БИБЛИОТЕКА
ДРАМАТУРГА
Редакционная коллегия:
А. АНИКСТ, Г. ГОЯН, А. ДЫМШИЦ, А. КАРАГАНОВ, С. МОКУЛЬСКИЙ, В. РОСТОЦКИЙ, А. СМИРНОВ,
Е. СУРКОВ
fjocyèapотменное 'XlzèaM.Qjbc^o
И
С К У с стьо
ЛАОС КВА >1960


Л У 11 Л Ж 11 ПИРАНДЕЛЛО
ПЬЕСЫ
ПЕРЕВОД С ИТАЛЬЯНСКОГО
{JozyèajicmèeHH.oe ''Uidame^bem^o
ИСКУС стьо
МОСКВА • i960


LUIGI PIRANDELLO
IL TEATRO
Составление и редакция переводов с. МОКУЛЬСКОГО.
Вступительная статья и примечания н. ЕЛИНОЙ


ИТАЛЬЯНСКИЙ ТЕАТР XX ВЕКА
И ДРАМАТУРГИЯ ЛУИДЖИ ПИРАНДЕЛЛО
Если мы хотим понять идейную и духовную жизнь Италии XX века, то мы должны прежде всего познакомиться с се театром. Ведь именно в театре в разные эпохи его существования ставились и разрешались наиболее жгучие вопросы современности и театр становился школой, где зрители учились познавать смысл жизни. И не только познавать, но и бороться, чтобы измелить эту жизнь к лучшему. А когда ослабевали высокие гражданские чувства и драматургу нечего было сказать, театр начинал хиреть и из школы жизни превращался в пустое развлечение, сознательное или бессознательное «отвлечение» от серьезных проблем действительности.
История итальянского театра в этом смысле очепь характерна. Его расцвет падает на XVIII век и отчасти на первую половину XIX века. В комедиях просветителя Гольдони итальянцы увидели живую, красочную народную Италию, а в героических трагедиях Альфиери и романтических драмах его преемников — Фосколо, Пеллико, Иикколини, изображавших идеальных героев прошлого,— услышали призыв бороться за объединение родины и за ее освобождение от австрийского гнета.
Но вот в 1871 году Италия объединилась, и героическая эпоха национального движения кончилась. Вместе с пей отошла в прошлое романтическая драма. Начались серенькие будни буржуазной Италии, вернее, итальянской монархии, где по-прежнему каждая провинция жила своей замкнутом жизнью, где все также голодали нищие крестьяне, влачили жалкое существование мелкие чиновники, а священники изгоняли учителей. Впрочем, не все осталось по-старому. Итальянская буржуазия быстро забыла о славной освободительной войне и ее героях и па чала 5


готовиться к новым войнам, яо уже не освободительным, а захватническим. Италия становилась па путь империализма. В этой новой обстановке, когда начали обостряться все социальные противоречия, патетические фразы романтиков стали звучать фальшиво. Пуукпо было показать пе героическое прошлое, а «грубое», прозаическое настоящее, Италию сегодняшнего дня. Это сделали веристы. Впервые в истории итальянской литературы, которая не знала классического реализма, веристы правдиво показали жизпь итальянской деревни и маленьких городов. Они с сочувствием (в отличие от своих французских собратьев, требовавших от писателей полного бесстрастия) изобразили страдающих маленьких людей и с горькой иронией — тех, кто их угнетает. Интерес к жизни парода, сострадание к его горестной участи придают творчеству веристов особый национальный колорит.
По веризм как литературное течение имел и свои слабые стороны. Опираясь па позитивистскую философию, веристы (вслед за французскими натуралистами) механически переносили биологические законы, действующие в природе, па общество и придавали слишком большое зпачеиие физиологии. Это приводило их к мрачному, фаталистическому взгляду на жизнь. В своих произведениях перисты изображали факты по только типичные, характерные для топ Италии, в которой они жили, по и случайные, несущественные и не стремились показать, что же за этими фактами скрывается. Они избегали не только изображения значительных событий, но и внутренней жизни людей, думающих и чувствующих. Эти недостатки прежде всего, отразились в веристской драме.
За исключением драм Верга «Волчица» и «Сельская честь», в которых, хотя и звучат веристскис мотивы рока, изображены сильные характеры и настоящая страсть, в пьесах веристов (Джакона, Ролетта, Прага) медленно течет серая, безнадежная жизнь. Честность, любовь, дружба — все это иллюзия. Люди — жалкие, безвольные, равнодушные.
Все в этих пьесах сводится к изображению семейной драмы, протекающей в четырех степах мещанской квартиры. Внешняя обстановка, вплоть до мелких деталей, правдоподобна, а внутренней правды нет, так как характеры героев очень упрощены.
В основу многих вориетских пьес легли случайные факты, взятые из газетной хроники. Замедленное действие, отсутствие серьезного драматического конфликта, обилие сентиментальных мотивов, недостаточная театральность привели к тому, что в 6


начало века веристская драма совершенно выродилась в мещанскую мелодраму, утратив свое социальное содержание.
В веристской литературе, которой свойственно точное воспроизведение провинциального быта, был силен так называемый регионализм (областничество), а некоторые писатели не только ограничивали себя изображением какой-нибудь одпой области Италии, но и писали на ее диалекте.
Близкий к веризму диалектальный театр существовал уже в XVIII веко (вспомним некоторые комедии Гольдони), но особого распространения в провинциях он достиг в конце XIX — пачале XX века. Этот театр имел своих зрителей и был поистине народным. В ном шли пьесы пз народного быта, близкие к корнетским, но пс столь мрачные по своей философии. Когда в 1922 году к власти пришли фашисты и провозгласили «великую Италию», опи стали проследовать скромный диалектальный театр, который вновь ожил лишь после второй мировой войны.
На рубеже двух столетий, то есть как раз в те годы, когда Италия стремилась «догнать» другие империалистические державы, пышно расцвел итальянский декаданс.
Среди писателей-декадентов не было полного единства: часть из них пыталась в прозе и в стихах выразить «поэзию» крови и железа, которую, как опи считали, нес XX век, другие, наоборот, в смятении от надвигающегося на них хаоса пытались бежать, укрыться в тихих заводях мирной провинциальной жизни, в надежде, что звон церковных колоколов заглушит приближающийся грохот орудий.
Среди первых был д’Аннунцио — предтеча фашизма. Его исторические трагедии «крови и сладострастия», в которых действовали нпцпгеанскпе «сверхчеловеки» и извращенные куртизанки, гремели риторическими стихами, звонкими и бессодержательными фразами. Он и его подражатели— драматурги, сделавшие карьеру при фашизме,— стремились изгнать из итальянского театра его старого героя — простого человека.
Еще дальше, чем д’Аппунцио, пошли футуристы. Высмеивая корнетский театр, опи истерически призывали к разрушению мировой культуры, всех эстетических и моральных ценностей, прославляли войну и технику, убивающую человека. В футуристических пьесах Маринетти, призывавшего к обновлению театра, грохочут барабаны, визжат трубы, дергаются примитивные персонажи — марионетки. II все же обновления театра не наступило, 7


таге как в драматургии футуристов не было основного — не было человека.
Показать человека, вдохнуть в театр жизнь пытались драматурги второго направления итальянского декаданса — представители так называемой «сумеречной поэзии», родившейся в конце первого десятилетия нашего века. Они воспевали патриархальную, обыдоппую жизнь. «Сумеречные» пьесы Цорцн, Мартини и других драматургов этого направления лиричны, сентиментальны, их герои страдают молча, не всегда говорят то, что думают. Авторы предоставляют зрителям угадывать подтекст, кроющийся за незначительными репликами и долгими паузами. Ио это все та же замкнутая семейная драма, па которую оказывает вл и яп не фрейдистская философия с ее гипертрофированным интересом к подсознательному.
По вот началась первая мировая войпа, и веристскпй театр, театр д’Апнунцио, футуристический, «сумеречный», все старые представления, традиции, пышные фразы о «великой Италии» разлетелись на тысячу частиц. Те, кто сидел в зрительном зале (если это не были сытые буржуа, которые наживались па общем бедствии), переживали настоящую трагедию, а на сцене разыгрывался все тот же пошленький адюльтер, герои убивали своих жеп или любовниц.
Театр явно зашел в тупик. Судорожной попыткой выйти из него, показать жизнь под каким-то другим, новым углом зрения, разрушить привычные представления был попьтй театр так называемого «гротеска». В этом театре, по замыслу авторов, комическое должно было переплетаться с трагическим, плутовское с серьезным, алогическое и противоречивое выступать в преувеличениях как трагический бессмысленный фарс. «Гротеск» воплощает недоверие некоторой части интеллигенции к разуму, ее разочарование в моральных принципах, оказавшихся несостоятельными, отрицание всех ценностей перед лицом войны. Это идейный и нравственный кризис, приведший к горькому нигилизму, который стирает грань между иллюзией и реальностью. Люди — марионетки в руках судьбы, за их словами нет чувств, за приличной маской, которую спи носят в обществе, скрывается истинное лицо существ, подчиненных своим инстинктам, подсознательным, темным силам, разрушающим цельность их характера,—вот лейтмотив пьес Кьярелли («Лицо и маска», 1916), Россо ди Сан Секопдо («Страстные марионетки», 1918) Антонелли («Человек, который встретился с самим собой», 1918).
ч


Драматурги театра гротеска стали выводить на сцену символических персонажей, марионеток, механических людей с зелеными волосами, духов с колесами вместо глаз, скелеты, тепи и т. д.
Но и эта попытка обновления театра не увенчалась успехом. Потому, что но всех этих парадоксальных и бьющих по нервам пьесах не было человека, драматурги сами по верили в реальность своих персонажей, опи не ставили социальных, идейных и этических проблем своей эпохи, и в их творениях по-настоящему не отразились ни ее метания, нп ее мечты о лучшем будущем.
Отразить свою эпоху, хотя и не в полной мере, удалось лишь одному драматургу — Луиджи Пиранделло.
Пиранделло родился в 1867 году на острове Сицилии, недалеко от Джиржснтл, в семье, где старшее поколение участвовало в национально освободительном движении. Отец его — владелец небольшого серного рудника — хотел, чтобы сын получил техническое образование, по Пиранделло с рапыей юности увлекался литературой и древними языками и потому тайком от отца поступил в классическую гимназию. После окончания гимназии он продолжал изучение филологических наук сначала в Римском университете, а затем в Боннском. В Воине оп пробыл два года — с 1888 по 1890 — и защитил там диссертацию по итальянской диалектологии. В 1889 году Пиранделло опубликовал поэтический сборник «Радостная боль», не принесший ему никакого успеха. Вернувшись в Италию, оп поселился в Риме и сблизился с кружком литераторов, в центре которого стоял писатоль-верист Капуана. Под влиянием этого писателя Пиранделло начал писать прозу. В 1894 году вышел в свет первый сборник его новелл «Любовь без любви». Но заниматься только литературным трудом Пиранделло не мог: у него появилась семья, отец его разорился, и ему пришлось поступить преподавателем стилистики в одпу из римских средних школ. Одновременно с преподаванием оп продолжал писать.
Когда вспыхнула первая мировая война, Пирапделло было уже сорок семь лет, в Италии оп был известен как автор многочисленных новелл (вышедших впоследствии под общим заглавием «Новеллы за год») и пескольких ромапов. И вот этот немолодой писатель, который обратился к театру лишь в 1910 году, сумел в своих драмах выразить смятение и боль военного поколения.
9


В 1921 году к Пиранделло пришла мировая известность, его пьесы стали появляться па подмостках всех больших театров Европы и Америки, он стал не только профессиональным драматургом, но и режиссером.
В истории мировой литературы было много случаев, когда писатели опережали свое время, ломало кто доживал до того момента, когда его идеи, скользившие мимо современников, вдруг оказывались созвучными повой эпохе. Такое чудо произошло с Пиранделло.
По существу, уже в ранних его повеллах начинают зарождаться те взгляды, которые в полный голос прозвучали в его драматических произведениях конца 10-х — начала 20-х годов. Но пи читатели, ни критики, прочитавшие эти повеллы молодого тогда еще писателя, не увидели в них ничего оригинального и причислили Пиранделло к последователям его старшего земляка — сшщлийца Джованни Верга.
Между тем, несмотря на то, что Пиранделло в своей новеллистике и отчасти в романах во многом близок к веристам, его отличает от них, с одной стороны, гораздо более глубокое проникновение в психологию маленьких людей, которым он искренне сочувствует, с другой — идеалистическая концепция жизни, ослабляющая связь между этими изображаемыми характерами и воздействующей па них действительностью.
Пиранделло был не только бесстрастным свидетелем, как этого требовала программа веристов, но и пытался объяснять сущность того, что он изображает. Но это стремление часто приводит его к ложным философским обобщениям. Философия ого но оригинальна: он колеблется между объективным и субъективным идеализмом, между агностицизмом я солипсизмом. Жизнь в его представлении —бесконечное темное подземелье, куда заключены люди, и у каждого свой фопарик, который бросает свет только па несколько шагов вокруг, да и то все фонарики светят по- разному.
Герои Пиранделло, отчаявшиеся пайти выход из этого мрачного подземелья, цепляются за иллюзии, пытаясь создать себе какое-то другое, более светлое существование, по этот воображаемый иллюзорный мир рушится при соприкосновении с неумо- лимод действительностью. И бредут они вперед, но зпая, где истина. И сам автор этого но знает, он приходит к выводу, что все истины относительны, а истппу объективную люди познать не могут. Но не только в этом их трагедия: жизнь, суть которой 10


беспрерывное движение и изменение, отливается для каждого человека в определенную форму. Он становится узником этой формы, в создании которой участвует и он сам и окружающие его люди. Бунт, попытка разрушить форму ни к чему не приводят; разбив одну форму своей жизни, человеку приходится создавать другую, такую же узкую и давящую, так как жить в об’ ществе, не имея какой-то постоянной формы, оболочки, нельзя. Часто эта внешняя форма существования настолько пе соответствует изменяющемуся, противоречивому, внутреннему миру человека, что она превращается в маску, за которой прячется истинное человеческое лицо. По и это истинное лицо не едино, в человеке борются разные противоречивые начала: разум и инстинкт, внутреннее стремление к нравственному идеалу и темные страсти, его разрушающие; и передать другому, объяснить, какая борьба происходит в его духовном мире, человек оказывается по в состоянии. Люди замкнуты и разобщены, а их внешняя мораль лжива и непрочна.
Вся эта ошибочная философская концепция Пиранделло, складывавшаяся, когда он писал свои новеллы и романы «Грешница» (1901), «Покойный Маттиа Паскаль» (1904), «Вертится» (1916), и особенно сильно прозвучавшая в его драматургии, конечно, очень пессимистична. Но пессимизм этот обусловлен совершенно определенными социальными причинами и принципиально отличается от пессимизма декадентов — современников Пиранделло.
В своем зрелом творчестве Пиранделло первый, правда относительно и неполно, выразил то мироощущение, которое в результате войны, роста фашизма, внутреннего кризиса и распада буржуазного мира охватило людей так называемого «потерянного поколения». Войпа 1914—1918 годов, с ее бессмысленностью, кровавой окопной грязью, многое обнаружила, она сорвала покровы благопристойности и морали с общественных отношений, и опи предстали во всем своем безобразии. Вот от этого безобразия, от дисгармонии, царящей в мире, где он живет, мучается Пиранделло. Пессимизм Пиранделло— это пессимизм Гамлета XX века, который не презирает людей, а страдает за них. Пусть герои Пиранделло — учителя, врачи, мелкие служащие, падшие женщины — недостаточно сильны, пусть их интересы и переживания узки, но они все-таки прежде всего люди, а пе злые обезьяны или марионетки, как в пьесах футуристов или даже драматургов гротеска, наиболее близких к Пиранделло. Никогда философ11


ский нигилизм Пиранделло пе превращается в общее отрицание хороших человеческих качеств, а трагедия героев в его лучших пьесах вызвана не столько их внутренними качествами, сколько социальными условиями, в которых они живут.
В своей драматургии Пирапделло старался придерживаться определенных, связанных с его философией эстетических принци-. нов, которые он изложил в своей теоретической работе «Юмо- ризм», вышедшей в 1908 году. Полемизируя с веристским пониманием искусства, Пиранделло доказывает, что оно не доджпо быть Копией жизни, а должно проникать в ее сущность и эту сущность обнажать. Для этого писатель должен прибегать к юмору, который в понимании Пирапделло становится синонимом гротеска, так как означает раскрытие трагического в комическом, иногда даже в шутовском обличье. Он считает, что современный драматург должен изображать жизнь как грустную буффонаду. Отсюда — странные, исключительные ситуации, парадоксальность ого собственных пьес. Эта парадоксальность, перераставшая в некоторых пьесах в злую иронию против итальянского буржуазного общества, раздражала самодовольных буржуа, консервативных критиков и неистовых фанатичных католиков, воспринимавших драмы Пирапделло как вызов религии и морали. (Под влиянием последних была снята с репертуара Туринского театра комедии «Лиона», поставленная в 1916 году.)
Высоко ценили творчество Пирапделло прогрессивно настроенные зрители и критики. Среди последних был и основатель Итальянской компартии Антонио Грамши.
«Его (то есть Пирапделло.—Л. Е.) пьесы,—писал в 1917 году Грамши,— это ручные гранаты, которые производят в сознании зрителя взрыв и вызывают крушение пошлых мыслей и чувств». Грамши подчеркивал, какую большую роль в истории итальянской культуры сыграла драматургия Пирапделло, разрушавшая старую мещапскую драму с ее позитивистской, а иногда и католической направленностью.
Если бы Пиранделло был только философом, облекшим свои идеи в драматическую форму, то его драмы не представляли бы интереса для театра и не были бы явленном художественной литературы. Вопрос, который ставят Грамши и другие критики, заключается в том, удалось ли Пиранделло воплотить в художественную форму драмы те идеи, которые его волновали, являются ли' его персонажи символами, или это живые человеческие характеры, которые возбуждают сочувствие зрителей, являются 12


ли драматические ситуации, легшие в основу его пьес, только любопытными парадоксами, или они отражают сложную, внутренне противоречивую действительность?
В каком соотношении находятся новеллы и пьесы писателя? Что связывает Пиранделло с драматургами других направлений и как развивается его собственная драматургия?
И, наконец, в чем национальные особенности его драматургии, имевшей общеевропейское значение?
Чтобы ответить на все эти вопросы, пужно остановиться на отдельных пьесах писателя и всесторонне их осветить.
В первых пьесах Пиранделло, написанных в период между 1910—1917 годами, еще довольно отчетливо ощущается влияние веризма, хотя, но существу, лучшие из них несомнеппо выходят за его рамки. Влияние это сказывается прежде всего в том, что Пиранделло пишет комедии не только на сицилийскую тематику, но и на сицилийском диалекте, то есть отдает дапь диалектальному театру, о котором говорилось выше.
Из диалектальных комедий, живописно изображающих быт и нравы сицилийской деревни и маленьких захолустных городков, лучшая комедия — «Лиола», которую очень высоко оценил Грамши. Она паписана в 1916 году. Сам автор писал о пей: «герой — крестьянский поэт, пьяный от солнца, и вся комедия полна песен и солнца. Она такая жизнерадостная, что кажется, будто это по мое произведение».
И действительно, «Лиола» выделяется среди произведений Пиранделло и среди всего потока веристской драматургии. Перед вами сицилийская деревня, автор делает подробные, в духе веризма, ремарки, как должна выглядеть сцена: в первом действии девушки чистят миндаль, в последнем — готовятся к сбору винограда. Слышна веселая болтовня и не всегда скромные шутки, как будто мы попали в мир героев Верга; на этом фоне фигура деревенского богатея дядюшки Симоне, который больше всего беспокоится, чтобы его добро не попало в чужие руки, его грубое отношение к кроткой жепе-бесприданпице только усиливает Впечатление традиционной всристской драмы. Но вот появляется батрак Лиола, и освещение сразу меняется. В облике Лиола нот ничего, что бы напоминало примитивных сицилийских пастухов или батраков с их покорностью судьбе или необузданными, почти животными страстями. Когда Лиола спорит с дядюшкой Си- мопе, в его шутках относительно земли, которая должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает, звучит здравый смысл кресть- 13


япппд li уверенность в том, что когда-нибудь закон изменится в oi'o пользу.
Лиола называют сельским донжуаном, но это донжуан особый—без тени жестокости или пошловатостн, свойственных ^многим потомкам знаменитого испанского героя.
Обаяние Лиола не только в его жизнерадостности, остроумии, веселой поэзии, которая так и искрится в ним, по и в его человечности: это первый донжуан в литературе, который появляется на сцепе вместо со своей матерью и незаконными детьми, которых оп нежно любит, донжуан, который готов жениться на обесчещенной им девушке и способен и на более серьезное чувство, если только встретит женщину, которая его по-настоящему полюбит.
Лиолс, да и другим героям комедии, чужды внутренний надлом, ощущение споен неполноценности, бегство в мир иллюзий, свойственные персонажам других пьес Пиранделло. Конечно, и в их жизни деньги, богатство играют большую роль, но все же опи, кроме дядюшки Симонс, еще не утратили чувство собственного достоинства, и потому пе искалечены морально.
Пьеса «Лиола» — это итальянская народная комедия, написанная живым народным языком. Строится опа пе на гротеске, а па здоровом, чуть грубоватом юморе. Законченная во время империалистической войны, комедия звучит как страстный призыв к жизни со всеми ее простыми радостяхми.
«Лиола» — одна из лучших комедий Пиранделло, но драматургия его пошла но другому руслу. Одной из первых пьес, положивших начало его философско-психологическому театру, была пьеса «Право для других», поставленная л 1915 году.
В этой пьесе Пиранделло пытается доказать, что каждый человек но своему прав, и трагедия заключается в том, что, защищая свои права, люди сталкиваются в жестокой борьбе и наносят друг другу тяжелые удары. Признать право другого человека и считаться с ним — это значит принести себя в жертву. Такова философская оспова психологической драмы, которая разыгрывается между Леонардо Арчнапи, его женой Ливией и любовницей Еленой. На этот раз перед нами пьеса из семейной жизни итальянского интеллигента. Серый фон: редакция, лотом бедно обставленная комната Елены. Медленно развивается действие, в первом акте персонажи обмениваются незначащими репликами, как в пьесах «сумеречных» драматургов, но затем атмосфера постепенно накаляется, и герои не только говорят — 14


ипи кричат о том, что их мучает. И мы верим их страданиям, потому что эти люди живут не в каком-то символическом, воображаемом мире, а на земле, и по вообще па земле, а в буржуазной Италии начала XX века. Жестокая драма чувств, которую они переживают, у каждого своя, и, как в реальной жизни, их отношения сложны и противоречивы.
Эта пьеса, задуманная автором как философско-психологическая драма об обязательном столкновении прав одного человека с правами другого, перерастает в социальную.
Литая одерживает победу пад Еленой не потому, что она логически доказывает ей свою правоту, а потому, что в мире, где они живут, решающим оказывается материальная обеспеченность и положение в обществе. Философская идея об относительности всех этических понятий отступает перед горем матери, вынужденной отдать своего ребенка. Крик Елены: «...подожди... подожди, ну хоть шапочку, шапочку по крайней мере... Я хочу, чтобы она была красивом...» — перевешивает все логические доводы Ливии.
Более убедительно воплощена идея в следующей философской драме Пиранделло — комедии «Наслаждение в добродетели» (1917), где опрокидываются все ходячие представления об абстрактной морали. В жизни трудно различить, кто добродетелен и кто порочен, потому что в душе каждого человека борются противоречивые чувства, которые скрываются под внешней отлившейся формой его жизни. Абстрактная добродетель, в чистом виде доведенная до логического предела, переходит в жестокость и деспотизм, не говоря уже о том, что эта добродетель фактически основана на закостенелых социальных предрассудках.
Эти идеи воплощены в комедии через ситуацию, в которой для буржуазного мира, и особенно для католической Италии, нет ничего необычного: забеременевшую девушку выдают замуж за подставное лицо, чтобы избежать огласки. Это — завязка пьесы, ибо именно в этот момент Агата Ренни, по-настоящему полюбившая маркиза Фабио Колли, ее мать, которой так хотелось, чтобы дочери хоть раз улыбнулись звезды, и сам маркиз — человек несомненно порядочный п честный — в угоду социальным пор- мам добродетели стали на нечестный путь, погнавшись за маской честности. Это им и доказывает опустившийся Бальдовлпо, которому доставляет удовлетворение бросить вызов обществу, сменив «форму» опустившегося человека, которую он давно уже носит, па «форму» честного, добропорядочного отца семейства. Он дает 15


им жестокий урок, строго придерживаясь той самой добродетели, требования которой они внешне признают. Но пьеса пе ограничивается этим: Бальдовино по марионетка, сменяющая одну «маску» на другую,— он человек с человеческими чувствами, в конце пьесы эти чувства разбивают «чистую» форму непреклонной добродетели, и выступает живая и страдающая душа. И потому совершенно естественно, что честная и искренняя Агата, которой противна лживая комедия, где ей приходится разыгрывать жалкую роль, идет за ним.
Сюжет этой пьесы Пиранделло основал на рапнвй новелле под названием «Испытательный срок», но новелла —- схематична, в ней пет характеров п прототип Бальдовино, выведенный в ней, изображен иронически и недоброжелательно. В пьесе же, хотя главный герой ее и ргчссуждает слишком много, он вызывает симпатии читателя. В пей Пирапделло удалось избежать схематизма, все персонажи паделепы определенными характерами.
Постановка комедии «Наслаждение в добродетели» вызвала бурю, так как опрокидывала традиционные, устоявшиеся представления и принципы. Но Пиранделло не просто выдумывал парадоксальных персонажей и парадоксальные ситуации ради изображения победы инстинкта над разумом. Не выходя за пределы семейной драмы, он отразил начало крушения довоенного мироощущения, скепсис, который все больше охватывал итальянскую интеллигенцию, но не убил в творчестве драматурга веру в хорошее и разумное пачало в человеке.
Комедия «Прививка», поставленная в 1919 году, гораздо слабее, чем те пьесы, па которых мы останавливались. Пиранделло хотел доказать, что настоящая любовь не только может и должна быть выше грубой физической ревности, вызванной нечаянной изменой, но что она побеждает природу: отец ребенка —но тот мужчина, от которого женщина забеременела, а тот, которого она любит.
Для итальянского зрителя гуманистическая идея Пирапделло о справедливости любви имела некоторое воспитательное значение. Другая же его мысль о силе любви, побеждающей законы естества, очень искусственна. Эта надуманная проблема не смогла получить художественного воплощения, и пьеса оказалась сухой и схематичной.
Между 1920 и 1923 годами Пиранделло написал пьесы, которые являются очень важным этапом в его драматургии: «Все как у порядочных людей» (1920), «Как прежде, но лучше, чемпреж- 16


де» (1921), «Шестеро персонажей в поисках автора» (1920), «Генрих IV» (1922), «Обнаженные одеваются» (1922). Все они основаны на противоречии «маски» и лица, иллюзии и реальности.
В пьесе «Как прежде, но лучше, чем прежде» противоречие между «маской» и лицом, или, вернее, раздвоение личности, принимает внешнюю и внутреннюю форму. Внешнюю, потому что в силу сложившихся обстоятельств Фульвия вынуждена иметь два лица: одно — для мужа, который знает всю ее трагическую историю, другое — для дочери, перед которой опа должна играть роль мачехи.
Но противоречие между «маскон» и лицом носит и другой, гораздо более глубокий, внутренний характер. Уехавшая от мужа, оскорбившего ее юную чистоту, Фульвия, в стране, где одинокой самостоятельной женщине очень сложно было отстаивать свою независимость, принимает ту форму, которую ей навязы вают другие: она становится содержанкой. Но за -маской красивой полукуртпзанкп с ярко-рыжими крашеными волосами прячется оскорбленная женщина и страдающая, любящая мать. Драма Фульвии кончается в тот момент, когда обе «маски» сброшены, когда она становится самой собой в глазах ненавидевшей ее дочери и перестает скрывать свое материнство. Тогда, уже за занавесом, начинается другая, новая драма, драма дочери и истинного виновника всего случившегося — мужа Фульвии — Сильвио Челли.
Сильвио Челли тоже носит «маску», но он сам ее себе со здал, это «маска» порядочного, уравновешенного человека, исполненного чувства собственного достоинства, а под пей еще пе утихли низменные страсти, которые и привели к разрыву с женой. Но Пиранделло пе изображает Челли как законченного негодяя, порочного н низкого, а скорее как жертву своих илстипк- тов. Скрывая от дочери правду о ее матери, Сильвио подчиняется сложным чувствам: и боязни обнаружить свое собственное «я», и жалости к дочери, и стремлению соблюсти видимость приличий в глазах общества.
Так и в этой пьесе психология героев никогда пе анализируется л «чистом» виде, она всегда, так или иначе, связана с общественными нравами.
Одна из самых знаменитых пьес Пирапделло — «Шестеро персонажей в поисках автора», — принесла ему мировую известность. По своему настроению эта пьеса резко отличается от пре2 Луиджи Пиранделло
17


дыдущих. Несмотря на необычность ситуаций предшествующих комедии, действие их происходит в обычной обстановке, а персонажи — вполне реальные люди. В пьесе «Шестеро персонажей в поисках автора» наряду с персонажами реальными, актерами, репетирующими одну из комедий Пиранделло, появляются на сцепе шесть фантастических персонажей из еще ненаписанной пьесы. Это вторжение фантастики в реальный мир том поразительнее, что обстановка, в которой они появляются, нарочито прозаическая: рабочие сцены, недовольные акторы, премьерша с собачкой, сердитый режиссер — все так банально и буднично, и вдруг шесть масок, которые заявляют о своем желапии жить, то есть сыграть свою драму. Иронизируя над позитивистами в лице недоверчивого режиссера, Пиранделло устами Отца заявляет, что в жизни правдоподобие и правда не совпадают, а потому фантастика может оказаться реальностью. По пе это основная мысль драматурга, ради которой он писал пьесу. В ней два плана: драма не присутствующего на сцене художника-творца, вытекающая из противоречия между искусством и жизнью, и человеческая драма самих персонажей.
Может ли драматург, а вслед за ним актеры воплотить в героях пьесы и ситуациях, в которые они попадают, жизнь? Пиранделло отвечает па этот вопрос отрицательно, потому что люди разобщены, каждый замкнут в себе и передать то, что чувствует другой,— невозможно. Особенно резко эта мысль звучит в той сцене, где актеры пытаются разыграть драму персонажей, персонажи но узнают себя в сценическом воплощении, так как актеры отклоняются уже не только от реальных прототипов, но и от образов, созданных драматургом.
Невозможно это, по мнению Пиранделло, также и потому» что живые люди непрерывно меняются и в душе каждого живет пе один человек, а несколько. Так как эту вечную изменчивость и сложность драматург передать пе может, он вынужден каждого героя делать неподвижным, подчеркивать в нем самое главное, характерное. Поэтому-то в начале все шесть персонажей кажутся персонажами комедии дель арте, где характер каждого был раз и навсегда закреплен. Отец в пьесе Пиранделло вынужден всегда выражать чувство раскаяния, Падчерица — чувство мести и т. д. В основе этой трагедии — разрыва между искусством и жизнью — лежит агностицизм, повлиявший, как мы уже говорили, на мировоззрение драматурга, и неумение диалектически подойти к вопросу о художественном обобщении в искусстве.
18


Для того чтобы как-то преодолеть этот разрыв и усилить связь между реальной жизнью и театральной иллюзией, и одновременно зрительным залом и сценой, Пиранделло прибегает к приему импровизации, вернее, видимости ее. Этот прием подсказала ему старая итальянская комедия масок, где не было написанного текста, а был лишь сценарий, и актеры на сцене импровизировали. (Впоследствии Пиранделло прибегнул к этому же приему в написанной в 1930 году пьесе «Мы сегодня импровизируем».)
Но наряду с трагедией художника-созидателя, на которой ые мог бы держаться основной конфликт пьесы, разыгрывается «вторая трагедия — трагедия самих персонажей, которая к копцу совершенно оттесняет первую. Драма персонажей — психологическая и в то же время социальная. Трагедия Падчерицы пе только в том, что она вынуждена все время мстить Отцу, а в том, что она, молоденькая девушка, чтобы прокормить семью, должна продавать себя. Эпизод встречи с Отцом в «модном магазине» мадам Паче только обостряет эту трагедию, по не является ее первопричиной. Жизпь Падчерицы уже приняла определенную социальную форму, она — фактически проститутка, которая и ведет себя в соответствии с этой «формой». Но под «маской», на этот раз не психологической, а социальной, сталкиваются самые разнообразные чувства: гнев, горечь, презрение к другим и к самой себе, стыд, нежная любовь к сестренке, снисходительная любовь к матери, ради которой она жертвует собой. И все-таки — в этом трагизм пьесы — «форма» побеждает, и Падчерица уходит в темноту, на улицу, откуда возврата нот.
Другую драму переживает Отец, его мучает то, что он, солидный, добропорядочный человек, оказался в сомнительном месте и чуть по стал любовником дочери своей жены,—оп, которого окружающие считали (да и сам он себя считал) образцом добродетели. Значит, люди сложнее и противоречивее, чем это принято считать, я если сорвать маску (не раскаяния, а добродетельного буржуа), то обнаружится жалкое и звериное лицо.
Под «маской» презрительного равнодушия Сына скрывается горькая обида ребенка, которого бросили родители. Он эгоист, по оп стал таким потому, что озлобился, потому что его слишком pano лишили любвн и тепла.
И это* чувствует Мать, единственный персонаж, у которого «маска» — это ее собственное лицо, лицо женщины, страдающей за своих детой. Материнство поглотило в пей все остальные чув- 2*
19


сгва, но и оо драма — социальная: при всей любви к детям опа беспомощна в этом жестоком мире и ле может спасти их от гибели.
Драма персонажей захватывает зрителей пе сразу, сначала персонажи только рассказывают свою предысторию (правда, сам по себе рассказ достаточно драматичен). Действие становится по- настоящему трагическим, когда персонален, поднявшись па подмостки, начинают играть свою жизнь. Тогда исчезает фон — театр с его актерами, перестает звучать гротескный контраст между пошлыми замечаниями режиссера и актеров и трагическими переживаниями персонажей, растворяется зловещая и в то же время шутовская фигура мадам Паче, и мы видим только настоящую и мучительную драму пе фантастических персонажей ненаписанной пьесы, а живых, настоящих людей.
Если фантастика, к которой прибегнул па этот раз драматург, в сочетании с чисто веристской детализацией внешней обстановки сближает пьесу с модными театральными течениями, то благодаря глубокому внутреннему содержанию ее, конечно, нельзя отнести ни к веристскому театру, ни к театру гротеска.
Пьеса «Шестеро персонажей в поисках автора» имеет трагическую развязку: герои ое пе в силах избежать своей судьбы.
Есть у Пиранделло и произведения, в которых герои пытаются это сделать, то ость уйти от действительности, бежать нз мира реального в мир иллюзии. Эта тема легла в основу трагедии «Генрих IV». Между героем — человеком сильных и глубоких чувств и пошлым, великосветским обществом возникает нравственный конфликт, приобретающий, как всегда у Пиранделло, философский характер. Герой, который вследствие коварства соперника временно потерял рассудок и вообразил себя германским императором Генрихом IV, выздоровев, продолжает разыгрывать безумного, так как не хочет возвращаться в современное ему общество. Он разбивает свою форму существования — итальянского интеллигента XX века — и надевает маску безумия, которая разрешает ему перенестись па много воков пазад н жить иллюзией. В его доме разыгрывается двойной фарс: окружающие делают вид, что они действительно находятся при дворе Генриха IV, а сам Генрих IV знает, что все это лишь игра. Генриха IV критики недаром сравнивали с Гамлетом, маска безумия позволяет ему безнаказанно издеваться над обществом, которое он презирает. Трагическая развязка драмы тоже напоминает конец шекспировской трагедии: герой убивает своего врага, кото20


рый кажется ему олицетворением фальши и аморальности окружающей среды, по от этого в действительной жизни ничего пе меняется. На этом сходство кончается: герои Шекспира, пе только положительные, но и отрицательные, песравпенпо величественнее итальянских аристократов XX века.
Кроме пьес, на которых мы ужо останавливались, наиболее удачными представляются следующие драмы: «Все как у порядочных людей» (1920), «Облаженные одеваются» (1922), «Дурак» (1922).
Первая пьеса, основанная на ранее написанной поволло, представляет гротеск: герой ее всю жизнь считает себя порядочным человеком, в глазах же других людей, которые нс верят в его честпость и но представляют себе ого наивности, он — подлец. На самом деле этот обманутый человек, живущий иллюзией, гораздо выше в нравственном отношении, чем все те, кто его окружает. Гротеск принимает социальную форму, так как герой драмы маленький, жалкий чиновник, а обманувший ее север- ник — важное сановное лицо.
Трагически разрешается столкновение иллюзии и реальности и противоречие между лицом и «маскон» в драме «Обнаженные одеваются». Но существу, эта драма очень остро разоблачает ханжескую буржуазную мораль. Все персонажи посят приличную «маску», и только героине — несчастной, затравленной девушке— но удается умереть в «красивой», романтической одежде, в которую она пыталась облачиться.
Трагический фарс, зло высмеивающий закулисные политические интрига, представляет собой пьеса «Дурак», единственная, если пе считать отдельных мотивов в ранних драмах, касающаяся не семейной жизни, а политической, к которой драматург относится лишь как к бессмысленной суете.
Чисто философская драма, лишенная социального содержания, разыгрывается в пьесах «Это так (если вам так кажется)» (1918) и «Жизнь, которую я тебе даю» (1923). В них драматург пытается доказать, что объективной истины нет, а все зависит от человеческого восприятия.
К сожалению, под влиянием фашистского режима, приведшего весь итальянский театр к полной деградации, социальная проблематика из более поздпих драм Пиранделло почти совсем исчезла, а вместе с ней исчезли и живые люди, они превратились в отвлеченные символы идей («Новая колония», 1928, «Лазарь», 1929, «Легенда о подмененном сыне», 1934 и др.).
У Пиранделло, придерживавшегося отнюдь не роволюциоп- 21


пых взглядов, на хватало силы открыто выступить против фашизма, и внешне он с ним примирился. Но внутренне хозяева стрэпы были ему глубоко чужды, и он очень возмутился, когда во время его гастрольной поездки по Бразилии его встретили там как посланника фашистской Италии.
Из краткого обзора драматургии Пиранделло видно, что когда драматург выступает как писатель-гуманист, искренне страдающий за обездоленных, униженных людей, то, хотя он и ограничивает себя узкой областью семейных отношений и не верит в возможность общественного переустройства, еьгу удается создать настоящие художественные произведения. Там же, где он пытается популяризировать идеалистические теории XX вока, пьесы его становятся схематичными и утрачивают свою эстетическую ценность.
Драматургия Пиранделло имеет некоторые характерные черты. В центре ого пьес, за редким исключением, стоят обычные, ничем во примечательные люди, но Пирапделло показывает их в такие напряженные моменты их жизни, ставит их в такие сложные и мучительные ситуации, что они начинают жить очень интенсивной внутренней жизнью и потому становятся значительными и интересными.
Пе характеры определяют драматическую ситуацию, как это было во многих классических пьесах, а, наоборот, характеры выявляются в определенной ситуации. Между героями Пирапделло существует какое-то духовное сходство. Все они стараются объяснить, что с ними происходит, раскрыть свой духовный мир, и потому склонны к самоанализу и длинным рассуждениям, но это — не спокойные и последовательные рассуждения, а бурные, эмоциональные, почти истерические излияния.
При этом нужпо заметить, что в лучших пьесах Пирапделло парадоксальность ситуаций, в которые попадают его герои, пе является надуманной. Ведь и действительность, отражающаяся в его драмах, тоже полна противоречий: погоня за внешней порядочностью и благопристойностью зачастую приводит к моральному падению и тайному разврату. Так почему же мы должны удивляться, если промотавшийся игрок ведет себя честнее, чем так называемые порядочные люди, а солидный чиновник встречается в притопе со своей падчерицей? Пирапделло не выдумывает, оп только обнажает противоречия, доводя их до логического предела.
Ситуации, которые создает Пиранделло, возможны в любой 22


буржуазной стране, и все же мы чувствуем, что находимся в Италии. Именно в Италии, где женщины были бесправными пе только в обществе, но и в семье, вне семьи они оказывались совершенно беспомощными, подвергались остракизму и в конце концов вынуждены были, так или иначе, продавать себя. Трагедия женщины является содержанием очень многих пьес Пиранделло. Италия ощущается не только в содержании пьес, но и в художественном воплощении его героев. Персонажи Пиранделло обладают чисто южным темпераментом, им свойственна большая живость, эмоциональность, и красноречивость в выражении своих чувств. Драматург, как мы уже упоминали, прибегает и к внешним приемам, характерным для итальянского театра: имитирует импровизацию старинной комедии дель арте.
Кульминация в пьесах Пиранделло происходит в тех сценах, где персонажи полностью раскрываются, сбрасывая «маску». На этих сценах держится действие. Опо развивается неровно, вначале замедленно, а к концу все быстрее и напряженнее. Иногда, впрочем, автор вводит пас прямо в гущу событий, и мы даже по сразу можем разобраться в происходящем.
Многие драматические сюжеты Пиранделло заимствовал из собственных ранее написанных новелл. Писателю нетрудно было это сделать, так как новеллы его очепь драматичны. В некоторых случаях драмы оказываются глубже и шире, чем легшие в основу новеллы (ср. пьесу «Наслаждение в добродетели» и новеллу «Испытательный срок»), а иногда уступают им, становятся более водянистыми и растянутыми (ср. пьесу и новеллу «Все как у порядочных людей»).
Конечно, диалог живее, чем повествование, по стиль новелл Пиранделло разнообразнее и живописнее, чем язык персонажей в его недиалектальных пьесах. В то время как в новеллах прямая речь меняется в зависимости от того, к какому общественному классу принадлежат герои, а авторское повествование то как будто ведется от лица какого-то невидимого рассказчика, то становится чисто лирическим,— в драмах все герои говорят на литературном языке, без каких бы то пи было индивидуальных особенностей. В их диалогах меняется только длина фразы и нарушается ее синтаксическая цельность в зависимости от их душевного состояния.
Такой значительный драматург, как Пиранделло, пьесы которого шли на сцепе не только в Италии и не только при его жизни (он умер в 1936 году), по и па сценах других свропей- 23


сних и американских театров. Ere мог, конечно, не иметь последователей. Ио до второй мировой войпы всех итальянских и почти всех пеитальянских последователей драматурга привлекали его философские и психологические парадоксы, социальное значение его драм от них ускользало. К таким последователям в Италии относились драматурги Де Стефани, Кальцнии, сып Пиранделло, писавший под псевдонимом Ланди, за границей — Кроммелинк, О’Нейль, Амьель, Пристли.
После второй мировой войны лучшие традиции театра Пирапделло возродил в своих грустных комедиях неаполитанец Эдуардо до Филиппо. Он отказался от философской проблематики Пиранделло, но зато в его пьесах ожили скромные герои драматурга с их хорошей и чистой душой.
Ожил Пиранделло и в новой передовой критике. Прогрессивный литературовед Ферранте в монографии, посвященной Пиранделло, особое внимание уделяет социальному значению его пьес. Критики коммунисты Салинари, Тревизани, развивая замечания Грамши о театре Пиранделло, подчеркивают, что его драмы разрушают старую буржуазную мораль и застывшие католические представления об абсолютных добродетелях и пороках.
Театр Пирапделло заставляет зрителей и читателей задуматься над сложностью человеческих характеров, выступающей в обстановке глубоких общественных противоречий. И не только задуматься, но и ощутить трагедию тех, кто оказался жертвой этих противоречий. Это содержание драм Пирапделло и выделяет их из общего потока итальянской драматургии начала XX века, поэтому они продолжают жить и в наше время.
IL Елина


Деревенская комедия в трех действиях


Перевод
II. ТРАУБЕРГ


действующие лица
Нико С к ил л ач и, по прозвищу Л и о л à.
Дядюшка Симоне Палумбо.
Т о т у ш к а Кроче А д з а р р а, его двоюродная сестра.
Туцца» дочь тетушки Кроче,
М и т а, молодая жена дядюшки Симоне;
Кармин а, по прозвищу Щеголиха.
Д ж о з а» тетушка Миты.
Тетушка Нимфа» мать Лиола.
Три молодые крестьянки: Чуцца, Луцца, Нела.
Три маленькие сына Лиола: Тинино, К ал и к ь о, Паллии о.
Другие мужчины и женщины селения.
Действие происходит в наши дни 1 в селении Агридженто.
1 Время действия пьес, включенных в сборник, 900-е годы, (Прим, ред.}


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Навес, соединяющий дом, лавку, хлев и сарай, принадлежащие тетушке Кроче Адзара. В глубине сцены — участок, где растут маслины, миндаль и фиги. Справа, под навесом — дверь жилого дома, каменная скамья и большая печь. Слева — двери лавки, окпо сарая и еще одно окно с железной решеткой. В стену вделаны кольца, к которым привязывают скотину.
На дворе сентябрь — время, когда колют миндаль.
На двух скамейках, в углу, сидят Т у ц ц а, Мит а, тетушка Д ж е- аа, Кармина-Щеголиха, Луцца, Чуцда и Нела. Положив па колени камень, они колют миндаль другим камнем, поменьше. Дядюшка Симоне, сидя па большой перевернутой корзине, присматривает за ними. Тетушка Кроче ходит туда и сюда. Па земле — мошки, корзины, скорлупки миндаля. Женщины моют «Страсти Христовы».
Хор.
«А Мария, за стеною услыхав удары плети, обратилась к пим с мольбою: «Слабоват он, пожалейте!» 1
Тетушка Кроче (выходит из лавки с корзиной, миндаля). Ну, ну живее! К концу подходит! С божьей помощью, па этот год начистили.
Чуцца. Дайте мне, тетушка Кроче!
Луцца. Мне!
Пела. Мне!
Тетушка Кроче. Поспешите — успеете к вечерней мессе.
Чуцца. Ах, да! Еще в церковь!..
Нела. Сперва в село сбегать...
1 Стихи в пьесе даны в иереводе Е. Солоновича.
29


Л у ц ц а. И одеться...
Д ж е з а. Непременно вам надо наряжаться, чтобы слушать святую мессу?
И е л а. В церковь идем, пе в хлев!
Ч у ц ц а. Управлюсь — побегу, как есть.
Тетушка К р о ч е. Эй, мастерицы, будет вам болтать, время теряете!
Л у ц ц а. Ну, давайте деть, давайте петь!
Колют миндаль, поют.
Хор.
«Проводи к пему, Джованни! Как же ты дойдешь, Мария?»
Дядюшка Симоне (прерывая пение). Ладпо, хватит вам петь эти страсти! Того и гляди, голова лопнет! Колите да помалкивайте.
Луцца. Сами ведь знаете, принято петь за работой!
Нела. Вот ворчун старый!
Д ж е з а. Подумали бы, как мы из-за вас душу губим, в святой день работаем!
Дядюшка С и м о п е. Из-за меня? Из-за тетушки Кроче, хотите вы сказать.
Тетушка Кроче. Ах вон что? Вот тебе и на! Три дня мне покою не даете с этим миндалем! Как будто бог знает что случится, если я нечищеный дам.
Дядюшка Симопе (насмешливо и ворчливо). А как же? Я ведь с этого живу!
Щеголиха. Дядюшка Симоне, а помните, вы обещали пам поднести, когда работу закончим?
Тетушка Кроче. Обещал. Был уговор. Вы уж не беспокойтесь.
Дядюшка Симоне. Какой такой уговор, сестрица? Это за четыре скорлупки? Да вы всерьез?
Тетушка Кроче. Ах вот вы как? Заставили мепя женщин в святой день позвать, а теперь — па понятный? Нет уж, братец, со мной такие штуки пе пройдут! (Оборачивается к Мите.) А пу, Мита, припеси-ка кружку хорошую, и выпьем за здоровье и процветание твоего супруга!
Женщины хлопают в ладоши, радостно кричат. 30


Дядюшка Симоне. Спасибо, сестрица! Вижу, у вас и впрямь сердце доброе.
Тетушка Кроче (Мите). Что ж не идешь?
М и т а. Так ведь он не приказал...
Тетушка Кроче. А тебе непременно надо, чтобы оп приказал? Ты что — сама пе хозяйка?
Мита. Нет, тетушка Кроче, он хозяин.
Дядю ш к а Симоне. Да, если я па будущий год куплю па корпю миндаль или что другое — можете мне глаза вырвать!..
Ч у ц ц а. Сейчас о том годе думать!
Л у ц ц а. Как будто пе знаете, как с миндалем всегда получается!
Нела. 'Одни год — в цене, другой — даром пе берут!
Дядюшка Синопе. Ха, миндаль! Если б один миндаль! Виноград весь попортился! Полюбуйтесь — все оливы сгорели, смотреть больно!
Щеголиха. Господи, подумать только, такой богач — и ворчит! Вы прикинули на главок, и вышла у вас ошибка. Вам убыток, а сестрице вашей вдовой и племяннице-сиротке — прибыль. Так и выйдет одно на одно.
Ч у ц ц а. Деньги в семье останутся...
Л у ц ц а. Может, хотите свое богатство в могилу унести?
Щеголиха. Вот были бы дети... Ой, что это я!.. (Быстро зажимает рукой рот.)
Остальные женщины оцепенели. Дядюшка Симоне испепляет ее взглядом; затем срывает гнев на желе.
Дядюшка Симоне. Пошла, пошла, дармоедка! А пу, пошла отсюда!
Мита подавлена, не двигается. Он яростно ее трясет.
Видишь? Видишь, какой от тебя прок? Позор одип! Пошла домой! Чтоб твоего духу здесь пе было! А то — богом кляпусь —такого наделаю!..
Мита уходит, рыдая. Дядюшка Симоне, пихнув погон корзину, на которой сидел, идет в дом.
Тетушка Кроче (Щеголихе). Ах ты господи, святая мадонна! Не могли язычок придержать!
31


Щеголиха. Прямо изо рта вырвалось!
Чуцца (простодушно). А разве это дурпо, когда у мужчины лету детей?
Тетушка Кроче. Помолчи-ка лучше! Не для девиц этот разговор!
Луцца. Правда, что тут плохого?
Нела. Значит, бог ле пожелал ему детей дать.
Луцца. А чего он па жепу сердится?
Тетушка Кроче. Отстанете вы или нет? Работали бы лучше?
Чуцца. Да мы все покололи, тетушка Кроче.
Тетушка Кроче. Ну и отправляйтесь по своим делам.
Девушки встают; подходят к Туцце, которая работает молча и угрюмо. Пытаются с ней заговорить, но Туцца отворачивается. Тогда оии по очереди подкрадываются к старшим, подслушивают, потом передают подругам то, что услышали, смеются.
Тетушка Кроче. Ох, милые вы мои, распухла у меня голова. Братсц-то целый день торчит, И все про одно, про то же...
Щ е г о л и х а. Все про ребенка?
Д ж о з а. Сколько ни плачь, ребенка от того пе будет!
Тетушка Кроче. Пет, чего зря говорить — горюет он из-за хозяйства. Такое хозяйство хорошее, и все чужим достанется.
Щеголиха. Пускай погорюет, тетушка Кроче! Ему слезы — вам смех.
Тетушка К р о ч е. Это вы про наследство? Да нет, куда там! У него таких родственников, как мы,— что волос па голове.
Щеголиха. Ну хоть что-нибудь да перепадет! Жаль мне вашу племянницу, тетушка Джеза, однако — ничего пе поделаешь! Такой закон. Нету детой — имущество супруга...
Джеза (перебивает). Ну его к дьяволу со всем его имуществом! Что ж ей, бедпяжке, помирать из-за этого наследства? Вот уж, поистине, не дал бог счастья! Матери своей и пе видала, отец умер, когда ей три года стукнуло... Один бог знает, как я ее вырастила!.. И заступиться некому! Был бы у нее хоть брат — пе посмел бы ста-
32


рик так над ной измываться! Только что ногами пе топчет, сами видели! (Плачет.)
Щ е г о л и х а. Верпо, бедная Мита! А четыре года назад — кто бы мог сказать? Думали, счастье ей привалило, когда Симоне Палумбо к пей посватался.
Тетушка Кроче. Это как же, но-вашому? Плох он для нес, что ли? Конечно, Мита — девушка хорошая, ничего не скажешь. Однако, думаю, ей и не снилось за моего братца выйти.
Джеза. Хотела бы я знать, тетушка Кроче, кто его просил, братца вашего, к моей племяннице свататься! Я не просила. А уж Мита — и говорить нечего!
Тетушка Кроче. Сами знаете, первая жена дядюшки Симоне настоящая была синьора.
Щ е г о л и х а. И плакал он, ладо ©казать, ох как плакал, когда она умерла!
Д ж е з а. Еще бы! Сколько детей могла народить!
Тетушка Кроче. Ну, какие там дети! Она вот такая была, бедняжка!.. (Показывает мизинец.) В чем душа держалась! Ничего не скажешь, он всякую выбрать мот. Посватался бы, например, к Туцце — сразу бы отдала. А вот не захотел родственницу брать взамен покойницы! Взял вашу Миту, чтоб ребенка ему родила. Для того только и взял!
Джеза. Это вы к чему, прошу прощенья? Может, по- вашему, моя племянница виновата, что детей нет?
Луцца, которая подкралась к женщинам и подслушивала разговор, оборачивается к подругам и сталкивается с тетушкой Кроче.
Тетушка Кроче (накидывается на девушек). Ух и проныра! Сказано вам — пе ваше дело, болтушки вы этакие!
Девушки визжат и хохочут.
Щеголиха (возобновляет разговор). Уж такая она красивая, Мита, такая цветущая! Одно слово — роза! Здоровьем так и пышет!
Тетушка Кроче. Ну, уж пе знаю! Столько раз вот...
Джеза. О! Вы это всерьез, тетушка Кроче? Поставьте их обеих рядом — всякий ©кажет, какая матерью скорей станет!
3 Луиджи Пцраиделло
33


Тетушка Кроче. Вы уж простите, а я так понимаю: если он псе время про ребенка говорит, значит, знает, что может ребенка иметь. Не мог бы - помалкивал.
Д ж е з а. Слава богу, племя и лица моя — женщина честная, потому и детей у нее нет. Только вы знайте, тетушка Кроче, если так пад святой измываться, перед всеми позорить, попрекать, дева Мария — и та бы не выдержала. Так бы ему и сказала: «Ребенка хочешь? Ладно, рожу тебе ребенка!»
Щ е г о л и х а. Не дай бог!
Джез а (быстро спохватилась). Только моя племянница пе такая!
Щ е г о л п х а. Как можно! Смертный грех!
Д ж с з а. Да опа скорее руки па себя наложит, чем на такое дело пойдет!
Щеголиха. Золото, а не женщина! Уж такая она умница, такал разумница, не в обиду другим будь сказано!..
Тетушка К р о ч е. А я ничего и пе говорю!..
Чуцца (в глубине сцены). Ой, тетушка Нимфа идет, и с тремя внучатами.
Луцца и Нела (хлопают в ладоши). Тетушка Нимфа! Тетушка Нимфа!
Чуцца (зовет). Тинино!
Тинине бежит к ней и обнимает.
Луцца (зовет). Каликьо!
Каликьо бежит к ней и обнимает.
И е л а (зовет). Паллипо!
] 1 а л л и я о бежит к пей и обнимает.
Тетушка Ним ф а. Ой, девушки, оставьте вы их, ради бота! У меня у самой голова кругом... Вон как поздно, а я еще только к мессе иду!
Чуцца (к Тинино). Кого ты больше всех любишь?
Т и и и п о. Тебя. (Целует ее.)
Луцца (к Каликьо). А ты кого?
К а л и к ь о. Тебя! (Целует ее.)
34


И ела (к Паллино). Л ты?
II а л л и п о. Тебя! (Целует ее.)
щоголи ха. Яблоко от яблоки недалеко падает.
Д ж е з а. Бедная тетушка Нимфа, ны прямо — пасед- ка с цыплятками!
Тетушка Нимф а. Они бедные, полипные сиротки!..
Щ е г о л и х а. Благодарите бога, что их трое! С его- то повадками, кого ни подкинут — брать, пе то что трех— тридцать завести можно!
Т е т у ш «• а Кроче (показывает глазами на девушек). Тише, тише, кума.
Щеголиха. Что ж я дурного сказала? Значит, сердце у него доброе.
Тетушка Нимфа. Говорит — целый выводок хочу! Петь их учит. А потом, говорит, в клетку посажу и в село понесу, продавать.
Чуцца (к Тинино). В клетку тебя посадят, как ягненочка... А петь ты научился?
Щеголих а (гладит по голове Паллшю). Он сыпок Розы Фоварезе?
Тетушка Нимфа. Кто, Паллино? Право, сама не знаю. Кажется, Тинино от Розы.
Ч у цц а. Нет, лет! Тинино — мой сыночек!
Джеза. Не дай тебе бог!
Тетушка Нимфа (возмущена). Почему это?
Щеголиха. А что ж хорошего за Лиола замуж выйти?
Тетушка Нимфа. Но надо так говорить, кума Кармина. Уж такой он у меня нежный, почтительный сыпок...
Щеголиха. Нежный? Да... Кого ни увидит — всех любит!..
Тетушка Нимфа. Значит, одну пе пашел. (Пристально смотрит на Туццу.) Настоящую. Ну, ну, девушки, пустите, мпе идти надо. (Подходит к Туцце.) Что с тобой, Туцца? Захворала?
Щеголиха. Сердитая она сегодня чего-то...
Туцца (грубо). Ничего подобного! Никакая я пе сердитая!
Тетушка Кроче. Оставьте ее в покое, тетушка Нимфа. У нее ночью жар был.
3*
35


Джеза. Тетушка Нимфа, я с вами пойду, если тут больше делать нечего.
Щеголиха. К самой женской мессе поспеете!
Тетушка Нимфа. Ой, не говорите вы мне, ради бога, про эту мессу! Знаете, что со мной на той неделе приключилось? Засмотрелась я на веера, а мессу-то и не приметила. Наважденье...
Ч у ц ц а. Какое наважденье? Какие такие веера?
Луцца. Расскажите, расскажите, пожалуйста!
Тетушка Нимфа. Дьявола увидела, доченька, дьявола! Сидит оп будто рядом со мпой и показывает, как женщины веерами обмахиваются. Вот, поглядите. (Садится.)
Все ее окружают.
Девушки на выданье — так. (Очень быстро обмахивается рукой, приговаривая.) «Будет! Будет! Будет! Будет!» А замужние женщины — так. (Обмахивается плавно, удовлетворенно.) «А у меня — есть!..», «А у меня—есть!», «А у меня — есть!..» Ну, а вдовы несчастные — вот так. (Резким, отчаянным жестом опускает руку.) «Был, да сплыл!», «Был, да сплыл!», «Был, да сплыл!»
Все смеются.
Крестись не крестись — не поможет. Наважденье!
Чуцца, Луцца и Нела (хором, быстро обмахиваясь рукой, как веером). Ой, как хорошо!
— Будет! Будет!
— Будет! Будет!
Щеголиха. Ух, развеселились! Посмотрите-ка на них! .1 । !
В это время далеко, за сценой, слышится голос Лиола. Он возвращается из села, катит тачку, распевая песню.
Песня Лиола
Я больше трех недель тебя пе вижу И, как щенок на припязи, тоскую...
Джеза. Лиола идет, тачку катит.
Чуцца, Луцца и Нела (бегут ему навстречу, 36


держа на руках детей; радостно кричат, делают знаки, зовут). Лиола! Лиола! Лиола!
Тетушка Нимфа. Ну, девушки, ставьте ребяток на землю. А то я с моим чудаком так и не попаду сегодня к мессе.
Появляется Лиола. На нем праздничный наряд: зеленый бархатный сюртук, брюки клеш, английский морской берет.
Лиола. О, вижу, мои дети маму нашли! И пе одпу, а троих! Нс много ли? (Ставит на землю сперва Тинино, потом Каликъо, потом Паллино.)
Вот это Ли, а это О и Ла, Сложите их — и выйдет Лиола!
Девушки смеются, аплодируют.
(Матери.) А вы все здесь?
Тоту ш к а Н и м ф а. Иду, сейчас иду...
Лиола. В село? Поздно уже! Сегодня про мессу забудьте.
Тетушка Кроче. Отошел бы ты лучше, сынок!
Лиола. Отойти? А может, я хочу подойти?
Тетушка Кроче. Подойдешь — молотком по голове стукну.
Чуцца (радуется). Вот, вот, чтобы дурная кровь пела!
Лиола. А ты и рада? Хочешь, чтобы у меня кровь дурная вышла? (Замахивается с шутливой угрозой.)
Луцца и Нела (оттаскивают его). Убери руки! Убери руки!
Щеголиха. С ума сошел! Не трогайте его, девушки! Видите, как вырядился?
Чуцца. И верно! С чего это он?
Л у ц ц а. Ух, какой нарядный!
II е л а. С какого вы корабля, синьор англичанин?
Лиола (хорохорится). Хорош, а? Свататься собираюсь!
Чуцца. К чертовке какой-нибудь?
Лиола. К тебе, красотка, к тебе! Пойдешь за меля?
Чуцца. Ой, господи! Скорее уж за черта!.,
37


Лиола. Ну — к тебе, Луцца.
Луцца (быстро). А я за тебя пе пойду!
Лиола. Может, пошла бы все-тажи?
Луцца (топает ногой). Нет!
Лиола. Знаете, что нс возьму,— потому и пос воротите! А то бы рады! Свистну (свистит) — и пожалуйста! Только — на что мне такие? Ни тобе ущипнуть, ни обнять как следует... Не годится.
Я королевой несравненной Ту назову, что завладеет сердцем и разумом моим одновременно.
Чуцца, Луцца и Нела (хлопают в ладоши). Браво, Лиола! Браво, бис! Еще, еще, Лиола!
Джез а. Прямо, как венок плетет!
Щеголи ха. Спой-ка нам еще, Лиола! Не ломайся! Девушки. Да, еще, отце.
Лиола. Поправилось? То-то! Ладно, спою! (Ребятишкам.) Пу, начали!
Странное дело — тело как тело, а вместо головы — ветряк простой, Мир крутится вместо со мной, вместе со мной, вместе со мной, как в карусели, быстро и смело.
Напевая плясовую мелодию, кружится, притоптывает в такт, хлопает « ладоши; ребятишки скачут вокруг него. Останавливается, снова поет.
Сегодня мысли заняты тобой и я как будто сам не свой, по завтра ты, прелестное созданье, не жди свиданья, пе жди свиданья.
Водь мельница мне служит головой: подует ветер — повернусь к другой.
Снова — плясовая мелодия; ребятишки пляшут. Девушки смеются, аплодируют. Тетушка Кроче недовольна,
38


Щ е г о л и х а. Ну молодец! Думаешь, вот так королеву спою найдешь?
Л и о л а. А почем вы знаете, может, я уже и нашел? Может, я потому и распелся? Песни да пляски — дело хорошее. Без плясок какая королева?
То тушка Кроче. Ладно, поплясали! Тут еще прибрать надо!
Щ е г о л их а. А как, прошу прощенья, паш уговор? Насчет випца-то?
Тетушка Кроче. Уговор, еще чего! И думать забудьте! 11 осле ваших-то слов!
Щ о г о л и х а. Вот тебе и на! Знаешь, Лиола, почему нам дядюшка Симоне пить ло дает? Потому что я сказала, что у него детей пет, наследство некому оставить!
Чуцца. Хороша причина!
Лио ла. Сейчас я все улажу. (Идет к воротам, зовет.) Дядюшка Симопе! А, дядюшка Симоне! Идите-ка сюда! Хорошие новости!
Дядюшка Симонс (выходит из лавки). Чего тебе, бесстыдник?
Лиола. Закон новый вышел, прямо как нарочно для нас. Чтобы, значит, народу легче было. Вот, послушайте. У кого свинья двадцать поросят принесла — богач будет, верно? Продаст он этих поросят, она еще принесет, он еще разбогатеет. И с коровой то же самое: больше телят — больше и денег. Пу, а что бедным мужчинам делать, когда такие бабы пошли — не дай бог! Тронуть нельзя, сразу у нее живот болит. Беда, верно? Вот правительство об этом и позаботилось. Издали такой закон, чтобы детей продавать, ныне и присно. Продавать и покупать, дядюшка Симопе. Вот, посмотрите. (Показывает на мальчиков.) Могу лавку открыть. Сыночка пе желаете? Продам. Вот этого, к примеру. (Берет за руку одного из сыновей.) Вон гладкий какой! Двадцать кило весу! Одна мякоть! Берите, берите, можете взвесить! Даром отдаю — за бочку вина.
Женщины хохочут, старик сердито отмахивается."
Д я д го ш к а С и м о н е. Да ну тебя совсем! Нашел над чем шутить!
Лиола. Думаете, я смеюсь? Я всерьез говорю. Купн- 39


те, если своих йоту. А то нахохлились, будто больной каплун, смотреть противно!..
Дядюшка Симоне (в бешенстве). Пустите меня, пустите меня! Христом богом клянусь, я его сейчас!..
Женщины смеются.
Лиола (держит его). Да стойте вы! Чего тут обижаться? Все мы добрые соседи, свои люди. Рука руку моет! Я вот мужчина плодовитый, а вы...
Дядюшка Симоне. А я, значит, пег? Тебе доподлинно известно? Ну, ты у меня посмотришь! Я тебе покажу!
Лиола (с притворным ужасом). Покажете? Ой, пе надо. Христа ради! Хотите мне чудо показать? (Подталкивает к нему по очереди трех девушек.) Вот с этом? Или с этой? Или, может, с этой?
Тетушка Кроче. Ну, ну! Вы тут потише! Не нравятся мне эти шутки!
Лиола. Что же тут дурного, тетушка Кроче? Так уж водится у нас в деревне — один внизу живет, другой — наверху. Дядюшка Симоне вниз переселился. Человек оп старый, хлипкий. Пальцем ткпсшь — знак останется.
Дядюшка Симонс (кидается на него). У, скотина! Я тебе такой знак оставлю!..
Лиола увертывается; дядюшка Симоне спотыкается.
Лиола (подхватывает его). Эй, эй, дядюшка Спмоне! Вам падо вино железистое нить!
Чуцца, Луцца и Нела. А что это? Что это за железистое вило?
Лиола. Что? А вот что. Берете кусок железа, накаляете докрасна, кладете в стакан с вином и — раз! Чудеса творит. (Дядюшке Симоне.) Еще благодарите бога, что вас имущества не лишают.
Дядюшка Симоне. Почему это лишат имущества?
Лиола. А как же? Такой закон может хоть завтра выйти. Вот участок земли. Если вы ого пе засеете, что вам земля принесет? Ничего. Все равно как женщина. Не рожает. Ну, хорошо. Прихожу я на этот ваш участок. Вска40


пываю. Удобряю. Выкапываю ямку. Бросаю семя. Вырастает дерево. Кому же земля принесла это дерево? Мне, конечно! Потом приходите вы и говорите — нет, мне! Почему ж это— вам? Потому что земля ваша? Да разве земля знает, дражайший дядюшка Симоне, чья опа? Она приносит плоды тому, кто се обрабатывает. Вы ее держите, потому что опа вам досталась и потому что закон — за вас. Изменится завтра закон — выкинут вас, и все! А земля останется, брошу я в нее семя и — пожалуйста, дерево!
Дядюшка Симоне. Ой, что-то ты крутишь!
Лиола. Я? Нет. Вы меня пе бойтесь, дядюшка Симоне. Мне ничего не надо. Это уж вы ломайте себе голову, как с деньгами быть, да смотрите по сторонам, как бы чего не стащили. Ля —
На воздухе я почь провел премило: я видел только звезды над собою, земля вполне постель мне заменила, и горькая ботва — под головою. Перед любой невзгодою пе струшу, тревоги, голод — небольшое горе. Пою и в песнях изливаю душу, и мне принадлежат земля и море. Хочу здоровья, счастья всем па свете, а самому мне так немного падо — красавицы и маленькие дети, да старенькая мать со мною рядом.
(Обнимает и целует мать.)
Девушки растроганы, хлопают в ладоши, Лиола поворачивается к тетушке Кроче.
Л и о л а. Еще что делать, тетушка Кроче? Отнести чищеный миндаль в лавку к дядюшке Симоне? Пу, живо! Живей, девушки, дядюшка Симоне пас вином угостит! (Входит в лавку. Раздает женщинам полные мешки.) А пу, бери, Нола! Бери, Чуцца! Бери, Луцца! Берите, Щеголиха, смелее! Вам совсем маленький, тетушка Дже- за! А самый большой мне! Ну, пошли. Пошли, дядюшка Симоне!
Дядюшка Симоне. Деньги попозже принесу, сестрица.
41


Тетушка Кроче. Дадите, когда сможете, братец. Мне по к спеху.
Лиола (тетушке Нимфе). Ребят за мпой ведите. Думаю, одного мы пристроим. (Идет за женщинами и дядюшкой Симоне; когда они скрылись из виду, оборачивается.) А вы, тетушка Кроче, подождите мспя, я скоро. Хочу вам одну штуку сказать.
Тетушка Кроче. Мне?
Туцца вскакивает в бешенстве.
Лиола (поворачивается к ней). Чего это ты?
Тетушка Кроче (тоже смотрит на дочь). Да, что это с тобой?
Лиола. Ничего, тетушка Кроче. Судорога, наверное. Не обращайте внимания. А я сейчас приду. (Уходит.)
Туцца (в бешенстве). Но нужен он мне, так и знайте! Не нужен! Не нужен!
Тетушка К р о ч е. Не нужен? К чему это ты?
Туцца. Вот увидите, оп будет ко мне свататься. Так вы знайте, он мне не нужен!
Тетушка Кроче. Спятила ты, что ли? Кто тебя за него гонит? Да разве он посмеет к тобо посвататься?
Туцца. Говорю я вам, он мне по нужен! Не пужеп — и все!
Тетушка Pìpone. А ну, отвечай, мерзавка,— спуталась с ним, да? A-а, так и есть! Говори — когда? Где?
Туцца. Да не орите вы так, услышат!
Т о т у ш к а К р о ч е. Мерзавка! Мерзавка! Себя погубила, да? (Хватает ее за руки, смотрит в глаза.) Говори! Говори! Иди в дом! Иди в дом! (Тащит ее в дом, закрывает двери. Изнутри слышатся крики и плач.)
Из дома дядюшки Спмоне доносятся песня и звуки цимбалов. Наконец, тету ш к а К р о ч е вылетает из дверей, схватившись за голову. Носится под навесом, как сумасшедшая, громко причитает.
Ох, господи милостивый, Ох, господи! Что ж это теперь будет? Убью! Ой, убью! Держите меня, а то я ее убыо! У у, бесстыжая! Говорит, что я виновата! Зачем, говорит, я в голову себе вбила, чтоб ее за дядюшку Симонс замуж выдать? И ей, говорит, зачем в голову вбила! (Подходит к 42


дверям, немного успокаиваясь.') Да хоть бы и так, при чем тут висельник этот? Говоришь, из-за того с ним и спуталась?
Туцца (выглядывает из-за двери; она растрепана и растерзана, но кричит по-прежнему нагло). Да, да, да!
Тоту ш к а Крол е. Сиди там, потаскуха! Не суйся мио на глаза, а то, как бог свят...
Т у ц ц а. Дадите вы мне сказать?
Тетушка Кроче. У -у, нахалка! Еще разговаривает!
Туцца. То «говори» да «говори», кулаком грозились, а когда хочу сказать — не даете!..
Тетушка К* р о ч е. Что ты хочешь еще сказать? Хватит, и так поняла!
Туцца. Я хочу сказать, почему я спуталась с Лиола.
Тетушка Кроче. Почему? Потому, что стыд потеряла, вот почему!
Туцца. Нет. Когда дядюшка Симоне меня в жспы не взял и на этой ханже паршивой женился, она с Лиола крутила.
Тетушка К р о ч е. Пу и что? При чем тут Лиола, раз Мита за дядюшку вышла?
Туцца. А при том, что четыре года прошло, и его снова к ней потянуло, все равно как мотылька на огонь. Вот я и задумала его отбить!
Тоту ш к а К р о ч е. Ах, вон опо что!..
Т у ц ц а. Да. Чего ей надо, дохлятине?. Мало ей мужа богатого? Еще ей и любовника веселого подавай?
Т е т у ш к а К р о ч с. Дура ты, дура! Ничего ты пе выгадала, только себе напортила! Теперь тебе одно остается - - за него замуж идти...
Туцца (резко). Чтоб я, за такого? Мужа со всякой делить? Я еще с ума не сошла! Себя, говорите, погубила? Ну и ладно! А знаете почему? А потому, что это все против нее обернется! Себя погубила — и се погублю. Вот что я хотела вам сказать.
Тетушка Кроче. Как это? О господи! Так и есть, спятила!
Туцца. Нет, я по спятила. Дядюшка Симопе...
Тетушка Кроче. Дядюшка Симоне?..
Туцца. Нс так давно говорил, что очень ему жаль, 43


зачем он не на мпе, а на пей женился. (Принимается переплетать косы, хитро поглядывая на мать.)
Тетушка Кроче. Зпаю. Он и мне говорил. Л разве ты с ним?..
Туцца (с притворным ужасом). Я? Чтоб я, да с собственным дядей?..
Тетушка Кроче. Как же тогда? К чему ты ведешь? Что-то я пе понимаю!..
Туцца. Сколько у него родственников? Побольше, чем волос у меня в косе, верно? (Приподнимает наполовину заплетенную косу.) А детей нет. Вот и хорошо. Раньше не было, теперь будут.
Тетушка Кроче (поражена). Хочешь ему вкрутить, что ребенок...
Туцца. Да ист! Совсем это ни к чему! Кинусь ему в ноги, покаюсь.
Тетушка Кроче. А потом что?
Туцца. Потом он сам всем вкрутит, а жено — первой, что ребенок от него. Ему только того и надо!
Тетушка Кр о ч е. Ох и чертовка! Пу н чертовка! Хочешь, значит, чтобы все думали...
Туцца. Око за око! Что они мпе, то и я...
Тетушка Кроче (перебивает). Беги в дом, беги скорей, вон опи оба идут!
Туцца убегает в дом.
Ох, мадонна, что ж мне теперь делать? Что делать-то? (Хватает метлу, принимается выметать скорлупки, притворись, что погружена в работу.)
Входят Лиола и дядюшка Симоне.
Лиола. Ну, давайте деньги сестрице, дядюшка Сгг- мопе, и идите отсюда. Надо мне с ней поговорить, с тетушкой Кроче.
Тетушка Кроче. Тебе? А кто ты такой, чтоб тут распоряжаться? Но мешало бы тебе зпать, что братец тут — как у себя. Заходите, братец, заходите, Туцца в доме.
Дядюшка Симоне. Деньги ей дать?
Тетушка Кроче. Как вам угодно, братец. А не


хотите — по надо. Вы хозяин, паша воля. Заходите в дом, а я уж послушаю, что мпе этот сумасшедший скажет.
Дядюшка Си м опе. Не слушайте его, сестрица, ои вам голову задурит, как мне задурил. Истинно — сумасшедший! (Входит в дом, тетушка Кроче закрывает за ним дверь.)
Лиола (почти про себя). Да... вижу, вижу...
Тетушка Кроче. Что?
Лиола. Ничего. Хотел я с вами побеседовать... да вот... сдается мпе, ни к чему это будет. Вот вы говорите— я сумасшедший. И дядюшка Симоне говорит, что я сумасшедший. Вижу, оба вы правы. А я еще хотел сына ему продать! Это ему, сына-то! Он даром сына хочет. И получит. Нашел-таки способ даром сыпа получить!
Тетушка Кроче. Что ты плетешь? Ты это к чему?
Лиола. К тому, что дочка ваша Туцца, как услышала, что я с вами беседовать хочу,— так и подскочила.
Тетушка К р о ч е. Я и сама удивилась.
Лиола. А теперь увидел я, как вы дядюшку Симопе улещаете и целый день оп тут торчит, домой не уходит...
Тетушка Кроче. По какому это праву ты распоряжаться будешь, когда ему приходить, когда уходить?
Лиола. Я пе распоряжаюсь, тетушка Кроче. Я пришел свой долг выполнить. Не хочу, чтоб говорили, будто я виноват.
Тетушка Кроче. Какой такой долг, интересно узнать?
Лиола. Сейчас расскажу. Да вы и сами знаете. Я — птица перелетпая, к клетке пе приучен. Сегодня — здесь, завтра — там. Вода, ветер да солнце... Песни пою — и рад. То ли песням радуюсь, то ли солнцу. А вот, пришлось крылья себе подрезать и в клетку лезть. Прошу у вас руки дочери вашей Туццы.
Тетушка Кроче. Ты? Да, вижу, ты и впрямь рехпулся! Мою дочку? Чтоб я такому, как ты, собственную дочь отдала?
Л и о л а. Ну, спасибо вам, тетушка Кроче, за ваш ответ. Ручки вам целовать должен. Только, думаю, нужно, чтоб опа мпе сама ответила. Не для меля — для пее нужно.
45


Тоту in на К р о ч е. Опа? Да чем за тебя отдать, лучше на каторгу! Понял? На каторгу! Мало тебе, что трех несчастных девиц погубил?
Лио л а. Никого я пе губил, тетушка Кроче.
Тетушка Кроче. А трос ребят откуда? Сам родил? Вроде как змеи?
Лиола. Да будет вам! Сами ведь зпасте, откуда у меня три сына! Все знают. От гулящих девок. Нехорошо запертую дверь взламывать. А по проезжей дороге ходить... Другой бы от них отмахнулся. А я — пет! Бедные ребятки, опи-то чем виноваты? Смотрит за ними моя мамаша, и никакой нам обузы пот, тетушка Кроче. Сами знаете, в деревне сын — пе обуза. Вырастет работник будет, дому прибыль. Я хозяин неплохой, и батрак хороший, работящий. Жну, кошу, деревья подрезаю. На все руки мастер.
Тетушка Кроче. Что и говорить, молодец! Только ты другим рассказывай, я-то тут при чем?
Л и о л а. Зря ото вы, тетушка Кроче. Пе люблю людей обижать, нс люблю, чтоб другие из-за меня обижали. Пускай мне ваша дочка сама откажет, при дядюшке Симонс.
Тетушка К р о ч е. Не пойдет! Но пойдет! Только сейчас мне говорила! Мало тебе? Не пойдет она за тебя!
Лиола (кусает губу; говорит тихо, про себя). Значит, правда... (Хочет войти в дом; тетушка Кроче преграждает ему путь. Они смотрят друг другу в глаза.) Тетушка Кроче!
Тетушка Кроче. Лиола!
Лиола. Я хочу, чтобы Туцца сама сказала, ясно вам? Сама Туцца, и при дядюшке Симоне.
Тетушка Кроче, Нечего ей тебе говорить! Я сказала — и ладно! Уходи, тебе же лучше будет!
Л и о л а. Мне-то — еще бы! А вот другому кое-кому... Ну, сами знаете. (Подносит руку к ее носу.) Вот, понюхайте!
Тетушка Кроче. Чего там еще нюхать?
Лиола. Нс слышите, чем пахнет?
Тетушка Кроче. Известно, падалыо.
Лиола. Нет, бедой вашей пахнет, вот чем! Я-то убиваться пс буду, зарубите себе на носу. Ну, до свиданья. Ухожу.
46


Тетушка Кроче. Уходи, уХоДй, да подальше!
Проходя мимо двери, Лиола напевает сквозь зубы, усмехаясь недоброй усмешкой. После каждой строчки - зло смеется.
Л и о л а.
Кое к кому обращаюсь с вопросом: Хочешь свернуть себе шею? Попробуй. Только учти, что останешься с носом...
(Зло хохочет.) Мое почтенье, тетушка Кроче! (Уходит.)
Открывается дверь, из дома выходят Туцца и д я д юшка Симоне. Опа опухла от слез, притворных и настоящих; он — смущен и растерян. Тетушка Кроче прикладывает палец к губам. Все молчат.
Д я д ю ш к а Симоне (тихо). Зачем он приходил? Что ему надо?
Голос Л пола ( вдалеке. ). И оста-а-петесь е но-о- сом!..
Дядюшка Симоне (Туцце). А! Значит, от него?
Туцца закрывает лицо руками.
А... а... знает он?
Туцца (быстро). Нет, нет, ничего не зпаст! Никто пичего по знает!
Дядюшка Симопе. Это хорошо. (Тетушке Кроче.) Так и уговоримся, сестрица,— чтоб пикто ничего!.. А ребенок — мой.
Голос Лиола (совсем далеко). Оста-а-нешься с но- о-сом!..
Занавес


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Деревня. Слева, почти в середине сцепы — фасад и левая степа домика Джезы. От угла дома до просцениума — садик; изгородь из колючего кустарни!«а; в изгороди калитка. Справа — дом Лиола; видпы два окна и входная дверь. Между изгородью и домом Лиола — деревенская улочка. Одна дверь дома Джезы выходит на эту улочку, другая — в сад. Д ж е з а наклонилась над большим оловянным тазом, собирается чистить картошку.
Три сына Лиола стоят перед ней.
Д ж е з а. А ты правда молодец, Паллино?
Паллино. Да, я молодец.
Каликьо. И я!
Д ж е з а. И ты тоже?
Т и л и п о. И я! Ия!
Д ж е з а. А кто ж из вас самый большой молодец? Паллино. Я, я!
Каликьо. Нет, я! Я!
Тинино. Нет, я! Нет, я!
Д ж е з а. Все трое, значит. Все трое — молодцы. Однако, что ни говори, Паллино из вас самый старший, Ну-ка, Паллино, скажи мпе, можешь ты сбегать вой туда — туда, видишь? (Показывает направо, за сцену.) И принести мне три луковки?
Паллино. Могу. (Хочет бежать.)
Джез а. Постой!..
Каликьо. И я! И я!
Типи н о. И я!
Джез а. Ну, хорошо, каждый принесет по луковке. По одной луковке! Паллино побежит первый.
Все трое (бегут). Принесем! Припевом! Принесем!
48


Д ж с з а. Да тише вы! Три, больше пе надо! Вот, вот, молодцы! Хватит, хватит!
М а л ь ч и к п возвращаются, у каждого в руке по луковке.
Вижу, вы и впрямь все трое молодцы.
Из дома Лиола слышится голос тетушки Нимфы.
Тетушка Нимфа. Паллино, Каликьо, Тинино!
(Вероятно, так, в рифму, она зовет их всегда.)
Д ж е з а. Опи тут, у меня, тетушка Нимфа. Вы яс беспокойтесь.
Тетушка II и м ф а (показывается в дверях). Пристали они к вам, как мухи. А Ну-ка, домой! (Скрывается в доме.)
Джеза. Пускай побудут, тетушка Нимфа. Опи мне пе мешают. Помогают даже.
Тетушка Н и м ф а. Мешать будут — гоните.
Джеза. Да вы не беспокойтесь, опи при мпе смирные, прямо черепашки!
Т е т у ш к а II и м ф а. Ну, ладно. (Снова скрывается.)
Д ж е з а. Вот папа нридот... а пу, скажите-ка мне, что папа делает, как домой придет?
Паллино (очень серьезно). Учит нас петь.
Джеза. А но попке не дает, если кто проказил, бабушку не слушал?
По дорожке спукается Чуцца; останавливается у изгороди.
Чуцца. Тетушка Джеза, мама велела спросить, не дадите ли дольку чеснока?
Джеза. Дам, дам. Заходи, Чуцца. (Показывает, не оборачиваясь, на дверь дома.) Возьми там сама.
Чуцца (открывает калитку, входит). Спасибо, тетушка Джеза. А ребятки все с нами? Красавчики какие! Всякая бы хотела маму им заменить.
Джеза. Да уж, ты бы рада, думаю!
Чуцца. Я говорю — по милосердию, тетушка Джеза!
Джеза. А, вон оно что! По милосердию, значит. Ну, яспое дело, я так и думала.
Чуцца. Хотела я вас спросить... Что, Лиола...
По дорожке спускаются Луцца и Нела, они тоже останавливаются у изгороди,
4 Луиджи Пиранделло 49


Л у ц ц а. Можпо, тетушка Джеза? Ой, смотри, и Чуцца тут!
Джеза (про себя). Вот и другие две пожаловали!..
Н ела. Мы пришли вам помочь, тетушка Джеза. Кар тошку собираетесь чистить?
Джеза. Помочь? Благослови вас господь, какие прилежные!.. (Про себя.) Что у меня, омела в саду выросла? (Громко.) Ну, заходите, заходите. Правда, его еще нет.
Нела (притворяется, что пе поняла). Кого это, тетушка Джеза?
Д ж е з а. Кого? Оп, смотри, палец порежешь!
Луцца (села на корточки перед Джезои). Дайте, дайте*я, вот у меня ножик. Давайте, помогу.
Д ж е з а. Ну, пе па корточках же чистить! Эй, Пал- лино, принеси-ка стул!
Нела. Я схожу, тетушка Джеза, я схожу! (Уходит; приносит три стула.)
Джеза. Ан-ай-ай, такие три красотки пожаловали, и все, чтобы мне помочь! Боюсь я, Чуцца, мама твоя чеснока дожидается!
Ч у ц ц а. Нет, что вы! Ей к вечеру.
Джеза. Да уж вечереет, как я погляжу. Скоро и он придет.
Чуцца (притворяясь, что не поняла). Кто, тетушка Джеза?
Д ж е з а. Кот серый, вот кто! Смотри, палец порежешь!
Луцца. Это вы про Лиола?
Джеза. Я женщина хитрая. Не знаешь, что ли?
Чуцца. Хочу я вас спросить, тетушка Джеза,— правда это, что Туцца, тетушки Кроче дочка, знать его пе пожелала?
Джеза (притворяясь, что на этот раз она не поняла). Знать по пожелала? Кого это?
Луцца. А, теперь вы палец порежете!
Девушки смеются.
Нела. Говорят, это ясе мать, тетушка Кроче.
Луцца. Неужто не слыхали?
Чуцца. Нет, говорят — она сама, Туцца!
50


Й е л а. Туцца? Да ведь... (Закрывает ладонью рот.) Ох, не просите, пе скажу!
Л уцца. Л он что, Лиола? Вот узнать бы!
Д же за. Узнать хотите? Чтобы я, .значит, сказала? Подите спросите его!
Чуцца. Ух, хорошо, если правда! Вот бы я рада была!
Луцца. И я!
Нела. И я! И я!
Чуцца. А то воображает — стоит ому пальцем помадить, все женщины из окон побросаются!
Д ж е з а. Ну, о вас того пе скажешь пи об одной!
Л у ц ц а. Кто это за ним гоняется?
Ч у ц ц а. Кто его добивается?
Пела. Кому оп нужеп?
Д ж е з а. Да уж, видно, кому-то лужен!
II с л а. Мы сюда пришли, потому что хотим посмотреть, что он с досады запоет.
Чуцца. Я думаю — так и бесится, так и бесится!
Луцца. Как оп теперь, а? Поет?
Нела. Тетушка Джеза, а, тетушка Джеза! Пост он?
Джез а (затыкая себе уши). Да ну вас! Чего вы ко мпе пристали? Вон тетушка Нимфа, ее и спрашивайте, ноет он там или нет.
Тетушка IIимфа появляется на пороге.
Тетушка Нимфа. Что это тут, кума Джеза? Цикады в саду .завелись?
Луцца, Чуцца и Нела (смущенные). Мы просто так, тетушка Нимфа!..
— Добрый депь, тетушка Нимфа!..
— 'Ой, она тут была!..
Джеза. Да нет, какие цикады! Три осы па меня напали, хотят разузнать...
Луцца, Чуцца и Нола. Нет! Нот!
■— Неправда!
— Неправда!
Д ж о з а. Ну как же! Хотят разузнать, поет Лиола или не поет с досады, что Туцца, тетушки Кроче Адзара дочка, пе идет за пего.
Тетушка Нимфа. Мой сын? Кто это сказал?
4*
51


Йуцца, Чуцца и Й ела. Йсе говорят!
— Чистая правда!
— Правда, правда, тетушка Нимфа!
Тетушка Н и м ф а. А я-то ничего и не знаю! Ну \то ж, если это правда, Туцца хорошо сделала, а еще лучше сделала тетушка Кроче, если отказала. Я ему мать, однако — но то что дочь, собаку не отдала бы такому, как мой сыночек. Берегитесь его, девушки! Уж каких-каких грехов за пим пет! Бегите от него, как от черта бегите! Да и дети у него, три души... (Детям.) А ну, а пу, ребятки! Домой!
За сценой крики.
Вбегает Щеголиха, иоэденая руки к небу.
Щеголиха. Господи Иисусе! Господи Иисусе! Де- ла-то какие! Дальше уж некуда!
Чуцца. Ух, Щеголиха явилась! Орет-то как!
Л у ц ц а. Что это вы?
П ела. С чего раскричались?
Щеголи ха (вбегая в сад). Ой, беда! Ой, беда какая, кума Джеза, у вашей племянницы!
Джеза (вскакивая). У племянницы? Что с ней такое?
Щеголиха. Ну прямо святая Мария сидит, за голову держится!
Д я« с з а. Почему это? Почему? Ох ты, господи! Пустите меня! Пустите! (Убегает по улочке налево )
Все (хором). Что с ней? Что с Митом случилось?
Щеголиха. Муж-то ее, дядюшка Симопе... (Смотрит на девиц, умолкает.)
Все. Ну, пу!..
— Говорите!
— Что он натворил?
Щеголиха. С племянницей своей спутался!
Луцца, Ч у ц ц а и те т ушка И и м ф а (хором).
— С Туццей?
— Быть не может!
— Ой, господи!
— Что вы говорите!
Щеголиха. Вот это самое! И, надо полагать, опа 52


ужо... (Показывает рукой, повернувшись к тетушке Нимфе: «беременна».)
Тетушка Нимфа (в ужасе). Ой, святая мадонна, спаси нас!
Луцца, Чуцца и Нела. Что это?
— Что такое? Туцца?
— Что надо полагать? Что Туцца натворила?
Щего л и х а. Пошли, пошли отсюда, девки! Не вашего это ума дело!
Т е т у ш к а Нимф а. Неужели правда? Неужели правда?
Щеголиха. Сам к жене пошел, сам перед пей похвалялся!
Тетушка Нимфа. Как только стыда хватило!
Щеголиха. Так и сказал — пе его, мол, вина, что детей не было. Взял бы, говорит, племянницу в жены — она б ему не одного — трех родила!
Чуцца (тетушке Нимфе). Что-то я по пойму! Она ведь до вчерашнего дня с вашим Лиола гуляла!
Тетушка Нимфа. Говорю тебе, нс знаю я ничего!
Щеголиха. Ох, тетушка Нимфа, не может этого быть, чтобы вы поверили, будто дядюшка Симоне сам!.. Дочка с матерью столковались, обвели старика вокруг пальца!
Т е т у ш к а Нимф а. Ну что вы!
Щеголиха. Думаете, зря наговорили?
Тетушка II и м ф а. Но верю я, что тут мой сын замешай!
Щеголиха. Тетушка Нимфа, да я руки себе дам отрубить, одпу и другую!
Чуцца. И я!
Луцца. И я!
Н ела. Все знают!
Тетушка Нимфа. Все, да не все. Я вот нс знаю.
Щеголиха. Ну, не хотите — бог с вами!
Луцца. Ой, Мита идет! Мита идет и тетушка Джена с ней!
По улочке спускаются плачущая Мита и тступтка Дже- ìi а. Тетушка Джеза, подбочеиясь и громко крича, подбегает к нагороди, бежит обратно, возвращается и снова бежит. Женщины утешают Миту.
53


Джеза. Ой, доченька! Ой, доченька! Разрази его господь! Руку па псе поднял, бесстыдник! Убийца старый! Распутник! Руку па нее поднял! За волосы таскал! Пустите меня! Пустите! Я в село пойду! Присмотрите за пей, добрые люди! Я в суд пойду! На каторгу его загоню, па каторгу!
Щеголиха. И правильно! Так его! Идите, идите, прямо к полицейскому офицеру!
Т е т у ш к а 11 и м ф а. Какие офицеры! К адвокату, вот куда! Вы уж мпе поверьте!
Джез а. И к тому и к другому пойду! Па каторгу его загоню, старика паршивого! Совести хватило, кровью христовой поклялся, что это его ребенок!
Тетушка Нимфа (затыкает уши). Ой, господи милостивый! Пу и дела!
Д ж о з а. И тех двоих на каторгу, дочку бесстыжую с мамашей! У-у, потаскухи! Пустите меня, пустите!.. Поздно туда приду... Ну, ладно! У сестры заночую. А ты, Мита, располагайся как дома. Соседки тут хорошие. Запрись как следует, на все занюры. А я уж пойду. На каторгу его! На каторгу... развратник старый... потаскухи... (С криками исчезает в глубине улочки.)
Щ е г о л и х а. Вот разойдешься с ним — тебе пенсию присудят, ты не беспокойся!
Тетушка Ним ф а. Как так разойдешься? Что это вы говорите? Чтобы по его, значит, вышло? Ты ему жопа, женой и останешься!
М и т а. Пет, нет! Хватит с мспя! Я к нему не вернусь. Так и знайте! Убейте — пе вернусь! Пе могу я с ним!
Тетушка Нимфа. Да что ты, нс понимаешь? Опи только того и хотят!
Щеголиха. Вот, вот! Мамаша с дочкой всю власть заберут, а других-то родственников на хлеб и воду посадят!
Мита. Что ж вы хотите, чтоб я дала себя топтать? Нет уж, по дам! Мпе с ним делить нечего, тетушка Нимфа! Оп от другой получил, что от меня хотел. Теперь опи смерти моей дожидаются, все трос!
Щеголиха. Смерти? Еще чего! На них управа найдется! Вон тетка в село побежала.
54


М и т а. Какая уж там управа! Четыре года мучилась. Знаете, что мне в лицо сказал, пе постеснялся? Чтоб нс смела об его племяннице дурно говорить! Так и сказал. Потому что, говорит, его племянница — девушка честная!
Т е т у ш к а И и м ф а. Честная? Так и сказал?
Щеголиха. Ой, господи, прямо не верится! Прямо jvc верится!
Чуцца (Луцце и Пеле). Честная, а? Честная!
Мита. Так и сказал. Потому, мол, что с пим спуталась. Я ем все, говорит, оставлю. Потому что, говорит, она доказала, что пе его была вина, а моя. И закон, говорит, подыщет сродство, поможет несчастному, которому такая жена досталась. Ой, тетушка Нимфа, чуяло мое сердце, пе надо мне было за пего идти! Я бы не пошла, да вот...
Щеголиха. Ну, ясное дело, одна росла, сиротинка!..
М и т а. ...да вот — тетка моя, Джеза... пе могла я против псе идти! Так мне хорошо тут было, спокойно, в нашем домике да в садике... Вы же зпаете, тетушка Нимфа... Все на ваших глазах было. Бог его накажет, изменника!..
Щеголиха (решительно). Надо, чтоб Лиола в ото дело вмешался!
Тетушка Нимфа. Хватит вам сына моего поминать! Все Лиола да Лиола!..
Щеголиха (девушкам). Вот вы скажите, правду » говорю? ।
Чуцца, Луцца и Нел а. Правду! Правду! Чистую правду! Это все оп! Все он!
Мита. Я знаю, тетушка Нимфа, Лиола меня любил, когда я еще тут жила. Разве я виновата, что за другого вышла? Не по своей воле...
Тетушка Ним ф а. Четыре года прошло. Неужели ты, правда, веришь, что он тебе назло это сделал?
. Щеголиха. Нет, вряд ли. Только, если оп порядочный, пускай 'пойдет и все ему прямо скажет, старику паршивому, как мамаша с дочкой, две мерзавки, все подстроили, чтобы эту несчастную погубить. На чистую воду бесстыжих этих вывести, все ихние козни раскрыть, 55


бедняжку невинную спасти! Вот что он сделать должен, сынок ваш, если у него совесть есть!
Стемнело. За сценой — голос Лиола.
Песня Лиола.
Об этом все друзья мне говорили; кто женится, тому несладко будет...
Щсголиха. А, вот и он! Распелся! Ну, я с ним поговорю! Я уж ему скажу!
Чуцца, Луцца и Нела (отходят от изгороди, зовут). Лиола! Лиола! Лиола!
Тетушка Нимфа. Иди, иди-ка сюда, сынок!
Щеголиха. Иди-ка сюда, Лиола!
Входит Лиола.
Лиола (Щеголихе). К вашим услугам! (Девушкам.) А, и голубки тут!
Щеголиха. Оставь их в покое. Иди лучше сюда.
Смотри, кто пришел.
Лиола. О, Мита!.. Случилось что-нибудь?
Щеголиха. И не стыдно тебе, Лиола? Вот, по твоей милости Мита плачет.
Лиола. По моей милости?
Щего лиха. Да. Что ты там натворил с Туццей, дочкой тетушки’ Кроче?
Лиола. Я? А что я натворил?
Щеголиха. А то, что они с мамашей дядюшке Симоне вкручивают, будто ребенок этот...
Лиола. Ребенок? Какой еще ребенок?
Щеголиха. Не знаешь? Ребенок Туццы, вот какой!
Лиола. Туццы? Что это вы говорите? Значит, Туц¬
ца?.. (Показывает рукой.)
Тетушка Пим ф а. А ну, девушки милые, ступайте-ка вы отсюда!
Луцца. О господи, только и слышишь — «идите» да «идите» !
Чуцца. Вечно все не нашего ума дело.
Лиола. По правде сказать, и я нс совсем понимаю, какое тут дело.
Щеголиха. Притворяйся, притворяйся! Ягненочек!
Да уйдете вы или нет? Не могу я при вас говорить!
56


Чуцца. Идем, идем! До свиданья, тетушка Нимфа.
Луцц а. До свиданья, Мита.
Нела. До свиданья, кума Карми па.
Лиола. А я что же? Для меня и словечка доброго не найдется?
Чуцца. Отстань, обманщик!
Луцца. Бесстыжий!
Нела. Бессовестный человек!
Все трое уходят ио улочке.
Щеголнха (решительно). Ребенок Туццы — от тебя, Лиола!
Лиола. Да будет вам! Что за напасть? Стоит какой девице взбеситься - кто виноват? Лиола!
Щего л и х а. Нс признаешь, значит?
Л и о л а. Говорю, будет вам! Не знаю я ничего.
Щеголиха. А чего ж ты тогда к тетушке Кроче ходил, сватался?
Лиола. Вов оно что! А то я никак по пойму, при чем я тут!
Щ е г о л и х а. Признаешь теперь?
Л и о л а. Да я так... в шутку, знаете... мимоходом...
Ще г о л и ха ( тетушке Н имфе ). Слышите, тету ш ка Нимфа? Теперь за вами слово. Вы ему мать. Со мной оп все насмешки строит, а бедняжка-то наша плачет. Стыда у людей нет! Посмотрел бы па нее!
Лиола. Вижу, что плачет. Чего это она?
Щеголиха. Чего, говоришь? (Топает ногой.) Да скажите вы ему, тетушка Нимфа!
Тетушка Нимфа. Потому что дядюшка Симо не... говорят...
Щеголиха (про себя). Проняло, слава богу! (Громко.) «Говорят»? Он руку на нее поднял!
Тетушка Нимфа. ...потому, что он говорит — он теперь ее знать пе хочет, у него от племянницы ребенок будет.
Лиола. А, вон оно что! Значит, это он виноват? Ах ты господи! Спутался с племянницей?
Тетушка Нимфа (Щеголихе). Видите? Мой сын врать не будет. Если бы та1г было, как вы говорите...
Щеголиха (не обращает на нее внимания). Ду57


маешь, покорю? Чтобы ты да посватался!.. Ты же про л«’1П1Т|Ду п слышать не хотел!
.11 и о л а. Я? Что вы! Слышать не хотел? Да я, можно сказать, каждые пять минут...
1Ц е г о л и х а. Ну. это для смеху!..
Лиола. Как можно! Я всей душой. Это не моя вина, вы уж простите, что за меня пикто по идет. Опи меня все любят, да вот пи одна не полюбила. На пять минут— пожалуйста, только поманю... Тут бы священнику самое время подоспеть. Однако нс идет священник — свадьба и расстраивается. Да... Ну и Туцца! Ли да Туцца! Ничего пе скажешь, хорошего тетушка Кроче зятя выбрала! Молодец дядюшка Симопе! Ловелас... Старый, да крепкий, сразу видно... А ты терпи, Мита! Что тут поделаешь?
Щег о лих а (кипит от злости). А больше тебе нечего сказать? Нечего? Ну, знаешь! С ума тут с вами сойдешь! Пустите меня! Пустите! Я им покажу, мерзавцам, как совесть ногами топтать! (Убегает в бешенстве, воздевая руки к небу.)
Тетушка Нимфа. Совсем рехнулась! Совесть, говорит... Ни за что не поверю!
Л и о л а. Бог с ней! Иди лучше ребяток уложи. Видишь, Тинино совсем заснул.
И правда — Тинино заснул, растянувшись на земле, а двое других дремлют сидя.
Тетушка Нимфа. Ой, бедненький!.. (Наклоняется над ним.) Тинино!.. Тинино... (Оборачивается к Лиола.) Дай-ка его мне!
Лиола опускается рядом со спящим ребенком, крсстпт его, потом тихопько свистит. Мальчик не просыпается. Лиола напевает мелодию танца, прихлопывая в ладоши. Тинино встает, просыпаются и его братья. Протирают глаза кулачками; потом — подпрыгивают. И так, вприпрыжку, идут в дом: отец провожает их до дверей, папевая и хлопая в ладоши.
Мита (вставая). Пойду в дом. Доброй вам ночи, тетушка Нимфа.
Тетушка Нимфа. Если что нужно, доченька, я, как их уложу, к тебе приду.
58


Мита. Нет, спасибо. Я на ключ запрусь. Доброй ночи и тебе, Лиола.
Тетушка Нимфа уходит в дом.
Л и о л а. Будешь тут ночевать?
М и т а. Тетушка в село убежала.
Л и о л а. В суд хочет подать?
Мита. Говорила, идет к адвокату.
Л л о л а. Значит, пе хочешь к мужу возвращаться?
М и т а. Нечего мпе там делать. Доброй ночи, Лиола.
Л и о л а. Глупая ты, Мита.
Мита. Что ж, не всем такими хитрыми быть, как ты, Лиола. Буду па бога уповать.
Л и о л а. На бога, да... Что ж. был такой случай... Хоть ты и добрая женщина, богобоязненная, заповеди святые блюдешь,— а все ж, думаю, не решишься себя с девой Марией равнять.
М и т а. С девой Марией? Богохульник ты, вот что!
Лиола. Прошу прощения, ты сама сказала, что бог тебе поможет! Как, интересно узнать? Духа пошлет?
Мита. Уходи! Уходи! Не говори со мной лучше. Не могу я тут стоять, богохульства твои слушать...
Лиола. При чем тут богохульства! Я просто сказал, что бог тебе не поможет...
Мит а. Да я по про то!..
Л и о л а. А как же тогда? Скандалы скандалить, как Щеголиха? В село бегать, как тетка твоя? Крики, драки, адвокаты, полиция, разводы? Ими меня в это дело впутать, чтобы я ему сказал, что у Туццы от мепя ребенок? Смешно, право! Это мы с тобой могли придумать, когда тут, в садике, играли мы в мужа и жену, за волосы друг друга таскали да бегали жаловаться твоей тетушке п моей матушке, помнишь?
М и т а. Помню. Я не виновата, Лиола! Я как раз твоей матери говорила. Господь хорошо знает, с кем было мое сердце, когда я венчалась...
Лиола. Я тоже знаю, Мита, с кем было твое сердце. Только речь пе о том. Ты теперь замужем. Хватит об этом.
М и т а. Я потому сказала, что ты меня спросил, помню я или нет...
59


Лиола. Теперь не о том речь. Ты виновата, а муж твой прав.
М и т а. Я виновата?
Лиола. А как же? Разве ты нс потеряла... сколько лет? Четыре? Или, может, пять? Вот твоя вина! Знала ведь, когда за него шла, для чего он тебя берет. Чтобы сына иметь, вот для чего! Дала ты ему сына? Не дала. Ждал он день, ждал второй, а дотом и другая нашлась, вместо тебя постаралась.
М и т а. Что же мне делать, если господь милости не дает?
Л и о л а. Вольно тебе ждать у моря погоды! Ты что, правда, думаешь, что у тебя от бога ребепок будет? А еще говоришь, я богохульник! Пойди-ка спроси Туццу, от кого у нее ребепок!
Мита. У лее — от чорта!
Лиола. Пет. От дядюшки Симопе.
Мита. От черта! От черта!
Лиола. От дядюшки Симопе.
Мита. Как у тебя совести хватает говорить мне это в лицо! Не ждала я от тебя, Лиола.
Л и о л а. Вот я и говорю, что ты дурочка! Ну, посуди сама: послушаемся мы Щеголихи, пойду я к нему... или колокольчик на шею повешу, и ну кричать по всем дорогам: «Доп-доп-дон! А ребенок-то мой! Дон-доп-доп! А робепок-то мой!» Кто мпе поверит? Конечно, может, и все поверят, только оп сам не поверит, потому что не захочет. Поди, убеди его! Давай рассудим: думаешь, у того ребенка падпись будет па лбу — «Ли-о-ла»? В таких делах мать родная пе разберется, не то что дядюшка Симонс! Да его хоть режь, он не доверит, что это пе его ребенок. И мне пе доказать, что мой. А вот ты, ты сама, дура будешь, если ему пе скажешь, что это все правда.
Мита. Правда? Что это его ребенок?
Л и о л а. Вот! Вот! Его! И по оп, мол, виповат был, а ты. Сегодня, мол, у Туццы от него ребепок, а завтра — у тебя.
Мита. Как это?
Л и о л а. Как? Вот я тебе и говорю — как. Так, как Туцца сделала.
М п т а. Ой, пет! Пе хочу я! Не надо!
60


Л и о л а. Ну, тогда—спокойной ночи. Сип спокойно и не плачь. Кому ты жаловаться будешь? На кого? Зачем из дому ушла? Учат тебя, как дела деля юте а, я ты по слушаешь. Сама виновата, не я, что Туцца тебя оскорбила. Я что, я ребенка того не признал и признавать по собираюсь. Для тебя, для тебя не признал, для твоего добра. Потому что теперь иначе их обман но раскрыть и беде твоей не помочь. Думаешь, тебе одной плохо? Один бог знает, что я вытерпел. Когда я туда пошел, чтобы мой долг исполнить, и эта ведьма мужа твоего прямо па моих глазах к Туцце послала — я все их козни увидел, как на ладони. Тебя увидел, Мита, и что с тобой будет! И поклялся я самому себе, что пе дам тебя в обиду. Я молчал, все этой минуты ждал. Нет, нельзя им спускать, Мита! Надо их проучить! Сам бог тебе велит! Не хочу я, чтоб эта сволочь погубила тебя из-за мепя! (Обнищает ее за талию.)
Мита (вырывается), Пе надо... пусти... Не буду... Не хочу я, не хочу... (Внезапно замирает, прислушивается.) Ой, послушай! Идут! Кто ж это?
Лиола (тащит ее к порогу). Идем, идем скорей...
Мита. Нет... это он... муж мой... поп как ступает!.. Боги отсюда, беги, ради бога!
Лиола одним прыжком вскочил на свое крыльцо. Мита бежит на цыпочках к домику тетки; юркпула в дверь, неслышно закрывает се. По улочке спускается дядюшка Симоне, в руке у него — фонарь на цепочке. Подходит к дверям, стучит.
Дядю ni к а С и м о н е. Тетушка Джеза! Тетушка Джеза! Откройте, это я! (Слышит голос Миты.) А, ты здесь? Открой... Открой, говорю! Открой, двери выбью! Сказать надо кое-что... Да, да, уйду, только ты открой!
Дверь открывается, дядюшка Симоне входит в дом. Лиола, высунув голову из-за дверей, всматривается в темноту ночи, вслушивается в тишину. Услышал, что запирают дверь, ведущую в сад; скрывается.
Мита (выходит в садик, кричит). Тетушка Нимфа! Тетушка Нимфа! (Оборачивается к мужу, который идет за ней.) Сказала — не пойду! Не пойду! Не хочу я больше с вами быть! Тетушка Нимфа! Тетушка Нимфа!
61


Дядюшка С и м о н е. На помощь зовешь?
Тетушка Нимфа (выбегает из дома). Мита! Мита! Что с тобой? А, это вы', дядюшка Симоне!
М ит а (прячется за ее спиной). Скажите ему, тетушка Нимфа, скажите, ради бога, чтоб оп от меня отстал!
Дядюшка С и м о п е. Ты моя жена, должна идти со мной.
М и т а. Я вам больше не жена! Идите к вашей сестрице, мерзавке! Там у вас жена, а не я!
Дядюшка Симоне. Да тише ты, тише! Л то, как бог свят, опять поколочу!
Тетушка Ни м ф а (загораживает Миту). Ну, будет вам, дядюшка Симопе! Дайте ей душу отвести!
Дядюшка Симонс. Нот уж, пускай помолчит! Не сумела матерью стать, пусть хоть женой приличной будет, родственников моих не позорит!
Т е т у in к а И и м ф а. Ну, будем справедливы, дядюшка Симоне! Что вы от нее хотите? Тяжело ей, бедняжке, то, что вы сделали.
Дядюшка Симопе. Ничего я ей не сделал! Добро я ей сделал, вот что, когда с улицы взял и положение ей дал, какого она пе заслужила.
Тетушка Нимфа. Думаете, вы ее так уговорите. чтоб опа к вам вернулась?
Д я д ю ш к а С и м о и е. Ох, тетушка Нимфа, разве бы я изменил покойной моей супруге, если бы знал, кому свое хозяйство оставить? Такое хозяйство, потом- KipoBbio полито, и все на ветер! Жалко...
Т е т у ш к а II и м ф а. Оно, конечно. Только в чем она, бедняжка, виновата?
Дядюшка С и м о и е. Не виновата она. А все ж должна уважать женщину, которая сделала то, что опа не сумела.
Мита, (тетушке Нимфе). Слышите? Дядюшке Симоне.) Чего вы еще от меня хотите? Идите туда, где вас ждут, а меня оставьте в покое! Нс нужны мне ваши деньги!
Дядюшка С и м о н е. Ты мне жена, а она мне племянница. Что было, то было, и нечего о том говорить. Мне в доме хозяйка нужна, тетушка Нимфа.
Мита. Да я, чем к вам, лучше ночью в поле уйду!
62


