Автор: Луначарский А.В.
Теги: педагогика атеизм академия наук ссср издательство наука научно-атеистическая библиотека
Год: 1965
Текст
г—--------
1
АВ.ЛУНЛЧЛРСКИЙ
ПОЧЕМУ
НЕЛЬЗЯ
ВЕРИТЬ
В БОГЛ ?
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
НАУЧНО-АТЕИСТИЧЕСКАЯ
БИБЛИОТЕКА
А. В./1У Н/1 Ч/l РСКИ Й
ПОЧЕМУ
НЕЛЬЗЯ
ВЕРИТЬ
В БОМ?
ИЗБРАННЫЕ
АТЕИСТИЧЕСКИЕ
ПРОИЗВЕДЕНИЯ
ИЗДАТЕЛЬСТВО «Н А У К А»
МОСКВА 1965
Составители
Л. Р. ДУНАЕВСКИЙ, В. Д. ЗЕЛЬДОВИЧ
Редакция и вводная статья
Ф. Н. ОЛЕЩУКА
ПРОПАГАНДИСТ
ПРОЛЕТАРСКОГО АТЕИЗМА
Анатолий Васильевич Луначарский был выдающимся три-
буном, блестящим оратором, остроумным и опасным для противников
полемистом. В. И. Ленин рано заметил у Луначарского эту черту и ста-
рался ее как можно более широко использовать в борьбе с политикана-
ми и идейными врагами большевизма.
Люди, работавшие и сотрудничавшие с Луначарским, близ-
ко знавшие его, говорили о нем с уважением и восторгом. Н. К. Круп-
ская писала, что «характерной чертой Луначарского была его талант-
ливость... Этот талант особенно ценил Владимир Ильич, за эту талант-
ливость его любил... У Анатолия Васильевича,— продолжала она,— была
не просто талантливость. Это была талантливость, поставленная на
службу большевизму» 1.
Видный деятель большевистской партии А. С. Бубнов, зани-
мавший одно время после Луначарского пост наркома просвещения, от-
мечал: «Луначарский был человеком чрезвычайно широкого энциклопе-
дического образования, с большой эрудицией в самых разнообразных
отраслях человеческого знания... Под руководством ленинской партии
Луначарский в течение многих лет боролся против сил и традиций ста-
рого общества, за пролетарскую революцию и коммунизм» 2.
Луначарский поражал окружающих своей богатой культу-
рой, своими огромными познаниями. «Этот человек,— говорил В. И. Ле-
нин,— не только знает все и не только талантлив — этот человек любое
партийное поручение выполнит, и выполнит превосходно» 3. «На редкость
богато одаренная натура» 4.
1 А. Бубнов и Н. Крупская о А. В. Луначарском.— «Коммунистическое
просвещение», 1934, № 1, стр. 80—82.
2 Там же.
3 Воспоминание О. 10. Шмидта.— «Вестник Коммунистической Акаде-
мии», 1935, № 3, стр. 39.
4 Воспоминание А. М. Горького. Собрание сочинений в 30 томах, т. 17,
стр. 21.
5
В 1925 г. на общем собрании Академии наук СССР, посвященном ее
200-летнему юбилею, на котором присутствовало немало корифеев нау-
ки с мировым именем, Луначарский начал свой доклад по-русски, затем
перешел на английский язык, далее говорил по-немецки, потом по-
французски, затем по-итальянски и, наконец, закончил речь на латин-*
ском языке.
Окончив гимназию, Луначарский, как неблагонадежный, вынужден
был искать высшее образование за границей. Здесь он продолжает
изучение марксизма под руководством выдающихся представителей ре-
волюционной мысли (Плеханов и др.). Одновременно с этим Луначар-
ский слушает в Цюрихском университете курс естествознания и фило-
софии. Его увлекает модная в то время идеалистическая философия
Маха и Авенариуса.
Самым серьезным рубежом в жизни и во взглядах Луначарского
стало его вступление в ряды большевиков и личное знакомство
с В. И. Лениным. Это было в 1902—1904 гг.
С тех пор мировоззрение Луначарского стало приобретать все бо-
лее заметную марксистскую целеустремленность и коммунистическую
направленность. Особенно благотворно в этом смысле подействовала на
него совместная с Лениным работа в газетах «Вперед» и «Пролетарий»,
совместная идейно-политическая борьба против меньшевиков. Один из
видных революционеров того времени — Лепешинский — впоследствии
вспоминал, как «великолепные, точные, отчеканенные формулировки
Владимира Ильича и блестящие фейерверки политической мысли Вои-
нова (партийный псевдоним Луначарского) положительно расстраивали
ряды меньшевиков» 5.
Но при всех своих огромных познаниях и способностях Луначарский
был, однако, личностью не только очень яркой, но и крайне непоследо-
вательной и противоречивой. Это относится в основном к досоветскому
периоду его деятельности.
В нем как бы противостояли друг другу, с одной стороны, беззавет-
ная преданность делу коммунизма и глубокая марксистская убежден-
ность, а с другой — временные отступления от марксизма, идейные
ошибки и шатания, а порой — и прямые разрывы с партией. Кое-кто пы-
тался на этом основании подвергать сомнению искренность Луначарского
как большевика, материалиста и атеиста. Такие голоса раздавались даже
в советский период, когда, по поручению партии, Луначарский возглав-
лял один из самых ответственных участков социалистического строитель-
ства — фронт культурной революции. Но для подобных утверждений не
было оснований.
Как говорил В. И. Ленин, одинакового для всех пути к социализму
не существует, каждый человек проделывает на свой лад этот путь. Путь
Луначарского был не прямым.
бН. Н. Лепешинский. На повороте. М., 1955, стр. 205.
6
А. В. ЛУНАЧАРСКИЙ
Родители Луначарского были людьми передовыми. Отец его
служил чиновником в Полтаве. Еще в семилетием возрасте Толя проявлял
отрицательное отношение к религии. Однажды, разбив висевшую у сосе-
да, серебряных дел мастера, иконку, он приговаривал: «Если бог суще-
ствует, пусть меня за это покарает». Впоследствии Луначарский писал:
«В разговорах со сверстниками я еще ребенком выступал яростным про-
тивником религии и монархии» 6.
Когда же Луначарскому исполнилось тринадцать лет, он вступил на
путь революционной деятельности и стал изучать теорию марксизма.
Уже в ранние гимназические годы он внимательно штудирует «Капитал»
Маркса и другие революционные произведения. Знакомясь с передовой
философской и социологической литературой того времени, Луначарский
в последних классах гимназии сильно увлекся Спенсером. Результатом
этого увлечения явилось то, что он попытался, по его собственному выра-
жению, «создать эмульсию из Спенсера и Маркса».
Луначарский принял самое активное участие в революции 1905 года.
Он не только организовывал стачки, забастовки и выступления рабочих,
но и вел одновременно широкую и разнообразную пропагандистскую ра-
боту. По поручению партии он пишет брошюру, в которой вскрывает
смысл деятельности попа Гапона, увлекшего рабочих на «мирное» шест-
вие с иконами и хоругвями к Зимнему дворцу, где они были встречены
пулями.
После поражения революции 1905 года у Луначарского появляются
идейные шатания и колебания; он возвращается к махизму, объявляет
марксизм узким, односторонним учением и пытается его «дополнить»
позитивистской идеалистической философией. В этот период он делает
даже попытку породнить марксизм... с религией, считая, что это поможет
партии удержать влияние на массы. В статье «Будущее религии», напи-
санной в 1907 г., он говорит, что «научный социализм — самая религиоз-
ная из всех религий, и истинный социал-демократ — самый глубоко-ре-
лигиозный человек» 6а.
Свой отход от марксизма и свои новые «богостроительские» позиции
Луначарский наиболее полно выразил в известном двухтомном труде «Ре-
лигия и социализм», вышедшем в 1908 г. В нем прямо заявляется, что
автора интересует определение «места социализма среди других религи-
6 В своей автобиографии, написанной для Института Ленина (см. мате-
риалы ЦПА ИМЛ, ф. 142, on. 1, ед. хр. 581, стр. 1—15), А. В. Луна-
чарский сообщал: «Родился в 1875 году 24 ноября (по метрике
23-го.— Ред.) в г. Полтаве. 3-летним ребенком я переехал оттуда
в Н.-Новгород, где жил и воспитывался под руководством моего
родного отца (я ношу фамилию мужа моей матери) А. И. Антоно-
ва, управляющего Контрольной палатой. Это был человек ради-
кальных настроений... От него я получил первый толчок к атеизму
и революционно-демократическому воззрению на окружающее.
А. И. Антонов умер, когда мне было около 9 лет...»
6а А. В. Луначарский. Будущее религии.— «Образование», 1907,
№ 10, стр. 23.
7
озных систем» и что «философия Маркса — есть философия религиозная,
она вытекает из религиозных мечтаний прошлого» 7.
В конце концов этот идейный разрыв с марксизмом привел и к по*
литическому разрыву с большевизмом. Луначарский вступил в группу
«Вперед», организованную Богдановьш и Базаровым.
В. И. Ленин самым решительным образом осудил это. Вскрывая
корни разрыва с идеологией марксизма, проявившегося не только у Лу-
начарского, но и у известной части партийной интеллигенции, В. И. Ле-
нин отмечал, что это явление не случайное. «Не случайно, но в силу не-
обходимости,— писал он,— вся наша реакция вообще, либеральная (ве-
ховская, кадетская) реакция в частности, «бросились» на религию. Одной
палки, одного кнута мало; палка все-таки надломана. Веховцы помогают
передовой буржуазии обзавестись новейшей идейной палкой, духовной
палкой» 8. В эту компанию и попал Луначарский.
Впоследствии Луначарский много раз заверял, что у него и в мыслях
не было создавать и проповедовать какую-то новую религию: «Если вы
просмотрите когда-нибудь мою книгу,— говорил он на II съезде Союза
воинствующих безбожников,— то вы увидите, что она целиком атеистич-
на... Но тут я пользовался неправильными терминами... Я сделал грубую
ошибку в том смысле, что я в своей книге употребил такие слова, как
„бог“ и „религия**. Я выразился в этой книге так: единственным, мол,
богом, который может быть в природе, является сам человек, который,
достигнув социализма, будет иметь огромную власть над природой... Ле-
нин совершенно правильно мне указал, что я здесь совершил грубую,
опасную ошибку...» 9.
Луначарский, в сущности, проповедовал фейербаховские представле-
ния о религии. Бог, писал он,— это «человечество в высшей потенции...
бог, как всезнание, всеблаженство, всемогущество, всеобъемлющая веч-
ная жизнь — есть действительно все человеческое в высшей потенции».
Человек, а не какая-то особая, сверхъестественная сила — вот что, таким
образом, „бог“ по Луначарскому. Однако, как отмечал Ленин, всякая ре-
лигия, в том числе и такая утонченная, богостроительская, «всякое ко-
кетничание с боженькой — есть невыразимейшая мерзость».
«Может быть, мы заблуждаемся,— писал Луначарский,— но мы
ищем». «Не вы ищете,— отвечал ему Ленин,— а вас ищут, вот в чем беда!
Не вы подходите с вашей, т. е. марксистской (ибо вы желаете быть марк-
систами), точки зрения к каждому повороту буржуазно-философской
моды, а к вам подходит эта мода, вам навязывает она свои новые под-
делки во вкусе идеализма...» 10.
По инициативе Ленина в июне 1909 г. было созвано расширенное со-
вещание редакции газеты «Пролетарий», на котором была осуждена по-
зиция Луначарского. В резолюции «О богостроительских тенденциях
в социал-демократической среде», принятой этим совещанием, указыва-
7 А. В. Луначарский. Религия и социализм, т. Т, 1908, стр. 8.
8 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 20, стр. 129.
9 См. данный сборник, стр. 346.
10 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 364.
8
лось: «Принимая во внимание, что в настоящее время, когда — в атмо-
сфере упадка общественного движения — рост религиозных настроений
в контрреволюционной буржуазной интеллигенции придал этого рода во-
просам важное общественное значение и, что, в связи с этим ростом рели-
гиозных настроений, делаются ныне и отдельными социал-демократами
попытки связать с социал-демократией проповедь веры и богостроитель-
ства и даже придать научному социализму характер религиозного воз-
зрения,— расширенная редакция „Пролетария14 заявляет, что она рассма-
тривает это течение, особенно ярко пропагандируемое в статьях Луначар-
ского, как течение, порывающее с основами марксизма, приносящее по
самому существу своей проповеди, а отнюдь не одной только терминол ь
гии, вред революционной социал-демократической работе по просвеще-
нию рабочих масс, и что ничего общего с подобным извращением науч-
ного социализма большевистская фракция не имеет» и.
В своем знаменитом философском труде «Материализм и эмпирио-
критицизм» Ленин дал развернутый бон махизму и богостроительству по
всем линиям. Он беспощадно разоблачил политическую тенденцию эмпи-
риокритицизма, ее субъективно-идеалистическое нутро, показав, что опа
ничего общего ни с материализмом, ни с марксизмом не имеет. Ленин
убедительно доказал, что богостроительские тенденции Луначарского —
это не шаг вперед в развитии и укреплении марксизма, а, наоборот, шаг
назад, это переход от социализма к религии, сдача позиций пролетариа-
та буржуазии.
«Надо быть слепым,— писал В. И. Ленин,— чтобы не видеть идейно-
го родства между «обожествлением высших человеческих потенций» Лу-
начарского и «всеобщей подстановкой» психического под всю физическую
природу Богданова. Это — одна и та же мысль, выраженная в одном слу-
чае преимущественно с точки зрения эстетической, в другом — гносео-
логической» 11 12.
Но Ленин не только критиковал и разоблачал заблуждения Луна-
чарского. Он одновременно и помогал ему выправить эти ошибки, найти
пути, ведущие к истине. Ленин вел настойчивую и упорную борьбу за
Луначарского, веря ему и добиваясь возвращения этого талантливого че-
ловека в' партию. Даже в период махистско-богостроигельских заблужде-
ний Луначарского, Ленин говорил: «Я к нему „питаю слабость44... Я pro,
знаете, люблю, отличный товарищ!» 13 Ленин был горячо убежден, что
Луначарский внутренне наш, что он предан партии и его возвращение
принесет большую пользу общему революционному делу. В 1913 г. в
письме к Горькому он писал, что надо бы отделить Луначарского от Бог-
данова «на эстетике», а в беседе с Горьким предсказывал, что Луначар-
ский вернется к партии. И он действительно вернулся.
В 1914 г. вместе с большевиками Луначарский выступал как интер-
националист против шовинистического угара первой мировой войны.
11 Протоколы совещания расширенной редакции «Пролетария». М.,
1934, стр. 174.
12 В. И. Лен п н. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 367.
13 А. М. Горький. Собрание сочинений в 30-ти томах, т. 17, стр. 21.
9
В 1917 г. он возвращается в Россию и с головой уходит в дело подготовки
и свершения Великой Октябрьской социалистической революции.
Мы остановились довольно подробно на этом периоде жизни и дея-
тельности Луначарского и на допущенных им в то время ошибках не для
того, чтобы как-то умалить его значение как большевика или бросить на
него тень как на марксиста или атеиста. О Луначарском и до сих пор
в некоторых кругах антирелигиозного актива, среди тех, которые его
не знают, существует неправильное представление, как о путанике, бого-
строителе. Не читая и не изучая его работ, кое-кто позволяет себе даже
говорить об этом выдающемся марксисте и атеисте, как о «пройденном
этапе», т. е. отрицать значение идейного наследия А. В. Луначарского
для современности.
Нет нужды, конечно, замалчивать ошибки Луначарского. Однако
нельзя забывать и того, что эти ошибки имели место в ранний период
его деятельности, когда его мировоззрение еще формировалось, когда он
искал правильных путей к революции. Кроме того, надо иметь в виду и
то, что эти ошибки он под влиянием ленинской критики осознал и испра-
вил. Вся же последующая его деятельность показала, что это — верный
сын нашей партии, советского народа, много сделавший для нашей ре-
волюции, для победы идей коммунизма и атеизма.
Наивысший расцвет творческой деятельности Луначарского
падает на годы социалистической революции, строительства социализма
в нашей стране. Активное творчество народных масс, развернутое широ-
ким фронтом строительство новой жизни, культурная революция — все
это полностью и без остатка поглощало силы и внимание Луначарского
и давало возможность в наиболее полной степени раскрыться всем его
талантам и способностям. На этот период падает и наиболее ценное из
того, что было написано им по вопросам атеизма и борьбы с религией.
Луначарский чувствовал себя счастливым! Сбылись его самые заветные
мечты. Царский строй рухнул, и Россия стала свободной. Луначарский
стал «министром народного просвещения в России». В его трудной
работе рядом был любимый друг и великий вождь — Владимир Ильич
Ленин.
Первое, с чем столкнулся Луначарский после победы Великой Ок-
тябрьской социалистической революции, была проблема строительства
новой культуры, проблема культурной революции. Вместо старой, бур-
жуазной, помещичьей культуры, насквозь пропитанной религией и ми-
стицизмом, надо было в кратчайший срок построить новую, социалисти-
ческую, атеистическую культуру; вместо религиозного мировоззрения
надо было прививать массам научное, атеистическое мировоззрение.
Решая эту трудную и сложную задачу, Луначарский руководствовался
ленинским положением о том, что нельзя строить новую культуру на
чистом месте, разрушать и уничтожать культурное наследие прошлого,
10
но в то же время нельзя и некритически воспринимать старую, буржуаз-
ную культуру.
Практически это не всегда было легко сделать, случались и ошибки.
Так, в ноябре 1917 г. Луначарский вдруг подал Совнаркому заявление
об отставке, мотивируя тем, что в стране происходит массовое разруше-
ние ценных памятников культуры, в том числе и старинных храмов.
Оказалось, что Луначарский явился просто-напросто жертвой провокации.
Слухи о разрушении Кремля, соборов и других памятников старины на
следующий же день были опровергнуты, и Луначарский взял свое за-
явление обратно.
Новая культура и новое мировоззрение создавались в огне классовых
боев, в битвах с силами старого мира. В 1932 г. Луначарский выпускает
работу «Ленин и литературоведение», в которой, на основе глубокого
изложения философских основ марксизма, дает обстоятельный анализ
того, как именно и какими путями создается в стране социализма новая
культура, новая идеология, школа, театр, искусство, литература, как ко-
ренным образом переделывается сознание миллионов людей, преодоле-
ваются религиозные предрассудки и суеверия, растет атеизм.
Луначарский подчеркивает, что все наше просвещение, каждый шаг
культурной революции достигаются в ходе ожесточенной борьбы против
сил старого мира, против враждебной делу пролетариата идеологии, к ко-
торой относится и религия. «Передовой класс,— пишет он в работе „Куль-
турная революция и общественность",— передовые люди, передовые силы
и передовые дела наши окружены промозглой обывательщиной. Эта про-
мозглая обывательщина с ее собственническими и религиозными пред-
ставлениями, с ее пьяным бытом, с ее развратным семейным укладом,
с ее шипением против Советской власти отравляет наши массы... Нам
приходится вести настоящую борьбу против религиозных предрассудков,
против индивидуализма, эгоизма, пьянства, против всякого насилия над
женщиной, против мещанских предрассудков, заскорузлости, враждебно-
сти, которые создают такого урода-человека, какого получила революция
из рук буржуазии» 14.
Луначарский великолепно понимал, что грандиозные задачи культур-
ной ревюлюции не решить, если партия и Советская власть не будут опи-
раться на творческую инициативу народных масс и интеллигенции. Бу-
дучи сам интеллигентом в лучшем смысле этого слова, он умел всегда
находить общий язык и общие интересы с различными слоями интелли-
генции — с учеными, педагогами, художниками, писателями, композито-
рами, архитекторами. Ему удавалось поэтому расслаивать ряды буржу-
азной интеллигенции и лучших из них привлекать на сторону Советской
власти.
В это историческое время церковь оказалась в одних рядах с контр-
революцией и интервентами. Религия всем своим существом оказалась
в непримиримом политическом и идейном противоречии с революцией,
14 А. В. Луначарский. Культурная революция и общественность. М.,
1929, стр. 21—22.
11
с необходимостью развертывания всемерной активности масс для разру-
шения старого и созидания нового мира. «Если мы думаем,— писал Лу-
начарский,— что есть господь бог, ...тогда, конечно, отпадают наши обя-
занности по переустройству мира. Это уменьшает энергию человека. Вот
почему вера в бессмертие есть наркотик и величайший вред, а она в зна-
чительной степени определяет физиономию этого старого человека, от
которого мы должны всемерно уходить» 15.
Целая плеяда выдающихся атеистов-большевиков в этот период взя-
лась под руководством партии за разработку вопросов о содержании,
методах и формах антирелигиозной борьбы, практического ее разверты-
вания. Это были такие видные деятели нашей партии, как Емельян Яро-
славский, возглавивший вскоре массовую атеистическую организацию —
Союз воинствующих безбожников; И. И. Скворцов-Степанов, написавший
по поручению Ленина целый ряд атеистических работ; Н. К. Крупская,
занимавшаяся атеистической пропагандой еще до революции; П. А. Кра-
сиков — старейший большевик, активный участник первых съездов пар-
тии, практически осуществлявший в нашей стране работу по отделению
церкви от государства, и ряд других.
Среди атеистов-большевиков одно из самых видных мест занимал Лу-
начарский. Как государственный деятель, руководитель Народного ко-
миссариата просвещения, Луначарский входил во все важнейшие пар-
тийные и советские комиссии и комитеты, занимавшиеся вопросами про-
паганды атеизма и борьбы с религией и церковью. Он был назначен и
членом комиссии, созданной И декабря 1917 г. Совнаркомом, для подго-
товки проекта Декрета об отделении церкви от государства. Луначарский
практически осуществлял проведение в жизнь декрета об отделении шко-
лы от церкви, ликвидацию в школах обучения закону божьему и пере-
вод церковноприходских школ на советскую систему образования. Под
его руководством органы народного образования и учительство все более
втягивались в борьбу против религии как среди взрослых, так и среди
молодежи.
В годы изъятия церковных ценностей в помощь голодающим Повол-
жья Луначарский, по поручению партии, пишет брошюру «Кому принад-
лежит церковное имущество» 16, в которой разъясняет мотивы, какими
руководствовалась Советская власть, и призывает верующих выступить
против контрреволюционного духовенства, боровшегося против изъятия
ценностей. Он обращается по этому поводу и со специальным письмом
к учительству, призывая его также дать отпор попам и реакционным учи-
телям, которые настраивают против декрета учащихся, организуют де-
монстрации и используют суеверия и предрассудки в целях борьбы с Со-
ветской властью.
Луначарский радуется тому, что влияние религии в нашей стране
падает, причем не только среди верующих трудящихся, но и среди ду-
ховенства. «Недавно я на диспуте дебатировал со священниками и был
15 А. В. Луначарский. Воспитание нового человека. 1928, стр. 177.
16 См. данный сборник, стр. 201.
12
душевно рад,— говорил Луначарский на первом съезде по просвеще-
нию,— когда они заявляли, что предшествующий режим не соответствует
идеалам христианства, что социализм есть истинное понимание христи-
анства и его идеалов. Это показывает только, что тот режим, который го-
товил этих своих чиновников, не мог даже использовать своего орудия:
несмотря ни на какие запреты, несмотря ни на какие средства, которыми
он пользовался для развращения своих служителей, он вызывал только
их протест против себя» 17.
Но в то же время Луначарский предупреждает, что самоуспокаи-
ваться нельзя, что церковь и религия — пока еще влиятельная и опасная
реакционная сила и складывать оружие было бы преждевременно. «Раз-
ве можно поверить,— пишет он,— что простым декларированием отделе-
ния церкви от государства и о лишении церкви ее политических зубов
можно сделать ее действительно политически беззубой... Церковь или вся-
кого рода церкви и секты могут временно затаиться, спрятать свое жало,
вредительствовать только в области своего вероучения, стараясь не за-
трагивать никаких политических лозунгов, действовать исподтишка, но
церковь не может не разлагать тех основ, на которых стоит коммунисти-
ческая власть, она не может не расширять этой своей борьбы, по мере
того как обостряется классовая борьба в нашей стране» 18.
Поэтому, указывал Луначарский, неизбежна и обязательна бдитель-
ность в отношении этой реакционной организации, неизбежна и обяза-
тельна борьба с ней, не только с ее антисоветской деятельностью, но и
с ее антинаучной идеологией. «Наша партия и Советская власть требуют
напряженнейшего развития пропаганды атеизма со включающейся в нее
критикой религии и всякого идеализма. Здесь, стало быть, наша полити-
ка полностью агрессивная, наступательная, сокрушительная — только не
оружием простого механического давления, использования материальной
силы,— ибо эти методы попросту нецелесообразны» 19.
Но Луначарский решительный противник применения и использо-
вания в борьбе с религией недопустимых мер, вроде насмешек, издева-
тельств, оскорблений, а тем более угроз и запретов. В обращении к учи-
тельству по поводу изъятия ценностей он писал: «...Если бы такой факт
(издевательства,— Ф. О.) был доказан, то необходимо с самой суровой
беспощадностью расправиться с подобными людьми, даже в том случае,
если это — наши товарищи коммунисты и если они действовали по край-
нему разумению, ибо даже и действующий по крайнему разумению, но
без зрелого разумения человек, который в такую пору, как наша, дает
отравленное оружие в руки наших врагов, снабжает их фактами, могу-
щими подтвердить не широко благотворительный, а антицерковный ха-
рактер этой кампании,— является злейшим нашим врагом, и потворство-
вать услужливым медведям — значит оказывать плохую услугу самим
себе» 20.
17 «Протоколы 1-го Всероссийского съезда по просвещению», 1919, стр. 9.
18 См. данный сборник, стр. 220, 221.
19 Там же, стр. 222.
20 Там же, стр. 200.
13
Луначарский — последовательный сторонник борьбы с религией
идеологическими средствами. В этом видел он специфику атеи-
стической пропаганды. «Идейным оружием, оружием выяснения основ
действительного, научного диалектического марксистского миросозерца-
ния, оружием объяснения происхождения общества, социальной сущно-
сти и нынешней роли религии с совершенной выпуклостью и в формах,
понятных для самых широких масс, вольтеровским, щедринским ору-
жием убивающего смеха, разоблачения пакостей всякого рода духовен-
ства в прошлом и настоящем» 21 — вот как нужно вести по-марксистски
борьбу с религией.
В 1929 г. в своем выступлении на втором съезде Союза воинствую-
щих безбожников СССР Анатолий Васильевич вновь решительно раз-
облачает «леваков» от атеизма, обвинявших нашу атеистическую про-
паганду в культурничестве и призывавших к «политическому наступле-
нию» против религии. Эти не в меру ретивые товарищи рекомендовали
поступать с религией примерно так же, как поступают с чирием, т. е.
оперативно срезать его — и делу конец! Луначарский зло и остроумно
высмеивал их. «Но ведь разрушить религию,— говорил он,— и не ставить
на ее место марксистское мировоззрение — это лозунг буржуазных сво-
бодомыслящих. У них нет марксизма, и они только разрушают религию.
Таким образом, нам под видом крайней левой позиции хотят подложить
буржуазную платформу» 22.
Луначарский понимал, что нельзя добиться успеха в борьбе с рели-
гией, если не преодолеть упрощенчества, начетничества, вульгаризации
и схематизма, которые в то время давали себя знать. Величайшим уп-
рощенчеством, например, он считал представление о религии как об об-
мане верующих служителями культа. Хотя в религии, несомненно, та-
кой обман и имеет место, подчеркивал Анатолий Васильевич, но рели-
гия — это, прежде всего, «самообман», и в этом суть дела. Религия — это
«утешение», которое создали себе сами массы, лишенные настоящего
счастья на Земле.
«Что означает,— писал Луначарский,— изречение... «религия есть
опиум для народа» или указание Маркса, что религию нельзя искоре-
нить до тех пор, пока жизнь человечества будет несчастна? Это значит,
что здесь образуется целая система обманов, не только, как думал Воль-
тер, обманов жреца, который эксплуатирует массы, а гораздо более глу-
боких. Это — самообман, на известной ступени хозяйства необходимый
для массы, потому что на самом деле преодолеть ужас своей жизни она
не может и создает, на наш взгляд, глубочайшим образом болезненное,
сумасшедшее приспособление — веру, религию, которую потом господ-
ствующие классы эксплуатируют для своих целей» 23.
Борьбу против религии Луначарский рассматривал в полпом соот-
21 «Протоколы 1-го Всероссийского съезда по просвещению», стр. 304.
22 См. данный сборник, стр. 339.
23 А. В. Луначарский. Социологические и патологические факторы
в истории искусства.— «Вестник Коммунистической Академии»,
1930, кн. 37—38, стр. 47—48.
14
ветствии с Лениным — прежде всего в тесной связи с задачей переделки
общественных условий существования людей, замены старого бытия их
новым, созданием новой экономики, новой культуры, новой идеологии.
Он был поэтому неизменным оптимистом в отношении перспектив пре-
одоления религии, понимал, что имеющиеся в распоряжении советского
общества средства борьбы с религией — и объективного, и субъективного
характера — вполне достаточны, чтобы преодолеть религию. Дело толь-
ко за тем, чтобы эти возможности правильно использовать и прежде
всего установить прочный контакт с верующими, последовательно про-
водить принципы «свободы совести», установить такие отношения с ве-
рующими, чтобы рассматривать их как наших друзей, а не как врагов.
Одним из характернейших явлений того времени было политиче-
ское расслоение фронта церковников и сектантов. Некоторые наиболее
дальновидные служители культа сразу же осудили контрреволюцион-
ные позиции церкви, поняв их безнадежность. Они пытались даже вы-
кинуть знамя сотрудничества с Советской властью, мирного сосущество-
вания религии и коммунизма. На диспутах, которые приходилось прово-
дить Луначарскому, его оппоненты часто напоминали ему, что, мол в свое
время и он, уважаемый нарком просвещения, был сторонником такой
же точки зрения. Отвечая таким оппонентам, А. В. Луначарский разъяс-
нял, что всякие, в том числе и утонченные формы религии, неприемле-
мы для коммунизма, так же как и грубые, они еще более опасны, ибо
труднее поддаются разоблачению.
В то же время Луначарский убедительно доказывал, что попытки
повторить реформацию в наших условиях лишены всякой почвы. Так,
отвечая обновленцу-священнику Боярскому, утверждавшему на диспуте
в 1918 г., что, мол, религия и коммунизм преследуют одяу и ту же цель,
Луначарский не без иронии спрашивал: какую же именно? Ведь хри-
стианство, говорил он, поучает верующих о рае на небе, а коммунисты
такой рай отрицают. Христианство за две тысячи лет ничего практиче-
ски не сделало, чтобы провозглашаемые им социальные идеалы претво-
рить в жизнь, а коммунизм на глазах у всех создает на земле царство
мира, труда, свободы, равенства и братства. Что же общего, спрашива-
ется, может быть между коммунистической идеологией и религией?24
Христианство, говорил Луначарский, абсолютно бесплодно в решении
социальных вопросов общественной жизни человечества. «Только сейчас
начинается последний решительный бой (еще далеко не по всему миру)
под знаменем марксизма, а знамя христианства до сих пор нисколько
не изменило ход экономики и политики» 25.
Остро и актуально Луначарский критиковал и такую особенно утон-
ченную религию, как толстовство. С присущим ему жаром и та-
лантом он разоблачал безнадежные попытки укрепить рушившиеся
позиции религии. Вообще всякое внедрение в марксизм оттенков
24 Речь А. В. Луначарского на митинге 6 августа 1918 г.— «Вестник на-
родного просвещения Союза коммун Северной области». Пг., 1918,
№ 1, стр. 37-38.
25 См. данный сборник, стр. 89.
15
христианства, писал он, всякое стремление создать христианский социа-
лизм, в корне портит новое движение 26.
В своей статье «Политика и религия» (1929) Луначарский еще раз
возвращается к вопросу о религиозном приспособленчестве и религиоз-
ной реформации и подчеркивает, что всякие попытки религии приспо-
собиться к социалистической обстановке абсолютно безнадежны. «Рево-
люция обогнала реформацию»27,— настаивал Анатолий Васильевич на
2 съезде СВБ.
Много внимания Луначарский в своих работах уделяет со-
держанию, методам и формам научно-атеистической пропаганды. «Ре-
лигия, как гвоздь,— писал он,— если бить ее по шапке, то она входит
все глубже и можно, наконец, так забить ее в стену, что потом даже
нельзя будет подхватить ее клещами, чтобы выдернуть. Тут нужны
клещи. Нужно обхватить религию, зажать ее снизу, не бить, а устра-
нять, выдергивать с корнем и это может быть сделано только науч-
ной пропагандой, моральным и художественным вос-
питанием масс, в частности подрастающего поколения, реконструк-
цией всего быта...» 28.
Первостепенное значение в борьбе с религией Луначарский прида-
вал науке, прежде всего естественнонаучным дисциплинам. Справедливо
видя один из важнейших корней религии в невежестве, в неумении
правильно объяснять окружающую действительность, он энергично ра-
товал за широчайшее распространение политических и научных знаний,
за ликвидацию неграмотности, за всеобщее образование, за приобщение
трудящихся к сокровищам науки и культуры. В докладе «Естествозна-
ние и маокспзм», прочитанном на Всесоюзном совещании учителей, Лу-
начарский дает ответы на самые основные вопросы нашего мировоззре-
ния, опираясь на новейшие выводы науки, блестяще критикует агности-
цизм и символизм. В докладе он подверг также критике ограниченность
и несостоятельность взглядов эволюционистов, разоблачил реакционный
характер биологизации социальных явлений, вскрыл классовость науки
и показал корни такого непонятного, казалось бы, на первый взгляд,
явления, как приверженность некоторых ученых к религии.
Луначарский подчеркивал, что само по себе сообщение верующему
человеку голых научных фактов не может освободить его сознание от
религиозных представлений. Для этого необходимо материалистическое
объяснение этих фактов. «Марксизм,— говорил он,— является величай-
шим разрушителем религии. Он пользуется для этого помощью науки
вообще и естествознания в особенности. Естествознание дает основу но-
вого, величественного миросозерцания, совершенно выбрасывающего из
Вселенной каких бы то ни было богов, духов и душ. Пропаганда мате-
риалистических наук, заостренная против религиозных предрассудков,
26 А. В. Луначарский. Христианство и марксизм. 1923, стр. 24.
27 См. данный сборник, стр. 341.
28 Там же, стр. 221.
16
оказывается одним из самых главных оружий марксизма в борьбе с
религией» 28а.
В то же время огромное значение в борьбе с религией Луначарский
придает и общественным наукам, в частности истории религии и атеиз-
ма. В первые же годы Октябрьской революции он выпустил небольшой
труд «Введение в историю религии» 29. В этой интересной и содержатель-
ной работе Луначарский снимает покров «божественности» с религии,
лишает ее всякого мистического ореола, показывает, что религия — не
что иное, как обычное земное явление, порождаемое определенными
условиями общественного существования людей. «Только марксистский
подход почти к каждому религиозному факту может бросить на него
яркий свет и показать, какое место занимает он в жизни человечества.
В сущности ничто, вплоть до мелочей какой-нибудь церемонии, не
является случайным. Все или продиктовано какой-нибудь потребностью
данного времени, или является рудиментом старины. И вооруженный до-
статочными археологическими, филологическими и историческими зна-
ниями марксист может без всякого труда дать правильное, т. е. соци-
ально-экономическое истолкование каждому такому факту»30.
Луначарский мастерски рисует картину возникновения и развития
религии, смену одних форм ее другими, переход от многобожия к едино-
божию, обожествление различных явлений и сил природы, духов пред-
ков, самого человека, наконец, особых безличных существ. Он глубоко
раскрывает сущность религии первобытных дикарей, рабовладельческого
общества, древней Иудеи, Греции, Рима, феодального строя, зачинающе-
гося капитализма и, наконец, нашего времени.
Вряд ли необходимо в данной статье вдаваться в подробную дис-
куссию по поводу тех или иных положений, выдвинутых автором, ко-
торые нам кажутся спорными. Правильно ли, например, считать, что
самой ранней формой религии был анимизм? Верно ли, что первобыт-
ные дикари впали бы в отчаяние и погибли бы, если бы в качестве свое-
образного «щита» у них не появилась религия? Оправдано ли деление
религий на метафизические и исторические? В какой степени правомер-
но связывать возникновение религии прежде всего с особенностями на-
шего чувствования? Чему в нашей атеистической пропаганде следует
уделять больше внимания — разоблачению эмоциональной стороны ре-
лигии или ее идеологии?
Многие из этих вопросов безусловно нуждаются в серьезной разра^
ботке. Но бесспорно одно. В работах Луначарского много ценного и по-
ложительного. Он выступает всегда во всеоружии знаний, опирается на
труды известных буржуазных исследователей и специалистов и подхо-
дит к ним критически.
Труды Луначарского по вопросам истории религии — это марксист-
ские труды.
28а Архив Института марксизма-ленинизма.
29 А. В. Луначарский. Введение в историю религии (в 6 популярных
лекциях), 1025,
30 См. данный сборник, стр. 57,
2 А. В. Луначарский
17
Конечно, не со всем в трактовке Луначарского отдельных проблем
религии можно согласиться, особенно когда дело касается первоначаль-
ного христианства. Он говорит о демократической, социалистической и
даже коммунистической природе этого христианства. По-видимому,
И. И. Скворцов-Степанов был прав, упрекая Луначарского в «славосло-
вии христианства» 31.
В истории человечества были периоды, когда в силу отсталости об-
щественных отношений и незрелости общественного сознания те или
иные прогрессивные классы выступали в борьбе против эксплуататор-
ских порядков под знаменем религии. Но это происходило не потому,
что в данном случае сама религия играла какую-то прогрессивную роль,
а потому, что она была тогда единственной формой общественного
сознания, в которой прогрессивные силы выражали свои революционные
устремления.
Серьезным вкладом Луначарского в дело борьбы с религией явля-
ется разоблачение и критика им религиозной морали. Луначарский
принадлежал к числу тех атеистов, которые считали, как, например,
Н. К. Крупская, что самым вредным и реакционным элементом религии
является ее мораль, нравственность, так называемые заповеди. «В сущ-
ности говоря,— писал ‘Дуначарский,— все догмы религии, рассматривая
их с точки зрения общественных отношений, сводятся к санкционирова-
нию, к освящению определенной морали» 32.
В своей книге «Мораль с марксистской точки зрения» Луначарский
дал исчерпывающий анализ морали и ее роли в общественной жизни
людей. Пожалуй, и сегодня нет ничего равноценного в атеистической
литературе этой блестящей работе. Отталкиваясь от известных положе-
ний Ленина, высказанных на съезде комсомола, Луначарский развивает
и конкретизирует эти положения. Он критикует и домарксовские пред-
ставления о морали (теории Бентама, Бэкона, Гоббса, Руссо, Канта, Спи-
нозы, Спенсера), опровергает точку зрения Толстого по вопросу о про-
исхождении и сущности морали; на основе многочисленных историче-
ских фактов доказывает, что мораль возникла независимо от религии;
вскрывает корень нравственного поведения людей — стремление к сохра-
нению и укреплению коллектива, без которого не могло бы выжить и
развиваться человечество. Луначарский показывает, как в ходе развития
человеческого общества меняются представления о добре и зле, вскрыва-
ет индивидуалистический и эгоистический характер религиозной нрав-
ственности и призывает противопоставить ей нравственность коллекти-
визма, вырастающую в процессе классовой борьбы и строительства со-
циализма, нравственность, помогающую людям строить коммунизм. Без-
религиозную коммунистическую мораль он считает сильнейшим оружи-
ем в борьбе против религии.
Луначарский формулирует двоякую задачу: с одной стороны, разоб-
лачение реакционного характера религиозной морали, а с другой — вос-
31 И. И. Скворцов-Степанов. «Истинное христианство» в откро-
вении тов. Луначарского.— «Большевик», 1924, Яа 1.
32 См. данный сборник, стр. 149.
18
питание коммунистической нравственности, общечеловеческой. «Мы
должны,— пишет он,— это делать дошкольным воспитанием в детском
саду, через школу, путем влияния нашей среды, воздействия друг на
друга и на самого себя, чтобы у нас пролетарские элементы восторже-
ствовали и превратились в инстинкт, как говорил Владимир Ильич,
в нашу, пролетарскую мораль» 33.
Большое значение в борьбе с религией Луначарский придавал ис-
кусству. Будучи крупным искусствоведом и автором целого ряда не-
заурядных литературных произведений, он более чем кто-либо другой
понимал, какую огромную роль играло искусство как в прославлении
и укреплении религии на протяжении многих веков и тысячелетий, так
и в ее разоблачении. «Одной из самых сильных сторон религии было
всегда то, что она охватывала всю паству атмосферой своеобразной чув-
ственности, что она действовала сильнейшими эстетическими
средствами,— писал Луначарский.— А так как человечество жило
под сенью религии все время и стало выходить из нее, и то только по
частям, в самое последнее время, то не удивительно, что колоссальное
количество творчества человечества оказалось окрашено в религиозный
цвет» 34.
Религиозное искусство широко использовалось церковью для укреп-
ления веры в бога, для усиления влияния религии на массы. «Церковь,—
писал Луначарский,— приспособляла искусство к своим целям, вклады-
вала в него определенное содержание, которое могло магически действо-
вать на воображение масс...». «Все искусства используются служителями
религии для того, чтобы сделать ее более яркой и интересной и, благо-
даря этому, привлечь большее количество людей к религии» 35~36.
Вместе с тем Луначарский указывал, что церковь всегда подозри-
тельно относилась к светскому, реалистическому, жизнеутверждающему
искусству, что мирское искусство она считала греховным, осуждала и
преследовала его. Известно, что церковь выступала против народного
театра, народных гуляний, против скоморохов и гудошников, как духо-
венство осуждало творчество таких великих реалистов-художников, как
Шекспир, Пушкин, Толстой, Бальзак, Золя, Мопассан, Горький и др.
Как диалектик Луначарский задачу борьбы против влияния рели-
гиозного искусства рассматривает в двояком плане. С одной стороны,
он рекомендует противопоставлять ему светское, реалистическое и атеи-
стическое искусство, с другой же стороны, он считает необходимым
умело и тонко противопоставлять содержание религиозного искусства
его форме. Всякое подлинное искусство по своей природе есть, говорит
он, отражение действительности; даже в религиозном искусстве человек
в сущности «возвеличил и отлил в огромные космические образы скорбь
и радость своего бытия». Это Луначарский показывает очень хорошо в
своей известной статье «Пермские боги».
33 А. В. Луначарский. Этика и эстетика Чернышевского перед судом
современности (1928).— Сб. «Критика и критики». М., 1938, стр. 189.
84 Архив Института марксизма-ленинизма (ф. 142, on. 1, ед. хр. 297, л. 8).
85-86 См. данный сборник, стр. 394, 404.
2*
19
Для Луначарского искусство — отнюдь не средство наслаждения или
предмет эстетического любования. В искусстве он видит прежде всего
орудие воспитания людей, средство борьбы за победу коммунизма. «Вну-
тренний смысл искусства,— пишет он,— заключается в изменении пове-
дения тех, на кого это искусство воздействует... Искусство есть, прежде
всего, такая организация слов, звуков, линий, красок и т. д., которая
имеет своей целью заразить настроениями, чувствами, переживаниями
массы слушателей, зрителей и читателей» 37.
Поистине гигантскую работу проделал Луначарский, чтобы выявить
в мировом искусстве (как зарубежном, так и отечественном) все, что
служит делу социального прогресса, обладает немеркнущими ценностя-
ми. Это он сделал и для того, чтобы в условиях нашей революционной
эпохи спасти и сохранить ценнейшие памятники искусства, среди кото-
рых немало и религиозных. Известны его многочисленные критические
этюды об Анатоле Франсе, Бернарде Шоу, Льве Толстом, Достоевском,
Гоголе, Шевченко, Герцене, Блоке, Барбюсе, его статьи «Мадонна и Ве-
нера», «Шедевры новой папской пинекотеки» и многие другие38. Отно-
сясь с большой любовью, например, к такому прогрессивному писателю,
как Бернард Шоу, Луначарский в то же время отвечает едкой сатирой
на его памфлет «Чернокожая девушка в поисках бога». Луначарский
отмечает непоследовательность этого талантливого писателя, его попыт-
ки поднять на щит библию и доказать, будто она рисует нам серию
богов, в которой «каждый последующий лучше предыдущего». Все боги
одинаковы, все одинаково плохи, заявляет Луначарский, они прекрасны
только после смерти.
Луначарский пишет вдохновенное предисловие к знаменитому
произведению Анатоля Франса «Жанна Д’Арк», в котором раскрывает
глубокую атеистическую трактовку писателем этой важной темы и по-
путно критикует иные, менее правильные подходы к этой же теме
у Вольтера, Шиллера и др.
Основательно и всесторонне Луначарский разбирает содержание
работ Анри Барбюса об Иисусе и вскрывает несостоятельность попыток
писателя обосновать историческое существование Христа, тем более
представить его как революционера. «Барбюс с такой любовью про-
славляет ныне пролетарскую революцию,— пишет он,— так хорошо
понимает ее смысл и цели, что становится странным, зачем тратить ему
время на сомнительные удовольствия, раскапывать, а в сущности вновь
состряпать какого-то Иисуса, человека, который либо вовсе не существо-
вал, либо не оставил о своем существовании никакого вразумительного
следа, и отбивать этот неведомый труп у его нынешних эксплуататоров,
стараясь сделать его своим союзником» 39.
Исходя из ленинских установок, касающихся нашего отношения
к старому искусству, Луначарский считал, что было бы величайшей
37 А. В. Луначарский. Воспитание нового человека, 1928, стр. 17.
38 А. В. Луначарский. Статьи об искусстве, 1941.
39 Архив Института марксизма-ленинизма. (Материалы к докладу «Лич-
ность Христа», ф. 142, on. 1, ед. хр. 67, л. 14).
20
ошибкой, если бы мы попытались, однако, отбросить и уничтожить все
то, что в старом искусстве носило или носит на себе печать религии.
В дискуссии с известным советским и партийным деятелем, выдаю-
щимся атеистом И. И. Скворцовым-Степановым Луначарский писал:
«Как быть, например, с искусством, создававшимся на почве религии,
созданным церковью?.. Лично я думаю, что не только я один, несмотря
на наше отвращение к церкви, но и многие другие — не можем отри-
цать огромной культурной ценности религиозной живописи, религиозной
архитектуры, религиозной музыки. Как же быть? Сказать, что все
это хлам? Но это значило бы лгать, потому что только круглым обра-
зом невежественный человек или глухой и слепой для всякого искус-
ства может отрицать огромную общечеловеческую ценность произведе-
ний искусства, окрашенных религией. Очевидно, что мы можем принять
их, тщательно различая в них те элементы, которые могут быть действи-
тельно полезными для нас и которые, без большой натяжки, можно на-
звать общечеловеческими, от тех, в которых сказываются часто отврати-
тельнейшие стороны обветшалой, превратившейся полностью в прокля-
тую мертвящую силу — религиозности» 40.
В статьях «Боги хороши после смерти» и особенно «Мысли о граде
Китеже» Луначарский ставит этот большой и принципиальный вопрос
еще раз в связи с начавшейся в свое время постановкой в Москве и Ле-
нинграде известных опер: «Сказание о граде Китеже» и «Хованщина».
Возражая тем, кто выступал против возвращения на сцену этих опер и
утверждал, что это «пропаганда религии», Луначарский не без основа-
ния спрашивал: а как же нам быть в таком случае со многими выдающи-
мися зданиями религиозного культа, с выдающимися в художественном
отношении иконами в музеях, со всемирно прославленными картинами
на религиозные темы, как быть, наконец, с кремлевскими соборами,
с храмом Василия Блаженного. Ведь все это тоже в какой-то степени
пропаганда религии. «Не надо быть трусами,— отвечал он своим против-
никам,— если бы мы были трусами в религиозной области, то мы должны
были бы именно из этого страха ударить по церкви, запретить церков-
ный церемониал. А раз мы церкви не боимся, то уж совсем смешно бо-
яться «Хованщины» и «Китежа».
Луначарский великолепно понимал, конечно, что памятники рели-
гиозного искусства играют в какой-то мере и реакционную роль, что
есть еще в нашей стране люди, у которых они способны подогревать ре-
лигиозные чувства и вызывать религиозные эмоции. Но вместе с тем он
считал, что художественная, реалистическая ценность этих произведе-
ний явно преобладает над их религиозными элементами. Поэтому нет
ничего страшного в том, что они существуют и в той или иной степени
служат делу прогресса человечества. И если сегодня наша страна после
такой глубокой и всесторонней революции сохранила столько замеча-
тельных памятников древней культуры, в том числе и религиозных, если
все это не погибло, а служит ныне советскому народу, заставляя изум-
40 Архив Института марксизма-ленинизма (ф. 142, on. 1, ед. хр. 297, л. 8).
21
пяться иностранцев, то во всем этом огромная заслуга, несомненно, при-
надлежит и Луначарскому.
Через несколько лет после Октябрьских боев, после гражданской
войны и интервенции он предпринял попытку организовать за границей
выставку старинной русской иконописи с целью показать, какими не-
оценимыми сокровищами обладает Советское социалистическое государ-
ство, а заодно опровергнуть гнусную клевету о вандализме и бескуль-
турье большевиков, распространяемую всякого рода врагами советского
народа. Во вступительном слове к открытию одной из таких выставок
Луначарский писал: «Советское государство является государством, про-
водящим последовательную политику отделения церкви от государства.
Вместе с тем оно является государством, ведущим решительную борьбу
со всякого рода религиозными предрассудками. Но советское государство
не вело и не ведет войны с культурным достоянием прошлого, хотя бы
это были предметы религиозного культа — храмы, церковная утварь,
иконы и т. п. Наоборот, оно принимает все меры к сохранению, изучению
и использованию всего того ценного, что имеется в культурном наследии
прошлого и что может быть употреблено для создания новой культуры.
Революция не разрушила культурных ценностей прошлого. Она собра-
ла и оберегла все действительно ценное, сделавши последнее общим до-
стоянием» 41.
Луначарский трезво оценивал огромные трудности, которые
предстояло преодолеть нашей стране, чтобы покончить с религией. Он
видел страшную силу традиции и понимал, что выкорчевывание корней
религии потребует не только времени, но и усилий. «Все это задачи,—
писал он,— которые потребуют больших умственных усилий». Однако
трудности его не пугали, на то он и был большевиком, воинствующим
атеистом. «Борьба с религией,— говорил он,— операция очень тонкая, но
чрезвычайно плодотворная и чрезвычайно радостная»42. Оптимизм —
вот что характерно для Луначарского, и этот оптимизм покоился на том,
что Луначарский отчетливо видел и те колоссальные силы, вызванные
к жизни революцией, под напором которых религия не устоит. Он видел,
прежде всего, огромную роль народа, призванного быть могильщиком
капитализма, а следовательно и религии. Луначарский внимательно сле-
дил поэтому за развитием массового атеистического движения в нашей
стране, пристально наблюдал и за работой Союза воинствующих безбож-
ников, этой массовой атеистической организации, возникшей в 1925 г.
и просуществовавшей вплоть до Великой Отечественной войны.
Союз безбожников всегда имел в лице Луначарского постоянного
единомышленника, друга и союзника. Луначарский ценил эту организа-
цию за то, что она, несмотря на все ее ошибки, пожалуй, неизбежные
41 См. данный сборник, стр. 378.
42 Там же, стр. 2$5.
22
в то время, так много сделала и для подготовки атеистических кадров,
и для выпуска атеистической литературы, и для создания вокруг вопро-
сов борьбы с религией общественного мнения. Почти во всех крупных
массовых мероприятиях этого добровольного общества Анатолий Василье-
вич принимал самое активное участие, обеспечивающее теснейшее со-
трудничество организаций Наркомпроса с организациями атеистического
движения. В своем приветствии газете «Безбожник» — органу Союза
безбожников — по случаю ее шестилетия Луначарский писал: «Считаю
чрезвычайно желательным возможно большее сближение между руко-
водящими кругами просвещенцев и центром движения безбожников и
дружную работу всех работников обеих организаций» 43. Бывшим работ-
никам Союза безбожников никогда не забыть, как охотно и горячо по-
могал Анатолий Васильевич и в организации первого в стране атеисти-
ческого издательства, и в создании антирелигиозного музея, и в прове-
дении конкурса на лучшую антирелигиозную пьесу, и в выпуске клас-
сических антирелигиозных произведений мировой литературы, и т. д.,
и т. п.
Заботясь о всемерном развитии атеистической пропаганды, Луначар-
ский понимал, что борьбу с религией надо начинать с детского возраста.
Легче уберечь от религиозного влияния ребенка, когда его мировоззре-
ние только начинает формироваться, чем преодолевать потом религиоз-
ные предрассудки и суеверия у взрослого, когда его мировоззрение уже
сложилось. В связи с этим во весь рост встал вопрос о роли школы на
антирелигиозном фронте. Сравнивая историю человеческого общества
с текущим потоком, в котором новые поколения воспринимают опыт ста-
рых, но вместе с тем воспринимают и предрассудки, Луначарский писал:
«Где-то нужно поставить фильтр, поставить сетку, которая пропускала
бы все ценное, весь могучий поток со всеми его навыками и приобрете-
ниями, а муть, грязь и зловоние не пропускала бы. Этим фильтром мо-
жет быть только школа». Так же определял Луначарский и роль учи-
тельства. «Педагог,— писал он,— это тот человек, который должен пере-
дать новому поколению все ценные накопления веков и не передать
предрассудков, пороков, болезней. Вот каково значение педагога» 44.
Луначарский считал, что в целях борьбы с религией в школе необхо-
димо использовать одновременно и обучение, и воспитание, оба метода
образования. Под обучением он понимал передачу определенных знаний,
а под воспитанием — организацию характера. «Одним только обучени-
ем,— писал он, — нельзя бороться с религией. Когда мы спрашиваем де-
тей: «А почему ты веришь?", они очень редко отвечают: „Потому что я
не знаю, откуда пошли гром и молния". Обыкновенно отвечают так:
„Тот человек, который верит,— это добрый человек", или „Религия пред-
писывает быть нравственным и хорошим". Очень характерно, что когда
православный человек хочет сказать: „Ты негодяй!", он говорит „Креста
на тебе нет"... Поэтому необходимо воспитание: новая мораль, новые
43 См. данный сборник, стр. 302.
44 А. В. Луначарский. Воспитание нового человека, стр. 17.
23
праздники, обряды, новая литература и т. д. Необходимо, чтобы все это
запомнилось, привлекало, западало в душу, оставляло вечный след».
В первые годы революции переход советской школы к антирелиги-
озному воспитанию был практически невозможен. Значительная часть
учителей — по некоторым данным до 40% — была религиозной. Многие
верующие родители, особенно на востоке, в мусульманских районах,
и на западе, в католических, возражали против антирелигиозного воспи-
тания своих детей. Луначарский рассказывает, какие трудности на этом
пути встретил Наркомпрос. В своем выступлении 23 июля 1918 г. на
открытии краткосрочных курсов для учителей он говорил, что с первых
же дней своего вступления в должность наркома он обратился к учи-
тельству с просьбой объединиться в стремлении «дать максимум про-
свещения народным массам» 45-46. Но учительский съезд под влиянием
эсеров ответил саботажем, потребовав обязательного преподавания зако-
на божьего. Надежда Константиновна Крупская тоже рассказывала, как
ей пришлось в это время выступать на одной из районных учительских
конференций в Москве и после ее речи с трибуны какой-то преподава-
тель-общественник стал ратовать за обучение детей закону божьему.
В этих условиях руководство Наркомпроса, по совету Владимира
Ильича Ленина, решило ограничиться временно безрелигиозным воспи-
танием, развертывая одновременно работу по переподготовке учитель-
ских кадров, а также по созданию необходимых программ и учебников.
Однако, как показали дальнейшие события, Наркомпрос слишком долго
застрял на этой позиции и безрелигиозное воспитание вылилось прак-
тически в нейтрализм школы в вопросах религии и атеизма. Такая по-
зиция Наркомпроса стала предметом острой критики со стороны атеи-
стической общественности и в конце 20-х годов Наркомпрос признал не-
обходимость перехода к антирелигиозному воспитанию в школе, согла-
сившись с тем, что Наркомпрос в этом деле определенно запоздал.
После этого руководство Наркомпроса, и в первую очередь сам Лу-
начарский, сделали все, чтобы быстрее превратить советскую школу в
кузницу воинствующих атеистов. В ряде блестящих и глубоких выступ-
лений — и на совещаниях учителей, и в Академии коммунистического
воспитания, а также в различных статьях,— Луначарский раскрывал бо-
гатые возможности советской школы и учительства, комсомольских и
пионерских организаций, издательств и музеев в деле антирелигиозного
воспитания молодежи.
В 1929 г. Луначарский покинул пост наркома просвещения.
Ему было предложено занять другой пост — председателя Комитета по
делам науки при Президиуме ЦИК СССР. И здесь он опять использовал
свой огромный опыт и колоссальные знания на пользу народу и партии,
<5-46 «Вестник народного просвещения Союза коммун Северной области»,
1918, № 1, стр. 38-39.
24
делу строительства социализма в нашей стране. Одновременно Луначар-
ский глубоко окунулся в сферу международных отношений и внешней
политики. Он стал работать и на дипломатическом поприще. Его дея-
тельность как члена Советской делегации подготовительной комиссии
конференции по разоружению (он активно боролся за мир) и его вы-
ступления с трибуны Лиги наций и Женевской конференции всегда
привлекали к себе огромное внимание всей мировой общественности.
«Война для нас,—говорил Луначарский,—помеха. Нам она не нужна.
Нам нужно спокойствие. Нам нужно сосредоточить силы на нашем глав-
ном деле. Осуществляя его, мы будем завоевывать десятки и сотни мил-
лионов трудящихся, которые, убедившись в правильности нашего пути,
водворят на всей земле тот порядок, который мы считаем разумным» 47.
Скончался Луначарский 26 декабря 1933 г. в г. Ментоне, на юге
Франции. Смерть настигла его в самом разгаре творческой деятельности,
больших и интересных планов на будущее.
Луначарскому, правда, удалось избежать печальной участи, которой
подверглись вскоре многие его товарищи и соратники, ставшие жертва-
ми произвола в период культа личности Сталина. Но идейное наследие
Анатолия Васильевича испытало все же на себе влияние этого культа.
Работы Луначарского долгое время почти не печатались, а его роль в ре-
волюционном движении и деятельности нашей партии умышленно замал-
чивалась или принижалась и извращалась.
В последние годы своей жизни Луначарский усиленно работал над
фундаментальным философским трудом об английском материалисте
Ф. Беконе. В ней он, по-видимому, рассчитывал подробно изложить свое
философское кредо в его наиболее полном, завершенном виде. Однако
смерть помешала ему закончить эту работу.
Уже лежа на смертном одре и подводя как бы итог своей жизни и
деятельности, А. В. Луначарский в 1933 г. говорил: «Если я умираю —
умираю хорошо, спокойно, как жил. Как философ, как материалист, как
большевик» 48.
Центральный Комитет нашей партии 28 декабря 1933 г. с прискорби-
ем извещал «о смерти старого заслуженного революционера-большевика,
одного из видных строителей советской социалистической культуры».
Для того чтобы напечатать все, что написано Луначарским по вопро-
сам религии и атеизма, потребовалось бы несколько больших томов.
В настоящей книге помещены лишь некоторые его работы из тех, кото-
рые были написаны главным образом после Октябрьской социалистиче-
ской революции, в период Советской власти. По-видимому, вслед за на-
стоящей книгой должна быть выпущена и вторая, в которой найдут осве-
щение проблемы истории религии и атеизма, вопросы происхождения
и развития христианства, а также, возможно, и литературно-драматиче-
ские произведения Луначарского, связанные с вопросами религии.
47 А. В. Луначарский. Статьи и речи по вопросам международной
политики. М., 1959, стр. 36.
48 М. Кольцов. Последние дни.—«Правда», 28 декабря 1933 г.
25
В настоящем сборнике помещено 38 различных произведений. Все
они разбиты на четыре раздела и в каждом разделе расположены в ос-
новном хронологически. В сборник, как правило, включены уже опубли-
кованные в печати материалы. Однако наряду с этим приводятся и неко-
торые рукописи, хранящиеся в Партархиве Института марксизма-лени-
низма и до сих пор не издававшиеся: доклад «Очередные задачи школы
в районах нацменьшинств», «Заключительное слово на II съезде Союза
воинствующих безбожников», статья «Пасха», статьи, связанные с вы-
ставками предметов религиозного искусства за рубежом, ответы на за-
писки слушателей и некоторые другие.
В конце сборника даны примечания. Читатель из них узнает не-
которые фактические данные, касающиеся помещенных материалов, а
также точку зрения редакции по тем или иным отдельным положениям,
высказанным автором, которые ныне, как нам казалось, требуют пояс-
нений, дополнений или уточнений.
Ф. Н. Олещук
МАТЕРИАЛИЗМ
ПРОТИВ РЕЛИГИИ
И ИДЕАЛИЗМА
ФИЛОСОФСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ ЛЕНИНА1
АРАКТЕРНЕЙШАЯ ЧЕРТА ленпнского
метода — единство теории и практики —особенно показательна
на фоне деятельности социал-демократов из II Интернационала,
теория которых — не более как фразеология, призванная замас-
кировать социальную бесплодность и предательство их практи-
ки. «Единство теоретической идеи (познания) и практи-
ки — это NB — и это единство именно в теории по-
знания...»* Этот замечательный философский фрагмент
Ленина свидетельствует о том, что самую теорию познания Вла-
димир Ильич мыслил неотрывно от практики, входящей в эту
теорию. Всякую теорию он неустанно поверял практикой, и не
случайно в предисловии ко второму изданию брошюры «Удер-
жат ли большевики государственную власть?» он с удовлетво-
рением писал:
«Настдящая брошюра писана... в конце сентября и
закончена 1-го октября 1917 года.
Революция 25-го октября перевела вопрос, постав-
ленный в этой брошюре, из области теории в область практики,
теперь на
Не словами, а делами надо отвечать
этот вопрос...
Задача теперь в том, чтобы практикой передового
класса — пролетариата — доказать жизненность рабочего и
крестьянского правительства...
...За работу, все за работу, дело всемирной социа-
листической революции должно победить и победит» **.
Здесь Ленин говорит о том, что ему некогда теперь
рассуждать о революции, что революции интереснее делать,
чем о них писать, но он и писал затем, чтобы делать. Изрече-
ние о том, что марксизм — «не догма, а руководство к дей-
ствию» ***, было одним из любимейших изречений Ленина. Оно,
♦ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 200.
♦* В. И. Л е н и н. Полное собрание сочинений, т. 34, стр. 289.
*** В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 41, стр. 55.
29
конечно, никоим образом не относится к теоретической про-
дукции II Интернационала, которая вся направлена к тому,
чтобы реформистской болтовней лишить пролетариат возмож-
ности действовать. Но это изречение в высокой степени харак-
терно для ленинизма, этого марксизма эпохи империализма и
пролетарских революций, когда в активную классовую борьбу
против капитализма вовлечены десятки миллионов междуна-
родного пролетариата, когда пролетариат победил уже на про-
тяжении одной шестой земного шара и вступил в полосу ре-
шающих схваток с капиталистическим строем на остальных
пяти шестых.
В своем сочинении «Материализм и эмпириокритицизм
(Критические заметки об одной реакционной философии)»
Ленин со всей мощью своего гения стал на защиту материа-
лизма. Он сам указывал на ту разницу задач, которая имеется
между этим исследованием и философскими произведениями
Маркса и Энгельса при полном единстве исходных точек зре-
ния и всего миросозерцания в целом. Маркс и Энгельс в своих
философских трудах и заметках часто должны были высту-
пать против вульгарных метафизических материалистов и по-
этому с особенной силой подчеркивали диалектический харак-
тер своего миросозерцания, т. е. именно то, что отличало его
от вульгарного материализма Бюхнера, Фогта и им подобных.
Книга Ленина была написана в целях защиты материализма от
разных форм половинчатого миросозерцания, маскировавшего
свою субъективную идеалистическую сущность так называемым
позитивизмом, различными формами эклектизма и путаницы,
всевозможным кокетничанием с «наивным реализмом» и т. д.
Лепин исчерпывающе доказал, что все формы позитивизма, эм-
пириокритицизма, махизма и т. д. представляют собой бесспор-
ный идеализм, что они ничего общего с диалектическим мате-
риализмом не имеют и не могут иметь. Доказывать это было
необходимо потому, что лукавая и путаная философская мысль
Авенариуса2, Маха3 и их сторонников и учеников соблазнила
некоторую часть марксистов в России и за границей, причем
среди соблазненных были и большевики, правда, в политиче-
ском отношении являвшиеся в то время отщепенцами.
Выросшие на почве проникновения этой формой идеализма
(Авенариус, Мах и др.) теории, названные их создателями
«эмпириомонизмом» (А. Богданов) 4, «эмпириосимволизмом»
(П. Юшкевич) 5, доходили порой до недопустимой трактовки
марксизма, как своеобразной «религиозной» формы (А. Луна-
чарский) 6 и вызвали резкий отпор со стороны Плеханова.
Отпор этот, однако, казался Ленину не только недостаточно
сокрушительным для чрезвычайно опасного уклона в рядах со-
циал-демократии той поры, но и исходящим из неверных пози-
ций, обусловленных вредными уступками кантианству («тео-
30
рия иероглифов»), недостаточно глубоким пониманием диа-
лектики и пр. Все это и побудило Владимира Ильича выступить
в защиту диалектического материализма с книгой, которая во-
шла в железный и золотой фонд пролетарской философии.
Для определения самой сущности материализма Ленин ци-
тирует работу Энгельса «Людвиг Фейербах»: «Тот веществен-
ный (stofflich), чувственно воспринимаемый нами мир, к кото-
рому принадлежим мы сами, есть единственно действительный
мир», «наше сознание и мышление, как бы ни казались они
сверхчувственными, являются продуктом (Erzeugnis) вещест-
венного, телесного органа, мозга. Материя не есть продукт духа,
а дух есть лишь высший продукт матерпи. Это, разумеется,
чистый материализм» *.
Материализм, как подчеркивает Ленин, начисто отвергает
противопоставление явления — вещи: «Всякая таинственная,
мудреная, хитроумная разница между явлением и вещью в
себе есть сплошной философский вздор. На деле каждый чело-
век миллионы раз наблюдал простое и очевидное превращение
«вещи в себе» в явление, «вещь для нас». Это превращение и
есть познание» **.
Источником всякого познания могут быть только ощуще-
ния, но отсюда идут два пути — один правильный, другой лож-
ный: «Первая посылка теории познания, несомненно, состоит
в том, что единственный источник наших знаний — ощущения.
Признав эту первую посылку, Мах запутывает вторую важ-
ную посылку: об объективной реальности, данной человеку в
его ощущениях, или являющейся источником человеческих
ощущений. Исходя из ощущений, можно идти по линии субъ-
ективизма, приводящей к солипсизму («тела суть комплексы
или комбинаций ощущений»), и можно идти по линии объек-
тивизма, приводящей к материализму (ощущения суть образы
тел, внешнего мира). Для первой точки зрения — агностицизма
или немного далее: субъективного идеализма — объективной
истины быть не может. Для второй точки зрения, т. е. материа-
лизма, существенно признание объективной истины» ***.
Основой материализма являются, таким образом, следующие
положения. Существует объективный мир, в основе своей он
един; это — единая во всем бесконечном разнообразии мате-
рия. Всякий человек составляет часть этого мира. Его сознание,
как и сознание вообще, есть свойство высоко организованной
материи. Сознание человека отражает действительные вещи
окружающего мира и их взаимоотношения. Оно отражает лишь
приблизительно, но приближение это становится постоян-
но все более точным. Ленин пишет по этому поводу: «...Для
♦ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 85.
♦ ♦ Там же, стр. 120.
♦ ♦♦ Там же, стр. 127—128.
11
материалиста мир богаче, живее, разнообразнее, чем он кажется
(т. е. представляется нашему сознанию на данном отрезке его
развития.— А. Л,), ибо каждый шаг развития науки открывает
в нем новые стороны» *.
Как мы уже сказали, основной задачей главного философ-
ского произведения Ленина была защита материализма от вся-
кого замаскированного идеализма, стремившегося поколебать его
незыблемые устои. Ленин придавал гигантское значение имен-
но диалектической сущности материализма Маркса. Ма-
терия для Ленина не есть нечто инертное, само по себе непо-
движное, нуждающееся в толчке извне, в каком-то нематери-
альном движении, силе или энергии. Равным образом и это
движение для Ленина отнюдь не есть только механическое пе-
редвижение в пространстве посредством толчка, сопротивления,
отражения и т. д., как это предполагали материалисты меха-
нические. Для Ленина материя и движение сливаются воеди-
но. Материя диалектического материализма есть нечто разви-
вающееся, и под движением ее понимаются все бесконечно
разнообразные ее изменения. Изменение присуще материи как
таковой. Материя никогда и нигде не может быть неизменной.
Всякая материальная данность находится в процессе измене-
ния, причем процесс этот всегда имеет характер раздвоения,
распада данного целого на противоречивые части. «Раздвоение
единого и познание противоречивых частей его... есть суть
(одна из „сущностей", одна из основных, если не основная,
особенностей или черт) диалектики... Тождество противопо-
ложностей,— продолжает Ленин,—...есть признание... проти-
воречивых, взаимоисключающих, противоположных тенденций
во всех явлениях и процессах природы (и духа и общества
в том числе). Условие познания всех процессов мира в их
„самодвижении", в их спонтанейном развитии, в их живой жиз-
ни, есть познание их как единства противоположностей. Раз-
витие есть „борьба" противоположностей» **.
Устанавливая эти огромной важности общие принципы в
своих заметках «К вопросу о диалектике», Ленин особенно под-
черкивает двоякое представление о развитии. «Две основные...
концепции развития (эволюции) суть: развитие как уменьше-
ние и увеличение, как повторение, и развитие как единство про-
тивоположностей (раздвоение единого на взаимоисключающие
противоположности и взаимоотношение между ними).
При первой концепции движения остается в тени само
движение, его двигательная сила, его источник, его мотив
(или сей источник переносится во вне — бог, субъект etc.). При
второй концепции главное внимание устремляется именно на
познание источника „с а м о" движения.
♦ В. И. Л е н и н. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 130.
♦♦ Там же, т. 29, стр. 316—317.
32
Первая концепция мертва, бледна, суха. Вторая — жизнен-
на. Только вторая дает ключ к „самодвижению4* всего суще-
го; только она дает ключ к „скачкам44, к „перерыву постепен-
ности44, к „превращению в противоположность44, к уничтоже-
нию старого и возникновению нового» *.
В тех же заметках Ленин дает указание самого метода из-
ложения диалектики вообще и диалектики любого отдельного
явления. Эти гениальные строки необходимо привести здесь
целиком: «NB: отличие субъективизма (скептицизма и софис-
тики etc.) от диалектики, между прочим, то, что в (объектив-
ной) диалектике относительно (релятпвно) и различие между
релятивным и абсолютным. Для объективной диалектики в ре-
лятивном есть абсолютное. Для субъективизма и софистики ре-
лятивное только релятивно и исключает абсолютное.
У Маркса в „Капитале44 сначала анализируется самое про-
стое, обычное, основное, самое массовидное, самое обыденное,
миллиарды раз встречающееся, отношение буржуазного (то-
варного) общества: обмен товаров. Анализ вскрывает в этом
простейшем явлении (в этой „клеточке44 буржуазного обще-
ства) все противоречия (respective зародыши всех противоре-
чий) современного общества. Дальнейшее изложение показы-
вает нам развитие (и рост и движение) этих противоречий и
этого общества в S ** [в сумме] его отдельных частей, от его на-
чала до его конца.
Таков же должен быть метод изложения (respective изуче-
ния) диалектики вообще (ибо диалектика буржуазного обще-
ства у Маркса есть лишь частный случай диалектики). Начать
с самого простого, обычного, массовидного etc., с предложения
любого: листья дерева зелены; Иван есть человек; Жучка есть
собака и т. п. УЛее здесь (как гениально заметил Гегель7 есть
диалектика: отдельное есть общее... Значит, противоположно-
сти (отдельное противоположно общему) тождественны: от-
дельное не существует иначе как в той связи, которая ведет к
общему. Общее существует лишь в отдельном, через отдельное.
Всякое отдельное есть (так или иначе) общее. Всякое общее
есть (частичка или сторона или сущность) отдельного. Всякое
общее лишь приблизительно охватывает все отдельные предме-
ты. Всякое отдельное неполно входит в общее и т. д. и т. д.
Всякое отдельное тысячами переходов связано с другого рода
отдельными (вещами, явлениями, процессами) и т. д.» ***
Философская глубина этих ленинских формулировок не под-
лежит никакому сомнению. Они имеют не только общефилософ-
ское, но и специально литературоведческое значение. Поставить
* Там же, стр. 317.
** 2 — греческая буква «сигма», употребляющаяся в математике для
обозначения суммы.
♦♦♦ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 317—318.
3 А. В. Луначарский
33
проблему единства «общего» и «частного» применительно к
таким важным категориям литературной науки, как стиль
или жанр, должен будет отныне всякий литературовед-марк-
сист. Поставить проблему «единства противоположностей» при-
менительно к творчеству того или иного писателя — значит
уяснить внутренние противоречия этого творчества и устано-
вить в их недрах ведущее, организующее начало.
Здесь вполне реальна опасность голого диалектизирования,
формалистских или механистических абстракций. Но эти из-
вращения, к сожалению, нередкие в современном литературо-
ведении, обязывают нас к всестороннему и самому глубокому
изучению ленинских философских фрагментов, необходимых
для построения диалектики литературного процесса.
Учению Энгельса о постепенном овладении человечеством
истиной Ленин придавал чрезвычайно большое значение. Оно,
по мнению Владимира Ильича, проводит яркую демаркацион-
ную линию между косным догматизмом, с одной стороны, и ре-
лятивизмом, отрицающим объективную истину,— с другой. По-
скольку наше краткое изложение материализма Ленина (а ста-
ло быть, и материализма сознательного пролетариата) дается
нами здесь в особенности в качестве опоры для выводов отно-
сительно методов построения марксистско-ленинского литера-
туроведения, мы считаем целесообразным вслед за Лениным
привести здесь целиком эти важные мысли Энгельса:
«Суверенность мышления осуществляется в ряде людей,
мыслящих чрезвычайно несуверенно; познание, имеющее без-
условное право на истину,— в ряде относительных (релятив-
ных) заблуждений; ни то ни другое» (ни абсолютно истинное
познание, ни суверенное мышление) «не может быть осуще-
ствлено полностью иначе как при бесконечной продолжитель-
ности жизни человечества.
Мы имеем здесь снова то противоречие, с которым уже
встречались выше, противоречие между характером человече-
ского мышления, представляющимся нам в силу необходимости
абсолютным, и осуществлением его в отдельных людях, мысля-
щих только ограниченно. Это противоречие может быть раз-
решено только в таком ряде последовательных человеческих
поколений, который, для нас, по крайней мере, на практике
бесконечен. В этом смысле человеческое мышление столь же
суверенно, как несуверенпо, и его способность познавания
столь же неограниченна, как ограниченна. Суверенно и неогра-
ниченно по своей природе» (пли устройству, Anlage), «при-
званию, возможности, исторической конечной цели; несуверен-
но и ограниченно по отдельному осуществлению, по данной в
то или иное время действительности» *.
* В. И. Л е ни н. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 135—136.
34
«Исторически условны,— прибавляет к этому сам Ленин,—
контуры картины, но безусловно то, что эта картина изобра-
жает объективно существующую модель. Исторически условно
то, когда и при каких условиях мы подвинулись в своем
познании сущности вещей до открытия ализарина в каменно-
угольном дегте или до открытия электронов в атоме, но без-
условно то, что каждое такое открытие есть шаг вперед «безу-
словно объективного познания». Одним словом, исторически
условна всякая идеология, но безусловно то, что всякой научной
идеологии (в отличие, например, от религиозной) соответству-
ет объективная истина, абсолютная природа. Вы скажете: это
различение относительной и абсолютной истины неопределен-
но. Я отвечу вам: оно как раз настолько «неопределенно», что-
бы помешать превращению науки в догму в худом смысле это-
го слова, в нечто мертвое, застывшее, закостенелое, но оно в
то же время как раз настолько «определенно», чтобы отмеже-
ваться самым решительным и бесповоротным образом от фи-
деизма и от агностицизма, от философского идеализма п от
софистики последователей Юма 8 и Канта 9» *.
Ленин настаивает, что познанию человека вообще присуща
диалектика, ибо диалектически живет сама природа: в ней на-
блюдаются постоянные переходы, переливы, взаимная связь
противоположностей. Тем не менее к осознанию диалектиче-
ских свойств своего мышления, находящихся в глубоком соот-
ветствии со свойствами самой природы, человек приходит лишь
иногда, лишь в благоприятных условиях. Наоборот, очень час-
то его классовые интересы или классовые интересы тех, кто
руководит им, совершенно губят живущую в деятельности его
мозга диалектику, заменяя ее косными метафизическими мето-
дами мышления. Как раз теперь, с торжеством пролетариата
над буржуазией, восторжествует окончательно и естественное
диалектическое мышление человека, извращаемое собственни-
ческим общественным строем. Это будет иметь место во всех
областях знания и творчества, в том числе в литературоведе-
нии и в самой литературе. Все марксисты разделяют то мне-
ние, что теория Маркса есть объективная истина. Это значит,
что «...идя по пути марксовой теории, мы будем приближаться
к объективной истине все больше и больше (никогда не ис-
черпывая ее); идя же по всякому другому пути, мы не можем
прийти ни к чему, кроме путаницы и лжи» **.
Ленин резко отвергает всякое смешение общественного со-
знания с общественным бытием. «Общественное сознание,—
говорит он,— отражает общественное бытие — вот в чем со-
стоит учение Маркса. Отражение может быть верной
* Там же, стр. 138—139.
*♦ Там же, стр. 146.
3*
35
приблизительно копией отражаемого, но о тождестве тут гово-
рить нелепо» *. «Самая высшая задача человечества,— утверж-
дает Ленин,— охватить... объективную логику хозяйственной
эволюции (эволюции общественного бытия) в общих и основных
чертах с тем, чтобы возможно более отчетливо, ясно, критически
приспособить к ней свое общественное сознание и сознание пе-
редовых классов всех капиталистических стран» **.
Диалектический материализм ни в коем случае не делает
человека пассивным, наоборот, он чрезвычайно повышает ак-
тивность марксистски сознательного человека. Ленин говорит
об этом: «У Энгельса вся живая человеческая практика врыва-
ется в самое теорию познания, давая объективный критерий ис-
тины: пока мы не знаем закона природы, он, существуя и дей-
ствуя помимо, вне нашего познания, делает нас рабами «сле-
пой необходимости». Раз мы узнали этот закон, действующий
(как тысячи раз повторял Маркс) независимо от нашей воли
и от нашего сознания,— мы господа природы. Господство над
природой, проявляющее себя в практике человечества, есть ре-
зультат объективно-верного отражения в голове человека явле-
ний и процессов природы, есть доказательство того, что это
отражение (в пределах того, чтд показывает нам практика)
есть объективная, абсолютная, вечная истина» ***.
Объективную истину можно, конечно, разыскивать лишь
объективным методом, каковым и является диалектический ма-
териализм. Этот метод, однако, в то же время является пар-
тийным, классовым методом. Такой характер его объясняется
тем, что господствующий буржуазный класс и зависящая от
него буржуазная наука не в состоянии быть объективными,
ибо объективная истина противоречит интересам и самому су-
ществованию буржуазии. Это очень важное положение, позво-
ляющее нам определить нашу позицию при построении позна-
ния (в том числе в области литературоведения) по отношению
к современной официальной науке буржуазного мира. Ленин
говорит по этому поводу: «Ни единому из этих профессоров,
способных давать самые цепные работы в специальных облас-
тях химии, истории, физики, нельзя верить ни в едином слове,
раз речь заходит о философии. Почему? По той же причине,
по которой ни единому профессору политической экономии,
способному давать самые ценные работы в области фактиче-
ских, специальных исследований, нельзя верить ни в одном сло-
ве, раз речь заходит об общей теории политической экономии.
Ибо эта последняя — такая же партийная наука в современ-
ном обществе, как и гносеология. В общем и целом профессо-
ра-экономисты не что иное, как ученые приказчики класса ка-
♦ В. И. Л е н и н. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 343.
♦♦ Там же, стр. 345.
♦♦♦ Там же, стр. 198.
36
питалистов, и профессора философии — ученые приказчики
теологов» *.
О том, что глубокая объективность Ленина не приводила его
к фатализму и равнодушию, а гармонически сочеталась с са-
мым страстным отношением к действительности, свидетель-
ствует замечательное место одной из его ранних работ, на-
правленных против народников: «На стр. 182-й своей статьи
г. Михайловский 10 выдвигает против «учеников» еще следую-
щий феноменальный довод. Г-н Каменский 11 ядовито нападает
на народников; это, изволите видеть, «свидетельствует, что он’
сердится, а это ему не полагается (sic!!) [так!!]. Мы, «субъек-
тивные старики», равно как и «субъективные юноши», не про-
тивореча себе, разрешаем себе эту слабость. Но представите-
ли учения, «справедливо гордого своею неумолимою объектив-
ностью» (выражение одного из «учеников»), находятся в ином
положении».
Что это такое?! Если люди требуют, чтобы взгляды на соци-
альные явления опирались на неумолимо объективный анализ
действительности и действительного развития,— так из этого
следует, что им не полагается сердиться?! Да ведь это просто
галиматья, сапоги всмятку! Не слыхали ли Вы, г. Михайлов-
ский, о том, что одним из замечательнейших образцов неумоли-
мой объективности в исследовании общественных явлений спра-
ведливо считается знаменитый трактат о «Капитале»? Целый
ряд ученых и экономистов видят главный и основной недостаток
этого трактата именно в неумолимой объективности. И, однако,
в редком научном трактате вы найдете столько «сердца», столь-
ко горячих и страстных полемических выходок против предста-
вителей отсталых взглядов, против представителей тех обще-
ственных классов, которые, по убеждению автора, тормозят об-
щественное развитие. Писатель, с неумолимой объективностью
показавший, что воззрения, скажем, Прудона 12 являются есте-
ственным, понятным, неизбежным отражением взглядов и на-
строения французского petit bourgeois [мелкого буржуа],— тем
не менее с величайшей страстностью, с горячим гневом «наки-
дывался» на этого идеолога мелкой буржуазии. Не полагает ли
г. Михайловский, что Маркс тут «противоречит себе»? Если из-
вестное учение требует от каждого общественного деятеля
неумолимо объективного анализа действительности и складыва-
ющихся на почве той действительности отношений между раз-
личными классами, то каким чудом можно отсюда сделать вы-
вод, что общественный деятель не должен симпатизировать тому
или другому классу, что ему это «не полагается»? Смешно
даже и говорить тут о долге, ибо ни один живой человек не
может не становиться на сторону того или другого класса (раз
♦ Там же, стр. 363—364.
37
он понял их взаимоотношения), не может не радоваться успеху
данного класса, не может не огорчиться его неудачами, не мо-
жет не негодовать на тех, кто враждебен этому классу, на тех,
кто мешает его развитию распространением отсталых воззрений
и т. д. и т. д. Пустяковинная выходка г-на Михайловского пока-
зывает только, что он до сих пор не разобрался в весьма эле-
ментарном вопросе о различии детерминизма от фатализма» *.
Ленин ратовал за всестороннее научное исследование фактов
и умел раскрывать эти факты во всем их гигантском многооб-
разии. Такие работы Ленина, как «Развитие капитализма в
России», «Материализм и эмпириокритицизм» или «Империа-
лизм, как высшая стадия капитализма», построены на огромном
пристально изученном материале, критически переработанном
научным методом Ленина. Содержа безошибочные прогнозы ис-
следуемой социальной действительности и давая объективную
картину последней, работы Ленина в то же время никогда не
были объективистскими. Известна классическая по своей рель-
ефности характеристика, данная Лениным струвианству 13, те-
чению буржуазного либерализма 90-х годов, до поры до времени
драпировавшемуся в одежды марксистской фрразеологии.
«Объективист,— писал Ленин в «Экономическом содержании
народничества»,— говорит о необходимости данного историче-
ского процесса; материалист констатирует с точностью данную
общественно-экономическую формацию и порождаемые ею ан-
тагонистические отношения. Объективист, доказывая необходи-
мость данного ряда фактов, всегда рискует сбиться на точку
зрения апологета этих фактов; материалист вскрывает классо-
вые противоречия и тем самым определяет свою точку зрения.
Объективист говорит о «непреодолимых исторических тенден-
циях»; материалист говорит о том классе, который «заведует»
данным экономическим порядком, создавая такие-то формы
противодействия других классов. Таким образом, материалист,
с одной стороны, последовательнее объективиста и глубже, пол-
нее проводит свой объективизм. Он не ограничивается указанием
на необходимость процесса, а выясняет, какая именно общест-
венно-экономическая формация дает содержание этому процес-
су, какой именно класс определяет эту необходимость. В дан-
ном случае, например, материалист не удовлетворился бы кон-
статированием «непреодолимых исторических тенденций»,
а указал бы на существование известных классов, определяющих
содержание данных порядков и исключающих возможность вы-
хода вне выступления самих производителей. С другой стороны,
материализм включает в себя, так сказать, партийность, обязы-
вая при всякой оценке события прямо и открыто становиться
♦ В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 2, стр. 546—548.
38
на точку зрения определенной общественной группы» *. Эту
цитату едва ли необходимо комментировать — так красноречи-
во характеризуется в ней отрицательное отношение Ленина ко
всем программам и теориям, претендующим на «внепартий-
ность», так ярко обрисовался в ней ленинский метод, научность
которого насквозь пронизана партийной остротой — характер-
ным свойством всех его теоретических работ.
По необходимости ограничиваясь этими цитатами, харак-
теризующими философские воззрения Ленина, — мы еще раз
подчеркиваем, что все в философском наследии Ленина имеет
огромное значение для литературоведа, все подлежит внима-
тельнейшему изучению, и если мы ограничиваемся лишь отно-
сительно немногими цитатами, то к этому нас вынуждает толь-
ко характер нашей брошюры...
* В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 418—419.
БЕСЕДЫ
ПО МАРКСИСТСКОМУ МИРОСОЗЕРЦАНИЮ 1
1
МАРКСИЗМ КАК МИРОСОЗЕРЦАНИЕ
ПОМНЮ, как покойный Максим Макси-
мович Ковалевский2, едва ли не крупнейший русский либераль-
ный социолог, в ответ на мое выражение: «марксистское миро-
созерцание», ответил мне: «Я такого миросозерцания не знаю,
я даже не знаю Маркса социолога, я знаю только Маркса, круп-
ного экономиста школы Рикардо» 3~5. Конечно, до такого поле-
мического сужения значения марксизма не доходят даже, пожа-
луй, серьезные буржуазные критики. Сам блистательный Ко-
валевский был обязан Марксу, как социологу, очень многим и,
быть может, самым лучшим в своих трудах.
Больше распространено мнение, что марксизм пред-
ставляет собою социально-научную систему плюс революцион-
ную тактику. Так как эта социально-научная система имеет
своей центральной мыслью зависимость всех сторон социальной
жизни от ее основы — общественного труда в его развитии, то
естественно, что в социальной теории этой политическая эко-
номия, или вернее, экономическая наука, которой Маркс заме-
нил классическую политическую экономию, играет основную
роль...
К тому же надо сказать, что столь оригинальная,
преобразившая всю передовую социологию концепция, как
марксизм, в том виде, в каком она выразилась в главных сочи-
нениях Маркса — в бессмертном «Манифесте коммунистиче-
ской партии», в «Капитале» и т. д., не может не предполагать,
естественным образом, целого законченного миросозерцания.
Человек ищет найти себя и свое отношение в мире
и надо ответить для этого на такие вопросы: что такое окру-
жающая природа? что такое жизнь в этой природе? что такое
человек и человеческое общество среди других явлений жизни
и элементарной природы? каков смысл той эпохи, строй той
страны и интересы того класса, задачи той теснейшей среды,
к которой лпчность принадлежит и, стало быть, каков должен
40
быть критерий этой личности при оценке окружающего? какой
долг она должна для себя установить? по какому плану устро-
ить свою жизнь?
Таким образом, человек только тогда имеет более или ме-
нее законченное миросозерцание, когда в общем разрешил це-
лый ряд вопросов: философских, естественнонаучных, в том
числе биологических, социологических, конкретно-историче-
ских и политических, а также вопросов нравственных.
Можно ли представить себе вообще человека, имеющего как
бы окончательное миросозерцание? И да, и нет. Мы, марксисты,
проникнуты убеждением, что само миросозерцание человече-
ское меняется с ростом трудовой основы культуры, а следова-
тельно и самой культуры. Мы отнюдь не склонны выдавать
философские, естественнонаучные, психологические и мораль-
ные принципы, которые мы кладем в основу нашего миросозер-
цания, за вечные и незыблемые. Как техник, меняя старую
машину на новую, глубоко убежден, что эта новая машина при
данных условиях вполне совершенна, не утверждая, однако,
что со временем не будет другой еще более совершенной, так
и мы не считаем данные нынешнего знания за окончательные,
но строим свое миросозерцание из наиболее проверенных, наи-
более согласованных элементов нашего знания, строим миро-
созерцание, наиболее соответствующее нашей культурной сту-
пени и самосознанию передового класса нашей цивилизации.
Второй вопрос. Можно ли утверждать, что для установки
необходимо разрешение философских вопросов? Мы все чаще
слышим в последнее время заявления, что философия отмерла,
что философия есть буржуазная псевдонаука, что пролетариат
заменит ее чем-то другим’. Если дело идет о словах, то, конечно,
можно и не держаться за старое слово «философия». Совершен-
но ясно, однако, что есть целый ряд вопросов, которые обладают
специфическими свойствами и не могут так просто уместиться
в рамках других наук. Если бы мы имели уже совершенно
зрелую науку, которая дала бы абсолютно точный ответ на
наши запросы, то, конечно, мы могли бы отбросить все элемен-
ты философии. Однако такого совершенно точного ответа па
многие кардинальнейшие вопросы наука не дает. Является
просто верхоглядством полуобразованных людей утверждать,
что будто бы нынешняя наука разрешила основные вопросы
миросозерцания. Да и как это могло бы быть? Каким образом
наука в хаотическом состоянии общества, каким мы признаем
капитализм, смогла бы завершить то дело, какое она еще в те-
чение столетий будет продолжать с огромными ресурсами гар-
монизированного социалистического общества?
В числе многочисленных проблем, не разрешенных еще точ-
ной наукой, имеются и такие: что собственно такое познание?
что значит познать истину? и т. д. Вокруг этих вопросов
41
билась старая философская мысль и распалась па многочислен-
ные направления, причем большая часть философов-гносеологов
(гносеология — наука о познании) носит на челе своем явную
печать сознательной или бессознательной буржуазности.
Равным образом не решила точная наука вопроса об отно-
шении сознания к физической жизни человека и животных су-
ществ. Не решила она вопроса о происхождении вселенной и ее
дальнейших судьбах и целого ряда других уже менее важных
вопросов. Как же должны мы поступать в этом отношении?
Можем ли мы сказать, как говорил физиолог Дюбуа-Реймон 6,
«Ignoramus et ignorabimus», т. е. «мы не знаем и знать не бу-
дем»? Конечно, нет. Насчет не будем знать у нас не может
быть двух мнений. Мы проникнуты глубочайшим убеждением
в победоносной силе человеческого разума и в том, что шествие
его к глубочайшему познанию вселенной будет, несомненно,
более быстрым в социалистическом обществе, чем ныне. Что же
касается нынешнего незнания, то мы, конечно, никоим образом
не можем, оставляя в стороне прямое заявление почтенных уче-
ных, что тут они видят перед собою еще очень трудные про-
блемы, заявлять, что все вопросы решены в деталях. Однако
мы не можем вместе с тем замкнуться в так называемый агно-
стицизм (т. е. принципиальное незнание) или хотя бы ссылать-
ся на то, что решение таких проблем — дело будущего. Нет, мы
имеем два великих источника для построения гипотез в этом
направлении и притом гипотез, имеющих огромную вероятность
превратиться в точные истины. Одним из таких оснований яв-
ляются тенденция науки, пути ее прошлого развития и нап-
равления и ее успехи. Наука сделала для решения стоящих
перед ней проблем очень много. ЦельЪй ряд частных вопросов
разрешен уже со всех сторон, наука подступает к коренным за-
дачам, к вопросам о сущности и происхождении материи, жиз-
ни, мысли и о правильных законах познания.
И вот все эти успехи имеют совершенно определенный ха-
рактер. Они знаменуют собой, что все мироздание представляет
собою великое единство, что в основу этого единства, если мы
хотим понять его, мы должны класть явления, могущие быть
объективно наблюденными и строго учтенными, что в широком
смысле физическая картина мира может быть нами установле-
на путем наблюдения и экспериментов и что, следуя ее путевод-
ной нити, мы вносим максимум света и в вопросы так назы-
ваемой психологии. Мы убеждаемся, что материальное бытие
есть основа, различные изменения которой вызывают при опре-
деленных условиях и самое явление жизни и сознания и все
отдельные черты п факты в области этих явлений.
Если таким образом одним нашим путеводителем в деле
составления заканчивающих наше миросозерцание гипотез яв-
ляется тенденция развития точного знания, то другим таким
42
руководителем являются интересы передового класса общества,
пролетариата, и его, так сказать, жизненный инстинкт. Враги
пролетариата со всех сторон хватаются за неясную область
психологических явлений и стараются усилить эту область, ря-
дом с некоторыми, сравнительно трудно поддающимися наблю-
дению и экспериментам, явлениями, целым миром призраков,
от бога до индивидуальной души, призраков, являющихся опо-
рами их дряхлого порядка. Пролетариат, наоборот, под знаме-
нем точной науки, изгоняя все вымыслы прошлого, строит в
глубочайшей степени реалистические выводы, посюсторонние,
дающие мощный импульс человеческой технике в стремлении
человека к общему счастью. Всякая неудача точного знания
по пути осуществления единой всеохватывающей, так сказать,
всефизической или материалистической картины мира вызы-
вает ликование в стане наших врагов. Всякий успех взлетов
материалистической мысли есть победа пролетариата с его ве-
рой в действительность, с его жизненной мощью, с его глубокой
тенденцией переделывать мир во имя всеобщего счастья.
Маркс говорил, что наше дело не истолковывать мир, а пе-
ределать его.
Конечно, материализм есть тоже истолкование мира, но это
такое его истолкование, которое одно только может быть за-
конченной предпосылкой для рабочего, преобразовательного от-
ношения к нему. Эту совокупность гипотез смело, но логически
верно дополняющих уже открытое наукой, можно, по моему
мнению, назвать философией, так как это, конечно, необходимое
звено миросозерцания и звено, не совпадающее ни с какой нау-
кой, а продолжающее широким обобщением ее данные.
Конечно, ни один марксист не может написать такую книгу
под заглавием: «Природа, жизнь и сознание», в которой он дал
бы законченную картину мира, строго научно проверенную
во всех частях. Наоборот, всякий честный марксист, составляя
такую книгу, во многих и многих местах отметит, что такие-то
и такие-то проблемы еще не разъяснены, но, наподобие вели-
кого Тимирязева, он скажет: проблемы эти будут разрешены
в таком-то и таком-то духе, за это говорит все прошлое науки.
Когда мы приходим к области обществознания, то здесь мы
чувствуем под ногами уже более твердую почву. Конечно, есте-
ствознание дает нам гораздо более разработанную в деталях
сумму знаний, но там мы постоянно соприкасаемся с еще не-
изведанным. Социологи же марксистской мысли, отчасти опи-
раясь на естествознание, отчасти на непосредственное наблю-
дение и изучение конкретных явлений, построили незыблемые
базы социальной части нашего миросозерцания. Тут нужна еще
громадная работа по применению основных марксистских мето-
дов, но два мощных корня определяют собой дальнейший рост
нашей социальной науки. Этими корнями являются, во-первых,
43
положение об экономическом материализме, т. е. о том, что все
стороны общественной жизни, вплоть до самых утонченных,
определяются в конечном счете эволюцией трудовых процессов
и человеческих взаимоотношений в труде, а во-вторых, поло-
жение, что на этой почве в обществе создаются классы с раз-
личными интересами и что борьба этих классов составляет
непосредственную ткань истории. При свете этих двух истин
нашим великим учителям удалось уже почти исчерпывающе ос-
ветить самую интересную для нас ступень истории человечест-
ва, а именно: нынешнюю ступень капитализма и переход его к
социализму. Здесь общественная наука — марксизм дает нам
непосредственную возможность перейти, так сказать, к социо-
логической технике, как точная наука служит основой для
наук прикладных: прикладная наука этого специального поряд-
ка есть политика.
Пролетариат, вооруженный своим марксистским миросозер-
цанием, выводит правила своего политического поведения из
того конкретного знания общественной среды, которое дает ему
марксизм, из учета взаимоотношений общественных сил и тен-
денций их развития. Общая картина общества, которую рисует
нам марксизм, заглядывая в будущее и прослеживая, куда при-
дет общество, толкаемое кипящей в нем борьбой классов, дает
вместе с тем высшую моральную санкцию стремлениям проле-
тариата.
Марксизм, оставаясь объективным и математически точным
всюду, где только это возможно, рисует нам это будущее, как
достижение огромной планомерной братской организации сил
всего человечества для борьбы с природой и для мощной пере-
делки мира, согласно плану, продиктованному всечеловеческим
разумом и всечеловеческой волей к максимальной мощи и к
максимальному счастью.
И тут марксизм одевается в конкретном сердце каждого сво-
его адепта всеми красками чувства. Восторженно относится
угнетенный капиталистическим обществом пролетариат к от-
крывающимся перед ним картинам лучезарного будущего и с
тем большим гневом и омерзением осуждает он свою нынеш-
нюю тюрьму и те силы, которые еще поддерживают ее.
Во всем самом главном марксистская политика выявляет и
марксистскую мораль. Ибо для подлинного сознательного про-
летария быть хорошим политическим борцом за это дело, быть
преданным представителем своего класса в деле преобразования
общества для последующего преобразования мира есть наивыс-
шая задача. Вся его личная жизнь должна согласоваться с этой
главной линией поведения, вытекающей из его научного миро-
созерцания.
Тем не менее есть такие стороны личной жизни, которых
нельзя прямо вывести из правил марксистской политики. Здесь
44
мы встречаемся с марксистской моралью, еще не установленной
коллективно, но основы которой явно чувствуются, которая во
многом будет противоположна морали буржуазной и которая
во всяком случае вся и целиком будет построена на началах
научной целесообразности. Марксистская мораль строится из
директив, которые дает личности и семье политика, и из сообра-
жений о праве личности на личное счастье, на наслаждение,
соображений, которые могут быть обоснованы данными физио-
логии и гигиены, научной педагогики, науки об организации
труда и целесообразного отдыха и т. д. и которые могут затем
получить окончательную печать от индивидуального искусства
жить, которое всякая личность имеет право проявить в тех сфе-
рах своего быта, которые не оформлены непосредственно надо
всем доминирующей коллективной целесообразностью, т. е. по-
литикой нашей партии и нашего класса. Таково по своему со-
ставу и в главных своих частях марксистское миросозерцание.
Отдельные звенья его будут нами более подробно освешены в
последующих статьях.
2
МАРКСИЗМ И НАУКА
Марксизм глубоко научен, не даром он носит другое
название — научный социализм.
Социализм развивался в недрах буржуазного общества, как
наиболее яркое отражение, по определению Энгельса, противо-
речий, существующих между обобществленным трудом и част-
ным присвоением его продуктов.
Рядом с социализмом развивались и некоторые прогрессив-
ные формы мышления, казалось, не противоречившие сущно-
сти капитализма.
В эпоху молодого, а поэтому и чрезвычайно интенсивного,
хотя, может быть, и не столь массового, как в последующий
период, роста капитализма он выдвинул классическую полити-
ческую экономию Адама Смита 7-8 и в особенности Давида Ри-
кардо. Параллельно с этими колоссами работали некоторые
другие экономисты, доведшие эту отрасль общественного зна-
ния до высокого совершенства, хотя они и не были в состоянии
оторваться от капиталистической почвы; росла также история,
а отчасти и социология. В особенности богата стала ко времени
Маркса наука накоплением фактов и, так сказать, предвари-
тельной группировкой их под тем или иным углом зрения, ино-
гда сравнительно очень объективным и даже материалистиче-
ским. Стоит только припомнить, какое большое влияние на
выработку Марксом и Энгельсом их научного социализма
оказали такие мыслители-современники, как Фейербах9 или
Морган 10.
45
Маркс, исходя из своей классовой точки зрения, прекрасно
понимал ограниченность буржуазной науки. Он знал, что тот
ученый, который в состоянии будет провести совершенно объек-
тивный взгляд на вещи, т. е. оторваться от всех буржуазных
предрассудков, не сможет остаться в кругу буржуазных уче-
ных, должен оказаться отщепенцем, отойти в сторону проле-
тариата. Но тем не менее он сознавал, что буржуазными учены-
ми производится огромной значительности подготовительная
работа и что работать и мыслить вне атмосферы специальной
научной мысли своего времени было бы совершенно невозмож-
но. Маркс, как известно, прочитывал целые библиотеки книг,
он неустанно работал в Британском музее, он вдоль и поперек
знал историческую, экономическую, статистическую, теоретико-
социологическую и философскую литературу и, в добавле-
ние к этому, имел серьезные сведения почти во всех областях
знания.
К ученой мысли как таковой Маркс относился с глубочай-
шим уважением. Если в науках общественных он беспрестан-
но натыкался на субъективизм, на чисто буржуазные тенденции,
на нагроможденную ложь, то он вооружается сейчас же бичом
самой презрительной критики. Классическим образцом отноше-
ния Маркса, с одной стороны, к честному, хотя и буржуазному,
ученому, т. е. ученому, старающемуся быть объективным, и,
с другой, к явно погрязшему в буржуазных предрассудках, яв-
ляется яркая характеристика, которую Маркс параллельно дает
Рикардо и Мальтусу
В естествознании, которым Маркс также интересовался, бур-
жуазные предрассудки давали себя знать меньше. Здесь го-
раздо чаще встречаются те объективные усилия, которые
Маркс так ценил...
С особенным восторгом приветствовал он Дарвина 13 и его
систему. Маркс даже прямо заявил, что обществознание, в егр
понимании, берет человека, так сказать, готовым из рук дарви-
низма. Зоология должна дать нам человека в примитивной орде
с самого начала его общественного развития и потому, тесно
примыкая к данным зоологии, должны начать свою работу ант-
ропологи, расследуя первые, очень важные для понимания всего
общественного развития, шаги человеческого общества па зем-
ле. Именно под влиянием роста этих знаний, рядом со все
большим уточнением деталей классовых взаимоотношений в
тогдашнем обществе, социализм стал делать шаги по направле-
нию к подлинной научности, увенчавшейся в конце концов не-
превзойденными трудами Маркса и Энгельса.
С этой точки зрения можно считать, что марксизм есть де-
тище науки, есть часть этой пауки. Но в развитии человеческой
культуры, как и в развитии самой природы, часто случается,
что какая-либо ветвь, развивающаяся в сторону, несет нечто
46
совершенно новое, так что с нею начинается новая эра и реак-
ция вновь развившегося меняет всю картину предшествовавше-
го. Все заставляет думать, что жизнь развертывается из неорга-
нического, как равным образом сознательное бытие из бессоз-
нательного, человек из животного. Между тем в каждом из
этих колен развития мироздания мы имеем совершенно новые
моменты, радикально меняющие всю картину мира. Пред-
ставьте себе только мир без жизни, или жизнь без сознания,
или животный мир без человека, и вы сразу поймете, что раз-
ница при всяком таком предположении с существующим полу-
чается колоссальная. Нечто подобное случилось с развитием
марксизма и с наукой.
Эволюционисты представляют себе, что наука есть нечто
самодовлеющее, развивающееся по своим внутренним законам
и под давлением накопляемого материала. Но это не так.
Если, с одной стороны, верно, что марксизм может разви-
ваться только при наличии известных предпосылок, вырабо-
танных наукой, то, с другой стороны, этих предпосылок было
бы отнюдь недостаточно для возникновения марксизма. Тут
нужны были другие основные предпосылки, именно — появле-
ние и созревание пролетариата, который был знаменем гряду-
щего переворота, силой, долженствующей его произвести. Рево-
люционный марксизм, ставший, так сказать, научным освеще-
нием готовящегося общественного кризиса, осветил вместе со
всем обществом и самую науку о нем. Всякую идеологию марк-
сизм объяснял, как производственную и приспособляющуюся
к основному — в первую очередь к самой трудовой основе и
затем к покоящимся на ней экономическим взаимоотношениям
людей, т. е. взаимоотношениям классов. Наука не могла избег-
нуть этой участи. Почему в данный век наука начинает прог-
рессировать? Почему она приобретает то или другое направле-
ние? Чем объясняются те или другие ее ограничения или,
наоборот, те или другие гениальные ее прозрения? Буржуазные
историки науки находят только два объяснения: им хотелось
бы изобразить историю науки, как непрерывную эволюцию либо
как ряд открытий, производимых индивидуальными гениями,
открытий, для которых ничего, кроме гениальности, не требова-
лось. Чаще же всего то и другое объяснения даются вместе.
Марксизм отнюдь не отрицает ни последовательности в на-
учной работе, которая, конечно, имеет свои законы, ни боль-
шого влияния, которое оказывают на ход науки отдельные ис-
ключительные личности, но тем не менее на вышеприведенные
вопросы марксизм прежде всего дает ответ с точки зрения всей
структуры того общества, одной из идеологий которого являет-
ся наука. Никакие гении не могли в средние века создать точ-
ной науки, хотя какой-нибудь Роджер Бэкон 14 в этом отноше-
нии являет собою ослепительно гениальную личность. Какая-
47
нибудь метафизическая виталистическая15 поросль, которая
портит и разлагает сейчас естествознание, появляется неизбеж-
но вместе с распадом буржуазии, и ничто не в состоянии оста-
новить этого явления. Большие и малые характерные особен-
ности науки находят свое объяснение в том спросе, с которым
обращается к науке общество, в той роли которую при данном
общественном строе наука призвана сыграть.
Маркс великолепно сознавал это противоречие: с одной сто-
роны, если наука есть орган общечеловеческого познавания,
она должна быть абсолютно объективной, а с другой стороны,
она есть идеология и, вольно или невольно, сознательно пли
бессознательно, служит определенным классам. Для Маркса
это противоречие разрешилось так: буржуазный строй сам за-
интересован в том, чтобы наука в некоторых частях была объек-
тивной. В самом деле, разве можно, искажая данные механики
или теории электричества, строить отвечающие своему назна-
чению машины? Разве Маркс не говорил, что практика есть
последняя проверка теории? А так как буржуазия чрезвычайно
заинтересована в мощной практике, в смысле техники произ-
водства, путей сообщения и т. п., то она вынуждена требовать
в общем и целом более или менее «истинных теорий». Есть пре-
делы, за которыми, в области, по крайней мере, естествознания,
фальсификация знаний вредно отразилась бы на развитии тех-
ники, в которой буржуазия кровно заинтересована. Мало того,
буржуазия в эпоху своего революционного наступления заин-
тересована была в развитии объективной науки и в области
обществознания и философии. Правда, эти области, тесно свя-
занные с классовыми интересами, легче могут быть подвергнуты
фальсификации, и поэтому переход буржуазии в состояние
класса политически и культурно-реакционного, сопровождав-
шийся и заметным понижением научной честности в области
естествознания, привел к чрезвычайной уродливости в области
обществознания.
Ну, а новая наука, та, которая развивается как союзник
пролетариата, не будет ли она также субъективна, не будет
ли она фальсифицировать свои данные и делать искусственные
выводы? Для Маркса в этом отношении никаких сомнений не
было. Пролетариат еще более, чем буржуазия, заинтересован
в росте труда, в его усовершенствовании, в развитии техники
и т. д., и поэтому пролетариату нет никакого основания, хотя
бы в малой мере, стеснять объективность натуралистов. А так
как он не связан с религиозными предрассудками, с которыми
связалась упадочная буржуазия, а, наоборот, чрезвычайно за-
интересован в чистке культуры от всех остатков религии, то и
в естественнонаучном мировоззрении он требует полной после-
довательности и объективности. Наконец, в области социальной
пролетариат не только заменяет собою прежнюю революцион-
48
ную буржуазию, но ведет эту революцию с несравненно боль-
шей полнотой, как последний класс, не заинтересованный в
том, чтобы ставить какие-нибудь препоны всем выводам мысли
относительно недостатков существующего строя и глубины не-
обходимой революционной реформы его. Все это служит со-
вершенно объективным доказательством того, что пролетариат
заинтересован в чистоте науки.
Между наукой и революцией имеется глубокая и коренная
связь. Все стихийные революции, происходившие па Западе,
всегда стремились утвердить свои лозунги и тактику на науке.
Пролетариат, как класс угнетенный и лишенный в силу этого
угнетения культуры, менее был подготовлен к научному обос-
нованию своих актов, тем не менее все чаяния свои и прог-
раммы основывал на незыблемых научных данных. Пролета-
риат идет под знаменем той партии, для которой научный со-
циализм есть теоретическая предпосылка всей его жизни.
Будучи гигантским социальным благом, наука временно
попала в зависимость к господствующему классу. Буржуазия
исказила лицо науки и социальное сознание отдельных уче-
ных. Буржуазия, оказывая влияние на ученых, заставляет их
подбирать идеи так, чтобы они звучали в унисон с интересами
господствующих классов. Было бы, однако, глубоко ошибочным
думать, что унаследованная нами от капиталистического режи-
ма наука органически связана с буржуазией. Эта связь теперь
разрушается. Ученый, желающий освободиться от буржуазного
плена и сознательных или бессознательных оков буржуазии,
может только всей душой приветствовать пролетариат, который
несет с собою подлинное развитие науки и подлинную свободу
научной деятельности.
Какие же выводы можно сделать из соображений, которые
мы сейчас привели?
Во-первых, то, что, сознавая полностью буржуазность раз-
вивавшейся в последние столетия науки и относясь к ней кри-
тически, стараясь исправить ее погрешности, навеянные бур-
жуазным духом, мы, тем не менее, должны памятовать, что вне
атмосферы этих знаний, не опираясь на пирамиду, построен-
ную учеными до нашего времени, мы идти вперед ни в отноше-
нии техники, ни в отношении построения миросозерцания, ни
даже в отношении обществознания не можем.
Вторым выводом является то, что марксизм дает прекрас-
ное оружие в своем классовом анализе для очищения пшеницы
от плевел на научных полях и в научных закромах.
И, в-третьих, мы должны сделать вывод, что все действи-
тельно искреннее в среде ученых, быть может, не сразу, конеч-
но, но в конце концов должно понять, что пролетарская
социальная революция несет за собою полную свободу
науке.
4 А. В. Луначарский
49
Русская революция и отношения, которые возникли у
Советской власти с представителями науки, подтверждают все
вышесказанное. Та огромная жажда знания, которая в течение
всех этих шести лет не только не ослабевает в народных мас-
сах, а все растет, есть инстинкт в высшей степени светлый и
правильный. Можно ли удовлетворить эту жажду знания толь-
ко партийными силами? Хотя она в особенности направлена к
знаниям общественным, к усвоению научного социализма, ио
она развивается гораздо шире, доходит до глубочайшего жела-
ния приобрести законченное миросозерцание, до острой любо-
знательности по отношению к работе науки вообще и захваты-
вает вместе с тем желание приобрести специальные знания,
стать активными участниками в теоретической научной работе
или практическом хозяйственном строительстве. Само собой
разумеется, что наука, живая или неживая: библиотеки, лабо-
ратории и ученые всех родов оружия являются с этой стороны
бесценным сокровищем, которого в России до чрезвычайности
мало. Отсюда понятна заботливость государства к ученым, про-
явившаяся чрезвычайно рано.
Но рядом с этим давала себя знать и другая сила. Буржу-
азные ученые в значительной мере приспособились к буржуаз-
ному обществу, приспособились даже, так сказать, духовно.
На естественниках это сказалось менее. Однако естественнпк
в общих своих предпосылках и в общих своих выводах, чем он
дальше отходил от фактов, испытывал на себе тлетворное вли-
яние буржуазных философий. В области философии и психо-
логии наука в значительной степени пошла на такие построе-
ния, которые находились в связи с буржуазным декадентством.
В общественных науках это давало знать себя еще сильнее.
Буржуазные ученые, чувствуя, что многое из того, что они
производят, не является цепным в глазах пролетариата, а порой
вредным, на первых порах старались защищаться от такой кри-
тики пролетариата контробвинением в том, что от них требуют
либо чисто практических работ, либо работ, хочешь не хочешь,
проникнутых марксизмом. Но это была неправда. Пролетариат
вовсе не предполагал урезывать науку. Ему совершенно чуждо
то непонимание значения чистой науки, в котором его порой
обвиняют. Он знает, что иногда совершенно абстрактные сферы
знания, высшая математика или изучение какого-нибудь па-
мятника старого буддизма 16 способны пролить яркий свет на
какие-нибудь животрепещущие задачи.
И тем не менее пролетариат прекрасно знает, что в храмах
буржуазной науки производилось много бесполезной схоласти-
ческой работы и много работы по фальсификации истины. Ко-
нечно, те профессора и ученые, которые чувствовали себя наи-
более далекими от пролетарских тенденций и даже от той пря-
моты и честности, от того позитивизма во взглядах, которые
50
делают для пролетария симпатичным всякого подлинного уче-
ного, именно те профессора скорее всего шли на удочку контр-
революции и часто заражали собой соседей, создавая неприят-
ную, вредную для пролетарского государства, для реноме самой
науки оппозицию к революции. Естественники зачастую гре-
шили в этом вследствие своей полной наивности в области об-
ществознания и полного непонимания совершающихся перед их
глазами событий. Наоборот, представители обществознания ча-
сто проявляли либо поражающую косность и устойчивость пред-
рассудков, либо чрезвычайную изворотливость и лукавое поли-
тиканство.
К счастью, и в русской науке основной материк состоял из
прямых работников науки, из людей, которым дороже всего
была именно их работа, именно постепенное накопление точ-
ных, могущих быть практически проверенными знаний. Этот
научный материк, не по своей воле служивший буржуазии, как
служил ей в конце концов и сам пролетариат, ошеломленный
сначала революцией, понял потом всю глубину ее и значитель-
ность, понял искренность забот нового правительства о куль-
туре и хозяйстве страны и пошел навстречу пролетариату.
Российская революция, показавшая столько путей всему
миру, с ясностью выявляет и внутреннюю связь науки и рево-
люции. Они должны работать в дружбе. Революция немыслима
вне атмосферы научного социализма. Научный социализм мо-
жет жить и развиваться только в атмосфере науки вообще.
Освобожденный народ не может развивать своего хозяйства
иначе, как на базисе научной практики, которая в свою очередь
зависит от развития науки вообще. Наука может до бесконечно-
сти выиграть от революции, как в смысле освобождения ее
подлинного прогрессивного духа от всех оков схоластики и дав-
ления капитала, так и в смысле несомненности роста ее ресур-
сов, постольку же, поскольку несомненен и грядущий расцвет
народного хозяйства.
Опыт Российской революции выяснил как характер тех не-
доразумений, которые могут получиться между представителя-
ми науки и революционной властью, так и то обстоятельство,
что недоразумения эти в сущности случайны и для наиболее
здоровой части носителей науки довольно скоропреходящи.
В самом деле, недоразумения эти неизбежны вследствие того,
что революция никак не может среди той разрухи, которая со-
провождает ее, в достаточной мере озаботиться о чисто бытовых
и лабораторных условиях научной работы. Уже это понижение
бытового уровня ученых вызвало с их стороны горькую реак-
цию. Мало кто из ученых в состоянии были вникнуть в те фа-
тальные причины, которые сказались на их личной судьбе.
У других зарождалась мысль о том, что, мол, новое, недостаточ-
но культурное правительство не понимает всего значения науки
4*
51
и не хочет приносить в ее пользу соответственных жертв.
В результате — недоброжелательное поведение ученых по отно-
шению к новой власти либо чрезвычайно сдержанное; надо, од-
нако, отметить здесь же, что Академия наук буквально через
несколько дней после переворота официально обратилась ко
мне и все время пыталась установить самые нормальные отно-
шения между собой и правительством 17.
Однако же материальные недоразумения были не единствен-
ными, и если ученые, огорченные ухудшением своего положе-
ния, в свою очередь вызывали раздражение со стороны проле-
тариата явно выраженным недовольством, то все же эта раз-
молвка могла быть устранена даже до того, когда улучшившее-
ся состояние хозяйства помогло нам смягчить ее основную
причину. В нежелательном направлении действовали и другие
силы: ученые во многом приспособились к требованиям бур-
жуазного общества. Приспособиться сразу к новым требовани-
ям было им трудно и порою почти невозможно. Не в том дело,
повторяю, что пролетариат не понимал всего значения «чис-
той» науки и требовал непременно какого-то прикладппчества,
но не было никакого сомнения, что часть ученых занималась
детальной разработкой совершенно третьестепенных и беско-
нечно отдаленных от жизни вопросов, что признать их свое-
временными не мог бы даже самый внимательный по отноше-
нию к науке, но чувствующий потребности времени гражданин.
Рядом с этим значительная часть научного материала разра-
батывалась или преподавалась в духе, совершенно неприемле-
мом для нового общества, т. е. либо в связи с темп мистико-
религиозными или идеалистическими тенденциями, которые в
последнее время с особенной силой стали проникать в науку,
либо (это относится в особенности к области общественных
наук) под углом зрения господствующих классов.
Не всегда, конечно, ученые ясно отдавали себе отчет в не-
произвольных часто искажениях, вытекавших из этих классо-
вых тенденций. Но от этого нам не было легче. Мы совершенно
ясно сознавали, что в этих своих формах наука становится уже
почти мнимой наукой или, по крайней мере, включающей в
себя фальсифицирующие элементы и, кроме того, элементы,
враждебные революционному правительству. Вот тут новые
источники всяческих недоразумений. Бесконтрольное препода-
вание науки, полная автономия ученых обществ и высших
учебных заведений при таких условиях становились не только
явно нецелесообразными для советских республик, но и опас-
ными для самих ученых. Ибо если бы в порядке государствен-
ного управления народным просвещением не были приняты
меры к тому, чтобы пресечь подобного рода ученую и препода-
вательскую деятельность пли правильно направить ее, то госу-
дарству пришлось бы, да и приходилось, действовать против
52
соответствующих ученых уже в порядке прямой борьбы с
контрреволюцией. Легко себе представить, какую массу вза-
имных раздражений это вызвало бы. И нужен был срок для
того, чтобы ученые поняли неприемлемость для нового общества
некоторых их методов и взглядов. Те, для кого эта неприемле-
мость явилась фатальной, в большинстве случаев попросту по-
кинули Россию. Другие сделали известную уступку — приспо-
собились.
В то же время среди ученых распространилась мысль, что
их хотят во что бы то ни стало подчинить определенной фило-
софии (материалистической), определенному методу в общест-
венных науках (марксистскому). В этой мысли было кое-что
верное. Пролетариат свою науку правильно считает наукой
объективной. Он хотел бы видеть в среде ученых возможно
большее количество адептов этого воззрения. Он хотел бы при-
влечь в ученые общества и в высшие учебные заведения воз-
можно больше марксистов. Тем не менее, конечно, мысль эта
является грубым упрощением действительной линии Советской
власти. Советская власть отнюдь не хочет навязывать ученым
определенной истины. Она старается только очистить фактиче-
скую науку от одновременно антинаучных и антиреволюцион-
ных элементов. Наука может быть полностью согласуема с
революцией без всякого ущерба для своей научности.
Полная неизбежность тех позиций, которые в отдельных
случаях к отдельным ученым или их произведениям занимала
Советская власть, постепенно стала ясной для большинства уче-
ных. Чрезвычайно широкая плоскость, в которой интересы
науки безусловно смыкаются с интересами революции, начала
давать себя чувствовать, и в настоящее время, как я уже сказал
выше, мы можем считать эти недоразумения на три четверти
изжитыми.
Можно только от души пожелать, чтобы опыт, часто очень
скорбный, проделанный нашей страной, облегчил бы удовле-
творительное разрешение этого процесса в странах, которые
позднее вступят на путь революпии...
3
МАРКСИЗМ И РЕЛИГИЯ
Надо различать отношение марксизма как социоло-
гической доктрины к социальному явлению религии, с одной
стороны, и отношение марксизма как боевого миросозерцания и
тактики пролетарского класса к религии, как к другому миро-
созерцанию и своеобразной тактике господствующих классов.
В первом смысле марксизм вносит максимум объективности
в свой анализ религиозных явлений, как поступает он прибли-
53
зительно и со всеми другими социальными феноменами. Марк-
сизм нелицеприятен и правдив. Религия для марксизма, как
социологии, являет собою определенную надстройку, меняв-
шуюся в связи с изменениями общественного строя, внутренне
единого, так как он всегда выражал в корне вещей одни и те
же социальные факты и потребности, но чрезвычайно изменчи-
вого от народа к народу, от эпохи к эпохе.
Религия не только есть одна из форм идеологии, т. е. систе-
матизированного, организованного отражения в сознании людей
их взаимоотношений между собою и природой, но это есть, так
сказать, «мать всех идеологий» 18. Ведь совершенно естественно,
что первая идеология человечества, т. е. первая попытка осоз-
нать себя и окружающее, должна быть преисполнена самыми
фантастическими домыслами. Во-первых, первобытный человек
вообще неясно отличает факт от кажущегося, от сновидений, от
галлюцинаций, от игры воображения, от быстрого, совершенно
нелогичного вывода и неправильного воспоминания, от желан-
ного и т. д. и т. п. Вылущивать из собственного своего субъек-
тивного мира объективный элемент, подлинные факты со всей
чистотой может только вооруженный критикой, привыкнувший
к научному мышлению ум. Но, конечно, существует целый ряд
градаций от такого острого критического констатирования дей-
ствительности до глубины абсолютного легковерия и хаотиче-
ского миропредставления, в котором реальное и субъективное
смешивается в одну муть. Таким образом, самые элементы, из
которых первобытный, начавший мыслить человек исходил,
представляются насыщенными бессознательными для самого
человека примыслами.
Кроме этого, какие организующие идеи может положить
первобытный человек в основу кристаллизации мира своего
опыта в некоторое примитивное миросозерцание?
Сюда, конечно, войдут прежде всего наиболее привычные
для него факты, т. е. он будет стараться в некоторой степени
разобраться в окружающем, толкуя его по аналогии с наичаще
встречающимися фактами его собственного быта. В этом сказы-
вается естественный наклон к очеловечиванию всего происходя-
щего вокруг. Мы видим такую черту во всем первобытном
мифотворчестве.
Необычайно трудно восстановить картину того миросозерца-
ния, которое можно назвать доанимистическим.
Мы не находим там ни одной доминирующей хотя бы лож-
ной идеи, а, так сказать, шаткий луч света, расплывчато оста-
навливающийся то па одной, то на другой полуфантастичоской
комбинации; какие-то вспышки сознания, бедные и переливча-
тые, которые заставляют предположить полное отсутствие того,
что мы называем сейчас логикой. Можно ли это миросозерца-
ние назвать религиозным? Вряд ли. Но на шатких, переходя-
54
щих одна в другую, подменивающих одна другую полуидеях,
полуфантазиях, которыми уясняет себе первобытный человек
свою среду, зиждется уже первобытная техника. С одной сторо-
ны, техника в соответственном смысле, т. е. известный рацио-
нальный способ добывания пищи и т. п. и, с другой стороны,
техника иррациональная, т. е. колдовство.
По существу говоря, колдовство есть совершенно серьезное
техническое отношение к вещам и явлениям, так сказать, их
обработка, их хозяйственная организация, только основанная
на совершенно неправильном представлении о вещах. Напри-
мер, по-видимому, в доанимистпческую эпоху, дикари, живущие
в суровом климате (скажем, австралийцы) перед наступлением
каждой весны волнуются, чувствуя глубокую неуверенность в
том, придет ли действительно весна и не задержится ли тяже-
лое для них время года? Они стараются помогать весне развер-
нуться вовремя и производят целый ряд усилий для этого, по-
степенно переходящих в установившиеся обряды.
Вникая во внутреннюю логику этих усилий, часто наты-
каешься на непреодолимые трудности. До такой степени явля-
ются своеобразными те умозаключения, при помощи которых
человек приходит к выводу, что тот или другой на вид безрас-
судный акт его может повлиять на ход природы.
Религия в собственном смысле слова, конечно, примитивная,
появляется с несомненностью, когда упрочивается одна цен-
тральная гипотеза, которую с тех пор кладут в основу как ис-
толкования явлений окружающего, прежде всего, конечно, той
среды, которая хозяйственно интересует человека, так и воз-
действия на нее.
Такой первобытной идеей, навязывающейся, по-видимому,
со стихийной силой примитивному уму на известной стадии
развития, является вера в душу и духов. Нам незачем распро-
страняться здесь об анимизме, так как он в настоящее время
хорошо известен и хорошо популяризирован. Большая или
меньшая связь дуализма между душой и телом с наметивши-
мися в обществе различиями социальных функций вполне воз-
можна. Против этого возражали, что появление аристократии
в собственном смысле слова, т. е. особенного класса, главным
образом, относится к более поздней эпохе, чем сравнительно
довольно зрелая форма анимизма. Но сейчас можно считать
научно доказанным, что деление возрастов и полов в полной
мере заменяло собою классовое деление, даже в эпоху перво-
бытного коммунизма. Эпоху первобытного коммунизма надо
представить себе как эпоху довольно интенсивной борьбы стар-
шего, уже не охотничьего и не работающего поколения, носи-
телей опыта и организационного начала с исполнителя ми. т. е.
мужами и женами зрелого и юного рабочего возраста. Тогда
станет ясным, что действительная идея организующего и ор-
55
ганизуемого начала могла возникнуть и из чисто социально-эко-
номических причин. Еще старые работы Тейлора 19, Леббока 20,
Спенсера 21 и др. с точностью установили и то огромное содей-
ствие, которое этому социальному факту могут принести живые
и крайне интересующие человека наблюдения — явление есте-
ственной смерти, сна, болезни и т. д. С появлением анимисти-
ческого истолкования явлений знать природу, быть ведуном,
значило, прежде всего, знать духов и уметь с ними обращаться.
Мир духов, т. е. потусторонний, мир более или менее незри-
мый, мир, скрытый за телом, становится центром внимания и
тем самым центр тяжести идеологии вещей вообще перемеща-
ется в потусторонний мир, т. е. приобретает чисто религиоз-
ный характер.
В религиозном мышлении, в религиозной потребности ска-
зывается глубокая жажда человека разрешить как-нибудь себе
зияющее противоречие между потребностью в счастливой жиз-
ни, в довольстве и препятствиями, которые ставит этому дей-
ствительность. Религия дает этому объяснение и через колдов-
ство или обещанием воздаяния в ином лучше мире пытается
практически и теоретически разрешить это противоречие.
В этом колоссальная сила религии.
Совершенно естественно, что религиозные учителя, сперва
вообще мудрые старцы, а потом шаманы, жрецы и т. д., приоб-
ретают огромное значение, тем более, что ведь их догмы и ри-
туалы перемешаны с некоторыми действительными знаниями
практического характера, в особенности, например, медицин-
скими. Вся первобытная идеология находится в руках этого ве-
дуна-жреца, производящего в то же время (отсюда и слово
жрец) кормление духов и богов и находящегося в постоянном
взаимоотношении с ними. Класс жрецов, эта первобытная ре-
лигиозная интеллигенция, есть обособленный класс. Однако он
имеет тенденцию сплести свои интересы с господствующим во-
енным классом. Взаимоотношения двух этих классов могут
быть довольно различными в зависимости от обстоятельств, но
в общем они поддерживают друг друга, и идеология жрецов, но-
сящая явственно колющий глаза классовый характер (брама-
низм22, например), проникается и явным стремлением идеоло-
гически поддержать и закрепить власть феодалов. В соответ-
ствии с этим и развивается дальнейшая история религии.
Оставляя пока в стороне, как отпочковывались от религии
сперва философия, затем наука и мораль и т. д., отметим, что
на долгое, долгое время религия все же остается доминирую-
щей формой всякого нового миросозерцания.
Вера в потусторонний мир организаторских сил, в духовное
начало не может отмереть до тех пор, пока, во-первых, в самом
обществе остается деление на организаторов и организуемых,
и, во-вторых, пока общество... постоянно натыкается в природе
56
и в себе самом на непостижимые случайности, которые оно, об-
щество, приписывает воздействию могучих и неясных воль (ба-
гов или бога), потому и новый класс, класс, возникающий из
демократии, одевает свою идеологию в густые религиозные
краски. Частью перенимая отдельные черты у господствующих
классов и переиначивая их, частью воскрешая какую-нибудь за-
бытую традицию, которая кажется более подходящей для их
сознания, чем господствующее религиозное мировоззрение, ча-
стью, наконец, создавая новые религиозные представления.
Образцы всего этого налицо в истории религии.
Такое воззрение на религию дает нам, можно сказать, вол-
шебный ключ для ее истолкования. Только марксистский под-
ход почти к каждому религиозному факту может бросить на
него яркий свет и показать, какое место занимает он в жизни
человечества. В сущности ничто, вплоть до мелочей какой-ни-
будь церемонии, не является случайным. Все или продиктова-
но какой-нибудь потребностью данного времени или является
рудиментом старины. И вооруженный достаточными археологи-
ческими, филологическими и историческими знаниями марк-
сист может без всякого труда дать правильное, т. е. социально-
экономическое, истолкование каждому такому факту.
Очень интересно, что блестящие историки религии или даже
богословы последнего времени в тех случаях, когда они хо-
тят трезво отнестись к своей задаче и действительно подвинуть
науку вперед, должны прибегать к марксистскому методу. Два
недавно умерших крупнейших представителя в этой области —
идеалистической истории религии — Вебер 23 и Трельч24 — оба
не только применяли марксистский метод (не всегда правиль-
но, конечно), но и определенно указывали па то, что применяют
его, хотя, конечно, оба стараются от него отгородиться и дока-
зать, что он не единственный, что у него есть свои границы
и т. д. Надо, однако, отметить, что всюду, где они в своих заме-
чательных сочинениях правильно применяют этот метод, они
добиваются изумительно ярких результатов, там же, где они от
него отходят, они продолжают оставаться в полутьме. Да как
и может быть иначе! Марксисты, вроде, скажем, Кунова25, оста-
навливались, как перед загадкой, перед фактом тотемизма2б,
и лишь последовательное марксистское обследование того же ма-
териала, который был в распоряжении Кунова, коммунистом
Эйльдерманом 27 дало, наконец, объяснение факторам этого за-
гадочного, столь распространенного явления. Так это будет и по
отношению ко всем фактам религиозной жизни, возьмем ли мы
их в седой древности или в животрепещущей современности.
Марксизм полагает, что религия есть ложная форма идео-
логии, но в то же время естественный уклон культуры. Этот
уклон также естествен, как происхождение рабства, расслоение
общества на классы, международные войны и т. д. И так
57
же точно, как все эти явления отмирают и отпадают вместе
с победой пролетариата, которая в то же время является вступ-
лением в эпоху полной организованности общества и полного
самосознания им себя, так точно в соответственное время ото-
мрет окончательно и религия, как она уже отмерла для тех ин-
дивидуумов и групп, которые в настоящее время стали на точку
зрения коммунистической самоорганизации человечества и пе-
реорганизации им мира.
