Р  С.  Карпинская
САНикольский
 СОЦИОБИОЛОГИЯ
 КРИТИЧЕСКИЙ
АНАЛИЗ
 Москва  "Мысль”  1988

-  ББК  60.5
К26
 Редакции  философской  литературы
 Рецензенты:
 д-р  филос.  наук  В.  М.  Лейбин,
чл.-кор.  АН  СССР  А.  В.  Яблоков
 __  0308020300-165 	00
 К 	6-88
 004  (01)-88
 18ВЫ  5-244-00016-0 	© 	Издательство 	"Мысль”. 	1988

ВВЕДЕНИЕ
 Современная  биология  по  праву  занимает  одно  из  ведущих  мест  в  ряду
наук,  активно  способствующих  ускорению  научно-технического  про¬
гресса,  решению  глобальных  проблем  современности.  Развитие  экологи¬
ческих,  этологических,  биосферных,  демографических,  медико-биологи¬
ческих  исследований  важно  не  только  в  чисто  практическом  плане,  оно
также  необходимо  и  для  более  глубокого  познания  самого  человека,
среды  его  обитания.  Биология  издавна  была  причастна  к  познанию  чело¬
века.  Однако  в  настоящее  время  спектр  проблем  человекознания  стал
настолько  широким,  что  перед  этой  наукой  открылись  невиданные  ранее
горизонты.  Ныне  происходит  постепенная  переориентация  многих  разде¬
лов  биологических  наук,  обусловленная  необходимостью  осуществлять
исследование  внутри  системы  "человек  —  природа  -  общество”.  Соответ¬
ственно  этому  все  более  актуальными  становятся  и  проблемы  взаимо¬
действия  биологического  и  гуманитарного  знания.
 Это  взаимодействие  составляет  важнейший  предмет  философского
анализа.  В  данном  случае  налицо  тесное  переплетение  гносеологических,
мировоззренческих,  социально-преобразовательных  задач  марксистской
философии,  поскольку  проблема  человека,  перспективы  его  развития,
способы  его  научного  познания  всегда  были  центральными  для  марксиз¬
ма  как  философии  практического  гуманизма.  Как  подчеркивалось
на  XXVII  съезде  КПСС,  "главное  направление  борьбы  в  современных
условиях-создание  достойных,  подлинно  человеческих  материальных
и  духовных  условий  жизни  для  всех  народов,  обеспечение  обитаемости
нашей  планеты,  рачительное  отношение  к  ее  богатствам.  И  прежде  всего
к  главному  богатству  —  самому  человеку,  его  возможностям.  Вот  здесь
мы  и  предлагаем  соревноваться  с  системой  капитализма.  Соревновать¬
ся  в  условиях  прочного  мира”1.  Решить  же  общечеловеческую  задачу
сохранения  жизни  на  Земле  невозможно  без  серьезных  усилий,  касаю¬
щихся  поисков  взаимопонимания  в  области  политики,  культуры,  науки.
Вместе  с  тем  решение  этой  задачи  сопряжено  в  нашем  сложном,  противо¬
речивом  мире  с  борьбой  политических  доктрин  и  философских  идей,
с  необходимостью  противостояния  ненаучным,  ошибочным  тенденциям
в  объяснении  важнейших  вопросов  современности,  и  не  в  последнюю
очередь  в  понимании  проблемы  человека.  И  здесь  мы  вплотную  подошли
к  проблеме  определения  такой  науки,  как  социобиология.
 Надо  сказать,  что  социобиология  подчас  рассматривается  в  нашей
литературе  лишь  в  качестве  ненаучной,  биологизаторской  концепции.
Однако  в  большинстве  работ,  так  или  иначе  затрагивающих  проблемы
социобиологии,  обосновывается  потребность  в  более  глубоком  критиче¬
ском  анализе  этого  направления,  в  осмыслении  полученных  эмпириче¬
ских  данных  и  выдвинутых  представлений  и  гипотез2.  Это  направление
в  биологии,  рождение  которого  связывается  с  выходом  в  свет  в  1975  г.
 3

книги  американского  энтомолога  Э.  Уилсона  ”Социобиология:  новый
синтез”,  привлекло  к  себе  немало  сторонников  из  среды  научной  интел¬
лигенции  США  и  Англии  и  породило  до  сих  пор  не  утихающие  дискуссии.
К  наиболее  известным  социобиологам  или  активным  защитникам  этого
теоретического  направления  кроме  Уилсона  относятся  Ч.Ламзден,
Д.  Бэрэш,  Д.  Фридмэн,  П.  Грин,  Р.  Докинс,  М.  Рьюз  и  некоторые  другие
ученые.
 Несколько  забегая  вперед,  отметим,  что  в  русле  этого  направления
проблемы  поставлены  острые,  затрагивающие  каждого  человека  и  судь¬
бы  человечества  в  целом.  Отсюда  становится  понятным  и  резкое  разделе¬
ние  на  сторонников  и  противников  того  или  иного  решения  проблем,
а  также  повышенный  интерес  научной  общественности  к  той  уже  доста¬
точно  богатой  и  множащейся  из  года  в  год  литературе,  в  которой  пред¬
ставлены  позиции  социобиологии.  Как  достаточно  определившееся  явле¬
ние  в  науке  и  культуре  в  целом  (прежде  всего  США),  социобиология,
безусловно,  представляет  интерес  для  ученых,  специализирующихся
на  проблемах  познания  человека.  В  частности,  речь  идет  о  необходимости
более  широкого,  чем  это  делалось  до  сих  пор,  привлечения  биологии
к  познанию  человека,  социальных  форм  его  поведения,  предпосылки
которых  создавались  всем  ходом  биологической  эволюции.  Обосновы¬
вая  эту  точку  зрения,  социобиологи  стараются  найти  возможности  для
согласования  данных  генетики,  экологии,  этологии  и  эволюционной
теории  и  вслед  за  этим  осуществить  интеграцию  этих  наук  с  гуманитар¬
ным  знанием.  Иначе  говоря,  цели  и  намерения  социобиологов  во  многом
отражают  дух  времени,  общественные  запросы  к  биологическому  зна¬
нию,  собственные  тенденции  его  развития.
 Как  же  реализуются  эти  намерения  в  социобиологии?  Вносит  ли  она
что-либо  принципиально  новое  в  понимание  человека?  Насколько  про¬
дуктивны  ее  попытки  в  установлении  контактов  между  биологическими
и  гуманитарными  науками?  Ответ  на  эти  вопросы  неоднозначен,  посколь¬
ку  в  социобиологии  научные  доводы  подчас  соседствуют  с  бездоказа¬
тельными  суждениями,  серьезные  эмпирические  исследования  -  со  спор
ными  теоретическими  обобщениями,  а  убежденность  в  силе  биологи¬
ческого  знания—с  биологизаторскими  тенденциями  в  понимании  чело¬
века.  Последние  не  остались  незамеченными.  Они  были  подхвачены
и  разрекламированы  реакционными  идеологами  не  только  в  США,  но
и  в  Западной  Европе.  Таким  образом,  вокруг  социобиологии  формиро¬
вался  ореол  сомнительности,  хотя  сами  социобиологи  неоднократно
указывали  на  свой  идеологический  "нейтралитет”,  подчеркивая,  что  в  их
концепциях  ”нет  внутренней  поддержки  какой-либо  политической
идеологии,  правой  или  левой”*.  Однако  такие  заверения  не  спасли  со¬
циобиологов  от  различного  рода  политических  спекуляций  на  их  кон¬
цепциях.
 Главная  цель,  поставленная  авторами  данной  работы,-  осуществить
объективный  анализ  социобиологии,  показать  логику  ее  теоретических
концепций,  вскрыть  истоки  и  причины  биологизаторских  тенденций.
Действительно  научный  анализ  этих  тенденций  (на  основе  известных
нам  социобиологических  трудов  середины  70-х-середины  80-х  годов)
не  может  быть  эффективным  без  внимательного  и  непредвзятого  отно¬
 4

шения  к  самому  содержанию  социобиологических  концепций,  без  учета
устремлений  ее  создателей,  использованных  средств  и  полученных  ре¬
зультатов.  И  хотя  основное  внимание  будет  уделяться  философским
аспектам,  это  не  означает,  что  вне  поля  зрения  останутся  данные  других
наук,  которые  были  использованы  социобиологией.  Наоборот,  наличие
в  социобиологии  продуктивных  гипотез,  интересных  естественнонаучных
результатов  и  идей  позволяет  полнее  раскрыть  противоречивый  характер
ее  философских  оснований.
 Чтобы  конкретизировать  цель  исследования,  остановимся  подробнее
на  тех  принципах,  которыми  мы  руководствовались  в  анализе  социобио¬
логии.  Надо  сказать,  что  эти  принципы  были  сформулированы  не  сразу.
Они  явились  результатом  последовательного  осмысления  логики  все
новых  публикаций  социобиологов  и  эволюции  их  взглядов.  Уже  это
”размышление  над  размышлениями”  было  делом  не  простым,  посколь¬
ку  круг  проблем,  охваченных  социобиологией,  чрезвычайно  широк,
а  присущая  ее  энтузиастам  вольная  манера  изложения  делает  тексты
социобиологов  привлекательными  для  чтения,  но  подчас  туманными  для
понимания  их  позиции.  Социобиологи  чрезвычайно  смело  берутся  судить
о  природе  человека,  его  предназначении,  о  путях  развития  культуры,
но  сплошь  и  рядом  не  утруждают  себя  глубоким  обоснованием  выдви¬
гаемых  положений.  Недостаточная  компетентность  биологов  в  общест¬
венных  науках  неизбежно  ведет  к  расплывчатости  в  философском
понимании  обсуждаемых  проблем.
 Материалистическая  диалектика  как  метод  исследования  предполага¬
ет  не  только  основательное  знание  объекта,  но  и  постоянную  рефлексию
над  собственным  содержанием.  Иначе  говоря,  позитивным  результатом
критики  неизбежно  является  более  глубокое  понимание  собственной
позиции.  Это  становится  возможным  в  силу  того,  что  диалектике  чужды
представления  о  какой-либо  застывшей  и  упрощенной  схеме,  в  соответ¬
ствии  с  которой  ”испытывается”  тот  или  иной  ее  оппонент.  Поэтому
принципы  диалектики  должны  быть  конкретизированы,  т.  е.  использо¬
ваться  таким  образом,  чтобы  адекватно  отразить  и  методологическое
кредо  данной  работы,  и  специфику  социобиологии.
 Во-первых,  при  философском  анализе  социобиологии  важно  помнить
о  том,  что  она  создается  не  философами,  а  естествоиспытателями.  Поэто¬
му  здесь  в  равной  мере  неуместны  ни  снисходительное  отношение  к  их
философским  позициям,  ни  чрезмерные  претензии,  особенно  касающие¬
ся  формы  изложения  или  высоких  требований  применительно  к  фило¬
софским  суждениям.
 В  этом  отношении  образцом  является  проведенный  В.  И.  Лениным
анализ  философских  взглядов  физиков-махистов.  Критикуя  их  фило¬
софские  идеалистические  построения,  В.  И.  Ленин  наряду  с  этим  отмечал,
что  как  естествоиспытатели  они  оставались  в  своих  специальных  иссле¬
дованиях  на  позициях  естественнонаучного  материализма.  Такое  смеше¬
ние  постулатов  естественнонаучного  материализма  и  сознательно  исполь¬
зуемых  мировоззренческих  посылок,  подчас  противоречащих  этим  по¬
стулатам,  характерно  и  для  современных  западных  естествоиспытателей.
Их  раздумья  над  самим  процессом  получения  знания,  как  правило,
касаются  методологии,  а  чаще-  методов  и  методик  исследовательской
 5

деятельности.  Мировоззрение  же  остается  вне  глубокого  осмысления,
что  существенно  сказывается  на  философских  обобщениях,  на  теорети¬
ческих  выводах.  Поэтому  завещанная  В.  И.  Лениным  установка  на  укреп¬
ление  союза  философии  и  естествознания  обязывает  внимательно  отно¬
ситься  к  современным  формам  естественноисторического  материализма,
к  мировоззрению  естествоиспытателей.
 Так,  социобиологи  постоянно  подчеркивают,  что  они—материалисты,
натуралисты,  эмпирики-дарвинисты.  Однако  дарвинизм  подчас  интерпре¬
тируется  ими  произвольно,  а  материализм  понимается  настолько  неопре¬
деленно,  что  остается  терминологическим  обозначением.  Истинный
характер  мировоззренческих  оснований  социобиологии  приходится
буквально  реконструировать  по  частям,  сопоставляя  отдельные  теоре¬
тические  результаты  с  различными  заявками,  намерениями  и  философ¬
скими  суждениями  сторонников  этого  направления.
 Во-вторых,  в  философском  анализе  социобиологии  возможно  и  необ¬
ходимо  использовать  философские  критерии  оценок.  На  первый  взгляд
этот  тезис  противоречит  первому.  Однако,  несмотря  на  довольно  редкое
употребление  самого  термина  ”философия”,  социобиологи  обсуждают
действительно  философские  вопросы:  о  природе  человека  и  его  проис¬
хождении,  о  соотношении  физиологического  и  психического,  о  социаль¬
ном  характере  поведения  животных  и  человека,  о  сущности  этики,  сво¬
боды  воли  и  т.д.  Безусловно  философской  по  своей  сути  является
и  главная  цель  социобиологии-создать  некую  синтетическую  науку,
которая  охватывала  бы  все  стороны  человеческой  жизнедеятельности.
То,  как  фактически  она  реализуется,  представляет  собой  одну  из  важней¬
ших  тем  данного  исследования.  Дело  в  том,  что,  поставив  целый  ряд
философских  вопросов,  они  продолжают  мыслить  при  их  решении  как
есгествоиспытатели.  Эта  наивная  вера  во  всемогущество  естественно¬
научного  стиля  мышления  составляет  их  своеобразное  методологическое
кредо.  Именно  к  нему  мы  вправе  применять  сугубо  философские
оценки.
 В-третьих,  эти  оценки  неизбежно  должны  базироваться  на  опыте  по¬
знания,  на  историческом  материале,  хотя  сами  социобиологи  почти
не  проявляют  интереса  в  отношении  эволюции  тех  идей,  которые  изб¬
раны  ими  в  качестве  предмета  для  обсуждения.  В  этой  связи  еще  одна
задача  состоит  в  том,  чтобы  показать  исторические  истоки  этих  идей;
преемственность—в  поиске  истины  и  в  сопровождающих  этот  поиск
заблуждениях.  Обычно  о  преемственности  говорят  лишь  в  позитивном
плане.  Однако  негативная  сторона  человеческого  познания,  связанная
с  ошибками  и  заблуждениями,  тоже  воспроизводится  в  череде  поколе¬
ний,  особенно  при  решении  ”вечных”  вопросов  философии.  Часто  есте¬
ствоиспытателей  подводит  незнание  философии.  Но  воспроизведение
прежних  заблуждений  объясняете^  не  только  этим,  но  и  предельной
сложностью  такого  объекта,  как  человек.  Поэтому  заблуждения  необ¬
ходимо  не  осуждать,  их  нужно  научиться  понимать,  вскрывая  их  исто¬
ки.  Именно  в  этом  анализ  немарксистских  концепций  человека  будет
плодотворным  и  для  самого  марксизма,  для  выявления  нерешенных
вопросов  в  комплексном  исследовании  человека.
 Наконец,  в-четвертых,  философские  оценки  социобиологии  будут
 6

неполными,  схоластичными  без  социально-политического  аспекта.  Борь¬
ба  философских  идей  в  современном  мире  все  больше  концентрируется
вокруг  проблемы  человека.  Поэтому  общий  идеологический  контекст
развития  социобиологии  необходимо  постоянно  иметь  в  виду,  несмотря
на  все  попытки  социобиологов  остаться  внутри  "чистой”  науки.
 Очевидно,  что  интерес  к  социобиологии  со  стороны  широкой  общест¬
венности  порождается  именно  ее  обращенностью  к  проблеме  человека.
Поэтому  философский  анализ  приобретает  важное  социальное  значение.
 Общий  замысел  работы  состоит  в  том,  чтобы  привлечь  внимание
не  только  к  самому  направлению,  активно  разрабатывающему  пробле¬
му  человека.  Необходимо  также  рассмотреть  и  те  нерешенные  вопросы
в  исследовании  этой  сложной  проблемы,  которые  настоятельно  требуют
использования  комплекса  современных  научных  подходов,  всей  системы
научного  знания.

Глава  I
 СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЕ  И  ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНЫЕ
ПРЕДПОСЫЛКИ  ПОЯВЛЕНИЯ  СОЦИОБИОЛОГИИ
 Уже  в  первой  книге,  от  которой  и  берет  начало  социобиология,  Э.  Уилсон
обратился  к  проблемам  человека1.  Такая  метаморфоза  научных  интере¬
сов  не  могла  не  вызвать  недоумение  у  многих  ученых,  знавших  ее  автора
прежде  всего  как  специалиста  по  изучению  насекомых.  В  этой  связи
высказывались  суждения  о  том,  что  обстоятельный  научный  труд  Э.  Уил¬
сона  лишь  проигрывает  от  того,  что  в  его  последней  главе  были  высказа¬
ны  претензии  на  создание  нового  научного  направления,  имеющего  непо¬
средственные  выходы  на  проблему  человека.  Не  обладая  достаточной
убедительностью,  они  тем  не  менее  были  логично  связаны  со  всей  пред¬
шествующей  научной  деятельностью  автора.  Так,  изучая  организацию
колоний  насекомых,  Уилсон  столкнулся  с  вопросом  об  изменении  форм
организации  сообществ  организмов,  об  эволюционном  значении  свойства
социабельности,  т.  е.  способности  живых  организмов  вступать  в  упорядо¬
ченные  и  стабильные  отношения  кооперации.  Скорее  всего  интерес  к  об¬
щественным  формам  организации  был  вызван  тем  чувством  восхищения
разнообразием  и  целесообразностью  живого,  которые  Уилсон  постоянно
наблюдал,  будучи  вдумчивым  натуралистом,  исследователем-полевиком,
как  можно  сказать  о  биологах,  собирающих  свой  материал  в  экспеди¬
циях,  в  природных  условиях.  Вообще  преклонение  перед  гармонией  при¬
роды  проходит  через  все  работы  Уилсона  и  особенно  ярко  выражено
в  книге  ”Биофилия”2.
 Как  бы  то  ни  было,  но  факт  остается  фактом-  энтомологом  Э.  Уилсо¬
ном  была  высказана  идея  об  эволюционном  значении  общественных
форм  организации  живых  организмов.  Эта  идея  сразу  была  связана  с  на¬
деждой  получить  эволюционно-биологические  сведения,  полезные  и  в  по¬
нимании  человека.  Не  страшась  той'"филогенетической  бездны”,  которая
разделяет  человека  и  простейшие  формы  организации  живого,  Уилсон
поставил  перед  собой  цель:  попытаться  проследить  эволюционные  детер¬
минанты  поведения  человека,  берущие  начало  в  мире  живого.  Как  ви¬
дим,  задача  грандиозная,  причем  не  только  естественнонаучного,  но  и
философского  плана.
 Однако  чем  решительнее  социобиологи  в  своих  работах  акцентирова¬
ли  внимание  на  проблеме  человека,  тем  очевиднее  становилась  их  непод¬
готовленность  к  всестороннему  и  глубокому  ее  обсуждению.  Как  естест¬
воиспытатели,  привыкшие  использовать  эмпирический  материал,  они
и  в  этом  случае  стремились  подкрепить  свои  суждения  научными  данны¬
ми,  но  сплошь  и  рядом  не  находили  их.  Прежде  всего  очень  быстро
обнаружилось,  что  генетических  знаний  о  человеке  и  его  популяциях
явно  недостаточно.  То,  что  ныне  принято  называть  этологией  и  эколо¬
 8

гией  человека,  в  качестве  самостоятельных  наук  появилось  лишь  недав¬
но  и  не  обладало  необходимым  объемом  данных.  Попытки  же  связать
данные  этической  науки  со  знанием  эволюционного  прошлого  человека
совершались  лишь  с  помощью  поверхностных  аналогий  и  гипотез;
наблюдения  этнографов  и  социальных  психологов  были  отрывочны,
часто  неглубоки  и  в  лучшем  случае  могли  дать  лишь  косвенный  матери¬
ал,  поскольку  в  них  никогда  не  ставились  цели,  формулируемые  социо¬
биологией.
 Вот  почему  наряду  с  активным  обращением  к  различным  биологиче¬
ским  и  социальным  дисциплинам  в  работах  социобиологов  все  чаще
стали  появляться  философско-мировоззренческие  суждения,  в  частности
касающиеся  создания  ”новой  науки  о  человеке”.  В  трудах  социобиоло¬
гов  прямо  или  косвенно  использовались  отдельные  выводы,  положения
таких  философов,  как  Ж.  О.  Ламетри,  Дж.  Локк,  Д.  Юм,  И.  Кант,  Г.  Спен¬
сер,  П.  А.  Кропоткин,  и  некоторых  других.  Это,  на  наш  взгляд,  свиде¬
тельствует  о  том,  что  вместе  с  попытками  показать  глубинную  эволюци¬
онную  связь  между  поведением  человека  и  животных  социобиологи
стали  искать  новые  стимулы  и  возможности  к  развитию  этого  теорети¬
ческого  направления.  Анализ  их  работ  позволяет  высказать  предположе¬
ние,  что  в  социобиологии  совершается  все  больший  отход  от  собственно
биологической  проблематики.  Следуя  за  своим  лидером  Э.  Уилсоном,
она  обретает  черты  скорее  общекультурного,  чем  строго  научного  явле¬
ния.  Тем  важнее  проследить  философские  симпатии  и  антипатии  ее  сто¬
ронников.
 Однако  не  менее  интересен  и  историко-биологический  аспект,  особен¬
но  в  отношении  зоопсихологических  и  этологических  исследований.
Нельзя  забывать,  что,  даже  обращаясь  к  проблеме  познания  человека,
социобиологи  прежде  всего  выступают  как  естествоиспытатели,  придер¬
живающиеся  определенной  научной  традиции.  Их  идеи,  методы,  методи¬
ки,  концепции  нередко  заимствуются  из  предшествующих  биологиче¬
ских  исследований,  следовательно,  в  строгом  смысле  они  либо  имеют
ограниченные  возможности,  либо  просто  архаичны.  Сказать  об  этом  осо¬
бенно  необходимо  еще  и  потому,  что  в  целом  дисциплина,  изучающая
поведение  живых  существ,-достаточно  молодое  направление  в  биоло¬
гии.  И  определить  связь  социобиологии  с  научными  концепциями,  сос¬
тавляющими  это  направление,  весьма  важно  для  понимания  ее  сути.
 Социобиология,  наконец,  имеет  и  непосредственных  предшественни¬
ков,  к  числу  которых  относятся  такие  известные  генетики,  этологи,
эволюционисты,  как  У.  Гамильтон,  Дж.  Мэйнард  Смит,  О.  Уинн-Эдвардс,
Р.  Триверс,  Г.  Ориенс.  Именно  их  идеи  социобиологи  называют  теоре¬
тическим  фундаментом  своего  направления.  Рассмотрению  сущности
их  взглядов  следует  уделить  особое  внимание.

1. 	Социобиология  в  историческом  контексте
развития  философского  и  биологического  знания
 Обсуждение  дилеммы  "природа  -  воспитание*':  является  ли  человек  "органшеской
машиной"  или  "чистой  доской"?  Г.Спенсер,  П.  А.  Кропоткин,  Ч.Дарвин  и  социобио-
логическая  интерпретация  проблемы  соотношения  биологического  и  социального.
 Определяя  подходы  к  ”единой  науке  о  человеке”,  социобиологи  прежде
всего  пытаются  избежать  как  установок  социал-дарвинизма,  так  и  вуль¬
гаризаторских  концепций  "социологического  детерминизма”.  Стремле¬
ние  "подняться”  над  этими  крайностями  в  рассмотрении  человека  впол¬
не  искренне,  оно  не  раз  выражено  как  в  серьезных  работах,  так  и  в  раз¬
личных  научно-фантастических  зарисовках.  Вообразим,  предлагают
социобиологи,  среди  огромного  числа  разумных  цивилизаций  космоса
две  особые  интеллектуальные  расы—эйдилонов  и  ксинедринов3.  Эйди-
лоны-от  греческого  "умельцы”  —некие  органические  машины.  Их
мышление  и  поведение  генетически  запрограммировано.  Напротив,
сознание  ксинедринов  представляет  собой  как  бы  чистую  доску.  В  их
мышлении  нет  и  следа  генетической  детерминации,  оно  целиком  про¬
граммируется  внешней  средой.  К  кому  же  ближе  мы—задаются  вопро¬
сом  социобиологи.  Путь  эйдилонов—это  генетическая  предопределен¬
ность.  Путь  ксинедринов  -  диктат  культуры.  Оказывается,  люди  планеты
Земля  идут  особым,  третьим  путем,  суть  которого,  по  их  мнению,  в  свое¬
образной  генно-культурной  трансмиссии,  т.е.  в  постоянных  переходах
от  генных  факторов  к  культурным  и  наоборот.  И  хотя  культура  предла¬
гает  для  развития  человека  множество  возможностей,  биологически
предопределенные  органы  чувств  и  мозг  индивида  делают  свой  выбор.
И  именно  это  в  масштабах  всего  человечества,  утверждают  социобиоло¬
ги,  определяет  формы  и  тенденции  развития  культуры:  гены  и  культура
"держат  друг  друга  на  привязи"4.
 Используя  образы  эйдилонов  и  ксинедринов,  Уилсон  и  Ламзден  фак¬
тически  обсуждают  давнюю  философскую  проблему  "природа-воспи¬
тание”.  В  ее  рамках  рассматриваются  вопросы  о  природе  сознания,
о  путях  формирования  истинно  человеческого  в  человеке.  Как  естест¬
воиспытатели,  они  убеждены  в  том,  что  полярные  подходы  к  человеку
возможно  примирить  лишь  на  основе  научного  знания.  И  здесь  биологии
отводится  решающая  роль.  Уже  в  первой  работе—"Социобиология:
новый  синтез”—Э.  Уилсон  дает  краткое  определение  основной  задачи
нового  направления,  состоящей  в  систематическом  изучении  биологиче¬
ских  основ  всех  форм  социального  поведения5.  Причем  под  социальным
поведением  подразумеваются  те  его  формы,  которые  порождены  суще¬
ствованием  живых  организмов  в  сообществах  и  направлены  на  их  сохра¬
нение  и  процветание.  В  последующих  работах  Э.  Уилсона  предмет  социо¬
биологии  уточняется,  конкретизируется,  особенно  в  отношении  пробле¬
мы  человека,  изначально  включенной  в  общий  контекст  анализа  биоло¬
гических  основ  "социальности”.
 Как  видно,  лейтмотивом  всех  работ  социобиологов  является  глубо¬
кая  вера  в  возможности  биологии  внести  серьезный  вклад  не  только
в  теоретическое  понимание  человека,  но  и  в  практическое  преобразова¬
 10

ние  его  образа^  жизни.  Поэтому,  обращаясь  к  мыслителям  прошлого,
Э.  Уилсон  и  его  сторонники  отдают  предпочтение  либо  тем,  кто  акценти¬
ровал  свое  вни\^ние  в  большей  мере  на  природно-биологической  сторо¬
не  человеческой  Жизнедеятельности  (Г.  Спенсер,  П.  А.  Кропоткин,  Ч.  Ддр-
вин),  либо  тем,  кто  исследовал  возможности  научного  знания  в  изучении
человека  (Д.  Юм,  И.Кант).  Очевидно,  что  сами  по  себе  симпатии  именно
к  этим  ученым  не  могут  быть  предметом  критики.  Вместе  с  тем  ориента¬
ция  на  те  или  иные  научные  школы,  теоретические  направления,  равно
как  и  на  их  отдельных  представителей,  не  может  не  характеризовать  и  их
последователей.  Влияние  философских  идей  прошлого  (да  и  настояще¬
го)  на  естествоиспытателя,  на  его  мировоззрение  представляет  собой
довольно  сложный  процесс.  Его  невозможно  описать  только  с  помощью
понятий  "использование  идей",  "заимствование  идей",  не  впадая  в  схе¬
матизм.  Да  и  объективный  анализ  воздействия  культуры  на  индивиду¬
альное  творчество  несовместим  с  подобным  упрощением.
 Действительно  глубокое  и  всестороннее  изучение  того  или  иного
направления  в  науке  предполагает  не  только  учет  специфики  предмета
исследования  естествоиспытателя,  но  и  ту  внутреннюю  напряженность
его  теоретического  мышления,  которая  непременно  содержит  "филосо¬
фемы”,  как  это  удачно  названо  в  нашей  литературе*.  Формирование
и  способ  существования  этих  "философем",  представляющих  собой
скорее  образ  общефилософского  подхода,  чем  строгую  совокупность
его  принпцпов,  включены  в  ту  социокультурную  реальность,  в  которой
протекает  научно-исследовательская  деятельность  ученого.  Как  подчер¬
кивает  Э.Майр,  среди  многих  факторов,  способных  объяснить  опосре¬
дованный  характер  воздействия  философских  идей  на  биолога,  прева¬
лирующую  роль  играет  мировоззренческий  климат  эпохи,  страны,  кон¬
кретного  научного  сообщества.  Именно  мировоззренческий  климат
создает  контекст  конкретно-исторического  обсуждения  таких  "вечных"
дилемм  биологии,  как  "механицизм—витализм”,  "автогенез  —  эктоге¬
нез”,  "преформизм—эпигенез”,  "редукционизм  —антиредукционизм"7.
К  этим  дилеммам,  в  качестве  их  специфичной  формы,  на  наш  взгляд,
можно  отнести  и  дилемму  "природа—воспитание".  Именно  она  выраже¬
на  социобиологами  в  образах  эйдилонов  и  ксинедринов.
 Воссоздание  мировоззренческого  климата  работы  ученого  представ¬
ляет  собой  чрезвычайно  сложную  и  специальную  задачу,  поэтому  мы
ограничимся  лишь  некоторыми  характеристиками,  способными  пролить
свет  на  происхождение  социобиологических  идей.  Такой  подход  дает  нам
право  обратиться  к  содержанию  тех  концепций,  авторы  которых  вы¬
зывают  безусловное  доверие  социобиологов.  Кроме  того,  он  помогает
понять,  что  же  нового  вносит  социобиология  в  целый  ряд  проблем,  дале¬
ко  не  новых  для  истории  философского  и  биологического  познания.
 Контрастные  образы  эйдилонов  и  ксинедринов  по  сути  повторяют
противостояние  позиций  Ламетри  и  Локка.  Место  идей  французского
врача  и  философа  Ж.  Ламетри  в  общем  процессе  развития  взглядов
на  человека  так  характеризуется  К.  Марксом  в  "Святом  семействе":
"Механистический  французский  материализм  примкнул  к  физике  Де¬
карта  в  противоположность  его  метафизике.  Его  ученики  были  по  про¬
фессии  антиметафизики,  а  именно  —  физики.
 11

Врач  Леруа  кладет  начало  этой  школе,  в  лице  врача  Кйбаниса  она  до¬
стигает  своего  кульминационного  пункта,  врач  Ламетри  является  ее
центром.  Декарт  был  еще  жив,  когда  Леруа  перенес  декартовскую  кон¬
струкцию  животного  на  человека  (нечто  подобное  в  XVIII  веке  сделал
Ламетри)  и  объявил  душу  модусом  тела,  а  идеи  —  механическими  дви¬
жениями”я.
 Наибольший  интерес  для  нашей  темы  представляет  главное  произве¬
дение  Ламетри—”Человек-машина”  (1747).  Не  останавливаясь  подробно
на  анализе  этого  труда,  рассмотрим  лишь  те  идеи,  которые  непосредст¬
венным  образом  связаны  с  пониманием  роли  естественнонаучного  под¬
хода  к  человеку.  По  Ламетри,  этот  подход  применим  к  сознанию  челове¬
ка,  миру  его  души  и  волепроявлению.  ’Только  за  ученым  я  признаю
право  на  суждение...—  писал  Ламетри,—  отвергая  свидетельство  всякого
человека  с  предрассудками,  не  знающего  ни  анатомии,  ни  той  единст¬
венной  философии...  а  именно  философии  человеческого  тела.  Какое
значение  могут  иметь  против  столь  прочного  и  крепкого  дуба  слабые
тростники  богословия,  метафизики  и  различных  философских  школ?
Это  —  детские  игрушки...”9
 Что  же  нужно  делать,  чтобы  исследовать  человека?  Ответ,  по  его  мне¬
нию,  таков:  ”...возьмем  в  руки  посох  опыта  и  оставим  в  покое  историю
всех  бесплодных  исканий  философов”10.  Показать,  что  человек  лишь
сложная  органическая  машина,  такая  же,  как  любое  другое  живое  суще¬
ство,—такую  цель  ставил  перед  собой  Ламетри.  ”Мы  мыслим  и  вообще
бываем  порядочными  людьми  только  тогда,  когда  веселы  или  бодры:
все  зависит  от  того,  как  заведена  наша  машина”11.  Строение  мозга
одинаково  у  человека  и  животных.  Разница  лишь  в  массе  вещества  и  ко¬
личестве  извилин.  ”Человек  создан  не  из  какой-то  более  драгоценной
глины,  чем  животные.  Природа  употребила  одно  и  то  же  тесто  как  для
него,  так  и  для  других,  разнообразя  только  дрожжи”.  Животным,  ”мо-
жет  быть,  недостает  только  немного  закваски,  чтобы  во  всех  отношениях
сравняться  с  человеком”12.
 В  данном  случае  использование  образов  не  только  заменяет  недоста¬
ток  научных  данных  о  сходстве  и  различии  человека  и  животного,  обус¬
ловленный  уровнем  развития  наук  того  времени.  В  этих  образах  также
отражается  убежденность  философа  в  том,  что  природное  единство  всего
живого,  исследуемое  естественными  науками,  не  только  необходимо,  но
и  достаточно  для  понимания  человека.  Ныне  времена  изменились,  колос¬
сально  возрос  уровень  научного  знания,  но  и  теперь  такая  убежденность
питает  как  социобиологию,  так  и  целые  философские  направления,  пред¬
ставители  которых  стремятся  провести  материалистическую  линию
исследования  человека.  Упрощенное  понимание  материализма,  как  фило¬
софского  учения,  призванного  объяснять  исключительно  естественно¬
научную  картину  мира,  с  неизбежностью  ведет  к  абсолютизации  тех  сто¬
рон  человеческой  жизнедеятельности,  которые  обусловлены  принадлеж¬
ностью  человека  к  миру  живых  существ.
 В  понимании  морали  Ламетри  аналогичным  образом  абсолютизирует
роль  природно-биологических  начал  человека.  ”Напрасно  все  авторы,
писавшие  по  вопросам  морали,  ценят  только  таланты,  приобретенные
при  помощи  труда  и  размышлений,  но  не  качества,  которые  они  считают
 12

происходящими  от  природы.  Ибо  откуда,  спрашиваю  я  вас,  появляются
разные  уменияДзнания  и  черты  добродетели,  как  не  от  организации  моз¬
га  людей  умелык,  ученых  или  добродетельных?  И  откуда  в  свою  очередь
появляется  у  нас  эта  организация,  если  не  от  природы?  Мы  получаем
ценные  качества  только  благодаря  ей;  мы  обязаны  ей  всем,  что  мы  из
себя  представляв^’’13.  По  его  мнению,  моральное  и  аморальное  поведе¬
ние  человека  также  никак  не  связано  с  социальными  факторами,  а  пол¬
ностью  зависит  от  природных  основ.  Существует  огромное  множество
наследственных  пороков  и  добродетелей,  как  он  полагает,  переходящих
от  родителей  к  детям  и  от  кормилиц  к  их  питомцам.  Эти  высказывания
Ламетри  ярко  иллюстрируют  тот  факт,  что  когда  современные  биологи
настаивают  на  генетической  детерминации  нравственных  качеств  того
или  иного  человека,  то  не  следует  забывать  почтенного  возраста  этих
идей,  не  меняющих  своей  сути  от  новой  терминологии  и  не  становящих¬
ся  истинными  благодаря  ее  использованию.
 Итак,  даже  неполный  анализ  взглядов  Ламетри  показывает,  насколь¬
ко  опасна  позиция  ”чистого”  естествоиспытателя  при  обсуждении  проб¬
лем  человека.  Мало  (как  это  делают  социобиологи)  критиковать  образ
эйдилонов,  т.  е.  ”органических  машин”,  стоящих  фактически  вне  куль¬
туры,  не  имеющих  ни  малейшего  представления  ни  об  обучении,  ни
о  воспитании.  Необходимо  философски  осмыслить  истинные  пути  иссле¬
дования  человека,  а  следовательно,  осознать  недостаточность  естествен¬
нонаучных,  ”опытных”,  ”эмпирических”  методов  познания.
 Не  лучше  обстоит  дело  и  с  образом  ксинедринов,  т.е.  с  критикой
социо  биологами  концепции  ”чистой  доски”.  Позиция  Локка  ими  явно
утрируется,  ему  приписывается  абсолютное  неприятие  природно-биоло¬
гических  характеристик  человека  и  стремление  утвердить  такую  трак¬
товку  влияния  на  него  культуры,  при  которой  ”чистая  доска”  сознания
новорожденного  оказывается  исключительно  пассивным  субстратом
для  действия  социальных  сил  и  условий.  В  логике  их  рассуждений  нет
места  не  только  современной  марксистской  литературе,  посвященной
анализу  диалектики  социального  и  биологического  в  человеке,  но  даже
и  работам  классиков  марксизма.  Именно  такое  произвольное  отноше¬
ние  к  научному  наследию  приводит  к  тому,  что  социобиологи  отожде¬
ствляют  позицию  марксизма  в  этом  вопросе  с  идеями  Локка.  Последнее
обстоятельство  заслуживает  более  детального  рассмотрения.
 Выступая  против  теории  врожденных  идей,  Локк  критиковал  ее  сто¬
ронников  за  попытки  доказать  их  существование  жизнестойкостью  прин¬
ципов  ”общего  согласия”  людей  в  сфере  морали;  он  также  показывал
беспочвенность  надежд  отыскать  их  в  ”не  замутненном”  опытом  созна¬
нии  детей  и  у  ”неразвитых”  народов.  ”...Едва  ли  можно  назвать  нравст¬
венный  принцип,—писал  он,—или  придумать  правило  добродетели  (за
исключением  только  тех,  которые  безусловно  необходимы  для  сохране¬
ния  общества,  хотя  и  ими  обычно  пренебрегают  в  своих  взаимных  отно¬
шениях  различные  общества),  которыми  так  или  иначе  не  пренебрегали
бы  и  которые  не  осуждались  бы  обычаем  целых  обществ,  руководству¬
ющихся  практическими  взглядами  и  правилами  жизни,  совершенно
противоположными  взглядам  и  правилам  других”14.
 Все  мысли  человека,  составляющие  его  опыт,  проистекают,  по  Локку,
 13

из  ощущения,  или  рефлексии.  Когда  наши  чувства  обр^дены  к  отдель¬
ным  предметам,  мы  получаем  идеи  из  ощущений,  когда  Же  ”душа”  начи¬
нает  размышлять  над  деятельностью  ума,  тогда  рождается  идеи  другого
рода.  ”...Внешние  материальные  вещи  как  объекты  ощущения  и  внутрен¬
няя  деятельность  нашего  собственного  ума  как  обт^кт  рефлексии...—
полагал  Локк,—представляют  собой  единственное,  откуда  берут  начало
 все  наши  идеи”  15.
 Итак,  центральный  тезис  концепции  Локка  выглядит  следующим  об¬
разом.  В  уме  нет  идей,  возникших  в  нем  помимо  ^тих  источников.  ”Кто
внимательно  изучит  состояние  ребенка  при  его  появлении  на  свет,—  писал
он,—  у  того  будет  мало  оснований  думать,  что  ребенок  в  изобилии  снаб¬
жен  идеями,  которые  должны  быть  предметом  его  будущего  знания”16.
Однако  Локк  не  отрицал  наследственного  характера  потребностей,
стремлений  и  аффектов,  а  также  некоторых  особенностей  поведения.
В  частности,  в  отношении  детей  он  подчеркивал:  ”Мы  не  должны  рассчи¬
тывать  на  то,  чтобы  полностью  изменить  их  прирожденные  характеры,
чтобы  сделать  веселого  человека  задумчивым  и  серьезным,  а  меланхоли¬
ка  веселым  человеком,  не  портя  их”17.  Есть  даже  люди,  продолжает
Локк,  ”обладающие  столь  крепкой  и  столь  хорошо  от  природы  слажен¬
ной  конституцией,  как  физической,  так  и  духовной,  что  они  нуждаются
лишь  в  небольшой  помощи  со  стороны  других,  что  одна  сила  их  природ¬
ной  одаренности,  от  самой  колыбели,  влечет  их  к  прекрасному,  что  бла¬
годаря  преимуществу  их  счастливой  природной  организации  они  способ¬
ны  делать  чудеса”18.
 Правда,  утверждение  Локка  о  сознании  индивида  как  ”чистой  доске”
следует  понимать  лишь  как  противопоставление  теории  предопределен¬
ности  сознания  врожденными  идеями.  Вот  почему  взгляды  Локка  нельзя
трактовать  как  совершенно  не  учитывающие  природных  задатков  чело¬
века,  его  принадлежности  ко  всему  миру  органической  природы.  Крити¬
куя  концепцию  ”чистой  доски”,  социобиологи  недооценивают  этот
момент  и  непомерно  усиливают  значение  природно-биологических  начал
в  человеке.  В  соответствии  с  этим  подходом  создается  своеобразная
избирательность  в  отношении  к  философскому  наследию,  и  в  работах
социобиологов  отдается  явное  предпочтение  тем  взглядам  о  человеке,
в  которых  на  первое  место  ставятся  именно  биологические  его  опреде¬
ления19.  Остановимся  вкратце  на  содержании  этих  взглядов,  чтобы  вы¬
яснить,  чем  же  конкретно  привлекли  они  социобиологов.
 Показательно,  что  в  наследии  Г.  Спенсера  социобиологи  прежде  всего
отмечают  его  высокую  оценку  естественных  наук,  способных,  по  его
мнению,  принять  активное  участие  в  выполнении  основной  задачи  фило¬
софии—  создании  синтеза  знания  законов  внешнего  мира  и  субъективно¬
го  бытия  человека.  Специальные  науки,  и  прежде  всего  естествознание,
не  только  предоставляют  материал  для  такого  синтеза,  но  и  способны
задавать  ему  направление.  Этой  идее  полностью  соответствует  созданное
Спенсером  этическое  учение  об  органической  эволюции.  Труд  ”Основа-
ния  биологии”  составил  фундамент  книги  ”Основания  этики”.
 Как  считал  Спенсер,  истинное  понимание  поведения  человека  возмож¬
но  лишь  при  взгляде  на  него  ”^ак  на  часть  всеобщего  или  всемирного
поведения,  т.  е.  поведения,  обнаруживаемого  всеми  живыми  тварями”20.
 !4

Основные  принципы  дарвиновской  теории  рассматривались  при  этом
как  определяющие  в  исследовании  поведения.  Безусловно  признавалось
адаптационное  значение  поведения,  что  также  объединяет  подходы  Спен¬
сера  и  социобиологов.  ”Поведение,  в  полном  его  значении,—  писал  Спен¬
сер,—  должно  считаться  обнимающим  собою  все  приспособления  поступ¬
ков  к  целям,  от  самых  простых  до  самых  сложных,  каково  бы  ни  было
их  специальное  свойство  в  различных  случаях  и  как  бы  ни  рассматрива¬
лись  они  при  этом^т.е.  отдельно  ли  или  во  всей  их  совокупности”21.
Соответственно,  чем  более  высокую  степень  приспособленности  мы
обнаруживаем  в  поведении,  тем  о  более  высокой  ступени  организации
жизни  должна  идти  речь.  В  "Основаниях  психологии”  Г.  Спенсера  мы
находим  программу  последовательного  преобразования  этой  дисципли¬
ны  на  основе  учения  о  биологической  адаптации.
 Поведение  человека  принципиально  не  отличается  чем-либо  от  пове¬
дения  животного,  поскольку  в  обоих  случаях,  как  писал  Спенсер,  оно
есть  лишь  ”агрегат  внешних  координаций”.  Различие  носит  сугубо  коли¬
чественный  характер  и  состоит  в  том,  что  приспособления  человека
”более  совершенны,  чем  у  млекопитающих”.  Так,  высшей  ступенью
развития  взаимопомощи  (существующей  и  у  животных)  выступает  эти¬
ческое  поведение  человека,  поскольку  включает  в  себя  возможность
аргументированного  обоснования  того,  что  может  быть  названо  хоро¬
шим  или  дурным.  Предпосылки  же  этического  поведения  присущи
всему  живому.  Любое  живое  существо  легко  отличит  хорошее  (полез¬
ное)  от  дурного  (вредного)  и  в  соответствии  с  этим  построит  свое
поведение.  Вот  почему,  писал  Спенсер,  основание  нравственности  лежит
в  физическом  порядке  вещей.  Нравственность  связана  с  пользой  —
источником  наслаждения  особи  и  сообщества22.
 Польза  лежит  в  основе  альтруистического  поведения,  доставляющего
живому  существу  истинное  наслаждение.  Следует,  однако,  отличать,  так
сказать,  эгоистический  альтруистический  поступок  (совершаемый  в  ожи¬
дании  приятного  чувства  удовольствия)  от  такого  альтруистического
действия,  когда  удовольствие  не  имеется  в  виду.  К  тому  же  альтруизм
не  может  считаться  однозначно  безопасным  для  общества.  Возможны
случаи,  когда  он  становится  "чрезмерным”  —альтруисты,  жертвуя  собой,
болеют,  воздерживаются  от  брака  или  не  оставляют  потомства,  что  ведет
к  уменьшению  их  числа  в  общей  массе  населения,  к  преобладанию  эгои¬
стов.  По  Спенсеру,  проявления  альтруизма  и  эгоизма  непосредственно
связаны  с  наследственными  факторами  и  действием  естественного
отбора.  Нравственность  лишается  качественных  характеристик,  отлича¬
ющих  ее  от  сходных  по  внешним  проявлениям  поведенческих  актов
животного.
 Идеи  Спенсера  о  соотношении  биологических  и  нравственных  начал
в  природе  человека  оказались  довольно  живучими.  На  их  жизнеспособ¬
ности  не  отразилось  и  отрицательное  отношение  социобиологов  к  одному
из  важнейших  тезисов  Спенсера  о  том,  что  общественный  прогресс  имеет
своей  предпосылкой  прогресс  в  органическом  мире.  Как  Уилсон,  так  и
активный  пропагандист  социобиологии  канадский  философ  М.  Рьюз
неоднократно  подчеркивали,  что  их  интерпретация  дарвинизма  решитель¬
но  отрицает  идею  органического  прогресса23.  Чрезвычайно  сложные,
 15

а  потому  до  сих  пор  дискуссионные  проблемы  направленности  развития
и  органического  прогресса  социобиологами  как  бы  снимаются  на  основе
критики  взглядов  Спенсера  по  этим  вопросам.  Однако,  эта  критика  ока¬
зывается  недостаточно  убедительной,  поскольку  уж  рчень  много  сход¬
ства  в  исходных  посылках  оппонентов,  а  современная  Литература  по  эво¬
люционной  биологии  ими  почти  не  привлекается.  В  целом  же  Спенсер
остается  высоким  авторитетом  для  социобиологов.
 Аналогичным  образом  ими  используются  и  работы  П.  А.  Кропоткина,
уделявшего,  как  известно,  большое  внимание  ролл  природно-биологиче¬
ских  основ  человеческой  жизнедеятельности.  Зависимость  основных
черт  поведения  человека  от  длительной,  подготовившей  его  возникнове¬
ние  биологической  эволюции  усматривается'  им  прежде  всего  в  том,  что
движущей  силой  этой  эволюции  является  не  только  борьба  за  существо¬
вание,  но  и  взаимопомощь,  сотрудничество  живых  организмов,  их  коо¬
перация^.  Здесь  уместно  отметить,  что  Кропоткин  по  существу  повторя¬
ет  идеи  Спенсера  о  значении  альтруизма,  о  том,  что  у  животных  и  чело¬
века  полезное  для  рода  считается  хорошим,  а  вредное  —  дурным.  Вот
почему  существование  этических  норм  отношений  не  должно,  по  Кропот¬
кину,  толковаться  как  специфически  человеческое  явление.  ”Ддя  объяс¬
нения  его,—  писал  он,—  нужно  вернуться  к  природе:  к  животным,  к  расте¬
ниям,  к  скалам”25.  Понимание  добра  и  зла,  эгоизма  и  альтруизма  у  жи¬
вотных  ”совершенно  то  же,  что  у  человека”.  Спросите  у  муравьев,  пишет
он,  хорошо  ли  было  бы  отказать  в  помощи  своему  сородичу  по  муравей¬
нику,  и  они  всем  своим  поведением  ответили  бы,  что  дурно.  ”Если  бы
такой  отказ  случился  во  время  сражения  между  муравьями  двух  разных
видов,  его  сородичи  бросили  бы  сражение,  чтобы  напасть  на  своего  эго¬
иста”26.
 Именно  природные  начала  нравственности,  считал  Кропоткин,  делают
оправданным  несогласие  анархистов  с  теми  из  ”моралистов”,  которые
во  имя  ”каких-то”  нравственных  идеалов  требуют  ”ломать”  человече¬
скую  природу.  Она  не  нуждается  в  совершенствовании,  оставаясь  неиз¬
менной  в  эволюции  человека,  к  тому  же  изначально  нравственной  (по¬
скольку  тождественна  животной).  В  силу  этого,  резюмировал  идеолог
анархизма,  ”нам  не  страшно  сказать:  делай  что  хочешь,  делай  как  хо¬
чешь”27.  Такое  обобщение  со  всей  очевидностью  демонстрирует  социаль¬
ное  значение  биологизаторства,  использование  его  для  обоснования
определенной  идеологической  доктрины.  Подобных  ситуаций  не  избежа¬
ла  и  социобиология.  Правда,  идеологические  выводы  были  сделаны
не  представителями  этого  направления,  а  различного  рода  реакционными
группировками.  Однако  характер  общественного  резонанса  складывает¬
ся  не  без  участия  самих  социобиологов28.
 Так,  исключительно  научные  критерии  оценок  искажаются  социобио¬
логами  даже  в  отношении  такого  авторитета,  как  Дарвин.  Его  наследие
постоянно  используется  в  концепциях  социобиологии.  Дарвинизм  рас¬
сматривается  как  фундамент  научного  мышления  и  даже  как  своего
рода  философия,  наиболее  полно  отвечающая  духу  современного  естест¬
вознания  в  целом.  В  попытках  найти  биологические  основания  нравст¬
венности,  духовных  характеристик  человека  социобиология  постоянно
апеллирует  к  теории  Ч.  Дарвина.
 16

Осуждая  сокиал-дарвинизм,  социобиологи  настолько  широко,  бук¬
вально  безбрежно  толкуют  возможности  дарвиновской  теории,  что  в  ее
рамках  оказывается  возможным  объяснить  и  социальное  бытие  челове¬
ка,  и  социально-культурную  детерминацию  его  наиболее  отличительных
свойств.  Предваряя  более  подробный  разбор  взаимоотношений  дарви¬
низма  и  социобиолргии,  посмотрим,  так  ли  достоверно  то,  что  дарвинов¬
ские  работы,  посвйщенные  проблемам  человека,  могут  быть  оценены
социо  биологами  в  качестве  идейно-теоретических  предпосылок  их  кон¬
цепций.  Речь  прежде  всего  пойдет  о  трудах  'Происхождение  человека
и  половой  отбор”  (1871)  и  "Выражение  эмоций  у  человека  и  животных”
(1872).
 Главная  идея,  которую  здесь  следует  иметь  в  виду,—это  идея  о  зако¬
номерном  и  постепенном  происхождении  человека  из  животного  царства.
Эта  мысль,  зародившаяся  у  Ддрвина  задолго  до  появления  "Происхожде¬
ния  видов”  и  "Происхождения  человека”,  присутствует  в  его  "Записных
книжках  о  трансмутации  видов”:  "Прогрессивное  развитие  дает  оконча¬
тельное  основание  для  (допущения)  громадных  периодов  времени,
предшествовавших  (появлению)  человека.  Трудно  человеку,  учитывая
(свою)  мощь,  расширение  области  (своего)  обитания,  (свой)  разум
и  будущность,  быть  непредубежденным  в  отношении  самого  себя,  (одна¬
ко)  в  настоящее  время  это  кажется  (ясным)"29.
 Среди  биологических  предпосылок  становления  человека  Ддрвин
указывал  прежде  всего  на  прямохождение,  специализацию  передних
конечностей  высших  приматов  для  трудовых  операций,  членораздельную
речь,  развитые  органы  чувств  и  мозг.  На  их  основе  и  протекал  весь  про¬
цесс  формирования  человека  как  взаимодействие  социальных,  биологи¬
ческих  и  абиотических  факторов  и  закономерностей.  Следует  отметить,
что  именно  эти  моменты  признаны  ведущими  в  марксистской  интерпре¬
тации  антропосоциогенеза.  По  этому  поводу  Ф.  Энгельс,  в  частности,
писал:  "Сначала  труд,  а  затем  и  вместе  с  ним  членораздельная  речь  яви¬
лись  двумя  самыми  главными  стимулами,  под  влиянием  которых  мозг
обезьяны  постепенно  превратился  в  человеческий  мозг,  который,  при
всем  своем  сходстве  с  обезьяньим,  далеко  превосходит  его  по  величине
и  совершенству.  А  параллельно  с  дальнейшим  развитием  мозга  шло
дальнейшее  развитие  его  ближайших  орудий  —  органов  чувств"30.  Нет
особой  необходимости  в  деталях  рассматривать  этот  вопрос,  поскольку
он  достаточно  полно  представлен  в  современной  марксистской  фило¬
софской  литературе  по  антропосоциогенезу.  Поэтому  сразу  перейдем
к  анализу  дарвиновских  идей  относительно  сходства  и  различия  человека
и  животного,  его  гипотез  о  биологических  предпосылках  духовных
качеств  и  нравственности.
 "Как  давно  в  длинном  ряду  наших  предков  были  последовательно
приобретены  различные  выразительные  движения,  ныне  проявляющиеся
у  человека?"-спрашивает  Ддрвин31.  Как  видно,  вопрос  сформулирован
вполне  ясно  и  предполагает  прежде  всего  накопление  данных  о  корреля¬
циях  между  физиологией  человека  и  его  поведением,  во  всяком  случае
простейшими  формами.  Сравнивая  выразительные  движения,  мимику,
все  невербальные  реакции  вообще,  а  также  голосовые  сигналы  человека
и  высших  (а  может  быть,  и  не  только  высших)  животных,  можно  более
 17

точно  судить  о  сходстве  и  различии  поведения  или  его  отдельных  элемен¬
тов.
 Когда  Дарвин  касается  расовых  и  национальных  особенностей  пове¬
денческих  реакций,  то  скорее  размышляет  над  различными  примерами,
демонстрирующими  то  сходство,  то  несходство,  но  не  делает  рискован¬
ных  обобщений  о  наследственной  основе  поведения.  Так,  отмечается
удивительное  единообразие  в  выражении  эмоций  и  ощущений  людьми
различных  рас.  Однако  такие  эмоции,  как  ярость  и  гнев,  показывают
значительное  поведенческое  разнообразие  в  их  выражении.  Не  все  люди
в  негодовании  сжимают  кулаки:  по-видимому,  это  движение  свойствен¬
но  тем,  кто  пускает  их  в  ход  в  драке.  У  австралийцев,  отмечает  он,  в
этом  состоянии  брови  сильно  сдвинуты,  рот  сильно  сжат,  ноздри  расши¬
рены,  глаза  широко  раскрыты  и  сверкают,  губы  вытянуты.  Индейцы  в
гневе  голову  держат  высоко,  хмурятся  и  часто  удаляются  прочь  боль¬
шими  шагами.  Жители  Огненной  Земли  часто  топают  ногами,  в  смятении
ходят  взад  и  вперед,  иногда  плачут  и  бледнеют.
 Выражение  удивления  также  различно  у  представителей  разных  рас.
Туземцы  Индии  пожимают  плечами,  но  не  повертывают  локти  внутрь,
как  это  делают  европейцы.  Иногда  же  кладут  руки  себе  на  грудь,  не
скрещивая  их32.  Что  касается  китайцев,  то  они  ”прижимали  локоть
к  боку,  поднимали  брови  и  кисть  руки,  повернув  ее  ладонью  к  тому,
с  кем  они  говорили,  и  тряся  ее  справа  налево;  это  они  делали  при  обсто¬
ятельствах,  при  которых  мы  обычно  пожимаем  плечами”33.  Удивление
относится  Дарвином  к  движениям  и  жестам,  ”естественным  для  челове¬
ческого  рода”,  даже  слепоглухонемые  демонстрируют  его  так  же,  как
и  все  нормальные  люди34.
 При  обсуждении  проблем  происхождения  человека  Дарвин  также
затрагивал  вопрос  о  роли  природно-биологических  свойств.  Здесь  следу¬
ет  выделить  две  группы  аргументов  относительно  сходства  человека
с  животным.  Одна  была  направлена  против  креационизма,  т.е.  против
стремления  доказать  внеприродное  происхождение  человека.  В  связи
с  этим  задача  Дарвина  выражалась  в  том,  чтобы  показать  постепенность
происхождения  человека  из  животного  царства.  Он,  в  частности,  писал:
”...умственные  способности  человека  и  низших  животных  не  отличаются
по  своему  качеству,  хотя  и  отличаются  неизмеримо  по  степени.  Различие
же  степени,  как  бы  оно  ни  было  велико,  не  дает  нам  права  относить
человека  к  отдельному  царству”3*.  Только  исходя  из  этого  тезиса,
можно  понять  эволюцию  человека.  ”Если  бы  ни  одно  из  органических
существ,  за  исключением  человека,  не  обладало  какими-либо  умствен¬
ными  способностями  или  если  бы  способности  человека  были  совершен¬
но  иной  природы,  чем  у  низших  животных,  то  мы  никогда  не  были  бы
в  состоянии  убедиться  в  том,  что  наши  высокие  способности  развились
постепенно”36.  Антикреационистская  направленность  этих  мыслей  обос¬
новывается  в  письме  Дарвина  А.  Р.  Уоллесу.  Последний  полагал,  что
нравственность  и  разум  человека  должны  иметь  достаточную  причину
только  в  невидимом,  духовном  мире.  ”Как  Вы  ожидали,-  писал  Дар¬
вин,—  я  резко  расхожусь  с  Вами.  Я  не  могу  видеть  никакой  необходи¬
мости  призывать  какую-то  дополнительную  и  непосредственную  причи¬
ну,  касающуюся  человека”37.
 18

\
 \
 \
 \
 Следующая  ^уппа  аргументов  поможет  раскрыть  отношение  Дарвина
к  проблеме  происхождения  умственных  способностей  и  нравственности.
Сознавая  необходимость  сопоставления  человека  и  животного,  он  в  дан¬
ном  случае  затра^вает  вопрос  о  естественном  отборе,  который  обуслов¬
ливает  формирование  у  животного  свойства,  обозначенного  Дарвином
как  общественный  инстинкт.  Именно  на  основе  общественных  инстинк¬
тов  и  под  влиянием  собственно  социальных  факторов  постепенно  воз¬
никла  нравственность.  ”Как  бы  ни  была  и  ни  продолжает  быть  важна
борьба  за  существование,  тем  не  менее  в  вопросах,  касающихся  высших
сторон  человеческой  природы,  мы  находим  и  другие  факторы,  еще  более
важные.  В  самом  деле,  нравственные  качества  развиваются  прямо  или
косвенно  гораздо  более  под  влиянием  привычки,  мыслительных  способ¬
ностей,  образования,  религии  и  т.д.,  чем  путем  естественного  отбора.
Тем  не  менее  этому  последнему  фактору  можно  с  уверенностью  припи¬
сать  (происхождение)  общественных  инстинктов,  послуживших  основа¬
нием  для  развития  нравственного  чувства”38.
 Дарвин  также  полагал,  что  общественные  инстинкты  играют  сущест¬
венную  роль  и  в  формировании  умственных  способностей  человека.
”Нет  сомнения,-писал  он,—что  существует  огромная  разница  между
умом  самого  примитивного  человека  и  самого  высшего  животного.  Если
бы  человекообразная  обезьяна  могла  иметь  беспристрастный  взгляд
относительно  самой  себя,  она  бы  допустила,  что,  хотя  она  умеет  соста¬
вить  искусный  план  грабежа  стада,  знает  употребление  камней  для  драки
или  разбивания  орехов,  мысль  об  изготовлении  из  камня  орудия  все-
V  таки  далеко  выше  ее  сил.  Она  согласилась  бы  с  тем,  что  она  еще  менее
могла  бы  следить  за  ходом  метафизических  рассуждений,  или  разрешить
математическую  задачу,  или  размышлять  о  боге,  или  восхищаться  вели¬
чавой  картиной  природы...  что,  несмотря  на  свою  способность  передавать
другим  обезьянам  некоторые  из  своих  ощущений  и  простых  желаний
посредством  криков,  им  никогда  не  приходила  в  голову  мысль  о  выра¬
жении  определенных  понятий  определенными  звуками...  что  бескорыст¬
ная  любовь  ко  всем  живым  существам,  благороднейшее  свойство  чело¬
века,  далеко  выходит  за  пределы  их  понятия”39.
 Таким  образом,  проблема  биологических  предпосылок  нравственно¬
сти  и  умственных  способностей  человека  для  Дарвина  не  существует  без
Промежуточного  звена”—общественного  инстинкта.  В  его  происхожде¬
нии  определяющее  влияние  принадлежит  действительно  биологическим
закономерностям,  и  прежде  всего  естественному  отбору.  А  уж  затем
возникает  сфера  собственно  человеческого  —  нравственного  и  интеллек¬
туального.  Биологические  предпосылки  существования  человека  (такие,
как  климат,  почва,  природные  ресурсы)  рассматриваются  Дарвином
именно  как  предпосылки,  условия  для  дальнейшего  прогресса  собствен¬
но  человеческих  качеств—умственных  способностей  и  нравственности.
”Чиелейность  народонаселения,—писал  Дарвин,—зависит  прежде  всего
от  средств  к  существованию,  а  эти  последние  отчасти  от  физической
природы  страны,  но  гораздо  более  —от  умения  пользоваться  ими...
В  Европе  люди  бронзового  периода  были  подавлены  более  сильной
и,  судя  по  рукояткам  мечей,  расой,  имевшей  более  крупные  руки;
впрочем,  успех  этой  расы,  вероятно,  зависел  скорее  от  превосходства
 19

ее  в  ремеслах...  И  в  настоящее  время  цивилизованные  народы  повсюду
вытесняют  дикарей...  и  успех  зависит  здесь  главным  образом,,  хотя  и
не  исключительно,  от  их  культуры,  являющейся  продуктом  их  интеллек¬
та”40.  Именно  в  связи  с  трудом,  социальной  жизнью  и  речью,  по  Дарви¬
ну,  можно  говорить  о  возникновении  ”высших  умственных  способно¬
стей”—абстрагирования,  общих  понятий,  самосознания,  умственной
индивидуальности41.
 Проведенный  анализ  позволяет  сделать  вывод  о  том,  что,  несмотря
на  существование  отдельных  неточных  формулировок,  тексты  Дарвина
вполне  корректны  по  отношению  к  той  области  проблем  человекозна¬
ния,  где  бессильна  биология,  где  объектом  исследования  становится
не  организм  человека,  а  его  личностные  определения,  мир  его  культуры
и  нравственности.  Что  же  касается  интереса  Дарвина  к  эволюционно¬
биологическим  аспектам  изучения  человека,  то  здесь  им  выделялся
именно  тот  круг  вопросов,  который  в  наше  время  поставлен  социобио¬
логией  в  центр  рассмотрения:  общее  и  особенное  в  физиологической
основе  эмоций  у  животных  и  человека,  у  людей  различных  рас  и  народ¬
ностей;  формирование  так  называемых  общественных  форм  поведения
животных  (''общественного  инстинкта”)  как  эволюционной  предпосыл¬
ки  социальности  человека;  изучение  возможностей  и  их  границ  в  дейст¬
вии  естественного  отбора  в  "переломный  период”  при  возникновении
человека  и  в  последующем  его  существовании  в  условиях  общества.
 Вообще  говоря,  очерченный  круг  вопросов  занимает  отнюдь  не  толь¬
ко  социобиологию,  но  и  ряд  относительно  самостоятельных  научных
дисциплин—этологию,  экологию  человека,  когнитивную  психологию,
антропологию,  так  называемую  социальную  этологию,  этнографию,
демографию  и  т.д.  В  каждой  из  этих  дисциплин  неизбежно  обращение
к  эволюционно-биологическим  аспектам,  к  принципам  дарвинизма,
к  осмыслению  их  современного  содержания.  Но  социобиология  тем
и  отличается  от  других  теоретических  направлений,  что  настойчиво,
с  неиссякаемым  энтузиазмом  стремится  сделать  из  дарвинизма  некое
универсальное  учение,  способное  объяснить  все  стороны  человеческой
жизнедеятельности.  Происходит  как  бы  подмена  одного  дарвинизма
другим,  "офилософствованным”  в  определенном,  а  именно  натурали¬
стическом  ключе.
 Потребность  в  философии  при  обсуждении  проблем  человека  воспол¬
няется  натуралистической  модификацией  дарвинизма.  Об  этом  свиде¬
тельствует  хотя  бы  их  осознанный  и  твердый  критический  настрой
в  отношении  социал-дарвинизма,  их  упорное  несогласие  с  оценками  со-
циобиологии  как  "биологического  детерминизма”,  "генетического  де¬
терминизма”.  Поэтому  не  совсем  точно  говорить  о  социобиологии  про¬
сто  как  о  новой  форме  биологизма  либо  социал-дарвинизма42.  Неправо¬
мерность  такой  постановки  вопроса  будет  очевидной,  если  обратить
внимание  на  ту  перекличку  идей,  которая  существует  между  социобио¬
логией  и  натуралистической  философией.  Обнаружение  "повторов”
в  принципиально  важных  мировоззренческих  моментах  не  имеет  для
нас  цели  заведомого  осуждения  социо  биологии,  но  способствует  прояс¬
нению  ее  содержания  и  места  в  истории  науки  и  в  общественной  прак¬
тике.
 20

В  этом  смысле  для  понимания  философских  истоков  социобиологии
наибольшее  значение  имеет,  пожалуй,  американский  натурализм,  его
”левое”,  материалистическое  крыло,  тесно  связанное  с  научным  знанием,
в  особенности  с  эволюционной  теорией  Ч.  Ддрвина  и  революционными
открытиями  биологии  наших  дней.  С  начала  века  и  по  настоящее  время
американский  натурализм  постоянно  выступает  против  различных  идеа¬
листических  школ  -  прагматизма  и  позитивизма,  феноменологии  и  экзи¬
стенциализма,  настаивая  на  ведущей  роли  в  философском  знании  мате¬
риалистически  интерпретированных  понятий  "природа”и  ”человек”.
 Наиболее  систематическое  изложение  основных  положений  этого
направления  можно  найти  у  одного  из  его  родоначальников  и  лидеров  —
Р.В.Селларса.  В  его  понимании  природа—это  вся  реальность,  тождест¬
венное  себе  самодостаточное  бытие,  в  котором  нет  места  внеприродной
силе.  В  природе  выделяются  четыре  уровня,  различающиеся  по  степени
организации  составляющих  элементов:  неживая  природа—частицы,
атомы  и  молекулы;  живая—клетки  и  тела;  общество  —  семьи,  сообще¬
ства  и  нации;  мышление.  Понятию  ”степень  организации”  придается
важное  значение,  поскольку  каждый  уровень  включает  в  себя  элементы
всех  ”нижестоящих”.
 Человек  как  закономерный  этап  развития  органической  природы
представляет  собой  результат  иной  организации  элементов,  входящих
в  предшествующие  уровни.  Общественное  состояние  человека,  по  его
мнению,  возникло  как  "функция  природы  индивидов”  и  как  результат
их  приспособления  к  природной  среде.  Несмотря  на  изменяющиеся  соци¬
альные  условия,  человек  по-прежнему  обладает  природой,  доставшейся
ему  в  наследство  от  его  животных  предков.  Собственно  человеческие
характеристики,  такие,  например,  как  мышление,  появляются  в  контек¬
сте  действия  природных  законов:  ”Мышление  возникает  внутри  жизни,
поскольку  организмы  становятся  более  сложными  в  своей  структуре
и  приспособлениях”43.  Селларс  полагал,  что  социальные  законы  поро¬
ждены  биологическими,  и  при  объяснении  действия  социальных  законов
он  проводит  полную  аналогию  с  биологическими  законами,  переходя
на  откровенно  биологизаторские  позиции.
 В  развернутой  форме  эта  точка  зрения  была  представлена  в  работах
другого  сторонника  натурализма—биолога  Ч.  Д.Херрика.  Все,  что  в  че¬
ловека  вложено  природой,  писал  Херрик,  не  может  быть  изменено  соци¬
альными  условиями.  В  полном  опасностей  мире  ”под  внешней  стороной
теперешнего  беспорядка  имеется  субстанция  здоровой,  инициативной
и  порядочной  человеческой  природы.  Я  верю  в  человеческий  род  потому,
что  мы  должны  верить  в  эти  свойства  нашей  собственной  природы,
которая  перешла  к  нам  от  животного  предка,  чтобы  обеспечить  приспо¬
собление  в  постоянно  изменяющемся  мире”44.  Такая  оптимистичная
оценка  природы  человека  на  первый  взгляд  весьма  привлекательна,  но
не  соответствует  действительности.  Вспоминается  остроумное  замечание
Вольтера  на  призыв  Руссо  ”назад  к  природе”:  вернуться  к  природе  воз¬
можно,  говорил  он,  но  только  на  четвереньках.
 Неизменность  человеческой  природы,  якобы  свойственные  ей  ”благо-
родство”  и  определяющая  роль  в  общественной  жизни—эти  мифы  био-
логизаторского  подхода  к  человеку,  к  сожалению,  чрезвычайно  живучи.
 21

Конечно,  проще  уповать  на  некую  "исконно  чистую"  природность  чело¬
века,  "не  захламленную"  цивилизацией.  Значительно  сложнее  разобрать¬
ся  в  закономерностях  развития  общества,  становления  человека,  в  слож¬
ных  взаимосвязях  биологического  и  социального.  Здесь  важна  исходная
точка:  отталкиваться  ли  в  исследовании  от  общества  с  его  "социально¬
стью"  или  от  индивида  с  его  "природностью”,  истолкованной  к  тому  же
биологизаторски.  Отличие  марксистского  подхода  от  натуралистическо¬
го  состоит  именно  в  том,  что  марксизм  исходит  из  социальной  сущности
человека.  Это  означает,  что  человека  нельзя  понять  вне  общества,  что  он
не  Робинзон,  лишенный  общественных  связей  и  социально  значимой  дея¬
тельности.  Поэтому  в  марксистской  концепции  человека  решающее  зна¬
чение  придается  научному  пониманию  законов  общественного  развития.
Только  такая  мировоззренческая  платформа  позволяет  создать  условия
для  воссоединения  различных  способов  изучения  человека  и  результатов
усилий  многих  наук.
 Общность  позиций  американского  натурализма  и  социобиологии  про¬
слеживается  именно  в  желании  понять  человека  прежде  всего  в  контек¬
сте  его  связей  с  природой,  а  не  с  обществом.  Однако,  как  показывает
современная  экологическая  ситуация,  обе  проблемы-"человек—при¬
рода"  и  "человек  -  общество”-лишь  стороны  одной  медали.  Кризисные
экологические  ситуации  порождены  отнюдь  не  самой  природой,  а  взаи¬
модействием  природы  и  общества.  Сопротивление  кризисным  явлениям,
борьба  за  разумное  природопользование  осуществляются  в  системе
"человек  —общество—природа”.  И  система  эта  всегда  конкретно-исто¬
рична.
 Однако  в  отличие  от  американского  натурализма,  представители  кото¬
рого,  как  профессиональные  философы,  постоянно  разрабатывают  содер¬
жание  своих  основных  понятий,  социобиология  не  может  этим  похвас¬
тать.  На  первых  этапах  развития  этого  направления  невнимание  к  содер¬
жанию  понятий,  логическому  строю  концепций,  к  философской  пробле¬
матике  можно  было  как-то  понять.  Но  теперь,  когда  социобиологи
открыто  объявили  о  создании  "новой  науки  о  человеке",  обращение
к  философии,  на  наш  взгляд,  должно  быть  не  только  постоянным,  но
и  значительно  более  глубоким,  систематичным.
 Справедливость  этого  суждения  будет  раскрываться,  как  мы  надеем¬
ся,  по  мере  того,  ка|с  у  читателя  появится  достаточно  полное  представле¬
ние  о  социобиологии  и  он  получит  возможность  судить  о  достоверности
наших  мнений  и  оценок.  Поэтому  продолжим  далее  разбор  предпосылок
социобиологии  и  обратимся  к  историко-биологическому  материалу,
способному  продемонстрировать  закономерное  появление  в  науке  мно¬
гих  из  тех  проблем,  над  которыми  работают  социобиологи.
 22

2. 	Зоопсих  алогические  и  этологические
исследования  поведения  живого
 Западная  и  отечественная  биология  в  изучении  единства  физиологии  и  психики
человека.  Классики  этологии  -  К.  Лоренц  и  Н.  Тинберген.  Место  этологической
проблематики  в  социобиологии.
 Познакомившись  с  общей  характеристикой  философских  и  биологиче¬
ских  идей,  предварявших  проблематику  социобиологии,  перейдем  к  рас¬
смотрению  зоопсихологических  и  этологических  исследований.  Какие  же
традиции  сложились  в  этих  направлениях  до  появления  социобиологии
и  можно  ли  ее  рассматривать  в  качестве  определенного  этапа  естествен¬
нонаучного  изучения  поведения?
 Второй  вопрос  крайне  важен  в  оценке  социо  биологии,  хотя  она  не  есть
собственно  этология.  Провозглашенный  Э.  Уилсоном  синтез  знания  и  его
установка  направить  этот  предполагаемый  синтез  на  познание  человека
делают  этологию  как  бы  одной  из  подчиненных  дисциплин.  Тем  не  менее
этологическая  проблематика  постоянно  остается  в  центре  внимания,
получает  подчас  своеобразное  освещение,  обусловленное  более  широким
подходом.  Специалисты-этологи  склонны  подчас  не  замечать  и  даже
осуждать  такие  выходы  за  общепринятые  границы  науки  этологии.  Но
даже  краткий  исторический  экскурс  способен  продемонстрировать,  что
разработке  сложнейшей  проблемы  поведения  постоянно  сопутствовало
широкое  обсуждение  не  только  специально-научных,  но  и  философских
вопросов.  Тем  более  это  закономерно  для  современной  науки,  все  боль¬
ше  ломающей  междисциплинарные  перегородки  и  выдвигающей  на  пе¬
редний  план  не  столько  предметы  отдельно  взятых  наук,  сколько  проб¬
лемы,  общие  для  многих  из  них.  В  силу  этого  правомерно  ожидать
новых  идей  из  различных  смежных  областей  знания  и  в  целом  ориенти¬
роваться  на  более  широкий  масштаб  обсуждения,  казалось  бы,  специаль¬
ных  научных  проблем.  Попробуем  проиллюстрировать  на  историческом
и  современном  материале,  что  широкий  контекст  обсуждения  этологиче¬
ских  проблем,  воспринятый  социобиологией,  в  определенной  мере  отра¬
жает  прогрессивные  тенденции  развития  научного  знания.
 Материалистическая  позиция  социобиологов  в  самом  понимании
предмета  этологии—  это  не  "общее  место”,  не  тривиальность,  мимо  кото¬
рой  можно  пройти  в  критическом  анализе  социобиологии.  И  в  современ¬
ном  мире,  как  десятки  и  сотни  лет  тому  назад,  находится  немало  охот¬
ников  до  мистификации  психики.  Нельзя  сбрасывать  со  счетов  и  необхо¬
димость  разоблачения  религиозных  предрассудков,  различных  суеверий,
невежественных  толкований  психического  мира  животных  и  человека.
Поэтому  достойна  уважения  принципиальность  ученых,  настаивающих
на  безграничных  возможностях  именно  научного,  объективного  изучения
психики  и  поведения.  Материалистические  традиции  важно  беречь  и  при¬
умножать,  несмотря  на  серьезные  расхождения  взглядов  по  конкретно¬
научным  и  даже  философским  проблемам.  Складывались  эти  традиции
отнюдь  не  легко.  Мало  располагать  новыми  научными  данными,  необхо¬
димо  добиться  их  широкого  признания,  их  мировоззренческой  адапта¬
ции,  чтобы  новый  взгляд  на  вещи  обрел  статус  традиции.  Только  в  этом

случае  ее  существование  будет  способно  направлять  дальнейшие  исследо¬
вания  в  русло  именно  объективного,  материалистического  познания
природы.
 Создание  и  укрепление  материалистической  традиции  в  зоопсихологии
и  этологии  происходило  в  полной  зависимости  от  того,  насколько  успеш¬
но  велось  изучение  природы  психики  в  целом.  Ее  научное  понимание  сос¬
тавляет  основу  этологических  исследований,  поскольку  любой  поведен¬
ческий  акт  представляет  собой  внешнее  выражение  внутренних  физиоло¬
гических  и  психических  процессов.  В  этом  отношении  закономерно
постоянное  обращение  социобиологов  к  проблемам  физиологии  мозга,
нейробиологии,  когнитивной  психологии.  Другое  дело,  насколько  все¬
сторонне  представляется  связь  ”мозг—психика”.  Ошибки  метафизиче¬
ского  материализма  могут  возрождаться  и  возрождаются  даже  на  совре¬
менном,  довольно  высоком  уровне  развития  нейробиологии.
 Насколько  нам  известно,  пока  еще  не  создано  работ,  достаточно  полно
освещающих  историю  этологии.  Тем  не  менее  очевидно,  что  ее  формиро¬
вание  немыслимо  вне  прогресса  физиологических  и  психологических
наук.  Остановимся  вкратце  на  основных  этапах  их  прогресса,  чтобы
проиллюстрировать  суждение  о  том,  что  социобиологии  предшествовала
сложившаяся  материалистическая  традиция,  на  которую  ее  представите¬
ли  вполне  осознанно  опирались.
 До  середины  XIX  в.  в  науке  господствовали  дуалистические  воззрения
на  организм,  обладающий  психикой.  Тело  и  душа  рассматривались  как
не  связанные  между  собой  сущности.  Соответственно  описание  поведе¬
ния  было  довольно  мозаичным  и  сопровождалось  обращением  к  непоз¬
наваемой  ”душе”,  конечной  его  причине.  Однако  уже  в  опытах  немецко¬
го  физиолога  Э.Пфлюгера  было  показано,  что  обезглавленное  тело
лягушки  двигалось  в  обход  препятствий,  реагировало  на  сильные  раздра¬
жители.  Налицо  было  поведение,  возникновение  которого  прежде  припи¬
сывалось  исключительно  головному  мозгу,  а  подчас  и  некоей  мистиче¬
ской  душе.  В  последующих  работах  Т.Лейкова,  В.  Карпентера  и  других
ученых  был  обоснован  важнейший  для  наук  о  поведении  тезис  о  том,  что
физиология  мозга  выступает  реальной  основой  психических  процессов.
Опытами  Г.  Гельмгольца  была  открыта  возможность  экспериментально¬
го  изучения  реакций  нервной  системы,  поскольку  вопреки  прежним
представлениям  скорость  распространения  импульса  оказалась  сравни¬
тельно  небольшой  -  несколько  десятков  метров  в  секунду.  Значит,
нервные  процессы  доступны  измерению,  а  зависимые  от  них  психические
локализованы  во  времени  и  пространстве.  По  словам  И.  М.  Сеченова,  из
этих  работ  Гельмгольца  в  области  психологии  ”выросла  наиболее  разра¬
ботанная  часть  современной  физиологической  психологии”45.
 Значительные  успехи  в  экспериментальном  изучении  психики  живот¬
ных  были  сделаны  в  это  время  и  в  нейрофизиологии.  П.  Флуранс  устано¬
вил  различные  функции  головного  мозга,  мозжечка,  продолговатого
мозга.  П.  Брок  обнаружил  центр  речи  в  третьей  лобной  извилине  левого
полушария  человека.  Г.  Фрич  и  Э.Гитциг,  воздействуя  электрическим
током  на  мозг  наркотизированного  животного,  обнаружили  локализа¬
цию  двигательных  центров.  Таковы  были  некоторые  принципиально
важные  результаты,  полученные  учеными  Запада.
 24

