
после табл. 13.3 — на с. 324). Он сравнивает состав стада в степной ямной
культуре Поволжья (65% овца и коза, 15% корова, 8% лошадь и 5% собака)
с соответствующими данными речных долин Поднепровья (коров 59%, овец
и коз 29%, коня 11%, свиньи 9%, собаки 0,7%). Это сопоставление совершенно
неправомерно. Ведь восточная степь (Поволжье) представлена погребениями,
а западные долины (Поднепровье) — поселениями. В погребениях мясо — как
жертвенная пища, а в поселениях — культурный слой с бытовыми отходами.
Скажем, различие в процентах костей собаки вовсе не означает, что на вос¬
токе, в отличие от запада, собаку ели, или на западе не приносили в жертву.
В функции лошади репинской и ямной культур, по Энтони, входит, возможно,
верховая езда. Энтони считает, что она возникла задолго до использования
лошади в повозке. Об этом свидетельствуют следы от трения мундштука удил
о лошадиные зубы, которые Энтони и его супруга Доркас Браун, а также другие
исследователи выявили на весьма ранних образцах. Идея проверить зубы
лошади на стертость была выдвинута Энтони, и это была блестящая идея. На¬
учились даже различать следы металлического мундштука от костяного и от
кожаных удил. Сначала обследовали зуб жертвенного коня из Дереивки, и зуб
имел следы от мундштука. Казалось, что идея великолепно подтверждена. Но
потом конь оказался впущенным в энеолитический слой сверху — из скифского
времени (по радиоуглеродному датированию). А остальные лошадиные зубы

236
Этногенез. Том 2. Арии и varia
из Дереивки следов мундштука не содержали. Зато такие следы содержали
одновременные образцы из Батая (Казахстан, 3700-3000) и из других одно¬
временных памятников.
Я не знаю, как толковать эти следы. Возможно, это действительно свидетель¬
ства некой привязи, которую использовали на первых этапах одомашнивания.
Что это были удила, всё же сомнительно. Потому что на двух из трех первых,
самых ранних изображений всадников (рис. 16.3 — оттиск печати из Киша
2350-2200, печати из БМАК 2000-1800 и Абакаллы 2050-2040 из Ура III) нет
удил, а есть стрекала (бодцы), а на третьем управление конем вообще не изо¬
бражено. Энтони приводит (рис. 15.15) ранние изображения предшественниц
колесниц — быстрых двуколок Ближнего Востока, запряженных парой онагров
или ослов, из Тель Аграба 2700-2500 и Канеша II 1900. Оба изображения не
показывают ни удил, ни псалий. Вожжи привязаны к кольцам в носу обоих
эквидов там и тут.
Однако Лэмберг-Карловский толкует эти изображения в пользу раннего
всадничества в степях. Он считает, что Энтони всё-таки ближе к истине, чем его
противники (М. Левина и др.), поскольку в Месопотамии конца III тыс. всад-
ничество как-никак есть, а лошадь там была заимствована (Lamberg-Karlovsky
2002: 67) и на нее переносили название осла («горный осел»). Значит, в степях
всадничество должно было начаться раньше. На тысячу лет?
Но даже если признать раннее появление всадничества, это мало что меняет
в нашем представлении о применении лошадей в ямной культуре. Сам же Энтони
признает, что всадники использовались лишь при выпасе табунов и очень долго
не имели военного значения, разве что при угоне табунов.
Гораздо больше должно измениться в наших представлениях, если мы вместе
с Энтони признаем, что подвижные дома — дома на колесах, были введены
не в скифское время, а на две тысячи лет раньше. Но для обоснования этого
положения у Энтони есть только косвенные аргументы — отсутствие следов
поселений этого времени, состав стада (хотя, как видим, в репинских и ямных
поселениях есть свинья). Да, население было очень мобильным, дома были лег¬
кими, похожими на современные кибитки. Повозки, везомые волами, вероятно,
использовались для их перемещения на новое место. Но для обоснования идеи
столь ранней замены легкой кибитки домом на колесах нужны дополнитель¬
ные доказательства. Лучшим доказательством были бы изображения. Их нет.
А большое количество керамики противоречит этой гипотезе: при кочевании
обходятся менее ломкими сосудами.
Я выдвинул так много возражений против положений Энтони не потому,
что книга плохая. Напротив, на мой взгляд, книга очень хорошая и полезная.

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
237
Я прочел ее с большой пользой для себя. Просто при нынешнем состоянии
фактуальной базы по этой проблеме возможны разные трактовки, и я при¬
держиваюсь иной, чем Энтони. Но его книга хороша тем, что в ней фактуальная
база представлена лучше, чем где бы то ни было, и можно следовать за автором
в его выводах, а можно трактовать проработанный им материал по-иному. Это
лучшая характеристика книги по проблеме происхождения индоевропейцев
на сегодняшний день.

18.	Грекоарии в Северном Причерноморье
[В этих тезисах, отосланных в 1996 г. в Мариуполь на конферен¬
цию по изучению культурных связей Украины с Грецией, я изложил
идею и план дальнейшего изучения этногенетических корней индо-
иранцев: углубление в прошлое требует расширения охвата и вклю¬
чения родственных народов — армян и греков. Такие разработки,
особенно мифологических систем сравнительно с материалами
археологии, у меня есть. Они проделаны еще тогда же, в 80-е годы,
особенно на базе индоиранских материалов. Но требуется еще и раз¬
работка греческих материалов, а это я проделать не успел —увлекся
другими темами (гомеровским эпосом, славянским язычеством,
возобновлением теоретических исследований). Можно сказать,
написано полкниги. Успею ли я сделать всё, что необходимо для
второй половины, не знаю (Примечание 2007 года: успел и сдаю
в печать). Это и была та книга, которую я намеревался назвать «Время
кентавров», а потом усомнился в пригодности этого названия, хотя
не отверг его полностью (намеревался оговорить его условность).
Помещаю здесь пока этот набросок. В мариупольских тезисах ссылки
были сокращенные — только на имена авторов и даты работ, здесь
я их раскрываю.]
1.	Близкое родство индоарийских и иранских языков, а равно и их мифо¬
логических систем побуждает лингвистов полагать, что эти группы населения
составляли некогда один народ (ариев), который разделился надвое незадолго

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
239
до древнейшей фиксации этих языков. Самый древний текстовый памятник
иранцев, Авеста, к VII в. до н. э. существовал уже несколько веков, отдельные
его мотивы возводятся ко II тыс. В Индии гимны Ригведы были жестко коди¬
фицированы в устном исполнении в конце II тыс., позже записаны. Однако
индоарийские термины есть в хеттских текстах сер. II тыс. до н. э., а их заим¬
ствование произошло на несколько веков раньше. Разделение общеарийского
языка предположительно относят к самому началу II тыс.[, в чем я сомневаюсь,
полагая его гораздо более ранним].
2.	В индоевропейской языковой семье ближе всех к арийским стоят грече¬
ский и армянский (возможно, также фракийский). Лингвисты предполагают,
что после разделения общеиндоевропейского праязыка должна была некоторое
время существовать выделившаяся из него общность, предковая только для
этой группы языков (Birwe 1955, Crossland 1973, Дьяконов 1982, Гамкрелид-
зе — Иванов 1984). Этому соответствуют и тесные связи трех территориально
разобщенных мифологических систем — греческой, индоарийской и иранской
(у всех есть кентавры, тритон, Уран и др.). Назовем этот предполагаемый язык
грекоарийским, а население, на нем говорившее, — грекоариями.
3.	Современная методика исследований этногенеза настороженно относится
к совмещению этноса с языком и археологической культурой, особенно к со¬
вмещению их границ. Однако нет и оснований исключать связь этих явлений,
особенно когда речь идет о первобытной эпохе и о сходстве весьма удаленных
друг от друга очагов. Поэтому правомерны вопросы о том, где была территория
грекоариев, а также когда существовал этот народ и с какими археологическими
памятниками его можно связать. Проследим все три секвенции — греческую,
индоарийскую и иранскую — в глубь веков.
4.	В Греции давно обнаружили доиндоевропейский субстрат (Kretschmer
1896, Krahe 1939). Греков выводят с севера, предположительно из Нижнего По-
дунавья. К концу XIV в. до н. э. они, однако,уже проживали в Греции, поскольку
язык микенских табличек на Крите и на материке оказался раннегреческим.
Вторжение их относят к одной из резких перемен конца III тыс. — к на¬
чалу СЭ (Haley & Blegen 1928), то есть ок. 2000 г. или к началу РЭ III (Hiller
1986, Xirotiris 1986), то есть ок. 2300 г. В Лерне на месте «дома правителя»
пришельцы возвели курган, так что в своем исходном очаге они относятся
к курганным культурам.
5.	Индоарии вторглись в Индию с севера незадолго до сер. II тыс. до н. э.,
перед самым составлением Ригведы, а до того жили в умеренном климате на

240
Этногенез. Том 2. Арии и varia
равнинах с большими реками, текущими с севера на юг. В языке их и куль¬
туре сохранились следы контактов с финно-уграми (Haley & Blegen 1928).
Поэтому их помещают в степной полосе Евразии и по многим показателям
отождествляют с населением круга катакомбных культур первой пол. II тыс.
[по радиоуглеродной хронологии — к III тыс.] (Клейн 1980, Klejn 1984) или
андроновских культур (Кузьмина 1981, 1983, 1986; 1994). С андроновским
кругом увязка производится по облику керамики, с катакомбным — по многим
показателям: культовая окраска частей тела, распространенность игры в кости,
специфическая концепция захоронения покойников (предание земле), боевой
топор-булава с четырьмя выпуклинами (ваджра) и т. п. Кроме того, андронов-
ские памятники датируются слишком поздно, чтобы из андроновского круга
можно было вывести индоариев. Катакомбный круг предпочтительнее, а это
смещает исходный очаг индоариев к западу [и отодвигает в III тыс.].
6.	Иран на памяти письменной истории принадлежал неиндоевропейским
народам и был заселен иранцами на рубеже I тыс. до н. э. (Грантовский 1970).
Так же как индоарии, они сохранили культурные свидетельства обитания
в степях, и их связывают там со срубной и/или с андроновскими культурами.
Тут концепция захоронения покойников полностью совпадает (предохранение
стихий от соприкосновения с мертвым телом).
7.	Общеарийское прошлое индоиранцев (индоариев и иранцев), до разде¬
ления погребальных концепций, протекало, видимо, там же: в финно-угорских
языках есть и заимствования из общеарийского (праиндоиранского) состояния
(Kalima 1936, Joki 1973, Абаев 1981). Это состояние относится ко времени, когда
обширную зону степей — от Волги до Дуная — занимала сравнительно одно¬
родная ямная культура (III тыс. до н. э.[, по радиоуглеродной хронологии —
конец IV — начало III]), а степные пространства далее на восток — вплоть до
границ Китая — были заселены родственными европеоидными скотоводами.
8.	Грекоарии должны были существовать еще на ступень глубже. Явственные
следы арийской или даже индоарийской культовой специфики обнаружены
в могилах новосвободненской культуры Сев. Кавказа начала III тыс. [по радио¬
углероду конец IV тыс.] (Клейн 1984,1990, Резепкин 1987а). Но это дальний
отрог. Пла£т родственных культур с чернолощеной керамикой и мегалитиче¬
скими проявлениями протянулся туда из степной полосы северного побережья
Черного моря, где он датируется более ранним временем. Там расположены
памятники степного энеолита IV тыс. — суворовские и т. п. (Алексеева 1985,
1992, Дергачев 1989). Вероятно, это и есть ядро грекоариев. Корни всего этого

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
241
блока культур (как видно по новосвободненским находкам в Кладах) уходят
в Центральную Европу.
9.	Вот пример археолого-мифологической этимологии. Хотя греч. «кен¬
тавр», инд. «гандхарва» и иран. «гандарева» не дают правильного языкового
соответствия, образы этих полуконей-полулюдей схожи (Kuhn 1852, Meyer
1883, Dumezil 1929). Сходство выглядит еще более близким, если учесть, что
четвероногость греческих кентавров — результат восточного влияния, а ранние
кентавры были однотипны с сатирами и силенами. Кентавры и их арийские
соответствия были попечителями возрастного класса, демонами-охранителями
добрачного состояния людей: все они появлялись на свадьбе, грозили смертью
жениху и претендовали на невесту. Полуконей-полулюдей упоминают как
северных соседей древние китайские авторы. Аналогичную мифологическую
фигуру представлял собой «Керносовский идол» на Украине (IV тыс.) — че¬
ловек со звериными ушами и хвостом, участвующий в сцене соития (Крылова
1976). Открытость его внутренних органов со спины («скелетный стиль») под¬
черкивает его демоническую природу (представление, сохранившееся у ряда
индоевропейских народов), а две собаки характеризуют у ариев причастность
к загробному миру.
[Здесь приведен только один пример — гандхарвы-кентавры,
но у меня разработаны и другие: стелы, киклоп-дракон. См. книгу
«Время кентавров», 2010.]]
10.	К началу III тыс. греки, фракийцы и армяне должны были уже отделиться
от ариев и значительную часть III тыс. прожить где-то в Нижнем Подунавье
или в Карпатском регионе. Культуру их там еще предстоит идентифицировать.

19.	Индоарии и скифский мир:
общие истоки идеологии
[После небольших публикаций 1983-1984 гг. по индоарийской
проблеме я засел за большую работу по этногенезу этой части индо¬
европейцев и в 1985 г. подготовил доклад для Кемеровской конфе¬
ренции. В процессе подготовки, как обычно, показывал свои наработ¬
ки коллегам в Институте археологии (Ленинград), куда я постоянно
ходил в библиотеку, в Институте Востоковедения, расположенном
с ним в одном здании на набережной Невы (в Новомихайловском
дворце), коллегам из Эрмитажа (на той же набережной). Они читали
мои тексты и делали свои замечания. Эти коллеги наполовину были
моими бывшими студентами. В Кемерово сам я не поехал. А доклад
и замечания мы туда послали. Но в Кемерове издать полностью ни
доклад, ни его обсуждение не представлялось возможным. Тут по¬
явилась идея все отправить в журнал.
Еще в 1980 г. востоковедческий журнал «Народы Азии и Африки»
проводил круглый стол по изучению скифов. Я в этом обсуждении
участвовал (напечатана была моя небольшая статья «Третья гипотеза
о происхождении скифов» — Клейн 1980). После освобождения
из лагеря журнал меня всячески поддерживал. Именно там была
вскоре опубликована моя первая большая публикация по Гомеров¬
скому эпосу. Вот туда мы и отправили доклад и замечания (разуме¬
ется, доработанные) с предложением организовать новый круглый

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
243
стол — как бы продолжение прежнего. В1986 г. идея была принята,
и в 1887 г. доклад и обсуждение под рубрикой «Круглый стол» по¬
явились в журнале.]
1.	Диспозиция. Со времени лингвистических работ К. Мюлленго-
фа и В. Ф. Миллера, которыми установлено ираноязычие скифского мира
(Mullenhoff 1866; Миллер 1881-1887), прошло более 100 лет. Более полу¬
века тому назад М. И. Ростовцев представил культуру скифских народов как
соединение и борьбу двух начал — наследственного иранского и приобре¬
тенного греческого. Затем — в развитие еще одной идеи М. И. Ростовцева —
М. И. Артамонов и С. И. Руденко выявили в этой культуре более ранний импульс
цивилизаций Древнего Востока. Многие искали под всеми этими вкладами
древнейшую местную этническую основу, родственную этносам Кавказа
и лесной полосы. В последнее десятилетие рядом с иранским компонентом
неожиданно выступил индоарийский как один из важнейших и исконных.
Если иранский компонент скифо-сарматской этнической культуры был вве¬
ден в науку лингвистами, а другие вклады выявлялись изучением материальной
культуры, включая изобразительное искусство, то индоарийский компонент
обратил на себя внимание в духовной культуре, в частности в мифологии, где
он, однако, поначалу выступал слитно с иранским — как нераздельная часть
общеарийского наследия. Показателем такого подхода была книга Г. М. Бон-
гард-Левина и Э. А. Грантовского «От Скифии до Индии» (1974/1983).
Представляется интересным выделить индоарийский компонент, опреде¬
лить его роль в сложении скифо-сарматского мира и выявить археологическую
реализацию этого вклада. Выполнение этой задачи начато работами 0. Н. Тру-
бачева, Л. А. Лелекова и моими, причем мы имели возможность опереться на
ценные разработки А. М. Мандельштама, Е. Е. Кузьминой и других исследо¬
вателей. Автору этой статьи, кажется, удалось нащупать и первичную основу
связи скифов с индоариями.
2.	Происхождение скифов. Пока происхождение скифов связывалось
исключительно со срубной культурой Заволжья или с культурами Енисейских
степей, а индоариев вели в Индию из Ирана, прослеживая истоки серой рас¬
писной керамики, общий корень этих народов отыскать было нельзя. Новые
возможности открылись в связи с переоценкой роли катакомбных культур
бронзового века.
Более 20 лет назад была выдвинута гипотеза о генетической связи между
катакомбными культурами бронзового века и кочевым скифским населением

244
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Причерноморья (Клейн 1963; 1980). Если срубную культуру связывали со
скифами керамика и прототипы стрел, а сибирские истоки призваны были
объяснить общность звериного стиля, то новая гипотеза основана на связях
по форме могил, составу стада, кочевому образу жизни и пр.
Главная опора сторонников восточной прародины скифов — версия Ге¬
родота о приходе скифов из Азии, противопоставленная им рассказу самих
скифов, считавших себя исконным населением Северного Причерноморья. Эта
миграционная версия оказалась ошибкой «отца истории»; он принял эпопею
о возвращении скифов из первого похода в Азию (о котором он не знал) за
альтернативную легенду. Идея об этой ошибочной подстановке, впервые вы¬
сказанная мною в 1951 г., была принята М. И. Артамоновым (он развивал ее
в ряде работ) и независимо выдвинута до него Б. Б. Виноградовым (Клейн
1951; 1975; Виноградов 1964; Артамонов 1970; 1971а; 19716; 1974). Такой
параллелизм говорит о том, что идея напрашивалась.
Д. С. Раевский отстаивает достоверность версии Геродота, исходя из на¬
личия у Аристея иной, независимой версии о приходе скифов из Азии с другим
перечнем народов, теснивших друг друга с востока. Однако сведения об Ари-
стее во многом сказочны, его рассказ о столкновениях народов мог относиться
и к временному пребыванию скифов в Азии в эпоху походов (Раевский 1977:
192, прим. 1; ср. Иванчик 1987), в качестве же легенды о происхождении этот
рассказ также представил все тот же Геродот, исходя, естественно, из своего
понимания.
Учитывая важность формы могил для становления гипотезы о генетической
связи между катакомбными культурами и скифским миром, нетрудно увидеть,
что эту гипотезу ослабляло отсутствие ранних скифских катакомб (Смирнов
1966: 5,190; 1975:4). Конечно, двухвековой разрыв между катакомбами брон¬
зового века и скифскими можно было объяснить отливом скифского населения
из Причерноморья в азиатские походы, но все же лакуна не должна была бы
быть полной. По представлению видных скифологов, разрыв достигал тыся¬
челетия, так как катакомбная культура пресеклась в середине II тыс. до н. э.
(Тереножкин и Ильинская 1983: 82-83). Но если на Украине и в Подонье она
действительно была сметена близко к этому времени, то в Предкавказье дожила
до железного века (Иерусалимская 1958). Ныне эта лакуна и вовсе закрыта:
нашлись ранние скифские катакомбы (Дворниченко 1968; Ольховский 1977;
1978; Гошко и Отрощенко 1986), равно как и ранние савроматские (Смирнов
1972; 1973).
Поскольку ираноязычие рано охватило степную полосу далеко на восток
и анализ топонимики (совпадение ареалов) позволяет говорить об ираноязы-

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
245
чии срубной и андроновской культур (у скифов и сарматов — другой ареал,
не совпадающий с иранской гидронимикой — Березанская 1982; Членова
1984а; 19846), надо полагать, что ираноязычие скифов и сарматов обусловлено
срубным вкладом.
Чем же тогда отложился в этнической культуре скифского мира катакомб¬
ный компонент? Сегодня об этом можно сказать определенно: он отложился
индоарийским вкладом.
3. Происхождение индоариев. До недавнего времени археологи если
и искали исходный очаг индоариев на севере от Индии, в зоне степей, то
только в восточной ее части. Это казалось само собой разумеющимся: ведь
Индия лежит к востоку от Ирана — места обитания родственных племен
степного происхождения. Отсюда увлечение объяснительными возможностя¬
ми андроновской миграции на юг: с нею связывали сначала происхождение
ариев вообще (Дьяконов 1956:150-151; 1961: 42; Кузьмина и Смирнов 1977),
потом — только индоариев (Кузьмина 1981; 1983). То и другое невозможно
хотя бы по причинам хронологическим: индоарии появились в Передней Азии
до андроновской и срубной миграций (Клейн 1980; Лелеков 1980; Курочкин
1981). Вероятно, продвижение срубников на юг обусловило западноиранскую
принадлежность парфян (их родство с персами), а андроновская культура
с ее культом огня, разведением верблюдов и неприятием свиньи послужила
исходным очагом авестийских иранцев.
Интересное совпадение керамических традиций андроновцев и позд¬
неведийских индоариев (Кузьмина 1983) придется объяснять как-то иначе,
возможно, ранним иранским вкладом в культуру индоариев, для чего есть
и другие основания (Клейн 1983). 0 такой возможности говорит и тот факт, что
керамическая терминология ведийских индоариев находит наиболее богатые
гнездовые соответствия не в древнеиндийском, а именно в иранских языках
(Кузьмина 1983: 30-31).
Высказанная в 1962 г. идея двух историков о миграции индоариев в Индию
из круга катакомбных культур Причерноморья (Berzin and Grantpovsky 1962)
родилась раньше своего времени: она осталась не замеченной археологами,
да и сами авторы о ней не вспоминали целых два десятилетия. За эти 20 лет
многое изменилось (см. Клейн 1980: 36-37). Теперь уже идея была введена
в науку заново, на археологической основе (Клейн 1980: 37-38), и началась
ее разработка (Klejn 1984; Синюк 1983; Кияшко 1984).
Ведийских индоариев многое связывает напрямую с причерноморским
катакомбным очагом: погребальные традиции (сахамарана —«соумирание»

246
Этногенез. Том 2. Арии и varia
жены, супружеские позы погребенных в связи с обрядом дикша); окраска
в красный цвет ног, рук и черепа; специфическая игра в кости и необычная
форма игральных костей; отсутствие свиньи (в отличие от срубной культу¬
ры) и верблюда (в отличие от андроновской); состав жертвенных животных
(конь, собаки и др.). В памятниках переходного характера (и по территории,
и по составу) есть, наряду с катакомбами, очаги разных очертаний в типично
индоарийском наборе: квадратный (ахавания), круглый (гархапатья) и полу¬
месячный (дакшина). Соседство катакомбников с культурой ямочно-гребенча¬
той керамики вполне соответствует языковым контактным связям индоариев
с финно-уграми, из чего получает объяснение и облик ваджры — оружия
Индры (обнаружено ее археологическое соответствие).
Катакомбные комплексы степного облика есть и в Передней Азии, тем
самым подтверждаются сведения, полученные из письменных источников
об индоариях в Митанни и Палестине. Любопытно, что портреты митанний-
ских ариев на рельефе Хоремхеба (гробница Хоремхеба, Лейден, Нидерл.
Муз. Древн. — Semper 1936, Tafel: Gefangene Syrer, lb, 2b) поразительно
схожи с реконструированным портретом катакомбника, выполненным по
черепу М. М. Герасимовым (1955, рис. 184 и 186), который не видел этого
рельефа.
Разумеется, в Индостане арийский этнос катакомбного происхождения
скрещивался с другими этносами — местными (дравиды, мунда) и пришлыми
(иранцы, фригийцы, или бхригу, — последние принесли в Индостан кремацию
с урновым захоронением. Элементы культуры Ватя и других культур среднего
бронзового века Венгрии выявлены итальянскими археологами в долине
Свата в Пакистане в памятниках XIII—XI вв. до н. э. (см. StacuL 1971; 1974).
Итальянцы не предложили этнического определения миграции, но в среде
индийских ученых давно бытовало предположение, казавшееся фантастичным,
о том, что ранние иммигранты среди ариев — бхригу — это фригийцы (см.
Косамби 1968: 89-90).
4. Импликация и задачи. Таким образом, у скифов, с одной стороны,
и у индоариев — с другой, значительная часть культурного багажа имеет
один и тот же источник. Из наличия общего источника вытекает возмож¬
ность обнаружить сепаратные культурные связи (сходства) между этими
двумя народами, то есть те, которые охватывают только их. Это было бы
также способом проверки и подтверждения обеих гипотез — о восхождении
и скифов и индоариев к катакомбному кругу культур. Такие связи действи¬
тельно обнаруживаются.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
247
5.	Языковой субстрат. При явном ираноязычии скифов и сарматов, не¬
сомненном для всякого, кто читал работы В. И. Абаева (1949; 1958—1973;
1965 и др.), в языке их улавливается некоторый компонент, близкий к индо¬
арийскому, — видимо, субстрат. Выявлению этого субстрата посвящена серия
статей 0. Н. Трубачева (выходят начиная с 1975 г. — 1978; 1977; 1978; 1979;
1980; 1981 — последняя статья содержит систематическоое изложение итогов
исследований). Исследователь пришел к выводу о реликтовом сохранении
живой индоарийской речи в скифское время на Северном Кавказе — у синдов,
именуемых в античных источниках «народом индийским». И количество по¬
стулированных 0. Н. Трубачевым совпадений, и его вывод (в такой его форме)
вызывают сомнения. Увлеченность привела к преувеличениям и натяжкам
(Грантовский и Раевский 1980). Но некоторую часть совпадений (по оценке
Л. А. Лелекова, около 20 случаев) приходится признать надежной (Лелеков
1978: 225). Сюда относятся имена Палак и Таксака, слово «састер» («шастра»)
в Херсонесской присяге, слово «проседа», пракритизмы в фонетике и др. Вряд
ли в скифское время на Северном Кавказе звучала чистая индоарийская речь,
но примесь индоарийских слов и элементов произношения в скифской речи,
несомненно, была, и не только на Северном Кавказе, но и шире — по всей
Причерноморской степи.
Было бы странно, если бы этого субстрата не было; в культуре скифов индо¬
арийский компонент очень богат.
[К тому же новейшие лингвистические разработки (из русских исследо¬
вателей это С. В. Кулланда 2005; 2011) показали, что скифский язык принад¬
лежал к юго-восточной группе иранских вместе с пуштунским, а не был близок
осетинскому, из которого восстанавливается сарматский.]
6.	Комплекс коня. В самом центре Скифии, у Эксампея на Гипанисе, пред¬
полагается широко почитаемое святилище скифов, где, возможно, происходили
празднества, связанные с закланием коня (Граков 1968: 102,112; Раевский
1980; ср. Бессонова 1983: 67-68). Это обряд, в котором, по реконструкции
Д. С. Раевского, «временный царь» получает во владение на год ту землю, ко¬
торую объедет на коне за день (от восхода до заката), и затем предается смерти
следом за своим конем. Объезд земли на коне и связь с годичным сроком дают
некоторую аналогию с другим важным ритуалом, в котором участвует конь, —
с ритуалом ашвамедхи (Кузьмина 1987).
С конем связано общеарийское божество Апам-Напат — ведийский
«Внук (или Потомок) Вод», по Авесте — хранитель священного озера Во-
урукаша, «имеющий быстрых коней» (Яшт V, 72; Ясна 25 и др.). Со слов

248
Этногенез. Том 2. Арии и varia
скифов Геродоту (IV, 52) было известно, что в истоках Гипаниса есть озеро,
у которого пасутся дикие белые кони. Б. А. Рыбаков (1979: 35-36) счел это
за достоверное сообщение о реальном озере и реальных конях и увязал его
с летописным рассказом Владимира о его охоте на диких коней на реке Роси.
Из рассказа Владимира действительно следует, что дикие кони в тех местах
еще водились в скифское время (раз уж они сохранялись и в киевское); но
в истоках Гипаниса (Буга или его притока) нет озера, а дикие лошади, как
и вообще дикие животные вне Заполярья, в норме не бывают белыми. Зато
именно белый конь требовался для жертвоприношения в ведийских и иранских
ритуалах (Кузьмина 1977), а Д. С. Раевский показал, что размещение Эксампея
у середины Гипаниса, а озера — в истоках надо проецировать не столько на
реальную карту, сколько на мифологическую модель страны — «скифский
квадрат» (Раевский 1977:83-84; Лелеков 1972; 1976). Поэтому есть основания
полагать, что в рассказе скифов Геродоту об озере с дикими белыми конями
на центральной линии «скифского квадрата», севернее святилища, отразилось
представление об озере Воурукаша с «быстрыми конями» Апам-Напата. Эти¬
мология устанавливает, что в индоевропейских языках исходным значением
слова «дикий» было «божий» (Топоров 1978; Иванов 1979).
Функционально этому божеству соответствует скифский Тагимасад: по
Геродоту (IV, 59), Тагимасад аналогичен Посейдону, а Посейдон соединяет
функции водного бога с инкарнацией в конях (Littleton 1973; Бессонова 1983:
50-52). По имени Апам-Напату близок Нептун.
К общеарийской основе у скифов добавляется индоарийская специфика.
Она проявляется в четырех обстоятельствах:
1.	[Ашвамедха]. Оба народа — индоарии и скифы — практиковали
ашвамедху, обряд жертвоприношения коня царем, в одинаковых формах
и в связи с календарной обрядностью. У индоариев год продолжалось стран¬
ствование избранного коня по разным землям, а за ним следовало царское
войско для захвата этих земель под власть царя. В конце же года полага¬
лось коня удушить и, разделив на три части, похоронить, принеся при этом
в жертву собаку, быков и 360 лошадей — по числу дней в году. Коней этих
нужно было разместить 20 группами по 18 лошадей в каждой. Как подметил
Л. А. Лелеков, именно эта картина и открыта раскопками Н. И. Веселовского
в знаменитом Ульском кургане на Северном Кавказе и даже расположение
коней у столбов такое же: 20 групп по 18 лошадей в каждой (Лелеков 1978:
119-120). А Ф. Р. Балонов обратил внимание исследователей на то, что не
только в этом, но и в соседних курганах вообще нет могилы человека, так
что это не могильник царей, а святилище с захоронениями священных коней,

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
249
удушенных при отправлении ашвамедхи (Балонов 1983а; 19836). Д. А. Мачин-
ский и Е. Е. Кузьмина истолковали изображение на серебряной Чертомлыцкой
вазе как сцену удушения скифами коня, приносимого в жертву (Мачинский
1973; 1978; Кузьмина 1976).
По замечанию Э. А. Грантовского, с группировкой коней в Ульском курга¬
не можно сопоставить тот факт, что в осетинском языке сохранились следы
восемнадцатиричного счета (в котором 18 — порог словообразования чис¬
лительных, обозначаемый иначе, чем предшествующие цифры натурального
ряда) (см. Ковалевский 1886:177-180).
К этому я хотел бы добавить, что цифра «18» вообще не имеет каких-либо
календарных обоснований и должна объясняться некими навыками счета.
Именно в бронзовом веке Причерноморья можно найти и свидетельства этих
навыков, и основу их порождения. В катакомбных погребениях Приднепровья
и долины Донца, а также в новосвободненских встречаются наборы игральных
костей (не менее семи случаев [ныне гораздо больше]), в которых максималь¬
ным обозначением на каждой кости была шестерка, а костей в наборе (для
одновременного метания) три. Таким образом, максимальный выброс — 18.
Эта же цифра обозначена насечками на серебряных палочках, сопровождав¬
ших новосвободненские наборы (Клейн 1984: 2-4; 1987: 74-75 [ко времени
публикации статьи мои наблюдения и соображения по данному поводу были
опубликованы только в этих популярных заметках; позже я опубликовал
подробные исследования: Клейн 1997; Klejn 1999; популярное изложение
см. в Клейн 1984: 20, рис. 2-4; 1987: 74-75)].
2.	[Коневидный грифон].В мифологии индоариев есть крылатый конь
Дадхикра, которого сравнивают с птицей. Ему, по мысли Б. А. Литвинского,
соответствует широко распространенный образ скифского искусства — коне¬
видный орлиноголовый грифон луристанских бронз и скифских памятников
Средней Азии. Правда, образ грифона с орлиной (вариант: львиной) головой
и с туловом хищника зародился в Передней Азии и рано проник в эгейский
мир (Литвинский 1960; 1972: 148-149), но коневидный вариант грифона не
характерен для западных стран, а главное, его популярность у скифов говорит
о том, что он нашел соответствие в собственных мифологических представ¬
лениях скифов.
3.	[Конь в похоронах]. Согласно эсхатологии индоариев, конь переносит
умершего в загробный мир. В Ригведе есть погребальный гимн, обращенный
к коню (X, 56); коня просят перелететь и перенести умершего к предкам. В кур¬
ганах с могилами знатных скифов непременно есть иотдельные могилы
коней, что соответствует отдельному погребальному гимну, обращенному

250
Этногенез. Том 2. Арии и varia
к коню в Ригведе. У побочных наследников скифской культуры — осетин —
коня уже не кладут в могилу при похоронах хозяина, но срезают коню хвост
для погребения и делают надрез на ухе, а бахфалдисаг (специальный рас¬
порядитель) произносит речь, которой посвящает коня умершему, и формулы
этой речи совпадают с формулами упомянутого гимна из Ригведы (Гатиев 1876;
Калоев 1964; 1970; Кузьмина 1977; 1976: 56).
4.	[Культовый символ]. Вообще, как отметил Л. А. Лелеков (1980:120),
«конь был главным культовым символом в Индии (Брихадараньяка Уп. 1.1.1),
но не в Иране, где эта роль отводилась быку (тавромахия в митраизме, учение
Заратуштры, изобразительное искусство Ахеменидов)». В изобразительном
искусстве скифов, в их собственных, местных (не греческих) произведениях
образ быка встречается несравненно реже, чем образ коня.
7. Комплекс громовика: меч и ваджра. У всех индоевропейцев в пан¬
теоне наличествует бог грома и молнии (бог грозы, бурь, дождя и вообще
погоды), находящийся в тесной связи с богом неба (небесного света, белого
дня). Возможно, он сын последнего. У балтов эта пара — Перкун и Анд (Ока-
пирмас — «Наипервейший»), у славян — Перун и, видимо, Сварог. У греков
и римлян функции громовика захвачены самим небесным богом-отцом (Зевс-
патер, Диес-питер, Иови-[Ю-]питер). У германцев ни громовик (Тор), ни бог,
одноименный с Зевсом (Тиу, Дин), не обладают статусом отца богов. Таковым
оказывается несколько схожий с Аполлоном бог, первоначально бывший,
вероятно, господином охоты и пастушества (Один, Вотан). Представления
индоариев и скифов о громовике кое в чем схожи.
У индоариев бог неба, одноименный с Зевсом и Юпитером, именуется тоже
отцом (Дьяус-питар), но, как и Сварог у славян, ни функциями громовика, ни
реальной властью не обладает. Богом грозы и погоды у индоариев когда-то
был Парджанью, по имени совпадающий с балтским Перкуном (лингвистически
совпадение вполне удовлетворительное — см. Иванов 1958:107-108; Gonda
1960: 51,228; Эрман 1980: 77-78) и близкий славянскому Перуну. Однако очень
рано Парджанью почти полностью вытеснил с этого места новый бог-громовик
Индра — покровитель воинов (подобно Тору), с функциями культурного героя
(Гусева 1977: 80).
Обычно пишут, что Индра оттеснил на второй план Дьяуса, или Варуну,
или Тваштара, но при этом имеется в виду роль главы пантеона. Произошла
ли действительно в историческом развитии религии такая смена власти, или
«прежние» владыки пантеона получили этот статус («прежних») сразу, никог¬
да не быв владыками (получили лишь потому, что главный бог должен иметь

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
251
отца и предшественника, то есть потому, что в системе пантеона существует
такое место), — это вопрос сложный, и, вероятно, в каждом случае он должен
решаться особо. Но когда два бога идентичны по функциям и один (Парджа-
нья) имеет этимологические связи с аналогичными фигурами в родственных
пантеонах, но уже почти непочитаем в данном, а другой (Индра) в пантеоне
еще не укоренился (не принадлежит к Адитьям), но уже царит, то историческая
смена одного другим очевидна.
Это [вытеснение Парджаньи Индрой] произошло еще до составления Риг-
веды, до вторжения ариев в Индостан, не позже XIV в. до н. э. (когда Индрой
уже клянутся при заключении договора между ариизированным Митанни и хет¬
тами), а возможно, и до вторжения индоариев в Переднюю Азию или во время
вторжения, то есть не позже XVIII—XVII вв. до н. э. (ср. Абаев 1972: 30-33;
Дрезден 1977:337; Лелеков 1980:123). Но, хотя больше всех опьяняется сомой
именно Индра, бог Сома считается сыном Парджаньи (РВIX, 113.3) — значит,
когда культ сомы вошел в обиход ариев (предположительно от финно-угров),
богом грозы и погоды был еще Парджанья, а не Индра.
Индра-Вритрахан (победитель демона Вритры) и стал главным богом ве¬
дийских ариев. У авестийских иранцев ему соответствует бог войны и победы
Вертрагна, убийца Вритры, однако там эта функция и этот эпитет не сохранили
связей с богом грозы и отделены от имени Индры (для Авесты Индра — всего
лишь мелкий демон, скорее всего взятый из враждебного индоарийского суб¬
страта — Gray 1927; Burrow 1973).
В нартском эпосе осетин, сохранившем многое от скифо-сарматского эпоса,
эту роль выполняет Батрадз — герой, живущий на небе и низвергающийся от¬
туда в виде раскаленного стального снаряда, в частности меча, который люди
воспринимают как молнию и соответственно с ним обходятся (применяя се¬
микратное охлаждение водой). Подобно Индре, он родился необычным путем
(Индра — из бока матери, Батрадз — из спины отца) и завладел волшебным
сосудом (Индра — сосудом с амритой, Батрадз — нартамонгой) (Дюмезиль
1976: 58-65,253-257). Самым ранним свидетельством об обожествлении меча
у прямых предков осетинского народа является известие Аммиана Марцелина
(XXXI, 2, 23) о почитании аланами воткнутого в землю меча как бога войны
(см. Бессонова 1983: 48).
В свое время я подыскал Батрадзу прототип в древней истории скифов
(Клейн 1975: 21), что подверглось очень эмоциональной критике (Гуриев
1980: 39-40; 1981: 75-81). Подтверждается ли моя тогдашняя идентифика¬
ция нартовских имен или нет, это ничего не меняет в состоятельности самой
моей гипоезы о скифах, которую критик почему-то толкует как «гипотезу об

252
Этногенез. Том 2. Арии и varia
азиатском происхождении скифов». Но моя гипотеза как раз противопо¬
ложна последней. Указанные моим критиком монгольские и среднеазиатские
фольклорные, а также местные исторические прототипы для героев нартского
эпоса интересны, многое здесь звучит убедительно, но не в том, что касается
Батрадза. Сейчас мне представляется, что и моя тогдашняя трактовка этого
имени и предложение моего критика (по В. И. Абаеву: Батыр-ас = асский,
то есть осетинский, богатырь, заимствование из монгольского) обладают одним
и тем же недостатком: подставляют исторического деятеля, пусть даже обоб¬
щенного, на место мифологического персонажа с явными признаками бога.
Поэтому надо предпочесть гипотезу Л. Г. Герценберга (1970: 37-38), согласно
которой это имя происходит от Вертрагна (ср. другие дериваты этого эпитета:
Вархран, Вахрам, Бахрам, Вашагн, Вахагн), однако если учесть характеристику
нартского образа, то скорее следовало бы предположить индоарийский, чем
иранский, источник.
Хронологически скифское звено этой цепи располагается между индо¬
арийским и нартовским. Оно представлено богом войны, неизвестным нам
по имени (Геродот его сопоставляет с Аресом). Он связан с Батрадзом по
воплощению в стальном мече и по обряду, состоявшему в человеческих
жертвоприношениях (при этом жертве отрубали правую руку) возле огром¬
ного четырехугольного сооружения из хвороста, в которое воткнут меч, как
это описано Геродотом и нартским эпосом (Дюмезиль 1976: 63-64). Остатки
святилища «скифского Ареса» недавно обнаружены археологами в Придне¬
провье (Болтрин 1978).
Прямых сходств с Индрой (не через Батрадза) у этого бога обнаружить не
удается. Его возможная связь с воздушной сферой (отрубленные руки жертв
бросают в воздух) (Алексеев 1980: 40-42) не дает узкой спецификации и по¬
зволяет исследователям сопоставлять его (впрочем, тоже без уверенности)
с арийским богом ветра и смерти Ваю (Ельницкий 1960: 52; Алексеев 1980:
43-44). Индии обожествление меча вовсе не свойственно. Вероятно, оно
освоено скифами в Передней Азии, где мечи с антропоморфными рукоятями
и обожествление меча представляют древнюю традицию (Бессонова 1983:
48-49) и откуда иногда вообще выводят акинак (Членова 1967: 21; ср., однако:
Исмагилов 1980, где указано кавказское происхождение). Можно полагать,
что некоторые сакральные функции были перенесены скифами на меч с более
древнего оружия рукопашного боя, исконного для них, и вот в этом-то связь
с индоариями проявляется отчетливо.
У индоариев Индра вооружен еще не мечом, а ваджрой, неким дубино-
образным оружием, облик которого индийская традиция помнит уже очень

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
253
смутно (Majumdar 1924; Apte 1957; Rau 1974: 37-46), однако значения за¬
имствований этого слова в финно-угорских языках: (Kalima 1936; Барроу
1976: 262-268) — позволяют восстановить, что же оно обозначало у предков
индоариев в Причерноморских степях. В одних финно-угорских языках это
заимствование означает «молот», в других — «топор». [Такое раздвоение
очень хорошо соответствует реальному очень типичному артефакту, который
из-за своего двойственного облика и носит у археологов двойное название:
топор-молот. Очевидно, это очень близко к облику древней ваджры.] Это
был каменный боевой топор-молот, действительно хорошо представленный
в катакомбных могилах бронзового века (см. Братченко 1976, рис. 72,1,4,5,6,
III, 6, 7,16, рис. 74; Klejn 1984) — для срубной и андроновской культур он не
очень характерен. Топор-молот являлся атрибутом бога-громовика и у других
индоевропейских народов: у германцев особо почитался молот Тора, причем
скандинавские германцы носили миниатюрные «молоточки Тора» на гривнах
(Paulsen 1956: 205-221; Davidson 1965; Дубов 1970). В России каменные
боевые топоры-молоты, которые находили при пахоте, население называло
«громовыми молотками» (Уваров 1981: 6-10,13, 45). У индоариев тоже был
культ ваджры (Васильков 1984).
Хотя Индра ассоциировался в Ригведе с быком, он был связан и с культом
коня: ему приносили в жертву конские головы (РВ VII, 18.19). Сам Индра, убив
Вритру, приносит очистительную жертву конем (МБх V). Есть даже предание,
что сама ваджра была сделана из костей конской головы Дадхьянча (Дадхичи),
которого Индра разыскал в озере (РВ 1,84,13-14). Имя этого героя — того же
корня, что и имя крылатого коня Дадхикры или Дадхикравана.
В скифских и предскифских памятниках В. А. Ильинская выделила целую
серию металлических боевых топоров-молотов, у которых обух оформлен
в виде конской головы, а клевец — в виде конского копыта. Возможно, они
употреблялись в качестве скипетров (Ьипнська 1961 1961:43-47, рис. И, 2-4,
8, 9; Ильинская 1965). В раннем скифском погребении найден и каменный
топор-молот (Кияшко и Максименко 1967).
Таким образом, и у индоариев и у скифов это оружие связано с образом
коня. Связующее звено и источник надо искать в катакомбных материалах.
Мне известны две интересные в этом плане находки каменных боевых то¬
поров-молотов бронзового века из катакомбного ареала: один — из сборов
Д. С. Цвейбель в Донбассе, другой поступил на кафедру археологии ЛГУ
в 1960-х годах из случайных находок в Среднем Подонье. Топорик из мате¬
риалов материалов Д. С. Цвейбель происходит из с. Красное Артемовского
р-на Донецкой обл. (берег р. Ступки, впадающей в Бахмутку, приток Донца).

254
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Рисунок опубликован (Писларий и Филатов 1972: 79, рис. 3). У этих топоров
ось перегнута почти под прямым углом, так что обух и передний конец свисают
вниз, причем округлый в сечении обух уплощен сзади, а передний конец имеет
вид копыта (плоский снизу), но небольшая закраина сообщает ему также вид
конского фаллоса. Фаллические свойства придавались всем упомянутым видам
оружия — и молоту Тора (Paulsen 1936), и ваджре (Елизаренкова 1972: 285),
и акинаку (Алексеев 1980).
8. Громовик в легендах о происхождении. Исследуя скифские генеа¬
логический легенды, Д. С. Раевский обратил внимание на один мотив — по¬
беду Таргитая (скифского Геракла) над хтоническим чудовищем, приведшую
к освобождению быков. Исследователь заметил, что этот мотив очень близок
к мифу о победе Индры над демоном Валой и о последовавшем освобождении
коров (Раевский 1977: 82).
Эти рассказы, однако, связаны еще теснее, чем это представлено у Д. С. Ра¬
евского. Дело в том, что мифы о подвигах Индры однотипны, а Индра в них
не всегда первичен. В одном из них — о победе над Вишварупой — он явно
заместил другого мифологического персонажа — Триту. Следы замещения
видны в том, что по одному варианту рассказа именно Трита срубил три головы
демона, а по другому — Трита принял на себя грех за убийство. Ведийский же
Трита, соответствующий иранским Трите и Траетаоне, сопоставляется функ¬
ционально, а Траетаона и ономастически со скифским Таргитаем и греческим
Тритоном (Раевский 1977: 81-82).
Победа над Валой, демоном пещеры, повелителем богатого народа пани,
трактуется как отражение контактов середины II тыс. до н. э. с финикийцами
(ср. латинск. Роет*), хоронившими в естественных и искусственных пещерах
и поклонявшимися Ваалу (Gopal 1981: 362). Если так, то в этом мифе или в его
приурочении к финикийцам и Ваалу Индра первичен.
Не менее интересен третий из этой серии параллельных мифов о под¬
вигах Индры — миф о его победе над Вритрой. Согласно мифу, змеевидный
демон Вритра, порождение реки Даны, лежал на склоне холма и не давал
водам течь. Убив его, Индра освободил реку. Демон окаменел, и река Дана
протекла сквозь него и так течет сквозь эти камни поныне: «Через лежащего
таким образом, как разрезанный тростник, текут, вздымаясь, воды...» (РВ I,
32.8-9). «Расспроси их, что это они говорят, Что за скалу-плотину они раз¬
бивают» (РВ IV, 18.8-9).
Этот смысловой перфект придает мифу характер топоэтиологической
легенды. Рассказы об окаменевших персонажах обычно связаны с местными

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
255
выдающимися природными образованиями каменистого характера и призваны
объяснить их происхождение. В данном случае речь явно идет о порогах. Само
слово «вритра», как установили Э. Бенвенист и Л. Рену, означает в переводе
«покрытие», «запруда» (Benveniste et Renou 1934). Корень «дан-» (со значе¬
нием «вода», «река» в арийских языках) присутствует в названиях основных
рек Украины: Дон (Танаис), Донец, Днепр (Данапр), Днестр (Данастр), Дунай
(Данувий) (Петров 1972: 59-75; Schramm 1973). Из них в том ареале, который
есть смысл рассматривать в данной связи, порогами обладает только Днепр.
Вопрос о приуроченности мифа о победе над Вритрой к Днепровским порогам
уже ставился в литературе, но в абстрактном космологическом ключе — как
пример одного из многих местных проявлений единого сюжета с определенным
набором терминов (Иванов и Топоров 1976:114-116). Думается, что связь этого
мифа с Днепровскими порогами гораздо конкретнее и первичнее: миф служит
топоэтиологической легендой именно о данных порогах. Мы уже видели, что
победы громовержца над демоном приобретали разный вид и множились даже
применительно к одному и тому же божественному персонажу. Конкретная
форма рассказа о борьбе с Вритрой обусловлена топоэтиологическими за¬
дачами Приднепровья. Возможно, что в период сложения этого варианта на
месте Индры еще действовал Парджанья.
Последующая контаминация разных вариантов могла привести к тому, что
скифский рассказ о победе Геракла (Таргитая) и его овладении скотом был
косвенно приурочен к низовьям Днепра.
Наиболее известный мотив скифских генеалогических легенд — золотые
предметы, упавшие с неба или оставленные священным предком царей, в том
числе чудесное оружие: лук и стрелы (Геродот IV, 9-10). Этими предметами
испытывается годность претендентов на царствование. Есть и в индоарийской
мифологии (Вишну-пурана I) сказание о чудесном оружии (лук и стрелы)
и доспехах, упавших с неба при рождении царя. Этот добрый царь Притху, ро¬
дившийся, подобно Индре и Батрадзу, необычным способом — из правой руки
злого царя Вены, покарал землю (притхиви)за неурожай и доил ее, как корову.
Ономастическая связь притхиви с Притху напоминает такую же связь волоокой
Геры с фракийским Геросом (Гиндин 1981:82-83) и греческим «героем», в част¬
ности с Гераклом (Томсон 1959: 285-291). Поскольку Индра является и богом
плодородия (Hopkins 1916), Притху выступает носителем качеств Индры на
земле. Сходство со скифской генеалогической легендой несомненно.
Если возведение царской власти к богу-громовержцу выступает у индоариев
в косвенных формах (легенда о Притху, наделение Арджуны ваджрой — Ва¬
сильков 1974:147-149), то именно Иидра является воинствующим хранителем

256
Этногенез. Том 2. Арии и varia
и защитником самобытности и обособленности ариев, их превосходства над
другими народами. Он возглавляет борьбу с дасами — нечестивыми соседями,
не признающими ведийских богов и обрядов, он обращает дасью в низшую
варну.
То же самое мы видим у скифов. По Геродоту (IV, 127), скифский царь воз¬
водит свой род к Зевсу (конечно, скифскому). Когда царь Скил построил себе
дворец в Ольвии, поселил там жену и, переодевшись в эллинское платье, тайно
от скифов совершал там эллинские обряды, «ему явилось великое знамение»:
на его дворец «бог обрушил свой перун, и он весь погиб в пламени». Затем
скифы свергли Скила, и он был убит братом (Геродот IV, 79-80). Совершенно
очевидно, что кара была обращена на него скифским громовержцем.
9.	Комплекс огня. Выдвижение громовика на роль главы пантеона — явле¬
ние общеиндоевропейского охвата, и даже более широкого (включает западных
семитов). Но конкуренция этого царя богов с богом земного огня специфична
для индоариев. Ригведа начинается с гимнов Агни, и ему посвящено их почти
столько же, сколько Индре. В этом свете примечательно значение культа огня
в скифской религии: выдающееся место Табити, скифской Гестии, основательно
раскрытое Д. С. Раевским (1977: 87-109).
Правда, принадлежность священных огней скифов династическому культу
царского рода имеет иранский характер (Лелеков 1980:121), но богиня Табити,
ведающая священными огнями и являющаяся у скифов верховным божеством,
по характеру (множественность огней, место божества огня в литургии) ближе
к индоарийскому Агни (Раевский 1977: 90-91,106-107). Да ведь эта скифская
Гестия и имя-то носит индоарийской богини — там это Тапати («согреватель-
ница», «жаркая», «знойная») (Dumezil 1979). У информаторов Геродота Табити
считается «царицей скифов»; возможно, она воплощена в золотых предметах,
упавших с неба при сыновьях первочеловека Таргитая и отгоняющих огнем
недостойных претендентов на царствование (Раевский 1977:106-107). У ин¬
доариев Тапати связана родством с первочеловеком Ману и богом смерти Ямой,
позже к ней возводят Куру и всех кауравов.
Геометрические очертания ритуальных очагов отмечены у разных индо¬
европейских народов в древности (Hertel 1925; Dumezil 1966: 309-311), но
ни у одного из них эти очаги не достигли такой четкой разработанности, как
у индоариев. У них ритуал предписывал разные очертания очагов (круг, ква¬
драт, полумесяц) разным по полу и статусу участникам обряда: квадратный
огонь назывался ахавания (жертвенный, жреческий), круглый — гархапатъя
(огонь господина дома, хозяина), полумесячный — дакшина (дарственный,

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
257
правый, южный), он полагался нуждающимся в защите, младшим. В этом
свете примечательно, что и у скифов засвидетельствовано культовое значе¬
ние круга и квадрата, приуроченное к различиям пола и статуса (Раевский
1977: 105).
Мы должны предположить существование таких значений и в источнике
обеих традиций — в катакомбных культурах бронзового века. Но до нас не
дошли святилища и жилища этого населения, где бы могли сохраниться такие
очаги. Поэтому проверить и подтвердить эту идею можно было бы только в том
случае, если бы по каким-то причинам на каком-то локальном участке возникла
аномалия — правило сооружать очаги в могилах. Такой счастливый случай
нашелся. Его встретил и оценил А. М. Мандельштам (1962; 1968) в бассейне
Амударьи (Тулхарский могильник бишкентской культуры), где катакомбные
могилы были оставлены в позднем бронзовом веке людьми, давно принесшими
этот обычай из низовий Зеравшана (Заман-баба), а туда — из Причерноморья
(Мандельштам 1962: 252; ср. Латынин 1958); люди эти успели весьма сильно
ассимилироваться в Средней Азии. Часть могил были определены как ката¬
комбные, другие были описаны как «ямы со спуском». Эти последние, позже
охарактеризованные как сооружения уникального типа, не имеющие анало¬
гий (Пьянкова 1982: 70), на деле были тоже катакомбами, только меньшей
глубины, с просевшим сводом и разрушенной в насыпи шахтой (ср. Клейн
1961). В бишкентских погребениях Тулхарского могильника есть все три вида
индоарийских очагов — ахавания (при мужских скелетах), гархапатъя (при
женских) и дакшина (при младших членах семейной общины?).
Вряд ли эти памятники оставлены непосредственно теми пришедшими
с запада индоариями, которые затем отсюда ушли в Индию. Для этого па¬
мятники слишком поздние. Скорее это следы потомков тех из пришельцев,
которые, оторвавшись от основной массы мигрантов, задержались на пути
в Индию и надолго обосновались в этих местах. Впоследствии они вошли
в состав памирских народов и таджиков, внеся в их культуру индоарийские
элементы.
10. Комплекс мирового древа. Образ мирового древа — стержня вселен¬
ной — известен у разных народов Европы и Древнего Востока. Но проявление
этого образа у индоариев и скифов имеет некоторые общие для них особен¬
ности. Так, в Ригведе мировое древо сравнивается с рожающей женщиной (V,
78), представляется воплощением богини-матери (X, 114) (Кузьмина 1976: 71).
Д. С. Раевский подметил, что в изображениях скифской «змееногой богини»
слились два иконографических образа: хтонического существа (полудевы-

258
Этногенез. Том 2. Арии и varia
полузмеи) и рожающей женщины (Раевский 1977: 53). С. С. Бессонова (1983:
95-97) добавила к этому, что растительные мотивы (побеги) в этом образе за¬
нимают столь заметное место и столь органично связаны с мотивом рождения
(побеги вырастают из лона женщины вниз), что надо признать в этом образе
осмысление рожающей женщины как мирового древа.
Работами ряда исследователей была установлена связь скифских навер-
ший с колесницами и погребальным культом (Ростовцев 1918; Шлеев 1950;
1лл1'нська 1963). Недавно эта серия работ завершилась убедительной иден¬
тификацией: в навершиях опознаны принадлежности жертвенных столбов,
характерных для индоарийского культа вообще, погребального в частности.
Эти столбы, называемые юпа или стхану, трактовались у них как ипостаси
мирового древа, и установка их оформляла святилище, или могилу, или же
погребальную колесницу как четырехугольную модель мира (Переводчиков
и Раевский 1981). Этим для жертвы или умершего обеспечивалось пребыва¬
ние в центре мира, где к ним притягивалось внимание всех богов. Покойник
приравнивался к жертве богам, и похороны рассматривались как жертвопри¬
ношение (Гусева 1977: 132).
Авторы этой идентификации не успели учесть опубликованное незадолго
до их статьи наблюдение (см. Ольховский 1978), способное подкрепить их
аргументацию. Суть этого наблюдения в том, что в древнейших скифских мо¬
гилах угловые столбы не имели практической, рациональной (архитектурной)
функции: не было перекрытия, которое бы на них опиралось. Функция столбов
была сугубо сакральной.
Преимущественная связь скифских наверший с погребениями, по-видимому,
феномен чисто археологический: до нас просто не дошли в массе скифские
святилища. Однако знаменитое навершие с Лысой Горы близ Днепропетровска
(Артамонов 1961: 75) показывает, что и в святилищах стояли столбы с навер-
шиями. Вполне возможно, что они отличались от могильных, хотя фрагменты
такого же найдены в Днепропетровской области (близ села Марьяновки)
в насыпи кургана (Бессонова 1983: 41). Известно, что на площадке для жерт¬
воприношений устанавливался один главный столб, а не четыре (Гусева 1977:
197 рис.), и возможно, что именно с этим связано наличие четырех ветвей (по
сторонам света) у навершия с Лысой Горы.
Было бы естественно обнаружить нечто подобное и в катакомбных памят¬
никах эпохи бронзы, и ясно, в каком направлении нужно искать.
У индоариев важнейшей ипостасью мирового древа была ваджра, причем
с ней была связана символизация четырех сторон света (МБх 3.39-45); упоми¬
нались четыре выступа ваджры(РВ 3,4.14; 4,22.3), а воинский строй, в котором

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
259
воины обращены лицами ко всем четырем сторонам, называется ваджра (МБх
7.19-34) (Shellgrove 1957: 71-73; Васильков 1974). В катакомбных памятниках
Причерноморья есть наряду с каменными боевыми топорами-молотами одно¬
функциональные с ними и одинаково обработанные каменные навершия булав
с четырьмя выпуклинами — крестовидной формы. Каждая такая булава — это
как бы молот, но с четырьмя обухами крестом. Сходство подчеркивается тем,
что у некоторых топоров-молотов есть боковые выпуклины, совершенно ана¬
логичные выпуклинам булав.
По-видимому, это не столько оружие или инсигнии власти, как их нередко
трактуют (погребения с булавами или молотами не выделяются по другому
инвентарю или устройству — см. Братченко 1976, рис. 72,1, 30; II, 5; III, 8;
рис. 75), сколько разновидность ваджры, наиболее приспособленная для упо¬
требления в культовой практике в качестве символа мирового древа, стержня
вселенной. Употреблялись для такой символизации, вероятно, и обычные
топоры-молоты.
Недавно В. Я. Кияшко установил, что молоточковидные булавки, функция
которых долго оставалась загадочной (Латынин 1967; Синицын и Эрдниев
1971: 5; Клейн 1967), употреблялись как миниатюрные юпы: их вертикально
вставляли острием в какую-то подставку. В. Я. Кияшко (1984) истолковывает
традиционные изображения змеек, ползущих по стержню булавки вверх, как
репрезентацию змея, поднимающегося от корней мирового древа. В связи
с этим обращает на себя внимание морфологическое подобие такой булавки
молотку, то есть ваджре. Потребность в миниатюрных моделях молота явно
существовала не только в железном веке («молоточки Тора»), но и в бронзовом:
об этом свидетельствуют опубликованные Н. Я. Мерпертом (1975) «ритуальные
модели топоров» из Эзеро в Болгарии. Булавки дали для этого готовую форму,
хоть и иную по происхождению.
Закавказские бронзовые прототипы этих булавок имели иной облик
и смысл — это были изображения колесниц, в упрощении — ось с колесами.
Как и везде на Древнем Востоке, такие булавки на Кавказе украшали при¬
ческу (или головной убор). Это явствует из того,_что они обычно находятся
в могилах у черепа покойного. При распространении булавок этого типа на
север, в степи, функция их изменилась, возможно, в связи с тем, что у степ¬
ных жителей не было таких густых и пышных причесок. В степях эти булавки
были восприняты как подобие ваджры. Соответственно их стали изготовлять
более заплывшими, обтекаемыми, кургузыми, особенно когда стали широко
имитировать их в другом материале — заменять дефицитный металл рогом
и костью. Не этим ли металлом объясняется упоминание ваджры из металла

260
Этногенез. Том 2. Арии и varia
в ряде индийских текстов, и не с этой ли костью связано упоминание Ригведы
о ваджре из костей Дадхьянча?
В степях стали носить эти булавки, судя по их положению в могилах, как
амулеты: на шнурке с пронизями, свисающем с шеи на грудь, то есть примерно
так, как позже скандинавы носили «молоточки Тора». В нескольких случаях
головка роговой булавки оказалась укрыта с обеих сторон полусферическими
медными бляхами с крестовидным орнаментом, разделяющим бляху на четыре
сектора, или же с орнаментом в виде кругов (Латынин 1967: 37-38, 82-83).
Если иметь в виду моделирование мира, то эти бляхи могли бы изображать
медное небо, каким оно представлено у Гомера (Ил. V, 504; XVII, 425; Од. III. 2),
в кавказских сказаниях о Перуне, заимствованных у славян (Клейн 1985),
и в Бундахишне (I): «Сперва Ормазд создал небо, светлое и ясное, с далеко
простирающимися концами, в форме яйца, из сверкающего металла... а все
творение было создано внутри неба — как в замке или крепости, где хранится
всякое оружие... или как в доме, в котором есть все вещи» (Дрезден 1977: 342).
11. Комплекс погребения. Хотя устройство могилы, похоронного обряда
и весь способ погребения сравнительно устойчивы, все же и они изменяются,
более того, порою переживают радикальные смены (например, от ингумации
к кремации и обратно), и проследить по ним этническую преемственность
на протяжении тысячелетий не всегда удается. Гораздо глубже укореняется
в народном сознании эсхатологическая концепция — часть мировоззрения,
миросознания, лежащая в основе способа погребения. Такая концепция мо¬
жет допускать разные формы реализации в обрядах, стало быть, выражаться
в разных способах погребения, оставаясь инвариантной в своей сущности
и отличая определенную этническую традицию от других в очень масштабном
охвате. Выявляя и прослеживая такие глубинные, сравнительно инвариантные
структуры общественного сознания под изменчивостью форм культуры, архе¬
олог использует один из принципов структурализма в его позитивном аспекте
(см. об этом Klejn 1980:107).
Именно в этом плане иранская и индоарийская традиции в корне различны.
У иранских народов на заре истории положено было отдавать мертвых со¬
бакам или птицам для очистки скелета от плоти, а очищенные кости хоронить
в глиняном оссуарии или подвешивать в мешке и т. п. Применялись и другие
способы очистки скелета: выставление на солнце, срезание плоти, вываривание,
похоронный каннибализм (Рапопорт 1971). Все это формы реализации одной
и той же эсхатологической концепции: труп считался ритуально нечистым,
и надлежало предохранить священные стихии — землю, воду и огонь — от

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
261
осквернения мертвечиной, предотвратить соприкосновение трупа с ними.
«"Создатель мира телесного, о Чистый! Что, во-вторых, неприятнее всего этой
Земле?» На это ответил Ахура-мазда: "Когда в ней погребают много умерших
собак и умерших людей"» (Видевд. III, 25-27).
У персов была выработана еще одна, совершенно иная форма реализации
этой концепции: перед захоронением бальзамированный труп покрывали
воском (Геродот 1,140). Различные виды обшивки стен могилы деревом или
камнем, посыпки дна песком (он стерилен, то есть неплодороден, в отличие
от гумуса) давали тот же эффект, и можно считать, что за тысячу лет до зоро-
астрийских описаний этих норм каменные ящики андроновских погребений
и бревенчатые домовины погребений срубных преследовали ту же цель, так
что андроновская (алакульская) и срубная культуры вполне укладываются
в нормы иранской эсхатологической концепции, и для этого вовсе не обяза¬
тельно обнаружить там те же в точности обряды, что и у исторических иранцев
(впрочем, в срубной культуре зафиксированы и нарезки на костях) (Мерперт
1954: 131,143).
Прямо противоположна этому индоарийская эсхатологическая концепция.
Кругооборот жизни ведийских ариев предусматривал возвращение телесной
субстанции человека непосредственно в землю и растворение в ней. Не чуж¬
дались ведийские арии и приобщения мертвой телесной субстанции к воде
и огню, что облегчило впоследствии внедрение принесенной с запада крема¬
ции. До кремации, как явствует из гимнов Ригведы, покойника предавали земле
и просили землю ласково принять его в свои объятия: «Раскройся, земля, не
причинив ему зла, прими его приветливо и мирно; укрой его, земля, как мать
сына укрывает одеялом!» (РВ X, 18. 10-11). У памирцев, сохранивших много
индоарийских особенностей, идея приобщения покойника к матери-земле
сохранилась до современности. В Хуфе, когда покойника опускают в могилу,
саван развязывают и разрезают так, чтобы тело прикасалось к земле. В Вахане
комки земли кладут под саван. Земля должна принять и вобрать в себя по¬
койника, если он был благочестив, а вот грешника «даже земля не приемлет»
(Литвинский 1981: 92-93).
Соответственно в катакомбных могилах бронзового века не заметно каких-
либо специальных мер, чтобы предотвратить соприкосновение покойника
с землей.
Правда, в индоарийском фольклоре можно найти следы применения декар-
нации и выставления покойников, но как очень давнего и локального обычая
(Клейн 1983). Частично это результат ранней инфильтрации иранцев, а частично
наследие глубочайшей древности — даже не арийской, а индоевропейской, во

262
Этногенез. Том 2. Арии и varia
всяком случае до формирования собственно индоарийской эсхатологической
концепции (видимо, она у ариев не исконна, исконную сохранили иранцы).
Однако ко времени скифов противостояние двух арийских эсхатологических
концепций имело за собой уже не века, а тысячелетия. Какую же из двух на¬
следуют скифы?
Скифский мир в этом не монолитен. Среднеазиатские народы (массагеты,
бактрийцы, парфяне и пр.) едины с другими иранцами: они выставляли по¬
койников птицам и собакам, у некоторых народов полагалось убивать и съедать
престарелых родителей. Скифы же причерноморские этого не делали: у них
была другая концепция. Правда, Геродот (IV, 71) сообщает о том, что скифского
царя после смерти бальзамировали и покрывали воском, но эта процедура
определенно заимствована у персов (вероятно, во время походов в Азию).
Как показывают раскопки скифских курганов Украины, знатных скифов клали
в могиле на деревянные ложа, но служителей, сопровождавших господина на
тот свет, нередко бросали наземь при входе или в коридоре; на голой земле
лежат в скифских курганах и удушенные лошади, собаки, а ведь это все мерт¬
вые тела. Очевидно, скифы унаследовали от причерноморских индоариев
бронзового века не только катакомбу, но и специфическое отношение к рас¬
творяющей трупы стихии (мать-сыра земля), которую они почитали как богиню,
именуемую Апи («вода») (Бессонова 1983: 36-37).
В ведах этим именем названы тоже богини-матери, но их несколько, и они
воплощают не землю, а именно воды. Это Апас (Воды) или Матарас (Матери).
Их-то сыном (или внуком, потомком) и является Апам-Напат, божество вод,
связанное с конями, а одним из двух других сыновей, самым младшим, — Трита
Аптья (букв. Третий Водный). Имя скифской богини показывает, что и она
прежде была богиней воды. Сдвиг значений (при сохранении имени) произо¬
шел, вероятно, как раз на основе функции растворения телесной субстанции
покойников для новых рождений: эта мифологическая функция была пере¬
дана (вместе с именем) от матери-воды матери-сырой земле. Показано, что
Апи тождественна Змееногой Деве и обитает в водном источнике (реке), а ее
змееногость также связывает обе стихии (Раевский 1977: 44-49).
Но тогда можно предположить, что когда-то, в глубочайшей арийской или
даже доарийской древности (в катакомбных культурах этого уже нет), покой¬
ников предавали не земле, а воде. Археологически это должно выразиться
в культурах «без погребений». Земледельческие культуры такого облика широко
распространены в IV тыс. до н. э. в Подунавье и Правобережной Украине. Из
этого времени могут происходить представления о погружении духов мертвых
в священный поток. Такие представления сохранились и у зороастрийских

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
263
иранцев: это поток (и богиня) Ардвисура Анахита, чему, видимо, соответствует
ведийская Вайтарани (РВ X. 14,1) и отчасти Сарасвати, переданная заново
в иранский язык как Харахвайти (но это уже просто название реки).
Переосмысление богини Апи, по идее, требовало перевода ее из одной
естественной оппозиции мужского и женского начал (Огонь — Вода) в дру¬
гую, столь же естественную (Небо — Земля). Однако переход этот как бы
застрял на полдороге и породил нелогичную брачную связь Неба с Водой,
отмеченную исследователями в качестве специфической для скифского мира
(Раевский 1977: 42-44, 121). Эта специфика сделала возможным перенос
центра тяжести в почитании Огня с его мужской ипостаси (Агни) на женскую
(Тапати — Табити), а тем самым осмысление Огня как «царицы скифов»,
что превращало инвеституру власти в брак этой богини со скифским царем
(Раевский 1977: 87-108). Возможно, что логическая цепь изменений была
противоположной: ради этой инвеституры смещены были акценты в по¬
читании Огня, его мужская ипостась исчезла, а оставшаяся без пары богиня
воды перешла в другую оппозицию и вытеснила из нее богиню земли (или
слилась с нею). Пантеон как осмысление мира был системой, и изменения
одного звена влекли за собой другие.
Так обстоит дело с различиями эсхатологических концепций по линии от¬
ношения к Земле.
То же различие эсхатологических концепций можно проследить по цвето¬
вой символике смерти. У евреев и в античной традиции траур был черным, у
кельтов — желтым. У ведийских ариев траур обозначался сочетанием красного
с черным. Своего царя мира предков Яму, а также саму персонификацию Смерти
ведийские арии представляли в красных одеждах; приговоренного к смерти
одевали в красное (Эрман 1980: 202, прим. 74). В красный цвет красят в Индии
и сейчас ладони, стопы и пробор на голове или тело в ритуальных ситуациях
на грани потустороннего мира (роды, менструация, беременность, инициация,
жертвоприношение, похороны); так же поступают ирани в Бухаре при похо¬
ронах пожилых женщин (Чаттопадхьяя 1973: 277-279, 377; Гангулова 1969:
271-272, 280-281: Гусева 1971: 136; Gonda 1980: 45-46; Мардонова 1981:
238). В основе этого, несомненно, красный цвет крови, движение которой
отделяет жизнь от смерти (см. Сумцов 1889; Томсон 1959: 205-206). Видимо,
с этим индоарийским представлением связана посыпка красной охрой дна
могилы в позднеямных и катакомбных погребениях, особенно сосредоточенная
У головы, рук и ног (Бранденбург 1890: 39-44) — в местах, преимущественно
подвергаемых окрашиванию у современных индоариев. Хорошее представ¬
ление о такой окраске дает, в частности, шпаковское погребение из донецких

264
Этногенез. Том 2. Арии и varia
раскопок В. А. Городцова, вынесенное на суперобложку книги А. Хойслера
(Hausler 1974, см. цветную иллюстрацию 8 в моей книге «Время кентавров»).
У иранцев же (доисламских) цветом траура был тот же цвет, что и по всей
Восточной Азии, — белый (Wasmansdorf 1885: 30-31; Modi 1892: 408-409):
смерть черна, ритуал должен снять черноту. У таджиков котел, в котором со¬
гревали воду для обмывания покойника, а также все другие предметы, исполь¬
зованные при этом, полагалось обсыпать мукой ради благодатной белизны —
сафеди(Мардонова 1981: 234). И, соответственно, в срубных и андроновских
могилах мы практически не находим красной охры, но иногда встречаем белую
посыпку — мелом или известью (Смирнов 1964: 51, 94-96). Белая посыпка
нередка и в катакомбах, но там она не идет в сравнение по обилию с красной.
В срубных же могилах преобладает белая, особенно в исконной области
срубников — Поволжье, где она особенно обильна в савроматское время.
Примечательно, что в Прикубанье в могилах срубного времени, как установил
(хотя и по ограниченной выборке) В. А. Трифонов (1983, гл. 4, §6), белая по¬
сыпка сочетается с расчленением скелетов — характерным иранским обрядом.
С этим различием совпадает дивергенция значений арийского слова: сан¬
скритское аруша означает «красный», а родственное ему авестийское ауруша
(ср.-перс. рус) означает «белый».
Мы не знаем, как обстояло с цветовой символикой смерти у скифов и сарма¬
тов, но специалистам по славянской этнографии известен архаичный феномен
«красного траура» на Украине (Данилов 1909: 32; Успенский 1982: 60-61, прим.
53) — у населения, несомненно, вобравшего в себя скифский субстрат (это
установлено антропологически и лингвистически) (Кухаренко 1954; Зализняк
1962; 1963; Алексеева 1973: 256; Седов 1979: 78-100).
12. Комплекс соумирания. Обычай умерщвления жены на похоронах мужа
был широко распространен у индоевропейских и других народов (Равдоникас
1929; Артамонов 1934), и не было бы смысла рассматривать здесь его про¬
явления у индоариев и скифов, если бы не его отсутствие у южных иранцев.
В катакомбных культурах обильно представлены совместные одноактовые
захоронения мужчин с женщинами, причем в этих культурах (по крайней мере
на Украине) нет совместных погребений нескольких женщин или нескольких
подростков (Рычков 1982). Полвека назад эти погребения были истолкованы
в советской археологической литературе как свидетельства патриархата:
жена, став собственностью мужа, взята им с собой на тот свет, чтобы он мог
там пользоваться ею как своей вещью — наряду с другим сопроводительным
инвентарем (Круглов и Подгаецкий 1935:134-167).