Но как всякий пережиток, так и религия полностью соот-
ветствовала потребности дезорганизованного сознания буржуа-
зии, в особенности мелкой, в том числе и крестьянства. Она
являлась в руках крупной буржуазии превосходным средством
одурманивания парода, представляла собою определенную со-
циальную силу. И с нею приходится вести борьбу, как с одним
из родов оружия вчерашнего дня, которым она обороняется от
дня завтрашнего.
Здесь марксизм является величайшим разрушителем рели-
гии. Конечно, марксизм пользуется для этого помощью науки
вообще и естествознания в особенности. Во-первых, естество-
знание дает нам основу нового величественного миросозерца-
ния, совершенно выбрасывающего из вселенной каких бы то ни
было богов, духов и т. п. Целые горы фактов, которые прежде
истолковывались всякого рода провидением, сейчас отпадают
пли оказываются ложными, или получают новое естественное
объяснение. Пропаганда натуралистических наук, заостренная
против религиозных предрассудков, оказывается одним из са-
мых главных оружий марксизма в борьбе с религией.
Однако этого оружия недостаточно. Во-первых, наука не
дает ответа на все вопросы, которые ставят нам природа чело-
века и космос. Наоборот, наука еще очень молода, и сколько-
нибудь образованный сторонник религии может постоянно ко-
зырять против ведущего антирелигиозную пропаганду естест-
венника границами этой науки. Основные явления, сущность и
структура первоматерии, происхождение и основные черты жиз-
ни, появление сознания, все это пока еще достаточно туманно.
Существует множество гипотез относительно происхождения
самой вселенной, и почти ни один факт в этом отношении не
может считаться окончательно установленным.
Наука бесконечно богата. Она сделала ряд частных завое-
ваний, настолько блестящих, что они с ясностью доказывают,
насколько ее материалистический метод плодотворнее всякого
другого. Но наука не есть законченная страница, и вот в не
освещенных еще ею углах стараются затаиться всякого рода
идеализм, мистика и религия. К этому же надо прибавить, что
целый ряд ученых, даже величайших (Ньютон28, Дарвин29)
были людьми религиозными. Это, во-первых, служит аргумен-
том в устах защитников религии против нападающего на нее
58
естествоиспытателя; во-вторых, это доказывает, что можно быть
чрезвычайно образованным натуралистом и в то же время оста-
ваться жертвой религиозных предрассудков.
Почему отдельные, даже великие ученые оставались людь-
ми религиозными? Ну, конечно, потому, что они были буржуа,
потому, что их социальное положение вынуждало их к такому
же роду мышления, которое свойственно всему их социальному
пласту. Ученый, естественник, как и всякий другой буржуа, во-
первых, разделяет определенные традиции (а буржуазия Анг-
лии создала необыкновенно цепкие традиции), во-вторых, стоит
перед фактом разрозненного общества с его случайностями, что
фатально толкает его на умозаключения относительно каких-
то неведомых сил, якобы вмешивающихся в судьбы человече-
ские. Наконец, будучи индивидуалистом, такой естественник
боится смерти, дорожит фантастическим бессмертием, которое
обещает ему церковь или та или другая мистическая школа.
Все это и заставляет его вести двойную бухгалтерию, быть по-
следовательным в своем естественнонаучном объяснении опре-
деленных рядов явлений, а затем вдруг заявлять, что этим не
затрагивается идея божества. Конечно, тут действуют иногда и
более корыстные причины. Так величайший враг церкви и ду-
ховенства, Вольтер30 откровенно признавал, что религия все
же нужна ему для того, чтобы народ, просветившись, не вос-
стал и не отнял у помещиков и капиталистов их имущества.
Таким людям может быть внутренне претит быть совершенны-
ми атеистами и в то же время признавать необходимость ре-
лигии для черни. Этим значительно объяснялось и то, что сам
Вольтер тщательно обходил идею божества и старался остать-
ся полуметафизическим деистом.
Марксизм обладает другим оружием, только ему, как тако-
вому, присущим, а именно законченным социальным анализом
религии. Здесь уже религия поражается в самое сердце. Ко-
нечно, многие буржуазные науки, в особенности буржуазный
материализм, т. е. лучшие отряды ученых, действующие на ре-
волюционной заре буржуазии или сохранившие эти традиции,
собрали основные факты и дали основные гипотезы относи-
тельно происхождения и развития религии и ее роли в истории
человечества. Но, как сказано выше, только марксизм дает воз-
можность до дна продумать эти явления и без остатка объяс-
нить религию с точки зрения человеческой экономики, во всей
полноте разъяснить ее антинародный характер, ее ядовитую
роль в настоящее время и неизбежность ее скорого конца.
С другой стороны, марксизм является порождением проле-
тариата. Но, конечно, сознательный пролетарий является тем
человеческим типом, который уже в настоящее время не нуж-
дается в религии: он тесно связан с наукой и ее прикладной
частью — техникой. Он верит, что лишь его программа может
59
дать человечеству счастье, он верит, что социальная борьба под
красным знаменем приведет к переходу человечества из цар-
ства необходимости в царство свободы. Социализм есть такая
общественная организация, при которой общество упорядочи-
вает свою собственную жизнь. Идея провидения, как и идея
случая, совершенно изгнана будет тогда из сознания не только
теоретически, но и практически повседневным опытом. И так
же точно, как человечество освободится тогда от таких посто-
янных и скорбных своих пунктов, как частная собственность,
как государство, так же освободится оно и от своей многокра-
сочной и многообразной спутницы — религии.
ДАЛЬШЕ ИДТИ НЕКУДА 1
I ОГДА-ТО ДАВНО, среди снегов Вологды,
я с грустью констатировал, как блестящий молодой марксистский
писатель, первая статья которого о Фридрихе-Альберте Ланге 2
появилась в тогда для нас казавшемся недосягаемым журнале
«Neue Zeit» с большим одобрением тогда непререкаемого нами
учителя Каутского 3, быстро отходил от марксистских и револю-
ционных позиций в сторону туманной и даже черной мистики.
Бердяев 4, бывший тогда в ссылке вместе со мной, получил от-
пуск в Житомир и, кажется, именно там встретился с Булгако-
вым 5. Вернувшись назад, он со сверкающими от удовольствия
глазами говорил мне: «Вот смелый человек, он уже договорился
до веры в Христа».
Когда я рассказал это жившему тогда в том же горо-
де Александру Александровичу Богданову, то Богданов изрек
такое предсказание: «Вообще Бердяев безнадежен и необходи-
мо превратится через небольшое количество лет в черносотен-
ного писателя». Мне в то время казалось это невозможным,
но вся эволюция Бердяева была именно такова. Правда, он не
обогнал своего образчика — Булгакова. Если Бердяев, начав-
ший с марксизма, договорился до философски истолкованного
православия, но тем не менее православия глубоко церков-
ного и изуверского, то Булгаков сам пошел в священники,
и, как ходят слухи, даже подписывал какие-то погромные ан-
тисемитские прокламации.
Но Бердяев всегда казался мне человеком, живущим
главным образом жизнью нервов, человеком, физически глубо-
ко больным и очень склонным эпатировать свою аудиторию.
Совсем другое дело Франк 6, бывший тоже «столпом
и утверждением» прогрессивного русского идеализма, чуть-
чуть не социалистического, претендовавшего конкурировать с
марксистским материализмом. Франк казался мыслителем тон-
ким, благородным стилистом, человеком вдумчивой мысли.
Правда, с самого начала пришлось разойтись с ним резким
61
образом, но казалось, что какая-то дисциплина, которая при-
суща была Франку в несравненно большей мере, чем беллетри-
сту от философии Бердяеву, должна его спасти от слишком
большого крушения. Ничуть не бывало.
Когда история, взяв в руки метлу, поступила с каждым
идеалистом, как с мусором, они, конечно, страшно на нее оби-
делись. Сначала каждый идеалист старался изобразить дело
так: грубияны и бунтари-большевики восстали против самых
законов истории, они представляют собою уродство, историче-
скую аномалию и история — Кронос 7— не замедлит сожрать
этих своих незаконнорожденных детей.
Но время шло. Большевистский строй упрочился. Он стал
бесспорным и незыблемым. Внутренне все эти Франки и Бер-
дяевы прекрасно сознают, что «ужас» утвердился всерьез и на-
долго. Тогда, конечно, пришлось обвинить историю. Правда,
с богословской точки зрения (наши Франки и Бердяевы теперь
уже не философы, а богословы) историю как будто винить не-
льзя. Ведь историей заведует как-никак провидение, «несть
власть, аще не от бога» и т. д. Однако богословам не трудно изо-
щриться таким образом, что если не совсем гладко и кругло, то
все-таки для поверхностного взгляда приемлемо спасти бога и
его репутацию рачительного хозяина на земле. И в наше время
судить историю, если не всю целиком, то во всяком случае це-
лый большой ее изгиб, идеалисты берутся при том условии, что
ставят вопрос до крайности широко, широко до необъятности.
Так поставлен вопрос и в данном случае.
Бердяев в своей статье «Конец Ренессанса» * принимает за
доказанное, не подлежащее никакому сомнению, что больше-
визм вообще — ужас, позор и крушение. Давно ему уже кажет-
ся бесспорным и то, что этот позор явился логическим резуль-
татом революционной мысли. Бердяев не противопоставляет
добрую революцию, как это делают, скажем, какие-нибудь Чер-
новы 8, злой большевистской революции. Он говорит: «Из рево-
люционного корпя в конце концов произошло страшное ябло-
ко раздора — ядовитый плод большевизма». Л по плодам судя
о древе, он, конечно, начисто отметает всю революционную
мысль. Но этого мало, ведь революционная мысль является ло-
гическим продолжением каких-то предшествующих ей движе-
ний мысли.
Доискиваясь корня революционной мысли, а стало быть и
большевизма в глубине времен, ища там злого семени, которое
все это породило или, еще вернее, того коренного грехопадения,
которое оборвало нормальный рост исторического древа, Бер-
дяев находит его в Возрождении. Новейшая культурная эпоха
характеризуется для Бердяева, как Ренессанс и его послед-
ствия, притом последствия, приводящие его в конце концов к
♦ См. сб. «София», недавно изданный за границей. [Берлин, 19231,
62
такому признанию: «Мы вступаем в царство неведомого и не-
изжитого. Вступаем безрадостно и без светлых надежд. Вера в
человека и его самобытные силы пошатнулась. Она двигала
новой историей, но новейшая история расшатала эту веру».
Итак, для Бердяева получается замкнутый круг. Ренессанс
явился поворотом к человеческой самонадеянности. Человече-
ская самонадеянность была главным фактором новой цивили-
зации. В конце концов эта цивилизация породила большевизм.
А такое чудовище, как большевизм, напугало человечество. Оно
готово теперь усомниться в самых надеждах на себя и, стало
быть, искать спасения вне человека. «Образ человека замут-
нен! — патетически восклицает Бердяев.— Духовно чуткие
люди готовы вернуться к средним векам».
Итак, Бердяев, прежде всего, в качестве объективного на-
блюдателя, правда не приводя ровно никаких доказательств,
заявляет, что человечество готово сейчас вернуться к средним
векам. Желание подсказывает здесь мнимофактическое умо-
заключение. Нигде решительно не видно ни малейшего стремле-
ния человечества к средневековью, вряд ли даже сколько-ни-
будь заметные фашистские группы согласны были бы сфор-
мулировать таким образом свой поворот. Дело идет о небольших
оголтелых кружках и кружочках «кафе-литературного типа» и
в первую очередь о гиперкультурном мусоре, выметенном из
России метлой истории.
Ренессанс осуждается Бердяевым за то, что человек сам
захотел творить, что он отказался от божественной санкции,
что он захотел воли и вследствие этого отравился грехами.
Характеризуя Ренессанс ближе, Бердяев говорит иногда та-
кие глупости, перед которыми просто разводишь руками. По
его мнению, «XIX век с его машинами привел к истощению
духовной и творческой энергии». Это XIX-то век, который
против этого утверждения Бердяева выставил целую фалан-
гу не только великих ученых и великих революционеров,
которых Бердяев готов, пожалуй, отвести, но вереницу больших
писателей, величайших в истории мира музыкантов и огромных
по остроте и объему мысли философов, от которых Бердяев
отрекаться не станет!
Но это еще пустяки. Прочтите, например, такую фразу:
«Леонардо, может быть, величайший художник мира, являет-
ся виновником материализации и машинизации нашей жизни,
обездушиванпя ее, потери высшей ее мысли». И этот человек
был когда-то марксистом! На путях, которые мы считаем эпо-
хой величайшего человеческого прогресса, от Ренессанса до
Великой русской революции, человек, по мнению Бердяева, рас-
терял свои силы, издержал себя, истощил себя. Какое же ле-
карство можно дать этому истощенному, как сам Бердяев,
человечеству?
63
«Есть большое основание думать,— говорит наш идеа-
лист,— что творческие силы человека могут быть возрождены
и образ человека восстановлеп лишь новой, религиозно-эстети-
ческой эпохой».
«Надо подчинить низшее высшему».
Другими словами, свободная человеческая индивидуаль-
ность должна полностью подчиняться какому-то коллективу и,
так сказать, потонуть в нем. Ну, что же, может быть, этот кол-
лектив — социализм? Мы сами во многом — противники бур-
жуазного индивидуализма, действительно остро развернувшего-
ся со времени Ренессанса. Бердяев предвидит возможность
такого толкования. Он пишет: «Крайний социологизм мирочув-
ствования и миросозерцания есть обратная сторона глубокой
разобщенности и одиночества человека. Внутренне разъединен-
ные атомы пытаются внешне соединиться. Крайний индивидуа-
лизм и крайний социализм — две формы окончания Ренес-
санса».
Ницше9 и Маркс оказываются одинаково гениальными
выразителями самоистребления гуманизма. Маркс требует
уничтожения личности в коллективе. Маркс заменяет бога кол-
лективом. Ницше же почувствовал человека, как ценность, за-
хотел преодолеть его «сверхчеловеком». Но вы, конечно, навер-
но, спросите Бердяева: а как сделать таким образом, чтобы
господин бог сам вмешался в дело и начал руководить челове-
ческими действиями? Бог, как существо всевидящее и всемо-
гущее, по-видимому, только потому не спускается на землю,
хотя бы в образе сына своего, чтобы принять бразды правления
над новым человеком, что не находит это нужным. Как же
быть? Ясно, что представлять бога на земле могут только ка-
кие-нибудь папы.
Маркс хочет поглощения индивидуальности в коллективе,
говорит Бердяев. Но мы все знаем, что марксистский коллек-
тив есть предел свободного общества, общества безгосудар-
ственного. А вот Бердяев говорит нам о необходимости
иерархизации жизни, т. е., другими словами, управления ею
верхами, и об этой иерархии разговаривает потом Бердяев бес-
конечно много. Может быть, Бердяев прав, что буржуазная
псевдодемократия напоминает собою больше механизм, чем
организм, но ведь научный социализм и ведет к величайшей
организованности общества, в то же время объявляя войну
принципам авторитета и иерархии. Не говоря уже об огромных
хозяйственных достижениях, которые ждут человечество на пу-
тях, указанных научным социализмом, даже и эти задачи —
осуществление свободного трудового братства всех людей и
всех народов — представляются прямо-таки огромными по
сравнению с идеалом иерархического общества, когда оно вдо-
бавок сразу получает определение средневековья.
64
Каков же внутренний идеал Бердяева? Ему хотелось бы
констатировать, будто мир сам поворачивает к новому аристо-
кратизму средневекового типа, фактически к отказу от самона-
деянности, к смиренномудрому рабству по отношению все к то-
му же «великому инквизитору», как изобразил его Достоевский.
Какие именно классы займут положение пастырей, именем
божьим пасущих стадо, столь напуганное большевизмом, что
оно готово подчиниться всякому жезлу? Может быть, это бу-
дет новое духовенство, какое-нибудь сплетение попов право-
славных п католических с попами-идеалистами, которые уже
вплотную к ним приблизились? Или, может быть, восстанов-
лена будет опять система двух мечей — духовного и светского?
Неужели вместе с другими чертами феодализма восстановится
крепостное право? Но как быть, если спасительный переход че-
ловечества на путь рабства будет смущаться время от времени
поздними адептами Ренессанса и, пожалуй, даже этими чудо-
вищами-большевиками? Разумеется, надо будет предпринять
против них, если они будут выступать массами, поход на ма-
нер тех, при помощи которых истребляли альбигойцев 10. А ес-
ли это будут индивидуумы, хорошо было бы восстановить ко-
стры. Средневековье, так средневековье.
Конечно, у Бердяева сохранились какие-то воспоминания
о том, что и он когда-то рвался в бой. Ему стыдно сказать, что
он всей душой жаждет мрака, что он мракобес, что он согла-
сен, да еще в усугубленной форме, с программой Победоносце-
ва. Поэтому в отдаленном будущем он предрекает новый Ре-
нессанс. После того, как в ночи средневековья человечество от-
дохнет, оно приступит к новому Ренессансу, но это уже будет
христианский Ренессанс, слишком большой самонадеянности
не будет, сперва успокоение, а потом реформа, сначала полоса
средневекового рабства, а потом, вероятно, умеренно-либераль-
ный режим с известной свободой для индивида, но с сохранени-
ем иерархии. Вот о чем мечтают идеалистические девушки, вро-
де Бердяева, когда им не спится.
Несколько слов о Франке. Как я уже сказал, такого падения
этого по-своему интересного мыслителя я не ожидал.
Как раз недавно я прочел три блестящих тома, к сожале-
нию, незаконченного превосходного сочинения Маутнера 11 об
атеизме. С биением сердца следишь в блестящем и научном из-
ложении Маутнера за процессом, при помощи которого чело-
веческая мысль освобождалась от пут богословия. А к чему же
теперь сводятся основные тенденции Франка? В статье «Фило-
софия жизни» он защищает философию. Он доказывает, что
она имеет известное право на существование, но, конечно, от-
крыть какую-нибудь предельную истину она не может. Истина
дается человечеству только откровением божества. Философия
может только разрабатывать эту истину, постоянно проверяе-
5 А. В. Луначарский
65
мую опять-таки религией. Словом, философия должна быть
«служанкой богословия». Вот к чему докатывается прогрессив-
ный идеализм. Уже даже, если пользоваться идеалистическими
терминами: религия, философия, то и тогда становится тошно
от этого ужасающего возвращения ко мраку средневековья, ко-
торого так хочет Бердяев.
Но дело не в том. Мы не можем хоть на минуту закрыть
глаза на социологическое значение таких положений Франка.
Ведь религия для того, чтобы быть положительной, для того,
чтобы признать ортодоксальным тот пли другой материал от-
кровения, для того, чтобы ортодоксально выправлять заблуж-
дение философской мысли, должна иметь определенную органи-
зацию. Это должна быть церковь.
Вся «София» проникнута духом православия. Итак, суть
дела сводится к тому, чтобы подчинить мысль человеческую
безапелляционному требованию православных и католических
попов. Все точнейшие доказательства, которые приводит Франк,
среди которых пет ни одного нового, представляют собою при-
крытие только этого требования поповской цензуры над чело-
веческой мыслью. В самой глубине средних веков, милых Бер-
дяеву, возникли чудесные головы великих передовиков схолас-
тической мысли. С каким негодованием и презрением, как к
жалкому защитнику невежества, отнеслись бы какой-нибудь
Оккам 12 или Абеляр 13, граждане этого самого средневековья, к
блистательному мыслителю гиперкультурной зарубежной Рос-
сии господину Франку.
Дальше идти вообще уже некуда. Требовать с философской
точки зрения и во имя «Софии, премудрости божией» попа в
качестве директора мыслительной работы человечества в абсо-
лютной иерархии, т. е. подчинения масс руководству кучки
эксплуататоров, требовать этого, хотя и прпкровенно, хотя бы
в узорных речах, но, в сущности говоря, с циничной прямотой,
если все узорные речи перевести на социальный язык,— это
предел.
Дальнейшая эволюция идеалистов показала с ясностью, что
есть определенный водораздел, есть дорога направо и налево,
п кто вступил на правую дорожку, того история доведет до
конца, до мракобесия и до черносотенства.
ХРИСТИАНСТВО ИЛИ КОММУНИЗМ! 1
ДОКЛАД
0ВАРИ1ЦИ! Я понимаю мысль устроите-
лей этого диспута таким образом, что мы разделяем общую те-
му о взаимном отношении и соотносительной ценности миросо-
зерцания коммунистического и христианского на два раздела.
Сегодня мы, очевидно, будем трактовать этот вопрос под углом
зрения общественности. Мы берем сегодня коммунизм как
определенное общественное движение, устремленное к установ-
лению определенной общественной правды, и под таким же
углом зрения мы возьмем и христианство как христианское
устроение праведного жития.
И вот с этой социальной точки зрения «двух градов,
взыскуемых» разными способами, мы сегодня и будем обме-
ниваться мыслями с моим оппонентом 2. Таким образом, из се-
годняшнего своего доклада я устраню, насколько возможно,
вопросы философские, т. е. вопросы того или иного толкования
мира, вопросы миросозерцания; их мы относим к завтрашней
дискуссии.
Христианство и коммунизм как общественные уст-
ремления перекрещиваются между собой в некоторых истори-
ческих пунктах по существу. Знакомясь с историей социализ-
ма, которая вместе с тем есть, конечно, и история коммунизма,
вы встречаете несколько раз анализ, изложение христианско-
социалистических явлений.
Прежде всего — первоначальный христианский ком-
мунизм (он так и называется в истории общественных движе-
ний), затем, позднее (в средние века и в XVI в.), все более и
более значительные вспышки христианско-социалистических
ересей, доходящие до прямых социалистических революций
под знаком креста, затем, ближе к нашему времени, различные
явления новейшего христианского социализма; из них самым
крупным, на котором мне придется остановиться с некоторым
вниманием, является толстовство. Конечно, все эти проявления
коммунизма — я беру только важнейшие,— будучи окрашенны-
5*
67
ми христианской окраской п имея свои специальные историче-
ские корни, отнюдь не отвечают тому определению коммуниз-
ма, которое ставим мы — коммунисты-атеисты, научные социа-
листы, представители нашего времени. Но общее название, дан-
ное здесь, дается, конечно, не зря, потому что некоторые черты
оказываются совпадающими. Если мы остановимся на первых
же принципах коммунизма, выдвигаемых крайне левым кры-
лом первоначального христианства, то увидим с полной ярко-
стью сходство и разницу; а установить это — для того чтобы
потом выявить преимущество той пли другой стороны — мы
должны прежде всего.
С точки зрения социальной коммунизм является всегда
программой классов неимущих, классов, которые в сохранении
частной собственности не заинтересованы. Так это было и с
первоначальным христианством в его первые века. В фанати-
ческом мире Передней Азии, Северной Африки и по побережью
Средиземного моря было тогда весьма большое количество про-
летариата.
Здесь укажем на необходимость отличать пролетариат боль-
ших центров античного мира от современного нам пролетариа-
та. Несмотря на общее название с нашим пролетариатом,
данное ему не зря, он имеет крупное внутреннее различие с
последним. Это пролетариат в том смысле, что это есть действи-
тельно совершенно лишенный какой бы то нп было собствен-
ности элемент. Но если спросить себя, какую роль в обществен-
ном производстве играл тогдашний пролетариат, то придется
сознаться, что он не играл в этом производстве почти никакой
роли. В сельском хозяйстве занимало первое место постепенно
разрастающееся крестьянство разных типов, в городском хо-
зяйстве — рабский труд, порой собирающийся в нечто, напоми-
нающее наши мануфактуры. А пролетариат представлял собою
огромное количество бедных вольноотпущенников, собравших-
ся со всех сторон и оторвавшихся от своих корней бродячих
людей. Положительно трудно установить экономически, каковы
были ресурсы, источники жизни этого пролетариата. Он был
настолько лишен каких бы то ни было источников обеспечения
своего существования, что тогдашний социальный вопрос, по-
скольку он был обращен к пролетариату, заключался в том, как
государству дать этому пролетариату хлеб, чтобы он не пре-
вратился в голодные толпы, правда, безоружные, но которые
по самой своей массовости могли быть общественно-опасным
элементом.
Этот пролетариат охватывал и рабскую группу трудящихся
и некоторую часть мелких ремесленников. Поскольку тогда су-
ществовало и развивалось христианство, оно всегда попадало
в среду более или менее мелкоремесленную или мелкоземле-
дельческую и тогда, по-видимому, не проявляло сколько-нибудь
68
типичных коммунистических тенденций. Может быть, даже вся
история, рассказываемая в «Деяниях апостольских» о суровом
наказании лиц, вступивших в общину и не отдавших в ее поль-
зу своего имущества, является отсветом, некоторым эхом тех
конфликтов, которые происходили между пролетарской частью
христианских общин, или пролетариями — членами христиан-
ских общин, и частью мелкособственнической. Я думаю также,
что знаменитая фраза, которую нынешний коммунизм позаим-
ствовал у тогдашнего коммунизма, фраза трудовая «Нетрудя-
щийся да не ест» 3 представляет собою как раз формулу мелко-
собственнических христианских организаций, потому что ком-
мунистическим организациям христианства присущ другой
дух, и всякий из вас помнит другое выражение: «Блаженны
те, которые не сеют, не жнут, а живут как птицы небесные» 4.
Ясно, что если нетрудящийся не должен есть, то и птицы не
должны есть, а если блаженны те, которые не сеют, не жнут,
то, значит, должен есть и нетрудящийся. Тут есть какое-то
внутреннее противоречие, кажущееся просто странным и как
будто вытекающим из какой-то недоговоренности; но можно
с уверенностью сказать, что каждый из этих текстов создавал-
ся в соответствующих кругах.
Интересно отметить, что христианство развивалось в про-
летарских кругах, ибо в течение долгого времени вовлечение в
христианство крестьян развивалось крайне медленно и латин-
ское слово «paganus» (деревенский), от которого происходит
современное слово «поганый», приобрело значение: нехрпстиа-
нин, басурман, потому что христианство было религией горо-
жан, и более того — религией горожанина-пролетария. С этой
точки зрения можно сказать, что коммунистическое вожделе-
ние, коммунистическое тяготение первобытного христианства
находилось в строгом соотношении с классовым положением,
с классовым характером их носителей. Но в том-то и дело, что
это было не только коммунизмом неимущих пролетариев, но
это было также и миросозерцанием неработающих пролета-
риев.
И в этом смысле интересно провести параллель между тог-
дашним пролетариатом, поскольку он был носителем идей ле-
вых школ, устремлений христианства, и нынешним пролетари-
атом. Здесь разница бросается в глаза огромная. И нынешний
пролетариат характеризуется, конечно, большей бедностью,
большим угнетением. Недаром Маркс говорит о нем как о
классе наиболее угнетенном и доказывает, что победа этого
класса над своим угнетением явится концом всякого угнете-
ния. Маркс считает его последним из классов, самым забро-
шенным, самым обиженным; но, несмотря на это, современный
пролетариат играет серьезнейшую и доминирующую роль в
производстве. Если бы правителям и богатым людям Римской
69
империи предложили, чтобы весь римский пролетариат вымер,
то они были бы чрезвычайно довольны, так как таким путем
они освободились бы от миллионов дармоедов. Если бы такую
вещь сказали современной буржуазии, то она пришла бы в ужас,
ибо единственной основой всего нынешнего хозяйства, город-
ского и промышленного, преобладающего сейчас, является труд
пролетария.
Но мало того, что пролетарии вообще трудятся. Пролета-
рий есть тот труженик, который по сравнению с трудом мелко-
буржуазного труженика, кустаря, деревенского ремесленника,
работает на самых усовершенствованных орудиях труда, с при-
менением наивысших методов научной борьбы с природой для
достижения определенных производственных целей. В этом
смысле он может знать меньше, чем знают инженеры, по о и
работает, так сказать, па той же в ы с о т е, в той же
плоскости, в какой работают деятели науки пли современные
величайшие инженеры. Это передовой класс трудящихся, ра-
ботающий по самым высоким методам, какие только знает эпо-
ха, и создающий в общем львиную долю всех благ нынешнего
общества. Поэтому труд играет центральную роль в коммуниз-
ме современного пролетария. Он считает, что труд есть та сти-
хия, которая нуждается в освобождении и в организации и ко-
торая реально на Земле может и должна обеспечить счастье
всех. Надо только, чтобы труд доминировал, чтобы труд господ-
ствовал, чтобы труд не эксплуатировался какими бы то ни бы-
ло чуждыми, паразитными пли мнимоорганизующпми элемен-
тами.
Ничего подобного не мог придумать, ни на что подобное не
мог надеяться античный пролетарий. К труду он относился,
как к вещи безнадежной, которой можно заняться только для
того, чтобы случайно заработать кусок хлеба; но вообще он
не видел никакого реального исхода из своего необычайно тя-
желого положения. Ему не рисовался никакой реальный строй,
и перед ним не выявлялись никакие пути к строю, который бы
имел характер действительного строительства, действительной
борьбы. Можно сказать, что положение тогдашнего пролетария
и трудящегося, не находившегося на большой высоте техники
и культуры своего времени и представлявшего собой дезорга-
низованную толпу несчастных и лишних людей, которых никто
не любил и о которых заботились только из страха,— можно
сказать, что этот пролетарий находился в положении полного
и безвыходного отчаяния.
Вы знаете, что подчас эти пролетарские толпы производили
беспорядки, но эти беспорядки, даже в том случае, когда аван-
гардом их являлись профессиональные люди оружия — гладиа-
торы, Спартаки,— даже тогда они падали под ударами органи-
зованной государственной солдатчины. И очень скоро в созна-
70
ние каждого пролетария внедрилось убеждение, что мечом
владеть он не может, что, когда он берет меч,— он от меча и
погибнет. С этой точки зрения такой род борьбы был для него
путем заказанным. Если даже предположить, что пролетарий,
руководимый каким-нибудь гладиатором, когда-нибудь победил
бы в чисто военной схватке, мог ли бы он организовать какое-
нибудь общество? Ровным счетом ничего. Нельзя даже приду-
мать, как мог бы он организоваться при тогдашнем положении
производства и при тогдашнем отношении к труду, нельзя себе
представить, чтобы он мог наладить свое пролетарское цар-
ство, буде он его завоевал. Надо сказать, что этот многочис-
ленный класс был классом нетрудовым, во многом — прямо
паразитическим, был классом, приведенным в состояние
полного отчаяния, никакого пути для своего спасения не видев-
шим.
Вот все эти черты глубочайшим образом сказались в том
идеале, который возник в Азии и который довольно быстро
распространился среди пролетариев, как «добрая весть». Это —
«евангелие»; и добрая весть заключалась в том, что близится,
несмотря па всю невероятность этого положения, царство бед-
ных, царство неимущих пролетариев. Конечно, это царство не
может прийти силами самих пролетариев, но оно придет сила-
ми существ надземных, силой великой и праведной, которая
царствует над миром.
Как вам известно, все существовавшие тогда религии, ко-
торые к I в. переплелись между собой в причудливый узор син-
кретизма,— все они в конце концов устремлялись стать этиче-
ской религией. Другими словами, римское государство, посте-
пенно установившее известный распорядок жизни и покорив-
шее другие племена под сень римского закона, было заинтере-
совано в установлении права и морали, как основы государства
централизованного. 11 — поработитель и устроитель мира —
Рим объединил в соответствии с этим покровительствующие
Риму божества (Рим почти все божества крупных покоренных
племен объявлял вошедшими в свой Пантеон). Эти покровите-
ли Рима, эти божества принимали характер справедливых бо-
жеств, которые блюдут земной порядок и земную справедли-
вость. Совершенно очевидно, что, поскольку угнетенный много-
численный пролетариат спрашивал себя о том, как же относится
к нему божественная справедливость, он должен был дать себе
такой ответ: «На земле справедливости нет; мы здесь живем
в постоянном горе и в диком угнетении, без всяких надежд
впереди. Но неужели справедливый бог, о котором все говорят,
что он является вседержителем, совокупностью божеств, явля-
ется праведным и всемогущим правителем, неужели оттуда, с
этого неба, не сделают каких-то распоряжений и не последуют
какие-то вмешательства, которые устроят жизнь так, чтобы мы
не были в таком безвыходно-страдающем положении?»
71
Если ставился такой вопрос, то, конечно, в разных местах
могли возникнуть различные попытки ответа. Эти попытки
ответа могли быть только одни, и на следы их мы постоянно
натыкаемся: бог, царствующий над господами — бог господ —
это сила, им, безусловно, покровительствующая. Христианство,
которое считает бога «отцом, вседержителем и творцом», тем
не менее в целом ряде своих апокрифических уклонов, да в
конце концов и в евангелии — в основном учении — допускает
мысль о том, что над миром сим царствует «царь мира сего»
Демиург пли даже Сатана 5, какое-то низшее божество, кото-
рое и представляет собой покровителя и закрепителя суще-
ствующего социального неравенства, всей глубокой лжи,
в которой живет человечество вокруг поработившего его
Рима.
Но если это так, тогда приходится сказать, что не только
правительство земное, но и правительство небесное враждеб-
ны пролетарию и рабу и, стало быть, решительно никаких ис-
ходов из этого положения нет. И вот различные божества, бо-
лее или менее второстепенные для Рима, божества покоренных
народов иногда начинают претендовать на роль специальных
богов плебса, специальных богов — покровителей пролетариа-
та и рабов; разные частичные, неорганизованные рабско-проле-
тарские религии, суеверия, секты возникают с разных сторон,
л мы почти воочию видим и находим даже в самом писании
следы того, как христианство ортодоксальное и до него суще-
ствовавшее, более расплывчатое, но все-таки уже определив-
шееся как религия, христианство постепенно возникает из
этих, сначала разбитых на кусочки, чаяний социального по-
рядка.
Каковы эти чаяния?
Есть какой-то угнетенный бог пли, по крайней мере, дале-
кий бог. Этот угнетенный или далекий бог, который по тем или
другим причинам не правит в мире, есть настоящий бог спра-
ведливости, а поскольку он есть настоящий бог справедливо-
сти, он есть вместе с тем бог — покровитель угнетенных. При-
дет время, когда он, возмутившись, разобьет оковы пли когда
он, ныне далекий, обратит внимание на то, что происходит
под скипетром Демиурга, вмешается, как высшая правда, в
этот наш подлунный мир и установит тогда настоящий поря-
док, порядок любви п т. д.
Чисто демократические народные слои представляли это
вмешательство, как устройство жизни на Земле, но фантасти-
ческое устройство. Им казалось, что это высшее божество —
божество справедливости — придет, чтобы установить тысяче-
летнее царство, во время которого жизнь будет устроена на
началах счастья для всех и братства между людьми, на основах
глубокого покоя; когда каждый без всякого труда получит то,
72
что нужно для его пропитания; когда люди не будут ссориться
друг с другом; когда люди обнимутся, как братья.
К этому народное христианство прибавляло еще сильную
жажду мести: оно представляло себе дело так, что все обни-
мутся —т и рабы и господа, одинаково сознавшие праведность
нового божьего мира, и, обнявшись, пойдут под триумфальную
арку и установят рай; конечно, они себе представляли его, как
страшный суд над своими господами. Есть, например, краски
в «книге любви» — евангелии, о которых можно содрогнуться,
если принять их всерьез, ибо эта «книга любви» — евангелие —
беспрестанно повторяет, что грешники (там имеются много-
кратные, многочисленные указания, что грешники — богатые,
измывавшиеся над бедными) войдут во тьму кромешную, где
скрежет зубовный6, где червь не умирает, где огонь не пога-
сает. В замечательном символическом рассказе в евангелии
Луки мы находим яркими красками написанную картину, как
бедняк с лона Авраама смотрит на огненные муки богача и как
безжалостная справедливость воспрещает положить хотя бы
одну каплю воды на растрескавшиеся языки этих поджаривае-
мых бывших членов господствовавшего класса 7.
И целый ряд святых отцов в красочной форме говорят а
внутреннем ликовании по поводу грядущих мук этих грешни-
ков. В писании Павла говорится: «Прощай обижающему тебя,
ты этим собираешь уголья на его голову» 8. Вот своеобразная
любовь! «Я тебя прощу, ио подожди — что еще выйдет в кон-
це концов, когда тебе придется идти на суд».
Нельзя, конечно, удивляться, что этому простонародному
пролетарскому христианству присущи и чувство мести и ра-
дость по поводу того, что неприявшие их евангелие, не поже-
лавшие быть братьями люди будут за это тяжко наказаны на
веки вечные беспросветно и безнадежно. Вот символика или
миф об аде, как принимает его и нынешняя церковь: имеется
страшная сила злобы, которая накопилась в течение долгого
времени и принимая которую милосердный бог, милосерд-
ный для пролетариев, для смиренных, для юродивых, для
убогих, будет беспощаден по отношению к врагам низшего
класса.
Постепенно начавшие примыкать к пролетариату предста-
вители высших слоев понимали это дело несколько иначе; они
считали, что царство божье заключается в освобождении от
материи. Дело принимает характер идеалпстпческп-духовный —
освобождения душ из плена нашего тела. Такой именно харак-
тер мы находим у гностиков9. На них мне останавливаться не
приходится, так как мы говорим только о социалистическом
христианстве.
Итак, создался грозный, горячий и привлекательный миф.
Люди, которые поверили в истинного бога, могут быть уверены,
73
’что скоро он придет судить людей страшным судом, по окон-
чании которого взойдет звезда утренняя, претерпевший спа-
сется, и начнется царство бедных во Христе. Этот миф ослож-
нялся таким моментом, что, по существу говоря, то высокомощ-
ное божественное существо, которое придет установить правед-
ный порядок па Земле, уже приходило на Землю, дало свое
учение и кончило борьбу, но почему-то погибло бесславной
тяжелой смертью и только при втором пришествии использует
свою победу и установит действительный порядок. При этом
среди пролетариев-христиан тверда была вера, что это второе
пришествие наступит не сегодня-завтра.
Если мы спросим себя, из каких корней, кроме жажды спа-
сения кроме жажды помощи, вырос весь миф о сыне божьем,
«грядущем судить живых и мертвых», то мы увидим, что миф
.этот является только социальным приспособлением к нуждам
пролетариата мифа о солнечном боге, который побеждает ночь,
побеждает зиму и каждое утро пли каждую весну устанавлива-
ет желанное царство света и тепла. С незапамятных времен —
сначала в очень грубых, потом во все более утонченных фор-
мах — развертывался этот миф о боге, который умирает и ко-
торый воскресает, о боге, который одолевает злые силы и кото-
рый всегда их побеждает. И вечный земледельческий кругообо-
рот, вечное возвращение весны у целого ряда народов отража-
лось в повести о том, что миру присуще двойственное начало,
что зло побеждает и царит некоторое время в мире для того,
чтобы какой-то новый бог — в данном случае сын божий —
пришел выполнить волю своего отца и т. д.
Бесчисленное количество мифов, сказок, верований и легенд
нанизано на эту основную идею. Они до такой степени в тече-
ние тысячелетий варварского и дикарского существования че-
ловека, зависевшего полностью от времен года, слились с ним,
сжились, что являлись долгое время настоящей основной поч-
вой религиозного чувства. И вот заброшенный пролетарий, ко-
торый чувствовал себя в этом мире как бы погруженным во
тьму ночную, как бы осужденным иа долгую безрадостную го-
лодную зиму, ждал этой звезды утренней, которая предвещает
появление солнца и настоящего дня правды.
Все эти выражения, все эти метафоры, сравнивающие Хрис-
та с восходящим солнцем и светом, представляют собою пря-
мые следы, прямые результаты того, что христианство было
выводом социального истолкования религии света, социального
истолкования, установленного именно особенностью положения
пролетариата. Христианство не было религией какой-нибудь
нации, обнимающей и угнетенных и правящих этой нации.
Христианство сделалось религией бедных. Это было истинное
открытие для юродивых, для непонятых, для последних из лю-
дей, этих последних, становящихся первыми.
74
Весь этот миф был приспособлен к условиям социальной
жизни, и эта ночная тьма, эта зимняя стужа заменена была не
весенним переворотом в природе, а правдой, царящей среди
людей,— заменена была революцией; но только эта революция
не должна была созидаться руками самих пролетариев — они
в себя не верили,— а созидаться, так сказать, путем внешней
интервенции: на облаках должен был спуститься сын божий
во главе значительных отрядов своеобразной революционной
Красной армии из ангелов, которая должна была помочь совер-
шиться на земле перевороту. Этот переворот должен был быть
страшным, террористическим, по описаниям в Деяниях апосто-
лов, источающим моря крови. Это имеет сходство с тем, как
раньше рисовался образ пророка — в такой же форме, свирепо
террористической. Омытый кровью мир в результате будет удо-
стоен жизни, полной мира и счастья.
Вот таковы основные черты тогдашнего христианства.
Демократично ли оно? Да, оно демократично. Эти библей-
ские всходы христианства глубоко демократичны потому, что
они не только равняют последних с первыми, но ставят послед-
них именно первыми.
Революционно ли христианство? Да, оно революционно, по-
тому что упирается в этот самый «страшный суд», о котором не
может без трепета говорить никакой грешник, обижающий свое-
го ближнего.
И, наконец, соцпалистпчно ли христианство? Да, оно социа-
листично... Во-первых, потому, что этот будущий строй будто
бы закончится строем потребительского социализма: земля са-
ма родит, работать даже не нужно, нужно только жить в свое
удовольствие. Это то, о чем исстрадавшийся, изголодавшийся
человек только и может мечтать. Представление о тысячелет-
нем царствии христианства рисуется этим людям именно как
волшебная сказка о полном счастье. Мало того, оно социали-
стично еще и потому, что самый путь, по которому шло христи-
анство навстречу этому восходящему зареву,— «страшный
суд» — обязательно должен был быть путем социалистическим.
Но прежде всего я должен оговориться: оно было демокра-
тичным христианством только до тех пор, пока в нем доминиро-
вал пролетарский дух. Как только возникло духовенство как
организация верящего пролетариата и по мере того как это
духовенство начало, выражаясь грубо, снюхиваться с господами
мира сего, оно начало изменять свой демократический дух,
и рядом с текстами, которые свидетельствуют о глубоком демо-
кратизме, появились и другие — о необходимости не за страх,
а за совесть, в силу власти божьей, повиноваться господам, вла-
стям и т. д.
Это происходило из двух источников: во-первых, вследст-
вие безнадежности неповиновения, а во-вторых, вследствие тех
75
тенденций, которые довольно резко стали проявляться у церкви
как таковой и которые привели к полной сдаче господам, когда
церковь была объявлена опорой, основой, «столпом и утвержде-
нием» как раз того несправедливого классового строя, против
которого она первоначально поднимала свой голос.
Революционно ли христианство? Да, оно революционно, но
оно не призывает к революции народные массы, а, наоборот,
призывает к терпению и надежде; из них опять-таки можно
было сделать выгодное для господ употребление. Церковь мог-
ла заявить: «Итак, братья, терпите. Правда, Христос еще не
пришел ни в первое тысячелетие, ни во второе, и мы не знаем,
когда это будет; но до этого пришествия необходимо терпеть».
Это уже является великолепной помощью для всякого рода пре-
держащей власти, которая пользуется этим терпением для того,
чтобы беспрепятственно в течение тысячелетий стричь эту по-
корную паству.
По мере того как настоящие революционные тенденции на-
чинают проникать в массы, христианство выступает против них
и говорит: «Не бунтуйте, а надейтесь». Тогда эта надежда ста-
новится прямо контрреволюционной. Она гипнотизирует лю-
дей; и если бы они и были в состоянии добиться собственными
силами переворота, то эта надежда все-таки парализует их ре-
волюционную энергию. Наконец, и соцпалнстичность эта очень
относительна. Во-первых, социалистический строй в раю, в ты-
сячелетнем царстве рая, есть глубоко потребительский строй,
где сама природа будет протягивать плоды с ветвей. Поэтому
там работать никому не нужно. Сказка, которая на самом деле
неосуществима абсолютно и которая убивает живую потреб-
ность, живой план человечества собственными силами, своими
руками, своим трудом завоевать себе, вырвать у природы до-
стойное человека существование!
Или вот этот «социализм в пути». «Социализм в пути» за-
ключался в следующем: пролетарии собирались в ту или дру-
гую общину, большую или маленькую, для того, чтобы, вмес-
те молясь, в таком приподнятом ожидании со дня на день быть
готовыми встретить второе пришествие Христа. Эти пролетарии
должны были все-таки как-то жить, но задача эта казалась
несерьезною: если не в эту среду, то в будущую пятницу
будет светопреставление, поэтому было бы смешно накоплять
сокровища на земле, лучше их собирать «на небесп», а там
они собираются «верою, надеждою и любовью», а не трудом;
поэтому и индивидуальной, и коллективной собственности
незачем собирать. Завтра — землетрясение, чего же тут
строить?
Но все-таки надо было как-то питаться, потому что ожи-
данье, как вы знаете, было длительным, и надо было как-то ор-
ганизоваться, чтобы дотерпеть, докормиться. Это можно было
76
делать только путем взаимопомощи, чтобы более голодному, у
которого ничего нет, все-таки дать какой-то кусок хлеба. По-
скольку пролетариату мог перепадать частично заработок, ми-
лостыня, постольку эту скудную кладовую нужно было делить
между спасенными, которые не завтра-послезавтра ждут
«грядущего небесного жениха».
Вот на каких основах создались потребительско-коммуни-
стические организации с их дьяконами, пресвитерами, еписко-
пами и т. д., которые должны были блюсти как организацион-
ную, так и экономическую стороны этой общей кладовой. Мо-
мент наполнения этой кладовой оставался совершенно в тени,
и, как вы знаете, церковное имущество если оно позже и стало
чудовищно расти, то главным образом пожертвованиями за
«упокой души» и лишь позднее — подневольным трудом тех
крепостных, которые появились у отшельников и монахов в их
организациях, сделавшихся опорой широкого сельскохозяйст-
венного и банковского дела, в тех организациях, рационально
построенных экономически, которые впоследствии, в средние
века, сделали этих святых отшельников образцовыми хозяева-
ми. Но это было позднейшее эксплуататорское вырождение мо-
нашества, а в те десятилетия, о которых я говорю, в эти деся-
тилетия дело сводилось к этому временному питанию во имя
терпения и взаимной любви, в котором обедня сделалась исход-
ным пунктом, включив в себя оттенки отзвуков старого язы-
ческого ритуала жертвоприношения, богоядения; но это уже
относится к области христианских ритуалов, которые к рассмат-
риваемому вопросу не имеют отношения.
Перевернув эту страницу и заглянув немного далее, я хочу
остановиться на некоторых чертах христианского революцион-
ного коммунистического движения в XVI в. К этому времени
накопилось много жгучего недовольства в обществе (в особен-
ности в Германии, но эти движения потрясли в большей или
меньшей степени и другие страны). Во-первых, рост денеж-
ной системы, рост рынка побудил помещиков, представлявших
собою главных владельцев тогдашнего мирового имущества и
труда, перейти к чрезвычайно жесткой форме эксплуатации
крестьян.
Дворянин всегда эксплуатировал крестьянина, но предел его
жадности был положен аппетитами его самого, его семьи и дру-
жины, а когда он стал продавать продукты крестьянского труда
и менять их на деньги, которых никогда не было достаточно че-
ловеку, то, конечно, жадность его развернулась беспредельно, и
товарное хозяйство заставило помещика еще сильнее нажать на
пресс, давивший крестьянство. Это вызвало массовое крестьян-
ское разорение и не только недовольство среди обедневшего кре-
стьянина, но и выделение из деревни значительного количе-
ства выбитых из крестьянского хозяйства лиц, уходивших
77
в город. Ремесленные города вынуждены были даже огородить
себя, чтобы в поры их не набилось слишком много этого отбро-
са — тогдашнего пролетариата из разорившейся деревни. Но
часть этого пролетариата проникла в горную промышленность,
начавшую развиваться, а также в текстильную индустрию, в
среднюю по-нынешнему и крупную по-тогдашпему, кроме того,
выросли некоторые ремесла, вроде обработки металлов. Словом,
стали возникать и капиталистические предприятия, основан-
ные на наемном труде.
Само собой разумеется, что положение пролетариев, положе-
ние учеников ремесленных цехов, которые к тому времени тоже
стали превращаться в пролетариев, сильно ухудшилось. Цехи
стали разрешать мастерам держать помногу учеников, учени-
ки больше не переходили в категорию подмастерьев и до седых
волос оставались учениками — повторяю, положение их сильно
изменилось. Все это создало большие массы недовольных проле-
тариев и полупролетарского элемента, и когда вспыхнула тог-
дашняя великая революция, т. е. революция крестьянская, то
и пролетариат был в эту революцию вовлечен. Он был не толь-
ко вовлечен в нее, но, как более организованный и более реши-
тельный класс, стал во многих отношениях во главе крестьян-
ского движения.
Центральной религиозной формой, в которой выявилось тог-
дашнее пролетарское движение, был анабаптизм 10. Это было
крайнее выражение Реформации, оно отвергало все формы ре-
лигиозных верований, которые могли бы в какой-либо мере спо-
собствовать укреплению и оправданию позиции богатых. Ана-
баптисты и, в особенности, левые секты их стали обеими нога-
ми на почву евангелия в его социалистических частях. Они
стояли на той точке зрения, что должна быть прекращена вой-
на, прекращено неравенство людей между собой, что люди дол-
жны установить настоящую «правду христову» на Земле. Но,
по правде сказать, хотя и возникало иногда острое движение,
истерическое ожидание прихода Христа со дня на день, но не
даром прошло 1600 лет и это ожидание христова пришествия не
занимало такого уверенного места в их миросозерцании. Они го-
товы были себе помочь в этом деле. Они говорили: «Те, кто
услышал вновь воскресшее евангелие, те, кто прошел вторичное
крещение, те должны работать в пользу бедных, в смысле уста-
новления царства равенства».
Каким оружием? Во весь первый период развития анабап-
тизма мы видим абсолютно как бы «толстовский» подход к это-
му настолько, что можно толстовство считать ветвью германско-
го и швейцарского анабаптизма. Говорят о том, что ни в коем
случае нельзя сопротивляться злу: если тебя бьют, подставляй
другую ланиту. Именно, только самопожертвованием — тем,
что ты будешь, как «агнец перед стригущим его», безгласен, ты
78
приобретешь свободу, только словом и мученичеством пропове-
дуя «имя христово» и «правду христову».
Но дело пошло социально не так, как ожидали анабаптисты.
Их били по правой ланите, они подставляли левую, их били по-
левой, а затем опять по правой, а затем начинали их колесо-
вать, четвертовать, погружать в кипящую смолу или заливать,
рты кипящим свинцом и т. д., одним словом предавались изде-
вательскому и варварскому истреблению все центры и ветви
этой секты, в которой богатые люди сразу увидели опаснейшее
для себя проявление социального протеста. Но так как мы име-
ем дело с пролетариатом, уже в некоторой степени промышлен-
ным, с пролетариатом, ученичеством и т. д., в некоторой степе-
ни вооруженным, да еще опирающимся на крестьянские бунты,
с крестьянской платформой и знаменитым «башмаком» 11 и
«красным петухом» в помещичьих усадьбах, то очень скоро
анабаптисты переходят к тому, что надо сопротивляться.
Наиболее энергичные люди из секты заявляют: «Господь с
памп и даст нам победу. Перекрестись и во имя любви к ближ-
нему твоему опояшпсь мечом, потому что иначе ясно, что эти
волки пожрут стадо христово, и может быть, ко времени при-
шествия Христа останется только поле, усеянное костями».
Поэтому возникли бурные военные сопротивления давле-
нию властей, разразившиеся первой Коммуной — Коммуной
странной, сумбурной, пестрой, захватывающе интересной, до
сих пор недостаточно исследованной, дольше продолжавшейся,
и я бы сказал, даже более драматичной, чем Парижская Ком-
муна,— Коммуной Мюнстерской. Этот город оказался во власти
пролетариата и мелких ремесленных людей во главе с бродя-
чим актером Иоанном из Лейдена 12 и сопротивлялся громадной
армии господ в течение одиннадцати месяцев с величайшим
героизмом и единодушием, введя у себя военный коммунизм и
полное единство имущества, и, как иногда иронически говорят,
общность жен, или многоженство. На самом деле это означало,
что женщин у них было больше, чем мужчин, и каждому муж-
чине приходилось заботиться о нескольких женских сущест-
вах. Это имело скорее экономический характер, чем характер
разврата.
Но во всяком случае эта Коммуна, косматая, нелепая, сум-
бурная, драматичная настолько, что непонятно, почему она еще
не послужила сюжетом для великолепной трагедии, а вырази-
лась только в музыкально крепком, но литературно никуда не
годном произведении — «Пророк» Мейербера 13, — во всяком
случае эта Коммуна отбивалась долго и героически пала, после
чего, конечно, была истреблена, вырезана, замучена от первого
до последнего человека.
Если мы присмотримся к этой вспышке, то убедимся, что
это была, пожалуй, самая высокая волна революциопно-хри-
79
стиапского коммунизма, потому что здесь он был действительно
революционным. Но догматы христианства и революционные
попытки, революционные тенденции Иоанна Лейденского и его
учеников сливаются в совершенную и полную неразбериху: ин-
стинктивно взялись за ножи, инстинктивно стали говорить, что
надо действовать мечом, хотя Христос сказал: «Сколько у вас
мечей — два? Ну, так и оставьте всякую надежду», и это отра-
жало уверенность пролетариата, что он слабее и поэтому на
путь борьбы вступать не должен.
Присущая христианству тенденция — надеяться на божест-
венные силы, а самому ничего, кроме подвигов милосердия, не
оказывать,— должна была раздирать внутреннее самосознание
революционных анабаптистов. И мы видим здесь не продукт
христианства, а, наоборот, мы видим здесь восстание, вызревшее
из естественного озлобления пролетариата, который не смог,
однако, окончательно разорвать плеву религиозного миросозер-
цания. Еще несколько шагов дальше. Если были бы возможны
дальнейшие шаги, то от христианства остались бы только кло-
чья, оно видоизменилось бы так, как оно видоизменялось в Мини-
стерской Коммуне, когда католический христианский мир оса-
ждал этот город и хотел поскорее посадить на кол и сварить в
кипятке «служителей христовых», осуждая их, как дурных по-
следователей Христа, отступивших от настоящего учения церкви.
Наконец, если мы перейдем к современности л остановимся
на толстовстве, наиболее гениальном выражении попыток раз-
решения социальных вопросов христианским пониманием, то
увидим то же самое. Я не буду заниматься анализом социально-
го происхождения толстовства. Это очень интересный вопрос,
гениально намеченный В. И. Лениным в его статьях, на кото-
рые я обращаю внимание всех, кто интересуется этим вопро-
сом; я не останавливаюсь на нем, так как это завело бы нас
слишком далеко. Поэтому не буду останавливаться на социаль-
ных слоях, которые поддерживают толстовство, а остановлюсь
на некоторых чертах, разъединяющих нас с толстовцами и ста-
вящих нас во враждебное отношение к этому учению о путях,
которыми нужно прийти к социальной справедливости. Нас
меньше всего интересует его содержание, но больше всего мы
интересуемся проверкой вопроса на опытах толстовства.
Чтобы построить коммунизм, активный промышленный про-
летариат, сознательный пролетариат организует достаточную
военную силу, чтобы от врагов, не желающих пустить челове-
чество к его правильной самоорганизации, потребовать эту до-
рогу и пробиться на этот путь. Это требует действительно серь-
езной борьбы, серьезной истребительной борьбы, это требует
концентрирования государственной силы,— против централизо-
ванной силы врага можно действовать только централизо-
ванной силой,— это требует проведения тех мер, которыми го-
80
сударство может обеспечить свое существование и освободить-
ся от своих врагов.
Всякому коммунисту все эти стороны противны в достаточ-
ной степени; каждый коммунист понимает, что если бы были
другие пути для установления коммунистического мира на Зем-
ле, то он предпочел бы их, по так как другого пути нет, то реши-
тельно, героически и трезво коммунист встает на этот путь
борьбы. Естественно, что он относится крайне нервно к людям,
для него являющимся краснобаями, бессознательными, обманы-
вающими, которые мешают ему, добиваются того, чтобы про-
летарий бросил оружие, поднятое им во имя справедливости, и
добиваются, чтобы он подставил шею их господству, уверяя,
будто словом проповеди можно добиться того же успеха.
Мы прекрасно знаем, что такого рода учения очень громко
провозглашались и в первые века христианства. Это не поколе-
бало нисколько мир господ; не поколебало его, конечно, и тол-
стовство. Сами того не желая, толстовцы устремляются к бес-
просветному подчинению бедноты господствующему классу,
кормя бедняков надеждами на какие-то мирные пути, которыми
можно установить справедливость,— к вящему удовольствию
господ, все же ненавидящих толстовцев за их критику сущест-
вующего строя. Господа ненавидят толстовцев за то, что они
критикуют их словами, но прощают им за то, что они все же
борются против критики оружием. Такая критика для них
гораздо опаснее, и толстовцы, отвергающие ее во имя словес-
ной критики, являются желанными друзьями господствующих
классов.
Однако надо все-таки остановиться и на идеале, который
ставят толстовцы и который ставим мы, потому что есть одна
черта, миновать которую я не могу и которой я кончу это мое
введение, сделав выводы из всего сказанного.
Толстовство отрицает материальную культуру. Оно говорит:
«Материальная культура, т. е. наука, искусство и вместе с ними
развертывающаяся техника,— вот то начало, которое именует-
ся в Библии Каиновым началом, или началом Вавилонского
столпотворения,— начало, по существу своему, греховное,
разъединяющее и ничего не дающее». Толстой сам с ненавистью
относился к наступающему на Россию капитализму и все, что
относилось к капитализму, было ему ненавистно. Капитализм
с его машинами, с его городами, с его верой в медицину, с его
предрассудками, с государством современного типа, его война-
ми, его корыстью, торговлей, хорошими и дурными сторона-
ми — все пахло отвратительным запахом ада, дьявольской
серой.
И что же Толстой противопоставлял всему этому? Толстой
сам был большой барин, рядом с ним жили консерваторы-баре,
которые этому нашествию «чумазого»,— а за ним и самого
6 А. В. Луначарский
81
«его величества Купона», как назьрал Успенский 14 капита-
лизм,— противопоставляли барство и говорили, что старая бо-
ярская Россия выше наступающего капитала. Но гениальные
представители барства стать на эту точку зрения не могли, ибо
они понимали всю звериность, присущую барству. Они с моло-
ком матери всосали негодование по отношению к крепостному
праву. Они знали прекрасно, что на этих дворянско-аристокра-
тических позициях удержаться нельзя.
Вот почему Владимир Ильич в своих статьях о Толстом пи
разу не говорил, что он является идеологом дворянства, а все
время и совершенно справедливо говорил, что он является идео-
логом крестьянства, противопоставляя современности старую
русскую правду, ту прадедовскую правду, когда «зерно было с
куриное яйцо», как сказано в одной из сказок Толстого. Тол-
стой в своем деле старается идеализировать деревенские отно-
шения и сказать, что надо вернуться к деревне, уничтожив
город. Поэтому будущий коммунистический и полукоммунпсти-
ческий строй рисуется ему как незлобивое крестьянское добро-
соседство: каждый копает землю, сажает на ней свою капусту и
съедает ее для того, чтобы продолжать свое существование в
добрых и мирных отношениях со всеми другими, никого не экс-
плуатируя и не будучи никем эксплуатируем; думать же о раз-
ной роскоши, о «вавилонском столпе», о городе, о власти над
природой — это есть полнейший разврат, это от лукавого, от ка-
питала. Коммунизм есть дитя капитала.
Коммунизм говорит, что капитализм со всем его злом при-
шел как раз для того, чтобы дисциплинировать и обучить чело-
вечество, подняв его до степени научно организованного труда,
без которого никакая правда на Земле и никакое сожительство,
действительно достойное человека, не может быть осуществле-
но. Только путем науки и колоссального развития техники че-
ловечество становится таким богатым, что действительно мо-
жет требовать уничтожения бедности на земле.
Поэтому для коммунистов ясно, что не нужно отрицать зна-
ний, но нужно взять их из рук капиталистов, и в этом правиль-
ном использовании сил городской индустрии, городской культу-
ры при ее дальнейшем быстром развитии коммунист и видит
ключ к настоящей победе. Поэтому мы в этом смысле, говоря
библейски, являемся, несомненно, «наследниками Каинова пле-
мени», того Каина, который, как нам известно, изобрел все —
от кузнечного ремесла до музыки, и даже не протестуем про-
тив «вавилонского столпотворения». Если бы было правдой, что
бог устроил Землю и мог, значит, разделить народы, то при-
зыв «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» является истин-
ным призывом к победе над этими «божьими» ограничениями и
к новому соединению всех сил человечества для того, чтобы но-
вый «вавилонский столп» был закончен и знаменовал собою по-
82
беду человека над природой, возможность исторгнуть из нее все
необходимое для бесконечного дальнейшего развития человече-
ского гения.
Таким образом, если мы суммируем то, что я противопо-
ставлял коммунизму по кусочкам, в виде разных форм и состо-
яний христианского социализма, то мы увидим разницу.
Там и здесь — стремление к правде. Там — это стремление
с самого начала не имело возможности при помощи собственно-
го своего труда построить действительный фундамент челове-
ческого счастья. Эта возможность появляется только тогда, ког-
да последний из классов, пролетариат, становится носителем ор-
ганизованного труда. Тогда он отказывается от идеализации
христианства, от надежды, что земля будет родить без труда, и
говорит: «Владыкой мира будет труд, и этот владыка мира поз-
волит на этом труде развернуться разумному и счастливому
быту человеческого рода».
То же сознание разрозненности, дезорганизованности сил
отчаявшихся классов сказалось в мистике христианского соци-
ализма, в истерических, гипнотизирующих всех упованиях на
помощь нездешних сил, что является, с нашей точки зрения,
самообманом. Это может быть устранено только тогда, когда
на место магип может встать трудовой процесс борьбы, когда
соответственным образом трудовой народ почувствует себя орга-
низованным и мощным. Только тогда он может отбросить эти
мистические идеи и взять винтовку в руки, обретя в ней ключ
для того, чтобы в борьбе, может быть не очень короткой и очень
тяжелой, на самом деле совершить свой собственный суд,— не
дожидаясь никаких «пришельцев из того мира»,— возможно
более короткий, возможно более мягкий. Пределы эти во вре-
мени и жесткости устанавливаются силою сопротивления врага.
Если мы теперь посмотрим на христианский социализм с этой
точки зрения, мы можем только очень враждебно к нему отне-
стись.
Мой уважаемый оппонент, если я не ошибаюсь, зная его по
некоторым беседам и сочинениям, стоит на точке зрения социа-
листической и даже коммунистической. Он принадлежит к
числу тех христиан, которые не защищали господ или бога-
чей и которые не взывают к тому, что не нужно никаких со-
циальных перемен. Он является ревностным сторонником
справедливости на Земле и в формах этой справедливости,
в общем и целом, всегда более или менее близко подходит к
тому, о чем говорим мы. Но он является не прямо социалистом-
коммунистом, а христианином-социалистом и коммунистом.
Он сам нам расскажет, на какой манер он это соединяет, но
все те приемы, на которые я указал, нам абсолютно непри-
годны и, думаю, не могут никогда нам также пригодиться по-
строения уважаемого гражданина Введенского, потому что раз
6*
83
сюда входит христианство, то он в свою программу, в свое
учение, несомненно, должен внести упования на бога, следова-
тельно, известное угашепие боевого духа на земле, неминуемо
должен будет внести такие вредные начала, как стремление
противопоставить так называемые «духовные блага» благам
материальным, сказать нам, что мы, стремясь к материальному
благосостоянию, забываем о духе.
Мы не забываем о духе, но мы знаем, что на почве мате-
риального благосостояния вырастает богатейшая и сложнейшая
культура и что мы в этой культуре, в дальнейшем развитии на-
шего ума, чувств и т. д. полагаем свою настоящую цель. Но
когда противопоставляют духовные блага материальному бла-
госостоянию, то это пахнет тем, что нечего надеяться добиться
на Земле чего-нибудь хорошего, а тот человек, социалист и
коммунист, который полагает, что па Земле нельзя всего до-
биться, который заставляет нас как можно чаще «подымать очи
горе», этот человек будет отвлекать наше творческое боевое
знание от пашей задачи. И чем меньшую дозу введет гражда-
нин Введенский в социализм от христианства, тем будет лучше,
а если и совсем никакой дозы не введет, будет совсем хорошо.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО
Товарищи, я с большим удовольствием беру слово
для ответа на очень интересный содоклад гр. Введенского.
Гр. Введенский представляет собою в значительной мере край-
нее левое крыло нынешнего официального христианского само-
сознания и, обладая большим талантом оратора и большой
эрудицией, наверное, перед столь обширной аудиторией привел
самые веские аргументы, какие привести в защиту его строя
идей возможно; поэтому весьма интересно с такими последни-
ми, наиболее существенными аргументами посчитаться.
Я постараюсь идти по стопам моего оппонента, от пункта
к пункту, и полагаю, что не пропущу ни одного из его утверж-
дений, направленных против тезисов, которые я выставил в
моем основном докладе. Гр. Введенский устанавливает, что
марксизм — прежде всего экономика и даже, может быть, це-
ликом экономика, в то время как христианство гораздо шире
и после всего экономика. К этому я должен сделать поправку:
марксизм не есть только экономика, марксизм представляет
собою целостное философское миросозерцание и совершенно
определенно (и с полной уверенностью) претендует на то, что
оно дает ответ на все вопросы, в том числе и на те, которые
были поставлены религией. В завтрашней нашей дискуссии
гр. Введенский будет излагать философские взгляды христи-
анства; я постараюсь доказать, что мы имеем не менее строй-
ную, законченную философию, только не зараженную остат-
84
ками древних представлений, а идущую целиком по путям
нового, точного, научного критического человеческого мыш-
ления.
Но отвергая таким образом это обвинение в узости, кото-
рое нам ставит гр. Введенский, я должен сказать, что дей-
ствительно марксизм придает земной жизни (а земная жизнь
определяется хозяйством, выработкой определенных благ, без
которых человек существовать не может) чрезвычайно боль-
шое и для нашего времени центральное значение. Правда, те,
которые думают, что марксизм находится в вечном плену у
забот о материальном благосостоянии, забывают великое поло-
жение Энгельса, что переход к коммунизму будет прыжком
из царства необходимости в царство свободы. Смысл этого
утверждения Энгельса заключается в том, что наша задача —
освободить человека из-под власти экономики, что наша
задача — реально привести человеческое хозяйство к такому
состоянию, что человечество сможет, при сравнительно незна-
чительных затратах своих сил, разрешить вопросы производ-
ства и распределения нужнейших благ и тогда всю остальную
свою жизнь и сравнительно большую часть этой жизни отдать
свободному выявлению творчества в индивидуальной и соци-
альной жизни. Но путем к этому, путем к такому состоянию,
когда разговоры о свободе, об умственном развитии и нравст-
венном совершенстве не будут оскорбительной для сотен мил-
лионов людей болтовней, может быть только полная реформа
нашего хозяйства. До тех пор, пока нас душат нищета, болез-
ни, невежество, вырождение, до тех пор все эти разговоры
являются праздным самоутешением дворян или не дворян, но
во всяком случае верхушек, которые находят в той пли иной
степени достатка известное обеспечение этих «высших» своих
проявлений.
Вот почему путь экономической революции, путь создания
рационального хозяйства па земле марксизм ставит во главу
угла, и в дальнейшем моем возражении вы увидите, что
гр. Введенскому не удалось доказать, что христианство доста-
точное значение придает этому моменту, а тем самым не уда-
лось доказать и его действенность, что вы увидите с совершен-
ной точностью из моего дальнейшего изложения. Мы сейчас
встречаемся с одной большой трудностью в споре с гр. Введен-
ским. И. И. Скворцов 15, мой большой друг, в сердитой рецен-
зии на мною книгу «Христианство и марксизм» указал, что с
моей стороны является ошибочным связывать христианство в
какой бы то ни было мере с идеями социализма. На самом
деле, конечно, никакой разницы во взглядах на эти вещи меж-
ду мною и Скворцовым нет, и здесь могло произойти только
недоразумение, в зависимости от того, какой момент дискуссии
мы выдвигаем на первый план.
85
Конечно, временами в известных своих прослойках хри-
стианство перекрещивается с коммунизмом; никто не может
отрицать того, что в первобытном христианстве существовали
коммунистические организации. Никто не может отрицать су-
ществования социалистической тенденции у некоторых христи-
анских сект в XVI столетии. Никто не может отрицать сопри-
косновения толстовцев с социалистическими тенденциями и,
до некоторой степени, с социализмом. Но это не значит, что
христианство действительно вращается, как вокруг осп, во-
круг социалистических идей. Колоссальная историческая при-
вилегия христианства и вместе с тем убивающая его слабость
заключается в его расшатанности, в его неопределенности, ко-
торая дала возможность христианству разделиться на множест-
во несогласных между собой толков и учений, в результате
чего самые противоположные тенденции могли ссылаться па
христианство с одинаковым правом. С этой точки зрения до-
вольно трудно найти какой-нибудь тип христианства, который
можно было бы назвать истинным. Когда полемизируешь с
христианами официально-церковного типа, которые готовы
доказать, что христианство призвано, и законно призвано,
защищать капитализм, самодержавие и т. д., конечно, приятно
ткнуть такого человека на социалистический текст в еванге-
лии и сказать, что в то время христианство учило не так, как
учите вы. Но какое из этих учений истина? Это, конечно,
каждый понимает по-своему; а для нас они все одинаково
неистинны.
То, в чем гр. Введенский видит огромное преимущество хри-
стианства, есть именно его многоликость, как он назвал,— его
многогранность. Но эта многоликость такова, что она приводит
на протяжении истории к взаимному осуждению, к взаимному
истреблению, пощечинам на христианских конгрессах, к не-
прерывному ряду виселиц, ссылок во имя Христа одной части
против другой, причем каждый называет себя истинным сто-
ронником Христа.
Введенский объясняет, что христианство настолько много-
гранно, что никто его вместить не может. Я должен сказать,
что это учитель загадочный, который дразнит человечество;
и незачем было приходить 2000 лет тому назад, чтобы прине-
сти миру такое учение, которое заставило нас избивать друг
друга при его толковании. Ежели ясно и толково Христос не
мог выражаться, если христианство есть какая-то тайна за
семью печатями, то в таком случае безнадежно думать, что и
Введенский изложит нам учение Христа. Оно так огромно и
так не вмещается в наши головы, что, пожалуй, лучше всего
оставить его в стороне. Я не знаю, думает ли Введенский, что
он значительно выше Петра, но история, в какую попался
Петр,— «камень, на котором зиждется церковь» — показывает,
86
что мы не можем быть уверенными, что если бы (как пишут
Достоевский и Синклер) Христос оказался среди нас, он не
обозвал бы нехорошим словом гр. Введенского, заявив, что
тот его совершенно не понял. Будем исходить из того толко-
вания, которое дает Введенский. Надо сказать, что учение
Христа не поняли папы, не понял Толстой, а митрополит Вве-
денский понял. Тогда давайте послушаем, что же это собствен-
но такое, в чем же заключается центр этого великого учения,
которое так часто было не понято и не принято.
Когда гр. Введенский высказывался по этому поводу, он
сам немножко испугался и признал ту истину, что Христос
призывал человека и призывал его к человеческой жизни,
очень пустой и расплывчатой, но вместе с тем он говорит,—г
она глубока, как сама истина. Во всяком случае это — общее
место, это правда, и такими общими местами мы дышим, не
замечая этого, как мы дышим воздухом, потому что это ровно
ни к чему не обязывает.
Правда, гр. Введенский дает собственное истолкование того,
что значит жить человеческой жизнью, он вносит сюда социа-
листическое истолкование, которое, может быть, профессор
Гарнак 16, на которого он ссылался, отнюдь не принял бы. Он
говорит: «жить по-человечески, это значит жить по-братски,
а жить по-братски, это значит жить, как в семье, где все
общее». Это значит, что Христос на самом деле призывал к
социализму. Дальше идут мистические части христианского
учения. Во-первых, далеко не все христиане с этим толкова-
нием согласятся, как указывал и сам гр. Введенский. И у
Христа можно вычитать или, вернее, в тех книгах, которые
приписываются Христу, можно вычитать и такие утверждения,
и противоположные утверждения; но мы допустим в нашей
дискуссии, что если брать христово учение в социальном раз-
резе, то истинный и главный его смысл, немногими понятый,
заключается в том, что Христос зовет к равенству и братству.
Оставим пока этот пункт и перейдем к следующему. Впрочем,
следующее смыкается с этим, так что мы сначала приступим
к дальнейшему рассмотрению того, что же из этого непосредст-
венно выходит. Итак, значит, Христос в социальном разрезе,
тот Христос, в которого верит Введенский, призывал к брат-
ской жизни. Введенский говорил: принимая принципиально,
что люди — братья, надо прийти к выводу, что неравенства,
эксплуатации, борьбы между людьми не должно быть. Но
она есть.
В. И. Ленин любил говорить очень остроумную фразу:
«признать что-нибудь „принципиально" — это значит отвер-
гнуть на деле». В самом деле, если вы что-нибудь признаете
принципиально и сейчас проводите в жизнь, то значит вы это
конкретно признаете, а если вы признаете только «принци-
87
пиально», то вы знаете, что вы отказываетесь этот принцип осу-
ществить. Так вот, если Христос признал принципиально, что
люди — братья, а братья в это время таскали друг друга за бо-
роды и эксплуатировали друг друга, то от этого решительно
никому ни тепло, ни холодно. Это есть плавающая над дей-
ствительностью абстракция.
Мы должны сейчас понять, что же предпринял этот вообра-
жаемый Христос или что предприняло совершенно конкретное
христианское учение, христианское направление во всей его
многогранности, чтобы это осуществить? Ведь оно сказало: в
идеале люди должны жить как братья, а они живут как волки.
Какой же мост был переброшен между реальным человечеством
и идеальным, братским человечеством?
Гр. Введенский говорит, что, по существу, это требование
настолько совпадало с требованием марксизма, что сам марк-
сизм кажется ему евангелием, перепечатанным атеистическим
шрифтом. Он позднее сослался на Гретхен, но в эту минуту сам
уподобился Гретхен. Когда Гретхен слушала философские речи
Фауста, то сказала: «наш пастор говорит то же самое, но только
иными словами». Так и Введенскому показалось, что тут толь-
ко немножко иные слова. Но тут совсем не «немножко иные
слова». Поскольку бедноте, а вместе с тем и многим наиболее
сильным умам и отзывчивым сердцам всегда рисовалась идея
мира между людьми, братства между людьми, постольку это об-
щее положение, которое встречается у множества учителей, осо-
бенно выразительно тогда, когда социальные муки, когда не-
правда во всем обществе достигают максимума.
В том-то и сила марксизма, что вместо этих общих фраз он
дает способы осуществления идеала и доказывает, что этот
идеал не только осуществим, но не может не быть осуществлен.
В этом сила марксизма. Надо прямо сказать, что марксизм сде-
лал реально возможным то, что неуловимая мечта превратилась
в реализуемый план. Если это называется перепечатать еван-
гелие атеистическим шрифтом, то я желал бы, чтобы все идеа-
лы человечества были перепечатаны этим шрифтом и предлагаю
гр. Введенскому приступить к этому. Только тогда, очевидно, он
найдет те пути к реализации, которых он так и не находит.
Гр. Введенский распространялся перед нами относительно
того, что Христос всячески уклонялся от решения политических
задач и от решения экономических задач. Когда Христу, говорит
гр. Введенский, предлагали сыграть политическую роль, Хрис-
тос решительно отталкивал это и даже обзывал своих учеников
нехорошими словами. Он не развивал никакой реальной эконо-
мической программы. Гр. Введенскпй говорит нам, что ведь к
Христу приходили и богатые, этп богатые привлекались теми
или другими сторонами учения Христа. Богатому молодому
юноше было сказано: «отдай твое имущество бедному» п. Этот
88
примитивный утопический разделительный социализм не может
привести к обогащению бедных, он может привести только к
обеднению богатых. Это примитивная, довольно убогая, но бла-
городная мысль. Богатый юноша отошел огорченный. Но вот
другой пример: Закхей 18 отдал половину своего имущества.
Позднее перестали отдавать половину имущества, а отдавали
только ничтожную часть. Что же, отказавшись от политической
программы, от экономической программы, сумел Христос как-
нибудь сдвинуть эти человеческие отношения? Разделили ли
богатые свое имущество, стали ли бедные богаче?
Нет, никакой перемены после того, как Христос, согласно
легенде, жил, страдал и т. д., не произошло. Богатый остался
богатым, бедный остался бедным. Только сейчас начинается
последний решительный бой (еще далеко пе по всему миру) под
знаменем марксизма, а знамя христианства до сих пор нисколь-
ко не изменило ход экономики и политики и оставило положе-
ние абсолютно в том же несправедливом состоянии, в каком
нашел его Христос. Гр. Введенский говорит, что Христос был
действенным; надо тогда сказать, что он был неудачником, ибо
никаких результатов от этого действия не произошло. И чтобы
доказать, что Христос был действенным, творческим, несмотря
на то что его борьба почему-то не привела ни к каким резуль-
татам, Введенский обращается к абсолютно несправедливой кри-
тике Толстого. Я не буду входить в анализ того, чьим идеологом
является Толстой, но что Толстой является в области учения
непротивления злу и насилию совершенным христианином, это-
го опровергнуть нельзя, и здесь Введенский запутался в про-
тиворечиях.
Гр. Введенский говорит, что Толстой не хотел вести никакой
борьбы, а Христос боролся. Как же он боролся? Первый тезис
Введенского такой: Христос боролся словом, жгучей критикой.
Введенский доказывает, что жгучая словесная критика есть то
же действие, есть та же борьба. Он говорит: до тех пор, пока
мы не стали употреблять силу, мы употребляли силу слова.
Я отвечу на этот первый тезис.
Мы признаем оружие критикой и критику оружием. Мы не
отказываемся от утверждения, что слово критическое, разру-
шительное есть вместе с тем созидательная, просветительная
сила. Вот почему мы пе называем «петушиным боем» серьез-
ный диспут. Мы знаем, что это есть серьезное дело и на него
приходят потому, что он является не словопрением, а делом. Но,
вместе с тем, словами, как иерихонскими трубами, нельзя зас-
тавить пасть никакой Иерихон 19. На самом деле слова подго-
товляют почву для того, чтобы организовать силы угнетенных
для дальнейшего натиска. Вспомним В. II. Ленина: «Тот явля-
ется праздным болтуном, кто пе заменяет оружие критикой и
критику оружием, когда для этого оружия пробил час».
89
Во-первых, доказательство, что Христос был действенным
потому, что он боролся словом, еще нисколько не ставит его в
разряд людей действенных с нашей точки зрения. Для этого еще
нужно доказать, что Христос действительно призывал в словес-
ной агитации к борьбе. Но разве Толстой не боролся словом?
Как же забыть такие моменты, когда этот старик во времена
грозного самодержавия не мог молчать? Разве это означает, что
он был пассивен? Кто это может сказать, когда его проповеди
разносились по всем уголкам мира? В области словесной борьбы
это был беспощадный критик; он критиковал и самодержавие,
п господствующую церковь, и многое другое (что, может быть,
критиковать и не следовало); это был дух воинствующий и не-
терпимый. Во имя любви к людям он развил огненную критику,
и этого отрицать никак не приходится. Это означало бы рисо-
вать Толстого каким-то неверным силуэтом. Но Введенский не
остановился на этом. Он говорит: «все-таки одна словесная кри-
тика не есть действительная борьба».
Но у Христа есть еще три момента «действенной борьбы»,
говорит гр. Введенский. Первый момент: Христос взял бич и
несколько раз ударил этим бичом каких-то торговцев и перевер-
нул их ларьки 20. Символ это или нет, мы не знаем, но, во вся-
ком случае, это в высшей степени жалкое явление. Христос не
хочет политической борьбы, как говорит Введенский, а ведь это
даже и не борьба, а попросту — скандал. Можете ли вы вообра-
зить себе, чтобы Ленин или Маркс взяли какую-нибудь увесис-
тую дубинку, отправились в банк и стали колошматить каких-
нибудь зайцев?
Эту сцену можно спасти, только толкуя ее как символ, иначе
выходит какая-то несуразность: с одной стороны, «не противься
злу», а с другой — «взявший меч, от меча и погибнет»; с одной
стороны — «оружием нельзя добиться правды», а с другой — вот
этот свист бича. Мелкий эпизод, если из него не сделать настоя-
щего вывода. Можно сказать так: сейчас не готов,— готовься.
Марксизм долго так говорил. Но разве христианство так гово-
рило когда-нибудь?
Второе, на что указал Введенский: Христос впереди указы-
вал страшный суд и мобилизовал не только силы земные, но и
силы небесные, космические, так сказать.
Мобилизовал ли он силы земные? Нет, фактически не мо-
билизовал. А когда ему предложили мобилизовать, то он сказал:
нет. Вы помните Помпея 21, который говорил: «мне стоит топ-
нуть и появятся легионы». Ему сказали: «топни же», но он не
топнул, потому что и топни он — легионы все равно не появи-
лись бы. На это очень похоже звучат и приведенные слова из
евангелия — здесь многим приходится слышать такие слова, ко-
торые им непривычны. Производит несколько комическое впе-
чатление это утверждение: «Если бы я захотел, то более десяти
90
миллионов ангелов спустились бы меня защищать» 22. На это
можно было бы сказать: «Захоти, господи». Но он не захотел.
Да если бы и захотел, то никакие легионы ангелов не спусти-
лись бы. Таким образом, силы небесные Христос не мобилизовал,
а только обещал мобилизовать и вот уже 2000 лет не держит
обещания. Стало быть, с мобилизацией дело не вышло.
Теперь третье, Введенский говорит: вы призываете к борьбе,
к кровавой борьбе, а Христос пал жертвой такой борьбы. Он
был распят. Но позвольте, мы призываем не к такой борьбе, где
бы нас побеждали, а к такой, где мы были бы победителями.
Что значит пролитая кровь Христа? Она должна пониматься
двояко: во-первых, ритуально. Со страшно давних времен в че-
ловечестве укоренена была мысль, что с приходом весны полу-
чение благ может быть куплено только кровавой жертвой
божеству, что жертва человеческая есть самая угодная жертва
этим людоедным богам и что она особенно угодна, если прино-
сится излюбленный богом человек. И вот христианство рисует
абсурд. Я не знаю, как это понять, что всеблагой, всемилостивый
бог создает мир, мир оказывается прескверным,— совершенно
не удался. Какими судьбами вышло так, что всемогущий бог
создал неудачный мир, я не знаю, но он пустился его исправлять
и (для исправления!) предал своего сына. За то, что он сделал
ошибку, ему пришлось пожертвовать сыном.
Но какая же это жертва сыном? Сын посылается на Землю,
чтобы жить праведником и пасть жертвой судебной ошибки,
чтобы быть казненным ни за что, ни про что. Тогда всеблагой
господь, увидев, как погибает на кресте распятый людьми его
сын, прощает за это людей. Все это странно, даже если приба-
вить слова евангелия, что спасутся только те, кто поверил в
Христа после распятия; даже и с этим добавлением получается
какая-то непонятная кровавая трагикомедия, которая оказыва-
ется напрасной, ибо огромная часть человечества не поверила в
Христа и не пошла за Христом и, стало быть, пошла в ад. Но
в этом сумбурном, абсурдном описании божественной легенды
о крестной смерти Христа есть один момент, а именно вера, что
путем жертвы можно потрясти сердца врагов — этот момент
правильный.
Мне описывали, как во время нападения на Кавказ генерала
Шкуро был арестован коммунист, как он в лагере этих врагов,
которые уже его окружили и готовы были его пытать, чтобы
добиться — большевик он или нет, признал себя большевиком,
стал в самых энергичных выражениях поносить их, раскрывая
их настоящую сущность, и привел их в такое бешенство, что
тут же его и растерзали на куски. Было ли это рационально?
Рационально, потому что каждый из нас должен стоять на той
точке зрения, что мы должны быть готовы на всякие жертвы в
доказательство того, что наше общее дело мы ставим выше
91
своей жизни; ибо только в том случае, если известный коллек-
тив свое дело ставит выше жизни отдельных членов, он может
быть уверен в победе.
С этой точки зрения жертва является очень важным агита-
ционным примером; но в том-то и беда христианства, что оно
проповедовало, будто оно, как учение,должно победить мир
и его спасти. Нам говорят, что оно победило, что вся Европа
сделалась христианской,— на словах, а на деле она осталась
капиталистической, она осталась такой же неправой, как и
раньше.
Поэтому, повторяю, наш призыв к борьбе не есть только
жертвенный. Мы идем па борьбу не как ягнята на заклание, а
как вооруженные борцы, с целью победить. Таким образом, до-
казательства действительной боевой действенности учения Хрис-
та, конечно, у Введенского не вышло, и мы видим это абсолют-
ное совпадение с Толстым.
И Толстой говорил: отказывайся идти на военную служ-
бу — убьют, пусть убьют; бог выше, чем твоя жертва. Он гово-
рил о жертве и в знаменитом письме «Не могу молчать»: «На-
мыльте веревку, наденьте на мою старую шею, я буду счастлив
принести такую жертву». Зачем же отвергать Толстого с точки
зрения христианской действенности? Он очень действенен в
этих пределах. Но он призывал пе противиться мечу мечом, не
устраивать вооруженного восстания. Если бы Христос на самом
деле существовал, я, пожалуй, не мог бы его упрекнуть в том,
что он не призывал к вооруженному восстанию, потому что оно
тогда не было своевременным, а призывать надо только к свое-
временному восстанию. Но в таком случае такой учитель дол-
жен был сказать: «Сейчас это несвоевременно. Надо готовить
силы», а не говорить: «Терпите! Если бьют, поворачивайте ла-
ниты». А Христос говорил это? Этому учит евангелие?
Стало быть, в нем не было никакой другой действенности,
кроме проповеднической и кроме надежды на мистические силы.
Поэтому основные тезисы сегодняшней позиции Введенского
совершенно отпадают. Вот если бы он энергично и окончательно
стал па другую точку зрения, именно на ту точку зрения, что
Христу и его последователям не важны бедность и богатство,
что он не призывает ни к какому устройству земной жизни, что
это совершенно несущественно, потому что жизнь наша коротка
и мы во время ее должны заботиться не о том, чтобы устроить
жизнь на Земле, а о том, чтобы спасти душу, чтобы на том
свете приобрести сокровище для собственной бессмертной души.
Это былп бы основные для пас, так сказать, неуловимые хрис-
тианские тезисы. Но так как мы в душу не верим и в небо пе
верим, то мы называем всех, кто призывает людей свои силы
от реального устроения земного счастья перенести в эти фанта-
зии, невольными обманщиками, а обманутых ими считаем глу-
92
боко несчастными. Конечно, они могут вплоть до смерти верить,
что когда умрут, то ангелы отнесут их в лоно Авраамово,— но
это неправда, они будут обмануты и в надежде на то, что ангелы
их отнесут на небо, в этой жизни позволят себя эксплуатиро-
вать,— что и требуется эксплуататорам.
Вот как бы я тогда ответил. Но, гр. Введенский захотел быть
до такой степени оригинальным, что изолировал себя от всех
христиан: Толстого оттолкнул в одну сторону, папу Льва
XIII23 — в другую — и — пе знаю, с кем он остался? Много ли
останется таких священников, которые пойдут вслед за гр. Вве-
денским до тех пор, до которых он дошел (а я сейчас точно оп-
ределю— до каких пор). Затем, попрошу гр. Введенского ска-
зать, сделает ли он еще следующий шаг или нет? Это интересно:
до какого шага дошел Введенский? Он говорит: «оставив в сто-
роне другие грани христианства и беря грань социальную, я,
митрополит Введенский, утверждаю, что Христос, призывая лю-
дей к человеческой жизни, на самом деле призывал к братству
и равенству; что он не только призывал, но был величайшим
активистом, т. е. готов был взяться за любое оружие, чтобы как
можно скорее осуществить эту цель». Правда, таким оружием
он считал легионы ангелов и другие не совсем весомые предме-
ты, но, тем не менее, он хотел борьбы, и в одном случае взял
даже бич и хлестал им по физиономии каких-то мелких буржуа
в «храме отца своего».
Мы спрашиваем, считает ли гр. Введенский для настоящего
времени, в которое он живет, долгом каждого подлинного хри-
стианского активиста заявить, что действительно надо стре-
миться к установлению братства на Земле, и марксистские пути
к этому, пути революции и коммунистической реформы хозяй-
ства, признать единственно правильными и для всякого христи-
анина обязательными?
Если бы гр. Введенский это признал, то я сказал бы, что
по первому пункту, по которому мы спорим сегодня, можно спор
прекратить за согласием одной стороны с другой, а что рядом
с этим есть еще дополнительные пункты, дальнейшие христи-
анские построения, о которых мы стали бы говорить завтра, по
я боюсь, что мало кто из священников пойдет за гр. Введенским,
если он сделает этот решительный шаг. Но я думаю, что и он
уклонится от этого под разными предлогами; может быть, най-
дет другой путь, который сведется опять-такп к «легионам ан-
гелов», к тому, что надо свою душу и души других укрощать.
Все-таки, в конце концов, Христос сказал: «Я царь, только
царство мое не от мира сего». И поэтому каждый раз можно
всякого высокопочтенного христианина ловить па том, что он
слишком близко подходит к воинствующему социализму и го-
ворит: «да я же с вами»; а потом он говорит: «впрочем, я не от
мира сего, для меня это не важно», и все падает и рушится.
93
Гр. Введенский сказал, что мы, сами того не сознавая,—
христиане. Мы, говорил он, не чувствуем, что мы дышим возду-
хом, также мы не чувствуем, что мы дышим христианством.
Сравнение, может быть, и удачное, но для христианства
убийственное. Если я дышу какой-нибудь истиной, то эта исти-
на должна как-то отражаться на самом моем существе, она
должна меня к чему-то обязывать. Но здесь, вероятно, есть люди
здоровые, есть люди больные, есть, может быть, и чахоточные
люди. Все они дышат воздухом; но одни остаются здоровыми,
а другие больными и чахоточными. Если бы этот воздух был
живительным, а не просто таким, который обеспечивает сущест-
вование, был бы активной изменяюще-спасительной силой, тогда
его нельзя было бы не замечать. Но в том то и дело, что дышит
христианством и неаполитанский вор, который перед грабежом
молится Мадонне, дышит христианством и тот купчина, кото-
рый ставит свечу за удачно сделанное дело, дышит христиан-
ством и папа Лев XIII, и патриарх «не обновленной церкви»,
которую так недолюбливает гр. Введенский. Каждый борется с
другим, один ненавидит другого — а воздух есть воздух. Срав-
нение явно неудачное.
Конечно, гр. Введенский хотел сказать другое. Он хотел ска-
зать, что как для жизни, какой бы то ни было жизни, хорошей
или плохой, необходим воздух, так и для моральной жизни, все
равно хорошей или плохой, предпосылкой является хри-
стианство.
Идея ложная, ибо христианство имеет всяких живоглотов,
которые над этим христианством издеваются (не назовет же
их христианами гр. Введенский); — за христианством огромная
масса всяких религий, не совпадающих с христианством, за
христианством огромная масса атеистов. Но тут есть зерно исти-
ны. Конечно, на христианской идее реализуются широкие рас-
плывчатые упования бедняков; они действительно всегда упи-
рались в веру в грядущий золотой век, в век мира и счастья.
А так как марксизм призван осуществить это счастье па Земле,
то и выходит, что он как будто вытекает из этих христианских
предпосылок. Но это в такой же мере верно, как п следующее
рассуждение: что же аэроплан, разве это очень большая за-
слуга Блерио? 24 — Это его изобретение.— А разве в сказке не
говорится о ковре-самолете? — Конечно, говорится, но это вов-
се не значит, что движение авиации является только простым
учеником ковра-самолета, как это, очевидно, хотел доказать
гр. Введенский.
Выводы такие: во взятой нами плоскости христианство про-
тивопоставить марксизму решительно ничего не может, и за-
щитники его вынуждены ежеминутно возвращаться в область
другого света. Об этом другом свете, об его достоинствах и не-
достатках мы будем говорить завтра, а если говорить об этом
94
свете, то окажется, что лучшее достоинство христианства, с точ-
ки зрения живой реальности, заключается в том, что некоторые
идеи христианства напоминают идеи марксизма, но представле-
ны в виде неосуществимом и нереальном. На осуществление их
не было надежды, они и не были осуществлены в христианстве,
и эти самые ценности, которые гр. Введенский считает самыми
высокими ценностями, нашли свою реальную почву и практи-
ческое применение в марксизме. Но я ведь так и говорил: «Вре-
менами христианство подходило к утопическому, мечтательному
предвосхищению идеала».
Христианство пе могло служить настоящим, реальным пу-
тем. Если я говорил, что христианский социалист — митрополит
Введенский — хочет нам противопоставить такое социальное
учение, в которое социализм и христианство входят какими-то
общими ингредиентами, то чем меньше будет там христианства,
тем лучше. Если бы гр. Введенский на легион ангелов не рас-
считывал, если бы он считал, что, кроме слов, нужно употреб-
лять не только бич, но и меч, где это нужно, он отошел бы от
христианства настолько, что были бы правы те христиане, кото-
рые и сейчас называют его еретиком,— а тогда бы сугубо его
так назвали. В таком случае он был бы таким христианином,
который только одной ниточкой привязан к христианству,
а практически уже вошел в здоровый социализм. Может быть,
этого никогда и не будет.
Пожалуй, я бы не сказал, что гр. Введенский является таким
верблюдом, который не может войти в наше царство. Этот верб-
люд нагружен своими религиозными сокровищами и с такими
большими тюками своей мистики не проберется к нам. Если
же гр. Введенский эти сокровища сбросит, тогда он войдет. Он
и сбросит их завтра, но только для того, чтобы раскупорить свои
товары и прельстить вас всеми цветами своего, как он думает,
великого миросозерцания. Мы же будем эти материи щупать и
оценивать по достоинству.
Теперь одно слово скажу по поводу выступления симпатич-
нейшего сектанта Гуляева, который заслужил шумные апло-
дисменты. Мне очень жалко, что в этом человеке, который, по-
видимому, обладает большой физической силой и духовной
энергией, наблюдается такая усталость. Он говорит: «Дайте нам
покой». Я говорю: «Не дадим и не хотим давать вам покоя».
Мы здесь для того, чтобы будить мысль и энергию, звать па
борьбу, которая только еще началась. Он говорит: «Христос
дает покой, а вы нет», мы можем ему ответить: «Усыпительные
средства тоже дают сон, а мы нет».
Но вы неправы, что Христос дает покой. Недаром этот ле-
гендарный герой говорит: «Не мир принес я вам, а меч». Разве
христианство создало какой-нибудь прочный мир, разве вся ис-
тория христианства пе есть история споров, петушиных боев
95
и т. д.? Все это делалось во имя Христа. Мы же прямо говорим:
«Да, мы зовем вас к борьбе, но утверждаем, что зовем к борьбе,
вызываемой условиями капитализма».
Вокруг нас пролетариат, способный организоваться; он силь-
нее своего врага, и поэтому мы утверждаем: «Мы находимся
у ворот царства правды, но эти ворота берутся не только силою
духовной правды, моральной правды, но и боевыми физически-
ми силами. Поскольку не будет боевой постановки, мы этого
царства не осуществим. Мы его осуществим только для того,
чтобы человеческий дух был более крылатым и стремился к
дальнейшему усовершенствованию ».
В этом смысле наше учение является величайшим практиче-
ским социализмом, хотя он заключен целиком в рамки научного
материализма. Об этом мы будем говорить в следующий раз и
приглашаем вас на завтрашний день.
ИДЕАЛИЗМ ИЛИ МАТЕРИАЛИЗМ!1
ОВАРИЩИ и граждане! Вчерашний ве-
чер мы посвятили дискуссии по вопросу о социальных устремле-
ниях христианства и марксизма, сегодня мы коснемся философ-
ских сторон обоих этих учений. Несомненно, что вчерашняя
наша дискуссия представляла известный интерес; доказатель-
ством этого служит хотя бы тот факт, что Ленгиз просил моего
и гражданина Введенского согласия на издание этой дискуссии
в виде отдельной книжки. Тем не менее, было бы большим заб-
луждением полагать, что мы, участники этой дискуссии, пола-
гаем, что совокупность содержания христианского и марксист-
ского отношения к социальным вопросам или разногласия меж-
ду этими учениями были нами вчера исчерпаны. Тема эта, в
высокой степени богатая и широкая, могла бы быть исчерпана
разве только в целом ряде подобных дискуссий. Это относится
еще в большей мере к философской стороне вопроса. Мы смо-
жем сегодня, не впервые уже встречаясь с гр. Введенским перед
многочисленной аудиторией, остановиться только на некоторых
пунктах обоих миросозерцаний, которые каждый из нас считает
наиболее важными.
В этом моем недлинном предварительном докладе
я хочу остановиться на одной центральной идее, которая кажет-
ся мне решающей и на которую я хочу обратить ваше особое
внимание,— именно на вопросе о том, существует ли только
один, опытный мир, в котором мы живем, работаем, страдаем,
побеждаем и умираем, или же рядом с ним существует еще ка-
кой-то сверхчувственный, незримый мир, который мы долж-
ны принимать в расчет, когда распределяем наши силы, когда
устанавливаем основные линии нашей жизни, нашего поведения.
В нормальном опыте нормального человека реши-
тельно ничто не говорит за существование, помимо реального
мира, еще какого-то второго— «того света». Если бы это было
не так, то этот «тот свет» и не назывался бы «тем светом».
7 А. В. Луначарский
97
Тогда п в учениях о боге, о потустороннем царстве божьем, кото-
рое «не от мира сего», тогда и в учении о загробной жизни не
проводилась бы грань между этим миром и другим миром. Меж-
ду тем и оппонент мой, конечно, не будет этого отрицать, грань
эта беспрестанно проводится, и в этом-то и заключается особен-
ность всякого рода мистических или идеалистических представ-
лений. Мир опыта замкнут в себе, и, чем больше человечество
путем науки рассматривает строение этого мира, законы, в нем
господствующие, тем больше крепнет представление об его не-
объятности, пространственной и качественной огромности, но
вместе с тем и о его единстве, о его принципиальной позна-
ваемости.
Если мы еще не все в нем познали, если не все доступно
нашим чувствам, то прогресс науки показывает, что все сторо-
ны вселенной соединены известной закономерной связью с той
частью, которая познана, и круг нашего познания быстро
растет и увеличивается; принципиально правильная наука не
признает в мире ничего непознаваемого. Познается же все че-
рез опыт, которому часто предшествует догадка, гипотеза, тео-
ретическое воззрение, которое мы не считаем полной истиной,
пока рост нашего опыта, собирающей и экспериментирующей
техники не позволяет нам подвести нужный фактический фун-
дамент под то или другое наше научное построение.
Если это так, то спрашивается: какие причины, какие силы
побудили человечество предположить существование рядом с
опытным миром мира сверхопытного, не только недоступного
нашим чувствам, но и превосходящего силы нашего разумения,
являющегося по существу миром подлинным, миром вечным,
миром, в котором нет перемен и в котором бледной и бедной
тенью является тот мир, в котором мы живем.
Первый мой вопрос: как могло возникнуть это представ-
ление?
Второй вопрос: почему оно существует до сих пор и почему
люди высокообразованные, типа моего оппонента, могут до сих
пор придерживаться такого воззрения, несмотря на свет науки,
который пролит уже на эту сторону нашей культуры?
Историческое возникновение представления о потустороннем
мире связывается как с ошибками нашего разумения, так и с
особенностями нашего чувствования, складывающимися при
столкновении с неприемлемой и болезненной для человека дей-
ствительностью. Я сейчас объясню: основная опытная и логи-
ческая ошибка, которая лежит в основе предположения о поту-
стороннем мире, есть а н п м и з м 2.
Что такое анимизм и какова та ошибка, которая лежит в
его основе?
Конечно, абсолютно первобытный, животный человек вооб-
ще не распределяет своего опыта ни по каким категориям, и
98
когда его мышление пробуждается под влиянием видоизмене-
ний среды, то оно получает толчки от таких явлений, которые
касаются его больно, непосредственно и практически. В этом
опыте (в котором он находил такие явления, которыми и мы
окружены) имелось одно роковое, сильное, мучительное явле-
ние — явление преждевременной естественной смерти. Может
быть, смерть насильственная — от удара, раны — пе поставила
бы перед первобытным умом никакой проблемы: слишком оче-
видно, что тут то единство, то тело, каким является человек,
разрушено; но когда в опыте имеется смерть от болезни, тогда
возникает жестокая проблема: кто убил этого человека и что
значит, что он убит?
Охранение своей жизни, чувство самосохранения есть мо-
гучее животное чувство, присущее человеку, и мысль человека
еще с младенчества не могла не работать над этой проблемой.
Он мог стараться защитить себя от копья или стрелы, но он
чувствовал себя бессильным перед лицом болезни и смерти.
Проблема болезни и смерти поставила сразу перед челове-
ком факты незримого влияния — одно уже это чрезвычайно
важно. Если первобытный человек чувствовал, что его что-то
грызет, колет, или чувствовал другие болезненные ощущения,
то он, следуя своей логике, предполагал, что кто-то непосред-
ственно причиняет эти мучения; и раз он не видал, кто, то
должен был, само собою разумеется, чувствовать, что есть ка-
кой-то незримый враг. Мы знаем этого незримого врага: может
быть, на девять десятых этот незримый враг есть микроорга-
низм, но он этого знать не мог.
Рядом с этим самое рассмотрение этого отрицательного
факта — превращения живого человека в труп — наводило па
ряд фатальных, роковых, нездешних и в высокой степени не-
правильных представлений. Поразительно было — это бросалось
в глаза,— что труп теряет теплоту живого тела, что он теряет
дыхание. Это тепловое дыхание, которое согревает и дает жизнь,
было поэтому совершенно естественно принято за то свойство
человека, которое делает его живым. Если дыхание покинуло
ноздри животного, если оно «издохло», если из него «вышел дух
вон», то после этого оно и есть простой материальный предмет,
в котором нет больше активного движущего начала. Уже сама
теория о том, что именно дыхание, которое мы чувствуем, как
теплоту, как какой-то ток, хотя и незримый, но представляющий
важную часть человека,— уже это имеет всемпрно-псториче-
ское культурное значение. Первобытный ум из обеих предпосы-
лок — из факта болезней, незримые причины которых нельзя
постигнуть, из тяжелых последствий их для человека и пз фак-
та, что человек становится мертвым, когда незримый дух, ду-
новение покидает его,— из этого первобытный ум сделал умо-
заключение о двойственности мира.
7*
99
Постепенно из этого сначала неясного материала начала соз-
даваться система, которую лепила социальная жизнь человека.
Когда человеческое общество разделилось на классы, когда в
нем возникли правительства, то и мир духов претерпел соот-
ветственные изменения. Первоначально было представление, что
души, которые вышли из тела умершего, продолжают сущест-
вовать; они могут являться во сне, принимать какие-то полу-
прозрачные, зримые формы, и они являются силой, которая
может главным образом злотворно, по иногда и благотворно
действовать рядом с живыми существами.
Когда была открыта эта стихия мира духов, то естественно
было, что все непонятное для человека, но имеющее для него
большое значение — больший или меньший улов рыбы, охот-
ничий успех, перемена погоды,— все это было отнесено именно
к действию этих духов. Мир расщепился на тела, о которых
создалось представление, будто без воодушевляющего их не-
зримого духовного начала они были бы неподвижны, и на души
этих вещей, на души умерших людей, переселившихся в вещи,
словом, на духовную стихию, которая фактически движет
реальным миром.
Если бы первобытный человек думал, что реальный мир
движется в силу той энергии, которая в нем заложена и которая
действует по совершенно определенному закону, то он мог бы
побеждать эту материю, эту силу только при помощи знаний
и техники. Он должен был бы изучить законы, которые гос-
подствуют в мире тел и сил, и должен был бы придумать те-
лесные и силовые методы, которыми он мог бы вмешиваться в
ход событий и направлять их согласно своей воле. В настоящее
время научно-техническая культура человечества к этому и
пришла. Но дикарь представлял себе, что действие тел проис-
ходит не согласно их свойствам и не по каким-то заложенным
в них законам, являющимся формулой их свойств и функций,
а по воле духов, родственных ему, похожих на его собственные
мысли, чувства и желания.
При искалеченном, отравленном мифами, в корне непра-
вильно выдуманном представлении о духах, человек полагает,
что все зависит от душ, похожих на его собственное сознание,
и имеет поэтому свои собственные меры воздействия на эти
души: мольбу, убеждение, подарки и т. д. Молитвы и жертвы —
это проявления религиозного восприятия мира. Если вы думае-
те, что в природе имеется какое-то огромное незримое ухо, мо-
гущее вас выслушать, какое-то огромное и незримое сознание,
могущее откликнуться, то вы сможете молиться, вы сможете
думать, что естественный ход событий будет чудесно изменен
волей стоящего за ним духа, к которому вы обращаетесь, воз-
глашая ваши прошения.
Чем более в социальной жизни возвышались разные, в том
100
числе и монархические, правительства, тем более оформлялось
и отношение это к стоящим за кулисами мира духам, к их цар-
ствам, царям, к их всецарю — богу. Там, где социальный строй
приобретал большую определенность, там и прошения нужно
было подавать по форме, на определенном языке — на санскри-
те, латыни, церковнославянском и т. д., которые были якобы
доходчивее до бога; нужно было подавать их через специаль-
ных чиновников — так называемое духовенство, которое лучше
знает, как обращаться с богом и ангелами его, и поэтому пред-
ставители его служат, так сказать, ходатаями и просителями
за простых людей, не близких к придворным сферам царства
духов. Но если молитва даже и не имеет такого смешного, так
сказать, бюрократического характера, который имеет она даже
и в современном католицизме и в современном православии,
если она даже приобретает в высочайшей степени утонченный
лирический характер,— для нас, материалистов, остается смеш-
ным явление «воздыманпя рук» и «возвышения сердец» к при-
роде, которая велика, могуча, неисчерпаема, но не человеко-
подобна, у которой человек может вырвать уступки только тру-
дом, знанием и борьбой.
Рядом с этим надо отметить, что первобытное миросозерца-
ние вытекало еще из другого корня. Здесь дело не только в ло-
гической ошибке, не только в неправильном наблюдении физио-
логических явлений жизни и смерти, истолковании их как
расставания души с телом, как выхода живой стихии из
мертвой стихии — простого неодушевленного тела — нет, дело
имело еще и эмоциональный характер.
В самом деле, уже с самого начала дикарь чувствовал, что
причина явлений лежит не в самых явлениях, не в их связи,
а в связи явлений с духом. Это выражалось иногда в самой
грубой форме. Первоначальная мысль предполагала, что можно
путем всяких жертв — покормивши бога, угостивши бога — до-
биться того, чтобы он изменил ход событий. Первобытные люди
даже предполагали, что можно богу грозить или бога запугать,
даже подвергнуть его какому-нибудь телесному наказанию и
вырвать у него таким образом соответственное движение воли.
Вы знаете, что дикари через шаманов угрожают богам и сами
подчас довольно жестоко поступают с тем фетишем3, которому
молятся, думая, что таким образом они находят все-таки ка-
кой-то способ повлиять на потустороннюю волю.
Все это примитивно, все это грубо, все это очень смешно,
по не очень сильно отлично от молебствий нашего времени, при-
ношений ладана и воска или от других каких-нибудь, еще бо-
лее утонченных ритуалов. Все это относится к одной и той же
категории суеверий, неправильных представлений о потусторон-
нем мпре. Но они прочны, и опп прочны потому, что вторым
корнем их происхождения является чувство.
101
В чем же дело?
Я сказал уже, что первобытный человек начинает думать,
что сущность вещей лежит не в этом зримом мире, а в мире
незримых духов, которые управляют зримым миром. Но каков
этот зримый мир — удовлетворителен ли он?
Человеческий организм представляет собой сложнейшее це-
лое, самая структура которого предполагает определенные пра-
вила функционирования жизни. Если бы мы сказали: вот пе-
ред нами нормальный организм человека — как определить его
нормальные функции? Его нормальные функции — это есть
всесторонняя, совершенно удовлетворенная и могуче развиваю-
щаяся жизнь всех его органов; при таких условиях самочув-
ствие этого организма должно быть названо так: «счастье».
Вот почему глубоко прав был Короленко 4, когда он высказал
свой поразительный афоризм: «Человек рожден для счастья, как
птица для полета». Это нужно углубить —и птица и рыба соз-
даны для счастья, потому что летать — это счастье; потому, что
правильное фукцпонпрование крыла, руки, сердца, мозга — это
и есть счастье. Когда весь паш организм живет полною жизнью,
тогда мы чувствуем себя счастливыми, тогда не приходит в го-
лову вопрос — для чего это и какой этому смысл; ибо счастье
есть последний смысл, оно дает ощущение блаженства само-
утверждающегося бытия. И только тогда может возникнуть
мысль о его хрупкости, если мы скажем: «А старость,
а смерть?».
Но и болезнь, и старость, и смерть, и всякое страдание —
нищета, невежество, рабство, ревность и все что угодно — есть
как раз ограничение нормального функционирования организма.
В том-то и дело, что организм наш поставлен в среду, пе яв-
ляющуюся для него идеальной. Правда, он может бороться с
этой средой, он может при помощи великих актов труда видо-
изменить эту среду, подчинить себе эту среду, но это сложней-
ший, трудный и еще до сих пор — многие тысячелетия! — неза-
конченный нами процесс.
Вся жизнь отдельного человека и вся жизнь всего человече-
ства представляет собою постоянную тенденцию организма к
счастью, т. е. к утверждению максимально счастливой жизни в
среде, которая беспрестанно болезненно нарушает эту жизнь.
Человек как бы натыкается на какие-то острые углы — нет
достаточной пищи, нет необходимого количества тепла; кругом
враги, которые рвут тебя на части, враги стихийные, звериные
или человеческие. И строй природы, и строй общества таковы,
что счастливых людей нет, и даже в том случае, когда мы имеем
дело с царевичем Сидартхой, он должен признать, что ему гро-
зят, вслед за счастливыми годами, такие беды, как старость и
смерть. В силу этого внутри каждой клетки нервной системы
человека, каждого ганглия его мозга накопляются как бы
102
отравляющие соки, выражающиеся в нашем сознании как про-
тест против зла мира, как критика мира, как зародыши, а впо-
следствии и развитые элементы пессимизма.
Как же быть, как выйти из этого?
Если бы мысль человеческая с самого начала породила в
человеке, благодаря его прозрению в будущее и широте охвата
его опыта, чуждое животному критическое отношение к жизни,
то он должен был бы этим быть отравлен и погублен; большая
мудрость заключается в вавилонском мифе, отражение которого
мы видим в Библии, где говорится: «Познание добра и зла —
почти то же самое, что смерть» 5“6. Жизнь «без познания добра
и зла» идет от момента к моменту, она ничего не предвидит,
она ничего не суммирует; она или погибает или утверждает
себя. Но человеческая мысль широко охватывает явления, сум-
мируя эти явления и суммируя, приходит к выводу, что человек
является как бы изгнанником в этом мире и что потребности
его организма, его жажда счастья не находят себе удовлетво-
рения в этом мире.
Получается чувственное, эмоциональное противопоставление
человеческих желаний окружающей человека реальности, и, как
я уже сказал, если бы это сознание было безысходно, если бы
человек должен был сказать: «Я родился на свет как разумная
и чувствующая индивидуальность, в то время как свет этот соз-
дан так, что мой разум наводит меня на самые мрачные мысли,
а мое чувство является основой для страданий; но если это так,
то лучше бы мне совсем не существовать»,— то человек, после-
дователь пессимизма, не мог бы не сделать такой вывод: «Самый
счастливый человек — тот, который вовсе не родился, а за ним
следует тот, который как можно раньше умер». Это есть полное
жизнеотрицание. Если бы это жизнеотрицание сделалось актив-
ной доминирующей нотой человеческого сознания, то оно было
бы убийственно для человека, и те общества или те классы,
которые стояли па пути этого мудрого пессимизма, умножая
познание скорби и умножая эту скорбь до беспредельности,
обязательно должны были быть отравлены.
И вот тут тот религиозный предрассудок, то заблуждение
мысли, которое я определил как анимизм, является в высокой
степени спасительным, ибо человек мог сказать: «Да, этот мир
не таков, каким я его хочу, но тот мир таков, каким я его
хочу»; поэтому первое эмоциональное основание двух миров,
вследствие которого человечество ухватилось за теорию другого
мира, было таково: «Этот мир для меня неприспособлен, и я
хочу надеяться, я твердо верю, что есть другой мир, в котором
законы справедливости будут восстановлены, другой мир — мир
блаженства».
Но, как вы знаете, другой мир вовсе не есть мир блаженства,
другой мир вовсе не есть только рай: он есть рай п ад.
103
Каким образом человек пришел к мысли, что толкнуло его
на постулирование на том свете не только рая, но и ада?
Его толкнула на это злоба, которую, если хотите, можно на-
звать «святой злобой». Источниками горя человеческого и его
страданий часто были другие люди, и когда другой человек яв-
ляется источником страданий, то он характеризуется как пре-
ступник, как грешник, как дурной человек. На этом свете
преступники, грешники, дурные люди часто имеют власть, бо-
гатство и, насытившись деньгами, исполнив все требуемые бо-
жеством обряды, отходят к праотцам своим.
Поэтому мысль человеческая должна была задаться вопро-
сом: почему же незлобивый и правдивый может оказаться до
конца своих дней мучеником и умереть в страданиях, а гордый
грешник может пройти свой путь к славе и кончить жизнь спо-
койно, с торжествующей улыбкой на устах?
Вот эта жажда справедливости — перед лицом человеческой
злобы, гордости и борьбы людей друг с другом — привела к
тому, что разные человеческие классы, от правительства до ра-
бов, установили особый закон справедливости, говоря себе: мир,
который я принял бы, был бы миром воздаяния, по так как мы
воздать не можем, то будем внимать тому, кто говорит нам:
«Мне отмщение, и аз воздам» 7.
Таким образом, идеал справедливости весьма разнообразен,
потому что в ад отправляют за различные грехи. Но это дало
возможность каждому классу, каждой группе и каждой личности
говорить себе, что нарушение справедливости в этом мире вос-
становится в другом, справедливом, мире.
Я сказал уже вам, что потребность в таком мире стала не-
вероятно большой. Согласитесь: если возьмем какую-нибудь
80-летнюю старушку, которая в течение всей своей жизни слу-
жила, обслуживала живущих роскошно помещиков, несла ка-
кие-нибудь невероятные тягости, скажем, крепостного права,
но которая вместе с тем по пятницам и средам постилась, хо-
дила в церковь, ставила свечки,— она совершенно убеждена, что
ее ожидает на том свете рай, что она создала себе значительный
вклад в небесный банк своими поступками, что она собрала себе
«сокровища на небеси», что у нее там громадный капитал, ко-
торый ей возвратится. Если к такой старушке придет кто-нибудь
и скажет: «Пустое, бабушка, никакого банка на небесах нет, и
все твои сбережения — чистейшие пустяки: ни бога, ни ангелов,
ни рая нет»,— каково ей услышать, что даже утешиться ей
нечем, что не сбудутся ее надежды нд то, что помещик, экс-
плуатировавший ее, будет лизать на том свете горячую ско-
вороду? Безусловно, такая старушка пошлет вас к черту, вы-
толкнет прочь, даже, может быть, ударит вас своим старческим
кулаком и скажет: «Зачем ты пришел, бес этакий, меня сму-
щать!»
104
Так и наши идеалисты. Воспитанный в мире, который не
может быть молодым, который отравлен старыми соками, иде-
алист тоже полагает, что его счастье в потусторонней жизни.
Он крепко держится за старый миф о том, что жизнь не явля-
ется отправлением человеческих функций, а что существует
бессмертная душа. Весьма понятно, что он будет всеми силами
сопротивляться, чтобы у него не были отняты эта идея бессмер-
тия п представление о потустороннем мире.
Между тем мы — материалисты — обязаны именно отнимать
от таких идеалистов веру в этот потусторонний мир, потому что
мы знаем, что это обман, ошибочное представление, самоутеше-
ние, возникшее в века варварства; потому что мы твердо
понимаем, что на самом деле никаких надежд нет, а на этих
надеждах, спекулируя на них, устанавливают свое право на
эксплуатацию «господа мира сего»: обманывая тем, что на том
свете явления справедливости, они отводят злобу человеческую,
гнев человеческий, любовь человеческую в бесплодное русло,
которое потом отходит в пустоту.
И перед таким зрелищем мы можем только содрогаться, и
каждый должен чувствовать себя преступником, если не прило-
жил всю свою волю и силу, чтобы раскрыть людям глаза. Но
мне скажут: «Истина, па которую вы раскрываете людям глаза,
горька».
Нет, это неверно — новый мир, молодой мир, который теперь
особенно ярко перед нами живет и развертывается, он это от-
брасывает, ибо самая сущность эмоциональной прочности этих
предрассудков заключается в том, что человек не верил в воз-
можность построения счастья на Земле. Он был для этого слиш-
ком слаб, слишком мало знал силы природы и был слишком
беспомощен технически. Мы находимся в том периоде человече-
ской истории, когда начинает укрепляться сознание, что наш
организм с его жаждой счастья становится сильнее природы.
Мы еще далеко не победили природу, но обскурант тот, кто
из трусости, невежества или корысти держится за старое ми-
росозерцание и говорит: «Ты еще не победил», а человек, у
которого утренне открыты глаза на новые надежды, говорит:
«Я не победил, но я побеждаю».
Если бы наука и техника имели перед собою только перс-
пективу развития при том же общественном строе, который су-
ществует сейчас, то можно было бы усомниться в том, будут
ли плоды этой техники и науки доступны и благотворны для
всего человечества. Но марксизм и коммунизм есть не только
такой материализм, который возвращает человека к действи-
тельности и не обескураживает его, не лишает мужества п же-
лания победить природу, надежд на победу, по он, кроме того,
есть учение о такой реальной перестройке существующего по-
рядка, при которой теория и наука перестают быть слугаЛи и
105
рабами избранных, а становятся волшебными слугами челове-
чества и приобретают поэтому тысячекратную мощь — вот в
чем заключается разница между материализмом и идеализмом.
Мой оппонент в своей речи почти наверное будет говорить
весьма высокие слова о том, какая прекрасная вещь бессмертие,
вечность, полет к богу, стремление к абсолютному; но все это
значит, что в то время, когда человечество надеялось на эту
сверхнебесную дачу, оно всеми фантазиями и всеми лучшими
мыслями, которыми располагало, украсило эту сверхнебесную
дачу; но так как эта дача представляет собой миф и пуф, то
все эти украшения остаются чисто словесными тирадами, и,
чем они сильнее, тем сильнее в них сила обмана, которая за-
ставляет полагаться и уповать на нереальное, несуществую-
щее — на древнюю, по хрупкую сказку. Мой оппонент, может
быть, будет также ссылаться на многочисленных ученых лю-
дей, которым ученость не мешала надеяться на господа бога и
па пути его, но такое возражение я заранее отвожу и заявляю,
что ученые не всегда являются законченными учеными. Можно
быть великолепным физиологом или минералогом, по вместе с
тем совершенно никуда негодным историком религии пли об-
щественности. Эти ученые — буржуазные ученые и, кроме того,
буржуазные интеллигенты.
Я касаюсь последнего пункта моей речи: для индивидуалис-
тов, которых экономика, хозяйство ставят в индивидуалистиче-
ское положение хозяйчика, ремесленника (а общество интелли-
гентов находится в плену у своего личного эгоизма), личность
является одновременно и мучительным одиночным заключением
и предметом их гордости и забот.
Философ Мах рассказывал, что эскимос, которому миссионер
обещал бессмертие на том свете, спрашивал, будут ли бессмерт-
ны также души его собак и саней; а когда миссионер отвечал,
что нет, что собаки и сани умрут, он сказал: «Без них я не хочу
и бессмертия» 8.
Бессмертие личности — это вещь, с которой человек носится,
как с писаной торбой, и дольше которой никуда не идет; в нем
и есть предел всех его горизонтов.
Но когда человек освобождается от частной собственности,
он прежде всего перестает чувствовать только свое «я».
Центром его миросозерцания становится великое, ослепитель-
ное «мы» с его реальным мучительным прошлым и постепен-
ный подъем от животного состояния к той заре, царству спра-
ведливости, который мы сейчас переживаем. Тогда он чувству-
ет, что он продолжается и в окружающем, и в детях, и во вну-
ках, тогда он становится историческим человеком, тогда он
впервые становится человеком вообще, а не Павлом Иванови-
чем или Марией Ивановной. Тогда, ставя вопрос о своем бес-
106
смертии, on спрашивает не о собаках и санях, т. е. не о своих
собственных индивидуальных особенностях, не о своей так на-
зываемой личности: он спрашивает, будет ли та мысль, которой
он служил, та красота, которую он искал, и та справедливость,
которую он создал, развиваться дальше, до необозримых пре-
делов, одерживая новые и новые победы и устанавливая все
новые п новые гармонии. И в глубоком сознании, что он вечен
только теми вкладами своей личности, которые он внес в об-
щий поток человеческого бытия, он не боится ни жертв, ни
страданий, пи смерти. Ибо знает, что тот дух, если позволи-
тельно этим старым словом па минуту обозначить коллектив-
ный порыв человечества, тот дух, которому он служит, воисти-
ну вечен.
Таково наше миросозерцание, и мы, не боясь лишить кого-
нибудь его счастья, говорим: оставьте ваши ветхие, неогнеупор-
ные лачужки; кто совершенно невежествен, того не грызет бес
сомнения; но те из вас, кто мало-мальски живет умственной
жизнью и идет вместе с Толстым и многими святыми мужами,
время от времени с холодным потом спрашивают себя: «А если
его нет, что тогда?»
Это момент пробуждения, во время которого пх трагически
поражает их же ошибка; ибо, если его нет,— а его нет! — в
таком случае их жизнь представляет собой не только бессмыс-
лицу, но и преступное отравление окружающих.
Мы же твердо стоим на том, что нам говорит опыт, мы не
обещаем даром никакого рая, но мы заявляем: царство справед-
ливости, царство счастья может быть основано людьми путем
согласования их сил в труде и борьбе.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО
Товарищи, хотя гр. Введенский и не терял сегодня
времени для ответа на вчерашнее мое возражение, но отвел его
за то. что оно было веселое, что оно было «аллегретто». Я очень
рад тому, что сегодняшняя речь гр. Введенского будет напе-
чатана в той самой книге, где и это мое «аллегретто». И, мо-
жет быть, прочитавший обе речи не откажет мне в логично-
сти, простив даже не скучный, не печальный тон. Хорошее
аллегретто — тоже хорошая музыка, и я не обещаю вам, что
и в сегодняшнем ответе гр. Введенскому мне не придется не-
много пошутить. С другой стороны, упрек в том, что я прибегал
к зоологическим сравнениям, я желал бы отвести. Во-первых,
сравнение с апостолом Петром вряд ли может быть названо
зоологическим, во-вторых, что касается сравнения с верблю-
дом, то позволю себе напомнить: не кто иной, как гр. Введен-
ский доказывал нам, что Христос одинаково любвеобильно от-
носился как к бедным, так и к богатым; и если Христос мог
107
сравнить богатого с верблюдом, то почему мне пе прибегнуть
к тому же сравнению для идейного богача митрополита Вве-
денского?
Первое существенное возражение гр. Введенского было
мною предвидено. Не верьте в чудеса, товарищи, не верьте,
что я, в силу пророческого дара, предвижу, что скажет
гр. Введенский, а он тоже в силу особого, данного ему свыше,
проникновения в будущее угадывает, что скажу я. Мы не в
первый раз встречаемся и немножко знаем друг друга,— здесь
не чудо, а просто взаимное знакомство. Поэтому не нужно
удивляться, что я угадал, думая, что будут ссылки па бур-
жуазных ученых и будут также попытки оных буржуазных
ученых реабилитировать. И так как наука — вещь для нас
до чрезвычайности важная, то я со всей серьезностью хочу
сказать несколько слов о том, как мы относимся к этой науке
и ее буржуазным элементам.
Ученые учат не только о боге, они учат также политиче-
ской экономии, которая защищает богатство и капитализм.
Мало того, ученые, как вам известно, следуя чисто объектив-
ной науке, выдумывают теперь все те страшные и разруши-
тельные орудия, которые ближайшую войну могут превратить
в причину чуть ли не гибели человечества. Не нужно поэтому
слепо подходить к пауке, не нужно ей поклоняться, ибо нау-
ка может быть разная, и, на основании примеров, мы видим,
что наука часто может служить злу, что под маской учености
можно проповедовать ложь.
Само собою разумеется, что мы чествовали науку в лице
Академии. Но я не знаю, все ли речи, произнесенные па этом
чествовании, напечатаны и все ли их слышал и читал гр. Вве-
денский. В этих речах мы заявляем, что мы чтим пауку, ос-
новывающуюся на опыте и делающую из пего правдивые ло-
гические, теоретические выводы. Но мы указываем вам, наши
академики и наши гости, что мертвый еще держит живого и
что в вашей науке имеется еще значительный ингредиент бур-
жуазных заблуждений и буржуазного обмана. Мы представ-
ляем себе наше будущее, как освобождение пролетариата от
того, что нашу науку грязнит. Это мы говорим со всей откро-
венностью, потому что это — не классовый предрассудок, а са-
мая настоящая истина.
Гр. Введенский спрашивает, спорят ли революционеры и
контрреволюционеры о том, что дважды два — четыре.— Нет.
А о том, что бог есть,— спорят. Значит, не нужно так быстро
проводить знак равенства между «дважды два — четыре» и
«бог существует». Существует паука, которая настолько свя-
зана с техникой, на которой базируется и которой дорожит
буржуазия, что буржуазия не может и не смеет фальсифици-
ровать эту науку. Если бы буржуазия потребовала фальспфи-
108
нации таблицы умножения, если бы буржуазия потребовала
фальсификации законов физики и химии, то ее заводы и фаб-
рики перестали бы приносить барыши, и это одно уже застав-
ляет буржуазию требовать от ученых правдивости в этой
области.
Но когда мы переходим к социологии, философии, религии
и т. д.,— здесь буржуа в истине не заинтересован; наоборот,
он заинтересован во лжи, ибо истина — даже по мнению гр.
Введенского — должна была бы вести к уничтожению клас-
сового неравенства, к уничтожению как нерационального не-
нужного, вредного для нас капиталистического строя. Буржуа-
зия на это идти не хочет, и всем давлением своей культуры,
своей государственной власти и своей экономической мощи
она искажает науку, требуя от нее апологии того несправед-
ливого порядка, с которым слиты ее интересы.
Вот почему, как только мы переходим к этим областям,
мы замечаем почти сплошную фальсификацию науки, фальси-
фикацию истины со стороны нынешних ученых. Но при этом
ученые эти впадают во внутреннее противоречие. Физика, хи-
мия и вообще естествознание говорят одно и ведут прямою
дорогою к атеизму. Возможность вознаграждения за муки и
несправедливости этой жизни в жизни на небе помогает успо-
каивать и призывать к терпению массы, обещая воздаяние
в «той» жизни. Это настолько важно для буржуазии, что те-
перь, во второй период своей жизни, когда она изменила свою
буржуазную природу, все теснее становится ее контакт с ду-
ховенством. Вот почему сочетается, иногда парадоксальней-
шим образом, вера бретонки с научным открытием. Мы смот-
рим на это. как на тяжелую социальную болезнь. Мы жалеем
этих людей, которые застряли в буржуазном болоте, и мы
стремимся возможно скорее освободить их оттуда.
Мы всецело приветствуем и всячески защищаем трезвый,
свободолюбивый, плодотворный дух науки и ненавидим агре-
гаты, на которые так любит ссылаться духовенство; ибо это
есть дань науки старине, находящейся в полном аккорде с
буржуазией. Один из примеров этого печального явления —
изыскание Шмидта 9, о котором говорил гр. Введенский. Если
идти за Шмидтом, окажется, что надо прийти к гипотезе пли
вере в создание Адама господом-богом, ибо оказывается, что
те примитивные ступени, которые раскрывают перед памп
археология и этнография, не первоначальны, они есть продукт
более высокой цивилизации. Значит, история человечества
идет не снизу вверх, а сверху вниз, и приходится этот библей-
ский миф положить в начало истории культуры.
Предоставим дальнейшему научному спору развеять эти
научные софизмы и эти нагромождения ошибок целыми фо-
лиантами. Не здесь мне препираться с гр. Введенским на тему,
109
чисто научную тему, о том, насколько доказательны изыска-
ния Шмидта. Но гр. Введенский затронул другую сторону и
сказал: «Я совсем не настаиваю на той точке зрения, что мы
все не произошли от обезьяны. Вы, материалисты, лучше зна-
ете ваших родственников». Но я не знаю, кто лучше, тот ли,
кто, произойдя с низов, произойдя от животных, поднялся уси-
лиями своего гения до нынешнего человечества или тот, ко-
торого высочайший господь создал по образу и подобию свое-
му и который опустился до того, что, как говорит гр. Введен-
ский, обидно за животных, когда людей сравнивают с ними.
Есть теория нелепой ошибки бога, который по образу и
подобию своему создал что-то худшее обезьяны. Это есть тео-
рия регресса, теория распада. Вся эта теория исходит из того,
что все хорошее, что в нас есть, заложил в нас некоторый ба-
рин, выше нас стоящий, который дал нам это, как подарок.
Это есть остатки крепостнических, верноподданнических ощу-
щений. Наше же ощущение говорит, что жизненная цепь
идет не только от обезьяны, она идет вообще от млекопптаю-
щихся, от животных, все ниже и ниже стоящих, вплоть до
первичной клеточки материи, но она представляет собою чу-
десное развитие вверх, роскошное древо, которое уже и сейчас
получает соки и даст в будущем высочайшей красоты и муд-
рости существа. II я думаю, что по-нынешнему рассуждающий
человек никогда не может чувствовать себя униженным этой
картиной; но скорее может почувствовать себя оскорбленным
картиной такого создания из ничего, «по образу и подобию
божества» — для мук, для страданий, для падения.
Здесь была подана записка, в которой был дан совет на-
шему Губполитпросвету: пригласить гр. Введенского в каче-
стве инструктора антирелигиозной пропаганды, так как гр.
Введенский дал нам несколько добрых советов и указал, ка-
ковы пороки нашей антирелигиозной пропаганды, почему опа
слишком слаба. Он заявил, что мы целим не в то место, кото-
рое называется «Ахиллесовой пятой» религии. Вряд ли гр.
Введенский думает, что религия жива только потому, что мы
плохо целим и не знаем, где эта Ахиллесова пята, а что если
бы мы не вели борьбу с ветряными мельницами, а нашли бы
настоящее нутро и туда бы грянули наши остроги, то сумели
бы выловить этого грандиозного кита. Может быть, это была
бессознательная уловка г. Введенского, которая заключает-
ся в том, что он, указывая на некий драгоценный плащ, гово-
рит: вот это — мое тело, сюда стреляйте.