В  России  в  начале  XX  в.  и  в  первые  годы  после  Октябрьской  револю¬
ции  интерес  физиологов  к  психической  деятельности  направлялся  изуче¬
нием  ее  материальных  основ  и  использованием  эволюционных  идей  Дар¬
вина.  По  оценке  И.  П.  Павлова,  в  последние  десятилетия  XIX  в.  физиоло¬
гия  головного  мозга  ”стояла  на  месте”46.  Вместо  объективных  научных
исследований  предпринимались  попытки  ”вникнуть”  во  внутренний  мир
животных,  предугадать  их  чувства,  желания,  переживания.  ”После
настойчивого  обдумывания  предмета,—  писал  И.  П.Павлов,—после  нелег¬
кой  умственной  работьья  решил,  наконец,  перед  так  называемым  психи¬
ческим  возбуждением  остаться  в  роли  чистого  физиолога  и  эксперимен¬
татора,  имеющего  дело  исключительно  с  внешними  явлениями”47.  Эта
установка  была  им  реализована  в  фундаментальном  исследовании  физио¬
логии  больших  полушарий  головного  мозга,  результаты  которого  изло¬
жены  в  его  труде  ”Двадцатилетний  опыт  объективного  изучения  высшей
нервной  деятельности  (поведения)  животных”.
 Дальнейшим  шагом  вперед  в  понимании  физиологических  основ  пси¬
хики  животных  и  мышления  человека  явилась  работа  А.  А.  Ухтомского
^Доминанта  как  рабочий  принцип  нервных  процессов”  (1923).  Согласно
выдвинутому  в  ней  принципу  доминанты,  любой  индивидуальный  психи¬
ческий  акт  представляет  собой  след  некогда  пережитой  доминанты.  Этим
термином  назывался  господствующий  в  коре  головного  мозга  очаг  воз¬
буждения,  который  предопределял  в  текущий  момент  характер  осталь¬
ных  реакций  организма.  Эта  и  многие  другие  идеи  о  механизме  работы
мозга  и  организма  животного  в  целом  органически  влились  в  дальней¬
шие  исследования  поведения.
 Показательно,  что  взаимосвязи  психологии  и  физиологии  сопровожда¬
лись  привлечением  эволюционного  подхода  и  подчас  напрямую  рассмат¬
ривались  в  общем  контексте  дарвинизма.  Такая  позиция  была  характер¬
на,  например,  для  теоретической  работы  В.Вундта,  который  писал:
”В  животных  мы  также  замечаем  явления,  показывающие,  что  у  них  есть
впечатления,  чувства,  представления  и  даже  мысли.  ...Нам  представляет¬
ся  возможность  включить  в  одну  большую  картину  одушевленного
мира  все  другие  существа,  от  самых  простейших,  едва  имеющих  чувство
и  произвольное  движение,  до  человека  с  его  многосложною  духовною
традицией.  То,  чего  мы  не  разгадаем  в  человеке,  объяснится  из  рассмот¬
рения  животной  души,  в  которой  мы  увидим  то  же  самое,  только  в  про¬
стейшей  форме;  явления  в  животном  мире,  которых  мы  никогда  бы
не  поняли  из  рассматривания  животных,  объяснятся  нам  посредством
наблюдения  над  самим  собою.  Духовный  мир  также  представляет  непре¬
рывную  цепь  существ,  постепенно  возвышающихся  друг  над  другом”48.
 В  этих  рассуждениях  Вундт  обнаруживает  как  сильные,  так  и  слабые
стороны.  О  последних  свидетельствует  и  такое  высказывание:  ”...позна¬
ние  животных  отличается  от  познания  человека  только  степенью  своего
развития.  Между  человеком  и  животным  нет  разницы  более  глубокой,
нежели  какая  существует  и  между  различными  животными.  Все  одушев¬
ленные  организмы  образуют  непрерывную  цепь  однородных  существ,
везде  представляющую  связь  и  нигде  не  имеющую  промежутка”49.  Как
мы  видим,  стремление  подчеркнуть  связь  между  живыми  существами
невольно  приводит  к  недооценке  существующих  качественных  различий
 25

между  человеком  и  животным,  й  эта  ошибка  типична  для  естествоиспы¬
тателей,  использующих  эволюционно-биологический  подход  для  позна¬
ния  человека.
 Одна  из  последующих  попыток  перейти  в  психологии  от  интроспек¬
ции  и  наблюдений  над  животными  к  овладению  объективными  методами
познания  была  сделана  в  бихевиоризме.  Это  направление  постоянно
критикуется  социобиологами,  хотя  многие  из  них  отмечают  его  опреде¬
ленные  заслуги  в  утверждении  роли  эксперимента.  Необходимость  экс¬
перимента  была  обоснована  в  работах  непосредственного  предшествен¬
ника  бихевиоризма  Эдварда  Торндайка.  В  его  первых  опытах  животные
в  лабораторных  условиях  действовали  методом  проб  и  ошибок  для
решения  поставленных  экспериментатором  задач.  Суждения  о  приспособ¬
лении  к  среде  с  помощью  поведения,  о  чем  писал  Спенсер,  об  использова¬
нии  животным  метода  проб  и  ошибок,  о  чем  говорил  Бэн,  получили
новое  развитие  благодаря  работам  Торндайка.  Обобщив  свои  результа¬
ты,  он  пришел  к  выводу  о  том,  что  в  процессе  приспособления  поведение
совершенствуется,  переходит  от  более  простых  к  более  сложным  фор¬
мам.  Имевшиеся  до  этого  в  психологии  представления  о  рефлексе  как
фиксированном  действии,  осуществляемом  по  одним  и  тем  же  нервным
путям,  не  могли  объяснить  фактов,  связанных  с  адаптивностью  реакций
и  обучаемостью  организмов.  Начиная  с  Торндайка  в  поле  зрения  психо¬
логии  стали  входить  не  только  связи  между  феноменами  сознания,  но
и  взаимодействие  между  организмом  и  средой,  связь  между  возникаю¬
щей  ситуацией  и  реакцией  живого,  т.  е.  один  из  аспектов  поведения.
 Одним  из  идейных  лидеров  бихевиоризма,  теоретического  направле¬
ния,  изучающего  поведение,  принято  считать  Джона  Бродеса  Уотсона.
Итак,  предметом  исследования  в  бихевиоризме  было  поведение,  а  не  соз¬
нание.  Если  раньше,  как  отмечал  один  из  современных  американских
психологов,  говорили:  "Джон  обладает  сознанием”,  то  на  языке  бихе¬
виоризма  это  следовало  выразить  так:  ”Если  я  окликаю  Джона,  он  отзы¬
вается;  если  я  стою  на  его  пути,  он  обходит  меня”  и  т.д.  Поведение,
таким  образом,  целиком  сводилось  к  реакции  на  внешние  стимулы.  Его
анализ  должен  носить  строго  объективный  (естественнонаучный)  харак¬
тер  и  ограничиваться  внешне  наблюдаемыми  феноменами.  Применитель¬
но  к  человеку,  согласно  Уотсону,  можно  утверждать  его  полную  зависи¬
мость  от  внешних  условий.  Наследственные  задатки  объявлялись  фик¬
циями,  внутренний  мир  личности  упрощался  до  связей  ”стимул  —  реак¬
ция”.  В  итоге  оказывалось,  что  посредством  манипулирования  внешни¬
ми  раздражителями  будто  бы  можно  из  любого  человека  сделать  любую
личность.  Кто  и  в  каких  целях  это  будет  делать  -  эти  важнейшие  вопросы
остаются  без  обсуждения.
 Беррес  Фредерик  Скиннер  в  допущениях  о  возможности  манипулиро¬
вания  личностью  пошел  еще  дальше,  утверждая  в  работах  ”Уолден  Вто¬
рой”  (1948),  ”По  ту  сторону  свободы  и  достоинства”  (1971),  что  пове¬
дение  человека  можно  не  только  предвидеть,  но  и  управлять  им,  а  также
построить  на  этой  основе  новое  общество.  С  помощью  "поведенческой
технологии”,  по  его  мнению,  якобы  возможно,  действуя  на  окружение
человека,  переключая  его  внимание  с  внутреннего  мира  на  внешний,
управлять  им  как  химической  реакцией.  Таким  образом,  поведение
 26

”создается  и  поддерживается”  исключительно  внешними  факторами.  По¬
нятия  независимого  внутреннего  мира  человека,  свободы  воли  рассмат¬
риваются  как  иллюзорные.  В  этой  связи  уместно  отметить,  что  научная
и  социально-политическая  несостоятельность  подобных  механистических
воззрений  ныне  очевидна.  Об  этом  обстоятельно  изложено  в  ряде  работ
как  философов-марксистов,  так  и  прогрессивных  ученых  Запада.
 Определенный  вклад  в  развитие  науки  о  поведении  внесли  гештальт-
психология  в  лице  Макса  Вертгеймера,  Вольфганга  Келера  и  Курта  Коф-
фки,  а  также  система  взглядов  Зигмунда  Фрейда.  Однако  останавливать¬
ся  на  их  существе  мы  не  будем,  поскольку  это  увело  бы  нас  от  выясне¬
ния  предшествующих  появлению  социобиологии  основных  идей  науки
о  поведении.
 Итак,  экспериментальные  исследования  психики  животных  в  физио¬
логии,  а  также  общие  достижения  в  изучении  психики  и  сознания  создали
важнейшие  предпосылки  для  этологии.  При  этом  стала  намечаться  осо¬
бая  линия  исследования,  ориентированная  на  активное  подключение
биологии.  Обращение  к  истории  наук  показывает,  что  социобиологи
не  были  одиноки  в  своем  стремлении  поднять  авторитет  биологического
знания  в  изучении  психики.  К  сожалению,  им,  очевидно,  неизвестны  мно¬
гие  из  их  предшественников.  К  ним  относится,  например,  наш  видный
биолог  В.  А.  Вагнер,  который  прямо  ставил  своей  целью  создать  такую
науку  о  психике  животных,  которая  разрабатывалась  бы  сугубо  биоло¬
гическими  методами  и  развивала  бы  специфически  биологические  поня¬
тия,  используя  физиологическое  и  психологическое  знание  лишь  в  каче¬
стве  вспомогательного.
 В  свое  время  Вагнер  с  изрядной  долей  иронии  писал  о  способе  рассуж¬
дения  зоопсихологов:  ”Пчелы  гневались  и  любили,  муравьи  беспокои¬
лись  и  ненавидели,  жуки  ревновали,  павлины  были  преисполнены  гор¬
достью,  гуси  —  чванством,  и  пр.,  и  пр.  Баснописцы  черпали  свой  материал
у  зоопсихологов  сначала  школы  Бюффона  и  Леруа,  потом  Клауса  и  Бюх¬
нера,  а  зоопсихологи  одолжались  у  баснописцев”50.
 В.  А.  Вагнер  решительно  критиковал  ”классическую  зоопсихологию”,
которая  приписывала  животным  целеполагание  и  разумные  действия.
Физиологи  же,  напротив,  старались  свести  поведение  к  рефлексам,  игно¬
рируя  все  психическое.  Эта  установка  переносилась  и  на  человека.  Так,
из  признания  факта  определенного  сходства  строения  органов  слуха
дикаря  и  цивилизованного  человека  делался  вывод  о  том,  что  их  музы¬
кальные  способности  одинаковы.  Во  избежание  подобных  ошибок,  по
мнению  Вагнера,  должна  быть  создана  сравнительная  психология,  или
биопсихология,  чтобы  найти  объективные  основания  разнообразию
поведения.  Ее  задачи,  по  Вагнеру,  должны  были  заключаться  в  следую¬
щем.  Во-первых,  ”поставить  изучение  психологии  животных  в  условия
исследования  по  объективному  методу  точных  наук,  а  не  решения  своих
задач  методом  аналогий  и  мерою  их  психики  масштабом  психологии
человека”;  во-вторых,  во  включении  ”психологии  человека  в  область
исследования  сравнительной  психологии”.  Что  касается  физиологии,  то
ее  материал  ”представляет  базу  психологии”  и  должен  использоваться
лишь  в  том  объеме,  который  требуется51.
 Относительно  метода  изучения  психологии  животных  говорилось,  что
 27

в  изучении  их  поведения,  идя  от  человека  к  природе,  мы  руководствуем¬
ся  субъективным  методом.  ”Степень  вероятности  таких  аналогий,  их
предел,  оценка  психологических  свойств  явлений,  установление  взаим¬
ной  связи  их  между  собой  и  проч.—каждым  автором  понимаются  и  опре¬
деляются  по-своему.  ...Субъективный  метод  сам  в  себе  заключает  усло¬
вия,  делающие  выводы,  построенные  этим  путем,  бездоказательными
и  потому  неизбежно  спорными”52.  Именно  эти  обстоятельства  побудили
его  обратиться  к  объективному  методу.  Он  писал  по  этому  поводу:
’Точкою  отправления  этого  метода  служит  идея  о  том,  что  в  изучении
зоопсихологии,  как  и  явлений  природы  вообще,  надо  идти  от  животных
к  человеку,  а  не  наоборот.  В  нашей  науке  для  этого  служат  два  пути:
сравнительно-физиологический  и  сравнительно-психологический  ”53.
Оба  метода  имеют  ориентацию  на  филогению,  на  использование  в  сравни¬
тельном  исследовании  эволюционного  принципа.  "Согласно  этому  прин¬
ципу,  действия  каждой  группы  животных  сравниваются  с  соседней  род¬
ственной  ей  группой;  сравниваются  так  же  объективно,  как  сравнивают¬
ся  между  собою  морфологические  признаки  этих  групп.  Личным  мнени¬
ям  и  личным  толкованиям  при  таком  методе  исследования  не  более
места,  чем  при  сравнении  признаков  морфологических.  Отсюда  возмож¬
ность  полного  объективизма  в  исследованиях  сравнительной  психологии,
тем  ближе  приближающего  нас  к  истине,  чем  богаче  имеющийся  в  руках
исследователя  материал  и  чем  лучше  он  обработан”54.
 Только  путем  постепенного  сравнения  родственных  видов,  по  мысли
Вагнера,  возможно  в  конце  концов  подойти  к  изучению  поведения  чело¬
века.  Теперь  же,  в  начале  XX  столетия,  сетует  он,  такое  изучение  ведется
негодными  средствами.  Посмотрим,  приглашает  нас  биолог,  как  ведется
такое  исследование  физиологами.  Обратимся  к  физиологическому  тол¬
кованию  поведения  шекспировского  Гамлета.  В  соответствии  с  этим
толкованием  Гамлет  предстает  как  продукт  пониженной  деятельности
половых  желез  (гипосекреции).  Отсюда  все  его  качества  —  нереши¬
тельность,  безволие.  В  результате  отсутствия  у  него  "голодной  крови”  он
не  мстителен  и  обладает  чрезмерно  развитыми  исследовательскими  ин¬
стинктами.  Его  противоположность—лишенный  исследовательского  ин¬
стинкта,  обладающий  гиперсекрецией  Лаэрт.  ”Что  могут  внести  в  эти
сумерки  культуры  физико-химики  и  рефлексологи?—писал  В.А.Ваг¬
нер—  Что  могут  они  объяснить  в  явлениях  жизни,  от  которой  страдают
люди  и  ищут  выхода  от  ее  тягот?  Что  отвечают  на  эти  вопросы  гормоны,
рефлексы,  суперрефлексы  и  другие  основы  психологических  процессов?
 Конечно,  ничего!  Только  сравнительная  психология,  учитывающая
достижения  смежных  областей  знания,  физико-химических  и  физиологи¬
ческих,  но  ставящая  себе  задачей  исследовать  законы  эволюции  психиче¬
ских  способностей,  как  таковых,—с  начальных  этапов  этой  эволюции
у  животных  до  современных  нам  психологических  типов,  с  их  законо¬
мерными  модификациями,  под  направляющим  руководством  коллек¬
тивной  психологии,—  может  привести  к  познанию  душевной  жизни  чело¬
века,  т.  е.  к  предвидению  и  предсказанию”55.
 На  биопсихологию,  как  видим,  возлагались  большие  надежды.  Но
поскольку  она  не  была  создана  как  особая  наука  о  поведении  всего
живого,  то  любопытно  приоткрыть  завесу  замыслов  В.  А.  Вагнера.  Напри¬
 28

мер,  он  предполагал  рассмотреть  эволюцию  в  обществе  четырех  основ¬
ных  психологических  типов,  перешедших  к  нам  из  царства  животных:
вожаческого,  стадного,  социального  и  типа  с  пониженными  общественны¬
ми  инстинктами.  Признаки  психики  социального  типа  —  альтруизм,  чув¬
ство  справедливости  и  любовь  к  человеку.  Таков  Гамлет.  Черты  чисто
вожаческого  типа  —агрессивность,  действенность  в  достижении  господ¬
ства,  иногда  жестокость  и  прямолинейность.  Это  Макбет.  Широко  распро¬
странен  стадный  психологический  тип,  который  живет  ”правилами”
своего  круга  и  вся  нравственность  которого  состоит  в  том,  что  он  ”твер-
до”  им  следует.  Типичный  тому  пример  —Вронский  из  ”Анны  Карени¬
ной”  Толстого.  Пример  психологического  типа  с  пониженными  общест¬
венными  инстинктами  Вагнер  не  приводит,  но  это,  пожалуй,  и  не  важно,
поскольку  то,  о  чем  идет  речь,  в  принципе  ясно.  Главная  идея  ученого
состояла  в  том,  чтобы  показать,  что  природа  и  генезис  эмоций,  рассудоч¬
ной  деятельности  и  психики  человека  сопоставимы  с  таковыми  у  выс¬
ших  животных.  ”Элементарные  традиции”  у  животных  превращаются
в  "подлинную  длительную  и  мощную  социальную  наследственность”
у  человека.  Эволюция  человеческой  культуры  совершалась  по  общим
законам  развития.
 На  первый  взгляд  изложенное,  пожалуй,  дает  возможность  предполо¬
жить,  что  В.  А.Вагнер  не  исследовал  специально  проблемы  человеческой
психики.  Но  это  не  совсем  так.  Мы  полагаем,  что  поиски  биолога  были
направлены  на  то,  чтобы  включить  в  исследования  психологии  человека
в  качестве  самостоятельного  направления  данные  анализа  эволюции
психических  свойств  живого.  Развитие  психологических  знаний  на  осно¬
ве  эволюционного  учения  действительно  способствует  обоснованию
филогенетических  аспектов  изучения  поведения.  Кроме  того,  предпри¬
нятая  В.  А.  Вагнером  попытка  создания  единой  теории  науки  о  поведе¬
нии  свидетельствует  о  том,  что  ограничение  ее  сугубо  естественнонаучны¬
ми  рамками  не  может  не  вести  к  упрощению,  огрублению  проблем  пове¬
дения  человека.  Недооценка  специфики  его  социального  бытия  оказыва¬
ется  роковой  для  естествоиспытателей,  увлеченных  экспериментом,
сравнительно-историческим  методом  и  установлением  черт  сходства
между  человеком  и  животным.  В  этом  увлечении  неизбежно  коренятся
причины  биологизаторских  тенденций,  как  бы  ни  сторонились  их  ученые
в  своих  субъективных  устремлениях.
 Как  говорилось,  теоретической  базой  сравнительно-физиологических
исследований  поведения  животных  были  эволюционная  теория  Ч.  Ддрви-
на  и  физиологическая  концепция  И.  П.  Павлова  о  механизмах  психиче¬
ской  деятельности.  В  философском  плане  эти  работы  базировались  на
признании  принципиальной  важности  данных  анализа  механизмов  психи¬
ческой  деятельности  животных,  поскольку  эти  данные  помогали  глубже
раскрыть  предысторию  человека,  процесс  становления  его  психики
и  поведения.  При  этом  если  в  начале  века  почти  единственным  объектом
физиологических  опытов  была  собака,  то  в  дальнейшем  в  исследованиях
использовались  животные  разных  уровней  организации*6.  Такой  подход
позволил  существенно  обогатить  сравнительно-физиологические  методы.
Обзор  материалов  по  данному  вопросу  с  20-х  по  80-е  годы  дан  в  моно¬
графии  Л.  Г.  Воронина,  на  которую  следует  обратить  особое  внимание.
 29

Надо  сказать,  что  Л.  Г.  Воронин  выделяет  три  основные  линии  разви¬
тия  сравнительной  физиологии  высшей  нервной  деятельности57.  Первая
связана  с  выявлением  диапазонов  распространения  условного  рефлекса
в  животном  мире.  В  работах  этого  направления  выяснялся  вопрос,  выра¬
батывается  ли  у  того  или  иного  вида  животного  условный  рефлекс  или
нет.  В  работах  Э.  А.  Асратяна,  И.  С.  Бериташвили,  Д.  А.  Бирюкова,
М.  Е.  Лобашева,  Ю.  П.  Фролова  и  других  ученых  было  показано,  что  вре¬
менные  связи  у  низших  животных  (одноклеточных,  кишечнополостных)
были  основаны  главным  образом,  а  может  быть,  и  исключительно  не  на
истинных  условных  рефлексах,  а  на  суммации  возбуждения.  Была  уста¬
новлена  закономерность:  ”чем  менее  развита  нервная  система,  тем  боль¬
шую  роль  играет  суммационный  рефлекс  в  индивидуальном  приспособ¬
лении  организма  к  воздействиям  среды”58.
 Во  второй  линии  сравнительно-физиологических  исследований  изуча¬
лись  закономерности  образования  и  динамики  различных  видов  услов¬
ных  рефлексов  у  животных  разных  уровней  филогенеза.  В  исследовани¬
ях  на  пчелах  (А.  К.  Воскресенская,  Н.  Г.  Лопатина)  и  на  морских  крабах
и  речных  раках  (А.  Я.  Карась)  было  установлено,  что  условные  рефлек¬
сы  образуются  по  тем  же  закономерностям,  которые  наблюдаются
у  самых  различных  видов  позвоночных.  ’Таким  образом,—  резюмирует
Л.  Г.  Воронин,—  теперь  уже  ни  у  кого  не  вызывает  сомнения  тот  факт,
что  у  высших  беспозвоночных  и  всех  позвоночных  условный  рефлекс
осуществляется  на  основе  возбуждения  и  торможения,  их  иррадиации
и  концентрации,  а  также  взаимной  индукции,  анализа  и  синтеза  раздра¬
жителей  и  ответной  деятельности  организма  на  них”59.  В  этом  плане
уместно  отметить,  что  вопросами  экологической  обусловленности  выс¬
шей  нервной  деятельности  в  лабораторном  эксперименте  и  в  условиях,
близких  к  естественным,  занимались  Л.  В.  Крушинский  и  А.Д.Слоним.
Важный  вывод  заключался  в  том,  что  удельный  вес  условных  рефлексов
в  поведении  повышается  в  процессе  эволюции  нервной  системы  (Л.А.Ор-
бели).
 К  третьей  линии  исследований  высшей  нервной  деятельности  Л.Г.Во¬
ронин  относит  исследования  нейрофизиологических,  биохимических
и  биофизических  основ  мозговой  деятельности.  Здесь  получены  богатые
и  интересные  данные  о  молекулярном,  клеточном  и  структурном  уров¬
нях  деятельности  мозга  животных.  Исследования  в  этом  направлении
осуществлялись  как  уже  названными  авторами,  так  и  самим  Л.  Г.  Воро¬
ниным  и  другими  учеными.  Также  нельзя  не  отметить  и  того,  что  еще
до  появления  исследований  К.  Лоренца  и  Н.  Тинбергена,  с  именами  кото¬
рых  связывают  возникновение  этологии,  в  науке  о  поведении,  в  том  чис¬
ле  и  в  отечественной,  было  немало  глубоких  и  всесторонних  работ,  по¬
священных  этим  проблемам*.
 Начало  созданию  собственно  этологической  теории  было  положено
 *  Упомянем  лишь  фундаментальные  труды:  Д  Н.  Кашкаров.  "Современные  успехи
зоопсихологии"  (М.;  Л.,  1928),  К.  Фабр.  "Инстинкты  и  нравы  насекомых".  Т.  1  и  2
(СПб.,  1906),  Л.  В.Крушинский.  "Формирование  поведения  животных  в  норме
и  патологии"  (М.,  1960),  "Биологические  основы  рассудочной  деятельности"  (М.,
1977),  и  др.
 30

в  30-х  годах  работами  австрийского  зоолога  лауреата  Нобелевской  пре¬
мии  К.  Лоренца6®.  Именно  его  и  Н.  Тинбергена  социобиологи  называют
своими  предшественниками  в  изучении  проблемы  соотношения  социаль¬
ного  и  биологического,  а  их  труды—теоретическим  фундаментом  социо¬
биологических  концепций.  В  отличие  от  других  этологов,  занимавшихся
отдельными  аспектами  поведения,  Лоренц  стремился  объединить  в  еди¬
ную  теорию  существовавшие  в  то  время  отдельные  концепции  и  идеи.
До  того,  пока  это  не  будет  осуществлено,  нельзя,  считал  Лоренц,  гово¬
рить  об  этологии  как  о  единой  науке,  занимающейся  изучением  биологии
поведения.  Именно  как  биолог  Лоренц  придавал  большое  значение  не
только  эксперименту,  но  и  непосредственному  наблюдению,  особенно
в  естественных  условиях.  Такое  сочетание  уважительного  отношения
к  современному  экспериментальному  направлению  в  биологии  с  тради¬
ционно-биологическим  стилем  мышления  составляло  источник  многих
глубоких  суждений  создателя  новой  науки.
 Так,  Лоренц  писал  :  ”Ученый,  воображающий,  будто  он  уже  знает  все
вопросы,  касающиеся  природы,  чрезвычайно  переоценивает  человече¬
скую  способность  логически  мыслить.  Если  такой  ученый  формулирует
свои  вопросы,  запершись  в  лаборатории,  вдали  от  бесконечного  разно¬
образия  живой  природы,  легко  может  случиться,  что  вопросы  эти  не  за¬
денут  ни  одной  действительно  важной  проблемы  и  позволят  выяснить
лишь  побочные  и  второстепенные  моменты.  И  вот  ведутся  на  диво  тон¬
кие  и  подробные  исследования,  которые,  однако,  не  затрагивают  ничего
по-настоящему  значимого  для  живого  мира,  хотя  так  много  и  усердно
трудившийся  исследователь  сам  и  не  способен  этого  понять”61.  И  далее:
”Не  надо  думать,  будто  этологи  вроде  меня  проводят  меньше  экспери¬
ментов,  чем  приверженцы  других  школ,  занимающихся  изучением  пове¬
дения  животных.  Разница  заключается  лишь  в  том,  что  мы  исследуем
вопросы,  которые  возникают  из  конкретных  наблюдений  за  животными
предпочтительно  в  естественной  среде  обитания”.
 Основными  методами  этологии,  по  Лоренцу,  являются  сравнительно-
исторический  (с  помощью  которого,  сопоставляя  формы  поведения
разных  организмов,  этологи  реконструируют  их  филогенетическую  исто¬
рию  и  метод  мысленной  реконструкции  пути  и  ”цели”  естественного
отбора,  что  аналогично  искусственному  отбору  селекционера),  а  также
целостный  подход,  т.е.  требование  наблюдения  организма  как  единой
целостной  системы  до  того,  как  с  ней  начинают  эксперимент62.
 Содержание  сравнительно-исторического  и  целостного  подходов,  оче¬
видно,  дополнительных  пояснений  не  требует.  Что  касается  ”метода  мыс¬
ленной  реконструкции”  (”расследований”  или  ”телеономического  мето¬
да”),  то  о  нем  необходимо  сказать  особо,  и  не  только  для  лучшего  уяс¬
нения  его  существа,  но  и  для  того,  чтобы  в  дальнейшем  четче  представить
”адаптационистские”  устремления  социобиологии.  Вот  что  писал  по  это¬
му  поводу  сам  Лоренц:  ”...для  того  чтобы  судить,  каково  назначение
данной  структуры  или  функции,  необходимо  представлять  себе,  какие
факторы  эволюции  могли  обусловить  ее  возникновение  и  развитие.  Если
мы  спрашиваем  ”для  чего?”  о  цепких  втяжрых  когтях  кошки  и  отвеча¬
ем:  ”Чтобы  ловить  мышей”,  то  это  не  утверждение  мистической  телеоло¬
гии,  а  констатация  причинной  зависимости  формы  от  эволюционных
 31

факторов,  обеспечивших  ей  выживание.  Иными  словами:  какие  преиму¬
щества  привели  к  тому,  что  естественный  отбор  ”выбрал”  кошек  именно
с  такими  когтями?  Этот  метод  ”расследования”  мы  называем  телеоно-
мическим”63.  Этот  термин,  отличающийся,  по  мнению  Лоренца,  от  теле¬
ологии  так  же,  как  астрономия  от  астрологии,  необходим  для  углублен¬
ного  понимания  поведения.
 Главным  объектом  изучения  в  первых  исследованиях  этологов  стали
инвариантные  поведенческие  акты  у  различных  таксономических  единиц.
Этология  началась  с  изучения  ритуалов  -  серий  наследственно  закреплен¬
ных  в  генотипе  вида,  рода,  семейства,  отряда  и  др.  стереотипных  тело¬
движений,  повторяющейся  последовательности  и  характера  двигатель¬
ных  реакций  со  строгой  регламентацией  их  скорости  и  амплитуды*.
Согласно  Лоренцу,  в  ритуализации  можно  выделить  три  важнейших  при¬
знака.
 Первый  состоит  в  том,  что  ”двигательные  реакции,  которые  первона¬
чально  служили  виду  как  функции,  необходимые  для  выживания,  приоб¬
ретают  в  процессе  филогенеза  новое  назначение  -  сигнальное.  При  этом
может  сохраниться  и  их  первичная  функция”64.  Сигнальное  значение
прежней  функции  может  конкретизироваться  в  ”канализацию  (отвод)
агрессии”  либо  в  образование  связи  между  двумя  или  большим  числом
особей.  Если,  например,  заяц,  заметив  опасность,  переходит  ”на  рысь”,  то
этим  он  не  только  спасает  себя,  но  и  сигнализирует  об  опасности  другим
особям  популяции.
 Согласно  второму,  происходит  ”изменение  первоначального,  неригуа-
лизированного  прототипа  в  процессе  приспособления  его  к  новой  сиг¬
нальной  функции”.  Это  изменение  произошло,  очевидно,  путем  естест¬
венного  отбора  и  обусловлено  той  важной  ролью,  которую  играла  сиг¬
нальная  функция  в  эволюционном  процессе.  Значение  элементов,  кото¬
рые  в  исходном,  неригуализированном  движении  сильнее  возбуждали
зрение  или  слух,  под  давлением  отбора  возрастало,  тогда  как  элементы,
выполняющие  чисто  механическую  функцию,  ”редуцировались  или  сов¬
сем  исчезали”66.  Например,  увидев  врага,  утка-самка  бежит  к  нему,
потом,  испугавшись,  возвращается  к  своему  селезню  и,  коснувшись  его
грудью,  вновь  начинает  пугать  чужака.  В  неритуализированном  прототи¬
пе  этого  движения  части  комплекса  этих  движений  существенно  различа¬
 *Вот  как  об  этом  писал  сам  Лоренц:  "Вскоре  после  первой  мировой  войны,  когда
мой  учитель  и  друг  сэр  Джулиан  Хаксли  изучал  поведение  ухаживания  у  большой
поганки,  он  заметил,  что  определенные  образцы  движений  утрачивают  в  процессе
филогении  свои  оригинальные  функции  и  превращаются  в  чисто  "символические"
церемонии.  *  Он  назвал  этот  процесс  ритуализацией  и  использовал  этот  термин  без
кавычек;  другими  словами,  он  уравнял  культурные  процессы,  ведущие  к  развитию
человеческих  обрядов  (церемоний),  с  филогенетическими  процессами  возникнове¬
ния  таких  замечательных  "церемоний"  у  животных.  С  чисто  функциональной  точки
зрения  такое  уравнивание  справедливо,  даже  если  принимать  во  внимание  различие
между  культурными  и  филогенетическими  процессами.  Я  попытаюсь  показать,  как
удивительные  аналогии  между  филогенетическими  и  культурными  ритуалами
(обрядами)  находят  свое  объяснение  в  подобии  их  функций"  (Ьогепг  К.  Оп  Адае-
8Яоп.  N.  V.,  1967.  Р.  54  -  55).  Со  своей  стороны  отметим,  что  в  словах  этих,  схваты¬
вающих  самое  существо  этологии,  содержится  вместе  с  тем  и  довольно  характерное
для  нее  преувеличение  роли  аналогий.
 32

ются  по  интенсивности  и  продолжительности,  а  позиции  самки  зависят
от  взаиморасположения  участников  взаимодействия.  В  ритуализирован¬
ном  движении  вариативность  превращается  в  тот  или  иной  инвариант
в  зависимости  от  намерений  самки.
 Согласно  третьему  отличительному  признаку  ритуализации,  "возник  -
ший  новый  двигательный  акт  приобретает  все  характерные  черты  авто¬
номного,  независимого  движения.  Этот  акт  проявляется  спонтанно,
имеет  свой  собственный  передающий  механизм  и  особое  привлекающее
значение.  Таким  образом,  в  процессе  ритуализации  по  существу  рождает¬
ся  новый  инстинкт,  в  принципе  такой  же  независимый,  как  любое  из  пер¬
вичных  ”великих”  побуждений:  голод,  секс,  страх  или  агрессия,  и  могу¬
щий  так  же  сильно,  как  и  они,  влиять  на  поведение  вида.  Если  бы  не  бы¬
ло  этого  инстинкта,  было  бы  невозможно  ни  отразить  агрессию,  ни  сдер¬
жать  ее,  невозможно  было  бы  выполнять  другие  задачи,  например  созда¬
вать  дружеские  связи,  которые  буквально  ”сильнее  смерти””66.  Так,
отмечал  Лоренц,  сложившаяся  на  основе  угрожающего  движения  церемо¬
ния  приветствия  у  серых  гусей  ”не  только  сдерживает  все  проявления
агрессивных  чувств  между  партнерами,  но  связывает  их  такой  неруши¬
мой-  ”до  гроба”-верностью,  которую  в  животном  мире  мы  привыкли
видеть  лишь  у  наших  преданных  собак  ”67.
 Обращаясь  к  тому,  что  было  сделано  в  области  изучения  поведения
животных  его  предшественниками,  К.  Лоренц  поставил  перед  собой
цель-  максимально  прояснить  применявшиеся  в  этологии  фундамен¬
тальные  понятия  инстинктивного  и  приобретенного  поведения.  Этологи-
ческая  теория  К.  Лоренца  включает  представления  об  индивидуальном
развитии  и  способах  врожденного  поведения  особи,  о  взаимодействии
животных  со  средой  и  сородичами,  об  изменении  поведения  в  эволюции.
Согласно  этой  концепции,  любое  поведение  может  быть  представлено
как  сцепление  наследственного  и  приобретенного.  Инстинктивная  дея¬
тельность  представляет  собой  поток  эфферентных*  импульсов,  выража¬
ющихся  в  ритмизированных  и  координированных  движениях  —”ауто-
ритмии”,  ‘'фиксированных  схемах  действий”.  Инстинктивные  действия,
несмотря  на  их  эндогенное  происхождение,  не  проявляются  произвольно,
вне  связи  со  средой.  Когда  в  инстинктивных  действиях  ”нет  надобно¬
сти”,  они  подавляются  высшими  центрами,  и  только  особые  "пусковые”
механизмы,  "ключевые”,  "знаковые  стимулы”  могут  снять  исходящее
от  высших  центров  торможение  и  высвободить  инстинктивное  поведение.
 "Знаковые  стимулы”  в  большинстве  случаев  просты.  Они  состоят  из
одного  или  нескольких  раздражителей,  хотя  есть  и  такие,  которые
"включаются”  целой  системой  внешних  впечатлений,  имеющих  характер
образа,  гештальта.  Таким  образом,  в  состав  инстинкта  включаются
не  только  движения  и  элементарные  процессы,  но  и  достаточно  сложные
акты  восприятия  (перцепции).  Иными  словами,  имеются  наследственные
образы  восприятия.
 Согласно  Лоренцу,  без  пускового  механизма  ауторитмия  приводит
к  накоплению  в  нервных  центрах  своеобразной  "энергии  действия”.
В  силу  этого  животное  начинает  поисковое  (аппетентное)  поведение,
 *От  лат.  е//егеп8  -  род,  падеж,  е//егепй$  -  выносящий.
 2-825
 33

которое  в  случае  успеха  —  встречи  с  "ключевым  стимулом"  —  завершает¬
ся  заключительным  (консуммативным)  актом.  Поисковое  поведение
строится  на  наследственной  основе,  хотя  и  включает  в  себя  элементы
индивидуального  научения.  Заключительный  акт  представляет  собой
разрядку,  завершение  инстинктивного  поведения.  В  онтогенезе  инстинк¬
тивное  поведение  может  меняться  до  известных  пределов.  Инстинкты
могут,  так  сказать,  адаптироваться.  Так,  например,  обстоит  дело  с  "запе-
чатлением"-закреплением  в  психике  животного  образа  определенного
объекта  инстинктивного  влечения  в  том  виде,  в  каком  он  впервые  был
воспринят.  Появившиеся  на  свет  гусята  будут  "считать”  человека  своей
матерью,  если  рядом  с  ними  в  этот  момент  окажется  он,  а  не  гусыня.
Срабатывает  врожденная  реакция  следования  на  движущийся  и  издаю¬
щий  шум  объект.
 По  мнению  Лоренца,  этот  особый  тип  врожденных  механизмов  пред¬
ставляет  для  исследователей  интерес,  "поскольку  это  взаимодействие
между  врожденными  пусковыми  механизмами  и  обучением  ограничено
строго  определенной  фазой  в  онтогенетическом  развитии  организма.
Эти  врожденные  пусковые  механизмы  отличаются  исключительной  про¬
стотой,  и  потому  их  избирательность  очень  низкая.  Но  отсутствие  изби¬
рательности  компенсируется  ограничением  времени,  в  течение  которого
действие  врожденных  пусковых  механизмов  оказывается  эффективным.
В  этот  короткий  период  врожденные  пусковые  механизмы  успевают  при
естественных  обстоятельствах  выработать  обусловленный  ответ  по  отно¬
шению  к  своему  объекту.  Этот  ответ  оказывается  в  таком  случае  значи¬
тельно  более  избирательным,  чем  любые  врожденные  пусковые  механиз¬
мы,  а  также  все  ответы,  получаемые  в  результате  обучения”6®.
 Отмеченные  особенности  механизма  запечатления,  а  также  то  обстоя¬
тельство,  что  особая  роль  в  нем  принадлежит  взаимодействию  наследст¬
венного  и  приобретенного,  представляют  исключительную  важность
не  только  для  этологов,  но  и  для  специалистов,  чья  деятельность  связана
с  исследованиями  младенцев.  В  своих  исследованиях  они,  безусловно,
принимают  во  внимание  не  только  развитие  сугубо  человеческих  харак¬
теристик,  но  и  в  "чистом  виде”  проявляющиеся  биологические  наследст¬
венные  особенности,  имеющие  в  чем-то  закономерный  характер.  В  этой
связи  представляется  целесообразным  обратить  внимание  на  следующее
утверждение  К.  Лоренца:  "Хотя  залечатление  в  типичной  для  него  форме
было  найдено  в  большей  степени  для  птиц  и  насекомых,  чем  для  млеко¬
питающих,  я  все  же  полагаю,  что  это  явление  в  своей  основе  сродни
встречающейся  у  человеческих  особей  фиксации  аффективного  отноше¬
ния  к  объекту;  это  мое  мнение  основывается  шавным  образом  на  том,
что  такого  рода  фиксация,  по-видимо  му,  тесно  связана  с  впечатлениями
раннего  детства,  которые  также,  по-видимому,  в  значительной  мере  необ¬
ратимы"  69.
 Обращаясь  к  анализу  интересов  Лоренца  в  сфере  человекознания,
нельзя  не  отметить,  что  изучение  агрессивного  поведения  получило  широ¬
кий  отклик  со  стороны  не  только  специалистов  в  области  естествозна¬
ния,  медицины,  психологии  и  т.д.,  но  и  философов.  Дело  в  том,  что,  счи¬
тая  агрессию  постоянным  состоянием  живого  организма,  Лоренц  начал
сопоставлять  по  этой  линии  поведение  животного  и  человека.  По  его
 34

мнению,  у  человека  агрессия  присутствует  в  форме  ”воинствующего
энтузиазма”  —инстинктивной  реакции,  сформированной  в  филогенезе
и  модернизированной  в  культурном  развитии.  ”Воинствующий  энтузи¬
азм”  -  своеобразная  ”жизненная  сила”  любого  индивида,  которая  служит
основой  как  социально  ценных  (научных,  художественных),  так  и  соци¬
ально  опасных  (например,  война)  явлений70.  При  этом  из  рассуждений
Лоренца  следует,  что  наклонность  к  убийствам  присуща  людям  в  неизме¬
римо  большей  степени,  чем  животным.
 Что  касается  ”механизма”  возникновения  агрессивности  как  причины
международных  конфликтов  и  войн,  то,  согласно  Лоренцу,  он  у  живот¬
ных  и  человека  однотипен.  Одно  из  таких  утверждений  звучит  следую¬
щим  образом.  У  галок,  пишет  исследователь,  есть  инстинкт—издавать
”скрежещущий  звук”  в  случае  ощущения  опасности.  Ощущение  опасно¬
сти  возникает  у  всех  птиц  стаи,  хотя  видят  опасность  в  этот  момент
далеко  не  все.  ”Нет  ли  у  человека  подобных  слепых  инстинктивных
реакций?  Не  вызывает  ли  слепой  ярости  у  целых  народов  простой  мане¬
кен,  преподнесенный  ловким  демагогом?..  И  могли  бы  до  сих  пор  возни¬
кать  войны,  если  бы  все  это  было  не  так?”71  Эти  выводы  Лоренца,  как
и  в  целом  его  абсолютизация  роли  агрессивного  поведения  в  эволюции,
активно  подхваченные  реакционно  настроенными  идеологами  и  полити¬
ками,  обстоятельно  и  справедливо  критиковались  в  марксистской
литературе72.
 Этологические  идеи  К.  Лоренца  получили  дальнейшее  развитие  и  были
дополнены  новыми  взглядами  в  исследованиях  Н.  Тинбергена.  В  своих
работах  он  стремился  решить  три  первоочередные  и  фундаментальные
задачи  этологии:  понимание  механизма  функционирования  поведения;
объяснение  развития  механизма  поведения  в  онтогенезе;  наконец,  по¬
строение  теории  формирования  механизма  поведения  в  эволюции.  При
этом  высшим  смыслом  этологических  исследований,  полагал  Тинберген,
должно  быть  все  более  глубокое  понимание  человеком  самого  себя:
”Мы  должны  предпринимать  биологическое  изучение  поведения  живот¬
ного  для  прояснения  проблем  поведения  человека”73.
 Последний  тезис,  как  видим,  имеет  глубокий  философско-мировоз¬
зренческий  смысл.  Н.  Тинберген  считает,  что  познание  человеком  самого
себя  необычайно  актуально  именно  сегодня,  в  век  полного  освоения
планеты  и  возникшей  опасности  уничтожения  жизни  в  результате  эколо¬
гической,  ядерной  или  какой-либо  иной  катастрофы.  ”Научное  понима¬
ние  нашего  поведения,  ведущее  к  его  контролю,-пишет  Тинберген,—
возможно,  наиболее  необходимая  задача,  стоящая  перед  человечеством
сегодня.  В  нашем  поведении  имеются  такие  силы,  которые  начинают
создавать  опасность  для  выживания  вида  и,  что  еще  хуже,  для  всей  жизни
на  Земле”74.  Настроение  озабоченности  "нечеловеческим”  поведением
человека  и  стремление  привлечь  этологию  к  анализу  причин  этого  поло¬
жения  вещей  постоянно  ощущаются  в  этологических  исследованиях
этого  ученого.
 Оценивая  достигнутые  результаты  в  области  этологии  и  степень  их
распространенности  на  познание  человека,  Тинберген  отмечает,  что  пока
еще  предпринимаются  слишком  робкие  попытки  объединения  многих
областей  знания.  "Некоторые  утверждают,  что  только  низшие  основы
 35

поведения,  такие,  как  импульсивные  потоки  в  периферических  нервах
или  простые  рефлексы,  могут  быть  изучены  нейрофизиологическими
или  вообще  объективными  методами,  в  то  время  как  поведение,  являю¬
щееся  интегративным  выражением  человека  как  целого,  есть  специаль¬
ный  вопрос  психологии.  Это  мнение  ошибочно.  Нейрофизиологи  осваива¬
ют  все  более  высокие  уровни  поведения,  а  психология  все  больше  обра¬
щается  к  низшим,  инстинктивным.  Барьера  между  ними  нет.  Нейрофизи¬
ология  и  этология  используют  один  и  тот  же  способ  мышления,  и  они
объединяются  в  единую  науку”75.
 ”Зоолог  должен  быть  склонен  распространить  свое  этологическое
изучение  животных  на  человека”76.  Аргументы  Тинбергена  в  этой  связи
достаточно  безапелляционны.  "Человек  есть  животное.  Он  замечательный
и  во  многих  отношениях  уникальный  вид,  но  тем  не  менее  он  животное.
В  структуре  и  функциях,  сердцем,  кровью,  кишечником,  почками  и  т.  д.
человек  сильно  походит  на  других  животных,  особенно  позвоночных.
Палеонтология,  так  же  как  и  сравнительная  анатомия  и  эмбриология,
не  оставляет  никаких  сомнений  в  том,  что  сходства  основаны  на  действи¬
тельных  эволюционных  отношениях”77.  Обратимся,  предлагает  исследо¬
ватель,  к  биологическому  материалу.
 Прежде  всего  у  человека  и  животных  идентичны  или  различаются
незначительным  образом  нервные  импульсы,  простейшие  рефлексы  и
локомоторные  движения.  Сложнее  обстоит  дело  с  изучением  внутренних
факторов  поведения—мотивации.  Здесь  самоанализ  поставляет  нам
в  основном  сознательные  субъективные  представления,  и  выявить  в  них
объективную  основу  чрезвычайно  трудно.  Но  все  же  к  этому  нужно  стре¬
миться.  Совершенно  не  изучена  у  человека  рецептивная  сторона  роди¬
тельского  инстинкта,  во  многом  аналогичная  у  животных  и  человека.
В  проведенных  с  людьми  опытах  испытуемые  отдавали  предпочтение
макетам  детенышей,  а  не  макетам  взрослых  особей  разных  видов.  Оче¬
видно,  играло  роль  сходство  мордочки  зайчонка,  щенка  или  птенца
с  лицом  ребенка  (маленькое  лицо  с  относительно  большим  лбом  и  т.  п.).
На  этом  инстинкте,  считает  Тинберген,  процветает  мультфильмовая
индустрия,  а  бездетные  женщины  компенсируют  отсутствие  детей  воспи¬
танием  ЖИВОТНЫХ78.
 Общность  биологических  оснований  поведения  отмечается  Тинберге¬
ном  в  явлениях  "смещенной  активности”,  "мозаичного  движения”  и
"переадресованной  реакции”.  Эти  типы  поведения  заинтересовали  учено¬
го  в  силу  их  значимости  для  изучения  форм  общения  в  сообществах
живых  организмов.  "Мозаичное  движение”  состоит  в  том,  что  животное,
начиная  сразу  несколько  действий,  не  заканчивает  ни  одного:  "рассер¬
женная”  чайка  приподнимает  крылья,  готовясь  нанести  удар,  и  вместе
с  тем  опускает  голову,  как  бы  собираясь  клевать.  Человек  сжимает
кулаки  и  делает  шаг  вперед,  но  затем  застывает  в  этой  позе,  будучи
не  в  силах  закончить  движения.
 "Смещенная  активность"  и  "переадресованная  реакция"  видны  из  сле¬
дующих  примеров.  Если  у  птицы  возбуждено  стремление  к  драке,  то
импульсы  нервной  системы  вызывают  деятельность  соответствующих
мышц.  Но  одновременно  стимулируются  и  мышцы,  обеспечивающие
возможность  бегства.  Вазнонаправленность  создает  условия  для  проявле¬
 36

ния  какого-нибудь  третьего  движения,  и  птица  может  начать  чистить
перья.  Рассерженный  человек,  отмечает  Тинберген,  не  имея  возможности
выявить  свои  чувства  прямо,  досадливо  чешет  затылок.  Реакция  может
быть  и  "переадресована”:  вместо  того  чтобы  обратить  град  ударов  на
голову  противника,  птица  начинает  яростно  клевать  листья,  а  человек
может  стукнуть  кулаком  по  столу.
 Все  эти  виды  поведенческих  движений  проявляются  не  только  в  дейст¬
виях,  но  и  в  позах,  сигналах.  Сопутствуя  определенным  поведенческим
ситуациям,  эти  знаки  обретают  функции  кодов  общения,  превращаются
в  ритуалы.  Возможность  изучения  этих  поведенческих  феноменов  парал¬
лельно  у  животных  и  у  человека  не  вызывает  сомнений  у  Тинбергена.
До  сих  пор  о  поведении  человека  мы  знаем  мало  лишь  потому,  что,  "изу¬
чая  поведение  человека,  крайне  редко  пользуемся  теми  методами,  кото¬
рые  применяем  к  животным.  Как  это  ни  удивительно,  но  в  наших  руках
все  еще  нет  даже  хорошего  описания  наиболее  общих  форм  поведения
детей,  не  говоря  уже  о  поведении  взрослого  человека’’79.  Хотя  поведе¬
ние  человека  не  может  быть  полностью  отождествлено  с  поведением
животного,  но  "мы  можем...  применить  в  исследовании  человечества
те  способы,  которые  показали  свою  плодотворность  при  изучении  пове¬
дения  животных”»0.  В  первую  очередь  это  относится  к  способам  социа¬
лизации,  формирования  социального  поведения  и  т.  д.  Тинберген  уверен,
что  человек  может  извлечь  полезные  для  себя  уроки  при  изучении  пове¬
дения  животных.
 В  этой  связи  остановимся  на  понимании  Тинбергеном  агрессивности  -
тезис  об  эволюционном  значении  агрессии  является  общим  у  классиков
этологии  и  социобиологов.  Н.  Тинбергена  в  большей  мере  интересует
не  само  явление  агрессивности,  а  то,  как  в  эволюции  живого  возникла
способность  избегать  конфликтов.  "Эволюционное  развитие  животного
мира  каким-то  образом  способствовало  выработке  особой  формы  внут¬
ривидового  антагонизма,  сопряженной  с  минимумом  причинения  физи¬
ческого  вреда’’81.  Тинберген  предлагает  интересное  объяснение,  базиру¬
ющееся  на  следующем  наблюдении.  При  приближении  иной  особи  самец,
еще  не  зная,  кто  перед  ним  —  чужой  самец  или  чужая  самка,  демонстри¬
рует  готовность  к  драке.  Если  приближается  самка,  то  она  не  реагирует
ответной  агрессивностью,  и  тогда  самец  переходит  к  поведению  ухажива¬
ния,  часто  заканчивающегося  спариванием.  Если  приближается  самец,  то
возможен  бой.  Так  развиваются  события,  если  рассматриваемый  самец  —
нормальный,  а  не  сверхагрессор.  Если  же  в  этой  ситуации  окажется
последний,  то  он  может  напасть  и  на  самку,  что  исключит  возможность
спаривания.  Поэтому,  полагает  Тинберген,  агрессоры  имеют  мало  шансов
оставить  большое  потомство82.
 Стремление  мирно  решить  назревающий  конфликт,  пишет  Тинберген,
к  сожалению,  не  характерно  для  человека.  Человек  —  единственный  вид,
который  является  убийцей  всемирного  масштаба,  и  единственное  суще¬
ство,  плохо  приспособленное  к  его  собственному  обществу.  Согласно
Н.  Тинбергену,  агрессия  —это  такое  поведение,  "в  котором  ставится  цель
устранить  оппонента  или  по  крайней  мере  изменить  его  поведение  таким
образом,  чтобы  он  не  докучал  своими  нападками’’83.  Человек,  по  его
мнению,  подобен  многим  видам  животных  тем,  что  он  борется  внутри
 37

своего  собственного  вида,  но  отличается  от  них  тем,  что  его  борьба  раз¬
рушительна.
 Одна  из  главных  причин  внутривидовой  глобальной  агрессии  челове¬
ка—защита  или  необходимость  расширения  территории  обитания.  "Это¬
логи,—отмечает  Тинберген,—склонны  верить  в  то,  что  мы  еще  несем  на
себе  некоторое  число  поведенческих  характеристик  наших  животных
предков,  которые  не  устраняются  различными  способами  воспитания,
и  что  наш  групповой  территориализм  —одна  из  таких  древних  характе-
 ристик”84.
 Имеется  ли  какое-либо  существенное  отличие  территориального
поведения  человека  от  территориального  поведения  животных?  По  Тин¬
бергену-нет.  "Мы  так  же  объединяемся  в  группу  перед  лицом  внешней
опасности;  мы  забываем  наши  разногласия".  Мы  так  же  угрожаем  жеста¬
ми,  например  демонстрируем  гнев  мимикой  лица.  И  все  мы  так  же  поль¬
зуемся  сигналами  уверения  и  умиротворения,  как  и  животные85.  Более
того,  "наша  культурная  эволюция,  которая  привела  к  дроблению  нашего
жизненного  пространства  по  линии  племен,  наций  и  даже  "блоков",
могла,  пожалуй,  даже  увеличить  присущую  нам  тенденцию  к  групповому
территориализму"86.
 Нельзя  сказать,  что  Тинберген  вовсе  сторонится  обсуждения  социаль¬
ных  причин  войн—этого  "несдерживаемого  массового  убийства”.  Так,
он  отмечает,  что  сохранение  медициной  жизни  многим  больным  приво¬
дит  к  снятию  естественных  механизмов  регулирования  плотности  попу¬
ляции,  что  усиливает  агрессивность.  К  следствиям  культурной  эволюции
относится  и  способность  людей  производить  орудия  убийства,  действую¬
щие  на  значительные  расстояния,  а  также  воспитание  в  составе  человече¬
ских  сообществ  особых  категорий  людей  —"воинов",  обладающих  "про¬
мытыми  мозгами",  настроенных  на  борьбу  со  всеми  и  расценивающих
естественный  адаптивный  тип  поведения  —  бегство  —  как  малодушие.
Именно  они  реализуют  идею  раздела  жизненного  пространства  популя¬
ции.
 Очевидно,  что  такое  ограниченное  представление  видного  естествоис¬
пытателя  о  причинах  войн  не  может  обеспечить  правильного,  научного
ответа  на  волнующий  его  вопрос:  способны  ли  культура  и  образование
положить  конец  агрессивности  человека?  Как  считает  Тинберген,  мы  еще
не  готовы  ответить  на  этот  вопрос  окончательно.  Ясно  лишь,  что  сдержи¬
вание  агрессии  может  быть  достигнуто  только  с  большим  трудом,  если
вообще  может  быть  достигнуто87.  Такой  пессимизм  довольно  логично
следует  из  убеждения  в  том,  что  биологические  по  своей  природе  сход¬
ные  элементы  поведения  детерминируют  идеологию  и  политику,  нивели¬
руют  различия  оборонительных  и  захватнических  войн,  в  целом  сводят
буквально  на  нет  сложнейшую  социологическую  проблему  войны  и  мира.
В  современных  условиях  борьбы  за  мир  подобная  биологизация  социаль¬
но-экономических  отношений  просто  реакционна.
 Вот  почему  социобиологам,  объявившим  этологию  К.  Лоренца  и
 Н. 	Тинбергена  теоретическим  фундаментом  своих  концепций,  необходи¬
мо  определиться  не  только  в  отношении  специально-научных,  но  и  обще¬
ственно  значимых  суждений  этих  ученых.  Характер  затрагиваемых  ими
проблем  таков,  что  никак  не  получается  "нейтральности”  позиции  и  сгла¬
 ‘38

живания  достаточно  четкого  противоречия  между  общегуманными  уста¬
новками  и  реакционными  выводами,  которое  присутствует  в  концепции
как  Лоренца,  так  и  Тинбергена*.
 Завершая  анализ  некоторых  зоопсихологических  и  отологических
исследований,  предшествовавших  появлению  социобиологии,  необходи¬
мо  еще  раз  подчеркнуть,  насколько  избирателен  и  в  целом  не  активен
интерес  социобиологов  к  истории  наук.  Знание  прошлого,  как  известно,
во  многих  случаях  предохраняет  от  ошибок  настоящего  и  просчетов
в  оценке  перспектив  на  будущее.  То,  что  это  оказалось  забытым  социо¬
биологами,  привело  их  к  многим  просчетам.  Причина,  по  которой  мы
предприняли  небольшой  исторический  экскурс,  заключена  в  серьезных
претензиях  социобиологов  на  новизну  в  постановке  научных  проблем.
Необоснованность  многих  претензий  ослабляет  позиции  самой  социобио¬
логии,  поскольку  мешает  выделить  то  действительно  новое  и  рациональ¬
ное,  что  содержится  в  этом  направлении.  Обратимся  теперь  к  разбору
концепций  тех  авторов,  которые  постоянно  упоминаются  социобиолога¬
ми  в  качестве  наиболее  авторитетных  и  подготовивших  своими  работами
создание  социобиологии.
 3.  Непосредственные  предшественники
социобиологии
 Эволюционно-биологические  и  генетические  аспекты  изучения  поведения.  У.  Га¬
мильтон,  Дж.  Мэйнард  Смит,  В.  Уинн-Эдвардс,  Г.Ориенс,  Р.Триверс  и  проблема
природно-генетических  основ  поведения  человека.
 Непосредственное  влияние  на  социобиологию  прежде  всего  оказали
работы  У.  Гамильтона,  Дж.  Мэйнарда  Смита,  В.  Уинн-Эдвардса,  Г.Ори-
енса  и  Р.  Триверса.  Именно  эти  авторы  постоянно  упоминаются  социобио¬
логами,  а  их  идеи  используются  в  качестве  исходных  для  обоснования
новых  подходов  в  этологии  и  эволюционной  теории.  Так,  английский
генетик  У.  Гамильтон  широко  известен  своей  концепцией  ”совокупной
приспособленности”  (тсШте  рШм),  использованной  социобиологами
прежде  всего  для  доказательства  роли  ”альтруизма”  в  эволюционном
процессе.  Сущность  его  концепции  заключается  в  следующем.  Стремясь
дать  объяснение  тому  факту,  что  у  насекомых  ''общественный  образ
жизни”  возникал  по  меньшей  мере  одиннадцать  раз,  но  закрепился  лишь
в  двух  отрядах-у  Ь  орТега  (термиты)  и  Нутепор1ега  (муравьи,  пчелы,
осы),  Гамильтон  исследовал  свойственную  этим  сообществам  редко
встречающуюся  детерминацию  пола  —  гаплодиплоидию.
 Им  было  проанализировано  ее  влияние  на  генетические  взаимоотно¬
шения  особей  и  отмечено,  что  в  среднем  каждый  индивид  содержит  50%
одинаковых  генов  не  только  с  родителями,  но  и  с  братьями  и  сестрами.
Однако  в  колониях,  например,  пчел,  где  большую  часть  потомства  сос¬
 *  Уместно  отметить,  что  позиция  Тинбергена  в  общественных  вопросах  крайне  сла¬
бо  освещена  в  нашей  литературе  и  не  подвергнута,  в  отличие  от  работ  Лоренца,
серьезному  критическому  анализу.
 39

тавляют  самки,  родство  сестер  между  собой  выше,  чем  с  маткой.  От
своего  отца  —  гаплоидного  трутня  —  они  имеют  50%  общих  генов  и  столь¬
ко  же  общих  генов,  получаемых  от  матки.  Следовательно,  родство  сестер
составляет  75%  генов.  Именно  это  обстоятельство,  по  мнению  Гамильто¬
на,  благоприятствует  развитию  ''общественной  жизни”  сообщества.  Если
представить  ситуацию,  что  перед  пчелой  возникла  дилемма:  покинуть
семью  для  обзаведения  собственным  потомством  или  остаться  и  помо¬
гать  матке  выращивать  ее  потомство,  выбирать  бы  ей  не  пришлось,  ибо
она  генетически  предопределена.  В  силу  этого  вклад  особи  в  следующие
поколения  будет  значительно  выше,  чем  если  бы  она  произвела  собствен¬
ное  потомство.  Такого  рода  приспособленность,  когда  особь  "жертвует”
собственными  репродуктивными  интересами  ради  репродуктивных  инте¬
ресов  сообщества,  и  была  названа  Гамильтоном  "совокупной  приспособ¬
ленностью”.
 Представление  о  совокупной  приспособленности  организмов  конкре¬
тизирует  понятие  родственного  отбора,  или  отбора  родичей.  Такой  отбор
предполагает  включение  в  следующие  поколения  генов  конкретной  осо¬
би  не  только  через  ее  собственный  репродуктивный  вклад,  но  и  через
вклады  ее  родственников,  т.  е.  особей,  чьи  гены  данная  особь  разделяет.
Именно  родственный  отбор,  согласно  Гамильтону,  делает  возможным
возникновение  "альтруизма”  в  мире  животных.  Данный  тип  поведения,
считает  он,  закреплен  в  сообществах  так  же  прочно,  как  и  морфологиче¬
ские  признаки,  поскольку  вообще  "поведенческие  характеристики
видов  являются  таким  же  продуктом  эволюции,  как  и  морфологиче¬
ские”88,
 Против  последнего  суждения  трудно  возразить,  оно  стало  общепри¬
знанным  в  этологии,  все  активнее  обращающейся  к  эволюционной  проб¬
лематике.  В  целом  же  убежденность  Гамильтона  в  действенности  и  широ¬
кой  распространенности  "альтруизма”  далеко  не  безупречна.  Так,  Га¬
мильтон  скорее  допускает,  чем  доказывает  эволюционное  значение
"альтруистического  поведения"  и  не  сомневается  в  том,  что  можно  пока¬
зать  это  и  в  тех  случаях,  когда  генетической  "выгоды”  не  может  быть
в  принципе,  т.е.  когда  родства  между  особями  нет.  Правда,  при  этом
обговариваются  некоторые  условия  проявления  неродственного  "аль¬
труизма":  "Альтруистическое  поведение,  которое  приносит  выгоду  сосе¬
дям  безотносительно  к  степени  родства  (такое,  как  предупредительные
крики  птиц),  будет  возникать  только:  1)  когда  риск  или  невыгодность
совершенно  очевидны  и  2)  когда  средний  сосед  не  слишком  сильно
удален”89.
 Общеэволюционное  значение  альтруизма,  как  полагает  Гамильтон,
было  существенно  изменено  процессом  человеческой  истории.  В  ней
возобладали  такие  формы  утилитаристского,  ожидающего  ответной
выгоды  альтруизма,  что  последний  во  всех  его  формах  был  поглощен
индивидуалистическими  устремлениями  людей.  Судьбы  альтруизма
в  человеческом  обществе  обсуждались,  например,  в  статье  Гамильтона
"Врожденные  социальные  склонности  человека”90,  которая  подверг¬
лась  довольно  жесткой  критике,  американского  антрополога  С.  Уош-
борна91.  Он  полагает,  что  использование  эволюционно-биологического
содержания  понятия  "альтруизм”  в  объяснении  человеческого  поведения,
 40

а  также  этапов  и  причинных  оснований  исторического  процесса  заранее
обречено  на  провал.  Применение  к  человеческой  истории  генетической
теории  эволюции  и  предложенные  на  этой  основе  Гамильтоном  обобще¬
ния  представляют  собой,  по  выражению  Уошборна,  нонсенс  в  науке
и  могут  лишь  иллюстрировать,  что  происходит,  когда  ученый,  сделавший
серьезный  вклад  в  теорию  естественного  отбора,  берется  за  обсуждение
эволюции  человека.
 Существуют  и  сугубо  эволюционно-биологические  вопросы  к  концеп¬
ции  Гамильтона.  Так,  в  одной  из  недавно  опубликованных  советских
работ  об  ”общественных”  насекомых  отмечается,  что  ”альтруисгическое
поведение  у  животных  должно  быть  направлено  прежде  всего  на  близких
родичей,  а  в  отношениях  с  более  далекими  следует  ожидать  меньших  его
проявлений.  Альтруизм  по  отношению  к  совершенно  неродственным
особям,  в  результате  которого  происходит  не  увеличение,  а  уменьшение
совокупной  приспособленности  альтруиста,  можно  назвать  абсолютным.
Такой  альтруизм  не  может  возникнуть  в  эволюции  и  не  проявляется
в  нормальных  природных  условиях  никогда.  Факты,  накопленные  нау¬
кой,  полностью  подтверждают  эти  выводы”*2.
 Чрезмерно  широкая  трактовка  Гамильтоном  ”альтруизма”,  а  также
роли  родственного  отбора  в  эволюции  существенно  повлияла  на  содержа¬
ние  социобиологии.  Общее  некритичное  восприятие  концепции  Гамиль¬
тона,  включая  его  экскурсы  в  социальные  проблемы,  привело  социобио¬
логов  к  иллюзии  относительно  прочности  научного  фундамента  их  теоре¬
тических  построений.  К  своим  предшественникам  социобиологи  причис¬
ляют  также  английского  зоолога  и  специалиста  по  математическим
моделям  в  биологии  Дж.  Мэйнарда  Смита*.  Как  и  Гамильтон,  он  зани¬
мался  разработкой  проблемы  родственного  отбора  и  ”альтруизма”,
однако  в  социобиологии  его  имя  чаще  упоминается  в  связи  с  концепцией
”эволюционно  стабильной  стратегии”  (еуоЫИопагу  зХаЫе  $1гаХе%у).  Суть
ее  состоит  в  анализе  предпочтительного  выбора  поведения,  имеющего
целью  стабилизировать  сложившуюся  в  популяции  ситуацию.  Лучшим
для  индивида  выбором  в  конечном  счете  будет  тот,  который  станет  мак¬
симально  отвечать  интересам  других  особей  сообщества.  Иными  слова¬
ми,  более  адаптационной  для  данной  конкретной  особи  будет  та  линия
поведения,  в  которой  будут  ”учтены”  интересы  прочих  членов  сообще¬
ства.  ”Всякий  раз,  когда  лучшая  стратегия  для  индивида  зависит  от
того,  что  делают  другие  индивиды,  стратегия,  которая  действительно
обусловит  адаптацию,  будет  эволюционно  стабильной  стратегией”93.
 На  конкретном  примере  это  положение  поясняется  следующим  обра¬
зом.  Когда  в  популяции  самец  оплодотворяет  самку,  то  создается  воз¬
можность  ”выбора”:  либо  помочь  в  выращивании  потомства,  либо  найти
еще  одну  самку  и  попытаться  увеличить  свой  репродуктивный  вклад
в  следующие  поколения.  В  соответствии  с  индивидуальным  отбором  все
будто  бы  должно  происходить  по  второму  варианту.  Однако  у  самца
может  не  хватить  времени  (период  спаривания  ограничен)  и  энергии,
 *В  русском  переводе  вышли  его  работы:  "Модели  в  экологии”  (М.,  1976),  "Мате¬
матические  идеи  в  биологии”  (М.,  1970),  "Эволюция  полового  размножения”  (М.,
1981).
 41

чтоб  проделать  все  в  соответствии  со  своими  ”эгоистическими”  намере¬
ниями.  Поэтому  в  популяции  складывается  вариант  поведения  "верно¬
сти”:  самец  остается  с  супругой  и  вместе  с  ней  заботится  о  том,  чтобы  из
числа  всех  его  отпрысков  состояния  половозрелости  достигло  макси¬
мальное  количество.  Более  того,  может  сложиться  такое  положение,  что
самец  начнет  заботиться  о  будущем  потомстве  еще  до  его  появления:  он
будет  исправно  строить  и  оберегать  гнездо.  Это  поведение  самца  и  будет,
согласно  Дж.  Мэйнарду  Смиту,  наилучшей,  т.е.  эволюционно  стабильной,
стратегией94.  Если  в  популяции  появится  мутант,  чье  поведение  отлича¬
ется  от  общепринятого  и  не  несет  с  собой  ценных  для  сообщества  ка¬
честв,  то  он  сам  не  получит  от  популяции  никаких  преимуществ,  а  его
модель  поведения  (скорее  всего  с  ее  носителем)  будет  устраняться.
 Кроме  того,  необходимо  уточнить,  что  эволюционную  стабильность
популяции  обеспечивает  не  одна,  а  несколько  поведенческих  стратегий.
В  случае,  например,  когда  животное  сражается  за  брачного  партнера  или
пищевые  ресурсы,  могут  осуществляться  стратегиитрех  типов:  а)  риску¬
ющего  погибнуть,  но  сражающегося  до  конца;  б)  бегства;  в)  блефа.
В  последнем  случае  животное  как  бы  симулирует  первый  тип,  но  в  опре¬
деленный  критический  момент  переходит  ко  второму.  В  разных  ситуа¬
циях  каждая  из  стратегий  может  оказаться  наиболее  пригодной.  Поэтому
обычно  эти  поведенческие  стратегии  представлены  в  популяциях  в  отно¬
сительно  равных  пропорциях,  что  обеспечивает  сообществу  эволюцион¬
ную  стабильность.
 Разработанная  первоначально  для  анализа  лишь  некоторых  типов  стра¬
тегий  концепция  "эволюционно  стабильной  стратегии"  впоследствии
была  применена  Мэйнардом  Смитом  для  объяснения  многих  типов  пове¬
дения.  На  этой  основе  как  самим  Мэйнардом  Смитом,  так  и  социобиоло¬
гами  создавались  различные  модели  поведения,  занявшие  важное  место
во  многих  экспериментальных  и  теоретических  исследованиях.  Модели¬
рование  сделалось  одним  из  ведущих  методов  социобиологии.  Важно
подчеркнуть,  что  использование  Э.  Уилсоном  и  Ч.  Ламзденом  математи¬
ческих  моделей  опиралось  на  те  "натурные"  модели,  которые  наиболее
достоверным  образом  отражали  биологическую  содержательность  моде¬
лируемого  процесса95.
 В  области  экологии  представления,  родственные  социобиологическим,
вслед  за  Ч.  Дарвином  и  другими  крупными  натуралистами  развивались
английским  биологом  В.Уинн-Эдвардсом96.  Он  обратил  внимание  на
имеющую  в  некоторых  случаях  место  подчиненность  "эгоистических
интересов”  особи  родственным  и  групповым.  Свои  посылки  он  обосно¬
вывал,  в  частности,  примерами  связи  организации  популяции  с  пробле¬
мой  пищевых  ресурсов  и  территории  обитания.  Согласно  Уинн-Эдвардсу,
если  бы  скорость  размножения  животные  всегда  была  максимальной,
то  популяция  очень  скоро  осталась  бы  без  пищи.  В  природных  условиях
это  случается  крайне  редко.  Поэтому  в  эволюции  происходил  отбор  тех
сообществ,  у  которых  скорость  размножения  была  скоррелирована
с  имеющимися  пищевыми  ресурсами  среды  обитания,  т.е.  была  ниже
максимально  возможной.  Корреляция  же  была  во  многом  обусловлена
организацией  сообщества.  Поэтому  отбор  должен  был  благоприятство¬
вать  сообществам  с  более  эффективной  "социальной  организацией"
 42

и  устранять  популяции  с  менее  эффективной  ”социальной  структурой”.
Среди  различных  форм  отбора  здесь  снова  на  первое  место  выступает
групповой  отбор.
 Однако  вопрос  о  групповом  отборе  в  эволюционной  биологии  остает¬
ся  дискуссионным*.  Так,  О.  и  Д.  Солбриги  пишут:  ”Нет  никаких  прямых
данных,  свидетельствующих  о  том,  что  он  действительно  происходит;
эволюцию  большинства,  а  может  быть,  и  всех  признаков  организмов
можно  объяснить  на  основании  индивидуального  отбора  и  (или)  отбора
родичей.  Однако  отсутствие  прямых  данных  еще  не  опровергает  сущест¬
вования  группового  отбора.  На  самом  деле  некоторые  признаки,  в  осо¬
бенности  поведенческие,  легче  всего  объяснить  именно  с  помощью  груп¬
пового  отбора.  Может  ли  групповой  отбор  действовать  в  противовес
индивидуальному  естественному  отбору  —  вопрос  иного  рода,  который
в  настоящее  время  еще  не  разрешен,  но  вызывает  горячие  дискуссии”97.
 Конкретные  возражения  по  этому  вопросу  в  адрес  В.  Уинн-Эдвардса
были  высказаны  О.Меннингом.  предположим...-писал  он,—что  коло¬
ния  птиц  существует  в  условиях  обеспечения  ее  пищевыми  ресурсами,
откладывая  Меньшее,  чем  максимальное,  количество  яиц.  В  действитель¬
ности  многие  морские  птицы  откладывают  по  одному  яйцу  и  не  откла¬
дывают  нового,  если  оно  гибнет.  Размер  кладки  должен  иметь  наследст¬
венную  основу,  поэтому  если  в  течение  короткого  времени  пищи  оказы¬
вается  достаточно,  то  как  отбор  может  предотвратить  распространение
генов,  под  действием  которых  птицы  откладывают  по  2  яйца?  Даже  если
мы  предположим,  что  в  процессе  эволюции  установился  признак  ”только
1  яйцо”  —хотя  трудно  понять,  как  это  может  произойти,  если  не  допу¬
стить,  что  это  благоприятно  не  только  для  всей  колонии,  но  и  для  особей
в  отдельности,—  то  популяция  с  этим  признаком  будет  внутренне  неус¬
тойчивой  системой,  поскольку  ей  будет  угрожать  распространение  новых
мутаций,  дающих  кратковременные  преимущества  отдельным  осо¬
бям”9».
 Тем  не  менее  экологическая  направленность  работ  В.  Уинн-Эдвардса
порождала  ряд  интересных  вопросов,  в  которых  воедино  соединялись
проблемы  группового  отбора,  поведения,  конкуренции  за  пищу  и  терри¬
торию.  Так,  В.Уинн-Эдвардс  полагал,  что  в  эволюции  непосредственная
конкуренция  заменялась  конкуренцией  за  ”символические  обозначения
ресурсов”.  Например,  объектом  конкуренции  выступала  не  пища,  а  тер¬
ритория,  ее  содержащая.  В  этом  случае  средствами  конкуренции  станови¬
лись  специфические  для  вида  ”конвенциональные  правила”,  соблюдае¬
мые  особями  границы  и  дистанции,  специфические  визуальные  или  слу¬
ховые  сигналы  общения.  У  некоторых  перелетных  птиц  самец,  опоздав¬
ший  занять  место  для  гнездования,  мог  узнать  по  интенсивности  сумереч¬
ного  пения  других  самцов  и  таким  образом  выяснить,  остался  ли  у  него
шанс  найти  себе  место  или  популяция  уже  достигла  оптимального  уровня
плотности.  Такими  способами  обеспечивалась  популяционная  стабиль¬
ность.  В  целом  работы  В.  Уинн-Эдвардса,  несмотря  на  спорность  отдель¬
 *  Даже  такой  энтузиаст  социобиологии,  как  Майкл  Рьюз,  выражает  серьезные  сом¬
нения  в  теоретической  достоверности  понятия  "групповой  отбор"  (Визе  М.  Такт*;
Шгтп  8епо$1у).
 43

ных  положений,  сыграли  важную  роль  в  развитии  наук  о  поведении  сооб¬
ществ  животных,  поскольку  привлекли  внимание  исследователей  к
проблемам  взаимосвязи  поведения  живых  существ  и  структуры  их  попу¬
ляций.  Эти  работы  явно  повлияли  и  на  формулировку  ряда  вопросов
внутри  социобиологии.
 Важную  для  социобиологических  исследований  концепцию  разработал
американский  биолог  Г.  Ориенс".  Основные  идеи  этой  концепции  повто¬
ряются  социобиологами  при  изучении  сексуального  поведения.  Согласно
предложенной  Ориенсом  схеме  механизма  скрещивания,  самка  осуще¬
ствляет  ”выбор”  брачного  партнера  таким  образом,  чтобы  повысить
индивидуальную  приспособленность.  Для  этого  она  якобы  "руководст-
вуется”  либо  критериями  генетического  качества  самца  (вероятно,  по
определенным  фенотипическим  признакам),  либо  ожиданиями  помощи
самца  в  заботе  о  потомстве.  В  том  случае,  когда  самка  "выбирает”  на
основе  генетического  качества  и  для  нее  не  важно  наличие  у  самца  дру¬
гих  самок,  возникает  полигиния.  Тогда  же,  когда  от  самца  требуется
забота  о  потомстве,  моногамия  становится  обязательным  условием
"супружества”.  По  поводу  предположений  об  "универсальности”  для
всего  живого  этих  двух  линий  поведения  было  затем  высказано  немало
критических  замечаний,  но  не  со  стороны  социобиологов.  Предложенная
Ориенсом  модель  явно  пришлась  им  по  душе  и  не  вызвала  возражений.
Более  того,  она  была  использована  как  один  из  аргументов  в  доказатель¬
стве  сходства  поведения  животного  и  человека.
 Особую  роль  в  становлении  нового  направления  сыграли  те  биологи,
которые  не  только  фактически  стимулировали  его  появление,  но  и  стали
либо  работать  внутри  социобиологии,  либо  активно  ее  поддерживать.  Это
прежде  всего  американский  биолог  Р.  Д.  Александер100  и  его  соотечест¬
венник  генетик  Р.Триверс101.  В  данном  случае  можно  говорить  как
о  влиянии  идей,  так  и  о  непосредственной  дальнейшей  их  разработке
в  рамках  социобиологии.  Поэтому,  не  опережая  событий,  отметим  лишь
один  момент,  демонстрирующий  своеобразие  постановки  вопросов
о  связи  поведения  отдельных  особей  и  структуры  популяции.  Эти  вопро¬
сы  находятся  в  русле  традиционной  общебиологической  проблемы
"вид—  индивид”  и  представляют  большой  интерес  для  современной  это¬
логии,  выступают  средоточием  теоретических  разногласий.  Сама  поста¬
новка  этих  вопросов  свидетельствует  о  стремлении  найти  неординарные
подходы  к  этологическим  и  общеэволюционным  проблемам.
 Так,  Р.  Д.  Александер  исходит  из  убеждения  в  эволюционном  значении
общественных  форм  организации,  об  альтруизме  как  факторе  эволюции.
Он  формулирует  такой  вопрос:  что,  если  "альтруизм”  бесплодных  рабо¬
чих  особей  у  насекомых  является  не  "добровольным”  поведением  ради
интересов  матки,  а  вынужденным,  т.е,  результатом  того,  что  матка
каким-то  образом  "заставляет”  других  особей  избирать  именно  путь
помощи  ей?  Скорее  всего  со  стороны  матки  в  дополнение  к  родственно¬
му  отбору  прибавляется  соответствующее  поведение,  влияющее  на  систе¬
му  доминирования  и  жесткой  иерархии  сообщества*.
 *  По  наблюдениям  Н.  Фрэнкса  и  Э.  Сковелла  за  поведением  муравьев-"рабовладель¬
цев”  (Награ^охепш  атепсапш)  в  их  колониях,  отмечается  поведение  репродуктив-
 44

Действительно,  как  следует  из  гипотезы  Р.  Триверса,  сложные  взаимо¬
связи  между  особями  в  сообществах  и  между  сообществами  не  могут
быть  объяснены  только  теми  гипотезами,  которые  основываются  на  до¬
пущении  "добровольного”  жертвования  одной  особи  ради  интересов
другой.  Все  не  столь  однозначно.  Даже  тогда,  отмечает  Триверс,  когда
один  индивид  проявляет  "альтруизм"  по  отношению  к  другому,  более
внимательный  анализ  его  собственных  интересов  показывает,  что  "аль¬
труистический”  акт  совершается  в  расчете  на  известное  вознаграждение,
которое  может  последовать  сейчас  или  в  недалеком  будущем.  Эти  и  дру¬
гие  идеи  Р.  Д.  Александера  и  Р.  Триверса,  относящиеся  к  проблемам
связи  поведения  отдельных  особей  и  структуры  популяции,  способство¬
вали  формированию  основного  круга  вопросов  социобиологии  и  вместе
с  тем  обозначили  всю  неоднозначность  их  решения.
 Отмеченные  выше  естественнонаучные  концепции,  даже  в  кратком  их
изложении,  свидетельствуют  о  том,  что  в  науках  о  поведении  животных
к  70-м  годам  XX  в.  были  достигнуты  определенные  успехи  и  обоснованы
новые  подходы,  связанные  прежде  всего  с  привлечением  эволюционных
аспектов.  Этология  развивалась  в  том  общем  русле  взаимодействия
генетики  и  эволюционизма,  которое  характерно  в  целом  для  биологии
нашего  времени.  Не  представляет  исключения  в  этом  смысле  и  социобио¬
логия.  Разрабатываемые  в  ее  русле  концепции  отличаются  этими  черта¬
ми,  пожалуй,  в  еще  большей  мере,  чем  это  было  свойственно  ученым,
чьи  взгляды  только  что  рассматривались.  Поэтому,  переходя  далее  к  под¬
робному  изложению  концепций  социобиологии,  мы  будем  постоянно
иметь  в  виду  именно  эти  проблемы  синтеза  генетики  и  эволюционизма:
какое  конкретное  содержание  в  этот  синтез  вкладывается  социобиоло¬
гией,  как  это  содержание  способствует  изучению  сходства  и  различия
между  животным  и  человеком,  исследованию  эволюции  общественных
форм  поведения?  Без  детального  анализа  сложнейших  проблем  синтеза
генетики  и  эволюционизма  бессмысленно  рассматривать  заявки  на  ка¬
кие-либо  другие  подходы  аналогичного  характера  внутри  биологическо¬
го  знания  или  о  его  участии  в  комплексном  изучении  человека.
 ного  доминирования,  позволяющее  одной  или  нескольким  плодовитым  особям
"держать  в  подчинении"  остальных  бесплодных  членов  популяции  и  не  только
"не  позволять"  им  размножаться,  но  и  "заставлять"  добывать  "рабов"  из  других
колоний,  которые  будут  кормить  "рабовладельцев".  Подробнее  об  этом  см.:
Кипятков  В.Е.  Иерархия  у  муравьев-"рабовладепьцев"//Природа.  1985.  №  5.
С  114.

