Город Димитровград 2003 год


Мы все испытали товарищ и друг; Бомбежки, обстрелы, холод и голод. Поэтому с честью носили и носим в душе Честь Ленинграда - совесть народа.
Вот так настал
Одетый в кровь и лед Сорок второй необоримый год.
О год ожесточенья и упорства лишь на смерть, насмерть всюду стали мы,
Год Ленинграда, год его зимы.
Ольга
Федоровна
Берггольц Ленинградская поэтесса вместе с нами пережила блокаду
1


ВСТУПЛЕНИЕ
Ленинградская блокада - одна из наиболее ярких страниц истории Великой Отечественной войны. Эта книга составлена из воспоминаний живых свидетелей этой страшной трагедии и посвящается памяти ленинградских детей и подростков, эвакуированных из блокадного города в Мелекесс. Их родители и родные погибли под бомбами или умерли от голода еще в блокаде. Но и они не все дожили до нашего первого светлого праздника - Дня Победы, как не боролись за их жизни добрые люди. Настолько они были истощены. Из 180 человек более 100 захоронены здесь в мелекесской земле. Сегодня их могилки не найти. Единственная надежда на увековечивание их несравненного подвига - это создание памятника, где можно было бы преклонить колени перед безымянными героями за все их переживания и страдания.
К сожалению нет материалов о детях- блокадниках в городской краеведческом музее. А ведь это был небывалый подвиг нашего народа. Страшнее и длительнее этой блокады не было в истории человечества. И Ленинград выстоял! Мы - живые свидетели истории. Мы уходим. Как и ветеранов Великой Отечественной войны, нас скоро совсем не останется.
2


В последние годы правительством не один раз поднимался вопрос о том, чтобы блокадников приравнять к ветеранам войны, наделив их такими же пенсиями и льготами. Но ни один законопроект так и не был утвержден. Многие блокадники, живущие в Димитровграде, неоднократно писали об этом во все инстанции, вплоть до Президента. Ничего, кроме вежливых отписок и обещаний,‘мы не получили.
Но мы нашли поддержку у администрации города, у нашего Главы Сергея Ивановича Морозова с изданием Книги памяти, куда вошли наши воспоминания 6 пережитом в годы блокады. Мы считаем, что этот вопрос очень актуален, судя по тому, как с годами искажается история, и по тому, как плохо знают ее нынешнее поколение.
Вся страна следила за нашей борьбой с лютым врагом и чем могла помогала. Казахский поэт-сказитель писал в блокадный Ленинград: «Ленинградцы - Дети мои я с Вами». Уже после войны в своих мемуарах наши видные военные руководители писали о большом мужестве и стойкости ленинградских блокадных жителей, что без их помощи одним войскам город бы не удержать, и это правда. Ведь фронт проходил по улицам города.
Можно считать, что эти строки написаны рукой «совести народа», потому что именно 3


так называли ленинградцев в ту воину. Но не только о героическом противостоянии и непреклонном «ленинградском характере» вспоминают они. Они вспоминают страшные картины, чудовищность и ужас которых не стали меньше даже по прошествии 60 лет. Вот лишь некоторые эпизоды из написанных. Читая эти строки, нельзя не почувствовать, что здесь каждое слово написано их слезами.
4


К БОМБЕЖКАМ ПРИВЫКНУТЬ НЕЛЬЗЯ
Блокадник
Геннадий Александрович Комаров - пред седатель городского общества
«Блокадник», до пенсии работал на ДААЗе.
Мне и сегодня снятся взрывы бомб. В первый день войны я находился в пионерском лагере под Ленинградом. Уже вовсю шли бои, а про лагерь словно забыли: нас никто не забирал. Физрук научил старших ребят обращению с оружием, и они охраняли территорию, так как повсюду шастали диверсионные группы. Девочки носили ветки, сучья и маскировали место расположения лагеря. Мальчишки десятидвенадцати лет рыли окопы на случай, если появятся наши солдаты, чтобы им было, где укрыться.
5


Все дети уже могли по звуку различать вражеские самолеты: где «Юнкере», а где «Хенкель». В июле у руководства города появилась возможность переправить пионеров из лагеря. Нас посадили в вагоны с ранеными. Измученные, мы сразу же погрузились в крепкий сон, который безжалостно прервал сильный толчок. Кто успел, выскочил из вагона. С неба летели бомбы. Много тогда людей погибло. От трупов и крови выворачивало наизнанку. Вместе с уцелевшими красноармейцами мы двинулись в сторону Ленинграда. Когда добрались до города, он был неузнаваем и готовился к обороне. На долю детей- ленинградцев выпало много горя. Думаю, что они внесли в победу над врагом не меньший вклад, чем взрослое население. Они и трупы убирали, и дежурили ночами, и зажигательные бомбы обезвреживали. А когда наступило мирное время, и многие хотели вернуться в родные места, не каждому это удалось. Кто-то не мог доказать свое право на бывшую квартиру, у кого-то от жилья остались развалины. В 1956 году посетил я свою улицу Софийскую, где под номером восемь стоял и наш дом. Увы, увидел я там пустое место. После бомбежки ничего не осталось.
Что ленинградцам было голодно, холодно, страшно и очень трудно, писалось много. Как и о том, что жители города грудью отстояли его вместе с воинами, как все и стар, и млад, 6