Т с т у ш к а И и м ф а. Дайте ей успокоиться, Дядюшка Симоне. Очень уж вы ее разобидели. Потерпите немного! Увидите успокоится я сама к вам придет.
М и та. Пускай ждет, если хочет. Не вернусь я к нему!
Т е т у ш к а Н и м ф а. Видишь, оп за тобой пришел. Сам тебе сказал, что те дела кончены и но пойдет он больше туда. Правда ведь?
Дядюшка Симон е. Верно, пе пойду. А вот сына, когда родится, заберу к себе.
М и т а. Слышите? Чтобы мамаша приходила и меля в собственном доме ногами топтала.
Т е т у ш к а Н и м ф а. Ну что это ты!..
М и т а. Что ж оп, мать родную к ребенку не пустит? II это мне все терпеть? Может, и кровать мм стелить своими руками? Как вы только можете меня к нему обратно гпать?
Т е т у in к а И и м ф а. Я, доченька? Да при чем тут я? Мпе что, я о твоем добре пекусь.
Д я д ю ш к а Си м о и е. Ну, пошли, поздно уже!
М и т а. Нет, пет! Уходите, а то я с моста брошусь!
Тетушка Н и мф а. Послушайте меня, дядюшка Симопе, оставьте вы ее тут хоть до утра. Помаленьку, по-хорошему образумится она, вот увидите — завтра же... завтра к вам вернется... Вы уж мне поверьте.
Дядюшка Симоне. Для чего ж ей тут ночевать?
Тетушка Н и м ф а. Да знаете... дом... дом постережет... тетка-то в село ушла...
Дядюшка Симопе. На меня жаловаться?
Тетушка Нимфа. Ну, будет вам! Идите, идите- ка вы спать, и впрямь поздно! А Мита в доме запрется. (Мите.) Пойди мужа проводи. Дверь изнутри запрешь, п другую. Доброй почи вам, дядюшка Симонс.
Дядюшка Симоне идет в дом; зажженный фонарь он забыл в садике. Мита входит вслед за ним, запирает двери.
Т е т у in к а Нимф а. Что то мне сдается, оставила тетушка Джеза овечку с волком... (Подходит к своему дому, видит Лиола.) Иди-ка ты лучше в дом, пе сходн с ума.
Лиола. постой... хочу посмотреть, чем все
это кончится... А вы идите... идите спать...
63


Тетушка Нимфа. Не теряй голову, сынок, не теряй голову! (Входит в дом.)
Лиола закрывает дверь и быстро прячется в саду. Стоит, скорчившись, у изгороди. Потом, наклонившись, тихонько пробирается к углу дома и прижимается к степе. Приоткрывается дверь. Увидев Лиола, Мита вскрикивает, оборачивается к мужу, преграждая ему путь.
Мита. Нет, говорю! Уходите! Я тетушку Нимфу позову! Уходите!
Дядюшка Симопе (из комнат). Да ухожу я, ухожу, ие кричи!
Мита входит в дом. Дпорь приоткрыта. И, пока дядюшка Симонс выходит на улицу, Лиола пробирается в дом, прижавшись к стене. Запирает за собою дверь. Но дядюшка Симоне возвращается.
Дядюшка Симоне. Ох ты! Фонарь... Фонарь забыл... Как говоришь? В саду? Ладно, ладно... Я уж отсюда... (Спускается по улочке, входит в калитку, берет с земли фонарь, поднимает, смотрит — хорошо ли горит.) А то и ноле темно, неровен час—рог набьешь... (Медленно уходит по улочке.)
За п а в в с


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Декорация первого действия. Время сбора винограда. У входа в лавку — корзины разных размеров и форм.
Т у ц ц а, сидя на каменной скамье, шьет приданое для своего будущего ребенка. Тетушка Кроче выходит из глубины сцены; на плечах у noe — шаль, голова повязана платком.
Тетушка Кроче. Разбогатели, видать! Ни одна ле идет.
Туцца. Чего ж вы еще от лих ждали?
Тетушка Кроче. Я их не к столу приглашала! И самые, понимаешь, паршивые, в коросте, в грязи валяются, соломы пет постелить — а туда же, пе идут! На хлеб, говорю, заработаете! — Не желают. У одной рука болит, у другой — нога...
Т у ц ц а. Говорила я вам, не ходите!
Тетушка Кроче. От зависти все, от зависти бесятся. А притворяются, что, мол, совесть пс позволяет. Придется мне, видно, в деревню идти за работником, а то осы пожрут. В сарае все готово?
Т у ц ц а. Все, все готово.
Тетушка Кроче. Корзины заготовлены, все на месте, а работать некому. Только он один, Лиола, обещался прийти.
Туцца. Значит, все-таки по-своему сделали, позвали его?
Тетушка Кроче. Я нарочно, дура ты! Чтобы видели, что ничего промеж вами нс было.
Туцца. Да ведь камни — и те знают!
Тетушка Кроче. Не его в том вина. Он, спасибо ему, ничего не говорил. А другие пускай хоть треснут, сарапча проклятая!
5 Луиджи Пиранделло 65


Туцца. Ладно. Только вы знайте —я в доме запрусь, иоса не высуну. Не могу я его видеть!
Тетушка Кроче. Не можешь, а? Пе можешь? Иу, знаешь! Что-то дядюшка твой сколько дней носа пе кажет.
Т у ц ц а. Он велел сказать, что, мол, хворает.
Тетушка Кроче. Был бы он тут, помог бы мне с этим виноградом... Ну, ничего, вот родится ребенок!.. Он его перед всеми признал! Где дети, там и дом.
Под навес вбегает Щеголиха, веселая и раскрасневшаяся.
Щеголиха. Можно, тетушка Кроче?
Тетушка Кроче. А, это вы, Щеголиха?
щ е г о л и х а. Я самая. Прибежала вам сказать, что идут. Все идут!
Тетушка Кроче. С чего бы это? Вижу, очень вы веселая!..
Щеголиха. Веселая, очень даже веселая, тетушка Кроче.
Тетушка Кроче. И красная какая, будто перец! Бежали быстро?
Щеголиха. А я всегда бегом, тетушка Кроче. Знаете пословицу — «Под лежачий камень вода пе течет». Да и время такое, пора виноград собирать. Вот посмотрите — девицы, как на праздник идут!
Тетушка Кроче. Что же это такое? Только сейчас я их видела, все морду воротили, а теперь как на праздник идут?
Туцца. Я бы на вашем месте им отказала, в деревне бы людей набрала.
Тетушка Кроче. Нет. Это хорошо, когда между соседями вражды нету. А все ж, хотела бы я знать, с чего это они развеселились?
Щеголиха. Наверное, прознали, что Лиола будет. Ох, уж этот Лиола, тетушка Кроче!.. Уж этот мне Лиола!.. С дьяволом он, что ли, связался?
Тетушка Кроче. Скорей уж с девицей какой!
Щег о л и х а. Это я пе зпаю. Только где он — там и веселье. Где он — там и девицы. Слышите, поет? Сюда идет, и девицы с ним, и мальчонки его, все вокруг скачут. Вон, глядите!
66


II действительно, за сцогюй — деревенский хор во главе с Лиола. 11отом Лиола входит под навес, а за пим — Чуцца, Луцца, Нела, крестьяне, крестьянки и три ого сына. Он импровизирует, притоптывая в такт йогами.
Лиола.
Уллараллй!
Что бы лучше шли дела, Постарайся выжать соки все из ягод! У тебя ведь сил избыток.
Даже вилам старше на год твой напиток ие уступит, Лиола!
Хор.
Улларалла! Улларалла! Лиола.
Я-то зпаю, гроздь любая, если постараться, полный бочонок дать бы могла. И глотка одного мне довольно, Я падаю больно, И мне не подняться.
Да жажда, признаться, Меня подвела!
Улларалла!
Улларалла!
Вот и мы, дорогая тетушка Кроче!
Толпа смеется, пляшет п рукоплещет.
Тетушка Кроче. У -ух, веселье-то какое! И впрямь — праздник. Что за чудеса?
Л и о л а. Никаких тут нет чудес, тетушка Кроче. Кто ищет — найдет, кто хочет — добьется.
Девушки смоются.
Тетушка Кроче. Это ты к чему? Л и о л а. Так. Поговорка.
Тетушка Кроче. Ах, поговорка? А такую не слыхивал— «Игры да песни ветер посит»?
5* 67


Лиола (быстро). «Л работник денежки просит».
Тетушка Кроче. Верно. Сговоримся. Как в том году, а?
Лиола. Да я не к тому! Я вам хотел доказать, что вашу поговорку до конца знаю.
Т е туш к а Крон е. Ну, девушки, ноторопийся! Берите корзины и чтоб все было как следует! Думаю, вас учить не падо.
Лиола. Привел я своих парнишек, пускай пощиплют, если где ягода останется.
Тетушка Кроче. Только смотри! Рукой не достанут — пускай лозу не пригибают!
Л и о л а. Пе бойтесь, тетушка Кроче. Если какая гроздь для пих высоко, не дотянуться,— они и тянуться но будут. И не скажут, что зеленая. Моя школа!
Девушки смеются.
Что смешного? Басню знаете про лисицу? Пу, ладно. В сарае все готово?
Тетушка К р о ч е. Да, да, все готово.
Лиола (раздает корзины девушкам и юношам). А ну, разбирай... вот так, вот так... А теперь — песню! У-лла-ра-л ла! У-лла-ра-лла!
Уходят с песней в глубину сцены.
Тетушка Кроче (кричит им вслед). Вы снизу начинайте! По рядам идите, от ряда к ряду, потихоньку! И за маленькими смотрите! (Туцце.) Пет чтобы с пи ми пойти! Все я да я!
Туцца. Сказала — по пойду!
Тетушка Кроче. Не дай бог попортят, голодранцы! Видела, как смотрели? Прямо искры из глаз!
Тунца. Видела, видела.
Тетушка Кроче. Все из-за дурака из-за этого! (Видит дядюшку Симоне.) Вон и дядюшка твой... Гляди, еле ноги волочит... И впрямь захворал!
Под павос входит дядюшка Симоне. Он мрачен.
Дядю ш к а Симоне. Добрый день, сестрица дорогая. Добрый депь, Туцца.
Т у ц ц а. Добрый депь.
68


Тетушка Кроче. Что это с вами, братец? За- х нерали?
Дядюшка Симоне (скребет затылок, сдвинув берет). Худо мио, сестрица, худо.
Тетушка Кроче. Худо? Как же это так, чтобы нам да .худо?
Дядюшка Симопе. Не то чтоб мне... тут, понимаете...
Тс ту ш к а К роч е. Жена, что ли, захворала?
Дядюшка Симоне. Э-э... тут, она... говорит, в общем...
Тетушка Кроче. В общем? Как это? Говорите уж, а то у меня там работа идет, надо пойти присмотреть.
Д я д ю ш к а С и м о и е. Начали виноград собирать?
Тетушка Кроче. Вот, начинаю.
Дядюшка Симопс. Что ж мне нс сказали?
Тетушка Кроче. Да вас два дня не было! Ну, скажу вам, попортили мне кровь соседушки-гадюки! Не шли, и все тут. А потом сразу явились, бог их знает почему. Теперь вон с корзинами внизу, па винограднике.
Дядюшка Симон с. Вечно вы, сестрица, торопитесь!
Тетушка. Кроче. Это кто — я? Как это так - тороплюсь? Чуть осы випоград не пожрали...
Дядюшка Симопе. Нс один виноград... вы уж всегда... вот, со мной тоже... Нс пойму, какой вам прок от этой спешки! Повременить всегда лучше...
Т е т у ш к а К р оч е. По пойму я, что у вас на сердив. Сказали бы прямо! Вижу, сердитесь вы па меня...
Д я д ю ш к а С il м о и с. Да лет, пе сержусь я на вас, сестрица... Я па самого себя сержусь!
Тетушка Кроче. Что поторопились?
Д я д ю ш к а Си м о н е. Вот, вот! Что поторопился.
Тетушка Кроче. Почему же это?
Дядюшка Симоне. Почему? Мало вам, что я такую тяжесть на сердце ношу? Заходил ко мне вчера кум, Кола Рапдизп...
Тетушка Кроче. Я видела, он тут проходил...
Дядюшка Симоне. Говорил он с вами?
Т е т у ш к а К р о ч е. Пет, мимо прошел.
Т у ц ц а. Теперь все мимо пас проходят!
69


Дядюшка Симопе. Они проходят мимо, дитя мое, потому что меня видят, и думают... думают они то, чего, слава богу, нет и не было. Совесть наша чиста. Однако, по видимости...
Тетушка Кроче. Ладпо, ладно, братец... Это мы все знаем... Надо было ожидать от этих завидущих!
Дядюшка Симоне. Мимо пас они пройдут, а мпе потом глаза колют, сестрица.
Тетушка Кроче. Ну, ладно, так что ж вам сказал этот ваш Кола Раидизи, чтоб ему пусто было?
Дядюшка Симопе. Пришел он ко мне и говорит: «Черт бы ео побрал, эту спешку!» — вот что! Прямо при жепо сказал: был, дескать, такой случай, когда не то что па пятый — па пятнадцатый год детей имели!
Тетушка Кроче. O-о! Что ж вы ответили, хотела бы я знать? На пятнадцатый, значит, год? Шестьдесят да пятнадцать — сколько будет? Семьдесят пять, думаю. В шестьдесят, значит, пету, а к семидесяти пяти будут?
Дядюшка С п м о л е. А кто вам сказал, что в шестьдесят пету?
Тетушка Кроче. Так уж выходит, братец.
Дядюшка Симоне. Нет, сестрица. Не так выходит. Э-э... (Пе знает, говорить ли.)
Т с т у ш к а Кроче. Что?
Дядюшка Симоне. А то, что и в шестьдесят есть.
Т е т у ш к а Кроче. Как?
Дядюшка Симопе. Да уж так.
Тетушка Кроче. Неужто жена?
Дядюшка Симонс. Сегодня утром призналась.
Туцца (кусает руку). A-а!.. Лиола!
Тетушка Кроче. И до вас добрался!
Туцца. Вот почему эти гадюки радовались! «Кто ищет — найдет, кто хочет — добьется».
Дядюшка Симопе. Ну, что теперь говорить, что говорить!..
Тетушка К р о ч е. А вы и поверили, что ребенок от вас?
Туцца. Лиола! Лиола! Меня обрюхатил и ее обрюхатил, мерзавец!
Дядюшка Симоне. Что теперь говорить...
70


Тетушка Кроче. Как же вы за женой по доглядели, дурак вы старый?
Туц ц а. Говорила я вам! Сто раз говорила — берегитесь Лиола.
Дядюшка Симопе. Вы потише, нечего тут про Лиола болтать! Когда жена тебя в том же обвиняла, я ей велел молчать. А она ведь правду говорила!
Тетушка Кроче. А теперь, значит, неправда? Про жену про вашу, значит, неправда, козел вы старый?
Дядюшка Симопе. O-о, что это вы, сестрица? Хотите, чтоб я подумал...
Тетушка Кроче. Да пу вас, честное слово! Будто уж мы не знаем...
Дядюшка Симон е. Что — не знаем?
Т е т у ш к а Кроче. А то, что вы сами знаете получше других!
Дядюшка Симоне. Я то знаю, что с дочкой вашей у меня ничего пе было. Все моя доброта! А с женой — это уж я сам, это уж сам!
Тетушка Кроче. Как же, четыре года впустую бились! Спросите, спросмтс-ка лучше, кто это с вашей же пой...
Туцца. «Доброта»! И как только совести хватает!
Т е т у ш к а К р о ч е. Да уж! Перед всеми похвалялся, перед женой перед собственной похвалялся, что от пего ребенок! Другого чего не может, так хоть похвастаться!
Туцца (меняя тон, резко). Ладно! Будет! Поорали и хватит! Хватит вам!
Тоту ш к а К р о ч е. Нет уж, дочка дорогая! Хочешь, чтоб я это все так оставила?
Туцца. А что вам еще делать? Он моего — и то признал. Что ж, думаете, он собственной жены ребенка за своего пе признает?
Дядюшка Симоне. Да он мой! Мой он! И горе тому, кто против моей жены хоть слово скажет!..
В глубине сцены появляется Мита, опа в прекрасном настроении.
Мита. Что это вы расшумелись?
Т у ц ц а. Иди отсюда, Мита, иди лучше отсюда, не доводи ты меня!
71


Мита. Я, Туцца? Ну что ты! Чем я тебя довожу?
Туцца (кидается на нее). Уберите ее отсюда! Уберите ее отсюда!
Д я д юшка Симопе (удерживая ее). Эй, эй! Ты при мне-то не очень!
Тетушка Кроче. И как у нее совести хватило сюда явиться? Убирайся! Иди отсюда!
М и т а (мужу). Подумайте, она еще о совести говорит!
Дядюшка Симоне. По мешайся ты в это дело, жена. Иди-ка лучше домой. Я уж тут сам управлюсь, за тебя постою.
Мита. Нет, подождите! Хочу я напомнить Тунце старую пословицу: «Не тот победит, кто раньше выйдет, а тот, кто раньше прядет». Что говорить, я запоздала, а все ж не проиграла. Ты первая в дорогу пустилась, а я тебя перегнала.
Туцца. На той же дорожке меня перегнала!
М и та. Нет, миленькая, по на той! Моя дорожка прямая, честная, а твоя-то — кривая!
Дядюшка С и м о и е. Не волнуйся ты, не растравляй себя, женушка! Опи нарочно тебя дразнят. Иди отсюда. Иди домой.
Тетушка Кроче. Нет, вы поглядите! Нет, вы послушайте! «Женушка», а!
Туцца. Да, ты права, Мита! Права! Ты меня перехитрила. У меня — слова, а у тебя — дела.
Мита. Слова? Что-то не похоже!
Тетушка Кроче. Слова, слова. Тут обману не было. Это ты обманом своего добилась, хоть с виду все и честно.
Д я д ю ш к а С и м о п с. Да перестанете вы пли пет?
Тетушка К р о ч е. Видишь? Твой муж за тебя заступается, верит обману твоему. Л моя дочка не врала, дядю своего не надувала. Она ему в ноги бросилась, плакала, все равно как Мария Магдалина!
Д я д ю ш к а С и м о п е. Это верно! Это верно!
Тетушка Кроче. Вот, слыхала? Сам признает. Ои-то всему и причина, все зло от него, как оп перед тобой похвалялся и перед всей деревней...
М и т а. А вы что смотрели, тетушка Кроче? Ай-ай-ай- ай! Чести дочкиной нс пожалели! И верно, весь обман 72


из-за мужа моего. Богатый ои, вот вы честыо своей и поступились, чтобы его богатством попользоваться!
Дядюшка Симопе. Да будет вам! Будет вам! Будет! Чем попусту браниться, поищем-ка лучше выхода, ладком, все вместе. Все яс одна семья!
Т е т у ш к а К р о ч е. Выхода? Какого вам еще выхода, старый вы болван? Сами ищите, сами! Натворили бед, опозорили мне дочку из-за хвастовства своего!
Дядюшка Симоне. Я? Мне про своего ребенка думать положено. А про вашего пускай его отец думает. Вряд ли он при мне посмеет отрицать, что это не его ребенок.
Т у ц ц а. Который?
Дядюшка С и м о и е (вопрос поразил его, как удар в спину). То есть как это — который?
Мита (быстро). Твой, миленькая, твой! Какой же еще? У меня муж есть, меня подозревать нечего.
Д я дю ш к а Симопе (Туцце и тетушке Кроче). Да перестанете вы или нет? Моя жена меня осчастливила, не годится портить ей кровь вашими криками. Л с Лиола я сам поговорю.
.За сценой все ближе ноют крестьяне, возвращающиеся с виноградников.
Туцца. Ну — пет! Нс говорите вы с пим обо мне, вам же хуже будет!
Дядю ш к а С и м о п е. Выйдешь за пего, все по справедливости получится. Оп и тебе положение даст и ребенка твоего узаконит. А уговорить его я берусь. Все ему скажу, что сердце велит. Вот оп идет! Оставьте меня с пим, я и поговорю.
Появляются крестьяне и Лиола. Опи поют песню сбора винограда. Входят под навес; видят Миту, дядюшку Симонс, лица Туццы и тетушки Кроче; останавливаются и замолкают. Только Лиола несет свою корзину к окну сарая к пост как ли в чем пе бывало.
Т е т у ш к а Кроче (идет им навстречу). Ладно, ладно! Выложите виноград, а корзины бросьте вол туда. Не до вас!
Л и о л а. А что такое случилось?
73


Тотушка Кроче (женщинам). Идите, идите, говорю! Нужно будет — позову.
Дядюшка Симопе. Иди-ка сюда, Лиола!
Под навесом Щ е г о л и х а, Ч у ц ц а, Луц ц а, Нела и другие женщины окружили Миту, аондравляют ее. Туцца смотрит па них, молча страдает; потом тихонько пробирается к дверям, юркнула в дом.
Л и о л а. Поговорить со мной хотите? Вот он я! Дядюшка Симопе. Идите ка и вы сюда, сестрица. Лиола (повелительно). Тетушка Кроче, живо!
Дядюшка Симон е. Сегодня депь особый, для всех праздник.
Лиола. Вот и хорошо! Значит, будем петь. Тетушка Кроче говорит: «игры да песни ветер носит». Ну что ж, дело неплохое. Надо вам сказать, дядюшка Симоне, мы с ветром — родные братья.
Дядюшка С и м о п е. Знаем, знаем, что у тебя ветер в голове. Однако, дорогой мой, время пришло навести порядок.
Л п о л а. Порядок? Ой, умираю!
Дядюшка Си мои о. Вот что, Лиола. Первым делом — хочу я тебя порадовать. Господь бог даровал мне наконец великую милость!..
Т е т у ui к а IV р о ч е. Слушай, слушай, а то ведь ничего пе знаешь!
Дядюшка Симопе. Сколько раз просить — пе мешайте, сестрица!
Л иол а. Дайте же ему сказать!
Тетушка Кроче. Ладно уж, говорите. Поистине, господь даровал великую милость...
Дядюшка С и м о п е. Да уж, сестрица, именно милость! На пятый год нашего брака жена моя наконец...
Л и о л а. Жена ваша? Правда? Я вам стишок сочиню!
Дядюшка Симопе. Да постой ты! Какой еще стишок!
Л и о л а. Иу, хоть выпью за ваше здоровье! Дядюшка Симоне. Постой, говорю!
Лиола. O-о, не надо сердиться! Вам бы на седьмом небе быть, а вы сердитесь. Вот слушайте стишок...
Дядюшка Симоне. Ну тебя с твоими стишками. Ты теперь другими делами заняться должен.
74


Лиола. Другими? А я больше ничего не умею, дядюшка Симопе.
Т е т у in к а К р о ч е. Ах ты, бедняжечка! Ничего пе умеет! Ай-ай-ай-ай... (Подходит к нему, хватает за руку, тихо цедит сквозь зубы.) Второй раз дочку мне губишь, мерзавец!
Л иол а. Я? Вашу дочку погубил? И как у вас духу хватает такие мне слова говорить при дядюшке Симонс? Он ее погубил, дочку вашу, а пе я!
Тетушка Кроче. Ты погубил! Ты! Ты!
Л и о л а. Оп, он — дядюшка Симопе! Не надо передергивать, тетушка Кроче! Я сюда пришел по-честному, сватался к вашей дочке, потому что пе мог я больше терпеть, что...
Тетушка Кроче. Ах, вот как? Натворил дел, а потом и пришел?
Лиола. Я натворил? Да нет, не я — дядюшка Симонс!
Тетушка Кроче. Дядюшка Симопе, еще чего! Так уяс и дядюшка Симоне!
Л и о л а (дядюшке Симоне). Ну, скажите вы ей сами! Неужели от ребенка откажетесь, мпе подкинете? Нехорошо так шутить! А я уж бога благодарил, ч/о уберег он меня. Чуть было пе попал я в ловушку по моей простоте! И что вы за старик такой здоровый? Мало вам одного сына. от племянницы? Еще и от жены понадобился? Что это у вас за сила такая? Адское пламя, может? Или огонь небесный? А может, вы дьявол и есть? Вулкан? Спаси от вас господь всех честных девиц!
Тетушка Кроче. Именно, именно, от него и надо девиц беречь!
Дядюшка Симон е. Перестань, Лиола, а то я все как есть выложу! Сам знаешь, у меня с племянницей греха ио было. Ола мне в ноги бросилась, покаялась, про тебя сказала и про свое положение. Моя жена все знает. Я па святом распятии поклянусь, при всем народе, что ребенком похвалялся ложно, а по совести он твой.
Лиола. Вы, значит, хотите, чтоб я теперь на Туцце женился?
Дядюшка Симоне. Это твой долг, Лиола, потому что, как бог свят, она принадлежала тебе одпому!
75


Лиола. Пу, пу, ну, что-то вы уж очень шибко, дядюшка Симоне! Верно, раньше я и сам думал... Не то чтоб хотел — совесть велела. Сам-то я знал — как женюсь па ней, все песни умрут, что у меня в сердце. Туцца за меня яс пошла. Что ж вы теперь хотите, чтобы и волке были сыты н овцы целы? Нет уж, синьоры, благодарствуйте. Провалилась ваша затея. (Верет за рука двоих сыновей.) Пойдемте-ка отсюда, ребятки! (Делает несколько шагов; останавливается.) Я могу по справедливости. У вас тут один ребенок лишний. Ну что ж. Вырастим. Скажите Туцце, тетушка Кроче: захочет мне ребенка отдать — я возьму.
Туцца, которая все время стояла в стороне, злобно глядя на Лиола, при последних словах бросается на него, занося нож.
Туцца. Возьмешь? А этого пе хочешь?
Все кричат, удерживают ее. Мита покачнулась, дядюшка Симоне поддерживает и утешает ее.
Лиола (хватает Туццу за руку, другой рукой ударяет ее по пальцам, нож падает. Лиола смеется, успокаивает присутствующих). Ничего, ничего... это ничего... (Наступает ila нож, громко смеется.) Ничего! (Целует одного из сыновей; замечает у себя на рубахе струйку крови.) Так, царапина! (Трогает пальцем, рану, потом проводит им по губам Туццы.) На, попробуй! Сладко, а? (Женщинам, которые ее держат.) Пустите ее! (Смотрит на нее, потом — на сыновей, кладет руки им на головы, Туцце.)
Не плачь, не время горевать об этом! Ты мне отдашь ребенка, и его, как дважды два, я сделаю поэтом.
Занавес


CJ АСААЖДЕПИЕ
В ДОБРОДЕТЕЛИ
Комедия в трех действиях


Перевод
Р. X Л О д О В С К О Г о


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Анджело Вальдов и п о Агата Ренни.
Синьора Маддалена, се мать.
Маркиз Ф а б ио Ко л л и.
Маурицио Сетти, его кузен. Маркетто Фонджи, биржевик. Священник. 1-й советник. 2-й советник. 3-й советник. 4-й советник.
Горничная.
Слуга.
Кормилица (без слов).
Действие происходит в одном из городов центральной Италии.
Время действия — паши дни.


Указания для постановщика
Анджело Б а л ь д о в и п о — солидный мужчина лет сорока; рыжие, плохо причесанные волосы; короткая, красноватая щетинистая борода; внимательный взгляд; говорит очень медленно и внушительно. Носит грубошерстный ворсистый костюм коричневого цвета; почти нес время крутит в руках пенсне. Опустившаяся личность; выражение его лица, манера говорить и улыбаться выдают человека с надломленной жизнью» сохранившего в тайниках своей души грустные и горькие воспоминания, на которых основана ого странная философия, преисполненная иронии и в то же время снисходительности. Таков оп прежде всего в первом и, отчасти, в третьем акте. Во втором акте Бальдовино преображается, по крайней мерс внешне, здесь он строго элегантен, говорит свободно н с достоинством; держит себя как знатный синьор; волосы н борода ого тщательно причесаны; оп уже больше не крутит в руках пенсне.
Агата Ренни — двадцать семь лет, гордая, почти суровая женщина; такой ее сделало стремление сохранить свою пошатнувшуюся репутацию. В нервом акте она охвачена отчаянием и возмущена, в последующих гордо песет свой крест.
Синьора Маддалена - пятьдесят два года, опа изящна, еще красива, но примирилась со своим возрастом; страстно любит свою дочь и смотрит на все только ее глазами.
Марк и з Ф а б и о К о л л и — сорок три года; очень вежлив и благопристоен; отличается той нескладностью, которая предрасполагает определенного рода мужчин к неудачам в любви.
Маурицио Сетти — тридцать восемь лет; элегантен и развязен; светский человек, любитель приключений.
Маркет то Ф о и д ж и — пятьдесят лет; маленький, скрюченный на один бок человечек; старая лиса; не лишен остроумия и некоторого аристократизма.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Элегантная гостиная в квартире Репин. Входная дверь — в глубине сцепы. С правой стороны — дверь в соседнюю комнату. Налево — окно.
Я В Л В И НЕ ПЕРВОЕ
Маурицио СеТти, горничная, потом синьора Маддалена.
При поднятии занавеса сцена пуста. Открывается входная дверь в глубине сцены, появляется горничная и пропускав i вперед Маурицио Сетти.
Г oip н и ч и а я. Присядьте. Я тотчас же доложу. (Уходит в дверь с правой стороны.)
Немного спустя из той же двери входит синьора Маддале- н а. Она взволнована и обеспокоена.
Маддалена. Здравствуйте, Сетти. Ну как?
Маурицио. Оп здесь. Приехал вместе со мпой сегодня утром.
Маддалена. И... все улажено?
Маурицио. Все.
Маддалена. Вы с ним ясно обо всем договорились?
Маурицио. Обо всем! Не волнуйтесь, обо всем.
Маддалена (колеблясь). Но... насколько ясно?
Маурицио. Боже мой, я рассказал ему... Я рассказал ему, как обстоит доло.
Маддалена (качая головой, с горечью). Дело!.. Н-да!
6 Луиджи Пиранделло 81


Маурицио. Но, 'позвольте, должен же я был ему рассказать?
М а д д а л с л а. Конечно, конечно... Но...
Маурицио. А потом, уверяю лас, в данном случае все зависит от того, с кем ото случилось, при каких уело»иях. обстоятельствах. Это все меняет.
Маддале и а. Вот именно, вот именно!
Маурицио, Что-что, а это уж, не беспокойтесь, я ему растолковал.
Маддалена. Вы объяснили ему, кто мы? Кто моя дочь? И... оп согласился? Без возражений?
Маур и ц и о. Без всяких возражений, не волнуйтесь.
Маддалена. Пе волнуйтесь! Друг мой, как могу я не волноваться? — А какой он? Скажите мне хотя бы, что он за человек?
Маурицио. Ну... красивый мужчина. Не скажу— Адонис, но красивый мужчина,, сами увидите. Представительный, и есть в нем какое-то неподдельное чувство собственного достоинства. Одним слоном — настоящий дворянин, прирожденный, из рода Бальдовино!
Маддалена. Л его душевные качества? Я спрашиваю вас о его душевных качествах.
Маурицио. 1 (рсмюсходные, поверьте мне - превосходные!
Маддален а. Говорить он умеет? Я хочу сказать— поговорить...
Маурицио. О, в Мачерате, синьора, да и во всех Марках, что-что, а поговорить умеют!
Маддален а. Да пет же, я спрашиваю нас, умеет ли он разговаривать должным образом! Поймите, что сейчас это - самое важное. Одно неуместное слово, без этой... (едва выдавливает из себя слова, словно каждое из них причиняет ей острую боль) без этой... Боже мой, я не знаю прямо, как и выразиться... (Вынимает платок и начинает плакать.)
Маурицио. Возьмите себя в руки, синьора.
Маддалена. ...было бы для моей бедной Агаты, как кинжал в сердце.
Маурицио. На этот счет вы можете быть совершенно спокойны! У пего никогда не вырвется ни одного 82


бестактного слова! За это я ручаюсь. Оп человек очепь сдержанный. Уравновешенный. Уверяю вас, синьора. Л потом, он мигом все понимает. Вам нечего опасаться. Гарантирую!
Мадда л е л а. Поверите ли, дорогой Сетти, я просто не нахожу себе места! Я так растерялась... Совсем потеряла голову... Вдруг оказаться перед лицом такой необходимости! Мпе кажется, что все это вроде стихийного бедствия... Понимаете, когда все двери открыты настежь, и любой прохожий может зайти и посмотреть, что у тебя творится.
М а у р и ц и о. В жизни, знаете...
Маддалена. А моя дочь, моя бедная дочь! С ее сердцем! Если бы вы се видели! Если бы вы только слышали, что она говорит!.. Это ужасно!
Маурицио. Могу себе представить... Поверьте, я всей душой готов...
М а д д а л о и а (перебивая его и пожимая ему руку). ’ Знаю, знаю! Вы видите, как я с вами говорю? Потому что вы ведь тоже член нашей семьи: вы больше, чем кузен, вы — брат нашего маркиза.
М а у р и ц и о. Фабио там?
Маддален а. Да, там. Пожалуй, ее еще нельзя оставлять одну. За ней надо все время присматривать. Как только о вас доложили, она тут же бросилась к окну.
Маурицио. Боже мой! Из-за меня?
М а д д а л е и а. Конечно, не из-за вас. Опа ведь зпаст, зачем вы ездили в Мачарсту и с ком должны были вернуться.
Маурицио. Простите, мпе казалось, что, напротив, она...
Маддалена. Нет! Что вы! Она плачет, мечется. Опа в таком отчаянии, что мне просто страшно!
Маурицио. Ио... простите, разве это не было решено? Разве она сама не согласилась?
Маддалена. Ну да! Именно поэтому!
Маурицио (растерянно). Опа теперь не хочет?
Маддалена. Какое там хочет! Разве она может этого хотеть? — Опа должна, вынуждена. Ей приходится хотеть, чтобы...
G*
83


Маурицио. Ну, конечно, она ведь понимает, что ото необходимо!
Маддалена. О Сетти, моя дочь этого не переживет!
Маурицио. Что вы, синьора, вот увидите, она...
Маддален а. Это убьет ее. Только бы она сейчас но выкинула какой-нибудь глупости! — Признаю, что я была чересчур снисходительна. Но я верила... я верила, что Фабио будот благоразумнее.— А вы и обрадовались? скажете вы.— Ничего другого мне ле оставалось. Мне пришлось обрадоваться, закрыть на все глаза и допустить, чтобы н наш дом вошел позор.
Маурицио. Ну что вы! Не говорите так, синьора! Раз мы принимаем меры...
М а д д а л е н а (закрывая .ища руками). Пет, нет, не утешайте меня, прошу вас. 'Гак еще хуже! Поверьте, Сетти, я так упрекаю сейчас себя за свою слабость. Клянусь вам!
М а у р и ц и о. Я верю вам, синьора.
Маддалена. Но нс можете понять! Вы — мужчина. Вы даже не отец!— Вы пе можете понять, какая это мука для матери видеть, как ее дочь становится все старше и старше, как блекнет цвет ее первой молодости... Не хватает духа быть с пей настолько строгой, насколько это подсказывает благоразумие... И я скажу вам даже больше — насколько этого требует благопристойность. - Ах, дорогой Сетти, какая это иногда несуразная штука — благопристойность! Мать, которая — худо-бедпо — знает жизнь, которая... любила, не может вымолвить ни единого слова, когда па нее смотрят глаза ее дочери, умоляющие о сожалении. Чтобы не разрешить прямо, делаешь вид, что ничего пе замечаешь. И из-за своего притворства, из-за того, что промолчала, сама становишься ее соучастницей. А потом все это приводит... приводит вот к чему! Но, повторяю, я надеялась, что Фабио проявит благоразумие.
М а у р и ц и о. Э... По в данном случае благоразумие, дорогая синьора...
Мадда л е и а. Знаю, знаю!
Маур и ц и о. Если бы он мог, он сам бы...
М а д д а л е п а. Знаю... Я вижу. Бедняжка, он тоже 84


совсем потерял голову. Если бы оп пе был таким благородным человеком, разве бы все это произошло?
М а у р и ц и о. Фабио такой добрый!
М а д д а л е и а. Когда мы познакомились, он был так несчастен, разъехавшись с той недостойной женщиной, его женой. Казалось бы, это должно было помешать тому, до чего теперь дошло; а вышло совсем наоборот.— Скажите по совести, вы уверены, что Фабио, будь оп сейчас свободен, женился бы па моей дочери?
Маурицио. О, несомненно!
Мадда л е и а. Скажите мне откровенно. Умоляю!
Маурицио. Ио разве вы сами не видите, синьора, как он в нее влюблен? В каком оп сейчас состоянии?
М а д д а л е н а. Правда? Правда? Вы по можете себе представить, как много значит для меня сейчас всякое доброе слово.
Маур и ц и о. Что вы, что вы, синьора. Как вы можете так говорить! Я очень уважаю вас и синьору Агату — искренне, глубоко уважаю.
Маддалена. Спасибо! Спасибо!
М а у р и ц и о. Поверьте, что я не лгу! Иначе бы я так пе старался.
М а д д а л с и а. Спасибо, Сетти. Понимаете, когда жешципа, когда бедная честная девушка долгие годы ищет себе спутника жизни и не может его найти, когда потом опа встречает наконец мужчину, который заслуживает большой любви, а она знает, что другая женщина не любит его, отравляет ему жизнь и незаслуженно оскорбляет его, - вы понимаете, Сетти, тогда она просто не может удержаться от того, чтобы пе доказать этому несчастному, что не все женщины таковы • что есть среди пих и такая, которая сумеет ответить на любовь любовью и способна оцепить счастье, которая та, другая, безжалостно растоптала.
М а у р и ц и о. Вот именно! Бедняга Фабио, она его растоптала. Это вы очень хорошо сказали, синьора. А он этого никак нс заслужил.
Маддален а. Разум подсказывает ей: «Ты пе имеешь нрава, ты не должна». Разум подсказывает это не только ей, но и ему, если он человек порядочный, а также ее матери, у которой разрывается сердце, когда опа 85


смотрит на пих обоих. Они долго молчат, прислушиваются к голосу рассудка, терпеливо переносят свои страдания...
Маур л ц и о. ...И наконец наступает момент...
М а д д а л е н а. ...Наступает! Ох, наступает — и совсем неожиданно.— Чудесный майский вечер. Мать смотрит в окно. Она видит цветы и звезды. А в доме — тоска. И сердце матери кричит: «Пусть и моей дочери хотя бы однажды улыбнутся все эти цветы и звезды!» И мать отходит в тень и становится соучастницей преступления. Сегодня па это преступление вас толкает вся окружающая нас природа, а завтра его осудят люди и наша собственная совесть. Но все-таки, как приятно дать ему свершиться. Ощущаешь какое-то странное удовлетворение и гордость, бросая вызов людскому осуждению, хотя знаешь, что завтра за все это заплатишь ценою жестоких мук! — Вот как, дорогой Сетти! Меня нельзя извинить, но мне можно посочувствовать. Потом •надо было бы умереть.— Но нет, после этого пе умирают. Жизнь продолжает течь своим чередом, и опа требует от пас всего того, чем мы на какое-то мгновение решились пренебречь.
Маурицио. Вот именно, синьора. Прежде всего необходимо успокоиться. Вы должны признать, что до сих пор все вы трое — вы, с одной стороны, Фабио и синьора Агата — с другой, позволили играть слишком большую роль вашим чувствам.
Маддалена. О, да, слишком, слишком большую?
Маурицио. Так вот — теперь вам придется сдерживать свои чувства. Теперь они должны будут уступить место рассудку. Не правда ли?
Маддален а. Да, да, конечно.
М а у р и ц и о. Чтобы смело встретить то чего вам теперь никак пе миновать! Итак...— Л, вот и Фабио.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же и маркиз Ф а б и о.
Фабио (входит в дверь с правой стороны; он расстроен, огорчен, взбешен; говорит, обращаясь к синьоре Маддалене). Прошу вас, пройдите к ней. Идите. Не оставляйте ее одну.
86


Маддален а. Я... Мне казалось, что...
Фабио. Прошу вас, идите!
Маддалена. Хорошо, хорошо! (К Маурицио.) Извините. (Уходит в дверь с правой стороны.)
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Фа б п о и Маурицио.
Маурицио. И ты — тоже?
Фабио. Ради бога, Маурицио, помолчи! Ты воображаешь. что отыскал спасительное средство? А знаешь, что ты сделал? Я тебе скажу это! Ты просто парумяпил больного.
М а у р и ц и о. Я?
Фабио. Да, ты! —Ты придал ему видимость здорового человека.
М а у р и ц и о. Но ведь ты сам просил меня! Постой, давай договоримся. Я вовсе пе хочу разыгрывать роль вашего спасителя.
Фабио. Я страдаю, Маурицио, страдаю! Страдаю за это несчастное существо и за себя. Я испытываю адские муки, а ты предлагаешь мне свое лекарство. Да, я считаю, что ты прав, по, понимаешь, страдаю именно потому, что считаю это. Ведь это лишь наружное средство. Ойо может спасти одну лишь видимость, не больше.
Маурицио. Теперь для тебя это уже неважно? Четыре дня назад ты готов был па все, лишь бы спасти эту видимость. А теперь, когда ты можешь ее спасти...
Ф а б и о. ...я вижу, как мне это тяжело. Тебе это не кажется естественным?
М а у р и ц и о. Нет, дорогой мой. Так ты ровно ничему пе поможешь! — Должна же быть какая-то видимость? И надо, чтобы вы ее создали. Ты не видишь себя со стороны, а я тебя вижу. Я должен заставить тебя встряхнуться, подтянуться... Мне придется, как ты выразился, нарумянить тебя.— Ок приехал со мной и сейчас находится в городе. Если уж с этим надо торопиться...
87


Фабио. Да, да... Скажи мне... Скажи мне... Но нет, это бесполезно. Ты предупредил его, что я не дам ему пи гроша?
М а у р и ц п о. Да. предупредил.
Ф а б п о. И. он согласился?
Маурицио. Конечно, раз он приехал! Чтобы быть в состоянии иаилучшим образом выполнить обязательства, которые он берет па себя, он просит только (и, по- моему, вполне справедливо) покончить е его прошлым. У пего есть кой-какие долги.
Ф а б и о. Сколько? Много? — О, могу себе представить!
М а у р и ц и о. Нет, немного, совсем немного.— Черт возьми, ты хотел бы получить его даже без долгов? У пего есть небольшие долги. И я должен добавить — оп настоятельно просил меня сказать тебе об этом, - что если он так мало должен, то отнюдь не по своей вине, а только из-за отсутствия кредита.
Ф а б и о. Ах, великолепно!
М а у р и ц и о. Вот это признание! Понимаешь, если бы он имел хоть какой-то кредит...
Фабио (хватаясь за голову). Перестань, перестань! Бога ради... Скажи мне, что ты сказал ему? Он плохо одет? Как он выглядит? Что он - совсем опустился?
М а у р и ц и о. Я нашел, что он несколько поблек после пашей последней встречи. Но это дело поправимое. Я уже кое-что предпринял.— Понимаешь, он чело век, для которого мораль — все. Неблаговидные поступки, которые ому пришлось совершить...
Фабио. Что ои. играл? Мошенничал? Воровал? Чем оп занимался?
М а у р и ц и о. Играл. Но оп давно ужо но имеет возможности играть. Его это очень огорчает. Я целую ночь проходил с. ним по аллее, идущей вдоль городских стен.— Ты был когда-нибудь в Майорате?
Фабио. Нет, не был.
Маур и ц и о. Уверяю тебя, это была фантастическая ночь: аллея переливалась мириадами светлячков, и рядом со мной шел этот человек, который говорил с устрашающей откровенностью. Словно светлячки, в моей голове вспыхивали неожиданные мысли, которые он 88


извлекал из самых темных глубин сознания. Мне показалось, что я нахожусь уже не на пашей земле, а в какой-то сказочной стране, мрачной и таинственной, в которой ои чувствовал себя полным властелином, и где самые невероятные и нелепые вещи могли казаться совсем обычными и естественными. Он заметил мое состояние (оп все замечает), улыбнулся и заговорил со мной о Декарте.
Фабио (опешив). О ком?
М аур и ц и о. О Картезии.— Он ужасно начитанный, вот увидишь, особенно в философии. Оп сказал мне, что Декарт...
Ф а б и о. Погоди, господь с тобой, какое мне дело до Декарта?
Маурицио. Не перебивай меня. Сам увидишь, какое тебе дело до Декарта.— Оп сказал мне, что, исследовав наше представление о действительности, Декарт пришел к самой страшной мысли, какая только когда-либо зарождалась в человеческой голове; а именно, он пришел к выводу, что если бы наши сновидения обладали у и о р я д о ч е н п остью, мы никогда пе смогли бы отличить, когда мы спим и когда бодрствуем. Ты ощущал, какое странное беспокойство тебя охватывает, когда тебе по нескольку раз спится один и тот же сон? Почти невозможно усомниться в том, что это нс действительность, потому что вся паша уверенность в реальности мира держится па этой тончайшей ниточке — на у по-ря-до чеп-по-сти нашего опыта. Мы, люди, обладающие такой упорядоченностью, просто ле в состоянии себе представить, что может быть реальным и правдоподобным для тех, кто, подобно этому человеку, ведет абсолютно беспорядочную жизнь.— Знаешь, в определенный момент мне оказалось очень просто перебить его л сделать ему это предложение. Он рассказывал о некоторых своих планах. Они представлялись ему чем- то более чем возможным. По мне они показались настолько сумасбродными и неосуществимыми, что — понимаешь? - мое предложение сразу стало выглядеть как нечто вполне естественное, как что-то настолько понятное и само собой разумеющееся, что просто трудно себе представить, Оно стало выглядеть настолько разум89


ным, что, казалось, каждый должен был бы за него ухватиться. Но вот что самое поразительное! Не успел я даже заикнуться о денежном вознаграждении, он оскорбился и с<разу жо заявил: только никаких денег! Он даже слышать о них не хочет.—И знаешь почему?
Ф а б и о. Почему?
Маур и ц и о. Потому что — уверяет он — гораздо легче быть героем, чем благородным человеком. Героем можно стать однажды, а благородным человеком приходится быть постоянно. А ото нелегко.
Фабио. Л! (Лрипимается с мрачным видом расхаживать по комнате.) Оп... ио-видимому, человек талантливый?
Маур п ц и о. Очень, очень талантливый!
Ф а б и о. Но он что-то плохо использовал свои таланты!
М аур и ц и о. Отвратительно! Он был таким уже в детстве. Как я тебе уже рассказывал, в школе мы были приятелями. С его способностями оп мог бы пойти очень далеко. Ио оп всегда занимался тем, что ему нравилось и от чего ему не было никакого проку. Он говорит, что воспитание враг мудрости, ибо воспитание заставляет нас считать необходимым то, чему, будь мы мудрыми, мы нс должны были бы придавать никакого значения. Оп получил воспитание знатного синьора: у него те же вкусы, привычки, даже пороки... Но потом превратности пашей жизни... Отец его разорился... И — чему тут удивляться?
Фабио (снова расхаживая по комнате). Он... ты сказал, что он к тому mìo красивый мужчина?
Маурицио. Да, представительный.— А что? (Смеется.) Скажите пожалуйста! Теперь вот ты ужо начинаешь опасаться, не сделал ли я слишком хороший выбор?
Ф а б и о. Прошу тебя, перестань! Мне кажется... кажется, что ато уж... слишком.... слишком. Талант, образование...
Маур и ц и о. ...философское. По-моему, при данных обстоятельствах, оио ему совсем не повредит.
Ф а б и о. Ради бога, Маурицио, пе шути! Я как па 90


иголках! Я хотел бы кого-нибудь попроще, вот и все! Простого, честного человека...
Маур и ц и о. ...и который сразу же выдал бы себя? У которого пе было бы подобающей внешности? Прости, но мио приходилось принимать во внимание и ту семью, в которую оп войдет... Заурядным и уже немолодой человек мог бы возбудить подозрение... Нет, здесь нужен достойный человек, вызывающий к себе чувство уважения и почтения... одним словом, такой, чтобы все могли понять, почему сипьорита Ренни остановила на нем свой выбор... И я совершенно уверен, что...
Ф а б и о. ...что?..
Маур и ц н о. ...что оп ей понравится — и даже больше, что опа, не в пример тебе, скажет еще мне спасибо.
Ф а б и о. Ну, конечно! Опа скажет ему спасибо... Если бы только ома это слышала! — Ты сказал ему, что приходится торопиться?
Маурицио. Да, сказал! Вот увидишь, он сразу же сумеет пайти с ней общий язык.
Ф а б и о. То есть? Что ты имеешь в виду?
М аур и ци о. Ну, боже мой, ну то, что он сумеет с вами обо всем договориться!
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Те же, горничная, потом синьора Маддалена.
Горничная fвыбегая из двери с правой стороны). Синьор маркиз, синьора просит вас па минутку.
Ф а б и о. Сейчас я не могу. Я должен идти с моим кузеном. (li Маурицио.) Мне надо повидаться с ним, поговорить. (Горничной.) Скажите синьоре, пусть опа немного подождет. Сейчас я никак по могу.
Гор и и ч пая. Слушаюсь. ( Уходит.)
Маурицио. Он живот в двух шагах отсюда, в ближайшей гостинице. Ну так как?
Ф а б и о. Я с ума сойду... я с ума сойду... Там она плачет, здесь ты говоришь мне...
Маурицио. Постой, пока еще вы с ним пи о чем нс договаривались... Если ты пе хочешь...
Ф а б и о. Говорят тебе, я хочу повидать его, поговорить с ним.
91


Маурицио. Тогда пошли. Это в двух шагах отсюда.
Маддалена ( входит, взволнованная). Фабио! Фабио! Пройдите туда, ради всего святого, ire оставляйте меня одну!
Фабио. О боже! О боже!
Маддалена. Она переживает сейчас ужасный кризис. Пройдите к ней, умоляю вас!
Фабио. Но я же должен...
Маурицио. Ничего... иди! Иди, иди!
М а д д а л е п а. Прошу вас, Фабио!
Маурицио. Хочешь, я приведу его сюда? Я ничего ему нс буду обещать. Ты поговоришь с ним здесь. Пожалуй, так будет лучше и для синьорины.
Фабио. Да, да, приведи его. Но, смотри, ничего не обещай ему! Он прежде должен поговорить со мной. (Уходит в дверь с правой стороны.)
Маурицио (кричит ему вслед). Хорошо! Я обернусь в две минуты: одна нога здесь, другая там. (Уходит.)
Мадда л спа (вслед ему). Вы приведете его сюда? (Бросается к двери и сталкивается с Агатой и Фабио.)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Агата, Фабмо и с я пьор а Ma дд а л с и а.
•Агата (растрепанная, обезумевшая. вырываясь от Фабио). Пусти меня, пусти. Дайте мно уйти!
Мадда л е н а. Доченька моя, куда ты?
Агата. Не зпаю! Пусти меня!
Фабио. Агата, Агата! Прошу тебя!
Маддалена. Это безумие!
Агат а. Пустите меня. Я сойду с ума или умру! Иного выхода для меня пет! Я больше так пе могу. (Надает в кресло.)
Маддален а. Подожди хотя бы, пока Фабио с пим поговорит. Ты тоже повидаешься с пим.
Агата. Я? Нет, пет, ни за что! Неужели вы пе понимаете, как мне все это отвратительно? То, что вы хотите сделать со мной,— чудовищно!
92


Маддален а. Что ты! Но ведь ты же сама...
Агата. Пет, нет! Я этого не хочу! По хочу!
Фабио (с отчаянием в голосе, решительно). Хороню! Если ты по хочешь — хорошо! Тогда я тоже не хочу. Да, это чудовищно! Мио это тоже противно! — По хватит ли у тебя мужества встретить вместе со мной то, что пас теперь ожидает?
М а д д алей а. Господь с вами, Фабио, о чем вы говорите? Вы мужчина, и вы можете пе обращать внимания на скандал. А мы — две бедные одинокие женщины, и позор обрушится па нашу голову. Из двух зол приходится выбирать мспьшее. Либо позор, о котором станет известно всем...
Агата (быстро). ...либо позор, о котором будет известно только одному. Не так ли? Только мой позор! Я должна буду жить с этим человеком. Постоянно видеть перед собой человека, который знает все и который, должно быть, подлец. Он подлец хотя бы потому, что оп согласился па это! (Вскакивает и направляется к двери в глубине сцены).
Ее удерживают.
Нот, пет, я не хочу, не хочу его видеть! Пустите меня! Пустите!
Маддалена. Куда ты идешь? Что ты хочешь сделать? Тебе хочется скандала? Если так, то я... я...
Агата (обнимает мать и разражается рыданиями). Пет... ради тебя, мама! Нет, нет!..
Маддалена. Ради мепя? Что ты? Кто говорит обо мне? Не думай обо мне, доченька! Нам незачем перекладывать паше горе с плеч на плечи. Это ни к чему. Мы будем страдать вместе, все трое, и постараемся разделить постигшую нас кару, ибо виноваты мы все.
Агата. Ты — пет... Ты ни в чем но виновата, мама!
Маддалена. Я виновата больше тебя, доченька! И клянусь тебе, что и страдаю больше тебя.
Агат а. Пет, мама. Ведь мне больно также и за тебя.
Маддалена. А мне только за тебя. Вот поэтому мне еще больнее. Я не распределяю своего горя на ча93


сти: я горюю лишь о тебе, дочепька! Подожди!.. Подожди!.. Посмотрим, как исо это устроится.
Агата. Это ужасно! Это ужасно!
Маддалена. Я знаю... Но сперва узнаем, что оп за человек.
Агата. Нс могу! Не могу, мама!
Маддалена. Но мы же останемся здесь, с тобой! Мы никого пе обманываем! Мы останемся здесь, я и Фабио, мы всегда будем подле тебя.
Агата. Но здесь, с памп, - ты представляешь? — постоянно будет Находиться чужой человек, который знает о том, что мы скрываем от всех посторонних.
Фабио. Он тоже будет заинтересован в том, чтобы скрывать это, даже от самого себя, и он будет твердо соблюдать договор! А если нет, тем лучше для нас.— Как только оп в чем-нибудь нарушит его, я сумею вышвырнуть его вон. Тем более что потом оп пам больше уже но понадобится.
Маддален а. Понимаешь? Почему — постоянно? Может быть, совсем ненадолго.
Фабио. Ненадолго, ненадолго! Это уже моя забота, чтобы оп у пас не задержался.
Агата. Нот, нет! Он всегда будет стоять между нами!
Маддалена. Подожди, давай сперва познакомимся с ним. Сетти уверял...
Ф а б л о. Все будет очень прилично! Вполне прилично!
М аддалена. Водь он человек весьма интеллигентный и...
Случат во входную дверь. Все испуганно замолкают.
Вот и оп.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Те же и г о р и и ч л а я.
Агата (вскакивая и цепляясь за мать). Уйдем отсюда, мама! Уйдем! Боже мой! (Тащит мать к двери на правой стороне сцены.)
Маддалепа. Хорошо. С ним. поговорит Фабио,— Мы уйдем. Мы пройдем к себе... мы...
94


Ф а б и о. Не беспокойтесь!
Маддалена и Агата уходят.
Войдите!
Горничная (докладывает, открывая дверь в глубине комнаты). Синьор Сетти с синьором.
Фабио. Просите!
Горничная уходит.
Я В Л Е И и Е СЕ Д Ь М О Е Маур и ци о, В а л I, д он и но, Ф а б и о.
Маурицио (входя). Вот и мы... Фабио, представляю тебе моего друга Анджело Бальдовино.
Фабио кланяется.
Маркиз Фабио Колли, мой кузен.
Бальдовино кланяется.
Фабио. Прошу вас, садитесь.
Маурицио. Вам падо поговорить, поэтому я вас оставлю. (К Бальдовино, пожимая ему руку.) Мы еще увидимся в гостинице, пе правда ли? До свиданья, Фабио.
Маурицио уходит.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Бальдовино и Фабио.
Бальдовино (садится, надевает на кончик носа пенсне и вытягивает вперед шею). Прежде всего, у меня к вам очень большая просьба.
Фабио. Пожалуйста, пожалуйста!
Бальдовино. Я прошу вас, синьор маркиз, говорить со мной начистоту.
Фабио. Конечно, копечно... Ничего другого я и пе хотел бы.
Бальдовино. Благодарю вас! Но, возможно, вы понимаете выражение «начистоту» не совсем так, как понимаю его я.
95


Ф а б и о. Но... не знаю... начистоту... то есть совер- шсяио откровенно... (Так как Бальдовиио делает пальцем отрицательный, жест.) А как же еще?
Вальдов и н о. Этого мало.— Видите ли, синьор маркиз, мы неизбежно строим что-то из себя. Я сейчас объясню. Я вхожу сюда и становлюсь с вами таким, каким я должен быть, каким я мог бы быть — я строю что-то из себя — то есть я придаю себе форму, соответствующую характеру тех отношений, которые у меня должны с вами установиться. То же самое делаете вы, принимая меня. Но за всеми этими построениями, которые мы с вами сооружаем, за всеми этими жалюзи, и ставнями мы прячем паши самые сокровенные мысли и чувства, все то, чем мы являемся па самом дело, независимо от тех отношений, которые нам хотелось бы установить.— Я объяснил вам попятно?
Фабио. Да, да, очень... Очень, очень понятно! Мой кузен говорил мне, что вы человек весьма интеллигентный.
Бальдовиио. Вот оп что! Вы, вероятно, считаете, что я захотел продемонстрировать вам свою образованность?
Фабио. Нет, пет, что вы!.. Я сказал это потому, что вы сумели так хорошо все объяснить.
Бальдовиио. Тогда я, с нашего разрешения, начну говорить начистоту.--Синьор маркиз, я уже давно испытываю - в душе — невыразимое отвращение к тому, кого я вынужден из себя строить, вступая во взаимоотношения с... ну, скажем, с себе подобными, если вас это не обидит.
Ф а б и о. Что вы, пожалуйста... Продолжайте...
Бальдовиио. Я вижу себя со стороны, я все время вижу себя, синьор маркиз, и говорю себе: «До чего же ты подл, как мерзко то, что ты делаешь!»
Фабио (несколько растерянно). Да нет же... Отчего?
Бальдовиио. Простите, оттого.— Вы могли бы по крайней мерс спросить меня, почему же я это делаю? Почему?.. По своей вине, по вине других людей, а теперь и в силу необходимости я не могу поступать иначе. Лег-
96


ivo сказать, синьор маркиз, захоти того, захоти этого; дело нс в том, чтобы, за хотеть,— дело в том, можем ли мы быть тем, кем нам хотелось бы быть. Мы пе один. Существуем мы и какая-нибудь скотина. Скотина, которая нас везет. Вы можете избить ее, но вам никогда нс удастся убедить се в своей правоте.— Попробуйте уговорить осла не идти по краю пропасти; вы можете стегать его, бить кнутом, дергать за уздечку. — Осел будет идти там, где од шел, потому что по-другому он не может. Но после того как вы его как следует изобьете, посмотрите в его страдальческие глаза... Скажите, разве вы пе почувствуете жалости? — Я говорю о жалости, а не о прощении! — Разум, который, прощает скотшсу, сам становится скотским. Но пожалеть — совсем другие дело. Вам это нс кажется?
Фабио. О, конечно, конечно...— Но не перейти ли нам к нашим делам?
Б а л ь д о в и н о. Мы давно перешли к ним, синьор маркиз. Я говорил все это для того, чтобы вы поняли, что, хотя я и великолепно сознаю, как я поступаю, я тем не менее обладаю некоторым чувством собственного достоинства, и я не желаю его ронять. Для этого есть лишь одно средство — говорить начистоту. Что-то выдумывать — отвратительно; это по просто мерзко — это очень вульгарно.— Только правду!
Ф а б и о. Вот именно... безусловно... Попытаемся договориться...
Б а л ь д о в и н о. Тогда, если позволите, я вас спрошу...
Фабио. Что вы сказали?
Б а л ь д о в и л о. Если позволите, я задам вам несколько вопросов.
Ф а б и о. Пожалуйста, спрашивайте.
Б а л ь д о в и и о. Так вот. (Вынимает из кармана записную книжку и перелистывает ее. Начинает задавать вопросы с видом добродушного следователя.) Вы, синьор маркиз, являетесь любовником синьорины...
Фабио (делает порывистое движение, чтобы сразу же оборвать вопрос). Нет, нет! Извините...
Б а л ь д о в и п о (спокойно улыбаясь). Видите? Вы брыкаетесь при первом же вопросе!
7 Луиджи Пирапделло 97


Ф а б н о. Конечно! Потому что...
Бальдовино (строго). ...ото неправда? Вы утверждаете, что это не так? Пу, тогда (встает) извините меня, синьор маркиз. Как я уже сказал вам, у меня тоже есть чувство собственного достоинства. Я пе могу участвовать в жалкой и унизительной комедии.
Фабио. Что вы! Я думал, что, напротив, вам хотелось бы.
Б а л ь д о в и и о. Вы ошибаетесь. Мое достоинство (насколько и могу говорить о своем достоинстве) может быть сохранено только при условии, что вы будете говорить со мной как со своей собственной совестью. Либо вы согласитесь па это, синьор маркиз, .либо у пас с вамп ничего не выйдет. Я нс желаю стать жертвой некрасивого лицемерия.— Только правда.— Вам угодно мне отвечать?
Ф а био. Хорошо... Но, ради бога, пе листайте вы вашу записную книжку. Вы намекаете на синьорину Агату Рении?
Бальдовино (не обращая внимания на просьбу Фабио, продолжает листать книжку; находит нужную страницу, повторяет). Агата Ренни, совершенно правильно. Двадцать семь лет?
Ф а б и о. Двадцать шесть.
Б а л ь д о в и н о (заглядывает в записную книжку). Исполнилось девятого числа прошлого месяца. Значит, ей пошел двадцать седьмой год. Кроме того... (снова заглядывает в записную книжку) у нее имеется мама?
Фабио. Но, простите!
Ба л ь дови и о. Для порядка, поверьте, только для порядка. Вы должны убедиться, что в делах я люблю порядок. Увидите, синьор маркиз, что я всегда буду столь же аккуратен.
Ф а б и о. Хорошо. Да, у нее имеется мать.
Б а л ь д о в и и о. Простите, скольких лет?
Фабио. Но... я, право, не знаю... вероятно, ей пятьдесят один, пятьдесят два...
Б а л ь до в и н о. Всего? — Ска лгу вам откровенно, было бы лучше, если бы матери не было. Мать — это уже нечто непоправимое. Но я знал, что мать имеется.- Накинем ей немного лет. Ну, скажем, что ой пятьдесят
98


три. Вы, синьор маркиз, приблизительно моего возраста. Я рано вышел в тираж и выгляжу старше своих лет. Мне сорок одни.
Фабио. О, тогда я старше вас. Мне сорок три.
Б а л ь д о в и и о. .Примите мои поздравления: вы чудесно выглядите. Как знать, может, я тоже малость подправлюсь... Значит, вам сорок три года. Извините, теперь мне снова придется коснуться одного деликатного момента.
Фабио. Вы имеете в виду мою жену?
Б аль до в и л о. Вы с пей разъехались.— По вине... Я зпаго, что вы настоящий джентльмен.— Кто не в состоянии сам грешить, вынужден страдать за грехи других.— Так, значит, по вине жены.— И вы нашли здесь утешение. Но жизнь - - проклятая ростовщица заставляет расплачиваться за одно отпущенное ею благодеяние сотней неприятностей.
Ф а б и о. К сожалению.
Бальдовиио. Мне ли этого не знать! — Вам, синьор маркиз, необходимо заплатить за отпущенное вам утешение. Над вами нависла угроза того, что ваш вексель будет безотлагательно опротестован. Я пришел, чтобы, поставив свою подпись, поручиться за вас и переписать па себя ваше долговое обязательство.— Вы пе представляете, синьор маркиз, какую радость доставляет мне эта маленькая месть тому самому обществу, которое отказало моей подписи во всяком кредите. Я ставлю свою подпись и говорю: «Вот, пожалуйста, некто взял от жизни то, что ему jiéì 1пм1»га.тось, и теперь я пл а чу за пего, потому что, если я не заплачу, будет запятнана честь, обанкротится доброе имя целой семьи». Для меня, синьор маркиз, это большое удовольствие. Для меня это реванш! — Поверьте, иначе бы я за это по взялся. Вы сомневаетесь? - Вы имеете все основания сомневаться, потому что я... Вы разрешите мне сделать сравнение?
Фабио. Конечно, конечно... прошу вас...
Бальдовиио (продолжая). ...похож на человека, пускающего в оборот звонкую золотую монету в стране, где никогда пе видели никаких других денег, кроме бумажных. Сперва золотая монета внушает подозрение, 7* 99


это естественно. Вам, конечно, хотелось бы отказаться, пе правда ли? Но, будьте спокойны, синьор маркиз, это- чистое золото. Я не сумел его разбазарить, потому что оно у меня в душе, а не в карманах. А то бы!
Фабио. Вот п прекрасно! Великолепно! Ничего другого мне и по требуется, синьор Бальдовино. Честность! Благородство чувств!
Бальдовино. У меня имеются также фамильные воспоминания.— Потерять честь... Мпе пришлось пожертвовать самолюбием. Это стоило мпе бесконечных унижений, огорчений, отвращения ко всем и прежде всего к самому себе. Знаете ли пы, что значит для меня быть честным? Вы предложили мпе... ну, скажем так: дублировать вас на свадьбе. Фиктивно я женюсь на женщине, по по-настоящему я беру в жены доброе имя.
Ф а б и о. Вот, вот.— И все! Для меня этого вполне достаточно!
Бальдовино. Достаточно? — Вам кажется, что это все? — Простите, синьор маркиз, а последствия?
Ф а б и о. Вы —о чем? Я вас пе понимаю.
Б а л ь д о и и и о. 3, я вижу, что вы... Конечно, вам очень неловко передо мной, вы делаете пад собой огромные усилия, чтобы сдержаться и как-то выйти из этого неприятного положения. Поэтому-то вы и относитесь к делу очень легкомысленно.
Фабио. Пет, нет, что вы! Совсем напротив! Почему легкомысленно?
Бальдовино. Разрешите объяснить? — Синьор маркиз, должен я быть человеком честным или нс должен?
Фабио. Конечно, должны. Это единственное условие, которое я вам ставлю.
Бальдовино. Отлично! Во всех моих чувствах, во всех моих желаниях, во всех моих поступках.— Хорошо.— Я чувствую себя человеком честным.— Я хочу им быть.— Я докажу вам свою честность.— А дальше?
Фабио. Что — дальше? Я же сказал, что этого мне вполне достаточно!
Бальдовино, Но, извините меня, синьор маркиз, а последствия? — Погодите: честность, та честность, которой вы от меня хотите, что это такое? — Подумайте 100


немного.— Ничто! — Абстракция! — Чистая форма.— Скажем так; абсолют. Теперь, если я должен буду обладать такой честностью, то, уж простите, мне придется, так сказать, вдохнуть жизнь в абстракцию, придать плоть этой чистой форме; сделать ощутимой эту абстрактную абсолютную честность.- Так к каким же это приведет последствиям? Прежде всего это приведет вот к чему: н вынужден буду стать тираном.
Ф а б и о. Тираном?
Б а л ь д о в и н о. Поневоле!—Сам того ле желая! Понятно, поскольку это относится к чистой форме; остальное меня не касается. Ио ради соблюдения чистой формы, во имя той самой честности, к которой мы оба г. вами стремимся, я вынужден буду стать тираном, предупреждаю вас.— Я буду тщательно заботиться о соблюдении мельчайших формальностей, и это, несомненно, дорого обойдется и вам, и синьорине, и ее матери; это до крайности ограничит вашу свободу и заставит вас уважать самые абстрактные формы общественной жизни. И... я буду говорить откровенно, сипьор маркиз, хотя бы для того, чтобы показать вам, насколько решение мое твердо и нерушимо. Знаете, какой это будет иметь вид со стороны? Что прежде всего бросится всем в глаза? — А то, что, общаясь со мной,— пе обманывайтесь па этот счет,— с тем честным и добропорядочным человеком, каким я стану,— все неблаговидные поступки будете совершать вы, а по я.— Во всей этой малойрият ной комбинации меня привлекает лишь одно: возможность быть честным. Вы даете мне такую возможность, и я се принимаю.
Фабио. Вот что... дорогой сипьор... Поймите... Вы сами уже сказали... В настоящий момент я пе в состоянии следить за вашей мыслью... Вы говорите замечательно, ио, ради бога, вернемся на землю.
В а л ь д о в и л о. Я? На землю? — Не могу.
Фабио. Простите, как так — ие можете? Что вы этим хотите сказать?
Вальдов и п о. Но могу в силу тех самых условий, и которые вы меля поставили, синьор маркиз.— Я вынужден блуждать в сфере абстракций. Нс дай бог мне вернуться на землю! Реальная жизнь не для меня: вы 101


забронировали ос для себя, синьор маркиз. Вы и возвращайтесь ла землю.— Говорите, я слушаю вас... Я буду разумом, который не извиняет, по жалеет...
Фабио (быстро, показывая на себя). ...скотину?
Бальдовиио. РТзвините, такова логика.
Ф а б и о. Ну да! Конечно! Вы совершенно правы! Так вот... я скажу: с вами будет говорить скотина примитивно, по-простецки. Выслушайте се и пожалейте. Чтобы нам с вами окончательно обо всем договориться...
Б а л ь д о в и н о. Вы говорите — со мной?
Ф а б и о. Конечно, с вами! А с кем же еще?
Бальдовиио. Нет, синьор маркиз! Вам надо договориться с самим собой! Что касается меня, то мне все абсолютно ясно,— Я долго говорил (поверьте, не в моих привычках говорить помногу), по я говорил только потому, что мне хотелось, чтобы вы смогли стать способным на все.
Ф а б и о. Я?
Бальдовиио. Вы, вы. Для меня все просто. Для меня это — легче легкого.- Что я должен делать? — Ничего. Я представляю форму.— Поступки — и по очень красивые — совершаете вы: вы уже кое-что сделали, и я это покрываю; вы сделаете кое-что еще, и я это тоже покрою. Но чтобы я мог покрывать вас как можно лучше — это в ваших интересах и прежде всего в интересах синьорины надо, чтобы вы меня уважали. При той роли, которую вы па себя берете, это будет совсем не легко.— Вы должны будете уважать не лично меня, а форму, ту форму, которую я представляю: честного мужа добропорядочной дамы. Вы согласны уважать такую форму?
Ф а б н о. Да, конечно!
Вальдо в и и о. А вы понимаете, что эта форма ока жется тем более жесткой и тиранической, чем более кристально честным и порядочным человеком буду я? Поэтому я н говорил, что вам следует остерегаться иоследствий.— Пе ради меня, а ради себя. У меня, взгляните, чудесное пенсне для моей философии. Для того чтобы в настоящих условиях сохранить свое достоинство. мне будет достаточно видеть мать в жешцпие, которая станет моей женой лишь но имени.
Фабио. Ну, конечно... и прекрасно!
10?


lì а л ь д о н и мо. И построить свои отношения с пей, исходя из интересов ребенка, который должен родиться, го есть, основываясь на тех обязанностях, которые мне предстоит ла себя принять, чистых, благородных обязанностях, невинных, как новорожденный или новорожденная, кто там будет.— Хороню?
Ф а б и о. Очень, очень хороню!
Б а л ь д о в и н о. Для меня — хорошо, по предупреждаю—вовсе пе для вас.—Синьор маркиз, чем больше вы го мной соглашаетесь, тем дальше вы идете навстречу ожидающим вас неприятностям.
Фабио. Что?.. Простите, почему? — Я не вижу всех гвх затруднений, которые видите вы.
Г) а л ь д о в и и о. Я считаю своим долгом, синьор Марина, указать вам на них. Вы человек благородный. Необходимость и сила обстоятельств вынуждает вас вес- III себя непорядочно. Но вы не можете лишиться порядочности. Не находя ее в своих поступках, вы ищете се во мне. Я должен представлять вашу добропорядочность и честность. Иными словами: я должен быть честным: мужем женщины, которая не смогла стать вашей женой; честным отцом младенца, который не может быть вашим ребенком. Разве не так?
Ф а б и о. Так.
Бальдовино. Но неужели вы не понимаете, что поскольку эта женщина принадлежит вам, а не мне, поскольку этот ребепок ваш, а не мой, то отнюдь еще пе достаточно, чтобы честным был один только я? В моих । лазах, синьор маркиз, вы тоже должны быть честным человеком.— Ничего по попишешь! Честный человек я, честные все...- Тут уж ничего не поделаешь!
Ф а б и о. Что, что? Я не понимаю! Погодите...
Б а л ъ д о в и и о. Не кажется ли вам, что почва ускользает у вас из-под пог?
Фабио. Нет, нет... Я только говорю... если условия должны быть изменены...
Бальдовино. Ничего не поделаешь! Вы их меняете. Видимость, синьор маркиз, надо сохранять пе только для других. Есть видимость, которая важна и для вас самих, видимость, которой вам захочется обладать и которую мне придется в себе воплотить,— это ва103


ша честность. Об этом вы подумали? Смотрите, это будет пе легко!
Фабио. Но ведь вы уже все знаете!
Б а л ь д о в и н о. Именно потому, что я знаю.— Мне невыгодно это говорить, по я не могу иначе.—Советую вам, синьор маркиз, поразмыслить над этим хорошенько.
Пауза. Подавленный Фабио встает и принимается нервно расхаживать но комнате. Ба.тьдовино тоже истает и ждет.
Фабио (расхаживая по комнате). Конечно... Вы поймете, что... если я...
Б а л ь д о в и и о. Да, да, будет хорошо, если вы еще немного подумаете надо всем тем, что я вам сказал, и передадите это — если сочтете нужным — также и синьорине. (Бросает взгляд на дверь справа.) Впрочем, в этом, пожалуй, нет надобности, потому что...
Фабио (резко поворачивается к нему; сердито). О чем вы думаете?
Б а л ь д о в и н о (очень спокойно, грустно). О... в конце концов это было бы так естественно. Я удаляюсь. Сообщите или прикажите сообщить мне в гостиницу о принятом вами решении. (Направляется к двери, потом оборачивается.) Как бы то ни было, синьор маркиз, и вы и сипьорипа можете полностью рассчитывать па мою скромность.
Фабио. Я на нее рассчитываю.
Б а л ь д о в и н о (медленно, серьезно). На мне лежит много всяких провинностей. Но здесь, по-моему, пет ничьей вины, это только беда.-- Каково бы пи было ваше решение, знайте, что в глубине души я буду всегда благодарен моему школьному товарищу за то, что оп счел меня достойным приобщиться к подобному горю. (Кланяется.) Синьор маркиз...
Занавес


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Роскошная гостиная в доме Бальдовиио. Мебель отчасти та же, что и в первом акте. Входная дверь — в глубине сцены, справа и слева - двери в остальные компаты квартиры.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
М а р к е т т о Ф о и д ж и и маркиз Фабио.
При поднятии занавеса Ф о н д ж и, со шляпой и тростью в одной руке, придерживает другой рукой дверь с левой стороны сцены, держа ее открытой, и говорит внутрь компаты, обращаясь к Бальдовиио. Ф а б и о стоит, ожидая Фонджи, и делает вид, что ничего не видит и по слышит.
Фопджи. Благодарю вас, благодарю вас, Бальдо- вигго, повременно... Неужели вы могли вообразить, что я пе захочу присутствовать на таком торжестве? Благодарю вас! Через полчаса я буду здесь с нашими друзьями-советниками. До скорого свидания. (Закрывает дверь. Оборачивается к Фабио, который на цыпочках подходит к нему; подмигивает ему и плутовато кивает головой.)
Фабио (тихо, с замиранием сердца). Да? Ты у вс- реп?
Ф о н д ж и (прежде чем ответить, подмигивает ему и кивает головой). Он попался! Оп попался!
Фабио. Мне тоже так кажется. Прошло уже шесть дней!
Ф о п д ж и (показывает три пальца и размахивает ими). Три... триста... триста тысяч лир,— Я тебе говорил? Это не могло ею удаться! (Берет Фабио под руку и, разговаривая с ним, направляется к выходу.) Вот бу-
105


дот сцена как в комедии. По предоставьте это мио! Предоставьте все мне. Мы схватим его за шиворот так, что он и не никнет. (Уходит вместе с Фабио.)
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Бальдовино и Маури н и о.
Сцена остается некоторое время пустой. Открывается дверь е левой стороны и из нее выходят Бальдовино и М а у р и и и о.
Маурицио (озираясь по сторонам). Л знаешь, ты устроился совсем неплохо!
Вальдо в и и о (рассеянно). Да. (С двусмысленной улыбкой.) Соблюден полнейший декорум.
Пауза.
Итак... Ну расскажи же, расскажи, где ты был.
Маурицио. А! Немного бродил. В стороне от торных дорог.
Бальдовино. Ты?
Маурицио. Л почему бы и пот? Ты что — не веришь?
Бальдовино. В стороне от торных дорог? Ты хочешь сказать, что не был пи в Париже, пн в Ницце, ни в Каире.— Где же ты был?
Маурицио. В стране каучука и бананов!
Вальде в и н о. В Конго?
Маурицио. Да. В джунглях. Понимаешь? В самых настоящих джув г лях.
Бальдовино. А! — А диких зверей ты там видел? М а у р и ц и о. Этих несчастных негров — «мехалле»? Бальдовино. Нет, я говорю о настоящих зверях. Видел ты какого-нибудь тигра, леопарда?
Маурицио. Что ты! Что ты! Нот уж. спасибо. Черт возьми, как у тебя засверкали глаза!
Бальдовиио (горько улыбается, сгибает пальцы и показывает Маурицио ногти). Видишь, до чего мы дошли? Мы подстригаем их вовсе не для разоружения. Наоборот! Чтобы наши руки, казались более цивилизованными, иными словами, более приспособленными к борьбе, куда более жестокой, чем та, которую вели между 106


собой паши звероподобные предки; ведь у них. у бедняг, были только ногти. Поэтому я всегда завидовал зверям. А ты. несчастный, был в джунглях и ire встретил там даже волка?
Маурицио. Ладно, ладно! Поговорим лучше о тебе. Ну, как ты живешь?
Б а л ь д о в и и о. Ты о чем?
Маурицио. Нак чувствует себя твоя жена? То есть синьора?
Б а л ь д о в и н о. А как тьт хочешь, чтобы она себя чувствовала? Превосходно.
М а у р и д и о. А... ваши отношения?
Г> а л ь д о в и в о (некоторое время молча оглядывает его, потом встает). А какими, по-твоему, они должны быть?
Маурицио (меняя тон, весело). Знаешь, ты чудесно выглядишь.
Б а л ь д о в и п о. Да, я много работаю.
Маурицио. Ну, конечно! Я слышал, что Фабио создал анонимное акционерное общество.
Баль до в и но. Да, чтобы переложить всю работу на меля.— Он обделывает неплохие дела.
Мау р и ц и о. Ты — ответственный секретарь итого общества?
Б а л ь д о в и и о. Потому то его дела и идут хорошо.
Маур и ци о. Да, да, я слышал. Мне тоже хотелось бы вступить и него. Но... говорят, что ты ужасно щепетилен.
Б альдо и н о. Перестал ь! — Я не краду. (Подходит к нему и обнимает его за плечи.) Понимаешь, через мок руки проходят сотни тысяч. Иметь возможность смотреть на них, как па жалкие бумажки, не испытывать в них ни малейшей потребности...
Маурицио. Тебе, должно быть, очень приятно...
Б а л 1. д о в и н о. Божественно! — И знаешь, пи одной неудачи.— Ио приходится работать! — И все остальные тоже вынуждены тянуться за мной.
М а у р и ц и о, Вот-вот... Именно потому...
В а л ь до в и я о- Они жалуются? Ну скажи мне, они вопят? Рвут и мечут?
Маурицио. Опи говорят... говорят, что ты мог 107


бы быть несколько менее педантичным. Вот имеппо — педантичным!
Б а л ь д о в и п о. О, это я знаю! — Я им не даю вздохнуть! Я всем им не даю свободно вздохнуть. Я не даю вздохнуть каждому, кто имеет со мной дело.— Ио, понимаешь, я пе могу поступать иначе! — Вот уже десять месяцев, как я не человек!
Маур и ц и о. Не человек? Л кто же ты?
Бальдовиио. Я тебе уже сказал: почти божество.— Неужели ты нс можешь понять? Мое тело — это только видимость. Я целиком погрузился в цифры, в различные спекуляции. Но все это для других. Сам я — и таково мое собственное желание — ле имею от этого ни гроша! Я живу вот в этом чудесном доме, по как бы ничего не вижу, по слышу, пе осязаю. Я сам иногда удивляюсь, слыша свой голос, звук своих шагов; замечая, что мпе тоже надо выпить стакап воды или отдохнуть.— Понимаешь, я наслаждаюсь существованием в абсолютной абстракции чистой формы.
Маурицио. Но должен же ты хоть немного посочувствовать этим несчастным смертным!
Бальдовиио. Я им сочувствую. Но ничего не могу поделать: я вынужден не давать никому из них свободно вздохнуть. Об этом я ему говорил еще тогда; твоего кузена маркиза я обо всем предупредил заранее. Я точно выполняю наш договор.
Маурицио. Ты обнаруживаешь дьявольские наклонности.
Б а л ь д о в и п о. Вовсе нет! Только не дьявольские! Потеряв почву под ногами, я пристроился на облаке и наслаждаюсь, как какой-нибудь святой с церковной фрески.
Маурицио. Но ты, конечно, понимаешь, что долго так продолжаться не может.
Бальдовиио (мрачно, после паузы). Понимаю! Все кончится. И, может быть, очень скоро! — Но берегитесь! Посмотрим еще, как все это кончится. (Пристально смотрит ему в глаза.) Я пмею в виду твоего кузена. Открой ому глаза! Мне кажется, что ему слишком уж хочется отделаться от мепя как можно скорее.— Ты смутился? Ты что-нибудь знаешь?
108


Маурицио, itет, нет, ничего!
Бальдовино. Прошу тебя, будь со мной откровенным. Я очень хорошо донимаю тебя. Это так естественно.
Маур .и ц и о. Уверяю тебя, что я ничего не знаю. Я разговаривал только с синьорой Маддаленой. Фабио я еще не видел.
Бальдовино. Верю! Оба они — ее мать и твой кузен,— вероятно, думали: «Этот брак только для проформы. Через некоторое время мы под каким-нибудь предлогом от пего отделаемся».— На это они болынс» всего и надеялись.— Но опи пе могут да это к а деят ься. Здесь они тоже проявили позорное легкомыслие.
Маурицио. Ты что-то подозреваешь? Кто-нибудь тебе что-то сказал?
Б а л ь д о в и п о. Это так же верно, как и то, что главное условие, которое опи мне поставили, заключалось в том, что я буду честным.
Маурицио. Вот видишь! Пойми же...
Б а л ь дов и « о. Как ты глуп! Одно дело — логика, другое — человеческая душа. Логически можно допустить одно, а в душе надеяться ла прямо противоположное.— Поверь, что я мог бы сейчас пойти им навстречу: чтобы сделать приятное твоему кузену и синьоре, я мог бы предоставить мм какой-нибудь удобный случай отделаться от меля. Но пусть опи па это пе рассчитывают, потому что я... Да, я мог бы сделать это,— по я ие сделаю этого — из-за н и х — не сделаю этого, потому что по идее они никак пе могут хотеть, чтобы я сделал что-нибудь подобное.
Маурицио. Ты страшный человек, черт возьми! Ты пе оставляешь мм возможности даже мечтать о том, чтобы ты совершил какой-нибудь мерзкий поступок?..
Бальдовино. Рассуди сам. Предположим, что я совершил этот мерзкий поступок. В первый момент они вздохнули бы с облегчением. Они избавились бы от моей докучливой персоны. Можно было бы предположить, что та честность, которой пе хватило мне, осталась бы при них, если не целиком, то хотя бы отчасти. Синьора станет законной женой, разъехавшейся со своим негодяем мужем.
109


Недостойное поведение мужа извинило бы такую молодую женщину за то, что опа искала утешения у старого друга дома. Что недопустимо для девушки, можно легко простить даме, свободной от всякой обязанности хранить супружескую верность. Ну как? — Итак, я — то есть ее муж—'мог бы стать негодяем и том самым дать им возможность вышвырнуть меня из дома. Но я вошел в этот дом не только как муж. Более того, просто в качестве мужа я в этот дом никогда бы и не вошел: в муже здесь пе было никакой надобности. Я был нужен только постольку. поскольку муж должен был вскоре стать отцом; вскоре, то есть со временем... почти в положен но е время. Здесь требовался отец. И отец... отец в интересах синьора маркиза непременно должен быть честным человеком! — Если как муж я могу удалиться отсюда, не причинив никакого ущерба своей жене, которая, перестав носить мою фамилию, снова возьмет свое девичье имя, то я нс могу сделать этого как отец: мое недостойное поведение неизбежно повредило бы моему сыну, у которого не может быть иного имени, кроме моего. Чем ниже я паду, тем хуже для пего. Л этого синьор 'маркиз желать никак пе может!
. М а у р и ц и о. О, конечно, пет!
Б а л ь д о в и п о. Теперь ты видишь? — Если уж падать, так падать - ты меня знаешь. — Чтобы рассчитаться с пими за то, что они вышвырнули меня отсюда, я потребовал бы сына. Сначала я оставил бы его здесь па годик-другой, чтобы опи привязались к пому; а потом я доказал бы, что моя жена живет со своим любовником, отнял бы у них моего сына и увлек бы его с собой на самое дно... Ты знаешь, что во мне живет страшный зверь. Я хотел от пего освободиться и связал его на тех условиях, которые 'были мне предложены. — Это им надо больше всего заботиться, чтобы я придерживался взятых на себя обязательств, потому что, если не сегодня-завтра я их нарушу, то, право, не знаю, чем все это кончится. (Неожиданно меняя тон.) Хватит!.. А теперь скажи: это они подослали тебя ко мне? ■ Ладно, ладно, что ты хочешь у меня выведать? Пожалуйста, поскорее. (Смотрит на часы.) Я уделил тебе больше времени, чем мог бы. Ты знаешь, что на сегодняшнее утро назначены крестины
НО


Младенца? А до обеда надо еще провести здесь собрание с членами правления общества. Тебя подослал твой кузен? Тебя подослала синьора мамаша?
Маурицио. Вот-вот, именно из-за крестин младенца. Имя, которое ты хочешь ему навязать...
Б а л ь д о в и л о. Так я :и знал!
Маурицио. Но, прости... Тебе пе кажется...
Вальдо в и и о. Понимаю — бедный ребенок; имя действительно несколько тяжеловесное; мальчик рискует быть им раздавленным.
М а у р и ц и о. Сиджизмопдо!
Б а л ь д о в и. я о. Но в нашей семье ото родовое имя! Тан звали моего отца. Точно так же звали моего деда...
М а у >р и ц и о. Понимаешь, для них это еще ие вполне достаточное основание!
Бальдовиио. Об этом я как-то по подумал... Признаюсь виноват! Да, скверное имя, нескладное, совсем нс подходящие для младенца... и... я признаюсь тебе... (Совсем тихо.) Если бы это был мой сын, думаю, что я бы его так не назвал.
Маур и ц и о. Вот видишь!
Б а л ь д о в и л о. Что — видишь? Наоборот, я вынужден тебе заявить, что я никак не могу отказаться от этого имени! — Не из-за меня, а ради соблюдения формы. - От этого нам никуда ие уйти. — Раз уж я должен дать ему имя, ти ради соблюдения формы я могу дать ему только это имя и никакое другое. Понимаешь ты это или пет? — И пусть они меня не уговаривают — это совершенно бесполезно! - Сожалею, но здесь я не пойду ни на какие уступки. 'Гак им и передай!— Черт возьми, мне надо работать! Что за легкомысленные люди! Мне очень жаль, дорогой, что я тебя так принимаю. — До свиданья. До свиданья. (Быстро пожимает ему руку п уходит в дверь с левой стороны.)
я В Л E ИИ и ТРЕТЬЕ
Маурицио, синьора М а д да л о п а, Ф а б и о.
У Маурицио вид человека, которого прорвали на самом интересном месте.
Некоторое время спустя из двери с правой стороны один за другим выходят с и и ьо р а М а Д Д плена и Ф а б и о. У обоих кислое выражение лица, словно они не ожидают услышать ничего приятного. Маурицио смотрит на них и чешет себе затылок.
111


Ònopna сипьора Маддалена, а затем Фабио знаками спрашивают ого о результатах разговора: синьора Маддалена смотрит па него жалобными глазами, Фабио хмурится. Маурицио отрицательно качает головой и сокрушенно разводит руками. Синьора Маддалена расслабленно опускается в кресло. Фабио тоже садится, по он собран; руки, лежащие на коленях, сжаты в кулаки. Садится и Маурицио, покачивая головой и глубоко вздыхая. Пи у одного из них пот сил нарушить гнетущее молчание. Вздохам Маурицио вторит сердитое сопение Фабио. Сипьора Маддалена не в состоянии даже вздыхать; углы ее рта опущены, в ответ на вздохи Маурицио п пыхтение Фабио она только сокрушенно качает головой. Актерам не следует опасаться, что «та немая сцена может оказаться слишком растянутой. В определенный момент Фабио вскакивает и, дрожа от злости, принимается расхаживать но комнате, сжимая и разжимая кулаки. Через некоторое время встает и Маурицио, подходит к синьоре Маддалене, кланяется и, прощаясь, протягивает ей руку.
Маддалена (пожимает ему руку и говорит жалобно). Вы уходите?
Ф а би о (резко обернувшись). Не удерживайте его! Оп и без того проявил исключительную смелость, явившись сюда. (К Маурицио.) Как ты еще можешь смотреть мне в глаза! (Снова принимается расхаживать по комнате.)
Маурицио (протестовать он не решается; он лишь оборачивается, смотрит на Фабио и, не выпуская руки синьоры Маддалены, тихо спрашивает ). А как сипьора?
Маддалена (тихо, словно жалуясь). Опа там, подле ребенка.
Маурицио ( (по-прежнему не выпуская руки синьоры Маддалены, тихо). Передайте ей мой нижайший поклон. (Целует руку синьоры Маддалены; потом снова сокрушенно разводит руками.) Скажите ой, что я... что я прошу у лее прощения.
Маддалена. У нее по крайней мере есть теперь ос робопок.
Фабио (не переставая ходить по комнате). Да! Она еще нарадуется с этим ребенком! Стоит ему только начать проделывать и над ним свои фокусы!
Маддалена. Меня он приводит в ужас!
Фабио (no-нрежнему расхаживая из угла в угол). Он уже начал—с имени!
Маддалена (к Маурицио). Вот уже десять месяцев, как мы по можем спокойно вздохнуть!
112


Фабпо (снова расхаживая из угла в угол). Воображаю, как оп будет его воспитывать.
Маддалена. Это ужасно!.. Мы ле можем больше даже читать газеты...
М а у р и ц и о. Газеты? Почему?
М а д д а л е п а. Л! У него своп идеи насчет печати!
Маурицио. Он что... груб? резок?
Маддалена. Какое там! Гораздо хуже!.. Предельно вежлив! — Оп умеет преподнести самые ужасные вещи в такой Mancipe... придумать такие неожиданные и, пока ого слушаешь, такие, казалось бы, неопровержимые доводы, что мы всегда бываем вынуждены делать все, что ему только захочется. Оп страшный человек, Сетти, страшный человек! У меня нет сил даже дышать.
М а у р и ц и о. Дорогая синьора, что я могу вам сказать? Я чувствую себя в полном смысле уничтоженным. Я никогда не поверил бы...
Фабио (снова вырываясь). Сделай такую милость, уходи! Я не могу сейчас уйти отсюда из-за крестин, а то бы я сразу же ушел! Ио ты уходи, уходи! Понимаешь ты. что я пе могу больше слышать твоего голоса! Я по могу больше видеть тебя!
Маур и ц и о. Да, ты прав... Я ухожу... ухожу...
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Те же и слуг а.
Слуга (открывая дверь в глубине сцены и докладывая). Синьор настоятель церкви святой Марты.
Маддалена (вставая). Просите его войти.
Слуга уходит.
М а у р и ц и о. До свиданья, синьора.
Маддалена. Вы в самом деле хотите уйти? Вы вс хотите остаться па крестины? Лгатс было бы приятно. — Заходите, не пропадайте. Я очень рассчитываю на вас.
Маурицио опять сокрушенно разводит руками; раскланивается, смотрит на Фабио, не решаясь с пим даже попрощаться; направляется к выходу и кланяется священнику, который том временем входит в комнату.
8 Луиджи Пиранделло ИЗ


ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Настоятель церкви святой Марти, с и н ь о р а Маддален а, Ф а б и □.
Маддалена. Добро пожаловать! Присядьте, синьор настоятель.
Священн и к. Как поживаете, синьора? Как поживаете?
Фабио. Мое почтение, преподобный синьор настоятель.
С в я щ с н н и к. А, это вы, синьор маркиз! — Я пригнел, синьора, чтобы получить от вас соответствующие указания.
Маддалена. Благодарю вас, синьор настоятель. Посланный вами служка уже был у нас.
G в я щ с л п и к. Л, хорошо, хорошо.
Маддален а. Да, да, мы там все уже приготовили... И принесенную из церкви утварь тоже. Прелестно, просто прелестно! Пойдемте, я вам покажу...
Священна к. А синьора?
Маддалена (растерявшись). Я ее сейчас позову.
G в я щ е п и и к. Пот, пет, если она занята, не надо.
Я только хотел узнать, хорошо ли она себя чувствует.
Маддалена. Спасибо, теперь хорошо. — Вы понимаете, она целиком поглощена своим ребенком.
Священ п и к. Могу себе представить!
Маддален а. Опа пе отходит от пего пн па минуту.
Священник. А вы, синьор маркиз, значит, будете крестным отцом?
Ф а б и о. Да... конечно...
Мадда ле п а. А я — крестной матерью.
Священник. Само собой! А как... с именем? Оно останется тем же?
Маддалена. К сожалению... (Тяжелый вздох.)
Фабио (яростно). К сожалению!
Священник. Однако... знаете... в сущности, это совсем неплохой святой... ок был королем! Я немного занимаюсь агиографией...
Маддалена. О, мы знаем, что вы такой ученый!
Священник. Нет, нет, прошу вас, ие говорите так! Но я прилежно занимаюсь... да... — Он был королем Бур-
114


( ундин, святой Сигизмунд, и у него была жена Амальбер- га, дочь Теодориха... Правда, йотом, овдовев, он женился на ее служанке и та, недостойная женщина, подлыми под- стрекательствамп вынудила его совершить... да, да... же сточайшсе преступление... но отношен ню к собственному сыну...
Маддалена. О боже!.. По отношению к собственному сыну? Что же он сделал?
Священ ни к. А... — Оп его задушил!
Маддалена (почти на крике, к Фабио). Вы понимаете?
Священник (быстро). Но, знаете, оп раскаялся. Сразу же! И в некупленно греха наложил па себя суровую епитимью. Он удалился в монастырь, надел па себя рясу; его добродетели н казнь, которую он принял со всем смирением святого, принесли ему славу мученика.
Маддалена. Он был к тому же еще и казнен?
Священник (прищурив глаза, вытягивает шею и бьет по ней рукой, словно отрубая голову). В пятьсот двадцать четвертом году, если не ошибаюсь.
Фабио. Ничего себе! Хорошенький святой! Задушил своего сына, умер на плахе...
Священник. Нередко, синьор маркиз, самые большие грешпики становились самыми выдающимися святыми! А этот, поверьте мне, был еще и мудрецом. Бургундский кодекс обязал ему знаменитым законом Гомбетт. Правда, это утверждение оспаривается, по я стою на точке зрения Савиньи, который говорит... Да, да, я стою на точке зрения Савипьи!
Маддалена. Меля утешает только то, что я смогу называть его ласкательно — Дино.
Священник. Ну, конечно... Сиджизмопдпно- Дино... прелестно! Для мальчика Дгшо — это просто замечательно; не правда ли, синьор маркиз?
М аддале н а. Да, по посмотрим/ позволит ли оп.
Ф а б и о. Вот именно...
Священник. А потом... ребенок будет носить имя отца синьора Бальдовино... Pie надо расстраиваться... Итак, что нам еще осталось?
Маддалена. Вам надо еще поговорить с ним, синьор настоятель. Подождите. (Нажимает на кнопку электри- 8*
115


чёского звонка, скрытую в стене.) Мы ему сейчас же сообщим, что вы здесь. Подождите одну минуту.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Те же и слуга.
Слуга входит через дверь в глубине сцены.
Мадда л о и а. Доложите синьору, что пришел синьор настоятель. Если он сейчас может к нам выйти...— Сюда, сюда... (Указывает на дверь с левой стороны.)
Слуга кланяется, пересекает сцену, стучит в дверь с левой стороны, открывает ее и уходит.
/
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Священник, синьора Маддалена, Фабио, Баль- до в и п о.
Баль д о в и и о (поспешно выходя из двери с левой стороны). О оренодобнейший синьор настоятель. Я чрезвычайно польщен вашим визитом. Прошу вас, прошу вас, не беспокойтесь.
С в я щ сипи к. Это я должен быть польщен. Благодарю вас, синьор Бальдовино. Мы обеспокоили вас.
Б а л ь д о в и и о. Ради бога, о чем вы говорите! Я счастлив видеть вас в моем доме. Чем могу вам служить?
Священник. Благодарю вас, вы очень любезны. Так вот... мы хотели бы узнать у вас, па какое время нам назначит!, крестины.
Бальдовино. Я в вашем полном распоряжении, синьор настоятель; когда вам будет угодно.— Крестная мать здесь, крестный отец здесь; кормилица, полагаю, уже па месте, я готов, а... церковь отсюда в двух шагах.
Мадда л е па ( изумленно). Что?
Фабио (с трудом подавляя ярость). Что?
Б а л ь д о в и н о (с недоумением оглядывая их). В чем дело?
Священник (быстро). Сипьор Бальдовино... было решено... Но как? Вы ничего пе зпали?
Маддалена. Там уж все готово!
Б а л ь д о в и ir о. Готово? Что готово?
116


Священник. Все готово для крестип. Для того, чтобы совершить их дома и тем самым сделать такой праздник еще торжественнее.
Фабио. Синьор настоятель прислал даже кое-какую церковную утварь.
Б а л ь д о в и к о. Чтобы сделать такой праздник еще торжественнее? Простите, синьор настоятель, но я не ожидал, что вы так скажете.
С в я щ е и п и к. Да пет же, я... я думал. Знаете, в нашем городе так принято; все видные синьоры совершают обряд крещения у себя на дому.
Бальдовиио (очень простодушно). Л вам не было бы приятно, синьор настоятель, если бы кто-нибудь из них подал пример того самого смирения, благодаря которому перед лицом бога пет ми бедных ни сипьоров?
Маддалена. По никто пе думает оскорблять бога, празднуя крестины в семейном кругу.
Ф а б п о. Извини... по ты как будто нарочно задался целью все портить. Ты всегда всем противоречишь! Просто забавно, что ты... именно ты вмешиваешься в подобные лощи да еще читаешь нам лекции!
Бальдовиио. Прошу тебя, дорогой маркиз, ие повышать на меня голоса. Ты, может быть, хочешь ознакомиться с моими религиозными убеждениями?
Фабио. Ничего я нс хочу!
Вальдо в н п о. Если тебе кажется, что с моей стороны это лицемерие...
Фабио. Я совсем не говорил о лицемерии! Мне кажется, что ты придираешься к пустякам, вот и все!
Б а л ь д о в и н о. Тебе хочется копаться в моей душе? Что ты в пей пон имаешь! — Но я готов допустить, что ты полагаешь, будто человек с моим образом мыслей не должен был бы придавать большого значения тому обряду, который вы собираетесь сейчас совершить... Крестинам. Что из того? Тогда тем более! Если этот обряд производится по ради меня, а ради ребенка, — а я — так же как и вы — считаю, что для него это необходимо, — то, разумеется, крестины следует отпраздновать так, как должно; ребенка, не пользуясь никакими привилегиями, о с к о р б л я ю щ и м и с а м ы й а к т крещен и я, следует отнести в церковь, к церковной купели. Мне просто 117


странно, что вы вынуждаете меня говорить вам все это в присутствии синьора настоятеля, который ие может по признать, насколько благолепнее — пе правда ли? • - и торжественнее крестины, празднуемые в положенном месте.
Священник. Конечно! Безусловно!
Бальдовино. Впрочем, дело но только во мне. Поскольку речь идет о ребенке, — а оп прежде всего принадлежит матери, —послушаем, что скажет мать. (Нажимает дважды, кнопку звонка.) Давайте ничего не будем говорить ей — ни вы, ни я: предоставим говорить синьору настоятелю.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Те же, торпичпа я, затем Агата.
Г о р в и ч н а я появляется из двери с правой стороны.
Бальдовино. Попросите синьору, если это ее не затруднит, выйти к нам па одну минуту,
Горн п чп а я кланяется и уходит.
Священник. Н-да... по правде сказать... мне было бы гораздо приятнее, если бы с синьорой поговорили вы, синьор Бальдовино... Вы говорите так хорошо и убедительно...
Бальдовяп о. Нот, нет! Напротив, я удаляюсь. Изложите ей мое мнение так, как вы сочтете нужным. (Маддалене и Фабио.) А вы скажите ей, что думаете вы. Пусть решает сама мать. II сделаем так, как она решит. — Вот и опа.
Из двери с правой стороны выходит Агата. На пей — роскошный халат. Лицо у нее суровое и бледное. Фабио и священник встают ей навстречу. Бальдовино продолжает стоять.
Агата. А, синьор пастоятель.
Священник. Примите мои поздравления, синьора.
Фабио (кланяясь). Синьора...
Бальдовино (Агате). Надо распорядиться о кро стипах. (Священнику.) Разрешите откланяться, достопочтенным отец.
118


Священник. Примите уверения в моем совершеннейшем почтении, сипьор Бальдовиио.
Бальдовиио уходит в дверь с левой стороны.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ Т е ж с, без Бальдовиио.
А г а т а. Разве пе все готово? Я не знаю...
Маддалена. Нет! Там все приготовлено! Мы все устроили так хорошо!
Ф а би о. Опять новости!
Священник. Да... синьор Бальдовиио...
М а д д а л е н а. Не желает, чтобы крестины праздновались дома.
Агата. А почему он ие хочет?
Мадда л с л а. Потому что он говорит...
С в я щ е и н и к. Разрешите мне, синьора? — Он не сказал, что он не хочет. Оп хочет, чтобы решали вы, синьора, потому что, как он сказал, ребенок принадлежит прежде всего матери. Так что, если вы хотите, чтобы крестины были дома...
М аддале и а. Пу конечно же! Как мы условились! Свящеиинк. Я не вижу н атом ничего плохого. Фабио. Так делается во многих домах!
С в я щ е и н и к. Я указал ему на этот факт, ие правда ли? Я тоже обратил внимание синьора Бальдовиио на этот факт.
Агата. Так в чем же дело? Я не понимаю, что я еще должна решать...
Священник. Дело вот в чем... Видите ли, сипьор Бальдовиио заметил — и, надо признать, совершенно справедливо заметил, — с тем благочестием, которое в нем достойно всяческих похвал... Он сказал, что крестины, совершенные в церкви, в положенном месте, были бы гораздо торжественнее. Кроме того, это не оскорбило бы... О, он сказал воистину замечательные слова: «Не надо никаких привилегий, — сказал он, — которые оскорбили бы самый акт крещения ребенка». — Какая принципиальность! Какая принципиальность!
119


Л г а т а. Ну, если вы это одобряете...
Свя щен пи к. В принципе... В принципе я никак не могу этого не одобрить, сипьора!
Агат а. Тогда сделаем так, как он хочет. Маддалена. Что? Ты это тоже одобряешь? Агата. Конечно, мама, одобряю.
Сяящеви и к. Я повторяю, синьора, — в принципе...
Одпако...
Фабио. Это никого пе обидело бы!
Священ п и к. О, конечно, никого! Какая же обида?
Фабио. Просто ему хочется испортить нам весь праздник!
Священник. Но если так решила сама синьора...
Агата. Да, я так решила.
С в я щ о и п и к. Вот и хорошо. Церковь совсем рядом. Вам надо лишь известить меня. Мое нижайшее почтение, синьора. (Синьоре Маддалене.) Синьора-
Мадда лена. Я провожу вас.
Священник. Прошу вас, не беспокойтесь... - - Синьор маркиз...
Фабио. Мое почтение.
Священник (Маддалене). Не беспокойтесь, синьора.
Маддалена. Что вы, что вы, помилуйте...
Священ и лк и сипьора Маддалена уходят.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ Агата, Фабпо. Агата, очень бледная, направляется к двери с правой стороны.
Фабио (весь дрожа от ярости, подходит к ней и говорит тихо, возбужденно). Агата, ради бога, пе доводи меня до крайности!
Агата. Оставь меня! (Резким жестом, больше головы, чем руки, она указывает ему на дверь с левой стороны.) Прошу!
Фабио. Опять... опять все будет, как оп хочет?
Агата. Да, если то, что он хочет, опять совершенно правильно,..
120


Фабио. Для тебя все, все совершенно правильно, все, что бы он ин говорил с того самого дня, когда он начал путаться у пас под ногами.
Агат а. Данай по будем больше возвращаться к разговорам о том, о чем мы тогда договорились. Хорошо?
Фабио. Я же вижу, что теперь уже ты, теперь ты сама не хочешь!—Трудным для тебя оказалось только одно: преодолеть свой первый страх при мысли об этом. Ты сумела преодолеть его, еще не видя этого человека, лишь выслушав его доводы,— а теперь, пожалуйста, ты можешь совершенно спокойно напоминать мне о чем мы тогда договорились и на что я согласился только, чтобы успокоить тебя! Теперь ты сама не хочешь! Лишь бы он знал...
Агата (живо). Что знал?
Фабио. Вот видишь! Вот видишь! Ты беспокоишься о нем. — Лишь бы оп думал, что с того самого дня между нами ничего больше пет.
Агата. Я беспокоюсь ле о нем, а о себе.
Фабио. Нет, о нем! о нем!
Агата. Мне самой было бы невыносимо, если бы он думал по-другому!
Ф а б и о. Ну конечно! Ведь ты жаждешь заслужить его уважение! Как будто этот договор между нами не был ему на руку!
Агата. По-моему, говорить так, значит признавать, что его позор является также и нашим позором. Тебе хотелось бы, чтобы позор пал на его голову. Я же не хочу, чтобы он пал на мою!
Ф а б и о. Я хочу то, что принадлежит мпе! То, что должно было бы еще принадлежать мпе, Агата! — Тебя... тебя... тебя!.. (Исступленно хватает ее и пытается обнять.)
Агата (вырываясь). Нет, пет!.. Пусти меня!.. Я тебе уже сказала: этого больше не будет, шжа тебе ме удастся выгнать его...
Фабио (не выпуская ее. со все большей страстью). Я сделаю это сегодня же! Я сегодня же выгоню его, как вора! Сегодпя же!
Агата (изумленно, не имея больше сил сопротивляться). Как вора?
121


Фабио (прижимая ее к себе). Да, да... как вора! Как вора! Оп попался! Он проворовался!
Агата. Ты в этом уверен?
Фабио. Ну конечно! Оп прикарманил более трехсот тысяч лир! Мы выгоним его сегодня же! — И ты будешь опять моя! Моя, моя...
Я В Л E II И Е ОД И Я II А Д Ц А Т О В
Те ж е и Б а л ь д о в и и о.
Открывается дверь с левой стороны сцены и из нее с цилиндром на голове выходит Бальдовиио. Увидев обнимающихся, он в изумлении останавливается.
Бальдовиио. О! Прошу прощения... (Строго, ио с насмешливой улыбкой.) Боже мой, господа! Хорошо еще что вошел я; по, подумайте, ведь мог войти слуга. — Прошу вас, запирайте хотя бы двери.
Агата (дрожа от негодования). Нам совсем незачем запирать двери!
Бальдовиио. Я беспокоюсь не о себе, синьора. Я говорю это синьору маркизу, беспокоясь о вас.
Агата. Я сама только что говорила синьору маркизу, что пора (бросает на него гневный взгляд) поговорить с вами начистоту.
Б а л ь д о в и н о. Со мной? - Пожалуйста.— А о чем?
Агата (презрительно). Спросите об этом у самого себя!
Бальдовиио. У самого себя? (Оборачиваясь к Фабио.) В чем дело?
Агата (к Фабио, тоном приказания). Скажите ему!
Ф а б и о. Нет, лучше нс теперь...
Агата. Я хочу, чтобы вы сказали ему все теперь же и в моем присутствии!
Ф а б и о. Но надо бы подождать...
Бальдовиио (с сарказмом). Может быть, синьору маркизу нужны свидетели?
Ф а б и о. Никого мне не нужно! Вы прикарманили триста тысяч лир!
Бальдовиио (очень спокойно, с улыбкой). Нет, синьор маркиз, больше! Гораздо больше — пятьсот шесть122


десят три тысячи шестьсот двадцать восемь лир и — погодите! (извлекает из кармана бумажник, вынимает из него пять карточек с аккуратно написанными на них колонками цифр и читает по последней карточке итоговую сумму) — пятьсот шестьдесят три тысячи шестьсот двадцать восемь лир и шестьдесят чентезимов. Больше пол- миллиончика, синьор маркиз. Вы меня явно недооценили!
Фабио. Пусть столько! — Мпе до этого пет дела! Можете оставить эти деньги себе и — убирайтесь!
Бальдовино. Вы слишком уж горячитесь, синьор маркиз, слишком! По всей видимости, у вас есть для этого основания; но именно поэтому — берегитесь: дело гораздо серьезнее, чем вы себе представляете.
Фабио. Ладно, оставьте ваши штучки!
Бал ь до в и и о. Какие там штучки, что вы... (Агате.) Прошу вас, сипьора, подойдите сюда и послушайте.
Агата, нахмурившись, подходит.
Если вам так уж приятно называть меня вором, мы можем договориться и об этом. И даже хорошо, если мы договоримся об этом сейчас же.— Но прошу вас принять во внимание, что это несправедливо и прежде всего по отношению ко мне. Взгляните. (Показывает ей карточки, держа их веером.) Из этих подсчетов -вам видно, синьор маркиз? — явствует, что незапрмходованы сбережения и непредвиденные прибыли вашего Общества на сумму более чем пятьсот тысяч лир. — Ничего, синьора, все еще поправимо. Я мог бы спокойно положить их себе в кармам, если бы, как они и рассчитывали (кивает в сторону Фабио, имея в виду также и его сообщников), я попал бы в ловушку, которую мпе расставил один аферист, тот самый синьор Маркстто Фонджи, который заходил сюда утром... О! (К Фабио.) Я не отрицаю, что ловушка была расставлена довольно ловко. (Агате.) Вы ничего не понимаете в этих вещах, синьора; опи скомбинировали одну махинацию, в результате которой только я одип должен был сильно подзаработать, а затем положить деньги >в карман в твердой уверенности, что никто этого не заметит. Если бы я попался в их ловушку и присвоил себе эти деньги, пни, затеявшие всю эту махинацию, тут же поймали бы меня с поличным. (К Фабио.) Разве не так?
123