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
265
Однако подобные простейшие объяснения, лежавшие, так сказать, на по¬
верхности, натолкнулись на трудности: таких погребений оказалось слишком
много для патриархальной элиты (Равдоникас 1929: 55), а сами они — ря¬
довыми по инвентарю (Klejn 1967); женщина чаще лежала в могиле не за
мужчиной, а перед ним (Hausler 1974: 65). Сверка с древнеиндийским учеб¬
ником любовного искусства «Камасутра» Ватсьяяны, где подробно описаны
разные позы соития, показала, что, как правило, пары в катакомбных могилах
лежат именно в предписанных «Камасутрой» позах соития (не исключая и по¬
ложение женщины спиной к мужчине) (The Kama Sutra 1963; Fischer 1966;
Bussagli 1972).
Объяснение (оно предложено впервые в моих работах Клейн 1979; Klejn
1979) нашлось в индоарийском погребальном ритуале (предлагаемая теперь
трактовка несколько отличается от первоначального варианта). Согласно
древнеарийской концепции кругооборота жизни, умерший не исчезает,
а перевоплощается в другие существа (метемпсихоз) и может родиться заново
в качестве другого человека. Вопреки нередким высказываниям о позднем
появлении этих идей в Индии они есть уже в Ригведе (X, 16.3-5); поздней
является лишь морализаторская разработка этих представлений жрецами
в концепции сансары. Однако мысль первобытных ариев была по-своему ма¬
териалистичной: для нового рождения требуется зачатие, а так как речь идет
о рождении из потустороннего мира, то и зачатие надо осуществить на грани
миров. Наиболее подходящей женщиной для этого дела, конечно, была жена
(хотя, вероятно, ее могла заменить и другая женщина). В свадебном гимне
Ригведы (X, 85,48) невесту заклинали родить мужу десять сыновей и сделать
мужа одиннадцатым сыном!
Такое зачатие у индоариев времени брахман и было предусмотрено разно¬
видностью ритуала дикша (Мергаутова и Мергаут 1969: 33-40). Собравшийся
умирать должен был в течение года провести специальные обряды, а затем,
после еще одного года воздержания, совершить на освященном месте половой
акт, которым и зачать себе новое тело — самого себя для новой жизни. Свое
старое тело он жертвовал богам (как уже говорилось, похороны приравнива¬
лись к жертвоприношению). Учитывая, что далеко не всякий умирающий был
способен все это проделать, этот практически трудновыполнимый обычай, ко¬
нечно, был не всеобщим и не первичным. Это было экзотическое и смягчающее
замещение первоначального обряда — нечто вроде южнославянской поманы
и среднеазиатских поминок заживо, устраиваемых набожным стариком загодя
самому себе (Петров 1962; Литвинский 1972:113; Юсуфбекова 25-26).

266
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Можно полагать, что это смягчающее замещение жрецы придумали тогда,
когда под давлением экономических и социальных сдвигов были отменены
в древней Индии регулярные умерщвления жен на похоронах мужей — саха-
марана (соумирание). А это произошло уже во времена Ригведы: и Ригведа,
и позднейшие Законы Ману рекомендуют вдове остаться жить ради семьи
и даже разрешают вторично выйти замуж (в древности — за деверя, по закону
левирата). Самосожжение вдовы (обычай сати) — пережиток древних норм
(Гусева 1977:142-150).
Более древний вариант индоевропейского обряда представлен похоронами
руса, описанными Ибн-Фадланом. Перед тем как удушить наложницу покой¬
ника, вызвавшуюся «умереть вместе с ним», и бросить ее на его погребальный
костер, участники похорон совершают с ней половое сношение и каждый при
этом громко (чтобы слышал покойник) приговаривает, что делает это «из
любви и дружбы» к покойному, то есть — по единственно возможному пони¬
манию — ради него, за него (Ковалевский 1956: 143-144; ср. 44, 252, прим.
808). У индоариев же в доведийский период не было кремации, а замещать
покойника не требовалось: соитие с мертвецом не казалось им абсурдным.
В ритуале ашвамедхи производилась имитация совокупления живой жены
царя с мертвым (принесенным в жертву) жеребцом для обеспечения нового
рождения царя — от воплощенного в жеребце бога. А в Махабхарате пове¬
ствуется о царице, родившей семерых детей от совокупления с трупом мужа
(Гусева 1977:155; Фишер 1969:115).
Таким образом, первоначальным вариантом индоарийского обряда дикша
была имитация полового акта с самим покойником в могиле. Жену для этого,
вероятно, необходимо было если и не привести предварительно в то же со¬
стояние, в котором находился муж, то есть умертвить, то во всяком случае
отправить в конце концов вместе с мужем на тот свет: ведь рождение должно
было состояться там. В погребальном гимне Ригведы, уже переделанном в со¬
ответствии с новым порядком (оставлением вдовы в живых), сохранились
рудименты прежнего порядка: вдова все-таки сперва ложилась рядом с мужем
в могилу, и ее оттуда выводили, отбирая, выпрашивая у покойного.
В Атхарваведе (XVIII, 3, 2), частично копирующей Ригведу (X, 18.8), гово¬
рится: «Эта женщина, выбрав мир своего мужа и продолжая выполнять свой
древний долг, ложится с тобой, который преставился, о смертный! Ты ей поручил
здесь свое потомство и имущество. Встань, о женщина, к миру живущих. Ты
лежишь рядом с тем, который умер». Итак, «древний долг» состоял в том, чтобы
лежать рядом с покойником. В толкованиях (араньяках) к Черной Яджурведе
обращение к покойнику звучит так: «0 смертный, эта женщина [твоя жена],

14 Конкретные проблемы этногенеза. Арии
267
желающая соединиться с тобой в будущем мире ["мире мужей"], лежит возле
твоего тела; подари ей разрешение жить в этом мире и оставь свое богатство
твоим потомкам» (Гусева 1977:145). Стало быть, на оставление вдовы в живых
нужно особое разрешение покойного, без чего вдова должна была бы умереть
тотчас.
Подобные формулировки есть и в древнейшем памятнике — Ригведе.
Но там упустили внести изменения в концовку. Перед засыпкой могилы
жрец велит живым уйти и констатирует: «Это живые отделились [сейчас] от
мертвых» (РВ X, 18.3). От мертвых! Стало быть, прежде покойник оставался
лежать не один. Что и подтверждается раскопками памятников бронзового
века — от катакомбных могил Причерноморья до среднеазиатских (Заман-
баба, Тулхар).
В брачном обряде саков, по сообщениям древних авторов, жених и невеста
должны были бороться в каких-то темных подземных помещениях, где жених
должен был победить (Пьянков 1975: 90). Так, видимо, поняли авторы рассказ
о похоронно-брачном обряде в катакомбе.
Теперь обратимся к скифам. Исследователи скифской культуры обнаружили,
что и скифы представляли себе смерть как подготовку воскрешения к новой
жизни, которое нужно обеспечить специальным обрядом — жертвоприноше¬
нием. Именно этот смысл приписывается сценам терзания (Кузьмина 1976:
68-70; Бессонова 1983: 62). Освещение древними текстами застало скифов
на более поздней стадии развития, чем индоариев, и у них погребение уже
не рассматривается как принесение в жертву тела умершего, а вдовы уже
в массе не должны соумирать с мужьями. Но, как это отмечается и у других
народов, в высших слоях общества, на самой вершине иерархии, в знатнейших
аристократических родах архаичные нормы сохраняли свое действие. С царем
погребали специально удушенную наложницу. Об этом сообщает Геродот (IV,
71), и это подтверждается раскопками царских курганов (Брашинский 1979:
27,56,134-136).
По обычаю, зафиксированному у осетин, вдова должна была у могилы мужа
пройти под гроб, трижды удариться головой о дно-гроба снизу и, отрезав косу,
положить ее на грудь мужа. Это рассматривают как рудимент прежнего правила
не оставлять вдову в живых (Гатиев 1976: 3).
В Иране же ахеменидского и сасанидского времени этого обычая не было,
и соответственно в исходном для иранцев срубно-андроновском круге нет
(как массового явления) парных могил с одноактовым захоронением мужа
и жены. Парные могилы с разнополыми скелетами (видимо, супругов) там есть,
но образованные подхоронением умершего позже супруга к ранее умершему,

268
Этногенез. Том 2. Арии и varia
причем в любой последовательности: жены к мужу или мужа к жене (Мерперт
1954: 136,142; Итина 1961).
13.	Заключение. Здесь рассмотрены не все схождения культуры скифов
с индоарийской. Можно было бы еще отметить там и тут предпочтение бес¬
кровного заклания жертвы (удушением), тогда как в иранском мире жертву
убивали ударом по голове (Лелеков 1980: 120). У обоих народов (скифов
и индоариев) очень важное место в жизни занимал культ предков — индо¬
арийских «отцов», питри (Бессонова 1983: 62-64; Shastri 1963; Гусева 1977:
62-63; Кузьмина 1976: 56-57), не выступающий так рельефно у исторических
иранцев (фраваши — духи более широкого плана). И т. д.
Но и приведенных сопоставлений достаточно, чтобы убедиться в особом,
в обход иранцев, родстве скифов с индоариями, а таким родством они могли
быть обязаны главным образом индоарийскому субстрату в Северном При¬
черноморье. Коль скоро так, само содержание этих сходств должно восходить
к катакомбной общности бронзового века как от двух ветвей гигантской раз¬
вилки к ее коренному стволу, и мы вправе спроецировать это содержание
тысячелетием глубже, опустить из первого тысячелетия до н. э. во второе — на
катакомбные материалы, оживляя их и придавая им смысл, цвет и даже звуча¬
ние: ашвамедха, юпа, вритра, ваджра, Саха маран а...
ДИСКУССИЯ
Ф. Р. Балонов (Гос. Эрмитаж). При всей необычности и вместе с тем про¬
стоте, присущих по-настоящему работающим идеям, выдвинутая Л. С. Клейном
гипотеза все же оставляет некоторые сомнения относительно надежности
и цельности аргументации.
Прежде всего, следует отметить недифференцированность понятия «скиф¬
ская культура (мир)», как оно применяется в статье. Отсюда и ряд вопросов.
Например, можно ли игнорировать погребальные сооружения раннескиф¬
ской эпохи в виде прямоугольных ям, а не катакомб? Как быть с памятниками
скифского‘времени в Адыгее (в том числе с Ульскими курганами), которые по
множеству'признаков отличаются от собственно скифских? Если же докладчик
применяет понятие «скифы» в широком смысле слова, теряют силу многие его
аргументы о сходстве скифских ритуалов с ведийскими: в скифском мире они
достаточно разнообразны и не все напоминают ведийские. В скифских погре¬
бениях отсутствуют костяки мужчин и женщин в позе соития. Здесь вообще
мужчина и женщина одного ранга погребаются чаще всего отдельно друг от
друга (исключение составляет, пожалуй, Пазырык).

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
269
Археологические подтверждения индоарийской эсхатологической концеп¬
ции в западной части «скифского мира» ненадежны. В катакомбной культуре
известно укладывание умершего на подстилки, а в скифском мире — даже
в саркофаги (Куль Оба, Рогачик, пазырыкская традиция). Умащение же тела
умершего воском (по Геродоту) производилось с целью консервации на время
ритуального объезда царской территории погребальным кортежем. Вряд ли
имеет смысл искать сложные объяснения там, где налицо простые (ср. сведения
Геродота и материалы Пазырыка).
В своих мифологических сопоставлениях Л. С. Клейн, как мне кажется,
неправомерно ограничивает ведийско-скифской мифологией такую едва ли
не всемирную универсалию, как соотнесенность круга и квадрата с мужским
и женским началами или социальным статусом людей. То же можно сказать о
мировом древе, мировом змее, запирающем воды, и о его победителе. Чтобы
сделать свои аргументы вескими, Л. С. Клейну необходимо было бы обосновать
в этих случаях то специфически ведийское и скифское, что отличает эти ми¬
фологемы от им подобных в других культурных традициях. На необходимость
такого разграничения давно указывал Д. С. Раевский.
Связь скифских наверший с мировым древом (asvattha или asvayupa)
через коня и колесницу до сих пор все же не доказана. Еще М. И. Ростовцев,
а в последние годы К. Бажан подчеркивали, что навершия редко встречают¬
ся совместно с повозками. Думаю, что ныне, в связи с тем что установлена
огромная роль шаманистических черт в скифской культуре, навершия следует
скорее всего рассматривать как шаманские «трости» и уж только через эту
трактовку — как аналог коня — мирового древа. Вот этим «тростям», кажется,
можно найти соответствия в ведийских ритуалах.
Этимология Вритры — «запруда» — не единственная из возможных. Не
менее обоснована другая: «покров». Змей в мифах разных (и не индоевро¬
пейских) народов приурочен к мировой горе (=камню), откуда на ниже распо¬
ложенные миры и стекают мировые воды. Наивно и опрометчиво усматривать
в этом камне Днепровские пороги: какое вообще значение для кочевников
имело то обстоятельство, что Днепр течет через пороги? Второе имя Вритры —
Данава — этимологически восходит не к иранскому dan- («вода», «река»),
а к индоевропейскому (по Норману Брауну) корню -da- («связывать», «ограни¬
чивать»). Вряд ли уместно культ змееногой (^земноводной) богини связывать
с гипотетической утраченной традицией погребения умерших в воде. Роль
водного пространства в космогонических мифах, в которых начало мира при¬
равнено к его концу, хорошо прослеживается в представлениях о загробном
мире у разных народов, а изображение змееногой богини есть уже в Эламе.

270
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Трактовка Индры как бога-громовика тоже не единственная. Его истолко¬
вывают (В. Ф. Антоненко) и как солярное божество.
Вообще мне представляется, что интерпретации мифологических ис¬
точников носят в статье методически непоследовательный характер: они не
выдержаны в одной системе понимания мифологии; по произволу автора
используются истолкования в духе то одной школы, то другой, то третьей.
«Катакомбная» гипотеза Л. С. Клейна об истоках многих элементов (но не
всей системы) скифской идеологии, на мой взгляд, однако, менее противоре¬
чива, более (хотя и не вполне) адекватна наличному материалу по сравнению
с гипотезой «срубной». Речь идет о большем вкладе в скифскую культуру
катакомбного компонента, чем срубного. При этом связь с катакомбниками и с
ведийскими ариями представляется более богатой, чем дано у Л. С. Клейна.
Приводя дополнительные сопоставления, я буду понимать «скифскую культуру
и идеологию» в широком смысле слова — как культуру и идеологию не только
самих скифов, но и родственных, главным образом синхронных, им народов.
Можно провести параллель между ритуалом объезда (обхода) жертвенным
конем-царем-солнцем некоего пространства за день/год и обычаем объезда
всей царской территории погребальным (=жертвенным) кортежем с телом
умершего скифского царя. Сопоставляется небесный круг солнца с кругом из
50 мертвых всадников у царской могилы через год после смерти царя (Геродот
IV, 72). В свою очередь, эти 50 всадников, как и 50 (52?) лошадей в Ульском
кургане, могут быть трактованы как модель солнечного года, ибо 50 — коли¬
чество недель в таком году. Этим можно объяснить размещение 50 лошадей
в Ульском кургане на более высоком уровне, нежели тот, где размещены 360
лошадей, по-иному моделирующих год (360 дней года).
В 10-м Ульском кургане (раскопки 1982 г.) ашвамедха воспроизводит сол¬
нечный месяц размещением 30 (29+1) лошадей. Здесь же, как и во 2-м Уляпском
кургане (раскопки 1982 г., в 1,5 км от 1-го и 10-го Ульских курганов), толстые
столбы, встроенные в платформы святилищ, не несли никакой архитектурно¬
конструктивной нагрузки. Это явные a£vayupa ведийских источников.
1-й Уляпский курган интерпретирован мною (1981) как святилище «Аре-
са» по сочетанию находки здесь меча в центре высоко поднятой площадки,
сооруженной с применением хвороста, и правой руки, отделенной от тела
принесенного в жертву человека (ср.: Геродот IV, 62) и лежавшей на краю
площадки. Почитание меча, воткнутого в землю, подтверждается, на мой взгляд,
и изображением на каменной табличке из Мезии, на котором исследователи —
от М. И. Ростовцева до Б. Н. Мозолевского — усматривали не меч, а врытую
в землю амфору.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
271
Войлочное кольцо, подложенное под сосуд во 2-м Пазырыкском кургане,
имеет соответствие в катакомбном погребении (№ 2) 1-го Гащинского кургана
(Донбасс, 1973 г.).
Четыре деревянных сосуда для сомы в ведийском ритуале сопоставимы с де¬
ревянными сосудами в катакомбном погребении (№ 66) 9-го Александровского
кургана под Ворошиловградом (1972) и с сосудами (четырьмя?) из кургана
Солоха, имевшими золотые окладки. Участие в ведийской ашвамедхечетырех
жен царя, сопровождаемых четырьмя дочерьми представителей четырех соци¬
альных рангов, заманчиво сопоставить с находкой четырех комплектов женских
одеяний и украшений в юго-восточной камере Чертомлыка, не содержавшей
человеческих скелетов, но со скелетом собаки, которая приносилась в жертву
и в ашвамедхе. Четыре жреца вершат ашвамедхув древней Индии, и четыре
скифа душат коня на чертомлыцкой амфоре!
Социальные позиции, представленные в этом обряде по ведийским ис¬
точникам (согласно В. В. Иванову), — это sQta- (колесничий, конюх), palagala
(вестник, посол, гонец), ksattr- (камердинер, раздаватель или делитель пищи)
и samagrahltr- (возница). Список заставляет вспомнить слуг, погребаемых со
скифским царем по Геродоту: «кравчего», «конюшего», «вестника» («посла»),
«служителя» — ср. это с погребениями в Чертомлыке.
Странно, что цветовая символика смерти у скифов неизвестна Л. С. Клейну:
а как же саркофаг в Рогачике (белый, голубой, красный цвета), подкладка
золотой пластины из Гюновки (красный и голубой)?
Каким образом реликты ведийской культуры и языка сохранялись на про¬
тяжении 1000 лет в иноэтничной среде? Предположенная 0. Н. Трубачевым
возможность сохранения живой индоарийской речи в скифское время опро¬
вергнута критиками. Мне думается, индоарийские реалии могли сохраняться так
долго все же только благодаря языку. Индоарийский же язык мог сохраняться
как язык литургический подобно сохранению шумерского в аккадской среде,
латинского — в Европе, (церковно-)славянского — в русской культуре и мощ¬
ным слоем — в русском языке. Так может получить объяснение и сопряжен¬
ность индоарийского языка с зафиксированной материальными и письменными
источниками ритуально-мифологической сферой.
В эту сферу входят и топонимика, вскрытая 0. Н. Трубачевым (та, что при¬
знана достоверно индоарийской), и ономастика (имена царей-жрецов), и этно¬
нимика (синды, ср. значение слова «халдей» в Двуречье), и археологические
памятники (большей частью святилища со следами пуруша- и ашвамедхи).
Почти все эти реалии сконцентрированы в Предкавказье и Северо-Восточном
Причерноморье, тяготеют к Кубани. Эта река, как и Ю. Буг, носила в древности

272
Этногенез. Том 2. Арии и varia
наименование Гипаниса. К Гипанису же приурочен и Эксампей — «Священные
пути», на что обращал внимание еще Л. А. Ельницкий. В устных сообщениях
Д. А. Мачинского неоднократно отмечалось, что священные пути вообще-то не
обязательно должны совпадать с торговыми, так как ведут именно к святым
местам.
Но как раз на Кубани, в Прикубанье, а не на Ю. Буге открыты многочислен¬
ные святилища скифского времени — от ранних, VI в. до н. э. (1-й Ульский
курган), до поздних, III в. до н. э. (на Тамани). Почему именно эти земли для
народов скифского мира были святыми — вопрос, остающийся пока открытым.
Я. В. Васильков (ЛО Инст-та Востковед. АН СССР). Статья Л. С. Клейна,
суммирующая «сепаратные» схождения между культурами индоариев и на¬
родов «скифского мира» при одновременном противопоставлении их эле¬
ментам культуры зороастрийского Ирана (импликации последнего противо¬
поставления несколько ограничены, впрочем, тем фактом, что нам очень мало
известно о религии и культуре иранцев до Зороастра), не может не вызвать
большого интереса у индологов. Если до последнего времени из числа «ски¬
фо-индоарийских» сепаратных схождений были известны только доказанное
Ж. Дюмезилем генетическое тождество Тапати-Табити-Ацирухс и обряд типа
ашвамедхи, то Л. С. Клейном представлен целый ряд таких схождений из об¬
ласти как мифологии, так и ритуала. Филологу трудно судить, правомерно ли
объяснение этих схождений общим «катакомбным» генезисом культур, так
как это затрагивает чисто археологическую проблему этнической атрибуции
катакомбных памятников. Но и в отвлечении от этой проблемы «скифо-индо-
арийские» сопоставления имеют большой самостоятельный интерес.
Отмечу те из рассмотренных в статье моментов сходства, которые могут быть
дополнительно подтверждены индийскими материалами или, в свою очередь,
пролить свет на некоторые элементы индоарийской культуры. Археологиче¬
ские «прообразы» ваджры в виде боевых топоров-молотов и крестовидных
булав хорошо согласуются с ведийскими характеристиками этого оружия и его
иконографией. Перспективным кажется сопоставление роли намогильных
столбов у скифов с космологическим символизмом индийских погребальных
сооружений (столба или столбов, чайтьи и ступы).
Опирающаяся на сопоставление «катакомбной» погребальной практики
с ведийской дикшейреконструкция для «праиндоарийской» культуры обряда
сопогребения жены с мужем, отмеченного эротическим символизмом, пред¬
ставляется в свете ведийских данных в целом правдоподобной (нужно лишь
оговорить, что ведийское посвящение — дикша, сочетавшее символику со¬
ития и «нового рождения», в генезисе было архаическим «обрядом перехода»

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
273
с широким кругом применения, не ограничивавшимся описанной ситуацией
приготовления к смерти). Реконструируемое представление о ритуальном
«зачатии» умершим «самого себя для новой жизни» неожиданно наполняет
смыслом популярный в древнеиндийской литературе загадочный афоризм:
«Супруг зачинает в жене самого же себя; поэтому она для него — "Родитель¬
ница"» (Махабхарата, Законы Ману). Что касается эротического символизма
в погребальной обрядности "скифского мира", то здесь картину может, на мой
взгляд, дополнить факт почти непременного наличия при скифских курганах
Тувы (раскопки А. М. Мандельштама) миниатюрных поверхностных сооружений
(всегда расположенных рядом с курганом, но без видимой закономерности
в ориентации): треугольников из поставленных на ребро плоских камней
с вертикально стоящим продолговатой формы камнем в центре — очевидно,
символов типа индийского «йони-лингам», в контексте погребального обряда
почти несомненно представляющих идею «зачатия на грани миров» как залога
«нового рождения».
Индологическая часть аргументации требует отдельных уточнений (напри¬
мер, по ряду источников цветом траура в Индии был именно белый; популярное
у индийских ученых отождествление пани с финикийцами представляется
фантастичным, куда более убедительны этимология и интерпретация термина
на дравидийской основе, предложенные в работах Н. В. Гурова), что отнюдь не
лишает развернутую Л. С. Клейном систему «скифо-индоарийских» сепаратных
культурных схождении большого значения и убедительности.
Л. А.Лелеков (ВНИР, Москва). 1. [Индоарии и скифы.] Центральный
тезис работы Л. С. Клейна — о большем сходстве скифской культурной мор¬
фологии с индо-арийской, нежели с иранской, — никаких сомнений у меня не
вызывает, а новые доводы в большинстве случаев интересны. Так, любопытно
положение о красной охре в культурах, связываемых с индоариями, и о ее отсут¬
ствии у срубников и андроновцев. Неплохо сказано об Эксампее и ашвамедхе;
справедливы некоторые (но не все) наблюдения о распределении взглядов на
соотношение покойника с землей. Хорошо, но малохказано о сходстве мифов
про Таргитая и про Индру. Вариант этого же мифа переосмыслен в Авесте, но
Л. С. Клейн прав, констатируя, что между скифской и индоарийской версиями
сходства много.
Соображения Л. С. Клейна о цифре «18» у индоариев и скифов можно до¬
полнить: по утверждениям Дж. Хьюитта (1901), в Индии среди прочих кален¬
дарных схем был год с 18 месяцами. Он-то якобы и заложен в схему событий
Махабхараты.

274
Этногенез. Том 2.	а/ иаг/а
2.	[Исключительность индоарийских проявлений под вопро¬
сом.] В ряде случаев необходимая для поддержки центральной идеи статьи
исключительность тех или иных явлений для индоарийской традиции вызывает
сомнение или требует более развернутой аргументации. В одних случаях (А) я
мог бы указать возможность их наличия или такое же и даже более интенсивное
их существование у иранцев, в других случаях (Б) эти явления оказываются
общеиндоевропейскими.
А. Сначала о проявлениях в иранском мире.
Где доказательства того, что иранцам не были известны игральные кости?
Мы просто ничего об этом не знаем. Идея ваджры известна и в Михр-Яште:
термин vazra. Однако в целом рассуждения о то порах-молотах интересны. Не
были ли их предшественниками (или особым вариантом) конеглавые «скипе¬
тры» причерноморского энеолита середины IV тыс. до н. э.?
Громовержец как хранитель культурной самобытности у индоариев и скифов
трактован убедительно, но ведь это также и Митра в Михр-Яште. Иными сло¬
вами, языческий Иран знал данную идею и возводил царскую власть именно
к Митре, богу с вазрой. А вот западный классический Митра сменил вазру на
кинжал-акинак подобно скифскому громовержцу, тогда как индоарийский
громовик такой смены оружия не знал. Это обстоятельство «работает» против
гипотезы Л. С. Клейна.
Автор отказывает Ирану в хорошо выраженном культе предков. Между тем,
по оценке М. Бойс, нынешний бытовой зороастризм целиком сводится к за¬
маскированному культу предков. Она безусловно права. Иранцы были одер¬
жимы культом предков ничуть не меньше индоариев во все времена; Зороастр
хотел, но не смог дезавуировать этот культ. Он хорошо представлен у саков.
Одним словом, рассуждения Л. С. Клейна на этот счет сомнительны. Фраваши
вовсе не покрывают всех проявлений культа предков. Наоборот, формально,
на уровне теологии, они к нему отношения не имели. Спящего Крсаспу или
сперму Зороастра хранили по 99 999 фравати. Трудно представить, что это
число предков того или другого.
Б. Теперь об отмеченных Л. С. Клейном явлениях, которые имеют скорее
общеиндоевропейскую распространенность.
Миф об оружии или сакральных символах, упавших с неба, — обще¬
индоевропейский; оттуда же, кстати, сошла на землю духовная сущность
Зороастра, которая перед тем хранилась в стволе дерева: ср. огонь Прометея
в стволе шпильника и т. п. Ничего эксклюзивно индоарийского в подобных
мотивах нет.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
275
Корень «дан» — общеиндоевропейский и наличен в иранском тоже.
См. монографию В.-П. Шмида 1978 г.: там все это предвосхищено, как
будто вплоть до трактовки Днепровских порогов. О чем-то подобном писал
и М. Саккелариу.
Предложенная Л. С. Клейном трактовка погребальной обрядности резко
противостоит господствующей точке зрения. То, что в статье подано как
инновационная индоарийская эсхатология, по С. О'Брайену и Б. Линкольну,
наоборот, старая общеиндоевропейская норма, каковой совсем не был чужд у
этих авторов и Иран. Тут нужна более тщательная аргументация, требуется этих
авторов опровергнуть. В целом, как мне кажется, это не очень убедительно,
хотя сам по себе момент исключительно важный. Тут же, быть может, стоило
бы подчеркнуть не столько андроновские попытки изоляции трупа от стихии
земли (на мой взгляд, преувеличенные Л. С. Клейном), сколько такие попытки
на Марлике, где это прослеживается явственно и к тому же очень рано — по
новым датировкам, в XIV—XIII вв. до н. э. Что у скифов ничего подобного не
было, подмечено здраво.
Идея «древнего долга» вдовы — общеиндоевропейская, но правильно, что
ее не видно в Иране, даже в языческом, незороастрийском. Как аргумент это
обстоятельство годится.
Почему, однако, ритуал тол куется как только погребальный? На самом
деле сутры его трактуют иначе — как вводную очистительную инициацию перед
большими жертвоприношениями вроде раджасуйи. Идея вторичного рождения
в новом, более священном качестве присутствует, но дикшитаумирать при этом
совсем не собирается, наоборот, рвется к славе и власти в этом мире, намерен
здравствовать и процветать. В поздневедической литературе дикша с идеями
погребальной обрядности эксплицитно не увязана, а в Ригведе и термина этого
нет. В этом случае уместны менее категоричные заявления. Реконструкция
Л. С. Клейна слишком прямолинейна, хотя ее существо я вовсе не отрицаю.
Впрочем, существо это, как и отмечено в статье, общеиндоевропейское.
Погребения того же типа есть и в культуре Средний Стог. Ю. А. Шилов возводит
к Среднему Стогу катакомбную культуру. Любопытно-было бы узнать отношение
Л. С. Клейна к этой возможности.
Ничем не доказано, что культ сомы взят от финно-угров. Сама идея галлю¬
циногенной стимуляции общеиндоевропейская.
3.	[Замечания по этногенезу.] Есть замечания по этническим опре¬
делениям и этногенетическим увязкам.
Прежде всего, о преемственности от катакомбников к индийским ариям.
Откуда видно, что у протоиндоариев в доведийский период не практиковалась

276
Этногенез. Том 2. Арии и varia
кремация? Из ее отсутствия в собственно катакомбной культуре? Тогда это
аргумент порочного круга.
Смущает меня и то, что у ранних классических катакомбников конь не
задействован в погребальных ритуалах, зато задействован крупный рогатый
скот, что ближе к иранской типологии, нежели к индоарийской. Кроме того,
более поздние катакомбники носили кожаные штаны, что, правда, могло быть
и заимствованием у соседей. Хуже то, что у классических катакомбников
в могильных конструкциях нет дерева — материала творения и космогенеза
по Ригведе. По данному признаку ямники и срубники ближе катакомбников
к индоариям, как и в случае с кремацией. Тут все не так просто и ясно, как это
получается у Л. С. Клейна.
Свинью прекрасно знали хотанские саки, причем термин этоту них древний,
индоевропейского уровня, а на поселениях катакомбников тоже находили кости
свиньи, якобы до 9 % от общего состава стада.
Преемственность от катакомбников к скифам и от срубников к скифам за¬
служивает значительно более обстоятельного рассмотрения; в сущности, это
тема самостоятельной работы. Автор статьи, однако, не возразил антропологам,
согласно которым скифы прямо и недвусмысленно продолжают срубников,
но никак не катакомбников по строению черепов и т. п. Возникает вопрос и о
старой иранской гидронимике в бассейнах Десны и Сейма. Чей это ареал?
Н. Л. Членова опять утверждает тождество неразделившихся индоиранцев
с андроновцами — на мой взгляд, совершенно немыслимое.
В корне не могу согласиться с Л. С. Клейном насчет так называемых аве¬
стийских иранцев, да еще среди андроновцев. Уже В. В. Бартольд понимал, как
и Э. Херцфельд после него, что никакого авестийского этноса не существовало
в принципе. Язык Авесты есть сакральное жреческое койне, Kunstsprache, на
нем никто не говорил в быту. Поэтому же, кстати, авестийский алфавит не упо¬
треблялся нигде в эпиграфике, на монетных легендах и т. п. для профанических
целей. Древняя Авеста, на что обратил внимание — жаль, что мельком, — тот
же 0. Н. Трубачев еще в 1967 г., совсем не была восточноиранской по диалекту,
да и диалектов в ней два, притом генетически несводимых (вопреки М. Бойс).
Любопытно, что написал об этом Э. А. Грантовский в 1977 г. в университетском
учебнике: один диалект он поместил на западе, второй — на востоке, что само
по себе неверно, как я думаю, но симптоматично. Одним словом, не было ника¬
кого племени, которое бы по нормам диалектов Авесты толковало о видах на
урожай, или о разведении скота на шерсть и мясо, или о погоде. Язык Авесты
являл собой пережиток позднеиндоевропейской поэтической речи, что лучше
других понял в 1941 г. X. Шедер. Это был наддиалектный социолингвистиче¬

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
277
ский феномен — точно так же, как язык Гомера. Но никому еще в голову не
приходило изобрести особое племя «гомерийцев»!
4.	Несколько мелких замечай и й. Озеро Воурукаша и быстрые кони
Апам-Напата как общеарийская якобы мифологема вызывают у меня сомнение.
Апам-Напат не связан как будто бы ни с какими конями. Насколько я помню,
никакой конкуренции между Агни и Индрой в Ригведе не видно. Наоборот,
теснейший союз и братство.
5.	[Выводы.] Общий ход рассуждений Л. С. Клейна вполне приемлем, но
его логику кое-где хочется поставить под вопрос или же потребовать более
тщательных аргументов. Статья производит впечатление тезисов большой моно¬
графии, где все необходимое будет доказано в деталях. Хочу надеяться на это.
Д. А. Мачинский (Гос. Эрмитаж). Основная идея, на которую «работает»
статья Л. С. Клейна, верна: есть интереснейшие совпадения в мифологии
и обрядовой практике между катакомбниками и индоариями, индоариями
и скифами, катакомбниками и скифами. Ряд сопоставлений весьма убеди¬
телен: у катакомбников обнаружен прототип ваджры, индоарийские пред¬
ставления о посмертии удачно объясняют особенности парных захоронений
катакомбников, «комплекс коня» действительно сближает Скифию с Индией,
а не с Ираном. Некоторые другие сопоставления, не столь убедительные,
вводят в научный: оборот новые линии ассоциаций, проверка которых может
оказаться плодотворной.
Вместе с тем статья (что особенно странно для Л. С. Клейна) отличается ме¬
тодической нечеткостью. Эта нечеткость начинается с заглавия, где употреблено
довольно неопределенное понятие «скифский мир», которое дает затем автору
возможность свободно расширять и сужать его объем, то привлекая явления,
охватывающие степи Евразии, то обращаясь к специфической мифообрядности
царского рода у скифов-царских, то извлекая целый пучок «индоарийских»
параллелей из особого района в Прикубанье.
Л. С. Клейн путает прекрасный первоисточник (Геродота) с прекрасным
исследователем (Д. С. Раевским), на равных основаниях извлекая «факты» как
из сообщений первого, так и из гипотез (именно из гипотез, а не из доказанных
положений) второго. Это, впрочем, не мешает Л. С. Клейну свободно и без
анализа принимать или отвергать факты, сообщаемые Геродотом и доказы¬
ваемые исследователями. Так, он объявляет нереальной «версию Геродота» о
переселении ядра скифов-царских из Закаспийской Азии. Это не «версия Геро¬
дота», а факт, с разными оттенками и подробностями независимо сообщаемый
Аристеем, Геродотом, Диодором, Плинием, подтверждаемый косвенно другими

278
Этногенез. Том 2. Арии и varia
источниками и относящийся, как показали исследования Д. А. Мачинского
и А. М. Хазанова, ко времени около рубежа VIII—VII вв. до н. э. В итоге ставится
под сомнение событие, которое начинает собой эпоху «великой пульсации»
евразийской кочевнической степи. Кстати, зачем это нужно Л. С. Клейну для
доказательства его положений — непонятно.
Поразительное отличие скифской мифологии от других, а именно абсолют¬
ное верховенство женского божества огня, объявляется побочным продуктом
либо эволюции не связанного прямо с этим божеством мифа, либо сакрально¬
политических претензий скифских царей.
Из сообщения Геродота об озере, «у которого пасутся дикие белые кони»,
делается — с опорой на гипотезу Д. С. Раевского — категорический вывод
о том, что индоарии и скифы практиковали ашвамедху, обряд жертвоприно¬
шения коня царем, в сходных формах и в связи с календарной обрядностью.
Кстати, Л. С. Клейн не исключает, что реальную параллель ашвамедхе(как
и ряду других «индоарийских» обрядов) дают Ульские курганы VI-V вв. до н. э.
в Прикубанье,то есть в области, не входившей в это время в состав собственно
Скифии. Вообще, Л. С. Клейн не акцентирует то, что большинство «скифских»
параллелей к «индоариям» — ив обрядности и в языке — происходит из Се¬
веро-Западного Предкавказья и Крыма, где особенно сильны были традиции,
связанные с предшествующей, киммерийской эпохой. Думается, что местное
население этих областей, некогда входивших в киммерийскую общность, потом
временно вошедших в скифскую, и сохраняло, особенно в сакральной сфере,
отдельные индоарийские (пережиточные катакомбные?) черты. Не исключено,
что это население могло поддерживать сакральные связи со своими родичами
в Индии или в промежуточных областях.
Многие же «черты сходства» имеют столь широкое распространение и такое
локальное своеобразие, что привлекать их вряд ли стоило (мировое древо,
круг и квадрат).
Главное же, хотелось бы, чтобы такой поборник строгой методики исследо¬
вания, как Л. С. Клейн, смело и талантливо выдвигая новые идеи, не отбрасывал
хорошо обоснованные и весьма важные факты. Если его работа приобретет
более строгий в методическом отношении вид, это будет только на пользу до¬
казываемым в ней интересным гипотезам.
Д. С. Раевский (Инст. Востоковед. АН СССР). Статья Л. С. Клейна чрезвычай¬
но интересна. Его скифо-индоарийские схождения гораздо более убедительны,
чем у 0. Н. Трубачева. В нашей совместной с Э. А. Грантовским статье (см.:
Об ираноязычном и «индоарийском» населении Северного Причерноморья

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
279
в античную эпоху. — Этногенез народов Балкан и Северного Причерноморья.
Лингвистика, история, арехология. М., 1984, с. 47-66) мы стремились показать,
что 99,9 % скифо-индоарийских схождений, предложенных 0. Н. Трубачевым,
отнюдь не специфичны или вообще не выдерживают критики, в том числе
и те, которые Л. А. Лелеков считает достоверными и на которые ссылается
Л. С. Клейн.
Но при всей увлекательности и заманчивости построений Л. С. Клейна воз¬
никает вопрос о природе этих схождений, и воттуту меня возникают сомнения,
сводящиеся в основном к двум пунктам.
Во-первых, непонятно, как можно совместить концепции об индоарийской
принадлежности катакомбников и иранстве срубников и андроновцев. Если
они приходят с разных концов ойкумены, то откуда их этнолингвистическая
близость? И что же такое в этом случае «общеарийский период»? Каким об¬
разом «индоарийский субстрат» присутствует в традиции авестийских иранцев,
если они андроновцы, а индоарийский субстрат — это то, что отличает скифов
от «южных иранцев» (именно об этом, по сути, вся статья)? Почему именно со¬
седство катакомбников с племенами ямочно-гребенчатой керамики призвано
объяснить языковые контакты индоариев с финно-уграми, когда эти контакты
фиксируются на всех последовательных уровнях — индоиранском, общеиран¬
ском, восточноиранском (это показывают В. И. Абаев и А. Йоки). Я понимаю, что
тема работы Л. С. Клейна не об этногенезе всех арийских ветвей, но в данном
случае недоговоренность мешает восприятию.
Второе замечание — предмет моей старой полемики с Л. Л. Лелековым.
Древнеиндийская и древнеиранская лексика, культура и т. д. известны нам
далеко не в равной мере, информация в этих двух областях несоизмерима
из-за разного характера и объема источников. Всегда ли ту или иную черту,
известную нам лишь по индийским источникам, можно считать специфически
индоарийской, не свойственной иранцам? История иранистики свидетельству¬
ет, что с каждым новым источником по языку и культуре иранцев неуклонно
расширяется круг ирано-индийских схождений и уменьшается количество
черт, которые ранее считались специфически индоарийскими. Поэтому мне
кажется, что каждая исключительно скифо-индоарийская изоглосса, изо¬
прагма и т. д. по самой своей природе проблематична и не обязательно имеет
индоарийскую природу. Так, в статье указано, что очень многое у скифов
находит соответствия в осетинском. Можно ли это понимать так, что и у них
столь мощный индоарийский субстрат? Тапати — тоже случай, когда исключи¬
тельно индоарийская принадлежность сомнительна. Корень — общеарийский.

280
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Персонаж, правда, известен нам лишь по индийской традиции, но много ли
древнеиранских персонажей мы знаем?
Несколько мелких замечаний. Каким образом рассказ Аристея о приходе
скифов «мог относиться и к временному пребыванию скифов в Азии в эпоху
походов», если в этом рассказе скифов вытесняют исседоны — народ, к Пе¬
редней Азии и к областям за кавказским Араксом отношения не имеющий?
Почему обычай бальзамирования и покрывания трупа воском «определенно
заимствован у персов»? Вообще раздел о противостоянии двух эсхатологиче¬
ских и погребальных традиций выглядит, на мой взгляд, не очень убедительно:
слишком много здесь возможностей для прямо противоположных трактовок.
Смущает историзованная трактовка мотива победы Индры над Валой, методи¬
чески близкая к толкованию фольклора Б. А. Рыбаковым. Ведь имя Валы имеет
собственно арийскую этимологию, а мотив — глубинную мифологическую
семантику.
Историческая трактовка собранных Л. С. Клейном фактов порождает боль¬
ше вопросов, чем дает ответов. Конечно, на первых шагах разработки новой
концепции это неизбежно.
С. Р. Тохтасьев (ЛО Инст-та Востоковед АН СССР). Основной вывод чрез¬
вычайно богатой идеями статьи Л. С. Клейна сводится к тому, что в скифской
культуре обнаруживается значительный субстратный компонент индоарийской
принадлежности. Согласно этой концепции, носителей катакомбной культуры
следует связывать с предками мигрировавших позднее в Индостан ариев —
индоариев.
На мой взгляд, решающими в концепции Л. С. Клейна являются два факта:
обнаружение в катакомбах обряда дикша и идентичность систем игры в кости
у катакомбников и индоариев. Кроме того, оказывается возможным протянуть
археологическую линию преемственности между катакомбниками и скифами:
отсюда вывод о субстрате. Насколько обоснованны эти интерпретации — ре¬
шать археологам.
Жаль, что в поддержку этой концепции использованы построения 0. Н. Тру-
бачева, которой видит индоариев не только в синдах, как П. Кречмер, но
и расширяет ицдоарийскую область античного времени чуть ли не на все Се¬
верное Причерноморье, Предкавказье, Кавказ, так что мы уже вправе задаться
вопросом: где же тогда обитали ираноязычные скифы? Правда, Л. С. Клейн не
принимает эту конструкцию в том виде, в каком она представлена у 0. Н. Тру-
бачева. Все, что в сочинениях последнего заслуживает, по мнению Л. С. Клей¬
на, внимания, принимается им лишь за субстратные индоарийские элементы

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
281
в сплошь иранской уже речи северопонтийских варваров. В античное время
в Северном Причерноморье по-индоарийски уже не говорили.
В этом свете потребует объяснения следующее обстоятельство. И.-е. *s,
сохраняясь в индоарийском, переходит в иранском в h, за исключением по¬
зиции перед глухими смычными. Если принять те этимологии 0. Н. Трубачева,
в которых постулируется сохранение арийского *s, останется лишь прийти к не¬
оправданному, очевидно, выводу об очень позднем появлении иранского на¬
селения в Северном Причерноморье — в эпоху, когда иранский и индоарийский
разошлись настолько, что уже не осуществлялась «автоматическая конверсия»
при общении представителей двух этих групп. То есть восприятие индоарий¬
ских лексем с этим *s уже не сопровождалось у иранцев субституированием
его через свое h, как это, например, получилось в восточном индоиранском
пограничье с др.-инд. Sindhu- (др.-перс. Hindu-). Такая ситуация указывала
бы на время едва ли ранее VII в. до н. э.
Но вопрос заключается сейчас в другом: насколько правдоподобны вообще
построения 0. Н. Трубачева? Поражает уверенность, с которой некоторые архе¬
ологи говорят, что 0. Н. Трубачев что-то здесь «доказал», «выявил», «обнару¬
жил» и т. п. Л. А. Лелеков даже подсчитал количество «надежных» этимологий
у 0. Н. Трубачева. В то же время в поддержку этих этимологии не высказался
прямо ни один серьезный лингвист. Со стороны лингвистов наблюдается скорее
сдержанность. М. Майрхофер ограничился вежливым «Qberkuhn» — «чересчур
смело», В. И. Абаев эти идеи вовсе игнорирует.
Мною готовится критическая статья, где концепция 0. Н. Трубачева раз¬
бирается еще более подробно, чем у Э. А. Грантовского и Д. С. Раевского.
В частности, я считаю возможным показать, что его построения в значительной
мере основаны на ошибочном и, надо сказать, весьма непрофессиональном
толковании античных источников с вполне или не вполне осознанным ис¬
пользованием для этимологизации «слов-призраков» — «host-words — ста¬
рых или даже созданных им самим (ср. Тохтасьев 1986: 70). Поэтому кажется
целесообразным вообще оставить пока в стороне этимологии 0. Н. Трубачева.
Из всего рассуждения Л. С. Клейна вытекает тезис о долговременном со¬
существовании индоариев и иранцев на прародине: одни обитали в Причерно¬
морье, другие — в Приволжских степях. Такое сосуществование двух близко-
родственных народов предполагает, однако, культурные взаимообогащения,
взаимовлияния, скрещения. Иначе говоря, ряд индоарийских элементов мог
проникнуть в местную иранскую среду еще до того, как иранцы продвинулись
в Причерноморье и продолжили восприятие индоарийской культуры уже как
субстратной.

282
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Реконструкция большинства явлений иранской духовной культуры, с кото¬
рыми не совпадают соответствующие скифские явления, основана у Л. С. Клей¬
на, согласно традиции, главным образом или исключительно на данных Авесты.
Но гетерогенность Авесты предполагает во многих случаях необходимость
специально доказывать древность того или: иного явления, возводимость
его к общеиранской эпохе. Всегда ли правомерно заключать о неиранском
характере какого-либо элемента, если ему не находится параллель в Авесте
при наличии таковой в Ригведе или Атхарваведе?
Так, Л. С. Клейн трактует роль коня у скифов как индоарийский элемент,
ссылаясь на индийские данные и на то, что в иранской традиции эта роль от¬
водилась корове, конь же был на заднем плане. Но ведь значение коровы или
лошади в духовной культуре зависит более от роли этих животных в хозяйстве,
чем от каких-то культурных традиций. Скифы занимались коневодством в го¬
раздо большей мере, чем разведением крупного рогатого скота. О роли коня
в ранней иранской традиции, что слабо отражено в Авесте, свидетельствуют
чрезвычайно распространенные у всех иранцев имена с *aspa- «конь».
Еще несколько замечаний по частностям. Л. С. Клейн оперирует интер¬
претацией «скифского квадрата», предложенной Д. С. Раевским, который
усмотрел в описании Геродота отражение скифской мифологической модели
мира, ссылаясь на иранские аналогии. Между тем перед нами банальный при¬
мер (см. например, Fritz 1967: 60-62) географической схематизации, весьма
распространенной в античности (богатый материал см. Hagenow 1932:145 ff.
Anhang III). Сицилия считалась треугольником, Пелопонесс — платановым
листом; известен даже спор, является ли Анатолия прямоугольником или
параллелограммом.
Нет никаких оснований считать, что образ богини с вырастающими из ее
лона растительными побегами в северопричерноморской торевтике является
генетически индоарийским «осмыслением рожающей женщины как мирового
древа». Подобные изображения известны не только в Северном Причерно¬
морье, но и в самой Греции, в частности в Афинах классического времени.
В целом статья Л. С. Клейна несколько ошеломляет количеством инфор¬
мации и интерпретаций. Практически каждая из высказанных в ней идей
представляет собою как бы проспект или резюме большого монографического
исследования. Статья явится мощным стимулом дальнейших штудий в этом
новом и перспективном для скифологии направлении. Перспективном по¬
тому, что для какой-то части сопоставлений Л. С. Клейна, по-видимому, надо
признать бесспорным или крайне вероятным индоарийское происхождение.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
283
Л. С. Клейн. Ответ. Богатство дополнений к моим материалам, щедро
представленных в обсуждении, как мне кажется, показывает, что мне удалось
нащупать перспективный путь разработки темы. Я благодарен моим оппонен¬
там за ценные коррективы, но некоторые из коррективов, на мой взгляд, сами
нуждаются в коррективах.
Основные претензии Ф. Р. Балонова к моей статье хорошо аргументиро¬
ваны, но сводятся к тому, что не всё в скифской культуре, брать ли ее в узком
или широком смысле, я смог возвести к катакомбной культуре и сопоставить
с ведийской; не всё из ведийской культуры смог найти у скифов. Верно, не
всё. А разве нужно всё?
Сепаратность скифо-индоарийских сопоставлений я старался выявлять,
где мог, но где не было такой возможности, где явление выступало не исклю¬
чительным на общем индоевропейском или еще более широком фоне, там
можно было опереться на отсутствие его у иранцев. Ведь в моей концепции для
выявления катакомбных корней важна не сепаратность скифо-индоарийских
связей вообще, а лишь их сепаратность относительно иранцев.
Странно, что Ф. Р. Балонов (и не он один) не принял идею об индоарийской
специфичности сопоставлений по квадрату и кругу. Что из того, что геометри¬
ческая символика социальных статусов и т. п. широко распространена? Ведь
в данном-то случае мы имеем в Индии и Тулхаре совпадение не двух, а трех
фигур (квадрат, круг, полумесяц), и не просто их изображение, а оформление
ими священных огней, да еще при отсутствии такого комплекса у иранцев. Со¬
гласен, что скифские проявления подключаются сюда менее прочно (только
круг и квадрат, и без оформления огней), но все же и они ближе к индоарий¬
ским значениям, чем к другим, а в Иране подобные не зафиксированы.
Дополнительные наблюдения Ф. Р. Балонова чрезвычайно интересны
и обогащают предложенную здесь концепцию. С позиций «катакомбной»
гипотезы я мог бы ответить и на его заключительный вопрос — о том, почему
скифские святыни индоарийского характера сосредоточены на Кубани. Потому,
что именно там дольше всего, до железного века, удерживалась катакомбная
культура бронзового века.
Конечно, меня обрадовала поддержка индолога Я. В. Василькова. О его
критических замечаниях. Ношение белых одежд в знак траура в древней
Индии не отменяет того факта, что основным цветом смерти и рождения у
индоариев был красный. Впрочем, белая посыпка встречается и в наших
катакомбах бронзового века, но гораздо реже и слабее красной. Так что со¬
четание такое же, как в древней Индии. Проблема пани — сложная. В любом
языке нетрудно подобрать правдоподобные этимологии такому простому

284
Этногенез. Том 2. Арии и varia
слову. За финикийскую идентификацию говорит совпадение в функциях
терминов пани — пуни как этнонимов и то, что демоном пани был Вала,
а главным богом финикийцев в XIV—XIII вв. — Ваал. В пользу дравидской
идентификации, кроме доводов Н. В. Гурова, говорит тот факт, что слово
пани дало в индоарийских языках ряд производных, обозначающих понятия,
связанные с торговлей. Конечно, торговцами были и финикийцы, но весовые
единицы индоариев были взяты из хараппской культуры, а не из Передней
Азии. Вопрос остается открытым.
Поначалу меня испугала многочисленность критических замечаний
Л. А. Лелекова, и я подумал было, что ободряющая общая оценка — всего
лишь дань вежливости. Но, приглядевшись к замечаниям, я установил, что
многие сопровождаются существенными оговорками, другие (скажем, об
авестийском этносе) не касаются сути моей концепции, третьи я в силах
отвести, и лишь некоторые побуждают меня внести коррективы или, может
быть, снять после дополнительной проверки отдельные положения (напри¬
мер, о культе предков?).
Наличие вазры в Авесте меня не смущает: ведь у финно-угров отразился
именно индоарийский вариант (ср. саами вечер). Общеарийское слово, види¬
мо, тоже означало топор-молот, у ямников такие топоры-молоты были, так что
вполне возможно, что идея и термин действительно уходят если не к Среднему
Стогу, то к его времени; кстати, в степях были не только каменные конеглавые
«скипетры», но и костяные топоры с копытообразным концом. В связи с этим
и возведение дикши — сахамараны к эпохе Среднего Стога не исключается.
Деревянные конструкции в катакомбах есть: во многих случаях устье камеры
закрывалось не камнями, а дубовыми плахами — я сам такие раскапывал. Это,
правда, конструкция чисто техническая, с практической функцией, но ведь
и срубы таковы (что не исключает символического осмысления того и друго¬
го). Коней в катакомбах очень мало, а крупного рогатого скота много — это
верно. Но заметьте: коровы там лежат в качестве жертв или, скорее, остатков
от обряда покрывания покойника шкурой и органами разрезанной коровы —
«охватывающей» (анустарани), согласно Ашвалаяна Грихьясутре (IV, 3,15),
а погребение половины коня не имеет таких признаков. Кстати, в Индии тоже
при погребении человека резали корову, а не коня.
Поселения классической катакомбной культуры практически вообще не
исследованы, так что кости свиньи могли быть найдены только в поселениях со
смешанной культурой. Во всяком случае, само отсутствие свиньи в погребаль¬
ном обряде катакомбников, как и индийских ариев (причем в обоих случаях

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
285
полное), показательно. И.-е. паса(ср. слав, порос-)у хотанских саков, скорее
всего, заимствовано у тохаров.
Я не собирался спорить с С. О'Брайеном и Б. Л инколном: я ведь тоже думаю,
что индоарийская эсхатологическая концепция получена из общеиндоевропей¬
ского наследия (ср. слав. Мать-Сыра Земля), но существенно, что по крайней
мере зороастрийские иранцы ей чужды, а зороастрийская традиция не упала
с неба, она имела и корни в иранском мире.
Относительно авестийского этноса. Мне незачем настаивать на его суще¬
ствовании. Для меня достаточно того, что есть авестийская культурная традиция
(или традиции) с определенным набором мифологем и других культурных
явлений, и мы вправе искать их корни, искать в археологическом материале
соответствующие реалии.
Мне не кажутся сильными аргументы типа: «Откуда известно, что у иранцев
не было игральных костей? Мы просто об этом ничего не знаем». А как можно
узнать, выявить отсутствие, если не по молчанию источников? Кроме того, речь
идет не просто об игральных костях: кубики были распространены широко по
всему Древнему Востоку и по Европе; речь идет о костях иного, и очень редкого,
типа. У иранцев нет и следов их. И пока они не появились в источниках (не
столь уж скудных), мы вправе считать, что их и не было.
Очень любопытно указание на гипотезу Дж. Хьюитта о 18-месячном годе
древних индоариев, но она ведь держится только при условии приравнива¬
ния каждого дня Махабхараты к месяцу: великая битва на Курукшетре дли¬
лась 18 дней. Между тем это как раз такой отрезок времени, которых в году
20, а в ашвамедхе укладывают именно 20 групп по 18 коней (а не 18 групп
по 20 коней). То есть скорее напрашивается мысль о 20-месячном годе из
18-дневных месяцев.
Что же касается происхождения скифов, то количественное преобладание
срубного компонента, проявившееся в физическом облике скифов, не опро¬
вергает участия катакомбного компонента; последнему у меня посвящена
специальная работа (см.: Л. С. Клейн. Происхождениескифов-царских... 1963).
Кожаные штаны, которые носили катакомбники, отнюдь не противоречат их
индоарийской принадлежности. Ведь такую одежду употребляла в бронзовом
веке вся Европа (по крайней мере Северная). Индоарии не заимствовали штаны
у степняков, а сбросили их, придя в Индию, что и естественно при индийском-то
климате. Но скифы продолжали такие штаны носить в Причерноморье, и это
еще одно их сходство с катакомбниками.
Меня очень поощряет и обнадеживает принятие моего основного вывода
таким строгим и своеобразным исследователем, как Д. А. Мачинский. Ведь

286
Этногенез. Том 2. Арии и varia
исследователи, обладающие своими собственными оригинальными идеями
о предмете обсуждения, всегда очень неохотно приемлют идеи со стороны.
Тем важнее продумать его основные замечания о методической нечеткости
моих позиций.
Д. А. Мачинскому представляется неправомерным применять неопреде¬
ленное понятие «скифский мир» с его изменяющимся объемом. Для любого
формальнологического рассуждения это было бы действительно неправомер¬
но. Но я вынужден применять более «широкую» методику, потому что таков
предмет: восновееголежитреальность с расплывчатыми границами и из¬
меняющимся объемом. По самой сути исследовательской задачи приходится
противопоставлять ведийским индоариям и катакомбникам весь скифский мир
(определение Ф. Р. Балонова не расходится с моим пониманием), а в этом мире
отдельные племена приобретали по временам ключевую роль и влиятельность,
отдельные явления быстро распространялись на весь степной ареал или на его
значительную часть, некоторые общие его характеристики выступали наглядно
и ярко только в отдельных его точках.
Поэтому мы вправе, имея дело с таким материалом, считать данные о ге¬
нетических связях широкого плана некоторых частей этого материала —
«скифского мира» — репрезентативными для всего этого мира и переносить
выводы, полученные для таких частей, на целое (разумеется, только в аспекте
поставленного широкого сравнения).
Методическая строгость для меня не фетиш. Она должна быть, так сказать,
применительной, то есть соответствовать задаче и материалу. Даже в матема¬
тике введено теперь понятие размытых множеств (fuzzy sets) и разработаны
правила операций с такими множествами, отличающиеся от обычной методики.
В нашем случае и скифская культура и катакомбники, и ведийские арии —
все это «размытые множества». Нельзя оперировать с ними как с твердыми
блоками, но нельзя и сужать предмет до твердых ядер этих множеств: задача
слишком широка.
Теперь о втором предупреждении Д. А. Мачинского относительно моей
методической нестрогости: не путаю ли я гипотезы с фактами? Вопреки ожи¬
данию, пример, избранный моим критиком и нацеленный на то, чтобы про¬
иллюстрировать подмену факта гипотезой в моих рассуждениях, показывает,
наоборот, мое сомнение в некотором факте, который у меня представлен (по
мнению критика — зря) как гипотеза. Таким образом, речь идет скорее о моей
чрезмерной методической строгости, гиперкритичности в отношении к источ¬
никам. Что ж, и такое бывает. Рассмотрим казус.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
287
Имеется в виду вопрос о переселении скифов из «Закаспийской Азии»
в Скифию. Вопреки убежденности моего критика, это все-таки не факт. Точнее,
не факт — событие. Фактом здесь является лишь сообщение Геродота и других
авторов. По многим причинам весьма вероятна и реальность события, лежав¬
шего в основе этого сообщения, но какое это было событие? Перемещение
скифов из-за Аракса в Скифию перед походом Мадия — и только.
Наиболее вероятный претендент на то, чтобы быть Геродотовым Араксом
в данном случае, — не Волга, не Урал, не Амударья, а закавказский Араке.
Перемещение, стало быть, из Передней Азии. Геродот знал только об одном
крупном походе скифов туда — походе Мадия. На деле походов было два,
первый был до похода Мадия. Это достоверно подтверждено разными кли¬
нописными источниками. Поскольку плацдарм Мадия находился к северу от
Кавказа, значит, из первого похода скифы проследовали именно туда. Все,
что Геродот сообщает о перемещении скифов из-за Аракса, неплохо совпадает
с таким движением.
Что это был за плацдарм? Возвратились ли туда скифы после первого по¬
хода домой (что, на мой взгляд, наиболее вероятно) или впервые прибыли
туда — вопрос особый, но для него нет других оснований, кроме данного со¬
общения Геродота. А он явно ошибся: принял рассказ о приходе (вероятно, о
возвращении) скифов в Скифию из-за Аракса за рассказ о первом появлении
скифов в Скифии. О том, что это его вывод, его в е р с и я, говорят его собствен¬
ные слова о другом рассказе: «Так рассказывают скифы о происхождении
своего народа» (IV, 7). А это был рассказ об автохтонности скифов в Север¬
ном Причерноморье. Ни в исследованиях А. М. Хазанова, ни в исследованиях
Д. А. Мачинского, известных мне, ни в книге И. В. Куклиной (1985) не опровер¬
гнут ни один из этих фактов о сообщен и и. Критика источника побуждает
отвергнуть реальность то го события.
Д. А. Мачинского больше устраивает, чтобы версия Геродота отвечала ре¬
альности. Это лучше вписывалось бы в близкую ему концепцию о «пульсации»
кочевнической степи. К сожалению, не могу пойти ему в этом навстречу. Кстати,
зачем так необходим этот факт для концепции о «пульсации» — непонятно:
ведь и отливы-приливы (в Переднюю Азию и обратно) причерноморских
орд — тоже «пульсация»!
Д. С. Раевский поднял фундаментальные вопросы. Для меня самого не все
в этой сфере ясно, но и с помощью гипотез я стремлюсь сначала выявлять факты
(это гипотезы о фактах), а потом искать объяснения противоречий. Одно из
таких объяснений заключается в том, что в моем представлении преемствен¬
ность языковая не обязательно совпадает с преемственностью культурной.

288
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Да, катакомбная общность Северного Причерноморья сложилась в результате
миграции с запада, с приносом значительного культурного вклада, но это не
значит, что и я з ы к следующих поколений получен оттуда же. В катакомбной
общности есть и ямный культурный вклад, с ним мог быть передан и язык.
Какой?
Возможно, что арийская речь западной части ямников именно в результате
наложения пришлого с запада суперстрата отделилась от восточной, и это было
отделением индоариев от праиранцев. Возможно, однако, что западное воз¬
действие мало сказалось на арийской речи ямников, а вот продвижение ее на
восток и воздействие там местных субстратов превратило ее там в иранскую,
а та, которая пока еще оставалась на западе, стала индоарийской.
Что в финских языках есть заимствования из разных хронологических
пластов арийско-иранской речи, неудивительно и не очень однозначно: ведь
иранцы продолжали соседствовать с финно-уграми в течение тысячелетий.
Поразительно, что есть заимствования из индоарийской речи, и это очень
однозначно: позднего соседства не было, да и сюжеты этих заимствований
ведут к катакомбникам (ваджра как «молот», «шило»). Индоарийский субстрат
присутствует (только в разной степени проявляясь) на широких простран¬
ствах — от Причерноморья до Восточного Ирана — потому, что катакомбные
племена проникали во все эти страны (это засвидетельствовано памятниками).
Осетины — потомки алан, а аланы пришли из Зааралья. Но ведь там были За-
ман-баба и Тулхар!
Что же касается возможности стершихся сходств с индоариями у иранцев,
то пусть, конечно, в глубокой древности все было у них схоже, но ведь тогда не
было еще иранцев, а были просто арии. Применительно же ко времени, когда
иранцы отличались уже от индоариев, нет смысла видеть в каждом негативе
ведичности непременно лакуну в наших знаниях, тем более что есть не про¬
сто негативы, не просто отсутствие, а и наличие чего-то иного. Нельзя же все
сводить к оппозициям: да — нет, плюс — минус. Белый цвет — это не просто
отсутствие красного, это иной цвет. Смерть от удушения — это не отсутствие
смерти от удара по черепу.
Возражения С. Р. Тохтасьева большей частью обращены не против моих
собственных соображений, а против использованных мною в той или иной
мере положений 0. И. Трубачева, Л. А. Лелекова и Д. С. Раевского, которым я
их и переадресую. Если эти положения выпадут, моя концепция, конечно, не¬
сколько пострадает, но не разрушится, так как построена не по схеме цепочки
умозаключений, а аддитивно — по схеме ряда параллельных блоков (или
параллельных цепочек). Прочность ее признает и сам С. Р. Тохтасьев.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
289
Под конец хочу высказаться по поводу еще одного критического заме¬
чания Ф. Р. Балонова. Он упрекнул меня в том, что в своих интерпретациях
мифов я не придерживался какой-либо одной из существующих систем (или
школ) интерпретации. Но ведь эти системы, как правило, в своей замкнутости
основаны не на органических связях внутри материала и не на гомогенности
методики (как, скажем, системы хронологии), а всего лишь на узости взгля¬
дов, односторонности и преувеличениях избранного аспекта. Нарушать такие
правила игры я не считаю грехом, как бы ни гневались жрецы этих систем.
Я ведь и в этом атеист. По-видимому, можно и так сказать: я ищу основания
для новой системы.
Еще раз приношу признательность всем выступавшим за поддержку, за
критику, коррективы и дополнения.

20.	Индоарии в степях
[В 2007 году я был приглашен на международный когресс ин¬
доевропеистов в Вюрцбург: По состоянию здоровья поехать я не
решился, а доклад сделал и отправил. Здесь печатается русский текст
доклада (английский текст сдан в труды конгресса и был вывешен
в интернете).]
1. Ригведа и археология. Ригведа была сочинена, сформирована, судя
по ее географическим привязкам, в основном в Северо-Восточном Пенджабе
(Woolner 1943). Когда она была сочинена, не совсем ясно — наиболее прием¬
лемой считается датировка П. Хорша — ок. 1200 г. до н. э. (Horsch 1966). Но
древнейшая археологически изученная в последние десятилетия (Гаур 1981;
Tripathi 1976, Roy 1983; Gaur 1981; 1994) культура исторических индоариев —
культура серой расписной керамики (см. рис. 1 к статье «Приход ариев») —
существовала в своей ранней фазе (это поселения еще без железа) еще до
XI в. до н. э., то есть, по крайней мере, в XII веке (Joshi 1976; 1978а, 1978b).
Культура эта размещается юго-восточнее ведического ареала, включая лишь
небольшую часть Пенджаба (рис. 1). Стало быть, она сложилась позже Ригве-
ды, в последующую стадию развития ариев — когда они уже продвинулись на
юго-восток. Это подтверждается тем, что серая керамика (как и другая той же
культуры) сделана на круге, а ведийская керамика описывается как еще лепная
(Rau 1972). Как отметил Гаур, ареал культуры серой расписной керамики точно
совпадает с границами Арьяварты («страны ариев») по Махабхарате. Значит,
в Пенджабе арии жили раньше, и Ригведу можно датировать XV—XIII веками.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
291
Культура медных кладов и
у////Л желтой керамики
(W/VVI Неолитические культуры
Южной Индии
220 0 220
-Ы.
Рис. 1. Карта древних культур Индостана (Г. М. Бонгард-Левин и Г. Ф. Ильин 1985)
2. Индоарии в Передней Азии. 0 пребывании индоариев в Передней Азии
(также см. рис. 1 к статье «Приход Ариев») свидетельствуют: набор имен богов,
которыми скрепляли договор, ряд имен царей и знати, серия коневодческих

292
Этногенез. Том 2. Арии и varia
терминов и другие слова в текстах из Сирии, Палестины и особенно из Митанни
(в верховьях Тигра и Евфрата) XIV—XIII вв. до н. э. (HQsing 1927; Dumont 1947;
Brandenstein 1948; O'Callaghan 1951 и др.), причем боги, приводимые в до¬
говоре, это те же боги, что и в Ригведе и упоминаются они в том же порядке:
Митра, Варуна, Индра, пара Насатьев. В коневодческом трактате XIV века тер¬
мины ристаний «айка-вартана», «тера-вартана», «панца-вартана» переводятся
с индоарийского: 'один поворот', 'три поворота', 'пять поворотов', но «айка»
вместо «эка» — это произношение, которое лингвисты уже ранее предпола¬
гали для доведийского периода (ближе к праиндоевропейскому), когда еще
сохранялись дифтонги. По-видимому, само пребывание тут индоариев имело
место несколько раньше — судя по отдельным словам и именам, в XVII—XVI вв.
до н. э. (если не раньше, учитывая современный сдвиг хронологии).
В правление Хамурапи, в конце XVIII в., в Вавилонии появились касситы
(Kassu), а в следующем веке они обосновались как правители в царстве Хана
на среднем Евфрате. Об их индоарийском этносе свидетельствуют имена их
богов — Марутташ (индоарийские Маруты) и Суриаш (индоарийское Сурьа
'солнце'). Третий бог, Буриаш, близок по имени к греческому Борею — богу
северного ветра. [Флексия -аш явно передает индоевропейскую, ср. греч.
-ос, лат. -ус, индоар. и лит. -ас.] Значит, появление здесь индоариев можно
сдвинуть к концу XVIII в.
Индоарии явились на Передний Восток как новый народ, как воины-за¬
воеватели, искусно управлявшие колесницами в ристаниях и, может быть,
боевыми. Они насадили здесь свои династии (по крайней мере, в Митанни
и Хане) и знать («марьянну» из арийского «марья).
3.	Андроновская гипотеза.
Кузьмина (1986; 1994; 2007а; 2007b; 2008) отстаивает выведение всех
ариев из андроновской культуры Казахстана — и индоариев, и иранцев.
На первый взгляд, это удачно объясняет сложившуюся картину: получа¬
ется, что уход ариев в разные страны — в Индию и в Иран (с продвижением
дальше в Переднюю Азию) и был тем разветвлением, которое обусловило
распад арийского пранарода на индоариев и иранцев (Bryant 2002:131). Но
на деле языковое разделение ариев в южных странах имело на первых порах
не столько территориальный, сколько хронологический характер: ранняя
миграционная волна принесли дардов (вратья) в Индию, вторая — индоариев
в Переднюю Азию и Индию, а лишь с последними волнами иранцы оказались
в Иране, а также на подступах к Индии и в Передней Азии.

У Конкретные проблемы этногенеза. Арии
293
Только поздняя, иранская волна может происходить из андроновской
культуры, точнее из андроновских культур, но и не только из них, а также из
срубной культуры (рис. 2). В недавнее врем параллельная и близкая гипотеза
была выдвинута В. В. Отрощенко (2001): вместо андроновской культуры сруб-
ная рассматривается как общеарийский (индоиранский) исходный очаг. Она
в самом деле имеет ряд совпадений с иранцами, но не имеет с индоариями.
Вдобавок ее поздние памятники прослеживаются на восточно-каспийском
побережье, на пути в Иран.
То есть иранцы были уже тогда разделены на несколько народностей или
культурных традиций. К первой волне, индоарийской, андроновский источник
не подходит по хронологическим основаниям: ведь андроновские культуры
в Казахстане не старше XVI в., а уже в XVII в. индоарии появились в Передней
Азии. Не вяжутся и другие параметры андроновских культур с индоариями.
Андроновские культуры, как и срубная, весьма привержены земледелию
(Кузьмина 1994:195-200) — это типично для иранцев (поощрялось Авестой),
но не для индоариев (в Ригведе даже не упомянут плуг). В андроновской
культуре есть двугорбый верблюд (бактриан) и культ верблюда — найдена
статуэтка бактриана (Кузьмина 1963; изображ. в Кузьмина 1994, рис. 55,8).
Это соответствует тому, что в Авесте воздается хвала золотистым верблюдам,
а иранцы носили имена, оканчивающиеся на -уштра («верблюд»), в том числе
имя пророка Заратуштры. Но всё это чуждо Ригведе.
Правда, Кузьминой удалось показать, что изготовление керамики, описан¬
ное в Черной Яжджурведе и брахманах, соответствует андроновским правилам
и формам. Но сходство неполное: в андроновской культуре керамика богато
орнаментирована и лепится женщинами, в ведической Индии же керамика —
без орнамента, и делают ее мужчины (Rau 1974; Bryant 2002: 211-212). Кроме
того, в таком контексте некоторое сходство можно расценить как иранское
влияние на индоариев Индии — оно известно и по другим показателям: [сама
же Кузьмина показала, что керамическая терминология Ригведы в большой
мере иранская. К тому же] еще в Ригведе (в 6-й мандале) есть индуизирован-
ные иранские имена; в первой, переднеазиатской волне ариев Гиндин (1972;
Gindin 1972) отмечал незначительное присутствие иранцев; позже иранское
влияние на Индию усилилось. Возможно и какое-то проникновение иранцев
в Индию наряду с основным массивом индоариев. Это проникновение могло
иметь следствием и какой-то вклад иранцев в культуру ариев Индии.
Откуда же шли первые волны — расселение индоариев?