несмотря на постоянные артобстрелы и бомбежки, копали окопы, траншеи, противотанковые рвы, тушили сбрасываемые с самолетов «зажигалки», как из последних сил строили блиндажи, шли на заводы, вставали к станкам, там и умирали. Как стало известно уже после войны, даже враги поражались нашей стойкости. Фашистам казалось, что город вот-вот падет к их ногам и запросит пощады. Гитлер много раз назначал сроки победного вхождения в Ленинград. Для немецкой знати были даже отпечатаны пригласительные билеты на банкет в ресторане «Астория». Но не получилось им отпраздновать.
Обо всем этом писалось много. Но мало кто знает, что не героизмом единым жил город. К сожалению, из нашей памяти не вычеркнуть того, что некоторые ленинградцы не выдерживали голода блокады и... Это страшно, но были случаи людоедства. У трупов замерзших на улицах женщин вырезались груди. Тех, кого уличали в этом, расстреливали так же, как и мародеров.
Только не подумайте, что это носило массовый характер. Нет! Просто об этом раньше не писали, считая, что это принизит стоимость победы советского народа в Великой Отечественной. Но не сказать этого сейчас, значит не сказать всей горькой правды, значит, не передать всех ужасов блокады.
7


Волей судьбы, нашей семье, эвакуированной из Ленинграда, пришлось побывать и в осажденном Сталинграде. Подвиг его защитников также велик, как и подвиг жителей города на Неве. Мы пережили и этот ужас.
Когда наша семья (кто остался в живых) вместе с другими эвакуировалась из блокадного Ленинграда в апреле 1942 года в Сталинград, никто, очевидно, не думал, что через три месяца и сюда нагрянет враг. По прибытии в Сталинград нас, подростков 13-14 лет, направили в совхоз «Быковский», примерно в ста километрах выше по Волге. Здесь мы немного оправились от голода, но пришлось выполнять самые тяжелые работы: чистить скотные дворы, где за зиму накопилось много навоза, рыть силосные ямы, косить, скирдовать и многое другое. Было трудно, были кровяные мозоли, но нам говорили: «Потерпите, ребята, так надо». И все старались, не роптали. Бригадиры нас хвалили за труд.
Так бы мы и работали до конца войны, если бы враг не подошел к самым стенам Сталинграда. В начале августа нас отправили к семьям в Сталинград. В то время начались бомбежки и обстрелы города, как и в Ленинграде. И нам снова пришлось жить в прифронтовом городе, переживать ужасы налетов фашистской авиации. Свист подлетающих к земле 8


бомб заставлял падать ничком, чтобы не изрешетили осколки. Вставал после бомбежки, вроде цел, слава Богу. Этот кошмар рушившихся домов, дым, огонь, грохот, смерть тех, кто не успел укрыться, упасть, когда надо, забыть нельзя. Наша бабушка как-то сказала нам: «Вот мы и вырвались из ленинградского ада в Сталинград - как из огня да в полымя».
Несмотря на бомбежки, эвакуация гражданских- жителей не была организована. Сейчас говорят, что это было сделано для того, чтобы не было паники, и чтобы жители участвовали в сооружении оборонительных укреплений.
В Сталинград до его обороны было эвакуировано много людей из западных районов страны (Крым, Донбасс). Ужасы войны им были знакомы. Но паника и мародерство, вопреки всем строгим указаниям, все же были.
Как-то в середине августа объявили в очередной раз воздушную тревогу, но отбоя уже не прозвучало. Магазины и столовые так и не открылись. Люди собирались возле магазинов, разбивали витрины и растаскивали все, особенно продукты.
Поселок, где мы жили, назывался «Сорок домиков» и состоял в основном из деревянных брусчатых двухэтажных домов, таких, какие у нас в Димитровграде возле магазина «Мир». Они от немецких 9


«зажигалок» горели, как порох. Мне и моим ровесникам приходилось дежурить на крышах этих домов, как во время налета авиации в Ленинграде. Однажды во время такого дежурства мы с братом Сашей увидели, как около нашего дома упала бомба и не взорвалась. У нас сразу появилась мысль обезвредить ее. Мы спустились с крыши и поползли к ней, прихватив по внушительному камню. Когда до бомбы оставалось метров пять, мы бросили камни и, зажмурив глаза, прижались к земле. Сколько прошло времени не знаю, нам казалось целая вечность. Вдруг чьи-то сильные руки подняли нас с земли, и мы услышали, как хохочут два здоровенных красноармейца: «Эх вы, вояки! Если бы не это...» И показывают нам маленькую бумажку, вытащенную ими из речного песка, которым и был наполнен корпус бомбы. А на бумажке по-русски было написано: «Чем можем - тем поможем». Саперы отвели нас к бабушке и сказали, чтобы мы не проявляли никакой самодеятельности.
Как-то утром я, как всегда, отвел сестренку в садик, а, придя домой, застал бабушку страшно расстроенной и напуганной: «Ой, Гена, беги обратно, забери Катюшу и скорей домой. Чует мое ретивое что-то недоброе». Пришлось бежать. Как только я забрал сестренку, и мы вышли на дорогу к дому, начался налет авиации. Бомбы падали с неба, 10


как черные капли. Пришлось схватить Катюшу в охапку и бежать. Бомбы, приближаясь к земле, громко выли, а мы бросались в ямы или кюветы и закрывали глаза, чтобы было не так страшно. Так мы где перебежками, где ползком добрались до нашего дома.
Бабушкино предчувствие оправдалось. Когда я бежал с сестренкой на руках, то услышал позади сильный взрыв и детский крик. Оглянувшись, увидел разрушенное здание садика, из которого мы'только что вышли.
Вскоре после этого случая погибла наша бабушка Елена Кирилловна и брат Боренька. В домах, где мы жили, не стало воды, и они пошли к роднику, а когда возвращались по степи домой, начался налет. Бабушку и брата мы нашли смертельно раненными. Они не успели добежать до укрытия.
23 августа 1942 года. Эта дата мне очень крепко запала в память. Город был парализован, уже ничего не работало, ни заводы, ни транспорт. Превосходство в воздухе вражеской авиации было очевидным. Было до боли обидно. Где же наши «соколы»? Мы видели, как один истребитель И-16 мужественно отражал атаки трех или четырех «мессеров», но бой был слишком неравным. Мы наблюдали этот бой с земли, кричали, как будто он мог услышать нас: «Дай им, гадам, за нас за всех!» Но через минуту И-16 загорелся и И