Нет, мы очень хорошо знаем, куда стреляем. Пусть не ду-
мает гр. Введенский, что мы думаем поразить религию наши-
ми словами. Маркс и марксисты знают, что религия испарит-
ся лишь тогда, когда человечество будет здорово. Мало того,
чтобы прийти к больному человеку и рассказать ему о здо-
110
ровье пли убеждать его, что он не болен,— это еще не лече-
ние. Поэтому ничего удивительного пет, что пока существуют
бедность, страдания, пока мы живем в таком мире, где чело-
век не является хозяином, будет существовать религия, как
бы ни старались ее вырвать с корнем. Никакими насилиями
ее не вырвешь: от этого корни ее только углубятся,— а всяче-
ски нужно воздерживаться от всякого рода насилия. Дискус-
сиями религии вырвать нельзя, это мы тоже хорошо знаем.
Мы верим в силу слова, мы пользуемся этим словом, но твер-
до знаем, где границы этого слова. Наша антирелигиозная
борьба есть только слабый спутник пашей основной линии
поведения, которая заключается в освобождении человеческих
сил, в гармонизации спл всего человечества,— это дело толь-
ко начато, мы лишь находимся у колыбели этого дела, и нам
предстоит большой труд. А вот тогда, когда мы достигнем
значительных результатов, мы подсчитаем, сколько людей
проснулось для нового, трезвого, практического миросозерца-
ния и сколько осталось в плену у древних или средневековых
предрассудков.
Когда гр. Введенский говорит, что не следует вести борь-
бу с низами религии, что следует метпть в верхи,— я с этим,
конечно, совершенно не согласен. Прежде всего мы будем счи-
таться с низами; не только потому, что это есть большинство
человечества, но еще и потому, что верою низов держатся и
самые верхи. А если бы эти верхи в конце концов преврати-
лись в индивидуальных чудаков, употребляющих религиозный
опиум для собственного услаждения, то это не было бы боль-
шой бедой. Поэтому мы продолжим нашу работу освобождения
больших масс от власти религии.
Да, гр. Введенский был в значительной степени пророком
того же типа, что и я, когда он говорил, что на его аргумен-
ты о религиозном чувстве я буду отвечать, исходя из нашего по-
ложения о том, что религия есть опиум. Что говорит нам гр.
Введенский? Он говорит: «Посмотрите на атеистов, в сущности
говоря, атеист тоже религиозен». И он приводит целый ряд
чудачеств людей, которые едят с пустой тарелки и пьют из
пустой чашки; это знаменует то, что он назвал поэтичностью
религиозного чувства. Это свидетельствует, что эмоциональ-
ные основы, о которых я говорил, держат еще крепко, потому
что люди не проникнуты уверенностью реально улучшить свое
положение. Курильщику трудно отвыкнуть от папирос — он
курит безвредную дрянь, чтобы до некоторой степени удов-
летворить отброшенную им потребность. Так и отдельные
люди или круги отказались от религии и некоторое время
употребляли безалкогольный алкоголь или бестабачный табак.
К этому нужно отнестись, как к временной переходной ста-
дии, как к чудачеству, не имеющему ничего общего с тем ате-
111
измом, под знаменем которого идет передовой рабочий класс
и о котором мы здесь говорим.
Гр. Введенский неоднократно прибегал здесь к сравнению
человека с животным. Человек не отличается от животного
пи тем, ни другим, ни третьим, но он, говорит гр. Введенский,
религиозен, а животное не религиозно.— Ну, хорошо, а живот-
ное философствует? Нет, пе философствует. И гр. Введенский
говорит — единство мира, чувствование мира, как единого,—
вот что основа религии. Но не всякий, кто чувствует мир еди-
ным, религиозен. Мир можно чувствовать, как единый ком-
плекс бытия. Марксисты утверждают, что мир един; живот-
ное не имеет этого суждения. Значит, отсутствует синтез пли
достаточная сила мысли, которая послужила бы фундаментом
и для таких истин и для таких наблюдений. Видели ли вы
животное, которое делало бы арифметические ошибки? Нет,
потому что оно арифметики вообще не знает, так как арифме-
тикой не занималось. Так нельзя сделать религиозных ошибок,
если не занимаешься вопросами религии. Это никуда негодное
доказательство.
Переходя к более шутливым, но достаточно глубоким со-
ображениям, я должен сказать, что, действительно, животное
не потребляет наркозов, не пьянствует, а человек пьянствует.
Можно было бы сказать: основная разница между человеком
и животным в том, что человек — пьяница. Между тем это
происходит потому, что человек недостаточно силен, чтобы
обойтись без отравляющих веществ. В области мысли человек
чувствует горе и достаточно силен, чтобы натолкнуться на
средства, его ошеломляющие. Плох тот врач, который навел
гр. Введенского на мысль о спасительности опиума. В чем тут
цело? Конечно, опиум может быть лекарством, но, во-первых,
лекарство нужно для больного и не нужно здоровому. Поэто-
му словами Введенского нужно сказать: надо сохранить в ап-
теке немножко религии, чтобы выдавать по рецептам остаю-
щимся еще больным людям для притупления их мыслей.
Но отсюда мы отнюдь не сделаем вывода, что мы должны объ-
явить хотя бы даже свободу торговли опиумом. Этого у нас
нет, хотя, к сожалению, есть восстановление торговли более
слабыми наркотиками, что является довольно неприятной ус-
тупкой нашему быту и, пожалуй, некоторой опорой дальней-
шей устойчивости религии.
В этом и заключается центральная идея марксизма как ма-
териалистического миросозерцания, что он полагает возникно-
вение и развитие религии совершенно неизбежным фактом,
совершенно неизбежным последствием определенного социаль-
ного положения. Только полное изменение социального положе-
ния, полное выздоровление, сделает религию никому не нуж-
ной, и считать ее побежденной можно будет только тогда.
112
Между тем эта идея послужила Введенскому основой все-
го его рассуждения, поднимавшегося на большие высоты поэ-
тичности и трогательности. Так, например, он привел такой
аргумент, в котором, право же, я чувствую некоторую слабость
его позиции. Он сказал: «Можете ли вы называть ложным те
или иное миросозерцание, тот или иной поступок, который яв-
ляется сладостным или утешительным для данного человека?»
Был приведен ряд примеров: можно ли называть ложным то
чувство, при котором влюбленный в музыку музыкант занима-
ется этим высоким искусством, даже в том случае, если он
экономически от этого страдает?
Этот пример интересен потому, что мы можем привести факт
из нашей собственной истории, как раз совпадающий с этим
примером. Карл Маркс — наш великий учитель — жил в боль-
шой нищете. Был случай, когда ему не на что было похоро-
нить своего умершего сына. Его семья в буквальном смысле
слова голодала. В это время он писал «Капитал». Он получил
предложение начать сотрудничать в одной американской газе-
те за хорошее вознаграждение и — отказался. Его друг пишет
ему: «Ты слишком непрактичен, Карл; разве можно подтачи-
вать свое здоровье и осуждать свою семью на голод только из
принципиальности и чрезмерной скрупулезности!» Маркс от-
вечает: «Я был бы непрактичным, если бы, по каким бы то ни
было соображениям, хотя па один день, оставил мой труд, ибо
скорейшее окончание его я считаю полезным для человечест-
ва» 10. Таким образом, и Маркс убил экономику, хотя был
экономистом. Он не думал, что такого рода соображения мож-
но класть в основу рассуждений о человечестве, что можно
требовать от него таких героических взлетов и говорить: «Вы
голодаете, вы работаете но 10 часов в сутки — ходите в Бри-
тиш Музеум, пишете «Капитал» — и вы утешитесь». Он знал,
что это пустая болтовня, что для того, чтобы люди поднялись
на эту высоту в массе, основной предпосылкой является реаль-
ная реформа.
Нас не удивит никакой Златоуст, который писал, что даже
в геенне огненной горящие не оставляют веры в Христа. За-
чем же далеко ходить? Стоит копнуть любую историю, любой
день наших революционных битв за эти восемь лет, чтобы ви-
деть, как материалисты, которые ни в какую душу не верят
и никакого бессмертия не ждут, которые говорят, что они бо-
рются за реальное счастье на Земле, проводят свою жизнь в
бесконечных военных трудах и идут в передних рядах на вер-
ную смерть. Такая преданность идее не есть отрицание мате-
риализма, а совершенно естественное проявление героического
боевого взлета человечества, в его борьбе именно за такой
строй жизни, который создал бы достойное человека сущест-
вование для всех.
8 А. В. Луначарский
113
Поэтому, переходя к другим примерам гр. Введенского,
можно сказать, в чем основная суть этих ссылок на отца, лас-
кающего ребенка, на мать, видящую красавца в своем дитяти,
и т. д.; — это переход на защиту субъективных позиций.
Гр. Введенский отступает с той позиции, которая говорит: ре-
лигия есть истина, и ее нельзя поколебать, она очевидна. Нет,
у него, с одной стороны, доказательство такое, что даже ате-
ист, когда он отучается курить религиозные папиросы, все-
таки что-то курит, чем-то дымит.
Второе доказательство: религия все еще существует. Это-
го мы не только не отрицаем, но и говорим, что надо с ней бо-
роться.
И третье доказательство: если человеку с ней хорошо, так
и не мешайте ему. Но мало ли с чем человеку хорошо! Так
рассуждая, мы опять придем к примеру с сивухой, так непри-
ятно действующему на нервы гр. Введенскому. Ведь, в самом
деле, когда привычный запойный пьяница тянет эту самую
водку, ему кажется, что с ней хорошо. Но если он прозрел и
увидел, что это ведет его в бездну, он старается лечиться,
и человек, который его любит, должен сказать ему: ты портишь
свою нервную систему, губишь свое здоровье воображаемым
счастьем такого пьяного экстаза, подменяя им настоящую
борьбу за счастье.
Тут полнейшая аналогия с тем подходом, который употреб-
ляет гр. Введенский. Его подход такой: не мешайте человеку
в субъективном мире, который он себе создал. Это значило бы,
что мы не должны никого трогать, сказав себе: и религиозные
предрассудки, и религиозность каких-нибудь шаманств, может
быть даже с человеческими жертвоприношениями,— пусть все
это остается. В самом деле,— им хорошо; они полагают, что
зарезать молодого человека во имя какого-нибудь фантастиче-
ского бога в высокой степени важно для устройства счастья.
Так что же, разве скажем мы: «Они так думают, пусть дума-
ют и впредь». Христианские миссионеры так не говорили. Хри-
стианские миссионеры говорили так: «Какие-нибудь язычники
бесчисленных толков верят по-своему, но я просвещен светом
христианства и я знаю, что язычник идет прямо в ад, ибо не
знает истин евангелия. Поэтому я пойду к нему и во что бы
то ни стало вырву его из пасти геенны огненной и просвещу
настоящей истиной».
А теперь вдруг христианские мистики такого высокого
типа, как Введенский, говорят: «Мы вас не будем просвещать,
раз вам хорошо с атеизмом, и вы нас не трогайте, если нам
хорошо; и если мы считаем наших детей за красавцев, не рас-
крывайте нам глаза, не бередите наше отцовское сердце».
Нет, так рассуждать нельзя. Мы рассматриваем себя, как
носителей активной истины. Мы не можем сказать, что мы
114
верим. Мы так же претендуем, как и гр. Введенский, на то,
что мы знаем, поскольку мы знаем, мы исповедуем; мы испо-
ведуем, мы спорим,— а поскольку мы спорим, мы говорим та-
кому влюбленному в своего ребенка отцу: «А глаза-то у него
нет; может быть, полечить его надо». Это было бы жестоко
на примере индивидуальном,— отчего не поощрить чудачест-
во? Но когда дело идет о громадных общественных величинах,
о судьбах целого народа, тогда, конечно, прямота и активность
являются нашим долгом; мы вынуждены будем и впредь скре-
щивать в этом отношении наши мечи.
Переход на эту оборонительную субъективную позицию
есть, по-моему, один из слабейших пунктов защиты гр. Вве-
денского. Правда, у него есть заранее заготовленные окопы —
это имеющая выйти в свет его книга. Я буду очень рад, ког-
да эта книга выйдет. «Если только жив я буду, у Гвидона по-
гощу, чудный остров навещу»; в книге этой постараюсь ра-
зобраться и посмотреть, какие там золотые орехи философии
разгрызает белка таланта гр. Введенского (извиняюсь за зоо-
логическое сравнение). Думаю, что я на этом острове не
встречу никаких чудес, а найду только хорошо обставленную
юридически аргументацию того же типа, с которым мы и те-
перь встретились. Основное утверждение гр. Введенского за-
ключается в том, что религиозное чувство сильно, что оно пока
еще не истреблено, а потому и неистребимо, что оно есть вещь
субъективная, а субъективное чувство благосостояния само за
себя говорит и т. д. Такая аргументация есть отступление, но
и па этих позициях, на которые отступила религия, мы ее не
оставим,— мы будем преследовать ее дальше.
Кончил гр. Введенский ссылкой на позицию, которую он
вчера защищал,— активность христиан. Очень хорошо будет,
если в своей книге гр. Введенский,— перечитав страницы о
Толстом и Христе, которые будут напечатаны в нашей книж-
ке,— постарается ответить на мою аргументацию и поставить
под сомнение положение о том, что никакой разницы между
элементами пассивности и активности Толстого и пассивности
и активности христианства нет, и нет никаких опасений, что-
бы христиане (не какая-нибудь святая инквизиция, конечно)
были действительно активны и действительно боролись в жиз-
ни против царствующего в ней зла кроме как словом. Он мо-
жет привести как пример отдельные ереси, но это уже от-
ступление от христианства. Подлинные же христиане, конеч-
но, говорят, что господь бог должен вмешаться в жизнь и
устроить ее и что мы завоюем царствие небесное верою, лю-
бовью; отнюдь не нашим собственным протестом, не бунтом,
не усилием собственных рук переделаем мы жизнь. Эта ссылка
на активность христианства никоим образом убедить нас не
может.
8*
115
Когда гр. Введенский говорит: «Не трогайте христианина,
он счастлив, потому что он верит в Христа и ему хорошо», то
этим самым он и подтверждает то обвинение, которое мы
предъявляем христианству. Мы говорим, что эта вера в несу-
ществующее благо создает человеку наркотические иллюзии
и ему будто бы хорошо. Мы предпочитаем, чтобы ему на пер-
вое время было худо, для того чтобы он знал все болезни свое-
го века и соответственно боролся за свое здоровье.
Что такое та часть нашей нервной системы, которая при-
носит нам ощущение боли? Это та часть, которая предостере-
гает наш организм, которая вызывает с этой стороны целесо-
образную реакцию. Но если боль невыносима, и мы не можем
реагировать, тогда медицина дает опиум, признавая, что луч-
шее, что можно сделать, это — уменьшить боль, если нельзя
найти законной реакции. Законная реакция в настоящее время
найдена. Законная реакция в настоящее время — это путь ак-
тивного коммунизма. И мы хотим, чтобы все, кто находится в
гибельном положении, были бы больны для того, чтобы на-
учиться активно протестовать. И поэтому нам не нужно сейчас
опиума, а нам нужно мощное восстановление всех органиче-
ских сил человеческих в борьбе за свое здоровье. В тот час,
когда это здоровье будет достигнуто, не только болезни уйдут
из жизни человечества, но выкинуты будут и все наркотики.
Так обстоит это дело.
Товарищи, я очень доволен тем, что дискуссия не заканчи-
вается сегодняшним нашим выступлением. Никогда никакая
дискуссия, никакое возражение и контрвозражение не могут
считаться окончательно убедительными. У каждого остается
чувство, что противник возразил бы с трудом на новые при-
шедшие в голову слова, , а кроме того — в памяти стирается
живая аргументация, которую вы слышите в течение вечера.
Поэтому очень хорошо, что наша дискуссия будет напечатана,
проверенная обоими спорящими, что те, кто действительно
глубоко заинтересовались поставленными вопросами и счита-
ют, что эта дискуссия проливает на них свет, могут спокойно
с карандашом в руках прочесть те и другие аргументы, и что
каждый из нас в дальнейшем, в тех книгах, которые мы бу-
дем готовить, сможет остановиться на позициях, занятых про-
тивником.
Никогда пе претендуем мы, что подобная дискуссия может
вырвать из верующего сердца его веру, как никогда не претен-
дуем на то, чтобы эти дискуссии могли убедить противников
или целиком осветить вопрос. Но мы думаем, что они являют-
ся важным актом того попутного умственного процесса, кото-
рым мы сопровождаем нашу борьбу за лучшее будущее; мы
просим отнестись к этой дискуссии именно так и верим, что
эта дискуссия в этом смысле имеет некоторое значение.
ТОЛСТОЙ И МАРКС 1
ОВАРИЩИ, моя сегодняшняя тема, «Тол-
стой2 и Маркс», выбрана мною не случайно. В настоящее время
у нас, в России — а в несколько видоизмененном виде и в дру-
гих странах — одними из основных идеологий, разделяющих
человечество, являются марксизм и толстовство. Ко-
нечно, никоим образом нельзя зачислять всех врагов марксизма
в лагерь толстовцев. Марксизм, как известно, есть идеология
пролетариата, есть классовая теория, могучее идеологическое
орудие в руках рабочего класса в его борьбе с господствующим
классом. Противостоит марксизму буржуазия со всеми ее раз-
ветвлениями и с теми народными массами, которые в силу
своего невежества и социальной распыленности находятся под
гегемонией буржуазии. Буржуазия менее всего может быть
обвинена в толстовстве — она, как нам известно, имперпали-
стпчпа; она, залив землю кровью в последнюю войну, готовит
новые неслыханные вооружения и ухищрения, которые в сле-
дующую войну, нависшую волей буржуазии над человечеством,
должны произвести катастрофу, еще несравненно более глубо-
кую и способную поставить весь мир па край гибели.
Мы, марксисты,— в первую очередь революционные,
единственно истинные марксисты-коммунисты — ведем беспо-
щадную борьбу с теми, которые сознательно отстаивают эти
хищнические буржуазные позиции.
Идеологически никаких сил за буржуазией нет.
Империалистическая буржуазия не может сама по себе приду-
мать никакого оправдания своему существованию, своим тен-
денциям и тем преступлениям, которые она совершает. В по-
следнее время буржуазия, можно сказать, отказалась от всякой
апологетики, от всякой попытки морально защитить свой зве-
риный облик. Конечно, угодливые журналисты и сейчас про-
должают лить яд в умы и сердца масс, стараются влить туда
патриотический дурман. Может быть, прав Владимир Ильич
117
в своем пессимизме, когда он уже после империалистической
войны говорил, что, быть может, с новым призывом буржуазии
под разноцветные знамена отечества еще очень и очень многие
рабочие вновь окажутся одураченными патриотическим лозун-
гом и пойдут убивать друг друга за интересы своих эксплуа-
таторов, тем не менее о серьезной идеологической борьбе здесь
не может быть и речи,— есть косность мнений, есть определен-
ная привычка к цепям, есть недостаточная разбуженность
критики. Если бы все это было стерто, если бы это отошло в
сторону, то массы увидели бы перед собой ничем не прикрытый
облик торжествующего зверя и, несомненно, прониклись бы
к нему достодолжной ненавистью.
Правда, есть подсобная идеология у буржуазии, именно —
меньшевизм, т. е. извращенный марксизм; социал-демократи-
ческий марксизм стал тем фиговым листком, за которым бур-
жуазия скрывает свой стыд: она сама не решается выступать
перед массами с активной пропагандой каких бы то ни было
своих принципов — она посылает для этого социалиста, она
посылает для этого марксиста, которого массы согласны слу-
шать, который говорит как будто бы на их языке, который на-
чинает с фразы о классовой борьбе с буржуазией, но который
таким образом начинает за здравие, чтобы кончить за упокой
революции, заговорив рабочему классу зубы искаженным, так
называемым «эволюционным марксизмом», который передает
в руки фатальности, судьбы ход вещей и взывает к пролета-
риату о терпении, об умеренности и аккуратности.
Меньшевизм с этой точки зрения есть, конечно, наш страш-
нейший враг и мы посвящаем чрезвычайно много времени
борьбе с ним: мы прекрасно понимаем, что убить престиж
меньшевизма в глазах масс — это значит массу завоевать.
И наша тактика беспощадной критики меньшевизма, и наша
тактика единого фронта, которую мы сейчас практикуем, и на-
ша тактика суровой чистки наших собственных рядов от вся-
кого сомнительного элемента — все это есть по существу борь-
ба с псевдомарксизмом: с меньшевизмом.
Он силен, он является фактически едва ли не главной, по
удельному весу, силой буржуазии. Из передовиков рабочего
класса, из социал-демократического партийного аппарата бур-
жуазия сумела сделать свою собственную агентуру, она зашла
в виртуозности пользования меньшевизмом так далеко, что
умнейшая и старейшая буржуазия мира — английская бур-
жуазия — поручила даже меньшевикам правительственную
власть. Она ни одной минуты не ошибалась, думая, что в руках
Макдональда3 задачи консервативной власти буржуазии от-
нюдь не будут скомпрометированы, потому что это будет
только новая форма более гибкого обмана, более ловкого окол-
пачивания рабочего класса и создания, пр возможности, ил-
118
люзий в недостаточно политически развитой массе, что ведь
Британией правит сам рабочий, так чего же еще можно требо-
вать! Так точно, как в течение последних полутора веков бур-
жуазия надувала народ при помощи демократизма вообще,
создавая иллюзии всеобщего голосования и мнимого выбора
правительства массами в то время, как правительство было
неизменно буржуазным, делало волю меньшинства и сковыва-
ло волю большинства, так и теперь, в новой стадии, буржуазия
пытается создать социалистическое правительство, рабочее пра-
вительство с тем, чтобы и здесь точно так же, как под знаменем
демократии, фактически утвердить незыблемо свою власть.
Товарищи, все же толстовство есть то миросозерцание, ко-
торое должно стоять на втором месте в числе этих наших до-
полнительных врагов — оно не имеет очень большого влияния
на пролетариат, но оно имеет сильнейшее влияние на интел-
лигенцию и, что в некоторых случаях важнее, оно может ока-
заться нашим конкурентом в воздействии на лучшую часть
крестьян не только в пределах Европы, но и в глубинах Азии.
Я приведу два маленьких примера, чтобы показать, в какой
мере толстовство является нашим конкурентом в деле завое-
вания этих чрезвычайно важнейших союзников трудовой ин-
теллигенции и трудового крестьянства.
Во Франции существует крупный писатель, Ромен Роллан 4,
автор многих романов, повестей и публицистических работ, ко-
торые приобрели ему европейскую известность. Когда Р. Рол-
лану было лет 25, он написал трогательное письмо Толстому,
где он называл себя его духовным сыном, просил его благо-
словения и указаний. Толстой понял по искреннему и талант-
ливому тону письма, что ему говорит не первый попавший-
ся — он чрезвычайно внимательно и пространно ответил
Р. Роллану. Недавно я читал в одной посвященной Р. Роллану
статье такую, не лишенную знаменательности, фразу: «Лев
Толстой был папой мировой интеллигенции и, сходя в гроб,
рукоположил на этот пост Р. Роллана».
Действительно, к Р. Роллану еще до войны,— а в особенно-
сти во время войны, когда он занял строго пацифистскую по-
зицию,— посылали письма, к нему приходили ходоки со всех
стран европейского и внеевропейского мира. Р. Роллан и сей-
час претендует на то, чтобы откликаться на всякие политиче-
ские события. Недавно был факт — столкновение, острое столк-
новение между испанским фашистом де Ривера5 и крупней-
шим испанским философом Унамуно 6. Правительство выслало
Унамуно из Испании в Африку или на какие-то острова.
Р. Роллан разразился интеллигентской буллой по отношению
к де Ривере. Правда, и буллы настоящих пап казались не
всегда особенно грозными тому или другому народу, и нужно
думать, что булла Р. Роллана отскочит от медного лба де Рп-
119
веры, но все же газеты мира, вплоть до самых консерватив-
ных, напечатали это письмо Р. Роллана. Оно подняло большой
шум и показало, что моральный вес этого человека очень ве-
лик и сейчас.
В прошлом году или около двух лет тому назад Р. Роллан
написал письмо другому крупному представителю француз-
ской интеллигенции, автору книги «В огне», А. Барбюсу7, на-
шему товарищу коммунисту, блистательно даровитому писа-
телю, написавшему книгу о войне, переведенную на все языки
мира и безусловно сказавшую о ней самую жестокую и самую
прямую правду.
Барбюс упрекнул Р. Роллана в том, что он не понимает
всей важности организации насильственного переворота, орга-
низации народных сил против силы буржуазии; он грозно
ему предсказывал, что вооруженная до зубов буржуазия со-
хранит в своих руках всю ту цепкую организацию, при помощи
которой опа не упускала из-под своего влияния ни одного сол-
дата и заставляла их питать своим телом вшей и умирать под
шрапнелью, вести братоубийственную войну, что всем этим
буржуазия может погрузить народы в такое же бедствие вновь
и что никакими хорошими словами, никакой проповедью, ни-
какими принципами здесь ничего не изменишь, что против
этой силы, адской силы буржуазии, можно выступить только
с оружием в руках и что тот, кто не готовится сопротивлять-
ся, кто не готовиться вырвать из рук этого разложившегося,
гибелью человечеству грозящего, класса власть, тот является
изменником делу человечества. И Р. Роллан с блеском тол-
стовской аргументации выступил против Барбюса с защитой
чисто пацифистских положений. Одна часть европейской ин-
теллигенции аплодировала Р. Роллану в силу своего убежде-
ния, потому что она считала, что пацифистская позиция, по-
зиция непротивления злу и насилию есть единственно пра-
вильная, что она рациональна, что только этой добротой, этим
идеализмом может быть провозглашен «божий мир» на земле
и может быть на самом деле исключена возможность войны.
Другая часть аплодировала Р. Роллану лицемерно. Она пре-
красно понимала, что подобным учением можно продлить годы
власти буржуазии, что оно является великолепным защити-
тельным аппаратом для буржуазии, что она может спокойно,
как за каменной стеной, управлять страной, пока гг. толстов-
цы и роллановцы будут стоять на своей позиции. Непротивле-
ние злу — это есть выгодная форма оппозиции, по крайней
мере, бесконечно более выгодная форма, чем «оппозиция» рево-
люционная.
Другой пример... Для пас сейчас чрезвычайно важно не
только то, что делается на Западе, для нас важно и то, что де-
лается на Востоке...
120
...Движение Ганди8. Ганди приобрел в Индии популяр-
ность святого; Ганди вырос в грандиозную фигуру вождя
значительнейших масс Индостана. Его тактика — толстовская
тактика; конечно, есть разница между Толстым и Ганди, но
только в деталях — в общем это настоящий индусский Толстой.
Как видно, там идет дело о том, за кем останется победа: за
мирным приспособленчеством — культурным движением, са-
мым острым проявлением которого является бойкот англий-
ских товаров, или за организацией вооруженного восстания
масс против британского владычества.
Вот я взял эти два примера из разных областей, и из них
ясно видно, что — поскольку дело идет не о пролетариате — мы
боремся в его недрах главным образом с меньшевизмом,—
поскольку дело идет о важных для пролетариата союзных си-
лах, постольку приходится считаться с толстовским влиянием.
Вот почему интересно разобраться в отношениях, существую-
щих между толстовством и марксизмом.
Как социальное явление, толстовство — не новость: во всех
тех случаях, когда появляется новая общественная форма-
ция — концентрация капитала, значительное богатство, рост
торговли и промышленности, когда это проникает в какую-
нибудь страну, там появляется движение, подобное толстов-
скому.
Остановлюсь на одном таком движении, очень древнем,
и на двух-трех примерах из новейшей истории.
Не напрасно называют Толстого пророком — он в высокой
степени похож на пророков библейских, потому что он явля-
ется несмотря на тысячелетия, отделяющие его от проро-
ков, повторением их, поскольку повторяются те же самые ус-
ловия...
...Перенесемся теперь ближе к нашему времени.
Франция, Французская революция объясняется, как вы
знаете, ростом капитализма. Ко времени французской револю-
ции не только созрела французская буржуазия для того, чтобы
потрясти основы и господство двух высших сословий, но она
вмрсте с тем одновременно с этими сословиями страшною тя-
жестью легла на крестьянство и мелкое мещанство. Француз-
ская революция сама по себе составляла сложное течение:
крупная буржуазия стремилась завоевать конституцию, сде-
латься господствующим классом, а с другой стороны — мелкая
буржуазия временно столкнула крупную буржуазию и, опира-
ясь па всю массу мелких собственников и лишенной собствен-
ности бедноты, плебса, почти пролетариев, смогла осуществить
конституцию 1793 года и продвинуться очень далеко в смысле
демократизма. Это объясняется именно тем, что под духовен-
ством и раззолоченным дворянством шел слой крупной бур-
жуазии, а под слоем крупной буржуазии недифференцирован-
121
ная масса, которую можно назвать до некоторой степени
«народом», потому что тут смешались интересы крестьянства
и городской бедноты всех разновидностей.
Когда готовилась революция, то крупная буржуазия на-
шла своих представителей в лице интеллигенции, в лице вер-
хов интеллигенции, интеллигенции более или менее устроив-
шейся, признанной, ведавшей делом общественного мнения.
Передовою частью этой интеллигенции были энциклопедисты.
Энциклопедисты — Вольтер, Дидро 9, Д’Аламбер 10, Гельвеций и,
Гольбах 12— верили в цивилизацию, в культуру; они полагали,
что дальнейший рост индустриальных богатств, научных зна-
ний, земледелия приведет к расцвету на Земле, что нужно
покончить с нерациональным строем, вытекающим из средневе-
ковых предрассудков, и на основании последних слов науки по-
строить человеческую жизнь.
Но мелкая буржуазия не так об этом думала. Она с боль-
шим негодованием смотрела на эту пышность, на науку, на
искусство, поскольку оно ей только сулило, но ничего не да-
вало, а в первую очередь служило росту мануфактуры, круп-
ной торговли, развитию большого капитала, который ее душил.
Вся эта цивилизация в сущности гнездилась по пышным оте-
лям, образцовым имениям или большим промышленным заве-
дениям, магазинам крупной буржуазии. Поскольку швейцар-
ский часовщик, полупролетарий, всю жизнь служивший секре-
тарем или полулакеем, спасавшийся от ареста полиции, искав-
ший убежища, Жан-Жак Руссо13, непосредственное порож-
дение мелкой буржуазии, никогда не выходивший из ее сре-
ды, поскольку он продолжает линию библейских пророков в
другой редакции, он говорит: «это от сатаны, это — Каиново
начало». Ваши богатства, ваш блеск, ваша цивилизация, ваше
искусство, ваша наука — все это не нужно, нужна на земле
одна правда. В чем она заключается? В равенстве. Установим
хозяйственное равенство. Равные хозяйчики должны войти в
договор друг с другом и на основании его создать государст-
венный строй, который соблюдал бы равенство каждого, при ко-
тором ни одна единица меньшинства не смела бы протестовать
против большинства. Такой строй принципиального господст-
ва большинства, господства равных, по мнению Жан-Жака Рус-
со, является настоящим раем. Сюда он вливает идеалистиче-
ское содержание, тут люди воспитываются согласно природе,
здесь — возвращение к прекрасному человеку, которого созда-
ла природа, но испортила цивилизация; здесь — обновленная
подруга-женщина, подходящая просто, по-матерински, велико-
душно, с грацией живого цветка к своим задачам, а не бездуш-
ная кукла, какою представляется цивилизованная женщина
тогдашних верхов буржуазии и аристократии. Он открывает
своего бога, он говорит: «Кто-то в моем сердце говорит, что
122
люди должны быть равны. Кто-то говорит, что мы обретем ве-
ликое наслаждение в живом труде, в единении с природой.
Это — голос бога, который не нуждается ни в каких храмах,
который живет в сердце каждого человека. Если ты, человек,
перестанешь эксплуатировать ближнего, сделаешься честным
тружеником на земле, то услышишь в своем сердце голос
божий».
Англия. Несколько позднее в ту пору, когда уже не ману-
фактура, не торговый капитал шел, а железной поступью шла
машинная индустрия, фабрично-заводская индустрия и когда
под ее чугунными стопами хрустели косточки изгоняемых из
своих изб крестьян, изгоняемых кустарей и мелких конкурен-
тов, в это время подымает свой голос английский пророк —
Карлейль14, и мы слышим у этого Карлейля те же самые
ноты. Он говорит: «Вы восстаете против барина, замка, против
феодальных отношений, но во время феодализма барин должен
был заботиться о своих крестьянах, у него было к ним живое
отеческое отношение потому, что это был его скот, который
нужно было кормить, холить, потому что, поскольку он не
заботился бы о нем, постольку он сам становился беднее,
а ваше отношение абсолютно бездушное, которым вы в кратчай-
ший срок стараетесь выжать из бедняка, из эксплуатируемой
вамп «фабры» все соки его организма и перелить в лишнюю
золотую монету; вы берете беспощадно детей, и эти детские
жизни бросаете в ваши машины, чтобы получить оттуда де-
шевый миткаль. Какое право вы имеете говорить, что вы либе-
ральны, что вы за свободу, что вы чем-то оправданы в вашей
борьбе со стариной? Старина была лучше, потому что тогда
жили по-божьи, а что такое бог и божьи заветы? Это заветы
добрососедских отношений. При упорядоченных отношениях
не надо конкуренции, бездушного отношения друг к другу, не
надо бухгалтерии, вычислений, барышей, борьбы, в которой
сильный побеждает слабого и думает, что так и нужно. Надо
вернуться к первобытной системе человеческих отношений,
надо вернуться к органическому существованию, к любви по
отношению друг к другу».
Это все, по мнению Карлейля, предполагает религиозность,
все диктуется внутренними чувствами человека, которые за-
глушены лязгом машин, фабричным свистом и звоном считае-
мых монет.
Я мог бы привести, конечно, бесконечное количество такого
рода примеров, но вы видите, что повсюду, когда происходит
пли ускоряется процесс продвижения новых начал цивилиза-
ции, всегда старый мир выдвигает из своей среды своих гени-
альных сынов, которые протестуют против нового мира, опира-
ясь на старую традицию, но идеализируют ее, представляя не
такой, какой она была, а рисуют ее в самой идеальной форме.
123
Присмотримся немного с этой стороны к толстовству, как к
социальному учению, п мы сразу увидим, что толстовство — это
как раз, так сказать, пророческий взгляд на вещи, если разу-
меть под пророками именно трибунов реакции, революционе-
ров реакционных, т. е. людей, которые революционно поды-
мают знамя бунта против капитализма, но не во имя гряду-
щего, а во имя прошлого или иногда во имя прошлого, которое
в преобразованном виде проектируется вперед, как будущее.
Действительно, Толстой идеализирует деревенские отноше-
ния по сравнению с городскими. Этому большому барину орга-
нически противно все буржуазное, ему противна индустрия,
ему противна торговля, ему противна буржуазная наука, ему
противно буржуазное искусство, все — от мелкого мещанства,
от мелкого чиновничества, которое он по-барски презирает, до
толстопузого купца, до чванного своей наукой какого-нибудь
доктора медицины или какого-нибудь инженера, или изящной
барыньки, или вообразившего себя способным управлять за-
знавшегося министра — все ему одинаково противно, все это не
от того мира, с которым он был бы согласен жить в полном
единении.
Можно было бы сказать, что первоначально социальный
протест Толстого — мы перейдем потом к его личному индиви-
дуальному протесту, имеющему тоже в конце концов социаль-
ный характер, который сказался в его философском учении,—
социальный протест Толстого есть протест барина против Ко-
лупаевых и Разуваевых, против пришествия чумазого капита-
листа и чумазого интеллигента-разночинца. Но этот великий
барин — Толстой — ищет учения, которое дало бы ему возмож-
ность жить подобно Шеншину, который в качестве поэта
Фета15 писал вирши, а в качестве Шеншина был крепостни-
ком. Как Фет-Шеншин и он не прочь был поддержать дружбу
с другими барами, которые стояли па точке зрения реакции, но
сам-то он великолепно сознавал своим гигантским умом, что
проповедовать барина — это во всяком случае бесцельно и без-
надежно и не дает внутреннего удовлетворения. Об этом внут-
реннем удовлетворении придется еще поговорить сегодня. По-
этому возвеличивая деревню, он прекрасно сознавал ее по-
лярность.
Что такое деревня? Барин и мужик. Возвеличивать барина
никак нельзя, потому, что это значит возвеличивать чужеяд-
ного члена ее — хищника; барин живет чужим трудом. О каком
равенстве может быть речь, если провозглашать прежде всего
начало барства, это начало, в котором лежит черта хищниче-
ской эксплуатации, которую Толстой старается установить как
главное клеймо, как основное проклятие ненавистной ему бур-
жуазии? Но мужичок — другое дело, он очень сродни хороше-
му доброму барину, который и на завалинке с мужичком поси-
124
дит и покалякает; оказывается, что они приблизительно
одинаково думают о необходимости урожая, о том, что
какие-нибудь банки суть ростовщические лавочки, кулаки-
кровососы и т. д.; по отношению ко всякой моральной и хозяй-
ственной стороне им есть на чем сойтись, если не заговорить
прямо о том, что их разделяет.
Все то, что Толстой мог, как идеальное, противопоставить
буржуазному городу, это было крестьянство, как совокупность
мелких хозяев, из которых каждый с своей семьей живет тру-
дом рук своих, никого не обижая, живет от рождения до смер-
ти, выполняя свою прямую обязанность сажать капусту, есть
капусту и вновь сажать капусту.
Это полезное житье-бытье крестьянское наполняется внут-
ренним светом и огромным содержанием. Мы сознаем, что
такой человек выполняет высшее предопределение, что он, не
обижая никого и устанавливая мир на Земле, тем самым,
в сущности говоря, приводит к внешнему выражению великую
правду о мире, любви и ладном сожительстве. Осуществил ты
его и твоя душа наполняется сознанием громадного покоя, кото-
рый и есть по существу успокоение в боге, и самая смерть
тебе тогда не страшна, потому, что ты не носишься с собой,
с своей собственной личностью, потому что ты не эгоист, не
хищник, ты живешь, как живет растение и так же спокойно
отцветаешь на лоне того целого, того великого Всего («все-
бога»), из которого ты родился и в который отходишь. Это есть
подлинное счастье, это есть тот социальный строй, который
нужно рекомендовать.
Когда Толстой рисовал утопии, а он как художник прибегал
для этого к метафоре, он изображал грядущий переворот с
большой гениальностью, так, как он сделал это в «Сказке об
Иване-дураке». Иван-дурак заявляет, что он ссориться ни с
кем не хочет, и когда чужестранцы приходят в страну «Иванов-
дураков» и хотят ее завоевать, они не сопротивляются. Они
говорят: ну, бейте, покоряйте, порабощайте нас, мы не будем
сопротивляться и кончен бал!
Утопичность этой идеи бросается в глаза сразу. Совершенно
ясно, что здесь какая-то внутренняя коренная ошибка, корен-
ное заблуждение, о котором я еще скажу, потому что есть
среди людей хищные и есть жвачные люди и ясно, что пропо-
ведь жвачных отношений, проповедь непротивления есть про-
поведь па пользу хищникам и что такой чужеземец, придя
в страну «Иванов-дураков», будет очень рад и скажет: хорошо,
я на ваши шеи сяду и буду на вас ездить и буду эксплуатиро-
вать и вас, и детей ваших...
Я хочу отметить одну черту. У Толстого есть внутреннее
биение, раздвоение; будучи великим художником, а не простым
публицистом, которые могут обманывать себя, принимать за
125
чпстую монету то, что они говорят,— он прекрасно понимает,
что, в сущности говоря, внутренним содержанием социальной
картины, которую он рисует, как идеал будущего, является
уже прошлое, и он делает в этом отношении прекрасное при-
знание в знаменитой «Сказке о зерне с куриное яйцо». Вы пом-
ните, что находят какой-то предмет с куриное яйцо величиной;
никто не знает, что это такое; зовут старика; приходит дрях-
лый хромой человек, из которого песок сыплется; спрашивают
его, что это такое. «Я не знаю,— говорит, — но у меня жив
отец, позовите его, он, должно быть, знает». Послали за отцом;
за отца его сразу и не признали, он мужик крепкий, бодрый.
Вышел он, посмотрел. «Не знаю,— говорит,— спросите у моего
отца, он еще жив». Позвали и его отца,—тот совсем молодец
молодцом, почти молодой человек, никакая смерть не берет.
Взял, попробовал на зуб и говорит: «Да это зерно! — такая
пшеница у нас была».— «Почему такая пшеница?» — «Мы аг-
рономов не знали, наукой не занимались, вели хорошее кресть-
янское хозяйство, земля и рожала».
Таким образом, Толстой прямо апеллирует к золотому веку,
мнимому, никогда не существовавшему, и прекрасно это сам
понимает. У Толстого есть некоторые социальные иллюзии,
которые заставляют его думать, что «Иваны-дураки» как-то
перетрут своих завоевателей, этих хищников. У них нервы, что
ли, окажутся крепче! Вроде того, как в христианском пред-
ставлении: ударили тебя в левую ланиту, ты подставь правую,
ударили в правую, ты опять левую, опять правую, опять левую,
может, обобьет руки, скажет: эх, ты, черт, какое долготерпение,
ничего не поделаешь; даже усомнится после этого, почешет за-
тылок, скажет: — может быть неправ я, может быть тут силой
господней оказался мученик, оттого такое и долготерпение.
Нечто подобное и у Толстого. Толстой верит, что при таком
непротивлении совестно станет человеку насильничать, верит,
что можно хорошими словами, поддержанными подвигом тер-
пения, так сказать, побудить злодея к тому, чтобы в нем про-
снулось настоящее божеское начало.
Владимир Соловьев 16, который был большим мистиком и
почти православным человеком и стоит в этом отношении бо-
лее направо от нас, чем Толстой, имел с Львом Николаевичем
беседу, в которой пришел прямо в ожесточение.
Толстой доказывал, что ни при каких условиях нельзя пу-
скать в ход насилие.
— Да как же так? А если вы видите, что какой-нибудь
негодяй истязав! ребенка, ну, что вы сделаете?
— Уговаривать его буду.
— Если уговоров не слушает?
— Еще буду уговаривать.
— Он замучает ребенка на ваших глазах.
126
— Ну, значит, такова воля божья.
Употреблять насилие нельзя пи при каких условиях. Упор-
ство, сектантское упорство, которое проистекало из веры, что
этим путем можно переговорить людей!
И не только Владимир Соловьев приходил в раж от этих
слов. Действительно, можно в конце концов выскочить из вся-
кого «христианского» терпения, слыша подобные утверждения.
Прекрасную сатиру на Толстого создал Щедрин 17 в зна-
менитой сказке «О карасе-идеалисте и ерше». Под ершом ко-
лючим описывает Щедрин реалиста, человека себе на уме,
который знает, где раки зимуют, а идеалист-карась, философу
все растабарывает с ершом на всякие высокие темы. Ерш и
говорит: «Проколю я тебе иглой пузо, потому что очень уж
тошно от твоих разговоров, никогда эти разговоры ни к чему
доброму не приводят, а во заглянет скоро щука в нашу заводь,
она тебе покажет».
«А что такое щука? — говорит карась,— я знаю такое слово,
что она обалдеет и обратится в мою веру». Тут, смотришь, щука
и явилась. Карась к ней: «А знаешь ты, щука, что такое прав-
да?» Щука до того удивилась, что потянула в себя воду и про-
глотила карася.
Это верно, так и бывает всегда. Фактически совершенно
невероятна утопическая вера в то, что возможно через по-
средство мирной пропаганды переделать мир.
Очень странно, на первый взгляд, что такой человек, как
Толстой, не ставит перед собой некоторых первоначальных за-
дач. Он полагал, что в каждом человеке имеется искра божия,
искра добра, которую нужно уметь раздуть, на которую нужно
уметь подействовать и что этим путем в конце концов он и
ученики его смогут переделать мир. Он так думал как социаль-
ный реформатор, но потом мы увидим, что он был не только
социальным реформатором. Он ставил высоко евангелие, он
ставил высоко и Конфуция 18, и других мудрецов, но особенно
евангелие и Иисуса, в историческую личность которого крепко
верил.
Удивительно, почему Иисус, евангелие, первые апостолы,
которых так обожал и так высоко ставил Толстой, почему они
ни капельки человечество не переделали? Прошло около двух
тысяч лет, а человечество, по мнению самого Толстого, оста-
лось таким же преступным, чванным, погруженным во всевоз-
можные пороки. Почему же нам надеяться, что Толстой с его
учением за другие две тысячи лет добьется большего? Если
более сильные, каким признал он Иисуса, не могли, то не смо-
гут сделать и другие. Сколько мир стоит, социальная неправда
существует, все время возникают проповедники и говорят свои
карасьи слова и все время их либо игнорируют, либо прогла-
тывают, а щучье царство стоит себе непоколебимо.
127
Теперь мне нужно подойти к толстовству с несколько дру-
гой стороны. Все это кажется нелепым, если излагать как
социальное учение, но это было не только социальное учение,
это была жажда найти внутренний мир для самого себя и
вместе с тем найти путь к этому внутреннему миру и препо-
дать этот внутренний мир всем жаждущим.
Толстой как барин и высококультурный барин страдал не
только от зловония этой самой чумазой культуры, он страдал
еще от страшной болезни — индивидуализма.
Толстой был невероятно ярко выраженная личность, по-
этому он и мог сделаться великим художником и, как великий
художник, был наделен необыкновенной по сравнению с нор-
мальной человеческой степенью восприимчивости ко всем
внешним впечатлениям, огромной глубиной эмоциональных
переживаний.
Это был человек огромных страстей, и жизнь доставляла
ему безумное удовольствие.
Я мог бы привести множество красноречивых страниц, где
вы чувствуете, какое блаженство для Толстого жить, ощущать
тепло и холод, запах и вкус, видеть перед собой природу, с ка-
ким наслаждением он рассказывает о том растении, которое
избили, посекли со всех сторон и которое все-таки хочет жить
во что бы то ни стало, сопротивляется...
Если каждый человек хочет жить и не хочет умереть, то
тем более интеллигент, у которого личность выпирает на пер-
вый план, который живет своей оригинальностью; если он
художник, адвокат, врач — это есть его орудие завоевания оп-
ределенного социального смысла своего существования; такой
интеллигент больше дорожит своей жизнью и больше боится
смерти; он с тоской обращает свои взоры к крестьянину, ди-
карю, к животным, которые не боятся смерти.
И Толстой с напряженной жизнью, бьющей фонтаном, как
гейзер, особенно любил жизнь и боялся смерти. Это в нем до-
минирующая нота — неистовый страх смерти. Как это так бу-
дет, что прекратится этот чарующий поток жизненных впечат-
лений,— это великая проблема для Толстого. Как найти мир,
не обуреваться ужасом того, что все проходит, все течет,
все тает, ничего на самом деле не существует, ни я — Лев
Толстой, ни окружающие дорогие люди, ни природа, ничего
нельзя остановить, все изменяется, разрушается, все есть бег-
лый призрак, образ, написанный на дыме...
Это мучило его несказанно и в дневнике он вечно к этому
обращается. Когда он прочел дневник одного западноевропей-
ского писателя Амиэля 19, ни о чем не говорившего, кроме как
о страхе смерти, он сказал: это настоящий человек, это вели-
кая проблема. Человек, который может забыть о смерти, это,
по мнению Толстого, уродливый человек, это тупой человек,
128
не ставящий себе центральной проблемы, но, может быть,
и счастливый человек. Потому что нельзя суметь закрыть глаза
па ужас смерти, а когда этот призрак стоит перед глазами,
нельзя быть спокойным. Надо искать бессмертия. Где же ис-
кать этого бессмертия?
Другой интеллигент, тот же Владимир Соловьев, искал его
в метафизике. Верь, говорил он, верь в то, чему учит церковь.
У тебя бессмертная душа, что там сомневаться!
Но Толстой был слишком умный человек, он и после того,
как создал гигантскими силами лестницу, по которой подоб-
рался к идее бессмертия, более или менее еще сомневался.
У него на самых последних страницах дневника 20 есть за-
метки: «Сегодня плохо верю, господи, помоги моему неверию».
«Утром проснулся с твердой верой в бога, знаю, что все, чего
чаю, исполнится, благодарю бога за оказанную помощь». И че-
рез два дня: «Страшными сомнениями обуреваюсь»... и т. д.
до самых последних минут.
Надо было эти сомнения вдвинуть в какое-то другое русло,
тут наступает большая работа для этого самого барина, кото-
рый, как интеллигент, старающийся победить свою индиви-
дуальность, проходит такой же путь, находит успокоение в
идеале христианском. Он рассуждает: все в мире бегло, пре-
ходяще, смертно, но, может быть, есть вечное, незыблемое,
непреходящее, всегда себе равное; если бы что-то подобное
можно было найти, то надо было бы целиком к нему приле-
питься. Прилепиться к этому вечному, непреходящему, всегда
себе равному, это значит найти спасение. Найти в себе такое
вечное, значит найти в себе бессмертие. Стало быть, надо ис-
кать. Вообще веру, скажем, ту, которой учит православная цер-
ковь, нельзя признать. Это преходящее, источенное, заражен-
ное всякой ложью.
Вы знаете, Толстой был беспощадным врагом церкви, вся-
ких церковных обрядов. Он умел и маленькими зеленоватыми
глазками посмотреть на вещи так, чтобы прожечь их как ку-
поросом. Он шел в театр на Вагнера 21 и писал о том, что ви-
дел, и все выходило так глупо, что всякий говорил себе: как
я мог сидеть и думать, что это искусство? Все эти раскрашен-
ные картонажи, эти актеры, которые широко открывают рот,
поют чепуху, все эти куклы, это годится только для детей, но
и для детей скучно, и при этом звенит медь, пиликают скрипки.
Все это, по мнению Толстого, сумбурно. Такими описаниями
он лишает произведение всякого аромата.
Так же точно он говорит о суде. Приходят люди судить че-
ловека, разбить ему жизнь из-за проступка, вытекающего из
сложнейшей личной его драмы, из законов социальной приро-
ды. И судьи — жалкие чиновники, одни переговариваются,
другие переваривают пищу, один недоволен женой, другой
9 А. В. Луначарский
129
ковыряет в зубах. И вся процедура изображена строго прав-
диво, так, как на самом деле.
Так же относительно церкви. Вот приходит священник, на-
девает парчевый мешок, который является вицмундиром чи-
новников византийских царей в известную эпоху, производит
разные манипуляции, ненужные, которые представляют иска-
женное повторение хозяйственных манипуляций давнего про-
шлого. Все это пошло и нелепо. Только потому, что люди не
могут просто посмотреть на вещи, они могут продолжать ду-
мать, что тут есть смысл, есть какая-то поэзия.
Так глядя на вещи, Толстой все разрушает вокруг себя.
Вокруг него одни развалины: монархия, патриотизм, суд, нау-
ка, искусство — все разрушено, подлинно как в одной сцене
«Фауста» хор духов поет: «Великий, ты разбил как стеклян-
ный весь круг вселенной». Так можно было бы петь о том
ударе, который наносил Толстой с меткостью и холодной зло-
бой всему тому, что старалось его прельстить, чтобы добиться
какой-то сердцевины, которая постоянна.
В чем же заключается эта постоянная сердцевина? Социаль-
ные наблюдения и индивидуальные наблюдения над самим
собой научили его, что борьба за удовлетворение своих страс-
тей с другими людьми, эта конкуренция в самом широком
смысле этого слова есть главное зло, то, что беспрестанно тре-
вожит человека, что выводит его из равновесия, что в нем
мучительно.
Нечего удивляться, что к этому Толстой пришел, это обыч-
но, так и Сидартха-Будда пришел к тому же выводу. Такой же
барин, человек чуждого мира, так же смотрел он на всю склоку
общественного строя. Нельзя ли уйти от этого тем, что пе-
рестать бороться за свои эгоистические цели? Тогда можно
приобрести мир, покой. Страсти, вот что не дает мира и покоя.
Может ли быть жизнь без страстей? Может быть. Это если
отойти совершенно от всякой любви к каким бы то ни было
внешним благам, перестать ценить внешние блага и их на-
громожденность и заменить их любовью к людям. Причем эта
любовь у Толстого невелика, нельзя сказать, чтобы он страстно
любил людей и высоко их ставил. В конце жизни он говорил:
собственно, не следует учить, все равно ничего хорошего не
выйдет, а надо душу спасать, позаботиться о себе самом.
Впрочем, в лучшую пору жизни он говорил, что нужно заме-
нить вражду любовью к людям, что нужно считать позором и
грехом обидеть другого человека. Уступи, отойди — в этом
любовь к людям, избегай столкновений с братом твоим — чело-
веком из-за каких бы то ни было благ, ибо все эти блага мни-
мые. Вот тогда как будто выйдет так, что человек ото всего
временного упасется, внутри его будет какая-то успокоенная
жизнь.
130
Когда Толстой старался найти в себе такую успокоенную
жизнь, найти мир, он признавал, что он ее обретает, что он
как-то близок к этому, что в лучшие моменты он, таким обра-
зом, находит действительно подлинный покой.
В этом есть некоторая глубокая правда; само собой разуме-
ется, что нынешний человек мучится всякими житейскими
треволнениями. Если он сумеет своеобразно себя загипноти-
зировать и все треволнения отбросить, то на некоторое время
действительно наступает безоблачная тишина внутри. Эту ти-
шину Толстой бесконечно ценил, и в ней он признал путем
некоторого насилия над собой — он в этом признавался — под-
линное бытие, настоящую сущность жизни, святую жизнь или
«жизнь в боге».
Тот внутренний покой, которого человек может добиться
ценой любви и заключения мира со всем окружающим, напол-
няется сейчас же светом радостного существования, беззлоб-
ного и не стремящегося ни к каким внешним целям бытия, а
его социальный идеал — христианский, об этом он сам говорит,
заключается в том, чтобы каждый жил трудом своих рук, ни-
кого не задевая, не стараясь сделаться богатым, ни к чему не
стремясь, как только к тому, чтобы продолжать свое собствен-
ное существование; вот постольку Толстой провозглашает
жизнь ладом. Он — крестьянин — знает бога, потому что и бог
его знает, этот идеализированный крестьянин — такой мужик,
какой должен быть, своими руками себя пропитывающий,
беззлобный и мирный сосед.
Так заканчивается круг своеобразно в русский цвет окра-
шенных толстовских идей, родственных идеям Руссо, Карлей-
ля, Лао-цзы 22, Будды и всех мыслителей, которые знаменовали
собою подобные моменты культурного развития, каждый в
своей стране, в свою эпоху. Открывши эту истину, Толстой
начинает проповедовать. На этом мы пока его оставим.
Теперь, что такое представляет собою марксизм?
Марксизм есть учение, свойственное пролетариату. Это есть
учение, приспособленное к классовым интересам пролетариата,
но именно потому совершенно объективно рисующее действи-
тельность. Тут сразу нужно сказать, как оно относится к
противоположному миру — толстовскому. Оно приемлет циви-
лизацию полностью, приемлет полностью и науку, и искусство,
и даже богатство, накопление богатств — капитализм. Марксизм
есть порождение города, а не деревни, он смотрит вперед, а не
назад. С Толстым он встречается в одном — в жгучей ненависти
к буржуазии, потому что буржуазия сделала свое дело и стала
вредна. Все противоречия, порожденные строем города, так же
понятны марксисту, как и толстовцу; из этих внутренних
противоречий нарождается борьба элементов, которая в даль-
нейшем приведет к победе над старым миром, но не путем
9*
131
отказа от науки, искусства, цивилизации, индустрии города —
поворота назад, а путем дальнейшего развития на этом пути.
Это дальнейшее развитие приводит за собой разорение, обед-
нение крестьянства и мелких собственников и порождение ли-
шенного всякого имущества пролетариата, последнего из
классов.
Но этот последний класс работает на машинах, представ-
ляющих собою осуществление передовых слов науки, рабо-
тает при помощи гигантских органов труда, начинающих одер-
живать подлинную победу над природой, он работает огромным
коллективом на мировой рынок, и все это создает почву для все-
мирного пролетарского объединения, которое сможет вырвать
науку, прикладную технику, всю совокупность цивилизации из
рук классов, употребляющих ее для своих интересов в корыст-
ных целях, и превратить ее в орудие всего человечества. Тогда,
вооруженные этим орудием, мы сможем победить природу и
со сравнительно небольшими затратами труда добиться всего
того, что нам нужно для полного удовлетворения наших пот-
ребностей. И когда эти непосредственные животные потреб-
ности будут удовлетворены в этом мире равных, где каждый
есть собственник общего производственного имущества, мы по-
строим цивилизацию свободных личностей, у которых не бу-
дет причин для борьбы друг с другом и которые могут
вместе расцвести в великолепное разнообразие типов на уже
организованном производственном процессе. Таково миросозер-
цание марксизма.
Первое возражение, которое толстовство может сделать,
таково: вот вы упрекали Льва Николаевича в непонимании,
что много лет прошло после евангелия, а люди не переделались,
несмотря на всякие проповеди, в лучшую сторону, ну, а вы?
Вы тоже должны знать, что революционных попыток насилием
создать человеческое счастье было немало, почему же вы ждете,
что возможно для большинства, вырвав вооруженной рукой
цивилизацию из рук меньшинства, создать совершенно новую,
небывалую эпоху в истории человечества?
Это возражение глупо. Почему оно глупо, почему отпадает?
Потому что никогда не было в истории человечества такого
расцвета науки, как в XIX—XX столетиях, такой фабрично-
заводской промышленности, никогда не было таких путей со-
общения, никогда не было капитализма в его нынешних фор-
мах. Человечество не просто растет, переходя из детского
состояния в зрелое — есть известная волна подъемов и сниже-
ний, развития цивилизаций и их разложения, но когда мы
исторически конкретно обозреваем пути прошлого человечест-
ва, мы видим, что в отношении науки и индустрии оно шло
вперед и доросло до такой вершины, на которой никогда, ко-
нечно, не стояло.
Вообще если бы во все другие времена социализм победил,
если бы свершилось такое чудо и бедняки разделили бы тог-
дашние орудия производства, разделили имущество богатых,
то мир от этого, пожалуй, сделался бы еще беднее, но сейчас
мы можем сказать, что при правильном употреблении ны-
нешних орудий производства можно добиться достатка для
всех, только сейчас может быть разрешен вопрос о том, чтобы
добыть у природы столько пищи и других необходимых благ,
чтобы человечество было богато. Если человечество сейчас еще
не богато, то только потому, что нынешняя наука и нынешняя
техника, которые так быстро развиваются у нас на глазах,
употребляются в корыстных целях обогащения отдельных ка-
питалистов и при наличии конкуренции между отдельными
трестами, национальными капиталами и т. д. Таким образом,
это возражение отпадает.
Тогда приводится другое возражение такого рода: ну, до-
пустим, что вы сможете таким путем урегулировать вопросы
желудка, но вы грубейшие материалисты, какие только есть
на свете, вам только и интересно, чтобы брюхо у всех было
набито, и это ваш высший идеал, а мы хотим найти покой,
бога обрести в себе; для вас ничего этого не существует, толь-
ко одна сытость.
Мы отвечаем, что это ниоткуда не следует. Из того, что
мне хотелось бы, чтобы каждый мог каждый день пообедать,
не следует, чтобы он жил исключительно для обеда, а, наобо-
рот, для того, чтобы он работал, мыслил, наслаждался жизнью,
он должен обедать. Человек живет не для того, чтобы питаться,
но без питания не может жить.
Эта задача общественного питания, общественных жилищ,
общественной одежды, эта задача урегулирования первона-
чальных основ быта в высшей степени важна, да и толстовцы
этого не отрицают, потому что и в их идеале мы находим
людей, которые трудом рук своих все-таки находят себе снос-
ное существование. Мы тоже не предполагаем, что в этих ма-
териальных благах, самих по себе, заключается самоцель, но
мы говорим: когда эти вопросы будут разрешены и отпадут,
когда экономические порядки сделаются чем-то самим собой
разумеющимся, тогда выступят на первый план высшие пот-
ребности человека, потребности в знании, творчестве, любви к
другим людям, завоевание природы теоретическими знаниями
и практическое.
На это возражают: вы не даете настоящего решения во-
проса. Почему вы думаете, что социалистическое разрешение
экономических задач приведет непременно к гармонии людей
между собой? Почему люди сделаются тогда лучше?
На это мы возражаем опять-таки совершенно резонно: мы
так же, как и вы, не верим, что человек от природы зол. Если
133
бы мы в это верили, мы думали бы, что добро состоит в том,
чтобы разными скорпионами его перевоспитать, что его нужно
отдать в выучку не столько педагогам, сколько палачам, кото-
рые бы держали его в цепях, как бешеное животное, каленым
железом выжигали его пороки. Но мы верим, что «искра
божия» (почему «божия»?, гг. толстовцы) есть в человеке, т. е.,
что он представляет живое существо, которому нет надобности
злобствовать и терзать другие существа, если его потребности
удовлетворены; человек человеку нужен; когда нет причины
враждовать — человек человеку приятен, как друг, как сотруд-
ник, как предмет его любви, как его ребенок и т. д. Во внут-
ренних семейных отношениях, там, где семья одна, где нет
внешних причин для раздора, там вы встречаете то, что назы-
вается высоким именем братства.
Почему нельзя представить себе жизнь человечества как
братство, как семью, в которой все братья и сестры?
Да только потому, что существуют частная собственность
и конкуренция: брошены кости, за которые грызутся люди;
и костей недостаточно,— если не будешь грызться, пропадешь!
И в этой борьбе возникают громадные состояния; владеющий
ими человек боится упустить их из рук и должен громоздиться
вверх, чтобы удержать занятую им позицию. В результате мы
видим всеобщую свалку, хищнический мир частной собствен-
ности ее создает. Как только это будет прекращено, никаких
препятствий к тому, что вы называете «искрой божией», а мы
естественным характером человека, как животного, не будет
и он даст самые лучшие плоды.
Мало этого. Социалистический строй представляет собой не
только отсутствие необходимости враждебной конкуренции, но
и колоссальную организацию сотрудничества: труд каж-
дого ведет к обогащению всех и труд всех к обогащению каж-
дого, это создает прочную основу для экономической солидар-
ности и нет никакой опасности, чтобы эта солидарность должна
была как-нибудь нарушиться.
Следующее возражение толстовцев: «Ну, хорошо, но вы хо-
тите облиться кровью, облить других кровью»! Допустим на
минуту, что это правильно и что социализм создаст новые
условия, и что можно на основе индустрии, вырванной социа-
лизмом из рук капиталистов и превращенной в орудие всего
человечества, создать всеобщее довольство. Допустим, что люди
смогут тогда жить согласной жизнью, но через какие жертвы
это идет? Вот сейчас, в недавние годы, когда была гражданская
война и красный террор, в это время толстовцы со своим па-
цифизмом свирепствовали среди нашей обывательской интел-
лигенции, они говорили: где этот социализм, где это всеобщее
довольство, получили ли вы что-нибудь, лучше ли жить?
Обыватель отвечал: «Хуже, во сто раз хуже, одни обещания,
134
что будет лучше, а на самом деле теперь хуже, идем в крови
по горло». Если эти обещания даже и исполнятся, то стоит ли
совершать все эти ужасные преступления, все это братоубий-
ство, чтобы получить какую-то коммунистическую действи-
тельность? Хор обывательский голосит: «Не стоит, никоим
образом не стоит!». Хотя большая половина обывательского
хора не говорила бы так, если бы был не красный террор, а
белый, и меры насилия применялись с другой стороны. Но эта
половина просто представляет классовых врагов, а мы будем
говорить о тех, кто искренне убежден, будучи промежуточной
группой, что можно по-хорошему, мирно, пацифистски разре-
шить эту проблему.
На это можно сделать два возражения: во-первых, вопросы
социальной жизни не зависят от воли отдельных людей, это
есть исторический процесс, который имеет свои законы, а по-
тому — хочет или не хочет этого Толстой или Маркс, но когда
низы человечества, униженные, оскорбленные, затоптанные,
подымаются, когда в их сознании возникает и крепнет мысль,
что они в состоянии взять за горло тех, кто их угнетает,—
они перестают слушать пацифистов и берут за горло угнета-
телей и закипает страшная вражда. Тогда возникает вопрос:
уйдешь ли ты от борьбы для сохранения чистоты своих одежд
или поймешь, что в этой борьбе, в которой еще неизвестно кто
победит, каждый лишний адепт, пополняющий хотя бы толь-
ко тыл, есть величина, которая должна быть практически
учтена.
Владимир Соловьев спрашивал Толстого, что будешь де-
лать, когда истязают ребенка? А мы говорим: как можно быть
безучастным, если человечество поднялось на последний бой,
чтобы вырвать его, в числе бесчисленных миллионов и гряду-
щих поколений, из ужаса того мира неправды, который и вы,
толстовцы, осуждаете? Можно ли, раз борьба закипела, путать-
ся между ногами и говорить: перестаньте бороться, зачем бо-
роться? Это будет не чем иным, как пустой тратой слов и
осуждением себя на историческую бесплодность.
Но допустим, что дело зависело бы от нас, что вопрос шел
бы об историческом процессе, зависящем всецело от нашей
воли. В этом случае при сознании, что либо человечество бу-
дет плестись прежним шагом по историческому кругу, безыс-
ходно испытывая все ту же бесконечную тяжесть нищеты, бо-
лезней, пороков, невежества, под которыми оно гибнет, либо
необходимо рвануться для того, чтобы разбить этот жизнен-
ный круг и из него выйти, если бы для этого даже нужно было
заплатить тяжелой ценой крови, неужели мы не выбрали бы
второго?
Бывают обстоятельства, когда останавливаться перед жерт-
вами нельзя.
135
А какая нежность проявляется здесь у толстовцев, как они
начинают ценить отдельную личность и отдельную жизнь, как
они забывают все свои слова о выше жизни стоящей цели, все
свои речи о подвижничестве!
Надо помнить, что человек способен на героизм, и это, мо-
жет быть, нечто наиболее святое, что в нем есть, способен
посмотреть на себя не как на самоцель, не как на последнее
звено бытия, перенести центр своей любви на громадное строя-
щееся дело и на себя посмотреть как на строителей, как на
камни этого строения, как на элемент, входящий в огромный
поток, вал, устремленный к организации грядущего, и тогда
станет ясно, что если нет никакого другого процесса, кроме
социально-хирургического, кроме определенного столкновения
одной воли против другой, кроме хирургической очистки тыла
для того, чтобы не сломлен был всей зараженностью тыла наш
святой гражданский фронт, если нет другого исхода,— мы бе-
рем на себя с внутренним сознанием своей правоты этот крест.
Тот, кто осуждает на смерть других, а сам не готов умереть
за великое дело, отвратителен. Но тот, кто понимает, что и
человечество переживает кризис, во время которого все постав-
лено на карту, и в случае неудачи будущее бесчисленных по-
колений может пойти по рабской дороге, а в случае победы
по дороге освобожденного от экономических оков человечества,
какими мы быть не можем, вследствие чего мы себя не очень
и ценим, но какими — нашими страданиями, нашей борьбой —
могут быть наши дети и внуки, мы, конечно, не сомневаясь ни
минуты, выберем борьбу и победу.
Вот тут наше центральное разногласие, и вот почему. Здесь
сшибаются между собой два миросозерцания. В современной
Германии интеллигенция пришла в великое внутреннее коле-
бание, она ненавидит буржуазию, которая дала ей войну и
разгром, она ищет путей внебуржуазных и она распадается,
в лучшей своей части, на два русла. Одно идет в направлении
коммунизма и хочет сплотиться с левыми группами пролета-
риата, старается завладеть вниманием и сочувствием масс и
произвести переворот, хотя бы он затянулся на 10—15 лет,
хотя бы он был тяжел, но рвануться к настоящему свету, к
рациональной организации человеческого быта, руками на-
щупать, не только глазами видеть правильную хозяйственную
организацию человека на земле и сокрушить тех, кто стоит
на дороге и из своекорыстных целей не дает человеческим
массам добраться до разумной жизни.
Другие говорят: мы напуганы войной... Еще раз кровопро-
литие?.. Да будет ли победа? Стоит ли вообще? Не лучше ли
провозгласить сопротивление внутреннее, поискать пути свя-
тости, единения с миром иным? Есть другой мир, в который
мы придем вратами смерти или через посредство экстаза.
136
Начинается игра с мистикой, в которой центральное место
занимает Толстой именно потому, что он не апеллировал к
легковерию, что он говорил как будто вещи рационалистиче-
ские, почти не упоминал о потустороннем мире... Обрети бога
в себе и отойди от борьбы! Да будет «мир в человецех», все
остальное приложится.
Когда нам приходится вести борьбу за каждого человека,
за каждый десяток людей, важно, как они определяются: один
приходит в лагерь мирового фашизма, другие в лагерь мень-
шевизма. Это все прямые враги. Третьи идут в наш лагерь.
Но есть такие, которые не идут ни направо, ни налево, ни
теплые, ни холодные, ни черные, ни красные, остающиеся
бесполезными в этой жизни, ищущие неисторического пути,
не тянущие назад, не влекущие вперед, ушедшие в сторону,
в пустоту. Их нам, во-первых, жаль, жаль персонально, потому
что в их мнимом самоудовлетворении мы видим самоудовлет-
ворение обмана, иллюзии; во-вторых, жаль, как потерянных
для социального строительства сил, в-третьих, наша обязан-
ность вербовать как можно большее количество сторонников,
поэтому мы должны стараться сорвать пелену с их глаз, рас-
крыть их очи на то, чего требует настоящая действительность.
Это, пожалуй, легко — быть толстовцем. Я присматривался
ко многим из них, и я не заметил особенного подвижничества.
Правда, в тех случаях, когда приходится отказываться от
воинской повинности, бывают тяжелые конфликты, никогда,
однако, они не достигали такого массового проявления, чтобы
серьезно потрясти живоглотный строй. Обычно от прямого кон-
фликта устраняются: «я толстовец», говорится очень много
хороших фраз, а в конце концов, в идеале устроения жизни,
глубокое мещанство.
Я наблюдал одного очень хорошего толстовца в Швейцарии,
где он устроил жизнь, по его мнению, святую совершенно.
Я плохо различал эту жизнь от жизни самого заурядного
крестьянина. Большой огород, пропасть капусты, вечные ле-
нивые щи, вечное копанье огорода, душеспасительные разго-
воры, от которых претит, потому что это бесплодное толчение
воды. И к нему, как к великому учителю, сходились разные
люди, ели капусту, пили молоко и слушали его капустно-мо-
лочпые речи.
Это в конце концов легко, потому что действительно это
мир и тлен. И вот вторгнуться, ввергнуться в самую бездну
борьбы социальной, истерзаться ее противоречиями, побуж-
даясь постоянно медным голосом истории, что теперь зовет
на подвиг и жертву, это вещь, которая по моральной высоте
бесконечно выше всей этой жвачной материи.
Кончая сегодня очерк противоречий двух мпросозерцаний,
я расскажу одну христианскую, очень острую по-своему ле-
137
генду. Она рассказывает о том, как господь-бог ходил с Нико-
лаем Мирликийским23 и со св. Касьяном24 по земле. Они
встретили увязший в каком-то болоте крестьянский воз. Гос-
подь бог сказал, что надо мужику помочь, но Касьян, одетый
в свои сияющие райские ризы, заявил: «Не полезу я, господи,
в болото, что же я буду пачкать мои ризы». А Николай полез,
побарахтался в болоте, уцепился в колесо и выволок воз. Вы-
шел он весь перепачканный, но грязь эта обратилась в сияю-
щий свет, какой-то несказанной яркости, бриллианты украша-
ли его одежду. И сказал бог Николаю: «Раз ты не побоялся
пойти в грязь, чтобы помочь ближнему, будешь праздноваться
два раза в год, а Касьян раз в четыре года».
Вот так и толстовец слишком хочет соблюсти свою чистоту
и поэтому настоящего дела любви делать не может, оно оста-
ется почти словесным; порою, прислушиваясь к такому гро-
мовому времени, как наше, он отбалтывается, отбрехивается
от громадных требований, которые ставит жизнь.
И нам хочется, чтобы эта сейчас еще сильная позиция, ко-
торая имеет свои моральные аргументы, свой художественный
авторитет в великом Толстом, который в разных местах пус-
кает новые отростки,— нам хочется, чтобы она не задержала
интеллигенцию по пути ее к соединению с пролетариатом, ко-
торому она нужна, которому она на первых порах нужна бу-
дет настолько, что без нее он просто не может приступить к
строительству нового, коммунистического строя.
Заинтересованные этим, мы впредь, рядом со всеми другими
предрассудками, будем вести борьбу и с этим, на вид красивым,
подкупающим, на самом деле усыпляющим совесть и энергию,
толстовским предрассудком.
РЕЛИГИОЗНОЕ МИРОСОЗЕРЦАНИЕ
Л. Н. ТОЛСТОГО 1
ОГДА ЧЕЛОВЕК имеет интимные чер-
ты, присущие и другим людям его класса и эпохи, то такой че-
ловек социален.
Так было и с Толстым. Ему присущи были два
страха. Он боролся с ними и начал эту борьбу с очень раннего
детства. Страхи эти были причиной его душевного переворота
в начале 80-х годов и преследовали его до последнего издыха-
ния, до последнего момента его жизни. Это был страх перед
грехом и страх перед смертью и борьба с ними. Почему же
эти чувства могут считаться широко социальными? Потому
что понятие греха и борьба за праведность лежали внутри
всего дворянского, крестьянского, мещанского, буржуазного
общества, т. е. всякого общества, основанного на частной
собственности.
Частный собственник, у которого есть свой дом, свое
хозяйство, своя торговля, своя семья, заботится о своем преус-
пеянии, заботится об удовлетворении своих похотей и нужд
и смотрит на окружающее, как на что-то второстепенное, счи-
тает возможным вырвать кусок у другого себе на потребу. Это
состояние конкуренции, постоянной конкуренции между сосе-
дями, конкуренции отдельных людей, отдельных групп, целых
стран — оно так велико, так интенсивно, что еще во времена
египетские и вавилонские сложилось течение, ярче всего сфор-
мулированное в общеизвестной римской пословице: «homo
homini lupus est» — «человек человеку волк». Это еще очень
мягко сказано, потому что волки, когда они охотятся стаей,
друг друга не едят, а люди в классовом обществе друг друга
едят и даже с большой охотой. В XVII в. один из типичней-
ших буржуазных мыслителей — Гоббс 2 — повторяет, что «чело-
век человеку волк», и заявляет, что человек до такой степени
существо дикое, настолько готов всегда растерзать всякого
ближнего своего, подчинить его, довести до рабского состояния
139
и вести войну всех против всех, что лучше самый тиранский
царь, самое кровавое правительство, чем отсутствие власти. Ибо
только правительство, только полиция есть та сила, которая
может установить хоть какой-нибудь порядок среди этих
диких людей.
Не буду останавливаться на этой идее. Каждый из нас зна-
ет, что это такое; каждый знает, что и религия и мораль были
призваны, чтобы умерить войну всех против всех, установить
правила, контроль, внутренний контроль человека над чело-
веком, над его порывом к греху, и что отсюда-то и проистекло
то построение, которое возвышается, как своеобразный купол,
над всем этим хаотическим обществом. Когда человек стремит-
ся удовлетворять все свои страсти и этим самым приносит зло
другим, это есть грех, это есть такое явление, которое при
своем распространении и умножении сделало бы всю общест-
венную жизнь немыслимой; поэтому нужно установить пра-
вила, которые дошли бы до самого дна человеческого сознания,
правила морали и совести, правила, говорящие о том, что он
должен и чего не должен делать. Пределом же правильности
жизни является ее праведность, святость, т. е. такая жизнь,
при которой человек не грешит вовсе. Вот если бы все люди
жили бы праведно и ни один из них не мешал бы другому, то
тем самым было бы создано идеальное общество.
Почему Толстого так поразила и потрясла эта идея? Во-
первых, потому, что у этой гениальной личности греховные
побуждения были сильнее, чем у среднего человека. Если вы
будете читать дневники Толстого, вы увидите, как он с ранней
юности был обуреваем всеми этими страстями. Он хочет и
богатства, и ведет часто очень крутую помещичью линию; на-
пример, как характерна фраза в его письме к Софье Андреевне,
написанном в 1869 г.: «Торговался с мужиками; конечно,
можно было бы еще больше нажать и еще больше из них вы-
давить, но и так ты, Сонюшка, будешь довольна». И этот креп-
кий хозяйственный уклон очень часто сказывался в течение
всего того периода, пока Толстой был помещиком. У него, кро-
ме того, был огромный позыв к честолюбию, к славе, к страш-
ному, неиссякаемому властолюбию. Горький уже в то время,
когда сам Толстой и весь хор благоговейных почитателей вок-
руг него также считали его праведником и святым, сказал, что
первое, что поразило в Толстом, это необычайное властолю-
бие— все должны верить так, как он3. Такой победительный
задор, с которым он вступал в борьбу за свои убеждения, рань-
ше проявлялся в его чисто светском, бытовом поведении.
В особенности ему присуща была половая страсть. Она
была бичом его в течение всей его жизни, и эта борьба с по-
хотью и быстрой сдачей всех позиций этой похоти играет в
дневниках Толстого огромную роль.
140
Наконец, картеж, кутеж охватывал его иногда с силой ка-
кого-то вихря, и он в течение нескольких месяцев кружился в
последних кругах разврата,— конечно, главным образом тогда,
когда был молод. Все это ясно отпечатывается в его дневни-
ках и его произведениях. Грех, который производил на него
самое большое впечатление, такое, что в поздние годы оно по-
служило источником его социально гениальнейшего романа
«Воскресение»,— это грех мужчины перед женщиной, власт-
ного мужчины перед приниженной женщиной. Толстой в
«Крейцеровой сонате» называет женщину источником самого
жгучего наслаждения, какое есть на свете, самым соблазни-
тельным существом для мужчины, и говорит, что сюда грех
зовет, здесь дьявол тот самый распаляет наше тело, призывает
нас, но если вы поддадитесь греху, то разрушите жизнь какой-
нибудь девушки и должны будете нести на себе этот крест.
Так вот эта ярость греховной, по мнению Толстого, плоти,
эта сила эгоизма должна была ввергать его в периоды насы-
щенности, во время которых низкие голоса похоти уже молча-
ли и начинали петь голоса высших соображений, которые
упрекали его за то, что он нанес зло,— сытая похоть уже не
защищает человека, который по ее призыву совершил грех.
Толстому присуще было в сверхъестественной мере умение
копаться в себе. Его дневники представляют собой это раска-
пывание всех своих язв. Когда пройдет буря непосредствен-
ной страсти, Толстой начинает разбирать, что это он сделал,
не плохо ли он сделал и т. д., и т. д. И это присущее всякому
человеку неорганизованного общества сознание того, что без
высшей правды, без святости ждет нас гибель, в Толстом было
развито до чудовищных размеров. У него бывают адские са-
моунижения.
Толстому нужно было найти путь, на котором можно было
бы победить грех и уничтожить тем самым муки раскаяния.
Какой же путь он находит? Он говорит: не надо ни к чему
стремиться, надо совершенно не ставить перед собой никаких
задач стяжательного характера. Это значит — убить в себе
страстность, это значит — заворожить, утихомирить свои стра-
сти. И если ты это сделаешь, то тем самым уходишь от гре-
ха, тем самым находишь в себе праведность, что-то человечное,
духовное, из души состоящее, посланное откуда-то сверху в
мир материи. Эта материя со всех сторон обняла человеческую
душу, наляпала вокруг нее наше тело со всеми его грязными
страстями. Нужно вырваться из власти этой материи, вернуть-
ся назад в какую-то высокую светлую родину. И это может
сделать душа только тогда, когда порвет все свои связи с телом.
Как буддийское учение призывает отказаться от всего, что
есть сладостного на этом свете, так и Толстой зовет отказаться
от всего, связанного с материей, стать свободным, стать бого-
141
подобным. В «Крейцеровой сонате», где борьба с грехом сла-
дострастья доведена до высшей меры, там Толстой прямо ста-
вит вопрос: ну, если мы совсем освободимся от этого сладостра-
стия, если мы даже брак объявим источником ревности и
греха, если мы скажем, что девственное состояние есть состоя-
ние, которое свойственно высокому человеку, тогда ведь пре-
кратится рождение детей, тогда ведь человеческий род не смо-
жет больше существовать? И нисколько не пугаясь этого
парадокса, Толстой отвечает: вряд ли когда-нибудь человечество
к этому придет. Но допустим, что дошли бы до такой чистоты
все люди на земле, не было бы брака, не было бы детей, умерло
бы все человечество. Это было бы прекрасно. Это значило бы,
что человечество победило материю, что оно гордо, тихо,
мирно, чудно потонуло бы в боге, в нравственности, в чистоте.
Разве так важно жить телом? Это вовсе не важно, это только
источник страдания, а такая смерть, которая получилась не
потому, что у вас разбита голова или источил ваши внутрен-
ности тот или другой микроб, а потому, что вы стали свя-
тым,— такая смерть есть победа.
Итак, Толстой в своей борьбе с грехом уже ведет нас не
только к той свернутой крестьянской жизни, где нет ни науки,
ни искусства, ни техники, а есть всеобщая бедность и всеоб-
щее культурное убожество, но он уже поворачивает к тому,
чтобы вести нас к концу человеческого рода. Он говорит, что
счастье есть полный отказ от счастья. Это надо заметить.
Почему Толстой так ужасно испытывал страх смерти?
Он роется в себе постоянно. Первое, что его занимает,—
это разобраться в своих собственных переживаниях, гармони-
зировать их, найти исход из внутренних противоречий. Но
этот его внутренний мир, личность Толстого — она громадна.
Поистине прав тов. Шацкий 4, наш знаменитый педагог: когда
Толстой рассказывает, что он видит, кажется, что он видит
сотней глаз; когда Толстой слушает, кажется, что он слушает
сотней ушей. Это был огромный человек по своей биологиче-
ской одаренности, который воспринимал в себя жизнь с неслы-
ханной силой. Горький в своей знаменитой книге о Толстом
рассказывает, как Толстой, думая, что он один, наблюдал
природу; Горькому показалось, что это великий колдун и у
него какая-то таинственная связь с природой. Это было пра-
вильное впечатление. В него природа потоками вливалась, а в
нас она просачивается по капельке. Через него все чувства
шли с огромным напором, у него был необъятный, огромный
темперамент, который и делал его могучим талантом. Ощуще-
ния и мысли, которые могли являться и у мелких людей, он
потому вознес на такую высоту, потому все делалось у него
громадно, что он страшно любил жизнь.
Когда в начале 60-х годов, при поездке на Волгу для по-
142
купки имения, он испытывает то, что он называл «арзамас-
ский ужас», когда на одном постоялом дворе на него напал
ужас смерти, он вопит, буквально вопит: «Я хочу жить! Я
проклинаю ту силу, которая создала нас и всех нас пригово-
рила к мучительной смертной казни!» Настоящие вопли про-
тив существования смерти как таковой. «Я люблю жизнь,
я хочу жить. Жизнь должна быть бессмертна».
Толстой был религиозен, он долго верил во все церковные
обряды, причащался сам и причащал детей. Но Толстой был
вместе с тем слишком европеец, слишком культурный, слиш-
ком критический человек, слишком аналитик, и он не мог
верить без сомнений. Ему, как Фоме неверному, нужно было
вложить пальцы в ребра, нужно было, чтобы кто-нибудь не-
зыблемо доказал, что человек бессмертен. Он не мог позволить
обмануть себя никаким спиритам, никаким попам. Он страстно
хотел верить, потому что если ты поверишь, то этот скелет-
смерть над тобой не сможет насмехаться. И как Толстой изу-
мительно сильно описал это состояние! Все потеряло значение:
я хочу упиться розовым цветением видений, которые я вызы-
ваю, и я не могу ими наслаждаться; я люблю мою жену и не
могу подойти к ней, ибо я вижу ее тело, которое постепенно
умирает; я люблю детей, и я думаю — для чего они родились,
когда осуждены на казнь? Вот как он испытывал страх смер-
ти. И поэтому Толстой заставляет себя верить.
Он пришел к христианскому миросозерцанию. Он говорит:
когда ты откажешься от всех страстей, когда не будешь от
жизни ничего спрашивать, когда не будешь ценить никакого
счастья и наслаждения земного, когда сделаешься к земному
равнодушным, тогда тебе будет все равно — жить или умереть.
И ты будешь умирать величаво и спокойно, так же как умира-
ют крестьяне или как дерево в лесу, у тебя не будет судорог
Ивана Ильича, который хватался за подушки и простыни,
чтобы рука смерти не оторвала его от бытия; у тебя не будет
глупого страха перед смертью, ибо ты не будешь дорожить
побрякушками жизни. Но этого мало, говорит Толстой, когда
ты дойдешь до такого состояния, когда свод небесный отразит-
ся в твоей душе, ты ощутишь, что не земная суетная жизнь
есть жизнь, что эта жизнь есть простое треволнение, простое
преходящее, где ничто не существует, ибо каждый момент про-
ходит — и вот его уже нет, а есть подлинная, вечная жизнь,
и человек прикоснется к этой вечной жизни, когда уйдет из
царства страсти, и тогда он поймет, что смерть ничего не из-
меняет, что этот покой, который живет в его душе, есть сверх-
человеческий, сверхприродный покой. Это Толстой хочет на-
звать богом. Поэтому он делает вывод: бог есть, во-первых,
любовь; бог есть праведность, которая появляется тогда, когда
человек очищается от грехов, ибо умерщвляет страсти; бог
143
есть смерть, покой, мир, который мы ощущаем в себе тогда,
когда отходим от бывания (?) и от всего царства страсти и
похоти. Центральным пунктом проповеди Толстого сделалась
поэтому проповедь опрощенчества, возвращения вспять, отказ
от борьбы за свое счастье и т. д.
Таковы революционно-реакционные идеи Толстого.
Почему идеи Толстого революционны? Потому что, исходя
из действительности, он тараном бьет всю жизненную неправ-
ду, и под его ударами трещит и дрожит весь мир общественной
неурядицы и общественного зла.
Почему они реакционны? На вопрос, какую жизнь надо по-
строить, он указывает назад, призывает к отказу от всех завое-
ваний науки и техники, от всего, чего достиг человек в своем
психологическом росте, от всех надежд па будущее. Нужно
уйти в себя, сделаться маленьким, кругленьким, отвлечься от
каких бы то ни было желаний,— назад к мужику, и дальше,
чем к мужику,— к дикарю или еще дальше к какому-то ниче-
го не желающему животному, к чему-то, что равно нулю. Так
же, как и философия йогов 5, которая говорит — чем больше
ты в себе все человеческое вытравишь, даже самую мысль, тем
ближе ты подойдешь к тому, что свято,— это есть глубочайшая
реакция, которая провозглашает крушение всего, что вырабо-
тано гигантскими усилиями человеческого гения и что только
и может принести действительно человеческое счастье.
Реакционно в Толстом и то, что «путь праведный» он ука-
зует как непротивление злу насилием. Он говорит: раз глав-
ное отказ, то чем от большего ты откажешься, чем больше
ты ограничишь себя, тем ближе ты пойдешь к праведности.
Нужно проповедовать богатым, что богатство — призрачно, что
сила — зло, не приносящее человеку счастья, нужно их угова-
ривать. А если их нельзя уговорить, то что же делать, мы,
угнетенные, крестьяне и рабочие, давайте сговоримся не слу-
жить им, откажемся нести воинскую повинность, откажемся
работать на фабриках и заводах, откажемся платить какие бы
то ни было подати. Правда, нас будут лупить за это плетьми,
сажать в тюрьмы, гнать куда-нибудь на северный полюс — ну,
что же, будем страдать, будем умирать, сладко страдать за
правду, сладко умереть за правду. А в конце концов этой про-
поведью и этим святым примером мы победим зло на земле.
Мы можем на это ответить: Лев Николаевич, вы христианин
и верите, что две тысячи лет тому назад другой учитель —
Иисус — в Палестине проповедовал то же, что проповедуете
теперь вы, и вы верите, что он был более великим, чем вы;
но вот прошли две тысячи лет и вам приходится проповедо-
вать опять то же, потому что мир все еще лежит во зле; прой-
дет еще две тысячи лет, появится еще какой-нибудь Толстой
или какой-нибудь Иисус и будет снова проповедовать то же —
144
и так до бесконечности. Чем вы гарантируете, что ваша про-
поведь окажется сколько-нибудь сильнее, чем проповедь Иису-
са в Палестине, или Лао-цзы, или Будды, или других мудрецов,
которых вы считаете более великимп, чем вы сами?
Наше миросозерцание находится на огромном расстоянии
от Толстого. Мы приемлем всю толстовскую критику общест-
венной неправды. Но он пе видит, что буржуазия-то «грешна»,
зато рабочий «праведен», он не видит, что несет с собой рабо-
чий, такой же антипод буржуазному миру, каким антиподом
дворянскому миру был крестьянин. Он не понимает того, что
наука и техника только теперь, в первый раз в истории, дозре-
ли до такой мощи, когда, вооружась ими, человек может сде-
лать богатым все человечество, когда именно развитие произ-
водительных сил, вызвавшее эксплуататорский строй общества,
вызвало к жизни и сплоченный класс пролетариата и создало
совершенно небывалые в истории предпосылки для того, чтобы
под руководством организованного пролетариата трудящиеся
массы смогли взять в свои руки эти гигантские силы — науку
и технику. Толстой пе видит, что все изменилось. Этого не
было ни при Христе, ни при Будде, ни при Лао-цзы, этого не
было никогда.
Мы не хотим возвращаться к убогому человеку, у которого
нет ни фабрик, ни железных дорог, ни морских судов, который
живет дикарской жизнью, наоборот, идем к высоко развитому
человеку со множеством запросов, но и множеством возможно-
стей их удовлетворить. Этот высоко развитый человек может
вступать в братский союз с другими людьми не на голой зем-
ле, не с сохой-матушкой, чтобы выковыривать себе из земли
пищу, а в качестве хозяина колоссальных паровых, электриче-
ских сил. Если мы все это вырвем из рук частной собственно-
сти, если все это сделается общественным достоянием, то в
10—20 лет — это ничтожный срок во всемирной истории — мы
действительно организуем царство разума и светлых людей на
почве разумного могущества над природой. Праведность в
смысле мира между людьми, отказа от всяких войн —
все это мы видим впереди, и к этому реально ведут и наше
учение, и наша деятельность. Но — через борьбу, ибо те, кто
стоят впереди и пользуются привилегиями, без борьбы не усту-
пят. Вот огромная разница между миросозерцанием Толстого
и нашим.
10 А. В. Луначарский
МОРАЛЬ
С МАРКСИСТСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ1
ТОТ ДОКЛАД называется «Мораль с
марксистской точки зрения» не потому, что я хочу удержать в
нашем словаре слово «мораль». Если переворот, решительным
началом которого является наша революция, придет к концу
и произойдут ожидаемые нами существенные изменения в об-
щественной жизни, то придется, вероятно, отбросить и самое
слово «мораль».
Во всяком случае, в глазах большинства буржуаз-
ных мыслителей «мораль» и по сию пору остается явлением
загадочным, не от мира сего, противоречащим всем остальным
естественным силам. Почему это мнение возникло и так твердо
укоренилось? Чтобы подойти к освещению теории морали, я
возьму такого крупнейшего мыслителя, впервые начавшего
ясно осознавать основы буржуазного общества, как Адам
Смит,— автор книги «О богатстве народов».
Адам Смит исходит из такого представления: для
того чтобы построить общественную науку о хозяйстве челове-
ческих обществ, надо исходить из положения, что каждый че-
ловек — эгоист и стремится к собственной выгоде. Правда,
Смит издал другую книгу, в которой он говорит о социальных
проявлениях морали, о человеколюбии, о жалости, чувстве
братской солидарности, но всему этому он не придавал боль-
шого значения. Если можно было построить правильную докт-
рину, отражающую хозяйство, т. е. основу человеческого об-
щества, положив в основу эгоизм; если, приняв человека
за эгоиста'Чистокровного, можно было создать картину, кото-
рая на девяносто девять сотых совпадает с действительностью,
то ясно, что каждый человек на девяносто девять сотых дей-
ствительно эгоист. Это не было искусственное построение Ада-
ма Смита, это было точное отражение того, что в это время
выявилось в человечестве, и напрасно нам говорят поклонни-
ки старины, что так было только в XVIII в. в Англии, когда
начала окончательно складываться капиталистическая систе-
146
ма, а раньше, в предшествовавшие века,— будто бы этого не
было. Это неправда. Уже в XVII в. англичанин Гоббс говорит,
что если бы не было государства и если бы оно цепями поли-
цейского режима не сковывало людей, то они пожрали бы друг
друга. Не напоминает ли это нам старую римскую поговорку:
«человек человеку волк»,— монументальное выражение все той
же истины?
Разумеется, можно было бы сделать изыскания в далекой
древности, и мы пришли бы к выводу, что в самых древних
надписях, какие мы имеем, например, на египетских гробни-
цах, мы уже находим следы глубоко утвердившегося факта,
что своя рубашка ближе к телу, что человек заботится о себе
самом, что в результате происходит столкновение интересов,
что это восстанавливает человека против человека, народ —
против народа и класс — против класса. Каждому человеку
свойственно желать быть сытым, одетым, иметь жилище, все
необходимое для жизни и, по возможности, излишек, и это са-
мое основное. Сознанию каждого индивидуума — будь то ин-
теллигент, буржуа, приказчик, хлебопашец — присуще пред-
ставление о том, что это есть естественная, нормальная, нату-
ральная потребность, что человеку свойственно быть эгоистом.
Но дело в том, что при полном проведении эгоизма в жизнь
никакое человеческое общежитие не было бы возможно. Надо
каким-то образом создать компромисс, надо, чтобы люди меж-
ду собой не враждовали, иначе жизнь стала бы опасной и даже
невозможной. В целях самообороны люди должны заключать
оборонительные союзы, и мы эти союзы па каждом шагу ви-
дим в виде семьи, цеха, общины, государства. Внутри каждого
такого объединения господствует какой-то договор, какое-то
начало, соглашение, в которых я поступаюсь своим эгоизмом,
вы поступаетесь своим; соглашение, в силу которого наш ин-
дивидуальный эгоизм мы сочетаем в общий групповой эгоизм.
Казалось бы, можно прийти к выводу, что это тоже естест-
венно.
Действительно, спустя десять лет после Адама Смита вы-
ступил Иеремия Бентам 2, который старался всякую мораль объ-
яснить чисто научно. Он говорил, что всякий человек — эго-
ист, но это не значит, что он дурак. Эгоист-то он эгоист, но ум-
ный. Он прекрасно знает, что если он будет вести себя, как
зверь, то соседи соберутся и укокошат его. Стало быть, нельзя
затрагивать интересы других. Из этого столкновения интересов
вытекают некоторые правила поведения. В чем же они заклю-
чаются? В том, что человек, будучи эгоистом, всегда поступа-
ет так, чтобы получить больше выгоды при наименьших за-
тратах и жертвах. Но при всем этом необходимы были сговоры,
необходимы компромиссы, и отсюда становится ясным, что
каждая отдельная личность тем скорее может найти удовлет-
10*
147
ворение своему эгоизму, чем больше у нее союзников, чем
более таких людей, которые, в свою очередь, ей каким-нибудь
образом служат, как и она им. Бухгалтерия каждой отдельной
личности остается благоприятной общественному строю и вы-
текает из этого утилитарного расчета. В конце концов, она по-
коится, по Бентаму, на таком правиле: каждая личность стре-
мится осуществить такой общественный строй, при котором
наибольшее количество людей получало бы наибольшее
счастье. Если личность направила так свою деятельность, что-
бы завоевать наибольшее счастье всех, и все так же будут ду-
мать, то такое общество будет внутренне солидарно, и в ре-
зультате каждый человек получит наибольшие выгоды.
Другой английский мыслитель, Дж. Стюарт Милль 3, пошел
дальше Бентама. В самом деле, правило гласит: «Надо стре-
миться к наибольшему счастью большинства». А если это
счастье требует, чтобы я умер, пожертвовал самой жизнью?
Возьмем простой пример: если на Англию нападут враги,—
надо защищать ее, надо идти на войну, надо убивать и уми-
рать. Каким образом это можно сочетать с эгоизмом? Как
можно вывести самоотверженный патриотизм из стремления
человека к самообороне? Получается, что в нем естественное
чувство самосохранения оказывается слабее, чем коллективная
оборона целого. Но это нельзя вывести из эгоизма. Здесь вы-
ступает на первый план не расчет, а чувство, которое пе спра-
шивает о том, выгодно это или нет, а хватает человека за
сердце и ведет туда, где индивидууму до крайности невыгод-
но быть.
В этом смысле попытка Бентама как будто рушилась, ведь
па самом деле мы видим такие явления на каждом шагу. Го-
сударство крайне заинтересовано в том, чтобы воспитать граж-
дан в духе самоотверженного патриотизма. Его первое прави-
ло: умей кровью своей защитить родину! Если бы мы вникли
немного глубже и раскрыли бы корни буржуазной морали, то
мы увидели бы, что не только отечество требует такой жертвы,
по часто личности жертвуют для своего класса, если этого
требует классовая солидарность. В сущности говоря, и под пат-
риотизмом кроется классовое чувство. Ибо когда человек, для
которого отечество является пьедесталом его величия, говорит,
что каждый человек обязан защищать свою родину, это зна-
чит, что он убеждает таким образом тысячи людей, для кото-
рых родина ничего не сделала, для которых родина является
пирамидой, давящей на плечи, защищать это отечество, раз-
вивать патриотическое чувство к стране, где патриотизм фак-
тически приносит пользу меньшинству. Стало быть, меньшин-
ство заинтересовано в развитии этих некритических чувств,
которые могли бы толкать личность на ряд действий, полез-
ных обществу, заинтересовано в том, чтобы люди не критико-
148
вали, а принимали это на веру и для этого жертвовали со-
бой. Это-то и есть область морали в самом широком смысле
этого слова.
Мораль есть такая сила, по мнению буржуа, которая за-
ставляет человека уйти от своего эгоизма, поступиться им для
чего-то высшего и большего. Попытка Бентама вывести такое
построение из простого расчета не удалась. Из чего же его
вывести?
В человеческих обществах, относительно которых мы толь-
ко что установили, что сознание лежащего в их основе эгоизма
было свойственно с древних времен человеку, в этих общест-
вах действовала моральная сила, ибо ни одно общество, ос-
нованное на простом эгоизме, где никто не поступался бы
своими интересами, существовать не могло.
Общество предполагает солидарность, связь, жертву, и мы
видим, что объяснить это сознанием, договором эгоистов нель-
зя. Значит, надо прийти к выводу, что тут действует какая-то
другая, посторонняя эгоизму сила.
Буржуазное сознание в значительной степени толкает на
признание себя эгоистом, потому что практика буржуазии —
эгоистическая. Она склонна так и судить: если бы я был пре-
доставлен самому себе, то я был бы эгоистическим зверем, но
во мне есть что-то высшее, что принуждает меня подняться
выше зверя. В варварских обществах мораль приобретает ре-
лигиозный характер. Общество не отдает себе отчета, откуда
мораль взялась, хотя знает, какая мораль соответствует его
интересам. Мораль для господствующих классов выгодна, и.
стало быть, господствующие классы примитивных обществ за-
интересованы в том, чтобы мораль существовала и служила
бы сознательным верхам. В сущности говоря, все догмы ре-
лигии, рассматривая их с точки зрения общественных отноше-
ний, сводятся к санкционированию, к освящению определен-
ной морали. Правда, государство имеет другой способ принуж-
дать подчиняться и жертвовать единичными интересами для
целого даже в том случае, когда человек вынужден всю свою
жизнь служить, не имея никакого расчета, когда его личные ин-
тересы сопротивляются общественным интересам, его подавляю-
щим; даже в этом случае меч палача, плеть надсмотрщика или
какое-нибудь другое орудие пытки могут заставить его подчи-
ниться. Само государство, по мнению Маркса, есть организован-
ное насилие господствующего класса над подчиненным.
Но можно ли насилием добиться всего? Не напрасно в
«священном писании» мы находим фразу, что хорошо, когда
слуга служит не только за страх, но и за совесть. Этого мо-
раль и старается добиться. Она понимает, что нельзя полицей-
скому оку проникать всюду, что фактически невозможно
открыть всякий дурной помысел, фактически невозможно
149
пресечь мечом восстание масс, которые сознают свое право. По-
этому желательно отравить сознание людей понятием о со-
вести, которая бы подсказала человеку даже тогда, когда он
один, воздержаться от совершения нежелательного поступка.
Подчиниться такому-то порядку — благо, не подчиниться —
зло. Нужно установить такую совесть прежде всего в низших
классах, а потом в высших. В высших классах, скажем, в фео-
дальном строе, сюзерены и вассалы клянутся друг другу в
верности.
Куда будет годиться такой союз, если каждый будет наду-
вать? Надо, чтобы они по совести хранили свои заветы. Прав-
да, если вассал надует сюзерена, то последний пойдет войной
на него и накажет его, но это — насилие. Лучше, если вассал
проникнется чувством долга, рыцарской чести, которая за-
ставляет его поступиться своими выгодами. Всю эту систему
правил нужно сделать священной, незыблемой. Примитивные
варварские общества делают это при помощи религии. Выго-
ды совести заключаются в том, что при ней не нужно следить
за человеком.
Как религия поворачивает этот вопрос? Она призывает на
службу внутреннее чувство человека; это недремлющее око
учит, что существует всевидящий бог и незримые духи, кото-
рые и следят за тем, чтобы все законы нашего общества, дан-
ные нам предками, в точности исполнялись. Всякий, кто при-
держивается этих законов, находит милость божию, а кто не
придерживается, несет кару. Яркий тип — бог Варуна 4, кото-
рый в самом глухом закоулке видит и знает, что ты думаешь.
Око Варуны есть в тебе самом, в каждом человеке, есть и
уста Варуны. Око его подмечает, когда человек поступает не-
правильно, а уста предостерегают. За устами есть зубы; эти
зубы и производят угрызения совести. Варун этими внут-
ренними зубами грызет провинившуюся душу, когда она пе
исполняет его заветов. Сознание того, что душа омрачила себя,
является источником внутренней пытки. Мы имеем верховно-
го законодателя, полицейского и палача, который, с одной
стороны, с небес блюдет законы и с небес карает, а с дру-
гой — живет в душе человека, оттуда наблюдает и тоже кара-
ет. Вот какого великолепного полицмейстера общество приоб-
ретает в лице бога и его святых — от самых важных святых
до исполняющих курьезную службу ангелов, приставленных
к каждому отдельному человеку.
Чтобы еще лучше закрепить это, разработаны представле-
ния о противоположном начале — злом. Когда человеку очень
хочется есть, он охотно украл бы принадлежащий господину
кусок мяса, но он боится Варуны, который все видит и все зна-
ет. Да, может быть, это вовсе не он желает этого куска мяса,
а в нем говорит бес, который его смущает и искушает; поэто-
150
му он должен всеми силами сопротивляться этому желанию,
так как бес подвергает его искушению, желая погубить. Гово-
рят, что при каждом человеке есть бес-искуситель; кроме того,
их много носится в воздухе. Бесы всегда подвергают челове-
ка искушению. Под влиянием этой мысли человека от всякого
вольного движения его страсти охватывает ужас, и он сам на-
чинает себя бояться. Он чувствует в себе шепот змея, начина-
ющего губить его, как праотца Адама, и, обставленный этими
религиозными образами, по которым духи подвергают челове-
ка адским мукам, человек оказывается взятым в клещи рели-
гиозной морали.
Беда только в том, что религиозная мораль не вечна; она,
правда, и сейчас держит миллионы людей, но клещи ее посте-
пенно, по мере роста образования, теряют силу. Сейчас даже
в захолустной деревне мы редко встретим крестьянина, кото-
рый, если ему в пост хочется молока, сказал бы, что это его
соблазняет сатана. Скорее он скажет, что плоть немощна, а
это уже шаг вперед, потому что «немощи плоти» заявляют
все больше свои права, и человек начинает критически отно-
си! ься к самой морали. Он начинает спрашивать, правда ли,
что это сказал бог? Он начинает сомневаться во всей религии;
все книги, все писание оказывается фальсификацией; гаснет
вера в верховного законодателя, в каких-то охранников небес-
ных — святых.
У Достоевского есть прекрасное изображение бунта против
религиозной морали. Если Ивану Карамазову, который стрях-
нул с себя религиозную мораль, от этого большой беды не при-
ключится, потому что его поддерживает другая, новая, высшая
мораль, и он осмеливается сказать, что все позволено (зная,
что это не значит, будто нужно поступать дурно), то Достоев-
ский предостерегает: «Смотри на твоего брата Смердякова;
если ты освободишь его от религиозной морали, то сделаешь
его преступником — для него «все позволено», значит — все
дурное можно делать».
Вся буржуазия, частные собственники, члены господствую-
щего класса трепетали и трепещут от сознания того, что па-
дение веры в бога может сразу толкнуть на преступление, на
разрушение дорогого им общественного строя. Приведу ха-
рактерный пример: Вольтер всю жизнь боролся с духовенст-
вом; его любимой фразой было: «Надо раздавить гадину!»
(«Ecrasez I’infame»), надо раздавить мерзавца папу со всеми
его попами. Но вместе с тем Вольтер говорил своему прияте-
лю: «Если бы вы имели такое большое имение, как я, то вы
поняли бы, что бог необходим». Исходя из этого, он утверждал,
что если бы бога не было, то его надо было бы выдумать. Други-
ми словами, просвещенный буржуазный мыслитель Вольтер и
эму подобные, поскольку дело касалось общества собственников,
151
не сумели довести до конца борьбу за освобождение морали
от религии, так как отказаться от небесного полицмейстера
было рискованно.
Тем не менее образование брало свое. Сама вера сменялась:
от самых варварских форм переходила к более тонким. На
этой стадии развития передовое мещанство убедилось, что
долго на религии не продержишься. Человек перестает верить
в рай и ад, но остается моральным, совесть в нем жива,— факт,
который нужно объяснить. Кроме этого факта, жива потреб-
ность в морали. Буржуа сознает, что если бы этой морали не
было, мещане пожрали бы друг друга, как те сказочные кро-
кодилы, от которых остались лишь хвосты. Мораль есть, а ре-
лигии нет, она выдыхается; религия стала шатка, и опирать-
ся на нее значит — провалиться вместе с пей.
Великим выразителем этого переворота был Кант, созда-
тель самой глубокой системы морали, какую буржуазия вооб-
ще когда-либо создала. Он тщательно доказывает, что мораль
ничего общего не имеет с богом, она автономна. Кант говорил
в душе: «На троне сидит долг; он говорит тебе громким голо-
сом правила, ослушаться которых ты не можешь. Небесное
око, небесные уста и небесные зубы —совесть — превращают-
ся теперь во внутреннюю загадочную силу, живущую в чело-
веке». Как философ Кант говорил: «Это пе то, что обманчивые
чувства любви, дружбы, жалости; нет, долг имеет определен-
ное правило; долг есть повелительный голос, императивный,
категорический, он пе позволяет сомневаться».
Кант исходит из такого правила: «Пусть каждый твой по-
ступок будет таким, чтобы его можно было возвести в прави-
ло для всех людей». Другими словами, если мы сказали бы,
какие поступки можно возвести в правило для всех людей, то
тем указали бы, что такое благо. Если бы мы возвели в посто-
янное правило поступки, вредные для людей, то общество по-
гибло бы. Отсюда вывод, что нужно поступать так, как это по-
лезно для общества. Поступай так, как должен поступать
член общества, желающий наибольшего его благоденствия.
Вот сущность кантовской морали.
Человек может не поступать так: я эгоист, я волк, я хочу
урвать, сколько могу. Мещанин скажет: я торгаш — «не об-
манешь — не продашь», нажиться можно только за счет дру-
гого; в нем живет социальная сила, которая старается рас-
пространиться насчет других. Это человек — «пожиратель»,
это — тип агрессивного мещанина, который может ответить
Канту: «Отваливай со своим категорическим императивом, я
ему повиноваться не желаю; я руководствуюсь исключительно
своим аппетитом!»
Что бы Кант ему ответил? Главным его аргументом было
то, что он цепко держался за потусторонность, за тапнетвен-
152
ность, недосягаемость и непререкаемость морали. Он говорил:
«Ты ошибаешься; твои инстинкты и желания — вещь бренная.
Ты можешь увлечься в пороках, но общество тебя покарает,
чтобы восстановить равновесие твоей души. Огромные же мас-
сы нормальных людей не похожи на тебя. Как сердце наше
бьется независимо от нашей воли, так совершается и работа
нашей совести и долга; как мы не можем остановить сердце и
дыхание и не умереть, так не можем прекратить этого голоса,
защищающего пред нашими страстями высшие интересы че-
ловеческого общества».
Кант говорил, что есть два чуда: бесконечный мир звезд
над нами и голос совести внутри нас. И то и другое есть про-
явление божества, правда, недоказуемого, но предчувствуемо-
го нашим чутьем.
Вот, товарищи, это представление о морали дожило до на-
ших дней с разными вариациями; оно не могло не дожить до
наших дней, ибо собственник чувствует, что он эгоист и что,
с другой стороны, в нем есть совесть, воспитанная поколения-
ми, что она необходима; поэтому он вечно бьется между эти-
ми противоречиями.
Возьмите такого колоссального моралиста, как Лев Тол-
стой: как религиозность его, так и все тончайшие разветвле-
ния его учения вытекают из этого построения; он считает, что
нет другого доказательства бытия бога, как то, что каждый в
себе чувствует доброе начало, что человеку присуще искони
добро. Но если бы вы сказали Льву Николаевичу: «Ну и хо-
рошо, что есть доброе начало; вследствие этого мы можем не;
нуждаться ни в каком боге; все хорошо, если в глубине души
все оказывается хорошим». Толстой на это не согласился бы,
Он говорил, что человек есть злое животное; если взять при-
роду, как она есть, то мы наткнемся на эгоизм, на звериные
инстинкты; мораль же есть чудо, это есть доказательство бы-
тия божия, доказательство того, что в человеке есть искра бо-
жия. Эта искра, искра божества, занесена извне, и Толстой
поэтому делит мир на материю, которая преходяща и вечно
умирает и обращается в ничто, и на искру божию, которая ни-
когда не потухает, так что каждый человек, схвативши эту
искру, т. е. свою совесть, раздувши ее в целое пламя, может
согреть около него и других, согреться через этот внутренний
образ — совесть — и осознать свое бессмертие. Из этого уче-
ния Толстого и разветвляются все другие его положения с
обязательной логикой и, стало быть, в корне толстовства ле-
жат признание наличия морали, неуменье объяснить ее ес-
тественным образом, нежеланье объяснить ее так, а, напротив,
потребность доказать, что мораль есть вещь не от мира сего и,
как небо над землей, возвышается над всем земным и матери-
альным.
153
Теперь посмотрим, как дело обстоит на самом деле, и спро-
сим себя: а что, звери-то в самом ли деле эгоисты или, может
быть, у них тоже есть искра божия?
Толстой может обидеться на это, но я приведу простой
пример: какое начало заставляет кошку кормить своих котят
и защищать их от собаки вплоть до самопожертвования, даже
курицу заставляет бросаться на ястреба, спасая своих цыплят?
Курица есть живое существо, но так как в ней есть искра
божественного огня, то эта искра и заставляет ее, при помощи
категорического императива, поступать так, как всякая ку-
рица должна поступить па ее месте. Это очень натянуто. Было
бы гораздо естественнее сказать таким образом: «Если бы
курица своих цыплят не защищала, то порода кур скоро вы-
велась бы. Если бы детеныши родились беспомощными и если
бы их не защищали всеми способами, то их истребили
бы с самых первых дней». Отсюда ясно, что простое при-
способление для защиты, вида — инстинкт — дает герои-
ческую храбрость для самоотверженной защиты своих дете-
нышей.
Совершенно так же, как подбор естественного развития
создает известную систему аппаратов и орудий, которая назы-
вается организмом, то же самое относится к инстинктам, в том
числе к инстинкту самосохранения. У животных есть чувст-
во большой солидарности; они живут стадами, обществами, и
мы видим пример охраны взрослыми самцами всего стада,
примеры стражи, сигнализирующей, которые требуют того,
чтобы отдельные индивидуумы жертвовали всеми интереса-
ми в пользу целого, для блага всех.
Существуют муравьи, часть которых приспособлена к за-
щите муравейника. Лбы у них толстые; они становятся около
двери и столько времени закрывают ее лбом, сколько требует-
ся для их общества. Тут самоотвержение доходит до крайно-
сти. Неужели вместе с медным лбом искра божия проникает
в самоотверженное поведение муравья? Нет, у муравья это —
инстинкт, и он не может не сделать этого движения, как мы
не можем остановить движение сердца. Никакого чуда здесь
нет, тут просто функционирование муравья как члена общест-
ва. Простой научный подход говорит, что основным элементом
подбора эволюции здесь вовсе не является отдельный индивид,
а целое общество. Если в данной местности есть волки и ло-
шади, то волки имеют инстинкт нападать на лошадей. Если бы
у лошадей не было инстинкта вставать в круг, выставлять ко-
пыта наружу и отбивать волчью атаку, то такие лошади вы-
мерли бы очень скоро. Наличие определенного стадного ин-
стинкта так же необходимо для сохранения индивидуума, как
быстрые ноги, густая шерсть и всякие другие приспособления
самозащиты.
154
Нельзя ли подойти с этой же точки зрения и к человеку?
Ясно, что на самой заре человечества люди уже проявляли
этот стадный инстинкт. Разумеется, мы не знаем страниц жиз-
ни первых людей, это скрыто от нас. Конечно, и тогда пер-
вобытный человек жил не один с самкой и детенышами; люди
с самого начала жили целыми группами, в которых было не-
сколько старых и молодых самцов и самок и маленьких особей.
Это была кровно спаянная группа, которая имела свою охот-
ничью территорию, чтобы не сталкиваться с другими общест-
вами. И отсюда, из этой первобытной ячейки, стало развивать-
ся человечество. Безусловно, если бы здесь, внутри рода, не
было солидарности, люди погибли бы.
Мы видим и у обезьян эту стадность. Нет основания ду-
мать, чю человек развивался иначе. Не нужно первобытного
человека ставить ниже обезьяны. Тот простейший инстинкт,
который имеется у обезьян, существовал с самого начала и у
человека. Причем, после того, как человек спустился с дерева
и свои руки, приспособленные для лазанья по деревьям, осво-
бодил для хватанья, после того, как свой мозг обогатил опы-
том, после того, как он обезьянью сигнализацию разработал в
более сложную речь, он должен был осознать по-иному и мо-
раль. Мы находим очень скоро религиозное объяснение мора-
ли. Еще нет классов, но мы сейчас же видим, как нарождают-
ся полуклассовые тенденции. Старики держатся традиций, они
учат молодых и детей, как вообще надо существовать на све-
те. У этих стариков есть своп интересы. Эти слабые члены об-
щества, которые не работают физически, которым нужно, что-
бы их кормили,— это и есть первоначальная интеллигенция —
вот эта группа стариков очень долго еще в дикарском быту
является эксплуатирующей властной силой. «Старики реши-
ли»,— часто слышится в таком обществе. У них является
стремление ссылаться на предков и их души, закрепить те осо-
бенности общества, которые для этих стариков выгодны и, ко-
нечно, глупые старики могли только погубить свое общество,
а умных стариков слушали. Такие умные старики должны
были давать правила, в общем выгодные и для общества. Так
выработались: первоначальное законодательство, техника, мо-
раль, наука, право и обрядность.
Конечно, когда мы рассматриваем дикарскую мораль, пра-
во, науку и все, что связано с этим, то видим столько дребеде-
ни и чепухи, что нас берет ужас, и мы удивляемся, как чело-
вечество могло существовать с такими представлениями.
Но если бы мы знали старый быт, то убедились бы, что тут
есть логика, и самыми ценными правилами, глубокими, вески-
ми были те, которые имели большое жизненное значение. Так
вырабатывалась мораль. Мораль существовала, она эволюцио-
нировала, она изменялась, принимала разные формы, но человек
155
остался. «Зооп политикон» [«политическое животное»] остал-
ся существом общественным. Как член общества, он не
может равнодушно смотреть па страдания граждан. Он раду-
ется, когда видит радость сотрудника или соседа; из этого чув-
ства сорадования и сострадания, без которого примитивные
стада не могли существовать, из этого чувства солидарности
вырабатывается мораль.
Мы можем теперь обернуть в обратную сторону то, что го-
ворит буржуазная мысль. Мы можем сказать, что первобытный
человек должен был быть братолюбив, солидарен. Он почти не
отличался своей личностью от других. У него не было личной
собственности. В этом смысле люди представляли коммунисти-
ческое стадо, и чем коммунистичпее они были, тем более каж-
дый стоял за всех и все за каждого, и тем более такое общест-
во имело шансы выжить.
Великий мыслитель Жан-Жак Руссо говорил, что с появле-
нием частной собственности появился и эгоизм. Не в том дело,
как объяснить, что человек солидарен с другими (человеку
попросту присущ стадный инстинкт), но как объяснить, что
вместе с стадным инстинктом — «человек человеку волк»?
Ведь волк — волк только для барана, а человек — человеку
волк! Как это возникло? Мы знаем это, и об этом распро-
страняться нечего.
Теперь я перейду к другой полосе явлений. Мы знаем: те-
перь мораль — вещь естественная, по в буржуазном обществе
она занимает неестественное положение, пе только потому,
что ее считают чем-то божественным и сверхъестественным, но
и потому, что функционирует она в высокой степени странно.
Душа буржуа раздвоена, как у Фауста Гете, одна душа — душа
частного собственника и хищника.
Всякий собственник стремится вырасти, расшириться; от-
сюда каждый буржуа, согласно положению Смита, грезит о
том, чтобы прикарманить себе чужое. С другой стороны, он не
желает, чтобы чужой прикарманил себе его добро. Поэтому он
склонен к тому, чтобы ему все было можно, но другие были
бы связаны правилами. Но этого нельзя допустить: такого че-
ловека вышибут. Значит, нужны другие правила. Это досадно.
Нельзя ли обойти это стеснительное правило? Пока существует
вера, выход из этого находят в покаянии, индульгенции. Неко-
торые рассуждают так: пусть на том свете будет плохо, а на
этом свете хочется согрешить. А когда бога нет, дело обстоит
еще лучше. Никакого покаяния не нужно, надо бояться толь-
ко суда, который посадит на скамью подсудимых, да общест-
венного мнения, которое может заклеймить данного буржуа.
Общественное мнение может сказать: этот человек уклоня-
ется от правил жизни, без которых человеческое общество не-
возможно. Причем эти правила могут быть не только преду-
156
смотрены государственным законом, но и касаться, например,
приличий и т. п. Поэтому, конечно, еслп вы придете к буржуа
и унесете серебряную ложку, он может потянуть вас в суд.
Но если вы тайно от него соблазните его жену, он вас не пове-
дет в суд, потому что неловко. В данном случае та часть бур-
жуазного сердца, которая за то, что своего ничего нельзя от-
давать, говорит: соблазнить мою жену — это ужасное преступле-
ние со стороны соседа, но если я соблазню его жену, то это не
так плохо. Однако сделать это общим правилом никак нельзя.
Поэтому буржуа говорит: жены должны быть верны. Кто соб-
лазняет, не соблюдает правила. Отсюда получается одна бух-
галтерия — внешняя, которая осуждает грех, а другая — по-
зволяет его, при известном соблюдении приличий. Отсюда ли-
цемерие.
Лицемерие есть та дань, которую порок платит добродете-
ли: порок совершается, но он чувствует, что он вторгается в
область добродетели; порок прячется, он придумывает оправ-
дывающие себя софизмы. Буржуа раскололся па два лагеря,
на два тела, на две души. Буржуа знает, что в каждом городе
есть дома терпимости, дома пьянства, игорные дома и в цент-
ре каждого города стоит храм наживы, называемый биржей,
где люди без ножа режут друг друга и в кратчайший срок на-
живаются на чужой счет. Если бы какому-нибудь законодате-
лю пришла в голову мысль закрыть эту биржу, то это бы ему
не удалось, потому чтЪ сейчас же рядом появилась бы черная
биржа.
Но рядом со всем этим стоят церкви, в которых проповеду-
ют мораль благочестивые пастыри. Любая буржуазная газета
готова расписаться, что необходимы правила, которые каждый
джентльмен должен соблюдать, и это внешнее приличие ска-
залось на всем быте буржуазии и наложило постылые черты
на каждого буржуа. Буржуазия, являясь пожирателем детей
рабочих на своих фабриках, сняла свои веселые разноцветные
одежды, которые она носила во времена Возрождения, и сме-
нила па черные и серые пиджаки с белым бельем, прикиды-
ваясь скромницей. Этот хищник и развратник, который прики-
дывается таким спокойным и мирным квакером 5, и есть двой-
ственный буржуа.
При таком положении вещей мораль является бессильной,
о ней вспоминают только в седьмой день недели. Наблюдая же
над жизнью буржуа, мы видим свирепое надругательство с
его стороны над его собственной моралью в его семейном быту,
в ежедневных его проявлениях.
Что же марксизм, как теория пролетарского строительства
мира, противопоставляет этой морали?
Он прежде всего отрицает всякую потусторонность ее; он
говорит, что мораль есть своеобразная форма стадного инстинкта
157
с большим количеством разветвлений. Должны ли мы от-
рицать эту мораль? Нет, мы берем ее в переделку, мы крити-
чески относимся к пей, мы спрашиваем себя, что нужно с ней
сделать? Правда, Карл Маркс, подойдя к теории Бентама,
жестоко высмеивает свойство буржуа по-бухгалтерски рассмат-
ривать жизнь. Стоит ли жертвовать ею или не стоит? Мощный
национальный инстинкт, инстинкт класса или группы, выра-
зителем интересов которой человек является, толкает челове-
ка иногда на смерть. Каждая личность может быть охвачена
массовой идеей... Тут она способна на самое героическое само-
пожертвование. Хотя Маркс противопоставил бентамовскому
расчету живое чувство, которое способно нас толкать на ве-
ликий подвиг, но он знал, что это чувство может толкать и на
глупость. Хорошо, когда это чувство овладевает красноармей-
цем, который идет на защиту отечества, но вовсе плохо, когда
оно охватывает его врага, который идет, чтобы погасить рево-
люцию. В первом случае красноармейцем овладевает святое
чувство, и он делает свое великое дело; во втором же случае
солдат является жертвой обмана или самообмана.
Поэтому Маркс требовал, чтобы класс осознал свои ин-
тересы. Он полагал, что класс своей мыслью постарается про-
критиковать импульсы своих поступков. Мы требуем, чтобы
человеческая мораль стала сознательной.
Куда эта сознательная мораль должна нас толкать?
Прежде всего, ясно, что человеческий эгоизм имеет громад-
ное основание. Маркс в одном месте высказался против одно-
го интеллигента-мыслителя, который говорил, что в будущем
строе люди не будут думать о себе. Маркс сказал, что это рас-
хлябанная, выдуманная доктрина тонконогого интеллигента, в
котором нет настоящей силы. Человек имеет право и обязан
защищать свои интересы; он должен жить полной, цветущей,
утверждающей себя жизнью. Человек имеет право на всесто-
роннее развитие своих чувств; все органы его тела, как и его
мозг, должны быть развиты правильно. Это может быть осно-
вой для развития его вкусов, потребностей и знаний. Он име-
ет право требовать, чтобы его одежда, жилище были удобны
для него; он имеет право требовать, чтобы общество было по-
строено так, чтобы требования, которые он ему предлагает,
были естественны, не губили его личности, не заставляли его
свертываться, а помогали бы ему развернуться.
Социалистический идеал должен быть так построен, чтобы
способствовать наивысшему развитию каждой личности. С этой
точки зрения, в будущем личность будет развертываться гар-
монично и общество будет ей содействовать, но и в настоящем,
пока сформируется такое положение, человек имеет право на
всестороннее счастье. Никто не должен говорить: «Человек,
ты обязан быть аскетом, ты не смеешь есть досыта, получать
158
такое-то наслаждение», наоборот, все, что человеку нравится,
он имеет право делать.
Но сейчас же необходимо сделать некоторую оговорку:
действительно-ли жажда наслаждения правильно руководит
человеком? Мы не будем говорить о совести. Мы знаем, как
бывает с совестью. Человек совершает пошлый поступок, по-
тому что в данный момент поступок доставляет ему удоволь-
ствие. Удовольствие проходит, а чувство нарушенного само-
уважения остается, страсть становится тише, а голос совести
не умолкает, и человек начинает жалеть, раскаиваться, что он
так поступил. Вы можете любить курить, никакая мораль не
должна запрещать этого удовольствия, как будто невинного,
но я не поручусь, что к пятидесятому году вы не узнаете, что
вы сократили на десять лет свою жизнь, что у вас легкие
загажены, что вы испортили свое здоровье, что вы не ска-
жете: «Какой я был дурак, что занимался этой глупостью».
За употребление алкоголя мораль не должна осуждать
человека, но дело в том, что при употреблении алкоголя
человек ошибается: ему кажется, что этим он поддерживает
организм, в то время как на самом деле организм разру-
шается.
Получается два этажа в человеке: непосредственные ин-
стинкты, руководящие им в его действиях в данный момент, и
суждение о том, какие будут результаты.
Какой же моральный тип, с нашей точки зрения, выше?
Импульсивный, который отдается наслаждениям в настоя-
щее время, или тот, кто умеет учитывать результаты своих
действий? — Конечно, второй тип выше. По крайней мере, био-
логически импульсивные люди будут разрушать свое здоровье,
они будут совершать поступки, вредные для других. Те же,
кто учитывает результаты своих действий, будут делать все,
что нужно, чтобы быть здоровым, мудрым, веселым, уважае-
мым; такой человек имеет шансы оказаться более высоким ти-
пом и быть признанным обществом.
Можно сформулировать нашу гигиеническую мораль таким
образом: человек имеет право на всякое наслаждение, кроме
тех, которые ему приносят явный вред. Допустим теперь, что
он совершает поступок, приносящий ему наслаждение, но при-
носящий вред другим. Например, скажем, что человек пользу-
ется всеми наслаждениями жизни, но эти наслаждения подта-
чивают его организм в том смысле, что создается дурная на-
следственность. Есть поведение человека, которое загрязняет
его, потому что оно отражается пороком на вновь рождаемом
поколении. Могут быть и такие поступки, которые идут в пря-
мой ущерб окружающим. Отдельному человеку это не вредно,
даже доставляет наслаждение, но другую личность урезывает
в ее правах и наслаждениях,
159
Общество, в котором царит солидарность,— сильнее; в
дальнейшем подборе самого общества гибнет скорее то обще-
ство, которое не солидарно. Но дело в том, что отсутствие со-
лидарности определяеася частной собственностью. Частная
собственность есть то, что создает вражду между людьми. Если
бы не было частной собственности, если бы работник имел ве-
селый отдых и здоровый труд, тогда бы у него не было ника-
ких импульсов, чтобы причинить вред другим, а, напротив,
было бы глубочайшее сознание того, что он способствует огром-
ному счастью всего общества.
У человека может быть тройная оценка поступка: 1) суж-
дение о непосредственных его результатах (удовольствие);
2) суждение о его результатах для всей жизни личности (со-
действует ли поступок росту сил) и 3) суждение о его общест-
венных результатах.
Человек может сознавать: от смерти я не спасусь, но мое
бессмертие заключается в том, что пе пропадает результат
моих действий. Так строится новая мораль.
Она легко восторжествует, когда не будет частной собст-
венности. Сейчас она есть. Поэтому сейчас третья стадия этой
морали, правила поведения, ведущие к благу целого,— явля-
ются висящими в воздухе. Эта мораль и осталась бы висящей
в воздухе, если бы не было класса, который всей жизнью по-
буждается к служению благу общества.
Пролетарский боец, пролетарский революционер, воспитан-
ный жизнью в этом направлении, не может сказать, что ему
не стоит думать о благе общества, что лучше ему устроить
свою собственную жизнь, свое личное счастье. Он не может
устроить свое личное счастье. Он беден, невежествен, угнетен;
как единица он является жалким атомом, над которым может
каждый надругаться. Он чувствует, что таких пролетариев,
как он, угнетенных, много и что, когда они спаяются под ло-
зунгом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», они стано-
вятся огромной силой; он понимает, что тогда он — мощь, спа-
ситель мира. Поэтому коллективное начало в его душе растет.
Он готов пожертвовать своим счастьем за важное общее дело и
получает определенную психологическую премию за это кол-
лективное дело, ибо ему известно счастье громадного чувства
солидарности, перспективы грядущих побед человечества, ко-
торые утешают его в скорбной его жизни.
Поскольку жизнь его скудна и заброшена, постольку эта
праздничная коллективная сторона становится главной осно-
вой, доминирующей силой его души. Это помогает ему, если
не встать, то становиться на высшую моральную точку зрения.
Пролетарий скажет: «Партийная дисциплина нужна, чтобы вос-
питать самоотвержение в боях. Каждый раз, когда рабочий на-
рушает дисциплину, он оказывается трусом и шкурником, т. е.
160
человеком, предпочитающим общему благу свою выгоду. Тут
не нужно никакого потустороннего голоса; пролетарское соз-
нание в нем говорит ему: «Что ты наделал? Ты пал, ты ничто-
жество, ты не оказался на высоте!». Наоборот, когда он отбро-
сит эту слабость, свою трусость, поступит согласно дисципли-
не, он чувствует, что он поднят, и это дает ему огромную внут-
реннюю награду за то, от чего он отрекся. Конечно, это не
значит, что пролетарий всегда поступает так, но это значит,
что обстановка, весь строй материальной и партийной жизни
влечет его в эту сторону.
Итак, мы установили, что наивысшим критерием морали
для марксизма является общественность. Быть может, что об-
щественностью, социальностью и будет называться то, что до
сих пор называлось — моралью.
Теперь нам надо сделать обратный краткий путь и сказать:
«Все, что не приносит ущерба общественности, не запрещается
нашей моралью».
Чего же можно требовать, с точки зрения полного развития
личности? Того, что не только допустимо, но и является бла-
гом, а также всего того, что не противоречит планомерному и
наиболее полному развитию личности и что может требоваться
инстинктом и жаждой наслаждения,— все это человеку не воз-
браняется и является благом.
Стало быть, поведение будущего человека будет определять-
ся прежде всего тем, что он человек, напрягающий все силы
на благо общественности. Но в гармоническом социалистиче-
ском обществе нисколько не будут отрицаться его индивиду-
альные требования. В нашем пролетарском обществе положе-
ние часто будет требовать самопожертвования, ибо мы нахо-
димся в периоде борьбы. Сейчас осуществить то, на что мы
имеем право лишь по достижении своей победы, не только
нельзя, но было бы и преступлением, ибо сейчас это оказалось
бы поведением, идущим вразрез с общественностью.
Хотя требования общественности часто заставляют нас по-
ступаться интересами нашей личности, все же каждый комму-
нист в данное время должен ставить себе такое требование:
поскольку общественные обязанности это допускают, я должен
изо всех сил стремиться сделать из себя наиболее развитую че-
ловеческую личность. Коммунист должен взвешивать, можно
ли возложить на себя тяжелое бремя и обязанности, которые
подорвут его здоровье? Он сознает, что если бы он сохранил
свое здоровье, поучился бы, он мог бы сделаться сильнее для
самого общества. Он должен взвесить это; часто единственным
решением является обращение к партии. На нем лежит изве-
стная обязанность, он не знает, как поступить. Он обращает-
ся к своим товарищам с просьбой: «Я мог бы, отдохнув, при-
нести гораздо больше пользы позднее, чем теперь, работая без
11 А. В. Луначарский
161
перерыва». Очень часто партия говорит: «Хоть и надо тебе от-
дохнуть, заменить тебя некем, тяни свою лямку»,— и комму-
нист остается на своем посту с глубоким сознанием своей вы-
соты, своего уровня, достаточного для того, чтобы быть под-
линным членом своей общественности. Но партия может ска-
зать и так: «Нам хотя и трудно заменить тебя, но нам нужно
тебя сохранить, сделать из тебя большую силу, поезжай, от-
дохни, полечись или поучись».