Агата (с едва сдерживаемым возмущением к Фабио, который молчит). Вы это сделали?
Бальдовино (быстро). Нет, нет, синьора, не надо сердиться! Если вы можете говорить с ним так строго, не оп, а я должен чувствовать себя уничтоженным: значит, положение, в котором находится этот синьор, стало совсем невыносимым. А если стало невыносимым его положение, значит, стало невыносимым и мое.
А I' а т а. Почему и ваше?
Бальдовино (бросает на нее быстрый, очень пристальный взгляд и сразу же смущенно опускает глаза). Потому что... если бы я стал в ваших глазах человеком, я... я... но смог бы больше... Да, да. синьора, со мной случилась бы самая грустная вещь па свете: я не смог бы больше никому смотреть в глаза.... (Сжимает рукой лоб.) Ладно... Надо немедленно найти какой-нибудь выход. (Горько.) Я думал получить сегодпя вечером огромное удовольствие, разделавшись, как с мальчишками, со всеми этими советниками, с Маркетто Фопджи, а также и с вами, синьор маркиз, за то, что вы питали нелепую надежду набросить петлю на шею человеку, вроде меня. По теперь я подумал, что, если вы могли прибегнуть к такому средству — объявить меня вором, только для того чтобы сломить ее холодность (указывает на Агату), — и если вы при этом даже не вспомнили о том, что когда мепя в присутствии пяти посторонних людей выгонят отсюда как вора, то мой позор падет па только что родившегося младенца... Так вот, я подумал, что для меня уготовало совсем иное наслаждение: я должен со сладострастием наслаждаться добродетелью! (Протягивает Фабио карточки.) Возьмите их, сипьор маркиз.
Фабио. Что я, по-вашему, должеп с ними сделать?
Бальдовино. Разорвите, их: для мепя опи — единственное доказательство. Деньги лежат в кассе, все до последнего чентезима. (Пристально смотрит ему в глаза; затем говорит твердо и с презрительной грубостью.) Надо, чтобы их украли вы!
Фабио (вздрагивая, словно от пощечины). Я? Бальдовино. Вы, вы, вы !
Фабио. Вы что, с ума сошли?
Бальдовино. Вам угодно останавливаться на пол124


дороге, синьор маркиз? — Я уже доказал вам, что если вы хотите, чтобы честным человеком был я, то следствием из этого может быть только то, что все неблаговидные поступки будете совершать вы. Украдите эти деньги, а я выдам себя за вора — и, уйду из этого дома, потому что после этого оставаться в пем я уже действительно пе смогу.
Фабио. По это же безумие!
Бальдовипо. Нет, вовсе ие безумие! — Я же не говорю, что вы обязаны отправить меня на каторгу, — это было бы нехорошо. Вы просто украдете деньги вместо меня. Только и всего.
Ф а б и о. Вы понимаете, что вы говорите?
Б а л ь д о в и н о. Пе возмущайтесь, синьор маркиз, ведь это только так говорится. Вы окажетесь благороднейшим человеком. — Сперва вы на некоторое время возьмете деньги из кассы, чтобы создать видимость, будто их украл я. Затем вы положите деньги обратно, чтобы члены вашего общества пе потерпели никакого убытка от того, что из почтения к вам они доверились человеку, вроде меня. Вы будете совершенно чисты. Вором окажусь я.
Агата (решительно протестуя). Нет, нот! Ни за что! (Игра двух мужчин. Тогда она говорит, желая поправиться, но впечатление от тона ее протеста не изглаживается.) А мой ребенок?
Бальдовиио. Синьора, необходимо, чтобы...
Ага т а. Нет, пет! Я по могу этого допустить! Я этого ио хочу!
Я В Л E нИ Е ДВЕНАДЦАТОЕ
'Ге же, слуги, затем четверо советников, Маркс т- •г о Ф о о д in и, синьора М а д д а л с н а, к о р м и л н ц а.
Слуга (показываясь в дверях и докладывая). Синьоры советники и сипьор Фонджи.
Фабио (быстро и очень смущенно). Отложим этот разговор до завтра.
Бальдовиио (громко и с вызовом в голосе). Я все обдумал и готов хоть сейчас...
Агата. Говорю вам, что я этого не хочу. Вы понимаете: и е хочу!
125


Ба льдов п но (очень решительно). Именно потому- то, синьора...
М а р к е т т о Ф он д ж н ( входя в сопровождении четырех советников). Мы ле помешали?.. Мы не помешали?
В то же самое время из двери с правой стороны выходят синьора Маддалена в шляпе и разряженная корм и лица с младенцем на руках. Младенец в конверте и прикрыт небесно- голубым покрывалом. Все сгрудились вокруг них. Слышатся возгласы, поздравления, пожелания здоровья. Синьора Маддалена осторожно приподнимает покрывало и показывает младенца.
Занавес


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Кабинет Бальдовино. Богатая, строго элегантная обстановка. Входная дверь в глубине сцены. Другая дверь с правой стороны.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Бальдовино, синьора Маддалена.
Г> а л ь д о в и н о, одетый в тот же костюм, в котором он появился в первом действии, сидит, упершись локтями в колени и обхватив голову руками, и мрачпо смотрит перед собой в землю. С и п ь о р а М ад да л ев а пылко уговаривает его.
Маддалена. Поймите же, вы не имеете па это никакого права! Речь идет уже не о вас и не о пем; даже не о ной, а о ребенке, о ребенке!
Бальдовино^поднимает голову и бросает на нее свирепый взгляд). Какое мне дело до ребенка?
Маддалена (испуганно, но не сдаваясь). О боже, вы правы. — Но я напомню вам то, что вы сами говорили. Вы говорили, что все это ему ужасно бы повредило. Святые слова! Опи запали в душу моей дочери, и теперь — вы должны это понять у нее сердце обливается кровью. Ведь теперь она только мать!
Бальдовино. Я больше ничего пе хочу понимать, синьора!
Маддалена. Но это же неправда! Вы же сами вчера сказали ему...
Бальдовино. Что я сказал?
Маддалена. Что ему не следовало бы делать этого из-за ребенка.
127


Бальдовино. Я? — Ничего подобного, синьора! Меня не касается, что делает маркиз. Я давно знал о его замыслах. (Смотрит на нее скорее с сожалением, чем с презрением.) Впрочем, вы тоже знали о них, синьора.
Маддален а. Нет, пет! Клянусь вам!
Б а л ьд о в и л о. Как же пет! Для чего же тогда было создано это анонимное общество?
Маддалена. Для чего? — Думаю, для того, чтобы... дать вам какое-нибудь занятие...
Бальдови п о. Конечно! И чтобы держать меня подальше от дома. — Сперва, несомненно, только для этого. Вы надеялись, что пока я буду занят в другом мосте, ваша дочь, пользуясь полнейшей свободой...
Маддалена (перебивая его). Нет, пет! Агата тут пи при чем! — Он — да. Он, конечно, создал общество для этого. По, уверяю вас, что Агата...
Бальдовино. Черт возьми, неужели и вы так слепы? Вы способны меня в этом убеждать? Вы — меля?
Маддалена. По ведь правда, что...
Вальдов и п о. И это вас пе ужасает?
Пауза.
Вы понимаете, что именно поэтому мпе необходимо удалиться? Вместо того чтобы приходить сюда ко мне, вам следовало бы не отходить от вашей дочери и терпеливо объяснять ей, какое это великое-благо, что я ухожу.
М ад да л е на. Но как, боже мой, как? В этом-то все и дело!
Бал ь д о в и п о. Но важно — как! Важно, что я уйду!
Маддалена. Нет, нет! Этого опа не допустит!
Бальдовино. Прошу вас, синьора, не заставляйте и меня терять голову! Не лишайте меня последней возможности видеть, к чему ведет то, что слепо творят другие. Понимаете, слепо, а вовсе не от недостатка ума. Когда человек жи вет, о п ж и в е т, с а и т о г о но з а м е - ч а я. Я все замечаю, потому что я вошел в этот дом, чтобы не ж и т ь в нем. Вы хотите пасилыю заставить меня жить? — Но берегитесь, если жизнь захватит и ослепит меня так же, как она ослепила других... (Не договаривает, с трудом подавляя порыв человечности, который, когда он угрожает, придает ему вид почти жестокий. Нро-
128


должает спокойно, даже Несколько холодно.) берегитесь... берегитесь... Так вот, я просто хотел обратить внимание синьора маркиза на последствия, вытекающие из его поступков. Если ему угодно выдать за вора честного человека (пе я честный — понимаете? — а тот человек, который, по его желанию, должен был быть в этом доме абсолютно порядочным и которого я взялся представлять для того, чтобы показать синьору маркизу всю его слепоту).— так вот, если синьору маркизу угодно выдать итого человека за вора, то па до, чтобы деньги украл он сам.
Маддалена. Для чего вам надо, чтобы оп крал?' Б а л ь д о в и н о. Чтобы можно было выдать мепя за вора.
Маддалена. По оп пе может украсть! Не должен!
Бальдовиио. Уверяю вас, оп украдет! — Он сделает вид, что украл. Иначе мпе придется украсть взаправду! — Вы хотите заставить меня еще и воровать?
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же и М а у р ir ц и о.
В дверь с правой стороны входит смугцспный Маурицио. Увидев ого, Бальдовиио разражается долго по смолкающим хохотом.
Бальдовиио (смеясь). Ты тоже пршпол просить меня «не совершать подобного безумия»?
Маддалена (к Маурицио). Да, да, Сетти, умоляю вас, уговорите его.
М а у р и ц и о. Не беспокойтесь, оп по сделает такой глупости. Оп же великолепно понимает, что это глупость. Не его, а Фабио.
Бальдовиио. Оп прислал тебя на подмогу.
Маурицио. Ничего подобного! Я пришел, потому что ты сам написал мпе и просил мепя к тебе зайти.
Бальдовипо. Вот как! — И ты действительно принос мио сто лир, которые я просил тебя одолжить мне?
Маурицио. Ничего я тебе не принес.
Бальдовипо. Потому что ты, умница, помял, что нее это только выдумка? Брависсимо! (Берет в руки пиджак.) Тем не менее ты застаешь меня как раз в тот момент, когда я собрался уходить. Видишь, как я написал 9 Луиджи Пиранделло
129


тебе в моей записке, я намерен уйти отсюда в том я<е виде, в каком я сюда явился. — Порядочному человеку, одетому так, как я, для того чтобы удалиться с полным достоинством, но хватает только ста лир, одолженных ему пресловутым другом детства. (Подходит к нему и кладет ему руки на плечи.) Ты видишь, я очень цепляюсь за эту выдумку.
Маурицио (ничего не понимая). Но какого черта?
Бальдовино (смотрит на синьору Маддалену и смеется). Бедная синьора смотрит па меня такими глазами... (Мягко, с ироническим подтекстом.) 51 все вам сейчас объясню, синьора... Сидите ли, дорогая синьора, оплошность синьора маркиза (оплошность вполне простительная и, как мне кажется, заслуживающая всяческого снисхождения) заключалась всего лишь в том, что синьор маркиз поверил, будто я действительно могу попасться в расставленную мне ловушку. Ошибку эту нетрудно исправить. Пусть синьор маркиз убедит себя и том, что, поскольку я вошел в ваш дом с помощью обмана - обмана, который пришелся мпе очень по вкусу, — то необходимо довести этот обман до конца; да, да — до кражи; ко ио до настоящей кражи; то есть, понимаете, синьора, я по прикарманю триста тысяч лир, как полагал синьор маркиз (на самом деле, смпьора, там больше пятисот тысяч). Я сделаю все даром; даже кражу я инсценирую только ради моего же собственного удовольствия! — И, пожалуйста, по бойтесь, что я действительно сделаю то, чем я угрожал синьору маркизу просто для того, чтобы он очень уж ие забывался. Я грозил ему, что годика через три-четыре явлюсь сюда и заберу ребенка. — Какая чепуха! — А что бы я, по-вашему, стал делать с ребенком? Может быть, вы боитесь шантажа с моей сторопы?
Маурицио. Перестань! Никто об этом и не думает!
Бальдовино. А если об этом подумал, к примеру, я?
М а у р и ц и о. Говорю тебе, перестань!
Б а л ь до в я и о. Нет, пе шантаж... Ио довести обман до утонченного наслаждения, увидеть, как все вы наперебой умоляете меня не выдавать себя за вора и нс прикасаться к тем самым деньгам, которые до этого вы же так старались заставить меня украсть!
130


Маурицио. 1'1о ты же их пе украл?
К ал бд он ин о. Браво! Потому что я хочу, чтобы их украл он, чтобы оп взял их своими собственными руками! (Увидя, что в дверях появился растерянный, бледный Фабио.) И он возьмет их! Уверяю вас!
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те ж е и Ф а б и о.
Ф а б и о. Я возьму их? Так значит... О боже! Вы оставили... вы кому-нибудь отдали ключи от кассы?
Вальдов и л о. Нет, синьор маркиз. А в чем дело?
Фабио. Боже мой... Боже мой... Неужели кто-нибудь узнал?.. Наверное, разболтал Фогтджи.
Маурицио. В кассе нс хватает денег?
Маддалена. О боже!
Бальдовино. Успокойтесь, синьор маркиз! (Хлопает по внутреннему карману своего пиджака.) Опи — здесь.
Ф а б и о. А! Значит, деньги взяли вы?
Бальдовино. Я же сказал вам, что ничего пе делаю наполовину.
Фа б и о. Послушайте, до чего же вы, в копце концов, измерены дойти?
В а л ь д о в и п о. Но боитесь. Я зпал, что такому джентльмену, как вы, было бы неловко взять деньги из кассы даже в шутку. Поэтому вчера вечером я пошел и взял их сам.
Фабио. Вот как? Для чего?
Бальдовино. Для того чтобы дать вам возможность, сипьор маркиз, сделать великолепный жест и вернуть деньги в кассу.
Фабио. Вы все еще настаиваете на этом безумии?
Бальдовино. Вы видите, что деньги я действительно взял. Если вы не сделаете так, как я вам предлагаю, то шутка обернется той самой кражей, которой вам так хотелось.
Фабио. Мне хотелось... Но вы понимаете, что теперь и этого уже пе хочу.
Бальдовино. Зато теперь хочу я, синьор маркиз.
и*
131


Ф а б и о. Чего вы хотите?
Б а ль д ой п я о. Того же самого, чего хотели вы. Не говорили ли вы вчера синьоре (намекает на Агату), что я прикарманил эти деньги? — Так вот, они лежат у меня в кармане.
Ф а б и о. Но я-то, черт возьми, еще пе лежу у вас в кармане!
Бальдовино. И вы тоже, сипьор маркиз, пе беспокойтесь, и вы тоже! Сейчас я отправляюсь на заседание правления. Я должен представить отчетный доклад. Помешать этому вы по можете? О том остатке, который так искусно подсунул мпе Маркетто Фонджн, я, понятно, умолчу. Я доставлю ому удовольствие уличить меня в краже. — О, по беспокойтесь, я сумею великолепно разыграть растерянность вора, пойманного с поличным. Все будет в полном порядке.
Фабио. Вы этого пе сделаете!
Бальдовино. Сделаю, сипьор маркиз, сделаю.
Маурицио. Но нельзя же стать вором по собственному желанию, ничего но украв!
Бальдовино (твердо, с угрозой в голосе). Я уже сказал вам, что готов украсть по-настоящему, если только вы упорно будете мешать мне.
Фабио. Но, ради бога, скажите мне — для чего? Ведь я же сам прошу вас остаться?
Б а л ь д о в и и о (строго оглядывая его с головы до ног, степенно, по-львиному). А как, по-вашему, синьор маркиз, я мог бы теперь здесь остаться?
Ф а б н о. Уверяю вас, я сожалею, я искренне раскаиваюсь...
Бальдовино. В чем?
Ф а б и о. В том, что я сделал.
Бальдовино. Вам следовало бы, дорогой мой синьор, сожалеть не о том, что вы сделали (ведь это так естественно), а о том, чего вы пе сделали.
Фабио. А что м-ке следовало сделать?
Бальдовино. Что? Вам следовало сразу же прийти ко мпе и сказать, что хотя я соблюдаю условия нашего договора (мпе это ничего не стоило) и хотя вам тоже хотелось бы их соблюдать (это попятно), однако есть здесь некто, стоящий превыше вас и мепя, кому, как я 132


нам это предсказывал, честь и душевное благородство не позволяют соблюдать подобное соглашение. И тогда я тут же доказал бы вам всю абсурдность ваших требований, то есть, чтобы я поселился в этом доме и разыгрывал в ■нем роль честного человека.
Ф а б и о. Да, да, вы правы! Я даже поссорился с ним (указывает на Маурицио) за то, что оп привел мне такого человека, как вы!
Бальдовиио. Нет, что вы! Поверьте, он сделал очень хорошо, приведя мепя к вам. Вам хотелось бы иметь дело с обычным, самым заурядным порядочным человеком? Но неужели вы думаете, что порядочный человек мог бы согласиться на подобные условия, ire будучи жуликом? — На них мог согласиться только человек, вроде меня, который, как вы видели, нс постеснялся стать даже вором.
Маурицио. Но для 'чего? Зачем?
Фабио (одновременно с ним). Ради одного удовольствия?
М а у р и ц и о. Но кто тебя заставляет? Никто этого не хочет!
М а д д а л о н а. Никто! Мы все умоляем вас!
Вальдо в и по (к Маурицио). Ты — по дружбе... (К синьоре Маддалене.) Вы из-за ребенка... (К Фабио.) Л вы почему?
Ф а б и о. Потому же.
Вальдо в и н о (пристально глядя ему в глаза).
Л еще почему?
Фабио ио отвечает.
Я скажу вам — почему. Потому что теперь вы поняли, к чему привели все ваши проделки. (К Маддалене.) Дорогая синьора, вы думаете, оп беспокоится о добром имени ребенка? Глубокое заблуждение! Оп (указывает на Фабио) знает, что, к сожалению... мое прошлое... — Да, моя теперешняя жизнь, такая незапятнанная... с тех нор, как ребенок появился на свет... могла заставить забыть о печальных... мрачных сторонах... моей прошлой жизпи... — По он (указывает на Фабио) беспокоится сейчас вовсе де о ребенке. (Ко всем.) Обо мне вы подумать не хотите? Вы думаете, что я всегда буду для вас только свечой — 13»


и все? Но у меня в конце концов тоже имеется бедная плоть, которая кричит! В моих жилах тоже течет кровь! Черпая кровь, отравленная горьким ядом воспоминаний... И я боюсь, что опа закипит. Вчера, когда вот этот синьор (указывает на Фабио) в присутствии вашей благородной дочери бросил мне в лицо обвинение в воровстве, я, еще более слепой, чем он, я — самый слепой человек па свете, — я попался не в его, а в другую, гораздо более хитрую западню, в западню, которую рыла для меня моя плоть в течение всех этих десяти месяцев, что я жил здесь рядом с вашей дочерью, ле смея поднять на нее глаза. Понадобилась ваша ребяческая хитрость, синьор маркиз, чтобы я понял, что стою на краю бездны. — Мне следовало бы смолчать — понимаете? — проглотить оскорбление, да, да, стать в ее глазах вором, и только потом, оставшись с вами с глазу па глаз, доказать вам, что вы поступили неправильно, и заставить вас' сыграть вашу роль до конца. Я нс сумел смолчать. — Моя плоть запротестовала! — Вы, сипьора... вы, маркиз... ты... осмелитесь ли вы теперь удерживать меня здесь? — Чтобы по заслугам наказать мою старую плоть, мне, пожалуй, в самом деле придется стать вором.
Все молча и растерянно смотрят ла пего. Пауза. Из двери с правой стороны выхолит Агата. Она бледна, по у noe решительное выражение лица. Сделан несколько шагов, опа останавливается. Бальдовино смотрит на нес; ому хотелось бы заставить себя быть с пей суровым; но в его глазах можно прочесть смятение и почти ужас,
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Те же и Агата.
Агата (матери, Фабио и Маурицио). Оставьте нас.
Бальдовино (заикаясь и не поднимая глаз). Нет, нет, синьора... видите ли, я...
Агата. Мне необходимо поговорить с вами.
Бальдовино. Но... это, право же, ни к чему, синьора... Я уже сказал им... все, что хотел сказать...
Агата. А теперь вы выслушаете то, что хочу сказать рам я.
134


Бальдовиио. Нет, ист... Прошу вас... Уверяю вас, это совершенно незачем...
Агата. Я так хочу. (Обращаясь к остальным.) Прошу вас, оставьте пас одних.
Синьора Маддалена, Фабио, Маурицио уходят в дверь с правой стороны.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Агата, Вальдов и и о.
Агата. Я пришла ио для того, чтобы уговаривать вас остаться. Я пришла сказать вам, что ухожу вместе с вами.
Бальдовиио (снова охвачен смятением и едва стоит на ногах; затем тихо). Понимаю. Вы не хотите говорить со мной о ребенке. Такая женщина, как вы. не желает никаких жертв: опа сама приносит себя в жертву!
А га та. Тут нет никакой жертвы. Это мой долг!
Бальдовиио. Нет, пет, синьора, вы не должны этого делать, пи ради пего, ии ради вас самих. Я сделаю все, чтобы пе допустить этого!
Агата. Вы ие можете ничего сделать. Я ваша жена. Вы хотите уйти отсюда? Прекрасно! — Я согласна, что так нужно, и ухожу вместе с вами.
Б а л ъ д о в и н о. Куда? — Подумайте, о чем вы говорите? Пожалейте себя и пожалейте меня...- не заставляйте меня говорить вам... поймите сами, почему я... почему я ио смею больше говорить в вашем присутствии.
Агата. Мне больше и по нужны никакие слова. Для меня было вполне достаточно того, что вы сказали в самый первый день. Мне тогда же следовало бы войти и протянуть вам руку.
Бальдовипо. О, если бы вы это сделали, синьора! Клянусь вам, я надеялся... какое-то мгновение я надеялся, что вы так поступите... то есть я хочу сказать, что я надеялся па то, что вы войдете в комнату... а не па то, что и смогу коснуться вашей руки,., тогда все сразу же было бы кончено!
Агата. Вы испугались бы?
Б а л ь д с в и и о. Пет, синьора, я устыдился бы... При J35


вас мне стало бы стыдно — точно так же, как мне стыдно сейчас.
Агата. Чего? Того, что вы говорили, как честный человек?
Бальдовино. Какие пустяки, синьора! Чего стоит честность, существующая ради одной лишь видимости? Если бы вы тогда вошли и сказали, что пе перенесете подобной лжи, я пе остался бы здесь ни секунды. Точно так же, как я пе могу оставаться здесь теперь.
Агата. Значит, вы думали...
Бальдовино. Нет, синьора, я ждал. Я увидел, что вы пе вошли... Все, что я сказал тогда, я говорил именно для того, чтобы доказать ему, что требовать от меня чест ¬ ности — невозможно; пе из-за меня, а из-за вас самих! Но теперь, после того как вы изменили условия, честность • вы должны это попять стала чем-то абсолютно недостижимым уже для мепя самого и по потому, что я не хочу быть человеком честным; нет, синьора; просто потому, что таков уж я ость... Все то, что я сделал... Ну что же, единствен пая роль, которую мпе довелось сыграть...
Агата. Это мы захотели, чтобы вы сыграли подобную роль!
Вальдов и п о. А я согласился ее играть!
Агата. Да, по предупредив, какие это будет иметь последствия, чтобы мы отказались! ■ - А я все-таки согласилась!
Бальдовино. Вы ле должны были этого делать, синьора, не должны. Потому что (в этом была ваша ошибка) здесь говорил вовсе нс я: здесь говорила гротескная маска. И во имя чего? Вы все здесь’былп несчастными людьми, которые мучились, радуясь, и радовались, страдая. Несчастная, слабая мать, которая тем не менее нашла в себе силу пойти ita величайшую жертву и позволила, чтобы ее дочь любила, по взирая нп на какие законы! И вы — женщина, полюбившая достойного человека н сумевшая забыть о том, что он, к несчастью, связан с другой женщиной! Вам показалось, что вы в чем-то виноваты? Вам захотелось как-нибудь укрыться, и вы пригласили меня? - Я. явился и стал говорить с вами бездушным языком на языке той самой лицемерной и


противоестественной добропорядочности, против которой вы имели мужество восстать. — Я великолепно понимал, что и ваша мать и синьор маркиз долго этого выдержать по смогут. Их человеческая природа должна была возмутиться. Я слышал, как тяжело вздыхает ваша мать и как ворчит синьор маркиз. Поверьте, мне доставляло искреннее удовольствие видеть, как они готовят мне эту ловушку, чтобы избежать самых неприятных из предсказанных мной последствий нашего договора. — По-настоящему опасно это было лишь для вас. Вы согласились па все условия, потому что, как только вы стали матерью, любовница в вас, к сожалению, умерла. — Теперь вы только мать и ничего больше. — Ио я я и е отец вашего ребенка, сипьора. Вы понимаете, что это значит?
Агата. Следовательно, вы не хотите из-за ребенка? Потому что он пе ваш?
Б а л ь д о в и п о. Нот, пот! Что вы говорите! Прошу вас, поймите меня правильно! — Уже одним тем, что вы хотите уйти вместе со мной, вы делаете вашего ребенка, только вашего — и поэтому еще более священного для меня, чем если бы он был действительно мой, — ценой той жертвы, па которую вы идете.
Л га та. Ну и что же?
Бальдовино. Я просто хотел вам напомнить, что я действительно существую. Вы пе видите ничего, кроме вашего ребенка! — Вы опять разговариваете с маской отца!
Агата. Нет, я разговариваю с вами, о мужчиной!
Бальдовино. А что вы обо мне знаете? Кто я такон?
Агата. Тот, кто вы есть. Вот он—вы. (Так как почти уничтоженный Бальдовино опускает глаза, она говорит ему.) Вам нечего опускать голову, если я могу смотреть вам в глаза; иначе нам всем в вашем присутствии придется ходить потупившись. Мы будем вынуждены пе поднимать глаз только потому, что вы стыдитесь своих поступков.
Б а л ь д о в п п о. Вот уж никак не предполагал, что когда-нибудь мпе доведется услышать нечто подобное... (Его трясет, как в лихорадке.) Пет, лет, синьора... Не 137


надо! — Поверьте, я — негодяй.— Знаете вы, что вот здесь у меня больше пятисот тысяч лир?
Агат а. Вы веристе их, и потом мы уйдем.
Бальдовиио. Как бы не так! Что я с ума сошел! Я их не отдам, синьора! Пи за что!
Агата. Ну что же, значит, я и мой ребенок последуем за вами и по этой дороге.
Бальдовипо. Вы пойдете... даже за вором? (У него подкашиваются ноги, и он падает в кресло. Он закрывает лицо руками и рыдает.)
Агата (бросает взгляд в его сторону, затем подходит к двери с правой стороны и зовет). Мама!
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Те же и синьора Маддалена.
Синьора Маддалена, войдя, замечает плачущего Бальдо- вино и замирает в изумлении.
Агата. Ты можешь передать этим синьорам, что больше им тут делать нечего.
Бальдовипо ( тут же вставая). Подождите... А деньги! (Достает из кармана толстый бумажник.) Нет, нс вы — я сам. (Пытается подавить плач, успокоиться, никак ие может найти носовой платок. Агата протягивает ему свой. Он понимает, что его плач впервые сблизил их; целует платок; вытирает глаза, держа Агату за руку. Задыхается от переполняющей его радости.) Теперь я зыаю что им сказать!
Занавес


0) РАЬО
ДЛЯ ДРУГИХ
Пъеса в трех действиях


Перевод
II. георгиевской


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ливия А р я а н и.
Елепа О р д ж о р а.
Леонардо А р ч а н и.
Гульельмо Гро а.
Чезаре Д’А л ь б н с.
Д у ч ч и, Дина. Швейцар. Г о р и и ч и а я.
Служащий типографии.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Редакция ежедневной политической газеты «Борьба». 13 глубине сцены дверь, «едущая в коридор. Сбоку два стола, почти друг протии друга. Посреди компаты стол, заваленный газетами. Две витрины, книжные шкафы, диван, кресла, стулья. Па степе часы, иллюстрированные приложения к газете «Борьба», разнообразные рекламы и прочес.
При поднятии запавеса на сцеие никого пет. Немного погодя открывается дверь, и Чезаре Д’Альбис с порога показывает Ливии А р ч а п и пустую комнату.
Д’А л ь б и с. Вот, поглядите. Ни души. Прошу вас. ( Пропускает вперед Ливию.) Честное слово, никого пет.
Л и в и я. Да, да... верю... вижу.
Д’А л ь б и с. Нет, простите, я настаиваю. Хочу, чтобы вы собственными глазами убедились и уже больше не сомневались.
Ливия. Да я и не сомневаюсь. Пусть принимает кого угодно и где угодно.
Д’А л ь б и с. О нет! Напротив! Отдано распоряжение, дорогая синьора, пикого по принимать.
Л и в и я. А... я могу подождать его здесь.
Д’А л ь б и с. Вот что! Вы хотите... хотите его дождаться.
Ливия. Нет, если нельзя...
Д’Альбис. Да что вы... почему нельзя? Конечно, можно. Вот и чудесно! Чудесно! А вы все еще мпе по доверяете?
Линия. Да пет же. Просто, я вижу здесь два письменных стола. Не хочу вам мешать.
Д’А л ь б и с. Ио здесь же пикого нет! А потом, зачем вы говорите — мешать? Вы помешать никак пе можете!
143


Просто нам повезло! Вас совсем не видно! Вы... вы женщина таинственная...
Л и в и я. Да, Медведица.
Д’Альбис (удивленный, и смущенный). Нет... что вы!
Л и в и я. Я знаю, что меня так называют. Но я но обижаюсь. Я действительно Медведица. Я это говорю, потому что вы... (поправляется) ну, вы пе знаете...
Д’Альбис (снова удивлен и смущен). Прошу прощения, если...
Ливия. Что вы, какие там еще извинения? Мпе кажется, вы стараетесь как можно любезнее объяснить это выражение... Не стесняйтесь. Можете называть меня просто Медведицей.
Д’Альбис. И без всякой тайпы?
Л и в и я. Ну конечно.
Д’А л ь б и с. Невозможно. Медведица с такими глазами — совершенно невозможно, чтобы здесь не скрывалось какой-нибудь непроницаемой тайпы.
Ливия. Если это говорите вы...
Д’А л ь б и с. Это знают все.
Л и в и я. Ах так? Какая же тогда тайпа? Странно, что все знают обо мпе что-то, чего я сама но знаю.
Д’А л ь б и с. Странно? Пе странно ли, что другие видят в пас то, чего мы сами не видим? Но так всегда бывает в жизни! Я себя не вижу, зато вы меня видите. Мы ведь пе можем наблюдать себя со стороны. И чем более мы погружены в самих себя, тем менее мы замечаем то, что творится вне нас.
Ливия. Боже мой, а что вы заметили во мпе?
Д’А л ь б и с. Я вижу ваши глаза и вижу, что вы пришли сюда.
Ливия. Я же вам сказала, зачем я пришла. Тут пет никакой тайны. Я знаю, что с минуты па минуту сюда нагрянет мой отец; вот я и пришла предупредить мужа. Вы же почему-то считаете, что под этим кроется нечто другое, очень таинственное.
Д’А л ь б и с. Но я вижу ваше замешательство, а вы его не видите.
Ливия. Я просто ие зпаю, как мне поступить... Если бы я хоть могла встретить моего отца...
144


Д’А л ьб пс. Думаю, что Леонардо скоро вернется. Он, вероятно, в типографии. Подождите его. Сделайте одолжение, пройдите лучше в гостиную. Говорю «гостиная» с некоторой натяжкой. Мы в ней временно расположились. Но все же вам там будет удобнее. Идемте.
Ливия. Нет, благодарю вас. Я лучше оставлю мужу записку. Кто знает, когда он вернется... Пожалуй, я зайду попозже, если удастся. Сейчас я ему напишу.
Д’Л л ь б и с. Как вам будет угодно.
Ливия. А в случае, если отец появится здесь раньше, чем он?
Д’Альбис. Тогда я приму его. Я буду очень рад с ним познакомиться. Знаю, что он большой друг депутата Руно. Я даже проспл Леонардо привести его как-нибудь шода...
Л и в и я. Оп безусловно скоро будет здесь. По вы сказали, что ваш швейцар получил строгий приказ пикого не принимать?
Д’Альбис. О, мы немедленно предупредим нашего Цербера, пе беспокойтесь. Сию минуту. (Звонит в электрический звонок на стене.) Уверяю вас, что такой приказ необходим для спокойствия вашего бедного мужа, с которым вы... разрешите сказать?
Л и в и я. Говорите, говорите, прошу вас.
Д’ А л ь б и с. Жестоки.
Ливия. Ах, так? Жестока? А кто вам об этом сказал?
Д’А л ь б и с. Его кредиторы! Знаете, об этом шепчутся на всех перекрестках!
Ливия (садится за письменный стол). А какое я имею отношение к его долгам? Уверяю вас, это мепя не касается.
Д’Л л ь б и с. Знаю. Пу, вы должны простить меня... Ведь в конце концов...
Ливия (указывая на папки, лежащие на столе). Могу я написать здесь?
Д’ А л ь б и с. Надеюсь, вы на меня опять пе обиделись?
Л и в и я. Что вы? Из-за такого пустяка...
Д’Л л ь б и с. Э, пет, этих пустяков много. Я сыт имя по горло. Постойте, на чем вы пишете?
ю Луиджи Пиранделло 145


Л и в и я. Пс все лп равно, мне ведь только два слова. Я могу и здесь написать.
Д’Альбис. Да нет же! Подождите: я велю принести почтовой бумаги. Черт возьми, я же звонил... (Звонит опять.)
Раздается стук в дверь.
Войдите!
Входит швейцар.
Ливия. Я здесь напишу: какая разница! Мне нужен только конверт.
Д’Альбис (швейцару). Бумагу и конверты, да поскорей!
Швейцар уходит.
(Ливии, которая пишет.) Вы хотите писать здесь? Ио у вас же под рукой ничего пет... Там, где побывал Арчани, все сметается, как ураганом. Знаете, о чем я думал сейчас? Строго говоря, я пс должен был впускать даже вас.
Ливия (прекращает писать и смотрит на него е недоумением). Даже меня? Почему?
Д’Альбис. Да, представьте себе. Ведь распоряжение таково: вход воспрещен для всех кредиторов. А так как вы, без сомнения...
Ливия (наклоняет голову и снова пишет). Вы ошибаетесь.
Д’А л ь б и с. Ваш муж вам ничего нс должен?
Ливия отрицательно качает головой.
Чудеса! Позвольте вам де поверить.
Входит швейцар.
III в е й ц а р ( передавая. Д’Альбису бумагу и конверты). Пожалуйста.
Д’Альби с (протягивая их Ливии). Voila *! (Швейцару.) Послушай: синьора вернется позже. Придет еще сипьор...
* Вот! (Франц.)
146


Ливия (вкладывает письмо в конверт). Да, пожилой... скорее полный... с седыми бакенбардами.
Д’А л ь б и с. Синьор...
Л и в и я. Гульельмо Гроа.
Д’А л ь б и с. Гроа. Запомни хорошенько. Ты его пропустишь. Понял, ты его знаешь.
Швейцар. А вот сюда подавно заходила та синьора-
Ливия слегка поднимает голову, надписывая конверт.
Д’А л ь бис (раздосадованный). Какая еще там синьора? Когда?
Швейцар. Да, синьор, недавно заходила. Сказала, что еще вернется.
Д’Альбис. А, понимаю. Это по делам газеты! Хорошо... Иди...
Швейцар уходит.
Вероятно, какая-нибудь художница, которой оп карьеру делает, или почтенная дама, желающая продать фамильный портрет. Разве вы не знаете, что ваш муж не только плглет рецензии об искусстве, но и... имеет дело с антикварами и с министерством...
Ливия. Зачем вы даете мпе объяснения, которых я у вас пе прошу?
Д’А л ь б и с. Да потому, что я сам собираюсь вам задать несколько нескромный вопрос.
Ливия (встает из-за стола, держа в руках письмо). Можно оставить письмо здесь?
Д’А л ь б и с. Нет, его стол вот этот. Давайте мне. Мы положим письмо сюда... па видное место. (Рассматривает конверт.) Какой у вас чудесный почерк!
Ливия. Да что вы! Куриные каракули.
Д’А л ь б и с. Нет— Твердый... Целеустремленный. Сразу видно, нто оп отвечает вашему характеру. Положим конверт сюда.
Л и вия. Итак, я ухожу.
Д’А л ь б и с. Как! А мой вопрос? Не разрешаете?
Ливня. Право же, мне надо идти...
Д’Альбис. Чуточку подождите. (Подходит к Ливии, потом тихо, конфиденциальным тоном.) А правда, что вы 10*
147


й¥пюдь не ревнивы? О, да вы побледнели! Еще минуту назад...
Ливия (серьезно). Все это пустяки! Я совершенно спокойна. Вы же сами сказали, что меня никогда пе видно в редакции. Я не занимаюсь слежкой за своим мужем.
Д’Л л ь б и с. Тогда, извините меня, ваш муж круглый болван! Как только оп явится, я расскажу ему, какие мысли вызвал во мне однажды простой дворовый пес.
Ливия. С чем вас и поздравляю!
Д’А л I. б и с. Животные? С ними пе шутите! Опп наши лучшие учителя. Бедняга пес лежит себе, растянувшись па земле па цепи около своей конуры. Ио если... если он захочет, скажем, прогуляться, он великолепно может это сделать, ведь цепь длинная, смотри в оба да поворачивайся вовремя, чтобы ошейник не задушил. Л водь пес ц§пи пе чувствует, и оп свободен и счастлив, несмотря па свое рабство.
Ливия. Значит, я, по-вашему, цепь?
Д’Л л ь б и с. Вы даете Леонардо слишком много свободы. Мне кажется, что цепь достаточно длинная. Однако, ио-моему, он не очень разумно пользуется своим правом разгуливать или по крайней мере не особенно проникся философией этого умного животного. Хотя, быть может, философия... Разрешите мое сомнение. Что, Леонардо сам взял себя под опеку?
Л и вия. Какую опеку? Я вас не понимаю.
Д’А л ь б и с. Он, вероятно, сошел с ума... Он всерьез хочет расплатиться с долгами (само собой разумеется, собственными), запимаясь журналистикой? Ведь это, правда, смешно и в то же время грустно. Ну, что же дальше: будем говорить совершенно объективно. Арчани... настоящий талант. А идя таким путем... он уже давно ровным счетом пичего не делает! Черт возьми, в его «Неверной» есть несколько страниц... Вы помните?
Л и в и я. Я не читала этой книги.
Д’А л ь б и с. Как? Вы не читали романа вашего мужа? Мило, нечего сказать.
Л и в и я. Я зпаю, что вы этот роман очень критиковали.
148


Д’А л ь б и с. Это совершенно ничего не значит. Абсолютно ничего не значит. Я в то время имел несчастье принадлежать к этой... знаете как один император называл писателей? «Категория бездельников, профессия которых вызывать у людей дурное настроение». Глубокая истина! Моя профессия заставляла мепя писать дурно обо всем и обо всех, но зато я заработал себе отличную репутацию. Жаль, хорошие были денечки! А сейчас мы вашим мужем мертвы и похоронены для искусства. Однако с помощью ваших денег и при некоторой снисходительности вы должны были бы воскресить его! Да, да, пусть не путается у меня под логами! Оп ведь пишет стихи, пишет романы. Но, поверьте, журналист оп прескверный! Он губит себя самого, да и мпе действует па печень... Но вы, кажется, собираетесь уходить...
Л и в и я. Да... мпе пора.
Д’А л ьб и с. Я даже по удосужился предложить вам сесть... Випа ваша... мы могли бы...
Л и в и я. Я зайду попозже. Пе забудьте о письме.
Д’Альб нс. Будьте покойны. Я вас провожу. (Направляется к двери.)
Входит служащий т и п о г р а ф и и со свертком корректур в руках.
Как вы сюда попали?
Служащий т и п о г р а ф и и. Швейцара пот. Там вообще пикого нет.
Д’А л ь б и с. Верстка готова?
С л у ж а щ и й типографии. Да, синьор. Вот она.
Д’Альбис. Хорошо, я сейчас вернусь. (Ливии.) Простите. (Пропускает ее вперед, а сам следует за ней.) Служащий типографии вынимает корректуру и кладет на стол.
Немного погодя возвращается Д’А л ь б и с.
Здесь все?
Служащий типографии. Вторая и третья страницы.
Через открытую дверь видно, как но коридору идет Дуччи.
Д’Альбис (зовет его). Пес... Дуччи! Дуччи!
Дуччи (возвращается и подходит к двери). Ну что?
149


Д’А л ь б и с. Поди-ка сюда. Чего болтаешься? Вот вторая я третья страницы. Надо просмотреть.
Дуччи. Прошу простить, мпе некогда. Уже четыре часа. Я должен быть в парламенте. Меня там ждет Берси. Он мне сказал, что не может задерживаться на трибуне дольше четырех с четвертью.
Д’А л ь б и с. Вот ото мпе нравится, честное слово! Прекрасно. Ты должен уходить, Арчапи запаздывает; и редакции ли одной живой души; значит, прикажете мне просматривать верстку? Даже швейцар и тот испарился. Что делать? Куда девался этот болван? Знаешь, несколько минут назад я просто готов был провалиться сквозь землю,.. Ты видел, кто здесь был?
Дуччи. Нет, я никого ле видел.
Д’Альбис (встает из-за письменного стола и подходит к Дуччи, потом с величайшей таинственностью, уверенный, что тот будет удивлен). Жспа Арчапи.
Д у ч ч и. У! Медведица!
Д’Альбис. Потише, ведь инкто этого пе знает.
Дуччи. Чего — по знает?
Д’А л ь б и с. Что мы называем ее Медведицей. Она сама мне об этом сказала.
Д у ч ч и. Да полно тебе!
Д’Альбис. Я тут немного развлекался, поддразнивал ее. О, знаешь, ей палец в рот не клади... Совсем напротив... Понимаешь, в этой женщине есть что-то... что- то. .. соблазн ител ьн о с...
Дуччи. Да, пожалуй, как у дерева квассии, приманка для мух.
Д’А л ь б и с. Пу, пу, будь поосторожней в выражениях! (Берет со стола письмо Ливии.) Посмотри, какой почерк. Какая в нем чувствуется определенность в намерениях. Как тебе кажется?
Дуччи (рассматривает). Я бы сказал, в дурных намерениях.
Д’Альбис. Она отвиливала от разговора со мной, но я уверен, что она хотела застать мужа врасплох. Вылазка нс удалась, так как другая явилась раньше. Я позвал швейцара, чтобы он принес почтовой бумаги, а этот остолоп возьми да и брякни...
Дуччи. Как? Он ей сказал?
150


Д’А л ь б и с. Оп, правда, пе назвал по имени, а сказал, обращаясь ко мпе: «та синьора» — и добавил, что она уже приходила и должна еще вернуться.
Д у ч ч и. Боже мой! А она что?
Д’Л ль би с. Ничего. Непроницаема. Я попытался исправить положение. Но опа сказала, что никогда не бегала за своим мужем.
Дуя ни. Да это видно! Л сама явилась сюда...
Д’А л ь б и с. Ах, чтобы предупредить его, не знаю уж, о чем... так, по крайней мере, опа заявила. Оставила ему это письмо. Но как только придет Арчани, о, я его отчитаю. Никаких драм здесь! Бон! Вон! Здесь пичего пе должно быть! Зпаешь, дорогой мой, эта женщина с такими глазами... холодная... Черствая...
Дуччи. Ну, хватит. Я бегу. Иду освобождать Берси.
Д’Л л ь б и с. Поскорей возвращайся, как только Руво закончит свое выступление; мне хочется знать, какое впечатление он произведет.
Дуччи. Ладно, ладно. До свиданья. (Идет к двери в глубине.)
Д’Лльбис возвращается к письменному столу и кладет письмо на прежнее место.
Д’А л ьбис. Первая корректура?
Служащий т и п о г р а ф и и. Вот опа.
Д’А л ь б и с (беря в руки несколько рукописных страниц). А это что?
С л у ж а щ и й т и п о г р а ф и и. Рукопись.
Д’Л л ь б и с. Чья? Что это значит?
С л у ж а щ и й т и п о г р а ф и и. Корректор сказал, что он ее правил.
Д’А л ь б и с. Арчани?
Служащий типографии. Нет, синьор, — корректор. Синьор Арчапи пе показывался.
Д’А л ь б и с. Даже в типографии?
Служащий типографии. Да, синьор.
Д’А л ь би с (со злостью разбрасывая рукопись, встает из-за стола). Черт возьми, неужели оп думает, что я стану править его глупости!
С л у ж а щ и й т и п о г р а ф и и (собирая с полу страницы). Он же сказал, что должен вернуться....
151


Д’А л ь б и с. А как решился корректор сдать в набор непросмотренные страницы?
Служащий типографии. Чтобы поспеть вовремя...
Д’Альбис (возвращаясь к столу). Давайте сюда. Ну, где же она?
Служащий типографии. Пожалуйста. Однако здесь... посмотрите сюда па вторую страницу... видите? В рукописи....
Д’А л ь б и с. Что там еще?
Служащий типографии. Пет... все в порядке... Вот только тут есть одно место... оно подчеркнуто в рукописи карандашом... вот сюда посмотрите, сипьор... пятая полоса. Непонятно как-то...
Входит запыхавшись Леонардо А р ч а п и.
Леон а р д о. А вот и я. Корректура?
Д’А л ь б и с. Почему так поздно?
Леонардо. Давай сюда, давай. Я думал сделать вовремя. Да, постой, я быстро справлюсь.
Д’Альбис (разглядывая листы). Что это еще за чепуха? Как сюда попали эти две полосы?
Леонардо. Дай посмотрю! (Читает.) «Ониксовая ручка у зонтика с золотой каймой, который был в руках донпы Марии...» (Хохочет.)
Д’Альбис. Что за чертовщина! Что ты натворил!
Леонардо. Их ошибочно сверстали. Это две страницы из моего романа, которые я затерял. Послушай, послушай, как это прекрасно звучит. (Читает верстку.) «XVII век, наоборот, закончился тем, что принес всему полуострову изобилие и создал ониксовую ручку у зонтика с золотой каймой, который был в руках донны Марии»... (Снова заразительно смеется.)
Д’А л ь б и с. Ах, ты в довершение всего еще развлекаешься?
Леопард о. Ну конечно... да ты послушай...
Д’Альбис. Перестань, черт тебя подери! У меня пет времени для подобной чепухи!
Леонардо (указывая на служащего типографии). Ты хочешь сказать, что это они наделали глупости!
152


Служащий типографии. Но, простите, мы...
Леонардо. Что — вы? Прежде всего, вы прекрасно могли меня немного подождать. Я сломя голову летел из типографии.
Д’А л ь б и с. Зачем ты теперь па других нападаешь?
Леонардо. Но это же так просто заметить, что эти две страницы не имеют никакого отношения к остальному тексту.
Д’Альбис. Ты, ты, друг мой, больше нс вмешивайся! Мне это осточертело! Я тебе уже говорил! Нечего винить других! Кто сунул их в статью? (Показывает листы.)
Леонардо. Успокойся, прошу тебя. Я тебе уже говорил, что это страницы из моего романа.
Д’Альбис. А ты пишешь свой ромап здесь?
Леонардо. Даже па улице за спиной прохожих. Я должен сдать его через восемь дней.
Д’Альбис. И, по-твоему, это меня нс должно касаться?
Леонардо. С твоего разрешения, это касается только мепя одного. (Садится за письменный стол.)
Д’Альбис. Что ты делаешь? Что за манипуляции такие?
Леонардо. Вырезаю две полосы.
Д’А л ь б и с. Сверстанные с газетным материалом?
Леонардо. Да это всего строк двадцать, я удлиню статью. Не поднимай бури в стакане воды!
Д’А л ь б и с. Но я хочу, чтобы сегодня газета вышла раньше, чем обычно, как только кончайся прения в парламенте!
Леонардо (уже начал писать). Ну хорошо, теперь исчезни. (Служащему типографии.) Уходи и ты. Я управлюсь в две минуты.
Д’Альбис (идет к выходу, потом оборачивается). Знаешь, заходила жена твоя.
Леонардо (удивленный). Сюда?
Д’Лльбис. Да, сюда, именно сюда. Мы с тобой потом поговорим. Видишь, она оставила тебе записку...
Леонардо. Мпе?
Д’А л ь б и с. Ты меня очень обяжешь, если прочтешь ее позже. Мы ждем тебя.
153


Леонардо. Да, да, сейчас. Через две минуты...
Д’ А л ь б и с л служа щ и й т п и о г р а ф и и уходят. Леонардо снова принимается за работу', то и дело поглядывая па письмо жены. В конце концов, будучи вс в силах противиться искушению, бсрот конверт, вскрывает его и читает. Прочтя, становится задумчивым, нем нот грустным; потом сердито качает головой, проводит рукой по лбу и по волосам, с большим трудом собирается с мыслями и снова пишет.
Дважды раздается стук в дверь.
(Кричит.) Сию минуту!
В дверях появляется шпейцар.
Ах, черт возьми! Я же не машина!
ITI I» e lì ца p. Простите. Я хотел только сказать, что... Леонардо. Я занят. Никого не принимаю.
Ш в с й ц а р (тихо). Синьора Орджера.
Леонардо. Сейчас? Здесь?
Ш в о и ц а р. Она изволила прийти уже час назад...
Леонардо. Но сейчас ато певозмошпо! (Немного подумав.) Послушай, если кто-нибудь придет ко мне...
Швейцар. Должен прийти...
Л сонар до. Знаю. Проводи в гостиную.
Швей ц а р. Слушаю, синьор.
Леонардо. А пока... (Делает знак, чтобы швейцар впустил Орджеру.)
Швейцар (высовывает голову за дверь). Пожалуйте, сипьора.
Входит Е л с п а Орджера. III в с й ц ц р уходит, захлопывая дверь.
Леонардо (продолжал писать). Прошу тебя, подожди немного. (Берет с письменного стола письмо жены и протягивает ей.) Читай.
Елена (читает про себя, потом с презрительной жалостью смотрит на Леонардо, который продолжает писать). Я по задержу тебя.
Леонардо. Я просил, заклинал тебя сюда пе приходить.
Елена. А куда же тогда? Я просто ума по приложу! Ты уже целую поделю не появляешься!
Леонардо. Прочла письмо?
154


Е л сп а. Мпе тоже надо с тобой поговорить!
Леонардо (стараясь заставить ее замолчать). Знаю, знаю...
Елена (продолжая). Ведь я пришла сюда не любоваться тобой!
Леонардо. Прошу тебя... Я сейчас кончу.
Елена (еще раз пробегает глазами записку Ливии, кладет ее на письменный стол). Итак, старик начинает подозревать, а опа (отчеканивая каждый слог) великодушно тебя предупреждает... Бедняжка старается избавить тебя от излишних волнений и забот. Я же наоборот...
Леонардо (сухо). Ты ее пс знаешь.
Е л е и а. Восхитительно! Я говорю, что это просто восхитительно!
Леонардо. Она это делает нс для тебя и пс для меня.
Елен а. Значит, для своего отца? Еще того лучше!
Леонардо (собирает со стола корректуру и другие бумаги). Итак, дело сделано... (Встает. Нажимает звонок.) Знаешь, я непременно пришел бы к тебе в течение дня! (Второпях читает то, что написал.)
Елена. Нс думай, пожалуйста, что мпе пе терпится, чтобы ты пришел, раз ты сам медлишь. Мпе хотелось бы только...
Леонардо делает ей знак рукой, чтобы она замолчала и продолжает читать. Стук в дверь,
Леонардо. Войдите.
Входит швейцар.
(Передает ему бумаги.) Это в типографию...
Шве й ц а р уходит.
Ах, значит... Но это совершенно невозможно. Я тебе уже писал.
Елена. Он долго думает здесь пробыть?
Леонардо. Отец? Кто его знает? Он приехал сюда по каким-то делам. Может быть, это только предлог. Подозреваю, что кто-нибудь...
Е л е п а. Да опа сама!
155


Леонардо. Нет, нет! Полно! Прости, ведь она сама нришла сюда предупредить меня...
Елена. Уловка. Какой ты наивный!
Леонардо. Пожелай она обратиться к отцу, она давно сделала бы это открыто. Кто мог бы ей помешать? А потом, зачем ей притворяться со мной?
Е л е п а. Но что за обет молчания она на себя приняла, нс понимаю... И что ей за интерес держать язык за зубами, отец пичего не знает, пичего пе замечает?..
Леонардо. Какой интерес? Прежде всего гордость.
Елена. Гордость даже перед собственным отцом!
Леонардо. Достоверно только одно: па следующий день после его приезда она, которая в течение года пе сказала со мной и двух слов...
Е л е н а. Ах, так она с тобой заговорила? Значит, лед тронулся? Продолжай... продолжай...
Леонардо. Она вошла в мой кабинет лишь для того, чтобы сказать, что я должен притворяться хотя бы те несколько дней, которые отец пробудет в пашем доме.
Ел ей а. Как это необычайно легко!
Леонардо. Что — легко?
Елена. Тебе притворяться. Теперь все понятно!
И больше опа пичего тебе не говорила?
Леонардо. Больше пичего.
Еле па. Холодна, пе правда ли? Бесстрастна, великолепна. (Хохочет.)
Леонардо. Мне кажется, что это пе повод для насмешек.
Елена. Конечно, пет, боже сохрани! А тебе так кажется? Постараюсь вырая{аться осторожнее. Ведь я говорю, что она великолепна.
Леонардо. По-твоему, у меня мало всяческих огорчений и неприятностей? Поэтому мпе не мешает создать себе новые?
Елена. Да нет же, пет...
Леонардо. Мне думается, что за это мы по крайней мере должны быть ей благодарны, по какой бы причине она себя так ни вела.
Елена. Ах, ах... что-то должно случиться, дорогой...
Что-то должно случиться...
Леонардо. Да что с тобой?
156


Елен а. Ничего. Это я одна знаю! Послушай, мне все равно... Я хотела бы только, чтобы у тебя хватило откровенности сказать мне об этом... Все, все, но только никакой фальши. Притворяться — нет! Я пе могу больше этого выносить.
Леонардо. Но что с тобой? Что я должен тебе сказать?
Елена. Что тебе еще от меня надо? Стара я стала! И потом...
Долгая пауза.
Леонардо (углубленный в собственные мысли, громко). Именно в этот момент! Я сделал все... Но возможно... Как бы я пн старался в тех условиях, в которых я нахожусь... Одпако, повторяю, кто-то бесспорно должен был отцу написать... Я удручен его надзором... сил моих больше пет! Понимаешь, мне кажется, что оп установил даже слежку за мной! Не для этого я сюда пришел!
Ел спа. И какую радость мне доставил! А знаешь, зачем я пришла? Вчера вернулся домой хозяин.
Леонардо. Старая история?
Елена. Придет сегодня. Я собиралась дать ему задаток за мой паисиоп. Как бы не так! «Немедленно уплати вес, или вон!» Без всяких церемоний.
Леонардо. Хорошо, хорошо. Послушан, я сам поговорю с этим субъектом.
Елен а. Это бесполезно. Оп сказал вполне ясно. Не желает больше ждать.
Леонардо. Подождет, черт его возьми! Ты сказала ему, что я должен получить...
Елена. За роман? Еще чего захотел! Чтобы оп мне в лицо расхохотался...
Леонардо. Нет .нужды говорить ему о романе или о других вещах. Через восемь дней я, когда сдам рукопись, получу четыреста лир. Вот только смогу ли я сдать... пу, посмотрим! У мепя нет больше пн желания, ии времени писать!
Елена. Ну и что же!
Леонардо. Успокойся, пожалуйста! Хотя бы минуту передышки! Здесь, знаешь, в этом месяце я пн на что больше пе могу рассчитывать. Что я сдам через восемь 157


дней? Я не знаю, что мне с собой делать,— это, пожалуй, самое худшее куда приклонить голову? У меня пет больше сил бороться!
Елена. Давно ли, а? Ты только сейчас начинаешь это понимать? (Встает, с глубоким вздохом.) Но, знаешь, когда становится невмоготу, говоришь: довольно! Я тоже не могу больше видеть тебя в таком состоянии.
Леонардо (холодно). Даже ты... А что же?
Е л е и а. Ты думаешь, что и дальше можно так жить! Прости, ты считаешь это возможным?
Леонардо. Беда в том, моя милая, что должно быть возможно. Тебе кажется, что достаточно мпе повернуть вправо, а тебе влево? Это было бы удобно, по — увы! — пн ты, ни я сделать этого нс можем.
Е л е и а. Прости, по почему? Если я предоставлю тебе свободу...
Леонардо. Свободу? Как ты можешь предоставить мне свободу?
Елена. Ты помиришься со своей женой!
Леонардо (с силой). О. ты ее не зпаешь!
Еле и а. По ведь она уже с тобой заговорила... Она даже приходила сюда, разыскивала тебя.
Леонардо (окинув ее презрительным взглядом). Ты что, нарочно делаешь вид, что пичего пе понимаешь?
Елена. Ну, а в чем же дело? Твоя жена хочет, чтобы мы жили вместе? Так я должна попять?
Леонардо. Да, да, именно так, ты сама это прекрасно знаешь! Мы должны остаться здесь, прикованные цепью друг к другу! И нечего впадать в отчаяние. Понимаешь, я твержу это себе! Даже если так случится, надо смеяться... да, да! Вот как иногда смеюсь я! Ты видела, как я смеюсь? Хочешь поглядеть? Я даже умею играть роль шута! Но это, пожалуй, в другой раз. Мпе ли по жаловаться на судьбу?.. Я зажат в тиски, угнетен, мепя душат со всех сторон и ты хочешь, чтобы у меня нс вырвалось пи одного стопа? Довольно, нет, довольно!
Елен а. Прежде всего, я говорю это ради тебя. Не ради себя, поверь!
Леонардо. Спасибо, дорогая. Я об этом не подумал. Я тоже сказал, имея в виду тебя. Ио мы пе можем— пп ты, ни я. Поэтому бесполезны всякие раз158


говоры. Ты устала? Искрсппс тебе сочувствую. На свое несчастье, я вижу все, что творится вокруг. К сожалению, я вижу, какую жизнь ведешь ты...
Елен а. Хорошо еще, что так...
Леонардо. Да, пожалуй. Но я понимаю, что нельзя сочувствовать другим, когда самим приходится столько страдать! Если я жалуюсь, то только потому, что пе могу разделаться с теми затруднениями, которые сетью опутывают меня со всех сторон и не дают свободно дышать! И вот видишь, несмотря на этот ад, мпе и в голову нс приходило уйти навсегда... Я даже готов, если этот старым глупец задался целью причинить мне новые огорчения...
В этот момент за сценой раздается громкий голос Дуччи.
Дуччи. Да, да... Да здравствует Руво! Скоро, скоро! (Открывает стремительно дверь и внезапно останавливается.) Ах, извините... Я хотел... прошу... иду оттуда... Мне только... с вашего разрешения... (Берет с письменного стола какие-то бумаги.) Вот опп... (Подходя к Леонардо, тихо.) Оп в гостиной...
Л е о и а р д о. Спасибо, я знаю.
Дуччи кланяется Елене и уходит, закрывая дверь.
Е л с п а. Я ухожу.
Леонардо. Да, пожалуй, так будет лучше. Он уже здесь. Не сомневайся, еще до наступления вечера я приду обязательно.
Елена. Значит, жду тебя. Поверь, что это необходимо. Больше ои не хочет ждать.
Леонардо. Приду, приду, по сомневайся. Прощай.
Елена уходит. Леонардо несколько секунд стоит на пороге двери. К ному подходит из коридора швейцар.
Ili в е й ц а р. Можно впустить?
Леонардо. Проси. (Стоит некоторое время на пороге, потом при приближении Гульельмо Гроа и Д’Альбиса, разговаривающих между собой, садится за письменный стол.)
159


Г у л ь е л ь м о. Я, дорогой синьор, совсем голову потерял. ведь я, бедный провинциал, окончательно ее потерял’ Большие дела в Риме творятся, большие! Да п он, ÌIiiTTO Руно, стал большим человеком... По для меня он навсегда останется Нитто, иначе я его ле называю... (Кланяясь Леонардо.) Мое почтение, дорогой зять!
Д’Альбис (улыбаясь). Как? Как вы сказали? Нитто...
Гульельио. Да, синьор. Бенедетто, Нитто. Мы там его у себя называем Нитто. Представьте себе, мы ведь с ним товарищи по школе. Но однажды я, созданный из другого теста, решил, что, если я хочу остаться разумным человеком, надо захлопнуть книжки. II я захлопнул. Я писал, как говорит мой зять, «привилегия» через два «л» — это правда, по зато голова у мепя работает, как часы! А Нятто Руво, напротив, все продолжает учиться, п вот теперь этого беднягу прочат в министры.
Д’Альбис (хохочет). Вот это мило! По-вашему, оп бедняга?
Гульельмо. Его хотят сделать министром... Это добром не кончится, сказал я ему... По, знаете, ведь он мой друг, пастояпрш друг, большущий... Я ничего дурного о нем сказать ле хочу!
Д’А л ь б п с. О, я знаю, что он ваш друг. Руво очень хорошо о вас отзывался.
Гульельмо. О, язык у пего хорошо подвешен, я это знаю! Говорит без запинки, красиво... Послушаешь его: зомпой шар в его руках так, пустячок... по мановению волшебного жезла все меняется... Захочет, чтобы был круглым? Будет круглым. Яйцевидным? Будет яйцевидным. Ло у мепя, синьор, волосы уже седые. Как пи крути, как пи верти, а мир-то вращается вокруг одной оси. Поверьте, это не значит, что я пе хочу, чтобы Нитто Руво стал министром. По мпе, пусть будет хоть королем. Кажется, так там у них говорят, оп па пороге к власти...
Д’А л ь б и с. Если уже не добился ее! Надо сказать, что боролись мы без отдыха... Точной и безупречной была эта борьба с самого начала... мы вели ее с такой неумолимой логикой, такими простыми приемами, и сейчас вполне удовлетворены тем, что опа прошла ие без нашего участия.
160


Гульельмо. Боже мой, боже мой... Ну и дела! Но знайте, шутки шуточками, но для меня все это полная неожиданность. Впрочем, в школе, как принято говорить, я был правой рукой Руво.
Д’А л ь б и с. Я это хорошо знаю!
Гульельмо. Но Руво — король или министр — не будем делать иллюзий, дорогой синьор, как ни крути, как ни верти...
Д’А л ь б и с. А мир вращается вокруг одной оси?
Гульельмо. Вокруг одной!
Д’А л ь б и с. Впрочем...
Гульельмо. Нет, ничего, простите: лучше оставим этот разговор. Когда речь заходит о политике, я становлюсь вроде турка, который слушает проповедь.
Д’А л ь б и с. Но что касается последнего вопроса, то истый турок перед нами налицо! (Показывает на Леонардо.) Держу пари, что он даже не знает, против кого нам пришлось сражаться. А ведь оп жил среди пас, можно сказать, в гуще самой борьбы. Пописывал свой роман, а когда ему взбредет в голову, возьмет да и засунет несколько своих страниц в газетный материал.
Леонардо. Знаешь, я уже все привел в порядок.
Д’Альбис. Очень хорошо, дорогой. Мне хотелось бы присутствовать при голосовании. Вы из парламента? Какой вопрос обсуждался, когда вы ушли?
Гульельмо. Признаться, я толком ничего и не понял!
Д’А л ь б и с. Но по крайней мере кто же говорил?
Гульельмо. Постойте, сипьор... Да он, Нитто Руво...
Д’А л ь б и с. Успех огромный, а? Мы уже знаем, какой ответ даст правительство. Заранее обречено па провал! Пойду посмотрю па решающую схватку. Вы позволите?
Гульельмо. Пожалуйста, милейший синьор.
Д’А л ь б и с. До свидания, Арчапи?
Леонардо. До свиданья.
Д’ А л ь б и с уходит.
Гульельмо. Да, да. Пускай поможет добиться своего этому большому человеку, а потом он мне кое-что
Ц Луиджи Пиранделло
161


расскажет. Любопытно знать, правда ли, что Нитто Руво дает... (потирает большой палец указательным, чтобы показать, что Нитто дает деньги) этом газете?
Леонардо (рассеянно). Право, пе знаю.
Гульельмо. Разумеется, дает, об этом много говорят... Ну что ж, крутись, пляшп себе, куманек, пока судьба балует! Но разреши мои сомнения, ты, надеюсь, не обращался к нему, к Руно, правда? Чтобы запяться... как это говорится... ну, словом... писаниной в этой газете?
Леонардо. Я? Нет, зачем же?
Гульельмо. Ну и прекрасно, ведь я знаю, какие повадки у этого животного; пе хотелось бы, чтобы оп считал, что это по моей протекции ты устроился в газету, которую оп субсидирует.
Леонардо. Полпоте! Я его даже не зияю. Я считаю себя пригодным для работы здесь, как и в любом месте, и мпе не нужен ни Руво, ни кто-либо другой, чтобы писать в такой газете, как эта.
Гульельмо. И ты доволен?
Леонардо. По правде говоря, нет.
Г у л ь е л ь м о. Тогда зачем же ты здесь сотрудничаешь? Я понимаю, человек сегодня может быть таким, а завтра таким... (Сначала показывает ладонь, потом тыльную часть руки.) Ио однажды ты мне сказал, что человек это... тут ты ужасно смешное слово ввернул — дай бог память,— кажется, быдло, вот-вот — быдло.
Леонардо (зажигал другую сигарету). Да, кажется.
Гульельмо (вставая). Позволь, сын мой? (Берет у него сигарету и бросает ее.) Ты только что бросил курить; ведь это же свинство. Ты губишь себя.
Леонардо (улыбаясь, берет другую сигарету и зажигает ее). Предоставь мпе самому губить себя!
Гульельмо (берет сигарету и закуривает). Ну подожди же, тогда и я начну губить себя! (Снова садится.) Ты говорил о ярме! А ведь человек может надеть его ла себя только из любви к искусству, из честолюбия. Или нужда заставит. Скажи, прав я или нет?
Леонардо. Может быть... что-то не помню. Между тем я...
162


Гульельмо. Ты сказал: любви пет. Тогда, значит, пи честолюбия? Нужды же у тебя пет.
Леонардо. По-вашему, у мепя нет нужды? Почем вы знаете?
Г у л ь е л ь м о. Ты нуждаешься? Тебя нужда заставляет писать в газете? Как же это так... прости... Почему ты мпе никогда об этом пс заикался, сын мой?
Леонардо. Нот, нет, нет. Довольно, довольно, мпе от вас больше ничего нс нужно. Сейчас я уже сам забочусь о себе.
Гульельмо. Отлично. Как это говорил тот, пом- Niiiiib? Благородные чувства действительно...
Леонардо (перебивая его). Послушайте, оставьте меня в покое, прошу вас. Вы нс можете понять этого. Поверьте, мпе тяжело вести с вами подобные разговоры. Вы должны были бы понять, что перед Ливией я...
Гульельмо. Перед Ливией? Нет, прости, Ливии эго пе касается.
Леонардо. Пет, касается, потому что после разорения моей семьи и смерти отца...
Г у л ь е л ь м о. Моя дочь была тебе в тягость?
Леонардо. Нет, пет. Опа — пет! Она — никогда! Но я себе самому...
Гульельмо. Да полно тебе! Ты хотел бы заставить мепя проглотить как лекарство натощак, то, что ты, чтобы сохранить свою... как это сказать? — пе-за-ви-си-мость и глазах жены, готов смириться и пойти в рабство к другим.
Леонардо. Какое там рабство! Кто говорит, что я раб? Никогда, ничьим рабом...
Гульельмо. Рабом себя самого, прости мепя, если но других, рабом собственных прихотей! Когда... Ах, дорогой мой, ты знаешь: у мепя хорошая память! Ты одно время всячески старался доказать, что... что писать... это, в общем, искусство, по также и труд, большой труд, требующий независимости. Ты так говорил? Ты возмущался томи, кто утверждал обратное, что это развлечение, забава, пу, хорошо... Что же дальше? Независимость у тебя была. Я и твой отец, оба мы заботились об этом. Потом бедняга, твой отец, не но своей вине разорился... Но ты в своем доме, благодарение богу, имея приданое жены...— И»
163


ведь она пи в чем тебе не прекословит, а? — можешь работать, сколько твоей душе угодно или даже боздельни чать, что было бы гораздо лучше, по мнению одного бед- ного невежды.
Леонардо. Простите, вы говорите все это, вероятно, потому, что вам не по нутру моя работа в газете, которую, по вашим словам, субсидирует Руно?
Г у л ь е л ь м о. Нет, не только потому, сын мой.
Леонардо. Тогда почему же?
Г у л ь с л ь м о. Сейчас тебе скажу. Ведь таким образом ты заставляешь себя жить в постоянной тревоге и беспокойстве.
Леонардо. Нисколько!
Гульельмо. А результаты очень ничтожны. Да, да, синьор, очень ничтожные результаты дает этот подневольный труд, который тебя унижает...
Леонардо. Нисколько!
Г у л ь е л ь м о. Вот бы зеркало поднести к твоему носу! Мне кажется... мпе кажется, что ты весь как-то опустился. Я тебя не узнаю. Ах, да, прости меня... можно подумать, что отсутствие материальной зависимости от жены... Ну, да стоит ли думать о таким меркантильных вещах!
Леонардо. Но ведь не только деньги! Поверьте, что пе только деньги!
Гульельмо. Замолчи! Я знаю все, потому так и говорю. Не будем ссориться. Факт тот, милый мой, что ты серьезно думаешь, что твоя работа может избавить тебя от косых взглядов...
Леонардо. Кто это говорит?
Г у л ь с л ь м о. Я это говорю, я это подметил: от косых взглядов, от угрызения совести, по зато дает тебе право доставлять своей жене другие огорчения...
Леон а р д о. Я по понимаю, почему вы говорите со мной в таком топе. Это Ливия жалуется? Может быть, оиа жаловалась вам?
Г у л ь е л ь м о. Нет. По в том-то и беда! Опа не жалуется пи мне, ни тебе, никому не жалуется! Но ты пе смеешь злоупотреблять ее молчанием!
Леонардо. О, словом... Вы знаете все? Скажите же наконец, что вы от мепя хотите. Бесполезно подвергать 164


моня этой пытке. Нс заставляйте меня лгать. Я больше но могу.
Гульельмо. Я, лгать? Никогда! Напротив. Лгать, i i.iii мой, грешно. Я хочу знать правду, истинную причину...
Леонардо. Хотите знать причину? А потом?
Гульельмо. Что — потом?
Леонардо. Причину? Я заранее вас предупреждаю, что для меня опа не существует. Вы удовлетворены?
Гульельмо. А! Итак... итак я тебя обвиняю без ненкой причины?
Леонардо. Обвинять меня или прощать в том со- । гоян им, в каком я сейчас нахожусь, поверьте, совершенно бесполезно.
Гульельмо. Бесполезно? Но имей же терпение...
Леонардо. Нет, терпения у меня больше нет. Думаю, что сейчас речь идет пе о том, у кого больше причин, у кого меньше, о прощении или об обвинении... II признаю не только свою вину; но раз я уже несу наказание, я признаю, что оно вполне мною заслужено, и ни жалуюсь.
Гульельмо (удивленно). Нс жалуешься?
Леонардо (со сдержанной грустью, убежденный, смирившийся). Я не жалуюсь...
Гульельмо. Я вижу, что... (Делает жест рукой, означающий: вижу, что ты немного не в себе.)
Леонардо. Нет... к сожалению, нет! О, если бы я действительно был сумасшедшим!
Гульельмо. Прости. Вдобавок ты хотел бы жаловаться, ты, признавая...
Леонардо. Но я же повторяю, что не жалуюсь...
Гульельмо. Спасибо за такую милость!
Леонардо. Я признаю также (вы хотите, чтобы л сказал?), признаю, что Ливия более всех имеет право возмущаться.
Гульельмо. Но для тебя быть правым или виноватым — это одно и то же? Разве тот, кто виноват, пе должен...
Леонардо. Но если это я, я наказан! Поверьте, я уже был наказан...
Гульельмо. Как ты был наказан? Кем же?
165


Леонардо. Говорите тише, прошу вас...
Гу л ьел ьм о. Разве кто-нибудь сюда стучится? Хорошо, будем говорить тихо. Кто тебя наказал? Как? Мне кажется... мне кажется, очень удобно добровольно подвергать себя трудностям из-за глупейшей щепетильности! Да, да, гл у нейти ей, потому что, когда у женщины ты отнял все: любовь, спокойствие... просто смешно, извини, играть в щепетильность...
Л е о и а р д о. Теперь вы меня еще оскорбляете...
Г у лье ль м о. Я? О пет, дорогой сып.
Леонардо. По что же вы тогда хотите от мепя? Оставьте мепя в покое. Вам желательно рассуждать? А я ле могу.
Гу л ьел ь м о. А делать? Оставим теперь всякие рас- суждения. Делать! Делать! Что ты собираешься делать? Понимаешь, дальше твоя жизнь с женой так продолжаться ие может. Нужно прийти к какому-нибудь решению. Я пытался занести такой разговор с дочкой, но бесполезно: опа — святая душа, с ней говорить нельзя. Ведь я ее знаю. Страдает себе втихомолку, моя бедненькая девочка! А ты делаешь вид, что ничего пе замечаешь; тебя это вполне устраивает!
Леонардо. А если я вам скажу, что Ливия сама недавно приходила сюда, чтобы предупредить мепя, что вы уже кое-что подозреваете, и советовала мпе лгать, потому что истинного положения вещей вы пе знаете?
Гульельмо. А! Как? Она приходила сюда?
Л е о и а р д о. Да, именно она, полчаса назад,
Г у л ь е л ь м о. Чтобы убедить тебя лгать?
Леонардо. Читайте! (Протягивает ему письмо Ливии,)
Гульельмо (прочтя письмо). Подобная жертва ради мепя! О, воля божья, чтобы в этот момент я оказался здесь! Тогда, тогда немедленно я увожу с собою мою дочку! Какие тут могут быть «по»! Я вижу, что ты пе можешь ее понять. Ока надеется еще... ждет, что ты... Не так ли?
Леонардо. Нет. Ливия зпаст, что пе в моих силах принести ей исцеление. Да опа его и пе ищет. Ома хочет, чтобы другие этим занимались. Понятно вам?
ififl


Гульельм о. Боже мой, не сошли ли вы оба с ума? 'Гы здесь разыгрываешь ие то деспота, пе то жертву: говоришь, что ты наказан; она просит все скрывать, чтобы я ничего не знал... Какую игру мы затеяли? Я уже стар, Леонардо, я знаю жизнь, знаю, что ты ошибся: у тебя самого хватает искренности в этом признаться. Нет таких вещей на свете, которых нельзя было бы исправить, одна смерть! Потолкуем с тобой, подумаем хорошенько, что делать. В конце концов, мы же мужчины. Рассчитывай на меня. Я готов всячески помочь тебе...
Леонардо. Но какую помощь вы мпе можете оказать? Денежную? Вы видите, как я страдаю?
Г у л ь е л ь м о. Но даже моим опытом... всем... Я могу...
Леонардо. Пичего ие надо! Ничего! Вы ничего сделать не можете. Поверьте, все это бесполезно.
Г у л ь е л ь м о. По какая тут подоплека? Словом, чорт возьми, о чем идет речь? Средство для исцеления будет, если ты захочешь. Мы найдем его.
Леонардо. Средства пет... средства пот...
Гульельмо. По дай мне хотя бы попытаться! Пет? По, честное слово, ведь здесь замешана моя дочь! Имею я право все знать или пет? Могу ли я оставить вас в таком положении? Ты признаешь свою ошибку, и упрямишься, и хочешь, чтобы я, отец, позволил своей дочери продолжать молча страдать, смиряться и упорно хранить тайну? Вы что же, собираетесь свести меня с ума? Если ты потерял всякое представление о чести, о достоинстве... если ты отказываешься даже толком поговорить со мной, черт тебя возьми!
Леонардо (кричит). Не могу, я вам уже сказал! О чем вы хотите говорить? Перестаньте же наконец мучить меня!
Гульельмо (почти с укором). Это я-то?
Открывается дверь и па пороге появляется Л и в и я. Гульельмо и Леонардо продолжают сидеть, сразу прервав разговор.
Лив и я (подходит, смущенная, и вопросительно смотрит в лицо мужу и отцу), Я стучала... Никто не откликнулся...
167


Гульельмо. Да мы тут разговаривали... Спорили с твоим мужем.
Ливия. Я очень запоздала?
Гульельмо. Нет. Я опередил тебя, чтобы поговорить с Леонардо.
Ливия (удивленно смотрит на Леонардо). И что же...
Гульельмо. Твой муж защищал ошибочную точку зрения. А я хотел его переубедить. Оп утверждал, что в некоторых вопросах... скажем, политических, быть правым или виноватым одно и то же. Заинтересованная в этом вопросе сторона ничего не говорит и продолжает упорно молчать. А тот, кто неправ, этим пользуется. Мне это кажется просто гнусностью... настоящей гнусностью — вот что!
Молчание. Леонардо дрожащими руками торопливо собирает бумаги на столе. Ливия, которая все поняла, прикладывает носовой платок ко рту, чтобы заглушить еле сдерживаемые рыдания.
(Еще более резко отчеканивает.) Гнусностью, которой доля{еп быть положен конец, черт побери!
Ливия. Отец... нет, отец...
Леонардо берет шляпу, палку и делает движение, чтобы уйти.
Гульельмо. А ты пе хочешь слушать разумных доводов! Ты уходишь? (Поднимаясь.) Твой уход пе поможет!
Ливия (удерживая отца, кричит). Отец, у него есть дочь! У пего дочь! Оп не может слушать голос разума!
Леонардо быстро уходит.
Гульельмо (оторопев). У него?
Л и в и я. Да. У него дочь.
Гульельмо (тем же тоном). Так вот почему?
За сценой раздаются неясные крики, рукоплескания, среди которых звучат слова: «Победа! Победа! Наша взяла!»
168


Гульельмо. Что случилось?
Внезапно дверь распахивается и несколько возбужденных людей показываются на пороге, среди них Дуччи.
Дуччи (кричит). У нас большинство в восемьдесят пять голосов! Победа!
Гульельмо (комически раскланивается). С чем вас и поздравляю, дорогой синьор!
3 а п а в о с


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
В доме Леонардо Арчапи. Кабинет обставлен богато с изысканной роскошью. Четыре книжных шкафа доверху наполнены книгами, огромный письменный стол завален книгами и бумагами, кресло, кушетка и прочее. В глубине входная дверь. Боковые двери. Направо окно.
При поднятии занавеса Гульельмо Гр о а лежит на кушетке. Лицо его прикрыто газетой, на нотах плед. Электрическая лампа под зеленым абажуром еще горит па столо.
Входит Л и в и я, видит лежащего на кушетке отца, вздыхает, слегка покачивая головой, потом идет открывать ставни; в комнату врывается споп дневного света. Ливия тушит лампу па столе и идет будить отца.
Ливия. Отец.- отец... (Снимает газету с его лица.) Гульельмо (просыпаясь). Oxl (С усилием потягивается и садится.) О-хо-хо!
Л и и и я. Ты спал?
Гульельмо. Да пот! Какой там сои! Что, разве уже день? Вот те па! А я ведь в самом дело прикорнул. А ты?
Ливия. Оп еще не возвращался.
Гульельмо. Небось всю ночь пе показывался? А ты все па ногах?
Л и в и я. Уже девять, отец.
Гульельмо. Неужели? (Поднимается, смотрит на часы.) Черт возьми... действительно девять... (Па минуту задумывается.) Значит, еще не возвращался? Отлично. Нашел-таки предлог. В конце концов, что я особенного ему сказал?
Л и в и я. О, достаточно было одного слова... Гульельмо. Да, право же, я ему ничего пе ска170


зал! Я хотел вызвать его на разговор. Подумаешь, что я ему такого сказал?
Лив и я. Ничего, отец: только одпо слово. Все же у пас рапьше была видимость какой-то жизни; она поддерживалась нашим молчанием. Ио достаточно было одного слова... И всо рухнуло...
Гулъбльмо. Что рухпуло? Э, пет, дорогая! Вот так здорово живешь! Пока я еще на ногах, честное слово, можешь пе беспокоиться: всо будет в порядке.
Ливия. Л что же ты собираешься теперь предпринять?
Г у л ь е л ь м о. Ровным счетом ничего! Ведь, по-твоему, ничего сделать нельзя? Сущая чепуха! Ты мпе напоминаешь лодку без паруса... Но пе забудь, я пока еще жив. Пусть лучше он мпе скажет, что он намерен делать!
Ливия (почти в ужасе, печально). Ты что, хочешь искать его?
Гульельмо. А как же? Сию минуту отправляюсь па розыски!
Л и в и я (порывисто). Нет, пет, отец! Я не хочу этого! Нс хочу! Ни за что па свете по хочу!
Гул ь е л ь м о. То есть как это не хочешь? Прости, какое тебе дело? Я должен с ним повидаться.
Л и в и я. Но я умоляю тебя, отец! Я не хочу! Ведь это касается меня! И ты пс смеешь делать то, чего я не хочу. Довольно, теперь уже довольно! Поверь, мпе уже ничего не нужно!
Гульельмо. Ио тогда позволь тебя спросить: а что ты намерена делать?
Л и в и я. Ничего... я уже ничего больше пе хочу. Не знаю... сама пе знаю...
Гульельмо. А мпе прикажешь на этом успокоиться? Видеть в таком состоянии свою дочь, которую муж сначала обманывал, а потом бросил и в конце концов решил устроить свою жизнь с дочерью от другой женщины?
Ливия. Нет, отец, это пе так!
Гульельмо. А как же? Он ведь ушел. Пока ты молчала, оп оставался здесь. А вот заговорил я, и он нашел предлог уйти. Хотел, чтобы все было шито-крыто!
171


Еще чего! Пусть пикто не говорит! Пусть пикто пе рассуждает! Потому что он сам потерял способность рассуждать. Видите ли, ок никаких доводов пе признает. Да, он обвиняет себя, но «се же выходит, что оп выше всяких обвинений! Выше всяких обвинений и выше всяких оправданий! Разве ему нужны какие-либо оправдания? Ему все дозволено. И запомни, оп не жалуется, избави бог! Ты думала, он станет жаловаться? Никаких жалоб. Оп даже соблаговолил сказать мне, что ты имеешь полное право возмутиться, по пе делаешь этого, понимая, что ничем уже помочь нельзя... Рассыпался в трогательных любезностях... Просто диву даешься! Но до чего мы докатились. Я все спрашиваю себя: а что, голова моя иа месте? Куда я попал? Но по ому л удивляюсь... Я вижу тебя вот такой... Дочка моя дорогая! Чем он тебя так приворожил? Ну, полно. Послушай: дай мпе лучше выпить чашечку кофе, у моим что-то горько во рту. Видишь, я совершенно спокоен? Давай хоть немножко потолкуем с тобой. По раньше чашечку кофе... иди же...
Ливия, взволнованная, кивает головой в «пак согласия, потом идет к двери палево. Гульельмо задумывается, жестикулирует, выражая свое удивление н возмущение. Немного погоди возвращается Л и в и я.
Лили я. Сейчас будет кофе...
Гульельмо. Подойди ко мне. (Обнимает Ливию, гладит ее по голове.) Ты водь выросла без матери, бедная моя дочурка... Зпаю, много у тебя накопилось в душе... А твой отец, бурбон... запитый своими делами... не умел заставить тебя говорить... сказать то, что лежало иа сердце... Но сейчас... сейчас нужно, чтобы ты мне все сказала, да, тихонечко, слово за словом... Я придвинусь к тебе как можно ближе... Так, хорошо?.. чтобы слышать то, чего ты никому не могла бы поведать... И уж, во всяком случае, не ему, если он смел с тобой так поступить... Ты скажешь мпе? Ну, смелей! Прежде всего, давай выясним одну вещь: ты еще любишь его... да?
Ливия страдальчески закрывает глаза; потом слегка покачивает головой в знак отрицания.
Нот? Ты должна мне твердо сказать: пет.
172


Ливия. Говорю тебе: нет...
Г j' л ь е л ь м о. А сама говоришь — люблю! Пе пытайся отрицать: ведь настоящая бода именно в этом, моя девочка. Ну, садись, садись...
Садятся.
Так вот послушай: ты можешь считать, что в тебе живет один человек, между тем как в тебе их два... да, два, два... Я хочу сказать, что гордость и любовь раздирают тебя на части. Гордость па устах говорит: пет, а любовь в сердце шепчет: да...
Л и ви я. Нет, ты ошибаешься.
Гульельмо. Я ошибаюсь? Хорошо. Тогда что же?
Линия (оборачивается и смотрит на дверь слева.) Я бы не хотела, чтобы...
Гульельмо. Ты думаешь о кофе, а я о нем уже позабыл.
Ливия. Нет, я бы пе хотела, чтобы слышали...
Гульельмо. Но я говорю так тихо! (Горячо.) В чем дело? Только и слышишь: потише да потише! Теперь уже и разговаривать нельзя! А делать — да, да, — а делать можно все. На дела здесь не обижаются. А как только заговоришь — «тише! тише!» Что вас, слова, что ли, оскорбляют? Скажите пожалуйста! (Берет себя за мочки ушей.) Кажется, только у вас в городе уши стали такими деликатными.
Л и в и я. Пожалуй, ты прав. Но зачем делать это всеобщим достоянием?
Гульельмо. Все видят, дочка! Тебе кажется, что если пичего не слышат, значит, и по видят? Отличие видят! Или, может быть, бывают ночи...
Ливия. О нет, никогда!
Гульельмо. Хорошо еще, что так! При твоей покорности оп мог довести тебя и до такого унижения!
Ливия. Опомнись, отец, что ты говоришь? Значит, действительно ты моля пе знаешь! Я никогда пе чувствовала себя униженной. С самого первого дня, когда мне все стало известно, между мной и нм все было кончено. Он никогда даже слезинки не видел па моих глазах. Он оставался здесь, потому что я этого хотела; не ради меня, 173


а ради других. Но для меня он уже больше не существовал. Вот почему я сейчас хочу, чтобы... Тише!
Раздается стук в дверь слева.
Г о р и и ч п а я. Можно войти?
Г у л ь е л ь м о. Войдите.
Г о р п и ч п а я (входит с подносом, на котором стоит чашка и прочее. Ставит на стол). Не будет ли еще приказаний?
Гульельмо. Нет, благодарю.
Горничная уходит.
(Наливает себе кофе и молча начинает его потягивать, как бы обращаясь к самому себе.) Моя дочь... и попала в такую передрягу. Кто знает, сколько бы зто еще продолжалось, если бы я по приехал и пе взбаламутил эти стоячие воды!
Л и в и я. Л знаешь, отец, пожалуй, было бы лучше, если бы ты не приезжал!
Г у л ь е л ь м о. Ах вот оно что? И у тебя хватает духу так говорить? И после этого ты еще будешь отрицать!
Л и вия. Нет, отец. Не та причина, о которой ты думаешь, заставляет мепя так говорить! Клянусь тебе, ты ошибаешься! Ты уверен, что этот толчок, этот тяжелый удар, нанесенный тобою по той видимой жизни, которая, как я тебе говорила, создавалась в молчании, были необходимы... А я этого не хотела, признаюсь. Бог свидетель, я делала все возможное, чтобы ты ничего не заметил. Поверь, только нотому, что я зпаю... Пе могу... пе могу говорить...
Гульельмо. Как ле можешь? Почему? Кто тебе запрещает?
Ливия. А кто, по-твоему, может мпе запретить? Только я сама. Послушай же, отец. Я прекрасно понимаю, что ты, узнав о случившемся только сейчас, когда уже прошло столько времени и проступок совершен, искуплен, а его последствия являются как бы расплатой за него, должен был думать, что твое вмешательство необходимо и полезно. Словом, тебе не может казаться, что ужо слишком поздно, потому что ты только теперь обо всем узнал. Ты не судишь о Леонардо беспристрастно, но сквозь призму его вины, которая тебе стала случайно 174


и внезапно известна. Ты хотел обсудить все с ним, заставить его понять свои доводы: это в порядке вещей. Я же, напротив, считаю, что теперь это бесполезно... бесполезно говорить, бесполезно обсуждать... Но о чем ты еще хочешь с ним говорить? Разве ты не видишь, до какого состояния оп дошел?
Гульельмо (с бесконечным удивлением, которое почти лишает его дара слова). Но тогда... тогда... боже мой... Я ошеломлен... Ты его жалеешь?
Л п в и я. Нет, это по жалость... скорее отвращение... впрочем, я пе знаю! Я вижу, как он опускается все ниже и ниже... падает духом... потому что он не может... понимаешь?.. пу, не может своей работой... (Клубок рыданий подступает ей к горлу и мешает дальше говорить, но она тут же берет себя в руки.) Не знаю, что делать дальше...
Г у л ь е л ь м о. Но ты все еще надеешься?
Ливия (быстро). Нет, надежд никаких нет!
Г у л ь е л ь м о. Ты по крайней мере ждешь, что...
Ливия (также). Нет, кет! (С гордостью.) Потому что, если бы оп задумал прийти ко мне и сказать, что ради меня бросил свою дочь иа произвол судьбы (с силой и негодованием), я бы его прогнала!
Гульельмо (поражен). Пу, знаешь, я отказываюсь тебя понимать!
Л и в и я. Может быть, я не умею тебе объяснить. Послушай, отец, при той ненависти, которую я к пому питаю за нанесенную мне обпду, это пе дало бы мпе удовлетворения. Если бы он бросил свою дочь, сознавая, что пе может больше ее содержать, и вернулся бы ко мпе в па дожде обрести здесь вновь покой и уют, оп вызвал бы во мне только отвращение, ужас. Понимаешь теперь?
Г у л ь с л ь м о. Как будто это твоя дочь! Ну хорошо, положим, он бросит ее по тем соображениям, которые ты высказываешь... тут я, пожалуй, мог бы его попять... Л что если я сам заставлю его сделать это сейчас?
Л н в и я. Ты? Как же ты можешь его заставить?
Г у л ь е л ь м о. Совсем нс обязательно бросать ее па произвол судьбы. Можно позаботиться о ней, о матери...
Ливия. Неужели тебе кажется, отец, что он сможет отказаться от дочери?
Гульельмо. А по-твоему, пет? Рассудила, нечего 175


сказать! Л я, значит, могу позволить, чтобы оп поступил как раз наоборот и отказался от моей дочери? Что за странный способ рассуждения? Я тоже отец и защищаю свою дочь!
Ливия. Видишь, отец? Значит, это тот же случай!
Гульельмо. О, пет, дорогая моя! Тут дело совсем иное! Если бы я был пе твопм отцом, а отцом его любовницы, и добивался, чтобы он ради нее бросил свою дочку от законной жены, вот тогда было бы то же самое. Но тут другой случай! Совсем, совсем другой!
Ливия. Это все слова, отец! Как ты хочешь, чтобы он делал такие различия, когда у него одна-едипствен- ная дочь?
Гульельмо (меняясь в лице). Значит, ты прикажешь мпе мириться и с этим? Что ты берешь его под свою защиту?
Ливия (с криком). Я по защищаю и не обвиняю его! Я знаю себя, отец, и понимаю, чего мне не хватает! Где дети, там и дом! А здесь у пего детей нет!
Гульельмо (внезапно растроганный, бежит к ней и обнимает ее). Бедная моя девочка! Бедняжка ты моя! Вот, зпачит, в чем беда! Чем ты виновата, что бог пе послал тебе детей? Так вот она, причина! Теперь ты понимаешь, что значит иметь детей, а их у тебя пет! Почему же ты пе хочешь помять мепя? У пего дом там, где ого дочка... Но у тебя тоже есть дом... мой... Уйдем же со мной! Уйдем прочь отсюда!
Ливия (бросается на грудь отца, всхлипывает). Нет... нет...
Гульельмо (горячо). Зачем тебе оставаться здесь, если твое молчание страдающей женщины, если твое ве- ликодушие по могут тронуть его сердце? Если ты не позволяешь себе даже надеяться, что оп вернется к тебе?
Л ивия. Да, да... это правда... Я не желаю, ведь теперь он но может быть таким, каким был раньше. Да я и не хочу этого. Не могу хотеть.
Гульельмо. Что ясе ты хочешь, наконец? Умереть здесь от горя?
Л и в и я. Ах, теперь, может быть... кто знает! Не желая этого, ты... видишь? В один миг... разрушил то, что я создавала долгими годами страданий.
176


Гульельмо. Я? Но чего же ты добилась?
Ливия. Его отпошепие ко мпе... Его уважение... Л теперь...
Гульельмо. Что же, тебе нравилась эта каждодневная пытна? Ну, знаешь, дорогая, я такого развлечения пе понимаю. Ты отравила себе жизнь. Довольно! Говорю тебе — довольно! Пора решать.
Ливия. А как тебе кажется, мпе было бы трудно в точение нескольких лет сделать то, что сделал ты в одни миг? Раньше, раньше падо было делать!
Гульельмо. А почему же ты этого пе сделала? И не сказала мне ничего! Хотя бы намеком дала мне понять!
Ливия. Повторяю тебе. Это надо было делать раньше, чем у него родилась дочь!
Г ульельмо. Ну и что?
Л и в и я. Ведь я заметила его измспу слишком поздно!
Гульельмо. Когда уже родилась дочь? Но какой слепой ты была!
Л и в и я. Ну да... притворство! Что я знала? С тех пор как Леонардо женился, оп об этом не думал. Жили мы спокойно, дружно...
Гульельмо. А тем временем втихомолку...
Ливия. Нет. Однажды пришло письмо. (Останавливается.)
Гульельмо. Какое письмо?
Ливия. Обыкновенное письмо: мы читали его вместе, у пего не было от мепя секретов. Сначала он ие разобрал, чей почерк. Я сама натолкнула его: «Разве ты не видишь, да ведь письмо от твоей кузины».
Гульельмо. От Ордясеры?
Ливия. Она была его невестой, по потом опи поссорились.
Гульельмо. Знаю. Что же она писала?
Ливия. У нее скончался муж. Не было родных, к кому можно было обратиться, и опа просила помощи у Леонардо.
Гульельмо. Какая наглость!
Ливия. И я сама настойчиво уговаривала Леопардо помочь ей!
Гульельмо. А... значит, ты действительно сама?
12 Луиджи Пиранделло 477


Ливия. А ты мог еще в этом сомневаться? Но даже Он, даже он не мог предугадать того, что должно было случиться потом.
Гульельмо. Ну и что же дальше? Как все началось?
Л и в и я. Спустя три месяца после этого он принялся за работу, писал без удержу, как никогда с ним еще по бывало. Иной раз ночью ие успеет лечь в постель — и уже снова па ногах. На все мои вопросы отвечал, что мне все равно пе попять, что с ним творится. К нему вернулось вдохновение, говорил он.
Гульельмо. Нечего сказать! Чудесное вдохновение! Великолепное!
Ливия. Так он мепя обманывал.
Гульельмо. Не хотел быть обязанным тебе, так, что ли? Подумаешь, какая чуткая совесть! Но знаешь, я ему все высказал! Все выложил начистоту!
Ливия. Если ты немного подумаешь, то даже ты поймешь, что после всего случившегося лпаче он поступить не мог.
Гульельмо. Ах так! Честный человек... Благородный! Сел за работу, чтобы в лоте лица поддерживать...
Ливия (тихо, погруженная в свои мысли). И смог по крайней мере! А я пе могу... не хватает...
Гульельмо. Что ты говоришь?
Ливия. Говорю, что не могу больше... пе хватает...
Гульельмо (с сердцем). И поэтому? Что же, по- твоему, должен делать я? Пойти к нему, поклониться в пояс п просить вернуться назад?
Л и в и я. Отец! Опять?
Гульельмо. Ты обижаешься? Я тебя просто отказываюсь понимать, я тебя больше по узнаю! Ты хочешь, чтобы все оставалось но-старому? Да ты толком сама не знаешь, чего хочешь! Так-то ты меня благодаришь за то, что я пытаюсь поставить все па прежнее место?
Ливия. О... если бы тебе это удалось...
Гульельмо. Но ты сама связываешь мне руки! Вот это мило! Ты ведь мне все время твердишь, что я не должен ничего делать!
Ливия. Ну послушай: ты собираешься ого искать, пе так ли? Что ты ему скажешь? Снова будешь его убе178


ждать? Но что бы ты ому ни говорил, никакими доводами, никакой силой ты по заставишь его бросить дочь. Повторяю тебе: в этом доме у него детей нет. Значит?
Гульельмо. Но, черт возьми, зато здесь у него жена! Что же ты, пешка, что ли?
Л и в и я. Да, я была его женой, пока ты не поставил вопрос ребром: либо жена, либо дочь. Теперь ты видишь — он выбрал дочь.
Г у л ь е л ь м о. Ох, ты, значит, все еще хочешь заниматься самобичеванием, так просто, без всякой цели? Ну хорошо, дорогая, улаживай все сама! Я предпочитаю удалиться! Пойми, это представление меня глубоко возмущает. Пе могу я слышать подобных разговоров! Я за себя ио отвечаю. Знай, что мой дом всегда открыт для тебя. Когда сочтешь нужным, приедешь. А я пойду укладывать свои вещи. (Рассерженный, идет к двери слева.)
■Пиния стоит посреди комнаты, закрывает лицо руками; некоторое промя остается в такой позе; потом, услышав стук в стеклянную дверь в глубине, старается овладеть собой и скрыть слезы.
Л и в и я. Кто там?
Входит горничная с визитном карточкой в руках и протягивает ее Ливии.
(Берет карточку и читает.) Скажи, что барина пет дома.
Горн и ч п а я. Я уже сказала. Но господин говорит, что хочет видеть отца синьоры.
Ливня (на минуту задумывается). Проси.
Немного погодя входит Чезаре Д’ А л ь б и с.
Д’Альбис (с порога). Разрешите? (Делает несколько шагов, кланяется и протягивает руку.) Синьора... прошу прощения за мою назойливость... Мне сказали, что Леонардо пет дома. Но это ле так важно. Достаточно, что здесь ваш отец... Он-то как раз мне и нужен.
Ливия. Садитесь, пожалуйста. Но только я пе знаю... может ли мой отец... именно сейчас...
Д’Альбис. Мне необходимо его видеть, кранио необходимо.
Л и в и я. Простите... Вы, может быть, пришли по поручению Леонардо?
12*
179


Д’А л ьб ис. Я? Нет. Что вы?
Ливия. Ну хорошо. Я просто так. Подождите минуточку. Я пойду посмотрю...
Д’А л ь б и с. Я хотел поговорить с ним об одном деле, которое... да, да, которое может также заинтересовать Леонардо, ручаюсь: это имеет к нему прямое отношение. А в общем речь идет о Руво.
Л и в и я. А... вы его еще не видели?
Д’Альбис. Депутата Руво? Нет. А он был здесь?
Ливия. Нет, пет. Присаживайтесь, пожалуйста. Пойду позову отца. (Уходит в дверь слева.)
Д'Лльбис лемпого скопфужоп, делает жест, означающий, что он пичего пе понимает. Некоторое время сидит, лотом встает и начинает рассматривать кпигп в шкафу. Вздыхает и снова садится.
Входит Гульельмо Г р о а.
Гульельмо. Уважаемый синьор! Вы выразили желание поговорить со мной?
Д’А л ь б и с. Да, если разрешите, синьор Гроа. Только два слова. Вы, кажется, спешите? Я тоже очень тороплюсь... Так вот... у меня к вам маленькая просьба...
Гульельмо. К вашим услугам! Садитесь, пожалуйста!
Д’А .ч ь б и с. Вы очень любезны, я прошу...
Г у л ь е л ь м о. Человек вы умный. А меня просто удивляете! «Просьба... к вашим услугам». Это все лишние слова. Не будем разводить церемонии, дорогой сипьор. Я ведь в самом деле до зарезу спешу. Присаживайтесь.
Д’А л ь б и с. Благодарю вас.
Гульельмо. Я весь внимание.
Д’А л ь б и с. Я не видел Леонардо.
Гульельмо. Я тоже, милейший синьор!
Д’А л ь б и с. Я это вот к чему говорю. Синьора спрашивала меня, не пришел ли я от его имени.
Гульельмо. Ах... вот оно что! Вы пришли говорить со мной о моем зяте?
Д’А л ь б и с. Нет, нет. Я его даже... я его даже пе видел...
Гульельмо. Отлично! Если позволите, я бы предпочел пе касаться этого вопроса.
Д’А л ь б и с. Разве произошло что-нибудь новое?
180


Гульельм о. Да пет, пичего. Это мои личные дела. Простите, чем могу служить?
Д’Альбис. Продолжим паш разговор. Я хотел спросить у вас, синьор Гроа, были вы у Руво?
Гульельмо. Я? У Руво? Нет, синьор. А почему ним интересно знать, был я у него или пет?
Д’А л ь б и с. Да так... я думал, что... как друг...
Гульельмо. Здесь? Нет, сипьор! У себя на родине — другое дело!
Д’А л ь б и с. То есть как это па родине?
Гульельмо. Да здесь оп меня и зпать пе желает. Л там, на родипе, мы приятели, и он частенько заходит ко мне. Я даже толком не знаю, где он остановился.
Д’А л ь б и с. Э, полноте! Он дал мне понять, что если после вчерашней победы вы захотите его поздравить...
Гульельмо. Я? О, в таких вещах я очепь осторожен, дорогой синьор! Вы плохо меня зпасто.
Д’Альбис. Почему? Извините. Я пе вижу в этом ничего плохого.
Гульельмо. Да пет же, сипьор! Поверьте, я по страдаю таким пороком.
Д’Альбис (неестественно смеется). Ах, какой вы шутник!
Гульельмо. Имейте терпение! Он сейчас совершенно не нуждается в моих поздравлениях; я, слава богу, тоже могу обойтись без этого. Значит, к чему опи? Из патриотизма? Оставим это, милейший синьор. Давайте лучше поступим так: я принесу сердечные поздравления вам, его доблестному паладину...
Д’А л ь б и с. Я вижу... вы как будто собираетесь поддеть меня?
Гульельмо. Я? Нисколько, сипьор!
Д’А л ь б и с. Ну, знаете, мепя пе убудет, одной насмешкой больше, одной мепыпе. Лишь бы вы сделали мпе то одолжение, о котором я вас прошу. Поверьте, это очень важно.
Гульельмо. Мне уже все ясно. Речь идет о Руво? Тут мы бессильны.
Д’Альбис. Позвольте, дайте мне все объяснить. Ходит слухи, все еще ходят слухи, которым я не хочу верить.
181


Г ульельмо. Желаете выслушать мой совет? Верьте этим слухам.
Д’А л ь бис. А вы зпаете, о чем идет речь?
Гульельмо. Нет, синьор. Но послушайте меня, верьте им.
Д’А л ь б и с. О нет, простите! После всего, что я сделал для пего, этому трудно поверить! Руво — человек вероломный; такая слава за ним укрепилась; но со мной нет... со мной он должен держать ухо востро! Ведь я могу заставить его раскаяться. Оп-то меня знает, и поэтому я еще пе верю... Во всяком случае, лучше предупредить события. В иптерссах газеты и, значит, в интересах Леонардо...
Гульельмо. Простите, я напоминаю вам о пашем условии.
Д’А л ь б и с. О каком условии?
Гульельмо. Я вам уже сказал, что не хочу (разговоров о моем зяте.
Д’А л ь б и с. Но водь сейчас речь идет о делах...
Гульельмо. Я пе вмешиваюсь в дела моего зятя.
Д’А л ь б и с. Даже когда положение его станет настолько тяжелым, что...
Г у л ь е л ь м о. Ни при каких обстоятельствах!
Д’А л ь б и с. Последствия...
Г у л ь о л ь м о. Я ничего пе желаю зпать!
Д’Альбис. К сожалению, я должен вас предупредить, что буду вынужден отказаться от его сотрудничества,— меня оно не устраивает.
Гульельмо. И это вы говорите мне? Я бесконечно счастлив, дорогой сипьор!
Д’Альбис. Может быть, потому, что вы пе учитываете...
Гульельмо. Нет, учитываю! Вероятно, именно потому. Не заставляйте мепя объяснять, прошу вас! ( Поднимается.)
Из двери в глубине появляется Леонардо, очень бледный, расстроенный.
А вот и сам синьор Арчани. С пим п поговорите.
Леонардо. Милый Д’Альбис, подожди одну минутку. Я только возьму с письменного стола кое-какие бумаги,
182


Г у л ь е л ь м о. В этом нет необходимости.
Леонардо. Что ты говоришь?
Г ул ьоль м о. Говорю, что ты можешь оставаться, я сейчас уйду. Уезжаю через полчаса и, запомни, один! ( Д’Альбису.) Желаю вам всего хорошего, милейший синьор. Очепь рад был с вами познакомиться!
Д’А л ь б л с. Вы в самом деле уезжаете?
Гульельмо. Я складывал свои вещи, когда вы пришли. Я не могу терять ни одной минуты. (К Леонардо, глядя ему прямо в глаза.) Надеюсь, ты понимаешь: я уезжаю один. (Подходит к Д’Альбису, тихо.) Бегу । гремглав, чтобы сохранить в моем чемоданчике (ударяет себя по лбу) хоть капельку своего слабого разума. Прощайте, дорогой синьор! (Уходит в дверь налево.)
Д’Альбис (к Леонардо). Ради бога, задержи его! Хотя бы па сегодня. Мне до зарезу нужно, чтобы он отправился к Руво!
Леонардо (качая головой и горько улыбаясь). Вовремя же ты пришел, нечего сказать!
Д’А ль би с. Нельзя терять пи одной минуты! Но что случилось? Ты поссорился?
Л е о н а р д о. А ты... ликвидация, правда? Руво, до- бившись своего, поворачивается к тебе спиной. Меня ты выставляешь за дверь. Час от часу не легче!
Д’А л ь б и с. Да ле думаю я выставлять тебя за дверь! Конечно, момент очень серьезный! Мы во время бури плывем в утлой лодчонке. Нам пужно пересесть на корабль, который чудом пришел нам на помощь. Спасательную веревку должен бросить твой тесть...
Леонардо. Ничего себе картина, дорогой мой! Воровка, очевидно, для того, чтобы мне на ней повеситься... Видишь, он уезжает. Повторяю, он уезжает. Я тоже должен отсюда уйти. Это больше пе мой дом.
Д’А л ь б и с. Да брось ты чепуху молоть! Подумаешь, какая трагедия! Дело житейское. Не смеши ты мепя. Все это глупости. С таким-то тестем, с такой благоразумной женой...
Леонардо. Перестань... прошу тебя...
Д’Альб и с. Нот, пе перестану! Знаешь, сколько людей на твоем месте считали бы себя счастливыми? Ты пе умеешь жить, дорогой мой!
183


Леонардо. Может быть, ты и прав.
Д’Альбис. Да, ты не умеешь жить! Какого черта тебе нужно! Нет у тебя этого... как говорится savoir foire Стоит ли так расстраиваться? Но что гораздо хуже и портит мне настроение — это то, что все планы мои рушатся! Поверь мне, сейчас единственная серьезная вещь — это...
Леонардо. Знаю, твоя газета!
Д’А л ь б и с. Вопрос слишком серьезный, как бы ты к нему пи подходил!
Леонардо. По крайней мере меня он интересует только с одной стороны...
Д'Альбис. А ну живей! Ступай помирись со своим тестем. Он готов дать тебе даже отпущение грехов. Возьми у него из рук чемодан и отправь старика прямо к Руво.
Леонардо. Ты шутишь, мой дорогой!
Д’А л ь б и с. А ты меня просто бесишь! Я же на тебя рассчитывал.
Леонардо. Мой друг, если у тебя пет другого простачка...
Д’А л ь б и с. Но, черт возьми, вспомни, какие жертвы я тебе приносил!
Леонардо. Поверь, Альбис, не могу. Обстоятельства так сложились, что я в самом деле пе могу.
Д’А л ь б и с. Ты хочешь, чтобы я пришел тебе на помощь? Чтобы я вмешался и помирил вас?
Леонардо. Нет, что ты! Это невозможно.
Д’А л ь б и с. Ну перестань! Я не могу терять время с сумасшедшим! Между прочим, предупреждаю тебя, что... мне не нравится...
Леонардо. Хорошо, я понял.
Д’А л ь б и с. Что же, ты хочешь себя погубить? Я протягиваю тебе руку помощи, а ты ее отталкиваешь!
Леонардо. Но как втолковать тебе, что я пе могу?
Д’А л ь б и с. Ну хорошо, довольно. Прощай. Не будем
• Ловкость. — ( Франц.] 184


больше об этом говорить. Оставайся... оставайся. Я ухожу. Прощай.
Леонардо, измученный и обессиленный, машинально провожает Д' А л ь б и с а до двери в глубине; потом возвращается, подходит к письменному столу, открывает ящик и вынимает оттуда какие- то бумаги. Из двери налево выходит Ливия.
Леонардо (почти про себя, пораженный). Ливия? Ливия. Отец предложил тебе остаться?
Леонардо. Оп сказал, что уезжает.
Л и в и я. А я как раз хочу тебе сказать, что, если тебе здесь но по душе, можешь уезжать. Никто тебя но удерживает.
Леонардо. Я пришел только для того, чтобы собрать бумаги.
Л и в и я. Ты не понимаешь, что я хочу тебе сказать. Решение моего отца совершенно не означает для тебя приглашения остаться здесь.
Леонардо. Ты меня пе задерживаешь. Я это понял. Зпаю, что ты всячески старалась яс дать отцу вмешаться в наши дела. Поверь, я сделал все, чтобы избежать разговоров с ним, всяких вопросов, которые связывали, мучили мепя. Оп пе хотел понять, сколько я ему пи говорил, что все это могло привести только к размолвке. Но я совершенно не понимаю, зачем ему уезжать, если ты пришла сказать мне, что ие задерживаешь меня.
Л ив и я. Именно поэтому он и уезжает. Просто я дала ему понять, что сейчас бесполезно удерживать тебя здесь по иной причине.
Леонардо. Ио если тебе неудобно с точки зрения приличий, чтобы я ушел из дому...
Ливия. Теперь — пет, нет! Ведь ты уже давно ушел...
Леонардо. Я вовсе не был там, где ты думаешь.
Ливия. Мпе совершенно безразлично, где ты был. Знаю только, что теперь твой дом в другом месте.
Леонардо. Мой дом? Конечно, если ты считаешь, что я приношу жертву или делаю уступку тебе, оставаясь в пом, тогда я правда пе могу считать его своим. Я яге, наоборот, говорю тебе, что это мой дом...
Ливия. Ах, если оп твой...
Леонардо. Что тогда?.. Я тебе очень благодарен,
18?