рухнул на землю.
Думалось: «И когда же наши начнут бить ненавистного врага?»
Вспоминались кадры из довоенного кинофильма «Если завтра война». Там в кино, все было иначе. В одноименной песне звучала гордость за сильную и могучую нашу армию. А первый маршал К. Ворошилов утверждал: если враг на нас нападет, он будет уничтожен на его же территории. Всякие были мысли у людей. Но мы, ленинградские мальчишки, верили - придет час расплаты, и враг побежит.
Однажды в нашей семье закончились все продукты. Маленькие плакали, мы, постарше, терпели. В поисках еды мы с мамой направились в «нижний» поселок, что за заводом «Баррикада», там жила ее хорошая подруга - может быть поделится чем-нибудь съестным. В поселке горело сразу несколько домов, на площади санитары с носилками подбирали раненых и трупы после бомбежки.
Дом, где жила мамина подруга, вроде был цел, но вокруг ни души. Поднявшись на второй этаж по лестнице, мы увидели, что в противоположной стене дома не осталось ни окон, ни дверей, а рядом с домом чернела огромная воронка. Дверь на лестничной клетке болталась на одной петле и скрипела, а от этого становилось 12


еще страшней. Ведь здесь совсем недавно жили люди.
Когда шли домой, увидели у ворот хлебозавода толпу людей. Сбив замок и открыв ворота, толпа мимо сторожа хлынула вовнутрь. Оттуда стали выносить мешки с мукой. Один мужик упал с этим мешком почти у наших ног. Мама попросила у него немного муки для голодных детей. «Ладно, - сказал он, - все равно не донесу, большой больно мешок». И отсыпал нам килограммов 8- 10. Домой к себе мы добрались почти в сумерках. Как обрадовались голодные ребятишки.
Возле нашего дома окопалась 76- миллиметровая противотанковая батарея. Мы часто бегали туда. Солдаты иногда давали нам немного каши или баловали кусочком сахара.
Так мы дожили до 10 (или 12) сентября. Как-то вечером пришли к нам двое военных. Помню, сказали маме: «Мать, уходите за Волгу, враг на пороге».
На следующий день мама со старшим братом разожгли печь и стали печь из муки лепешки.
Наш поселок стоял на высоком месте, и мы с крыши дома видели, как по балке к городу устремились вражеские танки, а от тракторного завода им на перерез шли наши танки. В этот раз атака немцам не удалась.
13


На переправу мы пришли в район между заводами «Баррикада» и «Красный Октябрь» рано утром. Все люди, собравшиеся переправиться на левый берег, сосредотачивались в прибрежной балке в кустах. Переправляли только в темное время суток. На правый берег переправлялись воинские части, а на левый тяжелораненые и беженцы. Эвакуированными нас назвать было нельзя. В таком аду, какой царил тогда на переправе, поддерживать какой бы то ни было порядок среди беженцев было невозможно.
Днем подойти к временно сооруженному дощатому причалу было нельзя. Самолеты врага постоянно кружили над переправой. После того, как сгущались сумерки, переправа оживала. С того берега причаливали баржи с военными, в обратный путь загружали раненых. Как только подошла гражданская баржа, на нее ринулись те, кто посильнее. Маму с Катенькой столкнули в воду. Она зарыдала и сквозь слезы закричала: «Люди, как вам не стыдно, в Ленинграде было страшнее и опаснее...» Но никто на ее слова не обратил внимания. Мы остались на берегу. Вдруг стало светло, почти как днем. Это вражеский самолет на парашюте спустил магниевую свечу. Мы с берега отчетливо видели, как на ту злополучную баржу, в которую мы не сели, стали падать бомбы.
14


К этому времени она была уже почти на середине реки. С берега были слышны крики о помощи.
Через некоторое время подошла еще одна баржа, и все оставшиеся погрузились на нее. Садясь в нее, не одна только наша семья молилась про себя: «Пронеси, господи». Когда мы сходили с баржи, красноармейцы кричали нам: «Бегом к лесу», потому что уже начинало светать.
Приходилось долго идти по каким-то проселочным дорогам, в основном в темное время суток. Но и здесь нас преследовали вражеские самолеты. Мама истошно кричала: «Ребята, я не хочу вас терять, мне без вас не жить. И вам без меня не прожить. Ложитесь во время налета поближе ко мне. Погибнуть, так лучше всем вместе», И часто после налетов люди, лежащие на земле, оставались неподвижными. Было какое-то чувство вины перед погибшими. Мы не могли их даже похоронить. А кругом ни деревца, ни лесочка - степь. Попадались, правда, вдоль дороги небольшие кусты. Иногда нас обгоняли ЗИСы с ранеными, но посадить нас не имели возможности. Правда один сердобольный шофер остановил как-то машину, садитесь, говорит. Мы разместились, и машина тронулась. Был теплый вечер, на небе светила луна. Вдруг очередь из пулемета. Самолет! Когда самолет заходил на второй круг, чтобы нас уничтожить, даже у меня, 15


пацана, вместо страха появилась ненависть: «Ах ты, гад, беззащитных бьешь...» Вот бы сейчас пулемет и стрелять, стрелять, стрелять в него пока не собьешь. С самолета сбросили бомбу. И машина на полном ходу угодила в воронку. Все, как горох, посыпались на землю. Хорошо, что отделались ушибами. И снова пошли пешком.
Колодцы и селения попадались редко. На каком-то полустанке темной ночью сели в товарные вагоны. Тронулись, а мамы нет. Она думала, что поезд простоит долго, отлучилась за водой. В войну так часто бывало. Мама нагнала нас у Саратова. Потом она говорила, что если бы не увидела нас в вагоне на одной из станций, то бросилась бы под поезд.
Но вот и Саратов, главный эвакопункт на Волге. А дальше был каторжный труд на военных заводах Урала, где мы ковали победу. Как и многие мои сверстники и соотечественники.
P.S. В 1971 году я с сыном Саней приезжал в Сталинград (ныне Волгоград) поискать могилки Бореньки и бабушки, поклониться им, погибшим в ту войну. И что вы думаете, на месте этого кладбища построили гаражи, а немудреные надгробные памятники свалили рядом у ограды, под откосом...
16