294
Этногенез Том 2. Арии и varia
Рис. 2. Срубная культура — серым, андроновские: алакульская - темно-серым, федоровская — светло-серым.
По Кузьминой, с обобщениями

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
295
4.	Катакомбные культуры и их индоарийские признака Как ни странно,
долгое время никто не пытался определить этнически катакомбные памятни¬
ки бронзового века Северного Причерноморья. В конце 60-х В. А. Фисенко
(1966; 1967) высказал робкую догадку, не хетты ли это, и к этому определе¬
нию стала склоняться Кузьмина (Kuzmina 1998: 72). Д. Энтони предположил,
что катакомбники — это предки греков, но, как он сам признал, невозможно
проследить миграцию катакомбной культуры в Грецию (Anthony 2005: 369).
Б. А. Литвинский (1963:127-128) готов был отдать катакомбную культуру про¬
тотохарам, судя по тому, что считал прототохарскими памятники Заман-бабы.
Поскольку катакомбные памятники в общем расположены западнее культур,
обсуждаемых как иранские, такая ориентация поисков естественна. Чтобы рас¬
ширить кругозор поисков, необходимо было отрешиться от идеи соответствия
современному размещению языковых семей.
Сначала Берзин и Грантовский (Berzin and Grantovsky 1962) высказали
осторожную и никем не замеченную догадку о том, что индоарии связаны по
происхождению с катакомбной культурой (основанием для этой гипотезы были
игральные кости в катакомбных могилах). А на рубеже 70-х и 80-х годов я, еще
не зная об этой заметке, высказал ту же идею. Мне, по-видимому, и в самом деле
удалось выявить, что исходный очаг движения индоариев в Индию и Переднюю
Азию лежал в Северном Причерноморье, и состоял именно из катакомбных
культур, по крайней мере, некоторых, может быть, всех (Клейн 1979; 1980;
Klejn 1984). Датируются они в основном своем ареале концом III и первой по¬
ловиной II тыс. до н. э., по традиционной хронологии, но по радиоуглеродной
хронологии — приблизительно временем от 2900 по 2050 гг., то есть III тыс.
в целом, с наибольшей концентрацией дат на ХХШ-ХХП веках (Черных и Орлов¬
ская 2004); в Предкавказье они живут значительно дольше (описание культур
см. в Попова 1955; Братченко 1976; 2001; Hausler 1974; 1976; Трифонов 1991:
145-166; Смирнов 1996; Кияшко 1999; 2002; Пустовалов 2005).
Признаки индоарийской аттрибуции широко представлены в катакомбных
памятниках Северного Причерноморья и Предкавказья.
1.	Предание покойников земле (катакомба). Ведические
арии сжигали покойников. Это резко отличается от погребения в катакомб¬
ных культурах. Однако интересны упоминания индоарийскими источниками
«неправильных» обрядов. Так обозначались чужие обряды, принятые у со¬
седей, но с еще большим вероятием так могли обозначаться и свои обряды,
отвергнутые утвердившейся новой религией. Так, асуры, еще бывшие в ранних
частях Ригведы разновидностью богов, но ставшие в поздних частях злыми

296
Этногенез. Том 2. Арии и varia
демонами, отстаивали неправильные похоронные обряды. Они отвергали со¬
жжение покойников, говоря, что душа слита с телом и если тело сжигается, то
и душа погибает вместе с ним и никакого мира по смерти нет. Они требовали
предавать одетый и украшенный труп земле (Чхандогья-упанишада, VII,
8.5). Стремление, обозначенное в Ригведе (X, 18, 13) «упрятать смерть под
этот холм» (то есть курган) могло бы относиться ко всем степным культурам
бронзового века.
Но индоарийская погребальная практика отличалась от иранской: если
иранцы заботились о предохранении чистых стихий (земли, огня и воды)
от соприкосновения с мертвой плотью, то индоарии, наоборот, заботились
о слиянии покойного с Матерью-Землей, растворении в ней. На Памире они
специально развязывали и разрезали саван, чтобы тело прикасалось к земле,
подкладывали кусочки земли под саван (Литвинский 1981: 92-93). В Ригведе
они призывали землю распахнуться и милостиво принять покойного в свои
объятия. Землю призывали упокоить умершего, как мать укутывает сына в свои
одежды (РВ X, 18.11), а покойнику говорили: «Приближу тебя к Матери-Земле»
(РВ, X, 18.10).
Сам катакомбный способ погребений до территории Индии не дошел, но
в Ригведе сохранились выражения, намекающие на эту практику: «Придет
день, и меня положат в землю, как вкладывают перо в стрелу» (РВ X, 18.14).
Это сравнение не подходит к обычному опусканию покойного в яму, но скорее
имеет в виду его задвигание вбок — в катакомбу. 0 том же говорит упоминание
о «земляном доме» с «камнем-затычкой», запирающим выход (RV, V, 5.81; X,
18.4), — это типичная для катакомбных могил каменная пробка (забивка)
входного отверстия в катакомбу.
2.	Сахамарана.Об индоарийской принадлежности погребенных ясно го¬
ворит сахамарана (соумирание) — погребение вдовы на похоронах мужа, при¬
чем обоих кладут в позе соития (рис. 3-8). Скелеты лежат в этих позах — лицом
к лицу, обнимая друг друга, или мужчина позади женщины, тесно прижавшись.
Правило объясняется из индийского ритуала: умирающий (а в древности это
относилось и к умершему) должен произвести зачатие, а жена должна родить
своему мужу новое тело для загробной жизни — «сделать мужа одиннадцатым
сыном», как'сказано в Шатапатха-брахмане. Совокупление струпом в индий¬
ских верованиях считалось реальным: в мифе жена царя родила от такого
совокупления семерых сыновей (Фишер 1969: 115). Таких погребений масса
в катакомбах (Клейн 1979), в срубной же и андроновских культурах почти нет.
Там умерших мужа или жену изредка подхоранивали в могилу ранее умерших

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
297
супруга или супруги (Итина 1954; Сорокин 1959). Поданным Рычкова (1982),
среди срубников совместные погребения составляют 1,5 %, тогда как среди
катакомбников — 19,4 %. Доля высчитывалась из совокупности около тысячи
погребений обеих культур со всего ареала их распространения.
3.	Красный траур. Далее, это «красный траур» — посыпка головы,
кистей рук и стоп ног покойного красной краской. В Индии до сих пор в риту¬
альных ситуациях, связанных с «обрядами перехода», в частности свадьбой,
окрашивают в красный цвет темя, ладони и стопы, а именно в этих местах лежит
красная краска в катакомбных могилах. Для меня именно это послужило первым
опознавательным признаком, позволившим поставить вопрос об индоарийской
принадлежности погребенных в катакомбах. Смерть изображается у индоариев
красной; в красные одежды обряжают покойника. У иранцев же траурные
одежды белые — этому соответствует белая посыпка дна могилы в срубной
и андроновских культурах.
4.	Ран гол и. Столь же примечательным является тот факт, что в ряде ка¬
такомбных могил наших степей обнаружены рисунки (рис. 9), выведенные на
дне могилы порошоковым веществом (Пустовалов 1998), что очень напоминает
современную практику ранголи в Индии. Ранголи — это узоры, выводимые
порошком на полу (рис. 11). Женщины проделывают эту процедуру каждый
день заново (Гусева 1977: 238). С ранголи связаны мандалы — такие же узоры,
выводимые на полу и посвященные богам. Это обычай, характерный именно
для индоариев.
5.	Жертвенные животные. Затем выбор животных в сопроводи¬
тельную пищу покойникам: баранина и говядина. Как в Индии (Ригведа), так
и в катакомбных культурах свинина начисто отсутствует (в срубной культуре
есть). Кузьмина уверяла, что так обстоит дело только в андроновской культуре,
но это не так — ив катакомбных.

298
Этногенез. Том 2. Арии и varia
ПИП

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
299
Рис. 3-8. Сахамарана — совместные погребения в катакомбной культуре
северопонтийских степей (по Хойслеру и Смирнову — Hausler 1974,1976;
Смирнов 1996)

300
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Рис. 9. Узоры на полу катакомбных могил (кург. 2 у Виноградного, погр. 9 и 13,
по Пустовалову 1988, рис. б; воспроизв. В 2005, рис. 4,34)

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
301
6.	Игра в кости, чатурашра. Для индоариев характерно увлечение
игрой в кости («Гимн игрока» в Ригведе и проч.). В катакомбных погребени¬
ях Северного Причерноморья обнаружено необыкновенно много альчиков
и специальных наборов резных метательных костей — столько не найдено ни
в одной другой культуре бронзового века (даже, наверное, во всех остальных
вместе взятых). Существенно, что эти специально изготовленные кости (изо¬
бражения см. в статье «Происхожение нуля») имели форму не кубиков, что
было бы банально, а октаэдров, восьмигранников с притупленным срединным
(поясным) ребром, так что из восьми образуются четыре гнутых грани — имен¬
но такую форму (чатурашра) имели игральные кости индоариев древности,
известные по древнеиндийской литературе, и такие изготовляются в Индии
до сих пор, применяются в игре чаупар. По знакам на катакомбных игральных
костях, означающим числа (это цифры бронзового века!), и по комбинациям
костей в наборах восстанавливаются правила игры, совпадающие с древне¬
индийскими (подробно см. Клейн 1997; Klejnl999).
Рис. 10. Элементы узоров чох (на стенах) и ранголи (на полу) в Индии
(по Гусевой 2005: 265)

302
Этногенез. Том 2, Арии и varia
7.	Форма алтаря (веди). В украинских и предкавказских катакомбных
культурах можно найти объяснение для странной формы ведийской веди (ал¬
таря) — квадратной со всеми четырьмя сторонами вогнутыми внутрь. Именно
такую форму имеют основания типичных катакомбных курильниц — перенос¬
ных алтарей (рис. 11). Нижняя часть курильницы была образована четырьмя
ножками, слившимися в одну, а это дало клеверолистную форму (видимо,
ранее тот же путь был пройден трипольскими алтарями). Четырехсторонний
алтарь был связан со священным числом четыре (Топоров 1974; ср. Buckland
1896; Loewe 1936; Bertling 1954; Семека 1968). Поэтому обозначение четверки
на игральных костях (арийское Крита — выигрышная четверка), найденных
в катакомбных погребениях Причерноморья, имеет точно ту же форму, что
и ведийская веди (квадрат с вогнутыми сторонами), но с острыми углами, на¬
подобие бубнового туза.
Рис. 11. Катакомбные «курильницы» из Эрмитажного собрания
(источники см. в Клейн 1966, рис. 1)

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
303
8.	Инвентарь для сомы. В катакомбных культурах Причерноморья
можно найти прототипы специфических вещей индоариев: цедилок пави-
три для изготовления священного напитка сомы, давильного камня (граван,
гравастут) — песта для выдавливания сока из сомы. В цедилках павитри
в качестве фильтра применяли шерсть — от них остались глиняные воронки;
в других культурах бронзового века их нет. Для катакомбных культур типичны
изящные фигурно оформленные и очень тщательно отшлифованные, даже
отполированные каменные песты, явно не просто для хозяйственных надоб¬
ностей. Но культовыми пестами и выдавливали сок сомы.
9.	Повозки. Кузьмина много внимания уделила разработке коневодства
и культа коня, боевым колесницам и колесничим у ариев (хотя есть сомнения,
колесничии ли это — см. Виноградов 2004: 275-279). Она стремится доказать,
что андроновская культура (включая прототипические для нее памятники
Синатшта и Петровка), обладающая этим всем, оптимально подходит под атри¬
буцию ариев. Но и в катакомбной культуре, которая раньше андроновской и ее
прототипов, всё это есть (Чередниченко и Пустовалов 1991; Пустовалов 2000).
Однако катакомбные колесницы (рис. 12) сильно отличаются от колесниц но-
вокумакских и синташтинских, и вопрос о том, колесницы ли это, здесь встает
острее (Избицер 2010). Во-первых, у катакомбных двухколесных повозок
колеса без спиц — массивные, сплошные, дисковидные, из деревянных плах.
Во-вторых, животные впрягались в ярмо. В-третьих, управление животными
осуществлялось с помощью стрекала. В Криворожье при такой повозке в ка¬
такомбе найдены наконечник и часть древка стрекала, также тяжелое ярмо,
а псалии от узды не обнаружены. Во всех случаях, когда зафиксированы дис¬
ковидные колеса, не только в катакомбной культуре, в двухосных или одно¬
осных повозках, если животные в наличии (хотя бы только на изображении),
неизменно в повозки были впряжены быки (волы) (рис. 13).
Лошади, впряженные в повозки, повсеместно появляются только с другим
типом колес — со спицами. Это хорошо показано А. Хойслером (HaQsler 1984;
1986; 1992; 1994; 1999). В катакомбных культурах лошадь использовалась
иначе, но использовалась. По подсчетам Пустовалова (2005: 35,120), в сопро¬
водительной пище катакомбников видовые соотношения таковы (по количеству
погребений с данным видом пищи): на первом месте конь (16 %), а рогатый
скот — на втором с большим отставанием (5,4 %), причем доля коня повышается
с востока на запад, а в некоторых районах достигает 38,7%.
5.	Контакт с финно-уграми в языке и археологии. Еще ряд доказательств
носит территориально-ситуационный характер.

304
Этногенез. Том 2. Арии и varia
1
Рис. 12. Повозки из украинских катакомбных погребений с дисковидными колесами
(по Пустовалову 2000, рис. 10; реконструкция спорна)
А. Индоарийские заимствования в финно-угорских. Вфинно-
угорских языках в числе заимствований из арийских языков (Redei 1968; Joki
1973; Koivulehto 1987) обнаружено немало заимствований из индоарийского
с отчетливыми признаками его отдельного существования. Правда, есть линг¬
висты, которые считают почти все заимствования в финно-угорских языках

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
305
иранскими (Гамкрелидзе и Иванов), есть и те, кто считает почти все — индо¬
арийскими (С. Мисра и В. Шеворошкин), но Я. Калима, Я. Харматта и В. И. Абаев
(Kalima 1936, Harmatta 1981, Абаев 1981) подошли к делу дифференцированно
и показали, что среди заимствований есть не иранские и не общеарийские
слова, а именно индоарийские. Эти исследователи разделили всю массу за¬
имствований и, стало быть, контактов, по этапам (общеарийский и сепаратный,
также и в заимствующих по этапам — финно-угорский, этап финского и угор¬
ского и этап дальнейшего разделения) и по народам.
Рис. 13. Быки, запряженные в двухколесные повозки (петроглифы из Каменной
Могилы близ Мелитополя, Украина, по Хойслеру — Hausler 1986:139)
Так же, как есть иранские заимствования, особенно в угорских (Korenchy
1972), так есть и отдельно индоарийские, в частности и в западнофинских,
прибалтийских языках, чем подтверждается локализация индоариев к за¬
паду от иранцев. Слова эти относятся к скотоводству, меньше — к земле¬
делию, некоторые к вооружению и терминологии социальных отношений
(контакта и обмена). Даже самые западные потомки финно-угорских соседей
ариев, финны и эстонцы, называют корову «васа», а теленка «васикка» —
от арийских «ватса» и (с арийским уменьшительным суффиксом) «ватса-
ка». Мордовское «азор» 'господин' и коми «озыр» 'богатый' происходят
от арийского «асура» 'бог', 'господь'. Это не заимствование из иранского:
в иранском — «ахура».
Существенно, что некоторым из этих заимствований есть хорошие архео¬
логические соответствия.
Финно-угорскую прародину, исходя из реконструированной для общего
праязыка терминологии фауны и флоры, помещают в северной лесной полосе
Верхнего Поволжья и Приуралья (Setala 1916; Sebestyen 1935; Haidu 1964[;
Норманская 2008]), но финские народности рано, еще в III тыс. вышли на

306
Этногенез. Том 2. Арии и varia
берега Балтийского моря (Vilkuna 1949; Аристэ 1956). Так что эти заимство¬
вания объяснимы соседством на северо-востоке Украины в III тыс. до н. э.
катакомбной археологической общности с культурой ямочно-гребенчатой
керамики — по мнению археологов (Ailio 1922; Мейнандер 1974; 1982; и др.),
наиболее вероятным претендентом на роль предковой для финских народов.
Она присутствует в III тыс. до н. э. на реках Десна, Псёл и Северский Донец.
[Напольских (1997) эту идентификацию отвергает, но не меняя существенно
общее географическое размещение.]
Арийское сообщество должно было располагаться где-то в ближайшем
соседстве, особенно вероятно — в примыкающих с юга степях (учитывая, что
арии были подвижными скотоводами). В языке саамов (лопарей) «ариэль»
(буквально «арийский», «со стороны ариев») означает 'южный', 'юго-западный'
(Абаев 1981: 85).
Ваджра. В числе заимствованных терминов — ваджра. Для индусов
это оружие бога грома Индры, нечто вроде булавы. Термин, несомненно,
индоевропейский (тохар. АВ wagir 'молния'). Облик этого оружия забыт,
изображают его по-разному (Majumdar 1924; Apte 1957; Das Gupta 1975).
В финно-угорских языках этот заимствованный термин означает в одних —
'топор', в других — 'молоток'. Действительно, в катакомбных памятниках
самым типичным оружием воина является каменный боевой топор-молот
(см.рис. 5 в статье «Предки Ариев»). Ударным его концом, судя по круглым
проломам в черепах, служил обух. Отверстия эти обычно принимаются за
трепанации (WoLfeL 1927; Guiard 1930; Piggott 1940; Behm-Blancke 1964;
Ullrich und Weickelmann 1965; Дэруме и Пирпилашвили 1975; Arnolt et al.
2003; и пр.). Однако металлического трепана в неолите не было, к тому же
отверстия всегда слева, потому что удар наносился правой рукой (Anda 1951;
Домба 1966; Hvass and Stoorgard 1993: 36).
Ту же функцию, но больше, вероятно, ритуальную, выполняли булавы с че¬
тырьмя выпуклинами — четырьмя обухами (см. рис. 2, предметы 3-4, в статье
«Приход Ариев» и рис. 14). В Индии сохранилась память, что у ваджры было
4 конца (рис. 15); построение войска в каре (фронтом на все четыре стороны)
называется «ваджра» (Махабх., VII, 19.34).
Б. Фин,но-угорские заимствования в индоарийском. Не¬
которые исследователи (в том числе Барроу) обращают внимание на то, что
заимствования идут из арийских языков в финно-угорские, но не наоборот.
Это могло бы означать, что арии и не были искоными соседями финно-угров,
а какая-то часть их подселилась к финно-уграм. Но могло бы быть результатом
разницы в культурном уровне и статусе. Однако дело обстоит проще: даже такой

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
307
скептик, как Йоки признал по крайней мере около дюжины финно-угорских
заимствований в арийских языках (Joki 1973: 373).
Рис. 14. Ваджра: Четырехвыпуклинная булава из катакомбного погребения
в Виноградном, кург. 3, погр. 36 (Пустовалов 2005, рис. 3.2.9)
Рис. 15. Ваджра в буддистском искусстве (из Интернета)

308
Этногенез. Том 2. Л/жи а/ нэпа
Воздействия шли не только из степей в к лесным жителям, но и в обратном
направлении.
Общее культурное наследие индоиранских народов (скифов, персов, индий¬
цев) содержит целую систему представлений о Крайнем Севере, полученных
через финно-угров (сведения о полярных ночах, продолжающихся полгода, о
Северной Звезде в зените, о северных сияниях, о Ледовитом океане с огром¬
ными льдами, и т. п.). Арии знали имена реки Волга (вед. Rasa, ср. морд. Ravo)
и Уральских гор (вед. Rep, ср. греч. Рипейский хребет). Они также обладали
понятием о чудесном многоногом оленеподобном животном (вед. Sarabha),
напоминающем многоногого лося угорских мифов (угорское имя его — sorp)
(Бонгард-Левин и Грантовский 1974).
Современные фольклор и литература индоиранских народов сохранили
ссылки на шаманистские представления и практику — на идеи о душе, улета¬
ющей в иные миры после отделения от тела, а потом возвращающейся в него.
Считается, что эти представления развились под влиянием угорских шаманов
с их культовой практикой, стимулированной наркотическими веществами (Бон-
гард-Левин и Грантовский 1974). Эта идея находит поддержку в идентификации
ведийского священного напитка сома и растения, из которого он изготовлялся.
Уоссон идентифицировал по крайней мере один из возможных прототипов сомы
с грибом, или, точнее говоря, с ядовитым грибом (поганкой), называемым у нас
мухомором, который и был на деле галлюциногенным средством в ритуальной
практике угорских шаманов (Wasson 1968). Однако неясно, у кого эта практи¬
ка развилась раньше — у ариев или финно-угров. Финно-угорское имя для
гриба — pangh (у хантэ), рапда (у мари и в морд.) и т. д., по-видимому, рано
заимствовано у индоевропейцев (ср. лат. fungus). В угорском (хантэ и манси)
его значение сужено до 'мухомора', 'бледной поганки'. Зачем бы финно-уграм
заимствовать это слово, если не с ритуальной практикой? Сильное влияние
религии ариев на финно-угров известно (Бонгард-Левин и Грантовский 1974;
Топоров 1981).
Закрепившись в лесной полосе у обеих языковых групп за галлюциногенным
грибом, практика и термин были унесены ариями на юг, и на юге это растение
было заменено доступными на месте растениями. Сам термин был перенесен
в Индии на кЬноплю (ведич. bangha), а в Иране на белену (Ьапда Авесты). Но
и воздействие финно-угорских религиозных представлений на ариев имело
место. Имя Soma обычно выводится из индоевропейского корня su- 'выжимать',
но А. Л юбоцкий считает это слово заимствованным (Lubotsky 2001). И мне тоже
представляется, что это слово могло также иметь северное происхождение:
общее финно-угорское soima ('сосуд') в угорском было скоцентрировано на

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
309
содержании «священного деревянного сосуда» (ступки) и произносилось как
soma (см. Редей и Эрдельи 1974: 421-422). Арийский термин Soma, возможно,
выведен от этого слова (перенос названия с сосуда на содержимое — дело
обычное: ср. чанахи — по-груз. 'горшок', отсюда название супа).
Несколько непонятно географическое размещение факторов этой связи:
угры на востоке финно-угорской общности, а «сома» — индоарийское звуча¬
ние (иранское «хаома»), стало быть, связано с катакомбными культурами. Но
катакомбные памятники найдены и в Приуралье, кроме того, заимствование
могло иметь место еще в арийский период, а такой контакт осуществлялся уже
другими культурами, о которых речь будет дальше.
6. Территориальные совпадения. По современным данным, цепь ката¬
комбных памятников протянулась от северопонтийских степей через Среднюю
Азию к подступам в Индию (см. рис. 1 в статье «Приход Ариев»).
В низовьях Зеравшана это культура Заман-Баба (Гулямов 1956; Кузьмина
1958; 1968; Аскаров 1962), а в верхнем течении Амударьи — бишкентская
культура (Мандельштам 1968) и близко родственная культура Вахша (тоже
в верхнем течении Аму-Дарьи). Заман-баба датируется первой пол. II тыс.
(по новой хронологии попадет в III тыс.), бишкентская культура принадлежит
к XIII—VIII вв., вахшская — ко второй половине VIII века до н. э. Таким образом,
эти культуры вместе покрывают время со второй половины III тыс. до VIII в.
до н. э. — до скифо-сакского времени. Ранние погребения бишкентской куль¬
туры (вТулхарском могильнике) описываются как уникальные по конструкции
(ямы с пологим входом сбоку), поздние описаны как катакомбы. Но и ранние
наверняка тоже катакомбы, только поврежденные (с шахтой, незамеченной
в рушенной земле насыпи или срезанной раскопщиками — ср. Клейн 1961).
Близкородственные и более оседлые культуры с катакомбами располагаются
одна — севернее Амударьи, это Сапалли (Аскаров 1973; 1977: 38-59), дру¬
гая — это Дашлы в Афганистане (Сарианиди 1977: 50-106). Они относятся
к XVII—XI вв. до н. э.
В этих культурах Средней Азии оказываются некоторые очень специфи¬
ческие черты индоариев, прежде всего геометрическая форма ритуальных
очагов (рис. 16-23): круглый (гархапатья, земной огонь хозяина дома) — при
мужчинах, четырехугольный (ахавания, божественный огонь жертвопри¬
ношения, огонь для предков) при гуру, и полумесячный (дакшинагни) при
женщинах; также каменные вымостки в виде свастики (фигурные вымостки
вообще характерны для культуры индоариев). Черты эти открыл и опознал
Мандельштам (1962).

310
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Рис. 16-23. Ритуальные очаги (четырехугольной, круглой и полумесячной формы) и свастика в катакомбных погребениях Средней
Азии (бишкентская культура, по Мандельштаму 1968)

У. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
311
Азии (бишкентская культура, по Мандельштаму 1968)

312
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Рис. 16-23. Ритуальные очаги (четырехугольной, круглой и полумесячной формы) и свастика в катакомбных погребениях Средней
Азии (бишкентская культура, по Мандельштаму 1968)

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
313
Рис. 16-23. Ритуальные очаги (четырехугольной, круглой и полумесячной формы) и свастика в катакомбных погребениях Средней
Азии (бишкентская культура, по Мандельштаму 1968)

314
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Рис. 16-23. Ритуальные очаги (четырехугольной, круглой и полумесячной формы) и свастика в катакомбных погребениях Средней
Азии (бишкентская культура, по Мандельштаму 1968)

У Конкретные проблемы этногенеза. Арии
315
Азии (бишкентская культура, по Мандельштаму 1968)

316
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Рис. 16-23. Ритуальные очаги (четырехугольной, круглой и полумесячной формы) и свастика в катакомбных погребениях Средней
Азии (бишкентская культура, по Мандельштаму 1968)

V Конкретные проблемы этногенеза. Арии
317
Рис. 24. Гипотетическая деривация катакомбных погребений «курильниц»
из их прототипов и последующее развитие:
Керны и их деградировавшие формы с Европейского континента: 1-3 — Левкосия
(погребение бронзового века, Кипр), 4 — Осентиван (банатская культура, неолит),
Кётенгенц (культура линейно-ленточной керамики, Германия), 19 — Ольденбург
(ранний железный век, Центральная Европа). Сосуды с отделением внутри: 6 —
Бадари (додинастический Египет), 7 — Кумаса (PM Н-Ш, Крит), 8 — Альшонемедь
(баденская «двучастная миска»), 9 — предположительный прототип prototype
баденской «двучастной миски» по И. Налогу. Сосуды и «алтари» на ножках: 10 —
Копанч-Золдоштанья, 11 — Вучедол, старчевский слой, 12 — Тисауг-топарт (Кечкемет),
13 — Обешшеньё (все принадлежат культуре кёрёш-старчево), 14 — Рума, Венгерская
равнина («славонская» чаша). Катакомбные куриульницы и их дериваты: 15 — Бамут
(Предкавказье), 17 — Покровское возле Мариуполя (обе из погребений катакомбной
культуры), 16 — Заман-Баба (катакомбное погребение бронзового века, Средняя Азия),
18 — современный среднеазиатский сосуд для кормления домашних птиц. Материалы:
7 — камень, 9 — корзина, 19 — бронза, все остальные — керамика. Источники:
11 и 14 Schmidt 1945, ТаЫ. 19,3 und Abb. 83,2; Кратк. Сообщ. Инст. Арх., 100,1965,
рис. 17 на с. 45; 17 Эрмит. инв. № 225; 18 аутентичн. изобр. не найд.
Все остальные указ, в сносках к Клейн 1966

318
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Во многих катакомбных курильницах есть отделение внутри (см. рис. 11) —
черта, очень сближающая их с квадратными сосудами культур Заман-Баба
и Дашлы. А схожие сосуды еще встречаются в современной Средней Азии
и Индии, где их используют для кормления и поения птиц, расматриваемых
как души покойников (Гулямов и др. 1966: 143,181-182). В этом свете при¬
мечательны реальные фигурки (изваяния) птиц на венчике средиземноморских
керносов (см. рис. 3 в «Предках Ариев»), которые уже давно трактовались как
прототипы катакомбных курильниц (Клейн 1966) (рис. 24). Прямоугольный
сосуд из предсумбарского могильника Пархай II в Туркмении, относимый ко
второй половине III тыс. (Хлопин и Хлопина 1982, рис. 3), имеет на бортике
такие же рудиментарные сосудики, как на баденских чашах, восходящих к со¬
судикам на кипрских керносах.
Так обстоит дело с близостью среднеазиатских культур понтокаспийским
катакомбным.
В Передней Азии — противоположная картина: embaras de richesse. Ката¬
комбные погребения тут есть и свои, здесь это традиция давняя. В Финикии
и Палестине, неподалеку от Митанни, раскопано много погребений пришельцев
в эти места, и это катакомбные погребения (рис. 25-30), датируемые между
XIX и XVII веками до н. э. (Jirku 1956; Kenyon 1957; 1960). Уверенно аттестовать
их как прибывшие из Северного Причерноморья очень трудно, учитывая, что
часто это погребения безинвентарные. А если в них и есть местная керамика,
то наличие ее еще не говорит против вторжения: ведь смена керамической
традиции на местную встречается нередко (особенно если прибывшие без
женщин мужчины женились на местных женщинах — а лепную от руки кера¬
мику изготовляли обычно женщины).
Но в курганах Причерноморья (Веселовская группа, к. 3, п. 5) встречено
захоронение (рис. 43) передней половины коня (Мошкова и Максименко 1974,
табл. XXIII, XXVI, 1) — конь рассекался на части, как в ритуале Ашвамедхи
(но не на три части, а надвое, как у хеттов). Погребение впущено в шахту ка¬
такомбной могилы бронзового века, но хронология самого погребения коня
не определена. Однако такое же (рис. 44) есть и в одной катакомбной могиле
Газы (Schaeffer 1948, fig. 127).
[Этот аргумент по зрелом размышлении мною отвергнут: ката¬
комбная атрибуция скелета коня не достоверна в Причерноморье
и причина отсечения половины скелета неясна в Газе.]

У. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
319
Рис. 25-26. Западно-Азиатские катакомбные погребения (Палестина, Финикия,
Сирия), по Кеьон — Kenyon 1957, I960

320
Этногенез. Том 2. Арии и varia

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
321
Рис. 27-30. Западно-Азиатские катакомбные погребения (Палестина, Финикия,
Сирия), по Кеьон — Kenyon 1957, I960

322
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Рис. 31. Передняя половина скелета лошади из кург. 3 (Веселовская группа),
погр. 5 (по Мошковой и Максименко 1974)
А в Северном Иране, на полдороге между северочерноморскими степями
и Палестиной, в Турень-тепе (Deshayes 1969: 14), обнаружены катакомбные
погребения пришельцев, датируемые ок. 1700 г. (как раз тем временем,
которое требуется). Неподалеку от этого памятника, в Шах-тепе, в слоях,
маркирующих конец так наз. «Астерабадского бронзового века», обнаруже¬
ны культурные остатки, представляющие чуждый для этих мест физический
тип, схожий с типом людей шнуровой керамики и степного населения. Эти
остатки могут быть датированы XVIII—XVII вв. до н. э. по традиционной
хронологии (Курочкин 1979), по новой несколько более ранним временем.
Среди них найден обломок костяной (или роговой) булавки (Arne 1945:141.
294. fig. 622. р. 300, fig. 42), типичной для понтокаспийских степей, с очень
специфическим резным орнаментом — это заштрихованные зигзагообраз-

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
323
ные пояса (см. рис. 4-5 в статье «Приход Ариев»). В Причерноморье это
молоточковидные булавки, характерные (рис. 33) только для позднеямных
и катакомбных погребений (Латынин 1967). Был ли у иранских булавок мо¬
лоточек, неясно: верх обломан.
Рис. 32. Передняя половина скелета лошади из шахты катакомбного погребения
в Газе, могила 411 (по Шэферу — Schaeffer 1948)
В Закавказье обнаружено много катакомбных погребений начала II тыс.
(Норабацский могильник — Арешян 1980) и XIV—XIII веков (Артикский
могильник — Т. Хачатрян 1963; Л. Хачатрян 1979), а в них оттиски печатей
митаннийского типа (напоминаю, что именно в Митанни особенно сильно
проявилось индоарийское языковое и культурное воздействие).
7. Индоарийское наследие у скифов. Наконец, отмечу еще, что в скиф¬
ской культуре Северного Причерноморья сильно проявляется индоарийский
субстрат. Если язык скифов — иранский, то в духовной культуре скифов
сохранилось очень много от индоарийского наследия (начиная с катакомбы
как устройства могилы и кончая ашвамедхой — царским обрядом погребения
священного коня).
На серебряной вазе из скифского кургана Чертомлык, хранящейся в Эрмита¬
же, изображены сцены, в которых Д. А. Мачинский (1978) опознал последова¬
тельные этапы индийского обряда ашвамедхи — царского жертвоприношения
белого коня (у скифов, по Мачинскому, это кобылица). Коня в конце обряда

324
Этногенез. Том 2. Арии и van а
удушают (рис. 34), а затем должны богато и торжественно похоронить. При
похоронах у индоариев приносится в жертву множество коней, которых груп¬
пируют по 18 (группировка животных 18x20 предписывается Тайттирия-брах-
маной 3.9.1, и это связано с моделью года — в нем у ариев 360 дней). Именно
такую картину Л. А. Лелеков подметил в Ульском кургане скифского времени
в Прикубанье (рис. 35). Могилы человека там (как и во всей этой курганной
группе) вообще не оказалось, а 360 коней лежат у коновязей 20 группами по
18 особей в каждой (а всего в кургане оказалось 410 коней) — здесь явно
принесена грандиозная жертва (50 коней положены отдельно в насыпи — по
числу недель в году?). Кони умерщвлены без ранений, вероятно, удушены.
Геродот (IV, 60) сообщает, что скифы душат жертвенных коней. А это, замечает
Лелеков, характерно как раз для индийской обрядности — в иранском мире
жертву убивали ударом по голове. К тому же у иранцев главным жертвенным
животным был бык, а не конь (Лелеков 1980:119-120; Клейн 1987).
Рис. 33. Ареал молоточковидных булавок металлически и роговых (по Латынину 1967)
На скифском рельефе из городища Чайка близ Евпатории (Крым) изображе¬
ны мужчина и женщина у алтаря. Над мужской фигурой — круг, над женской —

/ Конкретные проблемы этногенеза. Арии
325
прямоугольник. В древнеиндийской религии, как уже сказано, круглый очаг
воплощает земной огонь, огонь хозяина дома (гархапатья), а прямоугольный —
божественный огонь жертвоприношения (ахавания). Д. С. Раевский в книге
о ментальности скифов (1977: 105) связывает это изображение с легендой
о получении власти царем от женского божества.
Рис. 34. Изображение на чертомлыцкой амфоре, прорись (по Мачинскому 1978: 235)
Исследования Трубачева (1975; 1976; 1977; 1978а; 19786: 1979; 1980;
1981) об индоарийских пережитках в речи и гидронимике скифского населения
Причерноморья шли по правильному пути, но осуществлялись с чрезмерным
энтузиазмом и сугубо заниженной осторожностью, поэтому на них нельзя
положиться, что и вызвало нарекания коллег (Грантовский и Раевский 1980),
частично дезавуированные (Лелеков 1980; 1982: 225).
Катакомбные культуры занимали всю степную Украину и Предкавказье,
простираясь от Волги до Дуная, и лесостепной райоя в бассейне Дона и Донца.
Как я уже сказал, по времени они занимали почти все III тыс., а в Предкавказье
катакомбная культура доживает до I тысячелетия и хронологически смыкается
со скифской. Древние авторы помещают там синдов, «народ индийский».
Кстати «хинд-» — как корень, обозначающий реку и полуостров (в русском
превратилось в Инд, Инд-) — заимствован европейцами из иранского (где
начальное s- перешло в h). В Индостане же он звучит «синд-».

326
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Рис. 35. Ульский курган скифского времени в бассейне Кубани,
раскопки Веселовского 1898 г. (по Артамонову 1966).
8. Следствия для анализа контактных ситуаций. Таким образом, воз¬
никновение отдельного индоарийского языка отодвигается, по меньшей мере,
к рубежу IV—III тысячелетий. Это значительно глубже распада индоарийского
праязыка по глоттохронологии Грэя и Эткинсона (у них это ок. 900 г. до н. э.),
а территория индоариев в это время оказывается не к востоку от иранцев,
а к западу от них. Так находит себе неожиданное объяснение резкое преоб¬
ладание греко-индоарийских схождений в мифологии над греко-иранскими
(Лелеков 1982: 32). Они, правда, тоже есть (ср. Benveniste 1966), но греко¬
индоарийских гораздо больше.

V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии
327
У греков и индоариев развивалась эротическая космология (эрос и Кама),
только они (те и другие) устраивали ритуальные состязания с диалогами;
они одинаково (Гринцер 1974; Ruben 1975) культивировали эпические циклы
с темами осады города — убежища похитителя чужой жены (Троя — Ланка),
и многое другое (Лелеков 1982). В пантеонах Греции и Индии властвовал похот¬
ливый бог-громовик (Зевс, Индра), вытеснивший старого властителя (Лелеков
1978: 222). Параллели: Гелиос и Эос у греков — Сурья и Ушас у индоариев; Пан
у греков — Пушан у индоариев; мышь в культе Аполлона с Асклепием и крот
в культе Рудры с Ганешей (Gregoire 1950; Топоров 1982: 137-138); бог этот
поразил стрелой прелюбодея, ставшего созвездием Ориона (Мригаширас, Мри-
гаширша); крылатый конь Пегас у греков и Дадхикра у индоариев; пёс Кербер
(Цербер) и его индийская параллель Шарбара (из Карбара) — «Пятнистый»,
«Крапчатый»; Урваши и Психея (там и тут запрет видеть божественного воз¬
любленного обнаженным — Эрман 1980:157); одинаковые поверья о муравьях,
вызывающих дождь, у индоариев и греков (Meyer 1883: 156-158); Ашвины
и Диоскуры; кентавры и ведийские киннары (полулюди-полукони), а также
Гандхарвы; Дадхьянч с конской головой и Деметра с конями; красный траур у
индоариев и багровая смерть у Гомера; амврозия — амрита; Наркис (Нарцис)
у греков и Наргис у индоариев со схожими сюжетами мифов (последний при¬
мер подсказан мне Ф. Р. Балоновым) и т. д.
Есть предположение, что термины со значением 'лук' и 'стрела' в микенском
языке заимствованы в предшествующее время из индоарийского. Правда,
Бенвинист считает, что греческие названия лука и колчана имеют иранское
происхожение (Benveniste 1966), но названия предметов вооружения вообще
далеко путешествовали вместе с самим оружием.
Есть и возможные лингвистические следы древних контактов индоариев
с греками (Иванов и Топоров 1960:15-16; Иванов 1969; 1974; Елизаренкова
1989: 438).
Похоже, что именно индоарии были соседями греков домикенского вре¬
мени. Кузьмина (1981: 117-118) верно заметила, что эта общая мифология
свидетельствует о длительном соседстве уже после разделения. Правда, она
относит это ко времени после введения колесниц (т. е не ранее XVI века по
традиционой хронологии, не ранее XIX века по новой). На деле же, возможно,
это было в III тыс. до н. э., но могло быть и раньше.

328
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Резюме
Формирование Ригведы в Пенджабе датируется XV—XIII веками. Следы ариев
в Передней Азии (Митанни) документированы для XIV века, но пребывание их
тут и вокруг должно быть отнесено к XVII—XVI векам, если не к более раннему
времени. Приход ариев из степей виден из их словаря. В степях их принято
ассоциировать с андроновской культурой, происходящей из памятников типа
Синташты. Но с ее изрядной долей земледелия и двугорбым верблюдом, чему
Ригведа чужда, андроновская культура больше подходит для иранцев. Больше
всего ассоциаций с индоариями на западе степей — у катакомбных культур
III тысячелетия. У них распространен обычай совместного погребения по¬
койников в позах соития (20% всех погребений), игра в кости (именно те, что
в Индии), из жертвенных животных конь на первом месте, каменные боевые
топоры молоты и крестовидные булавы засвидетельствованы заимствова¬
ниями у финно-угров как ваджра. Вообще заимствования из индоарийского
засвидетельствованы в западнофинских языках. Катакомбные памятники
прослеживаются на пути в Индию (с геометрическими очагами и свастикой),
а также в Переднюю Азию. Обнаружение индоариев в III тысячелетии на за¬
паде степей важно для хронологии индоевропейского древа.

VI. Конкретные проблемы этногенеза.
Varia

[Какуже сказано, в этой части помещены конкретные иссле¬
дования по этногенезу разных отраслей европейского населения
за пределами арийского мира, исследования которого помещены
в предшествующей части. В основном это статьи, касающиеся
древнего Крита и Кипра, а также германцев и тохаров. На этих кон¬
кретных исследованиях можно последить разработку и применение
концепции миграций, предложенной в теоретических разделах.
Завершить этот том я решил статей о прародине всех индоевро¬
пейцев. Этот загадочный до сих пор вопрос вызывает споры, и пра¬
родину всё еще помещают в разных местах — от Северной Европы
до южнорусских степей или Малой Азии. Как мне представляется,
я нашел ключик, позволяющий решить эту загадку за счет локали¬
зации ветвей, самыми первыми отделившихся от индоевропейского
ствола, — хеттов и тохаров.]

1.	Кипр и Крит в «Археологии мира»
[В 1970 г: швейцарское издательство «Нагель» прислало мне на
рецензию выпущенные им книги о древних Кипре и Крите. Я изъявил
готовность их отрецензировать, потому что, преподавая археологию
энеолита и бронзового века, имел детальное знакомство с этой
тематикой, а занимаясь трипольской культурой, много работал над
хронологией этого региона. Я выполнил свое обещание, но журнал
«Вестник Древней Истории» не спешил с публикацией, тем более что
по свежим следам всё равно уже не получалось, так что рецензия
появилась только в 1973 г. (Клейн 1973). Античник С. И. Радциг
опередил меня на пять лет (Радциг 1968), однако редакция всё равно
решила мою статью напечатать, поскольку, видимо, нашла в ней кое-
что новое. Полагаю, что этим новым была новая трактовка вопроса
о миграциях и их роли в этногенезе.]
[1. Острова как модели.] Известной английской исследовательнице остров¬
ных культур Средиземного моря Дж. Д. Эванс принадлежит идея рассматривать
«острова как лаборатории для изучения культурного процесса». По ее мысли, на
островах образуются замкнутые общества и сами собой элиминируются обыч¬
ные для материка осложняющие факторы (интенсивные контакты с соседями,
иммиграции, соперничество) — здесь культурное развитие можно изучать, так
сказать, в чистом виде (Evans 1972: 517). Скорее всего, в таком представлении
изоляция островных культур сильно преувеличена, на островах можно наблю¬
дать и иммиграции (начиная с первого заселения!). Более того, чем меньше

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
333
остров, тем уже среда, в которой рождаются инновации для данной культуры,
и, следовательно, тем меньше возможность местного зарождения новых форм
культуры. Застойность культуры изолятов общеизвестна. Следовательно, тем
большую долю нововведений, если таковые здесь налицо, логичнее возводить
к вкладам извне.
В известной мере это можно относить и к Кипру и Криту, хотя, учитывая
величину этих островов (каждый не намного меньше Пелопоннеса), всё в раз¬
витии их культур сводить внешним воздействиям было бы столь же неправо¬
мерно, как и к самостоятельному развитию. Но несомненно, что все такие
явления выступают здесь сравнительно разделенными, в более чистом виде,
чем на материке, и могут рассматриваться как модели для проверки археоло¬
гических критериев опознания.
С другой стороны, в конечном счете островная культура скорее всего долж¬
на оказаться более смешанной, чем многие материковые. Ведь при любом
новом вторжении старому населению некуда уходить, вытеснение его почти
невозможно, и в тех случаях, когда полного уничтожения (а это вещь крайне
редкая в истории) не произошло, мы можем ожидать скрещивания культур:
на небольшой замкнутой территории маловероятно длительное раздельное
существование разных народов. Таким образом, остров — хороший образец
модели скрещивания культур, и мы вправе a priori постулировать здесь устой¬
чивость древних традиций, длительное их переживание в новых культурах как
базу самобытности.
Ценность Кипра и Крита как лабораторий такого рода повышается тем, что
оба острова рано вошли в зону, освещенную письменными источниками и пре¬
данием, чем облегчается проверка моделей и оценок. Поэтому издательство
«Нагель» оказало хорошую услугу теоретической археологии, выпустив в серии
«Археология мира» два тома, посвященных важнейшим (в истории культуры)
островам Средиземного моря — Кипру и Криту. Особая пригодность этих
томов для такого сравнительного анализа обусловлена тем, что эти тома, как
и все тома данной серии, построены по единому плану, выдержаны в одном
стиле и доведены до одной и той же степени разработки материала. Каждый
том состоит из трех глав: 1) Проблемы, 2) Методы, 3) Результаты. Прилагаются
хронологические таблицы (в томе по Кипру также хроника важнейших раско¬
пок), библиография, указатель и великолепно выполненные фотоиллюстрации,
значительная часть из них в цвете.
[2. Кипр.] Автором тома, посвященного Кипру, является В. Карагеоргис,
более всего известный своими раскопками Саламина. Несмотря на обилие

334
Этногенез. Том 2. Арии и varia
археологической литературы по кипрским древностям, рассматриваемый труд
Карагеоргиса является, по сути, первой систематической сводкой, сделанной
специалистом на современном уровне.
В главе о методах автор поступил вполне логично, обойдя общие методиче¬
ские принципы и установки современной археологии и остановившись лишь на
тех приемах, которые особенно интенсивно применялись и разрабатывались
именно на Кипре (послойно-квадратная регистрация керамики, консервация
деревянных конструкций in situ, подводные исследования и т. п.). Менее
удачным оказалось распределение сведений между первой и третьей главами.
Здесь не удалось избежать повторов и даже прямого дублирования: в обеих
главах изложение ведется в порядке хронологического обзора памятников
и культур, только в первой главе более схематично, с обобщениями, оценками
и выводами, а в третьей — более конкретно, с описаниями материала. В опи¬
сании материалов из новейших раскопок («Результаты») и в систематизации
сведений («Проблемы») — основная ценность всей книги. Однако при этом
нередко получается, что выводы подаются до подробного описания материала.
Приходится давать много отсылок вперед или назад.
Трудность заложена в типовом плане, обязательном для всех томов серии.
В отделении «проблем» от «результатов» и предпослании первых вторым
большой элемент искусственности. Практика исследований обычно такова,
что всякие существенные результаты, разрешая одни проблемы, немедленно
ставят другие и, таким образом, выступают как бы в обрамлении проблем —
проблемы оказываются и перед нами, и после них. Избежать повторов и логи¬
ческих разрывов можно было бы, видимо,лишь в том случае, если не относить
все задачи, вопросы и социально-исторические интерпретации к проблемам
и не ограничивать результаты описаниями материалов. В качестве проблем,
открывающих том и служащих как бы завязкой, экспозицией всего изложения,
стоило бы представить, во-первых, вопросы, которые здесь задает археологии
собственно историческая наука (исследование письменных источников о Ки¬
пре), во-вторых, задачи, встающие перед современной археологией Кипра как
результат и наследство прежнего ее развития, и, в-третьих, надежды, обраща¬
емые к кипрской археологии с позиций мировой археологии в ее конкретном
и теоретическом аспектах.
Примерно так и построена соответствующая глава в книге «Крит» Н. Пла¬
тона, многолетнего директора музея в Гераклионе. Здесь больше вопросов,
чем утверждений; ответы, пусть нередко гипотетические, следуют в главе
«Результаты», и сообщения не приходится повторять. Книга построена логич¬

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
335
нее, выглядит более цельной. Правда, глава о методах получилась здесь менее
оригинальной, содержит много общих мест.
Нечеткая экспозиция проблематики в книге о Кипре, возможно, явилась
причиной того, что читатель не находит в этой книге развернутого рассмотрения
некоторых тем, важных и для археологии самого Кипра и для определения его
места в культурной истории Европы. В частности, применительно к бронзо¬
вому веку оставлены без рассмотрения проблема происхождения и развития
основного на Кипре в это время типа могил — камерных (катакомбных),
роль Кипра в снабжении Европы медью и формировании европейских типов
металлического инвентаря (не упоминаются «кипрские булавки с завязан¬
ной головкой» и корабль у мыса Хелидония), нет описания и интерпретации
кипрских керносов, не использована такая яркая антропологическая осо¬
бенность древнего населения Кипра, как деформация черепа. Совершенно
отсутствует социологическая интерпретация археологического материала.
Историк Ф. Г. Майер определил Кипр как «остров на перекрестке истории»
(Maier 1964), а сам автор тома отмечает, что Кипр «лежит на пересечении двух
значительных культурных кругов — Эгейского и древневосточного» (стр. 17).
Однако эта сторона осталась нераскрытой в книге Карагеоргиса.
[3. Крит.] И в этом отношении книга Платона также производит более
благоприятное впечатление. Пожалуй, из истории культуры Крита трудно
выбрать какую-либо важную тему, которой бы не было уделено место в этой
книге, и надо признать, что подробности разработки тех или иных тем в целом
соответствуют их сравнительной важности. Специальные разделы выделены
для реконструкции хозяйственной, социальной и религиозной жизни древних
обитателей Крита. Возможно, сказалось то обстоятельство, что автор книги о
Крите в своей собственной исследовательской деятельности занимался более
общими проблемами и именно ему принадлежит заслуга введения в науку
новой периодизации истории культуры Крита.
Периодизация А. Эванса (PM I—III, CM I—III, ПМ I—III) была более формаль¬
ной в том смысле, что хотя ее цезуры и отражали реальное членение культурного
процесса, но эвансова иерархия цезур была искусственной, сугубо условной.
В периодизации Платона основные цезуры падают па главнейшие переломы
в культурном процессе, и эта периодизация более «естественная», хотя для
названия периодов использованы чисто внешние признаки: преддворцовое
время, древнедворцовое, новодворцовое, последворцовое и суб-минойское
(Prepalatial-Vorpalatiale Zeit PaLaopalatiaU Neopalatial, PostpalaliaCSubminoan-
Subminoisch) (cp. Клейн и др. 1970: 300). Так, на одном из важных переломов

336
Этногенез. Том 2. Арии и varia
в развитии минойской культуры у Эванса граница приходится между второсте¬
пенными делениями (от CM I к CM III), хотя сам он признавал революционное
значение наступивших преобразований и говорил о начале новой культуры.
У Платона здесь наступает новодворцовый период, продолжающийся в позд-
неминойских ступенях Эванса.
Так или иначе, оба острова разрабатывались археологами долго и тщатель¬
но; в обеих книгах обобщены и сведены в систему разработки многолетних
интенсивных исследований, включая материалы новейших раскопок. Каким
же выступает в общем и целом культурный процесс в этих естественных лабо¬
раториях археологического эксперимента по новейшим данным?
[4. Смена культур на Кипре.] Первое население на Кипре и Крите по¬
явилось в раннем неолите, еще без керамики. Карагеоргис считает, что и ме¬
золитические памятники еще могут найтись (стр. 38), но это представляется
чрезвычайно маловероятным, если исходить из того, что пока нет свидетельств
развития дальнего мореплавания у мезолитических собирателей, охотников
и рыболовов.
На Кипре эти первые обитатели (культура Хирокития, датируемая по радио¬
углеродным данным, VI тыс. до н. э.) были, как свидетельствуют их круглые
дома, каменные сосуды и погребения под полом жилища, пришельцами из
Палестины, где аналогичная культура Иерихона засвидетельствована по тем
же данным для начала VII тыс. до н. э. Автора книги смущает этот разрыв во
времени, но антропологические материалы, которыми он пренебрегает, ха¬
рактеризуют население Хирокитии как чрезвычайно однородное, что говорит
о длительной изоляции. Возможно, что ко времени основания Хирокитии они
уже долго обитали на южном побережье Кипра и что Хирокития — не первый
их поселок там. Малочисленность переселенцев была чревата риском полно¬
го их исчезновения в случае серьезного стихийного бедствия — эпидемии,
эпизоотии, неурожая. Тот факт, что следующая неолитическая культура Кипра
(Сотира) отделена от первой полуторатысячелетним перерывом и не имеете ней
никаких культурных связей, может быть, незачем рассматривать как лакуну
в наших знаниях: ведь это могло бы быть также результатом того, что возмож¬
ность, выступавшая как риск, осуществилась. Вторая волна неолитических
пришельцев, с «расчесанной» керамикой, обосновалась также на южном берегу
и имеет некоторые аналогии в палестинской культуре Бершеба. Карагеоргис
допускает также возможность того, что обнаруженная на северном берегу
культура Трули («неолит I В») хронологически попадает в интервал между
Хирокитией и Сотирой, однако, судя по весьма развитой расписной керамике,

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
337
это скорее другая группа неолитических киприотов, другого происхождения,
по времени близкая к культуре Сотира.
Смену неолитических поселков халколитическими (культура Эрими) Кара-
георгис считает следствием природной катастрофы, а культуру Эрими — ре¬
зультатом местного развития неолитического населения (стр. 40). Значит ли
это, что островитяне самостоятельно изобрели металлургию меди, краснолаки¬
рованную керамику, глиняные остродонные бутылки? Между тем, обратившись
к публикации Сотиры, мы заметим, что из четырех горизонтов этого поселения
переход от третьего к четвертому сам по себе еще можно было бы объяснить
землетрясением, но этот четвертый поселок поспешно укреплен — вряд ли
в ожидании следующего землетрясения. Да, жителей этого поселка около
3000 г. постигло бедствие, но оно не было природным. Халколитическое на¬
селение, поселки которого гораздо более многочисленны и рассыпаны по
всему острову, прибыло откуда-то извне (называют финикийское побережье
и Фессалию), и пока невозможно уловить в его культуре следы растворившегося
редкого неолитического населения.
В свою очередь и культура Эрими через полтысячелетия исчезла сразу,
эпонимный поселок разрушен, все остальные тоже перестали существовать.
И снова находятся желающие отнести это событие на счет природных бедствий
(Catling 1966).
Между тем от раннего бронзового века это событие отделяют два века
(2500-2300). В этот интервал помещают культуру Амбелику («халколит II»),
представленную жалкими следами. Не без основания эту ее особенность
связывают с беспокойством и бедствием, которые в этот период постигли
все Северо-Восточное Средиземноморье (там же, 19). Достаточно вспомнить,
как отличались от густой сети поселений, связанных с Троей I, опустошенные
пространства, окружавшие Трою II (Mellaart 1966, карты VIII и IX). Похоже,
однако, что многочисленное население, жившее в раннехалколитических по¬
селках Кипра, уже никуда не исчезало и не могло полностью раствориться.
Его культурные традиции (например, приверженность остродонной посуде),
вероятно, продержались в культуре Амбелику, подспудно прошли, подавленные,
сквозь ранний бронзовый век, чтобы позже снова ожить, и Карагеоргис, видимо,
прав, говоря о том, что традиции этого населения затем надолго определили
культурное своеобразие острова.
Обе культуры раннего бронзового века (типа Филия и типа Вунус) Караге¬
оргис без колебаний характеризует как пришлые. Культура Филия, возможно
несколько более ранняя и тяготеющая к северному побережью, аналогична
раннебронзовому веку Анатолии (по Меллаарту, раннебронзовый век II

338
Этногенез. Том 2. Арии и varia
в долине Конья) своей плоскодонной керамикой, косо срезанными венчика¬
ми кувшинов. Карагеоргис предполагает, что, поскольку эти культуры Кипра
схожи, обе они принесены с севера, из Анатолии (стр. 62), в результате бегства
тамошнего населения от нашествия, разрушившего Трою II. Вполне возможно,
что культура Филия, ныне уже обнаруженная и на южном побережье, хроноло¬
гически предшествовала культуре типа Вунус и лишь на севере продержалась
некоторое время отдельно, а по всему Кипру вошла в состав культуры типа
Вунус важным компонентом.
Однако культура типа Вунус (Раннекипрский I—III), распространенная
по всей остальной территории острова, по некоторым важным компонентам
связана не с Анатолией, а с Левантом. Это прежде всего катакомбный способ
погребения, о котором автор книги почти ничего не говорит. В свое время
Э. Ерстад пытался реконструировать местное превращение типа ямной могилы
в тип катакомбной через тип грушевидный на Кипре, но сам же признал, что хро¬
нологическое распределение этих форм говорит против его гипотезы (Gjerstad
1926: 71-72). Корни этого обряда — на восточном побережье Средиземного
моря, а ответвления распространились в бронзовом веке (не без посредства
кипрских мореходов) широко по Юго-Восточной Европе и добрались вплоть
до днепро-донских степей (Клейн 1962: 78, рис. 1 на стр. 28).
Способы распространения были различными: и передачей при контактах,
и миграцией. На Кипр он был занесен, по-видимому, миграцией, но сколь велика
была эта группа мигрантов, трудно сказать. Во всяком случае, плоскодонная
керамика, которую они принесли вместе с бронзой и катакомбным способом
погребения, постепенно стала приближаться по форме к халколитическим
бутылям Эрими: широкое дно стало сужаться, потом его заменило узкое до¬
нышко и, наконец, пуговка. То ли пришельцы не смогли сохранить на острове
оборудование дома, пригодное для плоскодонной посуды, как предполагает
Кэтлинг, то ли возобладали древние традиции и вкусы аборигенов, влившихся
в состав пришлого населения, как считает Карагеоргис (в последнем случае,
однако, неясно, в каком виде эти традиции продержались подспудно в течение
нескольких веков раннего бронзового века).
Неясно также, чей язык возобладал в итоге интеграции к среднему бронзо¬
вому веку на Кипре — халколитических аборигенов Эрими, пришедших, воз¬
можно, из Фессалии, или беженцев из Западной Анатолии, принесших культуру
Филия, или носителей катакомбного способа погребения, вторгшихся из Сирии.
Неизвестно и то, сохранялись ли к этому времени наряду с господствующим
другие языки, принесенные на остров миграционными волнами, которых

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
339
к этому времени прибыло минимум шесть (хотя автор книги достоверными
считает лишь три).
Между тем это уже то время, с которого на Кипре существует единая куль¬
тура и Кипр входит в поле зрения письменных источников (сирийских, затем
хеттских, египетских и финикийских, в целом охватывая XVIII—XI вв.) как
страна Аласия. Единственное серьезное возражение против идентификации
Кипра с Аласией — это слабость археологических свидетельств связей Кипра
с хеттами. Однако связи с хеттами, документированные письменными источни¬
ками, носят чисто политический характер и отнюдь не всегда дружественный.
Вероятно, здесь принципиально не совпадают плоскости отражения действи¬
тельности, как это отмечали по другим поводам Г. Ю. Эггерс и Р. Гахман (Eggers
1959; Hachmann 1970: 324-327,473).
Любопытно, что кипрское слоговое письмо, документированное с XV в.,
восходит к критскому линейному письму А, тогда как контакты обоих островов
в XVI-XV вв. не были тесными (стр. 66). Слоговое письмо дожило вместе со
всей культурой бронзового века на Кипре до прихода в ХШ-ХН вв. ахейцев
(седьмого народа на Кипре) и применялось здесь еще в XI в. для записей на
старом этеокипрском, негреческом языке. Слоговым письмом здесь позже еще
долго пользовались греки для передачи уже греческих слов, то ли потому, что
пришли сюда с ахейской письменностью и не утратили ее в «темные века», то
ли потому, что приспособили для своих нужд местное слоговое письмо, когда
на материке не было никакого, и сохранили его, когда на материке был создан
алфавит на базе финикийского.
Во всяком случае, заселение острова ахейцами происходило постепенно,
в основном мирным путем, а это неминуемо должно было способствовать со¬
хранению ряда традиций. И действительно, остров еще долго заметно отличался
от остальных мест минойского мира культурными особенностями и диалектом,
а в Амафусе еще и в IV в. до н. э. говорили на этеокипрском языке. На Кипре
греки почитали Аполлона Аласийского в виде рогатого божества восточного
облика (две фигуры приведены в книге), а Афродита (по преданию, родившаяся
на Кипре) многими чертами родственна древневосточной Иштар.
Если в пору бурных контактов и перемешиваний, с постоянным наплывом
новых колонистов из огромного и влиятельного эллинского мира, могло уцелеть,
сохраняя свой язык в течение 10 веков (с XIII по IV), старое этеокипрское
население, то, применив эту меру к случаям известного соседства нескольких
народов на острове, мы вправе проникать в тысячелетнюю глубину истории
острова в поисках миграций, приведших к этнической пестроте.

340
Этногенез. Том 2. Арии и varia
[5. Смена культур на Крите.] Именно такой казус и представлен на Крите.
Согласно Гомеру (Одиссея, XIX, 175-178), на рубеже 11-1 тыс. до н. э.
«Разные слышатся там языки: там находишь ахеян,
С первоплеменной породой воинственных критян; кидоны
Там обитают, дорийцы кудрявые, племя пеласгов,
В городе Кноссе живущих».
Если этеокритяне других источников — народ, по самому названию древний,
исконный на Крите ко времени прибытия ахейцев, — совпадают с «первопле¬
менной породой воинственных критян», то получаем пять народов, вторжения
которых надо отыскать, вероятно, в истории бронзового века (II тыс. до н. э.)
на Крите.
Дорийцы были последними; их продвижение на юг относится к последним
векам II тыс., ко времени после Троянской войны. Ахейцы прибыли раньше
(в этой войне уже участвовал ахейский царь Крита), и исследователи спорят,
было ли началом ахейской эры на Крите вторжение, разрушившее около
1400 г. Кносский дворец и напоминающее некоторыми подробностями миф
о Тесее, или ахейские дружины уже за несколько десятилетий до того при¬
обрели значительное влияние на острове. За вычетом этих двух этнических
групп остаются три народа: 1) кидоны, уже не являющиеся активной силой
и сохранившиеся на западе, видимо, в небольшом очаге с незапамятных времен
(как позже этеокиприоты в Амафусе), 2) этеокритяне, которых ахейцы, судя по
наименованию, считали традиционными владельцами одноименного острова
(возможно, совпадают с «крети» Библии), и 3) пеласги, общий ареал которых
указывает на северное происхождение, а проживание в Кноссе, столице, — на
важную роль, возможно, господство на острове в какой-то период его истории.
Сравнение с Кипром показывает, что на Крите могли быть и более древние
вторжения, результаты которых не сохранились непосредственно в виде от¬
дельных народов ко времени Гомера.
Примечательно, что восточные народы и Египет знали Крит и критян
в гораздо более давние времена (засвидетельствовано с. конца III тыс.)
под именем Каптара, Каптра, Кафтор, кефтиу. У самих греков память об этом
народе и имени не сохранилась, если не считать названия города Катры на
Крите, основанного легендарным Катреем, сыном Миноса. На Крите греческая
мифология размещает сказочных тельхинов, куретов и дактилов, прообразами
которых могли быть божества, а могли быть и этносы. Не раз отмечалось сход¬

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Van а
341
ство гомеровских сказочных феаков с реальными критянами. Таким образом,
в нашем распоряжении есть еще целая серия этнонимов для размещения на
Крите в III тыс. и глубже.
Всем этим данным резко противоречит традиционная концепция непре¬
рывного культурного развития одного и того же населения на Крите в течение
более полутора тысячелетий медно-бронзового века. Неолиту Платон почти
не уделил места в своем обзоре, но по сводке Г. Мюллера-Карпе (MQller-Karpe
1969) можно видеть, что трехтысячелетнее развитие неолитической культуры
на Крите долго выглядело однообразным лишь вследствие слабой изучен¬
ности. Разные слои неолитического Кносса тяготеют к разным культурным
очагам, преимущественно северным — Анатолии, Балканскому полуострову.
Во всяком случае, бескерамический неолит нижних слоев, прочерченная
керамика с пунктацией из средних слоев, керамика с углубленным пролощен-
ным орнаментом и расписная керамика принесены тремя-четырьмя разными
группами населения. То пестрое или смешанное население, которое сложи¬
лось на Крите к исходу неолитического периода, вероятно, внесло свой вклад
в раннеминойскую культуру преддворцового времени, однако лишь немногие
считают возможным трактовать переход к этой новой культуре как результат
местного развития.
Платон не разделяет это мнение. Как и большинство археологов, он видит
в начале бронзового века свидетельства присутствия новых этнических эле¬
ментов анатолийского и протоливийского происхождения. Если бы, однако,
он сопоставил оба ряда нововведений — африканские и азиатские, — то,
возможно, нашел бы, что первые, хотя и менее обильны, относятся к интимной
сфере культуры (набедренные повязки, щипчики для удаления волос, амулеты,
музыкальные инструменты религиозного назначения — систры и т. п.) и, несо¬
мненно, свидетельствуют о приливе нового населения, тогда как вторые (формы
и техника керамики, мотивы орнаментации, металлообработка, культовый топор
лабриса) при всем их обилии лишь отчасти свидетельствуют о миграции самих
людей, а в большей мере могли передаваться при торговых контактах. Рубеж
IV—III тыс. — это как раз время резкого подъема и бурных событий в дельте
Нила и в соседних землях и сравнительно спокойный период в Анатолии. Воз¬
можно, что именно активные мореходы, прибывшие из Африки, сильно интен¬
сифицировали контакты с Малой Азией. Итак, один-два новых народа на Крите.
Наступление дворцового периода (CM I В — CM II) одни связывают
с внутренними социальными сдвигами (сложение государств), другие —
с вторжением завоевателей. Л. Палмер реконструирует вторжение лувий-
цев, родственных индоевропейским хеттам и лувийцам, к этому времени

342
Этногенез. Том 2. Арии и varia
заселившим Малую Азию. Основания гипотезы — совпадения топонимики
и сходство критских дворцов с дворцом в Бейдже-Султан. Платон не отвергает
эту гипотезу, но подчеркивает, что новые явления на Крите — органическое
продолжение старой культуры. Комбинация местных традиций и тенденций
с вторжением воинственных иноземцев представляется наиболее правдопо¬
добным объяснением фактов.
Заметим, что при образовании государств социальные сдвиги часто совпа¬
дают с вторжениями иноземцев — как потому, что внутренние столкновения
ослабляют сопротивляемость общества вторжениям извне, так и потому, что
военные потрясения разрушают ослабевшую старую структуру в обществе,
взрывают накопившуюся напряженность, служат катализатором внутренних
процессов кристаллизации новых сил. Если тягу к строительству дворцов,
введение пиктографического письма (иероглифов), гончарного круга и оло-
вянистой бронзы можно объяснить социальными сдвигами, то резкое изме¬
нение костюма и всего облика статуэток, появление новых типов святилищ
(теменос на вершине горы, в частности на горе Юкта, к которой впоследствии
приурочивался культ Зевса), добавление новых типов погребений (в пифосах)
говорят о примеси нового этнического элемента, а переживание таких же
старых типов и культовых явлений (оссуарии и ларнаки, тавромахия и т. п.)
и общая преемственность всей культуры свидетельствуют о сохранении старой
этнической основы.
Следующий исторический рубеж — наступление новодворцового времени
(CM III — ПМ II). Платон решительно встает на сторону тех, кто видит в этом
событии (около 1700 г.) результат природной катастрофы — землетрясения
(стр. 163). Мною уже были приведены аргументы (разрушение всех поселений,
пожары, изменение планов дворца, упадок в технологии керамики и резкое
изменение ее форм, смена святилищ, кроме Зевсова на г. Юкта, введение
меча-рапиры, шаровар и т. д.) в пользу того, что здесь произошло вторжение
иноземцев; прародину их мне представилось возможным усмотреть на Дунае
(Клейн 1971). Заметную разделенность новодворцового времени на подпери¬
оды Платон объясняет двумя последующими катастрофами — и тоже природ¬
ными, и тоже землетрясениями: около 1600 г. и около 1450 г. (стр. 164,168),
последнее — в связи со взрывом вулкана у Санторина и гибелью минойской
Феры (наиболее вероятный прообраз гибели Атлантиды).
После этого, уже под властью ахейцев, по Платону, из всех дворцов лишь
Кносский просуществовал примерно до 1380 г., а по Палмеру дворцы еще
в полном блеске дожили примерно до 1200 г. Затем дорийцы вытеснили старое
население в глухие горные районы, где негреческая речь продержалась до
классического времени.

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
343
Чуть ли не каждая перемена в культуре находила у того или иного ис¬
следователя объяснение социальными сдвигами, у других — природными
катастрофами, то есть всем, что могло бы заменить гипотезу вторжения.
Нередко землетрясения густо накапливались в хронологическом ряду у од¬
ного и того же исследователя, как у Платона в его истории новодворцового
времени: крупное землетрясение каждые несколько веков. Не странно ли,
что, как только Крит вступил в зону освещенности письменной историей,
подземные божества смилостивились и остров перестало трясти, социальные
сдвиги стали носить менее разрушительный характер, и лишь иноземцы все
продолжали волна за волной прибывать на остров и селиться на нем вплоть
до турок и англичан...
Лишь одна из предположительных стихийных катастроф, взрыв вулкана у
Феры, подтверждена недвузначными археологическими фактами, имела дей¬
ствительно грандиозный размах и, вероятно, нашла отзвук в предании о гибели
Атлантиды. Однако и виновность этой катастрофы в гибели минойской культуры
не может быть признана безоговорочно, пока не отведены серьезные аргументы
Дж. Пендлбери против землетрясения и в пользу инвазионного объяснения
(пожары, сохранность неустойчивых конструкций, разграбление) (Пендлбери
1950: 248). Дж. Пендлбери связывал это событие с экспедицией Тесея (Там
же, 250). Новейшие исследователи вообще отодвигают дату взрыва на полвека
от гибели поселений (не ПМ I В, а ПМ I A) (Finley 1970: 45, прим. 1; см.также
рец.: Hood 1970:155).
Если попытаться — сугубо предположительно — идентифицировать эт¬
нонимы, упомянутые вначале, с реконструируемыми вторжениями на Крит, то
непосредственными предшественниками ахейцев должны оказаться пеласги:
о них сохранилась наиболее живая память у греков, они еще населяли при
ахейцах Кносс — столицу Крита, они обладали высокой культурой (Гомер
называет их божественными), почитали Зевса (Зевс Пеласгийский у Гомера)
и господствовали над значительной частью Средиземноморья. В таком слу¬
чае минойцы новодворцового времени, прибывшие около 1700 г. с севера
и управляемые Миносом I и Миносом И, — это пеласги. Если верно выведение
филистимлян (пуласати), прибывших в ХШ-ХН вв. в Палестину и давших ей
название, с Крита, то предлагавшаяся увязка их с пеласгами (в афинском
варианте: пеласги) могла бы подтвердить идентификацию последних с но¬
водворцовым населением Крита. Платон отказывается от того толкования
мифа о Тесее, которое стало общепринятым и наиболее ярко изложено у Дж.
Пендлбери. Кстати, в мифе нет никаких указаний на разгром: там идет речь
лишь об убийстве Минотавра и удачном бегстве ахейцев. Его нужно приуро¬
чивать ко временам до 1450 г.

344
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Несмотря на то что пеласги еще жили при ахейцах в столице, «настоящими
критянами» (этеокритянами) именовались не они, а, видимо, прежние вла¬
дельцы острова — крети восточных сведений. Кроме совпадения их имени
с названием острова и аттестации их как аборигенов, в эллинской традиции
не осталось памяти о периоде их господства — первых веках II тыс., времени
первых дворцов, не говоря уже о лувийском происхождении этого народа.
Еще раньше, в течение всего III тыс. до н. э. (преддворцовое время),
островом владел и развивал на нем раннеминойскую культуру народ, тесно
связанный с Египтом и Левантом,— в это время, вероятно, и проникли к егип¬
тянам и народам Азии названия «Кафтор», «кефтиу» и т. п. Было бы заманчиво
связать этот термин с этнонимом «кидоны» (KuScoveq), засвидетельствованном
в кносских табличках как kudonja.
Для неолитических предшественников остаются лишь какие-то из мифи¬
ческих имен.
Возможно, однако, что название пеласгов перешло к носителям ново¬
дворцовой культуры от предшествующего, лувийского (?) населения. Тогда
вся колонка имен передвигается на одну ступень в глубь веков, и термины
«Кафтор», «кефтиу» можно будет считать восходящими ко времени контактов
египтян с неолитическими обитателями Крита. Но в этом случае для завоева¬
телей, возведших новые дворцы, не остается отдельного этнонима и придется
допустить, что их собственное имя было забыто или удержалось лишь в числе
мифических имен, что маловероятно.
Только полностью восстановив последовательный ряд вторжений и оце¬
нив каждый раз соотношение принесенного культурного багажа с вкладом
аборигенов, можно проследить логику культурного развития острова, выявить
закономерности и инвариантные характеристики, синтезировать историю
культуры острова как единый процесс.
[6. Разрывы преемственности.] Во всем мире у археологов ныне мигра¬
ционные гипотезы непопулярны, к ним проявляют обостренный критицизм
и прилагают завышенные методические критерии и требования. Здесь не
место разбирать причины этих современных умонастроений. Не избежал
этого скептицизма и увлечения природными катастрофами (преимущественно
землетрясениями) и Карагеоргис, в гораздо большей мере задет ими Платон.
Останавливаясь перед резкими разрывами в культурном потоке и не будучи
в силах убедительно объяснить их социальными сдвигами или природными
катастрофами, но в то же время избегая по возможности миграционных ги¬
потез, Платон вынужден излагать культурную историю острова несвязанными
отрывками, обособленными кусками. Чтобы придать единство описываемому

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
345
процессу, автор книги неоднократно подчеркивает инвариантные особенности
критской культуры: близость людей к природе, чувствительность, живость,
миролюбие и т. п. Но в развитии главное — движение. Поэтому развитию
придают цельность и единство не столько константы, сколько логика, по¬
следовательность и связь изменений. В книге Карагеоргиса зта проблема не
поставлена, в книге Платона поставлена, но не решена.
Можно было бы отметить в книге Платона элементы модернизации (он
находит черты феодализма в минойском Крите), идеализацию минойских
жизненных норм и быта, подмену термина «этнос» термином «раса». Однако не
этими недостатками определяется основное содержание книги и ее значение,
что я старался показать выше в своем разборе.
В целом обе книги дают непрофессиональному читателю яркое представ¬
ление о важнейших островных культурах Средиземноморья. Археолога же они
ставят перед новейшим обзором внушительных итогов работы в двух самых
благодатных естественных «экспериментальных лабораториях» археологии
и побуждают продумать достигнутые результаты и нерешенные проблемы,
важные для всех ее отраслей.

2.	Феномен CM III и вопрос о языке линейного
письма А
(предварительное сообщение)
[В начале 1970-х годов после защиты диссертации я продолжал
интересоваться миграциями, а материалы Крита и Подунавья вошли
в мой круг интересов в результате университетского преподавания
студентам археологии бронзового века. Мне показалось, что мате¬
риалы эти дают хороший пример игнорирования явной дальней ми¬
грации. Так родилась эта работа, опубликованная в университетском
Вестнике (Клейн 1971).]
В Кноссе, Фесте и других центрах минойского Крита в течение длительного
времени (примерно тысячелетие) происходило последовательное преемствен¬
ное развитие одной и той же культуры бронзового века. Так продолжалось до
перехода от среднеминойского II (CM II) к среднеминойскому III (CM III),
то есть до рубежа XVIII—XVII веков до н. э. Перемены, происшедшие на этом
рубеже, столь внезапны и разительны, что А. Эванс признал его началом «новой
эры» в истории острова (Evans 1921: 315-316).
Обрушенные стены дворцов при отсутствии пожарищ и перерывов в засе¬
ленности побуждают археологов предполагать, что катастрофой, прервавшей
нормальный ход развития CM II (рис. 1), было не вторжение врагов, а крупное

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
347
землетрясение (Пендлбери 1950: 165-167; Schachermeyr 1964: 84-85), но
удивительно, что оно оказалось одинаково тяжелым на всей территории этого
огромного острова: погибли Кносс, Фест, Псира, Маллия, Мохлос, Гурния, Па-
лекастро и Василики, разбросанные в районе протяженностью около 150 км.
Направление наступивших перемен исследователи затрудняются объяснить:
в одних сферах культуры — явный прогресс, в других — упадок. Гончарный
круг быстрого вращения, применявшийся в CM II, исчез и заменен неподвижной
подставкой. Можно было бы предположить, что из-за каких-то социальных
сдвигов исчез спрос на изделия гончаров, но дворцы отстроены с еще большим
великолепием; гипотеза же о вытеснении гончарной керамики металлическими
сосудами (Пендлбери 1950: 178) требует такого их обилия, которое весьма
далеко от реального наличия (к тому же позже, когда металла стало больше,
гончарный круг возник снова). Пропали яркие краски, исчезла полихромия, но
сохранились прежние мотивы орнамента. Появились совершенно новые формы
сосудов, чуждые всему облику прежней минойской керамики, но и старые не
совсем вывелись. Широкий бронзовый кинжал заменен мечом-рапирой. Горные
святилища, почитавшиеся издавна, запустели, новые места стали объектами
культового почитания. Изменился костюм, по крайней мере мужской: кроме
традиционного гульфика вошли в быт широкие шаровары. Иероглифическая
письменность была вытеснена появившимся уже до того линейным письмом А,
которое использовало лишь часть ее знаков (Пендлбери 1950:167-199). Всё
это трудно согласовать.
Рис. 1. Керамика CM I и CM II на Крите (Кносс). 1 — СМ 1а; 2,3 — СМ 1Ь; 4 — CM II.
По Дж. Пендлбери и Т. Д. Златковской (верхний масштаб относится к 2)

348
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Недоразумения и неувязки исчезнут, только если предположить все же
вторжение извне, но не грабительский набег, а продуманное завоевание
с последующим скрещением культур. Только этим может быть объяснено
совпадение таких явлений, как: одновременное разрушение всех основных
центров, но отказ от предания их огню (впрочем, в Фесте был и пожар) и не¬
медленное восстановление почти всех их заново (правда, в Василики жители
не вернулись); внедрение более отсталой керамической традиции на фоне
общего прогресса и при сохранении части прежних навыков; запустение ста¬
рых культовых мест и образование новых (вероятно, в основе — изменение
пантеона); введение новой и притом не заимствованной системы письма,
лишь в небольшой доле являющейся преобразованием старой (вероятно,
вызвано сменой языка).
Вторжение было предположено некоторыми исследователями, но источник
его пытались локализовать в Малой Азии (Palmer 1961: 238; Huxley 1961), что
не имеет никаких подтверждений в материале (Schachermeyr 1964: 262-264):
связи Крита с Востоком не усилились в CM III, а ослабели — усилились связи
с севером; это отразилось и в передислокации районов наибольшей заселен¬
ности острова.
Чтобы определить источник вторжения, необходимо обратиться к поис¬
кам аналогий для тех культурных элементов, которые совершенно не имеют
прототипов в предшествующей культуре минойского Крита, не являются за¬
кономерными прогрессивными инновациями и достаточно своеобразны, чтобы
исключить случайное совпадение или повсеместное распространение. В дан¬
ном случае таким элементом является ведущая форма новой керамики CM III
(рис. 2), ставшая исходным пунктом для последующего развития минойской
керамики — цилиндрический сосуд с гипертрофированно удлиненным туловом
и двумя ручками под венчиком (Evans 1921,1: 411, 571; II, 1: fig. 176 В, D, Е;
IV, 2: fig. 936 В и др.; Пендлбери 1950:179, фото 60,1 а-с, 2 Ь-с).
Есть только одна культура бронзового века, в которой представлен этот
редкостный тип сосуда («в виде фабричной трубы» — рис. 3), вдобавок явля¬
ющийся в ней ведущей формой (Bona 1965: 48, fig. 1, 2-5, 9; 3; табл. XIV, 14;
XV, 20; XVI, 11^-13), — это культура Шомодьвар в северо-западной Венгрии,
недавно выделенная И. Боной (Bona 1960: 85-92, 94; 1961; 1965). Культура
эта занимает район вокруг озера Балатон и ограничена с севера и востока
Дунаем, а с юга Дравой, простираясь примерно на 150 км с запада на восток
и на 250 км с севера на юг. Она представлена поселениями, расположенными
всегда на вершинах изолированных возвышенностей, и курганными могиль¬
никами, где в насыпях содержатся каменные ящики со скелетами, вытянутыми

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
349
по линии 3 — В. Культура Шомодьвар стратиграфически перекрывает пецель-
баденскую, синхронизируется с вучедол-зокской и дает вклад в надьревскую
культуру, в связи с чем относится И. Боной к самому началу раннего брон¬
зового века Венгрии и датируется временем, начиная с 1900 г. (примерно
1900-1700 гг.). И. Бона характеризует носителей этой культуры как скотоводов,
«воинов и завоевателей» (Bona 1965: 60). Другая группа той же культуры (но
без цилиндрических сосудов) расположена в 300 км южнее — в западной
Сербии, а родственные группы — в Олтении (Глина III), юго-восточной Транс-
ильвании (Баркашаг—Шнекенберг В—С) и юго-восточной Венгрии (Дьюла).
Происхождение культуры Шомодьвар И. Бона ищет в Анатолии и особенно
Фракии, но, возможно, следует учесть и значение местных бодрогкерестурских
традиций (ср. Milojcic 1949: 87, табл. 38,8).
Рис. 2. Керамика CM IIIА на Крите (Кносс). По Дж. Пендлбери (с фото 60, lb, с, 3, а-с)
Вряд ли перспективны будут попытки проследить на Крите все или хотя бы
многие элементы культуры Шомодьвар в доказательство вторжения и вряд ли
стоит выдвигать такие требования как критерии доказанности: пришельцы,
поселившиеся в захваченных дворцах, среди местного населения, конечно,
овладевали более высокой местной культурой как одним из главных во¬
жделенных богатств острова, и лишь кое в чем можно надеяться увидеть
принесенное ими с севера наследство. Однако у нас просто нет других воз¬
можностей удовлетворительно объяснить сложившееся очень однозначное
сочетание фактов.