Ливия, за то, как ты отнеслась и продолжаешь относиться к моей ошибке, благодарен за то, что ты сумела хранить молчание, сдержав свой гнев.
Ливия. Ты, надеюсь, не тешишь себя мыслью, что я могу принять твою благодарность?
Леонардо. О, нет! Я знаю, что моя благодарность очень мало значит для тебя; по поверь, опа все яге очепь велика: это самое сильное и яркое чувство, какое я испытываю в этот момент.
Ливия. И ты даже по боишься, что можешь оскорбить меня?
Леонардо. Ист, нет. Я знаю, что ты меня понимаешь. Ты можешь меня презирать, но вместе с тем понимаешь, уж таков я. Правда? Ты не можешь по понимать, ты ведь сама хочешь, чтобы я был таким. Скажи, прав я?
Ливия. Да.
Леонардо. А разве тебе этого мало? Я хотел бы, чтобы все меня так презирали, но и понимали, как ты, и оставили бы меня в покое... дали бы мне жить, как я хочу, как велит мне долг. Вот за это я тебе благодарен. Знаешь, я слышал твой крик...
Л и в и я. Какой крик?
Леонардо. Здесь, когда ты говорила с отцом. И я понял, что ты меня жалеешь! Жалеешь за то, что мне приходится нести наказание за свой проступок. У меня пот дома, Ливия! Там у меня только... ты ведь знаешь...
Л и л и я. Как? И тебе этого недостаточно?
Леонардо. Что ты говоришь? Ты хочешь, чтобы мне этого было достаточно? Как могу я этим ограничиться? Если бы ты только знала...
Л и в и я. Я считала, что тебе уже больше ничего не нужно.
Леонардо. Нет, это пеправда, ты сама этому не веришь. Ты знаешь, что в этом моя мука и что иначе быть не может.
Ливия. Твоя дочь — для тебя мука? Ах пот, этого я, право, пе понимаю. Я теперь вообще ппчего пе понимаю, раз ты можешь говорить такие вещи.
Леонардо. О Ливия! У меня нет ничего другого!
186


Вся моя жизпь в этом ребенке. Я должен был бы считать себя вознагражденным за все, правда? Но я пе чувствую себя счастливым! Ты понимаешь? Ведь я виновник ее появления па свет... и не могу оставить ее, верно?
Ливня. А кто тебе сказал, что ты должен ее оставить?
Леонардо. Ты этого пе говорила. Я знаю, ты мне этого не скажешь! Но ведь моя дочь живет не здесь, пе с тобою!
Ливия. А кто же может хотеть там, где твоя дочь, чтобы ты ее оставил?
Леонардо. Там? Открыто об этом там пе говорят, нет, нет, но считают, что я решил уйти и поэтому преувеличиваю трудности, которые меня угнетают, притворяюсь несчастным, чтобы окончательно вывести ее из терпения, и вот то и дело я слышу: «Как вам будет угодно! Довольно тянуть капитель! Скатертью дорога!» Понимаешь? При этом нс сознают, как ты, что я этого сделать не могу. О, если бы я мог!
Ливия. Тебо, значит, предложили расстаться с девочкой?
Леонардо. Ну да!.. Потому что... Кто же я теперь? Л и в и я. Но как же опа будет содержать дочь?
Леона р д о. Опа говорит, что прокормит ее лучше мепя. И зпаешь, пожалуй, это и правда! Ведь моя работа пе заслуживает другого вознаграждения, кроме словесных похвал.
Ливия. Вероятно, она видит, что па девочку тебе не хватает средств.
Леонардо. Нет. Зпай, знай, я нисколько пе завидую тому, кто может заниматься своей работой, работой, для которой он рожден, единственной, на какую он способен, за какую получает вознаграждение, достаточное для жизни, хотя бы и тяжелой... Я из кожи лез, пытался делать даже то, чего не могу и не умею, даже то, что вызывает во мне омерзение... Ты видела? Нс далее как сегодня приходил Д’Альбис и сказал: «Прощай, миленький! Места для тебя у мепя больше пет!» Даже он предложил мне идти на все четыре стороны. Ведь он хотел, чтобы я воспользовался услугами твоего отца!
Л и в и я. Моего отца?
187


Леонардо (смущенный, волнуясь). Боже мой... я говорю с тобой... об этих вещах... Прости меня! Прости! Я совсем потерял голову!
Ливия. А что же ты, намерен так продолжать?
Леонардо. Прости мепя, прости... А как же иначе? Вот почему я сказал тебе, что это моя пытка.
Ливия. Но если она могла предложить тебе оставить дочь...
Леонардо. Да. Но разве я могу это сделать?
Ливия. Подожди. Я по говорю тебе, чтобы ты расстался с ней. Ты это знаешь. Я хочу убедиться, что...
Леонардо. Ливия? Ты прощаешь меня?
Ливия. Подожди, подожди. Скажи мне только: ты любишь... ты очень любишь, очень любишь эту... де- девочку?
Леонардо. Зачем тебе знать?
Ливия. Отвечай. Кому она дороже: тебе или матери?
Леонардо. Право, не знаю...
Ливия. Матери дороже?
Леонардо. Да, вероятно...
Л и в и я. Ведь ты же пе был ей так близок!
Леонардо. Конечно... поэтому...
Ливия. А если бы она всегда могла быть с тобой...
Леонардо. Где?
Ливия. Я же говорю: с тобой!
Леонардо. Если бы опа была пашей? О, не говори мне этого... Как бы я был счастлив! И девочка, девочка тоже...
Ливия. Как? Без матери?
Леонардо. Да нет. будь она твоей! Будь опа твоей, Ливия!
Ливия (мрачнеет, охваченная мучительной дрожью). Я могла бы... да, я могла бы полюбить ее!
Леонардо. Ты хорошая, я это знаю... очень... очень хорошая. Ливия... ты простила меня? Правда простила?
Л и в и я. Да... помолчи... скажи мне... скажи...
Леонардо. Сколько я доставил тебе страданий!
И еще... Но я нс мог злоупотреблять твоей добротой...
Ливия. Ну, довольно, довольно... Прошу тебя... Скажи мне...
188


Леонардо (горячо). Помоги мпе выкарабкаться из той пропасти, в которую я упал, дай мне вернуться к тобе, такой хорошей, найти мирное прибежище. Ливия, я так же, как и ты, этого желал; знаешь, я представлял себе... я мечтал здесь, в нашем доме... какая мука!..
Ливия (с невольной вкрадчивостью в голосе, словно для того, чтобы еще усилить его мучения и обнажить свои). Она красивая?
Леонардо. Да, очень...
Ливия. А как ое зовут?
Леонардо. Дина.
Ливия. Говорит?
Леонардо. Да, говорит...
Ливия. Она белокурая, правда? Я представляю ее себе белокурой.
Леонардо. Да, да. Белокурая... золотая головка...
Ливия (с искаженным лицом, почти выдавливает слова из глубины души). А, наша! (Закрывает лицо руками.)
Леонардо (порывисто). Нет, нет... Бедная Ливия! Это слишком, слишком жестоко... Прости меня, прости. (Обнимает ее, страстно целует ее в волосы.)
Ливия (чувствует, что теряет силы от его ласк, но сразу берет себя в руки, почти холодно и повелительно). Здесь ты больше оставаться не можешь.
В течение всей следующей сцены оба находятся, в возбужденном состоянии; сцена идет до самого конца в учащенном темпе.
Леонардо (обессиленный, опьяненный страстью). Нет? Почему?
Ливия. Не хочу, не хочу.
Леонардо. Разве ты меня не простила?
Л и в и я. Да, да, по сейчас ты должен уйти... Иди же, иди!
Леонардо. Ты не хочешь мепя? Не хочешь? Почему?
Ливия. Нет, пет... Леонардо, уходи! Ты не можешь здесь больше оставаться, как раньше.
Леонардо. Но если ты действительно меня простила...
Ливия. Вот именно потому... Иди же...
189


Леонардо. Но я клянусь тебе, Ливия...
Ливия (с силой, отчеканивая). Нет! Два дома, нет!
Я здесь, а твоя дочь там, нет, нет!
Леонардо. Тогда что же?
Ливия. Тогда... не знаю. Оставь меня.
Леонардо. Что ты задумала? Что ты хочешь мне сказать?
Ливия. Оставь меня... Уйди...
Леонардо. Не уйду, пока ты мне не скажешь...
Ливия. Я ничего пе могу тебе сказать, кроме одного: уходи... Дай мне подумать. Я знаю, чего ты хочешь...
Леонардо. Тебя! Тебя! Хочу только тебя, Ливия! Только тебя одну!
Л и в и я. Как? А твоя дочь?
Леонардо. Нет, тебя! Только тебя!
Л и в л я. Оставь меня... довольно... умоляю тебя, Леонардо! Довольно. (Высвобождается из его объятий.)
Леонардо. И пичего в знак прощения?
Ливия. Нет. Прощай! (Протягивает ему руку.)
Леонардо. И только?
Ливия. Да. Довольно. Я прошу тебя, прошу...
Леонардо. Я тебя не понимаю—
Ливия. Должен понять. По-старому ни я, ни ты жить больше не можем, ведь правда?
Леонардо. А тогда как же? Скажи!
Ливия. Не знаю! Дай мпе подумать... Прощай!
Леонардо долго и страстно целует руку Ливли, потом глазами молит ее еще о поцелуе.
(Решительно.) Пет, нет, уходи!
Леонардо уходит. Ливия, оставшись одна, поднимает сияющее лицо; но потом тут же, охваченная сильным волнением, за- крыпает лицо руками, надает па стул и разражается рыдапиями.
3 а в а в е с


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
I) доме Елены. Скромная комната, имеющая самое разнообразное назначение. Справа два окна, на них старенькие занавески. В глубине входная дверь, налево другая дверь. Старинный диван, несколько креслиц с соломенными сиденьями, буфет, стол, полка, на пей немного посуды, шкафчик, пяльцы и прочее.
Елена сидит в глубине сцепы у окна и что-то шьет. Дина сидит рядом на стульчике.
Дипа. А когда он придет?
Е л о п а. Скоро. Он уже заходил. Ты спала. Оп пошел купить тебе хорошенькую игрушку.
Дина. Какую?
Елен а. Да ту, что ты на днях видела и просила папу принести.
Дипа. Куклу, большую, большущую — вот такую! Елена. Нет. Ты просила ящик с деревцами. Дина. Ис малюсенькими овечками?
Елена. Да, с овечками.
Дипа. И с домиком.
Елена. Да, чтобы играть в деревню.
Дип а. Мамочка, расскажи мпе про деревню.
Елена (терпеливо, ио с рассеянным видом, монотонным голосом, каким говорят об известных вещах). В деревне много, много цветочков.
Дина. Краспых.
Елена. Красных. Потом там есть еще и деревья... Дипа. Желтенькие. Желтенькие цветочки...
Елена. Да, и желтые.
Дина. А еще бабочки...
191


Елена. Ах, да. На цветочки садятся бабочки... Послушай, дорогая, ты знаешь это лучше меня!
Дина. А что делают птички?
Елена. Поют...
Дина. Они делают «чирик», «чик-чирик»!
Елена. Да, так.
Дина. В гнездышке?
Елена. Да. Они ждут свою маму; она в клюве приносит им пищу.
Дипа. А они голодные?
Елена. Да, голодные.
Дипа. Зпачит, у птичек нет аппетита?
Ел оп а (смеясь и целуя ее). Дорогая, про птичек так пе говорят: они чувствуют голод, а пе аппетит.
Звопок.
Дипа. А вот и папа!
Елена (встает, не откладывая своего шитья). Видишь? Он быстро управился.
Дина. Я ему открою! (Бежит.)
Елена. Осторожнее... Потише... потише...
Дива бежит к двери в глубине. Долгая пауза.
(Стоя продолжает шить. Видя, что малютка пе возвращается, спрашивает.) Кто там? Это ты, Леонардо?
На пороге появляется Ливия А р ч а н и: опа ведет за руку Дину; девочка смущена, с восхищением смотрят на Ливию.
Ливия. Разрешите войти?
Елена. Пожалуйста. Это вы?
Л и в и я. Да, я Ливия Арчапи.
Елена. Это вы? Дипа, поди сюда! Поди сюда, слышишь!
Ливия (слегка подталкивая девочку к матери). Вот опа... не волнуйтесь...
Елена. Что это зпачит? Зачем вы сюда пришли?
Что вам нужно от меня?
Лини я. Переговорить с вами.
Елен а. Со мной? Но... я, право, по знаю... Вероятно, вы пришли по его поручению?
Л и в и я. Нет, я сама хочу поговорить с вами.
192


Елена. О нем же? О, если это по его настоянию... как это стыдно! Уверяю вас, синьора, это стыдно! Он мог избавить меня и вас от этой встречи, мучительной... и né- нужной.
Ливия. Вы серьезно подозреваете, что оп меня послал?
Елена. Да! И я не вижу повода, потому что я сама...
Ливия глазами и легким движением руки показывает на девочку, которая слушает.
(Сначала удивлена, затем, поняв знак, кивает на Дину.) Да... ах! как ужасно... Уж лучше я уйду с ней... (Идет к двери налево.)
Ливия. Нет, останьтесь, прошу вас. Мне нужно с вами объясниться. Ваше иодозрепие пи па чем не основало. Я вам это докажу, если вы мне позволите поговорить с вами.
Елена (Дине). Иди, дорогая, слышишь? Уходи отсюда, мама сейчас придет. (Провожает девочку до двери налево; закрывает дверь.)
Ливия. Я понимаю ваше волнение и те муки, которые мой приход должен был причинить вам. Но подозрения ваши неосновательны. Вы сейчас это сами увидите. 1I сверьте, мне стоило огромных усилий заставить себя прийти к вам.
Елена. Верю, по вы могли бы избавить себя от этого, синьора.
Ливня отрицательно качает головой.
Да, клянусь, клянусь вам, я сама...
Л и в и я. Нет, этого мало. Я зпаю, что вы собираетесь сказать. Однако этого мало. Я вам это докажу. Но разрешите... разрешите мне сесть.
Елена (услужливо предлагает ей сесть). Вот сюда! Садитесь, садитесь, пожалуйста.
Ливия садится, опускает голову, потом проводит рукой по лбу.
Вам тяжело?
Ливия. Да. Особенно тяжело говорить. У мепя 13 Луиджи Пиранделло 193


такое чувство... как будто каждое сказанное слово разръ! вает мпе сердце...
Елена. О, я понимаю...
Ливня. А может быть, н не понимаете. Мой голос звучит для меня, как чужой, я пе могу найтл правил!, кого тона. Нет, вы этого по можете попять... Я слишком... слишком долго молчала и в этой тишине слишком чутко прислушивалась к интересам других людей, к вашим интересам.
Елен а. Но я...
Ливия. Ие считайте меня способной играть ту роль, которую вы мне приписываете.
Елена (смотрит на дверь в глубине). А он все ио возвращается...
Ливия (уязвлена). Сюда?
Елен а. Да, и я понимаю, что вы пришли вместо него...
Ливия. Я видела, как оп вышел отсюда несколько минут назад.
Еле и а. Да. Уверяю вас, что он нашел предлог, чтобы уйти, сделал вид, что забыл купить какую-то игрушку для девочки.
Ливия. Значит, он должен вернуться? (Встает, растерянная.)
Елена (горячо). Нет, нет, будьте уверены, будьте спокойны, синьора. Он не вернется ни сейчас, пи когда бы то пи было. Он не вернется, и я уже ему больше ничем докучать пе буду: можете ему это передать! Довольно с мепя, да и с вас, синьора!
Ливия. Но, боже мой, значит, мое волнение и только что сказанные слова все же по поколебали вашей уверенности о каком-то смехотворном соглашении между мной и им? Говорю вам, я видела, как он входил, потом ушел. Мне и в голову не могло прийти, что оп должен вернуться...
Елен а. Да, он должен прийти с минуты на минуту.
Ливия. Тогда я лучше уйду. В его присутствии я не могу говорить с вами так, как мпе хотелось бы. Я пришла, чтобы поговорить с вами наедине... Вы не могли бы как-нибудь помешать ему вернуться?
Елена, Право, пе знаю... вернется ли он... Но если 194


iii.i собираетесь уходить, знайте, что оп придет сюда tì последний раз. Клянусь вам всем, что у меня есть самого дорогого.
Л и к ия. Полно, вы мне уже об этом говорили. Я вам верю. Ваше намерение мпе известно. Я пришла именно для того, чтобы сказать вам, что это невозможно.
Елена. Как?
Л и в и я. Не об этом я пришла говорить.
Елена. Тогда о чем же?
Ливия. Сейчас вам скажу. Хуже будет, если оп застанет мепя здесь. В его присутствии будет трудней и мне и даже вам. Но я надеюсь, что он сумеет убедить вас.
Елена. Право, я не понимаю, что вам от мепя нужно.
Лив и я. Вероятно, умом вы этого и не поймете. Я должна тронуть ваше сердце, оно, быть может, поймет... не сейчас, конечно, а когда ваш разум перестанет восставать против мепя. Да, да. Надеюсь, что тогда ваше сердце заставит вас слушаться его глубочайших доводов, направленных не против мепя, по против вас самой. Меня мое сердце уже давно заставило. Отнеситесь к моим словам терпеливо и верьте мпе: вы же видите, я но чувствую к вам ли малейшей неприязни. Причина, которая привела меня сюда, без всякой злобы и ненависти к вам, конечно, сама по себе для вас ужаснее даже моей ненависти. Но нс я искала эту причину, пе я навязывала ее вам. Вы говорите, что готовы порвать с ним отношения?
Елена. Да, уже давно! Никаких отношений давным- давно нет...
Ливия. Я знаю...
Елена. А для мепя, право же... Вы сами видите, сипьора. Когда женщина так себя унижает... Конечно, вам трудно судить, водь раньше вы меня не знали... то есть до того, как столько несчастий, пеудачпый брак, нужда совсем доконали мепя. Мне пришлось обратиться за помощью... за денежной помощью к человеку, который знавал меня другой! Он вам знаком...
Ливия. Да, да, я знаю все.
Е л е п а. И то, что я была его невестой?
Ливия. Да.
Елена. И что свадьба наша расстроилась по моей
13
195


Вине, из-за пустяка, глупой ссоры, гордости... потому что я пе прощала ничего. Понимаете, я должна была бы просить помощи у кого угодно, только не у него! И если я обратилась к нему, синьора, вы можете быть уверены, что никакого живого чувства во мне уже ле оставалось. Я не могла ощущать радость от того, к чему, к сожалению, привела наша встреча после стольких лет разлуки. Я сама не понимаю, как это все случилось. Может быть, то, что было, что лежало глубоко под спудом, пеожиданно от одного взгляда воскресло. Недолгая иллюзия! Какую радость могло доставить то, что умерло столько лет назад, что было раздавлено под тяжестью унижений, пужды, усталости? Все кончилось прежде, чем успело начаться. Если бы только ие случилась самая большая беда... этот ребенок...
Ливия. Понимаю. Девочка.
Е л е и а. Но, повторяю, уже давно, много, мпого раз я предлагала ему все покончить.
Л и в и я. Как же так? Вы забыли о девочке? Как вы можете говорить теперь о разрыве?
Е л е н а. Не знаю... Одним словом, надо покончить... Ну так, как это обычно кончается... пе видеться больше...
Л и в и я. Но вы же добиваетесь?..
Елена (быстро). Ничего! Уверяю вас! Ровным счетом пичего... Я ничего не добиваюсь...
Ливия. Это вам только кажется. Как вы можете ничего ire добиваться? Наоборот, вы требуете от него невозможного.
Елена. Почему? Я не знаю... Если он хочет...
Ливия (быстро). Хочет... что может хотеть он? Помириться со мной? Да, этого оп хочет. По вы как раз мешаете ему сделать это.
Елена. Нет! Я — пет! Я даже...
Ливия. Подождите. Дайте мпе сказать. Почему вы требуете от него жертвы, которую вы сами принести не могли бы? Скажите, разве у вас хватило бы духу отказаться...
Елен а. Ну конечно. От всего.
Л и в и я. И от дочери?
Елена. Нет! При чем тут моя дочь? Я говорю, отказаться от всего именно ради нее. Мне ничего не иуж- 196


п<»; у мепя есть дочь. Я уеду отсюда далеко-далеко — и всему конец! Вы говорите, пет? Оп помирится с вами... Итого вам мало... Что же вам еще пужно? (Поднимается, внволиоеанкая, и в упор смотрит на Ливию.) Что вам еще нужно от меня? Может быть, вы пришли сюда...
Л ивм я. Не волнуйтесь, не поднимайте крика... Я ничего пе хочу...
Елена. А почему же вы пришли, пе успел он уйти, и знаете, что оп должен вернуться?
Ливия. Я же вам сказала, что не знала этого!
Елена. А теперь знаете!
Ливия. Опять подозрение? Успокойтесь, прошу вас. Неужели вы но видите, в каком я состоянии?
Елена. А почему? Что вам надо? Вы ищете его, чтобы быть с ним вдвоем?
Ливия. Да пет же!
Елен а. Тогда уходите! Уходите... Чего вы добиваетесь? Моей девочки? Я буду кричать о помощи, синьора!
Ливия. Полно, неужели вы могли всерьез подумать что я способна на подобное насилие? Я такая же несчастная женщина, как и вы...
Елен а. Тогда скажите мне, зачем вы сюда пришли?
Л и в и я. Я пришла сказать вам... сказать, чтобы вы были готовы отказаться от всего...
Елепа (быстро, перебивая). Только не от дочери!
Ливия. Но водь вы хотите, добиваетесь, чтобы отец отказался от лее!
Елена. Да нет же, я ничего пе добиваюсь! Оп хочет помириться с вами? Пу хорошо, пусть откажется от дочери.
Ливмя (с силой). Но я ведь не его дочь! И я одна... позвольте вам заметить, я одна до сих пор действительно отказывалась от некоторых вещей, от моего права на человека, которого вы у меня отняли. Вы хотите знать, почему? Вот для этого я сюда и пришла, я хотела все сказать вам. Ведь я знаю, что есть па свете что-то более сильное, чем мое право.
Елена. Вы говорите о малютке?
Ливия. Да именно о пей.
Елепа. А у мепя самой разве пот права на собственного ребенка?
197


Лини я. Безусловоо есть! Кто может это отрицать? Ваше право — право матери. Но вы не должны считаться только с ним, как я по считаюсь с. моим правом жены. Вы думаете, когда вы говорите «моя дочь», это правильно? Разве она только ваша? Ведь оп тоже может говорить «моя дочь» с таким же .правом, как и вы.
Е л е и а. Что вы хотите этим сказать? На что вы намекаете? Говорите ясней.! Он хочет отобрать у мепя свою дочь? И оп послал вас сюда, чтобы заставить меня отдать ее вам?
Л и в и я. Нет, этого он не хочет! Он не может этого хотеть... пока вы сами этого не захотите!
Еле и а. А, зпачит, вы надеетесь, что я этого захочу? Что я отдам вам свою дочь? Вы пришли убедить меня, чтобы я отдала ее вам? Вы сошли с ума, сипьора! Он будет вам принадлежать, ио дочь моя вам пе принадлежит.
Ливия. Но я здесь именно потому, что прекрасно это понимаю. Я скажу вам больше: мне оп тоже не принадлежит до тех пор, пока принадлежит своей дочери, рождением которой оп обязан вам, по не мне. Что же вы хотите еще -от мепя? Ведь потому, что это не моя, а ваша дочь, я отказалась от своего права жены и признала, что его долг по отношению к вам и к девочке выше моего права. Запомните, я говорю — долг! Выслушайте же мепя, умоляю вас. Я понимаю, как вам это трудно. Вы тверды в своем решении оставить у себя девочку, пе так ли? И находите успокоение в этом решении, вместо того чтобы впять голосу, которого вы еще не слышали. О пет, не моему! Нс смотрите на мепя, как на жену, как на вашего врага! Сейчас появилась необходимость, которая нависла над всеми и отнимает у каждого его право: мое, ого право па ребенка и ваше. Для того чтобы исполнить долг, его долг по отношению к девочке и наш долг, нужна жертва, которую этот долг требует от всех, даже от мепя, именно потому, что я его признаю. Помните: я столько лет молча жертвовала собой, потому что пришли вы и отняли мой покой. Но сейчас пробил час для вас обоих. Конечно, не по вашей воле. Но или вы, или оп должны пойти па эту жертву.
Елен а. Он. Я вам уже сказала. Оп помирится с 198


ними. Он сделает это ради вас. Я же останусь с моей дочерью.
.11 и вия. Видите ли, это могло бы произойти, если бы речь шла о выборе между вами и мной. Но дело не в нас, гик же как пе в нем и не в его благополучии. Мы говорим о жертве, которую он принести не может...
Елена (перебивая ее). И вы хотите, чтобы эту жертву принесла я?
Ливия. Послушайте; я имен но говорю, что он не может пойти на эту жертву точно так же, как и вы не можете на нее пойти, пока существую я, он, вы сами, ваше чувство...
Е л е и а. Как же иначе? Мое чувство... Что же, я должна забыть о своем чувстве к дочери?
Л и в и я. Да, пока оно является, повторяю, счастьем аля вас самой, а пе для вашей дочки, словом, пока вы ио будете считать эту жертву, то есть жертву отца или нашу, необходимой для благополучия и для будущего вашей дочери.
Елена. Что вы говорите? Как вас понять? Моя дочь... А разве моей дочери может быть хорошо без мепя? Полно! Оставьте девочку в покое, пе говорите о ее благе! Вы хотите вернуть себе своего мужа. Так и говорите. Будьте откровенны!
Л и в-и я. Я пи на что не смею рассчитывать, кроме того, что мне когда-то принадлежало. Впрочем, это пе совсем так, я нс претендую на Леонардо, я пе могу претендовать на него, еелп у него есть дочка, которую он пе может оставить. Он же не только мой муж, но и отец.
Е л е п а. А я мать!
Л и в и я. Конечно! И он любит свою дочь так же, как вы ее любите, и тоже хотел бы ие расставаться с ней, как и вы этого хотите. Права у вас одинаковые, понимаете? Раз речь идет о правах. И именно потому, что права у вас одинаковые, он должен остаться с вами — там, где находится его дочь.
Е л e и а. А зачем ему оставаться со мной? Он может приходить сюда и видеться с дочерью. Будет приходить ради нее. Я говорила вам, что он здесь бывает только из- за нее. Можете быть спокойны.
199


Ливия. Да, я смогу, смогу быть спокойной. По вы понимаете, это еще ничего не решает.
Елепа. Что же вы еще хотите от меня? Значит, ничего, раз это ничего не решает? Девочка здесь. Если он хочет, пускай приходит повидаться с нею. Но девочка должна остаться со мной! Вы будете мешать этому, а не я!
Ливия. Ну как вы пс понимаете, что зло именно в этом. Единственное настоящее зло, которое вы оба причиняли не мпе, оставим меня в покое, а вашей девочке, рожденной по вашей вине, пе так ли? Именно то зло, что он является отцом, а вы матерью, требует теперь искупительной жертвы, которую никто из вас принести пе хочет, не ради меня (нет, я говорю но о себе, я отстранилась), но ради вашего ребенка. Подумайте, что дала бы его жертва (предположим, он захотел бы принести ее), что дала бы опа для счастья девочки, которое должно быть и его и вашим счастьем!
Елена, Вас так беспокоит счастье моей дочери? Больше, чем меня, больше, чем его? Это очень странно! Вы хотите, чтобы мы против воли принесли жертву, непосильную и мне и ему. Вы говорите, что оп пс может и пе хочет ее принести, и требуете, чтобы сделала это я... По как же так? И потом, зачем эта жертва, если все копчено? Ваш муж к вам верпется. У меня же есть девочка; мпе ничего больше пе надо; я ничего не прошу. Если оп захочет когда-нибудь прийти, пусть приходит повидаться с пей, и хватит с пего. Благо девочки? Повторяю, оставьте это. О нем позабочусь я. Зачем вам думать об этом?
Ливия.'Но я из-за вас терпела жесточайшие муки, какие когда-либо выпадали на долю женщины.
E jj е и а. Оттого, что у вас нс было детей?
Ливия. Да, да, именно оттого! Вы угадали!
Еле н а. У вас нет детей, н вы хотите взять мою девочку и стать ее матерью?
Ливия. Я? Мать? Что вы говорите? Как можете вы это говорить? О, я была бы рабой вашей девочки, а не ее матерью! Неужели вы не понимаете, не чувствуете, что я побеждена вами? Что выиграете вы, если принесете жертву не ради себя, но ради той, которая ближе всего 200


нашему сердцу, ради вашей дочери? Я была бы рабой вашей девочки, окружила бы ее бесконечным обожанием: водь только ее одной, ее одной мне не хватает. Всю себя в отдала бы ей. У нее было бы все: имя, имя ее отца, и она вышла бы из этого мрака, и блестящее будущее улыбнулось бы ей, будущее, которого, простите, вы со всей вашей любовью никогда не сможете ей дать!
Елена. Боже мой... боже мои... Но это же безумие! .Значит, вы, вы хотите взять мою дочь? Но ради него, а ради себя.
Л и в и я. Муж мой мне не нужен ! Я страдала из-за пего, ведь он отец вашего ребенка! Вот почему у меня хватило решимости оставить его с вами, и теперь я опять готова пойти па это. Да, да, пусть он остается с вами! Отца, отца вы должны мне дать! Он может вернуться ко мне лишь в том случае, если будет отцом! Вам это кажется безумием? Нет, я не сумасшедшая, а будь я даже такой сумасшедшей, то кто довел меня до этого? Вы хотели бы зачеркнуть все, что случилось, словно ничего и не было! Будто вы ire совершили преступления и не отняли у женщины мужа, от которого у вас родилась дочь. Я считаю это преступлением! Теперь вы мпе хотите вернуть мужа. Но вы этого сделать пе можете; ведь он сейчас не только мой муж, но еще и отец, понимаете ли вы это? И лишь отцом я хочу его видеть, потому что я, со своей стороны, могу дать ему все, что имею, за его дочку; всю себя отдам я его дочери,— я из-за нее столько плакала и убивалась; только я одна, одна я могу дать ой то, чего вы никогда ей дать не сможете: полное признание, богатство, имя ее отца!
Елена. Сипьора, вы бредите! Я дала девочке жизнь, свою кровь, вскормила ее своим молоком! Об этом вы забыли? Я родила ее! Опа моя! моя! О, как это жестоко с вашей стороны. Прийти ко мпе и просить такой жертвы во имя счастья моей дочери!
За сценой раздается голос Леонардо: «Дверь открыта?»
(С криком.) Вот он! (Бежит к нему навстречу с воплем.) Леонардо! Леонардо!
Леонардо появляется па пороге с пакетом в руках.
201


Елена (хватает его за руку и указывает на Ливию). 11ол юбуйся ! Пол юбуйся !
Леонардо (ошеломленный, смотрит на Ливию, мрачную и безмолвную). Ливия, ты здесь!
Елена. Опа пришла, чтобы отпять у мепя Дину! Она хочет ее взять!
Леонардо. Как же так, Ливия? Ты...
Елепа. Она говорит, что ты ей пе нужен, ей нужна только Дина! Дина!
Леонардо. Не сказав пи слова... пришла сюда...
Елена. Но ведь ты же против? Ты не можешь этого хотеть?
Леонардо (Елене). Тише! Оставь меня, оставь... (Ливии.) Как могла ты на это решиться?
Еле н а. Да, да, скажи ей, что так поступать нельзя, она сама не знает, что говорит! Она болтает о счастье девочки, купленном ценою моей жертвы, будто я по ее мать. Скажи ей! Ведь это жестоко!
Л и в и я. С нашей стороны, по не с моей.
Леонардо. Нет, Ливия, умоляю тебя. Иди, иди... Уйдем вместе.
Лини я. Вместе? Нет, ты, значит, не понимаешь, зачем я пришла сюда.
Леонардо. Нет, я все понимаю, но видеть тебя здесь свыше моих сил.
Е л е и а. На мое согласие не надейтесь!
Леонардо. Ты слышишь, Ливия? Это немыслимо! Как можешь ты желать, чтобы она отдала тебе девочку!
Елена. Никогда! Никогда! Если вы сию минуту пе уйдете, я буду звать на помощь, слышите?
Леонардо. Замолчи! Ливия, я прошу тебя.
Ливия. Это сделать необходимо! Я не раскаиваюсь! Поверь, я не раскаиваюсь, что пришла сюда.
Е л е н а. Безумие, а не необходимость! И жестокость, жестокость!
Л и в и я. Вы обви няете меня в том, в чем можно обвинить вас. Вы были ко мне гораздо более жестоки, чем сейчас ваша судьба к вам. Я ухожу. Но знайте, единственным выход, как бы жесток оп ни был,— тот, который я вам только что предложила.
Елей а. Для вас и для пего — да, не сомневаюсь!
202


.11 и в и я. Нет, не для меня, а для вашей дочери.
Елена. А и? Что будет со мной? Все войдет в свою ri>лею; вы будете спокойны, счастливы с моей девочкой. Л как же я буду жить одна? Вы понимаете? Как я останусь здесь одна... без моей Дипы... одпа-одипешеиька?
Леонардо (волнуясь). Нет! Нет! Замолчи! Довольно! Это ужасно! Ты права! Это невозможно! Мы не можем разлучаться! Уходи же, Ливия, уходи, умоляю тебя, уходи...
Елена. О пет, одна она, — пет! Ты, ты должен идти с пой!
Ливия (гордо, отходя от Леонардо). Он останется там, где его дочь! Одинокой (ведь вы же ие хотите оставаться в одиночестве) останусь я. Вы не можете больше отрицать, что за зло, которое вы мне причинили, я хотела отплатить добром вашей дочери. Прощайте! (Уходит.)
Леонардо закрывает лицо руками. Пауза.
Елена. Беги, беги же за ней...
Леонардо (со злостью). Замолчи! Все кончено!
Снова пауза.
Елена. Но как могла я?
Леонардо. Довольно, Елена! Пойми, сейчас я пе в силах с тобой разговаривать. Я признал, что ты права. Пу, и довольно!
Елена. Иди же с ней, иди, заклинаю тебя!
Леонардо. Ты разве пе слышала? Довольно, навсегда довольно. Все кончено.
Снова долгая пауза.
Дипа (за сценой, за дверью слева). Папочка, открой! Ты уже пришел?
Леонардо. Девочка моя!
Елена (бежит, открывает дверь и заключает малютку в объятия). Доченька моя! Доченька... Как... как могу я отдать ее!
Дина (оборачиваясь к отцу и протягивая ему ручонки). Папа... пана...
Елена. Хочешь уйти с папой?
Дина. Да... с папой...
203


Елена. Навсегда...
Леонардо. Елена!
Елена (ставит девочку на пол и наклоняется к ней, но не выпускает ев из рук). Без мамы? Нет, пет, ведь это неправда? Дина не захочет жить без мамы...
Леонардо. Оставь!.. Сидишь, ты довела ее до слез...
Елена. Разве!
Дина. Папочка, а где деревин?
Леонардо. Лх да, деревня... (Берет со стола сверток.) Вот она, видишь? Я тебе ее принес... Такая красивая, красивая деревня...
Дипа (вся дрожа от восторга). Да... да... и это мпе! мне!
Леонардо. Подожди... Поди-ка сюда... (Развертывает пакет.) Здесь много, много овечек, много деревьев... ( Садится, ставит Дину между коленями, открывает ящик.) Сейчас я тебе все покажу... вот, смотри...
Дина (хлопая в ладоши, с восторгом). Да... да... Ух, сколько овечек!
Леонардо. Десять! Двадцать! И трава есть... видишь, как много?..
Дина. Да... да-
Леонардо. А теперь мы разбросаем траву... вот здесь, па крышке, а? и расставим всех овечек, чтобы опи щипали травку. Хочешь?
Д и н а. Да... конечно... А пастух где?
Леонардо. А вот и пастух... видишь? В шапке.
Дина (разочарованно). У, он безногий?
Леонардо. На пем хламида, посмотри. Пог и не видно. Пастух старенький, ему холодно, вот оп и закрылся своей хламидой.
Дина. Оп гадкий... Я хотела пастуха с ногами, папочка...
Леонардо. С ногами... хорошо... По видишь, зато у него палка...
Дипа. Он погопяст овечек?
Елена (сидит в отдалении, с отсутствующим видом, упираясь локтем в колено и опустив на ладонь голову, напряженно всматривается в пустоту). Знаешь, она говорила об имени...
Дина. Вот этой палкой погоняет?
204


Леонардо (глухо, Ёлене). Каком имени*?
Д п я а. Лана, а как он их погоняет?
Е л е я а. Что ты сможешь дать ей свое имя...
Д л н а. Да ведь у пего палка на плече! Как же он погоняет овечек?
Леонардо. Вот так, дорогая, видишь? Палкой...
Елен а. Опа согласилась бы...
Дила. Л куда ты поставишь пастуха, папочка?
Леонардо. А... куда ты хочешь, чтобы я его поставил?
Д и п а. Вот сюда... сюда... позади овечек... Противные, они падают... А это собака?.. Ой... собака стережет... папа...
Леонардо. Да, да, собака... Подожди-ка, должна быть еще одна... Да, вот опа!
Дина. Ах, как хорошо!.. Две собаки! Две!
Елена. Но как же это будет? Значит, придется удочерить ее, ведь правда?
Леонардо. Не мучь мепя, Елена! Я тебе уже сказал: довольно!
Дина (испуганно). Папа, ты пе хочешь играть со мной в деревню?
Леонардо. Конечно, хочу, с чего ты взяла? Мы же играем в деревню. Я подарю тебе настоящую деревню... красивую... ты будешь там жить, ходить, гулять и пе думать пи о чем, пи о чем! Там будут такие же деревца, хочешь?
Дипа. И деревца будут! И домик... ух! Даже два! Два домика!
Леонардо. Мы же богатые, зпай наших! Два домика... и все эти деревца... и овечки... две собаки... пастух...
Дипа (хлопая в ладоши). Мы богатые! Мы богатые!
Елена (задетая намеком, разражается слезами). Вогатая... да, богатая... будет богатая... А я?.. А я?
Леонардо. Что с тобой? Ты плачешь? Водь я подшучиваю над девочкой...
Елена. Чтобы расстроить меня...
Леонардо. Я? Полно, ведь это я пошутил с Дипой...
Елена. Это она сказала, что девочка будет богатой...
205


Конечно... у нее будет много игрушек... дорогих! дорогих! Можно себе представить! Она будет у тебя играть... (noi) ходит к девочке) не с такими безобразными овечками, Диди, пе с безногим старым пастухом... Ноги у пастуха будут золотые, Диди... а мамы у тебя больше нс будет... твоя мама...
Леонардо. Прекрати, пожалуйста! Подобные разговоры вести с ребенком? Я водь шутил... Поди ко мне, Дима... (Верет на руки девочку.) Наша мама плохая. Мы ио будем здесь больше играть в деревню. Садись... Мы расставим ее воп там... па столе... Хочешь стать на стул? Вот так... Здесь на столе... трава... два домика... собаку... мы поставим сторожить, идет?
Дина. Да, да... пусть лает...
Елепа. С этой минуты, я знаю, ваше решение должно быть таким... Дать мне почувствовать всю тяжесть... измучить... добить мепя...
Леонардо (Дине). Вот смотри... здесь овечки гуськом... четыре позади, три впереди, потом еще две и одна во главе; она открывает шествие... пет, подожди: а собака... другая собака впереди всего стада... вот так, согласна? Пусть лучше собака открывает наше шествие...
Д и н а. С пастухом...
Леонардо, Нет, пастух сзади... Вот так...
Дина. А потом деревца!
Леонардо. Теперь поставим деревца...
Елепа. Или же какое-нибудь другое решение... Ве- ликоденно! Принести себя в жертву... отказаться от всего... А я все слушала, чего опа хочет... Опа как будто ничего не хотела и вместе с тем хотела всего!..
Леонардо (Дине). Теперь все в порядке... видишь? Все на своих местах... (Елене, тихо, спокойно, едва обернувшись.) А та, что хотела всего, что имеет опа сейчас? Как же ома ушла, если хотела всего?
Елепа. Почему ты не ушел с нею? Я хочу, чтобы ты убрался отсюда! Я уже тебе это говорила, умоляла тебя! Я ие могу видеть тебя здесь. Неужели ты пе понимаешь? Не желаю... Уходи же! Уходи!
Леонардо (мрачный, встает). А, черт возьми, ты опять за свое? (Порывисто, горячо обнимает девочку.) Ты отдашь мне Дину?
20G


Елена (бежит, чтобы схватить девочку). Нет! Что ты говоришь? Нет! Нет!
Леонардо. Тогда оставь мепя в покос, перестань раз навсегда и пе смей мне никогда говорить: уходи! «Уходи» значит: «отдай мне ребенка!»
Елена. Никогда! Никогда!
Леонардо. Тогда замолчи! Я остаюсь.
Пауза
Елена (глухо). Таким путем вы хотите прийти... Леонардо. Я давно дошел до точки, моя милая!.. Мне уже некуда идти... А ты только теперь начинаешь впадать в отчаяние...
Елена (в гневе). Но как же я могу отдать ее вам? Как я могу? Это свыше моих сил.
Л е о п а р д о. Ты уже тысячу раз это говорила! Это мы слыхали. Хорошо, пусть все остается, как есть.
Елена. С) нет! Так, как сейчас,— нет! Это невозможно! Я в отчаянии.
Леонардо. Отдай мпе твое отчаяние! Я быстро с ним справлюсь. Что тебе еще надо? Сейчас у нас с тобой есть Дипа. Ну и довольно.
Е л е я а. Да, у меня никого пет, кроме Дины. У тебя же есть она, и она тебя ждет...
Леонардо (с горечью). Ждет мепя?
Елена. Да, надеется, что мне станет невмоготу видеть тебя здесь... переносить твое присутствие... п что в один прекрасный день... пет, я нс отдам ее тебе, о нет... под предлогом, что Дива пойдет погулять с тобой, тебе удастся как-нибудь утром унести ее... Но знаешь? Я не разрешу ей больше гулять с тобой... Пожалуйста, пе надейся...
Леонардо. Что же, отлично! Значит мы, Диди, будем с тобой здесь, как в тюрьме, понимаешь? Я и ты, навсегда... Как это тебе нравится, а? (Обнимает девочку, покачивая ее, скандирует слова, будто напевая.) В тюрьме... в тюрьме... с папой в тюрьме...
Елена (с решимостью отчаяния). Послушай: сейчас я яс могу, но, если ты уйдешь, обещаю тебе, клянусь, что я сама...
207


Леонардо (прерывая ее). Нет, дорогая, нет. Никаких обещаний...
Елена (продолжая). Клянусь тебе! Вот когда у меня хватит силы, когда я пойму, что действительно делаю к ее благу... я сама приведу ее к тебе... собственными ру- ками,„
Леонардо. А ты все еще пе убелщепа!
Елена. Нет! Сейчас — пет! Сейчас я не могу... Уходи... уходи, ради всего святого... Как только смогу, я, клянусь тебе, приведу ее!
Леонардо. Сейчас или никогда, Елена! Отдай мпе ее. (Берет девочку.) Так будет лучше для тебя!
Елена. Только не сейчас! Сейчас не могу... Оставь ее!
Леонардо. Ты пе сможешь! Ты никогда не сможешь!
Елена. Да, это правда! Правда! (Показывая иа девочку.) Как же так? В таком виде...
Леонардо. Да... Не все ли равно? Вот так...
Елена. Нет... так нет... подожди... подожди... пу хоть шапочку... шапочку по крайней мере... Я хочу, чтобы она была красивой... Ну подожди!.. Подожди же! (Бежит в комнату налево.)
Леонардо на минуту задумывается, оглядывается смущепно, растерянно; потом с девочкой па руках исчезает через среднюю дверь. Елена возвращается, держа в руках шапочку девоч- ки, видит пустую комнату, не кричит, все понимает; бежит к окну и долго, долго смотрит на улицу, потом молча, как безумная, отходит, бесвмыслсппо тлядит на игрушечную деревню, расставленную иа столе, садится около стола, замечает, что у нее в руках шапочка, рассматривает ее и горько плачет.
За навес


(n
V YAK ПРЕЖДЕ.
НО ЛУЧИН-,.ЧЕМ
ПРЕЖДЕ
Комедия в трех действиях


Перевод
II. СОКОЛОВОЙ


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ф у л ь в и я Джелли (она и Франческа).
Сильвио Джелли, ес муж.
Ливия, их дочь.
М а р к о Ma у р и.
Эрнестина Гал и ф и, тетка Б е т т а, старая гувернантка.
Дон К а м и л л о Д з о и к и.
Вдова Нак ке ри.
Д жу д и т т а, ее дочь.
Po г и, почтальон.
же Флора
Фульвии.
Синьор Чезари по, оргапист и учитель музыки.
Синьора Варбсрииа, его жена.
Джованни, садовник.
Приказчик.
II я п я.
Время действия - наши дни. Первое действие — в Вальдикиане второе и третье па вилле вблизи озера Комо.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Гостиная в пансионате Дзопки; обширная комната в старом доме, новой штукатурке не удается замаскировать следы ветхости. Сквозь большую стеклянную дверь видна лестница, ведущая на террасу со старой .зеленой балюстрадой. Весь фоп сцепы, за исключением этой балюстрады, ярко-голубой, потому что дом стоит па холме и с террасы открывается широко вид на равнину и проезжую дорогу, у подножья холма.
Если стеклянная дверь закрыта, то описанного фона но видно, так как па двери висит новая голубая занавеска из грубого материала, приколоченная к раме.
В гостиной обычная старомодная мебель провинциальных пансионатов, расставленная со щепетильной симметрией. Фаянсовая печь, старинный диван, такие же мягкие кресла и стулья, украшенные подушками и вышивками домашней работы. Старинное трюмо в золоченой раме, зеркало которого закрыто голубой кисеей от мух, вазочки с бумажными цветами, горка с фарфоровыми безделушками. На стенах — немного потемневшие банальные олеографии и часы, которые отбивают каждые полчаса; их бой напоминает отдаленный церковный звон.
Из гостиной два выхода — справа и слева. Ясное утро. Конец апреля.
При поднятии занавеса на сцене Д о и К а м и л л о Д з о н к и, почтальон Роги, вдова Накке ри и оо дочь. Последние две стоят на террасе и глядят в сторону долины. Вдова смотрит в бинокль, дочь — заслонясь от солнца рукой. Опи следят за дорогой, которая поднимается на холм, — пс покажутся ли экипажи, возвращающиеся со станции. Дон Камилло и Роги находятся в зале. Дон Камилло сидит па диване. Роги стоит. Вдове Иаккерп лет пятьдесят; опа носит забавный паричок из мелких кудряшек, который спускается на лоб. Ее худое угловатое лицо с ввалившимися глазами без ресниц, напудренное и грубо раскрашенное, производит отталкивающее впечатление раскрашенной куклы. Опа одета слишком молодо для своих лет, затянута, отчего кажется еще безобразнее и смешнее; говорит^ отрывисто и повелительно с зятем, брезгливо с дочерью, которой завидует; ко всем другим обращается с томным величием разорившейся
213


дамы. Дочери ее Джудитте двадцать восемь лет. Опа брошена мужем, скромна и мечтательна; волосы каштановые, лицо бледное, испитое. Она имеет вид сироты, которую приютили из милости. Дон Камилло Дзопки — пятьдесят четыре года. Местный приходский священник и школьный учитель. Это нервный и раздражительный человек, со злыми маленькими глазками в очках. Он перопосит пренебрежительное отношение невестки, застыв в постыдной приниженности. Он хозяин пансионата, но ведет себя скорее как жилец Паккери, предоставляя ей право заведовать пансионатом. Доп Камилло без сутаны, в длинной блузе из черной саржи с белым воротничком священника, в коротких брюках, длинных шерстяных чулках и в башмаках с пряжкой. Почтальон Роги— человек лет сорока, тучный, мрачный, небритый много дней; носит охотничью куртку, старый белый картуз, грубые деревенские сапоги со шпорами.
Дон Камилло (в ожидании смотрит на дорогу, затем обращается к двум женщинам). Ничего пе видать, а?
Роги (немного помолчав). Еще слишком pano.
Дон Камилло (раздраженный, ие получая ответа). Эй, Джудитта! Я тебя, кажется, спрашиваю?
II а к к е р и (появляясь в дверях, злобно, язвительно). Мне кажется, что если кто-нибудь из пас мог бы видеть, то, во всяком случае,— я, а пе Джудитта, и спросить следовало бы меня, потому что я (показывает большой бинокль) смотрю в это и вижу лучше, чем она.
Доп Камилло. Ие сердитесь, Марианна. Даже и с этим (надевает очки) я все-таки вижу хуже, чем синьор Роги.
Роги. О да, благодарение богу, мои глаза...
Накксри. И мои пе плохи, синьор Роги, и мои! Я не нуждаюсь в очках, я читаю без очков, работаю без очков и вижу многое такое, что только господь знает, следовало ли бы мпе видеть!
Дон Камилло. Полно, Марианна, мы говорим вовсе по о том, что вам следует видеть и что не следует, а о колясках, которые должны вернуться со станции.
Джудитта (продолжая наблюдать). Вот она, вот опа! Уже едут две, по опи едут вниз.
Накксри выбегает па террасу и смотрит в бинокль.
Доп Камил л о. Вниз? Как — вниз? Не можегбыть!
214


Джудитта. Да, вот еще одна коляска Додо.
На ккорв. Что ты мелешь, какой там Додо? Коляска Додо первая!
Д ж у д и т т а. Да вот, мама, посмотрите же хорошенько — третья.
Н а к к е р и. Первая!
Д о н К а м и л л о. Но все ли равно — первая или третья, раз они едут вниз...
Маккерн (поворачивается, к зятю, язвительно). Л я говорю, что первая.
Р о г и. Мне кажется, что трудно различить что-нибудь на таком расстоянии. Отсюда они кажутся такими ма- ленькими-маленькими. (Показывает на свой, палец.) Л что касается Додо, то, извините меня, синьора Марианна, я видел, как он выехал последним.
Н а к к о р и. Это ничего не значит. У Додо такая лошадь - настоящий дьявол, хуже его самого. Хоть и последней выедет, а приедет всегда первой.
Джуди тт а (матери, продолжая смотреть вдаль). Смотрите, смотрите! Оп уже перегнал вторую коляску и нагоняет первую, значит, это он!
Паккери пожимает плечами и входит в гостиную.
Дон Камилло. Не понимаю, почему они сегодня запаздывают. Обыкновенно в это время...
Часы бьют одиннадцать.
в одиннадцать часов опи уже подъезжали и их можно было видеть на втором повороте дороги. Кстати, Джудит- та (останавливается в смущении и старается его подавить), скажи мпе...
Паккери (со злобой, язвительно). Джудитта! Беги скорей сюда, да поторапливайся! Твой дядюшка желает что-то спросить тебя!
Д о н К а м и л л о. Ничего, ничего... я хотел только сказать (старается сделать непроницаемое лицо), я хотел только спросить об одном, да, да, именно не вас, а ее!
Паккери (вызывающе). Ну что же, спрашивайте, послушаем.
Доп Кам н л л о (к Роги). Я посоветовал профессору, когда он будет возвращаться, остановить коляску 215


внизу, у нашего сада, а самому идти напрямик через сад. А коляска пускай себе едет кругом но дороге.
Н а к к е р и. Ну, а дальше?
Доп Камилло. Вот я и хотел спросить Джудитту, пе забыла ли она открыть калитку внизу.
Накк ер и. Только и всего? (Поворачиваясь к дочери, которая стоит смущенно в стороне.) Ну, отвечай же своему дядюшке, не забыла ли ты об этом.
Джудит та (не глядя на нее, с досадой). Конечно, не забыла.
Накке ри (с ироническим поклоном в сторону зятя, как бы отвечая за свою дочь). Калитка открыта.— Приказ дядюшки! Как же можно забыть его? Разве она когда-нибудь слушалась так своего мужа? Слушайся она его, как своего дядюшку, не сидела бы эта дура у мепя на шее — ни девка, ми баба.
Роги. Доп Камилло, а вы уверены в том, что профессор вернется сегодня? Мне пе хотелось бы ждать его понапрасну.
Дон Камилло. Ну, конечно, вернется, верпется наверное.
Наккери. Хотела бы я посмотреть, как это оп пе вернулся бы? Осточертело мне все это!
Дои Камилло. Побойтесь бога, Марианна!
Наккери. Осточертело, осточертело, осточертело!
Дон К’ а м и л л о. Не беспокойтесь, пожалуйста, он верпется. Но мне кажется, дорогой Роги, очень сомнительным, почти невозможным, чтобы он принял ваше приглашение.
Роги. Неужели оп откажется поехать взглянуть на больную!
Д о и К а м и л л о. Хотя бы даже и взглянуть!
Роги. Мне хотелось бы, чтоб он только взглянул на мою бедную девочку!
Дон Камилло. А каком толк в том, что оп поедет и посмотрит на нее. Он же вам сказал, что нужна операция.
Рог и. Если б оп только согласился, я бы отвез его на автомобиле.
Д ж у д и т т а. Я уверена, что ок пе откажет; он — сама доброта.
216


Дон Камилло. Да. Но он не может, понимаете, после пуда, которое случилось здесь...
Иаккери (перебивая его). Как раз именно здесь надо было случиться этому чуду!
Дон Камилло (бросая злобный взгляд на свою невестку и как будто не обращая внимания на ее вмешательство). Если эта слава о нем распространится, его начнут просто рвать па части...
Роги. Но если он вчера мог поехать в Сартеапо, почему же ему не поехать сегодня ко мне?
Доп Камилло. Я же говорю вам, что это невозможно! У него по меньшей мере двадцать вызовов!
Накксри. Не доставало бы еще, чтобы из жалости к другим он засел у нас тут еще на второй месяц!
Д о н Камилло. В Марате у него осталась дочь, у него там свои дела. Он приезжал тогда с намерением остаться только на один день...
Н а к к е р и. А застрял па целых сорок пять!
Джудитта. Кажется, что дочь его еще ничего нс знает.
Роги. О чем? О матери?
Доп Камилло (подмигивая il указывая рукой на дверь налево). Тише, тише! Она уже встала. (Таинственно к Роги.) Подумайте, дорогой Роги! Как мы тут все с ума не сошли! Просто пе понимаю!
Роги. Из-за этого судьи?
Дон Камилло (раздраженно). Какой тут судья, какой тут судья! Не говорите мне о пем, ради бога!
Джудитта (мягко и печально). Сумасшедший, одно слово!
Дон Камилло (прерывая ее). Которого следовало бы связать.
Джудитта (жалобно). Сколько мы из-за него перетерпели.
Дон Камилло (раздраженно и желчно, опять прерывая ее). Черт! Тысяча чертей! Вспомнить о нем не могу!
Иаккери (которая все время наблюдала за дядей и племянницей). Внимание, синьор Роги, внимание! Послушайте только, как говорят эти двое!
Дон Камилло. Что значит «говорят»?
217


Наккери. Одна так нежно, жалобно. (Подражая голосу Джудитты, гнусаво.) «Сколько мы перетерпели!», а он, вспыхнув, как плом-пуддипг: «Черт! Тысяча чертой!»
Роги (не может удержаться от смеха). Вам все хочется шутить, синьора Марианна!
Доп Камилло. Не ко времени! Разве я неправ, что в это дело замешан черт!
Наккери. А разве это прилично, чтобы черт заводился в доме такого священника, как вы! Сущее землетрясение, говорю я вам! И поверьте мпе, синьор Роги, как бы я потешалась, если бы здесь опо встряхнуло хорошенько н дядюшку и племянницу, лишь бы мне самой целой остаться!
Доп К а м и л л о. Если б можно было все предвидеть!
Накке р и. Не велика заслуга раздумывать задним числом.
Доп К а м и л л о. По кому же могло прийти в голову, что муж приедет сюда?
Наккери. Вам, конечно, потому что вы ведь сами вызвали его.
Дои Камилл (У. Нет, господа, ничего подобного. Я написал в Марате, исполняя свой долг священника, как только принял ее исповедь.
Роги. После того как синьора пыталась застрелиться?
Дон Камилло. Вот именно. Она пожелала исповедаться, чтобы умереть примиренной со всеми. Через меня опа просила прощения у мужа. И профессор мог бы ответить мне письмом на мое письмо. Но пет, господа, по доброте своей он предпочел приехать сюда, чтобы лично простить се.
Рог и. И встретил здесь того, другого?
Д о п К а м и л л о. Который как снег па голову свалился па Перуджи несколько часов спустя, после того, как синьора стрелялась. В первые минуты был такой переполох, что мы даже и нс заметили, как он вошел.
Д ж у д и т т а. Мы даже не знали, кто эта дама.
Дон Камилло. Мы обратили па него внимание только тогда, когда он стоял у ес кровати и рыдал, рыдал, как безумный.
218


Роги. Значит, любовник?
Паккери. Любовник, любовник. Но какой любовник? Одни из многих. Последний!
Р оги. А почему же синьора, позвольте спросить, решила покончить с собой?
И а к к е р и. Ну да, знаем мы эти штучки!
Джуд и т т а. Умоляю вас, тише, тише!
Накк ер и. Скажите пожалуйста, что за нежности! Нечего разводить тут столько церемоний с такой...
Д о н К а м и л л о. Прошу вас, хотя бы из уважения к профессору!
Паккери. Вы хлопочете, чтоб оп вам побольше заплатил! А за все беспокойства в течение этух двух месяцев — кто пам заплатит?
Дон Камилло. О, стоит ли об этом говорить! (Потом лицемерно к Роги.) Синьора тринадцать лет назад покинула домашний очаг и... (Останавливается, опуская глаза, делая снисходительный жест.)
Накке ри (передразнивая сокрушенную мину своего зятя). И... и.. (Порывисто обрывая.) Скажите пожалуйста! Здесь всем хочется погрешить, дорогой мой, рассчитывая па снисхождение и долготерпение божие, надеясь, что ответ мы будем держать там, а что касается пас, смертных, то на наше мнение плюют, уворяю вас!
Дон К а м и л л о. Но это шшравда!
Нлккери (продолжая в том же духе). Вальдикна- па велпка. В ней много пансионов для гостей, приезжающих лечиться на водах. Не па одном моем пансионе свет клином сошелся. Так вот же, как нарочно, именно ко мне должна была приехать эта дама, и это по вашей вине, синьор (указывает иа священника), да и но ее тоже. (Указывает на дочь.)
Джудитта. Пу вот. Я всегда виновата но всем.
Н а к к е р и. Виновата потому, что каждое слово твоего дядюшки принимаешь за евангельскую истину, и в конце концов все напасти обрушиваются па мою голову. Ну, да уж больше мепя пе проведете! Довольно вы мепя мороч или!
Д о и Камилл о. Я видел, как опа подъехала вечером в коляске; как раз Додо привез се. Я тогда нозвра- 219


щался из школы. Опа ехала одна-одинешенька, такая грустная-грустиая, с одним чемоданчиком.
Накк ери. К несчастью, меня тогда не было дома.
Джудитта. Но мы же ей сказали, мама, что пансион еще пе открыт для приезжающих.
Иаккери. Не надо было ее совсем пускать.
Доп Камилло. Как? Не пустить ночью одинокую даму? Она так просила, умоляла позволить ей только переночевать.
Джудитта (всплескивая руками). А ночью...
Накксри. А ночью, среди полной тишины — вдруг выстрел. Дорогие мои, я подскочила па вершок от кровати.
Роги. И она попала прямо в живот?
Д о н К а м и л л о. Но она целила в сердце...
И а к к е р и. Вы так думаете?
Дон Камилло. Конечно. Не забывайте, что она женщина. Когда она нажала курок, рука дрогнула, и она попала в живот.
Джудитта. Мы сбежались все. Бедняжка, опа лежала на кровати...
Накксри. Нечего сказать, бедняжка!
Роги. Что вы, конечно, бедняжка! В таком тяжелом состоянии...
Д о н Камилл о. Бледная, как полотно. И она улыбалась еще, как бы умоляя о прощении, и говорила, что вес это пустяки... Опа (указывая на Джудитту) побежала за врачом.
Роги. За доктором Балла?
Д о п Камилл о. Вы знаете, какой оп!
Роги. Как мне по знать? Из-за ного-то и погибает теперь моя бедная девочка!
Доп Камилло. И тут он, конечно, объявил, что ничем помочь нельзя. Когда же приехал профессор, он сказал, что если бы операция была произведена вовремя, опа была бы впе опасности; теперь же, когда ему пришлось сделать операцию через четыре дня, после того как уже началось воспаление, оп пе может ручаться за исход.
Джудитта. А этот сумасшедший приехал и пе позволял делать операцию!
220


Роги. Ах да, любовник! Он не хотел, конечно, чтобы ее оперировал муж.
Доп Камилл о. Он был как бесноватый! Собирался унести ее па руках, только бы ие дать мужу дотронуться до нее.
Роги. Ну и дела!
Доп Камилло. Он кричал, что, если муж ее спасет, опа будет потеряла для него.
Д ж у д и т т а. Он желал ей смерти!
Роги. А муж? Каково ему было видеть любовника своей жены, да еще около пес!
Дон Камилло. Он рассердился на мепя.
Наккери. И за дело!
Дои Камилло. Как будто бы я не сделал все от меня зависящее, чтобы выпроводить этого сумасшедшего до приезда профессора. Ио оп ничего и слышать не хотел, даже после того как приехал тот, который все же был ее законным мужем.
Дясуднтта при этих словах идет снова па то же место, где стояла раньте, чтобы досмотреть, ие едет ли коляска.
И а к к е р и. А вы посмотрели бы, как они встретились!
Роги. Могу себе представить!
Доп Камилло. Под предлогом, понимаете, что перед смертью не может быть ревности и что после всего того, что произошло за эти тринадцать лет, муж не может больше питать злобы против него... Однако пришлось вывести его с полицией.
Джудитта (с террасы). Вот, вот, возвращаются коляски!
Наккери убегает как гусыня.
Дон Камил л о. Иаконец-то!
Джудитта (с криком ужаса). Это оп, опять оп!
Роги. Кто?
Дон Камилло. Как, этот сумасшедший? Он опять приехал?
Наккери. Оп, он! Снова объявился!
Доп Камилло. Как же теперь быть? Ведь муж вот-вот приедет!
221


Джудитта (убегая в испуге). Он бежит сюда! Перескочил через садовую ограду!
Р о г п. Какая наглость!
Д о н К а м и л л о. И снова в отсутствие господина профессора! Не дай боже, попадется ему па глаза!
II а к к с р и. И какой он возбужденный, как размахивает руками! Вот так, вот так! (Показывает.)
Д о л Камилл о. Помогите нам, ради бога, дорогой Роги. Его нельзя пускать сюда, к синьоре. Уйдемте, уйдемте все отсюда. (Указывает влево и идет туда, подталкивая других.) Закроем эту дверь, закроем эту дверь! (Закрывает стеклянную дверь, уходя с Иаккери, Роги и Джудиттой.)
Почти одновременно открывается дверь справа и входит неуверенной походкой ф у л ь в и я Д ж е л л и. Она очень бледна, как человек только что поднявшийся с одра смерти. В глазах ее ли- хорадочпын огонь, на лице застыло выражение мрачного отчаяния. Приехав сюда с намерением умереть, она пе привезла с собой никаких вощен и потому одета в свой дорожный костюм, представляющий кричащий контраст с беспросветным отчаянием на ее лице.
Еще больше дисгармонируют с выражением ее лица чудесные, окрашенные в ярко-рыжий цвет волосы, в беспорядке обрамляющие бледное лицо. Лиф на груди расстегнут, точно она не имела сил застегнуть его. Фулышя, по видимому, с ненавистью относится к своей красоте, как к чему-то, что уже давно пе принадлежит ей, и мысль о том, что ее л рекрас noe тело служило источником наслаждения, вызывает в ней холодное отвращение. Фульвия делает несколько шагов по направлению к стеклянной двери, откуда доносятся возбужденные голоса двух женщин, дома Камилло и Роги, которые стараются загородить дорогу Марко Маури. Но он внезапным толчком отбрасывает всех, распахивает дверь, подбегает к Фульнии, которую он называет Флорой, и неистово сжимает се в своих объятиях. Маури — мужчина лет сорока, худощавый брюнет. Глаза у него беспокойно воспалены, как у человека, страдающего бессонницей, по вместо с тем они очень выразительны и горят каким-то восторгом. У пего выпуклый лоб, черные, с проседью на висках, вьющиеся волосы, расчесанные на пробор. Густые черные брови. Говорит и жестикулирует он с известкой театральностью, которая свойственна человеку экзальтированному, но театральность эта не лишена горячности и искренности. Временами он сам замечает ее и тогда начинает сердиться па себя и переходит на интимные, мягкие ноты; так как переходы эти бывают неожиданны, опи составляют контраст с его прежним настроением и производят странное впечатление, располагающее к нему.
Фульвия сначала с ненавистью отталкивает его, по потом, задыхаясь от его страстных ласк и от волнения, обессиленная только что перенесенной болезнью, почти без чувств падает ему па руки.
222


М а у ри (бросаясь к Фульвии и обнимая ее). Флора! Флора моя! Флора! Флора! Я свободен! Свободен! Я вернулся к тебе! Я свободен, свободен от всех, от всего! (Замечая, что она без чувств падает ему на руки, кричит.) Флора моя!
Дон Камилло, Гоги, Накке])и, Джудитта, вошедшие вслед за Маури, бросаются к нему с угрозами и кричат, перебивая друг друга.
Рог и. Да разве вы пе видите, черт вас возьми, что ей дурно!
Д о п Камм л л о. Что это за насилие! Джудитта. Ода в обмороке, она в обмороке! Мау р и. В обмороке? Нет, нет! — Флора!
Д он Ками л л о ( угрожающе). Оставьте ее! Оставьте и убирайтесь вон отсюда, сейчас же!
М а у р и (не обращая на них внимания, поддерживая Фульвию). Флора моя... Флора!.. Флора!..
Д о н К а м и л л о (к женщинам). Да отнимите же вы ее у пего!
Джудитта и Маккерн приближаются к Маури.
Джудитта. Отпустите ее... отпустите ее.
Маури (кричит угрожающе). Не смейте к пей прикасаться!
Доп Камилло. Какое вы имеете право!
Маури. Опа моя! Моя!
Дом Камилло. Ну уж пет, синьор! Здесь есть муж!
Маури. Пускай приходит! Где он? Пускай вырвет ее у меня из рук, если посмеет!
Роги (видя, что Фульвия потеряла сознание). Положите же ее по крайней мере иа диван!
Джудитта (подбегает и помогает ему поддерживать Фульвию). Сюда, сюда, я помогу вам!
Маури (переносит Фульвию на диван). Ничего, ничего! Она уже приходит в себя.
Джудитта. Я побегу, принесу флакоп с солью. ( Бежит налево, вскоре, возвращается с солью.)
Паккери (зятю). Вы-то чего смотрите? Разве вы не хозяин здесь?
223


Роги (к Камилло). Ведь это, в конце концов, ваш дом!
Маури (выпрямляясь, с горящими глазами, кричит с ударением на каждом слоге). Нет, синьор! Это гостиница!
Дон Камилло (с раздражением). Как? Что? Когда? Кто вам сказал, что это гостиница? Где это написано?
Маури. Внизу на двери: «Папспопат Дзопки».
Д о и К а м и л л о. Да, синьор, по только летом! Теперь у нас пе сезон, понимаете. А сейчас это мой дом, и я имею право принимать здесь кого мне угодно.
Маури (кричит). Не смейте так кричать!
Дон Камилло (ошеломленный). Скажите пожалуйста, это я-то кричу!
Маури. Кричите или не кричите — я все равно ие уйду отсюда!
Дон Камилло. Нет, вы уйдете, вы уйдете, потому что...
Наккери (перебивая его, кончает фразу). ...потому что это не ваш дом!
Дон Камилло (продолжая). И потому что вам тут делать нечего! Ясно?
Маури (вместо ответа наклоняется к Фульвии и дает ей нюхать флакон с солью, принесенный Джудит- той. Джудитте). Дайте сюда, дайте еще...
Дон Камилло (к Роги). Полюбуйтесь-ка па пего, пожалуйста!
Маури (склонившись над Фульвией). Флора моя! Я здесь... Встань... Ты вздохнула. Тебе лучше... а я, я свободен! Ты слышишь! И я увезу тебя отсюда!
Дон Камилло (решительно подвигаясь вперед). Вот уж пет! Можете быть уверенным, что вы отсюда пикого пе увезете!
Маури. Не вы ли мпе помешаете?
Роги (выступая вперед). Могу помешать и я в случае надобности.
Доп К амил л о. Это излишне, мой милый Роги, потому что через несколько минут здесь будет муж.
Маури. Я и приехал для того, чтобы встретиться с ним.
Дон Камилло. Оп вас снова велит выбросить воп !
224


May p и. Ну, это мы еще посмотрим! — Не из-за него читала покончить с собой эта женщина! — Из-за мепя! Из аа меня!.. Л я, я для нее, я, Марко Маури, я бросил свое положение, свою семью, свою жену, своих детей! (Оглядывая всех, потом к Роги.) Посмотрим, возможно ■iti, чтобы кто-нибудь нас теперь разлучил!
Доп Камилло (видя, что Фульвия начинает по немногу приходить в себя). Но она сама, опа сама, эта дама, уйдет от вас!
Маури (быстро поворачиваясь к Фульвии). Ты, Флора! Ты уйдешь от меня?
Фулышя, еще не совсем пришедшая в себя, ио уже мрачная, поднимает руку, чтобы отстранить Маури, и поворачивается к Дону Камилло.
Дон Камилло. Я уверяю вас, синьора, что он порвался силой, пользуясь отсутствием сипьора профессора, вашего супруга.
Фулъвия (поднимаясь, к Маури). Что вам еще па- до от меня?
Дон Камилло. Ну вот, я ведь говорил!
Маури (потрясенный). Флора!.. О боже мой!.. Ты говоришь мне «вы»!
Фульвия (раздраженно). Но водь мы с вами едва знакомы!
Доп Камилло. А вы обманули ее, эту даму, я знаю.
Маури (гневно). Да замолчите вы наконец!
Дон Камилло. Да, да! Вы обманули ее! Вы обманули ее! Она сама сказала мне это!
Маури (Фульвии). Как! Что ты говоришь? Ты сказала, что мы с тобой едва знакомы? Со мной, Флора? Со мпой, который отдал тебе всю свою жизнь!
Фульвия (с отвращением). Перестаньте вы наконец!
Маури (растерянно). О боже мой! Что ?ке это такое? Но ты, Флора...
Ф у л ь в и я. Я пе Флора.
Маури. Фульвия, Фульвия, я знаю! Но ты сама хотела, чтобы я называл тебя Флорой...
15 Луиджи Пиранделло
225


Фульния (с жестоким презрением). Может быть, вы хотите еще рассказать этим господам, при каких об сюятельствах это было?
Маури (оскорбленный). Нет! Я? A? Ilo тогда ты ла самом деле презираешь мепя?
Ф у л ь в и я (садясь, углубленная в себя, мрачная, шепчет раздраженно). Никого я не презираю.
Маури (настойчиво). Потому что я обманул тебя? Фульвия (с отчаянием). Да пет же, говорю вам! Маури (к дону Камилло). Вы меня обвиняете в этом? Я сам кричал всем, всем вам здесь, что я вдвойне терзаюсь угрызениями совести! Я кричал это в лицо твоему мужу! Все могут засвидетельствовать это! Скажите, скажите! Не кричал я ему разве, что он обманщик? Обманщик, да, обманщик! Он приехал сюда «прощать»! Оп — прощать! Когда он должен был броситься перед тобой па колепи и умолять о прощении, так же как и я, так же как и я! Вот так! (Бросается ita колени и кричит.) Потому что оба, оба мы обманули ее, эту женщину!
Фульвия (медленно встает и говорит тихо, холодно, со страшной усталостью). Боже мой, опять это представление... Как отвратительно!
Маури (как будто смотря па себя ее глазами, продолжая стоять на коленях). О да! Отвратительно! Да! Ты права. Я замечаю это сам! (Закрывает лицо руками, рыдая.) Но это пс я: это моя страсть, Флора! Не я кричу: кричит она! Мпе самому противно слышать этот крик. Но я не могу иначе! Я хотел бы пе кричать, а я кричу! (Вскакивает с колен, стараясь взять себя в руки.) Я приехал сюда, чтобы доказать тебе, что я пс лгал, я говорил тебе правду, то, что было правдой для мепя! У мепя ни кого не было в жизни, кроме тебя! И только па несколько дпей! — Двадцать дней! Только двадцать дней за всю мою жизпь!
Фульвия. Хорошо. Двадцать дпей. Опп прошли, н довольно.
Маури. Как — довольно? Нет! Сейчас, Флора? Сейчас, когда весь этот обман кончился?
Фульвия. Обман? О каком обмане вы мпе говорите?
226


Маури. О моем. О том, как я обманывал тебя! - I опорь псе кончено, кончено! Я освободился! Я свободен (■rii час!
Ф у л ь в и я (мрачно смотрит иа него, как будто только сейчас начинает обращать иа него внимание, в связи с какой-то мыслью, которая овладевает ею). В чем же пиша свобода?
Маури. В возможности распоряжаться собой! Я бросил все! Я вышел в отставку! А моя жена? Знаешь, она сама открыла млс двери! «Уходи с богом, скатертью дорога!»
Н а к к ери. Вот так так!
Маури (быстро поворачиваясь к ней). Она никогда но любила меня! Всегда была мио чужой! Она богата, самостоятельна; у нее дома, имения. Только злобный инстинкт толкнул ее разыскать Флору в Перудже и сказать ей... (Поворачивается к Фульвии, которая снова сидит, углубленная в свои мысли и как бы отсутствуя.) Что опа сказала тебе? Что она сказала тебе? Я еще ио знаю, что опа сказала тебе! (И так как Фульвия не отвечает, он продолжает, обращаясь к другим.) Может быть, она, понимаете ли, думая, что возвратит мнр семье, и приехала сюда, чтобы покончить с собой, убрать себя с дороги. (Приближается к Фульвии, весело готовясь что-то сказать ей, ио слова застревают у него в горле; все же, сделав над собой усилие и собравшись с духом, говорит с развязностью, которая, одновременно делает его и жалким и смешным.) По теперь обман кончен! Представь себе только... да, я пс стыжусь сказать тебе это... жена сама, своими руками, дала, дала мпе... да, дала немного денег на дорогу.
Фульвия (поднимая голову, быстро прерывает его, чтобы не возбуждать любопытства присутствующих). Пу а потом?
Маури ( ошеломленный неожиданным вопросом ). А потом? Что ты хочешь этим сказать?
Фульвия. Что вы предполагаете делать?
М а у р и. Что я думаю делать? О! Что я думаю делать? — Ио ты водь со мной! Что же мне еще надо? Я буду все делать! Я начну давать концерты... Я могу,— конечно, в небольшим городах...
15*
227


Фульвия (поднимаясь, холодно). Прошу вас рассказать все это ему, как только оп верпется.
Маур и (с бурной радостью, между тем как все остальные ошеломлены). Я! Ему? Ты хочешь, чтобы я сказал ему это?
Фульвия (с еще большей холодностью прерывает его, к дону Камилло). Мпе кажется, он должен был бы уже приехать?
Дои Камилло. Да. Я, право, пе знаю, чему приписать это опоздание...
Маури. Я с радостью скажу ему это, с радостью... А теперь, когда ты согласна... как я счастлив!
Фульвия (нетерпеливо). Прошу вас... прошу вас...
Маури. Но, Флора! Ведь это ие я! Согласись, ведь это ты, ты так серьезно смотрела на это! Как могла ты так поступить... извини меня, пожалуйста... из-за этой старой верблюдихи.
Роги (не в силах сдержать смех). Послушайте только!
Наккери (клохча). Ха-ха-ха-ха! Это так он называет свою супругу.
Доп Камилло (точно так же). Да водь я же говорил вам, что ои сумасшедший!
Маури (с глубокой серьезностью). Старый верблюд, уверяю вас, господа. На десять лет старше меня. Хромоногая! Мужичка... Она видела ее. (Показывает на Флору.) Я женился на ней только потому, что у нее был рояль.
Наккери (еще громче смеясь). Ха-ха-ха-ха! (Заражает своим смехом Роги и Джудитту.)
Маури (все так же серьезно). Простите меня, синьора, но, кажется, нет ничего смешного в том, что я говорю.
Роги (продолжая смеяться). Ну как же нет, скажите пожалуйста!
Маури. Вы не понимаете, что значит в возрасте двадцати пяти лет, с головой, полной самых прекрасных мечтаний, приехать в захолустье, еще более глухое, еще более отвратитсльпое, чем ваше, л плесневеть там четыре, пять, десять бесконечных лет, исполняя обязанности судьи!
228


Роги (к дону Камилло). Значит, оп па самом деле судья!
Дои Камилло (с убеждением). Ои помешанный.
Маури (продолжая так же серьезно). Я вышел в отставку. Вы ие можете себе представить, что это была за жизнь! Хуже, чем ваша здесь. Даже ты, Флора, по можешь себе ее представить, ты, которая прошла через все ужасы жизни! Боже мой, ты по крайней мере знаешь, что такое ужас, по жизнь, сотканная из пустоты, ио с тоит ничего! Это тень! Молчание! Время, которое остановилось! Воды для питья — и той не было. Вода только из цистерны, горькая, гнилая... Это все было бы егце ничего! Ио эта тишина! Эта тишина! Подумайте только! Слышно как скользит веревка, на которой спускают ведро в цистерну, скрип блока! А дома! дома... Старый, пыльный, грязный стол с наваленными на пем судейскими бумагами — и ползущая по пим муха. И вот вся жизнь тут, в этой мухе, на которую вы смотрите часами и часами.— И представьте себе, однажды, посреди этой тишины, звук рояли, единственного во всем городишке. Мепя потянуло к пому, как измученного жаждой человека тянет к воде! И, синьоры, я женился на женщине, которая мне тогда показалась прекрасной, умной, только потому, что у нее был рояль, потому что, понимаете, я учился музыке и никогда пе изучал законы.— Я музыкант, а эта женщина, с первого же дня после свадьбы — стала мепя звать судьей, да, да, она этому же научила сыновей! — Их у меня четверо, все опи живут с ней, в деревне, мо-гра-мот-ны-е. И они, опи также, они никогда не звали мепя «папа», опи также зовут меня «судья», как мать. Дома — судья, па службе — судья!
Все, кроме Фульвии, хохочут
Роги (сквозь смех). Вот так история, вот так история!
М аур п. Смейтесь, смейтесь! Теперь и я могу смеяться! — теперь я свободен! Да! И расстались мы полюбовно. Опа даже проявила нежность. А я, уверяю лас, я хотел задушить ее.
229


Дон К а м и л л о (увидев в саду Сильвио Джелли). О, слава богу, наконец-то и вы, сипьор профессор.
Сильвио Джолли — мужчина около пятидесяти лет, шпро коплении, костистый. Носит очки в золотой оправе. У пего бритое лицо, небольшая лысина, но на лоб и виски падают пряди светлых волос, которые оп время от времени отбрасывает задумчивым привычным жестом, задерживая при этом руку. На лице его следы душевной муки от переживаемого им внутреннего кризиса, который он старается скрыть. Поэтому оп часто кажется абсолютно безразличным и на губах его застывает неопределенная, холодная усмешка. Иногда лицо его принимает ироническое выражение и па пом можно прочесть отражение низменных страстей, хотя подавляемых, но еще пе окончательно побежденных. Если затронуть его в минуту этой инертности и безразличия, которыми он прикрывается, как маской, неопределенная улыбка превращается в судорожную гримасу боли, будто еще и физическая боль присоединяется к его нравственному страданию. Но после этой гримасы па лице его появляется выражение усталости, чувства собственного достоинства, как будто оп хочет показать этим, что далек от всех страстей, которые все же время от временя глубоко потрясают его. При его появлении Фульвия кошачьим движением вскакивает на моги, руководимая тем же инстинктом, который тринадцать лет назад привел ее к падению. Для нее настал решающий момент, и вся со фигура выражает твердую решимость выгодно использовать для себя присутствие своего обезумевшего от страсти любовника.
Сильвио (замечая присутствие Маури, его веселость и веселое настроение других, а также подозрительную недоверчивость жены). А вы опить здесь?
Маури (прерывая). Да, сипьор профессор. Я приехал, чтобы...
Фульвия (быстро прерывая его, повелительно). Дайте сказать мне! (Мужу, решительно.) Да, он снова здесь. Попрошу вас, господа, оставить пас.
Д о и I? а м и л л о. Сию минуту, синьора, мы уйдем. Позвольте мпе только сказать два слова синьору профессору.
Фульвия (прерывая снова, чтобы покончить с его объяснением). Вы хотели сказать, что этот синьор ворвался сюда силон. Хорошо, хорошо!
Маури (к дону Камилло, указывая на Фулъвию). Иу, мы уже пришли к соглашению!
Наккери (зятю). Уже договорились! Вот так история!
230


Сильвио (Фульвии). Может быть, ты сама просила его приехать?
Ф у л ь в и я. Нет, нет. Как раз об этом нам нужно с гобой поговорить.
Си ль в и о. Мне кажется, что вы как будто пришла ужо к какому-то соглашению.
Фульвия. Ни к какому соглашению мы не приходили, неправда!
М а у р и. Я приехал сам.
Фульвия. Да замолчите же вы!
Д о и К а м и л л о (приглашая жестом Роги, Джудит- ту и Паккери выйти). Идем, идем!
Накк ер и (оборачиваясь). Сейчас, сейчас... Но позвольте сказать мне этим синьорам, что мы...
Дон Камилло (как на иголках). Идем, идем, Марианна, вы потом успеете поговорить.
II а к к о р и. Я хотела только сказать, что уже конец апреля, а в мае начинается съезд иа воды иностранцев.
Сильвио. Что касается меня, синьора, то я рассчитываю уехать отсюда очень скоро.
Н а к к е р и. Надеюсь, что вы предпишете это и вашим больным, синьор профессор! Потому что нам уже пора приводить в порядок наш пансионат.
Доп Камилло. Пожалуйста, синьор профессор, не подумайте...
Сильви о. Вы отлично знаете, что неотложные дела заставляют меня уехать как можно скорее.
Рог и. Но если вы еще не сегодня уезжаете, синьор профессор, те я хотел попросить вас...
Сильвио (жене, не обращая внимания на Роги). Прошу вас...
Р о г н. Я по настаиваю, синьор профессор, я могу подождать — я подожду, я приеду за вами еще раз...
Д о н К амил л о. Идемте, идемте теперь. (Выталкивает mi дверь Роги, Паккери и Джудитту, сам выходит последним с поклоном и закрывает за собой дверь.)
Фульвия (быстро и нервно). Сильвио, этот синьор, с которым я едва знакома...
Маури (оскорбленный, протестуя). Это неправда, Флора!
Ф у л ь в и я. Я же вам сказала, что говорить буду я!
231


Маури. Ты говоришь такие вещи!
Фульвия. Не все ли равно для такой, как я, долго или коротко мы были с вами знакомы? (Мужу.) «Флора», ты слышал? — Он называет меня Флорой!
Маури (с упреком). Фульвия!
Фульвия (стремительно). Нет, нет, Флора, Флора — я Флора. (Снова к мужу.) Меня зовут сразу по имели и говорят мне «ты».
Сильвио. Но мне хотелось бы знать, каким образом после того, что случилось, этот сипьор находится снова здесь?
Фульвия. Да, да, Сильвио, этот синьор искренне уверен, что я хотела покончить с собой из-за пего. Но это неправда!
Маури. Как так неправда?
Ф у л ь в н я. Да, это неправда. Я поступила так ради самой себя. Расскажите ему, как и где мы с вами по- • знакомились, и это объяснит ому все.
Сильвио. Я не желаю этого знать!
Фульвия. Я была арестована.
Маури (протестуя). Нет! Ты вовсе пе была арестована! Что ты говоришь!
Фульвия. Меня вызвали в суд по обвинению в самом пошлейшем преступлений.
Маури (горячо). Что опа говорит! Не верьте ей! Опа была вызвана как свидетельница.
Сильвио. Я повторяю вам, что я ничего пе хочу знать!
Маури (продолжая страстно). Она была вызвана как свидетельница. Я повторяю это. Это случилось после моего назначения в Перуджу. Я был как раз в кабинете судебного следователя, моего коллеги. Это был процесс по поводу убийства некоего Гамбы.
Фульвия. С которым я приехала в Перуджу.
Маур и. Да. Он был художником...
Фульвия. Какой там художник! Жалкий инкрустатор с Мурапской фабрики.
М а у р и. Может быть... Оп приехал для реставрации какой-то мозаики...
Фульвия. Негодяй, который ежедневно напивался... Маури. Он бил ее! Бил ее!
232


Фульвия. Однажды ночью его нашли па улице мертвым с раскроенным черепом.
Сильвио Джелли отбрасывает привычным жестом полосы и удерживает руку па голове.
Маури (подскакивая при жесте Сильвио). Это ужас? Не правда ли? «Вот до чего она пала»! Но извольте слушать дальше!
Фульвия (с силой). Бросьте вашу декламацию!
Маури (не слушая ее, продолжает, но уже в более пониженном тоне). Она мне говорила, что только в первый раз трудно сбросить иа глазах у всех маску, которую навязало нам общество.— Вы улыбаетесь, попробуйте сделать это.
Сильвио. Но я вовсе и не думаю улыбаться.
Маур и. Нет, вы улыбались! — Попробуйте только украсть пять лир и дать себя поймать на месте преступления. Тогда бы вы заговорили иначе! Но вы не вор... Л разве эта несчастная поступила бы так, если бы не вы, ее муж...
Фульвия (прерывая его, очень гордо). Довольно! Я запрещаю вам продолжать.
Сильвио (спокойно и тихо). Я приехал сюда...
М а урн. Чтобы простить, мы это знаем...
Сильвио (решительно, твердо и торжественно). Нет! Я приехал, чтобы сознаться в своей вине перед этой женщиной. Но я не ожидал, что кроме пее встречу здесь еще кого-то, который бы осмеливался обвинят]» меня.
М аур и. И требовать искупления.
Фульвия. Молчите, вы не знаете, что говорите...
Маури. Нет, я требую искупления. И повторяю это ему, потому что я сам глубоко перед тобой виноват. Ты меня простила, но я готов на все, чтобы загладить мою вину!
Ф у л ь в и я (с выражением человека, который не желает продолжать спора). Прекрасно — я как раз хотела сказать тебе, Сильвио, что оп готов...
Маури (настойчиво и вызывающе). Я готов, готов искупить свою вину!
Фульвия (отчаянно, с негодованием кричит). Да не говорите вы об этом. Не смешите мепя! Раз я пе при233


знаю вас виноватым, так к чем же вы хотите обвинять себя? Не смешно ли это! Вы лгали мне, как м множество других. Что мне за дело до этого? (Оборачиваясь вдруг к мужу.) Может быть, и ты думаешь, что у тебя есть какие-то обязательства по отношению ко мне, потому что ты спас мне жизнь? Нет, никаких, мой дорогой! Спасибо тебе!
Сильвио (ошеломленный). Как! Я...
Ф у л ь в и я (повышенным тоном, не терпящим возражений). Может быть, ты приехал сюда только как врач, чтобы сделать мне операцию?
Сильвио. Нет!
Фульвия. Но, делая мне операцию, о чем тебя, впрочем, никто не просил...
Маури. И я протестовал, и я протестовал!
Фульвия (не обращая на него внимания). Что касается меня, я водь не просила тебя об этом — не правда ли?
Сильвио (окончательно растерянный, не понимая, куда клонится этот допрос). Нет... Я сделал это...
Ф у л ь в и я (быстро договаривая его мысль). Почти помимо твоей воли, не правда ли?
Сильвио. Видя тебя, л каком ты состоянии...
Ф у л ь в и я. Пу и что ж! Я была па краю смерти. Мое спасение было чудом для тебя самого! Если бы ты знал, как я теперь верю в чудеса!
Сильвио. Что ты хочешь этим, собственно, сказать?
Фульвия. Ничего. Я хочу только, чтобы ты но думал, что у тебя есть теперь какие-то обязательства передо мной из-за того, что ты возвратил меня к жизни. Никаких обязательств! Никто мне ничего по должен! Ни ты, ин он! Пи долгов, ни возмещений!
С л л ь в и о. Что же ты намерена теперь делать?
М а у р и. Опа поедет со мной!
Фульвия. Вот я здесь, вы видите... Я нахожусь между долгом, который я признаю недействительным, и виной, которую я объявляю воображаемой...
Сильвио (с усмешкой). Ты все такая же!
Фульвия. Да, я все такая же. И это меня радует. Меня радует, что мои крашеные волосы и мой тспсреш- 234


unii вид не мешают тебе видеть меня такой ?кс, какой я была для тебя прежде.
Сильвио. Да, сейчас я вижу тебя такой. А в эти тяжелые дни ты была совсем другая.
М аур и. Потому что сейчас здесь я.
Фульвия (Маури). Вы тут решительно ни при чем. Я же приказала вам молчать! (Мужу.) Я показалась тебе прежней, потому что ты сам был такой... растерянный...
Сильвио. Я?
Фульвия. Ну да, растерянный, неуверенный... в глубине души раскаивающийся. Я убеждена в этом.
Сильвио. Раскаивающийся? В чем?
Ф у л ь в и я. В том, что зашел дальше, чем предполагал.
С и л ьв но. Пот, неправда, не в этом.
Фульвия. Но, серьезно, неужели ты считаешь, что ты очень переменился?
Сил ь в и о. Уже тот факт, что я здесь, разве не доказывает тебе этого?
Ф у л ь в и я. Но ты пе ожидал встретить его здесь?
С и л ь в и о. Да, да, правда, этого я пе ожидал. Если бы я знал, я но приехал бы!
Фульвия (презрительно). Можешь уехать обратно!
Сильвио (сдержанно). Я хочу сказать только, что ты ставишь меня в такое неловкое положение! (Показывает на Маури.)
Маури. Но мне все про вас известно.
Сильвио. Что вам может быть про меня известно? Только то, что говорила она. Вам известна моя вина. Но что вы можете знать о тех страданиях, которые я претерпел из-за нос.
Ф у л ь в и я. Ты много страдал?
Сил ь в и о. Много. Раз я нриохал сюда и ты видишь меня здесь... Но ты пс заставишь меня говорить тебе об этом при постороннем.
Фульвия. Нет, нет, говори, говори, потому что этот посторонний находится здесь больше ради тебя, чем ради меня.
Маури. Но я же яс посторонний для нее. (Указывает на Фульвию.)
235


Сильвио (отвечая Фульвии). Он здесь ради меня? Что ты хочешь этим сказать?
Фульвия. О, конечно, сейчас я говорю не о знаменитом профессора, каким ты стал теперь. Мне далее становится неловко, когда я представляю себе это. Но такому, каким ты был прежде, было бы все равно, кто со мной — этот или другой. Что поделаешь, я могу вспомнить только то время, когда мне едва исполнилось восемнадцать и ты играл со мной, как кошка с мышкой, из любопытства, чтоб узнать, что будет. И нот полюбуйся, что вышло. Ты говоришь, что много страдал. Хотелось бы мне знать, как именно?
Сильви о. Но я тебе уже говорил, как.
Фульвия. Нот, прости, ты мне говорил, что даже не в силах был страдать.
Сильвио. Я сказал тебе, что не в силах рассуждать ни о твоих, пи о моих муках. Вот что я сказал!
Фульвия. Ах так!
Сильвио. Ты не можешь этого понять! Есть вещи, которые нельзя объяснить.
Фульвия. Разве никого не было с тобой? (Намекает на свою дочь и становится еще мрачнее.)
Сильви о, Я чувствовал себя не в праве... Фульвия. Считал себя виноватым, да?
С и л ь в и о. Если хочешь — виноватым, потому что я попал, что ты ушла из-за меня, и ничто не могло заполнить этой пустоты!
Фульвия (с презрением). По все таки ты утверждаешь, что ты страдал по моей вине?
Сильви о. Нет, не так, как ты думаешь... Да и сейчас пе так... Нет. Во всем виновата жизнь, такая...
Маури. Да, да, вы правы, и я тоже...
Сильвио (не обращая на него внимания). Ты здесь стреляешься, там другой сходит с ума, третий философствует и не приходит пи к чему...
Маури (про себя). Жизнь — жестока. Это я знаю!
Сильвио. Еду сюда, говорю себе: «она умирает, хочет уйти примиренной. Спеши к пой!» Приезжаю, и чувства мои разбиваются о такую действительность, которую трудно было себе представить!
Фульвия. Ну, а что ты думаешь делать теперь?
230


С и л ь в и о. Едва приехав, я нахожу тебя с мужчиной. Ты не признаешь с моей стороны никаких обязанностей по отношению к тебе, никакого долга. Я вижу, что ты приняла какое-то решение, но какое — пе знаю.
Ф у л ь в и я (как будто сделав неожиданное открытие). Когда ты смотришь, сам не замечая того, так — исподлобья, ты представить себе пе можешь, дорогой мой, сколько хитрости у тебя еще и глазах.
С ил ь в и о. У меня?
Ф у л ь в и я. Да, да, у тебя]
Сильв и о. Хитрости?
Ф у л ь в и: я. Да, хитрости. Я заметила это, когда ты только что посмотрел па меня так. (Показывает ему.) Сильвио. Скорее печали или, может быть, усталости.
Ф у л ь в и я. Нет, хитрости, хитрости, прежней хитрости. Даже сейчас ты хочешь хитрить, рисоваться передо мной. Знаю я вас, все мужчины одинаковы. Но вы забываете, что бывают моменты, когда женщины видят вас без всякой рисовки. Ты, конечно, понимаешь меня. Л потому женщины смеются вам прямо в лицо, когда вы начинаете принимать такие позы. Вы им тогда противны, отвратительны! Но это к делу нс относится!
Сильвио. Ты хочешь освободить меня от всякого долга по отношению к тебе, чтобы испытать, действительно ли я переменился?
Фульвия. Нот, пет, ты ошибаешься. Но, видишь ли, твоя хитрость...
С и л ь в и о. Нет, Фульвия, поверь, я просто не могу доказать тебе...
Ф у л ь в и я. Я ие желаю доказательств. Разве ты не понимаешь, что я ничего не хочу от тебя сейчас? Я, такая, какая я есть. Я не хочу воспользоваться твоим приездом, для того чтобы ты принял участие во мне, в моей жизни, которую ты спас. Что мпе моя теперешняя жизнь! Что бы со мною ни случилось, мне все безразлично. И ты был бы дураком, если бы казнился из-за мепя. Ты приехал, потому что был уверен, что я ite выживу. Тем хуже для меня, если я не умерла!
Маури (страстно). Но ведь я же здесь, Флора!
Фульвия (презрительно, указывая мужу на лю237


бовника). Ты видишь, и оп здесь! — Именно об этом Л и хотела тебо сказать.
Маури. Да, да, я на все готов для тебя!
Фульвия (почти спокойно). Ради бога, ие говорите о любви! (Мужу.) Видишь, он готов взять мепя к себе.
Маури. И навсегда!
Фульвия. Браво, дорогой мой! Совсем как говорят женихи!
Маури. Нет. Так, как могу сказать только я одни.
Фульвия (глядя мимо пего на мужа). Ои бросил жену, детей, иотерял службу ради меня. Так ведь?
Маури. Да.
Фульвия. Предлагает мне великолепное будущее: давать концерты в провинции. Как жаль, что из-за моей мерзкой жизни у мепя пропал голос. Мы бы хорошо зарабатывали вместе. Он играл бы, а я пела! (Разражается вызывающим смехом.)
Маур и. Ты издеваешься надо мной!
Фульвия. Ничуть. Я просто верю в ваш талант пианиста.
Сильвио (презрительно). Все это вздор.
Фульвия. На тебя это произвело большое впечатление? На меня никакого! Я прошу вас обоих предоставить меня самой себе, и, чтобы и о возвращаться больше к этому вопросу, давайте решим это сейчас же, полюбовно. Я много лет жила так, изо дня в депь, терпела нужду в самом необходимом. Забота о завтрашнем дне мепя нс пугает. Судьба может играть мною, как ей вздумается! Я ее игрушка! (Подходит к мужу и вульгарно подмигивает ему, как проститутка.) Как была твоей!
Сильвио. Моей?
Ф у л ь в и я (смеется сквозь слезы и, чтобы подавить спазматические рыдания, все громче выкрикивает). Да, твоей игрушкой. Когда я была еще почти ребенком, ты учил меня вещам, которые мне казались тогда ужасными, отвратительными!
С и л ь в и о (стараясь остановить ее). Фульвия!
Ф у л ь в и я. Теперь все это у меня уже вошло в привычку.
С и л ь в и о. Фульвия! Фульвия!
238


Ф у л ь в и я. О, теперь я искусна!
Сильв по. Тебе доставляет наслаждение терзать себя!
Фульвия. Я всему научила и его. Потому оп так и привязался ко мпе! (Вдруг обрывает в предельном отвращении.) Мерзость! Мерзость! Мерзость! (Кричит, вся дрожа, закрывая волосами лицо.) О боже мой! Какая мерзость!
Маури и Сильвио подбегают к ней, стараясь успокоить, говорят одновременно.
G и л ь в и о. Нельзя доводить себя до такого состояния!
Маури. Флора, ведь я же смотрел па тебя как на святую, как на святую!
Фульвия (неожиданно выпрямляется, еще дрожа от рыданий, кладет руки на плечи Маури). Да, это правда. Для вас, да. (Поправляясь.) Для тебя, да. Но, ради бога, молчи!
Маури (вне себя от счастья, старается схватить и поцеловать ее руку). О Флора! Спасибо, спасибо.
Фульвия (вырывая руку, с отвращением). Нет, нет, нет!
Маури. С меня довольно той жалости, той жалости, которую ты чувствуешь к моей любви. Больше мне ничего яс падо! Ничего! Это так сладостно, что мне и этого довольно!
Фульвия (с нетерпением). Хорошо, хорошо! (Мужу.) Пусть будет так. Я уйду с пим. А ты уезжай, дорогой мой, с успокоенной совестью, считая, что ты сделал доброе дело!
С и л ь в и о (смотрит на нее с бесконечным страданием. а потом, сдерживая свое волнение, говорит твердо). Я прошу тебя, Фульвия, не ставь меля в такое положение!
Фульвия. Повторяю тебе искренне: приехав сюда, ты сделал доброе дело. Что же касается остального, что случилось помимо твоей воли, может быть и для меня плохой услугой. Но я говорю тебе совершенно искрение: я по хочу и но буду считать тебя ответственным за это.
239


Ты можешь ехать совершенно спокойно, не чувствуя за собой никакой вины. Еще одно: если ты пожелаешь — видишь, во мне ничего не осталось от прежнего — я самая вульгарная женщина,— да, ты можешь дать мне немного денег, как ему дала его жена! (Разражается смехом, показывая на Маури.)
Маури. Нет, пет, ие надо денег! Не принимай от него денег, Флора!
Ф ул ьв и я. Дурак! Разве ты не видишь, что это не для нас! Я делаю это для пего. Чем больше он даст, тем приятнее ему будет! (Отчеканивая каждое слово.) Разве не ясно, что, несмотря па все мои старания разубедить его, он продолжает чувствовать себя виноватым. И вот я предлагаю ему покончить со всем, расплатившись звонкой монетой!
Сильвио (не в состоянии больше сдерживать себя, с предельной решимостью). Довольно, Фульвия! Перестань. Ты должна меня выслушать!
Фульвия (еле сдерживая ярость, с угрожающим видом). Ах пет! По смей говорить со мной о том, что я читаю в твоих глазах!
Маури (про себя, ядовито усмехаясь). Про дочь, оп хочет говорить про дочь!
Сильви о. И все же я должен с тобой говорить о пей!
Фульвия. Ие посмеешь! Разве ты не видишь, что я нарочно втаптывала себя в грязь, чтоб помешать тебе сделать это?
Сильвио. Тахе ты не хочешь выслушать меня?
Фульвия. Нет!
Сильвио. Ты заставляешь мепя...
Фульвия. Не так давно ты избегал даже намеков о ней!
Сильвио. Л сейчас я хочу говорить о ней!
Фульвия. А я запрещаю тебе говорить со мной, с такой, готовой уйти к другому! (Обнимает одной рукой Маури.)
Сильвио. Хорошо, иду. Но помни только, что ты пс можешь теперь ни в чем обвинять меня!
Фульвия (Маури). Разве я его обвиняла? Я, наоборот, хвалила тебя, благодарила, я просила тебя уехать
240


с миром. Это ты колебался, настаивал, хотел говорить, ища себе оправданий, которых я у тебя не требовала!
М а у р и. А зеркало! Зеркало!
Сильвио. О каком зеркале вы говорите?!
Маурп (почти улыбающийся). Зеркало, которое мы ставим перед собой и, сами пе сознавая того, смотримся и него. И кажется нам, что говорит кто-то другой, а это мы сами. Это мне отлично знакомо!
Сильв и о. Так и держите это про себя!
Маури. Это нс мешает и вам знать!
Сильвио (Фульвии). Почему ты бросаешь мпе в лицо вину, в которой я сам сознался?
Фульвия. Нет, наоборот, я снимаю ее с тебя.
Сильвио. Каким образом? Тем, что ты втаптываешь себя в грязь, чтобы еще сильнее заставить меня почувствовать ее?
Фульвия (изменившимся голосом, в котором звучит искренность отчаяния, почти приниженность, чувствуется, что настал момент, когда она больше не в силах притворяться). О боже мой! Все эти дни... вместе с тобой... Ты сам говорил, что я стала такой, как бывало... И с сердцем, полным надежды, с сердцем матери я ждала, что вот-вот он заговорит... о моей девочке... Я говорила себе: «оставайся такой, оставайся такой... Он сейчас добрый... он приехал... оп будет говорить с тобой, он будет говорить с тобой о дочке...».
Сильвио (громко, дрожащим голосом, чтобы прервать ее). А если я не мог говорить с тобой!
Фульвия (озлобленно, меняя тон). А почему сейчас ты можешь говорить о пей?
Сильвио. Чтобы объяснить тебе, почему я пе говорил рапьше.
Ф у л ь в и я. Сейчас я пичего не хочу знать. Твои доводы для меня не имеют значения! Они ваяпш только для тебя!
Сильвио. Не для меня, а для твоей дочери!
Ф у л ь в и я. Какое значение они могут иметь для нее?
Сильвио. Исключительно для нее!
Ф у л ь в и я. Потому, что она думает, что я умерла, 15 Луиджи Пиранделло 241


да? Я так и знала! Старая сказка! — Кто это сказал ей? Это ты ей сказал, что я умерла?
С н л ьв и о. Нет, ие я...
Фу л ьвия. Она сама это решила, а ты оставил ее в этом убеждении? — Ну что ж! И отлично! Довольно об этом. Я так и предполагала. Ты хочешь сказать, что не мог повторить для нее чуда моего воскресения?
С и л ьв и о. Нет, по скажи мпо, думаешь ли ты, считаешь ли, что это возможно? Я уже целый месяц об этом думаю, этим живу, с тех нор как увидел, что есть надежда на твое выздоровление. Ты ждала, чтоб я заговорил с тобой об этом. Но я по говорил с тобой! Как я мог? Скажи мне! Как мы можем возвратиться домой с тобой?
Фульвия (в ужасе). Нет, нет!
Сильвио (продолжая). Где ты была все это время? И почему ты оставляла ее в убеждении, что ты умерла, если это была неправда?
Фульвия. Нет, это невозможно, пет!
Сильви о. Ты сама это видишь!
Фульвия. Не в этом дело! — Если б я умерла па самом деле... Но я живу! Не для себя, пойми! Ты еще не знаешь всего чуда, которое ты сотворил! Ты себе представить не можешь этого! Блаженное состояние! Вернуться к жизни в тот момент... Дорогой мой, если ты ис можешь воскресить меня для дочери, она сейчас может воскреснуть во мне!
Сильвио (ошеломленный и мрачный). Что ты говоришь?
Ф у л ь в и я. Она — или другая — раз она уже во мпе, для меня все равно!
Сильвио. Фульвия, что ты говоришь?
Маур и. Как! Значит?..
Ф у л ь в и я. Почему же я так легко отношусь ко всему? Да именно поэтому. Разве ты не видишь, что для меня все остальное безразлично?
Маури. Ты отдалась ему?
Сильвио (у которого рассеялись теперь все сомнения, с твердой решимостью). А если так, нам ве о чем больше разговаривать! Все решено.
Фульвия. Что?
Маури (про себя). По это измена!
242


Сильви о. Я уже думал — раньше, чем ты мпе ска- ииш, что есть средство - единственное для того что- hi.i нее исправить!
Фульвия, Какое может быть средство, если ты убил меня для нее!
Сильви о. Нет — есть, есть! А теперь тебе ничего больше не остается, как согласиться.
Ф ул ь в и я. Согласиться — на что?
С и л ь н и о. Ехать со мной!
Маур и. Нет, Флора! Не делай этого, ле делай этого!
С и л i> в и о. Теперь она это сделает, это решено.
Фульвия (к Маури, успокаивая его). Подождите. (Мужу, недоверчиво.) С тобой, куда?
Сильвио. Куда? Домой! К себе домой...
Ф у л ь в и я. В качестве кого?
Сильвио (не задумываясь, с силой). В качестве моей жены!
Ф у л ь в и я. Л как же опа? Ведь опа думает, что я умерла?
Сильви о. Не понимаю тебя! Ты должна быть моей женой, по для видимости ие считаться ее матерью.
Фульвия. Твоей женой? И не быть се матерью! Выть для нее кем же?
Маури (порывисто). Это жестоко! Это жестоко!
Ф у л ь в и я. Но я не хочу быть ее мачехой!
Сильвио. Но ведь это будет только для виду! Ты останешься ее матерью!
Фульвия. А опа будет считать мепя мачехой?
Маури. Не соглашайся, Фульвия, не соглашайся!
Сильвио. Другого выхода нет! Неужели луч ine то, что вы предлагаете ей?
Маури. Лучше! В сто раз лучше! Нужда, Флора, со мной лучше, подумай только, Флора, какая это мука для тебя, если твоя дочь будет считать тебя чужой!
С ильв и о. Если ты сможешь это вынести...
Фульвия (с живостью, презрительно, но все же, как бы уже задумываясь). Не в этом дело. Вынести я смогу все, ведь я ее мать! (Встает и как будто только что начинает понимать.) Значит, ты хочешь взять мепя с собой?
Маури (очень взволнован). Ты соглашаешься?
16*
243


Фульвия (не обращая на него внимания, мужу или. скорей, как бы говоря сама с собой). Но как же... ах, да. мы состоим водь в закопмом браке... больше ничего и па требуется.
Сильвио. Ведь это только для нее... одна видимость...
Маури (про себя). О, какое предательство! Опа готова уступить ему!
Фульвия (про себя). Ей уже шестнадцать лет!.. Конечно, она не может мепя помнить.
Сильвио. Ей было три года с небольшим...
Фульвия (живо, с насмешкой). Когда я умерла!.. (Сдерживаясь.) А другие? Они могут узнать меня!
Сильвио. Никто, пикто пе узнает! Я живу теперь почти в деревне. Но эти пустяки... Мы можем переехать.
Маури (решительно). Зпачит, для меня все копчено? Но это невозможно, послушай, это невозможно!
Фульвия (качая головой, раздосадованная). Что вы хотите от меня?
Маури. Как — что я хочу? А что будет со мной? Что я буду делать без тебя?
Сильвио (подходя к нему). Вы должны, кажется, попять, что теперь уже пе время говорить в таком гоне!
Маур и. Вся моя жизнь разбита из-за нее...
Фульвия (прерывая его, мужу). Подожди, оставь его, я скажу ему сама...
Маури (страстно обнимая ее). Я ничего слышать пе хочу! Ты моя! Я не отдам тебя!
Сильвио (отталкивает его). Довольно, я слушал... Фульвия (вырываясь). Пустите меня!
Маури (тем же тоном). Нет, я не путцу тебя! Я пе отдам тебя!
Фульвия (отталкивает его). Пусти меня, говорю я тебе!
Сильвио. Вон, вон отсюда! Вон отсюда!
Маури (отчаянно рыдая). Но имей же сострадание...
Фульвия. Какого вы хотите сострадания?
М а у р и. Но я по хочу! Яне могу согласиться.
Ф у л ь в и я. Слова напрасны...