Я ПОЧУВСТВОВАЛ, ЧТО ВИЖУ МАМУ в ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
Блокадник
Валентин
Иванович Шорин, до пенсии работал в ДУСе
Папа у меня умер еще в 1940 году из-за болезни. Мама воспитывала меня одна. Утром она отводила меня в детский садик, а сама уходила на работу. Как я узнал уже после войны, она работала на заводе, где собирали какие-то авиаприборы.
В конце зимы мама тяжело заболела, видимо от недоедания, и однажды утром наша знакомая тетя Таня пришла к нам с большими деревянными санками, помогла маме выйти из дома, усадила на санки. Одной рукой она повела меня, а другой потащила санки с мамой.
Мы дошли до нашего детсада, и мама сказала, что тетя Таня отвезет ее в больницу, а я останусь жить в садике, пока 17


она не выздоровеет. Тетя Таня взяла меня за руку и повела от мамы. И вдруг я почувствовал, что вижу маму в последний раз. Я стал вырываться, плакать, кусать тете Тане руку, которой она меня держала. Я видел, как у мамы тихо текли слезы... Больше я маму не увидел.
Летом 1942 года нас эвакуировали в Куйбышев, потом перевели в детдом села Новая Майна, из которого в июле 1943 года перевели в Мелекесский детский дом.
В 1959 году, уже будучи взрослым, я побывал в Ленинграде, где разыскал мамину сестру и узнал, что той же зимой в больнице мама умерла.
На Пискаревском кладбище я побывал только в 1965 году. Очень больно и горько было смотреть на траншейные холмы- могилы погибших и умерших во время блокады. Где-то там, среди сотен тысяч, лежащих в братских могилах, лежит и моя мама.
18


ЖИЗНЬ МНЕ СПАС ...
СКАНДАЛ
Блокадник
Владимир
Ал ександрович Сидорочев, до пенсии работал на ДААЗе
Из Ленинграда мне пришлось эвакуироваться дважды. В самые первые дни войны нас, учеников младших классов, вместе с учителями отправили на вокзал, чтобы эвакуировать в Валдайский край. Там собрались дети из разных районов города. Все старались уехать поскорее. Нас начали грузить в поезд, когда выяснилось, что дети Дзержинского района прибыли на вокзал раньше нас, а поэтому должны уехать раньше нас. Получился большой скандал. Нас оставили, а дзержинцев отправили.
Потом пришла наша очередь. И ужас! В дороге мы узнали, что эшелон с детьми Дзержинского района был разбомблен немцами. Мы видели его искореженные вагоны и сотни детских трупов. Выходит, что только благодаря этому скандалу мы 19


остались живы.
В Валдайском крае мы пробыли не долго. В сентябре туда подошли немцы и нас повезли куда-то. В Кировской области, на станции Котельничи меня с поезда сняла мать. Затем в одной из ближайших деревень мы отыскали моего брата Колю, после чего мы вернулись в Ленинград.
Бомбежки были каждый день по много раз, мы постепенно к ним привыкли и перестали ходить в бомбоубежище. Страшнее всего был голод. Помню, как голодной смертью помирал мой товарищ- первоклассник. Перед его смертью я пришел к нему и спросил, как он себя чувствует. А он достал маленький кусочек блокадного хлеба и сказал: «На, возьми, мне уже не понадобится. А ты живи».
В эту же зиму, в январе, умер отец.
В феврале 1942 года нас эвакуировали. Недалеко от Вологды мы попали под бомбежку. Там погибла наша бабушка. Едва не убило брата, но его нашли среди трупов. Поначалу и я потерялся, но мама отыскала меня в вологодском госпитале.
В Мелекесс мы приехали в марте 1942 года. Мама умерла в возрасте 89 лет, а мы с братом пока живем.
20


САМАЯ ГОРЬКАЯ КОНФЕТА В ЖИЗНИ
Блокадник
Валентина
Андреевна
Короткова, до пенсии работала на льнокомбинате
В первый год войны при обороне Ленинграда погиб мой отец, старший брат ушел на фронт добровольцем и пропал без вести. Средний брат в свои 13 лет работал на военном заводе. Однажды его привезли оттуда, он был без сознания и скоро умер. Из всей семьи остались мать-инвалид и я. Мне было 10 лет.
Мама пока могла ходить еще что-то находила для еды. Когда же у нее не осталось на это сил, осталось надеяться только на продовольственные карточки, которые мы только получили. Пошла я получать продукты по этим карточкам. Навстречу попался мужчина. Остановил меня и спросил, куда я иду. Я ответила. Он вынул из кармана шоколадную конфету, дал мне и взял у меня карточки, сказав: «Стой 21


здесь, жди, сейчас я тебе все принесу».
Не дождалась я его. Со слезами возвратилась в квартиру.
Рассказала маме все, что со мной случилось. Подошла к ней и отдаю эту конфету. Мама меня успокоила, сказав: «Не плачь, доченька, как-нибудь переживем. А конфету съешь». Но я ее не съела, а пообещала, что мы ее съедим к чаю, как только я принесу воды.
У проруби я упала, выронила бидончик из рук, он и утонул. Так мы и легли спать голодными. Ночью маме стало очень плохо.
Утром я взяла чайник и сходила на канал за водой. Помню, как мама сказала перед уходом: «Доченька, будь осторожна. Я жду тебя». Пришла я с водой, а мама уже и не говорила. Она словно спала. Я будила ее, плакала, открывала ее глаза, но... Потом я поставила воду на стол и легла рядом с мамой. Я так ее обнимала, так целовала, так плакала, но ничего от нее так и не услышала. Сама я тоже обессилила и не могла подняться на ноги, так и лежала около мамы несколько дней.
Сколько прошло времени я не знаю, только помню, как в квартиру вошли двое мужчин. Один взял меня на руки и сказал: «Девочка еще живая, а ее мать умерла». Они одели меня и повели в детдом, а маму завернули в одеяло и повезли на кладбище. Я кричала: «Отдайте мне маму! Верните меня к ней!» Но проводить маму в 22