Глава  II
 ОСНОВНЫЕ  КОНЦЕПЦИИ  СОЦИОБИОЛОГИИ
 1. 	Рождение  социобиологии
 Общий  обзор  первоначальных  направлений  и  идей  "нового  синтеза".  Социобиоло¬
гия  под  обстрелом  оппонентов.  Научное  направление  или  вариант  биологизма?
 Научной  общественности  Э.  Уилсон  был  известен  как  автор  многих  работ,
в  том  числе  фундаментального  исследования  ”Сообщества  насекомых”
(1971).  Уже  в  силу  этого  его  новая  работа  ”Социобиология:  новый  син¬
тез”  (1975)  сразу  привлекла  внимание.  В  ней  главное  внимание  было
уделено  коренным  проблемам  науки  о  поведении  животных  -  роли  отбо¬
ра  и  организации  в  эволюции  сообществ,  экологическим  факторам  их
Общественного  поведения”.  Вот  что  пишет  о  ''замечательной  книге”
Уилсона  и  в  целом  о  социобиологии  признанный  авторитет  в  области
эволюции  и  генетики  поведения  профессор  Эдинбургского  университета
О.  Меннинг:  "Новое  и  перспективное  в  этом  подходе  заключалось  в  его
связи  с  количественной  экологией,  генетикой  и  эволюционным  учением.
В  рамках  социобиологии  исследователи  рассматривают  функции  общест¬
венного  поведения,  пытаются  измерить  или  хотя  бы  оценить  параметры
отбора  и  делают  предположения  о  том,  как  определенный  характер  сооб¬
щества  обеспечивает  приспособление  его  членов  к  условиям  внешней
среды.  Казалось  бы,  в  этом  нет  ничего  нового,  ведь  этологи  всегда  обра¬
щали  внимание  на  функцию  и  эволюцию  поведения.  Тем  не  менее...  для
исследования  более  сложных  типов  общественных  взаимодействий  в  ор¬
ганизованных  группах  их  исходные  представления  следовало  расши¬
рить”1.
 Однако  само  название  книги  Э.  Уилсона  говорило  о  том,  что  автор
считал  главной  своей  целью  именно  создание  "нового  синтеза”.  Под  этим
подразумевалось  обоснование  предмета  общей  социобиологии  и  социо¬
биологии  человека  как  составной  ее  части.  По  мнению  Уилсона,  общая
социобиология  нужна  для  того,  чтобы  выделить  из  традиционной  этоло¬
гии  собственно  "общественные”  формы  поведения  животных  и  исследо¬
вать  их  в  эволюционно-генетическом  аспекте.  Для  этого  предлагалось
осуществить  интеграцию  различных  разделов  биологического  знания  —
этологии,  экологии,  генетики,  эволюционной  биологии,  а  также  привлечь
гуманитарные  науки,  способные  дать  материал  о  формах  общественного
поведения  человека.  Как  писал  Уилсон,  "социобиология  изучает  биологи¬
ческие  основы  всех  форм  общественного  поведения,  включая  чело¬
века”2.
 Эволюционному  аспекту  изучения  "социальности''  ("общественных”
форм  поведения)  сразу  было  придано  решающее  значение.  Надо  сказать,
 46

что  термины  ”социальность”,  "социабельность”,  "социогенез”  все  чаще
встречаются  в  специальной  литературе,  посвященной  этологии  и  эволю¬
ционной  биологии3.  Это  объясняется  тем,  что  в  ходе  эволюции  большую
роль  играли  различного  рода  системные  образования  биологических
индивидов,  в  которых  формы  кооперации  обретали  черты  ”социальной”
(иначе  не  скажешь)  организации.  Поэтому  при  понимании  условности
и  а  нтро  по  мор  ф  ично  сти  термина  ”социальность”  в  отношении  всего  орга¬
нического  мира  он  может  быть  использован  в  решении  целого  ряда  важ¬
ных  проблем  этологии  и  эволюционной  биологии.
 Однако  в  отличие  от  естественнонаучных  подходов  к  эволюции  соци¬
альности  Э.Уилсон,  как  будет  показано  далее,  довольно  решительным
образом  настаивает  на  необходимости  связать  эволюционно-биологиче¬
скую  сторону  дела  с  проблемой  человека.  Правда,  в  одной  из  последних
работ  (1983)  Э.  Уилсон  и  Ч.Ламзден  подчеркивали,  что  отнюдь  не  все
социобиологи  интересуются  социобиологией  человека.  Большинство
занято  зоологическими,  этологическими  и  эволюционными  исследова¬
ниями  ''общественных”  форм  поведения.  Но  поскольку  главным  идей¬
ным  вдохновителем  социобиологии  остается  Э.  Уилсон,  то  все  большая
концентрация  его  интересов  на  проблеме  человека  не  может  не  отражать¬
ся  на  общем  содержании  социобиологии.  Если  в  книге  "Социобиоло¬
гия:  новый  синтез”  только  намечался  переход  к  социобиологическому
анализу  человека,  то  работу  ”0  природе  человека"  (1978)  можно  считать
первым  большим  трудом,  ставящим  комплекс  вопросов  по  социобиоло¬
гии  человека.  В  следующих  публикациях  Э.  Уилсона,  написанных  в  соав¬
торстве  с  Ч.  Ламзденом,-"Гены,  разум  и  культура.  Процесс  коэволю¬
ции”  (1981)  и  "Прометеев  огонь.  Размышления  о  происхождении  разу¬
ма"  (1983)-общие  вопросы  перестают  быть  центром  обсуждения,  а
главное  внимание  уделяется  проблеме  человека,  происхождению  его
разума  и  культуры.  В  том  же  ключе  написана  книга  Э.  Уилсона  "Био-
филия"  (1984).
 Все  это  позволяет  говорить  о  неоднородности  социобиологии.  Цель
общей  социобиологии  состоит  в  обнаружении  и  изучении  путей  развития
характерных  черт  "социальной”  организации  сообществ  живых  организ¬
мов.  Задачи  же  социобиологии  человека  связываются  прежде  всего  с  соз¬
данием  "биограммы”  человека,  т.е.  максимально  полного  описания
природно-биологических  основ  его  жизнедеятельности.  Это  описание
необходимо,  как  считают  социобиологи,  для  того,  чтобы  выяснить,
в  какой  степени  человек  адаптирован  к  современной  культуре,  а  также
определить  присущие  ему  и  неустранимые  с  помощью  культуры  "фило¬
генетические  следы”4.  Проблема  взаимосвязи  природного  и  социально¬
го  в  человеке  обозначается  как  проблема  генно-культурной  коэволюции.
 Концепция  генно-культурной  коэволюции,  о  чем  речь  пойдет  в  даль¬
нейшем,  рассматривается  сегодня  Уилсоном  как  главный  смысл  социо¬
биологии,  как  основа  создания  "новой  науки  о  человеке”.  Но  именно
эта  претензия  на  "новую  науку”  породила  немало  бездоказательных
идей,  построенных  на  предположениях  и  гипотезах.  В  то  же  время  эмпи¬
рические  исследования  в  общей  социобиологии  дают  вполне  добротные
специально-научные  результаты.  Так  внутри  одного  направления  проис¬
ходит  как  бы  расщепление  целей  исследования,  методов,  выводов,  что
 47

существенно  затрудняет  формирование  представлений  о  его  картине.
Аналогичная  изначальная  разнородность  явилась  главной  причиной  того,
что  отношение  к  социобиологии  стало  противоречиво  охватывать  все
возможные  степени  позитивных  и  негативных  оценок.
 Сразу  после  опубликования  первых  работ  и  выступлений  Э.  Уилсона
с  лекциями  на  страницах  научных  изданий  и  в  конференц-залах  вспыхну¬
ла  острая  дискуссия.  Она  порождалась  в  основном  тем,  что,  претендуя
на  открытие  "конечных”  мотивов  многих  человеческих  поступков,
социобиологи  предлагали  чуть  ли  не  окончательное  решение  целого  ряда
животрепещущих  научных  и  социальных  проблем:  свободы  воли  и  ее
связи  с  факторами  биологической  детерминации  жизнедеятельности
человека,  необходимости  всемирного  единения  человечества  и  вместе
с  тем  невозможности  преодоления  преград  в  этническом  делении  на
”своих”  и  ”чужих”,  биологического  обоснования  различий  в  положении
мужчин  и  женщин  в  современном  обществе  и  др.
 Вопрос  об  участии  биологии  в  обсуждении  этих  проблем,  как  было
показано,  считался  правомерным  задолго  до  Уилсона,  и  особенно  боль¬
шое  внимание  указанной  проблематике  было  уделено  накануне  выхода
его  первой  книги-"Социобиология”.  Так,  М.Рьюз  писал:  "Я  совершен¬
но  убежден,  что  в  будущем  биология  сомкнется  с  социальными  наука¬
ми,  как  на  другом  конце  она  уже  смыкается  с  науками  физическими.
Все  чаще  и  чаще  мы  будем  видеть,  что  такие  дисциплины,  как  психоло¬
гия,  социология  и  антропология,  будут  включать  в  свои  теории  результа¬
ты,  полученные  ранее  биологами.  Соответственно  на  долю  философов
будет  приходиться  все  более  важная  роль,  и,  наоборот,  сближение  биоло¬
гических  и  социальных  наук  может,  как  мне  думается,  пролить  новый
свет  на  такие  традиционно-философские  проблемы,  как  проблема  сво¬
бодной  воли  и  детерминизма  или  проблема  природы  телесного  и  духов¬
ного  и  отношений  между  ними”5.
 Французский  этолог  Р.  Шовен,  рассматривая  проблему  значимости
наук  о  поведении  животных  для  познания  человека,  высказывал  следу¬
ющее  пожелание:  "Пусть  же  всевозрастающая  дифференциация  науки,
постепенно  отдаляющая  ученых  друг  от  друга,  не  помешает  хотя  бы
обмену  мнениями  между  специалистами  по  психологии  детей,  этногра¬
фами  и  зоосоциологами!”6  Эти  вопросы,  как  мы  постараемся  показать,
вошли  в  сферу  интересов  социобиологов.
 Термин  "социобиология"  впервые  был  употреблен  независимо  друг
от  друга  Д.  Скоттом  и  Ч.Хоккетом  в  1946  и  1948  гг.  Скотт  определял
социобиологию  как  "независимую  науку,  лежащую  между  областями
биологии  (особенно  -  экологии  и  физиологии),  психологии  и  социоло¬
гии”7  .  Так  информирует  нас  Уилсон  о  появлении  принятого  им  названия
нового  направления.  Однако  было  бы  неверно  думать,  что  Уилсон  лишь
”на  слух"  воспринял  те  новые  запросы  к  развитию  наук  о  поведении,
которые  формулировались  другими  учеными.  Уилсон  —  и  это  нужно  под¬
черкнуть  со  всей  определенностью  —  шел  самостоятельно  по  тому  же
пути.  Так,  еще  в  книге  "Сообщества  насекомых”  (1971)  он  утверждал,
что  принципы  популяционной  биологии  и  сравнительной  зоологии,  пра¬
вомерные  в  изучении  мира  насекомых,  могут  быть  применены  и  к  позво¬
ночным  животным.  Накопленные  результаты  в  изучении  поведения
 48

позвоночных  убедили  его  в  том,  что  биологические  принципы,  действую¬
щие  у  животных,  в  будущем,  по-видимому,  могут  быть  успешно  распро¬
странены  на  социальные  науки.  "Я  более,  чем  когда-либо,  убежден,  что
наконец  пришло  время  закрыть  известный  промежуток  между  двумя
культурами  и  что  общая  социобиология,  которая  является  простым  рас¬
пространением  популяционной  биологии  и  эволюционной  теории  на
социальную  организацию,  есть  соответствующий  этой  попытке  инстру¬
мент”8.
 Каковы  же  основные  направления  и  идеи  социобиологии?  Прежде
всего  приходится  говорить  о  первоначально  заявленных  идеях,  посколь¬
ку  в  дальнейшем  не  все  из  них  получили  развитие.  Впоследствии  они
были  заменены  другими,  о  которых  вначале  говорилось  кратко  или
не  говорилось  вовсе.  Не  наметив  хотя  бы  эскизно  круг  первоначальных
идей,  мы  не  сможем  объяснить  причин  бурной  реакции  на  появление
социобиологии  и  последующих,  продолжающихся  уже  более  10  лет,  дис¬
куссий  по  поднятым  ею  вопросам.  Кроме  того,  отталкиваясь  от  исход¬
ных  заявок  социобиологии,  возможно  проследить  ее  эволюцию,  измене¬
ние  аргументации  и  вместе  с  тем  сохранение  наиболее  фундаментальных
положений.
 В  центре  рассуждений  социобиологов  сразу  оказалась  проблема  гене-
тико-средовой  детерминации  поведения  индивидов.  По  убеждению  Уил¬
сона,  современная  биология  накопила  достаточно  сведений  для  того,
чтобы  по-новому  поставить  и  осмыслить  эту  проблему.  Исходя  из  обще¬
признанного  тезиса  о  том,  что  поведение  человека  обусловливается  как
социальными,  так  и  биологическими  (генетическими  —  по  Уилсону)  фак¬
торами,  он  подчеркивал,  что  социальное  поведение  индивидов  формиру¬
ется  прежде  всего  негенетическими  детерминантами:  ”мышление  свобод¬
но  от  генетического  влияния”9.  Однако  первоначально  "интеллект  был
создан  не  для  того,  чтобы  понимать  атомы  или  даже  самого  себя,  но  для
обеспечения  способности  человеческих  генов  к  выживанию”10.  Вот
почему,  как  настаивает  Уилсон,  сегодня  "вопрос  уже  не  в  том,  определе¬
но  ли  человеческое  поведение  генетически.  Вопрос  в  том,  насколько  соб¬
ранные  свидетельства  в  пользу  большого  значения  наследственной  ком¬
поненты  более  легальны  и  убедительны,  чем  это  осознают  даже  генетики.
Я  пойду  дальше:  эти  свидетельства  уже  имеют  решающее  значение”11.
 Ддлее,  казалось  бы,  должны  следовать  обсуждение  этих  "неосознан¬
ных  генетиками”  свидетельств  и  демонстрация  их  принципиального
значения  в  решении  проблемы  "наследственность  —среда”.  Однако  при¬
водимые  данные  либо  были  давно  известны  и  явно  не  обладали  "решаю¬
щим  значением”,  либо  являлись  спорными  и  требовали  дальнейших
исследований.
 Убежденность  в  существенной  роли  генетических  факторов  обуслови¬
ла  и  подходы  к  проблеме  природы  человека.  Согласно  первоначальным
представлениям  Уилсона,  природа  человека  трактовалась  следующим
образом:  у  него,  как  у  любого  другого  живого  вида,  не  может  быть
целей,  которые  возникали  бы  вне  его  собственной  биологической  приро¬
ды.  И  если  человека  нельзя  считать  биологической  машиной  во  всех  его
проявлениях,  то  в  нем  все  же  есть  биологические  механизмы,  не  допу¬
скающие  определенных  социальных  действий,  противных  его  биологиче¬
 49

ской  природе.  ”Миражи”  не  связанных  с  природой  человека  трансцен¬
дентальных  целей,  полагал  Уилсон,  должны  исчезнуть.
 Однако  человеку,  вобравшему  в  себя  результаты  эволюции  тысяч
поколений  различных  видов,  приходится  иметь  дело  со  многими  запро¬
граммированными  в  нем  биологическими  предпосылками.  Поэтому
перед  человеком  стоит  проблема  выбора.  Решая,  по  какому  пути  пойдет
развитие  его  природы,  человек  не  должен  забывать,  что  ее  черты  —лишь
малая  часть  свойств  природы  других  видов,  что  большинство  стереотип¬
ных  форм  его  поведения  свойственно  другим  живым  существам,  а  во
многих  отношениях  (например,  в  кооперации,  разделении  труда,  альтру¬
истическом  поведении)  люди  уступают  сообществам  насекомых.  Опре¬
делить  ценность  одних  и  вред  других  детерминирующих  человеческое
поведение  врожденных  характеристик  возможно,  лишь  глубоко  изучив
эволюцию  социального  поведения  всех  живых  существ12.
 Таким  образом,  Уилсон  с  первых  работ  стал  настаивать  на  необходи¬
мости  активного  подключения  биологического  знания  к  исследованию
человеческой  природы.  Но  все  дело  в  том,  что  само  понятие  ”природа
человека”  было  чрезвычайно  расплывчатым,  фиксируя  то  природно¬
биологические  основы  человеческой  жизнедеятельности,  то  его  сущность.
Из-за  этой  путаницы  в  работе  ”0  природе  человека”  (1978)  можно  обна¬
ружить  немало  сомнительных  суждений,  способных  создать  впечатление
о  сугубо  биологизаторском  подходе  к  проблеме  человека.  Так,  Уилсон
прямо  писал,  что  "Ното  заргет  есть  обычный  животный  вид  с  генетиче¬
ски  разнообразным  поведением...  Я  также  уверен,  что  скоро  в  нашей
власти  будет  определять  многие  из  генов,  которые  обусловливают  пове¬
дение”13.  Вместе  с  тем  отмечалось  влияние  на  развитие  человека  куль¬
турных  факторов,  обучения,  воспитания.
 Для  более  глубокого  познания  человека  Уилсон  предлагал  ”реконст-
руировать  предшествующую  эволюционную  историю  социальной  органи¬
зации”14.  При  этом  выдвигалась  совершенно  определенная  установка:
проследить  сходные  черты  в  поведении  человека  и  других  животных.
”Нельзя  воображать,  что  люди  могли  бы  социализироваться  другими  спо¬
собами,  чем  лемуры,  гиббоны,  бабуины...  Таков  фундамент,  на  котором
основывается  социобиология,  когда  выдвигает  идею  генетического  конт¬
роля  человеческого  социального  поведения”13.  Однако  этот  ”фунда-
мент”  представлял  собой  скорее  предпосылочное  суждение.  На  этот  счет
приводились  лишь  отдельные,  довольно  разрозненные  факты,  способные
подтвердить  необходимость  сравнения  поведения  людей  с  поведением  их
ближайших  эволюционных  родственников-обезьян  Африки  и  Азии.
Так,  Уилсон  описывает  некоторые  черты  человеческих  ”интимных  соци¬
альных  групп”,  подчеркивая  общность  с  таковыми  у  обезьян  —группы
содержат  от  10  до  100  взрослых  особей,  но  никогда  не  включают  две
особи,  как  у  птиц,  или  несколько  тысяч,  как  у  некоторых  видов  насеко¬
мых;  в  составе  группы,  как  правило,  самцов  больше,  чем  самок,  как
у  шимпанзе;  молодняк  развивается  в  длительном  процессе  ”социально-
го”  совершенствования,  вначале  —в  тесном  общении  с  матерью,  затем  —
с  другими  детенышами  приблизительно  своего  возраста;  большое  значе¬
ние  в  практике  общения,  особенно  в  агрессивном  и  сексуальном  поведе¬
нии,  имеет  разнообразие  ”социальных”  полей.
 50

Тем  не  менее  такой  довольно  ограниченный  перечень  черт  сходства,
по  мнению  Уилсона,  оказывается  достаточным  для  доказательства  отсут¬
ствия  радикальных  отличий  социализации  человека  от  "социализации”
у  приматов.  Вопрос  о  качественном  отличии  форм  человеческого  обще¬
ния  и  способов  социализации  остается  в  тени.  Когда  же  в  более  поздних
работах  социобиологов,  специально  посвященных  эволюции  человека
и  его  разума,  он  неизбежно  выступает  на  передний  план,  то  и  в  этом  слу¬
чае  превалирующей  остается  линия  рассуждения,  связанная  с  доказатель¬
ством  эволюционно-биологической  общности  человека  и  животного.
Интерес  естествоиспытателя  постоянно  довлеет  в  обсуждении  проблем,
выходящих  фактически  за  пределы  предмета  естествознания.  Показа¬
тельно  в  этом  отношении  изначальное  нежелание  социобиологов  как-то
определить  содержание  термина  "социализация”,  что  существенно  огра¬
ничивает  методологическую  базу  исследования  реальной  научной  пробле¬
мы,  делает  затруднительным  выделение  ее  естественнонаучного  аспекта.
 Действительное  изучение  эволюции  общественных  форм  поведения
для  раскрытия  процесса  становления  человека  и  Общественных  форм  его
существования  возможно  лишь  в  том  случае,  если  для  этой  цели  привле¬
чены  общественные  науки,  раскрывающие  содержание  именно  человече¬
ского,  а  не  животного  образа  жизни.  В  общем  виде  этот  тезис  признается
и  социобиологами,  о  чем  свидетельствует  их  стремление  пропагандиро¬
вать  свои  идеи  прежде  всего  как  синтез  естественнонаучного  и  социаль¬
но-гуманитарного  знания.  Социобиологи  рассуждают  примерно  так:
поскольку  человека  изучают  многие  социальные  науки,  то  биологиче¬
ские  дисциплины  должны  вступить  с  ними  в  тесный  контакт.  Сейчас,
отмечает  Уилсон,  положение,  к  сожалению,  таково,  что  биология  рас¬
сматривается  как  "антидисциплина”  по  отношению  к  таким  социальным
наукам,  как  психология,  антропология,  социология,  экономика,  фило¬
софия.  Это  положение  должно  быть  исправлено.
 По  сравнению  с  традиционной  биологией  социобиология,  как  полага¬
ют  ее  сторонники,  имеет  ряд  преимуществ:  прежде  всего  она  некая
совокупность  знания,  возникшая  на  основе  популяционной  генетики,
эволюционной  теории,  этологии,  экологии.  Это,  так  сказать,  гибрид  дис¬
циплин.  Кроме  того,  в  отличие  от  традиционных  биологических  дисцип¬
лин  социобиология  ориентирована  на  социальные  науки  и  способна  про¬
дуцировать  такие  гипотезы,  которые  будут  вызывать  в  социальных
науках  потребность  в  принципиально  новых  видах  информации.  Без
социобиологии  эта  потребность  возникнуть  бы  не  могла.  И  наконец,
социобиология,  по  мнению  ее  сторонников,  призвана  активно  включать
в  социальные  науки  биологическое  знание,  прежде  всего  знание  о  тех
биологических  феноменах,  которые  менее  всего  подвержены  культур¬
ным  адаптациям16.  Отличаясь  от  традиционной  биологии  широтой
охватываемого  материала  и  новыми  ориентациями  относительно  соци¬
альных  дисциплин,  социобиология,  по  Уилсону,  должна  стремиться
к  тому,  чтобы  естественные  науки,  и  прежде  всего  биология,  стали  осно¬
вой  социального  знания.  Точно  так  же  как  современная  нейробиология
стремится  объяснить  физиологические  основы  мышления,  социобиоло¬
гия  должна  сделать  своей  задачей  реконструкцию  эволюционной  истории
человеческой  природы17.
 51

По  ходу  дальнейшего  изложения  концепций  социобиологии  мы  посто¬
янно  будем  обращаться  к  обсуждению  темы  синтеза  знания,  поскольку
эта  центральная  идея  пронизывает  все  построения  социобиологов.  Но
здесь  нельзя  не  сказать  о  том,  что  с  этой  идеей  связана  ситуация,  логика
которой  достаточно  четко  выражена  в  поговорке  ’Ълагими  намерениями
дорога  в  ад  вымощена”.  Одностороннее  преувеличение  роли  биологии  —
таков  результат  заявленного  ”синтеза”.  Тому  способствовал  ряд  обсто¬
ятельств:  профессиональные  склонности  социобиологов,  их  чрезвычайно
слабая  осведомленность  в  общественных  науках,  их  нежелание  и  неуме¬
ние  поставить  обсуждение  взаимосвязи  разнокачественного  знания  на
серьезную  философскую  основу.  Для  иллюстрации  приведем  ряд  сужде¬
ний  о  том,  как  мыслилось  взаимодействие  биологии  с  социальными
науками  в  первых  работах  социобиологов.
 Обратимся,  предлагают  социобиологи,  к  антропологии.  Допустим,  что
при  описании  жизни  народов  Индии  социальная  наука  констатирует:  там
существует  обычай  неприкосновенности  коров  —и  на  этом  останавлива¬
ется.  В  социобиологии  же,  пишет  М.Рьюз,  утверждается,  что  у  одних
людей  есть  ”гены  отвращения  к  говядине”,  а  у  других—”страстное  жела¬
ние  питаться  мясом  коров”.  Налицо  соперничество  разных  ориентаций
культурного  свойства.  С  позиций  социобиологии  возможно  исследовать,
каким  образом  ”могли  существовать  гены  или  их  сочетания,  которые
сделали  людей  более  готовыми  к  восприятию  табу  определенного
рода”18.  В  более  поздних  работах  социобиологов  антропологический
и  этнографический  материал  стал  более  серьезным  и  обстоятельным19.
 Совершенно  очевидно,  по  мнению  социобиологов,  и  тяготение  нового
направления  к  психологии,  педагогике  (в  особенности  к  проблеме  обу¬
чения)  и  к  социологии.  Правда,  констатируют  они,  здесь  до  сих  пор
существует  масса  непроработанных  вопросов.  Их  исследование  должно
учитывать,  например,  природно-биологические  характеристики  человека,
и  прежде  всего  генетическое  разнообразие  человеческих  сообществ  и  ин¬
дивидов,  уходящее  в  далекую  древность.  Подробнее  материал  современ¬
ной  психологии  рассматривается  в  работах  социобиологов  80-х  годов..
Особое  внимание  в  них  уделяется  когнитивной  психологии,  разрабатыва¬
емым  в  ней  представлениям  о  способах  образования  обобщенных  поня¬
тий,  различных  типов  абстракций,  о  взаимодействии  врожденных  и  бла¬
гоприобретенных  механизмов  памяти.
 Необходимо  вкратце  остановиться  и  на  отношении  социобиологии
к  этике.  Это  тоже  одна  из  излюбленных  тем,  заявленных  в  самом  начале,
точнее,  в  первой  работе  Уилсона.  Можно  прямо  сказать,  что  этические
нормы  человеческого  поведения,  проблема  свободы  воли  интересуют
социобиологоб  потому,  что  в  активном  вторжении  в  эту  область  челове¬
ческого  бытия  социобиологи  видят  практическую  применимость  идей
своего  направления.  Даже  идея  синтеза  знания  оказывается  подчиненной
стремлению  обосновать  ”новую  мораль”  человека.  При  этом  высказыва¬
ется  немало  трезвых  и  критичных  суждений  о  господствующей  буржуаз¬
ной  морали,  о  назревшей  потребности  в  серьезном  и  всестороннем  об¬
суждении  нравственных  начал  современного  общества,  поставленного
перед  угрозой  ядерной  войны,  экологического  кризиса,  нарастающей
дисгармонии  в  отношениях  человека  с  природой.
 52

Однако  предлагаемые  пути  нравственного  совершенствования  связы¬
ваются  исключительно  с  пропагандой  научного  знания  природно-биологи¬
ческих  основ  этики.  Здесь  снова  подводит  идея  сведения  природы  чело¬
века  к  биологическим  характеристикам  человеческой  жизнедеятельно¬
сти.  Так,  Уилсон  пишет  о  непосредственной  зависимости  формирования
морали  от  развития  мозга:  ”В  мозге  существуют  врожденные  цензоры
и  побудители,  которые  глубоко  и  неосознанно  влияют  на  наши  этические
предпосылки;  из  этих  предпосылок  мораль  развивается  как  инстинкт.
Если  это  понимание  правильно,  наука  скоро  сможет  исследовать  само
возникновение  и  смысл  человеческих  ценностей,  из  которых  вытекают
все  этические  декларации  и  многое  из  политической  практики”20.  Их
исследования,  по  мнению  социобиолога,  будут  логическим  дополнением
продолжающегося  изучения  культурной  эволюции  и  приведут  нас  ”в  са¬
мую  сердцевину  нашей  гуманности”21.
 Оправдание  исканий  социобиологии  в  области  "биологических  основ
этики  человека”  состоит,  по  утверждению  Уилсона,  в  отсутствии  такой
работы  в  современной  науке  и  философии.  Этические  ценности  не  рас¬
сматриваются  в  генезисе.  Так,  философия  "начинает  с  предположения
о  существовании  этих  ценностей,  но  не  с  их  возникновения”22.  Станов¬
ление  же  морали  и  ее  развитие  невозможно  понять  лишь  на  основе  анали¬
за  собственно  культурных  феноменов.  Как  писал  Уилсон,  "может  ли
культура  изменять  человеческое  поведение,  приближая  к  альтруистиче¬
скому  совершенству?  Может  ли  она  обладать  силой  некоего  магического
талисмана  или  создать  нечто  подобное  скиннеровской  технологии,  кото¬
рая  претендует  на  производство  расы  святых?  Ответ  —нет!!!”23  Эта
склонность  социобиологов  к  решительным  восклицаниям  немало  им
навредила,  поскольку  маскировала  даже  для  них  самих  непроработан-
ность  проблем,  необоснованность  многих  "восклицаний".
 Итак,  резюмируя  изложенное  относительно  первоначально  заявленных
в  социобиологии  проблем,  отметим:  основные  идеи  о  необходимости
синтеза  знания  при  изучении  человека,  о  всевозрастающей  роли  биологии
в  современном  мире,  о  важности  эволюционно-биологического  подхода
к  социальным  формам  поведения—все  это  было  представлено  в  работе
Уилсона  "Социобиология  —  новый  синтез",  в  публикациях  1976  —1977  гг.
и  в  книге  Уилсона  ”0  человеческой  природе”  (1978).  Круг  вопросов
был  широким  и  в  целом  ориентированным  на  изучение  биологических
основ  человеческого  поведения.  Наметилось  различение  общей  социобио¬
логии  и  социобиологии  человека.
 Однако  основные  тезисы  были  лишены  сколько-нибудь  развернутой
аргументации.  Это  были  скорее  общие  суждения,  обещания  будущих  раз¬
работок.  Непривычная  для  естествоиспытателей  манера  изложения  мате¬
риала,  откровенные  претензии  на  новизну  идей  и  слабая  их  аргументация
порождали  далеко  не  благоприятные  условия  для  научной  полемики.
Довольно  заносчивый  стиль  социобиологических  работ  не  мог,  естествен¬
но,  склонить  оппонентов  к  спокойно-доброжелательному,  объективному
рассмотрению  высказываемых  Уилсоном  и  его  сторонниками  идей,
а  в  некоторых  случаях,  наоборот,  прямо  способствовал  появлению
жестко-критического  тона  полемики.  Именно  в  такой  тональности  и  на¬
чала  развиваться  дискуссия  по  проблемам  социобиологии.  На  наш  взгляд,
 53

они  не  только  имеют  свою  собственную,  связанную  с  предметом  социо¬
биологии  ценность,  но  и  содержат  некоторый  урок  относительно  ведения
дискуссий,  значимый  и  для  советских  исследователей.
 Как  уже  говорилось,  социобиологи  в  известной  мере  спровоцировали
бурный  характер  реакции  на  их  работы.  В  пылу  полемики  вопросы  фор¬
мулировались  открыто  и  резко,  ну  а  ответы  на  них  зачастую  оказывались
бездоказательными,  причем  с  обеих  сторон.  Совершенно  очевидно,  что
бурную  реакцию  со  стороны  как  прогрессивных,  так  и  реакционных  кру¬
гов  вызвало  прежде  всего  вольное  обращение  с  проблемой  человека,
наиболее  актуальной  не  только  в  современной  науке,  но  и  в  политике.
В  числе  реакционеров  были  профашистски  настроенные  члены  некото¬
рых  организаций  ФРГ  и  ”новые  правые”  Франции,  ”бойцы”  Национально¬
го  фронта  в  Англии  и  расисты  США.  ”Поддержка”  социобиологии  со  сто¬
роны  реакционных  кругов  обострила  ситуацию,  сдвинула  многие  акцен¬
ты  в  дискуссии  и  даже  как  бы  в  самой  социо  биологии.  В  полемику
включились  не  только  биологи,  но  и  философы,  социологи,  обществен¬
ные  деятели,  медики,  психологи.
 Разумеется,  то  или  иное  научное  направление  нельзя  считать  целиком
ответственным  за  использование  полученных  в  нем  результатов  в  антигу¬
манных  целях.  Но  вместе  с  тем  ученые,  вольно  или  невольно  затрагиваю¬
щие  социально  острые  вопросы,  должны  с  особой  осторожностью  отно¬
ситься  к  каждому  своему  выводу,  буквально  к  каждой  фразе.  К  сожале¬
нию,  нельзя  сказать,  что  социобиологи  всегда  проявляли  такую  осторож¬
ность.  За  это  их  справедливо  критиковали  и  критикуют.  Так,  один  из
оппонентов  социобиологов,  американский  биолог  Д.  Беквит,  показывал,
что  в  современные  правые  политические  концепции  зачастую  включают¬
ся  непродуманные,  поспешно  сформулированные  самими  социобиолога¬
ми  тезисы.  Поэтому,  делает  вывод  Беквит,  реакционно  мыслящие
политики  и  общественные  деятели  часто  не  столько  приписывают  социо¬
биологам  определенную  антигуманную  ориентацию,  сколько  всего  лишь
извлекают  ее  из-под  наслоений  научных  фактов24.
 Возражения  оппонентов  и  критиков  нового  направления  либо  каса¬
лись  действительно  научных  проблем,  либо  носили  поверхностный
характер,  огрубляющий  и  искажающий  их  содержание.  К  числу  вопро¬
сов,  ставших  центром  научной  дискуссии,  прежде  всего  относится  идея
 Э. 	Уилсона  о  необходимости  изучения  биологических,  и  в  частности  гене¬
тических,  основ  поведения  человека.  Им  самим  это  было  сформулирова¬
но  как  научная  потребность  в  создании  Антропологической  генетики”.
По  его  мнению,  имеющаяся  генетическая  компонента  в  индивидуальном
и  некоторых  формах  группового  поведения  человека  во  многих  случаях
разрушает  наши  представления  о  социальном  поведении  как  якобы
совершенно  независимом  от  биологии  человека.  Большинство  стерео¬
типных  форм  человеческого  поведения  свойственно  и  другим  живым
существам.
 Так,  Уилсон  писал:  ”Социальное  поведение  человека  при  всей  его  впе¬
чатляющей  вариабельности  содержит  в  себе  лишь  незначительную  часть
всех  существующих  образцов  поведения,  демонстрируемых  десятками
тысяч  видов  муравьев,  термитов,  пчел,  ос,  рыб,  рептилий,  птиц,  млекопи¬
тающих  и  других  социальных  тварей  на  Земле.  С  одной  стороны,  некото¬
 54

рые  наиболее  общие  человеческие  черты,  включая  язык  и  родственную
классификацию,  уникальны  и  не  прослеживаются  филогенетически,  но
те,  которые  могут  быть  сравнимы  с  описанными  у  животных  видов,
включая  экспрессии,  выраженные  с  помощью  лица,  и  наиболее  элемен¬
тарные  формы  социальной  игры,  скрыто  проявляются  у  людей  так  же,
как  и  у  обезьян  и  высших  приматов.
 ...Большинство  эмоционально  нагруженных  и  некоторое  количество
эмоционально  контролируемых  человеческих  поведенческих  реакций
обычно  согласуется  в  деталях  с  социобиологической  теорией.  Это  отно¬
сится  к  инцестовому  торможению,  формированию  связей,  конфликту
между  родителями  и  детьми,  младенческой  склонности  к  полу,  прими¬
тивной  войне,  территориальности  и  сексуальной  практике.  Эти  поведен¬
ческие  акты  более  просто  объясняются  гипотезой  о  генетической  пред¬
расположенности,  чем  гипотезой  о  чисто  культурной  детерминации”25.
На  основе  этих  размышлений  Уилсон  делает  вывод  о  том,  что  ”социо-
биологические  методы,  применяемые  при  изучении  животных,  могут
быть  распространены  на  человека,  его  поведение”26.
 Такие  заявления  Уилсона,  естественно,  не  принимались  учеными  на
веру.  Перед  ним  ставились  достаточно  серьезные  вопросы.  Действитель¬
но,  что  именно  в  поведении  человека  определяется  генотипом?  В  чем
состоят  доказательства  аналогичности  некоторых  форм  поведения
человека  и  животных?  Если  аналогии  справедливы,  то  каково  соотноше¬
ние  ”долей”  генетически  запрограммированного  и  социально  вырабаты¬
ваемого  человеком  в  каждом  поведенческом  акте?  На  каком  основании
ставится  вопрос  о  биологической  детерминации  огромного  различия,
демонстрируемого  человеческими  культурами?  Такого  же  характера
вопросы—по  существу  о  научной  доказательности  выдвигаемых  тези¬
сов  —  справедливо  были  адресованы  социобиологам  и  по  поводу  биоло¬
гической  предрасположенности”  мужчин  и  женщин  к  различным  видам
профессиональной  деятельности,  биологической  обусловленности  их
положения  в  современном  обществе  в  целом.
 Так,  в  одном  из  развернутых  исследований  по  этому  вопросу  —  био¬
логическая  политика.  Перспективы  феминизма  и  антифеминизма”—
Ж.  Сэйерс,  преподаватель  психологии  в  Кентском  университете  (Велико¬
британия),  назвала  бездоказательными  утверждения  о  том,  что  ”традици-
онное”  разделение  труда  между  полами,  тесное  единство  матери  и  ребен¬
ка,  а  также  ведущая  роль  мужчин  в  "конкурентных  социальных  взаимо¬
действиях”  есть  следствие  генетически  обусловленных  психологических
различий  между  полами,  доставшихся  современным  людям  от  предков-
приматов.  По  этому  и  другим  вопросам  общий  характер  научных  воз¬
ражений  был  критически  строгим,  но  вместе  с  тем  допускающим  пер¬
спективность  изучения  обозначенных  в  социобиологии  реальных  проб¬
лем.
 Однако,  как  отмечалось,  среди  критикующих  были  и  такие,  чьи  тези¬
сы  в  значительной  части  не  имели  отношения  к  научной  проблематике,
огрубляли  и  искажали  существо  рассматриваемых  вопросов.  Позиции
Уилсона  и  его  сторонников  квалифицировались  такими  критиками  как
современные  формы  расизма  и  социал-дарвинизма.  Сами  социобиологи
объявлялись  апологетами  капитализма,  сторонниками  сохранения  всех
 55

форм  угнетения  и  эксплуатации,  им  приписывалось  непротивление  злу,
преступности,  алкоголизму,  половым  извращениям  и  т.  п.
 Оценивая  ход  полемики,  нужно  сказать,  что  социобиологи  не  стреми¬
лись  расширять  дискуссию.  Однако  в  том  случае,  когда  затрагивались
важные  вопросы,  их  ответы  были  достаточно  обстоятельными.  Так  было
с  вопросом  о  социальной  ответственности  ученого.  Впервые  в  острой
форме  он  был  поставлен  группой  ”Наука  для  народа”,  в  которую  входит
ряд  известных  американских  ученых.  Они  выдвинули  против  социобио¬
логов  целый  ряд  научных  возражений,  но  в  основном  построили  критику
на  тезисе  об  общественно-политической  значимости  научного  исследова¬
ния.
 В  ответ  на  суждение  Уилсона  о  том,  что  биология  может  обогатить
социальное  знание  и  представления  о  поведении  человека,  было  сказано,
что  все  попытки  выяснить  биологические  основания  поведения  человека
неизбежно  ведут  к  социал-дарвинизму,  расизму,  закрепляют  неравнопра¬
вие  женщин,  консервируют  зло,  исходящее  от  империализма.  Любое
намерение  или  попытка  биологов  прояснить  роль  наследственных  факто¬
ров  в  становлении  темперамента  или  интеллекта  человека,  отмечает  Уил¬
сон,  немедленно  истолковывались  группой  ”Наука  для  народа”  как  анти¬
гуманные,  политически  реакционные  действия.
 Действительно,  Ричард  Левонтин  и  другие  оппоненты  социобиоло¬
гов  решительно  заявляли,  что  теории,  подобные  социобиологическим,
ставят  своей  целью  дать  ”генетическое  оправдение  зШт  ^ио  —  сохранить
существующие  привилегии  определенных  групп  в  соответствии  с  классо¬
выми,  расовыми  или  половыми  различиями”27.  Эти  теории  согласуются
с  тем,  что  сказал  Д.Рокфеллер  о  дарвиновской  борьбе  за  существование:
развитие  бизнеса  и  есть  выживание  наиболее  приспособленных.  Это  за¬
кон  природы  и  божественный  закон.  Теории  такого  рода  послужили
основой  для  введения  законов  о  стерилизации  представителей  неимущих
слоев,  ограничения  иммиграции  в  США  между  1910  —  1930  гг.,  а  также
для  осуществления  евгенических  мероприятий  в  нацистской  Германии28.
 Все  эти  довольно  поверхностные  аналогии  обобщались  представителя¬
ми  группы  ”Наука  для  народа”  таким  образом,  что  якобы  в  социобиоло¬
гии  за  ''объективным  научным  подходом  скрыты  политические  цели”29.
Конкретно  же  об  этих  целях  ничего  не  говорилось,  но  высказывалось
общее  суждение  о  том,  что  генетическое  объяснение  сущности  человека
может  быть  использовано  правящими  классами  для  оправдания  сущест¬
вующего  порядка:  если  генетика  человека  обещает  его  процветание,
борьба  за  социальную  справедливость  оказывается  излишней;  если  же
человечество  обречено  на  деградацию,  то  классовые  конфликты  бессмыс¬
ленны.  Социобиология,  делается  вывод,-  вредное  исследование,  которое
стремится  отвратить  науку  от  помощи  угнетенным.
 Какова  же  была  реакция  социобиологов?  Доводы  Э.  Уилсона  своди¬
лись  к  тому,  что  судить  о  научности  исследования  необходимо  по  крите¬
риям  истинности  или  ошибочности,  а  не  по  возможному  использованию
его  результатов  в  бесчеловечных  целях.  От  последнего  не  гарантировано,
пожалуй,  ни  одно  исследование,  касающееся  биологии  человека.  Ставит
ли  перед  собой  антигуманные  цели  социобиология?  Разумеется,  нет.
Может  ли  это  знание  быть  использованным  против  человека?  Несомнен¬
 56

но.  Вот  почему  честные  исследователи  должны  предупреждать  человече¬
ство  о  возможной  опасности.
 Что  же  это  за  опасность?  Уилсон  считает,  что  в  человеческой  природе
есть  "большое  наследство”,  оставшееся  современному  человеку  от  охот¬
ника  первобытного  общества.  Но  поскольку  мы  живем  не  во  времена
дубинок  и  каменных  топоров,  любое  агрессивное  проявление  нашей  при¬
роды  чревато  мировой  катастрофой,  глобальным  самоубийством.  ”На-
шим  примитивным  старым  генам  придется  нести  значительную  нагрузку
в  будущем”30.  Вот  почему  для  человека  столь  важно  научиться  руково¬
дить  своей  природой  в  будущем.  Для  этого  ее  надо  знать,  изучать  во  всех
проявлениях,  начиная  с  природно-биологических.  Но  критики  социобио¬
логии  также  движимы  гуманными,  прогрессивными  мотивами.  К  тому
же  эта  критика  была  небезосновательна:  социобиологи,  как  правило,
чураются  политики,  избегают  размышлений  о  возможных  социально-
политических  выводах  из  их  концепций.  Критиковать  их  за  это  необхо¬
димо.  Но  это  вовсе  не  подразумевает  непременного  требования  запретить
данное  направление  исследований  либо  отбросить  в  целом  предложения
по  более  широкому  использованию  биологии  в  человекознании.
 Вместе  с  тем  нельзя  закрывать  глаза  и  на  непроработанные  идеи,  яв¬
ные  ошибки  и  философские  просчеты,  считать,  что  новое  направление
способно  ответить  на  "наиболее  фундаментальные  вопросы  человеческо¬
го  бытия”.  Именно  в  таких  словах  дана  высокая  оценка  социобиологии
П.  Синджером  —  профессором  философии  Монакского  университета
(Мельбурн,  Австралия)31.  Но  ближе  к  истине  был,  пожалуй,  канадский
философ  М.Рьюз,  когда  писал:  ”...то,  что  предлагается  социо  биологией,—
возможная  программа,  а  не  доказанная  теория”32.  Правда,  вместо  ответ¬
ственного  и  определенного  слова  "программа”  более  точно  отразили  бы
суть  дела  слова  "направление  исследований".  К  сожалению,  в  более  позд¬
них  работах  М.Рьюз  занял  такую  апологетичную  позицию  по  отношению
к  социобиологии,  что  стал  целиком  поддерживать  ее  стремление  "исполь¬
зовать  сведения  о  биологии  человека  для  объяснения  всех  феноменов
и  неясностей  человеческого  бытия,  включая  этику”33.  О  том,  какую  мед¬
вежью  услугу  (иначе  не  скажешь)  философ  Рьюз  оказал  биологу  Уилсо¬
ну,  речь  пойдет  далее.
 Приведем  еще  два  примера,  иллюстрирующих  склонность  гуманитари¬
ев  к  некритичному  восприятию  социобиологии.  Так,  Кристофер  Боэм,
антрополог  из  Северо-Кентуккского  университета  (США),  следующим
образом  выражает  свое  отношение  к  социобиологии:  "Я  признаю  основ¬
ную,  хотя  и  не  проверенную,  предпосылку  социобиологов  о  том,  что
гены  подготавливают  человеческое  социальное  поведение  достаточно
специфическим  способом,  и  считаю,  что  альтруизм  людей  совсем  не  пред¬
ставляет  собой  генетического  парадокса”34.  И  далее  следует  еще  более
сильное  утверждение  о  том,  что  "рассматривать  мораль  разных  человече¬
ских  групп  можно  только  с  позиций  универсальных  черт  морали  чело¬
века  и  общественных  животных,  с  которыми  мы  разделяем  сферу
жизни”35.  Подобные  суждения  ученого,  объектом  исследования  которо¬
го  является  человек,  способны  внести  лишь  путаницу  в  это  исследова¬
ние.  Если  животные  наделяются  "моралью”,  то  исчезает  одно  из  важней¬
ших  различий  между  человеком  и  животным,  связанных  со  спецификой
 57

человеческого  общения,  с  нравственными  его  основами.
 Специалист  в  области  этики,  преподаватель  Оксфордского  универси¬
тета  Стивен  Кларк  в  книге  "Природа  зверя.  Моральны  ли  животные?”
утверждает,  что  философам-этикам  стоило  бы  углубить  свои  познания
посредством  обращения  к  данным  этологии  и  психологии  животных.
Ведь  у  животных  есть  не  только  то,  что  люди  негативно  оценивают  в  себе
как  проявление  животности.  В  мире  животных  есть  и  то,  чему  следовало
бы  научиться  человеку,-кооперация,  содружество.  Говоря  непосредст¬
венно  о  позиции  Уилсона,  Кларк  писал:  "Конечно,  хорошо,  что  мы  мо¬
жем  видеть  в  звере  начало  человеческой  моральности,  пусть  и  в  простой
форме”36.  И  далее:  ”То,  что  животное  и  человеческое  поведение  цели¬
ком  отличны,  я  нахожу  неправдоподобным.  Многие  из  наших  отношений
уважения  и  заботы  зависят  от  нашего  кровного  родства,  и  потому  они
либо  врождены,  либо  им  легко  обучиться.  Мы  разделяем  это  с  нашими
собратьями—приматами”37.  Вот  почему  исследования  социобиологов
заслуживают  внимания,  заключал  Кларк.  К  сожалению,  вне  поля  зрения
остался  вопрос  о  том,  каким  же  образом  этика  должна  учесть  эти  посыл¬
ки  и  какова  в  целом  судьба  этического  знания  перед  лицом  ”вызова”
со  стороны  биологии.
 Если  попытаться  сделать  некоторые  обобщения  об  отношении  запад¬
ных  ученых  к  социобиологии,  то  при  всем  разнообразии  мнений  про¬
сматривается  такая  тенденция:  среди  оппонентов  превалируют  биологи,
а  поддержку  социобиологии  оказывают.по  преимуществу  гуманитарии,
философы.  Правда,  это  впечатление  может  быть  и  не  вполне  точным,
в  смысле  его  однозначности.  Тем  не  менее  достоверным  является  тот
факт,  что  социобиология  постоянно  критикуется  такими  биологами,
известными  всему  мировому  научному  сообществу,  как  генетик  Р.  Ле¬
вонтин,  палеонтолог  С.  Гулд,  молекулярный  биолог  Г.  Стент.  Существо
претензий  естествоиспытателей  и  контраргументы  философов  ярко  про¬
явились  в  диспуте  между  Г.  Стентом  и  А.  Розенбергом  в  связи  с  выходом
в  свет  работы  последнего  по  методологии  биологии38.  Гюнтер  Стент,
назвав  еще  несколько  лет  назад  социобиологию  ”трансцендентальным
менделизмом”39,  требует  от  нее  экспериментального  подтверждения
идей,  особенно  идеи  "альтруизма”  как  движущей  силы  эволюции.  Фило¬
соф  А.  Розенберг  отстаивает  необходимость  новых  подходов  к  эволюци¬
онному  процессу,  новых  понятий  и  в  этом  плане  усматривает  в  социо¬
биологии  немало  рационального  и  отвечающего  гипотетичному  стилю
мышления  в  современной  теоретической  биологии.
 Характерно,  что  экстремистский  запал  в  обсуждении  социобиологии
значительно  смягчается  при  обращении  к  ценностным  аспектам  научного
знания.  Как  только  на  первый  план  выдвигается  "человеческое  измере¬
ние”  социобиологических  идей,  то  биологи  так  или  иначе  признают
значение  поставленных  социобиологией  вопросов  о  синтезе  знания,  о
его  использовании  в  гуманных  целях40.  Нетривиальность  постановки
этих  вопросов  связана  именно  с  откровенным  и  последовательно  прово¬
димым  взглядом  на  биологию  как  важнейшую  компоненту  человеко-
знания,  призванного  улучшить  жизнь  человечества,  создать  ему  благопри¬
ятные  условия  существования.  Поэтому  Г.  Брейер,  например,  выделяет
в  книге,  посвященной  социобиологии41,  специальный,  заключительный
 58

раздел  ”Является  ли  социобиология  реакционной  наукой?”  и  обосновы¬
вает  отрицательный  ответ.  Г.  Брейер  непосредственно  столкнулся  с  фа¬
шизмом  и  считает  несостоятельными  какие-либо  аналогии  между  социо¬
биологией  и  расистскими  доктринами  национализма.  В  целом  работа
Брейера  написана  в  исключительно  корректном  тоне,  хотя  недостатки
и  пробелы  в  аргументации  социобиологии  вовсе  не  скрываются.
 Спокойная  манера  дискуссии  отличает  и  работу  Лорена  Грэхема,
одним  из  первых  подробно  обсудившего  социобиологию  в  аспекте  проб¬
лемы  ”наука  —ценности”42.  Проявленный  к  социобиологии  интерес
объясняется  тем,  что,  по  мнению  Грэхема,  она  наиболее  ярко  демонстри¬
рует  одну  из  двух  тенденций  в  развитии  современного  научного  знания  —
быть  или  не  быть  ему  связанным  с  проблемой  ценностей.  Обсуждая
безусловно  ценностную  ориентацию  социобиологии,  Грэхем  тем  не  менее
отмечает  неубедительность  обоснования  Уилсоном  биологических  исто¬
ков  нравственных  норм  и  считает,  что  в  целом  социобиология  содержит
изрядную  дозу  биологического  детерминизма43.  Справедливо  ставя
перед  Уилсоном  вопрос  об  ответственности  за  использование  биологиче¬
ского  детерминизма  в  реакционных  целях,  Грэхем  дает  такую  оценку
его  взглядям:  ”...его  идеология  не  была  консервативной,  как  ему  припи¬
сывают  его  критики.  Она  была  умеренно  либеральной  и  демократич¬
ной”44.  При  этом  делается  такое  замечание:  ”Серьезная  и  значимая  про¬
верка  социально-политического  влияния  идей  Уилсона  может  быть  дана
только  в  будущем.  Политическое  использование  научных  доктрин  не  за¬
висит  непосредственно  ни  от  теоретических  работ  защитников  доктрины,
ни  от  личных  взглядов  ее  авторов,  но  от  социального  и  политического
окружения,  в  котором  появилась  доктрина”45.  В  целом  Л.Грэхем
не  сомневается,  что  перед  нами—научное  направление,  хотя  и  необычное
по  своим  теоретическим  основаниям  и  противоречивое  по  возможным
социально-политическим  следствиям.
 Именно  последнему  моменту  мы  прежде  всего  уделили  внимание  —
не  только  в  силу  общего  замысла  данной  книги,  но  и  потому,  что  общест¬
венный  отклик  на  появление  социобиологии  первоначально  во  многом
определялся  выяснением  ее  отношения  к  социальной  проблематике.
Эволюционно-биологические,  собственно  научные  способы  аргументации
новых  идей  стали  предметом  дискуссий  позже.  Характер  этих  дискуссий
изменился,  и  мы  далее  покажем,  насколько  обстоятельно  и  подробно,
в  духе  нормального  научного  диспута,  выступают  и  поныне  многие  аме¬
риканские  биологи  против  тех  или  иных  положений  социобиологии.
Здесь  это  было  бы  неуместным,  опережающим  события:  ведь  само  содер¬
жание  социобиологии  еще  не  представлено.
 Итак,  мы  кратко  рассказали  о  наиболее  существенных  изначальных
идеях  социобиологии,  а  также  частично  осветили  суть  полемики  на  Запа¬
де  вокруг  нового  направления.  Теперь  остановимся  на  некоторых  мо¬
ментах  критического  анализа  социобиологии  в  наших  публикациях.  Это
важно  прежде  всего  потому,  что  тем  самым  будут  обозначены  те  способы
ведения  дискуссии,  использование  которых,  на  наш  взгляд,  мешает  пра¬
вильному,  адекватному  восприятию  социобиологии.  Само  собой  разуме¬
ется,  что,  отмечая  некорректные  способы  ведения  дискуссии,  мы  никоим
образом  не  выступаем  в  роли  адвокатов  социобиологии.  Как  мы  неодно¬
 59

кратно  подчеркивали,  марксистская  критика  философских  размышле¬
ний  естествоиспытателей  —  дело  чрезвычайно  ответственное,  и  его  резуль¬
татом  никак  не  должно  быть  объявление  войны  научному  направлению
или  предание  анафеме  конкретных  представителей  науки.  Оппонента
надо  стараться  убедить  в  своей  правоте.  Для  этого  приходится  знако¬
миться  с  его  аргументами  не  понаслышке  и  не  из  чужих  рук.  Чем  принци¬
пиальнее  разногласие,  тем  выше  требования  к  научной  добросовестности
критики.
 К  сожалению,  этим  требованиям  не  отвечает  наметившаяся  тенденция
огульного  охаивания  социо  биологии.  Приведем  наиболее  яркий  пример.
Не  так  давно  в  одном  из  журналов  была  опубликована  статья,  озаглав¬
ленная  ”В  ожидании  биоэстетики”  и  посвященная  анализу  биологизатор-
ских  тенденций  в  современном  западном  искусстве46.  Их  идеологиче¬
ской  основой  автор  называет  новое  междисциплинарное  направление  —
”гнусную”,  как  там  утверждается,  "новоиспеченную  разновидность  био¬
логизма”—социобиологию,  стараясь  показать  порочное  воздействие
социобиологии  на  литераторов.  Однако  названные  автором  литератур¬
ные  произведения  относятся  ко  времени,  когда  социобиология  только
появилась  и  не  успела  оказать  своего  влияния  на  литераторов*.  К  тому
же  из  шестнадцати  относящихся  к  социобиологии  ссылок  в  тексте
статьи  шесть  даются  в  переложении  лидера  французских  "новых  правых”
Ива  Кристена.  Еще  несколько  ссылок  даны  по  "Книжному  обозрению”  —
приложению  к  "Нью-Йорк  тайме”.  Увы,  приходится  констатировать,  что
книг  социобиологов  автор  не  читал.
 Еще  один  пример.  Авторы  работы  "Социобиология:  Мифы  и  реаль¬
ность”47  пишут  о  том,  что  "значительный  интерес  представляет  возмож¬
ность  проследить  процесс  превращения  "позитивной"  науки  в  "реакцион¬
ную  идеологию".  Как  видно,  сформулированная  а  рпогх  цель  содержит
оценочное  суждение.  Но  и  в  этом  случае  в  исследовании  должны  отме¬
чаться  не  только  негативные  моменты,  но  и  позитивные.  Однако  этого
не  происходит.  Уже  по  поводу  первой  книги  Э.  Уилсона  ”Социобиология.
Новый  синтез"  говорится,  что  "своим  "новым  синтезом"  автор  "подме¬
нил”  предмет  социобиологии  в  качестве  положительной  науки,  занимаю¬
щейся  пограничными  проблемами  экологии,  этологии  и  популяционной
генетики,  реакционной  теорией  "генетического  детерминизма",  пытаясь
представить  с  ее  помощью  естественнонаучное  обоснование  идеологии
неоконсерватизма"48.  Нельзя  не  удивиться:  как  это  удалось  Уилсону
одновременно  и  создать  социобиологию  и  "исказить”  ее  предмет?
 Отрывочное  изложение  то  одних,  то  других  проблем  явилось,  на  наш
взгляд,  прямым  следствием  непременного  желания  обосновать  тезис
о  реакционной  сущности  социобиологии  человека  и  представить  ее  в  ка¬
честве  "составной  части  современной  системы  буржуазной  идеологии”.
Именно  так  называется  один  из  центральных  разделов  книги,  включаю¬
щий  пространные  рассуждения  о  биологизме  вообще,  об  антинаучном
характере  биологизаторства  с  привлечением  множества  имен,  не  имею¬
щих  отношения  к  социобиологии.
 ♦Упомянутые  В.  Молчановым  романы  Ж.  Рас  "Женообразный  мужчина"  и  М.Пэрси
"Женщина  на  краю  времени"  опубликованы  соответственно  в  1975  и  1976  гг.,
а  "Социобиология"  Уилсона  появилась  в  конце  1975  г.
 60

Спору  нет,  исследование  современных  идеологических  течений  в  США,
в  том  числе  неоконсервативных  концепций  и  причин  их  распространения,
необходимо.  Но  в  упомянутой  работе  постоянное  обращение  к  неокон¬
серватизму  обнаруживает  желание  авторов  поставить  в  непосредствен¬
ную  связь  содержание  социобиологии  с  теми  идеологическими  направ¬
лениями,  которые  наиболее  последовательно  и  рьяно  обосновывают
необходимости  сохранения  существующих  порядков.  Например,  утверж¬
дается,  что  теория  Уилсона  ”служит  для  обоснования  незыблемости  сов¬
ременного  политического  строя  США”.  В  другом  месте  говорится,  что
Уилсон  только  и  озабочен  поиском  поддержки  и  оправдания  буржуазных
порядков.  В  частности,  авторы  пишут:  ”В  целом  социобиология  нацелена
на  поиск  "биологических  аргументов”  для  обоснования  принципов  сво¬
бодного  капиталистического  рынка.  Это  видно  из  основного  постулата
неоконсерватизма,  согласно  которому  понятие  справедливости  означает:
каждому  свое  в  соответствии  с  его  природой”49.  Так  откуда  и  что  "вид¬
но”-из  социобиологии  или  из  идеологии  неоконсерватизма?  Почему
суждения  социобиологов,  к  тому  же  искаженные,  раскрываются  с  по¬
мощью  аргументов  идеологии  неоконсерватизма?  Вряд  ли  возможен
объективный  анализ  социобиологии  при  отождествлении  ее  с  одним  из
направлений  современной  американской  идеологии.
 Тенденциозность  подхода  авторов  проявляется  не  только  в  подчине¬
нии  всего  материала  их  заранее  сформулированной  идее,  но  и  в  небреж¬
ном  отношении  к  текстам  социобиологов.  Во-первых,  используются
только  две  книги  —"Социобиология.  Новый  синтез”  (в  ней,  как  извест¬
но,  собственно  социобиологии  посвящена  лишь  последняя  глава  из  двад¬
цати  четырех)  и  ”0  природе  человека”.  Однако  после  публикации
в  1978  г.  этой  работы  были  изданы  солидные  по  объему  труды  "Гены,
разум  и  культура”,  "Прометеев  огонь”  (обе  в  соавторстве  Уилсона
с  Ламзденом),  затем—"Биофилия”  Э.  Уилсона.  Конечно  же  перечислен¬
ные  книги  должны  были  быть  включены  в  критический  анализ,  опубли¬
кованный  в  1985  г.
 Во-вторых,  нам  кажется  неуважительным  по  отношению  к  оппонентам
и  то  обстоятельство,  что  цитирование  их  текстов  во  многих  случаях  заме-  '
няется  пересказом  с  соответствующей  ссылкой  на  страницы.  Это  не  про¬
сто  техническая  деталь  научного  исследования.  Ддвая  такие  оценки,  как
"метафизика”,  "идеализм”,  "теоретическое  оправдание  капитализма”,
"обоснование  идеологии  неоконсерватизма”,  "создание  новой  религии”,
"примирение  науки  и  религии”,  "создание  новой  социальной  филосо¬
фии”,  авторы  должны  опираться  на  подлинный  текст,  иначе  создается
такой  простор  для  вольного  пересказа  то  одних,  то  других,  подчас  дейст¬
вительно  неудачных  выражений,  что  весь  этот  хаос  суждений  довольно
просто  подогнать  под  заранее  придуманную  схему.  И  именно  поэтому
мы  так  подробно  остановились  на  книге  С.  А.  Пастушного  и  Дж.  А.  Алт-
мышбаевой,  что  нас  ни  в  коей  мере  не  убедил  использованный  авторами
метод  анализа.
 Что  касается  иных  философских  оценок  социобиологии,  включенных
в  нашу  литературу,  то  подавляющее  большинство  авторов  отличает  в  ней
биологизаторские  тенденции  от  тех  ее  позитивных  моментов,  которые
связаны  с  действительно  нерешенными  проблемами  познания  человека.
 61

Во  введении  даны  ссылки  на  конкретные  работы  (И.  Т.  Фролова,
Б.  Г.Юдина,  В.  Н.  Игнатьева,  В.С.Комарова  и  др.)*  Серьезные  расхожде¬
ния  между  социо  биологией,  а  точнее  —  философскими  взглядами  ее  пред¬
ставителей  и  марксистско-ленинской  философией  рассматриваются
в  этих  работах  как  в  общем  контексте  борьбы  идей  по  проблеме  челове¬
ка,  так  и  в  плане  новых  задач,  встающих  перед  учеными  различных  спе¬
циальностей  по  дальнейшему  комплексному  исследованию  человека.
Такой  подход,  сохраняющий  возможность  научных  дискуссий  по  слож¬
нейшим  проблемам  человекознания,  отвечает  потребностям  развертыва¬
ния  научного  поиска  и  укрепления  контактов  между  философией  и  есте¬
ствознанием  как  важнейшего  условия  плодотворности  этого  поиска.
 Напротив,  когда  даются  исключительно  идеологические  оценки  социо¬
биологии,  опускается  то  позитивное,  что  она  может  дать  для  познания,
в  этом  случае  современная  марксистско-ленинская  концепция  человека
оказывается  как  бы  завершенной.  Короче  говоря,  наука  превращается
в  абсолютно  верную  систему  догматизированных  взглядов.  Невнимание
к  социальным  и  гносеологическим  предпосылкам  биологизаторских  тен¬
денций  обрекает  социобиологов  на  роль  идеологических  ”злоумышлен-
ников”  и  сознательных  врагов  марксизма*.
 Проблема  человека  была  и  остается  труднейшей,  на  ее  решение  факти¬
чески  устремлена  вся  марксистско-ленинская  философия,  весь  пафос
этого  постоянно  развивающегося  учения.  Именно  антидогматический
характер  марксизма  позволяет  ему  чутко  реагировать  на  новые  запросы
общественной  практики,  учитывать  современные  достижения  конкрет¬
ных  наук  и  смело  формулировать  новые,  еще  не  решенные  проблемы.
Плодотворная  критическая  функция  марксизма  также  базируется  на
адекватном  понимании  марксистско-ленинской  философии  как  филосо¬
фии  самокритичной,  творческой,  реализующей  диалектический  способ
мышления  человека  об  окружающем  мире  и  о  самом  себе.
 Мы  так  подробно  остановились  на  диспутах  по  поводу  социобиологии
потому,  что  они  показательны  во  многих  отношениях.  Если  ведутся
такие  горячие  споры,  значит,  проблемы  поставлены  интересные,  актуаль¬
ные.  Поскольку  многое  в  социобиологии  не  доказывается,  а  деклариру¬
ется,  то  она  неизбежно  оказывается  буквально  под  Перекрестным
огнем”.  В  ходе  дискуссий  выявляются  не  только  слабые,  но  и  сильные
стороны  социобиологии.  К  последним  можно  отнести  ее  ориентацию
на  комплексные  междисциплинарные  исследования  внутри  биологии,
ее  стремление  наметить  пути  интеграции  биологического  и  социогумани-
тарного  знания  в  изучении  человека.
 Для  того  чтобы  достоинства  и  недостатки  социобиологии  предстали
в  свете  непредвзятой,  как  сейчас  говорят,  конструктивной  критики,
 *  В  этой  связи  мы  хотим  привести  цитату  из  рецензии  Л.  А.  Атраментовой  и
В.  В.  Шкоды  на  книгу  А.  М.  Каримского  "Социальный  биологизм:  Природа  и  идео¬
логическая  направленность"  (М.,  1984).  Касаясь  однозначно  отрицательных  аттеста¬
ций  в  адрес  социобиологии,  которых  немало  в  книге,  авторы  рецензии  пишут:
"...оценка  социобиологии  как  "искусственно  усложненной",  "спекулятивной",
"не  имеющей  научно-экспериментального  обоснования"  представляется  явно  недо¬
статочной.  Здесь  требуется  более  обстоятельное,  всестороннее  и  глубокое  рассмот¬
рение"  (Вопросы  философии.  1986.  №  8.  С.  171).  В  сугубо  негативном  плане  пред¬
ставлена  социобиология  и  в  работах  Н.  П.  Дубинина  и  А.  3.  Кукаркина.
 62

важно  иметь  в  виду  широкую  историческую  перспективу,  т.е.  не  забы¬
вать  о  прошлом  и  быть  озабоченным  будущим.  В  истории  своего  разви¬
тия  биологические  науки  постоянно  выходили  на  контакт  с  различными
областями  социогуманитарного  знания.  Очевидно,  что  такие  тенденции
будут  иметь  место  и  в  дальнейшем,  поскольку,  как  предвидел  К.  Маркс,
впоследствии  естествознание  включит  в  себя  науку  о  человеке  в  такой
же  мере,  в  какой  наука  о  человеке  включит  в  себя  естествознание:  это
будет  одна  наука”*0.  Реальное  участие  естествоиспытателей  в  этом  дви¬
жении  к  единой  науке  о  человеке  существенно  зависит  от  их  мировоз¬
зренческих  позиций,  а  также  от  степени  разработанности  применяемых
методологических  и  методических  средств  познания.  Поэтому  к  диалогу
между  биологическими  и  социальными  науками  должны  подключиться
и  философы.
 В  заключение  отметим  следующее.  В  социобиологии,  безусловно,
имеют  место  биологизаторские  тенденции.  Однако  было  бы  односторон¬
ним  сводить  весь  смысл  социобиологических  исследований  лишь  к  это¬
му.  По  ряду  вопросов  Э.  Уилсон  и  другие  сторонники  направления  отме¬
чали  реальные  ”белые  пятна”  в  научном  познании,  ставили  действительно
перспективные  научные  проблемы.  Задача  ученых  состоит  в  том,  чтобы
выявить  их,  показать  их  значение  для  современного  поиска  способов
интеграции  биологического  и  социогуманитарного  знания.  Это  и  будет
той  конструктивной  критикой,  которая  способна  помочь  в  дальнейшем
укреплению  союза  философии  и  естествознания.  С  такой  целью  мы  пере¬
ходим  к  более  подробному  рассмотрению  основных  положений  социо¬
биологии.
 2.  Социобиология  о  формах  социального
поведения  животных  и  человека
 Эволюционная  роль  альтруизма  -  позиция  социобиологии  и  ее  оппонентов.  Воспро¬
изведение  как  важнейшая  отличительная  черта  живого.  Сексуальное  поведение.
Агрессия  в  мире  животных.  Наследовал  ли  человек  свойство  агрессивности?
 В  широком  спектре  обсуждаемых  в  социобиологии  вопросов  централь¬
ное  место  занимает  этологическая  проблематика  —к  поведению  социо¬
биологи  возвращаются  вновь  и  вновь,  какие  бы  аспекты  ”нового  синте¬
за”  ни  рассматривались.  Это  и  понятно.  Главный  интерес  социобиологов
сосредоточен  на  эволюции  ”социальных”  форм  организации  в  сообще¬
ствах  живых  организмов,  поэтому  общение  особей,  взаимосвязь  между
ними,  реализуемая  в  поведении,  становятся  исходным  объектом  исследо¬
вания.  Без  этого  невозможно  реконструировать  саму  организацию,  ее
структуру,  иерархичность,  эволюционный  смысл  той  или  иной  организа¬
ции  сообщества.  Но  если  проблемы  поведения  так  важны  для  социо  био¬
логии,  то  каково  ее  отношение  к  этологии  -  специальной  биологической
науке  о  поведении?
 Прежде  всего  обратимся  к  вопросу  о  том,  как  оценивают  это  отноше¬
ние  сами  социобиологи.  Как  считают  Ч.Ламзден  и  Э.  Уилсон,  этологи
наиболее  пристально  изучают  поведение  отдельного  организма,  включая
 63

действие  его  нервной  системы  и  гормонов,  в  то  время  как  социобиологи
концентрируют  внимание  на  более  сложных  формах  "социального”  пове¬
дения  и  организации  целых  сообществ.  Для  этого  необходимо  привле¬
кать  данные  не  столько  анатомии  и  физиологии  (как  это  делают  этоло¬
ги)  ,  сколько  популяционной  генетики  и  экологии.  Информация  о  генети¬
ческих,  экологических  и  эволюционных  аспектах  поведения  животного
может  быть  далее  использована  при  рассмотрении  некоторых  черт  соци¬
ального  поведения  человека51.
 Осознавая  в  известной  мере  трудности  и  опасности  такого  перехода
к  человеку,  социобиологи  извлекают  уроки  из  этологии,  неизбежно
затрагивающей  широкий  смысл  понятия  ”поведение”.  Им  близка  уста¬
новка,  сформулированная  этологом  Н.  Тинбергеном:  "Чего  мы,  этологи,
не  хотим,  что  мы  считаем  совершенно  неправильным,  так  это  некритич¬
ное  приложение  результатов  наших  исследований  к  человеку.  Тем  не
менее,  я  сам  по  крайней  мере  убежден  в  этом,  мы  можем  предложить
наш  рациональный  метод  подхода,  а  также  хоть  немного  простого  здра¬
вого  смысла”52.  То,  что  в  данном  случае  как  раз  нужен  не  просто  здра¬
вый  смысл,  а  глубокое  знание  философии,  одинаково  в  равной  мере
не  учитывается  как  Тинбергеном,  так  и  социобиологами.
 В  целом  вопрос  о  сходстве  и  различии  этологии  и  социобиологии
не  является  предметом  обсуждения  специалистов.  В  нашей  этологиче-
ской  литературе,  например,  отмечается,  что  именно  социобиологи  пре¬
увеличивают  роль  индивида,  не  говоря  уж  о  завышенных  оценках  дости¬
жений  в  генетике  поведения*.  Сообщества  организмов,  организация  этих
сообществ  все  больше  становятся  в  центр  внимания  этологов.  Не  являет¬
ся  новацией  для  этологии  и  постоянно  выделяемый  социобиологами
эволюционный  аспект  изучения  поведения  —  современная  этология  все
теснее  Контактирует  с  общебиологическими  концепциями  эволюции.  Так
что  же  тогда  своеобразного  в  социобиологическом  изучении  поведения?
Вправе  ли  говорить  социобиологи,  как  они  это  делают,  о  каких-то  осо¬
бых,  социобиологических  методах  их  исследований?
 Вопрос  этот  принципиальный,  поскольку  касается  самого  лица  социо¬
биологии,  оценки  ее  претензий  на  исключительно  новаторский  характер.
Как  отмечалось,  неоднородность  направления,  отсутствие  ориентации
на  сознательное  обоснование  его  методологии  затрудняют  получение
целостного  впечатления  о  существе  новаций.  Вместе  с  тем  своеобразие
подхода  к  поведению  можно  увидеть  из  содержания  социобиологических
концепций,  из  тех  целевых  установок,  на  реализацию  которых  направле¬
но  это  содержание.  Как  бы  мы  ни  критиковали  социобиологов  за  биоло-
гизаторские  тенденции  (и  делать  это,  безусловно,  необходимо),  нельзя
отвлекаться  от  того,  что  профессиональным  биологам  стало  крайне
важным  разобраться  в  ”человеческой”  проблематике.  Конечные  целевые
установки  связаны  с  жизнью  людей,  а  не  муравьев,  с  тревогой  за  судьбы
человечества  на  Земле,  с  желанием  вмешаться  в  процесс  теоретического
изучения  поведения  человека,  этических  основ  этого  поведения.  То,  что
 *  Наиболее  обстоятельная  критика  социобиологии  в  общем  контексте  современных
этологических  знаний  представлена,  на  наш  взгляд,  Е.  Н.  Пановым.  Мы  не  во  всем
согласны  с  этим  исследователем,  хотя  высоко  ставим  его  как  специалиста-этолога.
 64

целевые  установки  именно  таковы,  видно  не  просто  из  многочисленных
высказываний  социобиологов,  но  прежде  всего  по  их  основным  идеям,
по  тем  акцентам,  которые  расставлены  в  этологических  и  эволюционных
концепциях.
 Ведущее  понятие  в  социобиологическом  подходе  к  поведению  (любо¬
му  поведению)  -  это  понятие  альтруизма.  Оставим  пока  в  стороне  пре¬
словутую  метафору  ”гены  альтруизма”,  вызвавшую  столько  справедли¬
вых  нареканий  в  адрес  социобиологии,  и  попробуем  понять,  почему
именно  альтруизм  поставлен  во  главу  угла.  Ведь  основатель  этологии
Конрад  Лоренц  подчеркивал  значение  агрессивного  поведения.  Многие
искренние  последователи  Дарвина  настолько  увлеклись  идеей  конкурен¬
ции,  односторонне  понятой  борьбы  за  существование  в  органическом
мире,  что  немало  способствовали  укреплению  ставшего  расхожим  мне¬
ния,  будто  мир  живого  —это  господство  ”животности”,  ”звериности”,
эгоизма.  Принималось  без  обсуждений,  что  лишь  человек  может  вырвать¬
ся  из  пут  эгоизма  благодаря  сознанию  и  одухотворенности.  В  этом  же
ключе  в  концепциях  социал-дарвинизма  биологическое  знание  экстрапо¬
лировалось  на  сферу  общественных  явлений.  Потому  они  и  ”пришлись
по  душе”  многим  идеологам  капитализма,  что  опирались  на  ”закон”
природы,  якобы  утверждающий  неизменность  индивидуалистического,
эгоистического  начала  в  любом  живом  существе.  Полное  неприятие
социобиологами  концепций  социал-дарвинизма  в  целом  имеет  среди
других  причин  и  ту,  что  они  не  согласны  с  такой  ”эгоистичной”  картиной
органического  мира.  Но  откуда  это  несогласие,  это  стремление  выявить
в  наследии  Дарвина  более  полное  понимание  борьбы  за  существование,
включающее  в  себя  сотрудничество  особей,  их  кооперацию,  взаимо¬
помощь?
 В  научном  плане  на  социобиологов  скорее  всего  оказали  воздействие
те  сдвиги  в  предмете  биологии,  которые  связаны  с  активным  изучением
новых  объектов  —экосистем.  Так,  Уилсон  известен  в  научных  кругах
не  только  как  энтомолог,  но  и  как  энтузиаст  экологии,  активный  пропа¬
гандист  идей  сохранения  природной  среды  и  необходимости  налаживания
гармоничных  отношений  между  человеком  и  природой*.  Место  экологии
в  ”новом  синтезе”,  обещанном  социобиологами,  не  очень-то  детально
прорисовано,  но  общий  тезис  о  важности  экологии  в  известной  мере  реа¬
лизуется  в  преимущественном  внимании  именно  к  кооперативным,
организованным,  построенным  на  содружестве  формам  существования
живых  организмов.  Очевидно,  что  без  изучения  этих  форм,  начиная
с  экологических  цепочек  обмена  веществ  и  кончая  взаимодействием
через  поведение,  невозможен  биосферный  масштаб  познания  жизни.
Именно  потому,  что  любая  экосистема  включает  ”на  равных”  живое
и  косное  вещества,  так  важно  дальнейшее  движение  в  понимании  специ¬
фики  живого,  его  внутренней  ''консолидации”  по  отношению  к  неживо¬
му,  его  активности,  часто  осуществляемой  именно  через  поведение.
В  этом  смысле  "альтруизм”  как  ключевое  понятие  социобиологии  фик¬
сирует  перспективные  линии  контактов  между  экологией  и  этологией.
 *Его  книга  "Биофилия”  (1984)  скорее  написана,  образно  выражаясь,  рукой  эколо¬
га,  чем  социобиолога.  См.  подробнее  об  этом  в  главе  3.
 3  -  825
 65

Тем  не  менее  ”ключевым”  это  понятие  стало  не  под  влиянием  тех  или
иных  научных  рассуждений  и  не  потому,  что  об  эволюционной  роли
”альтруизма”  говорили  такие  авторитетные  для  социобиологов  ученые,
как  Дж.  Холдейн,  Тинберген,  Триверс.  Все  дело  здесь  в  основных  целе¬
вых  установках  Уилсона  и  его  сторонников.  Альтруизм  предпочтен  эго¬
изму  потому,  что  с  эгоизмом  ”нечего  делать”  при  той  мессионерской
роли,  в  хорошем  смысле  этого  слова,  которую  избрали  социобиологи.
Через  эгоизм  не  воспитаешь  в  людях  веру  в  светлое  будущее,  не  пробу¬
дишь  сил  для  совместной,  вполне  доступной  и  необходимой  для  совре¬
менного  человечества  деятельности,  направленной  на  сохранение  жизни
на  Земле.
 Девиз  эгоизма,  как  известно,—”после  меня  хоть  потоп”.  Социобиоло¬
ги  же  вдохновляются  призывом,  обращенным  в  будущее,  в  мир  сохра¬
ненного  многообразия  живого  и  гармонии  интересов  человека  и  приро¬
ды.  Классически-натуралистическое  уважение  к  живой  природе  подкреп¬
ляется  их  гуманистической  верой  в  человека,  в  его  разум,  в  его  способ¬
ность  наладить  достойные  человека  нормы  человеческого  общежития.
Именно  это  обстоятельство  обусловливает  важность  изучения  биологи¬
ческих  основ  поведения  человека,  ибо,  как  они  полагают,  человек  ”об-
речен”  быть  альтруистом  всем  ходом  эволюции.  Его  сопротивление
этой  судьбе  как  раз  коренится  в  несовершенных  социальных  условиях,
искажающих  природу  человека  и  его  представление  о  самом  себе.  Не  за¬
трагивая  вопроса  о  действительных  путях  социального  переустройства,
социобиологи  надеются  лишь  на  успех  научного  знания  и  его  пропаганду
среди  населения,  т.е.  на  просветительскую  миссию  ученых.  Иллюзор¬
ность  этих  надежд  очевидна,  но  оставим  пока  в  стороне  многократно
проявляющееся  в  социобиологии  незнание  законов  общественной  жизни
и  постараемся  обобщить  своеобразие  ее  подхода  к  изучению  поведения.
 Главное  отличие  социобиологии  от  этологии  заключается  в  движении
”сверху  —  вниз”,  от  общественных  проблем  к  естественнонаучным.
В  целевых  установках  социобиологии  это  формулируется  довольно  от¬
четливо,  ясно  обнаруживается  и  в  предпосылочных  суждениях,  в  ориен¬
тации  прежде  всего  на  проблему  альтруизма.  Определенный  образ  обще¬
ственной  жизни,  как  она  мыслится  в  идеале,  задает  общее  направление
их  размышлениям  о  биологических  основах  человеческого  и  любого
другого  поведения.  Такая  откровенная  позиция  антропоморфизма  как
бы  выводит  социобиологию  из  ряда  биологических  дисциплин,  что  и  де¬
лает  ее  уязвимой  для  критики  со  стороны  как  биологов,  так  и  общество¬
ведов.  Это  обстоятельство  действительно  выступает  источником  многих
внутренних  противоречий  социобиологии,  поставившей  перед  собой
общегуманитарные  цели  и  стремящейся  реализовать  их  только  с  по¬
мощью  естественнонаучных  средств.  Но  при  этом  правомерно  поставить
вопрос  и  о  том,  каким  же  образом,  интересуясь  проблемой  человека,
возможно  оставить  его  за  рамками  исследования,  избежать  антропомор-
физации  понятий  и  проблем?  Вопрос  чрезвычайно  сложный,  непосредст¬
венно  относящийся  к  проблеме  интеграции  биологического  и  социогума¬
нитарного  знания.  Социобиология  не  сумела  дать  на  него  ясного  и  непро¬
тиворечивого  ответа,  но  пыталась,  и  в  этих  попытках  содержатся,  как
справедливо  пишут  И.  Т.  Фролов  и  Б.  Г.  Юдин,  вовсе  не  одни  лженаучные
 66