350
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Рис. 3. Керамика культуры Шомодьвар (Венгрия). 1 — Седреш-Генч; 2-4 — Сексард;
5-6 — Шомодьвар (по И. Бона с рис. 1, 2-5 и табл. XI, 1,3)
Из предложенного наблюдения вытекает несколько любопытных вы¬
водов. Во-первых, признание прихода верхнего слоя носителей линейного
письма А из бассейна Дуная вскоре после внедрения хеттов в Малую Азию
и ахейцев в Грецию, но до нашествия дорийцев, резко увеличивает вероятность
отнесения языка этой письменности к числу индоевропейских юго-западного
круга (греческие диалекты, хеттские, возможно италийские, фрако-фригийская
группа и др.), к которым он и должен быть наиболее близок (ср. Георгиев 1958:
74-111, на стр. 98 библиография; Schachermeyr 1964: 253-257; 262-266;
343, прим. 63 библиогр. — сам Шахермейр не принимает индоевропейско¬
го определения линейного А). С точки зрения учета этих археологических
данных (если учитывать только их, чего, конечно, недостаточно), видимо,
весьма перспективны попытки чтения текста письма А с помощью греческого
и хеттского, возможно также италийских, армянского и албанского (поскольку
армянский выводится из фригийского, а албанский — из фракийского). (Дья¬
конов 1968: 214-224; Дечев 1952: 46-47; Baric 1954). В частности, например,
очень интересно выявленное Л. Палмером совпадение постоянного элемента
посвятительной, формулы jasasara-me, jasasara-mana с хеттским ishassara-
samis 'моя повелительница', при возможном переводе начала этой формулы
Atana как 'Афине', чтение другого повторяющегося элемента посвятительной
формулы — mate (nodamate, sedamate или idamate), как mater'мать' (Георгиев
1958: 85; Schachermeyr 1964: 256-25, 263, 266; ср. также Davis 1968), и т. п.
Во-вторых, включение носителей культуры Шомодьвар и связанных с нею
в круг популяций, принявших участие в греческом этногенезе, позволит (осо¬

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
351
бенно после прочтения линейного письма А) ретроспективно проследить,
углубляясь в бронзовый век юго-восточной Европы, одну из важных линий
расселения индоевропейцев и подвинуться еще на шаг по пути решения про¬
блемы происхождения индоевропейцев.
В-третьих, казус с генезисом культуры CM III может служить аргументом
в пользу пересмотра традиционных «перестраховочных» критериев доказан¬
ности миграции.
Summary
The evolution of the Minoan culture in Crete went uninterrupted until the end
of ММ II Period. The only realistic interpretation of the striking change from ММ II
to MM III is that there was an invasion. One of the most determinative features of
the new culture is the high cylindrical vessel with 2 small handles just below the
rim. On the base of this evidence the newcomers may be related to the Somogyvar
culture of the Early Bronze Age Hungary. This makes the Indoeuropean (Greek,
Hittite, etc.) characteristic of the Linear A language very probable.

3.	Инвазия с севера на среднеминойский
Крит: оценка достоверности гипотезы
[ Работа эта опубликована на рубеже тысячелеттий (Клейн 2000)
в сборнике памяти Ю. В. Андреева, моего коллеги на истфаке, по
ряду проблем гомеровского эпоса — моего единомышленника. Идея
рассматриваемой здесь гипотезы и ее аргументы были изложены
мною в двух работах (Клейн 1971; 19736) почти за три десятилетия
до этой статьи, когда Ю. В. Андреев уже вошел в проблематику кри-
то-минойской цивилизации. Тогда же я сформулировал в отдельной
работе (Клейн 1973а) критерии археологической доказательности
гипотез о миграциях. С тех пор Ю. В. Андреев вырос в крупного ис¬
следователя, внес серьезный вклад в науку и ушел из жизни. Он не
чурался смелых гипотез, но был чрезвычайно осторожен в выводах
и самокритичен. Я счел уместным посвятить его памяти проверку
гипотезы о материале, который его всю жизнь занимал.
Поскольку сама гипотеза была изложена в университетском
Вестнике за три десятилетия до того, а для ее разбора требовалось
проследить каждый ее логический шаг, мне пришлось повторять
куски текста старой работы. Здесь обе статьи стоят рядом, но ради
удобства сличения и оценки придется пренебречь излишеством
повторов.]

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
353
1.	Задача. Первая публикация, которую я посвятил этой теме (Клейн 1971),
носила подзаголовок «предварительное сообщение». Публикуя сейчас более
развернутое изложение этой темы, я не могу претендовать на завершенность.
Речь идет только об уточнении и проверке выдвинутой тогда гипотезы. При
этом я не ставлю вопрос, достоверна ли моя гипотеза или нет: археологиче¬
ские гипотезы почти никогда не достигают абсолютной достоверности. Можно
оценить лишь две вещи: правомерно ли выдвижение этой гипотезы и какова
степень ее достоверности. Степень ее достоверности почти никогда невозможно
оценить статистически: параметры ее обычно качественные, и всякая попытка
выразить их численно будет крайне условной. Значит, оценка ее достоверности
сведется к отделению в ней достоверных фактов от предположений и допу¬
щений. А для этого необходимо вскрыть ее логическую структуру и разложить
на составные элементы.
2.	Правомерность выдвижения гипотезы. Три десятилетия тому назад
известная исследовательница островных культур Средиземного моря Джоан
Эванс (Evans 1971) сформулировала идею рассматривать «острова как лабо¬
ратории для изучения культурного процесса». По ее мысли, на островах обра¬
зуются замкнутые общества, а обычные для материка осложняющие факторы
развития (интенсивные контакты с соседями, иммиграция, соперничество)
здесь устраняются сами собой. Здесь культурное развитие можно изучать, так
сказать, в чистом виде.
Идея хороша: естественная ограниченность территории позволяет лучше
вычленять культурные явления. Но обоснование явно отражало утвердивший¬
ся тогда скепсис к миграциям и «иммобилизм». Эванс сильно преувеличила
изоляцию островных культур. Никуда не деться от иммиграции: как-то ведь
произошло первое, неолитическое заселение острова! Даже Питер Уоррен,
по которому до вторжения микенцев никаких иммиграций на остров не было,
делает исключение для начала бронзового века — признает приток нового
населения из Анатолии. Ну, и, конечно, для первого заселения, неолитического
(Warren 1973). Но как осуществилось первое прибытие пришельцев, так (и уже
легче) могли осуществиться и последующие.
На острове масса населения куда меньше, чем на континенте, а чем ограни¬
ченнее популяция, тем уже социальная база для инноваций, меньше возможно¬
стей для местного зарождения новых форм культуры, больше оснований искать
их истоки вне острова. А культура на Крите развивалась весьма интенсивно
и богато, и всё время появлялись новые формы и стили, порой сменяли друг
Друга новые культуры. В конечном счете островная культура должна оказаться

354
Этногенез. Том 2. Арии и varia
более смешанной, чем многие материковые. Ведь при любом новом вторжении
старому населению некуда уходить, и когда полного уничтожения не произо¬
шло (это вообще происходит очень редко), оно остается рядом с новым. А на
замкнутой небольшой территории острова культурам вряд ли удастся долго
существовать раздельно. Скрещивание неизбежно.
Ничего удивительного, что на Крите, по Гомеру (Одиссея, XIX, 175-178), на
рубеже II—I тыс. до н. э. слышались разные языки, проживали разные народы:
ахейцы «с первоплеменной породой воинственых критян», кидоны, дорийцы,
а в Кноссе — пеласги.
1)	Дорийцы продвинулись на юг в последние века II тыс. и сделали Крит
дорийским.
2)	Ахейцы прибыли раньше — то ли они разрушили Кносс в XV в. до н. э.,
то ли еще до этого ахейские отряды уже приобрели влияние на Крите. Победу
над Критом и разгром дворца часто связывают с мифом о Тезее, но миф этот,
похоже, отражает более раннее время: в нем еще Крит господствует над мате¬
риковыми греками, и всё геройство Тезея заключается в том, чтобы выбраться
из лабиринта и удрать с острова.
3)	Пеласгов Гомер указывает в Кноссе. Проживание в столице указывает
на то, что они прежде играли важную роль, возможно, какое-то время господ¬
ствовали на острове. Их общий ареал, как он очерчивается по сбивчивым за¬
мечаниям греческих авторов (Strab., V, 2,4, X, 4,6; Dion. Perieg., 349; Etym.M.,
768, 25), говорит если не прямо о северо-восточном происхождении, то во
всяком случае о том, что они были широко известны предкам греков и те при¬
писывали им широту обитания на материке и влиятельность. Они как-то связаны
с культом Зевса (Зевс Пеласгийский). Если принять афинский вариант термина
(пеласти) и отождествить их с пуласати (филистимлянами), то это один из «на¬
родов моря», нападавших в ХШ-ХН вв. на Египет и на восточное побережье
Средиземного моря, где пуласати оседали в Палестине (от них и получившей
свое название). Судя по этой хронологической приуроченности, на Крите они
могли господствовать после разрушения Кносского дворца (ок. 1400 г.), то
есть уже при ахейцах. Но, возможно, именно ахейцы вытеснили их с Крита, что
и подтолкнуло их к участию в нашествии «народов моря» на страны Востока.
В этом случае они господствовали на Крите до 1400 г. и предание о талассо-
кратии, как и легенды о Миносе могут относиться к ним.
Язык пеласгов В. И. Георгиев (1958) определил как индоевропейский
субстрат греческого языка и считал его близким то иллирийскому, то хет-
то-лувийской речи, то фракийскому языку. Родственным фракийскому его
признали и другие исследователи, находя следы его присутствия в критской

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
355
топонимике и ономастике (Гиндин 1971; 1981; Duridanov 1984; 1985; и др.).
Ю. В. Откупщиков (1988) противопоставляет этому более широкий догреческий
субстрат индоевропейской речи, к которому принадлежали схожие карийский,
фракийский и фригийский языки и, вероятно, также язык мифических («бо¬
жественных») пеласгов.
Был ли то язык линейного письма А, как считал В. И. Георгиев? Эту письмен¬
ность породил язык с открытыми слогами и без скоплений согласных (Stephens
and Justeson 1978; Молчанов и др. 1988:172). «Пеласгами» этот народ звали
греки, на востоке же их знали как «пуласати» — это имя из одних открытых
слогов. Но то могло быть восточное произношение слова. Как обстояло дело
в самой речи догреческого индоевропейского субстрата? Откупщиков (1988:
121-123) может лишь указать на обилие зияний, то есть скоплений гласных
в языках объединяемой им группы.
4)	Этеокритяне, судя по их наименованию ('Етеокртугес; — истинные,
настоящие, то есть исконные критяне), считались у греков традиционными
обитателями Крита. В позднейшие времена (вплоть до V в. до н. э.) они жили на
востоке острова и говорили на особом языке. Им принадлежал там город Пресс.
Но так как остров носил их имя у греков, то, вероятно, эти «воинственные», по
Гомеру, островитяне прежде занимали весь остров, а затем были оттеснены из
центра. Гомер, Геродот, Страбон (Od.,XIX, 175-176; Herod., VII, 170-171; Strab.,
X, 4, б 12) упоминают их по всему острову. Диодор Сицилийский (V, 64, а; 80, а)
прямо называет их автохтонами. Видимо, они совпадают с «крети» Библии. Это
дает еще более позднее время, чем выступление «народов моря». Но позднее
знакомство с ними евреев не исключает глубокой истории. Легенды о талас-
сократии Крита и Миносе могут относиться и к этому народу. А. А. Молчанов
(Молчанов и др. 1988: 61) отождествляет их с минойцами и считает создателями
линейного письма А. Однако этому противоречит их имя: оно имеет скопление
согласных, тогда как согласно почти общепринятому мнению лингвистов язык,
для которого создавалось линейное письмо А, их не имел.
5)	Кидоны (KvSiOveq) к гомеровскому времени, а возможно, и ко времени
прихода ахейцев-греков, уже не были активной силой и сохранялись лишь на
западе острова (Нот. 0d., Ill, 292; Strab., X, 4,6), видимо, оттесненные туда
крети или пеласгами. Там на труднодоступном полуостровке находился город
Кидония (Кибома, Ku-do-ni-ja). В греческой мифологии Кидон, точнее Кюдон
(KuStov), эпоним города, является внуком Миноса (Paus., VIII, 53, 4; Schol.
Apollod. Rhod., IV, 1492), чем по-видимому устанавливалась политическая ие¬
рархия: кидоны ко времени создания этой мифемы считались подвластными на¬
роду Миноса. Поскольку на табличках линейного письма А встречается личное

356
Этногенез. Том 2. Арии и varia
имя Ku-do-ni, очевидно, что народ, оставивший эти таблички и говоривший на
этом догреческом языке, не был кидонами. Те должны быть древнее, чем он.
Однако именно их имя соответствует законам того языка, для которого было
создано линейное письмо А.
6)	Восточные же народы и Египет знали Крит и критян под именем Каптара,
Каптра, Кафтор, кефтиу — это имя засвидетельствовано с конца III тыс. Трудно
сказать, могло ли это имя быть египетской трансформаций самоназвания «кю-
дон» (то есть гласный с губным «ф» передачей местного губного «ю»). У греков
память об особом народе и названии острова Кафтор не сохранилась. Связать
с этим именем можно лишь город Катры на Крите, основанный легендарным
сыном Миноса Катреем, который, скорее всего, является просто обычной
персонификацией народа. Видимо, этот народ наиболее отдален от греков во
времени. На это имя могла бы претендовать раннеминойская цивилизация,
судя по ее длительным и интенсивным связям с Египтом.
7)	Есть и еще претенденты на звание критян. Геродот сообщает, что предки
ликийцев Малой Азии термилы жили некогда на Крите (Herod., 1,173, VII, 92;
Strab., XIV, 3,10; Paus., VI, 3,7). Он же говорит о том, что карийцы из округи города
Кавна в Малой Азии, считали себя выходцами с Крита (Herod., 1,172; Strabo, XIV,
2, 3). В малоазийских преданиях Геродот компетентен: он сам происходит из
Галикарнасса в Малой Азии, из среды с сильной примесью карийского этноса.
Гомер ни тех, ни других на Крите не знает — по-видимому, их пребывание там
было кратковременным и не массовым, не оставив заметных следов.
Наличие анатолийской речи на Крите некоторые исследователи признали
следом за Палмером (Palmer 1961; Huxley 1961; Гиндин 1981). Оно устанавли¬
вается по сходству топонимики и ономастики. Однако каждый аргумент этой
гипотезы натолкнулся на острую критику (Mylonas 1962; сводку см. Откупщиков
1988: 20). Если что-либо от гипотезы и признать уцелевшим, то скорее это от¬
носится к гораздо более удаленным временам, когда наблюдалась культурная
общность Крита с Анатолией (неолит).
Таким образом, нужно предположить минимум семь вторжений на остров
для двух тысячелетий — II и III тыс. до н. э., при чем два последних заметных
вторжения приурочены ко второй половине II тыс. Для чуть более полутора
тысяч лет остается минимум пять вторжений. Это заставляет внимательно при¬
глядываться к каждой значительной смене стиля и культурной среды на острове,
то есть к каждому рубежу периодизации, и делает выдвижение миграционных
гипотез по отношению к ним правомерными. Применительно к каждой сте¬
пень правомерности определяется сравнительной значительностью данного

VI. Конкретные проблемы этногенеза. 1/aria
357
культурного рубежа и наличием достаточных данных (количеством собранного
материала). Для каждого из этих двух параметров можно поставить вопрос
о мере (чем измерять значительность и достаточность) и об удовлетворитель¬
ности {п\м каком их уровне стоит выдвинуть гипотезу на публичное обсужде¬
ние). Я опущу здесь эти вопросы.
3. Гипотеза и аргументы. Как давно уже ясно, каноническая Эвансова
периодизация минойской культуры не отражает реальную иерархию цезур
в материале. Наиболее значительные рубежи не всегда разделяют основные
периоды. Иной раз более важные цезуры приходятся между подпериодами.
За указанное время таких наиболее значительных рубежей три-четыре: на¬
ступление Ранне-Минойского, Средне-Минойского (однако начиная с СМ 1Ь)
и последней ступени Средне-Минойского — CM III, возможно также СМ ШЬ
и Поздне-Минойского. Это примерно соответствует минимальному коли¬
честву миграций, необходимых для объяснения наличных на гомеровском
Крите народов. Из этих рубежей некоторым — в частности ранним и позд¬
ним — уже придавалось миграционное толкование (Hood 1985; 1990). Меня
уже давно (Клейн 1971) заинтересовало наступление CM III. В абсолютных
датах речь идет о событиях рубежа XVIII—XVII или XIX вв. (то есть ок. 1700
г., по старой хронологии, ок. 1850 по радиоуглеродной — ср. Betancourt
1987; 1990).
До того на Крите, по мнению многих исследователей, в течение длительного
времени (больше тысячелетия) происходило развитие одной и той же культуры.
В этом позволительно усомниться. Можно объяснить социальными сдвигами
при наступлении CM I (ок. 2150 г. по С14) тягу к строительству дворцов, введе¬
ние пиктографического письма (иероглифов), гончарного круга и оловянистой
бронзы. Но резкое изменение костюма и всего облика статуэток, появление
новых типов святилищ (теменос на вершине горы, в частности на горе Юкта,
к которой впоследствии приурочивался культ Зевса), добавление новых типов
погребений (в пифосах) — это всё говорит о прибытии нового этнического
элемента. Правда, существование старых типов предметов и сооружений (ос-
суарии и ларнаки), переживание прежних культовых явлений (тавромахия),
общая преемственность всей культуры свидетельствуют о сохранении старой
этнической основы, к которой новоприбывшие образовали примесь.
Однако эти изменения меркнут в сравнении с теми, которые наступили
с началом CM III (ок. 1850 г. до н. э. по С14). Перемены, происшедшие на этом
рубеже, столь внезапны и разительны, что А. Эванс признал его началом «новой

358
Этногенез. Том 2. Арии и varia
эры» в истории острова (Evans 1921: 315-316). В периодизации Н. Платона
(Platon 1968) с этого рубежа действительно начинается новая эпоха — но¬
водворцовое время, а Л. Палмер и Дж. Л. Хаксли предположили миграцию
(Palmer 1961; Huxley 1961). Дворцы разрушены, а отстроены уже по новому
плану, иногда на новых местах. Новые повелители предпочитали летом жить
за городом — появились загородные виллы. В культуре упадок: гончарный
круг быстрого вращения исчез и заменен подставкой, пропали яркие краски,
исчезла полихромия. Одновременно появились совершенно новые типы сосу¬
дов, чуждые всему облику прежней минойской керамики. Широкий бронзовый
кинжал заменен мечом-рапирой. Изменился костюм, по крайней мере мужской:
кроме традиционного гульфика и килта, то есть юбки с разрезом (Myres 1950;
Giesecke 1988; Rehak 1996) вошли в быт широкие шаровары — это совершенно
иная традиция. Иероглифическая письменность была вытеснена возникшим
несколько ранее линейным письмом А.
Обычно археологи объясняют эти перемены как преобразования и задержки
в нормальном местном развитии. Ведь ряд элементов культуры перешел в нее
из прежней. Особенно важна преемственность в способах погребения. Пифосы
используются для погребений чаще, пещерные погребения стали совершеннее
и превратились в настоящие камерные (катакомбные) погребения. На этом
фоне напрашивается соответствующая трактовка и других, более резких
перемен. Действительно, многие из этих перемен, взятые каждое в отдель¬
ности, можно объяснить местными факторами — природными катастрофами,
социальными сдвигами. Но и это вызывает ряд вопросов.
Отсутствие пожарищ и перерывов в заселенности заставляют археологов
полагать, что стены дворцов обрушились не в результате вторжения врагов,
а от крупного землетрясения (Пендлбери 1950:165-167; Schachermeyr 1964:
84-85; Platon 1968:163). Но удивительно, что землетрясение оказалось оди¬
наково тяжелым на всей территории этого огромного острова: погибли Кносс,
Фест (в Фесте был и пожар), Псира, Маллия, Мохлос, Гурния, Палекастро и Ва-
силики, а они разбросаны в районе протяженностью около 150 км. Конечно,
на исследователей произвели впечатление сведения о гигантской катастрофе
в связи со взрывов вулкана у Санторино (ок 1450 г. до н. э. по традиционной
хронологии, рк. 1650 г. по С14). Гипотезу о землетрясении очень часто при¬
меняют для объяснения крупных разрушений. У Дж. Пендлбери и Н. Платона
землетрясения густо накапливаются в хронологическом ряду новодворцового
времени: землетрясение каждые несколько веков. Не странно ли, что как только
Крит вступил в зону освещенности письменной историей, подземные божества
смилостивились и остров перестало так часто трясти (после катастрофы с Сан-

VI. Конкретные проблемы этногенеза. 1/aria
359
торином крупное землетрясение было через две тысячи лет — в VI в. н. э.),
социальные сдвиги стали носить менее разрушительный характер, и лишь
иноземцы всё продолжали волна за волной прибывать на остров и селиться
на нем, вплоть до турок и англичан...
Исчезновение гончарного круга можно было бы объяснять тем, что из-за
каких-то социальных сдвигов население обеднело и исчез спрос на изделия
гончаров. Но дворцы отстроены с еще большим великолепием. Дж. Пендпбери
(1950: 178) предположил, что гончарная керамика была вытеснена метал¬
лическими сосудами, но этих последних очень мало. К тому же вскоре, как
раз когда металла стало больше, гончарный круг возник снова в нескольких
разновидностях. По типам самого круга наблюдается только прогресс (Evely
1988) — спад был заметен только по керамике. Вообще упадку в одних сферах
культуры сопутствует прогресс в других.
Линейное письмо А появилось еще до наступления CM III и выросло из
предшествующего иероглифического. Это говорит вроде о том, что оно раз¬
вилось на месте. Но сам факт вытеснения старой письменности новой может
быть стимулирован сменой языка или, по крайней мере, добавлением нового
языка.
Таковы неувязки при попытках обойтись без миграционного объяснения
некоторых явлений даже по отдельности. Еще настоятельнее такое объяснение
всего сочетания признаков и наличие признаков, трудно объяснимых без ми¬
грации. Только миграцией может быть объяснено совпадение таких явлений,
как: одновременное разрушение почти всех основных центров; внедрение
более отсталой керамической традиции на фоне общего прогресса и при
сохранении части прежних навыков; запустение прежних священных пещер
и сакрализация новых (вероятно: в основе — изменение пантеона) — лишь
культ на горе Юкте, где почитали Зевса, удержался. В Фесте старое дворцовое
святилище засыпано.
Это сочетание признаков характерно не для всякой миграции, а для воен¬
ного вторжения и завоевания местности (рис. 1). Отказ от предания дворцов
огню объясним тем, что это был не грабительский набег, что завоеватели со¬
бирались обосноваться на острове навсегда. Поэтому они тотчас и принялись
отстраивать дворцы с еще большим великолепием и видимо наладили какое-то
сосуществование с аборигенами (только в Василики жители не вернулись).
Спецификацию вида миграции позволяет уточнить и смешение пришлых
и местных традиций. Завоеватели интенсивно контактировали и смешивались
с аборигенным населением.

360
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Виды событий
Компоненты
I Археологические
-J
Рис. 1. Структура миграции на Крит
4. Недостоверные компоненты. При таком сочетании признаков миграция
выглядит очень вероятной, но для большей доказательности было бы полезно
указать ее источник. Это, однако, весьма затруднительно. Чтобы определить
источник вторжения, необходимо обратиться к поискам аналогий для тех

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
361
культурных элементов, которые совершенно не имеют прототипов в культуре
минойского Крита, не являются закономерными прогрессивными инновациями
и достаточно своеобразны, чтобы исключить случайное совпадение или по¬
всеместное распространение.
Те исследователи, которые предполагали миграционное происхождение
CM III, пытались локализовать источник миграции в Малой Азии (Palmer
1961: 238; Huxley 1961). Это не имеет никаких подтверждений в материале
(Schachermeyr 1964: 262-264). Связи Крита с Востоком не усилились в CM III,
а ослабели — усилились связи с севером. Это отразилось в передислокации
районов наибольшей заселенности острова. На север указывают и некоторые
особенности нововведений. Шаровары вместо обнаженных бедер и гульфика —
традиция северной полосы Евразии, Средиземноморью чуждая. Ни древний Рим,
ни античная Греция штанов не носили — их принесли туда северные варвары:
германцы, кельты, славяне, иранцы. С материка же происходит и меч-рапира.
Чрезвычайно своеобразна ведущая форма новой керамики CM III, ставшая
исходным пунктом для последующего развития минойской керамики — цилин¬
дрический сосуд с гипертрофированно удлиненным туловом и двумя ручками
под венчиком (Evans 1921: vol. 1,411,571; vol. II, fig. 176 В, D, E; vol. IV, 2B, fig.
936 В; и др.; Пендлбери 1950:179, фото 60,1 а-с, 2 Ь-с). Мне известна только
одна еще культура бронзового века, в которой представлен этот редкостный
тип сосуда («в виде фабричной трубы»), — это культура Шомодьвар в северо-
западной Венгрии, выделенная там И. Боной (Bona 1960:85-92,94; 1961: 3-7;
1965: 39-63). Вдобавок сосуд этот является в шомодьварской культуре ведущей
формой (Bona 1965: 48, fig. 1,2_5 9, 3; tabl. XIV, 14, XV, 20, XVI п_13).
Культура эта занимает район вокруг озера Балатон и ограничена с севера
и востока Дунаем, а с юга Дравой, простираясь примерно на 150 км с запада
на восток и на 250 км с севера на юг. Она представлена поселениями, располо¬
женными всегда на вершинах изолированных возвышенностей, и курганными
могильниками, где в насыпях содержатся каменные ящики со скелетами, вы¬
тянутыми по линии 3 — В. Культура Шомодьвар стратиграфически перекрывает
пецель-баденскую, синхронизируется с вучедол-зокской и дает вклад в надь-
ревскую культуру, в связи с чем относится И. Боной к самому началу раннего
бронзового века Венгрии и датируется временем начиная примерно с 1900 г.
Ее протяженность во времени примерно два века (приблизительно 1900-1700,
по С14с поправками по дендрохронологии это будут два — три века: с XXIV по
ХХШ-ХХП). По Р. Калиц-Шрейбер, культура Шомодьвар сосуществуете ранней
фазой надьревской культуры (Kalicz-Schreiber 1977), то есть продолжается
в последние века III тыс. Критерий хронологического стыка с периодом CM III

362
Этногенез. Том 2. Арии и varia
здесь не выдержан, но можно предположить сильное ослабление оседлости
в конце существования Шомодьвар.
Бона характеризует носителей этой культуры как скотоводов, «воинов
и завоевателей» (Bona 1965: 60). Другая группа той же культуры или род¬
ственная культура (но без цилиндрических сосудов) расположена в 300 км
южнее — в западной Сербии, а еще родственные группы — в Олтении
(Глина III), юго-восточной Венгрии (Дьюла). Происхождение культуры Шо¬
модьвар Бона ищет в Анатолии и особенно Фракии, но, возможно, следует
учесть и значение местных бодрогкерестурских традиций (Milojcic 1949:
87, ТаЫ. 38, 8).
Завоевательные потенции культуры Шомодьвар и разбросанность родствен¬
ных ей групп в Подунавье важны для рассмотрения ее кандидатуры на роль
источника миграции. Но в культуре этой есть важные компоненты, которых
не обнаружить на Крите. Например, погребения в каменных ящиках. Правда,
можно предположить, что в основе этого способа погребения лежала та же
идея, которая господствовала у иранцев и которая побуждала их следить за тем,
чтобы труп не прикасался к священной земле, не осквернял ее. А у иранских
народов эта идея порождала разные способы погребения — скармливание
трупов собакам и птицам, упокоение в глиняных оссуариях, каменных кистах.
В таком случае можно было бы провести линию преемственности от каменных
ящиков культуры Шомодьвар к камерным погребениям и глиняным пифосам
Крита — за ними могла скрываться одна и та же эсхатологическая концепция.
Возможно, каменные ящики копируются глиняными саркофагами — в отличие
от предшествующего времени они прямоугольные. Но всё это так, если пред¬
положение об эсхатологической концепции верно. Здесь гипотеза требует
вспомогательных гипотез, гипотез-подпорок. Это ослабляет ее доказательность.
Кроме погребальных обычаев есть и другие пункты расхождения. Вряд
ли вообще перспективны будут попытки проследить на Крите все или хотя
бы многие элементы культуры Шомодьвар в доказательство вторжения, и не
стоит выдвигать такие требования в качестве критериев доказанности. При¬
шельцы, поселившиеся в захваченных дворцах, среди местного населения,
конечно, овладевали более высокой местной культурой как одним из главных
вожделенных богатств острова. Лишь кое в чем можно надеяться увидеть при¬
несенное ими с севера наследство. Мы его и увидели. Конечно, этого мало для
надежного установления преемственности. Эта часть гипотезы остается очень
слабо доказанной.
Но, во-первых, это касается только источника миграции, что не исключает
убедительности иммиграции. А во-вторых, при том типе миграции, который

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
363
здесь вырисовывается по всем данным — вторжение небольшого континген¬
та воинственного и менее развитого народа на территорию более развитой
культуры и быстрое растворение в ней, — детальное установление связей
с источником миграции и не может быть осуществлено. Об этом писали многие
авторитетные исследователи. Это не значит, конечно, что можно считать про¬
слеживание скудных связей доказательным. Но их скудость не компрометирует
других доказательств, а сознание невозможности более интенсивных связей
делает даже в этой части предположение всё-таки правомерным и в некоторой
степени вероятным.
В связи с проблемой источника миграции оказывается и проблема этниче¬
ского определения. Из миграций, вероятных по анализу этнонимов, наиболее
подходящей к данной археологической ситуации кажется миграция пеласгов:
база их миграции распространена по Балкано-Дунайскому району; придя на
Крит, они почитали Зевса (Зевса Пеласгийского у Гомера). Тогда миграции
этеокритян (крети) нужно отвести начало ПМ периода — тоже разрушения
(объясняемые у тех же авторов землетрясением), тоже смена святилищ. О пе¬
ласгах в памяти греков сохранялись смутные предания, а этеокритяне еще жили
при греках и считались прежними хозяевами острова. Но так как мы ничего не
можем сказать о родственных связях крети (они ведь тоже могут быть европей¬
ского происхождения),то можно их и поменять местами с пеласгами. Как-никак
пеласгов Гомер еще знает в столице острова, а этеокритяне были вытеснены
на окраину. К тому же и Диодор передает предание о вторжении пеласгов на
остров, который уже населяли этеокритяне (Diod., IV, 60, 2; V, 8,1; Dion. Hal.,
1,18,1). В обоих случаях возникновение линейного письма А из иероглифов
придется отвести населению предшествующего периода — кидонам.
Нельзя исключить и того, что пеласги-пеласти вторглись на остров лишь
много после катастрофы, вызванной взрывом вулкана на Санторине, в эпоху
смуты и перемещений, связанных с ахейской экспансией на остров. Тогда их
вторжение не очень далеко отстоит от движения пуласати на восток и освоения
ими Палестины, а ограничение их на острове Кноссом становится изначальным:
они захватили столицу острова, но никогда не заселяли весь остров. За крети
остается CM III, а для ПМ I нужно поискать других пришельцев.
Ввиду шаткости оснований и эта часть гипотезы оказывается недоказанной.
Недостоверность этих компонентов основной гипотезы не препятствует их
использованию как частных рабочих гипотез.

4.	Миграция тохаров в свете археологии
[Предлагаемаяработа была выполнена в 1986-1987гг. и обнаро¬
дована устно в качестве доклада на семинаре в Институте этнографии
и антропологии АН СССР в Ленинграде. Я собирался развить выдвига¬
емые здесь положения, но все время другие занятия откладывали эту
работу и, соответственно, публикацию в печати. Поскольку просвета
в занятости не было видно, отъезжая на год преподавать в Америку
в 2000 г., я решился на публикацию в том предварительном виде,
какой работа имела к этому времени. Внес лишь незначительные
дополнения (упоминания позднейшей литературы). Статья была
напечатана в «Стратуме» (Клейн 2000).
С тех пор над этой темой работал мой ученик А. А. Ковалев.
Основываясь на новых материалах, он пришел к другим выводам о
культурной идентификации тохаров. Но даже если я ошибся, это всё
же была плодотворная ошибка — открывающая пути дальнейшего
решения проблемы. Вообще, ученый имеет право на ошибку. Более
того, ошибка не беда, если он ошибается правильно. То есть посту¬
пает так, как должен поступать ученый, а ошибка появилась из-за
неполноты материала. Я думаю, что перепечатка данной статьи в этом
томе всё же будет интересна, во-первых, потому что содержит дис¬
позицию проблемы и сводку историографии по теме, а во-вторых,
потому что для этого тома главное — методика работы. А результат
в таких случаях, когда материалы очень скудны, коррегируется или

VI. Конкретные проблемы этногенеза. I/aria
365
вовсе меняется по мере поступления нового материала. В переви¬
рании возможностей и взвешивании гипотез много увлекательного
и поучительного.]
1.	Под именем тохаров
1.	Индоевропейцы арси и кучан. Индоевропейские языки, на¬
зываемые в лингвистике тохарскими (Тохарские 1959), были открыты в самом
конце XIX века. Они зафиксированы индийской письменностью в Синьцзяне,
в бассейне Тарима, для VI—VIII вв. н. э. Там же в древних росписях пещерных
монастырей местная знать изображена как блондины с белой кожей и голубыми
глазами, так что индоевропейская речь здесь — это речь европеоидного на¬
селения или слоя. До сих пор у местных уйгуров сильна доля европеоидности
(Чебоксаров 1977).
Языки эти близко родственны друг другу, принадлежа народам схожего
происхождения. Самоназвание одного из них, восточного (обозначенного
у лингвистов тохарский А), было арси (от названия города Арги, кит. Яньцзи),
а уйгуры в индийской письменности называли его туграми (тохарами). Само¬
название другого, более архаичного (у лингвистов тохарский В), — кучан (от
названия города Куча), и тюрки называли его кюсян, а пишущие по-индийски
авторы опять же тохарами (Краузе 1959). То есть сами себя эти народы тоха¬
рами не называли, и так их не называли китайцы. Китайские раннесредневе¬
ковые источники помещали царство Тухоло (Тохар) гораздо западнее — среди
среднеазиатских государств, в Бактрии (Цзи Сянь-линь 1959). Там же знали
Тохаристан и арабы (с IV в. н. э.). Язык Тохаристана — иранский.
Таким образом, пишущие по-индийски авторы почему-то распространили
название обитавших в Среднеазиатском междуречье ираноязычных тохаров
и на далеких восточных индоевропейцев, а за индийскими авторами это обо¬
значение стали применять и европейские ученые. На деле же, судя по столь
разнородным источникам, как китайские и арабские, настоящие тохары жили
западнее, в Средней Азии.
2.	Настоящие тохары. За полтысячи лет до того, в последние века
до н. э. — первые века н. э., римские авторы помещали тохаров (греч.
Tocaroi, Tacoroi) именно в Средней Азии, и там же китайские источники знали
Давань, а по Пулиблэнку (Pulleyblank 1966) Давань — это поздняя передача
раннекитайского Тах-(у)ар. Столицей этого государства был г. Гуй-шуань или
Кюй-шуань; это позднейшая Кушания, откуда происходят основатели Кушан-

Збб
Этногенез. Том 2. Арии и varia
ской империи, ставшие распространителями буддизма. Индийские источники
(буддийские тексты, пураны, эпос) упоминают народ тукхара (тушара) рядом
с яванами (греками-ионийцами), но не знают кушанов, которые ожидались
бы в таких контекстах. Похоже, что для индийцев ранние тохары это кушаны.
Пулиблэнк привел некоторые данные в пользу предположения, что настоя¬
щие тохары переселились в Среднюю Азию вместе с юечжами (ятиями) в начале
этого периода с северной периферии Китая и уже здесь восприняли иранскую
речь, а до переселения оба народа вместе с усунями (асианами) говорили на
том же языке индоевропейской речи, что и арси и кучан. Имена кушанских
царей (Канишка, Хувишна и Васишка) интерпретируются (Иванов 1967) как
содержащие суффикс, типичный для языка кучан, демонстрируя традицию,
принесенную с востока. Это языковое родство могло бы объяснить индийский
перенос названия. Однако Бэйли и Хеннинг объясняют эти имена как иранские,
так что, возможно, что в переносе сказалось созвучие тюркского кюсян, то есть
кучанский, с названием кушан. Во всяком случае,усуней китайские источники
описывают как людей «с голубыми (зелеными) глазами и рыжими бородами,
похожих на обезьян» (видимо с непривычно для китайцев волосатым телом),
а в места их первоначального обитания иранская топонимика не заходит.
В таком случае усуни (асиане) — того же корня, что и арси и кучан.
2.	Серы на шелковом пути
3.	Условные тохары на рубеже эр. Далее соответственно лингви¬
стической традиции только арси и кучан здесь будут именоваться тохарами.
Уже тогда, на рубеже эр, эти тохары (то есть арси и кучан) находились
под влиянием индийских (буддистских) миссионеров. Индийские названия
реки Ганг и священной горы Сумеру поступили в китайский язык в эпоху Хань,
то есть в последние века до н. э. — первые века н. э., и судя по их звуковому
оформлению (Хэн, Сюйми) — через тохарские (Ганк, Ган, Сумер), а не через
хотанский или уйгурский (Цзи Сянь-Линь 1959). Слово «мед» (mi, mat < * miet)
заимствовано китайским не позднее III в. до н. э. из тохарского В mit < *miat
(Поливанов 1916; Иванов 1959). Значит, в это время тохары (арси и кучан)
жили по соседству с Китаем и Индией, то есть скорее всего уже в Синьцзяне,
на Тариме.
4.	Греческие сведения о серах. Ок. 200 г. до н. э. греки (Пто¬
лемей) отличали от царства синов со столицей в Тине (Циньский Китай)
царство Серов, от которого на запад вел путь торговли шелком. Очагом Серов
был бассейн Тарима. Цейлонские послы описывали Серов как обитавших за

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
367
Гималаями, рослых, рыжеволосых и голубоглазых. По местности, времени
и облику это, видимо, были те же условные тохары. «Серы» — явно не само¬
название, а кличка по основному предмету торговли: греч. shrikon от кит. sir,
sirkek «шелк» (из греческого термина, принятого за производный от этноса,
вычленен этноним).
5.	Без этнонима. Китайские хроники описывают походы китайцев
в последние века до н. э. в бассейн Тарима с целью захвата торгового пути на
запад и сопротивление, оказанное китайцам местным населением. Но все эти
хроники не приводят этноним этого населения. Отсутствие такового, вынудив¬
шее пишущих по-индийски уйгуров распространить на него чужой этноним,
а греков — назвать его по примете, говорит о том, что в этот период тохары
пребывали в раздробленном состоянии. Формирование тохарских этносов
относилось к более раннему времени, что, впрочем, явствует из степени рас¬
хождения тохарских языков к середине I тыс. н. э.
3.	Европеоидные соседи Китая
6.	Северные соседи Китая на рубеже эр и европеоидный
компонент. Китайские хроники последних веков до н. э. — первых веков н. э.
знают на севере целый ряд народов европеоидного облика (Грум-Гржимайло
1899,1909,1926; Дебец 1931; Гумилев 1959). Из них ближайшими северными
соседями Серов были усуни, известные античным авторам под именем асианов
или асиев, и юечжи — античные ятии, инд. яду. На север от последних обитали
сюнну (хунны), у которых, судя по китайским описаниям, была европеоидная
примесь, а еще севернее жили динлины, о которых вопреки Грум-Гржимайло
и Гумилеву, таких сведений нет(МаепсИеп-Не1Теп 1939). Динлины упоминаются
с конца III в. до н. э. между верхним Енисеем и «северным морем» (Байкалом),
и соответственно название «Динлин» получили Саяны. Динлины массами
переселялись в Китай. Киселев (1949) и Членова (1967) отнесли к динлинам
таштыкскую культуру Минусинской котловины, но эту.культуру скорее следует
отвести гянгуням (кыргызам-хягас), западным соседям динлинов. Некоторая
степень европеоидности таштыкского населения видна по его маскам, но маски
показывают и сильную монголоидную примесь. Дальнейшее усиление послед¬
ней за счет инфильтрации (динлинов?) привело к формированию смешанного
облика енисейских кыргызов (хакасов) раннего средневековья.
То есть кроме неназванного китайцами населения Таримских оазисов, из¬
вестного грекам под именем Серов, на северных границах Китая существовало

368
Этногенез. Том 2. Арии и varia
и другое европеоидное население, по меньшей мере этоусуни (асиане) и юежчи
(ятии), а европеоидная примесь была и еще у некоторых соседей Китая.
7.	Древн ость европеоидного компонента. Несколькими веками
раньше, в VII—VI веках до н. э., в самом бассейне Хуанхэ китайцы вели борь¬
бу с европеоидными племенами ди (древнее произношение, по Карльгрену,
Пулиблэнку и Яхонтову, «дьок» (d'iok), а еще раньше, возможно, «льок»).
Китайцы смешивались с ними — отсюда у древних китайцев выступающие
носы и пышные бороды, а у некоторых их героев — и голубые глаза (Гумилев
1959). Китайские источники путают ди с динлинами, видимо, из-за сближения
в позднем звучании названий, и основываясь на этом, Грум-Гржимайло построил
гипотезу об оттеснении ди на северо-запад и превращении их в динлинов, но
Гумилев, вероятно, прав в том, что это разные народы.
Который из народов, располагавшихся на рубеже эр на северных границах
Китая, вторгался раньше, в VII—VI веках, под именем «дьок» в сердцевину
Китая, и был ли это один из них или какой-то иной европеоидный народ,
неизвестно.
В Минусинских степях в это время проживало тоже чисто европеоидное
население, татарской культуры, от которого и происходит европеоидный
компонент таштыкского населения. Перед татарской культурой, в позднем
бронзовом веке, там обитали люди карасукской культуры, тоже европеоид¬
ные. А перед ними люди афанасьевской культуры, опять же европеоидные.
Сплошная традиция европеоидности из глубины бронзового века Южной
Сибири и Центральной Азии ведет ко времени обитания тохаров в Цен¬
тральной Азии.
4.	Индоевропейский вклад в китайских языке и культуре
8.	Европеоидная лексика в китайском. Лингвисты установили
ранний вклад индоевропейцев в формирование китайской культурной лек¬
сики, преимущественно терминов скотоводства, причем Конради подтвердил
заимствование анализом ситуаций с реалиями (Conrady 1925; Jensen 1936).
Кое-что включено в этот вклад по ошибке: «крупный рогатый скот» ngizu, ngu,
go < * gui <'* gud при к1И:«вол» перешло в китайский из шумерского gud, а не
из индоевропейского *guou. В остальном в этом индоевропейском вкладе
выделимо два пласта. Один пласт состоит из названий лошади (та, так, ср.
монгол, топ), гуся (пдап, ср. япон. дап), кисломолочного продукта или масла
(lac < *klac, где знак < означает внутреннюю реконструкцию, без обращения
к другим языкам). Эти названия не имеют соответствий в тохарской термино¬

VI. Конкретные проблемы этногенеза. I/aria
369
логии, но происходят из речи западных окраин индоевропейского ареала (ирл.
marc, сканд. marr; древнеиндоевроп. *ghan-s, нем. Gans, слав. gonst>; латин.
anser< *hanser; греч. galagV galaktoV, латин. lac<glac, гот. klac). Второй пласт
содержит названия собаки (Иьп < * k'iwen) и меда (*miet) и имеет источник
в тохарских терминах (ku, kwem; mit).
Первый пласт распространен (за исключением lac) и в родственных китай¬
скому языках, то есть возможно, заимствован еще на уровне, близком к сино-
тибетскому. Второй пласт, предположительно тохарский, отмечается только
в китайском языке, то есть содержит более поздние заимствования. Арийских
заимствований в этом раннем вкладе, в обоих его пластах, нет.
9.	Древний европеоидный вклад в китайской культуре.
Историки культуры установили, что коневодство, колесницы, мифы и ритуа¬
лы, связанные с конем, заимствованы китайцами в бронзовом веке с запада,
в частности представление о колеснице Солнца, везомой конями, о созвездии
Большой Медведицы как Повозке, и др. (Izushi 1930; Eberhard 1956; Минао
1959а; 19596; Dewall 1964; Pulleyblank 1966; Кожин 1968,1969; Piggott 1974;
Васильев 1974,1976). Это источник индоевропейский и, судя по языковым кон¬
тактам, не арийский, тогда как тохарская его принадлежность не исключается.
5.	Выбор археологической культуры для тохаров в Азии
10.	Тр и кул ьту р ы. Три археологические культуры бронзового века Южной
Сибири в принципе могут претендовать на соответствие такому источнику: афа¬
насьевская, андроновская, карасукская (все — с европеоидным населением).
Правда, повозки в них не зафиксированы, но наличие их крайне вероятно по
косвенным соображениям (родственность культурам с повозками, в афана¬
сьевской — находки псалиев, см. Кожин 1970, в карасукской — возможно,
распределители вожжей в виде моделей ярма). Из этих культур андроновская
не подходит, так как идентифицируется с ариями (иранцами). Остаются афа¬
насьевская и карасукская.
Нужно еще предусмотреть возможные предковые европейские культуры для
той, которая будет избрана в качестве тохарской в Азии, будь то афанасьевская
или карасукская.
11.	Европейско-сибирские археологические связи. Из двух юж¬
но-сибирских культур археологи склоняются к афанасьевской. Ее предлагали
Даниленко (1974:137, 234-235) и Сафронов (1983: 84), подробно обосновал
гипотезу Вл. Семенов (1987; 1993), за ним повторил Посредников (1990).
Семенов называет продвижение тохаров к Тариму «древнейшей миграцией

370
Этногенез. Том 2. Арии и varia
индоевропейцев на восток» и связывает эту миграцию с западным происхож¬
дением афанасьевской культуры — из ямной. В пользу этого родства Семенов
приводит ряд сходств: перекрытие могильной ямы плитами, кромлех, наличие
охры, остродонную керамику и др. Керамика в ямной культуре не остродонная,
а яйцевидная, хотя некоторое сходство есть. Но афанасьевская культура не вы¬
водится прямо из ямной, а ямная культура с более вескими основаниями может
считаться очагом арийского этногенеза (исходным для иранцев и их родичей).
Таким образом из культур Южной Сибири остается карасукская культура
(табл. 1). Существенно, что если афанасьевская восточнее Енисея не заходит
и Семенову приходится как-то объяснять привязку к ней тохаров из Синьцзяна,
то для карасукской Енисей — это крайний запад. Культурные комплексы кара-
сукского типа распространены на восток до Хингана, а находки карасукского
облика встречаются широко в Северном Китае (Новгородова 1970, карта на рис.
1). Новгородова специально отмечает миграционную активность карасукцев
(Новгородова 1987).
Из культур Восточной Европы на роль культуры, исходной для тохарской
миграции, ямная вряд ли подходит. Выдвигалась на эту роль катакомбная
общность (Литвинский 1963). Но, как я показал, по крайней мере одна из
катакомбных культур бронзового века наших степей может быть идентифици¬
рована как индоарийская (Клейн 1980; Klejn 1984). Да и связи не подходят:
о связи катакомбного комплекса с афанасьевским еще может идти речь, но не
о связи с карасукским. Лингвисты предлагали абашевскую культуру, исходя
из ее географического положения, и только (Горнунг 1963: 87-89; Лелеков
1982: 36). Но это предложение оспаривал археолог (Тереножкин 1961: 245).
Действительно, никаких археологических связей с культурами Южной Сибири.
12.	Два стиля. Сопоставим же некоторые формальные компоненты афа¬
насьевского комплекса с карасукским и их европейские связи.
Развивая старую идею (например, Bussagli 1955; Кожин 1966) и применив
оригинальную методику формализации, Шер (1980) выявил два стиля в на¬
скальных изображениях упряжек Средней и Центральной Азии. В обоих повозки
изображаются в плане, как бы в развертку. Но в одном тягловые животные по¬
казаны профильно, колеса небольшого диаметра сплошные, рама треугольная,
в упряжке быки. В другом, по сохранности и стратиграфии более позднем,
в упряжке лошади, они показаны в плане (как бы в развертку — аналогично
повозке), колеса большие со спицами, рама округлая или подчетырехугольная.
Первый стиль Шер связывает с доокуневским временем, предположительно —
с афанасьевским, второй — с карасукским (Шер 1980), также срубным и галь-
штатским (Шер и Голендухин 1982). Только повозки второго стиля являются
собственно колесницами.

/I. Конкретные проблемы этногенеза. Van а
371
Табл. 1. Сравнительная таблица основных типов фатьяновской и карасукской
культур. 1 — Волосово-Даниловский 1 могильник; 2 — Наумовский
могильник; 3 — Никулинский могильник; 4 — (Крайнов 1972: рис. 38/5);
5 — (Крайнов 1972: рис. 38/4); 6 — Кривцовский могильник; 7 —
Болшневский могилик; 8 — Ильинско-Хованский могильник; 9 — (Крайнов
1972: рис. 38/7); 10 — Крайнов 1972: рис. 38/13); 11 - Минусинский край,
Дженом; 12 — Умурское, Сухая Ерба; 13 — Таштып; 14 — Тулутай, р. Онон;
15 — (Новгородова 1970: рис. 36/29); 16 — (Новгородова 1970: рис. 36/28);
17 — (Новгородова 1970: рис. 36/20); 18— (Новгородова 1970: рис. 36/21);
Быстрая, могильник 7; 20 — Тесь на Тубе, могильник 7, погребение 1; 21 —
улус Федоров, погребение 11; 22 — улус Федоров, погребение 7; 23 — колхоз
«Красный маяк», могильник 3; 24 — Усть-Сыда, могильник 7, погребение 4;
25 — Абакан, погребение 1; 26 — Абакан, погребение 3
Фатьяновская культура
Карасукская культура
Оо
23	24

372
Этногенез. Том 2. Арии и varia
13.	Первый стиль — афанасьевский вклад. В первом стиле неред¬
ки изображения парных упряжек из животных разного вида (несовместимых),
например, быка с конем, а погонщик, нередко хвостатый, идет пешком. Шер
связывает эти изображения с индоевропейским мифом о свадебном «трудном
задании» — запрячь вместе несовместимых животных (это под силу только
богу или сверхественственному герою). Миф засвидетельствован у греков,
слабее — у индоариев. К афанасьевской культуре Шер относит и стелы (ранее
считавшиеся карасукскими, потом Окуневскими) — с изображением круглогла¬
зого персонажа, у которого во лбу третий глаз. Членова (1983) связывает эти
изображения с греческим мифом о гигантах-киклопах («киклоп», собственно,
и означает по гречески «круглоглаз»).
Давняя идея об исходном очаге афанасьевской культуры в Северном При¬
черноморье ныне реализуется в идентификации этого очага с репинской куль¬
турой рубежа IV—III тыс. (совпадения формы и орнамента керамики, а также
способа погребения). Проявления мегалитизма роднят ее также с причерно¬
морскими энеолитическими стелами, на которых (Керносово, Федоровка) серия
изображений с хвостатым антропоморфным персонажем, в том числе брачная
сцена. В этом круге культур Причерноморья начинался общий этногенез греков
и ариев (Клейн 1987а, 19876,1990), а мегалитическая идея привнесена туда от
западных индоевропейцев (кельто-италиков, германцев). Эти связи позволяют
отнести к афанасьевской культуре первый пласт индоевропейских заимствова¬
ний в китайском, в частности ознакомление с конем (афанасьевские находки
есть и в Западной Монголии — см. Новгородова 1981: 208).
Это не тот индоевропейский вклад в китайской культуре, который по лексике
связан с тохарским языком. Таким образом, и по этим основаниям предпо¬
ложение об афанасьевской культуре как тохарах не находит подтверждения.
14.	Второй стиль — карасукский вклад. Второй стиль Шера
в своем распространении выходит за пределы карасукской культуры на запад
(в Казахстан и Среднюю Азию) и на юг (в Туву и Монголию), будучи, видимо,
общим достоянием нескольких этносов. Шер отмечает его и в срубной куль¬
туре и в гальшт^те. Но в ранних проявлениях этот стиль находит отражение
в реалиях иньского Китая, которые в свою очередь возводятся к карасукским
корням. Колесница появляется в Китае ок. XII века до н. э. внезапно и непод¬
готовленно (Li Chi 1957). Ее особенности выдают не ближневосточное, а се¬
верное, степное происхождение и по хронологии связываются с карасукской
культурой (Кожин 19696,1977). В отличие от Ближнего Востока в Китае часто
встречаются квадриги и тройные упряжки: в одной из могил Аньяна лошади

ZI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
373
положены в той же композиции «развертки» («плана»), что и на центрально-
азиатских изображениях второго стиля, и тот же ракурс отражен в иньских
и чжоуских иероглифах, обозначающих колесницу (Кожин 1977; Новгородова
1978,1984), тогда как на Ближнем Востоке изображения профильные (Кожин
1977; Новгородова 1978,1984).
Учитывая это воздействие карасукской культуры на Китай и европеоид-
ность карасукского населения, допустимо отнести второй, тохарский, пласт
индоевропейских заимствований в китайском к карасукскому времени и пред¬
положить, что карасукская культура — это тохары, а ее двучастность (Новго¬
родова 1970; Членова 1972) отражает разделение общетохарского языка на
два языка — А и В.
15.	Место карасукской культуры в этногенезе.Тагарскоенаселе¬
ние в Минусинских степях антропологически не родственно предшествующему
населению этих мест, обладавшему карасукской культурой, хоть и европео¬
идному тоже, а восстанавливает физический облик гораздо более древнего
населения афанасьевской культуры (Кызласов 1960; Членова 1967). Это зна¬
чит, что карасукская культура выпадает из эволюционной цепи, из традиции.
Пришлая в этих местах, она была вытеснена вернувшимися аборигенами или
их родичами. Куда? Предположительно в Западную Монголию и Синьцзян, где
распространены находки карасукского типа (Новгородова 1970) и где в кон¬
це бронзового века прослеживалась европеоидное население (Новгородова
1981). Таким образом, появление в Синьцзяне тохаров и родственных им эт¬
носов, видимо, было связано с продвижением карасукской культуры с Енисея
в южном направлении.
Но откуда она пришла в Южную Сибирь, или, если это культура тохаров, то
с какой европейской культурой она была связана по происхождению?
6.	Лесное прошлое тохаров и фатьяновская культура
16.	Финно-угорский субстрат тохаров. 0предшествующей истории
тохаров говорят их засвидетельствованные языком контакты с финно-угорским
населением. Они не сводятся к тохарским заимствованиям в финно-угорских
языках (вост.-финск. mete «мед» из раннетох. met, A miat, В mit; финно-уг.
nimi из раннетох. n'em- A nom, D пет; финно-уг. ves' «золото» из тох. A was,
В yasa (см. Pedersen 1950; Aalto 1959; Гамкрелидзе и Иванов 1984) и к финно-
угорским заимствованиям в тохарских (по Краузе, A kalk «идти», В kalak «следо¬
вать» из фин. kuLkea «идти»). Эти контакты более существенны и выражаются

374
Этногенез. Том 2. Арии и varia
в глубоком преобразовании индоевропейской фонологии и грамматики под
воздействием финно-угорской. Это палатализация (как в славянских и бал¬
тийских), приведшая к оглушению звонких и к динамическому ударению
и — как следствие — к редукции безударных слогов. Это и появление многих
вторичных падежей (локализационных). Это также образование термина для
«лица» путем словосложения «глаз + нос» (Joki 1973; Иванов 1959). Отсюда
следует, что у тохаров в прошлом было не просто соседство с финно-угорским
населением, а финно-угорский субстрат (Krause 1951; Lane 1970). В то же время
по изоглоссам наименьшие связи отмечаются у тохаров с ариями (Бенвенист
1959). Вывод: тохары двигались из Европы на восток по лесной полосе далеко
от степей (ареала ариев) и долго жили в финно-угорской среде.
17.	Фатьяновская культура — лингвистическая ситуация.Та¬
кая ситуация имеет только одно археологическое соответствие: фатьяновскую
культуру первой половины II тысячелетия до н. э. (на это уже обращал вни¬
мание Лейн). Фатьяновская культура соответствует лингвистической ситуации
тохаров. Последователи Косинны связывали ее с завоеваниями германцев.
Принято считать, что от нее осталась балтская топонимика (Kilian 1955; Моора
1958; Крайнов 1972: 268-270), но на деле эта топонимика проходит полосой
гораздо южнее и объяснима более поздним расселением балтов.
Возможно, что разделение прототохарского на два языка, проявляющееся
в двучастности карасукской культуры, восходит к установленной Кожиным
двучастности фатьяновской культуры (балановская и атликасынская группы).
18.	Фатьяновская культура — археологические характери¬
стики. Фатьяновская культура сопоставима с карасукской по археологическим
данным. Круглодонная бомбовидная с отчлененной невысокой вертикальной
шейкой карасукская керамика не имеет местных корней в Сибири, выглядит
там чуждой и появившейся внезапно, а для фатьяновской те же формы и та же
выделка (ленточный способ) в предшествующий период были обычны (см. Ко¬
жин 1964). Есть стилистические сходства и в вещах. Грибовидные навершия
карасукских кинжалов и ножей повторяют грибовидный обушок фатьяновских
боевых топфов, а в одном случае на фатьяновском топоре обушок оформлен
в виде головы медведя — можно усмотреть в этом истоки традиции скульптур¬
ных наверший в виде голов животных на рукоятках карасукских кинжалов. Для
гипотезы о происхождении карасукской культуры из фатьяновской подходят
и датировки: фатьяновская культуры — первая половина II тысячелетия, ка¬
расукская — вторая половина.

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
375
Правда, свинья засвидетельствованная для тохарских языков и для фатья-
новской культуры, пока не обнаружена в карасукской культуре, но это может
найти объяснение в специфике карасукских памятников (погребения). Наличие
свиньи свидетельствует об оседлости тохаров, как и сохранение в тохарских
языках индоевропейского термина для плуга. Но и карасукская культура пред¬
ставляется оседлой и не только скотоводческой, но и земледельческой (в ней
есть бронзовые серпы).
Разумеется, в карасукской культуре проявилось и много традиций, оказав¬
шихся ранее в Сибири (от афанасьевской до андроновской), а также много
и нововведений. А многие фатьяновские особенности в ней утеряны в резуль¬
тате миграционных потрясений и смены среды (см. Клейн 1973; 1999).
19.	Положение тохарских языков в ИЕ семье. Первоначально
тохарские языки были отнесены к языкам centum и поставлены рядом с запад¬
ными индоевропейскими. Ныне в них открыто больше признаков группы satem,
чем группы centum, да и западная локализация группы centum поставлена под
сомнение. По-видимому, сатемизации тохары подверглись уже продвинувшись
на восток, в Поволжье. По своему положению в распаде индоевропейской общ¬
ности, определяемому грамматическими и лексическими изоглоссами, тохары
близки к балтославянским и германским языкам (Иванов 1958; Георгиев 1958а;
Порциг 1964), возможно, также к фрако-фригийскому и армянскому (Рокогпу
1923). Георгиев даже объединяет их с балтославянско-германской подгруппой
в одну северную группу индоевропейских языков (Георгиев 19586: 277-282).
Проиллюстрировать это можно совпадениями в основной лексике: тохарские
(привожу без различия А и В): macar «мать» (ср. «матери»), ргасаг «брат»
(эти лексемы близки также к латинским и греческим), wu «два», tri «три»,
stwer «четыре» (ср. «четверо»), pan «пять» (др.-русск. «пенть»), misa «мясо»,
lap «голова» (ср. «лоб»), ак «глаз» (ср. «око»), walke «долгий» (ср. «велик»),
sana «жена», reki «речь», spam «спать», smi «улыбаться» (ср. «смеяться») и др.
С германскими (и частично латинскими) схожи тохарские pacer «отец» (лат.
pater, нем. Vater), okt «восемь» (лат. okto, нем. acht), kam «зуб» (нем. Kamm
«гребень»), knuk «шея» (др.-герм. knock, англ, neck, нем. Neck) и др. С грече¬
скими схожи kukale «колесо» (греч. kukloV), рог «огонь» (греч. pur) и др. Но
предки греков и италиков находились в начале II тысячелетия до н. э. еще
поблизости от предков славян и германцев в Центральной Европе.
Видимо, исходный пункт движения прототохаров на восток лежал в вос¬
точной части и на севере Центральной Европы (табл. 2).

Таблица 2. Карта. Предполагаемая миграция тохаров
1<арашар
Миграции тохар, zz—фатьяюасяая культура; щ~бапаноасхая группа; щ—карасуксквя культура; а —места нахобок «письменных» тохар;	—направление миграций
тохар.
376	Этногенез. 2. и varia

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
377
20.	Происхождение фатьяновской кулыуры Так же решается
и вопрос о происхождении фатьяновской культуры. Крайнов выводил ее то из
среднеднепровской, то из прибалтийской шнуровой. Хойслер убедительно по¬
казал несостоятельность этой концепции, но сам готов выводить фатьяновскую
культуру из местных культур ямочно-гребенчатой керамики (Hausler 1976), что
совсем несуразно и архаично. Кожин (1964), выделивший в фатьяновской
культуре ярославско-балановскую группу, некорректно именовал ее шнуро¬
вые амфоры шаровидными; Крайнов также использовал это наименование.
На деле эти шнуровые амфоры свидетельствуют о родстве фатьяновской
культуры с «амфорным» кругом культур шнуровой керамики, центр которого
расположен на территории Восточной Германии и Чехии. Ее амфоры больше
всего напоминают «восточно-гарцские амфоры» (Ostharzamphoren), а орна¬
ментация на донышке — шёнфельдскую керамику (Hausler 1975: 497). Есть
у фатьяновской культуры и вклад культуры ладьевидного топора Швеции:
в Скандинавии проходило постепенное уменьшение донышка кубков — оно
становилось редуцированным («диминутивным», по терминологии шведских
археологов); бомбовидные сосуды фатьяновской культуры представляют собой
следующую стадию уменьшения донышка — оно сходит на нет. Фатьяновские
топоры очень близки шведским ладьевидным.
Формирование фатьяновской культуры, видимо, представляет собой
материальную основу выделения тохарских языков из индоевропейской
общности или завершения этого процесса. Возможно, выделения из некой
группы этой общности, поскольку вряд ли к этому времени таковая общность
еще сохранялась.
21.	Другие индоевропейцы на границах Китая. Что же касается
более ранней индоевропейской миграции на восток, принесшей в Южную Си¬
бирь афанасьевскую культуру, то это могла осуществить мало известная ветвь
ариев, оставившая на Памире дардов, но могли за этим стоять и какие-то родичи
кельтов, италиков и греков, некая вообще не сохранившаяся группа западных
индоевропейцев. Еще более вероятно такое предположение относительно со¬
временных открытий в Синьцзяне, где обнаружены поразительные аналогии
мегалитическим западноевропейским культурам энеолита.
РЕЗЮМЕ
Миграцию тохаров из индоевропейской прародины к местам их поздней¬
шего проживания в Азии (в Синьцзяне) все относят к первобытной эпохе,
но археологические соответствия этапам их миграции отводят по-разному.

378
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Недавно Семенов предложил считать тохарской афанасьевскую культуру,
а прототохарской ямную. Этому противоречат данные о ямной культуре
как очаге индоиранского этногенеза и свидетельства проживания тохаров
в финно-угорской среде. В данной статье предлагается идентифицировать
карасукскую культуру как тохарскую, а предшествующий этап их продвижения
на восток связывать с фатьяновской культурой. Приводятся некоторые данные
о преемственности между этими двумя культурами.
SUMMARY
Migration of Tokharians from their Indo-European original homeland to the
places of their later habitation in XinJiang is related to the prehistory, this is
a commonplace, but archaeological correlates to the stages of this migration
are outlined differently. Recently Vlad. Semenov suggested to hold Afanas'evo
culture for Tokharian while Pit-grave culture for pre-Tokharian. This however
is in disagreement with the data on the Pit-grave culture as a hearth of Indo-
Iranian ethnogenesis as well as with the linguistic evidences on former sojourn
of Tokharians in Finno-Ugrian medium. In the present article an attempt is made
to identify Karasuk culture as Tokharian and to connect the preceding stage of
their movement to the east with Fat'yanovo culture. Some data are adduced on
successive ties of these two cultures.

5.	Еще раз к вопросу о тохарской миграции
Эта статья была написана как реакция на книгу лингвиста
С. А. Бурлак и в ответ на критические статьи археологов В. А. Семе¬
нова и А. А. Ковалева. Она была отправлена в «Стратум» в 2006 г.,
опубликована в 2011 г. (Клейн 2011).
1.Экспозиция
1.Фатьяновско-карасукская гипотеза.Тохары — эталонный слу¬
чай для реконструкции миграций, потому что факт дальней миграции бронзо¬
вого века здесь несомненен. Столь ранней потому, что в более позднее время,
начиная со скифской эпохи и до поздних кочевников, мощные миграционные
волны катились по степям с востока на запад, а здесь, как ни крути, приходится
говорить о миграции с запада на восток.
В 2000 г. я опубликовал свою гипотезу о происхождении тохаров (Клейн
2000). По высказанным тогда моим соображениям, это индоевропейское на¬
селение можно идентифицировать с карасукской культурой, которую в свою
очередь я предлагал выводить из фатьяновской культуры. Фатьяновская же
культура, определенно индоевропейская, связана с культурами боевого топора
Центральной и Северной Европы.

380
Этногенез. Том 2. Арии и varia
2.	Лингвистические данные, противоречащие гипотезе
2.	Новые лингвистические соображения. В 2000-м же году вы¬
шла книга «Историческая фонетика тохарских языков» (Бурлак 2000). В ней
по сохранившимся словам обоих языков реконструируется предковый для них
прототохарский, а уж он сопоставляется с праиндоевропейским. Из сопоставле¬
ния его с праиндоевропейским выясняется, что выделение прототохарского из
праиндоевропейского сопровождалось рядом существенных преобразований
(Бурлак 2000: 180-181). Вся система согласных перестроена, ларингальные
и гуттуральные различия исчезли, в большинство сочетаний согласных встав¬
лены разделительные гласные и т. д. Это приводит к выводу об огромной роли
субстрата, более того — к идее, что прототохарский язык — это пришлый
индоевропейский язык, усвоенный местным неиндоевропейским населением,
говорившим на языке, не имевшем ни скоплений согласных, ни разнообразия
гуттуральных и ларингальных. Анализ прототохарской фонетики не позволил
автору сближать этот субстрат с угорским языком.
Неясно, где проходило усвоение индоевропейского языка иным населени¬
ем — уже в местах обнаружения тохарских языков или где-то поближе к пра-
индоевропейскому. Возможно, есть надежда идентифицировать субстрат по
неиндоевропейскому местоимению первого лица в тох. А па§ (м. р.) и пик (ж.
р.), тох В nas (м. р.) и nis (ж. р.). По любезной подсказке В. Кулешова, един¬
ственный территориально близкий язык, в котором есть похожее местоимение,
это нивхский — с местоим. перв. лица nyi. В нивхском также есть термин для
колеса kukus, который можно связать с тохарским kukale «колесо» (ср. греч.
kukloV). Судя по топонимике, нивхи в прошлом населяли большую территорию
на Дальнем Востоке — Приамурье и Сахалин и вполне могли быть тем этносом,
который послужил субстратом для тохарского. Но какое-то внедрение пришлых
индоевропейских групп необходимо предположить и обнаружить в области,
где происходил переход от субстратного языка к индоевропейскому.
3.	Крйтика фатьяновско-карасукской концепции
Вл. А. Семеновым
3.	Различия фатьяновской и карасукской культур. Опублико¬
ванная в 2000 г. как статья (Клейн 2002), моя фатьяновско-карасукская кон¬
цепция происхождения тохаров встретилась с солидной критикой со стороны
Вл. А. Семенова, стороника афанасьевской идентификации тохаров (Семенов

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Van а
381
20026). Семенов, сылаясь на В. С. Титова (1982), применил к сопоставлению
фатьяновской и карасукской культур критерий «лекальности», то есть тре¬
бование, чтобы исходная культура, участвующая в миграции (фатьяновская)
и конечная культура (карасукская) полностью совпадали. А они совпадают
лишь кое в чем (бескурганность, одиночность погребений, круглодонность
керамики, выделка керамики выколачиванием), по большинству же пара¬
метров — не совпадают. Они не совпадают по антропологическому облику
населения (фатьяновцы — долихокраны, карасукцы — брахикраны), по позе
погребенных, по составу стада, деталям устройства могилы и т. д. Кроме того,
между ними хронологический разрыв в 100-200 лет и большое расстояние
без промежуточных памятников.
4.	Возражения критику. Критерий «лекальности» первым в русской
научной литературе сформулировал я (Клейн 1973), Титов лишь повторил его
без ссылки на меня, так как во время его публикации я находился в тюрьме
и ссылаться на меня было опасно. Но ни я, ни Титов не считали этот критерий
годным для применения. Я этот критерий, как и несколько других употре¬
бительных, прямо отвергал. Титов (1982: 92-93) писал, что применение их
не приносит результатов и причина этого «состоит в том, что все критерии
миграции, которые назывались выше, — это критерии априорные, выведен¬
ные отнюдь не из изучения реальных исторических миграций, прослеженных
и археологически, а критерии чисто логические, теоретические». У меня их
неприложимость к миграциям подробно обоснована тем, что в реальности
по целому ряду причин культура на новом месте почти никогда не бывает
полным повторением исходной (Клейн 1973; 1999). Сказываются и транс¬
формация культуры в результате миграционной встряски, и уход в миграцию
только части культуры, и включение в нее попутного населения и автохтонов
на новом месте.
Таким образом, сохранение на новом месте лишь некоторых признаков
исходного облика — это как раз правило. Искать нужно не сугубо схожие,
а наиболее схожие. Хронологический же и территориальный разрывы и сам
Семенов не считает препятствиями: «Миграция могла быть длительной». Он
хотел бы лишь видеть промежуточные звенья. Но их подобные культуры часто
не оставляют — много ли их между афанасьевской и ямной культурами?
Антропологические же различия между фатьяновцами и карасукцами
не препятствуют их предполагаемому участию в тохарском этногенезе, если
учесть данные Бурлак об усвоении пратохарского языка каким-то местным
неиндоевропейским населением.