Маури. Целая жизнь еще впереди — как будто я ничто! Ты ломаешь мепя, выбрасываешь меня!.. (Падает на стул, совершенно убитый горем.)
Сильвио. Ступайте, ступайте, довольно!
Фульвия (подходит к Маури и делает знак Сильвио). Чуточку сострадания, чуточку сострадания! Надо расстаться по-хорошему.
Занавес


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Вилла доктора Сильвио Джелли, вблизи одной из деревень па берегу озера Комо. Гости в ан — ком пи та большая и такая светло- голубая, что кажется зеленоватой. Обстановка изящная, аристократическая, по не новаят чтобы Фулышя Джелли могла узнать в пей свою, которую опа оставила тринадцать лет назад и другом доме. В глубине комнаты веранда, выходящая в сад. Два выхода справа, одни выход с левой стороны. Со времени первого действия прошло около четырех месяцев. Август.
При поднятии занавеса на сцене Фульвия, гувернантка Б ет та и приказчик из магазина, Фульвия одета в роскошное светлое летнее платье. Волосы ее все еще выкрашены в рыжий цист, но прическа гладкая. Опа по бледна больше той мертвенной бледностью, как л первом действии, кажется успокоенной. Гувернантка имеет вид самодовольный, держит себя как хозяйка; все они стоят у стола и рассматривают, ощупывают разные материи — белые, голубые, розовые, лиловые, которые приказчик разложил на столе перед ними. Эти пещи вынуты из картонки, обтянутой клеенкой, которая стоит па стуле. Гувернантка рассматривает материи в лорнет.
Приказчи к. Позвольте вас побеспокоить, синьора. Ф у л ь в и я. Да пет, какое же тут беспокойство!
П р н к а з ч. и к. Понимаю. Pardon! Хотя для матери я хотел только заметить по будет ли для вас слишком затруднительно шить самой приданое для новорожденного...
Ф у л ь в и я. О нет! нет! Это только развлечет меня.
Приказчик. Понимаю. Я говорю это только потому, что у нас есть прекрасные готовые вещи для малюток — полный ассортимент, самый изысканный.
Ф у л ь в и я (к Бетте, которая рассматривает какую-то ткаиъ). Как вам нравится ято?
-246


Бетта. Да, ио мпе кажется немного грубовато.
Приказчик. Этот батист — это что-то особенное — теперь все берут его, а, может быть, позволите предложить вам нансук?
Бетта. Нансук или что другое, но мпе все кажется немного грубоватым.
Приказ ч и к (обиженно). Нет уж, извините, синьора, это самый тонкий батист!
Бетта. Все равно, батист или пет, а я говорю, что грубовато!
П р и к а зч и к. Да пет же, посмотрите хорошенько, материя легкая, мягкая, как раз для нежного тельца младенца. А за добротность я ручаюсь.
Ф у л ь в и я. Хороню, хорошо, по все же это не то, что я искала. Я раньше покупала другую материю, такую же тонкую, мягкую, по гораздо более плотную.
11 р и к а з ч н к. Может быть, камбри, синьора?
Бетта. Л какой раньше был муслин!
Ф у л ь в и я. Пот, пет, пс камбри.
Приказчик. Лино-батист? Бумажный батист?
Фульвия. Я не знаю, право. Я покажу вам. Пожалуйста, Бетта, пойдите наверх к Ливии. Вы знаете, там, в старом комоде...
Бетта. Да, да, знаю.
Ф у л ь в и я. Да, там лежат се детские чепчики, я видала.
Бетта. Хорошо, синьора, иду. (Уходит.)
Ф у л ь в и я. Нет, лучше подождите, пе говорите ей ничего. Попросите ее сойти сюда, вниз, па мипутку.
Бетта. Хорошо, синьора. (Уходит в дверъ направо.) Ф у л ь в и я. Вот увидите сейчас, что это за материя. П р и к а з ч и к. Но когда вы выстираете нансук, вы увидите, каким плитным он станет. А что касается мягкости, то, уверяю вас, синьора, вы не найдете ничего мягче этого батиста.
Ф у л ь в и я. Во всяком случае, я беру этот цветной. Если бы еще у вас был лиловый, потемнее...
Приказ чи к. Синьора, у нас в магазине есть такой, по мне кажется, что и этот вам подойдет.
Фульвия. А вот валансьен мне решительно но нравится.
347


Приказчик. Как вам будет угодно. Но, вы знаете... теперешние условия рынка... прямо хоть плачь!
Из двери справа входит Л и в и я. Ей недавно исполнилось шестнадцать лет. Вид у псе серьезный, она держит себя холодно, смущается каждый раз, когда ей смотрят прямо в лицо. Одета в глубокий траур. Фульвия замечает ее приход пе сразу.
Лив и я. Ты звала меня?
Фульвия (слегка поворачивая голову). Ах да, Ливня, иды сюда! (Заметив ее траур, с удивлением.) Зачем это? Что такие?
.Ливия опускает глаза и молчит.
Фульвия (вдруг вспомнив). Ах да, да! Прости меня! (Потом, словно забыв о своем намерении.) Нот, нет, ничего, иди себе!
Ливия (холодно). Что ты хотела от меня?
Фульвия. Нет, ничего. Ты собираешься в церковь?
Ливия. Да, скоро. Священник сказал, что он может начать службу не раньше одиннадцати.
Ф у л ь в и я. Значит, служба кончится поздно. Три мессы...
Л и в и я. Я хотела две.
Фульвия (живо, с ласковым упреком, но как бы обиженно). Нет, Ливия, это было бы неприятно нале, я уже не говорю про себя.
Ливия (в том же тоне). Я и заказала две мессы, чтобы не доставлять неприятности тебе. (Несмотря на видимую любезность, в ее словах слышится намерение оскорбить Фульвию.)
Фульвия (с горечью). Как ты по понимаешь, что для мепя самое большое огорчение то, что ты можешь так думать. Ведь каждый год ты заказывала три мессы. Ты должна сделать так же и в этом году. Папа пойдет с тобой?
Лив и я. Не знаю, захочет ли о и пойти.
Ф у л ь в и я. Пойдет, пойдет. Я скажу ему, чтобы шел! (Обрывая.) А я как раз выбирала материал для приданого малютке.
Ливия (холодно, как будто ей до этого нет никакого дела). Ах, да...
248


Фульвия (не в силах более притворяться, что не замечает ее тона). Иди, иди! Я звала тебя пе для того, чтобы просить помочь мне! (Увидя, что Ливия, ни слова не говоря, уходит, меняет тон и настроение.) Я хотела попросить у тебя ключ от того комода, где спрятаны остатки твоего детского приданого.
Ливия. Хорошо, я пришлю его сейчас. (Уходит направо.)
Ф у л ь в и я (приказчику, который тем временем складывал материю в картонку). Извините мепя!
Приказ ч и к. О, пожалуйста, синьора!
Фульвия. Чтобы покончить с этим делом, порешим па том, что я беру нансук.
Приказчик. Превосходно! Вы можете быть уверенной, синьора, что сделали прекрасную покупку.
Фульвия. Пришлите мне столько метров, сколько я вам сказала.
И р и к а з ч и к. Хорошо, я уже сделал себе заметку и пришлю вам все после обеда. Мое почтение, синьора...
Ф у л ь в и я. До свиданья.
Приказчик уходит палево, а справа возвращается В е т т а.
(Увидев ее, говорит насмешливо.) Скажите, вы тоже заказали заупокойную мессу в память усопшей?
Ветта (как старая лиса). Простите мепя, синьора, это уж вошло здесь в обычай. Ежегодно в этот день... Простите меня...
Фульвия (строго и с негодованием). Почему вы просите у меня прощения?
Ботта. Потому что нам следовало бы делать это тайно от енпьоры.
Ф у л ь в и я. Значит, вы находите, что в этом есть что- то предосудительное?
Бет та. Нет, синьора, но это делается для бедной девочки...
Ф у л ь в и я. Ах так, для псе. Следовательно, вы делаете это не для себя? Не в память вашей умершей хозяйки...
Б е т т а. Ах нет, синьора, также для меня и в память моей бедной хозяйки. Таков обычай, говорю я вам.
249


Фульвия. И так каждый год, с тех пор как она умерла?
Б е т т а. Да, да. С тех пор как она умерла. Одну мессу заказывает дочка, одну синьор доктор, а одну я.
Ф у л ь в и я. И Ливия также с той самой поры?
Бетт а. Она первая захотела!
Фульвия. Что вы мне рассказываете сказки! Ливия была тогда еще крошкой, и опа ничего пе могла знать о мессах! Разве только что об этом позаботились вы или ее отец.
Бетта (смущенно). Да, вы правы. Это был се отец!
Фульвия (смеясь). Но как же все это произошло? Вы должны помнить, потому что вы все это время жили здесь. Вы говорите, что она умерла у вас на руках, ваша хозяйка?
Сильвио Джелли, который в это время в другой комнате разговаривал с Ливией, как раз при этих ее словах входит сира- ва. Он слышит последние слова Фульвии и боясь, чтобы она пе выдала тайны, быстро прерывает ее.
С и ль в и о. Фульвия! (Сейчас же останавливается, запнувшись на этом имени, которое помимо его воли вырвалось у него.)
Фульвия (быстро оборачиваясь к нему, говорит со злорадством). Как? Фульвия? О боже мой! Это понятно, ^сегодня годовщина ее смерти! Но неужели ты дс такой степени поглощен воспоминанием о ней, что даже назвал меня со именем!
С и л ь в и о. Извини мепя... Ты права...
Фульвия. Ничего, милый, это так естественно! Так легко перепутать имена. Меня называли Флорой, знаете, Бетта? Нс правда ли противное имя, как собачонку. Он начал мепя называть моим вторым именем — Франческа. (Мужу.) Так прошу же тебя помнить это, дорогой мой! (Замечая, что он омрачился и как бы находится в каком- то напряженном ожидании.) В чем дело? Я только хотела исправить твою оплошность!
С и л ь в и о (слегка раздраженно хочет дать ей понять, что он огорчен не этим). Хорошо, хорошо... но...
Фульвия (понимая его). Все это пустяки... Мы говорили сейчас но поводу трех месс. (Бетте.) Ливия ничего вам не передавала для меня?
250


Сильвио (с живостью). Я как раз и пришел из-за этого.
Фульвия (взволнованно и возбужденно). Она не хочет дать мне ключ от комода?
Сильвио (Бетте). Идите, идите, Бетта. Мне кажется, что Ливия вас зовет.
Ф у л ь в и я. Может быть, опа сейчас плачет, что я у нее попросила этот ключ?
Сильвио (Бетте, которая все еще не ушла). Да идите же; я вам, кажется, сказал!
Бетта уходит направо.
Фульвия (сейчас же. с негодованием). Нет, это уже свыше моих сил!
С и л ь в и о. Позволь мпе сказать тебе!
Фульвия. Я сама велела перенести к пой в комнату, видя, что опа страдает, стари иную мебель из нашей спальни, и дала ей ключи от комода!..
Сильви о. Да, но...
Фульвия (продолжая, со все возрастающей горячностью). А мне было так важно, так необходимо видеть себя в старинной обстановке!
Сильвио. Но ты должна подумать...
Ф у л ь вия (с живостью и силой). Я думаю обо всем! Но это, пет! Это свыше моих сил! Я сама, собственными руками шила для нее это приданое, когда ждала ее!
С и ль в и о. Да, да!
Ф у л ь в и я. Помнишь, ты пс хотел? Ты вырывал его у меня из рук! Когда я нашла все эти вещицы вместе с моими прежними платьями, что я перечувствовала, я не могу сказать тебе! Я припала к ним лицом, я вдыхала мою прежнюю чистоту! Я почувствовала, как она оживала во мпе, здесь, в горле, я ощутила ее вкус — я плакала над ними н слезами омывала свою душу... (Обрывая.) Хорошо! Я отдала их ей, я сама отняла все это у себя...
Сильвио. Но пойми же...
Фульвия (живо). Понимаю, понимаю! Но здесь был приказчик. Я хотела показать ему материю одной из этих кофточек. Что тут дурного? Разве и этого я пе могу?
Сильви о. Но не в этом дело!
Ф у ль в и я. В чем же дело? Потому что опа посила 251


эти вещи, опа не хочет, чтобы я сделала такие же точно для будущего ребенка? (Мрачно и угрожающе.) Нет, нет, это мы еще посмотрим! О жепе, занявшей чужое место, она может думать, что ей угодно, но мать во мпе, знаешь ли, мать ола должна уважать!
Сильв и о. По она уважает тебя!
Ф у л ь в и я. Я ведь говорю не как се мать, но как мать будущего ребенка! Посмотрим, посмотрим! За это я постою! Ведь это единственное, что удерживает меня в жизпи!
Сильвио. Умоляю тебя — не волнуйся так!
Фульвия. Я не волнуюсь, нет! Как много ты сделал, чтобы убыть меня. (Пауза. Потом, тихо качая головой.) Даже установил день моей смерти!
Сильвио. Да пет же! Она меня как-то спросила...
Ф ул ьв и я. И ты сейчас же, с готовностью указал дату. И три мессы... Скажи мпе откровенно: это ты приказывал этой старой крысе...
С и л ь в и о. Ах, брось, пожалуйста! Я ведь уж говорил тебе, что эта старая дура, может быть, для того чтобы заслужить благосклонность Ливии, нарочно повторяла ей этот рассказ так часто, что в конце концов сама в пего поверила.
Фульвия. Что я умерла у ное ла руках? (Смеется.) Ха-ха-ха! Уж до того дошло, что я сама скоро вместе с тобой буду служить панихиду во себе!
Сильвио. Эти церковные службы — желание Ливии. Она однажды попросила мепя, и я но смог ей отказать.
Ф у л ь в и я. Но ведь ты сам всегда сопровождал ее в церковь.
Сильвио. Чтобы доставить ей удовольствие. Ты ведь зиаешь, что вообще я не хожу в церковь.
Фульвия. А сегодня ты пойдешь!
С п л ь в и о. Нет, пе пойду.
Ф у л ь в и я. А я хочу, чтобы ты пошел!
С н л ь в и о. Не пойду, пе пойду!
Фульвия. Прошу тебя, пе лишай меня этого спектакля. Я по крайней мере посмеюсь! Панихида — по мне! (Обрывая.) Я сказала Ливии, что ты пойдешь с пой.
С п л ь в и о. А я только что сказал ей, что пе пойду. Ф у л ь в и я. Ты сделал это назло мпе!
252


С и л ь в л о. *Что?
Ф у л ь в н я. Чтобы она еще больше мепя возненавидела!
Сильвио. Опа должна понять и прекрасно понимает, что вз уважения к тебе...
Фульвия (разражается опять веселым смехом). Из уважения ко мпе! Ха-ха-ха!
С и л ь в и о. Тебе весело?
Фульвия. Да, дорогой мой. Мпе кажется, это лучше, что я все воспринимаю с комической стороны! (Смеется.) Разве ты не находишь смешным, что ты в трауре, с сокрушенным видом, служишь по мне заупокойную мессу, тогда как я еще жива. (Снова смеется.) И наставляю тебе рога!
С и л ь в и о. Ничего тут пет смешного! Я не для себя это делал!
Фульвия (прерывая его, другим тоном). Прости, пожалуйста. Теперь ты должен уважать меня!
Сильвио.. Почему теперь?
Ф у л ь в и я. Потому что теперь все дурно складывается для меня!
Сильвио (твердо, с убеждением). Но я всем дал понять здесь, что я уважаю тебя.
Фульвия (с живостью). Меня? Нет, дорогой мой! Не меня, а твой обман!
Сильвио (твердо и серьезно). Прошу тебя верить в мою искренность!
Ф у л ь в и я. Я верю, я верю. Но что в самом деле ужасно, так это именно искренность твоего обмана! О, оставим это, не заставляй меня продолжать...
Сильвио. Нет, пет, говори!
Фульвия (еще раз обрывая, другим тоном). Ты в самом деле желаешь мпе добра?
Сильвио (ошеломленный неожиданным вопросом). Да, конечно!
Фульвия (быстро и холодно). Прошу тебя пе питать ко мпе уважения!
Сильвио. Что ты говоришь?
Ф у л ь в и я. Да, я повторяю тебе это. Обращайся со мной, как,., как с бродячей собакой, которая случайно пристала к тебе...
253


Сильвио. Ах так! Это было бы великолепно!
Ф у л ь в и я (тем же тоном, как будто говорит про кого-то другого). Да, да, так, как будто бы ты ле мог отделаться от мепя и поневоле вынужден был взять к себе в дом. Если бы она поверила этому и, видя, как ты презираешь мепя, как унижаешь, и в то же время видя, что я все это переношу с кротостью, со смирением, она, может быть...
С и л г. в и о. Нет, это невозможно!
Фульвия. А, теперь я злато, ты сделал наоборот. Ореол святости, которым окружена покойница...
Сильвио (намекая на дочь). У лес пе было матери... и если я должен был обманывать ее, то уж лучше было для пее и, я думаю, для тебя, чтобы она считала тебя за святую.
Фульвия (порывисто, по сейчас же сдерживаясь). Не говори обо мпе! Не говори обо мне! Ты это делал пе для меня. Ты поступал так ради себя самого, чтобы как- нибудь успокоить свою совесть, которая тебя мучила. И ты нс успокоил ее, потому что никогда нельзя успокоить угрызения совести обманом!
С и л ь в и о. Я просил тебя пе говорить больше об этом!
Фульвия. Извили. Ты заставил меня умереть, а потом причислил мепя к лику святых и себя самого сделал святым, и все здесь стало свято! (Обрывая и опять меняя тон.) Я могу еще допустить, что моя смерть могла быть необходимым обманом, но Ливия была тогда еще такой крошкой! Потом только ты один был с ней, и когда она начала подрастать и задавать вопросы о матери, ты, не открывая ей правды, мог бы дать ей понять, что твой брак был несчастлив!
Сильвио. Так. Значит, я должен был отдать нас ей на суд!
Ф у л ь в и я. Ола бы еще больше полюбила тебя и дикого бы не оплакивала.
Сильвио. Но разве я мог предвидеть, что все так произойдет? Прости, но мне кажется это странным. Ты говоришь так, как если бы ты ревновала...
Фульвия. О да, я ревную к сердцу моей дочери! Сильвио. Но ведь в глубине его живешь ты сама!


Фульвия. Нет, нет! Это неправда. Мепя там нет! Я его ощупала, ее сердце, я испытала его! Я мертва для нее, я умерла взаправду, я живая, но для нее я мертва! Но я, конечно, живущая здесь, ио та, другая, ее мать. Мне иногда хочется взять ее за плечи (говорит про Ливию), потрясти ее, пристально посмотреть ей- в глаза и сказать: «Нет! лот! Поверь мпе, дорогая моя: опа умерла. Мертвые но могут делать зла... Проходит время, от них остается только хорошее. Но смерть тоже, дорогая моя, может оказаться обманом!» (Дрожа, почти с безумным выражением лица.) Знаешь ли, как часто ко мпе приходит это искушение?
Сильвио. Ради всего святого, Фульвия!
Фульвия. Не бойся. Я думаю об этом пе меньше тебя. (Пауза.) Еще бы! Конечно, живя в атмосфере, пропитанной благоговением к этой святой душе, ей ле могла по показаться ужаспой измена. И вдруг, так неожиданно... (Пауза.) Случилось то, о чем она думала, чего опасалась... (Обрывая.) Но пет, неправда, неправда! Все забывается, ко всему привыкаешь! Тут другая причина — это ровность, ревность! (Пауза.) Эта рсвпость, помимо ее ноли, зародилась в пей, как только я вошла сюда. Раньше в со воображении «она» была просто — она. По как только я явилась и заняла место около тебя, она воплотилась для нее в ту, «другую», которая заняла место матери. Опа из ревности пожелала взять себе все, что принадлежало покойной матери; мебель, все. Я сама все отдала ей, мпе это казалось справедливым, до того эта ложь сделалась здесь действительностью для всех. И в этой лжи, в этой лжи живет твоя дочь! Ты слышишь - я говорю «твоя». Я даже по считаю больше, что она — моя! Я не чувствую ее своей. Не кажется ли это тебе чудовищным? Надо убить се, убить эту ложь, потому что я ведь жива, жива, жива!
Сильвио. Умоляю тебя! Умоляю тебя, Фульвия! Ты сама же убедилась, что необходимо молчать, что так лучше даже для тебя.
Ф у л ь в и я. Даже для меня? Ты хочешь молчать вовсе не для меня, а для того, чтобы не оскорблять память се матери, вот для чего!
Сильвио. Но ведь это же — ты...
255


Фульвия. Нет, Неправда! Я для псе — «та», «другая», и не могу быть ее матерью. Я дошла до того, что сама уверовала в это! Опа мне кажется действительно дочерью той, другой женщины. Это ужасно! С первого же момента, когда я должна была сдержать свой порыв — обнять ее, прижать к своей груди! И слова, приличествующие случаю, которые мне пришлось ей говорить и которые стали обычными для наших теперешних взаимоотношений, слова, вызванные ее же поведением, стали теперь правдой, правдой для мепя! Я гляжу па нее, па ее манеру пожимать плечами с таким видом... Па эти глаза, на этот рот и сама пе чувствую больше, что это л дала ей жизнь, как будто действительно здесь была какая-то другая жегнципа, которая родила се. Вымысел сделался правдой, и еще какой правдой! Опа убила во мне мой материнский инстинкт, мое чувство к пей, и теперь оно угасает. Я чувствую, что оно оживает только для будущего ребенка. Довольно, довольно! Не хочу больше об этом думать! Благоговейте перед вашей покойницей, а мепя оставьте жить с новой жизиыо, которая во мне!
Сильви о. Не говори так! Ты живешь здесь с пей меньше четырех месяцев...
Ф у л ь в и я. И все время горю па медленном огне, улыбаясь ей за эту муку... Боже мой, довольно с меня! Не будем об этом больше говорить. (Ложится в шезлонг.) Это пустые слова, о которых не стоит задумываться. (Долгая пауза.) Сегодня ночью я проснулась. Стала думать хладнокровно — это страдание мое, да, оно существует... это ужас моей жизни... По все же я сплю. И вот, когда я просыпаюсь, я могу рассматривать свои руки при свете розовой лампады.
Сильвио приближается к ней, смотрит па нее.
Что? Ничего, просто я смотрю на свои руки, на кровать, па новую мебель в моей комнате... а жизнь идет, и так много еще других вещей, о которых я могу думать помимо моего горя... (Немного встряхнувшись.) И вот я думала сегодня ночью... отгадай, о чем? Лх, как я хотела бы, как я хотела бы быть веселой! А скажи, разве это пэ доказывает, что я не мерзавка?
256


Сильвио (который все приближается к ней, продолжил смотреть на нее). Фульвия, что ты говоришь? (Хочет взять ее руку.)
Фульвия (вырывая руку). Уйди. Я знаю, что я тебе нравлюсь и с такими волосами!
Сильвио. Фульвия! Тебе так идут они!
Фульвия. Они тебя возбуждают!
Сильви о. Умоляю тебя, не говори так...
Фульвия (с отвращением, видя, как действует на пего ее двусмысленная красота). Нет, не таких радостей я ищу!
В это время входит Бетта.
Бетта (в большом волнении, докладывает). Синьор доктор! Синьор доктор!
Сильвио ( вздрагивает, застигнутый врасплох в момент интимных переживаний). Что? Что случилось?
Бетта. Тетушка Эрнестина приехала! Тетушка Эрнестина!
Сильв и о (страшно недовольный). Как? Где?
Фульвия (с веселым изумлением). Как, тетушка Эрпеститга? Разве опа еще жива?
Сильвио (желая вернуть ее к роли второй жены). Франческа! (Встает и идет вместе с Веттой в дверь на- лево.) Где она? Когда приехала?
Фульвия (про себя, в то время как ее муж идет с Веттой). Ах да, я ведь с ней не знакома!
Бетта (отвечая Сильвио). Она приехала в карете, сейчас расплачивается.
Сильвио. Идите скорей. Не пускайте ее сюда. Проводите ее к Ливии.
Бетта. Иду, сипьор, иду! Ах, как обрадуется синьорина! ( У бегает.)
Сильвио. Не хватало еще и се сегодня!
Фульвия. Но как же ты послал ее к Ливии? Она все узнает. Она ведь моя тетка!
Сильвио. Конечно, узнает! Но она умеет обращаться с Ливией!
Фульвия. А! И опа тоже?
Сильвио. Ты знаешь, как...
Фульвия. Да, да! Возмущенная и оскорбленная в 17 Луиджи Пиранделло 257


своем целомудрии, она воспользуется случаем, чтобы выудить у тебя денег, — умерла! Похоронена!
Сильви о. Но как же теперь быть? Если опа тебя увидит — сразу узнает. Надо попросить ее сейчас же уехать. Не успел я от псе отделаться, как вот она уж опять тут.
За дверью слышны голоса тетки Эрнестины и Ветты. Через несколько минут дверь открывается, и Эрнестина врывается в комнату, бросается к Сильвио с распростертыми объятиями и трагическим видом. Это худая старуха; она имеет озлобленный вид, больше от пережитых разочарований в чувствах, чем от действительных несчастий; она глупа, как курица, и па лицо се всегда выражение недоумения, как будто она плохо слышит. Но все это притворство, иа самом деле у нее прекрасный слух. Волосы ее выкрашены в отвратительный рыжий цвет. Одета в глубокий траур.
Бетта (Эрнестине). Извините, пе сюда, пе сюда!
Эрнестина (входя). Впустите меня! Умерла! Умерла! Итак, это правда! Моя бедная племянница!
С и л Fi в ио (в страхе, что Ливия услышит ее крики). Замолчите, умоляю вас! Я запрещаю вам эти разговоры! (Ветте.) Пойдите наверх и нс пускайте сюда Линию!
Вотто поспешно уходит в дверь направо.
Эрпости п а. Зпачит, опа умерла, раз ты жепился вторично! Я писала тебе, а ты ничего пе ответил!
Сильвио (с тихим бешенством указывает па Фу ливню). Позвольте представить вам... По замолчите же наконец!
Эрисстппа (пораженная присутствием Фульвии, не узнает ее и действительно принимает за вторую жену Сильвио). Прошу прощепия, я не заметила вас, сипьора! Я тетушка первой жены...
Из второй двери выбегает Ливия и протягивает руки к тетке.
Л и в и я. Тетя! Тетя! Тетя!
Эрнестина. О Ливия! (Бросается к ней и обнимает ее.)
Ливия. Тетя! Милая тетя!
Эрнест и и а. Сиротка моя! Моя бедная сиротка!
Сильв по (в бешенстве старается оторвать от лее Ливию). Довольно, довольно! Прекратите эту сцепу!
258


Э р п е с т п и а. Да, ты прав. Из уважения К...
Сильви о. Ие из-за какого уважения. Но я папомй- шно вам, что ванта племянница умерла тринадцать лет тому назад. (Произносит это многозначительно, чтобы дать понять тетке, что он продолжает поддерживать свою дочь в этом заблуждении.)
Эрпестипа (ничего не понимая). Может быть, да, но для меня—сейчас...
С и л ь в и о. Для вас рана утраты будет всегда казаться свежей, по все-такн вы должны помнить, что для нас, как и для Ливии, это несчастье пе вчерашнего дня, н даже пе четырехмесячной давности.
Эрнестина (продолжая не узнавать Фульвию). Да, да, вот уже четыре месяца... Извините, синьора!
Ливия (холодно, высокомерно, вызывающе, подозревая, что отец так сурово обошелся с теткой из-за своей второй жены). Пойдем наверх, пойдем ко мпе, тетя Эрнестина!
Эрнестина. Хорошо, деточка моя, сироточка моя, пойдем, пойдем! Я вижу, что и ты тоже в черном...
Уходят, обнявшись, направо.
Фульвия (с ледяным выражением лица). Она пе узнала меня!
Сильви о. Это моя ошибка, это моя ошибка! Она действительно писала, спрашивала меня!
Фульвия (с тем же выражением). Но ты видишь, она меня пе узнала!
Сильвио. Она должпа так думать...
Фульвия. Что я на самом деле умерла!
Сильви о. Она думает, что я женился вторично. Я должен был ответить ей, объяснить ей, предупредить ее! Ио разве я мог предположить, что она приедет опять, после того как я так грубо выгнал ее воп несколько лет тому назад, когда она надоедала мпе?
Фульвия. Она верпулась из-за нее (намекая на Ливию), уверенная, что найдет в ней союзницу, которая будет держать ее сторону против тебя и мепя.
Сильвио. Опа жестоко ошибается!
Фульвия. А ты уверен в том, что Ливия не сама вызвала ее?
17* 259


Сильвио. Да разве ты пе видишь, что опа приехала неожиданно?
Фульвия (про себя). Тетушка Эрпестппа, каково! Увидела меня и ле узнала.
Сильвио (направляясь ко второму выходу направо). Я ее отправлю туда, откуда она приехала.
Фульвия (останавливая его). Нет, что ты, разве так можно!
Сильвио. Я выгоню ее вон!
Фульвия (намекая на Ливию). По разве ты пе заметил, как она стояла здесь с вызывающим видом, думая, что ты груб с теткой из-за меня.
Сильвио. Но я скажу, что это я пе желаю, чтобы опа оставалась здесь.
Фульвия. А все-таки опа будет думать, что это из- за меня. Как будто назло все здесь складывается против меня.
Сильвио. Что же мпе тогда делать?
Фульвия. Как опа бросилась к ней на шею: «Тетя, милая тетя!» А эта дура: «Сиротка моя, сироточка». Недоставало только рыданий...
Сильвио. Я но могу быть спокосп, пока опа здесь. Надо, чтобы она уехала во что бы то пи стало.
Фульвия. Сделай мне удовольствие, поди с Ливией в церковь, а тетушку пошли сюда, я откроюсь ей...
Сильвио. И заставишь ее немедленно уехать?
Фульвия. Посмотрим, посмотрим.
Сильвио. Пет, пет, я пе хочу терпеть, не хочу терпеть ее в своем доме! Она должна уехать!
Фульвия. А если она сможет помочь?
Сильвио. Какую помощь ты можешь ждать от нее? (Уходит во вторую дверь направо.)
Фульвия (одна. Пауза. Задумчиво). Тетушка Эрнестина — а я думала, что со нет в живых.
Слева входит Бетта, таща в каждой руке по большому чемодану.
Бетта. Тяжеленько! Тяжеленько!
Фульвия. Это тетушкины чемоданы? ( Поправляясь.) То есть чемоданы синьорины Галифи?
Бетта. Она привезла еще и сундук.
250


Ф у л ь в и я. Значит, она приехала надолго!
Б о т т а. Если судить по вещам. Прикажете нести вещи наверх, в комнату для приезжающих?
Ф ул ьв и я. Да, да, пока.
Ретта уходит с чемоданами во вторую дверь направо. Через несколько минут входит тетушка Эрп ост и и а, взъерошен- нал, ошарашенная, как старая курица, сброшепная с насеста.
Э р и с с т и и а. Можно?
Ф у л ь в и я (встает и закрывает входную дверь, через которую вошла Эрнестина. Она хочет немного позабавиться над тетушкой, прежде чем открыть ей правду). Идите сюда, идите сюда! Садитесь, пожалуйста. Ливия уже ушла? Она, наверное, опоздает!
Эрнестина (как на иголках). Да, ушла с отцом!
Фульвия. Садитесь, садитесь, пожалуйста!
Эрнест ип а. Благодарю вас. Ушла в церковь.
Фульвия. Что вы сказали?
Эрнестина. Я говорю, что опа ушла в церковь с отцом.
Ф у л ь в и я. Да, да, па заупокойные мессы. Может быть, и вам хочется идти туда, потому что, вы знаете, сегодня (глядя на нее многозначительно), сегодня для дочери годовщина.
Э р п е с т и и а. И вы, синьора, тоже знаете?
Ф у л ь в и я. Как же вы хотите, чтобы я не знала?
Эрнестина. Но я-то толком ничего пс знаю. Она, вероятно, недавно умерла, моя бедная племянница?
Ф у л ь в н я (смотрит на нее, стараясь скрыть удивление). Мне кажется, что уже давно!
Эрнестина. Я здесь пе была почти шесть лет. Ведь я единственная родственница. Кажется, можно было бы сообщить мне. Как же она умерла? Отчего? Когда? Вы, вероятно, знаете, синьора?
Фульвия (качая головой, отвечает). Да, я знаю.
Эрнестина. Скажите, опа плохо кончила?
Фульвия. Очень плохо, да. (Пауза.) Ее убили.
Эрнестина (вскакивая в ужасе). Убили? Как? Кто се убил?
Фульвия. Тише, ради бога. (С таинственным видом.) Никто об этом пе знает.
261


Эрп ест ип а. Убили! Но как убили? Где? В газетах об этом ничего нс было.
Фульвия. Здесь. Но о некоторых преступлениях в газетах не пишут. (Говорит тихо, смотря на нее с загадочным видом, как будто желая поверить тайпу.) Но, пожалуйста, пе волнуйтесь!
Эрнестина (поражена). Я? (Еще более растерявшись.) А как же узнали вы? От вашего мужа?
Фульвия (утвердительно кивает и потом снова с тем же таинственным видом). Он мне во всем сознался!
Эрнестина (вне себя). Оп? О боже мой! Да что это такое?
Фульвия (тем же тоном). Ие бойтесь, не бойтесь! Я умею молчать. (В как бы в подтверждение этому кладет ей руку на плечо.)
Эрнестина (в том же тоне). Клянусь вам, синьора, что я ничего не знаю! О боже мой! При чем же здесь он! Каково мпе! Ведь я ее тетка!
Фульвия. Хороша тетка! Прошу вас, пе играйте передо мной комедию! Я уже сказала вам, что мне все известно!
Эрнестина. Я? Комедию? Какую комедию?
Фульвия. Конечно. Вы ведь сообщница.
Эрнест и я а. Я! Сообщница?
Ф у л ь в и я. Да, вы.
Эрнестина. Как я, я — сообщница? Но чья?
Ф у л в в и я. Как — чья? Убийцы.
Э ip н е с т и и а. Я?!
Фульвия (не в силах выносить больше комичного вида испуганной и растерянной старухи начинает смеяться, как сумасшедшая. Вдруг подходит к ней близко, откидывает волосы со лба и показывает ей свое лицо). Пу посмотри на мепя хорошепько, тетя Эрнестина, и скажи правду, разве ты пе узнаешь меня?
Эрнестина (в ужасе откидывается всем телом назад и вытягивает перед собой руки). Что? Что?
Фульвия. Это я! Разве ты меня пе узнаешь?
Эрнестина. Фульвия! Ты!
Фульвия. Молчи! Теперь я Франческа.
Эрнест и и а. Но почему?
Ф у л ь в и я. Почему? Я скажу тебе сейчас почему.
262


Эрнестина. О боже! Мне кажется, я с ума схожу! Ты здесь — снова!
Фульвия (делает отрицательный жест пальцем). Франческа, Франческа.
Э р н е с т и п а. Почему? Фульвия?
Фульвия (по складам). Фрап-чес-ка!
Эрнестина. В самом деле я схожу с ума!
Фульвия (вдруг обнимая ее). Бедная тетя Эрпссти- на! Яо это правда, знаешь, правда, что ты в самом деле соучастница! Оп сам сказал мне!
Эрнестина. Нет... нет! Уверяю тебя, что я...
Ф у л ь в и я. А за кого в таком случае пошла молиться Ливия?
Эрнестина (снова ничего не понимает). Да... я...
Фульвия. Видишь, ты тоже в трауре. Разве это пе сообщничество?
Э р и е с т и и а. Но я ведь тоже думала, что ты...
Ф ул ь в и я. А потому вот здесь — сипьора Фрап ческа Джелли.
Эрнестина. Дай посмотреть ла тебя. Ты знаешь, я тебя совсем по узнаю.
Фульвия. Это из-за крашеных волос. (Показывает иа волосы старухи.) Как очаровательно, как очаровательно, посмотри только па себя! И я тоже — видишь? И мне говорят, что это просто ослепительно!
Э (р и с с т и п а. Нет... я... потому, что я седая... Вот из-за волос-то я тебя и пе узнала!
Ф у л ь в и я. А по голосу, а по голосу!
Эрнестин а. Что ты хочешь, после тринадцати лет и к тому же я немного глуховата и, наконец, будучи уверена, что ты... сохрани тебя бог, дитя мое... по скажи мпе, скажи, как это случилось? Вы должны были совершить для дочери этот новый обман...
Фульвия. Да, я думала...
Э р п о с т и п а. По Ливия, Ливия верит!
Ф у л I» в и я. Этому верят все!
Эрнест и п а. Ну и что же!
Фульвия. По все несчастье в том. что я сама кончила том, что поверила этому не хуже Бетты.
Эрнестина. Что? О боже мои! Не начинай меня морочить опять!
263


Фульвия. Нет, нет! Теперь я уж к этому привыкла, Ты должна тоже этому поверить, ito поверить так... как сказать тебе? — ну, так, как в себя самое!
Эрнестин а. Я понимаю, ради Ливии? Ради людей?
Фульвия. Нет, нет! Ради тебя самой, именно тебя самой, потому что ты ее тетка.
Эрнестина. Чья? Ливии?
Фульвия. Нет, той, которая была твоей племянницей! (Насмешливо.) Прекрасная племянница, можешь ею похвастаться! (Пауза.) Ты раньше делала это из-за денег, но, уверяю тебя, ты должна была бы стыдиться ее.
Эрнестина (сбитая с толку). Как? Почему?
Ф у л ь в и я. Она вела скверную, отчаянную жизнь! (Останавливаясь, заметив выражение лица тетки.) Может быть, ты хочешь защищать ее, после того как...
Эрнестина. По, прости мепя, я не понимаю! Ты разве не о себе говоришь?
Фульвия. Нот, дорогая тетя, я же говорила тебе, что я — синьора Франческа Джелли, и ты и вообразить себе пе можешь, с каким злорадством я обливаю грязью эту твою племянницу, ту, которую здесь вознесли в рай и за которую идут молиться все, даже прислуга. (Вдруг с порывом почти бешеной радости.) Ты знаешь, я снова буду матерью!
Эрнестина. Ты? Матерью?
Фульвия. Да, действительно, как раньше! Такой же, какой была раньше, такой, какой она, Ливия, меня не знала. О, тетя Эрнестина, поверь, поверь мне! Это настоящее возрождение для меня! Пойми, что я слова чувствую себя матерью, как тогда, когда я ждала ее, да, да, и я чувствую, что такая, какая я есть, — я действительно святая, за все страдания, прежние и настоящие, за все страдания этих четырех месяцев, которые я терпела вз- за пео... Ты представить себе пе можешь, что это было, что это было...
Эрнестина. Я представляю себе, представляю... По, бедняжка, она так поступала по поведению!
Фульвия. Да, по неведению, но с какой жестокостью! Холодная, зпаешь, как лед, как мрамор! (Вдруг, глубоко взволнованная, приподнимается и прижимает руки к глазам.) О боже мой! Опять эти назойливые мысли!
2.64


Эрнестина (удивленная этим неожиданным волнением). Что с тобой?
Ф у л ь в и я. Ничего. Я только что говорила об этом с ее отцом... мпе падо освободиться от этих мыслей. (Стараясь вернуть себе хладнокровие.) Поверь мне, и сделала все, что могла, чтобы заставить ее полюбить мепя... не для меня, пет, но чтобы она почувствовала... право, по знаю, как тебе сказать... чтобы она почувствовала, что я... Иногда даже ее выходки заставляют меня внутренне улыбаться, до опа заметила ото, и если б ты видела, как она тогда меняется в лицо... Какое мучение! Я могла бы все вынести, потому что я любила ее, как тогда, когда мне было восемнадцать лет... (Обрывая, как будто какая-то неожиданная мысль пришла ей в голову.) Да, кстати, ты должна мне сделать одно одолжение, тетя Эрнестина. Я уверена, что она согласится!
Э р я е с т и и а. Одолжение? Я?
Фульвия. Да. Ты должна уговорить ее... скажи ей, что это для того, чтобы сделать мне неприятность, — уговори ее надеть как-нибудь на днях мое газовое платье с розочками, оно хранится у нее.
Эрнестина. Что ты? Что это тебе вдруг пришло в голову!
Ф у л ь в и я. Пожалуйста, пожалуйста, тетя! Мне будет так приятно увидеть ее в нем такой, какой я была в ее годы!
Эрпестн и а. Но что за странная мысль, право!
Ф у л ь в к я. Правда, опа мало на меня похожа...
Э р н е с т и и а. Но как же я могу ее уговорить. Ола ни за что не согласится!
Фульвия. Да, ты, пожалуй, права, она сочтет это за святотатство!
Эрпостипа. А я? Представь себе только, в каком положении нахожусь я теперь?
Фульвия. Да, да, действительно. Только, пожалуйста, постарайся ire выдавать себя. Сильвио страшно удручен всем этим... Он хочет, чтобы ты сейчас же уехала.
Эрнестина. Как? Сейчас? Сто же минуту?
Фульвия. Бедная тетя Эрнестина! Приехала, чтобы вместе с племянницей отравлять жизнь этой втершейся в дом чужой женщине.
265


Эрнестина. Нет, помилуй, что ты говоришь!
Фульвия. Ну, скажи правду, она просила тебя при охать?
Эрнест и и а. Да пот же, клянусь тебе, я приехала только чтобы узнать...
Ф у л ь в и я. Ну уж извини, пожалуйста, а сундук?
( Смеется.)
Эрнестина (застигнутая врасплох). Сундук... Я его привезла... Но ведь я пс могла же себе представить...
Фульвия. Ничего, ничего. Нужно только, чтобы ты ловко притворялась и ничем не выдавала себя.
Эрнест и и а. Боже мой! Это страшно трудно!
Фульвия. А разве ты не притворялась в точение стольких лет?
Эрнестина. Да, но не перед тобой!
Фульвия. Ты все еще не можешь забыть, кем была твоя племянница!
Эрнестина. Боже меня упаси!
Фульвия. Почему?
Эрнест и п а. Я не могла думать об этом, говоря с Ливией.
Ф у л ь в и я. Прекрасно, а теперь думай.
Эрнестина (с ужасом). Что ты от меня хочешь? Как же я могу!
Фульвия. Не будь дурой! Я пе твоя племянница. Ты увидишь. Ливия обходится со мной, как с «такой». Я читаю по ее глазам, что она подозревает обо мне всякие ужасы.
Э р н е с т и п а. Что ты! Что ты! Она сама невинность!
Ф у л ь в и я. Ненависть играет у нее роль дьявола, того, знаешь, на дереве...
Э р п е с т и п а. На каком дереве?
Фульвия. Вспомни священную историю, тетя Эрнестина. Дерево познания добра и зла... змий...
Эрнестина (не понимая). Ах!., да... А твой муж, а твой муж?
Ф у л ь в и я. Что — мой муж?
Эрнестина. Как он с тобой теперь?
Ф у л ь в и я (смущается, смотрит на нее, не решаясь ответить; потом, нахмурившись). Он мне противеп.
Эрнест и и а. Знаешь, что оп стал...
266


Ф у л ь в и я. Знаю, знаю, каким он стал, по всс-таки, ты понимаешь? Когда мы с ним с глазу на глаз — оп жаждет мепя такой... понимаешь, такой искушенной, прошедшей сквозь огонь, воду и медные трубы, — такой, которая бы всю его добродетель смола бы (делает жест рукой) к черту.
Э ри о с т и л а (стыдливо жеманясь, ио с живейшим любопытством). Не понимаю...
Фульвия (с отвращением). Облила бы грязью. Л наутро, для дочери, он снова напяливает свою лпчппу добродетели, правда, несколько потрепанную. Он такой же, каким был раньше. Но тогда ему по крайней мере ле было пятидесяти, и он не корчил из себя святоши. Й тогда я пс видела его насквозь, как вижу теперь! Извини меня, тетя Эрнестина, ты, собственно, не можешь этого попять.
Эрнестина (задетая в своем целомудрии, продолжает, как будто ничего не слышала, прерванный разговор). Вот что я хотела сказать: я должна буду как можно меньше видеть тебя, как можно реже быть с тобой...
Фульвия. Ты боишься выдать себя?
Эрнестин а. Да, по, может быть, можно было бы понемногу...
Ф уль в ия. Нет, лет, невозможно, ведь я уж говорила тебе! А потом эти тринадцать лет — ведь они были на самом деле? И как она озлоблена... Это бы.ло бы ужасно для нее! Я так убеждена в этом, что не вижу никакой возможности... (Повелительным шепотом.) Молчи!
Входит Бетта.
Бетт а. Синьора, пришел синьор профессор Чезарино. Фульвия. Ах, Ливия ведь сегодня пс будет брать урока, надо было бы предупредить его!
Бетта. Да, но синьора ведь знает, что опи приходят также для того, чтобы... (Показывает жестом, что они приходят поесть.)
Фульвия. И синьора Барберпла пришла?
Бетта. Да, синьора. Оба они здесь. Сейчас они отряхивают пыль, совсем вспотели от жары.
Фульвия. Бедняжки! Попросите их войти!
Бетта уходит.
267


Фульвия (подходит к тетке). Ну, смотри, следи за собой, тетя Эрнестина!
Входят Чезаре и ero шона В арб ери на, два комических персонажа. Он очень высокого роста, лысый, но вокруг лысины н виде венка седые густые волосы, которые надают ему па уши. Лицо его багровое от жары, так как они пришли пешком. На нем очень широкий чесучовый новый костюм, очевидно сшитый женой. Не только брюки, по и рукава пиджака засучены, наверное тоже от жары. В руках он держит большой носовой платок, мокрый от нота. Синьора Барборина, коренастая и вся какая-то нелепая. Кажется, что она всегда как иа иголках из-за чрезмерной живости мужа. Светлое платье на ней контрастирует со смуглым добродушным лицом. Иа голова большая, яркая соломенная шляпа, одетая набок, что придает ей еще более комичный вид.
Барберипа (входя слева). Можно?
Ф у л г» в и я. Пожалуйте, пожалуйте, синьора Барбе- рина!
Барберипа. Приветствую вас, синьора!
Чезарипо (кланяясь и засучивая еще выше рукава). Почтеннейшая синьора!
Фульвия (представляет их). Сипьор Чезарино Рота, учитель музыки Ливии, синьора Барберипа, его супруга, синьорина Галифи, родственница Ливии.
Обоюдные поклоны.
Фульвия. Прошу вас, садитесь.
Чезарино. 11 у и жара, какая жара, синьора... какое наслаждение здесь у вас... Ох, пылища!
Барбер и п a fзаметив, что он вошел с засученными рукавами и брюками, с ужасом). Чезарино!
Чезарино (пе понимая). Что такое?
Барберипа. Боже мой! Кто же входит в таком виде!
Чезарипо (поняв, начинает сейчас же отворачивать брюки). Ах, да! Извините! (Из брюк выпадает на ковер комок земли.) Посмотрите, пожалуйста, сколько ныли!
Барберипа. По выйди же по крайней мере!
Чеза р о и о (сейчас же вставая и направляясь к двери налево). Да, да, в самом деле, извините, извините! ( Выходит.)
268


Барберипа. Прошу вас, извйнпТе, синьора...
Ф у л ь в и я. Пустяки, пустяки!
Б а р б е р и н а. Он такой рассеянный, вы себе представить ле можете!
Фульвия. Как все артисты.
Барберипа. Правда, по дороге...
Ф у л ь в и я. Мпе, право, так жаль, что...
Чезари по ( входя). Вот и я. (Сейчас же машинально начинает снова засучивать рукава.) А моя ученица?
Фульвия. Я как раз только что хотела сказать синьору Чезарипо... мпе так жаль, что Ливия...
Чозарипо. Может быть, она нездорова?
Фульвия. Нет, опа пошла с отцом в церковь.
Чезарипо (очень озабоченно, так как занимает должность органиста). А что сегодня? Какая служба? Боже мой, Барберипа?!
Фульвия. Успокойтесь, успокойтесь, это заказанная заупокойная месса. Сегодня (Эрнестине), скажите лучше вы, синьорина, двепадцатая или тринадцатая годовщина?
Э р и о с т и п а (ошеломленная, как бы падая с облаков). Я? В чем дело? Я не знаю.
Ф у л ь в и я. Я спрашиваю вас, которая годовщина...
Чозарипо (сейчас же припоминая). Ах да, смерти...
Барберипа (с сокрушенным видом). Ее матери!
Фульвия (также с сокрушенным видом указывая на Эрнестину). Да, племянницы синьорины.
Эрнестина (приходя в себя от изумления, с живостью). Да, да... сегодня годовщина!
Фульвия. Тринадцатая, правда?
Эрнестина. Да, да, тринадцатая... тринадцатая.
Чезарино. Скажите пожалуйста...
Барберина. Мы не зпали... Пожалуйста, извините, мы бы пе пришли...
Ф у л ь в и я. Ничего, ничего, мы забыли предупредить вас...
Барберипа. Мие так неловко, право. (Делает вид, что хочет встать.) Мы...
Фульвия (останавливая ее). Нет, нет, не уходите. (Эрнестине.) Я думаю, что Ливия не будет играть сегодня...
269


Ч с з а р п и о. Почему же? Ведь прошло уже тринадцать лет...
Барб ер пн а (взвизгивая). Чезари но! Разве ты пе видишь, что здесь... (Указывает на все еще растерянную Эрнестину, которая не знает, как себя держать.)
Ч е з а р и п о. Pardon, pardon.
Барбер и н а. Разве ты ие видишь, что тетушка еще в трауре!
Фульвия. Потому что она любила се, как родную дочь!
Че зари но. Конечно, конечно. (Эрнестине.) Вы сейчас приехали навестить дочь своей племянницы. Л?
Эрнестина. Да, да, я приехала...
Ч е з а р и и о. .Специально в этот день грустных воспоминаний...
Эрнестина (не знает, что ей ответить). Да... именно... да...
Б а р б е р и п а. Я думаю, все-таки нам лучше...
Фульвия. Нет! Мне кажется, что Ливии не будет неприятно, если вы останетесь с нами, по обыкновению, пообедать. К тому же опа забыла предупредить, чтобы вы не приходили, но здесь ее тетушка, пусть она скажет.
Эрнестина. Что? Что я должна сказать?
Фульвия. Никто лучше вас не может знать настроения Ливии...
Эрнестина (сбитая с толку, стараясь взять себя в руки). Да... да... понятно... попятно... по я сама здесь только гостья...
Фульвия. Ну, тогда я беру па себя, и прошу вас, сипьор профессор, и вас, синьора, остаться. Я не могу допустить, чтобы вы возвращались по такой жаре...
Ч е з а р и п о. Сейчас уже час пополудни...
Фульвия. Как? Уже? Значит, через несколько минут опи будут дома.
Ч е з а р и и о. В один миг прикатят на автомобиле! Какая прелесть! Честное слово, синьора, если бы пам сейчас пришлось возвращаться домой по этой жаре пешком, мы бы, наверно, умерли!
Фульвия (вставая). Пет, мет — прошу вас, пойдите отдохнуть.
Все встают.
270


Фульвия. Пройдите, пожалуйста, в ту комнату, 1’Дё ш>| обыкновенно отдыхаете. (Показывает на первую дверь направо.)
Барбер и и а. Благодарю вас, если позволите, я сниму шляпу.
Чезарино. А я, если вы мне позволите, синьора... и хотел бы сегодня настроить рояль...
Барберипа. Что ты, Чезарипо? Разве ты не слышал, что сегодпя нельзя играть?
Чезарино. Настраивать — это не играть.
Ф у л ь в и я. Хорошо, синьор Чезарино, после обеда.
Чезарипо. Вот и прекрасно. А теперь, если разрешите, я пойду отдохну. (Уходит вместе с женой в первую дверь направо.)
Эрнестина (отчаянно, с видом сумасшедшей). Нет! Нет! Нет! Я уезжаю! Я больше пе в состоянии!
Фульвия (улыбаясь). Вижу, вижу, тетушка!
Э р п с с т и п а. Что ты видишь? Я пе могу больше! Сейчас же, сию минуту я уезжаю!
В этот момент слышится голос Бетты иа двсрыо налево: «Вот опи возвращаются».
Я пойду наверх, я пойду собираться, я уезжаю, я уезжаю!
I)рнести па быстро уходит направо и почти в то же время слова входит С и л ь в и о.
Сильвио (с беспокойством, намекая на отъезд Эрнестины). Ну, что?
Фульвия (смотрит на дверь налево, потом спрашивает). А Ливия?
Сильвио. Она пошла кругом, опа, наверное, наверху. Что ты сделала?
Ф у л ь в и я. Опа уезжает! По своему желанию...
Сильвио. Сегодня?
Фульвия. Не знаю, сегодпя... завтра... Она сама считает, что ей нельзя оставаться.
Сильвио. Ну и прекрасно! Но я не хотел бы, чтобы сегодпя за обедом...
Ф у л ь в и я. К счастью, у нас профессор с женой.
Сильвио (показывая на первую дверь направо). Они там?
271


Ф ул ьв и я. Да. Иди, иди поскорей, через несколько минут подадут обедать.
Сильвио уходит в дверь направо. Через несколько минут n.i второй двери справа входит Ливия, мрачная, нахмуренная;
она решительно направляется к Фульвии.
Ливия. Это ты приказала тете Эрнестине уехать?
Фульвия (очень огорчена ее настроением). Нет, милая, пе я...
Ливия. А почему ясе она уезжает, не успев приехать?
Фульвия. Не знаю... Никто ей ничего нс говорил, опа сама...
Л и в и я. Опа сама? Это невозможно!
Фульвия. Все-таки, я тебе повторяю, что она...
Лив и я. Но сегодня утром, по приезде, она сказала мне, что собирается остаться надолго.
Фульвия. Я зпаю это, мне сказали, что она привезла с собой сундук...
Ливия. Вот видишь...
Фульвия. Уверяю тебя, что касается меня, то я ничего ле имею против пее. Я даже сказала твоему отцу, что мне доставило бы удовольствие, если б она осталась.
Ливия. А, так, значит, это он! (Высокомерно, холодно глядя ей в глаза.) Но почему?
Фульвия. Я тут ни при чем, поверь мне, Ливия... Я знаю, ты подозреваешь, что это из-за меня?
Ливия. Подозреваю? Мпе кажется, что это ясно.
Фульвия. Нет, извини, пожалуйста. Прошу тебя вспомнить, что он уже раз заставил ее уехать, когда меня здесь еще не было. Опа сама мпе рассказала это.
Л и в и я. Да, это правда. Но сейчас совсем другое.
Фульвия (огорченная, с еще большей мягкостью). Ты хочешь сказать — потому что я здесь? Я говорила твоему отцу, что ты будешь обвинять именно мепя.
Ливия. Но все-таки ты просила ее уехать!
Фульвия. Я вовсе не просила, никто пе просил ее. Что ты хочешь от меня? Если она решилась уехать так, вдруг, то это, может быть, потому, что, познакомившись со мной, она почувствовала ко мне антипатию, отвращение. Очевидно, уж такая судьба моя здесь, хотя, кажется, я делаю все, что могу. И ты, если бы ты была немного спра- 272


подл и вое гео мпе, признала бы это. Поверь, я была с ной очень любезна, но мпе говорили, что она всегда была с и । и । ч удами.
Л п в н я. Я ее очень люблю.
Фульвия. Верю. Именно потому-то я и была с ней очень любезна. Честное слово. Мы даже шутили с пей... Прямо не могу понять, на что она могла обидеться. (Стараясь обратить все в шутку, намекая на комичный вид тетки.) Может быть, знаешь почему? (Наклоняется, улыбаясь. к Ливии и показывая ей на свои волосы, поднимает рукой прядь волос.) Эти волосы...
Л и в и я. Я пе понимаю, что ты хочешь сказать...
Ф у л ь н и я. Ты знаешь, у нее тоже крашеные волосы, она так сурово смотрела на мои... Может быть, опа боится, что ее краска теряет ио сравнению с моей. Ты еще пе можешь попять некоторых слабостей...
Ливия (холодно и резко). Конечно. Но лучше мио и не понимать их.
Фульвия (понимая, что презрение Ливии относится к ней). Так знай же, что я продолжаю красить волосы ради тебя.
Ливия (с отвращением). Ради мепя?
Ф у л ь в и я. Да, именно, по совету твоего отца.
Л и в и я. Не понимаю.
Ф у л ь в и я. Я знаю, что ты ие понимаешь, но представь себе, что у мепя натуральный цвет волос точь-в-точь пак у тебя! Точь-в-точь!
Л и в и я. Ну и что же из этого?
Фульвия. Ведь ты думаешь, что цвет волос ты унаследовала от матери.
Л и в и я (кладя обе руки на голову, как бы для того, чтобы защитить волосы своей матери от глаз Фулъвии). Я знаю это...
Ф у л ь в и я. Тебе сказал это твой отец. Вот потому-то, попреки своему желанию, я и продолжаю красить мои волосы. (Под влиянием, вдруг нахлынувших воспоминаний о своей молодости, растроганная, с робким желанием.) Я смотрю на твои нежные завитки па затылке, и мне так хочется взять их тихонько, чтобы не сделать тебе больно, п навить их себе па палец.
Ливия вздрагивает от отвращения.
18 Луиджи Пиранделло 273


Фульвия (заметив это, почти с жалостью к самой себе, с неопределенной улыбкой). Ты, кажется, чувству ешь щекотку уже от одних моих слов.
Ливия (отходя от нее, порывисто). Нет.
Фульвия. Тебе противны мои пальцы? Да, конечно, ведь ты представляешь собе, что твоя мать ласкала тебя именпо так, когда ты была маленькой.
Ливня, закрывая лицо руками, рыдает. Из первой двери справа входит С и л ь в и о, который, вероятно, подслушивал,
Сильвио. Ливия, что с тобой?
Фульвия (быстро). Ничего, пичего. Она плачет, потому что уезжает тетка. Ты должен обязательно уговорить ее остаться.
С и л ь в и о. Хорошо, хорошо, посмотрим...
Ф ул ь в и я. Она должна остаться, я говорю тебе, ока должна остаться.
Сильвио. Хорошо, пусть останется, по Ливия прекрасно знает (подходит к Ливии и обнимает ее), что эта тетушка совсем не стоит ее слез...
Лив и я (цепляясь за отца, с какой-то судорогой ненависти и отвращения). Я плачу совсем не потому, не потому!
Сильвио (прижимая Ливию к груди, строго смотрит на Фульвию). Тогда почему же?
Фульвия (разводит в отчаянии руками, смотря как бы издалека). Я пе знаю...
После небольшой паузы, из первой двери справа входит Ботта и останавливается па пороге.
Б е т т а. Кушать подано. (Уходит.)
Сильви о. Ну успокойся, успокойся, Ливия, будет, пойдем, у пас гости... нехорошо, если они заметят...
Ливия (сдерживаясь). Да, да, сейчас...
Сильви о. Ну, вытри твои глазки, (Идет, обнимая Ливию, к выходу. Оборачиваясь к Фульвии.) Пойдем.
Фульвия (разводя руками, и вздыхая). Иду.
Занавес


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
'Га ;ке сцепа, что я по втором дейстннн. Полгода спустя. Февраль. Вечер. На сцепе Ливня и тетка Эрнестина, Обо больше не в трауре. Ливия в сильном беспокойстве сидит за столом, па котором разложены книги я журналы. Опа перелистывает их. Тетка ходит взад и вперед по комнате, чтобы согреться.
Эрнестина. Казалось бы, что должна наступить хорошая погода, а опа. наоборот, портится. (Пауза.) )>ррр... какой холод здесь... (Пауза.) Тебе не холодно?
Л и вия (отбрасывая журнал, резко). Нот.
Эрп ости па. Какая ты счастливая! (Пауза; потирает руки.) Февраль, февраль... Путешествовать по такому холоду с новорожденным ребенком... (Пауза.) Но скажи, пожалуйста, куда запропастилась Бетта?
Л и в и я. Не знаю.
Эрнестина. Вот уж больше четырех часов, как oira ушла. Mire кажется, ей следовало бы приготовить что- нибудь к их приезду; ведь сше ничего по готово.
Ливия (подымаясь, с негодованием). Все готово! (Потом, после паузы.) Я думаю, что ты могла бы попять, как мепя возмущает твоя заботливость!
Эрнестина (улыбаясь, великодушно). Ты-то пе помнишь, а я помню, какая была радость, когда ты родилась...
Ливия. При чем тут я?
Эрнестина. Все-таки это твоя сестренка.
Ливия (не сдержавшись). /Дура!
Длинная пауза. Ливия всо время треплет книгу, которую опа взяла поело журнала, несколько раз порывается что-то сказать тетке, но, переполненная ненавистью, сдерживается.
18’
275


Э р н е с т и. н а (вздыхая). Ну, вот...
Л п в и я. Это невероятно! Как можешь ты, ты вспоминать сейчас мое рождение, радость моей матери! Это невероятно! Это невероятно!
Эрнестина. Начнется новая жизнь... А здесь она так необходима.
Ливмя. Я дождусь кое-чего, а потом оставлю тебя здесь, раз уж ты стала союзницей с повой жизнью, которая здесь начнется.
Эрнест н и а. Чего ты хочешь дождаться?
Ливия. Это уж позволь мне знать.
Эрнестина. Теперь и ты вошла во вкус этой таинственности, говоришь со мной загадками. Ты сказала, что оставишь меня здесь; значит, ты собираешься уехать?
Ливия (с тоской). Довольно, тетя Эрнестина; я пе желаю больше говорить с тобой.
Эрнестина (после паузы). Но у тебя есть отец, который тебя так любит, так о тебе заботится...
Ливия (страстно, со злобой). Довольно! Замолчи! Разве ты не понимаешь, что я не могу слышать, когда ты так говоришь?
Эрнестина. Я молчу. (После долгой паузы, пе, в силах сдерживаться, начинает снова.) Но все-такп некоторые мыслп я посоветовала бы тебе выбросить из головы (пауза), потому что это предубеждение, поверь мпе, только предубеждение...
Ливия (прерывает ее). Ноже мой! Опа опять!
Эрнестина (недовольно). Ты говоришь, что я стала союзницей... Я ведь приехали специально для тебя.
Ливия. Чтобы защищать меня, конечно!
Эрнест и н а. Чтобы защищать тебя! Чтобы защищать тебя!
Ливия. А сейчас защищаешь ее!
Э р я е с т и и а. Но я вовсе не защищаю ее; я только справедлива. Я нижу, что это ты ие хочешь сложить оружие.
Ливия (с живостью, дерзко). Но ты... Тебе известно, какую женщину ввел в наш дом отец!
Эрнестина (ошеломленная). Кто? Какую женщину?
276


Л и в и я. Подожди, подожди; надеюсь, что я скоро сумою объяснить тебе это.
Эрнестина (придя в себя, со сдержанным упреком). Но что ты думаешь, чего ты доискиваешься? Успокойся, дитя мое, и поверь мпе, она много страдала...
Л и в и я. Страдала? Это заметно по ее волосам.
Э р и е с т и п а. Поверь мпе, поверь мпе... (С комическим жестом, вспоминая свои крашеные волосы.) При чем тут волосы?
Лив и я. Я узнала, как он привез ее сюда.
Э р и е с т и п а. Боже мой, ведь он зпал же ее...
Ливия (быстро). Еще до моего рождения. Потом он забыл ее, он забыл. Его— вызвали... Оп поехал спасать ее... (Вдруг останавливается.) Подожди, я говорю тебе... Я могу дать самые точные сведения...
Э р п с с т и п а. Ты наводила справки?
Л и в и я. Не твое дело.
Эр нести п а. Ты справлялась у священника?
Л и в и я. Тут-то мы и увидим, как заботился обо мне отец! Оп все это время в каком-то нервном напряжении, чего-то опасается, оглядывается направо,., палево... О, я знаю, чего он боится.
Эрнестина. Ничего ты не можешь знать! Просто он беспокоится о тебе.
Ливия. Да, да. Он боится, чтобы я пс узнала! Двух месяцев пе прошло, как он уехал, а уж восемь раз возвращался.
Эрнестина. Чтобы повидаться с тобой, чтобы хоть день побыть с тобой.
.Л п в и я. Нет, нет, вовсе не потому. Оп ничем больше по может заниматься, он опустился... Чтобы не сказать больше... В пятьдесят лет связаться с такой женщиной, как эта! — Почему он пе женился на ней раньше, если он так давно знаком с ней?
Эрнестина. Может быть, оп раньше не мог.
Ливня. Опа не была замужем, оп был вдовцом, почему ие мог?
Эрнестин а. Что ты в этом понимаешь! Возможно, он не хотел жениться из-за тебя яю.
Ливия. Из-за мепя! Для меня было бы лучше, если бы он это сделал раньше, пока я еще ничего пе понимала!
277


Эрнест и п а. Ну тогда, наверное, была какая-нибудь другая причина, нечего тебе доискиваться!
Л и в и я. Ты хочешь сказать, из-за моей матери? Нет, больше всего меня возмущает то, что я ясно вижу, что эта любовь у него смолоду, еще при жизни моей матери; это оскорбляет память моей матери! Мне кажется, у меня такое впечатление, что оп обманывает ее сейчас! Мне кажется, что моя мать после тринадцати лет возвращается и оживает, чтобы страдать при виде их любви! За это, за это я ненавижу эту женщину, особенно тогда, когда опа старается относиться ко мне, как мать! Она возбуждает во мне ужас, отвращение! Как будто, говоря со мной, смотря на меня, опа всякий раз обманывает мою мать!
Эрнестина. Что ты говоришь! Ты сходишь с ума! Подумать только, какие мысли в голове у этой девчонки! Боже мой, грех так думать!
Ли в и я. Да, да, ты увидишь, что я еще сделаю!
Эрнестина. Какое счастье, что твой отец возвращается сегодня вечером!
Ливия. И привезет с собой сестренку?
Эрпе с т и п а. Я хотела уехать, теперь я раскаиваюсь что я этого пе сделала! По как только они вернутся... Да да, я прежде всего ценю свой покой...
Ливия. А как же, водь тут начнется новая жизнь...
Э р и е с т и и а. Я говорила для тебя! Для меня уже все кончено! Я старуха. Одни неприятности!
Л и в и я. Да, для мепя тоже начнется новая жизнь!
Э р и с с т и н а (качая головой). Перестань ты наконец! (Долгая пауза. Идет иа веранду, смотрит в сад.) Но посмотри, пожалуйста, калитка опять открыта.
Л и в и я. Наверное, садовник забыл запереть. Оп, должно быть, где-пибудь поблизости, в саду.
Эрнестина. Да, но уже темнеет... И такая погода! Бетты все еще нет. Мпе, право, становится жутко.
Лилия. Ты думаешь о том синьоре, который в прошлый раз...
Эрнестина. Он как раз стоял там, перед калиткой,— помнишь?
Ливия. И что-то высматривал, да? Мпе странно, что ты его пе зпаешь.
278


Э р п е с т и н а. Откуда мне его знать?
Л и в и и. Но он говорил тебе, что знает маму?
р п е с т и н а. Он, наверное, нарочно сказал. Он хотел сделать вид, что знает хозяйку дома, увидел тебя у <н(на и сказал «мама», указывая на тебя!..
Л и в и я. Так ты предполагаешь, что он говорил о той женщине?
Эрнестина (взволнованно). Ах, ты все со своими розысками!
Л и в и я. Нот, нет, я уже об этом забыла, если бы ты мпе пе напомнила. Но, может быть, этот господин тоже что-нибудь откроет... Приезжает сюда неизвестно откуда, ищет ее...
Эрнестина. Может быть, он с ней где-нибудь встрс- ч алея!
Л и в и я. Кто его знает...
Эрнестина. Ливия, прошу тебя, хоть при мне пе говори так, потому что в мое время молодые девушки...
Ливия. Ну, полно, тетя! «Молодые девушки»? Неужели ты думаешь, что я не понимаю, какого сорта эта женщина. И кто этот кавалер! Он был даже без пальто! Он сказал тебе, что придет еще?
Э р и е с т и и а. Да, он сказал, что будет ждать ее воз- вращепия.
Л и в и я. Значит, придет сегодня! (Про себя.) Я хотела бы поговорить с ним.
Эрнестина (после минутного размышления, решительно). Послушай, я пойду закрою калитку. (Хочет идти.)
Ливия. Пет, тетя, не надо. Садовник тогда не сможет войти.
Э р и с с т и п а. У него, наверное, есть ключ. (Спускается с веранды в сад.)
Ливия остается в глубокой задумчивости. Через несколько минут возвращается продрогшая тетка Эрнестина.
Эрнестина (входя). Сегодня прямо-таки мороз.
Ливия (после паузы, все еще в задумчивости). Не кажется ли тебе странным, что папа, желая отдохнуть, выбрал именно это место и что вот уже семь месяцев мы здесь, а пи с кем еще пе познакомились?
279


Эрн ест и н а. Да, в самом деле! Он выбрал скверное место. Такая глушь! (Говорит это, потирая от холода руки, которые держит на груди. Вдруг вздрагивает от глухого удара, раздавшегося слева во входную дверь.) О боже мой.
Ливия. Что с тобой?
Эрнестипа. Разве ты ие слышала?
Б е т т а, закутаппая, в старой шляпе, входит слева.
Ливия (смеясь). Ах, это Бетта.
Б е т т а (не понимая ни причины их испуга, ни смеха). Что случилось?
Эрнест и п а. Закройте двери. Как я испугалась! (Бетте.) Очень холодно?
Бетта. Сейчас пойдет дождь.
Эрнест и и а. Я умираю от холода, пойду наверх, принесу себе шаль. (Уходит через вторую дверь направо.) Бетта (сейчас же подходит с таинственным видом к Ливии; тихо, жестикулируя). Ясно как день! Никаких сомнений!
Ливия (тревожно). Говорите, говорите!
Б отта. Он пе мог прийти сюда, боялся скандала!
Л и в и я. Ответ пришел?
Бетта. Да, уже два дня тому назад. Он боялся прийти сюда, ждал меня, бедный старик!
Ливия. Ну? Значит, ничего?
Бетта. Ничего. Никакого оглашения в церкви, ни в Мера те, ни в Лоди. Никакой записи в комиссариате!
Л и в и я. Так, значит?
Бетт а. Ясно как день, что брака не было. Она не его жена. Они не женаты!
Ливия. Но, может быть, достаточно было свидетельства о смерти моей матери?
Бетта. Нет, нет, для вдовца тоже нужно оглашение, ведь в течение тринадцати лет он мог бы несколько раз жениться. Ничего пет! Они не венчаны! Вы можете быть уверены!
Л и в и я. Да, да. Это должно быть так!
Бетта. Теперь все ясно, вот почему опа не хотела рожать здесь, а уехала так далеко! Здесь она должна была бы зарегистрировать рождение ребенка, и таким 280


образом все бы открылось! Все бы узнали, что она не жена, что ребенок незаконный! По все равно, через несколько дпей и так все выяснится.
Ливия. Мпе больше ничего пе надо! С меня достаточно и этого!
Бетта. Да разве господа так поступают!
Ливия (с ненавистью думая об отце). Он мог сделать это...
Бетта. Иу и ловкие же эти женщины! И святого проведут!
Л и в и я. Но постыдился привести ее в собственный дом, поселить ее под той же крышей! Заставил меня называть ее мамой!
Бетта. Да, тут я ничего не понимаю!
Ливия. Но теперь! (Тихо.) Молчи!
Через вторую дверь справа входит тетка Эрнестина в накинутом па плечи шали.
Эрнест и н а. Надо зажечь здесь свет, стало совсем темно.
Ливия (Беттс). Пойдем наверх, пойдем наверх!
Ливия и Бетта уходят через вторую дверь направо.
Эрнестина (провожая их глазами). Что с ними? Где пропадала эта старая сплетница? (Задумывается, потом вздыхает.) Ну я история! Зажгу-ка я свет. (Подходит к двери слева, чтобы зажечь электричество.)
В это время Маури, который вошел в сад, прежде чем Эрнестина закрыла калитку, входит с веранды. Он очень постарел за этот год, но глаза ого еще более живые, чем прежде, в них светится трагическая веселость сумасшедшего. Он без пальто, в старом летном костюме. Остается в тени около веранды.
Маури (как только тетушка зажгла огонь). Разрешите?
Эрнестина (поворачиваясь с ужасом, держа руку на штепселе). О боже мой, кто там?
Маури. Это я. Не пугайтесь, пожалуйста.
Эрнестина. Вы вошли как вор! Как вы сюда попали?
Маури. Я вошел через калитку, прежде чем вы ее закрыли.
281


Эрнестина. Вы подстерегали меня?
Маури. Воры, синьора, не спрашивают разрешения пойти и не дожидаются, пока зажгут свет.
Эрнест и и а. Но кто вы? Что вам здесь надо?
М а у р и. Вы, наверное, забыли... Я в прошлый раз говорил вам...
Эрнестин а. Но они еще ле приехали!
Маури. Вы мне сказали, что опи приедут сегодня.
Эрнестин а. Но их еще нет, и я не знаю, когда опи приедут. Уходите, пожалуйста.
Мау р и. Нет, я подожду. Или скажите мне лучше, где я могу найти их сейчас. Я думаю, что это было бы лучше, потому что здесь...
Эрнестина. Сейчас они в дорого, я уже говорила вам! (Смотрит на него с любопытством, но все еще сурово и подозрительно.) Но что вам надо от нее? Почему вы хотите дождаться се? Как вас зовут?
Маури. Вам совершенно бесполезно знать мое имя. Мне необходимо видеть ее, говорить с пей. (Намекая на Фулъвию.) Опа знает мепя, и муж ее тоже знает. Вы, наверное, ос родственница?
Эрпе с т и ла. Да, я тетка.
Маури (смотрит на нее недоверчиво). Чья тетка?
Эрнестина (уклончиво, так как этот вопрос возбудил в ней подозрение). Тетка... тетка... вернее, родственница дочери.
М а у р и. Со стороны отца?
Эрпе с т и и а (не подумав, смущенно). Нет — со стороны матери.
Маури. Значит, тогда... (Спохватившись.) Да нет! Пе может быть! У нее была только одна тетка!
Э р и е с т и и а (подстрекаемая любопытством). Ну да, это н есть я, я.
М а у р и (смотрит иа нее весело, растроганно и говорит тихо и радостно). Тетушка Эрнестина! Так, значит, вы — тетушка Эрнестина? Л Фульвия думала, что вы умерли!
Эрнест и п а. Тише, тише, умоляю вас!
Маури (тихо и таинственно). Итак, ее здесь продолжают считать умершей. (Говорит это радостно, приложив палец ко рту и закусив нижнюю губу.) Для Ливии
282


oc itce еще нет в живых? (Глубоко вздыхает.) Ах, как л счастлив! Какое облегчение для меля! Какое облегчение! Я только этого и боялся, боялся, чтобы здесь все не выяснилось... (Вдруг бурно обнимает тетушку.) Ну, тогда помогите мпе, помогите мне, тетушка Эрнестина! Вье, которая знаете все эти муки...
Эрнестина (испуганно, стараясь освободиться от него). Вы сошли с ума! Я вас совершенно не знаю!
Мау р и. Да, да, вы меня ле знаете, по я говорю про эти муки...
Эрнестина (тем же топом). Какие муки? Чьи муки?
Маури. Фульвин! Фульвии!
Эрнестина. Ничего не понимаю! Пустите меня! (Старается вырваться от него.) Я буду кричать!
Маури. Ее пот в живых для дочери!
Эрнестин а. Но у нес сейчас родилась другая дочь, вот уж месяц тому назад!
Маури (с веселой беспечностью). Это все равно! Это все равно!
Эрнест и на. Как это — все равно?
Маури. Я знаю это! Все равно! — Она уже тогда ждала этого ребенка, и все-такн хотела уехать со мной! — Это ничего... Тут была минутная слабость, она уступила ему! Если бы вы только знали, тетушка Эрнестина, как все это случилось! А!.. (С перекошенным лицом машет руками, потом широко открывает глаза, бледнеет, кажется, что у него кружится голова, и он вот-вот упадет.)
Эрнестина в страшнейшем испуге.
Пин его... ничего... (Смеется.) Все утро стараюсь и не могу вспомнить, как называлась в древности эта река...
Э р п е с т и на. Какая река?
М а у ри. Ах, наконец вспомнил! Лета! Да, да — Лета. (Пониженным голосом.) Река забвения.
Эрнестина. Вы, кажется, пьяны!
Маури. Нет. Правда, эта река течет теперь в кабаках, но я не пью! И вот уж сколько ночей пе сплю, дорогая тетушка Эрнестина! Вы знаете, мне кажется, что у мепя глаза... что веки мои, как арки моста, переброшенного через пересохшую речку, русло которой пол по мел- 283


кпх камушков, и там кричат, кричат кузнечики, да! А в ушах у меня дна проклятых кузнечика, которые кричат, так кричат, что прямо сводят мепя с ума! Ах, пакопец-то я могу говорить, говорить с вами! Ие правда ли, я хорошо говорю? Когда-то, когда я был в деревне, я мечтал, что меня изберут адвокатом; я тогда придумывал разные темы и говорил речи в лесу: «синьоры судьи и синьоры присяжные...» Л я все говорю, говорю, простите меня, но я пе могу остановиться, я, кажется, с ума схожу, это от радости, я готов кричать от счастья, что я увижу ее!.. Фульвия вам, безусловно, говорила обо мне?
Эрнестина. Нет, никогда. Я пе знаю, кто вы!
Маур и. Но это невозможно! Разве опа пе говорила вам, что опа хотела лишить себя жизни из-за мепя, год тому назад?
Эрнестина. Да, она говорила мне...
Маури. А про мепя опа вам ничего пе говорила?
Эрн еств на. Она говорила мне, что не в силах была больше выносить такую жизнь.
Маури. Нет, неправда! Она хотела лишить себя жизни из-за меня! Она отрицает это, по это так!
Эрнестина (смотрит на него испуганно, ио все же со снисходительной, жалостью). Из-за вас?
Маури (с досадой). Прошу вас, пе смотрите на мой костюм!
Эрнестина (как бы оправдываясь). Нет, я смотрю на вас... я смотрю на вас, так...
Маури. Вы думаете, мне холодно? Я дрожу, но это не от холода. Это нервы — это конвульсивная дрожь! Я не думал о себе, я мог бы зарабатывать, если б хохол, но я был нс в состоянии! Вот уже год — вот уже год, как я... (Обрывая.) Нет, это невозможно; должен же быть какой- нибудь конец!
Э р н е с т и я а. Какого конца вам еще надо? Все уже копчено.
Маури. Ах, пет, лет —это неправда, этого не может быть! Теперь, когда я ее разыскал!
Эрнестина. Но ведь я вам сказала, что теперь у нее есть дочь!
Маур и. Вот это-то и есть главное! Да! Теперь мы посмотрим!
284


Приест и и а. Вы иЗ-за sforo й Приехали? Какие у нас намерения?
М а у р н. Я приехал... я приехал... потому что у меня пет больше сил...
Эрнестина. Но я уверяю вас, что ей нот больше никакого дела до вас; она вся ушла в свою дочь!
М а у р и. Если вы говорите правду, то sto огромное несчастье! Да, несчастье, тетя Эрпестина, потому что ведь я тоже существую! И вы существуете, дорогая тетушка Эрнестина, существуют еще п другие, п мы не можем уйти целиком, исключительно в пашу собственную жизнь. Но моя жизнь в ее жпзнп! Я не могу жить без нее...
Э р и е с т п и а. Но никто пе обязан...
Маури. Насильно любить другого? Я знаю!.. Вот в зтом-то и все горе! И тогда, тетушка Эрнестина, надо кончать с жпзпыо.
Эрнестина (с ужасом). Боже мой! Что вы хотите делать?
Маур п. Не знаю, пока я здесь — вот уже год, как стараюсь привыкнуть жить без нее! Я вижу, что это невозможно!
В этот момент с верапды поспешно входит садовник.
Садовник. Снньорппа, господа приехали, господа приехали!
Эрпестипа (к Маури). Уходите, уходите, пожалуйста! Умоляю вас!
Маур п. Я остаюсь.
Эрпестина (садовнику). Идите, Джоваппп, встречайте их!
Садовник бежит к двери справа.
Садовник. Иду, иду, синьорина. (Уходит.)
Эрпестипа. Вы хотите устроить ей скандал при встрече с дочерью?
Маури. Нет, я буду говорить с ней, я скажу все!
Эрнестина. Вы сумасшедший! Умоляю вас — уходите!
Маур и. Нет, я не уйду!
Эрнестина. Я обещаю вам, что я скажу ей про вас, подождите хотя бы до завтра!
285


M ayip п. Нет. я хочу говорить с пей сегодня вечером!
Э р л е с т п п а. Хорошо, пускай будет сегодня вечером! Но попозже, когда она будет одна.
М аур и. Вы обещаете мпе это?
Эрнестина. Да, да. обещаю! Как вас зовут?
М а у р и. Марко Маури.
Эрве с т п и а. Вот, вот, они уже идут! Уходите, уходите отсюда! (Выпускает его через веранду в сад.)
Из двери справа входят Ботта, и одновременно из двери слова Фульвия, в дорожном костюме, и Сильвио: за ними идет няня с ребенком в роскошном порт-бэбэ, закрытом розовой вуалью л одеялом.
Ф у л т. в н я (хочет броситься обаять тетку Эрнестину, ио сейчас же сдерживается и протягивает ей только руку). О тетя! Дорогая синьорина Эрнестина! Как вы пожинаете? Как ваше здоровье? (Замечает, что Ливии нет.) Вот я наконец п дома!
Бетта. С приездом, сипьора! С приездом, синьор профессор!
Фульвия. Милая Бетта... Как вы поживаете? Все ли у пас благополучно дома? (Няне.) Садитесь, садитесь, пожалуйста... (Подходит к ней вместе с Эрнестиной и Веттой.) Все еще спит?
Няня садится, Фульвия поднимает вуаль и показывает на спящего ребенка.
Вот она, полюбуйтесь!
Бетта. Какая красавица!
Э р п е с т и п а. Ангелочек! Как она спит!
Ботта. Но как она похожа!.. (Эрнестине.) О, посмотрите, посмотрите, как опа похожа па синьорину Ливию! Не правда ли?
Э р п е с т и и а. Да, да...
Фульвия (к Сильвио). Что? Я тебе говорила...
Бетта. Совсем, совсем опа!
Эрнестина. Да, да! Мне кажется, что я вижу Ливию. Я помню ее точь-в-точь такой!
Бетта. И я тоже.
Фульвия (с неопределенной улыбкой, к Ветте). Ах, и вы тоже... Я-то, конечно, нот... Но мне тоже кажется, что она похожа на Ливию.
286


С п л ь в и о. А где же Ливия?
Бетта (смущенно). Да... я была у нее...
Сильвио. Пойдите скажите ой, чтобы она . спустилась вниз.
Бетта. Мне кажется, что...
Фульвия (к Сильвио). Оставь ее, боже мой!.. Если опа не хочет...
Сильвио. Кто тебе сказал, что она пе хочет?-
Ф у л ь в и я. Может быть, она нездорова?
Бетта. Опа заперлась в своей комнате...
Фульвия. Что я тебе говорила... Мы ее увидим за втра.
С н л ь в и о. Я сам пойду к пен.
Фульвия. Иди, если хочешь, но ire заставляй ее приходить сюда.
Сильвио. Хорошо, хорошо... (Уходит через вторую дверь справа.)
Фульвия (Бетте). Бетта, проводите, пожалуйста, няню в детскую.
Бетта. Слушаюсь, синьора. (Няне.) Пойдемте.
Фульвия (няне, которая проходит мимо нее). Осторожно, прошу вас, ле разбудите ее!
Бетта. Не беспокойтесь, синьора, будьте покойны!
(Уходит с няней через первую дверь справа.)
Фульвия (сейчас же целуя Эрнестину). Ах, тетя Эрнестина! Ты видела! (Намекает на ребенка.) Как я счастлива!
Эрнест и п а (стараясь отклонить ее поцелуй). Нет, послушай, я должна...
Фульвия. Что случилось?
Эрнестин а. Несчастье, несчастье!
Фульвия. Ливия? Опять! Ну, пусть делает что хочет!
Эрнестин а. Нет... Тут один человек... приехал... Хочет видеть тебя!
Фульвия. Меня? Кто?
Эрнест и и а. Он сказал мпе свое имя... Он там, в саду!
Фульвия. В саду? Здесь? Да кто же это? Так поздно!
Эрнест и и а. Он хочет говорить с тобой!
287


Ф у л ь в и я. Он спрятался там, в саду?
Эрнест и н а. Это чужой! Он не хотел уходить, я обещала ему, что скажу тебе!
Ф у л ь в и я. Но как же теперь быть?
Эрнест н н а. Немного поздно... Оп ужо здесь два Дня!
Фульвия (про себя). Что это еще за сумасшедший?
Эрпестипа. Да, да, сумасшедший. Он говорил мне, что ты из-за него...
Ф ул ь в и я. Маури! Оп сказал тебе, что оп Маури?
Эрнестина. Да, кажется, что-то такое...
Ф у л ь в ня. Чего же оп хочет?
Эрпестипа. Мпе кажется, у него дурные намерения...
Фульвия. Против мепя?
Э р п е с т и п а. Оп говорит, что без тебя пе может больше жить.
Фульвия. А еще что оп говорил? Ты сказала ему, что у мепя...
Э р п е с т и н а. Что у тебя ребенок? Да, да.
Фульвия. И что же оп?
Эрнест и п а. Он говорит, что ему все равно!
Ф у л ь в и я. Он сумасшедший! Ничего... пе бойся, тетя Эрнестина!
Эрнестин а. Но он там, и если...
Фульвия. Да, да! Он в самом деле может устроить скандал. Но как же он приехал? Откуда оп узпал? Кто мог ему сказать?
Эрпестипа. Но... Я ничего не поняла... Он говорил о каких-то кузнечиках, начал произносить какие-то речи... Я поняла только, что он хочет кончить.
Ф у л ь в и я. А что еще?
Эрпестина. Я сказала ему, что все уже кончено... Оп начал угрожать мне...
Фульвия. Довольно, довольно! Я боюсь только, чтобы Ливия... чтобы она не услышала... Но мне нельзя волноваться... я не могу волноваться... (Радостно.) Ты знаешь, я сама кормлю ее!
Из второй двери справа входит Сильвио.
А, Сильвио!
288


Сильвио. Она сказала, что сейчас придет.
Фульвия. Ливия? Зачем? Лучше было бы, еслц б она оставалась у себя.
С и л ь в и о. Нет, пет. Она должна прийти, хотя бы из уважения ко мне.
Ф у л ь в и я. Ты заставил ее?
Сильвио. Я пе могу допустить такого поведения! Она даже не хотела открыть мне! Но в конце концов обещала сойти вниз.
Фульвия (Эрнестине). Пойди, тетя Эрнестина, пойди, скажи ей, чтобы она не приходила!
Сильви о. Но почему?
Фульвия. Потому что там в саду... этот Маури, знаешь?
Сильвио (ошеломленный). Здесь? Но каким образом?
Фульвия. Он, кажется, здесь уже несколько дней.
Эрнестин а. Да, да! Оп приходил, спрашивал...
Сильвио (взволнованно). И он говорил с Ливией?
Эрнестина. Нет, со мной.
Сильвио. Чего он хочет?
Фульвия. Того же, что и раньше, все тот же бред.
Сильвио. Как, все еще? Но как оп разыскал нас?
Фульвия. Почем я знаю? Иди, иди, постарайся выпроводить его, пока не пришла Ливия!
Эрнестина; Не ходите один, пс ходите один!
Сильвио (пожимая плечами, уходит). Что за глупости!
Эрнестина. Послушайтесь меня, пошлите лучше Джованни!
Фульвия (сердясь). Да перестань же, тетя! Они должны встретиться наедине... Ты только пугаешь...
Эрнестина. Он был в таком состоянии...
Фульвия. Ну, тогда лучше пойду я.
Э р и с с т и и а. Нет, пет! Только пе ты!
Из второй двери справа входит Ботта.
Фульвия (к Бетте). Где Джованни?
Бетта. Я но знаю... Он, наверное, у себя дома, в саду.
Эрнестина. Ну хорошо, хорошо, если он там...
19 Луиджи Пиранделло 289


Ботта. Я по знаю, сипьора, должна ли я исполнить приказание синьорины Ливии.
Ф у л ьв и я. Какое приказание?
Бетта. Она приказала подать автомобиль.
Эрнестина. А, понимаю! Опа хочет уехать! Она уже говорила мпе!
Фульвия. Что? Уехать? Куда?
Ботта. Мне кажется, что она уже уложила вещи...
Фульвия. Куда? Не успела я приехать, как она собралась уезжать! Это, конечно, нарочно!
Эрпестияа. Нет, моя милая, опи тут уж давно составляют какие-то заговоры. (Смотрит угрожающе на Бетту.)
Бетта. Вы это говорите нро меня, синьорина?
Эрнестин а. Да, да, про вас — тут еще замешал священник... Вас все куда-то посылают...
Фульвия. Но куда же опа хочет ехать? Почему?
Ботта. Я не зпаю, она мпе только приказала...
Фульвия. При чем туг священник?..
Эрнестина. Вы и сегодня к пему ходили, вы пропадали больше четырех часов, не отпирайтесь!
Ф у л ь вия (возмутившись жестокой несправедливостью, прекращает разговор). Хорошо, довольно! Пусть она решает дело с отцом! А я пойду к моей девочке.
Фульвия собирается уходить через первую дверь справа, когда из второй двери справа входит Ливия, готовая к отъезду.
Фульвия (останавливаясь). Что это такое, Ливия? Что за сумасбродство!
Ливия. Где мой отец?
Фульвия. Ты собралась ехать? Куда ты хочешь ехать?
Ливия. Это мое дело.
Фульвия. Ты говоришь серьезно? Но так поздно! И почему? Без всякой причины?
Л и в и я. Я зпаю причипу. И вы должны были бы ее зпать.
Фульвия (пораженная тем, что она обращается к ней на «вы»). Ты мне говоришь «вы»! Хорошую встречу ты мне приготовила! Но что же, собственно говоря, случилось? Что это за причина, которую я должна знать?
290


Ливия. Я хочу говорить с моим отцом. Где он?
Ф ул ь в и я. Неужели ты воображаешь, что твой отец позволит тебе уехать?
Л и в и я. Мой отец нс имеет права держать меня здесь, рядом с вами!
Фульвия. Ты хочешь сказать: «рядом с тобой»?
Ливия. Нет, рядом с вами!
Фульвия (смотрит на нее, сдерживаясь). Ну что ж, говори, как тебе нравится. Но почему ты думаешь, что твой отец...
Лив и я. Об этом я буду говорить с пим...
Ф у л ь в и я. Да, конечно, говори с ним. Я устала... Ты даже нс видела, как и с кем я приехала... (Хочет идти.)
Л и в и я. Идите, идите! Тем лучше. Здесь теперь будет другая! Она будет для всех...
Фульвия (у которой мелькнула надежда, что Ливия хочет уехать из ревности). Ах, так вот ты из-за чего! Нет, Ливия, ты себе представить пе можешь, какое огромное желание было у мепя, когда я ехала сюда, прижать к сердцу тебя вместе с этой девочкой... (Хочет обнять ее.)
Ливия (с отвращением отшатнулась от нее). Нет, пет, оставьте меня! Покорно благодарю... Я не могу себя ставить рядом с этой...
Фульвия (с нечеловеческим усилием стараясь овладеть собой, принимает оскорбление на себя, чтобы снять его с ребенка). Это относится ко мпе, Ливия? Так ведь? Ты не про ребенка?
Л и в и я. И к вам и к ней I
Фульвия. Нет, нет, ты можешь говорить про меня что хочешь, по ведь она твоя сестра!
Л и в и я. Она может сделаться моей сестрой, но сейчас — нет! Это неправда!
Ф у л ь в и я. Как — неправда?
Ливия. Это неправда, потому что вы по жена моего отца!
Ф у л ь в и я. Я пе жена твоего отца? Тогда кто же я? Ливия. Вы лучше мепя знаете, кто вы такая!
Фульвия (снова с проблеском надежды). Так вот это что! Ты презираешь меня... но если только за это, Ливия... Я даже пе знаю, как ты могла подумать!..
Ливия. Где ваше брачное свидетельство?
19*
291


Фульвия (сначала к Эрнестине, потом к Бетте) - Так вот он, заговор! Так вы вдвоем производили расследование! (Указывает на Ветту и Ливию.)
Ливия. Его у вас пот! Его у вас пет!
Фульвия (гордо прерывает ее). Нет, есть! Ты плохо искала! Оно есть!
Ливия. Слов мало, нужны доказательства!
Фульвия. Умоляю тебя, Ливия, пе заставляй мепя говорить... из жалости к тебе самой... не ко мпе... не доводи меня до этого. Умоляю тебя! Я правда так устала!
Л и в и я. Нет, нет надобности, чтобы вы говорили. Я удовлетворюсь этим.
Фульвия. Чем ты удовлетворишься?
Лив и: я. Да этим признанием.
Фульвия. Каким?
Ливия. Да тем, что вы скрываете из жалости ко мпе! Правду, которую вы не смеете мпе сказать!
Фульвия. Да нет же! Я ничего пе скрываю!
Ливия. Вы умоляли пс заставлять вас говорить. Что? Что-нибудь касающееся мепя?
Фульвия. Нет, пет, это вовсе не касается тебя! Ливия. Ну тогда что же? То, что касается вас? Фульвия. Да...
Ливия. Могу себе представить!
Фульвия. Ты ничего нс можешь себе представить! Ты нс можешь себе этого представить! И это лучше. Говорю тебе, что это лучше для тебя! А теперь оставь меня в покое!
Л и в и я. Я оставлю вас в покое, потому что я уезжаю!
Фульвия. Ты пе можешь уехать, не должна!.. Я целый год выносила эту муку здесь, чтобы ты оставалась по крайней мере со своим отцом, если уж ты не хочешь оставаться со мной.
Ливия смотрит иа ясе со злобой.
(Сейчас же меняя тон.) Ну, не могла, хорошо, не могла, и я не принуждала тебя. Я старалась быть для тебя матерью, настоящей матерью, пока не увидела, что ты пе хочешь отвечать па мою любовь, что она тебе неприятна, противна! Ну что же, теперь я ничего от тебя пе хочу! Продолжай презирать мепя! Но я законная жена твоего 292


отца. Я говорю тебе это не ради меня, а ради моего ребенка, которого ты должна любить, даже если ненавидишь меня! Она, твоя сестра, такая же моя дочь, как и ты! Вы обе равны, и это ты должна понять сейчас, сию минуту! Никакой разницы между вами нет! Я пе могу допустить, чтобы ты думала, что существует хоть малейшая разница между вами!
Ливия. Разница в матерях! Этого вы пе можете отрицать!
Фульвия (теряя всякое самообладание). Нет, и тут нет разницы!
Ливия (холодно и с еще большей иронией). Как? Даже и тут? Разве мы дочери одной матери?
Фульвия. А кто же, ты думаешь, я? Что ты думаешь обо мне?
Ливия. Наверное, то, что вы считаете нужным скрывать от мепя.
Фульвия. И ты хочешь все это свалить иа голову моей дочери? Ну уж нет!
Ливия. Моя мать...
Фульвия. Твоя мать! Перестань, пожалуйста! Ты ее не знала!
Ливия. Да, я не знала ее, но я знаю, какой опа была... И я зпаю, кто вы такая!
Фульвия. Кто я такая? (Хватает ее за плечи и в порыве страшного гнева трясет ее.) Что ты можешь знать? Да! Ты уверена в этом, и ты но хочешь выбить это из головы? И ты думаешь, что у моей дочери мать потаскушка? Да? Да? Ну, тогда знай же, что и ты дочь потаскушки!
Ливия (подавленная, в ужасе). Нет, нет!
Фульвия. Да, да! Вы обе дочери одной матери! Я твоя мать! Да, я! Я! Понимаешь ты теперь! Тебя уверили, что я умерла? Но это ложь! Я вот тут перед тобой! Я твоя мать! И ты и она — вы обе мои и равные между собой! Я мать и твоя и ее! Никакой разницы! Никакой разницы! Ах, наконец я свободна! Наконец я дышу!
При этих словах с веранды вбегает в комнату Сильвио вместе с Маур и. Сильвио подхватывает па руки Ливию, которая падает без чувств.
Сильвио (прижимая Ливию к груди). Ты убила ее!
293


Фульвия. Твоя ложь убила ос! Ты хотел, чтобы эта ложь тяготела также и над другой и раздавила бы ее! Нет, нет!
Сильвио. Но ты по можешь теперь здесь оставаться!
Фульвия. Я уеду! Я уеду! Но не так, как рапыпе! Моя девочка! (К Маури.) Иди. Иди туда, припеси мою дочь. (Показывает ему на первую дверь справа.)
Маур и бежит туда.
Моя девочка!
Сильвио (стараясь привести в чувство Ливию). Ливия! Ливия!
Фульвия (которая подошла к двери направо, дрожа от нетерпения и ожидания, пока Маури принесет ей ребенка). Что Ливия! На этот раз я уношу с собой мою Ливию! Скажи это ей, твоей, когда она придет в себя! Да, я упесла мою с собой, живую, и я тоже жива! Я ухожу в повую жизнь, к счастью!
Занавес


У РИВИВКА
Комедия в трех действиях


Перевод Л. ВЕРШИНИНА


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Джорджо Банти.
Лаура Банти, его жена, Джульетта, сестра Лауры. Синьора Франческа Бетти, мать
Лауры и Джульетты.
Адвокат Артуро Нелли.
Синьора Нелли.
Доктор Ромер и.
Полицейский офицер, Филиппо, старый садовник. Д з е я а, крестьянка.
Слуга, служанка, привратник, двое полицейских (все время молчат).
Место действия: первое действие — Рим, второе и третье действия — вилла в Моптепорцио.
Время—наши дни.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Изящно обставленная гостиная п доме Бапти. В глубине сцены центральная дверь и две боковые двери справа и слева от актеров.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Синьора Нелли, синьора ФранчоскалДжульетта.
При поднятии запавеса синьора Нелли в пальто и шляпе стоит у столика и перелистывает иллюстрированный журнал. Немного спустя в дверь слепа входят синьора Франческа и Джульетта. Обе также в шляпах.
Франческа ( немолодая разбогатевшая провинциалка, затянутая в чересчур изящное платье, которое явно не гармонирует с ее немного грубым лицом и простонародной манерой говорить. Она не глупа, а скорее дурно воспитана). Моя дорогая!
Синьора Нелли (элегантная, но уже увядшая женщина. Она безуспешно пытается сохранить уходящую молодость, но время явно берет свое). О синьора Франческа! Джульетта! (Здороваются.)
Франческа. Видите? Мы тоже ждем ее.
Синьора Нелли. Да, мне сказали.
Франческа. Мы ее, верно, уже целый час ждем. Да что я говорю — больше, больше. Пожалуй, часа два!
Джульетта (очень изящна, держится томно, с видом некоторого превосходства). Это весьма странно, поверьте мне. Я так волнуюсь.
Синьора Нелли. Почему? Разве она давно ушла?
299


Джульетта. Конечно. В шесть утра. Вы представляете себе!
Синьора Нелли. Неужели! В шесть? Лаура ушла из дому в шесть утра?
Франческа (недовольно, обращаясь к Джульетте). Господи, ты таким испуганным топом произносишь «в шесть часов!», что можно всякое подумать! Могла бы объяснить, что Лаура взяла с собой этот... как его...
Джульетта (недовольным голосом тихо подсказывает ей). Этюдник.
Франческа. Вот, вот! Этюдник для красок.
С и п ь о р а Нелли. О, какая молодчина! Значит, Лаура снова занялась рисованием?
Франческа. Да, синьора. Вот уже три дня как рисует. Уходит куда-то за город. Или даже в лес... Я сама точно не знаю.
Джульетта. Мама, ну в какой там лес! На виллу Джулия!
Франческа. Я все время жила в Неаполе, дорогая синьора. И эти здешние виллы почти совсем пе знаю.
Джульетта. Да! Но вчера и позавчера Лаура возвращалась не позже одиннадцати утра, вы понимаете? А сейчас уже скоро вечер...
Синьора Нелли. Может быть, опа хотела закончить эскиз.
Франческа. Конечно, конечно. (Джульетте.) Видишь? Я ведь тоже об этом подумала.
Синьора Нелли. Так оно, наверно, и есть. Раз Лаура взяла с собой этюдник, волноваться нечего. Теперь все ясно.
Джульетта. Простите, но мне решительно пичего не ясно. Лаура три дня подряд выходит на рассвете, потому что хочет передать причудливую игру первых солнечных лучей. Позже этого уже пе увидишь.
Синьора Нелли. Да вы, Джульетта, тоже, оказывается, художница?
Джульетта. Помилуйте, какая я художница!
Франческа. Не слушайте ее; опа тоже знает в этом толк. Зпаете, дорогая синьора, я страсть люблю людей образованных. Самой мне образования, правда, не пришлось получить, по зато дочкам я, слава богу, смогла 300


itdiuiìb лучших профессоров! Французский, английский, музыка... А у Лауры были способности к рисованию, и ее обучал живописи сам профессор Дальбуоно. Вы о нем, мшотао, слышали; оп очень знаменит. Джульетта жи- iioiiiicH учиться не захотела, по...
Сидьора Нелли (заканчивая за нее фразу). ...бы- пая вместе с сестрой...
Франческа. Вот именно! (Джульетте, которая отошла, сердито пожимая плечами.) Что с тобой?
Синьора Нелли (сделав вид, будто не понимает, что девушку выводит из себя бестактность матери). Успокойтесь, синьорина, не па до так волноваться. Все, что вы говорите, конечно, верно, но, быть может, Лауре внезапно захотелось начать повуго картину?
Джульетта (холодно, соглашаясь только из вежливости). Да, возможно.
Синьора Нелли. Если она увлеклась живописью с прежней страстью...
Джульетта. Что вы, Лаура уже больше ничем страстно не увлекается.
Франческа. Поверьте мпе, когда выходишь замуж, нее эти вещи становятся для женщины — как бы это сказать? — баловством, точпо баловством. Вы ведь согласны со мной? Но, знаете, моему зятю се увлечения даже нравятся. Что правда, то правда! Он сам часто уговаривает ее порисовать.
Синьора Нелли. И хорошо делает! Да, да. Конечно же, прекрасно делает. Было бы очень жаль, если бы Лаура после стольких удачных работ...
Джульетта. Но мой шурин поступает так вовсе пе из любви к живописи. Вот если бы Лаура видела, что муж действительно интересуется ее успехами в живописи... Но сегодня он может уговаривать ее снова сесть за мольберт, а завтра с таким же успехом будет настаивать, чтобы она занялась... чем-нибудь совершенно другим...
Ф р а н я е с к а. Что ты тут видишь плохого? Надо же человеку найти себе какое-пибудь занятие. Дорогая синьора Нелли, мои дочери ни в чем недостатка пе знали. Л когда привыкнешь к роскоши... Знаете, в чем вся беда? В том, что у Лауры с мужем нет детей.
Синьора II ел л и. Ах, ради бога, не говорите так!
301


Если бы вы знали, как я завидую Лауре! Лаура вышла замуж двумя годами раньше мепя: она уже семь лет замужем, ко правда ли? А я за пять лет родила троих...
Фра и ч е с к а. Э! Простите! Но вы, видно, очень уж увлеклись этим делом!
Синьора Нелли (смеется с притворным ужасом). Нет! Что вы! Я просто несчастная женщина. Они появились сами...
Франческа. Ну, хоть одного! Поверьте мне, хоть одного ребенка надо иметь.
Сипьора Нелли. Мпе показалось, что Лаура с мужем жпвут очень дружно...
Франческа. Ах, это вы о... (Наклоняется к синьоре Нелли и шепчет ей на ухо.) Слишком дружно, дорогая синьора! Слишком!
Синьора Нелли (тихо, слегка улыбаясь). Как это — слишком?
Франческа. Конечно, слишком, потому что... знаете, как оно бывает? Первое время, пока муж и жена молоды и любят друг друга, если и подумают о ребенке, то мужчина... да... да... особенно мужчина... (Выразительно прищелкивает пальцами перед самой грудью и слегка откидывается назад, как бы желая сказать: начинает беситься.) Вы меня, надеюсь, поняли? Он боится, что женушка уже будет жить не только ради пего одного.
С и и ь о р а Нелл и. О! Я знаю... Потом проходит год, два, три... Значит, именно синьор Банти хочет сына?
Франческа. Нет, Лаура! Лаура хочет иметь ребенка! Просто мечтает о нем. Джорджо говорит, что она хочет сына только ради него.
Джульетта. Тогда можете пе сомневаться, что ребенок нужен ей только для своего счастья.
Ф р а п ч е с к а. Что ты выдумываешь? Ну зачем ты так говоришь? Чтобы сипьора Нелли решила, что Лаура недовольна своим мужем?
Джульетта. Нет, нет, мама! Я этого пе говорила. Но когда проходят не три, а пять, семь лет!
Франческа. Ничего ты нс понимаешь. Знаете, что происходит с женщиной, если у нее долго нет детей? Она развращается. Уж поверьте мпе! И мужчина тоже. Ипачо и быть не может! (Показывает на Джульетту.) Мне, пра- 302


по, неудобно говорить. Но все бывает совсем иначе, чем думает эта девочка. Потому что мужчина теряет надежду, что его жена станет матерью... и... и... в общем, вы мепя поняли, правда?
Синьора Нелли. Да, понимаю, конечно, понимаю.
Франческа. Уж эти мпе восторженные девушки! И не разберешь толком, какой им представляется жизнь » мечтах.
Джульетта. Бог ты мой! Ты же отлично знаешь, мама, что я ни о чем пе мечтаю!
Ф р а и ч е с к а. Вы только послушайте: она пе мечтает! Л ты думаешь, что это хорошо пи о чем не мечтать? Знаете, синьора, я терпеть не могу нынешних девушек. У них такой вид, словно опи...
Синьора Нелли (с улыбкой подсказывая). ...пресытились жизнью.
Франческа. Как вы сказали?
С и п ь о р а Нелли. Пресытились жизнью. Франческа. Вот-вот!
Джульетта (с досадой). Это модно.
Франческа. Французского языка я, правда, пе знаю, по одно я зпаю точно: мне ваша мода совсем не по душе.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же и с л у яс а и к а.
Служанка (в сильном волнении вбегает через центральную дверь). Синьора! Синьора!
Ф ip а и ческа. Что случилось?
Служанка. Господи! Синьора Лаура! Идемте же! Идемте же!
Франческа. Моя дочь? (Вскакивает.)
Синьора Нелли (поднявшись). Более, что случилось?
Служанка. Ее несут наверх, опа ранена!
Франческа. Ранена? Лаура ранена?
Джульетта (бросается к двери, крича). Я вам говорила, говорила!
Франческа. Моя дочь! Моя дочь!
303


ЙВЛВнИЕ ТРЕТЬЕ
Те же и Лаура, полицейский офицер, слуга, привратник, двое полицейских.
Поддерживаемая полицейским офицером и слугой, на пороге появляется Лаура. Она еле держится на ногах, волосы у нее растре лапы, одежда в беспорядке. Лицо ее мертвенно-бледно, губа кровоточит, шея вся в кровоподтеках и царапинах. Привратник несет шляпу Лауры и этюдпик. Двое полицейских останавливаются у двери.
Фрапчоска (которая бросилась вместе с синьорой Пелли и Джульеттой помочь дочери, в первое мгновение отшатывается, испуганная видом Лауры, потом с криком подбегает к ней). Ах! Лаура! Что с тобой сделали? Моя Лаура!
Лаура (бросается к матери на шею. Она вся дрожит, на лице отчаяние и ужас). Мама... мама... мама-
Фран ческа. Ты ранена? Куда? Куда ты рапепа?
Джульетта (тоже пытается обнять сестру). Лаура! Моя Лаура! Что с тобой? Что?
Синьора Нелли. Как все это случилось? Кто это был?
Фрапческа. Кто тебя рапил? Дочь моя! Куда тебя ранили?
Джульетта (тащит стул, кричит матери). Сюда, мама...
Фрапческа. Куда? Куда ее ранили?
Джульетта. Да нет же, нет! Я говорю, посади ее! Разве ты не видишь? Опа еле держится на логах!
Франческа. Ах да, садись, дочь моя, садись... Но кто же был этот негодяй? Кто?..
Ей пе удается ничего больше сказать, так как Лаура, упав па стул, не разжимая рук, заставляет и Фрапчсску наклониться.
Джульетта. Кто он? (Повелительно обращается к полицейскому офицеру.) Скажите тогда вы, кто оп?
Полицейский офицер (в полной растерянности смотрит на синьору Пелли, точно спрашивая, как ему быть). Синьора... синьора стала жертвой па... на... папа- дения.
804


Синьора Нелли (приглушенно вскрикивает). Ах!
Джульетта (становясь на колени и обнимая сестру). О Лаура... скажи же, скажи... как это случилось?
Лаура (разжимает руки, отпускает мать и инстинктивно, в отчаянии, но все же не грубо отталкивает сестру). Нет, мет, уходи, уходи, Джульетта!..
Джульетта (от толчка падает, совершенно оторопев). Но почему?
Франческа (начинает догадываться, в ужасе поднимает руки и смотрит на дочь безумными глазами). Так это?.. О боже! Так это? (Делает синьоре Нелли знак, чтобы она увела Джульетту.) Синьора... (Наклоняется к Лауре.) Но как же?.. Дочь моя... (Снова синьоре Нелли.) Синьора, умоляю вас...
Синьора Нелли (Джульетте). Идем... Идем, дорогая. Уйдем отсюда...
Джульетта. Но почему?
Джульетта смотрит на полицейского офицера, понимает, что должна уйти. Склоняется на плечо сипьоры Нелли и, громко всхлипывая, позволяет ей увести себя. Обе уходят через центральную дверь.
Лаура (показывает матери свою израненную шею). Посмотри... посмотри.
Франческа. Но кто это? Кто?
Лаура (ие может произнести ни слова-; ее все сильнее бьет дрожь. В отчаянии, ломая руки, она, дрожа всем телом, с отвращением кричит). Негодяй... пегодяй... негодяй!.. (И разражается неудержимыми, душераздирающими рыданиями.)
Франческа. Дочь моя! (Бросается к ней и, видя, что Лаура вот-вот потеряет сознание, с помощью служанки подхватывает ее.) Надо ее увести отсюда. (Ведет Лауру к двери слева.) Немедленно вызовите врача. Доктора Ромери!
Слуга. Он уже предупрежден, синьора.
Привратник. Я вызвал его по телефону...
Синьора Франческа, Лаура и служанка уходят через дверь налево.
20 Луиджи Пиранделло 305


Я В JJ Е И И Е ЧЕТВЕРТОЕ
Т e mì е, а также доктор Р о м о ри. Затем Джорджо Банти, Артуро Нелли, синьора Пеллп.
Слуга (полицейскому офицеру). Преступника задержали?
Полицейский офицер в ответ только разводит руками.
П р и в р а т ни к. Где же это произошло?
В центральную дверь поспешно входит доктор Р о м о р и.
Слуга. Вот и синьор доктор!
Р о м е р и. Где она? Где?
Слуга. Сюда, синьор доктор, сюда, пожалуйста! (Показывает на дверь слева.)
В глубине сцепы слышны голоса Джорджо Банти и Артуро Нелли. Оба они кричат: «Доктор!.. Доктор!..» Доктор Ромсри останавливается, оборачивается на голоса. Подбегает Джорджо— он блодоп, лицо его искажено страхом, затем — адвокат И е л л и и синьора Нелли.
Джорджо. Скажите, оиа ранена? Ранена, да?
Ром ери. Я только что вошел.
Джорджо. Идемте, идемте. (Быстро выбегает через дверь слева, туда же следом за ним уходит и доктор Ро- мери.)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Т е ж е, кроме Джорджо и доктора Ромер и.
Сипьора Нелли (полицейскому офицеру). Но как это произошло?
Нелли (слуге и привратнику). Вы оба уходите отсюда, уходите! Синьор офицер, полицейские тут тоже...
Полицейский офицер (полицейским). Идите, вы свободны.
Полицейские отдают честь и уходят вместе со слугой и привратником.
306


ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Пелли, синьора Пелли, полицейский офицер.
FI е л л и. Зпачит, совершено нападение?
Полицейский офицер. Да. Кажется, на вилле Джулия.
Синьора Не л л и. Лаура ходила туда рисовать.
Полицейский о ф и ц е р. Как все произошло, я пока в точности не знаю. Мне поручено произвести расследование.
Синьора Пелли. Опа ходила туда рисовать три дня подряд.
II о л л п. Все время на виллу Джулия?
Синьора Нелли. Кажется, да! Так мне сказала Джульетта. Каждое утро в шесть.
Н е л л и. Как же так? Одна?
II о л и ц е й с к и й оф и ц е р. Когда сторож увидел ее, она лежала на земле.
Синьора II е л л и. В обмороке?
Полицейский офицер. Сторож говорит, что она не подавала признаков жизни. Перед этим он как будто слышал крики.
Синьора Н е л л и. Почему же оп пе бросился ей на помощь?
Полицейский офицер. Говорит, что крики раздавались где-то вдалеке. Л вилла всегда пустынна.
Нелл и. Это же безумие! Ходить туда одной!
С и и ь о р а Не л л и. Вот и ее этюдник...
Нелли и полицейским офицер поворачиваются. Все трое смотрят на этюдник с тем любопытством, какое всегда вызывает предмет, оказавшийся немым свидетелем разыгравшейся недавно драмы.
Полицейский офицер. Да, а вот и ее шляпа. (Пауза.) Сторож нашел эти вещи далеко от того места, где лежала синьора.
Нелли. Ах так! Но значит...
Полицейский офицер. По всей вероятности, синьора пыталась бежать.
Синьора Нелли. За ней кто-то гнался?
Полицейский офицер. Точно сказать не могу. Как это ни странно, ио она лежала навзничь в колючем кустарнике.
20*
307