объяснения  —  социобиология  "приводит  ряд  интересных  фактов  и  ставит
многие  проблемы,  требующие  тщательного  анализа  в  позитивном,  а  не
только  в  негативном  плане”53.
 Основное  внимание  социобиологи  уделяют  типам  поведенческих  вза¬
имодействий,  поскольку  "социальная”  структура  популяции  обеспечива¬
ется,  как  они  полагают,  прежде  всего  устойчивыми  формами  "социаль¬
ного"  поведения.  Поэтому  встает  задача  поиска  таких  "инвариантов”
поведения,  которые  повторяются  так  или  иначе  во  всех  возможных
модификациях  его  форм.  В  этом  смысле  плодотворна  попытка  социоби¬
ологов  выделить  в  многообразии  форм  "социального"  поведения  живот¬
ных  некие  повторяющиеся  "блоки”,  характеризующие  его  как  таковое.
Первый  "блок”  относится  к  самой  сути  кооперирования  особей,  состав¬
ляет  стержень  их  общения  (проблема  "эгоизма  —  альтруизма”).  Второй
описывает  формы  поведения,  связанные  с  репродуктивной  деятельно¬
стью  (проблемы  сексуального  поведения).  Третий  касается  активности
особей  в  их  "самоопределении”  по  отношению  друг  к  другу  или  к  "чужа¬
кам”  (проблемы  агрессивного  поведения).  Заслуга  специалистов-этоло¬
гов  состоит  в  оценке  предложенной  схемы  поведенческих  "инвариан¬
тов”.  Но  уже  сегодня  эмпирический  материал  социобиологии  указывает
на  существование  в  "социальном”  поведении  животных  некоторых  орга¬
низующих  его  центров,  которые  тесно  связаны  в  своем  развитии  с  эво¬
люцией  "социальных"  структур.  Безусловно,  в  этом  направлении  иссле¬
дования  еще  много  "белых  пятен”,  нерешенных  вопросов,  особенно
в  механизмах  эволюции  "социального”  поведения.  Насколько  достовер¬
ны  избранные  социобиологией  пути  их  изучения,  также  является  пред¬
метом  обсуждения  специалистов.  Наша  задача  состоит  в  том,  чтобы,
рассмотрев  философские  аспекты  исследований  социобиологов,  прояс¬
нить  роль  поведенческих  "инвариантов”  в  общей  концепции  социобио¬
логии  человека.  С  этой  целью  остановимся  подробнее  на  их  содержании.
 По  свидетельству  Уилсона,  социобиология  возникла  в  результате
дискуссий  по  проблеме  альтруизма.  Говоря  о  так  называемом  альтруиз¬
ме  в  животном  мире,  необходимо  помнить  о  метафоричности,  условно¬
сти  этого  понятия,  чтобы  не  путать  его  с  человеческим  альтруизмом.
Альтруизм  человека  —  "нравственный  принцип,  согласно  которому  благо
другого  и  он  сам  нравственно  более  значимы,  чем  собственное  "Я”  и  его
благо"54.  Однако,  отмечая  метафоричность  понятия  "альтруизм",  социо¬
биологи  вместе  с  тем  сохраняют  в  основном  его  смысл  и  в  отношении
органического  мира.  Очевидным  для  социобиологов  сразу  было  и  воз¬
никшее  противоречие  между  содержанием  понятия  "альтруизм"  и  при¬
вычными  общеэволюционными  представлениями.
 В  соответствии  с  современными  эволюционными  взглядами  приспо¬
собленность  организма  измеряется  вкладом  особи  в  общин  генофонд
следующих  поколений.  Наиболее  приспособленные  оставляют  наиболь¬
шее  потомство,  достигающее  половой  зрелости.  Борьба  за  существова¬
ние,  казалось  бы,  требует  максимальной  активизации  всех  "эгоистиче¬
ских”  устремлений  индивида.  Но  как  в  таком  случае  можно  объяснить
широкое  распространение  среди  видов  таких  форм  поведения,  которые
могут  быть  названы  "альтруистическими”?  Как  такое  поведение  может
передаваться  из  поколения  в  поколение?  Эти  вопросы  стали  для  Уилсона
 67

и  его  сторонников  "центральной  проблемой  социо  биологии".  Альтруи¬
стическим  поведением  в  социобиологии  называется  действие  или  сово¬
купность  действий  индивида  (группы  особей),  приводящих  к  росту  при¬
способленности  другого  индивида  (группы)  за  счет  "альтруиста".  Пове¬
дение,  в  результате  которого  происходит  усиление  или  снижение  ("эго¬
изм")  приспособленности  какой-либо  особи,  на  которую  оно  направле¬
но,  ведет  (может  привести)  к  устранению  одной  из  двух.  Таким  обра¬
зом,  понятия  альтруизма  и  эгоизма  оказываются  связанными  с  фунда¬
ментальным  понятием  эволюции  -  отбором.
 Отбор  родичей,  групповой  и  половой  отбор  с  необходимостью  пред¬
полагают  то  поведение,  которое  может  рассматриваться  в  терминах
"альтруизм—эгоизм".  Поскольку  эти  формы  отбора  постоянно  исполь¬
зуются  социобиологами,  остановимся  на  них  подробнее.  Рассмотрим
прежде  всего  случай,  приведенный  О.  и  Д.  Солбригами,  не  относящийся
к  социобиологии,  но  демонстрирующий  общезначимый  характер  многих
из  обсуждаемых  ею  проблем.  "Представим,  например,—пишут  авторы,—
трех  кормящихся  на  лугу  луговых  собачек  из  одного  помета  (сибсов),
гетерозиготных  по  одному  и  тому  же  аллелю.  Представим  далее,  что
к  ним  бесшумно  приближается  хищник,  который  может  схватить  любую
из  трех  особей,  причем  остальные  две  ничего  не  заметят.  Но  если  одна  из
луговых  собачек,  заметив  хищника,  подаст  сигнал  тревоги,  то  она  отвле¬
чет  этим  внимание  хищника  на  себя  и  поэтому:  1)  будет  почти  наверное
съедена  хищником  и  2)  даст  возможность  своим  сибсам  спрятаться
в  норку.  Совершенно  ясно,  что  подача  сигнала  в  такой  ситуации  гибельна
для  данной  особи  (поскольку,  привлекая  к  себе  внимание  хищника,  она
повышает  вероятность  собственной  гибели).  Однако  это  повышает  веро¬
ятность  выживания  данного  аллеля,  так  как  гибнет  лишь  один  из  трех
его  носителей.  Если  рассматриваемая  черта  (подача  сигнала  тревоги)
определяется  именно  этим  аллелем,  то  можно  представить  себе,  каким
образом  он  мог  бы  распространяться  в  популяции.  Итак,  мы  видим,  что
некоторые  черты,  хотя  они  и  гибельны  для  своего  носителя,  могут  тем
не  менее  сохраняться  отбором,  если  они  дают  достаточное  преимущество
родственным  ему  особям.  Такие  черты  называют  альтруистическими,
а  соответствующий  тип  отбора  —  отбором  родичей  (кт  зексНоп)  ”55.
 Альтруизм  в  родственном  отборе,  как  говорилось,  объясняется
механизмом  совокупной  (или  итоговой)  приспособленности,  предложен¬
ным  У.  Гамильтоном.  По  мнению  социобиологов,  основные  выводы
Гамильтона  раскрывают  эволюционный  смысл  "альтруизма".  Так,  особь,
"жертвующая”  собой  ради  родственников,  не  исчезает  бесследно:  присут¬
ствующие  в  генотипе  родственников  ее  гены  передаются  следующим
поколениям.  По  выражению  М.Рьюза,  любая  помощь,  оказанная  индиви¬
дом  его  родственникам,  есть  "зерно  для  его  собственной  мельницы".
Сознавая  принципиальную  важность  понятия  родственного  отбора  для
объяснения  "альтруистического”  поведения  индавидов  в  популяции,
Дж.  Мэйнард  Смит  этой  проблеме  уделил  большое  внимание  в  своих  про¬
изведениях,  в  том  числе  и  в  опубликованной  в  1985  г.  статье  "Эволюция
криков  тревоги"5*.
 Для  эволюциониста,  пишет  Мэйнард  Смит,  трудно  объяснить  проис¬
хождение  криков  тревоги,  поскольку  они  не  могут  быть  объяснены
 68

с  помощью  индивидуального  отбора.  Такие  крики  противоположны
интересам  производящих  их  индивидов,  хотя  в  принципе  можно  допу¬
стить  их  существование  индивидуальными  интересами  особи,  решившей
подать  крик.  Логика  этого  объяснения  примерно  такая.  Прежде  чем
выбрать  жертву,  хищнику  нужно  приблизиться  к  стае  по  возможности
незамеченным.  Поэтому  весь  процесс  охоты  хищника  с  позиции  особи-
члена  стаи  может  быть  разделен  на  следующие  этапы:  1)  хищник  прибли¬
жается,  но  еще  не  начал  выбирать  жертву;  2)  хищник  приблизился  и
сейчас  начнет  выбирать  жертву  —  опасность  для  особи  —члена  стаи  еще
не  локализовалась;  3)  хищник  приблизился  и  уже  наметил  жертву-
опасность  локализовалась.  Естественно,  лучше  всего  заметить  хищника
на  самой  ранней  стадии  и  подать  сигнал  предупреждения.  Вариант  выиг¬
рыша  времени  и  расстояния  от  хищника  намного  важнее  (как  для  стаи
в  целом,  так  и  для  каждого  индивида),  чем  вариант  затаиться  и  не  пода¬
вать  голоса  в  надежде,  что  шанс  оказаться  "избранником”  сравнительно
невелик.  Вот  почему  связанный  с  подачей  сигнала  риск  (хищник  чаще
всего  избирает  кричащую  особь)  все  же  может  быть  объяснен  индиви¬
дуальным  отбором.
 Вместе  с  тем,  хотя  такое  объяснение,  по  Мэйнарду  Смиту,  и  возмож¬
но,  но  все  же  маловероятно.  Подача  сигнала  тревоги  скорее  всего  разви¬
вается  посредством  родственного  отбора.  Очевидно,  первоначально
сигнал  тревоги  предназначался  родителям  для  своих  детей.  Родители
более  опытны  и  выполняют  функции  разного  рода  опеки,  и,  кроме  того,
между  ними  и  детьми  имеется  максимально  высокая  среди  родственни¬
ков  степень  генетического  родства.  Возможно,  что  первоначально  этот
сигнал  подавался  лишь  в  сезоны  спаривания.  Однако  в  дальнейшем  род¬
ственный  отбор  должен  был  распространить  "альтруистические”  отно¬
шения  на  других  родственников,  а  также  сделать  подачу  сигнала  возмож¬
ной  в  любое  время.  Такое  распространение  сигнала  происходило  потому,
что  оно  было  выгодно  сообществу.
 Впервые  детально  разработанную  попытку  применения  идеи  родствен¬
ного  отбора  к  объяснению  эволюции  "социальных  насекомых"  осущест¬
вил  У.  Гамильтон.  Один  из  полученных  им  результатов  заключался  в  суж¬
дении  о  том,  что  "альтруистическое”  поведение  будет  подхватываться
отбором  не  в  любом  случае,  а  только  тогда,  когда  выгода  от  него  в  сооб¬
ществе  превышает  возможные  потери.  При  этом  "решение"  об  "альтру¬
истическом”  или  "эгоистическом"  поведении  будет  зависеть  от  "коэф¬
фициента  родства”.  "Альтруизм”  по  отношению  к  родным  братьям  и
сестрам  проявляется  тогда,  когда  выгода  от  него  вдвое  превышает  воз¬
можные  потери,  по  отношению  к  двоюродным  —  вчетверо  и  т.д.57  Кроме
того,  "альтруистическое”  поведение,  которое  приносит  выгоду  членам
сообщества  безотносительно  к  степени  родства,  будет  возникать,  считает
Гамильтон,  если  риск  погибнуть,  не  подав  сигнала,  или  невыгодность
молчать  совершенно  очевидны,  а  соседи  не  слишком  удалены58.  Если  же
все  условия  для  осуществления  "альтруистического”  поведения  соблю¬
дены  и  "альтруист"  "жертвует  собой",  то  остальные  члены  сообщества
теми  или  иными  способами  воздают  "компенсацию"  родственникам
погибшего.
 Когда  же  речь  заходит  о  неродственных  особях  или  сообществах,  то
 69

здесь  ”компенсация”  становится  делом  чрезвычайно  непростым.  Чтобы
обосновать  эволюционное  значение  ”альтруизма”,  была  высказана  мысль
о  существовании  так  называемого  реципрокного  (взаимного)  альтруиз¬
ма.  Это  понятие  предложил  Р.  Триверс,  который  полагал,  что  какой-либо
"альтруистический”  акт,  невыгодный  одной  особи,  но  выгодный  другой,
неродственной  или  даже  принадлежащей  к  иному  виду,  может  совер¬
шиться  первой  в  расчете  на  аналогичную  ”услугу”  в  будущем  или  на
"признательность”  со  стороны  других  особей  благодетельствуемого
вида.  Такое  поведение  будет  тем  более  вероятно,  чем  жестче  будет  отбор
против  так  называемых  обманщиков-особей,  извлекших  выгоду,  но
избегающих  поступать  в  ответ  таким  же  образом.
 Так,  в  группе  особей,  преодолевающих  водную  преграду,  опасность
утонуть  для  каждой  составляет  50%  в  том  случае,  если  индивиды  "на¬
строены”  эгоистически.  Опасность  уменьшается  во  много  раз,  если  груп¬
па  состоит  из  "альтруистов”.  И  даже  если  выполняющий  свою  миссию
"альтруист"  гибнет,  продемонстрированное  им  поведение,  уверяет  Три¬
верс,  в  аналогичной  ситуации  будет  проявлено  по  отношению  к  его  род¬
ственникам,  что  обеспечит  сохранение  в  популяции  генов  "альтруиста".
 В  качестве  примера  взаимного  "альтруизма"  Триверс  приводит  также
межвидовое  симбиотическое  взаимодействие.  Так,  губан  ЬаЬгоШез
ЛтШгаШв  чистит  морского  окуня  Ертерке1ш  МггаШ,  удаляя  с  его  тела
эктопаразитов.  Эта  привычка  развилась  в  течение  длительного  времени
в  эволюционном  процессе  вместе  с  запретом  на  пожирание  "чистильщи¬
ков".  Почему,  спрашивает  Триверс,  большая  рыба  не  проглатывает  ма¬
ленькую?  Потому  что  "чистильщик”  больше  полезен  живым,  чем  мерт¬
вым.  Если  бы  хозяин  съел  "чистильщика”,  ему  было  бы  трудно  найти
иного.  То,  что  хозяину  нужен  именно  его  "чистильщик",  а  не  какой-либо
иной,  демонстрировалось  опытами.  Очевидно,  здесь  действует  механизм
типа  родственного  отбора59.
 Строго  говоря,  в  приведенном  случае  (так  же  как  и  в  иных  примерах
подобного  рода)  можно  было  бы  обойтись  без  такого  точного  в  соци¬
альном  смысле  термина,  как  "альтруизм".  Ведь  Триверс  признается
в  том,  что  некоторые  модели  поведения  не  свидетельствуют  об  объек¬
тивном  наличии  альтруизма  в  животном  мире-их  "удобно  определять
как  "альтруистические”  или  "взаимоальтруистические”"60.  В  то  же  вре¬
мя  за  любым  "альтруистическим”  актом  неизбежно  стоит  забота  о  бла¬
гополучии  (если  не  своего,  то  своих  родичей)  носителей  определенного
количества  тождественных  с  индивидом  генов.  В  подоснове  альтруизма
проглядывает  эгоизм.  Такого  рода  возражения  заставили  Уилсона  ввести
дополнительные  понятия  "подлинного”  и  "мнимого”  альтруизма.
 Альтруизм,  по  Уилсону,  может  носить  неосознанный  характер,  и  в  этом
случае  субъект  не  ожидает  за  него  никакой  награды  ("альтруизм  с  твер¬
дой  сердцевиной”).  Это  "подлинный”  альтруизм,  который  развился  в  эво¬
люции  живого  посредством  естественного  отбора  и  господствует  на  доче-
ловеческом  уровне.  Но  альтруизм  может  быть  и  осознанным  ("альтруизм
с  мягкой  сердцевиной”),  или  "мнимым”.  Его  конечные  причины
эгоистичны.  Такое  поведение  включает  ожидание  ответных  благ  для
самого  субъекта  или  его  родственников.  Этот  вид  альтруизма  преобладает
у  человека,  хотя  и  сосуществует  с  "подлинным"  альтруизмом.  Роль
 70

альтруизма  в  эволюции  рассматривается  на  индивидуальном  и  популяци¬
онном  уровнях.  Популяции,  в  'которых  индивиды  проявляют  самопо¬
жертвование  ради  пользы  других,  оказываются  в  более  выгодных  усло¬
виях,  чем  те,  члены  которых  прежде  всего  "заботятся”  о  собственном
благополучии61.
 И  это  относится  не  только  к  отдельной  особи  или  группе.  Если  отбор
на  уровне  колонии,  рассуждает  Уилсон,  может  вызвать  эволюцию  "аль¬
труистического”  поведения  у  части  индивидов  —  членов  колонии,  то
также  мыслимо,  что  отбор  на  уровне  целой  популяции  колоний  может
генерировать  "альтруистическое”  поведение  одной  или  нескольких  коло¬
ний  целиком62.  Утверждение  об  эволюции  "альтруистических  колоний”
используется  социобиологами  в  обоснование  закономерности  "перехо¬
да”  альтруизма  из  органической  природы  в  общество.  Люди  естествен¬
ным  путем  обрели  одну  из  своих  человеческих  характеристик-альтру¬
изм.  "Способность  к  взаимному  альтруизму,  можно  предполагать,  раз¬
вилась  из  преимущественного  отбора  индивидов  и  глубоко  обусловлена
превратностями  культурной  эволюции”63.
 В  условиях  этой  эволюции  проявляются  как  факторы,  способствую¬
щие  укреплению  альтруизма,  так  и  нечто  расшатывающее  его,  а  именно
стремление  некоторых  людей  получить  выгоду  от  альтруизма,  не  отве¬
чая  взамен  тем  же.  Существуют,  пишет  Уилсон,  "вольные  стрелки”,  т.  е.
люди  просто-напросто  неблагодарные,  нарушающие  нормы  коллекти¬
визма  и  тем  самым  разрывающие  цепочки  взаимного  альтруизма.  Если
это  грозит  безопасности  коллектива,  то  он  (или  общество  в  целом)
принимает  меры  против  "вольных  стрелков”,  вплоть  до  их  изоляции.
В  целом  же  Уилсон  вериг  в  преобладание  альтруистического  поведения
над  эгоистическим,  в  существование  взаимного  альтруизма  во  всех  мно¬
гообразных  культурах  человечества.
 О  наличии  взаимного  альтруизма  во  всех  человеческих  культурах
пишет  и  Триверс.  Он  различает  следующие  формы:  1)  помощь  людей
друг  другу  во  время  опасностей  —катаклизмов,  грабежа,  внутривидовой
агрессии;  2)  справедливый  дележ  пищи;  3)  помощь  больным,  раненым,
очень  молодым  или  очень  старым;  4)  помощь  посредством  орудий;
5)  помощь  посредством  знания.  Во  всех  этих  случаях,  подчеркивает  он,
наблюдается  низкая  ценность  совершаемого  действия  для  "дающего”
и  высокая  для  "берущего”64.
 Как  видим,  при  обсуждении  "альтруистического”  поведения  социо¬
биологи  свободно  переходят  из  области  органической  эволюции  в  об¬
ласть  культурной  и  наоборот.  Эти  переходы  призваны  подкреплять
выдвинутый  тезис  об  эволюционной  роли  альтруизма,  но  почему-то
социобиологи  не  дают  более  конкретного,  обстоятельного  разбора
"альтруизма”  прежде  всего  на  биологическом  материале.  Если  это  мета¬
форичное  понятие  способствует  познанию  органической  эволюции,  то
оно  должно  быть  обосновано  в  первую  очередь  биологически.  Многие
биологи  используют  это  понятие  при  описании,  например,  зоологическо¬
го  материала,  но  при  этом  обнаруживается  довольно  запутанная  картина.
 Так,  в  книге  "Жизнь  среди  слонов”  зоологи  И.  и  О.  Дуглас-Гамильтон
дают  интересные  зарисовки,  свидетельствующие  как  ”за”,  так  и  "про¬
тив”  широкого  распространения  "альтруистического”  поведения.  Говоря
 71

о  поразительном  стремлении  этих  животных  как  бы  противиться  факту
смерти  сородичей,  исследователи  рассказывают  о  случаях,  когда  слоны
продолжали  защищать  мертвые  тела  или  даже  делали  попытки  унести  их
с  собой.  Чем  это  можно  объяснить?  "Такая  реакция  на  безжизненное
тело,—  рассуждают  ученые,—  помогает  спасти  тех  слонов,  которые  просто
потеряли  сознание.  Спасители  заинтересованы  в  выздоровлении  больного
животного,  которое  снова  может  начать  играть  отведенную  роль  в  семей¬
ной  группе:  заняться  воспитанием  и  совместной  защитой  молодых,
а  если  это  матриархат,  то,  став  главой,  в  трудные  минуты  выручать
семью,  используя  накопленный  опыт.
 Зоологу,  воспитанному  на  традициях  естественного  отбора,  ничего
не  остается,  как  объяснять  внешнеальтруистическое  поведение  спасителя
последующими  выгодами  для  него:  если  какое-то  животное  пытается
спасти  другое,  его  поведение  можно  объяснить  стремлением  спасти  со¬
племенника,  т.е.  животного  той  же  крови  и  с  той  же  наследственностью.
Труднее  найти  разумное  объяснение  невероятному,  почти  магическому
влиянию  на  слонов  даже  совсем  разложившихся  трупов”65.  Можно  за¬
ключить,  резюмируют  они,  что  поведение  слонов  подтверждает  существо¬
вание  ”альтруизма”  в  животном  мире,  к  тому  же  демонстрируемого
в  ситуациях,  казалось  бы  совсем  не  связанных  с  достижением  практиче¬
ской  выгоды.
 Вместе  с  тем  исследователи  располагают  и  прямо  противоположными
сведениями:  "альтруизм”,  проявляясь  при  взаимозащиге,  иногда  исчеза¬
ет  в  самые  неожиданные  моменты.  Некоторые  слонихи-матери  демонст¬
рируют  открыто  эгоистическое  поведение  по  отношению  к  собственным
детенышам  (они  могут  отобрать  лакомый  кусок,  не  дать  им  напиться
воды).  "...Стоит  слонихам  утолить  жажду,  как  они  удаляются,  оставляя
малышам  несколько  минут,  и  те  едва  успевают  сделать  глоток,  чтобы
не  отстать  от  семейной  группы.  Случалось,  что  другая  группа,  дождав¬
шись,  пока  напьется  предыдущая,  отталкивала  малышей,  прежде  чем  те
успевали  утолить  жажду...  Я  не  раз  видел,  как  старших  слонят  отпихива¬
ли  от  лужи  с  водой  бивнем  с  такой  силой,  что  брызгала  кровь,  а  малыш
ревел  от  боли”66.
 Такого  рода  примеры,  наверняка  не  единичные,  заставляют  усомнить¬
ся  в  однозначности  предлагаемой  социобиологами  трактовки  "алмруиз-
ма”  в  животном  мире,  его  роли  в  эволюции  и  тем  более  в  правомерности
их  утверждений  о  переходе  животного  "альтруизма”  в  нормы  человече¬
ского  поведения.  Они  утверждают,  что  животный  ”альтруизм”  становит¬
ся  чуть  ли  не  образцом  для  человека,  а  в  действительности  стихия  орга¬
нической  эволюции  развертывается  как  борьба  за  существование.  И  от¬
бор  вовсе  не  теряет  своей  жестокой  силы,  если  он  происходит  по  крите¬
риям  "альтруизма".  Выгода  для  одного  оборачивается  невыгодой  или
даже  элиминацией  для  другого.  Но  главное  теоретическое  возражение
против  универсализации  альтруизма  заключено  в  следующем.  Во-первых,
далеко  не  ко  всему  в  многообразии  живого  можно  применить  термин
"поведение”  (весь  мир  растений,  многие  низшие  организмы).  В  этом
случае  теряет  смысл  и  понятие  альтруизма.  Во-вторых,  если  эволюция
позвоночных  животных  и  обретает  дополнительные  средства  объяснения
с  помощью  понятия  "альтруизм”,  то  даже  такие  интересные  в  изучении
 72

социабельности  объекты,  как  муравьи,  пчелы,  термиты,  вносят  немало
”смуты”  в  социобиологические  представления  об  альтруизме.  Приведем
на  этот  счет  мнение  специалиста-биолога.
 Обсуждая  проблему  родственного  отбора,  В.  Е.  Кипятков  со  ссылкой
на  исследования  Ч.  Миченера  и  его  учеников  пишет  о  том,  что  представле¬
ние  о  компенсации  за  альтруизм”  не  подтверждается  даже  на  уровне
примитивных  ”полуобщественных”  и  ”общественных”  насекомых,  не  го¬
воря  уже  о  высокоорганизованных.  Среди  последних  яркий  пример
тому  —  медоносная  пчела.  В  семье  пчел  может  быть  до  100  тыс.  рабочих,
причем  за  год  население  улья  полностью  сменяется  4  —  5  раз.  И  вот  на  все
эти  почти  полмиллиона  рабочих  пчел  в  улье  появляется  всего  несколько
тысяч  трутней  и  от  силы  2  —  3  плодовитые  самки-матки.  Где  же  тут  ком¬
пенсация  за  тот  удивительный  альтруизм,  проявляемый  бесплодными
рабочими  пчелами?
 Теория  отбора  родичей  предполагает,  что  в  каждом  поколении  проис¬
ходит  как  бы  ”переоценка  ценностей”,  т.  е.  каждое  насекомое  должно
получить  компенсацию  за  проявленный  им  альтруизм  в  виде  роста  сово¬
купной  приспособленности,  а  если  эта  компенсация  и  недостаточна,  то
естественный  отбор  не  может  поддерживать  проявление  альтруизма.
Почему  же  продолжают  оставаться  бесплодными  альтруистами  рабочие
пчелы  или  муравьи,  получающие  за  свое  самопожертвование  столь
мизерное  вознаграждение?
 Да  потому,  что  они  просто  не  могут  вести  себя  иначе!  Выкормленная
определенным  образом  личинка  пчелы  или  муравья  становится  рабочей
особью  не  по  собственному  желанию,  а  по  необходимости:  ее  развитие
направляют  жестокие  регуляторные  механизмы,  существующие  в  коло¬
нии  насекомых.  Судьба  взрослой  особи  жестко  предопределена  ее  при¬
надлежностью  к  бесплодной  касте.  Она  не  может  не  быть  рабочей,  не  мо¬
жет  не  проявлять  альтруизм  вне  зависимости  от  наличия  или  отсутствия
какой  бы  то  ни  было  компенсации  за  альтруизм.  Ддже  если  бы  пчелы,
осы,  муравьи  или  термиты  вдруг  ”поняли”,  как  мала  в  действительности
их  совокупная  приспособленность,  они  не  смогли  бы  найти  выхода  из
этой  ситуации67.
 Неубедительность  предположения  "компенсации  за  альтруизм”  обус¬
ловлена  тем,  что  в  работах  социобиологов  не  раскрывается  сам  меха¬
низм  распространения  ”альтруизма”.  В  общем  виде  ясно,  что  этот  вопрос
связан  с  проблемой  соотношения  индивидуального  и  группового  отбора.
Но  все  дело  в  том,  что  далеко  не  все  эволюционисты  признают  само
понятие  группового  отбора.  Так,  О.  и  Д.  Солбриги  пишут,  что  группо¬
вой  отбор  —проблема,  по  которой  существуют  много  разногласий.  Нет
никаких  прямых  данных,  свидетельствующих  о  том,  что  он  действитель¬
но  происходит;  эволюцию  большинства,  а  может  быть,  и  всех  признаков
организма  можно  объяснить  на  основании  индивидуального  и  (или)
группового  отбора  родичей.  Однако  отсутствие  прямых  данных  еще
не4  опровергает  существования  группового  отбора.  На  самом  деле  неко¬
торые  признаки,  в  особенности  поведенческие,  легче  всего  объяснить
именно  с  помощью  группового  отбора.  Может  ли  групповой  отбор  дейст¬
вовать  в  противовес  индивидуальному  естественному  отбору  —  вопрос
иного  рода,  который  еще  не  решен,  но  вызывает  горячие  дискуссии”68.
 73

В  том  же  духе  относительно  группового  отбора  высказывается  и
Дж.  Мэйнард  Смит:  ”Причина,  по  которой  большинство  эволюционистов
неохотно  признают  групповой  отбор  важным  фактором  эволюции,  за¬
ключается  в  том,  что  обстоятельства,  при  которых  признак,  полезный
для  группы,  но  вредный  для  особи,  мог  бы  распространяться  в  популя¬
ции,  должны  быть  очень  специальными,  и  стечения  таких  обстоятельств
вряд  ли  часто  возникают  в  природе”69.  Тем  не  менее  соображения  о  ма¬
лой  вероятности  группового  отбора  не  помешали  Мэйнарду  Смиту  иссле¬
довать  этот  вид  отбора  и  отметить  его  принципиально  важные  черты,  при
наличии  которых  можно  говорить  о  его  реальном  существовании.
 Так,  для  группового  отбора  необходимо:  1)  прекращение  вражды
внутри  группы;  2)  эта  группа  должна  быть  маленькой  или  время  от
времени  ”переосновываться”  с  помощью  немногих  основателей—”аль-
труистов”,  так  как  в  большой  группе  нет  способов,  посредством  кото¬
рых  новый,  "альтруистический”  ген  мог  бы  получить  репродуктивные
преимущества.  В  соответствии  с  этими  утверждениями  Мэйнард  Смит
предложил  модель,  в  которой  "альтруистический”  ген,  элиминируемый
из  смешанной  группы  его  ”эгоистической”  аллелью,  может  увеличить
свою  частотность  посредством  группового  отбора.  Но  все  же  полученная
в  модели  популяционная  структура  имела  такой  вид,  "который  не  часто
случается  на  практике”70.
 Позиция  Мэйнарда  Смита  показательна  в  том  смысле,  что  отражает,
с  одной  стороны,  стремление  социобиологов  остаться  на  почве  истинного
знания.  Поэтому  признается  дискуссионность  важнейшего  для  концеп¬
ции  "альтруизма”  понятия  группового  отбора.  Но  с  другой  стороны,  при
создании  моделей  этого  отбора  в  ход  идут  "гены  альтруизма”,  т.  е.  гипо¬
тетичные  представления,  призванные  как  раз  обосновать  существование
группового  отбора.  Под  этими  представлениями  нет  достоверной  науч¬
ной  базы,  в  них  преобладает  субъективная  убежденность  в  существова¬
нии  неких  генетических  основ  поведения,  не  подкрепленная  научными
результатами.
 Однако  сведения  по  генетике  поведения,  которыми  наука  располагает
сегодня,  чрезвычайно  скудны  и  отрывочны71.  Нельзя  не  согласиться
с  одним  из  самых  корректных  и  добросовестных  критиков  социобиоло¬
гии—палеонтологом  и  биологом-эволюционистом,  профессором  геоло¬
гии  (Музей  сравнительной  зоологии,  Гарвард,  США)  Стивеном  Джеем
Гулдом,  который  подчеркивает:  "У  нас  очень  слабые  данные  о  генетике
поведения  человека,  и  мы  не  знаем  путей  получения  их  для  специфиче¬
ски  поведенческих  актов,  включая  те,  которые  наиболее  выделяются
в  социобиологических  рассуждениях,  например  об  агрессии  или  конфор¬
мизме.  В  отношении  человека  трудно  накопить  достаточные  сведения
о  наследственности.  Еще  более  важно  то,  что  мы  не  можем  ставить  бри-
динговые  эксперименты  по  скрещиванию  и  стандартизировать  среду”72.
 Подводит  социобиологов  в  подходе  к  эволюции  поведения  живого
и  ориентация  на  образцы  изучения  эволюции  морфологических  призна¬
ков.  Как  известно,  в  общем  виде  относительно  морфологических  струк¬
тур  можно  сказать,  что  подхваченные  отбором  структурные  изменения
в  организме  закрепляются  наследственно.  Но  это  будет  верно  лишь
отчасти,  когда  речь  пойдет  о  поведении.  Что  может  получать  "поддерж¬
 74

ку”  отбора?  Очевидно,  некоторая  приспособленность  организма  к  совер¬
шению  одного  или  ряда  действий,  движений.  Но  поведение,  как  неизме¬
римо  более  пластичное  образование,  в  значительно  большей  степени  зави¬
сит  от  переменного  состояния  среды.  Стало  быть,  роль  наследственности
в  осуществлении  поведения  должна  быть  значительно  ниже.
 Вот  это-то  и  не  принимается  должным  образом  в  расчет  социобиолога¬
ми.  "Социобиологи  считают,—  подчеркивает  один  из  самых  убежденных
сторонников  этого  направления,  этолог  Д.  Бэрэш,—что  поведенческие
образцы  подвергаются  естественному  эволюционному  отбору  так  же,
как  и  любые  другие  фенотипические  характеристики  биологических
особей”73.  В  этом  отношении  социобиологи  следуют  линии  Гамильтона,
выраженной  словами:  "Поведенческие  характеристики  видов  являются
таким  же  продуктом  эволюции,  как  и  морфологические”74.  Такая  уста¬
новка  на  генетизацию  поведения  во  многом  огрубляет  представления
о  действительном  положении  вещей.
 Понимая  сложность  работы  в  области  поведения  живого,  а  также  отда¬
вая  себе  отчет  в  уязвимости  отстаиваемой  позиции,  социобиологи  огова¬
ривают  для  себя  право  некоего  не  совсем  строгого  научного  исследова¬
ния.  Сам  Уилсон  пишет  об  этом  так:  "Социобиология  может  лучше  всего
объяснить  лишь  незначительную  часть  человеческого  социального  поведе¬
ния  в  манере  рассказа.  Его  полное  прояснение  придет  только  посредст¬
вом  более  глубокого  исследования  как  со  стороны  биологов-эволюцио-
нистов,  так  и  со  стороны  ученых-социологов”73.
 Действительно,  обсуждение  Уилсоном  понятия  "альтруизм”  и  его  воз¬
можных  генетических  оснований  ведется  именно  в  форме  рассказа,
содержащего  вольные  переходы  от  одних  примеров  к  другим.  Стремле¬
ние  доказать  универсальность  альтруизма  стимулируется  общим  сужде¬
нием  о  том,  что  альтруизм  "загадочен  в  своих  основах,  если  предполага¬
ется  его  противоположность  альтруизму  млекопитающих"76.  Из  всех
млекопитающих  наиболее  альтруистичны,  пишет  Уилсон,  шимпанзе,  хотя
и  остальных  представителей  животного  царства  не  следует  оставлять  без
внимания,  когда  речь  идет  об  эволюции.  "Социальные  насекомые",  на¬
пример,  демонстрируют  нам  самопожертвование,  вполне  сопоставимое
с  поведением  человека.  Жала  рабочих  пчел  устроены  так,  что  остаются
в  теле  врага,  а  самой  пчеле  несут  гибель;  африканские  термиты  —  солдат¬
ская  каста  —  устроены  так,  что  в  сражении  с  врагами  извергают  особый
секрет,  от  которого  гибнут  сами  и  их  противники,  и  т.п.  Конечно,  "спо¬
собность  термитов  к  самопожертвованию  не  означает,  что  они  обладают
такими  же  способностями,  что  и  люди.  Но  этим  указывается  на  то,  что
подобный  импульс  не  диктуется  чем-то  трансцендентным  и  возможно
биологическое  объяснение  феномена  самопожертвования"77.
 Предвидя  возможные  возражения,  Уилсон  отмечает,  что  в  человече¬
ском  обществе,  безусловно,  форма  и  интенсивность  альтруистических
актов  в  значительной  степени  детерминированы  культурой.  Эволюция
человека  в  значительно  большей  степени  культурная,  чем  генетическая.
Но  дело  в  том,  подчеркивает  социобиолог,  что  детерминирующие  нашу
мораль  эмоции  имеют  глубокие  генетические  основы.  Они  развились
посредством  генов,  и  это  те  эмоции,  которые  приводили  к  самопожерт¬
вованию  всех  наших  животных  предков73.  При  этом  признается  следую¬
 75

щее.  На  сегодняшний  день  известно,  что  гены  обусловливают  анатомиче¬
ские  и  биохимические  характеристики  человека,  но  очень  мало  данных
об  их  непосредственном  влиянии  на  поведение.  Однако  весьма  вероятно,
что  гены  влияют  на  форму  и  интенсивность  эмоциональных  реакций,
готовность  к  обучению  определенным  вещам,  усвоению  определенных
образцов  культуры.  В  принципе  можно  говорить  о  "топографии  развития
человеческого  поведения”.  Конечно,  она  неизмеримо  шире  и  сложнее,
чем  топография  поведения  насекомых,  ”но  это  все  же  топография”,  как
говорит  Уилсон.  Он  подчеркивает,  что  важно  понять  следующую  истину:
если  мы  достигнем  полного  понимания  процессов  генетического  и  куль¬
турного  детерминизма,  тогда  каждое  поведение  может  быть  проанализи¬
ровано  отдельно  и  прослежено  как  дорожка,  ведущая  от  гена  до  заклю¬
чительного  поведенческого  продукта.  Поведение  недостаточно  рассмат¬
ривать  как  результат  лишь  познания  и  обучения.  "Широкая  биологиче¬
ская  концепция  должна  быть  начальным  пунктом  социологической
теории”79.
 Однако  на  каких  основаниях  и  каким  образом  может  быть  создана
подобная  "широкая  биологическая  концепция”,  остается  неясным.  Уил¬
сон  постоянно  возражает  против  обвинений  в  "генетическом  детерми¬
низме”,  но  тем  не  менее  строит  свои  суждения  об  альтруизме  на  предпо-
сылочной  вере  в  его  генетическую  природу.  Отрицание  наследования
благоприобретенных  признаков,  как  принцип  современной  генетики,
как  бы  закрывает  все  другие  пути  обсуждения  поведения,  включая  чело¬
веческое.  Отдельные  реверансы  в  сторону  культуры  так  и  остаются  лишь
реверансами,  поскольку  социобиологи  не  сомневаются  в  беспредельных
возможностях  биологического  знания,  не  ставят  даже  вопроса  о  необхо¬
димости  его  существенной  трансформации,  когда  оно  обращается
к  проблеме  человека.
 Социобиологи  остаются  естествоиспытателями  даже  ;гогда,  когда  вхо¬
дят  в  сферу  общественных  явлений.  Преобладающий  акцент  именно  на
биологию  приводит  к  безответственным  (иначе  не  скажешь)  суждениям
типа  провозглашенного  Уилсоном  в  первой  же  работе  —"изъять  этику
из  рук  философов  и  биологизировать  ее”.  Это,  мягко  говоря,  легковес¬
ное  суждение  было  подвергнуто  справедливой  критике,  и  можно  лишь
добавить,  что  оно  подрывает  своими  экстремистскими  ориентациями
саму  идею  синтеза  знания.  Попытки  отыскать  биологические  основания
человеческого  поведения  не  могут  быть  плодотворными,  если  При  этом
ограничиваться  только  биологическим  знанием.  Надо  ведь  иметь  более
или  менее  четкое  общее  представление  о  том  объекте,  для  детального
изучения  которого  раскрываются  биологические  основы,  т.  е.  реально,
а  не  на  словах  привлекать  систему  гуманитарного  знания,  философскую
концепцию  человека,  так  же  построенную  на  материалистической  основе,
как  и  естествознание.
 Такие  упреки  социобиологам  относятся  не  только  к  их  взглядам
в  целом,  но  и  к  отдельным  проблемам,  включая  центральную  проблему
альтруизма.  Избрав  именно  ее  в  качестве  ключевой,  социобиология
показала  тем  самым  такое  направление  исследований  от  общества  к  при¬
роде,  которое  чрезвычайно  актуально  для  современного  познания  и  глу¬
боко  гуманистично  по  замыслу.  Однако  их  доказательства  универсально¬
 76

сти  альтруизма  не  убеждают,  и  прежде  всего  потому,  что  они  построены
не  столько  на  знании,  сколько  на  вере,  на  априорном  убеждении  в  суще¬
ствовании  генетических  основ  поведения.  Причем  при  экстраполяции
этого  убеждения  на  область  человеческой  жизнедеятельности  возникает
принципиальный  вопрос:  надеяться  ли  нам  на  прогресс  биологии  (генети¬
ки)  в  будущем,  или  уже  сегодня  возможно  говорить  об  определенных
пределах  биологического  знания.  Социобиология  предлагает  ждать  этого
прогресса  и  уповать  на  него.
 Согласно  марксистско-ленинской  концепции  человека,  никакой  про¬
гресс  не  может  отменить  ведущей  роли  социальных  факторов  жизнедея¬
тельности  человека  и  в  целом  ее  качественно  особого  характера  по
сравнению  с  животным.  Следовательно,  изучать  приро  дно-биологические
основы  человеческого  поведения  биология  должна  во  взаимодействии
с  гуманитарными  дисциплинами,  прежде  всего  с  философией.
 Много  нерешенных  проблем,  серьезных  трудностей  ожидают  исследо¬
вателя,  выясняющего  взаимосвязи  между  естественнонаучным  и  гумани¬
тарным  знанием.  Потому-то  неоправданны  в  настоящее  время  как  абсо¬
лютно  отрицательная  реакция  на  поисковые  работы  социобиологов  со
стороны  их  оппонентов,  так  и  излишне  доверчивое  к  ним  отношение
со  стороны  адептов.  Последнее  может  сослужить  плохую  службу  социо¬
биологии.  Приведем  на  этот  счет  ряд  иллюстраций  из  работ  западных
ученых.
 Так,  Кристофер  Боэм  принимает  на  веру  тезис  социобиологии  об  аль¬
труизме  как  универсальном  поведении,  отбираемом  на  генетическом
уровне:  ”Я  признаю  основную,  хотя  и  не  проверенную,  предпосылку
социобиологов  о  том,  что  гены  подготавливают  человеческое  социальное
поведение  достаточно  специфическим  способом,  и  считаю,  что  альтруизм
людей  совсем  не  представляет  собой  генетического  парадокса”80.  И  да¬
лее  следует  его  еще  более  сильное  утверждение  о  том,  что  "рассматри¬
вать  мораль  разных  человеческих  групп  можно  только  с  позиций  уни¬
версальных  черт  морали  человека  и  общественных  животных,  с  которы¬
ми  мы  разделяем  сферу  жизни”81.  Подобные  суждения,  объектом
исследования  которых  является  человек,  способны  внести  лишь  путани¬
цу  в  это  исследование.  Если  животные  наделяются  ”моралью”,  то  исчеза¬
ет  одно  из  важнейших  различий  между  человеком  и  животным,  связан¬
ных  со  спецификой  человеческого  общения,  с  нравственными  его  осно¬
вами.
 Специалист  в  области  этики,  преподаватель  Оксфордского  универси¬
тета  С.  Кларк  в  книге  ”Природа  зверя.  Моральны  ли  животные?”  (1982)
утверждает,  что  философам-этикам  стоило  бы  углубить  свои  познания
посредством  обращения  к  данным  этологии  и  психологии  животных.
Ведь  у  животных  есть  не  только  то,  что  люди  должны  отвергать  как  соб¬
ственно  животность.  У  них  есть  и  то,  чему  следовало  бы  научиться  и  чело¬
веку—жить  в  мире  и  дружбе.  Говоря  непосредственно  о  позиции  Уилсо¬
на,  Кларк  пишет:  ”Конечно,  хорошо,  что  мы  можем  видеть  в  звере  нача¬
ло  человеческой  моральности,  пусть  и  в  простой  форме”82.  И  далее:
’То,  что  животное  и  человеческое  поведение  целиком  отличны,  я  нахожу
неправдоподобным.  Многие  из  наших  отношений  уважения  и  заботы
зависят  от  нашего  кровного  родства,  и  потому  они  либо  врождены,  либо
 77

им  легко  обучиться.  Мы  разделяем  это  с  нашими  собратьями  -  примата¬
ми”83.  Вот  почему  исследования  социобиологов  заслуживают  внимания,
заключает  Кларк.  К  сожалению,  не  обсужден  вопрос  о  том,  каким  же
образом  этика  должна  учесть  эти  посылки  и  какова  в  целом  судьба  эти¬
ческого  знания  перед  лицом  ”вызова”  со  стороны  биологии.
 Некритичное  отношение  к  социобиологии  канадского  философа
М.  Рьюза  известно  по  ряду  его  публикаций.  Здесь  же  мы  хотели  обратить
внимание  на  то,  каким  образом  обосновывается  Рьюзом  стремление
социобиологов  "использовать  все  сведения  о  биологии  человека  для  объ¬
яснения  всех  феноменов  и  неясностей  человеческого  бытия,  включая
этику”84.  Он  предлагает  также  некоторые  логические  основания  для
того,  чтобы  считать  этику  выводимой  из  биологии.  Делается  это  с  по¬
мощью  сугубо  формально-логических  заключений.  Посылка:  культура
не  может  быть  причиной  морали,  так  как  мораль  включается  в  культуру.
Следовательно,  для  обоснования  морали  нужно  искать  иную,  некультур¬
ную,  т.е.  биологическую,  основу.  Или  еще:  мы  все  больше  убеждаемся
в  том,  что  культура  должна  быть  биологически  адаптивна.  Поскольку
мораль—часть  культуры,  то  и  мораль  должна  быть  биологически  адап¬
тивна,  и  нужно  искать  биологические  основы  морали85.
 Здесь  вряд  ли  нужно  специально  доказывать,  что  социобиология
не  вправе  ответить  на  все  вопросы  человеческого  бытия,  да  она,  кстати,
и  не  претендует  на  это.  Но  если  уж  затеян  разговор  о  человеческом  бы¬
тии,  то  для  его  анализа  только  формально-логические  построения  неубе¬
дительны.  Поднятые  социобиологией  проблемы  действительно  важны
и  поэтому  достойны  серьезного,  непременно  критичного  отношения.
Такой  подход  тем  более  необходим,  поскольку  направление  разнородно
и  противоречиво  даже  в  исходных  принципах.  Выше  говорилось  о  том,
насколько  показательно  для  социобиологии  понятие  "альтруизма”.  Но
как  быть  с  включенной  в  социобиологию  концепцией  "эгоистичного
гена”,  с  помощью  которой  ее  создатель,  английский  этолог  Р.  Докинс,
пытается  доказать  эволюционную  роль  как  раз  не  альтруизма,  а  эгоизма?
 Отношение  лидера  направления  Э.  Уилсона  к  этой  концепции  дает
дополнительное  свидетельство  методологической  "беззаботности”  социо¬
биологов.  Скорее  всего  отсутствие  каких-либо  критических  замечаний
в  адрес  концепции  Р.  Докинса  может  быть  объяснено  тем  фактом,  что
в  ней  проводится  идея  генетической  детерминированности  не  только
поведения,  но  и  всех  явлений  человеческой  культуры.  Поскольку  имен¬
но  вопрос  о  генетических  основах  поведения  —  самый  спорный  в  социо¬
биологии,  самый  уязвимый  для  критики,  то  единомыслие  по  этому
вопросу  делает  как  бы  несущественными  серьезные  различия  в  общей
картине  эволюционных  представлений  Докинса  и  Уилсона.
 На  наш  взгляд,  было  бы  неверным  недооценивать  их,  отмахнуться
от  них  на  том  основании,  что  "альтруизм”  и  "эгоизм”  в  равной  мере
антропоморфны,  не  обладают  привычным  статусом  научных  понятий
и  представляют  собой  чуть  ли  не  произвольную  выдумку  биологизатор-
ски  настроенных  ученых.  Однако  мы  стремимся  раскрыть  истоки  биоло-
гизаторских  тенденций,  показать  негативные  и  позитивные  результаты
обращения  естествоиспытателей  к  проблеме  человека,  поэтому  вправе
делать  особый  акцент  на  различиях  в  концепциях  "альтруизма”  и  "эгоиз¬
 78

ма”.  Точнее  сказать,  что  они  очевидны  по  определению,  фиксируя  извеч¬
ную  тему  человеческих  взаимоотношений,  но  вот  современный  обще¬
культурный  контекст  этих  концепций,  их  социально-мировоззренческие
истоки  дают  пищу  для  размышлений.
 Чрезвычайно  показательно,  что  обращение  Р.  Докинса  к  молекулярно¬
генетическому  уровню  живого,  где  заложены,  по  его  мнению,  исходные
причины  всех  событий  органического  мира,  привело  к  "машинизирован-
ной”,  механистической  картине  эволюционного  процесса.  Это  становится
неизбежным,  если  считать,  что  генетические  и  кибернетические  подходы
способны  дать  объяснения  сущности  жизни  и  ее  эволюции.  Этолог  по
профессиональному  роду  занятий,  Р.  Докинс  предстает  в  социобиологи-
ческой  проблематике  как  откровенно  физик  ал  истеки  мыслящий  ученый.
Парадоксально,  но  факт,  что  сложнейшие  формы  взаимодействия,  де¬
монстрируемые  миром  живого,  а  тем  более  миром  общественных  отно¬
шений  человека,  оказываются  объектами  физикалистского  стиля  мыш¬
ления.  Как  отмечал  сам  Докинс  в  ответах  на  критику,  от  него  ожидали
признать  метафорой  главный  тезис  о  том,  что  человек  —  машина  для
выживания  генов.  Он  же  ответил,  что  это  говорится  им  в  буквальном
смысле86.  Однако  обратимся  к  содержанию  всей  концепции87.
 С  первых  страниц  книги  "Эгоистичный  ген”  утверждается,  что  ”все,
что  эволюционировало,  должно  было  быть  эгоистичным”88.  Эгоистичны
молекулы,  клетки,  животные  организмы,  человек.  Такое  господство
"эгоизма”  объясняется  тем,  что  в  основе  всего  живого  лежат  молекулы
ДНК  с  их  способностью  к  "эгоистичному”  воспроизведению  себе  подоб¬
ного.  Поэтому  содержание  эволюции  состоит  в  отборе  генов  и  в  создании
ими  все  новых  организмов  как  "машин  для  выживания  генов”.  Наибо¬
лее  характерной  чертой  живого,  предопределенной  особенностями  гене¬
тического  воспроизведения,  оказывается  одна  функция  —  "быть  эгоис¬
тичным”.  Понятие  функции,  столь  необходимое  в  любом  биологическом
исследовании,  обретает  явно  мистическое  содержание.  Если  все  уровни
организации  живого  нацелены  на  все  более  полное  осуществление  "функ¬
ции  эгоизма”,  то  вся  проблематика  эволюционной  теории  нуждается
в  коренном  пересмотре.
 Становятся  несущественными  различия  также  в  закономерностях
развития  таких  несхожих  целостных  образований,  как  организм,  популя¬
ция,  биоценоз,  биосфера;  в  этой  ситуации  также  можно  пренебречь
несходством  путей  индивидуального  и  филогенетического  развития  про¬
цессов  микро-  и  макроэволюции  и  т.д.  Единая  для  всего  живого  "функ¬
ция  эгоизма”,  нивелируя  все  различия,  подчиняет  их  себе,  выстраивает
эволюционный  процесс  по  единой  линии  усовершенствования  способов
реализации  этой  функции.  Очевидно,  что  такая  картина  эволюционного
процесса  имеет  мало  общего  с  дарвинизмом,  хотя  Докинс,  как  и  все
социобиологи,  постоянно  заверяет  в  преданности  идеям  Дарвина.'
 Обращаясь  к  собственно  социальной  проблематике,  к  поведению
человека,  Докинс  исходит  из  той  же  предпосылки,  которую  он  применя¬
ет  и  в  отношении  всего  органического  мира:  функция  быть  эгоистичным
дана  от  природы,  именно  она  составляет  основное  содержание  эволюци¬
онного  процесса.  Хотя  человек  и  уникален  среди  живого,  но  тем  не  менее
он  тоже  "машина  для  выживаемости  генов",  только  более  совершенная,
 79

созданная  генно-селективной  эволюцией  в  угоду  Эгоистичному  гену”.
В  основе  развития  цивилизации,  оказывается,  тоже  находится  реплика¬
тор,  который  обозначен  Докинсом  термином  ”мим”.  ”Мим”  (от  грече¬
ского  —  гттеШ)  —  единица  культурной  передачи,  единица  подражания.
”Примерами  мимов  являются  мотивы,  идеи,  удачные  фразы,  моды
одежды,  способы  создания  работ  или  частей  здания”.  ”Мимы”  рождают¬
ся,  распространяются  и  умирают  по  каким-то  своим  мистическим  зако¬
нам,  никак  не  определяемым  конкретно-историческими  формами  дея¬
тельности  людей.
 В  лучшем  случае,  говоря  об  объективных  и  доступных  научному
познанию  основах  эволюции  ”мимов”,  Докинс  снова  и  снова  возвращает¬
ся  к  аналогии  с  генами.  Это  даже  больше,  чем  аналогия,  поскольку
функционирование  ”мимов”  скоррелировано  (правда,  не  ясно,  каким
образом)  с  функционированием  генов,  а  способы  существования  и  раз¬
вития  ”мимов”  целиком  копируют  закономерности  молекулярно-гене¬
тического  уровня  живого.  Отсюда  следует  фатальная  неизбежность  эгоиз¬
ма  как  ведущей  черты  человеческих  взаимоотношений.  Человек  как
”машина  для  выживания  генов”  не  свободен  в  выборе  поведения.  Хотя
Докинс  в  конце  книги  и  призывает  к  борьбе  против  ”безжалостных
репликаторов”,  апеллирует  к  силам  культуры  и  нравственности,  но  тра¬
гизм  человеческого  существования  налицо  —  будучи  биологически  запро¬
граммированным  на  эгоизм,  человек  нуждается  в  альтруизме,  в  обще¬
нии,  основанном  на  поддержке  и  взаимопомощи.  Увы,  выхода  из  этого
трагического  положения  нет.  Такова  неизбежность  пессимистической
тональности  социобиологических  идей  Р.  Докинса.
 Концепция  Уилсона  о  ведущей  эволюционной  роли  альтруизма,  напро¬
тив,  оптимистична  и  нацелена  на  активность  человека  в  сопротивлении
чуждым  ему  силам,  искажающим  его  предназначение,  и  прежде  всего
предназначение  к  жизни,—  Уилсон  восстает  против  угрозы  ядерной  вой¬
ны,  против  опасности  экологического  кризиса.  Но  дело  не  просто  в  конт¬
расте  пессимизма  и  оптимизма.  Концепции  Докинса  и  Уилсона  отражают
полярность  мировйдения,  понимания  важнейших  мировоззренческих
вопросов.  Уилсон  непоследователен,  противоречив  в  своих  гуманистиче¬
ских  интенциях  (об  этом  подробнее  скажем  дальше),  но  тем  не  менее
руководствуется  ими  в  определении  главных  целей  социобиологии.
Ему,  как  ученому,  важно  возвысить  человека  и  помочь  ему  осознать
себя.  Докинсу  же  важно  дать  аналитическое  описание  эволюции  генети¬
ческих  оснований  жизни,  к  тому  же  представленных  в  физико-химиче¬
ской  интерпретации.  Человек  как  простая  "машина  для  выживания
генов”  никак  не  может  претендовать  на  исключительное  и  центральное
место  в  общем  процессе  научного  познания.  Тенденция  физикализации
биологии,  как  реальный  и  во  многом  плодотворный  процесс,  не  только
абсолютизируется,  но  и  резко  противопоставляется  тенденции  ее  гума¬
низации.
 Так  на  специфичном  материале,  предложенном  социобиологией,
обнаруживаются  общезначимые  для  современной  науки  проблемы.  Во
главу  угла  ставится  проблема  социальной  детерминации  познания,  согла¬
сие  или  несогласие  с  тем,  что  оно  все  больше  включает  в  себя  ценностные
аспекты,  гуманистичные  критерии  оценки  своей  достоверности.  Этот
 80

процесс  гуманизации  познания,  его  приближение  к  реальным  жизненно
важным  проблемам  человека  совершается  далеко  не  простыми  путями.
Преодоление  разобщенности  естественнонаучного  и  гуманитарного  зна¬
ния  потребует  усилий  не  одного  поколения  ученых,  причем  в  непремен¬
ном  их  содружестве  с  представителями  философских  дисциплин.
 Именно  поэтому,  ориентируясь  на  неизбежную,  по  нашему  убежде¬
нию,  перспективу  перестройки  научного  знания,  мы  сочли  необходимым
откровенно  противопоставить  позиции  двух  социобиологов  -  Докинса
и  Уилсона.  Первая  позиция  повторяет  давно  известные  позитивистские
идеи  о  всемогуществе  естествознания,  об  элиминации  из  "настоящей”
науки  каких-либо  человеческих  интенций,  включая  потребность  в  миро¬
воззрении.  Какое  может  быть  мировоззрение  у  "машины  для  выжива¬
ния  генов”?  Зачем  оно  и  ученому  при  его  фатальном  отношении  к  эволю¬
ции—как  к  органической,  так  и  к  культурной.  Позиция  же  Уилсона,
по  крайней  мере  по  общей  устремленности,  по  эмоциональному  напряже¬
нию,  связана  как  раз  с  проблемой  человека,  с  размышлением  над  его
судьбами  в  современном  и  будущем  мире.
 Потому-то  небезразлично,  что  ставится  в  центр  внимания  —  альтруизм
или  эгоизм?  В  зависимости  от  этого  формируется  и  определенное  пони¬
мание  эволюции  поведения.  Тот  факт,  что  сам  Уилсон  не  проявляет
заинтересованности  в  диспуте  с  Докинсом,  на  наш  взгляд,  говорит
о  том,  что  проблемы  методологии,  к  сожалению,  не  стали  органичными
для  социобиологов.  Они  идут  как  бы  на  ощупь,  наугад,  проявляя  подчас
удивительную  интуицию,  а  нередко  обнаруживая  досадную  легковес¬
ность,  некритичность  к  себе  и  просто  неосведомленность  в  философских
вопросах.
 Все  это  проявляется  и  в  проблеме,  которая  наиболее  тесно  связана
с  поиском  природно-генетических  основ  поведения,-  в  проблеме  сексу¬
альных  отношений.  Будучи  непосредственно  направленными  на  воспро¬
изводство  рода,  сексуальные  отношения  интересны  для  социобиологии
именно  своей  стабильностью,  унифицированностью.  Именно  в  этом
заключены  как  привлекательность,  так  и  опасность  аналогий  между
животным  и  человеком  в  области  секса.
 В  качестве  важного  фактора  формирования  устойчивых  группировок
особей  этологи  рассматривают  сексуальное  поведение  половозрелых
партнеров.  В  него  включаются  следующие  моменты:  предшествующее
копуляции  поведение  потенциальных  брачных  партнеров,  сам  копуля-
ционный  акт  и  следующее  за  ним  поведение  партнеров  по  отношению
друг  к  другу  (поведение  супружества)  и  к  потомству  (родительское)*.
 Эволюционная  роль  секса  отмечалась  еще  Ч.  Ддрвином,  посвя¬
 *  Существ  уют  четыре  основных  тага  отношений  между  полами:
 -  промискуитет  -  ничем  не  детерминированная  извне,  беспорядочная  смена
половых  партнеров;  в  этих  условиях  достоверным  может  считаться  лишь  "биоло¬
гическое  материнство",  в  то  время  как  "биологическое  отцовство"  почти  всегда
сомнительно;
 -  полигиния  -  реализованная  самцом  возможность  менять  самок,  в  то  время
как  самки  такой  возможностью  не  обладают;
 -  полиандрия  -  реализованная  самками  возможность  менять  самцов;
 -  моногамия  -  отношения  между  полами,  при  которых  копуляция  происходит
между  одними  и  теми  же  самцами  и  самками,  объединенными  в  пары.
 81

тившем  сексуальной  проблеме  значительную  часть  труда  "Происхожде¬
ние  человека  и  половой  отбор”.  Согласно  Ддрвину,  половой  отбор  зави¬
сит  от  совершенства  индивидов  в  сексуальных  отношениях  (в  смысле
приведенной  нами  широкой  трактовки,  а  не  только  в  смысле  копуля¬
ции)  .  В  результате  лучшие  признаки  от  родителей  к  потомкам  передают¬
ся  по  наследству,  а  не  вследствие  борьбы  за  существование.  Иначе  гово¬
ря,  эта  форма  отбора  принципиально  отлична  от  естественного  отбора
в  результате  борьбы  за  существование.  Дарвин  полагал,  что  сексуальный
отбор  играет  значительную  роль  в  формировании  тех  морфофизиологи¬
ческих  и  поведенческих  структур  самцов,  которые  используются  ими
как  средство  борьбы  между  собой  за  обладание  самками.  Ддрвином  же
отмечался  факт  неравномерности  вклада  в  воспроизводство  потомства
самцами  и  самками  разных  видов,  а  также  подчеркивалась  необходи¬
мость  обнаружения  тех  критериев,  которыми  руководствуется  избираю¬
щая,  активная  сторона  будущего  брачного  союза  при  выборе  "супруга”
из  числа  нескольких  кандидатур.
 Вот  эти-то  вопросы,  сформулированные  более  ста  лет  назад  и  не  полу¬
чившие  до  сих  пор  обстоятельного  ответа  в  биологических  науках,  нача¬
ли  рассматриваться  социобиологами.  При  этом  в  их  концепциях  без
должной  осторожности  проводятся  прямые  аналогии  между  сексуаль¬
ным  поведением  животных  и  половыми  и  родительскими  отношениями
людей.  Нужно,  формулирует  задачу  Э.  Уилсон,  попытаться  перестать
на  время  учитывать  влияния  культуры  и  сконцентрироваться  на  изуче¬
нии  того  "всеобщего  биологического”,  которое  свойственно  человеку
и  всем  живым  видам89.
 Как  и  в  проблеме  ”альтруизма”,  социобиологи  опираются  на  работы
своих  предшественников,  и  прежде  всего  на  исследования  Р.  Триверса,
которого  они  даже  считают  социобиологом.  В  1972  г.  этот  ученый  опуб¬
ликовал  большую  статью,  озаглавленную  "Родительский  вклад  и  поло¬
вой  отбор”90.  В  ней  были  сформулированы  основные  положения  концеп¬
ции  сексуального  отбора  и  высказан  ряд  идей,  которые  были  подхвачены
и  развиты  в  социобиологии.  Соглашаясь  с  дарвиновским  определением
полового  отбора  как  соревнования  между  членами  одного  пола  за  чле¬
нов  другого,  а  также  дифференцированного  выбора  членами  одного  пола
членов  другого,  Триверс  считает  существенно  важным  получить  досто¬
верные  сведения  о  фактах  различного  репродуктивного  успеха  разнопо¬
лых  особей  популяции.  Такие  данные  были  получены  при  исследовании
популяций  дрозофилы.
 Оказалось,  что:  1)  репродуктивный  успех  самца  варьирует  значитель¬
но  шире,  чем  самки:  среди  самцов  21%  особей  вообще  не  оставили
потомства,  в  то  время  как  некоторые  самцы  оплодотворяли  нескольких
самок.  Среди  самок  неоплодотворенными  были  лишь  4%;  2)  репродук¬
тивный  успех  самок  не  зависел  от  их  способности  привлекать  самцов.
Оставшиеся  неоплодотворенными  4%  демонстрировали  такую  же  готов¬
ность  к  спариванию,  как  и  остальные,  в  то  время  как  21%  не  оставивших
потомства  самцов  не  проявляли  желания  спариваться;  3)  большинство
самок  не  стремилось  спариваться  больше  одного-двух  раз,  в  то  время
как  среди  самцов  имела  место  противоположная  тенденция.  Причиной
столь  различных  репродуктивных  способностей  особей  популяции  были
 82

разные  способности  (большие  или  малые)  :  для  самок  -  по  производству
яиц  и  для  самцов  —  по  производству  оплодотворяющих  эти  яйца  сперма¬
тозоидов.
 Приняв  также  во  внимание  демонстрируемую  особями  различную
заинтересованность  в  выращивании  потомства,  Триверс  сформулировал
определение  понятия  родительского  вклада.  Это  ”любой  вклад  родителя
в  отдельного  отпрыска,  который  увеличивает  возможность  выживания
отпрыска  (и,  следовательно,  его  репродуктивный  успех)  за  счет  роди¬
тельской  способности  вклада  в  другого  отпрыска.  Будучи  определенным
таким  образом,  родительский  вклад  включает  метаболический  вклад
в  первичные  половые  клетки,  но  имеет  отношение  к  любому  вкладу
(такому,  как  кормление  или  охрана  молодняка),  что  способствует  поль¬
зе  молодняка.  Родительский  вклад  не  включает  усилий,  потраченных
на  обнаружение  особей  противоположного  пола  или  подавление  особей
своего  собственного  пола,  поскольку  такие  усилия  (за  исключением
специальных  случаев)  не  ведут  к  изменениям,  способствующим  выжива¬
нию  потомства,  и  потому  не  являются  родительским  вкладом”?1.
 Родительский  вклад  связан  с  репродуктивным  успехом  сложным
образом.  С  одной  стороны,  выращивание  молодняка  увеличивает  репро¬
дуктивный  успех.  С  другой  стороны,  родительский  вклад  уменьшает
возможности  особи  участвовать  в  прочих,  неродительских  формах  репро¬
дуктивных  усилий,  например  соревноваться  с  другими  самцами  за  воз¬
можность  обладания  новой  самкой,  что  само  по  себе  уменьшает  число
оставляемого  потомства.  Что  выгоднее  для  самцд  в  данных  условиях
обитания  —”гарантированно”,  так  сказать,  вырастить  меньшее  количе¬
ство  молодняка  или  тратить  меньше  сил  на  воспитание,  но  за  счет  этого
оставить  побольше  потомства?  Можно  утверждать,  пишет  Триверс,  что
естественный  отбор  будет  благоприятствовать  такому  родительскому
вкладу,  который  приведет  к  максимальному  репродуктивному  ус¬
пеху?2.
 Триверс  признает  существование  в  животном  мире  разных  ”пропор-
ций”  вкладов  в  потомство  со  стороны  самцов  и  самок:  у  одних  видов
большую  заботу  проявляет  самка,  у  других  —  самец  (единственный  неос¬
поримый  и  неизменный  случай  большего  вклада  самца  по  сравнению
с  самкой  —  сам  момент  оплодотворения  яйцеклетки).  Но  главное  внима¬
ние  он  сосредоточивает  на  случае  большей  заботы  самки,  в  то  время  как
со  стороны  самда  имеются  лишь  некоторые  вспомогательные  усилия.
Такая  картина,  по  его  мнению,  наблюдается  у  большинства  видов.  Дейст¬
вия  самщ  в  основном  ограничиваются  выбором  и  защитой  места  обита¬
ния,  защитой  самки,  обучением  молодняка  способам  обращения  с  пищей
и  т.п.  Такое  положение,  по  его  мнению,  определяется  тем,  что  самец
должен  еще  конкурировать  с  другими  самцами  за  обладание  новыми
самками.  Сексуальный  отбор,  таким  образом,  по  отношению  к  самцам
не  только  контролирует  величину  их  родительского  вклада,  но  и  Отли¬
вает  форму”  этого  вклада.
 Стремясь  увеличить  во  что  бы  то  ни  стало  свой  репродуктивный  успех
в  разных  типах  сексуальных  отношений,  самцы  и  самки  избирают  разные
способы  оставления  семьи  и  измены  своему  брачному  партнеру.  Не  оста¬
навливаясь  подробно  на  возможных  вариантах,  приведем  лишь  один
 83

из  "ключевых”  доводов  Триверса.  Он  касается  вопроса  о  "дезертирстве”,
т.  е.  перекладывании  заботы  о  потомстве  на  партнера  для  создания  ново¬
го  брачного  союза.
 Соблазн  дезертировать  должен  возникать  всякий  раз,  когда  родитель¬
ский  вклад  одного  партнера  йамного  превышает  родительский  вклад
другого.  При  этом  максимально  удобный  для  бегства  момент,  когда
потомство  еще  мало.  В  этом  случае  "дезертир”  теряет  значительно  мень¬
ше,  чем  если  бы  он  уходил  тогда,  когда  потомство  выросло  и  перед  ним
была  бы  реальная  возможность  остаться  в  семье  и  пользоваться  преиму¬
ществами  жизни  со  взрослым  потомством.  В  силу  этого  в  период  выбора
брачного  партнера  идет  конкурентная  борьба  за  обладание  теми,  которые
будут  вкладывать  больше.  Общими  эволюционными  тенденциями,  по
мнению  Триверса,  являются  те,  в  которых  как  раз  проявляется  несоот¬
ветствие  между  вкладом  того  или  иного  партнера  в  потомство  и  его
"личной  судьбой”.  Во-первых,  самки,  вкладывающие  в  потомство  с  са¬
мого  начала  значительно  больше,  в  большей  мере  рискуют  остаться
в  одиночестве,  чем  те,  которые  вкладывают  меньше.  Во-вторых,  самцы,
которые  осуществляют  значительный  родительский  вклад,  серьезно
рискуют  оказаться  "рогоносцами”  по  сравнению  с  самцами,  проявляю¬
щими  заботу  в  малой  степени  и  предоставляющими  основной  труд  сам¬
кам.  Та  и  другая  тенденция  в  эволюции  вызывают  к  жизни  контрповеде¬
ние  брачного  партнера.  И  даже  тогда,  когда  по  видимости  наблюдается
сотрудничество,  подлинные  интересы  самцов  и  самок  редко  совпадают93.
 Главное  эволюционное  назначение  самок  всех  без  исключения  видов,
как  подчеркивает  сочувствующий  социобиологам  эволюционист  и  эко¬
лог  из  Нью-Йоркского  университета  Д.  Уильямс,—  это  обеспечить  выжи¬
вание  потомства94.  Интересы  самцов  явно  иные.  Вот  почему  для  самки
столь  важно  "распознать”  истинную  "сущность”  супружеских  намерений
самца  до  "заключения”  брака.
 Принимая  в  целом  концепцию  "родительского  вклада”,  Дж.  Мэйнард
Смит  подразделяет  его  на  две  категории:  делимый  и  неделимый,  т.  е.  тот,
который  может  быть  разделен  между  всеми  потомками  и  большая  часть
может  достаться  одним,  а  меньшая  другим,  и  тот,  который  одинаково
значим  для  всех.  Примером  первого  называется  кормление  (одним  мож¬
но  дать  больше,  а  другим  меньше  пищи).  Примером  второго  —  защита
территории,  насиживание  кладки  и  т.п.93  Вместе  с  тем  Мэйнард  Смит
возражает  Триверсу:  поведение  особи  в  данный  момент  не  столько  детер¬
минируется  прошлым  (наличие  того  или  иного  запаса  энергии,  которого
может  хватить  на  одно  и  не  хватить  на  другое  поведение),  сколько  буду¬
щим,  а  именно  корреляцией  его  выбора  с  господствующей  в  данное
время  в  сообществе  стратегией  эволюционной  устойчивости.
 Рассмотренные  взгляды  не  являются  повсеместно  принятыми  в  среде
специалистов-этологов.  Так,  Е.  Н.  Панов  критикует  концепцию  "роди¬
тельского  вклада”  за  недостаточную  обоснованность,  и  прежде  всего
в  отношении  генетических  данных.  С  одной  стороны,  отмечается,  что
приверженцы  такого  рода  трактовок  подчеркивают  аллегорический  ха¬
рактер  своей  антропоморфной  терминологии.  По  их  мнению,  такие  по¬
нятия,  как  верность,  обман,  измена,  выбор,  риск,  уверенность  в  отцов¬
стве,—  это  попросту  генетически  закрепленные  признаки,  селектирован¬
 84

ные  в  процессе  приспособительной  эволюции  вида96.  С  другой  стороны,
при  общей  оценке  концепции  "родительского  вклада”  автор  говорит
о  том,  что  "бросается  в  глаза  вульгарно-преформистский  ее  характер:
каждое  звено  поведения  индивида  жестко  детерминировано  генетически.
Кроме  того,  несомненно,  что  неявной  исходной  моделью-аналогом  в  этой
социоантропоморфической  концепции  служит  моногамная  семья  в  циви¬
лизованном  обществе”97.
 Действительно,  антропоморфизмы  Р.  Триверса  и  социобиологов  ори¬
ентированы  на  образ  моногамной  человеческой  семьи,  а  обращение  к  ней
как  к  реальности,  наоборот,  совершается  с  сохранением  полного  объема
представлений,  полученных  при  изучении  сексуального  поведения  живот¬
ных.  Иными  словами,  в  области  сексуального  поведения  как  бы  начисто
стирается  грань  между  человеком  и  животным.  Характерна  в  этом  отно¬
шении  сама  манера  обсуждения  сексуального  поведения,  когда  путаются
и  незаметно  замещаются  парные  понятия  "мужчина  —  женщина"  и  "са¬
мец-самка”.  Так,  Триверс,  говоря  о  первоначальном  родительском
вкладе,  пишет  о  том,  что  со  стороны  мужчины  он  ничтожно  мал,  в  то  вре¬
мя  как  женщина  измеряет  свой  родительский  вклад  девятью  месяцами
беременности  и  минимум  пятнадцатью  годами  заботы  о  ребенке.  Опти¬
мальной  в  этом  случае  линией  поведения  для  мужчины,  как  и  вообще
для  самца  любого  вида,  где  со  стороны  самки  есть  сильный  отбор  в  отно¬
шении  заботы  самца  о  выращивании  потомства,  будет  помощь  "одной
самке  выходить  молодняк,  в  то  же  время  не  упуская  возможности
вступить  в  связь  с  другими  самками,  которым  помощь  оказываться
не  будет"98.
 Как  видим,  понятия,  характерные  для  обозначения  человеческой
разнополости,  исчезли.  И  это  не  оговорка.  В  обобщениях,  касающихся
эволюционной  роли  сексуального  поведения,  Триверс  не  разделяет  пери¬
одов  собственно  органической  эволюции  и  периода  становления  человека
и  последующего  его  развития  в  условиях  цивилизации.  Так,  придавая
большое  значение  физиологическому  различию  партнеров  сексуальных
отношений,  Триверс  пишет  о  том,  что  малые  усилия,  необходимые  самцу
для  оплодотворения  самки,  и  значительные,  требуемые  от  него  для
ухода  за  потомством,  приводят  к  тому,  что  в  эволюции  возникает  селек¬
тивное  давление,  способствующее  "адюльтеру”,  и  в  равной  мере  селек¬
тивное  давление  против  "кукушек"  (самок,  старающихся  переложить
заботу  о  потомстве  на  одного  лишь  самца).  Одновременно  имеется  и
поддерживаемая  отбором  "тяга"  самцов  к  оплодотворенным  самкам:
в  эволюции  в  конце  концов  возникают  самки,  сексуально  рецептивные
на  протяжении  всего  времени,  кроме  овуляционных  периодов.  Тем
самым  отметается  и  селективное  давление  против  "адюльтера",  противо¬
речащего  репродуктивным  интересам  самки99.  Все  эти  разнообразные
"селективные  давления”  (они  скорее  обозначаются,  чем  раскрываются
по  механизму  действия)  представлены  таким  образом,  что  создается
впечатление  об  их  универсальном  характере,  общем  для  животного
и  человека.
 В  моделях  сексуального  поведения,  предложенных  Докинсом,  также
не  различаются,  как  в  терминологическом,  так  и  в  содержательном
плане,  способы  жизнедеятельности  человека  и  животного.  РЬссматрива-
 85

ются  модели  двух  видов  —  ориентированная  на  "сильного  мужчину”,
"самца”  и  на  "счастливую  семью”.  В  первом  случае  самки  отдают  пред¬
почтение  тем  самцам,  которые  будут  вместе  с  ними  заботиться  о  воспи¬
тании  потомства  (стратегия  "счастливой  семьи”).  При  этом  самцы  могут
обладать  "средними  данными"  по  остальным,  имеющим  значение  для
супружества,  показателям.  Во  втором  случае  выбираются  те,  черты  кото¬
рых  самки  хотели  бы  видеть  у  своих  детенышей  вне  зависимости  от  того,
будут  ли  самцы  разделять  с  ними  тяготы  заботы  о  потомстве.  Наряду
с  названными  возможны  и  другие  виды  поведенческих  стратегий.  Но  во
всех  случаях,  утверждает  Докинс,  поведение  особей  обоих  полов  может
быть  определено  как  эгоистично-генетическое,  поскольку  каждый  из
партнеров  стремится  заставить  другого  вложить  в  воспитание  молодняка
больше,  чем  он  сам,  и  отношения  между  ними  по  этому  поводу  походят
на  битву100.
 Если  эти  суждения  относятся  к  животным,  то  возникает  немало  во¬
просов  относительно  "ориентации  на  стратегию”,  "желания  увидеть"
такое-то  потомство  и  т.д.,  если  же  и  к  человеку  тоже,  то  осмысленность
его  "стратегии”  отмечается  вполне  резонно.  Зато  не  может  не  возникнуть
другого  вопроса:  можно  ли  считать  "смыслом"  сексуальных  отношений
человека  одно  стремление  оставить  потомство,  осуществить  биологиче¬
скую  функцию  репродукции?
 Так,  Д  Бэрэш  рассматривает  любовь  как  всего  лишь  поведенческий
механизм,  обеспечивающий  максимальную  приспособленность  особи
путем  оптимальной  связи  между  удовлетворяющими  друг  друга  партнё¬
рами.  Поскольку  приспособленность  оценивается  репродуктивным  успе¬
хом,  то  очевидна  и  эволюционная  роль  сексуальных  отношений.  Такие
утверждения  естественны  для  Бэрэша,  так  как,  по  его  мнению,  человече¬
ское  поведение  в  целом  объяснимо  биологическими  моделями.  Как  он
пишет,  в  социобиологической  теории  в  принципе  нет  ничего,  что  бы
ограничивало  ее  сферой  живых  существ  дочеловеческого  уровня101.
Выступая  неоднократно  с  экстремистских  биологизаторских  позиций,
Бэрэш  оказывает  плохую  услугу  социобиологии,  особенно  если  учесть,
что  проблемы  отношений  между  мужчиной  и  женщиной  стали  чуть  ли
не  центральными  для  широкой  публики,  заинтересовавшейся  социо¬
биологией.
 Интерес  социобиологов  к  генетическим  основам  некоторых  видов
полового  поведения  приводит  их  к  проблеме  происхождения  запрета
кровнородственных  браков  -  табу  инцеста.  Как  известно,  эта  проблема
имеет  давнюю  историю,  в  течение  буквально  веков  она  обсуждалась
с  разных  точек  зрения.  В  них  отражался  интерес  к  происхождению  чело¬
века,  его  биологическим  или  этническим  чертам,  его  мифам,  ритуа¬
лам,  обычаям,  законодательствам  и  т.д.  На  важность  этой  проблемы
для  практической  жизни  человека  указывает  хотя  бы  такой  факт.  Один
из  древних  римских  законов,  приписываемых  Туллу  Гостилию,  гласил,
что  в  случае  совершения  инцеста  должна  быть  принесена  искупительная
жертва  богине  Диане.  "Повсеместно  считалось,  что  инцест  влечет  за  собой
голод;  поэтому  искупительная  жертва  за  это  преступление  приносилась
богине  плодородия"102.  Но  почему  во  всех  многообразных  культурах
осуждалась  близкородственная  связь?
 86

Социобиологи  часто  обращаются  к  этому  примеру  общности  в  сексу¬
альном  поведении  всех  народов.  Именно  он  рассматривается  в  качестве
одного  из  наиболее  достоверных  доказательств  значения  генетических
основ  поведения.  Как  пишет  Уилсон,  "отвращение  основано  на  неосоз¬
наваемых  процессах  умственного  развития.  Хотя  сиблинги  (брат  и  сест¬
ра)  до  6  лет  развиваются  в  тесном  общении,  они  не  чувствуют  вовсе  или
чувствуют  очень  незначительную  тягу  друг  к  другу.  Как  указывают
антропологи,  люди,  пользующиеся  в  детстве  одним  горшком,  не  женятся
во  взрослом  состоянии”103.  Уделяя  значительное  внимание  современ¬
ным  работам  о  поведении  шимпанзе,  Уилсон  отмечает,  в  частности,  что,
”подобно  людям,  шимпанзе  избегают  инцеста  между  близкими  родствен¬
никами,  постоянно  отвергая  в  качестве  сексуальных  партнеров  тех,
с  кем  они  были  тесно  связаны  в  детстве”104.
 Нельзя  не  отметить  стремления  социобиологов  к  достоверным  резуль¬
татам  экспериментальных  исследований  проблемы  инцеста.  Так,  Мэйнард
Смит  показал  на  дрозофилах,  что  при  возможности  выбора  самки  Пред¬
почитают”  самцов,  которые  вовсе  не  состояли  с  ними  в  родстве.  Если  же
возможность  выбора  ограничивалась  дальним  и  близким  родством,
предпочтение  отдавалось  дальним  родственникам.  В  случае  близкородст¬
венного  ”брака”  жизнеспособным  оказывалось  лишь  25%  потомства,
остальное  погибало.  Триверс,  анализируя  это  явление,  склонен  видеть
в  нем  биологическое  основание  определенного  рода  морального  табу105.
 Однако  в  этих  обобщениях  отдельных  примеров  явно  недостает  более
широкой  базы,  связанной  с  самой  проблемой  эволюции  сексуального
поведения.  Как  показывает  Е.  Н.  Панов,  социобиологи  явно  недооценива¬
ют  серьезность  исследования  филогенетического  аспекта  сексуального
поведения106.  Прежде  чем  говорить  об  эволюционном  значении  инцеста,
а  также  в  целом  о  переходах  от  одной  ”стратегии”  поведения  к  другой,
необходимо  накопить  громадный  фактический  материал.  Пока  же  имеет¬
ся  мало  данных  по  корреляции  форм  поведения  с  эволюцией  таксонов,
по  сравнительной  оценке  более  древних  и  более  поздних  поведенческих
характеристик,  степени  их  распространения  и  т.д.  Вероятно,немаловаж¬
но  определить  и  критерий  сопоставления-ведь  таксоны  описываются
по  морфофизиологическим  признакам,  а  поведение  —по  функциональ¬
ным,  к  тому  же  специфично-поведенческим.  Отсутствие  в  социобиологии
постановки  таких  общетеоретических  проблем  создает  реальную  угрозу
тому,  что  в  описании  поведения  животных  будет  процветать  антропо¬
морфный  подход.  В  этом  случае  они  невольно  будут  наделяться  "желани¬
ями”,  "стремлениями”,  "целями”,  а  все  это-прямой  путь  к  подмене
естественнонаучного  описания  телеологическими  объяснениями.
 Напротив,  когда  же  совершается  некорректная  экстраполяция  биоло¬
гического  знания  на  область  общественной  жизни,  то  проблемы  человече¬
ской  жизнедеятельности  предстают  схематизированными,  убогими,  а  сек¬
суальное  поведение—низведенным  до  простой  физиологии  и  заботы
о  продлении  рода.  В  том  и  состоит  сложность,  чрезвычайная  запутанность
и  подчас  даже  трагичность  сексуального  поведения  человека,  что  в  нем
совмещаются  вершины  биологической  эволюции  с  культурой  духовно¬
сти.  Если  не  замечать  этого  либо  сознательно  игнорировать,  то  лучше
и  не  браться  за  поиск  биологических  (генетических)  оснований  этого
 87