382
Этногенез. Том 2. Арии и varia
4.	Выдвижение сейминско-турбинской гипотезы
5.	Сейминско-турбинская культура. Выдвижение новой гипотезы
о происхождении тохаров связано с тем, что именно сейминско-турбинская
культура бронзового века, полосой протянувшаяся по лесной и лесостепной
зоне Поволжья, Привкамья и Западной Сиири вплоть до Иртыша и Оби, окза-
ла четкое воздействие на поздний бронзовый век Китая. Броновый клевец,
втульчатое копье и нож Китая восходят к сейминско-турбинской традиции.
Культура эта датируется коротким (примерно в полтора века), но не очень
четко фиксированным интервалом около середины II тыс. до н. э. (где-то
между веками XVII и XIII).
Сейминско-турбинскую аттестацию отстаивав В.В. Напольских (1977),
точнее, из сейминско-турбинской культуры он выводит паратохаров, а прато-
харов — всё-таки из афанасьевской. По его представлениям, интепретация
сейминско-турбинской культуры как тохаров позволяет объяснить уральский
субстрат тохарского языка. Сейсмнко-турбинские связи Китая кладет в основу
европейского вклада в китайский язык Мей Цзянсжун (Mei 2003а, 2003b).
Сейминско-турбинская культура была бы очень хороша для археологиче¬
ской идентификации тохаров, и следы по лесной полосе объясняются, и вклад
в китайскую культуру налицо,но вот выведение из праиндоевропейской общ¬
ности остается непонятным: ведь культуруэту обычно считают результатом
передвижки сибирского населения в Европу, а ненаоборот. От кого же она
получила прототохарский язык?
5.	Критика фатьяновско-карасукской концепции
А. А. Ковалевым
6.	Новая археологическая ситуация. Недавно опубликована работа
А. А. Ковалева (2004) с критикой моей идентификации тохаров. На Централь¬
ной Равнине Китая и в нагорьях, окружающих ее с С и СЗ Ковалев выделил по
нескольким типам бронзового вооружения культуру Чаодаогоу, датируемую
XIII—XI вв. до н. э. Типы эти — топор, кинжал и ножи с изображениями горного
козла и барана. Этот комплекс отличается от собственно китайского оружия,
состоявшего из бронзового клевца, втульчатого копья, ножа и восходящего,
вероятно, к сейминско-турбинской традиции.
Прототипы культуре Чаодагоу Ковалев нашел в нагорьях Луристана и Кур¬
дистана, в Загросе, то есть в 3-4 тыс. км к западу, в Передней Азии. Сочетание
втульчатого топора и кинжала восходит к эламской традиции (Сузы и Иран

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
383
рубежа Ш-Н тыс. и сер. III тыс. — первой трети II). Предполагаются про¬
межуточные формы, более близкие к китайским бронзам среднего бронзового
века (рис. 1).
На территории между этими очагами промежуточных форм нет. Основы для
предположения о диффузии нет. Значит, заключав* Ковалев, нужно предпо¬
лагать миграцию.
7.	Новая идентификация тохаров. По Ковалеву,единственная па¬
раллель этой миграции в лингвистике — тохары. Культурные и религиозные
термины, заимствованные из тохарских языков в общетюркском и китайском
и относящиеся к домостроению, колесничному делу и хозяйству, выдают вли¬
яние тохарского языка на Востоке.
По мысли Ковалева, скорее всего, тохары — это юеджи. Афанасьевская
культура отсутствует восточнее Центральной Монголии. Не связана с Цен¬
тральной Равниной Китая и карасукская культура. Карасукская не продвинута
в Китай, ее китайские проявления — это иллюзия.
Таким образом, тохары могли бы быть связаны с сейминско-турбинской
культурой или с Чаодаогоу. Сейминско-турбинскую аттестацию отстаивает
Напольских (1997), точнее из сейминско-турбинской культуры он выводит
паратохаров, а пратохаров — из афанасьевской. Ковалев предпочитает сей¬
минско-турбинскую культуру как исходную для Чаодаогоу.
8.	Лингвистические контакты и их трактовка. Но каким путем
тохары шли на восток? Напольских рассмотрел сепаратно разные угорские язы¬
ки уже после распада угорской общности и отобрал тохарские заимствования
в угорских языках, 9 слов. Из них 6 оказалось под сомнением: возможно, они
из арийских или славянских языков. Зато есть финно-угорские заимствова¬
ния в тохарских и влияние угров на тохаров. Прародина угров — к востоку
от Урала. Так что, заключает Ковалев, из заимствований, вопреки Клейну,
нельзя вывести, что тохары шли на восток по лесной полосе, а можно лишь,
что арии — по степной.
Связи уральских языков с тохарскими могли появиться за счет контактов
пратохаров с уральскими языками, ибо угры ходили на юг, что показывают их
контакты с дравидами Алтын-депе. Дравиды же могли стать тем субстратом,
который повлиял на тохарские языки (в том же направлении, в котором пред¬
полагается влияние угорских).
9.	Оценка предложений Ковалева. Соображения Ковалева вызы¬
вают у меня ряд возражений:

384
Этногенез. Том 2. Лрш/ # иапа
а)	Культура Чаодаогоу выделена только по металлу. Нет ни керамики, ни
погребений, ни жилищ, ни поселений — ничего. Это просто комплекс метал¬
лического воружения, связанный с определенными мастерскими и традицией,
но не связанный с этносом, пока нет культуры. В Передней Азии (Иране) тоже
нет определенной культуры, а есть металлические изделия, к тому же не со¬
бирающиеся в четкий комплекс, потому что разбросаны во времени. Связь
между этими очагами не ясна. Какая-то связь есть, но была ли то миграция
или перенос оружейной традиции, мы не знаем.
б)	Ковалев неплохо доказал слабость тохарских заимствований в финно-
угорских языках, но обратные заимствования (из финно-угорских в тохарские)
ведь и сам признал. А, по Краузе, они носят характер финно-угорского субстрата
в прототохарских. Если хоть какие-то заимствования тохарские в финно-угор¬
ских признать (а они признаны), то финно-угорский субстрат подкрепляется.
А это означает всё-таки лесной путь. К тому же сейминско-турбинская культура
также относится к лесной полосе.
в)	Нашествие финно-угров на Китай и Центральную Монголию до встречи
с тохарами не выявляется. У дравидов очень слабые притязания на контакт
с финно-уграми. Дравидское воздействие на тохаров — сугубо умозрительное
предположение и не подкрепляется ни одним фактом. Лучше считать, что его
не существует. Ведь ни одного заимствования дравидского в тохарских или
тохарского в дравидском нет.
г)	Нет ни малейшего намека на связь луристанских бронз и подобных
памятников с индоевропейской праязыковой областью, не говоря уж о том,
чтобы найти их связь с северо-западной частью этой области, где помещают
исходный пратохарский очаг, скажем, Гамкрелидзе и Иванов. Луристанские
бронзы связаны скорее всего с каким-то иранским этносом. Козел и баран —
культовые иранские животные (фарн).
6.	Самокритическое послесловие
10.	Происхождение фатьяновской культуры. После всех воз¬
ражений на критику я сам заметил у себя одно противоречие, несколько
подрывающее карасукско-фатьяновскую гипотезу. Противоречие связано
с происхождением фатьяновской культуры. На карте показано ее происхож¬
дение по Крайнову — с территории Южной Прибалтики. Это неплохо вязалось
бы с выделением прототохаров из праиндоевропейской общности, как оно
сейчас понимается лингвистами. Но в тексте я более склонен к выведению
фатьяновской культуры из шведской культуры боевого топора — по керамике
и ладьевидным топорам. Если это подтвердится дальнейшими исследованиями,

VI. Конкретные проблемы этногенеза. I/aria
385
то отождествлять фатьяновскую культуру с прототохарами окажется невоз¬
можным — она скорее окажется чем-то вроде норманнов до норманнов.
Если и искать подходящих кандидатов на тохарские языки в Централь¬
ной Азии вне карасукско-фатьяновской гипотезы, то это могут быть как раз
открытые Ковалевым в Монголии культуры европейского облика — стелы
и могилы «французского» типа, всё детальнее изучаемые в бассейне Тарима
естественно мумифицированные погебения также вполне евроейского об¬
личья. Но культуры, открываемые Ковалевым (в часности чемурческская), не
имели воздействия на Китай, а многочисленные таримские погребения в силу
отсутствия в них керамики пока не удается определенно вписать в систему
археологических культур.

6.	Регрессивная пурификация
и экземплярное рассмотрение
(полемические заметки о путях интеграции археологии
с письменной историей и лингвистикой в проблеме
этнической идентификации памятников),
или Рецензия на книгу Гахмана «Готы и Скандинавия»
[Вышедшую в 1962 г. книгу Гахмана с соавторами на интересую¬
щую меня тему\ с важными теоретическими соображениями, я про¬
чел слишком поздно, чтобы ее рецензировать (впрочем, рецензия
Амброза вышла в «Сов. Археол.» спустя 7 лет), но книгу 1970 года
«Готы и Скандинавия» издательство мне прислало уже в 1971 г., и я
мог надеяться, что, несмотря на замедления, связанные с нашей
громоздкой цензурой (которую я «насобачился» проходить срав¬
нительно быстро), моя рецензия окажется не такой уж запоздалой.
Действительно, она вышла через 4 года после публикации книги. По
западным масштабам — очень поздно, но по нашим — в меру. Рецен¬
зия эта вышла в двух заметно различающихся вариантах в «Советской
Археологии» (Клейн 1974) и на немецком — в «Этнографиш-Архео-
логише Цейтшрифт», последний был несколько более пространным
(KLejn 1974). В советском журнале она и шла как рецензия. А в не¬

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
387
мецком всё-таки постеснялись публиковать рецензию так поздно
и назвали публикацию: «полемические заметки».
Первоначальный текст (ныне утерянный) был один, а различия
обязаны главным образом редактированию: и там и тут редакторы
сильно сокращали статью, но при этом вырезали разные куски:
в Москве — больше, в Берлине — меньше. Я постарался вернуть
рецензию к первоначальному единому тексту, сведя оба варианта
в один. За основу я взял вариант «Советской Археологии» (поскольку
это русский текст) и дополнил его, исходя из немецкого варианта,
более пространного.
Фамилия рецензируемого автора была в «Советской Археологии»
транскрибирована как Хахман, коль скоро такую транскрипцию ввел
для СА Амброз (передаем же мы с немецкого команды «Хальт!», «Хэн¬
де хох!» и лозунг «Хайль!»), но я в своих работах придерживаюсь
другой транскрипции немецкого h в именах (ориентируясь на Герман,
Генрих, Ганс, Гейне, Гамбург, Гитлер, Петергоф). ]
1.	Гахман, Косинна и интеграция наук. Книга Рольфа Гахмана (Хахмана)
«Готы и Скандинавия» посвящена одной из острейших проблем европейской
археологии железного века — археологической идентификации готов. Готы —
один из тех некочевых народов, дальние миграции и разные места жительства
которых засвидетельствованы исторически. Таким образом, они представляют
собой пробный камень для методов археологической идентификации древних
народов, этнического определения археологических культур и выявления
миграций в археологическом материале. Это частный случай сложной за¬
дачи интеграции археологии с другими гуманитарными науками — историей,
лингвистикой, топонимикой и этнографией. Этот путь интеграции (ethnische
Deutung — «этническое истолкование») впервые широко открыл для архео¬
логии Густав Косинна, но при этом разработал его в крайне тенденциозном,
вульгаризаторском и декларативном духе. Поэтому дальнейшее продвижение
по этому пути необходимым образом требует критики учения Косинны.
2.	Три науки, три автора. Р. Гахман не впервые обращается к этой сложной
проблеме — «этническому истолкованию», интеграции наук и критике учения
Г. Косинны. В 1962 г. он выступил одним из соавторов книги «Народы между
германцами и кельтами» (Hachmann et al. 1962; рец.: Амброз 1969). В этой
книге письменные источники, археологические материалы и гидронимика
анализированы порознь, и каждый из трех авторов (Рольф Гахман, Георг Коссак

388
Этногенез. Том 2. Лрш/ # нэпа
и Ганс Кун) проработал только одну из категорий источников как представитель
одной из этих трех наук — истории, археологии и языкознания (или точнее,
ономастики). В этой трилогии Гахману досталась первая часть, включающая кро¬
ме анализа письменных источников также общие программные высказывания.
Уже там Гахман разъяснил, какие ошибки Косинны он считает наиболее
существенными в дискредитации всей задачи. Это — отсутствие внутренней
критики тех и других источников, неоромантическое представление обо всех
проявлениях жизни и культуры народа как о цельном единообразном орга¬
низме (отсюда совмещение разных аспектов, в частности, языка с культурой,
и принцип pars pro toto), ограниченность мышления (однопланово-этническая
интерпретация без учета других планов) и т. д. Во всех этих констатациях
Гахман следует за Гансом-Юргеном Эггерсом.
Косинна не признавал возможности несовпадения археологических карт
с показаниями древних авторов, а где показания эти слабы или отсутствуют,
безоговорочно доверял археологической карте (Kossinna 1902: 185; 1905;
1911). Эрнст Вале доказал наличие разительных несовпадений и отказался
судить о размещении древних племен по археологическим данным, доверяя
только письменным источникам (Wahle 1941). Эггерс отметил, что ни Косинне,
ни Эрнсту Вале не удалось доказать выдвинутые ими абсолютные утверждения
принципиального совпадения или принципиального несовпадения археологи¬
ческих карт с картами древних авторов. Есть случаи, где карты действительно
совпадают («позитивные примеры»). Косинна опирался на них, абсолютизируя
их. А есть случаи, в которых карты явно не совпадают («негативные примеры»).
Вале опирался на них и генерализировал их. Почему же карты в одних случаях
совпадают, а в других — нет?
Эггерс (1950, 1959) поставил под вопрос допустимость простого срав¬
нения карт. Он показал, что для изживания пороков, привитых археологии
Косинной, необходимо осознать тот факт, что археологические материалы
и письменные источники освещают жизнь с разных сторон, отражают разные
ее аспекты, поэтому и не должны во всем совпадать: ведь получатся как бы
проекции на различно расположенные плоскости. Простое совмещение их
ничего не даст, кроме недоразумений (Eggers 1950; 1959). Эггерс предложил
иную методическую программу исследований. Сначала надо разные катего¬
рии источников подвергать по отдельности источниковедческой критике при
помощи соответствующих наук, определить границы, специфику и достовер¬
ность информации, получаемой от каждой категории источников. Затем нужно
исторически интерпретировать каждый из этих потоков информации — тоже
по отдельности, специальными методами соответствующих наук, для каждого

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
389
потока своей, ибо только эти методы адекватны специфике материала и ими
нужно владеть профессионально. Стало быть, залезать в чужой материал
при этом нельзя, ведь почти неизбежно вылазка будет дилетантской. И лишь
готовые результаты анализа, полученные в разных науках можно сопоставить
как равноправные (даже если они различны по богатству) и комбинировать
для вывода, практически подвергнуть взаимной проверке. Если совпадут —
хорошо, если нет — искать, где причины несовпадения.
Эггерс выразил всю эту программу лапидарной формулировкой немецких
военных стратегов: «Getrennt marschieren, zusammen kampfen!» («Раздельно
идти, вместе сражаться!»). В этой методике нет места для косинновской манеры
перекрывать пробелы в источниках одной науки данными, заимствованными
из другой, — например, через разрывы в культурной преемственности пере¬
брасывать мостики с помощью антропологических связей и т. п. Подобную
методику Эггерс и Гахман называют «смешанной аргументацией» и решительно
отвергают. Отказ от нее и введение чистой методики продвижения в прошлое
по отдельному для каждой науки пути Гахман именует «регрессивной пурифи-
кацией» (стр. 473). Такова методическая программа.
Реализацией этой программы и явилась книга, вышедшая в 1962 г. Три
вида источников, три науки — три исследователя. Все маршируют раздельно.
Каждый представляет науку как профессионал. Правда, Гахман по основной
специальности — археолог, а взялся за письменные источники, но на это вре¬
мя он как бы обязался перестать быть археологом, должен был превратиться
в историка-источниковеда, владеющего полностью методами этой профессии,
и Гахман выполнил эту обязанность.
Критический анализ сообщений древних авторов показал Гахману, что
дуализм кельтов и германцев сложился в представлении римлян исторически,
а существовал ли в реальности — неизвестно, что классификация народов
была зачастую политической, иной раз архаизирующей и искусственной. На¬
селение, ставшее известным позже, причислялось то к кельтам, то к германцам,
а было ли на деле кельтским или германским или каким-то еще — неизвестно,
но ввиду колебаний третье решение наиболее вероятно. Благодаря усилиям
Коссака археологические материалы в свою очередь показали наличие третьей
культурной группы между достоверно кельтской и достоверно германской
культурами. Наконец, лингвист Кун выявил между ареалами кельтской и гер¬
манской гидронимики область гидронимов какой-то третьей языковой группы.
Это были блестящие исследования, и результат превзошел ожидания. Все три
карты совпали. Расхождения оказались очень небольшими. Собственно, ис¬
следователи столкнулись с казусом, почти отвечающим «уравнению» Косинны

390
Этногенез. Том 2. Лрш/ и иапа
«культура = этнос» и попадающим в разряд «положительных примеров». Чет¬
вертого раздела, синтетического, в книге по сути нет. Какого-либо сложного
синтеза попросту не потребовалось.
А если бы не совпали?
Между тем в методической установке Эггерса — Гахмана оставались су¬
щественные неясности. Как «getrennt marschieren» — более или менее по¬
нятно, а вот как «zusammen kampfen»? Если налицо совпадение, то «kampfen»,
собственно, не приходится, а если несовпадение, то непонятно, как от этого
негативного результата перейти к позитивным выводам. Какое «комбиниро¬
вание» предусматривается и методами какой науки его требуется проводить,
чтобы оно прошло на профессиональном уровне?
4.	Трое в одном. Новая книга Гахмана по самой природе избранной задачи
как бы признана ответить на эти вопросы. Случай взят гораздо более слож¬
ный: миграции и места обитания готов известны, по крайней мере, частично,
а культуры различны и установить их связи затруднительно. Археология бьется
безуспешно над этой загадкой. Синтез явно будет нелегким. Лицом к лицу с этой
трудностью, Гахман идет на крайнюю меру — встает на грань отступления от
основной методической установки: берется за все виды источников сам. Он
один будет здесь и историк, и филолог, и археолог.
Эпиграф к его книге гласит: «Для Бога истина только одна, для человека
же у нее много сторон» (из Питера Гейля). Но люди не знают, как из данных,
поступающих с разных сторон, собрать одну истину. И Гахману приходится изъ¬
явить притязания на привилегии христианского Бога и выступить как Троица:
он здесь и Бог-Отец, и Бог-сын и Дух Святый. По-русски это выражается проще:
и швец, и жнец, и на дуде игрец.
Выйдет ли из этого сам собою синтез?
В новой книге Гахмана пять глав: введение, три главы, соответствующие
трем видам источников, и заключение, носящее то же название, что и вся книга
и предназначенное для синтеза и общих выводов.
5.	«Экземплярное рассмотрение». Во Введении Гахман снова обсуждает
методические вопросы. Речь идет об ошибочности «смешанной аргументации»,
и, поскольку дилетантские вылазки археологов то в этнонимику, то в фоль¬
клористику или в расшифровку изображений столь же обычны, как и схожие
экскурсы историков и языковедов в археологию, то очень уместно звучат
патетические высказывания Гахмана:

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
391
«Археолог должен знать, что он вправе обрабатывать свои ис¬
точники только адекватными им методами. Он должен знать, что
при интерпретации археологических источников имеют значе¬
ние только 'археологические' аргументы. Горе археологу, который
раньше времени подглядывает в историю или в [филологическую]
германистику и там хотел бы найти свои доказательства. Но также
и историк должен знать, что его источники, если он хочет их интер¬
претировать, требуют собственных методов. Горе историку, который
ввиду недостатка подходящих исторических доказательств хватается
за археологию и там ищет свои аргументы. Он проиграл, и ему будет
точно так же плохо, если он вылезет в германистику. Наконец, точно
так же и филолог должен знать, что его источникам соответствуют
специфические методы. Горе германисту, который захочет достать
свои доказательства у историка или археолога, где их никогда не
может быть!» (с. 11).
Но каждая из этих наук получает односторонний результат, и после от¬
речения от наивно-синкретического подхода романтиков и Косинны доклады
различных наук звучат «как монологи», а попытки их увязки со смежными
науками являются дилетантскими.
«Какой историк еще знает методы археологии в их полном объ¬
еме и умеет не только критически воспринимать полученные с их
помощью результаты, но и осмысленно применять их? И наоборот,
какой археолог владеет всеми методами историка, видит состояние
исследований в исторических науках во всем их объеме и имеет
надежное суждение о результатах исторических исследований, по
меньшей мере, по соседству с археологией? Какой историк и какой
археолог к тому же охватывают уверенным критическим взглядом
всё? Что германистика внесла или может внести в раннюю историю
германцев, и какой германист свободао ориентируется не только
в собственной науке, но и в сферах историка и археолога — так,
чтобы о них самостоятельно судить? Надо бы восстановить единство
этих наук, утраченное давно в прошлом веке, но (во всяком случае —
как кажется) его не вернуть. ... Ситуация на деле представляется
почти безвыходной. ... Путь специализации и продолжающейся
дифференциации отраслей с превращением их в самостоятельные
науки, — это не выход, а тупик» (с. 10).

392
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Где же выход? Один человек уже не может охватить всё в нескольких на¬
уках с достаточно профессиональным проникновением. Как полагает Гейль,
это ныне по силам только Богу. Где же выход?
Что ж, если нельзя охватить всё, то остается попытаться соединить разные
науки на отдельной проблеме, желательно достаточно важного, централь¬
ного значения. То есть выход Гахман видит в том, чтобы на место универсально¬
энциклопедического, всеобъемлющего рассмотрения поставить избирательное,
центрированное — Гахман, называет его «экземплярным»(exemplarische). Для
синтеза требуется только один интеллект, ибо суть этой задачи состоит как
раз в объединении, совмещении, сопряжении.
Иными словами, и Гахман не берётся выступить в роли гейлевского Бога
полностью, но надеется заменить его в одной единственной узко
ограниченной проблеме. Искать размещение и происхождение не всех
племен вообще, не всех германских племен, а одного — готов. Готы как фокус
комплексного исследования, [как пример] (как Exempel) хороши тем, что их
история запечатлена письменными источниками раньше деяний других гер¬
манских племен. С другой стороны, археологически они на Севере неясны, у
Черного моря неуловимы и пойманы лишь в Италии.
В «экземплярном» рецепте методическая концепция Эггерса — Гахмана
нашла свое логическое завершение и приблизилась к развитому в англо-аме¬
риканской археологии «сопрягательному» или «контекстному» направлению.
Принципы последнего намечены Уолтером Тэйлором (Taylor 1948) и пропаган¬
дируются Чжаном Гуанчжи (Chang 1967), Дэниелом (Daniel 1950; 1960) и др.
[Сейчас я бы заменил в этом списке Дэниела Гордоном Уилли]. Основная идея
состоит в том, чтобы изучать не крупные культурные общности, а небольшие
центры, по одной версии — localities (резиденции, округи, микрорайоны),
представляющие собой каждая — обиталище одной общины (поселок с при¬
надлежащими ему могильниками, мастерскими и т. п.), по другой версии —
несколько более крупные «формации» или «ареалы» (географически обуслов¬
ленные замкнутые экосистемы). Зато их нужно изучать во всём их контексте,
культурном и природном — с интенсивным сосредоточением усилий разных
наук. Теоретическим обоснованием этой идеи у последователей Тэйлора служит
отрицание объективности выделяемых археологами культурных групп, отри¬
цание закономерностей исторического процесса, замена их свободной игрой
социально не детерминированных волевых решений отдельных индивидов.
Теперь Гахман придает аналогичной, хотя и не столь радикальной идее
другую основу, которая является чисто методической, и он мотивирует свой
взгляд практическими потребностями научных методов. Но эти потребности

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
393
вытекают из «регрессивной пурификации», а та — опять же из антитезы не¬
оромантическому представлению о единстве различных проявлений народной
жизни. Далее мы еще исследуем, сколь тесно эта антитеза связана с отрицанием
закономерностей в истории общества, с отклонением социальной детерминации
индивидуальных решений. Пока лишь отметим, что патриарх и родоначальник
современной западногерманской критики косиннизма Эрнст Вале (1951: 94)
видел творцов культуры и движущие силы истории не в народах, а в индивидах
и малых группах. И хотя Гахман в известных отношениях противостоит Эрнсту
Вале, во многих отношениях он, также как Эггерс, продолжает традицию Вале.
А в основе мы находим и у Гахмана кое-где (стр. 358) убеждение, что крупные
исторические движения осуществляются малыми группами людей. Так что
совпадение с «контекстным направлением» не случайно.
Итак, всё выглядит очень логично и современно. Рассеянное освещение ши¬
рокой площади устаревшими фонарями должно (в варианте Гахмана) сузиться
до концентрированного пучка лучей или (в англоармериканском варианте) до
толщины лазерного луча и выхватить всю картину одного «примера», но зато
с разных сторон, в разных ракурсах.
Всестороннее рассмотрение изолированных частных вопросов — в общем,
идея не новая. Она связана с установками позитивизма, и недаром Гахман не
раз напоминает, что не так уже был глуп позитивизм, не всё в нем было плохо
(стр. 187, 211, 450). Да, в позитивистской методике были и плюсы, но были
и минусы. 0 них тоже не стоит забывать. В частности, давно высказывались
предостережения и против приоритета, отдаваемого частным вопросам перед
общими. «...Кто берется за частные вопросы без предварительного решения
общих, — указывал В. И. Ленин (1961:168),— тот неминуемо будет на каждом
шагу бессознательно для себя "натыкаться" на эти общие вопросы». Посмотрим,
удалось ли Гахману избежать этой участи.
6. Первая колонна марширует... Глава 1 (стр. 15—143) посвящена ана¬
лизу письменных источников. Тщательным и остроумным разбором Гахману
удалось разрушить традиционное представление о том, что, по письменным
источникам, готы переселились на материк из Скандинавии, укрепились на
морском берегу в районе устья Вислы и оттуда предприняли свою миграцию
к Среднему Днепру и Черному морю. Гахман доказал, что сообщаемая Иорда¬
ном легенда о прибытии готов на материк из Скандинавии не уникальна и не
реалистична, что она имеет параллели и является фольклорным сюжетом, что
она через Кассиодора и Аблабия восходит к позднеантичному представлению
об обильном племенами Севере (officina gentium, vagina nationum).

394
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Приводится аналогичный рассказ о прибытии саксов в Британию — тоже на
трех кораблях, тоже запись VI в. Гахман продемонстрировал, что древнейшие
сведения о готах (последние века до нашей эры) помещают их на материке,
недалеко от маркоманов, в составе вандилов, южнее венедов — это на Висле,
по ту сторону лугиев, то есть не у моря, а на восточном берегу Средней Вислы.
Более раннее, чем на материке, появление готов на о. Готланде и в Гёталанде
(Швеция) не документировано в письменных источниках и является поздней
исторической конструкцией. Если бы не Иордан, то никто из современных
ученых не связал бы готов с морем. Но указаниям древних авторов должно
быть отдано предпочтение перед Иорданом в характеристике положения дел
в их время! Это очень важный и блестяще проделанный переворот во взглядах.
Марш первой колонны проведен успешно.
7. Вторая колонна марширует... Глава 2 (стр. 145-220) филологическая.
Можно было бы ожидать, что здесь автор рассмотрит вопрос о позиции гот¬
ского языка в германской языковой семье, о выделении восточногерманских
языков, о степени их близости с северогерманскими и западногерманскими
(сравнительно) и т. п. Ничего этого в книге нет. Вместо этого данная глава,
в отличие от предшествующей, посвящена не непосредственному разбору
источников, а историографическому обзору трактовки готов в германистике,
причем в центре внимания отнюдь не лингвистические исследования, а про¬
блемы этнической истории. В основном в этой главе автор прослеживает, как
«скандинавский топос» Иордана был использован Косинной, как и почему
затем идеи Косинны пробивали себе дорогу в германистику и какую роль
в ней они играют сейчас.
Сам по себе этот историографический обзор очень интересен и поучителен.
Это также выдвижение вопроса о роли Вильгельма Шерера (филолога-германи-
ста, учителя Косинны в Берлине) как одного из предшественников и идейного
предка Косинны [в «национальной этике»], о влиянии Матиаса Муха и языковой
географии Ф. Вреде. Есть и сомнительные толкования. Когда перед Гахманом
не раз встает естественный вопрос, почему столь слабо обоснованные идеи
Косинны получили в Германии признание столь быстро, он постоянно находит
какие-то обоснования в гносеологии и в стечении случайных обстоятельств:
археологи доверяли Косинне как лингвисту и германисту, филологи же пола¬
гали, что его главные аргументы носили археологический характер; все устали
от позитивистского собирания фактов без последующего синтеза в отдельных
науках, и т. д. При этом полностью игнорируется социальная и политическая
атмосфера в тогдашней Германии и ее воздействие на мышление исследова¬

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
395
телей. Между тем, достаточно только спросить себя, почему именно во время
возникновения германского империализма, и как раз в Германии, Косинна стал
Косинной, чтобы установить, что сквозь все эти случайности пробивала себе
дорогу «необходимость»: верхам тогдашней Германии был нужен Косинна, и он
сам хорошо знал об этом (см. Kosinna 1912: 84).
Конечно, было бы ошибкой выявлять только политические предпосылки
косиннизма и игнорировать гносеологические, фактуальные, историографи¬
ческие и др. (ср. Klejn 1974). Но и первые не стоит забывать.
Главный недостаток данной главы — в ее функциональном несоответствии
задаче. Она могла бы войти во введение или составить самостоятельную ста¬
тью, но ведь в книге она — на месте анализа второй категории источников.
Вопросы о родстве языков остались без ответа. Сам же Р. Гахман задает еще
ряд вопросов, «на которые археологи с интересом выслушали бы самостоя¬
тельные ответы лингвистов»: готы Южной России и готы Повисленья — это
одно и то же население или, сохранив имя, включали в свой состав в России
уже и другие племена? Был ли язык готов Вислы тем же, что готский Ульфилы?
И так далее. На эту серию вопросов Р. Гахман не только не дает ответов, но
и сомневается в возможности добиться их независимым лингвистическим
анализом (стр. 210-211).
Таким образом, «вторая колонна» Гахмана, нарушив диспозицию, заблуди¬
лась в дебрях германистики и вообще не прибыла на поле боя.
8. Третья колонна марширует... Глава 3 (стр. 221-450) посвящена анализу
археологических источников. Можно было бы ожидать, что автор рассмотрит
археологические памятники широкой территории, их распределение по куль¬
турам, затем по генетическим и контактным связям между ними попытается
выявить какие-то соотношения между группами населения, по сменам культур
и изменениям в них — передвижения и политические события. Далее можно
будет отыскивать среди них те, что ближе всего подходят к исторически из¬
вестным особенностям и действиям готов. Но ведь такое рассмотрение уже не
было бы «экземплярным»!
И Гахман избирает иной путь. Он исходит из размещения ранних готов на
восточном берегу Средней Вислы как из заранее заданного и абсолютно до¬
стоверного факта. Поэтому первым долгом он объявляет группу памятников,
занимавшую этот участок около рубежа нашей эры (мазовецкий вариант
пшеворской культуры) памятниками готов. Соответственно, оксывская куль¬
тура, размещавшаяся по Нижней Висле, у моря, не может претендовать на
звание готской, и Гахман с сочувствием излагает взгляды Е. Кмециньского,

396
Этногенез. Том 2. Арии и varia
подошедшего к делу «без предвзятости» и доказавшего, что это не гото-ге-
пидские памятники. Далее Гахман переходит к памятникам рубежа и первых
веков нашей эры Скандинавии и предъявляет целую серию доказательств того,
что отсюда в то время вряд ли могли исходить миграции. Именно так. Он не
говорит, что миграций не было, — это он признает невозможным установить.
И не утверждает, что их не могло быть, — это было бы слишком категорично. Его
решение звучит иначе: вряд ли миграции могли исходить с севера. Вряд ли
скандинавский Север Европы выступал в то время как vagina gentium, officina
nationum. Для доказательства этого предпринят анализ демографических от¬
ношений в Скандинавии того времени по памятникам, сагам и этнографическим
аналогиям (а как же насчет «смешанной аргументации»?). Высокая смертность,
краткость периода материнства у женщин, невозможность его предельного ис¬
пользования для деторождении, распространенность безбрачия, выборочное
оставление детей в живых (в сагах-де вообще выступает как норма Drei-Kinder-
System) — все это не давало возникнуть избытку населения. Другая возможная
причина отливов — голод, стихийные бедствия. Но они не всегда наступали
сразу, чтобы вызвать организованный отход, а когда разгорались — уже не
было сил на экспедицию.
Гахман не замечает, что все эти рассуждения применимы и к другим землям
и другим временам, а между тем миграции-то на деле происходили! Их неиз¬
бежность в обществе с экстенсивным ведением хозяйства с предельной ясно¬
стью объяснена еще К. Марксом (1957: 567-568). К тому же резкие вспышки
абсолютной перенаселенности возникали не обязательно из-за устойчивого
длительного роста населения (этого могло и не быть), а из-за того, что оба
фактора, от равновесия которых зависело благополучие общества, — и коли¬
чество населения, и ресурсы — были неустойчивы, подвержены колебаниям.
От этого за несколько лет могло накопиться резкое несоответствие, толкавшее
наиболее предприимчивых на поиск новых земель. Надо еще добавить значе¬
ние политических событий и тенденций: проигранные войны, давление более
сильных соседей, сведения о сказочных богатствах природы и поселков на Юге
и т. д. Это значит, что миграции не обязательно должны были исходить из гуще
населенных областей в реже населенные.
Кроме трго, здесь у Гахмана типичная логическая ошибка «расширения
тезиса»: он доказывает маловероятность миграций вообще из Скандинавии
того времени, нас же интересует более узкий вопрос: вышла ли тогда, несмотря
на это, из Скандинавии племенная группа готов или нет. А это устанавливается
(в тех случаях, когда установление вообще возможно) совсем другими сред¬
ствами. Археология отказалась дать убедительные доказательства негативной

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
397
идее Гахмана относительно Скандинавии. И здесь остаются лишь выводы из
анализа письменных источников.
Что же получается? В угоду своему «экземплярному» рассмотрению Гахман
оказался вынужденным изменить собственной установке «регрессивной пу-
рификации». Во всей этой главе вместо ожидавшихся независимых суждений
из археологических фактов поданы археологические (иллюстрации к готовым
выводам из анализа письменных источников. Подбор археологических фактов
во многом произволен, их доказательная сила сомнительна. А, если выражать¬
ся языком стратегии, третья колонна Гахмана, сбившись с дороги, покинула
назначенный ей маршрут и вышла в тыл первой колонне. По этому чужому
маршруту она и подошла к месту сражения, совершенно не имея средств для
преодоления расположенных там препятствий.
9.	Несбывшаяся победа. Обращаемся к заключительной главе (стр. 451-
474), ожидая в ней найти синтез, согласно обещанию автора (см. стр. 13).
И снова неожиданность: вместо синтеза и «комбинирования» находим краткие
резюме трех предшествующих глав, последовательно склеенные друг за другом
в одну небольшую главку. Никаких взаимопроникновений, никакого «комби¬
нирования», никаких новых выводов. Вместо сражения перед нами парад.
10.	Задача верификации гипотезы. Тем не менее, надо признать, что
остроумная гипотеза о местах обитания и культурной идентификации ранних
готов, выдвинутая Гахманом, сама по себе ничем не хуже других гипотез по
этой проблеме, кое в чем даже лучше (по крайней мере, со стороны анализа
письменных источников). В таком случае она хороша уже тем, что она другая,
что она расширяет веер возможностей в интерпретации, и выдвижение ее
следует признать полезным вкладом в науку. Однако способ ее ввода в науку,
избранный Р. Гахманом, внушает опасения. Из хорошей рабочей гипотезы
можно сделать хорошо обоснованную концепцию, а можно — догму, символ
веры. Все зависит от способа обращения с ней.
Построение и обращение с рабочей гипотезой должно удовлетворять ряду
критериев (ср. Баженов 1968; Maimer 1962: 879), среди которых в данном
случае нас интересуют два: критерий проверяемости и критерий самостоятель¬
ности. Первый выдвинут давно и иногда даже предъявлялся как единственный
(Тимирязев 1939). Он заключается в том, что гипотеза должна принципиально
допускать проверку, быть способной к испытанию на иных фактах, чем те, из
которых она выросла, — при этом она должна либо подтвердиться, либо по¬
гибнуть. Второй критерий состоит в том, что гипотеза должна обходиться без
вспомогательных гипотез (или минимумом их).

398
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Верификация гипотезы на независимой серии фактов может быть осу¬
ществлена так. Если это готы, то к III в. они должны отправиться в Северное
Причерноморье или, по крайней мере, отправить туда волну переселенцев.
Значит, здесь эти памятники должны исчезнуть или заметно убавиться в числе,
в густоте. И Гахман эту идею верификации выдвигает и испытывает. Да, с нача¬
лом «Ранней Римской империи» (около рубежа нашей эры) ареал мазовецкой
группы расширяется на севере, северо-востоке и северо-западе, а через два
века число памятников убывает, и на участок проникают северные соседи —
видимо, часть хозяев отбыла на юг. Но во-первых, это уже вспомогательная
гипотеза, а во-вторых, мало ли племен в Восточной Европе на рубеже III в.
оставили места прежнего обитания? Нет уверенности, что только готы в это
время снялись с места. Связь звеньев в цепочке умозаключений здесь не
обязывающая к однозначному выводу. Верификация слабая.
Другая возможность верификации. Готы — германцы; если мазовецкая
группа готская, то должны быть признаки ее германской принадлежности. Есть
ли у нас доказательства того, что мазовецкий вариант пшеворской культуры
оставлен германским народом? Гахман полагает, что есть. Какие же? Культурное
сходство этих памятников с более западными, достоверно германскими, и от¬
личие от восточных и северо-восточных. Но позвольте, ведь это доказательство
основано на той самой догме Косинны, которую Гахман решительно отвергает:
на «уравнении» культуры с этносом, культурного сходства — с этническим
родством! Вполне может быть, что мазовецкие памятники и германские, может
быть, и готские, но доказательств этого, соответствующих критериям
Эггерса — Гахмана, у Гахмана нет.
Одно следствие из гипотезы Р. Гахмана могло бы дать блестящую возмож¬
ность проверки, потому что оно связано с одной уникальной особенностью
готов, неповторимой в истории другого племени и способной отложиться
в археологическом материале. Эта особенность — переселения и сегментация
готов во всем размахе и во всей точной локализации. Пусть готы жили на заре
истории (с рубежа нашей эры как минимум) в Среднем Повисленье, но они
все-таки появились и в Скандинавии (самое позднее со II в.), и в Причерно¬
морье (с III в.), и в Италии (с IV в.), и Франции (с V в.). Значит, подтвержде¬
нием гипотезы Гахмана могли бы явиться какие-то особенности мазовецкой
группы памятников, которые позволили бы установить связь оставившего ее
населения, с одной стороны, с островами Готланд и Гёталандом, а с другой —
с Поднепровьем.
Гахман понимает это и проводит сопоставление мазовецкой группы памят¬
ников со скандинавскими памятниками. Увы, ответ неутешителен. Как отмечает

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
399
сам Гахман, связь скандинавских готов с материковыми археологически не
документирована (стр. 433). А как же тогда документирована? И чем же тогда
подтверждено, что мазовецкие памятники готские?
Несколько лучше обстоит дело с другим крылом сопоставления, хоть его Гах¬
ман не разрабатывает, а лишь мельком упоминает (стр. 470-473). Черняховская
культура, правда, в целом не является продолжением мазовецкой группы, но
в чем-то дает «сигнал», — а именно в одной негативной детали погребального
обряда: в отличие от остальной пшеворской культуры, в мазовецкой группе
рано прекратился обычай класть оружие в могилы — ив Черняховских по¬
гребениях почти нет оружия, как и в готских могилах Италии. Можно было бы
добавить сюда также раннесредневековые могильники крымских готов типа
Суук-Су: все исследователи удивлялись отсутствию в них оружия (Равдоникас
1932: 37). Вот и весь «сигнал». Любопытно, но маловато. Даже Косинна, хотя
и увязывал на деле народы по одному типу вещей или деталей обряда, на словах
открещивался от этого (Kossinna 1911: 11). Что уж и говорить о филиппиках
Гахмана по поводу наивных подмен pars pro toto!
Противоречие ясно самому Гахману. Гипотеза не выдерживает проверки
по независимым фактам, не получает подтверждения. Значит, опровергается?
11. Неуловимые миграции. Для спасения гипотезы Гахман строит еще одну
вспомогательную гипотезу — о возможности миграций, неуловимых археоло¬
гическими средствами. Он уделяет этой вспомогательной гипотезе большой
раздел в 4-й главе: «К проблеме археологического доказательства изменения
населения: "переселения народов" в первые вв. н. э.» (стр. 279-328).
От целого ряда исторически засвидетельствованных миграций не осталось
никаких археологических следов. Гахман задает риторические вопросы: Где
герулы в Южной России и на Балканах или на Севере? Где саксы в Италии?
(с. 326). Где следы викингов в Винланде? Где аланы Испании? Но заключения
е silentio (из умолчания) не говорят ни о чем, ведь археологические следы
еще могут найтись. Следы викингов в Винланде вроде уже нашлись. Поэтому
Гахман воздвигает еще более сложную конструкцию.
Косинна (1911) представлял себе миграцию очень однотонно — как пол¬
ное переселение всего народа со всей культурой — и поэтому считал полное
перемещение культуры теоретически доказательством миграции. (Поскольку
он, однако, не учитывал другие виды миграций и игнорировал торговлю,
на практике он принимал за сигнал о миграции также и малозначительные
перемены, часто только распространение одного типа.) «А с мигрирующими
племенами и народами перемещаются и их формальные проявления их борьбы

400
Этногенез. Том 2. Арии и varia
за существование, их обычаи, их мировоззрение», — писал его ученик Гане
(Hahne 1934: 699). Диц (Deetz 1968) отчеканил понятие «лекальность» (от
слова «лекало» — template) для обозначения полноты перемещения культуры,
мысля при этом, что на новом месте культура пришельцев повторяет культуру
исходного очага, как выкроенная по тому же лекалу. В нашей литературе так¬
же встречается убеждение. Что миграции мало меняют культуру мигрантов
(Гумилев 1967: 94-95).
Гахман критикует схематические представления о «переселениях народов»
одинакового рода. Нет одинаковых «переселений народов», полагает он, а из¬
менения населения разной формы и разного направления, а «переселения
народов» есть лишь частный случай этих изменений. Миграции различны по
виду, расстоянию, времени, составу, причинам, результатам и т. д.
Однако можно же построить единую теорию миграций и вывести из нее
критерии археологического опознавания миграций!
Такую попытку намеревался предпринять Гутторм Ёссинг (Gjessing 1955;
ср. Migrations 1958; Hochholzer 1959; Adams 1968: Klejn 1973), но Гахман от¬
вергает такую возможность. Раз нет единого типа «переселений народов», то
нет и единого метода доказательств (с. 327). Он вообще отвергает возмож¬
ность, исходя из этнографической группировки миграций двигаться к типам,
которые могли бы служить моделями и образцами для археологии. Отклоняет,
потому ли что не верит в закономерности? Во всяком случае, он предпочитает
другой путь — «прагматический»: отыскивать археологическое ситуации
однозначного рода, например, освоение незаселенной территории (с. 301).
К этой ситуации близка внезапная смена всей культуры в полном объеме, во
всей структуре и в деталях (с. 303-304). Но даже в этих несомненных случа¬
ях смены населения не всегда удается установить, откуда оно пришло. Часто
нет общих предков, а корни уходят в разные стороны. По-видимому, нередко
в миграцию втягивались части разных племенных групп. Кроме того, по до¬
роге происходило быстрое перемешивание культуры. Без швов соединить
культуру с предковыми формами невозможно (с. 326). Получаются модели
миграций, в которых ретроспективное прослеживание не дает хороших ре¬
зультатов (с. 311). Усердные поиски прародины бессмысленны. Поэтому и не
удается проследить корни готов Италии через Подунавье и Южную Россию
в Центральную Европу (с. 325).
Впрочем, Косинна тоже отказался от этнографических моделей и даже
выложил принципиальную мотивацию такого отказа: не сравнивать же
германцев с какими-то бушменами и готентотами! (Это упоминает Эггерс —

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
401
Eggers 1959: 239; также Гахман — Hachmann et al: 1962: 27). Это небрежение
не привело ни к чему хорошему. При интерпретации «однозначных» архе¬
ологических примеров Гахман, разумеется, исходит тоже из современных
моделей, из этнографических параллелей. Только неосознанных и потому
расплывчатых.
Мы не знаем, чем объяснять расходящиеся корни новорожденной культу¬
ры — втягиванием соседей в миграцию или тем, что она проходила через со¬
ответствующие территории или же контактами и влияниями перед миграцией
или после нее. Мы не знаем также, каков критерий полной смены культуры, где
проходит граница между полной и неполной сменой, и т. д. Рекомендуемый
Гахманом прагматический путь не может быть использован вместо теорети¬
ческого, сколь бы трудным этот последний ни был. Нужно вступить на него и,
раз начав, продолжать, не смущаясь неудачами первых попыток. Конечно, нет
одного единственного рецепта решения, но целостная система критериев до¬
стижима. Разумеется, в ней также и возможные разрывы генетических связей
во время миграций должны найти место и объяснение.
Вопрос о разрывах между культурами, о возможности неуловимых генети¬
ческих связей и непрослеживающихся миграций ставили уже Вале и Эггерс.
Дополнительные штудии Гахмана интересны и свежи, они будят исследова¬
тельскую мысль, предостерегают от застоя. Словом, сама по себе эта вспомо¬
гательная гипотеза важна и, пожалуй, даже наиболее интересна во всей книге.
Но в книге-то ее роль сугубо однозначна: она призвана подпереть основную
гипотезу, объяснив, почему та не может выдержать данной проверки и даже
не должна подлежать ей. Иными словами, с помощью этой вспомогательной
гипотезы основная гипотеза Гахмана превращается из нормальной рабочей
гипотезы в догму.
12. Pro et contra. Здесь читатель, проштудировавший книгу Гахмана само¬
стоятельно, возможно, отложит эту рецензию с некоторой досадой: столько
критических высказываний, острых возражений и негативных суждений. Нет,
рецензент вовсе не относится к книге Гахмана негативно. Книга эта представ¬
ляет собой незаурядное явление в археологической науке. Огромная эруди¬
ция автора, его профессиональное мастерство археолога, глубина суждений
и дальнозоркость дополняются колоссальным трудом и тщательностью прора¬
ботки материала. Бесчисленные экскурсы, хотя и уводят несколько в сторону,
зачастую оказываются еще увлекательнее, чем основная линия изложения.
Поэтому книга на всем протяжении читается с неослабевающим интересом.

402
Этногенез. Том 2. Арии и varia
А главное, в книге поставлены принципиально важные вопросы, поставлены
смело, широко, решительно. Книга стимулирует новые поиски, дискуссии и,
естественно, возражения.
Острота возражений определяется вовсе не какой-либо особой зловредно¬
стью или слабостью основной гипотезы автора (да они и направлены-то больше
не против самой гипотезы), а кардинальной важностью поднятых в связи с ней
методических вопросов и глубиной выявляющихся при этом принципиальных
расхождений.
В 1962 г. Гахман (Hachmann et al. 1962: 217) не раз упрекал противников
Косинны в том, что критика их близорука:
«В исследованиях по первобытной и ранней истории применя¬
емый Косинной подход хоть и признается ложным, но в этой науке
еще не совсем ясно, почему ивкаком охвате он порочен. Еще
никто не дошел до идеи проверить "метод Косинны" в его полном
объеме. При этом в его собственной специальности никогда не было
недостатка в критиках Косинны. Нападки, однако, почти никогда
не направлялись против самого метода, — хотя предполагалось,
что против метода, — но всегда на практике направлялись против
его непоследовательного применения Косинной или его учениками
и друзьями. Правда, часто многим критикам казалось, что доказа¬
тельство неприменимости "метода Косинны" уже достигнуто, если им
удавалось подметить непоследовательность у Косинны или других.
А когда в порядке исключения нападки направлялись прямо против
методов, тогда аргументы против них были не многим лучше, чем
аргументы самого Косинны» (с. 176).
Если здесь, в рецензии, уделено много места доказательствам непоследова¬
тельности Гахмана в применении методической установки Эггерса — Гахмана,то
прежде всего потому, что эта непоследовательность коренится во внутренних
противоречиях самой установки. «Экземплярное» рассмотрение не обеспе¬
чивает плодотворного комбинирования результатов, полученных «чистыми»
методами в разцых науках, то есть не вяжется с «регрессивной пурификаци-
ей». А между тем, как мы видели, первое («экз. рассм.») логически вытекает
из последней («регр. пур.») или, по меньшей мере, из тех же философских
предпосылок: везде и во всем проводится расчленение, изоляция объектов.
Сама методическая установка Эггерса — Гахмана, при всей внешней строгости
и современности, методологически не безупречна.

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
403
В ней, несомненно, содержатся рациональные зерна: требование строгой
адекватности методов специфике материала, требование внешней и вну¬
тренней критики всех категорий источников, требование систематичности
и последовательности изучения. Однако пуристский педантизм, выраженный
в девизе «Getrennt marschieren, zusammen kampfen!», за каким-то пределом
очень быстро становится бессмысленным.
13.0 пуристском педантизме. Прежде всего, насколько эта милая сердцу
пуристов «чистота» вообще реально возможна? Гахман не станет отрицать,
что классификация, выделение типов и установление отношений между ними
образует основу чисто археологического исследования, которое без них не¬
мыслимо. Нужно еще добавить, что классфицирование покоится на выделении
и учете признаков, их исследовании и комбинировании. Наконец, нужно до¬
бавить, что число показателей, по которым можно выделять признаки каждого
предмета, практически не ограничено и во, всяком случае, по меньшей мере,
чрезвычайно высоко. Достаточно сообразить, сколько разрезов можно сделать
через предмет. А от чего зависит наш выбор показателей, выборка небольшого
числа из бесконечного или очень большого количества возможных? Почему
мы измеряем диаметр и высоту сосуда, а не удельный вес глины? Выбор явно
зависит от наших общих представлений о функциональном назначении древних
предметов, от их места и позиции в жизни людей — от того, что перед нами
горшок, а не, скажем, поплавок или грузик для рыбной ловли (тогда бы мы
измеряли и удельный вес). Эти общие представления возникают, однако, на
основе внеархеологического опыта, с опорой на неосознанные этнографиче¬
ские параллели, или, возможно, вследствие накопленного археологического
опыта, который в свою очередь опирается на них же.
На чем основаны, далее, собственные выводы Эггерса о необходимости
внутренней критики археологических источников, его методы учета «тен¬
денциозности» разных категорий археологического инвентаря и оценка их
познавательных возможностей? На сравнении с «живыми» объектами анало¬
гичного типа.
Но в таком случае внеархеологический опыт изначально включен в ар¬
хеологические исследования, и мы от этого не можем уйти. Познание этого
факта может повести к пессимистическому взгляду, что надежды на строгую
методику напрасны, что никаких объективных результатов не достичь. Но не
следует забывать, что исследование — не событие, а процесс. Оно движется
вперед, достигает «нечистого результата», проверяет его в дальнейшей ра¬
боте, возвращается к основаниям, проверяет их на основе лучшего знания

404
Этногенез. Том 2. Арии и varia
и частично «очищает» их, движется снова вперед и т. д. Известные гуманитары
называют это «рефлексией» (Арсеньев 1969), кибернетические новаторы —
«обратными связями» (feedback — Clarke 1968: 46-49). Исследовательское
мышление непрестанно описывает круги и при этом всякий раз поднимается
чуть выше — круги превращаются в витки спирали, и исследовательские
результаты высвобождаются из «нечистых» вариантов и достигают высшей
чистоты. Но чтобы обратная связь была продуктивнее всего, с самого начала
необходима помощь смежных наук, поставляющих профессионально интер¬
претированные и препарированные параллели. Археологу приходится с самого
начала «доставать» что-то из смежных наук.
Далее, вся картина раздельно работающих наук, которые приносят к синтезу
готовые результаты, сравнивают их или механически соединяют в конструк¬
цию, — вся эта картина опирается на устарелое соотношение между анализом
и синтезом. Соответственно ему целое состоит из суммы своих частей. Гахман
видит в таких представлениях позитивистское противоядие от противополож¬
ного подхода неоромантиков типа Косинны, которые воспринимали целое как
нечто большее, добавляя к сумме общий дух, органически присущий целому, но
также наличный и в каждой отдельной части. Современный системный подход
снимает остроту этого противоречия, так как специально исследуются именно
отношения, которые превращают сумму отдельных частей в целостную систему
и действуют только в такой целостной системе, не присутствуя в каждой от¬
дельной части или даже в их сумме. Система некогда живого и действующего
общества и система его культуры — вот что нужно исследовать.
В распоряжение археолога от этих систем доходит только неполная сумма
некоторых частей, деталей и элементов, к тому же в сильно разрушенном,
искаженном виде. Не то чтобы эти отношения в археологическом материале
полностью отсутствовали. Но вместо всей полноты отношений представлена
их обедненная проекция на некую плоскость. А поскольку не хватает многих
категорий таких частей, не достает и значительной части этих отношений —
даже в проекции. Что есть карта типов, корреляционная таблица типов, со-
встречаемых в комплексах? Проекция это тень от связей в живой культуре. Где
же соотношения оттенков тканей, языковые связи и т. д.? Археологический
материал не да!ет и проекции их.
Вот что приносят археологи к месту встречи для синтеза. Письменная
история приносит другие части и другую проекцию известных отношений.
Языкознание ждет их с третьей проекцией, антропология — с четвертой, эт¬
нография пережитков — с пятой и т. д. Простая сверка «готовых результатов»
мало может дать: проекции слишком различны, «суммы частей» односторонни
и фрагментарны.

VI. Конкретные проблемы этногенеза. I/aria
405
Несколько успешнее попытки механически построить из такой «суммы ча¬
стей» целостную систему. В жизни имелись ведь и отношения между частями
различных сфер: слова были связаны с реалиями, постройки — с ритуалами
и т. д. Эти отношения, однако, вообще не сохранились. Известную помощь
может оказать «комбинирование» разных проекций таких отношений с целью
догадаться, как выглядела отраженная в них система. Если, однако, стремиться
поднять бессистемные догадки на уровень строго методической науки, то нужно
сравнение с живыми, еще действующими системами похожего рода — а их
дает сравнительная этнография [сейчас я сказал бы, пожалуй, культурная
антропология]. И требуется знание законов, как такие системы вообще функ¬
ционируют и развиваются — их обобщает социология. Это есть та основа, на
которой покоится научная реконструкция целостной системы.
Из этого следует, что предусмотренная Эггерсом и Гахманом картина ин¬
теграции наук, по крайней мере требует некоторых поправок. Так, сфера раз¬
дельного, «чистого» исследования ограничена рамками рабочей подготовки
к выделению и препарированию частей системы, относящихся к ведению
данной науки, также и связей между ними. Эта сфера вообще не простирает¬
ся на интерпретацию археологических фактов. Если употребить выражение
Карла-Акселя Муберга (Moberg 1969: 41), это область «археографии», а не
«археологии».
Во-вторых, требования «пурификации» приложимы к отдельным разделам
и этапам в логическом ходе исследовательского мышления археолога, но не
ко всему движению в целом, и даже внутри «археоографии» — не к целой
системе «археографического рабочего процесса».
В-третьих, «независимость» этой работы от результатов смежных наук тоже
лишь относительна. Археология независима лишь постольку, поскольку свои
результаты она не приспосабливает искусственно к ответам, предпочитаемым
представителями смежных наук. Но известная ориентированность на контакт
со смежными науками неизбежна, от них зависит определение участков работы,
обещающих успех, зависит выбор показателей, заслуживающих исследования
и т. д. В археологии, скажем, маленькая сельская церквушка может оказаться
очень важной не из-за типологического многообразия или уникальности ее
комплексов, а потому, что она упомянута в некой хронике.
В-четвертых, принесенный к месту встречи результат может быть признан
«готовым» лишь с оговоркой. Потому что по принципам системного подхода
в системе каждый ее элемент получает важные характеристики, которых он
вне системы не имел. Археология должна распознавать и эти характеристики
элементов, являющихся ее специфическими объектами. Но, действуя отдельно

406
Этногенез. Том 2. Арии и varia
и независимо, сама по себе, она не в состоянии их распознавать, потому что
она не обозревает систему как целое. Так что эти характеристики своих объ¬
ектов она получает лишь в месте встречи, чтобы затем включить их в свою
дальнейшую работу.
В-пятых, получается, что это «комбинирование», этот синтез, интеграция
наук, предусматривают особую категорию рабочих процессов, которые от¬
личаются от обычной профессиональной деятельности каждой из наук, уча¬
ствующих в синтезе, и не ограничивается простым сложением их результатов.
Раз так, необходима выработка особых методов для исследований этого рода,
а следовательно, и особых специалистов. Им нужно не только владеть этими
особыми методами, но и знать материалы, методы и прежде всего результаты
всех взаимодействующих наук. Одновременно зависимость археологии от этого
синтеза делает насущно необходимым, по меньшей мере, для части археоло¬
гов, достаточное знакомство с этим родом исследований. Конечно, вовсе не
требуется, чтобы один исследователь или даже три исследователя овладели
всеми материалами и всеми методами анализов во всех трех (или больше) на¬
уках. Но нужны специалисты, которые способны на профессиональном уровне
осуществлять синтез фактов ряда наук специальными методами синтеза.
«Аналитической археологии» посвящен солидный том (Clarke 1968).
Хоть он и вел к различным эмоциям, развитие «аналитической археологии»,
однако, стало значительным вкладом в науку. Нам нужна еще и си нтези ру-
ющая археология.
Тогда и не будет вопроса о том, как охватить объемистые результаты раз¬
ных наук одному представителю одной из них. Ясно, что для плодотворного
синтеза нужно как раз не «экземплярное» рассмотрение, а генерал изи ру-
ющее. Можно ли суверенностью определить локализацию скифов-пахарей,
отвлекаясь от необходимости соотнести с картой весь «скифский квадрат»
Геродота? Поддается ли выяснению происхождение армян без учета древ¬
него распространения всех индоевропейских народов? Можно ли этнически
идентифицировать венедов, не картируя всех их соседей и не прослеживая
на картах древнейших и позднейших авторов их распространение? С готами
обстоит деДо так же. Одних готов, или даже только одних среднеевропейских
готов связать с определенными археологическими культурами чрезвычайно
трудно. Если, однако, охватить все готские проявления сразу и одновременно
учесть локализацию и идентификацию гепидов, бастарнов, герулов, вандалов,
маркоманов, лугиев, антов и др., то задача окажется гораздо реальнее.
Во всяком случае, вне сомнения, что для этого вторичного исследования,
предпринятые Гахманом разработки оказываются в высшей степени полезными

I/I. Конкретные проблемы этногенеза. I/aria
407
и его размышления и его критическое усердие будут стимулировать проложение
пути к новым методам и к новому исследовательскому стилю.
14. Ассоциации. В заключение несколько цитат:
«В результате такого одностороннего и методологически непра¬
вильного направления исследовательской работы готская проблема
не только не разработана, но даже надлежащим образом, в сущности,
не была и поставлена. Итоги соответствующих многочисленных
археологических штудий сводятся лишь к иллюстрации весьма
сомнительных высказываний Иордана... По "готским" пряжкам
и фибулам стараются проследить все эти передвижения готов,
наперед известные из Иордана, и никто из археологов никогда не
поставил вопроса, насколько компиляции Иордана во всем соот¬
ветствуют действительности, несмотря на то, что целый ряд данных
(сага о переселении асов с юга в Скандинавию, причерноморское
происхождение существенных элементов варварской германской
культуры и рунических письмен, лингвистические данные), предо¬
стерегающе сигнализируют против этой утвердившейся традиции.
...Далее Иордана современная археология готов не идет и идти не
хочет» (с. 39). И еще раз: «Дальше Иордана археологи во всяком
случае не идут» (с. 101).
Еще одна цитата:
«Далее, готы, на наш взгляд, собирательный и весьма условный
термин, под которым скрываются, по-видимому, различные эт¬
нические группировки. ... В византийских сообщениях о готских
набегах обычно отмечается разноплеменность готских полчищ.
Готы как однородный народ-массив, рассеявшийся затем по всей
Европе — конечно, миф, и мы предпочитаем не оперировать с таким
общим и расплывчатым понятием, разве только в условном смысле.
Действительной реальностью ... являются для нас частные группы
готов — вестготы во Франции и Испании, остготы в Италии, готы
в Крыму и т. д. Необходимо конкретно изучить каждую из этих групп
со стороны входящих в ее состав скрещенных элементов, и только
тогда выяснится, какая степень общности существует между ними. Но
кто будет этим заниматься, когда этническое единство готов вместе

408
Этногенез. Том 2. Арии и van а
с их миграциями является абсолютным законом для сознания иссле¬
дователей, фатально направляя весь ход их построений в ошибочное
русло традиционных схем и концепций» (с. 87).
Читатель уже вполне готов принять, что эти цитаты взяты из обсуждаемой
книги Гахмана, — ан нет! Это высказывания В. И. Равдоникаса (1932) из его
знаменитой статьи «Пещерные города Крыма и готская проблема...», напеча¬
танной в «Готском сборнике» Гос. Академии истории материальной кульутры
более 40 лет назад.
Когда история науки делает такие обороты, имеет смысл задуматься, не
повторяются ли в новейших открытиях старые ошибки и не заключены ли
в старых, отвергнутых и забытых исследованиях всё еще плодотворные идеи.
РЕЗЮМЕ
Этническое истолкование своих материалов археология не в силах и не
вправе проводить сама, без интеграции с письменной историей и лингвистикой.
Но задача этой интеграции сложна, и упрощенные решения, предложенные
Косинной, отвергнуты современной наукой. В ходе критики учения Косинны
Эггерс и Гахман выдвинули требование «регрессивной пурификации», то есть
чистой, раздельной и полной обработки каждого из трех видов источников
соответствующей наукой перед тем, как допустить полученную информацию
к сопоставлению с результатами других наук. Так как синтез требует знания
всех трех наук, а это при современном разрастании наук невозможно, Гахман
предложил «экземплярный подход»: тот, кто осуществляет синтез, должен
овладеть не целиком этими науками, а лишь их разработками одной частной
проблемы. Эта методика была использована при написании книги «Народы
между германцами и кельтами» (1962) и принесла успех: выводы всех трех
наук совпали. В особом синтезе не было нужды.
Однако в более сложном случае, которому посвящена книга «Готы и Скан¬
динавия» (1970), эта методика оказалась несостоятельной: выводы разошлись,
а синтез в рамках одной изолированной проблемы неосуществим, лишен
опорных точек и ориентиров. Очевидно, требуется не овладение методами
и материалами каждой из трех наук (в полном ли объеме или по одной про¬
блеме), а лишь принятие от них результатов, которые затем надо обрабатывать
специальными методами синтеза (которые предстоит разработать) с широким
охватом максимально обозримой совокупности проблем. Абсолютная чистота
изолированной обработки источников в рамках каждой из трех наук прин¬

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
409
ципиально недостижима. Интеграция наук неизбежно начинается с самых
начальных шагов интерпретации, ибо описание невозможно без понимания,
а принцип актуализма, на котором зиждется все понимание археологического
материала, невозможен в рамках одной археологии и, в сущности, сводится
к требованию выхода за ее пределы.

7.	Германцы в «Археологии мира»
Рецензия
[Эта рецензия была для меня продолжением, с одной стороны,
уважительной полемики с Гахманом о методах синтеза в исследо¬
ваниях по этногенезу, а с другой — рецензирования в «Вестнике
Древней Истории» серии томов «Археологии мира». Рецензия вы¬
шла в 1975 г,]
В этой книге (Hachmann 1971), согласно аннотации, автор «говорит о гер¬
манских германцах, о негерманских германцах, о племенах, которые ложно
названы германцами, и о тех, которые не называли себя германцами, но все же,
видимо, были германцами». Словом, как говаривали греки, «есть Пилос возле
Пилоса, а кроме того еще один Пилос». Однако вопрос о местонахождении
Гомерова Пилоса издавна относился к числу классических загадок истории,
а вот сложность проблемы определения германцев до недавнего времени
очевидной не была. Здесь всё казалось простым и ясным, и только недавние
исследования коллектива ученых с участием автора рецензируемой книги Роль¬
фа Гахмана, профессора Саарбрюкенского университета, показали (Hachmann
et al. 1962), что проблема запутана похитрее, чем вопрос о Пилосе. «Вопрос:
кто были германцы? был, видимо, еще слишком оптимистичен! — восклицает
Гахман. — Поначалу следует спрашивать более осторожно и выяснить: да
существовали ли германцы?» (стр. 31). В вопросе о Пилосе археология дала

VI. Конкретные проблемы этногенеза. I/aria
411
окончательное решение. В вопросе о германцах — по крайней мере помогла
сообразить, что первоначальная ясность обманчива. Способна ли археология
на нечто большее?
В соответствии со спецификой проблемы обычное трехчастное членение
(«Проблемы — Методы — Результаты») томов «Археологии мира» (см. Клейн
1973:156) представлено здесь в модифицированном виде: вместо изложения
ряда проблем первая из трех глав книги излагает одну проблему — проблему
дефиниции: что такое германцы? Здесь же предложен методический ключ
к решению проблемы: поиск и сопоставление различных критериев выде¬
ления германцев (с позиций греческих и римских авторов, самих германцев,
их соседей, современных исследователей). Здесь же и некоторые результаты
исследования литературной традиции, итоги анализа текстов. По отношению
к археологической главе это все как бы экспозиция.
Вторая глава излагает археологические сведения о германцах на Рейне
и реконструирует культовые союзы германских племен. Внимание к культовым
союзам не случайно. Ведь это современные ученые (а вместе с ними и все
современники) выделяют население Центральной и Северной Европы по осо¬
бенностям речи, отличающим это население от всех соседей. Наименование
германцев закрепилось за этой семьей народов по традиции. Но кого называли
германцами прежде? Имелось ли у древних авторов — греков и римлян —
умение и желание, да и возможности выделять в отдаленных землях группу
племен по языку? Не важнее ли и не заметнее ли для них были политические
объединения варваров, в ту беспокойную пору нередко многоязычные? Одно
из этих объединений греки и римляне почему-то привыкли называть герман¬
цами — доподлинно известно, что самоназванием даже тех, кого они так на¬
зывали, не говоря уже о потомках этого населения, сие слово ни тогда, ни еще
много веков спустя не было.
Этнические названия — вообще дело случая. Бывает, что ими становятся
личные имена (киргизы), этнонимы династий (болгары), иноязычные клички
(немцы) и т. п. Однако в данном случае весьма убедительно предположение
Гахмана и его коллег, что слово германцы вообще закрепилось за восточны¬
ми соседями кельтов по ошибке, что первоначально так называли (и, скорее
всего, следуя самоназванию) северных соседей кельтов, и что лишь римляне
распространили это название на всех варваров, которых они обнаруживали за
кельтами, к востоку от Рейна и на обоих берегах в низовьях Рейна. Северные
соседи кельтов, отличавшиеся от восточных по языку и культуре, вскоре были
ассимилированы кельтами и их восточными соседями и исчезли с карты Европы.
Имя германцев так и осталось в античной традиции за восточными соседями

412
Этногенез. Том 2. Арии и varia
кельтов. Не за всеми: славяне, финны, сарматы и другие отличались издавна
и обозначались особо. Как же производилось различие?
Политические объединения были непрочными и непостоянными, часто
меняли свой состав. Осознавали ли сами центрально- и североевропейские
варвары какое-либо более прочное единство, позволявшее им противопостав¬
лять себя не только Риму, но и своим западным и восточным соседям? Долгое
время нет. Можно ли задним числом осознавать таковое? Что могло бы лежать
в основе такого осознания? Только ли язык? Или в большей мере культурная
общность? Гахман придает важное значение именно последней и особенно —
одной ее отрасли: культу. Он полагает, что именно в религиозных организациях
находила тогда оформление культурная и языковая общность родственных
племен, именно за культовыми союзами племен закреплялись этнические на¬
звания, именно в этих союзах скреплялись узы родства и складывались этносы.
Родственники же по языку и культуре, не захваченные границами союзов,
оставшиеся в стороне, вскоре отходили и в развитии культуры, утрачивали
язык и сходства и со включением в иноязычный культовый союз, перенимая
иную религию, могли изменить или сменить и язык.
Если так, то у археологии есть что сказать по вопросу об определении гра¬
ниц этноса, соответствующего германцам античной традиции. Ибо археологи
прослеживают культурные сходства и различия и распространение древних
культов. К тому же Центральная Европа — край, археологически наиболее ин¬
тенсивно изученный по сравнению с другими землями. Однако если придавать
религиозным особенностям такое значение в конституировании и выявлении
этносов, то необходимо убедиться в том, что в сфере религии существовало
единство, отвечающее зафиксированным проявлениям данного этноса, про¬
следить, когда и как оно складывалось. Если германцы — это те, кто поклонялся
в числе прочих богов Водану — Одину, то необходимо выяснить, как широко
распространен был этот культ, охватывал ли он все племена, претендующие
на наименование германцев, и с каких пор он практиковался у тех или иных
племен.
Естественно, что третья глава книги посвящена германским верованиям,
в частности г— богам и культу мертвых. Таким образом, структура и план книги,
на первый взгляд, несколько странные, по сути сугубо логичны.
Задачи археологии в этом контексте выступают как весьма ответственные.
Ведь лишь от немногих племенных групп (этносов) варварской Центральной
и Северной Европы сохранились языковые свидетельства, позволяющие ут¬
верждать языковое родство этих групп. Это готы, аламаны, франки, англосаксы
и скандинавские племена. Что же касается вангионов, убиев, сигамбров, херу-

VI. Конкретные проблемы этногенеза. I/aria
413
сков, кимвров, тевтонов и амвронов, то хотя римская традиция и причисляла
их к германцам, нет уверенности, что они говорили на диалектах той же речи,
что и готы, аламаны и т. п. Особенно сомнительна для Гахмана принадлежность
тевтонов к истинным германцам в современном научном смысле.
Итак, археология все решает? Нет, на такое утверждение Гахман не посягает.
Ведь археологическая культура не имеет принципиального и регулярного со¬
впадения с языком. Не только выпадение из политического союза, но и выход
из культовой организации и отход от культурных традиций не влечет за собой
непременного, да еще и немедленного отказа от прежнего языка. Поэтому Гах¬
ман оговаривает, что «понятие германцев археологии не должно непременно
совпадать с аналогичным понятием [филологической] германистики; более
того — даже не может... Также и понятию германцев античности аналогичное
понятие археологии не может быть идентично» (стр. 30).
Греческие ученые делили всю варварскую Европу на два мира: к западу —
кельты, и востоку — скифы. До Цезаря германцы почти не были известны гре¬
ческой и римской науке. Посидоний в 90-е гг. I в. до н. э. слышал о германцах,
живущих на Рейне, и относил их к кельтам. Он был подробнее информирован о
кимврах и тевтонах; последних он знал как выходцев из Гельветии,— видимо,
тоже кельтов; кимвров кельтами считал Артемидор.
Такова была исходная информация, которой располагал Цезарь, выступив
в Галлию. Его тайным замыслом было превратить Галлию в базу для последующе¬
го захвата власти в Риме. Чтобы скрыть этот замысел, он декларировал задачу
освобождения Галлии, населенной союзными Риму кельтами, от вторгшихся
из-за Рейна варваров. Рейн был важен как военно-политический рубеж, как
естественная линия фортификации. Поэтому в первый год войны Цезарь в сво¬
их описаниях характеризует Рейн как естественную и традиционную границу
Галлии — ту, которую он, Цезарь, вправе и обязан достигать и отстаивать. Для
Цезаря вплоть до Рейна должны жить кельты, должна простираться Галлия.
Зарейнский мир, само собой, должен считаться чуждым, не кельтским, не Гал¬
лией. До действительного распределения племен (по языку ли, по культуре ли)
Цезарю в сущности не было дела. Поскольку врагами, беспокоящими галлов,
выступали германцы Ариовиста, приходящие из-за Рейна, им и была отведена
та сторона, и это имя присвоено всем ближайшим зарейнским племенам. За
Рейном Галлии была противопоставлена Германия. Такова, по Гахману, логика
построений Цезаря. «В этом смысле германцы были в известной мере почти
его политическим изобретением...» (стр. 36).
Итак, галлы — все племена, что слева от Рейна, германцы — все, что справа.
Однако в книге о втором годе войны Цезарь сообщает о германцах, живущих

414
Этногенез. Том 2. Арии и varia
слева от Рейна — на севере Галлии! Причем особенно любопытно, что при
этом он ссылается на самоопределение этих племен: бельгийские ремы сами
говорят, что они большей частью германского происхождения. Полвека спустя
Страбон отмечает, что бельгийские нервии считают себя германцами. Еще век
спустя то же повторяет Тацит о нервиях и о треверах. «Как Цезарь, так и Тацит
представляли дело так, что белый и треверы происходили от германцев, и оба
подразумевали под этим германцев по ту сторону Рейна. Никогда не удастся
достоверно установить, подразумевали ли белый и треверы то же самое, когда
они называли себя германцами... То, что имя германцев выступило в связи
с бельгами и треверами, можно тогда лишь правильно оценить, когда будет
принято во внимание, что для других групп населения оно более не докумен¬
тировано» (стр. 47).
По мнению Гахмана, все это означает, что на севере Галлии жила группа
племен, осознававших свое единство и называвших себя германцами. О них-то
и слышали Посидоний и Тацит, а по Страбону можно заключить, что эти племе¬
на жили и по правому берегу Рейна. Цезарь же вначале германцев Северной
Галлии не знал, а знал лишь тех, что жили справа от Рейна, — и распространил
их имя на все племена справа от Рейна.
До недавнего времени археологи, следуя указаниям Цезаря, все памятники
слева от Рейна приписывали кельтам, все памятники справа от Рейна — гер¬
манцам. При этом удивлялись, что кельтская культура последних веков до н. э.
слева от Рейна почти идентична германской справа от Рейна. Отсюда делались
далеко идущие выводы — вплоть до разочарования в возможностях архео¬
логии. Гахман предлагает исходить из реального распределения культурных
особенностей на археологических картах и сопоставлять его не с традиционной
картиной, созданной Цезарем, а с теми более реалистичными (хоть и предпо¬
ложительными) реконструкциями, которые вытекают из ее анализа.
До рубежа н. э. к востоку от Рейна вплоть до р. Липпе на севере и р. Лейны
на востоке продолжалась культура городищ (оппидов) с гончарной керамикой,
распространенная в большей части Галлии, известная под именем латенской
и убедительно интерпретируемая как кельтская также в Тюрингии и Чехосло¬
вакии. И только по ту сторону Лейны и Липпе и Тюрингского леса начинается
иной, некельтский мрф. Но на рубеже н. э. картина резко изменяется. Между
Лейной и Липпе латенские могильники прекращают свое существование, го¬
родища пустеют, кельтская монета больше не обращается, римское влияние
чувствуется гораздо слабее, чем к западу от Рейна. Вместо всего этого появля¬
ются маленькие могильники совершенно иной культуры — той самой, которая
до того охватывала более восточные территории: культуры Ясторф. И ведь

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
415
именно об этом времени античные авторы сообщают, что убии и сигамбры
были переселены к западу от Рейна, так как не могли противостоять натиску
восточных соседей, а их земли захватили лангобарды, затем хатты. Таким
образом, сигамбры и убии никакими германцами (в языковом и культурном
отношении) не были, равно и вангионы, неметы и трибоки, хоть римляне и на¬
зывали их германцами, следуя нормам Цезаря. Германцами же (в современном
смысле) были носители культуры Ясторф и родственных ей: аламаны, готы,
гепиды, франки, вандалы, баювары и англосаксы, наконец — скандинавы.
Эстии никак не могли быть германцами, хотя Тацит и причислял их к таковым:
сам же он сообщает о том, что у них был иной язык, а археологически в тех
местах засвидетельствована другая культура.
В упомянутой выше совместной книге Коссак охарактеризовал ту археоло¬
гическую культуру, которая заполняла пространство в низовьях Рейна между
культурами Латен и Ясторф и, видимо, принадлежала третьей группе племен —
той самой, у которой имя германцев было самоназванием, но которая зато по
современным языковым и культурным критериям к германцам не может быть
отнесена. Оставшиеся от нее топонимы — не-кельтские и не-германские.
Как нетрудно заметить, построения Гахмана, при всей их логичности, изы¬
сканности и привлекательности, не лишены внутреннего противоречия: Гахман
начинает с принципиального отрицания совместимости карт, рисуемых порознь
письменными источниками, археологией и лингвистикой, а кончает практически
совмещением археологических культур с этническими общностями, определя¬
емыми по единству языка в современном духе, и названия им подыскивает из
традиционной номенклатуры, переданной письменными источниками. Одно из
двух: либо традиционная методика столь укоренилась, что и отвергающий ее
исследователь незаметно для себя сбивается на нее же, либо принципиальная
несовместимость отражений ушедшего мира в разных видах источников по
столь уж абсолютна. Последнее вероятнее.
Проблеме сопоставления разных видов источников Гахман уделил специ¬
альное внимание в книге «Готы и Скандинавия» (Hachmann 1970). Ратуя в ней
за «регрессивную пурификацию» — за очищение работы над каждым видом
источников от имплицитного подмешивания выводов из других категорий
источников, Гахман исходил из того, что каждый вид источников отражает
ушедший мир в иной плоскости по сравнению с другими видами источников.
Получив в итоге очищенной профессиональной обработки каждого вида
источников разными науками несколько различных картин, исследователи
оказываются перед труднейшей задачей синтеза, соединения в одном созна¬
нии, независимо полученных («чистых») и весьма различающихся выводов

416
Этногенез. Том 2. Арии и varia
об одних и тех же структурах и событиях. В указанной книге суть трудности
Гахман видел в необходимости детально проверить аргументированность каж¬
дой системы выводов (по каждому виду источников) — при невозможности
охватить одним индивидуальным умом всю полноту наличных материалов и не¬
обходимых методов по нескольким наукам сразу. Выход из этой проблемной
ситуации Гахман тогда усмотрел в «экземплярном подходе» — в ограничении
исследования одним частным сюжетом, одним узлом событий, проверяемых,
однако, по всем видам источников — на это должно хватить сил одного ис¬
следователя, в интеллекте которого и должно произойти таинство синтеза
разнородных источников.
Однако на конкретном примере готской задачи показать действие этого
метода не удалось. Таинство синтеза не свершилось. Выводы остались раз¬
розненными, один источник (переработанную традицию античных авторов)
пришлось взять за основу, остальные реконструировать на этой основе. Но
синтез не мог быть осуществлен при изоляции одного сюжета: чем уже рамки
сопоставления разных проекций одной структуры, тем труднее уловить объем¬
ные структурные связи элементов, отраженных в этих плоскостных проекциях,
и наоборот — чем шире охват (пространственный, хронологический и содер¬
жательный), тем заметнее общность, тем больше шансов найти аналогичные
соотношения на разных плоскостях отражения (Клейн 1974; Klejn 1974).
Саму суть проблемной ситуации он, видимо, понял тогда неверно. Синте¬
затору нет надобности проверять детально всю полноту операций и фактов
по всем видам источников. Ведь это был бы не синтез, а дублировка анализа.
Если действительно уподобить результаты анализа проекциям исчезнувшей
объемной структуры древнего мира на разные плоскости, в разных ракурсах,
то суть синтеза заключается в следующем: нужно правильно расположить
эти сечения относительно друг друга и отыскать связи между их элементами,
позволяющие провести в трехмерном пространстве линии от одного сечения
к другому, необходимые, чтобы восстановить объемную структуру.
Рольф Гахман — чрезвычайно изобретательный, активный и плодовитый
исследователь. Не успело издательство «Вальтер де Груйтер» отпечатать
в берлинской типографии его книгу «Готы и Скандинавия», как он уже вручил
женевскому издательству «Нагель» («Нажель») своих «Германцев», с попыткой
иного решения той же проблемы синтеза: отыскивается не отдельный узел, не
отдельный сюжет (взят весь германский мир древности!), а такой аспект темы,
в котором можно было бы ожидать наибольшего сходства между сохранивши¬
мися разноплоскостными отражениями исчезнувшей объемной структуры. Это,
несомненно, более плодотворный подход.