Синьора Нелли (вздрогнув от ужаса). А! Может, опа хотела перескочить через...
Полицейский офицер. Возможно. Но сзади ее схватили...
Синьора Нелли. Она вся изранена. Шоя, рот... Просто ужас1
Нелли (покачивая головой, с горькой усмешкой). В колючем кустарнике...
Полицейский офицер. Грубый мужик. Кажется, сторож видел его.
Нелли (с тревогой). Видел?
Полицейский офицер. Да, сипьор. Тот выскочил из-за кустов. Грубый деревенский парень. Но, вместо того чтобы броситься за ним в погоню, а это был его прямой долг, сторож решил помочь синьоре и... (Прервав свой рассказ, он оборачивается к левой двери, откуда доносятся возбужденные голоса.)
ЯВЛЕНИЙ СЕДЬМОЕ
Те же, Джорджо, доктор Ромери, синьора Франческа, а затем Джульетта.
Голос доктора Ромери за кулисами: «Л я говорю: нельзя! Извините! Прошу вас...»
Голос синьоры Франчески ва кулисами: «Ради бога, Джорджо!
Ради бога!»
Через дверь слева входит Джорджо. Оп совершенно убит горем.
Джорджо (всхлипывает, потом кричит). Но имею я право зпать! Я должен и хочу знать!
Ромери (входя, очень громко). Узнаете, но сейчас не время, поймите!
Джорджо. Нет, сейчас! Сию минуту!
Ромери. Я вам уже сказал, что сейчас вы пе должны даже появляться там, не то что приставать к ней с расспросами. (Остальным.) Не выпускайте его отсюда! (Вновь выходит через дверь слева.)
Нелл и. Иди сюда, Джорджо....
Джорджо судорожно обнимает его и разражается рыданиями.
Бедный друг, бедный мой друг!
308


Франческа (синьоре Пелли). Прошу вас, сипьора, сделайте одолжение, отведите домой Джульетту.
Синьора Нелли. Конечно, синьора, пе беспокойтесь. Сейчас отвести?
Франческа. Да, умоляю вас! Скажите ей, что я еще помного побуду здесь... пока сил хватит... Боже мой, уже вечер... а ведь мне надо быть с моим бедным мужем... Представляете, в каком оп сейчас состоянии!
Сипьора Нелли. Конечно, понимаю... Но могу ли я...
Франческа. Нет, что вы! Благодарю вас. Муж пе позволяет даже подойти к нему... Вот идет Джульетта...
В дверях показывается плачущая Джульетта.
(Подзывает ее.) Ты пойдешь с синьорой Нелли. Я приду домой как только освобожусь.
Джульетта. Л Лаура?
Франческа. Лаура наверху.
Джульетта. И я по могу даже подняться к ней?
Фрапческа. Разве ты не понимаешь! Бе сейчас нельзя волновать. Иди, иди скорей к твоему бедному отцу... Смотри только, ничего по говори ему, прошу тебя!
Джульетт а. Но что же все-таки произошло, что с пей произошло?
Фрапческа. Ничего страшного! Ничего! Синьора, отведите ее домой.
Синьора Нелли. Да, да, идемте, синьорина.
Джульетта (решительно подходит к Джорджо). Джорджо, скажи мне, с ней и в самом деле пе случилось ничего страшного?
Джордж о. Это ты от меня ждешь ответа?
Джульетта. Да, я хочу узнать всю правду от тебя.
Джорджо. Я... Ты хочешь, чтобы я тебе сказал? Но я ничего не зпаю... ничего...
Франческа. Иди, доченька, иди. Из-за тебя я пе могу подняться к Лауре... Иди с синьорой! (Уходит через дверь слева.)
Сипьора Нелли (уводит Джульетту). Идем, дорогая, идем. (Уходит вместе с Джульеттой через центральную дверь.)
309


ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Пелли, Джорджо, полицейский офицер.
Д ж ор джо (полицейскому офицеру, требовательно). Что вы обо всем этом знаете? Расскажите мне, что вы знаете? Надо поймать негодяя, и тогда уж я сам с ним рассчитаюсь! Потому что, если его арестуют, то за такое преступление... (к Нелли) скажи ты, сколько лет ему дадут?.. Два, т(ри года тюрьмы, пе так ли? (Полицейскому офицеру.) Между тем я имею пол noe право убить его! Ну, что вам известно?
Полицейский о ф и ц е р. Синьор, я ровно ничего □е знаю. Меня послали произвести расследование.
Нелли. Да тут и узнавать нечего!
Д ж о р д ж о. Как — нечего?
Иеллп. Нечего! Нечего! И никакие расследования не нужны. И так все ясно, чорт побери!
Джордж о. Как — все яспо?
Нелли. Конечно! Уверяю тебя, все ясно! Синьора подверглась на вилле нападению... вор...
Джордж о. Вор?
Нелли. Конечно, вор... какой-то жалкий воришка, поймать его по удалось: и все тут! Зачем же зря поднимать шум?
Джордж о. Ну, нет, дорогой мой! Ты ошибаешься!
П о л и ц е й с к и й о ф и ц о р. Я получил приказ. Преступление носит опасный для общества характер.
Нелли. Я сам схожу в префектуру или к полицейскому комиссару. Вы можете спокойно идти, послушайте мепя!
Джорджо. Нет! Нот! Л я? Другим,, конечно, все равно! Но мне?
Нелли. Иу хорошо. Чего ты, собственно, добиваешься? Ты думаешь, если преступника арестуют, тебе позволят убить его? Глупости! Следовательно? Ты же сам говорил. И ты прав. Подобное преступление, за которое ты, жестоко оскорбленный, мог бы безнаказанно убить негодяя, закон карает всего двумя-тремя годами тюрьмы. Ты этого добиваешься? А скандальный процесс? А опубликование приговора в газетах? Понимаешь теперь?! (Полицейскому офицеру.) Идите же, идите, синьор офицер.
310


Полицейский офицер. Врач сказал, что сейчас синьору нельзя ни о чем расспрашивать, так что я, конечно, могу уйти.
II е л л и. Да, да. Не беспокойтесь, я сам схожу к поли цейскому комиссару.
П о л и ц е й с к и й офицер. Мое почтение. (Кланяется и уходит через центральную дверь.)
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Джорджо и Не л л и.
Нелли. Это просто какой-то рок! Когда эти люди нужны, их никогда не оказывается па месте! Зато потом они без толку путаются под ногами и только мешают!
Джордж о. Какое мне дело до других? Какое мпе дело до всех людей на свете?
Н е л л и. Зпаю, сейчас тебе ни до кого пет дела. Но увидишь, что завтра ты будешь думать по-другому.
Д ж о р д ж о. Прежде всего, бесполезно скрывать, ведь все уже знают: ее нашли па земле, помогали ей подняться... Но если бы даже знал один я. Неужели ты пе понимаешь, что для мепя теперь все кончено?
II е л л и. Джорджо, я понимаю, какое ужасное чувство испытываешь ты сейчас. Но сострадание к бедной женщине должно его победить!
Джорджо. Сострадание! И ты можешь говорить мпе о сострадании?
Пелл и. Так ты не хочешь его проявить?
Д н: о р д ж о. Я муж! Это вы можете испытывать к ней сострадание. Какое вам, собственно, дело, что поругана моя честь. Но я, один лишь я, чувствую всю гнусность оскорбления, которое нанесено не только ей, по и мне! Никто, даже сама Лаутра, ire испытывает такого острого, невыразимого отвращения!
Нел л и. Конечно, я понимаю тебя, Джорджо, отлично понимаю? Это тяжело. Но что ты собираешься делать?
Джорджо. Нс знаю... не знаю... Я схожу с ума... Ты говоришь, сострадание? Знаешь, какое сострадание я должен сейчас проявить? Я должен был бы подняться 311


наверх и из любви к ной убить ее, хотя она ни в чем но виновата.
Нелли. Прости меня, но это же безрассудно!
Джорджо. А ты хочешь, чтобы я рассуждал?
Нелл и. Ты должен рассуждать!
Джорджо. Я зпаю, знаю: ты обязан так говорить! Но если бы такое случилось с тобой? Стал бы ты рассуждать?
Нолл и. Конечно, стал бы! Ведь она пе виновата!
Джорджо. В этом-то и заключается вся жестокость! Что может быть ужаснее оскорбления, в котором ты пе виноват! По-моему, так даже хуже! Да, хуже! Будь опа виновата и будь поругана моя честь, я мог бы отомстить! Л здесь поругана любовь! Неужели ты пе понимаешь, что для моей любви нет ничего страшнее, чем сострадание, о котором ты все твердишь?!
Нелли. Но ведь любовь и должна пробудить в тебе сострадание к Лауре!
Джорджо. Нет! Это невозможно!
Нелл и. Ио это будет еще более жестоко.
Джорджо (прерывая его). Да, более жестоко...
Нелли (заканчивая фразу). ...по отношению к этой бедняжке, ведь она и так перенесла немало!
Д ж о р д ж о. Да, да. Все верпо! Но проявить сострадания, значит, быть жестоким к ней, по проявить его — жесточайшая мука для меня самого! И чем больше ты рассуждаешь, чем яснее мне становится твоя правота, тем большую муку я испытываю! Зпачит, я должен рассуждать! Признать, что Лаура не виновата, что опа оскорблена больше, чем я. Поругано ее тело, и там, наверху, она мучается от стыда и отвращения... А я чего хочу? Чего добиваюсь? Заставить ее одну переносить эти невыносимые муки? Добить ее своей жестокостью? Оставить на общее поругание?
Нелли. Это было бы неблагородно!
Джорджо. Просто подло!
Нелли. Видишь? Ты сам признаешь!
Джорджо. Подло, да, подло! Но если сама любовь и нестерпимая ревность оказались сплошной подлостью, то что я могу поделать, что я могу поделать? (Разражается безудержными рыданиями.)
312


Нелл и. Перестань, перестань, Джорджо... Ты напрасно мучаешь себя... Поверь мне, в первую минуту всегда...
Д ж о р д ж о. Нет! Это скотство! Извечное скотство. По прежде хоть негодяи страшились дать волю своим звериным инстинктам... А теперь? Представляешь себе: вилла, аллеи, высокая изгородь, скамьи... Синьора в шляпке сидит, рисует что-то... Вдруг выскакивает тот негодяй. Оп одет, и даже вполне прилично! Я ясно вижу его. Расчесанные усики... Возможно, оп даже был в перчатках! Хотя нет: ведь оп ее всю исцарапал! Разве ты ле чувствуешь? Что может быть гнуснее и подлее! А я должен проявить великодушие, когда впутри у меня все кипит... Великодушие. (Продолжает уже без всякой иронии и насмешки.) Нет, пот. Я пе могу. Понимаешь, не могу. Мпе надо уехать. И я скроюсь, уеду.
Нелли. Как же так? Куда ты уедешь? Что ты говоришь! Ты и в самом доле хочешь бросить ее одну в таком состоянии?
Джорджо. Оставшись, я поступлю еще более жестоко.
Нолл и. Но что же ты собираешься делать? Куда ты хочешь уехать?
Джорджо. Я должен бежать, бежать как безумец, чтобы забыть об этом позоре!
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
То же, синьора Франческа, доктор Р о м о р и. Си н ь - ора Фрапческа вбегает через дверь слева, за пей быстро входит доктор Ромери.
Франческа (очень взволнована). Джорджо... Джорджо! (Сразу же успокаивается, заметив, как возбужден Джорджо.) Что с тобой? А, я все понимаю... бедный мой мальчик... да, да, бедный мальчик...
Джорджо. Ради бога, не подходите ко мне! Пе говорите мпе ничего!
Ромери. Синьора, послушайте меня... Разве вы пе видите?
Джорджо. Вы же понимаете, доктор?
Ромери. Конечно. Конечно, я понимаю, что сейчас вы...
313


Фрапческа. Но она зовет его! Она все время только о нем и спрашивает!
Джорджо (с ужасом отшатывается от нее). Я не могу... нет, я пе могу, пе могу.
Ром ери. Видите? Вы ой только хуже сделаете, поверьте мпе, синьора! Ему тоже надо подождать немного и...
Д ж орд ж о. Чего мне еще ждать?
Ромер и. Э, пройдет немного времени...
Джорджо (насмешливо). И я смирюсь?
Фрапчоска. Смиришься? Так, зпачит, ты...
Нелли. Перестаньте, сипьора! Надо же понять и его состояние...
Фрапческа. Конечно, я очень хорошо понимаю тебя, Джорджо! Но единственное лекарство от ваших мучений...
Д ж о р д ж о. Сострадание! И вы тоже! Все вы твердите одно и то же! Сострадание!
Фрапческа. Да, да, сострадание друг к другу. Я женщина необразованная, но я так понимаю! Не смириться с несчастьем, которого не произошло...
Джорджо. Как — не произошло?
Фрапческа. Не произошло! Не произошло! Твоя любовь должна подсказать тебе это! Если только ты по- настоящему любишь мою дочь! А если ты со пе любишь, то кого же ты вообще любишь? Кого? Разве я неправа? Скажите вы, синьор доктор, и вы, синьор адвокат!
Джорджо (закрыв лицо руками, снова разражается рыданиями). Я ее любил... любил ее... очень любил, очень. Но именно потому, что я ее так любил. Вы не поймете! Раньше ту, которую я любил, можно было пожалеть. Но теперь...
Фрапческа. Зпачит, теперь ты ее уже не любишь? Почему же?
Джорджо. Вот вы требуете, чтобы я пожалел ее! Какая тут может быть жалость? Скажите, какая? Разве моя или се жалость могут мпе помочь? Я должен быть жестоким! Вы думаете, это потому, что я нс люблю вашу дочь? Нет! Как раз потому, что я ее люблю!
Ф р а н ч с с к а. Неправда! Неправда! Просто ты се мало любишь!
314


Д ж орд ж о. Вы хотите, чтобы моя любовь была в точности такая, как ваша? Разве случившееся одинаково ■ трашно для пес и для меня? Опа не может чувствовать •iole же, что и я!
Франческа. Хорошо! Ты хочешь быть жестоким. 11*> как, каким образом?
Джорджо. Каким образом? Я уже говорил, каким! Вели бы она чувствовала то же, что я, она должна была только порадоваться этому!
Франческа. Но она там, наверху, зовет тебя! Что ты думаешь делать?
Д ж о р д ж о. Я пи о чем сейчас не могу думать! Мне нужно уехать, да, да, уехать!
Франческа. И ты хочешь оставить ее одну в таком состоянии?
Р о м с р и. Так будет лучше, синьора! Дайте ему уехать!
Франческа. Но каково ей будет лежать одной и знать, что он уехал?
Р о м е р и. Так вы же с ней останетесь.
II с л л и. Вот-вот... это было бы лучше всего.
Франческа. Л кто ей об этом скажет? Раз у тебя, Джорджо, хватает жестокости поступить так, то должно хватить ее и для того, чтобы сказать Лауре обо всем!
Джорджо (решительно). Вы хотите, чтобы я ей сказал?
Р о м е р и. Синьора, прошу вас!
Ф р а и ч е с к а. Значит, вы понимаете, что моя дочь может умереть от горя, когда узнает, что ее бросил тот, кто должен был бы ие отходить от ее постели, не будь он таким бессердечным?
Р о м е р и. Нет, нет, вы неправы, синьора!
Нелли. Если он не сумеет побороть в первый момент себя самого...
Джордж о. Для меня все кончено! Все кончено! Я чувствую, что для мепя все кончено! Я могу сжалиться над пей и остаться. Но ради кого я останусь? Ради других. Неужели вы этого не понимаете? Я останусь. Но будет только хуже.
Нелли. Нет, нет! Вот увидишь, Джорджо...
Д ж о р д ж о. Мне не на что больше надеяться!
315


И е л л и. Увидишь. Больше я тебе ничего не стану говорить. Ведь я понимаю, что сейчас каждое лишнее слово ранит тебя. Послушайте, синьора: вам надо позаботиться о вашем муже. Идите к нему.
Франческа. Но как же так?
Пелли. Идите, послушайте меня, и пе волнуйтесь напрасно. Джорджо остается.
Джордж о. Ради других! Ради других!
Нелли. Ну, хорошо, пусть ради других! (Делает синьоре Франческе знаки, давая ей понять, что лучше бу- дет, если муж и жена останутся одни.) Сейчас оп пойдет, переоденется, а вечер пробудет со мной.
Франческа. А Лаура?
Ромери. Синьоре нужен покой. Поднимитесь и скажите ей, что я не разрешил синьору Бапти навещать ее.
Фрапческа. Но она сойдет с ума от одиночества!
Роме р в. Нет, синьора. Я дал ей успокаивающее лекарство, и вот увидите, она мирно проспит ночь! Может быть, она ужо уснула. Поднимитесь посмотрите, как она.
Ф ра ячеек а. Хорошо, я иду, иду... (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Те же, кроме Франчески.
Ромери. Пойду и я. (Подходит к Джорджо и пожимает ему руку.) Я полагаюсь па вас. Нужно уметь муже- ствонпо встречать любые беды.
Джорджо. Эта беда для меня страшнее смерти. Но можно надеяться, доктор, что завтра я увижу ее живой и здоровой?
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Тв же и синьора Франческа.
Франческа (с радостным лицом снова входит через дверь слева. Она уже надела шляпу). Да, да, Лаура уже спит, в самом деле спит.
Ромери. Что я вам говорил?
Франческа. Так я ухожу! Что мпе еще остается делать! Я буду завтра утром. (Подходит к Джорджо.) До свиданья, Джорджо. И я... больше тебе пичего не скажу, сын мой...
316


Д jk о р д ж о. До свиданья.
Пелли, Я тоже иду с вами, синьора. (К Джорджо.) Мно зайти за тобой?
Джорджо. Нет, нет,,. Я сам, если надумаю, зайду к тебе.
II ел л и. Можешь прийти в любое время. Я буду дома. До свиданья. (Синьоре Франческе и доктору Ромера,) Идемте, идемте...
Все трое уходят через центральную дверь.
ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Джорджо один, затем приходит слуга и в конце сцепы — Лаура.
Джорджо (долго сидит в мрачном раздумье. По лицу его видно, что в нем борются противоречивые чувства. Потом встает, проводит рукой по лбу и поворачивается к двери слева, повторяя). Я не могу... не могу... (Пожимает кнопку звонка, и сразу появляется слуга.) Скажи Антонио, чтобы приготовил машину. Поедем на виллу.
Слуга. Синьор... поедет один?
Джордж о. Да, один, и немедля. А ты пока упакуй чемодан*
Слуга уходит. Джорджо тоже хочет уйти, по в этот момент из двери слепа появляется бледная как смерть, Лаура. Она в домашнем платье лилового цвета, шея закрыта черной вуалью. Джорджо, едва увидев ее, поднимает руки, словно желая защититься и прогнать невольную жалость к ней. У него вырывается отчаянный, жалобный стон. Лаура смотрит на него и подходит псе ближе и ближе. Она молчит, но на лице ее можно прочесть, как сильно она нуждается в его участии и любви. И чем ближе Лаура иодходит, тем сильнее ее уверенность, что Джорджо не убежит. Когда опа оказывается совсем рядом, Джорджо разражается судорожными рыданиями и, ничего не видя перед собой от слез, обнимает ее. Лаура застывает в неподвижности, по глаза ее говорят, что она безраздельно принадлежит ему. Она только поднимает лицо, взглядом говоря Джорджо: «спаси своей любовью от невыносимого позорам. И когда Джорджо, опьяненный ее близостью, все еще всхлипывая, отыскивает губами ее израненную шею, она закрывает глаза и нежно прислоняется щекой к его лбу.
Занавес


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Открытая площадка па вилле Еапти в Монтесорцио. Вилла с вестибюлем в виде портика расположена в левой стороне слоны. В глубине и с правой стеролы сцепы много деревьев. Осень.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Лаура и садовник Фи лип аг о.
Лаура сидит в шезлонге. Она все еще бледна той томной бледностью, которая бывает у жеящипы, любящей сильно и страстно. Она с интересом и в то нее время с замешательством, которое пытается скрыть, слушает рассказ старого садовник а. Он стоит рядом, через плечо перекинут мешок, .под мышками зажат лунок сазкопцов, в руке держит садовый нож для привоя.
Ф и л и п п о. Да, тут нужно искусство! Если пет искусства, то ты хочешь дать растению жизнь, а оно умирает.
Лаур а. Разве растение тоже может умереть?
Ф и лип по. Конечно. Очепь дазке просто! Ты делаешь надрез крестом, клипом, трубочкой — есть множество способов прививки растений, — берешь черенок или глазок, вкладываешь в надрез вот это fвынимает и показывает одну из веточек), хорошенько бинтуешь место надреза, затем либо обмазываешь, либо залепляешь его смолой. Теперь прививка сделана — решаешь ты. Начинаешь ждать... Но сколько ни жди — все напрасно. Ты убыл растение! Здесь нужно искусство, да, да, искусство! Ты, верно, думаешь: делает-то прививку мужик! Мужик со здоровенными ручищами, не приведи господь, если он этими ручищами дотронется до меня! Так ведь? Но этими руками... Смотри. (Отходит и вытаскивает из большого глиняного горшка растение с густой листвой, приносит его
318


Лауре.) Видишь это растение? Красивое, правда? Приятно па него смотреть, но и только: плодов оно не принесет! Прихожу я, мужик со здоровсппыми ручищами, п вот — гл иди. (Начинает сдирать кожицу, чтобы сделать прививку. Рассказывает и одновременно ловко делает все необходимое. Работа эта отнимает у него довольно много времени.) Кажется, что ты в один миг погубил растение: скачала я спял кожицу, теперь делаю надрезу смотри, надрезаю, еще немного надрезаю и, наконец, делаю иод- садку. Подожди немного, и растение принесет плоды! Что же я все-так и сделал? Взял глазок другого растения и подсадил его вот сюда. Сейчас август, так ведь? Будущей веской ты соберешь плоды. А знаешь, как называется такая прививка?
Лаура (грустно улыбаясь). Нот, по зпаю.
Филиппо. Закрытым глазком. Такую прививку делают в августе. Бывает еще и прививка открытым глазком, которую делают в мае, когда почка сразу может набухнуть.
Лаура (с бесконечной грустью). Ыу, а растение?
Филиппо. А растение — оно должно быть в соку, синьора! Это уж обязательно. Если оно по в соку, привой и с приживется!
Лаура. В соку? Не понимаю.
Филиппо. Ну да, в соку. Как бы это... объяснить?.. Быть готовым для любви, вот; чтобы опо хотело... хотело дать плоды, которых само принести пе могло!
Лаура (живо заинтересовавшись). Чтобы растение с любовью ждало, когда появится плод? Чтобы это был плод его любви?
Ф и л и п и о. Плод, вскормленный его корнями, нлод, который будут поддерживать его ветви.
Л а у р а. Это будет плод любви, плод любви. Растение давно забыло, откуда попал в нега этот глазок, и оно питает ого, отдаст ему свою любовь?
Филиппо. Да, да, так оно и есть. Так и есть!
Вдалеке с правой стороны сцены слышен голос Дзепы: «Филиппо! Филиппо!»
А, ото пришла Дзена с сыном. Пойду открою! (Скрываемся за деревьями.)
319


Лаура (сидит в задумчивости; затем поднимается, подходит к только что привитому растению, наклоняется к листьям, медленно повторяя про себя с тоской и страстной надеждой). Свою любовь... Свою любовь...
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же и Д в е и а.
Голос Филиппо из глубины сцепы: «Иди же сюда! Чего ты боишься?». Через дверь справа Филиппо возвращается па сцену. За ним идет Д з е я а. Она одета кан крестьянки Романьи.
Филиппо. Вот опа. Стесняется, дурочка.
Дзен а. Нет. Чего мне стесняться? Добрый день, синьора.
Лаура. Добрый день. (Смотрит иа нее, стараясь скрыть разочарование.) Так это ты и есть Дзепа?
Д з с н а. Да, синьора. Вот я и пришла.
Филиппо. Видишь, Лаура, какой она стала некрасивой и старой?
Лаура. Да нет, почему же?
Д зона. Водь мы люди бедные, сипьора.
Филиппо. Сколько тебе лет, Дзсна? Уж пикал не больше двадцати пяти?
Дзепа. Смотришь па мепя, синьора, и удивляешься, да? Конечно, ты ничего обо мне не знаешь и можешь удивляться. Но ты-то, скверный старикашка, живешь тут, на вилле, как настоящий синьор, да еще судить берешься. Видно, ты совсем рехнулся. Разве можно сравнивать твою пустячную работу с моей?
Филиппо. Ах, ах! Можпо подумать, что у тебя и в самом деле тяжелая работа!
Д з е н а. А пятеро ребятишек — это разве мало, сипьора? Может, он их родил?
Филиппо (только теперь замечает, что она пришла одна). Как же так? Ты одна, без сына пришла? Ведь я велел тебе привести его; сипьора хотела на него посмотреть.
Дзен а. Не привела я ого, синьора.
Лаура. Почему?
Дзепа. Да... он с отцом работает в поле.
Филиппо. И ты ив могла отозвать его на минуту?
320


Дзен а. Ну да, чтобы сказать ему при отце, что сииьо^ ри хочет па него посмотреть?
Филиппо. А что в этом плохого?
Дзен а. После всех-то сплетен?
Ф илин п о. Да не говори ты ерупды! Неужели твой муж до сих пор обращает внимание на глупые сплетни?
Д » е п а. Не обращает, если никто ему об этом нс напоминает. А потом, зачем вам понадобился мой сыпишка? 'Гы, синьора, о чем хотела его спросить? Я с синьором Джорджо с тех мор и не говорила пи разу.
Лаура. Знаю, знаю, Дзепа. Я тебя позвала, потому что хотела побеседовать с тобой. Наедине.
Д з е и а. О чем?
Лаура. Ты свободен, Филиппо; можешь идти по своим делам.
Фили ц и о. Иду, синьора. Но Дзена, по совести говоря, — уж ты разреши, синьора, и мне слово сказать. Я уже старик, и все, что тогда произошло, знаю. Но хоть я не очень-то люблю Дзену, да только с той поры, когда она служила тут у прежних хозяев — ей тогда было всего шестнадцать лет, а молодому синьору и двадцати не было,— ома ни разу даже словом ни о чем не обмолвилась!
Дзена. Истиппая правда, синьора!
Филиппо. Это все ее мать виновата.
Дзен а. Но никто об этом больше и пе вспоминает. Даже моя мать!
Лаура. Я знаю, я жо тебе говорила! Я пс для того тебя позвала. Иди, Филиппо, иди.
Филиппо. Да, да, сейчас уйду. Прости мепя, синьора, если я что не так сказал. Ухожу. (Уходит налево.)
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Лаура и Д з о в а.
Дзена (злым голосом). Синьора, может, кто-нибудь тайком пришел к тебе и наговорил всяких басен о моем сыне?
Лаура. Нет, Дзепа, никто не приходил, ручаюсь тебе.
21 Луиджи Пиранделло
321


Дзепа. Ты уж мне правду скажи, синьора! Потому что мне и тогда, если бы я только совести не имела, достаточно было сказать одно лишь слово, а мепя все уговаривали, знаешь. — Я и теперь смогу тому человеку одним словом рот заткнуть.
Лаура. Нет, пот, пикто сюда не приходил, можешь быть спокойна. Просто мпе захотелось поговорить с тобой. Я вспомнила, что в молодости, еще до женитьбы, мой муж тут, па вилле... Мпе говорили, что он...
Дзепа. Зачем, синьора, старое ворошить?
Лаура. Обожди. Я хочу знать. Мне нужно поговорить с тобой. Садись рядом. (Показывает ей на табуретку.)
Дзепа (с недовольным видом садится). А знаешь, синьора, для меня все, о чем ты со мпой говорить хочешь, давно уже быльем пцросло.
Лаура. Понятно, ведь ты была тогда совсем девочкой.
Дзепа. Э, глупой девчонкой! А с лица была ие такой уж...
Лаура. Верно. Ты, должно быть, была просто красивой.
Д з е н а. Да уж не дурнушкой.
Лаура. И ты уже была обручена, так ведь?
Дзепа. Да, синьора. С моим пыпешним мужем.
Лаура. Вот как!
Дзепа (опустив глаза и вздохнув, слегка пожимает плечами). С кем по случается греха, синьора!
Короткая пауза.
Лаура (почти робко). А оп знал об этом?
Дзепа (уверенно, но не бесстыдно). Кто? Молодой синьор?
Лаура. Да. Зпал он, что ты обручена?
Дзепа. Как он мог пе знать? Но ведь он тоже был почти мальчишкой.
Лаура. Да, конечно. А скажи...
Д з е п а. Синьора, я женщина бедная; но верь мпе, если я кому и сделала плохо, так только себе. А другим я по хотела без причины зло делать!
Лаура. Я тебе верю, Дзепа; все это мпе известно, 322


ii нее знаю. Йо скажи, понимаешь, я вот что хочу понять.
I ы сказала: «без причины». А ты была уверена?
Д з е н а. В чем? Что мальчик нс от молод ого синьора?
Лаура. Да, да. Потому что... тебя... наверно, не раз сомнение брало.
Дзепа (смотрит иа нее недовольно и с удивлением: потом встает). G чего это ты завела со мной такой разни юр, синьора?
Л а у р а. Что ты! Почему ты вдруг заволновалась? Влдись, садись...
Д з е н а. Нет уж, больше пе сяду.
Лаура. Мне хотелось узнать... понимаешь, я бы даже... была бы даже рада, если бы ты сказала...
Дзепа (снова смотрит на нее с удивлением и недружелюбно). Что сын от молодого синьора?
Лаура. Ты твердо уверена?
Дзепа (продолжает смотреть на нее зло, недовольно; ии'вм, как бы желая напомнить ей о том, что она почтенная владелица виллы, многозначительно говорит). Синьора...
Лаура (нетерпеливо). Отвечай же, отвечай!
Дзен а. То, ч>то я прежде всем говорила, тебя только радовать должно.
Лаура. Ну, если ты твердо уверена...
Дзепа (предостерегающе). Разве ты, синьора, забыла: нищета плохая советчица.
Лаура. Да мет же, я ведь только к твоей совести обращаюсь сейчас, Дзепа!
Д з е н а. О моей совести говорить не к чему. Как мне совесть подсказывала, так я тогда и сказала.
Лаура. Зпачит, ты все искренне говорила? Я ведь ато и хотела узнать. Может, ты лишь из страха...
Дзепа (смеется, почти с насмешкой). Знаешь, а ты сейчас говоришь точь-в-точь как моя мать в тот день, когда она узнала про молодого сипьора. Она мпе тоже псе твердила: «ты неопытная девушка... а ты уверена... может, ты только из страха отрицаешь, что это оп...»
Лаура. Видишь, и мать тоже сомневалась?
Дзепа. Ну, мать-то я понимаю. Ведь я уже согрешили с тем, другим.
Лаура. С твоим женихом?
323


Дзепа. Да. Жених уже знал, что я должна стать матерью. Ио ты-то, синьора, с чего это, спустя целых де пять лет, вдруг завела со мной разговор о моем сын??
Лаур а. Потому что... потому что я .знаю... знаю, что твой муж соглашался жениться па тебе, если только за тобой дадут много денег.
Дзепа. Ах поэтому? Так тут все понятно, синьора! Он сам был совсем ие беден... Но оп очень рассердился на мою мать, когда узнал, что она рассказала всем о молодом синьоре. И хотя он отлично знал, что сын от него, он не хотел жениться на мне. Из господ можно было выжать немало денег, и он тоже решил воспользоваться этим. Так что лучше поостерегись; если ом узнает, что тебе приятно будет услышать (смотрит на Лауру двусмысленно и с намеком), не знаю уж почему... что я все еще сомневаюсь...
Лаура. А! Ты заставляешь мепя раскаяться в том, что я (решила чистосердечно поговорить с тобой под влиянием чувств, которых тебе и пе помять никогда!
Дзена. Кто знает, может, я тебя и поняла, синьора; пе кори себя понапрасну!
Лаура. Что ты поняла?
Дзена. Э, мы, крестьяне, догадливы! Я вижу, тебе приятно было бы узнать, что сын у мепя от твоего мужа. Но я тебе только одно скажу: я крестьянка и сына отдала тому, кто был его настоящим отцом. А вот и сам молодой сипьор... (Отходит, опустив голову.)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Те ж о и Д ж о р д ж о.
Лаура, едва завидев вошедтпего в сад Джорджо, стремительно вскакивает, бежит навстречу мужу и с плачем, вздрагивая, бросается ему на шею.
Лаура. Джорджо! Джорджо! Ах, Джорджо!
Джорджо (не замечая Дзены, озабоченно и ласково спрашивает). Ну, что ты? Что с тобой?
Лаур а. Ничего... ничего...
Джордж о. Но что же ты плачешь?
Лаура. Так... Ничего...
Джорджо. Как — ничего? Что все-таки случилось?
324


Лаура. Пичего, поверь мне... Просто ты появился внезапно... Я не ожидала, что ты так скоро вернешься...
Д з е и а. Я пойду, синьора. Прощайте, что ли? Лаур а. Да, да, иди, можешь идти, Дзеиа!
Дзепа уходит направо.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ Лаура и Джорджо.
Джорджо (удивленно и огорченно). Как? Ты говорила с... Ола что, сама пришла рассказать тебе...
Лаура (сразу же решительно отрицая). Нет, нет! Что ты! Опа ни о чем и не вспоминает больше!
Д ж о р д ж о. Зачем же она тогда приходила сюда, па виллу?
Лаура. Опа не по своей иоле приходила. Я велела позвать ее.
Д ж орд ж о. Ты? Но зачем?
Лаура. Из каприза... из любопытства...
Джордж о. Нехорошо ты поступила, Лаура! Ты не должна была этого делать!
Лаур а. Филиппо мне как-то рассказал о ней. И я захотела познакомиться, посмотреть ее сынишку. Ио опа ого ле привела! Когда я ее увидела...
Джорджо. Может быть, опа тебе сказала...
Лаура. Нет, ни единого слова! Ты же знаешь, она всегда отрицала!
Д ж о р д ж о. Еще бы! Ведь опи занимались чистейшим вымогательством!
Лаура. Только ие она! Ее мать. Дзеиа мпе об этом сама сказала.
Д ж о р д ж о. Почему же ты тогда расплакалась?
Лаура. Она здесь ни при чем, совершенно пи при чем. Сама не зпаю почему... я тебе говорила... когда я внезапно увидела тебя... Это я от переполнивших мепя чувств, Джорджо... Видишь, ты вернулся, и я слова улыбаюсь...
Джорджо. Но ты же сама сказала, что не ожидала, что я так скоро вернусь...
Лаура. Да, верно. Но я так исстрадалась, пони325


маешь? Одной ужасно тоскливо! Мне так нужен ты, здесь, рядом. Чтобы ты крепко сжимал меня в своих объятиях и чтобы это длилось вечность, целую вечность!
Д ж о р д ж о. Так ведь я уходил только, чтобы поза ботиться о тебе, моя Лаура...
Лаур а. Я знаю, знаю!
Джорджо. Видишг», какие у тебя холодные руки? Я привез тебе плед, закутайся хорошенько. Ведь мы оря мо-таки в один миг умчались сюда. Уже больше месяца пролетело. Наступили холода...
Л а у р а. Останемся здесь еще немного. Нам тут вдвоем будет так хорошо... Ведь ты не боишься холода, но правда ли?
Д ж о р д ж о. Пет, дорогая.
Лаур а. Со мной ты не должен бояться...
Д ж о р д ж о. Но я испугался за тебя, дорогая!
Лаура. Не 'называй меня все время «дорогая»!
Джордж о. Л как вы повелеваете, синьора, называть вас?
Лаура. Просто Лаура... по так, как только ты один умеешь это сказать.
Джордж о. Ну хорошо, Лаура...
Л аура. Вот-вот! Я люблю смотреть на твои губы, когда ты говоришь, отделяя каждый слог.
Джорджо. Нс пойму! Как же это я их отделяю?
Лаура. Пе знаю, право... Вот так...
Джорджо. Моя Лаура...
Лаура. Да, твоя, твоя! Ах, ты даже не представляешь себе, как безраздельно я принадлежу тебе сейчас! И все-таки я хотела бы быть еще больше твоей! Но не знаю, как это сделать!
Д ж о р д ж о. Еще больше?
Лаура. Да, стать еще больше твоей, но это невозможно! Ведь ты и сам это знаешь, правда? Больше уже нельзя?
Д ж о р д ж о. Я знаю, Лаура.
Лаура. Знаешь, да? Любить больше--значит умереть. А я бы даже хотела умереть.
Джорджо. Нет! Что ты говоришь?
Лаура. Я говорю, что хотела бы слиться с тобой воедино... пе знаю... жить и чувствовать, что вся припадло- 326


жу тебе, твоей любви, твоем любви, понимаешь? Что я жила тобой, твоей любовью и такой осталась!
Д ж о р д ж о. Да, да, осталась! Осталась!
Лаур а. Ты это чувствуешь, правда? Чувствуешь, что я живу лишь твоей любовью? Что у меня пе осталось ин единой мысли, пи единого воспоминания о себе. Ничего... я вся, вся твоя, живу лишь тобой, твоей любовью?
Д жор д ж о. Да! да!
Лаура, произнесшая последние слова с необычайной уверенностью, словно она впитала в себя живительную силу того растения, о котором ей рассказывал старый садовник, неожиданно резко побледнела. Опа слабо улыбнулась, но вскоре улыбка эта сменилась выражением невыразимого блаженства и счастья, н Лаура прижалась головой к -его груди.
Л а у р а. Ах!
Д яс орд ж о. О боже! Лаура! Что с тобой?
Лаура. Ничего... ничего... (Подымает голову и улыбается.) Видишь, все хорошо.
Д ж о р д ж о. Но ты так побледнела!
Л а у р а. Нет, мпе хорошо.
Джорджо. Но ты вся дрожишь от холода! Садись, садись!
Лаура. Нет, лет... Не надо мне помогать... Ты не понимаешь...
Д ж о р д ж о. Чего?
Л а у р а. Что это так... так...
Д ж о р д ж о. Что ты хочешь сказать?
Лаур а. Что я живу лишь твоей любовью!
Д ж о р д ж о. Я зпаю, но садись жо... садись сюда...
Лаура. Я на мгновение почувствовала, прижавшись к твоей груди, как сплелись...
Д ж о р д ж о. Что?
Лаур а. Да, да, как сплелись твоя и моя любовь, как сплелись наши жизни.
Джорджо. Ну что ты говоришь?
Лаура (вздрогнув всем телом, испуганно прижимается к нему, как бы ища у него поддержки). Господи!
Джорджо (поддерживая ее). Тебе плохо? Что с тобой? Что с тобой?
Лаур а. Ничего. Мпе немного холодно. И голова слегка кружится.
827


Джорджо. Видишь, как тебе это повредило! Ты слишком...
Лаура (сразу же с необычайной решимостью). Пусть, я сама этого хочу!
Д ж орд ж о. Нет, это нехорошо! Нет! (Гладит ее лицо.) Ты моя любовь, и я не хочу, чтобы любовь причиняла тебе боль!
Лаура (упиваясь его словами). Не хочешь?
Джордж о. Нет, не хочу! Видишь? Твои глаза... (Останавливается, не в силах выговорить ни слова под обжигающим взглядом Лауры.)
Лаура (продолжает смотреть ла него почти с вызовом). Продолжай... говори, говори же...
Д ж о р джо (словно в опьянении). Боже мой, Лаура...
Лаура (радостно засмеявшись). Мои глаза? Посмотри, посмотри... Разве ты пе видишь, что в них лишь ты?
Д ж о р д ж о. Я вижу. Но ты смеешься...
Лаур а. Нет, нет, я больше по смеюсь!
Д ж о р д ж о. Я же за тебя волнуюсь!
Лаур а. Правда. Я уже перестала. С этой минуты будем благоразумными! Садись, садись рядом со мною, я подвинусь. (Освобождает ему место в шезлонге.)
Джорджо. Лучше я сяду сюда. (Показывает иа табуретку.)
Лаура (поднимается с шезлонга). Нет, садись сюда... а я устроюсь вот так. (Садится ему на колени.)
Джордж о. Да, да.
Лаура. Не надо. Будем благоразумными! Скажи, ты заходил к моей матери?
Джорджо. Да, по не застал се.
Лаура. И Джульетту пе видел?
Д ж о р д ж о. Она ушла вместе с матерью.
Лаура. А дома тебе пичего не сказали?
Джорджо. Ничего. А что такое?
Лаура. Я звонила отсюда матери.
Д ж о р д ж о. Ты? Звонила утром?
Лаура. Да.
Джорджо. Тебе, наверно, я нужен был? А зачем?
Лаура. Нот. Просто я себя немного плохо почувствовала.
Джордж о. Да? И когда же?
328


Лаура. Почти сразу после твоего ухода. Когда я нетала. Но это так, пустяки. Все уже прошло!
Д ж о р д ж о. Что с тобой было?
Лаура. Я же тебе сказала, ничего. Сама хорошенько нс знаю. Когда я поднялась, у меня закружилась голова. Ну как только что, при тебе!
Джорджо. И ты позвонила матери, чтобы она вызнала врача?
Лаур а. Нот! Какого врача? Я с тобой хотела поговорить. Сказать, чтобы ты поскорее возвращался. Мама ответила, что пришлет с тобой доктора Ромери.
Джорджо. Но мпе никто ничего пе сказал!
Лаура. Тем лучше! Это все мама придумала. Я не хотела. Десять раз ей повторяла — пе нужно мпе никакого врача! Но ты же знаешь мою маму? Боюсь, что она с минуты па минуту явится сюда вместе с доктором Ромери.
Джорджо. И хорошо сделает! Тогда она сама убедится...
Лаур а. Нет! В чем она должна убедиться? Мпе хотелось, чтобы ты поскорее вернулся! Ты вернулся. Больше мне ничего и не надо.
Джорджо. Но, может быть, врач...
Лаура. Что здесь может сделать врач? Посмотришь: если он приедет, я ему даже не покажусь!
Д ж о р д ж о. Но почему?
Л аура. Почему! Не покажусь — и все. Или же, посмотри, буду разговаривать с ним вот так (продолжая), спрячу лицо в твоем пиджаке. И скажу ему...
Джорджо (улыбаясь). Что это я виноват?
Лаура (прижавшись к его груди, прислушивается, потом, после недолгого молчания). Подожди!
Джорджо. Что ты делаешь?
Лаура. Бьется ровно, сильно; а мое сердце бьется слабо-слабо и часто-часто...
Д ж о р д ж о. Что ты говоришь?
Л а у р а. Сердце — это часы!
Д ж о р д ж о. Да ты великое открытие сделала!
Лаура. Неужели они отмеряют одно и то же время? Мое сердце наверняка бьется быстрее твоего! О боже, нет! Какое нехорошее сердце!
Джорджо (смеясь). Нехорошее? Почему?
329


Лаура. Я прежде никогда ие слышала, как бьете л твое сердце! Знаешь как спокойно, размеренно. громко.,.
Д ж о ] । д ж о. Как же оно должно биться?
Л аура. Как? Если бы я знала, что ты лрислушп ваешься к биению моего сердца, оно заколотилось бы ли хорадочно, бурно. Л твое бьется так же ровно: ты ни чуточки не взволнован!
Джорджо. Поспорим! Ты вот говорила, что не хо чешь видеть врача...
Лаура. Пет, я говорила, что буду жаловаться врачу на тебя!
Джорджо. Ах так! Спрятав, однако, лицо! Потому что ты отлично знаешь ведь нс я же!..
Произнеся последнюю фразу, пи в явной растерянности остана » ливается, точно эти слова: «ты отлично знаешь, водь не я же» ■ впезаппо приобрели совсем другое значение и болезнь Лауры, видимо, объясняется ипыми причинами.
Л аур а. По ты? Что значит — пе ты?
Джо.рджо (с возрастающей растерянностью). Нот, я...
Л а у р а (поднимаясь с его колен). Джорджо, о чем ты задумался?
Джорджо (встает в полной растерянности). О боже, пичего. (Потом мрачно.) Так ты думаешь, что должен прийти доктор Ромери?
Л аура. Ile знаю... Да и к чему?
Д ж орд ж о. Очепь хорошо будет, если придет! Я хочу, чтобы он пришел!
Лаура. Боже мой, ведь я пошутила, Джорджо...
Джорджо. Я знаю, знаю.
Лаура. Как ты мог подумать, что я всерьез обвиняла тебя?
Д ж орд ж о. Да пет же, Лаура, я не поэтому!
Лаура. Тогда почему же?
Д ж о р д ж о. Но ведь ты... все-таки больна...
Лаура. Нет! Нет! У меня ничего нет, я здорова! У меня есть только ты1 Один ты, и больше и иного! И ра дость, и страдание, и смертельную боль -- все мне приносишь ты! Потому что я сама, по своей воле стала такой, какой ты хочешь мепя видеть. И все. Ты это видишь и знаешь!
330


Джор джо. Да, да...
Лаура. Значит, и говорить больше по о чем! Какая же у меня может быть болезнь? (Покачнулась.) О господи... видишь?
Д ж о р д ж о. Тебе опять плохо?
Лаура. Нет... Просто я немного устала... Помоги мне...
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Т еже, Ф и л и и и о, затем синьора Фрапческа.
Филиппо (вбегает через дверь справа). Синьора! Сипьора! Пришла ваша мать с каким-то синьором! (Убегает.)
Д ж о ip д ж о. А! Это доктор!
Лаура. Нет, нет, Джорджо! Я нс хочу его видеть!
Джорджо. А я хочу, чтобы оп тебя осмотрел!
(Идет в глубину сцены, чтобы встретить доктора Ромери.)
Лаур а. Нет... нет. Иди к нему. Отведи его иа виллу, прямо наверх. Я даже пе покажусь ему,
Франческа (входя). Добрый день, Джорджо.
Джорджо (торопясь уйти). Добрый день. А где доктор?
Фран ческа. Вот он!
Лаура. Нет, умоляю тебя, Джорджо. Проведи его другим ходом. Не зовите его сюда.
Джорджо уходит.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Лаура и синьора Фрапческа.
Франческа (в недоумении ). Что случилось?
Лаура (возбужденно). Ах! Ты не должна была этого делать, мама, не должна!
Ф р а д ч е с к а. Чего?
Лаура. Приводить врача! Ты нехорошо поступила, нехорошо. Ты, мама, даже не представляешь, как нехорошо!
Фрапческа. Но почему? Ты мпе позволила, что плохо себя чувствуешь...
331


Лаура. Я здорова, у меня ничего нет! Ничего нет! Франческа. Тем лучше!
Лаура. Нечего сказать, «лучше»! Разве в состоянии врач разобраться в моих чувствах! Какое лекарство поможет мне в моих страданиях, которые заставляют мепя стыдиться самой себя, понимаешь? Я не хочу, чтобы врач напомнил Джорджо о том зле! Об ужасном зле, которое мпе причинили!
Франческа. Не хочешь? Так, может?.. Что ты говоришь, Лаура? О боже... Неужели ты?..
Лаура (в отчаянии судорожно обнимает мать). Да, да, мама! Да!
Франческа. Господи! Л он? Твой муж? Знает уже?
Лаура. Вот в этом-то ты и виновата, мама!
Франческа. Я?
Лаура. Да. Водь Джорджо будет думать теперь, что это несчастье, против которого ость врачебные средства. Л мне эти средства еще страшнее самого несчастья.
Франческа. Но ты жо сама говоришь, что случилось...
Лаура. Не случилось! Не случилось! Я хорошо знаю, что не случилось! Я это чувствую!
Франческа. Как? Что ты чувствуешь? Боюсь, ты, доченька, слишком разволновалась и...
Лаура. Тебе кажется, что я брожу? Нет! Толково и разумно я пе могу тебе всего объяснить, по сейчас, здесь, па вилле, я поняла, что это так! И не может быть иначе!
Ф ра п чес к а. Что — не может? Не пойму я тебя!
Лаура. Ну! Ну то, что я чувствую. Разумом этого ■не попять, а может, даже и допустить нельзя. Но все в природе знает, что это так! Мое тело это знает! Даже растения — одпо из этих растений! Оно тоже знает, что без любви это не произойдет. Мне подавно все объяснили. Даже растение не смогло бы без любви! Ты понимаешь? Я не истеричка! Нет, мама. Я знаю одпо — во мне, в моем бедном, истерзанном теле, в тот миг жила любовь. Но к кому? Только к пому, моему мужу. (С победным жестом, почти радостно.) А значит!..
Франческа. Что ты говоришь? Ах, это повое мучение, дочь моя! Ты уверена? Совершенно уверена?
Лаура. Да. Это так! И только так и может быть!
332


Ф р а н ч è с к а. Но ответь яле! твой муж знает об этом?
Лаура. Думаю, что знает. Врач уже здесь... Ах! Как раз этого-то и не должно было случиться, понимаешь! Чтобы Джорджо узнал обо всем от него!..
Ф р а п ческ а. Но ведь он уже все и так знает, дочка!
Лаура. Мпе хотелось, чтобы и он почувствовал то же, что чувствую я! Чтобы его мысли слились с моими, чтобы мы стали как бы единым целым, и мои желания и чувства стали и его желаниями и чувствами!
Франческа. О господи! Боюсь, что ты, дочка...
Лаура (прервав ее). Тихо!.. Вот опи... Уйдем, уйдем наверх! (Тянет за собой мать.) Я по хочу, чтобы меня видели, не хочу этого.
Джорджо (зовя ее из глубины сцены). Лаура- Лаура...
Лаура. Нет, Джорджо! Я тебе сказала — нет! Иди, мама! (Уходит вместе с матерью.)
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Джорджо и доктор Ромер и.
Д ж о р д ж о. Проходите, доктор.
Р о м е р и. Иду, иду.
Д ж о р д ж о (стараясь сохранить спокойствие, мрачно продолжает свой разговор с доктором). Тогда я смирился, переборол себя. Ведь это было несчастье! Быть может, даже ей, доктор, моя ярость...
Ромори (прерывает его). Нет, по-моему...
Джордж о. Если не ей, то другим моя ярость могла показаться чрезмерной. Ведь они в ту минуту не чувствовали, понятно, того, что я.
Ромер и. Каждый воспринимает все по-своему!
Джорджо. Да, и, кроме того, в первый момент это было мукой и для меня. Ведь потом, едва я ее увидел, доктор, едва опа подошла ко мпе, моя злоба мгновенно улетучилась, и я обнял Лауру не из жалости, по потому, что ради нашей любви пе мог поступить иначе. И клянусь вам, я больше не вспоминал обо всем этом. Мы прожили здесь месяц, как новобрачные. (Изменив тон и вы333


раЖение лица.) Но теперь, теперь, Доктор, если правда, что...
Ромер и. Э, я понимаю...
Джордж о. Забыть о позоре это я еще мог. Но не больше, нет!
Ромери. Будем падеяться, что ничего такого пе произошло!
Джорджо. Не зпаю. Боюсь, что да! А если так... Вы меня понимаете?
Р о м е р и. Понимаю, понимаю!
Д ж о р д ж о. Тогда прошу вас, идите к ней. И если окажется^., то скажите ей (медленно, отчеканивая каждое слово), что я ие пойду ли па какие уступки. Идите. Я подожду вас здесь.
Занавес


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Зил виллы. В глубине зала дверь. Боковая дверь с правой стороны. Окно с левой стороны. Сразу после окончания второго действия.
Доктор Ромери, синьора Франческа. При поднятии занавеса доктор Ромери стоит один в ожидании возле двери справа. Немного спустя дверь открывается и входит синьора Франческа.
Франческа. Она пе хочет! Говорит, что отказывается, решительно отказывается, доктор!
Ромери. Но она знает, что Джорджо настаивает на атом?
Франческа. Я ей передала. Она еще больше рассердилась.
Р о мер и. Почему?
Франческа. Когда я утром сказала ей по телефону, что привезу вас сюда, опа тоже разозлилась.
Ромер и. Любопытно!
Ф р а н ч о с к а. Она говорит, что в этом нет надобности.
Ромери (с радостным удивлением, словно с души у него спала, огромная тяжесть). А, в этом нет надобности?
Франческа. Кажется, она и Джорджо все ясно объяснила...
Ромери. Тем лучше! Надо поскорее предупредить вашего зятя, а то он волнуется! (Хочет уйти.)
Ф р а и ч е с к а. Подождите, доктор! Джорджо волнуется? Из-за чего?
Ромери. Но... Вы же должны понять, синьора!
335


Франческа. Л, если из-за этого, то боюсь, что им каких сомнений быть пе может.
Ромери (в растерянности, ничего более не понимая). Ах так? Следовательно?
Ф ip а н ч е с к а. Да, доктор.
Ромери. Но тогда?..
Франческа. Значит, у Джорджо возникло подозрение, что...
Ромери. О господи, конечно, синьора!
Франческа. Но почему он подозревает?
Ромери. Потому... потому, синьора, что подозрение может возникнуть и у вас... и у мепя... и у каждого...
Франческа. Нет, извините, надо сначала точно узнать!
Ромери. Достаточно и подозрения, синьора!
Фрапческа. А если у моей дочери пот никаких подозрений?
Ромери. Скажите лучше, что она пе хочет их иметь!
Фрапческа. Совершенно верно. Она ле хочет, пе желает их иметь!
Ромери. Если бы все дело было только в желании...
Франческа. Но, значит, вы, доктор, верите?..
Ромери. Не будем говорить обо мпе. Ваша дочь должна была внушить мужу свою уверенность. Как видно, ей это но удалось. Простите меня, по один тот факт, что она до сих пор скрывала от мужа свое состояние, доказывает, как мне кажется, что и у нее тоже закралось сомнение...
Франческа. Нет! Она пичего не скрывала! Сомнения появились у нее только сегодпя утром!
Ромери. Тогда почему же опа так противится желанию мужа?
Франческа. Но ведь для нее все это естественно!
Ромери. И опа хотела бы, чтобы случившееся показалось естественным и ему?
Франческа. Вот-вот, именно так!
Ромери. Боюсь, синьора, что ваша дочь слишком многого требует.
Франческа. Нет, она ничего не требует, пичего! Просто опа не может допустить...
Ромери. Скажите лучше, она пе хотела бы...
336


Ф ран чес к а. А вам это кажется неестественным? Ей противно даже допустить какое-либо подозрение!
Р о м е р и. Попимаю. Но поймите и вы, синьора, что мужу в такой же метро неприятно испытывать даже малейшее сомнение. Ведь у них за семь лет брака не было детей, и этот факт, как вы понимаете, не может не усилить сомнений.
Франческа. Да, это правда. Боже мой! Боже мой!
Р о м е р и. Попытайтесь же объяснить это вашей дочери.
Франческа. Я?
Ромори. Ваш зять мпе ясно сказал, что в этом вопросе он пе пойдет пи па какие уступки.
Фрапческа. Может быть, вы сами, доктор?
Р о м е р и. Я... Известно ли вам, сипьора, что я был воеппым врачом и затем ушел в отставку?
Франческа. Да, я зпаю.
Ромер и. А известно вам, почему я ушел в отставку? Франческа. Пет.
Р о м е р и. Потому что наша профессия налагает определенные обязательства, не предоставляя нам соответствующих прав.
Фраическа. Что вы хотите этим сказать, доктор?
Р о м е р и. Хочу сказать, синьора, что однажды я оказался в таком положении, и с меня этого было достаточно, когда исполнение врачебного долга превратилось прямо-таки в печто чудовищное.
Франческа. Конечно, сейчас это было бы чудовищным преступлением!
Ромори. Нет, синьора, вы меня по так поняли. Я совсем другое имел в виду. Один солдат в казарме — с той поры прошло бог весть сколько времени — в припадке ярости выстрелил в своего начальника; потом он и сам пытался застрелиться. Он тяжело ранил себя. Так вот, синьора: в подобных случаях никто не думает о враче, который должен лечить и, если это возможно, спасти раненого, точно врач лишь орудие науки и ничего больше. Словно врач не человек, и он ие смеет спросить у своей совести, имеет ли он, к’примеру, право, вопреки своему долгу, пе спасать умирающего или по крайней мере право располагать потом жизнью спасенного им человека, ко22 Луиджи Пиранделло 337


торый застрелился, покаран самого себя страшнейшей из кар! Нет, синьора! Врач должен спасти этого человека против его ясно выраженной волн. Л затем? После того как я верпул его к жизни? Зачем, спрашивается, я спас ему жизнь? Чтобы позже его хладнокровно расстреляли те, кто заставил меня выполнить ставшую постыдной обязанность, лишив всякого права спросить у своей совести, честно ли я поступил. Все это я рассказываю вам, сииьора, для того, чтобы объяснить, что я всегда считал и считаю одно: моя профессия в каждом случае накладывает определенные обязательства, но одновременно предоставляет мне право прислушаться и к голосу моей совести.
Ф р а п ч е с к а. Значит, вы согласились бы?..
Ромери. Да, синьора, без малейших колебаний. Разумеется, если синьора даст на это согласие.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ Тс же и Джорджо.
Джорджо появляется на пороге залы в самом конце их разговора и останавливается, прислушиваясь.
Джорджо (подходя к ним). А она, что ясс, не соглашается?
Франческа. Мет, нет! Мы пока еще не знаем, Джорджо!
Джордж о. Но, значит, это точно?
Ромери. Кажется, да.
Джорджо. Как? И вы до сих пор не спросили у пее? (Он не хочет прямо сказать — у Лауры.)
Ромери. Синьора Франческа еще не видела ее.
Франческа (чтобы успокоить его, почти умоляюще). Возможно, она думает, что Джорджо...
Джорджо (сразу прерывает ее). Думает? Что опа может думать? Раз опа уверена, то как она может колебаться? Я требую этого!
Ромери (раздраженно, почти в негодовании пожимая плечами). Ну нет, извините меня.
Джорджо (громко и резко повторяет). Да, я требую этого! Требую!
338


Ромери (твердо и решительно). Вы не можете Требовать!
Джорджо. Как — не могу? Значит, я должен признать, что Лаура имеет право колебаться?
Ромер и. Она сама добровольно должна сказать вам о своем решении. Иначе ли я, пи кто другой пе согласится!
Джорджо. Я просто удивляюсь, что она до сих пор не попросила об этом, сразу пе попросила!
Франческа. Для жспщипы это совсем не такой пустяк, Джорджо. Это тебе достаточно потребовать!
Д яс о р д ж о. Как! Но ведь она ради себя самой должна была тут же, во что бы то пи стало потребовать этого! Для нее любое испытание должно было показаться пустяком в сравнении с этим ужасным случаем! И что же? Может быть, опа думает, что я снова уступлю, закрою глаза, примирюсь со всем? А, черт побери! Но где она? Где? (В исступлении хочет ворваться в комнату Лауры.)
Франческа (пытаясь помешать ему). Не надо, умоляю тебя, Джорджо!
Ромери (громко, с твердостью). Не так это делается! Нет!
Джорджо (имея в виду Лауру). Но что опа говорит? Могу я но крайней мере узнать, что она думает? Может, она хочет дать мне понять, что ее любовь...
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же и Лаура.
Лаура (входя в дверь справа). Что — моя любовь?..
При ее появлении и этих словах все умолкают в растерянности.
Говори жо, говори! Докапчивай фразу!
Джорджо. Лаура, я должен сию минуту, немедленно узнать, что ты согласна.
Лаура. С чем?
Франческа (пытаясь вмешаться). Но ведь опа ни о чем пе знает. Мы ей еще ничего не говорили!
Джорджо. Тогда дайте мне самому объясниться с ней, прошу вас!
22*
339


Лаур а. Да, так будет лучше!
Джорджо. Выйдите иа минуту, доктор.
Лаура (сразу же, не допускающим возражений тоном). И ты тоже, мама!
Сипьора Франческа и доктор Po мери выходят в центральную дверь.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Лаура и Джорджо.
Лаура. Ты говорил так грубо о моей любви в присутствии...
Джорджо (заканчивая фразу). ...в присутствии твоей матери и врача!
Лаура. В этих случаях даже мать становится посторонней. Я уже не говорю о том, другом. У тебя было такое лицо, точпо тебе ненавистна моя любовь!
Джорджо. Да, потому что я не верю, не хочу верить, что ты сейчас можешь или желаешь воспользоваться ею!
Лаура. Боже! Посмотри на меня, Джорджо! Тебе стыдно смотреть мне в глаза?
Джорджо. Нет! Если это правда, то нет! Раз ты можешь думать... Я хочу знать — и немедля, немедля, без лишних слов — что ты собираешься делать?
Лаура. Что я должно сделать? Это зависит от тебя, Джорджо. От того, что тебе подсказывает сердце.
Джорджо. Как! Значит, тебе еще нужно объяснять, что у меня в душе. А что я могу испытывать? Неужели ты и так по понимаешь? Не видишь? Не чувствуешь?
Лаура. Я чувствую только, что ты вдруг стал мпе врагом. Точно... точно я...
Джорджо. Значит, ты отказываешься?
Лаура (в отчаянии опускаясь на стул, говорит тихо, почти про себя). О боже! Боже мой! Значит, все было напрасно?
Джорджо (некоторое время смотрит на нее в полной растерянности, потом говорит). Что было напрасно? О чем ты говоришь? Я хочу получить от тебя ответ!
340


Лаура. Значит, ты помнишь только одно? И забыл обо всем остальном?
Джорджо. Но о чем я, по-твоему, должен думать в такой момент?
Лаура. Тебе даже не приходит в голову, что со мной происходит нечто противоположное?
Д ж о р д ж о. Противоположное? Что именно?
Лаура (медленно, словно думая о чем-то далеком, задумчиво говорит). Я все забыла, ничего не помню, ничего! Я ничего не видела и не знала! Ничего, понимаешь?
Д яс о р д ж о. Хорошо. И что ясе дальше?
Лаура. Что дальше... (Не закончив фразы, она умолкает и некоторое время сидит в мрачной, задумчивости. Потом говорит.) Ничего. Вот только забыл ли и ты обо всем?
Джорджо. Упоенный твоей любовью, да? Значит, это правда? Ты окружила меня любовью, усыпила ласками, надеясь, что я поверю?
Лаура (кричит). Нет! (Потом с отвращением.) Ах!
Джордж о. Так что ясе тогда?
Лаура. Я не рассулсдала, нет; я любила; я чуть пе умерла от любви хс тебе; я стала твоей, совсем твоей, как ни одна женщина в мире. И ты это знаешь. Ты не мох* пе чувствовать того, что я хотела всеми мыслями и желаниями стать единым целым с тобой...
Д ж о р д ж о. Что ты этим хочешь сказать? Что ты хочешь сказать?
Лаура (кричит). Говорю тебе, я по рассулсдала!
Д яс о р д ж о. Ио па что ты надеялась?
Лаура. Что мне удалось уничтожить... стереть...
Джорджо. Что стереть? Как?
Лаура. Ничего. (Встает.) Ты прав. Это было безумием.
Дне орд яс о. Вот именно безумием. Теперь ты сама видишь!
Лаур а. Да. И теперь я освобождаюсь от него. Уисе освободилась. Но запомни. Больше ты ие сможешь говорить со мной, кахс говорят с безумными!
Д ж о р д яс о. Ио я как раз хочу, чтобы ты, Лаура, спокойно рассудила!
F4


Лаура (ледяным тоном). И мотом?
Д ж о р д ж о. Тебе надо сделать... иначе нельзя...
Лаура. Сделать это только ио здравом размышлении, да? После того как ты с презрением, с отвращением швырнул мне все лучшее, что я отдавала тебе. Ты, быть может, думал, что мною руководил подлый расчет... что все было мерзким обманом... Средством...
Джорджо. Нет, нет, Лаура! Но разве ты сама пе назвала это безумием?
Лаура. Да, безумие, правда! И я надеялась, что здесь, среди цветов и растений, которые тоже знают о моем безумии, опо огнем обожжет и тебя! Или что ты по крайней мере попросишь меня сделать это так же, как просят пожертвовать своей жизнью несчастную безумицу, которая пичего не понимает... Кто знает! Может быть, ты и добился бы своего. Ведь пе можешь же ты думать, что я хотела спасти существо, которое я еще не чувствую и не знаю. Я хотела спасти любовь! Хотела стереть память об ужасном несчастье, ио пе таким жестоким способом, как того желал ты...
Джордж о. Но как? Ради бога, скажи, как?
Лаура. Разве я могу тебе объяснить, если ты не понимаешь этого?
Джорджо. Приняв твое безумие?
Лаур а (слова ее прозвучали, словно крик души). Да! Всю меня, целиком! Чтобы ты видел меня в твоем будущем сыне, твоем, потому что в него перелилась вся моя любовь к тебе! Этого, только этого я хотела!
Джорджо (почти в ужасе отпрянув назад). Пот, нет!
Лаура. Это невозможно, я вижу.
Джордж о. Как ты можешь хотеть, чтобы я согласился?
Лаура. Тогда позволь мпе одпой справиться с моим несчастьем.
Д ж орд ж о. Тебе?
Лаура. Да, я одна приму на себя всю тяжесть моего несчастья.
Д ж о р д ж о. А, значит, ты уже решила? Так ты отказываешься?
Лаура. Л почему я должна согласиться? Ведь я всю 343


себя, без остатка, отдала тебе, но ты так ничего и не забыл.
Джорджо. Ну, нет, черт побери! ,Ты не можешь! Не должна!
Лаур а. Почему пе могу?
Джорджо
После всего того, что ты сделала?
Лаура Джорджо
(перебивая Что я сделала?
друг друга). После того, как ты добивалась?
Лаура
Чего я добивалась? -
Джорджо (в ярости). Моей любви, после этого!
Лаура (с презрением). Добивалась, чтобы скрыть от тебя, так ведь?
Джорджо. Но ты понимаешь, что здесь речь идет о моем добром имени?
Лаур а. Ах так, не волнуйся. У меня, как и у Дзены, достанет мужества. Жаль только, что я не могу, обманув тебя, отдать сына ого настоящему отцу!
Джордж о. Но ты хотела отдать его мпе! А разве это не обман?
Лаура. Называй, если хочешь, обманом! Я же зпаю, что это была любовь!
Джорджо. А я тебе говорю, ты по смеешь!
Лаура. Чего же ты хочешь? Добиться своего силой?
(Подходит к центральной двери и зовет.) Мама! Мама!
Джорджо (в неистовстве). Да, если понадобится — то и силой.
Н центральную дверь в сильном полпенни вбегают синьора Франческа и доктор Ромори.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
То же, сипьора Франческа, доктор Ромори.
Фрапческа. Лаура! Что случилось?
Джорджо (к Ромери, который удерживает его).
Доктор, скажите ей, что она моя жена, и потому...
Лаура. Я больше не жепа тебе! Мама, я ухожу с тобой!
Д ж орд ж о. Нет, так просто ты не уйдешь!
343


Лаура (гордо). Почему же? Что нас теперь связывает с тобой?
Джорджо бессильно надает па стул, словно придавленный невидимой тяжестью. Продолжительная пауза.
Идем, мама! (Направляется вместе с матерью к двери.) Джорджо (вскакивает и кричит в отчаянии и страхе). Нет... Лаура... Лаура...
Оп произносит ее имя дважды с различными чувствами: вначале с испугом, затем со страстной мольбой. Лаура останавливается. Смотрйт па пего. Пауза. Джорджо закрывает лицо руками и разражается рыданиями.
Лаура (подбегая к нему). Джорджо, ты веришь мыс? Д ж о р д я? о. Я пе могу тебе верить. Но я не хочу потерять твою любовь!
Лаура (со всей силой страсти). Но только этому ты и должен верить!
Джорджо. Должен верить? Чему?
Лаура. Что я всем душой хотела его ради тебя, и ты должен желать того же, что и я. Как ты можешь не верить? (Обнимает его, тормошит.)
Джорджо. Да, да... Я верю в твою любовь.
Лаура (в полубреду). Так что же тебе еще надо, если ты веришь в мото любовь! В моем сердце нет ничего, кроме любви к тебе. В нем только ты - - и больше ничего! Ничего. Неужели ты этого не чувствуешь?
Джорджо. Да, да...
Лаура (сияющая, счастливая). Видите! Моя любовь победила! Моя любовь победила!
Занавес


ШЕСТЕРО ПЕРСОНАЖЕЙ В ПОИСКАХ АВТОРА


Перевод
IL ТОМАШЕВСКОГО


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Персонажи еще ненаписанной комедии
Отец.
Мать.
Падчерица.
С ы и.
Д е б о ч к а^ } °$а пе пРоиеносят нл единого слова.
Мадам Паче (лицот впоследствии исключенное).
Актеры и служащие театра.
Директор — он 7кс режиссер. В дальнейшем будет именоваться просто Директором.
Премьерша.
Премьер.
Вторая актриса.
Молодая актриса.
Молодой актер.
Другие актеры и актрисы.
Заведующий сценой.
Суфлер.
Бутафор.
Машинист сцены.
Секретарь директора.
III в ей ц а р.
Осветители и рабочие сцены.
Действие происходит
днем, во время репетиции, па сцене драма¬
тического театра.
Пьеса ле делится ни иа акты, ин на сцены. Действие прерывается в первый раз, когда Директор и глава «персонажей еще ненаписанной комедии уйдут за кулисы обдумывать сценарий, а актеры разойдутся по своим уборным. Занавес при этом по дастся. Второй раз ино прерывается из-за машиниста сцепы, который даст занавес по ошибке-


I Гри входе в зал зрители увидят поднятый запавес и почти пустую, затемненную сцепу,., словом, у них будет впечатление, что к спектаклю ничего еще не готово.
Две приставные лесенки (одна — справа, другая — слева) соединяют сцену со зрительным залом.
На авансцене, рядом с зияющим люком,—сдвинутая па бок суфлерская будка.
Сбоку от будки, у самой рампы,—столик и директорское кресло, повернутое спинкой к зрительному залу. Рядом еще два столика — один побольше, другой поменьше, с расставленными вокруг пих стульями. Все ото приготовлено для репетиции. В глубине сцепы виднеются еще стулья. Они предназначены для актеров, ожидающих своей очереди. Еще дальше виднеется угол рояля. После того как в зале притушат огни, на сцене появится Машинист. На нем синяя рабочая блуза, у пояса — сумка с инструментами. Машинист проследует в дальний угол сцены, возьмет приспособления для установки декораций, разложит их па авап- сцене и, опустившись па колени, примется вколачивать гвозди. На стук молотка из-за кулис выбежит Заведующий сценой.
Заведующий сценой. Ты что делаешь? Машинист. Что делаю? Прибиваю.
Заведующий сценой. А знаешь, который теперь час? (Смотрит на ручные часы.) Половина одиннадцатого. С минуты на минуту придет Директор, и начнется репетиция.
Машинист. Скажи пожалуйста, а когда же работать?
Заведующий сценой. Когда хочешь, только пе сейчас.
Машинист. А когда же?
Заведующий сценой. Уж конечно, не во время
349


репетиция! Сейчас же забирай свое барахло! Мне надо готовить сцепу для второго акта «Игры интересов».
Машинист, вздыхая и чертыхаясь, собирает инструмент и уходит за сцену. Сцепа постепенно начинает наполняться актерами. Сначала появляется один» потом другой, затем сразу двое, потом целая группа, Па сцене должно быть человек девять или десять... словом, столько, сколько необходимо для репетиции пьесы Пиранделло «Игра интересов», назначенной на сегодня. При входе на сцепу актеры раскланиваются сперва с заведующим сценой, затем здороваются друг с другом. Некоторые расходятся по своим уборным; другие — и среди них Суфлер, держащий под мышкой свернутый в трубку текст пьесы,—остаются на сцене в ожидании Директора. Оставшиеся перебрасываются шутками, кто-то закуривает сигарету, кто то жалуется па порученную ему роль, кто-то громким голосом читает отрывки из театрального журнальчика. Весьма желательно, чтобы актеры и актрисы были одеты в костюмы и платья веселых тонов и чтобы вся эта импровизированная сценка, при всей ее натуральности, шла в быстром, хорошем темпе. Одного пз актеров можно даже усадить за рояль и заставить сыграть что-нибудь веселое, танцевальное. Тогда самые молодые из актеров и актрис смогут даже потанцевать.
Заведу ю щ и и с ц о п о й (хлопает в ладоши, призывая актеров к порядку). Внимание, внимание! Пришел господни директор!
Музыка и танцы резко обрываются. Актеры поворачиваются к входу в зрительный зал, откуда появляется Директор. На голове у него котелок, под мышкой трость, в зубах толстая сигара. Оп идет по проходу между рядами кресел и отвечая на приветствия актеров подымается по приставпой лесенке на сцепу. Секретарь вручает ему почту: журнал и машинописные листы.
Д и ректор. Писем нет? Секретарь. Нет. Это все. Директор (протягивая ему машинописные листы). Отнеси ко мпе в кабинет. (Оглядевшись вокруг, обращается к Заведующему сценой.) О, да здесь нп черта пе видно! Дайте, пожалуйста, свет.
Заведующий сценой. Одну минуту! (Идет распорядиться насчет света.)
Вскоре вся правая сторона сцены, где находятся актеры, заливается слепящим белым светом. Пока Заведующий сцепой возился с освещением, Суфлер уже занял место в будке, зажег лампочку и разложил пород собой текст репетируемой пьесы.
350


Директор (ударяя в ладоши). Начали, начали! (Заведующему сценой.) Кого пет?
3 а в е д у ю щ и и с ц с п о й. Премьерши!
Д и р е к т о р. Как всегда! (Смотрит гм часы.) Мы и так опоздали па целых десять минут. Прошу отметить... В другой раз будет зпать...
Ие успел он налить свой гнев, как из глубины зала раздается голос Премьерши: «Нет, нет! Не отмечайте! Я здесь!»
Одетая во все белое, » кокетливой шляпке и с маленькой собачонкой па руках, она вихрем промчалась ио залу я ьсиорхпула по лесенке на сцену.
Можно подумать, что вы дали обет всегда опоздывать!
Премьерш а. Извините! Я так долго искала такси, чтобы поспеть вовремя! Ио ны ведь еще не начали! К тому же в первой сцене я вообще не занята! (Назвав Директора фамильярно по имени, опа сует ему собачку.) Умоляю, заприте ее в уборной!
Директор (ворчливо). Еще и собака! Как будто здесь своих мало. (Снова ударив в ладоши, Суфлеру.) Начали, начали! Второй акт «Игры интересов». (Усаживаясь в кресло.) Внимание, господа! Кто занят в первой сцепе?
Актеры н актрисы покидают авансцену и рассаживаются в сто- pone. На месте остаются только три актера, занятых в первой сцепе, да еще Премьерша, которая, не обращая внимания на слова Директора, присела к одному из столиков, предназначенных для репетиции.
(Премьерше.) Вы, значит, заняты?
Премьерша. Я? Нет, господин директор!
Директор (сухо). Так отойдите же, черт возьми!
Премьерша подымается и отходит к другим, незанятым актерам, сидящим п стороне.
(Суфлеру.) Начали!
Суфлер (читает по бумажке). «В доме Леоне Гала. Столовая и одновременно кабинет...»
Директор (поворачиваясь к Заведующему сценой). Поставим красную гостиную.
Заведующий сценой (делает пометку на листке бумаги). Красная. Отлично.
351


Суфлер (продолжает читать текст). «Обеденный стол накрыт, письменный - завален книгами п бумагами. Книжные шкафы и витрины с роскошными безделушками. В глубине сцены — дверь в сиальпю Леоне. Дверь слова ведет на кухню. Прихожая — справа».
Директор (подымаясь с кресла и показывая жестами). Прошу внимания: здесь, справа,— прихожая, вот тут, слева,— кухня. (Актеру, исполнителю роли Сократа.) Вы будете входить и уходить с этой стороны. (Заведующему сценой.) Там вы повесите компас, тут натянете занавески. (Снова усаживается в кресло.)
Заведующий сценой (записывает). Понятно.
Суфлер (продолжает чтение). «Сцена первая. Леоне Гала, Гвидо Веианци, Филиппо, по прозвищу Сократ». (Директору.) Авторские ремарки читать?
Директор. Ну да! Сто раз твердил вам об этом!
Суфлер (читает). «При поднятии занавеса мы видим на сцепе Леоне Гала в поварской шапочке и белом пере длине. В руках у него чашка и деревянная палочка, которой он приготовился сбивать гоголь-моголь; Филиппо, выряженный поваром, также сбивает гоголь-моголь. Гвидо Веианци сидя слушает».
Премьер (Директору). Простите, я непремеппо должен напялить поварской колпак?
Директор (задетый этой репликой). Л как вы думаете? Если здесь так написано? (Показывает на текст.)
Пр емьер. Но, простите, это смешно и глупо!
Директор (вскакивая в ярости). «Смешно и глупо»! Да, смешно и глупо! По что вы от мепя хотите, если Франция давно уже перестала поставлять нам хорошие комедии и мы вынуждены ставить комедии этого Пиранделло, которого понять — нужно пуд соли съесть и который, словно нарочно, делает все, чтобы и актеры, и критики, и зритель плевались?
Актеры смеются.
(В бешенстве подбегает к Премьеру.) Да, ты напялишь этот дурацкий колпак! И будешь обивать яйца! Может, ты вообразил, что здесь все дело в желтках, которые ты сбиваешь? Нет, голубчик! Ты должен воплотить 352


г.корлуйу тех ййц, Которые tbi вертишь сноей деревяшкой!
Актеры снова разражаются смехом и обмениваются ироническими замечаниями.
Молчать! Извольте слушать, когда вам объясняют! (Снова Премьеру.) Да-с, сударь, именно скорлупу! Пойми, наконец, что человеческий разум есть не что иное, как скорлупа, если он не наполнен слепым инстинктом! В этой пьесе ты воплощаешь разум, а твоя жена — ин- стипкт, попятпо? Так вот, твоя задача заключается в том, чтобы изобразить собственную видимость... Теперь ясно?
Премьер (разводя руками). Ис больше, чем прежде!
Директор (возвращаясь на свое место). И мне тоже! Поехали дальше... Дальше все будет в порядке! ( Доверительно f Премьеру.) Прошу повернуться лицом к залу... Если всю ату галиматью произносить еще так, что публика вообще пичего ио разберет,— тогда пиши пропало! (Снова ударяя в ладоши.) Внимание, внима- лие! Продолжаем!
Суфлер. Извините, господин директор, здесь дуст. Разрешите поправить будку?
Директор. Хорошо, хорошо! Только поскорее!
I? это время в зале появляется театральный швейцар; на голове у пего фуражка с галунами. Оп шествует но проходу между креслами к сцене, чтобы доложить Директору о приходе шести персонажей. Персонажи следуют за швейцаром в некотором отдалении, немного смущеппыо и растерянные, поминутно озираясь по сторонам.
Кто захочет поставить эту комедию на сцепе, тот должен будет приложить все усилия, чтобы шесть персонажей не смешивались с актерами труппы. Ясно, что такому разделению будет способствовать расположение этих двух групп па сцене (оговоренное в ремарках), как, впрочем, и различное освещение с помощью особых рефлекторов. Одл а ко самым подходящим и верным средством было бы использование специальных масок для персонажей: ити маски следует изготовить из материала, который бы пе жухнул от пота и был в то же время достаточно легким и не утомлял актеров. В масках должны быть вырезы для глаз, ноздрей и рта. Маски эти призваны, помимо всего прочего, наиболее полно выражать самую суть комедии. Персонажи должны появляться пе как призраки, а как реальные воплощения, как незыблемые порождения фантазии, то есть тем самым они будут реальное и устойчивее, чем переменчивое естество актеров. Маски 23 Луиджи Пиранделло 353


помогут создать впечатление, что ато фигуры, сотворенные яс кусством, причем каждая из этих фигур будет выражать одно неизменное, присущее только ой чувство: Отец — угрызение со вести, Падчерица — мстительность, Сын — презрение, Мать — страдание (восковые слезы у глазниц и у зияющего отверстия рта будут придавать этой маске сходство с изображением Mator Dolorosa в церквах). Особое внимание следует обратить и ты одежду персонажей. В ней не должно быть ничего неестественного, но жесткие складки и почти статуарные формы костюмов должны тем пе менее все время напоминать, что платье их сделано не из той материи, которую .можно приобрести в любой лавочке и сшить у любого портного.
Отец — мужчина пятидесяти лет, волосы рыжие, редкие, но до лысины еще далеко; аленькие густые усики скрывают часть еще совсем не старческого рта; иа губах появляется иногда какая-то растерянная улыбка; в фигуре — заметно предрасположение к полноте; бледен; лоб широкий, глаза голубые, продолговатые, живые и проницательные; брюки светлые, куртка темная; в голосе слышится то медоточивость, то жесткие, властные потки. М а т ь — кажется, вот-вот рухнет под бременем стыда п душевной усталости* Черпая вуаль, какие носят вдовы, черте скромное платье; когда подымает вуаль — открывается бесцветно-восковое лицо; взгляд ее все время устремлен куда-то вниз.
Падчерица —ен восемнадцать лет, держится дерзко, почти вызывающе. Очень красива. Платье траурное, но подчеркнуто элегантное. Все время сердятся па своего брата, Мальчика четырнадцати лот, с лица которого нс сходит кроткое, озабочен ное, растерянное выражение. Па Мальчике черный костюм. Затн с необыкновенной нежностью относится Падчерица к своей сестренке, Девочке четырех лет, одетой в белое платье, перехва чеппое у пояса нерпой толковой лептой.
Сын—двадцати двух лет; высокий, почти застывший в позе презрения к Отцу и злобного безразличия к Матери. Па нем лиловый плащ и длинный нелепый шарф, повязанный на шее.
Швейцар (робко). Господин директор, к вам пришли, желают с вами ino говорить...
Директор и актеры поворачиваются и с удивлением смотрят в зал.
Директор (сердито). Я же репетирую! Вам известно, что во время репетиции вход воспрещен! (Поворачиваясь к вошедшим.) Что вам угодно?
Отец (приближаясь к лесенке, ведущей па сцену. За ним “ его спутники). Мы забрели сюда в поисках автора...
354


Д и р е к т о р (с удивлением, сердито). Автора?.. Какого автора?..
Оте ц. Да все равно какого!
Директор. Нет здесь никакого автора... Мы репетируем не новую пьесу.
П а д ч е р и ц а (с игривой поспешностью взбегая по лесенке). Тем лучше, тем лучше! Мы сами можем стать вашей новой пьесой...
Один из актеров (среди общего смеха и шуток других актеров). Вот тебе и па!
Отец (идя следом за Падчерицей). Так-то оно так... Но если пет автора? (Директору.) Вот если бы вы, господин директор, согласились стать нашим автором...
Мать, Девочка и Мальчик подымаются па первые ступеньки лестницы и останавливаются в ожидании. Сын остается внизу, в зале.
Директор. Это что, шутка?
Отец. Вовсе пет. Напротив, мы принесли вам очень тяжелую драму.
П а д ч е р и ц а. И она принесет вам настоящий успех!
Директор. Лх вот как!.. Ну, а пока доставьте мне удовольствие: убирайтесь отсюда вол!.. Мы пс можем терять время на сумасшедших...
Отец (оскорбленный в своих лучших чувствах, но тем не менее медоточивым голосом). Ах, господин директор! Вы же зпаете не хуже мепя, что жизнь полна таких несуразностей, которые вовсе не нуждаются в правдоподобии. Л зпаете почему, господин директор? 11отому что эти несуразности и есть правда!
Директор. Что вы такое плетете?
Оте ц. Я хочу сказать, господин директор, что пытаться делать как раз обратное, то есть создавать иллювию правды,— это чистое сумасшествие. И это сумасшествие, разрешите вам заметить, составляет весь смысл вашей профессии.
Актеры дружно протестуют.
Д и ректор (подымается с кресла и смотрит на него в упор). Ах вот как! Так наша профессия кажется вам ремеслом сумасшедших?
23* 355


Отец. Ну конечно! Судите сами! Придавать подобие правды тому, что не является правдой, п при этом без всякой нужды, просто так, ради игры... А разве ваны профессия не заключается в том, чтобы оживлять на сце пе выдуманные персонажи?
Директор (прерывая его, возбужденный нарастающим ропотом актеров). Прошу вас зарубить себе на носу, дорогой мой, что профессия актера — профессия самая благородная. И если нынешние авторы поставляют нам идиотские пьесы, выводят какие-то чучела вместо человеческих характеров, то это пс значит, что мы не можем гордиться своими подмостками, на которых нам удавалось воссоздавать многие гениальные творения!
Актеры выражают свое удовольствие п рукоплещут Директору.
Отец (поспешно перебивая Директора). Так, так*! Превосходно! Вы создаете людей куда более живых, чем те, которые едят, дышат и числятся ла службе! Эти существа, быть может, и пе столь реальны, но зато куда более правдивы!.. Тут мы с вами не спорим.
Актеры в недоумении переглядываются.
Директор. По как же, позвольте... Сперва вы говорили, что...
Отец. Нет, позвольте... Я просто отвечал вам! Вы сказали, что не можете терять время па сумасшедших, а между тем вы же сами зпаете, что природа пользуется человеческим воображением для того, чтобы продолжить свою созидательную работу.
Директор. Совершенно верно! Но что же из этого следует?
Отец. Ничего, господин директор! Я просто хотел вам показать, что можно появиться на свет под тысячью видимостей, в тысячах различных форм. Можно родиться деревом или булыжником, водой, мотыльком или... женщиной! Можно родиться и театральным персонажем!
Директор (с деланной иронией). Уж не родились ли случайно такими персонажами вы и ваши почтенные спутники?
356


Отец. Именно это, господин директор, я и хотел сказать. 14 все мы, как вы видите, люди вполне живые.
Директор и актеры разражаются хохотом, словно им довелось услышать удачную шутку.
(Обиженно.) Весьма сожалею, что вам это показалось таким смешным... Мы носим в себе, повторяю, тяжелую драму. Об этом вы можете судить хотя бы по виду этой женщины, одетой в траур.
Директор (сначала сбитый с толку, потом сердито). Будет, довольно! Замолчите наконец! (Персонажам.) Прошу освободить сцепу! (Заведующему сценой). Да выгоните вы их!
Заведую щ и й сценой (толкает пришельцев к выходу, но потом внезапно останавливается, словно его удерживает какая-то сила). Прошу! Прошу!
Отец (Директору). Обождите, выслушайте нас. Мы...
Директор (переходя на крик). Да понимаете ли вы, что мы работаем?
Премьер. Разве можно так шутить?..
Отец (выходя вперед, решительно). Ваше недоверие поражает... Неужто вы, актеры, не привыкли иметь дело с живыми воплощениями персонажей, сотворенных цвтором? Неужто только потому, что нас нет в шпаргалке суфлера... (Показывает на суфлерскую будку.)
Падчерица (с вызывающей улыбкой приближаясь к Директору). Поверьте, господин директор, что перед вами действительно шесть самых необычных и интерес- ных персонажей... хотя и сбившихся с пути!
Отец (отстраняя ее). Да, если хотите, сбившихся с пути... (Директору.) И вот в каком смысле: автор, который дал нам жизнь, потом раздумал или не смог возвести пас в ранг искусства... Это было настоящим преступлением, потому что кому выпало счастье породить хоть один настоящий живой персонаж, тот может смеяться даже над смертью. Он не умрет! Умрет человек, писатель, орудие творения, ио само творение пе умрет никогда! И заметьте, что для жизни в веках это творение не нуждается ни в каких-то особых качествах, пи в необходимости совершать чудеса. Кто такой Санчо Панса?
357


Кто такой дон Аббойдио? И тем не менее опн вечны, потому что им посчастливилось найти благодатную почву, найти фантазию, которая сумела взрастить и выпестовать их, наделить бессмертием!
Директор. Все это прекрасно... Но что вам нужно в театре?
Отец. Мы хотим жить, господин директор!
Директор (с иронией). В веках?
Отец. Нет, господин директор, хотя бы одпо мгновение — в вас.
Премьер. Скажи пожалуйста!
Премьерша. Они хотят жить в пас!
Молодой актер. С удовольствием! (Показывал на Падчерицу.) А я с пей!
Отец. Обождите, пьесу еще падо сделать. (Директору.) Если вы и ваши актеры согласны — мы мигом примемся за дело!
Директор (сухо). За какое дело? Здесь этим пе занимаются! Мы только исполняем драмы и комедии!
Отец. Правильно... Вот почему мы и пришли сюда...
Д и р е к т о р. Где ваш текст?
Отец. Он внутри пас.
Актеры смеются.
Драма заключена в нас; мы сами — драма, и мы сгораем от нетерпения представить ее так, как пам подсказывают бушующие в нас страсти!
Падчерица (с шутливым бесстыдством). Ах! Моя страсть! Если б вы только знали мою страсть... к нему! (Показывает на Отца и делает жест, будто хочет его обнять. Потом заливается громким смехом.)
Отец (в гневе). Держи себя прилично! Прекрати этот дурацкий смех!
Падчерица. Ну, тогда хотите, я покажу вам, как я умею петь и танцевать? Этому я обучилась всего за два месяца — после того как умер отец. (Затягивает «Берегитесь Чу Цын-чу» Дейва Стемпера, переделанную в фокстрот или медленный уанстеп Френсисом Са- лабером. Поет первый куплет, сопровождая пение танцевальным па.)
358


„Les chinois soni un peuple malin, De Shaugai à Pekin, [ls ont mis des écriteaux partout: Prenez garde à Tcliou-Thin-Tchou!» 1
Актеры и актрисы/’смеются и хлопают в лаянии). Отлично!..
— Браво!..
— Изумительно!
Директор (сердито). Тише! Можно подумать, что вы в кафешантане. (Отведя Отца в сторону, с некоторым удивлением.) Скажите: она сумасшедшая?
О те ц. Нет... Хуже!..
Падчерица (прерывая его, Директору). Хуже! Хуже! Разве дело в том, хуже или лучше? Прошу вас, дайте нам сыграть эту драму сейчас же... В нужное время вы увидите... когда эту душку... (Берет за руку Девочку, которая до сего времени стояла, прижавшись к Матери, и подводит к Директору.) Видите, какая чудесная крошка! (Берет ее на руки и целует.) Милая ты моя, милая!.. (Опускает на пол и прибавляет как бы против воли, в волнении.) Так вот, когда господь приберет ее к себе... и когда этот идиот (грубо, за рукав выталкивает вперед Мальчика) сделает самую большую свою глупость — а ведь он полный кретин (резко отпихивает его),— тогда вы увидите, па что я способна, да, сударь, увидите! Сейчас еще не время! Ведь после того, что произошло между ним и мной (с жуткой многозначительностью подмигивает в сторону Отца), я больше пе в силах находиться в этой компании. Я пе могу видеть страдания Матери из-за этого болвана переростка. (Показывает на Сына.) Взгляните на него, взгляните! Безразличен, холодей как лед, полой презрения ко мне, к этому мальчугану (показывает на Мальчика) и к этой крошке... и все оттого, что он законный сын... Л мы, видите ли, незаконные!.. (Подходит к Матери и обнимает ее.) И эту несчастную женщину, которая приходится матерью всем пам, он не признает, смотрит па нее свысока, 1 Китайцы осмотрительный народ, Но дороге от Шанхая до Пекина Они повсюду развесили плакаты Берегитесь Чу-Ц ын-Чу. {Перевод с франц.)
359


будто она только наша мать... Прохвост! (Все это произносится скороговоркой, в крайнем возбуждении. Сделав ударение на слове «наша», слово «прохвост» она произносит тихо, с таким выражением, будто хочет сплюнуть.)
Мать (с бесконечной печалью в голосе, Директору)- Сударь, во имя этих двух несчастных созданий умоляю вас... (Пошатывается, вот-вот лишится сознания.) О боже, боже!..
Отец (с помощью взволнованных, сбитых с толку актеров поддерживает ее). Стул! Ради бога, скорее стул!..
Актеры (поспешно подбегая). Так это не игра? Ей и в самом деле дурно?
Директор. Скорее стул!
Одни из актеров приносит стул: другие предуирсдитсльяо обступают ео. Мать, сидя на стуле, пытается помешать Отцу приподнять с ее лица вуаль,
Отец. Взгляните на нее, синьор, взгляните!.. Мать. Нет, нет, ради бога, по надо!
Отец. Оставь, пусть смотрят! (Поднимает вуаль.) Мать (вскакивает со стула и закрывает лицо руками, с отчаянием в голосе). Заклинаю вас, господин директор, но позволяйте ему привести свой замысел в исполнение! Я этого не вынесу!
Директор (в недоумении, совершенно сбитый с толку). Я решительно ие понимаю, где мы находимся и что тут происходит! (Отцу.) Это ваша жена?
Отец (поспешно). Да, сударь, моя жена!
Директор. Так почему же вы говорите, что опа вдова?
Акторы, словно сбросив с себя тяжелый груз, разражаются громким смехом.
Отец (уязвленно, с обидой). Нс смейтесь! Ради всего святого, нс смейтесь! Ведь в том-то и заключается драма этой женщины, сударь! Она принадлежала другому мужчине, и тот, другой, должен был бы быть здесь!
Мать (кричит). Нет, пет! Не слушайте его!
Падчерица. На свое счастье, оп умер два месяца назад. Как видите, мы еще носим траур.
360


О т с ц. Но здесь его пет не потому, что оп умер. Его здесь нет — посмотрите па эту женщину, и вы мигом поймете, почему его здесь пет! Драма этой женщины вовсе не в том, что она любила двух мужчин... к настоящей привязанности опа неспособна... разве что чувство благодарности, да и то не ко мне, а к тому, покойному! Она ведь не женщина-любовница, а мать! Ес драма — и заметьте себе: драма страшная - заключена вот в этих четырех отпрысках от двух разных мужчин, которым она принадлежала.
Мать. Я принадлежала? И у тебя хватает духу говорить, что я принадлежала, будто я сама этого хотела? Это он, синьор! Это он силой навязал мне того, другого! Он вынудил меня уйти с ним!
П а д ч е р и ц а (с возмущением). Это ложь!
Мать (растерянно). Как так — ложь? Падчерица. Ложь! Ложь!
Мать. Что ты можешь об этом зпать?
Падчерица. Ложь! (Директору.) Не верьте ей! Знаете, почему она так говорит? (Показывая на Сына.) Только ради пего. Она кляпст себя, убивается из-за этого сынка... хочет уверить его в том, что если она м бросила его двухлетним ребенком, то только потому, что ее вынудил он...
Мать (настойчиво). Вынудил, вынудил! Богом клянусь, что вынудил! (Директору.) Спросите его самого. (Показывая на мужа.) Пусть скажет!.. А ты (показывая на Дочь), ты ничего не знаешь.
Падчерица. Знаю только, что с моим отцом ты была счастлива до самой его смерти. Разве не так?
М а т ь. Так...
Падчерица. Он всегда был так ласков и заботлив к тебе! (Мальчику, в ярости.) Разве не так? Скажи! Чего молчишь, болван?
Мать. Оставь ребенка в покое! Зачем ты хочешь, чтобы меня считали неблагодарной? Я вовсе не желала обидеть твоего отца! Я просто сказала, что бросила дом и сына вовсе пе по своей прихоти!
Отец. Это верно, господин директор. Виноват я.
Пауза.
361


П р е м ь e р (своим товарищам). Ну и сценка!
II р е м ьерш а. Да, для пас это просто готовый спектакль!
Молодой актер. И еще какой!
Директор (живо, с интересом). Послушаем, что будет дальше! (Говоря это, он спускается по приставной лесенке в зрительный зал как бы для того, чтобы охватить картину в целом.)
С ы л (не двигаясь с места, тихо, холодно, с иронией). Вот, вот, послушайте, как он будет философствовать! Сейчас оп заговорит о демоне опыта!
Отец. Я тебе сто раз говорил, что ты просто циник и болван! (Директору.) Он издевается надо мпой за то, что я сказал в свое оправдание.
Сын (презрительно). Пустая болтовня!
Отец. Почему же болтовня? Разве, когда случится горе, пе приносят нам подчас облегчение самые обыкновенные слова?
II а д ч е р и ц а. Особенно те, что заслушают угрызения совести.
Ото ц. Угрызения совести? Неправда! Я не заглушал их одними словами.
11 а д ч е р и ц а. Пу да, еще чуть-чуть — деньгами... Да, да, именно деньгами!.. Вспомните хотя бы тс сто лир, которые вы предложили мне в уплату!
Актеры содрогаются от омерзения.
Сын (презрительно, сводной сестре). Вот это уже подло!
Падчерица. Подло? А сто лир в синем конверте, которые были оставлены на столико красного дерева в гостиной заведения мадам Паче? Вы знаете, господа, мадам Паче? Это из тех хозяек, которые под вывеской «Платья и пальто» завлекают таких, как мы, бедных девушек из порядочных семей.
С ы н. Так неужели эти паршивые сто лир, которые он хотел тебе уплатить и по счастью — по счастью, заметь! — просто пе имел повода уплатить, дают тебе право всех пас тиранить?
Падчерица. По ведь ты-то знаешь, что еще немного — и деньги были бы мои? (Хохочет.)
362


Мать (вмешиваясь). Как тебе ие стыдно, дочка!
Падчерица (запальчиво). Чего стыдиться? Просто я решила отомстить. Мне и сейчас жутко вспомнить эту сцену! Представьте комнату... Здесь вешалка, там диван-кровать, зеркало, ширма, а перед окном —тот самый столик красного дерева, и на нем синий конверт с деньгами. Я вижу конверт... Стоит протянуть руку — и он мой... Отвернитесь, синьоры, ведь я почти голая!.. Теперь уж я не краснею — краснеет оп... (Показывает пальцем на Отца.) Но тогда, уверяю вас, оп был бледен, как мертвец. (Директору.) Даю вам слово!
Д и р е к т о р. Ничего пе понимаю!
Отец. Еще бы! Когда иа вас обрушиваются со всех сторон! Прикажите им замолчать, дайте я скажу... На их наскоки я отвечать ле буду...
Падчерица. Нечего тут рассказывать, нечего!
Отец. Да нс рассказывать, а просто кое-что пояснить!
Падчерица. На свой лад, конечно!
Директор выходит па сцену, чтобы навести порядок.
Отец. Но ведь если все зло отсюда! В словах-то имёпно все зло и есть! В каждом из нас — целый мир, и в каждом — этот мир свой, особенный. Как же мы можем попять друг друга, господа, если в свои слова я вкладываю только то, что заключено во мне, а собеседник мой улавливает в них лишь то, что согласно с его собственным миром? Мы только думаем, что друг друга понимаем, a ira деле нам никогда пе столковаться! Вот, к примеру, моя жалость к этой женщине (показывает на Мать) была попята ею как жестокость.
Мать. Но ведь ты же прогнал меня!
Отец. Вы слышите? Прогнал! Ей кажется, что я со прогнал!
Мать. Говорить-то ты умеешь, а я пет... Но раз ты па мне женился... уж почему не знаю!.. Была я бедная, забитая...
Отец. Вот потому-то я и женился! Твоя забитость трогала меня, я верил... (При виде отрицательных жестов Матери замолкает, в отчаянии разводит руками и, видя никчемность своих попыток убедить ее, Директива


РУ-) Вот видите! Она ие согласна! Ведь это ужасно, господин директор, право, ужасно, когда... (Постукивает себя по лбу.) Тут пусто!.. Сердце! Ну да, конечно, для детей! Но ведь когда тут пусто — поневоле впадешь в отчаяние!
Падчерица. А может, ты скажешь этим господам, что дал нам твой светлый ум?
Отец. О, если б -можно было предугадать все зло, которым так часто оборачиваются паши благие намерения!
В этот момент Премьерша, которая мучается ревностью при виде заигрываний Премьера с Падчерицей, выступает вперед и спрашивает Директора.
Премьерша. Простите, господин директор, мы будем продолжать репетицию?
Директор. Да, да! Конечно! Дайте только дослушать!
Мо л о д о й актер. Удивительный случай!
Молодая актриса. Поразительный!
Пре м ь е р ш а. Конечно, для тех, кто проявляет к нему особый интерес! (Бросает многозначительный взгляд на Премьера.)
Директор (Отцу). Объясните все толком. (Садится.)
Отец. Пожалуйста. Видите ли, был при мне секретарем человек, преданный своему делу, тихий, порядочный. С ней он мигом и во всем решительно находил общий язык... (Показывает на Мать.) Боже упаси вас подумать что-пибудь такое... Был он скромен, покореп и чист душой, совсем как опа... Оба они были пе только неспособны сделать что-либо дурное, но даже помыслить о дурном!
Падчерица. Зато он не только помыслил за них (показывает на Отца)... по и сделал!
Отец. Неправда! Я желал им добра... ну и себе тоже, сознаюсь. По ведь дело дошло так далеко, господин директор, что я слова не мог сказать пи тому, пи другому без того, чтобы они тут же понимающе не переглянулись... не посмотрели вопросительно друг па друга, будто спрашивая, как отнестись к моим словам, как бы 364


iiu задеть Моего Самолюбия. Это, Как tìki понимаете, бесило меня, п порой я просто приходил в отчаяние.
Д и рсктор. А почему вы не выставили за дверь этого вашего секретаря?
Отец. Легко сказать — выставить! Я и выставил его! Но тогда эта несчастная женщина совсем потеряла рассудок и бродила по дому, словно понурая собака, подобранная ла улице из жалости.
Мать. Еще бы, если...
Отец (мигом повернувшись к ней, как бы желая предупредить ее слова). Все дело в сыне? Нс правда ли?
Мать. Сначала, господин директор, он отобрал у меня сына!
Оте ц. Но вовсе ле из желания причинить ей боль. Я хотел, чтобы он рос здоровый и сильный духом, поближе к земле!
Падчерпца (показывая на Сына, иронически). Оно и видно!
Отец (поспешно). Ах, значит, я виноват и в том, что оп вырос таким? Я отдал его кормилице, в деревню... Жена хотя и из простых, по сама кормить не могла. К деревне, знаете ли, у мепя какая-то особая тяга... Быть может, это заскок, но что поделаешь? Я всегда возлагал проклятые надежды на здоровую простую мораль...
При этих словах Падчерица заливается громким смехом.
Заставьте ее замолчать! В конце концов, так же нельзя!
Директор. Замолчите! Не мешайте слушать, черт возьми!
Окрик Директора заставил ее умолкнуть. Она так и застыла с усмешкой па лице, далекая, словно ушедшая в себя. Директор спускается в зрительный зал, чтобы взглядом охватить всю сцену.
Отец. Больше я ле мог видеть подле себя эту женщину. (Показывает на Мать.) По, верьте, не столько из-за мертвящей пустоты, которая царила в доме, сколько из сострадания, искреннего сострадания к ней...
Мать. Потому-то ты и прогнал меля...
Отец. ...и к этому человеку! Я дал денег... я должен был избавить се от себя!
365


Мат h. И избавиться от меня!
Отец. Ну что же... отчасти! Л в результате — лишь одна беда. Я старался сделать как можно лучше... и лучше для нее, чем для себя, клянусь вам! (Скрещивает руки на груди; Матери.) Я не терял тебя из виду до тех пор, пока тот, другой, не увез тебя куда-то далеко, глупо приревновав меня. Верьте мне, господин директор, что интерес, .который я проявлял к повой семье моей жены, был самым бескорыстным. Я с такой нежностью следил за тем, как подрастают ее новые дети! Даже она это подтвердит! (Делает жест в сторону Падчерицы.)
Падчерица. Ну как же! Я была еще малюткой — косы до пят, папталопчнки доги инее юбки -вот такой маленькой,— а оп, помню, все поджидал меня у школы. Все ходил смотреть, как я подрастаю...
Отец. К чему эти гадкие памекн? Это же просто подло!
Падчериц а. Почему же?
Отец. 11одло! Подло! (Директору, как бы пытаясь что-то объяснить.) Мой дом, господин директор, когда она ушла (показывает иа Мать), сразу мне опостылел. Как ни было с лей тяжело, а все пе так одиноко! Я метался по комнатам, как зверь в клетке. Когда этот субъект (показывает на Сына) был привезен из деревин от своей кормилицы, оп показался мпе совсем чужим. Рос он без матери, как-то в стороне, и между нами пе было никакой близости. И вот тогда-то — как пи странно, господин директор,— сперва я заинтересовался, а потом мало-помалу и привязался к новой семье моей жепы, в появлении которой, как вы понимаете, отчасти я был повинен; мысли о ней заполняли образовавшуюся пустоту. У меня явилась настоящая потребность зпать, что там, в этой маленькой семье, занятой милыми житейскими заботами н такой далекой от сложности моих душевных переживаний, все благополучно. И вот, желая убедиться, я и ходил смотреть на этого ребенка к дверям школы.
Падчерица. Он ходил за мной тго пятам, дорогой улыбался, а когда я подходила к дому, махал мпе рукой — вот так! Я отвечала ему сердитым взглядом. Ведь 366


я даже не знала, кто он такой. Дома я рассказала обо всем маме. Видно, она сразу иопяла, кто это.
Мать утвердительно кивает головой.
Несколько дней опа не пускала меня в школу. Когда же я снова пошла, то увидела его у дверей — это было смешно,—он стоял с большим бумажным пакетом в руках. Подойдя, он приласкал мепя и вытащил из пакета большую соломенную шляпу, украшенную майскими розочками, какие носят по Флоренции— Это был его подарок!
Директор. Ио, сударыня, это же домашние воспоминания, а не...
Сып (презрительно). Дешевая литература!
Отец. Какая там литература! Это сама жизнь, господин директор!
Директор. Пусть жизнь! Но ведь на сцепе такое не представишь!
Оте ц. Согласен. Это только еще предыстория! Я вовсе ие требую, чтобы вы ее изображали, С тех пор прошло много времени. Как видите (показывает на Над- черицу), опа уже ие та девочка с косами до пят...
П а д ч е р и ц а. ...п в 'панталончиках, торчащих из- под юбки!
Отец. Драма только сейчас начнется, господин директор! Драма невиданная, неслыханная, потрясающая!
П а д ч е р и ц а (прерывает его и гордо выступает вперед). Когда умер отец...
Отец (прерывает Падчерицу). ...наступила полная нищета! Они вернулись сюда, даже ие известив меня. И все по ее глупости. (Показывает на Мать.) Правда, она и писать-то почти не умеет, по ведь могла же она попросить дочь или этого парнишку написать мне, что они терпят нужду!
Мать. А как я могла догадаться, господин директор, что им владеют такие благородные чувства?
Отец. В этом-то и заключалась твоя всегдашняя ошибка — ты никогда пе умела угадывать истиппые мои чувства!
Мать. После стольких лет разлуки и всего, что между нами произошло...
367


О тсц. Л разве я виноват, что этот достойный человек увез вас куда-то к черту на рога? (Директору.) Там он, кажется, пашел какую-то работу. И понятно, что со временем—ведь я не видел пх несколько лет - мой интерес к ним стал ослабевать. Драма, господин директор, разыгралась молниеносно и совершенно непредвиденно, когда они вернулись... в тот депь, когда я поддался влечению своей еще пе угасшей плоти... Лх, какое ото несчастье для одинокого мужчины, который не хочет идти па случайные связи... для мужчины, который еще не так стар, чтобы обходиться без женщин, и пе так молод, чтобы гоняться за ними без стыда и зазрения совести!.. Несчастье? Да что несчастье! Ужас, настоящий ужас! Ведь пи одна женщина уже пе может подарить тебе свою любовь. Как только ты это понял ■ - смирись... Но увы, господин директор, на людях-то мы все стараемся поддержать внешнее достоинство, а вот оставшись наедине с самым собой, охотно признаемся в самых сокровенных своих влечениях... Мы уступаем искушению... и как часто лишь для того, чтобы тут же, словно спохватившись, вновь напялить маску невозмутимого достоинства, глухую, как надгробье, только бы похоронить под ней следы п самую память о своем позоре. Так поступают все! Но ие всем хватает мужества признаться в этом!
Падчерица. А делать так всем хватает!
Отец. Всем без исключения! Но только тайком! Вот почему требуется столько мужества признаться в этом! Стоит кому-пибудь из пас признаться — и копец! Его сейчас же прозовут циником. И это несправедливо, господин директор. Такой человек ничуть не хуже других; даже, наоборот, гораздо лучше, потому что он пе боится выставить па общее обозрение свою сокровенную животную сущность, при виде которой люди жмурятся и стыдливо отводят глаза. Ну вроде как женщина,— впрочем, вы сами зпаете, как поступает жепщипа. Она смотрит на вас призывно, словно поддразнивая... Как только вы сжали ее в своих объятиях, она закрывает глаза. Это и есть знак согласия, знак, который говорит мужчине: «Я ничего пе вижу, закрой и ты глаза!»
Падчерпца. А когда женщина не закрывает 368


глаза? Когда oua по ощущает необходимости таиться от са мой себя, когда, напротив, опа смотрит сухими, незамутненными глазами и видит, как краснеет мужчина, который теряет голову, не испытывая при этом никакой любви? Ах, какая мерзость все эти ваши умствования, вся эта философия, которая обнажает скотское нутро и к тому же еще оправдывает!.. Противно слушать! Когда сама бываешь вынуждена «упростить» жизнь таким животным способом, растоптать все человеческое, что есть в тебе: свои чистые помыслы, чувства, идеалы, долг, стыдливость, целомудрие — ничто не вызывает большего отвращения, чем подобные излияния: все это крокодиловы слезы!
Директор. Вернемся к фактам, господа! Довольно рассуждений!
Оте ц. Правильно, господин директор. По ведь факты подобны мешкам — если они пусты, они не могут стоять. Чтобы факт стоял па ногах, нужно прежде всего напитать его разумом и чувствами, которые дали ему жизнь. Как мог я предполагать, что, вернувшись после смерти этого человека сюда, ей (показывает на Мать), чтобы прокормить семью, придется просить работу именно у этой самой... мадам Паче!
Падчерица. Ох и тонкая бестия эта мадам Паче! Как будто обслуживает женщин высшего круга, но при этом выходит так, что клиентки сами работают на нее... О женщинах попроще я уж не говорю, па них она здорово наживается!
Мать. Поверьте, господин директор, мне даже па секунду в голову пе приходило, что эта мегера дает мне работу только потому, что ей приглянулась моя дочь...
П а д ч е р и ц а. Бедная мама! Знаете, что делала мадам Пачо, когда я приносила ей мамину работу? Опа перемеряла материал, говорила, что он испорчен,— и вычитала из маминых денег. Сами понимаете, расплачиваться приходилось мне, а бедняжка верила, будто жертвует собой ради мепя и этих крошек, просиживая ночи напролет над платьями для мадам Паче!
Присутствующие па сцене актеры громко негодуют и делают возмущенные жесты.
24 Луиджи Пиранделло
369