Такое или другое решение мы часто принимаем, и мы толь-
ко бываем недовольны тем отдельным членом партии, который
решает такие вопросы самостоятельно. Здесь легко впасть в
аскетизм или в шкурничество, так как под предлогом отдох-
нуть и поучиться человек, в сущности, защищает иной раз свои
индивидуальные интересы. Легко может быть, что, щеголяя
перед собою своим аскетизмом, человек этим самым нанесет
самый сильный ущерб общественности и партии, поэтому
здесь судьей должно явиться все общество, не отдельный че-
ловек, а организация,— это черта, отделяющая нас от всякого
индивидуализма.
Я сказал, что всякое удовлетворение инстинкта, если оно
не противоречит целям развития человека, является благом.
Конечно, и тут могут быть спорные вопросы, как, например,
курение. Человек говорит, что это доставляет ему такую по-
мощь, такую поддержку во время работы, такой отдых, что он,
пожалуй, не будет считаться с отрицательными результатами.
Такое суждение имеет свое основание. Абсолютного проти-
воречия коммунистической морали в таком положении нет:
человек имеет право на наслаждение, человек должен быть
счастливым. Разве человек должен быть аскетом? Ничего по-
добного! Если он отказывается от удовольствия, то лишь в тех
случаях, когда это приносит ущерб общественности или вре-
дит его личности. В общем же он имеет право на наслаждения,
которых требует его организм.
Товарищи, я уже сказал, что в обществе, где не будет экс
плуатации, осуществление этой морали явится естественным.
В обществе, где нет еще победы труда, эксплуатируемые под-
нимаются до высоты этой морали, потому что общество не мо-
жет устроить их сколько-нибудь удовлетворительно; нужда го-
нит их в солидарные союзы и создает в них своеобразную эти-
ку натиска, поднимая борцов за это светлое будущее.
Зато эксплуататор как раз шлет девяносто девять сотых
всех сил своей души против этой морали. В то время как эта
идеальная мораль песет пролетария вверх, такая же сила тече-
ния несет эксплуататора вниз. Если он честный человек, то он
будет придумывать тысячи запутанных, религиозных, философ-
ских софизмов, чтобы доказать себе, что он имеет право ездить
на чужой шее; он будет придумывать себе оправдание, что это
162
есть закон, установленный богом, установленный природой,
что этот закон оправдывает перед другими и в его собственных
глазах эксплуатацию другого человека.
В этом смысле у нас существуют две морали: эксплуатиру-
ющих — лживая и эксплуатируемых — ведущая вперед. Меж-
ду пашей моралью и моралью эксплуататоров лежит прослой-
ка: мелкие торговцы, мелкие производители, мелкие буржуа и
значительная часть интеллигенции. Они не чувствуют себя
эксплуатируемыми и не могут быть названы эксплуататорами.
Поэтому они отклоняются в ту или иную сторону, они пере-
плетаются между теми и другими: кто побогаче, примыкает к
жсплуататорам, а кто победнее, переходит к эксплуатируемым.
Другие переминаются с ноги на ногу и меняют свои убежде-
ния. Они испытывают миллионы мучительных терзаний, со-
весть у них больная, разложившаяся, у них преобладает то
одно чувство, то другое. Они любят поддерживать себя сообра-
жениями метафизическими и мистическими, а ищущие ответа
з естественных науках обрушиваются в нигилизм, на котором
прочной морали не построишь. Они стоят на болотистом мес-
те; спасением для них является только перейти налево, вылез-
ти из болота на твердый берег и быть поглощенным пролета-
риатом с его передовой моралью.
11*
ПОЧЕМУ
НЕЛЬЗЯ ВЕРИТЬ В БОГА 1
ОГДА Я НАЗВАЛ сегодняшнюю свою
лекцию «Почему нельзя верить в бога», то, конечно, я не имел
при этом в виду какого бы то ни было запрета верить в бога.
В любого бога или любых богов, по нашим законам, может ве-
рить всякий, кто хочет и у кого для этой веры есть достаточно
внутренних предпосылок.
Но нельзя больше верить в бога людям, обладаю-
щим полнотой современного социального и научно-этического
сознания. Я при этом подчеркиваю: социального и науч-
но-этического, ибо есть немало ученых людей, которые
высокую науку соединяют с верой в то или иное божество.
Ряд ученых людей являются верующими и часто в
той или другой форме признают существование божественного
миропорядка. Но, конечно, нельзя найти ни одного человека, ве-
рующего в бога, среди таких ученых и образованных людей,
которые обладают полнотой современного общественного и мо-
рального самосознания. И вот я постараюсь в сегодняшней лек-
ции показать вам, почему мы, люди современные, люди аван-
гарда человеческого, пе можем сохранить никакой веры в бога,
никаких следов этой веры.
Прежде всего я начну с тех возражений, которые
относятся к области науки и которые разрушают представле-
ние о боге в природе.
Вера в бога в природе трактуется или, лучше ска-
зать, слагается из двух основных элементов:
во-первых, из веры в то, что, кроме природы види-
мой, поддающейся нашим ощущениям, имеется еще невидимая,
чисто духовная природа, так называемый потусторонний мир,
мир неземной, мир духов;
другим элементом является человеческое представ-
ление о том, что мир видимый должен быть кем-то создан и
устроен и должен был кем-то быть управляем. Обе эти идеи
мы сейчас и разберем.
164
Мы, люди материалистического отношения к общественным
явлениям, прежде всего, когда встречаем какую-нибудь идею,
какое-нибудь верование, спрашиваем себя, как оно возникло.
В самом деле, если мы встречаем среди современных нам лю-
дей таких, которые утверждают, что, кроме мира материи, су-
ществуют еще какие-то бесплотные духовные существа, мы
спрашиваем себя, как это странное представление может воз-
никнуть в умах людей. Мы обыкновенно указываем при этом,
что человек никогда таких духов не видел, они невидимы и
неслышимы. Их проявлений мы непосредственно не наблюда-
ем, потому что если бы мы наблюдали их, то должны были бы
сказать, что они вполне поддаются наблюдению и относятся
к миру опыта.
Когда люди, верующие в существование этих духов, спорят
против этого положения, то мы знаем, что они противоречат
себе. При исследовании всякого явления нужен научный подход
для того, чтобы узнать, какое количество энергии на данное
передвижение материи затрачено и откуда такая энергия взя-
лась. Более образованные, более тонкие современные сторонни-
ки существования духов знают прекрасно, что «дух» состоит из
так называемых чисто психических явлений, которые, по их
мнению, не имеют материальной природы. Но безразлично,
имеем ли мы дело с образованным спиритуалистом 2, который
заявляет, что духи могут проявлять себя через нашу мысль,
через нашу волю, или с необразованным, который говорит, что
духи могут проявляться в виде призраков или проявлять себя
в спиритических сеансах,— в том и другом случае мы нахо-
дим людей, которые говорят: «Мы сами не видели, по другие
рассказывали», они или лгут, т. е. сознательно обманывают,
или грубо заблуждаются.
Несмотря на то, что есть целый ряд блестящих разоблаче-
ний всякого рода спиритических сеансов, несмотря на то, что
они разлагаются чрезвычайно просто на шарлатанство и легко-
верие, тем не менее эта вера в человеке продолжает сидеть
прочно, потому что происхождение ее — древнее, потому что
вера в духов срослась с человеком, и только мало-помалу сов-
ременный опыт, современное миросозерцание выбрасывают эти
ошибочные представления.
И действительно, когда мы обращаемся к древности, по-
скольку она проявляет себя в разных археологических наход-
ках и в этнографии, поскольку мы наблюдаем дикого человека
в состоянии, в котором десятки тысяч лет тому назад находи-
лись наши предки, мы встречаем уже это представление о ду-
хах, но встречаем в такой форме, что сразу начинаем пости-
гать, как человек пришел к мысли о том, что есть два мира —
телесный и духовный.
165
Действительно, в опыте дикаря имеется целый ряд фактов,
которые он никак не может объяснить иначе, как через тео-
рию духов.
Как вы знаете, теория духов, или анимизм, распадается, во-
первых, на веру в то, что каждый человек имеет свою душу,
и на веру в существование духов вне человека.
Первоначально оба эти верования тесно связаны. И в ду-
хах, которые проявляются для дикаря в воющем ветре, кото-
рый сгибает деревья, в горячих лучах солнца, в зимней стуже,
во всяком почти явлении природы, которое больно или благот-
ворно на него действует, в духах, которых он считает за воли,
определяющие эти явления, он всегда видит человеческую
душу, именно душу уже умершего человека.
К представлению о душе первобытный человек приходит
сравнительно легко. Когда другой человек умер внезапно, не
потому что он был ранен в драке и т. п., а от болезни или ста-
рости, первобытный человек ищет объяснения, почему он умер.
В большинстве случаев первобытные люди умирают насильст-
венной смертью: растерзает его зверь или убит он в битве с дру-
гим племенем, и потому у первобытного человека имеется всег-
да представление, что для смерти нужна какая-то насильствен-
ная причина. Но вот человек почему-то ослабел, начал хиреть,
потом он жалуется на какую-то боль и умирает. Что значит
умер? Как будто уснул, но нельзя разбудить, и тело становится
холодным. Дух, дыхание, которое свойственно живому сущест-
ву, покинуло его, улетело из этого мертвого человека, и вместе
с ним улетело и тепло. Значит, когда этот дух, это дыхание
улетело, тело перестало быть теплым. Значит, дух, после того
как вылетел из тела, унес с собой тепло и ту силу, которая по-
могала человеку двигаться. Значит, такой дух сидит в теле
и повелевает телу двигаться, а само по себе оно двигаться не
может.
Вот представление о смерти, которое мы находим у всех
дикарей, хотя бы они были отделены друг от друга целым
океаном.
Я сказал, что смерть похожа на сон, и сказал, что тем не
менее имеется разница. Действительно, спящего можно разбу-
дить, и примитивный человек видит в этом только признак, что
из спящего душа не вышла совсем, она сохранила с ним какую-
то связь. Если встряхнуть такого человека, то он оживает,
если спросить, что с ним было, когда он лежал, как бездыхан-
ный, то он расскажет свой сон. Человек первобытный не имеет
представления, что сон есть только результат внутреннего фи-
зиологического процесса. Он считает, что то, что он видел во
сие, он видел в действительности, и впадает в противоречия. Он
знает, что он был там-то, ловил рыбу или охотился на дикого
зверя, видел покойного отца, а вместе с тем он знает, что ле-
166
жал здесь и не двигался. Это подкрепляет представление о том,
что тело лежало и не двигалось, а душа где-то бродила. Это
подкрепляет представление о том, что у каждого человека, кро-
ме тела, есть еще какое-то духовное существование. Если че-
ловек умер, тело его разлагается, а потому тело обыкновенно
как-нибудь уничтожают: отдают на съедение птицам или соба-
кам, в другом месте бросают в море, в третьем закапывают, по-
тому что нельзя держать тело, оно разлагается и становится
вредным...
Но что же делается с душой? Душа, как оказывается, не
улетает совсем, она остается близко к живым людям, она снит-
ся им, пока память об умершем свежа. Дикарь начинает эту
душу принимать за причину явлений, которые он вокруг себя
видит. Если он пошел на охоту и на пего не вышел зверь и он
вернулся голодный, то он говорит: «Напрасно мне не помог мой
покойный отец или брат и не пугнул на меня зверя». И наобо-
рот, если ему повезет, он приписывает это покровительству
своих умерших друзей, и он приучается смотреть на себя, как
на существо, у которого есть ряд незримых покровителей и не-
зримых врагов. Иногда оказывается, что как будто враги по-
беждают, человеку делается плохо, в особенности возьмите та-
кое явление, как болезнь. Если у человека оказывается
чахотка или тиф, он чувствует, что его где-то гложет, колет,
сверлит. Именно тут, когда он не видит проявления какого-
нибудь вещественного орудия, он думает, что на него влияет
какой-то незримый мир и что его колет незримой стрелой не-
зримый враг, покойный враг.
Он, таким образом, не может равнодушно относиться к это-
му сонму духов, он хочет быть с ними в дружбе, как с ним
были в дружбе эти люди, лишенные теперь тела. К ним нужно
относиться так же, как к людям, имеющим тело. Нужно их за-
дабривать, давать подарки. По мнению дикаря, человек за гро-
бом тоже хочет есть, и самый лучший подарок, который можно
ему принести,— это какая-нибудь жертва, благодаря которой
он может насытиться. И вот каждый дикарь, если он выливает
некоторое количество похлебки или крови на землю, вообража-
ет, что он что-то делает своим подарком, что он приносит ка-
кой-то дар незримым духам; он верит в то, что, чем больше он
будет задабривать этих духов, тем больше выгод он может по-
лучить от них.
Дикарь начинает задумываться о ветре, о грозе, о перемене
погоды, об удаче или неудаче в охоте, о солнце, о звездах, о но-
чи и дне, поскольку с усложнением его хозяйства все это вхо-
дит в круг его хозяйственного обихода, и, чем чаще он задумы-
вается об этом, тем больше укрепляется в мысли о существова-
нии духов. Почему это так? Если то, что делаю я, зависит от
моей души, то то, что делается в природе, зависит от великих
167
могучих душ, которые когда-то были людьми. Первобытный
человек приходит к выводу, что душа есть у тигра, у кенгуру,
у каждого растения, у каждого явления, что эта душа похожа
на человеческую душу. Постепенно утрачивается сознание
о душе умерших людей, а просто говорят: дух, душа, незримая
воля божества, с которой нужно иметь дело: либо умилостив-
лять ее, либо запугивать. Примитивный жрец, какой-нибудь
шаман, сам верит тому, что он умеет поговорить с этим духом,
он знает, какие подарки нужно сделать этим духам, потому что
хороший шаман каким-нибудь бренчанием или танцами, пол-
ными конвульсий, может разогнать духов, по представлению
дикаря.
Вот без таких опытных людей, знахарей, ведунов, людей,
которые знают, как можно обращаться с духами, на них воз-
действовать, примитивный человек считал бы себя страшно
заброшенным и угнетенным, если бы знал, как мы, что природа
есть совокупность масс материи, на которую можно воздейство-
вать только через посредство техники.
Техника у дикаря так ничтожна, он так слаб перед явлени-
ями природы, что он считал бы себя какой-то песчинкой, бро-
шенной в страшную, непонятную машину. Между тем он уве-
рен, что природа зависит от каких-то человекоподобных
существ, с которыми можно входить в специальные отношения,
в какие он входит с каким-нибудь покорившим его племенем.
Вот примитивное представление о потустороннем мире.
Но по мере того как развивается человеческое общество,
изменяется представление о мире. Человеческое общество из-
меняется прежде всего тем, что в нем появляются классы, го-
воря вообще, господствующие классы и порабощенные.
Когда военная каста захватывает земли, скот и подчиняет
себе при помощи своих дружин и челядинцев массы рабов или
полурабов, то представление о душе высших людей и низших
распадается. Душа вождя, конечно, и на том свете могуча, как
она была могуча и на этом свете, она встречает поддержку
предков, которым она молилась, когда умирали их знаменитые
потомки. Она входит в жилище отца, который был могуч и на
земле. Мы знаем, что в древнем эпосе цари и их приближенные
как на земле называются божественными или полубогами, так
и там, на том свете, они остаются могущественными, и наобо-
рот, тень простого человека, смерда, остается и на том свете
такой же чернью, какой она была здесь.
Мы знаем, что над прахом царей строят пирамиды или на-
сыпают какие-нибудь курганы, устраивают военные игры перед
их могилами, сжигают их оружие, их коней, их жен, чтобы они
последовали за ними на тот свет. А о черни никто не думает,
разве только родственники выльют каплю молока или еще чего-
нибудь им на прокорм.
168
Мы знаем, что у древних греков души таких умерших лю-
дей похожи на целый сонм незримых птиц, которые с писком
летают везде, где пахнет жареным, и стараются получить свой
пай, между тем как умерший сытый воин там становится еще
богаче. Постепенно возникает представление, что такие явле-
ния, как гром и молния или восход солнца, его шествие по небу,
есть следствие проявления грозной могучей воли этих людей,
предков царей, предков вельмож.
Предки царей и вельмож — это боги. Царский род ведет
свое происхождение от бога и когда одно племя завоевывает
другое, то бог-покоритель становится старшим богом.
Так постепенно возникает представление о едином царе бо-
гов, и, чем шире земное слияние народов, тем больше отдель-
ные царства небесные сливаются в одно царство. Император
римский был господином мира. Тем больше, конечно, ценили
и главного бога этого государства. Он истолковывается как бог
всемирный, а других богов или не признают больше, или при-
знают как узурпаторов, которые стараются сопротивляться
единому богу, но которых он подчиняет своей власти, или, на-
конец, как его вельмож и наместников. Таким образом, мы
вступаем в полосу национального бога, развивающегося вместе
с монархом, вместе с монархами, из которых каждый претен-
дует на главенство.
Разумеется, с ростом интернациональных сношений прихо-
дят к таким выводам, что одна нация, скажем, какие-нибудь
персы со своим Хосроем 3, заявляет, что ее великий бог есть
вместе с тем величайший бог мира, а какая-нибудь сопротивля-
ющаяся им Византия со своим Ираклием заявляет, что их бог
есть единый верный бог. И тут можно прийти к заключению,
что есть единый бог, но ему неправильно молятся. И действи-
тельно, эта идея возникает.
Было время, когда, скажем, верующие в Иегову, в нынеш-
него христианского бога, верили в этого Яхве 4, как бога своего
племени и говорили: «Наш бог есть бог крепкий и рядом с со-
бой других богов не терпит. Когда бог Дагон5 захватил этого
Яхве, то оба бога передрались и на утро статуя Дагона оказа-
лась разбитой».
Если вы обратите внимание на распри германцев и англи-
чан в империалистическую войну, то увидите, что немецкие
священники с восторгом подписывались под изречением своего
Вильгельма, который говорил, что победителем будет «наш
старый немецкий бог». Этот бог должен был обеспечить победу
Германии. Но в то же время английские пасторы доказывали,
что так как бог справедлив, умен и благороден, то он может
поддержать только одну Британию. Что па самом деле
думал про себя этот единый бог, про которого думали все,
я не знаю.
169
Таково представление об этом боге, вырастающее постепен-
но, в результате того, что ошибочно построенный еще в дикар-
ские времена потусторонний мир организуется и фантастически
отражает иерархическую организацию, организацию классовую,
организацию бюрократическую, увенчанную властителем, орга-
низацию, которая слагается на земле.
На самом деле, конечно, современная наука не оставляет от
всего этого построения камня на камне.
Мы прекрасно знаем теперь, что смерть наступает вовсе не
оттого, что какое-то теплое дыхание, которое заведует всеми
процессами в теле, покидает это тело. Мы знаем прекрасно, что
об этом так же глупо говорить, как если бы, зная, что сущест-
вует паровая машина, мы, когда опа сломалась, сказали бы,
что она перестала двигаться потому, что из нее вылетел пар.
Л человеческая машина, человеческий организм, точно так же
ломается, расходуется и тогда становится негодной для дейст-
вования, действовать больше не может, и тогда прекращается
дыхание, кровообращение, основной процесс жизни, тогда за-
мирает вся вообще жизнь, превращается в дезорганизованную
та материя, которая, будучи хорошо организована, является
субстратом нашей мыслительной деятельности. Когда у нас
повреждена какая-нибудь часть мозга, вы оказываетесь пе в
состоянии вспоминать или владеть одной ногой или одной ру-
кой, и врач может прямо сказать, в какой части вашего мозга
произошло разложение, которое вызвало такую прореху в ва-
шем сознании или активной жизни.
Между тем болезнь дикарь стремился объяснить через по-
средство вмешательства незримого мира. Место духов теперь
занимают бактерии, которые тоже «незримы», но которые мож-
но рассмотреть в микроскоп. Это чудесные существа, которые
не только вредят нам, по «волшебно» помогают. Мы знаем,
что бактерии проникают в поры нашего тела, попадают к нам
вместе с пищей, которую мы едим, вместе с воздухом, которым
мы дышим, размножаются с невероятной быстротой. Если бы
в пашем теле не было других бактерий, которые бы боролись
с враждебными нам, то мы погибли бы. Насколько сказочна эта
внутренняя картина борьбы бактерий, видно из того, что одна
бактерия некоторых видов может наплодить в три дня столько
бактерий, что для того, чтобы их перевезти, нужен был бы по-
езд... Эти чудесные силы открыла наука и, борясь с ними, поко-
ряет их себе. Они-то и являются главным источником всяких
болезней.
Если же мы будем говорить о смене дня и ночи, о громе,
грозе, то тут нужно быть очень и очень невежественным, чтобы
втягивать в это дело какую-то душу пли бога, так как все эти
явления изучены, и мы точно можем сказать, какими причина-
ми они обусловливаются.
170
Бог или божественное существо, которому послужило осно-
вой представление о мире духов, с корнем вырвано, но и без
корня растение продолжает жить, и люди, которые не верят
в то, что болезнь происходит от наговора, которые прекрасно
знают, что нельзя отвлечь пожар тем, чтоб вынести иконы и мо-
литься какому-нибудь угоднику, а что это несчастие можно
отвратить, только устроив хорошую пожарную команду, тем не
менее в других областях продолжают верить в бога прежде
всего как в создателя этого мира, а потом как в правителя его.
Если вы доказываете, что нельзя допускать существования
бога и ангелов, существования бога со всем его двором, начи-
ная с божьей матери до последнего вестника, разносящего при-
казания этого бога по всей вселенной, то вас спрашивают: «Ну,
а кто же создал мир?». Из этого видно, как современный чело-
век некритически воспринимает жалкое представление своих
отдаленных предков. Конечно, когда вы видите какое-нибудь
корыто или сани, то вы спрашиваете, кто их сделал, потому что
корыто или сани не могут быть сами созданы, ио, когда вы ви-
дите какую-нибудь гору или озеро, вы не спрашиваете, кто это
сделал, а вы спрашиваете, как это возникло. Вам могут сказать,
как произошел какой-нибудь горный кряж или вырос лес. Это
происходит само, как говорят, т. е. производится рядом естест-
венных причин, без вмешательства чьей-либо воли. Для того
чтобы сказать, как произошла нынешняя поверхность Земли,
нужно рассказать, какова она была раньше, какая сила внутри
или вне земли действовала и определила современные формы
земной коры, по то же самое относится и ко всем явлениям
мира. Мира никто не должен был «сделать».
Не таково представление примитивного человека, которому
кажется, что всякая вещь непременно кем-то сделана. Прими-
тивный человек весьма наивен, он судит обо всем по аналогии
с собой. Если топор сделал он, то он думает, что и море и сушу
должен был кто-то сделать, и когда вы узнаете его миф о том,
как сделан мир, то вы увидите, что, оказывается, удочкой бог
выудил мир из моря или была пустыня, а бог ударил своей па-
лицей, вызвал ручьи, и началось развитие мира. Одним словом,
дикарь предполагает какие-то хаотичные, беспорядочные, пер-
воначальные формы, потом бог начинает работать над этим и
приводить в порядок мир. Дикарю чужда идея, что бог мог со-
здать мир из ничего. Он всегда думает, что бог создал мир
из плохого материала, в котором человек может жить. Если мы
поставим вопрос, как может быть мир упорядочен так, что
люди могут в нем жить, то можем прийти к выводу, что его
должен был упорядочить разум.
Я не стану читать лекции о том, чем объясняется целесооб-
разность, которую мы наблюдаем в мире, но достаточно указать
на одну основную научную идею объяснения этого мира. Такой
171
мир, части которого не прилажены друг к другу, т. е. части ко-
торого разрушают друг друга, такой мир не будет устойчивым,
в этом разрушении части его должны дойти до всеразрушения,
если они не приладятся таким образом, что смогут сосущест-
вовать.
Стало быть, априорно можно сказать, что мир в течение
определенного времени должен быть слажен таким образом,
чтобы его части могли сосуществовать. Если мы говорим: «су-
ществует многообразный мир, со многими частями», то мы го-
ворим тем самым: «частями, приладившимися друг к другу в
известном примитивном, грубом порядке». (И он действительно
примитивен, он действительно груб.) Ведь мир далек от полной
«разумности». Мы видим, какая масса страданий на Земле.
Там, где дело идет о живых существах, разве мы можем ска-
зать, что мир хорошо устроен, что в мире нет страданий, когда
каждый момент жизни покупается ценой гибели мириад су-
ществ разумных, полуразумных и т. д.? Сам человек живет, по-
стоянно пожирая какие-нибудь живые существа, живет убий-
ством. Начиная с самых низших, еще незримых миров, мы ви-
дим борьбу, страдания, зло. Нельзя говорить, что свет устроен
хорошо. Но он в некоторой степени сладился, потому что все
неустойчивое в мире должно разрушаться до тех пор, пока не
наступит какое-то относительное равновесие.
Но теперь нам говорят, что бог создал мир из ничего. Тут
мы встречаемся с самой нелепой идеей, которую, подумавши,
не может принять даже самый неумный человек, верующий
в бога. Неверующий человек может принять какую угодно
идею о боге, ибо он не боится компрометировать бога.
Если мы сейчас спросим верующего, в какого бога он верит,
то, конечно, всякий верующий скажет, что он верит только
в абсолютного бога, т. е. такого бога, который всеблаг, всемо-
гущ, вездесущ и вечен. Получается так, что бог вечен и в тече-
ние бесконечного количества веков бог существовал и никакого
мира не делал, но потом почему-то в одну известную минуту
взял да и сделал мир! Что же это значит? Что же, бог догадал-
ся о чем-то или соскучился? Как же это произошло, что он вы-
шел из своего существования, которое всеблаженно, и рядом
с собой создал мир, который далеко не всеблажен. Каждый из
вас, когда у него что-нибудь бо*лит, скажет: «Нет, мир не все-
блажен, страдание есть». Вот в один прекрасный день, а может
быть и не день, так как дня еще не было, бог удосужился
и создал мир, наполненный злом и всевозможными страда-
ниями.
Поистине можно сказать, что бог тогда сошел с ума! Он соз-
дал рядом с собой мир, полный греха, ио ведь это было пре-
ступно с точки зрения бога, если допускать, что он все знает
и может! Если бог всегда равен самому себе, то и мир всегда
172
должен быть равен самому себе, потому что самый лучший бог
должен иметь самый лучший мир, но мир, повторяю, полон зла
и по*лон греха. Это есть коренное внутреннее противоречие.
Когда мне говорят: «Вы не можете объяснить, как создан мир,
а мы можем объяснить: его создал бог», то на самом деле гово-
рят глупую вещь, ибо вездесущий, всеведущий, всеблагий бог
создать такого мира, какой мы наблюдаем, не мог. Такой бог
предполагает или отсутствие мира, или существование мира
всегда в гармонии с богом, а не такого «грешного».
Перейдем теперь к богу-мироправителю. Тут мы уже долж-
ны выдвинуть вперед не наши соображения научного характе-
ра, а наши соображения общественно-морального характера.
Так называемые деисты6 заявляют, что бог правит миром через
разум. Часто говорят: бог есть душа, есть разум мира; мир су-
ществует в боге, и бог его хранит, бог его упорядочивает, бог
делает так, что этот мир живет и что он благ, благоустроен.
Другие буржуазные мыслители, пантеисты7, заявляют, что
они даже не отличают бога от мира, что вся Вселенная проник-
нута этим всемогущим, вездесущим богом, этот бог воодушев-
ляет каждую частицу вселенной и всю ее вместе. Почему мы
не можем принять такого представления?
Прежде всего посмотрим на то, хотим ли мы его принять.
Это очень важная вещь. Один из позднейших философов, вы-
ступавших за веру, повторил то, что говорил еще более вели-
кий философ, Кант: о боге нельзя сказать, что он есть, и нельзя
сказать, что его нет. Потому что если мы скажем, что он никак
себя не проявляет и может для наших чувств проявить себя
только через явления природы, то мы этим самым скажем, что
он находится за пределами нашего опыта. Но обо всем, что
есть в нашем опыте, можно спорить, есть оно или нет, потому
что можно привести доказательства, а о том, что за пределамп
нашего опыта, о том, что запредельно, мы не можем ничего
утверждать. Так что, если мы скажем «бога нет», а вы скажете
«бог есть, но он запределен», то спорить нельзя, потому что
нельзя привести доказательства того, что бог есть, но только
себя ничем не проявляет.
Тогда, говорят Джемс 8 и Кант, выступает человеческий ра-
зум, человеческое сердце. Человеку так страшно подумать, что
он автомат, который может быть каждую минуту мучительно
разрушен, что человек жаждет видеть где-то за Солнцем, за
звездами отца небесного, который хранит его, который в конце
концов делает этот мир приемлемым, который как-то вознагра-
дит его за страдания, который как-то проведет гармонию, к ко-
торой человек стремится, и весь этот ужас, который мы вокруг
себя наблюдаем, устранит. Эта жажда надежды на лучшее, эта
жажда истолковать мир так, чтобы в нем мыслимо было
жить, есть основание веры.
173
Человек жаждет этой веры в бога, ему нужен царь, потому
что он привык повиноваться в жизни, потому что в жизни он
раб, ему доставляет наслаждение говорить: «Я раб божий». Он
проползет па брюхе перед каким-нибудь начальником, и ему не
противно ползать на брюхе, ему страшно приятно предполо-
жить, что он в руках божьих. «Да будет воля твоя»,— твердит
раб и произносит другие рабские изречения, которые дают воз-
можность человеку успокоиться. Но иногда он задумывается
и спрашивает: почему же праведник оказывается несчастным
и умирает среди несчастия, а грешник, тот самый насильник
и лукавец, которому в жизни удается все именно потому, что
он ничем не брезгует, попирая го-лову этого праведника, дела-
ется все выше и выше и кончает свою жизнь в почестях и бо-
гатстве, и почему этот насильник не испытывает на себе длани
всемогущего бога? Почему бог зримо не протянет руку тому,
кто уповает на него? Если есть справедливый и благий бог, то
каждый человек не может не спрашивать его: «Боже, почему
ты это терпишь, почему справедливость твоя может существо-
вать рядом с жизнью, пропитанной неправдой, которая царит
на Земле?».
На это можно давать разные ответы, и религия давала их.
Прежде всего: бог правду видит, да не скоро скажет; бог грехи
терпит; или: ну, вот, ужо придет время, и он все разберет. По-
чему он терпит — вещь опять непонятная, ибо благий бог дол-
жен был создать наилучший мир. Если он не создал этого мира,
то или он не смог, и*ли не знал, что из него получится. Если он
допускает возможность, чтобы мир мучился и страдал, и гово-
рит: «После дождичка в четверг ты получишь блаженство»,
я спрашиваю, зачем богу нужно было играть в игрушки, за-
ставить целый ряд душ, подобных ему, страдать и грешить для
того, чтобы в один прекрасный день привести все к благу? Но
наивный ум верит в эту сказку: через тысячу лет, через две
тысячи, а может быть, завтра придет спасение, пути господни
неисповедимы!.. Рабская душа допускает и рабское объяснение.
Из послания апостола Павла мы видим, что когда угнетаемые
задаются таким вопросом, то апостол спрашивает: «А ты кто,
человек, что смеешь рассуждать против бога?»9. Рабское рас-
суждение, рабский ответ! В течение всего периода времени,
когда в человечестве преобладало рабство, крепостная зависи-
мость, холопство, они, эти рабы, эти холопы, очень легко ми-
рились с таким представлением о боге.
Есть еще другое объяснение, оно также неприемлемо по
тем самым соображениям, о которых я только что говорил, но
оно как будто, с другой стороны, все же более приемлемо. Это,
во-первых, так называемое мессианическое верование. Оно за-
ключается в том, что когда-нибудь в будущем, благодаря како-
му-то особому посланнику бога, человеку, людям на земле бу-
174
дет хорошо жить. Оно относит правду божию к будущему. Дру-
гое представление, которое в христианстве живет рядом с пред-
ставлением о страшном суде,— это представление о загробном
мире. В дохристианских религиях мы находим уже это пред-
ставление. Исповедующие его говорят, что на Земле есть греш-
ники и праведники, что праведники страдают на земле, а
грешники счастливы в этой жизни, но на том свете будет со-
вершенно иначе. На том свете праведник получит венец сияю-
щий, будет допущен в рай, где его будут ласкать гурии 10, одним
словом, какому народу как больше по вкусу проводить время,
а грешник будет терзаться всеми муками ада или, как говорит
Тертуллиан11, мы будем там сидеть словно в театре и будем
смотреть, как будут мучить господ, которые нас давили и му-
чили здесь, и это доставит нам наслаждение.
И в «книге любви», евангелии, приводится та же мысль.
Там рассказывается о том, как бедняк Лазарь питался крохами,
падающими со стола господина его. Умер богач, и Лазарь, бед-
ный праведник, сидит на лоне Авраама, а богач томится в огне
и просит, чтобы он дал ему хотя бы каплю воды, и бедняк (они
добродушны в большинстве случаев) забыл обиду и говорит:
«Вот я принесу ему сейчас воды напиться», но Авраам, кото-
рый мыслит божественно, т. е. беспощадно, палачески, говорит:
«Нет, ты не должен этого делать, он должен гореть в огне веч-
ном». В этой «книге любви» вы постоянно видите изречение
«ввергцуть в тьму кромешную, где будет плач и скрежет зубов-
ный». Нигде самый жестокий правитель не проводит этого так
решительно, как христианский бог. Не смерть, а вечная мука,
и притом самая изысканная, какую только можно себе пред-
ставить, ждет грешников.
Теперь мы спрашиваем себя: если это так, если правле-
ние божие может быть признано праведным, потому что он
исправляет ошибки на том свете и там, на том свете, существу-
ет воздаяние, то можем ли мы сказать: «Праведен ты, господи,
и праведен суд твой»? Нет, мы должны сказать: «Когда вы,
священники, стараетесь спасти таким образом вашего бога, вы
его топите окончательно, вы делаете его совершенно неприем-
лемым». Почему?
Сейчас мы это очень легко докажем и докажем неопровер-
жимо, самыми простыми терминами, против которых ни одно
разумное существо не может возразить. Бог наказывает греш-
ников. Мы спрашиваем себя: почему же грешник грешен, по
какой причине? Мы знаем, что, по вашему представлению, если
говорим с верующими людьми, бог создал мир из ничего. Он
всемогущ и мог создать его, каким хотел, он всеблаг — значит,
мог создать самым лучшим. Он всеведущ, т. е. заранее знал,
что выйдет из его создания, и вот он создал такой мир, в кото-
ром я оказался грешником. Я его спрашиваю: «Почему ты
175
создал такой мир, в котором я оказался грешным?». И никак из
этих клещей вы не выйдете, ибо он мог создать мир, в котором
не было бы грешников.
Верующий человек вам скажет, что бог создал мир безгреш-
ным, но вот Адам взял да и согрешил, и за это мир теперь рас-
плачивается. Я спрашиваю: почему же Адам, которого бог соз-
дал по образу и по подобию своему, стал грешить? Почему он,
когда ему Ева подала яблоко, не сказал ей: «Нет уж, пожалуй-
ста, не надо, кушай сама!». Адам должен был сказать богу:
«Ты, всемогущий, создал меня плохим, вложил в меня плохой
характер, а теперь ты же меня выгоняешь из рая! Где же твоя
справедливость!». Правда, для этого как будто есть оправдание.
Адам мог сказать: «Бог создал меня хорошим, но меня соблаз-
нила Ева». Но и тут оправдания никакого быть не может, так
как Ева создана самим же богом из ребра адамова. Но Еву соб-
лазнил змий, а это есть дьявол, и тут уже радостно заявляют
нам, что бог посеял, видите ли, одну хорошую пшеницу, но при-
шел «враг человека» и посеял плевелы, т. е. все зло происхо-
дит от сатаны.
Но тогда мы спрашиваем верующих: эта темная сила —
сатана — она равна богу или нет? Если она приблизительно
равна так, как Деникин Красной Армии, тогда надо с ним
драться, и тогда, значит, бог не всемогущ, ибо всемогущий
может все уничтожить в одну минуту. Если сатана — темная
сила, зло, то почему же бог допускает существование сатаны,
если в результате существования сатаны человек, часть челове-
ческих «душ», будут гореть в аду неугасимым огнем!
Это, конечно, очевидная чепуха, и мы только потому об
этом говорим, что люди старые, которые еще не успели этого
продумать, говорят об этом как о чем-то разумном. Но когда
люди умные, ученые начинают повторять те же самые россказ-
ни только иными, более учеными словами, то мы говорим, что
это слабоумие, мешающее им понять истину, ибо из их проти-
воречий выпутаться нельзя. Можно выпутаться только, при-
знав бога не всеблагим, не всеведущим, не всемогущим.
Но мне кажется, что такого бога верующему человеку не
нужно. Если мы скажем, что бог есть, но мир существует сам
по себе, то мы разрушим единственное очарование, которое
есть за богом. И человек очень могуч, и человек многое знает
и в сердце своем носит добро. Лучше надеяться, что человек
опытом своим и умом уничтожит то неприятное, тот хаос, ко-
торый существует в природе. Допускать же существование
бога, который не всемогущ, не всеобъемлющ,— это нежелатель-
но ни с какой стороны. Всемогущий бог, по крайней мере, же-
лателен со стороны сердца. Но если в мире есть страдание, а
оно есть, если в мире есть грех, а он есть, то в таком случае
бог не может быть всеблагим, вездесущим, всезнающим.
176
Правда, есть еще одно объяснение: бог дал человеку свобод-
ную волю. От этой-то свободной воли вся беда и произошла.
Это жалкий прием! Хорошо, бог дал ему свободную волю. Знал
ли бог, что из этой свободной воли произойдет зло? Знал, ибо
он всеведущ. Итак, он сознательно дал свободную волю, зная,
что она целую массу <июдей погубит. Что значит свободная во-
ля? Это значит, что человек свободно проявляет свое «я», свой
характер... и я всегда могу сказать богу: «Если моя свободная
воля повела меня в дурную сторону, а свободная воля какого-
нибудь другого человека повела его в хорошую сторону, то я
спрашиваю себя: почему ты мне не дал такой воли, как ему?
Почему в меня вложена такая воля, которая влечет 6 дурную
сторону?». Если все происходит от бога, если нет другого источ-
ника бытия, то каждый грех совершает бог, каждое преступ-
ление имеет свой корень в нем, и он никого карать не имеет
права. Если бы он действительно существовал и сидел на каких
угодно престолах и был окружен сонмом каких угодно ангелов
и гремел громами, то современный человек все равно должен
был бы ему сказать: «Ты тиран, и признавать тебя я все равно
не могу, так как я не раб, а свободный человек!».
Если бы такой человек сидел в раю, то он там должен был
бы устроить революцию такую же, как на Земле, так как в аду
сидят грешники, которые попали в ад не по своей вине, а по
вине бога, не сумевшего создать такой мир, в котором не было
бы греха.
Поэтому все традиционное представление о божестве совер-
шенно не выдерживает критики, оно неприемлемо для свобод-
ного, гордого человека, который привык рассуждать своими
мыслями, своим разумом, который не позволит себя морочить и
сердце которого полно искренней любви.
Если мы, люди коммунистической совести, не кричим кри-
ком по поводу каждого страдания, то это потому, что кричать
глупо, мы сами во многом виноваты, а если бы бог был, мы
должны были бы быть самыми страстными богоборцами, ибо
бог имел все возможности сделать нас хорошими, а он сделал
нас грешными, жалкими, ограниченными. Достоевский гово-
рил: бога я готов принять, ио мира не приемлю. Но так как мир
есть действительность, то незачем омрачать свою мысль, неза-
чем искушать свое сердце представлением о скверном правите-
ле. Крестьяне прежде говаривали: «Сам-то царь хорош, только
до него далеко, а до бога высоко». И как в царстве какого-ни-
будь богдыхана творилось много неправды и как какой-нибудь
крестьянин считал, что царь все знает, да к нему далеко и ста-
рался подать челобитную какому-нибудь вельможе, так, совер-
шенно так же верующий человек, как мы его наблюдаем в
церквах, начинает молиться какому-нибудь святому для того,
чтобы богоматерь или другие замолвили словечко богу.
12 А. В. Луначарский
177
Полная аналогия всему тому, что мы видим в отношении
земной жизни! Как какой-нибудь безграмотный крестьянин хо-
чет подать челобитную и идет к адвокату, потому что он не
знает, как говорить с чиновником, так крестьянин, когда слу-
чится засуха, идет к священнику и говорит: «Похлопочи там
где-нибудь в небесном департаменте погод, для тебя лучше
сделают».
Однако мы очень сильно отличаемся как от буржуазных ве-
рующих, так и от буржуазных неверующих. Буржуй верую-
щий, если он образованный человек, придумывает утонченную
религию; если он образованный человек, он понимает, что на
этом рае или аде далеко не уедешь, но вместе с тем он думает,
что ему самому нужна вера. Относительно трудящихся он со-
вершенно убежден, что им вера необходима. Когда я был
в ссылке в Тотьме и там архимандрит что-то напакостил, то
мне содержатель местной пивной говорил: «Дурно делает ар-
химандрит, потому что когда архимандрит ведет себя предосу-
дительно, то вера в бога падает: тогда всякий придет, да и хап-
нет мою выручку». У него было такое убеждение, что если
полицейский может потащить вора здесь в кутузку, то ангел
может потащить его в ад на том свете. И вор этого особенно
боится, ибо полиция может прозевать, а небо всеведуще.
Буржуй и для себя жаждет бога, потому что есть явления,
которые он не может объяснить. Явления природы ему может
объяснить какой-нибудь ученый, но в общественных явлениях
он чрезвычайно зависит от каких-то случайных сил. Сегодня
он выиграл на бирже, а завтра пет. Тысячи случайностей даже
самого крупного буржуя делают игралищем каких-то неожи-
данностей в его повседневной жизни. Любят его или не любят,
здоров он или нет — все это тоже плохо поддается учету. Все
это заставляет человека разбираться и выбирать из нескольких
представлений или то, что миром правит случай и что он сам
есть игралище этого случая, который не поддается учету, или
другое представление, а именно — за этим случаем есть какая-
то сила, провидение, которое этим случаем руководит.
И вот с фатальной силой известная часть буржуазии, бур-
жуазных мыслителей примыкает к этому учению, тем более,
что на это их наталкивает желание сохранить бога как полицей-
скую силу для бедных. Такой буржуй не может даже хоро-
шенько сказать, доброе ли это провидение или злое. Иной из
буржуев верит по-христиански, иной по-теософски 12, иной ве-
рит, что есть не только добрый бог, но и злой. Но вера во что-то
мистическое, что-то таинственное продолжает быть ему при-
суща.
Я могу остановиться еще на одном веровании, очень утон-
ченном, и разобрать его на всякий случай, если здесь есть люди,
которые к нему чувствуют пристрастие. В первые века христи-
178
анства развивается особое представление о боге, на первый
взгляд логичное. Это — представление о боге, которое развер-
нули неоплатоники 13. Их вера заключается в том, что бог ни-
какого мира не создавал. Он, действительно, всеблажен, всемо-
гущ, вездесущ, но материя, которая есть зло, которая есть
грязь, которая есть абсолютное отрицание бога, от века суще-
ствует рядом с ним. Так они существуют, не трогая друг дру-
га. С одной стороны,— божество, чистый свет, с другой сторо-
ны — абсолютный мрак, который есть материя, и вот мы явля-
емся каким-то неведомым путем попавшими слабыми искрами
этого бога, затерявшимися во мраке. То, что мы затерялись во
мраке, то, что мы пленники материи,— это сказывается в на-
ших страстях, в нашей любви к этой материи, в том, что мы
прикованы к земному, а то, что мы святые, то, что мы тянемся
к свету, сказывается в нашей тоске, в нашем желании вернуть-
ся в тот свет, спокойствие, о котором нельзя сказать, бытие оно
или нет.
На востоке это учение развито еще более широко, оно было
своеобразно развернуто учителями буддизма. Все живое стре-
мится вырваться из этого миража явлений для того, чтобы пе-
рестать быть, но это «перестать быть» не значит уничтожиться,
сделаться равным нулю. Это значит потерять все страсти, вся-
кое желание двигаться, всякую жизнь, ибо жизнь предполага-
ет изменение. Если бы мы были всеблаженны, то мы не изме-
нялись бы, мы застыли бы и перестали проявлять себя. Такое
существо ничем себя не проявляет, но оно потому себя ничем
не проявляет, что оно всеблаженно и в блаженности своей оно
вечно. Это, по буддизму, нирвана. Это уже не райское представ-
ление о боге. Человек хочет как-то вырваться из этого болота
бытия, в котором он далеко не всеблажен.
Это миросозерцание, жаждущее обмана. В многострадальной
Индии после страшных общественных невзгод, когда голод,
эпидемии, внутренние раздоры совершенно потрясли человечес-
кое сердце, или в греко-римском мире на его закате, когда каж-
дый сенатор дрожал перед императором, который мог отнять
у него не только имущество, но и жизнь только потому, что он
богат, и когда император в свою очередь дрожал перед своим
вольноотпущенником, чтобы он не распорол ему брюхо, а сол-
дат трепетал, чтобы император, заметив его взгляд, не бросил
его на съедение львам,— вот в таком мире, где не давала удо-
вольствия никакая жизнь, где не было надежды впереди, там
оставалось только надеяться на то, что можно как-то вырвать-
ся из этого материального ада. К любви, к жизни, к природе,
могущей доставить радость, относились, как к греху. Человека,
отказавшегося от всех радостей жизни, считали за идеал, счи-
тали за самое высокое, что может быть достигнуто человече-
ской душой.
179
12*
Если свободный человек нынешнего времени отбрасывает
религию раба, то современный активный борец говорит: оставь-
те меня с вашей нирваной! Нирвана навевает на него непрохо-
димую скуку. Лессинг 14, великий немецкий критик, сказал: если
бы бог в одной руке держал истину, в другой — искание исти-
ны, я бы сказал: оставь истину для себя, мне дай искание. Со-
временный человек говорит буддисту: «Оставь это блаженство
для себя, для меня важнее видеть всегда новое, я хочу тво-
рить!». Нынешний европеец, прежде всего пролетарий, созна-
тельный пролетарий, любит труд, любит природу, он любш
борьбу, он рвется не к блаженству, а к постоянным, вечно иду-
щим вперед завоеваниям в области знания, красоты и правды.
Поэтому нам миросозерцание буддизма чуждо, поэтому мы не
хотим его. Мы не хотим отказываться от жизни. Мы знаем, что
она нас заставляет страдать, но мы знаем также, что испокон
веков наши отцы, деды и мы сами формируем этот земной шар,
мы видоизменяем эту землю и эта-то работа доставляет нам
содержание жизни, это отвечает нашему идеалу.
Мы идем к тому, чтобы перед нами вспыхнули реальные
идеалы, еще более отдаленные от теперешней нашей жизни.
В этом наша жизнь и наше счастье. Поэтому про такого бога,
который спит во всеблаженном состоянии, мы не хотим слы-
шать. Это бог усталых людей, а мы не устали. Мы молоды, в
нас силы кипят, и мы считаем себя выше этого бога. Мы не мо-
жем верить в этого бога — богдыхана, покоящегося где-то в не-
пробудной дремоте. По причинам научным мы тоже не можем
в него верить, потому что нельзя привести ни одного веского
доказательства его бытия. Это есть выдумка, за которую с точ-
ки зрения научной нельзя сказать ничего, и тем самым она
бесповоротно падает.
Возьмем теперь буржуазный атеизм. Когда типичный бур-
жуа становится неверующим, когда он не верит «ни в сон, ни
в чох», тогда он становится негодяем, потому что, когда он ве-
рит, тогда его сдерживает страх суда божия. Ничто другое его
сдерживать не может. Его индивидуалистическая совесть цели-
ком связана с богом. Даже величайший мудрец буржуазного
мира, Кант, говорит: человек не должен спрашивать награды
за добро, которое он делает. Он может не верить в то, что зло
будет наказано. Он должен исполнять свой долг только в силу
этого самого долга. Если он для своего поступка допускает
какое-нибудь другое объяснение, он уже не моральный человек.
Казалось бы, на какую высоту поднимается Кант! А между тем
он допускает существование бога! Он говорит: мы не можем
отрешиться от веры, что бог направляет нас к добру. У Канта
нет уверенности, что буржуазный человек может удерживаться
от совершения злых и выгодных ему поступков, если сможет
совершать их безнаказанно.
180
Когда я говорю о буржуазном человеке, я говорю не только
о капиталисте, но и о всяком собственнике. Собственность на-
ставляет его: вот твой домишко, вот твои детишки — конкури-
руй. Но в этой конкуренции нельзя прямо красть у своего
ближнего. Если ты будешь конкурировать так, что украдешь
что-нибудь, то тебя засадят. Конкурировать можно лишь в
пределах закона. Но зато в пределах закона ты можешь пустить
по миру и своего конкурента, и своего рабочего, и, чем больше
ты наживешь, тем больше тебе честь и слава. Каждый буржуй
не может думать ни о чем другом, как о том, как бы ему по-
больше эксплуатировать своих ближних. Весь буржуазный
строй есть строй эгоистический. Поэтому буржуазная полити-
ческая экономия говорит: мы берем за основу человека — эго-
иста, который стремится к прибыли. Это так же верно, как то,
что тяжелые предметы падают на землю. Остальное является
исключением. Но если остальное является исключением, то оно
все же может умеряться совестью.
Человек может говорить себе: да, но есть и другие законы!
В течение 6 дней конкурируй, надувай всех своих покупателей,
а в 7-й день такой человек идет к обедне, где ему говорят: люби
ближнего твоего! Буржуй, может быть, будет бить себя в грудь,
будет налагать на себя эпитимии1Б, будет ставить пудовые
свечки перед иконой, построит целый монастырь. Если это бу-
дет более культурный европеец, то он, потрясенный словами
какого-нибудь профессора о высоком п прекрасном, считает
нужным открыть университет, потому что это, по крайней
мере, успокоит его на тот предмет, что он грабит, грабит и гра-
бит, а для души-то что же? Надо подумать п о душе!.. Этот
вопрос о душе задает и какой-нибудь Пахомыч и Карнеджи 16.
Им думается так: «Или у нас нет никакой души, и, стало быть,
все тлен и чепуха? Хотелось бы думать, что есть бессмертная
душа, которая ведет человека в сторону добра. И по крайней
мере один процент нашей наживы мы будем откладывать на
это добро».
Никто не будет говорить о том, сколько людей он пустил по
миру, а все будут знать и говорить о том, что он постропл уни-
верситет! Эти соображения как-то хоть немножко умеряют
буржуа.
Но когда он знает, что все позволено п из него вырастет
лопух, тогда он знает только разгул, разврат, все, что может
доставить удовольствие. «Берегись, конечно, полицейского,
берегись суда. Но что касается бога, что касается совести, до-
лой ее — это устарело, пора от нее отделаться. Все хорошо, что
может безнаказанно доставить мне наслаждение». Так рассуж-
дает атеист буржуазный.
И очень часто люди говорят: вот к чему приводит неверие.
Неверие — это отсутствие всякой любви. Неверие — это огол-
181
телость именно потому, что буржуазно мыслящий человек, все
равно — капиталист или мещанин, не может себе представить
иначе источника любви и подвига самоотвержения, как эго-
истично. Для других человеческая личность может быть доброй
только постольку, поскольку человек верит в бессмертие и в ка-
кой-то отчет в другой жизни. Мы коммунисты, мы люди нового
миросозерцания, мы отделались от старой веры совершенно, но
не впадаем в какой-нибудь нигилизм, на который указывают нам
разложившиеся индивидуалистические типы, потому что ком-
мунист не считается прежде всего со своей личностью, как
главной ценностью. Ему вера не нужна. Не только потому,
что отвращение внушает ему бог, который обо всех печется
и вместе с тем строит скверный мир, но и потому она ему не
нужна, что у него есть другой источник силы, который делает
его великим и фактически бессмертным.
Буржуй в своем мире отгорожен от других людей тысячами
перегородок. У настоящего социалиста нет перегородок. Он не
отделяет себя от других, в особенности от рабочих. Рабочему
получить такое миросозерцание помогла сама жизнь. Она по-
могла ему стать на эту высшую ступень человеческого само-
сознания, она научила его тому, что его «я» своей смертью мо-
жет этому «мы» помочь. И для него настолько это реально, что
ему нельзя говорить одним языком с мещанином, для которого,
как я говорил, существует такое миросозерцание: если моя
душа бессмертна, то я связан с потусторонним миром, а если
я только от колыбели до гроба, то с чем я связан?
Эти два миросозерцания настолько различны, что буржуй
совершенно не может понять психологию коммуниста, как ка-
кой-нибудь добропорядочный священник не может ему пове-
рить, что можно быть атеистом п можно сказать: «Вот я лежу
на смертном одре израненный, и я вместе с тем с радостью ду-
маю о том, что будет завтра и через 20 -лет, я думаю о тех жен-
щинах и детях, о внуках, как они будут жить. Я оглядываюсь
на человечество в прошлом, смотрю на то, как волнуется оно
вокруг меня, и, глядя вперед, я вижу гигантскую силу челове-
чества, вышедшую из недр хаотической, неясной, мучительной
природы. Делая постоянные завоевания над этой природой, мы
постепенно изобрели ту технику, которая дала возможность
человку наложить свою руку на природу, но наука, техника,
поскольку они остались в руках только меньшинства, созда-
ют целое море бедности, целое море страданий. И я вижу, как
в этом человечестве его наиболее забитые, исстрадавшиеся час-
ти начинают организовываться, постигать ту истину, что, до
тех пор пока человек человеку — волк, не может быть настоя-
щего могущества, и человек не может обрести ключи к своему
счастью. А потому надо, чтобы люди стали братьями, тогда
создается единая душа человечества, способная планетами иг-
182
рать, как золотыми мячами. Этого надо достичь во что бы то ни
стало, и этого нельзя достичь россказнями о такой правде, о ка-
кой говорит господствующая религия.
Этого можно достичь только мечом. Потому что часть чело-
вечества безнадежно погублена своими привилегиями, потому
что, пока эти привилегии не потрясены, не сломаны до конца,
она не может расстаться с ними. И вот, живя в такой момент,
когда вздымаются первые военные волны к тому, чтобы устро-
ить на земле царство правды и развернуть перед человечеством
горизонты, его стремление к идеалу, мы чувствуем себя счаст-
ливыми и совершенно мало думаем о том, умру я в субботу или
в воскресенье, через год или два года. Это почти ничего не
значит для меня. Я считаю, что я маленькая щепочка, которая
кружится в этом водовороте, но у меня есть маленький запас
сил и я, отдаваясь великому делу, могу вместе с другими при-
вести к тому, что победит то, что я считаю добром, а не то, что
я считаю злом».
Это не новая «вера». Верят там, где не могут знать. Это но-
вое знание, которое переживает отдельные человеческие
единицы. Мы не верим, а знаем, что мы стоим на правильной
дороге. Мы с гордой песней идем в эту борьбу, и нам кажется
жалким, как свечка перед солнцем, то, чем стремятся заменить
это миросозерцание религиозные люди. Мы говорим, что это
хлам, это груда разлагающегося мусора.
Я получил здесь одну записку, но, очевидно, товарищ, пи-
савший ее, не ожидал, что я здесь скажу. Он вообразил, что
я скажу, если нельзя верить в бога, то нужно стать атеистом на
буржуазный манер и жить в брюхо. Нет. Он очень ошибся. Тот
энтузиазм, который окружает нас, не меньше того, который
переживали христианские мученики, с той только разницей,
что, если вы спросите христианского мученика: «Почему по-
шел ты на страдание?», он скажет: «Я хотел приобрести венец
мученичества», а революционер скажет: «Потому что я люблю
людей». И тогда судите, кто из них святее и чье мировоззрение
выше. Одно из них — все еще рабская религия. Это все еще
«твори волю пославшего тебя», а другое говорит: нас никто
не посылал, и мы не слуги, которых отправили за каким-то
делом... Мы жили жалкими бедняками, валявшимися в грязи,
и всякая свинья могла нас съесть. Природа могла растоптать.
Но так как мы явились организованными существами, мы
смогли развернуть наши знания и чувства. Мы, постепенно ви-
доизменяясь, начинаем отличаться от самых разумных живот-
ных, и мы стали постепенно завоевателями — архитекторами
мира.
Мы поставили перед собой определенный идеал и соответ-
ственно этому идеалу пересоздаем вселенную, начиная с земли.
Кто такое «Мы»? Нам могут сказать: «Вы можете это сделать,
183
вы, которые живете всего 60—70 лет?». Но ведь мы говорим
вообще о человеке. Отдельные человеческие личности могут
рождаться и умирать, а человечество постоянно живет, и оно
не только живет, оно развертывается п стоит па пороге, с од-
ной стороны, грубой силы, с другой стороны, настоящего брат-
ства. Маркс учит: настоящая человеческая история начнется,
когда не будет раба и господина, когда не будет людей ученых
и людей физического труда, когда люди братски разделят
между собой бесконечное многообразие всякой творческой
работы и, помогая друг другу и переплетаясь друг с другом зо-
лотыми нитями, не будут бояться смерти, а в каждом рожда-
ющемся будут приветствовать новое проявление единого чело-
вечества, а то, что было до сих пор, есть лишь печальное и
трудное введение в историю.
Вот почему, товарищи, нам нельзя верить в бога — поту-
стороннего творца мира или в бога, который является хозяи-
ном либо целью мира, словом — ни в какого бога.
Против всего этого возмущается наша научная, наша мо-
ральная совесть. И когда нам говорят: «Вы разрушаете этот
храм, но что создаете на его месте?», мы отвечаем: «Мы созда-
ем храм, гораздо более величественный. Мы создаем веру чело-
века в себя». Когда христианство кричало о страшном суде,
когда кричало о боге правды, который хочет очистить землю,
то оно ждало этого страшного суда в лице сына божьего, кото-
рый сойдет с небеси, окруженный ангелами. А мы не только
пророчествуем, мы делаем. Но только вместо ангелов мы ставим
само сознательное человечество.
«Страшный суд» начался. Но мы на этом не успокаиваемся
и даже не спрашиваем, почему это «судьба жертв искупитель-
ных просит». Мы знаем, что природа не имеет в себе никакого
сердца потому, что природа есть необъятный разлив сил и энер-
гии, нецелесообразный, который создает и разрушает в слепой
игре, в борении частей. Но из этого борения частей возникла
мысль, возник ее величайший представитель, которого мы на-
ходим в нашем опыте,— человек. И этот человек, упорядочивая
свои внутренние силы, начинает понемногу развертывать свою
власть над природой, чтобы принять то, что в ней есть хоро-
шего, сломить то, что в ней есть дурного, и пересоздать ее.
Пересоздать общество, пересоздать мир! До тех пор делать это,
пока человек почувствует себя удовлетворенным и пока он не
сможет сказать: «Правда и счастье мною обеспечены».
Но мы не кричим о таком рае и не думаем, что человек
когда-то успокоится в трудах своих. Напротив, нам хочется
сказать, что высшее счастье есть необъятное желание человека
завоевывать все большее и большее и что нет пределов этому.
Приходит к нам какая-то усталая философия и говорит, что
все это бесцельно. Мы говорим, что человек должен идти
184
все выше со ступеньки на ступеньку, ибо человек в XX в., кото-
рый хочет нести с честью это звание, хочет быть все лучше, и
не сам по себе, а ведя за собой все человечество.
Нам не нужно церковных свечей и фонарей. Нам нельзя
верить в бога, так же как нельзя верить в чурбан какого-ни-
будь тунгуза. Это прошло, это отмерло.
В отдельных закоулках мы все еще видим людей, которые
молятся богу, которые надеются на бога и которые вследствие
этого дурно выполняют свое человеческое назначение, которые
вследствие этого искажают свое назначение, и, видя это, мы
вынуждены не только отказаться от веры в бога, но мы дол-
жны бороться за то, чтобы и другие сбросили эти лохмотья и,
надев лучшие одежды, стали бороться за лучшее человечества.
Это не есть тот нигилизм, которым нас пугают: «внутреннее
опустошение», «лишение идеала». Это есть подъем на высшую
стадию развития. К этому мы вас зовем. Это — есть новейшая,
моральная и научная точка зрения. Вот почему нельзя и не
надо верить в бога и можно и надо верить в человечество, а для
нашего времени в его авангард — пролетариат.
ГОСУДАРСТВО
И ЦЕРКОВЬ
ВОЗРОЖДЕНИЕ
ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ 1
РАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КОРАБЛЬ то-
нет, и крысы бегут от него. Бегут даже самые жирные крысы,
казавшиеся такими неповоротливыми! Но бреши слишком ши-
роки, корабль слишком заметно осел, и приходится искать ино-
го приюта. Время бюрократической опеки прошло бесповоротно.
Это сознают и сами бюрократы. Носятся весьма характерные
слухи о том, что выйдет манифест, подписанный многочисленны-»
ми представителями чиновничества и констатирующий, что
Россия нуждается в коренной реформе на началах самого ши-
рокого самоуправления. Впрочем и того, что проникает в пе-
чать, вполне достаточно, чтобы видеть, что отчаялась в собст-
венных силах бюрократия, отчаялись в ее силах и представи-
тели темной реакции, так долго цеплявшиеся за нее, так долго
видевшие в ней превосходный меч и щит против света и про-
гресса. Послушайте только, с каким тупым отчаянием пере-
браниваются между собою публично министры. Министр Ко-*
ковцев сидел, сидел — высидел, наконец, проект реформы по-
датного дела. И вдруг свой же брат министр Лобко 2 его же по
шапке! «В грозную критическую минуту,— грозно заявил гене-
рал от контролеров,— у финансового ведомства не оказалось не
только широкой творческой инициативы, но даже просто како-
го-нибудь скромного обдуманного плана в деле предотвраще-
ния финансового кризиса».
Полюбуйтесь только на то, каким тоном заговорили
Грингмуты 3:
«Люди, бумаги и 20 числа точно замерли в оцепене-
нии перед развернувшейся у ног их бездны. Так, говорят, зами-
рают птицы перед пастью готового проглотить их удава...»
И далее: «Спихнуть с плеч войну — вот та соломинка, за кото-
рую хватается потопившая сама себя в грязи чиновничья без-
душная сила!» Сильно сказано!
Бюрократия теперь — мертвец, еще держащий в сво-
их окоченелых объятиях Россию. II, убедившись в ее мертвен-
189
ности, реакционные силы,— все, что жило народной косностью
и невежеством, на страже которых стояло самодержавие,— про-
клиная «немецких чиновников», т. е. недавно столь возлюблен-
ную бюрократию, крепко задумываются над планом соедине-
ния «истинно русской силы, народной консервативной партии».
Это значит, что руководители реакции думают организовать
народные предрассудки и суеверия, натравить жертвы «власти
тьмы» на сознательные элементы русского народа; они хотят
воспользоваться той дикарской, стихийной ненавистью, той
оторванностью от культуры, недоверием к человеку в «немец-
ком платье», которые воспитало и охраняло самодержавие, ко-
торые уже дали себя знать в холерных бунтах и отчасти в
подстроенных правительством ужасных взрывах Кишинева,
Баку, Курска и т. д. Ведь и самодержавие хотело апеллировать
к этим обманутым, отравленным невежеством «низам», но гос-
пода реакционеры надеются более умело обставить дело.
И с чего же начинает реакция? Чтобы создать средоточие
будущей «истинно русской партии», она старается вырвать у
государства орудие, выродившееся, ставшее негодным, гнилым
в полицейских руках,— именно православную церковь. Для
борьбы против свободы понадобилось освобождение
церкви. В воздухе свободы, думают князья Мещерские 4, засох-
ший «жезл Ааронов» даст цвет с одуряющим запахом. Конечно,
иные реакционеры (напр., «Моск. Вед.») побаиваются этого
шага; они согласны, что правительственный остров не стоек,
но у них не хватает смелости сразу, перекрестясь, бухнуть в
воду, как делает Мещерский вслед за синодальными влады-
ками.
Синод, этот оплот из оплотов, таинственно собирается, пря-
чась от приставленных к нему семи нянек в лице Победонос-
цева 5, Саблера 6 и т. д. ...Синод постановляет требовать осво-
бождения церкви, созыва духовного собора, выбора патриарха!
Синод обращается со всем этим к комитету министров. Победо-
носцев, на старости лет видящий, как крамола дошла до самых
внутренних аппартаментов созданной им огромной российской
канцелярии, мечется, жалуется царю, пишет синоду доклады,
над которыми владыки совместно с профессорами гомилетики7
и канонического права издеваются. И на другой день к восстав-
шим святейшим старцам является лучезарный вестник Саблер
и поздравляет их с их разумным решением. Седовласые митро-
политы изображают на цветущих своих лицах улыбки и осве-
домляются у своего недавнего тюремщика, «не было ли ему
видения в нощь сию».
Итак, у нас нарождается клерикализм как самостоятельная
сила. Нет сомнения, что огромное большинство духовенства
представит из себя агентуру консерватизма, а при случае и
злой реакции; нет сомнения, однако, что, уступая веяниям вре-
190
менп, церковь будет выделять из себя еретические отростки с
либеральными и даже расплывчато-социалистическими цвета-
ми. И появятся, может быть, и у нас буржуазные попоеды, ко-
торые станут кричать по этому поводу: клерикализм — вот
враг! Мы, социал-демократы, не позволим увлечь себя на этот
путь. Напротив, мы используем до конца факт самоосвобожде-
ния церкви. Вы хотите свободы, самостоятельности, господа
архи- и протоиереи? Сделайте одолжение, это называется от-
деление церкви от государства, в этом деле мы бу-
дем вашими союзниками. Да, свобода всем! Свобода слова, пе-
чати, собраний и союзов для всех и для вас также, черное,
белое и разноцветное духовенство! Но, быть может, вы относи-
тельно охотно пойдете на это и откажетесь от поддержки уряд-
ника и от сравнительно скудного казенного жалования, потому
что накопленные вами в продолжение веков сокровища и ваши
церковные и монастырские земли останутся при вас? Ведь и
французские попы готовы на отделение, но они вопиют: «От-
дайте нам отобранное революцией наше имущество!». Но здесь
мы обманем ваши надежды, духовные пастыри! Вы заявляли
неоднократно в последние дни, что «церковь это идейная сила,
идейное начало!». Мы будем настаивать на полной свободе
даже для ваших «идей», но еще энергичнее — на экспроприа-
ции ваших колоссальных богатств. «Идейная церковь» не нуж-
дается в подобном оружии, а народ, обобранный, обнищалый,
вымирающий народ, нуждается болезненно, остро нуждается
в немедленной материальной помощи.
Мы, социал-демократы, будет терпимы. Свобода всякому
верованию! Но из этого не следует, чтобы мы не боролись идей-
но самым решительным образом с христианством. «Свобода ре-
лигии»,— писал Ф. Энгельс,— «по отношению к государству!»
Но не по отношению к партии, например, и мы никогда не до-
пустим безразличного отношения к такой бес-
смыслице, как социал-демократы — христиане8.
Мы постараемся не позволить никакой власти затыкать рот
христианскому проповеднику, но не позволим затыкать его и
проповеднику материалистической философии — нашего свет-
лого миросозерцания, очищенного от тысячелетнего бреда.
Христианство во всех его видах, даже самых чистых и са-
мых прогрессивных, есть идеология классов угнетенных, без-
надежно-неподвижных, не ожидающих уже доброго на Земле,
не верящих в свои силы; христианство — это, с другой сторо-
ны, орудие эксплуатации. Говорят, что вампир, прежде чем
сосать кровь из животного, веет над ним крыльями, гипнотизи-
руя его прохладным дуновением и делая его сон более глубо-
ким,— таким гипнотизирующим средством для человеческих
вампиров служит религия, которой они углубляют сон своего
«человеческого скота».
191
Мы же, пролетарии,— класс, полный силы и полный надеж-
ды, мы, которые уверены, что освобождение человечества и все-
общее счастье должно быть и может быть делом наших рабо-
чих рук, мы не нуждаемся в бабушкиных сказках о рае и аде
и о попечительном провидении; и когда поп подносит к губам
страдальца-крестьянина чашу сладкого дурмана,— мы будем
громко разоблачать его, вскрывать ядовитые свойства мнимого
лекарства и звать к нашей борьбе за действительное счастье на
земле.
Итак, свобода возрождающейся церкви, свобода ей от мерт-
вых клещей господ Победоносцевых! Война ей! Война равным
оружием, война свободным словом! Свобода церкви от гнета
канцелярской опеки, но также свобода ей от груза золотых
миллионов и громадных имений: ведь царство ее «не от мира
сего», не правда ли, товарищи?
К ЮБИЛЕЮ 9 ЯНВАРЯ 1
Отец был набожный старик:
«Нам бог одно спасенье!—
Бывало скажет,— Без него
Снести ли все мученья?
«Эх, паря, царь забыл про нас!
Царю живется сладко...
А перед богом — вот горит
В углу моя лампадка...
«Без хлеба я готов сидеть,—
В лампадке было б масло,
Пойду и в рваных сапогах,
Лампада б не погасла.
«Затем, что, паря, за народ,
За все его страданья
Горит пред господом в углу
Лампада упованья.
«И верю я: придет тот день,
Господь царя пробудит
И скажет: «Глянь-ка на народ!
Его-то кто ж рассудит?»
«И царь придет на помощь нам,
По правде все устроит:
Заводчиков посократит,
Рабочих успокоит».
И смотрит в угол мой старик,
Где образа сияют...
«Да, будет день... Да вот когда?
Про то на небе знают»...
По воскресеньям он ходил
В рабочее собранье;
Хвалил попа, который там
Им делал увещанья.
13 А. В. Луначарский
193
«Хороший поп, отец Гапон2,
И нам добра он хочет...
За нас теперь перед царем
О чем-то там хлопочет».
Однажды он пришел домой
Серьезный, величавый:
«Ну, парень,— говорит,— теперь
Восстал на кривду правый!..
«Выходит так: невмоготу!
Народ-то измотался...
И вот идти к царю с попом
И с просьбой догадался.
«Царю хотим мы бить челом,
Чтоб больше дал свободы,
Чтоб дал рабочему вздохнуть:
Загрызли нас невзгоды.
«Сверх сил работаешь, как вол,
Пока силен да молод,—
А вот измывался, ослаб —
И в дверь стучится голод.
«Кругом обсчет, кругом обман,—
Еще тебя ж ругают!
А стачкой станут — казаки
Рабочих избивают...»
Задумался седой старик:
«Тебе-то тоже надо,
Хоть ты парнишка молодой,
Идти со всей громадой.
«Иные, правда, говорят,
Что в виде обороны
Прикажут в нас палить войскам:
Да как палить в иконы?
«Отец Георгий впереди
Пойдет с крестом, при этом
Хоругви тоже понесем
С царевым со портретом.
«Уж если б стали в нас стрелять,
Сам бог бы грянул с неба!
За что? что батюшку-царя
Мы просим дать нам хлеба...?»
И вот настал тот страшный день.
Коль был бы бог на деле,
То тучи, кровью налиты,
Все небо бы одели.
194
Но день был ясен, в куполах
Сияло солнце, чистый
Сребристо-белый снег лежал
Постелею пушистой.
И стройно пел рабочий хор,
Хоругви колебались:
Был важен вид у всех мужчин,
А бабы улыбались.
На сердце гордо и легко:
К царю пошли честь-честью,
И с правдой-маткою пошли,
А не с придворной лестью.
Старик-отец идет с сынком:
«Народа глас —глас божий!
Царю напомним о себе,
И бог напомнит тоже...
«Эх, парень! Сила, ведь, народ!..
На сердце даже сладко...
Терпел-терпел, да и пошел
К царю он с правдой-маткой!
«Теперь мы лучше заживем,
Как скажем государю,
Что приходилось нам терпеть...
Уж легче будет, паря!..»
Вдруг крики: «Стой честной народ!
Ведь, впереди застава,
Стоит готовая на все
Казацкая орава».
Вперед выходят из толпы:
«К царю хотим с поклоном...»
— «Пускать не велено к царю:
Смиритесь пред законом!
Приказано вам разойтись
Немедленно и смирно...
С царем, как барам, говорить
Вам будет слишком жирно!»
И засмеялся генерал,
Нагайкою махая.
И ропот слышится в толпе,
И ненависть глухая.
«Постой, парнишка, погоди,
Неладно вижу что-то...
Прислали кучу казаков...
Вот с ружьями пехота...
«Нет, надо им растолковать:
Не зря идем, не спьяну».
13*
195
И вот вперед идет старик
К расшитому кафтану.
«Послушай, милый человек,
К отцу идем, как дети,
Затем, что больше невтерпеж
И жить нельзя на свете..»
«Поговори, поговори!» —
Кричит тот, негодуя:
«Вот прикажу в тюрьму сволочь
За бороду седую!
«Назад скорей, не сметь чинить
Своим властям помехи,
А то узнаете — вкусны ль
Свинцовые орехи!..»
Старик в слезах пред наглецом
Склонил свои колени:
«Пусти народ к царю-отцу,
Услышь мои моленья!..
«Я стар и скоро уж помру,
Мне бунтовать не к летам:
Но жить нельзя —к царю пусти
За хлебом и советом!»
Рожок в ответ ему сыграл
Зловещие сигналы:
За ружья взялись казаки,
Смеются генералы.
«Вперед-ка, братцы, не робей! —
Кричит старик: «Все шутка!
А ну-ка выстрели в портрет?
В икону бацни? нутко?!..
«Чтоб православная рука
Поднялась на святыню?!
Тогда сам бог испепелит
Безбожную гордыню!»
И светел, весел он идет,
И с ним сынишка рядом,
За ним толпа... Вдруг грянул залп!
Сыпнулись пули градом...
И белый снег, пушистый снег
Залился кровью красной,
И крики боли, злобы вопль
Раздался жгучий, страстный...
Упал старик, сраженный в грудь,-
Убит царем кровавым,
И бог не мстит с своих небес
Своим рабам лукавым!,.
196
Повсюду кровь, смятенье, смерть,
Звучат угрозы, стоны,
А на краснеющем снегу...
Разбитые иконы,
А небо ясно и глядит
С веселостью бездушной...
И понял в этот миг отец,
Что ложь твердил послушно.
А сын склонился над отцом,
Весь трепетом объятый:
«Послушай, сын, не други нам
Ни бог, ни царь проклятый!
«До правды ты-таки дойдешь!
Не удержать народа...
Иди вперед — там ждет тебя
Рабочая свобода!..»
Прошло полгода — и смотри,
Как вырос мальчик скоро,—
Серьезно, смело он глядит
И ждет конца позора.
Не нынче, завтра: все равно
Придет пора восстанья,
Час мести, мой веселый час,—
Исполнятся желанья!
«Мы не иконы понесем,
Пойдем мы не с портретом,
А бомбы, ружья, динамит
Вам загремят ответом!
«И не хоругвь над головой
Завеет златотканный —
Мы знамя красное взовьем,
Великий стяг наш бранный...
«И не псалмы мы будем петь,
А марсельезу грянем:
Социализм — наш идеал,
И мы его достанем!..
«Оставим небо воробьям,
Но землю завоюем
И на развалинах темниц
Толпами заликуем.
«И падших братьев помянем,
Отцов, в бою сраженных,
И им колонну отольем
Из пушек побежденных!»
ИЗЪЯТИЕ ЦЕРКОВНЫХ ЦЕННОСТЕЙ
И НАРКОМПРОС 1
ЕЛО ОБ ИЗЪЯТИИ ЦЕРКОВНЫХ
ЦЕННОСТЕЙ такое простое и, казалось бы, бесспорное с точки
зрения общечеловеческой морали, а также и христианской эти-
ки, и любой более или менее совершенной и гуманной религии,
приобрело отравленный характер. Отравили его, конечно, те,
кому это было политически интересно.
Часть духовенства во главе с некоторыми «князья-
ми церкви» повела себя недостойно, не только став на неуступ-
чивую точку зрения, оградившись весьма спорными положения-
ми экономического права, замкнув свои уши для совершенно
недвусмысленных в этом отношении тенденций евангелия,
«Деяний апостолов» 2 и таких авторитетных учителей церк-
ви, как Иоанн Златоуст3 и Амвросий Медиоланский4.
Вопреки всем этим указаниям, недвусмысленно
решающим вопрос о гармонии между церковными сокровищами
и помощью ближнему, попавшему в беду, в пользу последнего,
церковь, повторяю, забаррикадировалась за гораздо более сом-
нительными положениями.
Но мало этого. Не ограничиваясь этим, черная часть
церкви перешла в наступление путем широчайшей пропаганды
и агитации среди темного люда, причем опиралась она, конечно,
не на христианское его чувство, а на его суеверие и предрас-
судки, на ту сторону «христианства», на которую так нападал
и которую так разоблачал Лев Толстой,— на его колдов-
скую часть.
И партия, и Народный комиссариат по просвещению
должны были в первую очередь обратить внимание на это об-
стоятельство и выставить свою контрпропаганду. В ближайшем
будущем выйдет несколько брошюр, в том числе и моя, где я
указываю пути для этой контрпропаганды. Необходимо было бы
также разъяснить по всем школам молодежи, часть которой яв-
ляется верующей, без всякого вторжения в область этих рели-
гиозных верований, полное согласие указанных мероприятий с
198
духом христианства, всегда в то же самое время подчеркивая,
что в большем согласии они находятся с общечеловеческой эти-
кой, с государственным смыслом и с естественными чувствами
человеческого сердца.
Насколько удастся такая кампания по школам — я не знаю.
В настоящее время не только приходится сомневаться в той
части интеллигенции, хотя бы и педагогической, которая искони
придерживалась худшей, т. е. суеверной формы христианства.
Приходится считаться еще и с тем, что люди, абсолютно чуждые
этим предрассудкам, внутренне осуждающие их, из политиче-
ских соображений будут скорее вредить в этом направлении,
чем помогать. Мы знаем, что такие учителя есть.
Наконец, сама интеллигенция в некоторой ее части (боюсь,
что это захватило также и часть учительства) в последнее время
реакционно попятилась в область мистики и религиозности.
С этой стороны, повторяю, можно выказать некоторое опасение.
Наркомпрос — одно дело, а интересы учительства — другое, и,
конечно, у нас не было возможности до последнего времени
серьезно его переделать. Этим я не отрицаю, конечно, наличия
и в низовом учительстве и в учительстве городском значитель-
ного количества людей, истинно просвещенных, которые навер-
но откликнутся на призыв Наркомпроса о разъяснении по шко-
лам вопроса об изъятии ценностей из церквей всех культов.
Пока, однако, мы наблюдаем и совершенно отрицательные
явления. Так, Наркомвнудел сообщил мне, что во многих местах
(в том числе, увы, и в Москве) замечено, что в разных нелепых
враждебных демонстрациях толпы, собирающейся иногда во-
круг церкви, где производится операция изъятия, принимают
участие и учащиеся типа прежних учащихся средних школ, при-
чем оказывается, что это бывает и в учебное время, и имеются
данные, что некоторые школы дошли до того, что распустили
ребят в соответствующие часы, очевидно, потворствуя таким
демонстрациям.
Здесь нельзя не предупредить, что в случае, если реальный
факт будет таким образом доказан, ответственность ляжет на
весь персонал школ, и ответственность не малая.
Кроме этого прямого отношения Наркомпроса к делу изъя-
тия ценностей, имеется еще и другое. Церковные ценности часто
гораздо более ценны по своей отделке, по своему художествен-
ному достоинству, чем по своему весу на металл. Оценить, одна-
ко, эту художественную ценность или ценность редкости, древ-
ности может только музеевед. Наркомпрос всячески добивался
и, кажется, уже добился, не только благодаря его собственным
настояниям, но и беседами, которые имели с председателем
ВЦИК представители науки и искусства, чтобы присутствие му-
зееведов было обязательно при изъятии, иначе могут повторять-
ся, к сожалению, имевшие место изъятия, когда какая-нибудь
199
драгоценнейшая басма или тот или другой тонкий предмет
снимались и портились, оцениваемые только как кусок металла.
Государство может на этом потерпеть убыток и огромный, так
как стоимость этих художественных произведений раз в тыся-
чу превосходит стоимость золотого веса, а тем более серебряного.
Этого мало. Есть такие художественные ценности и древнос-
ти, которые государство не может уступить ни за какие деньги.
Они же представляют собою уникумы, вещи, которые гораздо
правильнее удержать за создавшим их народом, как памятник
его художественного творчества, хотя бы и в области религиоз-
ного искусства.
На это надо обратить внимание всех производящих самую
операцию. Пусть они помнят, что они, сами того не зная, могут
народ обобрать... Думая, что они берут какую-нибудь ценность
и отдают ее голодающему, они могут ее взять так, что на самом
деле принесут огромный убыток народу, для которого они
работают.
Наконец, последнее, на что я хочу обратить внимание и к
чему Наркомпрос не может быть равнодушным. Я не знаю, про-
верен ли хоть один факт грубого, сопровождающегося издева-
тельством образа действий при изъятии. Я твердо думаю, что
в данном случае мы имеем дело только с обывательскими слу-
хами и с злопыхательским шипением попов и их пособников.
Но если бы такой факт был доказан, то необходимо с самой
суровой беспощадностью расправиться с подобными людьми,
даже в том случае, если это — наши товарищи коммунисты и
если они действовали по крайнему уразумению, ибо даже и
действующий по крайнему разумению, но без зрелого разуме-
ния человек, который в такую пору, как наша, дает отравлен-
ное оружие в руки наших врагов, снабжает их фактами, могу-
щими подтвердить не широко благотворительный, а антицер-
ковный характер этой кампании,— является злейшим нашим
врагом, и потворствовать услужливым медведям — значит ока-
зывать слишком плохую услугу себе самим...
КОМУ ПРИНАДЛЕЖИТ
ЦЕРКОВНОЕ ИМУЩЕСТВО! 1
1
ЦЕРКОВЬ БЕДНЫХ
РИСТИАНСКАЯ ЦЕРКОВЬ, в том числе
и православная, никогда не отрицала, что церковное имущество
принадлежит бедным. Так, в книге Номоканон 2 прямо сказано:
«Имущество церковное есть имущество нищих». Духовенство с
идеально-христианской точки зрения должно быть только, так
сказать, управителем всего церковного имущества и направлять
дело так, чтобы «нищие» получали возможно больший доход.
Действительность совершенно не совпадает с эти-
ми доводами.
Нет никакого сомнения, что евангельская книга
стояла на точке зрения защиты бедных против богатых. Еван-
гелие представляло собою совокупность учений и сказаний,
возникших в среде бедных — сначала в Палестине и Малой
Азии, а затем по всем большим городам культурного греко-ла-
тинского мира. Стоит только вспомнить ответ Христа богатому
юноше: «Если хочешь быть совершенным, отдай имущество
бедным»; знаменитую притчу о богатом и Лазаре и т. п., чтобы
положение «Евангелие есть книга бедных» — сделалось ясным.
Первобытные христианские общины как в Палести-
не, так и в больших городах объединяли неимущих пролетариев,
рабов, мелких ремесленников, словом — бедноту. Беднота эта в
ожидании скорого второго пришествия спасителя, суда над бо-
гатыми и знатными и царства справедливости, в котором пос-
ледние будут первыми, жалась друг к другу и установила свое-
образные коммуны, правда, не такие, каких хотят коммунисты:
коммуны общего труда при помощи обобществленных могучих
машин,— а коммуны потребительные, куда всякий нес, что
имел, и главным актом которых были «вечери любви», т. е. сов-
местные ужины за счет общества. В «Деяниях апостольских»
недвусмысленно говорится о том, что все входившие в общину
отказывались от частной собственности.
Вряд ли с самого начала у этих общих бедняков мог-
ло накапливаться какое-нибудь имущество. Тем не менее одной
201
из обязанностей пресвитеров, т. е. старшин и дьяконов, т. е. рас-
пределителей, было именно управление этим имуществом, вер-
нее, этими кладовыми скудных средств, на которые питалась
община «нищих».
Первоначально и епископ3, по-латыни инспектор, обязан
был следить как за чистотой души, так и за хозяйством целой
группы подобных общин.
Но вся эта иерархия стала выделяться из общины верующих
очень рано, во всяком случае во II в. началась борьба этих чи-
новников церкви с пророками4, т. е. с людьми, которые считали
себя непосредственно вдохновленными богом и продолжали
проповедь, ссылаясь на пример апостолов. Вольное творчество
этих вдохновенных ясновидцев, какими они себя считали, на-
чало вводиться в определенную колею, и руководителем церкви
все более становилось духовенство, противопоставлявшее себя
бедным. Вскоре оно действительно перестало быть бедным, и в
самой церкви разверзлась пропасть между роскоши жаждущими
и раззолоченными князьями ее и ее паствой, большая часть
которой погрязала в ужасной нищете.
Как же это случилось?
2
БОГАТЫЕ ВХОДЯТ В ЦЕРКОВЬ
Первые века христианства совпадают с распадом рим-
ского общества. Гигантская Римская империя захватила почти
весь тогда известный мир и превратилась постепенно в чисто
военную силу, сковавшую железной дисциплиной все эти по-
коренные народы, массы подвергались ужасной эксплуатации —
огромные богатства скоплялись наверху, в особенности у им-
ператоров и при дворе. Императоры в этом царстве дисциплины
признавались существами божественными и всемогущими. Они,
действительно, не стеснялись посылать на смерть ближайших
к себе сенаторов, иногда просто желая приобрести себе пригля-
нувшееся им имущество жертв.
Но если все, сверху до низу, трепетало перед императорами,
то императоры трепетали перед мечом любого из своих тело-
хранителей, и чуть не больше половины императоров погибло
насильственной смертью в дворцовых переворотах. Царство
всеобщего страха постепенно охватывало Римскую империю.
Колоссальные богатства верхов приводили к вырождению бо-
гачей. Рождавшиеся в роскоши дети вырастали в разочарован-
ных юношей с испорченными нервами и желудками, которым
никакая роскошь не была на радость. Такое настроение богатых
наверху и мучительное состояние бедноты привели и там, и
здесь к мистическим настроениям, отвращению к жизни, ожи-
202
данию какого-то чудесного спасения, нового мира за гробом или
после светопреставления.
Богатые, в особенности женщины, бросались на всякие вос-
точные культы (Изида5, Митра6) в своей жажде какого-нибудь
утешительного суеверия. Среди разнообразных религий, вербо-
вавших таким образом по всему свету сторонников, с большой
мощью выступило и христианство, считавшееся своеобразной
еврейской сектой. В самом деле, бедняки-христиане в первые
века отличались необыкновенно счастливым настроением. Они
проводили время в песнопениях, взаимном лобызании, утешая
друг друга и беспрестанно восклицая, что скоро придет жених
и начнутся дни радости. Они не боялись смерти даже насильст-
венной, так как у них была крепкая вера, что смерть сразу при-
водит душу верного к богу. Словом, свежая христианская вера
с ее напряженным ежедневным ожиданием спасителя, с ее ин-
тенсивным культом дружбы и любви внутри общины не могла
не привлекать к себе внимания. Опять и здесь первыми стали
приходить из богатых классов женщины.
Прикосновение богатых к бедным всегда приносит с собою
разврат и роскошь.
Первые богачи шли к церкви из худших побуждений, хотели
спасти свою душу или, скажем, душу какого-нибудь почившего
и умершего в грехах мужа. Женщины охотно жертвовали в об-
щину бедных, если не все имущество, то, во всяком случае,
крупный кусок, а часто земли, здания и т. д., чтобы святые бо-
жии молились за упокой души.
Конечно, само собою, молитва за упокой души, да еще за
даяние церкви, есть уже разврат первоначальной христианской
мысли. Если бог всезнающ и всеблаг, то он прекрасно знает все
хорошие и дурные стороны умершего человека и должен судить
его по» полной справедливости п по полной милости. Что же
тут можно сделать молитвой? Можно ли представить себе, что
на бога можно подействовать какими-то прошениями, как на
обыкновенного земного судью?
Постепенно это явление принимало чрезвычайно уродливые
формы, особенно в наши дни. Я хорошо помню те прейскуранты,
которые рассылали, например, афонские монастыри7, где прямо
говорилось, сколько нужно заплатить за то или другое количест-
во сорокоустов, обеспечивающих душе спасение на том свете.
Помнится, рублей за сто можно было купить постоянную молит-
ву и, очевидно, предполагалось, что если богу молятся постоян-
но, то он не может устоять и даже самую грешную душу про-
стит, причем выясняется, что бедняк, который не обладает
сторублевкой, не может в данном случае рассчитывать на по-
добную экстраординарную милость божию. В самом деле, если
бы эти купленные за сто рублей постоянные молитвы были бес-
полезны, никто не покупал бы их.
203
Как бы то ни было, но именно пожертвования за упокой
души, к которым язычники давно привыкли, ибо все язычес-
кие религии, особенно египетская, которая в это время сильно
распространилась во всем мире, включали в себе такую черту:
заботу о покойнике и всяческое стремление предоставить его
душе известный комфорт. ...Отказываемое церкви по за-
вещанию или родственниками умершего, главным образом, и
составило постепенно огромное имущество церкви: нед-
вижимость, которая в целом ряде государств впоследствии стала
обнимать одну треть, а иногда даже и половину всех земель.
Такое развитие церковного имущества, конечно, имело место
только впоследствии (в средние века), но церковь начала бога-
теть уже в III и IV вв. Конечно, духовенство продолжало офи-
циально выдавать себя за управителей этого имущества, кото-
рого реальное назначение было: содержание самой церкви и
содержание бедных, как угодников и молитвенников божьих.
На деле же церковь пользовалась своим новым экономическим
могуществом как орудием своих политических интриг, своего
властолюбия, а чем дальше, тем больше и просто жажды широ-
ко и великолепно жить.
3
ДУХОВЕНСТВО ПРЕДАЕТ ЦЕРКОВЬ
БЕДНЫХ БОГАТЫМ
Богатых, склонявшихся к христианству, становилось
все больше и больше. Церковное имущество росло. Епископы,
постепенно приобретая другие саны: архиепископов, митропо-
литов, патриархов и т. д., сделались поистине князьями церкви.
И в духовном и в материальном отношении епископы распоря-
жались всюду церковью, как хотели. Низшее духовенство было
дисциплинировано, а паства, сбитая с толку догматическими
ухищрениями, слепо брела за своими епископами в массе. Те
же, которые выступали против епископов и мыслили по-своему,
признавались еретиками.
Среди всего этого процесса возвышается один громадный
факт, а именно соглашение между миром и церковью, явив-
шееся фактически предательством церкви бедных — богачам.
Долгое время церковь противопоставляла себя как общину
святых всему мирскому, мир христианский — власти чванных
и богатых господ. В церкви наоборот: последние считаются пер-
выми, убогие становятся выше мудрецов, трудящиеся и угнетен-
ные призываются туда для того, чтобы судить самих ангелов.
В евангелии сказано: «Миром правят цари и князья, а у вас да
не будет так»8. Правда, церковь не восставала против мира:
«Воздайте кесарево кесарю, а божие — богу» 9, но это говорилось
204
потому, что кесарь был от мира сего, настоящим князем кото-
рого является, по евангелию, дьявол, и что надо терпеть это, как
известное проявление гнева божьего, и ждать настоящей правды,
которая придет при втором пришествии Христа вместе с ним.
Но договор церковной и светской власти... совершенно запол-
нил эту пропасть. Император Константин 10, хитрый и жестокий
политик и развратник, до конца своих дней называвший себя
великим жрецом и только на смертном одре принявший христи-
анство, что не помешало его церковным льстецам назвать его
равноапостольным и святым,— из политического расчета, желая
опереться и на христианское духовенство с его большим уже
имуществом, и на христианскую массу с ее готовностью пови-
новаться и бесстрашием перед смертью,— предложил церкви
связь для взаимной обороны.
В чем же она заключалась? В том, что государство должно
было всячески поддерживать церковь, постепенно давая ей пол-
ную власть над всякими другими религиозными общинами и над
верующими, что государство не только не препятствовало раз-
витию церкви, но часто само давало церкви новые и новые дары,
а церковь должна была возвеличить империю, ее бесчеловечную
неправду, ее кровавые войны, ее гнусные суды, весь отврати-
тельный клубок, противоречащий первоначальному братскому
евангелию, жизнь и уклад мрачной Византийской империи.
И духовенство пошло на это.
Тогда и сам бог христианский был переделан. Первоначаль-
но бог христианский имел два доминирующих лика. Как бог-
отец,— это был отец всех людей, существо, полное любви, не
только относящееся ко всем ровно (по евангелию — как солнце,
дающее свет и добрым и злым), но даже самым явным образом
склоняющееся на сторону простых сердец, на сторону бедняков.
Говорится об этом чуть не на каждой странице евангелия. Ста-
раются подняться до представления о нем как о чистом духе, у
которого нет никакого человекоподобного образа, который вез-
десущ. Ничего общего ни с каким царем у этого бога, конечно,
нет, он все собою наполняющий дух, для которого всяческая
человеческая гордыня, всякое кровопролитие, всякое корысто-
любие и жадность есть прямая скверна.
Другим образом бога был Христос, сын плотника из Наза-
рета, живший в большой бедности, преследуемый и мудрецами,
и властями своего времени, и в конце концов позорно распя-
тый в качестве политического преступника. Бог вочеловечив-
шийся выбрал для себя наиболее подходящий образ: бедняка,
проповедника, агитатора, во имя очищения человеческого серд-
ца и любви гибнущего от козней священников и царей. Конеч-
но, такой бог не похож был на бога, желанного для придворных
и вообще власть и богатство имущих кругов. Поэтому образ
бога был переделан.
205
Бог-отец стал изображаться в виде царя: седобородый царь
в пурпуре и золоте, попирающий ногою землю,— точь в точь в
костюме византийского царя. Он просто царь царей, т. е. самое
главное начальство. И у него предполагается обширный двор.
Его наследный принц Христос тоже стал изображаться в цар-
ских одеяниях. У него есть не жена, но что-то вроде жены, мать
сына, дева Мария, владычица небесная. Затем целый штат приб-
лиженных святых, от самых больших до самых маленьких, из
которых последние заведуют самыми крошечными департамен-
тами, вроде охраны скота от болезней, специальностью по отыс-
канию воров и т. д. Рядом с этим по другой линии идет штат
ангелов, тоже от самых главных до самых маленьких, причем
слово ангел означает не что иное, как вестник или курьер.
Так создано было понятие о небе как о блещущем великолеп-
ном дворце, с царской фамилией, вельможами и многочислен-
ными слугами. Разумеется, церковное искусство пошло сейчас
же по этому пути во всех отношениях: стали строиться велико-
лепные храмы с золотыми главами, обкладывали золотом ико-
ностасы и стены, одевали иконы святых в драгоценные митры и
в драгоценные короны, церковные сосуды, церковные одеяния —
все это блестело золотом, как на самых блестящих царских
пирах.
Этим достигались две цели. Во-первых, бедняк, входивший
в такой храм, чувствовал трепет и робость. Он понимал, что
попал к высокому начальству и дрожал. Он чувствовал, какая
разница между ним, бедняком, и между тем могучим человеком
в царской короне (митре) и в золотом мундире (епископское и
архиерейское облачение настоящего даже времени есть не что
иное, как копия с мундиров придворных тогдашних византий-
ских царей), который вхож в алтарь, который разговаривает с
богом почти запросто, большею частью на непонятном для него,
мирянина, языке,— у католиков по-латыни, у русских — на
церковнославянском.
Кроме такого возвеличения духовенства и оторопи в бедном
человеке, а также, конечно, и раболепного восхищения перед
блеском божественного дворца, этим достигалась и другая цель.
Если бог ходит в золотых ризах и ест на золоте, значит в этом
ничего дурного нет. Почему же то же самое не делать и патри-
архам и царям?
На это церковное велелепие шли бешеные деньги.
206
4
ПРОТЕСТ БЕДНЫХ
Не все бедняки послушным стадом брели за епископом
по этому отвергающему заветы евангелия пути. Даже среди тех,
кого церковь называет святыми и своими учителями, были та-
кие, которые гневно обрушивались на подобные явления. Так,
на Востоке Иоанн Златоуст прямо говорил, что Христу могут
быть противны дорогие церковные сосуды и драгоценные камни
на утвари церковной, когда он знает, что есть бедняки. «Как
ты думаешь,— спрашивал Иоанн Златоуст в одной из своих
проповедей,— если к тебе пришел голодный брат твой и ты не
поставил бы ему никакой пищи на стол, а только расставил бы
пустую серебряную посуду в большом количестве,— поблаго-
дарил бы он тебя? Но Христос живет в каждом нищем
брате твоем. Накорми его,— вот настоящая заслуга перед
Христом».
Иоанн Златоуст прекрасно понимал, что в глазах того бога,
в которого верили первые христиане и к которому потянулись
первоначально сердца бедняков, вся эта блестящая церковная
утварь при наличии бедности и голода должна быть грубейшим
противоречием и проклятым преступлением. Иоанн Златоуст
говорил это без обиняков. Конечно, от власти ему за это приш-
лось не мало потерпеть. Духовенство же только потому приз-
нало его святым, что если бы оно окончательно отвернулось бы
от бедных людей, то и массы отвернулись бы от него.
Так же точно и на Западе епископ Амвросий Миланский,
считающийся святым, определенно заявил, что церковную ут-
варь следует продавать, если какое-нибудь бедствие обрушива-
ется на страну, ибо помощь бедным ставится гораздо выше
какого бы то ни было церковного велелепия. Но эти высокопос-
тавленные отцы церкви не шли, конечно, так далеко в своем
протесте, как бурные волны демократических ересей. Ересями
считали всякое движение мысли и всякую попытку вернуться
к евангелию. И такими ересями была полна вся история хри-
стианства. Все вновь и вновь, иногда с толстовской проповедью
непротивления, смирения, погибая на кострах, иногда с оружи-
ем в руках восстают бедняки, стремясь очистить церковь от по-
повской скверны. Церковь обуревают два чувства: ненависть к
этим протестантам и страх перед тем, что, перегнув слишком
палку и слишком уйдя от заветов евангельских, можно сделать
этих проклятых еретиков (до Льва Толстого включительно)
слишком сильными, и поэтому церковь в таких случаях, когда
прямо ставится вопрос о том, «имеют ли право бедняки на это
имущество бедных», колеблется, и одни становятся прямо на
точку зрения церкви, как опоры господствующих, а другим
страшно порвать с традицией, что церковь есть все-таки, в кон-
це концов, церковь бедных.
207
5
СЕКУЛЯРИЗАЦИЯ
Что касается власти, то, как уже сказано, она поддер-
живала церковь и часто давала ей богатые дары. Однако же
она в то же самое время жадно поглядывала на церковное иму-
щество, когда оно разрасталось, и конечно, светские власти за-
интересованы были не тем, чтобы помогать бедным (разве для
отвода глаз выкинут когда-нибудь пустячки), а тем, чтобы вос-
пользоваться громадными церковными имуществами для своих
политических целей и собственного великолепия. Сначала при-
ведем несколько примеров из западной истории.
В средние века имущество церковное разрослось до чрезвы-
чайности. Уже король Карл Мартелл 11 ...издал особый закон...,
по которому он брал у духовенства насильно значительную
часть его имущества.
Сама церковь, в лице лучших своих представителей, была
скандализирована страшным накоплением земель и движимого
имущества в руках церкви, что развращало ее, придавая жизни
ее руководящей верхушки скандально-пышный и часто разврат-
ный характер. Православная церковь очень чтит Яна Гуса 12,
знаменитого чешского еретика, который в конце средних веков
требовал от правительства, чтобы имущество у церкви было
отобрано и действительно посвящено делам благотворительности
и просвещения. Действительно, около половины всех земель в
Англии и Германии принадлежали церкви, и государи весьма
склоняли ухо к проповедям Виклифа13, Гуса, позднее Лю-
тера 14, потому что реформация обещала им большую поживу
за счет церкви.
В XVI в. так называемая секуляризация, т. е. отобрание иму-
щества от церквей, произведена была во многих местах Герма-
нии, Швейцарии, Дании, Швеции, Англии, Шотландии, даже в
Польше. Наступавшая после этого реакция, по крайней мере в
католических странах, задержала этот процесс, но с XVIII в.
он продолжался. Уничтожение ордена иезуитов повело за собою
переход всего его имущества в казну. Французская революция
самым решительным образом отобрала у церкви ее богатства.
В конце концов земля была отобрана даже у римского папы.
Каждый раз при этом церковь негодовала, протестовала, про-
клинала, иногда вслух, а иногда трусливо, но светская власть
делала свое дело. При этом западные «цари», повторяю, тогда
не брали «имущество бедных» у церковных вельмож и богачей
для действительных бедняков. Просто сильные мира светского
обирали сильных мира духовного.
Перейдем к России. В России церковное имущество также
чрезвычайно разрослось. Уже на самой заре официального хри-
стианства в России Киево-Печерская лавра, а за нею и другие
208
монастыри, сделались крупными землевладельцами, промыш-
ленниками. Монастыри представляли собою первых носителей
торгового, а отчасти и промышленного капитала, первые бан-
ки. Когда в России устанавливалось крепостное право, мо-
настыри стали владеть огромным количеством крепостных
ДУШ.
Громадные земли и имущество церкви и у нас, конечно, раз-
вратили высшее духовенство, и у нас появились зазнавшиеся
иерархи, и у нас бедняки недоумевали, как же это так: христова
церковь погрязла в пороке и пышности? И у нас имелись люди
из числа самого духовенства, которые против этого протестова-
ли. Так, известный Нил Сорский 15 при Иоанне III «начат гла-
голати, чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы
по пустыням и кормились своим рукоделием». Иоанну III эта
мысль очень понравилась. Он сообразил, что когда чернецы зай-
мутся «рукоделием», то их «села» перейдут не к кому иному,
как к нему. Он собрал собор, который и запросил их мнения на
этот счет. Собор, однако, ответил: «Святители и монастыри от-
давать церковное имущество не смеют и не благоволят». Однако
же Иоанн отобрал значительное количество у святителей, не
спросив об их благоволении, о чем преосвященный Макарий по-
вествует: «Иоанн брал по праву завоевателя и в виде наказа-
ния провинившемуся духовенству».
И цари продолжали эту политику и давали за упокой своей
души или душ своих ближних и брали, когда желали, не забо-
тясь о том, протестовала ли церковь или нет. Царь Алексей в
1648 г., испуганный огромным ростом церковного имущества,
воспретил дальнейшее его увеличение, а часть отписал в казну.
Федор Алексеевич произвел опись церковного имущества для
контроля. Но самую откровенную политику по отношению к
церковному имуществу вел Петр Великий. Ему на бесконечные
шойны и затеи нужно было очень много денег. Он брал, где на-
ходил, ничем не стесняясь. И так как церковь была богата, то
юн ее до такой степени обобрал, что после него она действитель-
но пришла в некоторое оскудение. Петр Великий в одном из
указов своих о монашестве говорит: «А что говорят — молят-
ся, так и все молятся. Что же, прибыль обществу от сего? Боль*
шая часть бегут в монастыри, ^тобы хлеб даром есть». Вообще
же Петр Великий, с его постоянным изобретением очень выра-
зительных, хотя и неуклюжих слов, выдумал новое, хорошее
выражение для обозначения церковного имущества, а именно,
он называл его «имуществом тунегиблемым». Бесконечен спи-
сок тех поборов, которые устанавливал Петр по отношению к
церкви, которую, как известно, он хотел превратить в своего
рода «приказ» при правительстве. Митрополит Филарет пишет
по этому поводу: «Провидение божие спасло русскую цер-
ковь от уготованной ей перспективы превратиться в духов-
14 А» В, Луначарский
209
ную коллегию, которую у протестанта Лейбница перенял
Петр» 16.
Наконец духовенство, ненавидевшее Петра и называвшее
его под сурдинку антихристом, решилось на некоторый, хотя и
негласный протест. Оно подало записку Петру Великому,
в которой говорилось: «патриаршие, архиепископские и мона-
стырские вотчины, сборами и правлением которые ведомы были
в монастырском приказе, в одной духовной Коллегии (Синод)
ведать ли? того ради, что оные от гражданских управителей
пришли в скудность и пустоту, а Духовная Коллегия присягою
обязалася как в верности, так и во искании интереса царского
величества против прочих коллегий не меньше».
Как видите, очень робкий протест, на который Петр Вели-
кий только формально обратил внимание, продолжая все креп-
че командовать над церковью. Да и как было поступать иначе?
Ведь путешественник Коллинз 17 еще при Екатерине нашел, что
монастырям принадлежали почти две трети крепостных и поло-
вина всех земель. Петр Великий и его наследники знали, что
церковный сундук объемист, поэтому и брали. Ответственным
они делали само духовенство. Не говоря уже о том, что Петр
удерживал жалованье архиереям за недоимку, он шел и дальше:
«Буде на власти монастырской будут начетные деньги — пра-
вить на них, пока не заплатят». «Править» — это слово гроз-
ное; от него происходит и слово правеж (пытки).
...Наследники Петра вели ту же политику. Императрица Ели-
завета на конференции сената и синода заметила, что мона-
стырям не разрешается отнюдь пользоваться своими доходами
иначе, как по предписаниям властей, и отсюда сделала заклю-
чение, что следовало бы просто отобрать все имущество у мона-
стырей, ибо это для них «суетное затруднение». Не знаю, про-
тестовали ли святители синодальные и заявляли ли о том, что
они этого «не смеют и к этому не благоволят».
К чему только подходила архирусская Елизавета, то сделал
архинемецкий Петр III. Он просто распорядился включить цер-
ковные вотчины в состав государственных. Екатерина, отменив
этот слишком радикальный и слишком голштинский приказ,
тем не менее передала эти имущества с миллионами крепост-
ных крестьян в некую «коллегию экономии», откуда и выдава-
лись деньги на содержание духовенства. Известен процесс Ар-
сения Мацеевича 18 против императрицы Екатерины по этому
поводу, за что он синодом же был лишен архиерейства и сослан
в Корельский-Николаевский монастырь.
Советская власть была... права, взяв часть церковного иму-
щества и церкви в годину голода...
210
6
ПАТРИАРХ ТИХОН ” О ЦЕРКВАХ
Как передают лица, посетившие патриарха Тихона,
он, в ответ на сделанное замечание: «Ведь и цари брали», за-
думчиво ответил: «Брали, но и давали».
Мы уже говорили, что светская власть имела весь расчет
давать церкви на ее царственное велелепие и на то социальное
одурачение народа, которое тем легче происходило, что, с одной
стороны, его ошарашивали великолепием цареподобных церемо-
ний церковных и блеском, как бы отражавшим двор наивелико-
лепнейшего царя царей, а, с другой стороны, прокрадывались в
его сердце с близкими каждому, еще не окончательно проснув-
шемуся бедняку евангельскими истинами о кротости, милосер-
дии, о грядущем царстве справедливости для тружеников и уг-
нетенных.
Но что значит цари давали? Откуда они давали? От трудов
рук своих что ли? Они давали постольку, поскольку брали. Да-
вали церкви то, что брали у народа. Церковь сосала из народа
свое имущество в виде высоких плат за требы, сосала в виде по-
жертвований за «упокой души», сосала как огромная капитали-
стическая организация, эксплуатируя крепостных, торгуя и т. д.
Она накапливала таким образом большие имущества, и цари,
беря с обобранного и без того народа, прибавляли к этому свои
собственные дары и когда нужно им было, то брали.
И на что они брали? Брали на войны, брали для опоры свое-
корыстной, личной или династической политики... Таким обра-
зом давал-то, собственно, всегда народ. Никто другой, кроме
трудового народа, ничего дать не может. Есть только два нача-
ла, из которых одно дает щедро, но бессознательно, а другое, к
сожалению, пока полусознательно. Первое — это природа, мать-
сыра земля и солнышко, которые все в конечном счете порож-
дают и дают материю для всякой живой жизни, а второе — это
труд, труд мозолистых рук, труд у плугов и станков, и никто
другой на свете ничего дать не может, кроме природы и труда.
Поскольку царь дает, поскольку богач дает, он дает то, что наси-
лием или хитростью взял у трудового народа. И только сейчас
это положение изменяется. Только сейчас царем в России явля-
ется народ. Никогда мир не видел правительства, которое по
существу было бы так демократично. Всякие демократии со
всеобщими избирательными правами в конце концов ставят у
власти всегда и неизменно только богатых. Только революции
и величайшая из них, наша, дают людям из рабочих и крестьян
выделиться из массы и по доверию от нее не столько юридиче-
ски, сколько фактически взять власть в свои руки.
И вот этот-то царь-народ, воплощенный в Советском прави-
тельстве, хочет теперь взять то, что он, и никто другой раньше,
давал, и взять он хочет не на войну и не на политику, а на
14*
211
борьбу с голодом, который с неслыханной силой в царстве невы-
разимых ужасов и страданий косит наших пролетариев.
И неужели в то время, как церковь терпела секуляризации
от других правительств, она, будто бы верная заветам христо-
вым, будто бы хранительница «имущества бедных», теперь
единственно подлинно народной власти, в единственном случае,
когда жертвы от нее требуют исключительно на дело любви и
спасения людей,— сможет отказать?
Что движет ту часть духовенства, которая склонна отказать,
которая громко, хотя и с экивоками, отказывает и под сурдин-
ку науськивает на нас буржуазную молодежь, полных пред-
рассудками женщин и просто озлобленных черносотенцев? Ими
могут двигать только следующие соображения: страх перед тем,
чтобы не растрепали их экономического фундамента, ибо они
спят и видят те времена, когда опять полностью вернется ка-
питализм и когда им хотелось бы располагать возможно боль-
шими средствами. Далее ненависть к Советской власти, сообра-
жение, что пусть самое страшное бедствие, пусть даже голод
явится врагом Советской власти, но церковь, как заклятый враг
той же власти, должна явиться для него союзником.
Наконец, третье соображение, единственное, которое можно
принять всерьез, это недоверие к Советской власти и страх, что
она употребит средства на какие-нибудь свои цели. Это един-
ственное соображение, с которым можно считаться, совершен-
но отпадает, поскольку Советская власть предлагает верующим
самый широкий контроль за потреблением отбираемых у церк-
вей ценностей.
Что руководит той частью духовенства, которая все громче
заявляет, что она не противоречит в этом мероприятии Совет-
ской власти? Есть тут разное. Есть тут, несомненно, и сердо-
больные люди, в которых непосредственно сильно чувство сим-
патии к голодающим (особенно среди тех духовных лиц, кото-
рые живут среди голодных масс). Есть тут, несомненно, и от-
дельные люди, которые стоят на евангельской почве и понима-
ют, каким вопиющим противоречием является политика патри-
арха. Есть люди, которые прекрасно оценивают, что если про-
явить такое косматое сердце в годину народного бедствия, то
этим нанесешь самим себе удар, подкопавши церковь, подор-
вешь симпатии к ней масс. Все это вместе соединяется в опре-
деленный поток среди духовенства, в общем благоприятный к
той мере, которую проводит теперь Советская власть. Мы по-
смотрим, каким водоворотом закружатся оба потока. Но свое
дело мы, конечно, сделаем. Мы не менее сильны и решительны,
чем Петр Великий. Мы не менее его знаем, что имущество цер-
ковное есть «тунегиблемое», и мы считаем, что без всякого оскор-
бления религии... мы можем требовать от церкви, чтобы это «ту-
негиблемое» имущество спасло от гибели погибающих братьев.
ПОЧЕМУ МЫ ОХРАНЯЕМ
ЦЕРКОВНЫЕ ЦЕННОСТИ!1
ОВГОРОД поразил меня своей уютной
красотой. От старого Господина Великого Новгорода осталось,
можно сказать, одно местоположение да несколько врастающих
в землю церквей. Эта старина не дает даже заметной ноты горо-
ду,— разве только чувствуется с первого взгляда обилие церк-
вей в общем пейзаже и импонирующая значительность их. А в
общем Новгород, прежде всего, тихий провинциальный город,
расположенный над огромными водными поверхностями, бро-
шенный среди бесконечных ковров зелени и пашен. Зелень вры-
вается в самый город, раскидывается в нем садами, покрывает
травами улицы, ветхие мостовые которых бессильны противить-
ся растениям. Новгород необыкновенно богат тихими задумчи-
выми уголками. К прелести огромной шири, ласкового солнца,
необычайной тишины, которая словно играет какое-то adagio
(медленно) под сурдинку на волшебной скрипке, присоединяет-
ся, создавая беззвучный аккорд, воспоминание о пролетевших
здесь бурях, о сломленной историческими условиями через край
бившей здесь исторической жизни, принявшей столь своеобраз-
ный, столь неожиданный для деревенской феодальной России
облик торгово-городской республики.
Не знаю, насколько в прежнее время Новгород слу-
жил объектом для живописцев, но сейчас живописцы тянутся
сюда. В прошлом году приехавший сюда Кончаловский 2 напи-
сал целую серию этюдов и картин.
Приехал сюда и Враз 3, приводящий в восторг новго-
родцев своими утонченнейшими воспроизведениями тех же на-
поенных лирикой красот заснувшего города.
Конечно, город не совсем заснул. Он уже просыпает-
ся для новой советской жизни. Но новой жизни в Новгороде
придется немало спеть и набухать, чтобы лопнула оболочка
этой исторической тишины, этого голоса тысячелетней истории
и вечной природы, чтобы молчание это заговорило хором новых
буйных и радостных голосов.
213
Древности, сохранившиеся в Новгороде, имеют почти исклю-
чительно церковный характер, и светская жизнь, военная и по-
литическая, дошла до нас сквозь церковь. Церковь была сосре-
доточием культуры, духовенство было интеллигенцией. Вековое
величие новгородских церквей, благолепие которых должно
было служить не только во славу заемного византийского бога,
но и величественным венцом венчать самого Господина Вели-
кий Новгород, перевидев все на свете, пережив целый пласт
возникавших и разваливавшихся домов, донесло свою гордую
голову до наших дней. Но церкви эти уже поддаются дряхлости,
уже содрогаются и покрываются морщинами от постоянного
прикосновения рук времени и ставят перед нами задачу: нуж-
но ли хранить их, а если нужно, то как это сделать?
Конечно, не всякую старую церковь надо хранить. Есть церк-
ви безликие, типичные, одна может заступить другую; но чем
дальше в глубь веков, тем меньше доживших до нас церквей.
Докатившись до XII и XIII вв., приходится считать их только
единицами; типичного здесь больше нет, здесь только уникумы,
только незабываемые свидетели художественных и культурных
чаяний и умений отдаленных предков. В веках более близких,
среди более густого сонма храмов выделяются те, на которых
почила печать гения их строителей и расписавших их мастеров.
Но ведь церковь есть храм богу ложному, ибо всякий бог
давно уже в глазах победоносных передовых сил нашей стра-
ны — тяжелая, гнетущая людей ядовитая ложь. Можем ли мы,
в таком случае, интересоваться разными продуктами этой вели-
кой социальной лжи?
Некоторые прежние революции, как отмечал это и Плеха-
нов, возникали под знаком столь бурной ненависти ко всему
прошлому, что в них развертывались полуслепые силы разру-
шения. Чем сильнее была такая революция, чем глубже чувст-
вовала она, что принесла с собою новый мир, тем больше пре-
зирала она все, что оставалось от старого мира, служившего сбро-
шенным ныне господам. Но никогда не было революции более
великой, чем Октябрьская. Никогда революция не могла с
большим правом сознавать, что она есть порог к чему-то но-
вому; никогда новые голоса не имели таких научно обоснован-
ных причин к враждебной оценке мира эксплуатации. Но, с
другой стороны, никогда революция не шла под знаком столь
яркого сознания, никогда она не умела ценить себя так, как
наша, в качестве настоящего продукта этого прошлого, в каче-
стве великого звена в истории человечества. Пока революция
наша шла стихийно,— или, вернее, там, где она шла стихийно,—
она, конечно, развертывала и слепые разрушительные силы; но
там, где великая партия, носительница великого пролетарского
сознания, проявляла свое могучее действие, там революция ста-
новилась разумной.
214
Марксизм глубоко историчен, марксизм рассматривает исто-
рию человечества как нечто целое; марксизм понимает, кроме
того, что эпохи не строятся одна над другой просто и как неч-
то во всех отношениях новое, превосходящее старое; марксизм
понимает, что те или другие стороны жизни в прошлых эпохах
могли подниматься на особую высоту в том или другом исклю-
чительном отношении и что, с изменениями исторических ус-
ловий, уходила возможность расцвета тех или других явлений,
которые, однако, не должны быть вычеркнуты из общей сокро-
вищницы человеческих достижений. Маркс считал непревзой-
денными художественные достижения древней Греции. Он, ко-
нечно, понимал, какие силы заставили христианский мир раз-
рушать древние греческие храмы. Но, само собою разумеется,
понимание причин не мешало ему относиться к этому, как к
горькому и печальному варварству, сильно обеднившему чело-
вечество. Пролетариат же должен суметь покончить со всем бе-
зобразием прошлого, а красоту прошлого, там, где она есть,
уберечь.
Это, однако, не так просто. Конечно, в этом отношении Со-
ветской властью совершены чудеса, которые сейчас всем миром
признаны. Среди волн разбушевавшегося народа, часто совер-
шенно невежественного и голодного, выпрямившего спину
с чувством неугасимой мести, пришпоренной новой борьбой,
новыми обидами,— среди всего этого хаоса мы сумели сохра-
нить наши музеи, в которых, кроме художественных ценностей,
хранились и материальные ценности на гигантские суммы, сох-
ранить с минимальными потерями все огромное архитектурное,
скульптурное, живописное, художественно-промышленное дос-
тояние прошлого. Это было нелегко и это сделано было соединен-
ными усилиями тех коммунистов, которые поставлены были на
охрану культурного наследства и тех героических музейных ра-
ботников, от директора до последнего сторожа, которые в холо-
де и голоде отстаивали каждую мелочь великолепных памятни-
ков, им доверенных. Но памятники старины капризны. Это мно-
говековое растение под тайным влиянием времени, текущего и
точащего его, заболевает то той, то другой — иной раз почти
неведомой болезнью. Оно тает в наших руках; и нужны огром-
ные усилия, чтобы спасти его.
Есть грубая форма спасения (то, что прежде понималось
под реставрацией): более или менее Придерживаясь старых кон-
туров, зарисовывать по-новому стены, поставить контрофорсы,
окружить целое здание каменным футляром, ветхие части за-
менить новыми, подчас такими, которые самому архитектору
кажутся более красивыми или даже более характерными, или
такими, на которых сказались попросту его беспомощность и
неумение. Многое разрушило неумолимое время, многое разру-
шили человеческое невежество и злоба,— подчас и «святая
215
злоба»,—но многое разрушили также реставраторы. По адресу
этого бездарного типа, с самомнением прикасающегося к про-
изведениям, органически выросшим из целого особого коллек-
тивного духа, этого надутого, чванного мнимого ученого и мни-
мого художника часто раздаются проклятия нового типа архи-
текторов и «консерваторов» под сводами испорченных рестав-
раторами дворцов и храмов.
При ничтожных средствах, ничтожных до смешного, в этой
области, где есть еще много неизведанного, с огромной и робкой
осторожностью восстанавливают, расчищают от дурачеств рес-
тавраторов наши нынешние, новые «консерваторы», блюдут,
сохраняют то, что консервировать нужно.
Центральнейшей древностью Новгорода является, конечно,
великий храм Софии 4. К сожалению, внутренне он так испор-
чен, что там почти нечего смотреть, вряд ли когда-нибудь мож-
но будет восстановить его в отношении его фрескового богатст-
ва. Зато архитектурно он вызывает огромный интерес; Я не
хочу распространяться здесь об интересе чисто историко-архи-
тектурном, об интересе архитектурно-техническом, обо всем
этом много писалось и еще много напишется, но мне хочется
сказать пару слов о чисто художественной стороне.
Как и другие церкви нашего Приозерного края, а может
быть, и всей нашей страны, и София обезображена вновь проби-
тыми окнами, всякими постройками, которые быт создавал у
первоначально величественных стен. К тому же надо сказать,
что земля растет вокруг Софии, почти тысячу лет накопляя
слои вокруг храма, и почва поднялась чуть ли не до сажени;
в храм приходилось входить как в яму, и, по мере того, как
почва поднималась вокруг здания, внутри поднимался соответ-
ственно пол. Таким образом, не менее сажени церкви ушло
безвозвратно под землю. Может быть, когда-нибудь эта часть
будет отрыта, и тогда вырастет и еще величественнее станет
древнейшая церковь. Но и так урезанная, обезображенная, как
нарывами, лишними выбитыми в ее стенах окнами,— она ясно
свидетельствует о первоначальной мысли художника и дает тот
художественный тон, которого он искал.
Стройка XII в., как и ближайшая позднейшая, поражает
своей простотой. Прост и общий замысел планировки церквей,
перекрытия и купола чрезвычайно просты, как будто хотят
быть монотонными. Эти стены, скульптурно прорезанные какой-
нибудь тонкой колонкой, кантиком, словно едва-едва соглаша-
лись смягчить свое суровое величие какой-то маленькой вы-
шивкой, словно чуждались в своей красоте всякого намека на
кокетство. Но дальше уже начинается одно из чудес искусства.
Стены совсем не производят впечатления мертвого, механиче-
ского предмета. Линии и ватерпас здесь не сказали своего по-
ложительного слова. Не то человек был недостаточно искусен,
216
чтобы приближать свои стены и свои здания к абстрактным
формам геометрии, не то он понимал, что эти геометрические
формы, по мере большого своего совершенства, теряют жизнь,—
но здесь стены живут, они неровны, их словно лепила, гладила
и ласкала рука живого мастера, поэтому нельзя их штукату-
рить, нельзя их выравнивать, белить густыми слоями, надо
подновлять их умело, накладывая краску так, чтобы не испор-
тить трепещущей жизнью поверхности.
София тоже красива этой легкой игрой света и теней на ее
больших девственных и строгих стенах. И впечатление это до-
полняется куполами. Четыре более скромных купола окружа-
ют старший, словно младшие богатыри Илью Муромца. София
носит шлем. Ее купол наводит на эту мысль неизбежно. Нель-
зя поверить, чтобы художник не мыслил придать самому храму
характер величественной жизни. Нет, это не здание, это какое-
то огромное, молчаливое, думающее постоянную думу сущест-
во — «шапку на брови надвинул и навек затих», шлем, опу-
щенный так низко на седые брови, что глаз не видать. В прош-
лом оно было полно благоговейной мыслью и погружением в
бога, а, может быть, отчасти и гордым сознанием своего поло-
жения патриарха огромной и мощной республики, полудремлю-
щего среди хлопотливого торга и военного шума своих детей и
внуков. А сейчас величественная церковь полна мыслью о
прошлом, о том, что всё проходит. Кажется, что она не слышит
больше ничего приходящего к ней извне, а вся полна образами,
когда-то населявшими ее величественные недра, а может быть,
теми шорохами в гигантском теле, которые возвещают неско-
рую еще, но неизбежную смерть тысячелетнего великана; пото-
му что теперь-то он, видевший столько смертей, знает, что она
неизбежна.
Вот такими приблизительно человечески-психологическими
штрихами можно только постараться уловить и передать то,
что происходит в вас, когда вы стоите лицом к лицу с Новго-
родской Софией.
Сохранность ее, во всяком случае, не в плохом состоянии.
Правда, недавно еще сторожей в ней было так мало, что в ее
довольно интересном музее, находящемся на верхних хорах,
произведена была покража. Но сейчас в этом отношении при-
няты меры. Сам храм поделен между двумя стихиями. Его глав-
ное здание отдано общине молящихся, хоры превращены в на-
учно-исторический археологический музей. Со всех хор музей-
щики строго поглядывают, чтобы молящиеся не портили храма.
Кое-как сожительствуют. Для одних — это старая церковь, от-
куда молитвы к богу доходчивей, для других — это памятник
старины, который они оберегают во имя растущей и заботливо
относящейся к своему прошлому культуры.
ПОЛИТИКА И РЕЛИГИЯ 1
1Н0ГИЕ ПАРТИИ, в том числе и социал-
демократия, при этом не только теперь, но и в лучшие ее вре-
мена, выдвигали лозунг свободы религиозных убеждений для
своих членов.
В глубоком прошлом это было бы совершенно не-
возможно. Религия тогда совпадала с политикой. Конечно, и
религия и политика корнями своими впивались в классовую
борьбу, питались соками этой борьбы.
В эпохи, когда религиозное мышление представляет
собою господствующую форму идеологии, когда все окрашено
религией, иногда самым неожиданным образом борьба отдель-
ных классов, прикрытая борьбою сословий или разбившись на
борьбу каких-нибудь групп, на национальные столкновения и
т. д. (под всем этим лежат ведь пружины классовых взаимоот-
ношений), вливается целиком в русло взаимной ненависти,
преследований или гневного протеста, внешним образом, чисто
религиозного характера.
Мы очень хорошо знаем теперь глубококлассовый
характер Реформации. Мы ясно видим, как светские князья,
крупная патрицианская буржуазия, средние ремесленники,
подмастерья и мелкие трудовые люди, крестьяне поднимают
религиозное знамя, сочетав его неразрывно с той или
другой политической тенденцией, отражающей потребности
своих носителей.
Реформация была видимой революцией в религиоз-
ной одежде, и Маркс говорил о самом великом из этих движе-
ний, о пуританской революции в Англии, что она пользовалась
маскарадными плащами библейских пророков.
Конечно, светская власть, иногда одетая даже в кар-
динальский пурпур (Ришелье2, Мазарини3), и начинающееся
движение левой, наиболее решительной буржуазии, переросшей
религиозные предрассудки, начали давать себя чувствовать поч-
ти одновременно с первыми бурями Реформации и достигли
218
к концу ее известной выраженности. Но религиозная политика
доминировала над всем.
Когда к концу XVIII в. разразилась революционная буря
во Франции, религиозная борьба отнюдь не играла второстепен-
ной роли в политических взаимоотношениях. Атеисты сами вы-
ступили как политическая партия, стараясь преобразовать и
атеизм в известную безбожную религию, имеющую даже свое-
образный ритуал и церемонии4.
Гора5 бурно разделилась на атеистов и приверженцев «вер-
ховного существа». Католицизм с его священниками, признав-
шими и не признавшими революции, был крупнейшей полити-
ческой силой. Нужно было еще 10 лет для того, чтобы значение
религии, религиозных убеждений вообще поблекло и партии
начали составляться из людей разных религиозных и даже ате-
истических убеждений, причем спайка между ними была уже
чисто политической (непосредственно на экономической осно-
ве) и оказалась более прочной, чем религиозные разногласия.
Однако XIX в. был еще свидетелем сложного переплета ре-
лигии и политики. В Англии различные формы либерализма и
радикализма все еще сочетались с различными формами про-
тестантизма. Чопорная, крупная буржуазия вместе с лендлор-
дами тяготела либо к восстановляющемуся католицизму, либо к
Гай Черч [High Church]6, не скрывавшей своих католических
симпатий. В Германии Бисмарк7 не побрезговал опереться на
лютеранство в своем «культуркампфе», неожиданным резуль-
татом чего явился крепкий католический центр, который и
сейчас является едва ли не лучшей сорганизованной полити-
ческой силой Германии. Во Франции радикалы долго пытались
и отчасти еще и сейчас пытаются за кличем: «ecrasez Finfame!»
(«уничтожьте гадину!» — церковь), т. е. за напряженным сво-
бодомыслящим попоедством, за широкой популярностью этого
лозунга, скрыть беспринципность и шаткость своей политиче-
ской хозяйственной программы. В Италии ватиканский затвор-
ник влиял на политику, дергая за ниточки католической пар-
тии, настолько могучей, что в конце концов реакционно-бур-
жуазный фашизм заключил с католиками выгодное для
последних соглашение.
Последний факт уже относится к XX столетию, и никто не
станет отрицать, что в настоящее время мы видим скорее ожив-
ление конфессиональных воздействий на политику, чем их ос-
лабление.
Лозунг о свободе религиозных убеждений для членов от-
дельных партий является, конечно, не более не менее как улов-
кой для ослабления антирелигиозной борьбы и очень существен-
ной уступкой попам.
Такая уступка ничем не вызвана в тех случаях, когда дело
идет о подлинной партии, т. е. о партии, опирающейся на од-
219
породные массы и имеющей действительно крупные и опреде-
ленные цели. Было бы не только смешным, но и преступным,
если бы коммунистическая партия, в этом отношении наиболее
чистая по составу и наиболее определенная по целям, допусти-
ла хотя бы малейшее сомнение относительно обязательного
атеизма своих членов.
Иначе обстоит дело с лозунгом свободы вероисповедания в
самой стране, среди масс.
Вслед за веком чудовищной взаимной вражды и возникших
на этой почве чудовищных социальных преступлений пришел
век буржуазной веротерпимости. Одной из главных составных
частей либерализма была именно эта программа веротерпимо-
сти. Она, конечно, вносила известное умиротворение, ослабила
религиозные столкновения, но вместе с тем лозунг терпимости
по отношению к религии явился и попустительством в деле
сохранения и даже реванша темных сил духовенства. На поч-
ве этой широкой либеральной терпимости духовенство не толь-
ко сумело укрепить свои позиции, но и постепенно перешло в
наступление, развертывающееся на Западе и сейчас; заражен-
ность религиозными предрассудками, самыми дикими и неле-
пыми, в такой технически передовой стране, как, например,
Северо-Американские Соединенные Штаты, может вызвать
только гадливое удивление.
Коммунистическая партия является полной противополож-
ностью либерализму и смело провозглашает диктатуру проле-
тариата как политическую форму всей переходной к социа-
лизму эпохи. Если диктатура пролетариата выражается в кон-
ституции советского государства, то государство это само по-
нимается как громадный политико-культурный аппарат, делом
и словом приучающий постепенно все трудящееся население к
тем высоким формам самоуправления, которые приведут к
полному устранению всякого государства, как равно и всякой
классовости. До тех пор рядом с заботливым воспитанием про-
летариатом остальных трудовых масс действуют и меры желез-
ного отпора всем силам реакции.
Но разве религия не является одной из крупнейших сил
реакции? Разве можно поверить, что простым декларированием
отделения государства от церкви и о лишении церкви ее поли-
тических зубов можно сделать ее действительно политически
беззубой?
Для нас политика не сводится только к узкой сфере борь-
бы за власть. Для нас политика — все наше социалистическое
строительство в целом. В понятие социалистического строи-
тельства глубочайшим образом входит, как указывал наш ве-
ликий вождь, культурный подъем масс, подъем масс к подлин-
ной социалистической, истинно-научной, т. е., разумеется, ате-
истически-материалистической культуре. По дороге к ней долж-
220
ны быть уничтожены всякие религиозные верования, по дороге
к ней люди должны омыться от всей скверны церковщины,
догм, предрассудков, веры в бога, потустороннее, в дух, душу
и т. д.
Церковь или всякого рода церкви и секты могут временно
затаиться, спрятать свое жало, вредительствовать только в об-
ласти своего вероучения, стараясь не затрагивать никаких по-
литических лозунгов, действовать исподтишка, но церковь не
может не разлагать тех основ, на которых стоит коммунистиче-
ская власть. Она не может не расширять этой своей борьбы по
мере того, как обостряется классовая борьба в нашей стране...