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
417
Для увязки сведений письменных источников с археологией таким аспек¬
том и оказалась сфера культа. Культовые объединения, хотя и гораздо более
скупо, чем политические, все же отражены в сообщениях античных авторов,
а в археологических материалах они представлены весьма полно (группи¬
ровка по погребальному обряду и т. п.). Проблематично, однако, совмещение
культовых общностей с языковыми. Оно нигде у Гахмана не декларируется, но,
по-видимому, подразумевается. Это представление поддерживается идеей о
том, что культовое объединение было в то же время контактным объединением,
объединением по связям и сношениям (Verkehrsgemeinschaft), и что именно эти
элементы культуры были ее устойчивым ядром (стр. 107). Возникает вопрос,
не заключено ли в такой трактовке преувеличение статичности религии и ее
значимости для прочих аспектов жизни древних германцев.
Гахман считает, что группировка германских племен у Тацита ближе к перво¬
источнику, чем у Плиния, и что в нее включены не все и даже не большинство
германских племен, а лишь одна сравнительно небольшая прирейнская группа.
Гахман именует ее «племенами Манна» (Mannus-Stamme) и отождествляет
с «западногерманским кругом» (Westgermanische Kreis) археологических ис¬
точников около рубежа н. э.
Племенной состав потомков Маннуса потрем коленам — истевонам, ингево-
нам и гермионам у Тацита вовсе не указан (есть лишь сведения о территориях),
а у Плиния в него включены, кроме хауков, хаттов и херусков, также кимвры,
свебы и гермундуры, которых Гахман считает необходимым включить в другие
культовые объединения, а сверх того еще и тевтоны, которых Гахман вообще
не вводит в число германских (в современном смысле) племен. Из кого бы ни
исходить — из Плиния или из Тацита, — потомкам Манна придется отвести
гораздо более обширную территорию, чем «западногерманский круг» и чем
отводит им Гахман.
Гахман признает, что в источниках не содержится указаний на культовый
характер этого объединения, каковой выводится из аналогии со свебами.
Можно добавить, что нет указаний и на самое наличие такого объединения.
Свебы носят отдельное общее наименование, извеат состав союза, описано
их общее святилище и т. п. Потомки Манна, проживающие гораздо ближе к рим¬
лянам, не перечислены поплеменно и не имеют даже общего наименования.
По-видимому, такого объединения и не существовало — ни политического,
ни культового.
Существовали ли как реальные общности, возможно, и культовые, те груп¬
пы племен, которые выводились от сыновей Манна — ингевоны, истевоны
и гермионы,— вопрос иной. Ведь обычно подобные генеалогические легенды

418
Этногенез. Том 2, Арии и varia
(о происхождении народов от трех братьев) не отражают ни реальное проис¬
хождение племен, ни их культурное или языковое родство, ни даже полити¬
ческие связи, а лишь претензии племенной группы, в которой такая легенда
бытует, на старшинство над соседями и родичами (Клейн 1970). Себя и своих
соплеменников рассказчики объявляют прямыми потомками старшего брата
(или младшего — в зависимости от принятого в данной среде порядка насле¬
дования власти). Это легенды, утверждающие первородство.
Ни у Тацита, ни у Плиния невозможно вычитать, какого сына германцы
считали старшим, какого — младшим. Учитывая, что и Тацит говорит о наличии
других групп, помимо указанных им трех, возможно, что противоречия между
ним и Плинием, у которого пять групп (включая указанные три), не так вели¬
ки, как казались. Легенда поступила к римлянам от одной из трех племенных
групп, скорее всего от ближайших соседей — истевонов. В таком случае они-то
и могли получить соответствие в «западно-германском круге», а две другие
группы — ингевоны, расположенные к северу от них, и гермионы, включающие
в свой состав свебов,— явно должны охватить другие общности, намеченные
Гахманом, но должны ли они совпасть с теми — трудно сказать. Возможно,
что для истевонов ингевоны и гермионы были только своеобразными клише,
долженствующими обозначить зависимое положение произвольно намечаемых
групп племен на севере и на востоке в желаемой иерархии. Но возможно, что
ядрами их в самом деле являлись политические или культовые объединения.
Для Гахмана это свебы, мандилии, племена с культом Нерты и племена с куль¬
там Танфаны. К свебам он причисляет лангобардов, гермундуров, маркоманов,
квадов и семнонов (последних считает главным племенем объединения), совме¬
щая это объединение с «эльб-германским кругом» археологии (Elbgermanische
Kreis). По Плинию это ингевоны. К вандилиям Гахман относит лугиев, готов,
бургундов, хариев, и наханарвалов, отождествляя это объединение с полями
погребений Повисленья (Weichsel-Gruppe). Культ Нерты был распространен у
кимвров и племен Датских островов (по Плинию, они должны войти в состав
ингевонов), по Тациту — также у лангобардов, культ Танфаны — у марсов. Но
ни состав этих объединений, ни археологические соответствия им определить
Гахман не решается. Франки, аламаны и баювары вообще оформились в за¬
метные объединения на несколько веков позже.
За вычетом кратких описаний святилищ и обрядов, германские культы Гахман
рассматривает не по своим «культовым объединениям» или археологическим
культурам, а обобщенно, иногда с разделением на Юг и скандинавский Север.
Из всей главы о религии германцев наиболее интересна постановка вопроса
о причинах смены трупосожжения трупоположением задолго до принятия

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
419
христианства. Гахман констатирует, что у германцев не было представления
о небесном рае: духи покойников представлялись обитающими поблизости
от могил и привязанными к телесным остаткам, особенно к голове трупа.
В позднее время сожжение мыслилось окончательным уничтожением духа
и применялось как наказание. Это не могло быть продолжением старой идеи.
У древнейшей кремации должно было иметься иное осмысление. Гахман пред¬
положительно реконструирует его по частным сопоставлениям литературных
фрагментов как освобождение духа от бренных остатков для вознесения на
небо к погребальному кортежу небесного бога. Античные авторы сообщают,
что германцы чтили небесного бога Тиу. Позже на германском Юге этот бог был
вытеснен богом войны и мертвых Воданом (внедрившись на севере еще позже,
Водан превратился в Одина). Вместе с тем, возможно, отпала и необходимость
отправлять духи покойных на небо с дымом от костра.
Гахман не делает следующего шага и не ставит вопроса о том, чем же могло
быть вызвано вытеснение одного бога другим по всей территории распростра¬
нения германских племен, от римского лимеса до норвежских фиордов, не
лежат ли в основе какие-либо социально-экономические или политические
причины (в частности выделение военно-родовой знати, формирование дру¬
жин и т. п.)
В «Заключении» книги, сравнивая данные о германцах с материалами
о народах древнего Востока, Гахман отмечает, что культура германцев не столь
богата, как древнеегипетская, древнеиранская или греко-римская, что здесь
нет ни таких дворцов, ни таких храмов, ни такого искусства.
«Но зато где еще есть такие богатые данные о культе мертвых? Где
в области других культур наличествует так много знаний о сельском
хозяйстве? Где еще известна такая уйма деталей о хозяйственных
группировках, племенах, слоях знати? Где есть так много исходных
данных о керамических формах, об украшениях, орудиях, оружии?
Где знают так много о торговле?» (стр. 173).
Однако о большей части этих-то сторон жизни германцев в книге Гахмана
как раз нет ничего или почти ничего. В великолепных цветных и черно-белых
фотоснимках представлены тоже почти исключительно украшения, оружие
и предметы культа. А это налагает известный отпечаток и на получаемые чи¬
тателем представления относительно системы современных научных знаний
о германцах, относительно совокупности методов, направлений и сюжетов
исследования, то есть селекция приобретает оттенок методологический.

420
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Построив книгу как популярное изложение интересной исследовательной за¬
дачи и талантливой творческой идеи, изложение последовательное, логичное
и поэтому строго ограниченное, автор упустил из виду обзорные задачи тома,
диктуемые направленностью всей серии. Книга получилась увлекательной,
ценной, но очень односторонней.
Впрочем, всегда легко и бесполезно критиковать книгу за то, чего в ней
нет. Если же исходить из оценки того, что в книге есть, то надо признать, что
это один из наиболее интересных и талантливо сделанных томов всей серии.
I

8.	Германцы, их предки и соседи в синтезе
источников
[Эта статья была напечатана как рецензия в 1-м номере «Вопро¬
сов языкознания» в 2013 году.]
В самом конце 2011 г. в Петербурге вышла монография Ю. К. Кузьменко,
15 лет проработавшего в Германии, «Ранние германцы и их соседи: лингвистика,
археология, генетика» (Кузьменко 2011). Автор поставил перед собой ту же
задачу, которую на примерно том же материале решал полвека назад в двух
книгах, 1962 и 1970 годов (Hachmann et al. 1962; Hachmann 1970) крупный
немецкий историк и археолог Рольф Гахман (Хахман). В первой из этих книг
его соавторами были видный лингвист Г. Кун и еще один выдающийся архе¬
олог Г. Коссак. Тогда тоже они стремились провести синтез разных видов ис¬
точников — истории, языкознании, топонимики и археологии. Я опубликовал
пространные рецензии на труды Гахмана и его соавторов (Клейн 1974; Klejn
1974). С моей точки зрения, книги были замечательные, но синтез не получился.
Синтез разных видов источников — вообще очень трудная задача. Нередко
в нем участвует еще и антропология — здесь, у Кузьменко, в соответствии
с духом времени, ее заменяет археогенетика.
Авторы были чрезвычайно компетентными и талантливыми исследовате¬
лями. Именно в этих трудах Куном и Гахманом была выдвинута подхваченная
и развитая Кузьменко гипотеза о третьем этническом блоке — между герман¬
цами и кельтами (в регионе нынешних Бельгии и Голландии), который, может

422
Этногенез. Том 2, Арии и varia
быть, и носил первоначально название германцев, впоследствии перешедшее
на тех, кого и стали потом называть германцами: это ведь не их самоназвание.
(У Кузьменко это италики. Не исключено, хотя доказательств не так уж много.)
Почему же полвека назад синтез не получился? Именно эти авторы пришли
к мысли, что каждый аспект этнического развития очень отличается от других,
что в каждой из дисциплин нужно работать отдельно и лишь потом сводить
результаты воедино. Если совпадут, отлично. А если не совпадут (а не совпали!),
то как быть? Принципы синтеза разработаны не были.
Как обстоит с этим вопросом в исследовании Кузьменко? Я не берусь судить
о лингвистической составляющей этого труда, моя компетенция — археология,
и я накопил некоторый опыт в решении проблем синтеза разных видов источ¬
ников. Мне импонирует тот факт, что автор отделяет изучение судеб названия
этноса (слово германцы) от самого понятия этноса. Более того, в сноске автор
пишет: «Не вдаваясь в дискуссию о том, что такое этнос, определяю его как
исторически сложившуюся общность людей, сознающих общность своего про¬
исхождения, единство своей истории и свое отличие от других этносов» (с. 8,
сн. 6). Но это и есть очень хорошее определение этноса, отнюдь не условное
или предварительное. Этнос потому и не поддается так долго дефиниции
с помощью перечня реальных признаков, что он — не стабильная категория
исторической реальности, а категория социальной психологии. Это общность
людей, испытывающих взаимную солидарность благодаря идее общего про¬
исхождения, выделяющего их из окрестного населения — вне зависимости,
достоверно это или нет. Этой идее подыскиваются подтверждения среди ре¬
альных признаков — общность языка или религии или расового облика и т. д.
Поэтому все исследования по этногенезу сводятся к проблеме происхождения
языковой общности. Или языковой семьи. Можно выяснять происхождение
общности материальной культуры, но это другая проблема. А происхождение
общности физического облика (если она есть) — третья. Автор, как мне ка¬
жется, не вполне осознает это. Он понимает, что раннеисторические германцы,
вероятно, не имели общего самоназвания, не сознавали себя единым этносом.
А кого римские историки называли германцами и вовсе не так уж ясно. Но
всё же он склонец думать, что решает именно одну проблему — проблему
этногенеза. А ее н^т.
Он решает в сущности проблему происхождения германской языковой
общности, привлекая для ее решения данные археологии и археогенетики.
С какого времени германский язык стал германским? Автор книги делит
процесс возникновения и формирования германского языка на протогер-
манскую и общегерманскую стадии, размышляя о том, какие явления в языке

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
423
стоит положить в основу деления (Первый перебой согласных, закон Вернера
и т. п.). Когда речь идет о развитии языка одного народа, каждая инновация
лишь немного изменяет язык, и их должно накопиться много, чтобы новые
поколения перестали понимать записанную речь своих предков. Так, мы еще
понимаем, хотя и с трудом, речь Ивана Грозного, но нуждаемся в переводе
Слова о полку Игореве. А прошло чуть больше восьмисот лет. Стало быть, около
тысячи лет отделяет предков от потомков, говорящих уже на другом языке. Но
это подвижная граница: для людей времен Петра рубеж понимания отодвинется
еще на несколько сот лет. А значит, разделить историю языка на безусловные
периоды не получится.
Но когда народ разделился, то можно установить, когда люди одной группы
перестали понимать людей другой группы, а значит появились два разных язы¬
ка. Это тоже вовсе не знаменуется одной — двумя инновациями. Английский
Англии, Австралии и США уже немного разный, но еще не разделился. Можно
полагать, что и язык ариев не распался сразу на языки индоариев и иранцев
немедленно по разделении на два народа. Та же картина должна быть и с
германцами — с их выделением и их разделением. Во всяком случае при
всех «скидках» на запаздывание филиация — это единственный устойчивый
критерий для периодизации.
Подобно своим названным предшественникам автор книги понимает, что
непременного прямого совпадения языковых общностей с археологическими
культурами (и гаплогруппами) нет. Более того, в распределении изоглосс нет
и четкого деления по ступеням распада и образовавшимся общностям, всё
более дробным. Изоглоссы образуют очень капризную сеть, в которой вы¬
делить господствующие пучки изоглосс можно, но они не дают четкого раз¬
деления и ясной иерархии. Поэтому в поисках ближайших родственников для
германцев среди индоевропейцев, то есть выявляя выделившиеся из праиндо-
европейцев промежуточные большие общности, одни исследователи склонны
считать, что в прошлом предки германцев входили в одну промежуточную
общность с предками славян и балтов — восточную, а другие считают, что
они входили как раз в западную общность — вместе с италиками и кельтами.
Есть по изрядному числу сходств и с теми и с другими, много общих с теми
и другими инноваций.
Основным достижением Кузьменко мне представляется то, что он сопо¬
ставил эти два больших пучка изоглосс (структурных, грамматических, лек¬
сических, фонологических), определил их функциональную роль в синтезе
и пришел к выводу, что они являются не наследием то или иной промежуточной
общности (тогда надо отказаться от одной из них), а остались от контактов

424
Этногенез. Том 2. Арии и varia
с обеими группами соседей. Он заключил, что на этапе своего формирова¬
ния (предположительно в бронзовом веке) германский язык контактировал
с италийским и балтийским (или балтославянским), а на более позднем этапе
(предположительно в железном веке) италийцев заменили кельты, а балтов
еще позже (уже после распада германского на три части, близко к началу
средневековья) — славяне.
Третий пучок изоглосс очертил зону контактов с третьей группой соседей,
северной — с финно-уграми.
Кузьменко также аргументированно отверг популярную у многих исследо¬
вателей гипотезу центральноевропейского языка — промежуточной общности
между праиндоевропейским и отдельными современными индоевропейскими
языками, выделенной Краэ только на основании гидронимики и не поддер¬
жанной изоглоссами. Многообещающие гипотезы о доиндоевропейских суб¬
стратах — приморском, васконском (родственном баскскому) и т. п. выглядят
у Кузьменко сильно отощавшими, хотя и не отвергнутыми полностью. Всё это
создает новую ситуацию в обсуждении развития индоевропейских диалектов
на севере Европы. Основой обсуждения остается анализ изоглосс, приводящих
к выводам о контактах.
Какими в реальности были контакты, порождающие языковое сближение?
Если лексические заимствования могут объясняться торгово-обменными сно¬
шениями, то фонологические, структурные и грамматические изоглоссы могу
объясняться только длительным сожительством значительных масс людей,
когда одни переходят на язык других или начинают им подражать в речи. А это
означает брачный обмен, адоптацию пленных или союзников в род, совместное
проживание в поселках, захват и ассимиляцию территорий и населения, рас¬
пространение религии с прибытием иноплеменных жрецов. Археологически
это может выразиться в констатации влияния одной культуры на другую, в рас¬
ширении некой культуры или в формировании совершенно новой культуры из
разных компонентов (с корнями, уходящими в разные культуры). То есть на
месте «зоны контакта» мы можем обнаружить не две культуры, а одну, в рам¬
ках которой и происходит контакт двух языковых компонентов. На основании
археологических данных невозможно сказать, какой язык в ней возобладает
в итоге, потому чт;о мощность культурного вклада не имеет непременного
соответствия интенсивности языкового контакта. В раннем средневековье
славянские земли на Дунае были захвачены булгарами и венграми, и это
можно проследить по материальной культуре, но язык в одном случае остался
славянским (болгарский), в другом — победил венгерский. Археологи буду¬
щего могли бы по материальной культуре решить, что Россия в XX веке была

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
425
захвачена каким-то западноевропейским государством, а на деле русские
войска заняли пол-Европы.
С этим вопросом мы переходим к археологической составляющей труда
Кузьменко. Он хорошо разобрался в разных гипотезах формирования гер¬
манцев по данным археологии, изложив восемь таких гипотез — от «пале¬
олитической непрерывности» до формирования в эпоху римской империи
(тут произошел небольшой конфуз: автор сбился со счета и гипотезы третья
и четвертая получили один номер, поэтому всего вышло якобы семь гипотез).
Вот эти гипотезы:
1)	германцы сформировались еще в палеолите и заселили северную Европу
сразу за отступанием ледника 10-5 тыс. лет до н. э.;
2)	они, а не индоевропейцы вообще яляются носителями культуры ворон¬
ковидных кубков (4500-2700 гг. до н. э.);
3)	они сформировались из двух сил — новой культуры шаровидных амфор
и старых культур воронковиднх кубков и мегалитов (3600-2150 гг. до н. э.);
4)	германцы — результат наслоения на старые культуры не культуры шаро¬
видных амфор, а шнуровой керамики (3000-2200 гг. до н. э.), которую Кузь¬
менко воспринял как отдельную культуру от культуры одиночных погребений
(на деле культура одиночных погребений Ютландии и Швеции — это культура
из круга культур боевого топора и шнуровой керамики — см. Klejn 1969а);
5)	германцы сформировались в раннем бронзовом веке Центральной Гер¬
мании (2300-1600 гг. до н. э.), выделившись из унетицкой культуры;
6)	германцы возникли позже в бронзовом веке (1800-800 гг. до н.э.) — они
оформлены в культуре «Северного круга»;
7)	германцы сформировались в железном веке (600-100 гг. до н. э.) —
первых германцев представляет культура Ясторф;
8)	германцы сформировались только в эпоху римской империи (последние
века до н. э. — первый век н. э.) — до Цезаря и Тацита германцев не было.
Вот такой разброс мнений. Кузьменко констатирует, что четвертая гипотеза
(которая в книге оказывается под номером три-bis) является сейчас господ¬
ствующей: по ней германцы появились «в результате слияния представителей
культуры воронковидных кубков и мегалитов с культурой шнуровой керамики
в эпоху неолита» (с. 132). Это не совсем корректная формулировка, поскольку
многие выводят культуры боевого топора и шнуровой керамики именно из
культуры воронковидных кубков (я также — см. Klejn 1969b).
К сожалению, у книги не было редактора-археолога, а автор не владеет
русской археологической терминологией. Поэтому, перелагая труды немецких
археологов, он изобретал заново русские археологические термины взамен

426
Этногенез. Том 2. Арии и varia
принятых и устоявшихся за последние сто-двести лет. При чтении приходится
всё время в уме подставлять на место его изобретений стандартную терми¬
нологию: у него «культура шаровых амфор» — нужно «культура шаровидных
амфор», «граветтианская культура» (культура граветт), «магдаленская» (мад-
ленская), «мезолитная» (мезолитическая), «культура ладьеобразных топоров»
(культура ладьевидных топоров), «керамика колючей проволоки» (керамика
с орнаментом в виде колючей проволоки), «штих-керамика» (накольчатая
керамика), «домашние урны» (домиковые урны или урны-домики, урны в виде
домиков). Некоторые его термины точнее передают исходное обозначение:
«Маглемосе» (а у нас принято онемеченное Маглемозе), но другие — нет
(«Мирзановице» на карте — это польский памятник Межановице).
За исключением книги Ю. В. Кухаренко об археологии Польши и популярной
книги А. Л. Монгайта, Кузьменко совершенно игнорирует русскую археологи¬
ческую литературу по зарубежным европейским культурам — он вполне вошел
в образ западного ученого, даже кое в чем и не только по археологии: из работ
украинца Кончи он ссылается только на его англоязычную работу, не замечая
его украинских статей. Но западные коллеги поступают так по неизбежно¬
сти — из-за незнания языка. В данном случае это просто недоработка. Русская
литература по конкретным европейским культурам невелика, но существует и не
вся вторична, а проблема этногенеза в ней — одна из самых разработанных
в мире. Автор даже иногда прибегает к транслитерации имен, как на Западе,
тогда как в России принята фонетическая передача (он пишет: Неуман, а не
Нойман или — по-старинке — Нейман, Киттлес, а не Китлз).
Приступая к анализу и оценке восьми гипотез происхождения германцев,
Кузьменко утрачивает четкость позиций:
«Если понимать под германцами группу людей, обладавших определенными
генетическими признаками, как это фактически делает Алиней, можно утверж¬
дать, что германскими были уже палеолитные (то есть палеолитические. —
Л. К.) культуры. Если же под германцами понимать носителей определенной
археологической культуры, безотносительно к языку и этническому самосо¬
знанию, то в принципе мы можем объявить германской любую археологиче¬
скую культуру, область распространения которой более или менее совпадает
с областью распространения исторически известных германцев, что, как мы
видели выше, и делают многие. Наконец, если иметь в виду под германцами
этническую группу, сознающую свое единство и свое отличие от соседей,
то мы можем сказать, что, вероятно, уже в начале I тыс. до н. э., а возможно
и раньше, существовала особая этническая группа «своих» свеев/свебов, ко¬
торая отличала себя от своих соседей — «финнов» с севера, айстов с востока,

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
427
венетов и вальхов с юга... Эта группа могла иметь одним из своих этнических
признаков и язык...» (с. 144).
При такой неразборчивости критериев проблема не поддается удов¬
летворительному решению. Я уже пояснял, что германцев, как и славян,
объединяет и отличает от других язык и только язык. Это языковая семья
и ничего больше. Не раса, не культурная общность, не политическое или
религиозное единство. И отыскивать можно только происхождение языковой
общности. На каком-то этапе она могла иметь своей колыбелью этническую
и культурную общность.
«В середине I тыс. до н.э. этническое единство «своих» стало распадаться,
и уже к эпохе Цезаря, а еще явственнее к эпохе Тацита, оно уже распалось.
Когда сформировалось это единство, сказать трудно. Оно могло появиться и до
начала формирования языковых инноваций, отличающих германский язык от
языка соседей, и во время появления этих инноваций».
И дальше следует то, что можно расценивать как предлагаемое решение:
«Если понимать под германцами группу людей, язык которых отличался
от языка соседей (а только такое понимание и имеет смысл. — Л. К.), то по¬
скольку первые германские признаки, которые еще не были исключительно
германскими, но сочетание которых уже отличало их от языка соседей,
появились, вероятнее всего, в III — начале II тыс. до н. э., то появление
германцев следует относить к этому периоду» (с. 144). Таким образом, это
поздний неолит северной Европы, перед самым формированием Северного
(Нордического) круга.
Если исходить из того, что выше сказано о языковых признаках «германско-
сти», то признаков, только сочетание которых отличает население от соседей,
еще недостаточно, чтобы констатировать наличие особого языка. Требуется
такое их количество, которое обеспечивает непонимание соседями речи этого
населения. До этого образуется только диалект. Начальным же пунктом отсчета
для формирования этого диалекта является выделение данной группы людей
из предшествующей общности, в основном — территориальное отделение
(миграция или завоевание их или соседей, словом некое обособление). Соот¬
ветственно, стимулом для деления этого языка на дочерние языки будет распад
этого этноса, в рамках которого язык сформировался, раскол на несколько
этносов, хотя первое время (до тысячи лет) расколовшиеся части будут раз¬
говаривать на общем языке, лишь постепенно формируя диалекты с потенцией
превращения в языки.
Своим отвержением гипотезы центральноевропейского языка Краэ автор
книги углубил время выделения протогерманского. Но, поскольку выделение

428
Этногенез. Том 2. Арии и van а
хеттов и тохаров признается наиболее ранним, а последующий промежуточный
распад оставшегося праиндоевропейского (или протоиндоевропейского) на
две части — восточную (зародыши арийского с греческим и фригийским) и за¬
падную (остальные) также достаточно вероятен, то всё же углубление начала
германского не столь уж велико. Его более точные пределы можно очертить,
намечая те археологически установимые миграции, которые наиболее подходят
для увязки с движением хеттов в Анатолию и тохаров в Синьцзян.
Сравнительно немного места уделено новой для подобных синтезных трудов
теме — популяционной генетике. Подходя здраво, автор не стал увлекаться
предлагаемыми обещаниями решить все затруднения анализами митохондри¬
альных и Y-хромосомных гаплогрупп, генов и групп крови. Он вполне правильно
рассудил, что и антропологические характеристики (включая генетические
общности) точно так же не дают непременных совпадений с языками, да и с
этносами. Потому что языки переходят от одной популяции к другой, а популя¬
ции многократно смешиваются и перемешиваются. Возможно, в первобытном
прошлом это осуществлялось не так бурно, как сейчас, но зато на эти процессы
в первобытности было отпущено неимоверно много времени — это уравнивало
результаты. Поэтому Кузьменко резонно не стал повторять скороспелые выводы
некоторых «ДНК-генеалогов», объявивших одни гаплогруппы славянскими (их
же арийскими), другие германскими и т. д. и прослеживающих их миграции
(Клёсов 2011, и др.). Он принял вывод П. Балареск и др. (Balaresque et al.
2010) о глубокой древности митохондриальных гаплогрупп в Европе (то есть
о глубокой преемственности женского населения Европы) и сравнительно
позднем появлении Y-хромосмных гаплогрупп (то есть мужского населения
Европы, пришлого из стран Ближнего Востока и с других мест).
В конкретной истории автор выделил Y-хромосомные гаплогруппы, наибо¬
лее густо представленные у германцев (это Y-гаплогруппы И, Rib и RIa. Он не
стал прослеживать историю каждой гаплогруппы, а ограничился приведением
их числового распределения по картам. И оказалась наиболее густо представ¬
ленной в Скандинавии (в том числе негерманской), Rib — в Западной Европе
(с максимумом у басков) и RIa — в Восточной Европе (с максимумом — в Поль¬
ше и Восточной Прибалтике). Таким образом, с одной стороны, популяционная
генетика согласуется с тремя очагами контактов с соседями, выявленными по
изоглоссам. С другой — похоже, что основные Y-хромосомные гаплогруппы
германцев близки митохондриальным по времени появления в Европе: по
крайней мере значительная часть мужской генеалогии германцев охватывает
и басков, обычно трактуемых как остатки древнейшего доиндоевропейского
населения Европы, и финно-угров.

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
429
Митохондриальные гаплогруппы вообще мало что могут сказать о происхож¬
дении германцев, так как их распределение по Европе произошло значительно
раньше образования не только германцев, но и индоевропейцев и с тех пор
мало изменялось. Но они рассказывают о предшествующем населении и тем
самым кое-что о германцах. Наиболее распространенная у германских на¬
родов гаплогруппа Н показывает те же числа, что и у других народов Европы,
а максимум имеет у басков, минимум у саамов. Похоже, что баски остались от
того населения, которое распространялось по Европе при отступании ледника
(имея партнерами Y-гаплогруппу Rbl), а саамы представляют собой пришель¬
цев из другой, восточной волны заселения. У саамов самый высокий в Европе
процент митохондриальных гаплогрупп U и V, которые вообще распространены
среди финно-угорских народностей и убывают у индоевропейцев от северо-
востока к юго-западу. Таким образом значительная часть женской генеалогии
германцев ведет свое начало от палеолитического заселения Европы, при
общих корнях с финно-уграми, саамами и басками.
В целом книга производит очень хорошее впечатление. Это серьезный вклад
в германистику и индоевропеистику.

9.	Три или четыре?
Архитектоника артефактов как этническая традиция
[Эта небольшая заметка была подготовлена к печати, но пока еще
нигде не напечатана.]
Опубликованные недавно данные о памятниках бронзового века Кавказа
и степей обратили меня к старым размышлениям об отборе традиций, спо¬
собных служить индикаторами этнической преемственности. Я имею в виду
народные представления о естественности тех или иных структур. Народы
по-разному представляют себе, на сколько частей естественно делятся вещи и
весь мир, и эти подсознательные представления, не являющиеся догмами той
или иной религии, более прочно держатся в народном сознании, чем религии.
Религии при всей устойчивости могут сменяться, а подсознательные пред¬
ставления о естественном членении передаются из поколения в поколение
очень долго. Конечно, они тоже могут сменяться, подобно религии, но это
происходит гораздо реже. Поэтому на них можно с большей уверенностью
опираться в |Прослеживании этнической преемственности и выявлении эт¬
нических различий.
Еще А. Гётце, расчленяя впервые культуру центрально-европейского не¬
олита на две крупные общности — линейно-ленточную керамику и шнуровую
(Gotze 1891), подметил, что эти две культуры различаются не только орна¬
ментацией и составом форм, но и структурными принципами. В сущности он

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
431
установил, что в центрально-европеском неолите противостояли друг другу
два культурных мира с различными структурно-числовыми (делительными)
предпочтениями, выражавшимися в архитектонике глиняной посуды. Я писал
об этом в книге «Время кентавров» (Клейн 2010: 342-343) и в некоторых
более ранних работах.
Гётце установил, что в мире линейно-ленточной керамики мастер всегда
предпочитал располагать ручки в трех местах сосуда на равном расстоянии
друг от друга, то есть мысленно делить сосуд в плане натрое, как бы вписывая
в круг равносторонний треугольник. Севернее же Дуная, в мире шнуровой
керамики, воронковидных кубков и шаровидных амфор, сосуд делили в плане
на четыре части, ручки располагали крестообразно, и если даже требовалось
разместить только три ручки, их все равно располагали в тех же местах — по
концам воображаемого креста, а четвертый конец креста оставляли свободным.
Это население генетически восходит к местным охотничье-собирательским
племенам, которые заимствовали у пришельцев новые способы хозяйствова¬
ния. Непременные четыре стороны — это их представление о мире.
Сейчас установлено палеогенетическим анализом, сопоставлением гапло-
групп, что население южной Европы и Подунавья, в частности люди линейно¬
ленточной керамики, в значительной своей части прибыли с Ближнего Вос¬
тока, прежде всего из Малой Азии, и притащили с собой в Европу земледелие
и скотоводство — неолит. Трехчастное деление — это их предпочтение.
Можно полагать, что в языковом отношении эти люди находились в близком
родстве с жителями Кавказа. Подкреплением этой мысли служат кавказские
археологические данные об укоренившейся на Кавказе древней традиции
трехчастного членения керамики.
В керамике куро-аракской культуры III тыс. до н. э. часто у сосудов по две
ручки — это естественно, ибо сугубо функционально. Но если число ручек
больше двух, то это обычно три ручки, расположенные на равных расстояниях
друг от друга (Кушнарева и Чубинашвили 1970: 142,153-154,159-160, рис.
28, 19; 44, 74, 95, 107, 110, 128, 130; 48). Таково же число и расположение
фаллических фигур на глиняных культовых очагах (Кушнарева и Чубинишвили
1970, рис. 23, 24,47,48).
Таким образом, в Европе можно предполагать сосуществование двух ми¬
ров — с трехчастной архитектоникой керамики и с четырехчастной, причем
трехчастная, по-видимому маркирует этнокультурный массив, общий с мало-
азийским и кавказским неолитом, а четырехчастная — тот массив, в котором
происходило формирование индоевропейского праязыка. Вот тут и могли про¬
исходить языковые контакты, обеспечившие те заимствования из кавказских

432
Этногенез. Том 2. Арии и varia
языков в индоевропейский, которые выявлены или предположены Старостиным,
Ивановым с Гамкрелидзе, Кулландой. Для этого вовсе незачем предполагать
происхождение индоевроейцев из близкого к Кавказу региона — Малой Азии
и т. п. (см. Клейн 2012).
В работе об эволюции игры в кости (Клейн 1997; Klejn 1999; повторено
в Клейн 2010: 328-345) я показал, что катакомбные культуры предпочитали
четырехчастное членение и что при переходе со старых кавказских традиций
в новую среду, по-видимому индоевропейскую (новосвободненская культура),
тройка как предпочтительное число для выигрыша была заменена четверкой.
Замена тройки четверкой произошла еще на новосвободненском этапе: на
костях еще тройка, а на дополнительных серебряных палочках — уже четверка,
а затем в степи, в катакомбных культурах, эта традиция удержалась.
Четырехчастное членение подразумевается и в знаменитых катакомбных
курильницах, в которых четыре ножки сливаются в одну четырехлепестковую
в плане (Клейн 1966).
На конференции памяти М. П. Грязнова мое внимание привлек доклад
Р. А. Мимохода (2012) о фаянсовых бусах с выступами в комплексах бронзового
века на Кавказе и в степях Украины и Поволжья. Бусы эти, которые раньше
считались импортными, оказались во многих местах — местного изготовления
по ряду признаков. Так вот число выступов (рожков или бородавок) оказалось
распределенным по местностям и культурам. Тип 1 у Мимохода выделен по
признаку наличия двух выступов, тип 2 — трех, тип 3 — четырех, тип 4 — от
трех до пяти рядов выступов. В Закавказье (культура триалети) и в кавказских
комплексах на протяжении конца среднего и всего позднего бронзового века
(поздняя гинчинская и присулакская культуры, каякентско-хорочоевская
культура) безраздельно господствовали бусы с тремя выступами. А при про¬
движении на север бусы сменили форму: выступов оказалось четыре. Лишь
изредка в восточноманычской и батуринской группах попадаются трехвыступ-
ные бусы, а появляются и двухрожковые. На Дону и Донце четырехвыступные
полностью господствуют.
В посткатакомбное время в восточной части Предкавказья — в архонской
и особенно лолинской группах — бусы с тремя выступами, как на Кавказе,
изредка — с двумя, а в бабинской культуре (многоваликовой керамики) пре¬
обладают бусы d двумя выступами, изредка с тремя, в Северном Прикаспии —
наоборот: в основном бусы имеют три выступа, изредка два.
Наконец, в культурах начала позднего бронзового века с колесницами —
синташтинской и покровской доминируют в Поволжье и Приуралье бусы с тремя
выступами, но в синташтинской появляются и бусы с четырьмя выступами,

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
433
которые расцениваются Мимоходом (2012:142) как новация (у них нет связи
с предыдущими вариантами), местная модификация трехвыступных бус — типа,
поступавшего с юга.
Катакомбные культуры и синташтинская определенно ассоциируются с ари¬
ями, то есть индоиранцами (Смирнов и Кузьмина 1977; Кузьмина 1994; Клейн
1980; 2010; Klejn 1984). На примере с бусами можно наблюдать, как местная
для Кавказа традиция трехчастного членения, проникает в индоевропейскую
степную среду, и постоянно порождает в ней иные формы, двухчастные и че¬
тырехчастные — более адаптированные к коллективной психологии индоев¬
ропейского населения.
Не только архитектоника артефактов обладает такой прочностью и устой¬
чивостью, что может служить показателем этнической преемственности.
Аналогичными свойствами обладают коллективные навыки и обычаи, подсо¬
знательно принимаемые за естественные. Таковы, например, способы поло¬
вых сношений. На деле они очень различны у разных народов, но у каждого
народа свои и отличны от других. У австралийцев мужчина стоит на карачках
между раскинутых ног женщины; на арабском Востоке предпочитается пози¬
ция a posteriori — мужчина за спиной у женщины; обычная для европейцев
позиция — мужчина и женщина лицом друг к другу и мужчина возлежит на
женщине — была столь удивительна для туземцев, увидевших ее впервые
у миссионеров, что он назвали ее «миссионерской», та она теперь и называет¬
ся. Заметив, что в катакомбных культурах бронзового века погребенные лежат
в позах соития, я обратил внимание на то, что позы эти распределяются весьма
различно на карте: к западу от Дона — больше в позе a posteriori, к востоку —
на боку лицом друг к другу. На мой взгляд это позволяет предположить, что
у катакомбного населения был различный субстрат на западе и востоке. Но
это тема для отдельного рассмотрения.

10.	Индоевропейские прародины
[Это рецензия; опубликованная в журнале «Вопросы языко¬
знания» в №6 за 2013 год, с. 171-181. Речь здесь не только о
языковых проблемах индоевропеистики, но и о связи их сданными
археологии.]
В этом году вышел 9-й номер «Вопросов языкового родства» (Вопросы
2013) в рамках Вестника РГГУ (№ 5/106). Номер целиком уделен трудам
Круглого стола, состоявшегося осенью 2012 года в Российском Гуманитарном
университете и посвященного по предварительной задумке 90-летию архео¬
лога Николая Яковлевича Мерперта. Но, коль скоро юбиляр умер незадолго
до события, пришлось посвящать Круглый стол его памяти. Для обсуждения,
что необычно для юбилеев, была избрана одна тема — индоевропейская
прародина, а поскольку участники не сошлись в месте этой прародины, тема
скорее звучит как индоевропейские прародины. Непосредственно этой те¬
мой юбиляр не занимался, но он немало поработал над археологическими
культурами степей (ямная культура) и Балкан, а также Ближнего Востока, а во
всех этих местах те или иные исследователи помещают очаг происхождения
индоевропейцев1.
Правда, «Индоевропейские прародины» называется книга другого давно
умершего археолога, Владимира Александровича Сафронова, который упомина¬
ется в статьях сборника и которому в будущем году исполнилось бы 80 лет, но
Сафронов (1984) под множественным числом «прародины» имел в виду этапы

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
435
обитания праиндоевропейцев — сначала в Карпатах и Полесье (свидерская
культура IX тыс. до н. э.), потом на Ближнем Востоке (Иерихон и Чатал-гёкж),
потом в Балкано-Дунайском регионе (Винча и Лендель) и, наконец, на севере
Центральной Европы (культура воронковидных кубков). Это был чрезвычайно
талантливый археолог, хотя многие его экстравагантные концепции покоятся
на слабом основании. Но идеи хороши.
Основной, заглавный доклад «Прародина индоевропейцев и миграции» был
прочитан Вяч. Вс. Ивановым и Т. Г. Гамкрелидзе. Подзаголовок: «Полвека ис¬
следований и обсуждений». Полвека — это значите 1960-х. Но первый устный
доклад обоих авторов об их концепции происхождения индоевропейцев со¬
стоялся в 1972 г., статьи и знаменитый двухтомник появились в 1980-х, а почти
все работы, упоминаемые в докладе, относятся к 90-м и 2000-м. По-видимому,
имеются в виду работы Марии Гимбутас, хотя ее концепция была выдвинута
раньше Э. Вале и Г. Чайлдом.
Свой доклад авторы начинают с указания на новые открытия староассирий¬
ских текстов XX—XVIII веков со включениями хеттских и лувийских имен (богов
и людей). Эти открытия позволяют «достаточно далеко» отодвинуть вглубь
времен документацию хеттского и лувийского языка: с XVI века до XX—XVIII.
Анализ этих включений позволяет авторам сделать вывод о том, что к группе
кентум принадлежали северные анатолийские языки (хеттский и палайский),
а южные в той или иной мере были охвачены сатемизацией. Не будучи лингви¬
стом, я не стану оценивать ни состоятельность, ни значение этой констатации.
Сатемизация вообще процесс, вызывающий споры. Никто не спорит о наличии
такого процесса, но есть ли на индоевропейском генеалогическом древе специ¬
альный узел «языки группы сатем» — остается под вопросом.
Далее авторы приступают к характеристике и оценке четырех концепций
происхождения индоевропейцев. В «модели А» у них почему-то объединены
концепции североевропейского происхождения и широкой прародины от При¬
балтики до приуральских степей. «Модель В» — южноанатолийская концепция
Ренфру и его последователей, которую авторы отделяют о своей концепции
восточноанатолийского происхождения, хотя их разница по всем показателям,
кроме хронологии, незначительна. «Модель С» у них балкано-дунайская, пред¬
лагавшаяся И. М. Дьяконовым (авторы называют ее центрально-европейской).
«Модель D» — степная волжско-уральская, которую отстаивали Гимбутас,
Мэллори и Энтони.
Североевропейскую концепцию (модель А1) они отвергают сразу: «эта
модель была предложена до выявления фактов анатолийских и тохарских
языков, с которыми ее трудно согласовать для раннего периода» (с. 116). Как

436
Этногенез. Том 2. Арии и varia
раз согласование ее именно с этими фактами ныне на основе археологии вы¬
глядит очень многообещающим: продвижение баденской культуры в Анатолию
неплохо соответствует миграции хеттов и лувийцев, а чемурчекская культура
Алтая, Монголии и Синьцзяна, выводимая из неолита Франции и Швейцарии
(дальняя миграции!), хорошо совпадает с движением тохаров (см. Клейн 2012;
Ковалев 2012а; Ковалев 20126).
Концепция Ренфру (модель В) до сих пор пользуется поддержкой ряда
исследователей (Gray and Atkinson 2003; Bouckaert et al. 2012), но критика
ее была многообразна и убедительна, а авторы выдвигают против нее очень
весомое возражение: «устанавливаемая по глоттохронологии лексико-ста-
титстическая дата распада языка около 5000 лет до н. э. оказывается более
поздней, чем начало проникновения результатов неолитической революции
в Европу» (с. 116).
Балкано-дунайскую, широкую и степную концепции авторы вообще не
рассматривают и сразу приступают к подтверждению и уточнению своей
старой концепции восточно-анатолийского происхождения индоевропейцев.
Исключительное значение в этом вопросе авторы придают языковым заим¬
ствованиям. Массовые заимствования из праиндоевропейского оказываются,
по Г. А. Климову и С. А. Старостину, в пракартвельском и семитских языках.
Авторы резонно полагают, что такие контакты имели место там, где обитали
предки картвелов и семитов, то есть на Ближнем Востоке, к югу от Кавказского
хребта. Авторы не замечают, что такие односторонние заимствования могли
остаться от пребывания на Ближнем Востоке части праиндоевропейцев, основ¬
ной состав которых пребывал в другом месте, то есть от вторжения носителей
праиндоевропейского языка из отдаленной прародины на Ближний Восток,
хотя бы на Кавказ, где такие вторжения засвидетельствованы археологами
для весьма раннего времени (Новосвободненская культура с мегалитами).
Правда, Старостин предположил также ряд заимствований из прасеверокав-
казского в праиндоевропейский. Он мотивировал это тем, что в северокавказ¬
ских языках очень много согласных, а в индоевропейских сравнительно мало,
и разнообразие консонантизма в схожих северокавкаских словах говорит о том,
что заимствование шло из прасеверокавказского в праиндоевропейский, а не
наоборот. Это Служило бы аргументом в пользу заимствования вблизи прасе¬
верокавказского. Но если диалекты прасеверокавказского распространялись
на Малую Азию, то именно они двигались и в Европу через Балканы, и тогда
ближневосточное население Европы должно было говорить на языках, близких
к прасеверокавказскому (об этом пишет В. А Дыбо), а значит, заимствование
могло происходить в Европе. Кроме того, авторы доклада, проследив, как ведут

VI. Конкретные проблемы этногенеза. I/aria
437
себя фонемы в этих словах, возражают Старостину: «Он предположил, что они
большей частью заимствованы из прасеверо-кавказского или его диалектов
в праиндоевропейский. Типологические выводы относительно законов звуко¬
вых изменений скорее говорят об обратном направлении заимствований...»
(с. 118). Авторы не замечают, что это лишает убедительности как раз их доводы
о ближневосточной прародине индоевропейцев.
Сюда же они присоединяют выведенные в начало доклада открытия хеттских
и лувийских заимствований в староассирийском аккадском (семитском). Но
эти открытия углубляют индоевропейское присутствие на Ближнем Востоке
всего на несколько веков — от силы до XX века. Еще на несколько веков по¬
зволяют углубить это присутствие правящие династии кутиев Месопотамии
и шумерские тексты города Эблы, которые по гипотезе Г. Уитакера, возможно,
содержат индоевропейские (близкие к хеттскому) заимствования второй
половины IV тыс. Это уже не так далеко от предполагаемой даты отделения
хеттского от праиндоевропейского (4670 г. до н. э. по С. Старострну, 4340 по
Г. Старостину). Но пока это лишь гипотеза и она говорит лишь о раннем при¬
бытии хеттов в Азию.
Завершают свою статью Гамкрелидзе и Иванов анализом археологических
и палеозоологических сведений о раннем одомашнивании лошади в ботайской
культуре Казахстана и предположением о том, что носители этой культуры
были не индоевропейцами, а енисейцами (ближе всего к бурушаски). Это
может расцениваться как выпад против концепции степного происхождения
индоевропейцев (против модели D).
Что совершенно отсутствует в статье Гамкрелидзе и Иванова, как и в их
знаменитой книге, это археологические аргументы, которые бы свидетель¬
ствовали о том, что с Ближнего Востока реально осуществлялись хоть какие-
то крупные дальние миграции в эпоху, соответствующую не неолитизации, а
распаду праиндоевропейской общности —■ в пятом-четвертом тысячелетиях
до н. э. Время это хорошо изучено в археологии. Известна миграция с юга на
Кавказ — это майкопская культура, но дальше на север она не идет. Ямная
культура степей от нее совершенно не зависит. Между^Балканами и Анатоли¬
ей происходит взаимодействие, но направление его прямо противоположно:
с Балкан на Анатолию. Если взять восточный путь — в обход Каспийского
моря, через Среднюю Азию, то здесь за пределами ареала оседлого населения
начинается степной мир с совершенно другим, подвижным населением и на¬
тиск идет из этого периферийного мира на поселения земледельцев. Во всех
этих регионах с юга на север движутся предметы торговли —■ металлические
изделия и образцы вещей, но агрессия идет в противоположном направлении.

438
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Поэтому идея ближневосточной прародины буквально повисает в воздухе.
Она может реализоваться для очень раннего времени — для мезолита или
верхнего палеолита, для ностратических событий, но не для эпохи распада
праиндоевропейского языка.
Археологическую реализацию идеи Иванова и Гамкрелидзе сделал своей
целью С. А. Григорьев из Челябинска, но его доклад «Археологичекие культуры
Ближнего Востока и Северной Евразии в свете индоевропейской проблемы» не
вошел в рассматриваемый сборник. О нем лишь есть краткий пересказ в общем
отчете о конференции (с. 164-165). Однако, по счастью, аналогичный доклад
Григорьев сделал на конференции памяти Грязнова той же осенью в Петербурге,
и этот доклад опубликован — «Миграции и их роль в культурогенезе Евразии»
(Григорьев 2012) со ссылками на другие статьи и книгу Григорьева.
Одну миграцию автор ведет на Урал из Англии, отхенджей типа «Авербери»
(он имеет в виду Эйвбери). Оставим ее здесь без рассмотрения, так как она
не относится к нашей теме. Две миграции он ведет из Сиро-Анатолийского
региона. Одна — это синташтинская культура, которую он на основе аналогий
в металлургии и круглоплановых городищах считает «классическим примером
почти однокомпонентной миграции». Культура Синташты относится к первым
векам II тыс. до н. э. и считается принадлежащей то ли индоиранскому эт¬
носу, то ли иранскому (на мой взгляд второе вернее). Никакого отношения
к происхождению индоевропейцев иметь не может. Иранцы в Малой Азии не
отмечены. Индоарийские слова туда попадали во II тыс. до н. э. как имена
богов и чужеродные термины обращения с конями и колесницами (предпо¬
ложительно из Митанни).
Еще одна миграция восстанавливается Григорьевым для сейминско-турбин-
ской культуры середины II тыс до н. э. Миграция эта действительно вполне
реалистична, идет от Алтая до Урала и восточноевропейской равнины. На
основании нескольких отдельных находок артефактов Григорьев продолжает
ее до Англии и Франции и таким образом связывает эту культуру с кельтами.
Это, конечно, шедевр дилетантизма, но причем тут происхождение индоевро¬
пейцев? Наконец, на основе обнаружения на Урале нескольких мегалитов он
реконструирует миграцию из Иордании на Урал в энеолите. Мегалиты Иордании
сами выводятся некоторыми исследователями из Западной Европы. Распро¬
странение мегалитов по миру вообще остается загадочным. И каких именно
праиндоевропейцев привел Григорьев на Урал и зачем? Оттуда они, что ли,
разошлись по всем землям?
Вацлав Блажек из университета Масарика в Брно в своем докладе «Ин¬
доевропейские зоонимы в афроазиатской перспективе» сопоставляет 30

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
439
зоонимов семитских и других афроазиатских с индоевропейскими. Он исходит
из предположения, что, выделившись из ностратической семьи, эти языковые
семьи долго находились поблизости одна от другой, что облегчало контакты.
Названия (их 16) диких животных подчиняются звуковым соответствиям в
ностратической семье, и Блажек считает их в обеих ветвях общим наследи¬
ем, а 14 названий домашних животных иногда не подчиняются регулярным
звуковым соответствиям, и Блажек считает их заимствованиями, причем по
общим соображениям (неолитизация) — из афроазийского источника в пра-
индоевропейский. Но ведь не исключаются и противоположно направленные
заимствования (например, другие названия лошади).
Происхождение из единой ностратической семьи предполагает исходный
очаг в одном месте, видимо на Ближнем Востоке (никак не в ареале свидер-
ской культуры) — в очаге возникновения скотоводства и земледелия, а затем,
возможно (но не обязательно), какое-то время существование рядом. Распад
большой ностратической семьи размещается Г. Старостиным ок. 13 500 до
н. э. или 12 000, если исключить картвельскую и дравидскую ветви, а распад
афроазиатской начался ок. 10 000 г. до н. э. Это значит, что их разделение
и предположительное соседство где-то на Ближнем Востоке относятся ко
времени до неолитизации Европы. Впрочем, заимствования не обязательно
предполагают соседство — они могли осуществляться и через посредников,
как и заимствование самих животных. А где и когда праиндоевропейцы вошли
в Европу, по этим данным неясно.
Доклад известного сторонника степной прародины Джеймса Мэллори из
Университета Королевы в Белфасте (Северная Ирландия) называется «Тучи
двадцать первого века над индоевропейскими прародинами». Мэллори считает,
что на конференции представлены только три модели происхождения —■ неоли¬
тическая анатолийская (Ренфру), ближневосточная (Гамкрелидзе — Иванова)
и понтокаспийская степная (модель Гимбутас, отстаиваемая им сами и Энтрони).
Над этими моделями сгущаются в XXI веке тучи.
Первая туча заключается в лингвистических трудностях и спорах по группи¬
ровке индоевропейских языков и, следовательно, по очередности отделения от
праиндоевропейского корня. Но анатолийская ветвь по всем данным отдели¬
лась раньше других. По мнению Мэллори, этому хорошо соответствует степная
модель, в ближневосточной модели (у Григорьева) анатолийский тоже отделен
без трудностей, но другие идут сложным путем (через Кавказ на Балканы), а
у Ренфру армянский уходит из прародины в Анатолии, а затем возвращается
в нее. У его современных последователей (Букэрт и др.) греческий уходит

440
Этногенез. Том 2. Арии и varia
на запад из Анатолии, а арии — на восток, и их лингвистическая близость
необъяснима.
Вторая туча касается домашних животных и растений. Модели должны
объяснить, каким образом оказываются у западных индоевропейцев и вос¬
точных одни и те же домашние животные и растения. При распространении
из Малой Азии две группы индоевропейцев оказываются разделены огромным
расстоянием и неиндоевропейскими народами, а как они пронесли термины
пахотного земледелия через степь с ее подвижным скотоводством? Мэллори
считает, что с этим лучше всего справляется степная концепция, хотя непонятно,
как в ней бытовало исходное пахотное земледелие. При этом ему достаточно,
чтобы термин присутствовал хотя бы в одном языке западной группы и в од¬
ном восточной. При этом не принимаются в расчет возможности миграций
соответствующих народностей и вообще заимствований, воспринимаемых по
звуковым соответствиям между языками (подлаживание слов под унаследо¬
ванные от общего предка).
Термины, которые Мэллори взял, выбраны произвольно и не разработаны
подробно этимологически. Когда пытаешься восстановить фрагмент праязы¬
кового лексикона, а не корнеслова, как это обычно делается для праиндоев-
ропейского языка, нужно различать, где наследовались общие лексемы, а где
имело место образование от одного праязыкового корня в разных группах
языков. В статье Мэллори, как и в его с Адамсом «Энциклопедии», это в ряде
случаев не делается.
В конце доклада он признает, что каждая из анализированных им моделей
при детализации представляет «серьёзные трудности» (с. 152). Однако он не
анализировал модели А и С, а только В (в двух вариантах) и D.
Дэвид Энтони из Хартвик колледжа, штат Нью-Йорк, представил доклад
«Две индоевропейские филогении,три праиндоевропейские миграции
и четыре вида степного пастушества». Он остаивает степную прародину
индоевропейцев (модель С). Для начала он дает критику нашумевшей ста¬
тьи Р. Букэрта, Грэя, Эткинсона и др. в журнале «Сайенс», где эта «модель»
нашла новейшую реализацию на теоретической основе, заимствованной из
вирусологии (эту работу на конференции защищал Пол Хэгерти из Института
Макса Планка в Лейпциге, чей доклад не напечатан). В главе «Анатолийский
вирус» Энтони показывает, что вывод о реальности модели Ренфру вытекает
из самой методики и держится только на ней. Энтони рассуждает логично:
из праиндоевропейского попали во все индоевропейские языки термины
связанные с коневодством и повозками (только у хеттов и других анатолий¬
цев этих унаследованных терминов нет), изобретение их произошло после

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
441
4000-3500 до н. э. Стало быть, хетты и лувийцы отделились до этого времени,
а остальные — уже после этой даты. Модель Ренфру и хронология Грэя и Эт¬
кинсона связывает это событие с неолитизацией и датирует 6000 г. до н. э.,
что не отвечает изложенным фактам.
Далее Энтони переходит к позитивной части своего доклада: по кладистике
Ринджа и др. излагает три последовательных отделения ветвей отпраиндоев-
ропейского древа и соответственно рисует три миграции. В археологической
реализации этих миграций — главная суть его доклада.
Первую миграцию, хеттскую, он представляет как движение энеолитиче-
ских культур типа Суворова и Мариупольского могильника из Поднепровья-
Приазовья в Нижнее Подунавье вплоть до культур Деча-Мурешулуи, Девня
и Чернавода I (4400-4200 гг. до н. э.). С этим он связывает гибель поселений
расписной керамики на Нижнем Дунае. Это сугубая гипотеза. Погибли эти
поселения от восточных соседей, или от северных (воронковидные кубки),
или от междоусобиц, неизвестно. Сами культуры типа Суворова имеют ряд
черт, показывающих роль северозападного компонента в их формировании
(курган, чернолощеная керамика, трапециевидные могилы). С памятниками
типа Мариуполь — Деча-Мурешулуй их объединять не гоже.
Вторую миграцию (3300-2800 гг. до н. э.), тохарскую, он представляет
как миграцию репинской (раннеямной) культуры в предгорья Алтая, где она
образовала афанасьевскую культуру, претендующую на статус пратохарской.
Но происхождение афанасьевской из ямной остается пока гипотетичноым,
хотя и возможным. А вот пути из афанасьевской культуры в бассейн Тарима
(Синьцзян), к историчесим тохарам, не ведут, несмотря на то, что такие пред¬
положения отдельными археологами делались. Тогда как сейчас на Алтае
и в Монголии обнаружена чемурчекская культура, скорее всего тохарская, но
происходящая не из наших степей, а из Франции и Швейцарии.
Третья миграция (3000-2800 гг. до н. э.) по Ринджу и др. отделяет не ариев
(индоиранцев) или грекоариев,а кельто-италиков и германцев. Что ж, у Энтони
для них готово продвижение ямной культуры (основной ствол праиндоевро-
пейцев) в степные ареалы Венгрии и Болгарии, в земли усатовской культуры,
коцофень и позднебаденской. Отсюда уже недалеко до земель позднейших
кельтов, италиков и германцев. Как-то они потом до этих земель добрались.
Проблема в том, что из этих западноямных культурных образований (ямных,
но с местной керамикой) нет никаких миграций и влияний на территорию
Центральной и Северной Европы и в Италию. Культуры эти чужды тем регио¬
нам — это хорошо показал А. Хойслер (Hausler 1963а; 1963b). Если куда и есть
движение из этих центров, то в Грецию.

442
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Таким образом, не получается в археологии реализовать миграции из степ¬
ной прародины. Последний раздел работы Энтони «Четыре вида пастушества»
я опущу, поскольку он не связан с рассматриваемой темой.
ДокладС. Вс. Кулланды из Института Востоковедения (Москва) «Ранне-ин¬
доевропейская социальная организация и индоевропейская прародина» сам по
себе интересен, но к теме имеет, на мой взгляд, весьма косвенное отношение.
Автор анализирует термины родства в праиндоевропейском, использующие
суффикс -t г. По его мнению, это исходно не термины родства, а названия
социальных групп: матери, отцы, братья, дочери и ятрови. Тому подысканы
доказательства в значениях унаследованных терминов в индоевропейских
языках. Получается половозрастное деление весьма раннего типа.
Установив свою систему половозрастного деления (вообще-то оно у всех
народов есть), Кулланда рассуждает так: система эта сопряжена с пастушеским
подвижным образом жизни (есть этнографические примеры), следовательно,
праиндоевропейцы жили в степях, и модель С наиболее подходит.
Что индоиранцы и, возможно, предки греков и армян были подвижными
жителями степей, ясно, и что у них соответственная лексика и социальная
организация, как у масаи — возможно. Но была ли когда-либо такой лексика
западных и северных индоевропейцев? Надо их рассматривать по отдельности.
Перенос индоиранских значений на праиндоевропейцев не самоочевиден.
Но возникает целый ряд вопросов по самой реконструкции. Система должна
быть системой. Аномалии более интересны, чем естественные соответствия.
Если есть отец, должен быть и сын, между тем матери соответствует два термина
другого поколения — дочь и ятровь (вообще не родственница, а свойствен¬
ница), а отцу — ни одного. Братья есть, а сестра где? Это требует объяснения
(тем более, что в славянском и германском вроде соответствующий термин
есть). У Кулланды вырисовывается нечто вроде пуналуальной семьи Л. Мор¬
гана: все мужчины одного поколения являются мужьями всех женщин того же
поколения, которые сестры между собой. Это явно чрезмерная архаизация,
не говоря уж о фантастичности самой семьи пуналуа. Мешает ятровь — жена
брата. Наконец, совершенно не учитывается возможность переноса родствен¬
ных идентификаций на социальные отношения — так священников зовут от¬
цами, поскольку отношение к отцу сопряжено с почтением. Термины кровного
родства несомненно использовались и прежде для социальных значений. Но
в какой стадии этого процесса были праиндоевропейцы — не совсем ясно.
Меня очень заинтересовали доклады лингвистов из Российского гос. гу-
мантарного университета акад. Владимира Антоновича Дыбо и член-кор. РАН
Анны Владимировны Дыбо.

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
443
Работа В. А. Дыбо «Диалектное членение праиндоевропейского по акцен¬
тологическим данным» является обобщением и результатом его длительных
исследований индоевропейской акцентологии. Я совершенно не могу судить
об акцентологических исследованиях, могу лишь осмысливать результаты.
В результате этих исследований автор пришел к выводу, что по своей акцентной
системе индоевропейские языки распадаются на две большие области: севе¬
ро-западная группа языков (балтославянский, германский, кельтоиталийский)
является архаической зоной, а юго-восточная (индоиранский, греческий и,
возможно, другие) является зоной инновационной. Это может иметь только
одно объяснение: северо-западная зона — это исконная территория индоев¬
ропейских языков, а юго-восточная — занята ими позже.
Для подтверждения В. А. Дыбо обращается к археологии, и стимулом для
него послужила книга В. А. Сафронова «Индоевропейские прародины». Он уви¬
дел на археологической карте несколько блоков культур. Первый блок: Стар-
чево — Кёрёш — Караново (вторая половина VI/первая половина V-IV тыс.
до н. э.), культура линейно-ленточной керамики (V тыс.), культуры ленточно-
накольчатой керамики (после 4000 г.), трипольская культура (4000-3600 гг.
до н. э.). Это блок он считает возможным связать с языками северо-кавказ¬
ского типа. Это возможно, коль скоро они, по-видимому, образовались в ходе
неолитизации Европы и вторжения малоазийского населения, родственного
северокавказцам. Второй блок состоит из культур Винча (сер. V — сер. IV тыс.
до н. э.), Лендель (Дыбо пишет Лендьел, как у Сафронова, IV тыс.), культуры
воронковидных кубков (3000-1800/1600 гг. до н. э.), культуры шаровидных
амфор (вторая половина III тыс. до н. э.), культур шнуровой керамики (дати¬
ровка примерно та же). Автор подробно рассматривает по отдельности куль¬
туры шнуровой керамики, занимавшие огромную территорию — от Западной
Европы до Волги. Этот второй блок культур Дыбо связывает с индоевропейской
семьей языков. Культура воронковидных кубков означает раннюю привязку
этого блока к Балтике, к северо-западу ареала, а распространение культур
шнуровой керамики на восток соответствует более поздней и, следовательно,
инновационной (из-за смешивания с субстратами) группе языков.
Сейчас археологи не столь уверенно связывают близость культур с языковым
родством, как в эпоху, когда работал Сафронов. Но, как мне представляется,
в целом это очень реалистичная картина. Она явно укладывается в «модель А».
В археологической части работа, к сожалению, несовременна. Кроме Сафро¬
нова (чья книга вышла в 1984, но была написана значительно раньше) автор
опирается на А. Л. Монгайта, чья популярная книга вышла в 1974 г., да Монгайт
и не был специалистом по первобытной археологии — он специализировался

444
Этногенез. Том 2. Арии и varia
по Древней Руси. Я не уверен, что можно относить Винчу и Лендель к праин-
доевропейцам. Все датировки устарели. Культура воронковидных кубков дати¬
руется сейчас IV тыс., а не III, трипольская культура — V-IVтыс., а в Румынии
(Кукутень) — с начала VI, и т. д. Совершенно несуразны гадания о языковом
соответствии отдельных культур, например, о трипольской культуре как то¬
харской. Для таких гипотез археологические основания (Монгайт, Сафронов
и Чайлд 20-50-х годов) у исследователя явно недостаточны.
Интересен также доклад Анны Вл. Дыбо «Язык и археология: некоторые
методологические проблемы. 1. Индоевропейский и алтайский ландшафты».
Рассмотрев словарь, касающийся ландшафта в праиндевропейском и для
сравнения в алтайском праязыке, исследовательница нашла, что в алтайском
как раз мало терминов для гор и камней и много для свободных пространств
и широких рек, а в праиндоевропейском много терминов для камней, каньонов,
пещер и т. п. Она пришла к выводу, что алтайский праязык до распада суще¬
ствовал в степной зоне, а праиндоевропейский как раз нет. То есть степная
прародина праиндоевропейского отпадает. Исследовательница заключила, что
праиндоевропейский сформировался в горной местности или в предгорьях,
покрытых лесом.
Подразумевается ли, что для этого вполне подходила бы территория Малой
Азии или Закавказья (модели Ренфру и Гамкрелидзе — Иванова)? Явно не
только они. Ведь по содержанию видится не столько горный ландшафт, сколько
(и скорее) послеледниковая территория равнин и предгорий с обилием валунов
и морен, а это Северная часть Европы — от Атлантики и Балтики до Швейцарии
и Пиреней — модель А.
Есть и некоторые сомнения в отборе терминов. Принадлежат ли все вы¬
деленные слова к праиндоевропейскому? Из приведенных примеров такой
уверенности не вытекает. Если слово представлено даже в отдаленных друг
от друга ветвях, это еще не гарантия, что оно было в праиндоевропейском.
Расстояния между ветвями или их частями могли быть в прошлом другими.
Впрочем, об этом лучше судить лингвистам.
Серьезным вкладом в исследование проблемы является доклад 0. Н. Бала¬
новского, 0. М> Утевской и Е. В. Балановской, представляющий самый совре¬
менный метод палеоантропологического познания — популяционную генетику
или ДНК-генеалогию. Доклад этот, названный «Генетика индоевропейских
популяций: прошлое и будущее», с одной стороны показал новые возможности,
а с другой предостерег от чрезмерных ожиданий и обычного в новых отраслях
науки шарлатанства. Авторы показали, что в ряде случаев есть почти полное
соответствие лингвистических данных распределению гаплогрупп. Так обсто¬

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
445
ит дело на Кавказе. Думаю, что это обусловлено тем, что на Кавказе налицо
результат вторжения очень резко различных по происхождению и религии
этносов и они занимают локальные ниши, мало смешиваясь. Иначе обстоит
дело с индоевропейцами на всей территории их обитания. Здесь сходство по¬
пуляций по гаплотипу больше зависит от их географического соседства, чем
от родства языков. Это, по-видимому, связано с тем, что здесь большую роль
в языковой истории играло распространение через доминирование элиты,
смешивание, воздействие субстрата и т. п. Всё же можно установить корре¬
ляцию между целыми семьями языков и распространением гаплогрупп, но не
удается найти некий гаплотип индоевропейцев или га пл о группу такой-то ветви
индоевропейцев. Корреляция устанавливается методом расчета расстояний,
особенно при парных сравнениях.
Хорошо прослеживается распространение генетического пула из Малой
Азии в Европу с постепенным убыванием густоты — результат неолитизации.
Показана карта распространения Y-хромосомной гаплогруппы Rlal-M198,
которую биохимик А. Клёсов приписал ариям-славянам, поскольку она рас¬
пространена у восточных и западных славян (но не у южных) и в Северной
Индии. Она также густо представлена на Алтае. Анализ степени генетического
разнообразия говорит о распространении этой гаплогруппы скорее с юго-вос¬
тока (из Индии) на северо-запад и притом в очень раннее время, задолго до
формирования индоевропейцев. Ко времени индоевропейцев это уже был
старый субстрат в этих областях.
В перспективном докладе С. А. Бурлак языковые контакты и смешения
сгруппированы по видам в зависимости от родства языков, количественной
характеристики популяций, характера их отношений (господство и зависи¬
мость), приверженности идентичности. При этом рассмотрено, какие виды
соотношений при каждом из этих видов контактов образуются в культуре
(соответственно в археологии) и в антропологическом пуле (соответственно
в гаплотипах). Проделана чрезвычайно важная работа для решения основного
теоретического вопроса этногенетических штудий: как решать, когда культура,
гаплотип и язык совпадают, а когда нет.
Таким образом, в этом интересном сборнике три доклада (из напечатанных)
ратуют за ближневосточную прародину индоевропейцев, отделяемую от ана¬
толийской концепции Ренфру, и три доклада — за степную. Эти статьи, хотя и
представлены выдающимися исследователями, среди которых ведущие фигуры
разработчиков этих концепций, не производят впечатления справившихся
с «тучами XXI века» — трудностями и противоречиями. Концепция Ренфру,
недавно поддержанная в статье Букэрта и др., из сборника устранена (даже

446
Этногенез. Том 2. Арии и varia
доклад ее сторонника не напечатан), но она в статьях критикуется и в своих
основных чертах имеет те же плюсы и вынуждена противостоять тем же труд¬
ностям, что и ближневосточная концепция Гамкрелидзе — Иванова, и вдобавок
имеет противоречие в хронологии. Два доклада видных московских лингвистов
Дыбо выделяются из общего фона своей независимой позицией и конечной
поддержкой европейской прародины, в чем они совпадают с позицией, выдви¬
нутой мною и А. А. Ковалевым на чуть более ранней конференции в Петербурге.
Наконец, два доклада посвящены очень важному теоретико-методическому
аспекту кооперации лингвистики с археологией и палеогенетикой. Эти до¬
клады видятся мне особенно перспективными для решения рассматриваемой
проблемы — как и ряда подобных.
I

11.	Происхождение индоевропейцев
и археология
[Этот мой доклад был сделан в Институте лингвистических ис¬
следований РАН весной 2012 года, а затем повторен на междуна¬
родной конференции памяти М. П. Грязнова. Текст был полностью
напечатан в сборнике материалов конференции «Культуры степной
Евразии и их взаимодействие с древнейшими цивилизациями», кн. 2,
к началу работ конференции — октябрю 2012 года. Статью прочел
в рукописи С. В. Конча, благодарен ему за ценные замечания. За
помощь в изготовлении иллюстраций я признателен П. В. Дейнеке
и В. Я. Стеганцевой.]
Полтораста лет прошло со времени открытия того факта, что большинство
языков Европы и некоторые языки Азии, в частности Индии, связаны родством
(их назвали индоевропейскими) и, по-видимому, являются более или менее
разошедшимися отпрысками одного языка (праязыка), на котором говорил
один народ (пранарод) некогда занимавший ограниченную территорию
(прародину).
Изначально в связи с этим открытием националистически настроенные
немецкие ученые возлагали надежды на то, что это выявит особое положение
германской ветви языков и соответственно народов — их размещение на пра¬
родине всех индоевропейских языков (поэтому их называли индогерманскими),

448
Этногенез. Том 2. Арии и varia
а значит их приравненное^ к метрополии по отношению ко всем остальным
как к колониям, особую древность или особую инновационность, связь с некой
высшей расой. Ничего этого в самом открытии не содержится и, стало быть,
не должно влиять на исследование вопроса. С равной логикой ханты и манси
могли бы претендовать на старшинство по отношению к Венгрии, а тувинцы по
отношению к Турции. Выяснение же вопроса о прародине важно для решения
ряда чисто научных задач — выяснения закономерностей и общего хода раз¬
вития языков, его связи с историей, расселением и экологией, образования
конкретной картины размещения языков и народов и т. д.
С новыми открытиями (например, древних языков) изначальная концепция
родословного древа Макса Мюллера, А. Шлейхера и др. изменялась в деталях.
Выдвигались альтернативные концепции решения вопроса — «теория волн»
Й. Шмидта, теория скрещений и языковой пирамиды Н. Я. Марра, структур¬
но-типологическая модель языковых союзов Н. С. Трубецкого. Но все они,
корректируя общую схему, не могли встать на место концепции родословного
древа, потому что либо не имеют строгой системы доказательств (Марр), либо
игнорируют материальную составляющую сходств.
Модель родословного древа строится на том, что сходства (пучки изо¬
глосс), в том числе материальные, то есть схоже звучащие, различны: есть
объединяющие всю группу индоевропейских языков, а есть более огра¬
ниченные, объединяющие только ту или иную часть из них — западную,
восточную, на которые реконструируется ее ранний распад, и еще более
узкие, внутри каждой из них — это позволяет реконструировать дальнейший
распад. Так строится родословное древо языков. А реконструированный
словарь каждого языка — общего праиндоевропейского, его первых групп
распада — анатолийской и европейской, внутри европейской — западной
и восточной, далее внутри каждой из них — позволяет представить экологию
и хозяйство каждого из реконструированных пранародов и положить их на
карту археологических культур. Глоттохронология позволяет с удовлетво¬
рительным приближением определить и эпоху, в которую нужно поместить
пранарод и этапу его распада.
В свою очередь по этим данным археологи могут более точно определить,
с какими конкретно культурами надлежит связывать пранарод и его дочерние
образования.