типа  человеческого  поведения.  Можно  предполагать  существование
таких  оснований,  поскольку  сексуальное  поведение  имеет  своим  итогом
воспроизведение  рода  и  тем  самым  демонстрирует  громадное  значение
природно-биологической  компоненты  человеческой  жизнедеятельности.
Но  эти  предположения  нуждаются  в  серьезной  научной  проверке.
 Именно  репродуктивный  ”смысл”  сексуального  поведения  дает  пищу
для  социобиологических  размышлений,  для  попыток  найти  его  инвари¬
антные  черты  и  создать  общие  для  человека  и  животного  модели.  Но  это
же  обстоятельство,  т.  е.  репродуктивный  ”смысл”  данного  типа  поведе¬
ния,  как  бы  сбивает  с  толку  социобиологов  кажущейся  простотой  про¬
ведения  аналогий.  Будучи  биологами,  ориентированными  на  генетиче¬
скую  концепцию  отбора,  на  понимание  приспособленности  как  репро¬
дуктивного  успеха,  они  даже  в  отношении  животных  рисуют  некую
упрощенную  картину  сексуального  поведения,  антропоморфичность
которой  делает  ее  неполной  и  малодостоверной.  Более  плодотворно
описание,  предполагающее  подход  к  сексуальному  поведению  как  к  ши¬
рокому  полю  возможностей  проявления  активности  организма,  способ¬
ности  его  к  разнообразию  адаптивных  реакций,  модификаций  поведения.
Все  это,  вместе  взятое,  лишь  ”на  выходе”  ведет  к  репродуктивному
успеху,  который  не  программирует  заранее  каким-то  финалистским
образом  все  траектории  жизненного  пути  организма.
 Превалирующий  интерес  к  воспроизведению,  к  генетической  интер¬
претации  отбора  свидетельствует  о  том,  что  социобиологи  догматизиру¬
ют  известное  положение  синтетической  теории  эволюции  и  не  берут
в  расчет  дискуссии,  в  которых  разрабатываются  иные  теоретические  под¬
ходы  к  эволюционному  процессу.  Так,  казалось  бы;  частная  проблема
об  эволюции  сексуального  поведения  оказывается  вписанной  в  более
широкий  круг  вопросов,  затрагивающих  теоретические  основания  социо-
биологии.
 При  обсуждении  вопросов  ”альтруистическо-эгоистического”и  сексу¬
ального  поведения  неизбежно  возникает  тема  агрессивного  поведения.
Проявляя  ”альтруизм”  по  отношению  к  сородичам,  особь  может  быть
агрессивной  в  отношении  ”чужаков”,  а  выполняя  родительские  функции
или  отстаивая  свое  ”право”  на  самку,  самец  нередко  вступает  в  конф¬
ликт  с  другими  особями.  Иначе  говоря,  проблема  агрессивного  поведе¬
ния  в  животном  мире  —это  очень  широкий  и  давно  разрабатываемый
спектр  вопросов.  Социобиологи  опираются  на  значительный  этологиче-
ский  материал,  накопленный  прежде  всего  К.Лоренцом  и  Н.  Тинберге¬
ном.  По  определению  последнего,  агрессивной  следует  называть  такую
форму  поведения  ”общественных”  существ,  которая  таит  в  себе  ”тенден-
цию  к  устранению  оппонента  или  по  крайней  мере  к  изменению  его  пове¬
дения  таким  образом,  чтобы  он  не  докучал  своими  нападками”10?.
Лоренц  же  считает,  что  агрессия  есть  состояние  живого  организма,  свой¬
ственное  ему  постоянно108.  Именно  в  агрессивном  поведении  якобы
наиболее  полно  проявляется  индивидуальность  и  активность  организма.
 Социобиологи  придерживаются  более  ”умеренных”,  тинбергеновских
оценок.  В  результате  они  приходят  к  суждению  о  том,  что  человек  все  же
не  является  суперагрессором  в  мире  живого.  Однако  ими  не  подвергает¬
ся  сомнению  то  обстоятельство,  что  эта  форма  общественного  поведе¬
 88

ния  —одна  из  характернейших  черт  природы  человека.  "Трудно  пове¬
рить,-  пишет,  например,  Э.  Уилсон,-  что  какая-нибудь  характеристика
вида  столь  распространена  и  легко  вызываема,  как  агрессивное  поведе¬
ние,  хотя  открытая  агрессивность  не  является  отличительной  чертой  всех
или  даже  большинства  человеческих  культур”109.  Как  тип  поведения,
агрессивность  больше  всего  сближает  человека  с  животными,  биологиче¬
ски  необходима  и  ”представляет  собой  такие  образцы  реакций,  которые
адаптивны  и  специально  отобраны  в  процессе  эволюции”110.
 Вот  почему,  полагает  Уилсон,  те  общества,  которые  попытаются  вооб¬
ще  устранить  агрессивные  проявления  в  повседневной  жизни,  снизят
общую  приспособленность  человека,  так  как  некоторые  агрессивные
эмоции,  стереотипы  поведения  выполняют  роль  своеобразных  клапанов,
выпускающих  излишнюю  энергию,  не  находящую  себе  другого  разумно¬
го  выхода.  Впрочем,  как  считают  некоторые  последователи  социобиоло¬
гов,  общества  в  конце  концов  научатся  направлять  агрессию  в  мирное
русло.  Это  может  быть  достигнуто  посредством  ”катарсиса”  и  ”сублима-
ции”,  например,  в  спорте111.
 При  обсуждении  причин  возникновения  человеческого  разума  Уилсон
не  соглашается  с  теми  авторами,  которые  чрезмерно  возвышают  роль
естественного  отбора,  борьбы  за  существование  у  ”предчеловеков”  и  по¬
тому  подчеркивают  значение  войн,  межплеменных  баталий.  Агрессив¬
ность  вполне  может  рассматриваться  как  некая  подноготная  человече¬
ского  интеллекта,-пишет  Уилсон-Однако  у  нас  нет  оснований  считать
агрессивность  основной  причиной  развития  способности  к  культурной
эволюции”112.  Уилсон  отмечает  в  основном  следующие  формы  агрессив¬
ности:  защита  и  захват  территории,  борьба  за  доминирование  в  пределах
организованных  групп,  акты  агрессии  при  захвате  чужого,  агрессия  по
отношению  к  жертве,  контратаки  против  агрессора,  ”моралистическая”
и  "дисциплинарная”  агрессия,  осуществляющаяся  в  пределах  сообщества
в  основном  в  воспитательных”  целях113.
 Организованную  агрессию,  например  войны  человечества,  по  мнению
Уилсона,  нельзя  считать  наследственно  обусловленной  формой  группово¬
го  поведения.  Но  у  людей  есть  наследственная  предрасположенность
к  обучению  некоторым  формам  взаимной  агрессии:  опыт  эволюции
не  прошел  для  человека  даром.  Если  к  тому  же  у  общества  есть  необхо¬
димость  проявлять  агрессию  (например,  ему  нужно  бороться  за  жизнен¬
ные  ресурсы),  а  также  в  нем  культивируются  исторические  традиции
таких  форм  поведения  (искусственно  разжигается  ненависть  к  какому-
либо  народу),  то  в  этом  случае  групповая  агрессивность  не  замедлит
сказаться.  Тогда,  утверждает  он,  ”практика  войны  являет  собой  пример
развития  гипертрофированной  биологической  склонности”114.
 Есть  ли  у  социобиологов  на  этот  счет  доказательства,  основанные
на  эмпирических  исследованиях?  Такие  работы  проводятся.  Например,
Д.  Бэрэш  провел  серию  экспериментов  по  изучению  поведения  рыб  и
птиц.  В  естественных  условиях  он  наблюдал,  в  частности,  половое  пове¬
дение  помацентровых  рыб,  у  которых  самки  откладывают  икру,  а  самцы
защищают  территорию  и  заботятся  о  потомстве.  Им  было  установлено,
что  в  период  образования  супружеских  пар  самки  отдают  предпочтение
самцам,  демонстрирующим  в  достаточной  степени  агрессивное  поведе¬
 89

ние.  Это  было  как  бы  "намеком”  на  то,  что  они  сумеют  в  должной  мере
обеспечить  защиту  своего  "дома”  на  период  достижения  потомством
половозрелости.  Такое  же  поведение  в  отношении  своих  будущих  супру¬
гов  демонстрируют  самки  белоголовой  воробьиной  овсянки115.  Причем,
как  установил  Бэрэш,  агрессивность  в  качестве  эволюционно  необходи¬
мого  свойства  проявляется  в  половом  поведении  в  строго  определенный
период—  когда  самка  или  потомство  не  способны  защитить  себя  от  агрес¬
сора.  Когда  же  молодняк  подрастает,  становится  самостоятельным,  то
агрессивность  самца  резко  снижается.
 Следует,  однако,  иметь  в  виду,  что  подобные  эксперименты  и  наблю¬
дения  являются  по  существу  первыми  в  науке.  Поэтому  получаемые
в  них  результаты  нуждаются  в  дальнейшей  проверке  и  подтверждении.
А  пока  этого  нет,  правомерны  даже  юмористические,  но  не  лишенные
полемического  смысла  замечания,  подобные  тому,  которое  сделал
С.  Гулд  по  поводу  опытов  Бэрэша  с  самцами  горных  голубянок.  В  сво¬
их  выводах  Бэрэш  писал,  что  самцы  этих  птиц  более  чувствительны
к  вторжению  на  их  территорию  других  самцов  до  откладки  яиц,  чем
после.  В  последнем  случае-де  они  "уверены”,  что  их  гены  уже  начали
жить.  Поэтому  они  активно  атакуют  модель  самца-чужака  до  кладки
и  слабо  реагируют  на  нее  после.  Но,  замечает  Гулд,  Бэрэш  не  учел  иной
возможности.  Атакуя  модель  чужака  несколько  раз  подряд,  самец-отец
мог  бы  в  конце  концов  сказать  себе:  как  надоело  мне  это  напыщенное
ничтожество!  -и  прекратить  свои  действия116.
 Скорее  всего  Бэрэш  не  склонен  воспринимать  подобный  юмор,  по¬
скольку  описывает  свои  эксперименты  в  соответствии  с  соображениями,
названными  им  "центральной  теоремой  социобиологии”.  Согласно  ей,
каждая  форма  социального  поведения  обязательно  имеет  генетическую
основу,  которая  "заставляет”  индивидов  действовать  так,  чтобы  макси¬
мально  обеспечить  успех  для  себя  и  родственников.  Эго,  полагает  Бэрэш,
характерно  не  только  для  поведения  общественных  животных,  но  и  для
человека117.
 Некоторые  сторонники  социобиологии  обосновывают  наследственную
природу  агрессивности  у  человека  тем,  что  агрессия  коренится  во  всеоб¬
щих  свойствах  живого  —  в  соперничестве,  конкуренции  и  сотрудничестве.
Вот  как  рассуждает  в  этом  отношении  Д.  Берджи.  Конкуренция,  как
одна  из  фундаментальных  форм  социального  взаимодействия,  может
быть  подразделена  на  два  типа:  конкуренция  в  толпе-свалка  и  конку¬
ренция  в  парном  соперничестве—борьба.  В  обладании  источниками
ресурсов  первый  тип  предшествует  второму:  первоначально  все  стремят¬
ся  получить  к  ним  доступ.  Но  в  дальнейшем  встает  проблема  контроля
ресурсов,  и  тут  наступает  этап  конкуренции  в  соперничестве.  Именно
на  втором  этапе  агрессия  проявляется  максимально.  Зато  в  дальнейшем
к  агрессии  нет  нужды  прибегать  вовсе:  установленные  иерархические
связи  индивидов  направляют  на  определенный  период  их  поведение118.
Ситуации  эти,  по  мнению  Борджи,  характерны  как  для  животных,  так
и  для  людей.
 Однако  главный  аргумент  в  защиту  социобиологического  понимания
агрессивности  заключен  в  утверждении  ее  адаптивной  роли  в  процессе
эволюции.  Агрессия,  согласно  Уилсону,  есть  генетически  детерминиро¬
 90

ванные  и  отобранные  в  развитии  живого  образцы  поведенческих  реак¬
ций119.  Их  характер  таков,  что  каждая  особь  в  процессе  отбора  обретает
способность  делить  остальных  на  своих  и  чужих.  При  этом  должен  был
существовать  отбор  на  отличение  родственников  и  друзей  от  ”чужаков”.
По  отношению  к  чужим  агрессивность  была  не  только  возможна,  но  и
необходима.  В  этом  отношении  люди,  как  считают  социобиологи,  подоб¬
ны  всем  прочим  организмам  и  даже  превзошли  их  в  способности  усили¬
вать  проявление  внутривидовой  агрессии  —  вести  войну.
 Отделение  ”своих”  от  ”чужих”  с  последующей  негативной  реакцией
по  отношению  к  последним  получило  название  ксенофобии  (страха
перед  чужими).  По  мнению  Р.Александера,  обучить  человека  негатив¬
ной  или  настороженной  реакции  на  другого  человека  —иностранца,
например,—  нельзя.  Должны  существовать  какие-то  гены,  заставляющие
нас  реагировать  именно  таким,  а  не  каким-либо  иным  образом120.
С  явной  симпатией  относятся  к  идее  ”генетики  ксенофобии”  Ч.  Ламзден
и  Э.  Уилсон.  Ссылаясь  на  исследования  И.  Айбл-Айбелсфелдт,  они  описы¬
вают  реакцию  маленьких  детей  при  встречах  с  иностранцами:  "Ребенок
отворачивается,  прячет  лицо  в  плечо  матери  и  начинает  плакать.  Эта  отно¬
сительно  сложная  реакция  впервые  возникает  в  возрасте  от  6  до  8  меся¬
цев  и  достигает  пика  в  течение  следующего  года.  Она  не  зависит  от  пред¬
шествующего  опыта  общения  с  иностранцами,  не  связана  с  сигналами
или  какими-нибудь  знаками  дискомфорта  со  стороны  матери”121.
 Результатом  грубости  и  примитивности  человеческой  природы  называ¬
ет  агрессию  и  ксенофобию  М.  Рейс,  профессор  биологии  из  Кембриджа
(Англия).  Избавление  от  них  он  видит  в  совокупном  действии  генетиче¬
ских  и  миметических  преобразований122.  Используя  терминологию
Р.  Докинса,  его  понятие  ”мим”,  он  оценивает  как  позитивный  вклад
социобиологии  в  современную  этическую  проблематику,  в  процесс  нрав¬
ственного  совершенствования  людей,  их  обращения  к  идеям  гуманизма
и  мирного  содружества.  Но  стоит  обратиться  к  конкретной  социобиоло-
гической  литературе,  как  снова  встречаешься  с  фатальной  агрессивно¬
стью.  Так,  философ  М.  Рьюз,  защищая  социобиологию,  трактует  ксено¬
фобию  как  фундаментально-природное  явление.  По  его  мнению,  ксено¬
фобия  становится  все  более  политически  опасной,  о  чем  свидетельствуют
две  войны  в  Европе,  борьба  между  католиками  и  протестантами  в  Север¬
ной  Ирландии  и  угроза  новой  войны123.  Показательно,  что  он  ничего
не  говорит  о  социально-экономических,  классовых  причинах  военных
конфликтов.  Нет  у  Рьюза  и  намека  на  то,  что  исследования  проблем
войны  и  мира  как  в  историческом,  так  и  в  социально-философском
аспектах  зависят  вовсе  не  от  биологии,  а  от  господствующей  в  обществе
идеологии.
 Ученые-марксисты  всегда  решительно  выступали  против  каких-либо
биологизаторских  трактовок  агрессии.  В  многочисленных  работах  ими
было  показано,  что  биологизм  в  этом  вопросе  фактически  дискредитиру¬
ет  борьбу  за  мир,  охватившую  многомиллионные  массы  людей  и  направ¬
ленную  на  сохранение  жизни  не  только  человека,  но  и  всего  живого
на  Земле.  Надо  сказать,  что  и  социобиологи,  как  правило,  здесь  не  явля¬
ются  сторонними  наблюдателями.  Они  активно  поддерживают  это  движе¬
ние,  но,  как  это  ни  парадоксально,  не  дают  себе  отчета  в  том,  каковы  же
 91

могут  быть  социально  значимые  выводы  из  их  склонности  к  генетиче¬
ской  интерпретации  агрессии.  Их  позиция  создает  внутреннее,  мировоз¬
зренческое  по  своему  характеру  противоречие  всей  системы  социобиоло-
гических  взглядов.  Вызывает  также  по  меньшей  мере  недоумение  полное
игнорирование  той  современной  литературы,  в  которой  дана  обстоятель¬
ная  критика  биологизаторского  содержания  представлений  К.  Лоренца
об  агрессивном  поведении  человека124.  Не  только  ненаучные,  но  и  от¬
кровенно  реакционные  следствия  этих  представлений  должны  были  бы
насторожить  социобиологов.  Однако  вместо  критического  разбора
взглядов  К.  Лоренца  социобиологи  дублируют  подчас  логику  его  рассуж¬
дений  об  агрессии,  что  никак  не  оправдано  одной  лишь  апелляцией
к  авторитету  Лоренца  как  крупнейшего  специалиста  по  этологии.
 Между  тем  объективно  критичный  (и  самокритичный)  настрой  просто
необходим,  ибо  в  анализе  агрессивного  поведения  затрагиваются  реаль¬
ные  и  малоисследованные  научные  проблемы.  В  этнографии  только  начи¬
нается  планомерное  изучение  этнических  стереотипов  поведения  людей.
Среди  этих  стереотипов  отмечается  феномен  разделения  людей  на  "сво-
их”  и  "чужих”.  Это  действительно  фиксируемый  наукой  факт  этниче¬
ского  самосознания  индивидов.  Как  отмечает  Ю.  В.  Бромлей,  каждая
этническая  группа  имеет  свое  самосознание:  ”..лредставителикаждой  из
_  таких  одноименных  совокупностей  людей  обычно  отличают  себя  от  чле¬
нов  всех  иных  подобных  общностей.  При  этом  особую  роль  играет  анти¬
теза  ”  мы”  —"они””125.  Каким  образом  формируется  и  распространяется
эта  антитеза  и  является  ли  она  только  созданием  культуры?  Скорее  всего
на  эти  вопросы  пока  нет  ответа.  Во  всяком  случае  накопление  фактиче¬
ского  материала  об  отношении  особей  или  сообществ  любого  "дочел  о-
веческого”  уровня  к  "своим”  и  ”чужим”  будет  способствовать  научной
разработке  данного  вопроса.
 Изучение  роли  агрессии  в  эволюции  живого  должно  иметь  достаточно
четкие  границы  в  определении  предмета  исследования.  Действительно
направленной  на  сохранение  рода,  на  адаптацию  организмов  к  среде  их
обитания  является  "агрессия”  против  популяции,  претендующей  на  зах¬
ват  территории  обитания  другой  популяции.  Эволюционно  значима
”агрессия”  вожака  стаи  против  других  особей,  нарушающих  установлен¬
ную  иерархию  и  тем  самым  создающих  угрозу  существованию  всех.
В  таком  аспекте  точка  зрения  социобиологов  о  важной  роли  "агрессии”
в  эволюции  заслуживает  внимания.  Однако  антропоморфность  термина
"агрессия”  и,  наоборот,  оценка  его  как  общеэволюционного  ведут  к  пря¬
мой  экстраполяции  биологического  содержания  понятий  "популяция”
и  "особь”  на  общество.  В  этом  случае  открывается  путь  для  откровенно
биологизаторских  концепций,  объективно  подрывающих  научный  пре¬
стиж  самой  проблематики.
 Завершая  рассмотрение  социобиологических  концепций  о'формах
социального  поведения,  присущих  всем  "общественным”  организмам,
включая  человека,  можно  отметить,  что  в  них  удается  выяснить  в  опреде¬
ленной  мере  значение  социабельности  как  свойства  живого  в  процессе
органической  эволюции  и  в  антропосоциогенезе.  По  мере  накопления
материала  об  эволюционной  роли  поведения  появляется  возможность
делать  обобщения,  способствующие  более  глубокому  пониманию  факто¬
 92

ров  эволюции.  Вместе  с  тем,  поскольку  социобиология  переносит  эти
знания  и  на  область  поведения  человека,  встает  целый  ряд  вопросов,  су¬
щественных  в  научно-теоретическом  и  философском  плане.  На  каких
основаниях  проводится  сопоставление  поведения  животных  и  человека?
Каковы  возможности  такого  сопоставления  и  их  границы?
 В  диалектическом  материализме  всегда  признавалась  важность  естест¬
веннонаучного  изучения  эволюционной  связи  человека  с  остальными
живыми  существами,  и  прежде  всего  с  животными,  живущими  сообще¬
ствами.  ”Наши  обезьяноподобные  предки...  —писал  Ф.  Энгельс,—были
общественными  животными;  вполне  очевидно,  что  нельзя  выводить
происхождение  человека,  этого  наиболее  общественного  из  всех  живот¬
ных,  от  необщественных  ближайших  предков”126.  Еще  более  определен¬
но  эта  мысль  формулируется  в  письме  Ф.  Энгельса  П.  Л.  Лаврову:  ”По
моему  мнению,  общественный  инстинкт  был  одним  из  важнейших  рыча¬
гов  развития  человека  из  обезьяны”127.  Современные  научные  исследо¬
вания,  особенно  в  области  этологии,  убедительно  демонстрируют  слож¬
ные  и  многообразные  пути  формирования  общественного  инстинкта,
рассудочной  деятельности  животных128.  Очевидно,  что  при  изучении
поведения  животных  не  может  не  возникать  вопроса  о  том,  что  это  дает
нам  для  познания  самих  себя.  Но  с  той  же  очевидностью  при  этом  возра¬
стает  методологическая  ответственность  исследователя.  Проблемы  мето¬
дологии  становятся  наиважнейшими,  буквально  первостепенными.  Иначе
не  уберечься  от  дискредитации  самой  идеи  сравнения  человека  и  живот¬
ного.
 Вот  почему  при  изложении  основных  проблем  Социобиологии  мы
неизбежно  затрагивали  вопросы  методологии  и  выносили  оценочные
суждения.  Теперь  настал  черед  рассмотреть  методологические  основания
социобиологии,  стараясь  их  воссоздать  из  содержательных  характери¬
стик  обсуждаемых  социобиологами  проблем,  применяемых  ими  подхо¬
дов  и  отдельных  методологических  высказываний.

Глава  III
 СОЦИОБИОЛОГИЯ  И  ФИЛОСОФИЯ
 1.  О  методологических  трудностях
и  противоречиях  социобиологии
 Сила  и  слабость  "инварианта”.  Редукционизм  и  холизм.  Моделирование,  аналогия
и  проблема  экстраполяции  знания  с  уровня  животного  на  поведение  человека.
Физикалистский  образ  науки  и  новые  задачи  биологии.
 Теоретические  изыскания  социобиологов,  как  отмечалось,  не  сопровож¬
дались  очевидным  интересом  к  методологическому  обоснованию  обсуж¬
даемых  проблем.  Однако  необходимость  такого  обоснования  была  объ¬
ективно  обусловлена  как  целями,  так  и  объектом  изучения.  Имея  в  виду
прежде  всего  цели,  попытаемся  сформулировать  то  методологическое
кредо  социобиологов,  которое  фактически  пронизывает  содержание  их
текстов.  Его  суть  состоит  в  убежденности  исследователей  в  том,  что  воз¬
можно  и  необходимо  определить  некоторые  инвариантные  характеристи¬
ки  поведения,  с  одной  стороны,  общие  для  животных  и  человека,  а  с  дру¬
гой—меаду  людьми  разных  культур.  Эти  инварианты  способны,  как
считают  социобиологи,  пролить  свет  на  эволюцию  социабельности  в  мире
живого,  а  главное,  помочь  раскрыть  биологические  (генетические)  осно¬
вы  человеческого  поведения.  Знание  же  этих  основ  дает  возможность
сформировать  ”новую  науку  о  человеке”.
 Такова,  коротко  говоря,  главная  методологическая  установка  социо¬
биологов,  которая  им  кажется  настолько  безусловной,  что  многократно
лишь  повторяется,  но  не  становится  предметом  специального  анализа.
Ориентация  на  инварианты  составляет  фундамент  этой  установки,  а  сово¬
купность  средств  познания  программируется  задачей  их  отыскания.
Конкретное  понимание  инвариантов  было  подробно  рассмотрено  в  пред¬
шествующей  главе,  где  речь  шла  об  альтруизме,  сексуальном  поведении
и  агрессии.  Этот  материал  подтверждает  нашу  интерпретацию  ”методоло-
гического  кредо”  социобиологов  и  обнаруживает  преобладание  в  нем
веры  над  аргументированным  обоснованием.  Для  того  чтобы  найти  исто¬
ки  этого  убеждения  и  описать  его  продуктивные  и  непродуктивные
стороны,  остановимся  подробнее  на  проблеме  инвариантов.
 Ддя  биологии  в  целом  эта  проблема  —источник  многих  трудностей
в  построении  теоретического  знания.  В  отличие  от  физика  биолог  не  мо¬
жет  окончательно  отвлечься  от  индивидуальности  биологического  объек¬
та  и  оперировать  классом  объектов,  неотличимых  друг  от  друга,  тожде¬
ственных.  Если  такая  идеализация  и  совершается,  то  в  определенных
частных  исследовательских  целях,  не  затрагивающих  проблемы  эволю¬
ции.  Кардинальное  же  значение  этой  проблемы  для  познания  жизни  обус¬
 94

ловливает  постоянный  интерес  исследователя  к  вариабельности,  к  специ¬
фичным  проявлениям  общих  закономерностей,  к  той  индивидуальной
изменчивости,  представление  о  которой  современные  биологи  ведут  от
.Пдрвина  и  справедливо  оценивают  в  качестве  его  важнейшего  вклада
в  мировоззренческие  основы  биологии.  ”Эволюция  по  Ддрвину,-  пишет
Р.  Левонтин,—это  превращение  изменчивости  среди  особей  в  пределах
свободно  скрещивающейся  группы  в  изменчивость  групп  в  пространстве
и  времени”!.  Переход  в  биологической  науке  от  типологического  мыш¬
ления  к  эволюционному  в  том  и  состоял,  что  было  признано  решающее
значение  индивидуальной  изменчивости  и  ее  распространение  в  популя¬
ции.  Однако  в  теоретическом  плане  этот  процесс  было  невозможно  выра¬
зить,  не  выделив  определенных  общих,  повторяющихся,  относительно
стабильных  характеристик  популяции  как  реальной  единицы  эволюцион¬
ного  процесса.  Инвариант  и  вариабельность  неразрывны,  а  их  исследова¬
ние  занимает  попеременно  лидирующее  место  в  разные  периоды  разви¬
тия  той  или  иной  области  биологического  знания.
 Наиболее  сильным  доказательством  плодотворной  роли  инвариантов
выступает,  безусловно,  обоснование  универсальности  генетического
кода.  Биохимическое  единообразие  живого  используется  в  качестве
исходной  предпосылки  в  постановке  и  решении  самых  разнообразных
исследовательских  задач,  включая  этологические.  При  этом  сегодня  авто¬
ритет  генетики  столь  высок,  что  попытки  сведения  сложнейших  процес¬
сов  к  их  молекулярно-генетической  основе  воспринимаются  подчас  как
чуть  ли  не  единственно  верный  путь  в  изучении  механизма  этих  процес¬
сов  и  оценки  их  общебиологического  значения.
 Выдающаяся  роль  генетики  как  своеобразного  интегратора  биологиче¬
ских  дисциплин  нуждается  в  серьезном  методологическом  анализе,  без
которого  невозможна  корректная  постановка  теоретических  проблем.
Исходным  моментом  этого  анализа,  как  отмечает  Р.  Левонтин,  должно
быть  представление  о  том,  что  ”триумф  генетики  в  том  и  состоит,  что  она
создала  теорию,  которая  объясняет  на  единой  основе  и  постоянство
наследственности,  и  ее  изменчивость  на  всех  уровнях,  вплоть  до  молеку¬
лярного.  О  такой  теории  мечтали  гегельянцы.  Однако  такой  синтез  оста¬
вался  невозможным  до  тех  пор,  пока  изменчивость  не  получила  должной
оценки”2.  В  этих  словах  Р.Левонтина  подчеркивается  диалектическая
взаимосвязь  представлений  об  инвариантах  и  вариабельности,  присущая
генетике,  которая,  казалось  бы,  прежде  всего  нацелена  на  обнаружение
инвариантов.
 Интерес  исследователей  к  инвариантам  питается  не  только  генетикой,
но  и  широким  проникновением  системного  подхода  в  биологию,  процес¬
сом  математизации  биологического  знания.  Особенно  важно,  что  при
этом  охватывается  и  круг  объектов,  расположенных  как  бы  на  другом
полюсе  по  отношению  к  молекулярно-генетическому,—  системный  под¬
ход  крайне  важен  в  го  учении  экосистем  и  биосферы.  Математическое
моделирование  биосферных  процессов,  целиком  построенное  на  опреде¬
лении  инвариантов,  обретает  в  настоящее  время  не  только  важнейшее
познавательное,  но  и  социально-практическое  значение3.  В  области  эко¬
логического  знания,  актуальность  которого  не  нуждается  в  доказатель¬
стве,  успешно  развивается  направление  ”системной  экологии”,  использу¬
 95

ющее  формализованный  язык  для  описания  реальных  инвариантных
характеристик  экологических  систем4.
 Иначе  говоря,  ”дух  инвариантности”,  присущий  современной  биоло¬
гии,  составляет  важнейшую  компоненту  интеллектуального  климата,
в  котором  живет  и  трудится  ученый.  Поэтому  социобиологи,  выделяя
инваршнты  поведения,  не  просто  следуют  установкам  классиков  этоло¬
гии.  Эти  установки  в  настоящее  время  подвергаются  критическому
разбору,  утверждается  идея  о  необходимости  перехода  к  ^классиче¬
ской  этологии”,  учитывающей  вариабельность  и  строящей  свои  исследо¬
вания  как  комплексные  по  своему  характеру.  Соотношение  инварианта
и  вариабельности  включается  в  круг  проблем,  связанных  с  самим  пред¬
метом  этологии.  Плодотворная  для  развития  этологии  дискуссия  о  пред¬
мете  этой  науки  находится  прежде  всего  в  компетенции  специалистов,
поэтому  мы  здесь  ограничимся  лишь  некоторыми  соображениями  о  ме¬
тодологическом  содержании  работы  с  инвариантами,  выделенными  социо¬
биологами.
 В  этой  связи  обращает  на  себя  внимание  тот  факт,  что  альтруизм\
сексуальное  и  агрессивное  поведение  отражают  наиболее  значимые  для
того  или  иного  сообщества  формы  поведения.  В  них  фиксируются  те
линии  индивидуального  общения,  которые  скрепляют  эти  сообщества
и  способствуют  удержанию,  сохранению  его  организации.  Действительно,
альтруизм  в  отношении  родственных  и  неродственных  особей  есть  отра¬
жение  сотрудничества,  кооперации  в  борьбе  за  существование,  и  без  этой
способности  к  взаимодействию  невозможно  представить  так  называемые
общественные  формы  организации  животных.  Именно  в  этом  плане  об¬
суждал  эволюционно-биологические  предпосылки  общественного  пове¬
дения  людей  советский  генетик  В.  П.  Эфроимсон  в  статье  ’Тодословная
альтруизма”,  опубликованной  за  пять  лет  до  первых  работ  социобиоло¬
гов5.  К  сожалению,  неконструктивный  характер  критики  этой  статьи,
а  также  позиция  Н.  П.  Дубинина,  выразившаяся  в  его  стремлении  моно¬
полизировать  право  на  научную  истину,  способствовали  свертыванию,
на  наш  взгляд,  весьма  плодотворной  дискуссии.  Между  тем  в  результате
такого  творческого  обмена  мнениями  могло  бы  появиться  более  основа¬
тельное  доказательство  эволюционной  роли  альтруизма  по  сравнению
с  социобиологами.  Таким  образом,  создалась  ситуация,  в  которой  в  науч¬
ных  кругах  мировой  общественности  поныне  обсуждается  именно  социо-
биологическая  версия  биосоциальных  оснований  поведения,  не  лишенная
многих  недостатков.
 Сексуальные  и  агрессивные  формы  поведения  еще  более  достоверным
образом  обнаруживают  свою  причастность  к  явлению  ”социабельности”.
Первые  —в  силу  ответственности  за  воспроизведений  рода,  без  чего  бес¬
смысленно  говорить  о  каких-либо  сообществах,  эволюции  и  существова¬
нии  жизни  вообще.  Относительно  вторых  можно  сказать,  что  необходи¬
мое  для  сотрудничества  создание  образа  ”своего  другого”  сопровождает¬
ся  охранительной  функцией  особей  и  сообществ,  т.е.  сопротивлением
”чужому  другому”,  противостоянием  ему  в  агрессивном  поведении.
Активное  неприятие  ”чужаков”  есть  крайняя  форма  выражения  такого
свойства  живого,  необходимого  для  сохранения  дискретных,  видовых
его  образований,  как  различение  ”своего”  и  ”чужого”.  Проблема  ”узна¬
 96

вания”  имеет  различное  содержание  на  молекулярном,  клеточном,  орга-
низменном  уровнях,  но  само  ее  существование  подтверждает  актуаль¬
ность  выделения  в  поведении  такого  "инварианта”,  который  как  раз
наиболее  четко  фиксирует  эволюционное  значение  ”узнавания”.
 Следовательно,  выделение  инвариантов  с  методологической  точки
зрения  вполне  правомерно.  Такая  процедура  вряд  ли  даже  нуждается
в  обосновании,  поскольку  истинно  научное  освоение  предмета  исследова¬
ния  начинается  с  представлений  об  устойчивом,  повторяющемся.  Харак¬
терная  для  начальных  этапов  развития  этологии  увлеченность  стабиль¬
ностью  форм  поведения  неизбежно  корректируется  временем.  Но  пове¬
дение  организмов  еще  так  мало  изучено,  что  никак  не  может  потерять
своей  актуальности  задача  определения  инвариантов.  Критерии  их  выде¬
ления  изменяются  по  мере  накопления  знания,  становятся  все  более
обоснованными  и  увязанными  с  вариабельностью.  Само  выделение  инва¬
рианта  в  принципе  невозможно  без  учета  вариабельности.  Подвижность
поведенческих  форм  неизбежно  выступает  исходным  моментом  при
обозначении  одних  форм  как  инвариантных,  а  других  —как  вариабель¬
ных.  Более  того,  очевидно,  что  сам  ”инвариант”-это  определенная  идеа¬
лизация,  мысленное  вычленение  из  живого,  изменчивого  процесса  его
внутреннего  ”костяка”,  ”схемы”.
 Процедуры  такого  мысленного  вычленения  вполне  сознательно  при¬
меняются  социо  биолога  ми,  поскольку  метод  моделирования  выступает
одним  из  ведущих  средств  познания.  Значение  инвариантов  в  равной
мере  осознается  в  постановке  и  решении  вопросов  об  эволюционной
роли  поведения,  об  эволюции  ”социабельности”.  Тем  не  менее  именно
с  проблемы  инвариантов  начинается  критика  социобиологии,  предпри¬
нимаемая  со  стороны  как  представителей  гуманитарных  наук,  так  и
естествоиспытателей.  Итак,  ими  совершенно  справедливо  подчеркивает¬
ся,  что  непреходяще  острой  остается  главная  проблема  "инвариантно-
сти”.  Но  в  каком  смысле  и  в  каких  границах  идея  ''инварианта”  годится
для  познания  человека?  Одно  дело  -  инварианты  поведения  внутри  попу¬
ляции,  другое—внутри  видового  разнообразия,  в  межпопуляционных
взаимоотношениях,  и,  наконец,  третье  —  в  описании  и  объяснении  поведе¬
ния  человека.  Смешение  по  крайней  мере  этих  трех  уровней  сразу  ставит
под  сомнение  универсальный  характер  инвариантов.  Ситуация  усложня¬
ется  тем,  что  социобиология  вслед  за  классической  этологией  признает
лишь  один  путь  обоснования  инварианта  —  через  доказательство  его  гене¬
тической  природы.
 Однако  что  и  на  каком  основании  считать  генетически  определяемым?
Здесь  достаточно  очевидной  является  метафоричность,  условность  изред¬
ка  употребляемых  в  западной  литературе  терминов  "ген  альтруизма”,
"ген  эгоизма”.  На  эту  метафоричность  постоянно  указывается,  посколь¬
ку  ни  один  серьезный  ученый  из  любой  области  науки,  хотя  бы  приблизи¬
тельно  знакомый  с  современными  данными  генетики  и  молекулярной
биологии,  не  может  всерьез  говорить  о  "генах”  тех  или  иных  личностных
свойств  человека,  о  "положительных”  либо  "отрицательных”  генах.  Как
бы  стремительно  ни  развивались  наши  представления  о  молекулярной
генетике,  ген  остается  прежде  всего  участком  молекулы  ДНК.  Понятия
генотипической  среды,  плейотропного  действия  гена,  молчащих  кодонов,
 4  -  825
 97

новейшее  понимание  нестабильности  генома6  -  все  это  весомые,  убеди¬
тельные  аргументы,  опровергающие  гипотезу  о  локализации  в  генетиче¬
ском  субстрате  непосредственных  пусковых  механизмов  поведения.  Тем
самым  обнаруживается  растущий  разрыв  между  знанием  поведенческих
реакций  и  их  генетическим  объяснением.  Последнее  чаще  всего  строится
именно  на  констатации  инвариантного  характера  тех  или  иных  форм
поведения.
 Получается  порочный  круг  —  инвариант  должен  быть  доказан  генети¬
чески,  а  выглядит  он  потому  генетически,  что  представляет  собой  инва¬
риант.  Такой  круг,  естественно,  можно  разорвать  с  помощью  данных  по
генетике  поведения,  но  они  не  только  трудно  получаемы,  но  и  в  принци¬
пе  односторонни.  Их  односторонность  становится  очевидной,  если  иметь
в  виду  сложнейшие  проблемы  индивидуального  развития,  тем  более
в  плане  изучения  поведения.  Его  активный  и  приспособительный  харак¬
тер,  осуществление  поведенческих  отношений  на  фенотипическом  уровне
пока  еще  не  объясняется  теми  представлениями  по  проблеме  ”генотип  -
фенотип”,  которыми  располагает  наука.  Биология  развития  пользуется
лишь  рядом  эмпирически  установленных  закономерностей,  не  умея  до
сих  пор  объяснить  даже  простейших,  опытным  путем  подтвержденных
взаимосвязей  между  фенотипическими  признаками  и  геномом  организ¬
ма.  Что  же  можно  тогда  с  достоверностью  утверждать  о  наследовании
поведения?  Очевидно,  понятие  ”рабочая  гипотеза”  было  бы  несравненно
уместнее  в  целом  ряде  рассуждений  социобиологов  о  связи  поведения
(тем  более  в  его  общественных  формах)  с  генотипом  организма,  с  гено¬
фондом  популяции.  Между  тем  генетическая  предетерминация  поведе¬
ния,  как  правило,  выступает  в  социобиологии  как  постулат,  не  требую¬
щий  доказательств.  Это  неизбежно  создает  определенную  направленность
в  подборе  и  толковании  экспериментального  материала.  Более  того,
постулат  можно  рассматривать  как  стержень  исследовательской  про¬
граммы  социобиологии.
 Однако  в  этой  программе  заключено  внутреннее  противоречие:  при
общей  ориентации  на  изучение  общественных  форм  поведения  социобио¬
логи  имеют  дело  по  преимуществу  с  индивидом7.  Явно  недооценивается
тот  факт,  что  социальная  структура  какого-либо  сообщества  представля¬
ет  собой  не  просто  внешнюю  среду  для  особи,  а  ту  относительно  самосто¬
ятельную  по  отношению  к  генотипу  систему,  которая  содержит  в  себе
пусковые  механизмы  поведения.  Определенная  генетическая  предраспо¬
ложенность  не  может  изучаться  изолированно,  без  учета  взаимодействия
внутренних  и  внешних  факторов,  всего  процесса  жизнедеятельности
организма  в  социально  организованном  сообществе.  Сам  феномен  соци¬
альной  организации  живых  существ  не  сводится  к  отдельным  поведенче¬
ским  актам.  Они  все  вписаны  в  относительно  стабильно  существующую
социальную  организацию,  во  многом  диктуются  именно  ее  свойствами,
которые  влияют  на  потенции  отдельного  индивида.  Структура  организа¬
ции  оказывается  во  многом  определяющим  фактором,  и  ее  отношение
с  индивидом  скорее  выступает  как  диалектика  внешнего  и  внутреннего,
а  не  как  соотношение  понятий  ''наследственность  —среда”.  Последняя
пара  понятий  включается  в  один  из  возможных  аспектов  изучения  взаи¬
мосвязи  поведения  и  структуры  организации  сообщества,  но  важно  раз¬
 98

личать  эти  аспекты,  а  не  подменять  одно  другим.  Только  при  условии
различения  срезов  исследования  возможно  вообще  ставить  вопрос  об  их
интеграции.  Иначе  остается  неясным,  что  с  чем  должно  вступать  в  кон¬
такт,  в  чем  реальное  содержание  процедур  комплексного  подхода  в  изу¬
чении  поведения.
 Социобиология  существенно  продвигает  комплексные  исследования
самой  постановкой  вопроса  о  главном  контексте  изучения  поведения  -
эволюции  его  социальных  форм.  На  этом  пути  открываются  новые  воз¬
можности  для  ликвидации  разрыва  между  культурной  и  биологической
эволюциями,  для  более  полного  изучения  природно-биологических  основ
человеческой  жизнедеятельности,  включая  поведение.  Но  при  этом  никак
нельзя  забывать  качественной  специфики  того  целостного  образования,
внутри  которого  осуществляется  жизнедеятельность  организма:  одно
дело  -  социальная  организация  сообществ  организмов,  другое  -  челове¬
ческое  общество  (а  не  биологическое  сообщество,  не  совокупность
популяций).
 Между  тем  даже  в  отношении  органической  эволюции  поныне  остается
много  неясного.  Так  ли  достоверен,  например,  важнейший  для  социобио¬
логии  постулат  об  эволюционном  значении  поведения?  Существует  нема¬
ло  аргументов  в  пользу  оценки  поведения  животных  как  эволюционно
значимого,  но  вряд  ли  стоит  считать  эту  проблему  решенной.  До  тех  пор
пока  накопленный  эмпирический  матершл  не  получит  убедительного
теоретического  обобщения,  остается  нерешенным  главное  —  каким  обра¬
зом  теоретически  выразить  роль  социабельности  поведения,  как  "вписать”
ее  в  совокупность  представлений  о  факторах  и  движущих  силах  эволю¬
ции.  Поскольку  концептуальное  оформление  эмпирических  данных  от¬
сутствует,  постольку  проблемным  остается  и  сам  тезис  об  эволюционном
значении  поведения.  Он  помогает  в  накоплении  фактов,  но  не  может  рас¬
сматриваться  в  качестве  безусловного.  Апелляция  к  генетическим  осно¬
ваниям  поведения  как  к  доказательству  его  эволюционной  роли  создает
очередной  логический  круг—сначала  принимается  генетическая  модель
эволюции,  затем  поведение,  как  генетически  детерминированное,  оказы¬
вается  включенным  в  совокупность  факторов  эволюции,  т.  е.  подтверж¬
дает  генетическую  концепцию  эволюции.  Результат  рассуждения  заклю¬
чен  в  его  посылке.  Разорвать  этот  логический  круг  возможно  лишь  в  том
случае,  если  критически  отнестись  к  самому  постулату  об  эволюционной
роли  поведения.
 Таким  образом,  ”методологическое  кредо”  социобиологов  включает
в  себя  целый  ряд  постулатов,  в  отношении  которых  не  проведен  критиче¬
ский  анализ.  Их  обоснование  ограничивается  сферой  эмпирического  зна¬
ния,  сводится  к  тем  или  иным  примерам.  Такое  смешение  логико-мето¬
дологического  и  эмпирического  уровней  познания  характерно  не  только
для  постановки  и  решения  социобиологами  проблемы  инвариант<}в,  но
и  в  целом  для  мышления  социобиологов.  Более  того,  современный  мето¬
дологический  аппарат  этологии  показывает  истоки  этого  мышления:
социобиологи  идут  вслед  за  "классиками”  этологии,  повторяют  их  логи¬
ку  обоснования  ключевых  методологических  позиций.  Поэтому  первая
задача  для  социобиологии  может  быть  сформулирована  как  размыш¬
ления  ее  представителей  над  основаниями  этологии.
 99

Правда,  социобиологи  не  ограничиваются  только  этологическими
доказательствами  своих  тезисов,  но  эти  доказательства  занимают  у  них
не  менее  видное  место,  чем  эволюционно-биологические.  В  силу  этого
оценки  "старомодности”  либо  "современности”  по  отношению  к  этоло¬
гии  становятся  принципиально  важными  и  для  характеристики  научной
состоятельности  социобиологии.  На  наш  взгляд,  некритичное  восприятие
теоретического  и  методологического  наследия  "классической”  этологии
является  одной  из  важнейших  причин  методологической  аморфности
социобиологических  концепций.
 Главный  просчет  "классиков”  этологии  состоял  скорее  всего  не  в  не¬
дооценке  вариабельности  поведения,  а  в  нечетком  осознании  сложности
познавательной  ситуации,  возникшей  сразу  же  с  появлением  науки  о  по¬
ведении.  Такова  уж  специфика  предмета  этой  науки,  что  он  строится
"сверху  вниз",  от  привычных  образцов  человеческого  поведения  к  пове¬
дению  других  организмов,  от  обыденных  понятий,  описывающих  жизне¬
деятельность  человека,  к  жизнедеятельности  вообще.  Делая  предметом
познания  обобщающие  суждения  о  поведении,  т.е.  поднимаясь  на  новый
уровень  освоения  реальности,  некоторые  исследователи  нередко  ошибоч¬
но  судят  о  том,  что  сам  феномен  поведения  им  хорошо  известен,  а  язы¬
ковые  формы  выражения  этого  феномена  давным-давно  отработаны.
Следствием  такого  ложного  суждения  явилось  то,  что  в  научный  язык
этологии  цошли  понятия  "агрессия”,  "эгоизм”,  "альтруизм”  и  другие
сугубо  антропоморфные  термины.  Антропоморфизация  поведения  жи¬
вотных  чревата  таким  движением  "снизу  вверх”,  которое  ведет  уже
к  откровенно  биологизаторским  трактовкам  поведения  человека.  Суть
в  том,  что,  исследуя  животный  мир,  биологи  используют  понятия,  отно¬
сящиеся  к  человеку,  а  затем,  получив  некоторый  запас  знаний  на  уровне
биологических  исследований,  как  бы  переносят  их  в  сферу  человеческой
жизнедеятельности,  не  только  огрубляя  ее,  но  и  ликвидируя  качествен¬
ную  специфику.  Такое  описание  логики  биологизаторства  стало  обще¬
признанным.
 Но  это  лишь  описание,  а  не  понимание  тех  познавательных  процессов,
которые  способны  привести  к  биологизации  поведения  человека.  Где  же
тот  критический  момент,  если  говорить  о  гносеологической  стороне
дела,  в  котором  зарождается  опасность  биологизаторства?  Не  заключен
ли  он  в  самой  установке  изучить  поведение  средствами  биологии?  Ведь
даже  в  сугубо  биологических  терминах,  например  "полигения”  и  "поли¬
андрия”,  проглядывает  антропоморфизация,  поскольку  они  переводятся
соответственно  как  "многоженство”  и  "многомужество”.
 Самый  простой  способ  устранить  гносеологические  причины  биологи¬
заторства  заключался  бы  в  категорическом  запрете  распространять  "ин¬
вариант”  на  сферу  поведения  человека.  Это  означало  бы,  конечно,  запрет
и  на  какие-либо  аналогии  между  человеком  и  животным,  на  изучение
эволющш  поведения  живого.  Но  это  фантастическое  предположение
о  возможности  запретов  может  возникнуть  лишь  от  отчаяния,  от  боязни
той  "гносеологической  ответственности”,  с  которой  сопряжены  само
существование  этологии  и  ее  неизбежные  выходы  на  проблему  человека.
Осознание  "гносеологической  ответственности”  в  исследовании  поведе¬
ния-  это,  на  наш  взгляд,  самая  главная  проблема  в  развитии  этологии.
 100

Чрезвычайно  важна  постановка  именно  методологических  проблем,
а  не  противопоставление  инварианта  вариабельности,  не  вопросы  о  степе¬
ни  генетической  предопределенности  тех  или  иных  форм  поведения  либо
об  универсальности  того  или  иного  выделенного  инварианта.  Все  это  -
частнонаучные,  специальные,  преходящие  в  своей  остроте  вопросы,  реше¬
ние  которых  целиком  зависит  от  новых  эмпирических  данных.
 Главное  на  сегодня  —осмысление  исследователями  предмета  этой  нау¬
ки,  осознание  ее  уникального  содержания  как  в  собственно  биологиче¬
ском  плане  (движение  идей  и  понятий  "сверху  вниз”),  так  и  в  причастно¬
сти  к  познайию  человека  (движение  ”снизу  вверх”).  Если  не  будет  раз¬
вита  эта  рефлексия,  то  специально-научные  вопросы  снова  и  снова  будут
обретать  не  присущий  им  социально-философский  смысл.  Безусловно,
например,  что  из  утверждений  о  генетической  основе  поведения  возмож¬
ны  реакционные  выводы,  вплоть  до  расистских.  Но  для  этого  должны
быть  соответствующие  условия—беспомощность  ученых,  не  способных
выявить  и  отстоять  философские  позиции  этологии,  не  желающих  занять¬
ся  грамотным,  истинно  диалектическим  анализом  предмета  своей  науки.
 Поэтому  в  проблеме  "инварианта”  было  выделено  выше  два  вопроса:
правомерность  поиска  инвариантов  поведения  и  доказательство  их  суще¬
ствования  генетическими  средствами.  Первый  вопрос  гораздо  шире,  он
относится  к  предмету  этологии.  Очевидно,  что  "классики”  этологии  соз¬
навали  природу  совершаемого  абстрагирования,  выделяя,  допустим,  как
это  сделал  К.  Лоренц,  свойство  агрессии  в  качестве  универсального  свой¬
ства  живого.  Абсолютизация  этого  инварианта  поведения  коренилась
в  отсутствии  обстоятельного  философского  анализа  возможностей  и  гра¬
ниц  новой  области  знания.  Поэтому  современные  этологи  не  исправят
положение  дел,  если  будут  добавлять  к  инварианту  аспекты  вариабель¬
ности.
 Нужен  принципиально  иной  подход  —  оценка  каких-либо  форм  поведе¬
ния  как  инвариантных  либо  вариабельных  должна  базироваться  на  ис¬
ходном,  методологически  достоверном  понимании  предмета  этологии
и  ее  возможностей  в  познании  поведения  человека.  Это  не  формально¬
дедуктивный  путь,  заранее  определяющий,  что  можно  и  что  нельзя  изу¬
чать  в  человеке  этологическими  средствами.  Речь  идет  о  философской
платформе  исследования,  о  постановке  методологических  проблем,
само  содержание  которых  способно  предостеречь  от  примитивно-биоло-
гизаторских  обобщений.
 Так,  одной  из  этих  проблем,  как  говорилось,  является  "человеческое”
происхождение  основных  идей  и  языка  этологии.  Как  в  таких  условиях
возможно  получить  объективное  знание?  Каким  образом  избежать  иллю¬
зии  универсальности  тех  или  иных  форм  поведения  и  найти  подлинно
инвариантные?  Каковы  возможности  и  пределы  аналогии  между  поведе¬
нием  животного  и  человека?  Вместо  обсуждения  этих  вопросов  "класси¬
ки”  этологии  сконцентрировали  свое  внимание  на  том,  чтобы  доказать
достоверность  инварианта  его  генетической  детерминацией.  Философская
содержательность  ключевых  вопросов  была  замещена  естественнонауч¬
ным  их  смыслом.  Логическая  несостоятельность  такого  замещения
совершенно  не  очевидна  для  социобиологов,  не  проявляющих  заинтере¬
сованности  в  специальной  разработке  методологических  проблем.
 101

Предшествующему  изложению  проблемы  "инвариант  —  вариабель¬
ность”  мы  стремились  противопоставить  обратное  —интерес  к  методоло¬
гии.  Усилия  по  прояснению  методологических  позиций  крайне  важны
для  естествоиспытателей,  затевающих  спор  о  сходстве  и  различии  между
человеком  и  животным.  Без  этого  невозможна  реализация  благородных
устремлений  использовать  биологию  в  целях  более  глубокого  понимания
природы  человека.  Цели  исследования  становятся  противоречивыми,
если  они  не  подкреплены  серьезно  с  методологической  точки  зрения.
Именно  так  и  получается  в  социобиологии.  Цель  создать  "новую  науку
о  человеке”  уже  предполагает,  что  "старая  наука”  чем-то  не  удовлетворя¬
ет,  причем  сразу  обозначается,  по  каким  причинам  —в  силу  своей  отстра¬
ненности  от  биологического  знания,  отсутствия  связи  с  эволюционной
биологией,  с  "точным”  естествознанием.  Серьезного  анализа  "старой  нау¬
ки”  социобиологи  не  проводят,  называя  ее  общим  словом  "социология”.
В  равной  мере  более  чем  скромную  долю  занимает  собственно  методоло¬
гическое  обоснование  тех  путей  построения  "новой  науки”,  которые
предлагаются  социобиологами.  Но  в  этих  предложениях  явно  просматри¬
вается  "расщепление"  цели.
 С  одной  стороны,  налицо  стремление  получить  именно  точное  знание
о  таком  сложнейшем  объекте  исследования,  как  человеческое  поведе¬
ние.  Эта  установка  особенно  явно  просматривается  в  одной  из  самых
основательных  работ  социобиологов  -  в  работе  Уилсона  и  Ламздена  "Ге¬
ны,  разум,  культура.  Процесс  коэволюции”8.  В  ней  не  только  основные
методологические  принципы,  но  и  средства  познания,  включая  математи¬
ческие,  целиком  направлены  на  реализацию  того  идеала  знания,  который
господствует  в  современных  естественных  науках  и  задается  физикой.
Соответственно  обретают  "новое  дыхание”  те  физикалистские  по  своей
сути  средства  познания,  которые  ранее  использовались  при  выделении
инваргантов  поведения.  Редукция  инвариантов  к  генетической  програм¬
ме  оказалась  "пробой  пера”,  а  при  переходе  к  более  широким  вопросам,
связанным,  например,  с  судьбой  науки  о  человеке,  целиком  возобладала
методология,  так  сказать,  глобального  редукционизма.  В  данном  случае
определение  "глобальный"  уместно  потому,  что  метод  редукции,  сведе¬
ния  сложного  к  простому,  столь  плодотворный  при  решении  многих
задач,  становится  единственным,  определяющим,  безграничным  в  своих
возможностях.  Биологизаторская  интерпретация  проблем  человека,
путей  его  познания  наиболее  сильно  проявилась  именно  в  данной  работе
Уилсона  и  Ламздена.
 С  другой  стороны,  цели  социобиологических  исследований  подразуме¬
вают  интуитивное  понимание  сложности  такого  объекта,  как  человек.
Гуманистические  устремления  многих  социобиологов  ведут  к  признанию
многообразия  его  потребностей,  форм  деятельности,  богатства  проявле¬
ния  такой  уникальной  по  сравнению  с  животными  способности,  как  спо¬
собность  к  мышлению.  Проблемам  разума,  его  эволюции  и  воплощения
в  различные  виды  культуры  уделяется  много  внимания  в  работе  Уилсона
и  Ламздена  "Прометеев  огонь.  Размышления  о  происхождении  разума"9
и  в  "Биофилии”10  Уилсона.  В  них  содержатся  идеи  единения  естествен¬
ных  и  гуманитарных  наук,  отмечается  существование  неформализуемых
задач  в  изучении  человека,  широко  используется  метод  аналогии.  На  пер¬
 102

вое  место  ставятся  ценностные  ориентации  науки,  особенно  те,  которые
связаны  с  экологической  ситуацией  и  с  борьбой  против  ядерной  войны.
Вместе  с  тем  сохраняется  мечта  о  "точной”  науке  о  человеке,  фундамент
которой  якобы  способна  заложить  биология.
 Вот  эти  постоянные  колебания  между  идеалами  гуманизма  и  точного
естествознания  чрезвычайно  характерны  для  социобиологии.  Два  типа
ценностей—ценность  человеческой  жизни  и  ценность  объективного  зна¬
ния—  оказываются  несовмещенными.  Они  в  равной  мере  имеются  в  ви¬
ду,  но  сохраняется  лишь  рядоголоженность  ”двух  культур”,  по  выраже¬
нию  Ч.Сноу,  т.е.  культуры  естественнонаучной  и  гуманитарной.  В  этом
скорее  не  вина,  а  беда  социобиологов,  попытавшихся  разрушить  стену,
разделяющую  две  культуры.  Эти  попытки  заключены  уже  в  "расщеплен¬
ной”  цели,  и  нельзя  не  замечать  этого.
 Цель,  как  известно,  достигается  с  помощью  определенных  средств,
поэтому  ее  "расщепление”  важно  отмечать  и  для  того,  чтобы  понять,
почему  столь  "разношерстны”,  подчас  просто  противоречивы  предлагае¬
мые  социобиологами  средства  познания.  Установка  на  получение  доброт¬
ных  эмпирических  данных  соседствует  с  беспочвенными  гипотезами,
нередко  переходя  в  область  чистой  фантазии,  а  широкое  использование
такого  многозначного  и  сложного  метода,  как  метод  аналогии,  причуд¬
ливым  образом  переплетено  с  чрезмерным  доверием  к  методу  редукции.
Вопросы  эти  достаточно  важны  для  уяснения  характеристики  социобио¬
логии,  поэтому  мы  на  них  остановимся  подробнее.
 Метод  аналогии  в  сопоставлении  поведения  животных  и  человека  име¬
ет  давнюю  историю,  поскольку  непосредственно  связан  со  сравнитель¬
ным  методом,  традиционным  для  биологии.  Разнообразие  живого  всегда
осваивалось  путем  морфологического,  функционального,  эволюционно¬
го  сравнения  одних  групп  организмов  с  другими,  путем  сравнения  по
аналогии  и  гомологии.  Хорошо  известны  высокие  результаты,  получен¬
ные  в  области  сравнительной  анатомии  и  морфологии,  физиологии  и  эм¬
бриологии,  т.е.  в  науках,  "которые  достигли  больших  успехов  лишь
благодаря  сравнению  и  установлению  различий  в  сфере  сравниваемых
объектов  и  в  которых  сравнение  приобретает  общезначимый  харак¬
тер...”11.  Когда  объектом  сравнения  стали  сложные  поведенческие
реакции  и  их  системы,  исследовательская  значимость  и  познавательная
ценность  названных  методов  значительно  повысились.
 Аналогия  выступает  главным  средством  социобиологического  анализа
поведения.  В  этом  отношении  социобиология  опирается  на  традиции,
сложившиеся  в  "классической”  этологии.  Показательно,  что  К.  Лоренц
при  получении  Нобелевской  премии  в  декабре  1973  г.  сделал  доклад  на
тему  "Аналогия  как  источник  познания”.  Выступление  это  интересно
превде  всего  тем,  что  в  нем  были  затронуты  основные  методологические
предпосылки  исследования  поведения  разных  видов.  Аналогия  представ¬
лена  в  ее  биологическом  содержании,  т.е.  с  учетом  важнейшего  для
познания  жизни  отношения  "организм  —среда”.  Так,  появление  анало¬
гичных  функций  у  различных  организмов  связывается  с  воздействием
сходных  условий  существования.  "Где  бы  мы  ни  обнаружили,  что  две
формы  жизни,  не  связанные  друг  с  другом,  имеют  некоторое  подобие
в  форме  или  поведении,  пусть  даже  в  немногих  деталях,  мы  утверждаем,
 103

что  причина  этого  —  параллельная  адаптация  посредством  однотипной
жизнесохраняющей  функции”12.  В  основе  некоторых  аналогичных  ха¬
рактеристик  видов  могут  лежать  гомологичные  структуры.  ’Томология
может  быть  определена  как  любое  сходство  между  двумя  видами,  кото¬
рое  может  быть  объяснено  их  общим  происхождением  от  предка,  облада¬
ющего  тем  отличительным  признаком,  по  которому  эти  виды  подобны
друг  другу”
 Как  аналогия,  так  и  гомология  рассматриваются  Лоренцом  в  их  значе¬
нии  для  адаптации.  Способ  приспособления  у  человека  не  представляется
Лоренцу  принципиально  иным  по  сравнению  с  жиротным,  хотя  он  и  гово¬
рит  об  иной,  культурной  среде  человека.  Но  это  лишь  упоминание,  никак
не  связанное  с  трактовкой  адаптации.  Ее  как  бы  универсальный  смысл
оправдывает  сопоставление  человека  как  живого  вида  с  иными  видами
живых  существ.  Единственное  условие,  которое  должно  в  этом  случае
соблюдаться,—это  сравнение  не  любых,  а  регулярно  возникающих  форм
поведения,  прежде  всего  тех,  которые  "обладают  ценностью  выживания”.
 "Строгий  пример”  такого  сопоставления,  по  мнению  Лоренца,  дает
выявление  сходства  в  поведении  влюбленности  и  ревности,  которое
демонстрируют  гусь  и  человек.  Гомология  в  данном  случае  исключена,
поскольку  общий  для  птицы  и  млекопитающего  предок  -  пресмыкаю¬
щееся  —  обладает  маленьким  мозгом  и  не  способен  к  сколько-нибудь
сложным  формам  поведения.  Значит,  существует  более  или  менее  "иден¬
тичная  ценность  для  выживания”,  которая  и  определила  то,  что  пове¬
дение  влюбленности  и  ревности  у  человека  и  птицы  "развилось  идентич¬
но”14  .  На  этом,  однако,  ценность  аналогии  исчерпывается,  она  ничего
не  говорит  о  том,  в  чем  заключается  эта  ценность  для  выживания,  како¬
вы  физиологические  механизмы,  обусловливающие  существование
поведения  влюбленности  и  ревности.  Сходные  и  различные  черты  в  пове¬
дении  человека  и  животного  Лоренц  надеется  выяснить  Посредством
наблюдений  и  экспериментов  на  гусях”15.
 Такие  чрезмерные  надежды  на  метод  аналогии,  воспринятые  позднее
социобиологами,  базируются  на  уверенности  Лоренца  в  том,  что  сход¬
ство  в  поведении  непременно  должно  иметь  генетическую  основу.  По¬
сылка  об  "идентичной  ценности  для  выживания”  так  же  абстрактна,  как
и  общее  утверждение  об  адаптационном  смысле  поведения.  Тем  не  менее
эта  посылка  используется  в  цепи  умозаключений,  призванных  доказать
идентичность  путей  развития  поведения  у  животного  и  человека.  Каза¬
лось  бы,  движение  мысли  идет  от  сходства  в  поведении  к  сходству
"филогенетической”  линии  его  развития.  На  деле  же  убежденность  в  том,
что  это  "филогенетическое”  (а  точнее  —  генетическое)  сходство  сущест¬
вует,  не  может  не  существовать,  коли  удается  установить  сходство  в  по¬
ведении,  имеется  как  бы  заранее.
 Вера  в  генетику  как  единственно  возможное  основание  для  выявле¬
ния  сходства  в  поведении  и  выступает  решающей  причиной  чрезмерного
использования  метода  аналогии.  Потому  и  не  анализируются  специально
сами  понятия  "поведение”,  "адаптация”,  "ценность  для  выживания”,  что
они  заранее  предполагаются  тождественными  для  животного  и  человека.
Стоило  бы  лишь  поставить  вопрос  о  том,  что  же  такое  поведение  челове¬
ка  по  сравнению  с  животным,  как  разрушилась  бы  иллюзия  тождествен¬
 104

ности  и  прояснились  истоки  тех  методологических  трудностей,  которые
сопутствуют  методу  аналогии.  Эти  трудности  состоят  в  определении  той
границы,  до  которой  метод  аналогии  плодотворен.  Но  тогда  теряется
критерий  достоверности  тех  или  иных  аналогий,  их  продуктивность  для
познания.  Причина  возникающих  трудностей-в  отсутствии  постоянного
и  пристального  внимания  к  качественным  особенностям  человеческой
жизнедеятельности,  включая  поведение.  Наоборот,  как  классические”
этологи,  так  и  социобиологи  нивелируют  это  качество,  будучи  увлечен¬
ными  поисками  "инвариантов”.  На  генетическом  уровне,  к  которому
постоянно  сводится  их  причинное  объяснение,  действительно  "все  кошки
серы”.  Реальное  взаимодействие  социальных  и  биологических  факторов
человеч^ркого  поведения  отодвигается  в  сторону,  становится  как  бы
неважным,  незначительным.  В  таком  случае  резонно  поставить  вопрос:
зачем  и  кому  нужна  такая  искаженная  картина  человеческой  жизнедея¬
тельности?
 Следует  отметить,  что  социобиологи  не  едины  в  отношении  к  анало¬
гии.  Наиболее  "сильные”  ее  варианты  присутствуют  как  раз  в  работах
тех  энтузиастов  социобиологии,  которые  твердо  следуют  тезису:  ”долж-
ны  быть,  не  могут  не  быть  генетические  основания  поведения”.  Так,  при
обсуждении  "репродуктивной  стратегии”  человека  (попросту  говоря-
совокупности  моментов  сексуального  поведения)  Д.  Бэрэш  обращается
к  данным  Д.  Ориенса  о  зависимости,  обнаруженной  у  некоторых  живот¬
ных,  между  количеством  и  качеством  ресурсов,  находящихся  в  распо¬
ряжении  партнеров,  и  формами  супружества  —  моногамией  и  полига¬
мией.  По  этому  поводу  Бэрэш  пишет:  "Поскольку  модель  Ориенса  при¬
менима  к  человеку,  мы  можем  предсказать  существование  позитивных
корреляций  между  количеством  ресурсов,  которыми  обладает  самец,
и  количеством  жен  человека”16.  Обилие  ресурсов  позволяет  самцам  зна¬
чительное  внимание  уделять  формам  деятельности,  не  связанным  с  забо¬
тами  о  семье.  Самки  же,  напротив,  будучи  зависимы  от  самцов,  основное
внимание  сосредоточивают  на  бытовых  проблемах  и  воспитании  потом¬
ства.
 С  детерминирующим  характером  ресурсов,  продолжает  социобиолог,
тесно  связано  поведение  самцов,  которым  они  демонстрируют  самих
себя:  они  изо  всех  сил  стараются  "подать  себя”  самкам.  Это  также
"включается  в  фундаментальные  различия  мужчин  и  женщин.  Многое
в  человеческих  ухаживаниях  можно  объяснить  как  стремление  самцов
показать  свои  возможности:  финансовые,  социальные,  атлетические”17.
Отбор  в  поведении  мужчины  привел  к  тому,  что  в  отношении  женщины
он  всегда  стремится  продемонстрировать  свои  возможности  в  обеспече¬
нии  репродуктивного  успеха.  Содержание  "репродуктивной  стратегии”
человека,  по  Бэрэшу,  оказывается  неотличимым  от  таковой  у  живот¬
ного.
 Бездоказательное  утверждение  о  том,  что  "модель  Ориенса  примени¬
ма  к  человеку”,  ведет  к  примитивному  описанию  взаимоотношений
между  мужчиной  и  женщиной.  Именно  такого  рода  аналогии  не  только
настроили  против  социобиологов  участниц  феминистского  движения
в  США,  но  и  насторожили  людей,  сочувственно  относящихся  к  ведущим
идеям  социо  биологии.  Сведение  различия  положений  мужчины  и  женщи¬
 105

ны,  имеющего  место,  например,  на  Западе,  к  генетически  запрограмми¬
рованному  различию  в  репродуктивных  ролях  представляет  собой  одну
из  грубых  ошибок  социобиологии.  Это  ясно  даже  тем,  кто  не  задумыва¬
ется  всерьез  о  зависимости  взаимоотношений  между  мужчиной  и  женщи¬
ной  от  социально-экономических  основ  общественного  развития.
 Характерно,  что  Д.  Бэрэш  неоднократно  высказывался  в  пользу  гене¬
тического  обоснования  таких  поверхностных  и  малопродуктивных  ана¬
логий,  пример  которых  дан  выше.  Он  прямо  писал  о  ''центральной  теоре¬
ме  социобиологии”,  которая  заключается  в  утверждении  генетических
основ  форм  социального  поведения18.  В  совместной  статье  Д.Бэрэша,
П.  Грин,  Ч.  Моргана  дается  образец  формально-логического  мышления,
поставленного  на  службу  генетическому  детерминизму.  Ведь  ерш,  рас¬
суждают  указанные  авторы,  поведение  человека,  с  одной  стороны,
и  шимпанзе  —  с  другой,  оказывается  подобным  (а  мы  признаем  их  род¬
ство  с  нами),  то,  следовательно,  "их  поведение  имеет  с  нашим  общую
генетическую  основу”19.  Степень  родства  между  человеком  и  шимпанзе
подробно  не  обсуждается,  не  приводятся  новейшие  данные  о  найденных
генетических  различиях.  Все  это  подчеркивает  сугубо  формальный  ха¬
рактер  умозаключения  об  общей  генетической  основе  поведения.
 При  этом  социобиологи  не  вступают,  как  правило,  в  содержательную
дискуссию  со  своими  оппонентами,  отмечающими,  что  современная
наука  еще  не  обладает  достоверными  данными  о  наличии  генетической
обусловленности  сколько-нибудь  сложных  форм  поведения  человека.
Как  отмечал  один  из  критиков  социобиологии,  Р.  Левонтин,  настаивать
на  генетической  обусловленности  психических  качеств  людей  на  совре¬
менном  уровне  развития  науки  совершенно  безнадежно.  Левонтин  счи¬
тает,  что  мы  знаем  мало  или  не  знаем  ничего  даже  о  генетических  вариа¬
циях  метрических  черт  человека,  включая  рост,  вес  и  т.д.  Мы  можем
лишь  утверждать,  что  в  них  присутствует  наследственная  компонента.
В  концепциях  же  социобиологов  наличие  генов  конформизма,  ксенофо¬
бии  или  агрессии  постулируется  для  человека  не  потому,  что  имеется
какая-либо  очевидность  их  существования,  а  потому,  что  они  необходи¬
мы  для  их  теории20.
 Обратимся  теперь  к  более  умеренной,  чем  у  Д.Бэрэша,  позиции  в  от¬
ношении  метода  аналогии,  представленного  в  работах  Э.  Уилсона.  Посто¬
янно  отмечая  необходимость  причинного  объяснения  "инвариантов”
в  поведении  животного  и  человека,  он  считает,  что  "социобиологические
методы,  применяемые  при  изучении  животных,  могут  быть  распростране¬
ны  на  человека,  его  поведение,  хотя  использовать  их  в  данном  случае
технически  значительно  труднее”21.  Оставив  в  стороне  не  раскрытые
автором  "технические”  трудности,  постараемся  понять,  что  имеется
в  виду,  когда  говорится  о  "социобиологических  методах”.  На  первых
этапах  исследования,  пишет  Уилсон,  "важно  любое  подобие  проблеска.
Этого  можно  достичь  с  помощью  аналогий,  которые  открывают  пути
в  неисследованную  местность.  Сравнения  в  принципе  похожи  на  метафо¬
ры,  используемые  критиками-искусствоведами:  доминирующий  образ
синтезируется  из  нескольких  единств,  так  что  единая  сложная  идея  воз¬
никает  не  в  результате  анализа,  а  посредством  внезапного  восприятия
объективного  отношения”22.  Что  касается  перевода  образа  в  русло
 106

общепонятных  терминов,  то  нужны  совершенно  определенные  понятия,
такие,  например,  как  "царствование”,  ”рабство”,  "война”,  ”пленные”,
”разделение  труда”,  ”экономика  колоний”  у  муравьев  и  пчел,  "обман”,
"вклад”,  "выбор”,  ”верность”,  "насилие”  и  т.п.  у  прочих  живущих  сооб¬
ществами  организмов.
 Оправдывая  антропоморфные  понятия,  Уилсон  подчеркивает,  что  вве¬
ли  их  в  оборот  вовсе  не  социобиологи.  Использование  социокультурной
терминологии  в  биологических  дисциплинах  достаточно  традиционно,
полагает  он,  вспомним  хотя  бы  давнюю  историю  терминов:  "коммуни¬
кация”,  "родительская  забота”,  "моногамия”.  Да  и  сам  термин  ”общест-
во",  который  применяется  в  биологии,  заимствован  из  социологии.
Доводы  Уилсона  находят  поддержку  у  некоторых  биологов.  "На  любом
уровне  научное  понимание  начинается  с  образной,  предвзятой  идеи  о  том,
что  может  быть  истиной.  Это  —изобретение  возможного  мира  или  кро¬
хотного  его  осколка”23.  Так  пишет  об  аналогии  известный  английский
биолог  П.Медавар.  "На  любом  уровне  научное  рассуждение,-продолжа¬
ет  он  далее,—  представляет  собой  взаимодействие  двух  аспектов  мысли,
диалог  двух  голосов  -  фантазирующего  и  критического,-диалог,  если
хотите,  возможного  и  действительного”24.  Однако,  предупреждает  он
далее,  ученым  всегда  грозит  опасность  "увлечься  звуком  собственных
голосов"25.
 Такую  опасность  в  использовании  аналогий  имеет  в  виду  Уилсон,  ког¬
да  пишет,  например,  следующее:  "Люди  часто  спрашивают  меня,  действи¬
тельно  ли  я  усматриваю  какие-либо  человеческие  качества  в  колонии
муравьев,  нахожу  в  ней  какую-нибудь  форму  поведения,  которая  хотя
бы  отдаленно  имитировала  человеческую  мысль  и  чувство.  Насекомые
и  люди  отдалены  друг  от  друга  более  чем  600  миллионами  лет  эволюции,
но  у  них  был  общий  предок,  который  существовал  в  форме  одного  из
более  ранних  многоклеточных  организмов.  Можем  ли  мы  предположить
существование  в  эволюции  некоторой  психической  непрерывности  от
простейших  до  человека?  Ответ  состоит  в  том,  что  я  открываю  колонию
муравьев  так,  как  если  бы  повернул  назад  стрелку  швейцарских  часов.
Я  очарован  сложностью  ее  частей  и  точностью.  Но  я  никогда  не  вижу
колонию  чем-то  большим,  чем  органическая  машина”26.
 Здесь  много  неясного:  что  такое  "органическая  машина",  если  в  дру¬
гих  местах  Уилсон  так  же  отзывается  и  о  человеке;  что  конкретно  под¬
разумевается  под  "мостиками”,  перекинутыми  эволюцией  через  филоге¬
нетическую  бездну,  разделяющую  человека  и  муравья;  какими  средства¬
ми  обладает  наука,  чтобы  изучить  эти  "мостики”.  Но  даже  сама  неопреде¬
ленность  высказываний  свидетельствует  о  том,  что  Уилсону  очень  не  хо¬
телось  бы  проводить  прямых,  грубых  аналогий  между  поведением
животного  и  человека.  Фактически  против  абсолютизации  метода  анало¬
гии  выступает  Уилсон  и  тогда,  когда  возражает  своим  оппонентам  по
поводу  обвинений  в  генетическом  детерминизме.  И  здесь  он  как  бы
отгораживается  от  позиции  Д.Бэрэша,  П.  Грин,  Ч.  Моргана,  М.  Рьюза,
Р.  Александера,  для  которых  генетическая  природа  разнообразия  и  эво¬
люции  форм  поведения  существует  как  предпосылка.
 Однако  в  работах  Уилсона  отсутствует  какая-либо  коррекция  взгля¬
дов  его  единомышленников.  Более  того,  в  собственных  рассуждениях
 107

о  биологической  природе  этики  и  в  целом  о  значении  природно-биологи¬
ческих  основ  жизнедеятельности  человека  содержатся  идеи,  переклика¬
ющиеся  с  концепциями  ”генетического  детерминизма”  и  редукционизма.
”Огрехи”  социобиологии  отмечаются  рядом  западных  биологов.  Это  зна¬
чит,  что  проведенные  дискуссии  по  проблеме  редукционизма,  в  частности
в  связи  с  книгой  лауреата  Нобелевской  премии  Жака  Моно  ”Случайность
и  необходимость”,  были  своевременными  и  принесли  свои  плоды27.
Критика  ”глобального  редукционизма”,  представленная  в  марксистской
литературе,  затрагивает  более  широкий  пласт  логико-методологических
и  мировоззренческих  проблем  и  содержит  материалы  из  аналогичных
работ  западных  ученых28.  К  сожалению,  встречное  движение,  интерес
к  марксистским  работам,  посвященным  общезначимым  для  мировой
науки  методологическим  вопросам,  в  принципе  отсутствует.  Тем  не  ме¬
нее  критические  отклики  на  социобиологию,  в  частности  на  ее  редукцио¬
нистские  тенденции,  свидетельствуют  о  всевозрастающей  потребности
западных  естествоиспытателей  в  диалектическом  способе  мышления  как
основе  исследования  методологических  проблем  науки.
 В  статье  М.  Харриса  ”Сощю  биология  и  биологический  редукционизм”29
центральное  место  занимает  критика  имеющих  место  просчетов,  связан¬
ных  с  поиском  генетической  компоненты  человеческого  поведения.  От¬
мечая  широкий  спектр  поведения  человеческих  индивидов  и  популяций,
социобиологи  вводят  принцип  ”поведенческой  шкалы”.  Согласно  этому
принципу,  генетический  код  способен  зашифровать  не  только  инвариан¬
ты  человеческого  поведения,  но  и  его  вариабельность.  Это  позволяет,
как  считает  Уилсон,  объяснить,  почему  у  людей  некоторые  популяции
по  преимуществу  полигиничны,  а  некоторые  -  полиандричны,  почему
одни  популяции  были  склонны  к  каннибализму,  а  другие—к  вегетари¬
анству.
 По  мнению  Харриса,  этот  ”принцип”  ошибочен.  Люди  развили  массу
надбиологических  структур,  которыми  объясняется  вариативность  их
поведения.  Придуманная  социобиологами  ”поведенческая  шкала”-
явная  натяжка  для  спасения  идеи  генетической  детерминации  социо¬
культурных  феноменов.  Столь  же  сомнительна  установка  социобиоло¬
гов  на  создание  модели  генетически  детерминированного  поведения-
”биограммы  человека”  (термин  Э.Уилсона).  Конечно,  пишет  Харрис,
человек  обладает  природно-биолбгическими  свойствами.  Однако  не  сле¬
дует  редуцировать  социальные  проявления  человека  к  биологическим
основаниям.  Их  надо  объяснять  исходя  из  социокультурных  теорий.
Реакции  организмов,  сформированные  в  процессе  обучения,  усваивают¬
ся  сообществами  в  форме  традиций  или  культуры.  Культура,  возникнув
из  предчеловеческих  культурных  форм  (какими,  например,  являются
”диалекты”  и  звуковые  вариации  птиц  и  млекопитающих),  выступает
побочным  ”околопродуктом”  биологической  эволюции,  но  затем  зани¬
мает  доминирующее  положение  среди  факторов,  обусловливающих
вариации  человеческого  поведения.
 Далее  Харрис  задается  вопросом:  почему  же  социобиологические  кон¬
цепции  получают  столь  широкое  распространение?  Ответ,  по  его  мнению,
состоит  в  том,  что  антропологические  доктрины  не  обладают  достаточ¬
ным  количеством  объясняющих  средств:  ”Социобиология  достигла
 108