Так почему же мы нежничаем, миндальничаем, почему же
мы не ударим по всем церквам и сектам? Разве в наших руках
нет достаточно твердого административного оружия? Другими
словами: неужели нам нужны и почему нужны известные эле-
менты столь неприятного, столь чуждого нам «либерализма» в
отношении религии?
Веротерпимость есть, конечно, элемент либерализма, но она
провозглашена и в нашей конституции. Этот элемент ли-
берализма включен коммунистической парти-
ей в ее политическую культурную практику
вовсе не потому, чтобы она склонна была к ка-
кому бы то ни было перемирию со всякого ро-
да поповством, вовсе не потому, чтобы сколько-нибудь
ослабела при этом наша ненависть к религии и наше стремле-
ние уничтожить ее.
Наоборот, нашей «веротерпимостью» мы только удобным
для нас образом ограничиваем поле борьбы и отказываемся от
негодного орудия.
Страна наша полна еще огромным количеством разнообразно
верующих людей. Вызвать их на «последний, решительный
бой», объявить их гонимыми за «запрещенную веру» — значило
бы стать пособниками попов, ибо таким образом мы сразу бро-
сили бы значительную часть этих масс в объятия поповства.
Мы до чрезвычайности ослабляем поповство именно тем, что
оно не может втереть верующим очки, будто мы являемся ти-
ранами, вырывающими из сердец верующих вросшие туда убеж-
дения силою.
Мы сразу ослабляем на чрезвычайно большой процент по-
зицию попов всех религий и вероучений как раз нашим объ-
явлением, что мы предоставляем каждому свободно исповедо-
вать веру, которую он себе избрал.
А второе заключается в том, что мало-мальски неосторожное
воздействие административной силой на то, что религиозные
люди называют совестью, только портит дело. Религия, как
гвоздь: если бить ее по шапке, то она входит все глубже, и
можно, наконец, так забить ее в стену, что потом нельзя даже
221
подхватить ее клещами, чтобы выдернуть. Тут нужны клещи.
Нужно обхватить религию, зажать ее снизу, не бить, а ус-
транять, выдергивать с корнем, и это может быть сделано толь-
ко научной пропагандой, моральным и худо-
жественным воспитанием масс, в частности подра-
стающего поколения, реконструкцией всего быта, введением
все большей научности в ремесленный и особенно крестьянский
труд и т. д.
Однако, именно эта наша законодательная и административ-
ная терпимость выдвигает перед нами неуклонное требование —
величайшее напряжение энергии на указанных выше путях
культурной и хозяйственной борьбы с религией.
Не об ослаблении борьбы с религией говорит наша консти-
туция; она выбирает для нас формы, в которых мы легче все-
го победим религию, если только сумеем быть энергичными до
конца. Она разрешает широчайшую пропаганду атеизма. Haina
партия и Советская власть требуют напряженнейшего
развития этой пропаганды атеизма со включаю-
щейся в нее критикой всякой религии и всякого идеализма.
Здесь, стало быть, наша политика полностью агрессивная, на-
ступательная, сокрушительная,— только не оружием простого
механического давления, использования материальной силы,—
ибо эти методы попросту нецелесообразны...
У религии есть политическое жало. Она не может не иметь
политического жала. Но пусть она держит его за зубами, ибо
всякий раз, как она прямо или косвенно будет высовывать его
с целью уязвить пяту идущего вперед гиганта-пролетария, он
будет давить этой пятой на голову змия.
Борьба сейчас больше, чем когда бы то ни
было, закипает всерьез. Окрепла атеистическая часть
нашего населения и готова усилить свое культурное давление
на отсталые массы, чтобы спасти их от мрака религиозных
предрассудков. Отчаянное кулацкое сопротивление всем шагам
в сторону социализма на нашей земле, в особенности в дерев-
не, отзывается растущей энергией всякого рода «проповед-
ников».
Опубликованный в печати факт навербования в одной гу-
бернии 400 рабочих в какую-то секту — действительно вопию-
щий факт подобного, пусть мелкого, но тем не менее отврати-
тельного поражения — должен возбудить взрыв негодования в
нашей среде и побудить нас удесятерить нашу энергию. М е с т-
ныесъезды безбожников и съезд всесоюзный
должны послужить датой резкого подъема
энергии атеистов в их борьбе с религией. Со-
ветская власть, строго придерживаясь намеченных границ в
методах борьбы, мощной рукою поддержит безбожников в их
великом культурном деле..,
ИЗ ИСТОРИИ ОТДЕЛЕНИЯ ЦЕРКВИ
ОТ ГОСУДАРСТВА
И ШКОЛЫ ОТ ЦЕРКВИ В СССР 1
(Документы]
1
ОТ НАРОДНОГО КОМИССАРА
ПО ПРОСВЕЩЕНИЮ
«О народном просвещении
Граждане России!
Восстанием 25 Октября трудящиеся массы впервые достигли под-
линной власти.
Всероссийский Съезд Советов временно передал эту власть своему
Исполнительному Комитету и Совету Народных Комиссаров.
Волею революционного народа я назначен народным комиссаром по
просвещению...
Общее направление просветительной деятельности
Всякая истинно-демократическая власть в области просвеще-
ния в стране, где царят безграмотность и невежество, должна поста-
вить своей первой целью борьбу против этого мрака. Она должна до-
биться в кратчайший срок всеобщей грамотности путем орга-
низации сети школ, отвечающих требованиям современной педагогики,
и введения всеобщего обязательного и бесплатного обучения, а вместе
с тем устройства ряда таких учительских институтов и семинарий, ко-
торые, как можно скорее, дали бы могучую армию народных педагогов,
потребную для всеобщего обучения населения необъятной России.
Но на простой грамотности, на всеобщем первоначальном обучении
не может остановиться ни одна истинная демократия. Она должна стре-
миться к организации единой для всех граждан абсолютно
светской школы на нескольких ступенях.
Идеал — это равное и возможно более высокое образование для всех
граждан. До тех пор, пока он не осуществлен для всех, естественный
переход по всем ступеням школы вплоть до университета — переход на
высшую ступень должен быть поставлен в зависимость исключительно
от дарований ученика и вне всякой зависимости от степени зажиточ-
ности его семьи...»
Народный Комиссар по просвещению
А. В. Луначарский
Петроград, 29 октября 1917 г.
Распубликовано в № 3 Газеты Временного Рабо-
чего и Крестьянского Правительства от 1 ноября
1917 г.
223
2
ПОСТАНОВЛЕНИЕ КОМИССАРИАТА
ПО НАРОДНОМУ ПРОСВЕЩЕНИЮ
О передаче дела воспитания и образования из духовного
ведомства в ведение Комиссариата по народному
просвещению
Ввиду неясности постановлений предыдущих министерств
о переходе церковноприходских школ в ведение Министерства народного
просвещения, о чем свидетельствуют многочисленные заявления с мест
о разъяснении, Народный Комиссариат по просвещению (бывш. М.Н.П.),
пересмотрев вопрос, постановил: передать из духовного ведомства дело
воспитания и образования ведению Комиссариата по Народному Просве-
щению. Передаче подлежат все церковноприходские (начальные, одно-
классные, двухклассные) школы, учительские семинарии, духовные учи-
лища и семинарии, женские епархиальные училища, миссионерские
школы, академии и все другие, носящие различные названия низшие,
средние и высшие школы и учреждения духовного ведомства со шта-
тами, ассигновками, движимыми и недвижимыми имуществами, т. е.
со зданиями, надворными постройками, с земельными участками под
зданиями и необходимыми для школ землями с усадьбами (если тако-
вые окажутся), библиотеками и всякого рода пособиями, ценностями,
капиталами и ценными бумагами и процентами с них и со всем тем,
что предназначалось для вышеозначенных школ и учреждений.
Вопрос о церквах в этих учреждениях будет разрешен в связи
с декретом об отделении церкви от государства.
Председатель Совета Народных Комиссаров
Вл. Ульянов (Ленин)
Секретарь Совета Народных Комиссаров
Н. Горбунов
Народный Комиссар
А. В. Луначарский
Прав. Комис, по Отделу народных школ
Вл. Галкин
Секретарь
Дм. Лещенко
11 декабря 1917 г. (Собр. узаконений и распо-
ряжений Рабочего и Крестьянского Прави-
тельства, № 9, стр. 126, 1917 г.).
Данное постановление Комиссариата по народному просвещению
было внесено А. В. Луначарским на утверждение Совета Народных
Комиссаров И декабря 1917 г. (см. протокол заседания СНК, п. И)
и приняло форму декрета, подписанного В. И. Лениным.
224
3
ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА № 24
ОТ 11 ДЕКАБРЯ 1917 г.
ЗАСЕДАНИЯ СОВЕТА НАРОДНЫХ
КОМИССАРОВ
Председательствует В. И. Ленин
Слушали: ...12. Об ускорении процесса отделения церкви от государ-
ства.
Постановили: ...12.Поручить Комиссии из тт. Луначарского,Стучка2
и священника обсудить этот вопрос и выработать общий план
действий.
4
ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА № 52
ОТ 20 ЯНВАРЯ 1918 г.
ЗАСЕДАНИЯ СОВЕТА НАРОДНЫХ
КОМИССАРОВ
Председательствует В. И. Ленин
Слушали: ...2. Об отделении церкви от государства. Проект декрета,
выработанный особой комиссией и единогласно ею принятый.
Постановили: ...2. Утвердить декрет с небольшими поправками.
5
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
ГОСУДАРСТВЕННОЙ КОМИССИИ
ПО ПРОСВЕЩЕНИЮ
Об упразднении должностей законоучителей всех
вероисповеданий
Ввиду постановления Совета Народных Комиссаров об отмене
преподавания религиозных предметов (закон божий) в школе, должности
законоучителей всех вероисповеданий упраздняются с 1 января 1918 г.
Народный Комиссар А. В. Луначарский
Секретарь Дм. Лещенко
15 А. В. Луначарский
225
6
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
ГОСУДАРСТВЕННОЙ КОМИССИИ
ПО ПРОСВЕЩЕНИЮ
О светской школе
Российская Республика предоставляет каждому гражданину
полную свободу выбирать любое вероисповедание или вовсе не принад-
лежать ни к одному из вероисповеданий, в зависимости от его убежде-
ний. Считая религию делом совести каждого отдельного человека, госу-
дарство в деле религии остается нейтральным, т. е. не становится на
сторону ни одного вероисповедания, не связывает с ним никаких осо-
бых прав или преимуществ, не поддерживает материально или мораль-
но ни одно из них. Из этого само собой вытекает, что государство
не может брать на себя религиозное воспитание детей. Ввиду этого,
на основании декрета Совета Народных Комиссаров от 21 января
1918 г., преподавание религиозных вероучений во всех государственных
и общественных, а также частных учебных заведениях, состоящих в ве-
дении Народного Комиссариата по просвещению, и исполнение каких-
либо религиозных обрядов в стенах школы не допускается.
Народный Комиссар А. В. Луначарский
18 февраля 1918 г.
Секретарь Дм. Лещенко
НАРОДНОЕ
ПРОСВЕЩЕНИЕ
И АНТИРЕЛИГИОЗНАЯ
ПРОПАГАНДА
ОБ АНТИРЕЛИГИОЗНОЙ ПРОПАГАНДЕ 1
ЩЕ НЕДАВНО выражение «религия
есть частное дело» толковалось в таком смысле, что даже чле-
ны социал-демократической партии могут быть христианами —
католиками или православными и т. д.
Толкование же этого выражения в таком смысле,
что следует с большой осторожностью обходить религиозные
вопросы и рассматривать религиозную пропаганду, как свое-
го рода словесное насилие над совестью людей, было также
очень распространено.
Не думаю, чтобы в настоящее время в нашей ком-
мунистической партии эта ересь могла бы иметь какое-нибудь
влияние.
Коммунизм имеет своей идейной базой научный со-
циализм, который представляет собою целостное миросозерца-
ние.
Конечно, не все философские проблемы разрешены
Марксом и его непосредственными помощниками, но в общем
и целом основные камни фундамента пролетарского миросозер-
цания заложены незыблемо.
Коммунист-христианин — явление абсурдно.
Не менее абсурдным явлением оказался бы такой
коммунист, который не сознавал бы с определенной ясностью,
что обязанность пропагандировать основы научного социализ-
ма приводит неминуемо к антирелигиозной пропаганде, к пря-
мому долгу повсюду словом разрушать те предрассудки и веро-
вания, которые являются в трудовых массах остатком прошло-
го и мешают им проникнуться с полной ясностью сознанием
своих классовых интересов и идеалов 2...
Свобода мысли, совести, слова может быть урезыва-
ема в Советской республике лишь постольку, поскольку ею зло-
употребляют в целях прямой классовой борьбы против диктату-
ры пролетариата.
229
Итак, мы признаем за всеми полное право исповедовать и
проповедовать любую религиозную систему; мы признаем не
только право, но прямую обязанность за всеми коммунистами
исповедовать и проповедовать научный социализм...
С этой точки зрения естественно стремление обратить шко-
лу и аппарат внешкольного образования в проводника науч-
ного социализма и коммунистического сознания в массах.
Было бы неправильно поставить вопрос таким образом, что
все ученые, проводящие отличные от научного социализма
взгляды, должны быть выброшены из государственной шко-
лы, что им, конечно, должна быть предоставлена свобода пре-
подавания, но не за государственный счет.
Государство заинтересовано в известном разнообразии мне-
ний, и я считаю в высшей степени рациональным осуществле-
ние свободы университетского преподавания за всеми мысли-
телями и теоретиками, проводящими те или другие оригиналь-
ные взгляды, являющие объективную научную ценность, по
государство, конечно, не может оплачивать преподавание
какой-нибудь галиматьи разного рода графоманов и воображае-
мых гениев, оно не может потворствовать распространению
таких взглядов, которые осуждены наукой и являются отрыж-
кой побежденного и устраненного ее победным шествием
прошлого.
С этой точки зрения я и прихожу к выводу, что препода-
вание в религиозном духе абсолютно недопустимо за государ-
ственный счет ни в какой форме, ни в какой школе, ни в каком
просветительном аппарате. Оно свободно, однако, если высту-
пает как частное преподавание и если пе носит черт преступ-
ности, о чем ведать надлежит другим органам государствен-
ной власти.
Положительный же вывод наш таков: партия должна стре-
миться не только сама, не только своими силами бороться с
религиозными предрассудками и устарелыми верованиями, но
и использовать для этой цели как можно шире государственный
просветительный аппарат.
В понятие народного просвещения должно быть неукосни-
тельно введено стремление выбросить из народной головы ре-
лигиозный хлам и заменить его светом пауки.
Пропаганда против религии пе должна, прежде всего, но-
сить ни малейшего характера насилия. Это бесспорно для всех
нас. Борьба с предрассудками путем насилия, прежде всего,
не рациональна. Она не приводит к ослаблению предрассудков,
а лишь укрепляет их; истина, что угнетаемая всякого рода го-
нениями религия приобретает притягательную силу и закаля-
ется,— факт, проверенный многократно.
С другой стороны, оппортунистические формы борьбы с ре-
лигиозными предрассудками, потворство им, стремление посте-
230
пенно переводить сумеречные умы путем почти незначительно-
го перехода может привести к нежелательным результатам.
Оно может закрепить религиозное сознание, очистив его от
наиболее нелепых черт, освободив его от влияния духовенст-
ва, налета реакционности, словом способствовать замене идей-
ной революции в деревне реформацией...
Я знаю, что антирелигиозная проповедь идет в общем по
трем методам: с одной стороны, мы встречаем ретивых и очень
часто малообразованных проповедников атеизма, которые ру-
бят с плеча. Можно признать одним из оружий антирелигиоз-
ной проповеди — иронию. Но ирония эта должна быть направ-
лена на грубое вырождение религиозных форм, на злоупотреб-
ление и смешные стороны быта духовенства или что-либо по-
добное.
Когда же насмешка обращается против глубоко и трога-
тельно чтимых святынь наивного сердца, она ранит его и по
существу имеет в полной мере характер того насилия над ре-
лигиозным предрассудком, которое, как мы сказали, только
глубже укрепляет то, что мы стараемся вырвать.
Если глумящаяся проповедь атеизма исходит от слабейшего,
то может вызвать взрыв негодования, если же она исходит от
сильнейшего, то слова оскорбления в священных чувствах
горько запоминаются и являются новой скрепой для его веры.
Несколько раз ко мне обращались с вопросами, какого рода
проповедь желательна: брать ли в руки библию или евангелие
и доказывать, что теория и практика православия противоречат
духу так называемого «священного писания», или сразу отри-
цать существование бога, историчность Христа и вообще на-
личность какой бы то пи было истинности за всем христиан-
ством?
Я думаю, что надо с величайшей осторожностью относить-
ся к таким формам проповеди, которые могут быть для нас
до известной степени полезны в руках каких-нибудь толстов-
цев, как во всяком случае сдвигающие христианское сознание
с мертвой точки суеверий, но которые тем не менее являются
полуистиной, а не всей истиной.
Повторяю, для нас в высшей степени опасно очищать от
всякого рода нелепостей деревенскую религию и тем самым де-
лать ее преобразованной и приемлемой, отвечающей в значи-
тельной мере уровню сознания крестьянства.
Крестьянское движение в Англии в XVII в. шло под зна-
менем восстановления мелкобуржуазной идеологии.
Крестьянское движение, выросшее из Реформации, собрав-
шее вокруг себя главным образом мужицкую бедноту, форму-
лировало свое требование устами Мюнцера и анабаптистов и
находило в евангелии и традиции первого христианства подхо-
дящую для себя идеологию.
231
Лить воду на мельницу людей реформации в России мы
никоим образом не должны.
Можно длД нанесения удара духовенству и его проповеди
доказывать, что оно отходит даже от основ библии и еванге-
лия, но надо тотчас же дополнять, что библия и евангелие не
являются божественными книгами и что мы отрицаем их со-
держание.
Только третий метод, средний метод является действитель-
ным.
Метод истинно научной, хотя и в популярной форме вы-
держанной, пропаганды систематически проводиться может
только в школе или в разного рода народных университетах,
там мы можем просто самим преподаванием естествознания и
истории радикально разогнать религиозную тьму.
Мы не можем, однако, ограничиваться такими системати-
ческими методами проповеди, нам приходится вести ее от слу-
чая к случаю, путем кратких бесед, путем отдельных лекций,
но и тут наиболее рациональным является идти против рели-
гиозных предрассудков путем разъяснения идеи закономерно-
сти, путем борьбы с представлениями о возможности чудес.
Ведь та религиозная практика, которая глубже всего связу-
ется с деревенской мыслью, есть не метафизика и не этика
христианства, а его практика: требы, таинства, молебны и т. п.
Всякая лекция, в простых словах объясняющая крестьянам,
что на самом деле они в своей жизни никогда не встречали,
конечно, никаких чудес, простое разъяснение внутреннего
механизма укрепившейся веры в возможность всякого право-
славного колдовства влиять на погоду, урожай, болезни
и т. п.— являются сильнейшим орудием антирелигиозной про-
поведи.
Таким же образцовым содержанием для небольшой лекции
является этическое обсуждение христианства. Необходимо для
этого разбивать сразу крестьянам христианскую практику на
две части. Сначала указать на полное несоответствие жизни
духовенства и того строя, который им всегда поддерживался,
простым и по существу крестьянским положениям о правде,
«о правде божьей», которая есть в сущности своей известный
инстинкт братства, уравнительности, честности. Потом необхо-
димо обратиться с критикой против настоящего подлинного
христианства, указать его оторванность от жизни, то, что под-
линное христианство осуждает реальный труд, благосостояние
на земле, что оно указывает на загробную жизнь как на истин-
ную цель бытия и этим самым дает возможность, запугивая
адом и заманивая раем, заставлять массы отрекаться от своих
законных требований и блуждать между химерами. Я по опыту
знаю, насколько подготовлена даже темная крестьянская ауди-
тория к ясному пониманию того, что идеал христианской свя-
232
тостп совершенно для нее не годится п что система ада и рая
служит специально для обмана бедноты.
Наконец, чрезвычайно рациональным методом ведения про-
поведи является также изложение истории христианства. Ос-
новными этапами такого рода лекции должно быть изображение
сущности первобытного христианства. Необходимо отметить с
полной определенностью, что первобытному христианству при-
сущи демократичность, уравнительный потребительский со-
циализм и значительная доля революционности (страшный
суд), но вместе с тем показать на ярких примерах, что все это
ценное содержание христианства в первые века его развития
гибло в зависимости от состояния тогдашних пролетарских
масс, не смевших надеяться на себя и возложивших все свое
упование на грядущее второе пришествие Христа. Опять-таки
я по опыту знаю, что апелляция к этим двум тысячам лет, в
течение которых человечество ждет приезда небесного «бари-
на», который его рассудит, оставаясь в цепях рабства,— про-
изводит чрезвычайно сильное впечатление, ибо падает на под-
готовленную почву. Тут прямо можно сказать, что мы остав-
ляем многие из христианских идеалов, по хотим, чтобы «цар-
ство божье» было осуществлено на земле руками человека-
труженика: земное богатство, справедливое распределение —
вот то, что послужит фундаментом для дальнейшего развития
всех сил, заложенных в человеке.
Не останавливаясь па этом, необходимо в такой историче-
ской лекции говорить о возникновении в недрах христианских
общин духовенства и о бесстыдном предательстве этим духо-
венством пролетарской христианской общины, путем союза с
той самой властью, которая в самых энергичных выражениях
осуждается евангелием.
Далее надо дать яркую картину того, во что превратились
слуги христовы и последователи апостолов — духовенство...
Вот те способы, вот те подходы, к восприятию которых
крестьянство в высшей степени подготовлено, которые говорят
непосредственно его уму и сердцу.
Не бывает так, чтобы подобная лекция не заронила в серд-
це каждого крестьянина, часто даже старого и закоснелого в
предрассудках, целого ряда сомнений и мыслей.
Предполагая в дальнейших статьях дать более обильный
материал для товарищей, берущих на себя святое дело борьбы
с религиозною тьмою в деревне, я настаиваю пока па необхо-
димости проникнуться мыслью, что не издевательство, не вуль-
гарные наскоки на христианство и не потворство христианской
мысли, путем противопоставления евангелия, как якобы под-
линной истины, обману попов, а только популяризация истин-
но научной точки зрения па христианство и религию является
оружием для достижения нашей цели.
РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ1
J ОВАРИЩИ, вы являетесь работниками
того же третьего фронта, на котором работает и Наркомпрос
пашей Федеративной Республики! Дело просвещения включает
в себя неизбежно и борьбу с религиозными предрассудками, на-
чиная от самых темных суеверий и кончая самыми утонченными
формами религиозной мысли и даже идеалистической филосо-
фией, которая, отказываясь от сколько-нибудь глубоких и наив-
ных форм старой религии, старается сохранить хоть что-нибудь.
Весь этот темный массив в человеческой культуре,
который мы называем в общем религиозной мыслью, религиоз-
ным чувством, есть тяжелое бремя на плечах трудового чело-
вечества. Это тем более тяжело, что значительная часть имен-
но трудового человечества оказывается еще под его обаянием,
оказывается еще скованной его темными цепями, а соответст-
венный уклон многих так называемых образованных людей в
область полной или половинчатой религиозной мысли способ-
ствует закреплению этих цепей. Самое своеобразное в нашей
борьбе против религии заключается в том, что вражда здесь
у нас самая сильная, самая глубокая... И тем пе менее, как
раз, в этом месте нашего соприкосновения со старым миром,
где взаимная ненависть очень жгуча
обеих сторон очень велика,
кого прямого оружия, мы
открытой силою.
Не говоря уже об общей вредоносности религии,
относительно которой нечего нам с вами распространяться,—
нужно сказать, что и опасность непосредственная, социально-
политическая опасность в этом месте фронта велика. Было
бы в высшей степени легкомысленно считать, что так называ-
емая «живая церковь»2 — па самом деле только полуживая
церковь, а противоположные ей церковные группы и вовсе
мертвы. Нет, они представляют собой довольно сильного зверя,
с которым более пли менее нам придется перемерпться. Если бы
и где опасность для
мы не можем пустить в ход ника-
совершенно не можем действовать
234
Советская власть хоть сколько-нибудь качнулась, если бы от-
крылись какие-нибудь отдушины для контрреволюции, мы мо-
жем сказать с уверенностью, что эта контрреволюция сейчас
же сомкнется с церковными рядами и что церковь дернет за
те многочисленные нити, которыми она располагает и которые
могут воздействовать на еще далеко не вымерший фанатизм
наших крестьян, просто обывателей, женщин, подчас женщин-
работниц п т. д.
Это опасный враг, который, чувствуя сейчас, что мы силь-
нее, притаился, втянул в лапы когти, иногда старается даже
ласково мурлыкать, окрашивается в розовый цвет, выдавая себя
за «советское духовенство»...
Политика нетерпимости с нашей стороны загнала бы бо-
лезнь внутрь. Ударяя церковь по шапке, мы, в сущности, вог-
нали бы ее глубже, как гвоздь. Нам нужно не бить, а выры-
вать. Тут нужны другие, несравненно более тонкие приемы.
Нам приходится не только не надеяться на физическую силу,
на силу государственной власти по отношению к церкви, нам
приходится бояться пустить в ход эту силу, нам приходится с
величайшей осторожностью относиться даже к косвенным фор-
мам насилия, даже, например, к очень сверху вниз бросаемой
насмешке, к издевательству власть имущих над тем, кто не
смеет ответить, потому что такое преждевременное торжество
над церковью прибавит усердие верующим, озлобит их, при-
паяет их серьезнее, чем прежде, к попам. А всякие формы
поповского мученичества — это самый настоящий яд для нас!
Даже тогда, когда поп поступает, как контрреволюционер,
когда попы хотели сорвать национализацию церковного иму-
щества для помощи борьбы с голодом, когда, таким образом,
за нами был огромный юридический перевес, разве кто-нибудь
смел бы осудить нас за наши сильные удары по церкви? Мы
этих ударов не сделали и даже те, которые были нанесены не-
которыми товарищами, не без основания потом осуждались.
Некоторые товарищи потом говорили, что, в сущности говоря,
те большие строгости, которые тогда пускались в ход, может
быть, в конечном итоге принесли больше вреда, чем пользы,
потому что, повторяю, каждый шаг, мало-мальски превращаю-
щий вот этого толстопузого пьяного взяточника попа, который
отвратителен самому народу и постепенно вырисовывался в
юмористический образ попа-обиралы, всякий шаг, который
превращает его в стойкого защитника какого-то «христова уче-
ния», готового своею кровью постоять за это учение,— есть
прямой удар для нас. Мы должны заботиться о том, чтобы
никоим образом не позволить священнослужителей, которых
мы правильно используем в этом отношении, как юмористиче-
скую фигуру, бьющую по церкви, превратить в каких-нибудь
исповедников и мучеников.
235
Если это так по отношению к церкви православной, то мы
в Наркомпросе еще больше испытываем это по отношению к
церкви мусульманской, магометанской. Она, в общем, если не
прямо угнеталась, то косвенно была в опале при царской вла-
сти. Если мы ведем политику против муллы, против мечети и
темных масс, а в мусульманстве преобладают именно темные
массы еще гораздо больше, чем у нас в деревне, то темными
массами это учитывается, как национальный гнет, как прави-
тельственная расправа над их национальным лицом, над тем,
что для них дорого и свято. Прибавьте к этому, что школы
мусульманские до сих пор во многих местах являются не свет-
скими, а церковными школами. Если мы их запрещаем и в то
же время не можем дать сейчас же сети школ светских, пото-
му что у нас нет достаточно мусульманской интеллигенции в
Башреспублике или в Кирреспублике, то получается, что мы
вырываем у них их арабскую грамоту и оставляем их в полной
тьме, невежестве и неграмотности. А муллы на этом велико-
лепно отыгрываются. Они заявляют: мы за Советскую власть,
мы готовы собираться на съезды, именем Аллаха мы заявляем,
что благословение Магомета лежит на Советской власти! Ко-
ран наш говорит почти то же самое, что говорил Ленин,— он
является благостным учением для тех темных масс, среди ко-
торых мы его распространяем. Кроме того, мы вносим грамот-
ность единственную, которая возможна. Почему вы нас оттал-
киваете? Почему вы не хотите нам дать простора? И глухим
ропотом толщи населения поддерживают эти протесты, эти за-
явления мусульманских попов.
И тут нам нужно быть еще осторожнее, потому что одна из
наших заповедей есть терпимость. Мы не можем от этого пунк-
та нашей программы отойти. Всякому человеку предоставляет-
ся мыслить и верить, как он хочет. Мы можем переубедить лю-
дей, но мы не можем запрещать их верования. Если бы мы ста-
ли это делать, то в какое положение мы попали бы? По отно-
шению к православной церкви мы, действительно, повели бы
политику, резко противоположную царской, но по отношению к
еврейской религии, мусульманской и другим — мы бы оказа-
лись в положении царских насильников. Нам могли бы сказать,
что вот власть-то другая, а гонят нашу веру так же, как и при
царской власти! Вот почему по всему этому фронту нам нужна
величайшая осторожность. Но это делает этот фронт, может
быть, и наиболее увлекательным.
Это — необходимость: не загонять ударами, а вырвать по-
немногу самые корни. Это — операция очень тонкая, по чрезвы-
чайно плодотворная и чрезвычайно радостная. Потому что хоро-
шо поставленная антирелигиозная пропаганда связана нераз-
рывно и с общехозяйственным подъемом, и с повышением уров-
ня грамотности, и с ознакомлением населения G естественно-
236
научными данными, которые просвещают его по части того, что
творится в мире, ознакомляют его с законами и с социальными
науками. Одно из самых сильных оружпй, какое мы можем
употребить против религии,— это есть разъяснение человеку
того, как религия произошла, как развивалась, какую роль сы-
грала она, в общем, до сих пор и какую играет сейчас.
Словом, эта пропаганда, взятая под известным углом зрения
борьбы с одним из страшных врагов, с богом мнимым и со все-
ми его вовсе не мнимыми приспешниками, чрезвычайно широ-
ка. Она требует от активного безбожника, от активного борца,
участвующего в этой борьбе, широкого образования, хорошей
подготовки естественнонаучной, хорошей подготовки историче-
ской, знания быта тех людей, с которыми он говорит, боль-
шого знания их психологии для того, чтобы как-нибудь не
обидеть их, не оскорбить, не оттолкнуть, кое-что медленно рас-
шатать.
Все это задачи, которые требуют большого умственного
напряжения.
Нечего говорить, что большим оружием против церкви яв-
ляется искусство. Церковь всегда сама была во всеоружии ис-
кусства: она развертывала великолепную архитектуру, вводила
торжественные песнопения, красивые обряды, она взяла к себе
на службу и живопись, и скульптуру, словом, все искусства
служили церкви. И церковь умела очень хорошо привлечь к се-
бе человеческие сердца. Делала это все она во имя своего воз-
величения. Мы теперь, в свою очередь, и сатиру, и пафос наших
революционных идей вооружаем всеми этими цветами искус-
ства.
Вооружаясь тонкими изящными стрелами художественно-
го смеха, мы двигаем все это против церкви. Этим оружием ис-
кусства нам придется, вероятно, чем дальше, тем больше бо-
роться против обаяния какого-нибудь «рождества христова» пли
«светлого христова воскресенья» со всеми его бытовыми прик-
расами, со всей его церковной изузоренностью, которая влечет
к себе даже тех людей, которые обычно и не думают о религии,
а тут детские воспоминания влекут его на эту эстетику, на этот
мед церковный! Что мы можем противопоставить этому наибо-
лее яркого, как не паши праздники!
Но необходимо, чтобы эти праздники были бы глубокими
по замыслу, были бы завлекательны и создали бы новые и яр-
кие страницы быта, создали бы такие же привлекательные
формы общения между нами под красным знаменем, под солн-
цем зачинающейся жизни, которые сделались бы дорогими на-
шему сердцу, которые у наших октябрят, у наших пионеров
превратились бы в такую твердую, насквозь разумную привыч-
ку к коллективному торжеству, в какую церковь сумела прев-
ратить свои праздники.
237
Вы видите, какая эта огромная, какая чрезвычайно значи-
тельная задача! Все это пока что находится еще в самом на-
чале, в самом зародыше, потому что мы еще плохо подготовле-
ны, потому что нам надо еще колоссально много учиться. Но
когда мы вспомним, что всякий шаг в этой учебе делает из пас
вооруженных воинов против самой гнетущей тьмы, которая тя-
готеет над нашими братьями, то, конечно, мы с великой радо-
стью, с великой готовностью возьмемся за эту подготовку, по-
тому что она обещает нам огромную радость победы над тем
чудовищем, каким в наших глазах справедливо является всякая
религия.
С этой точки зрения я считаю, что не может быть никакой
паркомпросовской работы, начиная от первого букваря и кончая
работой в вузах пли работой в академиях, которая не была бы
атеистичной, не была бы активно безбожной. Не может быть
такой работы по антирелигиозному самопросвещению или по
просвещению других, которая не была бы вместе тем фронтом
просвещения вообще. Здесь мы с вами абсолютно едины, и вы
представляете собой только более квалифицированный и более
четко, именно данным специальным орудием вооруженный от-
ряд в общей нашей просветительной работе.
В. И. Ленпн так часто, так выразительно подчеркивал, что
как только мы отобьемся, как только мы защитим свое физи-
ческое существование, нам сейчас же нужно будет заняться ци-
вилизацией, поднятием культуры наших народных масс именно
в направлении здоровой научности, здоровых форм братской
общественной жизни. И в тот момент, который мы сейчас пере-
живаем, прямо можем сказать, смеем сказать и даже должны
сказать, что нет теперь работы более важной, чем просвещен-
ческая, в той ее части, где приобретаются необходимые для
пас положительные знания, где народ технически вооружается
для дальнейшего роста, так и там, где он оздоровляет себя и
ассенизирует свою жизнь, где он впервые создает условия куль-
турной гигиены, ибо церковь это — зараза, ибо церковь это —
миазмы, отравляющие нашу жизнь, и огромное количество сил
опа отвлекает всякими бреднями о потустороннем мире и о
судьбах души после смерти от реальных задач.
Мы должны с этим бороться, но не в том смысле, чтобы мо-
лодецкими, джигитскими наездами как-то врываться в церковь,
разрушать ее, словом действовать беспорядочно. Это было бы
приемом какого-то торопыги, больше могущего наделать беды,
чем на самом деле победить врага.
Наша задача должна заключаться в очень основательной,
добросовестной и с необычайным напряжением производимой
работе по самовооружению и затем по широко-
му просвещению масс. Это тот лозунг, который мы дол-
жны перед собой поставить. И если, как я уже сказал,
238
каждый букварь должеп начинаться не только словами «мы не
рабы», по должен начинаться и словами антирелигиозной аги-
тации, если мы каждому маленькому ребенку должны давать
противоядие против того, что ему говорят в его семье, то с
другой стороны ваша работа может п должна покоиться только
на широкой базе общего, естественнонауч-
ного и социального образования. Только воору-
женный этими знаниями безбожник может действительно с
реальными, конкретно ощутимыми плодами вести свою борьбу
против церкви.
Я, товарищи, от всей красной армии просвещения приветст-
вую ваш первый съезд, зная, что он во многом будет способст-
вовать и наиболее блестящему целесообразному вооружению то-
го специального отряда нашей работы, который, прежде всего,
посвящает себя разрушению всякой религии и вместе с тем
косвенно даст нам, всем просвещенцам, много интересных идей,
ибо наша и ваша работа сплачивает нас в одно единое целое.
Переходя к вопросам, поставленным мне отдельными
участниками съезда, их следует разбить па четыре основные
группы: вопрос о религии и антирелигиозной пропаганде в шко-
ле, вопрос о выступлении против нас служителей культа, вопрос
о сектантстве и вопрос о роли искусства в борьбе против рели-
гии.
Вопрос об антирелигиозной пропаганде в
школе касается, прежде всего, возможности организации
ячеек Союза безбожников в школах.
По этому вопросу я думаю, что при первой ступени это мог-
ло бы быть преждевременным явлением, по при семилетке и
при второй ступени, я думаю, это вполне возможно. Вероятно,
в этом направлении уже некоторые шаги есть, особенно в пио-
нерских организациях, потому что пионерские организации ста-
вят себе целью антирелигиозную пропаганду.
Что же касается введения нескольких часов чисто антире-
лигиозной пропаганды в школы второй ступени и в педагоги-
ческие техникумы, то предполагается само собою, что антире-
лигиозные темы рассматриваются в связи с историей культуры.
Мы всегда так смотрели, что сама история культуры должна
непременно обращать внимание на происхождение и дальней-
шее развитие религии; каждый учитель, обществовед или пре-
подающий политграмоту, должен обращать на это специальное
внимание. У нас очень мало под руками хороших сил, пригод-
ных для антирелигиозной пропаганды.
Надо сказать, что обществознание в школе поставить без
недостатков пока не удается именно потому, что у нас мало
работников. В наших педагогических техникумах работа
239
ведется по определенной программе; по крайней мере, где есть
живые люди, где есть настоящий советский воздух,— там она
ведется. Есть, конечно, техникумы, где еще достаточно пахнет
старинкой и именно потому, что у пас пет достаточно образо-
ванных людей, чтобы мы могли всюду дать достаточно работни-
ков.
Вопрос о религиозных учителях не так прост, как
это может показаться, и к нему приходится подходить крайне
осторожно. Мы имеем по этому поводу совершенно определен-
ное распоряжение власти..., которое говорит, что никакого го-
нения на религиозных учителей или устранения их от работы
нельзя допускать, за исключением тех случаев, когда учитель
в свою школьную работу вносит свои религиозные предрассуд-
ки. Если он это делает, то мы его немедленно устраняем. Но
его личных религиозных воззрений мы касаться не можем, и те
некоторые начатки борьбы с личными религиозными воззрения-
ми учителей, которые были, мы пресекли, так как они привели
к чрезвычайно неблагоприятным результатам. Мы имели ряд
явлений, когда по устранении такого учителя, с приездом ново-
го, крестьяне забирали из школ своих детей. Тут нужна осто-
рожность, а это пахнет уже гонением па личные религиозные
верования. Мы издали соответственные очень точные цирку-
ляры, чтобы разграничить одно от другого, личные религиозные
верования учителя и его работу в школе. Это, конечно, очень
печально, но тут приходится действовать опять-таки культур-
ными средствами, а не насилием.
Но если по отношению к учителям, склонным к религии и
не желающим принимать участия в антирелигиозной кампании,
мы тактически должны быть по возможности терпимы, то воп-
рос об официальном преподавании закона божьего, разумеется,
отпадает, п нами издан пояснительный декрет, что мы требуем
от местных властей не поднимать никоим образом разговора о
преподавании религии в школе, о том, что мы будто бы можем
когда-либо преподавать религию в школе. Мы не можем запре-
тить преподавать религию юношам после 18 лет, готовящимся
стать духовенством, у нас разрешается иметь чисто богослов-
ские школы, эти частные профессиональные поповские школы.
Они нелепы, и мы смотрим на них самым недружелюбным обра-
зом, но раз мы признали самостоятельное организационное
существование церкви, мы не можем запрещать им передавать
свою технику, а затем мы не можем запрещать родителям да-
вать религиозные поучения детям вне школы, мы не можем
запретить этого в семье, мы не можем следить, не говорит ли
мать или отец в семье о Иегове или Аллахе, но во всех ре-
шительно школах без различия, в том числе и мусульманских,
мы определенным образом воспрещаем преподавание закона
божьего.
240
Заданный мне вопрос о причине того, почему попы наг-
леют и иногда имеют тенденцию к нападению, в частности,
например, Введенский, говорящий иногда то, чего не решаются
сказать эсеры и меньшевики, объясняется тем нашим отноше-
нием к попам, о котором я уже говорил. Поп может обнаглеть,
потому что мы боимся обидеть попа. Попробуйте-ка Введенско-
му зажать рот! Скажут: «Ага, коммунисты испугались попа, им
приходится прибегать к насилию»,— и от этого звук его голоса
не сделается ниже. Если бы мы загнали попов в подполье, мы
получили бы колоссальную их организацию, и нам гораздо вы-
годнее высмеивать попов, доказывать их неправоту. Поэтому
поп и чувствует, что он более обеспечен, чем меньшевик. Если
выйдет меньшевик в пиджачке, мы с ним не будем церемонить-
ся, а выйдет черносотенец в рясе, если, конечно, он не скажет
какой-нибудь очень чудовищной вещи, его не тронут, так как
невыгодно для нас создавать гонение на церковь. Разумеется,
этим пользуется и такой талантливый обманщик, каким явля-
ется Введенский...
Необходимо остановиться на одном остром вопросе в разре-
зе антирелигиозной пропаганды, это — вопрос о сектант-
стве, которое является одной из опаснейших религиозных
форм, в особенности тогда, когда сектантство приобретает как
бы революционный характер. Ведь надо сказать, что религиоз-
ные протесты, антирелигиозные движения, революционная
мысль, когда она опиралась на буржуазные восходящие волны
или на пролетариат, когда она опирается на индустрию, на го-
род, она очень способна выбиться из-под идеи бога, но когда
она опирается на крестьянство, то хотя бы по той простой при-
чине, что крестьянство, зависящее от погоды, гораздо труднее
рвет с богом, революционные лозунги крестьянства и его вож-
дей, его интеллигенции, выливаются в религиозные формы и
получается такая мешанина, которую так гениально отметил
В. И. Ленин в Толстом.
Что говорит В. И. Ленин о Льве Толстом, самом большом
сектанте и самом влиятельном в этом лагере? Ленин не назы-
вает Толстого идеологом барства, аристократии, он говорит, что
Толстой есть идеолог крестьянства, и это свидетельствует о вы-
сокой степени зоркости Владимира Ильича. Толстой — кресть-
янский идеолог и его революционность, его противоправосла-
вие, его противоцаризм, его противокапитализм — все это сим-
патичные стороны, которые вытекают из крестьянского миро-
воззрения. Но дальше идет непротивление злу, дальше идет
сохранение бога, стремление в своей душе найти спасение, да-
лее — отказ от науки, техники и сажание капусты стародавним
крестьянским способом, распад общества, натуралистическая
хозяйственная организация при добрососедских отношениях —
все это от плохого крестьянства, в этом сказываются дурные
16 А. В. Луначарский
241
отсталые стороны крестьянства. И так всегда у сектантов. Чем
лучше сектантство, чем более передовые воззрения крестьян-
ства оно выражает, тем часто оно опаснее, потому что на эту
удочку, особенно когда сектант искренний, талантливый чело-
век, на эту удочку ловятся крестьянские сердца, и в этом есть
яд старых религиозных предрассудков...
Толстовцы говорят: вы — коммунисты и мы — коммунисты,
вы — противники власти и мы — тоже, вы говорите, что госу-
дарство падет, и мы то же говорим. Вы говорите, что люди рав-
ны и мы за полное братство. Мы — за любовь между людьми.
А все-таки, вы, коммунисты, утопаете в крови, вы взялись за
оружие против оружия, вы отвечаете насилием на насилие. Вы
обагряете руки в крови, как воины и как палачи, а мы нет, мы
остаемся до конца верны нашему завету мира и любви. Это,
конечно, подкупающая вещь. А когда вы их спросите следую-
щее: коммунизм родился, коммунизм строится, а хищные звери,
которые его окружают, хотят его затоптать, растерзать людей,
которые первые проснулись и первые хотят принести людям
искупление, и вот, когда мы будем защищаться от людей, кото-
рые придут с белым террором, вы где будете? Они отвечают:
мы, конечно, будем в стороне и мы будем призывать всех не
браться за оружие. Ведь это косвенная служба реакции и, ко-
нечно, реакция должна приветствовать, должна желать, чтобы
было побольше толстовцев. Что это на самом деле, как не де-
зертирство!
И поэтому своими прекрасными фразами они разваливают
наши ряды, они обезоруживают нас; они служат службу этому
белому зверю, и если бы он пришел и стал творить суд и рас-
праву, что бы они стали делать? Толстовцы, конечно, пищали
бы и говорили бы, что это бесчеловечно, что они не могут мол-
чать, они бы сказали: «наденьте веревку на мою старческую
шею»! Но от этого ничего бы не изменилось, это чисто словес-
ный протест. Поэтому мы должны ко всякому сектантству тол-
стовского типа относиться с величайшей подозрительностью и
зоркостью, но нельзя здесь употреблять и насилия. А иначе
представители сектантства говорят: царь нас насиловал и Со-
ветская власть надевает на нас намордник. Это — их оружие
против нас.
Нам нужно вести борьбу тем оружием, которым мы и долж-
ны вооружиться — идейным оружием. Вот почему ни один со-
ветский работник не имеет такой тонкой задачи, как мы с вамп,
безбожники, потому что мы не можем употребить в ход силы,
мы должны быть очень вежливы, очень мягки во внешней фор-
ме, а в конце концов вместе с этим должны быть гибки и силь-
ны, как сталь, бить без промаха и попа и религиозные предрас-
судки. Мы должны в сердцах наших слушателей снискать сим-
патии, чтобы они слушали нас с доверием, чтобы они не замкну-
242
лись, потому что даже это есть форма насилия, когда ему кажет-
ся, что мы пришли и врываемся в двери его сердца; нужна боль-
шая осторожность п мягкость, а за осторожностью и мягкостью —
больше силы, решительности, определенности в аргументации,
которая могла бы производить величайшее разрушение в попов-
ском лагере.
Поднятый здесь вопрос об отношении религии и
искусства является вопросом огромного интереса, большой
сложности и потому требует в полном объеме, конечно, особого
и пространного доклада, так что коснуться его в настоя-
щем докладе приходится только в нескольких словах. В част-
ности, утверждение, которым пользуются и служители культа,
что искусство и религия одно и то же, вещи друг от друга неот-
делимые, основывается на совершенно чудовищном смешении
понятий. Искусство есть лишь форма, а не какое-нибудь опре-
деленное содержание, и этой формой можно пользоваться для
самых различных целей. Можно ли спрашивать: речь является
религией или не является религией? Конечно, не является, но
всякая религия пользуется языком, с другой стороны, языком
пользуемся и мы для антирелигиозной пропаганды. Таким обра-
зом, нельзя утверждать, что есть какая-то связь между религией
и речью. Точно так же и искусство. Искусство может быть
религиозным и может быть антирелигиозным. Искусство есть
только особого порядка метод организовывать действительность.
Путем образов оно воздействует не на ум человека, а непосред-
ственно на его чувство. С этой точки зрения, оно может служить
всему, чему угодно, в него можно влить какое угодно содержа-
ние, контрреволюционное и революционное. Вот почему, пос-
кольку религия великолепно использовала искусство, и нам
придется бороться с религией па почве искусства. Конечно, ис-
кусство способно теми благороднейшими чувствами, которые
овладевают нами, в такой мере вдохновить, что при помощи
его можно с успехом бороться с религиозными баснями.
Само собой разумеется, что религиозное чувство выражает иде-
ологию определенных классов, а антирелигиозное — других
классов, и каждый класс должен выражать свои мысли, свое
мировоззрение всеми идеологическими методами, в том числе и
искусством.
Общего вопроса об отношении религии и искусства я не-
сколько раз касался. Это очень богатая тема, на которую, как
я сказал, можно было бы прочесть целый доклад, но я лишен
возможности это сделать. Конечно, несомненен тот факт, что
искусство как идеология, служившая все время господствующе-
му классу, должно было довольно тесно слиться с другой идео-
логией, служившей господствующему классу,— с религией. Та-
кая спайка очень часто случается. Религия охотно одевается в
узорные одежды искусства. Художник очень часто оказывается
243
под обаянием жреца, но когда появляется новая власть, которая
начинает борьбу с религией, она тоже выделяет себе худож-
ников. В эпоху первого появления атеистической мысли в Гре-
ции она также вела художественным путем борьбу с религиоз-
ными предрассудками,— например, в некоторых произведени-
ях Еврипида3, во всем новом быте, глубоко жизнерадостном,
который развертывала афинская буржуазия. То же самое
произошло в эпоху Возрождения, когда аскетическая икона
сменилась светской, радостной, высмеивающей часто попов,
противопоставляющей радостную жизнь поповщине.
То же самое во время Французской революции, когда боль-
шой взрыв атеистической мысли сопровождало одновременное
движение искусства, когда оно выдвинуло таких художников,
как Давид4, когда устраивали всякие празднества, имевшие ате-
истический характер. Так что власть, когда она боролась против
религии, сама вооружалась искусством. Искусство это было, ра-
зумеется, молодое, не всегда оно равнялось с религиозным ис-
кусством, но иногда и превосходило его. В эпоху Возрождения
это искусство поднялось на невероятную высоту. Атеистическая
беллетристика имеет у себя большую библиотеку великолепных
произведений за то время, когда буржуазия шла под знаменем
науки. Так что здесь в искусстве — очень крупные ценности
антирелигиозного характера. Что касается пролетариата, пос-
кольку он будет выдвигать своим оружием искусство, оно, ра-
зумеется, будет лишено всякой примеси религиозности и, нао-
борот, будет выступать против религии и явится могучим ору-
дием против того опиума, который варит церковь для отравы
населения.
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И РЕЛИГИЯ1
’ ЕРВОБЫТНАЯ НАУКА и первобытная
религия неразрывно между собой связаны. Почему? Потому что
первоначальное человеческое общество на самой заре накопле-
ния опыта уже начинает идти по неправильному пути. А имен-
но, у него роковым образом естественно возникает представле-
ние о душе и о духе; этими духами мертвых людей, умерших
братьев и умерших врагов наполняется вся природа, и все яв-
ления объясняются, как действие незримых сил, при этом сил
человекоподобных.
Если нужно спихнуть камень с горы и если вы знае-
те вес камня, вы знаете, какую силу надо применить, чтобы
свалить его при помощи рычага. Но дикарь не так к этому от-
носится. Он тянет камень, видит, что он не поддается, и гово-
рит: дух, который живет в этом камне, мне сопротивляется,
надо его как-нибудь уговорить. Для этого надо слово знать.
Он обращается к камню с соответственным словом, и если все-
таки не действует, он обращается к знахарю,— не к инжене-
ру, который знает, как механически камень сдвинуть, а к тако-
му, который умеет с духами обходиться, который приказывает
им. Может быть, принесет известную жертву и постарается
умилостивить духов. Покатится или не покатится камень
с горы, зависит исключительно от механической силы. Но ино-
гда и сам жрец верит, как и тот, кто призвал его, что тут
действуют заговорные ухищрения, т. е. обращение к душе
камня,— магия.
По аналогии с этим строится вся первобытная тех-
ника. Порезана рука, побежала кровь; чтобы остановить, надо
положить какие-нибудь травы, перевязать, промыть. Это — ме-
дицинская техника. Но на заре человечества никто не дума-
ет, что это само по себе может помочь. Нет, надо заговор
произнести относительно крови, надо подействовать на помо-
гающие здесь незримые духовные силы, и только таким обра-
зом можно чего-нибудь достигнуть. Медицина вся проникну-
та знахарством, всякий труд примитивный проникнут верою
в духов — от простейших актов добывания огня или построй-
24$
ки лодки и до самых сложнейших актов, сборов на войну, ка-
кого-нибудь большого государственного решения о переселе-
нии куда-нибудь целым племенем. Все это сопровождается ма-
гическими обрядами.
Первобытный медик, первобытный строитель и т. д. даже и
по существу своему не различаются от первобытного жреца.
Работа их сочетается вместе. Кое-какое распределение труда
имеет место, но в общем вся совокупность специалистов по
вопросам воздействия на природу все время вращается вокруг
понятия о духах или богах, или боге, не вокруг техники, как
приема материализма, воздействующего на вещи, а вокруг ма-
гического воздействия, рядом с воздействием на вещи и на
души этих вещей, на потусторонний мир.
Вот почему, когда племена вследствие известных условий
соединяются вместе, когда они образуют государства с целью
эксплуатировать реку для орошения земли вокруг этой реки
или для какой-нибудь другой хозяйственной цели, то органи-
заторская работа при этом падает именно на плечи жреца.
Строит жрец, устанавливает сроки разлития рек Нила или
Ефрата — жрец, заботится, чтобы прекратилась эпидемия,—
жрец, разрешает вопросы суда и правосудия — жрец. Какой-
нибудь брамин или египетское духовное лицо, или какой-ни-
будь представитель халдейской жреческой культуры — все это
прежде всего представители духовенства. Никакой другой
интеллигенции, кроме духовенства, на этой стадии развития
и быть не могло.
Что же, только ли это бессознательная ошибка, своеобраз-
ное несчастие младенца и отрока-человека, что у него не чис-
тый опыт и не чистая техника, что опыт его отравлен ложью
про духов и техника его отравлена разными заговорами, вооб-
ще магией, волшебством?
Нет, конечно. Нужно сказать, что этой «наукой» сразу же
пользуются как идеологией в классовой борьбе. Это не только
единственная форма знаний о природе, которой человек на
этой стадии только и мог пользоваться,— другой формы знаний
у него еще нет, он не умеет еще различать своих самообманов
от подлинного эксперимента, от подлинного опыта,—но, кроме
того, миросозерцание, которое, как всегда, строится сознатель-
но, бессознательно и полусознательно так, чтобы служить ба-
зой для упрочения данного общественного строя, чтобы быть
орудием укрепления положения господствующих классов.
Вы знаете, что жречество, т. е. первоначальная интеллиген-
ция, достигает в этом отношении громаднейших результатов.
Иногда оно само становится правящим классом.
Почему оно достигает этих результатов?
Отчасти потому, что настоящий правящий класс, т. е. фео-
далы, землевладельцы, стоящие во главе дружин, во главе
246
вооруженных групп, могущих производить насилие над жите-
лями страны,— а это есть признак господства,— сами суевер-
ны, сами все удачи или неудачи в борьбе ставят в зависимость
от богов, сами в высокой степени пользуются магической тех-
никой, приносят сотни быков в жертву перед какой-нибудь
войной и считают, что они погибли бы, если бы не сумели сох-
ранить связь со своими предками, с покровительствующими им
богами и т. д., а как сохранить эту связь — знают только
жрецы.
Во-вторых, на этой стадии развития феодальных государств,
крупных деспотий — восточных, скажем,— выдвигается очень
много действительных, реальных задач, которые требуют боль-
шого опыта, большой сноровки и умения пользоваться мате-
матикой, зародышевой физикой, химией и т. д. Все это держат
в своих руках жрецы, и их ложные знания, то, что они маги,
волшебники, импонирует воинам, импонируют им и те крупицы
действительного знания, которые позволяют жрецам выпол-
нять различные строительные функции и т. д. Но больше всего
импонирует правящим классам то, что жрец является его
необыкновенно могучим помощником в деле упроче-
ния власти.
В самом деле, уже на этой стадии развития имеются из-
вестные попытки поставить народное образование. Щедрин о
царских учреждениях этого рода выражался: народное обра-
зование их являлось «методом постепенного обалдения»; по
это было так в значительной степени испокон веков. Переда-
вать настоящие научные знания народным массам, ниже стоя-
щим классам жрецам и в голову не приходило, они крепко дер-
жались за свои привилегии и передавали их только особым об-
разом своим ученикам.
Зато они старались распространять в народе колоссальное
количество всякого рода верований о том, что есть «тот свет»,
что на том свете есть царь или цари гораздо более могучие,
чем земные, которые располагают и громами, и раем, и адом,
которые все видят, которые смотрят всеми, всеми звездами —
очами небес, у которых глаза есть даже в твоей собственной
душе, что эти могучие существа несут обязанности несравнен-
ной полиции, строгого суда и изощренного палачества по отно-
шению к существующему обществу. Они все видят, они видят
каждое отступление раба или полураба от интересов господи-
на, требуют от раба, чтобы он работал не за страх, а за совесть,
ибо голос божий — это совесть, и совесть всегда открыта перед
лицом божиим. Так что боги — самая бдительная полиция, ка-
кую только можно себе представить. Кроме того, они могут ка-
рать, и если кого не покарали на этом свете, то покарает
душу, когда она выйдет из тела, покарают ужасными казнями
и пытками и притом на вечные времена.
247
И вот эта страшная сила сама установила земную власть
и держит ее руку. «Наши цари,— говорят эти жрецы,— пря-
мые потомки богов, их сыны, аристократия правящая — это
посланники божества, это блюстители порядка, того самого,
который приказывает солнцу восходить и заходить и звездам
определенным образом двигаться по небосклону». Вот эти идеи
незыблемого божественного порядка, частью которого явля-
ются представители правящей аристократии, царская власть,
вот эти идеи являются основой агитации тогдашней жреческой
интеллигенции. Это официальная, государственная точка зре-
ния на действительность.
И художников притягивают к этому делу. Художники на
этой стадии развития развертывают огромную работу. Они
строят необычайно пышные дворцы и еще более пышные хра-
мы, всевозможные могилы царей. И все это делается в колос-
сальных размерах, потому что в таком монументальном искус-
стве жрец находит огромную помощь себе.
Толпа пред таким зданием слышит необычайно величествен-
ную музыку и видит торжественный и таинственный церемо-
ниал, видит, как люди содрогаются, падают ниц; и какой-ни-
будь крестьянин, пришедший из провинции, или какой-нибудь
мелкий купец, живущий в столице, начинают чувствовать, как
велик царь, бог или государство и какое они ничтожество по
сравнению с ним. Они чувствуют, какая это стройная громада,
сколько в ней порядка, сколько здесь видно власти, разумного
начала над массами материи. И все эти организующие мону-
ментальные силы являются как бы воплощением силы государ-
ства и стоящих за этим государством истинных основателей
его — богов. Бог и царь неотделимы друг от друга, боги и
аристократия сливаются. Государство является божественным
установлением. Жрец об этом повествует, как единственно
знающий, и призывает при этом в подручные художника, кото-
рый делает всю эту необычайно пышную работу и дает всей
идеологии импонирующее воплощение.
Так работает государственная интеллигенция во время стой-
кой монархии, и всюду, где бы такая монархия ни появилась,
она начинает так работать. Везде, где мы видим устойчивый
помещичий строй, увенчанный монархией или каким-нибудь
советом старейшин,— это безразлично,— всюду там жрец соз-
дает стройную систему мира, поддерживающую устои господ-
ствующего класса, и использует художника на этот же предмет
всемерного возвеличения богов и царя.
Но вот, товарищи, в этом феодальном обществе,— а фео-
дальным обществом является и законченная деспотия, монар-
хия, хотя бы в ней феодалы играли подчиненную роль и вли-
ли свои ручьи в большое государственное монархическое
море — все равно,— вот в этих феодальных обществах при
248
правильном их развитии, т. е. если они не пойдут назад в эко-
номическом и политическом отношении, не будут разрушены
какой-нибудь более сильной державой, в этих обществах
растет и развивается торгово-промышленный
город. Вся задача такого феодального государства заключа-
ется в том, чтобы использовать торгово-промышленный город,
что дает совершенно новые ресурсы для пышности и роскош-
ного времяпрепровождения правящих классов и для усиления
их мощи, но, вместе с тем, не допустить этот город до сепара-
тизма, до выделения себя в пределах государства, как самостоя-
тельной единицы.
В такие периоды эти города настаивают на том, чтобы их
признали вольными городами. Такие примеры мы видим и
во время европейского феодализма. Но города не останавлива-
ются на этом; они не только желают получить известные при-
вилегии, известные свободы, собственное законодательство, но
в случае желания феодалов сломить эту новую силу в обществе
город выставляет свою собственную дружину для борьбы с фео-
далами. И не только города это делают сами, но в некоторых
случаях они заключают союз с монархией против феодалов.
Этим союзом объясняется просвещенный абсолютизм. В неко-
торых случаях, подчинив себе достаточные силы, города под-
нимают знамя восстания против всего правящего класса, про-
тив всех феодалов и против самой монархии и стремятся к соз-
данию новых государственных форм, соответствующих
интересам городских классов. При этом, само собою разумеет-
ся, они должны неизбежно вступить в борьбу и со жрецами,
так как жрецы являются главным устоем старого общества и
всеми силами стараются сдержать этот вольнолюбивый дух
городов.
Это явление встречается в разное время в истории челове-
чества приблизительно на одинаковых стадиях развития эко-
номики.
Но вот если жрец является интеллигентом феодального об-
щества, то какие группы против помещика выдвинет город, и
не будет ли у города своей какой-то интеллигенции? Конечно,
сила города — это, прежде всего, промышленники и купцы,
причем городское общество, на вершинах своих составленное
из богатых людей, из людей «житиих», как у нас в наших ле-
тописях говорится, на низах имеет эксплуатируемый проле-
тариат и полупролетариат — подмастерьев, учеников и т. д. Это
общество, конечно, внутри недружно, в нем бывают различные
перегруппировки (некоторых из них я еще коснусь), но вна-
чале это движение было едино, город смыкался вокруг своих
руководителей, вокруг патрициев, вокруг богатых купцов, вок-
руг муниципальной власти. И вот эти богатые купцы и за-
житочные промышленники стараются высвободиться из-под
249
тисков феодального общества, встречаются здесь с жрецом и,
конечно, жаждут противопоставить этому жрецу свою соб-
ственную теорию, разрушить теорию жреца о необходи-
мости повиноваться царям и аристократам, как детям и слу-
гам божьим.
Тут имеет значение в особенности их собственный опыт.
Возьмем разительный пример — развитие греческих городов
и борьбу третьего сословия, городских жителей в Греции с
феодальной властью.
Купец из малоазиатского портового города или из каких-
нибудь Афин, Коринфа — что он такое? Он мореплаватель, он
путешествует по различным частям Средиземного моря, он
разъезжает по целому ряду стран, он видит целый ряд народов
с самыми различными религиями, он видит, что каждое госу-
дарство имеет свою собственную религию. Ведь в те времена
каждый народ и даже каждый народец стремится сказать: у
нас есть наш собственный бог — отец наших царей, наш покро-
витель, который сильнее всех других богов, хотя и другие боги,
конечно, существуют. На этой стадии развития каждый народ
имеет своего собственного бога, с некоторой тенденцией приз-
нать именно своего бога за самого главного. Отсюда драки жре-
цов между собою, споры, чей бог сильнее, разрешаемые боль-
шей частью посредством настоящих войн. Вот победил такой-
то бог, он даровал победу своему племени. Это вы встречаете
на каждом шагу. И отсюда же такая вечная тенденция чужих
богов превратить в божества злые, а своего бога в светлое бо-
жество.
Но так как они противопоставляются один по отношению
к другому, каждый отрицает богов других племен и других го-
сударств и возвеличивает своих, то бывалый человек — купец
начинает великолепно понимать, что все это относительно.
Конечно, он может прийти и к такому выводу, что на самом
деле под всеми этими именами разумеется одно и то же бо-
жество. Это будет уже шагом вперед в смысле систематизации
религиозной мысли. И на этой стадии развития, когда он втя-
гивается в оппозицию по отношению к жрецу и его покрови-
телю — феодалу, он часто делает такой вывод, что вообще
весьма сомнительны всякие боги: разно им верят, разно молят-
ся — каждый своему, и, по-видимому, все это простая выдумка.
К такому выводу купец приходит довольно естественно, так
как к этому его толкают многие интересы.
Дальше относительно ремесленников. Ведь город отлича-
ется от деревни самой постановкой своего производства. В го-
роде господствует ремесленник.
Что такое ремесленник и его промышленность? Производ-
ство — это воздействие при помощи определенных инструмен-
тов, при помощи определенных процессов, физических и хи-
250
мических, на материю, на внешнюю природу. Ремесленник
великолепно знает, что у него в мастерской никаких чудес не
бывает и все совершается в свое время, между тем как кресть-
янин зависит всецело от явлений природы, которые еще до сих
пор наука ни в какой мере не разгадала... И крестьянин отно-
сится и теперь, как к совершенному сюрпризу, к тому, град
или дождь, или засуха посланы ему будут какой-то неведомой
силой. А так как крестьянину известно, что миром правит бог,
то, естественно, создается представление, что от бога зависит,
будет ли он с хлебом или без хлеба; зависит от того, милостив
ли бог или ты его прогневал.
И вот жрецы па этой клавиатуре великолепно играли. Если
оказывалось, что все было хорошо, значит, бог милостив.
Если же и царь молится и жрец молится, а между тем все-таки
град пли засуха, жрецу нетрудно тогда было выдумать, за что
бог гневается. На этой почве бывали всякие ужасные требова-
ния, когда жрец добивался в огромном количестве искупитель-
ных человеческих жертв и т. п. И обратно, все капризы божест-
ва объяснялись придумыванием для этого причин, а если ниче-
го нельзя было придумать, то жрецы говорили то, что позднее
и христианство говорило, что пути-де божии неисповедимы,
что, может быть, бог ведет тяжелыми путями народ для того,
чтобы его испытать. Так что ничем нельзя было поколебать
жрецов.
...— Бог, церковь, икона — это очень несовершенные, об-
манчивые, но в глазах крестьянина довольно вероятные ин-
струменты влияния на погоду.
Такие инструменты для ремесленника совершенно не нуж-
ны. Он знает, что в его мастерской есть известная материя в
форме инструментов и материалов и что при помощи их взаи-
модействия достигаются известные результаты. Отсюда — ког-
да крестьянин весь мир мыслит по аналогии со своим положе-
нием и со своим хозяйством, он мыслит так: есть какой-то ни-
кому не доступный, всемогущий тиран, от каприза которого все
зависит; пути его неисповедимы. Против него ничего не поде-
лаешь. Поэтому лучше буду лизать ему ноги, как бы он со
мною ни поступал. Ремесленник же всегда мыслит по аналогии
со своей работой. Он говорит: природа есть та же мастерская,
и в ней нет ничего, кроме того, что мы видим вокруг — материя
всяких родов, которые друг на друга воздействуют и дают
закономерные результаты. К такому выводу ремесленник при-
ходит довольно быстро.
Стало быть, интеллигенция, которую выдвигают купцы и
ремесленники, имеет большое орудие против жрецов. Когда
жрец выйдет па площадь города и будет говорить: «Крамольни-
ки, бунтовщики, разве вы пе понимаете, что вы подняли свой
дерзновенный голос против самих богов, которые не Только в
251
этой жизни могут вас испепелить, но и в той жизни могут
подвергнуть невыразимым мучениям! Поэтому смиритесь ско-
рее; не только аристократия вас конями затопчет, но и от бо-
гов каким образом вы спасетесь?» — тогда может выступить
какой-нибудь купец и сказать: «Я путешествовал по морям, я
был в разных странах, видел различные народы, и у всех дру-
гие боги, и они на наших богов чихают». А какой-нибудь ремес-
ленник-интеллигент может сказать: «Да к тому же есть элемен-
ты — огонь, вода, земля и воздух, из смеси их происходит при-
рода, от того, каким образом они смешаны в данном случае,
происходят свойства явлений, и мы этими свойствами очень
хорошо пользуемся без всякого бога, и никогда не бывает, что-
бы доска или брусок, который я отмерил, делались короче или
длиннее от воли бога. Все происходит по моему расчету».
Значит, опыт городского жителя дает опору для миросозер-
цания скептического, полного сомнений, и для миросозерцания
атеистического, даже материализма. Конечно, это материа-
лизм — только самый примитивный, самое познание физиче-
ских законов еще несовершенно, но для него уже создается
определенная почва. И действительно, если будем рассматри-
вать Грецию того времени, то увидим, что города выдвигают
все эти виды борьбы против жречества. Там есть софисты,
скептики, которых выдвигает третье сословие. Они разъедают
веру в богов, веру в объективную, незыблемую истину всех
устоев данного общества. Они заявляют: человек есть мера всех
вещей. А с другой стороны, выступают материалисты, такие,
как Демокрит. Через Эпикура и Лукреция тянется к нам ряд
мыслителей-материалистов, которые доходят до прямой вражды
к представлению о мире, как о создании богов и как о целом,
управляемом богами.
Вот таким образом город создает свою идеологию. При пра-
вильном развитии это должно привести к революции и к захва-
ту власти третьим сословием, к захвату власти буржуазией.
Произошел такой захват власти буржуазией и в древней Гре-
ции, но это не было типично там, потому что вместе с захва-
том власти буржуазией Греция вообще изжила себя хозяйст-
венно. Она пережила особенную судьбу; на почве этой победы
буржуазии создалась там новая монархия, произошло завоева-
ние Азии, а затем довольно скорый крах.
Но вот, если мы перенесемся в новую историю, там завое-
вание власти буржуазией было прочное. Относительно Европы
можно прямо говорить, что буржуазия прочно завладела
властью.
Но, прежде чем я об этом буду говорить во второй части
моего доклада, я должен сказать, что не только идеологи бур-
жуазии выступают на борьбу с религией и создают атеистиче-
скую интеллигенцию или, по крайней мере, интеллигенцию,
252
которая близка к атеизму, у которой мысль направлена в сто-
рону атеизма — и крестьянство может выступить против фео-
далов. В таких случаях крестьянство тоже выдвигает свою
интеллигенцию. Иногда это образованные люди, кончившие
всякие школы, но связанные теми или другими узами с кресть-
янством и становящиеся во главе крестьянских движений,
иногда это из среды крестьян выделенные люди, которые на-
чинают сильно мыслить, учиться и приобретают характер ин-
теллигентов.
Но крестьянство не имеет в основе своей, в своем хозяйстве
таких импульсов, таких сил, которые приводили бы его мысль
к скептицизму, к сомнению, к вере только в свой разум или даже
к материализму, к представлению о закономерности явлений
природы, которому бог не нужен. Крестьянин зависит от при-
роды, ему бог нужен, он от бога никуда уйти не может. Он
лишь на гораздо более поздних стадиях развития сможет уйти
от этого, как класс. Отдельные лица, конечно, могут уйти и
раньше. Поэтому ясно, что если крестьянство выступит против
феодалов и если во главе его окажутся вожди и такой штаб
крестьянских идеологов, крестьянской интеллигенции, то они
будут противопоставлять какого-то своего бога — богу господ,
они будут все же исходить из идеи о боге.
Возьмем несколько исторических примеров, хотя бы наибо-
лее знаменитый в этом случае пример библейских про-
роков.
Библейские пророки были вождями простонародья (этого
нельзя отрицать) — пастушеской еще части народа и части
мелкого крестьянства, а может быть, и мелкой городской бед-
ноты. Против кого направлена борьба пророков? Сначала про-
тив царской власти вообще, потом, иногда вместе с царской
властью (если царь сам хочет опереться на демократическое
движение) — против богачей, против крупных помещиков, бо-
гатых ростовщиков, против пышно расцветшего в Иудее в ту
эпоху кулачества.
На что ссылаются тогда пророки? На то, что суды неправы,
на то, что богатые пожирают дома вдов и сирот, на то, что
всякое накопление богатства, всякое чревоугодие есть грех
перед богом, что простая, умеренная трудовая жизнь и стрем-
ление быть добрым соседом для друга, стремление к тому, что-
бы у каждого была своя смоковница, чтобы у каждого был свой
виноградник,— настоящий закон божий. То есть мелкобуржу-
азный крестьянский быт, а иногда даже скотоводческий быт
среднего скотовода есть божественное установление, а богат-
ство — нарушение его, потому что совершенно разоряются при
этом бедняки; и так как богачи, скупившие землю, начинав-
шие торговлю в большом масштабе, склонялись к религиям со-
седних культурных народов, то и их религиозные верования
253
представлялись беднякам в ужасном свете. Царь верил в Ваала
и Астарту, т. е. в бога и богиню плодородия, которые были бо-
гами земледельческой аристократии Азии. Это была земледель-
ческая аристократическая мифология. Она походила на язы-
чество, это есть скверна. Культ Ваала и Астарты сопровож-
дался пышностью, развратными оргиями, хорами и танцами в
храмах — огромными доходами для жрецов.
Все это было ненавистно среднему и мелкому сословию, и
оно, начав политически бороться против власти этих богачей,
вместе с тем боролось и против их религии и выдвигало свою
старую скотоводческого периода религию: веру в бога Ягве, или
Ягу, ему приписывало такие требования и законы, которые
были угодны как раз этому мелкому крестьянству. И вся рели-
гиозная система, и этическая система, и политические взгляды
пророков диктовались тем, что они были трибунами, вождями
крестьянского и мелкобуржуазного движения против богатых.
Выходит так, что они противопоставляли богу Ваалу, Дагону
и т. д. своего бога Ягу, а вовсе не передовую мысль, как это
было бы, если бы это был настоящий протест окрепшей бур-
жуазии, ремесленной и торговой, против феодализма.
Возьмем другой пример — Реформацию. Здесь тоже боль-
шую роль играло крестьянство. Движение имеет здесь прибли-
зительно такой же характер. Во время Реформации общество
боролось против эксплуатации римской церкви. Отдельные
церкви разных государств — Германии, Англии и т. д.— хотели
получить самостоятельность и не быть в зависимости от ги-
гантской церковной католической организации. Боролись и
крупная буржуазия, и средняя буржуазия, и, наконец, мелкая
буржуазия и крестьянство.
Когда все эти сдвиги начались, началось революционное
брожение в Средней Европе, и крестьянство тоже подняло зна-
мя восстания. К этому времени как раз положение крестьян-
ства сделалось невыносимым. Все движение выросло, собствен-
но говоря, из роста капитализма, денежного хозяйства и рын-
ка как господствующих явлений. Именно постольку, поскольку
это явление имело место, помещики стали особенно насильни-
чать и грабить крестьян. Раньше они брали столько, чтобы
самим быть сытыми, теперь же им хотелось все больше и боль-
ше иметь денег, и поэтому пресс, нажимающий на крестьян-
ство, становился невыносимым. Крестьянство вследствие такой
зависимости от денежного рынка подпадало под сильную
власть ростовщиков и ненавидело их, стало быть ненавидело
и денежную буржуазию.
Когда началась вся эта заварушка, власть расшаталась,
и доведенное до отчаяния крестьянство, слившееся с ремеслен-
ным пролетариатом и с пролетариатом зарождавшейся про-
254
мышленпости (ткацкая мануфактура, горное дело и т. д.), под-
няло знамя восстания—«Крестьянский башмак». Оно выдви-
нуло свою интеллигенцию против католичества. Это было
самое радикальное, самое далеко идущее движение того вре-
мени. Крестьянские воины с их вождем Мюнцером2 во главе
были самой высшей волной этой бури.
Что же мы здесь видим? Революционная оппозиция была
велика. Стремление разрушить общество заходило очень дале-
ко. Движение имело за собою крестьянство батрацкого типа,
присоединило к себе и пролетарские элементы и доходило даже
до идеи социализма. Но, во всяком случае, это движение шло
не под лозунгом борьбы с богом, не под лозунгом даже борь-
бы с христианством, а под лозунгом якобы его очищения и до-
ведения до той истины, которая для мелкого крестьянина была
приемлема.
Если бы до этого не было никакого христианства, то, конеч-
но, придумана была бы такая религия, в которой бог освящал
бы все требования, которые выставляло на своем знамени
крестьянство. Но дело шло не о создании новой религии, а о
реформе данной религии, потому что само крестьянское дви-
жение к этому времени приобрело в некоторой степени бедняц-
кий характер, который отражался и в первоначальном христи-
анстве. Рост люмпен-пролетариата, т. е. непроизводственного
пролетариата, который наполнял большие города в эпоху воз-
никновения христианства, придавал ему своеобразно пролетар-
ский характер. Тогда уже низы создали идеологию, соответст-
вующую их классовым интересам. Вот эта самая идеология
переносилась сюда и становилась, таким образом, религиозно-
протестантской идеологией крестьянства.
Вернемся к интеллигенции. Своих идеологов выставляет
каждый класс. Класс, который борется сверху, стремится уста-
новить некоторую государственную точку зрения на вещи, го-
сударственную религию. Официальные представители этой го-
сударственной религии проповедуют и стараются отравить
сознание низов этой религией, дрессируя таким образом их не
только физически, но и моральной отравой, идейной отравой
в духе беспрекословного рабства по отношению к верхам.
Если из этой массы выступают какие-нибудь силы, сколько-
нибудь организованные серьезно против этого государства,
то они должны иметь свою интеллигенцию, своих проповед-
ников, своих организаторов и т. д. Они берут их большей
частью из той же прослойки образованных людей, иногда вы-
двигают из своей среды; но такой человек должен приобрести
все свойства интеллигента, чтобы руководить социальным дви-
жением. В этих случаях мы будем иметь различные явления.
Может быть, его будет религиозно-реформаторское течение, не
255
порывающее с богом, но выставляющее другого бога илп другое
понимание бога, чем то, которое имеется у господствующих
классов; и тут мы встречаемся с явлением революционного
пророка. А с другой стороны, если восстающий класс — купцы
и ремесленники, имеющие новую экономическую трудовую
базу, которая может помочь выйти из прежнего религиозного
мировоззрения, т. е. очистить самый опыт, приблизить к под-
линной науке, тогда интеллигенция начинает склоняться к
материализму, иногда даже доходит до него.
Остановимся еще на примере материалистов Великой фран-
цузской революции.
Я уже вам сказал, что борьба буржуазии с феодальным
строем особенно выпукло и последовательно развернулась в
новой Европе в преддверии к нынешнему капиталистическому
строю. Здесь повторилось то же самое, что и в Греции. Купцы
и промышленники, как крупные, так и мелкие, и даже полу-
бедняки объединились в третье сословие, которое подняло знамя
бунта и привело, в конце концов, к крушению монархии в кон-
це XVIII в. во Франции. И вот мы видим, что интеллигенция
этого движения опиралась опять же на ремесленников и куп-
цов, стало быть, на путешествия по всему миру, которые со-
ставляли огромную долю тогдашнего нового опыта, и на вырос-
шую промышленность; а рядом с этим, стало быть, и на мате-
матику, физику, химию и т. д. Она развертывает против духо-
венства чрезвычайно яростную атаку, строит свое чрезвычайно
целостное миросозерцание. Тут мы видим и такое явление, как
вольтерьянство, и такое, как энциклопедизм и материализм.
Вольтерьянство есть явление интеллигентское, но поддер-
живаемое растущей буржуазией. Интересно оно тем, что Воль-
тер, атакуя страстно всякую религию, в том числе и христиан-
ство, ненавидя попов, считая их представителями безумия че-
ловеческого, требовал, чтобы жизнь была построена на
научных началах с полным изгнанием религии и попов. И в
то же время ни одного удара не направляет он против монар-
хии, против власти помещиков. Он старается отделить попов
от помещиков, он старается поссорить их друг с другом и как
будто бы чрезвычайно удачно, так как многие помещики объ-
являют себя вольтерьянцами. Даже наши дикие русские поме-
щики увлекались вольтерьянством, даже цари увлекались им,
как, например: Фридрих прусский, Иосиф II и наша Екатерина.
Что это значит? Почему интеллигенция играла тогда роль
штаба, готовящегося к окончательному восстанию буржуазного
мира, и, нанеся страшные удары духовенству, находила под-
держку со стороны феодалов п даже со стороны трона?
Объяснялось это тем, что тогдашняя монархия представ-
ляла собою продукт соглашения наивысших слоев феодалов-по-
мещиков, может быть, даже династии и крупной бюрократии,
256
с буржуазным миром. Буржуазный мир вырос настолько, что
почти уравновешивал феодализм; трон часто страдал от свое-
волия крупных феодалов. Они старались установить свою аб-
солютную власть. К этому стремилась и бюрократия, окружав-
шая трон и начинавшая представлять собою значительную силу
внутри правящего класса. И вот монархия и бюрократия стали
играть на раздоре городов и феодалов. То, опираясь на поме-
щиков, они сдерживали города от их свободного порыва, то,
опираясь на пружины городов, они громили того или другого
непокорного феодала.
В результате получился довольно постоянный, довольно
стойкий союз между монархией с ее тенденциями к абсолю-
тизму, бюрократией, которая окружала трон, и между интел-
лигенцией, которая представляла собою штаб буржуазии. Вот
почему возможно было такое временное соглашение. Но оно
было, однако, временным, потому что, когда буржуазия про-
двинулась дальше, когда она почувствовала в себе достаточно
сил, чтобы сломить и самую монархию, тогда из ее среды вы-
ступили наиболее радикальные элементы, начавшие говорить,
чТо их требованиям соответствует либо конституция с монар-
хом, который будет в зависимости от них, либо даже республи-
ка,— сию же минуту монархия почувствовала опасность и пре-
рвала всякий союз с этими интеллигентами, всякое кокетни-
чанье с ними; наоборот, обрушилась на них. Так было в Рос-
сии, когда Екатерина обрушилась на таких первых интеллиген-
тов, как Новиков 3, Радищев4 и т. д.
Дальнейшей ступенью за вольтерьянством обыкновенно
считают энциклопедизм и материализм XVIII в. Это верно, но
тут вы сейчас же увидите чрезвычайно своеобразную картину,
которая дает нам возможность проникнуть во внутренние
процессы определенного отношения интеллигенции к религии
и понять, наск\ .ько она, в сущности говоря, несамостоятельна.
Большой энциклопедический словарь, который они подготовля-
ли, вытекал как будто бы из одной точки зрения вольтерьян-
ства: пора, наконец, людям строить свою историю разумно.
Пересмотрим все наши социальные устои, которыми мы жи-
вем, все наши воззрения при свете разума и науки. И все, что
окажется ветхим, что не выдержит критики при свете этого фо-
наря, то нужно снимать и ставить на место его новые формы
жизни, вытекающие из нашего сознания. Человечество созре-
ло, стало совершеннолетним и имеет возможность проделать
эту работу. Это была попытка пересмотреть все понятия и уче-
ния,— разумны они или неразумны.
И вот интеллигенция и ее лучшие, сильнейшие представи-
тели эту работу проделали и провели ту мысль, что, в сущно-
сти говоря, и Вольтер неправ, поскольку он все-таки держался
за какую-то тень бога. Никакой и тени бога вовсе не нужно.
17 А. В. Луначарский
257
При свете разума природа представляет собою совокупность
материй разного качества с определенными свойствами, кото-
рые нужно изучать и которые можно построить в стройную,
разумную картину, где будет определено место каждого явле-
ния в целом.
На какие же классы опиралась такая решительная интел-
лигенция?
Она опиралась на купечество, среднее и крупное, на круп-
ных и средних промышленников, на известную часть ремес-
ленников — на наиболее зажиточную их часть. Разве это было
все третье сословие? Тогда говорили, что третье сословие —
это все, за исключением феодалов и попов. Были еще мель-
чайшие ремесленники, была еще городская беднота, ничего
не имеющая (нечто вроде зародышевого пролетариата), было
поистине замученное крестьянство. Все эти слои населения
тоже были заинтересованы в революции. Они вступили в ре-
волюцию, они тоже имели свой интеллигентский штаб.
В то самое время, когда эти Дидро, Д’Аламбер, Гольбах,
Гельвеций и другие энциклопедисты развертывали идеи атеиз-
ма и материализма от имени образованных средних сословий *и
старались сорганизовать все это в целостное миросозерцание,
в то же самое время выступил Жан Жак Руссо. Жан Жак
Руссо сам вышел из мелкой, мельчайшей буржуазии — швей-
царской — и говорил от имени крестьянства и ремесленной
бедноты. Политически он дошел до идеи полной, законченной
демократии. Его подлинными учениками были Робеспьер5,
Сен-Жюст 6 — левые деятели, крайние якобинцы, люди из Коми-
тета Спасения, те, которые довели Французскую революцию до
самых крайних пределов. Они представляли интересы бедноты.
И вот мы видим, что Руссо, в противоположность материа-
листам, верующим в науку, в прогресс, в цивилизацию, раз-
вертывает идеи религиозного типа. Он говорит: вся эта ваша
наука, ваше новое искусство, вся ваша цивилизация — все
это лишь на пользу высшим классам, буржуазии. Мы не де-
лаем большой разницы между богачами второго типа и ста-
рыми феодалами и всякой придворной знатью. Все вы нам —
враги, и все вы ведете развратную, роскошную жизнь; а вот
настоящий трудовик считает эту вашу цивилизацию вредной,
он требует возвращения к чрезвычайно простой жизни, к ра-
венству всех, при котором нам не потребуется никакой особен-
ной науки, никакого искусства, мы будем жить по божьей
правде, которая записана в сердце каждого, но которую вы за-
слонили вашими ухищрениями. Но зато мы держимся крепко
за наше сердце, за его непосредственные законы, за наше не-
посредственное чувство и слышим в этом голос бога!
До такой степени эти, тогда еще совсем непросвещенные,
низы с сильной затравкой христианства, не освободившиеся от
258
некоторых средневековых черт мышления, в силу своей необ-
разованности прежде всего,— до такой степени они тяготели
именно к этой форме революции, т. е. к революции, одетой име-
нем божиим, что Робеспьер, например, заявил, что атеизм —
это мировоззрение аристократов и требовал жесточайших
репрессий по отношению к атеистам. Значит, атеизм был
в то же время доктриною образованной части верхов и сред-
них слоев буржуазии, а стало быть, именно ее интеллиген-
ции.
В чрезвычайно рельефной форме мы это видим у нас в
России. Я пропускаю интересную эволюцию нашей интеллиген-
ции от идеализма к фейербахианству, к материализму 60-х го-
дов, а просто перейду к ближайшему нам времени. Мы имеем
сейчас как бы два революционных движения, которые в неко-
торой степени конкурируют между собою. К нашему великому
счастью, на этот раз,— несмотря на то, что мы живем в кресть-
янской стране,— наше течение преобладает. Это потому, как вы
увидите из второй части моего доклада, что оно опирается на
пролетариат, с его особенным^ путями мышления и с его осо-
бенной манерой выковывать свою интеллигенцию.
Но у нас есть еще и толстовство. Толстовство прет с
разных сторон. Оно идет на нас, как крестьянское сектантство,
как его наиболее крайние формы; и со стороны интеллигенции
идет, и его великим представителем был как раз сам Толстой.
И прав Владимир Ильич, когда подчеркивал, что Толстой был
не идеологом барства, а идеологом крестьянства, и отражал
в полной мере в своем миросозерцании как раз и хорошие, и
дурные стороны крестьянства. И теперь крайние секты при-
близительно говорят то же, что и он. Они очень революционны,
они борются с государством, борются с церковью, они отвер-
гают всяческое накопление богатства. Толстой с необыкновен-
ной силой художественного прозрения видит все болезни выс-
шего общества и с необыкновенной силой художественной
изобразительности выдвигает их на первый план, дает возмож-
ность нам их понять, требует полного их сокрушения, всеми
мерами, вплоть до отказа от государства и военной службы,
для того, чтобы создать трудовое общество крестьянского типа,
в котором каждый будет возделывать «мать сыру-землю» и
получать от нее свое пропитание, никого не эксплуатируя и
никем не эксплуатируемый. А дальше? А дальше начинается
чрезвычайно своеобразное изложение этой же мысли. Вся
скверна капиталистическая рассматривается как результат гор-
дыни человеческого разума. А вот исконная крестьянская
правда: «живи своим трудом и пе обижай никого». Это возво-
дится им в ореол величайшей святости.
Так как Толстой вращается еще в области религиозных
идей, и, как я сказал выше, чрезвычайно трудно ему от этого
17*
259
отойти, он оставляет бога, по придает ему чисто мужицкие
черты. Бог — это бог мужиков, бог — это родник, источник
мужицкой правды. Прийти к богу — значит отказаться от бо-
гатства, от образования, от всего того, что разум нагородил
тут на земле и отчего происходят всякие несчастья. Верить
надо в себя самого, в свое собственное сердце, где живет ис-
тинный бог. Совершенно то же самое, что говорил Руссо. Тол-
стого можно рассматривать как настоящего ученика и последо-
вателя Руссо. Между Руссо и Толстым чрезвычайно много
общего. Сильным оружием в руках толстовцев (как они, по
крайней мере, считают) является именно религиозный оттенок
их миросозерцания.
В чем они обыкновенно против нас выступают? Они гово-
рят: вы являетесь частью проклятой цивилизации, вы мечта-
ете о дальнейшем развитии промышленности, вы думаете, что
на науке и разуме вы построите какое-нибудь счастье; циви-
лизация вас так уже ухватила, что вы участвуете в общей
борьбе оружием против оружия. И именно потому, что вы ду-
маете о дальнейшем росте человеческого богатства и о его де-
леже, а не поворачиваетесь ко всему этому спиною и не боре-
тесь за личный труд и усовершенствование своей собственной
души, именно поэтому вы воюете, вы проливаете кровь, вы на-
сильничаете, как и другие это делают. Между тем-де наша
толстовская проповедь такова: мы тоже хотим всем счастья, как
и вы, мы тоже хотим господства трудящихся, но мы для это-
го крови не проливаем, мы верим, что находимся в союзе с
богом, а бог в душу каждого человека вложил настоящую прав-
ду, и нужно только разбудить ее. Поэтому единственно пра-
вильным путем является непротивление насилию и неустан-
ная проповедь истинной человеческой правды, которая вместе
с тем есть правда божия. Толстовцы неизменно указывают, что
«вражье лепко, а божье крепко». И эта самая вера в потусто-
роннюю силу, в союз с божеством, которое живет над звезда-
ми и в нас самих, конечно, придает известную бодрость фа-
натикам этого движения.
Вы видите, что Россия здесь разделилась по двум лини-
ям: с одной стороны, по линии материализма, атеизма и т. д.,
которые, однако, приобрели у нас характер не доктрины
средних слоев, а как раз доктрины пролетариата; с другой
стороны, часть крестьянская тоже имела своих великих ин-
теллигентов-идеалистов, всякого рода замечательных пред-
ставителей, какими являются толстовцы. И мы до самой
революции нашей дошли этими двумя фалангами, и даже с
уверенностью можно сказать, что, несмотря на нашу антирели-
гиозную пропаганду, сектантство, толстовство довольно долго
будут жить и во многом развертываться. Это мы непосред-
ственно видим перед собою.
260
Резюмируя эту первую часть моего доклада, я могу ска-
зать следующее. Вообще, во всей своей идеологии, а стало
быть, и в отношении к религии, интеллигенция вполне само-
стоятельной роли не играла. Нельзя сказать, что интеллиген-
ция выработала для себя и для других такую-то идеологию в
таком-то веке. Если мы так будем подходить к развитию са-
мой интеллигенции, мы никогда этого клубка не развернем.
Сначала должно посмотреть, в каких взаимоотношениях сто-
ят основные классы. И вот окажется, что интеллигенция была
раздираема между этими классами, налипала на все эти клас-
сы в большем или меньшем количестве, и идеология ее опре-
деляется интересами того класса, к которому она ближе.
Единственно, в чем проявляется свобода интеллигенции,
это разве в том, что если она находится на перепутье, то мо-
жет выбирать. Мы видели примеры таких терзаний, какие иног-
да испытывает интеллигент, когда он знает, что, если пойдет за
буржуазией, получит обеспеченное место, кафедру и т. д., но
должен будет лгать, если же пойдет вместе с восставшим клас-
сом,— должен впасть в самые ужасные страдания, в нищету,
преступность, раннюю смерть и т. д. Но сознание его говорит,
что только тогда он будет говорить правду. Такие терзания ис-
пытывали многие интеллигенты. Некоторые из них побеждали
в себе сомнение и шли с настоящими прогрессивными класса-
ми, другие же разрешали эту внутреннюю борьбу тем, что про-
давались, сдавались на милость победителя и вписывали свои
имена, как проклятые имена, маленькие или большие, в ис-
торию.
Конечно, этим я не хочу сказать, что те, которые шли за
господствующими классами,— сознательно лгали. Я думаю, что
только при условии классовой борьбы образование мировоззре-
ния происходит путем полубессознательного приспособления
людей образованных, широко знающих. Не может быть, чтобы
они были просто убеждены, что победоносцевские, например,
идеи представляют собою безусловную истину, за которую сто-
ит живот свой положить. Может быть, думали так какие-нибудь
полусумасшедшие люди, а нормальный интеллигент так прос-
то к этому не подходит. Идя вместе с господствующим клас-
сом, ему приходится как-нибудь себя оправдывать, и он дела-
ет большие усилия ума, чтобы построить для себя и для других
целый ряд софизмов, т. е. целый ряд доводов мнимо убедитель-
ных, которые говорят за то, что он прав, когда поддерживает
господствующий класс; потом он свыкается с этим, ум его чер-
ствеет, он уже проникается тем убеждением, что это единствен-
ная подлинная истина, и с озлоблением нападает на тех интел-
лигентов, которые не идут вместе с господствующим классом.
Интеллигенция оказывается вообще идеологическим штабом
того пли другого класса, причем главные линии миросозерцания
261
интеллигенции диктуются интересами этого класса и даже раз-
мах, свобода мысли, которые получает интеллигенция, зависят
также от этого.
Интеллигенция, которая хотела бы стать во главе крестьян-
ства и стала бы говорить ему, что бога нет, никакого крестьян-
ства за собою не увлекла бы во всех случаях крестьянской ре-
волюции. Такой интеллигент в XVIII столетии мог увлечь толь-
ко наиболее просвещенную часть ремесленников и торговой
буржуазии.
Что касается религии, как таковой, то мы можем констати-
ровать следующее. Господствующие классы в общем и целом
стараются установить незыблемое миросозерцание, которое слу-
жило бы опорою их власти. Это, конечно, очень трудно сделать
на каких-нибудь научных началах, и для этого гораздо легче
господствующему классу, как бы он сам ни мыслил, на какой
бы стадии развития ни стоял, пользоваться именно божествен-
ной, религиозной картиной мира. Тогда очень легко, пользуясь
невежеством массы, апеллировать к небесам, объяснять все не-
изреченной волей божеств и опираться на их некую неизъясни-
мую силу, которую можно хитро истолковать. Поэтому господ-
ствующие классы всегда имеют тенденцию к некоторой госу-
дарственной религии и к отравлению религиозными предрассуд-
ками всех себе подвластных.
Против же них восстающие силы могут быть совсем антире-
лигиозны, потому что они заинтересованы в том, чтобы разру-
шить такую религию, которая поддерживает господ. Но может
пойти против религии господствующего класса и другая рели-
гия. Очень интересно, скажем, такое явление. В глубине сред-
невековья развилась так называемая ересь богомилов7. Харак-
терной особенностью этой ереси, чисто крестьянской, было вот
что. Попы говорили: бесы в аду сидят! А богомилы отвечали:
там сидит настоящий крестьянский наш бог, это его оболгали,
будто дьявола, и посадили на цепь, а бог, который теперь вре-
менно па небе — это панский бог, ему и служат попы в золотой
ризе, ему и строятся великолепные храмы, он — бог помещи-
ков, он — бог богачей.
Богомилы думали, что нужно освободить из цепей этого са-
тану — настоящего бога и требовать общекрестьяпского бун-
та против того бога, которому сейчас служат богачи. За его на-
душенную бороду стащить его из надзвездных хором и сказать:
теперь ад прекратился и превратился в рай, прекратились муки
терзаемых, угнетенных и прекратилось наслаждение господст-
вующих классов; будем мы жить на земле в счастливом ра-
венстве и т. д.
Вот до какой степени эти крестьянские ереси понимали, что
пе может быть у них одинакового бога с богачами, потому что
интересы их совершенно различны, и, как вы видите, они
262
переместили все и заявили, что дьявол — это временно пленен-
ный бог, а нынешний церковный бог — временно восторжест-
вовавший над ними враг наш. Итак, непросвещенные массы,
стоящие в сильной зависимости от природы, не могли вырабо-
тать себе революционной идеологии, которая не была бы по-
крыта лаком религиозности, хотя бы и измененной, и, как вы
видите, это дошло до нашего времени.
Мы имеем, с одной стороны, интеллигенцию, примыкаю-
щую к революционным классам, базирующуюся на торговле и
в особенности на промышленности,— стало быть, на высокой
технике,— которая доходит до законченного атеистического ми-
ровоззрения; но, с другой стороны, идет волна крестьянского
протеста. Представители их сейчас перепутываются между со-
бою и иногда довольно враждебно.
В случае нападения на нашу страну буржуазии, сектанты
могут проводить свое непротивление злу, на что мы не можем
согласиться. Многие из таких фанатиков, самых последователь-
ных и честных, скажут: мы за ружье не можем взяться. И мы
уже вынуждены были идти в этом смысле на некоторую уступ-
ку, и, поскольку их было немного, это было не опасно, но это
может сделаться и опасным. Сейчас эти обе линии иногда пе-
реплетаются враждебно. Совершенно правильна директива
XIII съезда партии, которая гласит, что к сектантству нужно
относиться чрезвычайно осторожно, так как там имеются эле-
менты настоящего, подлинного революционного протеста, но
только выражающиеся в христианских терминах и поэтому в
большинстве случаев затрудняющиеся идти дальше толстовст-
ва. Но здесь нужна непрерывная идейная борьба.
Товарищи, вам приходилось, конечно, читать во многих
марксистских сочинениях, что буржуазия, пока она шла к влас-
ти, выдвигала очень широкие идеалы и, между прочим, имела
своей идеологией последовательный материализм, тот материал
лизм XVIII в., о котором Плеханов справедливо говорит, что
он может быть одним из серьезнейших источников нашего про-
летарского миросозерцания.
Но, тем не менее, буржуазия далеко не везде добилась влас-
ти под этим знаком. Этого сказать нельзя почти ни об одной
стране. Наиболее атеистически вела себя революционная бур-
жуазия во Франции. Там часть буржуазной интеллигенции
действительно дошла до атеизма, до знаменитых празднеств в
честь Разума, до стремления организовать церемонии, которые
заменили бы религиозные церемонии и были бы направлены
на чествование природы, науки и т. д. Но даже эта часть дан-
тонистов8 и гебертистов9 наткнулась на сопротивление дру-
гой, не менее революционной части. Робеспьерианцы считали
все это преступлением, компрометирующим власть и революци-
онное государство, старались сочетать республиканский строй
263
с религией верховного существа, т. е. руссотианской религией
«очищенного бога», являющегося вмес?е с тем законодателем
истинно-республика неким, приспособленным к мелкобуржуаз-
ным устоям.
Но в общем и целом можно сказать, поскольку духовенст-
во католической церкви и англиканское духовенство господст-
вующих церквей держались старого порядка, постольку бур-
жуазия входила в большие или меньшие конфликты с этим ду-
ховенством. Нельзя сказать, что буржуазия добилась власти,
как атеистическая. Можно сказать, что в то время, когда бур-
жуазия добилась власти, среди ее интеллигенции была значи-
тельная струя атеистов, пользующаяся известной симпатией
буржуазии. И можно сказать, что буржуазия добилась власти,
как антиклерикальная.
После того, как она добилась этой власти, отношение ее к
материализму изменилось и не могло не измениться. Оно тем
более становилось неприязненнее со стороны крупной буржуа-
зии как господствующего класса, чем более устанавливался но-
вый порядок и чем яснее вырисовывалось, что она имеет внутри
себя новых врагов; в буржуазии происходил внутренний раскол.
Часть мелкой буржуазии была неудовлетворена тем капитали-
стическим строем, который вырос в послереволюционном обще-
стве. Но это еще полбеды, а уже совсем беда пришла для бур-
жуазии, когда выявилось, что впереди — за радикальной мелкой
буржуазией выдвигается пролетариат. Чем более пролетариат
осознавал себя как класс, чем более четко вырабатывал свое
миросозерцание, чем более сознательно намечал свою тактику,
свои конечные идеалы, тем яснее для буржуазии становилось,
что это враг в высшей степени серьезный и, может быть, даже
роковой.
Я уже сказал, что лучшая часть буржуазной интеллиген-
ции, поддерживаемая тогда симпатией почти всей буржуазии,
еще во времена Вольтера поставила вопрос так: надо постро-
ить разумный общественный строй, перестать верить во всякие
старые вещи и считать их священными только потому, что
это старые традиции. Надо пересмотреть все с точки зрения
разума.
Ну что же, капитализм представляет собою идеальный
строй? Совершенно ясно, что идеального строя он собою не пред-
ставляет, что на себе чрезвычайно тяжело испытывала бед-
нейшая часть населения, в особенности пролетариат. Стало
быть, этим классам вовсе не казалось, что разрешение вопроса
об общественном строе и капитализме совпадает.
В последнее время, товарищи, у нас идет упорная полеми-
ка относительно того — являются ли социалисты-утописты осо-
бого рода буржуазными идеологами или их можно отнести к
идеологии пролетарской. Этот вопрос действительно не так
264
прост. Самым крупным, самым могучим умом из утопистов-со-
циалистов был, несомненно, Сен-Симон 10. И вот, когда присмат-
риваешься к тому строю, который ему рисовался впереди, то
можно сказать так: это была попытка построить действительно
разумное общество. Но под каким давлением такая попытка
вырастала? Считаясь с интересами пролетариата или считаясь с
интересами буржуазии? Можно сказать, что это была попытка,
вышедшая из недр интеллигенции, носящая поэтому на себе
признаки интересов этой группы, начинавшей сознавать неко-
торую свою сильную роль и имевшей тенденцию к примирению,
с сохранением, однако, привилегий капиталистов.
Строй, который рисовал себе Сен-Симон, был ведь такой.
Академия наук, как главный законодатель, потому что разум и
наука должны господствовать; академия искусств, как организа-
тор празднеств быта и радостной жизни; капиталисты, как орга-
низаторы производства и пролетариат — люди физического тру-
да, как исполнители в этом производственном деле. При этом
общество будет богатым, потому что выкинет вон расходы во-
енные, расходы на содержание бесполезной аристократии, духо-
венства и т. д. и поставит по-научному все производство; поэ-
тому пролетариат будет получать очень хорошую заработную
плату. Но, очевидно, организаторы труда — капиталисты — бу-
дут вознаграждаться еще выше. Во всяком случае, от всего
строя Сен-Симона веет некоторой утопической системой равно-
весия различных классов, причем интеллигенция выдвигается
на особо высокое место.
Все эти попытки перестроить создавшийся стихийно капита-
листический строй так, чтобы он всех удовлетворял и был бы
плодом настоящей объективной мысли, подлинной науки и имел
бы успех во всех слоях общества, в особенности в обществен-
ных низах, показывают, что с самого начала водворения этого
строя после Великой французской революции он казался уже
неудовлетворительным.
Буржуазия уже была заинтересована в том, чтобы объявить
его естественным, чтобы объявить его само собою разу-
меющимся, разумным строем, чтобы доказать, что богатство
богатых, эксплуатация пролетариата и т. д., что все устои част-
нособственнического общества в его капиталистическом виде
есть нечто соответствующее природе человеческого общества
и даже природе вообще, самим законам природы.
Можно ли было с материалистической точки зрения это до-
казать?
Вот тут и выяснилось, что материалистическая наука, в при-
ложении ее к общественным знаниям и к вопросам об органи-
зации общества, неизбежно давала невыгодные для буржуазии
ответы. В значительной степени утопический социализм был
попыткой сделать вывод из научной мысли относительно
265
желательного общественного строя. Утопический социализм рос
вместе с ростом рабочего движения и, в конце концов, должен
был с ним слиться. И когда слился после некоторого колеба-
ния в сторону бланкизма и, чартизма 12 и т. д., в конце концов,
определился, как рабочее движение, в самом главном своем рус-
ле шедшее под знаменем уже научного социализма.
Поправки к хаотическому, нелепому и явно несправедливо-
му буржуазному строю, с присущим ему расточением богатств,
царством конкуренции и царством всякого неравенства, исхо-
дящие от разума, вели к тому эффекту, что пролетариат, осоз-
навши себя, всю эту критику принял и углубил.
Конечно, буржуазия могла отдать приказ своим ученым,
чтобы они начали серьезно опровергать подобную науку и во
что бы то ни стало доказали, что с точки зрения природы об-
щества частная собственность и вытекающий из нее капита-
лизм есть вещи незыблемые и всякое восстание против них в
теории и на практике есть нелепость и приводит к гибели.
И буржуазия, и буржуазные ученые старались (якобы с чисто
научной точки зрения и якобы даже опираясь на материалисти-
ческое миросозерцание, исходящее из мыслей энциклопедистов)
подобные мысли доказывать. Эти отдельные случаи можно най-
ти; в большинстве случаев они обнаруживали, что если подхо-
дить с разумной и научной точки зрения к построению общест-
ва, как к такому, которое давало бы наибольшее количество
продуктов с точным расчетом, какие именно продукты должны
быть произведены и как распределены, чтобы распределение
было справедливо и доставляло бы больше счастья людям, то
выясняется необходимость гораздо более высоко организован-
ного строя, который приближался неизбежно, когда человек
мыслил честно, к социализму. Для буржуазии такой взгляд был
абсолютно неприемлем.
Конечно, буржуазия при этом понимала, что с течением вре-
мени, так как пролетариат количественно растет, организовы-
вается и просвещается, она, буржуазия, окажется в положении
безнадежного меньшинства; но у нее были и союзники, кото-
рых она могла призвать к себе на помощь. Во-первых, мелкая
буржуазия, все-таки заинтересованная в существовании част-
ной собственности. Значит, мог быть союз с мелкой буржуазией.
Крупная буржуазия начинает думать о том, нельзя ли завербо-
вать к себе мелкую буржуазию для защиты частной собствен-
ности от социалистов, которые хотят всю эту частную
собственность разорить. Крупная буржуазия стала делать
всякого рода уступки и заключать союз с мелкой буржуазией.
Во-вторых, крестьянство, представлявшее во мп. гих странах
значительную величину, также явилось союзником крупной
буржуазии. Вы знаете, как мелкая буржуазия изменила про-
летариату и обратилась прямо против него в решительные дни
266
революции 1848 года, и вы знаете, как крестьянство в лице
крестьянских армий с чрезвычайной жестокостью расправля-
лось с пролетариатом в дни Парижской Коммуны.
Поскольку же к этим старым классам старой общественно-
сти буржуазия старалась приблизиться и поскольку она рассчи-
тывала на то, что в значительной части пролетариат можно
как-нибудь надувать, она заинтересована была в том, чтобы
оказать в школе, в прессе и посредством всякой другой формы
идеологическое давление на массы в своем буржуазном духе.
Но для этого оказалось нужным фальсифицировать самую нау-
ку, видоизменять ее точку зрения. Формы и направления этой
фальсификации различны. Начинается это иногда с нечувстви-
тельной лжи, а доходит иногда до чудовищных размеров.
Страшно ярко бросилась мне в глаза одна статья немецко-
го педагога Ферстера 13. Он необыкновенно ясно подчеркивает,
в чем тут дело. Ферстер говорит следующее: в довоенной бур-
жуазной школе слишком много внимания уделялось тому, что-
бы вооружить человека, дать ему когти и зубы для его индиви-
дуальной борьбы за карьеру; но война показала, что нам еще
нужна гораздо большая степень преданности государству со сто-
роны гражданина, чем до сих пор; нужно, чтобы гражданин
во всякое время готов был пролить кровь за свою родину, за
свое государство, и дело школы направить его волю в это русло.
Как это сделать? Буржуазия отказалась от клерикализма,
отказалась от услуг попа, выбросила его из школы, так как поп
был подозрителен ей по части антибуржуазных воззрений ста-
рого типа, своих феодальных наклонностей, своих монархиче-
ских, скажем, тенденций. С другой стороны, буржуазия вы-
швырнула из школы попа потому, что он часто компрометировал
самую школу, преподавал старые, нелепые вещи, которые в
соседнем же классе какой-нибудь учитель географии должен
был опровергать. И вот выгнали попа. Что же? — говорит Фер-
стер,— теперь мы в беспомощном положении. Каким образом
учитель может воспитать девочек и мальчиков, пролетария и
крестьянина в таком духе, чтобы они были убеждены в необхо-
димости проливать свою кровь за фатерланд? Когда человеку
говорят, что фатерланд это император, это богачи, он скажет:
мы вовсе не хотим защищать отечество, когда у нас такая
несправедливая жизнь, когда мы непрерывный труд ведем и
проливаем горькие слезы, а другие пользуются всеми благами
жизни.
Этот вопрос разрешить очень трудно. Если бы отечество
было построено у нас на равноправии всех, тогда это было бы
легко. Но ведь этого нельзя сделать. Как же быть? Надо при-
гласить попа назад, потому что только он может сказать так:
мир устроен таким образом, что если ты, крестьянин пли рабо-
чий, несешь покорно выпавшую тебе на долю судьбу, то на
267
том свете ты получишь за это величайшее вознаграждение.
Без этой системы, без веры, что существует некоторая абсолют-
ная правда, которая известна нам из божественного откровения,
нельзя никого убедить в том, что нынешний общественный
строй справедлив. А при вере можно сказать, что вообще пира-
мидальное общество с низами и верхами представляет собою
нормальную организацию общества. Кому-нибудь нужно быть
наверху и кому-нибудь быть внизу. Ты рабочий — что же де-
лать? На твою долю выпал этот долг, и ты должен выполнить
его, как настоящий, подлинный, сознательный сотрудник про-
видения. А заработную плату мы не можем здесь тебе выпла-
тить как следует. Общество так устроено, что этого нельзя, но
на том свете ты-де получишь сторицею. Вот если в этих идеях
воспитывать детей, найдется выход из положения.
Это уже утопия явная. Здесь страшно бросается в глаза, по-
чему буржуазия перестает быть даже антиклерикальной, по-
чему она заключает постепенно самый настоящий союз с по-
пом и покровительствует тенденции своей буржуазной интел-
лигенции приближаться вновь к поповским воззрениям, ко вся-
кой фальсификации науки в сторону идеализма и даже к воз-
вращению к самым настоящим церковным предрассудкам.
Буржуазия нащупывает рядом со своими наглыми метода-
ми управления, своей полицией, тюрьмами и т. д. методы
отравления общественного сознания, и она видит, что их
почти не стало у нее, что, поскольку научные сведения распро-
страняются в массах, выводом из этих научных сведений явля-
ется научный социализм. Значит, надо задержать количество
научных сведений, которые даются массам. Надо как-то сде-
лать так, чтобы из предпосылок точной науки — космографии,
физики, химии, математики и так далее,— выводы были такие,
которые убивали бы критику в человеке, которые заставляли
бы его признать существующий строй за действительный,
сфальсифицировать, искалечить выводы, которые делаются из
научных предпосылок. И вот отсюда такая тяга буржуазии в
эпоху ее зрелости, когда пролетариат начинает па нее сильно
наступать, вновь к соединению с попом. И отсюда же, в пос-
леднее время выросшая, фальсификация науки со стороны бур-
жуазных ученых всех калибров.
Буржуазия, которая вначале была антиклерикальной и в
некоторой степени, и даже в значительной степени, симпатизи-
ровала материализму и науке во всем ее объеме, теперь, чем
дальше, тем больше желала бы, сохранивши науку и технику,
как базу своего хозяйства, сфальсифицировать ее выводы. Поэ-
тому в тех науках, которые непосредственно изучают соци-
альную жизнь пли которые строят миросозерцание в целом,
сквозит оторванность их от настоящей материалистической
базы.
268
Такова общая тенденция нынешних правящих классов. Они
как бы идут к тому, чтобы вновь восстановить какую-нибудь
государственную религию, и они охотно сделали бы это, если
бы дело не зашло так далеко, что сейчас эта попытка безна-
дежна. В самых передовых странах, например в Америке, эти
усилия сохранить за массой населения религию, создать атмос-
феру религиозной мысли вообще увенчиваются некоторым ус-
пехом. Они идут по множеству каналов всяких сект и т. д.
В Америке считается зачумленным, неприличным человек, ко-
торый в бога не верит и не принадлежит ни к какой секте. Не-
давно в одной книге Вебера я прочел, что в области промыш-
ленности и торговли не принадлежащий к церкви человек не
может никак найти себе места. Нанимающегося коммивояже-
ра или артельщика капиталист спрашивает, какая ваша рели-
гия,— и если он называет какую-нибудь респектабельную секту,
его яринимают на службу, если же говорит, что не принадле-
жит ни к какой церкви, на него смотрят как на проходимца,
которого не следует брать,— это до некоторой степени волчий
билет. Такого рода давление производится в сторону задержки
развития общества на религиозной стадии и даже в сторону
внесения вновь религиозного тумана.
Что же проделывает в это время интеллигенция? Мы уже
видели, что часть интеллигенции даже в эпоху Французской
революции, в особенности в других странах Европы, еще да-
леко не пришла к материалистическому миросозерцанию. Толь-
ко передовой отряд пришел к нему.
Дальнейшее развитие интеллигентской мысли переносится в
Германию. В то время, когда мы одним корнем нашего марк-
сизма, нашего диалектического материализма считаем матери-
ализм XVIII в. во Франции, другим корнем мы считаем иде-
ализм начала XIX столетия в Германии — Фихте 14, Шеллин-
га 15 и в особенности Гегеля.
Почему же эти идеалисты являются одним из наших кор-
ней? Гегель, сильнейший мыслитель идеализма, через Фейер-
баха — дедушка Маркса.
Германская интеллигенция центральным своим корпусом
имела пасторов. Лютеранское духовенство не было так дисцип-
линировано, как католическое. Оно представляло собою гораз-
до более светское духовенство. Оно взяло в своп руки школу и
журналистику. Пасторы и дети пасторов — это даже статисти-
чески самая большая часть германской интеллигенции начала
XIX в.; при этом эти пасторы не сдерживались какой-нибудь
особой дисциплиной, они позволяли себе довольно далеко иду-
щую критику религиозных устоев. В большинстве случаев сре-
ди крупных поэтов, ученых, философов Германии мы видим де-
тей пасторов пли учеников, которых пасторы доводили до вы-
хода из университета, будучи их непосредственными руководи-
269
телями. Конечно, такие люди — светские интеллигенты, которые
развивались под сильным давлением религиозной интеллиген-
ции и пастората,— не могли сразу отделаться от влияния ре-
лигиозной мысли. Они ведь не могли сопротивляться всему
культурному строю германской старой действительности. Но в
то же время стала расти в Германии буржуазия, особенно в
Рейнской провинции, а в некоторых местах, где развивалась
горная, сталелитейная или текстильная промышленность, уже
начал развиваться капитализм, и он воздействовал на эту ин-
теллигенцию в свою сторону, и взрыв Французской буржуазной
революции в особенности на нее подействовал.
В некоторых случаях произошел разрыв, т. е. отдельные не-
мецкие интеллигенты перешли на французскую точку зрения,
а другие, напротив, видя, к чему ведет крах религии, ухвати-
лись за ортодоксию и отступили назад. Но самое интересное
происходило там, где произошло соединение одного и другого.
Так как самая манера пасторов мыслить и их толкования свя-
щенного писания — все это было в Германии более свободно,
чем у католиков, то мы видим, как новая интеллигентская
мысль как бы исходит из предпосылок пасторской философии.
Немецкий интеллигент не имеет достаточной базы под собою
в начале XIX столетия, чтобы сформулировать сразу свое ма-
териалистическое мировоззрение; и подходя к религиозному
мировоззрению, которое он получил от своих отцов и учителей,
он старается в него вложить буржуазное содержание: он бо-
ится быть открыто революционером, нет для этого у него ни-
каких мотивов, но он жаждет прогресса и склонен считать,
что идеалы, которые открыли перед ним французские револю-
ционеры,— правильные идеалы. И немецкая интеллигенция пу-
тем эволюции хочет прийти к тому же, без революционных
потрясений. Вот из этих предпосылок интеллигент, являющий-
ся идеологом только что начинающей развертываться герман-
ской буржуазии, и исходит.
Ему хочется построить миросозерцание, которое не отходи-
ло бы далеко от религиозных устоев, бывших прочных усто-
ев мысли дореформенной, дореволюционной Германии, но ко-
торое приводило бы его к самым светлым целям путем медлен-
ного и постепенного развития.
Я пе буду рассказывать, в каких вариациях различные не-
мецкие философы пытались разрешить это противоречие, но
Гегель, разно толкуемый, являющийся самым крупным пред-
ставителем интеллигенции этого времени, так приблизительно
строит свое миросозерцание.
В основе всего бытия лежит дух; интеллигенту легче всего
считать сущностью мира дух, ибо он сам работает исключи-
тельно своим мозгом, своей мыслью и по аналогии со своей
мыслительной работой он строил весь мир. Считая, что мысль
270
и во всем мире является наиболее решающей величиной, ин-
теллигенты выдвигают такое идеалистическое утверждение.
В основе всего сущего лежит дух, который мыслит, т. е. дви-
жется, развивается по тем же законам, по которым развивает-
ся и мысль Гегеля или другого какого-нибудь гегелевского ин-
теллигента. Мысль Гегеля является отражением той первой
мысли, идеи в ее развитии, которая лежит в основе мира. И вот
этот процесс божественного мышления идет от понятия глупо-
го, косного бытия, как такового, к понятию свободы, к поня-
тию разума. Вся мировая история есть постепенный рост бо-
жественной мысли от связанности, косности, через целый ряд
всяких противоречий, в конце концов,— к утверждению этого
бытия как божественного, как свободного, как счастливого. Это
есть прогресс: постепенное самоуяснение духа, постепенное
полное самопознание его, утверждение им себя самого в ве-
ликой своей потенции, в самом широком своем развитии и в
полной внутренней ясности. И вот вся история природы и вся
история человечества укладывается Гегелем по различным руб-
рикам, по различным ступеням этой великой лестницы, кото-
рая поднимается от духа, понимающего себя как нечто тем-
ное,— к начинающему себя мыслить, и до духа, понимающего
себя как чистую свободу.
Конечно, это идеалистическое построение, за которое очень
легко зацепиться и реакционным воззрениям. Такая реакцион-
ная теория свила себе гнездышко в так называемом правом ге-
гельянстве. С другой стороны, из этого построения вывод можно
было сделать такой, что самые величайшие пожелания, кото-
рые могла выставить утопическая человеческая мысль, есть
только естественные периоды прогресса, и мы к ним придем
путем закономерного процесса, которого никто не в силах ни
ускорить, ни остановить, ни задержать. И вот, с одной стороны,
мы видим правое гегельянство, которое старается настоять на
том, что бог есть основа мира, что провидение действительно
существует и что все разумное вытекает из воли этого прови-
дения и что все существующее на своем месте — необходимо.
А поэтому ты, человек, не возражай против этого. На гегель-
янство могут опираться и либералы, когда реакционеры стара-
ются удержать колесо истории: это глупо,— все равно оно по-
тащит всех за собой.
Революционер хочет ускорить процесс истории, хочет про-
извести взрыв. В истории это в высшей степени жалкая лич-
ность, жалкий Дон-Кихот, его раздавит колесо истории. Нужно
разумно идти за действительностью в ее естественном развитии,
отсюда постепеновское гегельянство. Если бы вся общественная
ситуация была постепеновская, то революционное гегельянство
не могло бы развернуться. Но она не была такова. На самом
деле общество имеет классовую структуру, и сама буржуазия
271
тогдашняя уже ненавидела эту старину, поэтому опа гово-
рила так: все разумное должно быть действительным, а то, что
вытекает из потребностей времени, неизбежно должно осуще-
ствиться; нужно смотреть не на вчерашний день, а на завтраш-
ний, и способствовать нужно, прежде всего, осуществлению в
Германии того разумного, что в ней созрело.
Так говорила германская радикальная буржуазия; но ря-
дом с нею рос уже и германский пролетариат. Этот пролетариат
осознавал себя уже как особый класс, и этот класс имел свою
особую программу, свои тенденции. Он считал, что истинным
и разумным является тот строй, который именно он песет с со-
бою. Вот почему оказалось возможным появление рядом с бур-
жуазным гегельянством и социалистического пролетарского
гегельянства. Радикально-буржуазное гегельянство дошло до
атеизма, но шло эволюционным путем. Можно найти все гра-
дации, от людей, которые верят почти так, как верят пасторы,
до людей, которые опровергли бытие божие и становились ма-
териалистами: но и при опровержении этого бытия божия бур-
жуазия останавливалась на известной границе.
Если перечитать, как Маркс критикует братьев Бауэров 16
и Штрауса 17, то вы увидите, что буржуазные интеллигенты того
времени в этой отсталой экономически и политически Германии
не смели идти до вывода, требующего практической революции,
а разрешали весь вопрос чисто теоретически, сидя у себя в ка-
бинете. Маркс один раз бросает такую ироническую фразу: эти
господа думают, что если они разрешили вопрос в своем кабине-
те, то разрешили его и во всем мире. Но выходили же они из
кабинета и видели, что ничего из того, что они разрешили в ка-
бинете, не выполняется. Но они думали, что если сегодня этого
сделать нельзя, если сегодня их решение не стало силою, то это
будет завтра, что в общем все-таки настоящей плодотворной
силой, настоящим ферментом, настоящими дрожжами общества
является мысль.
Значит, и «левое гегельянство», отбрасывая всякого бога,
провидение и т. д., цеплялось за мысль, за критическую лич-
ность, высокий разум, обладающий гением просвещения, кото-
рый, в конце концов, приобретает путем проповеди достаточное
влияние на общество, чтобы осуществить в нем свои идеалы.
Таким образом, либерально-буржуазное гегельянство иногда до-
ходило до границ материалистического мировоззрения, атеизма,
но оно оставалось в цепких когтях идеализма, в вере в мысль,
как таковую. Дальше этого оно не шло.
Маркс высказался однажды так: массы без философии сле-
пы, философия без масс бессильна. Это выражение нужно было
понимать таким образом: существует пролетариат, который хо-
чет переворота, нуждается в перевороте, в превращении обще-
ства в разумное, но он не понимает своих путей, ему не хва-
272
тает сознания. Существует и философия, которая как будто бы
постигла необходимость такого переворота, но у нее нет для
этого сил. С одной стороны, как бы могучий слепец, а с дру-
гой стороны,— зрячий расслабленный. И можно сделать вывод
из этого построения Маркса, что если могучий слепец возьмет
на свои плечи расслабленного зрячего и понесет на себе, то этот
будет указывать пути, а тот будет нести, куда надо. Но такое
заключение можно сделать, если придираться к фразе. На са-
мом деле, Маркс в то время понимал, что философия, когда она
превратится в идею масс, должна глубочайшим образом изме-
ниться и что массы должны философией овладеть.
Маркс в этом направлении и стал работать. Он пошел даль-
ше Фейербаха, крайнего из крайних, уже действительного ма-
териалиста, врага всякой религии. Маркс не удовлетворялся его
положениями: Фейербах не понимал значения законов об-
щественного развития, и все еще слишком верил, с одной
стороны, в раздробленные человеческие индивидуальности и их
влияния, с другой стороны, в понятие человечества. Только су-
ществование пролетариата, осознание его самим собою дало
базу для научного социализма.
Мы сейчас обсуждаем отношение интеллигенции к религии.
Поэтому я не буду касаться внутреннего смысла нового миро-
созерцания, которое через Маркса выдвинул пролетариат. Вы
видите, что мелкая буржуазия в лице своих идеологов: Фейер-
баха, Штирнера 18 и т. д., в эпоху, когда еще в Германии бур-
жуазная революция не совершилась, доходила до очень край-
них позиций, до позиций, требовавших равноправия, демокра-
тии, до позиций материалистических. Пролетариат пошел, ко-
нечно, гораздо дальше. Но в дальнейшем развитии обществен-
ных сил — пролетариат рядом с собою ведет и прогрессивные
силы интеллигентского типа.
Мы хорошо знаем, как развиваются пролетарское и религи-
озное мировоззрение. Пролетариат, себя осознавший, ни в какой
степени религиозным себя не чувствует. Сознательный проле-
тариат абсолютно атеистичен. В этом отношении он гораздо
больше, чем ремесленник в городах, стоит на индустриальной
точке зрения. Он является представителем широко развитой
техники капитализма, и ни одному рабочему в мире не придет
в голову, когда у него сломался станок, бежать за попом, что-
бы он покропил его святой водой. Он знает, что все, что совер-
шается на фабрике, совершается по законам природы, строго,
с величайшей точностью. Он видит превращение одной энергии
в другую, тепловой энергии — в движение, электрической — в
свет и знает, что это совершается в точнейших соотношениях
величин. Огромные силы пускает пролетариат в ход, одну про-
тив другой; для него очевиден факт, что и в природе соверша-
ются такие же процессы, только не продиктованные человече-
18 А. В. Луначарский
273
ской волей. Поэтому та индустриальная пролетарская база, ко-
торая вообще служила одной из центральных идей, колеблю-
щих религию, в большей степени является базой атеизма, чем
работа ремесленников.
Но этого мало. Мелкий буржуа живет в дезорганизованном
обществе и сам представляется неорганизованной единицей;
поэтому он зависит от целого ряда случайностей. Случай играет
в его жизни огромную роль. И средний, нормальный мелкий
буржуа не может даже себе представить такого общественного
строя, при котором случай не играл бы колоссальной роли.
Ведь весь буржуазный уклад — это рынок, где целый ряд слу-
чаев переплетается, где случай диктует успехи пли неуспехи,
удачные или неудачные войны, кризис или наживу.
Можно ли уловить законы общественного развития и обще-
ственной жизни, которые совершенно точно могли бы уяснить
все это сквозь случайности, под влиянием которых находится
отдельная буржуазная личность?
Это невозможно. Вот почему буржуазные мыслители, даже
дошедшие до более левых точек зрения, очень часто чувству-
ют себя все-таки в чрезвычайной зависимости от неизвестных
сил, и это бытие, отражаясь в их сознании, заставляет их ве-
рить в какие-то непостижимые, метафизические стихии, иногда
толкает их мысль назад, до признания роли провидения.
Сознательный пролетарий работает в организации, которая
приобретает широкий характер, в организации, которая, в кон-
це концов, под знаком «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
превращается в огромную интернациональную, мировую силу.
Он знает, что делать, чтобы все случайности в общественной
жизни прекратить, он знает, что случайности зависят от гете-
рогенности воль. Если бы воли человеческие были организован-
ными, то мы не только прекратили бы столкновения между со-
бою, но очень скоро осилили бы природу, заставили бы ее пля-
сать под нашу дудку. Сознательный пролетарий пока не может
не зависеть от случайностей, но он знает, что эти случайности
коренятся в беспорядке буржуазного общества, и прекрасно
осознает те пути, которыми нужно идти к установлению настоя-
щего, правильно организованного общества. Поэтому и в обла-
сти общественных явлений он не верит ни в метафизические
силы, пи в роль героя, который мог бы по-своему все пере-
строить, пи в роль сильной, мыслящей личности. Он знает, что
и герой и личность входят в процесс общественного развития,
и так называемые «духовные» силы человека рассматривает,
как часть целостного общественного процесса.
Есть, конечно, и другие причины, которые точно так же
обеспечивают за сознанием пролетариата необыкновенную це-
лостность его атеистической мысли. Пролетариат ненавидит
попа в том случае, когда поп является сторонником черносотен-
274
ного феодализма, п в том случае, когда этот подкрашенный и
позлащенный поп защищает буржуазный строй. Во всяком слу-
чае, он всегда враг пролетария. Пролетарий ненавидит также
всяких полупопов, всякого рода идеалистическое искажение
науки, в области ли естественнонаучной или в тех построениях,
которые идут вплоть до социальных наук, философии и т. д.,
потому что прекрасно знает, что все это вводится для того, что-
бы из предпосылок точных наук сделать неверные выводы.
Следовательно, классовая потребность пролетариата толка-
ет его на то, чтобы признать всякую форму религии и полуре-
лигии оружием, направленным прямо против пего. Этого вполне
достаточно, чтобы определить, насколько глубоко сознательный
пролетарий является атеистом. Он является не только атеистом,
не только сторонником вообще позитивизма или понимания при-
роды, как закономерного процесса,— он является определен-
ным материалистом и не может пе являться им. Почему? Возь-
мем ближайшего его соседа, скажем техника, который работа-
ет также на фабрике и заводе. Ведь технический персонал тоже
стоит обеими ногами на естественных науках, он тоже
участвует в работе по победе над природой, стало быть, как буд-
то имеет такие же формы труда, как пролетарий, и должен был
бы прийти к такому же философскому выводу. Конечно, его
мелкобуржуазные черты должны были затормозить этот про-
цесс, и иногда мы видим, что технический персонал через сво-
их идеологических представителей эти черты мелкобуржуаз-
ные старается формулировать и формулирует как-то близко к
материализму, но все-таки не вполне материалистически.
Если присмотримся, в чем тут дело, почему появляются раз-
ные формы позитивизма, материализм, не решающийся сказать,
что в конце концов природа есть именно материальное бытие, то
мы увидим, что это в значительной степени объясняется тем,
что все-таки эти люди, технический персонал, работают, глав-
ным образом, мозгом и работают над организацией идей.
Им редко случается непосредственно бороться с материей, об-
рабатывать металл и т. д. Они обрабатывают мысли, обрабаты-
вают формулы, они строят чертежи; и только у пролетариата
есть подлинное общение на каждом шагу его трудовой жизни с
этой глубокой реальностью материи, как таковой. Ведь всякое
понятие пусто, пока под ним нет живого опыта. Вот у пролета-
рия, у какого-нибудь металлиста, живой опыт чрезвычайно ре-
ально соединен с материей, он вырастает для него из непосред-
ственного соприкосновения с материей,— давления и контрдавле-
ния, всякого сопротивления инструмента и победы над ним и т. д.
Вот почему так живо связанный с природой и с материаль-
ным субстратом пролетарий более реалист и материалист, чем
интеллигент. А если говорить об интеллигенте, который дальше
стоит от соприкосновения с материей, о каком-нибудь профес-
18*
275
соре,— так он природу видит только из окна. Он верит в ре-
альность природы, по эта реальность какая-то расплывчатая.
Тут легко дойти до идей Маха, который утверждал, что мате-
рия является нам только в форме ощущений. Ощущение Маха
было такое: он смотрел в микроскоп, смотрел в телескоп, в про-
бирках видел материю, но сходиться так, грудь с грудью, как
охотник с медведем, с природой, как это делает пролетарий,—
этого у него не было; этого тонуса, этого ощущения глубокой
реальности весомой материи, как таковой, у него не было. Она
скорее являлась в виде объекта для опытов, в виде целого ряда
материалов для наблюдателя мыслительного процесса.
Вот это нужно помнить для того, чтобы видеть, почему во-
дораздел проходит не только между нами и идеалистической
интеллигенцией в собственном смысле слова, но и между бли-
жайшей к нам почти материалистической интеллигенцией, ко-
торая все-таки не может так всецело стоять на точке зрения
чисто материалистической, как стоит пролетариат. К тому же
пролетарий стоит на точке зрения материализма диалекти-
ческого. Почему? Уже Маркс сказал: у старых материалис-
тов была одна ошибка: для них материя представляла собою
некоторую косную, утверждающую себя сущность; идеалисты
в этом отношении были правы, так как рассматривали все в
движении. Но это движение представлялось им не реальным
процессом, а процессом идейным.
Миросозерцание диалектического материализма то и другое
соединяет, т. е. оно рассматривает материю исключительно в
процессе, а не как мертвую, косную материю. Материя изме-
няется, она превращается, она вся полна внутреннего движе-
ния, она есть процесс сам в себе. Конечно, пролетарий к этому
более скоро подходит, чем интеллигент. Во-первых, проле-
тарий крупной индустрии постоянно видит материальный про-
цесс, он не изучает его в кабинете, а видит в виде действитель-
ного процесса; во-вторых, пролетарий ненавидит всякую кос-
ность, потому что всякая косность в нынешнем обществе — это
то, что сопротивляется его революции; он влюблен в свое бу-
дущее, его будущее вытекает из всех его потребностей. Он не-
навидит настоящее. Всякую косность он рассматривает, как
враждебное начало.
Значит, и из своего трудового опыта, и из социального опы-
та пролетарий выносит глубокую любовь и глубокое понимание
всякого процесса, всякого силового направления. Будучи поэ-
тому глубочайшим образом материалистом и, вместе с тем,
глубочайшим другом движения, он и соединил эти поня-
тия, и у него материя оказалась движущейся. Его миросозерца-
ние есть диалектический материализм, в то время как материа-
лизм мыслителей, совсем даже близко подошедших к нему, но
не умеющих рассматривать материю в ее живом движении и
276
реальности (потому что они не подходят принципиально с точ-
ки зрения революционера), остается метафизическим. Так об-
рисовывается миросозерцание пролетариата.