VI. Конкретные^ проблемы^ этногенезу Varia
449
Рис. 1. Основные предполагаемые области происхождения индоевропейцев (размещения прародины)

450
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Но среди лингвистов и среди археологов мало согласия в конкретном
размещении всех этих реконструированных пранародов на археологической
карте. Давно отброшено размещение индоевропейской прародины в Индии —
изучение Ригведы показало, что индоарии вторглись в Индию с севера на заре
письменной истории. Отброшены и сказочные размещения «нордической»
арийской прародины в Арктике. Однако всерьез обсуждаются (Zvelebil 1995:
175) минимум пять локализаций прародины на карте (рис. 1), и на обсуждении
сказывалось длительное недоверие археологов к миграциям:
1.	Север Центральной Европы (из лингвистов Л. Гейгер, Ю. Покорны, Г. Хирт,
Ф. Шпехт, из археологов и историков К. Пенка, М. Мух, Г. Косинна, Г. Швантес).
За этой гипотезой то преимущество, что прародина расположена в исходном
очаге исторических миграций (германцы, славяне), но исторический очаг не
обязательно действовал и в доистории, а географически это край индоевро¬
пейского ареала.
2.	Юг Центральной Европы — Среднее Подунавье, Балкано-Карпатский реги¬
он (из лингвистов Дж. Девото, И. М. Дьяконов, из археологов П. Босх Жимпера,
X. Хенкен, Я. Маккаи). За этой гипотезой то преимущество, что эта прародина
считалась древнейшим центром земледелия, расположена в центральном очаге
миграций кельтов и требует минимума миграций для конечного размещения
большинства индоевропейских народов на местах их исторического прожи¬
вания, однако культуры, расположенные в этом очаге очень отличаются от
реконструируемых по языку индоевропейцев.
3.	Степи Восточной Европы (из лингвистов А. Шлейхер, 0. Шрадер, Т. Бен-
фей, из археологов Э. Вале, Г. Чайлд, Т. Сулимирский, М. Гимбутас, Дж. Мэллори).
Да и облик этих номадов вроде отвечает языковой реконструкции, и Великое
переселение народов шло именно по степям из Азии в Европу. Но то было
в конце античного времени, а до того не видать миграций этого населения ни
в остальную Европу, ни в Малую Азию. Те миграции, которые можно уловить,
шли в противоположном направлении (тохары).
4.	Малая Азия и Закавказье (из лингвистов Макс Мюллер, Й. Шмидт, Т. В. Гам-
крелидзе и В. бс. Иванов, из археологов К. Ренфру, П. М. Долуханов, М. Звеле-
бил). Функционально близка к этому Месопотамия (историк Т. Моммзен, ныне
археолог В. А. Алекшин). Эта гипотеза позволяет увязать индоевропеизацию
Европы с ее неолитизацией и отодвинуть весь процесс на несколько тысяч
лет вглубь прошлого. Но опять же пришлось бы признать индоевропейским то
догреческое население южной Европы и Центральной Европы, которое никак
не походило на реконструированных праиндоевропейцев.

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
451
5.	Широкая прародина, включающая всю Европу или ее значительную часть
(из лингвистов Н. Трубецкой, из археологов Г. Кюн, К. Яжджевский, Л. Килиан,
А. Хойслер). Эта гипотеза удобна тем, что почти исключает необходимость ми¬
граций вообще: все сидят испокон веку на своих местах. Но с ней очень трудно
объяснить происхождение близких сходств. Есть еще несколько концепций,
соединяющих по две-три названных. Так В. А. Сафронов соединял первую,
вторую и третью прародины последовательно — как стадии одного процесса,
это резонно, но трудно осуществимо. Е. Н. Черных соединил третью с четвертой
в некую концепцию циркумпонтийского очага, для какового единства нет ни
языковых, ни археологических оснований.
Почему же до сих пор нет единого рисунка родословного древа, удовлет¬
воряющего всех, и нет одного убедительного размещения индоевропейской
прародины на карте?
Дело в том, что, во-первых, у лингвистов малые пучки изоглосс по которым
строятся ветви родословного древа языков, не строго вписаны в крупные пучки,
а пересекают их границы — у каждого языка сходства охватывают то одни
соседние языки, то другие, то третьи, по-разному пересекая границы больших
групп. Нужно выбирать, какие сходства отнести за счет родства, а какие за
счет контактов. Во-вторых, для установления родства важно, совместные ли
тут инновации или общее наследство от предка. А это очень трудно распознать.
В-третьих, слова меняли свое значение и восстанавливать по ним древние
экологию, хозяйство и общество рискованно (Конча 1998; 2001). Что же до
глоттохронологии М. Суодеша, то она построена на принципе равномерного
изменения лексики, тогда как есть ряд искажающих факторов, и датировки
Суодеша признаны сейчас искаженными. С. А. Старостин откорректировал
метод и получил более длинную хронологию, но является ли его исправление
последним? Два биолога предприняли новую разработку метода, но получили
даты, в частностях мало отвечающие представлениям о ходе членения.
Археологи же вообще не могут судить о языковой преемственности, а только
о преемственности культурной, которая с языковой где-то совпадает, а где-то не
совпадает (Клейн 2010). Для археологов будущего, по впечатлениям от анализа
материальной культуры, Россия в XX веке была завоевана Западом, тогда как
на деле было нечто противоположное. Языковая преемственность во всяком
случае не нарушена (Harke 2009).
Вот и строятся разные версии родословного древа языков, кардинально
расходящиеся.
Что же делать? Как мне представляется, нужно искать индивидуальные
совпадения ситуаций, когда в истории данного круга народов неразрывно

452
Этногенез. Том 2. Арии и varia
сцепляются друг с другом события в разных сферах — языке и материальной
культуре. Это бывает в частности при дальних разовых миграциях, когда стал¬
киваются резко различные этносы, сравнительно легко опознаваемые (Клейн
1988). Вот несколько таких случаев.
1. Миграция хетто-лувийцев в Анатолию. С тех пор как открыта при¬
надлежность языка хеттов к индоевропейской семье, а затем их чрезвычайно
раннее отделение от индоевропейского корня (даже постулировалась отдельная
родственная индоевропейцам семья для них), стало ясно, что либо все индо¬
европейцы происходят из Малой Азии, либо хетты и их близкие родственники
лувийцы в Малую Азию прибыли с территории прародины. Поскольку до хеттов
по всем данным в Малой Азии проживали не-индоевропейские народности,
с которыми хетты смешались, получив их имя и южный физический облик, при¬
шлось избрать концепцию вторжения хеттов. Их предшественников в Малой
Азии стали условно звать хаттами. Кроме хаттов в Малой Азии жили хурриты,
каски и другие народы с языками, схожими с северо-кавказскими. Индоевро¬
пейский хеттский язык использовался в Анатолии, по крайней мере, с XVIII века
до н. э., как свидетельствуют клинописные таблички. Та же археологическая
культура, которая включает в себя эти таблички, существует на этом месте по
меньшей мере с XXI века.
Но насколько раньше этой даты хетты вторглись в Анатолию и с какой куль¬
турой? Коль скоро остальные индоевропейские народы жили большей частью
в Европе, вторжение предполагалось с севера, через проливы, с Балканского
полуострова и Подунавья. Этот район был связан с Малой Азией, археологиче¬
ски — с замечательным памятником, Троей. Еще в 1963 г. венгерский археолог
Нандор Калиц представил много сравнительных таблиц керамики, металличе¬
ских изделий и каменных статуй, показывающих близкое родство обширной
баденской культуры медного века Среднедунайского региона (в Венгрии она
называлась пецельской, в Румынии — коцофень) с культурой разных слоев
Трои: лицевые урны с поднятыми ручками, антропоморфные фигурки с перевя¬
зями крест-накрест, модельки повозочек, миски с катушечными ручками, дома
с апсидами и т. д. (рис. 2). Баденская культура по тогдашним представлениям
датировалась примерно 2000-1700 гг. до н. э., а II—V слои Трои 2500-1500,
то есть для Калица было несомненным, что воздействие шло с юго-востока на
северо-запад, из Трои на Дунай (Kalicz 1963). Однако вскоре радиоуглеродная
революция перевернула эту концепцию. Баденская культура ушла в глубь
веков и теперь датируется 3600-2800 гг. до н. э., тогда как означенные слои
Трои датируются 2600-1700 гг. и даже Троя I начинается только ок. 2900 г.

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
453
Совершенно ясно, что возникновение культуры Трои и окружающих тер¬
риторий Малой Азии должно связываться с прибытием туда носителей ба¬
денской культуры в первые века III тыс. до н. э. (рис. 3). Это и есть смысл
считать прибытием из Подунавья хетто-лувийцев (то есть анатолийской
группы индоевропейских языков) в Малую Азию (Клейн 2010). Дж. Мелларт
в интересной работе по малоазийской археологии 1966 г. проследил крупные
опустошения и разрушения в ряде районов запада Малой Азии ок. 2600, ок.
2350 и ок. 1700 гг. (Mellaart 1966), но он еще не учитывал раннюю датировку
баденской культуры.
Баденская культура по традиции считалась развившейся из местных дунай¬
ско-карпатских культур предшествующего времени: Чернавода I и III, из нее
Болераз (протобаденская), а уж из нее Баден. Такая традиция отражена в ра¬
ботах В. С. Титова (2000). Но еще в 1959 г. чешский археолог Эвжен Неуступны
детально разработал другую культурную линию (рис. 4), выведя баденскую
культуру из культуры воронковидных кубков и проследив пять этапов изме¬
нения керамики (Neustupny 1959). Возможно, как в любой археологической
культуре, корни баденской культуры уходят в разные стороны, но с какими из
них была сопряжена языковая преемственность, археология не может пове¬
дать. Из общей ситуации более предпочтительной мне представляется линия
от культуры воронковидных кубков, потому что это позволяет увязать хетто-
лувийцев с общим корнем индоевропейцев. Культура воронковидных кубков
конца V-IV тыс. до н. э., как известно давно выдвигается на эту роль. Возмож¬
ность вывести из нее хеттов в середине IV тыс. до н. э. усиливает эту версию.
Кстати, и В. А. Сафронов в своей монографии (1989: 134) предполагал,
что восточный Баден — это хетты, но, по его мнению, только восточный,
и мотивировал он это не связями с Малой Азией и воронковидными кубками,
а территориальным расположением и связями с культурой лендель, которую
он считал предковой для индоевропейцев.
2. Тохарская миграция? Археологическая идентификация тохаров давно
занимает исследователей. Открытые в Синьцзяне в бассейне р. Тарим индо¬
европейские языки VI—VIII вв. н. э. западного облика (без сатемизации или
оторвавшиеся до сатемизации) требуется вывести из весьма раннего состояния
индоевропейского корня. Предлагавшиеся версии (афанасьевская культура,
фатьяновская через карасукскую, сейминско-турбинская) обладают одним
общим свойством: они избирают в качестве исходной культуру промежуточной
территории и уже достаточно развитую. Нет их прямых представителей ни
в Синьцзяне, ни в Западной Европе.

454
Этногенез. Том 2. Арии и varia

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
455
Рис. 2. Сопоставительная таблица дунайских памятников (баденская культура) и их
троянских аналогий, по Н. Капицу выборка — Kalizc 1962, в конце книги вклейки на
с. 43,45,47,49, 51)

456
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Рис. 3. Праиндоевропейцы и прахетты (картограмма): 1 — культура воронковидных кубков, 2 — михельсбергская культура,
3 — баденская культура, 4 — культура Трои

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
457
В
А w ® ^7 О
Рис. 4. Схема происхождения баденской культуры из культуры воронковидных кубков
(по Э. Неуступному — Neustupny 1959)

458
Этногенез Том 2. Арии и varia
Рис. 5. «Великая чемурческая миграция» с территории нынешней Франции на Алтай и в Синьцзян в первой половине III тыс. до н.
увязываемая с происхождением тохарских языков (по А. А. Ковалеву — Ковалев 2011)

VI. Конкретные проблемы этногенеза. I/aria
459
Открытая в самом конце XX века на Алтае чемурчекская культура (рис. 5)
свободна от этого отягощения. Она расположена на стыке России, Казахстана,
Монголии и Китая (Синьцзян). Раскопки А. А Ковалева в этом районе, идущие
из года в года с конца прошлого века, дали весьма полную характеристику этой
культуры. Недавно А. А. Ковалев в ряде работ (2007; 2011; и др.) показал, что
культура эта по многим аспектам (керамика, каменные изваяния, могильное
устройство) находит близкие аналогии только в позднем неолите Франции
(рис. 6) и, несомненно, является результатом прямой и разовой миграции,
чрезвычайно дальней, на 6,5 тыс. км — того типа, который долгое время у нас
считался невозможным и нереальным. Неолит Франции — это ближайшее за¬
падное соседство культуры воронковидных кубков Северной Германии, Ютлан¬
дии и Польши. Во Францию заходит ее западный отпрыск — михельсбергская
культура (см. рис. 3).
В бассейне Тарима и в последующие времена продолжалось существование
населения с европейскими антропологическими характеристиками, носивших
шерстяные ткани с клеточным узором (излюбленные ткани кельтов) и практи¬
ковавших удержание плащей наплечной застежкой — булавкой, из которых
в Европе развились фибулы.
На первый взгляд эти истоки чемурчекской культуры — наилучшее соот¬
ветствие тохарам, и Ковалев такое предположение высказал. Но для призна¬
ния этого есть ряд затруднений. Первое преодолимо: чемурчекская культура
расположена почти на тысячу км севернее бассейна Тарима, где обнаружены
тохарские языки, но их ведь разделяет и 2,5 тысячи лет. Могли продвинуться.
Второе затруднение серьезнее: во Франции аналогии чемурчекской культуре
не сосредоточены в одном районе, который бы можно было счесть исходным
очагом миграции, а разбросаны по половине Франции. Для объяснения этого
феномена можно вспомнить о случаях «обходной» или «сборной» мигра¬
ции — когда в миграцию самой активной группы населения втягиваются
части окрестных групп. Третье затруднение самое кардинальное. Истоки
чемурчекской миграции обнаружены на крайнем западе индоевропейского
ареала, где позже оказались кельты, тогда как тохарские языки по новейшим
сравнительным исследованиям имеют больше связей по лексике с языками
северо-восточного крыла и центрально-восточного — германскими, славян¬
скими, греческим (Клейн 2000:183-185), хотя по грамматике (на что обратил
мое внимание С. В. Конча) они связаны именно с кельто-италийскими языками,
а также возможно с хетто-лувийскими.
Тохары были не единственным европейским народом, рано оказавшимся на
границах Китая. Тохарами их звали обитатели Индии (это не самоназвание).

460
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Древние китайцы знали на север от себя три европеоидных народа: усуни
(асии), юэджи (яду) и ди (льок). Кто-то из них может оказаться тохарами.
А в китайском языке есть два слоя индоевропейских заимствований (см. Клейн
2000: 180) — один тохарский («собака», «мёд»), другой, более ранний —
с западными аналогиями (кельтскими и латинскими — «конь», «масло» или
«кисломолочный продукт», «гусь»). Вот этому слою как раз и соответствует
своими западными связями чемурчекская культура. А археологических тоха¬
ров, возможно, еще нужно искать близ Синьцзяна. Это может быть комплекс,
близкий к культуре шаровидных амфор.
Во всяком случае, если считать доказанной миграцию чемурчекской куль¬
туры с территории Франции, то это подкрепляет именно европейское проис¬
хождение северных индоевропейских соседей древнего Китая.
3. Властные связи через всю Европу? Среди изоглосс, очерчивающих
праиндоевропейский язык, есть пучок, охватывающий только две группы
языков — кельто-италийские и арийские (индо-иранские). Он не задевает ни
греческие, хоть те тесно связаны с арийскими, ни германские (за исключением
явных заимствований из кельтских). Коль скоро арии и кельты располагаются
на противоположных краях индоевропейского ареала и их разделяют три тыся¬
чи километров (по прямой от Англии до Индии), эти схождения были сочтены
за общеиндоевропейское наследие, то есть решено было, что в остальных
группах эти слова просто не сохранились.
Однако, во-первых, было замечено, что эта лексика — обозначения царя
(инд. raj, лат. тех, др.-ирл. пх), царицы, государства, права, обета, похорон,
господина, слуги, меча и т. п., всего не менее 20 слов — образует не случайный
набор, а относится к узкой сфере: власти, государственным структурам и во¬
оружению. Во-вторых, есть все основания полагать, что в древности означенные
языковые общности — арийская и кельто-италийская — могли находиться
на иных, не столь отдаленных одна от другой территориях и контактировать.
В-третьих, по ряду лингвистических соображений здесь можно предполагать
заимствование из арийской лексики в кельто-италийскую (Конча 2005). То
есть можно полагать, что какая-то значительная часть кельто-италийского на-
I
селения находилась какое-то время под властью группы ариев и заимствовала
их терминологию власти и вооружения.
Сравнительная таблица: французский неолит и чемурчекская культура
(по А. А. Ковалеву Ковалев 2011, выборка): 1-2 Камерные гробницы
Кутинаргю (Фонтевиль, Буш-дю-Рон) и Суйак (департ. Лот), 3 — курган Айна-
булак, 4-5 — керамика культуры Ферьер, 6 — каменный сосуд из кургана

VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia
461
Шар Сум 1-1 (Ховд аймак, Монголия), 7 — деревянный сосуд из деревни
Кусицунь (уезд Алтай, Синьцзян, Китай), 8-9 керамика культуры Ферьер,
10-11 глиняный сосуд в ограде кургана М16 могильника Кээрмуци (уезд
Алтай, Синьцзян, Китай) и каменный сосуд из музея уезда Ханаси (Синьцзян,
Китай), 12-13 каменные статуи из Мэзон-0б (Монтаньяк, деп. Гар) и Канделер
(Сан-Бенезет, деп. Гар), 14-15 каменые статуи из музея города Алтай и около
кургана с каменным ящиком на молочной ферме уезда Фуюнь (Синьцзян,
Китай)
французский неолит
чемурчек

I
Рис. 7. Размещение археологических культур, связанных с группами индоевропейцев, впоследствии окраинными: а — культура
колоколовидных кубков (III тыс. до н. э.), 6 — ямная культура (III тыс. до н. э.), в — гальштат (800-500/400 гг. до н. э.),
г— латен (500/400-50 гг. до н. Э./50 гг. н. э.)
462	Этногенез. Том 2. Ап и и и varia

VL Конкретные проблемы этногенеза. Varia
463
Где и когда это могло бы происходить? Кельты, размещенные в историческое
время от Англии и Франции до Украины, в доисторические времена обитали
на более узкой территории в Центральной Европе — от Южной Франции
и Швейцарии до Чехословакии и Австрии, в основном в Верхнем Подунавье.
По общему мнению, в железном веке им принадлежали латенская культура
и более древняя гальштатская. В еще более древнее время, в бронзовом веке,
это какие-то культуры полей погребения, курганная культура и в раннем брон¬
зовом веке — унетицкая культура. Происхождение ее неясно. В сложении
этой культуры принимали участие надьревская культура Венгрии, культура
колоколовидных кубков и в какой-то мере культура шнуровой керамики. Куль¬
туру колоколовидных кубков конца III — начала II тыс. Ван дер Ваальс тоже
выводит из культуры шнуровой керамики, но Стюарт Пиготт — из неолита Пор¬
тугалии. Однако и он признает, что на Рейне культура колоколовидных кубков
смешалась с культурой шнуровой керамики и в этом виде распространилась на
запад и на восток. Культура шнуровой керамики лучше всего могла бы связать
культуры Подунавья языковой преемственностью с культурой воронковидных
кубков, поскольку восходит к ней.
С ариями восточно-европейских степей вопрос решается более четко. С ка¬
такомбными культурами III тыс. до н. э. по многим показателям идентифициру¬
ются предки индоариев до их вторжения в Индию (Клейн 1980), со срубными
и андроновскими II тыс. — предки иранцев (Отрощенко и Вовк 2004), а с ямной
культурой конца IV — начала III тыс. — общеарийские предки тех и других.
Западное крыло ямной культуры, видимо более позднее — включая начало
II тыс. (Яровой 1985:104-109), отличается от ее восточных групп керамикой,
но не отличается курганным способом погребения и подвижным пастушеским
образом жизни. Территориально оно заходит в Болгарию, Румынию и Вос¬
точную Венгрию — в Потисье (Ecsedy 1979; Николова 2000). Отсюда ямное
население могло совершать набеги на соседние земли Среднего Подунавья,
где располагались предки кельто-италиков, и устанавливать над ними власть,
обязывать их к дани.
Столь тесное соседство крайних (впоследствии) групп в центре Европы
(рис. 7) увеличивает шанс именно европейского очага на размещение индоев¬
ропейской прародины. Возведение ямной культуры к культуре воронковидных
кубков возможно через предъямные энеолитические культуры — Новоданилов¬
скую (суворовскую), квитянскую и т. п. IV тыс. до н. э. с курганами, трапеци¬
евидными могилами, каменными конструкциями и чернолощеной керамикой.
От них ведет свое начало курган в Причерноморье.

Библиография

Aalto P. 1959. Ein alter Name des Kupfers. — Ural-Altaiscge JahrbOcher, XXI:
33-70.
Adams W. Y. 1968. Invasion, diffusion, evolution? — Antiquity 47 (167):
194-215.
Agrawal D. P. 1971. The copper Bronze Age in India. New Delhi: Munshiram
Manoharlal.
Ailio J. 1922. Fragen der russichen Steinzeit. — Suomen Muinaismuistoyh-
distyksen Aikakauskiija (Helsinki), vol. 29, No. 1:1-111.
Allchin F. R. 1981. Archaeological and lanuage-historical evidence for the
movement of Indo-Aryan speaking peoples into South Asia. —
Этнические проблемы истории Средней Азии в ранний период
(второе тысячелетие до н. э.). Москва, Наука: 336-349.
Anand М. Raj 1958. Kama Kala. Erotische Darstellungen in derindischen Kunst.
Genf— Paris — MOnchen, Nagel.
Anda T. 1951. Recherches arch6ologiques sur la pratique m6dicale des hongrois
a I'epoque de la conquete du pays. Tr6panation au ciseau etau foret.
Acta Archaeologica Hung., 1.1, f. 3-4: 251-316.
Anthony D. W. 2007. The horse, the wheel and language: How Bronze-Age riders
from the Eurasian steppes shaped the modern world. Princeton and
Oxford, Princeton University Press (orig. 2005).
Antonini Ch. S. 1969. Swat and central Asia. — East and West, 1-2:100-115.

468
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Antonini Ch. S. 1973. More about Swat and Central Asia. — East and West
23 (2-3): 235-244.
Apte V. M. 1957. Vajra in the Rgveda. — Annals of the Bhandarhar Oriental
Research Institute. Poona, 37 (1956): 292-295;
Arne A. T. 1945 Excavations at Shah-Tepe, Iran. Stockholm.
Balaresque P. et al. 2010. A predominantly Neolithic origin for European
paternal lineages. — Public Library of Science. Biology. Vol. 8 (1):
119-122.
Baric H. 1954. Poreklo arbanasa u svetlu jezika. — Linguisticke studije, I:
7-48.
Baumgdrtel E. 1950. Tomb and fertility. — Jahrbuch for klejnasiatische Forsc-
hung (Heidelberg). Bd. I (1950/1951), H. 1: 56-65.
Behm-Blancke G. 1964. Zur Herkunft der neolithischen «Neurochirurgien-
schule» in Mitteldeutschland. — Ausgrabungen und Funde, 9 (5):
238-242.
Behrens H. 1964. Die neolithischen fruhmetallzeitlichen Tierskelettfunde der
Alten Welt. Berlin, VEB.
Benveniste E. 1966. Titres et noms propres en Iranien ancien. Paris, Klincksieck.
Benveniste E., Renou L. 1934. Vrtra et Vrtragna: 6tudes de mythologie indo-
iranienne. P., Impr. Nationale.
Bertling С. T. 1954. Vierzahl, Kreuz und Mandala in Asien (Bijdragen tot de
taal-, land- en volkenkunde, uitg. door het Koninkl. Inst. voorTaal-,
Land- en Volkenkunde te s'Gravenhage, Amsterdam, 110,2).
Berzin E. and Grantovsky, E. 1962. Kinsman of Indians on Black Sea shores. —
Soviet land (publ. by the Soviet Embassy in India), XV (10): 26-27.
Betancourt P. P. 1987. Dating the Aegan Bronze Age with Radiocarbon. —
Archaeometry, 29:45-49.
Betancourt P. P. 1990. High chronology or low chronology: the archaeological
evidence. — Hardy D. A., Doumas C. G., Sakellarakis J. A. and War¬
ren P. M. (eds.). Thera and the Aegean World. Ill, 1. London, Thera
Foundation: 19-23.

Библиография
469
Bhattacharya S. 1953. Religious practices of the Hindus. Morgan K. W. (ed.).
The religion of the Hindus. New York, Ronald Press.
Binford L. R. 1968. Archaeolgical perspectivs. — Binford S. R. and Binford L.R.
New perspectives in archaeology, Chicago, Aldine: 5-32.
Birwe R. 1955. Griechisch-arische Sprachbeziehungen in Verbalsystem. Wall-
dorf-Hessen.
Bloomfield M. 1905. Cerberus. The dog of Hades: the history of an idea. Chicago,
Open Court Publ. Company.
Bona 1.1960. A becsvolgyi idol. Gocsej, A Gocseji Museum Evkonyve.
Bona 1.1961. Geschichte derfrOhen und mittleren Bronzezeitin Ungarn und
im mittleren Donauraum. — Annales Universitatis Scientiarum
Budapestiensis de Rolando Eotvos Nominatae — Sectio Historica,
vol. 3. Budapest: 3-7.
Bona 1.1965. The peoples of eastern origin of the Early Bronze Age in Hun¬
gary. II. The Somogyvar group. — Alba Regia, vol. IV-V (1963-64).
Szekesfehervar: 39-63.
Boucaert R., Lemey P., Dunn M., Greenhill S. J., Alekseyenko A. V., Drummond
A. J., Gray R. D., Suchard M. A., Atkinson Q. D. 2012. Mapping the
origins and expansion of Indo-European language family. — Science
337 (6097): 957-960.
Brandenstein W. 1948. Die alten Inder im Vorderasien und die Chronologie
des Rigveda. — Brandenstein W. (Hrsg.). FrOhgeschichte und
Sprachwissenschaft (Arbeiten aus dem Institutfur allgemeine und
vergleichende Sprachwissenschaft, H. 1). Wien, Gerold.
Brown N. W. 1964. The Indian game of Pachisi, Champar and Chausar. — Ex¬
pedition, vol. 6, no. 3, p. 34.
Bryant E. 2002. The quest for the origin of Vedic culture: The Indo-Aryan
migration debate. New Delhi, Oxford University Press.
Buckland A. W. 1896. Four as a sacred number. — The Journal of the Anthropo¬
logical Institute of Great Britain and Ireland, Vol. 25 (1896): 96-102.
Burrow T. 1973. The Proto-Indo-Aryans. — Journal of the Royal Asiatic Society,
No.2:123-140.

470
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Bussagli М. 1955. The «frontal» representation of the Divine Chariot. — East
and West (Rome), 6: 9-25.
Bussagli M. 1972. Eros Indiano. Roma, Bulzoni.
Cantor M. 1880. Vorlesungen liber Geschichte der Mathematik. Leipzig —
Berlin, Teubner, Bd. I.
Castaldi E. 1968. La necropoli di Katelai I nello Swat (Pakistan): rapporto
sullo scavo delle tombe 46-80 (1963). Roma, Accademia nazionale
dei Lincei.
Catling H. W. 1966. Cyprus in the Neolithic and Bronze Age. — CAH, Fascicles
43, Cambr.
Chang Kwang-Chih 1967. Rethinking archaeology. New York, Random House.
Clarke D. L. 1968. Analytical archaeology. London, Methuen.
Clarke D. L. 1973. Archaeology: The loss of innocence. — Antiquity, 47:6-18.
Collinder B. 1955. Fenno-Ugric vocabulary. Stockholm, Almqvist & Wiksel.
Conrady A. 1925. Alte westostliche Kulturworter. — Berichte liber die Verhan-
dlungen der SSchsischen Akademie der Wissenschaften zu Leipzig,
phil.-hist Klasse 77 (3): 3-19.
Crossland R. A. 1973. Lingusitics and archaeology in Aegean prehistory. —
Bronze Age Migrations in the Aegean: 7-15.
Culin S. 1896. Chess as playing cards. Catalogue of games and implements
for divination ... — Report of the United States' National Museum
for 1896.
Dechelette J. 1927. Manuel d'archeologie prehistorique, celtique et gallo-
romaine. 4. Second Age du Fer ou Ёродие de La Тёпе. £d. 2. Paris,
Picard.
Dales G. P. 1968. Of dice and men. — Journal of the American Oriental Society,
88 (1): 14-23.
Dani A. H. (ed.). 1968. Timagarha and Gandhara grave culture (Ancient Paki¬
stan, III, 1967). Peshawar, Pakistan, Dept, of Archaeology, University
of Peshawar.
Daniel G. E. 1950. A hundred years of archaeology. London, Duckworth.

Библиография
471
Daniel G. E. 1962. The idea of prehistory. London, Watts.
Das Gupta T. K. 1975. Der Vajra. Eine vedische Waffe (Alt- und neuindische
Studien. Hrsg. v. Seminar fur Kultur und Geschichte Indiens and der
Universitat Hamburg, 16). Wiesbaden, Steiner.
Davidson H. R. E. 1965. Thor's Hammer. — Folklore, 76:1-15.
Davis S. 1968. The decipherment of Linear A. — Studii Micenei ed Egeo-
Anatoliei (Roma), VI: 90-110.
Deetz J. 1968. Cultural patterning of behavior as reflected by archaeological
materials. — Chang K. Ch. (ed.). Settlement archaeology. Palo Alto,
Calif., National Press: 31-42.
Deshayes J. 1969. New evidence for the Indo-Europeans from Tureng-Tepe,
Iran. — Archaeology, 22( 1): 10-17.
Dewall M. von. 1964. Das Pferd und Wagen in Alten China. Berlin, Habelt.
Dumezil G. 1929. Le probleme des Centaures. £tude de mythologie сотрагёе
indo-eup6enne. Paris, P. Geuthner.
Dum6zil G. 1966. La religion romaine archaique. Paris, Payot.
Dumezil G. 1979. Romans de Scythie et d'alentour. Paris, Payot.
Dumont P. E. 1947. Indo-Aryan names from Mitanni, Nuzi and Syrian docu¬
ments. — Journal of American Oriental Society, 67: 251-253.
Duridanovl. 1984. Thrakische Eigennamen in der Linear A- und B-Texten. —
Contributions au IVе Congres International de Tracologie, Rotterdam,
21-26 Septembre 1984. Sofia: 110-115.
Duridanov I. 1985. Thrakische Eigennamen in den mykenischen Texten. —
Балканско Езикознание,т. XVIII, 1: 5-12.
Dyen I., Kruskal J. B. and Black P. 1992. An Indo-European classification:
A lexicostatistical experiment. — Transactions of American Philo¬
sophical Society, 82 (5): 1-132.
Eberhard W. 1956. The formation of Chinese colonization according to socio-
anthropological analysis. — Sociologus 7 (2): 97-112.
Ecsedy 1.1979. The people of the Pit-Grave Kurgans in Eastern Hungary. Bu¬
dapest, Akademiai Kiado.

472
Этногенез. Том 2. Арии и van а
Eggers Н. J. 1950. Das Problem der ethnischen Deutung in der Friihge-
schichte. — Ur- und FrOhgeschichte als historische Wissenschaft
(Wahle-Festschrift). Heidelberg, Winter: 49-59.
Eggers H. J. 1959. Einfuhrung in die Vorgeschichte. Miinchen, Piper.
Evans A. 1921. The palace of Minos. Vol. I. London, Macmillan.
Evans J. D. 1973. Islands as laboratories for the studies of culture process. —
Renfrew C. (ed.). The explanation of culture change: models in
prehistory (The Papers of the Research Seminar on Archaeology and
Related Studies, Sheffield, December 1971). London, Duckworth:
517-520.
Evely D. 1988. The potters'wheel in Minoan Crete. — The Annual of the British
School at Athens, 83: 83-126.
Felten W. 1975. Attische Unterweltsdarstellungen des V. und Vi. Jh. v. Chr.
Miinchen, Fink (MOnchener Archaologische Studien, Bd. 6).
Finley M. 1.1970. Early Greece: the Bronze and Archaic Ages. Chato and Windus.
Fischer 1.1966. Indian erotics of the oldest period. Praha, Universita Karlova.
Fritz K. von. 1967. Die griechische Geschichtsschreibung. Bd I. Text. Berlin,
de Gruyter.
Gotze A. 1891. Die Gefdftformen und Ornamente der neolithischen schnurver-
zierten Keramik in Flussgebiete der Saale. Jena, Pohle.
Gaur R. G. 1981. The Painted Gray ware and the Aryan problem. — Этнические
проблемы истории Средней Азии в ранний период (второе
тысячелетие до н. э.). Москва, Наука: 326-334.
Gaur, R. С. 1994. Painted grey ware: proceedings of Seminar on Archaeology
held at the Aligarh Muslim University, Aligarh; August 18-19,1968.
Jaipur, Publication Scheme.
Geiger W. 188^. Ostiranische Kultur im Altertum. Erlangen, Deichert (neue
Ausg.: Aalen, Scientia-Verl., 1979).
Giesecke H.-E. 1988. Kretische Schurze. — Op. Ath. 17: 91-98.
Gimbutas M. 1974. The goddeses and gods of Old Europe. London, Thames and
Hudson (new ed.: 1996).

Библиография
473
Gindin L. A. 1972. Kikkuli uartanna et le probleme de I'origine indo-europeenne
des aryens du Proche Orient. — Orbis, 21 (1) (= Kikkuli uartanna
и проблема индоевропейского происхождения ариев Ближнего
Востока. — V Всесоюзная сессия по Древнему Востоку. Тбилиси,
1971: 85-89).
Gjerstad Е., 1926. Studies on Prehistoric Cyprus. Uppsala, Bortzell.
Gjessing G. 1955. Vittnesbord om folkvandringar. — Fornvannen (Stockholm),
50:1-10.
Glob P. V. 1945. Studier over den jyske Enkeltgravskultur (Saertryk af Aarbager
for nordisk Oldkyndighed og Historie, 1944). Kebenhavn, Gylden-
dalske Boghandel.
Gonda J. 1960. Die Religionen Indiens. Bd. 1. Stuttgart, Kohlhammer.
Gonda J. 1980. Vedic Ritual. Leiden — Koln, Brill.
Gopal L. 1981. Non-Aryan Contributions to Indian Culture. — Этнические
проблемы истории Центральной Азии в древности. М., Наука:
147-164.
Gray L. Н. 1927. The «Ahurian» and «Daevian» Vocabularies in the Avesta. —
Journal of the Royal Asiatic Society of Great Britain and Ireland
(JRAS), pt. 3: 427-441.
Gray R. D. and Atkinson Q. D. 2003. Language-tree divergence times support
the Anatolian theory of Indo-European origin. — Nature, 426
(6965): 435-439.
Gregoire H., Goossens R. et Mathieu M. 1950. Asklepios, Apollon Smintheus et
Rudra. £tudes sur le dieu a la taupe et le dieu au rat dans la Grece et
dans I'Inde — Memoire in 8° de lAcad. de Belgique, 45 (1): 127-148.
Guiard E. 1930. La trepanation cranienne chez les neolothiques et chez les
primitifs modernes. Paris, Masson.
Hachmann R. 1970. Die Goten und Skandinavien (Quellen und Forschungen
zur Sprach- und Kulturgeschichte der germanischen Volker. N. F.,
34/158). Berlin, Walter de Gruyter & Co., 584 S., 82 Abb.

474
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Hachmann R. 1971. Die Germanen (Archaeologia Mundi). Nagel, Miinchen —
Genf — Paris, 204 crp.
Hachmann R., Kossack G., Kuhn H. 1962. Volker zwischen Germanen und
Kelten. Schriftquellen. Bodenfunde und NamengutzurGeschichte
des nordlichen Westdeutschlands urn Christi Geburt. NeumOnster,
Wachholtz.
Hagenow G. 1932. Untersuchungen zu Artemidors Geographie des Westens.
Diss. Gottingen, QuackelbrOck, C. Trute.
Hahne H. 1934. Die deutsche Vorzeitin derarchaologisch-volkheitskundlichen
Forschung. SOddeutsche Monatshefte (MOnchen), 9: 697-705.
HajdO P. 1964. Dber die alten Siedlungsrdume der uralischen Sprachfamilie. —
Acta Linguistica, Ac. Sc. Hungar., 14: 47-83.
Haley J. B. & Blegen C. 1928. The coming of the Greeks. — American Journal
of Archaeology, 32:141-154.
Hampe R. 1951. Die Stele aus Pharsalos im Louvre (Berliner Winckelmann-
Programmen, Jg. 107). Berlin, De Gruyter, 44 S.
Hansel B. 1981. Lausitzer Invasion in Nordgriechenland? — Kaufmann H. und
Simon K. (Hrsg.). Beitrage zur Ur- und Fruhgeschichte. Berlin, VEB
Deitscher Verlag der Wissenschaften, 1: 207-223.
Harke H. 2004. Material culture in post-Soviet Russia: an archaeological per¬
spective. — Археолог: детектив и мыслитель. С.-Петербург, изд.
Санкт-Петербургского университета: 226-236.
Harmatta, J. 1981 Proto-Iranians and Proto-Indians in Central Asia in the 2nd
Millennium B.C. (linguistic evidence). — Этнические проблемы
истории Средней Азии в ранний период (второе тысячелетие до
н. э.). Москва, Наука: 75-83.
Hausler А. 1958. Die Felszeichnungen der Kamennaja Mogila bei Melitopol und
die megalithischen Einflussein Siidruasland. — Wissenschaftliche
Zeitschrift der Martin-Luther-Universitat Halle-Wittenberg, 7 (2):
497-518.
Hausler A. 1963a. Ockergrabkultur und Schnurkeramik. — Jahresschrift fur
mitteldeutsche Vorgeschichte (Halle), 47: 157-179.

Библиография
475
Hausler A. 1963b. 1st erne Ableitung derSchnurkeramik von der Ockergrabkultur
moglich? — Forschngen und Funde, 37 (12): 363-368.
Hausler A. 1964. Innenverzierte Steinkarammergraber der Krim. (1 Jahress-
chrifte fur mlitteldeutsche Vorgeschichte, 48: 59-82.
Hausler A. 1966. Anthropomorphe Stelen des Aneolithikums im nord-pontisch-
em Raum,- Wiss.Zeitschr. d- ML-Uni HW, .15 (1): 29-73.
Hausler A. 1968. Kritische Bemerkungen zum Versuch soziologischer Deutungen
ur und friihgeschichtlicher Graberfelder — erlautert am Beispiel des
Graberfeld von Hallstatt. — EAZ, Jg. 9, № 1:1-30.
Hausler A. 1974. Die Graber der alteren Ockergrabkultur zwischen Ural und
Dnepr (Wiss. Beitr. Univ. Halle-Wittenberg 1974/2 — L 9.). Berlin,
Akademie-Verl.
Hausler A. 1975. Die schnurkeramischen Becherkulturen. — Narr K. J. (Hrsg.).
Handbuch der Urgeschichte. Bd. 2. Bern, Francke: 483-497.
Hausler A. 1976. Die Graber der alteren Ockergrabkultur zwischen Dnepr und
Karpaten. Halle-Berlin, Academie-Verlag.
Hausler A. 1976. Zum Ursprungsproblem der Fatjanowokultur. — Jahresschrift
fur mitteldeutsche Vorgeschicte 60: 285-297.
Hausler A. 1984. Neue Belege zur Geschichte von Rad und Wagen im nord-
pontischem Raum. — Ethnographisch-Archaologische Zeitschrift,
25: 629-682.
Hausler A. 1986. Rad und Wagen zwischen Europa und Asien. — Treue
W. (Hrsg.). Achse, Rad und Wagen, Fiinftausendjahre Kultur-
und Technikgeschichte. Gottingen, Vandenhoeck & Ruprechtl:
139-152,378.
Hausler A. 1992. Der Ursprung des Wagens in der Diskussion der Gegenwart. —
Archaologische Mitteilungen aus Nordwestdeutschland (Oldenburg),
15:179-190.
Hausler A. 1994. Archaologische Zeugnisse fur Pferd und Wagen in Ost- und Mit-
teleuropa. — Hansel B. und Zimmer St. (Hrsg.). Die Indogermanen
und das Pferd. Budapest, Archaeolingua: 217-258.

476
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Hausler А. 1999. Nomadenhypothese und Ursprung der Indogermanen. —
Polome C. (Hrsg.). Miscellanea Indo-Europea (Journal of Indo-
European Studies, Momograph No. 33). Washington D.C.: 118-170.
Hayes W. C. 1959. The scepter of Egypt. Pt. II. Cambridge, Mass., Harvard
University Press.
Heine-Geldern R. 1951& Das Tocharen-Problem und die pontische Wander-
ung. — Saeculum II (2): 225-255.
Henning W. B. 1938. Arghi and the Tokharians. — British School of Oriental
Studies Bulletin 9 (3): 545-571.
Hertel J. 1925. Die arischen Feuerlehre. — Indo-iranische Quellen und Forsc-
hungen. II. Leipzig, Haessel.
Herzfeld E. 1947. Zoroaster and his world. Vol. II. Princeton, Princeton Uni¬
versity Press (new ed.: New Zork, Octagon Books).
Hiller S. 1986. Die Ethnogenese der Griechen aus der Sicht der Vor- und
Fruhgeschichte. -Bernhard W. und Kandler-Palsson A. (Hrsg.)
Ethnogenese europdischer Vblker. Stuttgart — New York, Gustav
Fischer Verl.: 21-37.
Hochholzer H. 1959. Typologie und Dynamik der Vblkerwanderungen. — Die
Welt als Geschichte (Stuttgart),19:129-145.
Hood M. S. F. 1985. Warlike destruction in Crete, ca. 1450 В. C. — Пеярогуцеуа
tod E AieiTvooo Kpt|xoXoYiKOD Ешебрюо. Heraklion: 170-178.
Hood M. S. F. 1990. Autochthons or settlers? Evidence for immigration at the
beginning of the Early Bronze Age in Crete. — Proceedings of the
6th Cretological Congress, 1: 367-375.
Hopkins E. W. 1916.1ndraasa God of Fertility. — Journal of American Oriental
Society, 36: 242-268.
Horsch P. 1966. Die Vedische Gatha- und Sloka-Literatur. Bern, Francke.
Humbach H. 1958. Bestattungsformen in Videvdat. — Zeitschriftfur verglei-
chende Sprachforschung (Gottingen), Bd. 72, H. 1/2: 99-105.
Hosing G. 1927. Die Wanderung der arischen Inder. — Mitteilungen der An-
thropologischen Gesellschaft zu Wien, 57 (3-4): 120-124.

Библиография
477
Huxley G. L. 1961. Crete and the Luvians. Oxford, Huxley.
Hvass St. and Storgaard B. (eds.). 1993. Digging into the past. 25 years of
archaeology in Denmark. Aarhus.
Hood L. S. 1970. Review of Finley. — Antiquity, XIV: 155.
Immisch 0.1890-1894. Kerberos. — Roscher W. H. Chr. Ausfuhrliches Lexikon
dergriechischen und romischen Mythologie. Bd. 2, Sp. 1119-1135.
Izushi J. 1930. Temba ко (The horse of the Sun in Chinese tradition and Western
horses of the Han period). — Toyo gakuho (Tokio), 18.
Jacobsohn H. 1922. Arier und Ugrofinnen. Gbttingen, Vandenhoeck und
Ruprecht.
Jensen H. 1936. Indogermanisch und Chinesisch. — Germanen und Indo-
germanen. Festschrift fur H. Hirt. Bd. 2. Heidelberg, Carl Winter:
139-143.
Jirku A. 1956. Die Ausgrabungen in Palastina und Syrien. Halle (Saale), VEB
Niemeyer.
Joki A. J. 1973. Uralier und Indogermannen. Die altesten BerOhrungen
zwischen den uralischen und indogermanischen Sprachen. Helsinki
(Suomalais Ugrilaisen Seuran Toimituksia, 151).
Joshi J. P. 1976. Excavations at Bhagvanpura. — Gupta S. P. (ed.). Mahab-
harata. Myth and Reality, Delhi, Agam Prakashan: 239-240.
Joshi J. P. 1978a. Interlocking of Late Harappan culture and Painted Grey
ware in the light of recent excavations. — Man and environment
2: 98-101.
Joshi J. P. & Madhubala. 1978b. Life during the period of the overlap of Late
Harappa and PGW culture. — Journal of the Indian Society of Ori¬
ental art 9: 20-29.
Kaebler W. A. 1976. Tapas' bird and spiritual reburth in the Veda. — History of
religions (Chicago), 15 (4): 343-386.
KaibelG. 1876. Ein WOrfelorakel. — Hermes, X: 192-202.
Kaibel G. 1888. Inschriften aus Pisidien. — Hermes, XXIII: 532-535.

478
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Kalicz N. 1963. Die badener (Peceler) Kultur und Anatolien. Budapest Aka-
demiai Kiado.
Kalicz-Schreiber R. 1977.1977. Transdanubien und die slavonische Vinkovci-
Gruppe. — Istrazivanja, kn. 5, Novi Sad, 1976 (Filoz. fak., Inst, za
istoriju): 73-75.
Kalima J. 1936. Uber die indoiranischen und baltischen Lehnworter der
ostseefinnischen Sprachen. — Arntz H. (Hrsg.). Germanen und
Indogermanen. Festschrift fur Herman Hirt. Bd. II. Heidelberg, Carl
Winter: 199-214.
Kammenhuber A. 1958. Totenvorschriften und 'Hunde-Magie'jn Videvdat. —
Zeitschrift der Deutschen Morgenladnischen Gesellschaft, 108:
299-307.
Kammenhuber A. 1968. Die Arier in Vordern Orient. Heidelberg, C. Winter.
Kane P. V. 1941. History of Dharmasastra (Ancient and Medieval religious and
civil law in India). Vol. 1 (from vols 1-5. Poona, Bandarkar Oriental
Research Institute, 1930-1962; 2d ed. 1968-1975).
Karageorghis V. 1968. Zypern (Archaeologia Mundi). MOnchen— Genf— Paris,
Nagel, 277 стр.
Kenyon K. 1957. Digging up Jericho. London, Benn — New York, Praeger.
Kenyon K. 1960. Excavations at Jericho. Vol. I. London, Harrison; Jerusalem,
British School of Archaeology in Jerusalem.
Kewitsch G. 1904. Zweifelan der astronomischen und geometrischen Grundla-
gen des 60-Systeme. — Zeitschrift far Assyriologie. Bd. XVII: 73-97.
Kilian L. 1955. HaffkOstenkultur und Ursprung der Balten. Bonn,
Klein L. S. 1979. The Social Anthropology of a Neolithic Graveyard in the
Netherlands. Comment. — Current Anthropology, 20 (1): 53-55.
I
Klejn L. S. (in print). Tocharians: the problem of their archaeological iden¬
tification. — Tocharian conference (Moscow — St. Petersburg,
September 2009) = Studia Orientalia et classica, RSUH publishing
house.

Библиография
479
Klejn L. S. 1963. A brief validation of the migration hypothesis with respect to
the Catacomb culture. Soviet Anthropology and Archaeology (New
york) I (4): 27-36.
Klejn L. S. 1964 Obecnosc elementow poludniowo-wschodnich w
poznoneolitycznych kulturach Mai- opolski. Archeologia Polskii,
IX (3-2): 371-399.
Klejn L. S. 1967. Reiche Katakombengraber. — Ethnographisch-Archaologische
Zeitschrift, 8: 217-222.
Klejn L. S. 1969a. Zum Problem der Aussonderung und Gliederung des Streitaxt-
kulturkreises. — Behrens H. und Schlette F. (Hrsg.). Die neolithisch-
en Becherkulturen in Gebiet der DDR und ihre europaischen Bezie-
hungen. Berlin, Deutscher Verlag der Wissenschaften, S. 143-148.
Klejn L. S. 1969b. Die Donez-Katakombenkeramik, eine Schnurkeramik der
Becherkultur. — Behrens H. und Schlette F. (Hrsg.). Die neolithisch-
en Becherkulturen in Gebiet der DDR und ihre europaischen Bezie-
hungen. Berlin, Deutshger Verlag der Wissenschaften, S. 192-200.
Klejn L. S. 1974a: Kossinna im Abstand von vierzig Jahren. — Jahresschrift
for mitteldeutsche Vorgeschichte, 58. Berlin: 7-55.
Klejn L. S. 1974b. Regressive Purifizierung und exemplarische Betrachtung.
Polemische Bemerkungen zur Integration der Archaologie mit der
schriftlichen Geschichte und der Sprachwissenschaft bei der eth-
nischen Deutung des Fundgutes. — Ethnographisch-Archaologische
Zeitschrift (Berlin), Jg. 15, H. 2,S. 223-254.
Klejn L. S. 1979. The social anthropology of a Neolithic graveyard in the Neth¬
erlands — a comment. — Current Anthropology 20 (1): 53-57.
Klejn L. S. 1980. Archaeology of the 80ties through the"objectives of the
70ties. — Norwegian Archaeological Review (Bergen), vol. 13, no.
1: 9-13.
Klejn L. S. 1981. Ethnogenese als Kulturgeschichie, archaologisch betrachtet.
Neue Grundlagen. — Coblenz-Festschrift (Beitrage zur Ur-und
Fruhgeschichte. Beihejt 16 der Arbeits-und Forschungsherichte der
Sachsischen Bodendenkmalpflege). Dresden, Teil 1:13-25.

480
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Klejn L. S. 1984 The coming of Aryans: who and whence? — Bulletin of the
Deccan College Research Institute (Pune), vol. 43, p. 57-72.
Klejn L. S. 1999. The early evolution of dice between the Danube and the
Indus: Contributions to the early history of mathematics. — Acta
Archaeologica (Kebenhavn), 70,1999:113-135.
Klejn L. S. 1967. Zagadka grobow katakumbowych rozwigzana? — Z otchlani
wiekow, XXXIII, 3-4: 212-222.
Kluckhohn C. 1940. The conceptual structure in Middle American studies. In:
A. M. Tozzer (ed.). The Maya and their neighbors. New York — Lon¬
don, D. Appleton-Century: 41-51.
Koivulehto J. 1987. Zu den fruhen Kontakten zwischen Indogermanisch und
Finnisch-Ugrisch. — Parallelismus und Etymologie. Studien zu Ehren
von Wolfgang Steinitz... 1985 (=. LingwistischeStudien, Berlin, A,
161 (II): 195-218.
Korenchy E. 1972. Iranische Lehnwdrterin den Obugrischen Sprachen. Buda¬
pest Akademiai Kiado.
Kossinna G. 1902. Die Indogermanische Frage, archdologisch beantwortet. —
Zeitschrift fur Ethnologie, 34: 161-222.
Kossinna G. 1905. Die verzierten Eisenlanzenspitzen als Kennzeichen der
Ostgermanen. — Zeitschrift fur Ethnologie, 37:371-407,596-599.
Kossinna G. 1911. Die Herkunft der Germanen. Zur Methode der Sied-lung-
sarchaologie. Leipzig, Kabitzsch.
Kossinna G. 1912. Die deutsche Vorgeschichte, eine hervorragend nationale
Wissenschaft. Leipzig, Kabitzsch (8. Aufl. — Berlin, 1941)
Krahe H. 1939. Die Vorgeschichte des Griechenlands nach dem Zuegnis der
Spr'ache. — Die Antike, XV: 175-194.
Krause W. 1951. Zur Frage nach den nichtindogermanischen Substrat des
Tocharischen. — Zeitschrift fur vergleichende Sprachforschung
auf dem Gebiete der indogermanischen Sprachen (Gottingen) 69,
3-4:185-203.

Библиография
481
Krause W. 2013. Schriften zur Runologie und Indogermanistik. Berlin, De
Gruyter.
Kretschmer P. 1896. Einleitung in die Geschichte der griechischen Sprache.
Gdttingen, Vandenhoeck und Ruprecht.
Kuhn A. 1852. Gandharven und Kentauren. — Zeitschrift fur vergleichende
Sprachforschung, 1 (1851): 513-542.
Kuzmina E. E. 2007. The origins of the Indo-Iranians. Leiden and Boston, Brill.
Luders H. 1907. Das Wurfelspiel im alten Indien. — Abhandlungen des Kgl.
Gesellschaft der Wissenschaften zu Gottingen, phill.-hist. Kl., N. F.,
Berlin, Bd. LX, Nr. 2:1-75.
Lai В. B. 1981. The Indo-Aryan hypothesis vis-a-vis Indian archaeology. —
Этнические проблемы истории Средней Азии в ранний период
(второе тысячелетие до н. э.). Москва, Наука: 80-294.
Lai В. В. 1955. Excavations at Hastinapura and other explorations in the Upper
Ganga and Sutlej basins, 19501952. — Ancient India, 10-11:5-152.
Lamberg-Karlovsky С. C. 2002. Archaeology and language: The Indo-Irani¬
ans. — Current Anthropology, 43 (1): 63-75,83-85.
Lane G. S. 1970. Tocharian: Indo-European and non-Indo-European rela¬
tionship. — Cardona G., Hoenigswald H. M. and Senn A. (ed.).
Indo-European and Indo-Europeans. Philadelphia, Pennsylvamia
University Press: 73-88.
Laszlo Gy. 1961. Ostortenetunk legkorabbi szakaazui. Budapest, Akad. Kiado.
Lewicki T. 1955. 0brz§dy pogrzebowe pogariskich Slowian w opisach
podroznikow i pisarzy arabskich. — Archeologia, 5:122-154.
Li Chi 1957. The beginning of the Chinese civilization. Seattle, Washington, s. n.
Littleton C. S.. 1973. Poseidon as a reflex of the Indo-European «Source of
Waters» God. —Journal of Indo-European Studies, 1 (4): 423-440.
Loewe R. 1936. Die Vierzahlweise der Indogermanen. — Indogermanische
Forschungen. Zeitschrift for Indogermanistik und allgemeine Sprach-
wissenschaft, 54 (3): 190-205.

482
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Lubotsky А. 2001. The Indo-Iranian substratum. — Carpelan Chr., Parpola A.,
and Koskikallio P. (eds.). Early contacts between Uralic and Indo-
European: Linguistic and Archaeological considerations. Helsinki,
Suomalais-Ugrilainen Seura.
Mackay E. 1938. Further excavations at Mohenjo-Daro. New Delhi, Government
of India Press.
Maenchen-Helfen 0.1939. The Ting-ling. — Harvard Journal of Asia Studies,
vol. 4, no. 1: 77-86.
Mahler E. 1936. Die russische Totenklage. Leipzig, Harrassowitz.
Maier F. G. 1964. Cypern. Insel am Kreuzweg der Geschishte, Stuttgart, Kohl-
hammer.
Maier R. A. 1961a. Neolithische Tierknochen-Idole und Tierknochen-Anhdnger
Europas. — Bericht der Romisch-Germanischen Kommission, Jg.
42:171-306
Maier R. A. 1961b. Zu keltischen WOrfelfunden aus dem Oppidum von Manch-
ing. — Germania, Jg. 39, Nr. 3/4: 354-360.
Majumdar N.-G. 1924. Notes of Vajra. — Journal of the Department of Letters,
University of Calcutta. Vol. 11:173-200.
MakkayJ. 1962. Die balkanischen sog. Kopflosen Idole. IhrUrsprung undihre
Erkldrung. (1 Acta Archaeologica Hungarica, t. XIV, f. 1-2:1-24.
Makkay J. 1983. Metal forks as symbols of power and religion. — Acta Archaeol.
Acad. Sci. Hung., 35 (3-4): 313-344.
Mallory J. P. 1989. In search of the Indo-Europeans. London, Thames and
Hudson.
Maimer M. P. 1962. Jungneolithische Studien (Acta Archaeol. Lund. Ser. in 8°,
No. 2). Bonn und Lund.
Maringer J. 1945. Menschenopfer im Bestattungsbrauch Alteuropas. Eine
Untersuchung uber die Doppelbestattungen im vor- und fruhge-
schichtichen Europa, insbesondere Mitteleuropa. — Anthropos,
37-40(1-3:1942-45): 1-112.
Mayrhofer M. 1966. Die Indo-Arier im alten Vorderasien. Wiesbaden, Harras¬
sowitz.

Библиография
483
Mayrhofer М. 1974. Die Arier im Vorderen Orient — ein Mythus? Wien, Verl. d.
Osterreich. Akad. der Wissensch.
Mei Jianjun. 2003a. Cultural interaction between China and Central Asia
during the Bronze Age. — Proceedings of the British Academy
121: 1-39.
Mei Jianjun. 2003b. Qijia and Seima-Turbino. The question of early contacts
between Northern China and the Eurasian steppe. — Bulletin of the
Museum of the Far Eastern antiquities, 75: 31-54.
Mellaart J. 1966. The Chalcolithic and Early Bronze Age in the Near East and
Anatolia, Beirut Khayats.
Mellaart J. 1967. Qatal-HOyuk. A neolithic town in Anatolia. London, Edinbugh
University Press.
Meyer E. H. 1883. Indogermanische Mythen. I. Gandharven — Kentauren.
Berlin, Dummler.
Migrations 1958. = Migrations in New World culture history (Univ. of Arizona.
Tucson Soc. Sci. Bull. 27.).
Milojbic V. 1949. Chronologie derjungeren Steinzeit Mittel- und Sudosteuro-
pas. Berlin, Mann.
Moberg C.-A. 1969. Introduktion till arkeologi. Stockholm, Natur och Kultur.
Modi J. J. 1891/1982. The Funeral Ceremonies of the Parsees. Bombay [reprint.:
Journal of the Anthropological Society of Bombay, 2 (7)].
Morgenstjerne G. 1974. Early Iranic influence upon Indo-Aryan. — Com¬
memoration Cyrus. Vol. 1. Teheran, Bibliotheque Pahlavi; Leiden,
E.J. Brill: 271-279.
Morgenstjerne G. 1975. Ancient contacts between North-East Iranian and
Indo-Aryan? — Bader F. (red.). Melanges linguistiques offerts a
E. Benveniste. Louvain, Peeters: 431-434.
Mullenhoff K. 1866. Uber die Herkunft vmd Sprache der pontischen Skythen
und Sarmaten. — Monatsberichte der K. Preussischen Akademie der
Wissenschaften: 549-576.
Muller-Karpe H. 1969. Handbuch der Vorgeschichte. Bd. II. Munchen, Beck.

484
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Mylonas G. Т. 1962. The Luvian invasions of Greece. — Hesperia, 31, no. 3:
284-309.
Myres J. L. 1950. Minoan dress. — Man, 50:1-6.
Negahban, E. 1964 A preliminary report on Marlik excavation. Teheran, Iranian
Archaeol. Serv.
Neugebauer 0.1941. On a special use of the sign «Zero» in cuneiform astro¬
nomical texts. — Journal of the American Oriental Society, vol.
61:213-215.
Neustupny E. 1959. Zur Entstehung der Kultur mit kannelierter Keramik. —
Slovenska Archeologia: 260-284.
Nilsson M. P. 1955. Geschichte der griechischen Religion. S. 1., s. n.
Nyberg H. 1938. Die Religionen des alten Iran. Leipzig, Hinrichs Verl. (neue
Ausg.: Osnabruck, Zeller).
O'Calaghan R. T. 1951. New light on the Maryannu as «chariot-warrior». —
Jahrbuch for Kleinasiat. Forschung, I (1): 309-324.
Oldenberg H. 1894. Die Religion des Veda. Stuttgart, J. G. Gotta.
Palmer L. R. 1961. Mycenaeans and Minoans. London, Faber and Faber.
Palmer L. R. 1983. Studies in Mycenaean religion. 1. — Handel P., Meid W.
(Hrsg.). Festscrift fur Robert Muth. Innsbruck, AMCE: 283-187,
295-296.
Parkington J. E. 1972. Stone implements as information. — The Interpreta¬
tion of archaeological evidence (The South African Archaeol. soc.
Goodwin Ser. no. 1). Cape Town, South African Archaeological
Society: 10-20.
Paulsen P. 1956. Axt und Kreuzin Nord- und Osteuropa. 2. Aufl. Bonn, Habelt.
Pedersen H. 1950. Eine tocharische Frage. — Jahrbuch fur kleinasiatische
Forschung, 1:103-104.
Piggott S. 1974. Chariots in the Caucasus and in China. — Antiquity, vol.
XLVIII, no. 189:16-24.

Библиография
485
Piggott St. 1940. Trepanned scull of the Beaker Period from Dorset and the
practice of trepanning in prehistoric Europe, — Proceedings of the
Prehistoric Society, 6:112-132.
Picard Ch. 1929. Les antecendents des «astragalizontes» Polycleteens. —
Revue des Ё^е$ Grecques, t. XLII, p. 195-196.
Platon N. 1968. Kreta (Archaeologia Mundi). Munchen — Genf—Paris, Nagel,
247 p.
Pokorny J. 1923. Die Stellung des Tocharischen im Kreise derindogermanischen
Sprachen. — Berichte des Forschungsinstituts for Ost und Orient
in Wien, III: 24-57.
Pradel Fr. 1904. Kopflose Menschen und Tiere in Mythe und Sage. — Mitteilun-
gen derSchlesischen Gesellschaft fur Volkskunde, 6 (12): 37-41.
Preisendanz K. 1926. Akephalos, der kopflose Gott. Leipzig, Hinrichs.
Proto-Indica, VII.
Pulleyblank E. G. 1966. Chinese and Indo-Europeans. — Journal of Royal
Anthropological Society pt. 1-2: 9-39.
Raglan F. R. Somerset Baron. 1945. Death and rebirth: A study in comparative
religion. London, Watts & Co.
Rahtz P. 1975. How likely is likely. — Antiquity 49, no. 193: 59-61.
Rau W. 1972. Topferei und Tongeschirrim vedischen Indien. Wiesbaden, Franz
Steiner.
Rau W. 1974a. Vedic texts on the manufacture of pottery. — Journal of Oriental
Institute, 23:137-142.
Rau W. 1974b. Metalle und Metallgerate in Vedischen Indien (Abhandlungen
der Akademie der Wissenschaften und Literatur. Geistes- u. Sozial-
wiss. Kl. Jg. 1973, № 8). Mainz—Wiesbaden, Abt.: vajra (S. 37-46).
Ravila P. 1949. Suomen suka ja suomen kausa. — Suomen historian Aasikiija.
Helsinki, Porvoo.
RE = Pauly — Wissowa — Kroll Real-Encyklopoedie... Bd. I, s. v. Astragalo-
manteia.

486
Этногенез. Тон 2. Арии и varia
RedOi К. 1968. Zu den indogermanisch-uralischen Sprachkontakten. Wien, Verl.
d. Osterreich. Akad. d. Wissensch.
Rehak P. 1996. Aegean breechclothes, kilts and the Keftiu paintings. — Ameri¬
can Journal of Archaeology, 100 (1): 35-51.
Renfrew C. 1987. Archaeology and language: The puzzle of Indo-European
origins. London, Jonathan Cape.
Riemschneider M. 1953. Augengott und heilige Hochzeit. Leipzig, Koeler und
Amelang.
Roy T. N. 1983. The Ganges civilization: a critical archaeological study of the
painted grey ware and northern black polished ware periods of the
Ganga Plains of India. — New Delhi, s. ed.
Ruben W. 1975. Die homerischen und die altindischen Epen. Berlin, Akademie-
Verlag.
SBE = Sacred Books of the East Oxford University Press.
Schachermeyr F. 1964. Die minoische Kultur des alten Kreta. Stuttgart, Kohl-
hammer.
Schaeffer C. F. A. 1948. Stratigraphie comparee et chronologie. London, Oxford
University Press — Cumberledge.
Schlerath B. 1954. Der Hund bei den Indogermanen. — Paideuma, VI: 25-40.
Schmidt R. 1902. BeitrSge zurindischen Erotik. Das Liebesleben des Sanskrit-
volkes nach den Quellen. Laipzig, Lotusverlag.
Schmidt R. 1904. Liebe und Ehe im alten und modernen Indien. Berlin, Barsdorf.
Scholz H. 1937. Der Hund un der griechisch-rOmischen Magie und Religion.
Berlin, Triltsch und Huther.
Schrader 0.1904. Totenhochzeit. Jena, Hermann Costenoble.
Schramm G. 1973. Nordpontische StrOme. Namenphilologische Zugange
zur Fruhzeit des europaischen Osten. Gottingen, Vandenhoeck
und Ruprecht (русск. перев.: Шрам Г. 1997. Реки Северного
Причерноморья. Москва, Eastern Communications).

Библиография
487
SchrickelW. 1957. Westeuropaische Elementeim Neolithikum undin derfriihen
Bronzezeit Mitteldeutschlands. Teil 1. Leipzig, Bibliograph. Inst.
SchrickelW. 1966. Westeuropaische Elemente im neolithischen Grabbau Mit¬
teldeutschlands und ihre Inventare. Bonn, Habelt.
Sebesty6n I. N. 1935. Az urali nyelvek r6gi halvenei. — Nyelvtudomanyi
Kozlem6nyek (Budapest), 49: 31-45.
Semper M. 1936. Rassengeschichte der Indogermanen Irans. — Germanen
und Indogermajien. Festschrift fur Hermann Hirt. Bd. 2. Heidelberg,
341-356.
Setala E. N. 1916. Suomensukuisten kansojen esihistoria. — Maailmanhistoria
(Helsinki), 11.
Setala E. N. 1926 Sumensukuisten kansojen esihistoria. — Suomen suku, 1:
120-189.
Shastri D. R. 1963. Origin and Development of the Rituals of Ancestor-Worship
of India. Calcutta — Allagabad — Patna, Brokland Private.
Shellgrove D. L. 1957. Buddhist Himalaya. Oxford, Cassirer, New York; Philo¬
sophical Library.
Silvi Antonini Ch. 1973. More about Swat and Central Asia. — East and West
23 (2-3): 235-244.
Silvi Antonini Ch.,StaculG. 1972. The protohistoric graveyards of Swat (Paki¬
stan). Vols. I-II. Rome, IsMEO.
Snellgrove D. 1957. Buddhist Himalaya. Oxford, Cassirer; New York, Philosophi¬
cal Library.
StaculG. 1969. Excavation nearGhallgai (1968) and chronological sequence
of protohistorical cultures in the Swat valley. — East and West 19
(1-2): 44-91.
Stacul G. 1971. Cremation graves in North-West Pakistan and their Eurasian
connections: Remains and hypotheses. — East and West. Vol. 21
(1/2): 9-19.
Stacul G. 1973a. A decorated vase from Godgara (Swat, Pakistan). — East and
West 23 (2-3): 245-248.

488
Этногенез. Том 2. Арии и varia
StaculG. 1973b. Inhumation and cremation in North-West Pakistan at the end
of the Second millenium В. C. — South Asian Archaeology (Park
Ridge): 197-201.
Stacul G. 1974. New archaeological evidence on North-West Indo-Pakistan
(3d — 1st mill. В. C.). — East and West, 24 (3/4): 239-243.
Stephens L., Justeson J. S. 1978. «Minoan» phonology: the approach from
universal of language and universal of writing systems. — Trans¬
actions of the American Philological Association, 108: 271-284.
Surieu R. 1967. Sarv 6'Naz. Erotische Darstellungen in der persischen Kunst.
Munchen — Genf— Paris, Nagel.
Tallgren A. M. 1926. La Pontide prescythique a pres ^introduction des metaux
(Eurasia Septentrionalis Antiqua, Helsinki, 2).
Taylor W. W. 1948. A study of archaeology. Menasha, Wiss., American Anthro¬
pological Association.
Thapar В. K. 1981. The archaeological remains of the Aryans in North-
Western India. — Этнические проблемы истории Средней Азии
в ранний период (второе тысячелетие до н. э.). Москва, Наука:
295-301.
The Kama Sutra 1963 = The Kama Sutra of Vatsyayana. Transl. by R. Burton and
F. G. Arbuthot. London, George Allen and Unwin.
Thureau-Dangin F. 1932. Esquisse d'une histoire du systeme sexeg6simal.
Paris, Geuthner.
Treimer K. 1954. Die Ethnogenese derSlaven. Wien, Gerold.
Tripathi Vibha 1976. The Painted Grey Ware: an Iron Age culture of Northern
India. Delhi, Concept publ.
Uhsadel-Gulke Chr. 1972. Knochen und Kessel. Meisenheim am Gian, Hain.
Ullrich H., Weickelmann F. 1965. Prdhistorische Trepanation und ihre Abgren-
zung gegen andere Schadeldachdefekte. — Anthropologischer
Anzeiger, 29 (1-4): 261-272.
Vilkuna K. 1948-1949. Nar kommo OstersjObinnarna till Baltikum? — Folk-liv,
12-13.

Библиография
489
Wahle Е. 1941. Zurethnischen Deutung friihgeschichtlicher Kulturprovinzen. —
Sitzungsberichte der Heidelberger Akademie der Wissenschaften,
phil.-hist. Kl. Jg. 1940-41,2. Abhandl.
Wahle E. 1951. Geschichte der prahistorischen Forschung. — Anthropos 46,
49-112, Freiburg.
Warren P. B. 1973. Crete, 3000-1400 В. C.: immigration and the archaeologi¬
cal evidence. — Crossland R. A. and Brichall A. (eds.). Bronze Age
migrations in the Aegean. London, Duckworth: 41-50.
Wasmansdorf E. 1885. Die Trauer urn die Todten bei den verschiedenen VOlker.
Hamburg, Richter.
Wasson R. G. 1968. Soma — divine mushroom of immortality. The Hague,
Mouton; New York, Harcourt, Brace & World.
Willman-Grabowska H. 1934. Pies w Avescie i Vedach (Le chien dans I'Avesta
et dans les V6das). — Rocznik Orienralistyczny, 8 (1931-1932).
Lwow: 30-67.
Wdlfel D. J. 1027. Die kulturelle Stellung der Trepanation. — Mitteilun-
gen der Anthropologischen Gesellschaft zu Wien, LVII (III—IV):
104-107.
Wuttke A. 1900. Der deutsche Volksaberglaube. Berlin, Wiegandt und Grieben
(neue Ausg.: Leipzig, Superbia-Verl.).
Xirotiris N. 1.1986. Die EthnogenesederGriechenausderSichtderAnthropolo-
gie. — Bernhard W. und Kandler-Palsson A. (Hrsg.). Ethnogenese
europdischer Volker. Stuttgart — New York, Gustav Fischer Verl.:
39-53.
Zvelebil M. 1995. Indo-European origins and the agricultural transition in
Europe. — Kuna M. and Venclova N. (eds.). Whither archaeology?
Papers in honour of Evzen Neustupny. Praha, Institute of Archaeol¬
ogy: 173-203.
Абаев В. И. 1949. Осетинский язык и фольклор. Т. I. М. —Л., изд. Академии
наук СССР.
Абаев В. И. 1958-1973. Историко-этимологический словарь осетинского
языка. М.—Л., тт. 1-2.