такой  популярности  отчасти  потому,  что  предлагаемые  социокультурны¬
ми  науками  исследовательские  стратегии  не  могут  обеспечить  научно
приемлемого  решения  для  объяснения  таких  явлений,  как  война,  сек-
сизм,  стратификация  и  культурные  жизненные  стили”30.  Социобиология
как  бы  заполняет  тот  теоретический  пробел,  который  существует  в  нау¬
ке  на  Западе  в  отношении  ряда  серьезных  проблем,  решение  которых
прежде  всего  должны  дать  социальные  дисциплины.  Если  же  предлагае¬
мые  решения  не  удовлетворяют,  то  этими  вопросами  вправе  заниматься
другие  науки,  в  том  числе  и  биология.  Кроме  того,  социобиология  обла¬
дает  определенными  естественнонаучными  достоинствами;  в  отличие  от
прежних,  биологических  теорий  социобиологические  концепции,  как
полагает  Харрис,  способны  объяснить  как  быстро,  так  и  медленно  изме¬
няющиеся  признаки  особей  и  популяций  (имеется  в  виду  интерес  социо¬
биологов  как  к  индивидуальному  поведению,  очень  вариативному,  так
и  к  эволюции  поведения  в  широких  временных  масштабах  филогении).
 Несмотря  на  признание  позитивных  моментов  в  развитии  социобиоло¬
гии,  в  целом  М.  Харрис  рассматривает  это  направление  как  разновид¬
ность  биологического  редукционизма,  ведущего  к  упрощению  сложней¬
ших  проблем  человеческого  поведения.  Такое  упрощенное  понимание
критикуется  и  философом  из  Колумбийского  университета  (США)
 А. 	Кэплэном,  выступившим,  в  частности,  редактором  сборника  ”Социо¬
биологические  дебаты”.  Он  обращает  внимание  на  недостаточную  разра¬
ботанность  в  социобиологии  самих  понятий  ”поведение”,  ”поведенче-
ский  акт”.  Это  проявляется  в  отождествлении  морфофизиологического
и  поведенческого  подходов  к  эволюции,  в  рассмотрении  эволюции  пове¬
дения  по  аналогии  с  эволюцией  морфологических  структур.  Поведение
же,  в  отличие  от  морфологии,  пишет  Кэплэн,  является  результатом  слож¬
ного  взаимодействия  средовых,  культурных  (для  человека)  и  генетиче¬
ских  факторов.  Кроме  того,  неверны  (в  силу  своей  абстрактности)
исходные  суждения  социобиологов  о  том,  что  если  человек  и  животное
обнаруживают  сходное  поведение,  то  оно  должно  рассматриваться  как
результат  гомологии.  Гомология  и  аналогия,  заключает  Кэплэн,  хотя
и  нужны  в  построении  обобщающих  выводов,  но  не  несут  в  себе  объяс¬
нительной  функции31.
 Способ  использования  метода  аналогии  еще  ярче  обнаруживает  свои
недостатки,  когда  мы  обращаемся  к  присущему  социобиологии  увлече¬
нию  антропоморфизмами.  Как  отмечалось,  в  этологии  неизбежно  исполь¬
зование  антропоморфных  понятий.  Такое  проявление  активности  орга¬
низмов,  как  поведение,  наиболее  очевидно  в  своих  формах  именно  в  об¬
ласти  человеческого  общения.  Ддже  здравый  смысл  подсказывает  движе¬
ние  от  сложного  к  простому.  Сложное  в  данном  случае  давно  названо,
обозначено,  но  оно  открывает  свою  сложность  в  привычных,  обыденных
словоупотреблениях.  Так,  понятия  ”эгоизма”  и  "альтруизма”,  широко
используемые  социобиологией,  интуитивно  ясны  в  отношении  человече¬
ского  поведения.  Если  социобиологи  стремятся  исследовать  биологию
поведения  животных  и  человека,  то  "эгоизм”  и  "альтруизм”  животных  -
та  форма  изучения  "инвариантных”  особенностей  поведения,  которые
имели  определенный  эволюционный  смысл.
 Иначе  говоря,  даже  заведомо  антропоморфные  понятия  ("эгоизм”,
 109

”альтруизм”,  ''агрессия”,  ''выбор”  и  т.д.)  могут  иметь  позитивное  значе¬
ние  в  качестве  некоторых  "знаков”,  обозначений  нерешенных  проблем,
способствуя  их  появлению  и  формулировке.  В  этом  отношении  уместно
вспомнить,  например,  понятие  "свободы  воли”  электрона,  в  котором
Нильс  Бор  стремился  зафиксировать  важнейшие  свойства  микромира.
Такой  способ  использования  известных  явлений  и  качеств,  процессов
и  т.д.  в  "высоких"  сферах  познания  для  описания  неизвестного  в  более
глубоких  пластах  реальности  с  гносеологической  точки  зрения  представ¬
ляет  несомненный  интерес  и  достоин  специального  исследования.  Уже
сейчас  можно  сказать,  что  не  сами  антропоморфизмы,  но  их  подчас  безот¬
ветственное  и  поверхностное  использование  (отождествление  "знака”
с  природой  явления)  вредит  плодотворной  разработке  социобиологией
новых  аспектов  познания  эволюционного  процесса.
 Уместно  сослаться  на  пример,  часто  приводимый  социобиологами.  Он
взят  ими  из  работ  Мэйнарда  Смита,  одного  из  наиболее  авторитетных  для
них  ученых.  Речь  идет  о  проблеме  выбора,  и  ее  место  в  описании  челове¬
ческого  поведения  очевидно.  Поэтому  с  первых  работ  Уилсон  заявил
о  необходимости  поиска  биологических  оснований  даже  таких  уникаль¬
ных  проявлений  человека,  как  свобода  воли.  Вместе  с  тем  понятие  выбо¬
ра  оказывается  плодотворным  для  исследования  поведения  животных,
в  частности  сексуального.  Именно  это  показал  в  эксперименте  Мэйнард
Смит.  Но  каким  же  образом  осознается  метафоричность  этого  понятия
в  случае  с  поведением  животных  и  как  проводится  экстраполяция  полу¬
ченного  знания  на  сферу  жизнедеятельности  человека?
 Брачное  поведение  самки  дрозофилы  наблюдалось  в  удобных  для
скрещивания  условиях-в  освещенной  камере  с  нужной  температурой.
Самец  начинает  описывать  круги  и  приближаться  к  самке,  пока  не  займет
позицию  напротив  нее.  После  любого  перемещения  самки  самец  снова
пытается  оказаться  в  позиции  "лицом  к  лицу”.  По  окончании  танщ  сам¬
ка  либо  остановится,  и  тогда  самец  зайдет  сзади  и  спарится,  либо  не  оста¬
новится,  а  улетит  прочь.  Если  самец  раненый,  старый  или  является  ее
родственником  и  у  самки  есть  возможность  выбора,  то  она  будет  улетать
чаще,  чем  оставаться.  Очевидно,  чтобы  "проверить”  качества  самца,  сам¬
ка  некоторое  время  активно  танцует,  и  самцу  все  время  нужно  стараться
сохранить  положение  напротив  нее.  Если  он  не  выдерживает  этого  испы¬
тания,  его  отвергают.
 Как  видим,  ситуация  складывается  довольно  сложная,  и  для  ее  описа¬
ния  уместно  использовать  метафоричное  в  этом  случае  понятие  "выбор".
К  сожалению,  метафоричность  не  фиксируется,  о  чем  свидетельствует,
например,  такое  обобщение:  "Когда  мы  говорим  о  выборе,  который  де¬
лает  человек,  то  подразумеваем  индивидуальную  гибкость  поведения;
когда  о  "выборе”  при  обсуждении  эволюции  поведения,  то  имеем  в  виду
гибкость  поведения  в  эволюционном  масштабе  времени"32.  Казалось  бы,
различие  между  поведением  человека  и  животного  отмечается,  но  на  ос¬
нове  довольно  расплывчатого  понятия  "гибкость  поведения".  Ведь  проб¬
лема  выбора  у  человека  никак  не  проявляется  с  помощью  тавтологиче¬
ского  суждения  о  том,  что  выбор-это  гибкость  поведения.  Но  зато
в  обобщениях  Мэйнарда  Смита  оказьюаются  как  бы  универсальными
такие  моменты  сексуального  поведения,  как  "отбраковка”  самкой  боль¬
 на

но  го,  старого  либо  находящегося  с  ней  в  родстве  самца.  Критерии  ”от-
браковки”  генетически  запрограммированы,  поскольку  ”нацелены”  на
достижение  репродуктивного  успеха.  Если  изменить  программу,  выбор
будет  иным.  Так  "сильная”  аналогия  между  человеком  и  животным
невольно  ведет  к  серьезному  огрублению,  примитивизации  человеческо¬
го  сексуального  поведения,  не  говоря  уже  о  том,  что  антропоморфные
представления  о  критериях  выбора  самки  дрозофилы  невозможно  обос¬
новать  достоверным  генетическим  знанием.
 Образный  характер  метафор  указывает  лишь  на  возможность  анало¬
гий,  но  не  на  пути  их  конкретного  применения.  Сама  процедура  выделе¬
ния  "инвариантов”  в  разнокачественных  формах  поведения  никак  не  мо¬
жет  быть  изолирована  от  ”разнокачественности”  биологического  и  Гума¬
нитарного  знаний.  Лишь  посредством  сопоставления  этих  типов  знания
мы  только  и  можем  научно  подойти  к  определению  "инвариантов”.  Ина¬
че  возникает  парадоксальная  ситуация:  потребность  в  использовании  ана¬
логий  каждый  раз  наталкивается  на  недопустимость  их  применения.
Разрешение  этого  парадокса  возможно  лишь  на  пути  содержательного
анализа  той  или  иной  аналогии,  причем  непременно  на  уровне  реальных
научных  концепций,  так  или  иначе  отражающих  специфику  сопостави¬
мых  областей  знания.  Только  сохранение  этой  специфики  позволит  со¬
вершить  движение  мысли  к  созданию  идеализированного  "инварианта”
и  последующему  его  использованию  в  понимании  общего  и  особенного
в  сравниваемых  областях  действительности.
 Социальное  поведение  человека  уже  потому  не  является  объектом
полной  аналогии  с  животной  "социальностью”,  что  благодаря  сознанию,
труду,  творчеству  это  поведение  прежде  всего  направлено  на  самореали¬
зацию  человека  и  создание  необходимых  для  этого  общественных  усло¬
вий.  Самореализация  человека,  безусловно,  содержит  в  себе  цели  "про¬
должения  рода",  заботы  о  потомстве.  Но  даже  эти  цели  сопряжены
с  главными,  глубоко  социальными  по  своему  характеру  задачами  само¬
определения,  становления  личности.  Ныне  хорошо  известно,  насколько
драматична  история  постепенного  "высвобождения"  человека  из  живот¬
ноподобного  состояния.  Но  не  было  бы  достигнутых  человечеством  высот
культуры  и  цивилизации  в  целом,  если  бы  с  древних  времен  "идеалы”
репродуктивного  успеха  не  направлялись  в  своем  содержании  подлинно
человеческими,  нравственными  идеалами,  социальной  активностью  чело¬
века,  устремленного  к  созданию  себя  и  своего  социально-природного
окружения  по  действительно  "человеческим”  образцам.  Успехи  науки
в  осмыслении  связи  между  генетической  программой  и  формами  поведе¬
ния  принципиально  не  могут  изменить  того  факта,  что  социальные  харак¬
теристики  человека  как  совокупности  общественных  отношений  являют¬
ся  ведущими  по  сравнению  с  любыми  проявлениями  его  биотического
субстрата.
 Обобщая  подход  социобиологов  к  "инвариантам”  общественных
форм  поведения,  мы  старались  показать,  что  все  "инварианты”  как  бы
сфокусированы  в  одной  точке  -  репродуктивном  успехе.  Выживаемость
особи  и  популяции,  получение  преимущества  в  репродукции  выступают
у  них  единственным  критерием  оценки  адаптивного  значения  поведения,
включая  поведение  человека.  "Генетический  детерминизм"  Э.  Уилсона
 111

состоит  не  только  в  том,  что  утверждается  наследование  социальных
форм  поведения.  Сама  Социальность”  толкуется  таким  образом,  что  ее
главным  содержанием  оказывается  обеспечение  репродуктивного  успе¬
ха.  Все  удивительное  многообразие  "общественного”  поведения  живот¬
ных,  открывающееся  перед  нами,  в  частности  благодаря  исследованиям
социобиологов,  в  каждой  своей  детали  оказывается  как  бы  направлен¬
ным  на  достижение  преимущества  в  воспроизведении.  Но  даже  в  сообще¬
ствах  животных  различные  формы  организации,  сложившиеся  "социаль¬
ные  структуры”  обладают  относительной  самостоятельностью  по  отно¬
шению  к  генетическим  предпосылкам  поведения.  Необходим  системный
подход  в  изучении  их  эволюции,  который  включает  генетический  аспект,
но  не  сводится  к  нему.
 Непривлекательность  "генетического  детерминизма”  в  известной  мере
осознается  Уилсоном  и  Ламзденом,  когда  они  обсуждают  метод  редук¬
ции.  "Социобиологию  обвиняют,-  отмечают  социобиологи,-  в  редукцио¬
низме,  в  попытке  объяснить  сложные  явления  через  составляющие  их
элементы.  Социобиология  по  своему  духу  действительно  является  ре¬
дукционистской,  но  не  следует  забывать,  что  анализ  суть  одна  из  сторон
стандартной  научной  методологии.  Другой  ее  стороной  является  синтез,
в  ходе  которого  изучаются  соотношения  между  частями,  и  на  основе  это¬
го  система  в  целом  перегруппировывается  либо  в  ходе  эксперимента,
либо  с  помощью  теоретических  средств  —путем  математического  моде¬
лирования”33.  Казалось  бы,  все  учтено-и  анализ,  и  синтез.  Но  если  от
этих  абстрактных  суждений  перейти  к  реальному  содержанию  социобио¬
логии,  то  окажется,  что  господствующим  методом  выступает  даже
не  анализ,  а  именно  редукция,  т.  е.  сведение  сложного  к  простому.  При¬
годна  ли  вообще  "стандартная  научная  методология”,  когда  ставится
вопрос  о  синтезе  естественнонаучного  и  гуманитарного  знания?  Право¬
мерно  ли  уповать  при  этом  на  математическое  моделирование  как  на
средство  построения  теории?
 В  том-то  и  дело,  что  Уилсон,  как  и  другие  социобиологи,  не  обсуждает
этих  вопросов  специально  и  всерьез.  Он  реализует  свою  позицию  в  кон¬
кретном  материале.  И  этот  конкретный  материал,  изложенный  метафо¬
рическим  языком,  теряет  подчас  однозначный  смысл,  столь  необходи¬
мый  для  научного  обсуждения  полученных  социобиологами  результатов.
Один  из  критиков  социобиологии,  профессор  антропологии  Бостонского
университета  (США)  Э.Лидс,  замечает:  "Если  бы  "Социобиологию”
Уилсона  читал  кто-нибудь  из  цезаршнской  эпохи,  ее  смысл  был  бы  со¬
вершенно  иным.  Этот  смысл  бывает  иным  и  тогда,  когда  ”Социобиоло-
гию”  читают  в  Германии  и  Португалии.  Социобиология  —англоязычное
явление  в  науке  второй  половины  XX  века”34.
 Увлеченность  безбрежными  и  подчас  крайне  поверхностными  аналоги¬
ями  проистекает  именно  из  редукционистской  позиции.  Если  социобио¬
логи  убеждены,  что  в  конечном  счете  в  основе  всех  форм  поведения
лежит  генетика,  то  исчезают  какие-либо  границы  аналогий  и  их  возмож¬
ности  оказываются  беспредельными.  Тот  же  редукционизм  ведет  не  про¬
сто  к  защите  авторитета  биологии,  но  и  к  обоснованию  ее  фактически
привилегированного  положения  среди  множества  наук,  изучающих  чело¬
века.  Комплекс  наук  сводится  к  биологии,  биология  -  к  генетике.  Таков
 112

неизбежный  результат  небрежного  отношения  естествоиспытателей  к  фи¬
лософскому  осмыслению  ими  же  поставленных  широких  проблем.
 Очевидно,  что  сам  по  себе  метод  аналогии  обладает  значительной  эври¬
стической  ценностью.  С  его  помощью  создается  возможность,  минуя
огромное  количество  промежуточных  звеньев,  сразу  устанавливать  гипо¬
тетическую  связь  между  сравниваемыми  объектами,  обращая  внимание
на  то,  чего  не  удается  представить  посредством  других  методов.  Вполне
вероятно,  что  социобиология,  как  специфическое  научное  направление,
возникшее  на  стыке  многих  дисциплин,  будет  и  в  дальнейшем  использо¬
вать  аналогию  в  качестве  ведущего  средства  исследования.  Но  отмечен¬
ные  просчеты  в  применении  этого  метода  необходимо  устранить.  Иначе
сама  идея  изучения  биологических  основ  социального  поведения  челове¬
ка  будет  дискредитирована.  Поверхностные  аналогии,  необоснованная
экстраполяция  биологических  данных  на  общественную  жизнь  способны
привести  лишь  к  забвению  качественного  отличия  человеческого  обще¬
ства  от  сколь  угодно  высокоорганизованного  сообщества  животных.
В  таком  именно  забвении  состоит  главный  методологический  просчет
социобиологии.
 К  сожалению,  социобиологам  присуща  вера  во  всемогущество  естест¬
вознания,  в  его  способность  буквально  произвести  переворот  в  познании
человека  и  общества.  Особенно  ярко  это  проявляется  в  концепции  генно¬
культурной  коэволюции,  которую  Э.  Уилсон  оценивает  как  высшее
обобщение  социобиологии.
 2. 	Теория  генно-культурной  коэволюции  —
опыт  ”синтетичного  знания”
 Каким  образом  гены  и  культура  "держат  друг  друга  на  привязи"?  Понятие  эпигене¬
тических  правил.  Гипотетичный  характер  концепции  коэволюции.
 Еще  в  одной  из  первых  работ  Уилсон  формулировал  основные  задачи
социобиологии  так,  что  рядом  со  специально-научными  проблемами  изу¬
чения  генетических  предпосылок  поведения  человека  был  поставлен  воп¬
рос  о  свободе  воли35.  Теперь  же,  после  последних  работ  социобиологов,
можно  видеть,  что  центральной  проблемой  сощюбиологии  стала  эволю¬
ция  человеческого  разума,  формирование  человека  с  присущими  ему
характеристиками,  включая  свободу  воли.
 Непосредственное  обращение  к  проблеме  возникновения  человека,
его  разума,  а  затем  цивилизации,  культуры  ставит  перед  социобиологами
еще  более  ответственные  задачи,  чем  в  отношении  форм  общественного
поведения.  Ее  авторы  считают  эту  концепцию  первой  попыткой  ликвиди¬
ровать  пропасть  между  естественными  и  гуманитарными  науками  и  про¬
следить  глобальный  процесс  эволюции  человека  на  основе  механизмов,
подчиненных  ”как  физическим  законам,  так  и  тем  законам,  которые
уникальны  для  человеческого  вида”3б.  Длительный  путь  формирования
человека,  обозначаемый  в  марксистской  литературе  как  период  антро-
посоциогенеза,  называется  генно-культурной  коэволюцией.  Она  рассмат¬
ривается  как  ”усложненное,  обворожительное  взаимодействие,  в  кото¬
 113

ром  культура  порождена  и  оформлена  биологическими  императивами,
в  то  время  как  биологические  черты  одновременно  изменены  генетиче¬
ской  эволюцией  в  ответ  на  культурные  новшества.  Мы  верим,  что  генно¬
культурная  коэволюция  одна,  без  посторонней  помощи  создала  человека
и  что  способ  работы  этого  механизма  может  быть  объяснен  комбиниро¬
ванием  технических  приемов  из  естественных  и  общественных  наук”37.
 Относительно  понятия  ”коэволюция”  можно  сказать,  что  представле¬
ние  о  взаимодействии  между  биологической  и  культурной  эволюциями
плодотворно  развивалось  В.  И.  Вернадским  в  его  концепции  ноосферы
(управляемой  разумом  биосферы).  Она  разрабатывается  во  многих
работах  биологов-эволюционистов,  в  исследованиях  проблемы  "общест¬
во-природа”,  особенно  при  создании  математических  моделей  развития
биосферы38.  Относительно  периода  антропосоциогенеза  в  нашей  литера¬
туре  выдвигаются  предположения  о  действии  естественного  отбора  на
его  начальных  стадиях,  а  также  о  происходившем  мутационном  процес¬
се,  способствовавшем  усовершенствованию  человеческого  мозга39.
Иначе  говоря,  собственно  биологические  компоненты  антропосоциогене¬
за  никак  не  игнорируются  марксистскими  исследователями.  Учитывают¬
ся  эти  компоненты  и  при  анализе  жизнедеятельности  современного  чело¬
века.  Поэтому  понятие  "коэволюция”,  подчеркивающее  взаимодействие
биологического  и  социального,  их  сопряженность,  взаимодополняемость,
само  по  себе  плодотворно,  оно  направляет  исследовательскую  мысль
на  разработку  многих  нерешенных  проблем.  Весь  вопрос  в  том,  как
обозначить  основные  стороны  коэволюции,  каким  образом  представить
их  взаимосвязь.
 Возможны  различные  суждения  по  этому  поводу,  поскольку  пробле¬
ма  сложна  и  мало  разработана.  Но  в  их  характере  нельзя  не  видеть  опре¬
деляющей  роли  общей  мировоззренческой  платформы  исследователя,
его  понимания  общественного  развития,  а  не  только  законов  органиче¬
ской  эволюции.
 Абстрактные  и  вневременные  понятия  общества,  культуры,  социаль¬
ных  институтов  бесплодны  в  проблеме  коэволюции,  как  они  бесплодны
и  в  других  проблемах,  затрагивающих  так  или  иначе  социальные  отноше¬
ния.  В  этом  смысле  западные  концепции  коэволюции,  как  правило,  ока¬
зываются  в  парадоксальной  ситуации:  их  последователи,  обратившись
к  чрезвычайно  актуальной  и  богатой  своими  возможностями  проблеме,
затрагивают  фактически  лишь  один  ее  аспект,  связанный  с  природно¬
биологической  компонентой  процесса  коэволюции.  Культура  понимается
преимущественно  как  "культура  индивида”,  т.е.  как  совокупность  тех
сторон  его  жизнедеятельности,  которые  связаны  с  познавательной  дея¬
тельностью,  воспитанием,  обучением,  образованием.  Что  же  касается
общества  в  целом,  то  отсутствие  опоры  на  материалистическую  филосо¬
фию  истории  приводит  лишь  к  простой  констатации  роли  различных
политических  и  духовных  образований.  Их  возникновение  и  функции
буквально  повисают  в  воздухе  из-за  невнимания  к  социально-экономи¬
ческим  факторам  общественного  развития.
 Тем  не  менее  популярность  проблемы  коэволющш  растет,  существуют
различные  ее  интерпретации.  Р.  Александер,  например,  предложил  кон¬
цепцию,  основанную  на  широком  применении  дарвинизма  к  объяснению
 114

самых  различных  сторон  общественной  жизни.  Считая  понятие  "интерес”
общим  для  органической  и  культурной  эволюций,  якобы  целиком  разъ¬
ясняющим  их  взаимосвязь,  Александер  подводит  эволюционно-генетиче¬
скую  базу  под  юриспруденцию,  мораль,  понятие  совести40.  В  концепции
Р.  Докинса,  о  чем  мы  уже  писали,  ”субъектом”  и  движущей  силой  орга¬
нической  эволюции  выступает  "эгоистичный  ген”,  а  его  аналогом  в  куль¬
туре  является  не  менее  "эгоистичный  мим”,  некий  "квант”  культуры,
функционирующий  по  законам  популяционной  генетики.  Ддже  биологи
выразили  решительное  несогласие  с  подобным  подходом.  Так,  известный
американский  генетик  Гюнтер  Стент  довольно  давно  назвал  "трансцен¬
дентальным  менделизмом”  утверждения  об  эгоизме  либо  альтруизме
на  молекулярно-генетическом  уровне,  а  концепцию  Докинса  считал
"поцелуем  смерти  для  социобиологии”41.  Продолжая  полемику  с  социо¬
биологией,  Г.  Стент  выражает  решительное  несогласие  с  тем,  что  она  ис¬
пользует  молекулярно-генетическое  знание  для  биологизации  такого
важнейшего  культурного  феномена,  как  нравственность.  Вместе  с  тем  он
признает,  что  дискуссии  о  биологических  основаниях  этики  имеют  прин¬
ципиальное  значение  для  современного  понимания  философии  биоло¬
гии42.  Такое  признание  подтверждает  оценку  проблемы  коэволюции  как
одной  из  ключевых  в  философской  позиции  биологов,  обсуждающих
природу  человека.  Рассмотрим  подробнее  социобиологическую  концеп¬
цию  генно-культурной  коэволюции.
 Ведущими  здесь  являются  понятия  "ген”,  "разум”  и  "культура”.  Эти
три  термина  составляют  название  работы  Уилсона  и  Ламздена,  изданной
в  1981  г.43,  а  также  выступают  центральными  в  их  же  книге  "Прометеев
огонь.  Размышления  о  происхождении  разума”44.  Особенно  показатель¬
на  последняя  работа.  В  ней  изложен  большой  материал  по  эволюции  от
Ното  ЬаЪШз  (человека  умелого)  и  Ното  егесШз  (человека  прямоходя¬
щего)  к  Ното  8ар1еп8  (человеку  разумному).  Представлены  интересные
факты,  полученные  в  последние  годы  при  изучении  наследственной  пред¬
расположенности  к  целому  ряду  поведенческих  реакций  человека  (вку¬
совые  ощущения  младенцев,  общность  основ  цветового  зрения,  сходство
отражения  эмоций  в  выражении  лица  и  т.д.).  Научная  достоверность
приводимых  фактов  может  быть  оценена  специалистами-антропологами,
психологами,  генетиками,  этологами.  Авторы  "Прометеева  огня”  заверя¬
ют,  что  консультировались  с  представителями  этих  наук  и  постоянно
стремились  отделить  факты  от  вымысла.  Но  они  не  отрицают  и  того,  что
интерпретация  фактов  дается  в  соответствии  с  основными  постулатами
их  концепции.  Что  же  это  за  постулаты?
 Главная  идея  концепции  генно-культурной  коэволюции  может  быть
выражена  так:  ни  гены,  ни  культура,  отдельно  взятые,  не  могли  породить
человеческого  разума.  Он  является  результатом  "компактного  соедине¬
ния”  генетической  эволюции  и  культурной  истории.  Признавая,  что  изу¬
чение  коэволюции  только  начинается,  они  постоянно  подчеркивают  необ¬
ходимость  подключения  биологического  знания  к  проблемам  разума,
сознания,  свободы  воли  и  культурного  разнообразия.  ”Мы  спрашивали,
задавали  себе  вопрос,-  пишут  они,—  являются  ли  эти  феномены  непрео¬
долимым  барьером  для  социобиологии.  Существуют  ли  области  знания,
в  которые  биология  никогда  не  сможет  проникнуть?  Маловероятно,
 115

чтобы  природа  была  разделена  на  независимые  друг  от  друга  области.
Несомненно,  что  соединение  изучения  мышления  и  культуры  с  эволюци¬
онной  теорией  —  один  из  величайших  интеллектуальных  вызовов”45.
 Правда,  за  этой  чрезмерно  высокой  оценкой  своей  концепции  как  вы¬
зова—прежде  всего—философии  следует  признание,  что  социобиология
начала  "рискованное  предприятие”46.  При  описании  степени  риска  отме¬
чаются  следующие  моменты.  Во-первых,  это  опасность  обвинения  в  пов¬
торении  образцов  социал-дарвинизма.  "Выступления  против  социобиоло¬
гии  были  примером  того,  какая  реакция  ожидает  тех,  кто  пытается  пере¬
сечь  зону  между  биологическими  и  социальными  науками”47.  Во-вто¬
рых,  трудность  преодоления  традиции  в  изучении  человека.  Основатели
современных  социальных  и  поведенческих  наук,  в  особенности  Э.  Дюрк-
гейм  в  социологии,  Ф.  Боэс  в  антропологии,  3.  Фрейд  в  психоанализе
и  Дж.  Уотсон  в  бихевиористской  психологии,  в  значительной  мере  изоли¬
ровали  предметы  своего  исследования  от  биологии,  и  любые  попытки
приближения  к  ней  рассматривались  как  биологизаторство48.  В-третьих,
как  признаются  авторы,  по  сути  очень  нелегкая  эта  задача—создать
достоверное  представление  о  генетическом  и  культурном  взаимодейст¬
вии.
 Последнее  замечание  социобиологов  говорит  об  их  самокритичности.
Они  неоднократно  оценивают  свою  концепцию  как  гипотезу,  как  перво¬
начальный  вариант  решения  проблемы,  лишь  стимулирующий  научный
поиск.  Действительно,  выражение  "рабочая  гипотеза”  было  бы  несомнен¬
но  уместнее,  чем  постоянно  повторяющееся  слово  "теория”.  Но  дело
не  только  в  словах.  Концепция  генно-культурной  коэволюции  построена
достаточно  жестким  образом  в  том  смысле,  что  в  ней  доминирует  увле¬
ченность  авторов  идеей  биологизации  человекознания.  Несмотря  на
стремление  показать  именно  "коэволюцию”,  авторы  больше  склоняются
к  признанию  ведущей  роли  природного,  биологического  в  эволюции
разума.  Отдельные  замечания  о  роли  труда,  способах  добычи  и  распреде¬
ления  пищи  оказываются  несущественными.
 Обратимся  прежде  всего  к  тому,  как  понимается  соотношение  генов
и  разума.  Что  такое  "ген”  в  их  текстах?  Ведь  авторы  сами  отмечают,  что
"мы  находимся  у  начала  человеческой  генетики  поведения,  когда  пред¬
принимаются  первые  усилия  по  исследованию  и  характеристике  генов,
которые  руководят  развитием  наиболее  сложных  форм  поведения  и
мышления”49.  Значит,  о  генах,  в  собственно  научном  смысле  слова,
речи  пока  быть  не  может.  "Ген"  выступает  общим  обозначением  наслед¬
ственности,  ^ее  субстрата.  И  социобиологи  заранее,  до  того,  как  стало
фактом  успешное  развитие  генетики  поведения  и  —главное—успехи
в  изучении  эволюции  разума,  уверены  в  решающей  роли  наследственно¬
сти?  Да,  уверены,  хотя  и  с  оговорками  насчет  многофакторности  этого
процесса.  В  доказательство  придется  привести  довольно  большую  цитату,
которая  заодно  обозначит  и  характер  собственно  философских  рассужде¬
ний.  Как  пишут  авторы,  "отношение  между  генами  и  мышлением  прежде
всего  нуждается  в  осознании  философами  важного  вопроса  о  том,  что
разум  имеет  материальную  основу.  Дуализм  утверждает,  что  разум
не  есть  физическая  субстанция,  созданная  мозгом,  но  существует  отдель¬
но  от  него;  материализм  настаивает  на  том,  что  разум  является  исключи¬
 116

тельно  результатом  физической  активности  мозга...  Дуализм  противо¬
положен  экспериментальным  исследованиям  и  сейчас  почти  исчез...
 Современная  материалистическая  философия  разума  нашла  свою  наи¬
более  удовлетворительную  форму  в  так  называемой  теории  тождества.
Основное  ее  предположение  состоит  в  том,  что  духовные  явления  иден¬
тичны  с  физиологическими  явлениями  в  мозге  (курсив  наш.—Авт.)  и,
скорее  всего,  с  закодированной  в  нем  моделью,  в  соответствии  с  которой
происходит  электрическое  разрежение  определенных  наборов  нервных
клеток”50.
 Мы  подчеркнули  ряд  утверждений,  чтобы  не  выписывать  еще  многих
цитат,  показывающих  слияние  у  социобиологов  понятий  ”мозг”  и  ”ра-
зум”  (мышление).  По-английски  это  четко  различающиеся  слова  (Ьгат-
мозг,  а  тшё  —  разум),  поэтому  при  переводе  никак  нельзя  спутать,  о  чем
идет  речь.  Но  в  том-то  и  дело,  что  разум  становится  постоянно  как  бы
природным  субстратом,  одним  из  органов  человека.  Эволюция  разума
оказывается  эволюцией  мозга.
 Конечно,  в  отношении  мозга  правомерны  исследования  генетических
основ  его  функционирования.  Но  очевидная  подмена  понятий  приводит
к  тому,  что  и  о  разуме  говорится  так,  будто  он  генетически  предопреде¬
лен.  С  этим  согласиться  нельзя.  Чрезвычайно  принципиально  не  смеши¬
вать  орудие  мышления,  т.е.  физиологические  процессы,  с  самим  мышле¬
нием,  его  результатами,  создающими  науку,  поэзию,  литературу  -  всю
духовную  культуру  человечества.  Мыслит  не  мозг,  а  человек  с  помощью
мозга.  В  этом  кратком  афоризме  заключено  марксистское  понимание
соотношения  психического  и  физиологического.  Содержание  человече¬
ского  мышления  —  это  вовсе  не  совокупность  нервных  импульсов,  а  от¬
ражение  внешнего  мира,  его  познание,  осмысление  человеческих  отноше¬
ний,  идеалов  нравственности,  своего  места  в  мире.  Прогресс  всей  систе¬
мы  наук  о  мозге  чрезвычайно  важен  для  понимания  его  деятельности.
Но  мы  ничего  не  поймем  в  человеке,  если  изолируем  его  от  общества
и  представим  лишь  в  качестве  носителя  высокоорганизованной  мате¬
рии  —  мозга.
 Парадоксально,  но  факт,  что  за  Современный  материализм”  сощю-
биологи  принимают  давнишнюю  точку  зрения  вульгарного  материализ¬
ма.  На  место  прежних  наивных  представлений  о  деятельности  мозга  при¬
влекаются  современные  данные  нейробиологических  наук.  Но  суть  оста¬
ется  прежней  -  сохраняется  надежда  познать  духовные  явления  на  основе
в  конечном  счете  только  физико-химических  закономерностей.
 Сходные  идеи  содержатся  и  в  так  называемом  ”научном  материализ¬
ме”,  одном  из  философских  направлений  в  США,  и  просто  удивительно,
что  социобиологи  не  дают  на  него  прямых  ссылок.  Скорее  всего  в  этом
отражается  лишь  общее  невнимание  социобиологов  к  философии.  Пози¬
ция  ”научного  материализма”  как  раз  им  чрезвычайно  близка,  посколь¬
ку  основана  на  отождествлении  психического  и  физиологического.  Кри¬
тический  анализ  этого  направления  дан  в  нашей  литературе51,  и  здесь
можно  только  подчеркнуть,  что  ничего  принципиально  нового  в  фило¬
софском  плане  социобиология  не  предложила.
 Итак,  основное  понятие  концепции  генно-культурной  коэволюции-
понятие  разума  —  целиком  отражает  содержание  этой  концепции.  Если
 117

она  исходит  из  постулата  о  взаимодействии  между  генами  и  культурой,
то  разум  должен  быть  "приближен"  к  генам,  фактически  быть  слитым
с  мозгом.  При  этом  не  замечаются  возникающие  противоречия.  Так,  не
раз  подчеркивается,  что  особенными  чертами  человека  является  способ¬
ность  к  труду,  языку,  созданию  абстрактных  понятий,  к  учению,  сохра¬
нению  долговременной  памяти.  Каким  же  образом  все  эти  свойства
возможно  "вынести"  из  жизни  общества  и  "приземлить”  только  на  мозг?
Как  эволюцию  этих  свойств  возможно  анализировать  вне  и  независимо
от  реальной  человеческой  истории?  Эта  история  присутствует  в  описани¬
ях  Уилсоном  эволюции  гоминид,  но  именно  лишь  "присутствует”-как
внешняя  среда,  как  условия  жизни.  Активная  деятельность  человека  по
преобразованию  этих  условий  отодвигается  как  бы  на  задний  план.
Общество  оказывается  какой-то  статичной  кооперацией  индивидов,  в  це¬
лом  противостоящей  им  как  внешняя  среда.
 Неоднократно  подчеркивая  необходимость  синтеза  естественных  и  об¬
щественных  наук,  социобиологи  так  и  не  дают  возможности  понять,
какие  же  именно  теории  общественного  развития  должны  вступить
в  контакт  с  биологией?  Какая  философия  истории  кажется  им  наиболее
приемлемой  для  реализации  синтеза?  Абстрактные  призывы  к  синтезу
знания  сопровождаются  подчас  просто  дилетантскими  суждениями  об
обществе.  Особенно  ярко  это  проявляется  в  претензиях  социобиологов
создать  "новую  науку”  о  человеке.
 Заключительный  раздел  "Прометеева  огня”  так  и  называется:  "На
пути  к  новой  науке  о  человеке".  Отношение  между  генами  и  культурой
обсуждается  в  соответствии  с  тезисом  о  том,  что  "культурный  детерми¬
низм  выглядит  столь  же  непривлекательно,  как  и  генетический  детерми¬
низм"^.  Особенно  неприемлемо  для  социобиологов  представление
о  ведущей  роли  культуры  в  эволюции  человеческого  разума.  Такую  роль
они  оценивают  как  сугубо  внешнюю,  деспотичную  по  отношению  к  чело¬
веку,  равнодушную  к  его  природе  и  потому  ликвидирующую  главную
потребность  человека-в  свободе  воли.  "Обычно  говорят,-пишут  авто¬
ры  "Прометеева  огня",-  что  все  следует  воспринимать  только  в  истори¬
ческом  свете,  подразумевая  под  этим  культурные  изменения,  происходя¬
щие  на  протяжении  нескольких  столетий.  Более  точно  следовало  бы
говорить  о  том,  что  все  необходимо  рассматривать  в  свете  органической
эволюции,  которая  и  управляет  процессами  тесно  связанных  между
собой  культурных  и  генетических  изменений,  охватывающих  сотни
тысяч  лет”53.
 Значит,  исторический  подход  к  человеку  должен  быть  заменен  эволю¬
ционно-биологическим.  Именно  в  этом  социобиологи  видят  новизну
"новой  науки  о  человеке".  Здесь  уместно  вспомнить  слова  Г.  Спенсера:
"...нам  предстоит  рассмотреть  Человека  —как  продукт  Эволюции,  Обще¬
ство—как  продукт  Эволюции  и  Нравственность  —  как  продукт  Эволю¬
ции”54.  Именно  эти  установки  (далеко  не  новые!)  пытаются  реализовать
социобиологи.  Но  следствием  может  быть  только  биологизация  проблем
человека  и  общества.
 Основной  вопрос  этической  философии,  по  мнению  социобиологов,
формулируется  так:  "Существуют  ли  морально-этические  кодексы  без
органической  эволюции?”  Нет,  не  существуют,  отвечают  сощюбиологи,
 118

"только  путем  глубокого  проникновения  в  физические  основы  мораль¬
ного  суждения  и  только  путем  постижения  эволюционного  смысла  этого
процесса  люди  получают  действительную  возможность  управлять  собст¬
венной  ЖИЗНЬЮ”  55.
 Важнейшая  тема  о  понимании  социобиологами  этики,  этической  фило¬
софии  требует  специального  внимания,  поэтому  придется  лишь  дать
ссылку  на  одно  из  исследований,  в  котором  представлен  подробный
и  глубокий  критический  анализ  позиции  социобиологов56.  В  этой  работе
показан  антиисторический  и  по  сути  биологизаторский  подход  социобио¬
логов  к  проблеме  нравственных  начал  человеческой  жизнедеятельности,
к  формированию  этических  норм  поведения.  Антиисторизм  заключен
в  отвлечении  от  реальных  этапов  пройденной  человечеством  истории,  от
закономерностей  ее  развития,  биологизаторство-в  попытках  обосно¬
вать  преимущественное  значение  генетического  предопределения  нрав¬
ственности.  Оба  момента  взаимосвязаны,  одно  обусловливает  другое.
Это  проявляется  и  в  ”новой  науке  о  человеке”.  Превращение  эволюцион¬
но-биологического  подхода  в  главный  методологический  принцип  этой
"науки”  неизбежно  дополняется  преувеличением  роли  генетических
основ  жизнедеятельности  человека.  Последний  момент  в  полной  мере
раскрывается  в  понятии  "эпигенетических  правил”.
 Авторы  "Прометеева  огня”  рассматривают  это  понятие  как  главное
в  концепции  генно-культурной  коэволюции.  Дело  в  том,  что  оно  призва¬
но  раскрыть  механизм  перехода  от  генов  к  культуре  и  наоборот.  Это  как
бы  субстрат  перехода,  возникший  в  далекой  древности,  эволюциониро¬
вавший  вместе  с  прогрессом  разума  и,  более  того,  выступающий  в  своем
функционировании  главной  причиной  этой  эволюции.  Настаивая  на
постоянных  переходах  ("трансмиссиях”)  между  генами  и  культурой,
социобиологи  пишут:  ”Ддя  удобства  мы  решили  разработать  различные
регуляторы  развития  в  виде  эпигенетических  правил.  Эпигенезис  —  био¬
логический  термин,  которым  обозначается  сумма  всех  взаимодействий
между  генами  и  средой"57.
 Здесь,  вероятно,  следует  принести  извинения  за  столь  туманное  опре¬
деление  эпигенетических  правил.  Но  другого  просто  нет  у  социобиоло¬
гов.  Постоянно  повторяются  лишь  общие  фразы  о  том,  что  эпигенетиче¬
ские  правила—регуляторы,  канализирующие  развитие  как  разума,  так
и  отношения  ”гены—культура”.  Это  не  собственно  гены,  но  детермини¬
рованные  генами  пути  развития,  на  которые  воздействует  и  внешнее
культурное  окружение,  воспитание,  обучение.  Короче  говоря,  это  арена
взаимодействия  генов  и  культуры.
 Тем  не  менее  через  весь  текст  проходит  мысль  о  том,  что  эпигенетиче¬
ские  правила  обусловлены  генами.  Так,  при  формулировке  основных
постулатов  концепции  генно-культурной  коэволюции  говорится  следую¬
щее:  "Гены  человека  обусловливают  способ,  каким  формируется  чело¬
веческий  разум,-какие  стимулы  воспринимаются,  а  какие  нет,  какая
информация  обрабатывается,  какие  виды  памяти  наиболее  легко  вызы¬
ваются,  какие  виды  эмоций  пробуждаются  и  так  далее.  Процессы,  кото¬
рые  создают  такие  следствия,  названы  эпигенетическими  правилами.
Эти  правила  коренятся  в  особенностях  человеческой  биологии,  и  они
влияют  на  способы  проявления  культуры,  формируют  их”58.  Значит,
 119

опять  то  же  самое:  цепочка  "гены  —разум  —культура”  в  конечном  счете
основана  на  генах,  а  эпигенетические  правила-их  проводники-хотя  и
подвержены  воздействию  культуры,  но  каким  образом  -  неизвестно.
 Подробное  обсуждение  эпигенетических  правил  важно  не  только
в  связи  с  тем,  что  социобиологи  надеются  на  них  в  объяснении  эволюции
разума,  этики  и  даже  в  усовершенствовании  человеческой  природы
(будем  знать  эти  правила  —  научимся  управлять  собой  и  общественным
развитием).  Главное,  зачем  предпринят  этот  поход  поистине  в  туманную
область  эпигенетических  правил,—это  показать,  продемонстрировать
тупик,  в  который  зашла  социобиология.  Что  и  как  должен  исследовать
биолог,  не  представляя  себе  ни  субстрата,  ни  механизма  действия  эпиге¬
нетических  правил?  Где  то  поле  конкретного  поиска,  о  котором  столько
говорится  в  социобиологических  текстах?  Серьезному  исследователю
просто  нечего  делать  с  этими  гипотезами,  построенными  на  произволь¬
ных  допущениях.
 Использование  математических  моделей  при  обсуждении  эпигенетиче¬
ских  правил  никак  не  снимает  вопроса  об  их  предметном  содержании.
Неопределенность  этого  содержания  очевидна.  Это  можно  показать  на
так  называемых  первичных  и  вторичных  эпигенетических  правилах.
К  первичным  социобиологи  относят  ”преимущественно  автоматические
процессы,  ведущие  от  сенсорной  фильтрации  к  восприятию.  Результатом
этой  фильтрации  является  минимальная  приверженность  к  варьированию
благодаря  обучению  и  другим  высшим  кортикальным  процессам”59.
Из  этого  "определения”  мало  что  становится  ясным.  Если  есть  обучение,
то  причем  здесь  "автоматическиепроцессы"?
 Из  примеров  относительно  первичных  качеств  рассматривается  преж¬
де  всего  действительно  установленная  антропологией  избирательная
способность  в  восприятии  цвета—у  различных  людей,  независимо  от  на¬
циональной  и  культурной  принадлежности,  проявляется  склонность
к  использованию  слов,  обозначающих  центр  предложенной  спектральной
стандартной  таблицы  (цвета  голубой,  зеленый,  желтый  и  красный).
Такая  физиологически  обоснованная  избирательность  почему-то  называ¬
ется  эпигенетическим  правилом.  Другие  примеры  несерьезны  —предпоч¬
тение  во  вкусе  якобы  генетически  запрограммировано  в  силу  того,  что
предки  человека,  не  любившие  кислые  и  разложившиеся  фрукты,  а  пи¬
тавшиеся  лишь  свежими,  спелыми  фруктами,  имели  преимущество
в  воспроизведении.
 Вторичные  эпигенетические  правила  якобы  связаны  с  оценкой  воспри¬
ятия  и  выбором.  Здесь  приводится  "парадигматический”,  по  выражению
социобиологов,  пример  с  инцестом.  Врожденная  непредрасположенность
к  родственным  бракам  утверждается  постоянно  как  закрепленная  отбо¬
ром  биологически-адаптивная  реакция.  Вместе  с  тем  при  обсуждении
инцеста  указывается  на  значение  воспитания  в  детстве.  На  этот  счет  при¬
водится  тоже  повторяющаяся  фраза  о  том,  что  дети,  сидевшие  до  6  лет
"на  одном  горшке”,  не  становятся  далее  половыми  партнерами.  Так
в  конце  концов  в  чем  же  суть  проблемы  —в  генах  или  в  воспитании?
 Как  видно,  ни  в  эмпирическом,  ни  в  теоретическом  плане  эпигенети¬
ческие  правила  не  обоснованы.  О  них  постоянно  говорится,  что  это  опре¬
деленные  ограничения  культурного  выбора,  создающие  предпочтитель¬
 120

ность  одних  вариантов  перед  другими.  Поскольку  эпигенетические  пра¬
вила  генетически  запрограммированы,  отражая  эволюционный  опыт
не  только  человека,  но  и  животных,  то  они  призваны  объяснить  ”меха-
низм  альтруизма”.  Скажем  проще:  в  мировоззренческом  плане  эпигене¬
тические  правила  —  некая  уловка  ученого,  стремящегося  уйти  от  обви¬
нения  в  метафизике  генетического  детерминизма.  При  обсуждении
в  Англии  книги  ’Тены,  разум  и  культура”  Э.  Уилсон  подчеркивал,  что
в  концепции  генно-культурной  коэволюции  люди  не  выступают  генетиче¬
ски  детерминированными  роботами,  поскольку  уделяется  внимание  сво¬
боде  выбора  и  свободе  воли60.  Но  какая  же  ”свобода  воли”,  если  в  ситу¬
ации  выбора  снова  делается  акцент  на  ограничениях  и  запретах,  обуслов¬
ленных  эпигенетическими  правилами?
 Однонаправленность  ”работы”  эпигенетических  правил  обусловлена
опять-таки  тем,  что  главными  факторами  развития  культуры  постоянно
становятся  отбор,  выживание,  приспособление.  У  культуры  в  концепции
генно-культурной  эволюции  нет  своего  языка,  нет  своих  собственных
определений,  по  поводу  которых  можно  было  бы  строить  гипотезы,
каким  же  образом  они  ”транслируются”  в  гены.
 Когда  Уилсон  и  Ламзден  обращают  специальное  внимание  на  сущест¬
вующую  множественность  определений  культуры  и  обсуждают  понятие
”единицы  культуры”,  то  все  разнообразие  проявлений  цивилизации  ока¬
зывается  сведенным  к  семантической  памяти  индивида61.
 Используя  данные  когнитивной  психологии  по  классификации  единиц
памяти,  они  уточняют  ранее  предложенное  ими  понятие  ”культургена”,
как  единицы  культуры.  В  прежних  работах  культурген  характеризовал¬
ся  крайне  расплывчато,  как  некая  черта  культуры  (формы  поведения,
долгоживущие  мыслительные  конструкции,  научные  либо  религиозные
концепции  и  т.д.).  В  контексте  проблем  семантической  памяти  культур¬
ген  приравнивается  к  ”нодам”  (уровень  семантической  памяти,  включа¬
ющей  в  себя  конструкты,  пропозиции,  схематы).  Культура  оказывается
результатом  когнитивных  действий  с  множеством  культургенов,  кото¬
рые  в  свою  очередь  базируются  на  ”нодах”.  Эволюция  же  культуры
в  конечном  счете  определяется  физиологическими  процессами,  посколь¬
ку  все  события  с  культургенами  и  ”нодами”  контролируются  эпигенети¬
ческими  правилами,  встроенными”  в  мозг  человека62.
 Как  видно,  получается  явно  биологизированное  изображение  культу¬
ры,  в  котором  исчезают  ее  собственные  черты,  ее  разнообразие  в  различ¬
ные  времена  и  у  различных  народов.  Один  из  множества  аспектов,  свя¬
занный  с  познавательной  деятельностью  человека,  настолько  абсолютизи¬
руется,  что  становится  единственным.  К  тому  же  причинное  объяснение
и  этого  аспекта  предпосылочно  задается  биологическим  знанием.  ”Я  уве¬
рен,—  пишет  Э.  Уилсон,—  что  когнитивная  психология  покажет,  что  чело¬
веческий  разум  жестко  связан  с  биологией,  действующей  через  эпигене¬
тические  правила,  и  потому  в  конечном  счете  обусловлен  генами”63.
При  такой  постановке  вопроса  вообще  отпадает  надобность  в  ”партнере”
эпигенетических  правил-в  культуре,  в  ее  влиянии,  а  коэволюция  пре¬
вращается  в  генетическую  эволюцию.  Но  такое  превращение  не  соответ¬
ствует  интересам  социобиологов  —  возникает  главный  парадокс,  обуслов¬
ливающий  все  внутренние  противоречия  социобиологии.
 121

Одна  из  попыток  преодолеть  эти  противоречия  намечена  Уилсоном
при  эволюционном  подходе  к  самим  эпигенетическим  правилам.  Этот
намек  нам  кажется  существенным,  поскольку  затрагивает  одну  из  дис¬
куссионных  тем  в  проблеме  человека.  Суть  темы  в  следующем:  прекра¬
тилась  ли  биологическая  эволюция  человека  в  условиях  созданной  им
цивилизации?  Уилсон  считает,  что  основные  ментальные  характеристики
мозга  могут  даже  продолжать  свое  развитие  в  исторические  времена
в  противоположность  той  точке  зрения,  которая  многими  разделяется
(по  крайней  мере  широко  распространена),  что  такая  биологическая
эволюция  прекратилась  10  ООО  лет  тому  назад  и  что  изменение  человека
состояло  с  тех  пор  исключительно  в  его  культурной  эволюции.  Уилсон
даже  предлагает  "тысячелетнее  правило”  для  генетической  эволюции
мозга  —  за  время  существования  30  —  40  поколений  людей  вполне  могут
”уместиться”  некие  изменения  биологии  человека.  Очевидно,  что  до
таких  ”правил”  еще  далеко,  но  сама  идея  о  продолжающейся  эволюции
природно-биологического  субстрата  человека  нам  кажется  плодотворной.
 О  возможных  структурно-функциональных  изменениях  мозга  под
воздействием  длительного  процесса  цивилизованного  развития  человека
писал  еще  В.  И.  Вернадский.  В  современных  работах  советских  биологов
и  антропологов  эта  идея  получает  все  большее  обоснование.  Ряд  ученых
называют  этот  поистине  коэволюционный  процесс  биосоциальной  эволю¬
цией  человека.  Так,  В.  П.  Казначеев,  употребляя  этот  термин,  раскрывает
содержание  экологии  человека  как  нового  научного  направления,  иссле¬
дующего  диалектически  развертывающийся  процесс  взаимодействия
природно-биологических  и  социальных  сторон  человеческой  жизнедея¬
тельности.  Это  взаимодействие  векторизовано  определяющей  ролью
всех  совокупных  социальных  факторов  и  уже  благодаря  этому  не  пред¬
ставляет  собой  статичного  образования.  Реальная  человеческая  жизнь,
рассмотренная  отдельно  либо  в  контексте  группы,  коллектива,  того  или
иного  сообщества,  претерпевает  такие  существенные  и  повторяющиеся
изменения  природно^биологических  характеристик,  которые  становятся
нормой  и  для  последующих  поколений.  Как  это  происходит,  по  каким
механизмам,  наука  еще  не  знает.  Но  ведущая  роль  социальных  факторов
жизнедеятельности  человека  не  может  касаться  только  его  личностных
определений  либо  затрагивать  лишь  морфофизиологические  черты,  при¬
чем  в  пределах  одного  поколения.  В  череде  поколений,  как  это  можно
предположить,  совершается  такое  взаимодействие  биологических  и  соци¬
альных  факторов,  которое  отражается  и  на  природно-биологическом
субстрате.  Какие  его  стороны  затрагиваются,  пока  трудно  сказать.  Ско¬
рее  не  те,  которые  характеризуют  человека  как  биологический  вйд,  но
как  биосоциальное  существо.
 "Очеловеченные”  стороны  функционирования,  взаимной  корреляции,
регуляции  различных  систем  человеческого  организма  уже  сегодня  ста¬
новятся  предметом  исследования  специалистов  в  области  генетики  чело¬
века,  экологии  человека,  этологии  человека.  Эти  направления  вынужде¬
ны  разрабатывать  свою  конкретную  методологию,  не  совпадающую  с  об¬
щебиологической,  поскольку  здесь  невозможна  прямая  экстраполяция
знания  из  соответствующих  областей  биологии  непосредственно  на  чело¬
века.  И  "виной”  тому  не  абстрактная  "культура”,  интерпретированная
 122

лишь  как  специфическая  для  человека  среда,  а  сам  способ  существова¬
ния  человека,  состоящий  в  активной  деятельности,  в  создании  нового,
невозможного  без  него,  предметного  мира  и  мира  духовных  ценностей.
 Подводя  итог  рассмотрению  теории  генно-культурной  коэволюции,
можно  сказать,  что  идея  ”коэволюции”  остается  лишь  гипотезой,  в  луч¬
шем  случае  намечающей  проблему,  но  не  пути  ее  решения.  На  таком  зыб¬
ком  основании  невозможно  построить  ”новую  науку  о  человеке”.  По¬
пытки  социобиологов  ”заместить”  философию,  гуманитарные  науки
в  целом  при  решении  проблемы  человека,  навязать  свой  идеал  научного
знания  приводят  лишь  к  повторению  азов  натурализма.  Нужны  не  завере¬
ния  в  том,  что  тема  коэволюции  является  ключевой  в  понимании  приро¬
ды  человека  и  в  определении  судеб  человечества,  а  подлинно  научные,
методологически  достоверные  основы  исследования.  Такая  методология
еще  не  разработана  в  рамках  социобиологии.  Вряд  ли  ею  может  стать
и  предложенная  М.  Рьюзом  версия  дарвинизма  как  современной  филосо¬
фии.  Заявленный  им  натуралистический  подход  к  философии  превраща¬
ет  дарвинизм,  без  серьезных  на  то  оснований,  в  ”эволюционную  эписте¬
мологию”  и  даже  в  ''эволюционную  этику”64.  Хотелось  бы  в  этой  связи
выразить  надежду,  что  социобиологи  не  проявят  излишней  доверчивости
и  не  воспримут  "эволюционную  эпистемологию”  в  качестве  философ¬
ской  базы  своих  дальнейших  исследований.  Ведь  это  означало  бы  полное
смешение  философских  и  естественнонаучных  аспектов,  полную  замену
философии  биологией  в  решении  таких  действительно  первостепенных
вопросов,  как  вопросы  о  природе  и  сущности  человека,  о  коэволюции
между  органической  и  культурной  эволюциями.
 Говоря  о  методологических  проблемах  социобиологии,  нельзя  не  от¬
метить,  что  ее  критика  в  западной  литературе,  как  правило,  не  касается
мировоззренческих  позиций  ее  сторонников.  Скорее  всего  здесь  дает
о  себе  знать  длительное  господство  на  Западе  позитивистской  филосо¬
фии,  сыгравшей  роковую  роль  в  распространении  идеи  о  "нейтрально¬
сти”  науки  по  отношению  к  мировоззрению.  Философы-марксисты
не  раз  подвергали  всесторонней  критике  этот  мировоззренческий  ниги¬
лизм,  выступая  против  него  как  в  печати,  так  и  на  международных  фило¬
софских  форумах  и  отстаивая  главный  тезис  о  том,  что  "изгнание"  миро¬
воззрения  из  философии  рушит  историко-философские  традиции,  ликви¬
дирует  философию  как  особый  феномен  духовной  культуры65.  Обосно¬
вание  единства  гносеологических  и  мировоззренческих  функций  филосо¬
фии  имеет  в  настоящее  время  громадное  значение  для  налаживания  кон¬
тактов  между  философией  и  конкретно-научным  знанием,  для  поддерж¬
ки  и  развития  философских  интенций  современных  естествоиспытателей.
Если  процесс  бурного  развития  науки  XX  столетия  приводит  ко  все
большему  признанию  роли  гносеологии  в  прогрессивном  развитии  нау¬
ки,  то  с  ее  мировоззренческими  основаниями  дело  обстоит  гораздо
хуже—они  крайне  редко  выступают  предметом  специального  обсужде¬
ния.  Между  тем  уже  из  предшествующего  изложения  можно  видеть,
насколько  сильно  воздействуют  предпосылочные  мировоззренческие
суждения  на  весь  строй  мышления  социобиологов.  Сознательно  или
бессознательно,  но  они  руководствуются  общими  представлениями  об
эволюции,  о  природе  человека,  о  содержании  и  целях  научного  познания,
 123

о  перспективах  развития  цивилизации.  Каким  образом  складываются  эти
представления  и  как  они  обусловливают  выбор  методологических
средств  познания-этот  вопрос»  на  наш  взгляд,  является  ключевым  для
понимания  основных  противоречий  в  философских  основаниях  социо¬
биологии.
 В  последующем  анализе  взаимосвязи  методологии  и  мировоззрения
социобиологов  мы,  опираясь  на  работы  советских  философов,  постара¬
емся  показать  чрезвычайную  злободневность  проблемы  мировоззрения,
раскрыть  ее  многоплановость,  сложность66.  Прежде  всего  здесь  важна
утвердившаяся  идея  о  существовании  многообразия  форм  мировоззре¬
ний  (материалистическое  и  идеалистическое;  пролетарское  и  буржуаз¬
ное;  научное,  ненаучное  и  антинаучное;  индивидуальное  и  обществен¬
ное;  характерное  для  системы  естественных  либо  общественных  наук
и  т.д.)67.
 В  каждом  конкретном  случае  критерий  выделения  типов  мировоз¬
зрения  соответствует  особенностям  той  сферы  научной  или  социально-
практической  деятельности,  в  рамках  которой  происходит  поляризация
мировоззренческих  позиций.  К  тому  же  необходимо  помнить  о  том,  что
мировоззренческое  отношение  к  объективной  реальности  еще  более
многолико  и  пластично,  чем  познавательное,  и  в  силу  этого  ”не  уме¬
щается”  в  какую-либо  типологию.  Понятия  "структура  мировоззрения”,
"типы  мировоззрения”  довольно  условны,  поскольку  мировоззрение  в
этом  случае  как  бы  приравнивается  к  любому  другому  объекту  на¬
учного  познания.
 Тем  не  менее  мы  вынуждены  использовать  эти  понятия,  чтобы  найти
им  историческое  оправдание  (или  осуждение)  и  отстоять  диалектико¬
материалистические  принципы.  Убежденность  как  важнейшая  компо¬
нента  мировоззрения  накладывает  отпечаток  и  на  критический  анализ
какой-либо  другой  ее  формы.  Одно  убеждение  сталкивается  с  другим.
Поэтому  здесь  важно  сохранить  объективность,  стремление  адекватно
описать  позицию  оппонента  и  представить  ему  солидные,  научно  обосно¬
ванные  аргументы.
 Поскольку  предметом  нашего  анализа  является  мировоззрение  есте¬
ствоиспытателей,  к  тому  же  работающих  в  чуждой  нам  идеологической
среде,  то  философский  подход  к  нему  неизбежно  включает  постоянное
обращение  к  марксистскому  решению  того  или  иного  вопроса,  затрону¬
того  социобиологией.
 Такое  обращение  важно  не  только  для  критики  социобиологии,  но
и  для  более,  четкого  прояснения  действительно  нерешенных  проблем
научного  познания  и  социальной  практики.  Поэтому  в  соответствии  с
завещанной  В.  И.  Лениным  задачей  укрепления  союза  философии  и  есте¬
ствознания  необходим  диалог  с  естествоиспытателями,  заинтересованны¬
ми  в  обсуждении  актуальных  проблем  современности.
 124

3.  Мировоззренческие  основания
социобиологических  концепций
 Может  ли  дарвинизм  быть  философской  основой  социобиологии?  Натуралистиче¬
ское  сознание  и  натурализм.  Гуманистичные  устремления  социобиологов.  "Био¬
филия”  и  "этика  охраны  природы".
 Прежде  чем  приступить  к  разбору  мировоззренческих  аспектов  социо¬
биологии,  следует  особо  отметить,  с  каким  теоретическим  ”материалом”
мы  будем  иметь  дело,  какая  именно  совокупность  суждений  социобио¬
логов  будет  предметом  рассмотрения.  Было  бы  существенной  натяжкой
видеть  в  социобиологии  некую  заранее  продуманную  мировоззренче¬
скую  установку,  якобы  сознательно  направленную  на  утверждение  био-
логизаторского  подхода  к  человеку.  Тем  не  менее  по  своему  содержа¬
нию  и  воздействию  на  общественное  мнение  социобиология  существенно
отличается  от  обычных  естественнонаучных  концепций.  Именно  мировоз¬
зренчески  значимые  обобщения  и  общая  мировоззренческая  тональность
социобиологии  делают  это  направление  столь  дискуссионным,  будоража¬
щим  умы,  вызывающим  яростную  критику  и  не  менее  эмоциональную
поддержку.
 Проясним  содержание  довольно  расплывчатого  термина  ”мировоз-
зренческая  тональность”,  выделив  три  группы  вопросов.  Первая  содер¬
жит  вопросы  о  том,  что  говорят  сами  социобиологи  о  себе,  каким  обра¬
зом  формулируют  свое  мировоззренческое  кредо.  Об  этом  можно
судить  лишь  по  отдельным,  разбросанным  по  различным  текстам  сужде¬
ниям,  поскольку  ни  в  одной  работе  социобиологов  нет  какого-либо
цельного  раздела,  специально  посвященного  мировоззренческим  осно¬
вам  исследования.  Вторая  группа  вопросов  касается  мировоззренческих
предпосылок  их  исследования,  которые  могут  быть  неосознанными,
недостаточно  проявленными,  но  тем  не  менее  ”работающими”.  Проявле¬
ние  этих  предпосылок  происходит  ”на  выходе”,  в  материале  концепций,
а  также  в  критических  разборах  социобиологии.  Наконец,  третья  группа
вопросов  относится  к  объективному  мировоззренческому  содержанию
получаемых  результатов,  т.  е.  довольно  законченных,  определенных
обобщений,  рассматриваемых  самими  социобиологами  в  качестве  наибо¬
лее  ценных.  Поскольку  эти  обобщения  по  преимуществу  относятся
к  проблеме  человека,  то  они,  безусловно,  носят  мировоззренческий
характер.
 Очевидно,  что  все  три  группы  вопросов  взаимосвязаны  уже  в  силу
того,  что  порождаются  текстами,  созданными  конкретными  личностями,
с  определенным  мировоззрением.  Личностное  начало,  т.  е.  активное
воплощение  своего  мироощущения  в  основных  положениях  концепций,
легко  просматривается  в  работах  социобиологов.  Это  объясняется  и
темой  (проблема  человека),  и  установкой  сформировать  во  что  бы  то
ни  стало  принципиально  новый  взгляд  на  вещи.  Существует  еще  ряд
факторов,  обусловливающих  присутствие  ”пресса  убеждения”,—  недо¬
стача  эмпирического  материала  по  целому  ряду  выдвигаемых  положе¬
ний,  сопротивление  критикам,  общий  стиль  изложения,  представляющий
нечто  среднее  между  научным  и  публицистически-журналистским.  Все
 125

это  лишь  усиливает  и  без  того  серьезную  потребность  разобраться  в  ми¬
ровоззренческих  основаниях  социобиологии.  Эти  основания  довольно
противоречивы,  и  мы  надеемся,  что  последующее  рассмотрение  выделен¬
ных  групп  вопросов  сможет  дать  более  четкое  представление  об  этих
противоречиях.
 Прежде  всего  начнем  с  тех  мировоззренческих  суждений,  которые
формулируются  самими  социобиологами  в  качестве  исходных,  определя¬
ющих  их  позицию.  Выше  отмечалось,  что  буквально  сквозной  идеей
•работ  социобиологов  является  утверждение  о  том,  что  они  исходят  из
теории  Дарвина,  следуют  духу  и  букве  дарвинизма.  Часто  встречаются
такие  самооценки,  как  ”материализм”,  ”научный  материализм”,  Нату¬
ралистическое  видение  мира”,  Новый  натурализм”,  ”эмпирический  дар¬
винизм”.  С  полной  определенностью  Э.  Уилсон,  Ч.Ламзден  и  другие
заявляют,  что  не  нуждаются  в  своих  исследованиях  в  привлечении  каких-
либо  витальных  сил,  в  каком-либо  обращении  к  внеприродным  сущно¬
стям,  будь  то  бог,  мировой  разум  или  платоновские  идеи.  ”Если  челове¬
чество  эволюционировало  по  законам  естественного  отбора,  испытывая
влияние  различного  рода  генетических  случайностей  и  приспосабливаясь
к  условиям  окружающей  среды,  то  можно  говорить  о  том,  что  не  бог
создал  человека  как  вид.  Можно  также  говорить  о  том,  что  подобный
вывод  представляет  собой  философское  наследие,  доставшееся  нам
в  результате  научных  исследований,  проводимых  в  последнее  столе¬
тие”^.
 Социобиологи  опираются  на  это  наследие,  а  также  отмечают  ”две  вели¬
кие  идеи”,  на  которых  построена  современная  биология.  ”Первая  идея,-
пишет  Э.  Уилсон,—  является  продуктом  девятнадцатого  столетия  и  состо¬
ит  в  том,  что  вся  жизнь  возникла  из  элементарных  одноклеточных  орга¬
низмов  благодаря  действию  естественного  отбора.  Вторая  идея,  обосно¬
ванная  наукой  в  двадцатом  веке,  заключается  в  утверждении  о  том,  что
организмы  полностью  послушны  законам  физики  и  химии.  Нет  никакой
надобности  в  ”жизненной  силе”  для  живой  клетки.  Каждая  из  двух  идей
взаимно  поддерживает  друг  друга.  С  одной  стороны,  доказательство
физико-химической  природы  организмов  делает  универсальную  роль
естественного  отбора  еще  более  достоверной.  С  другой  стороны,  исследо¬
вание  естественного  отбора  даже  в  ограниченном  числе  случаев  помогает
объяснить,  почему  организмы  являются  скорее  физико-химическими
механизмами,  чем  вместилищем  мистической  жизненной  силы”69.  Не  ос¬
танавливаясь  пока  на  характеристиках  организмов  как  физико-химиче¬
ских  механизмов,  как  ”оргаНических  машин”,  подчеркнем  материали¬
стическую  направленность  исследований  социобиологов,  существование
естественнонаучного  материализма  как  фундамента  их  мировоззрения.
 Надо  сказать,  что  современный  естественнонаучный  материализм
существенно  отличается  от  прежних  его  форм  тем,  что  активно  воспри¬
нимает  диалектический  по  своей  сути  характер  научных  открытий  и  об¬
щих  тенденций  научного  познания  мира.  Целиком  оправдывается  отме¬
ченная  Ф.  Энгельсом  закономерность  развития  мышления  ученых,  иссле¬
дующих  природу:  под  воздействием  внутренней  логики  науки  они
обращаются  к  диалектике,  ко  всеобщей  взаимосвязи  явлений,  их  взаи-
мопереходам  и  противоречиям,  *отя  делают  это  подчас  без  сознательной
 126

ориентации  на  диалектическую  философию.  В  настоящее  время  процессы
диалектизации  материалистического  базиса  естествознания  в  значитель¬
ной  мере  активизируются  социальной  обстановкой,  глобальными  пробле¬
мами  современности,  и  прежде  всего  проблемой  борьбы  за  мир,  за  сохра¬
нение  жизни  на  Земле.  Возросшая  социальная  ответственность  ученых
не  может  не  воздействовать  на  целевые  установки  их  исследований,  а  это
значит,  что  характер  естественнонаучного  материализма  изменяется  под
воздействием  не  только  новых  научных  открытий,  но  и  современных
запросов  общественного  развития.
 Новые  черты  естественнонаучного  матершлизма  обнаруживаются
у  социобиологов  в  их  широкой  трактовке  эволюционного  процесса,  в  их
устремленности  обратить  биологическое  знание  на  пользу  человечества
не  только  в  опосредованном  виде  —через  познание  мира  живого,  но  и
непосредственно  —  путем  активного  подключения  биологии  к  человеко-
знанию.  Другое  дело,  что  именно  здесь  возникает  немало  коллизий,  по¬
рождаемых  несоответствием  широких  замыслов  и  ограниченностью,
узостью  используемых  средств  их  реализации.  Но  это  вовсе  не  является
аргументом  в  пользу  того,  чтобы  игнорировать  по  крайней  мере  два
существенных  момента,  характеризующих  материшизм  социобиологов.
 Во-первых,  в  современной  экологической  ситуации,  затрагивающей
различные  уровни  существования  человечества,  вплоть  до  индивидуаль¬
ного,  чрезвычайно  важна  установка  социобиологов  на  изучение  природ¬
но-биологических  основ  человеческой  жизнедеятельности,  включая  пове¬
дение.  Актуален  постоянный  акцент  на  необходимости  более  глубокого,
чем  это  имеет  место  сегодня,  познания  природных  потенций  человека,
его  нерасторжимых  связей  с  протекшей  и  совершающейся  эволюцией
органического  мира.  Эволюционно-биологический  подход  к  природным
основаниям  человеческой  жизнедеятельности  имеет  предел  в  виде  общей
социальной  сущности  человека.  Тем  не  менее  такой  подход  активно  про¬
тивостоит  религиозно-мистическим  и  субъективно-идеалистическим
интерпретациям  проблемы  человека.
 Во-вторых,  достаточно  очевидно  стремление  социобиологов  устано¬
вить  взаимосвязи  разнородных  явлений,  в  частности  факторов  детерми¬
нации  деятельности  человеческого  мозга,  особенностей  человеческого
поведения.  Далее  мы  подробно  рассмотрим  те  неудачи  социобиологов,
которые  закономерно  следуют  из-за  их  пренебрежительного  отношения
к  философии.  Здесь  же,  говоря  о  характере  естественнонаучного  мате¬
риализма,  нельзя  не  отметить  субъективной  установки  социобиологов
на  многостороннее  рассмотрение  предмета  исследования.  Само  понятие
"диалектика”  они,  как  правило,  употреблять  избегают,  но  оно  незримо
присутствует,  когда  формулируется  призыв  к  синтезу  различных  наук
в  познании  человека,  к  пересмотру  междисциплинарных  границ  между
ними.  В  этом  отношении  работы  социобиологов  отвечают  той  тенденции
интеграции  знания,  которая  все  больше  становится  нормой  современного
научного  исследования.  Эта  тенденция  неизбежно  приводит  к  выработке
и  использованию  диалектического  способа  мышления,  отдают  или  не  от¬
дают  себе  в  этом  отчет  конкретные  ученые.  Единство  процессов  интегра¬
ции  и  дифференциации,  анализа  и  синтеза,  редукционизма  и  антиредук¬
ционизма  постоянно  обсуждается  социобиологами  при  рассмотрении
 127

конкретно-научных  проблем.  Но  это  означает,  что  внутренняя  логика
этих  проблем  вынуждает  ученых  к  диалектическому  осмыслению  приня¬
тых  ими  материалистических  оснований.
 Таким  образом,  суть  оценок  социобиологии  в  мировоззренческом
плане  заключается  прежде  всего  в  том,  чтобы  обнаружить  и  поддержать
тот  естественнонаучный  материализм,  который  лежит  в  основе  конкрет¬
ных  исследований.  Как  подчеркивал  В.  И.Ленин,  естественнонаучный
материализм  присущ  всему  естествознанию,  которое  исходит  из  объек¬
тивности  законов  природы  и  их  познаваемости.  Проведение  этих  принци¬
пов  в  научно-исследовательской  деятельности  ученых  создает  саму  науку
как  средство  познания  и  преобразования  мира.  Поэтому  В.  И.  Ленин  рас¬
сматривал  естественнонаучный  материализм  как  союзника  в  борьбе  про¬
тив  идеализма,  религии,  против  антинаучного  и  антигуманного  использо¬
вания  результатов  науки70.
 Но  этот  союзник  часто  бывает  непоследователен,  что  обусловливается
в  конечном  счете  конкретно-историческими  условиями  существования
естественнонаучного  материализма.  И  это  понятно.  В  классово  антагони¬
стическом  обществе  его  содержание  не  остается  нейтральным.  Естествен¬
нонаучный  материализм  составляет  лишь  основу,  базу  мировоззрения
ученых,  которая  подчас  подвергается  существенным  деформациям  под
влиянием  господствующих  официальных  взглядов  на  науку,  ее  взаимо¬
действие  с  обществом,  на  законы  существования  и  развития  самого
общества.  Последний  момент  особенно  важен.  Стремление  естествоиспы¬
тателей  в  условиях  капитализма  познать  общество,  как  правило,  реали¬
зуется  не  однозначно  и  в  силу  этого  формирует  пеструю  картину  их
мировоззрения.  В  нем  общие  материалистические  посылки  смешиваются
с  произвольно  отобранными,  а  то  и  просто  идеалистическими  суждения¬
ми.  Разобраться  в  такой  картине  бывает  не  просто.  Препятствует  и  фило¬
софская  некомпетентность,  а  то  и  просто  беспечность  многих  западных
естествоиспытателей,  их  псевдосвободная  манера  рассуждать  о  серьезных
философских  вопросах  с  большой  уверенностью,  но  без  должной  фило¬
софской  аргументации.
 Высказанное  в  полной  мере  относится  и  к  социобиологам.  С  одной
стороны,  их  эмпирическая  деятельность  базируется  на  естественнонауч¬
ном  материализме.  Материалистический  характер  их  позиции  осознан,
постоянно  подчеркивается  в  противоположность  религиозным  и  ненауч¬
ным  спекуляциям.  С  другой  стороны,  материалистический  подход
не  обретает  у  социобиологов  значения  путеводной  нити,  поскольку  недо¬
статочно  точно  определен  в  своем  содержании.  Как  известно,  существо¬
вали  и  существуют  различные  формы  материшизма.  В  марксистской  же
философии  глубоко  и  подробно  обоснован  тезис  о  том,  что  материали¬
стическое  видение  мира  не  сводится  лишь  к  материалистическому  пони¬
манию  природы.  Цельный  философский  материализм  основан  на  матери¬
алистическом  понимании  истории,  которое  делает  последовательным
и  материшистический  подход  к  природным  процессам.  Очевидно,  что
к  западным  биологам,  чья  жизнь  и  деятельность  протекают  в  принципи¬
ально  иных  идеологических  условиях,  не  следует  предъявлять  высокие
требования  относительно  знания  научно-философских  принципов.  Доста¬
точно  того,  чтобы  они  со  знанием  дела  употребляли  такие  понятия,  как
 128

"материализм”,  "реализм”,  "натурализм”,  "эмпирический  дарвинизм”.
Все  они  у  социобиологов  как  бы  тождественны  и  служат  в  разных  кон¬
текстах  одной  цели-  подтверждению  их  убежденности  в  объективном
существовании  природы  вообще  и  законов  эволюции  в  частности.
 Между  тем  за  каждым  из  этих  понятий  стоит  не  только  свой  смысл,
но  подчас  и  разные  философские  направления.  На  эту  сторону  дела  со¬
циобиологи  не  обращают  внимания,  и  такая  философская  беспечность
наносит  вполне  ощутимый  вред,  когда  непроясненные  понятия  вплетают¬
ся  в  ткань  предлагаемых  концепций  и  используются  для  их  обоснования.
Тогда  с  их  "помощью"  создаются  многозначные,  а  то  и  просто  философ¬
ски  ошибочные  суждения.  Рассмотрим  это  прдробнее,  поскольку  недо¬
статочно  самокритичное  отношение  социобиологов  к  философскому
определению  своей  позиции  выступает  одной  из  главных  причин  неодно¬
значного  восприятия  этого  направления  мировой  научной  обществен¬
ностью.
 Материалистический  подход,  как  отмечалось,  ими  отождествляется
с  реалистическим,  эмпирическим,  натуралистическим.  Особенно  часто
употребляются  понятия  "натурализм”,  "натуралистическое  видение
мира”.  Это  вполне  соответствует  убежденности  социобиологов  в  том,  что
природное,  натуральное  должно  рассматриваться  как  самое  важное  в  лю¬
бых  явлениях,  включая  деятельность  мозга,  поведение  человека,  эволю¬
цию  соцтабельности.  Казалось  бы,  такой  способ  мышления  вполне  оправ¬
дан  для  естествоиспытателя,  и  можно  было  бы  говорить  о  "натуралисти¬
ческом  мировоззрении”  как  норме  для  исследователей  природы71.
Однако,  на  наш  взгляд,  следует  различать  "натуралистическое  сознание"
и  "натуралистическое  мировоззрение”.  В  первом  понятии  нет  ничего
предосудительного,  поскольку  оно  отражает  профессиональное  сознание
ученого,  находящегося  в  постоянном  контакте  с  природой.  Во  втором
случае  "профессионализм”  обретает  силу  экспансии,  распространяясь
на  неподсудные  ему  области,  пытаясь  разъяснить  широкие  мировоззрен¬
ческие  проблемы  с  позиций  исключительно  естественнонаучного  подхо¬
да.  Именно  на  этой  почве  произрастает  тот  "натурализм”  в  философии,
который  дает  искаженную,  сугубо  биологизаторскую  картину  человека
и  всех  общественных  явлений.
 Для  того  чтобы  оградиться  от  "натурализма”,  особенно  в  проблемах
соотношения  биологического  и  социального  в  человеке,  недостаточно
его  осудить.  Необходим  анализ  его  гносеологических  корней,  который
неразрывно  связан  с  пониманием  достоинств  и  недостатков  "натурали¬
стического  сознания”.  Что  же  это  за  феномен  и  в  какой  мере  правы  социо¬
биологи,  постоянно  настаивая  на  плодотворности  натуралистического
подхода?  Прежде  всего  отметим,  что  натуралистическое  сознание  предо¬
пределено  самой  сутью  естественнонаучного  материализма,  имеющего
дело  с  реальными  природными  объектами,  будь  то  атомы,  минералы,
планеты,  организмы  или  их  сообщества.  Живое  ощущение  мира  этих
объектов  выступает  исходной  базой  для  последующего  понятийного
оформления  познавательного  процесса  (в  терминах  "наглядность”,
"факт",  "модель",  "эмпирическое  и  теоретическое"  и  т.д.).  Но  это
понятийное  оформление,  как  правило,  составляет  удел  методологов
науки  и  немногих  естествоиспытателей-теоретиков.  Последние  тоже  раз¬
 5  -  825
 129

деляют  с  огромной  армией  исследователей  природы  то  предощущение
целого  природы,  удивления  перед  ее  богатством  и  разнообразием,  кото¬
рое  присуще  натуралистическому  сознанию.  Известно,  например,  что
такой  выдающийся  теоретик,  как  В.  И.  Вернадский,  характеризовал  свои
широкие  обобщения  как  ”размышления  натуралиста”,  как  мировоззрен¬
ческие  выводы  с  позиций  натуралиста72.
 Необходимость  натуралистического  взгляда  на  природу  В.  И.  Вернад¬
ский  подчеркивал  и  при  обосновании  одного  из  главных  понятий  своей
концепции  —  понятия  естественного  тела.  Статус  этого  понятия  в  методо¬
логии  современной  науки  еще  и  поныне  остается  невыясненным,  несмот¬
ря  на  довольно  многочисленную  литературу  по  наследию  В.  И.  Вернад¬
ского.  Его  блестящие,  опережающие  свое  время  идеи  как  бы  отодвинули
в  сторону  интереснейший  для  философии  вопрос  о  характере  мировоз¬
зрения  этого  выдающегося  естествоиспытателя.
 Вряд  ли  было  бы  верным  говорить  о  его  натуралистическом  мировоз¬
зрении—  настолько  широки  выходы  Вернадского  в  проблемы  планетар¬
ного  и  космического  плана  существования  человечества,  судеб  цивилиза¬
ции,  ее  взаимодействия  с  ”живым  и  косным  веществом”  биосферы.  На
наш  взгляд,  такие  широкие  масштабы  ”размышления  натуралиста”  сви¬
детельствуют  о  формировании  в  двадцатом  столетии  специфического
типа  мировоззрения,  вбирающего  в  себя  мировоззренческие  аспекты
актуальнейшей  проблемы  ”человек  —  природа  —  общество”.  Эта  пробле¬
ма  не  может  решаться  исключительно  средствами  естествознания  и  на
основе  естественнонаучного  способа  мышления.  Вместе  с  тем  она  не  мо¬
жет  быть  обозначена  и  как  сугубо  философская  проблема.  В  ней  сущест¬
вуют  важнейшие  философские  аспекты,  и  марксистско-ленинская  фило¬
софия  в  целом  создает  надежное  методологическое  основание  для  ее
теоретических  и  практических  разработок.  Понимание  роли  естествен¬
ных  наук  в  развитии  целого  пласта  нового  знания,  связанного  с  глобаль¬
ными  проблемами  современности,  в  существенной  мере  зависит  от  при¬
стального  внимания  к  эволюции  натуралистического  сознания,  формиру¬
емого  внутри  научно-исследовательской  деятельности  естествоиспытате¬
лей  и  отражающего  ее  современные  особенности.
 Так,  в  биологии  крайне  актуально  возрождение  того  непосредствен¬
ного  целостного  видения  мира  живого,  которое  характеризовало  ”клас-
сический”  период  ее  развития.  Очевидно,  что  достижения  генетики,  физи¬
ко-химической  биологии,  математического  моделирования  живых  сис¬
тем  никак  не  конкурируют  с  традиционными  для  биологии  методами
описания  и  наблюдения.  Наоборот,  чем  больше  осознаются  научным  со¬
обществом  задачи  борьбы  против  вымирания  видов,  против  оскудения
великого  многообразия  жизни,  тем  активнее  звучат  призывы  к  живому
контакту  с  природой,  к  выходу  за  пределы  лаборатории  в  ”поле”,  как
издавна  называется  работа  в  природных  условиях.
 В  свое  время  известный  генетик  Ф.  Добржанский,  внесший  крупный
вклад  в  развитие  популяционной  генетики,  писал:  ”Можно  ли  считать
натуралиста  старомодным?”  В  его  статье  под  таким  названием  обсужда¬
ется  еще  одна  грань  натуралистического  сознания-его  возможности
в  эволюционной  биологии.  По  его  убеждению,  не  может  устареть,  стать
старомодным  целостное  восприятие  эволюционного  процесса,  отношение
 130