Посмотрим, какие у нас имеются сейчас соседи. Во-первых,
существует еще и идеалистическая интеллигенция. Идеалисти-
ческая интеллигенция часто находится прямо на службе у бур-
жуазии. Она часто открыто старается спасти религию, стара-
ется создать такие головные фокусы, при помощи которых ис-
тины, вытекающие из опыта, и всякая блажь, которую можно
проповедовать, исходя из своих интересов, перестают разли-
чаться между собою.
Приведу пример такого рода идеалистического мышления в
последнее время: вот, например, Введенский, оппонент мой на
на одной из дискуссий, ссылался на то, что в последнее время
буржуазная мысль приходит к выводу, что неправы мы, когда
думаем, что из дикарского состояния человек доразвился до
теперешнего. Нет, они толкуют дикарские верования и дикар-
ские предрассудки как жалкие остатки предшествовавшей ве-
ликой культуры. И вот производится огромная научная рабо-
та в целой массе семинарий и университетов для того, чтобы
первобытную культуру, первобытное верование, первобытную
технику рассмотреть как жалкие остатки великой культуры,
которая когда-то, где-то, очевидно, существовала. Понимаете,
какой удар наносится этим сразу всему эволюционному миро-
созерцанию.
Такие ученые намекают на то, что дикарь есть выродивший-
ся цивилизованный человек, а вовсе не начало цивилизации.
Вывод отсюда такой, что если раньше была великая цивили-
зация, она откуда-то взялась. Ясно, на что намекают они. Мол,
неизвестно еще, ведет ли человек свой род снизу от животного
или из рук божиих, где он сразу получил высокую степень
цивилизации, которая потом распалась. Здесь намек на то, что
неизвестно, сверху или снизу идет культура человека, из мате-
рии ли идет человек или же он пришел сразу с большим на-
следием, которое ему дано с неба. И тот же Введенский, про-
свещенный представитель нашего духовенства, за это хватает-
ся. Он так и говорит: настоящая наука доказала, что
первоначальное существование человека было в высокой сте-
пени нравственное, высокорелигиозное, а что мы видим те-
перь? Это разложение, упадок после грехопадения.
В книжке, недавно вышедшей в Берлине 19, где участвуют
Бердяев и Булгаков, есть статья, в которой также говорится,
что то положение, в котором находятся какие-нибудь самоеды
или индейцы, есть только та или иная стадия распада, стадия
заблуждений после грехопадения, что Адам, Ева и так далее —
это только символ, а на самом деле было такое счастливое
человечество, которое лицезрело господа-бога, потом взбунто-
277
валось, за свою революцию наказано и находится сейчас на
разных ступенях тюремного заключения. Если покоримся и
вернемся к богу, нам будет возвращен первобытный рай.
И вот такие вещи проповедуются, производятся исследования,
нагромождается колоссальная куча фактов, приводится вся
глубина филологии, этнографии, сравнительной анатомии и
т?. д. для того, чтобы доказать этот тезис, под которым, несом-
ненно, кроется самая настоящая поповская мифология.
Само собой разумеется, что все эти формы идеалистической
фальсификации, от которых прямо пахнет религиозным ядом
или которые чуть-чуть помазаны миром и т. д., явно враждеб-
ны нам.
Когда мы спорим со священниками, они любят нам указать
на тех ученых, которые признают существование бога. Они
норовят указать, что может быть и поп революционером, и ре-
волюционер попом. Они говорят: вот такой великий революцио-
нер, как итальянский Мадзини 20, твердо верил в бога.
Но мы знаем, что это значит; знаем, что, особенно до орга-
низации промышленного общества, организация мелкобуржу-
азного общества далеко еще не объединяет своих процессов
хозяйственных в настоящую идеологию материализма. Нако-
нец, имеется и крестьянская база, на которой тоже возвыша-
ются иногда крестьянские группы. II вот постольку мы можем
допустить и сейчас существование рядом с нашим четким
атеистическим материализмом людей, тоже к социализму уст-
ремленных иногда, но сектантски верующих в бога.
Однако мы должны всегда от них ожидать, может быть,
бессознательного для них, сопротивления нашим целям. Если
бы эти идеалистические, религиозно-сектантские тенденции
стали развиваться в России, это было бы прямо опасно для нас,
это могло бы повести как раз по пути организации крестьян-
ской республики и могло быть бессознательно направлено к
свержению диктатуры пролетариата и установлению «мужиц-
кой республики», как таковой. А мы знаем, к чему это ведет.
«Мужицкая республика» сразу расслоится, выделит кулаков,
новую буржуазию и т. д. Это было бы крахом революции. Это
было бы губительно для революции, и поэтому мы не можем
с такими тенденциями не бороться.
Поэтому мы должны бороться со всеми видами идеалистов,
даже теми, которые как будто и не буржуазны, как будто бы
произносят жгучие речи против капитализма, но базируются на
идеалистических, религиозных или полурелигиозных соображе-
ниях и аргументах, свойственных отсталым классам. II когда
они стараются к нам присоединиться, мы должны отбрасывать
таких соседей. Но, само собой разумеется, мы не должны при
этом выступать как угнетатели, при помощи прямого насилия
против них...
278
О буржуазных материалистах и самых левых из них — ес-
тественниках, техниках, стоящих на точке зрения науки,—
Владимир Ильич говорил, как о наших союзниках; некоторые
из них прямо дорабатываются до марксизма, и тогда они при-
ходят к нам совершенно. Некоторые до этого не дорабатывают-
ся, но с ненавистью видят, как буржуазия фальсифицирует
науку, хотят настоящей правды, хотят быть честными исследо-
вателями и делать честные выводы; и тут они приближаются
сами к деловому сотрудничеству с нами по части развертыва-
ния сил человеческих в области завоевания природы. Пролета-
риат должен их использовать. И В. И. Ленин говорил, что надо
использовать этих союзников, но в то же время нужно работать
над ними, чтобы они стали действительно последовательными
материалистами марксистского типа.
Но дальше идет несколько иная прослойка. Мы видим по-
пов, которые любят говорить так: вот Мадзини — революцио-
нер, а верил в бога. Они любят говорить и так: вот Дарвин21 —
великий натуралист, а верил в бога. Я уже говорил вам, поче-
му интеллигент в общем и целом меньше склонен сделать на-
стоящие выводы из своих материалистических предпосылок,
чем пролетарий. Но есть еще другая сторона этого дела. Я уже
отметил, что интеллигент ограничен в себе, в своей личной мел-
кобуржуазной жизни. Вот профессор И. П. Павлов22 делает
чудеса в своей физиологической лаборатории, когда он наблю-
дает своих слюноточивых собак и организует точнейшим
образом свои опыты, как материалист. Но когда он начинает
говорить о социальных вопросах, то становится совсем мла-
денцем...
Но кроме этой узости горизонтов, есть и еще одна черта, при-
сущая интеллигентам. Малообразованный человек, который
свою личность не осознал, мало боится смерти. Толстой в сво-
ем знаменитом рассказе «Три смерти» дал такое противопо-
ставление троих умирающих. Он показал, как чрезвычайно
легко и просто умирает крестьянин и как мечется барская
«сознательная» личность. Всякая ли «сознательная» личность
боится смерти? Не всякая, как мы увидим дальше, но, во
всяком случае, мелкобуржуазная и буржуазная не может ее
иначе воспринимать. Она непременно мечется перед лицом
смерти. Впрочем и крупный буржуа иногда не совсем мужест-
венно принимает смерть.
У Горького есть один очень хороший рассказ, в котором
изображается династия фабрикантов, которая страшно заин-
тересована в том, чтобы их фирма жила, продолжалась из рода
в род. Вот такой человек и, умирая, заботится прежде всего о
том, чтобы дело не пострадало, чтобы наследник был, как сле-
дует, чтобы опекун, если наследник молод, был умный, чтобы
дело не остановилось. И вся его душа не столько на небе,
279
сколько тут, на земле. Он так заинтересован в том, чтобы его
фирма росла и дело его продолжалось, так всеми фибрами жил
в продолжение всей своей жизни этими интересами, что, в бук-
вальном смысле, и при последнем издыхании только и думает,
что о своей фирме. А у мелкого буржуа никакой фирмы нет,
тот сам по себе — «кругом шестнадцать». Со всех сторон он
отграничен от общества.
Мелкий буржуа, особенно интеллигент, кроме того, живет
сам по себе, исключительно личными своими качествами и от-
личиями. Вся его жизнь определяется личными его качества-
ми. Если он художник, он владеет такой-то палитрой, таким-то
мазком, и это дает ему и заработок, и определенное место в
обществе. Врач, талантливый врач, тоже занимает место опре-
деленное. Идут не ко всякому врачу, а к определенному врачу,
и это положение определяется его талантом, его личными ка-
чествами.
Поэтому личные зрания интеллигента, его манера мыслить,
его характер, его чувства — все это для него имеет самое важ-
ное значение, почему он и холит свою личность, всячески по-
стоянно в нее погружается. Он с любовью каждую морщинку
своей души рассматривает и разглаживает,— ведь это его
главный инструмент. Как капиталист интересуется ростом сво-
их фабрик или пароходства, так интеллигент интересуется
ростом своей личности. И вдруг эта личность должна умереть
и из нее лопух вырастет! Подумайте, какая ужасная катаст-
рофа. Он считает, что он — пуп земли, он легко приходит к
мысли, что он один только и существует, а все остальное —
его представление,— и вот этот единственный, эта ось мира
лопнет, и ничего от нее не останется, и человека черви съедят.
Это чрезвычайно страшная перспектива для ярко выражен-
ной личности, которая наслаждается и природой, и наукой, и
своим творчеством, которая страшно любит жизнь и иногда
развивает здесь виртуозность,— тем более хочется во что бы
то ни стало ее сохранить. Отсюда у интеллигента страстная
жажда бессмертия.
Мы знаем, что понятие о душе возникло еще у первобыт-
ных людей при истолковании смерти, обморока и т. д. А для
правящего класса всегда выгодно откладывать все расчеты с
живыми душами на то время, когда они будут душами, вышед-
шими из тел. Ему было приятно сказать, с какой стати ты, ра-
бочий или крестьянин, волнуешься, из-за чего? Ты хочешь
внести беспорядок; но ты шестьдесят лет всего и живешь на
этом комочке земли. Ты о бессмертии лучше подумай, подумай
о том, как ты в следующее свое существование, в загробной
жизни устроишься. Если человек будет думать об этом, он сла-
бее будет думать о том, как здесь устроиться. Поэтому сим-
патия к «душе» у буржуазии колоссальная.
280
То же самое и у интеллигента, когда он начинает думать
о душе. Иногда в молодости он настоящий материалист, но ко-
гда начинает безносая кума заглядывать к нему в окошко, он
черпает глубоким ковшом из озера идеализма. У него прояв-
ляется склонность даже к старой религии, он стремится пере-
бросить висячий мост к самой заурядной религии, к религии
угольщика, с той высоты, на которой он стоит. Этим и заняты
разные антропософы, теософы и т. д. Эта заинтересованность
в своей личной душе толкает иногда крупного ученого с ма-
териалистическим образом мысли к тому, чтобы на известном
месте вдруг переломить свой путь. И мы видим, что какой-
нибудь Дарвин, который говорит, что провидения не нужно
даже для того, чтобы объяснить происхождение живых орга-
низмов, что это можно объяснить простыми законами, вдруг
скажет: я в бога верю,— и читает перед обедом молитву. По-
чему? Потому что его крепко держит интеллигентская тра-
диция.
И не нужно удивляться, когда нам приводят целую серию
ученых, которые и в бессмертие души верят, и в бога верят.
Мы на это должны отвечать так: это вы приводите буржуазных
и мелкобуржуазных ученых. Поскольку они ученые, они дают
нам ценные результаты, а поскольку они — буржуазные и мел-
кобуржуазные граждане, постольку они вводят в свою науку
всякую дребедень. И хорошо, если это делалось так, как у Дар-
вина или у Ньютона, что религиозные сочинения сами по себе,
а материалистические сами по себе. Хуже, когда смешивают
их вместе и трудно отделить то ценное, что в них есть, от той
чепухи, которую сюда внесли.
Понятно, поскольку мы вообще боремся за интеллигенцию,
мы будем бороться за таких, которые имеют материалистиче-
ское миросозерцание; это, конечно, прежде всего, естественни-
ки, техники и т. д., и их надо переубеждать. Более безнадежно
обстоит дело с интеллигенцией, которая обеими ногами стоит
на том или другом идеалистическом или религиозном миро-
воззрении.
В наше время в России, когда мы низвергли буржуазный
строй, интеллигенция ужаснулась. Она в большинстве своем
была куплена буржуазией и недурно содержалась ею. После
переворота она лишена была этого содержания. Ленин, прав-
да, говорил тогда: дайте скорее и вы ей содержание, содержи-
те ее, устройте так, чтобы она не страдала от всяких неудобств.
Но долгое время мы этого сделать не могли. Те бедствия, кото-
рые стала переживать интеллигенция во время революции,
еще больше поддерживали в ней веру в то, что буржуазный
порядок был правильный порядок, и его не нужно было раз-
рушать. Понял несокрушимость революции потерявший пути
интеллигент по мере того, как она продвигалась вперед. И тог-
281
да интеллигенты, и те, которые бежали за границу, и те, кото-
рые находились во внутренней эмиграции, стали говорить:
возьмите и нас на вашу лодку, мы видим, что никакого иного
спасения нам нет.
Тут есть различные градации. Есть люди, которые пере-
жили глубокий внутренний кризис, а некоторые более легко
сменили вехи, заявив, что коммунизма мы не знаем, но пока
что вы справились, Россию восстановили; нам пока что по до-
роге. Есть и такие, которые, скрепя сердце, говорят: убери по-
скорее, боже, этих большевиков, но надо с ними пока работать.
Тут много течений. Те, которые стоят по другую сторону бар-
рикад, впали в полную безнадежность. Бердяев разбирает воп-
рос, с каких пор начался тот ненавистный уклон, который при-
вел к такому ужасу, как большевистская революция. Это не
Ленин начал, а раньше, может быть, Плеханов? Нет, и не Пле-
ханов. Нельзя даже сказать, что это идет от Маркса. Маркс
сам воспользовался выводами из прогрессивных мыслей, тех
мыслей, которые начали развертываться от свободы разума
еще во время Возрождения! Вот где это начинается — в
XIV—XV вв. Оттуда пошел большевизм; с тех пор, когда во-
обще начали говорить о разуме и свободе. Так что вернуться
нужно в самую глубь средневековья и отдать себя под полный
контроль церкви. Оттуда мы опять можем пойти по линии
прогресса, но, минувши этот неверный путь, на который ошиб-
ка стрелочника нас перевела, а раз покатившись вообще по
пути свободы и разума, непременно докатишься до Ленина и
пропадешь.
Вот в какие глубины мракобесия нужно забраться, чтобы
спастись от ненавистных выводов, сделанных русской рево-
люцией.
Рядом с этими людьми, находящимися в большинстве за
границей, у нас у самих масса ушибленной интеллигенции. Я,
по крайней мере, встречаю немало таких людей. Он был чело-
веком, он, может быть, и знал кое-что, он более или менее на-
учно мыслил, но ему до такой степени перешибла хребет рево-
люция, до такой степени он искалеченным стал, что, ища, где
бы осесть и к чему бы приткнуться в этом разрушенном быте
и миросозерцании, он оседает, наконец, на церковь. И можно
встретить людей с некоторым прошлым, которые готовы сейчас
принять самую глупую церковную доктрину только для того,
чтобы свое разбитое существо прислонить к какой-то надежде.
По правде сказать, это явление, которое переполняло наши
церкви интеллигенцией, теперь проходит. По мере того, как
интеллигенция получила свою французскую булку, свою ком-
нату с достаточной жилой площадью, опа стала от лампады от-
ходить. Она начинает думать, что, хотя хуже живется, чем
прежде, но все же все лучше и лучше, она видит, что можно
282
перестать думать о потусторонней жизни, а подумать о том, как
бы устроиться в жизни посюсторонней. Но есть еще и такие,
которые и по сию пору «там» устраиваются.
Поэтому мы можем ответить на центральный вопрос, кото-
рый перед нами стоит, так. Интеллигенция обладает человече-
ским опытом, в нее включаются люди науки, люди техники. Это
люди с самым большим горизонтом, с наибольшим образовани-
ем, так им и книги в руки, они должны показывать пути, а они
показывают пути весьма узкие п кривые. Почему? Я уже рас-
сказал, какими путями интеллигенция идет. Она всегда насе-
дает на разные классы, выражает тенденции того или другого
класса и приспособляется к ним. А когда такого класса не име-
ется, она, как слепая; тычется, как слепой щенок, чувствует
себя разбитой, пока вповь какой-нибудь класс ее не выручит
и не возьмет на свои могучие крылья. Пролетариат в этом смыс-
ле неизмеримо сильнее. Конечно, пролетариат может многому
поучиться у интеллигенции, но пролетариат во многом другом
может и поучить интеллигенцию. Он может спасти ее от ее бо-
лезни. Могучею рукою русский пролетариат должен встряхнуть
интеллигенцию, чтобы вылетела из нее эта дребедень, эти мел-
кобуржуазные идеи.
Исключение, товарищи, можно сделать для той интеллиген-
ции, которая по социальным условиям у нас в России очень
рано, со студенческой скамьи, выбрала себе путь вместе с про-
летариатом. Представителей этой пролетарской интеллигенции
нельзя смешивать с интеллигенцией вообще. Она не представ-
ляется группой с особыми интересами, она нисколько не мелко-
буржуазная. Это люди, состоящие на службе у нашей великой
Красной Армии. Правда, и она таит иногда некоторые опасно-
сти. И этот вопрос перед партией стоит очень часто — связать
побольше наш интеллектуально работающий аппарат с непос-
редственными рабочими у станка. Мы считаем, что основной
тип членов нашей партии — это рабочий от станка. Он легче
всего может выпрямлять нашу линию. Но тем не менее, интел-
лигент-большевик, как и новая рабоче-крестьянская интелли-
генция рабфаков и вузов, вместе с пролетариатом-путеводите-
лем составляет одно великое движение.
КУЛЬТУРА, БЫТ И РЕЛИГИЯ ‘
ЕЛИКАЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕВО-
ЛЮЦИЯ включает в себя три составных части: революцию по-
литическую, хозяйственную и культурно-бытовую.
Политическая революция не является для коммуни-
стов самоцелью. Она заключается в том, что власть, принадле-
жащая господствующим классам, переходит к пролетариату,
превращается в диктатуру пролетариата, под руководством ко-
торого создается Советская власть, все непосредственнее и
непосредственнее втягивающая в дело управления страной
всех трудящихся.
Завоевание власти является необходимым средством
для целостного социалистического переворота. Но достаточно
принять во внимание то обстоятельство, что диктатура проле-
тариата и Советская власть по окончании своей задачи приво-
дят к полному уничтожению всей политической власти вообще,
к смерти государства и замене его планомерным сотрудничест-
вом в бесклассовом обществе, чтобы понять, что власть не яв-
ляется конечной целью революции.
Для чего служит политическая революция и соз-
даваемое ею государство? Для более глубокого и более прочного
переворота — для хозяйственной революции. Сам по себе со-
циализм, или наиболее высокая его форма — коммунизм, пред-
ставляет собой прежде всего хозяйственный уклад,
планомерное производство и распределение путем создания об-
щенародного хозяйства с полным устранением частной собст-
венности на орудия производства и всего хаоса выжимания
прибыли, конкуренции и т. д.
Однако эта высочайшая цель опять-таки не является
последней. Человек и человеческое общество живут не для того,
чтобы хозяйствовать, а в значительной мере хозяйствуют для
того, чтобы жить. Под хозяйством надо разуметь выработку и
распределение самых разнообразных жизненных благ, а также,
сонечно, и средств производства этих жизненных благ. Хозяй-
284
ство в конечном счете создает материальный фундамент для
общественной и личной жизни, создает богатство, причем соци-
алистическое хозяйство не только возвышает уровень богат-
ства человеческого общества, но и правильно распределяет его.
На этом материальном фундаменте должна выситься постройка
культуры.
Маркс определяет эту задачу, как создание условий, при
которых наиболее полно расцветают все заложенные в человеке
возможности. Полнота существования человека, всестороннее
развитие его творческих сил, воображения, жизни его чувств и
равным образом его физической жизни — вот что является ос-
новными явлениями культуры. Опираясь на прошлые приобре-
тения научного, художественного, технического и всякого иного
творчества, человек творит дальше, создавая все более разно-
образные, гибкие и глубокие формы потребления созданных им
благ, общения с природой, с другими людьми, с прошлым, буду-
щим и т. д. При создании культуры привлечение к участию в
ней всех людей, а не только привилегированной верхушки их,
дальнейшее обогащение коллективным трудом — вот великая
цель социализма, для которой надобно и самое богатство обще-
ства.
Для коммунистов понятия культуры и быта связаны
неразрывным единством. Мы не можем представить себе куль-
туру, которой пользуются только избранные, мы не можем при-
нять и такую культуру, которая летает где-то «над бытом», в
царстве каких-то «идеалов», существуя, как совершенно неле-
по выражались некоторые буржуазные философы, «сама для
себя».
Нет, культура — это и есть совокупность различных усло-
вий и умений жить мудро и счастливо, в глубоком согласии с
другими людьми и в постоянном движении вперед, к новым
завоеваниям человеческого гения.
Так же точно не можем мы представить себе нового челове-
ческого быта вне культуры.
Быт должен становиться культурным, т. е. он должен про-
питываться началами науки и искусства, высоких, чистых форм
взаимоотношений между людьми и т. д. Все то в быте, в чем
сказались нищета, невежество, эгоизм, пошлые мещанские
предрассудки, отвратительные условные отношения между
людьми, созданная веками несправедливость — все это должно
быть начисто вычищено из быта, должна быть изменена и вся
внешняя обстановка человека, и все его методы жить. Все это
должно быть поднято до жизни действительно разумной, чи-
стой, красивой, творческой и потому, в самом высоком смысле
этого слова, счастливой.
Политическая революция у нас в значительной степени за-
кончена. Власть создана и укреплена. Она растет и ширится,
285
включая в себя все большие кадры беспартийных, активных
слоев не только из рабочих, но и из непролетарских слоев тру-
дящегося населения. II в дальнейшем,— конечно, после унич-
тожения буржуазной государственной власти во всем мире —
политической задачей станет уже отмирание государства. Та-
ким образом, в самом главном, и сравнительно на долгое время,
чисто политические задачи, как констатировал это Ленин в
своей знаменитой статье «О кооперации», являются уже завер-
шенными. Мы находимся теперь в самом центре работы по
осуществлению хозяйственной революции, планового социали-
стического хозяйства, по индустриализации страны, по подня-
тию нашей промышленности и сельского хозяйства на более
высокий технический и организационный уровень.
Но параллельно с этим уже начинается борьба за новый быт.
Мы уже начинаем понемногу богатеть, хотя мы еще и очень
бедны. Степень благоустройства быта зависит не только от ко-
личества благ, которыми располагают люди, но и от умения
ими пользоваться. Целый ряд чрезвычайно важных запросов
становится перед нами теперь в области быта. Урегулирование
семейных отношений, улучшение положения женщины, воспи-
тание детей и юношей, борьба за пристойные жилища, борьба
против болезней, в связи со всем этим — уничтожение кустар-
ного домашнего хозяйства, замена его благоустроенными, об-
щественными детскими, кухнями, столовыми, прачечными и
т. д.; удовлетворение растущих потребностей масс путем орга-
низации хороших клубов, устройства сети удобных библиотек;
распространение этих культурных условий жизни городов на
деревню; постройка новых жилищ, изготовление обстановки,
начиная с утвари и одежды и кончая мебелью, обстановки, ко-
торая была бы здоровой и радостной как в частной квартире
трудящихся, так и в клубе, зданиях общественных собраний
и т. д.; отбор из сокровищницы прошлого самых лучших и близ-
ких к нам произведений искусства; создание новых художест-
венных произведений и приближение их к массам; создание не
только научно-организованных условий труда, но и художест-
венно-организованных условий досуга.
Эти задачи могут разрешаться только по мере роста нашего
богатства. Но даже при условии этого роста (а он происходит
и будет происходить) они должны разрешаться планомерно, они
не могут быть предоставлены бессознательному развитию.
Здесь должна проявиться социалистическая планомерность,
острая и гибкая марксистская мысль.
Идя по пути усовершенствования нашего быта, мы будем
истреблять религию. Религия возникла и упрочилась вследствие
трудовой слабости человека и зависимости его от
природы, религия развивалась вследствие несовершенной
организации общественного труда, вследствие классового деле-
286
ния общества. Рост человеческого труда и его организация де-
лают постепенно религию ненужной.
Рост знаний, сопровождающий трудовое развитие человека,
постепенно показывает всю нелепость религиозных басен и ре-
лигиозных предписаний.
Но до сих пор, несмотря на рост мощи человеческого труда,
продукты его и в значительной мере развивавшиеся на его поч-
ве научные достижения доставались, главным образом, на долю
верхам. Эти верхи аграрной и промышленной буржуазии, буду-
чи заинтересованы в сохранении своих привилегий, заключили
прочный союз с религией. Так как народные массы, в особен-
ности деревенские, пребывают еще па очень отсталых ступенях
развития, то господствующим классам, при помощи церковных
организаций, удается сохранить их религиозные предрассудки.
Коммунизм, стремящийся освободить человеческий труд, орга-
низовать его на началах общественности и равенства, очистить
человеческую науку и вообще культуру от буржуазных иска-
жений и примесей и сделать ее достоянием всех,— коммунизм
является страшным врагом религии, который окончательно по-
хоронит ее, когда ему удастся создать светлый, счастливый
быт.
Дело, однако, заключается не в том, чтобы ждать, пока
ветхие призраки религии будут развеяны ростом культурного
быта. Надо сказать, что эти призраки далеко не пассивны. Они
сами борются за свое существование и сохранение всего не-
лепого прошлого человечества. Для того чтобы создать необхо-
димые предпосылки продвижения человечества к коммунизму,
надо ослабить сопротивление эксплуататорских классов, надо
сломить у самих трудящихся всякую инерцию, надо пробудить
классовое самосознание и полную уверенность, что путем ре-
волюционной борьбы, развития науки и техники и напряжен-
ного организованного труда можно сделать человеческую жизнь
глубоко счастливой и землю местом радости и роста жизни.
Но религия учит другому. Религия считает землю юдолью
скорби, человека — неисправимым грешником, который может
заслужить прощение бога только покаянием и смирением. Ре-
волюцию опа считает выявлением преступной гордости и пу-
гает за нее муками ада. Блаженство она обещает, но не на зем-
ле, а за гробом или после страшного суда, в награду как раз
тем, кто безропотно подставляет свою шею под ярмо эксплуа-
тации. Поэтому наше бытовое строительство не только так же
уничтожает религию, как свет, воздух, дезинфекция уничто-
жают всякую заразу, смрад и грязь, но оно, это бытовое стро-
ительство, предполагает активную борьбу с религией для того,
чтобы вырвать из-под власти ее миллионы умов и сердец, ко-
торые, освободившись от ее яда, сделаются нашими сотрудника-
ми в предстоящей борьбе и строительстве,
287
Конечно, бороться с религией физическим насилием, надру-
гательством над ней и т. д. нельзя. Такие насильственные меры
приводят только к углублению болезни. Верующие испытывают
негодование, скорбь, смыкаются вокруг своих пастырей, и про-
пасть между ними и носителями светлого быта на земле ста-
новится только более глубокой. Но коммунизм, кроме самого
радикального оружия,— изменения хозяйства, повышения его
благосостояния и устройства нового быта,— имеет в своих ру-
ках и предварительное оружие,— оружие хорошо поставленной
антирелигиозной пропаганды, разъяснение научной
несостоятельности религиозных учений, противопоставление им
подлинных научных истин о мире и человеке, обследование
самых корней религии, ее общественной сущности, ее измене-
ний в течение истории, освещение всех зол, которые она порож-
дала в прошлом и которые порождает в настоящем, и все это в
спокойном, объективном, фактическом духе.
Вот та форма борьбы, которая должна всемерно развиваться
нами. Этим мы вырываем у старых предрассудков почву из-
под ног и привлекаем в наш лагерь борцов и строителей новые
и новые сотни тысяч тружеников.
И новый быт должен позаботиться, чтобы на смену разным
церковным церемониям и попавшему в плен религии искусству
пришло искусство свободное, светское, которое в гораздо боль-
шей степени, чем церковное богослужение, может и в красках,
я в звуках, в движении и в архитектуре подымать человека на
высоту сознания своих судеб, своих прав и обязанностей и все-
го величия мира и человека.
КУЛЬТУРА НА ЗАПАДЕ И У НАС 1
СВОЕ ВРЕМЯ буржуазия выдвинула ло-
зунг: надо сделать жизнь разумной. А для того чтобы сделать
жизнь разумной, надо узнать научно, что такое мир, что такое
человек, надо критически проверить, как жили люди до сих
пор, и сделать выводы о том, как нужно жить дальше. Такой
план был выдвинут революционной буржуазией. Но с той поры
прошло много времени и утекло много воды. Буржуазия, ока-
завшись господином положения, вовсе не позаботилась о том,
чтобы сделать жизнь наиболее разумной с точки зрения всего
общества. Наоборот, буржуазия не только не построила разум-
ной жизни, по стала все больше и больше превращаться из
класса революционного в класс реакционный.
Вся колонна науки, которая создавалась в период
борьбы буржуазии с духовенством и с феодалами, шла от ма-
тематических, физических, химических и т. п. знаний, т. е. от
наук точных, к наукам о самой жизни, к наукам общественным.
Феодализму, предчувствующему скорую гибель, невыгодно
было вскрывать объективные законы природы и общества, так
как именно эти объективные законы вели к неизбежному паде-
нию феодального строя. Буржуазии, тогда еще классу поднима-
ющемуся, необходимо было содействовать развитию объектив-
ной, материалистической научной мысли, созданию наук, выво-
ды из которых свидетельствовали о неизбежной ее победе. Эти
науки должны были стать оружием в руках революционной
буржуазии и пересоздать все человеческое миросозерцание.
В этот период как в области точных наук — физики, химии,
в биологических науках (в лице дарвинизма, физического мо-
низма и т. д.),—~ так и в области науки об обществе, буржуазная
наука создавала объективно-научный базис. Буржуазные эко-
номисты той эпохи (Смит, Рикардо) были творцами класси-
ческой школы политической экономии, которую воспринял, очи-
стил от шлаков, развил и претворил в подлинно научную
19 А. В. Луначарский
289
систему величайший идеолог вновь поднимающегося на смену
дряхлеющей буржуазии класса — пролетариата,-— Карл Маркс.
Маркс создал истинно научное, понимание законов общест-
венного развития. Он установил, что развитие классового обще-
ства происходит диалектически, т. е. через возникновение, ста-
новление и падение общественных форм, что законы эти ведут
общество от одной стадии развития к другой. Эти законы при-
вели буржуазию к победному завершению ее борьбы с феодаль-
ным конкурентом, эти же законы приводят к тому, что сама
буржуазия порождает пролетариат — своего могильщика, без
которого она не может существовать; марксизм неопровержимо
доказывает, что борьба буржуазии с ее антиподом — пролета-
риатом — неизбежна, что человечество, преодолевая буржуаз-
ный строй, идет к более высокому укладу хозяйственной жиз-
ни — к социалистическому и что носителем общественного про-
гресса и устроителем этого более высокого уклада будет именно
пролетариат. Поэтому все люди здравого смысла и доброй сове-
сти должны присоединиться к нему и способствовать пролета-
риату, чтобы он, пока загнанный и невежественный, как можно
скорее пришел к полному сознанию, к мощной организации и
тем ускорил падение завершившего свою историческую миссию
и теперь являющегося препятствием дальнейшему развитию
общества капитализма.
Марксизм учит, что класс руководится, прежде всего, своими
интересами. Могла ли буржуазия, прочитавши такую научную
книгу, признать, что это наука? Конечно, нет.
Выводы этой науки совершенно совпадали с интересами про-
летариата; ясно поэтому, что пролетариат должен был за нее
схватиться, в то время, как буржуазия, поскольку она была
совершенно противоположна ее интересам, должна была во что
бы то ни стало ее отвергнуть. Классовые интересы предписали
буржуазным ученым фальсифицировать, иногда несознательно,
социологию, создавать эклектические, неправильные теории,
хилые, лживые софизмы. Их буржуазия объявила подлинной
наукой, а от краеугольного камня всякой объективной общест-
венной науки — от марксизма — она отвернулась.
Марксизм представляет собой не только теорию общества в
ее подлинной научной редакции, это — высшая ступень позна-
ния. Маркс и Энгельс нашли тот основной метод человеческого
мышления, совпадающий с объективными законами развития,
который называется диалектическим методом. И буржуазия вы-
нуждена была, опрокидывая, отвергая марксизм, отвергнуть и
его основу — материалистическое миросозерцание и его ме-
тод — диалектический метод. Вместо того, чтобы достижениями
науки в области общественной оплодотворить науки о неорга-
нической и органической природе, подвести под науки точные
и биологические материалистический фундамент, буржуазия,
290
путем враждебного замалчивания марксизма и клеветы на него,
привела к тому, что естественные науки и науки биологические
остались не скрепленными марксистской методологией, оказа-
лись недостаточно зиждящимися на объективном материали-
стическом воззрении.
Пользуясь этим, буржуазия начала фальсифицировать эти
науки, если не в области так называемых точных знаний (ибо,
как я сказал, там это для нее невыгодно), то во всех областях,
где речь шла о методе, о широком обобщении, т. е. подходе,
который приближается к философии,— в области, например,
биологии, в особенности в самых тонких частях науки о жиз-
ни — в науке о сознании пли науке о психических явлениях.
Во всех этих областях буржуазия отступила от материализ-
ма и протянула руку попу, создала идеалистическую мешанину
именно потому, что она испугалась своей первоначальной мы-
сли, которая гласила — мир един, человек в нем живет один
раз, он связан с другими людьми, своими современниками и в
поколении, и этот человек, руководствуясь своим разумом, дол-
жен в этом мире, па этой земле, в конкретной жизни построить
свое разумное общество. С этой точки зрения, человек имеет
право критиковать весь общественный строй, имеет право пере-
страивать его, имеет право сделать его таким, чтобы он обес-
печивал разумное существование всем. Никакой другой цели
в жизни нет, никакой другой ценности в жизни нет. Нужно
создать такой общественный строй, который дал бы человеку
возможность победить и покорить природу, извлечь из нее воз-
можно больше благ; такой строй, который дал бы человеку воз-
можность устроить счастливую жизнь. Если так, тогда социаль-
ная революция, напор пролетариата в борьбе за будущее, за
низвержение капитализма, за правильный, плановый, научный,
братский, социалистический строй — и есть высшая цель в
жизни. Но буржуазия, конечно, этого не хочет, и потому она
стремится впустить через заднюю дверь то, что она когда-то с
парадного крыльца прогнала.
А, может быть, есть загробная жизнь? Может быть, есть бог?
Или, может быть, явления жизни — тайна, и материя есть толь-
ко часть познаваемого мира, знание о котором является только
лишь нашим субъективным представлением? В тумане и серо-
сти этих представлений можно легко потопить все концы и ска-
зать, что цель не в том, чтобы построить разумную жизнь, а в
том, чтобы мириться, покоряться, терпеть, ждать, и после смер-
ти получить за это награду и т. д.
Все несуразицы и нелепицы, которые только были выдума-
ны в разные времена, чтобы одурманить эксплуатируемого чело-
века, чтобы не дать ему проснуться, сформулировать свои тре-
бования и пойти со всей энергией на защиту этих требо-
ваний,— все они возрождаются буржуазией. Буржуазия
19*
291
стремится через своих профессоров, через своих писателей,
публицистов, проповедников, журналистов и т. д. восстановить
мистическое миросозерцание, потому что миросозерцание реа-
листическое ей невыгодно, потому что если стать на материали-
стическую точку зрения, то борьба с капитализмом становится
единственным исходом для всех обездоленных, и для всех, кто
хочет красивой, прямой, яркой жизни на свете, нет тогда дру-
гого исхода, кроме беспощадной борьбы с буржуазией. Но если
существуют бог и бессмертие, и всякие другие мистические цен-
ности,— тогда, в конце концов, все, к чему человек стремится
на земле, это — туман, все это фантом, все это огонь над боло-
том. К таким выводам и стремится буржуазия привести тру-
дящихся, чтобы ей самой жить на этом свете припеваючи, си-
деть на шее у других и радоваться тому, что «есть дураки,
которые работают на нас».
Этот характер буржуазной науки делает ее до такой степени
отравленной и испорченной, что почти ни одну буржуазную
научную книгу нельзя взять целиком. Буржуазные ученые,
даже лучшие из них, даже те, что являются материалистами в
своей области (как наш Павлов, знаменитый биолог и последо-
вательный материалист в трактовке вопросов личности), все
же страдают самыми обывательскими извращениями, когда
переходят к законам общественным.
Это не значит, что мы можем фыркать и предаваться всяко-
го рода чванным издевательствам над буржуазной наукой. Она
и теперь еще преодолевает колоссальную работу. Часть этой
работы, конечно,— подлая работа, которая делается для того,
чтобы затемнить настоящую истину; но другая часть ее весьма
почтенна.
Буржуазные ученые собирают огромные количества мате-
риалов, всевозможным образом перерабатывают их и делают из
них чрезвычайно остроумные выводы. Маркс не мог бы напи-
сать свой «Капитал», как говорил Владимир Ильич, если бы не
было всей этой атмосферы великой буржуазной культуры 60—
70-х годов прошлого столетия, и сейчас ни один марксист не
может написать серьезного научного произведения, не опираясь
на работу и достижения буржуазной науки.
Маркс понимал, где полезное для него и где типично бур-
жуазное подлое построение, где налгано, где имеется «дух»
буржуазии,— так же точно, и еще в большей степени, должны
мы это делать теперь. Да нам это п легче после того, как Маркс,
Энгельс, Ленин, Плеханов и их последователи проделали свою
гигантскую работу.
Мы можем многое заимствовать у буржуазной науки, но мы
должны ее перегонять через наши фильтры. И мы говорим бур-
жуазным ученым Запада и нашим собственным, если они не
марксисты: вы сможете давать полуфабрикат, на 3Д фабрикат,
292
но окончательно фабриката, основанного па научном миросо-
зерцании, вы дать не можете. Вне этих основ науки представ-
ляют собой разрозненные части и для того, чтобы собрать их
воедино, нужно уже в значительной степени пересматривать
и перерабатывать их метод и выводы.
Сейчас уже не только в общественных науках, ио и в обла-
сти наук психологических и биологических растет марксистская
аспирантура, началось движение мысли среди ученых немарк-
систов. Последние иногда стараются сопротивляться марксизму
или потому, что они неразрывно связаны с буржуазной средой,
или потому, что у них эта буржуазная закваска осталась в кро-
ви и они не могут от нее освободиться. Но когда они находятся
вне непосредственной зависимости от буржуазии, этот угар из
них выходит, тогда они сопротивляться марксизму не могут,—
это было бы так же нелепо, как сопротивляться математическим
истинам.
Наша наука, которая будет базироваться на марксизме, не
может не перерасти современную европейскую науку. Всякая
отдельная наука под углом зрения марксизма получает свое
место в общем организме. Вот почему наша наука будет во
многом иной, чем та, которая господствует в Западной Европе.
Вот почему Владимир Ильич говорил, что, строя нашу школу,
многое надо взять из буржуазных школ — письмо, чтение, счет,
физика и химия не отравлены специфическим буржуазным
мышлением; но мы не можем брать буржуазной истории, геог-
рафии, не можем брать литературы, не можем брать хрестома-
тии, сборники для чтения, потому что на них лежит печать
буржуазной, искаженной, извращенной науки.
То же самое относится к области искусства.
Наука имеет, помимо разрешения практических, техниче-
ских задач, еще то огромное значение для всей человеческой
культуры, что она организует человеческие идеи и, что в осо-
бенности важно, человеческие представления об окружающем
мире, а через эти представления создает миросозерцание чело-
века. Искусство играет такую же организующую роль, но, глав-
ным образом, в области эмоции, в области чувства. Конечно,
искусство редко имеет дело непосредственно с чувствами; оно
вызывает в нас эти чувства красками, линиями, звуками, дви-
жением, речью и синтезом всех этих средств.
Но по-настоящему искусство заключается не в листке, где
написан рисунок, не в нотах, не в театральной сцене. Если бы
зрительный зал был совершенно пуст, не было бы искусства
театра.
Искусство живет постольку, поскольку мы его слышим, по-
скольку мы о нем мыслим, поскольку оно нас волнует, посколь-
ку оно пас изменяет. Всякое художественное произведение име-
ет своей целью воздействовать на человека через его нервную
293
систему, воздействовать на сознание человека, изменять его-
Наука — научная пропаганда или теоретическая, идеологиче-
ская агитация — действует на наше мышление и лишь по-
путно, не обращая на это большого внимания, она волнует так-
же наши чувства, т. е. вызывает у нас гнев, любовь, смех,
разочарование, отчаяние, печаль, радость и т. д. Искусство же,
по преимуществу, вызывает в нас всякие такого рода чувства
и этим, главным образом, на нас воздействует — это его глав-
ная область.
Каждый класс стремится к тому, чтобы создать не только
собственное мышление о мире вещей, о себе, о своих врагах,
друзьях, но также и собственный строй чувств. Человек извест-
ного класса гордится тем, что он принадлежит к этому классу,
а для этого нужно создать яркое представление о положитель-
ных типах этого класса, о том, что же в них есть такого пре-
красного. Надо так убедительно изобразить, надо так обрисовать,
выразить типичное, что содержится в классе дворянства, ска-
жем, чтобы дворянин почувствовал свою гордость, свою доб-
лесть, свою отвагу, свою голубую кровь, свою изысканность,
свое превосходство над остальными. Все это подлинное искус-
ство и старалось ему давать.
Так же точно, когда начала выдвигаться буржуазия, она
стала говорить о замене дворянской чести буржуазной чест-
ностью. Буржуа говорили: да, мы — аршинники, мы собираем
капиталы, но у нас здоровая семья, у нас настоящее трудо-
любие, бесконечная честность в расчете, огромная серьезность,
солидарность между собой в борьбе против этих дворянских
финтифлюшек, которые только и умеют, что резать людей па
куски или предаваться всякого рода баловству за чужой счет;
мы — класс, который вносит серьезность, деловитость, знание
производства, подлинную честность.
По всему этому буржуа считали себя бесконечно выше дво-
рянства и изобразили это в искусстве. Дворян (в особенности
французский писатель Мольер2 п наш Островский3) изобра-
жали вырождающимися людьми, жалкими, полными сомнений
маньяками, совершенно беспомощными людьми, над которыми
история поставила крест, которых голыми руками может взять
всякий ростовщик, и т. д.
История выдвигает новый прогрессивный класс — пролета-
риат, и он также борется за искусство, как за орудие органи-
зации эмоций пролетариата, как класса, и оружие в борьбе
против буржуазии. Пролетарское искусство стремится пока-
зать, сколько порождено буржуазией живоглотного, хищниче-
ского и вместе с тем мелкого, ничтожного, и выдвигает свой
положительный тип — пролетария — строителя нового мира,
коллективиста, который меньше заботится о себе, чем обо всем
обществе, который является выразителем титанической силы
294
огромных масс и поэтому способен делать подвиги, создавать
необъятное, о чем раньше и думать нельзя было и что должно
служить, в конце концов, опять-таки этим самым массам.
Пролетарий по самой своей классовой сущности солидарен
со всеми угнетенными, в каком бы месте земного шара они ни
находились и ни жили, и выдвигает на первый план действи-
тельную свободу, настоящее равенство всех, борется за то, что-
бы наука и искусство служили каждому. Фигуру борца за эту
задачу, которой служит весь пролетариат и в службе которой
он находит главную сущность своего бытия, художник-проле-
тарий выдвигает как типичную для его класса и старается до-
казать, при посредстве этого образа, крестьянству и трудовой
интеллигенции высоту целей, к которым стремится пролета-
риат, чтобы они пришли, слились с ним в общем служении
социалистическим идеалам.
ПАСХА 1
ЕРВОБЫТНЫЙ ЧЕЛОВЕК, постепенно
переселявшийся в умеренный пояс с его суровой зимой и более
ласковым летом, человек, недавно еще отделавшийся от состоя-
ния большой обезьяны, недавно еще покинувший деревья и при-
обретший прямую походку, переносил с тревогой и волнением
катастрофические перемены окружающей его среды. Трудно
сказать, на какой стадии его хозяйственное развитие начало
складываться в своеобразные церемонии его взаимоотношений
с природой. Точных представлений о законах и причинах пере-
мен, происходящих вокруг него, он не имел. Точных методов
воздействия на окружающую природу у него не было. Только
зарождались еще его наблюдения, только намечались его
уменья. Эти наблюдения (наука), эти уменья (техника) были
густо смешаны с фантастическими представлениями, получив-
шимися от наивного привнесения в явления природы объясне-
ний, почерпнутых из жизни первобытного человеческого обще-
ства. Среда иногда мучила его морозом, голодом, пугала его
темнотою, хлестала его ветром, насылала на него болезни, отни-
мала пищу от его рта. Для него это были злые силы, и так как
он не видел чьих-то злых лиц, чьих-то злых рук, то полагал, что
стихии, с таким остервенением набрасывающиеся на него, пред-
ставляют собою новые тела его врагов, тех страшных душ, по-
кинувших человечьи тела, которые носятся вокруг, которых
трудно умилостивить п которые почти всемогущи в деле причи-
нения ему зла.
Но природа также грела его солнцем, рождала ему
плоды или дичь, окружала его в определенное время года бле-
стящими красками и какой-то почти материнской лаской. Конеч-
но, и тут опять благодетельные души, дружески настроенные,
те, с которыми человек находится в глубоком союзе. Злые
и добрые духи для человека умеренного пояса находятся в по-
стоянной борьбе. Ему чуждо понимание абсолютных закономер-
ностей смены времен года. Для него каждый раз это страшная
296
драма, которая может закончиться и так и иначе. То Морана2,
зима, тьма, смерть побеждает полчищами своих ужасных демо-
нов и тогда человеку приходится плохо и кажется, что самое
племя человеческое будет стерто с лица земли, то свет и теп-
ло — гений мирового огня начинают преобладать и дают чело-
веку короткий отдых, короткое счастье.
И, конечно, беспомощный и запуганный человек безумно
любпт день, безумно любит лето. Что же это будет, если зима
затянется, если солнце не начнет побеждать, если день не нач-
нет расти, если не будет поворота на счастье. Привычка гово-
рит, что в определенное время подмятый под тьму и холод мир
тепла начинает биться за свое возвышение и человек не хочет
оставаться пассивным. Как помочь тому, чтобы вот в этом году,
вот сейчас весна победила, чтобы страшная борьба, которая
выражается то в солнечном дне, то вновь в хлопьях снега и
вспышках мороза, кончилась благополучно. Человек не знает
этого, но он ищет способов, какими мог бы быть полезен своим
стихийным друзьям в сражении. Таких способов ищет он часто
в своей жизни: отогнать, запугать, умилостивить невидимое
злое начало, привлечь, уговорить начало доброе, заключить с
ним союз.
Старики знают, как это делается. Старики знают старые
слова, которыми говорили в те времена, когда духи эти были
еще людьми, старики знают, что они ели, какие у них были
повадки и привычки, старикам надо разговаривать с ними. Этот
разговор может быть униженный, он может быть мольбою, ста-
рики будут становиться на колени: «Смотри, мол, какой я
маленький перед тобою». Старики будут класть голову на зем-
лю и говорить: «Вот моя голова! Топчи и руби ее, если хочешь».
Старики будут простирать руки вверх или бить лбом об зем-
лю — там и там духи. Но старики могут также приносить по-
дарки. Что лучшего есть для человека, как не пища — она
животворит, она превращает столь знакомые первобытному че-
ловеку страшные муки голода в состояние благополучия. Мерт-
вому деду, мертвому брату, превратившемуся в духа, надо
принести в дар похлебку или кровь, то, что ему нравилось,—
это расположит его. Но старики знают также, как сделать
больно духу, как испугать его, как против духа слабейшего по-
звать другого, сильнейшего. Старик — большой специалист та-
кого дела — превращается в колдуна, шамана.
Все эти методы должны быть пущены в великий весенний
праздник. Надо помочь воскреснуть своим богам, своим ду-
хам, надо помочь их победе. Гудят бубны, пиликают какие-то
дудки и свистульки, люди пляшут и машут, падают в судорогах,
потому что их собственный дух отправился в царство других
духов, все в волнении, все в величайшем напряжении. Наддай,
помоги, а то застрявшая ни туда ни сюда весна покатится,
297
пожалуй, обратно! Надо приносить самую дорогую и самую вкус-
ную для духов жертву. Жертва — это, с одной стороны, «жрат-
ва», пища богов, а с другой стороны, то, чем жертвуют, т. е.
отнимают у себя, отказываются. И вот ведут среди взволнован-
ных и запуганных людей человека, мужчину ли, женщину ли,
старика ли, ребенка ли,— всяко бывало по-разному у разных
племен; ведут на жертву, на пищу богам. Он знаменует
собою эту борьбу, он как бы живой прообраз духов, которые так
долго были в царстве смерти и теперь воскресают. Он вместе
с тем тот, чья теплая кровь придаст им силы, он тот, чья смерть
будет иметь магическое действие, влияние которой кругами бу-
дет расходиться в океане духовных сил. На каком-нибудь воз-
вышении перед еще слишком слабым солнцем, каменным то-
пором убивают предназначенную жертву. Старики и колдуны,
примитивные жрецы свежуют мясо, и начинается трапеза. Боги
едят то, что сгорает и поднимается дымом к весеннему бледно-
му небу, боги пьют кровь, льющуюся на земле, а люди прича-
щаются к борьбе природы, они причащаются к миру духов, они
являются их сотрапезникамп. Позднее скажут, что они, съедая
тело и кровь своего соплеменника, этим самым как бы едят
тело и кровь героического бога, ведущего борьбу с темными
силами, каждую осень претерпевающего смерть и поражение,
но каждую весну возвращающегося с победой.
Этот праздник глубоких исторических предрассудков, празд-
ник тупой жестокости, ненужного кровопролития, праздник до-
исторического людоедства есть настоящий корень современной
пасхи. Она сохранила все его черты, потому что она связана
с ним длинными историческими нитями. Еще у ацтеков в Мек-
сике сохранилось обыкновение, по которому в жертву богу
солнца, для того чтобы помочь ему в победе, приносились бла-
городнейшие юноши, а в отдельных случаях дети самого царя —
жертвовать, так жертвовать! Властвующие хотели показать
этим, как близка их сердцу судьба подданных, и горе им, если
бы они не вовремя затеяли отклониться от этой «чести», выте-
кавшей из их положения. В Вавилоне во время праздника Заг-
мук (на эту тему написана известная пьеса Глебова 3, ставив-
шаяся в Малом театре) мы видим уже другое — богов в неко-
торой степени надувают. Царю вовсе не хочется умирать в
солнечный праздник жертвой, но, с другой стороны, нельзя же
подсунуть богам попросту раба, осужденного преступника,
военнопленного; поэтому на один день ему дают поцарство-
вать, одевают его в царские одежды, дают ему спать с женами
царского гарема, исполняют те или другие его мелкие приказа-
ния, а когда день прошел, к вечеру ведут его пред лицо богов
и закалывают там. Хотя и на один день царь, хотя и мало нуж-
ный человек, даже может быть осужденный на казнь, но все-
таки царь,
298
С развитием религиозной системы все большее значение
приобретает своеобразный разрыв в мире духов, давно уже пре-
вратившихся в своей аристократической верхушке в богов. Есть
боги вечные, есть «бог-отец», «творец и вседержитель», есть
боги изменчивые, есть обращенный ближе к людям «сын бо-
жий». Он-то и ведет борьбу, он соединяется с представлением
о солнце и его годовой и дневной судьбе, о громе, который яв-
ляется провозвестником благодетельных дождей. Это он умира-
ет и воскресает; на переднеазиатских языках Бар-абба, знаме-
нитый Варавва, названный в данном случае в евангелии общим
именем «сына отца». Так называли такого преступника, кото-
рый должен был быть принесен в жертву и разыграть на земле
вплоть до смерти всю драму жертвенного существования ве-
ликого сына божия. Только воскреснуть раз убитый человек не
мог, но бога воскресшего изображало уже другое какое-нибудь
существо.
Евангелие во всех своих частях является романом, состав-
ленным из разных мифов и легенд, поверий и изречений. Оно
составлялось коллективно, поэтому в нем столько неровностей
и даже нелепых противоречий, но оно составлялось людьми
определенного умственного уклада. Здесь не место, конечно,
говорить о том, какую политику они вели, какую мораль пропо-
ведовали, но что касается «таинственной» основы всего уче-
ния,— она была бледным отражением старины об убийстве и
поедании человека, в то же время изображавшего «сына бо-
жия», своей смертью и воскресением искупившего грехи людей
и возвратившего им благоприятное лето.
Последняя часть евангелия есть переработка старых воспо-
минаний о таком весеннем жертвоприношении. Но в более тон-
ких умах тех сектантов, тех проповедников, которые создавали
новое учение, наслоились уже разные хитросплетения, благода-
ря чему в евангелии дело является гораздо более чудовищным
и нелепым, чем даже в те времена, когда каменный топор дро-
бил ради победы весны человеческий череп. В самом деле, что
может быть логически нелепее учения об искуплении челове-
чества «сыном божьим». Христос оказывается единосущным
отцу. Вместе с этим отцом он создал мир. Он всемогущ. Он мог
его сделать миром счастья, он мог сделать человека мудрым и
сильным. Нет, несмотря на свое всемогущество и всеведение, он
создал такой мир, в котором море зла, и муки, и греха. Свои
собственные создания, в которых вложен якобы дух по его же
образу и подобию, за те безобразия, которые из этого духа
вытекали, он карает. Он хочет их спасти и для этого воплощает-
ся в праведника, который ни в чем не виновен, дает себя в
руки людей, становится жертвой судебной несправедливости,
оказывается казненным и именно поэтому находит возможным
якобы за свои заслуги простить грешных людей, Большей
299
нелепости — логической, философской, юридической — пельзя
себе представить! Людей прощают не за их собственные заслу-
ги, а за чужие, притом за страдания бога, который всеблажен и
страдать не может, и для того, чтобы смыть с них скверну, ко-
торая появилась на них исключительно по вине самого бога, как
бы не сумевшего создать такого человека, которому грех на ум
не пошел бы. Когда-нибудь маленькие дети будут хохотать над
этим нелепым мифом, над этим искривлением человеческой
мысли, как мы теперь смеемся над какой-нибудь сказкой о
«бабе-яге». Однако эта нелепость держит еще умы человеческие,
крепки в человеке нити старинных образов и, даже не сознавая
того, наш верующий христианин, уставляя свой стол яйцами и
ветчиной, слушая пасхальные песни о смерти и воскресении,
повторяет бледные и потерявшие смысл жесты, те, которые
когда-то сплетались вокруг темного и кровавого ритуала.
Но весна все же — вещь очаровательная, весна — действи-
тельно победа света и тепла, весна расковывает наши реки, в
ней есть что-то от широкой свободы, от обновления мира, от
великого потока вдаль, вширь, вперед. Все так. И рабочее дви-
жение создало иной весенний праздник, праздник 1-го Мая.
Рабочий зовет человечество смыть со своего тела эти гряз-
ные кровавые пятна, отбросить своего гориллоподобного пред-
ка, который когда-то выдумал пасху и всю бесчисленную
вереницу разнообразных и уродливых жрецов, вплоть до хит-
рых, темномыслящих проповедников евангельских истин, про-
никнуться окончательно великими данными науки, рассеять
все следы предрассудков и тем не менее продолжать любить
жизнь, любить природу, любить труд и весною чувствовать ки-
пение вечной человеческой крови в своих жилах, радоваться
своему продвижению вперед, торжествовать свои победы, го-
товиться отомстить за поражение, с любовью останавливать
взгляд на новых поколениях, на цветах вечной человеческой
весны — юношах, девушках, детях. Таким должен быть наш
праздник, таким и является праздник 1-го Мая.
Вот почему, с ужасом оглядываясь на мрак и жестокость
прошлого, мы восклицаем: долой этот праздник, долой эту пас-
ху, которая стихийно возникла в косматой груди первобытного
человека и так долго жила и терзала человечество своим приз-
раком, и да здравствует вместо нее весенний праздник
пролетариата, человечества, социализма, буду-
щего — 1-е Мая!
К ШЕСТИЛЕТИЮ ГАЗЕТЫ «БЕЗБОЖНИК» т
ЧЕНЬ ЧАСТО раздаются упреки со сто-
роны нашей передовой общественности о том, что мы недоста-
точно энергично ведем борьбу с религиозными предрассудками,
борьбу за стопроцентный атеизм. Я думаю, что упреки эти спра-
ведливы. Мы, конечно, все знаем, что вести борьбу с религией
путем государственного насилия нельзя, что это — ошибочный
метод, идущий, в конце концов, скорее на пользу разным жре-
цам, старающимся окружить себя ореолом жертв гонения.
Но отсюда до терпимости по отношению к религии
большое расстояние. Идейным оружием, оружием уяснения ос-
нов действительно научного диалектического марксистского
миросозерцания, оружием объяснения происхождения истори-
ческой судьбы, социальной сущности и нынешней роли религии,
с совершенной выпуклостью и в формах, понятных для самых
широких масс, вольтеровским, щедринским оружием убиваю-
щего смеха, разоблачения пакостей духовенства всех религий
в прошлом и настоящем, не останавливаясь перед самыми рез-
кими обвинениями, мы должны пользоваться непременно.
Надо искоренять религиозные предрассудки всюду,
где это окажется для нас возможным. Надо способствовать со-
зданию энергичного и широкого актива путем расширения об-
щества «Безбожник» и создания всякого рода антирелигиозных
кружков для того, чтобы усилить наши выступления по этому
фронту. Нужно помнить, что наше наступление относительно
слабо. Наступление же против нас все растет.
Быть может «мертвая» и «живая» православные
церкви уже настолько подрыты и другими обстоятельствами,
что не представляют значительной опасности в смысле именно
наступающей силы. Но в мещанско-кулацких слоях происходит
огромное движение — рост сектантства. Здесь нужна величай-
шая бдительность. Сектантское религиозное движение может
вылиться в главную организационную форму кулацкого насту-
301
пленпя на нас. Вообще, это одна пз самых острых и самых яв-
ных правых опасностей.
По линии интеллигенции имеются чудовищные факты впа-
дения в самые грубые формы религиозности. Что же касается
всякого рода разврата с более или менее утонченными формами
мистики и идеализма, то этого добра у нас сколько хотите.
Я поздравляю газету «Безбожник» с шестилетием ее борь-
бы на этом фронте в качестве единственной антирелигиозной
газеты во всем Союзе. Повторяю, приходится принять обвине-
ние в некоторой слабости работы на нашем антирелигиозном
фронте. Но это обвинение нельзя распространить на газету
«Безбожник». Опа рьяно, преданно и умело служила делу
уменьшения религиозного мрака.
Наркомпрос как раз в настоящее время заканчивает состав-
ление большого обращения к работникам просвещения, которое
заключает призыв подтянуть и поднять антирелигиозную борь-
бу в наших школах, а затем и по всему широкому фронту про-
светительной работы в рамках Наркомпроса и его органов. Я
надеюсь на энергичное, революционным темпом проводимое
усиление антирелигиозной борьбы через армию просвещенцев и
желаю поэтому особого распространения газеты «Безбожник»
в самих просвещенских массах и среди учащейся молодежи.
Считаю чрезвычайно желательным возможно большее сбли-
жение между руководящими кругами просвещенцев и центром
движения безбожников и дружную работу всех работников обе-
их организаций.
Крепче возьмемся за уничтожение бога во всех его вари-
антах и во всех лазейках, через которые он может скрываться
от света науки!
АНТИРЕЛИГИОЗНАЯ БОРЬБА В ШКОЛЕ 1
гарантирует сво-
ОНСТИТУЦИЯ СССР
боду вероисповедания. Это означает, что мы вывели из состоя-
ния угнетения и преследования те религиозные верования и
секты, которые в царской России считались государственно
вредными, и, с другой стороны, взяли на себя обязательство не
преследовать никого за религиозные убеждения. Данному обя-
зательству Советская власть остается, конечно, верной. Это,
однако, вовсе не означает, что наше культурное строительство
должно в какой-либо мере останавливаться в нерешительности
перед вопросом о том, смеем ли мы, постепенно создавая новые,
социалистические формы сознания, бороться со всеми религи-
ями, как системами ложных представлений, ложных чувств и
ложных действий, системами, враждебными действительно на-
учному просвещению, реальному стремлению людей к овладе-
нию силами природы и общества, к подлинной свободе и разум-
ному общему счастью.
В задачу просвещения в широком смысле входит
рассеяние всякого рода предрассудков и беспощадная борьба
со всякой тьмой — наследием прошлого, помехой для создания
будущего. В частности школа, как участница просвещения, как
важное его звено, не может оставаться чуждой
борьбе с религией как в ее старых формах,
так и в формах того сектантского движения,
которое столь характерно разрастается в настоящее время за
счет разрушения старых церковных объединений.
Само собой разумеется, что беспощадная борьба с
религией в области просвещения никоим образом не может про-
тиворечить основным положениям конституции о веротерпимо-
сти. Она не должна ни превращаться в какие бы то ни было
формы административного воздействия, ни принимать харак-
тера грубого давления, оставаясь в рамках убеждения. Правило
это тем более важно, что принуждение в этой области является
303
к тому же и крайне нерациональным методом борьбы, скорее
упрочивая верования, чем искореняя их.
Все это равным образом верно и относительно борьбы с ре-
лигией в рамках школы. Правда, мы имеем здесь дело с дет-
ским возрастом, и может возникнуть мысль, что ребенок, во-
первых, являясь жертвой тех или других религиозных предрас-
судков, все же в несравненно меньшей мере, чем взрослые,
проникнут ими и опутан их цепкими и окрепшими корнями и,
во-вторых, что по отношению к ребенку обязательство вырвать
его из-под злого очарования устаревшего миросозерцания яв-
ляется еще более настоятельным, чем по отношению к взрос-
лым. Что касается последнего соображения, то оно, конечно,
абсолютно верно. Надо пытаться искоренять религию, именно
отвращая от нее новое поколение, и чем в более раннем возра-
сте мы начнем освобождение человеческого сознания от религи-
озных предрассудков, тем лучше.
Надо помнить, что ребенок в школе отнюдь не является изо-
лированной индивидуальностью. Если он приносит в школу ту
или другую религию, то это потому, что она навязана ему сре-
дой, в которой он живет, и в огромном большинстве случаев —
семьей. Поскольку школа активно проводит борьбу с религией,
она сталкивается с семьей, и ребенок оказывается между двух
мощных воздействий на него, запутывается в противоречиях и,
не зная, кому верить, при цепкости семьи и ее религиозных
предрассудков, часто начинает ненавидеть и школу, и стоящее
за ней государство.
В первые годы революции Владимир Ильич, всегда неизмен-
но бывший страстным врагом религии и требовавший реши-
тельной борьбы с нею, предостерегал руководителей Нарком-
проса от слишком большой спешки в этом отношении. Анти-
религиозная школа означает школу с антире-
лигиозным учителем. Между тем в нашей школе в те
времена религиозные учителя преобладали, да и в настоящее
время далеко не являются они редкой птицей. Владимир Ильич
давал себе отчет, что в первые годы после революции поставить
себе задачу замены всех религиозных учителей другими, по
меньшей мере не худшими в качестве педагогов, является уто-
пией. Он указывал также на то, что достаточно прочные рели-
гиозные убеждения крестьян при откровенной антирелигиоз-
ности школы могут повести к крайне враждебному отношению
к учителю и даже к удержанию детей по возможности вне шко-
лы. Поэтому Владимир Ильич рекомендовал самым решитель-
ным образом отделение школы от церкви, настаивая, например,
на обязательности выноса из школ икон, на изгнании из нее
всяких религиозных обрядов, на строгом запрещении религиоз-
ному учительству вносить в преподавание и в отношения к
своим ученикам какой бы то ни было религиозный оттопок.
304
К этому Владимир Ильич прибавил, что самое преподавание
в школе должно быть как в сфере естествознания, так и в сфере
обществоведения направлено к тому, чтобы приобретаемые уче-
никами знания как можно решительнее разгоняли в их головах
всякий религиозный туман. Именно это имел в виду ГУС Нар-
компроса, когда в одном из своих писем, содержание которого
было достаточно энергично для времени его опубликования,
говоря об усилении борьбы с религией, употребил тем не менее
выражение «безрелигиозная школа». С тех пор ушло достаточно
времени, которым Советская власть, партия и пролетариат вос-
пользовались для общего продвижения социалистического стро-
ительства, и больше чем пора пересмотреть эти позиции.
Громадное укрепление государственного порядка, рожден-
ного революцией; разложение во всех старого типа церковных
организациях (православной, магометанской, иудейской и т. д.);
рост сектантства, приводящий, с одной стороны, сознание ве-
рующих в неустойчивое, переходное состояние, а с другой
стороны, стремящийся в новой форме укрепить религию; все
глубокие перемены, происходящие в области хозяйства и бы-
та; значительное количество новых, антирелигиозных учителей;
вышедших на работу; значительно большее количество куль-
турных сил, которыми мы можем располагать для достаточно
быстрой смены религиозных учителей, — все это вооружает
школу гораздо лучше, чем прежде, и обязывает нас перейти в
наступление, гораздо более решительное.
Недавно изданная методическая записка Главсоцвоса, одоб-
ренная коллегией Наркомпроса, развертывает программу анти-
религиозной деятельности школ и дает в этом отношении целый
ряд важных указаний. Наркомпрос отнюдь не провозглашает
систематической чистки учительства в смысле немедленного
устранения всех верующих учителей, но он твердо заявляет, что
верующие учителя в советской школе есть не-
которое нелепое противоречие, и что отделы на-
родного образования обязаны пользоваться всякой возможно-
стью замены таких учителей новыми, настроенными антирели-
гиозно. Наркомпрос будет требовать тех или иных решитель-
ных приемов борьбы с религией, а в тех случаях, когда учитель
по убеждениям своим вынужден будет отказаться от такого ро-
да воздействия на учеников, Наркомпрос и органы его на ме-
стах будут проводить их с помощью комсомольских и пионер-
ских организаций, отмечая такого учителя, как дезертира па
антирелигиозном фронте. Вытекающая отсюда борьба с рели-
гиозным учительством — не пустяки, так как мы можем подо-
зревать, что в рядах учительской армии мы найдем еще от
30 до 40 проц, разного рода верующих, включая сюда
и адептов более утонченных форм религии, вроде, скажем,
толстовства.
20 А. В. Луначарский
305
Поясню примером, в каких случаях непосредственные пред-
писания Наркомпроба имеют характер обязательный и не могут
не поставить религиозного учителя в трудное положение. В
ближайшем будущем, например, уже во время предстоящей
пасхи, Наркомпрос и органы его на местах будут бороться с
праздником религиозного характера, будут настаивать на том,
чтобы школа в пасхальные дни работала. Дело сведется не про-
сто к объявлению пасхальных дней рабочими,— им надо при-
дать особый характер.
Школа должна будет произвести известное усилие для того,
чтобы отвлечь детей от посещения церкви, от всякого рода
религиозных и полурелигиозных церемоний и обычаев, дав им
в то же время в школе некоторый эквивалент, нечто организо-
ванное, антирелигиозно-значительное и вместе с тем привлека-
тельное.
В этом направлении школа несколько опередила другие
учреждения уже во время последних рождественских праздни-
ков. В борьбе с пасхой школа будет по-своему принимать уча-
стие в тех общих мероприятиях, которые в этом году должны
будут развернуться повсюду, преследуя цель во всем населении
создать поворот от посещения церковной службы, обжорства,
пьянства и т. д. к культурному времяпрепровождению, к высо-
ким эстетическим и общественным формам празднования во-
круг пролетарского весеннего праздника — дня 1 Мая. Возвра-
щаясь к вопросу об обычных, постоянных формах антирелиги-
озной борьбы в школе, надо отметить несколько важных сторон
этой борьбы.
Во-первых, борьба пойдет в сфере обучения. Наши про-
граммы, которые заряжены достаточным количеством анти-
религиозного духа, будут в этом отношении несколько пе-
рередакт и рованы для того, чтобы сгруппировать и вы-
пуклее установить в них точное и непосредственное направление
на борьбу с религией. В этом смысле усилено будет антирели-
гиозное воздействие по линии естествознания (выработка
основ материалистического воспитания), по линии общест-
воведения (уяснение происхождения и развития религии,
ее социальной роли в настоящее время, задач систематической
борьбы с религией).
Школа, однако, не может ограничиться достаточно ярким,
антирелигиозным обучением; она должна, опираясь на другие
формы просвещения, идущие по линии борьбы с религиозностью
взрослых, захватить и семью, поддерживая тех, кто освобожда-
ет ребенка от религии, разгоняя в самой семье мрак, который
мог бы парализовать усилия школы по отношению к ребенку
или поставить ребенка в положение мучительного раздвоения.
Задача борьбы с семьей в этом отношении, конечно, задача
трудная, но избегнуть ее невозможно.
306
Религия, однако, не представляет собою только миросозер-
цание. Всякая религия есть также этическая система. Школа
должна резко столкнуться с религией по линии воспитания,
разъясняя внутреннюю лживость религиозной морали, указы-
вая на то, как мало под влиянием религии изменяется человек
в сторону высшей нравственности.
Школа должна разъяснить те высокие принципы новой эти-
ки, которые несет с собою социализм, отнюдь не ограничиваясь
при этом пустыми проповедями и прописями. Школа, учениче-
ское самоуправление, пионерские организации должны идти по
линии такой перестройки школьной и внешкольной жизни лю-
дей, которая гарантировала бы рост коллективизма, рост брат-
ских чувств солидарности, высокого уважения к личности,
умения ставить своп интересы ниже интересов общих, и в осо-
бенности всего пролетарского класса и социалистического
строительства, умения с энтузиазмом реагировать на все явле-
ния социалистической борьбы и социалистического творчества.
Наряду с этим школа должна содействовать развитию чувств
негодования и презрения к тем классам и группам, к тем об-
щественным явлениям, которые все еще создают рознь, опас-
нейшие преграды трудящемуся человеку на путях к подлин-
ному благоустройству жизни на земле.
От мелочей товарищеского общения, от борьбы с повседнев-
ными проявлениями эгоизма, неравенства между мальчиками и
девочками, детьми разной национальности, разного уровня за-
житочности или способностей, от формирования все более со-
держательного коллективного труда и отдыха до выработки яр-
ких и широких коммунистических убеждений. Так должны ид-
ти пути этического воспитания в школе, опираясь на все более
прочную установку производственного труда, на физкультуру,
на пионердвижение, на внешкольную работу (кружки, клубы).
Все без исключения церкви и секты пользуются также и
эстетическими приемами воздействия на своих адептов. Совет-
ское общество, в особенности растущее социалистическое обще-
ство, в свою очередь обладает большими эстетическими силами,
которые должны быть организованно противопоставлены церкви.
Организация праздников,— таких ли, в которых школа яв-
ляется участницей общенародных торжеств, или чисто школь-
ных, — есть в этом отношении высоко важная задача. Праздни-
ки должны найти те активные увлекательные формы ознамено-
вания какого-нибудь большого, возвышающего события, кото-
рые могли бы быть с успехом противопоставлены обветшавше-
му и однообразному «репертуару» церкви. Всякого рода время-
препровождение: театры, концерты, кино, радио, посещение
музеев, богато иллюстрированные научные и в особенности ан-
тирелигиозные лекции, хорошо поставленная периодическая и
непериодическая детская литература,— все это должно быть
20*
307
пущено в ход, развернуто, усовершенствовано или создано для
великой цели скорейшего превращения всего грядущего поко-
ления в абсолютно атеистическое.
Было бы преступно извратить борьбу таким
образом, чтобы, обратив ее всецело против пра-
вославной церкви, например, оставить в тени борь-
бу с сектантством или с магометанской, иудей-
ской и всякой другой религией... Часто невнимание
к религии, по количеству занимающей менее видное место, чем
православие, приводит к вреднейшим обывательским толкам о
борьбе с православием, как таковым, что усиливает своеобраз-
ные сектантские настроения, дает повод говорить об иновер-
ческих, инородческих влияниях. Эта гнусная обывательская
дребедень без следа исчезнет, если антирелигиозная борьба бу-
дет планомерно развертываться по всему фронту, с одинаковой
энергией ударяя по всем богам, по всем церквам, по всем фор-
мам религиозной лжи, не исключая самых утонченных и рафи-
нированных проявлений боговерия или мистики...
ОЧЕРЕДНЫЕ ЗАДАЧИ АНТИРЕЛИГИОЗНОЙ ШКОЛЫ
В РАЙОНАХ НАЦИОНАЛЬНЫХ МЕНЬШИНСТВ 1
АРКОМПРОС упрекают иногда в том, что
в документе, опубликованном им года четыре тому назад, он
охарактеризовал нашу школу, как безрелигиозную. В этом ви-
дят даже как бы недостаточное понимание со стороны Нарком-
проса важнейших задач нашей классовой борьбы, которые за-
ключаются в том, чтобы искоренять религиозный яд в самом ран-
нем возрасте путем соответственной просветительной работы и,
разумеется, через посредство школы. Можно признать обвине-
ние в том, что, пожалуй, этот документ о безрелигиозном воспи-
тании явился несколько запоздавшим. Но следует помнить, что
эта установка на «безрелигиозную» школу дана была не кем
иным, как В. И. Лениным. Владимир Ильич предостерегал Нар-
компрос против того, чтобы он преждевременно не ставил во-
проса об активном проведении атеизма через школу, и указы-
вал нам причины, по которым этого делать не следует.
Для национальных меньшинств эти указания могут
быть очень важны и сейчас. Ленин говорил, что Советская
власть еще молода, что ей пришлось в конституции установить
полную веротерпимость и объявить свободу религиозных веро-
учений; что учительство в очень большой части религиозно и
заменить его атеистическим учительством так уж скоро не
удастся, а вести атеистическую пропаганду через учителя, ко-
торый сам ходит в церковь,— это безнадежная вещь; наконец,
крестьянство является еще настолько отуманенным религиоз-
ными предрассудками, что если учитель поведет прямую анти-
религиозную пропаганду, крестьянство отнесется к нему, как к
врагу, как к развратителю и, может быть, откажется всем селом
посылать своих ребят в школу.
Вот почему Владимир Ильич предлагал вести борьбу
с религией в школе таким путем: провести отделение церкви от
школы, не допускать в ней никакой религиозной пропаганды,
например, вынести обязательно из школы иконы, образа и т. д.
309
(па этой мере он очень настаивал, хотя осуществить ее удалось
с довольно большим трудом: были большие конфликты в 1918 г.
между учительством и родителями); в самом преподавании
естественных наук и обществоведения надо проводить твердую
научную линию, которая, как говорил Владимир Ильич, по
своему существу антирелигиозна; если в естественных науках
дать действительное материалистическое мировоззрение, дать
научное представление о мире, то этим рассеется многое мно-
жество предрассудков и басен, которыми наполняются в рели-
гиозных семьях детские головы. Даже на первой ступени обу-
чения нужно рассказывать детям, как возникла религия, какие
ошибки, какие преступления она совершила за время своей
исторической жизни, какова классовая сущность тех, кто под-
держивает сейчас попа, муллу, раввина и т. д. Это мы и назы-
вали «безрелигиозной школой», пользуясь не совсем точным,
как вы видите, термином, так как даже у мало-мальски убеж-
денного учителя-атеиста была полная возможность в рамках
этой школы бороться с религиозностью детей.
Но условия, на которые указывал В. И. Ленин, значительно
изменились. Что он говорил? Он говорил (это было в 1918 г.):
«Советская власть еще очень молода, недостаточно укрепилась».
Сейчас она уже не так молода и очень сильно укрепилась. Он
говорил: «Вам не так-то скоро удастся заменить религиозного
учителя учителем-атеистом». Из этих слов следует, что как
только этого можно будет достигнуть, так сейчас же нужно бу-
дет этим положением воспользоваться и как можно энергичнее.
Учительство у нас на 60% (минимум) атеистическое, 40%
(данные эти приблизительны) учителей — верующие. Конечно,
этих религиозных учителей сразу не сменишь, но в педтехни-
кумы чем дальше, тем больше идет крепкая советская публика,
главным образом, дети крестьян, бедняков и середняков, и нам
удается с каждым годом заменять все больший процент отста-
лого и враждебного учительства. Так, в позапрошлом году было
немного больше 4% учителей с одногодичным стажем, в прош-
лом году — немного больше 5%, в этом году — немного больше
6%. Кроме того, учителей, которые бы осмелились воздейство-
вать на детей во вредном духе, мы будем немедленно снимать
и заменять другими, это может еще усилить процесс быстрой
смены религиозных учителей.
Вы знаете, что в этом году мы отменили праздник рождест-
ва, спросив предварительно детей и учителей, хотят ли они ра-
ботать в дни, когда церковь празднует рождество. И что же,
какой оказался результат? По последним данным, работало 42%
школ. Остальные не работали только потому, что кампания пе
была организована широко и хорошо; доказательство этому в
том, что везде, где она была организована, как следует, школы
в рождество работали. Большие споры идут о том, как быть с
310
пасхой. Общее наше решение сводится к тому, чтобы в субботу
и в понедельник работать, а воскресенье сделать антирелигиоз-
ным днем, т. е. всюду в школах сделать соответственные школь-
ные антипасхальные праздники и пригласить на них детей и
родителей.
Само собою разумеется, что религиозное учительство прини-
мает наш план с неудовольствием. Но мы вовсе не заставляем
религиозных учителей вести антирелигиозную пропаганду. Не-
давно в Ленинграде был такой случай: один учитель II ступени
читал лекцию, доказывая небытие божие. После окончания лек-
ции — дискуссия. Выходит лично знавший его человек, смотрит
прямо в глаза и говорит: «А вы сами в бога верите?» — «Я-то
сам верю».— «Так как же вы доказываете противополож-
ное?» — «Мне поручило ЛОНО».
Такая «пропаганда» может, конечно, иметь только отрица-
тельный результат. Поэтому мы решили в тех случаях, когда
учитель, по своим убеждениям, не может провести антирелиги-
озный день, обращаться за помощью к комсомольской и к пио-
нерской организациям.
Принуждать верующих учителей к антирелигиозным высту-
плениям мы не хотим; мы не угрожаем таким учителям репрес-
сиями за отказ от таких выступлений. Но религиозное учитель-
ство не может претендовать на то, чтобы мы считали его ра-
боту удовлетворительной.
Тов. Ярославский2 сказал: «Так же, как нельзя допустить
к детям педагога-белогвардейца, учителя, который пропаган-
дирует контрреволюцию, так нельзя допустить и педагога ре-
лигиозного». Разница здесь в том, что разоблаченного бело-
гвардейца, будь он учитель или кто-нибудь другой по профес-
сии, мы не только заменяем другим работником, но и сажаем
в тюрьму, а религиозность — это, по нашей конституции, не
преступление. Мы поэтому не можем отнестись так же к ре-
лигиозным учителям, как к преступникам. Но мы можем и
обязаны постепенно проводить чистку учительских кадров, за-
меняя подходящими людьми просвещенцев, которые сами на-
ходятся в плену у религиозной тьмы. Конечно, снять с работы
всех их тотчас же и заменить их людьми мало подготовленными
нельзя,— это значило бы сильно снизить школьную работу; но
такую постепенную замену и усиленную подготовку новых
кадров, главным образом, из рабоче-крестьянской молодежи
для этой замены нужно поставить перед собой как твердую
цель.
Можно ли ждать враждебного отношения к учителю-анти-
религиозннку со стороны населения и может ли оно быть на-
столько сильно, что родители не будут посылать своих ребят
в школу? Нет, это может встретиться только в редких случаях.
У нас довольно много учителей-атеистов, которые в церковь
311
не ходят и всем известны, как комсомольцы или партиицы,
или просто безрелигиозные люди, и мы не видим, чтобы к ним
складывалось такого рода отношение. Конечно, всякого общест-
венника в деревне кулаки ненавидят и стараются противопо-
ставить ему деревню. Но это уже лежит в другой плоскости —
в плоскости более или менее ярко выраженной классовой борь-
бы. Мы не видим, чтобы там, где учитель — атеист, детей не
пускали в школу: если население и ворчит, то все-таки не при-
дает этому особенно большого значения; оно привыкло и ми-
рится с тем, что школа безбожна.
В деревне религия еще очень сильна. В городе религиозных
людей становится все меньше и меньше: это, главным образом,
старики, порядочно количество придерживающихся религии
среди женщин, иногда бывают шалые интеллигенты, которые
прежде не верили, а теперь, после революции, «на зло» Совет-
ской власти поверили. Но в общем влияние церкви тает.
Как известно, в церкви произошел раскол на борющиеся
между собой старую и новую церкви. Но еще важнее появле-
ние значительного количества сектантов. Рост сект, с одной сто-
роны, это отрицательное явление, потому что сектант может
глубже и прочнее верить, чем вообще приверженец старой веры,
будь то магометанин, православный или еврей. Старая вера —
вековая, устарелая, она имеет под собой такую шаткую базу,
так противоречит науке, так неприспособлена к современной
жизни, что сама жизнь ее подтачивает и она легко может
упасть. А сектантская вера — это ремонтированное здание: там
все, что покосилось,— подперто, все, что подгнило, — подкра-
шено; сектант знает, на что будут бить те, кто разоблачает
его религиозные предрассудки, и он в этих местах делает усту-
почки, приспособляется к жизни.
Поэтому вся «передовая» церковщина гораздо прочнее. Но
в то же время нужно сказать, что раз человек начал сомневать-
ся, раз он прогнал попа, перестал верить в разные требы, в
разного рода религиозное колдовство, раз он отчалил от старого
берега, он начинает сомневаться и колебаться, проверять все
основы религии. И поэтому молодежь и сколько-нибудь искрен-
них людей — сектантов гораздо легче излечить от религиозной
отравы, чем приверженцев старой церкви. Как можно старого,
закоснелого религиозного человека переубедить самыми осно-
вательными аргументами, когда он на все отвечает: «Это божье
откровение, и я от этого не отойду...» Совершенно другое дело —
человек, которого не удовлетворяет старая вера, и он ищет но-
вой: он начал размышлять, оп критикует, сопоставляет, разду-
мывает, он уже находится «в пути», и в это-то время наша силь-
ная артиллерия — научная — может разрушить все это внутри
расшатанное здание веры, и вступившего уже на путь критики
привести к пониманию подлинной истины — к атеизму.
312
Из всего сказанного видно, что у нас есть все основания пе-
рейти сейчас в новое наступление против религии.
Общей статистики религиозности детей у нас нет; есть толь-
ко выборочная статистика по отдельным школам. Мы проводи-
ли закрытую, анонимную анкету, в которой дети говорили —
веруют ли они или нет, молятся или нет, ходят в церковь или
нет и т. д. И тут выяснилось, что половина детей, кончающих
семилетку, абсолютно неверующая, а другая половина сохра-
няет ту или другую веру, ходит в церковь. Некоторые этому
ужасаются и говорят: это ужасно, что из нашей школы поло-
вина детей выходит верующих! Но когда я говорил с немецким
учителем-атеистом, он, напротив, удивился, что за такой корот-
кий срок, как 10 лет, мы добились того, что половина детей
выходит из школы атеистами. Только когда я сказал, что ска-
зала нам, как относятся дети к религии, абсолютно закрытая
анкета, тогда он только поверил, что мы этого результата дей-
ствительно добились.
Итак, половину детей-школьников мы у религии отвоевали.
Конечно, этого недостаточно и нужно работать со всем возмож-
ным напряжением, чтобы скорее пойти дальше этого. Но цифра
«около половины» — цифра средняя. Есть школы, в которых
дети почти сплошь атеисты. Это показывает, чего можно до-
стигнуть, если очень хорошо поставлено дело. Есть и проти-
воположные примеры. В Сокольническом районе есть школа...
там 90% верующих детей... Ясно, что там дело поставлено
очень скверно, образец того, как не следует воспитывать.
С одной стороны, религиозность взрослой части населения
(особенно в городе) расшатывается и вредное влияние семьи
на детей в этом отношении уменьшается; с другой стороны,
больше половины учителей уже сейчас нерелигиозны и масса
детей больше, чем когда бы то ни было прежде, подготовлена к
тому, чтобы без особого сопротивления воспринимать прямую
проповедь атеизма и прямую борьбу с религией в школе.
Какими же методами думает Наркомпрос действовать? Что
нового вводит он в этом отношении?
Прежде всего, мы немного должны будем пересмотреть про-
граммы. Это не должно пугать просвещенцев, которые ужасно
боятся пересмотра программ, потому что, после того как про-
граммы, пересматривавшиеся много раз, наконец, стабилизи-
ровались, им удалось приспособиться к последней редакции
программ ГУСа.
И я, и другие товарищи, много ездящие по стране и видя-
щие много школ, знаем, как сильно приспособился учитель к
ним. Беспомощного отношения к программам ГУСа, резко от-
рицательного отношения к ним пли маскировки, когда учитель
для вида занимается комплексным методом первые минуты уро-
ка, а потом переходит к простому обучению грамоте,— этого
313
уже нигде нет. Комплексный метод усвоен, и даже в плохень-
ких сравнительно школах более или менее полное проведение
его не мешает к четвертому году обучения достигать высокой
грамотности. Но все же наши программы надо несколько подре-
монтировать, ибо в программах I и II ступени есть моменты,
где концы с концами не сведены. Поэтому в новом издании
программ мы несколько перегруппируем материал, хотя нового
почти вводить не будем. Мы дадим комментарии, как учитель
должен пользоваться своим материалом для того, чтобы достиг-
нуть наибольшего эффекта в борьбе с религией.
Правда, у нас атеистической литературы не очень много. Но
мы теперь усилим работу по ее созданию, так как она — силь-
ное оружие в руках учителя для новой атаки на поповщину.
Качество существующих книг и пособий также мало удовлет-
ворительно. Нам предстоит большая работа по проработке ме-
тодических вопросов антирелигиозной литературы. Борьба про-
тив религии должна органически войти во все преподаваемые
в школе предметы, и это должно отразиться как на методиче-
ской литературе для учителя, так и на учебниках для детей.
Все же в нашей методической записке по борьбе с религией
Наркомпрос указывает литературу, которая, на мой взгляд,
вполне достаточна. Я нахожу даже, что книг слишком много:
учителю будет трудно прочесть столько книг, и что надо вы-
делить те из них, которые прочесть можно и следует, но не не-
обходимо, и подчеркнуть самый нужный материал.
Конечно, мы идем здесь по тем же путям, которые указаны
Лениным: естественные науки и обществоведение — это два
основных предмета, преподавание которых должно быть про-
питано постоянной борьбой с религией. Но и в этом пункте
изменившиеся обстоятельства заставляют по другому приме-
нять указания Владимира Ильича.
Недавно в Москве была конференция естественников. На
этой конференции даже очень левые, близко стоящие к нам
учителя, отстаивали то, что было правильно в те времена, ког-
да это говорил Ленин, но что сейчас уже нельзя считать пра-
вильным. Они говорили: «Если учитель-естественник правильно
разъясняет сущность происхождения вселенной, сущность ма-
терии, объясняет всякого рода явления природы в научной и
в то же время достаточно популярной для детей форме, то тем
самым ребенок перестает верить в разного рода россказни, в то,
что мир должен был непременно кто-то сделать, что нужно до-
пустить идею творца. Все это отпадает, когда он будет знать,
что мир не мог сделать никто, и перестанет верить всякого рода
россказням о различных явлениях природы, вроде грома и т. д.
Например, такой случай: учитель-естественник задал ребятам
вопрос — откуда происходит гром? Одна из девочек говорит:
«Гром бывает потому, что Иуду, который предал Христа,
314
посадили в ад и заковали в цепи, а на часах стоит апостол Петр,
и вот Иуда иногда вырывается, бегает по небу и грохочет це-
пями, а Петр в него стреляет». Вся эта дребедень отпадет сама
собой, когда учитель объяснит, что такое гром на самом деле.
Но нет, это не так уж просто. Думать так: «Я говорю о
настоящей истине, и от этого сама собою распадется религиоз-
ная ложь»,— неправильно. Мы должны идти в атаку, и учи-
тель-естественник обязан и в начальной школе, п в школе по-
вышенного типа пользоваться всякими путями для того, чтобы
сказать: «Вот что, дети, по этому поводу говорит религиозное
учение — библия, евангелия, попы, вот как объясняют они эти
мировые явления. Но па самом деле это — вздор, который со-
ответствовал уровню человеческого сознания много тысяч лет
тому назад и сейчас совершенно наукой опровергнут и не имеет
никакой ценности». Если дети начнут спорить, будут выска-
зываться сами, то нужно остановиться на этом подольше, так
чтобы от этих возражений не оставить камня на камне. Наука
дает для этого вполне достаточный материал.
То же, что сказано об естествознании, относится к обще-
ствоведению. Теперь нельзя говорить об истории церкви в об-
щих чертах, а надо выделить определенные моменты, особенно
в школе второй ступени, где история преподается, как отдель-
ный предмет обществоведения. Нам нужно проработать вместе
с детьми вопрос о происхождении религии, ее развитии и ее
роли в настоящее время. Само собою разумеется, что нужно
особое внимание уделять той религии, которая в данной мест-
ности является преобладающей.
Нас очень часто упрекают, будто мы ведем борьбу с право-
славием, но не ведем борьбы с еврейской религией, мусульман-
ским вероучением и т. д. Это неверно. Если бы это было так,—
это было бы большой ошибкой. Такое ложное представление
возникает просто потому, что московские, ленинградские жи-
тели и вообще жители городов и деревень с преобладающим
православным населением чаще слышат нашу пропаганду про-
тив православия; само собою разумеется, что нужно бить по
всем разветвлениям религии, в которых очень много слабых
сторон,— их нисколько не меньше в других религиозных сис-
темах. Несомненно, что в тех местах, где имеется компактное
еврейское население, на первый план должна быть выведена
борьба с косностью раввината. И православная, и еврейская, и
мусульманская церкви — все одинаково чужеядны, все стара-
ются держать народ в темноте, разжигать национально-религи-
озную вражду, внушить народу, чтобы он считал только эту ве-
ру праведной, а народ, мол, придерживающийся ее, избранным,
всячески развивать ненависть, презрение к «неверным»...
Мы некоторое время поставлены были в затруднение отно-
сительно мусульманских школ. Наша конституция разрешает
315
родителям учить своих детей своему вероучению. Мы не можем
сказать верующему человеку: ты не смей обучать детей рели-
гии даже дома. В школе мы будем бороться против веры в бога
или в богов, но религиозное воспитание в семье, дома мы не мо-
жем запретить. Мусульманское духовенство указывало нам, что
для того, чтобы сделать мальчика пли девочку сознательно ве-
рующими, оно должно научить их арабской письменности, дать
некоторое образование, которое не так легко усвоить; без этого
они не могут читать коран. Православной религии учили общие
школы, и отдельного религиозного обучения для православных
не было. У протестантов перед конфирмацией юноши и девуш-
ки, которым исполняется 16 лет, собираются на некоторое ко-
личество уроков обучения катехизису. А у мусульман религи-
озное обучение продолжается несколько лет. Опираясь на это,
магометанское духовенство говорило: «Если вы не хотите угне-
тать нас хуже, чем при царях, если вы не хотите, чтобы наш
народ считал СССР своим врагом, если не хотите поощрять пан-
исламистское движение,— не разрушайте нашей школы, ибо
этим вы вызываете негодование десятков миллионов нашего
народа, народа, исповедующего мусульманскую религию, ко-
торый будет считать свою веру угнетенной». Была угроза, ре-
альная угроза того, что муллы и всякого рода контрреволюци-
онные силы воспользуются этим, чтобы распространять среди
магометан, которые в некоторых местах в Средней Азии край-
не фанатичны, такое мнение, что Советская власть душит «пра-
вую» веру.
Мы долго бились над этим вопросом, договаривались, как
быть, чтобы, с одной стороны, не вышло так, что мы мусуль-
манский народ прижимаем, не даем ему права свободно испо-
ведовать религию, а с другой стороны, пе была сведена на нет
борьба с этими предрассудками. Мы воспретили мусульманам
в законодательном порядке обучать религии детей, которые не
прошли двух лет советской школы. Мы будем идти все больше
и больше в наступление против мусульманской школы. Но эта
борьба затрудняется тем обстоятельством, что часто школа при
мулле лучше обставлена, чем советская школа, а часто совет-
ской школы в том пункте, где есть мусульманская школа, сов-
сем нет. Что же тут делать, если в данной деревне нет еще
советской школы? Мулла говорит: «Я научу вас читать, мо-
литься, открою вам книгу, а Советская власть сама ничего не
дает и мне запрещает учить вас; она хочет, чтобы вы были в
совершенной темноте, были бы неграмотными людьми». Это
производит на население чрезвычайно большое впечатление.
Население говорит: «Если государство не может обучать детей,
дайте церкви обучать их».
Поэтому главнейшим методом является развитие нашей соб-
ственной сети светских школ и развитие достаточно крепкое.
316
Когда мы приобретем в этом отпотпепип опору, мы можем рез-
че перейти в наступление против мусульманской религии, но
сейчас нам приходится церемониться с ней больше, чем с дру-
гими. Здесь нужно идти с некоторой осторожностью, но тем не
менее энергично. Мы уже и сейчас среди мусульманства имеем
большой передовой слой (значительное явление — женщины,
снимающие чадру, паранджу), имеем новое, глубоко культур-
ное движение — например, введение латинского алфавита, ко-
торое освобождает от пользования трудным и устаревшим
арабским алфавитом. Это все громадной силы удары по мусуль-
манской религии, пробивающие в ней большие бреши.
Для всех вообще, и для национальных меньшинств в част-
ности, чрезвычайно важно понять, что ребенок приходит в шко-
лу, не с неба свалившись,— он приходит из семьи, и если семья
религиозна, то он с молоком матери всосал эту религиозность,
и когда учитель рассказывает настоящую истину, он бежит к
отцу или матери и говорит им о том, что сказал учитель. Мать
и отец сейчас же взъерепенятся и начинают давить в противо-
положную сторону, внушать ребенку, что «учитель говорит не-
правду, что это — твой враг» и т. д.
Но этого мало. Если школа окажется достаточно сильной,
чтобы действительно начать перевоспитывать ребенка и вну-
шать ему новые идеи, если он начнет отходить от религии, не
захочет молиться, перестанет ходить в мечеть, церковь или в
синагогу, то родители будут принуждать его, подвергать телес-
ному наказанию и т. д., словом — мальчик или девочка могут
оказаться мучениками за свои атеистические убеждения, могут
погибнуть или быть забитыми своими родителями в старую
тьму. Мы знаем много случаев, когда ребенок, который уже пе-
рестал верить, прибегает к учителю и говорит: «Я хочу ходить
в школу, но меня не пускают» или «я стал говорить в семье, что
бога нет и иконы нужно вынести вон, а меня за это выпороли,
в другой раз я не буду вести атеистической пропаганды в
семье».
Значит, школа не может работать одна: она не может од-
ними своими силами вырвать ребенка из среды, в которой он
вырос. Поэтому Н. К. Крупская выработала новую записку,
которая на днях будет опубликована, относительно общей борь-
бы, которая идет по линии политпросвета, по линии партийной
и комсомольской пропаганды: все общественные организации,
пресса, кинотеатры, всякого рода воздействие через избы-чи-
тальни и т. д., словом, все те силы и методы, которыми мы мо-
жем воздействовать на взрослых, должны быть мобилизованы
для борьбы за ребенка. Конечно, школа также не может быть
чужда этой борьбе: она должна влиять и на семью. Учитель
должен собирать родителей, говорить антирелигиозные речи,
указывать, что, если они сами религиозны и не хотят просве-
317
щепля для себя, то пусть остаются со своей религией, по не
тиранят своих детей и не закрывают им глаза на подлинный
свет; что им придется считаться с тем, что наступили новые
рремепа, непохожие па старые, и ребенок воспитывается для
повой жизни. Таким образом нужно вводить обязательность для
учителя такого рода борьбы с религиозными предрассудками
родителей и с их властью над пробуждающимися детьми. Сей-
час это можно и абсолютно необходимо сделать.
Еще одно очень важное указание. Одним только обучением
нельзя бороться с религией. Вы можете хорошо доказать ре-
бенку, что бога нет, что религия является очень глупым заб-
луждением, которое оказалось таким прочным отчасти потому,
что существование человека полно глубоких скорбей, отчасти
потому, что она мирволила эксплуататорам и поддерживала
власть господствующих классов, которые, в свою очередь, пок-
ровительствовали и всевозможным образом ее защищали. Об
этом надо сказать, по этого недостаточно.
Когда мы спрашиваем детей: «А почему ты веришь?» — они
очень редко отвечают: «Потому что я не знаю, откуда пошли
гром и молния, и т. д.» Обыкновенно отвечают так: «Тот чело-
век, который верит,— это добрый человек, религия предписыва-
ет быть нравственными, хорошими», «потому что, потеряв страх
божий, можно свихнуться и сделаться преступником» и т. п.—
ответы, в общем сводящиеся к тому, что вера всегда учила доб-
ру, что она имеет моральную силу. Безбожник, безбожный че-
ловек может-де всякого обмануть, и в половом отношении рас-
пущен, пьяница — ведь он бога пе боится! Очень характерно,
что когда православный крестьянин хочет сказать: «ты него-
дяй», он говорит: «креста на тебе нет». Для старозаветного
еврея всякий шаг от глупых предрассудков в сторону прогресса
кажется величайшим грехом и преступлением — весь окружаю-
щий мир ему кажется пакостным, зараженным, осужденным
на грех. То же самое несет с собой и мусульманское «пра-
воверие».
Каждая из этих религий, и всякая религия вообще имеет
огромное количество жизненных правил. Большую часть этих
жизненных правил, так же как и молитвы, и всякие церемонии
магического свойства, легко высмеять и доказать, насколько
это — чепуха; по часть этих правил имеет значение. Христиан-
ство проповедует любовь к ближнему. Мусульманство воспиты-
вает идеал борьбы и смерти за свое правое дело. И в еврейской
религии имеется колоссальное количество правил, которые на-
столько прочно укоренились, что «десять заповедей Моисея»
до сих пор существуют и в них верят в Англии, Америке и т. д.
Значит, придумано это было не так плохо. «Не убий», «пе укра-
ди»—все это так. Но нужно доказать: говорят «не убий», а
убивают; говорят «пе укради», а грабят народ.
318
Надо показать, что вся эта религиозная мораль, существу-
ющая тысячелетия, на самом деле не привела к тому, чтобы
пюди сделались лучше. Религиозные люди остаются такими же
испорченными и плохими по отношению друг к другу, как боль-
шинство людей вообще, являющихся жертвой частной собствен-
ности, того отвратительного зла, в котором человек уже долгие
годы живет и в результате которого он является моральным ка-
лекой. Обветшавшей и лицемерной религиозной морали нужно
противопоставить нашу мораль, паши правила,— не только в
смысле освобождения человека от всех этих внешних церемо-
ний, по и главное в смысле противопоставления поповским
правилам жизни наших пролетарских, коммунистических пра-
вил, гораздо более высоких, основанных на нашей любви к че-
ловечеству, любви большой и реальной, включающей в себя
реальную революционную борьбу против хищного господствую-
щего класса...
Разбить эксплуататорское общество и действительно обеспе-
чить создание научного, планового, братского, социалистиче-
ского общества — это есть высший долг любви, о котором толь-
ко можно говорить. Вот почему мы считаем чрезвычайно важ-
ной стороной дела — противопоставление религиозной морали
нашей морали. Но если преподнести ее в виде прописных истин,
в виде разных хороших слов и лозунгов, цитат и т. д., то мы
оказались бы новыми попами, пришедшими на смену старым
попам, потому что все эти прописи ребенку ничего не дают.
Нужно вкоренить общественно полезный труд в жизнь детей,
чтобы воспитать их в коллективистическом, братском духе.
Мы обязаны вести неустанную борьбу со всякими дикими
проявлениями ненавистничества, которые поддерживала и под-
держивает религия: братство предполагает, конечно, добрые от-
ношения, отношения равенства между людьми без различия по-
ла и национальностей. Мы еще далеко не покончили с полным
осуществлением этих начал.
Например, до сих пор еще в школах мальчики пренебрежи-
тельно относятся к девочкам, и в некоторых нацменьшинствах
это является большой помехой. До сих пор, например, в неко-
торых местностях Средней Азии мы пе можем устроить школ,
в которых бы учились мальчики и девочки вместе. Для того что-
бы привлечь девочек к образованию, нам приходится устраи-
вать отдельные школы,— настолько ужасными считает населе-
ние основы передового воспитания!
Даже в передовых школах можно видеть, что мальчики си-
дят на одной стороне, а девочки на другой. Спросите одного из
мальчиков: «Почему вы сидите отдельно?» И получите ответ:
«Станем мы с девчонками сидеть!» Мы вправе обратиться к учи-
телю, который этих детей воспитывает, и сказать: «Какой же
вы педагог? Вы знаете, что говорил Ленин по этому поводу,
319
знаете, чего требует от учптеля Советская власть, а вы спокой-
но проходите мимо того, что мальчики уже на первой школьной
скамье считают, что девочка — это существо более низкое»...
Наконец, последнее. Все религии пользуются орудием эсте-
тики, искусства. У всех есть песнопения, более или менее краси-
во построенные храмы, всякая утварь, у некоторых народов —
живопись, фимиамы, курения, религиозные спектакли в том
или ином виде. Все это направлено на то, чтобы заинтересо-
вать, чтобы благолепием церковной службы приковать к вере
не только старых, но и молодых. Праздники, которые устраи-
ваются чрезвычайно торжественно, есть у всех религий. К боль-
шим праздникам, сопровождающимся целыми ритуалами: осо-
бая пища, особые танцы, веселые вечера, елки и т. д.— легко
привыкают и очень их любят дети. Все это ловко придумано
и имеет свою прелесть. Так что, если отказаться от пасхи, не-
которым покажется, что целый год потускнел, погас. Сколько
времени ждут соответственного богослужения и соответственно-
го стола и всяких церемоний! Как долго и торжественно гото-
вятся к этому празднику! Можем ли мы сказать прямо: все это
мы выкидываем за окно, все это «прах и тлен», и нет ему места
в нашей стране? Это было бы плохой борьбой с религией.
Как вместо религиозной морали мы должны дать более вы-
сокую мораль, так, в особенности в жизни детей, эстетически
воздействующим праздникам мы должны противопоставить на-
ши праздники, которые будут проводить наши более великие
идеи. Эти праздники мы должны обставить так, чтобы для
ребенка они были бы действительно радостными, театрализо-
вать их, привлечь музыку, танец, украсить здания. Все это на-
до обдумывать со всей требовательностью, чтобы дать наиболее
милые для этих детей формы празднества, чтобы они с наслаж-
дением думали о празднике 1-го Мая, о какой-нибудь посадке
первомайского дерева, о демонстрации, о спектакле п т. д., что-
бы первомайский праздник расцвечивал пышным цветом гуля-
ние в лугах и садах, чтобы он был действительно радостным
праздником всего мира и дети ждали его с нетерпением. Празд-
ник Коммуны или дни, посвященные воспоминанию о Ленине,
можно превратить в чрезвычайно торжественные дни, которых
дети будут ждать, о которых будут долго вспоминать,— может
быть, до седых волос будут помнить о тех празднествах, кото-
рые они пережили в детстве, когда великие идеи запали в их
детскую душу. И даже самых маленьких детей мы должны втя-
нуть в эти празднества. Этим мы противопоставим нашу школу,
наш клуб, нашу улицу — церкви с ее всевозможными чарами
искусства, ее демонстрациям, т. е. «крестному ходу» и т. п.
Надо помнить, что не следует в этой религиозной борьбе
проявлять административное усердие, не следует дразнить на-
селение, выставляя себя как власть имущих: вот-де я провожу
320
атеистические убеждения и за мною стоит Советская власть;
не сумею тебя убедить, так хлопну по уху; запугивать, застра-
щивать, нападать физически в качестве «власть имущих» —
не следует. Это значит только глубже заколачивать религиоз-
ный гвоздь. Всюду, где вы не убеждаете, а нападаете, религия
начинает казаться мученицей, и мы от этого больше проигры-
ваем, чем выигрываем. В. И. Ленин очень предостерегал от та-
кого рода наскоков на религию.
Работа здесь трудна, нужно перевоспитывать постепенно
детей и воздействовать вместе с тем и на родителей, чтобы они,
по крайней мере, не мешали ©тому процессу. Повторяю: работа
очень тонкая и подчас тяжелая.
Но бывают случаи, когда учитель, как просвещенец, должен
чувствовать себя представителем власти. Если родители начи-
нают тиранить мальчика или девочку за то, что он бросил цер-
ковь или она сбросила чадру, тогда учитель должен выступить
как представитель власти. Он должен сказать: «Если вы в семье
не перестанете действовать таким образом в отношении вашей
просыпающейся к сознательной жизни детворы и молодежи, то
вы будете действовать против Советской власти, которая дает
свободу совести не только вам, но и вашим детям, которая вас
не хочет тиранить, но и вам не позволит тиранить ваших детей».
Или, например, если вы видите, что попы или раввины начи-
нают сплачивать вокруг себя население с целью противодейст-
вовать нашей пропаганде, сорвать ее, если близится момент,
когда они физически начнут или начинают уже напирать на
вас, устраивать всякие враждебные демонстрации и т. д.,—
тогда вы имеете право сказать: «Нет, милые друзья, если у нас
в конституции сказано, что мы не запрещаем вести религиоз-
ную пропаганду, то мы имеем тоже свободу вести антирелиги-
озную пропаганду,— мы имеем право устраивать свои клубы,
свои школы, где мы развертываем свободно пропаганду наших
убеждений; и если вы начинаете этому сопротивляться физи-
чески, то это есть контрреволюция, а с контрреволюцией мы бу-
дем расправляться по-свойски».
Всюду, где религиозные настроения и организации перехо-
дят в контрреволюционные, всюду, где мы видим намерение ве-
сти прямую борьбу против нас,— там и мы переходим на пря-
мую борьбу. Ведь не можем мы, позволить таким тенденциям
развиться! Но для нас невыгодны такие конфликты. Посколь-
ку мы вооружены наукой, дающей, несомненно, более высокое
объяснение мира и его явлений, чем религия, и вооружены мо-
ралью, более человечной и высокой, можем вооружаться искус-
ством, которое увлекает и привлекает и детей, и взрослых,—
поскольку мы имеем такое хорошее вооружение, нам выгоднее
избегать всяких прямых конфликтов и действовать убеждением
и чисто воспитательными средствами.
21 А. В. Луначарский
ВОПРОСЫ КУЛЬТУРНОГО СТРОИТЕЛЬСТВА РСФСР
И РЕЛИГИЯ 1
УРЖУАЗНАЯ ШКОЛА находится в ту-
пике. С одной стороны, основы буржуазии — личный интерес,
конкуренция. Буржуазия провозгласила лозунг — обогащайтесь
каждый своими средствами, кроме тех, которые запрещены за-
коном. По если эти законы искусно обойти, то можно пользо-
ваться и «недозволенными» средствами. Буржуазная школа
должна выращивать своим воспитанникам зубы и когти, сделать
их вооруженными и готовыми к тому, чтобы сделать хорошую
карьеру. Но наряду с этим буржуазии нужно создавать людей,
которые в случае кризиса пойдут умирать за буржуазную роди-
ну, пойдут убивать людей другой страны. Им нужен пат-
риотизм.
Педагоги Запада стоят перед вопросом: как воспи-
тать в пролетарском или крестьянском ребенке любовь и пре-
данность к своему «отечеству», если он в этом своем отечестве
беден, если его там эксплуатируют, а рядом он видит безумную
роскошь богачей? Как же научить его любить такую родину? И
буржуазия, которая, как известно, раньше чуралась церкви, пе
хотела признаться в том, что ищет поддержки у попов, начинает
все чаще заявлять о том, что надо соединить воедино либера-
лизм и попа, который будет объяснять пролетарпю и крестьяни-
ну, что он должен, несмотря ни на что, любить свою родину,
а в случае надобности и умпрать за нее и что па том свете он
будет за это вознагражден. Вот то глубочайшее крушение педа-
гогической мысли и практики, которое мы сейчас имеем на
Западе. Поп всюду возвращается в школы завоевателем.
Я читал речь мюнхенского епископа, в которой он
говорит о том, что в Германии партия центра 2 поддерживает
республику,— кто бы мог думать, что церковь будет поддер-
живать республику? «Успокойтесь,— говорит он,— может быть,
мы когда-нибудь будем поддерживать и социализм». И время
это недалеко, потому что он вошел в одно правительство с со-
322
циал-демократамп. «Но помните одно,— говорит поп,— держите
в своих руках школы. Пока школы в руках церкви, пе страшно
приспособляться к тем или иным временам. Все равно дух оста-
нется божьим, и мы во всякое время сможем провести нужные
нам лозунги». Таким образом буржуазия хочет, давая народу
образование, нужное ей для того, чтобы выгоднее можно было
эксплуатировать рабочую силу, в то же время омрачить его
сознание религиозными предрассудками.
В нашей системе воспитание индустриального, умного, силь-
ного человека с сильным характером является, напротив, же-
ланным, потому что... развитие социалистического общества
совпадает с его личными интересами; у пего пет иного пути,
чтобы сделать свою жизнь счастливой, удобной, чтобы хорошо
устроить и обеспечить своих детей, кроме пути социализма.
Пам пе нужны безразличные люди с сознанием, сфабрикован-
ным учителями-мракобесами. Социализм нуждается в сильных,
крепких людях, которые любят свое отечество потому, что это
отечество стремится к завоеванию общего счастья, а не к уст-
ройству благополучия отдельных людей. Наша государствен-
ная социалистическая школа ставит себе задачу воспитать
сознательного и научно мыслящего человека-коллективиста.
Вот колоссальная разница между нашей педагогикой и педа-
гогикой буржуазной...
Начиная с дошкольного возраста и позднее, в школе нужно
внушать детям, применяясь к их возрастным возможностям,
марксистское, материалистическое и диалектическое мировоз-
зрение. Для этого нам нужно бороться с двумя главными на-
шими культурными врагами, со всевозможными церквами и
религиями в каких бы то ни было формах. Это — враги социали-
стического строительства, и они борются с нами на культурной
почве. Школа и все культурные учреждения — батареи, ко-
торые обращены против религии со всеми ее ужасами, пакостя-
ми, со всем позором узкого национализма, особенно сказываю-
щимся в антисемитизме.
Несколько слов о религии. Нас очень сильно упрека-
ли в том, что мы провозглашали лозунг безрелигиозной школы,
в то время как должны были провозгласить лозунг антирели-
гиозной школы. Я должен сказать с полной определенностью,
что еще с самого начала В. И. Ленин, который настаивал, чтобы
школа была отделена от церкви, чтобы мы выбросили иконы из
школ, вместе с тем дал нам такое задание: так как вы сейчас
(это было в 1918 г.) религиозных учителей полностью нерели-
гиозными не замените, так как сейчас еще наш строй недоста-
точно упрочен, так как религиозное крестьянство в случае ате-
цстической пропаганды в школе, пожалуй, не будет посылать
'туда детей, и мы этим дадим новую силу попам,— будьте край-
не осторожны.
21*
323
Нас можно упрекнуть, быть может, в том смысле, что мы
эту осторожность хранили слишком долго,— последний цирку-
ляр, в котором было упомянуто о безрелигиозной школе, был
дан тогда, когда наш строй упрочился, когда мы попа уже не
боимся и замена учителей религиозных нашими атеистически-
ми учителями стала более доступна (если не в один год, то
в 2—3 года), мы находимся в достаточно благоприятном поло-
жении, чтобы нам возможно и должно было перейти на
этом фронте в наступление.
Кроме того, церковь сама теперь переходит в наступление
против нас, но не в той искалеченной форме, в какой живет она
теперь, в качестве «живой», «мертвой» или «полумертвой» церк-
ви, а в особенности в новой ее, сектантской, формации. Совер-
шенно естественно, что в России, крестьянской стране с изряд-
ной кулацко-буржуазной прослойкой, с мещанством и середня-
ками, тяготеющими к индивидуальному хозяйству, могла бы
пройти реформация, т. е. революционное изменение старого
строя могло, во-первых, политически выразиться не в комму-
нистическом движении, а в индивидуалистическо-демократи-
ческом, и, кроме того, во внешне революционной реформе
церкви.
Но у нас революция, по историческим особенностям нашей
страны, привела к победе пролетариата раньше, чем в других
странах, и «реформация», ковыляя на костылях, изо всех сил
старается обогнать революцию. Вчера я видел ноты, пестрящие
всякими религиозными словами, всякой дребеденью: «Как мы
любим Христа», «Мы — христовы свечи» и т. д. с примечанием:
поется на мотив «Интернационала». Это хотя и смешно,
но вовсе не так несерьезно, чтобы не обращать на это вни-
мания.
Опасность всякого рода реформированной религии, немного
улучшенной, немного подкрашенной, несомненно, есть. Сектан-
ты начали с того, что-де «царь нас угнетал, а Советская власть
дала свободу вероучения», и они в своп псалмы вставляли слова
молитвы за Ленина, за Совнарком. Но это — для начала, для
декларации. На самом деле, та злейшая реакция, которая дви-
жется кулаком вместе со всякого рода разложившимися интел-
лигентами, находит в сектантстве прячущуюся за внешней ле-
гальностью организацию; можно было предвидеть, что именно
более или менее реформированная, подмазанная религия будет
той идеологической почвой, на которой они с нами попробуют
вступить в культурно-политический бой. Вот почему все наши
культурные учреждения, от школы до театра, от Академии наук
до изб-читален, должны рассматриваться нами, как работаю-
щие на фронте отражения религиозной опасности и, вместе
с тем, как средство излечения народных масс от этой дурпой
болезни...
324
...Относительно закрытия церквей... Говорят, будто
случается, что 95 % населения требует закрытия церкви,
а 5% противятся этому, и при этом условии ВЦИК отказывает
в закрытии. Губисполком вправе расторгнуть любое соглаше-
ние, любой контракт с группой верующих, но если они жалуют-
ся на это, то, по нашей конституции, ВЦИК обязан это дело
рассмотреть применительно к местным условиям. Мы, конечно,
все за то, чтобы как можно скорее изжить религиозный дурман,
но мы ни на одну минуту не должны забывать, что резкие адми-
нистративные меры без предварительной антирелигиозной про-
паганды, которая в данной местности подготовила бы почву для
них, создадут положение разрыва между передовыми рабочими
и их партийными и советскими органами и огромными массами
верующих крестьян и (правда, сравнительно небольшой) отста-
лой частью рабочего класса...
Относительно монастырей-музеев я могу дать справку...
В Александровской слободе, например, мы передали монастырь
для устройства в нем дома отдыха. Целый ряд монастырей Нар-
компрос переделывает в дома культуры, очень благоустроенные
и дающие большие результаты. Так, за последнее время пере-
деланы Симонов и Воскресенский монастыри. В Исаакиевском
соборе и в храме Василия Блаженного мы намерены развернуть
трудовой и бытовой музеи с дарвинистским уклоном, т. е. с
научным доказательством ложности гипотезы о творце мира.
Мы ведем серьезную работу по борьбе с религией, и указа-
ния, которые даны съездом о новом подъеме антирелигиозных
настроений,— это ветер в наши паруса. Но мы будем действо-
вать с максимальной осторожностью, чтобы не натыкаться на
сопротивление темного населения, не озлоблять его и не позво-
лять попам изображать «мучеников за веру» и становиться
центром организации верующих для защиты своей религии...
НОВЫЕ ЗАДАЧИ БЕЗБОЖНИКОВ 1
•ЯгЕЛмкж 0IIE4II0, новые задачи безбожников
крепко связаны с их старыми задачами. Можно даже сказать,
что это те же самые задачи, которые стояли перед нами до ре-
волюции и в измененной форме встали перед нами после Октяб-
ря. Однако кое-что изменилось. Изменение произошло в двух на-
правлениях, и оба эти направления родились, разумеется, не
сами по себе, а явились отражением глубоких социальных яв-
лений в нашей стране.
С одной стороны, колоссально упрочилась Советская
власть, вырос ее авторитет; она обросла, помимо основного про-
летарского ядра и поддерживаемой нм и в то же время руково-
дящей коммунистической партии, очень большим количеством
глубоко сочувствующих элементов, представляющих собой
армию власти Советов в борьбе за ее цель. Естественно, что с
ростом своих сил Советская власть все энергичнее принимается
за довершение своей работы в различных важнейших областях
государственного строительства и переустройства нашей об-
щественности. Если сейчас же после революции нам приходи-
лось быть очень осторожными в борьбе с религией, чтобы не
оттолкнуть от себя крестьянские массы, чтобы не нажить себе
многочисленных врагов, которые бы сплотились против нас вок-
руг церквей всякого рода, чтобы не сделать, словом, нерасчет-
ливого шага, преждевременного, не соответствующего темпу
и пропорции тогдашнего положения революции, то сейчас зна-
чительное количество таких соображений отпадает.
Это не значит, конечно, что мы станем менять нашу
конституцию с ее принципом отделения церкви от государст-
ва и свободы вероисповедания; это не значит, что в рамках этой
конституции мы начнем политический административный на-
жим. Мы сейчас отдаем себе отчет в том, насколько грубые,
механические наскоки могли бы придать новую жизнь религии,
могли бы пойти ей па пользу. Но рост нашей силы дает нам
возможность повести антирелигиозную пропаганду гораздо
326
энергичнее, разрыхлять здесь почву, засевать ее густо нашими
семенами и всюду, где большинство населения уже явно пере-
качнулось в нашу сторону, достаточно решительно выкорчевы-
вать самые корпи религии...
С другой стороны, религиозная волна изменяется в своем
составе и в некоторой степени получает новый рост. Дело в том,
что в кулачестве и в зажиточном крестьянстве имеются все
предпосылки для того, что история знает под именем реформа-
ции. Отказаться от союза с религией эта прослойка отнюдь не
желает. Мыслит она в религиозных формах. Материалистичес-
кая революция ей достаточно ненавистна. Но вместе с тем она
переросла всякие поповские сказки, и заскорузлая фигура попа
не внушает ей никакого доверия в качестве союзника. Если
православная церковь сохраняет еще кое-какие силы вследст-
вие традиции, притягивающей к ней, то все же не может быть
сомнения, что хорошая пропаганда, направленная против нее,
и несколько крепких ударов, которые последуют после подго-
товки, сведут ее к совершенному уничтожению.
Другое дело мещанско-кулацкий баптизхМ 2 и евангелизм 3 и
вообще всякие формы рационализированной веры. Сюда входят
крепкие силы; здесь организуются новые кадры проповедников,
гораздо более энергичных и образованных, чем попы; здесь
выкидывается балласт, который слишком легко подвергнуть
критике. Религия решительно обновляется, особенно со сторо-
ны обрядовой, но в ней остаются все наиболее ядовитые ее ча-
сти: метафизическая вера в высшее существо, опора мещанской
морали на авторитет этого высшего существа, вера в бессмерт-
ную душу и загробную жизнь, совершенно искажающая под-
линные перспективы бытия и направляющая энергию людскую
по неправильной линии и т. д.
Мало того, буржуазная прослойка в нашем обществе лише-
на возможности сорганизоваться. Естественно, что в разрешен-
ной форме организации религиозной она видит для себя форму
организации вообще и постепенно вкладывает в нее и культур-
но-бытовое, и экономическое, и политическое содержание.
В стране идет гигантская борьба между коллективным челове-
ком, между принципами глубоко братской межчеловеческой ор-
ганизации и принципами индивидуализма, буржуазными прин-
ципами.
В нашей стране есть немало лиц, которые хотят оборонять-
ся от духа социалистической организации, есть также немало
усталых, разочарованных, ибо переходный к социализму период
суров. Эти элементы, коренным образом буржуазные или де-
классированные, не представляют собой никакой опасности, пока
они распылены. Но чем больше они организованы и чем больше
основное буржуазное ядро начинает обрастать всякими деклас-
сированными элементами, в том числе и прослойкой колеблю-
327
щейся интеллигенции, тем больше секта, религиозная община
становится явлением не только уже противным, не только идей-
но реакционным, но и политически опасным.
Успехов нашей доморощенной реформации мы отрицать не
можем. На почве неорганизованных еще, отсталых или реак-
ционных элементов она растет и поднимает голову. Поэтому
требуется напряженная, усиленная борьба против этих форм
религиозных объединений и против религии вообще, как пи-
тательной среды для их образования.
Вот почему Наркомпрос в области школы переходит на на-
ступательные, несравненно более энергичные, чем раньше, по-
зиции. Вот почему на всей остальной линии бой безбожников
со старыми и «обновленными» формами религиозного сознания
и религиозной организации должен закипеть с невиданной
раньше энергией.
ВТОРОЙ СЪЕЗД
СОЮЗА ВОИНСТВУЮЩИХ БЕЗБОЖНИКОВ СССР1
ПРИВЕТСТВЕННАЯ РЕЧЬ
ТОВАРИЩИ! Религия является одним из
стойких врагов социализма, как определенного
самых сильных и
мировоззрения, как определенного стойкого мировоззрения
пролетариата в деле переустройства мира. Это — враг стойкий,
потому что мы знаем, как марксисты, те подлинные социаль-
ные корни, которые религию питают. Корни эти длинные, и
они очень глубоко уходят в экономику и быт.
В своем письме, только что прочитанном,
Н. К. Крупская напоминает как раз этот марксистский
анализ, из которого вытекает, что религия возникает из слабо-
сти человека перед лицом природы, из его безоружности, а с
другой стороны,— из дезорганизованности его социальной жиз-
ни. Поэтому — полное уничтожение религии, которая есть, ко-
нечно, отражение в сознании определенных форм бытия, может
быть достигнуто только при полном устранении всех этих не-
достатков человеческой общественной и личной жизни, т. е.
при законченном социализме.
Социализм, давая... подлинное счастье, окончательно
убивает все корни религии, как поиски счастья призрачного.
Поэтому, товарищи, наше социалистическое строительство, ин-
дустриализация, борьба за социалистическую деревню, есть
самая форменная, самая главная, самая основная линия борьбы
с религией. Но это не значит, что мы должны сказать таким
образом, что, пока мы не изменился всех экономических причин
и всех бытовых условий, из которых религия растет с неизбеж-
ностью, нам нечего говорить о путях культурного воздействия
на людей, которые являются жертвами религии, или воздей-
ствия политического в форме самой прямой борьбы против тех
людей, которые сеют религиозные предрассудки и которые по-
жинают жатву своих дурных посевов.
Мы всегда пользуемся великим арсеналом Маркса
и Ленина. И опять-таки приходится повторять, в связи этих
329
мыслей... раннюю цитату молодого Маркса, что надо переделы-
вать вещи, ибо вещи есть часть той материальной обстановки,
от которой зависит сознание. Но надо переделать и самое соз-
нание. Сознание отстает от влияния вещей. Оно иногда опере-
жает ход вещей. Это, например, мы имеем в деревне, где обста-
новка, в сущности говоря, не должна быть благоприятной для
развития социалистических идей, однако же мы ведем там ин-
тенсивную пропаганду и агитацию. Мы понимаем, что этим мы
создадим крестьянский авангард, способный сознанием своим
обогнать свое бытие, и обратно, воздействуя, скажем, на мак-
симальный рост коллективистических хозяйств в деревне, соз-
давать диалектически опять-таки новую почву, новый фунда-
мент для дальнейшего роста сознания.
Вот в этой области культурного воздействия, вы хорошо по-
нимаете, что рядом с вами стоит и должен стоять Народный
комиссариат по просвещению или, вернее говоря, народные ко-
миссариаты по просвещению всех наших республик.
Просвещение у нас пе может не быть коммунистическим.
Стало быть, просвещение не может не быть антирелигиозным.
Скажу попутно о том, что если Наркомпрос в течение некоторо-
го времени держался так называемого лозунгу безрелигиозной
школы, то для этого были свои глубокие причины. Это было в
свое время одобрено товарищем Лениным. Конечно, это была
мера временная, вытекающая из известной слабости, когда
большинство учителей были религиозны и когда наша власть
еще не пустила глубокие корни, когда мы могли бояться того,
что это оттолкнет от советской школы массу крестьянства, ког-
да мы немногое количество атеистически настроенных учите-
лей не могли подвергать травле в темной деревне. Тогда Вла-
димир Ильич предостерегал нас от установки прямой атеисти-
ческой пропаганды в школе, но он требовал категорически,
чтобы мы следили за тем, чтобы никакой религиозной отравы
через этих учителей, которых у нас сейчас больше 20 процен-
тов, не проникло в школы.
Но мы стали сильнее и в учебном персонале, п в смысле
прочности власти рабочего класса, когда окончились все войны
и пролетариат в крепких руках держит нашу страну. Мы стали
сильней и в смысле того, что пошатнулась во многом пли нахо-
дится в периоде изменения, эволюции сама твердыня массовой
религии. И вот поэтому сейчас больше чем пора (может быть,
Наркомпрос виноват, что он упустил срок), сейчас нужно пе-
рейти в самое мощное антирелигиозное наступление в обла-
сти школы. Это сейчас мы и делаем, делаем спешно, пользуясь
темп директивами и указаниями, которые дает партия, сигна-
лизирующая вовремя и необходимость обострения борьбы с ре-
лигией, и те границы, в которых должна эта борьба вестись.
Дело Наркомпроса в этом отношении очень многогранно. Нуж-
330
но использовать дошкольное обучение, где можно — заложить
основы настоящего, подлинного миросозерцания, где можно —
вырвать из души ребенка все отвратительное, в нем заложен-
ное.
Недостаточно все же только обучать в школах, но нужно ве-
сти также воспитание и сеять новые формы быта, укрепляя
наши нормы... наши коммунистические правила жизни, которые
мы должны противопоставить религиозной морали. Мы должны
противопоставить новые формы науки и искусства тому эсте-
тическому обману, которым церковь великолепно пользовалась
и пользуется до сих пор.
Разумеется, одна школа была бы бессильна. Дети находятся
в окружении семьи, на них влияет улица и другие обществен-
ные стихии. Наркомпрос должен даже через свой соцвосовский
аппарат стараться воздействовать на родителей, иначе воспи-
тываемый нами ребенок окажется в чуждой среде. Но и вообще
все культурное воздействие на взрослых лежит на обязанности
Наркомпроса по Главполитпросвету. Здесь борьба с алкоголиз-
мом, борьба с отравлением религиозным опиумом, перекачива-
ние бюджетов не только денежных, но и умственных, с пьяной
и религиозной оси на культурную. В этом, товарищи, заклю-
чается трудная сторона работы Наркомпроса. Наркомпрос яв-
ляется в государственном порядке руководителем научной и
художественной жизни. Надо здесь, на этом съезде, сказать,
что сейчас, на 12-м году революции, мы имеем еще чрезвычайно
малую помощь со стороны наших ученых и художников. Про-
бел здесь огромный.
Когда я недавно слушал по этому поводу один доклад
тов. Ярославского, то мне стыдно стало, что мы не можем до
сих пор выдвинуть на этот фронт живые и отзывчивые силы
художников и ученых при нашем руководстве, а колеблющих-
ся — определить в этом смысле. Здесь возможности чрезвычай-
но большие. Если так пройти по фронту Наркомпроса, то
мы многое должны сделать, многое можем сделать и поэтому
сделаем.
Кроме этого, есть другая связь между нами, как государст-
венным аппаратом, и вами: мы обязаны, и я надеюсь, что в
дальнейшем мы не встретим тех сопротивлений со стороны дру-
гих государственных учреждений, какие мы встречали до сих
пор,— мы должны больше ассигновать в бюджете на борьбу с
религией, наше государство не может нам не помочь и более
щедро должно давать на всю антирелигиозную пропаганду.
С другой стороны, мы чрезвычайно заинтересованы в вашей
помощи. Мы часто констатируем, что в идеологическом отно-
шении без вашей помощи нам трудно, нам трудно временами
с полной четкостью разобраться во всех деталях, и мы конста-
тируем, когда мы издали теперь наши методические письма об
331
антирелигиозной пропаганде, что у нас нет подходящей лите-
ратуры для учителей и в особенности для учеников какого бы
то ни было типа школы и что нам нужно опереться на те об-
щественные силы, которые являются передовыми в борьбе с ре-
лигией, т. е. на ваш союз.
Кроме того, мы надеемся, что и персонально мы сможем по-
черпать среди вас надлежащие кадры. Вы видите, какая масса
у нас точек соприкосновения; кроме того, много соприкосно-
вений существует между Наркомпросом и его работой, между
Союзом безбожников и его работой. Я надеюсь, что этот съезд
даст не только мощный импульс в нашей борьбе, но и опреде-
лит грандиозную большую систематическую связь между крас-
ной армией просвещенцев, руководимой Наркомпросом, между
нашим студенчеством, учащимися, между пионерским движе-
нием и вашими силами, вашим штабом, вашей литературой,
всем вашим движением в целом.
Товарищи, я ограничусь сейчас только этими мыслями и
этим провозглашением моей твердой уверенности и нашего же-
лания заключить с вамп крепкий союз. Но это не значит, что я
не имею чего вам сказать. Наоборот, я имею много чего вам
сказать и в отношении того, как мы понимаем метод борьбы с
религией, и, кроме того, у нас, оказывается, есть неожиданные
споры, как это видно из статей, появившихся в центральной
прессе, споры в таких пунктах, о которых вчера спорить было,
кажется, невозможно, споры, внесшие путаницу, которая, может
быть, вредна нашему движению. Я не прошу для этого особого
доклада, но, мне кажется, что по докладу тов. Ярославского я
смогу получить достаточно времени, чтобы изложить свои
мысли, мне хочется думать, что этим моим вкладом в вашу ра-
боту мы закрепим нашу связь.
С этого 2-го съезда, товарищи, начинается повышенный,
более яркий, более наступательный период нашей борьбы с ре-
лигией. Мы все испытываем прилив бодрости, мы все испыты-
ваем большое удовлетворение, потому что мы знаем, что наша
связь крепка.
Да здравствует классовая борьба пролетариата, который
строит новый мир, нового человека, новое время, в котором не
будет никакого места никакой религии, будет зато место тор-
жественной и разумной человеческой жизни!
ДОКЛАД
Я имею сказать многое, а времени у меня мало. По-
стараюсь уложиться в полчаса, но если окажется, что при всем
моем старании я в это время не уложусь, я попрошу мне до-
бавить время.
332
Я начну с основного вопроса — какое место занимает в ан-
тирелигиозной борьбе культурная борьба, борьба убеждением.
Основные корни религии определены марксизмом с совершен-
ной точностью. Религия возникает вследствие крайней ограни-
ченности человеческих сил в течение длительного периода
человеческого существования. Человек несчастен, он не имеет
удовлетворения своих потребностей, которые вырастают из са-
мого организма. Тут, конечно, его социальная слабость, потому
что слабость его перед природой, разумеется, тоже явление со-
циальное.