последний путь мне так и не удалось. Шел февраль 1942 года...А конфета? Не знаю, что с ней стало. Но она навсегда стала самой горькой конфетой в моей жизни. Не купись я на нее, не потеряй я из-за нее продовольственные карточки, может быть мама осталась бы жить.
Захоронить по человечески не было сил
23


ТРУДНО ВСПОМИНАТЬ БЛОКАДУ
Блокадник
Алексей
Михайлович
Федотов, до пенсии работал на ДААЗе
Отца призвали на фронт, а мать пошла работать на один из ленинградских заводов. Да так и не вернулась оттуда. Нас, детей, осталось трое. Мучил голод, мы постоянно мерзли и болели. Было засилье крыс. Они не боялись ослабевших обитателей квартиры. Как-то легли мы спать втроем, а проснулись только двое. Сестра ночью умерла. И крысы успели у нее отъесть щеку. В сорок третьем году старшая сестра сдала меня в детдом. Так я оказался в Мелекессе.
24


ГАЛЯ, ПЛАЧЬ ГРОМЧЕ!
Блокадник
Галина Александровна Коношапова, до пенсии работала на ДААЗе
Меня считали умершей. Через много лет, когда я разыскала людей, которые знали нашу семью, они мне рассказали, что отец приезжал с фронта и узнал о моей смерти. А на самом деле я была жива и находилась в детском доме. Тетя решила, что там легче можно выжить и привела меня в детский дом, но получила отказ. Тогда она спряталась за угол и сказала мне: «Галя, плачь громче!». Вот тогда и приняли.
В тот приезд в Ленинград я узнала много страшного. Среди моих новых знакомых были такие, кто в детстве долго находился в подвалах, и потеряли зрение. Они рассказывали, как опасно было появляться на улице, так как детей похищали и съедали. А одна женщина поведала, как крысы обглодали ей в детстве пальчики, так как 25


она лежала почти мертвая, и не было сил отогнать этих мерзких тварей. До сих пор видны на руках страшные отметины.
Обидно бывает, когда люди не понимают пережитого нами. Год назад лежала я в больнице. Ну и сказала главному врачу, что лекарства дорогие, порой не по карману. И спросила нельзя ли найти какую-нибудь льготу. И вы представляете, что на это произнесла медсестра? Заметьте - не врач. «А кто они такие - блокадники?» - язвительно спросила она, а ведь сама уже не молода - внуков имеет. Обидно, не заслужили мы такого отношения.
Город готовится к обороне
26


В ШЕСТЬ ЛЕТ Я ПОВЗРОСЛЕЛА
Блокадник
Евгения
Васильевна
Рябуха, до пенсии работала на ДААЗе
Война отняла у нас все: родной город, семейный очаг, родителей. Папу я не помню почти, так как он проходил службу в армии, воевал на финской войне, а затем служил в тех же краях на границе. Перед уходом на фронт он сумел только на один вечер вырваться к семье. Побыл несколько часов дома, потом поцеловал маму, меня и братика, и ушел на войну с немцами. Больше я его не видела. Он погиб при обороне Ленинграда. В шесть лет я стала взрослой, так как мама ослабла от голода и не могла ходить, вся домашняя работа легла на меня. Я вставала в пять часов утра, выстаивала очередь за хлебом, топила печку «буржуйку», растапливала снег, чтобы добыть пресной воды. Как могла поддерживала больную маму и маленького
27


братика.
Однажды, когда маме стало очень плохо, в наш дом пришли какие-то люди и нас с братом увели в распределитель. Когда нас уводили, я не думала, что мама может умереть, я верила, что она выживет. Помню, как я говорила ей: «Мамочка, я скоро вернусь и принесу тебе много конфет и пряников». Но это «скоро» стало вечностью. Маму я больше не увидела, а мы с братом попали в разные детдома и встретились только спустя 30 лет.
Когда открыли Дорогу жизни через Ладогу, то в первую очередь эвакуировали детей. Наш детдом тоже. Но на тот рейс теплохода я не попала и...осталась жива. Немцы разбомбили теплоход, и все, кто был на нем, утонули.
Родной город я покинула, когда наши войска стали прорывать блокаду. Под непрерывными бомбежками нас вывезли в товарном поезде. Когда мы прибыли в Ярославскую область, то долгое время никак не могли привыкнуть к тому, что вокруг чистое небо, зеленая трава и...оглушительная тишина.
28


ОТ ГОЛОДА ЕЛИ СТОЛЯРНЫЙ КЛЕЙ
Блокадник
Софья Николаевна Русанова, до пенсии работала в ЖКХ НИИАР
Прошлое - это рана, которая не заживает никогда, которая кровоточит с каждым воспоминанием о нем. Перед самой войной я поступила в школу при Ленинградской Академии художеств. Мы жили в коммунальной квартире рядом с Академией на 6-й линии Васильевского острова. До войны в этой квартире было десять комнат, в каждой жило от двух до пяти человек, но до весны 1942 года дожили только две семьи, остальные умерли от голода, холода и болезней. Помню, как зимой я шла по занесенному снегом двору и увидела трупы, сложенные в штабель. Среди них я узнала и своих подружек, с которыми прежде играла в лапту в Соловьевском саду.
На скудном ленинградском пайке мы бы 29