к  нему  как  к  самобытному  и  полному  неразгаданных  тайн.  Такое  отно¬
шение  "непрактично”  в  том  смысле,  что  не  ведет  непосредственно  к  кон¬
кретному  приращению  знания.  Но  оно  направляет  научный  поиск,  ставит
предел  такой  дифференциации  научных  задач,  когда  ”за  деревьями  уже
не  видно  леса”.  В  этом  состоит  "практичность”  широкой  культуры  био¬
логического  мышления.  Убежденность  в  уникальном  разнообразии  жиз¬
ни  и  ее  неисчерпаемых  потенций,  постоянная  ориентация  на  поддержание
живых  контактов  с  животными,  растениями,  их  сообществами  составля¬
ют  специфику  мироощущения  биолога,  без  которого  немыслима  его
работа,  его  существование  как  личности.
 Таким  образом,  натуралистическое  сознание,  если  рассматривать  его
как  относительно  самостоятельный  феномен  духовной  культуры,  спо¬
собно  конкретизировать  мировоззренческие  функции  естественнонауч¬
ного  материализма.  В  нем  выражена  не  только  объективность  того  фраг¬
мента  природы,  который  изучается  данными  специалистами,  но  и  их
отношение  к  объекту  познания,  осмысление  этого  отношения  для  собст¬
венного  самоопределения.  Особенно  ярко  это  проявляется  в  биологии
в  силу  принадлежности  субъекта  познания  (человека)  к  тому  миру  жи¬
вого,  который  он  сам  изучает.
 Поэтому  вовсе  не  один  "отрицательный  заряд”  несет  на  себе  установ¬
ка  социобиологов  на  натуралистическое  сознание.  В  их  работах  можно
обнаружить  немало  возвышенных  суждений  о  красоте,  гармонии  много¬
образного  мира  живого,  о  бедности  нашего  знания  по  сравнению  с  этим
богатством,  о  недопустимости  небрежного  и  подчас  просто  преступного
обращения  человека  с  природой,  породившей  его  и  обеспечивающей  ему
основы  проживания.  Как  пишет,  например,  Э.  Уилсон,  любое  дерево  так
богато,  так  интересно  в  своем  изменчивом  бытии,  что  возле  него  можно
провести  всю  жизнь,  находя  все  новые  источники  не  только  для  позна¬
ния,  но  и  для  духовного  обогащения.  Такое  единение  с  живой  природой
Уилсон  называет  "биофилией”,  любовью  к  жизни  вообще,  и  следующим
образом  характеризует  натуралистическое  сознание:  "Натуралистическое
вйдение  мира—лишь  специализированный  продукт  биофилического
инстинкта,  разделяемого  всеми  и  нуждающегося  в  том,  чтобы  его  совер¬
шенствовали  на  благо  людей.  Человечество  имеет  право  превозносить
себя  не  потому,  что  мы  намного  выше  других  существ,  но  потому,  что
с  помощью  разума  познаем  их  все  лучше  и  тем  самым  возвышаем  само
понятие  жизни”73.
 На  этом  целесообразно  прервать  позитивный  разбор  понятия  "натура¬
листическое  сознание”  и  обратиться  к  тем  подчас  трудно  уловимым
путям,  которые  ведут  к  философскому  натурализму,  к  философски
несостоятельному  распространению  естественнонаучного  подхода  за  пре¬
делы  его  возможностей.  "Провоцирующим”  моментом  трансформации
натуралистического  сознания  в  натурализм  выступает  постановка  проб¬
лемы  человека.  Выше  отмечалось,  что  заинтересованность  естествоиспы¬
тателей,  и  прежде  всего  биологов,  в  изучении  человека  представляет
собой  знамение  времени  и  включается  в  общие  усилия  по  налаживанию
поистине  комплексных  его  исследований.  Однако  комплексность  —это
отнюдь  не  мозаика  подходов  либо  методов  отдельных  наук.  Природа
комплексного  исследования  не  будет  раскрыта,  если  "через  запятую”
 131

перечислить  все  или  наиболее  существенные  области  знания,  результаты
которых  необходимы  для  решения  комплексных  задач.  Более  того,  из¬
меняются  и  представления  о  "результатах”-каждая  из  взаимодейству¬
ющих  наук  (если  она  вступила  в  комплекс)  получает  уже  не  совсем  те
результаты,  которые  были  возможны  при  ее  ”сепаратном”  существова¬
нии.  Цель  комплексного  исследования  воздействует  как  на  общую  его
методологию,  так  и  на  методологию  отдельно  взятой  (уже  не  отдельно
взятой!)  науки.  В  противном  случае  внутри  декларируемого  комплекса
могут  появиться  "претенденты”  на  лидерство,  способные  своей  односто¬
ронней  претензией  вообще  разрушить  саму  идею  комплексности.
 Примерно  такая  ситуация  складывается  в  социобиологии.  Биология
оценивается  не  только  как  инициатор  синтеза  знания,  но  и  как  ведущая
его  компонента,  даже  как  своеобразный  диктатор,  направляющий  и  регу¬
лирующий  процессы  интеграции  знания.  Так,  обсуждая  проблемы  эволю¬
ции  человека,  социобиологи  пишут  следующее:  "Обычно  говорят,  что  все
следует  воспринимать  только  в  историческом  свете,  подразумевая  под
этим  культурные  изменения,  происходящие  на  протяжении  нескольких
столетий.  Точнее  говорить  о  том,  что  все  следует  рассматривать  в  свете
органической  эволюции,  которая  и  управляет  процессами  тесно  связан¬
ных  между  собой  культурных  и  генетических  изменений,  охватывающих
сотни  тысяч  лет”74.  Эволюционно-биологический  подход  к  проблемам
человека  оказывается  превалирующим.  В  таком  случае  повисают  в  воз¬
духе  отдельные  позитивные  оценки  роли  гуманитарных  наук,  а  главное  —
сама  идея  синтеза.
 Рассматривая  естественный  отбор  в  качестве  решающего  фактора  про¬
текшей  и  совершающейся  эволюции  человека,  Э.Уилсон  писал:  "Этот
вывод  представляется  исходной  гипотезой,  исходным  пунктом  всякого
серьезного  исследования,  посвященного  человеку.  Без  него  гуманитар¬
ные  и  социальные  науки  будут  весьма  ограниченным  и  поверхностным
описанием  феноменов,  не  затрагивающим  их  существа;  в  этом  случае  их
можно  будет  сравнить  с  астрономией  без  физики,  биологией  без  химии
и  математикой  без  алгебры.  В  другом  случае  человеческая  природа  пред¬
стает  перед  нами  как  объект  эмпирического  исследования,  в  результате
которого  у  нас  появляется  возможность  существенно  обогатить  пред¬
ставления  о  самих  себе”7*.
 Эго  высказывание  чрезвычайно  характерно  для  понимания  того,
каким  образом  преувеличение  роли  натуралистического  подхода  ведет
к  натурализму  как  философскому  принципу.  Ведь  никто  не  станет  воз¬
ражать  против  необходимости  всемерного  развития  эмпирических  иссле¬
дований  человека  как  биосоциального  существа.  Но  каковы  теоретиче¬
ские  основы  этих  эмпирических  исследований?  В  начале  приведенной
цитаты  они  описаны.  Гуманитарные  науки  фактически  оказываются
непричастными  к  выработке  оснований  эмпирических  исследований.
К  этому  следует  добавить,  что,  неоднократно  заявляя  о  необходимости
синтеза  естественных  и  общественных  наук,  социобиологи  так  и  не  дают
возможности  понять,  какие  же  именно  философские,  социологические,
политологические,  этические  концепции  должны  вступать  в  контакт
с  биологией?
 Можно  поставить  вопрос  и  в  более  широком  плане:  какая  философия
 132

истории  кажется  им  наиболее  приемлемой  для  реализации  синтеза?
Несерьезно  же  претендовать  на  переворот  в  понимании  природы  челове¬
ка,  эволюции  его  разума,  его  этики  и  при  этом  игнорировать  разработку
этих  сложнейших  проблем  в  прошлом  и  настоящем  человеческой  культу¬
ры.  Апология  естественнонаучного  подхода  может  привести  к  той  самой
”игре  в  биологические  бирюльки”,  которую  критиковал  В.  И.  Ленин,
показывая  бесплодность  использования  биологических  терминов  при
объяснении  общественных  явлений76.  На  примере  социобиологии  можно
видеть,  насколько  справедлив  ленинский  анализ  ограниченностей  естест¬
веннонаучного  материализма,  сплошь  и  рядом  не  желающего  и  не  умею¬
щего  вникнуть  в  законы  общественного  развития,  понять,  что  мировоз¬
зренческое  самоопределение  естествоиспытателя  немыслимо  вне  и  неза¬
висимо  от  сферы  общественной  жизни,  ее  научного  познания.
 Заключая  рассмотрение  мировоззренческого  кредо  социо  биологов,
следует  подчеркнуть  главную  непоследовательность  в  его  обосновании.
Она  заключается  в  том,  что  сознательная  ориентация  на  материализм
оборачивается  метафизическим  преувеличением  лишь  одной  стороны
материализма,  связанной  с  доказательством  объективности  природных
явлений.  Натуралистический  подход,  выходящий  за  пределы  своей  при¬
менимости,  способен  превратиться  в  натурализм  как  принцип  исследова¬
ния  человека  и  общества.  Его  философская  несостоятельность,  ориенти¬
рованность  на  ведущую  роль  природно-биологических  основ  социальных
процессов  доказаны  всем  содержанием  марксистско-ленинской  филосо¬
фии.  Здесь  уместно  повторить,  что  даже  материалистическое  крыло  аме¬
риканского  натурализма  как  философского  течения  оказывается  беспо¬
мощным  в  адекватном  отражении  сущности  человека.  Социобиология
не  может  в  принципе  добавить  ничего  нового  к  постулатам  американско¬
го  натурализма,  путаясь  между  позитивными  свойствами  натуралистиче¬
ского  сознания  и  неправомерно  широкими  способами  его  применения.
 Как  бы  то  ни  было,  но  мировоззренческое  кредо  социобиологов  воз¬
действует  на  направление  их  научно-исследовательской  деятельности,  на
формирование  ее  мировоззренческих  предпосылок.  Любое  ”кредо”  есть
концентрированное,  обобщенное  и  непременно  осознанное  выражение
позиции  ученого,  но  функционирует  оно  в  конкретном  исследовании,
уже  будучи  специфицированным,  вобравшим  в  себя  эту  конкретику,  т.  е.
определение  предмета  исследования  и  его  проблемы.  Поэтому  следует
различать  мировоззренческие  ”кредо”  и  ”предпосылки”  исследования.
Мировоззренческое  содержание  последних  испытывает  влияние  не  толь¬
ко  тех  нормативов,  которые  заключены  в  ”кредо”,  но  и  общего  миро¬
воззренческого  климата  данного  научного  сообщества.
 Более  того,  на  это  содержание  воздействует  мировоззренческий  климат
общества  и  даже  конкретно-исторической  эпохи  в  целом.  И  это  есте¬
ственно,  поскольку  творчески  мыслящий  ученый  живо  реагирует  на  мас¬
су  проблем  научного,  общекультурного,  социально-политического,  нрав¬
ственного,  эстетического  характера.  Все  эти  стороны  человеческой
жизнедеятельности  так  или  иначе  стимулируют  формирование  мировоз¬
зрения  личности,  и  ученый  проделывает,  подчас  бессознательно,  непро¬
стую  работу  по  отбору  тех  суждений,  оценок,  ориентаций,  которые  стано¬
вятся  предаюсылочными  в  его  профессиональной  деятельности.  Иными
 133

словами,  вовсе  не  весь  ”объем”  мировоззрения  ученого  участвует  в  его
исследовании  природы.  Находят  свое  воплощение  в  результатах,  в  том
числе  и  мировоззренчески  значимых,  те  стороны  мировосприятия,  кото¬
рые  способны  ”работать”,  помогать  научному  поиску,  непосредственно
участвовать  в  выборе  теории,  в  интерпретации  факта.  Именно  они  вклю¬
чаются  в  общие  предпосылки  исследования,  соседствуя  и  взаимоперепле-
таясь  с  теоретическими  предпосылками.  Остановимся  на  этом  вопросе
подробно.
 Основной  ключ  к  пониманию  теоретических  и  мировоззренческих
предпосылок  социобиологии  содержится  в  их  постоянной  опоре  на  дар¬
винизм.  Теория  Дарвина  прочитывается  как  бы  заново,  ее  основные
понятия  рассматриваются  как  универсальные,  способные  участвовать
в  объяснении  любого  эволюционного  процесса,  включая  эволюцию  разу¬
ма,  человеческого  поведения,  норм  морали.  Постоянные  заверения  социо¬
биологов  в  том,  что  именно  они  овладели  всеми  актуальными  и  потен¬
циальными  возможностями,  заложенными  в  теории  Дарвина,  дают  право
утверждать,  что  дарвинизм  оценивается  ими  не  только  как  научная  тео¬
рия,  но  и  как  своеобразная  философия,  выступающая  путеводной  нитью
в  решении  всех  проблем,  включая  проблему  социального  бытия  челове¬
ка.  Сразу  возникает  вопрос:  не  является  ли  социобиология  модернизиро¬
ванным  вариантом  социал-дарвинизма?
 Этот  вопрос  обсуждают  сами  социобиологи,  особенно  в  контексте
формулируемой  ими  проблемы  ”дарвинизм  и  этика”.  Прежние  неудачи
с  созданием  так  называемой  эволюционной  этики  они  связывают  как  раз
с  тем,  что  она  обосновывалась  в  рамках  социал-дарвинизма.  Несостоя¬
тельность  этого  направления  очевидна  для  социобиологов,  и  они  крити¬
куют  его  по  следующим  основным  моментам.
 Во-первых,  перенесение  дарвиновского  понятия  борьбы  за  существо¬
вание  в  общество  часто  становилось  не  чем  иным,  как  неприкрытой  апо¬
логией  реакционных  буржуазных  доктрин.  Приводится  пример  с  заявле¬
нием  Джона  Д.  Рокфеллера  о  том,  что  закон  крупного  бизнеса  есть  закон
природы,  и  потому  правомерна  беспощадность  к  конкурентам.  Делается
общий  вывод,  что  ”люди,  пытавшиеся  обосновать  положение,  будто  их
преуспевание  в  качестве  капиталистов  оправдано  эволюцией,  занимались
своего  рода  идейным  самообслуживанием”77.  Иначе  говоря,  социал-дар¬
винизм  неприемлем  для  социобиологов,  ибо  он  призван  оправдывать
интересы  правящих  классов  мира  капитализма.
 Во-вторых,  социал-дарвинизм  критикуется  за  явно  ошибочное  пони¬
мание  эволюционного  процесса,  заимствованное  скорее  у  Спенсера,  чем
у  Дарвина.  Что  же  касается  самого  Спенсера,  то  его  попытка  связать  эти¬
ку  с  дарвинизмом,  считают  социобиологи,  основывается  на  неправомер¬
ном  введении  в  дарвинизм  идеи  прогресса.  В  таком  случае  моральный
долг  людей  к  совершенствованию  получает  биологическое  обоснование.
Однако  отмечается,  что  идеи  прогресса  в  понимании  Спенсера  скорее  свя¬
заны  не  с  дарвинизмом,  а  с  доэволюционистскими  представлениями
христианства  о  поступательном  движении  от  тьмы  к  свету,  от  зла-
к  добру,  от  неверия  —к  совершенной  вере.  Такова,  коротко  говоря,  их
критика  социал-дарвинизма  за  искажения  принципов  дарвиновской
теории.
 134

Третий  момент,  характеризующий  неприятие  социал-дарвинизма,
целиком  относится  к  эволюционной  этике,  и  в  нем  мы  отметим  пока
только  одно  обстоятельство.  Оказывается,  наиболее  сильный  удар  по
этическим  аспектам  социал-дарвинизма  может  быть  нанесен,  если  исхо¬
дить  из  философии  Давида  Юма.  “Ревитализация”,  как  выражаются
социобиологи,  эволюционной  этики  возможна  лишь  с  учетом  юмовского
деления  утверждений  на  фактуальные  и  моральные.  Отсюда  следует,  как
пишут  социобиологи,  что  никто  не  может  надеяться  выявить  корни  ис¬
тинности  или  ложности  моральных  суждений  в  естественных  процессах,
в  законах  эволюции.  Думать  иначе  —значит  совершать  ”натуралистиче-
скую  ошибку”?8.  Весьма  ценное  замечание,  но  как  часто  оно  предается
забвению  самими  социобиологами!  К  тому  же  нельзя  не  удавиться  тому,
что  из  всего  историко-философского  и  современного  опыта  обсуждения
этических  проблем  их  внимание  остановилось  лишь  на  взглядах  Д.  Юма.
Социал-дарвинизм,  как  известно,  широко  критиковался  во  всех  его
аспектах,  включая  этические.  Большой  вклад  в  эту  критику  внесен  и  фи-
лософами-марксистами.  К  сожалению,  такое  невнимание  к  сходным
с  марксистской  философией  суждениям  весьма  характерно  для  социо¬
биологических  работ.
 Итак,  социобиологй  решительно  не  желают  иметь  ничего  общего  с  со-
циал-дарвинизмом,  распространившим  закономерности  органической
эволюции  на  общественные  явления.  Как  же  быть  тогда  с  их  оценкой
дарвинизма  как  альфы  и  омеги  их  исследований,  включающих  широкий
спектр  вопросов  по  проблеме  человека?  В  чем  состоит  "современная
интерпретация”  дарвинизма,  позволяющая,  по  словам  социо  биологов,
бросить  вызов  философии,  гуманитарным  наукам?  Отношение  к  дарви¬
низму  действительно  становится  не  только  научной,  но  и  мировоззрен¬
ческой  проблемой.  Попробуем  в  этом  разобраться,  памятуя  прежде  всего
о  том,  что  считать  себя  дарвинистом  не  стало  ни  старомодным,  ни  триви¬
альным.  Многие  оппоненты  социобиологии  также  говорят  от  имени
дарвинизма.  Поэтому  чрезвычайно  важно  установить,  какой  смысл  вкла¬
дывают  социобиологи  в  понятие  "дарвинизм”,  как  его  интерпретируют
и  каковы  научные  и  мировоззренческие  следствия  этой  интерпретации.
 В  условиях  углубления  духовного  кризиса  в  США,  возрождения  рели¬
гиозных  и  мистических  настроений,  безусловно,  достойна  уважения
принципиальная  позиция  социобиологов,  их  вера  в  силу  науки,  человече¬
ского  разума.  Эта  позиция  активно  противостоит  движению  "фундамен-
талистов”,  т.  е.  экстремистски  настроенных  деятелей  церкви,  борющихся
против  преподавания  дарвинизма  в  учебных  заведениях  страны.  Под¬
держка  социобиологии  целым  рядом  западных  естествоиспытателей
и  философов  часто  обосновывается  именно  тем,  что  она  работает  в  русле
дарвинизма  и  нацелена  на  анализ  природных,  естественных  причин  воз¬
никновения  и  развития  такого  сложного  явления,  как  общественные
формы  поведения.
 Нельзя  не  отметить,  что  М.Рьюз,  наиболее  активно  пропагандирующий
социобиологию,  известен  целым  рядом  работ,  посвященных  защите  дар¬
винизма.  Однако  оппоненты  социобиологов  среди  американских  ученых
также  исходят  из  авторитета  дарвинизма,  опираются  на  его  основные
положения.  Все  теоретические  дискуссии  возникают  по  содержательным
 135

проблемам  дарвиновской  теории,  демонстрируя  живой  процесс  ее  разви¬
тия  и  невозможность  какой-либо  монополии  на  единственно  достовер¬
ную  ее  интерпретацию.  Так,  американский  палеонтолог  С.  Гулд  считает,
что  дарвинизм  ”не  был  превалирующим  течением  вплоть  до  40-х  годов
и  даже  сейчас,  составляя  ядро  нашей  эволюционной  теории,  он  часто
неправильно  понимается  и  используется”79.  В  монографии,  специально
посвященной  судьбам  дарвинизма,  Гулд  решительно  выступает  против
дискриминации  дарвинизма,  против  его  "преждевременныхпохорон”»0.
В  этой  связи  им  приводится  подробная  аргументация  в  пользу  состоя¬
тельности  аналогии  Дарвина  при  создании  понятия  естественного  отбора,
нетавтологичности  выражения  "выживаемость  наиболее  приспособлен¬
ных",  а  также  обсуждаются  научные  и  социально-политические  аспекты
идеи  органического  прогресса.  Все  это  направлено  против  статьи  Тома
Бетла  (1976)  с  ее  главным  тезисом  о  "коренной  гнилости"  дарвинов¬
ской  теории.  "Я  же  нахожу,—  пишет  Гулд,—  жемчужину  высокой  цены
в  ее  центре”81.
 Мы  не  случайно  останавливаемся  так  подробно  на  позиции  Гулда.
Тому  есть  несколько  причин.  Во-первых,  Гулд  поддерживает  дарвинизм
по  мировоззренческим  соображениям,  неоднократно  подчеркивая  миро¬
воззренческое  значение  теории  Дарвина.  Так,  анализируя  записные  книж¬
ки  Дарвина,  Гулд  пишет:  "Записные  книжки  показывают,  что  Дарвин
интересовался  философией  и  отдавал  себе  отчет  в  необходимости  ее  ис¬
пользования.  Он  знал,  что  главную  черту,  отличающую  его  теорию  от
других  эволюционных  доктрин,  составляет  бескомпромиссный  философ¬
ский  материализм”82.  Будущее  дарвинизма  Гулд  также  связывает
с  центральными  моментами  дарвиновского  мировоззрения,  которые
нуждаются,  по  его  мнению,  в  более  глубоком  понимании83.  Этими  мо¬
ментами  обозначаются  следующие:  фокусирование  внимания  Дарвина
на  индавидах  как  главных  действующих  лицах  эволюции;  дарвиновское
понимание  естественного  отбора  как  механизма  адаптации;  дарвинов¬
ская  вера  в  постепенность  эволюции.
 Вторая  причина,  в  силу  которой  важны  оценки  дарвинизма  Гулдом,
заключается  в  том,  что  именно  этот  ученый  в  недавнем  прошлом  был
публично  назван  "антидарвинистом"84.  Поверхностный  и  дилетантский
журналистский  обзор  конференции  в  Чикаго  по  проблемам  микро-  и
макроэволюции  представил  в  искаженном  виде  концепцию  "пульсирую¬
щего  неравновесия”,  предложенную  Гулдом  и  Элриджем.  Существует
и  ряд  других  проблем,  помимо  макроэволюции,  по  которым  Гулд  вы¬
сказывает  далеко  не  тривиальные  суждения,  исходя  из  общей  оценки
дарвинизма  как  мировоззренческой  основы  эволюционной  биологии.
 Наконец,  третья  и  главная  причина  интереса  к  позиции  Гулда  непо¬
средственно  связана  с  нашей  темой  —  дарвинист  Гулд  выступает  против
дарвинистов-социобиологов,  причем  выступает  не  по  частным  вопросам,
а  по  проблемам  естественного  отбора  и  адаптации.  Опираясь  на  дарвинов¬
ские  материалы,  Гулд  стремится  доказать,  что  та  универсальность  дейст¬
вия  отбора,  которая  утверждается  в  социобиологических  работах,  не
вполне  соответствует  взглядам  Дарвина.  Современные  исследования
роли  генетического  дрейфа,  значения  нейтральных  (не  имеющих  селек¬
тивного  значения)  мутаций  также  говорят  о  том,  что  не  один  отбор

выступает  фактором  эволюции.  Соответственно  большое  внимание  Гулд
уделяет  и  проблеме  адаптации,  считая,  что  социобиологи  не  только
преувеличивают  адаптивное  значение  эволюционных  изменений,  но  и
произвольно  применяют  свои  посылки  к  объяснению  поведения  живот¬
ных  и  даже  человека.
 При  оценке  социобиологических  описаний  роли  адаптаций  и  отбора
в  человеческом  поведении  Гулд  применяет  термин  "зЮгу^еШп^”85  _
нечто  вроде  "побасенок”,  если  давать  литературный  перевод.  Такая  нега¬
тивная  характеристика  вызвана  целым  рядом  соображений:  поведение
вообще  несравненно  сложнее,  чем  любая  морфологическая  характеристи¬
ка  организма,  адаптивное  значение  которой  уже  многозначно;  поведение
человека  чрезвычайно  мало  изучено  по  его  возможным  генетическим
основаниям;  адаптации  человека  вообще  не  нуждаются  при  их  объясне¬
нии  в  привлечении  дарвиновской  теории,  так  как  совершаются  под  влия¬
нием  культурной  эволюции.  Последняя  существенно  отличается  от  дар¬
виновской  эволюции  своими  темпами,  способностью  к  резким  модифи¬
кациям  (например,  социальные  революции),  своим  способом  распрост¬
ранения  и  передачи  (подражание,  воспитание,  обучение  и  т.  д.).  На  осно¬
вании  обсужденных  трудностей  в  изучении  человеческого  поведения
Гулд  делает  вывод  о  том,  что  "будущее  внесет  ясность  во  взаимоотно¬
шения  двух  могучих  независимых  дисциплин  —  дарвиновской  теории  и
истории  культуры.  Эти  перспективы  желательны,  они  внушают  надежду.
Но  это  не  будет  редукцией  гуманитарных  наук  к  дарвиновской  теории,
и  исследовательская  программа  социобиологии  потерпит  неудачу”86.
 Эти  строки  написаны  до  того,  как  социобиологи  опубликовали  свою
концепцию  генно-культурной  коэволюции.  Но  вряд  ли  в  настоящее
время  Гулд  изменил  свою  позицию,  поскольку  его  критика  касается  тех
исходных  мировоззренческих  посылок  социобиологии,  которые  остают¬
ся  неизменными  и  получают  еще  более  подробное  изложение  в  концеп¬
ции  коэволюции.  Конечно,  не  в  компетенции  философов  выступать  ар¬
битром  в  теоретическом  споре  специалистов  о  факторах  эволюции,
о  понимании  ее  процесса  как  адаптациогенеза.  Но  нельзя  не  согласиться
со  многими  аргументами  Гулда  насчет  того,  что  использование  положе¬
ний  дарвинизма  в  качестве  мировоззренческих  посылок  социобиологи-
ческого  исследования  происходит  без  необходимой  в  таком  случае  тео¬
ретической  и  философской  рефлексии.
 Социобиологи  как  бы  не  замечают  тех  теоретических  дискуссий,  кото¬
рые  имеют  место  в  мировой  науке  по  важнейшим  проблемам  эволюцион¬
ной  биологии.  Поэтому  они  не  подвергают  критическому  анализу  приня¬
тую  в  синтетической  теории  эволюции  интерпретацию  дарвинизма,  а  дог¬
матизируют  ее  и  придают  ей  универсальное  значение.  К  этому  ведет
заранее  заданная  убежденность  социобиологов  в  возможности  и  необхо¬
димости  распространить  естественнонаучный  подход  на  проблемы  соци¬
ального  бытия  человека.  И  не  просто  распространить,  но  придать  ему
решающую  и  даже  диктаторскую  роль  по  отношению  к  обществоведе¬
нию.  Здесь  уж  поистине  не  до  "тонкостей”  теоретического  анализа  посту¬
латов  современной  синтетической  теории  эволюции.  Они  берутся  на  веру,
абсолютизируются  и  в  таком  виде  используются  для  обоснования  миро¬
воззренческой  платформы  социобиологии.
 137

Для  того  чтобы  убедительнее  прозвучал  этот  упрек  в  тенденциозной
интерпретации  дарвинизма,  обратимся  еще  к  одному  критику  социобио¬
логии  —  видному  американскому  генетику  и  эволюционисту  Р.Левонти-
ну.  Его  работы  переведены  на  русский  язык  и  пользуются  заслуженным
вниманием  среди  биологов  и  философов,  исследующих  философские
проблемы  биологии87.  В  нашей  теме  позиция  Р.Левонтина  интересна
прежде  всего  тем,  что  критика  адаптационистской  программы  социобио¬
логии  дается  не  только  в  теоретическом,  но  и  в  методологическом
плане88.  Такой  подход  существенно  проясняет,  каким  образом  постула¬
ты  дарвинизма  превращаются  в  мировоззренческую  доктрину  социо  био¬
логии.
 Общая  оценка  Р.Левонтином  отношения  социобиологии  к  дарвиниз¬
му  достаточно  сурова:  ”Человеческая  социобиология  вульгаризирует
естественный  отбор  и  теорию  адаптации”»9.  Перед  этим  он  показывает,
какие  реальные  трудности  стоят  перед  биологами  в  объяснении  эволю¬
ционного  процесса.  Одна  из  таких  трудностей  заключается  в  прояснении
круга  вопросов,  относящихся  к  адаптации,  и  в  попытках  их  решения
на  пути  перехода  от  популяционно-генетического  уровня  к  более  обще¬
му.  В  данное  время,  считает  Левонтин,  не  может  быть  какой-либо  про¬
стой  и  единственной  адаптационистской  программы  уже  в  силу  того,  что
по  большей  части  формальные  теории  популяционной  генетики  и  эколо¬
гии  не  объединены  с  описательными,  не  определен  тот  общий  принцип
оптимизации,  который  способен  раскрыть  механизм  адаптации.  Поэтому
убежденность  социобиологов  в  адаптационном  значении  поведения,  тем
более  поведения  человека,  остается  теоретически  не  проработанным
допущением.
 В  этом  допущении,  как  считает  Левонтин,  явно  просматривается  ряд
методологических  ошибок.  Главная  из  них  —отсутствие  анализа  фунда¬
ментальных  проблем  описания  поведения.  Надо  отдать  должное  Левон-
тину,  что  он  не  прибегает  к  схемам  процедуры  описания,  предложенным
в  позитивистской  литературе,  а  просто  следует  логике  самих  социобио¬
логов.  А  логика  эта  такова,  что  многие  описательные  категории,  как
выражается  Левонтин,  которые  мы  обычно  выводим  из  человеческих
социальных  отношений,  применяются  социобиологами  для  описания
поведения  животных.  ”При  таком  переводе  понятия  неизбежно  лиша¬
ются  своего  исторического  и  культурного  содержания  и  становятся
метафорами  для  объяснения  совсем  других  явлений.  Когда  эти  метафо¬
ры  вновь  используются  в  сфере  общественной  жизни,  то  происходит  их
столкновение  с  тем,  из  чего  их  вывели.  Значение  этих  понятий,  пригод¬
ное  для  описания  поведения  животных,  ошибочно  соединяется  с  собст¬
венно  человеческими  концепциями”90.  Например,  пишет  Левонтин,
совершается  смешение  понятий  агрессии  в  применении  к  животному
и  человеку,  эти  разнокачественные  явления  выводятся  как  бы  из  одно¬
го  корня,  описываются  одним  и  тем  же  понятием.  Но  ”политическая
агрессия  обусловливается  политическими  и  экономическими  причинами,
а  не  чувством  территориальности,  ксенофобии  и  агрессии”91.  Те  же  аргу¬
менты  приводились  нами  выше  при  обсуждении  проблемы  агрессии.  Они
действительно  справедливы  в  отношении  безответственных  заявлений
социобиологов  и  их  увлечения  поверхностными  аналогиями.
 138

В  критике  Левонтина  есть  еще  один  методологически  важный  момент.
Он  раскрывается  в  подразделе  ”Смешение  уровней”.  Основная  мысль
автора  состоит  в  том,  что,  пытаясь  дать  адаптивное  объяснение  социаль¬
ного  поведения,  социобиологи  апеллируют  к  индивиду,  ибо  именно  изме¬
нения  его  генотипа  считаются  исходными  для  изменения  поведения.  Тог¬
да  любые  социальные  явления  оказываются  простой  совокупностью
индивидуальных  поведенческих  актов,  а  существование  и  изменение
различных  социальных  институтов  ставится  в  прямую  зависимость  от  из¬
менений  в  генофондах  человеческих  популяций.  Исчезает  уникальность
социальных  институтов,  уникальность  общественной  жизни.  ”Основнач
философская  ошибка,—пишет  Левонтин,—заключается  в  смешении
свойств  систем  со  свойствами  членов  систем”92.  В  отношении  же  свойств
индивидов  Левонтин  ставит  под  сомнение  генетическую  детерминацию
человеческого  поведения  и  наследуемость  психических  свойств.  Вновь
и  вновь  повторяется  мысль  о  том,  что  о  генетике  человека  мы  знаем
пока  слишком  мало:  ”Все  проявления  человеческой  культуры—резуль¬
тат  деятельности  людей.  Наша  биологическая  индивидуальность  присут¬
ствует  всегда.  Но  кроме  этого  ничего  сказать  невозможно.  Если  социо-
биологи  собираются  выполнить  свою  программу,  то  это  должно  быть
сделано  лучше,  чем  это  делалось  до  сих  пор”93.
 Итак,  мы  представили  суждение  двух,  специалистов  в  области  эволю¬
ционной  биологии,  чтобы  разобраться,  имеет  ли  место  действительно
”новаторское”  прочтение  дарвинизма,  состоятельна  ли  социобдалогиче-
ская  его  интерпретация  в  качестве  мировоззренческих  предпосылок
исследования.  Концепции  Гамильтона  и  Мэйнарда  Смита  не  привлека¬
лись,  поскольку  были  рассмотрены  ранее  как  составные  части  адаптаци-
онистской  программы  социобиологов.  Сама  же  эта  программа,  как  сле¬
дует  из  сказанного,  построена  на  предпосылочном  суждении  о  необходи¬
мости  широкой  экспансии  дарвинизма  в  области  изучения  человеческого
поведения.  В  угоду  этому  убеждению  чрезмерно  усиливаются  и  абсолю¬
тизируются  одни  стороны  дарвиновского  учения  и  игнорируется  проб-
лемность  других.  Это  не  может  не  наносить  вреда  теоретическому  базису
социобиологии,  который  оказывается  смесью  правды  и  неправды,  дока¬
занного  и  недоказанного,  объективного  и  тенденциозно  интерпретиро¬
ванного.  Причина  тому—их  слепая  уверенность  в  том,,  что  именно  они
представляют  ”эталонный”  дарвинизм  и  раскрывают  его  потенции  в
качестве  философской  платформы  ”новой  науки  о  человеке”.
 Критика  такой  позиции  непременно  должна  дополняться  обращением
к  историческому  опыту,  к  эволюции  дарвиновских  идей  в  различных
странах  и  в  связи  с  различными  общебиологическими  проблемами.
Социобиологи  правы,  настаивая  на  актуальности  синтеза  эволюционного
и  это  логического  знания.  Эволюционная  биология  не  стоит  на  месте,
у  нее  богатая  история,  в  которой  достойное  место  занимает  и  наша,  оте¬
чественная  наука.  Ее  вклад  в  создание  современной  синтетической  тео¬
рии  эволюции  высоко  оценивается,  например,  Эрнстом  Майром  в  его
труде  ”Эволюция  биологического  мышления”94.  Там  прямо  говорится,
что  идеи  С.  С.  Четверикова  о  генотипической  среде,  об  эволюционном
значении  геновариаций  намного  опережали  свое  время  и  имели  громад¬
ное  значение  для  синтеза  дарвинизма  и  генетики.
 139

До  настоящего  времени  актуальны  и  идеи  И.  И.  Шмальгаузена  о  целост¬
ности  организма,  его  активности,  о  важном  значении  для  эволюционной
биологии  проблемы  ”вид—  индавид”.  Это  как  раз  те  проблемы,  о  кото¬
рые  "спотыкается”  социобиология.  Сугубо  генетизированная  картина
естественного  отбора  тоже  подвергалась  критике  Шмальгаузеном,  под¬
черкивавшим,  что  в  таком  случае  в  стороне  остаются  реальная  жизнедея¬
тельность  организмов,  их  живое  взаимодействие,  закономерности  фор¬
мирования  фенотипов,  многие  проблемы  биологии  индивидуального
развития.  Советские  биологи  Э.  Н.  Мирзоян,  Э.  И.  Воробьева,  А.  М.  Голу¬
бец,  В.  В.  Бобков  считают,  что  в  целом  наследие  И.  И.  Шмальгаузена  стоит
несколько  в  стороне  от  путей  развития  синтетической  теории  эволюции  —
в  том  позитивном  смысле,  что  Шмальгаузен  на  многие  проблемы  синтеза
генетики  и  эволюционизма  смотрел  шире  и  вскрывал  более  глубокие
пласты  взаимодействия  биологических  наук,  чем  это  потом  утвердилось
в  качестве  нормативов  синтетической  теории  эволюции  (СТЭ).
 Действительно,  справедливости  ради  следует  вспомнить,  что  не  социо¬
биологами  создавалась  та  атмосфера  преклонения  перед  генетикой,  в  ко¬
торой  они  сейчас  работают  и  получают  за  это  удары  ”слева”  и  "справа”.
Утвердившаяся  и  общепризнанная  формулировка  естественного  отбора
как  "дифференциального  размножения"—это  не  просто  дефиниция,
научное  определение.  За  этим  стоит  возобладавшая  уверенность  не  толь¬
ко  биологов,  но  и  широкой  аудитории  ученых  в  том,  что  генетика  спо¬
собна  дать  окончательный  ответ  на  все  мучительные  вопросы  сущности
жизни  и  ее  развития.  Вопрос  якобы  только  во  времени,  надо  лишь  подо¬
ждать,  пока  наука  "окончательно”  разберется  с  этими  молекулами  ДНК,
в  которых  —  последний  секрет  радостей  и  горестей  бытия.
 Социобиология  доводит  до  логического  конца,  до  предела  целый  ряд
постулатов  СТЭ,  построенной  на  генетической  теории  отбора.  В  том  ско¬
рее  всего  состоит  "отрицательный  эксперимент”,  осуществленный  социо¬
биологией,—если  все  сводить  к  генетике,  то  добра  не  жди  —как  в  теоре¬
тическом  плане,  так  и  в  социокультурном  и  даже  повседневном  сущест¬
вовании  человечества.  Тогда  допустимо  порассуждать  с  других  позиций,
несколько  отвлекаясь  от  сугубо  научных  споров,  от  того  факта,  что
с  помощью  генетики  действительно  получено  поразительно  много  знания.
 Сводится  ли  жизнь  к  репродукции,  к  воспроизведению  себе  подобно¬
го?  Как  не  видят  социобиологи,  что,  рассуждая  о  человеке,  об  обществе
с  позиций  "дифференциального  размножения”,  с  опорой  на  понятия
"выживаемость”  и  "воспроизведение”,  они  рубят  сук,  на  котором  сидят?
Зачем  тогда  синтез  знания  и  как  понимать  биологию,  способную  якобы
создать  основу  этого  синтеза?  Многоликая  игра  жизни,  щедрость  ее  про¬
явлений  в  активности  живых  существ,  в  их  способности  к  разнообраз¬
ным  поведенческим  актам  и  реакциям  на  окружающую  среду,  к  измене¬
нию  в  определенном  смысле  этой  среды—все  это  оказывается  неваж¬
ным,  незначительным  по  сравнению  с  продолжением  рода.  Самодостаточ¬
ность  жизни  —той,  которая  развертывается  сейчас,  сегодня,  а  не  в  буду¬
щих  потомках,—  уходит  на  второй  план.  "Железная  поступь”  отбора  как
"дифференциального  размножения”  как  бы  просто  игнорирует  причуд¬
ливое  ежеминутное  свершение  жизни,  ее  сплошь  и  рядом  непредсказуе¬
мые  и  таинственные  события.  Нельзя  же  всерьез  думать,  что  любой  вздох,
 140

любой  шаг  живой  твари  имеет  смыслом  оставить  после  себя  многочис¬
ленное  и  здоровое  потомство?  Не  адекватнее  ли  сущности  жизни  дарви¬
новское  определение  отбора  как  выживания  наиболее  приспособленных?
Конечно,  прежде  всего  приспособленных  к  расцвету,  а  не  к  затуханию
рода,  но,  может  быть,  “приспособленных”  и  к  пустой,  но  затейливой
игре,  к  определенным  привычкам  (выражение  Дарвина),  к  “мышечной
радости”  (выражение  И.П.Павлова),  к  общему  ощущению  радости
бытия?
 Мы  невольно  перешли  к  ”антро  по  морфизмам”,  но  только  для  того,
чтобы  оттенить  стоящие  проблемы,  четче  показать,  насколько  серьезна
проблема  понимания  отбора.  Не  сужается  ли  его  реальное  содержание
”дифференциальным  размножением”?  Не  в  угоду  ли  этому  определению
предано  забвению  дарвиновское  понятие  борьбы  за  существование?  Ддр-
вин  сам  оценивал  это  понятие  как  метафору,  но  не  мог  иначе  выразить  то
богатство  взаимодействия  сотрудничества  и  конкуренции  в  живом  мире,
которое  создает  поле  деятельности  отбора,  но  не  сводится  к  нему*.  Поле
остается  существовать  как  реальный  процесс  жизнепроживания,  не  менее
достойный  эмпирического  и  теоретического  познания,  чем  воспроизве¬
дение.
 Социобиология  в  известной  мере  также  обращается  к  проблеме  един¬
ства  сотрудничества  и  конкуренции,  но  целиком  подчиняет  ее,  как  и  дру¬
гие  аспекты  общественного  поведения,  ‘‘дифференциальному  размноже¬
нию”.  Абсолютизация  генетических  моделей  отбора  и  эволюции  в  целом
постоянно  используется  социобиологией  при  формулировке  ее  теорети¬
ческих  предпосылок.  В  этом  отношении  социобиология  продолжает  ту
линию  рассуждения,  которая  была  представлена  М.  Рьюзом95  еще  до
появления  первых  социобиологических  работ.  Ныне  М.  Рьюз,  как  отме¬
чалось,—  самый  активный  философский  защитник  социобиологии,  рас¬
сматривающий  ее  даже  в  качестве  новой  научной  парадигмы96.  В  упомя¬
нутой  выше  книге  Рьюз  настолько  преувеличил  значение  популяционной
генетики  в  изучении  эволюции,  что  “философия  биологии”  фактически
свелась  к  выработке  методологических  принципов,  копирующих  методо¬
логию  физических  наук.  Однако  то,  что  в  известной  мере  (далеко  не
целиком)  годится  для  популяционной  генетики,  не  может  быть  нормой
познания  для  эволюционной  биологии  и  тем  более  для  всей  системы
биологических  наук.  Как  отмечают  И.  Т.  Фролов  и  Б.  Г.  Юдин  во  вступи¬
тельной  статье  к  книге  Рьюза,  сохранение  им  определенных  иллюзий
позитивизма  привело  к  редукционистской  интерпретации  междисципли¬
нарных  связей  внутри  биологии,  а  также  отношений  между  биологией
и  физикой.
 Все  это  имело  смысл  вспомнить  не  только  в  связи  с  отношением  социо¬
биологов  к  генетике,  но  и  для  прояснения  более  широкого  вопроса
о  принятых  ими  критериях  научного  исследования.  Фактически  понима¬
ние  “научности”,  “научного  подхода”  сплошь  и  рядом  отождествляется
с  обращением  к  генетике,  но  встречаются  и  более  общие  рассуждения
о  том,  в  чем  должен  состоять  переход  к  научному  познанию  человека.
 *В  этой  связи  можно  отметить  актуальность  книги  Я.  М.  Галла  "Борьба  за  сущсст-.
вованиекак  фактор  эволюции"  (Л.,  1976).
 141

Далее  мы  постараемся  показать,  что  этот  ”переход”  мыслится  на  основе
принятия  социобиологами  довольно  распространенной  ”философемы”
о  том,  что  только  точное  естествознание,  и  прежде  всего  физико-матема¬
тические  науки,  способно  задавать  тон  и  определять  идеалы  научного
познания.
 Расширение  сферы  применения  дарвинизма,  возведение  его  чуть  ли
не  в  ранг  философского  знания  стимулируются  в  социобюлогии  непре¬
менным  желанием  найти  "точный”  ответ  на  сложнейшие  вопросы  обще¬
ственного  бытия  человека.  Эта  "точность”  понимается  в  естественнонауч¬
ном  смысле.  И  тогда  нет  надобности  ни  в  философии,  ни  в  гуманитарных
науках.  Разумеется,  что  таких  утверждений  социобиологи  открыто  не  де¬
лают.  Наоборот,  провозглашая  синтез  знания,  они  вынуждены  обращать¬
ся  к  гуманитарным  наукам,  обсуждать  их  отношения  с  естествознанием.
По  этой  проблеме,  важнейшей  для  всей  концепции  социобиологии,  вы¬
сказано  немало  противоречивых  суждений.  Покажем  это  на  ряде  приме¬
ров.  Так,  Э.  Уилсон  пишет,  что  не  видит  причин,  "почему  исследование
человеческой  культуры  нельзя  вести  в  манере  естественнонаучного  ис¬
следования,  построенного  по  схеме  причинного  объяснения,  создания
моделей  и  осторожного  эмпирического  исследования.  Я  не  вижу,  кроме
того,  почему  должна  быть  граница  между  естественными  и  социальными
науками”97.  Оставим  на  совести  автора  неразличение  здесь  слов  "должна
быть"  и  "существует".  Обратимся  лучше  к  совершенно  противополож¬
ным  рассуждениям  Уилсона  о  том,  почему  существует  (именно  сущест¬
вует,  а  не  "должна  быть"!)  отчужденность  между  естествоиспытателями
и  гуманитариями.
 Биология  не  может  познавать  жизнь  без  расчленения  единого  на  эле¬
ментарные  части,  и  такой  подход—причина  того,  почему  гуманитарии
питают  неприязнь  к  ученым,  редуцирующим  природу.  Они  представляют¬
ся  гуманитариям  некими  конкистадорами,  разрушающими  культуру
инков.  Но  остановимся  на  минуту.  Наука  не  только  аналитична,  но  и  син¬
тетична98.  Сугубо  аналитический  образ  науки,  казалось  бы,  претит  Уил¬
сону  как  натуралисту,  постоянно  имеющему  дело  с  удивительным  мно¬
гообразием  жизни,  порождающим  потребность  в  образах,  интуиции,
целостном  восприятии  красоты  природы.  Поэтому  так  важно  "комбини¬
рование  идиом  науки  и  гуманитарного  знания”99.  Уилсон  уверен  в  том,
что  "с  каждой  новой  фазой  синтеза,  возникающей  из  биологического
исследования,  гуманитарии  будут  расширять  свои  возможности  и  богат¬
ство  подхода.  И  наоборот,  с  переменой  направления  в  исследованиях
гуманитариев,  наука  будет  обогащаться  новыми  возможностями  в  биоло¬
гии  человека"100.
 Такой  оптимизм  основан  на  том,  что,  несмотря  на  различия  в  манере
мышления,  естествоиспытатель  (Уилсон  постоянно  называет  его  уче¬
ным)  и  гуманитарий  имеют  много  общего,  дополняя  друг  друга.  Идеаль¬
ный  ученый,  как  считает  Уилсон,  думает  подобно  поэту,  работает  подоб¬
но  клерку  и  пишет  подобно  журналисту.  Идеальный  гуманитарий  думает,
работает  и  пишет  подобно  поэту.  Два  призвания  исходят  из  одного  и  того
же  подсознательного  источника  и  зависят  от  схожих  первоначальных
историй  и  образов.  Но  там,  где  ученый  ищет  обобщающую  формулу,
с  помощью  которой  можно  подчинить  особый  случай,  ищет  унифициро¬
 142

ванные  природные  законы,  художники  обращаются  к  особым  случаям.
 Можно  было  дать  еще  немало  иллюстраций  интересных  размышлений
Уилсона  о  работе  естествоиспытателя  и  гуманитария  по  его  книге  ”Био-
филия”  (1984),  представляющей  собой  своеобразное  философское  эссе.
Но  в  том-то  и  дело,  что  в  этом  эссе,  написанном  после  основных  работ
по  социо  биологии,  отсутствует  пропагандистская  агрессия  социобиоло¬
гов,  их  тщеславная  устремленность  быть  вершителями  судеб  науки.
Оставлена  обычная  манера  назойливого  повтора  ”истин  в  последней
инстанции”,  и  перед  нами  живой,  очень  впечатлительный  и  широко  дума¬
ющий  человек,  открытый  для  природы  и  для  людей.  Что  делать  с  таким
откровением  читателям  его  прежних  работ?
 Приходится,  к  сожалению,  возвращаться  к  ним,  если  мы  хотим  про¬
следить,  каким  образом  понимается  наука,  отношение  между  науками
в  самом  ”теле”  социобиологических  концепций.  Уже  в  первых  работах
Уилсон  обсуждал  соотношение  ”дисциплин”  и  ”антидисциплин”,  т.  е.
наук,  расположенных  ”ниже”  и  ”выше”  рассматриваемой,  недостаточ¬
ность  ”голой  редукции”  и  необходимость  ”реконструирования  сложно¬
сти  с  помощью  синтеза”,  существование  эмержентных  свойств  и  т.д.101
Но  все  это  высказано  настолько  туманно,  что  допускает  какую  угодно
интерпретацию.  Приведем  лишь  один  пример  таких  многозначных  суж¬
дений:  ”Биология  является  ключом  к  пониманию  человеческой  приро¬
ды,  и  ученые-обществоведы  не  могут  игнорировать  постоянно  и  быстро
крепнущие  принципы  биологии.  Однако  в  содержательном  плане  соци¬
альные  науки  обладают  более  богатым  потенциалом.  Наилучшим  спосо¬
бом  исследования  человека  является  обращение  к  самому  человеку,
и  это  объясняется  причинами,  выходящими  за  рамки  антропоцент¬
ризма”102.
 Остается  неясным,  что  подразумевается  под  богатым  потенциалом
социальных  наук,  но  зато  ”выходящие  за  рамки  антропоцентризма”
причины  обращения  к  ”самому  человеку”  заключены  конечно  же  в  его
принадлежности  к  общему  процессу  органической  эволюции.  Природа
человека  (без  специального  обсуждения  этого  понятия)  оказывается
сугубо  биологической  —”глубинная  структура  человеческой  природы  -
явления,  по  существу  своему,  биологического  -  является  сердцевиной
социальных  и  гуманитарных  наук”103.  Так  вот  легко  и  просто  предмет
гуманитарных  наук  редуцируется  к  биологии.  Приспособленность  чело¬
века,  о  которой  постоянно  идет  речь,  оценивается  по  сугубо  биологиче¬
ским  критериям  —выживаемости  и  успеху  в  репродукции.  В  основе
синтеза  многих  наук,  необходимого  в  познании  человека,  неизменно
оказывается  биология.
 Но  обратимся  хотя  бы  к  одному  из  примеров,  приводимых  Уилсоном
для  доказательства  безграничных  возможностей  естествознания.  Он
пишет  о  том,  что  как  полет  ракеты,  так  и  эпидемия  гриппа  могут  быть
предсказуемы,  если  знать  начальные  условия  и  законы  развития  явления.
”И  хотя  человеческий  разум  и  культура  —  феномены  гораздо  более  слож¬
ные,  все  же  нет  никаких  оснований  считать,  что  они  не  могут  быть  описа¬
ны  с  помощью  подобной  процедуры”104.  Ддлее  Уилсон  приводит  возра¬
жения  критиков,  что  история  —  это  не  ракета  и  не  эпидемия  гриппа.  Био¬
логия  не  может  быть  использована  в  понимании  всеобщего  назначения
 143

и  цели  деятельности  разума.  Поэтому  ее  вторжение  в  сферу  социальных
наук  обречено  на  провал.  ”Подобные  утверждения,—отвечает  критикам
Уилсон,-  несмотря  на  всю  их  привлекательность,  все  же  неверны.  Разви¬
тие  компьютерной  техники  убедительно  продемонстрировало  возможно¬
сти  новейших  машин,  основывающихся  на  том,  что  они  реализуют  доста¬
точно  сложные  цели.  Наконец,  теория  эволюции  путем  естественного
отбора  вскрыла  тот  механизм,  посредством  которого  цель  сама  по  себе
эволюционирует  вместе  с  мозгом,  увеличивая  способность  человека
к  выживанию  и  приспособлению”105.
 Надо  отдать  должное  Уилсону,  что,  как  лидер  социобиологии,  он
охотно  ”вызывает  огонь  на  себя”,  т.е.  постоянно  приводит  аргументы
своих  противников  по  тому  или  иному  вопросу.  Но  полемика  ведется
с  такой  святой  верой  в  свою  правоту,  что  вместо  дополнительной  аргу¬
ментации  в  пользу  выдвинутой  точки  зрения  повторяются  как  заклина¬
ние  уверения  в  том,  что  дело  может  обстоять  так  и  только  так,  как  это
видится  Уилсону.  Весьма  показательно  такое  рассуждение:  ”Часто  прихо¬
дится  слышать  о  том,  что  метод  естественных  наук,  включающий  в  себя
процедуры  анализа  и  синтеза,  будет  отброшен  историей,  поскольку  исто¬
рические  особенности  того  или  иного  явления  не  поддаются  описанию
с  помощью  названного  метода.  Однако  все  это  остается  лишь  словами...
уже  сегодня  мы  можем  выводить  определенные  характеристики,  прису¬
щие  тому  или  иному  обществу  или  истории  в  целом,  основываясь  на  тео¬
рии  генно-культурной  коэволюции”106.  Это  ответственнейшее  заявление
далее  совсем  не  раскрывается;  нет  ему  ни  одной  иллюстрации  ни  из  ”ис-
тории  в  целом”,  ни  из  существования  хотя  бы  одного  социального  инсти¬
тута,  характерного  для  того  или  иного  общества.
 Что  же  касается  анализа  и  синтеза,  то  с  ними  просто  какое-то  недора¬
зумение-  Уилсон  постоянно  выступает  в  их  защиту,  будто  кому-то  при¬
ходит  в  голову  обойтись  без  них.  Дело  же  не  в  этом.  Равно  как  и  не
в  том,  чтобы  разъяснять  плодотворность,  необходимость  для  познания
принципа  редукции.  Как  показано  в  предшествующем  разделе,  общее
понимание  научного  метода  Уилсоном  таково,  что  принцип  редукции
становится  в  социобиологии  глобальной  методологией  редукционизма.
Это  сразу  ставит  под  сомнение  реальность  провозглашаемых  путей  синте¬
за  наук  и  дискредитирует  рациональные  идеи  социобиологии  об  эволю¬
ционно-биологическом  изучении  поведения  и  сравнительном  анализе
поведения  человека  и  животных.  Поскольку  методология  редукциониз¬
ма  кладется  в  основу  научно-исследовательской  программы  социобиоло¬
гии,  то  налицо  противоречие  между  целью  и  средствами.  Цель  формули¬
руется  в  направлении  целостного  познания  явлений,  а  средства  базируют¬
ся  на  редукционизме,  неизбежно  нивелирующем  качественную  специфи¬
ку  целостности.
 Редукционизм  как  методология  связан  с  эмпирическим  стилем  мыш¬
ления,  с  непониманием  соотношения  эмпирического  и  теоретического
и  сложностей  проблемы  формирования  теории.  Социобиологи  настаива¬
ют  на  значении  эмпирического  изучения  социабельности,  эмпирического
познания  биологических  основ  поведения  человека.  В  последних  работах
так  и  мелькают  выражения:  ”мы  как  дарвинисты-эмпирики...”,  ”будучи
эмпирическими  дарвинистами...”  и  т.д.  Но  ведь  социобиологи  при  этом
 144

не  только  претендуют  на  создание  теорий,  но  и  не  скупятся  на  такие  ха¬
рактеристики  своих  концепций,  как  "завершенная  теория”.  Как  же  при
этом  понимается  статус  теории,  способной  ассимилировать  данные  есте¬
ственных  и  общественных  наук?  Каковы  способы  ее  формирования?
Отношения  с  эмпирическим  знанием?
 На  эти  вопросы  трудно  найти  не  только  вразумительный  ответ,  но  и
саму  формулировку  возникающих  здесь  проблем,  описания  трудностей
познавательного  и  мировоззренческого  характера.  Поэтому  приходится
иметь  дело  лишь  с  суящениями  Э.  Уилсона  о  теории.  "Возможности  науч¬
ной  теории,—  считает  он,—  определяются  ее  способностью  осуществлять
детальные  предсказания  по  поводу  исследуемого  объекта,  используя  для
этого  небольшое  количество  аксиом.  Далее  ценность  теории  определяет¬
ся  способностью  предсказаний,  сделанных  на  ее  основе,  конкурировать
с  предсказаниями  других  теорий,  имеющих  дело  с  тем  же  самым  объек¬
том  исследования”107.  Более  конкретно  в  отношении  теории  человече¬
ской  природы  здесь  же  утверждается,  что  "необходимо  будет  отобрать
лучшие  принципы  экологии  и  генетики,  которые  сами  по  себе  были  бы
основаны  на  солидной  теории,  и  приспособить  их  в  деталях  к  описанию
социальной  организации  человека”.
 Пришлось  выписать  и  более  общее  и  более  конкретное  суждение
 Э. 	Уилсона,  поскольку  они  вместе  квалифицированы  как  "требования
научности”  в  отличие  от  "догматических  представлений".  Но  эти  "тре¬
бования  научности"  сами  не  выдерживают  критики,  представляя  собой
смешение  "жестких”  критериев,  заимствованных  из  точных  наук,  и  чрез¬
вычайно  размытых  представлений  о  теоретических  построениях  в  биоло¬
гии.  Отсюда  появляются  проблематичные  "лучшие  принципы  экологии
и  генетики",  общий  футурологический  тон  в  отношении  "солидных
теорий"  и  очень  сомнительное  предложение  "мозаичного"  способа  созда¬
ния  теории  человеческой  природы.  Каким  образом  эту  мозаику  "приспо¬
собить  в  деталях  к  описанию  социальной  организации  человека”-это
и  вовсе  остается  в  тени.
 Однако  из  приведенных  суящений  о  методе  и  теории  становится  оче¬
видным,  что  Э.  Уилсон  ориентирован  на  традиционный  образ  науки,  в  ос¬
нове  которого  лежат  нормы  и  идеалы  физических  наук.  Это  подтвержда¬
ется  как  общим  стремлением  "натурализовать"  гуманитарное  знание,
навязав  ему  образцы  естествознания,  так  и  парадоксальной  по  существу
ситуацией  с  самой  биологией.  С  одной  стороны,  она  столь  высоко  подня¬
та,  что  может  якобы  справляться  с  проблемами  общественного  поведе¬
ния  человека.  С  другой  стороны,  столь  "принижена",  что  из  всего  бога¬
тейшего  арсенала  познавательных  средств  биологии  оказываются  акту¬
альными  только  те,  которые  сближают  ее  с  физикой.
 Выше  говорилось,  что  и  в  отношении  эволюционной  теории  социобио¬
логи  так  же  избирательны,  поддерясивая  по  преимуществу  формализо¬
ванные  концепции  популяционной  генетики  и  ориентируясь  на  генетиче¬
скую  теорию  естественного  отбора.  Когда  же  от  собственно  биологиче¬
ской  проблематики  совершается  переход  к  проблемам  человека,  то  есте¬
ственнонаучный  материализм  социобиологов,  во-первых,  окончательно
проясняется  как  натурализм,  а  во-вторых,  обнаруяошает  свое  сходство
с  тем  "научным  материализмом",  физикалистская  и  редукционистская
 6  -  825
 145

природа  которого  обстоятельно  раскрыта  в  нашей  литературе,  в  частно¬
сти,  в  работах  Д.  И.  Дубровского,  Н.  С.  Юлиной  и  др.  Избегая,  как  уже  от¬
мечалось,  непосредственных  ссылок  на  представителей  философского
по  сути  направления  ”научного  материализма”  (трудно  предположить
незнакомство  с  ним  социо  биологов),  Э.  Уилсон  неоднократно  употреб¬
ляет  его  понятие  именно  тогда,  когда  делает  акцент  на  идеале  "точного”
знания  для  социобиологии.
 Нормы  и  идеалы  научного  познания,  современный  образ  науки  доста¬
точно  серьезно  исследуются  как  в  нашей  научной,  в  том  числе  философ¬
ской,  литературе,  так  и  за  рубежом.  Так,  Э.Майр  подробно  выписал
сугубо  антиредукционистский  образ  современной  биологии,  настаивая
на  том,  что  ее  перспективы—  в  дальнейшем  решительном  противостоя¬
нии  физикализму.  Понимание  Э.Майром  будущей  ”науки  о  науке”  тоже
основано  на  представлении  о  синтезе  знания  (философии,  методологии
и  социологии  науки,  психологии),  но  там  нет  места  физикалистски  поня¬
тому  образу  науки.  При  этом  в  отношении  проблем  биологии  человека
Майр  явно  симпатизирует  социобиологии  и  считает  ее  перспективным
научным  направлением.
 В  советской  литературе  все  чаще  приводится  мысль  о  том,  что  измене¬
ние  социальной  роли  биологии  в  современном  мире  имеет  далеко  иду¬
щие  последствия  как  для  нее  самой,  так  и  для  понимания  образа  науки.
Так,  В.  П.  Казначеев  прямо  пишет  о  том,  что  социальный  заказ  должен
быть  включен  в  понимание  предмета  науки.  К  биологии  скорее  всего  это
относится  непосредственно,  поскольку  ее  участие  в  решении  глобальных
проблем  современности  воздействует  на  формирование  новых  научных
направлений,  изменяет  соотношение  ”классических”  и  ”неклассических”
дисциплин,  вносит  существенные  поправки  в  понимание  биологического
объекта  и  предмета  биологии  в  целом.  Изменяется  стратегия  биологиче¬
ского  познания,  она  все  больше  ориентируется  на  проблему  человека,
среды  его  обитания,  сохранения  человечества.  Все  эти  жизненно  важные
мотивы  не  остаются  частным  делом  биологии.  Они  отражают  дух  време¬
ни,  общие  задачи  научного  познания.  На  наших  глазах  меняется  образ
науки,  и  биология,  наиболее  близким  образом  соприкасающаяся  с  судь¬
бами  жизни  на  Земле,  уже  сейчас  дает  определенные  уроки  формирова¬
ния  новой  философии  научного  познания108.
 Нельзя  сказать,  что  социобиологи  стоят  в  стороне  от  новых  веяний,  от
запросов  общественной  практики  к  науке.  Их  энтузиазм  в  отношении
проблем  человека  очевиден.  Но  архаична  их  вера  в  неизменный  образ
науки,  в  средства  научного  познания.  Дело  не  в  том,  что  применяются
принципы  анализа,  редукции,  математического  моделирования.  От  всего
этого  может  быть  только  польза  в  решении  локальных  задач.  В  глобаль¬
ном  же  плане  исключительно  естественнонаучный  подход  беспомощен,
а  иногда  и  просто  ошибочен.  Это  все  равно,  что  заранее  расписаться
в  полном  провале  по  отношению  к  человекознанию,  если  формулировать
идеал  научности  в  социобиологии  следующим  образом:  ”Изучение  чело¬
веческой  природы  с  помощью  научных  средств  представляется  тем  путем
(если  такой  путь  вообще  есть),  с  помощью  которого  можно  создать
социальную  науку,  свободную  от  ценностной  ориентации,  подлинно  объ¬
ективную  науку”  !Р9.
 146

Увы,  идея  синтеза  знания  забыта,  гуманитарные  науки-вовсе  не  нау¬
ки,  а  человек  —  такой  же  объект,  как  планета,  атом,  горная  порода  или
что-либо  другое  из  мира  косной  материи,  как  говорил  о  таких  объектах
 В. 	И.  Вернадский.  Проблема  ценности  сведена  к  проблеме  объективности
знания,  и  все  это  уже  давно  говорилось,  давно  было  раскритиковано  —
вспомним  хотя  бы  подробный  разбор  не  только  в  советской,  но  и  в  зару¬
бежной  литературе  аналогичных  суждений  Жака  МоноИ°.  При  чтении
социобиологических  работ  подчас  не  знаешь,  чему  больше  удивляться  -
неосведомленности  о  широко  известных  дискуссиях  и  способах  решения
проблем  либо  твердой  уверенности  в  том,  что  только  им,  социобиоло¬
гам,  известен  подлинно  научный  подход  к  человеку.  Такая  догматизация
собственной  точки  зрения  контрастирует  с  благими  пожеланиями  социо¬
биологов  развернуть  широкую  дискуссию  по  выдвинутым  проблемам.
Несовместим  догматизм,  как  известно,  и  с  подлинной  научностью.  Как
бы  ни  определялись  ее  критерии,  научность  предполагает  диалогичность,
столкновение  мнений,  при  котором  возрастает  критичное  отношение
оппонентов  к  собственным  аргументам.
 Это  касается  и  мировоззренческих  предпосылок  исследования,  о  ко¬
торых  речь  шла  выше.  Социобиологи,  к  сожалению,  остаются  равнодуш¬
ны  к  критической  оценке  их  интерпретации  дарвинизма,  к  высказывае¬
мым  сомнениям  в  правильности  их  общего  направления  работы.
 Однако  натуралистическое  сознание,  взятое  без  претензий  на  абсолют,
способно  подсказать  современной  духовной  культуре  своеобразные  под¬
ходы  к  проблеме  ^человек  —природа-общество”.  В  этом  плане  мы
остановимся  далее  на  последней  работе  Э.  Уилсона  ’Ъиофилия”*11.  Вы¬
ше  она  лишь  упоминалась,  но  для  раскрытия  контекста  мировоззренче¬
ских  оснований  социобиологии  эта  книга  представляет  особый  интерес.
 Высокий  гуманистический  смысл  этой  работы  Э.  Уилсона  состоит
в  страстной  защите  жизни  как  таковой,  во  всем  многообразии  ее  прояв¬
лений,  в  призыве  сделать  все  возможное  для  сохранения  и  процветания
рода  человеческого.  Войны,  уничтожающие  человеческие  жизни,  ядерная
опасность,  нависшая  над  человечеством,  оцениваются  Уилсоном  как  про¬
тивоестественное,  античеловеческое  порождение  корыстных  интересов.
Мы  можем  упрекнуть  ученого-энтомолога  в  том,  что  он  не  дает  конкрет¬
ного  адреса,  не  указывает  главного  источника  античеловеческой  поли¬
тики.  Но  тем  не  менее  слова  ”высокий  гуманистический  смысл”  по  отно¬
шению  к  его  работе  вполне  справедливы.
 Марксистская  критика  концепций,  созданных  в  условиях  буржуазной
идеологии,  должна  быть  объективной,  в  частности  учитывающей  резо¬
нанс  этих  концепций  именно  там,  где  они  созданы,  широко  распростране¬
ны,  включены  в  реальность  общественной  жизни.  Такой  конкретно-исто¬
рический  подход  не  только  не  противоречит  принципу  партийности,  но
способствует  противодействию  его  узкокастовой  интерпретации,  выдава¬
емой  за  марксизм  различного  рода  антикоммунистическими  кругами.
Если  мы  по  достоинству  оцениваем  и  активно  поддерживаем  прогрессив¬
ные  идеи  ученых,  политиков,  тех  или  иных  групп  общественности,  то  тем
самым  способствуем  консолидации  сил  в  борьбе  против  империализма,
его  антигуманной  политики,  поставившей  на  повестку  дня  роковой
вопрос  о  самом  факте  существования  человечества.
 147

Сохранение  жизни  на  Земле,  проблема  выживаемости  человечества,
открыто  провозглашенная  ныне  Советским  правительством  на  различ¬
ных  международных  встречах,  составляют  содержание  современной
политической  жизни  мирового  сообщества.  Поэтому  так  важны  усилия
всех  ученых  дать  такое  понимание  наук  о  жизни,  в  котором  утверждает¬
ся  ее  самоценность.  При  этом  на  первое  место  должны  ставиться  не  те
или  иные  успехи,  скажем,  физико-химической,  эволюционной  биологии,
генетики,  генетической  инженерии  и  т.д.,  а  глобальная  целевая  установ¬
ка  содействовать  сохранению  жизни  на  Земле.
 Эта  ”биофилия”,  присущая  биологии  как  науке,  акцентируется  ныне
учеными  под  воздействием  глобальных  проблем  современности,  актуаль¬
ных  задач  прогрессивной  международной  политики.  Подчас  эта  связь
не  осознается  до  конца  самими  учеными,  многие  из  них  сохраняют  иллю¬
зию  ”нейтральности”  по  отношению  к  политическим  событиям.  Но  вдох¬
новенный  призыв  ученых  к  возвышенному  и  ответственному  отноше¬
нию  к  жизни,  как  таковой,  объективно  вовсе  не  нейтрален.  По  сути  это
выражение  активной  позиции  в  современной  идеологической  борьбе,
и  одна  из  задач  марксистского  анализа  заключается  в  прояснении  спосо¬
бов  обоснования  этой  прогрессивной  позиции,  в  отделении  ее  основного
содержания  от  сырых,  недостаточно  продуманных  аргументов.
 Как  же  понимается  Э.  Уилсоном  ”биофилия”  и  в  чем  видятся  причины
ее  существования?  Все  содержание  книги  направлено  на  доказательство
главного  тезиса  о  том,  что  принадлежность  человека  к  миру  живого  еще
не  осознана  до  конца  по  множеству  своих  последствий.  Уилсон  использу¬
ет  образ  машины  в  саду,  когда  говорит  о  взаимодействии  цивилизации
и  природы.  Без  машины  сад  не  может  быть  ухожен,  приведен  в  порядок,
но  тем  не  менее  машина  не  органична  саду,  она  способна  наделать  много
бед,  нарушить  его  естественную  гармонию.  Современные  конфликтные
ситуации  человека  со  средой  его  обитания  во  многом  связаны  с  непони¬
манием  и  незнанием  великолепного  разнообразия  мира  живого,  с  тем,
что  из-за  незнания  не  используются  богатейшие  ресурсы,  предоставляе¬
мые  человеку  миром  живого.  До  недавнего  времени,  пишет  Уилсон,
считалось,  что  видов  на  Земле  от  3  до  10  миллионов.  Ныне  видовое  раз¬
нообразие  определяется  цифрой  30  миллионов,  но  используется  в  насто¬
ящее  время  лишь  малая  часть.
 Более  того,  по  мере  познания  других  организмов  открываются  новые
возможности  для  познания  ценности  жизни  вообще  и  нашего  самопозна¬
ния.  Уилсон  считает,  что  ”биофилия”  настолько  тесно  связывает  нас
с  другими  живыми  существами,  что  способна  не  только  объяснить  наш
интерес  к  Природе,  но  и  понять  особенности  ментального  развития  чело¬
века.  ”Я  предположил,-пишет  Уилсон,—что  наше  стремление  присоеди¬
ниться  к  другим  формам  жизни  есть  до  некоторой  степени  внутреннее
стремление,  следовательно,  заслуживающее  того,  чтобы  быть  названным
биофилией.  Это  предположение  не  является  строгим  в  формально-науч¬
ном  смысле:  предмет  не  изучен  достаточно  в  научной  манере  гипотез,
дедукцци  и  эксперимента,  что  неминуемо  повело  бы  нас  по  одному  или
другому  определенному  пути.  Тенденция  биофилии  тем  не  менее  так
ясно  проявлена  в  каждодневной  жизни  и  широко  распространена,  что
заслуживает  серьезного  внимания.  Она  открывается  в  предсказательных
 148

фантазиях  и  реакциях  индивидов  с  самого  раннего  детства.  Это  каскад
в  повторяющихся  образцах  культуры  в  большинстве  или  во  всех  общест¬
вах,  постоянно  отмечаемый  в  антропологической  литературе.  Эти  процес¬
сы  проявляются  как  часть  программ  мозга.  Они  отличаются  как  нечто
быстрое  и  решительное  при  обучении  тому,  что  относится  к  жизни  расте¬
ний  и  животных.  Они  также  слишком  последовательны,  чтобы  ими  мож¬
но  было  пренебречь  как  результатом  чисто  исторических  событий,  рабо¬
тающих  на  ментальной  чистой  доске”112.
 Пришлось  выписать  всю  длинную  цитату,  поскольку  она  наиболее  пол¬
но  выражает  отношение  Уилсона  к  эвристичным  возможностям  “биофи-
лии”.  Многое  в  этом  высказывании  как  бы  зашифровано,  частично  это  ,
будет  раскрыто  далее.  Пока  же  отметим,  что  аргументация  Уилсона  отно¬
сительно  самого  понятия  ”биофилия”  как  бы  разбивается  на  несколько
частей,  последовательно  обсуждаемых  в  книге.  Сначала  идет  общее  обос¬
нование  этой  причастности  человека  ко  всему  живому,  раскрывающей
роль  биологического  познания;  затем  обсуждаются  возможные  импуль¬
сы  ”биофилии”  к  более  глубокому  познанию  человека  и,  наконец,  воз¬
действие  ”биофилии”  на  этику.  Структура  книги  более  дробная,  но  логи¬
ка  содержания  примерно  такая.
 В  первых  частях  книги  Уилсон  предстает  как  натуралист,  не  только
понимающий  всю  сложность  изучения  живого,  но  и  ощущающий  это,  как
говорится,  ”на  кончиках  пальцев”.  В  послесловии  сам  Уилсон  отмечает,
что  эта  книга  —самая  личностная  из  всех,  им  написанных.  Здесь  и  воспо¬
минания  детства,  и  описание  ярких  эпизодов  из  его  исследовательской
полевой  практики,  и  сугубо  личные  рассуждения  ”о  природе  вещей”  -
о  целостном  живом  мире,  его  красоте  и  неповторимости.  Именно  в  этой
тональности  высокой  преданности  судьбе  натуралиста  написаны  многие
страницы.  С  различных  сторон  обсуждаются  особенности  стиля  мышле¬
ния  натуралиста  в  отличие  от  гуманитария,  автор  формулирует  представ¬
ление  о  цели  и  смысле  науки,  о  роли  в  ней  теории,  о  значении  математи¬
ки  и  т.д.  Этой  теме  —особенностям  мышления  натуралиста  —  уделено
много  внимания,  хотя  его  мысли  на  этот  счет  прерывисты,  не  сконцент¬
рированы  специально  в  одном  месте  и  не  находятся  в  одной  логической
связи.  Создается  впечатление,  что  тема  эта  нужна  Уилсону  не  сама  по
себе,  а  для  обоснования  того,  что  именно  натуралист,  руководствуясь
практически  ”биофипией”,  способен  поставить  вопрос  об  истоках  этой
универсальной  черты  человеческого  отношения  к  миру.  Ее  истоки  усмат¬
риваются  в  глубине  времен,  когда  сильная  зависимость  человека  от  при¬
родной  среды  вела  к  формированию  даже  не  инстинктов  (Уилсон  избега¬
ет  этого  понятия),  а  наследственной  предрасположенности  к  определен¬
ным  реакциям  на  среду.  Эта  гипотетическая  предрасположенность  как
раз  и  создает  устойчивые  линии  связи  человека  со  всем  живым,  чаще
всего  неосознанные,  но  иногда  ярко  проявляющиеся  в  культуре.  Неосоз¬
нанным  тогда  остается  сам  способ  трансляции,  ее  причины.
 Используя  культурологический  материал  (индийские  Веды,  грече¬
скую  мифологию,  религию  инков,  сведения  о  ритуалах  различных  наро¬
дов),  Уилсон  подробно  обсуждает  вопрос  о  том,  в  силу  каких  причин
так  повсеместно  распространен  образ  змеи.  ‘‘Существует  последова¬
тельность,—  пишет  Уилсон,—  согласно  которой  агенты  природы  трансли-
 149

руются  в  символы  культуры.  Сотни  тысяч  лет  -  время  вполне  достаточ¬
ное  для  соответствующих  генетических  изменений  в  мозгу,  в  соответст¬
вии  с  которыми  ядовитые  змеи  стали  устойчиво  восприниматься  как
источник  опасности  и  смерти  для  человека.  В  данном  случае  реакция
на  опасность-не  просто  стремление  избежать  ее,  как,  например,  ядови¬
тую  ягоду.  Люди  проявляют  по  отношению  к  змее  смешанное  чувство
опасения  и  болезненного  очарования,  характерное  и  для  приматов”из.
 Лемуры  Мадагаскара  не  боятся  змей,  и  это  можно  объяснить  отсутст¬
вием  ядовитых  змей  в  среде  их  обитания.  Шимпанзе  проявляют  страх
к  змеям  с  младенчества,  даже  не  имея  никакого  предварительного  опы¬
та,  и  этот  страх  нарастает  по  мере  взросления.  Человеческий  детеныш
начинает  пугаться  змей  примерно  в  пятилетием  возрасте,  а  затем  укреп¬
ляется  в  чувстве  страха.  Это  труднообъяснимо,  если  принять  гипотезу
о  наследственном  отвращении  к  змеям.  Приводя  этот  материал,  Уилсон
честно  признается,  что  здесь  много  туманного,  неисследованного,  но  тем
не  менее  настаивает  на  том,  что  естественный  отбор  в  далекой  древности
”поработал”  не  только  над  змеями,  создав  их  такими,  какие  они  есть,
но  и  над  отношением  к  ним  человека.
 Соединение  ”сладкого  ощущения  ужаса”  и  ”трепета  очарования”114
не  проявляется  у  человека,  пожалуй,  ни  к  какому  другому  существу,
кроме  змеи.  Ее  способность  к  незаметному  движению,  быстрому  усколь¬
занию,  пластичность  сильного  тела,  внешняя  флегматичность  и  ярость
стремительного  удара  —все  это  составляет  ”природное  вещество  обра¬
зов,  метафор  и  ритуалов”,  пишет  Уилсон.  Можно  добавить,  что  образ
змеи  выступает  в  культуре  не  просто  как  символ  зла,  но  и  как  символ
жизни,  ее  мудрости,  силы  и  противоречивости  ее  начал.  Допущение
самого  существования  змея-искусителя  в  библейской  легенде  понадоби¬
лось  для  перехода  от  единого  ко  многому,  для  Объяснения”  разнообра¬
зия  человечества  и  самого  его  возникновения  как  отличной  от  мира
животных  сферы  жизни.
 Обращение  тех  или  иных  черт  живых  организмов  в  символы,  как  из¬
вестно,  широко  использовано  в  преданиях,  легендах,  сказках,  в  целом
пласте  культуры,  порожденном  мифологическим  сознанием.  Богатейший
материал  по  культуре  самых  разнообразных  народностей  мира,  который
приводится,  например,  Дж*  Дж.  Фрэзером  в  его  книге  "Золотая  ветвь”,
со  всей  очевидностью  говорит  о  существовании  удивительных  инвариан¬
тов,  свойственных  донаучному  периоду  развития  культуры115.  Несходст¬
во  природных  условий,  социальных  отношений  различных  племен  делает
вопрос  о  культурных  инвариантах  чрезвычайно  сложным.  Логично  пред¬
положить,  что  какое-то  фундаментальное  сходство  как  в  среде,  рассмот¬
ренной  в  планетарном  масштабе,  так  и  в  человеческом  организме,  его
природно-биологических  основах  приводило  к  формированию  этих
инвариантов.
 Если  зто  так,  то  ”биофилия”  оказывается  органично  вплетенной
в  культуру  и  способна  объяснить  некоторые  стороны  ментального,  как
обычно  выражается  Уилсон,  развития  человека.  Во  всяком  случае  нельзя
не  согласиться  с  Уилсоном  в  том,  что  природа—это  не  просто  среда,
некое  "пустое”  пространство,  где  обитает  человек.  Природа-это  жизнь,
и  она  не  вытолкнула,  а  выпестовала  человека.  Ддже  в  современной  урба-
 150'