Директор (нетерпеливо). И там-то в один прекрасный депь вы встретили...
Падчерица (укапывая на Отца). ...его! Еще бы, старый клиент! Вот досмотрите, какая эго будет сцена! Потрясающая!
Отец. Приход ее матери...
Падчерица (перебивая, с ехидством). ...столь своеврсмсппый!
Отец (повышая голос до крика). Именно! По счастью, все разъяснилось вовремя! Я тут же забрал их всех к себе! Но представьте мое теперешнее положение — я не могу ей даже в глаза смотреть, а она... сами видите, как она держится!
Падчериц а. Поразительный тип! Неужели, господин директор, можно после «того, что произошло», требовать, чтобы я прикидывалась скромной, добродетельной девицей, воспитанной в согласии с его проклятыми идеями «простой здоровой морали»?
Отец. Для меня смысл всей этой драмы в том, что каждый из пас напрасно воображает себя «одним», неизменно единым, цельным, в то время как в нас «сто», «тысяча» и больше видимостей... словом, столько, сколько их в нас заложено. В каждом из нас сидит способность с одним быть одним, с другим — другим! А при этом мы тешим себя иллюзией, что остаемся одними и теми же для всех, что сохраняем свое «единое нутро» во всех наших 'проявлениях! Совершеннейшая чепуха! Мы сами подчас ловим себя на том, как вдруг, в каком- то нашем акте, мы словно оказываемся подвешенными на крючок; и только тогда понимаем, что в этом акте выразилась отнюдь не вся паша суть и что было бы вопиющей несправедливостью судить о нас лишь по нему... в этот момспт нам кажется, будто пас выставили у позорного столба пожизненно, будто вся наша жизнь выразилась в одном этом мгновении! Теперь вам понятно коварство этой девицы? Она застала меня в месте, в котором ей не следовало мепя встречать, в виде, в каком я не должен был ей являться; и опа хочет закрепить за мной образ, который мне несвойствен, образ, который принадлежал мпе в отношениях с ней только мимолетно, в позорную минуту моей жизни! Вот это-то, господа, 370


я и переживаю особенно тяжело. И вы убедитесь в том, что именно это обстоятельство придаст нашей драме настоящий размах. Однако нужно выяснить положение и других персонажей, например его... (Показывает на Сына.)
Сын (брезгливо пожимая плечами). Оставь меня в покое, я-то тут при чем?
Отец. Как — при чем?
G ы н. Ни при чем и не хочу быть при чем, потому что в вашей компании мне делать нечего!
Падчерица. Мы для пего слишком грубы! Подумаешь, возвышенное создание! Как вы могли заметить, господин директор, всякий раз, когда я взглядываю на пего, он отводит глаза! Оп ведь знает то зло, которое мне причинил.
Сын (посмотрев краем глаз на нее). Кто? Я?
Падчерица. Конечно, ты, а кто яге еще? Кому я обязана, дорогой мой, тем, что оказалась на панели?
Актеры в ужасе вздрагивают.
Разве пе из-за тебя нет у пас <в доме ни согласия, ни даже обычной теплоты и доброжелательства? Мы все выглядим какими-то втирушами, которые самочинно ворвались в царство твоей «законности»! Мне бы хотелось, господин директор, чтобы вы поприсутствовали при какой-нибудь сценке «с глазу па глаз» между мной и им! Оп утверждает, будто всех в доме тираню я! Но именно его поведение заставило меня решиться! Иначе я по вошла бы в этот дом па правах хозяйки! Ведь у пас есть мать, его родная мать, с которой он не хочет считаться!
Сын (медленно выступая вперед). Против мепя у пих у всех хорошие карты, потому им так легко играть. Но представьте себе сына, который спокойно живет в отчем доме, как вдруг, в один прекрасный день, он видит нахальную девицу, она спрашивает, где отец, ему ей пулгпо якобы сказать что-то важное; затем она заглядывает все чаще и чаще, иногда с этой крошкой, нагло и двусмысленно разговаривает с отцом, вымогает у него деньги, словно отец должен ей эти деньги в силу каких- то обязательств...
24=*
371


Отец. Но у меня и в самом деле есть обязательства: ведь это же ради твоей матери!
Сын. Л что я об этом знаю? Когда я видел свою мать? Когда мне говорили о ней? И вдруг, однажды, она является с этой (показывает на Падчерицу) и вот с этим мальчиком и девочкой и мпе говорят: «Познакомься, это твоя мать!» По ее манерам (снова показывает на Падчерицу) я сразу понял, что это за птица и как она сумела втереться в дом... Ах, сударь, если б вы только знали, чего я натерпелся и что пришлось мне пережить! Такое можно услышать только на исповеди... Я сам себе боюсь в этом признаться! Словом, судите сами, есть ли в этой драме для мепя роль? Поверьте, господин директор, что я персонаж драматургически «нереализованный», и в этой компании мпе приходится куда как туго. Пусть оставят меня в покое!
Отец. Как так? Нет уж, извини! Ты должен участвовать именно потому, что ты таков...
Сын (в отчаянии). Ты-то откуда знаешь, каков я есть? Когда ты мной занимался?
Отец. Согласен, согласен! По разве для театра это не интересная ситуация? Например, как ты относишься ко мпе, к матери, которая вернулась и впдит тебя почти впервые и сразу таким большим, пе узнает тебя, но знает, что ты ее сын... (Указывает Директору пальцем на Мать.) Смотрите, опа плачет!
Падчерица (в ярости топает ногой). Как последняя дура!
Отец (показывает Директору на Падчерицу). Опа ого ие выносит! (Продолжает о Сыне.) Он говорит, что в пашей драме пе играет никакой роли, а на самом деле оп-то и есть главная ос пружина! Взгляните на этого крошку, который так испуганно жмется к матери... Ведь это все из-за пего! Быть может, самое тяжкое положение именно у этого крошки! Он чувствует себя несчастнее всех вас; оп чувствует смертельную обиду, что принят в этом доме лишь из сострадания... (Доверительным тоном.) Поразительно похож на отца! Такой же униженный, как и он; слова не вымолвит...
Директор. Признаться, это не находка для вашей 372


драмы. Вы не представляете, как чертовски мешают на сцене дети!
Отец. Этот но будет вам долго морочить голову! И эта девочка тоже. Она первая исчезнет со сцены...
Д и р е к т о р. Отлично! Уверяю вас, что все безумно интересно! Чувствую, что здесь есть что-то от настоящей драмы!
Падчерица (вмешиваясь в разговор). Еще бы! С таким персонажем, как я!..
Отец (жестом прогоняя ее, взволнованный словами Директора). Тише, ты!
Директор (как бы не замечая этой сценки, продолжает). Очень все оригинально...
Отец. В высшей степени оригинально!
Директор. Однако у вас, должно быть, много мужества, если вы так вот прямо решились явиться сюда на сцену...
Отец. Господин директор поймет и извинит пас: люди, подобные нам, рожденные для сцепы...
Директор. Вы актеры-любители?
Оте ц. Нет, я просто говорю, что мы рождены для сцепы, потому что...
Директор. Оставьте, вы же играли!
Отец. Да нет, сударь: лишь в той мере, в какой каждый из пас играет отведенную ему в жизни роль... или роль, которую ему отводят другие... Все дело в страсти, и. как всякая страсть--стоит ей воспламениться,— она принимает театральный характер!..
Директор. Ну это бог с ним! Однако я полагаю, вы поймете, что без автора... Послушайте, я могу вас направить к...
Отец. Да нет, вы будете нашим автором!
Директор. Я?
Оте ц. Да, да, вы! Почему же нет?
Директор. Потому, что я еще никогда не выступал в роли автора!
Отец. А почему бы вам нс попробовать? Ведь делото пустяковое! Кто только не берется за него! Задача ваша куда как упрощается благодаря тому, что мы все живы и находимся здесь, перед вами...
Директор. Но ведь этого мало!
373


Отец. Как — мало? Вы увидите, как драма будет оживать прямо па ваших глазах...
Директор. Да, но ведь ее нужно еще и написать!
Отец. Не написать, а просто-напросто записать то, ито мы будем говорить, сцепу за сценой. А впрочем, можно даже набросать сценарий и попробовать его сыграть.
Директор (сдавшись, выходит на авансцену). Эх... почти уломали... Если так, разве что в шутку... Может, и впрямь попробовать...
Отец. Ну конечно, господин директор! Вот увидите, какие сцепы у пас пойдут! Я вам помогу!
Д и р е к т о р. Пожалуй, мне не устоять... Сдаюсь. Что ж, попробуем... Идемте в мой кабинет! (Актерам.) Можете отдохнуть, ио прошу ие расходиться. Через пятнадцать-двадцать минут будьте снова на сцепе. (Отцу.) Посмотрим, попробуем... Может, и в самом деле получится что-нибудь необыкновенное...
Оте ц. Наверняка! Вам пе кажется, что лучше захватить и их с собой? (IIоказывает на своих спутников.)
Директор. Да, да! Идемте с нами! (Направляется в свой кабинет, затем возвращается и говорит актерам.) Еще раз повторяю, прошу быть точными! Ровно через пятнадцать минут...
Директор и шестеро персонажей скрываются за кулисами. Литеры остаются на сцеие, вид у них растерянный, они в недоумении смотрят друг на друга.
II р е м ь е р. Это он серьезно? Что оп хочет делать?
Молодой актер. Какая-то чепуха!
Третий актер. Он хочет сымпровизировать драму так, с пилоту?
Молодой актер. Словно это комедия дель арте.
Премьерша. Если оп воображает, что может так шутить со мной...
Молодая актриса. Я тоже ие намерена сносить подобные шутки!
Четвертый актер (имея в виду персонажей). Хотел бы я знать, кто это такие?
Третий актер. То есть как—кто? Сумасшедшие или чудаки!
374


Молодой актер. Неужели директор будет их слушать?
Молодая актриса. А все тщеславие! Видите ли, автором захотелось сделаться...
Преньер. Неслыханно! Если театр превратится в подобный балаган...
Пятый актер. Нет, как хотите, а это забавно!
Третий актер. А в общем, посмотрим, что из этого получится.
Так, переговариваясь между собой, актеры уходят со сцепы. Часть из лих скрывается в дверях в глубипе сцены, часть расходится по своим уборным.
Занавес не опускается.
Спектакль прерывается мппут на двадцать.
* * *
Звопки возвещают продолжение репетиции. На сцену, из-за кулис и из зрительного зала, начинают стекаться актеры и служащие театра: Заведующий сценой, Главный машинист, Суфлер, Бутафор. Точно по звонку на сцепу выходит Директор в сопровождении шести персонажей.
Директор. Итак, господа, все собрались? Внимание, начинаем! Машинист!
Машинист. Здесь!
Директор. Сцену салона... Пока хватит одного задника с дверью. Прошу побыстрее!
Машинист уходит выполнять распоряжение. Директор уславливается с Заведующим сценой, Бутафором, Суфлером и актерами по поводу необходимых мизансцен.
(Бутафору.) Узнайте, пет ли на складе дивана.
Бутафор. Есть, зеленого цвета.
Падчерица. Только не зеленого! Дивап там был желтый, плюшевый, в цветах, просторный и иа редкость удобный.
Бутафор. Такого у пас пет.
Директор. Все равно! Давайте какой есть!
Падчерица. Как—все равно? Ведь это же знаменитое ложе мадам Паче!
Директор. Для репетиции хватит и такого! Прошу не вмешиваться! (Заведующему сценой.) Посмотри375


те, пет ли у нас низкого, широкого, застекленного шкафа.
II а д ч е р и ц а. Главное, не забудьте столик красного дерева, на котором должен лежать конверт с деньгами.
Заведующий сценой (Директору). Есть маленький, с позолотой.
Директор. Подойдет.
Отец. Еще зеркало...
Падчерица. И ширму! Мпе необходима ширма!
Заведующий сценой. Чего-чего, а этого добра у нас полно.
Директор (Падчерице). Вероятно, и вешалки вам понадобятся?
Падчерица. Да, да! И очень много!
Директор (Заведующему сценой). Давайте все, что есть.
Заведующий с ц о п о й. Не беспокойтесь, все будет в порядке.
Заведующий сценой идет отдавать распоряжения. Директор продолжает разговор с Суфлером, персонажами и актерами. Рабочие сцены вносят мебель и расставляют по указанию Директора.
Директор (Суфлеру). Займите свое место в будке, вот вам листки; на них, сцена за сценой, набросан весь порядок действия... (Протягивает ему несколько листков бумаги ) От вас потребуется настоящий подвиг...
Суфлер. Стенографировать, что ли?
Директор (радостно). Как? Вы зпаете стенографию?
С у ф л е р. Не буду хвастаться, по со стенографией я...
Директор. Великолепно! Все идет как по маслу! (Одному из рабочих сцены.) Сбегай ко мне в кабинет и возьми всю бумагу, какую найдешь!
Рабочий уходит и вскоре возвращается с увесистой кипой в руках. Отдает ее Суфлеру.
(Суфлеру.) Будете записывать псе подряд, сцену за сценой. Постарайтесь записать реплики точно, по крайней 376


мерс самые важные! (Актерам.) Освободите место, господа! Садитесь здесь (показывает на левую часть сцепы) li будьте внимательны!
Премьерша. Но, позвольте, что же мы...
Директор (перебивая ее). Успокойтесь, импрови- .чкровать вам пе придется!
П ремьер. А что мы дол ясны делать?
Директор. Ничего! Смотреть и слушать. А потом вы все получите готовые тексты ролей. Сейчас проведем черновую репетицию; репетировать будут опи. (Жест в сторону персонажей.)
О т е ц (словно свалившись с заоблачных высот в неразбериху сцепы). Мы? Простите, как вы сказали: репетировать?
Директор. Ну да. вы! Вы будете репетировать, а они будут омотреть! (Жест в сторону актеров.)
Отец. По раз мы н есть персонажи драмы...
Директор. Эк, заладил: «Персонажи, персонажи!» Поймите, друг мой, что па сцене действуют актеры, а пе персонажи. А персонажи находятся там (показывает на суфлерскую будку), в шпаргалке суфлера, в тексте... если он, конечно, есть!
Ото ц. Вот видите! Текста пет, по еато вам выпала удача заполучить для сцены самых настоящих, живых персонажей...
Директор. Ах вот юно что! Я вижу, вы хотите делать все сами, с начала до конца? Хотите показаться публике?
Отец. Ну да, показаться ей такими, какие мы есть.
Директор. Смею вас уверить, что это будет презабавное зрелище!
Премьер. А что же в таком случае остается делать нам, настоящим актерам?
Директор. Уж пе воображаете ли вы, что сможете играть па сцене? Это же курам ira смех...
Актеры дружно хохочут.
Вот видите, они смеются! (Вдруг, вспомнив об одном упущении.) Кстати, мы забыли распределить роли. Правда, это пустяк, все и так ясно. (Второй актрисе.)
377


Вы будете играть Мать!.. (Отцу.) Да, а какое мы дадим см имя?
Отец. Амалия, господин директор.
Дкректор. Но ведь это имя вашей жены! Зачем же называть ее настоящим именем!
Отец. А что тут плохого? Если ее так зовут на самом деле... Впрочем, признаюсь, едва ли эта госпожа (жестом показывает иа Вторую актрису) подходит... Водь для меня Амалия (жест в сторону Матери) только она и никто другой! Но, сами понимаете, противиться... я не знаю... Просто мне начинает казаться, что в чужих устах ее слова будут звучать как-то фальшиво, иначе...
Директор. Об этом пе беспокойтесь... Мы уж постараемся найти верный топ... А насчет имени — если хотите, назовем ее Амалией, а пет — подыщем другое. Остальные роли распределим так: (Молодому актеру. ) Ты будешь Сыном. (Премьерше.) Вы, попятно,— Падчерицей.
Падчерица (решение Директора кажется ей забавным). Как, как? Я — это воп та? (Хохочет.) Директор (сердито). Что тут смешного?
Премьерша (возмущенно). Еще имкто не позволял себе смеяться надо мной! Либо мне здесь будут оказывать подобающее уважение, либо я ухожу!
Падчерица. Простите, я ведь совсем не потому смеялась...
Директор (Падчерице). Вы должны гордиться, что вас будет играть...
Премьерша (перебивая, с иронией). ...«вон та»!
Падчерица. Честное слово, я не хотела вас обидеть! Просто мме показалось забавным увидеть себя в вашем ислолпепии, вот и все. Не знаю, но... вы ведь па меня совсем не похожи!
Отец. Вот, вот... Послушайте, господин директор: паша индивидуальность...
Д и р е к т о р. Какая там к черту индивидуальность! Вы воображаете, что как персонажи представляете собой какую-то индивидуальность? Чепуха!
Отец. Как? Вы серьезно думаете, что у пас пет своего лица?
378


Директор. Конечно, вот! Ваша ин дики дуальность, ваше лицо, возникнет здесь, на сцене, когда актеры облекут вас с помощью жестов, голоса и пластики в живую плоть. Мои актеры способны дать жизнь персонажам и почище вашего! Пока —вы еще мертвы; па сцене вы заживете только благодаря актерам.
Отец. Не смею спорить, господин директор, но подумайте только, как нестерпимо будет кам — таким, как мы есть,— видеть себя...
Директор (перебивает его). Ну, это -плевое дело! Для этого существует грим!
Отец. А голос, жесты...
Директор. Довольно препираться! На сцене вы пе можете быть таким, как в жизни! Здесь вас будет играть актер, и все!
Отец. Попятно, господип директор; теперь я начинаю догадываться, почему автор, видевший нас такими, какие мы в жизни, ие пожелал вывести нас -на сцену. Я не хочу обидеть ваших актеров. Боже мепя сохрани! Но когда я думаю, что мне придется увидеть себя в исполнении... уж пе зпаю, в чьем...
Премьер (величественно выступает вперед под смешки молодых актрис). С вашего позволения — в моем!
Отец (подобострастно, вкрадчивым голосом). Я счастлив, сударь. (Отвешивает ему поклон.) Одним словом, когда я думаю, что каково бы ни было доброе намерение и искусство актера, который собирается, так сказать, меня «впитать»... (Старается подыскать нужное слово.)
Премьер. Гм! Гм!
Актеры смеются.
Отец. ...Образ, который оп может воссоздать, даже прибегнув к гриму... фигура...
Актеры хохочут.
Вряд ли будет походить на то, каков я есть в действительности. Но даже отбросив вопрос о внешнем сходстве, актер сможет выразить свое личное представление обо мне, свое личное восприятие,— если только опо у пего 379


есть вообще,— а вовсе пе то, что я представляю собой на самом деле, и пе так, как я воспринимаю себя сам. И мпе сдается, что люди, призванные пас судить, должны с этим считаться.
Директор. Так вы обеспокоены тем, что скажет критика? А я-то развесил уши! Пусть критика говорит, что ей угодно. Давайте лучше подумаем о том, как вам поставить пьесу! (Оглядывается кругом,) Внимание, внимание! Все готово? (Актерам и персонажам.) Займите свои места! Дайте взглянуть! Так. (Спускается со сцены.) Не будем терять времени! (Падчерице.) Ну как, похоже?
Падчерица. Ничего общего!
Директор. Уж пе хотите ли вы, чтобы мы выстроили здесь на сцепе точную копию заведения мадам Паче? (Отцу.) Вы говорили, что на обоях были цветы?
Отец. Да, господин директор, белые обои, и па них цветы.
Директор. Ну, а у пас полосатые! Разница невелика. Зато с мебелью дело, кажется, в порядке! Этот столик выдвиньте вот сюда...
Рабочие сцены передвигают столик.
(Бутафору.) Раздобудьте где-пибудь конверт, хорошо бы синего цвета, и дайте его вот этому господину. (Показывает на Отца.)
Бутафор. Конверт почтовый?
Директор. Ну да, почтовый!
Б у т а ф о р. Сию минуту! (Уходит.)
Директор. Так, начали! Первая сцена: выходит синьорина...
Премьерша выходит вперед.
Да обождите! Я говорю вот этой синьорине (показывает на Падчерицу), а вы должны смотреть, как...
Падчерица (подхватывает). ...я перевоплощаюсь.
Премьерша (с обидой в голосе). Можете, милая, пе сомневаться, что, когда нужно будет, я сама сумею перевоплотиться !
Директор (схватившись за голову). Да оставь- 380


тс, наконец, свои глупые пререкания! Итак, первая сцепа: синьорина и мадам Паче... Л где же мадам?
Отец. Ее здесь нет.
Директор. Как же быть?
Отец. Но вообще-то caia есть, она жива!
Директор. Где же она?
Отец. Разрешите! Сейчас мы все устроим. (Актрисам.) Будьте любезны, сударыпи, одолжите мне па время ваши шляпки!
Актрисы (слегка удивленные, смеются, говорят все вместе, перебивая друг друга). Что?
— Наши шляпки?
— Что он говорит?
— Зачем ему шляпки?
— Увидим!
Директор. Что вы будете делать с этими шляпками?
Актеры смеются.
Отец. О, ровно пичего! Просто я развешу их вот па этих вешалках. А может быть, кто-нибудь будет так любезен, что снимет и свое пальто?
Актеры (та же сцена). Еще и пальто?
— А дальше?
— Он с ума сошел!
Несколько актрис (вместе, перебивая друг друга). Зачем?
— Сперва пальто, а потом, смотришь...
Отец. Нужны только пальто и шляпки... Прошу вас, окажите мне эту услугу! Хорошо?
Актрисы (стаскивают с себя шляпки, некоторые свои пальто и со смехом развешивают их). Почему же пет?
— Вот, пожалуйста!
— Да оп и впрямь шутник!
— Может, лучше развесить, как па выставке?
Отец. Лучше всего, как па выставке!
Д и р е к т о р. Скажите, для чего вам это понадобилось?
Отец. Видите ли. господин директор, может статься, что, когда мы подготовим сцену, как надо, ие замедлит 381


появиться и мадам Паче, привлеченная предметами своей торговли... (Показывает ла дверь в глубине сцены.) Омотрите, смотрите!
Дверь распахивается, па пороге появляется мадам Паче и делает несколько шагов вперед. Это жирная мегера, неохватпых размеров. Па голове у нее пышный шерстяной парик морковного цвета, в которой вставлена огненная роза à la Кармеп. Лицо густо намазано; платье — теыпо-краспого шелка, самого невиданного покроя: в одной руке она держит веер из диковинных перьев, в другом — зажженную сигарету. При ое появлении актеры и сам Директор опрометью, с криками ужаса, бросятся со сцены вниз по приставным лосепкам и будут бегать по проходам зрительного зала. Падчерица подбежит к мадам Паче со знаками всяческого подобострастия, как полагается при появлении хозяйки.
Падчерица (подбегая к ней). Вот она! Вот она! Отец (радостно). Она! Я говорил вам! Вот она! Директор (победив приступ первого страха, с возмущением). Это что еще за чертовщина?
Премьер (почти перебивая его). Где мы, маконец, находимся?
Молодой актер (тоже). Откуда взялось это чуди ще?
Молодая актриса (тоже). Где оли ее прятали?
Премьерша (тоже). Что опи, фокусники-иллю¬
зионисты?
Отец (заглушая негодующие голоса). Позвольте, позвольте! Почему во имя вульгарного правдоподобия вы хотите убить это чудо реальности, которое вызвано к жизпи самой сценическом ситуацией и которое имеет куда больше прав на существование, чем все вы?.. Ведь опа правдивее, истиннее и достовернее, чем все вы, вместе взятые! Кто из ваших актрис будет играть мадам Паче? Пусть внимательно посмотрит на пес — вот она! Согласитесь с тем, что актриса, которой доведется ее играть, будет куда менее жизненно правдива! Взгляните: моя дочь мигом узнала се! Смотрите, что сейчас произойдет!
Директор и актеры опасливо возвращаются па сцепу. Пока Отец и актеры обменивались репликами, сцена между Падчерицей и мадам Паче уже началась. Ио шла опа пока вполголоса, совсем тихо, чего, разумеется, ла настоящей сцене быть пе должно. Сло* 382


вом. когда актеры заняли свои места п стали следить за сценой, это ужо был тот момент, когда мадам Паче держала Падчерицу за подбородок, стараясь приподнять ей голову и заглянуть в лицо. Некоторое время актеры слушали с напряжением, но, поскольку ничего нельзя было разобрать, начался шум.
Директор. Ну?
Премьер. Что она говорит?
Премьерша. Ничего не разберу!
Молодой актер. Громче, громче!
Падчерица (отходит от мадам Паче, которая продолжает улыбаться, и подходит к актерам). «Громче!» Не обо всем можно говорить громко! Рапыпе я говорила громко, чтобы пристыдить его. (Показывает иа Отца.) Это была месть. Но что касается мадам, то тут дело другого рода: ома рискует тюрьмой!
Директор. Здорово! Отлично!.. Но в театре требуется, чтобы слышали все, дорогая моя! Л мы на сцепе — и то ничего не разберем! Представьте себе положение публики! Нужно говорить громко, отчетливо. Поймите, что вы ничем пе рискуете! Считайте, что никого, кроме вас, па сцене пет! Вам должно казаться, будто вы одни в задней комнате ателье п никто вас ие слышит.
Падчерица, мило улыбаясь, несколько раз делает отрицательный жест указательным пальцем.
Как так — нет!
Падчерица (вполголоса, таинственно). Есть «е- кто, кто может услышать, если она (кивает иа мадам Паче) станет говорить громко!
Директор (становясь в тупик). Еще кто-нибудь должен появиться?
Актеры вздрагивают в испуге.
Отец. Нет, господин директор. Она имеет в виду мепя. Я должен находиться за дверью, в ожидании, и мадам Паче об этом знает... С вашего разрешения, я займу свое место за дверью... чтобы быть готовым... (Направляется к двери.)
Директор (останавливая его). Постойте! Нужно считаться с законами театра! Прежде чем вы будете готовы...
383


Падчерица (прерывая Директора). Чего вы тянете! Я горю желанием снова пережить эту сцену! Пусть он идет быстрее, я готова!
Директор (переходя на крик). Но ведь сперва надо отработать сцену между вами п этой мадам! (Показывает на мадам Паче.) Понятно?
Падчерица. Боже мой, господин директор! Она сказала мне то, что вы уже давно все знаете, господин директор... Она сказала, что мамина работа гроша ломаного иге стоит, что материал испорчен и его надо выкинуть на помойку и что мне нужно решиться, если я хочу, чтобы опа и впредь помогала нам...
Мадам П а ч е (с победоносным видом, торжественно выступая вперед). Иначе, сеньор мой, я но могу мпе позволить... я не хочу профитар... мне по угодно получать выгоду из...
Директор (почти в ужасе). Как, как? Что опа городит?
Актеры заливаются смехом.
Падчерица (тоже смеясь). Она испанка, господин директор, и говорит на какой-то забавной смеси...
Ma дам П а ч е. Мне пе представляется хороший топ делать смешно, что я говорю плохо ваш язык, сеньор!
Директор. Да пет, лет! Уверяю вас, сударыпя! Продолжайте... это будет даже очень эффектно! Чтобы немного смягчить грубость и щекотливость ситуации, лучше ничего и пе придумаешь! Продолжайте в том же духе, и все пойдет отлично!
Падчериц а. Отлично! Еще бы, господин директор! Если говорить на этакой тарабарщине, то, разумеется, все может показаться веселой шуткой! Конечно, трудно удержаться от смеха, когда услышишь, как «один сеньор рамолитико» хочет «делать амур со мной». (Ударяет себя в грудь.) Пе правда ли, мадам дуэпья?
М а д а м 11 а ч е. Рамолитико, да! Старый рамолитико и такая красотка! Но мехор... лутче для тебя! Если тебе не любится он, зато научит тебя ирудепсторожностп!
Мать (на глазах у пришедших в замешательство актеров яростно вмешивается в эту сцену. До сих пор на нее никто не обращал внимания; теперь все пытают-
384


ся удержать ее. Ола срывает с головы мадам Паче парик и швыряет на пол. Это вызывает приступ всеобщего веселья). Ведьма! Ведьма! Убийца! Дочь моя!
Падчерица (подбегая к Матери, пытается ее успокоить). Успокойся, мама! Ради бога, успокойся!
Отец (подбегает одновременно с Падчерицей). Успокойся, прошу тебя... сядь, посиди!
Мать. Гоните ее вон!
Падчерица (подоспевшему Директору). Маму
нужно увести отсюда!
Отец (Директору). Вместе они пе могут оставаться! Именно поэтому мадам пс было с нами, когда мы пришли сюда!.. Если опи будут вместе, развязка, как вы понимаете, наступит моментально, и все действие полетит к черту!
Директор. Ничего! Ничего! Для чернового прогона и так пс плохо! Потом я склею все эти разорванные сценки. (Усаживает Мать на прежнее место.) Возьмите себя в руки, сударыня, успокойтесь, сидите тихо!
Падчерица, снова вышедшая на середину сцены, обращается к мадам Паче.
Падчерица. Продолжим, мадам...
Мадам Паче (обиженно). Ах, но! Мильон благодарностей! Я пи шагу, пока на сцене твоя мадре!
Падчерица, Пошли дальше! Пусть входит «сеньор рамолитико, который хочет делать амур со мной!» (Повелительно.) Эта сцепа должна быть сыграна... Давайте, давайте! (К мадам Паче.) Вы свободны, можете идти!
Мадам Паче. Я ушел, ушел... ушел совсем... (Подняв с полу парик и гордо взглянув на Актеров, в ярости покидает сцену.)
Актеры провожают оо смешками и шутливыми аплодисментами.
Падчерица (Отцу). Входите, входите же! Что вы там крутитесь? Сделайте вид, будто входите! Вот так! Я стою здесь, скромно опустив голову... Говорите! Говорите так, будто видите мепя впервые: «Добрый депь, синьорина...».
Директор (поднявшись со своего места). Скажите, 25 Луиджи Пиранделло 385


кто ведет репетицию, вы или я? (Отцу, который обалдело смотрит на него.) Делайте то, что вам говорят: приготовьтесь к своему выходу.
Отец, покорпо, как лунатик, выполняет указание. Он очень бледен, но, захваченный реальностью своего перевоплощения, улыбается, словно не подозревая надвигающейся па него драмы. Актеры напряженно следят за сценой.
(Тихой скороговоркой, Суфлеру.) Приготовьтесь записать, все, слово в слово!
Сцена.
Отец (выходя иа середину сцены, совершенно новым, неузнаваемым голосом). Добрый день, синьорина!
Падчерица (с потупленным взором, с трудом превозмогая отвращение). Здравствуйте.
Отец (пытается заглянуть под шляпку, которая почти совсем скрывает лицо синьорины. При виде ее молодости не может удержаться от восклицания, которое одновременно выражает и радостное предвкушение и некоторую боязнь возможной неудачи). А... что... скажите, вы здесь ие в первый раз? Верно?
Падчерица (не меняя позы). Нет, сударь.
Отец. Вы уже бывали тут? (Как бы в ответ на утвердительный знак головой, который делает Падчерица.) И много раз? (Некоторое время ожидает ответа, снова заглядывает ей под шляпку и улыбается.) Так почему же?.. Вы не должны быть так суровы... Разрешите снять шляпку?
Падчерица (поспешно, как бы предупреждая его, не в силах сдержать отвращение). Спасибо, сударь, я сама! (Судорожным движением снимает шляпу.)
Мать, которая присутствует при этой сцене, равно как и Сын и двое других детей, сидящих в противоположной стороне рядом с актерами, чувствует себя как па иголках. Опа следит за сценой между Отцом и Падчерицей, и ла ее лице сменяются поочередно выражения то боли, то тнова, то страха, то презрения. Она то прячет лицо, то испускает стоны.
Мать. О боже, боже, боже!
Отец (услышав стон Матери, словно каменеет, затем берет себя в руки и продолжает в прежнем тоне).
386


Разрешите вашу шляпку, я сам повешу. (Берет у нее из рук шляпку.) На такой прелестной маленькой головке хотелось бы видеть шляпку понаряднее... Хотите, мы сейчас выберем любую из тех, что тут развешаны? Не хотите?
Молодая актриса (выступающая на ролях инженю). Тут нужен глаз да глаз! А то плакали паши шляпки!
Директор (свирепея). Тише, черт вас побери... Бросьте свои дурацкие остроты! Вы же на сцепе! (Падчерице.) Продолжайте, прошу вас, синьорина!
Падчерица (продолжая сцену). Нет, спасибо, сударь.
Отец. Не отказывайтесь, прошу вас... Пе обижайте меня... Смотрите, какие красивые! И потом, мадам Паче будет приятно. Опа ведь нарочно их тут держит!
Падчерица. Спасибо, сударь, по мне они ни к чому, ведь я даже не смогу надеть...
Отец. Вы думаете, что скажут дома, когда вы придете в повой шляпке? Какие пустяки! Знаете, что нужно сказать?..
Падчерица (не в силах сдержаться). Ах, совсем пе в этом дело, сударь! Я не смогу ее носить, потому что... Неужели вы не видите! (Показывает на свое черное платье.)
Отец. Ах, вы носите траур! Простите! Теперь я вижу и прошу извинить меня! Верьте, что я очень вам сочувствую.
Падчерица (героическим усилием подавляет в себе гнев и отвращение). Это я, сударь, должна благодарить вас за внимание... Но вам-то вовсе ни к чему страдать и огорчаться. Не обращайте на мои слова внимания... Ведь и мне лучше (пытается выдавить улыбку) пореже вспоминать об этом своем наряде. (Показывает на траурное платье.)
Дир е к т о р (прервав сцену, выходит на подмостки и кричит Суфлеру). Подождите, подождите записывать! Не надо последней реплики! (Отцу и Падчерице.) Отлично! Просто замечательно! (Только Отцу.) Дальше действуйте так, как мы условились! (Актерам.) Правда, прелестная сценка с предложением шляпки?
25* 387


Падчерица. А шот сейчас будет саман сильная! Почему мы ио продолжаем?
Директор. Наберитесь терпения! (Актерам.) Конечно, эту сцепу придется трактовать с несколько большей легкостью...
Премьер. ...изяществом.
Премьерша. Нот, так, конечно, нельзя! (Премьеру.) Хотите, попробуем?
Премьер. Если желаете... Сейчас мой выход! (Уходит в глубину сцены, за двери.)
Директор (Премьерше). Так, хорошо! Сцепа между вами и мадам Паче прошла... Потом я ее отработаю и запишу. Стойте! Куда вы?
Премьерша. Одну минуту! Я только надену шляпу... (Снимает свою шляпу с вешалки.)
Директор. Замечательно! Голову вниз — и ждите!
Падчерица (смешливо). Но как жо без черного платья?
П.р е м ь с р ш а. У меня будет черное платье еще получше вашего!.
Директор (Падчерице). Прошу помолчать! Лучше внимательно следите! Это вам полезно! (Ударяет в ладоши.) Раз, два, три! Выход! (Спускается в зрительный зал, чтобы охватить взглядом целое.)
Дверь открывается и появляется Премьер. У пего развязный, самоуверенный вид старого ловеласа. Исполнение этой сцепы актерами с первых же реплик будет совертпеппо отличным от того, что мы только что видели, но без малейшего намека па пародию. Все гораздо приглаженное, внешне красивее. Как и следовало ожидать, Падчерица и Отец совершенно неузнаваемы в исполнении Премьера и Премьерши; и, хотя оба они произносят те же самые слова, слова эти звучат иначе, сопровождаются другими жестами, другими улыбками, другим удивлением и другим страданием. Вся сцена будет идти под четкий аккомпанемент голоса Суфлера.
Пре м ь е р. «Добрый день, синьорина...»
Отец (не в силах сдержаться). Совсем пе так!
Падчерица при виде выхода Премьера по может удержаться от смеха.
Директор (обозлившись). Да замолчите же наконец! Будет вам! Так мы никогда не сдвинемся с места!
388


Падчерица (уходя с просцениума). Простите, но я не могла сдержаться, господин директор! Синьорина (показывает на Премьершу) стоит молча, неподвижно, как ей полагается, но если бы я очутилась сейчас на ее месте, то, уверяю вас, услышав «добрый день, синьорина», сказанное с такой интонацией и с такими жестами, я бы лопнула от смеха!
Отец (вмешиваясь в разговор). Да, выражение лица и интонация...
Директор. Какого лица? Какой интонации? Отойдите в сторону и не мешайте репетировать!
Премьер (выходя вперед). Поскольку я должен играть старика, попавшего в дом сомнительной репутации...
Директор. Да ие обращайте вы па них внимания! Давайте лучше повторим! Все было превосходно! (Ждет повторения.) Ну...
Премьер. «Добрый депь, синьорина...»
Премьерша. «Здравствуйте...».
Премьер (копируя жест Отца, заглядывает под шляпку, но только выражая при этом, строго последовательно, сначала радостное предвкушение, потом боязнь возможной неудачи). «Л что... скажите, вы здесь не в первый раз, наверно?..»
Отец (не в силах удержаться от поправки). Не «наверно», а «верно»!
Д н ре ктор. «Верно» требует несколько иной интонации.
П р е м ь е р (показывая на суфлерскую будку). Л мне послышалось «наверно»!
Директор. А, подумаешь, разница — «верно» или «наверно». Продолжайте! Только по надо так нажимать... Сейчас я сам покажу... (Подымается на сцену и показывает «выход Отца».) «Добрый день, синьорина...»
Премьерша. «Здравствуйте».
Директор. '«А... скажите...» (Поворачивается к Премьеру для того, чтобы пояснить ему, как он должен себя вести, заглядывая под шляпку Премьерши.) Вы должны выразить удивление... страх, радость... (Премьерше.) «Вы здесь не в первый раз? Верно? (Делает Премьеру экспрессивный знак рукой.) Теперь понятно?
389


(Премьерше.) Вы отвечаете: «Нет, сударь». (Снова Премьеру.) В общем, пластики больше, пластики! (Уходит с подмостков )
Премьерша. «Нет, сударь...»
Премьер. «Вы уже бывали тут? И много раз?» Директор. Да нет же! Дайте сначала ой (показывает на Премьершу) сделать утвердительный знак. «Вы уже бывали тут?»
Премьерша слегка приподнимает голову и, скорбно закатив глаза, по знаку Директора, дна раза как бы с отвращением, кивает головой.
Падчерица (не в силах сдержаться, заливается смехом). Боже мой! (Поспешно прикрывает рот ладонью.)
Директор (быстро поворачивается к ней). Это еще что?
Падчерица (торопливо). Ничего, ничего!
Директор (Премьеру). Давайте дальше! Чего вы медлите?
Премьер. «И много раз? Так почему же?.. Вы не должны быть так суровы... Разрешите снять шляпку?»
Премьер произносит эту последнюю реплику с такой интонацией и сопровождает се таким жестом, что Падчерица, все еще прикрывавшая рот ладонью, при всем желании не выдерживает и начинает оглушительно смеяться.
Премьерша (возмущенная до глубины души, возвращается на свое место). Нет, я решительно по намерена служить посмешищем для этой девчонки!
Премьер. И я тоже! Довольно!
Директор (набрасываясь на Падчерицу). Долго это будет продолжаться?
Падчерица. Простите меня!.. Я больше...
Директор. Вы просто 'невоспитанная, самоуверенная девчонка!
Отец (пытаясь вмешаться). Правда, господин директор, сущая правда, по все-таки постарайтесь простить ее...
Директор (возвращаясь на сцену). Это здесь не поможет. Ведь это, наконец, просто неприлично!
390


Отец. Верно, господин директор, ио согласитесь, что то странное впечатление, которое производит на нас...
Директор. Странное? Что же тут странного?
Отец. Конечно, господин директор, актеры ваши мпе правятся... Вот, например, хотя бы тот господин... (Показывает на Премьера.) Или эта госпожа... (Показывает на Премьершу.) Но сознайтесь: право же, это не мы...
Директор. Чудак! Зачем же им быть «вами», если опи актеры?
Отец. Именно потому, что они актеры! И оба хорошо играют наши роли. Ilo нам-то кажется, что у них получается нечто совсем другое...
Директор. Так что же у них получается?
Отец. То, что... принадлежит лично им, а вовсе не пам.
Директор. Иначе невозможно! Я вам уже сказал!
Отец. Понимаю, понимаю...
Директор. Ну, значит, на этом мы и покончим! (Актерам.) Продолжим паши репетиции без них. Репетировать в присутствии автора — всегда такая мука! Всегда-то они недовольны! (Отцу и Падчерице.) Л сейчас давайте продолжать с вами! Только на этот раз прошу без смешков.
Падчерица. О, мпе совсем пе до смеха! Настает самая сильная для меля сцепа... Будьте спокойны!
Директор. Значит, после реплики: «Прошу, ие обращайте па мои слова внимания... ведь я тоже!» (Отцу.) Вы поспешно говорите: «Понимаю, понимаю» — н тут же спрашиваете...
Падчерица (перебивая Директора). О чем он спрашивает?
Директор. О причине вашего траура!
Падчерица. 9, нет, господин директор! Вы зпаете, что он ответил, когда я попросила пе обращать внимания па мое траурное платье? Он ответил: «Чудесно! Ну так снимите его скорее!»
Директор. Потрясающе! Вы что, хотите, чтобы зрительный зал пришел в негодование?
Падчерица. Но ведь это правда!
391


Директор. Бросьте вы свою прайду! Вы в театре! И правда здесь хороша только до известного предела!
Падчерица. А что вы предлагаете?
Д и р е к т о р. Увидите, увидите! Предоставьте это дело мне!
Падчерица. Нет, господин директор! Весь этот наворот грязных и постыдных фактов, сделавших мепя «такой», какая я есть теперь, я пе позволю заменить сентиментально-романтичной сценкой: он спрашивает о причине траура, а я, всхлипывая и утирая слезы, рассказываю ему о недавней кончине дорогого шапочки! Нет, нет и пет! Нужно, чтобы он сказал все так, как было на самом деле: «Чудесно! Ну, так снимите его скорее!» А я с щемящей болью в сердце от недавно пережитой утраты пошла, видите, туда... за ширму, и вот этими самыми пальцами, которые н теперь еще дрожат от стыда и отвращения, расстегнула корсаж, юбку...
Директор (хватаясь за голову). Ради бога! Подумайте, что вы говорите?
П а д ч с р и ц а (в исступлении). Правду! Самую неприкрытую правду, господин директор!
Директор. Да я... я и не отрицаю, что это правда... мпе понятно ваше отвравщние; по согласитесь, что на сцепе псе это решительно невозможно!
Падчерица. Невозможно? Иу что ж, тогда простите, я отказываюсь играть!
Директор. Да пет, видите ли...
П а д ч с р и ц а. Отказываюсь, отказываюсь — и все! То, что может подойти для сцены, вы уже обдумали вдвоем, спасибо! О, я отлично понимаю вас! Ему (показывает на Отца) пе терпится вытащить на сцену свои душевные терзания, а я хочу показать вам свою драму! Именно свою!
Директор (пожимая плечами, сухо и высокомерно). Скажите пожалуйста, «свою драму»! Пет уж, извините, драма эта отнюдь не только ваша! Это и их драма тоже! Например его (показывает на Отца) и вашей матери. Поймите, что сцена пе терпит, чтобы один какой- нибудь л ореол аж действовал в ущерб другим. Все персоналки должны представлять одно слаженное целое, па сцене может играться только то, что целесообразно! Мне 392


и самому известно, что у каждого есть своя особая внут- рсппяя жизнь, которую он хотел бы выразить как можно полнее. Но в том-то вся загвоздка: выражг^ть 'нужно ровно столько, сколько необходимо для партнера, а все остальное остается «внутри», должно угадываться! Конечно, было бы куда проще и удобнее, если бы каждый персонаж мог в пространной! монологе... или даже в специальном обращении к зрителю... выложить все, что у него лакиигело! (Уже более добродушным, примирительным тоном.) Нужно уметь ограничивать себя, сударыня, это в ваших же интересах. Могу заверить вас, что ваша излишняя откровенность может произвести на публику тяжелое впечатление!
II а д ч ерв ц а (потупившись, прочувствованным тоном, после некоторой паузы). Верно! По пе забудьте, что, говоря о других мужчинах, я все равно подразумеваю только его!
Директор (сбитый с толку). Как так? Что вы хотите сказать?
Падчерица. А разве в глазах согрешившего виновником его падения является по тот, кто первый толкнул его в пропасть? Для меня першым был он... еще до моего рождения. Подумайте, и вы увидите, что это так.
Директор. Допустим! По разве груз совести, тяготеющий над ним, представляется вам таким уж ничтожным? Дайте возможность и ему излить душу!
Падчерица. Позвольте! Как может он излить душу, выставить напоказ свои «благородные» страдания, свои душераздирающие нравственные сомнения, если вы не даете ему возможности сперва ощутить весь ужас объятий с надшей женщиной — той, которой оп предлагал сбросить траурное платье и которая оказалась тем самым ребенком, которого он когда-то ходил встречать у дверей школы? (Последние слова она произносит дрожащим от волнения волосом.)
При последних словах дочери Мать разражается рыданиями. Все взволнованы. Длительная пауза.
(Едва рыдания Матери стихают, добавляет мрачно и решительно.) Здесь все свои. Публики тут пет. Завтра можете показывать ей все, что вам заблагорассудится.
393


А сейчас хотите посмотреть драму такой, какой опа была в действительности? Хотите видеть, как развивалась она в жизни?
Директор. Ну да, конечно! Все, что я смогу оттуда взять, я, попятно, возьму!
Падчерица. Тогда уведите отсюда эту бедняжку. (Показывает на Матъ.)
Мать (подымаясь, истерически). Нет, нет! Не позволяйте ей, господин директор! Не позволяйте!
Директор. Мы только посмотрим!
Мат ь. Я пе могу! Не могу!
Директор. Но раз это уже все в прошлом! Я вас не понимаю!
Мать. Нет, это происходит и сейчас, это происходит всегда. Мои мучения еще пе кончились, господин директор! Я жива, и свои страдания пережинаю вновь и вновь, и лет мпе от них избавления! А вот эти крошки, вы слышали их? Они молчат, опи безмолвствуют, господин директор! Они цепляются за мепя, чтобы вечно продлить мои мучения, ио сами но себе опи пе сугцествуют... больше не существуют! Вот она (показывает на Падчерицу) покинула... бежала от меня, и теперь она пропащая, пропащая... Если сейчас я ее увижу здесь, на сцене, то лишь для тоги, чтобы разбередить и без того незаживающие раны!
Отец (торжественно). О вечный миг! Она (укалывает на Падчерицу) здесь для того, чтобы схватить меня, связать и приковать к позорному столбу навечно, придравшись к одному позорному мгновению моей жизни. Она не может от этого отказаться, а вы пе в силах меня избавить.
Д и р е к т о р. Я не говорю, что ие надо этого показывать: пусть эта сцена будет основой всего первого акта — вплоть до неожиданного ее появления. (Показывает на Матъ.)
Отец. Точно так, господин директор. Тот миг явился тяжким приговором для меня. В ее крике заключены все наши страсти. (Показывает на Матъ.)
Падчериц а. Оп у меня еще стоит в ушах! Ее крик чуть пе лишил мепя рассудка! Вы можете изображать меня на сцене как вам угодно, господин директор, 394


даже в одежде... оставьте только руки обнаженными, одни руки... Мы находились в такой вот позе. (Подходит к Отцу и склоняет голову к нему на грудь.) Голова здесь, руки обвили шею... Я видела, как бешено пульсирует вена на моей руке... Я закрыла глаза и уткнулась ему в грудь! (Поворачиваясь к Матери.) Кричи, кричи! (Прячет голову на груди Отца: плечи вздернуты, словно для того, чтобы не слышать крика. Сдавленным голосом.) Кричи, кричи, как ты кричала тогда!
Мать (бросаясь вперед, чтобы разнять их). Нет! Дочь! Дочь моя! (Оторвав ее от Отца.) Несчастный, ведь это моя дочь! Не видишь, что это моя дочь?
Директор отглатывается при этом крике к самой рампе; чувствительные восклицания актеров: «Отлично!», «Превосходно!», «Занавес! Занавес!»
Отец (в сильном возбуждении подбегает к Директору). Вот видите, вот... И все потому, что так оно и было на самом деле!
Директор (в восхищении, убежденный виденным). Ну да! Это как раз то, что нам нужно! Занавес! Занавес!
Как бы в ответ на многократные выкрики Директора, Машинист дает занавес; у рампы, на фоне опущенного занавеса, остаются Директор и Отец.
(Глядя наверх, размахивает руками.) Идиот! Я говорил «занавес» в том смысле, что так кончается акт, а оп и в самом деле опустил занавес! (Отцу, приподымая краешек занавеса, чтобы пройти на сцену.) Просто великолепно! Зрители будто в восторге! Успех первого действия я гарантирую!
Вместе с Отцом уходит за занавес.
* зИ *
Занавес подымается — па сцепе новая декорация. Вместо комнаты в доведении мадам Паче — уголок сада с небольшим бассейном, По одну сторону сцены сидят рассаженные в ряд актеры, по другую - и с рс о п а ж и. Директор стоит посреди сцепы, подперев щеку кулаком, в позе крайней задумчивости.


Директор (после короткой паузы, будто стряхивая оцепенение). Да-с! Значит, переходим ко второму действию! Предоставьте это дело мне, как мы условились, и все пойдет отлично!
Падчерица. Мы переселяемся к нему в дом (жест в сторону Отца) вопреки его желанию (жест в сторону Сына).
Директор (нетерпеливо). Ладно, ладно! Говорят вам, предоставьте все мпе!
Падчерица. Только по забудьте подчеркнуть его злость и раздражение. (Снова жест в сторону Сына.)
Мать (покачивая головой). При всем том, что было хорошего...
Падчерица (обрывая Мать). Какое это имеет значение! Чем больше он причинял нам зла, тем сильнее должна его мучить совесть!
Директор (раздраженно). Все понятно! Мы это будем иметь в виду, особенно в начале сцены! Можете не волноваться!
Мать (умоляюще). Очень прошу вас, господин директор, постарайтесь ради моего спокойствия сделать так, чтобы было сразу понятно, что я всеми силами пыталась...
Падчерица (грубо перебивая Мать, заканчивает ее фразу). ...утихомирить меля, примирить с ним. (Директору.) Сделайте, как она просит... ведь это сущая правда! Я даже рада буду. А какой результат? Чем больше опа просила его, чем больше -пыталась снискать его расположение, тем больше оп отдалялся, сторонился ее. Вот награда!
Дир ектор. Будем мы, наконец, репетировать дальше или пет?
Падчерица. Я умолкаю! Но разве это правдоподобно, чтобы действие целиком шло тут, в саду?
Директор. Почему же нет?
Падчериц а. Потому что он (показывает иа Сына) всегда держался в стороне, запершись в своей комнате! И жизпь вот этого несчастного малютки (показывает на Мальчика) протекала только в стенах дома.
Директор. Какое это имеет значение! Мы же не можем развешивать таблички, извещающие зрителя о 396


том, что где происходит! Не можем мы и менять декорации по три, по четыре раза в течение одного действия!
Премьер. Так делалось только в старину...
Директор. Во времена, когда публика была нс разумнее вот этой маленькой девочки!
Премьерша. И создать иллюзию тогда было — пара пустяков!
Отец (внезапно прорываясь, даже встав со своего места). Иллюзию? Сделайте милость, только ire произносите этого слова! Для нас оно звучит особенно жестоко!
Директор (удивленно). Простите, почему жестоко?
Отец. Жестоко, даже очень жестоко! И. вы должны □то попять!
Директор. А как же падо говорить? Именно иллюзию, сударь... Иллюзию, которую необходимо вызвать у зрителя...
Премьер. ...с помощью нашего исполнения...
Директор. ...иллюзию реальности происходящего!
Отец. Я понимаю, господин директор. А вот вы, простите, не можете пас понять. Видите ли, для вас и ваших актеров дело заключается только в самой (вашей игре...
Премьерша (перебивает его, с возмущением). Игре? Вы что, принимаете пас за детей? Для пас это серьезная работа, а нс игра!
О т е ц. Я с вами не спорю! Под игрой я понимаю только ваше мастерство, которое, как говорил господин директор, и должно дать полную иллюзию реальности.
Дире к т о р. Наконец мы помяли друг друга!
Отец. Хорошо, по неужели вы думаете всерьез, что мы (показывает на себя на пятерых своих спутников — персонажей), такие, какие есть, ire имеем никакой другой реальности, кроме этой вашей иллюзии?
Директор (сбитый с толку, смотрит на растерявшихся актеров). Что вы хотите сказать?
О т е ц (некоторое время молча. едва заметно улыбаясь, смотрит на Директора). Именно, так, господа! Какая другая реальность? То, что для вас является игрой, поводом для создания иллюзии, для нас является 397


единственной нашей реальностью. (Короткая пауза. Сделав несколько шагов в сторону Директора.) И пе только для нас, подумайте об этом! Подумайте хорошенько! (Смотрит Директору прямо в глаза.) Вы можете сказать, кто вы такой? (Ждет ответа, не убирая вытянутой руки с указующим перстом.)
Директор (смущенно, с какой-то кислой полуулыбкой). Как — кто я такой? Я — это я!
Отец. А если я скажу, что это неправда, что вы — это я?
Директор. Я отвечу, что вы сумасшедший! Актеры хохочут.
Отец. Они нравы, что смеются: ведь здесь все собрались для игры. (Директору.) Вы можете сказать мне, что с помощью простой игры этот господин (показывает на Премьера), являясь «самим собой», должен стать «мной» и что «я» -- это, собственно, не я, а «он»! Видите, я поймал вас в ловушку!
Актеры смеются.
Директор (которому явно надоели все эти препирательства). Об этом вы уже говорили! Неужели опять сначала?
Отец. Нет, пет! Я вовсе не то хотел сказать. Напротив, я призываю вас забыть на время эту игру... (Смотрит на Премьершу и как бы спешит ее предупредить.) Художественную игру, к которой вы привыкли на сцене со своими актерами,— и еще раз спрашиваю вас: кто вы такой?
Директор (поворачиваясь к актерам, сердито и одновременно растерянно). Хорош шутник! Сам выдает себя за театральный персонаж, а туда же, спрашивает, кто я такой!
Отец (с достоинством, но без высокомерия). Персонаж, господин директор, всегда имеет право спросить у человека, кто оп такой. Потому что персонаж и в самом деле всегда имеет свою собственную жизнь, отмеченную характерными, ему одному присущими чертами... Персонаж всегда есть «кто-то». Между тем человек — разумеется, не вы, сударь,— человек вообще часто может быть и «никем».
398


Директор. Но зачем вы меня-то об этом спрашиваете? Ведь я же н директор, и режиссер! Понятно вам?
Отец (тихо, вкрадчиво). Я спрашивал, господин директор, чтобы узпать... как вы... такой, какой вы есть сейчас... ощущаете ли вы себя сейчас таким, каким вы были когда-то, много лет назад, со всеми иллюзиями, которые вы тогда питали... видите ли вы вещи так, как видели тогда и какими они и в самом деле тогда были... Так вот, господин директор! Раздумывая над прошлыми иллюзиями, которых у вас пет теперь, над тем, что сегодня уже пе кажется вам таким, каким казалось прежде,— разве пе чувствуете вы, как колеблются под вашими ногами пе только доски этой сцены, но уходит из- под ног сама земля?.. Разве не даете вы себе отчета в том, что ваше пы нет нее самочувствие, вся ваша сегодняшняя реальность завтра вам покажется пустой иллюзией?
Директор (ничего не понял; хитроумная аргументация собеседника окончательно запутала его). Я не возьму в толк, куда вы клоните?
Отец. Да никуда, господин директор! Я просто старался пояснить, что если мы (тут он снова показывает на себя и на своих пятерых спутников) являемся иллюзией, а пе реальностью, то и вам тоже следует опасаться, как бы ваша собственная реальность, которой вы живете сегодпя, завтра не улетучилась и нс превратилась, как всякий вчерашний день, в иллюзию.
Директор (решив обратить все в шутку). Допу стпм. Пу, а скажите, вы сами, с этой комедией, которую вы пришли показывать сюда, вы сами — реальнее мепя?
Отец (совершенно серьезно). О, безусловно, господин директор!
Д и р е к т о р. Вы полагаете?
Отец. Я думал, что вы это сразу поняли.
Директор. Вы — реальнее мепя?
Отец. Естественно, поскольку ваша реальность может меняться с каждым днем.
Директор. Но ведь все же знают, что она меняется! Опа непрерывно меняется. Уж такова общая наша участь!
Отец (переходя почти на крик). А наша не меияет- 399


ся, господин директор! Вот в чем разница! Мы пе меняемся, мы не можем измениться, стать «другими»; мы такие, какие есть (это страшно, не правда ли, господин директор?). И всегда такими останемся! Вам, наверное, жутко даже приближаться к нам!
Директор (порывисто, пораженный какой-то внезапно пришедшей ему мыслью). Хотел бы я знать, виданы ли на свете персонажи, которые, выйдя за пределы своей роли, брались бы толковать се вкривь и вкось! Вы таких видели? Мне по крайней мере пе приходилось!
Отец. Вы пс видели, господин директор, просто потому, что авторы нередко скрывают муки творчества. А вот когда персонажи 'Здравствуют, и пс только здравствуют, но находятся перед глазами автора, оп должен лишь следить за их словами, жестами и переносить их па бумагу; автор должен их брать такими, какие они есть; горе тому автору, который поступает иначе! Когда персонаж родился он тотчас получает такую независимость даже от своего автора, что легко может быть примыслеи кем угодно к ситуации, в которую автор н не думал его ставить... а иногда персонажу случается приобретать значение, которое автору и не снилось!
Директор. Это-то мпе хорошо знакомо!
Отец. Так чего же вы удивляетесь! Представьте себе персонаж, вроде любого из пас,' па которого свалилось тяжкое несчастье — авторская фантазия произвела его на свет, а потом отказала ему в месте под солнцем! Признайтесь: разве такому брошенному «персонажу, живому, по без места в жизни, не имело смысла попытаться сделать то, что сейчас мы пробуем проделать перед вами?.. Особенно после того, как много раз — поверьте, господин директор,— мы много раз пытались убедить автора сесть за перо. То я унижался перед ним, то она (показывает на Падчерицу), то эта несчастпая мать...
Падчерица (выходя вперед, словно в беспамятстве). Это правда, господин Директор. Я не раз пыталась убедить его... когда в тиши кабинета, в полумраке, откинувшись на спиику кресла, он пе решался зажечь свет и сумрак вплывал в комнату, заполнял ее, и в этом сумраке возникали мы, персонажи... и пытались соблазнить его взяться за перо... (Говорит так, словно и сейчас 400


находится в кабинете и только смущена присутствием актеров.) Ах, если бы вы все тогда ушли и оставили пас наедине!.. А тут и Мать со старшим своим сыном... и я с сестренкой... и мальчик, как всегда, хмурый и нелюдимый... и снова я, уже вместе с мим... (показывает иа Отца) и, наконец, я одна... в этом полумраке. (Вздрагивает, будто перед ее глазами пронеслись зги картины про шлого.) Ах, жизнь жизнь... Какие только сцепы мы ему но предлагали! Кажется, ему я ‘приглянулась больше всех!
Отец. Но, быть может, именно из-за тебя, из-за твоей настойчивости и страсти все преувеличивать он так и пе решился!
Падчерица. Неправда! Оп сам требовал, чтобы я была такой! (Подходит к Директору. Доверительно.) Я думаю, господин директор, что тому причиной скорее его презрение к театру, театру, какого требует сегодняшняя публика...
Д и р е к т о р. Довольно, довольно! Довольно, черт возьми! К делу!
Падчерица. Мпе кажется, что для сцепы переезда в его дом (показывает иа Отца) фактов больше чем достаточно! Вы сами, господин директор, говорили, что вывешивать таблички и каждые пять минут менять декорации нельзя!
Директор. Безусловно! Главное — отобрать факты, сгруппировать их, наметить действие одновременное и стремительное, а пе так, как предлагали вы: сначала доказать вашего младшего братика, как оп приходит из школы, и потом, словно призрак, мается по дому, прячась по углам и обдумывая свое намерение, которое... как вы говорили?
Падчериц а. ...его истачивает!
Директор. Никогда не слыхал подобного выражения! Но ведь это намерение остается только намерением, не правда ли?
Падчерица. Да, господин Директор. Вот он, этот мальчик! (Показывает на Мальчика, который сидит возле Матери.)
Д и р о к т о р. И еще вы хотели, чтобы зрители видели одновременно и эту маленькую девочку, которая, ни- 26 Луиджи Пиранделло 4()1


чего но подозревая, играет себе в саду... Один там, в доме, другая в садике, так, что ли?
ГГ а д ч е р и ц а. Да, да, господни директор! И обязательно на солнышке! Ее смех, ее игры в садике — единственная моя отрада. Видеть ее вырванной из нищеты, из ужасной конуры, в которой мы опали все четверо, вповалку... Я спала с ней, я чувствовала свое (поруганное тело рядом с ее тельцем, которое жалось ко мне... Она обвивала меня своими ручонками, невинными и нежными... Едва завидев меня в саду, она неслась навстречу и хватала меня за руку... Болыпнх цветов она зге замена ла, всегда отыскивала «махонькие, махонькие» и показывала их мне, заливаясь радостным смехом.
Увлекшись воспоминаниями, Падчерица волнуется все больше и больше и, под конец, начинает плакать горючими слезами, уронив голову на руки, вытянутые на столе. Присутствующие растроганы. Сам Директор подходит к ней и по-отечески утешает.
Директор. Будет у пас сад, будет, не боитесь! Все сцены мы перенесем: туда! (Окликнув одного из рабочих сцены.) Эй, спусти ка деревца! Нару киларисиков сюда, к бассейну!
Из-под колосников на сцену спускаются два кипариса. Маши лист подбегает и гвоздями закрепляет их на полу.
(Падчерице.) Ну, как? Теперь лучше? Уже на что-то похоже! (Опять подзывает Рабочего.) Дам сюда к л о ч о к неба!
Р а б о ч и й (сверху). К л о ч о к чего?
Директор. Клочок неба! Опускай задник сразу за бассейном!
Сверху спускается белая ткань.
Да не белый! Я же сказал — небо! Ну ладно, черт с пим, сейчас поправим! (Зовет.) Осветитель! Прикрой лампы н дай сюда лупу... синего, синего сюда... рефлектором... Так, довольно!
Сцена заливается таинственным лунным светом. Обстановка заставляет актеров двигаться и говорить так, словно они и в самом деле гуляют в саду при лупе.
402


Директор (Падчерице.) Теперь ваш маленький братец, вместо того чтобы прятаться по углам, сможет прятаться за стволы деревьев. А нот с Девочкой будет трудновато! Нужно найти такую, которая могла бы хорошо провести сцепу с цветами. (Мальчику.) Ну-ка, иди вперед! Посмотрим, что тут можно сделать.
Мальчик не двигается с места.
Иди, иди! (Тащит его вперед, пытаясь заставить держать прямо голову, которую тот все время опускает.) Упрямый парнишка... Что с ним? Необходимо заставить его сказать хоть несколько слов... (Подходит к Мальчику, кладет ему руку на плечо и подводит к кипарисам.) Иди, иди сюда, посмотрим! Спрячься вот сюда... Так... Выгляни одним глазом, будто подсматриваешь... (Отходит назад, чтобы проверить, что из этого выходит.)
Мальчик выполняет свою задачу с таким правдоподобием, что актеры поражены.
Отлично... Замечательно... (Падчерице.) Л что, если в тот момент, когда он так стоит и подсматривает из-<за дерева, к нему подбежит Девочка и попробует с ним заговорить?
Падчерица (подымаясь со стула). И не надейтесь! Он рта не раскроет, пока здесь атот... (Показывает на Сына.) Сначала нужно его убрать!
Сын (решительно направляясь к одной из лесенок). Я готов! Счастлив! Вольте мне ничего и пе надо!
Директор (поспешно останавливает его). Иуда вы? Подождите!
Мазь приподымается со своего места, опечаленная мыслью, что он и в самом деде уйдет; инстинктивно опа вытягивает руки вперед, словно дли того, чтобы удержать его. По с места не двигается.
С ы д (подходит к самому краю сцены. Директору, который удерживает его). Мне здесь решительно нечего делать! Позвольте мне уйти! Я не хочу здесь оставаться!
Д и р е к т о р. Как так - нечего делать?
Падчерица (тихо, с иронией). Да не держите вы его! Пусть, пусть идет!
2U
<503


О т с ц. Оп должен показать ужасную сцепу в саду, которая разыгралась у пего с матерью!
Сын (быстро, решительно и не без гордости). Я ничего показывать не буду! Я заявил об этом с самого па- чала! (Директору.) Пустите!
Падчерица (подбегая к Директору). Разрешите, господин Директор! (Отстраняет руку Директора.) Оставьте его! (Как только Директор опустил руку. Сыну.) А теперь прочь отсюда!
Сын, занесший было ногу иа лесенку, так и застыл на месте, словно скованный какой-то танпствоппой силой; затем, под тревожными, растерянными взглядами актеров, он проходит через всю авансцену к другой „тесел ке, по и там какая-то сила удерживает его. Падчерица, следившая за ним презрительным взором, начинает безудержно хохотать.
Видите, оп пе может уйти! Он вынужден остаться здесь, незримая цепь держит его! Это я могла бы бежать отсюда, господин Директор, так как то, что должно было случиться, уже случилось — я могла бы бежать из одной ношюмстн к мему, бежать, лишь бы его по видеть. И если я еще тут и переношу его [присутствие, то как же может уйти отсюда он, когда ему нужно еще побыть здесь со своим папочкой, когда ему предстоит сцена с Матерью, у которой пе останется других детей, кроме него?.. (Матери.) Иди! Ну, иди же!.. (Директору, обращая его внимание на Мать.) Опа поднялась, чтобы остановить его... (Матери, почти заклиная.) Иди, иди!.. (Директору.) Вы представляете, что происходит у нее в душе, если опа решилась при актерах подвергнуться такому испытанию?.. Она так жаждет подойти к нему, по говорить, что... вот видите... готова пережить такую сцену!
И действительно, как только Падчерица замолчала, Мать раскрыла объятия, как бы выражая свое согласие.
Сын (торопливо). Но я — нет, я — нет! Если меня не отпускают, я останусь здесь, по повторяю еще раз — принимать участие в ваших сцепах я не намерен!
Отец (Директору, вздрагивая). Вы можете его заставить, господин директор!
С ы н. Никто не может мепя заставить!
Отец. Я тебя заставлю!
404


Падчерица. Постойте, постойте! Сначала идет сцена Девочки у бассейна! (Подбегает к Девочке, опускается перед ней на. колени.) Бедная моя детка смотрит так растерянно своими чудными глазенками. Тебе, наверное, кажется, что мы бог знает .куда попали! Успокойся, мы всего-навсего на сцене! Знаешь, что такое сцена? Видишь? Место, где взрослые пытаются играть «не понарошку». Сейчас они играют комедию. И мы будем с тобой играть. Только всерьез, понимаешь? И ты тоже... (Обнимает Девочку, прижимает ее к груди и некоторое время укачивает.) Ах, милая моя крошка, милая крошка, в какой противной комедии довелось тебе участвовать! Каких только ужасов пе напридумали для тебя! Сад, бассейн... Ие настоящий, конечно! Иа сцепе в атом вся соль! Здесь нет ничего настоящего! Но, может быть, тебе, малышка, ненастоящий бассейн правится больше настоящего? Ведь в нем можно играть, не правда ли? Нет, пусть это будет игра для других, а ты ведь, малышка, настоящая, и играешь ты в самом деле, в настоящем бассейне, большом, красивом, зеленом, крутом растет бамбук и отражается в воде, а в пей плавают уточки и ломают это отражение. Одну такую уточку ты хочешь поймать... (С воплем, который наполняет всех ужасом.) Пет, Розетта, милая Розетта! Мать совсем не смотрит за тобой, ы все из-за этого прохвоста, своего сыночка! И у меня голова забита всякой чертовщиной... И еще этот... (Оставляет Девочку и уже обычным тоном обращается к Мальчику.) Ты что тут делаешь? Стоишь и смотришь, словно нищий! Если девочка утопет, то помни: ты будешь виноват,., все это из-за твоего проклятого сто яния... Подумаешь, нищий!.. Как будто я не расплатилась за всех вас! (Хватает его за рукав и заставляет вынуть руну из кармана.) Что у тебя там? Что ты прячешь? Данай сюда руку! (Выдергивает его руку из кармана. В руке у него револьвер.)
Присутствующие на сцене в ужасе отшатываются.
(Смотрит на него даже как бы с некоторым удовлетворением. Строгим тоном.) Откуда ты его взял?
Мальчик стоит с вылупленными, бессмысленными глазами. Молчит,
405


Иадч о р и и а. Болван! Вместо того чтобы стреляться, я бы убила одного из них, или даже обоих сразу. (Показывает на Отца и Сына. Толкает Мальчика за кипарис, из-за которого он продолжает наблюдать. Затем берет Девочку и опускает ее в бассейн так, что ее совсем ие видно; сама становится на колени возле бассейна и, опершись локтями на край, пристально смотрит на дно.)
Директор. Потрясающе! (Сыну.) А теперь ваша сцепа...
Сын (презрительно). Какая сцена! Неправда, господин директор. Между нами не было никакой сцены! (Показывает на Мать.) Пусть она сама скажет, как было дело.
А в это время Вторая актриса и Молодой актер отделились от своих товарищей; Актриса внимательно наблюдает за Матерью. Молодой актер за Сыном. Обоим предстоит играть их роли.
Мать. Да, это верно, господин директор! Я вошла в его комнату.
Сын. В мою комнату, вы слышите? В мою комнату, а пс в сад!
Директор. Л какая разница? Пусть все происходит в саду!
С ы и. (заметив наблюдающего за ним Молодого актера). Что вам угодно?
Молодой актер. Ничего, я просто присматриваюсь к (вам.
Сын (поворачиваясь в ту сторону, где находится Вторая актриса). А опа к пей присматривается? (Показывает на Мать.)
Директор. Именно, именно! Мне кажется, вы должны быть довольны, что вами интересуются!
Сын. 1J«корнейте благодарю! А вы еще пе поняли, что сделать эту комедию вам пе под силу? Мы, сударь, не стали вашей сущностью, ваши актеры смотрят на нас как-то «со стороны». Неужели вам представляется возможным находиться перед зеркалом, которое ие довольствуется простым честным отображением того, что есть па самом деле, пп возвращает нам ого с гримасой, которая делает пас неузнаваемыми даже для самих себя?
Оте ц. Эго верно. Он прав. Вам следует это понять.
406


Директор (Молодому актеру и Второй актрисе). Хорошо. Отойдите от них.
Сын. Мне безразлично, пусть смотрят. Я ведь все равно не памерен участвовать в спектакле.
Директор. Помолчите! Дайте .послушать, что говорит ваша несчастная мать! (Матери.) Так, значит, вы вошли. Что же дальше?
Мать. Да, господин директор, я вошла к нему в комнату, больше я не могла терпеть. Мне нужно было открыть ему сердце, излить душу. Ilo едва он увидел мепя в дверях...
Сын. Никакой сцепы по было! Я просто ушел, ушел, чтобы пе устраивать сцены. Я никогда по устраивал никаких сцеп, понятно?
М ат ь. Верно! Он правду говорит, я подтверждаю!
Д и р с кт о р. Но здссь-то такая сцепа как раз и иужиа! Она нам совершенно необходима!
Мать. Я, господин директор, готова! Ах, если б вы могли помочь мне сделать так, чтобы я могла поговорить с пим хоть одну минутку, излить все, что накипело у меня в душе!
Отец (подойдя к Сыну, очень сурово). Для своей матери ты ото сделаешь! Обязал сделать!
Сын (решительно). Нет, пе сделаю!
Отец (хватает Сына за шиворот и встряхивает). Клянусь богом, сделаешь! Разве ты пе слышишь, как она просит! Разве опа не мать тебе?
Сын (тоже хватает Отца за шиворот). Ист, нет и нет! Отстань, говорю тебе по-хорошему!
Всеобщее замешательство. Мать в ужасе пытается их разя ять.
М а т ь. Умоляю!.. Сжальтесь надо мной!
Отец (не отпуская Сына). Ты должен это сделать! Должен!
В завязавшейся борьбе Сил в конце концов одолевает Отца и валит его на пол, возле самой лосепки. Общий испуг.
Сы и. Что с тобой? Как тебе не стыдно так говориться на публике, да еще нояорить весь наш дом? Я не хо чу, не хочу! Отказываясь играть, я всего лишь выполняю волю того, кто ire пожелал вывести лас иа сцепу.
407


Директор. Ио раз вы сюда пришли!..
Сын (указывает на Отца). Это он пришел, а не я! Дирск т о р. А вы разве нс .здесь?
Сын. Это он захотел прийти сюда и привел всех пас... Мало того, он еще принялся па пару с вами прилаживать для сцены не только то, что произошло па самом деле — хотя и этого хватило бы за глаза,— по и то, чего и в помине не было!
Директор. Но расскажите по крайней марс мпе, что там у вас произошло! Лично мне! Вы вышли из своей комнаты, ии слова не сказав...
Сын (после некоторых колебаний). Пи слова. Я ио хотел сцен...
Директор (пытаясь возбудить интерес Сына). Ну, а потом... что вы сделали?
Сын (среди мучительного ожидания присутствующих на сцене, сделав несколько шагов). Ничего... Проходя через сад... (Мрачно задумывается.)
Дире к тор (наседая па Сына, заинтригованный сбивчивостью его рассказа и недомолвками). Ну-иу... Проходя через сад...
Сын (в отчаянии, закрыв лицо рукой). Почему, зачем вы пытаете меня? Это ужасно!..
Мать дрожит, с растущей треногой смотрит па бассейп.
Директор (отметив про себя ее взгляд, тихо, но настойчиво, Сыну). Девочка?
Сын (глядя в зал, прямо перед собой). Там, в бассейне...
Отец (сочувственным жестом указывая на Мать). 11 опа шла за ним, господин директор!
Директор (Сыну, с тревогой). И что же опа?
С ы и (медленно, по-прежнему устремив взор куда-то черед собой). Я увидел, бросился ее спасать... Но внезапно остановился: там, за деревом, я увидел такое, от чего кровь у мепя застыла в жилах,- - там стоял мальчишка и совег menno сумасшедшими глазами смотрел ла утонувшую сестренку...
У Падчерицы, сидящей у бассейна, вырывается отчаянный крик.
Пауза.
408


С ы н. Я подошел, и тогда...
Из-за деревьев, где прятался Мальчик, раздается выстрел. Мать с душераздирающим криком подбегает вместе с Сыном и актерами к месту общей сумятицы.
Мать. Сын, сын мой!
Среди замешательства выделяется крик: «На помощь, на помощь!» Директор пытается проложить себе дорогу; а в это время Мальчика поднимают за руки и за ноги и выносят со сцены.
Директор. Он что, и в самом деле ранен?
Все, кроме Директора и Отца, стоящего подле лесенки, отправляются за занавес, изображавший клочок неба. Оттуда доносится смутпын шум встревоженных голосов. Затем постепенно, двумя параллельными потоками актеры возвращаются на сцену.
П р е м ь е р ш а (выходя справа, страдальческим голосом). Умер! Бедный ребенок! Какое горе!
Премьер (возвращаясь слева, смеется). Да не думал он умирать! Это же игра! Видимость! Не верьте!
Другие актеры (появляются справа). Игра?
— .Увы, это сама реальность!
— Оп умер!
Другие актеры (выходя слева). Нет! Самая обыкновенная игра!
— Видимость!
Отец (подымаясь, крича). Какая там игра! Сама реальность, господа, сама реальность! (lì отчаянии убегает за кулисы.)
Директор (не в силах сдержаться). Видимость! Реальность! Игра! Смерть! Идите вы псе к черту! Свет! Свет! Дайте свет!
Внезапно сцена и зал озаряются ярчайшим светом. Директор издает такой вздох, словно оп избавился от наваждения. Все смотрят друг на друга, смущенные и взволнованные.
Черт знает что такое! Зря потерян целый день! (Смотрит на часы.) Идите, идите! На сегодня все кончепо. Начинать репетицию слишком поздно. До вечера!
Актеры прощаются с Директором и уходят.
409


Д и ip о к т о ip. Осветитель, гаси свет!
Театр мгновенно погружается в кромешную тьму.
Экий остолоп! Хоть бы лампочку догадался оставить! Здесь сам черт сломит ногу!
И сразу же в глубине сцепы, словно по оплошности осветителя, загорается зеленая подсветка; появляются огромные тони персон а ж е й — за исключением Мальчика и Девочки. При виде их Директор в ужасе, вихрем сбегает со сцены. Однако подсветка в этот момент выключается, и сцена заливается прежним синеватым светом. Медленно, с правой стороны появляется G ы н, за ним, с простертыми руками, М а т ь; с левой стороны — Отец. Пройдя половину сцепы, опи останавливаются в неподвижных позах. После всех с левой стороны появляется Падчерица: опа быстро пробегает но сцене к лесенке, уже занеся ногу на ступеньку, оборачивается и при виде других персонажей пе может сдержать смех, затем сбегает вниз, бежит по проходу между креслами, ио дороге оборачивается и при виде трех застывших на сцепе фигур спова смеется. Последний раз ее смешок раздается уже в дверях зала.
Занавес медленно опускается.


уенрихр
Трагедия в трех действиях


Перевод
Г РУБЦОВОЙ


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Генрих Чотперты й.
М а т и льда Спин а, маркиза.
Ф ряда, ее д о ч ь.
Карл о ди Ilo л л и, молодой маркиз.
Тито Б е л ь к р е д и, барон.
Д и о н и з и о Джелой и, доктор.
Четыре лица, изображающие тайных советников:
1 — Ландольфо (Лоло).
2 — А р и а л ь д о (Франко).
3 —Ордульфо (Момо).
4 — Бертольдо (Фино).
Джованни, камердинер
Двое переодетых лакеев.
Уединенная вилла в сельской Умбрии в паши дни.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Компата виллы, в точности воспроизводящая строгое убранство тройного зала Генриха Четвертого в императорском дворце в Гослоре. Среди старинных вещей два больших современных портрета, написанных маслом в натуральную величину, поставленных в глубине сцены на невысоком резном деревянном цоколе, который тянется вдоль всей степы (он широк, выступает вперед, так что на нем можно сидеть, как на скамейке). Трон, императорское кресло с низким балдахином, разрезает цоколь на середине стены. Портреты, стоящие но обеим сторонам тропа, изображают мужчину и женщину — молодых, одетых в маскарадные костюмы, один — Генриха Четвертого, другой — Матильду Тосканскую. Двери оправа и слева.
При поднятии занавеса два лакея испуганно соскакивают с цоito.।я, на котором они лежали, и, с алебардами в руках, застывают, как статуи, с двух сторон трона. Немного погодя, из правом двери выходят Арна л ь д о, .Г| а н д о л ь ф о, О р д у л ь ф о и Б о р т о л ь д о — юн ohi и, служащие у маркиза Карло ди Нол- ли и разыгрывающие роль «тайных советников» королевских вассалов из мелких дворян при дворе Генриха Четвертого. Они одеты в костюмы немецких рыцарей XI вока. Последний из них, Вертольдо, но имени Фппо, только начинает спою службу. Три товарища учат его, слегка потешаясь над ним. Вся сцена разыгрывается с крайней живостью.
Л а и д о л [. ф о f к Бертольде, как бы продолжая свои объяснения). А это тропный зал!
Л ри альдо. В Госларе!
О р д у л ь ф о. Илл, если хочешь, в Гарце.
Л р и альдо. Или п Вормсе.
Л а н до ль фо. В зависимости от того, что мы изображаем, оп переносится вместе с нами то туда, то сюда.
О р д у л ь ф о. В Саксонию!
Арпа л ь до. В Ломбардию!
Ландольфо. Па Рейн!
415


Одни из лакеев (не меняя позы, чуть шевеля губами). Тсс... тсс...
Ариальдо (оборачиваясь на призыв). Что такое?
ГГ е р в ы й л а к е й (стоя по-прежнему неподвижно как статуя, шепотом). Идет оп или пет? (Помекает на Генриха IV.)
Орду л ь ф о. Нот, пет. Он спит, будьте спокойны.
Второй лакей (переводя дух, вместе с первым лакеем потягивается и снова ложится на цоколь). Боже мой, что стоило сказать нам об этом!
Первы й лакей (подходя к Ариальдо). Будьте добры, нет ли у вас спички?
Ландольфо. Ой, здесь в зале нельзя курить трубку.
Первый лакей (пока Ариальдо передает ему зажженную спичку). А я выкурю папиросу. (Зажигает и. покуривая, укладывается на цоколь.)
Бертольдо (в изумлении и смущении оглядывая зал, свой костюм и костюмы товарищей). По простите... этот зал... эта одежда... Каком Генрих Четвертый? Не могу понять: это французский король Генрих Четвертый или пет?
При этом вопросе Ландольфо, Ариальдо и Ордульфо разражаются громким смехом.
Л а п д о л ь ф о (продолжая смеяться, показывает на Бертольдо товарищам, тоже продолжающим смеяться, точно приглашая их еще посмеяться над ним). Французский, ты говорить?
О р д у л ь ф о (как раньше). Оп думал — французский.
A ip и альдо. Генрих Четвертый германский, дорогой мой, из Салийской династии.
Ордульфо. Великий и трагический император.
Ландольфо. Генрих Четвертый из Каноссы! Мы ведем здесь, изо дня в день, ужасающую войну церкви и государства! Ох!
Ордульфо. Войну императора против папства. Ох!
А р и а л ь д о. Антимап против пап!
Л а н д о л ь ф о. Королей против антикоролей! Ордульфо. Войну против саксонцев!
Ариальдо. И против всех непокорных князей!
416


Ландольфо. Против родных сыновей императора!
Бертольдо (.защищая голову руками от этой ла- вииы слов). Понял! Понял! А то я никак не мог собраться с мыслями, видя свой костюм и войдя в этот зал. Конечно, я прав: этот костюм нс подходит к шестнадцатому веку.
Ариал ьдо- Хорош шестнадцатый век!
Ордульфо. Мы здесь в начало одиннадцатого века!
Ландольфо. Можешь сосчитать: если двадцать пятого января тысяча семьдесят первого года мы были перед Каноссой...
Бертольдо (все более и более смущаясь). О боже мой, я пропал!
Ордульфо. Конечно, если ты считал, что находишься при французском дворе.
Бертольдо. Вся моя подготовка по история...
Ландольфо. Мы, дорогой мой, живем на четыреста лет раньше. Ты кажешься нам мальчишкой.
Бертольдо (раздражаясь). Черт побери, они должны были мне сказать, что речь идет пе о французском, а о германском Генрихе Четвертом. За две подели, которые мне дали на подготовку, сколько книг я перелистал!
А р и а л ь д о. Извили — разве ты пе знал, что бедный Тито—это епископ Адальберт Бременский?
Бертольдо. Какой Адальберт? Нп черта я пе зпал!
Л а и д о л ь ф о. Вот так раз! Когда умер Тито, молодой маркиз ди Нолли...
Бертольдо. Вот, вот, этот самый маркиз! Что ему стоило сказать мне?..
Ари а л ьдо. Он, наверно, думал, что ты знаешь!
Л а н д о л ь ф о. Маркиз не хотел брать никого другого взамен. Ему казалось, что пас троих будет достаточно. Но тот начал кричать: «Нрогпали Адальберта!» Знаешь, ведь оп не понял, что бедный Тито умер, и, считая его Адальбертом, решил, что его изгнали враждующие с ним епископы Кёльнский и Майнцский.
Бертольдо (хватаясь обеими руками за голову). Но я ни черта пе знаю во всей этой истории!
О р д у л ь ф о. В таком случае ты влии, дорогой мой!
А р и а л ь д о. А хуже всего то, что и мы пе знаем, кто ты.
27 Луиджи Пиранделло
417


В е р т о л ь д о. И вы тоже? Вы по зпаето, кого я должен изображать?
Орду л ь ф о. Гм, Бертольдо.
Бертольдо. Но кто этот Бертольдо и почему — Бертольдо?
Л а и д о л ь ф о. «Вы изгнали Адальберта? Теперь я хочу Бертольдо, хочу Бертольдо!» — начал он кричать.
Ариальдо. Мы все переглянулись; кто такой этот Бертольдо?
Орду л ь ф о. И вот оказался ты, Бертольдо, дорогой мой.
Ландольфо. Теперь и ты попал в историю!
Бертольдо (возмущаясь и делая вид, что направляется к выходу). Но я пе хочу! Благодарю вас! Я ухожу! Ухожу!
Ариальдо (удерживает его и смеется вместе с Ордульфо). Успокойся, успокойся!
Ордульфо. Ты ведь не будешь сказочным Бертольдо.
Ландольфо. И можешь утешиться, что и мы, в сущности, тоже нс знаем, кто мы такие. Это — Ариальдо; оп — Ордульфо, я— Ландольфо. Так он называет пас. Теперь мы к этому привыкли. Но кто мы такие? Вероятно, люди той эпохи! Вероятно, и твое имя - - Бертольдо взято из той же эпохи. Только одному из нас, бедному Тито, посчастливилось играть хорошо известное в исто- рии лицо — епископа Бременского. И Тито казался настоящим епископом! Бедный Тито, он был великолепен!
Ариальдо. Еще бы! Ему нетрудно было изучить материал по книгам!
Ландольфо. И он даже приказывал его величеству: настаивал, руководил им, как и подобает опекуну и советнику. Мы тоже именуемся «тайными советниками». Ведь, согласно истории, высшая знать ненавидела Генриха Четвертого за то, что оп окружил себя молодыми людьми низкого происхождения.
О р д у л ь ф о. Вот мы и изображаем этих молодых людей.
Л а п д о л ь ф о. Ну да, мелких королевских вассалов, про данных, немного развратных, веселых...
Бертольдо. Я тоже должен быть веселым?
418


Л р и а л ь д о. Конечно! Как и мн!
Ордульфо. Это совсем нелегко, знаешь?
Л ан дольф о. И обидно. Видишь, какая здесь декорация: паши костюмы были бы очень эффектны в исторической пьесе; опи похожи на тс, которые имеют теперь такой успех и театрах. А материала, материала история Генриха Четвертого даст достаточно — не для одной, а для нескольких трагедий. Увы! Нас четверых и этих двух несчастных (показывая иа лакеев), когда они стоят вытянувшись, точно проглотив аршин, у иодножия трона, пас... нас никто не приглашает разыграть какую-нибудь сцену. Мы — ну, как бы это выразить — форма, и лам но хватает содержания. Нам гораздо хуже, чем настоящим тайным советникам Генриха Четвертого. Хотя им тоже не позволяли играть никакой роли, опи по крайней мере не знали, что должны се разыгрывать. А если и приходилось им играть, они играли; для них это была пе роль, а сама жизнь; они боролись за свои интересы в ущерб другим; они продавали инвеституры и еще кое- что. Мы же живем здесь, при великолепном дворе, костюмированные... для чего? Чтобы ничего пс делать... Мы точно шесть марионеток, повешенных иа стенку, ждем, чтобы кто-нибудь взял нас, заставил двигаться и сказать несколько слов.
Ари альдо. О пет, дорогой мой! Это не так просто! Надо отвечать в топ! Надо уметь отвечать в топ! Горе тебе, если он с тобой заговорит, а ты ис сможешь ему ответить так, как он хочет!
Л а п д о л ь ф о. Да, да! Это верно.
Бертольдо. И ты меня пе предупредил! Как же я могу отвечать в тон, если я готовился к встрече с Генрихом Четвертым французским, а передо мной появится теперь Генрих Четвертый германский?
Ландольфо, Ордульфо, Арпальдо опять смеются.
А р и а л ь д о. Надо тебе сейчас же перестроиться. Ордульфо. Не бойся! Мы тебе поможем.
А р и а л ь д о. У нас столько книг! На первое время тебе хватит, если ты их просмотришь.
О р д у л ь ф о. Поймешь кое-что в общих чертах.
27*
419


Ариальдо. Смотри. (Заставляет его обернуться и показывает на задней стене портрет маркизы Матильды.) Например, кто эта женщина?
Б е р т о л ь д о (разглядывая). Эта? Простите, прежде всего это анахронизм: две современные картины среди всей этой почтенной древности.
Ариальдо. Ты прав. И действительно, раньше их нс было. За этими картинами — дне ниши. Там надо было поставить две статуи в стиле той эпохи. Ио так как пиши оставались пустыми, их закрыли этими картинами.
Ландольфо (прерывая его и продолжая). Опи были бы анахронизмом, если бы действительно были картинами.
Бертольдо. А разве это пс картины?
Ландольфо. Да, па ощупь действительно картины. Но для него (с таинственным видом указывает направо, намекая на Генриха Четвертого), ведь он к ним не прикасается...
Бертольдо. Не прикасается? Так что же они для пего?
Ландольфо. Нс запутайся, толкователь! Хотя, я думаю, что, по существу, это так. Оли — образы. Образы, как... ну, хотя бы вот, как отражает зеркало — сейчас объясню! Вот этот (показывает на портрет Генриха Четвертого) представляет его, живого, в этом самом тропном зале, а зал, как полагается,— в стиле той эпохи. Позволь, чему ты удивляешься? Если перед тобой поставят зеркало, разве ты пе увидишь себя в нем живым, таким, как сейчас, одетым в эти старинные одеяния? Ну вот, а это — как бы два зеркала, отражающие живые изображения здесь, в мире, который, живя с нами, увидишь ожившим и ты, не беспокойся.
Бертольдо. Знаете, я не хочу сойти с ума.
Ариальдо. Вот еще! Ты будешь просто развлекаться.
Бертольдо. Ну, а скажи, как это вы все стали такими мудрыми.
Ландольфо. Дорогой мой, нельзя, вернувшись па восемьсот лот назад, не стать хоть немного мудрей.
Ариальдо. Полно! Полно! Вот увидишь, мы очень скоро и тебя заразим этой мудростью.
420


Ордульфо. В такой школе и ты сделаешься ученым.
Бертольдо. Да, ради бога, помогите мне сейчас же. Дайте мне по крайней мере основные указания.
Ариальдо. Предоставь все нам. Каждый понемногу...
Ландольфо. Мы свяжем твои проволочки и приведем тебя в порядок, как самую способную и совершенную марионетку. Пойдем, пойдем. (Берет его под руку, чтобы, увести.)
Бертольдо (останавливаясь и смотря на портрет). Подождите! Вы мне пе сказали, кто она. Жена императора?
Ариальдо. Нет. Жена императора Берта из Сузи, сестра Амедея Второго Савойского.
Ордульфо. А император, который хочет быть молодым, как мы, поэтому терпеть ее не может и думает развестись с ней.
Ландольфо. А на этом портрете самый непримиримый враг его — Матильда, маркиза Тосканская.
Бертольдо. Ага, я понял! Та самая, которая приютила папу.
Ландольфо. Вот имеппо. В Каноссе.
Ордульфо. Папу Григория Седьмого.
Ариальдо. Да, наше пугало! Пойдем! Пойдем!
Все четверо направляются паправо к двери, через которую вошли, по в это время из двери слева выходпт старый камердинер Джованни во фраке.
Джованни (торопливо, взволнованно). Эй! Тсс... Фрапко! Лоло!
Ариальдо (останавливаясь и оглядываясь). Что тебе нужно?
Бертольдо (удивившись, что Джованни входит в тронный зал во фраке). Как же это? Он — здесь?
Ландольфо. Человек двадцатого века! Прочь! (Бежит ему навстречу вместе с другими и в шутку грозит и гонит его.)
О р д у л ь ф о. Посол Григория Седьмого, воп!
Ариальдо. Воп! Воп!
Джованни (защищаясь, раздраженно). Ну, довольно.


Ордульфо. Нет. Ты не имеешь права входить сюда! Л р и а л ь д о. 11рочь! 11 роль!
Ландольфо (к Бертольдо). Это, знаешь ли, кощунство! Демон, вызванный магом из Рима. Вынимай шпагу! Вынимай шогагу! (Вытаскивает шпагу.)
Джовалпн (крича). Довольно, я вам сказал! Не разыгрывайте передо мной сумасшедших! Приехал синьор маркиз и с пим...
Ландольфо (потирая руки). А, чудесно! Есть и дамы?
Ордульфо (так же). Молодые? Старые?
Д ж о в а и н и. С ним двое мужчин.
А р и альдо. А дамы-то кто такие?
Джованн и. Синьора маркиза и ее дочь. Ландольфо (удивленно). O-о! Возможно ля? Ордульфо (так же). Ты сказал — маркиза? Д ж о в а п и и. Маркиза! Маркиза!
А р и альдо. А кто мужчины?
Д ж о в а п и и. Не знаю.
Ариальдо (к Бертольдо). Понимаешь, опи приехали продиктовать нам роли.
О р д у л ь ф о. Все они — послы Григория Седьмого. Вот потеха!
Д ж о в а и в и. Дадите ли вы мне сказать, наконец? А р и а л ь д о. Говори! Говори!
Джованни. Кажется, один из этих господ — врач.
Ландольфо. А! Понятно! Один из обычных врачебных визитов.
Ариальдо. Браво, Бертольдо! Ты приносишь счастье!
Ландольфо. Вот увидишь, как мы обработаем этого синьора доктора.
Бертольдо.. Я думаю, что сразу же попаду в затруднительное положение.
Д ж о в а н н и. Да послушайте же меня! Опи хотят войти в этот зал.
Ландольфо (удивленно и озабоченно). Как? Она? Маркиза? Сюда?
Ариальдо. Ну, значит, дело уже не в ролях. Л а и д о л ь ф о. Разыграется настоящая трагедия. Бертольдо (с любопытством). Почему? Почему?


Ордульфо (показывая иа портрет). Да ведь вот опа — маркиза, понимаешь ты это?
Лапдольфо. Л дочь — невеста маркиза ди Молли. Л ри альдо. Ио зачем они и ри ехали? Можно узпать? Ордульфо. Беда, если он со увидит!
Лапдольфо. Ио, может быть, теперь он ее пе узнает?
Джованни. Надо, чтобы вы удержали его там, если он проедется.
Ордульфо. Вот как! Ты шутишь! Каким образом? Л р и а л ь д о. Ты же знаешь, какой оп?
Джованни. Черт возьми, хотя бы силой! Раз мне так приказали! Идите! Идите!
Ари альдо. Да, да, может быть, оп уже проснулся. Ордульфо. Идем, идем!
Лапдольфо (уходя с другими, к Джованни). Ты нам объяснишь потом.
Джоваппи (крича им вслед). Заприте дверь и спрячьте ключ! И от другой двери тоже. (Показывает иа другую дверь направо.)
Ландольфо, А р и а л ь д о и Ордульфо уходят во вторую дверь направо.
Джованни (лакеям). И вы тоже уходите туда! (Указывает на первую дверь справа.) Заприте дверь и уберите ключ.
Лакеи уходят в первую дверь направо. Джоваппи направляется к двери слева и открывает ее, чтобы пропустить маркиза ди Полли.
Д и II о л л п. Ты распорядился как следует?
Д ж о в а п я и. Да, синьор. Будьте спокойны.
Ди Полли выходит иа мгновение, чтобы позвать других. Сначала входят барон Тито Б е ль кр сди и доктор Ди о и и з ио Дженой и, потом маркиза Матильда С и ни а и синьорина Ф р и д а. Д ж о в а и п и кланяется и уходит. Маркиш Матильде Спина около сорока пяти лет; она еще сохранила свою красоту и обаяние, хотя слишком заметно исправляет неизбежные раз рушения, произведенные возрастом, сильно, но искусно красясь. Этот грим придает ей гордый вид валькирии, которому противоречит линия красивого и скорбного рта. Она вдова уже мпого лет, ее другом является барон Тито Белькрсди, которого ни она, 423


ни кто-либо другой не принимают всерьез, по крайней мере внешне. То, чем Тито Велькреди на самом деле является для нее, знает только он, и ему сменило, когда его подруге необходимо притворяться, будто ничего между ними нет; он смеется в ответ па смех, который вызывают у других резкости маркизы по его адресу. Оп — сухощавый, преждевременно седой, пом лого моложе ее; его голова удивительно похожа па птичью. Он был бы очень живым, если бы его гибкая подвижность (что делает его очопь опасным фехтовальщиком) не была ослаблена соппой ленью араба, проявляющейся в своеобразном голосе, слегка гнусавом и тягуч ом. Фриде, дочери маркизы, девятнадцать лет. Оиа отодвинута на задний план своей властной и затмевающей ев матерью, и несколько страдает от злословия, которое мять этим вызывает, в ущерб нс столько себе, сколько дочери. К счастью, опа уже обручена с маркизом Карло ди Нолли, строгим юношей, снисходительным к другим, по твердо разыгрывающим ту роль, которую он считает предназначенной ему л мире; хотя, в чем она состоит, он сам хорошенько не знает. Во всяком случае, оп сознает большую ответственность, по его мнению, возложенную на пего; он считает, что другие счастливцы могут болтать и развлекаться, а он — нет, не потому, что не хочет, а потому, что действительно не может. Он соблюдает строгий траур по случаю недавней смерти матери. У доктора Диопиэил Джснони красивое, румяное и бесстыдное лицо сатира; глаза навыкате, коротко подстриженная- острая бородка, блестящая как серебро; он почти совсем плешив, манеры его безукоризненны.
Все входят взволнованные, почти испуганные; олн осматривают зал с любопытством (за исключением ди Молли) и сначала говорят шепотом.
Б е л ь пред и. Великолепно! Великолепно!
Доктор. Очень интересно. Эта безумная фантазия последовательно выдержана даже в обстановке! Великолепно ! IJ опстгп । е вели колен по !
С и и ь о р а М а т и л ь д а (ищет глазами свой портрет, видит его и подходит к нему). Ах, вот он! (Пока она смотрит на него на некотором расстоянии, в ней возникают разные чувства.) Да... да... О, посмотри... Боже мой... (Зовет дочь.) Фрида, Фрида... Посмотри...
Ф р и д а. А, твой портрет!
Сипьора Матильд а. Да нет же! Посмотри ! Это не я, это ты!
Д и Н о л л и. Не правда ли? Я вам говорил.
Синьора Ma т и л в д а. Но я никогда не могла бы себе представить... (Вздрагивая, точно от холода в спине.) Боже, какое чувство! (Потом, глядя на дочь,) Ну что, Фрида? (Привлекает ее к себе, обняв за талию.) Подойди 424


ближе. Разве ты ие видишь себя во мне, на этом портрете?
Фрида. Право же...
Синьора Матильда. Тебе не кажется? Как ты этого пе видишь? (Оборачиваясь к Белъкреди.) Посмотрите вы, Тито! Скажите вы?
Б е л ь к р е д и (ие глядя.) Нот, я не хочу смотреть. Я заранее не верю.
Синьора Матильда. Как глупо! Бы думаете, что делаете мне комплимент! (Оборачиваясь к доктору Дженони.) Скажите, скажите вы, доктор.
Доктор подходит к портрету.
Белькреди (смотрит через плечо на доктора, таинственным тоном). Тсс... Ие поддавайтесь, доктор!
Доктор (смущенно улыбаясь). Чему?
Синьора Матильда. Не обращайте па него внимания. Подойдите! Оп невыносим!
Фрид а. Он шут по профессии, разве вы пе зпаете?
Белькреди (доктору, видя, что он опять направляется к портрету). Посмотрите себе па ноги, на поти, доктор! На ноги!
Доктор (тем же тоном). На ноги! Почему?
Белькреди. У вас железные сапоги.
Доктор. У меня?
Белькреди. Да. А вы идете навстречу четырем стеклянным ножкам.
Доктор (громко смеясь). Да пет! Мпе кажется, что, здраво рассуждая, нет оснований удивляться, что дочь похожа на мать...
Белькреди. Трах! Готово!
Синьора Матильда (крайне разгневанная, направляется к Белъкреди). Почему «трах»? Что случилось? Что он сказал?
Доктор (невинно). Разве это не так?
Белькреди (отвечая маркизе). Он сказал, что удивляться нечему; а вы, напротив, крайне удивлены. Но почему же, если вам кажется это таким естественным?
Синьора Матильда (еще более раздражаясь). Дурак! Дурак! Именно потому, что это так естественно!
425


Потому что там (показывая на портрет) ие моя дочь. Это мой портрет. И меня удивило то, что я увидела на картине свою дочь, а ле себя: и поверьте, удивилась искрение; и я запрещаю вам в этом сомневаться!
Проходит минута смущенного молчания, вызванная этой резкостью.
Фрида (тихо, с неудовольствием). Боже мой, вечно так... ссоры из-за всякого пустяка!
Б е л ь к р е д и (тоже тихо, словно поджав хвост, виноватым голосом). Но я ни в чем но сомневался. Я только заметил, что ты с самого пачала ие удивлялась, как твоя мать, а если и удивлялась, то только поразительному сходству между тобой и портретом.
Синьора Матильда. Попятно! Но могла же она узпать себя во мпе, какой я была в ее годы; но я отлично могу узпать себя в пей такой, как опа сейчас.
Доктор. Совершенно правильно! Потому что портрет навсегда фиксирует мгновение прошлого, далекого и выходящего за пределы памяти синьорины, между тем как все то, что оп может напомнить синьоре маркизе: движения, жесты, взгляды, улыбки, все то, чего в ней уже пет...
Синьора Матильда.. Вот именно!
Доктор (доканчивает, обращаясь непосредственно к ней). ...вы, естественно, видите теперь ожившими в вашей дочери.
Синьора Мат и л ь д а. А он считает необходимым испортить мне всякое, самое непосредственное чувство, только чтобы мне досадить.
Доктор (в восторге от собственного объяснения, продолжает профессорским тоном, обращаясь к Белькре- ди). Сходство, дорогой барон, возникает часто из вещей неуловимых! И таким именно образом объясняется, что...
Белькрсди: (чтобы прервать лекцию). ...что кто- нибудь способен найти сходство даже между мной и вами, дорогой профессор!
Ди Нолли. Перестаньте! Перестаньте, прошу вас! (Указывает на две двери направо, чтобы предупредить, что за ними находится некто, кто может их услышать.) Мы и без того уже многим рискуем:, придя сюда.
426


Фрида. Копечпо! Раз он здесь... (Намекая на Белъкреди.)
Синьора М а т и л ь д а (быстро). Потому-ти я и по хотела, чтобы он ехал с нами!
Белькреди. И это поело того, как повеселились па мой счет! Какая неблагодарность!
Ди Нолли. Довольно, Тито, прошу тебя! Здесь доктор; мы приехали сюда по очепь важному делу, которое мепя серьезно волнует.
Док г о р. Да, да. Давайте сначала выясним некоторые подробности. Скажите, маркиза, как но пал сюда ваш портрет? Вы его давно подарили?
С и п ь о р а М а т и л ь д а. Нет, пет! Как бы я могла его подарить? Я была тогда, как Фрида, и даже пе обручена. Я уступила его через три или четыре года после того, как случилось несчастье, по настоятельным просьбам его матери. (Указывает на Ди Нолли.)
Доктор. Которая была его сестрой? (•Указывает на дверь направо, намекая на Генриха Четвертого.)
Ди Полли. Да, доктор! Приезд сюда -- nani долг, долг по отношению к моей матери, умершей месяц тому назад. Вместо того, чтобы быть здесь, я и опа (указывая на Фриду) должны были бы быть в дороге...
Доктор. PI думать совсем о другом! Понимаю!
Ди Полли. По опа умерла с твердой верой, что близок момент, когда со .любимый брат выздоровеет.
Доктор. Л пс можете ли вы мне сказать, на основании чего она пришла к такому выводу?
Дп И олли. Кажется, вследствие одного странного разговора, который был у них незадолго до ее смерти.
Доктор. Разговор? Так... так... Было бы страшно важно, страшно важно, черт возьми, узнать его содержание!
Д и Н о л л и. К несчастью, я пс знаю. Знаю только, что моя мать вернулась после своего последнего посещения чрезвычайно взволнованной; кажется, он выказал к пей необычную нежность, точно предчувствуя ее близкий конец. На смертном одре она заставила меня дать слово, что я никогда но перестану о нем заботиться, что я буду показывать его врачам, навещать...
Доктор. Так, так... Теперь еще один вопрос...
427
• 1


Иногда самые ничтожные причины... Значит, этот портрет...
Синьора Матильда. Боже мой! Я но думаю, доктор, что стоит придавать ему большое значение. Он произвел па меня такое впечатление только потому, что я ио видела его столько лет.
Доктор. Позвольте, позвольте...
Ди Нол л и. Ну да! Оп здесь уже лет пятнадцать...
Синьора Мат и льда. Больше! Более восемнадцати лет.
Д о к т о р. Простите, пожалуйста, вы еще ие знаете, о чем я хочу спросить! Я придаю огромное значение, да, огромное, этим двум портретам, написанным, как мио кажется, перед несчастной прогулкой верхом. Не правда ли?
Синьора Матильда. Конечно!
Д окто р. Когда он был совершенно здоров,— вот что я хотел сказать! — Он просил вас заказать их?
Синьора Матильда. Нет, доктор. Это сделали я многие другие участники кавалькады, просто на память.
Бслькредв. Я тоже заказал свой портрет, в костюме Карла Анжуйского.
Синьора Матильда. Как только были готовы костюмы.
Бельк р ед и. Потому что, видите ли, было предположение собрать их все на память, как в картинной галерее, в салоне виллы, куда должна была приехать кавалькада. Но потом каждый захотел взять свой портрет.
Синьора Матильда. А мой портрет, как я вам уже сказала, я уступила,— впрочем, без особого сожаления,— потому что его мать... (Снова указывает на ди Нолли.)
Доктор. Но знаете, по оп ли просил об этом?
Синьора Матильда. Пе знаю. Возможно...
А может быть, сестра хотела доставить ему удовольствие...
Доктор. Я не о том! Мысль устроить кавалькаду явилась у него?
Б е л ь к р е д и (поспешно). Нет, нет! У меня! У меня!
Доктор. Разрешите...