Мы знаем, что при другом общественном строе силы чело-
века по отношению к природе растут. Но в течение долгого
времени и в определенном месте определенные социальные
классы оказывались и оказываются в грубой зависимости от
природы, от стихийных общественных сил, от всякого рода кри-
зисов, всевозможных войн, не зависящих от человеческой воли,
от разных тяжелых обстоятельств, которые возникли именно
из хаотичности человеческого общества, основанного на частной
собственности.
Отсюда Маркс, Энгельс и Лепин делают выводы, что полная
смерть религии наступит тогда, когда человек будет хозяином
природы, и главное здесь в том, что определяет его бытие пе-
прсредственно. Когда он будет хозяином социальных отноше-
ний, когда подчинит себе социальные отношения, машины,
которые, находясь пока что в руках капиталистов, являются,
наоборот, тираном трудящихся масс,— когда это будет достиг-
нуто, когда таким образом будет приобретено счастье на Земле,
тогда совершенно абсолютно и окончательно умрет религия,
умрет даже возможность ее нового возникновения. Это первое
положение. С этой точки зрения, как я говорил в своем вступи-
тельном слове, пли вернее в свое^м приветствии, конечно, вся
наша борьба за социализм, борьба за индустриализацию, борьба
за сельское хозяйство, борьба за плановость той или иной
области хозяйства, за реформу быта, за всю экономическую
сторону жизни человека,— есть борьба против религии.
Что здесь самое основное, самое главное?
Мы знаем, что наша партия ведет борьбу путем воздействия
на сознание людей. Когда партия была в подполье, когда у нас
не было власти, то у нее не было никакого орудия, кроме аги-
тации и пропаганды. До тех пор пока коммунистические партии
Запада, которые хотя и считаются легальными, не приобретут
власти, у них не будет иного оружия, кроме агитации и пропа-
ганды.
Но разве мы говорпм, что это оружие слабо? Когда мы
стали во главе государства, то мы получили возможность вли-
ять на самые вещи, изменять самое хозяйство, самую обстанов-
ку, в которой живут люди, изменять самую среду. Но вместе с
333
тем нам все равно приходится напряженнейшим образом бо-
роться за то, чтобы повышать сознание наших собственных
товарищей внутри партии, повышать сознательность пролетари-
ев, повышать сознательность крестьян, завоевывать влияние на
мелкую буржуазию, на интеллигенцию.
Здесь перед нами стоит громадная агитационная, пропаган-
дистская и просветительная работа. Так же совершенно, как
мы пользуемся мерой сознательного воздействия на сознание
отдельных людей во всех областях всей нашей борьбы за социа-
лизм, точно так же пользуемся мы этим в деле антирелигиозной
пропаганды, в деле антирелигиозного просвещения. Было бы
фатализмом или полуфатализмом, если бы кто-нибудь осмелил-
ся сказать такую вещь: «Так как религия отомрет только тогда,
когда будет социализм, то будем ждать социализма и предоста-
вим попам делать их дело». Это уже не будет антирелигиозным
просвещением. Никто, конечно, из марксистов этого сказать не
может. Разве что такую вещь может сказать самый замухры-
спстый меньшевик, потому что меньшевикам свойственно пре-
уменьшать значение сознательного воздействия.
Но есть еще третья мера воздействия,— есть мера, так ска-
зать, правительственного администрирования — прямого воз-
действия, борьба с религией путем закрытия церквей, всякого
рода запретами. Отрекаемся ли мы от таких методов или нет?
Нет, мы от этих методов не отрекаемся. Объясню в двух сло-
вах — почему. Если руководители церкви, церковное ядро, ка-
кое бы то пи было, старое или повое сектантство, переступят
наши законы, переступят тот круг, который очерчен вокруг
них, если они совершат проступки, то мы должны самым ре-
шительным образом их покарать. С другой стороны, если мы
подготовим массу, если мы видим, что без вызова этой массы,
без того, чтобы пе раздражать ее и вызвать на обостренную
борьбу с нами, мы не сможем совершить какой-либо админи-
стративный акт, то мы этого сделать не должны.
Мы не должны отказываться от этого, потому что это озна-
чало бы оказать величайшую услугу попам. Это означало бы
совершенно забыть марксистскую точку зрения и стать на точ-
ку зрения вреднейшего вольтерьянства. Вольтерьянцы пола-
гали, что религия вообще есть обман и что церкви, попы и про-
поведники, пользуясь темным пародом, устраивают обман,
а посему великолепным образом этот обман можно запретить и
тем самым уничтожить религию. Но от этого марксизмом пе
пахнет. Ведь в том-то и дело, что если общее состояние народ-
ных масс все еще такое, что они не порвали со средневековьем,
не вышли из средневековья, то значит такими прямыми удара-
ми попы стяжают себе мученический венец. Это только вызо-
вет протест. Когда в некоторых случаях слишком бестактно
закрывали церкви, когда нерелигиозное меньшинство шло на
334
религиозное большинство, тогда из этого ничего хорошего не
выходило.
Это значит играть на руку попам. Конечно, можно по не-
опытности, по перазумению советовать нам действовать адми-
нистративно и говорить: бросьте культурное воздействие. Но мы
этого не делаем, ибо это будет провокация в пользу хитрого
церковника. Это хорошая поповская политика — арестуй, за-
прячь, избей, запечатай церкви. Если бы мы это сделали, то мы
этим сейчас же дали бы оружие в руки церковников для того,
чтобы сказать темным массам: «Вот они где, ироды, угнетате-
ли, они отнимают веру». Если бы действовали так, не ведя
разъяснительной работы, пе ведя широкой пропаганды, то мы,
конечно, погнали бы всю эту массу темных братьев в объятия
попов. Поэтому если мы такие меры используем осторожно, то
не потому, что мы мало ненавидим религию, что мы не хотим
ее скорейшей смерти, а потому, что мы знаем, что борьбу с ней
надо вести в рамках умной борьбы, иначе она примет отри-
цательные стороны.
Хотя мы используем три метода, но один из них, самый
главный,— это борьба за социализм, борьба за преобразование
бытия, от которого зависит сознание. Второй метод — это ши-
рокая пропагандистская работа и антирелигиозное воздействие
на сознание. И третий, самый маловажный, но в некоторых слу-
чаях долженствующий быть пущенным в ход,— это путь адми-
нистративной силы. С этой точки зрения, как вы видите, вто-
рой метод пропаганды и агитации чрезвычайно важен. Этот
метод тоже можно вести и поверхностно и глубоко, причем дол-
жен отметить, что и поверхностный метод недурен, но нужно
помнить, что он относительно, по сравнению с глубоким мето-
дом, слаб. Поверхностный метод — это вышучивание попов, это
значит набрасываться на них с насмешкой, с порицанием и вы-
ражать презрение. Это не плохо. Смех иногда бывает хорошим
оружием, в особенности, если он талантливо попадает в цель.
Если можно кое-кого завоевать этим методом, то его можно
применить. Но, главное, нужно идти более глубоким методом,
нужно идти путем антирелигиозной пропаганды, которая дол-
жна быть связана со всей наукой. Так Ленин и говорил —
социалисты, для того чтобы отпять массы у религии, пользуют-
ся союзом с наукой.
Наука должна идти по двум линиям (я говорю по отношению
к взрослым, а потом можно применить и к детям). Прежде
всего, по линии естествознания. Естествознание, поскольку
распространяется вообще подлинное материалистическое есте-
ствознание, где бы оно ни пробивало себе путь, уже имеет тен-
денцию очищать от религии, если его проповедует пе полупоп,
а действительно материалистический ученый, материалистиче-
ски знающий человек. Если такой человек разъясняет наше
335
нынешнее воззрение на мир и на материю, то получается всегда
благо. Мы должны иметь в виду, что только подлинное, доста-
точно глубоко обоснованное научное миросозерцание в диалек-
тическом материалистическом духе — а это наше подлинное
миросозерцание и всякое другое мы считаем неверным — есть
настоящая база, настоящий твердый фундамент для безбожия.
Но надо пользоваться и другим методом антирелигиозной
пропаганды в области естествознания, научного знания, а имен-
но методом прямой критики религиозных предрассудков, методом
атаки религиозных глупостей, противопоставляя этому науку,
т. е. вести путем лекций и других мер непосредственную борьбу
против религии при помощи естественнонаучной аргументации.
Вторая полоса аргументации — это социально-научная. Ре-
лигия есть общественное явление, это определенная идеология,
одна из надстроек над экономикой, а потому здесь надо подойти
с точки зрения происхождения религии, ее развития и т. д.
Здесь нужно дать точную и правдивую повесть о том, что такое
религия. Не нужно бояться правды и не нужно смягчать, но в
то же время не нужно говорить так просто, грубо: «Все попы
выдумывают религию и морочат голову народу». Мы не можем
скрываться за такими упрощенными терминами. Нужно рас-
сказывать повесть о происхождении религии и о том, какое зло
сама религия. И эта повесть явится сильнейшим ударом по
религии.
Вот те методы широкой пропаганды, широкого воздействия,
которые должны быть прибавлены к войне за социализм, за по-
строение социалистического общества. Здесь нужно, конечно,
больше мобилизовать научные силы, чем до сих пор. У пас
слишком мало книг, которыми мы могли бы руководствоваться.
Надо сказать, что нами проделана большая работа в том смысле,
что мы оказались правильно вооружены, но надо помнить, что
религия не состоит только из ложного представления о мире, но
и из определенного настроения, из чувств. Из настроения,
чувств вытекает соответствующее мировоззрение. Представле-
ние религиозных людей, будто бог есть хранитель добра,— очень
глубокое. Тов. Ярославский здесь упомянул, что безбожник по-
нимается как бесчестный человек. Говорят: «ты лжешь безбож-
но». Или есть такое выражение: «кто боится бога, тот не обидит
ближнего». Или говорят так: «креста на тебе нет». Значит,
если есть крест, есть и совесть. Разве мы можем мириться с
таким положением? Конечно, нет. Мы должны критиковать ре-
лигиозный мир в основном положении и говорить, что это
мир — рабский, мир,— ненавидящий человека, его тело, его
земные устремления, т. е. все то, что составляет основу чело-
века вообще.
Мы должны вскрыть это монашеское мировоззрение, отри-
цающее человеческие страсти, человеческое счастье, силу чело-
336
веческого ума, и должны показать, во что это мировоззрение об-
ращается на практике. Мы должны показать, что вся христиан-
ская мораль на практике позволяет кулаку и богачу сдирать
кожу с бедноты, а потом отливать колокол и считать, что он
замолил грехи. Мы должны показать па практике крестьянам,
что та религия, которая на словах будто бы так высока, а на
деле лицемерным образом прикрывает пороки буржуазии, мел-
кой буржуазии, привилась в силу невежества народной массы.
Нужно всему этому противопоставить наши нормы жизни, как
мы их понимаем. Надо показать, что такое труд человека, как
человек относится к своему ближнему, надо показать человече-
скую природу и его будущее, которому пролетариат проклады-
вает настоящий путь.
Мы должны разъяснить массам, что мы начали бой за под-
линную правду и свет и вытекающие отсюда правила поведе-
ния, но мы должны не только выпустить, как, например, сдела-
ла буржуазия, моральный учебник для борьбы с катехизисом
духовенства,— это пошлятина, это скучно и за ним никакой
силы не стоит,— а мы должны пе только противопоставить свои
нормы, но на практике показать, как проникновение новых
норм в жизнь, коллективное сотрудничество изменяет человека,
внушает героизм, поднимает на более высокую ступень раз-
вития. Все это нужно показать практически, и это очень важная
сторона борьбы с религией. Необходимо, чтобы каждый кре-
стьянин, который знает коммунистов, сказал: «Да разве можно
сравнить то, как живет он — коммунист — и как живут попы п
верующие».
Искусство есть огромная сила в этом отношении в смысле
воздействия на чувство. Все религии, все церкви применяют
эстетические методы для того, чтобы определенно настраивать
человека, чтобы, удовлетворяя все его эстетические потребно-
сти, приманивать к себе и таким образом завлекать в свою ре-
лигиозную мышеловку. Но искусство существует в творческом
выражении основной сути, основных эмоций, основного воз-
зрения на жизнь тех или иных социальных групп. У пас вели-
чайшая в этом отношении внутренняя жизнь с огромным тону-
сом и энтузиазмом. Легче, чем где-либо, у нас может возникать
настоящее яркое искусство, потрясающее каждого.
Здесь говорилось о том, что в этом отношении у нас мало
сделано. Да, еще молод класс пролетариата. Думаете ли вы,
что чужими руками, руками попутчиков можно это сделать?
Это можно отчасти, и поэтому нельзя ждать быстрого прогрес-
са, но нужно обратить сугубое внимание и произвести орга-
низующую работу, чтобы поскорее собрать таких художников
п поскорее, может быть, устроить свой собственный центр
привлечения этим, насыщенным высоким чувством, искус-
ством.
22 А. В. Луначарский
337
Цолжны ли мы религиозным праздникам противопоставлять
свои? Как мы понимаем наши праздники? Это — яркое движе-
ние, когда мы смотрим назад и вперед, собираемся и намечаем
пути. Праздники нужно построить так, чтобы каждый мог
вспоминать об этом, как о такой купели, в которую он окупался,
где он соприкасался своим сердцем с сердцами масс.
Все эти методы борьбы должны быть перенесены нами и в
школу, и здесь нам нужно, хотя в нашей программе есть эле-
менты антирелигиозных наук, сконцентрировать работу. У нас
есть много учителей, которые говорят, что если они преподают
естествознание, то бог сам собой отпадает. Не только обществен-
ники, но и естественники должны вести борьбу против религии.
При всяком удобном случае, когда объясняется ученику какое-
нибудь явление природы, учитель должен сказать и объяснить,
что то, что говорит религия, является глупостью и темнотой,
которые держат в своей власти миллионы людей.
Если учеба имеет громадное значение в школе, то в школе
нужно осуществлять и моральное воспитание людей, создавать
начало коллективной жизни, воспитывать чувство принадлеж-
ности к своему великому классу, воспитывать путем общеполез-
ного труда и участием в работе и праздниках нашего общества.
Конечно, здесь больше, чем где бы то ни было, имеет значение
художественное воспитание. Надо помнить, что художествен-
ное воспитание в нашей школе не должно быть воспитанием
талантливых художников или воспитанием вкуса и уменья на-
слаждаться природой. Наше художественное воспитание — со-
циальное воспитание нового человека убедительными и сильно
действующими средствами, как-то: искусство, литература,
театр, живопись, плакаты с картинами и т. д.,—- все это должно
быть привлечено, потому что действует не только на разум, на
самую интеллектуальную часть природы, но и на весь организм.
Какую же позицию занимает Наркомпрос? Правда, здесь
не так много сделано, но это не значит, что мало. У нас, по
статистическим подсчетам, приблизительно половина учеников
высших классов — безбожники, атеисты. Я считаю, что по на-
шему быстрому развитию и масштабу это, пожалуй, мало,
хотя в стране 80% верующих против 20% неверующих. Когда
я беседовал с одним германским атеистом, то он сказал, что
не может быть, чтобы за 10 лет нашей труднейшей работы сре-
ди войны, голода, когда мы мало успели сделать, половина
молодого населения стала атеистичной.
Я должен сказать, что во всяком случае — это результат
школы, несмотря на то что в этом отношении школе никто не
помогает. Разумеется, косвенно помогали и партия и профсою-
зы, а непосредственно над этим никто не работал. Сейчас мы
считаем важным сразу и быстро поднять нашу работу в отно-
шении напряжения антирелигиозной борьбы. У нас нет такого
338
отдела, который сейчас не получил бы соответственного зада-
ния. Работает целый ряд комиссий под руководством тов. По-
пова2, Надежды Константиновны Крупской для выработки
общих указаний и директив по повышению борьбы с религией,
п уже есть результаты.
У меня имеется целая пачка материалов, которую я про-
честь пе могу, целая пачка вырезок относительно того, как про-
текала сейчас пасха. Вы знаете, что по решению Наркомпроса
в субботу и понедельник мы занимались, а в воскресенье был
клубный день. У нас имеются только выборочные подсчеты, но
они показывают, что мы полностью осуществили эту работу.
В школу не пришли обычные больные в количестве 2—3 чело-
век на класс, может быть некоторые не пришли из-за праздни-
ка, родители их не пустили или сами они верующие, но это
ничтожное количество.
Заметьте, что ранее известен такой факт, что родители
собирались и торговались насчет этого вопроса, а дети твердо
приняли решение о том, чтобы идти в школу, не праздновали
праздника и требовали от родителей того же.
Наркомпрос провел эту работу путем организации атеисти-
ческого учительства, путем привлечения комсомола и пионеров.
Там, где учителя были недостаточно активны, работали комсо-
мольцы и пионеры. Если вы думаете, что Наркомпрос может
детей за ухо не пускать, то это другое дело, но Наркомпрос яв-
ляется организующим центром...
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО
...Тов. Галактионов3 направил свой главный удар на
положение: «Взамен религии мы дадим нашему отсталому на-
селению сознание, марксистскую науку, социалистическое чув-
ство, коммунистические нормы поведения». Это, по его мнению,
пошло. Но ведь «разрушить религию, и не ставить на ее место
марксистского миросозерцания»,— это лозунг буржуазных сво-
бодомыслящих. У них нет марксизма, и они только разрушают
религию. Таким образом, нам под видом крайней левой позиции
хотят подложить буржуазную платформу. Человек, вообра-
жающий, что он кого-то может в правом уклоне ущемить, так
увлекся своей «левизной», что не заметил, куда забрался.
Был ли в древнем Риме пролетариат? Был. Самое слово
«пролетариат» тогда возникало. Была у пего идеология или сов-
сем ее не было? Тов. Галактионов утверждает, что «по Энгель-
су > пролетарской идеологией должен бы быть марксизм! Тов.
Шейнман привел уже те цитаты из Энгельса, которые я сам
рассчитывал вам здесь привести и которые доказывают, что
22*
339
Энгельс действительно подчеркивал близость тогдашнего про-
летариата к известным сторонам христианской идеологии.
И вот тов. Галактионов спокойнейшим образом проходит
мимо цитат, которые кладут перед его носом. Он пренебрежи-
тельно заявляет: спор совсем не в этом, и снова повторяет свою
однобокую точку зрения. После курьезнейшего утверждения,
будто бы пролетариат Римской империи создал уже марксист-
скую идеологию, он, как ни в чем ни бывало, продолжает счи-
тать себя «ментором» молодежи. Заметьте, «Правда» осудила
его точку зрения на замену марксизмом религиозных пред-
рассудков, на замену религиозных чувств социалистическим
энтузиазмом. Авторитетным образом разъяснил эту ошибку
тов. Ярославский...
Перейдем к Лунину. Мне не хотелось бы говорить по пово-
ду его обстрела, направленного против меня, но несколько слов
скажу. Он меня осуждает за то, что я сказал: «Религия ведет
борьбу на культурном фронте». Прежде всего, я сказал это по-
тому, что именно культурный фронт в некоторой степени пору-
чей моему наблюдению. Но, конечно, никто пе может сомне-
ваться в том, что религия есть форма идеологическая и отно-
сится, по общепринятой марксистской терминологии, к области
культурных форм. Из этого вовсе не следует пи того, что в
формах культурной борьбы пе может вестись классовая борьба,
имеющая огромное политическое значение, ни того, что ре-
лигиозные объединения могут пытаться вести непосредствен-
ную политическую и экономическую борьбу с памп.
Тов. Лунин говорит: «От определения того обстоятельства,
на каком фронте нападают на нас, зависит вся антирелигиоз-
ная политика». Ясно, чего ему хочется. Ему хочется доказать,
будто религия нападает на нас именно на политическом фронте
и что против нее поэтому надо предпринимать-чисто политиче-
ские меры, причем под ними он разумеет, так сказать, «поли-
цейские» меры.
В отличие от этого мы говорим: религия борется с нами
главным образом на культурном фронте, и мы в определенной
культурной антирелигиозной работе можем нанести ей сущест-
веннейшие удары. Причем без подготовки сознания примы-
кающих к ней масс, путем культурного на них воздействия,
сами административные меры часто могут оказаться вредными.
Тов. Лунин обвиняет меня в том, что я называю нынешнее
сектантское движение своего рода реформацией. Мне не хоте-
лось бы спорить об этом, я вовсе не держусь за это выражение,
но у тов. Лунина и здесь величайшая путаница. Он цитирует
Ф. Энгельса, который указал на то обстоятельство, что в сред-
невековой обстановке даже чисто политическое движение при-
обретало религиозный характер, благодаря соответственным на-
выкам мысли и чувств. Хорошо. Но разве можно отрицать, что
340
у пас есть миллионы людей, которые мыслят по-среднсвеково-
му, т. е. именно в этих религиозных формах. Если бы этого пе
было, то действительно легко было бы справиться с религией.
Имеются ли в нынешнем сектантском движении некоторые чер-
ты реформы старого религиозного сознания?
Да, тов. Ярославский уже указывал здесь, что некоторые
секты стараются принять как бы советский характер именно
под давлением масс. Разве это не есть реформа старого религи-
озного сознания? Разве борьба с поповщиной и устарелыми
формами церкви, стремление придать им более современный,
более свежий характер не есть реформа? Во всем этом имеется
точнейшая параллель с реформационным движением XVI и
XVII столетий.
Дело лишь в том, что тогда это было при всех своих недо-
статках самое передовое движение. По крайней мере, такими
были наиболее левые формы тогдашней реформации, доходив-
шие даже до утопического социализма. Сейчас, наоборот, про-
летариат сделал свою подлинную социальную революцию, по-
этому всякое мелкое мещанство, пытающееся сейчас провести
церковную реформацию, оказывается целиком реакционным.
В этом, надеюсь, у нас спора с тов. Луниным пе будет. Конечно,
при строгом отношении ко всякого рода чужим организациям
допущение нами организаций религиозного характера служит
прекрасной лазейкой для нэпманов и для кулаков устраивать
собственные организации под этой маской. Но ведь тов. Лунин
сам вынужден признать, что на религиозную «удочку» массы
клюют, очевидно, в силу состояния своего сознания, отражаю-
щего нынешнее бытие.
Таким образом, мое положение совершенно четко. Я говорю:
если бы не было пролетарской революции, то определенные пе-
редовые крестьянские и обывательские круги вступили бы в
борьбу со старой церковью, переходя к баптизму, духоборству
и т. д., и это называлось бы реформацией в России. Но про-
летарская революция обогнала реформацию, и теперь реформа-
ция выступает перед нами в роли стремления укрепить рели-
гию, в роли вредной и сугубо реакционной. Но для чего тов. Лу-
нин так старается доказать, что это пе реформация, а только
маскарад нэпмана п кулака? Да потому, что ему все время
хочется ограничить наши антирелигиозные действия админи-
стративными ударами. По этому поводу нельзя пе сказать:
«ино дело ленинизм, пно дело лунпнизм»...
По Лунину выходит, что стоит только направить крутые
меры против этих руководителей, отнять у них их оружие, как
мы победим религию. При этом тов. Лунин говорит, что дей-
ствовать надо при помощи самодеятельности Масс. Но, позволь-
те, товарищи, разве массы у нас уже целпком антирелигиозны?
Хочет ли тов. Лунин, чтобы безбожные массы выступили в поход
341
против верующих? Мы говорим, что нужно убедить массы, а у
него выходит, как будто бы массы уже сейчас за нас полностью,
что массы религиозной нет...
Для Ленина самый глубокий, основной этаж — это измене-
ние самого быта народных масс, поэтому свободомыслящих ли-
бералов он считает поверхностными, ибо им кажется, будто куль-
турные меры, воздействующие на сознание, могут искоренить
религию, независимо от тех глубоких социально-экономических
корней, которые она имеет. Но кроме этих двух этажей есть
еще третий, а именно: административные воздействия, воздей-
ствия силою против религиозных организаций. Тов. Лунин под-
совывает в виде ленинской глубины свою поверхностность п
думает, что, когда Ленин презрительно отозвался о поверхност-
ности либералов, то он имел в виду большую важность и един-
ственную важность именно мер насильственного воздействия.
Все это противоречит всей антирелигиозной политике Ленина...
Теперь остановлюсь на записках. Первая записка. Товарищи
просят и обратились ко мне с предложением созвать совеща-
ние по вопросам безбожного воспитания. Это возможно. Я сюда
командирую товарища, который проведет эту работу, мобили-
зую вообще всех безбожников в Наркомпросе, чтобы они вам
помогли.
Есть и целый ряд других упреков. Я бы не хотел, чтобы у вас
было представление, что у Наркомпроса, по-моему, нет никаких
промахов, они есть, как и в каждом ведомстве, по я не хочу,
чтобы у вас было представление, что здесь есть какая-то систе-
матическая кривизна. В одной записке написано: «Под покро-
вительством Наркомпроса существуют «святые вузы» для под-
готовки священников». Товарищи, никакого покровительства
Наркомпроса здесь нет.
Голоса: О «Ясной Поляне»...
Луначарский. Товарищи, мы имеем в Ясной Поляне
школу толстовцев. Там толстовцы-педагоги, они поставили свое
дело великолепно. Крестьянское хозяйство вокруг поднялось
под влиянием этой школы. В то же время там нет ни одного
ученика, который ходил бы в церковь, а у нас есть другие шко-
лы, ученики которых посещают церковь. После нашего тща-
тельного обследования мы решили эту школу оставить. Там
нет ни одного толстовца-ученика, но зато там есть большая
комсомольская и пионерская группа и там есть ведущий это
дело общественник-коммунист. Толстовцы-педагоги этой школы
поставили такой вопрос: можно ли им разрешить вести военную
подготовку (это противоречит толстовскому учению). Мы раз-
решили. Было бы странно, если бы, имея еще десятки тысяч
религиозных учителей, очень плохих, закрыли бы эту школу,
которая считается образцовой. Само собою разумеется, когда
придет время и мы сможем заменить их такими же квалпфп-
342
цированными нашими людьми, то мы это сделаем. Наркомпрос
провел свое решение через соответствующие органы, и с этой
точкой зрения с ним согласились.
Теперь Соцвос разослал на места письмо за № 19 об антире-
лигиозной пропаганде, где он предполагает критиковать библей-
ские выдержки школьникам 18—19 лет. И вот тут мне задают
вопрос: «Как же можно давать 18-летнему человеку библию,
когда он ее еще никогда не видел, это — богоискательство!»
Чепуха какая! Этот товарищ, наверно, сам недавно справился
с библией и считает, что сильнее библии ничего нет. Я считаю,
что об этом говорить не приходится. Тут богоискательство есть
лишь такое, чтобы вытащить бога за ушко на солнышко.
В печати была статья, посвященная съезду безбожников,
и там было сказано, что он будет способствовать замене старой
религии новой религией. Тут этот протест совершенно верен,
тут глубокая ошибка. Я об этом говорю, потому что сам в эту
ошибку впал. По этому поводу я хочу сказать о том, что это за
богостроительство, которое часто вменяется мне в вину. Если
вы просмотрите когда-нибудь мою книгу, то вы увидите, что
она целиком атеистична. Она направлена на то, чтобы сломить
религию, раз навсегда похоронить ее, искоренить бога. Но тут
я пользовался неправильными терминами. Я в своей книге го-
ворил о том, что религия, бог должны отмереть, а на месте ре-
лигии должно расцвесть настоящее, научное, диалектическое,
материалистическое мировоззрение и соответственное социали-
стическое поведение.
Но моя вина в том, что я называл это материалистическое
воззрение — новой религией. Я говорил, что религией нужно
называть всякое отношение человека к миру —с богом (в бур-
жуазном обществе) и без бога (в социалистическом). Я сделал
грубую ошибку в том смысле, что я в своей книге употреблял
такие слова, как «бог» и «религия». Я выразился в этой книге
так: единственным, мол, богом, который может быть в природе,
является сам человек, который, достигнув социализма, будет
иметь огромную власть над природой. Это означает, что из себя,
из пролетариата мы делаем единственно возможного бога.
Ленин совершенно правильно мне указал, что я здесь совер-
шил грубую, опасную ошибку, что это недостойно сознатель-
ного социалиста, потому что с этими затхлыми словами, как
«религия», «бог» и т. д., нужно быть осторожным... Я совершен-
но с ним согласился и публично заявил о том, что я сделал гру-
бейшую ошибку. Только потому, что я осознал эту ошибку,
возможно было то, что Владимир Ильич призвал меня на пост
наркома просвещения, который я занимаю по сю пору. Если
бы я и сейчас придерживался подобных ошибочных взглядов,
то вряд ли возможно было бы мне поручить руководство воспи-
танием нового поколения...
ИЗ ОТВЕТОВ НА ВОПРОСЫ АУДИТОРИИ 1
ПОСЛЕ ДОКЛАДА
«ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И РЕЛИГИЯ» (1925)
Почему вы пишете, что верите в человечество? Что подра-
зумевается под термином человечество и не пахнет ли здесь
идеализмом?
Конечно, иногда от термина человечество пахнет глу-
бочайшим идеализмом: это в тех случаях, когда человечество
противопоставляется пролетарскому классу, когда говорят: мы
стоим не на классовой точке зрения, а на точке зрения чело-
вечества. Такого понятия сейчас не может быть, так как все
человечество разбито на отдельные классы, у которых общих
целей нет.
Но когда мы говорим, что целью пролетариата явля-
ется создание бесклассового общества и объединенного челове-
чества — это не является накаким идеализмом. Мы все говорим,
что пролетариат именно представляет собой такой класс, кото-
рый, освобождая себя от гнета капитала, освобождает и все че-
ловечество от эксплуатации; в этом ничего метафизического
нет. Человечество — это все люди, населяющие землю.
Мы боремся за бесклассовое общество, в котором все
люди без различия будут равны, когда действительно впервые
осознает себя и сделается определенным целым все человечест-
во. Целью коммунистического движения является создание со-
знательного человечества. Но тот, кто, предрешая события, ны-
нешние разорванные части человечества старается представить,
как единое целое, тот лжет.
ПОСЛЕ ЛЕКЦИИ
«ИСКУССТВО И РЕЛИГИЯ» (1930)
1. Не считается ли за промах, что с первых дней революции
в школах не вводилась борьба с религией?
Безусловно, это не было промахом... Если бы с первых
дней революции мы ввели в школах активную борьбу с религи-
ей, то крестьяне просто не стали бы пускать своих детей в шко-
лы или, в худшем случае, стали бы избивать учителей. Поэтому
В. И. Ленин дал совершенно правильное, разумное и своевре-
менное распоряжение, отменяющее всякую религиозную про-
344
паганду в школах, но никакой антирелигиозной пропаганды
от учителей не требующее. Да и требовать было невозможно,
так как мы имели кадры старых учителей, в громадном боль-
шинстве верующих. Тогда же, когда мы получили новые кадры
учительства уже антирелигиозного, и тогда, когда мы стали бо-
лее твердо на ноги, мы уже начали поднимать вопрос о введе-
нии безбожного преподавания. Сейчас это преподавание нужно
все больше и больше укреплять.
2. Как вы считаете митрополита Введенского? Почему он
верит в бога?
А вы твердо знаете, что он верит в бога? Я знаю толь-
ко, что он этой верой в бога создал большой ореол вокруг своего
имени, и это позволяет ему выдвинуться в ряды вождей реак-
ции. Может быть, в этом причина его «искренней», «бескорыст-
ной» веры.
3. Жил ли Христос на земле? Чему он учил?
Чему он учил, об этом вам скажут попы. А относи-
тельно того, жил ли он, то я скажу, что мы имеем достоверные
научные данные, говорящие нам о том, что Христа никогда не
существовало, а евангелие, или жизнеописание Христа, есть
прямой обман попов. Принесение единородного сына божия в
жертву за грехи мира есть миф победы солнца над зимой —
один из тех старых древних мифов, образованных из разных
учений, которые передавались веками из уст в уста; психоло-
гический образ получил определение, как реально, действи-
тельно существовавший, и в уста ему вложили ходячие истины
того времени.
Все евангелия, если вы их внимательно просмотрите, проти-
воречат друг другу. И если принять, что евангелия написаны
«духом святым», то приходится отметить, что этот «всезнающий
дух» многое перепутал и забыл из того, что он говорил одному
евангелисту и что другому. Например, о смерти Христа все
свидетели говорят разное. По поводу рождения Христа приво-
дится родословная, причем «дух святой» перепутал, кто от кого
родился. Иосиф, оказалось, имел двух отцов, и, в довершение
всего, родословная Иосифа никакого отношения к рождению
Иисуса не имеет, так как Христос родился от «духа» и Марии.
4. Почему буржуазия посещала и церкви, и театры, и цер-
ковь не воспрещала этого делать?
Конечно, церковь есть лакей, служащий буржуазии,
и, хотя само духовенство не посещало театров, оно не воспре-
щало этого делать своей привилегированной пастве. Был один
345
такой митрополит Филипп 2, который запрещал Иоанну Грозно-
му жениться каждый месяц, но он был задушен, а ведь муче-
ником не каждый может быть. Трудящихся долгополые отцы
очень крепко надувают, проповедуя, что «шесть дней работай,
а седьмой господу богу твоему». Это, так сказать, своего рода
«баня»: в субботу человек идет в баню отмывать свое тело,
а в воскресенье он идет в церковь душу отмывать, поставит
свечку в палец толщиной и тем с богом примирится. Театр бу-
дет уж, конечно, отвлечением от церкви.
5. Верно ли, что были человеческие жертвоприношения?
Да, доказательств этому имеется довольно значитель-
ное количество. Человек в своем развитии всюду проходил че-
рез человеческие жертвоприношения. Так, в еврейской полуми-
фической истории мы видим, что существовали человеческие
жертвоприношения (библейский рассказ об Аврааме с Исаа-
ком). Когда была открыта Америка, то в Мексике, в царстве
ацтеков, приносилось в жертву богу солнца множество пленных
врагов. Приносились сыновья из крупных родов, так как счита-
лось, что бог требует первенцев. Потом уже стали заменять лю-
дей овцами. Мы знаем также, что финикияне — городской тор-
говый народ — приносили человеческие жертвы.
6. Почему в настоящее время коммунистическая партия и
профорганизации призывают безбожников к борьбе с рели-
гией, а на заводе не допускают организовать ячейку без-
божников и не дают ни одного получаса для проведения
собрания?
Смотря по ходу работы того или иного завода, может
быть так, что нельзя было в тот или иной день дать времени для
собрания, так что в этом случае администрация завода, может
быть, и была права. Но если случайно помехи безбожникам дей-
ствительно имели место, то подавшему записку следовало бы
направить свою жалобу куда следует, а не писать таких запи-
сок. Что такое у нас за бессудная страна, чтобы в случае поме-
хи безбожной работе нигде на это не найти управы? Вернее,
дело тут было в отдельных чрезвычайно ретивых безбожниках,
которые никакой другой работы не признают, кроме своей без-
божной,— им не мешало бы научиться учитывать существую-
щее положение.
7. Был ли всемирный потоп, и если был, то каким образом?
Земля наша образовалась не сразу, что мы можем
проверить по всем существующим слоям земной коры, в кото-
рой находятся и такие животные, и такие растения, которых
346
теперь пет; находят раковины в таких местах, где теперь суша,
следовательно, место это было некогда дном моря — постепенно
земля в этих местах поднималась и образовывалась суша. Благо-
даря этим наслоениям земной коры, благодаря нахождению
морских растений и животных в суше, возникло представление
о всемирном потопе.
8. Можно ли читать Фрэзера3? Как вы понимаете Толстого?
Конечно, можно. Фрэзер дает обширный материал.
Толстой же остановился на полпути. Он боролся против само-
державия, против церкви, но не довел эту борьбу до конца.
Ему представлялось идеалом мелкое крестьянское хозяйство,
обращение всей души к богу. В этом сказалась его своеобраз-
ная отсталость. Я много уже раз писал об этом, разбирая взгля-
ды Толстого. Советую изучить, что писал о Толстом Владимир
Ильич Ленин.
Р. Справедливо ли будет подтверждать свою пропаганду
ложью?
Ни одним широким народным движением нельзя ру-
ководить ложью. Ложью можно обмануть, но ложь разобла-
чается. Народные движения основываться на лжи не могут.
Каждая партия представляет интересы отдельных классов.
Большевизм представляет интересы рабочего класса, и, соглас-
но стремлениям и желаниям этого класса, партия ведет свою
политику. Большевизм могучим движением будет идти вперед
и побеждать в будущем так, как он побеждал до сего времени —
правдой. Наше дело — правое, наши пропагандисты не нуж-
даются во лжи.
ПОСЛЕ ЛЕКЦИИ
«РЕЛИГИЯ И НРАВСТВЕННОСТЬ» (1928)
1. Если нет бога, то в кого человек будет верить? Он должен
в кого-нибудь верить, потому что неверующий человек раз-
вязен и если он знает, что ни перед кем ему не придется
отвечать, то он может пойти на убийство.
Вот типичная записка. Она, во-первых, говорит о том,
что человек должен верить. Это — верно. Но вовсе не обяза-
тельно верить в бога. Нужно верить в социализм, в человека,
в наше будущее, в наше строительство. Это придаст смысл всей
нашей жизни и это лучше, чем заниматься богом.
347
Но дальше в этой записке говорится, что если человек по
будет бояться бога, то он превратится в убийцу. Выходит, что
человек только потому не убивает, что его сдерживает страх
перед богом. Это совершенно неверно... Неужели вы, товарищ,
подавший эту записку, не убиваете, потому что боитесь бога?
Это же пустяки! Во-первых, вы боитесь человеческого мнения,
суда, тюрьмы и т. п. вещей. Этот страх мы оставляем до того
времени, когда у нас будет настоящий социализм, когда люди
настолько перевоспитаются, что все звериные инстинкты со-
вершенно будут истреблены. Это сделает новое воспитание.
Тогда не будет ни суда, ни тюрьмы, тогда человеку будет ра-
достно жить вместе с другими людьми. И тогда, конечно, никто
не будет убивать своего ближнего.
Но я должен еще раз подчеркнуть, что неправильным являет-
ся представление, будто бы во имя бога убивать нельзя. В свое
время (например, в период альбигойской войны) во имя бога
вырезались целые провинции, затем во имя бога царское прави-
тельство устраивало погромы. Вообще во имя бога сделано го-
раздо больше преступлений, чем не во имя бога.
Я знаю один случай, который был описан в газете, когда не-
кий итальянский разбойник говорил, что он хотел вырезать це-
лую семью. Семья жила в нижнем этаже, а наверху жила слу-
жанка. И вот он боялся, чтобы служанка ему не помешала. По-
этому он целую ночь горячо молился Мадонне, чтобы она сде-
лала так, чтобы он мог убить семью и чтобы служанка этого
не услышала. Вот как поступают верующие люди, конечно, не
столько верующие, сколько суеверные. Но этот пример доста-
точно характерен, чтобы показать, что всякие убийства и пре-
ступления совершаются скорее во имя бога и с его благослове-
ния, чем не во имя бога.
2. С падением веры сильно пала нравственность человека.
Это ерунда! Самыми божественными временами были
времена войн, инквизиций и т. д. Человек, который меньше ве-
рит, но более научно образован, гораздо более мягок и нрав-
ственен.
3. Какие те духи, которых вызывают спириты?
Это глупости и фантазия. Достаточно пойти на спи-
ритический сеанс, чтобы убедиться в этом. Мне пришлось ви-
деть во Франции, как один фокусник делал такие спиритиче-
ские сеансы, что все обомлели и ни один ученый не сумел
объяснить, как он их делал. Предметы перемещались, двигались
и т. п. А потом он в течение часа нам рассказал, какими при-
емами он этого достигал.
348
4. Чем объяснить совпадение пророчеств тех людей, кото-
рые жили в XV—XVI вв., относительно нашей эпохи.
Товарищи, пророчества — вещь такая, что они изобре-
таются после того, как что-нибудь совершилось. Бывают и та-
кие пророчества: «в таком-то году будут умирать», «в таком-то
году будут дожди» и т. п.— и это верно. А вот Маркс, Ленин,
они были «пророками». Ленин был уверен, что придет револю-
ция, что пролетариат победит. Почему? Потому, что Ленин опи-
рался на науку. Явления общественной жизни трудно предска-
зывать, но при большом научном аппарате можно в некоторой
степени предсказывать. Кто предсказывает различного рода
явления, воображая, что болезнь, которая в нем сидит, есть го-
лос божий, тот завирается.
5. Я был на одном диспуте в 1915 г. Один оратор говорил,
что человечество не может существовать без борьбы и что
если человек откажется от борьбы, то он превратится в ско-
тину. Скажите Ваше мнение.
Смотря по тому, с чем бороться. Нехорошо, если у
человека не будет никакой цели и ему не с чем будет бороть-
ся. Но ведь он будет бороться с природой, он будет побеждать
ее и будет становиться все более и более могучим, он будет рас-
пространять свою мощь все шире. Таким образом, человек бу-
дет более сильным, более мудрым, и все человечество превра-
тится в единую счастливую семью. Тогда все люди будут рабо-
тать вместе. Сейчас же всякий сам по себе. Но если люди
перестанут бороться между собой, то это еще не значит, что
перед ними не будет никаких целей. Наоборот, останется наука,
и здесь перед человечеством все время будут открываться новые
и новые горизонты. Именно в этом большая прелесть природы.
Об этом в свое время писал еще Энгельс. Тогда воззрения на
мир были несколько иные. Тогда считали, что через несколько
миллионов лет солнце совсем погаснет. И вот Энгельс говорил,
что сейчас человечество — еще совершенно ребенок и что до того
времени, пока солнце погаснет, остался еще очень долгий пери-
од. И человечество должно будет бороться с этим наступлением
мрака, чтобы победить природу и продлить свое существова-
ние. Таким образом, не надо думать, что бороться не с чем бу-
дет. Борьба будет, но прекратится борьба людей между собою,
и это будет лучше, ибо человечество перестанет быть таким
кровожадным, каким оно было до сих пор.
ПОСЛЕ ЛЕКЦИИ «О РЕЛИГИИ» (1923)4
Дружные громкие аплодисменты, которыми конфе-
ренция работниц отблагодарила меня за мою часовую лекцию,
показали, что значительное большинство их поняло меня и от-
349
неслось сочувственно к сделанному мною противопоставлению
одурманивающей и лишающей революционной воли старой
веры, с одной стороны, и нашего коммунистического идеала —
с другой. Однако я в начале своей речи подчеркнул, как трудно
бывает бороться с предрассудками, укоренившимися с детства,
да еще такими, которые некоторыми своими чертами дороги и
почти необходимы для людей забитых, не надеющихся на себя
и нуждающихся в утешении, а таких людей среди работниц в
Москве, конечно, очень много, не мало их было даже и на этой
беспартийной конференции.
Об этом свидетельствует одна из полученных мною записок,
которую я привожу полностью: «Товарищ Луначарский, хотя
среди многих присутствующих слышится ропот на Ваши сло-
ва, что бога нет, а они говорят, что он есть и надо быть покор-
ными,— по я от себя сердечно Вас благодарю, что пришли и
ясно сказали всем, что все это выдумки богачей и тиранов.
(Подпись Н. Кол...)»
Я получил несколько десятков записок и поэтому могу до
некоторой степени выяснить, какие возражения напрашивались
у той части членов конференции, которые были со мной не со-
гласны, ибо согласные (а их было, конечно, большинство) ни-
каких записок, кроме вышеприведенной, разумеется, не пода-
вали.
Вопрос: «Почему угнетается православное духовенство, в то
время как синагоги остаются неприкосновенными, почему я кри-
тикую православного бога и оставляю в стороне бога еврейско-
го, почему именно русские опровергают свою веру, а евреи,
поляки и татары за нее крепко держатся?»
Дорогие товарищи, задавшие такие вопросы, задавали их
потому, что им самим их задавали разные фарисеи в рясах.
Самый вопрос ваш поставлен совершенно ложно. Конечно,
глубоко неверно, будто только русские опровергают свою веру,
а евреи прочно держатся за свою. Как среди русских, особенно
в массах, есть еще много темных людей, остающихся жертвами
лжеучения священников, так и бедные, темные трудовые ев-
рейские массы находятся в цепких когтях раввинов. Но там
давно уже ведется неустанная борьба против синагоги, против
талмуда, против хедера, и, конечно, почти вся сплошь еврейская
интеллигенция не верит пи в своего бога, ни в какого другого,
а является научно-просвещенной, как и значительная часть ин-
теллигенции русской. Рабочий же класс, подготовленный к тому
жизнью своих заводов и фабрик, своей общественной борьбой,
быстро освобождается от религиозных предрассудков одинако-
во, православных, католических или еврейских.
Совершенная ложь, будто православное духовенство угне-
тается. Православному духовенству дается полная возможность
свободно исповедовать веру, исполнять богослужения, пользо-
350
ваться церквами и т. п. Несмотря на то, что мы признаем глу-
бочайший вред всего этого, мы тем пе менее разрешаем ядови-
тую проповедь и ненужные богослужения только потому, что
не хотим нарушать свободу верующих и вмешивать население
в этот вопрос, который разрешится лишь просвещением. Если
же мы отняли у православного духовенства государственную
помощь, то мы не оказываем ее никакому духовенству. Царское
правительство, преследуя евреев несправедливыми законами,
натравляя на них массы, тем не менее платило жалование рав-
винам, которые теперь пе получают ни одной копейки.
Не правы были товарищи, задавая вопрос о том, почему я
критикую православного бога, а пе критикую еврейского.
Я критиковал всякого бога вообще. И православные, и католики,
и евреи, и татары одинаково верят в то, что бог сотворил мир
и правит им. И когда я утверждаю, что само появление мысли
о душе, потустороннем мире и о боге явилось в результате за-
блуждения наших предков — дикарей и что позднее оно было
подхвачено правящими классами и превращено в основу их
владычества, то это были одинаково все религии. Если же я
потом специально остановился па христианстве, то потому, ко-
нечно, что огромное большинство моих слушательниц были хри-
стианки и смешно было бы использовать мой час на то, чтобы
говорить христианам о недостатках иудейской веры или какой-
нибудь другой. Но в среде еврейской мы выступаем с самой
резкой критикой всей той тьмы, всей той лжи, которые нагро-
мождены еврейским духовенством для помрачения сознания
своей массы.
В записках проскальзывает и такая идея, что вот-де я — ев-
рей и поэтому хитро хулю чужую веру и обхожу свою. Да будет
же известно писавшим эти записки, что не только я сам, но и
мои отец и деды — русские и православные, т. е. я был крещен,
как православный, а теперь, конечно, не православный, не
еврей, а коммунист.
На втором месте по числу записок стоит коренной вопрос
о том, «кто же создал мир, если нет бога?» Этот вопрос варьиру-
ется на всевозможные лады. С моей стороны, конечно, было
ошибкой, что я в этот раз не коснулся специально этого вопро-
са в моем докладе. Обыкновенно я это делаю. Извиняюсь перед
конференцией, но время, которое было отведено мне, было так
невелико, что приходилось выбирать среди различных вопро-
сов, и, быть может, выбор был пе совсем удачный...
Дорогие товарищи, откуда вы взяли, что мир должен был
кто-то сделать? Когда вы видите перед собой какую-нибудь
табуретку или подкову, то, конечно, вы ясно сознаете, что она
не может сделаться сама собой, что ее сделал какой-то мастер.
Но в обиходной жизни вы не спрашиваете, кто сделал березу
или кто сделал гору, вы понимаете, что береза выросла, что гора
351
сама собой существует, а если бы вы знали геологию, то можно
довольно точно сказать, как именно произошла эта гора. Мир
никем не сработан. Это наивное представление, которое давно
нужно броспть. Мир происходит путем постоянных, согласно
определенным законам изменений той материи, из которой он
состоит. Откуда берете вы, дорогие товарищи, что мир должен
был явиться в какой-то определенный момент? Державин в своей
оде о боге пишет:
«Ио, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? — безвестен;
А сам собой я быть не мог».
Но постойте, товарищи, если столь чудесный мир пе мог
произойти сам собой, то как же сам собой произошел бог, кото-
рый еще более чудесен, так как вы ему приписываете возмож-
ность вдруг из ничего создать весь мир.
Почему вы не спросите себя, как произошел бог? На этот во-
прос вы говорите: бог был вечно. Почему же не допустить тогда
простой мысли, что и мир был вечно. Если вы будете думать
так, то все окажется достаточно простым.
Мировые пространства всегда наполнены солнцем п их пла-
нетами, которые зарождаются, развертываются, разрушаются,
являясь вечной канвой для жизни и мысли, которые мы ощу-
щаем в себе самих. Если же представить себе, что вечно суще-
ствовал бог, а мир целую вечность не был, а потом вдруг бог ни
с того, ни с чего взял да и сделал его, то получается нечто
смешное и нелепое.
Нелеп тот бог, который в течение неизмеримых веков был
один, а потом вдруг сделал мир и при этом мир скверный, мир,
в котором существует страдание, слезы, несчастья. Если бог
всеблаг, всеведущ п всемогущ, то как же мог он создать мир,
в котором существует столько зла, в котором существует такая,
полная пыток, вечная тюрьма, такая, которая носит название
«ада»?
Поэтому вопрос ваш так же точно навеян вам со стороны,
как и предыдущий. Откуда произошел мир и кто его сделал,—
какие искусственные вопросы! Мир стоит от века и до века,
никто не сделал его.
И вот около десяти записок, в которых спрашивают: «Кто
же правит миром?» А в одной записке даже сказано: если ми-
ром правит не бог, так, наверно, чёрт. Вот уж тут, товарищи,
совершенно ясно, что это пе что иное, как отрыжка монархии.
Вам непременно кажется, что в каждом деле, а стало быть п в
мире, есть какой-то один хозяин. А на самом деле его нет. Мир
воистину есть республика. Существуют солнца с их планетами,
существуют на них всевозможные элементы, кристаллы, рас-
тения, животные, и все стремится стать в известную гармонию»
352
примириться один с другим, наладить общее существование, по-
тому что все, не умеющее такое общее бытие наладить, разру-
шается и гибнет. Человек гибкий, умный, приобретающий зна-
ния и умения, является как будто претендентом на царство в
мире. Если кто-нибудь может быть хозяином в мире—так это
человек, и не отдельный человек, а все люди, а для того, чтобы
победить природу, для того, чтобы получить власть над нею
и стать счастливыми, люди должны объединить свои усилия
воедино.
К этому и зовет коммунизм, но он знает, что объединить их
можно только борьбой, что для этого нужно искоренить тех, кто
сопротивляется объединению людей из-за собственной корысти
и ради собственной привилегии.
Немало записок, в которых говорится, что бога не надо ка-
саться, что вопрос о религии особенный и в конференции его не
следовало бы даже поднимать. В одной записке сказано: «Может
быть, я стану коммунисткой, но в бога верить все-таки буду и
молиться буду».
Конечно, мы не насилуем ничьей веры, но быть хорошим
коммунистом, молясь в то же время богу попов, решительно
нельзя.
Кто верит в ад и рай, тому должна быть безразлична зем-
ля,— что за важность, в самом деле, страдаем или наслаждаем-
ся мы в краткий миг нашей жизни? Тогда уж лучше постра-
дать здесь, пожалуй, действительно за это наградят там, на том
свете. Только тогда, когда человек понял, что мир есть та ве-
ликая республика, о которой я сказал раньше, еще не устроен-
ная, еще не упорядоченная, но которую именно мы, объединен-
ные коммунизмом люди, устроим и упорядочим, только тот че-
ловек может отдать свою жизнь этому великому делу и пом-
нить, что труд и подвиг ждут его на Земле, и что только на
Земле, если не ему, то детям его, доставит награду и сладкий
плод этот труд.
Остановлюсь еще на паре частных записок и повторяющих-
ся. В одной из пих спрашивается: «Есть ли у человека судьба,
против которой бороться нельзя, и можно ли предсказать эту
судьбу?»
Конечно не все в жизни человека зависит от него самого,
в особенности сейчас, когда люди не правят ни природой, ни об-
ществом,— в жизнь человека постоянно вторгаются случайности
и обстоятельства, которые совершенно ее изменяют и часто
калечат, и человек бессилен бывает бороться с этими чуждыми
силами. Но, по мере того, как люди будут объединять свои
силы, по мере того, как общество будет стремиться быть строй-
ным и справедливым,— человек все больше окажется делом
его собственной воли и его собственного разума. Нищета не-
вежество, болезнь, вражда не будут искажать его, и человек
23 А. В Луначарский
353
перестанет верить в судьбу, а вместе с тем объединение чело-
веческих сил даст нам такую власть над природой, что и внеш-
ние стихийные силы тоже не смогут вредить нам.
Предсказать судьбу можно постольку, поскольку, зная ха-
рактер данного лица, условия его жизни, умному человеку воз-
можно предвидеть, что из этого выйдет. Всякие другие предска-
зания — пустяки, просто гадания. Слово гадание происходит от
того же корня, что слово угадывать. Одно дело — знать, а дру-
гое — угадывать. Кто знает, тот говорит наверняка, а кто га-
дает, тот всегда говорит надвое, довольствуется догадками. Если
же эти догадки выдают за тайные предсказания, то верить тому
ни в коем случае не следует.
И, наконец, характернейшая записка, несомненно навеян-
ная писавшему ее каким-нибудь попом: «Если убить веру в бога
в наших детях, то они не задуваются задушить родителей». Вот
вам ужасный результат веры в бога. Писавшая, наверно, верит
в бога, по смотрите, как она думает о человеке. Неужели, если
ее спросить, задушила бы она собственную мать без советов
попа не душить ее — она ответила бы — задушила бы? О себе
она этого, конечно, не думает, но о детях своих думает, что
они — душегубы, что они — изверги, что онп— звери, что толь-
ко страхом ада удерживаются они от самых гнусных преступ-
лений. Кто внушил этой бедной женщине это ужасное пред-
ставление о тех людях, о собственных ее детях?
Я слышал, как один поп возражал мне совершенно с такой
же точки зрения: «человек человеку волк», говорил он, и толь-
ко «слово божье» удерживает этих волков от грызни. Однако
«слово божье» зажигало костры, на которых сжигали друг дру-
га люди разных вер, и не из-за чего не лилось столько крови,
сколько во имя разных богов. «Человек человеку волк» именно
в их обществе, в обществе распри из-за имущества, в котором
нет согласия и содружества. В этом обществе, которое строят
рабочие и работницы, где все будут дорогими друг для друга
сотрудниками, никому не придет в голову думать, что людям
естественно убивать друг друга. И там мы уже не встретим
такого чудовищного явления, как эта работница, которая гово-
рит: если бы не батюшка, то мой собственный сын меня сию
минуту задушит.
На этой записке мы видим с особенной ясностью, куда,
к какой оценке сына и других толкает ужасная вера, принижаю-
щая человека, в то время, как коммунизм зовет этого человека
возродиться, сплотиться, завоевать мир и основать царство
справедливости и счастья.
ИСКУССТВО
И РЕЛИГИЯ
23*
БУДЕМ СМЕЯТЬСЯ! '
1ОГДА ВЫ ПОБЕДИЛИ ВРАГА гнусно-
го, но могучего, пе думайте, что это окончательно, особенно если
дело идет о целом классе, о целой культуре. Тысячами ядови-
тых нитей опутывает он вас со всех сторон, а некоторые из этих
щупалец запустил в самый мозг ваш, в самое ваше сердце, и,
как иные гидры, он может возродиться. Такне нити нужно вы-
рвать, их нужно истребить. Механически этого сделать нельзя,
нельзя сделать этого насилием, нельзя сделать этого операцией,
пришлось бы искромсать все тело живого существа и все-таки
ничего не добиться. Но это можно сделать химически. Есть та-
кое вещество, такая дезинфекция, которая заставляет улету-
читься всю эту погань,— это смех, великий санитар. Сделать
что-нибудь смешным — это значит нанести рану в самый жиз-
ненный нерв. Смех дерзок, смех кощунствен, смех убивает
ядом отравленных стрел.
И в наше время, когда мы повергли гигантского вра-
га только в России, когда мы поистине опутаны еще отравляю-
щими весь воздух наш нитями былой культуры, когда рядом
со всех сторон этот же враг еще торжествует и ждет момента,
чтобы нанести новый удар,— в такое время
меча из одной руки, в другую можем взять
жие — с м е х...
...Организуйте, товарищи, братство веселых красных
скоморохов, цех истинно народных балагуров, и пусть помогут
вам и наши партийные публицисты, в статьях которых сверкает
порой такой великолепный смех, и наши партийные поэты, пи-
сатели и поэты пролетарские, равно как и те из старых, сердце
которых уже начало биться в унисон с громовыми ударами
сердца революции.
Пусть помогут художники, изобретая особые костю-
мы, особые какие-нибудь складные, передвижные декорации,
помосты, телеги для странствующих скоморохов2- Пусть
мы, не выпуская
уже тонкое ору-
357
помогут музыканты, создавая в русских ладах, в русской мане-
ре новые юмористические, сатирические, плясовые, легко заучи-
ваемые куплеты.
Русская церковь пролагала путь самодержавию и ненавиде-
ла гудошников и веселых скоморохов. Они представляли ста-
родавнюю, вольную от аскетизма, республиканскую, языческую
Русь, а ведь это она должна теперь вернуться, только в совер-
шенно новой форме, прошедшая через горнило многих, многих
культур, владеющая заводами и железными дорогами, но такая
же вольная, общинная и языческая.
Французские короли, кардинал Ришелье когда-то вздраги-
вали, слыша под окнами своих дворцов водевили старых времен,
ядовитые сказки простонародных бардов3. Итальянская рево-
люция рождала маски, вроде туринского Джандуйи4.
У русского революционного смеха были хорошие предшест-
венники.
Вступайте смело на этот путь, молодые артисты сцены, сло-
ва, кисти. Вас благословляют тени Свифтов 5 и Генрихов Гей-
не6; где-то в траве под забором, забытый, лежит богатырский
свисток Добролюбова7. Отыщите его, и пусть он звенящими
трелями рассыплется над головами пробужденного народа и
еще таящих злые надежды, едва повергнутых врагов его.
О НАРОДНЫХ ПРАЗДНЕСТВАХ 1
ВЛЯЕТСЯ СОВЕРШЕННО БЕССПОР-
НЫМ, что главным художественным порождением революции
всегда были и будут народные празднества.
Вообще всякая подлинная демократия устремляется
естественно к народному празднеству. Демократия предполага-
ет свободную жизнь масс.
Для того чтобы почувствовать себя, массы должны
внешне проявить себя, а это возможйо только, когда, по слову
Робеспьера, они сами являются для себя зрелищем.
Если организованные массы проходят шествием под
музыку, поют хором, исполняют какие-нибудь большие гимна-
стические маневры или танцы, словом, устраивают своего рода
парад, но парад не военный, а по возможности насыщенный
таким содержанием, которое выражало бы идейную сущность,
надежды, проклятия и всякие другие эмоции народа,— то те,
остальные, неорганизованные массы, обступающие со всех сто-
рон улицы и площади, где происходит праздник, сливаются с
этой, организованной, целиком и, таким образом, можно ска-
зать: весь народ демонстрирует сам перед собой свою душу.
Когда художник Давид, по поручению правитель-
ства Великой французской революции, устраивал один за
другим свои гениальные праздники, для которых музыку
писали Госсек2, Мегюль3 и Керубини4, то он заимствовал
многое из воспоминаний, оставшихся от народных празднеств
древней Греции.
Я помню немало великолепных праздников, порож-
денных русской революцией. 1-е Мая 1918 г. было отпразднова-
но в Петрограде необыкновенно ярко и живописно. Много было
удачных моментов в октябрьских празднествах того же года.
Тем пе менее мы в этом отношении оказались ме-
нее живыми, одаренными меньшим творческим гением как в
смысле организаторов, так и в смысле отзывчивости масс, чем
французы конца XVIII в.
359
Между тем мы, безусловно, должны опередить их, несмот-
ря на некоторые неблагоприятные условия нашего климата,
часто делающие и весенний день 1 мая, и осенний день 25 октяб-
ря не совсем удачными для празднества под открытым небом.
Надобно только всячески предостеречь от одного увлечения.
Многим кажется, что коллективное творчество разумеет неко-
торое спонтанное, самостоятельное выявление воли масс, между
тем до тех пор, пока социальная жизнь не приучит массы к
какому-то своеобразному инстинктивному соблюдению высшего
порядка и ритма, — никак нельзя ждать, чтобы толпа сама по
себе не могла создать что-нибудь, кроме веселого шума и пест-
рого колебания празднично разодетых людей.
Настоящий праздник должен быть организован, как все на
свете, что имеет тенденцию произвести высокоэстетическое впе-
чатление.
Для праздника нужны следующие элементы. Во-первых,
действительный подъем масс, действительное желание их от-
кликнуться всем сердцем на событие, которое празднуется; во-
вторых, известный минимум праздничного настроения, который
вряд ли может найтись во времена слишком голодные и слиш-
ком придавленные внешними опасностями; в-третьих, талант-
ливые организаторы нужны не только в смысле, так сказать,
полководцев празднества, размышляющих над общим страте-
гическим планом, дающпх общие директивы, но и в смысле це-
лого штата помощников, способных внедриться в массы и руко-
водить ими, притом руководить не искусственно, не так, чтобы
вся разумная организация наклеивалась, как пластырь, па фи-
зиономию народа, а так, чтобы естественный порыв масс,
с одной стороны, и полный энтузиазма, насквозь искренний за-
мысел руководителей — с другой, сливались между собой.
Я думаю, что в настоящее время все эти элементы в боль-
шей или меньшей степени налицо, и, может быть, нынешний
первомайский праздник будет в этом смысле крупным шагом
вперед.
О народных празднествах можно было бы писать много,
и когда-нибудь мне, может быть, удастся изложить все мои
мысли, сюда относящиеся, в особой брошюре, где удобно будет
и поделиться опытом прошлого. Здесь же я хочу отметить еще
одну характерную особенность, которую ни в каком случае
нельзя забыть.
Народные празднества непременно должны делиться на два
существенно различных акта. На массовое выступление в соб-
ственном смысле слова, которое предполагает движенце масс из
пригородов к какому-то единому центру, а если их слишком
много — к 2—3 центрам, где совершается какое-то центральное
действие типа возвышенной символической церемонии. Это мо-
жет быть спектакль, грандиозный, декоративный, фейервероч-
360
ный, сатирический или торжественный, это может быть какое-
нибудь сожжение враждебных эмблем и т. п., сопровождаемое
громовым хоровым пением, согласованной и очень многоголо-
сой музыкой, носящее характер торжества в собственном смыс-
ле этого слова.
Во время самых шествий не только движущиеся массы долж-
ны явиться увлекательным зрелищем для неподвижных масс
на тротуарах, на балконах, на окнах, но и обратно. Сады, ули-
цы должны быть разнообразным зрелищем для движущихся
масс путем соответственно декорированного устройства арок
и т. п.
Хорошо, если бы в меньшей степени и несколько меньшими
группами организовано было шествие вечером при факельном
или другом каком-нибудь искусственном освещении, что, напри-
мер, создало несколько удивительных звучных аккордов во вре-
мя петроградских празднеств: шествие объединенных пожарных
всего Ленинграда в ярких медных шлемах и с пылающими фа-
келами в руках.
Второй акт — это есть празднество более интимного харак-
тера либо в закрытых помещениях, ибо всякое помещение дол-
жно обратиться в своего рода революционное кабаре, либо в
открытых: на платформах, на движущихся грузовиках, просто
на столах, бочках и т. п.
Здесь возможна и пламенная революционная речь, и декла-
мирование куплетов, и выступление клоунов с какой-нибудь
карикатурой на враждебные силы, и какой-нибудь остро дра-
матический спич и многое, многое другое.
Но необходимо, чтобы всякая такая импровизированная
эстрада во всех номерах своих носила тенденциозный характер.
Хорошо, если в это влит будет просто безудержный непосред-
ственный смех и т. п.
Чрезвычайно приятно, если, кроме исполнителей из артис-
тов-профессионалов, которые должны быть рассеяны для этого
по всей толпе на улицах и во всех маленьких импровизирован-
ных ресторанчиках (увы! — продовольственный кризис, быть
может, и не позволит этого) или, по крайней мере, залах и зако-
улках, отданных под народное веселье, в это втянуты будут
любители, весельчаки или люди, носящие тот или иной пафос
в груди, чтобы сказать острое слово, произнести крепкую речь,
поделиться какой-нибудь забавной выходкой и т. п.
Само собой разумеется, на такие бочки и столы могут вхо-
дить и те, кого французы называют брадобреями,— человек,
которому кажется, что он весьма веселит публику, но который
на самом деле тянет какую-нибудь возмутительную канитель.
В этом случае публика может без церемонии и с дружеским
смехом стаскивать неудачного артиста, который должен быть
сейчас же заменен другим.
361
В возможно большей степени — непринужденность. Это
главное. Правда, подобное непринужденное веселье во все вре-
мена предполагало вино, весьма способствующее, как известно,
подъему настроения, но зато и чреватое иногда безобразными
последствиями. Быть может, без помощи, но и без вреда со сто-
роны Диониса дело пойдет чуточку серее, но зато значительно
приличнее.
Первомайское празднество, к которому мы готовимся, даже
по самому плану своему, как он изложен в основном декрете,
правильно учитывает эту стройность праздника: массовое тор-
жество, концентрирующее всю толпу в разбросанные веселые,
собирающие толпу и перебивающие друг друга кружки. Про-
цессы труда, сопровождаемые пением, музыкой, направленные
на более пли менее высокие его формы: древонасаждение, убор-
ку и улучшение садов, закладку разных памятников или запи-
нание необходимых построек и т. п.,— могут явиться хотя и
недостаточно концентрированным, но достаточно обновленным
по самой идее своей первым актом такого праздника, а вечером
по первоначальному плану предполагается рассыпать народные
массы отдельными более или менее многочисленными группа-
ми и дать им максимум радости, музыки, зрелища, веселья.
Если мы умели, стиснув зубы, мужественно и не без гроз-
ной красоты организовать паши праздники в часы опасности,
то сейчас, когда нас продолжает душить транспортный и про-
довольственный кризис, но когда уже ясно, что они нас не за-
душат, ибо самая главная петля, висевшая у нас на шее, нами
разорвана,— мы, право, заслужили, чтобы 1-е Мая был празд-
ником веселым, и этот элемент труда, идейный и серьезный,
который на этот раз вносится в него, не может, конечно, поме-
шать этому.
МЫСЛИ О «ГРАДЕ КИТЕЖЕ» 1
редко приходи-
А ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ
лось мне испытывать столь интенсивное наслаждение, как то,
которое испытывал я в Мариинском театре во время исполне-
ния «Града Китежа»...
...Тем не менее эту статью я начал писать вовсе
не для похвалы, а если хотите, для сугубого порицания или
для выражения моего крайнего недоумения, для выражения
глубокого тоскливого протеста, который спектакль породил
в моей душе.
Опера, очевидно, искалечена. Я желал бы быть пра-
вым в моем предположении, что искалечена она внешними при-
чинами, соображениями цензурного характера, «страха ради
иудейского».
В самом деле: основной образ, носительница всей
идеи пьесы — дева Феврония — получает, благодаря последней
части предпоследнего акта и всей последней картины, облик
совершенно извращенный и, я бы сказал, возмутительный.
Я понимаю Тертуллиана, который говорит, что выс-
шим наслаждением для обитателей рая будет сознание трепе-
щущего под их ногами ада, страшной пытки. Когда человек
римского склада мыслей переполнен чувством мести и меч-
тает об арене, на которой мукам преданы будут господа,
в то время как рабам будет предоставлено ложе император-
ское,— я это понимаю.
Я понимаю также тех возмущенных друзей христи-
анства, которые спрашивают себя, как мыслимо блаженство
праведников у престола божия, созерцание вечной красоты и
вечной благости, осиянных светом вечной истины, при остром
сознании, что под ногами их гигантский ад пытки, вырваться
из которого надо оставить надежду?
Противопоставление ада и рая в христианстве есть
клеймо позора на его челе, и когда в благие уста Иисуса, ко-
363
торый считается проявлением высшей благости, вкладываются
слова о вечных муках и о геенне огненной — все существо каж-
дого человека, в котором сохранилось хоть немного прямой про-
стоты и добродетели, возмущается перед этим судом божиим,
карающим бесповоротно и навеки слабого человека за ошибки и
грехи, совершенные в короткой жизни.
Я отрицаю всеми силами души, чтобы тот талант, который
смог столь светлыми красками нарисовать героиню абсолютного
альтруизма в образе девы Февронии, тот самый талант, кото-
рый связал неразрывными узами земных исканий эту чистую
деву с хуже чем антихристом, с простым горьким пропойцей и
беспринципным греховодником Гришкой, чтобы тот самый та-
лант допустил, будто дева Феврония могла в райских кущах,
одурманенная запахом эдемских цветов, ослепленная белыми
паче снега ризами, окруженная песнями птиц райских и под-
купленная грядущими ласками «вечного жениха», забыть со-
вершенно, без тени воспоминания, о бедном Гришеньке, кото-
рый, зверю подобный, убежал в лес,— и забыть до такой степе-
ни, чтобы и скорбная тень бедного, не выдержавшего испытания
святости товарища, не омрачила ни на минуту торжества той
круглой пятерки, которую проставил ей за поведение небес-
ный суд.
Представьте себе, как это было бы художественно-прекрас-
но, если бы среди всех райских славословий внезапно в оркест-
ре прозвучал бы мрачный диссонанс скорбного воспоминания
об оставленном на земле спутнике, если бы избороздилось мор-
щинами страдания чело святой девы Февронии, если бы перед
лицом «святого батюшки», «вечного жениха» и всех блаженных
жителей небесных, ангелов и самой Троицы прозвучала бы глу-
боко человеческая, выше всего этого рая парящая речь Февро-
нпи: «Не могу я быть блаженной, пе могу принять этого конеч-
ного венца, пока Гришенька бегает по дремучему лесу, пока
душа его трепещет, как пойманная птица в когтях дьявола.
Искупите его, если вы всемогущи, приведите его сюда, омойте
ноги его израненные, в прахе земном испачканные, исцелите
раны его не телесные, а духовные, мир и свет внесите в темную
его душу, тогда дева Феврония вас сама спасет приговором о
вас, как о справедливых и любящих, иначе ваши светозарные
одежды покажутся ей темными и ваша лазурь угольно-черной,
и ваша добродетель простым фарисейским самодовольством, так
же как и все молитвы и биения в грудь и провозглашения слов:
«благодарю тебя, господи, что я не таков, как грешник сей».
Вот, приблизительно, та идея, которой должна была бы кон-
читься мистерия 2 о граде Китеже, если бы опа была логически
и этически законченной.
Говорят, что мистерия Римского-Корсакова3 поднимается до
уровня лучшей мистерии Вагнера.
364
Здесь не место распространяться об этической и метафизи-
ческой высоте мистерии Вагнера, о которой многое можно было
бы сказать и которая тоже ни моей совести, пи моего разума
не удовлетворяет.
Я должен сказать, что в «Валькирии»4 есть одно невырази-
мо прекрасное место: когда Валькирия вынуждена сказать, что
ей, как женщине, нет доступа в Валгаллу, жилище героев, то
Зигмунд, печальный, но твердый, в сопровождении очарова-
тельной музыки, с истинно героическим альтруизмом заявляет:
«Тогда прощай, Валгалла, и мой божественный отец, и все твои
обеты, я предпочту не быть вовсе вместе с подругой моей, чем
быть и торжествовать там, забыв о ней и о моей любви».
Вот вследствие этой черствости девы Февронип никогда не
признаю ее святой, и голос мой пе присоединится к тому хору:
«осанна, осанна», который воспевает ее, пока я чувствую, что
Грпшка-Кутерьма убежал в лес и до смерти заигрался с чертя-
ми в чехарду и попал в огонь вечный, а она наслаждается своим
женихом в светлых чертогах рая.
Это не столько эстетическое суждение об опере, сколько фи-
лософско-этическое суждение о ее канве.
Конечно, никто оперы Римского Корсакова переделать не
может,— но тем хуже. В моих глазах опера останется калекой,
и я хотел бы, чтобы, наслаждаясь ею, та публика, которую я
люблю и уважаю, чувствовала бы, что это — калека.
БОГИ ХОРОШИ ПОСЛЕ СМЕРТИ1
ТУ ЗАМЕЧАТЕЛЬНУЮ ФРАЗУ сказал
Ницше. Конечно, никому в голову не придет сомневаться в том,
можно ли относиться к эллинскому Фебу2, к мифу о Прометее 3
или исландским Эддам4 с подозрением по части распростране-
ния вредного религиозного влияния.
Религия была главнейшим центром высших форм
культуры в длинном ряду разных цивилизаций. Коллективное
творчество и целые сонмы великих и просто сильных дарований
работали над постройкой храмов, высекали статуи, писали фрес-
ки, иконы, ткали изумительные ковры и ткани, придумывали
музыкальные инструменты и музыку религиозного характера,
создавали гимны в словах и тонах, творили и упорядочивали
сложные церемониалы, сопровождавшиеся иногда прекрасными
танцами то торжественного, то оргиастического порядка. Таким
образом, человечество вне Европы и в самой Европе в целом
ряде отдельных, часто резко отличных друг от друга куль-
тур создало неизмеримую сокровищницу искусства, проникну-
того религиозным духом и вытекавшего из религиозных
потребностей.
Частью эти религиозные потребности шли от господ-
ствующих классов, которые черпали в религии уверенность в
своей избранности и навязывали при ее помощи свою идеоло-
гию, идеологию расстояния между рабами и господами, идео-
логию рабской покорности классам угнетаемым; частью рели-
гия была выражением жажды утешения со стороны самих уг-
нетенных классов, которые с упоением приникали к этому опи-
уму, еще лучше помогавшему (иллюзорно, конечно) пере-
живать горести жизни, чем подлинный опиум пли другие
наркотики.
Господствующий класс внедрил в религиозное искус-
ство гигантский размах своего богатства, своей власти над мил-
366
лионами рабов. Жажда утешения бесчисленных масс, традици-
онное благоговейное отношение к создавшимся мифам и дог-
мам, приносившим это утешение, в момент расцвета религии
вливали в пего необыкновенную искренность порыва, глубокий
захват, который делает религиозное искусство порою облада-
телем гигантского эмоционального заряда.
Мы относимся отрицательно ко всякой религии, мы зна-
ем, что в руках господствующего класса религия была одним из
лучших орудий угнетения. Мы знаем, что та жажда утешения,
которая питала религию, является результатом горького неуст-
ройства социальной жизни на земле, мы знаем, что религия
окончательно умрет, когда выправится социальная жизнь, когда
она войдет в здоровое русло социалистического строя. Мы зна-
ем, что еще до этого времени организованный, боевой и созна-
тельный класс — пролетариат — и некоторые другие обществен-
ные элементы сбрасывают с себя цепи религии и начинают ко-
вать свое собственное, подлинно материалистическое, подлинно
правдивое, подлинно боевое миросозерцание. Мы знаем, что эти
классы обязаны распространять свое миросозерцание и должны
вступать в борьбу с живыми религиями, разрушать их очарова-
ние, вырывать из их когтей жертвы, которые, сами того не зная,
теряют волю к жизни и борьбе и сладостно изнемогают в сетях
искусного обмана.
С другой стороны, мы знаем, что отрекаться от прошлого че-
ловечества и от его культурных достижений нигде и никоим
образом не следует. Мы знаем, что человечество накопило
гигантские запасы сокровищ, которыми мы должны воспользо-
ваться. Мы знаем при этом также, что художественные
сокровища,— которые могут в высшей мере оплодотворить
дальнейшее творчество в области искусства и которые полны
необыкновенных достижений,— также должны сохраняться,
чтобы превратиться в хорошо усвоенные, критически проду-
манные, побежденные и поэтому служащие своему победителю
элементы той общечеловеческой культуры без классового наси-
лия и лжи, к которой ведет человечество пролетариат.
Маркс высказывал ту правильную мысль, что искусство, по
высоте своих достижений, вовсе не совпадает непременно с вы-
сотою достижений экономического, научно-технического или по-
литического порядка. Маркс считал, что самым высоким мо-
ментом искусства, какой был на земле, является искусство ан-
тичной Греции. Маркс не высказал до конца этой своей мысли,
по он указывал на то, что в греческой культуре много аналогии
с детством, что у греков их живая, творческая фантазия лег-
ко сливалась воедино с окружающей их природой и создавала
необыкновенно человечные, проникнутые гармонией и грацией
произведения искусства, в которые в то же время верили,
как в нечто глубоко реальное.
367
Дальнейшее развитие, как можно заключить из слов Маркса
(незаконченное предисловие к «Zur Kritik der politischen Oeko-
nomie»5), в этом отношении действовало расхолаживающе,
сковывало фантазию, делало менее значительной, с социальной
точки зрения, игру искусства, отводя ему гораздо более подчи-
ненную роль. Известно, какими горячими словами Маркс и
Энгельс воспели своеобразный гимн буржуазии за гигантские
завоевания научно-технического порядка, достигнутые челове-
чеством в период господства этого класса, а, с другой стороны,
какими жестокими, справедливыми словами хлещут Маркс и
Энгельс не только социальный строй, обусловленный господст-
вом буржуазии, но и мораль буржуазии и ее искусство.
То античное искусство, те трагедии, которые Маркс знал по-
чти наизусть (Эсхил) 6, были сплошь искусством религиозным.
Но это не мешало Марксу говорить (см. биографию его, напи-
санную Мерингом), что идиотами являются те, кто не пони-
мает, какое значение в строительстве пролетариата будут
иметь сокровища античного искусства.
В начале этой статьи я уже сказал, что никому не придет
в голову говорить о том, что посещение экскурсией музея ста-
туй античных богов может разбудить в сердцах экскурсантов
тлеющее там религиозное чувство. Эти боги умерли, по-
этому они прекрасны. Мы видим в них сгусток челове-
ческой мечты, порыв к совершенству. Мы знаем, как глубоко
проник в сущность религии Фейербах, говоря, что человек соз-
давал своих богов по образу и подобию своему, развивая и уве-
личивая этот «образ и подобие» до тех границ совершенства,
какие мог себе вообразить человек каждой отдельной культуры.
Но некоторые религии живы еще и по сию пору, живы раз-
ные формы христианства, магометанства, иудаизма и т. д. Те,
кто уже совершенно освободился от этих религиозных представ-
лений, умеют относиться к религиям объективно — и, конечно,
рядом со всевозможными извращениями мысли, глупыми со-
физмами, противоречиями, догматами, свидетельствующими о
хитрой изворотливости попов и помрачении ума масс,— эти
освободившиеся от религии люди, люди, стоящие над ней, смот-
рящие на нее сверху, могут найти в творчестве, обусловленном
религиями, много красоты. Они могут ценить некоторые, не-
превзойденные по поэтическому блеску, лирические или пове-
ствовательные страницы библии или агады7 и могут восхищать-
ся стройностью мусульманских минаретов, религиозной поэзией
и т. д. Они могут упиваться «Страстями» Баха 8 или религиоз-
ной живописью Фра-Анжелико9 и Микельанджело 10.
Однако все это не лишено ядовитости, не парализованной
временем и полным падением культа. Можно относиться с эсте-
тическим восхищением к Аполлону, но нельзя предполагать, что
сн существует, где-то живет и что к нему можно обратиться с
368
религиозными молитвами. Образ же Христа, который тоже яв-
ляется замечательным созданием коллективной поэтической,
музыкальной и вообще художественной мысли, еще не безвре-
ден.
Христос умер для нас, и хотя он, на наш взгляд, далеко
менее прекрасный бог, чем эллинский Аполлон, но тем не ме-
нее мы можем находить в известных его отражениях большую
эстетическую ценность.
Но можем ли мы из эстетических соображений, сами будучи
свободными от злых чар этого образа, забыть, что он является
еще вполне живым для миллионов окружающих? Отноше-
ние к христианскому искусству, как к естественному элементу
художественной сокровищницы человечества, не является ли
вместе с тем попустительством в смысле самозащиты раненой
религии и борьбы ее за дальнейшее свое существование, очевид-
нейшим образом зловредное и контрреволюционное?
Все эти мысли неизбежно возникают, когда читаешь по-
лемику, возбужденную по поводу постановки оперы «Сказание
о невидимом граде Китеже» Римского-Корсакова в наших те-
атрах.
Некоторая часть товарищей, партийных критиков, высказы-
вала сожаление по поводу этой постановки и доказывала, что
эта опера является сильной формой религиозно-христианской
пропаганды и агитации. Отрицать, что на верующих эта опера
должна действовать, как нечто родное, укрепляющее, отрицать,
что эта опера может вызвать лишние колебания в неправиль-
ную сторону в сердцах колеблющихся,— нельзя. Когда профес-
сор Фатов нв своей статье в «Красной газете» утверждает, что
коммунисты от этой оперы так же мало сделаются верующими,
как монархист не сделается революционером от каких бы то ни
было художественных произведений революционного порядка,
то он, конечно, прав; но ведь общество, в котором мы живем,
не состоит только из коммунистов и убежденных монархистов,
не состоит только из крепких, как скала, материалистов и на-
сквозь пронизанных религией и неисправимых богопоклонни-
ков. Мы должны иметь в виду колеблющиеся элементы.
Почти вся страна — мещанская, крестьянская; она приведе-
на нами в колоссальнейшее колебательное состояние. Мы ведем
борьбу с темными силами за колеблющихся. Искусство здесь
должно быть нашим постоянным помощником. Искусство есть
мощная форма пропаганды и агитации, и, конечно, действуют
при его помощи как слева, так и справа. И поэтому вопрос о ре-
лигиозном искусстве не так прост, как предполагает проф.
Фатов, и далеко не так прост, как предполагают тт. Февраль-
ский 13, Блюм 13, Браудо 14 и др. Этих последних мы спросим:
ну, а храм Василия Блаженного — не снести ли его? Он ведь
является также религиозным памятником, и самое наличие его
24 А. В. Луначарский
369
на Красной площади есть, несомненно, одна из форм религиоз-
ной заразы. Можно ли показывать картину Иванова 15 «Явление
Христа народу»? Ведь в ней заложена огромная религиозная
энергия, которая, можно сказать, излучается со всей ее поверх-
ности на зрителя. Не следует ли объявить под запретом всю ка-
толическую и протестантскую музыку, которая представляет со-
бой одно из величайших достижений человеческого гения?
Правы ли мы, что строим музеи, в которых сохраняем древние
кресты, паникадила, великолепные парчевые ризы и тому по-
добные предметы церковного ритуала и церковной утвари? Не
контрреволюционеры ли мы, когда мы поддерживаем существо-
вание великих мечетей Тамерлана 16 в Самарканде и т. д.? Сло-
вом, не должны ли мы быть иконокластами 17, наподобие пу-
ритан?
Пуритане сами были религиозны, но они ненавидели цер-
ковное искусство, считали его опорой католицизма и аристокра-
тии, они замазывали фрески, они запрещали тонкую музыку,
заменяя ее своими грубыми гимнами, они не останавливались
перед уничтожением величайших произведений искусства. Но
эта волна иконоборства, которую подняли сподвижники Кром-
веля, была не до конца разрушительной, она была сравнительно
кратковременной. Можно вообразить себе такую же политику,
доведенную до логического предела: так как религия особенно
обаятельна тогда, когда она одета самым нарядным, трогатель-
ным и гениальным художником, то надо повсюду истребить это
художество или же, в самом лучшем, собрав его в музей, за-
переть на ключ, показывая (как порнографическое искусство
в некоторых музеях) только изредка специалистам, особо из-
бранной публике.
Если бы мы, раз став на такую точку зрения, дошли до та-
кого логического конца в нашей антирелигиозной пропаганде,
то мы были бы, конечно, последовательны. Но вряд ли та-
кая политика нашла бы одобрение у руководящих кругов и
у масс пролетарского движения как у нас в Союзе, так и
вне его.
Действительно ли наша борьба с религией должна происхо-
дить в таких формах? Если мы должны были допустить даже
богослужение в церквах, если мы, отделив церковь от государ-
ства, предоставили церкви широчайшие возможности религиоз-
ной пропаганды с амвона, то не значит ли это, что мы сами
понимаем всю тщетность надежд убить религию путем насиль-
ственного нажима на нее и, так сказать, затыкания ей рта?
Разве мы, марксисты, не знаем, что борьба с религией должна
вестись, во-первых, умелой, научной антирелигиозной пропа-
гандой, а во-вторых,— и это главное — самым изменением быта
и прежде всего быта массового крестьянства, в устоях которого
крепче всего заложены цепкие корни религии?
370
Религиозный человек может молиться не на картину Ивано-
ва, а у «Иверской божьей матери» 18, которую мы не сняли и не
уничтожили; он может слушать религиозную музыку в любой
действующей церкви, там же слушать красноречивую пропа-
ганду, укрепляющую его предрассудки, и каждый колеблющий-
ся может воспользоваться всеми теми многочисленными очага-
ми религиозной отравы, которые мы принуждены были ос-
тавить. Мы сделали правильно, оставив их. Какая бы то ни
было «радикальная» перестановка этой проблемы являлась бы
грубым уклонением от тонкой политики Ленина в религиозном
вопросе.
Вот при таких условиях можно ли думать, что восстановле-
ние какого-нибудь изумительного храма XII в., вроде Спаса
Нередицы 19, или музея, наполненного иконами, или исполнение
духовных концертов, скажем, обедни Рахманинова или Чай-
ковского, или исполнение «Китежа» в Большом театре что-
пибудь существенное прибавляют к этой обстановке? Нет, они
ничего существенного к этим обстоятельствам не прибавляют.
Раз мы имеем свободную, хотя и отделенную от государства
церковь внутри страны, то уже смешны разговоры по поводу
того, что в Большом театре мы допускаем спектакли, проник-
нутые религиозностью (что совершенно то же самое), что у
нас в музеях висят предметы культа.
Церковь всегда, между прочим, ненавидела театр, церковь
воспрещала выводить на сцену священников, выносить кресты,
придавать спектаклю религиозный характер. Когда Константин
Романов20, глубоко верующий родственник царя, написал рели-
гиозную пьесу «Царь Иудейский», то она была запрещена. По-
чему? Потому что одной из форм смерти религии является пе-
ренесение ее идей, чувств, церемоний в сферу явно художест-
венную, в сферу развлечения, в сферу светского зрели-
ща. Икона, перед которой висит лампада в функционирующей
церкви, в десять тысяч раз опаснее, чем икона в собрании Ост-
роухова21. Церковное песнопение во время богослужения, при-
нимаемое всерьез, есть отрава бесконечно более сильная, чем
представление «Китежа» в Большом театре.
Взвешивая все это, мы придем к выводу, что разрушать вы-
сокие художественные произведения религиозного искусства
или держать их под спудом, вследствие их вредного влияния,
нерасчетливо. Мы этим самым отказались бы от приобщения
масс к огромной по своему охвату части культуры — и все из
страха перед влиянием, которое оказывается прямо-таки мни-
мой величиной при условии свободы церкви и всех форм ее про-
паганды в нашем Союзе.
И нечего возражать, что одно дело сохранять храм Софии
в Новгороде или Успенский собор в Москве, одно дело собирать
в музеях предметы церковного искусства, а другое дело — живой
24*
371
спектакль. Нет, это совершенно одно и то же. Шедевр Римско-
го-Корсакова написан именно для того, чтобы быть представ-
ленным на сцене. Если вы оставите его написанным на нотной
бумаге или дадите его в концертах в искалеченном виде, то
вы на самом деле окажетесь цербером, который не дает к этому
произведению искусства доступа широкой публике.
Не надо быть трусами. Если бы мы были трусами в рели-
гиозной области, то мы должны были бы именно из этого страха
ударить по церкви, воспретить церковный церемониал. А раз
мы церкви не боимся, то уж совсем смешно бояться «Хо-
ванщины» и «Китежа». Один очень авторитетный, занимающий
чрезвычайно высокое руководящее место товарищ в разговоре
со мной относительно воспрещений этих опер, бегло указав на
те же обстоятельства, которые я здесь шире развиваю, весьма
резко закончил свое суждение. Он попросту назвал «глупостью»
подобные тенденции. Конечно, слова этого товарища не есть
закон, и как бы ни был высок его авторитет, его суждение не
разрешает вопроса. Но оно показывает, насколько для некото-
рых стопроцентных коммунистов кажется смешной суета по
поводу «религиозной отравы», льющейся со сцен Ленинградской
и Московской оперы. Культурные достижения, которые мы име-
ем, благодаря нашему свободному отношению к этому вопросу,
по своей ценности значительно перевешивают тот микроскопи-
ческий дополнительный вред, который получается вдобавок к
многосторонней работе церковной пропаганды, с которой мы
боремся, но которую мы пе пресекаем.
Либретто «Града Китежа», а в некоторых случаях и его му-
зыка вызывают эмоции, неприемлемые для нас. Они дают
вместе с тем великолепную мишень для нашей критики. И не
лучше ли было бы, если в газетах и журналах появился бы
действительно продуманный социологический разбор того и дру-
гого, если бы были проанализированы их общественные корни
и тенденции — словом, дана была бы горячая, материалистиче-
ски освещающая их критика вместо криков: «запретить»,
«снять», «задушить»?
При обсуждении подобных же вопросов в комиссии партий-
ного характера, в которую входили крупнейшие авторитеты по
вопросам культуры, высказано было положение, что даже контр-
революционные и мистические произведения в тех случаях, ког-
да они высокохудожественны и культурно край-
не характерны, не должны быть запрещаемы. Но, конечно,
вся наша среда должна воспринимать такие произведения с
достаточно организованной критикой, чтобы превращать зна-
комство масс с ними не в отраву, но в победу над этими силь-
нейшими формами отравы. Вот те соображения, которыми ру-
ководствовался Наркомпрос, не воспретив обоим большим опер
ным театрам РСФСР поставить «Град Китеж».
СОХРАНЕНИЕ И ИЗУЧЕНИЕ
ПАМЯТНИКОВ РЕЛИГИОЗНОГО ИСКУССТВА 1
ПРЕДИСЛОВИЕ К КАТАЛОГУ
ОРОЮ ВСТРЕЧАЕТСЯ вульгарное пред-
ставление о революциях как о переворотах, проникнутых без-
разборчивой ненавистью ко всему старому. Такое представле-
ние покоится на нескольких предпосылках весьма существен-
ного характера, в которых много правды. Народная революция
не может не сопровождаться взрывами мстительного чувства
долго порабощаемого и обираемого народа против господствую-
щих классов. Отсюда и естественна стихийная неприязнь ко
всему бытовому укладу этих господствующих классов, к окру-
жающей их роскоши, а следовательно, и к их искусству. Если
мы имеем перед собою революцию в форме крестьянского бун-
та, то слепое разрушение даже первоклассных, имеющих гро-
мадное эстетическое и историческое значение, сокровищ куль-
туры может иметь место.
С другой стороны, подлинно великие социальные ре-
волюции представляют собою переход власти из рук одного
класса в руки другого. Вся культура носит на себе классовую
печать. В каждую эпоху культура находится в более или менее
полном соответствии с интересами, с мировоззрением господст-
вующих классов, господствующих групп. Новый класс несет с
собою новые интересы, новые мировоззрения и либо (как это
было с буржуазией) несет с собою свои собственные вкусы
(иногда в разной степени уже развернувшееся собственное
классовое искусство), либо (как это имеет место с пролетариа-
том СССР) начинает быстро развивать новое творчество в об-
ласти литературы, театра, музыки, пластического искусства,
творчество, являющееся выражением его новой социально-пси-
хологической природы. Исходя отсюда, некоторые представи-
тели буржуазной мысли или просто обыватели старого мира мо-
гут высказывать крайние опасения, как бы пролетариат, класс,
имеющий столь ярко выраженное собственное лицо, не отнесся
к старому искусству, к старой культуре, как к чему-то чужому,
враждебному и ненужному.
373
Нельзя даже отрицать, что иные представители рабочего
класса, в особенности отдельные, более пли менее фанатически
настроенные интеллигенты, к нему примыкающие, не прочь
прийти к такому выводу. К этим немногим голосам в процессе
нашей революции присоединился еще и голос некоторых футу-
ристов, которые, как известно, еще недавно настроены были в
высшей степени «иконоборчески», и у нас, подчас в грозные
времена самого начала революции, шалили такими выражени-
ями, как например,
«Растрелли
расстреливай!»
Но все это нужно рассматривать только как заблужде-
ние, проявленное отдельными лицами и незначительными груп-
пами.
На самом деле пролетариат есть культурнейший класс: как
в основном явлении общественной жизни, в экономике, он пре-
красно сознает необходимость взять в свои руки технику,в раз-
витую капитализмом на началах точной науки,— и не только
не разрушать и не понижать ее, но самым заботливым образом
стараться ее повысить в дальнейшем,— так же точно в области
всех знаний, всех искусств, в области всего культурного стро-
ительства он твердо придерживается идеи, которую великий
учитель Ленин преподал в своей знаменитой речи к комсомолу:
«Только усвоив себе всю культуру прошлого, вы можете стро-
ить пролетарскую культуру».
Что значит, однако, усвоить себе культуру прошлого?
Это, прежде всего, значит сохранить ее, это значит бережно
относиться к ее памятникам; во-вторых, это значит и изучить
художественные памятники, идеологические построения раз-
личных эпох в их связи с этой эпохой, т. е. научно-историче-
ски; в-третьих, это значит использовать все те их положитель-
ные черты идеологического, тематического и в особенности тех-
нического порядка, которые могут пригодиться при создании
новых творений; это значит, наконец, непосредственно исполь-
зовать в качестве источника высокой эстетической эволюции то,
что в сознании прошлого является действительно прекрасным
и может найти отклик и в современном сознании.
Казалось бы, в наибольшем противоречии с пролетариатом
и его строительной работой, с его строгой материалистической
философией, с его практическим, жизнерадостным умонаклоном
стоит религия вообще и православная монашеская, азиатски ас-
кетическая религия господствовавшей в России церкви. Еще до
сих пор раздаются иногда голоса о том, что вряд ли стоит со-
хранять церкви как архитектурные памятники большой худо-
жественной ценности или исторического значения. Еще до сих
пор имеются сомнения относительно того, насколько можно по-
374
ощрять исполнение церковных песнопений или любовно забо-
титься о церковной утвари, иконописи и т. п.
Такого рода сомнения возникают, конечно, не потому, чтобы
передовые круги нашей общественности просто выражали в
них свою ненависть к чуждому им миросозерцанию, а потому,
что, к сожалению, это чуждое миросозерцание еще проявляет
некоторую жизненность.
Правда, религиозность среди народов нашего Союза быстро
падает. Быстрее всего падает само православие, распавшееся
на две церкви и теряющее власть над умами как в городе, так
и в деревне.
Все же формы религии, тесно связанные с отсталыми фор-
мами хозяйства, все еще не вырваны из нашей почвы. Среди
людей более старого возраста, отчасти среди женщин и, как это
ни странно, среди нервничающей и мудрствующей части ин-
теллигенции имеются еще поклонники церковщины. К тому же
кое-где, правда, в довольно яркой вражде к православной цер-
ковщине, развертываются секты евангелического и баптистско-
го толка.
Все это заставляет часть нашей общественности чрезвычай-
но недружелюбно относиться к церковному искусству, как к
силе, которая так или иначе во всяком случае является союз-
ником этих еще живых, застарелых предрассудков.
Есть удачное выражение: «боги становятся прекрасными,
когда они умирают». Почему это так? Потому, что религия, яв-
ляясь совершенно естественным порождением определенных
эпох, и выражала собою глубокую неудовлетворенность челове-
ка условиями действительности, его тоску по другому миру,
его мечту о счастье; возвеличенные, гиперболические образы
того, что человек считает благом, порождают, естественно, ог-
ромной силы эстетическое творчество...
В тех случаях, когда новый класс вынужден еще продол-
жать борьбу со старыми предрассудками,—ненависть к этим
предрассудкам, естественно, бросает широкую, густую тень
и на лицо искусства, окружающее не умерших, еще воинствую-
щих богов. Но по мере того, как они окончательно умирают
и от них остаются только их величественные мумии, эти по-
следние, эти чудесные одежды ушедшего религиозного содер-
жания получают громадный исторический интерес для понима-
ния внутренней сущности усопшего прошлого и вместе с тем
громадный эстетический интерес, как источник различных, в
особенности технических импульсов и как источник высокого
наслаждения, уже совершенно не отравляемого наличием ка-
ких-нибудь могущих воздействовать на живую жизнь ядов.
Церковная жизнь нашей великой страны создала за время
своего многовекового существования немало прекрасного в об-
ласти архитектуры, музыки, художественного ремесла и, быть
375
может, с особенной красотою, выдержанностью проявилась в
высоких образцах нашей иконописи, начиная с XII и прибли-
зительно по начало XVII в. Успокаивая нетерпеливые прояв-
ления энергичнейших из числа борцов против религии, Совет-
ское правительство, отнюдь не поощряя какого-нибудь особен-
ного подчеркивания «красот» былой религиозной жизни, не
только посчитало своим долгом предотвратить всякого рода раз-
рушения действительно ценных исторических и эстетических
памятников религиозной старины, но нашло возможным при-
ступить сейчас же к тем мерам не только охраны, но и науч-
ной реставрации, о которых говорит в своей статье один из ос-
новных работников в этой области И. Э. Грабарь2.
Именно за трудные годы этого первого десятилетия, после
великого переворота, удалось проделать огромную работу по
части выявления методов, действительно гарантирующих хоро-
шие результаты охраны, осторожного и мудрого реставрирова-
ния старины, не в смысле ее подновления, а исключительно в
смысле восстановления первоначальных форм. Благодаря это-
му, удалось развернуть страницы истории искусства, имеющие
значение не только для нашей страны, но и для всего мира, ко-
торые были до сих пор как бы склеены или как бы выцвели,
а сейчас стали совершенно удобочитаемыми.
Наркомпрос РСФСР посчитал целесообразным уже теперь
представить в практически возможном виде некоторые резуль-
таты этого восстановления, этого изучения целого особого пла-
стического мира пятисотлетнего развития русской религиозной
живописи. Он выражает полную уверенность, что культурная
Европа отнесется с одобрением к проделанной работе, к самым
методам охраны и реставрирования и с глубоким интересом к
самим столь характерным, неожиданным в своем роде и в сво-
ем стиле, столь совершенным в своем духе, столь истинным п
выдержанным шедеврам искусства.
ВЫСТАВКА ИКОНОПИСИ
(ПРОЕКТ РЕЧИ)
РОШУ ИЗВИНИТЬ МЕНЯ за то, что те
несколько слов, которые я собираюсь сказать, я произнесу на
русском языке. Недостаточное знакомство с немецким языком,
к большому моему прискорбию, лишает меня возможности вос-
пользоваться пм для изложения своих мыслей.
Старинная русская иконопись, выставка первоклас-
сных образцов которой сегодня открывается, является древней-
шим памятником русской живописи. В течение долгого времени
этот памятник величайшей художественной важности не был
доступен для исследовательских работ искусствоведов как рус-
ских, так и иностранных. Причиною этого было то, что подав-
ляющее большинство наиболее ярких образцов древней иконо-
писи составляли собрания монастырей, церквей и знатных бо-
гатых частных лиц, собрания, служившие религиозным целям.
Первые попытки исследовательской работы в этой
области относятся к годам, непосредственно предшествовавшим
мировой войне. Но главные работы в области исследования древ-
ней иконописи были выполнены в течение последних И лет,
когда находившиеся до того времени под спудом богатейшие
собрания монастырей, разных других учреждений и частных
лиц были открыты революцией. В данном случае большая ра-
бота была выполнена и продолжает выполняться специальным
Исследовательским институтом консервации и реставрации
памятников искусства и старины, учрежденным в самом начале
революции.
Многим кажется, что древняя русская иконопись яв-
ляется искусством для художника и для собирателя-коллекцио-
нера. Это — ошибочное мнение. Ошибочность его подтверждает-
ся хотя бы тем всеобщим большим вниманием, которое в насто-
ящее время оказывается старинной русской живописи, пред-
ставляющей собою новое блестящее эстетическое открытие.
Если значение старого итальянского искусства раскрылось в
377
ассоциациях исторических, литературных, экономических, бы-
товых и природных, то, само собой разумеется, значение рус-
ской иконописи, благодаря тем работам, которые выполнены в
последние годы, должно будет раскрыться в такого же рода
ассоциациях. Изучение ее должно вскрыть многое из того,
что до сих пор было не известно в истории русской куль-
туры.
Да и не только в области истории русской культуры изуче-
ние русской старинной живописи может открыть новые пер-
спективы. Несомненно, что это изучение должно многое дать и
для понимания истории западноевропейской культуры постоль-
ку, поскольку оно может пролить луч света на одну из наиболее
темных до сих пор эпох мирового искусства, на тот период
средневековья, от которого в Центральной Европе почти не со-
хранилось памятников станковой живописи, ставших жертвой
религиозных войн и распрей.
Открывающаяся выставка русской иконописи содержит пер-
воклассные образцы древнерусского искусства, относящегося к
11, 12, 13, 14, 15, 16 и 17 столетиям, характеризующие разные
этапы истории русской культуры, начиная от эпохи киевских
и владимирских князей и кончая эпохою московских царей. До-
статочно привести указанные исторические даты, чтобы уви-
деть, какие гигантские исторические пласты затрагиваются
выставкой! Выставленные образцы дают богатейший материал
для освещения ряда вопросов идеологического, тематического и
технического порядка, материал, который может быть весьма
полезным при создании новых творений.
Советское государство является государством, проводящим
последовательную политику отделения церкви от государства.
Вместе с тем оно является государством, ведущим решитель-
ную борьбу со всякого рода религиозными предрассудками. Но
Советское государство не вело и не ведет войны с культурным
достоянием прошлого, хотя бы это были предметы религиозного
культа — храмы, церковная утварь, иконы и т. п. Наоборот, оно
принимает все меры к сохранению, изучению и использованию
всего того ценного, что имеется в культурном наследии прош-
лого и что может быть употреблено для создания новой куль-
туры.
Революция не разрушила культурных ценностей прошлого.
Она собрала и оберегла все действительно ценное, сделавши по-
следнее общим достоянием. Рабочий класс, являющийся вели-
чайшей культурной сплою в истории человечества, с порази-
тельной чуткостью и бережливостью отнесся к музеям, дворцам
и всему тому культурному наследию, которое оставили ему
имущие классы. Если история зарегистрировала отдельные слу-
чаи гибели памятников старой культуры, то эти случаи целиком
относятся к районам наиболее обостренной гражданской войны
и к районам иностранной интервенции, причем в большинстве
378
случаев гибель этих памятников явилась прямым последствием
непосредственных военных действий.
Высококультурное отношение взявших власть в свои руки
рабочих и крестьян к культурному наследию прошлого привело
к тому, что Советское государство в настоящее время обладает
гигантским музейным имуществом, которое не может быть пол-
ностью размещено в существующих музеях и дворцовых поме-
щениях и для размещения которого Советское государство,
к сожалению, не может в настоящее время тратить средства, не-
обходимые для постройки новых музейных зданий. Благодаря
бережливому отношению рабочего класса и созданных им орга-
нов к культуре прошлого, явилась возможность организации
настоящей выставки.
Придавая культурное значение памятникам древней иконо-
писи, Народный комиссариат просвещения принимает все меры
к тому, чтобы они были доступны внутри России как для обоз-
рения, так и для изучения. Одновременно он охотно идет на то,
чтобы то богатое наследство в области живописи, которое уда-
лось открыть в послереволюционные годы, было доступно для
общественного мнения и искусствоведов других народов. Вот
почему Народный комиссариат просвещения РСФСР охотно от-
кликнулся на предложение германских искусствоведов и, не-
смотря на трудности, сопряженные с перевозкой икон, согла-
сился перекинуть через громадное пространство собранные вое-
дино памятники древней русской живописи исключительной
ценности.
Позвольте выразить от имени Народного комиссариата про-
свещения представляемого мною государства уверенность и на-
дежду, что, наряду с другими культурными начинаниями, от-
крывающаяся сегодня выставка еще более закрепит культур-
ные узы, связывающие германский народ с народами, населяю-
щими Союз Советских Социалистических Республик.
ПЕРМСКИЕ БОГИ 1
I 3 ВСЕХ ВИДОВ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫХ
ИСКУССТВ наименьше повезло в нашей стране скульптуре.
В культурном, индивидуализированном искусстве нашей стра-
ны скульптура, как таковая, т. е. изобразительное ваяние, вра-
щающееся главным образом вокруг человека, занимает огром-
ную роль. Мы имели в XVIII и XIX столетиях несколько очень
хороших, крупных скульпторов. Однако наше скульптурное
прошлое, с одной стороны, никоим образом не может быть по-
ставлено на один уровень со скульптурой европейских стран и,
с другой, уступает, несомненно, и в количестве имен, и в богат-
стве произведений, и в их значительности и нашей живописи,
и графике, не говоря уже об архитектуре.
В настоящее время мы имеем как будто некоторый
интересный перелом в этом отношении. Первая самостоятель-
ная скульптурная выставка в Москве была неожиданным сюр-
призом в смысле количества интересных экспонатов. На орга-
низованной Совнаркомом выставке государственных заказов к
10-летию Октября скульпторы, на мой взгляд, безусловно одер-
жали верх над живописцами. Однако еще рано говорить о ка-
ком-нибудь повороте в этом отношении.
И устно и письменно иные знатоки нашего искус-
ства и иные интересующиеся им дилетанты любят повторять,
что скульптура не свойственна натуре населяющих нашу
страну народов и что, кроме того, скульптурный инстинкт их
подточен православием, которое допускало в сыгравшем такую
огромную роль в искусстве церковном изобразительном куль-
те богатое участие живописи и всякого рода орнамента, и рез-
ного, и лепного, но с большим равнодушием, а иногда и с яр-
кой враждебностью относилось к скульптурным произведениям.
Скульптурное изображение бога и святых в течение очень дол-
гого времени казалось прямым шагом к идолопоклонству; ико-
ны принимали за менее опасное овеществление божества.
380
А церковный заказ долгое время доминировал над всяким
другим.
Быть может, во всем этом есть известная доля истины. Мо-
жет быть, действительно, специфические социальные условия,
условия нашего культурного развития мешали подлинному
развертыванию скульптурного гения народов, населяющих
территорию нашего Союза. Но что гений этот присущ если не
всем, может быть, то многим национальным элементам нашей
родины,— это не подлежит никакому сомнению. Дальнейшие
изыскания в этой области найдут, вероятно, множество инте-
реснейших линий скульптурного творчества, которым не хва-
тало только достаточной поддержки в социальной среде для
того, чтобы расцвесть с самой изумительной роскошью.
На такие мысли наводит недавно только во всем своем объ-
еме открытая пермская народная скульптура, к изучению ко-
торой приступили лишь в самое последнее время.
Пермская деревянная скульптура собрана в Пермском го-
сударственном областном музее. Ей посвящена чрезвычайно
интересная работа Н. И. Серебренникова «Пермская деревян-
ная скульптура (Материалы предварительного изучения и
опись)»2.
При входе в большую залу, где собраны пермские «боги»,
я был поражен их обилием, разнообразием, неожиданной вы-
разительностью и смесью наивности и непосредственности с
искусством, иногда положительно утонченным.
Что же такое представляет собой эта пермская скульптура,
развернувшаяся, по-видимому, в XVII в., продолжавшая жить
и эволюционировать в течение всего XVIII в. и начавшая кло-
ниться к некоторому упадку в XIX в., а сейчас замершая, бу-
дем надеяться — в ожидании нового расцвета на новых на-
чалах?
Пермская скульптура служила церкви. Однако оригиналь-
ная нота, которая пронизывает эту скульптуру и делает ее и
социологически и художественно необычайно ценной, есть нота
языческая, нота инородческая, идущая несомненно и прямо от
пермяцкой культуры идолопоклонников3.
Правда, несмотря на энергичное гонение православного ду-
ховенства (вернее, его руководителей) на церковное ваяние,
оно отнюдь не отсутствует в художественном убранстве пра-
вославных храмов, отчасти благодаря влиянию католической
церкви, которая, как известно, отводила церковной скульптуре
не меньше места, чем живописи. Такое влияние шло из Гер-
мании через Новгород и Псков. Оно оставило значительные
интересные следы в виде памятников, главным образом, де-
ревянного ваяния. С другой стороны, оно широким потоком
хлынуло на Украину через Австрию, Польшу, отразилось на
многих и многих украинских церквах и стало просачиваться
381
и на север. Нет никакого сомнения, что и до пермской окра-
ины докатились обе эти волны. Пермская окраина не могла не
ощущать действия культурных силовых линий, шедших от
Новогорода в очень старые времена. Известно, что в Перми ра-
ботали некоторые украинские архиереи, несомненно, более
либерально настроенные по отношению к скульптурному уб-
ранству церквей, и приносили сюда свой вкус.
Однако чрезвычайное развитие скульптуры в бывшей
Пермской губернии объясняется не только этим воздействием,
а еще тем, что она нашла чрезвычайно плодотворную почву
для своего развития среди пермяков4, как видно, в течение дол-
гих веков своего язычества выработавших свои особые скульп-
турные приемы. В самом деле, больше всего таких скульптур
(в церквах или в кладовых, на колокольнях церквей, в полу-
заброшенном виде) мы находим в Верхне-Камском и Коми-
Пермяцком округах. Чем дальше на юг и на запад, тем менее
изваяний мы находим, т. е. изваяния убывают вместе с убылью
процента коренного пермяцкого населения. Не меньшим дока-
зательством служит и то, что пермяцкий расовый тип, рез-
ко отличный от великорусского, сказался на большинстве
изваяний.
Можно сказать, что две основных фигуры пермской скульп-
туры — сидящий Христос и Никола Можай5 — представляют
собой прямую замену раньше существовавших божественных
изображений.
Мы знаем, что в течение долгого времени любимым изобра-
жением какого-то языческого существа была так называемая
«Золотая баба».
Многое заставляет предположить, что «Золотая баба» —
это докатившееся до пермяков через степи изображение сидя-
щего Будды. Спокойный, в веках отдыхающий бог, в котором
для высоко развитой буддийской религиозности отражалась
философская идея нирваны, а для простого человека, задав-
ленного трудом и страданием,— идея успокоения, принят был
и первобытным пермяком с чувством глубокого удовлетво-
рения.
На место этого сидящего Будды и стал водворяться сидящий
Христос, в особенности в XVIII в., когда великорусские завое-
ватели и их духовенство стали истреблять огнем и мечом, за-
коном и беззаконием остатки первобытной религии и культа.
Интересно отметить, что пермяцкий сидящий Христос, рас-
крашенный и большею частью одетый в разные ризы, имеет
всегда одну и ту же позу. Он сидит не столько задумчивый,
сколько как бы далеко ушедший от мира, старающийся все
претерпеть в какой-то упорной пассивности, и всегда у него
одна рука — либо правая, либо левая — поднята к щеке как
бы для того, чтобы защититься от пощечины. Какой странный
382
и совсем крестьянский бог! Он изображен в тот момент, когда
его избивают и когда этому избиению он противопоставляет
какое-то упрямое терпение.
Пермяк-язычник,— тот молился «Золотой бабе», у которой
была неясная расплывчатая улыбка безмятежного сна, языче-
скую «Золотую бабу» никто никогда не бил.
Но вот пришла христианская религия и вместе с нею и хри-
стианские нравы. Пермяк почувствовал всю прелесть велико-
русской цивилизации и стал под видом Христа изображать
себя самого (его Христос — пермяцкий мужик) в виде избива-
емого терпеливца.
Никола Можай — другой излюбленный бог пермяков.
В одной руке он держит меч, а в другой — церковь (прежде —
какую-то другую неясную мебельку). В нем узнают первобыт-
ного бога Войпеля — национальное божество, в которое, по-
видимому, вложена тоже идущая с Дальнего Востока идея
бога, который разрушает и созидает.
Можно думать, что и Параскева-Пятница 6, изображающая-
ся в виде грозной, большеголовой фигуры аскетического типа,—
Параскева, которой вовсе нет в церковных святцах, но покло-
нение которой сильно распространено в разных местах Рос-
сии, являет собою тоже отображение женского божества, с не-
ясными функциями какой-то выродившейся северной сестры
Изиды, Иштар и Афродиты.
Любопытно познакомиться с этой раскрашенной деревян-
ной скульптурой пермяцко-российского происхождения в быту.
Сейчас этот быт отходит безвозвратно в прошлое, от него ос-
таются лишь некоторые обломки, но это не мешает ему быть
интересным. Как мы уже сказали, боги эти близки пермяку,
они связаны с ним длинной связью. Пермяк все еще относит-
ся к изображениям богов, как к идолам; например, если свя-
той или бог, изображенный на иконе, висящей в пермяцкой
избе, не исполнил какой-нибудь молитвы, то пермяк в наказа-
ние перевешивает на определенное количество дней икону го-
ловой вниз. Когда из деревни Толстика Верхне-Камского окру-
га изъяли несколько скульптур для галереи и просили кресть-
ян привезти их к пароходу на камскую пристань за пять верст,
то просто заждались этих статуй. Они явились с величайшим
опозданием. Оказалось, что опоздание объясняется желанием
всего населения попрощаться со статуями. Староста заявил:
«людей провожают, и то прощаются». Кроме того, толстиков-
ские пермяки никак не пожелали положить своих богов просто
в ящики — «не вещи». Они устроили им гробы, постлали стру-
жек и пакли, застлали все холстом, уложили своих богов и на-
крыли холостяными одеялами. Так и отправили в галерею.
В пермской часовне Петра и Павла находился знаменитый
сидящий «спаситель». По общему мнению, когда никто за ним
383
не наблюдал, он поднимался и уходил из часовни и отправлял-
ся по своим делам. При этом он изнашивал обувь, так что по-
читатели его каждый год приносили ему новую пару башма-
ков, а к концу года, глянь,— он уже износит подошвы до дыр.
Так же точно, по словам верующих, Никола Можай из деревни
Зеленяты любил ходить. По свидетельству сторожа, он за 7
лет износил 8 пар башмаков. Когда обследователь спросил сто-
рожа, почему же Никола Можай так стремится совершать свои
пешеходные путешествия, то сторож объяснил: «ведь ись-то
хочет, а дерево не заешь». Таким образом, бог ходил, очевид-
но, подворовывать, где мог, пропитание, ибо хотя сам он и
резной из дерева, но «заедать» дерево казалось ему недоста-
точно аппетитным. На праздник этого зеленяцкого Николы
Можая 16 июля обычно стекалось более 10 000 молящихся,
9 принтов служили непрерывные молебны и увозили крестьян-
ские медные пятаки большими мешками. Молящиеся подхо-
дили целовать Николу Можая. Ежели целовать его без мит-
ры — 5 копеек, в старой митре — пятьдесят копеек, в новой
митре — рубль. Очевидно, бедняки целовали на пятак, серед- •
няки — на полтинник, а кулаки — па целковый. Больные мес-
та разрешалось потереть полой Николы Можая, отчего ужаса-
ющим образом после каждого такого праздника распространя-
лась трахома, а иногда и сифилис.
Высоко художественная выразительность пермяцких богов
имела значение для духовенства. Так, например, в селе Трои-
цы население протестовало против увоза сидящего Христа и,
объясняя свою к нему привязанность, заявляло: «очень уже
жалостливо на него смотреть, без слез из часовни не выйдешь».
И все же часть этих богов, по настоянию православного духо-
венства, объявляли заштатными, уносили в кладовые и даже
попросту рубили на дрова.
Резали эти статуи и превосходно раскрашивали их особые
мастера. О последних из них, братьях Филимоновых и Иване
Ивановиче Мельникове из Обвинска, до нас дошли сведения.
Еще во второй половине XIX в. в Пермско-Уральском крае
было 15 цеховых резчиков. Как видите, это была целая шко-
ла, которая могла путем зависимости друг от друга развивать
свое искусство.
Достаточно беглого взгляда на характер резьбы этой скульп-
туры, чтобы увидеть значительное влияние Запада, сканди-
навов и немцев, в меньшей степени итальянцев. Часто вся ма-
нера резьбы, и в особенности трактовка обильных одежд в
позднеготическом 7 духе или даже в духе барокко 8, доходит поч-
ти до тождества с недюжинными произведениями соответст-
венных западноевропейских эпох.
Очень жаль, что трудно проследить корни пермской скульп-
туры. Известно, что еще в древнейшие времена пермяки об-
384
ладали большим скульптурным талантом, о чем свидетельству-
ют многочисленные металлические фигуры, относимые к ран-
ним временам их культуры. Была у них и деревянная, раскра-
шенная скульптура, но от того времени остался один только
деревянный пдол из Шигиринского торфяника. Еще в конце
XV в. Иона, епископ Пермский, окрестив Великую Пермь и
ее князя, начал борьбу с истуканами, о которых так и сказа-
но: «-Боги были болваны истуканные, изваянные, издолблен-
ные, вырезом вырезанные».
Таким образом, XVII в., начавший создавать церковную
скульптуру после окончательной победы великороссов над
пермяками (погайцамп, как их называли в то время), несом-
ненно, связан со старой пермской культурой. Пермский прос-
толюдин, как правильно говорит Серебренников, явно носил в
себе большое творческое горение, ибо скульптура эта если и
создана «мастерами», то мастера-то были крестьянами.
Замечательно искусство резьбы, своеобразно развертываю-
щееся за двухсотлетнпй период; полна вкуса также п раскрас-
ка. Серебренников правильно охарактеризовал ее: «...Скром-
ность и мерность в раскраске одежд, также и ограниченное
число цветов удачно помогает мастеру избегать тяжеловатости
в складках одежд. Однотонная раскраска каждой одежды в
свой, обязательно почти приглушенный, цвет способствует пе-
редаче мягких теней и является одним из главных элемен-
тов, организующих композицию целостной и связанной. Люби-
мыми цветами для раскраски являются белый, черный, синий,
красный, сине-зеленый, затем введен был сиреневый, голубо-
ватый и др.»
Не будем вдаваться в подробности технического порядка,
в существующие, очевидно, течения и школы, развертывавшие-
ся как параллельно, так и последовательно; остановимся нес-
колько на отдельных произведениях, которые нам пришлось
видеть в музее. Обильно представлены здесь сидящие Христы.
Для того чтобы дать полное понятие о таком Христе в быто-
вом отношении, выставлены полностью сидящие в темнице
«спасители» вместе с часовней,— то великолепной резьбы, как
Канабековская, то простой, словно шкаф, как в Большой Коче.
Болыпе-Кочевского весьма замечательного Христа, прило-
жившего руку к пораженному пощечиной лицу, мы здесь при-
водим в виде иллюстрации. Однако в художественно-психоло-
гическом отношении более разительны некоторые другие си-
дящие «спасители», представленные в раздетом виде, как их
непосредственно резали мастера. Приводим одного такого спа-
сителя-пермячка из часовни Редпкоре. Несмотря па некоторую
наивность изображения, он представляет собою изумительное
произведение искусства в смысле смелой стилизации и почти
страшного выражения лица, в котором сквозит тупая, упрямая
25 А. В. Луначарский
385
покорность и в то же время внутренний ужас — символ за-
глушаемого народа.
Из распятий наиболее изумительно (хотя интересных рас-
пятий очень много) то, которое вывезено из Соликамской ча-
совни. Если оно производит непосредственно болезненное и мо-
гучее впечатление па каждого, то знаток искусства не может
не поразиться экономии приемов, глубокому инстинктивному
расчету эффекта позы, в которой одновременно учтена пассив-
ная покорность исстрадавшегося организма и тяготеющая
вниз сила уже инертной массы. Нельзя не обратить внимания
также на совершенно экспрессионистскую выразительность ху-
дожественно трактованной полумертвой головы с ее черными,
как уголь, спадающими кудрями.
Совершенно невиданным и совершенно потрясающим явле-
нием надо прнзнать бога-Саваофа из Лысьвенской церкви.
Здесь мы имеем изображение бога необыкновенно могучего.
Голова трактована под влиянием античной скульптуры, это —
голова Юпитера. От всей композиции веет каким-то своеобраз-
ным соединением антика или высокого ренессанса и барокко.
Серебренников склонен видеть в этом произведение какого-ни-
будь крепостного, который путешествовал по Европе и видел
южноевропейские образцы. Может быть.
Из Никол Можаев, которые все необыкновенно характерны
и любопытны, приводим почти загадочную фигуру из Покчи.
Это положительно шедевр экспрессионистской скульптуры,
имеющий в себе какую-то высокохудожественную манеру. Вся
трактовка небольшой фигуры в строго падающих одеждах пол-
на вкуса. Длинный меч в одной руке, церковь типа конца
XVII в.— в другой. Но самое замечательное — его голова,
сверхъестественно удлиненная, странным типом которой поэт-
скульптор хотел передать какую-то высокую психическую
мощь. Статуя поражает именно изумительной уверенностью
художества и полетом психологического воображения мастера.
Наконец, древнее изображение богини Пятницы из Ныро-
ба довершит приводимые здесь иллюстрации, которые лишь
частично исчерпывают самое интересное в музее и книге Се-
ребренникова. Необычайно простыми приемами выполнена
здесь эта фигура, беспощадная, суровая, полным живой уко-
ризны глазом глядящая повелительница — настоящее отраже-
ние древнейшего матриархата.
Какие же выводы можно сделать из этой сокровищницы
русско-пермских скульптурных произведений? По-видимому,
высокий результат был достигнут скрещиванием зрелого ис-
кусства Запада с имевшимся на месте высоким скульптурным
инстинктом древнеязыческой пермяцкой культуры. Инстинкт
этот выливался не только в чувство формы, будь она упроще-
на или, напротив, виртуозно и витиевато выражена при помо-
386
щи обильных складок одежды, но главным образом, в соци-
ально-психологическую выразительность, которую полусозна-
тельно вкладывали пермяцкие мастера в свои произведения.
Страдания оскорбляемого смертной мукой человека — жертвы,
преклонение, с другой стороны, перед повелителями, будь-то
далекий бог-царь Саваоф или какой-то правящий мозгом мас-
сы загадочный кудесник Никола Можай пли угрюмая матрона
Пятница,— вот что мы находим, главным образом, отпечатлен-
ным в испуганном и скорбном воображении религиозного пер-
мяка. Бог его либо выражает его собственную скорбь, либо яв-
ляется превосходящим его культуру господином и палачом.
Пожелаем всей душой, чтобы пермяцкий скульптурный ге-
ний не усох вместе с усыханием церковной скульптуры. Там
должны быть рассыпаны внуки и правнуки своеобразных, почти
гениальных резчиков страны. Теперь им незачем будет обо-
жествлять униженное терпение или беспощадную власть. Иные
времена — иные песни; иные времена — иные статуи. Но нель-
зя не признать в пермских богах свидетельство огромной та-
лантливости, огромного художественного вкуса, огромной спо-
собности выразительности, которая свойственна не только на-
родам великорусско-пермяцкой смеси северо-восточной части
Пермского края, но, конечно, многим и многим другим груп-
пам высоко одаренного населения нашего Союза.
ИСКУССТВО И РЕЛИГИЯ 1
ЕЛИГИЯ очень тесно связана с искус-
ством. Во-первых, при самом возникновении своем, можно ска-
зать, у самой колыбели своей религия владела искусством.
Есть даже теория (мы считаем ее весьма односторонней), ко-
торая доказывает, что самое происхождение искусства религи-
озно. Во-вторых, религия в течение всего своего существова-
ния широко пользовалась искусством как орудием воздействия
на человеческое сознание, как орудием укрепления своей влас-
ти над людьми.
Почему же религия прибегала к искусству? Что ви-
дела в искусстве такого, что помогало ей удерживать массы
под своим влиянием?
Я сказал, что существует теория, которая предпо-
лагает, что искусство обязано своим происхождением религии.
Согласно этой теории, изображения крестов, кружков, живот-
ных на первобытных рисунках носили религиозный характер
и предметы эти были изображаемы с целями колдовскими.
Действительно, присматриваясь к искусству современных ди-
карей, мы находим там много подтверждений этой теории, на-
пример, в разного рода хороводных танцах с изображением
диких животных, что особенно развито у охотничьих племен
и чего нет у народов — скотоводов и земледельцев, танцы ко-
торых носят уже другой характер.
В разных местах земного шара — в Австралии, на
дальнем Севере и в Бразилии — мы встречаем очень широкое
распространение общественного танца. Племя собирается на
какой-нибудь площади или поляне, женщины бьют в ударные
инструменты, и мужчины танцуют.
Иногда все они надевают шкуры животных, иног-
да же выделяют нескольких человек, особенно умело изобра-
жающих то животное, на какое они имеют в виду охотиться.
Путешественники описывают, что подражание производится
с большим искусством.
388
Такие танцы совершаются, когда охота плоха, когда чувству-
ется недостаток в дичи и у дикаря имеется горячее желание, что-
бы ее было побольше.
Дикарь думает, что достаточно изобразить бизона, чтобы
такой неизбежно появился.
Это так называемое магическое мышление. Мы находим
его, на известной ступени развития, у всех народов.
Например, от людей древнекаменного века сохранилась в
их пещерах-жилищах живопись, которой они, при свете кост-
ров, расписывали стены своих пещер, с необыкновенной точно-
стью и живостью воспроизводя животных, служащих предме-
том их охоты2. Все эти изображения заставляют думать, что
дилювиальный человек, первобытный художник воображал,
будто, делая изображения животных, он тем самым привлекает
их к себе. Вот почему у охотничьих племен изображения жи-
вотных играют особенно большую роль, а человек воспроиз-
водится сравнительно редко.
Перейдем к различного рода орнаментам-украшениям. Если
вдуматься в них хорошенько, можно увидеть, что эти украше-
ния есть упрощенные изображения какого-нибудь животного
или растения. Например, вам хорошо знакомы изображения
различного рода петушков в резьбе па крестьянских построй-
ках. Сначала эти изображения имели вид настоящих петухов,
затем с течением времени линии удлинялись, изображение те-
ряло свою близость к действительности и переходило в фан-
тастику. Если вы возьмете персидский ковер, затем туркестан-
ский и т. д., то вы можете проследить, как, начиная от персид-
ского ковра через туркестанский, дагестанский и, наконец,
украинский, одни и те же изображения меняются и от реали-
стических изображений переходят к фантастике, затемняющей
первоначальное происхождение рисунка. Если перед вами по-
весить все эти ковры подряд, то, пройдя вдоль них, вы убеди-
тесь в том, как рисунок постепенно упрощается, все больше и
больше теряя сходство с изображаемым объектом. Но как бы
ни был фантастичен рисунок, в основе его лежит образ, взятый
из действительности. Относительно одежды и утвари можно
думать, что украшения па них также имели магический харак-
тер, со временем исчезнувший.
Искусство у первобытных народов имело в очень сильной
степени колдовской элемент; изображалось преимущественно
животное, на которое охотилось племя, или, особенно часто,
тотемное животное, которое считалось покровителем племени.
Но искусство, как таковое, само по себе и без всяких магиче-
ских потребностей также свойственно человеку даже па ран-
них ступенях его развития.
Мало того: чувство красоты, имеющее такое большое зна-
чение для искусства, свойственно не только человеку, но и
389
животному миру, которому приписывать колдовское искусство
уж никак не приходится. Понаблюдайте павлина, и вы увидите,
что он особенно красив в брачный период, когда он раскрывает
свой хвост и красуется им перед павами. У многих птиц в
брачный период оперение меняется и придает им более краси-
вую окраску: певчие птицы приобретают особенно звучное и
красивое пение; соловьи-самки по пению выбирают себе сам-
цов, и тот соловей, который лучше поет, имеет больше шансов
на успех. Таким образом у птиц в брачный период появляет-
ся своего рода соревнование, во время которого самки выбира-
ют наиболее красивых, наиболее сильных, лучше поющих.
Великий наблюдатель и исследователь жизни животных
Чарлз Дарвин заявляет, что благодаря тому, что самки выби-
рают самых красивых, самых сильных самцов и лучше пою-
щих,— получается положительный половой подбор 3. Обратите
внимание, например, на индийского фазана; он носит свой ве-
ликолепный хвост исключительно ради красоты, ради того,
чтобы привлечь самку, и больше ни для чего он ему не нужен;
и не только не нужен,— он подвергает его опасности, так как
делает его слишком заметным для хищников-орлов. Некоторые
рыбы на брачный период как-будто бы наряжаются в драго-
ценные камни; они становятся цветистыми, блестящими,— но
это только на тот короткий период, во время которого продол-
жается метание икры. Как только кончается метание икры,
сбрасывается и блестящий убор — жениховский наряд, и рыбы
становятся обычными, серенькими, незаметными, так как всю
жизнь им таскать свой наряд невыгодно,— они этим самым
привлекали бы к себе хищников, а им гораздо выгоднее при-
способляться к цвету дна или той подводной растительности,
в которой они проводят свою жизнь.
Во всем этом видна какая-то потребность украшения. В су-
ществовании ее у животных и птиц еще больше убеждают нас
индийский ткачпк и паши сороки, которые собирают и та-
щат в свои гнезда всякие цветные вещи: тряпочки, кампи,
цветные перья других птиц; бывают случаи, что опи крадут
даже у людей то, что им нравится и что им по силам утащить,
и украшают этими вещами свои гнезда. Здесь это связано уже
не с половым подбором, а с украшением окружающей среды.
Обратясь к людям, мы видим, что чувство красоты и пот-
ребность в украшении окружающей их жизненной среды, имея
общность с описанными выше явлениями в животном мире,
существенно от них отличаются. Я не буду сейчас останавли-
ваться на этом важном и интересном вопросе и ограничусь на-
поминанием об известных словах Маркса, что самая искусная
пчела, строящая великолепные соты, ниже бездарного архитек-
тора, строящего плохое здание, потому что архитектор дейст-
вует сознательно, в то время как пчелой движет инстинкт.
390
И чувство красоты, и способы его удовлетворения у человека
подчинены действию тех же законов, что и вся человеческая
культура,— законов противоречивого развития общества.
Какие элементарные, простейшие свойства образуют поня*
тие «красота»?
Вот пример: на Лысьвенском заводе на Урале вырабаты-
ваются оцинкованные ведра двумя способами: с прибавлением
алюминия и без алюминия. Ведра с алюминием совершенно
гладкие, а ведра без алюминия имеют естественный узор, по-
хожий на тот, который бывает в морозные дни на окнах. Вед-
ра с примесью алюминия прочнее, они не трескаются при пе-
ременах температуры, а цена их одинаковая с ведрами без
примеси. Я спрашиваю: «Зачеши же производятся ведра, худ-
шие по качеству?». Мне говорят, что крестьяне охотнее разби-
рают ведра, изготовляемые по старому способу, без алюминия,
потому что они красивее. «Как ни разъясняли разницу в
выделке и прочности — результата не получилось».
Есть еще на Лысьве замечательная вещь: там вырабатыва-
ются кружки для питья воды, на этих кружках рисуются жен-
ские личики, птицы, цветы, иной раз, на мой взгляд, так гру-
бо, что просто портят эти гладкие кружки. Я спрашиваю: за-
чем тратить деньги на роспись этих кружек и удорожать их
стоимость? Объясняют, что крестьяне иначе покупают неохот-
но. Почему это? Из такой кружки пить, что ли, слаще, или кре-
стьянин верит, что изображения имеют колдовской, магиче-
ский характер? Конечно ни то, ни другое. Дело в том, что даже
эти несколько красочных штрихов, даже эти небогатые изобра-
жения вносят в бедную, серую жизнь крестьянина яркий
мотив.
Почему такая любовь у нашего крестьянства к ярким крас-
кам? Это и есть элементарное проявление потребности в кра-
соте, потребность украшать свою жизнь.