не выжили, если бы не помощь нашей родственницы Александры Петровны Викторовой - заслуженного врача. У нее был повышенный паек, которым она и делилась с нами. К тому же она где-то достала для нас немного ячменя. Мы мололи его в кофемолке, провеивали и варили суп. Александра Петровна умерла в феврале, и помогать нам стало некому. Иногда от голода ели собак и кошек, столярный клей и все, что хоть чем-то напоминало съедобное.
Из Ленинграда мы эвакуировались 5 апреля 1942 года, а 22-го мама скончалась, и ее тело сняли с эшелона. Я осталась совсем одна, так как братья погибли на фронте. В августе этого же года я, наконец, попала в Мелекесс, где тогда жили мои бабушка и мамина сестра.
Разрушенный дом недалеко от дома, где жили Русановы
30


ВСЕ СЛЕЗЫ ОСТАЛИСЬ В БЛОКАДНОМ ЛЕНИНГРАДЕ
Блокадник
Мария Федоровна
Малышева, пенсионер, работает преподавател ем
В 1941 году в нашей семье было четверо: мама, папа, я и мой старший брат. Отец и мать были простыми рабочими. Эвакуироваться из Ленинграда семья не успела, пришлось выживать. Помню было очень холодно. Очень! Постепенно сожгли в печке всю мебель. Но тепло в доме не держалось, так как окна были выбиты бомбежкой. Закрывали их чем могли.
В памяти навсегда запечатлелись постоянные бомбардировки и вечное чувство голода. Основным питанием блокадников была «ленинградская пайка хлеба» - 125 грамм на человека в день,
31


больше похожая на кусочки земли, чем на хлеб. Но наша семья не померла от голода в те страшные дни только благодаря тому, что папа добыл где-то шкуру лошади. Зарыл ее в снег, кусочками нарезал и приносил маме. Она отваривала эти крошечные кусочки и давала нам с братом. Но не жевать, а сосать, что бы ощущение сытости сохранялось подольше.
Всю блокаду родители занимались тем, что гасили и сбрасывали с крыш домов зажигательные бомбы, собирали на улицах города людские трупы и на санях отвозили их на Пискаревское кладбище. За этот труд им давали продовольственные карточки, оставшиеся от похороненных. Это тоже помогало хоть немного питаться.
Помню, как мы с мамой однажды ходили за водой на Неву. Вдруг я заметила сидящую на снегу женщину. Я подошла к ней, потрогала сережки на ее ушах - они закачались, как сосульки на ветке...
Конечно, это звучит страшно, но я тогда еще совсем маленькая девочка, очень скоро привыкла видеть вокруг себя такое большое количество мертвецов. А обессилевшие, голодные, но не сдавшиеся захватчикам люди умирали на улицах не только от бомб, но и от холода и голода. И меня, в отличие от обычных людей, до сих пор не путает вид мертвого человека.
Еще одна страшная картина навечно впечатавшаяся в память. В квартире над 32


нами жила женщина с грудным ребенком. Мужа она проводила на войну. Однажды, когда мы вошли к соседке, то увидели эту женщину мертвой. Она лежала на полу, а ребенок ползал по ней и искал материнскую грудь. Плакал и искал...Он цеплялся за безжизненное тело матери и никак не мог понять, почему она такая холодная. Этого мальчика моя мама отогрела своим теплом, а потом отнесла в какую-то больницу.
Нас эвакуировали зимой 1943 года. По Ладоге. Погрузили в грузовики и повезли по льду. Вдруг налетели немецкие бомбардировщики, в панике мы разбежались в стороны. После налета старшего брата уже не нашли. Пропал он. Убили его, или он утонул, или выжил как- то - мы так и не узнали. Но, скорее всего, «Дорога жизни» стала для него последней дорогой.
Эвакуировавшись, мы жили сначала недалеко от Мелекесса, в небольшом татарском селе Моисеевка. После блокады отец был очень болен. Так его всем селом на ноги ставили. Когда он немного окреп, мы переехали в Мелекесс. Но вскоре он умер, так и не побывав в Ленинграде, о котором всегда мечтал. А я теперь часто там бываю. Каждые три года. У нас там много родных. Каждый раз прихожу на Пискаревское кладбище, для меня это место самое святое. Недавно побывала у обелиска на Ладоге, в Выборге и на реке Свирь, где 33


в 1944 году наши войска победили в Свирско-Петрозаводской операции и окончательно сняли угрозу блокады. Кстати, так получилось в моей жизни, что в Димитровграде я живу на улице Свирской. А вот в других памятных местах я так и не была - ни на Невском пятачке, ни на Карельском перешейке, ни на Пулковском рубеже.
Говорят блокадники не пройдут мимо куска хлеба, брошенного на землю, обязательно поднимут. Грех это - хлебом сорить. Сколько живу, столько и учу людей быть экономными, рачительными. Наверное, потому я и учительствую всю жизнь.
Конечно, я всегда рассказываю своим ученикам о том, что в те годы пережил наш народ. К сожалению, современные школьники все чаще посмеиваются над этими рассказами, но далеко не все. Поэтому я верю, что новое поколение не будет бесчувственным и жестоким, сохранит память о подвигах защитников Родины в ту войну.
И еще один оригинальный подарок на память оставила мне война - у меня отчество, какого нет ни у кого на земле. По документам военного времени я Несевполевна. А получилось это из-за того, что отец мой Фатых Насибуллин, когда документ на меня оформлял, очень болел и 34


еле-еле разговаривал, а писарь то ли глухой был, то ли безграмотный, но все так перепутал, что записал меня как Марию Насевполевну. Вот с таким «подарком» я жизнь и прожила.
Нет, не прожила, а живу еще, внука воспитываю. Помогаю ему наш технический колледж закончить. Чтобы уверенней шел по жизни. А меня современность уже не страшит. Не пугают и нынешние страсти-мордасти, то есть эти разговоры, что мы так плохо, так бедно живем. Неправда это. Мы в такой войне выстояли, что с теперешними трудностями тем более должны справиться.
35