Синьора Матильда. Ие слушайте его! Эта мысль пришла в голову бедному Бе ласси.
Белькреди. Совсем пе Беласси!
Синьора Матильда (доктору). Графу Беласси, который умер, бедняга, через два или три месяца после этого.
Белькреди. Но если Беласси пе было, когда...
Ди Н олли (опасаясь нового столкновения). Простите, доктор, не все ли равно, у кого явилась эта мысль?
Доктор. Нет... все-таки мне помогло бы...
Белькреди. Мысль эта явилась у меня! Поверьте, мпе тут печем хвастаться, принимая во внимание печальные последствия этой затеи. Это было, доктор,— я прекрасно номшо — в один из первых вечеров ноября, в клубе. Я перелистывал немецкий иллюстрированный журнал (понятно, я рассматривал только картинки, потому что я пе читаю по-немецки). На одной из них был изображен император в каком-то университетском городе, где оп был студентом.
Доктор. В Боппе, в Боппе!
Белькреди. Допустим, что в Бонне! Он ехал верхом, одетый в один из удивительных традиционных костюмов стариннейших студенческих обществ Германии. За ним следовал целый кортеж других студентов из дворян, тоже верхом и в костюмах. При виде этой картинки у меня явилась мысль. Потому что, надо вам сказать, в клубе собирались устроить большой маскарад по случаю карнавала. Я предложил эту историческую кавалькаду — лучше сказать, не историческую, а вавилонскую. Каждый из пас должен был выбрать персонажа того или другого века и изображать его: короля, или императора, или князя, рядом со своей дамой, королевой или императрицей, верхом па копе. Лошади, понятно, тоже должны были быть наряжены в стиле эпохи. II предложение было принято.
Синьора Матильда. Я получила приглашение от Беласси.
Белькреди. Если он сказал вам, что мысль принадлежала ему, оп просто незаконно присвоил ее. Я говорю вам, что он даже пе был в клубе в тот вечер, ког-
429


я внес предложение. И он (намекает на Генриха Четвертого) тоже не был.
Доктор. Тогда-то он и выбрал образ Генриха Четвертого?
Синьора Мат и л ь д а. Потому что и я должна была выбрать себе какое-нибудь имя; даже не подумав, я заявила, что хочу быть маркизой Матильдой Тосканской.
Доктор. Но... я пе понимаю, какая связь...
Синьора М а т и л ь д а. Ах! Сначала и я не поняла, когда он сказал мне, что в таком случае он будет у моих ног, как Генрих Четвертый в Каноссе. Название «Каносса» было мне знакомо; по, по правде сказать, я не очень хорошо помнила всю эту историю; а когда перечла ее, готовясь к своей роли, мне показалось очень забавным, что я — вернейшая и усерднейшая союзница папы Григория Седьмого в ожесточенной борьбе с германским императором. Тогда я хорошо поняла, почему оп, когда я уже выбрала роль его непримиримого врага, захотел, как Генрих Четвертый, быть со мной в парс в этой кавалькаде.
Доктор. Л! Вероятно, потому, что...
Белькрсди. Поймите, доктор, что он тогда настойчиво за ней ухаживал, а она (указывая на маркизу), естественно...
Синьора Мат и льда (подчеркивая с жаром). «Естественно»! Именно «естественно»! И тогда более чем когда-либо «естественно»!
Белькреди. Вот видите! (Показывая на нее.) Она его не выносила!
Синьора Матильд а. Это неправда! Ом никогда не был мне неприятен! Напротив! Но всякий раз, как кто-нибудь начинает серьезно ухаживать...
Белькреди (заканчивая). ...вам хочется посмеяться над его глупостью!
С и н ь о р а М а т и л ь д а. Нет, дорогой мой! В данном случае — нисколько! Потому что он никогда не был так глуп, как вы.
Б е л ь к р о д и. Я никогда не требовал к себе серьезного отношения.
С и и ь о р а М а т и л ь д а. Я это хорошо знаю! Но с 430


ним нельзя было шутить. (Другим топом, доктору.) Дорогой доктор! Одно из несчастий для нас, жепщип, когда вдруг за памп начинают неотступно следить чьи-то глаза и упорно обещают прочное чувство! (Разражается пронзительным смехом.) Ничего пет смешное этого! Если бы мужчины видели себя с этой «прочностью» во взгляде... Мне всегда становилось смешно! А в то время — особенно. Теперь я могу сознаться: ведь с тех пор прошло больше двадцати лет. Если я тогда смеялась, то больше от страха. Возможно, что обещанию этих глаз надо было поверить. Хотя это было бы крайне опасно.
Доктор (с живым интересом, сосредоточенно). Вот- нот, именно это мпе было бы интересно узнать. Очепь опасно?
Синьора Матильда (легкомысленным тоном). Потому что оп ие был таким, как другие! Надо сказать, что и я... Ну, да... тоже... тоже немного... по правде сказать, достаточно... (ищет более мягкого выражения) нетерпимо, да, нетерпимо, отношусь ко всему умеренному и вялому! Но я была тогда слишком молода, понимаете? И женщина! — Я закусила удила. Надо было иметь мужество, которого у меня педоставало. Я посмеялась над ним! С сожалением, с настоящим раздражением против себя самой, больше всего потому, что видела, как мой смех сливался со смехом остальных — всех тех глупцов, которые смеялись над ним.
Белькреди. Так же, как и надо мной.
С и и ь о р а Матильда. Ваша приниженность и кривляние всегда были смешны, дорогой мой, а он -никогда не был сметой. В этом большая разница! И лотом, вам всегда смеются в лицо!
Б е л ь к р е д и. Я нахожу, что лучше в лицо, чем за спиной.
Доктор. К делу, вернемся к делу.- Значит, он был уже несколько возбужден, насколько мне удалось попять?
Белькреди. Да, но так странно, доктор!
Д окто р. А именно?
Белькреди. Как бы это сказать? Как-то холодно возбужден.
Синьора Матильда. Ничего подобного! Такова 431


его натура, доктор. Он был немного странный, конечно, но от избытка жизненных сил, вдохновенных порывов.
Белькреди. Я нс говорю, что оп симулировал возбужденность. Даже напротив, часто эта возбужденность была вполне искрепной. Но я готов поклясться, доктор, что он сейчас же сам начинал видеть себя со стороны в этом состоянии. В этом вся штука! И я думаю, что это случалось с ним при каждом непроизвольном возбуждении. Больше того, я уверен, что оп страдал от этого. Иногда он очень забавно сердился па самого себя.
Сипьора Матильда. Это верно!
Белькреди (синьоре Матильде). Л почему? (Доктору.) Конечно, потому, что этот взгляд со стороны сразу же разрушал в нем живую связь со своим собственным чувством; ведь он не притворялся, это чувство было искренним, и тем пе менее оп сразу же начинал его оценивать... ну, как бы это выразить... оценивать рассудком, стараясь разжечь в себе ту душевную искренность, которой ему пе хватало. И оп сочинял, преувеличивал, раздувал без удержу, чтобы оглушить себя, чтобы не видеть себя со стороны. Оп казался непостоянным, тщеславным и... ну да, можно сказать, иногда даже смешным.
Доктор. /1... может быть, необщительным?
Белькреди. Вовсе нет! Он был очень общительным! Большим мастером по части устройства живых картин, танцев, благотворительных спектаклей — для развлечения, попятно! Иногда оп превосходно играл, могу вас уверить!
Ди Полли. А сойдя с ума, он сделался великолепным п страшным актером!
Белькреди. И сразу же! Представьте себе, когда случилось это несчастье и он упал с лошади...
Доктор. Оп ударился затылком, не правда ли?
Синьора Матильда. Ах, какой ужас! Он ехал рядом со мной, и я увидела его под копытами вставшей на дыбы лошади...
Белькреди. В первый момент мы не подумали, что он сильно ушибся. Конечно, все остановились, возникло замешательство; все бросились смотреть... но его сразу же подняли и отнесли в виллу.
432


Синьора Матильда. Никакого следа! Даже самой маленькой ранки! Ни одной капли крови!
Белькреди. Подумали, что оп просто лишился чувств...
Синьора Матильда. А когда, часа через два...
Белькреди. ...оп вновь появился в салоле виллы,— я имеппо это хотел сказать...
Сипьора Матильда. Ах, какое у пего было лицо! Я сразу же заметила.
Белькреди. Ну, пет! Не говорите! Поймите, доктор, мы ничего нс заметили.
С и и ь о р а Мат и л ь д а. Потому что вы все были как сумасшедшие!
Белькреди. Каждый в шутку играл свою роль! Настоящее вавилонское столпотворение!
Синьора Матильда. Вы представляете себе, доктор, какой ужас охватил пас, когда мы увидели, что ой играет свою роль всерьез?
Доктор. Ах, значит, и он тоже?..
Белькреди, Ну да! Оп присоединился к вам. Мы думали, что он оправился и играет роль, как мы все- только лучше нас, потому что, как я уже говорил вам, он был мастером по этой части. Словом, мы думали, что оп шутит.
Сипьора Матильда. Начали хлестать его...
Белькреди. И тогда... у пего было оружие, как полагается королю... оп обнажил шпагу и бросился па двух или трех из присутствующих. Это был такой ужас!
Сипьора Матильда. Я никогда не забуду этой сцены! Все паши глупые, искаженные лица в масках перед его ужасной маской, которая была уже не маской, а безумием!
Белькреди. Генрих Четвертый! Настоящий Генрих Четвертый, собственной персоной, в момент бешенства.
Синьора Матильда. Я думаю, доктор, па него подействовала навязчивая мысль о маскараде, которая занимала его целый месяц. Эту навязчивую мысль он и слил со своими действиями.
Белькреди. И все то, что оп изучил, когда готовился. До самых малейших подробностей... до последних мелочей.
28 Луиджи Пиранделло
433


Доктор. Да, это часто бывает. Навязчивая идея одного ■мгновения зафиксировалась во время падения; удар в затылок был причиной сотрясения мозга. Эта идея зафиксировалась навсегда. Так можно стать идиотом, сумасшедшим.
Белькреди (Фриде, и ди Полли). Вы понимаете, что оп шутит, дорогие мои? (К ди Полли.) Тебе было тогда четыре или пять лет. (Фриде.) Твоей матери кажется, что ты заменила ее здесь па портрете,— а тогда она даже и ие думала, что произведет тебя на свет! У меня уже седые волосы, а вот он (показывает на портрет) — трах, шишка на затылке — и остановка. Оп так и остался Генрихом Четвертым!
Доктор (глубоко задумавшись, поднимает руку, словно желая привлечь общее внимание и готовясь дать научное объяснение). Да, да, имеппо так. Видите ли...
Но и это мгновение распахивается дверь справа, ближайшая к рампе, и из пее с искаженным лицом выбегает Бертольдо.
Бертольдо (врываясь, совершенно вне себя). Можно? Простите... (Сразу останавливается, видя смятение, вызванное его появлением.)
Фрида (с криком, ужаса, отбегая). О боже! Это он!
Синьора Матильда fотступая в ужасе и закрываясь одной рукой, чтобы не видеть его). Это он? Это оп?
Ди Нолл и (тотчас же). Да нет! Нет! Успокойтесь. Доктор (удивленно). Но кто же это?
Белькреди. Одип ив беглецов с нашего маскарада.
Ди II о л л и. Это один из четырех юношей, которых мы держим здесь, чтобы угождать его безумию.
Бертольдо. Простите, синьор маркиз...
Ди II о л л и. Не принимаю никаких извинений! Я приказал, чтобы двери были заперты па ключ и никто сюда пе входил!
Бертольдо. Да, сипьор, до я не мог выдержать. Прошу июзволения уйти.
Ди Ио л л и. А, это вы должны были приступить к своим обязаппостям с сегодняшнего утра?
Бертольдо. Да, синьор, но уверяю вас, что я пе могу выдержать...
434


Синьора Матильда (к Ди Полли с большой тревогой). Значит, оп пе так спокоен, как ты говорил?
Бертольдо (горячо). Нет, пет, синьора! Он пи при чем! Это трое моих товарищей! Вы говорите — «угождать», синьор маркиз? Какое тут угождение! Они не угождают: они настоящие сумасшедшие. Я пришел сюда в первый рае — и вместо того чтобы помочь Mire, синьор маркиз...
Быстро в тревоге выбегают из той же двери справа Лапдоль- фо и Ариальдо, па секунду все же задерживаясь па пороге, прежде чем пойти.
Ландольфо. Можно войти?
Ариальдо. Можно, синьор маркиз?
Ди Ы олли. Войдите. Но что случилось? Что вы делаете?
Фрида. Я ухожу, ухожу, мне страшно. (Направляется к двери слева.)
Ди И олли (сейчас же останавливая ее). Подожди, Фрида!
Ландольфо. Синьор маркиз, этот глупец... (Указывает на Бертольдо.)
Бертольдо (протестуя). Ну пет, спасибо, дорогие мои! При таких условиях я нс останусь! Не останусь!
Ландольфо. Как так — не останешься?
Ариальдо. Удрав сюда, синьор маркиз, оп все испортил.
Ландольфо. Он вывел его из себя! Мы по можем больше удержать ого там. Он приказал арестовать его и хочет сейчас же «судить» его в тронном зале. Что нам делать?
Ди IIолли. Заприте! Заприте! Подите и заприте эту дверь!
Ландольфо запирает дверь.
Ариальдо. Один Ордульфо будет не в силах удержать его...
Ландольфо. Синьор маркиз, нельзя ли сейчас же сообщить ему о вашем приезде, чтобы отвлечь его? Если уже решено, как будут распределены роли...
28*
435


Ди Нолл я. Да, да, мы все решили. (Доктору.) Если бы вы, доктор, могли сейчас же повидать его...
Фрида. Но л не хочу, не хочу, Карло! Я ухожу. И ты тоже, мама, ради бога, пойдем, пойдем со мной!
Доктор. Скажите... Он сейчас не вооружен?
Ди II олли. Да пет, доктор, что вы! (Фриде.) Прости мепя, Фрида, но твой страх — просто ребячество. Ты хотела приехать. ,
Фрида. Вовсе пе я: это мама!
Сипьора Матильда (решительно). Я готова!
Итак, что мы должны делать?
Белькреди. Скажите, нам действительно необходимо нарядиться кем-нибудь?
Ландольфо. Необходимо! Необходимо, синьор! Ведь вы же видите... (Показывает свой костюм.) Беда, если он увидит вас в современном платье!
А р и а л ь д о. Он сочтет это дьявольским наваждением!
Ди Н о л л и. Вам кажутся переодетыми они, а ему покажемся переодетыми мы, если останемся в наших костюмах.
Ландольфо. И хуже всего, синьор маркиз, что ему может показаться будто это дело рук его смертельного врага.
Б е р т о л ь д о. Папы Григория Седьмого?
Ландольфо. Вот именно! Генрих Четвертый говорит, что пана — «язычник».
Белькреди. Папа? Недурпо сказано!
Ландольфо. Да, синьор! И еще, что он вызывает мертвецов! Оп обвиняет папу в занятиях черной магией и смертельно боится его.
Доктор. Мания преследования.
А р и а л ь д о. Он придет в бешенство.
Ди Полли (к Белькреди.) Знаешь, тебе незачем присутствовать. Уйдем-ка отсюда. Достаточно, если его увидит доктор.
Доктор. Как... совсем один?
Ди Н олли. Они останутся здесь! (Указывает на трех юношей.)
Доктор. Нет, пет... Я хотел сказать, что если синьора маркиза...
436


Сипьора Матильда. О да! Я тоже хочу присутствовать! Я буду здесь. Хочу снова увидеть его!
Фрида. Зачем, мама? Прошу тебя, пойдем с нами!
Синьора Матильда (повелительно). Оставь меня! >1 для этого сюда приехала! (К Ландольфо.) Я буду Аделаидой, матерью.
Ландольфо. Отлично! Матерью императрицы Берты! Вполне достаточно, если сипьора наденет герцогскую корону и мантию, которая всю ее закроет. (К Ариальдо.) Иди, иди, Ариальдо.
Ариальдо. Подожди, а синьор? (Указывает на доктора.)
Доктор. Ах да... Мы, кажется, решили выбрать роль Клюнийского епископа Гуго?
Ариальдо. Синьор хочет -сказать — аббата? Превосходно. Гуто Клюнийский.
Ландольфо. Оп уже столько раз был здесь...
Доктор (удивленно). Как — был?
Ландольфо. Не бойтесь, я хотел сказать, что это очень легкая роль и потому...
Ариальдо. Ее играли и раньше.
Доктор. Но...
Ландольфо. Не беспокойтесь, оп пс запомнил лица. Он смотрит больше ла одежду, чем на человека.
Сипьора М а тиль да. Это хорошо и для мепя.
Ди II олли. Идем, Фрида! Идем! — И ты иди с нами, Тито!
Белькреди. Ну, -пет. Если опа останется (указывает на маркизу), то останусь и я.
Синьора Матильда. Вы мне совсем пе нужны.
Белькреди. Я не утверждаю, что я вам нужен. Мпе тоже хочется посмотреть на пего. Разве нельзя?
Ландольфо. Почему нет? Может быть, даже лучше, если вы будете все трое.
Ариальдо. Но в таком случае, сипьор?
Белькреди. Подыщите легкую роль и для меня.
Ландольфо (к Ариальдо). Пусть синьор будет клюнийцем...
Белькреди. Клюнийцем? Что это такое?
Ландольфо. Бенедиктинским монахом из Клюнийского аббатства. Вы будете изображать спутника мон- 437


синьора. (К Ариальдо.) Иди! Иди! (К Бертольдо.) Ты тоже уходи и пс показывайся сегодня весь депь! (Но как только они направились к двери, он кричит.) Подождите! (К Бертольдо.) Принеси сюда одежды, которые он тебе даст. (К Ариальдо.) А ты иди и доложи сейчас же о прибытии «герцогини Аделаиды» и «мопсиньора Гуда Клю- пийского». Понял?
Ариальдо и Бертольдо уходят через первую дверь справа.
Ди Но л л и. Ну, мы уходим. (Выходит вместе с Фридой в дверь слева.)
Доктор (к Ландольфо). Надеюсь, он отпесстся ко мне хорошо, когда я буду Гуго Клювийскнм?
Л а н д о л ъ ф о. Очень хорошо. Будьте спокойны. Мон- синьора всегда здесь принимали с большим уважением. И вы тоже будьте спокойны, синьора маркиза. Оп помнит всегда, что после двух дней ожидания на снегу, только благодаря вам двоим, его, почти окоченевшего, впустили во дворец Капоссы к папе Григорию Седьмому, который пе хотел принимать его.
Б е л ь к р е д и. А я?
Ландольфо. А вы почтительно держитесь в стороне.
Синьора Матильда (возбужденно, очень нервно). Лучше бы вы ушли.
Бельк р е д и (тихо, раздраженно). Вы очепь взволнованы...
Синьора Матильда (гордо). Я такая, как всегда! Оставьте мепя в покое!
Входит Бертольдо с костюмами.
Лапдольфо (увидев его). Вот и костюмы! Эту маптию — маркизе.
Синьора Матильда. Подождите, я сниму шляпу. (Снимает шляпу и передает ее Бертольдо.)
Лапдольфо. Отпеси ее туда. (Потом маркизе, показывая жестом, что хочет надеть ей на голову герцогскую корону.) Вы разрешите?
Синьора Матильда. Боже мой, неужели здесь нет зеркала?
Ландольфо. Есть там. (Указывает на дверь слева.) Если синьора маркиза хочет сама...
438


С и п ь о р а Матильда. Да, да, лучше я сама. Дайте сюда, я сейчас надену.
Борет шляпу и выходит с Бертольдо, который иосот мантию и корону. В это время доктор и Белг.креди старательно падевают рясы бенеднктшщев,
Белькрсди. По 'правде сказать, я никогда нс думал, что мпе придется изображать бенедиктинца. Да, скажу я вам, это сумасшествие стоит изрядных денег.
Д о к т о р. Да, как и многие другие безумства...
Белькреди. Когда можешь тратить на это доходы с родового имения...
Ландольфо. Да, синьор. У нас есть полный набор костюмов той эпохи, превосходно изготовленных но старинным образцам. Это моя обязанность: я обращаюсь к лучшим театральным костюмерам. И это обходится недешево.
Синьора Матильда входит в маптии и в короно.
Белькреди (восхищаясь ею). Великолепно! Поистине, царственный вид!
Синьора Матильдаfпри виде Белькреди разражается смехом). О боже мой, лучше снимите рясу! Вы невозможны! Вы похожи на страуса, одетого монахом!
Белькрсди. Посмотрите лучше на доктора.
Доктор. Ничего... ничего...
Синьора Матильда. Нет, вы выглядите нс так уж плохо, доктор. А вы, Белькрсди, просто смешны.
Доктор (к Ландольфо). Значит, здесь бывают большие приемы?
Лапдольфо. Случается. Иногда он приказывает, чтобы явился тот или другой персонаж, и тогда нужно, чтобы кто-нибудь согласился сыграть его роль. Даже женщины...
Сипьора Матильда (обиженно, хотя и хочет скрыть это). А! Даже женщины?
Ландольфо. Раньше, да... Многие...
Белькреди (смеясь). Великолепно! В костюмах? (Показывая на маркизу.) Вроде нес?
Ландольфо. Пу, знаете, женщины из тех, которые...
Белькреди. Которые соглашаются? Я понял.
439


(Лукаво, маркизе.) Смотрите, это становится для вас опасным.
Открывается вторая дверь справа и появляется Ариальдо.
Ариальдо (делает знак прекратить все разговоры в зале. Потом объявляет торжественно). Его величество — император!
Входят сначала двое слуг, которые располагаются у подножия трона; потом между Ордульфо н Ариальдо, которые почтительно держатся псмного позади, появляется Генрих Чет- вер т ы й. Ему около пятидесяти лет. Оп очень бледен, напололи ну седой. На писках и па лбу у него волосы белокурые, благодаря бросающейся в глаза краске, положенной весьма неумело; на щеках, среди трагической бледности, два красных пятнышка, как у кукол, тоже очень заметных. Поверх королевского платья па нем надета одежда кающегося, как в Каноссе. В глазах — пугающая, нервная сосредоточенность, контрастирующая с одеждой, говорящей о чисто показном смирении и раскаянии,— потому что он считает это унижение незаслуженным. Ордульфо несет императорскую корону, Ариальдо скипетр с орлом и державу с крестом.
Генрих Четвертый (кланяясь сначала синьоре Матильде, потом доктору). Мадонна... Монсипьор... (Смотрит на Белькреди, готов ему поклониться, но потом оборачивается к Лапдольфо, который к нему подошел и спрашивает у него недоверчивым шепотом.) Это Петр Дамиапский?
Ландольфо. Нот, ваше величество, это Клюпий- ский монах, сопровождающий аббата.
Генрих Четвертый (снова вглядывается в Белькреди со все возрастающим недоверием и, видя, что тот оборачивается нерешительно и смущенно к синьоре Матильде и доктору, точно спрашивая у них совета, выпрямляется и кричит). Это Петр Дамиапскип! Напрасно, отец мой, вы смотрите па герцогиню! (Внезапно обернувшись к синьоре Матильде, точно желая предотвратить опасность.) Клянусь вам, клянусь вам, мадонна, что я переменился по отношению к вашей дочери. Признаюсь, что если бы оп (указывая на Белькреди) пе пришел ко мне с запрещением от папы Александра, я развелся бы с ней. Да, нашелся человек, который готов был благословить развод за сто двадцать имений,— епископ Майнц440


ский (смотрит па немного смущенного Ландольфо и тотчас же продолжает), но я не должен сейчас дурно говорить об епископах. (Почтительно оборачивается к Белькреди.) Я благодарю нас, поверьте, благодарю вас теперь, Петр Дамиапский, за это запрещение! Вся моя жизнь полна унижений: моя мать, Адальберт, Трибур, Гослар и теперь — эта ряса, которую вы на мне видите. (Внезапно меняет топ и говорит в сторону, как человек, который репетирует свою роль.) Неважно! Ясность мысли, зоркость, сдержанность и терпение в тяжкую минуту! (Потом оборачивается ко всем и говорит с печальной серьезностью.) fi умею исправлять своп ошибки и смиряюсь даже перед вамп, Петр Дамиапский. (Делает глубокий поклон и остается склоненным перед ним, затем, точно охваченный неясным подозрением, которое в нем сейчас зародилось и заставляет его как бы против воли говорить угрожающим тоном.) Если только ire вы распространяете гнусные слухи, будто моя святая мать Агиеса была в незаконной связи с епископом Генрихом Аугсбургским!
Белькреди (в то время как Генрих Четвертый остается еще склоненным, но с угрожающе направленным на него пальцем, прикладывает руку к груди, в знак отрицания). Нет... не я... пет...
Генрих Четвертый (выпрямляясь). Не вы? Значит, это клевета. (Смотрит иа него, потом говорит.) Я не считаю вас способным па это. (Приближается к доктору и тянет его слегка за рукав, лукаво подмигивая.) Это — из «их» шайки! Все то же, монсиньор.
Ариальдо (тихо, со вздохом, точно желая подсказать доктору). Да, да, епископы-похитители.
Доктор (желая продолжить игру, оборачиваясь к Ариальдо). Да, эти... эти...
Генрих Четверты й. Им все мало! — Бедный мальчик, мопсппьор... беззаботно играл, хотя и был королем, сам пе зная этого. Мио было шесть лет, когда меня украли у моей матери и воспользовались мной, несмыс- леиышем, против нес же и против могущества династии, все оскверняя, все воруя, одип жаднее другого: Анно больше Стефана, Стефан больше Анно.
Ландольфо (шепотом, настойчиво, чтобы отвлечь его). Ваше величество...
441


Генрих Четвертый (тотчас оборачиваясь). Да, да! Я не должен говорить сейчас плохо о епископах. Но эта клевета о моей матери, мопышьор, переходит границы. (Смотрит иа маркизу и смягчается.) Я даже не могу оплакивать ее, мадонна. Я обращаюсь к вам; в вас, вероятно, живет материнское чувство! Она приезжала ко мне из своего монастыря месяц тому назад. Мне сказали, что она умерла. (Замолкает, охваченный глубоким волнением. Потом грустно улыбается.) Я по могу оплакивать ее, потому что если вы здесь, а я в таком виде... (показывает иа свою покаянную одежду), то это значит, что мне двадцать шесть лет.
Ариальдо (почти вполголоса, ласково, чтобы утешить его). Но, значит, она жива, ваше величество!
Ордульфо (так же). И живет в своем монастыре!
Генрих Четвертый (оборачивается и смотрит иа них). Да, и я могу отложить свою скорбь на другое время. (Кокетливо показывает маркизе свои крашеные волосы.) Посмотрите, еще белокурые... (Потом тихо, точно по секрету.) Для вас! Мне этого не нужно. Но внешность все же имеет значение. Знамение времени, не правда ли, монсиньор! (Снова подходит к маркизе и смотрит иа ее волосы.) Э, да я вижу, что... и вы, герцогиня... (Прищуривает один глаз и делает выразительный знак рукой.) Итальянка (точно желая сказать: «не настоящая», но без тени презрения, даже с насмешливым восхищением). Боже упаси меня выказывать отвращение или удивление!— Суета сует! Никто ие хочет смириться и признать темную и роковую власть, кладущую пределы вашей воле. Но раз людям суждено рождаться и умирать... рождаться... Вы хотели родиться, мопсилъор? — Я — пет. И между этими двумя гранями, равно пе зависящими от нашей воли, происходит столько событий, нежеланных для нас, с которыми волей-неволей приходится мириться!
Доктор (чтобы что-нибудь сказать, в то же время внимательно его разглядывая). Да, да, конечно!
Г е и р и х Ч е т в е р т ы й. Если мы смиряемся, появляются суетные желания. Женщина хочет стать мужчиной, старик — юношей... Никто из пас не лжет и не притворяется. Больше того: мы добровольно носим придуманную нами маску. В то время, монсиньор, как вы стоите 442


неподвижно, дер?кась обеими руками за вашу святую рясу, оттуда, из рукавов, скользит, скользит, ускользает, как змея, что-то такое, чего вы aie замечаете. Жизнь, мок- енпьор. А потом удивитесь, внезапно поняв, что она ускользнула: сколько досады, злости на самого себя и угрызений совести, да, да и угрызений. Ах, если бы вы знали, сколько раз это было. И я видел па своем собственном лице такое ужасное выражение, что ие мог смотреть на него... (Подходит к маркизе.) С вами этого никогда пе случалось, мадонна? Вам кажется, что вы всегда были такой же? О боже, по ведь однажды... Как же... Как же вы могли сделать это?.. (Он так пристально смотрит ей в глаза, что она едва не лишается чувств.) Да, именно «это» — мы понимаем друг друга! Будьте спокойны, я никому нс скажу! И вы, Петр Дамиапский, могли быть другом такого...
Ландольфо (так же). Ваше величество...
Генрих Четвертый (сразу же). Нет, нет, я не назову его! Я знаю, что вызываю в нем такое раздражение... (Быстро оборачиваясь к Белъкреди.) Что вы думаете... что вы думаете об этом?.. Но все мы продолжаем цепко держаться за нашу маску, как старик, который красит волосы. Разве важно, что эта краска пе может быть выдана вам за настоящий цвет моих волос? — Вы, ма- доппа, красите их, конечно, не для того, чтобы обмануть других или самое себя; вы хотите немного, чуть-чуть, изменить ваше собственное изображение в зеркале. Я это делаю для смеха. Вы — серьезно. Но уверяю вас, что, хотя это и серьезно, вы все же в маске, мадонна; я говорю по о почтенном венце на вашей голове, я склоняюсь перед пим, не о вашей герцогской мантии,— я хочу сказать, что вы захотели искусствсшго сохранить воспоминание о ваших белокурых волосах, которые вам когда-то правились, или о каштановых — если они были каштановые; вы хотите удержать гаснущий образ вашей молодости! А вам, Петр Дамиапский, воспоминание о том, чем вы были и что сделали, кажется теперь только призраком прошлого, затаенным в душе, как сои, не правда ли? И мне все кажется спом — если вдуматься, есть столько необъяснимого... Ба! В этом пет ничего удивительного, Петр Дами- анский; завтра наша сегодняшняя жизнь тоже покажется сном! (Внезапно выходя из себя, хватает покаянную одеж443


ду.) Эта ряса! (С почти дикой радостью пытается сорвать ее, в то время как испуганные Ариальдо, Ландольфо и Ордульфо подбегают к нему, пытаясь удержать его.) Ах, черт возьми! (Отступает, срывает рясу и кричит.) Завтра в Брессапоие двадцать семь немецких и ломбардских епископов подпишут вместе со мпой низложение папы Григория Седьмого — пе первосвященника, а лжемонаха!
Ордульфо (вместе с остальными двумя умоляет его замолчать). Ваше величество, ваше величество, умоляю вас!
А р и альдо (жестом предлагая ему снова надеть рясу). Подумайте о том, что вы говорите!
Ландольфо. Монсиньор здесь вместе с герцогиней, чтобы защитить вас! (Настойчиво делает доктору знаки, чтобы тот сказал что-нибудь.)
Доктор (в смущении). Да... да... Мы здесь, чтобы защитить вас...
Генрих Четвертый (сразу же раскаявшись, почти испуганно, позволяет снова надеть на себя рясу и судорожно хватается за нее руками). Простите, да, да... простите, простите, монсиньор; простите, мадонна... Я чувствую, клянусь вам, чувствую всю тяжесть анафемы! (Склоняется, обхватив обеими руками голову, точно ожидая, что сейчас на нее что-то обрушится; некоторое время остается в этом положении, затем другим голосом, не меняя позы, говорит тихо Ландольфо, Ариальдо и Ордульфо.) По знаю, почему сегодня мпе пе удается быть смиренным в его присутствии. (Показывает тайком на Белькреди.)
Ландольфо (вполголоса). Потому что вы, ваше величество, упорно принимаете его за Петра Дамианского, между тем как это совсем не он.
Генрих Четвертый ( глядя на него со страхом). Это не Петр Дамиапский?
Ариальдо. Нет, это просто скромный монах, ваше величество!
Г е п р и х Четвертый (скорбно, с тяжелым вздохом). Ах, пикто из нас не может понять своих поступков, если действует инстинктивно... Может быть, вы, мадонна, поймете меня лучше, чем другие, вы — женщина в герцогиня. Это — великая, решающая минута. Я мог бы сейчас, пока говорю с вами, принять помощь ломбардских 444


епископов, захватив пашу й заключив его здесь в замке, устремиться в Рим и выбрать там другого папу, протянуть руку для союза с Робертом Гискаром. Григорий Седьмой погиб бы! — Я не поддаюсь искушению и, поверьте, поступаю умно. Я чувствую дух времени и величие человека, умеющего быть тем, кем ои должен быть; папой! Вы готовы смеяться надо мной, видя меня в таком состоянии? Неужели вы так глупы, чтобы не понять, что политическая мудрость побудила мепя надеть эту покаянную одежду! Говорю вам, что завтра, быть может, мы поменяемся ролями! И что вы тогда будете делать? Смеяться над папой в одежде пленника? — Нет. Мы — равны. Сегодня я нарядился кающимся; завтра оп нарядится пленником. Но горе тому, кто не умеет носить своей маски, все равно, короля или папы. Быть может, ои сейчас чересчур жесток; пожалуй, да. Подумайте, мадонна, что Берта, ваша дочь, по отношению к которой, повторяю вам, я переменился (внезапно оборачивается к Белькреди и кричит ему в лицо, точно гот сказал: «нет»), переменился, переменился, потому что в тот ужасный час она проявила ко мне столько привязанности и преданности... (останавливается, задыхаясь от прилива гнева, и делает усилие, чтобы сдержаться и подавить в себе стон; потом с ласковой и скорбной покорностью снова оборачивается к маркизе) опа приехала со мной, мадолна; она внизу, во дворе; она хотела последовать за мной, как нищая, и мерзла две ночи на открытом воздухе, под снегом! Вы ее мать! Все внутри у вас должно перевернуться от жалости, вы должны вместе с нпм (указывая на доктора) молить папу о прощении; нужно, чтобы он принял лас.
Синьора Матильда (дрожа, еле слышным голосом). Да, да, сейчас же...
Д о к тор. Мы сделаем ото, сделаем!
Генрих Четвертый. И еще одно! Еще одно! (Подзывает их к себе и говорит тихо, очень таинственно.) Мало, чтобы он меня принял. Вы знаете, что оп может сделать «все», поверьте мне, «все». Оп даже вызывает мертвых! (Ударяет себя в грудь.) Вот я! Вы мепя видите! — И нет такого магического искусства, которое бы ие было ему известно. Итак, монсиньор и мадонна, мое настоящее наказание в том — смотрите (показывает почти со страхом 445


ila свой, портрет на стене) — в том, что я пе могу освободиться от этого колдовства! Я теперь кающийся и останусь им, пока оп мепя не тримет. Но потом, после того как с мепя будет снята анафема, вы оба должны умолять папу, ибо это в его власти — освободить мепя отсюда (снова указывает на портрет) и дать мне проя«ить всю, всю мою бедную жизпь, из которой я выброшен... Нельзя же всегда быть двадцатипхестилетнк1М, мадонна! И я прошу вас об этом также ради вашей дочери: чтобы я мъг любить ее, как опа того заслуживает, теперь, когда я так настроен п растрогай вашим милосердием! Вот. Только это. Я в ваших руках... (Кланяется.) Мадонна! Монсипьор!
Продолжая кланяться, он идет к той же двери, из которой вышел, Маркиза так глубоко взволнована, что, как только оп исчезает, она, почти без чувств, тяжело падает па стул.
Занавес


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Другой зал в вилле, смежный с тропным, обставленный строгой старинной мебелью. Налево два окпа, выходящих в сад. В глубине выход. Направо дверь, ведущая в тронный зал. Под вечер в тот же день.
Па сцене синьора Мат и л ь д а, доктор и Тито Боль- к р е д и. Они продолжают разговор, но синьора Матильда держится особняком. Она мрачна и видимо раздражена тем, что говорят ос собеседники. Но не слушать их она не может, так как находится в состоянии такого возбуждения, что все невольно ее занимает, не позволяя сосредоточиться и обдумать намерение, поглощающее сейчас все ее мысли, Слова, которые Матильда слышит, привлекают ее внимание еще и потому, что она инстинктивно чувствует необходимость в том, чтобы ее удержали.
Белькреди. Это верно, верно, что вы говорите, дорогой доктор; но таково мое впечатление.
Доктор. Нс буду спорить с вами; но все же согласитесь, что это — только так... впечатление.
Белькреди. Позвольте, ведь он это почти сказал, и вполне ясно! (Оборачиваясь к маркизе.) Не правда ли, маркиза?
Синьора Матильда (отвлекаясь от своих мыслей, оборачивается к нему). Что он сказал? (Потом, не соглашаясь.) Лх да... ио по другой причине, чем вы думаете.
Доктор. Он имел в виду наши одежды: вашу мантию (показывает на маркизу) и паши бенедиктинские рясы. Все это очень по-детски.
Синьора Матильда (внезапно снова оборачиваясь, с возмущением). По-детски? Что вы говорите, доктор?
447


Доктор. С одной стороны, конечно, по-детски! — Прошу вас, дайте мне договорить, маркиза.— Но с другой стороны, дело гораздо сложнее, чем кажется.
С и п ь о р а Матильда. Для меня, напротив, все ясно.
Д о к т о р (со снисходительной улыбкой специалиста, говорящего с профанами). Видите ли, надо вникнуть в особую психологию сумасшедших, благодаря которой — заметьте это собе — мояшо быть уверенным, что сумасшедший замечает, часто очень хорошо замечает, что перед ним — люди переодетые; он понимает это и все же верит, совсем как ребенок, для которого игра и реальность — одно и то же. Потому-то я и сказал: по-детски. Но и то же время это очень сложно, и вот почему: он отчетливо сознает, что для себя, перед самим собой, оп только образ — тот самый образ! (Памекая на портрет в тронном зале, показывает пальцем налево от себя.)
Белькреди. Он сам это сказал!
Доктор. Вот именно! Образ, перед которым появились другие образы,— я хочу сказать, наши. И вот, в своем бреду, обостренном и проницательном, оп сразу же заметил разницу между своим образом и нашими: то есть то, что в пас, в наших образах, было притворным. И оп почувствовал недоверие. Все сумасшедшие всегда настроены настороженно и недоверчиво. И в этом все дело! Оп, конечно, не понял доброго намерения пашей игры, разыгранной для пего. А его игра показалась нам особенно трагичной, потому что он, словно нарочно,— понимаете ли?— побуждаемый недоверием, отнесся к пей именно как к игре; и ок, видите ли, тоже играет, выходя к вам с накрашенными висками и щеками п сообщая, что он сделал это нарочно, ради смеха!
Синьора Матильда (снова вспылив). Нет, это пе то, доктор! Не то! Не то!
Доктор. А что же тогда?
Сипьора Матильда (решительно, сильно взволнованная). Я убеждена, что он меня узнал!
Это невозможно...
(одновременно). Невозможно...
Что вы!
Синьора Матильда (еще решительнее, почти су448
Д о к т о р Белькреди


дорожно). Поверьте, оп меня узнал! Когда он подошел близко, чтобы поговорить со мной, глядя мне в глаза, прямо в глаза,— он мепя узнал!
Белькреди. Но ведь он говорил о вашей дочери...
Синьора Матильда. Неправда. Обо мпе! Он говорил обо мне.
Белькреди. Да, может быть, когда он говорил...
Сипьора Матильда ( сразу же, порывисто). О моих крашеных волосах! Но разве вы нс заметили, что он тотчас же прибавил: «или воспоминание о ваших каштановых волосах, если они были каштановые». Ои припомним, что я «тогда» была шатенкой.
Белькреди. Полноте! Полноте!
Синьора Матильда ('не обращая на него внимания, оборачивается к доктору). Мои волосы, доктор, были действительно каштановые, как у моей дочери. И потому- то оп заговорил о пей.
Белькреди. Но он пе знает вашу дочь! Он ее никогда пе видел!
Сипьора Матильда. Вот именно! Вы пичего не понимаете! Под моей дочерью он подразумевал меня — такой, какой я была в то время!
Белькред и. О, безумие заразительно! Заразительно!
Сипьора Матильда (тихо, с презрением). Заразительно? Дурак!
Белькреди. Простите, вы когда-нибудь были его женой? В его бреду жена его — ваша дочь: Берта Сузская.
Сипьора Матильда. Попятно! Потому что я уже не шатенка, какой оп меня помнит, а такая, как теперь, блондинка, явившаяся к нему под видом «Аделаиды» — матери его жены. Моя дочь для него не существует: он ее никогда нс видел, как вы сами сказали. Поэтому оп не может знать, блондинка она или шатенка.
Белькред и. Но оп сказал «шатенка» случайно, наугад! Чтобы назвать цвет волос, какой бывает у молодых женщин, блондинок или шатенок! А вы, как всегда, принялись фантазировать! — Доктор, она говорит, что я не должен был приезжать; а, по-моему, не должна была приезжать она.
Синьора Матильда (на одно мгновение сбитая 29 Луиджи Пирапделло
449


с толку замечанием Белькреди, затем оправляется, хотя ее все же смущает закравшееся в ее душу сомнение). Ист... нет... он говорил обо мпе... Оп все время говорил, обращаясь ко мне, со мной, обо .мне.
Белькреди. Помилуйте! Он ни минуты не дал передохнуть, а вы заявляете, что он все время говорил о вас! Может быть, он имел в виду вас, когда разговаривал с Петром Дамианским?
С я и ь о р а Матильда (вызывающе, готовая перейти все грани приличия). Кто знает! Можете вы мне сказать, почему оп сразу же, с первого момента, почувствовал к вам отвращение — только к вам?
Тон ее вопроса допускает лптпь один возможный отлет; «Потому что оп помял, что вы мой любовник!» - Белькреди это настолько ясно, что оп растерянно замолкает, застыв на месте с глупой улыбкой па лпце.
Доктор. Позвольте! Это могло быть вызвано тем, что ему доложили только о приходе герцогини Аделаиды и Клюнийского аббата. Увпдев третье лицо, о котором его не предупредили, оп почувствовал недоверие...
Белькреди. Вот именно недоверие заставило его увидеть во мне врага — Петра Дамианского! - - Но если она вбила себе в голову, что он ее узнал...
С и и ь о р а Матильда. В этом пет никакого сомнения! — Мне это сказали его глаза, доктор. Знаете, когда смотрят так, что... что 'никакого сомнения быть не может!— Вероятно, это было одпо мгновение! Почем я знаю?
Доктор. Нельзя исключить возможности момента просветления.
Синьора Матильда. Может быть, в так. И тогда вся его речь показалась мпе полной сожалений о моей и его юности,— из-за этого ужасного случая, навсегда замкнувшего его в маске, от которой он не может больше освободиться. хотя и хочет, очень хочет этого!
Белькреди. Вот кап? Чтобы начать любить вашу дочь? Или, быть может, вас, растрогавшую его своим сочувствием?
Синьора М а тильда. Поверьте, я очепь сочувствую ему.
Белькреди. Это видно, маркиза! Сочувствуете так
450


сильно, что кудесник вполне возможно увидел бы здесь чудо.
Доктор. Позвольте мпе оказать! Я не совершаю чудес, потому что я врач, а ле кудесник! Я очень внимательно слушал все, что он говорил, и повторяю, что та специфичная стройность бреда, которая свойственна всякому систематическому безумию, явным образом в нем уже значительно — как бы сказать? — ослабела. Слоном, элементы его бреда уже не так плотно спаяны. Мне кажется, что оп с трудом удерживает в равновесии элементы принятой им на себя роли, ибо резкие вспышки бросают его, что очень утешительно, от состояния не то что бы начинающейся апатии, по скорее болезненной вялости, в состояние задумчивой меланхолии, что доказывает—да, действительно доказывает — значительную мозговую активность. Повторяю вам, это очень утешительно. И теперь, если этот резкий толчок, который мы задумали...
С и и ь о р а М а т и л ь д а (оборачиваясь к окну, тоном жалующейся больной). Но почему еще но вернулся автомобиль? Я распорядилась, чтобы в половине четвертого...
Доктор. О чем вы говорите?
Сипьора Матильда. Об автомобиле, доктор! Теперь уже больше чем половина четвертого!
Доктор (вынимая часы и смотря иа них). Да, уже пятый час!
С и и ь о р а Мат и л ь д а. Он уже полчаса как должен был быть здесь. Но, по обыкновению...
Бель к р е д и. Может быть, они не могут найти платья?
Сипьора Матильда. Но ведь я им ясно объяснила, где оно находится! (В сильном нетерпении.) Фрида лучше бы... Где Фрида?
Белькреди (выглядывая из окна). Вероятно, она в саду, с Карло.
Доктор. Он убедит ее преодолеть страх...
Белькреди. Это пе страх, доктор, не верьте! Опа просто пе в духе.
С п н ь о р а Ma т и л ь д а. Пожалуйста, не упрашивайте ее! Я знаю ее характер!
Доктор. Будем терпеливо ждать. Все произойдет быстро, и надо, чтобы это было вечером... Одно мгновение! 29* 451


Если нам удастся встряхнуть его, разбить одним ударом уже ослабевшие нити, которые связывают его еще с призраком, возвратить ему то, о чем он сам просил, сказав: «Нельзя же вечно быть двадцатишестилетним, мадонна!» — и освободить его от того, что он сам называет своей карой... словом, если нам удастся па одно мгновение дать ему почувствовать разницу во времени...
Белькреди (быстро). Он выздоровеет! (Потом отчеканивая, с иронией.) Мы его освободим!
Доктор. Да, есть надежда, что мы «заведем» его, как часы, остановившиеся в определенное мгновение. И вот, мы тоже, можно сказать, с часами в руках, будем дожидаться, когда настанет тот самый час; потом — удар, и будем надеяться, что его часы снова придут в движение после такой долгой остановки.
В этот момент из двери в глубине входит маркиз Карло ди Нолли.
Синьора Матильда. Карло!.. А где Фрида? Куда опа пошла?
Ди Нолли. Она здесь, сейчас придет.
Доктор. Автомобиль вернулся?
Ди Нолли. Да.
Сипьора Матильда. Вот как! И привез платье? Ди Нолли. Все давно уже здесь.
Доктор. Тогда все в порядке.
Синьора Матильда (в трепете). Где оно? Где ж оно?
Ди нолли (пожимает плечами, грустно улыбаясь, как человек, который нехотя соглашается на неуместную шутку). Сейчас увидите... (Показывая иа дверь в глубине.) Опо там...
На пороге появляется Бертольдо.
Бертольдо (торжественно докладывает). Ее светлость, маркиза Матильда Каносская.
Тотчас же входит Фрида во всем блеске красоты: опа одета в старое платье матери, платье маркизы Тосканской, и кажется ожившим портретом тронпого зала.
452


Фрида (проходя мимо низко склонившегося Бертольда, говорит ему с презрительной гордостью). Тосканская, из Тосканы, Пожалуйста. Каносса — это только один из моих замков.
Белькреди (любуясь ею). Поглядите! Поглядите! Опа кажется совсем другой!
Синьора Матильда. Ее можно принять за меня! Боже мой, поглядите! — Остановись, Фрида.— Поглядите! Это прямо мой оживший портрет...
Доктор. Да, да... Безусловно! Безусловно! Портрет!
Белькреди. Не нахожу слов... Смотрите! Смотрите! Какая картина!
Фрид а. Не смешите мепя, пе то все лопнет. Ну и талия же была у тебя, мама! Мне пришлось совсем сжаться, чтобы влезть в это платье.
Синьора Матильда (нервно поправляет на ней платье). Погоди. Стой. Надо оправить складки... Тебе оно действительно так узко?
Фрида. Я прямо задыхаюсь! Кончим скорее, ради бога!..
Доктор. Мы должны дождаться вечера...
Фрид а. Нет, нет. Мне пе выдержать. Мпе не выдержать до вечера.
Синьора Матильда. Зачем же ты сразу его надела?
Фрида. Сразу же, как только увидела! Непреодолимый соблазн!
Синьора Матильда. Ты должна была позвать меня! Чтоб помочь... Оно еще все в складках!..
Фрида. Я видела это, мама. Ио это старые складки. Их невозможно расправить.
Доктор. Это не важно, маркиза! Иллюзия полная. (Потом подходит и приглашает ее встать перед дочерью, но так, чтобы не заслонять ее.) Простите. Станьте так... сюда... на некотором расстоянии... немного ближе...
Белькреди. Чтобы дать почувствовать разницу во времени!
Синьора Матильда (оборачиваясь к нему, небрежно). Двадцать лет! Ужасная беда — пе правда ли?
Белькреди. Не будем преувеличивать!
Доктор (смущенно, желая загладить впечатление).
453


Нет-нет. Я... я... имел в виду костюм... Я хотел посмотреть...
Белькреди (смеясь). Ну, доктор, между костюмами — не двадцать лет! Восемьсот! Пропасть! Вы действительно хотите заставить его одним прыжкам перепрыгнуть (указывая сначала на Фриду, потом на маркизу) отсюда - сюда? Как бы он нс сломал при этом шею! — Я говорю нам серьезно. Для нас — это двадцать hiìt, два платья и маскарад. Но если для пего, доктор, время, как вы говорите, остановилось,— и в нем самом и вокруг пего,— если о и живет там (показывает иа Фриду), с нею, восемьсот лет тому назад,— у него может так закружиться голова, что, перепрыгнув к нам...
Доктор делает пальцем отрицательный знак.
Вы говорите, нет?
Доктор. Нет. Потому что жизнь, дорогой барон, сразу захватывает человека. Иаша жизнь сразу же станет реальной для пего. Она тотчас вернет его на землю, ìmiho- вепно разбив его иллюзию, и откроет ому, что восемьсот лет, о которых вы говорите,— пе больше чем наши двадцать. Понимаете, это вроде фокуса, например масонского прыжка в пустоту, который кажется чем-то необычайным, а па самом дело является лишь спуском па одну ступеньку.
Белькреди. Какое открытие это будет для пего.— Да! Посмотрите, доктор, «а Фриду и иа маркизу! Которая из них впереди? Мы — старики, доктор. Молодые люди думают, что они впереди; неправда, впереди — мы, потому что время больше принадлежит нам, чем им.
Доктор. Да, если бы прошлое нас не отдаляло!
Белькреди. Отдаляло? От чего? Если они (показывает па Фриду и на ди Полли) должны делать то же самое, что уже делали мы,— стареть, повторяя примерно те же самые глупости... Ошибка — думать, что человек выходит из жизни в ту дверь, которая перед ним. Неправда! Едва лишь человек родился, как он начинает умирать; кто первый начал, тот впереди всех. И самый молодой — праотец Адам! Посмотрите-ка па нее (показывает~на Фриду): она маркиза Матильда Тосканская на восемьсот лет моложе пас! (Низко кланяется.)
454


Ди Нолли. Прошу тебя, прошу тебя, Тито,— перестань шутить.
Б е л ь к р с д л. По-твоему, я шучу?..
Ди Н о л л и. Л как же? С первого момента, как ты сюда приехал...
Белькреди. Как! Я даже нарядился бенедиктинцем...
Ди Нолли. Да, по ради очень серьезного дела...
Белькред и. Ну, знаешь, пе все чувствуют его серьезность... Вот, папример, Фрида сейчас. (Оборачивается к доктору.) Честное слово, доктор, я все еще не понимаю, что вы хотите сделать.
Доктор (сухо). Скоро увидите. Предоставьте все мне... Если он увидит маркизу'в таком платье...
Белькреди. А, значит, опа тоже должна...
Доктор. Понятно, попятно! Надеть другое платье, которое там лежит. Чтобы оп увидел, что перед ним маркиза Матильда Каиосокая...
Фрида (тихо разговаривавшая с ди Полли, замечает ошибку доктора). Тосканская! Тосканская!
Доктор (сухо). Это все равно!
Белькреди. А, я понял! Оп увидит перед собой обеих...
Доктор. Совершенно верно, обеих. И тогда...
Фрида (отзывает его в сторону). Подите сюда, доктор, послушайте...
Доктор. Иду. (Переходит к молодым людям и что-то объясняет им.)
Белькреди (тихо, синьоре Матильде). Черт возьми! Но в таком случае...
Синьора М а т и л ь д а (оборачиваясь, с замкнутым выражением лица). В чем дело?
Белькред и. Это вас действительно так увлекает? Настолько, чтобы согласиться на это? Это невероятно для женщины!
Сипьора Матильда. Для обыкновенной женщины!
Б е л ь к р е д и. Ну пет, дорогая моя,— для всякой женщины! Такая самоотверженность...
Синьора Матильда. Я обязана сделать это для него.
455


Белькреди. Но лгите! Вам ведь не свойственно унижаться!
Сипьора Матильда. Так кто же? Причем тут самоотверженность?
Белькреди. Да, вы хотите не себя унизить в глазах других, а оскорбить мепя.
Синьора Матильда. Кто думает о вас в этот момент?
Ди Нолл и (выступая вперед). Вот-вот, так и сделаем... (Оборачиваясь к Бертольдо.) Эй, вы, подите и позовите одного из тех троих!
Бертольдо. Сию минуту! (Уходит через дверь в глубине.)
Сипьора Матильда. Но мы должны сначала притвориться, что прощаемся с ним.
Д и II олли. Конечно! Я для того и позвал «советника», чтобы уговориться с ним насчет прощания. (К Белькреди.) Ты можешь в этом не участвовать! Оставайся здесь.
Белькреди (иронически качая головой). Да, могу... могу...
Ди Н олли. Хотя бы для того, чтобы слова не возбудить в нем подозрительности, понимаешь?
Белькреди. Еще бы! Такое ничтожество!
Доктор. Необходимо совершенно убедить его, что мы уехали отсюда.
Из двери направо выходит Лапдольфо, за ним Бертольдо.
Ландольфо. Можно войти?
Ди Нол л и. Войдите! Войдите. Вот что... Вас зовут Лоло?
Лапдольфо. Лоло или Ландольфо, как вам угодно!
Ди Нолл и. Слушайте. Сейчас доктор и маркиза с пим попрощаются...
Ландольфо. Прекрасно. Достаточно будет сказать, что они получили от папы милостивое согласие па свидание. Оп там, в своих комнатах, стонет, кается в том, что он говорил, и отчаивается в получении прощения. Если бы вы были так добры и соблаговолили бы снова надеть костюмы...
456


Доктор. Да! Да. Идем, идем...
Ландольфо. Подождите немного. Разрешите мне посоветовать вам одну вещь: прибавить, что и маркиза Матильда Тосканская просила вместе с вами о той милости, которую он ему оказал.
Синьора Матильда. Вот видите! Оп меня узнал?
Лапдольфо. Нет, простите мепя. Просто оп очень боится враждебности этой маркизы, приютившей папу в своем замке. По вот что мепя удивляет. В истории, насколько мпе известно,— впрочем, вы должны быть более осведомлены, чем я,— пичего не говорится о том, что Генрих Четвертый тайно любил маркизу Тосканскую!
Синьора Матильда (быстро). Нет, не говорится! Даже напротив!
Лапдольфо. И мпе так казалось! Но он говорит, что любил ее, и все время повторяет это... А теперь он боится, что ее отвращение к этой тайной любви может плохо повлиять па отношение к нему папы.
Белькреди. Надо дать ему понять, что этого отвращения больше нет!
Ландольфо. Вот-вот! Очень хорошо!
Синьора Матильда (к Ландольфо). Очень хорошо! (Потом к Белькреди.) Потому что в истории как раз говорится, — хотя вы этого, может быть, и пе знаете, — что папа уступил именно просьбам маркизы Матильды и Клюпийского аббата. И прибавлю вам, дорогой Белькреди, что. когда мы устраивали кавалькаду, я как раз хотела воспользоваться этим, чтобы показать ему, что я совсем не так враждебна к нему, как ои это думал.
Белькред и. В таком случае — превосходно, дорогая маркиза. Продолжайте, продолжайте следовать истории...
Ландольфо. Отлично. Значит, синьора может не прибегать к новому переодеванию. Она может явиться вместе с монсиньором (показывает на доктора) в одежде Матильды Тосканской.
Доктор (быстро и настойчиво). Нет, нет! Только пе это, пожалуйста! Это может погубить все! Эффект сопоставления должен быть мгновенным, внезапным! Нет, пет! Пойдемте, пойдемте, маркиза: вы снова явитесь герцогиней Аделаидой, матерью императрицы. И мы попрощаемся. Особенно важно, чтобы оп знал, что мы ушли.
457


Скорее, скорее, не будем терять времени, нам еще столь- кто надо приготовить.
Доктор, сипьора Матильда и Ландольфо уходят в дверь справа.
Фрид а. Мне опять становится страшно...
Ди Иолли. Опять, Фрида?
Фрида. Лучше было бы, если бы я его увидела сначала.
Ди Нол л и. Поверь, совсем не стоит его бояться’ Фрида. Он пе буйный?
Ди Нолли. Да нет, оп очень спокоен.
Белькреди (иронически, ласковым тоном). Меланхолик! Разве ты не слышала, что он тебя любит?
Фрида. Очень вам благодарна! Именно за это!
Белькреди. Оп пе захочет причинить тебе зла...
Ди Нолли. Ведь это будет длиться только одно мгновение...
Фрид а. Да, но там, в темноте, с ним...
Ди Нолли. Только одно мгновение — и я буду рядом с тобой; а все другие будут за дверями, готовые прибежать в любую минуту. Как только он увидит перед собой твою мать, — понимаешь? твоя роль будет кончена...
Б е л ь к р е д и. Я боюсь другого — что это будет холостой выстрел.
Ди Нолли. Брось! Мне этот способ кажется очень действенным.
Ф р и д а. И мне, и мне тоже! Я предчувствую... и вся дрожу!..
Белькреди. Но, дорогие мои, сумасшедшие, сами того пе сознавая, обладают счастьем, которого мы не ценим.
Д и Нолли (раздраженно прерывая его). Каким там счастьем? Пожалуйста, брось это!
Белькреди (с силой). Они нс рассуждают!
Ди И олли. Но, позволь, при чем тут рассуждение?
Белькреди. Как! Тебе не кажется, что имеппо иа рассуждение его должен был бы навести вид ее (показывает на Фриду) и рядом с нею — ее матцри? Ведь па этом мы н строим все!
458


Ди Нолл и. Ничего подобного! Никаких рассуждений! Мы покажем ему, как сказал доктор, удвоенный образ его бреда!
Белькреди (с внезапным раздражением). Знаешь, я никогда не мог попять, почему им выдают докторские дипломы!
Ди II о л л и ( ошеломленно). Кому?
Бель к р о д и. Психиатрам.
Ди Но л л и. Вот мило! А какие же дипломы, по-твоему, должны они иметь?
Ф ри да. Раз они психиатры!
Белькреди. Вот именно! Дипломы юристов, дорогая! Сплошная болтовпя! Кто больше болтает, того больше целят! «Растяжимость аналогии!..» «Ощущение дистанции во времени»... И прежде всего они заявляют, что пе делают чудес, между тем как тут именно требуется чудо! При этом они прекрасно знают, что чем больше уверяют, что опи не кудесники, тем больше верят их знаниям. Не делают чудес, но падают только на ноги, просто великолепно!
Бертольдо (который, следил, глядя в замочную скважину первой двери). Вот они! Вот они! Собираются идти сюда...
Ди Нолл и. Ах так?
Бертольдо. Он, кажется, хочет их сопровождать... Да, да - вот он, вот ом!
Ди Но л л и. Уйдем отсюда! Скорее! (Оборачивается к Бертольдо, прежде чем уйти.) А вы останетесь здесь!
Бертольд о. Я должен остаться?
Не отвечая, д и Н о л л и, Ф р и д а, Белькреди уходят в дверь в глубине, оставив Бертольдо в нерешительности и смущении. .Дверь направо открывается, первым входит Лапдольфо, почтительно кланяясь, за ним сипьора Матильда В мантии и герцогской короне на голове, как в нервом действии, а за пою д о к т о р в рясе клюиийского аббата. Г е в р и х Ч отпер т ы й идет между ппми. На нем королевское платье. За ним следуют
Орду л ь ф о и Л р и а л ь д о.
Генрих Че т в ерты и (продолжая разговор, начатый в тронном зале). Скажите, как же я могу быть хитрым, когда они сами считают меня упрямым?
Доктор. Да пет же, совсем не упрямым!
459


Генрих Четвертый fласково улыбаясь). Значит, я вам действительно кажусь хитрым?
Доктор. Нет, нет! Ни упрямым, ни хитрым.
Генрих Четвертый (останавливается и восклицает тоном, которым хочет добродушно, ио иронически доказать, что этого не может быть). Монсиньор! Если упрямство — порок, который пе может совмещаться с хитростью, то, я полагаю, что, отказывая мне в упрямстве, вы все же признаете за мной некоторую долю хитрости. Уверяю вас, мпе она очень необходима! Но если вы хотите уде ржа ть ее целиком для себя...
Доктор. Как, я? Я вам кажусь хитрым?
Генрих Четвертый. Нет, монсиньор! Что вы говорите! Совсем не кажетесь. (Обрывает и обращается к синьоре Матильде.) Разрешите, мадопна-герцотиня, прежде чем расстаться, сказать вам несколько слов с глазу на глаз? (Отводит ее немного в сторону и спрашивает с большим волнением, очень таинственно.) Ваша дочь вам действительно дорога?
Сипьора Матильда (смущенно). О да, конечно.
Генрих Четвертый. И вы хотите, чтобы я отблагодарил ее со всей любовью, со всем благоговением за все те серьезные iпроступки, л которых я повинен перед ней,— хотя вы, конечно, не должны верить тому, что я развратен, как утверждают мои враги?
Сипьора Матильда. Нет, нет, я этому по верю и никогда нс верила...
Генрих Четвертый. Значит, вы хотите?
Синьора М а т и л ь д а (как раньше). Что?
Генрих Четвертый. Чтобы я снова полюбил вашу дочь? (Смотрит на нее и тотчас же прибавляет таинственным тоном, полным мольбы и одновременно ужаса.) Разве вы нс друг, по друг маркизы Тосканской?
Синьора Матильда. И все же я повторяю вам, что она умоляла и заклинала не меньше всех пас, стараясь выхлопотать вам прощение...
Генрих Четвертый (быстро, тихо, в трепете). Не говорите, не говорите мне об этом! Разве вы не видите, как это па меня действует?
Синьора Матильда (смотрит на него, потом тихо, точно выспрашивая тайну). Вы еще любите ее?
460


Генрих Четвертый (растерянно). Еще? Как вы знаете? Никто об этом не знает! Никто не должен знать!
Синьора Матильда. Но, может быть, она так просила за вас?
Гейр их Четвертый ( смотрит на нее некоторое время, потом говорит). И вы любите вашу дочь? (Короткая пауза. Оборачивается к доктору со смехом в голосе.) Ах, монсиньор, это верно, я узнал, что женат, только позд- но... очень поздно... И даже теперь жена у мепя есть,— несомненно, она у меня есть,— по я могу вам поклясться, что почти никогда о ней не думаю. Это грех, по ее нет, нет в моем сердце. А самое удивительное, что се пет и в сердце ее матери! Сознайтесь, мадонна, что вам очень мало до нее дела! (Доктору, с отчаянием.) Она мне говорит о другой (все больше возбуждаясь) с таким упорством, с таким упорством, что мне никак пе удается уяснить собе...
Ландольфо (скромно). Может быть, для того, ваше величество, чтобы рассеять ваше ошибочное мнение о маркизе Тосканской? (Испугавшись, что позволил себе такое замечание, тотчас же добавляет.) Я, конечно, говорю только о данном моменте...
Генрих Четвертый. И ты тоже утверждаешь, что опа была мпе другом?
Лапдольфо. Да, в настоящий момент — да, ваше величество!
Сипьора Матильда. Да! Да, именно поэтому...
Генрих Ч е т в е р т ы й. Я •понял. Вы, зпачит, хотите сказать, что пе верите в мою любовь к ней? Попял, понял! Этому пикто никогда не верил, пикто никогда не подозревал. Тем лучше. Довольно об этом! Довольно! (Обрывает, доктору с совершенно другим настроением и выражением лица.) Монсиньор, вы видели? Условия, в зависимости от которых папа ставит снятие отлучения, по имеют ничего, совершенно ничего общего с теми причинами, по которым оп меня отлучил! Сообщите папе Григорию, что мы увидимся с ним в Брессаноме. А если вам, мадонна, посчастливится встретить свою дочь во дворе замка вашей подруги маркизы, то что я могу сказать ей? Пускай опа приедет ко мне. Посмотрим, может быть, мне удастся удержать ее здесь при себе, как супругу и императрицу.
461


До сих пор многие жепщнпы приходили сюда, и каждая уверяла меня, что она- моя жена, которую я знаю, которую я искал иногда... ведь это же пе стыдно, ведь это — моя жена!.. Но все они, называя себя Бертой и говоря, что они из Сузи, начинали смеяться пс зпаю почему! (Точно1 по секрету.) Понимаете ли вы, в постели, когда па мне нет этого костюма... и па пей тоже. Ну да, боже мой, раздетые... как мужчина с женщиной... это так естественно!.. Забываешь о том, кто ты такой. Когда одежда висит на крючке, она только призрак! (Другим тоном, доверительно, доктору.) И я думаю, мопсипьор, что вообще призраки - это только легкое расстройство мозга: образы, которые не удается удержать в царство сна, вдруг оживают днем, когда человек бодрствует, и пугают его. Мне всегда бывает так страшно, когда я ночью вижу их перед собой— пеструю толпу людей, которые смеются, спрыгнув с лошадей. Иногда меня пугает даже биение собственной крови в «силах или глухой звук шагов в дальних комнатах, в ночной тишине... Но довольно, я и то слишком долго заставил вас стоять. Мое почтенно, мадолпа! Привет, мопсиньор! (Проводив их до порога задней двери, прощается с ними, отвечая на их поклоны.)
Синьора Матильда и доктор уходят.
Геприх Четвертый (закрывает дверь и тотчас же оборачивается с совершенно изменившимся лицом.) Шуты! Шуты! Шуты! — Цветная клавиатура! Стоит до нее дотронуться — и готово: белая, красная, золеная, желтая. А этот, Петр Дамиапский.— Ха, ха, ха! Великолепно! Угадал! — Не посмел вторично предстать передо мной. Он говорит все это с судорожной и нервной веселостью, шагая взад и вперед и блуждая взглядом, „ока внезапно не замечает Бертольдо, более чем поражеппого и испуганного происшедшей с ним переменой. Он останавливается перед ним и показывает па него трем его товарищам, которые тоже изумлелы.
Полюбуйтесь на этого дурака, который смотрит на меня, разинув рот!.. (Трясет его за плечи.) Ты пе понимаешь! Не видишь, как я дурачу всех, в каком виде заставляю появляться передо мной этих испуганных шутов! А ведь боятся они только того, что я сорву с пих шутовскую маску и распознаю их переодевание: точно пе я сам заставил их 462


маскироваться из-за того, что мне хочется разыгрывать сумасшедшего!
Л а п д о л ь ф о, Орду л ь фо и А р и а л ь д о ( потрясенные, переглядываются). Как? Что вы говорите? Так значит...
Генрих Четве рт ы й (тотчас же оборачивается иа их восклицания и кричит повелительно). Довольно! Кончим! Мне все это надоело! (Потом сейчас же самому себе, как человек, который не может успокоиться и не в состоянии поверить тому, что он видит.) Черт возьми, какое бесстыдство — явиться ко мне сюда, да еще вместе со своим любовником... И еще делают вид, что являются из сострадания, чтобы пе взбесить беднягу, который живет вне мира, вне времени, вис жизни! А иначе ои, конечно, пе стерпел бы их притеснения! Эти люди каждый день, каждую минуту требуют, чтобы другие были такими, как они хотят. Для них это по насилие! Нет! Это их образ мыслей, их способ видеть и чувствовать: у каждого — свой! А у .вас тоже есть свой? Конечно! Но только какой? Стадный, жалкий, изменчивый, неуверенный. И они этим пользуются, заставляют вас подчиняться и принять их взгляд па вещи—чтобы вы чувствовали и видели, как они. Или же они просто заблуждаются? Да и что опи могут навязать другим! Слова, слова, которые каждый понимает и повторяет по-своему. Да, но ведь так и слагаются так называемые «ходячие мнения»! И горе тому, кто в один прекрасный день окажется заклейменным одним из тех словечек, которые затем будут повторять все. Например: «сумасшедший!» Например,—пу, что бы еще?—«дурак»!—Но, скажите, можно ли относиться спокойно к тому, что кто-нибудь внушает другим свой собственный взгляд па вас, внедряет его в сознание других — «сумасшедший», «сумасшедший»! Я ие говорю теперь, что делаю это для шутки! Но раньше, прежде чем я ударился головой, упав с лошади... (Внезапно останавливается, видя, что другие волнуются, все более изумляясь и пугаясь.) Вы переглядываетесь? (Передразнивает их удивленные жесты.) А? Какое открытие? Да или нет? Ну да, я сумасшедший! (Приходит в бешенство.) А если так, черт возьми, становитесь па колени! На колени! (Заставляет их всех встать на колени.) Я приказываю вам стоять на ко463


ленях передо мной — вот так! И три раза стукнуться лбом о землю. Ниже! Все должны стоять так перед сумасшедшим! (При виде юношей, стоявших перед ним на коленях, он чувствует, как в нем внезапно исчезает дикая веселость, и приходит в негодование.) Ну, довольно, бараны, вставайте! Вы повиновались мне? А могли бы надеть на меня смирительную рубашку... Можно раздавить кого- нибудь тяжестью одного слова? Пустяки! Что случилось? Пролетела муха? Так вся жизнь раздавлена тяжестью слов! Тяжестью мертвецов! — Вот я здесь: разве вы действительно верите, что Генрих Четвертый еще жив? — А между тем вот я говорю и повелеваю вам, живым. Хочу, чтобы вы были такими! Вы думаете, выдумка, что мертвые продолжают жить? — Да, здесь это выдумка. Но выйдите туда, в живой мир. Начинается день. Время в вашем распоряжении. Заря.— Этот день, который перед нами, говорите вы, мы проживем по-своему! Да? Вы? Приветствуйте все обычаи! Приветствуйте все традиции! Начните говорить! Вы будете повторять те же слова, которые звучали столько раз! Вы думаете, что живете? Вы пережевываете жизнь мертвецов! (Подходит к совершенно одуревшему Бертольдо.) Ты совсем ничего не понимаешь? А? Как тебя зовут?
Бертольдо. Меня?.. Бертольдо.
Генрих Четвертый. Да брось, Бертольдо, дурак! Мы здесь без посторонних. Говори, как тебя зовут?
Бертольдо. По... по-настоящему меня зовут Фино...
Генрих Четвертый (заметив предостерегающий жест остальных, тотчас же оборачивается, чтобы заставить их молчать). Фино?
Бертель д о. Фино Пальюка, синьор.
Генрих Четвертый (снова оборачиваясь к другим). Ведь я столько раз слышал, как вы называете друг друта, между собой. (К Ландольфо.) Тебя зовут Лоло?
Ландольфо. Да, синьор... (В порыве радости.) О боже!.. Так значит?..
Генрих Четвертый (быстро и резко). Что такое? Лапдольфо (сразу сжимаясь). Нет... я так...
Генрих Четвертый. Значит, я больше пе сумасшедший? Конечно, нет! Разве вы не видите? — Посмеемся над теми, кто этому верит. (К Ариальдо.) Я знаю, 464


тебя зовут Франко... (К Ордульфо.) Л тебя, дай вспомнить...
О р д у л ь ф о. Момо!
Генрих Четверти й. Да, Момо! Не плохо?
Лапдольфо (как раньше). Но значит?.. О боже...
Геприх Четвертый (как раньше). Что? Ничего не значит. Давайте хорошенько посмеемся все вместе... (Смеется.) Ха-ха-ха-ха-ха!
Ландольфо, Ариальдо и Ордульфо (нерешительно переглядываются, не зная, радоваться им или бояться). Он выздоровел? Правда ли это? Как это случилось?
Генрих Четвертый. Тише! Тише! (К Бертольдо.) А ты пе смеешься? Ты все еще обижен? Полно! Водь это я не тебе говорил! — Понимаешь ли, иногда удобно объявить кое-кого сумасшедшим, чтобы держать ого взаперти. Знаешь почему? Потому что пет сил вынести его слов. Что можно сказать об ушедших? Одна — потаскуха, другой — грязный распутник, третий — обманщик... Все скажут — неправда! Никто этому пе поверит. Но все в ужасе слушают меня. Хотел бы я знать, почему слушают, если это неправда? Нельзя же верить тому, что говорит сумасшедший! — А все-таки слушают, вот так, широко открыв глаза от ужаса. Почему? — Скажи, скажи мпе, почему? Ведь ты видишь, я спокоен!
Бертольдо. Может быть... потому что думают, что вы...
Г е н р и х Ч о т в е р т ы й. Нет, милый... пот... Посмотри мне как следует в глаза... Я не говорю, что это правда, будь спокоен. Все неправда. Но посмотри мне в глаза.
Бертольд о. И что же?
Генрих Четвертый. Ты видишь? Видишь? И у тебя теперь ужас в глазах. Потому что я кажусь тебе сумасшедшим! Вот доказательство! Вот доказательство! ( Смеется. )
Ландольфо (с решимостью отчаяния спрашивает за всех троих). Какое же доказательство?
Г е и р и х Чет в е р т ы й. Ваш страх потому, что теперь я снова кажусь вам сумасшедшим! И все же, черт возьми, вы знаете! Вы мпе верите; ведь верили же вы до сих пор, что я сумасшедший! — Правда или лет? (Глядит 30 Луиджи Пиранделло 465


на них и видит, что они в замешательстве.) Вот видите? Вы чувствуете, что этот страх может стать ужасом, от которого почва уходит из-под йог и легким пе хватает воздуха? Еще бы! Ведь вы знаете, что значит 'находиться с сумасшедшим! Это значит быть с человеком, который разрушает все, что вы построили в себе и вокруг себя — логику, логику всех ваших построений! Чего же вы хотите? Сумасшедшие — счастливцы: они строят без логики! Или повинуясь собственной логике, которая порхает, как перышко! Они летают! летают! Сегодня сюда, а завтра — кто знает куда! Вы обуздываете себя, а они пе сдерживаются. Опи летают! Летают! Вы говорите: «Этого не может быть!» — а для них все может быть. Вы говорите, что это неправда. А почему? Потому что тебе, тебе, тебе (показывает иа троих из них) и ста тысячам других это кажется неправдой. Ах, милые мои! Стоит посмотреть па то, что кажется правдой этим ста тысячам, которых пе считают сумасшедшими! Стоит полюбоваться на их согласие, на цветы их логики! Я помню, что, будучи ребенком, я принимал за настоящую луну ее отражение в колодце! И сколько еще вел (ей казались мпе настоящими! Я верил всему, что мне говорили другпе, и был счастлив! Ибо горе, горе вам, если вы не уцепитесь изо всех сил за то, что вам кажется истинным сегодня, или за то, что покажется вам истинным завтра, хотя бы оно противоречило тому, что казалось вам истинным вчера! Горе вам, если вы углубитесь, как я, в созерцание того ужаса, который может действительно свести с ума; если, будучи рядом с другим человеком, вы глубоко заглянете в его глаза, как я заглянул тогда в одни глаза, стоя, как нищий, перед дверью, в которую никогда не удастся войти; ибо тот, кто войдет в нее, будет уже не вы, с вашим внутренним миром, каким вы ого видите и чувствуете, по некто неведомый вам, по-иному видящий и ощущающий себя в своем непроницаемом мире...
Долгое молчание. Тени в зало сгущаются, увеличивая чувство смятения и глубокой тревоги, которым охвачены четверо замас- кированных; они внутренне все более отдаляются от главного замаскированного, углубленного в созерцание великой нищеты — не только его одного, но и всех людей. Затем он вздрагивает, точно ища своих си у гп и ков, которых но чувствует больше около себя, и говорит.
466


Г е н p и x Чствсрты й. Здесь уже стало темно.
Ордульфо (быстро выступая вперед). Хотите, я принесу лампу?
Генрих Ч с т в е р т ы и (насмешливо). Лампу, да... Вы думаете, я не знаю, что, как только я выхожу со своей масляной лампой, направляясь опять, вы для себя зажигаете электричество —здесь, и даже там, в тронном зале? Я притворяюсь, что пе вижу этого...
Ордульфо. А! Значит, вы хотите...
Генрих Четвертый. Пет, мне будет слепить глаза. Я хочу мою лампу.
Ордульфо. Она, наверное, уже приготовлена здесь, за дверью. (Направляется к двери в глубине; открывает ее, на. секунду выходит и тотчас же возвращается, неся одну из старинных ламп, с кольцом наверху.)
Гейр и х Ч е т в е р т ы й. Вот и немного света. Садитесь здесь, вокруг стола. Да ие так! Непринужденно, в красивых позах... (К Ариальдо.) Ты вот так... (Поправляет его позу, потом к Бертольдо.) А ты так. (Делает то же.) Пу вот...(Садится против них.) А я здесь... (Повернув голову к одному из окон.) Надо было бы заказать лупе хороший декоративный луч... Помогай нам, помогай, луна. Мне опа нужна всегда, и л часто забываюсь, глядя на нее из окна. Глядя на нее, разве можно поверить, что она-то знает, что прошло восемьсот лет, и я пе могу быть настоящим Генрихом Четвертым, любующимся лупой, как любой бедняк? Но посмотрите, посмотрите, какая великолепная ночная едена: император среди своих верных советников... Разве вам не нравится?
Лапдольфо (тихо Ариальдо, точно не желая нарушить очарования). Удивительно! Подумать только, что это было притворством...
Генрих Четверты й. Что такое?
Лапдольфо (запинаясь, виноватым топом). Нет... видите ли... Я пот ему (показывает иа Бертольдо) — ведь OJ! только что поступил па службу — как раз сегодня утром говорил: «Как жаль, что в таких одеждах... когда у пас столько красивых костюмов там, в гардеробе... и такой зал, как этот...» (Указывает на тронный зал.)
Г о н р и х Ч е т в е р т ы й. Ну? Что жаль?
Л а п д о л ь ф о. Что мы не зпали...
30*
46?


Геприх Четвертый. Что разыгрываете в шутку эту комедию?
Л а и д о л ь ф о. Потому что думали...
Ариальдо (выручая его). Ну да... что это серьезно!
Генрих Четвертый. А разве пет? Вам кажется, что это было несерьезно?
Л а п до л ь ф о. Понятно, если вы говорите, что...
Г е п р и х Ч е т в е р т ы й. Говорю вам, что вы глупцы! Вы должны были создать иллюзию для самих себя; пе для того, чтобы играть передо мной, посещая меня время от времени, а так, как будто вы здесь живете целые дни, пн перед кем (к Бертольдо, беря его за руку), а для тебя самого, чтобы, живя в мире вымысла, ты мог есть, спать, почесывать плечо, если чувствуешь зуд (ко всем): чувствовать себя живым в истории одиннадцатого века, здесь, при дворе вашего императора Генриха Четвертого, и видеть отсюда из глубины далекой эпохи, красочной и торжественной, как склеп, видеть, как восемь веков спустя люди двадцатого столетия хлопочут и мечутся в страстном стремлении узнать, как обернутся их дела, как разрешатся волнующие и мучающие их вопросы. А в это время жить— там, в истории, со мной! Пусть печальна моя судьба, ужасны мои деяния, жестока моя борьба со скорбным уделом— но все это уже отошло в историю, не изменится, ие может измениться, все закреплено навсегда, понимаете? Вы можете приспособиться к нему, любуясь тем, как каждое следствие логически вытекает из своей причины и как каждое событие развертывается ясно и естественно во всех своих подробностях. Словом, испытать все то великое наслаждение, которое дает нам история!
Л а и д о л ь ф о. Как это прекрасно! Как прекрасно!
Генрих Четверты й. Прекрасно — да, но теперь все копчено! Теперь, когда вы это знаете, я пе смогу больше продолжать. (Берет лампу, чтобы идти спать.) Да и вы нс сможете, если пе понял и до сих пор истиппой причины. Теперь мне все это стало противно! (Почти, про себя, с сильным, хотя и сдержанным гневом.) Черт возьми, я заставлю ее раскаяться в том, что она приехала сюда! Нарядилась тещей... А он отцом аббатом... И еще приводят доктора исследовать мепя. И кто знает, быть может, надеются меня вылечить... ТПуты! Я бы с удовольствием 468


дал пощечину хотя бы одному из них. Оп отличный фехтовальщик. Пожалуй, заколет меня?.. Посмотрим, посмотрим...
Слышен стук в заднюю дверь.
Кто там?
Г о л ос Д ж о в а п и и. Deo gratias! *
Ариальдо (радуясь возможности подшутить над ним.) А, это Джованни. Джованни пришел, как всегда, вечером, чтобы изображать монашка!
Ордульфо (так же, потирая руки). Да, да, пусть себе изображает!
Генрих Четвертый (быстро, строго). Глупец! Зачем? Смеяться над бедным стариком, который делает это из любви ко мне?
Ландольфо (к Ордульфо). Все должно быть так, как в жизни! Понимаешь?
Г е п р и х Четверть: й. Именно! Как в жизни. Потому что только тогда правда перестает быть шуткой! (Идет, открывает дверь и вводит Джованни, одетого скромным монахом, со свитком пергамента под мышкой.) Войдите, войдите, отец мой! (Потом трагически серьезно и с глубокой горечью.) Все документы моей жизни и моего царствования, которые говорили в мою пользу, были умышленно упичтожепы моими врагами; единственно, что избегло уничтожения,— это моя жизнь в описании скромного, преданного мне монаха,—а вы хотите посмеяться над ним? (Ласково оборачивается к Джованни и приглашает его сесть к столу.) Садитесь, отец мой, садитесь. А рядом поставим лампу. (Ставит рядом .пампу, которую до этого держал в руках.) Пишите, лишите.
Д ж о в а п и и (развертывает свиток и приготавливается писать под диктовку). Я готов, государь!
Генрих Четвертый (диктуя). Декрет о мире, подписанный в Майпце, был столь же благодетелен для бедных и добрых, как тягостен для сильных и злых.
Запавос понемногу опускается.
Он принес достаток первым, голод и нужду вторым...
* Благодарение богу, слава богу (игал.).
Занавес


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Тронный зал. Темнота. Во мраке едва молено различить стену л глубине. Портреты убраны, а их место между карнизами, обрамляющими углубления ииш, занимают, воспроизводя в точности позу портретов, Фрид а, одетая маркизом Тосканском, какой ома появилась во втором действии, и Карло ди Н о л л и, одетый Генрихом Четвертым.
После поднятия запавеса сцепа одно мгновение остается пустой. Затем открывается дверь слева, и выходит, держа лампу за кольцо, Генрих Четвертый; обернувшись, он говорит с четырьмя юношами, которые находятся в соседнем зале вместе с
Джованни, как в конце второго действия.
Генрих Четвертый. Нет, оставайтесь, оставайтесь! Я все сделаю сам! Спокойной ночи. (Закрывает дверь и направляется, печальный и усталый, через зал ко вто- рой двери направо, ведущей в его комнату.)
Фрида (едва увидев его из-за трона, лепечет из ниши, теряя сознание от страха). Генрих...
Генрих Четвертый (останавливаясь при звуке этого голоса, словно предательски пораженный в спину ножом, испуганно оборачивается к стене в глубине, пытаясь инстинктивно, точно для защиты, поднять руки). Кто мепя (зовет! (Это не вопрос, а восклицание, полное ужаса и не требующее ответа от мрака и от ужасного молчания зала, сразу возбуждающих в нем подозрение, что он действительно сумасшедший.)
Фрида (одинаково испуганная как этим проявлением ужаса, так и тем, на что она решилась, повторяет немного громче). Генрих... (При этом она слегка высовывает
470


голову, чтобы посмотреть на другую нишу: но все же продолжает играть назначенную ей роль.)
Генрих Четвертый. испускает волдь, роняет лампу, охватывает руками голову и хочет бежать.
Фрида (выпрыгнув из ниши на цоколь, кричит как безумная). Генрих... Генрих... Мпе страшно... Мпе страшно...
Ди Полли тоже спрыгивает ла цоколь, а оттуда па землю и подбегает к Фриде, которая продолжает судорожно кричать, почти теряя сознание: в то же мгновение из двери слева выбегают: д о к т о р, с и и ь 0 р а М а т и л ь д я, одетая маркизой Тосканской, Т и т о Б е л ь к р е д и, Л а н д о л ь ф о, Л р и а л ь д о, Ордульфо, Джованни. Один из них немедленно зажигает слет в вале: странный свет от скрытых на потолке лампочек, отчего хорошо освещена лишь верхняя часть залы. Генрих Четвертый, пережив мгновение ужаса, от которого еще дрожит всем телом, стоит молча, пораженный неожиданным нашествием. Остальные, не обращая па лого внимания, торопливо устремляют- сн к Фриде, чтобы поддержать и успокоить ее. Она дрожит, стонет и мечется в руках жениха. Все говорят сразу.
Ди Полли. Ус покойся, Фрида... Я здесь... с тобой... Доктор (подбегая с другими). Довольно! Довольно! Больше я иного нс нужно...
Синьора Матильд а. Он выздоровел, Фрида! Оп выздоровел! Видишь?
Д и II од л и ( изумленно). Выздоровел? Белькреди. Это была шутка! Успокойся! Фрида (как раньше). Нет! Я боюсь! Боюсь! С и и ь ор а М а т и л ь д а. Но чего же? Посмотри на него! Это все обман, обман!
Ди Нол ли (как раньше). Обман? Что вы говорите? Выздоровел?
Доктор. 11о-вмднмому! Что касается меня...
Б с л ь к р е д и. Ну да! Они нам сказали это. (Показывает на четырех юношей.)
С и и ь о р а Ma т и л ь д а. Да, н уже давно, — оп сказал им это!
Д и II о л л и (теперь уже более возмущенный, чем удивленный). Как так! Если он еще сегодня...
Белькреди. Ба! Он играл роль чтобы посмеяться над тобой, а также и над всеми нами, а мы доверчиво...
471


Ди II о л л и. Возможно ли? И над сестрой, до самой ее смерти?
Генрих Четвертый (смотрит то на одного, то на другого; блеск его глаз показывает, что он замышляет месть, для которой негодование, кипящее в нем, еще мешает найти нужную форму; и вдруг у него, оскорбленного до глубины души, является мысль признать истиной то притворство, которое ему коварно приписали. Кричит). И дальше! Говори дальше!
Ди Нолл и (останавливаясь от крика, ошеломленный). Что дальше?
Генрих Четвертый. Разве умерла только «твоя» сестра?
Ди Нолли (как раньше). Моя сестра? Я говорю— «твоя», которую ты принуждал до последней минуты являться сюда под видом твоей матери Агнесы.
Генрих Четвертый. Разве она не была «твоей» матерью?
Ди II о л л и. Да, имеппо так,— это была моя мать.
Генрих Четвертый. Она умерла и для меня, «старого и далекого», твоя мать! Ты только что выскочил оттуда. (Показывает на пишу, откуда тот выпрыгнул.) Почему ты думаешь, что я не оплакивал ее долго, долго, тайно, хотя и в такой одежде?
Синьора Мат и льда (удрученно оглядывая остальных). Что он говорит?
Доктор (очень заинтересованный, наблюдая за ним). Тише, тише, ради бога!
Генрих Четвертый. Что я говорю? Я спрашиваю у всех: разве не была Агпеса матерью Генриха Четвертого? (Оборачивается к Фриде, точно та действительно маркиза Тосканская.) Вы, маркиза, должны, мне кажется, это знать!
Ф р и д а (еще испуганная, крепче прижимаясь к ди Нолли). Я? Нет, нет!
Доктор. Опять возвращается его бред... Тише, синьоры!
Белькреди (в негодовании). Какой бред, доктор? Оп снова начинает разыгрывать комедию!
Генрих Четвертый. Я? Вы опустошили эти две ниши; он является передо мной Генрихом Четвертым...
472


Белькреди. Теперь уже довольно этих шуток!
Генрих Четвертый. Кто сказал «шутка»?
Доктор (резко, к Белькреди). Ие раздражайте его, ради бога!
Белькреди (не обращая иа него внимания, громко). Мне это сказали они! (Снова указывает на четырех юношей.) Они, они!
Генрих Четвертым (оборачиваясь, чтобы посмотреть на них). Вы? Вы сказали, что это—шутка?
Лапдольфо (робко, смущенно). Нет... мы сказали, что вы выздоровели!..
Белькреди. А, этого довольно! Довольно! (Синьоре Матильде.) Не находите ли вы, что его вид (показывая на ди Полли), да и ваш, маркиза, в этих костюмах, кажется невыносимо ребяческим?
Синьора Матильда. Замолчите! Можно ли говорить сейчас о костюмах, если он действительно выздоровел?
Генрих Четвертый. Да, выздоровел! Выздоровел! (К Белькреди.) Но не для того, чтобы все забыть так легко, как тебе кажется. (Наступает на него.) Знаешь ли ты, что уже двадцать лет, как никто пе смел появляться здесь передо мной в таком виде, как ты и этот синьор? (Показывает на доктора.)
Белькреди. Ну да, знаю. И я тоже сегодня утром появился перед тобой одетый...
Генрих Четверты й. Монахом, да!
Белькреди. А ты меня принял за Петра Дамиан- ского! И я не смеялся, потому что думал...
Генрих Четвертый. Что я сумасшедший! Теперь тебе хочется смеяться, видя ее в таком костюме! Теперь, когда я выздоровел? И все же ты мог подумать, что для меня ее вид, теперь... (Обрывает фразу негодующим восклицанием.) A-а! (И сейчас ясе оборачивается к док- Т(>РУ-) Вы доктор?..
Доктор. Да.
Генрих Четвертый. И вы ее тоже нарядили маркизой Тосканской? Знаете, доктор, вы чуть-чуть не вернули тьму моему разуму. Черт возьми, оживить портреты и заставить их говорить, выпрыгнув из рам... (Смотрит на Фриду и ди Полли, затем на маркизу, потом 31 Луиджи Пиранделло
473


на свое платье.) А, прекрасная комбинация... Две парочки... Прекрасно, прекрасно, доктор: для сумасшедшего... (Слегка взмахнув рукой в сторону Белькреди.) Ему это кажется неуместным маскарадом, а? (Смотрит на него.) Теперь мне надо снять маскарадный костюм! Чтобы пойти с тобой, не правда ли?
Белькреди. Со мной! С нами!
Ген р и х Четвсрты й. Куда? В клуб? Во фраке и в белом воротничке? Или вместе с тобой в дом маркизы?
Бель к р е д и. Куда угодно! Неужели же ты захочешь оставаться здесь, чтобы продолжать в одиночестве то, что было пес частной карнавальной выдумкой? Непостижимо, как ты мог продолжать так жить после выздоровления.
Ген р их Ч е т в е р т ы й. Но видишь ли, дело в том, что, упав с лошади и ударившись головой, я действительно сошел с ума па некоторое время...
Д окто р. Вот как! И это длилось долго?
Генрих Четвертым (очень быстро, доктору). Да, доктор, долго! Около двенадцати лет. (Тотчас снова обращаясь к Белькреди.) И я ничего пе видел, мой милый, из того, что происходило после маскарада— с вами, не со мной. Как изменились вещи, как изменили друзья; как кто-то занял мое место... ну, например, в сердце женщины, которую я любил... между тем как я словно умер... словно исчез... II все это, понимаешь, совсем нс было для меня шуткой, как тебе казалось!
Белькред и. Да пет, я пе об этом говорю, а о том, что было после.
Г е п р и х Четвертый. А после? Однажды... (Останавливается, доктору.) Необычайно любопытный случай, доктор! Изучайте мепя, изучайте хорошенько! (Бесь дрожит, говоря.) Внезапно, сам не знаю как, это... (касается лба)... ну, как бы сказать... все это залечилось. Приоткрываю глаза и не знаю сначала, сои это или явь; трогаю одну вещь, другую и начинаю ясно понимать... А — как оп сказал (показывая на Белькреди) - долой маскарадную одежду. Долой наваждение! Откроем окна, вдохнем жизнь! Долой все это! Долой! Выйдем па улицу! (Внезапно сдерживает свою горячность.) Куда? Что делать? Чтобы все исподтишка показывали на меня пальцем, как па Генриха
474


Четвертого, в то время как я прогуливаюсь под руку с тобой, в компании милых спутников моей жизни?
Б е л ькре л и. Позволь! Что д'акое ты говоришь?
С и и ь о р а Мат и л ь д а. Кто мог бы... хотя бы подумать об этом! Раз случилось такое несчастье!
Г е н р и х Четверти й. Но ведь мепя и раньше все называли сумасшедшим! (К Белькреди.) И ты это знаешь! Ты, больше всех нападавший па тех, кто пытался защищать меня!
Белькред и. Это было так, для шутки!
Г о п р и х Ч. е т в е р т ы й. Посмотри на мои волосы!
(Показывает ему волосы иа затылке.)
Б е л ь к р е ди. Но и у меня они седые!
Генрих Четверты й. Да, но с той разницей, что они у меня поседели здесь, пока я был Генрихом Четвертым! И я этого пе замечал! Я заметил это только в тот день, когда внезапно открыл глаза и ужаснулся, ибо тотчас же понял, что не только волосы, ио и все во мне поседело, все разрушилось, все для мепя кончилось, что я приду голодный, как волк, па .пир, когда все уже убрапо со стола.
Б е л ь к р о д н. Да, но другие, прости...
Г е п р и х Ч о т в с р т ы й (быстро). Я знаю. Опи пе могли ждать, пока я выздоровлю, даже тот, кто сзади уколол до крови мою разукрашенную лошадь...
Ди Нолли (взволнованно). Что? Что?
Г е н р и х Ч е т в с р т ы й. Да, предатель заставил лошадь встать на дыбы и сбросить меня!
С и п ь о р a ÀÌ а т п льда (быстро, с ужасом). Но я-то это в первый раз слышу!..
Г с и р и х Ч е тв е рт ый. Может быть, и это было шуткой?
С и н ь о р а М а т и л ь д а. Кто это был? Кто ехал за нашей парой?
Генрих Четверты й. Не все ли равно, кто? Все те, кто продолжал пировать, а теперь, маркиза, предлагают мне остатки скудной и дряблой жалости или обглоданную кость угрызений совести на грязном блюде. Благодарю! (Резко оборачивается к доктору.) — И тогда, доктор,— вы видите, как интересен этот случай для истории психиатрии! — я предпочел остаться сумасшедшим, найдя здесь все готовым и приспособленным для наслаждений 31* 475


особого рода: пережить в просветленном сознании свое безумие и этим отомстить грубому камню, разбившему мне голову! Одиночество — такое, как это,— показавшееся мпе убогим и пустым, когда я открыл глаза, наполнилось для меня сразу же всей красочностью и великолепием того далекого маскарада, когда вы, маркиза (смотрит на синьору Матильду и показывает ей на Фриду), блистали так, как сейчас блистает она,— и я заставил всех тех, кто посещал мепя, продолжать — черт возьми, по моей уже прихоти!—этот давнишний знаменитый маскарад, который был пе для меля, а для вас забавой одного дня! Сделать так, чтоб оп стал навсегда уже не забавой, а реальностью, реальностью подлинного сумасшествия; все здесь — маскированные: и тронный вал, и эти мои советники — тайные советники и, понятно, предатели! (Внезапно обращается к ним.) Хотел бы я знать, что вы выиграли, разгласив, что я выздоровел! — Если я выздоровел, вы здесь больше пе нужны и будете уволены! Довериться кому-пи- будь, вот это — действительно сумасшествие! — Ну. а теперь я вас буду обвинять, моя очередь! — Зпаете? Они собирались тоже посмеяться вместе со мной над вами. (Разражается смехом.)
Смеются, но тревожно, и другие, кроме сипьоры Матильды.
Белькреди (к ди Нолли). Слышишь?.. Ие плохо... Ди Нолли (к четырем юношам). Вы?
Генрих Четверты й. Надо простить их! Это (дергает свое платье), это для меня — карикатура, явная и добровольная, на тот, другой маскарад, непрерывный, ежедневный, в котором мы, шуты (показывает на Вель- креди), невольно маскируемся в то, чем мы кажемся,— и потому простите им их маски, ибо они еще ие понимают, что это и есть их лица. (Снова к Белькреди.) Знаешь ли, ужаспо легко к этому привыкаешь и прогуливаешься вот так, как ни в чем не бывало, в виде трагического персонажа (прохаживается) по залу, вроде этого! — Послушайте, доктор! Я видел, как один священник — наверно, ирландец, очень красивый,— спал па солнце в ноябрьский день, опершись рукой за спинку скамьи в публичном саду» утонув в золотистом блаженстве тепла, которое было для него почти летним. Вы можете быть уверены, что в 476


это мгновение он не помнил пи того, что он сиипмш и и к, ни того, где оп находится. Он грезил! Кто знает, о чем «и i резня! Подошел какой-то мальчишка, вырвал с корном цно- ток и, на ходу, пощекотал ему шею. Я увидел, как сан щеннпк открыл смеющиеся глаза, и его губы блажен ио улыбались этому сиу — оп был в забытьи; по почти н то псе мгновение он шринял снова свой суровый вид священника и в глазах его скова появилась та же серьезность, какую вы видели в моих; потому что ирландские священники защищают серьезность своей католической веры с таким же рвением, с каким я защищал священные права наследственной монархии.— Я выздоровел, господа, потому что прекрасно умею изображать сумасшедшего, и делаю это спокойно! Тем хуже для вас, если вы с таким волнением переживаете свое сумасшествие, не сознавая, по видя его.
Белькреди. Полюбуйтесь, оп теперь пришел к выводу, что сумасшедшие — это мы!
Г е н р и х Четвертый (с порывом, который он пытается сдержать). А если бы вы не были сумасшедшими, ты, да и она тоже (показывает на маркизу), разве вы бы явились ко мне?
Белькред и. Сказать по правде, я приехал в уверенности. что сумасшедший — это ты.
Генрих Ч е т в е р т ы й (быстро, резко указывает на маркизу). А опа?
Белькред и. Она? Нс знаю... Видишь, она совсем зачарована тем, что ты говоришь... увлечена твоим «сознательным» сумасшествием! (Синьоре Матильде.) Уверяю вас, что в этом платье, маркиза, вы вполне можете здесь поселяться...
С и и ь о р а М а т и л ь д а. Вы — наглец!
Генрих Четвертый (быстро, желая успокоить ее). Не обращайте на пего внимания! Он продолжает выводить других из себя, хотя доктор и просил его этого не делать. (К Белькреди.) Почему мепя долзкпо волновать то, что произошло между нами? Роль, которую ты играл в моих былых неудачах (показывает на маркизу и затем обращается к пей, показывая на Белькреди), роль, которую оп теперь пополняет при вас?*— Моя жизнь не в этом. Она не ваша! В той вашей жизни, в которой вы состари477


лись, я но участвовал. (Синьоре Матильде.) Вы хотели мне это сказать, показать это, пожертвовав собой, одевшись по указанию доктора? О, это было отлично выполнено,— я уже вам сказал, доктор: «Вот какими мы были тогда н какими стали теперь!» Но я, доктор, ле тот сумасшедший, какого вам ладо! Я отлично nomi маю, что ои ( указывая на ди Полли) пе может быть мной, потому что Генрих Четвертый — это я, я, вот уже двадцать лет! Я застыл в этой вечной маске! Опа их прожила, эти двадцать лет (указывая на маркизу), она насладилась ими, чтобы стать вот такой — мпе незнакомой, потому что я знаю ее в таком виде... (указывает па Фриду и подходит к ней) и для меня она навсегда такая... Вы все кажетесь мне детьми, которых я пугаю. (Фриде.) А ты и вправду перепугалась, девочка, от той шутки, которую они заставили тебя разыграть, пе понимая, что для меня это пе может быть шуткой, как им хотелось, а только грозным чудом, ибо моя мечта ожила в тебе ярче, чем когда-либо! Здесь было изображение — они сделали пз него живое существо, и ты — моя! Моя! По праву моя! (Обнимает ее, смеясь, как сумасшедший, в то время как остальные испуганно кричат; но, когда они подбегают, чтобы вырвать Фриду из его объятий, но становится страшным и кричит своим четырем юношам.) Задержите их, я приказываю вам задержать их!
Юноши, в смятении, точно ослепленные, автоматически пытаются удержать ди Нолли, доктора, Белькреди.
Белькреди (тотчас же освобождается и бросается на Генриха Четвертого). Оставь ее! Оставь! Ты не сумасшедший!
Генрих Четвертый (молниеносно выхватывая шпагу у Ландольфо, стоящего рядом с ним). Я не сумасшедший? Вот тебе! (Ранит его в живот.)
Раздается крик ужаса. Все бросаются, чтобы поддержать Белькреди, восклицая в смятении.
Ди Нолл и. Оп тебя ранил?.. Бертольдо. Ранил! Ранил! Доктор. Я говорил вам!
Ф р и д а. О боже! 1
Ди Нолл и. Фрида, сюда!
478


Сипьора Матильда. Оп cyMuciiH’,ii»iuiìl i in ■•умп сшедший!
Д и Нолли. Держите его!
Белькреди (в то время как его выносят ’tipc.i вую дверь, кричит в бешенстве). Нот! Ты tic сумшнн'Д шнй! Он не сумасшедший! Не сумасшедший!
Все выходят через дверь слева с криками, продолжающими pii.i даваться из-за сцены, пока не доносится, заглушая псе голгн и, вопль синьоры Матильды, за которым следует молчание
Генрих Четвертый (оставшийся на сцене около Ландольфо, Ариальдо и Ордульфо, с широко раскрытыми глазами, потрясенный жизнью своей собственной выдумки, заставившей его сейчас совершить преступление). Теперь — да... Уже неизбежно... (Зовет юношей к себе, точно желая защититься.) Мы останемся здесь вместе, вместе... и навсегда!
Занавес


ПРИМЕЧАНИЯ


«ЛИОЛА»
(«LiOLA»)
Комедия в трех действиях, написана на сицилийском диалекте. Первое ее представление состоялось в Риме в Национальном театре (постановка Анджело Му ска) 4 октября 1916 г. Впоследствии вошла в репертуар труппы Эдуардо Де Филиппо, который перевел се па неаполитанский диалект. Впервые она была напечатала в 1917 г. (Рим, изд. Формиджипи) На русский язык переводится впервые.
Стр. 29. Страсти Христовы — глава из Евангелия, в которой рассказывается о страданиях распятого Христа. Ее читают или поют во время последней педели поста («Святой») перед пасхой.
Стр. 59. ...б ы л такой случай — Лиола намекает на евангельскую легенду о непорочном зачатии.
Стр. 72. Мария Магдалина — по евангельской легенде вела развратный образ жизни, но под влиянием проповедей Христа покаялась и стала ревностной его последовательницей. Ее имя стало символом кающейся грешницы.
«НАСЛАЖДЕНИЕ В ДОБРОДЕТЕЛИ»
(<П. PIACERE DELL’ONESTA»)
Комедия в трех действиях, написана в 1917 году. Первое представление ее состоялось в Турине, в театре Кариньяпо (труппа Руджеро Руджери), 27 ноября 1917 г. Впервые напечатана в журнале «Мы и мир» («Noi е — il Mondo») 1 февраля — 1 марта 1918 г.
На русский язык комедия переводится впервые.
Стр. 82. А д о и и с — сирийский и финикийский бог умирающей и воскресающей природы. Его изображали в виде прекрасного юноши, возлюбленного богини любви Афродиты.
Марки (Marche) — область в средней Италии, расположенная^ вдоль побережья Адриатического моря. Это отсталый аграрный район Италии. Оп делится на четыре провинции: Апкопу, Пезаро, Асколи-Пнчсно и Мачерату.
Стр. 89. Декарт (по латыни — Картсзий) Репе (1596 — 483


1650)—знаменитый французский ученый и философ, основоположник философского рационализма.
Стр. 114. Настоятель церкви святой Марты —л оригинале «parroco», что означает «приходский священник».
Агиография — вид церковно-исторической литературы, содержащей описания жизни аскетов — «подвижников», церковных деятелей.
Стр. 115. Закон Го м бе т т (Zoi Gombette) — закон Бургундского кодекса, названный так по имени короля Гомбо, издавшего его первую часть в 502 г. Вторую часть этого закона издал п 519 г. сып Гомбо Сигизмунд. Закол Гомбетт, уравнивавший в правах бургундцев и римлян, считался одним из самых справедливых законов варварского законодательства.
Сав ин ья Фридрих-Карл (1779—1861) — немецкий юрист и историк права, основатель т. н. «исторической школы права», которая трактовала развитие нрава как стихийный процесс, пе зависящий от воли законодателя. Историческая школа права неоднократно критиковалась К. Марксом как реакционная.
«ПРАВО ДЛЯ ДРУГИХ»
(«LA RAGIONE DEGLI ALTRI»)
Пьеса в трех действиях, написана в 1915 г. Первое ее представление состоялось в Милане в театре Мандзони (труппа Марко Прага) 19 апреля 1915 г. Напечатана впервые в римском журнале «Nuova Antologia», январь 1916 г. На русский язык переводится впервые.
Стр. 145. Цербер — в греко-римской мифологии трехглавый пес, охраняющий вход в царство мертвых. Его имя стало нарицательным и обозначает злого, свирепого стража.
Стр 150. К в а с с и я — порода деревьев, из древесины которой приготовляется отрава для мух.
Стр. 181. П а л а д и и — в средневековых поэмах и романах храбрый, доблестный рыцарь. В переносном смысле: бескорыстный и воодушевленный поборник какой-пибудь идеи, поклонник и приверженец какого-нибудь ляца.
«КАК ПРЕЖДЕ, ПО ЛУЧШЕ, ЧЕМ ПРЕЖДЕ» («COME PRIMA, MEGLIO DI PRIMA»)
Пьеса в трех действиях. Первое ее представление состоялось в Венеции, в театре Гольдони (труппа Ферреро, Челли, Паоли), 24 марта 1920 г. Впервые напечатана в 1921 г. (Флоренция, изд. Бемпорад). На русский язык переводится впервые.
Стр. 232. М у р а н с к а я фабрика — Мурано — населенный пункт возле Венеции, где с 13 в. развито стекольное производство (так называемого венецианского стекла).
Стр. 283. Л е т а — по греко-римской мифологии река в подземном царстве мертвых. Умершие, испив воды из этой реки, забывали все прошлое.
484


«ПРИВИВКА»
(«Z’INNESTO*)
Комедия в трех действиях, написана в 1018 г. нр. ।
ставлепяе ее состоялось в Милане» в театре Мандзони 11щпин Вярджилно Талли). 29 января 1919 г. Первое шчитп<»г нниннг комедии вышло в 1921 г. (Милан, изд. Тревес). Ila рутпш нии» комедия переводится впервые.
«ШЕСТЬ ПЕРСОНАЖЕЙ В ПОИСКАХ АВТОРА» («SEI PERSONAGGI IN CERCA D'AUTORE*)
Первое представление пьесы состоялось в Риме, в т<чггрн Валле (труппа Никкодемп). Первое печатное издание комедии вышло в 1921 г. (Флоренция, изд. Бемпорад). Пьеса имела очень большой успех, переводилась на многие иностранные языки, н том числе и па русский («Шесть действующих лиц в нопскт автора», пор. Е. Лазаревской, Современный Запад, кп. I (5). 1924). До 1958 г. она выдержала 12 изданий.
Стр. 350. «Игра и н т e р е с о в» — пьеса Пирапделло, поставленная в 1918 г.
Стр. 357. Санчо Панса — персонаж романа Сервантеса «Дон Кихот».
Стр. 358. Дон Абб он ид ио— персонаж из романа итальянского писателя Мапдзони (1785—1873) «Обрученные». В. Италии его имя стало нарицательным, оно означает трусливого человека, угождающего властям и оберегающего свой покой.
Стр. 374. Комедия дель а рте — итальянская комедия, в которой профессиональные актеры импровизировали по написанному сценарию (она возникла в 16 в. и просуществовала до конца 18 в.). Комедия имела устойчивую схему я постоянных персонажей.
«ГЕНРИХ IV» («ENRICO IV*)
Трагедия в трех действиях. Первое ее представление состоялось в Милане» в театре Мандзони (труппа Руджери)» 24 марта 1922 г. Впервые была опубликована в 1922 г. (Флоренция, изд. Бемпорад). Па русском языке была напечатана в сборнике «Обнаженные маски», 1932 г. (пер. Г. Рубцовой).
Стр. 411. Г е я р и х IV — германский император ( 1050— 1106), вол вонпы с германскими князьями и епископами и ожесточенную борьбу с римским папой Григорием VII. В 1077 г. Генрих был вынужден под угрозой отлучения от церкви отпра виться в Италию и в замке Каносса (сев. Италия, возле г. Реджо) униженно просить прощения у папы. Коронован императорской короной король Генрих был только в 1084 г. В конце жизни Генриха IV трон захватил сын его Генрих V, и Генриху IV пришлось бежать в г. Люттих, где он и умер.
485


Стр. 415. М а т и льда Тосканская- (1046—1115) — маркграфиня, правившая Тосканским маркграфством, распространявшим свою власть над Феррарой, Мантуей, Кремоной и другими графствами. Она была в союзе с папой Грн горлом VII против Генриха IV. В рядовом замке Матильды Каноссе папа принял кающегося Генриха.
Гослар — старинный город в районе горного кряжа Гарца, в северной Германии.
В о р м с — древнейший германский город, который с XI века стал «вольным», Fio время войн Генриха IV с князьями граждане Вормса выступили в его защиту.
Стр. 416. Гейр и х IV — французский (1553 — 1610) — бы;/ королем во Франции с 1589 по 1610 г.
Сали н с к а я династия германских императоров правила в XI—XII в. Генрих IV был одним из ее представителей.
Кал о с с а — см. примечания к стр. 415.
Стр. 416. А н т и и а и н рот н в п а п — Пиранделло имеет в виду следующий исторический факт; созванное в 1080 г. Генрихом IV собрание епископов в городе Бри ксене низложило папу Григория VÌI (см. прим, к стр. 421) и избрало папой архиепископа Равенны Гм бе рта, принявшего имя Климента ]П.
Стр. 417. А д а л ь б е р т В ре м е н с к и й (умер в 1072 г.) — архиепископ, воспитатель и опекун Генриха IV, имевший на Генриха большое вл ин irne п правивший за него в годы его ранней юности.
Стр 418. Сказочный Бер т о л ь д о — герой одноименно й народной итальянской поэмы (изд, 1736 г.), шут при дворе лангобардского короля Альбов на.
Стр. 419. Инвеститура — церковная — назначение духовного лица в должности и сапе и передача ему церковных земель.
Стр. 421. Берта из С у з и — дочь маркграфа Сузского, основавшегося в Савойе, и сестра савонского графа Амедея II, была женой Генриха IV.
Стр. 421. Г р и г о р и й VII — был папой с 1073 по 1085 г., боролся за то, чтобы папство обладало но только духовной, но и светской властью. Одним из главных мотивов его борьбы с Генрихом IV был «спор из-за инвеституры», то есть за право назначения духовных лиц на церковную должность.
Стр. 423. Вальки р и я — в скандинавской мифологии валЕ^ кирии девы-воительницы, дочери бога Одина, Они помогают героям в битвах и уносят души убитых в загробное царство, дворец Валгаллу, где прислуживают им па пирах.
Стр. 424. С а т и р — в древнегреческой мифологии сатиры — низшие божества природы, спутники бога вина п вигтоделия Диониса. Изображались в виде людей с козлиными ногами, рогами и конским хвостом.
Сгр. 428. Карл А н ж у й с к и й (1226—1288) — припц из французской династии Капетингощ был королем Неаполитанским.
Стр. 429. В о н н — немецкий город в Рейнской области.
486


Вон пении университет, основанный в 1818 г.< считался одним из лучших в Германии.
Вавилонская кавалькада — по аналогии с библейским сказал нем о вавилонском столпотворении, согласно которому древние леоди после потопа пытались построить багнпго, «вышиною до небес», ito разгневан пос божество смешало их языки, так что они перестали понимать друг друга и рассеяло их по всей земле. В нарицательном смысле вавилонская башня собрание людей разных племен и национальностей, говорящих на разных языках.
Стр. 437. Гуго Кл токийский, аббат (1024—1109) старался примирить Генриха IV и папу Григория VII (см. прим, к стр. стр. 411, 421).
Стр. 440. Петр Д а м н а пеки и (ок, 988—1072) — деятель католической церкви, сурово обличал пороки духовенства н стремился поднять значение па истин.
Пама Лйоксцкдр Александр II. первый папа, выбранный коллегией клрдпналои бел имепштсл ьства германского императора. Был напой с I0G1 по 1073 г. Он проводил 111 li uni ку. направленную против 1\ч1рнхл IV под ндняннем кардинала Гильдебранда, который впоследствии под именем Григория VII (см. прим* к стр, 421) culi ого преемникам.
Стр. 441. Гр и бур ( Требур) - стаptrними немецкий' город.
Л г н е с а, Г о н р н х Л у г с б у р г с к и il. Ап юса — мать Генриха IV» tipiiiiHiniHhi при малолетнем сыне после смерти Генриха HI (I05G) до 1(1(12 г. Ни поддерживал снискан Генрих Аугсбургский.
Л н и о - архиепископ калиiскнй, похитивший в 10G2 г. двенадцлтлотнеп1 Генри ха н ставшин регентом. Под нажимом недовольных иго нраилгннсм князей он предложил участие в правлении и в ноенитпннн Генриха Адальберту, архненнгкону Бременскому (ем. игр. 417).
Стефан X Г,кч|тп X, пана (с 1057 по 1058); был набран против желании герма I к кого двора и ле сразу был при; шин Агнеслн. Тик ясс, как Григорий VII (см. стр. 421), пн бирс гиг я на усиление церкки.
Стр, 444. Il pere л я оно - древний город Брпксеп, нынп известный под налиппнем Прессанопе, расположен и (.rHi'pimii Италии.
Стр. 445. Роберт Гис кар (1015— 1085) - iiopMfiirricHii вождь, захвати itniiiii Южную Италию и создавший тпм си ilimih государство. Бани Григорий VII (см. прим, к стр. 421) при би и.vi к его помощи л с но(ч1 борьбе с Генрихом IV.
Стр. 4(»9. Д в к р с т о мире в Майнце-н 1103 г и ги роде Майнце Генрихом IV был обнародован декрет, н рнны п.ч иш и к всех присягнуть сохранению мира в Германии.


СОДЕРЖАНИЕ
Итальянский театр ХХвека и драматургия
Луиджи Пиранделло. Статьи Н. Елиной . . . 5
Лиола, Перевод Н. Трауберг 25
Наслаждение в добродетели. Перевод Р. Хлодовского , , . 77
Право для других. Перевод П> Георгиевской 139
Как прежде, но лучше, чем прежде. Перевод Н. Соколовой 209
Прививка. Перевод Л, Вершинина 295
Шестеро персонажей в поисках автора. Перевод Я. Томашевского 345
Генрих IV. Перевод Г. Рубцовой 411
Примечания Н. Елиной 481
ЛУИДЖИ ПИРАНДЕЛЛО
Пьесы
Редактор 3. Пекарская Оформление художника Е. Голяховского Художественный редактор й. Богданов Технические редакторы В. Горина, И. Подшебякин Корректор С. Заболотная
Подо, в печ. 7/VII 10С0 г. Сдано в производство 11/VII — 60 г. По оригиналу-макету
Форм. бум. 84 X lOSVsa- Печ. л. 15,31 (условных 25,11). Уч.-изд, л. 2Н,4<1 Тираж 22000 экз.
«Искусство». Москва, И-51, Цветной бульвар, 25 Изд. № 12261 Зак. тип. № 661
Московская типография 8 Управления полиграфической промышленности Мосгорсовнархоэа
Москва, 1-й Рижский пер., 2
Цена 8 р. 60 к. С 1 января 1961 г. цена 86 коп.