Само слово «красота» у нас на русском языке происходит
от слова «красный». Если у нас хотели сказать «красивая де-
вушка», то говорили «красная девица» — и это не значило,
что у нее нос красный или вся опа красная, а значило, что она
красива. Про солнышко выражались «красное солнышко»,
«красные денечки»,— а ведь на самом деле они не красного
цвета. Красный цвет был цветом счастья, цветом радости. Это
возбуждающий, поднимающий цвет. Революция избрала для
своих знамен красный цвет, как символ бодрого, бурного ре-
волюционного настроения.
Можно сказать, что красивое есть то, что выводит нас из се-
реньких буден, из безразличного, тусклого и скучного — к
светлому, радостному.
Человеку среди своих буден хочется иметь яркие моменты.
Многие пытаются вывести себя из этих серых буден спиртом
391
или другими наркотическими веществами, которые, временно
поднимая настроение, ввергают затем человека в упадочное
состояние, разрушают его здоровье. Но почему же есть люди,
которые льнут к этому вредному, разрушающему? Да потому,
что оно хоть на время отрывает их от буден, жизнь становит-
ся более приятной, более интересной. Разумеется, пьянство —
это нездоровый, извращенный способ создания веселья. Но если
люди не будут делать свою жизнь более красочной,— не при
помощи водки, а при помощи устройства более яркой, радост-
ной, разнообразной и полезной жизни,— то они никогда в
полной мере удовлетворены не будут.
У человека имеется стремление к красоте, и художествен-
ной деятельности, которая направляется па то, чтобы окру-
жить человека вещами, радующими его глаз, чтобы дать ему
возможность переживать зрительные и слуховые впечатления,
которые поднимали бы уровень его жизни,— это и есть основа
искусства. Содержание же и формы искусства в разные эпохи
и в разных странах и классах различны и изменяются, как вы
знаете, в зависимости от классовых интересов и целей людей,
его создающих.
Искусство производить вещи, которые делают приятным
наш обиход, называется прикладным искусством. Это важная
деятельность, но она пе охватывает, однако, искусства в це-
лом, составляет даже его менее важную часть.
Литература, театр, кино, музыка не создают художествеп-
но-бытовых предметов, но они могут изображать явления жиз-
ни, пересказывать их, показывать различные чувства различ-
ных людей, могут изображать разные действия, события, дей-
ствительно имевшие место или вымышленные, фантастические,
причем рассказывать можно занимательно, интересно, ярко;
театр и кино пользуются при этом действием и зрелищем —
зрительными образами. Через посредство этих образов можно
заразить своих слушателей разными чувствами. Я могу расска-
зать вам о белогвардейцах и если я хорошо расскажу, то у вас
кровь закипит от гнева; если я вам расскажу, красочно расска-
жу о тех трудностях, которые преодолевала наша Красная Ар-
мия под Перекопом, о той радости, которую переживала наша
армия при взятии Перекопа,— и вы переживете радостное вол-
нение. Когда мать баюкает ребенка, она также употребляет
художественные приемы,— она напевает ему или говорит ус-
покоительные слова. Искусство может вызывать сочувствие
или негодование, радость или грусть.
Музыка, литература — эти искусства не дают обиходных,
приятных вещей, но они мобилизуют и организуют ваши мыс-
ли и чувства через посредство образов, которые создаются и
передаются вам искусными, умелыми людьми, которых мы на-
зываем художниками слова, сцены, музыки, кисти.
392
Огромное общественное значение имеют художники вели-
кого ораторского искусства.
Язык владеет громадной способностью убеждать, воспиты-
вать. Если вы хотите воздействовать на другого человека так,
чтобы он жил и действовал сообразно вашим понятиям, то вы
можете достигнуть этого действия страхом, т. е. запугать его,
но это не прочно и это не перевоспитывает, а подавляет чело-
века. Самая действительная форма воздействия — это форма
убеждения. Воспитание посредством убеждения па пашем пар-
тийном языке мы называем пропагандой. Пропаганда есть рас-
пространение известного рода убеждений. Например, вы встре-
тили антисемита, если это не сознательный враг,— дворянин,
кулак или купец, а скажем темный крестьянин, у которого
неправильная установка в этом вопросе, неправильный взгляд
на евреев,— то вы можете переубедить его, рассказав ему ис-
торию этого народа, представив ему настоящее положение и
объяснив, как классовый враг стремится посеять националь-
ную рознь среди трудящихся.
Но сильнее, чем переубеждение, действует перевоспитание,
которое базируется не только на уме человека и на логических
аргументах, но и на его воображении, на его чувствах и воле.
Если бы вместо того, чтобы рассказать, я показал бы ему в те-
атре пьесу,— например «Чудака», пьесу т. Афиногенова 4,—
то он увидел бы в ярких картинах, как па одном заводе нес-
колько хулиганов, благодаря халатности и расхлябанности про-
фессионального союза и коммунистов, затравляют до смерти
ни в чем неповинную девушку только за то, что она еврейка.
И когда он увидел бы эту пьесу, то почувствовал бы неволь-
ную симпатию к этой девушке, потому что пьеса художествен-
но построена именно так, чтобы вызвать сочувствие зрителя к
этому затравленному зверьку, которого всю жизнь травили и
который пе знает, за что его травят. Он почувствовал бы глу-
бочайшее негодование к тем хулиганам, которые использовали
первую возможность, чтобы проявить свою зверскую натуру.
Эти сцепы потрясли бы его сильнее, чем какие угодно доводы.
Можно сказать, что доводы, рассказ о фактах, соображе-
ния — это все важно, но показ, прямое изображение фактов
воздействует сильнее, чем все аргументы. Надежда Констан-
тиновна Крупская часто и совершенно правильно говорит
об этом.
Все знают, что кроме пропаганды существует агитация. Ка-
кая разница между пропагандой и агитацией? Под агитацией
мы понимаем искусство волновать массу, воздействовать на ее
чувство с тем, чтобы повести ее за собой. Агитирующая сила —
есть сила такого убеждения, которое проникает, прежде всего,
не через головы, не через рассудок, а мощно действует на чув-
ства. Эта сила принадлежит искусству. Об ораторе, который
393
сильно действует на массу, говорят обычно: этот человек зна-
ет ораторское искусство, он говорит художественно, он говорит
образно. Это значит, что он может влиять на чувство, он мо-
жет заражать своим чувством других. Он говорит образно, он
рисует факты в ярких и конкретных красках, которые дейст-
вуют, как любая хорошо написанная картина. Художественной
бывает п книга, написанная талантливым публицистом, кото-
рый своим произведением оказывает определенное воздействие
и на наш разум, и на чувства.
Почему церковь объединилась с искусством? Да потому, что
ей выгодно было пользоваться искусством как орудием воздей-
ствия на народные массы. Церковь приспособляла искусство к
своим целям, вкладывала в него определенное содержание, ко-
торое могло магически действовать на воображение масс. Так,
у диких народов оружие заклиналось торжественными стиха-
ми, и люди верили, что лук или стрела становятся более креп-
кими только потому, что они посвящены богам. С этой сторо-
ны искусство с самого начала возникновения религии тесно с
ней связано.
До настоящего времени шаманы (жрецы, муллы, попы)
являются теми же колдунами, которые якобы отличаются от
всех прочих людей тем, что они умеют молиться, т. е. умеют
добиваться от духов и богов, которые распоряжаются природой
и жизнью людей, таких поступков, которые нужны им или мо-
лящимся; при помощи их молитвы божества воздействуют на
природу в положительном или отрицательном смысле, могут
воздействовать и на провинившихся людей в смысле какого-
либо наказания.
Религия, как вы знаете, развивалась параллельно с разви-
тием общества. Как только начали образовываться классовые
общества, так и духи божественные стали разделяться на доб-
рых и злых, па «своих» духов и духов чужих народов.
Когда государства сильно увеличиваются, государственная
власть сосредоточивается в руках одного могущественного пра-
вителя, и на небе происходят важные перемены.
Царство духов построено целиком по образцу земных
царств. Вот возьмите представления православных. Бог-отец
является царем в царстве небесном, у него имеется наслед-
ник — сын-божпй, а раз есть сын, следовательно, есть и мать;
затем уже идут ниспадающие чины — военные, высшие граж-
данские чины (с указанием, к кому за чем обращаться и кому о
чем молиться — кому от лихорадки, кому от падежа скота и
т. д.). Воинские, т. е. ангельские, чины имеют многочисленные
подразделения — архистратигов, серафимов и пр. II самая низ-
шая ступень воинских чинов — это просто ангелы, иначе го-
воря, курьеры, и действительно эти ангелы только и заняты
тем, что распоряжения высшей власти приносят на землю, а
394
просьбы верующих отправляют на небо. В царстве божьем
имеются и земные чиновники — это попы, через них только и
можно молиться, потому что они говорят с богом на том языке,
который бог лучше понимает, ну, например, по-латыни, по-
гречески или по-славянски,— по-французски или по-английски
он плохо знает и ему трудно слушать просьбы верующих на
этих языках. Прежде чем начать молиться, поп наденет фе-
лонь — это одежда, которую употребляли чиновники при ви-
зантийском дворе. Видеть выступающих в такой одежде более
приятно, более привычно для божественного глаза, чем если бы
слуга его явился в поддевке или во френче...
Церковь не только по внешнему виду отражает всю карти-
ну земного царства, земных взаимоотношений, ио она также и
служит этим земным целям. В древневосточных религиях са-
мый старший бог считался прямым предком царствующей ди-
настии. Говорили даже, что царь — это сын божий, это «пома-
занник» Таким образом существовала тесная связь между
властью небесной и земной. Отцом царей земных являлся бог,
который все видит и все знает, поэтому нужно повиноваться
царю, как богу.
Церковь поучала, что если ты пойдешь против властей пре-
держащих, которые от бога, будешь бунтовать и не исполнять
их приказаний, то если и минет тебя земная полиция, так не-
бесная уж никак не выпустит,— если ты уйдешь от палачей
земных, то от небесных не уйдешь. К тому же земные палачи
могут только замучить тело, больше этого уже ничего сделать
нельзя, смерть пришла — конец; а вот душу можно мучить
сколько угодно, потому что она-де бессмертна.
Такую картину будущего рисует «самая любвеобильная кни-
га в мире» — евангелие, которое говорит, что грешники будут
ввергнуты во тьму и там веки-вечные их будут глодать черви.
Это очень страшно для верующих, и потому каждый из них
старается творить волю божью,— а бог предписывает рабское
повпповение властям предержащим. Вы знаете, товарищи,
что религия становится все более и более заинтересованной в
том, чтобы эта паства, пли попросту стадо, которое пасут.—
и не только пасут, а и стригут слуги господа,— чтобы эта паст-
ва была покорна власти, т. е. эксплуататорскому государству.
Для того чтобы добиться этого, нужно было пускать в ход все
средства, в том числе и могучее искусство.
Первобытная религия диких племен пользовалась искус-
ством в виде украшения одежд, украшения жилищ, в виде
плясок, пения и заклинаний. Но с развитием общества разви-
ваются и средства, при помощи которых религия привлекает
к себе на службу искусство для того, чтобы давить на вообра-
жение, на чувства трудящегося, утешать его в земных го-
рестях обещанием будущих благ и тем самым порабощать его.
395
Для полноты овладения человеком религия пользуется музы-
кой, которая имеет в «богослужении» громадное значение;
дома молитвенных собраний получают особую форму,— «дом
божий» высится над всем городом, шпиль колокольни как бы
вкалывается в самое небо; вся церковь построена так, что
каждая линия, каждый штрих устремляется ввысь, как молит-
ва к богу. Войдите, например, внутрь костела: длинные узкие
окна с разноцветными стеклами, раскрашивающими в различ-
ные цвета проникающие солнечные лучи и дающими таинст-
венный полусвет; звучит музыка, поет хор, разносится дым
кадильного фимиама,— так что не только производится воз-
действие на слух и зрение молящихся, но даже на их обоняние!
Разумеется, религиозное искусство служит опьянению и
развращению людей. Тем не менее нельзя отрицать силы его
воздействия на темные и угнетенные массы в эксплуататор-
ском обществе. Здесь мы сталкиваемся с социальной патоло-
гией, с вредоносной и искусственной экзальтацией, подобной
тому опьянению алкоголем, о котором я говорил в первой час-
ти доклада. Нельзя при этом забывать, что религиозное искус-
ство достигает иногда большой утонченности.
«Богослужение» безусловно есть своего рода театральный
спектакль, для которого «актеры»-попы одеваются в причуд-
ливые одежды; при «богослужении» царит особая торжествен-
ность, совершаются величественные манипуляции с воздевани-
ем рук, опусканием на колени, говорят нараспев важные слова,
большинству паствы совсем непонятные. Всякая верующая ста-
рушка считает, что церковь — ее единственное утешение, един-
ственная радость. Она иногда идет куда-нибудь очень далеко
слушать архиерейскую службу и от этой службы получает ка-
кое-то художественное удовлетворение. И так во всех церк-
вах: буддистской, магометанской и других,— все они использу-
ют искусство, чтобы давить на волю человека.
В более грубых религиях давление на чувство верующих
производится приношением в жертву животных, лучшие кус-
ки которых попадают жрецу, а худшие богу: «жертва» и име-
ла первоначальное значение «жратвы», которой наедается
«жрец», а затем последний кормит богов. В этих религиях
господствуют вкусовые ощущения. Вначале христианство так-
же не лишено было этих вкусовых элементов богослужения,
и апостол Павел даже писал о том, что «вечери любви» превра-
щаются в попойки: «телом христовым» объедались и «кровью
его» опивались до состояния, как говорится, «еле можаху...» 5
Правда, с дальнейшим ходом исторических событий поло-
жение изменилось. Усилившийся буржуазный класс начал
борьбу с феодальным духовенством, во время которой христи-
анство подверглось реформированию. Богослужение измени-
лось. Из церкви теперь старались удалить все чувственное и
396
сделать ее простым домом молитвы; так была удалена музы-
ка и осталось одно пение, притом самых простых псалмов с
однообразными напевами. Все праздничное, все то, что весе-
лило и радовало глаз и слух, должно было быть удалено, выб-
рошено *. Реформаторы называли себя пуританами, т. е. очисти-
телями. Но католичество не умерло и так же, как и правосла-
вие, сохранило свою пышность наряду с лютеранским аске-
тизмом.
Что же происходит у самих пуритан в настоящее время?
Недавно мы могли наблюдать многочисленных в Северной Аме-
рике евангелистов, т. е. христиан, которые, кроме евангелия,
других «священных книг» не признают, которые не только не
имеют никаких изображений илп украшений в молитвенных
домах, но часто не имеют и священников. И вот в последнее
время в Америке началось в среде этих евангелистов новое
движение; представители его заявляют протест от имени еван-
гелической молодежи, которая лишена возможности веселить-
ся, посещать театры, танцевать, интересоваться светским ис-
кусством п которой евангелисты ничего предоставить не мо-
гут, кроме скучных псалмов. Это новое движение считает не-
обходимым, чтобы удержать в своих руках побольше людей,
ввести искусство в религию. Его приверженцы организовали
своего рода большие клубы, стали устраивать там концерты,
танцы, ставить те или иные пьесы (конечно, религиозного со-
держания). И у нас в стране евангелисты распались на два
направления: старый уклад, который, считает искусство гре-
хом, и новый уклад, который, напротив, старается внедрить
искусство. Характерно, что за эти нововведения церковники
хватаются для того, чтобы бороться с нашим комсомолом, для
этого они многое берут из наших клубных постановок, берут
форму наших лозунгов и вкладывают в них свои слова и свой
смысл, берут наши песни и переделывают их на свой лад.
Церковь всегда стремилась противопоставить радость не-
бесную радости земной; если же человек начинал создавать
радость земную, то церковь сейчас же начинала подозревать
его в еретичестве. Недаром Карл Маркс говорил, что главный
корень религии заключается в зависимости человека от сти-
хийных общественных отношений и сил природы. Когда же
человеческое общество сбросит окончательно цепи зависимо-
сти и жизнь человека станет радостной, тогда и бог, и небо ста-
нут ему не нужны. В светском искусстве церковь всегда виде-
ла конкурента. Если искусство служило религии, то последняя
покровительствовала ему, если же искусство призывало к зем-
ной радости, то церковь этого терпеть не могла, она объявля-
* Я пе могу здесь останавливаться на исторических причинах и на
более глубокой характеристике реформации.
397
ла его грехом — п в особенности с того момента, когда искус-
ство начинало спорить с религией, когда искусство начинало
направлять свою силу против церкви, когда искусство начина-
ло высмеивать бога и райское общение с ним, когда искусство
начинало высмеивать самих «служителей» религии — попов,
обличая их лицемерие, жадность, когда искусство начинало
призывать людей: «Вставайте с колен, нечего вам молиться
несуществующим богам», когда искусство старалось внушить
людям братское отношение друг к другу и показать, что если
бы трудящиеся действительно были братьями друг другу, то
мы устроили бы рай на земле.
Когда искусство начинает говорить языком социализма, ког-
да искусство начинает служить революции,— церковь пе на-
ходи^ тех анафем, тех проклятий, которые она считает нуж-
ным /возложить на голову революционного искусства.
Искусство целые века повиновалось религии, помогало ей
одурачивать людей. И до сих пор огромное количество буржу-
азных художников занимается этим. Стыдно сказать, но такие
артисты есть и у нас. Понятно возмущение пролетариата, ког-
да ему становится известно, что какой-нибудь тенор поет в
церкви и «служит господу-богу», т. е. служит попам и помо-
гает им одурачивать народ. Правда, он может сказать: «Я че-
ловек верующий». Но этот «верующий» поет обычно за день-
ги, хотя и ссылается на свою веру! Циничный человек может
п прямо сказать: «Почему бы мне за 25 рублей не спеть ка-
кую-нибудь херувимскую, чтобы таким образом подзарабо-
тать?» Это будет уже бессовестная продажность. Если же он
помогает попам бесплатно — тем хуже, стало быть, он с ними
заодно.
Было бы справедливо художников, музыкантов, певцов, ко-
торые отдают свои таланты и способности на служение цер-
ковному благолепию, поставить на один уровень с церковны-
ми служителями, с духовенством, которое лишено избиратель-
ных прав, было бы логично таких «служителей искусства»
причислять к разряду лишенцев. Пора им знать, что их веко-
вая и многовековая служба церкви кончилась. Они должны
служить великим начинаниям нашего строительства. Они не-
сут часть вины за ту религиозную темноту, которая еще суще-
ствует в наших массах. Поэтому теперь они обязаны отдать
свои силы для рассеяния этой темноты.
Мы хотим, чтобы наша литература, художественные и му-
зыкальные произведения, живопись, и скульптура служили
нашему пролетарскому самосознанию, чтобы крепить ряды
пролетариата в борьбе за социализм, помогать отсталым. Все
культурные силы должны помогать нам в борьбе за крестьян-
ство, за всех трудящихся, которые находятся еще под буржуаз-
ным влиянием, за то, чтобы всю массу привести к нам, чтобы
398
воспитать детой в нашем духе — разум и сердце нашего буду-
щего поколения должны быть с нами.
Искусство может служить громадным источником силы и
мощи пролетариата. Оно может помочь ему привлекать тех, кто
до сих пор еще остался инертным, к активному участию в стро-
ительстве социализма. Мы хотим, чтобы искусство не только
отказалось от служения религии, а чтобы оно направило струю
своих усилий прямо против церкви, чтобы оно выжгло старые
предрассудки, чтобы оно в ярких образах показало нам клас-
совую роль религии. Нам нужны и художники, и певцы,
и скульпторы для того, чтобы своими произведениями, своими
способностями, своими талантами бороться с религиозным дур-
маном.
Во время религиозных празднеств пасхи или рождества
весь пролетариат должен быть отвлечен от религии, все теат-
ры в эти вечера должны давать какие-либо пьесы на антире-
лигиозные темы в постановке, отвечающей всем требованиям
хорошего, разумного и красочного развлечения. Нам нужно,
чтобы каждый, посетивший в этот вечер театр, мог получить и
эстетическое наслаждение и мог бы чему-нибудь научиться,
чтобы он мог осознать, что с этого вечера у пего началось прос-
ветление в голове,— а после этого он уже в церковь не пойдет.
Что же нужно делать для этого?
Везде и всюду, где только будет развиваться социалистиче-
ское строительство, в каждом здании, служащем для культур-
ных целей, в каждом клубе, в каждом кружке должен жить
дух нашей новой, пролетарской культуры. К этому мы должны
стремиться, это мы должны создать своими руками.
Делается ли что-нибудь в этой области? Делается немало.
Если вы спросите меня, что можно порекомендовать в ка-
честве атеистической литературы, то я отвечу, что во фран-
цузской литературе хороши вольтеровские безбожные произве-
дения. Но Вольтер полным атеистом пе был. Он верил в бога.
Он был крупным помещиком и объяснял, почему он верит.
Так, одному своему гостю он говорил: «У вас мелкое имение,
вам можно обойтись без бога. А мне нельзя. Если мои крестья-
не перестанут верить в бога, так они и меня погонят к черту.
Если бы бога не было, то его нужно было бы выдумать». Но
Вольтер хорошо высмеивал попов. Он так едко, так умело выс-
меивал попов, церковь, что его не безынтересно прочитать. Но
это же делал и наш Толстой.
У обоих этих писателей имеются такие рассказы, что если
их прочитать со сцепы, вся публика будет хохотать, а присут-
ствующий верующий невольно задумается и скажет про себя:
«А и дураки же мы, если все это нам преподается как открове-
ние божие». Но, повторяю, несмотря на острую критику духо-
венства и богослужения, эти писатели верили в бога.
399
Несколько лучше обстоит дело с Анатолем Франсомь, кото-
рый был полным атеистом. Так, например, у него имеется
атеистическая вещь, в которой ангелы выводятся в качестве
жителей Парижа, затевающих революцию против бога. Но кто
не привык к иносказательному языку, тому будет трудно чи-
тать эту вещь. Это из литературы буржуазных писателей.
Что же есть у нас? Тоже кое-что имеется. Безбожная ли-
тература у нас есть, но крупного романа, который по прочтении
оставлял бы глубокий след в сознании, повести, которая за-
дела бы за живое и потрясла бы вас так, как часто потрясает
революционная литература, у пас еще пет. На фронте револю-
ционной антирелигиозной литературы у пас бедновато. Пер-
вым и принимающим наибольшее участие в работе на этом
поприще является Демьян Бедный7. Он имеет большие заслу-
ги. Такие его произведения, как, например, «Тебе, господи»,
являются прекрасными образцами атеистической литературы
и безбожной агитации. Но этого мало. Нам важно иметь серь-
езные повести и глубокие романы, которые бы показали не толь-
ко злоупотребления духовенства, но пробуждение сознания
человека, прежде порабощенного религией.
Мы должны призвать литераторов заняться такого рода
произведениями. Какая, например, прекрасная тема — изобра-
зить, как верующий человек становится неверующим, как его
стараются запутать в сетях сектанты, как он входит в колхоз,
где коллективная работа помогает его внутреннему перерожде-
нию! Изобразить такую жизнь в живых, полных действитель-
ной силы красках — это было бы прекрасно.
У нас, правда, имеются кое-какие музыкальные вещи более
или менее безбожные. Но всего этого мало, хотелось бы, чтобы
безбожные песни, легко запоминаемые, были на устах каждого
рабочего, чтобы их распевали наши комсомольцы. Безбожной
песни у нас почти нет — ее необходимо создать. Можно и долж-
но также создать безбожную оперу и поставить ее, например,
в нашем Большом театре, изобразить в ней религиозные пред-
ставления о небе со всеми его обитателями и чипами, изобра-
зить борьбу человека за освобождение от богов. До сих пор
никто этого не сделал.
Дальше идет живопись. В этой области у нас имеются боль-
шие богатства; у нас имеется много картин известных масте-
ров, представляющих большую художественную ценность. Но
есть ли у нас безбожные картины? Нет, таковых нет. Вот,
например, старинная картина Репина «Крестный ход», где вы
видите и подвыпившую буржуазию, самодовольных попов,
тщедушных баб и мужиков, которые тащат иконы. Картина
безусловно антирелигиозная и в старое время больше пзобра-.
зить и нельзя было. А теперь ведь можно написать и более рез-
ко, более откровенно.
400
И все-такп никаких серьезных произведении у нас в этой
области пет. Могла бы, например, быть написана картина, изоб-
ражающая поповскую расправу с представителями науки, по-
гибавшими на кострах. Мне как-то говорили художники, что
людям, работающим резцом или кистью, трудно придумывать
сюжеты. А я всегда па это говорил и говорю: пусть объеди-
няются в кружки, в бригады и коллективно придумывают. Я бе-
русь войти в такую бригаду и буду всеми возникающими у
меня идеями делиться, да и всякий из нас поможет — только
делайте, пожалуйста! Если бы я сам был художником, тогда
другое дело,— я изобразил бы все то, что имеется в моей го-
лове. А то у меня идеи есть, но я не художник. Так давайте
работать и творить вместе! У меня есть идея, у вас есть способ-
ность творить — вместе мы что-нибудь и сделаем хорошее.
У нас почти нет безбожных пьес. Вот Малый театр хотел
ставить «Неопалимую купину», где изображается, как один
священник разочаровывается в своей деятельности, отрекается
от сана, а затем сжигает себя. Такая пьеса, конечно, может
вызвать только сочувствие к этому священнику, и всякий смот-
рящий эту пьесу верующий человек сказал бы: «Довели боль-
шевики». Пьеса была готова к выпуску. Пришли безбожники,
посмотрели и говорят: «Как же можно выпускать такую
пьесу?» Пьесу сняли. Может быть, у нас со временем будет
специально безбожный театр. Но мне кажется, что этого не
стоило бы затевать. Каждый театр должен ставить хоть одну
пьесу в определенный промежуток времени, ударяющую по
богу и его служителям. Это было бы, пожалуй, лучше и целе-
сообразнее, чем заводить отдельный театр.
Оказывается, того, что у нас имеется на антирелигиоз-
ном художественном фронте, слишком мало. Все попытки на-
шего художественного творчества, все попытки советского ис-
кусства дать в этой области что-нибудь серьезное — пока не
достигли желанного успеха. Слишком малую работу в этой
области ведет Союз безбожников. Нужно поставить на ноги
художественную комиссию, постараться поскорее мобилизовать
все наши художественные силы. В 1929 г. на съезде безбож-
ников Е. Ярославский в горячей речи сказал, что надо органи-
зоваться. Прошел год, и никаких ощутительных результатов
в области художественного творчества не видно. Нужно, чтобы
все обратили на это внимание, нужно создать общественное
мнение, что организовать должным образом художественный
фронт нам необходимо, раз мы ведем борьбу с религией, кото-
рая владеет искусством, против которого надо бороться тем же
оружием.
Наша борьба с религией переживает сейчас острый момент.
Сплошная коллективизация в сельском хозяйстве наносит
очень большой удар существовавшим до сего времени взгля-
26 А. В. Луначарский
401
дам. Если в течение последующих 2—3 лет мы осуществим в
основном коллективизацию СССР, то у самого крестьянства с
переменой экономики изменится взгляд на религию.
Мы должны продолжать наступление на религию, мы всеми
силами должны стремиться к тому, чтобы широкой пропаган-
дой и агитацией добиться безбожного большинства. Так как
среди православных, среди мусульман и евреев верующих еще
большинство, то борьба нам еще предстоит, и борьба очень
упорная.
Мы должны все наши силы направить на то, чтобы рассеять
религиозный дурман.
Думать, что дело пойдет само собой, самотеком, что с ук-
реплением нашей экономической базы религия сама собой
отомрет — нельзя... Нет, товарищи, самотеком не пойдет. На
борьбу с религией нужно обратить такое же внимание, как и
на политическую, и на культурную борьбу. Мы должны выд-
винуть бойцов для активной борьбы с религией. Мы должны
призвать советских художников и сказать им, что их прямой
долг участвовать в этой борьбе. Мы должны определенный про-
цент театральных постановок закрепить, забронировать за без-
божными пьесами. Нужно, чтобы эту линию усвоила вся пар-
тия в целом и отдельные ее организации. Мы подходим к тако-
му моменту, когда широкое массовое сознание способно перейти
уже к более энергичным методам борьбы с религией, чтобы
обеспечить и на этом фронте победу социализма.
РЕЛИГИЯ И ИСКУССТВО 1
! 0ВАРИ1ЦИ, два больших общественных яв-
ления— религия и искусство многообразно неренлетаются
между собой в истории человечества. С самого возникновения
человеческого общества, с того времени как оно вышло из жи-
вотного существования, и до наших дней искусство много
помогало религии. И сейчас оно чрезвычайно мощно помогает
религии во всех странах. Надо, чтобы искусство пе только пе-
рестало помогать религии, но чтобы оно заключило самую
неразрывную связь с прогрессом, с революцией, с социалис-
тическим строительством и послужило бы оружием искоре-
нения религии.
Позвольте мне вкратце представить вам историче-
ский очерк взаимоотношений религии и искусства.
Большинство теоретиков, обследовавших вопросы
происхождения искусства, считают, что самое происхождение
искусства религиозно. Надо помнить, товарищи, что первобыт-
ный человек не имеет ведь никакого научного миросозерцания,
он не знает о законах природы, о причинных связях между
явлениями, его наблюдения в этой области в высшей степени
шатки и неверны. Первобытный человек очеловечивает нахо-
дящиеся вокруг него предметы и вещи, оп имеет самое фан-
тастическое представление о взаимоотношениях вещей, об ок-
ружающей его природе.
Первобытный человек свою науку об окружающих
его вещах и силах и свою технику, в высшей степени слабую,
пополняет фантастическими представлениями. Ему кажется, что
если он произнесет волшебные слова, то повлияет на явления
природы, если он выльет из какого-нибудь черепка воду на
землю, произнося волшебные слова, то пойдет дождь, если он
ослепит куклу и проткнет ее колючкой, то от этого умрет его
враг. Производя различные предметы своего обихода — топор,
лодку и другие,— он их украшает и даже делает предметы,
которые ни для чего полезного ему пе нужны.
26*
403
Во всех тех случаях, гласит наука об искусстве, ког-
да человек пускает в ход нецелесообразные украшения, кото-
рые, по нашему мнению, им устроены для красоты, для прият-
ного впечатления, и во всех тех случаях, когда он производит
произведения «чистого искусства»,— во всех этих случаях они
на самом деле производят магическое действие.
Первобытный человек какой-нибудь бесформенный кусок
дерева, какую-нибудь глыбу будет считать очень могуществен-
ным фетишем, а украшения он будет считать волшебными, ко-
торые делают копье более метким, лодку более прочной и т. д.
Что касается меня и многих из вас искусствоведов-марк-
систов, мы думаем, это несколько преувеличено. Мы думаем,
что дикарь это делает потому, что без этого предмет был бы
неинтересен морально, без этих украшений он не был бы для
пего радостен.
Почему, например, крестьянка из самой глухой деревни
предпочитает полотенце вышитое, ковш расписанный?
Да потому, что это, как она скажет, «красивше».
Недавно па заводе в Лысьве я видел, как портили кружки,
делая на них аляповатые, дешевые цветочки. Я спросил, зачем
вы это делаете? Мне объяснили, что рисунок обходится 2 ко-
пейки, кружку, благодаря этому, продают на пять копеек до-
роже, а когда кружки продаются без украшений, крестьяне
недовольны и даже обижаются, что присылают кружки без
украшений, по их мнению, не совсем красивые.
В примитивном искусстве мы встречаем смешение двух
начал: с одной стороны, человеку нравятся известные формы,
краски, но вместе с тем, когда он производит эти вещи, то они
приобретают какое-то особое значение. Изобразит человек ка-
кое-нибудь животное на стенах своей пещеры, например, оленя,
и ему сейчас же представляется, что он может встретить настоя-
щего оленя.
Религия родилась одновременно с искусством. На более
поздней стадии религии уже сознательно пользуются искусст-
вом для того, чтобы привлечь внимание к религии, для того,
чтобы сделать религиозные впечатления яркими. Мы уже ви-
дим, что все искусства используются служителями религии
для того, чтобы сделать ее более яркой и интересной и, благо-
даря этому, привлечь большее количество людей к религии. Тут
и литература — рассказываются разные мифы, сказания о бо-
гах, тут и музыка — пишутся различные гимны и молитвы, тут
и архитектура — строятся дома богов, уже более обширные,
тут и живопись, и скульптура — изображения этих богов, тут и
всякие одурманивающие ароматные напитки и курения.
Все это служит религиозному культу. И под руководством
религии, в качестве подсобной силы для религии, искусство
развилось в гигантском размере. Если цари и большие магна-
404
ты рядом с соборами создавали свои дворцы, то это искусство
в значительной степени развилось от религиозного искусства..
Возьмем греческое искусство. Обыкновенно античное клас-
сическое искусство выставляется как идеал, и действительно во
многих отраслях — в архитектуре, которая отчасти отражена в
том зале, в котором мы находимся, в скульптуре — они достиг-
ли большой высоты, но и греческое искусство также было ре-
лигиозно. Самые знаменитые статуи были изображения богов.
Когда греко-римская империя рухнула и наступили средние
века, готическое искусство целиком было религиозным, и вся
жизнь, поскольку она была насыщена искусством, почти цели-
ком была насыщена искусством религиозным. И религия ни-
когда от искусства не отказывалась, считая религиозное ис-
кусство своим большим подспорьем. Сейчас еще в Европе
строятся храмы, пишется религиозная музыка и т. д. Церковь
прекрасно понимает, что искусство дает ей возможность вов-
лекать людей в ее заманчивые сети, создавая пышную, прив-
лекательную и сладостную обстановку, которая заставляет
приходить в церковь уже по одному тому, что здесь получают
эстетическое наслаждение. И действительно, если человек при-
дет из какой-нибудь грязной лачуги или казармы в сияющий
огнями храм, то он отдыхает, получает эстетическое нас-
лаждение.
Церковь прекрасно учитывает это и старалась всегда как
можно красивее и пышнее обставить своп храмы п богослуже-
ния. призывая на помощь этому искусство.
Если церковь пользовалась широко искусством (пуритане,
протестантская церковь и т. д.), если религия эксплуатировала
искусство, то она и боялась искусства. Она боялась, что искус-
ство, ставши светским, вырвавшись из-под влияния церкви, но
сохраняя все свое обаяние, может оказаться антирелигиозной
силой.
Возьмем, например, нашу страну, когда аристократия, зем-
левладельческая и торговая, в России в 10—И вв. приняла
христианство и стала насильно тогдашнее языческое население
обращать в христианство, и явилось христианство со своими
постами, песнопениями и вместе с тем со своим искусством. Но
у них ведь раньше было свое искусство, разные свои обычаи —
скакание через костры и т. д., свои деревянные идолы, кото-
рые и сейчас можно видеть в каком-нибудь Вознесенском крае,
у них было примитивное искусство, но совсем другое, веселое,
в нем не было верований в потустороннего бога, веры в мисти-
ку и т. д.— это была религия природы. У них был праздник
весны, летнего солнцестояния и др.
Когда христианская религия низвергла тогдашние идолы,
низвергла молитвенные места, эта старая религия преврати-
лась в колдовство, часто навлекавшее на себя громы офицпаль-
405
ного духовенства, а старое искусство, все эти церемониальные
пляски, попойки, всякие пения и играния сделались достоя-
нием скоморохов, церковью отвергнутых художников, которые
забавляли население, еще не забывшее старину, и вступили в
смертную вражду с духовенством. Это искусство уже счита-
лось безбожным, развратным, оно вспыхивало своими огнями
в средние века. Всякие скоморохи, жонглеры представляли со-
бой тогда носителей светского искусства, и это искусство цер-
ковью не признавалось. Служители религии, представители
церкви прямо так и говорили: «Вместо того, чтобы пойти в цер-
ковь, он пойдет на игрища бесовские». Церковь боялась, как
бы, благодаря этим посещениям «игрищ бесовских», люди не
вышли из-под влияния церкви и поэтому всячески поносила
эти «бесовские наваждения».
Дальше организовалось светское искусство. И бывали слу-
чаи, когда это светское искусство, если его поддерживал но-
вый класс, проникалось не только безрелигиозным, но даже
антирелигиозным настроением. Так, например, в Греции ря-
дом с искусством церковным развилось искусство до отрицания
всех богов: мир представляет собой известную закономерность
материи, право на человеческое счастье. Это было искусство
богатой части буржуазии, которая выбилась окончательно из
рамок феодального строя, объявила свое право на свободу
самоопределения, на свое обогащение, на наслаждение. Но ког-
да был опрокинут античный мир, в средние века все было пок-
рыто волной той постной мистики, которая соответствовала
той жизни.
Из феодального хаоса начинает подниматься вновь торгово-
промышленный город, растет мануфактура, растут наука, тех-
ника, интерес к жизни и начинается Возрождение, люди тянут-
ся опять к античному миру. Если какую-нибудь Венеру или
Аполлона можно было чтить, как богов, то в Венеции начина-
ли восхищаться ими не потому, что они боги, а потому, что они
прекрасны, потому, что они олицетворяют красоту и здоровье
человека. Тянуло на жизнерадостность, на свободную жизнь.
Началось Возрождение, и мы замечаем быстрый взлет -светско-
го искусства. Всюду, куда перебегал огонь буржуазного роста,
буржуазных сил, рост промышленности и торговли, там воз-
никали и свободная мысль, и свободные чувства, там начина-
лось жизнерадостное искусство, которое шло против всего цер-
ковного во всех областях искусства — в архитектуре, скульп-
туре, музыке, живописи и т. д.
После Великой французской революции, когда буржуазия
взяла крепко власть в своп руки, установился добрый союз,
добрые взаимоотношения церкви и искусства. Продолжалось
строительство церквей, продолжались пышные служения и
вообще церковь под властью буржуазии пользовалась весьма
406
солидной поддержкой и по-прежнему пользовалась искусством
для целей одурманивания человечества и для возможности
больше задержать его на позиции покорности, веры в поту-
сторонний мир и т. д.
Рядом с этим буржуазия развернула искусство «добропоря-
дочное», «моральное». Это искусство не было церковным.
Нельзя назвать роман или какую-нибудь пьесу религиозными,
но бог там на каждом шагу. Это искусство полуцерковное.
Если присмотримся и к литературе, и к музыке, и к театру,
и ко всем другим искусствам, то увидим, как много искусство
в этом отношении помогало церкви, не будучи прямо попов-
ским, а будучи искусством светским, оно так широко шло на-
встречу религии и помогало ей, что церковь относилась к нему
снисходительно.
Другая часть искусства была совсем нерелигиозная, кото-
рая помогала богатым людям проводить время, искусство слу-
жило, чтобы прожигать жизнь. Тут было много развратных
книг, строились различные кафешантаны, оперетки, пышные
рестораны, разукрашенные всякими барельефами. Издавались
порнографические книги и во всех отраслях искусства мы ви-
дим огромное количество этих развратных книг.
Церковь к этому искусству относится в высшей степени
отрицательно, она его клеймит, как искусство опасное для
души человеческой. Церковь относится к этому искусству так
же, как древнегреческие монахи к скоморохам.
Наконец, помимо религиозного искусства, морализирующего
искусства, развратного искусства можно назвать четвертое —
прогрессивное, свободомыслящее искусство. Оно вспыхивало
тогда, когда буржуазия сама шла вперед, но когда она начала
обороняться от наступающего пролетариата, то это буржуазное
прогрессивное искусство приобрело характер буржуазно-реак-
ционный. И появилось искусство прогрессивно-революционное.
Мы можем проследить в литературе 19-го в., в изобразитель-
ном искусстве, в музыке такую линию прогрессивно-револю-
ционного искусства, которая нам радостна.
Когда мы оглядываемся назад: на античные времена, Воз-
рождение, революционный конец 18-го в.,— некоторые отдель
ные художники 19-го в., недовольные буржуазным режимом,
создали кое-что в искусстве, что, может быть, и для нас важно.
Церковные искусства бывают иногда очень художественны.
За ними нужно признать музейное достоинство, их нужно выр-
вать из рук церкви, лишить церковь этого орудия, и тут мы
часто спорим. Как быть: прекрасное искусство, но зараженное
религией! Мы имеем прекраснейшие религиозно-музыкальные
вещи Бортнянского 2 и Чайковского, и мы ставим себе вопрос —
достаточно ли мы освободились от религиозного чувства, можем
ли дать концерт религиозной музыки, воспринимая ее как ху-
407
дожественную музейную ценность? И мы говорим себе, что
нет, еще нельзя, так как некоторые еще недостаточно освобо-
дились от религиозного чувства; в то время, как одни будут
воспринимать эту музыку, как художественное музыкальное
произведение, у других она будет вызывать религиозное чув-
ство, и они ее будут воспринимать, как музыку религиозную.
Конечно, то, что бездарно, должно быть разрушено, но то,
что даровито, гениально, то нужно сохранить как музейную
ценность. К этому нужно подойти в высшей степени осторож-
но, но нужно вырвать у церкви это искусство.
Морализирующее буржуазное искусство, которое целиком
и полностью проникнуто мещанской добродетелью, густо сма-
занное господом богом, в большинстве случаев бездарно. Искус-
ство развратное мы отвергаем, как так же чуждое нам, как и
религиозное; так как крупных серьезных произведений здесь
быть не может, то к этой куче блестящих пустяков можно от-
носиться несерьезно.
И, наконец, искусство действительно прогрессивное. В нем
мы находим иногда такие произведения, которые нам близки
и дороги. Возьмем наших классиков, народников3. Это искус-
ство осмеливалось занимать даже резкую позицию против ре-
лигии, такое искусство мы принимаем, как искусство наших
предшественников. Пролетариат только начинает свое твор-
чество и тем ценнее для нас это искусство. Мы хотим, чтобы
искусство не только освободилось от религиозности, но хотим
чтобы искусство сделалось в значительной мере, па 4/s сделалось
именно проводником нового миросозерцания, совершенно так
же, как искусство служило какой-нибудь египетской религии
или католицизму.
Пролетариат создал великое социалистическое миросозер-
цание, он имеет свою философию о добре и зле в жизни чело-
века, имеет свою тактику борьбы с врагом, имеет свой строи-
тельный план, план создания социализма, у него величайшие
жертвенные идеалы, у него величайшая жертвенная борьба,
у него есть, что прославлять и что изображать в ярких красках,
чтобы все внутреннее сделалось ощутимым. У него есть силь-
ные враги, которых можно особенно сильно сражать орудием
искусства, уничтожающей насмешкой, и поэтому пролетариат
должен из своей среды выделить, навербовать художников,
которые пером и словом, кистью и резцом способствовали бы
прославлению нашего нового добра и освещали то светлое бу-
дущее, ради которого мы страдаем, которые сумели бы пороки
наших врагов изобразить выпукло. Все это может сделать ис-
кусство — и, поскольку, оно это делает, оно противопоставляет
себя религиозному искусству. Мало того, наше искусство, про-
летарское искусство, все проникнутое новыми идеалами и тен->
денциями, и этим самым уже его бьет.
408
Религия представляет собой одного из злейших наших вра-
гов. Кто верит, тот держится вдали от прямой дороги и нашего
строительства, его внимание направлено на «спасение своей
души», «терпение на земле» и т. д., тот уже не может быть
нашим помощником. Его взгляды будут заставлять его вслу-
шиваться в ту религиозную пропаганду, которую наши враги
ему преподносят. Религия — наш активный враг и с ним нуж-
но бороться всеми силами. Но здесь нужно быть как можно
осторожнее. Конечно, если наш враг активно и открыто высту-
пает, например, если кулак научит застрелить какого-нибудь
рабкора или селькора, мы, конечно, на него обрушимся и будем
его судить со всей строгостью. Но когда нам говорят, почему
не закрыть все церкви, мы отвечаем, что мы этого сделать ни в
коем случае не можем, мы были бы дураками, если бы сдела-
ли это в то время, когда имеем еще верующих людей и этим
самым оттолкнули бы их от себя.
Самым верным методом борьбы является реконструкция
быта. Вы знаете, что сейчас строятся новые крупные города.
Там вся обстановка жизни будет другая. Уничтожится «домаш-
нее» хозяйство, детей будут воспитывать иначе, там сделается
иной вся человеческая жизнь, и никому в голову не может
прийти мысль спросить, а сколько церквей там будет? Все
знают, что церквей там не будет и не может быть. Вот таким
переустройством всего нашего быта и нужно бороться. Маркс
говорит, что религия вырастает из несчастья человечества, но
нужно строить настоящую светлую жизнь, и у нас теперь это
переустройство пойдет с такой бешеной быстротой, о которой
большинство наших сограждан и не догадываются. А мы, ко-
торые хорошо наблюдаем, мы знаем, что настоящая социали-
стическая революция началась только в этом году.
Никто никогда не подозревал, что у нас колхозное строи-
тельство пойдет таким темпом, как оно пошло. В десятках об-
ластей оно произошло почти полностью, и в недалеком бу-
дущем будет время, когда совершенно не будет крестьянина-
единодворца. Это переустройство быта, это накачивание нашей
страны машинами, плановость нашего хозяйства — в короткий
срок разрушат старый быт. Но для того чтобы это быстрее
шло, нам нужно, чтобы все помогали, чтобы крестьянство без
всяких опасений, оглядки и сомнений шло по этой линии.
Чтобы ускорить наше социалистическое строительство, нужно
втянуть крестьянство, и в особенное!и крестьянку и город-
скую женщину. Ленин говорил, что без помощи женщины
не построить социализма. Нам нужно втянуть женщину
в это строительство, и для этого нам нужно бороться против
религии и старого быта не насилием, а пропагандой п аги-
тацией, разъяснять, что такое религия, откуда возникла
И т. д.
409
Религии нужно противопоставлять научное мышление, со-
циализм. Ничто не является таким сильным орудием пропаган-
ды, как искусство, это самое сильное орудие. Всюду, где есть
агитация, там и искусство. Перед вами выступает оратор, не
художник, а политический агитатор, вы говорите, что это хоро-
ший оратор, он волнует. То, чем он волнует и увлекает,— это
ораторское искусство, это уже элемент художественности.
Если бы этой художественности не было, то его речь была бы
скучна, она не волновала бы вас — такой агитатор никуда не
годен.
Искусство — величайшее орудие агитации, и нам оно нужно
в борьбе против религии. При помощи искусства мы высмей-*
ваем ее слабые стороны, при помощи искусства мы можем выз-
вать негодование на ее черные стороны, на ее преступления в
прошлом и в настоящее время, развертывать ее внутреннюю
нелогичность, тупые противоречия, которыми она полна, изоб-
ражать то, что принято называть «святым» в неприкрашенном
виде и тут же противопоставлять наши светлые типы, нашу
солидарность, наши взгляды на правильную жизнь на земле.
Это — прямая агитация против религии.
Много ли у нас антирелигиозных произведений? Кроме
Демьяна Бедного ничего не назовешь.
Есть антирелигиозные плакаты, журналы,— но есть ли у
нас большое искусство, существуют ли у нас такие картины,
которые заставили бы нас задуматься, почувствовать эти про-
тиворечия? На съезде безбожников т. Ярославский сказал, что,
обойдя выставку АХР, он нашел только одну антирелигиозную
картину. Ведь в этой области количество тем неограниченно.
В области музыкального искусства тоже ничего утешитель-
ного. Есть ли у нас какая-нибудь опера или оперетка антирели-
гиозная? Нет. Художники-творцы и художники-исполнители не
почувствовали еще своей обязанности. Ведь искусство в настоя-
щее время не является достоянием только больших городов,
оно, благодаря кино и радио, может прокрадываться в самые
отдаленные уголки, в глухие села, в избы. У нас есть несколь-
ко установок близко к Северному полюсу, где может звучать
голос советского искусства.
Существует, как вы знаете, секта евангелистов, это, так.
сказать, ремонтированная религия. Среди них в последнее вре-
мя идет спор, который начался в Америке и переходит к нам.
Евангелисты — крайне левые протестанты, они обвиняли всегда
католицизм за то, что там много украшений и т. д. Евангели-
сты — представители кулацкой головки, они хотят сохранить
душу «чистой» и тем больше сохранить энергии для кулацких
операций. И в Америке сказали: нужно брать искусство, нужно
призывать его на помощь, молодежь не хочет ходить на наши
молитвенные вечера, где только голые стены. Нужно песнопе^-
410
ния петь на мотивы вальсов и фокстротов, надо допустить тан-
цы для молодежи и, таким образом, заинтересовать молодежь,
чтобы она охотнее посещала эти молитвенные собрания,
устраивать вечера, где были бы музыка, танцы и т. д.
Они даже подражают комсомолу, многие свои песнопения и
псалмы поют на мотивы наших песен. Свою молодежь они наз-
вали «христомолом» (т. е. Христу молящиеся). Они употребля-
ют всяческие средства, чтобы втянуть к себе рабочую моло-
дежь, не останавливаясь даже перед употреблением фокстрот-
ной музыки, пичкая их в то же время своей моралью и разными
благоглупостями. Это особенно яркий пример тому, как на са-
мом деле реально необходимо искусство, и мы должны воору-
житься им.
Мы призываем каждого, овладевшего искусством, каждого
художника, мы призываем весь пролетарский художественный
мир обратить особое внимание на эту сторону, и мы убеждены,
что у нас развернется не только идейное пролетарское искус-
ство, но та его часть, которую можно назвать «антирелигиоз-
ным искусством».
О КОНКУРСЕ
НА АНТИРЕЛИГИОЗНУЮ ПЬЕСУ 1
IЕРКВИ ВСЕХ ВЕРОИСПОВЕДАНИЙ
всегда широко и умело пользовались, пользуются еще и теперь
искусством, как огромной силой, привлекающей массы и воз-
действующей на них в духе тех идей и чувств, которые вклады-
ваются в привлекательные, ярко художественные формы.
Церкви всех вероисповеданий относились враждебно
к светскому искусству, благословляя только то в нем, что было
проникнуто духом той же церковности, и поддерживая искус-
ство богобоязненное и проповедующее «добродетель» парал-
лельно проповедям попов.
Теперь, когда перед нами стоит политическо-куль-
турная задача — как можно скорее вырвать с корнем религиоз-
ные предрассудки и все связанные с их существованием орга-
низации и жизненные явления, нам нельзя ограничиваться
только противопоставлением искусства светского — искусству
религиозному в качестве отвлекающей силы.
Конечно, хорошо, если люди начинают менять цер-
ковную службу на театр и концерт, «духовно-нравственную»
книгу на интересную беллетристику, иконы на эстампы. Мы с
большой симпатией следим за тем, как с года на год удается
отвлекать все большие массы от праздничных церковных
служб — организацией в соответственные дни высокохудожест-
венных развлечений.
Но этого недостаточно. Искусство не только должно
быть безрелигиозным развлечением. Оно — великая сила, кото-
рая способна проводить в человеческое сознание руководящие
идеи и могуче определять строй чувств.
Учение Маркса и Ленина и вся та переработка жиз-
ни, которая сейчас идет в нашей стране, представляют собой
огромнейший заряд идей и чувств, которые должны быть офор-
млены художественно, чтобы получить, таким образом,
дополнительную силу высокоагптационного характера.
412
Такое искусство будет действовать и по отношению к церк-
ви не только отвлекающе, а нанося прямые удары и являясь
частью антирелигиозной работы.
Однако если мы имеем уже в разных видах нашего искус-
ства произведения высокой идейности и высокой художествен-
ности, посвященные тем или другим вопросам нашего со-
циалистического строительства, то нельзя сказать того же
относительно безбожного искусства в строгом смысле этого
слова, т. е. искусства, непосредственно направленного против
самой религии, как таковой, и всех ее проявлений.
Неоднократно уже и т. Ярославский и другие товарищи,
устно и письменно, указывали на странную отсталость худо-
жественного обслуживания нашего безбожного фронта. Одним
из активных мероприятий для того, чтобы поскорее вызвать
соответственную деятельность наших художников, является
задуманный Союзом безбожников конкурс на антирелигиозную
пьесу.
Я пе имею здесь намерения указывать технические условия
конкурса. Мне хотелось бы остановиться на некоторых общих
соображениях, которые могут быть интересны не только для
участников конкурса, но для каждого гражданина, понимающе-
го все значение нашей антирелигиозной борьбы.
Вообще говоря, антирелигиозных пьес для театра написано
чрезвычайно мало. Причин бедности антирелигиозного репер-
туара (или невысокого уровня отдельных произведений в этой
области) много. Наша драматургия, в особенности наша идей-
ная, боевая драматургия, переживает раннюю молодость, ее
будущее — еще впереди. Но одна из совершенно очевидных
причин мелкости тех пьес и пьесок, которыми располагает по
преимуществу клубная сцена в наше время, заключается в не-
серьезности подхода и в слишком близком прицеле. В большин-
стве случаев мы имеем не антирелигиозные пьесы, а пьесы
антипоповскпе, антиклерикальные. Не скажу, чтобы было со-
вершенно бесполезно направлять стрелы против всяких свя-
щеннослужителей и церковнослужителей, описывать их поро-
ки, вызывая насмешку над ними или негодование против них.
Но ведь надо помнить, что этот вообще дешевый и достаточно
использованный материал не задевает сколько-нибудь глубоко
те верующие или хотя бы колеблющиеся массы, на которые
должна быть направлена наша пропаганда.
Главный удар должен быть направлен не на пороки отдель-
ных представителей духовенства, а на нелепости и жестокости
религиозной концепции, религиозной жизни.
Можно, разумеется, брать какой-нибудь определенный ис-
торический факт или факт нашей жизни, какую-нибудь опре-
деленную церковную организацию (хотя очень хорошо заце-
пить несколько церквей именно для того, чтобы показать, что
413
хуже всего в них то, что общо им всем), но, во всяком случае,
метить надо в центральные устои, колебать надо основные ко-
лонны религиозного здания.
Жюри не ограничивает авторов размерами пьес и разрешает
все жанры драматургии. Действительно, нам нужна была бы и
какая-нибудь большая глубокая трагедия, которая бы взволно-
вала зрителей разоблачением кошмаров религии, спектакль,
который мог бы быть осуществлен только большим и хорошо
вооруженным театром. Но нам нужны и небольшие фарсы,
которые вскрывали бы в блестящей шутке, в двух-трех коми-
ческих положениях тот или другой абсурд религиозного мыш-
ления, религиозного образа жизни.
Однако жюри с особенным интересом ждет от драматургов-
специалистов нашего времени и от людей, которые вызовутся
на это большое дело, попыток создать именно большой спек-
такль с глубокой мыслью, такой, который мог бы нанести сок-
рушительный удар в самую голову религии.
ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ БЕРНАРДА ШОУ
«ЧЕРНОКОЖАЯ ДЕВУШКА В ПОИСКАХ БОГА»1
I
НАШИМ БОЛЬШИМ И БЛИЗКИМ
ДРУГОМ, великим писателем Бернардом Шоу2, нам бывает
иногда чистая беда.
Разве можем мы не оценивать высоко положитель-
но, что этот, вероятно, в настоящее время остроумнейший в
Европе писатель приехал отпраздновать в Москве свое семи-
десятипятилетие, чтобы тем засвидетельствовать свое великое
уважение к происходящему в нашей стране строительству, и
что он воспользовался этим своим посещением, чтобы и у нас
и по возвращении на родину много раз самым резким револю-
ционным образом противопоставить новый ленинский мир ста-
рому, безнадежному?
Мы не можем не оценить его неуемную, колючую и
ядовитую критику буржуазного порядка, его смелые, бичую-
щие ответы буржуазной прессе, его неукротимую энергию, его
искрящиеся веселостью и часто убийственные для людей мрака
комедии.
Бернард Шоу обладает большой самостоятельно-
стью. Он обо всем думает по-своему, а что думает, то и говорит.
Именно независимость привела его в антибуржуазный лагерь,
но она же мешает ему проникнуться более или менее строгой
системой мышления, более или менее последовательными убеж-
дениями, более или менее выдержанным миросозерцанием. Ря-
дом с мыслями изумительной остроты попадаются у него до-
вольно пустые парадоксы, рядом со смелыми полетами — вне-
запные падения. Благодаря этому — как он ни мил,— за него
трудно поручиться, за него трудно отвечать, и редко какое
произведение, вышедшее из-под его пера, можно принять це-
ликом и предложить читателям без ряда оговорок.
Во всем этом есть маленькое сходство с другим ве-
личайшим острословом — с Генрихом Гейне. Марксу и Энгель-
су, которые любили его и восхищались им, приходилось очень
415
часто покачивать над ним головами и в неприятном недоуме-
нии разводить руками. Но они умели прощать ему даже такие
выходки, каких, конечно, наш друг Бернард Шоу себе не поз-
волил бы, и Маркс — человек строгий и требовательный —
с несвойственным ему добродушием говаривал о том, что с поэ-
тов нельзя спрашивать так, как с обыкновенных людей.
Совсем еще недавно мне пришлось писать о последней ко-
медии Бернарда Шоу «Слишком верно, чтобы быть красивым».
Рядом со многими очень сильными сторонами этой пьесы я
отметил и совершенно неуместную критику атеизма,— слабую
критику, но тем не менее ослабляющую критику религиозности
в той же пьесе; отметил и то, что, рисуя весь окружающий мир
черными красками, Бернард Шоу не счел нужным ни единым
словом упомянуть о том, что ему противостоит и что Шоу зна-
ет и ценит,— об СССР, коммунистической партии, Коммунис-
тическом Интернационале и их борьбе.
В некоторых передовых журналах Запада появились по по-
воду этой комедии даже сомнения: не отходит ли старый, но
неугомонный ирландский комедиограф от своей симпатии к
Октябрю?
Но вслед за этим появился превосходнейший манифест Бер-
нарда Шоу, еще раз со всей горячностью семидесятипятилет-
него юноши подтвердившего свою веру в наше дело.
Да, мы знаем, что Бернард Шоу — наш верный союзник.
Мы должны научиться брать его таким, как он есть. И мы де-
лаем это с любовью и симпатией, но...
Но от нас никак нельзя требовать, чтобы мы, принимая с
этой дружеской симпатией новые произведения Шоу и хваля
в них то, что в них есть положительного, из дружбы и благо-
дарности замалчивали в них то, что для нас, по нашей марк-
систско-ленинской совести, неприемлемо.
Мы знаем, что наш милый палладии бодрого и разящего
смеха на нас за это ни в коем случае не обидится.
II
В настоящий момент мы рекомендуем нашему со-
ветскому читателю последний, в высшей степени живой и при-
влекательный памфлет Б. Шоу «Чернокожая девушка в поис-
ках бога».
Можно сказать, что это произведение (в особенности если
отвлечься от приложенного к нему довольно длинного после-
словия) является чисто вольтерьянским.
Оно вольтерьянское по самой своей форме, по своей юркой
и сверкающей веселости, по своей «кусательности», по своей
неожиданности, по своей забавно гримасничающей грации.
416
Вольтер был великий мастер этого стиля.
Великий и непревзойденный.
И в искусстве владеть этим стилем, пожалуй, никто, ни из
последователей, ни из современников его, рядом с ним не стоит.
Произведение Шоу, о котором мы говорим, могло бы с
честью занять место в серии легких саркастических сатир ве-
ликого фернейского патриарха.
Писать формально, как Вольтер,— это во всяком случае
очень хорошо.
Но новый памфлет Бернарда Шоу и по содержанию своему
вольтерьянский.
Это тоже, в известном смысле, хорошо.
Сейчас над буржуазным миром сгущается тьма. Тяжело
летают совы и нетопыри, «viri obscuri» (темные мужи) опять
начинают гнусить в нос с мнимо драматическими жестами свои
отвратительные проповеди. И сколько мы находим людей, ко-
торые, сами не занимаясь делом распространения тьмы, делом
гасительства света, в достаточной степени потворствуют этому
делу, принимают его всерьез или — что почти так же худо — пе
принимают его всерьез, т. е. проходят мимо него без возмуще-
ния и без борьбы.
В такое время нельзя было бы не приветствовать нового
появления Вольтера. Вдруг бы появился он, сидя в своем крес-
ле, как изобразил его Гудон3, насмешливый старик, которого
Бернард Шоу в рекомендуемом нами памфлете описывает так:
«Старый джентльмен с такими удивительными глазами, что ка-
залось: все лицо его — одни глаза; с таким замечательным но-
сом, что казалось: все лицо его — один нос; с таким ртом, выра-
жавшим забавно злобное смакование, что казалось: все лицо
его — один рот,— пока девушка, скомбинировав все эти несов-
местимости, не решила, что его лицо выражает ум»,— вдруг бы
появился он и, смотря лукавыми зоркими глазами, заметил бы
всех, всех этих чудищ возрожденного пиетизма4, обновленной
мистики, всех этих фальшивых магов и в каждого из них по-
слал бы стрелу пронзающего слова, смоченную ядом разруши-
тельного смеха. То-то бы кинулись во все стороны чудища!
Произошла бы сцена, подобная той, какую Гоголь описывает в
своем «Вне», когда все уродливые порождения ночи шарахну-
лись в страхе, а некоторые так и застряли в узких окнах церкви.
Но так как старый Вольтер воскреснуть сам не может, то не
плохо, если он воскреснет в старом Шоу, имеющем с ним так
много общего. Поэтому вольтерьянство в том виде, каким оно
жило в XVIII в., т. е. как свободомыслие, не дошедшее до
окончательного атеизма, в своей критике иногда довольно
поверхностное и т. д., но все же свежее, смелое и презрительно
карающее весь мир суеверий,— это такой культурный элемент,
за который можно быть благодарным и сейчас.
27 А. В. Луначарский
417
Будем благодарны за него Бернарду Шоу, но все-таки ска-
жем, что вольтерьянство в наш век не может не казаться чем-то
весьма половинчатым, потому что половинчатым оно было
даже в свой век. Принимая из рук Шоу его новое вольтерьян-
ское произведение, мы можем весело улыбнуться, крепко и
благодарно пожать руку маэстро и сказать ему: «Что ж, это
хорошо. Но это могло бы быть гораздо лучше»!
Мы не будем здесь комментировать самый памфлет.
Ill
Он написан живо и ясно. Понять его нетрудно. Вся-
кий посмеется над его образами. Разве не смешны библейский
бог, требующий жертв, и библейский бог-спорщик? Разве не
^своеобразна критика пророческого духа? Разве не блестяща по-
беда чернокожей девушки над Магометом? И разве — скажем
это при всем нашем огромном уважении к нашему превосход-
ному соотечественнику Ивану Петровичу Павлову,— не заба-
вен в высшей мере (хотя, конечно, и непочтителен; ай-ай-ай,
мистер Шоу!) инцидент между «искательницей бога» и вели-
ким исследователем слюнных рефлексов собаки?
Глубокий и полный ненависти запал, появляющийся у Шоу,
когда он изображает караван современных культурных турис-
тов, найдет общее сочувствие, хотя бы между этими культур-
ными туристами и некоторыми новейшими формами свободо-
мыслия и тянулись кое-какие паутинные нити.
Как мы уже сказали, Шоу сам присоединяет к своему пам-
флету разъясняющее послесловие. Вот тут-то мы поговорим с
ним несколько подробнее. Тут он снял с себя маску мудрого
комика, отер элегантной рукой пот со своего высокого лба,
над которым лежит густой седой чуб, присел на скамеечку,
коснулся двумя пальцами до колена читателя и как бы сказал:
поговоримте серьезно!
Поговорим.
Но прежде я хочу бросить только одно замечание по поводу
самого текста памфлета.
Вольтерьянский памфлет имеет вольтерьянский конец,
главный мотив которого взят из вольтеровского «Кандида»5.
Вольтер уговорил чернокожую девушку удовлетвориться аг-
ностицизмом6 и сажать капусту. Вдобавок она выходит замуж
за ирландца, очень похожего на молодого Бернарда Шоу, и они
вместе производят на свет большое количество детей «чудесного
кофейного цвета».
Неужели самому Б. Шоу не приходит в голову, что «в ка-
честве успокоения» после энергичных «поисков бога» это зву-
чит ужасающе по-мещански?
418
Вероятно, кажется,— потому что в самых последних строч-
ках своего памфлета Шоу пишет: «Когда ребятишки подросли
и больше от нее не зависели, а ирландец сделался неосознан-
ной ее привычкой, как бы частью ее существа,— тогда они
перестали отвлекать ее от нее же самой, и она вновь обрела
досуг и одиночество, а вместе с ними вернулись и старые проб-
лемы. Но к тому времени ее окрепший ум увел ее далеко за
пределы той стадии развития, когда доставляет удовольствие
разбивать идолов дубинками».
Н-да...
Однако эту фразу мы находим довольно загадочной. Она
оставляет нас в недоумении. И «послесловие» из этого недоуме-
ния нас не выводит.
IV
Не знаю, хорошая ли это манера — к собственному
художественному произведению прилагать более или менее
длинный поясняющий комментарий.
Во всяком случае это манера Бернарда Шоу.
Должен сказать, что такое самокомментированпе, насколько
я помню, ни разу не было на пользу какому-либо произведению
комедиографа, таким комментарием снабженному. Но в данном
послесловии Шоу имеется, во всяком случае, очень много ин-
тересных мыслей, интересных самих по себе или по отноше-
нию к автору.
Одна из главных таких мыслей выражена Шоу следующим
образом: «Часто оставляют без внимания благоразумное старое
правило: «Не выливайте грязной воды, пока не достали чис-
той», которое является поистине дьявольским советом, если не
сделать к нему такого добавленпя: «И еще говорю вам: когда
вы достали чистую воду, вы должны вылить грязную и сугубо
позаботиться о том, чтобы они не смешались».
И дальше Шоу пишет: «А вот этого-то мы и не делаем.
Мы упорно льем чистую воду в грязную, и в результате у нас
в голове всегда путаница. Ум современного образованного че-
ловека можно сравнить только с лавкой, где самые последние
и самые ценные приобретения валяются на отвратительной
куче отбросов и ничего не стоящих древностей из музейного
чулана».
Это сильно сказано. Но это относится — да простится
нам! — к самому Бернарду Шоу.
Чтобы ум его похож был на «лавку, где отвратительная
куча» и т. д.,— этого, конечно, никто не скажет. Но на неко-
торый музей, в котором собрана весьма интересная всякая
всячина, ум Шоу иногда смахивает. А главное, если он подчас
27* А. В. Луначарский
419
весьма колеблется «вылить грязную воду, не будучи уверен,
что у него уже есть чистая», то с ним нередко случается, что,
доставши чистую воду, он как раз льет ее в грязную и сме-
шивает обе.
Вот, например Шоу, по-видимому, окончательно убедился,
что грязную воду библейского воспитания пора вылить. Однако
он это делает очень нерешительно. Тут же, в этом же после-
словии, он не может не преминуть сказать очень много прият-
ного по части библии: о ее исторической роли (революционные
солдаты армии Кромвеля и пр.), о том, что библейское обра-
зование было все же относительно положительным, пока не
было лучшего, и т. д. Замечается какая-то невольная привя-
занность к библии при этом у Шоу. Выливать эту грязную
воду Шоу и сейчас как будто бы неохота.
Но всякая такая, хотя бы относительная защита библии
есть уже — даже если Шоу выльет-таки из своего ведерка
грязную воду — фактическое оставление на дне этого ведерка
известного количества грязной воды, которая не может не за-
мутить чистую.
Между прочим, за чистую воду Шоу как будто бы готов
принять столь распространенный и во многих отношениях дей-
ствительно прекрасно написанный учебник истории культуры
Г. д. Уэлса7. Однако же мы должны сказать, что и сам этот
учебник, на наш взгляд, представляет собою воду довольно-
таки мутноватую. Этот учебник — в сущности глубоко оппор-
тунистический, и его талантливость, принося известную поль-
зу,— поскольку книга Уэлса во многих местах вышибает биб-
лию,— приносит немало и вреда, поскольку успокаивает умы
миллионов (учебник Уэлса в одних Соединенных Штатах ра-
зошелся в количестве двух миллионов) на половинчатых
позициях.
Мне очень и очень жаль,— каюсь, даже немножко стыдно,
что я не могу в этом месте сказать: «Вместо половинчатой кни-
ги Уэлса возьмите лучше ту превосходную краткую, но вместе
с тем достаточно полную, ясную и во всем верную историю
культуры, которую с точки зрения марксизма-ленинизма кол-
лективно написали ученые СССР и которую они в переводе на
многие языки подарили человечеству». К сожалению, я не могу
этого сказать. Мы пока не добрались до того, чтобы выполнить
эту задачу. Но мы ее непременно выполним и скоро, потому
что наши великие учителя: Маркс, Энгельс, Ленин создали для
этого все необходимые предпосылки.
А пока мне приходится ограничиться тем, чтобы бросить
немножко нашего света, нашего бесспорного и действительно
озаряющего света на вопрос об относительной ценности библии,
который, по-видимому, все еще беспокоит Шоу, а может быть,
и многих других. Для этого я присоединяю в виде прибавления
420
к настоящей книге несколько удивительных страниц из бро-
шюры Энгельса «Об историческом материализме» (эта брошю-
ра представляет собой перепечатку статьи, опубликованной
Энгельсом в журнале «Нейе Цайт» в 1892 г. Первоначально же
эти тексты входили в предисловие к английскому переводу
брошюры Энгельса «Развитие социализма от утопии к
науке») 8.
V
Идем немножко дальше. Продолжим еще нашу бе-
седу с Шоу без маски. Мы встречаем... бога.
Да, да. Недаром Шоу попытался высмеять атеизм, как одну
из форм «узости», в своей последней комедии.
О, разумеется, у Шоу очень утонченный бог. Это — порыв
жизни, это — elan vital9. Но это все-таки — бог.
Ромен Роллан, другой наш дорогой друг, в своем велико-
лепном большом романе «Жан Кристоф» в одном месте с уди-
вительным пафосом и блеском говорит о своем гипотетическом
боге. Этот бог Роллана не всемогущ, он не творец мира,— он
только еще завоевывает мир. Он вождь, сумма или персонифи-
кация всего светлого, прогрессивного, разумного и доброго, что
постепенно, в тяжелой борьбе делает из хаоса космос. Револю-
ция на земном шаре, в человеческом роде, оказывается, таким
образом, частью этого процесса.
Люди с некоторым артистическим позывом к персонифика-
ции, к символам, к патетике, к повышенной эмоции очень лег-
ко ударяются в такого рода мифологию, не всегда сознавая, что
самый утонченный бог так же нелеп, не нужен, так же вре-
ден, как и самый грубый, как вот тот «прекрасно сложенный
белый человек аристократической внешности», к которому чер-
нокожую девушку привела мамба 10 и который требовал от нее
убить перед ним своих детей или своего отца.
Если бы пишущий эти строки мирно беседовал с Шоу на за-
валинке, как я это изобразил несколькими строками выше, то
он смог бы рассказать Шоу кое-что pro domo sua (о себе са-
мом) (лат.). Я тоже страдал таким же «мифологическим» по-
зывом и тоже думал не столько найтп, сколько коллективными
силами построить некоего очень симпатичного бога. Но мой ве-
ликий учитель Ленин и великая партия, к которой я принадле-
жу, очень быстро исцелили меня от этих интеллигентских попы-
ток лить грязную воду в чистую ключевую воду научного диа-
лектического, материалистического атеизма.
Да, в своих утонченных формах «деизма» Бернард Шоу
опять-таки смешивает чистую воду с грязной.
421
Эпилог «Послесловия» говорит о том, что надо «расчищать
путь дубинкой», т. е. что надо беспощадно разбивать разные
кумиры.
Дубинка Бернарда Шоу похожа немножко на те картон-
ные дубинки, которыми колотят друг друга в старой итальян-
ской комедии: стучит она громко, но не только не убивает, но
даже не набивает больших шишек.
Конечно, ее удары все-таки вызывают величайшую злобу
«князей тьмы».
Ну, вообразите себе в самом деле такого князя тьмы, како-
го-нибудь архиепископа. Шествует он торжественно, перед ним
ангелоподобный иподиакон несет посох; на голове у него мит-
ра, па плечах омофор. Два высокопоставленных иерарха ведут
его под руки, а хор басов и дискантов возглашает: «Ис полла
эти, деспота». («Слава тебе, владыка») (греч.).
И вдруг подскакивает сзади седенький и шустрый Шоу,
размахивается картонной дубинкой — и хлоп князя по башке:
митра слетает, конусообразная лысая голова обнажается, изо
рта вырываются визги испуга и злобы. Как же тут не сердить-
ся «всем благоговеющим»?
Но, как я уже сказал, «это хорошо, но могло бы быть гораз-
до лучше».
Шоу показывает вам свое золотое ведерко. И вы видите,
какая в нем чистая ключевая вода. Но он вдруг наклоняет его,
и вы видите, что на дне его остается еще порядочно весьма
неаппетитных осадков.
Шоу снимает перед вами свою подвижную, артистически
сделанную, смешную, по-вольтеровски умную маску, свою мас-
ку великого гистриона11, пересмешника богов, Мефистофеля,
и показывает вам «респектабельно причесанную» голову от-
нюдь не до конца храброго мелкобуржуазного интеллигента.
Все это мы считали своим долгом сказать по поводу нового
памфлета Шоу, который нас очень позабавил и который нам
во многих- отношениях понравился.
Ну, да, это могло бы быть гораздо лучше... Но это все-таки
хорошо.
ПРИМЕЧАНИЯ
Философские воззрения В. И. Ленина
1. Работа «Ленин и литературоведение», откуда мы приводим вторую
главу, была написана в 1932. Впервые была напечатана в 6-м томе
«Литературной энциклопедии» (М., 1932, стр. 194—260); затем в 1934
была издана отдельной книгой и неоднократно перепечатывалась в
ряде сборников.
2. Авенариус Рихард (1843—1896)—немецкий буржуазный философ,
один из основателей эмпириокритицизма.
А. В. Луначарский в 1893 уехал из России продолжать свое об-
разование в Швейцарии, где слушал лекции на биологическом и фи-
лософском факультетах Цюрихского университета. Здесь он особен-
но увлекся «модными» в то время философскими взглядами Р. Аве-
нариуса и Э. Маха и даже популяризировал эти взгляды в своих
первых печатных философских работах. Подобное же увлечение по-
зитивизмом Авенариуса и Маха разделял с ним его товарищ по во-
логодской ссылке А. А. Богданов (Малиновский).
3. Мах Эрнст (1838—1916) — австрийский физик и философ, один из ос-
нователей эмпириокритицизма.
4. Богданов А. (Малиновский А. А.) (1873—1928) — социал-демократ,
философ и врач. В годы реакции отошел от большевизма и пытался
создать собственную систему — эмпириомонизм,— которая, как ука-
зывает В. И. Ленин, являлась «вопиющим теоретическим извращени-
ем марксизма» (Поли. собр. соч., т. 18, стр. 345).
5. Юшкевич П. С. (1873—1948)—социал-демократ, меньшевик. В годы
реакции выступил с ревизией марксистской философии, пытаясь за-
менить ее одной из разновидностей махизма — эмпириосимволизмом.
6. В книге «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленин указывал,
что в сотрудничестве с другими махистами Луначарский договорил-
ся до «обожествления высших человеческих потенций», до «религи-
озного атеизма» (Поли. собр. соч., т. 18, стр. 367, 371).
7. Гегель Г. В. Ф. (1770—1831) —выдающийся немецкий философ, объ-
ективный идеалист, наиболее полно разработавший систему идеали-
стической диалектики.
8. Юм Давид (1711—1776)—шотландский философ, агностик, свовод-
мыслящий.
9. Кант Иммануил (1724—1804)—немецкий философ, основатель клас-
сического немецкого идеализма.
10. Михайловский Н. К. (1842—1904) — виднейший теоретик либерально-
го народничества, философ-позитивист, один из представителей субъ-
ективной школы в социологии.
И. Каменский Н. — псевдоним Г. В. Плеханова. Здесь имеется в виду
статья Г. В. Плеханова «О материалистическом понимании истории»,
опубликованная в журн. «Новое слово» (1897, Кг 12).
423
12 Прудон П. Ж. (1809—1865) — французский экономист и социолог,
идеолог мелкой буржуазии, один из родоначальников анархизма.
13. Струве П. В. (1870—1944)—русский буржуазный экономист; в 90-х
годах защищал легальный марксизм. В начале XX в. окончательно
порвал с марксизмом. После Великой Октябрьской социалистической
революции П. Струве — ярый враг Советской власти, белоэмигрант.
Беседы по марксистскому миросозерцанию
1. Брошюра «Беседы по марксистскому миросозерцанию» была издана
Российским институтом истории искусств в Ленинграде в 1924 г.
(изд. «Academia»). Мы публикуем только две первые и пятую главы
как относящиеся к тематике нашего сборника.
2. Ковалевский М. М. (1851—1916) — русский историк и социолог.
3—5. Рикардо Давид (1772—1823) — английский экономист, один из
крупнейших представителей классической буржуазной политической
экономии.
6. Дюбуа-Реймон Эмиль (1818—1896) — немецкий физиолог, один из
представителей механистического направления в философии.
7—8. Смит Адам (1723—1790) — английский экономист, один из круп-
нейших представителей классической буржуазной политической эко-
номии.
9. Фейербах Людвиг (1804—1872) — немецкий философ, материалист п
атеист.
10. Морган Л. Г. (1818—1881) — американский этнограф, археолог и ис-
торик первобытного общества, стихийный материалист.
11—12. Мальтус Т. Р. (1766—1834) — английский священник, буржуазный
экономист, апологет капитализма. В сочинении «Опыт о законе на-
селения» (1798) Мальтус выдвинул человеконенавистническую тео-
рию народонаселения.
13. Дарвин Чарлз (1809—1882) — великий английский ученый, основопо-
ложник материалистической биологии и эволюционного учения о про-
исхождении видов, в том числе и человека. Дарвинизм нанес сокру-
шительный удар по религиозному объяснению мира.
14. Бэкон Роджер (1214—1294) — английский философ и естествоиспыта-
тель, монах-францисканец. Истинное знание, по Бэкону, должно ос-
новываться на опыте.
15. Витализм — идеалистическое направление в биологии, стремящееся
объяснить жизнь с помощью сверхъестественного и мистического
принципа «жизненной силы».
16. Буддизм — одна из наиболее распространенных религий Востока.
Главное в буддизме, как и в христианстве, проповедь смирения и по-
корности.
17. Подробности о переговорах А. В. Луначарского с Академией наук
СССР см. в работе И. С. Смирнова «Ленин и советская культура
(1917—1918)» (М., 1960, стр. 233-311).
18. Это выражение неприемлемо ни как образ, ни как научная форму-
ла. Первобытный синкретизм нельзя называть религией.
19. Тэйлор Э. Б. (1832—1917) — английский этнолог, один из основате-
лей современной теории анимизма.
20. Леббок Д. (1834—1913)—английский биолог, известен своими рабо-
тами по этнологии.
424
21. Спенсер Г. (1820—1903) — английский философ и социолог, агностик.
22. Браманизм (или брахманизм) — одна из древнейших религий Индии.
23. Вебер М, (1864—1920) — немецкий буржуазный социолог и историк.
24. Трельч Э. (1865—1923) — немецкий протестантский теолог и социо-
лог.
25. Кунов Г. В. К. (1862—1936) — немецкий социал-демократ и социолог.
В 80—90-х годах примыкал к радикальному крылу марксизма, но
впоследствии стал ревизионистом и социал-шовинистом. Известен
своими трудами по этнологии.
26. Тотемизм — одна из ранних форм религии, возникающая в условиях
первобытного рода.
27. Эйлъдерман Генрих — немецкий коммунист, автор переведенной у
нас (в 1923 и 1930) работы «Первобытный коммунизм и первобыт-
ная религия в историко-материалистическом освещении».
28. Ньютон Исаак (1642—1727) — английский физик и математик. Сти-
хийный материалист в физике Ньютон допускал «первый толчок»
со стороны бога.
29. А. В. Луначарский ошибался, причисляя Ч. Дарвина к религиозно
мыслящим ученым. Сам Дарвин, конечно, в шутку, называл свое
учение «евангелием сатаны». Однако противоречивое отношение
Ч. Дарвина к религии, его нежелание быть преследуемым за ате-
изм давали всегда повод сомневаться в его атеизме. В письме к
Марксу (13 октября 1880) Дарвин, указывая, что «всегда сознатель-
но избегал писать о религии», отмечал: «Впрочем, возможно, что
тут на меня повлияла больше чем следует мысль о той боли, кото-
рую я причинил бы некоторым членам моей семьи, если бы стал
так или иначе поддерживать прямые нападки на религию». Самое
же главное: в распоряжении А. В. Луначарского еще не было пол-
ной автобиографии Ч. Дарвина без каких-либо искажений.
30. Вольтер Ф.-М. (1694—1778) — французский писатель, философ-деист,
видный представитель просвещения XVIII в.; был в первых рядах
борьбы против католицизма.
Дальше идти некуда
1. Статья написана А. В. Луначарским в 1924 для сборника «Против
идеализма (Этюды полемические)» как своего рода послесловие, так
как в сборнике переиздавались его статьи дореволюционного перио-
да, в которых он клеймил мистиков и богоискателей.
2. Ланге Ф. А. (1828—1874) — немецкий философ-неокантианец.
3. Каутский К. (1854—1938)—один из лидеров германской социал-де-
мократии и II Интернационала, центрист.
4. Бердяев И. А. (1874—1948) — реакционный философ-идеалист и ми-
стик. В своих первых литературных работах был близок к тенден-
циям «легального марксизма». В 1898 вместе с А. В. Луначарским
находился в вологодской ссылке. После революции 1905 года пере-
шел от кантианства к открытому мистицизму и союзу с православ-
ным богословием. В 1922 эмигрировал за границу, где, обосновав-
шись с 1924 в Париже, руководил борьбой белоэмигрантов против
марксизма и атеизма и выпустил ряд книг, призывавших человече-
ство вернуться к самой мрачной эпохе в его истории — средним ве-
кам, с их господством религии и церковной иерархии.
5. Булгаков С. Н. (1871—1944) —буржуазный экономист и философ-ми-
стик. Начинал свою литературную деятельность легальным маркси-
стом. После революции 1905 года примкнул к кадетам и участвовал
425
в контрреволюционном сборнике «Вехи», который В. И. Ленин наз-
вал «энциклопедией либерального ренегатства» (Поли. собр. соч,
т. 19, стр. 168). В 1918 принял сан священника. В 1922 за контрре-
волюционную деятельность был выслан за границу, где вел откры-
тую и ожесточенную борьбу против Советской власти и атеизма.
6. Франк С. Л. (1877—1950)—русский философ-идеалист; в молодости
причислял себя к марксистам; участвовал в сборнике «Вехи». После
1922 — белоэмигрант.
7. Кронос —‘ в греческой мифологии древнейший из богов, отец Зевса.
Кронос пожирал своих детей, но вместо Зевса проглотил камень.
Зевс, подросши, низринул отца в Тартар.
8. Чернов В. М. (1876—1952) — один из лидеров партии эсеров.
В 1917 — контрреволюционер, после 1920 — белоэмигрант.
9. Ницше Ф. (1844—1900) — реакционный немецкий философ.
10. Альбигойцы — религиозная секта на юге Франции в XII—XIII вв.
И. Маутнер Ф. (1849—1923) —немецкий идеалист и мистик. А. В. Луна-
чарский явно переоценивал значение его труда по истории атеизма.
12. Оккам У. (ок. 1300 — ок. 1350) — английский философ и богослов,
критиковал религию и схоластику.
13. Абеляр (1079—1142) — французский философ и богослов, критиковал
религию.
Христианство или коммунизм!
1. 20 и 21 сентября 1925 в Ленинграде состоялись диспуты А. В. Луна-
чарского с митрополитом А. Введенским. Стенограммы диспутов были
изданы отдельной брошюрой «Христианство или коммунизм? (Дис-
пут с митрополитом А. Введенским)» (Л., 1926).
2. Введенский А. И, (1888—1946) — наиболее видный представитель цер-
ковно-обновленческого движения, в начале деятельности протоиерей
в Ленинграде, затем митрополит.
3. См. второе послание Павла к фессалоникийцам (3,10): «Ибо когда
мы были у вас, то завещали вам сие: если кто не хочет трудиться,
тот и не ешь».
4. См евангелие Луки (12,24): «Посмотрите на воронов: пни не сеют,
не жнут; нет у них ни хранилищ, ни житниц, и бог питает их;
сколько же вы лучше птиц?»
5. Современники христиан — философы-гностики учили: миром управ-
ляет Демиург, божество, занимающее среднее место между высшим,
истинным богом и злым богом, Сатаной, богом материи, хаоса, бо-
гом язычников.
6. Так в евангелии Матвея (25,30) читаем: «...Негодного раба выбрось-
те во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов...» «Кромеш-
ная» — то же, что «внешняя».
7. Библейское выражение «лоно Авраамово» означает место блажен-
ства праведников, т. е. то, что понимается обычно как «рай» или
«царство небесное».
8. В послании Павла к римлянам (12,20)^ «Итак, если враг твой голо-
ден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты со-
бираешь ему на голову горящие уголья».
9. Гностицизм — религиозно-философское течение в эпоху раннего хри-
стианства. Гностики соединяли иудео-христианские религиозные
представления с греческой философией, главным образом, с плато-
низмом.
426
10. Анабаптисты («перекрещенцы») — сторонники плебейской секты,
возникшей в Нидерландах и Германии в XVI в., в эпоху Реформа-
ции. В 1532 анабаптисты установили революционную народную
власть в Мюнстере (Вестфалия). В августе 1534 здесь возникла Мюн-
стерская коммуна во главе с Иоанном Лейденским. Коммуна 16 ме-
сяцев героически сопротивлялась войскам феодалов и 25 июня 1535
пала.
И. «Крестьянский башмак» — изображение на знамени Крестьянского
союза, возникшего в Эльзасе в 1493.
12. Иоанн Лейденский (ок. 1510—1536) — один из вождей анабаптистов,
глава Мюнстерской коммуны. После падения Коммуны он был за-
хвачен в плен, подвергнут жестоким пыткам и 23 января 1536 каз-
нен.
13. Мейербер Дж. (1791—1864) — композитор и пианист; в 1849 написал
оперу «Пророк» (в России она называлась: «Иоанн Лейденский»),
в которой народное революционное движение изображалось в со-
вершенно ложном свете.
14. Успенский Г. И. (1843—1902) — русский писатель.
15. Скворцов-Степанов И. И. (1870—1928) — видный деятель КПСС, исто-
рик и публицист; им написан ряд трудов по истории религии и тео-
рии научного атеизма. В журн. «Большевик» (1924, № 1) он опубли-
ковал рецензию на брошюру А. В. Луначарского: «Христианство и
марксизм», в которой справедливо критиковал неточные формули-
ровки А. В. Луначарского.
16. Гарнак А. (1851—1930)—немецкий протестантский теолог, реакци-
онный историк раннего христианства.
17. См. евангелие Матвея (19,21): «Иисус сказал ему: если хочешь быть
совершенным, пойди, продай имение твое, и раздай нищим; и бу-
дешь иметь сокровище на небесах; и приходи, и следуй за мною».
18. Закхей — по евангелию, начальник мытарей.
19. Иерихон — один из палестинских городов, стены которого, по биб-
лейскому мифу, во время осады «чудесно» пали от звуков священ-
ных труб.
20. См. евангелие Иоанна (2, 15—16): «И сделав бич из веревок, выгнал
из храма всех, также и овец, и волов; и деньги у меновщиков
рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей:
возьмите это отсюда, и дом отца моего не делайте домом тор-
говли».
21. Помпей Гней (106—48 до н. э.) —римский полководец.
22. См. евангелие Матвея (26,53): «Или думаешь, что я не могу теперь
умолить отца моего, и он представит мне более, нежели двенадцать
легионов ангелов?»
23. Лев XIII (1810—1903) — римский папа 1878—1903, проявлял осо-
бую активность в борьбе против рабочего движения, революции и
социализма.
24. Блерио Л. (1872—1936) — один из пионеров французской авиации.
Идеализм или материализм!
1. Диспут А. В. Луначарского с митр. А. Введенским на эту тему со-
стоялся 21 сентября 1925.
2. Анимизм — от лат. anima — душа.
3. Фетиш — вещественный предмет, имеющий религиозное значение.
427
4. Короленко В. Г. (1853—1921)—выдающийся русский писатель. Свой
знаменитый афоризм, или, как он его называет,— «парадокс безру-
кого калеки», писатель приводил в очерке «Парадокс» («Русское бо-
гатство», 1894, кн. 5).
5—6. См. Бытие (2,27): «А от дерева познания добра и зла, не ешь от
него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь».
7. Слова: «Мне отмщение и аз воздам» см. в послании Павла к рим-
лянам (12,19).
8. А. В. Луначарский пересказывает своими словами примечание
Э. Маха в книге «Анализ ощущений» (1908, стр. 41).
9. Шмидт В. (1868—1954)—кардинал, видный католический этнограф
и лингвист, защищал антинаучную теорию первобытного монотеизма.
10. Речь идет о письме К. Маркса Зигфриду Мейеру в Нью-Йорк (30 ап-
реля 1867).
Толстой и Маркс
1. Публичная лекция, читанная в феврале 1924 в Москве в Эксперимен-
тальном театре, была издана отдельной брошюрой (в 1924). Печа-
тается в сокращенном виде. А. В. Луначарский уделил огромное
внимание художественному и идейному наследию Л. Н. Толстого.
Он был председателем комиссии по изданию Полного собрания сочи-
нений Л. Н. Толстого (90 томов), написал о Толстом до 35 докла-
дов и статей, сделал большое количество устных выступлений о его
творчестве.
2. Толстой Л. Н. (1828—1910) — великий русский писатель. А. В. Лу-
начарский посвятил много усилий, чтобы разъяснить суть так на-
зываемой религии Л. Н. Толстого.
3. Макдональд Д. Р. (1866—1937)—английский политический деятель,
лидер лейбористов.
4. Роллан Р. (1866—1944) —выдающийся французский писатель и пуб-
лицист. Восторженно приветствовал Великую Октябрьскую социа-
листическую революцию и в 1935 посетил СССР.
5. Примо де Ривера М. (1870—1930) —испанский генерал, военный дик-
татор в 1923—1930.
6. Мигель де Унамуно (1864—1937) — испанский писатель и мистик.
7. Барбюс А. (1873—1935)—выдающийся французский писатель, ком-
мунист, борец против фашизма.
8. Ганди М. К. (1869—1948)—индийский политический, деятель, автор
политического учения — гандизма. А. В. Луначарский посвятил Ган-
ди статью «Индийский Толстой» («Красная Нива», 1923, № 1).
9. Дидро Д. (1713—1784)—французский материалист и атеист, глава
энциклопедистов.
10. Д'Аламбер Ж. Л. (1717—1783) — французский ученый и материалист.
И. Гельвеций К. А. (1715—1771) — французский материалист и атеист.
12. Гольбах П. А. (1723—1789) — французский материалист и атеист.
13. Руссо Ж, Ж. (1712—1778) —французский просветитель, идеолог мел-
кой буржуазии.
14. Карлейль Т. (1795—1881) — английский писатель, философ-идеалист,
проповедовавший культ героев. Он критиковал английскую буржуа-
зию с позиций реакционного романтизма; после 1848 — открытый
враг рабочего движения.
15. Фет (Ш-еншин) А. А. (1820—1892) — русский поэт-лирик, представи-
тель дворянской («усадебной») лирики.
428
16. Соловьев В. С. (1853—1900) —русский философ, идеалист и мистик,
апологет православия.
17. Салтыков-Щедрин М. Е. (1826—1889)—выдающийся русский писа-
тель-сатирик, революционный демократ.
18. Конфуций (Кун-цзы) (551—479 до н. э.) — основатель религии кон-
фуцианства в Китае.
19. Амиэлъ А. Ф. (1821—1881) — швейцарский философ и писатель.
20. Дневники Л. Н. Толстого, см. Поли. собр. соч., т. 46—58.
21. Вагнер Р. (1813—1883) — немецкий композитор, автор музыкально-
драматической тетралогии «Кольцо Нибелунгов».
22. Лао-цзы (VI—V вв. до н. э.) — основатель религии даоизма (все в
мире происходит из «Дао» и развивается по кругу).
23. Николай Мирликийский — христианский «святой» и «чудотворец»,
IV в.
24. Кассиан (Иоанн-Кассиан) (ок. 360 — ок. 435) — идеолог западного
монашества, «святой».
Религиозное миросозерцание Л. Н. Толстого
1. Отрывок из лекции А. В. Луначарского «Толстой и наша современ-
ность», прочитанной в Ленинграде 30 сентября 1928. Печатаем по
впервые опубликованному тексту в «Литературном наследстве»
(т. 69, кн. 2). Лекция завершала многолетнюю работу А. В. Луна-
чарского по изучению философских воззрений и художественного
творчества великого писателя.
2. Гоббс Т. (1588—1679) — английский философ, представитель механи-
стического материализма. Его социально-политические взгляды отли-
чались антидемократическими тенденциями.
3. См. М. Горький. Лев Толстой. Поли. собр. соч., т. 14, стр. 278—279.
4. Шацкий С. Т. (1878—1934) — советский педагог.
5. Йоги — последователи индийской философской школы, которая учит
о соединении души с божеством, достигаемом путем различных уп-
ражнений и умерщвления плоти.
Мораль с марксистской точки зрения
1. Лекция, читанная в Москве в 1925 в Экспериментальном театре. Была
опубликована отдельным изданием в Харькове («Пролетарий», 1925).
2. Бентам Иеремия (1748—1832) — английский буржуазный социолог,
теоретик утилитаризма.
3. Милль Д. С. (1806—1873) — английский буржуазный экономист и фи-
лософ-позитивист.
4. Варуна — бог небесного свода и страж нравственности в ведийской
религии (Индия).
5. Квакеры — христианская протестантская секта в Англии и США. На
пожертвования богатых членов общины квакеры занимаются благо-
творительностью, сочувствуют борьбе за мир, но это не мешает ква-
керам-предпринимателям вести борьбу против профсоюзов.
28 А. В. Луначарский
429
Почему нельзя верить в бога
1. Лекция, прочитанная в МГУ в 1925. Впервые была издана отдельной
брошюрой в Москве (изд. «Работник просвещения», 1925); была пере-
издана в 1958 Госполитиздатом в сборнике статей А. В. Луначарско-
го под тем же названием.
2. Спиритуализм — идеалистическое учение о «бессмертной душе» че-
ловека, не зависящей от его мозга.
3. Хосрой (или Хоеров) — по-персидски — царь. Автор, очевидно, име-
ет здесь в виду борьбу византийского императора Ираклия с персид-
ским царем Хосровом в VII в.
4. Яхве, или Иегова — главный бог в иудейской религии.
5. Дагон — божество семитских религий.
6. Деизм (от лат. deus — бог) — религиозно-философское учение, при-
знающее бога, как творца мира, но отрицающее его вмешательство
в жизнь природы и людей.
7. Пантеизм — религиозно-философское учение, отождествляющее бога
с природой.
8. Джемс У. (1842—1910) — американский философ и психолог, один из
основателей прагматистской философии, выступающей в защиту и
оправдание религии как «выгодного дела» для человека.
9. В послании Павла к римлянам (9,20): «А ты кто, человек, что спо-
ришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: «Зачем ты меня
так сделал?»
10. Гурии (по Корану) — красивые обитательницы мусульманского рая.
И. Тертуллиан (150/160—222)—христианский писатель; ему приписы-
вается изречение: «верую, потому что это нелепо».
12. Теософия — религиозно-философское учение о «богопознании» в ми-
стическом опыте.
13. Неоплатоники — философы-мистики, особенно популярные в Римской
империи в III—VI вв. Главные представители (Плотин, Ямвлих,
Прокл) учили, что все бытие есть эманация (истечение) божества.
14. Лессинг Г. Э. (1729—1781) — немецкий писатель и критик, один из
основных представителей «немецкого просвещения» XVIII в. Идеи
Спинозы отнюдь не остались ему чужды.
15. Эпитимия (или епитимия) — добровольное выполнение покаявшимся
каких-либо благочестивых дел (паломничество, усиленный пост и
т. п.).
16. Карнеджи Э. (1835—1919)—крупный американский богач, аферист,
под конец жизни — ханжа и благотворитель.
Возрождение православной церкви
1. Статья была напечатана в газете «Вперед» 30(17) апреля 1905.
А. В. Луначарский в своих воспоминаниях указывает, что В. И. Ле-
нин, приехав в Париж в 1904, поставил перед ним вопрос о переезде
в Женеву и об участии в создании новой газеты «Вперед». Выехав
в Женеву, А. В. Луначарский (псевдоним — Воинов) стал членом ре-
дакционной коллегии, вместе с В. В. Воровским и М. С. Ольминским;
ответственным редактором был В. И. Ленин.
За период своего сотрудничества в газетах «Вперед» и «Проле-
тарий» А. В. Луначарский написал большое количество статей, очер-
ков, баллад и стихотворений.
430
2. Лобко П. Л. (1838—1905) — генерал-адъютант, с 1899 — государствен-
ный контролер.
3. Грингмут В. А. (1851—1907) — русский реакционный публицист, с
1897 по 1907 — редактор монархической газеты «Московские ведомо-
сти». В период революции 1905—1907 один из лидеров черносотен-
ного «Союза русского народа».
4. Мещерский В. П. (1839—1914)—чиновник, в 1872—1914 издавал чер-
носотенный журнал «Гражданин» и другие реакционные издания.
5. Победоносцев К. П. (1827—1907) — государственный деятель царской
России, обер-прокурор Синода, главный вдохновитель разнузданной
крепостнической и церковной реакции при Александре III и Нико-
лае II.
6. Саблер В. К. (1847—1925) —обер-прокурор Синода в кабинете Столы-
пина (до 1915).
7. Гомилетика — одна из дисциплин богословия: теория церковной про-
поведи.
8. Подчеркнутые в статье слова принадлежат В. И. Ленину, результат
его тщательной правки статьи А. В. Луначарского.
К юбилею 9 января
1. Стихотворение А. В. Луначарского «К юбилею 9 января» было поме-
щено в газете «Пролетарий», № 13, 22(9) августа 1905. Помещаем
данное стихотворение по тексту, который А. В. Луначарский еще раз
выправил (ЦПА ИМЛ, ф. 142, on. 1, ед. хр. 14, стр. 50—52 обор.).
2. Гапон Г. А. (1870—1906) —священник, провокатор, агент царской ох-
ранки; спровоцировал шествие рабочих Петербурга с петицией к
царю 9 января 1905. Был близок к эсерам; повешен рабочими в Озер-
ках под Петербургом в 1906.
Изъятие церковных ценностей
и Наркомпрос
1. Впервые напечатано в журн. «Народное просвещение», 1922, № 102.
2. «Деяния апостолов» — пятая книга Нового Завета, дополняющая еван-
гелия.
3. Иоанн Златоуст (ок. 347—407) — архиепископ константинопольский;
выступал против роскоши знати и за помощь церкви неимущим.
4. Амвросий Миланский (Медиоланский) (340—397) — деятель христиан-
ской церкви, боролся за сохранение в чистоте христианской догма-
тики.
Кому принадлежит церковное имущество!
1. Главполитпросвет в 1922 выпустил брошюру А. В. Луначарского
«Кому принадлежит церковное имущество?» (изд. «Красная Новь»);
готовясь к ее переизданию в 1924 (оно не было осуществлено), ав-
тор внес ряд исправлений. Мы печатаем текст брошюры по храня-
щемуся в НМЛ экземпляру с поправками автора (ф. 142, on. 1, ед.
хр. 258, л. 20—21).
2. Номоканон — сборник церковного права православной церкви. Древ-
нейший Номоканон был составлен в Византии в VI в. На Руси Номо-
каноны назывались «Кормчими книгами».
28;
431
3. Греч, слово «епископ» и лат. слово «инспектор» первоначально оз-
начали: «надзирающий».
4. О библейских пророках см. в кн.: А. В. Луначарский. Введение
в историю религии. М., 1925, стр. 90—105.
5. Изида — богиня в древнеегипетской религии, жена Озириса.
6. Митра — бог в древнеиранской религии.
7. Афонские монастыри — на южной оконечности полуострова Афон
(Греция) — крупный религиозный центр православия в эпоху фео-
дализма.
8. В евангелии Матвея (20,25—26): «Иисус же, подозвав их, сказал: вы
знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи вла-
ствуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между
вами быть большим, да будет вам слугою...»
9. В евангелии Матвея (22,21): «Говорит им: итак, отдавайте кесарево
кесарю, а божие богу». То же в евангелии Луки (20,25).
10. Константин (274—337) — римский император. В 313 допустпл свобод-
ное исповедание христианства и перед смертью принял его сам.
11. Карл Мартелл (688—741) — король франков.
12. Гус Ян (1369—1415) —вождь реформации в Чехии, 6 июня 1415 был
сожжен на костре.
13. Уиклиф (Виклиф Джон) (ок. 1320—1384) — профессор теологии Окс-
фордского университета, английский религиозный реформатор. Кон-
станцский собор 1415 велел сжечь его останки.
14. Лютер Мартин (1483—1546) — видный деятель реформации, основа-
тель протестантизма (лютеранства) в Германии.
15. Нил Сорский (1433—1508) — русский церковно-политический деятель
и писатель, идеолог «нестяжателей», призывавших церковь к отка-
зу от роскоши и от владения землей и крестьянами.
16. Лейбниц Г. В. (немецкий философ) в 1711—1716 несколько раз встре-
чался с Петром Первым и беседовал с ним о распространении про-
свещения в России.
17. Коллинз Сэмюэль (XVII в.) — английский врач, был в России и издал
книгу о ней в 1671.
18. Арсений Мацеееич (1697—1741) —митрополит сибирский, затем рос-
товский, ярый защитник допетровских порядков в управлении цер-
ковью. В конце 1767 он, по приказу Екатерины II, был заточен в кре-
пость.
19. Тихон (Белавин) (1861—1925) — был избран на церковном помест-
ном соборе (Москва, 15 августа 1917) «патриархом всея Руси». Ти-
хон был монархист, в Ярославле возглавлял «Союз русского наро-
да». В 1921, во время голода в Поволжье, Советское правительство
издало декрет об изъятии из церквей драгоценностей, чтобы заку-
пить хлеб для голодающих. Тихон призвал верующих противодей-
ствовать изъятию. В 1923 он заявил о своем отказе от антисоветской
деятельности.
Почему мы охраняем церковные ценности!
1. Статья была напечатана в ленинградской «Красной газете» (Вечер-
ний выпуск, №№ 181, 182) 5 и 6 августа 1926.
2. Кончаловский П. П. (1876—1956) — советский художник.
3. Враз И. Э. (1872—1936) — русский художник.
432
4. Софийский собор в Новгороде («храм св. Софии») — построен в нов-
городском Кремле во второй половине XI в., вместо сгоревшего де-
ревянного собора конца X в. Реставрация в конце XIX в. значитель-
но изменила первоначальный облик храма.
Политика и религия
1. Впервые напечатано в газете «Известия» 8 июня 1929, № 129.
2. Ришелье А. (1585—1642) — герцог, кардинал, первый министр Фран-
ции при Людовике XIII.
3. Мазарини Дж. (1602—1661) — кардинал, первый министр Франции при
Людовике XIV.
4. Атеистами были вожди Коммуны: Гебер, Шометт, Клоотс и др.; в роли
«первосвященника верховного существа» выступил Робеспьер.
5. Гора (La Montagne) — политическая партия эпохи Французской бур-
жуазной революции конца XVIII в. Члены этой партии в Конвенте
занимали верхние скамьи, их называли монтаньярами. В 1792 из
Якобинского клуба были удалены правые и умеренные элементы
(«жирондисты»), в нем остались только радикальные элементы —
монтаньяры или якобинцы.
6. «Высокая» (high) и «низкая» (low) церкви — так называются два
соперничающих течения в англиканской церкви; из них первое об-
служивает интересы аристократии, второе — буржуазии.
7. Бисмарк О. (1815—1898) — прусский министр-президент и первый им-
перский канцлер объединенной Германии.
Из истории отделения церкви от государства
и школы от церкви в СССР (Документы)
1. А. В. Луначарский проявил огромную энергию в борьбе за проведение
в жизнь декрета об отделении церкви от государства и школы от
церкви. Мы приводим основные документы, которые характеризуют
его роль в этих первых шагах Советской власти, обусловивших в
дальнейшем мощный размах культурной революции в нашей стране.
2. Стучка П. И. (1865—1932) — один из организаторов Компартии Лат-
вии, народный комиссар юстиции (1917—1918).
Об антирелигиозной пропаганде
1. Впервые напечатано в журн. «Революция и церковь», 1919, № 1.
2. VIII съезд РКП (б), состоявшийся 18—23 марта 1919, принял «Про-
грамму РКП (б)», в которой были определены задачи коммунистов в
области религиозных отношений (см. «Протоколы РКП (б), март
1919». Изд. 1959, стр. 401—402).
Религия и просвещение
1. В брошюре «Религия и просвещение» (Труды Первого всесоюзного
съезда безбожников. Стенографический отчет, вып. 4. М., «Безбож-
ник», 1925) напечатан доклад А. В. Луначарского на первом съезде
Союза воинствующих безбожников СССР.
Союз воинствующих безбожников (СВБ СССР) возник вначале
как Общество друзей газеты «Безбожник». В 1925 г. состоялся пер-
вый съезд Общества, принявший решение о создании союза. В 1929 г.
на 2-ом съезде СВБ был принят устав Союза. СВБ ставил себе зада-
431
чей помочь трудящимся СССР освободиться от религиозного дурмана
и стать активными участниками социалистического строительства.
Возникшее в 1947 г. Общество по распространению политических и
научных знаний заменило прежний Союз в основных его функциях.
В течение всей своей деятельности СВБ был верным помощником
Коммунистической партии в ее борьбе за социализм и культурную
революцию.
2. «Живая церковь» — одно из течений «обновленческого движения» в
русской православной церкви. Учредительное собрание группы «Жи-
вая церковь» состоялось в Москве 29 мая 1922. Поместный обновлен-
ческий собор (29 апреля 1923) осудил деятельность старой, тихонов-
ской церкви. Однако обновленцы быстро раскололись на ряд отдель-
ных группировок. К ним примкнуло не больше четверти всех
епископов. Разница в идеологии между «новыми» и «старыми» цер-
ковниками фактически была весьма незначительна. К 30-м годам
обновленческое движение пошло явно на убыль. Фанатики христиан-
ства возвращались в старую церковь, а наиболее демократически
настроенные элементы из обновленцев снимали с себя сан.
3. Еврипид (480—406 до н. э.) — древнегреческий драматург.
4. Давид Ж. Л. (1748—1825) — французский художник эпохи буржуазной
революции XVIII в. Руководил организацией массовых празднеств
революционного Парижа.
Интеллигенция и религия
1. Доклад А. В. Луначарского (15.3. 1925) был издан журн. «Безбожник
у станка». М., 1925.
2. Мюнцер Т. (1490—1525) — немецкий революционер, вождь крестьян-
ского плебейского лагеря в эпоху Реформации и Крестьянской вой-
ны в Германии.
3. Новиков Н. И. (1744—1818) — русский просветитель, писатель-сатирик
и книгоиздатель.
4. Радищев А. Н. (1749—1802) — русский писатель и революционный про-
светитель. материалист и атеист.
5. Робеспьер М. (1758—1794) —деятель Французской буржуазной рево-
люции XVIII в., руководитель якобинского революционного прави-
тельства.
6. Сен-Жюст Л. А. (1767—1794) — деятель Французской буржуазной ре-
волюции XVIII в., один из идеологов якобинства.
7. Богомилы — участники антифеодального крестьянского движения в
Болгарии (первая половина X в.), принявшего характер религиозной
ереси. Основателем секты был священник Богомил. Богомилы при-
знавали два противоположных начала в мире — добро и зло; они
отвергали христианское учение и христианскую церковь.
8. Дантон Ж. Ж. (1759—1794) — деятель Французской буржуазной рево-
люции XVIII в.
9. Гебер (Эбер) Ж. Р. (1757—1794) — деятель Французской буржуазной
революции, принадлежавший к левому крылу якобинцев. Осенью и
зимой 1793 он возглавлял движение дехристианизации и был одним
из организаторов культа разума. Погиб на гильотине 24 марта 1794.
10. Сен-Симон А. К. (1760—1825) — французский социалист-утопист.
И. Бланки Л. О. (1805—1881) — французский революционер, утопист-
коммунист. Особенностью его тактики являлось заговорщичество.
12. Чартизм — революционное движение среди английских рабочих в 30—
50-х годах XIX в. Чартисты в своей политической программе требо-
434
вали всеобщего избирательного права для всех совершеннолетних
мужчин, ежегодных выборов в парламент и т. п.
13. Ферстер Ф. В. (род. 1869) — немецкий педагог и теолог, защитник
буржуазного пацифизма.
14. Фихте И. Г. (1762—1814) — немецкий философ, субъективный идеа-
лист.
15. Шеллинг Ф. В. (1775—1854) —немецкий философ, идеалист и мистик.
16. Бауэр Бруно (1809—1882) и Бауэр Эдгар (1820—1886)—друзья
К. Маркса, виднейшие младогегельянцы.
17. Штраус Д. Ф, (1808—1874) — один из видных младогегельянцев, исто-
рик раннего христианства.
18. Штирнер М. (1806—1856)—немецкий философ, младогегельянец,
один из идеологов буржуазного индивидуализма и анархизма.
19. Речь идет о сборнике белоэмигрантов-идеалистов («София. Проблемы
духовной культуры и религиозной философии». Берлин, 1923). См.
об этом выше в статье «Дальше идти некуда».
20. Мадзини Дж. (1805—1872) — итальянский буржуазный революционер;
сыграл значительную роль в борьбе за объединение Италии. Лозунг
основанного им тайного общества был: «Бог и народ».
21. Об отношении Ч. Дарвина к религии см. примечание выше, стр. 425.
22. Павлов И. П. (1849—1936) — великий русский ученый. По своим
убеждениям он был всегда в левом радикальном лагере русской
интеллигенции. С трибуны XV Международного конгресса физиоло-
гов в 1935 г. И. П. Павлов с гордостью заявил о себе, что он — граж-
данин своей великой родины, защищающей мир во всем мире. По
своим научным убеждениям И. П. Павлов был материалист и атеист.
Культура, быт и религия
1. Впервые напечатано в журн. «Антирелигиозник», 1927, № 4, стр. 3—7.
Культура на Западе и у нас
1. Отрывок из лекции, прочитанной в Институте народного хозяйства
им. Плеханова 29 января 1928. Печатаем по тексту брошюры (М.—
Л., 1928).
2. Мольер Ж. Б. (1622—1673) — выдающийся французский драматург.
3. Островский А. Н. (1823—1886) — знаменитый русский драматург.
Пасха
1. Статья была написана для центральной печати 13 апреля 1928. Печа-
тается впервые по тексту, хранящемуся в Центральном партархиве
ИМЛ (ф. 142, on. 1, ед. хр. 37).
2. Морана — славянское божество зимы и смерти.
3. Глебов А. Г. (псевдоним Котельникова) (1899—1964) — советский дра-
матург. Его пьеса «Загмук. Трагедия раннего восстания» (первое
изд. 1926, второе изд. с текстом музыки А. Крейна 1930) была одной
из первых советских значительных по идейности антирелигиозных
пьес. А. В. Луначарский посвятил этой пьесе специальную статью
«Загмук» (опубликована в журн. «Искусство трудящихся», 1925,
№ 51); в исправленном виде и под заглавием «О марксистском
театре» статья включена в книгу А. В. Луначарского «Театр сего-
дня» (М.—Л., 1928).
435
К шестилетию газеты «Безбожник»
1. Помещено в «Безбожнике» 13 января 1929, № 3. Приводим по тексту
газеты.
Антирелигиозная борьба в школе
I. Впервые напечатано в газете «Известия», 1929, № 69.
Очередные задачи антирелигиозной школы
в районах национальных меньшинств
1. Лекция А. В. Луначарского в Академии коммунистического воспита-
ния им. Н. К. Крупской 3 апреля 1929. Публикуется впервые, с не-
значительными сокращениями, по стенограмме, хранящейся в Цен-
тральном партархиве ИМЛ (ф. 142, ед. хр. 354, стр. 1—25).
2. Ярославский Е. М. (1878—1943) — видный деятель КПСС, историк и
публицист, один из организаторов Союза воинствующих безбожни-
ков и председатель его Центрального Совета.
Вопросы культурного строительства РСФСР
и религия
1. На XIV Всероссийском съезде Советов (10—18 мая 1929) А. В. Луна-
чарский выступил с большим докладом «О текущих задачах куль-
турного строительства» («Известия», 17 мая 1929). Мы помещаем
здесь выдержки из доклада и заключительного слова по стеногра-
фическому отчету съезда (ВЦИК, 1929; бюллетени № 12 и 14).
2. «Центр» («Немецкая партия центра») — так называлась политиче-
ская партия католиков «веймарской» Германии, занимавшая средние
скамьи в рейхстаге. В 1933 фашисты ликвидировали ее.
Новые задачи безбожников
1. Впервые напечатано в газете «Безбожник» 2 июня 1929, № 23.
2. Баптисты — одна из наиболее распространенных христианских сект.
3. Евангелисты — название нескольких сект, русских и иностранных,
для которых характерно стремление опираться в своей идеологии
только на «Новый Завет».
Второй съезд Союза воинствующих безбожников
1. А. В. Луначарский принял самое активное участие в работах II съез-
да СВБ СССР. Приветствие и доклад печатаем по тексту стенографи-
ческого отчета о съезде (М., «Безбожник», 1930); текст заключитель-
ного слова — по впервые публикуемой, с незначительными сокраще-
ниями, подробной стенограмме, сохранившейся в Центральном парт-
архиве ИМЛ (ф. 142, on. 1, ед. хр. 354, с. 52—55).
2. Попов К. А. (1876—1949) — партийный работник.
3. Галактионов М. Р. (1897—1948) — комсомольский, а затем партийный
работник; сотрудничал в журн. «Безбожник у станка» и в «Комсо-
мольской правде».
436
Из ответов А. В. Луначарского
на вопросы аудитории
1. А. В. Луначарский пользовался большим вниманием массовых ауди-
торий, которые активно реагировали на его речи, адресуя разно-
образные вопросы. Огромное количество этих записок и ответов, ко-
нечно, бесследно исчезло. Мы печатаем только несколько его отве-
тов, используя приложения к напечатанным его лекциям, а также
материалы, хранящиеся в Центральном партархиве ИМЛ (ф. 142,
on. 1, ед. хр. 381, стр. 27—37 и ф. 142, on. 1, ед. хр. 37, стр. 82—83).
2. Филипп — митрополит московский (в мире Федор Колычев) (1507—'
1569). По приказу Грозного был задушен Малютой Скуратовым.
3. Фрэзер Д. Д. (1854—1941) — английский этнограф и историк религии.
Интересны его исследования о происхождении магии. Его основной
труд «Золотая ветвь» неоднократно переиздавался и переведен на
русский язык в 1928—1931.
4. Копия материала, который А. В. Луначарский послал в стенгазету
завода «Авиаприбор» по ее просьбе. Опубликовано в журн. «Наука
и религия» (1959, № 4) сокращенно.
Будем смеяться!
1. Статья, из которой мы печатаем здесь несколько выдержек, впервые
напечатана в «Вестнике театра», 1920, № 58 (под статьей авторская
дата: 14.2.1920). Текст дается по книге «А. В. Луначарский о театре
и драматургии» (М., 1958, т. I, стр. 186—189).
2. Скоморохи — первые увеселители и актеры средневековой Руси, ана-
логичные европейским жонглерам, шпильманам и пр.
3. Барды — народные певцы у кельтов; впоследствии они стали при-
дворными (профессиональными) певцами.
4. Джандуйя — персонаж (или маска) одной из итальянских «комедий
масок».
5. Свифт Дж. (1667—1745) — английский писатель-сатирик.
6. Гейне Г. (1797—1856) — немецкий поэт и публицист, друг К. Маркса.
7. Н. А. Добролюбов редактировал сатирический журнал «Свисток» —
приложение к журналу «Современник» — с января 1859.
О народных празднествах
1. Впервые напечатано в «Вестнике театра», 1920, № 62 (авторская
дата: 21.4.1920).
2. Госсек Ф. Ж. (1734—1829) —французский композитор и дирижер.
3. Мегюль Э. Н. (1763—1817) — французский композитор.
4. Керубини Л. (1760—1842)—композитор, по происхождению италья-
нец; сыграл значительную роль в развитии французской музыки.
Мысли о «Граде Китеже»
1. Впервые напечатано в газете «Жизнь искусства» (П., 5 декабря 1918);
затем перепечатано в сб. статей А. В. Луначарского «В мире музы-
ки» (М., Изд-во «Советский композитор», 1958).
2. Мистерия — религиозная драма, обычная для средневековой Европы;
она разыгрывалась и в церкви, и на площади.
437
3. Римский-Корсаков Н. А. (1844—1908) — выдающийся русский компо-
зитор и дирижер.
4. Валькирии — в древнескандинавской мифологии — девы-богини, уно-
сившие души убитых воинов в Валгаллу, дворец верховного бога
Одина. «Валькирия» —- название оперы Р. Вагнера, входящей в со-
став его «Кольца Нибелунгов».
Боги хороши после смерти
1. Впервые напечатано в газете «Известия» 27 июля 1926 в связи с воз
никшей дискуссией о постановке оперы Н. А. Римского-Корсакова
«Сказание о граде Китеже» в Большом театре; затем статья несколь-
ко раз перепечатывалась в сборниках статей А. В. Луначарского по
искусству.
2. Феб — один из эпитетов древнегреческого бога Аполлона, как боже-
ства света.
3. Прометей — в древнегреческой мифологии один из титанов, богобо-
рец и защитник людей. Прометей принес им огонь, отнятый у них
Зевсом.
4. Эдды — древнеисландские сборники мифологических и героических
песен VII—XIII вв.
5. А. В. Луначарский имеет в виду не законченный К. Марксом набро-
сок «Общего введения» к задуманному им большому экономическому
произведению. На русском языке рукопись впервые была издана
в 1922 в кн.: К. Маркс. К критике политической экономии.
6. Эсхил (525—456 до н. э.) — древнегреческий драматург.
7. Агада — та часть Талмуда, которая содержит толкования различного
рода преданий и рассказов библии, в противоположность галахе, со-
держащей толкования ее юридических норм и обрядов.
8. Бах И. С. (1685—1750) — немецкий композитор и органист.
9. Фра-Анжелико (1387—1455) — итальянский живописец, «художник
христианства».
10. Микельанджело (1475—1564) — итальянский скульптор и живописец,
один из деятелей эпохи Возрождения.
11. Фатов Н. Н. (1887—1961) — советский литературовед, профессор.
12. Февральский А. В. (род. 1901) — советский литературовед и искус-
ствовед.
13. Блюм В. И. (1877—1941) — музыкальный критик.
14. Браудо Е. М. (1882—1939) — советский музыковед и критик.
15. Иванов А. А. (1806—1858) — русский художник, автор картины «Яв-
ление мессии народу» (1837—1858). Прогрессивные черты в миросо-
зерцании и творчестве А. А. Иванова сделали его основоположником
новой реалистической школы в русской живописи XIX в.
16. Тимур (Тамерлан) (1336—1405) — среднеазиатский полководец и за-
воеватель.
17. Иконокласты (то же, что и иконоборцы) — участники движения про-
тив почитания икон в Византии (первая половина VIII в.). Иконо-
борство продолжалось и в эпоху Реформации. Английские и шот-
ландские кальвинисты стремились очистить (англ, purity — чистота)
церковь от всех остатков католицизма. Пуритане боролись против
церковного искусства, которое насаждалось католицизмом в пред-
шествующие века.
18. «Иверская икона божьей матери» — «чудотворная» икона в Афон-
ском монастыре. Ее точная копия, по мнению церкви, не менее «чу-
438
дотворная», была доставлена в Москву в 1648. У Воскресенских ворот
Кремля для нее была устроена особая часовня.
19. Спас-Нередица — древняя церковь XII в., около Новгорода, известна
своей фресковой живописью.
20. Романов К. К. (1858—1915) — б. великий князь, поэт (псевдоним К. Р.).
Его драма «Царь Иудейский» до революции была представлена в за-
крытых придворных спектаклях в Эрмитажном театре в 1914
в исполнении кружка Измайловского полка во главе с самим авто-
ром.
21. Остро ухо в И. С. (1858—1929) — художник и собиратель древнерусской
живописи.
Сохранение и изучение
памятников религиозного искусства
1. Впервые публикуются обнаруженные нами в Центральном партархи-
ве ИМЛ материалы, связанные с организацией Наркомпросом РСФСР
выставок древнерусского религиозного искусства за границей. «Пре-
дисловие» (ф. 142, on. 1, ед. хр. 305, стр. 27—30) А. В. Луначарский
намечал, по всей видимости, для каталогов «Антиквариата», издавав-
шихся Внешторгом в 1929. «Проект речи» готовился им для предпо-
лагавшегося выступления при организации выставки в Берлине
(ф. 142, ед. хр. 373, стр. 19—22).
2. Грабарь И. Э. (1871—1960) — живописец, историк искусств, художе-
ственный критик. В течение ряда лет возглавлял Комиссию по охра-
не памятников искусства. Особенно важны его заслуги как дирек-
тора Центральных государственных реставрационных мастерских.
Пермские боги
1. Напечатано в журн. «Советское искусство», 1928, № 5. Приводим по
тексту журнала.
2. См. Н. Н. Серебренников. Пермская деревянная скульптура.
Материалы предварительного изучения и опись. Пермь, 1928.
3. См. подробно о русском «двоеверии» в кн.: Н. М а т о р и н. Религия
у народов Волжско-Камского края прежде и теперь. М., 1929.
4. Пермяки — устаревшее название коми-пермяков, населяющих Коми-
Пермяцкий национальный округ. Коми-пермяки по языку и куль-
туре близки к коми-зырянам, населяющим Коми АССР. Коми при-
надлежат к финно-угорской семье народов, в древней Руси их на-
зывали пермью.
5. «Никола Можай» — так обыкновенно называется в Пермском крае
изваяние «святого» Николая Можайского. Скульптура «Николы Мо-
жая» от скульптуры просто «св. Николая» отличается тем, что
у первой всегда в правой руке меч и в левой — церковка или еван-
гелие, в то время как в скульптуре «св. Николая» обе или одна рука
держит евангелие, а другая рука тогда благословляет (Н. Н. С е-
ребренников. Указ, соч., стр. 87).
6. Параскева-пятница — древнейшее женское божество у восточных
славян и соседних народов, покровительница плодородия и здоровья.
7. Готический стиль — стиль, возникший в XII в. и господствовавший
в искусстве Западной Европы в XIII—XV вв. .
8. Барокко — название стиля в европейском искусстве (с конца, XVI в.
до середины XVIII в.), связанного с дворянской культурой эпохи
абсолютизма.
439
Искусство и религия
1. Стенограмма популярной лекции, прочитанной на антирелигиозном
собрании рабочих Красной Пресни 17 февраля 1930; была напеча-
тана в журн. «Антирелигиознпк», 1934, № 1. Помещаем по тексту
журнала.
2. Современные исследователи считают доказанным, что «потайные
гроты и пещеры, содержащие памятники палеолитического искус-
ства, были не местами религиозных или магических церемоний,
а скорее пунктами обучения и воспитания молодежи» (В. Ф. Зыб-
ковец. Дорелигиозная эпоха. М., 1959, стр. 140).
3. См. учение Ч. Дарвина о половом отборе в его труде «Происхожде-
ние человека и половой отбор» (Соч., т. 5, 1953).
4. Афиногенов А. Н. (1904—1941)—советский драматург.
5. В первом послании Павла к коринфянам (И, 20—22): «...Вы собирае-
тесь так, что это не значит вкушать вечерю господню. Ибо всякий
поспешает прежде других есть свою пищу, так что иной бывает
голоден, а иной упивается. Разве у вас нет домов на то, чтобы есть
и пить? Или пренебрегаете церковь божию и унижаете неимущих?
Что сказать вам? Похвалить ли вас за это? Не похвалю».
6. Франс Анатоль (1844—1924)—выдающийся французский писатель,
атеист. Его роман «Восстание ангелов» (1914, рус. пер. 1918) —
острая антирелигиозная сатира.
7. Бедный Демьян (псевдоним Е. А. Придворова) (1883—1945) —выдаю-
щийся советский поэт, создавший целый ряд антирелигиозных сти-
хотворений и басен.
Религия и искусство
1. Доклад, сделанный в первых числах марта 1930 в клубе работников
искусств. Впервые, но в сокращенном виде, был опубликован в журн;
«Неделя» (приложение к газете «Известия») 2 апреля 1960. Мы печа-
таем полный текст доклада по материалам ИМЛ (ф. 142, д. 1,
с. 57—71).
2. Бортнянский Д. С. (1751—1825) — русский композитор, известный
своими произведениями религиозного характера.
3. Здесь, очевидно, А. В. Луначарский имеет в виду основное направ-
ление в русском искусстве, которое развивалось во вторую половину
XIX в. под влиянием материалистической эстетики Н. А. Добролю-
бова и Н. Г. Чернышевского. Это искусство реализма выражало пе-
редовые демократические идеи того времени. В области живописи
его основными представителями были «передвижники» — В. Г. Пе-
ров, И. Н. Крамской и другие.
О конкурсе на антирелигиозную пьесу
1. В «Литературной газете» (1930, № 9) ЦС СВБ СССР, Издательство
«Безбожник», Главискусство и Теакинопечать объявили конкурс на
создание двух антирелигиозных пьес: 1) для деревенского театра
и 2) для театра рабочего клуба. А. В. Луначарский отозвался на
организацию данного конкурса особой статьей в «Литературной га-
зете» (31 марта 1930). Мы печатаем статью по тексту газеты.
440
Предисловие к книге Бернарда Шоу
«Чернокожая девушка в поисках бога»
1. Впервые напечатано в кн.: Бернард Шоу. Чернокожая девушка
в поисках бога. М., ГИХЛ, 1933. А. В. Луначарский тактично и
остроумно вскрывает половинчатость и нерешительность буржуаз-
ного свободомыслия, его неспособность к преодолению религии.
В своей последней статье о Б. Шоу «Б. Шоу еще раз говорит прав-
ду» («Вечерняя Москва», 1933, № 2) А. В. Луначарский дал глубокую
философскую критику понимания Б. Шоу проблемы детерминизма
и индетерминизма в современной физике.
2. Шоу Джордж Бернард (1856—1950) — выдающийся английский дра-
матург, сатирик и публицист. Друг СССР, восторженно преклоняв-
шийся перед гением В. И. Ленина, Шоу посетил в 1931 г. СССР, где
и было торжественно отмечено всей советской общественностью
75-летие знаменитого писателя.
3. Гудон Ж. А. (1741—1828) — французский скульптор-реалист. В 1781
создал мраморную статую Вольтера, поразившую современников и
потомков своей верностью оригиналу.
4. Пиетизм — течение в протестантстве XVII—XIX вв., придававшее
в делах веры главное значение внутреннему благочестию и нрав-
ственному совершенствованию. Пиетисты — типичные ханжи и ли-
цемеры.
5. Одна из лучших повестей Вольтера «Кандид или оптимист» (Жене-
ва, 1759) посвящена резкой критике теологического оптимизма
(«предустановленной гармонии» и т. п.).
6. Агностицизм — идеалистическое философское учение, отрицающее
познаваемость объективной истины.
7. Уэлс Г. Д. (1866—1946)—выдающийся английский писатель, автор
ряда научно-фантастических романов и публицист. В 1920 посетил
СССР и беседовал с В. И. ЛейиныМ. Посетив СССР вторично, в 1934,
он отметил успехи социалистического строительства. Его «Краткая
история мира» (или «Краткая история человечества») неоднократно
переиздавалась за рубежом; у нас она была переведена в 1924.
8. Речь идет о работе Ф. Энгельса «Введение к английскому изданию
«Развития социализма от утопии к науке» (К. Маркс и Ф. Энгельс.
Сочинения, т. 22).
9. «Elan vital» («жизненный порыв» или «жизненный поток») — один
из основных терминов французского философа А. Бергсона. Защи-
щая спиритуализм и дуализм — философские принципы христиан-
ства (прежде всего, католического), А. Бергсон в своей книге «Твор-
ческая эволюция» (1907) с помощью данного термина стремился
обосновать свою идею о «боге-духе», творце материи и жизни.
10. Мамба — так называется на африканском языке (суахили и др.) реп-
тилия, являющаяся индивидуальным фетишем.
11. Гистрион — в Риме и в средние века народный профессиональный
актер различных специальностей (музыкант, певец, акробат и т. п.).
СОДЕРЖАНИЕ
Ф. Н. Олещук. Пропагандист пролетарского атеизма............. 5
МАТЕРИАЛИЗМ ПРОТИВ РЕЛИГИИ
И ИДЕАЛИЗМА
Философские воззрения В. И. Ленина.......................... 29
Беседы по марксистскому миросозерцанию...................... 40
Дальше идти некуда .. .. „ .......................... 61
Христианство или коммунизм? ................................ 67
Идеализм или материализм?........* ......................... 97
Толстой и Маркс............................................ 117
Религиозное миросозерцание Л. Н. Толстого.................. 139
Мораль с марксистской точки зрения........................... 146
Почему нельзя верить в бога................................ 164
ГОСУДАРСТВО И ЦЕРКОВЬ
Возрождение православной церкви.......................... 189
К юбилею 9 января........................................ 193
Изъятие церковных ценностей и Наркомпрос................. 198
Кому принадлежит церковное имущество? ................... 201
Почему мы охраняем церковные ценности? ............... 213
Политика и религия ...................................... 218
Из истории отделения церкви от государства и школы от церкви
в СССР (Документы).................................... 223
НАРОДНОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ
И АНТИРЕЛИГИОЗНАЯ ПРОПАГАНДА
Об антирелигиозной пропаганде............................... 229
Религия и просвещение....................................... 234
Интеллигенция и религия..................................... 245
Культура, быт и религия..................................... 284
Культура на Западе и у нас.................................. 289
Пасха ...................................................... 296
К шестилетию газеты «Безбожник»............................. 601
Антирелигиозная борьба в школе.............................. 603
442
Очередные задачи антирелигиозной школы в районах националь-
ных меньшинств........................................... 309
Вопросы культурного строительства РСФСР и религия............ 322
Новые задачи безбожников..................................... 326
Второй съезд Союза воинствующих безбожников СССР.......... 329
Из ответов на вопросы аудитории........................... « 344
ИСКУССТВО И РЕЛИГИЯ
Будем смеяться! ............................................. 357
О народных празднествах...................................... 359
Мысли о «Граде Китеже»....................................... 363
Боги хороши после смерти..................................... 366
Сохранение и изучение памятников религиозного искусства .. .. 373
Пермские боги................................................ 380
Искусство и религия.......................................... 388
Религия и искусство.......................................... 403
О конкурсе на антирелигиозную пьесу.......................... 412
Предисловие к книге Бернарда Шоу «Чернокожая девушка в поис-
ках бога» ............................................... 415
Примечания................................................ 423
Анатолий Васильевич Луначарский
Почему нельзя верить в бога?
Утверждено к печати Институтом истории АН СССР
Редактор издательства Н. И, Кондаков. Художник Г. И, Фишер
Технический редактор Е. В. Макуни
Сдано в набор 30/XII 1964 г. Подписано к печати 8/IV 1965 г. Формат 60х9071в.
Печ. л. 27,75+1 вкл. Уч.-изд. л. 26,8 (0,1 вкл.). Тираж 15 500 экз.
Изд. № 4426/65. Тип. зак. № 1626. Сводный план выпуска 1965 г. №453
Цена 1 руб. 80 коп.
Издательство «Наука». Москва, К-62, Подсосенский пер., 21
2-я типография издательства «Наука». Москва, Г-99, Шубинский пер., 10
АВ.ЛУНЛЧЛРСКИИ