РАССКАЗЫ МАМЫ
ПРОХОДЯТ ЧЕРЕЗ ВСЮ МОЮ ЖИЗНЬ
Блокадник Флора Ал ександровна Сизова, до пенсии работала юристом в горисполкоме
Девочке 5 лет. Что она может помнить о ленинградской блокаде?
Рассказы мамы проходят через всю мою жизнь.
Холод, голод, бомбежки. Сестра, мама, папа, бабушка и я не успели эвакуироваться из Ленинграда. Папа заболел (отказали ноги) и его комиссовали домой.
Ночью мама уходит в булочную, 4 часа выстаивает очередь за хлебом. Утром все уже не спим, ждем хлеба. Принесла хлеба 500 грамм на всех, каждому по 100 грамм. Отец берет весы и развешивает всем по 100 грамм. Я залезаю под одеяло, так как квартира не давно отапливалась и быстро съедаю хлеб. Взрослые делят свои кусочки на много маленьких и в течение дня его 36


съедают.
Комната почти пустая. Всю мебель сожгли, чтобы «буржуйкой» согреть комнату.
У мамы родился маленький Витя. Кормить нечем. Выдали по карточкам пшено. Мама сварила ему кашку. Заворот кишок и мальчик умирает. Но его положили, завернув в простынку, между оконными рамами. По его карточке мы питались месяц.
Умирает бабушка. Папа сделал гроб. Положили туда бабушку и мальчика. Нести не было сил, потому его спустили с третьего этажа по лестнице, а затем на санях папа повез их хоронить. Что значит в то время хоронить? Гора покойников. Принимающий трупы, гроб отбрасывает, и наших умерших бросают в общую кучу. Такое захоронение называлось Братские могилы на Пискаревском кладбище.
Но иногда были праздники. Сестра нашла кошку. Это был деликатес. По вкусу - курица. Первая трава - крапива, лебеда. Под немецкими пулями истощенная мать в отдаленных местах рвет крапиву, чтобы потом варить щи и этим хоть как-то продлить жизнь нам.
После очередной бомбежки нашего дома не стало. Из бомбоубежища мы пришли к пустому месту. Но в то время было много пустых квартир, и нас определили в квартиру на улицу Герцена.
37


А вскоре и я yτκθ не могла сидеть, только лежала. После всех больных на поезде вывозили в город Буя. Нас встречали женщины с куском хлеба, намазанного маслом. При виде такого богатства тряслись руки и лились слезы, но его нельзя было есть, так как при истощенном организме случается заворот кишок.
Моя мама всегда говорила: «Лишь бы не было войны, и наши внуки не испытали то, что видели их родители и бабушки».
Потом из г. Буя переехали в деревню Овсяниково. Дома пустые, живи где хочешь. Но и здесь был голод. Люди дали немножко картошки, и у кого что было. Папа сделал аппарат, с помощью которого он получал деготь. Мама ходила за 10 км, где стояли воинские части и в обмен на деготь солдаты давали ей буханку хлеба и кусок мыла. И эта женщина в солдатской шинели шла обратно 10 км через лес, в котором было много дезертиров, несла эти ценные подарки нам. Но жизнь продолжается, постепенно и мы поднялись на ноги.
Мамы не стало в 1997 году в возрасте 90 лет.
38


СЧИТАЮ
КОЩУНСТВОМ
ВЫБРАСЫВАТЬ ХЛЕБ
В МУСОР
Блокад ник
Владимир
Захарович Кацман, пенсионер, работает пред седател ем завкома НИИАР
Когда началась война мне было три года, что может помнить в то время маленький Вова.
Память выхватывает отдельные случаи, бомбежки, голод, вой сирен при воздушных тревогах. Все это, конечно, сказалось на мне. Особенно сейчас к старости.
Помню в семье все плакали и убивались горем. Как бегали укрываться в бомбоубежище. Подолгу приходилось сидеть в сырых и холодных подвалах, сжимаясь от страха от разрывающихся где- то недалеко от нас бомб. В поисках чего- либо съестного я вылизывал все, где по моему детскому понятию, должен находится 39


хлеб: стол, буфет и даже пол. Мать плакала надо мной, но что она могла дать мне, едва передвигаясь по комнате. Может быть для кого-то это покажется недостоверным. С тех пор на всю жизнь к хлебу отношусь с большим уважением и бережливостью. Считаю кощунством выбрасывать хлеб в мусор. По-моему тот, кто перенес ленинградскую блокаду, не выбросит хлеб в мусор.
После налета фашистской авиации
40


КОГДА НАЧИНАЛАСЬ БОМБЕЖКА Я ПРЯТАЛАСЬ ПОД
СТОЛ
. Блокадник Хельвия Егоровна Гущина, пенсионер, работает преподавателем в школах города
Хорошо помню, как началась Великая Отечественная война, мне было шесть лет. Взрослые с утра до вечера рыли окопы, щели, блиндажи, а по ночам дежурили на крышах домов.
Я оставалась дома одна и была предоставлена сама себе. Иногда домой забегала мама, посмотреть или чем-нибудь покормить меня. Поплакав, она снова уходила. Когда при налете фашистской авиации начиналась бомбежка, я пряталась под стол.
Когда в блокаду начался страшный голод, помню все страшно худели и еле ходили.
Хорошо, что нашу семью успели вывезти по «Дороге жизни» через Ладогу, и мы приехали в Мелекесс, где я живу до сих пор. В 1954 году я закончила Мелекесский педагогический институт и по сегодняшний день работаю преподавателем в школах города Димитровграда.
41


ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Я очень хотел, чтобы живущие ныне знали, что мы - ленинградцы - даже будучи малыми детьми, понимали, что отстаиваем не только колыбель Октябрьской революции, не только город с именем Ленина, но и частицу Родины. Мы знали, что за нас переживает вся страна и что не выстоять и не победить нам нельзя. Наверное, это называется чувством патриотизма, о дефиците которого в нашем обществе так много сегодня говорится. Мы так не говорили, мы так жили.
Блокадники нашего города оказали мне честь, избрав своим председателем. Несмотря на то, что я инвалид второй группы. На сколько хватит сил думаю обойти всех, кто не может ходить. Надо поддержать их хотя бы добрым словом, чтобы подольше держались в нашем строю. Ведь мы так нужны истории. Ведь мы главная память той страшной блокады. И как бы не было трудно всех собрать, организовать и создать эту книгу, мы это сделали. «Книга памяти блокадников» нужна для того, чтобы больше такого не повторилось. И, не смотря на болезни и недомогания, многие наши блокадники выступают в школах перед учащимися и в других
42