490
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Абаев В. И. 1965. Скифо-европейские изоглоссы на стыке Вотсока и За¬
пада. М., Наука.
Абаев В. И. 1972. К вопросу о прародине и древнейших миграциях индо¬
иранских народов. — Древний Восток и античный мир. Москва,
изд. Московского университета: 26-37.
Абаев В. И. 1981. Доистория индоиранцев в свете арио-уральских язы¬
ковых контактов. — Этнические проблемы истории Средней
Азии в ранний период (второе тысячелетие до н. э.). Москва,
Наука: 84-89.
Акишев К. А. 1959. Саки Семиречья (по материалам Илийской экспедиции
1954,1957 гг.). — Труды Института Истории, Археологии и Этно¬
графии АН Каз ССР, т. 7: 204-214.
Акулов А. Г. 1996. Система гадания «И Цзинь» и ее возможные параллели
в степных культурах. — Археолопя (КиТв), 1:118-127.
Алексеев А. Ю. 1980.0 скифском Аресе. — Археологический сборник Гос.
Эрмитажа (АСГЭ), 21: 40-42.
Алексеева И. Л. 1985. Племена энеолита и ранней бронзы междуречья
Днепра и Дуная. Автореф. канд. дисс. Ленинград, ЛОИА.
Алексеева И. Л. 1992. Курганы эпохи палеометалла в Северо-Западном
Причерноморье. Киев, Наукова Думка.
Алексеева Т. И. 1973. Этногенез восточных славян по данным антропологии.
М„ изд. Московского университета.
Амброз А. К. 1969. Рец. [на книгу Гахмана, Коссака и Куна 1962 г.]: «Volker
zwischen Germanen und Kelten». — Советская Археология, 4,
стр. 266-272.
Андреева М. В. 1977. К вопросу о южных связях майкопской культуры. —
Советская Археология, 1: 39-56.
Андреева М. В. 1979. Об изображениях на серебряных майкопских сосу¬
дах. — Советская Ареология, 1: 22-34.
Антонова Е. В. 1990. Обряды и верования первых земледельцев Востока.
Москва, Наука.

Библиография
491
Арешян Г. Е. 1980. Норабац — новый памятник эпохи бронзы к югу от Ере¬
вана. — Археологические открытия, 1979. Москва, Наука: 423.
Аристэ П. 1956. Формирование прибалтийско-финских языков и древ¬
нейший период их развития. — Вопросы этнической истории
эстонского народа. Под ред. X. А. Мора. Таллин, Эстгосиздат: 5-27.
Арсеньев А. С. 1969. Историзм и логика в марксистской теории. — Исто¬
рическая наука и некоторые вопросы современности. Москва,
Наука: 326-393.
Артамонов М. И. 1934. Совместные погребения в курганах со скорченными
и окрашенными костяками. — Проблемы истории докапитали¬
стических обществ, 7-8:108-125.
Артамонов М. И. 1950. К вопросу о происхождении скифов. — Вестник
Древней Истории, 2: 37-47.
Артамонов М. И. 1961. Антропоморфные божества в религии скифов. —
Археологический Сборник Гос. Эрмитажа, 2: 57-87.
Артамонов М. И. 1970. Загадки сюфськоТ археолот — УкраТьский
кторичний журнал, 1: 23-30.
Артамонов М. И. 1971а. Переселение киммерийцев и скифов в Азию и их
возвращение в Северное Причерноморье около 585 г. до н. э. —
Тезисы дохл. секц. и пленарн. засед. Всесоюзн. научн. сессии.
Тбилиси: 32-34.
Артамонов М. И. 19716. Роль климатических изменений VIII—VII вв. в пере¬
селении киммерийцев и скифов в Азию и возвращении их в степи
Восточной Европы в начале VI в. до н. э. — Этнография народов
СССР. Л., Географическое общество СССР: 45-60.
Артамонов М. И. 1974. Киммерийцы и скифы. Л., изд. Ленинградского
университета.
Археология Украинской ССР. 1971-75. Тт. 1-3. Киев, Наукова Думка.
Аскаров А. 1962. Низовья Зеравшана в эпоху бронзы. Автореферат канд.
дисс. Ленинград, Ленинградсконе отделение Института архео¬
логии АН ССР.
Аскаров А. 1973. Сапалли-тепа. Ташкент, Фан.

492
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Аскаров А. 1977. Древнеземледельческая культура эпохи бронзы Юга Уз¬
бекистана. Ташкент, Фан.
Атхарваведа 1977 = Атхарваведа: Избранное. Москва, Наука, 1977.
Баженов Л. Б. 1968. Современная научная гипотеза. — Материалистическая
диалектика и методы естественных наук. Москва, Наука: 294-321.
Балонов Ф. Р. 1983а. Архитектура курганов. — Ленинградская правда,
11.	VIII.
Балонов Ф. Р. 19836. Пегас в кургане. —Ленинградская правда, 18.III.
Барроу Т. 1976. Санскрит. Пер. с англ. М., Прогресс.
Бартольд В. В. 1904. Рец. На: Е. Chavannes. Documents sur les Tou-kiue
(Turcs) occidentaux. — Записки Воет. Отд. Русск. Археол. Обще¬
ства,^ IV. СПб: 162-185 (перепеч. в: Бартольд В.В. Соч. М., 1968,
t. V, с. 350-351).
БекдеФукьерЛ. [Becq de Fouquieres L.]. 1877. Игры древних. Пер. с франц.
Киев, изд. А. Иванова.
Бенвенист Э. 1959. Тохарский и индоевропейский. — Тохарские 1959:
90-108.
Березанская С. С. 1977. Северная Украина в эпоху бронзы. Автореф. докт.
дис. Киев, Институт археологии АН УССР.
Березанская С. С. 1982. Северная Украина в эпоху бронзы. Киев, Наукова
Думка.
Бессонова С. С. 1977. Образ собако-птаха в мистецтв1 Жвничного
Причорномор'я скифсько! пори. — Археолопя (Ки1в), 23:10-24.
Бессонова С. С. 1983. Религиозные представления скифов. Киев, Наукова
Думка.
Бестужев Г. Н., Резепкин А. Д. 1982. Новые находки у станицы Новосво-
бодйой — КСИА, 176: 75-78.
Билецки А. 0. 1953. Проблема мови скифов. — Наукови затеки Академп
наук УССР, Мовознавство, XI (КиТв): 71-86.
Блаватская Т. Д. 1976. Греческое общество второго тысячелетия до новой
эры и его культура. Москва, Наука.

Библиография	493
Болтрин Ю. В. 1978. Святилище Арея в урочище Носаки. — Археологические
исследования на Украине в 1976—1977 гг. Ужгород, б. и.: 61-62.
Бонгард-Левин Г. М. и Грантовский Э. А. 1974. От Скифии до Индии. Древние
арии: мифы и история. Москва, Мысль (2-е изд. 1983).
Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф. 1985. Индия в древности. Москва, Наука.
Бочкарев В. С. и др. 1991. Раскопки курганов у станицы Брюховецкой
Краснодарского края в 1978 г. —Древние культуры Прикубанья.
Ленинград, Наука: 3-58.
Бранденбург Н. Е. 1890. Об окраске скелетов в древних курганных мо¬
гилах. — Труды Русского Антропологического Общества [при
Санкт-Петербургском университете]. М., б. и.: 39-44.
Братченко С. Н. 1976. Нижнее Подонье в эпоху средней бронзы. Киев, На-
укова Думка.
Братченко С. Н. 2001. Донецька катакомбна культура раннього етапу. I—II.
Луганськ, Шлях.
Брашинский И. Б. 1979. В поисках скифских сокровищ. Л., Наука.
Бурлак С. А. 2000. Историческая фонетика тохарских языков. Москва,
Институт Востоковедения РАН.
Вайман А. А. 1961. Шумеро-вавилонская математика. Ill—I тысячелетия до
н. э. Москва — Ленинград, Изд. Восточной литературы.
Ван дер Варден Б. Л. 1958. Пробуждающаяся наука. Москва, Наука.
Васильев Л. С. 1974. Происхождение древнекитайской цивилизации. —
Вопросы истории 12: 86-102.
Васильев Л. С. 1976. Проблемы генезиса китайской цивилизации. Форми¬
рование основ материальной культуры и этноса. Москва, Наука.
Васильев Л. С. 1977. Проблемы генезиса человека и его культуры в доянша-
оском Китае. — Ранняя этническая история народов Восточной
Азии. Москва, Наука: 137-165.
Васильков Я. В. 1974. Происхождение сюжета Кайратапарвы (Махабхара-
та, 3.39-45). — Проблемы истории языков и культуры народов
Индии. М., Наука: 139-158.

494
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Белецкая Н. Н. 1968. О некоторых ритуальных явлениях языческой по¬
гребальной обрядности (К анализу сообщения Ибн-Фадлана о
похоронах «руса»). — История, культура, фольклор и этнография
славянских народов. Москва, Наука: 192-212.
Белецкая Н. Н. 1978. Языческая символика славянских архаических риту¬
алов. Москва, Наука.
Веселовский И. Н. 1955. Вавилонская математика. — Труды Института
истории естествознания и техники, т. 5. Москва, изд. АН СССР:
241-288.
Веселовский И. Н. 1958. Некоторые замечания переводчика. — В кн.:
Ван дер Варден. Б. Л. Пробуждающаяся наука. М., Физматгиз:
437-438.
Виноградов В. Б. 1964. О скифских походах через Кавказ (по письменным
источникам). — Труды Чечено-Ингушского НИИ (Грозный), 19:
21-48.
Виноградов Н. В. 2004. Синташтинские и петровские древности Южного
Урала. Проблема соотношения и интерпретации. — Памятники
археологии и древнего искусства Евразии. Москва, Институт
археологии РАН: 261-284.
Вопросы языкового родства: Международный научный журнал, 9 (Вестник
РГГУ 5/106). Материалы международной научной конференции
памяти Николая Яковлевича Мерперта: круглый стол «Проблемы
прародины индоевропейцев, Москва 12 сентября 2012 г. Москва,
ВЯР — ЯСК, 2013.
Выгодский М. Я. 1967. Арифметика и алгебра в древнем мире. Изд. 2.
Москва, Наука.
Выгодский М. Я. 1959. Происхождение нуля в вавилонской математи¬
ке. — Историко-математические исследования, в. 12, Москва,
Гостехиздат: 393-421.
Гамкрелидзе Т. В. и Иванов Вяч. Вс. 1984. Индоевропейский язык и индо¬
европейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ
праязыка и прото культуры. Тбилиси, изд. Тбилисского универ¬
ситета, Тт. 1-2.

Библиография
495
Гангулова М. 1969. Праздники жизненного цикла. — Боги, брахманы, люди.
Четыре тысячи лет индуизма. Москва, Наука: 267-284.
Гаркави А. Я. 1870. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских.
Санкт-Петербург, типография Академии наук.
Гатиев В. 1876. Суеверия и предрассудки у осетин. — Сборник сведений
о кавказских горцах. Т. 9. Тифлис, изд. Кавказского Горского
Управления: 4-11.
Генинг В. Ф. 1977. Могильник Синташта и проблема ранних индоиранских
племен. — Советская Археология, 4: 53-73.
Георгиев В. И. 1958а. Балто-славянский и тохарский языки. — Вопросы
языкознания 6: 3-20.
Георгиев В. И. 19586. Исследования по сравнительно-историческому язы¬
кознанию. Москва, Иностранная литература.
Герасимов М. М. 1955. Восстановление лица по черепу. — Труды Института
этнографии, нов. сер. (М., изд. Академии наук СССР), 28.
Герценберг Л. Г. 1970. Xamici-Fyrd. — Актуальные вопросы иранистики
и сравнительного индоевропейского языкознания. М., Институт
языкознания АН СССР: 37-38.
Гиндин Л. А. 1971. К проблеме генетической принадлежности «пеласгского»
догреческого слоя. — Вопросы Языкознания, 1: 44-53.
Гиндин Л. А. 1972. Некотоые ареальные характеристики хеттского, I. Эти¬
мология, 1970. Москва, Наука: 272-321.
Гиндин Л. А. 1981. Древнейшая ономастика Восточных Балкан (Фрако-хетто-
лувийские и фрако-малоазийские изоглоссы). София, Болгарская
Академия Наук.
Горнунг Б. В. 1963. Из предыстории образования общеславянского языко¬
вого единства. Москва, АН СССР.
Городцов В. А. 1905. Результаты археологических исследований в Изюмском
уезде Харьковской губернии 1901 года. — Труды XII Археологи¬
ческого съезда, т. I. Москва, 174-340.

496
Этногенез. Том 2. Арии и varia
ГошкоТ. Ю., Отрощенко В. В.. 1986. Погребения киммерийцев в катакомбных
и подбойных сооружениях. — Советская Археология, 1:168-183.
Граков Б. Н. 1968. Легенда о скифском царе Арианте. — История, архео¬
логия и этнография Средней Азии. М., Наука: 101-115.
Грантовский Э. А. 1970. Ранняя история иранских племен Передней Азии.
Москва, Наука.
Грантовский Э. А., Раевский Д. С. 1980. К вопросу об «индоарийском»
этноязыковом элементе в Северном Причерноморье в античную
эпоху. — Античная балканистика. Симпозиум. М., Институт сла¬
вяноведения и балканистики АН СССР: 3-16.
Грантовский Э. А., Раевский Д. С. 1984. Об ираноязычном и «индо-арийском»
населении Северного Причерноморья. — Этногенез народов
Балкан и Северного Причерноморья. Лингвистика, история, ар¬
хеология. Москва, Наука: 47-65.
Григорьев С. А. 2012. Миграции и их роль в культурогенезе Евразии. — Куль¬
туры степной Евразии и их взаимодействие с древними цивилиза¬
циями. Материалы международной научной конференции, поев.
110-летию со дня рождения ... Михаила Петровича Грязнова.
Санкт-Петербург, ИИМК РАН — Периферия, кн. 2: 40-49.
Гринцер П. А. 1974. Карна в «Махабхарате» и Ахилл в «Илиаде». — Итсо-
рико-филологические исследования. Сборник статей памяти Н.
И. Конрада. Москва, Наука: 141-150.
Грум-Гржимайло Г. Е. 1899. Почему китайцы рисуют демонов рыжеволосы¬
ми? (К вопросу о народах белокурой расы в Средней Азии). СПб,
типогр. В. С. Балашов.
Грум-Гржимайло Г. Е. 1909. Белокурая раса в Средней Азии. СПб, типогр.
В. Ф. Киршбаума (отт. из Записок Русского Географического
Общества по отделению этнографии, т. XXXIV. Сборник в честь
70-летия Г. Н. Потанина).
Грум-Гржимайло Г. Е. 1926. Западная Монголия и Урянхайский край. Том
И. Ленинград, б. изд.

Библиография
497
Гулямов Я. Г. 1956. Археологические работы к западу от Бухарского оази¬
са. — Труды Института истории АН Узбекской ССР, 8. Ташкент,
изд. Академии наук Узбекской ССР: 149-161.
Гулямов Я. Г., Исламов У., Аскаров А. 1966. Первобытная культура и воз¬
никновение орошаемого земледелия в низовях Зеравшана.
Ташкент, Фан.
Гумилев Л. Н. 1959. Динлинская проблема. — Известия Всесоюзного гео¬
графического общества 1:18-26.
Гумилев Л. Н. 1967. Этнос как явление. — Доклады отделений и комиссий
Географич. Об-ва СССР, 3
Гуриев Т. А. 1980. Проблемы антропонимии нартовского эпоса. — Онома¬
стика Кавказа. Орджоникидзе, изд. Северо-Осетинского универ¬
ситета: 38-44.
Гуриев Т. А. 1981. Эпическое имя как элемент историзма. — Античные
государства и варварский мир. Орджоникидзе, изд. Северо-Осе¬
тинского университета: 75-81.
Гусева Н. Р. 1971. Индия: тысячелетия и современность. М., Наука.
Гусева Н. Р. 1977. Индуизм. История формирования. Культовая практика.
Москва, Наука.
Даниленко В. Н. 1974. Энеолит Украины. Киев, Наукова думка.
Данилов В. 1909. Красный траур в малорусском погребальном обряде. —
Живая Старина, 18, (4), отд. I: 31-35.
Дворниченко В. В. 1968. Погребения с подбоями эпохи поздней бронзы
в Северном Причерноморье. — Сборник докладов на 9-й и 10-й
Всесоюзн. Археол. Студенч. Конф. М.: 5-15. ~
Дебец Г. Ф. 1931. Еще раз о белокурой расе в Центральной Азии. — Со¬
ветская Азия 5-6:195-209.
Дергачев В. А. 1989. Молдавия и соседние территории в эпоху энеолита
и бронзового века. Автореф. докт. дисс. Ленинград, Институт
истории материальной культуры РАН.

498
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Дергачев В. А. 2007. 0 скипетрах, о лошадях, о войне. Этюды в защиту
миграционной концепции М. Гимбутас. Санкт-Петербург, Не-
стор-История.
Дергачев В. А. и Сорокин В. Я. 1986. 0 зооморфном скипетре из Молдавии
и проникновении степных энеолитических племен в Карпато-
Дунайские земли. — Известия Академии Наук Молдавской ССР,
1, сер. обществ, наук: 54-65.
Деруме В. Я., Пирпилашвили П. М. 1975. Развитие народной хирургии
в Грузии и Прибалтике по данным археологических исследований
(Палеопатологические параллели). — Из истории медицины,
10:46-53.
Дечев Д. 1952. Характеристика на тракийския език. София, Българската
Академия на науките.
Домба М. Г. 1966. По материалам древних погребений Северной Осетии.
Орджоникидзе, НИИ при Совете министров Осет. ССР.
Дрезден М. 1977. Мифология древнего Ирана. — Мифологии древнего
мира. Пер. с англ. М., Наука: 337-365.
Дубов И. В. 1970. 0 датировке железных шейных гривен с привесками
в виде «молоточков Тора». — Исторические связи Скандинавии
и России IX-XX вв. Л., Наука: 262-268.
Дьяконов И. М. 1956. История Мидии с древнейших времен до конца IV в.
до н. э. Москва — Ленинград, Наука.
Дьяконов И. М. 1968. Предыстория армянского народа. Ереван, изд. АН
Арм ССР.
Дьяконов И. М. 1982. 0 прародине носителей индоевропейских диалек¬
тов. — Вестник Древней истории, 3: 3-30,4:11-25.
Дьяконов М. ffl. 1961. Очерк истории древнего Ирана. Москва, изд. Вос¬
точной литературы.
Дюмезиль Ж. 1976. Осетинский эпос и мифология. М., Наука.
Егоров В. Г. 1970. Классификация курильниц катакомбной культуры. —
Статистико-комбинаторные методы в археологии. Москва, Наука:
156-164.

Библиография
499
Елизаренкова Т. Я. 1972. Комментарии к Ригведе. — Ригведа, Избранные
гимны, М., Наука.
Елизаренкова Т. Я., Сыркин А. Я. 1965. К анализу индийского свадебного
гимна (Ригведа, Х.85). — Труды по знаковым системам (Тарту),
2: 173-188.
Ельницкий Л. А. 1960. Из истории древнескифских культов. — СА, 4:46-55.
Ермолова Н. М., Резепкин А. Д. 1981. Гробница III тыс. до н. э. в Прикуба-
нье. — Природа, 7: 58-59.
Ефемина В. И. 1989. Обряд соумирания в фольклорной и литературной
традициях. — Русский фольклор, 25: 71-85.
Зализняк А. А. 1963. Контакты между славянами и скифо-сарматскими
племенами. — Краткие сообщения Института славяноведения,
28: 3-22.
Зализняк А. А. 1962. Проблемы славяно-иранских языковых отношений
в древнейший период. — Вопросы славянского языкознания,
6: 28-45.
Захарук Ю. Н. 1975. К вопросу о предмете и процедуре археологическо¬
го исследования. — Предмет и объект археологии и вопросы
методики археологического исследования. Материалы симпоз.
Ленинград, Инст. Археологии АН СССР: 4-6.
Иванов В. В. 1958а. К этимологии балтийского и славянского названий бога
грома. — Вопросы славянского языкознания. М., изд. Института
славяноведения и балканистики АН СССР, 3:107-108.
Иванов В. В. 19586. Тохарские параллели к славянским уменьшительным
формам. — Славянская филология И. Москва, Академия наук
ССР: 58-63.
Иванов В. В. 1959. Тохарские языки и их значение для сравнительно-исто¬
рического исследования индоевропейских языков. — Тохарские
1959: 5-32.
Иванов В. В. 1967. Языковые данные о происхождении кушанской династии
и тохарская проблема. — Народы Азии и Африки 3:106-118.

500
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Иванов В. В. 1979.0 последовательности животных в обрядовых фольклор¬
ных текстах. — Проблемы славянской этнографии. Л., Наука:
150-154.
Иванов В. В., Топоров В. Н. 1976. Мифологические географические назва¬
ния как источник для реконструкции этногенеза и древнейшей
истории славян. — Вопросы этногенеза и этнической истории
славян и восточных романцев. М., Наука: 114-116.
Иванов Вяч. Вс. 1978. Чет и нечет. М., Советское радио.
Иванов Вяч. Всев. 1974. Опыт истолкования древнейших ритуальных
и мифологических терминов, образуемых от A6WA — «конь». —
Проблемы истории языков и культуры народов Индии. Москва,
Наука: 75-138.
Иванова С. В. 2005. Ранний бронзовый век и трансформация культур. —
Стратум плюс (2003-2004, 2), 2005: 86-92.
Иванчик А. И. 1987.0 киммерийцах Аристея Проконесского (Hdt. IV, 13). —
Античная балканистика. М., изд. Института славяноведения
и балканистики АН СССР: 48-55.
Избицер Е. В. 2010. Колесница с тормозом ,или реконструкция без тормо¬
зов. — Стратум плюс, 2:187-194.
Иерусалимская А. А. 1958. О предкавказском варианте катакомбной куль¬
туры. — Советская Археология, 2: 34-48.
1лл1*нська В. А. 1961. Сюфсью сокири. — Археолопя (КиТв), 12: 43-47.
1лл1*нська В. А. 1963. Про сюфсью навершники. — Археолопя (КиТв), 15:
33-60.
Ильинская В. А. 1965. Культовые жезлы скифского и предскифского вре¬
мени. — Новое в советской археологии. М., Наука: 206-211.
Ильюков Л. С. 1979. Металлические «вилки» майкопской культуры. — Со¬
ветская Археология, 4:138-146.
Индоарии 1987 = Индоарии и скифский мир: общие истоки идеологии. —
Народы Азии и Африки. 1987, 5: 63-96.
Иностранцев К. А. 1909. 0 древнеиранских погребальных обычаях и по¬
стройках. — ЖМНП, нов. сер., ч. XX, март: 95-121.

Библиография
501
Исмагилов Р. Б. 1980. Меч скифского типа: истоки происхождения. — Ски¬
фо-сибирское культурно-историческое единство. Кемерово, изд.
Кемеровского университета: 85-95.
Итина М. А. 1954. К вопросу об отражении общественного строя в погре¬
бальных обрядах первобытных народов. — Советская Этногра¬
фия, 3: 63-68.
Итина М. А. 1961. Раскопки могильника тазабагьябской культуры Кокча
3. — Материалы Хорезмской экспедиции, 5. Москва: 3-96.
Казанцев Д. Е. 1979. Истоки финно-угорского родства. Йошкар-Ола, Ма¬
рийское книжное издательство: 28-40.
Калоев Б. А. 1964. Обряд посвящения коня у осетин. Доклад на VII между¬
народном конгрессе антропологических и этнографических наук.
Москва, 8 с.
Калоев Б. А. 1970. Обряд посвящения коня у осетин. — Труды VIII МКЛЭН,
М.,8: 33-37.
Картер Г. 1959. Гробница Тутанхамона. Москва, изд. восточной литературы.
Качалова Н. К. 1970: Ильменские курганы. — Археол. сборник Гос Эрмитажа,
Ленинград, 2: 7-34.
Кеппен Ф. 1886. Материалы к вопросу о первоначальной родине и перво¬
бытном родстве индоевропейского и финно-угорского племени.
Санкт-Петербург, типография В. С. Балашева: 108-115.
Киселев С. В. 1949. Древняя история Южной Сибири (МИА 9). Москва —
Ленинград, АН СССР.
Кияшко В. Я. 1984. Семантика молоточковидных «булавок». — Крупновские
чтения, Майкоп, 13: 33-35.
Кияшко В. Я., Максименко В. Е. 1968. Погребение раннежелезного века у
хутора Верхне-Подпольный. — Археологические открытия 1967.
М., Наука: 77-79.
Клейн Л. С. 1951. Геродотовы легенды о происхождении скифов в свете
древневосточной письменности. Дипломная работа, публично
защищенная на кафедре археологии ЛГУ в 1951 г.

502
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Клейн Л. С. 1961а. 0 так называемых ямных погребениях катакомбного
типа (К вопросу о происхождении катакомбной культуры). —
Советская Археология, 2: 49-65.
Клейн Л. С. 19616. О хронологических и генетических взаимоотношениях
локальных вариантов катакомбной культуры. — Исследования по
археологии СССР. Ленинград, изд. Ленинградского ун-та: 69-79.
Клейн Л. С. 1962а. Катакомбные памятники эпохи бронзы и проблема вы¬
деления археологических культур. — Советская Археология, 2:
26-38.
Клейн Л. С. 19626. Краткое обоснование миграционной гипотезы о про¬
исхождении катакомбной культуры. — Вестник Ленинградского
университета, 2: 74-87.
Клейн Л. С. 1963. Происхождение скифов-царских по археологическим
данным. — Советская археология, 4: 27-35.
Клейн Л. С. 1966. Прототипы катакомбных курильниц и проблема проис¬
хождения катакомбной культуры. — Археологический Сборник
Гос. Эрмитажа (Ленинград), 8: 5-17.
Клейн Л. С. 1967. Костяной молоточек (Маленькие загадки археологии). —
Наука и жизнь, 3:142-143.
Клейн Л. С. 1970. Катакомбная культура или катакомбные культуры? —
Колчин Б. А. и Шер Я. А. (отв. ред). Статистико-комбинаторные
методы в археологии. Москва, Наука: 165-169.
Клейн Л. С. 1970. Фридрих Энгельс как исследователь раннегерманского
общества. — СЭ, 5: 20-32.
Клейн Л. С. 1971. Феномен CM III и вопрос о языке линейного письма А. —
Вестник Ленинградского Университета, № 8:110-113.
Клейн Л. С. 1973а. Археологические признаки миграций (IX Международный
конгресс антропологических и этнографических наук, Чикаго,
1973. Доклады советской делегации). Москва.
Клейн Л. С. 19736. Кипр и Крит в «Археологии мира». — Вестник Древней
Истории (Москва), 1973, № 3:174-182.

Библиография
503
Клейн Л. С. 1974. Рец. на: R. Hachmann. Goten und Skandinavien. Berlin,
1970. — Советская Археология (Москва), 1974, № 3, с. 278-284.
Клейн Л. С. 1975а. Легенда Геродота об азиатском происхождении скифов
и нартский эпос. — Вестник Древней Истории (Москва), 4:14-27.
Клейн Л. С. 19756. Проблема смены культур в современных археологических
теориях. — Вестник Ленингр ун-та, 8: 95-103.
Клейн Л. С. 1975в. Рец. на: Курганы степной части междуречья Дуная
и Днестра. Одесса, 1970. — Советская Археология (Москва), 1:
297-303.
Клейн Л. С. 1977. К оценке эмпиризма в современной археологии. — Про¬
блемы археологии и этнографии. Ленинград, изд. Ленинградского
университета: 13-22.
Клейн Л. С. 1978. Археология и этногенез: новый подход. — Методоло¬
гические проблемы изучения этнических культур. Материалы
симпозиума. Ереван, издат. Акад. наук Арм. ССР: 25-33.
Клейн Л. С. 1979а. О характере римского импорта в богатых курганах сар¬
матского времени на Дону. — Античный мир и археология, в. IV.
Саратов, изд. Саратовского университета: 204-221.
Клейн Л. С. 19796. Смысловая интерпретация совместных погребений
в степных курганах бронзового века. — Проблемы эпохи бронзы
Юга Восточной Европы. Тезисы докладов конференции. Донецк,
изд. Донецкого университета: 18-20.
Клейн Л. С. 1980а. Откуда арии пришли в Индию? — Вестник Ленинград¬
ского университета, № 20, с. 35-39.
Клейн Л. С. 19806. Третья гипотеза о происхождении скифов. — Народы
Азии и Африки. 1980, 6: 72-74.
Клейн Л. С. 1983. От Тигровой балки до Матсья-пураны (Следы неведийских
погребальных обрядов у индоариев в свете степной и средне¬
азиатской археологии). — Литвинский Б. А. и др. (ред.). Бак-
трия — Тохаристан на древнем и средневековом Востоке. Тезисы
докладов ... Москва, Наука: 47-49.

504
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Клейн Л. С. 1984а. Археологические следы древнейших индоариев в При¬
черноморье. — Лингвистическая реконструкция и древнейшая
история Востока. Москва, Наука. Ч. 1: 32-35.
Клейн Л. С. 19846. От Днепра до Инда. — «Знания — сила», 1984, № 7:
17-20.
Клейн Л. С. 1984в. От Дуная до Инда. Отражение урнового погребального
обряда в фольклоре индоариев и проблема фригийской мигра¬
ции. — Лингвистическая реконструкция и древнейшая история
Востока. Тезисы и доклады конференции. Ч. 1. М.: 35-37.
Клейн Л. С. 1985. Перун на Кавказе. — Советская этнография, 6:116 —123.
Клейн Л. С. 1987а. Индоарии и скифский мир: общие истоки идеологии
(Круглый стол). — Народы Азии и Африки (Москва), № 5, с.
63-82,92-96.
Клейн Л. С. 19876. Майкоп, Азия, Европа. — «Знание — сила», № 2: 66-76.
Клейн Л. С. 1988а. Рец. на книгу: Кузьмина Е. Е. Древние кочевники от
Урала до Тянь-Шаня. Фрунзе, 1986. — Народы Азии и Африки
(Москва), 3: 201-207.
Клейн Л. С. 19886. Стратегия синтеза в исследованиях по этногенезу. —
Советская Этнография (Москва), 1988, № 4, с. 13-23.
Клейн Л. С. 1989. Проблема преемственности и погребальный обряд. —
Археология Восточно-Европейской степи (Рыковские чтения
1984 г.). Саратов, издат. Саратовского университета: 127-129.
Клейн Л. С. 1990. Ранние индоевропейцы на Кавказе и в северо-понтийских
степях. — Междисциплинарные исследования культурогенеза
и этногенеза Армянского нагорья и сопредельных областей.
Ереван, издат. Ереванского университета, 1990, с. 162-175.
Клейн Л. С. 1996. Грекоарии в Северном Причерноморье. — Укра1*на —
Грец1я:\ досв1д дружтх зв'язюв та перспективи ствробтництва
(Мариупольский Институт Гуманитарных Наук). Мариуполь:
19-21.
Клейн Л. С. 1997а. Происхождение нуля, или Древнейшая эволюция игры
в кости между Индом и Дунаем. — Стратум: структуры и ката¬
строфы (Кишинев): 47-66.

Библиография
505
Клейн Л. С. 1999. Миграция: археологические признаки. — Stratum plus
(Санкт-Петербург — Кишинев — Одесса), 1: 52-71.
Клейн Л. С. 2000. Тохарская миграция в свете археологии. — Stratum plus
(Санкт-Петербург — Кишинев — Одесса), 2:178-187.
Клейн Л. С. 2009. Собаки и птицы в эсхатологической концепции ариев. —
Stratum plus, 2005-2009, 3:185-194.
Клейн Л. С. 2010. Время кентавров. Степная прародина ариев и греков.
Санкт-Петербург, Евразия.
Клейн Л. С. 2012. Происхождение индоевропейцев и археология. — Куль¬
туры степной Евразии и их взаимодействие с древнейшими ци¬
вилизациями. Материалы международной научной конференции,
посвященной 110-летию со дня рождения ... М. П. Грязнова. Кн.
2. Сант-Петербург, ИИМК РАН, Периферия: 25-40.
Клейн Л. С. Еще раз к вопросу о тохарской миграции. — Stratum plus, 2011,
№. 2:183-186.
Клейн Л. С., Миняев С. С., Пиотровский Ю. Ю., Хейфец 0. И. 1970. Дис¬
куссия о понятии «археологическая культура» в проблемном
археологическом семинаре Ленинградского университета. — СА,
2: 298-302.
Клёсов А. А. 2011. Коллизия двух парадигм? Переписка с Л. С. Клей¬
ном. — Вестник Российской Академии ДНК-генеалогии Том 4,
№ 2, февраль.
Климов Г. А. 1969. Заимствованные числительные в общекартвельском? —
Этимология 1967. М., Наука, 1969: 307-310.
Климов Г. А. 1977. Картвельская *0ТХ0 «четыре» -=- индоевропейское
*0КТ0. — Этимология 1975. М., Наука: 162-163.
Ковалев А. А. 2004. Древнейшая миграция из Загроса в Китай и проблема
прародины тохаров. — Археолог: детектив и мыслитель. Санкт-
Петербург, изд. Санкт-Петербургского университета: 249-292.
Ковалев А. А. 2007. Чемурчекский культурный феномен (статья 1999 г.). —
«А. В.». Сборник научных трудов в честь 60-летия А. В. Вино¬
градова. СПб: 25-76.

506
Этногенез. Том 2, Арии и varia
Ковалев А. А. 2011. Великая чемурчекская миграция из Франции на Алтай
в начале третьего тысячелетия до н. э. — Российский Археоло¬
гический ежегодник, 1:183-244.
Ковалев А. А. 2012а. Древнейшие европейцы в сердце Азии: чемурчекский
феномен как ключ к решению проблемы тохарской прародины. —
Там же, с. 49-57.
Ковалев А. А. 20126. Древнейшие статуи Чемурчека и прилегающих терри¬
торий. Санкт-Петербург, Музей-институт семьи Рерихов.
Ковалева И. Ф. и др. 1989. Курганы эпохи бронзы степного Правобережья
Днепра. — Проблемы археологии Поднепровья. Днепропетровск,
изд. Днепропетровского университета: 4-26.
Ковалевский А. П. 1956. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на
Волгу в 921-922 гг. Харьков, изд. Харьковского университета.
Ковалевский М. М. 1886. Современный обычай и древний закон. Обычное
право осетин... М., т. 2:177-180.
Кожин П. М. 1964. 0 технике выделки фатьяновской керамики. — КСИА
(Москва) 101: 53-58.
Кожин П. М. 1963. Хронология шаровидных амфор фатьяновских могиль¬
ников. — СА 3: 25-37.
Кожин П. М. 1966. Кносские колесницы. — Археология Старого и Нового
Света. Москва, Наука: 76-81.
Кожин П. М. 1968. Гобийская квадрига. — СА, 3: 35-42.
Кожин П. М. 1969а. К вопросу о происхождении иньских колесниц. —
Культура народов зарубежной Азии и Океании. Ленинград, Наука:
29-40.
Кожин П. М. 19696. 0 сарматских повозках. — МИА 169: 92-95.
I
Кожин П. М. 1970. 0 псалиях из афанасьевских могил. — СА 4:189-193.
Кожин П. М. 1977. Об иньских колесницах. — Ранняя этническая история
народов Восточной Азии. Москва, Наука: 278-287.
Конча С. В. 1998. Проблема стльно1*ндоевропейсько1 культурно1
терм1*нолоп'1 // Мовознавство. 1998. № 1. С. 54-62

Библиография	507
Конча С. В. 2001. Диференф’афя 1НдоевропейськоТ стльности. —
MaricrepiyM (КиТв), вип. 6. Археолопчт студи: 57-63.
Конча С. В. 2005. Арю-кельто-ггальсю зв'язки (за лексичними даним1). —
MaridepiyM (КиТв), вип. 20. Археолопчт студи: 47-52.
Косамби Д. 1968. Культура и цивилизация древней Индии. Пер. с англ. М.,
Прогресс.
Косамби Д. Д. 1961. Перекресток. — Индийский этнографический сборник
(Труды Института этнографии, 15): 49-50.
Крайнов Д. А. 1972. Древнейшая история Волго-Окского междуречья (Фа-
тьяновская культура II тыс. до н. э.). М, Наука.
Краузе В. 1959. Тохарский язык. — Тохарские 1959: 39-89.
Круглов А. П., Подгаецкий Г. В. 1935. Родовое общество степей Восточной
Европы. — Известия Государственной Академии истории мате¬
риальной культурыД19. М.-Л, 0ГИЗ.
Крылова Л. П. 1976. Керносовский идол (стела). — Энеолит и бронзовый
век Украины. Киев, наукова Думка: 36-46.
Кузьменко Ю. К. 2011. Ранние германцы и их соседи: лингвистика, архео¬
логия, генетика. Санкт-Петербург, Нестор-История, 268 с.
Кузьмина Е. Е. 1958. Могильник Заман-Баба. — Советская Этнография, 3:
24-33.
Кузьмина Е. Е. 1963. Древнейшая фигурка верблюда из Оренбургской
области и проблема доместикации бактрианов. — Советская
археология, 2: 36-46.
Кузьмина Е. Е. 1968. Некоторые спорные вопросы первобытной истории
в низовьях Зеравшана. — Советская Археология, 2: 302-309.
Кузьмина Е. Е. 1972. Культура Свата и ее связи с северной Бактрией. —
Краткие сообщения Института археологии АН СССР, 132:116-121.
Кузьмина Е. Е. 1976а. 0 семантике изображений на Чертомлыцкой вазе. —
СА., 3: 68-75.
Кузьмина Е. Е. 19766. Скифское искусство как отражение мировоззрения
одной из групп индоиранцев. — Скифо-сибирский звериный
стиль в искусстве народов Евразии. М., Наука: 52-65.

508
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Кузьмина Е. Е. 1977. Распространение коневодства и культа коня у ираноя¬
зычных племен Средней Азии и других народов Старого Света. —
Средняя Азия в древности и средневековье. М, Наука: 28-52.
Кузьмина Е. Е. 1981. Происхождение индоариев в свете новейших археоло¬
гических данных. — Этнические проблемы истории Центральной
Азии в древности. Москва, Наука: 101-125.
Кузьмина Е. Е. 1983. Происхождение гончарства ведических арьев. —
Информационный бюллетень Международной Ассоциации по
изучению культур Центральной Азии. UNESCO, Москва, 5: 23-33.
Кузьмина Е. Е. 1986. Древнейшие скотоводы от Урала до Тянь-Шаня. Фрунзе,
Илим, 134 с., 38 рис.
Кузьмина Е. Е. 1994. Откуда пришли индоарии? Москва, МГП «Калина»,
ВИНИТИ РАН.
Кузьмина Е. Е. 2008. Арии — путь на юг. Москва — Санкт-Петербург, Летний
сад, 558 с., 12 карт, 71 табл. илл.
Кузьмина Е. Е., Смирнов К. Ф. 1977. Происхождение индо-иранцев в свете
новейших археологических открытий. М., Наука.
Куклина И. В. 1985. Этногеография Скифии по античным источникам. Л.,
Наука.
КулишиЛ Ш., ПетровиЛ П., ПантелиЛ И. 1970. Српски митолошки речник.
Београд, Етнографски Институт САНУ.
Курочкин Г. Н. 1974. К интерпретации некоторых изображений раннего
железного века с территории Северного Ирана. — Советская
Археология, 2: 34-47.
Курочкин Г. Н. 1979. К археологической идентификации переднеазиатских
ариев. — Переднеазиатский сборник, 3:153-157.
Курочкин Г. Н. 1981. Безусловная лингвистическая модель как основа
археологических реконструкций в области этногенеза (еще
раз об этнической атрибуции андроновской культуры). — Ме¬
тодологические аспекты археологических и этнографических
исследований в Западной Сибири. Томск, изд. Томского универ¬
ситета: 73-76.

Библиография	509
Курочкин Г. Н. 1994. «Эра кентавра» в Евразийской степной зоне и ее
историческое содержание. — Взаимодействие древних культур
и цивилизаций и ритмы культурогенеза. Санкт-Петербург: 51-57.
Кухаренко Ю. В. 1954. К вопросу о славяно-скифских и славяно-сарматских
отношениях. — СА, 19:111-120.
Кушнарева К. X. и Чубинашвили Т. Н. 1970. Древние культуры Южного
Кавказа. Ленинград, Наука.
Кызласов Л. Р. 1960. Таштыкская эпоха. Москва, изд. Моек, университета.
Ласло Д. (Laszlo Gy.). 1972. К вопросу о формировании финно-угров. — Про¬
блемы археологии и древней истории угров. Москва, Наука: 7-9.
Латынин Б. А. 1958. 0 южных границах ойкумены степных культур эпохи
бронзы. — Советская археология, 3: 46-53.
Латынин Б. А. 1967. Молоточковйдные булавки, их культурная атрибуция
и датировка (АСГЭ, 9). Ленинград, Советский Художник.
Лелеков Л. А. 1972. К истолкованию погребального обряда в Тагискене. —
Советская этнография, 1:12-131.
Лелеков Л. А. 1976. Отражение некоторых мифологических воззрений
в архитектуре восточноиранских народов в первой половине
I тыс. до н. а. — История и культура народов Средней Азии. М.,
Наука: 7-18.
Лелеков Л. А. 1978. [Рец. на:]. R. Ghirshman. L'lran et la migration des Indo-
Aryens et des Ira-niens. — Народы Азии и Африки, 5: 220-226.
Лелеков Л. А. 1980. Проблема индоарийских аналогий к явлениям скифской
культуры. — Скифо-сибирское культурно-историческое единство.
Кемерово, изд. Кемеровского университета: 118-125.
Лелеков Л. А. 1982. К новейшему решению индоевропейской проблемы. —
Вестник Древней истории, 3: 31-37.
Ленин В. И. 1907/1972. Отношение к буржуазным партиям. — ПСС, изд. 5,
т. 15: 368-388.
Леру Ф. 2000. Друиды. Пер. с франц. — СПб., Евразия.

510
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Литвинский Б. А. 1960. Археологические открытия на Восточном Памире
и проблема связей между Средней Азией, Китаем и Индией
в древности. — XXV Междунар. конгр. востоковедов. Доклады
сов. делегации. М. (напечатано в: Тр. XXV Междунар. конгресса
востоковедов. М., 1963, т. 3: 31-40).
Литвинский Б. А. 1963. Бронзовый век. — История таджикского народа.
Т. 1. Под ред. Б. Г. Гафурова и Б. А. Литвинского. Москва, изд.
Восточной литературы: 94-133.
Литвинский Б. А. 1972а. Древние кочевники «Крыши мира». Москва, Наука.
Литвинский Б. А. 19726. Курганы и курумы Западной Ферганы (раскопки,
погребальный обряд в свете этнографии). Москва, Наука.
Литвинский Б. А. 1981. Семантика древних верований и обрядов у памир¬
цев. — Средняя Азия и ее соседи в древности и средневековье.
Москва, Наука: 90-121.
Майстров Л. Е. 1961. Роль азартных игр в возникновении теории вероят¬
ности. — Acta Universitatis Debrecensis, t. VII/2,
Максименко и др. 1983. Исследование Сладковского курганного могиль¬
ника. — Материалы к семинару «Исследования Азово-Донецкой
археологической экспедиции в 1983 году». Азов, с. 4-5.
Мандельштам А. М. 1962. Памятники «степного» круга эпохи бронзы на юге
Средней Азии. — Средняя Азия в эпоху камня и бронзы. М.-Л.,
Наука: 243-259.
Мандельштам А. М. 1962. Памятники «степного» круга эпохи бронзы на
юге Средней Азии. — Средняя Азия в эпоху камня и бронзы.
Москва — Ленинград, Наука: 239-259.
Мандельштам А. М. 1968. Памятники эпохи бронзы в Южном Таджикистане
(МИА, № 145). Л., Наука.
Мардонова А. 1981. По этнографии таджиков Файзабада (Суеверия и запре¬
ты погребального обряда). — Материалы по истории и истории
культуры Таджикистана. Душанбе.
Маркс К. 1957. Вынужденная эмиграция. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., М.,
Госполитиздат, 8: 567-568.

Библиография
511
Массон В. М. 1967. Протогородская цивилизация Юга Средней Азии. — Со¬
ветская Археология, № 3, с. 165 -190.
Массон В. М. 1975. Экономика и социальный строй древних обществ. Л.,
Наука.
Мачинский Д. А. 1973. 0 смысле изображений на некоторых произведениях
греко-скифской торевтики и о значении их для понимания исто¬
рии скифов IV—III вв. до н. э. — Античные города Северного При¬
черноморья и варварский мир. Краткие тезисы. Л., 6. и.: 25-26;
Мачинский Д. А. 1978.0 смысле изображений на чертомлыцкой амфоре. —
Проблемы археологии (Ленинград, из. Ленинградск. ун-та), 2:
232-240.
Мейнандер К. Ф. 1974. Проблема происхождения финно-угров по данным
археологии. — Этногенез финно-угорских народов по данным
археологии. Москва, Наука: 18-28.
Мейнандер К. Ф. 1982. Финны — часть населения Северо-Востока Евро¬
пы. — Финно-угорский сборник. Москва, Наука: 10-32.
Мергаутова Э. и Мергаут Б. 1969. От вед к брахманизму. — Боги, брахманы,
люди. Четыре тысячи лет индуизма. Москва, Наука: 16-42.
Мерперт Н. Я. 1954. Материалы по археологии Среднего Заволжья. — Ма¬
териалы и исследования по археологии СССР (МИА), 42: 39-156.
Мерперт Н. Я. 1974. Древнейшие скотоводы Волго-Уральского междуречья.
Москва, Наука.
Мерперт Н. Я. 1975. Ритуальные модели топоров из Эзеро. — Памятники
древнейшей истории Евразии. М., Наука: 163-172.
Миллер В. Ф. 1876. Значение собаки в мифологических верованиях. Москва,
Синодальная типография.
Миллер В. Ф. 1881—1887. Осетинские этюды. М., изд. Московского уни¬
верситета. Ч. 1—3.
Мимоход Р. А. 2012. Фаянсовые бусы с выступами в Восточной Европе
в контексте культурно-генетических процессов конца сред¬
ней — начала поздней бронзы. — Культуры степной Евразии

512
Этногенез. Том 2. Арии и varia
и их взаимодействие с древнейшими цивилизациями. Материалы
международной научной конференции, посвященной 110-летию
со дня рождения ... М. П. Грязнова. Кн. 2. Сант-Петербург, ИИМК
РАН, Периферия: 137-144.
Молева Н. В. 2002. Собака в сакральном мировоззрении древних греков. —
Молева Н. В. Очерки сакральной жизни Боспора. Нижний Новго¬
род, изд. Нижегородского университета: 107-112.
Молчанов А. А., Нерознак В. П., Шарыпкин С. Я. 1988. Памятники древней¬
шей греческой письменности. Введение в микенологию. Москва,
Наука.
Moopa X. А. 1958.0 древней территории расселения балтийских племен. —
СА 2: 9-33.
Мошкова М. Г. и Максименко В. Е. 1974. Работы Багаевской экспедиции
1971 г. — Археологические памятники Нижнего Подонья, 2.
Москва, Наука: 5-80.
Напольских В. В. 1997. Введение в историческую уралистику. Ижевск.
Нейгебауер 0. 1937. Лекции по истории античных математических наук.
Т. 1. Догреческая математика. М.-Л., Онти.
Николаев С. Л., Старостин С. А. 1984. Северокавказские языки и их место
среди других языковых семёй Передней Азии. — Лингвисти¬
ческая реконструкция и древнейшая история Востока. Ч. 3. М.,
Наука: 26-35.
Николаева Н. А., Сафронов В. А. 1974. Происхождение дольменной культуры
Северо-Западного Кавказа. — Вопросы охраны, классификации
и использования археологических источников. Сообщения На¬
учно-Методического совета по охране памятников культуры, вып.
VII, М.: 174-198.
Николаева Н. Н., Сафронов В. А. 1982. Хронология и происхождение май¬
копского искусства. — Хронология памятников бронзового века
Северного Кавказа. Орджоникидзе, изд. Северо-Осетинского
университета: 29-62.
Николова Л. 2000. Ямная культура на Балканах. — Stratum plus, 2:423-458.

Библиография	513
Новгородова Э. А. 1970. Центральная Азия и карасукская проблема. Мо¬
сква, Наука.
Новгородова Э. А. 1978. Древнейшие изображения колесниц в горах Мон¬
голии. — СА 4:192-206.
Новгородова Э. А. 1981. Ранние этапы этногенеза народов Монголии
(кон. III — нач. I тыс. до н. э.). — Этнические проблемы народов
Центральной Азии в древности (И тыс. до н. э.). Москва: 207-215.
Новгородова Э. А. 1984. Мир петроглифов Монголии. Москва, Наука.
Новгородова Э. А. 1987. Некоторые географические факторы миграции
карасукских племен. — Смены культур и миграции в Западной
Сибири. Томск, изд. Томск, ун-та: 22-23.
Ольховский В. С. 1977. Скифские катакомбы в Северном Причерноморье. —
СА., 4:109-128.
Ольховский В. С. 1978. Раннескифские погребальные сооружения по Геро¬
доту и археологическим данным. — СА., 4: 83-97.
Осипов А. 1948. Краткий очерк истории Индии до X века. Москва, изд. МГУ.
Откупщиков Ю. В. 1988. Догреческий субстрат. У истоков европейской
цивилизации. Ленинград, изд. Ленинградского университета.
Отрощенко В. В., Вовк Т. А. 2001. До еттчноТ належносл ноа'Тв культур
зрубноТ стльноти. — Мапстер1*ум (КиТв), вип. 6. Археолопчт
студи: 69-75.
Очерки истории СССР 1956: Первобытно-общинный строй и древнейшие
государства на территоррии СССР (Отв. ред. П. Н. Третьяков
и А. Л. Монгайт). Москва, изд. Академии наук СССР.
Пендлбери Дж. 1950. Археология Крита. Пер. с англ. Москва, Иностранная
литература.
Переводчикова Е. В., Раевский Д. С. 1981. Еще раз о назначении скифских
наверший. — Средняя Азия и ее соседи в древности и средне¬
вековье. М., Наука: 42-52.
Петров В. П. 1972. Етногенез слов'ян. КиТв, Наукова Думка.

514
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Петров П. А. 1962. Към проучаването на обичая «помана» в северозападна
България. — Известия на етнографическия институт и Музей
(София), 5: 277-296.
Писларий И. А., Филатов А. П. 1972. Тайны степных курганов. Донецк, изд.
Донбас.
Погребова Н. Н. 1948. Грифон в искусстве Северного Причерноморья в эпоху
архаики. — Краткие сообщения Института истории материальной
культуры (М.—Л.), 22: 62-67.
Поливанов Е. Д. 1916. Индоевропейское *medhu » общекитайское mit. —
Записки Восточного отдела Русского Археологического Общества,
т. XXIII, в. I—II, Петроград: 263-264.
Попова Т. Б. 1955а. Племена катакомбной культуры. Северное Причерно¬
морье во втором тысячелетии до нашей эры (Труды ГИМ, в. 24).
М., Госкультпросветиздат.
Попова Т. Б. 1955b: Этапы развития и локальные варианты катакомбной
культуры. — Советская Археология, 22: 21-60.
Порциг В. 1964. Членение индоевропейской языковой области. Москва,
Прогресс.
Посредников В. А. 1990. Ямно-афанасьевские параллели в свете современ¬
ной индоевропеистики. — Проблемы исторической интерпрета¬
ции археологических и этнографических источников Западной
Сибири. Томск, 185-187.
Пропп В. Я. 1946. Исторические корни волшебной сказки. Ленинград, изд.
Ленинградского университета.
Пугаченкова Г. А. 1959. Грифон в античном и средневековом искусстве
Средней Азии. — СА. 2: 70-74.
Пустовалов С. Ж. 1998. 0 росписях на дне катакомб ингульской культуры
и о проблемах этносоциальной реконструкции катакомбного
общества Северного Причерноморья. — Доно-Донецкий регион
в эпоху средней и поздней бронзы (Археология восточноевро¬
пейской лесостепи, 11). Воронеж, изд. Воронежского универ¬
ситета: 22-51.

Библиография	515
Пустовалов С. Ж. 2000. Курган «Тягунова могила» и проблемы колесного
транспорта ямно-катакомбного времени в Восточной Европе. —
Stratum plus, 2: 296-321.
Пустовалов С. Ж. 2005. Социальний лад катакомбного суспильства
Пивтчного Пр1Чорноморья. Кипв, Шлях.
Путешествие Ибн-Фадлана 1939 = Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу. Под
ред. И. Ю. Крачковского, перевод А. П. Ковалевского. Москва,
изд. Академии наук СССР.
Пьянков И. В. 1975. Общественный строй ранних кочевников Средней Азии
по данным античных авторов. — Ранние кочевники Средней Азии
и Казахстана. Л., Наука: 84-91.
Пьянков И. В. 1976. Бактрийский гриф в античной литературе. — История
и культура народов Средней Азии. М., Наука: 9-25.
Пьянкова Л. Т. 1974. Могильник эпохи бронзы Тигровая балка. — Советская
Археология, 3:165-180.
Пьянкова Л. Т. 1982а. Вахшская и бишкентская культуры. — Древнейшие
культуры Бактрии: среда, развитие, связи. Душанбе, Дониш:
70-73.
Пьянкова Л. Т. 19826. Скотоводы Бактрии (о вахшской и бишкентской куль¬
турах). — Культура первобытной эпохи Таджикистана. Душанбе,
Дониш: 41-64.
Пьянкова Л. Т. 1987. К вопросу о семейных и общественных отношениях
в эпоху поздней бронзы. — Материальная культура Таджикистана,
4: 43-70.
Равдоникас В. И. 1929. Обряд умерщвления женщин в древности. — Вестник
знания, 2: 68-70.
Равдоникас В. И. 1930. За марксистскую историю материальной культу¬
ры. — Известия ГАИМК, 7 (3-4).
Равдоникас В. И. 1932. Пещерные города Крыма и готская проблема в связи
со стадиальным развитием Северного Причерноморья. — Готский
сборник (Известия ГАИМК, 12 (1-8): 5-106.

516
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Радциг С. И.. 1968. Рец. на книгу Н. Платона. — ВДИ, 1968, № 3.
Раевский Д. С. 1976. Рецензия на книгу Г. М. Бонгардт-Левина и Э. А. Гран-
товского «От Скифии до Индии». — ВДИ, 4:131-137.
Раевский Д. С. 1977. Очерки идеологии скифо-сакских племен. Москва,
Наука.
Рапопорт Ю. А. 1971. Из истории религии древнего Хорезма (оссуарии).
Москва, Наука.
Редей К. и Эрдельи И. 1974. Сравнительная лексика финно-угорских язы¬
ков. — Основы финно-угорского языкознания. Москва, Наука:
397-438.
Резепкин А. Д. 1987. К интерпретации росписи из гробницы майкопской
культуры близ станицы Новосвободной. — Краткие Сообщения
Инст. Археол., 192: 26-33.
Резепкин А. Д. 1991. Курган 31 могильника Клады. Проблемы генезиса
и хронологии майкопской культуры. — Древние культуры При-
кубанья. Ленинград, Наука: 167-197.
Ростовцев М. И. 1918. Эллинство и иранство на юге России. Пг., Огни.
Рыбаков Б. А. 1965. Космогония и мифология земледельцев эпохи энеоли¬
та. — СА, 1: 27 47, 2: 13-33.
Рыбаков Б. А. 1979. Геродотова Скифия. М., Наука.
Рычков Н. А. 1982. Опыт статистической характеристики коллективных
погребений степных племен эпохи бронзы. — Методологические
и методические вопросы археологии. Киев, Наука Думка: 85-105.
Самбу И. 1974. Из истории тувинских игр. Кызыл, Тувинское книжное из¬
дательство.
Санжаров С. Н. 1988. Погребения донецкой катакомбной культуры с играль¬
ными костями. — Советская Археология, № 1:140-158.
Сарианиди В. И. 1977. Древние земледельцы Афганистана. Москва, Наука.
Сафронов В. А. 1982. Хронология происхождения и определения этниче¬
ской принадлежности майкопской культуры по археологическим

Библиография
517
и письменным источникам. — Хронология памятников бронзо¬
вого века Северного Кавказа. Орджоникидзе, изд. Северо-Осе¬
тинского университета:: 63 -104.
Сафронов В. А. 1983. Проблемы индоевропейской прародины. Орджони¬
кидзе, Северо-Осетинский гос. университет.
Сафронов В. А. 1989. Индоевропейские прародины. Горький, Волго-Вятское
книжное издательство.
Сахарный Н. Л. 1976. Гомеровский эпос. Москва, Худлит.
Седов В. В. 1979. Происхождение и ранняя история славян. М., Наука.
Семека Е. С. 1968. Типологические схемы четырех- и восьмичленных
моделей мира. — Летняя школа по вторичным моделирующим
системам. 3. Тезисы. Доклады. Тарту, Кяэрику: 137-147.
Семека Е. С. 1971. Антропоморфные и зооморфные символы в четырех-
и восьмичленных моделях мира. — Труды по знаковым системам.
V. Тарту (Ученые записки Тартуского университета, вып. 284):
92-119.
Семенов Вл. А. 1987. Древнеямная культура — афанасьевская культура
и проблемы прототохарской миграции на восток. — Смены куль¬
тур и миграции в Западной Сибири. Томск: 17-19.
Семенов Вл. А. 1993. Древнейшая миграция индоевропейцев на Восток
(К столетию открытия тохарских рукописей). — Петербургский
Археологический Вестник 4: 25-30.
Синицын И. В. и Эрдниев У. Э. 1971. Элистинский могильник. Элиста, Кал¬
мыцкий НИИ языка, литературы и истории и Республиканский
краеведческий музей.
Синюк А. Т. 1983. Курганы эпохи бронзы Среднего Дона (Павловский мо¬
гильник). Воронеж, изд. Воронежского унивпрситета.
Смирнов К. Ф., Кузьмина Е. Е. Происхождение индоиранцев в свете новей¬
ших археологических открытий. М., 1977.
Смирнов А. М. 1996. Курганы и катакомбы эпохи бронзы на Северском
Донце. Москва, Координац.-метод. центр прикладной этнографии
ИЭАРАН.

518
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Смирнов А. П. 1966. Скифы. М., Наука.
Смирнов К. Ф. 1964. Савроматы. М., Наука.
Смирнов К. Ф. 1972. Сарматские катакомбные погребения Южного При-
уралья — Поволжья и их отношение к катакомбам Северного
Кавказа. — Советская Археология, 1: 73-81.
Смирнов К. Ф. 1972. Сарматские катакомбные погребения Южного При-
уралья — Поволжья и их отношение к катакомбам Северного
Кавказа. — Материалы по археологии и древней истории Север¬
ной Осетии, 3:13-20.
Смирнов К. Ф. 1975. Выступление в дискуссии. — Материалы по археологии
и древней истории Северной Осетии. Орджоникидзе, изд. Северо-
Осетинского университета, 3.
Смирнов К. Ф. и Кузьмина Е. Е. 1977. Происхождение индоариев в свете
новейших археологических открытий. Москва, Наука.
Сорокин В. С. 1959. Новые археологические данные к вопросу о развитии
древней семьи. — Советская Археология, 4:10-18.
Стависский Б. Я. 1952. К вопросу об идеологии домусульманского Согда. —
Сообщения Реаспубликанского исторического краевого музея
Таджикской ССР. Вып. 1. Сталинабад: 35-58.
Старостин С. А. 1985. Культурная лексика в общесеверокавказском словар¬
ном фонде. — Древняя Анатолия. М, Наука, 1985: 74-94.
Стоколос В. С. 1983. Существовал ли новокумакский горизонт? — Советская
Археология, 3: 257-264.
Сумцов Н. Ф. 1889. Этнографические заметки. 7. Символика красного цве¬
та. — Этнографическое обозрение, 3:128-131.
Телегин Д. Я. 1971. Енеол1*тичш стели — пам'ятки нижньомихайл1*вського
типу. — Археолопя, 4; 3-17.
Телегин Д. Я. 1976. Об основных позициях в положении погребенных перво¬
бытной эпохи Европейской части СССР. Энеолит и бронзовый век
Украины. Киев, Наукова Думка: 5-21.
Тереножкин А. И. 1961. Предскифский период на Днепровском Правобе¬
режье. Киев, изд. АН УССР.

Библиография
519
Тереножкин А. И., Ильинская В. А. 1983. Скифия: VII—IV вв. До н. э. Киев,
Наукова Думка.
Тимирязев К. А. 1939. Научная гипотеза. — Сочинения. Москва, Сельхозгиз,
8: 463-468.
Титов В. С. 1982. К изучению миграций бронзового века. — Археология
Старого и Нового Света. Москва, Наука: 89-145.
Титов В. С. 2002. Европа в III тыс. до н. э. — История Европы с древнейших
времен до наших дней (в восьми томах). Том первый. Древняя
Европа. Москва. Электронное издание: gumilevica/kulichki.net/
HEU/heul.
Томсон Дж. 1959. Исследования по истории древнегреческого общества.
М, изд. Иностранной Литературы: 285-291.
Топоров В. Н. 1961. О иранском влиянии в мифологии народов Сибири
и Центральной Азии. — Кавказ и Средняя Азия в древности
и средневековье. Москва, Наука: 146-162.
Топоров В. Н. 1962. О некоторых проблемах изучения древней индийской
топонимики. — Топонимика Востока. М., изд. Восточной Лите¬
ратуры: 59-66.
Топоров В. Н. 1974.0 брахмане. К истокам концепции. — Проблемы истории
языков и культуры народов Индии. Москва, Наука: 20-74.
Топоров В. Н. 1978. Балтийские и славянские названия божьей коровки
(Coccinella septem-punctata) в связи с реконструкцией одного
из фрагментов основного мифа. — Этнолингвистические балто-
славянские контакты в настоящем и прошлом. М., изд. Института
славяноведения и балканистики АН СССР: 135-140.
Топоров В. Н. 1982. Из индоевропейской этимологии II (1-3). — Этимо¬
логия 1980: 134-157.
Топоров В. Н. 1986. Древнебалканская неолитическая цивилизация (ДБН):
общий взгляд. — Балканы в контексте Средиземноморья. М.,
Наука: 12-13.
Тохарские 1959. Тохарские языки. Москва, Иностранная литература.
Тохтасьев С. Р. 1986. Из ономастики Северного Причерноморья. I. — Про¬
блемы античного источниковедения. М.— Л., Наука: 72-76.

520
Этногенез. Том 2. Арии и van а
Тощев Г. Н. и Самар В. А. 1990. Исследования курганного могильника эпохи
бронзы на Херсонщине. — Древности Степного Причерноморья
и Крыма. Запорожье, Запорожск. Нац. университет: 31-66.
Тревер К. В. 1937. Сэнмурв-Паскудж, собака-птица. Ленинград, типогр.
им. Ив. Федорова.
Трифонов В. А. 1983. Степное Прикубанье в эпоху ранней и средней бронзы.
Канд. дис. Л.
Трифонов В. А. 1991. Степное Прикубанье в эпоху энеолита — средней
бронзы (периодизация). — Древние культуры Прикубанья. Ле¬
нинград, Наука: 92-166.
Трифонов В. А. 1996. Поправки к абсолютной хронологии культур эпохи
бронзы энеолита — бронзы Северного Кавказа. — Между Азией
и Европой. Кавказ в IV-I тыс. до н. э. Санкт-Петербург, изд. Гос.
Эрмитажа: 43-49.
Трубачев 0. Н. 1968. Названия рек Правобережной Украины. Словообра¬
зование, этимология, этническая интерпретация. Москва, Наука.
Трубачев 0. Н. 1975. Temarandam «matrem mans». К вопросу о языке индо¬
европейского населения Приазовья. — Античная Балканистика,
2: 41-42.
Трубачев 0. Н. 1976. О синдах и их языке. — Вопросы языкознания, 4:
39-63.
Трубачев 0. Н. 1977. Лингвистическая периферия древнейшего славянства.
Индоарийцы в Сев. Причерноморье. — Вопросы языкознания,
6:13-29.
Трубачев 0. Н. 1978а. Raspaganus Rex Roxolanorum. — Античная Балкани¬
стика, 3: 50-52.
Трубачев 0. Н. 19786. Некоторые данные об индоарийском языковом
субстарате Сев. Кавказа в античное время. — Вестник Древней
Истории, 4: 34-42.
Трубачев 0. Н. 1979. «Старая Скифия» (ap^air) Ekd0it|) Геродота (IV, 99)
и славяне. Лингвистический аспект. — Вопросы языкознания,
4: 29-45.

Библиография
521
Трубачев 0. Н. 1980. Indoarica в Скифии и Дакии. — Античная балканистика.
Симпозиум. М., изд. Института славяноведения и балканистики
АН СССР: 59-62.
Трубачев 0. Н. 1981. Indoarica в Северном Причерноморье. Источники.
Интерпретация. Реконструкция. — Вопросы языкознания, 2: 3-21
Уваров А. С. 1881. Археология России. Каменный период. Т. 1. М., Сино¬
дальная типография.
Успенский Б. А. 1982. Филологические разыскания в области славянских
древностей. М., изд. Московсокго университета.
Устно-поэтическое творчество мордовского народа. Саранск, Мордовское
книжное изд., 1972, т. 7 (1).
Федорова-Давыдова Э. А. 1983. Раскопки курганной группы Шахаевская II
на р. Маныч. — Древности Дона. Москва, Наука: 35-87.
Фисенко В. А. 1966а. Погребальный обряд племен катакомбной культуры
Юго-Востока. — Археол. сб. Саратов, изд.Саратовского универ¬
ситета: 63-83.
Фисенко В. А. 19666.0 происхождении и хронологии катакомбной культуры.
Учебное пособие... Саратов, изд. Саратовск. ун-та.
Фисенко В. А. 1967. Племена катакомбной культуры Северо-Западного
Прикаспия. Реферат канд. дисс. Ленинград, ЛОИА.
Фишер И. 1969. Любовь и самоотречение. — Боги, брахманы, люди. Перев.
с чешек. Москва, Наука: 104-123.
Формозов А. А. 1965. Каменный век и энеолит Прикубанья. М., Наука.
Формозов А. А. 1969. Очерки по первобытному, искусству. М, Наука.
Формозов А. А. 1970. Эпический сюжет в причерноморском искусстве
бронзового века. — КСИА, 123: 48-50.
Формозов А. А. 1958. Материалы к изучению искусства эпохи бронзы Юга
СССР. — СА, 2,137-142.
Фрейденберг 0. М. 1978. Миф и литература древности. Москва, Наука (2-е
изд. Восточная литература, 1998).

522
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Фрумкина Р. М. 1965. Понимание текста в условиях ограниченного знания
словаря. — Научно-техническая информация, 4: 44-48.
Хачатрян Л. С. 1979. Артикский некрополь. Ереван, изд. Ереванского уни¬
верситета.
Хачатрян Т. С. 1963. Материальная культура древнего Артика. Ереван, изд.
АН Арм ССР.
Хлопин И. Н. 1983. Юго-Западная Туркмения в эпоху бронзы. Ленинград,
Наука.
Хлопин И. Н. и Хлопина Л. И. 1982. Второй сезон раскопок могильника
Парканы II. — Краткие сообщения Института археологии (Мо¬
сква), 176:101-105.
Хлопин И. Н. 1990. А что было до потопа? Исторические корни древнейших
мифов человечества. Ленинград, Лениздат.
Цзи Сянь-линь. 1959. Тохарский язык; его открытие, расшифровка и зна¬
чение для китайско-индийских культурных свзей. — Тохарские
1959:137-150.
Чайлд Г. 1952. У истоков европейской цивилизации. Мосева, изд. Ино¬
странной Литературы.
Чаттопадхьяя Д. 1973а. Индийский атеизм. Марксистский анализ. Москва,
Прогресс.
Чаттопадхьяя Д. 19736. Локаята даршана. История индийского материа¬
лизма. Пер. с англ. М., изд. Иностранной Литературы.
Чебоксаров Н. Н. 1977. Антропологический состав населения современного
Китая в палеолите, мезолите и неолите. — Ранняя история на¬
родов Восточной Азии. Москва, Наука: 74-97.
Чередниченко Н. И., Пустовалов С. Ж. 1991. Боевые колесницы и колесни¬
чие В обществе катакомбной культуры. — Советская Археология,
4:206-216.
Черных Е. Н. 1984. Общность культур валиковой керамики Евразии. —
Этногенез народов. Балкан и Северного Причерноморья. М.,
Наука: 246-258.

Библиография
523
Черных Е. Н., Орловская Л. В. 2004. Радиоуглеродная хронология ката¬
комбной культурно-исторической общности (средний бронзовый
век). — Российская археология, 2:15-29.
Черняков I. Т., Шмагт'й М. М. 1983. Дерев'ят псал1*Т ямноТ культури. —
Археолопя, 42: 10-15.
Черняков И. Т. 1978. О «позднеямной» культуре Северо-Западного При¬
черноморья. — Археологические исследования на Украине
в 1976-1977 гг. Ужгород: 32-33.
Членова Н. Л. 1967. Происхождение и ранняя история племен тагарской
культуры. Москва, Наука.
Членова Н. Л. 1983. Где жили аримаспы? — Этнические процессы на Урале
и в Сибири в первобытную эпоху. Ижевск: 21-36.
Членова Н. Л. 1984а. Археологические материалы к вопросу об иранцах
доскифской эпохи и индоиранцах. — Советская археология, 1:
88-103.
Членова Н. Л. 19846. О времени появления ираноязычного населения
в Северном Причерноморье. — Этногенез народов Балкан и Се¬
верного Причерноморья. М., Наука: 259-269.
Шер Я. А. 1980. Петроглифы Средней и Центральной Азии. Москва, Наука.
Шер Я. А., Голендухин Ю. Н. 1982. Колесницы Самалы-Таша. — По следам
памятников истории и культуры Киргизстана. Под ред. В. М. Мас¬
сона и В. М. Плоских. Фрунзе, Илим: 18-24.
Шиллер Ф. 1957. Письма об эстетическом воспитании человека. — Письмо
15. — Собр. соч., т. 6. М., Гослитиздат.
Шлеев В. В. 1950. К вопросу о скифских навершиях^ — КСИИМК, т. 24:
59-	61.
Шмаглий М. М., Черняков I. Т. 1971. Про проткнення катакомбних плем'ен
в Пивни1*чно-Зах1дне Причорномор'я. — Археолопя (КиТв), 4:
60-	65.
Щепинский А. А. 1975: Энеолит Крыма (автореф.). Киев, Институт архео¬
логии АН УССР.

524
Этногенез. Том 2. Арии и varia
Щепинский А. 0.1973. Антропоморфш стели ГИвнпчного Причорномор'я. —
Археолопя, 9: 21-28.
Эрман В. Г. 1980. Очерк истории ведийской литературы. Москва, Наука.
Эрман В. Г. и Темкин Э. Н. 1975. Мифы древней Индии. Литературное из¬
ложение. С прим. В. Г. Эрмана. Москва, Наука.
Юсуфбекова 3. Ю. 1980. Прижизненные поминки в Шугнане. — Краткое
содержание докладов Среднеазиатско-Кавказских чтений. Ле¬
нинград, Наука: 25-26.
Юшкевич А. П. (отв. ред.). 1970. История математики с древнейших вре¬
мен до начала XIX столетия. В трех томах. Т. 1. Москва, Наука
(2-е изд. 1974).
Яровой Е. В. 1985. Древнейшие скотоводческие племена Юго-Запада СССР.
Кишинев, Штиинца.

Содержание
V. Конкретные проблемы этногенеза. Арии	7
1.	К историческому осмыслению погребений с охрой ... .9
2.	Смысловая интерпретация совместных погребений
в степных курганах бронзового века	26
3.	Откуда арии пришли в Индию?	31
4.	Приход ариев: кто и откуда?	37
5.	Предки индийских ариев	57
6.	От Тигровой Балки до Матсья-пураны . . .-	76
7.	Следы неведийских похоронных обрядов у индоариев. . 80
8.	От Дуная до Инда. Отражение урнового
погребального обряда в фольклоре индоариев
и проблема фригийской миграции	95
9.	Собаки и птицы в эсхатологической концепции ариев . . 99

526
Этногенез. Том 2. Арии и varia
10.	Дальние корни погребальных традиций ариев .... 114
11.	Полемические заметки об ариях и андроновской
культуре	118
12.	Пути ариев	132
13.	Происхождение нуля	139
14.	Археологические следы древнейших индоариев
в Причерноморье	182
15.	Майкоп: Азия, Европа?	186
16.	Ранние индоевропейцы на Кавказе
и в северопонтийских степях	209
17.	0 степном происхождении индоевропейцев	224
18.	Грекоарии в Северном Причерноморье	238
19.	Индоарии и скифский мир: общие истоки идеологии . . 242
20.	Индоарии в степях	290
VI. Конкретные проблемы этногенеза. Varia	329
1.	Кипр и Крит в «Археологии мира»	332
2.	Феномен CM III и вопрос о языке линейного письма А . . 346
3.	Инвазия с севера на среднеминойский Крит:
оценка достоверности гипотезы	352
4.	Миграция тохаров в свете археологии	364
5.	Еще раз к вопросу о тохарской миграции	379
6.	Регрессивная пурификация и экземплярное
рассмотрение	386
7.	Германцы в «Археологии мира»	410

Содержание	527
8.	Германцы, их предки и соседи в синтезе источников. . 421
9.	Три или четыре?	430
10.	Индоевропейские прародины	434
11.	Происхождение индоевропейцев и археология .... 447
Библиография	465

Клейн Лев Самуилович
Этногенез и археология
Том 2
Арии и varia
Научное издание
Директор издательства Чубарь В. В.
Главный редактор Трофимов В. Ю.
Корректор Чебыкина М. В.
Дизайн макета ШлягоА. С
ООО «Издательство «ЕВРАЗИЯ»
199026, Санкт-Петербург,
Средний пр-кт, д. 86, пом. 106
http://www.eurasiabooks.ru
Подписано в печать 10.08.13
Усл.-печ. л. 33. Формат 60x99 1/16, Гарнитура «OfficinaScansC»,
Тираж 1500 экз. Печать офсетная.
Заказ № 88.
Отпечатано с готовых диапозитивов
в типографии ООО «ИПК "Бионт"»
199026, Санкт-Петербург, Средний пр. В. 0., д. 86
тел. (812) 322-68-43
e-mail: biontll@mail.ru

!
Второй том издания «Этногенез и археология»
содержит, как и первый том, статьи разных лет
профессора Л. С. Клейна, известного археолога и
филолога, но, в отличие от первого тома, здесь
собраны работы по конкретным сюжетам этой
тематики. Больше всего здесь представлены
исследования по древней истории ариев, то есть
индоариев и иранцев (как и все ученые, автор
отвергает некорректное наименование ариями гер¬
манцев, славян и прочих индоевропейцев). Поэто¬
му том и назван «Арии и varia» (то есть «и разное»).
Это «разное» касается древних обитателей Кипра и
Крита, загадочных тохаров и древних германцев.
Том завершается статьей о происхождении, древ¬
них миграциях и прародине индоевропейцев.
В томе могут быть заинтересованы специалисты по
древней истории всех этих народов и любители
древней истории.
ISBN 978-5-91852-063-5
9 785918 520635
IS
BN 978-
5-9
852-064-2
9 785918 520642
Фото: Дамир Гибадуллин-Клейн