воспоминаниях со своими
воспоминаниями. Помогают своими материалами в создании новых стендов о блокадниках в городском краеведческом музее. А также в оформлении уголков Славы о Великой Отечественной войне в школах города
Ленинградская блокада - это ужасная трагедия, это мужество и стойкость жителей города, это не бывалое массовое захоронение людей. Стояли на смерть, как писала Ольга Берггольц. Многие блокадники не могли без слез поведать свои воспоминания. А это дополнительные переживания, обострение болезней.
Наша книга составлена живыми свидетелями тех грозных событий, правдива и без прикрас, тем она и ценна для нашей истории.
Геннадий Александрович Комаров Председатель городского общества «Блокадник»
43


ФОТОАЛЬБОМ
Ленинградские дети-блокадники в одной из школ г. Мелекесса
Здание, где приютили детей- блокадников в г. Мелекессе
44


>
' ^ ^ ∙*∙*^∙∙r^y'x∙∙∙~j-ww55w>.!
Мтм жг пре
∖ 2.0mιβ^
3.∕‰√⅛⅛xA⅛e Jom<wA<√.∙ ^Ьелъ»^*
⅛ ⅛. ⅛⅛⅛,wς ∕wλst c⅛¾>o⅜m⅛w∕≡⅜W⅛
I A ¾DL⅛
1 ***^∙≡f⅛
I ⅛⅛⅛','"⅜' ⅜0s^iiF γ ħ<∙
I Λ⅛⅛<s^ ⅛> ⅜^∙' , . : } ∙ i л
е //ft. ’
^^ИММИКх- ⅛^⅛l÷O>Wx
Хлеб ценился дороже всего
Предупреждение об артиллеристском обстреле
45


Эвакуация пока нет налета фашистской авиации
Отражение налета фашистов
46


Корабли на страже Ленинграда
С кораблей на передовую
47


Отправка детей через Ладогу в тыл
Охрана неба Ленинграда
48


Мать везет сына в последний путь
49


Танки с кировского завода сразу уходят на защиту родного города
Мать над умершим ребенком
50


Фашистские стервятники летят бомбить город
51


Сандружина в работе
Захоронение блокадников
52


Последние известия
В очереди за водой
53


Ленинградские старики и дети изготовляли оружие днем и ночью
Их дом разбомбили
54


Женщины сутками не выходили из цехов
55


Вот и весь паек на день. Попробуй выживи. И умирали, и умирали ...
После бомбежки


Разрушения после бомбежки и обстрела
Раненые
л енинград ские дети после налета фашистской авиации
57


Ленинградские дети после бомбежки
Подготовка и осмотр детей перед эвакуацией
58


Председатель общества №Блокадник»
ГЛ. Комаров
Здесь был дом, где до войны жила семья Комаровых
59


Инициативная группа общества «Блокадник»:
В.А. Короткова, Г.А. Комаров, В.И. Шорин, Е.В. Рябуха, М.Ф. Малышева, Х.Е. Гущина, В.А. Сидорочев, Ф.А. Сизова
Выступление председателя общества «Блокадник» Г.А. Комарова в краевед ческом музее
60


Встреча поколений
По приглашению сотрудников Димитровградского краеведческого музея встретили блокадники и учащиеся кадетского класса школы №17 г. Димитровграда
61


СОДЕРЖАНИЕ
1 Стихотворение
Ольги Берггольц 1
2 Вступление 2
3 Воспоминания Г.А. Комарова «К бомбежкам привыкнуть
нельзя 5.
4 Воспоминания В.И. Шорина
«Я почувствовал, что вижу маму в последний раз» 17
5 Воспоминания В.А. Сидорочева
«Жизнь мне спас...скандал» 19
6 Воспоминания В.А. Коротковой «Самая горькая конфета в
жизни» 21
7 Воспоминания A.M. Федотова
«Трудно вспоминать блокаду» 24
8 Воспоминания Г.А. Коношаповой
«Галя, плачь громче» 25
9 Воспоминания Е.В. Рябуха
«В шесть лет я повзрослела» 27
62


10. Воспоминания
С.Н. Русановой «От голода ели столярный клей 29
11 Воспоминания
М.Ф. Малышевой «Все слезы остались в блокадном
Ленинграде» 31
12 Воспоминания Ф.А. Сизовой «Рассказы мамы проходят
через всю мою жизнь» 36
13„Воспоминания В.З. Кацмана «Считаю кощунством выбрасывать хлеб в мусор» 39
14. Воспоминания Х.Е. Гущиной «Когда начиналась бомбежка я пряталась под стол» 41
15i Заключение 42
63


Отпечатано в ООО «Пегас»,
ул. Гагарина, 21, тел. 2-57-25. Тираж 70 экз. Заказ № 253


«Лишь бы больше никогда не было войны»


Инициатор и организатор составления этой книги, председатель городского общества «Блокадник» Геннадий Александрович Комаров от себя и от всего общества благодарит всех, кто принял участие в издании Книги памяти детей-блокадников:
Главу города Димитровграда Сергея Ивановича Морозова;
Сотрудников администрации города Сергея Борисовича Семенычева, Наталью Прохоровну Андрееву, Людмилу Александровну Гапонову, Юлию Владимировну Солуянову;
Сотрудника ГНЦ НИИАР Александра Николаевича Полякова;
Корреспондента газеты «Димитровград-панорама» Юрия Ивановича Шерстнева.