газированной  цивилизации  "кровное  родство"  человека  с  природой
обнаруживается  не  только  в  экологическом  кризисе,  но  и  в  каких-то
издавна  запечатленных  системах  запретов  и  дозволений,  которые  воздей¬
ствуют  на  нормы  поведения  человека.
 Здесь  мы  переходим  к  одной  из  центральных  тем  "биофилии”—к  во¬
просу  о  ее  возможном  воздействии  на  этику.  Еще  при  обсуждении  "био-
фильных”  черт  Уилсон  отмечает  значение  "привычек”  в  поведении
животных,  а  затем  человека.  "Отбор  привычек  у  многих  животных  так
точен,—  пишет  Уилсон,—  что  родственные  виды  можно  быстрее  отличить
по  тому,  где  они  находятся,  чем  по  каким-либо  внешним  признакам.
Например,  североамериканские  мухоловки—относительно  маленькие,
неярко  окрашенные  птички,  ловящие  насекомых  в  воздухе.  Только
знаток  может  различить  их  виды  по  внешним  данным.  Но  даже  новичок
может  различить  их  по  привычкам”116.
 В  понятии  "привычка”  заложено  не  только  экологическое  содержание
(привычка  жить  в  определенной  среде).  Весь  образ  жизни  животного,  его
"линия  поведения"  основана  на  привычках,  и  этот  момент  неоднократно
подчеркивал  Ддрвин.  В  рассуждениях  Уилсона  присутствует  тот  новый
мотив,  что  привычки  не  только  результат  отбора.  "Биофильна”  сама  при¬
вычка  делать  отбор,  выбор  —"решающий  первый  шаг  для  выживания
всех  организмов  есть  привычка  отбора”.  .Пдлее  он  заключает,  что  "если
животные  выбирают  привычки  при  помощи  ориентации  в  средствах
и  предварительном  обучении,  построенном  в  продолжение  ряда  поколе¬
ний  на  естественном  отборе,  то  можно  предположить,  что  люди  делают  то
же  самое"117.  Речь  здесь  идет  не  о  выборе  как  специфически  человече¬
ской  черте,  основанной  на  познавательном  отношении  к  миру,  а  о  некоих
древних  физиологических  механизмах,  выражающих  способность  живо¬
го  организма  к  выбору  условий  существования.  На  место  "глобального
адаптационизма”,  о  котором  мы  говорили  как  о  позиции  социобиологов,
ставится  активность  организма,  причем  объясняемая  даже  с  привлечени¬
ем  эстетических  критериев.
 Такой  переход  от  пассивного,  лишь  приспосабливающегося  образа
живого  существа  к  активному,  выбирающему  выписан  Уилсоном  далеко
не  убедительно.  Понятна  только  интенция  —подготовить  базу  для  обсуж¬
дения  этической  проблематики.  Если  всему  живому  присуще  свойство
выбора,  если  оно  наследуемо,  то  доказательство  существования  мости¬
ков  через  "филогенетическую  бездну"  (выражение  Уилсона)  становится
делом  более  простым.  Но  подробно  разбираемый  пример  с  саванной,  как
колыбелью  человечества,  очень  сомнителен.  Уилсон  ссылается  на  ряд
работ,  в  которых  якобы  доказано,  что  эстетические  предпочтения  одного
ландшафта  другому  коренятся  в  древней  "привычке”  к  саванне.  Ее  ос¬
новные  параметры  не  только  удовлетворяли  примитивного  человека,
но  и  породили  генетическую  предрасположенность  длинной  череды  поко¬
лений,  вплоть  до  современных,  к  гештальту  именно  саванны.  Приводятся
иллюстрации  относительно  садов  Римской  империи,  садов  Японии  IX—XII
столетий,  архитектуры  современных  ландшафтов  для  того,  чтобы  утвер¬
дить  мысль,  что  "...все  мы  наслаждаемся  их  созданием  без  специальных
инструкций  или  убеждений,  что  является  реакцией  на  глубокую  генетиче¬
скую  память  человечества  относительно  среды”118.
 151

Правда,  автору  почему-то  не  приходит  в  голову  разнообразие  среды
хотя  бы  современных  людей  и  их  различия  в  эстетическом  отношении
к  природе.  Существуют,  как  известно,  "лесные”  люди,  "горные”,  "по¬
лярные",  "степные”,  "пустынные",  и  вряд  ли  какой  угодно  тонкий  сов¬
ременный  психологический  тест  способен  обнаружить  в  их  сознании
тоску  по  гештальту  саванны.  Тем  не  менее  после  обсуждения  именно  это¬
го  примера  с  саванной  Уилсон  делает  чрезвычайно  ответственное  обобще¬
ние:  "Некоторая  среда  считается  действительно  приятной  по  той  же  при¬
чине,  почему  сахар  сладок,  инцест  и  каннибализм  отталкивающи,  а  игра
спортивной  команды  возбуждающа.  Каждая  реакция  имеет  свои  особые,
укоренившиеся  значения  в  отдаленном  генетическом  прошлом.  Понять,
почему  мы  обладаем  особыми,  укоренившимися  предпочтениями,  а  не
другими,  избранными  из  обширного  числа  оставшихся  предпочтений,—
центральный  вопрос  в  изучении  человека”!19.
 Однако  найдутся  те,  кто  мог  бы  возразить  относительно  "центрально¬
го  вопроса”.  Дело  в  том,  что  как  натуралист  Уилсон  буквально  через
несколько  строк  пишет  следующее:  "Хотя  правила  полового  выбора,
пищевая  избирательность  и  социальное  поведение  до  некоторой  степени
разделяются  с  некоторыми  другими  видами,  в  целом  образцы  поведения
специфичны  для  Гомо  сапиенс.  Не  только  символизация  и  язык,  но  так¬
же  большинство  базовых  познавательных  специализаций  уникально.
Среди  них  "биофилия”,  которая  богато  структурирована  и  совершенно
иррациональна  и  которая  в  соответствии  с  первичной  генетической
историей  развилась  в  теплых  климатах  Старого  Света"120.  Опять,  как
говорится,  из  песни  слова  не  выкинешь—в  друг  появляется  утверждение
об  иррациональности  "биофипии",  когда  весь  предшествующий  текст
автора  был  сосредоточен  на  ее  естественнонаучном  обосновании.  Более
того,  "иррациональность”  никак  не  объясняется,  а  необходимость  имен¬
но  рационального,  научного  подхода  к  "биофилии"  составляет  главную
идею  книги.  Учитывая  это  обстоятельство,  обратимся  к  тому,  как  кон¬
кретизируется  "биофипия”  при  обсуждении  этических  проблем.
 Идеи  биологического  эволюционизма,  как  лейтмотив  социобиологии,
так  или  иначе  постоянно  связывались  с  этической  проблематикой.  Уже
в  первых  социобиологических  работах  была  сформулирована  задача
раскрыть  биологические  основания  этики.  Но  какой  этики?  Несмотря
на  присущую  социобиологам  абстрактную  постановку  вопроса  о  морали,
о  свободе  юли,  они  не  могут  игнорировать  как  разнообразия  реально
функционирующих  в  обществе  этических  идеалов,  так  и  существования
различных  подходов  к  теоретическому  выражению  нравственности.
В  работе  "Биофилия"  Уилсон  пытается  обосновать  некую  конструктив¬
ную  позицию,  т.е.  представить  социобиологическое  понимание  сущего
и  должного  в  этике.  Делается  это,  надо  прямо  сказать,  в  такой  нечеткой
форме,  с  такими  бесконечными  отступлениями  и  оговорками,  что  стано¬
вится  трудно  выделить  истинно  новаторские  мотивы,  на  существовании
которых  так  настаивает  социобиология.  Прежде  всего  крайне  своеобраз¬
но  общее  обозначение  предлагаемой  интерпретации  зтики  —Уилсон  назы¬
вает  ее  "этикой  охраны  природы".  Что  скрывается  за  этим  довольно
неожиданным  для  эволюциониста  термином?
 Сопоставление  различных  положений  главы  "Этика  охраны  природы”
 152

позволяет  обозначить  два  несовпадающих  смысла  "охранительного  отно¬
шения  к  природе”.  Первый  касается  природоохранительной  деятельности
человека,  необходимости  сохранения  природной  среды  его  обитания.
Второй  относится  к  ”биофипьным”  свойствам  человека,  ответственным
за  сохранение  неких  фундаментальных  черт  нравственного  поведения.
В  обоих  случаях  идея  сохранения  оказывается  ведущей.  Но  различить
эти  смыслы  необходимо,  иначе  социобиологический  подход  к  этике  поте¬
ряет  всякое  своеобразие  и  сведется  лишь  к  общему  утверждению  о  том,
что  важно  сохранение  природных  начал  человека  и  природной  среды  его
обитания.  Другое  дело,  как  оценить  это  ”своеобразие”,  но  прежде  его
надо  выделить,  обозначить,  чтобы  оно  не  растворилось  в  достаточно
общепризнанных  выводах  об  экологической  ориентации  современного
научного  мышления.
 Такие  выводы  широко  представлены  в  первой  части  главы,  где  суще¬
ствование  человечества  и  сохранение  природной  среды  связываются
Уилсоном  напрямую.  ”Сохранение  нашего  вида,—пишет  он,—и  наших
собственных  генов,  предуготованных  для  будущих  поколений,  есть
выражение  высшей  морали,  на  которую  способен  человек.  Из  этого  сле¬
дует,  что  разрушение  природного  мира,  с  которым  мозг  был  согласован
в  течение  миллионов  лет,—рискованный  шаг.  И  наихудший  риск  для
всех  —  позволить  виду  соскользнуть  к  "оптовому  вымиранию”,  посколь¬
ку  даже  если  природная  среда  предоставляет  достаточно  большую  от¬
срочку,  то  она  никогда  не  сможет  восстановиться  в  своем  оригинальном
разнообразии”121.  Уилсон  совершенно  справедливо  подчеркивает  необ¬
ходимость  более  пристального  внимания  к  ”биологическому  измере¬
нию”  экологической  ситуации  в  мире.  Приводятся  поистине  трагическо¬
го  звучания  данные—"вымирание  видов  ускоряется  и  может  достичь
разрушительных  размеров  в  следующие  двадцать  лет.  Не  только  птицы
и  млекопитающие  исчезают,  исчезают  и  такие  малые  формы,  как  мухи,
насекомые  и  др.  Консервативная  оценка  скорости  вымирания  —  тысяча
видов  в  год,  главным  образом  от  истребления  лесов  и  других  характер¬
ных  черт  тропиков.  К  90-м  годам  скорость  превысит  10  ООО  видов  в  год
(один  вид  в  час).  В  течение  следующих  30  лет  может  быть  уничтожен
1  млн  видов”122.  В  такой  ситуации  безусловна  прогрессивность  пропа¬
ганды  экологического  мышления  и  деятельность  ученых  по  воспитанию
чувства  ответственности  за  природу  буквально  у  всего  населения  земно¬
го  шара.  В  1984  г.  Уилсону  присуждена  Тейлоровская  премия  за  усилия
в  разработке  экологической  проблематики,  ее  устной  и  письменной  про¬
паганде,  и  уже  этот  факт  свидетельствует  об  эвристичных  возможностях
"этики  охраны  природы”.
 Однако  экологическая  тема  еще  не  раскрывает  каких-либо  особых
черт  этой  этики.  Более  того,  социобиологи  оказываются  как  бы  в  сторо¬
не  и  даже  в  арьергарде  по  отношению  к  целому  ряду  американских  уче¬
ных,  обсуждающих  проблемы  экологической  этики.  Как  показано,  на¬
пример,  Л.  И.  Василенко,  предметом  дискуссий  выступает  статус  эколо¬
гической  этики  (либо  это  направление  самостоятельное,  либо  включен¬
ное  в  обычную  этику),  проблема  обоснования  этой  этики,  ее  связи  с  кар¬
тиной  мира,  с  мировоззрением,  с  экологией  как  наукой,  с  филосо¬
фией123.  Для  биолога  было  бы  крайне  интересным  разобраться,  каким
 153

образом  взаимодействуют  представления  натуралиста  о  живой  природе
(целостность  экосистем,  гармония  экологических  связей)  с  ценностной
ориентацией  познания,  всевозрастающей  под  давлением  глобальных
проблем  современности.  Включается  ли  эта  ориентация  непосредственно
в  экологическое  знание  или  существует  лишь  в  качестве  его  философ¬
ских  и  социально-культурных  предпосылок?  Ответ  на  этот  вопрос  в  су¬
щественной  мере  определяет  общее  понимание  биоэтики,  экологической
этики,  эволюционной  этики,  ”этики  охраны  природы”  и  т.д.  Все  эти
понятия  означают,  что  в  современный  стиль  научного  мышления  активно
проникает  идея  органичного  единства  человека  и  природы,  и  соответст¬
венно  встает  вопрос  о  воздействии  этого  единства  на  поведение  человека,
на  формирование  его  нравственности.
 К  сожалению,  приходится  констатировать,  что  Уилсон  не  включается
в  общую  дискуссию  по  всем  этим  далеко  не  простым  вопросам.  Создает¬
ся  такое  впечатление,  что  ”этика  охраны  природы”  как  бы  заново  их  ста¬
вит,  причем  далеко  не  в  том  объеме,  как  это  уже  имеет  место  в  литерату¬
ре.  Это  неприятие  современного  контекста  обсуждения  проблемы  ”био-
логия  —этика”  особенно  сказывается  тогда,  когда  Уилсон  переходит  ко
второму  смыслу  понятия  "охранительного  отношения  к  природе”,  т.  е.
к  "биофильным”  свойствам  человека.  Этот  переход  призван  обосновать
главное:  если  не  просто  в  потребительских  целях  человеку  нужно  сохра¬
нять  природу,  то  в  чем  состоят  фундаментальные  основы  сопричастности
человека  природе?  ”Пришло  время,—пишет  Уилсон,—продумать  новые
и  более  сильные  моральные  основания,  чтобы  увидеть  самые  корни
мотивации  того,  почему,  при  каких  обстоятельствах  и  в  силу  каких  при¬
чин  мы  лелеем  и  охраняем  жизнь.  Элементы,  из  которых  могла  бы  быть
сконструирована  ”этика  охраны  природы”,  включают  побуждения  и
ставшие  привычными  формы  обучения,  названные  биофилией”  124.
 Именно  в  опоре  на  "биофилию"  состоит  своеобразие  ”этики  охраны
природы”,  и  эту  заявку  на  оригинальность  нельзя  не  признать  любопыт¬
ной.  Хотя  социобиологи  и  утверждают,  что  их  понимание  этики  не  совпа¬
дает  с  позициями  ни  "объективистов”,  ни  "субъективистов”,  но  в  дан¬
ном  случае,  при  обращении  к  "биофилии”,  явно  совершается  поиск
объективных  оснований  этики.  Они  —не  в  социальных  отношениях
людей,  не  во  взаимодействии  "индивид—  общество”,  а  в  природно-био¬
логических  свойствах  человека.  Иначе  говоря,  в  отличие  от  попыток
найти  представленные  в  литературе  метафизические  основания  биоэтики
социобиологи  стараются  дать  эволюционно-биологическое  объяснение
природоохранительной  деятельности  и  связать  как  бы  напрямую  этику
и  природные  основы  человеческой  жизнедеятельности.  Такова  натурали¬
стическая  интерпретация  этики.  Уилсон  считает  распространение  натура¬
листического  сознания  важнейшим  условием  возвращения  человеку
целостного  мира  живого:  ”В  зависимости  от  того,  в  какой  мере  каждая
личность  способна  чувствовать  себя  натуралистом,  мир  будет  сохранен
нетронутым”125.
 Деликатное,  бережное  отношение  к  природе  необходимо  будет
и  в  том  случае,  если  нам  удастся  "предотвратить  ядерную  войну,  накор¬
мить  стабилизированную  популяцию  и  постоянно  генерировать  запасы
энергии”126.  Тогда  создадутся  условия  для  полной  реализацйи  челове¬
 !54

ком  своих  потенций,  в  том  числе  и  во  взаимоотношениях  с  природой.
"Истина  состоит  в  том,  что  мы  никогда  не  завоевывали  мир,  никогда
не  побеждали  его;  мы  только  думаем,  что  контролируем  его.  У  нас  нет
даже  знания,  почему  мы  реагируем  определенным  образом  на  те  или
иные  организмы  и  разными  путями  глубоко  ощущаем  нужду  в  них.
Нами  владеет  миф  о  безнаказанности  хищнического  отношения  ко  все¬
му  прочему  живому,  а  также  о  том,  что  среда  устарела,  ненадежна  и  де-
конструктивна.  Но  чем  больше  разум  развивается  в  своих  потенциях,
будучи  органом  выживания,  тем  больше  будет  благоговения  перед
жизнью  по  чисто  рациональным  причинам”127.
 Рациональный  подход  к  чувству  благоговения  перед  жизнью,  по
Уилсону,  состоит  в  признании  того,  что  человек  имеет  древние  филоге¬
нетические  механизмы  взаимодействия  с  миром,  включая  мир  живого.
Об  этом  говорилось  при  анализе  образов  змеи  и  саванны.  Но  как  эти
образы  (даже  если  согласиться  с  Уилсоном  относительно  их  "вписанно¬
сти”  в  генетическую  программу  человека)  способны  прояснить  "биофи¬
лию”?  Ведь  "биофилия"  предполагает  не  просто  повторяемость,  а  повто¬
ряемость  особого  качества  отношения  к  природе  —любви  к  ней,  сопри¬
частности  и  сострадания.  Никак  не  получается,  чтобы  змея  или  отноше¬
ние  к  ней  человека  иллюстрировали  доверительные  взаимосвязи  между
человеком  и  природой.
 Что  касается  "наследования"  ”биофилии”,  то  социобиологи  использу¬
ют  некий  обходной  маневр  в  его  доказательстве,  построенный  на  сугубо
формально-логической  схеме.  Поведение  человека  направляется  эпигене¬
тическими  правилами,  в  том  числе  и  "моральными  эпигенетическими
правилами”;  эпигенетические  правила  в  конечном  счете  обусловлены
генами;  значит,  такая  нравственная  характеристика  человека,  как  отно¬
шение  к  живой  природе,  также  базируется  по  крайней  мере  на  наследст¬
венной  предрасположенности.  Но  эти  формализмы  можно  перевернуть
вверх  ногами  -  начать  с  утверждения  о  наследовании  биофильных  черт,
что  часто  и  делает  Уилсон,  затем  поставить  на  этот  фундамент  "этику
охраны  природы",  после  чего  не  доставит  труда  "доказать",  что  и  все
поведение  человека,  а  не  только  нравственно  значимые  поступки  осно¬
ваны  на  генетически  детерминированных  эпигенетических  правилах.
Такие  абстрактно-логические  "круги”  дозволительно  делать  потому,
что  каждый  раз  предпосылочные  суждения  недоказуемы,  гипотетичны.
Тогда  и  получается,  что  одна  туманность  вроде  бы  способна  обосновать
другую,  а  если  начать  с  другого  конца,  то  наоборот.  Устойчиво  просмат¬
ривается  только  одно  —  генетический  детерминизм.  Такая  научно  некор¬
ректная  манера  обсуждения  серьезных  вопросов  способна  только  дис¬
кредитировать  как  "этику  охраны  природы",  так  и  ее  основание—"био¬
филию”.
 Прямо  противоположным  образом  обсуждает  понятие  "благоговение
перед  жизнью”  Альберт  Швейцер.  Даже  беглое  сопоставление  Позиций
Уилсона  и  Швейцера  способно  обнаружить,  насколько  далек  биолог-нату¬
ралист  Уилсон  от  важнейших  пластов  нравственных  проблем.  Как  извест¬
но,  этика  Швейцера  целиком  построена  на  идее  "мыслящего  мировоззре¬
ния”,  активно  и  самокритично  движущегося  к  пониманию  того,  что  ос¬
новным  базисом  и  даже  смыслом  этики  может  быть  благоговение  перед
 155

жизнью.  В  текстах  же  Уилсона  мы  не  находим  даже  самого  понятия
Мировоззрение”  —  настолько  вся  человеческая  жизнь,  несмотря  на  сло¬
весное  признание  роли  духовного  начала,  а  точнее,  ментального,  сведена
к  заботе  о  выживании  в  биологическом  смысле  слова.
 По  Швейцеру,  ”для  общества,  как  и  для  индивида,  жизнь  без  миро¬
воззрения  представляет  собой  патологическое  нарушение  высшего  чувст¬
ва  ориентирования”128.  Весь  пафос  критики  ”безмировоззренческого”
существования  направлен  Швейцером  на  отстаивание  истинно  человече¬
ского  в  человеке,  на  активизацию  усилий  самого  человека  в  нравствен¬
ном  росте.  Именно  в  этом  видится  значение,  целевая  установка  этики
благоговения  перед  жизнью.  ”Если  выражение  ”благоговение  перед
жизнью”,—пишет  Швейцер,—кажется  очень  общим  и  недостаточно  жиз¬
ненным,  то  тем  не  менее  оно  является  именно  таким,  которое  придает
нечто,  присущее  человеку,  впитавшему  в  себя  эту  идею.  Сострадание,
любовь  и  вообще  все,  связанное  с  высоким  энтузиазмом,  передано
в  нем  адекватно.  С  неутомимой  жизненной  энергией  чувство  благогове¬
ния  перед  жизнью  вырабатывает  в  человеке  определенное  умонастрое¬
ние,  пронизывая  его  и  привнося  в  него  беспокойство  постоянной  ответ¬
ственности.  Подобно  винту  корабля,  врезающемуся  в  воду,  благогове¬
ние  перед  жизнью  неудержимо  толкает  человека  вперед”129.
 Общий  марксистский  анализ  концепции  Швейцера  дан  в  предисловии
к  его  книге  "Культура  и  этика”  В.  Карпушиным,  который  высоко  оцени¬
вает  критику  автором  бездуховности  капиталистического  мира,  порож¬
денные  им  кризисные  ситуации  во  взаимоотношении  человека  и  приро¬
ды,  а  также  отдает  должное  личному  подвигу  ученого,  посвятившего
свою  жизнь  служению  гуманистическим  идеалам.  Не  остаются  без  вни¬
мания  и  противоречивые  стороны  концепции  Швейцера,  неубедитель¬
ность  его  общей  интерпретации  этики  и  истории  философии,  присущие
ему  иллюзии  о  самосовершенствовании  как  пути  налаживания  гармони¬
ческих  отношений  между  индивидом  и  обществом,  обществом  и  приро¬
дой.  Отсылая  читателя  к  этой  работе  В.  Карпушина,  отметим  лишь  один
момент,  связанный  с  интерпретацией  "благоговения  перед  жизнью”.
Предзадано  ли  это  чувство,  как  получается  у  социобиологов,  либо  фор¬
мируется  под  воздействием  всех  внутренних  и  внешних  обстоятельств
человеческой  жизнедеятельности?  Мировоззренческое  содержание  благо¬
говения  перед  жизнью  обусловливает  ответ  на  этот  вопрос  —  Швейцер
убежден  в  справедливости  второго.
 Познавательное  отношение  к  миру,  по  Швейцеру,  всегда  связано  с  пе¬
реживанием,  с  осмыслением  человеком  своего  места  в  мире  и  созданием
оптимистичного  миро-  и  жизневоззрения.  ”В  принципе,—пишет  Швей¬
цер,—  даже  человеку  со  средними  природными  задатками  присуща  спо¬
собность  мышления,  превращающая  для  него  создание  собственного
мыслящего  мировоззрения  не  только  в  возможность,  но  и  в  естествен¬
ную  потребность”1  зо.  Из  такой  органично  присущей  человеку  характе¬
ристики,  как  способность  к  мышлению,  выводится  потребность  в  миро¬
воззрении.  Оно  есть  "высшее  чувство  ориентированности  в  мире”,  по¬
скольку  человек  не  просто  живое  существо,  а  личность.
 Социобиологи,  как  мы  видели,  тоже  придают  большое  значение  мыш¬
лению,  или,  как  они  выражаются,  ментальным  способностям  человека,
 156

но,  осуществляя  к  нему  натуралистический  подход,  отождествлял  факти¬
чески  деятельность  мозга  и  сам  феномен  мышления,  они  закрывают
себе  дорогу  в  объяснении  специфически  человеческой  способности  к  бла¬
гоговению  перед  жизнью.  Надежда  исключительно  на  прогресс  биологиче¬
ского  познания,  генетики  человека  отодвигает  буквально  на  задворки
вопрос  об  активности  самого  человека,  его  самопознании,  рефлексии,
не  говоря  уж  об  активной  преобразовательной  общественно  полезной
деятельности.  Если  Швейцер  страстно,  с  глубокой  убежденностью  призы¬
вает  включиться  сегодня,  сейчас  в  процесс  преобразования  мировоззре¬
ния  на  гуманистичных  основаниях,  то  социобиологи  отодвигают  пробле¬
му  ”биофипии”,  а  соответственно  и  распространения  "этики  охраны  при¬
роды”  на  далекие  времена,  ставя  эти  проблемы  в  полную  зависимость  от
развития  генетического  знания.
 Натуралистическое  сознание,  как  очевидно,  неизбежно  тяготеет  к  суб¬
страту.  Но  здесь  его  поджидает  опасность  абсолютизации  не  только  кон¬
кретно-исторического  представления  о  субстрате,  но  и  самой  идеи  субст¬
рата.  Последний  становится  символом  конечной  цели  познания.  Когда
с  помощью  этого  символа  пытаются  решить  насущные  задачи  современ¬
ного  исследования,  то  происходит  искажение  самой  конкретно-научной
картины  субстратного  основания  явления.  Так,  выше  отмечалось,  что
гены  социобиологической  концепции  коэволюции  —  это  уже  не  участки
молекулы  ДНК,  а  некий  образ  наследственной  программированности
культуры.  Этот  образ  настолько  перегружен  предположениями  о  влия¬
нии  на  культуру,  что  никак  не  может  ассоциироваться  с  конкретными
знаниями  молекулярной  генетики.
 Важно  подчеркнуть  принципиальный  характер  подобного  несовпаде¬
ния.  Образ  гена  в  контексте  социобиологических  построений  не  может
вести  к  формированию  каких-либо  новых  исследовательских  программ.
В  равной  мере  общие  утверждения  о  наследственной  предрасположенно¬
сти  "биофилии”  бессмысленны  для  экспериментальной  науки.  Снова
складывается  парадоксальная  ситуация:  питая  надежду  на  будущий
прогресс  генетики,  социобиологи  не  способны  принять  активного  уча¬
стия  в  этом  прогрессе.  Остается  пассивное  ожидание  того,  что  наука
когда-то  докажет  ведущую  роль  наследственной  предзаданности  поведе¬
ния  человека.  Но  ожидание  это  построено  на  зыбкой  почве  философски
не  проработанного  предпосылочного  суждения.  Оно  вступает  в  противо¬
речие  и  с  эмпирическим  материалом.  Тем  самым  к  философской  аргу¬
ментации  против  мировоззренческих  предпосылок,  построенных  на  аб¬
солютизации  генетического  детерминизма,  добавляются  естественнонауч¬
ные.
 Невозможность  обратить  мировоззренческие  посылки  в  какую-либо
научно-исследовательскую  программу,  пусть  самого  общего  характера,
лишь  намечающую  новые  направления  эксперимента,  выступает  для
естествоиспытателей  наиболее  серьезной  причиной  для  сомнения  в  перс¬
пективности  социобиологии.  Для  того  чтобы  в  полной  мере  была  прояв¬
лена  эвристичность  отдельных  идей  социобиологии,  она  должна  критично
переосмыслить  свои  мировоззренческие  основания.  Но  в  том-то  и  сила
мировоззрения,  что  оно  построено  на  убеждении,  а  убеждение  не  так-то
просто  изменить.  Тогда  сила  оборачивается  слабостью,  а  общая  позитив¬
 157

ная  роль  мировоззренческих  предпосылок  превращается  в  препятствие
для  научного  поиска.
 В  случае  с  социобиологией  именно  так  и  получается.  Непременное
желание  построить  "новую  науку  о  человеке”  на  основе  абсолютизации
его  природно-биологических  характеристик  ведет  к  дискредитации  акту¬
альной  для  науки  и  практики  задачи  изучения  этих  характеристик.  В  дан¬
ном  случае  не  спасает  и  широкое  толкование  эволюционной  идеи.  Она
продуктивна  в  изучении  смены  форм  социального  поведения,  но  в  отно¬
шении  человека  понятие  социальности  имеет  качественно  иное  содержа¬
ние,  обусловленное  специфическими  закономерностями  развития  обще¬
ства.  Знание  этих  закономерностей  никак  не  может  быть  замещено
апелляцией  к  принципам  эволюционизма,  разработанным  в  биологии.
В  целом  естественнонаучный  материализм  обнаруживает  свою  неспособ¬
ность  обеспечить  надежную  философскую  основу  для  синтеза  знаний
о  человеке.  Необходимо  привлечение  диалектико-материалистической
философии  в  качестве  осознанной  мировоззренческой  предпосылки
методологии  комплексных  исследований.
 Однако  философия  не  может  непосредственно  воссоединить  те  доста¬
точно  разнохарактерные  знания  о  человеке,  которые  создаются  различ¬
ными  конкретными  науками.  В  любом  случае  это  была  бы  сумма  знаний,
а  не  целостное  представление.  К  тому  же  это  был  бы  отход  от  самого
предмета  философии,  исследующей  отношение  человека  к  миру  как
мировоззренческое  и  познавательное  отношение.  Поэтому  влияние  фило¬
софии  раскрывается,  как  мы  стремились  показать,  прежде  всего  в  инди¬
видуальном  творчестве  ученого,  в  бытующих  в  научном  сообществе
”философемах”,  в  мировоззренческих  определениях  того  интеллектуаль¬
ного  климата,  в  котором  живет  и  работает  ученый.
 Такое  опосредованное  влияние  философии,  несмотря  на  сложность
его  выявления,  чрезвычайно  существенно  в  изучении  проблемы  челове¬
ка.  Ведь  при  ее  обсуждении  ученый  никак  не  может  отвлечься  от  того,
что  он  говорит  и  о  самом  себе.  Вместе  с  тем  как  естествоиспытатель  он
обязан  быть  предельно  объективным.  Вот  эта  неразграниченность  субъ¬
ективного  и  объективного  в  самих  устремлениях  ученого,  в  его  внут¬
ренних  импульсах  к  познанию  и  составляет,  на  наш  взгляд,  главный
источник  трудностей  в  совмещении  философского  и  естественнонаучно¬
го  аспектов  проблемы  человека.
 Попытка  социобиологов  разобраться  с  этими  трудностями  основана
на  желании  устранить  субъективное,  сохранив  лишь  объективное.  Иначе
говоря,  обсуждая  проблемы  человека,  причем  весь  широкий  спектр  этих
проблем,  включая  нравственные,  социобиологи  стараются  остаться  есте¬
ствоиспытателями.  Сам  критерий  объективности  знания  тоже  взят  из
естествознания,  а  точнее,  из  физики.  Но  такова  уж  природа  проблем
человека,  что,  прикоснувшись  к  ним  с  намерением  дать  широкие  обоб¬
щения,  ученый  невольно  вторгается  в  сферу  философии.  Даже  сама
установка  на  сохранение  естественнонаучного  стиля  мышления  —  это
определенная  философская  заявка,  выражение  философского  отноше¬
ния  к  путям  познания  человека.
 Социобиологи  выбрали  путь  естествознания.  При  этом  естествознание
(биология)  наделяется  функциями  философии,  принципы  дарвинизма
 158

фактически  рассматриваются  в  качестве  философского  основания  социо¬
биологических  концепций.  Как  мы  ни  старались  выше  не  слить,  не  отож¬
дествить  позиции  биолога  Э.  Уилсона  и  философа  М.Рьюза,  но  приходит¬
ся  признать,  что  философ  действительно  доводит  до  логического  конца
размышления  биолога.  Глубокие  симпатии  Э.  Уилсона  к  "научному
материализму”,  объективности  знания,  к  дарвинизму  как  альфе  и  омеге
социобиологических  исследований  реализуются  в  его  концепциях  таким
образом,  что  нельзя  не  видеть  приверженности  автора  к  натуралистиче¬
ской  философии.
 Для  того  чтобы  это  утверждение  обрело  дополнительные  аргументы,
обратимся  к  более  подробному  рассмотрению  вопроса  о  том,  какое
содержание  вкладывается  Э.  Уилсоном  в  понятие  "природа  человека”.
Именно  стремление  разобраться  в  природе  человека  составляет  главный
стимул  всех  последних  социобиологических  работ.
 4. 	Проблема  природы  человека  в  социобиологии
 и  в  марксистском  исследовании
 Многозначность  понятия  "природа  человека".  Биологизаторские  тенденции  социо¬
биологии  в  понимании  природы  человека.  "Новая  наука  о  человеке”  -  претензия
на  новизну  или  постановка  новых  вопросов?  Социобиологический  "синтез  знания
и  реальные  проблемы  взаимодействия  биологических  и  социогуманитарных  дис¬
циплин.
 Проблема  исследования  природы  человека  имеет  давнюю  историко-фи¬
лософскую  традицию.  Значительный  опыт  в  ее  разработке  накоплен  и
специальными  науками.  Если  обратиться  к  истории  развития  наук,  то
можно  видеть,  как  изменялось  понятие  природы  человека  по  мере  на¬
копления  знания  о  нем.  В  античности,  например,  полагали,  что  все  фило¬
соф  ско-научное  знание  о  человеке  и  есть  знание  о  его  природе.  Идеали¬
стически  мыслящие  философы  постоянно  сводили  природу  человека
к  духовному  началу.
 Однако  лишь  марксизм  не  просто  отверг  идеализм  и  натурализм  в  по¬
нимании  человека,  но  и  открыл  пути  исследования  двойственной  каче¬
ственной  определенности  человека,  неразрывного  единства  в  нем  природ¬
ных  и  социально-духовных  определений.  На  основе  материалистического
понимания  истории  был  научно  обоснован  исходный  методологический
принцип:  самое  главное*,  существенное,  без  чего  человек  не  может  быть
человеком,—это  его  включенность  в  жизнь  общества,  его  предназначение
быть  объектом  и  субъектом  исторического  процесса.
 Общественные  связи  не  являются  чисто  внешними  для  человека,
не  существуют  помимо  или  вопреки  его  природно-биологическим  осно¬
вам.  Они  составляют  тот  фундамент,  который  во  многих  отношениях
определяет  конкретный  характер,  глубину  и  степень  развития  социально¬
духовных  связей  отдельного  человека  и  сообществ  людей.  В  этой  связи,
как  пишет  Б.  Т.  Григорьян,  "научно-философское  рассмотрение  и  истол¬
кование  природы  человека  и  его  сущности  оправданно  и  возможно  толь¬
ко  в  том  случае,  если  выделяются  также  такие  его  реальные  и  функцио¬
нальные  свойства  и  особенности,  которые,  несмотря  на  все  изменения
 159

в  процессе  исторического  развития,  в  каких-то  важных  параметрах  оста¬
ются  одними  и  теми  же  для  различных  исторических  эпох  и  рас.  Иначе
говоря,  предметом  философского  изучения  является  человек  в  опреде¬
ленном  постоянстве  и  относительной  независимости  своей  природы  и  од¬
новременно  в  той  неповторимой  конкретно-исторической  целостности,
в  которой  актуализируют  себя  эти  его  конкретные  качества  и  свойства.
Поэтому  философский  вопрос  о  том,  что  такое  человек,  есть  вопрос
о  его  природе  и  сущности,  о  закономерностях  и  механизмах  функциони¬
рования  данных  ему  от  природы  и  обретенных  в  культурной  истории
относительно  постоянных  структур  и  качеств,  вопрос  о  характерных
особенностях  и  направленности  его  непрерывного  изменения  и  развития,
о  неповторимом  своеобразии  его  современного  конкретно-историческо¬
го  существа  и  бытия”131.
 В  чем  суть  социобиологического  подхода  к  пониманию  природы  чело¬
века?  Какие  способы  соединения  естественнонаучного  и  социогуманитар-
ного  знания  предлагаются  Э.  Уилсоном  и  его  последователями?  В  чем,
на  наш  взгляд,  заключается  специфика  марксистского  подхода,  оставша¬
яся  неизвестной  социобиологам?  Вообще  говоря,  понятие  "природа  чело¬
века”  используется  социобиологами  настолько  часто  и  в  таких  разных
контекстах,  что  можно  с  уверенностью  говорить  о  нем  как  об  одном  из
центральных.  Вместе  с  тем  они  не  утруждают  себя  ни  определениями
этого  понятия,  ни  его  описаниями,  ни  указаниями  на  то,  какие  различные
и  подчас  несовместимые  его  интерпретации  существовали  ранее  и  сущест¬
вуют  ныне.  Получается,  что  в  одних  случаях  под  ”природой  человека”
со  всей  очевидностью  Понимается  совокупность  его  природно-бйологиче-
ских  свойств,  в  других  —лишь  генетическая  компонента  биотического
субстрата,  а  в  третьих  —и  вовсе  все  многообразие  определений  человека,
включая  такие  его  отличительные  черты,  как  сознание,  речь,  способность
к  трудовой  деятельности.  Нередко  обсуждение  ”природы  человека”
ограничивается  проблемой  поведения,  которая  в  свою  очередь  сводится
лишь  к  сравнению  некоторых  форм  поведения  у  человека  и  животного.
 Такая  теоретическая  и  методологическая  беззаботность  социо  биоло¬
гов  неизбежно  ведет  к  доминированию  одних  акцентов  над  другими,
а  профессионально-биологический  подход  обретает  превалирующее  зна¬
чение.  Уже  в  книге  Э.  Уилсона  ”Социобиология:  Новый  синтез”  содержат¬
ся  утверждения,  неизменно  вызывающие  остронегативную  реакцию
у  критиков  этого  направления.  ”Ддвайте,—  писал  он,—освободимся  сей¬
час  от  условностей  и  рассмотрим  человека  лишь  как  часть  природы,  как
будто  мы  —  зоологи-инопланетяне,  составляющие  каталог  социальных
видов  Земли.  При  таком  макроскопическом  подходе  гуманитарные
и  общественные  науки  Превращаются  всего-навсего  в  отрасли  биологии;
история  стран,  отдельных  лиц  и  художественная  литература  становятся
документированной  этологией  человека,  а  антропология  и  социология
сливаются  и  образуют  социобиологию  одного  вида  приматов”132.  Как
видно,  эти  суждения,  несмотря  на  оговорки  об  условиях  ”эксперимен-
та”,  дают  достаточно  оснований  для  критики.
 Попробуем  же  представить  ситуацию,  дающую  возможность  исполнить
то,  к  чему  призывает  автор  ”Социобиологии”,  т.е.  будем  иметь  в  виду
лишь  биологическое  в  человеке,  абстрагируясь  от  социального.  Сделать
 160

это  чрезвычайно  трудно  даже  в  медицинской  практике.  Так,  повышение
содержания  адреналина  в  крови  разгневанного  человека  —  вещь  объек¬
тивная,  фиксируемая  как  биологический  показатель.  Но  что  этот  показа¬
тель  может  дать  для  понимания  состояния  личности  человека  и  возмож¬
ных  нежелательных  последствий  стресса?  Как  личность  врач  тут  же  дол¬
жен  поинтересоваться  причинами  стрессового  состояния  и  тем  самым
попытаться  выйти  за  пределы  медико-биологического  знания  в  сферу
социального  бытия  больного,  обратиться  к  его  личностным  качествам.
”Психосоциальная  терапия”,  как  известно,  может  подействовать  не  хуже,
чем  иное  лекарство.  Без  лишних  слов  приходя  на  помощь  больному  как
природному  существу,  представитель  самой  гуманной  профессии  не  дол¬
жен  ограничиваться,  как  это,  к  сожалению,  бывает,  лишь  чисто  фармако¬
логическим  воздействием  на  организм,  поскольку  болен  не  просто  орга¬
низм,  а  человек,  и  болезнь  затрагивает  так  или  иначе  личностные  свой¬
ства  человека.
 Данным  примером  мы  хотели  подчеркнуть,  что,  ориентируясь  лишь
на  биологический  фундамент  любой  человеческой  характеристики,  мы
рискуем  потерять  самого  человека  —  утратить  разницу  между  ним  и  жи¬
вотным.  Не  только  в  медицинской  практике,  но  и  в  различных  срезах
теоретического  знания  о  человеке  чревато  ошибками  представление
о  том,  что  якобы  возможно  отыскать  ”чисто”  биологическое  или  ”чисто”
социальное  в  человеческой  жизнедеятельности.  И  уже  потому  правоме¬
рен  вопрос:  реально  ли  осуществление  замысла  Уилсона  —дать  сугубо
биологический  ракурс  понимания  человека?  Этот  вопрос  важен  тем
более,  что  одновременно  им  обнародован  другой  замысел  —  создать  син¬
тез  наук  о  человеке.  Вот  это  коренное  противоречие  в  замыслах,  т.  е.
в  главных  целях  социобиологии,  необходимо  иметь  в  виду,  когда  мы
пытаемся  разобраться  в  ее  довольно  путаных  представлениях  о  природе
человека.
 Если  сравнить,  пишет  Уилсон,  природу  человека  с  природой  других
органических  видов,  то  окажется,  что  ”бодьшинство  стереотипных  форм
человеческого  поведения  свойственно  млекопитающим,  а  более  специфи¬
ческие  по  своему  характеру  формы  —  поведению  приматов,  как  это  пред¬
сказано  на  основе  общей  эволюционной  теории”  133.  Вот  почему  странно
полагать,  как  считает  Уилсон,  что  поведение  людей  является  продуктом
только  человеческой  истории.  По  его  мнению,  крайне  важно  обратиться
к  эволюционно-биологическим  предпосылкам,  поскольку  ”болыпая
часть  генетической  эволюции  человеческого  социального  поведения  про¬
исходила  в  течение  пяти  миллионов  лет,  предшествующих  цивилизации,
когда  сообщества  людей  состояли  из  разбросанных  и  относительно  не¬
подвижных  популяций  охотников-собирателей”134.  В  дальнейшем,  прав¬
да,  отмечает  Уилсон,  с  развитием  сельского  хозяйства  и  городов  в  чело¬
веческой  истории  усилилось  и  сделалось  доминирующим  влияние  куль¬
туры.  Но  по  времени  это  крошечный  этап  по  сравнению  с  предшествую¬
щим  эволюционным  развитием  живого.
 Какие  же  черты  природы  человека,  с  точки  зрения  Уилсона,  формиро¬
вались  в  эволюционном  прошлом  человечества?  Их  множество,  но  глав¬
ные  среди  них  следующие:  1)  взаимный  альтруизм;  2)  территориаль¬
ность  —  приверженность  определенному  местообитанию  и  готовность
 161

защищать  его;  3)  агрессивность;  4)  следование  отработанным  в  эволю¬
ции  формам  сексуального  поведения;  5)  непотизм  (семейственность)  —
в  смысле  приверженности  не  только  своей  собственной  семье,  но  и  дру¬
гим  внутрипопуляционным  социальным  образованиям;  6)  социализация
с  помощью  отработанных  в  эволюции  способов  и  посредством  эволюци¬
онных  механизмов  (прежде  всего  отбора);  7)  взаимно  дополнительный
характер  культурной  и  биологической  эволюции;  8)  зависимость  форм
человеческого  социального  поведения  от  генетических  основ,  которые
в  одних  случаях  связаны  с  поведением  человека  непосредственно,  в  дру¬
гих—  опосредованно.
 Таким  образом,  согласно  Уилсону,  человеческая  природа  может  быть
представлена  как  система  сложных  реакций  на  средовые  факторы,  она
сформировалась  в  далеком  и  длительном  эволюционном  прошлом  чело¬
века  и  затем  начала  испытывать  на  себе  воздействие  культуры.  Этот  про¬
цесс  формирования  природы  человека  совершался  под  доминирующим
воздействием  эволюции  мозга.  Только  с  появлением  разума  человек
стал  человеком,  обрел  ”прометеев  огонь”,  обладание  которым  выделило
его  из  среды  животных.
 Отмечая  роль  перехода  к  передвижению  на  двух  конечностях,  исполь¬
зованию  орудий  труда,  возникновению  членораздельной  речи,  авторы
”Прометеева  огня”  ставят  тем  не  менее  на  первый  план  отношения  по
распределению  пищи.  Производство  орудий  труда,  эволюция  способов
трудовой  деятельности  и  тесно  связанное  с  ними  развитие  форм  обще¬
ния,  общественных  отношений  не  находятся  в  центре  их  внимания.
”Чудо”  появления  разума  объясняется  лишь  действием  естественного
отбора,  объектом  которого  выступают  непосредственно  физиологиче¬
ские  потребности  и  обеспечивающие  их  формы  поведения.
 Чтобы  не  быть  голословным,  приведем  хотя  и  пространную,  но  чрез¬
вычайно  показательную  мысль  из  работы  Э.  Уилсона  ”0  природе  челове¬
ка”.  ”Наши  общества,-писал  Уилсон,-устроены  по  плану  обществ  мле¬
копитающих:  индивиды  стремятся  прежде  всего  к  личному  репродуктив¬
ному  успеху  и  к  репродуктивному  успеху  своей  ближайшей  родни;
между  ними  возможны  трения,  но  в  дальнейшем  все  же  возникает
”ворчливая”  кооперация,  которая  являет  собой  компромисс,  выработан¬
ный  с  целью  получить  преимущества  для  всех  членов  группы.  Разумный
муравей  —давайте  представим  на  секунду,  что  муравьи  и  другие  социаль¬
ные  насекомые  развили  высокую  разумность,—найдет  такой  компро¬
мисс  биологически  несостоятельным,  а  само  понятие  об  индивидуальной
свободе  изначально  вредным.  Власть  в  технологических  обществах  слиш¬
ком  текуча  и  подвижна,  вот  почему  мы  вверяем  себя  универсальным
правам  и  подчиняемся  императивам,  существующим  у  млекопитающих.
...Я  полагаю,  что  понимание  наших  чисто  биологических  причинных  свя¬
зей—универсальных  прав—в  конце  концов  окажется  более  решающим,
чем  любая  рационализация,  полученная  с  помощью  культуры”13$.
 В  этом  тексте  отражены  характерные  черты  как  стиля  изложения
социобиологов  (использование  образа  ”разумных  муравьев”),  так  и  об¬
щего  подхода  к  природе  человека.  Особенно  показательно  понимание
”универсальных  прав”  человека.  Они  коренятся,  как  представляется
Уилсону,  в  общности  человека  с  животными  и  находятся  подчас  в  проти¬
 162

воречии  с  теми  нормами  поведения,  которые  диктуются  обществом.
Компромиссная  позиция  человека  по  отношению  к  обществу  является
вынужденной,  она  явно  вредит  ”универсальным  правам”  человека,  и
Уилсон  убежден,  что  в  теоретическом  знании  акцентирование  этих  ”прав”
просто  необходимо.  ”Я  полагаю,—пишет  Уилсон,—что  мы  захотим  при¬
дать  им  первичный  статус  не  потому,  что  это  какое-то  таинство  или  абст¬
рактный  принцип,  но  потому,  что  мы  млекопитающие”136.  Автора
не  смущает,  что  эти  сентенции  никак  не  разъясняют  сути  ”универсально-
сти”.  Они  свидетельствуют  лишь  о  том,  что  ”природа  человека”  оказыва¬
ется  сугубо  биологической.  Вид  Ното  зар1епз,  таким  образом,  ставится
в  один  ряд  с  другими  биологическими  видами.  Просто  поразительно,  что
Уилсон  закрывает  глаза  на  то,  что  подобные  суждения  никак  не  совме¬
стимы  с  его  постоянным  стремлением  разобраться  в  сущности  сознания,
этического  поведения,  свободы  воли,  проблемы  выбора.  Зачем  вообще
создавать  новую  науку  о  человеке,  если  существует  биология,  способная
давать  объяснения  ”природы  человека”?
 На  эти  глубокие  внутренние  противоречия  социобиологии  не  раз  ука¬
зывали  ее  оппоненты.  Имеет  смысл  остановиться  подробнее  на  ряде
работ,  в  которых  специально  обсуждаются  эти  представления  социобио¬
логов.  Речь  пойдет  прежде  всего  о  книге  английского  философа  Р.  Тригга
под  названием  "Формирование  человека.  Философские  аспекты  социо¬
биологии”137.  Уместно  отметить,  что  дискуссия  с  социобиологами  им
ведется  в  спокойной,  объективной  тональности  научного  диспута,  хотя
критика  довольно  острая  и  во  многом  совпадающая  по  своим  аргумен¬
там  с  тем,  что  говорится  в  адрес  социобиологии  с  марксистских  позиций.
 По  мнению  Тригга,  со  времени  публикации  работы  Уилсона  и  Ламзде-
на  "Гены,  разум  и  культура”  можно  констатировать,  что  отношение
социобиологии  к  социогуманитарному  знанию  изменилось.  Вместо  пре¬
тензий  на  подмену  социальных  наук  социобиология  все  больше  превра¬
щается  в  направление,  ищущее  способы  сотрудничества  с  ними.  У  нее,
однако,  по-прежнему  остается  много  оппонентов,  и  прежде  всего  из  чис¬
ла  сторонников  Б.  Скиннера,  считающих,  что  среда  играет  решающую
роль  в  поведении  живого.  Социобиология  же  продолжает  отвергать
мнение,  что  человек—  всего  лишь  "чистая  доска”,  на  которой  среда
пишет  свои  ”слова”.
 В  отношении  природы  человека  Тригг  стремится  выразить  как  общее,
так  и  различное,  характеризующее  ее  изменение  во  времени  и  простран¬
стве.  По  его  мнению,  неверно  считать,  будто  разница  между  людьми  зави¬
сит  только  от  социальной  среды,  а  человек  как  биологический  вид  в  ис¬
тории  не  претерпел  никаких  модификаций.  Люди,  населявшие  Новую
Гвинею  в  каменном  веке,  биологически  отличаются  от  ее  современных
жителей,  а  природа  нынешнего  индийского  крестьянина  и  такого  его
современника,  как  рабочий  детройтских  заводов,  также  не  идентична.
Разное  время  и  разные  общества  производят  разные  ”породы”  людей.
При  этом  изменения  в  человеческой  природе  идут  рука  об  руку  с  изме¬
нениями  в  культурной  среде—литературных  стилях,  архитектуре  и
т.  д.138  Можно  ли  в  природе  людей  выделить  нечто  общее?
 По  Триггу,  говорить  о  единстве  человеческой  природы  —  значит  гово¬
рить  о  единстве  человека  как  особого  биологического  вида.  Мы  можем
 163

I
 выделить  морфофизиологические  критерии,  отличающие  человека  от
других  живых  существ,  но  этого  будет  явно  недостаточно.  Поведете  же
человека  не  может  быть  объяснено  только  биологическими  закономер¬
ностями.  В  этом  смысле  сравнение  человека  с  животными  тоже  м$по  что
дает.  В  отличие  от  животных  человек  обладает  самосознанием,  что  отра¬
жается  в  его  языке  и  культуре  и  не  может  не  влиять  на  поведение  Одна¬
ко  социобиологи  правы,  когда  верят  в  возможность  и  научную  необходи¬
мость  исследования  инвариантов  в  человеческой  природе.  Сила  социо¬
биологии,  констатирует  Тригг,  не  в  выделении  различий  в  человеке  раз¬
ных  времен  и  обществ,  а  в  выявлении  подобий  в  человеческой  при¬
роде139.
 Важно  остановиться  и  на  критике  социобиологического  понимания
человеческого  сознания.  По  Скиннеру,  пишет  Тригг,  ментальные  про¬
цессы  могут  игнорироваться  наукой  и  даже  вообще  отрицаться.  Они  вы¬
ступают  лишь  побочными  продуктами  физических  процессов.  Социобио¬
логи,  напротив,  видят  в  сознании  лишь  мозговую  активность  и  полагают,
что  если  бы  можно  было  генетически  объяснить  происхождение  созна¬
ния,  то  тем  самым  был  бы  решен  вопрос  о  возникновении  социального
поведения.  По  этой  логике  для  них  не  существует  иного  объяснения
мышления,  как  только  продукта  эволюции.  Но,  отмечает  Тригг,  сознание
и  социальное  поведение  существуют  только  через  общение,  т.  е.  через
свое  внеиндивидуальное  бытие.  А  оно  не  может  быть  сведено  к  генетиче¬
скому  объяснению.  Если  не  учитывать  этой  особенности,  то  социобиоло¬
гия  повторит  ошибку  бихевиоризма,  хотя  и  в  зеркальном  отражении.
Социобиология,  резюмирует  Тригг,  должна  распространить  свой  интерес
на  область  сознательного  и  бессознательного  в  поведении  человека.
Человеческая  рациональность  и  ее  продукты  не  должны  игнорироваться.
 В  особенности  ярко,  продолжает  он,  ошибки  социобиологии  проявля¬
ются  в  попытках  генетического  ”объяснения”  морали.  Рассуждения
социобиологов  о  родственном  отборе  и  взаимном  альтруизме  —  выдум¬
ки.  Думать,  что  морально  помогать  другим  лишь  потому,  что  другие
помогают  мне,—неправильно  и  во  многом  цинично.  Между  генами  и  по¬
ведением  человека—в  особенности  моральным—существует  огромное
окно.  Имеются  и  чисто  логические  возражения  против  этой  упрощенной
биологизаторской  точки  зрения.  Если  мораль  и  религия  бессильны  про¬
тив  биологических  законов,  как  они  вообще  могли  возникнуть?  Если
люди—простые  биологические  автоматы,  то  почему  они  расточают  пу¬
стые  слова  морального  и  религиозного  характера,  часто  следуют  мораль¬
ным  и  религиозным  нормам.
 В  настоящее  время,  подводит  итоги  Тригг,  социобиологи  от  поспеш¬
ности  и  радикализма  переходят  к  постепенности  и  благоразумию.  Но
вместе  с  тем  книга  ’Тены,  разум  и  культура”  Ч.Ламздена  и  Э.  Уилсона
свидетельствует  о  том,  что  перед  социобиологией  возникает  реальная
опасность  схоластики:  ведь  сфера  человеческого  мышления  чрезвычайно
далека  от  биологических  уровней  объяснения  действительности.  Социо-
биологи  должны  помнить,  что  хотя  способы  мозговой  работы  и  отбор
информации,  вероятно,  могут  быть  результатом  эволюции,  однако  само
человеческое  мышление  лежит  вне  сферы  биологического  объяснения.
Недопустимо  смешивать  физические  структуры  и  ментальное  содержа¬
 164

ние.  Социобиология  может  пролить  свет  на  природу  человека,  но  бес¬
сильна  в  объяснении  человеческой  культуры  или  продуктов  человеческо¬
го  мышления140.
 Понимание  социобиологами  природы  человека  не  устраивает  и  специа¬
листов  в  области  биологических  наук.  Отметим  в  этом  плане  позицию
американского  палеонтолога  С.  Гулда.  Как  говорилось,  С.  Гулд  постоян¬
но  выступает  в  числе  главных  оппонентов  социобиологии.  Конкретно
против  социобиологической  концепции  природы  человека  он  подробно
высказался  после  появления  первых  публикаций  Уилсона  и  его  сторон¬
ников  в  книге  "Начиная  с  Ддрвина.  Размышления  о  естественной  исто¬
рии”141.  Признавая  генетическое  родство  человека  и  приматов,  он  поста¬
вил  вопрос:  если  генетические  различия  между  человеком  и  приматами
малы,  то  что  же  определяет  столь  разительные  отличия  в  формах  поведе¬
ния  и  образе  жизни  в  целом?142  Естественно,  отвечает  он,  речь  должна
идти  о  социальных  отличиях  человека.  А  что  говорят  социобиологи?  Они
исходят  из  некоторых  старых  идей  западной  науки—например,  об  "аг¬
рессивном  мужчине"  и  "понятливой,  ограниченной  женщине”—и  пыта¬
ются  найти  этим  гносеологическим  клише  эволюционно-генетическое
объяснение.  Философская  основа  такого  подхода  —"грубый  генетиче¬
ский  детерминизм"143.
 В  дальнейшем,  однако,  оценки  Гулда  несколько  смягчились,  хотя
и  не  потеряли  своей  критичности.  В  статье  с  симптоматичным  названием
"Социобиология  и  человеческая  природа:  Взгляд  после  шока”144  он
пишет:  "Все,  что  говорит  Уилсон,  интересно,  но  проблематично,  так  как
нет  точных  данных  о  генетической  детерминации  человеческого  социаль¬
ного  поведения"  14$.  И  еще:  "Критики  никогда  не  отрицали  социобиоло¬
гии  просто  потому,  что  им  не  нравилась  ее  потенциальная  социальная
миссия.  Нам  приходится  уживаться  с  еще  более  неприятными  биологи¬
ческими  истинами,  такими,  например,  как  истина  смерти,  и  мы  будем
жить  с  истинами  социобиологии  человека,  если  она  обещает  быть  более
обоснованной”146.
 Примеры  перемен  в  отношении  к  социобиологии  со  стороны  ее  крити¬
ков  могли  бы  быть  умножены,  но  дело  не  в  этом.  Вполне  очевидно,  что
новые  оценки  социобиологии  стали  возможны  только  потому,  что  сами
социобиологи,  во-первых,  во.  многом  перешли  от  резких  и  категоричных
выводов  к  более  сдержанным  и  обоснованным;  во-вторых,  как  отмеча¬
лось  ранее,  в  социобиологии  произошло  частичное  изменение  прежнего
предмета  анализа.  Произошло  смещение  интересов  от  форм  социального
поведения  человека  (для  чего  раньше  главным  образом  привлекался
материал  эволюционной  биологии)  к  выдвижению  гипотез  о  природе
человеческого  поведения,  к  поиску  биологических  оснований  человече¬
ского  поведения.  При  этом  биологические  основания  поведения  челове¬
ка  социобиологи  стали  искать  не  столько  в  эволюционном  прошлом  чело¬
века,  сколько  в  жизнедеятельности  современного  человека,  обращаясь
к  проблемам  психологии,  этики,  социологии.  В  этой  ситуации  прежние
активные  оппоненты  социобиологии  не  могли  возражать  столь  опреде¬
ленно,  как  прежде.  Новые  области  интересов  социобиологов  —  просто
не  их  поле  деятельности.  Гулд,  например,  не  специалист  в  области  психо¬
логии,  он  биолог-эволюционист,  палеонтолог.  Вот  почему  в  рядах  крити¬
 165

ков  социологии  надо  ожидать  смену  состава  —  вместо  биологов  основное
место,  очевидно,  займут  психологи  и  философы.
 Смещение  интересов  социобиологов,  однако,  никак  не  сказалось  на
полемике  относительно  содержания  понятия  ”природа  человека”.  Ясно,
что  социобиологи  работают  с  этим  понятием  только  как  с  естественнона¬
учным  и  вкладывают  в  него  сугубо  конкретный  смысл.  Речь  у  них  идет
о  неких  генетически  закрепленных  инвариантах  в  поведении  человека,
которым  они  стараются  отыскать  эволюционные  аналоги.  Иначе  говоря,
человека,  взятого  в  аспекте  его  природно-биологических  оснований,
биотического  субстрата,  они  пытаются  прежде  всего  встроить  в  эволюци¬
онный  ряд,  а  понятие  о  нем  ввести  в  систему  естественнонаучных  пред¬
ставлений  об  эволюции  живого.
 Правомерно  ли  так  сужать  понятие  природы  человека?  Возможно  ли
без  ущерба  для  научного  поиска  допускать  столь  очевидное  пренебреже¬
ние  его  философско-мировоззренческим  содержанием?  Каким  образом
от  одностороннего,  биологизированного  представления  о  природе  чело¬
века  возможно  движение  к  синтезу  знания  о  нем?  То,  что  понятие  приро¬
ды  человека  в  социобиологии  чрезвычайно  запутанно,  противоречиво,
обнаруживается  и  на  отношении  социобиологии  к  марксистской  трактов¬
ке  проблемы  человека.
 Здесь  уместно  отметить,  что  отношение  к  марксистской  философии
не  выступает  специальным  предметом  обсуждения  социо  биологов.  Поэ¬
тому  его  приходится  восстанавливать  из  высказываний,  разбросанных
по  разным  работам.  В  целом  это  скорее  не  агрессивная  позиция,  но  тем
не  менее  полная  непонимания  и  легковесности,  проистекающей  из  эле¬
ментарной  неосведомленности  в  этом  отношении.  Возражают  социобио¬
логи  не  реальному  марксизму,  а  некоему  его  мифическому  образу,  соз¬
данному  ими  в  пылу  полемики  против  абсолютизации  социологического
подхода  к  изучению  человека.
 Приведем  на  этот  счет  весьма  показательные  суждения  Э.  Уилсона  и
Ч.  Ламздена  из  работы  ”Прометеев  огонь”.  Как  считают  авторы,  Тради¬
ционный  марксизм  рассматривает  человека  в  качестве  объекта,  лишенно¬
го  биологической  структуры.  В  истории  он  видит  результат  действия
неких  внешних  сил,  основными  из  которых  считает  экономические  про¬
цессы  и  классовую  борьбу;  деятельность  этих  сил  ускоряет  революцион¬
ные  процессы  и  направляет  развитие  в  сторону  бесклассового  общества.
Сам  К.  Маркс  писал,  что  ”не  сознание  людей  определяет  их  бытие,  но  их
социальное  бытие  определяет  их  сознание”.  Из  этого,  как  они  полагают,
следует,  что  человеческая  природа  (если  таковая  вообще  признается
существующей)  представляет  собой  нечто  сознательно  изменяемое  исто¬
рией.  Таким  образом,  социалистическая  утопия  не  принимает  в  расчет
биологию.  Однако  традиционный  марксизм  приходит  в  противоречие
с  фундаментальными  открытиями,  говорящими  о  богатстве  структуры
деятельности  разума  и  процесса  развития  социального  поведения,  боль¬
шинство  из  которых  не  имеет  ничего  общего  с  социально-экономически¬
ми  силами”147.  Здесь  что  ни  фраза,  то,  мягко  говоря,  придумка  либо
совершенно  бездоказательные  суждения,  подобные  тому,  что  современ¬
ная  наука  якобы  показала,  что  большинство  форм  человеческого  поведе¬
ния  ”не  имеет  ничего  общего  с  социально-экономическими  силами”.
 166

Если  социально-экономические  отношения  в  обществе  понимать  так
упрощенно,  чисто  технологически,  как  это  получается  у  социо  биологов,
то  такой  искаженный  марксизм  становится  удобной  мишенью  для  кри¬
тики.  Ему  приписывается  полное  невнимание  к  человеческой  индивиду¬
альности,  к  многообразию  факторов  человеческой  жизнедеятельности,
откровенно  антигуманное  отношение  к  человеку.  Как  в  работе  ’Тены,
разум  и  культура”,  так  и  в  ”Прометеевом  огне”  Уилсон  и  Ламзден  реши¬
тельно  возражают  против  концепции  ”чистой  доски”,  согласно  которой
лишь  общество  ответственно  за  формирование  различных  личностей  из
однородных,  сходных,  представляющих  собой  ”чистые  доски”  новорож¬
денных.  Однако  понимание  марксизмом  человека  как  объекта  и  субъек¬
та  истории  не  имеет  ничего  общего  с  концепцией  ”чистой  доски”,  а  по¬
степенное  осмысление  марксистами  новейших  достижений  естествозна¬
ния  делает  беспочвенным  заявление  Уилсона  о  том,  что  якобы  эти  до¬
стижения  в  области  биологии  представляют  собой  ”смертельную  угрозу
для  марксизма”148.  Извращенное  представление  о  марксизме,  существу¬
ющее  у  социобиологов,  отмечают  и  западные  авторы.  Так,  В.  Душек
прямо  пишет  о  том,  что  марксизм  рассматривается  социобиологией  ”как
упрощенный,  прямолинейный  социальный  детерминизм”149.
 О  современных  же  марксистских  исследованиях  по  проблемам  чело¬
века  Уилсон  и  другие  социобиологи,  если  судить  по  их  работам,  не  имеют
ни  малейшего  представления.  Полемизируя  с  социобиологами  по  многим
вопросам,  С.  Гулд,  в  частности,  считает,  что  ”Уилсон  неправильно  пони¬
мает  и  искажает  марксизм,  изображая  его  так,  как  если  бы  это  богатое
традицией  мышление  не  содержало  в  себе  ничего,  кроме  детерминист¬
ской  версии  Марксовой  теории  исторических  стадий.  Он  мог  бы  по¬
пытаться  найти  в  марксизме  и  других  экономических  теориях  объясне¬
ние  причин  экономического  поведения  человеческих  групп  и  динамику
действий  классов  в  их  собственных  интересах.  Мотивы  действий  соци¬
альных  групп  далеко  выходят  за  пределы  генетических  преимуществ  их
членов.  Учет  этого  предотвратил  бы  редукцию  к  биологии.
 Я  не  сторонник  обскурантизма,  как  мог  бы  подумать  Уилсон.  Я  про¬
сто  утверждаю,  что  мир  упорядочен  иерархически  и  что  для  каждого
уровня  должны  быть  соответствующие  ему  объяснения”150.
 Полная  философская  беспомощность  социобиологов  обнаруживается
и  тогда,  когда  они  пытаются  как-то  объяснить  широкую  популярность
марксизма,  его  признание  в  качестве  научно  обоснованного  учения  даже
со  стороны  его  философских  оппонентов.  Снова  и  снова  решающей  при¬
чиной  такого  признания,  по  их  мнению,  выступает  лишь  биологически
понятая  природа  человека.  Как  считает  Уилсон,  в  природе  человека
заложена  ”наиболее  могущественная  и  сложная  из  всех  властвующих
над  человеком  сил”-сила  веры.  Верование  ”является  одной  из  универ¬
сальных  структур  социального  поведения,  принимающей  форму,  которая
может  быть  узнана  в  каждом  обществе  —от  групп  охотников-собирате-
лей  до  социалистических  сообществ”151.
 Однако  этот  элемент  природы  человека  как  бы  извращен:  религия
и  марксизм  (гражданская  религия),  считает  Уилсон,  требуют  от  человека
избегать  следования  своей  природе152.  Такое  положение  не  могло  приве¬
сти  ни  к  чему  хорошему  для  человека—люди  стали  терять  ориентиры
 161

своей  жизни,  принимали  за  ценности  то,  что  ценности  не  имело,  а  дейст¬
вительно  ценное  не  замечали  или  принижали.  Вот  почему,  полагает  Уил¬
сон,  так  важно  осознание  социобиологией  исконного  стремления  людей
следовать  своей  природе.  К  этому  осознанию  социобиологов  привело
”фатальное  ухудшение  качества  мифов  традиционной  религии  и  ее  ду¬
ховных  эквивалентов”,  в  частности  марксизма!53.
 Если  уж  и  дальше  следовать  логике  Уилсона,  то  ”природная  сила
веры”  должна  бы  получить  наконец  адекватное  выражение  и  привести
к  созданию  ”настоящей”  религии.  Но  Уилсон  как  ученый  выступает  про¬
тив  религии,  религиозной,  т.е.  слепой,  бездумной,  веры.  Так  нужна  ли
вера  вообще?  Есть  ли  ей  оправдание?  Здесь  нельзя  не  заметить  влияние
позитивистской  философии  на  образ  мышления  Уилсона  —  понятие  веры
постоянно  отвергалось  позитивизмом,  изгнание  этого  понятия  из  обихо¬
да  современной  жизни  сопутствовало  ”изгнанию”  мировоззрения  из
философской  проблематики.  Более  того,  вера  и  мировоззрение  отожде¬
ствлялись,  а  марксизм  осуждался  именно  за  ”пристрастие”  к  вере.
 Но  существует  ли  реальный  человек  без  веры  в  определенные  идеалы,
без  убежденности  в  правоте  своих  нравственных  принципов?  Может  ли
существовать  и  современная  наука,  все  более  специализирующаяся  по
бесчисленному  множеству  проблем,  без  веры,  без  доверия  одних  ученых
к  результатам  исследования  других?  Ведь  нелепо  предположить,  что  все
ч  эти  результаты  должны  перепроверяться,  что  сила  авторитета  ученых  из
одной  области  знания  должна  постоянно  ставиться  под  сомнение  учены¬
ми  других  специальностей.  И  где  же  тогда  вообще  тот  живой  человек,
к  которому  постоянно  апеллирует  социобиология,  если  она  же  отказыва¬
ет  ему  в  единстве  рационального  и  чувственного,  эмоционального,  если
иссушает,  схематизирует  его  отношение  к  миру  и  его  общение  с  другими
людьми?  Как  раз  в  марксистских  исследованиях,  особенно  за  последние
годы,  обращено  серьезное  внимание  на  объяснение  самого  феномена
веры,  на  анализ  такого  далеко  не  только  психологически  важного  свой¬
ства  человеческого  сознания,  как  убежденность!54.  Его  роль  в  мировоз¬
зрении,  в  нравственной  позиции  человека,  в  познавательной  ориентации
относительно  проблемы  выбора  (как  в  житейских,  так  и  в  научно-иссле¬
довательских  ситуациях)  —все  это  показывает,  насколько  архаично  сли¬
яние  веры  и  убеждения  лишь  с  религиозным  сознанием,  насколько  несо¬
временно  пренебрежение  целостной  совокупностью  всех  жизнепроявле-
ний  человека.
 Итак,  суждения  социобиологов  о  марксизме  чрезвычайно  банальны,
построены  по  избитым  образцам  западной  ”критики”  марксизма,  нару¬
шающей  исходное  условие  критического  анализа  —  добросовестное  озна¬
комление  с  позицией  оппонента.  Кроме  того,  характерна  основная  линия
противостояния  —в  проблеме  человека  жестко  подчеркивается  дилемма
”природа—среда”.  Эта  дилемма  —в  традиции  западной  литературы,  она
дает  себя  знать  иногда  и  в  марксистских  работах.  Но  будучи  сформули¬
рованной,  альтернатива  влечет  за  собой  проблему  выбора,  и  социобиоло¬
ги  выбирают  ”природу”.  Марксизм  зачисляется  в  защитника  второй  сто¬
роны  альтернативы.
 Такое  метафизическое  мышление  по  принципу  ”или  —или”  несколько
корректируется  тем,  что  выдвигается  социобиологическая  концепция
 168

коэволюции  генов  и  культуры.  Но  в  содержании  этой  концепции  сохра¬
няется  и  альтернатива,  и  понимание  ”природы”  человека  как  природно¬
биологического.  В  лучшем  случае  по  ряду  обсуждаемых  проблем  жизне¬
деятельности  человека  вместо  ”или  -  или”  используется  формула  ”с  од¬
ной  стороны  —  с  другой  стороны”,  т.е.  природа  человека  представляется
обусловленной  как  эволюционно-биологическими,  так  и  социальными
факторами.  Но  эта  рядоположенность  факторов  окончательно  запутыва¬
ет  дело*.
 Преодоление  альтернативы  ”природа  —  среда”  или  ”природа  —воспи¬
тание”  никак  невозможно  с  естественнонаучных  позиций.  Они  неизбежно
будут  ”перетягивать”  в  сторону  ”природы”  и  стабилизировать  в  целом
тот  стиль  мышления,  который  способен  лишь  к  поляризации  подходов
в  проблеме  человека.  Потому-то  так  важен  опыт  марксистско-ленинской
философии,  что  начиная  с  ранних  работ  К.  Маркса  активно  преодолева¬
лась  такая  альтернативность,  человек  рассматривался  в  единстве  его  при¬
родно-биологических  и  социальных  определений.  Это  единство  осмысли¬
валось  философски,  на  фундаментальной  основе  историко-философско¬
го  знания  и  обобщения  общественно-практических  проблем,  в  гуще  ко¬
торых  постоянно  находились  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс.
 В  полемике  с  младогегельянцами  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс  решительно
протестовали  против  образа  человека  как  лишенной  связи  с  природой
и  обществом  ”критически  мыслящей”,  абстрактной  личности.  В  то  же
время  преодолевалось  временное  увлечение  антропологизмом  Фейерба¬
ха,  отождествлявшего  природу  человека  с  его  сущностью.  В  этом  смысле
справедливы  следующие  суждения  об  отношении  К.  Маркса  к  проблеме
человека  в  ”Экономическо-философских  рукописях  1844  года”:  ”То,
как  Маркс  понимает  человека  и  человеческие  отношения  (речь  идет  о
”Рукописях  1844  года”.->1вг.),  уже  существенно  отличается  от  соответ¬
ствующих  понятий  Фейербаха,  хотя  и  не  исключает  их  полностью.  Не
оспаривая  значения  антропологической  характеристики  человека,  Маркс
подчиняет  ее  создаваемому  им  материалистическому  учению  об  определя¬
ющей  роли  производства”155.
 Выступая  против  идеализма  и  механистического  материализма,
К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс  подчеркивали,  что  человеческое  в  человеке  не  воз¬
никает  каким-либо  иным  путем,  кроме  как  в  процессе  диалектического
взаимодействия  природного  и  социального.  При  этом  природное  пред¬
ставляет  собой  материал,  который,  не  определяя  социальных  закономер¬
ностей,  тем  не  менее  выступает  основой  возникновения  и  развития  соци¬
ального.  Связь  человека  с  природой,  а  также  вопрос  о  природе  самого
человека  К.  Маркс  рассматривает  в  общем  контексте  проблемы  перехода
 *  Мы,  естественно,  не  считаем  собственные  высказывания  истиной  в  последней  ин¬
станции.  Просто  нам  кажется  необходимым  обратить  внимание  на  тот  опыт,  кото¬
рый  получен  в  марксистской  философии  и  других  науках  в  последние  пятнадцать
лет  по  проблеме  соотношения  биологических  и  социальных  факторов  в  развитии
человека.  В  ходе  дискуссий,  в  частности,  критиковалась  и  позиция  рядоположенно-
сти  природных  и  общественных  факторов,  которую  мы  отмечаем  у  социобиологов.
См.,  например,  работы  Т.  И.  Алексеевой,  Б.  Г.  Ананьева,  С.  С.  Батенина,  Д.  К.  Беляе¬
ва,  Л.  П.  Буевой,  Б.  Т.  Григорьяна,  О.  Г.  Дробницкого,  Д.  И.  Дубровского,  Т.  В.  Кар-
саевской,  Р.  С.  Карпинской,  И.  С.  Кона,  Б.  Ф.  Ломова,  Ю.  И.  Новоженова,  В.  В.  Орло¬
ва,  В.  М.  Русалова,  Ю.  Г.  Рычкова,  П.  Н.  Федосеева,  И.Т.  Фролова  и  других.
 169

человека  из  состояния  отчуждения  его  собственной  природы  к  свободно¬
му  развитию  в  обществе  его  сущностных  сил*.
 Принципиальные  стороны  проблемы  человека  мы  находим  прежде
всего  в  Марксовой  критике  положения  человека  в  буржуазном  общест¬
ве.  К.  Маркс  начинает  с  констатации  того  факта,  что  в  условиях  господ¬
ства  частной  собственности  эксплуатируемый  человек  не  является  чело¬
веком  подлинным.  Это  —  частичный  человек,  отчужденный  от  средств
труда,  от  предмета  и  продукта  труда  и  превращенный  в  деталь  технологи¬
ческого  процесса.  В  таких  условиях  сам  труд  неизбежно  превращается
лишь  в  средство  удовлетворения  физических  потребностей  человека,
а  производство  ”потребляет”  человека  как  физический  субстрат.  При
отчужденном  труде  человек  ”не  развивает  свободно  свою  физическую
и  духовную  энергию,  а  изнуряет  свою  физическую  природу  и  разрушает
свои  духовные  силы”156.  Осуществляющееся  в  процессе  труда  отчужде¬
ние  означает,  что  человек  овладевает  природой  не  через  раскрытие  своих
сущностных  сил,  а  отчуждая  их,  т.  е*  уничтожая  возможность  своего  су¬
ществования  в  качестве  целостного,  всесторонне  развитого  индивида.
Лишь  ”теряя  свой  род”,  превращая  свою  ”родовую  жизнь”  в  средство
для  поддержания  индивидуальной  жизни,  человек  в  условиях  господства
частной  собственности  получает  возможность  существования.
 Что  же  такое  родовая  жизнь  человека?  Как  особая  часть  органическо¬
го  мира,  человек,  согласно  К.  Марксу  и  Ф.  Энгельсу,  отличается  от  других
живых  существ  своей  природой,  ”родовой  сущностью”,  т.е.  теми  черта¬
ми,  которые  свойственны  человеческому  роду  в  отличие  от  сообществ
растений,  насекомых,  птиц,  рыб,  зверей.  Важнейшими  чертами  человече¬
ской  родовой  сущности  могут  быть  названы  универсальность,  природ¬
ность,  сознательность,  социальность  и  свобода.
 Универсальность  человека  основана  на  его  способности  следовать
не  только  своей  собственной  логике,  но  и  логике  всех  прочих  объектов.
Подобно  животным  человек  изменяет  окружающую  среду.  Но  характер
этого  изменения  у  человека  и  прочих  живых  существ  различен.  ”Живот-
ное,—  пишет  К.  Маркс,—  строит  только  сообразно  мерке  и  потребности
того  вида,  к  которому  оно  принадлежит,  тогда  как  человек  умеет  произ¬
водить  по  меркам  любого  вида  и  всюду  он  умеет  прилагать  к  предмету
присущую  мерку”157.  Человек  отличается  от  животного  и  тем,  что
именно  он  производит.  ”...Животнбе  производит  лишь  то,  в  чем  непосред¬
ственно  нуждается  оно  само  или  его  детеныш;  оно  производит  односто¬
ронне,  тогда  как  человек  производит  универсально;  оно  производит
лишь  под  властью  непосредственной  физической  потребности,  между  тем
как  человек  производит  даже  будучи  свободен  от  физической  потребно¬
сти,  и  в  истинном  смысле  слова  только  тогда  и  производит,  когда  он  сво¬
боден  от  нее;  животное  производит  только  самого  себя,  тогда  как  чело¬
век  воспроизводит  всю  природу”158.
 Таким  образом,  как  универсальное  существо  человек  способен  стать
и  становится  равноценной  всей  природе  сущностью.  Это  происходит
 ♦Подробный  анализ  термина  "сущностные  силы"  будет  дан  позднее.  Пока  же  огра¬
ничимся  синонимическим  его  толкованием:  имеются  в  виду  неотъемлемые  свойст¬
ва,  главные,  сущностные  характеристики  человека.
 170

в  силу  его  способности  выполнять  в  принципе  все  без  исключения  функ¬
ции,  присущие  остальной  природе.  Он  включил  в  себя  в  результате  разви¬
тия  все  возможные  определения  природы  и  потому  способен  ее  изменять.
Естественно,  что  реальная  возможность  заместить  природу  в  том  или
ином  ее  аспекте  или  отношении  появляется  в  истории  только  с  возникно¬
вением  соответствующих  научно-технических  средств.  Раньше  или  позже
таковые  всегда  изобретаются.  Здесь  важно  подчеркнуть  наличие  принци¬
пиальной,  постоянно  превращающейся  из  возможности  в  действитель¬
ность  способности  человека  быть  не  ограниченным,  как  все  остальные
живые  существа,  а  универсальным,  т.  е.  способным  к  бесконечному
взаимодействию  с  природой,  к  ее  воспроизведению  в  сфере  сознания
и  преобразования,  в  сфере  практики.  Способность  человека  действовать
по  логике  любого  природного  объекта  обеспечивает  ему  возможность
постоянного  вторжения  в  органическую  развивающуюся  целостность
внешнего  мира.
 Однако,  пока  силы  человека  были  невелики,  природа  успешно  справ¬
лялась  с  его  воздействиями,  продуманными  наперед  в  чрезвычайно  огра¬
ниченных  пределах.  Впоследствии,  однако,  оказалось,  что  темпы  наращи¬
вания  человеком  его  мощи  по  овладению  природой  во  много  раз  превос¬
ходят  темпы  роста  его  возможностей  предвидеть  последствия  совершае¬
мых  действий.  ”Не  будем,  однако,  слишком  обольщаться  нашими  побе¬
дами  над  природой,—  писал  Ф.  Энгельс.—  За  каждую  такую  победу  она
нам  мстит.  Каждая  из  этих  побед  имеет,  правда,  в  первую  очередь  те  по¬
следствия,  на  которые  мы  рассчитывали,  но  во  вторую  и  третью  очередь
совсем  другие,  непредвиденные  последствия,  которые  очень  часто  унич¬
тожают  значение  первых”159.
 Еще  более  значительными  оказываются  ”отдаленные  общественные
последствия”  недостаточно  продуманного  взаимодействия  с  природой.
Распространители  картофеля  в  Европе,  продолжает  Ф.  Энгельс,  не  знали,
что  вместе  с  ним  распространяется  золотуха.  ”Но  что  может  значить
золотуха  в  сравнении  с  теми  последствиями,  которые  имело  для  жизнен¬
ного  положения  народных  масс  целых  стран  сведение  питания  рабочего
населения  к  одному  только  картофелю?  Что  значит  золотуха  в  сравнении
с  тем  голодом,  который  в  1847  г.  постиг,  в  результате  болезни  картофе¬
ля,  Ирландию  и  который  свел  в  могилу  миллион  питающихся  исключи¬
тельно—или  почти  исключительно  —  картофелем  ирландцев,  а  два  мил¬
лиона  заставил  эмигрировать  за  океан!”160
 Людям  потребовались  тысячелетия  на  то,  чтобы  ”в  известной  мере”
научиться  учитывать  заранее  последствия  собственных  воздействий
на  природу,  писал  Ф.  Энгельс  более  ста  лет  назад.  Современная  экологи¬
ческая  ситуация  в  различных  регионах  и  в  мире  в  целом  свидетельствует,
что  человечество  плохо  распоряжается  таким  своим  родовым  качеством,
как  универсальность.  Для  того  чтобы  оно  осуществилось,  стало  массо¬
видной  реальностью,  нужны  серьезные  социальные  преобразования,  соз¬
дание  подлинно  справедливого  общества  в  масштабах  планеты.  Это  об¬
стоятельство  постоянно  подчеркивалось  К.  Марксом  в  отношении  не  толь¬
ко  универсальности  человека,  но  и  его  природности.  Сохранение  живой
природы  необходимо  для  постоянного  развития  человека,  поскольку  он
”живет  природой”.  То,  ”что  физическая  и  духовная  жизнь  человека
 171

неразрывно  связана  с  природой,  означает  не  что  иное,  как  то,  что  природа
неразрывно  связана  с  самой  собой,  ибо  человек  есть  часть  природы”  *61.
В  этой  связи  специально  остановимся  на  марксистской  трактовке  поня¬
тия  ”природа  человека”,  которое  в  отличие  от  социобиологических  ин¬
терпретаций  несет  в  себе  не  специально-научное,  а  собственно  философ¬
ское  содержание.
 Истоки  "дремлющих”  в  человеке  природных  сил  марксизм  видит
в  его  единстве  с  природой,  возникшей  до  человека.  "Самое  материю
человек  не  создал.  Даже  те  или  иные  производительные  способности
материи  создаются  человеком  только  при  условии  предварительного
существования  самой  материи”162.  В  природе  человека  К.  Маркс  разли¬
чает  природные  силы,  причастные  к  активной  деятельности,—задатки
способностей,  определяемые  термином  ”влечения”,  и  природные  силы
человека  как  ”страдательного”  существа  —его  потребности.  Страдатель¬
ность  -  не  менее  важная  характеристика  природы  человека,  чем  деятель¬
ность.  Страдательность  человека  обусловлена  тем,  что  предметы  влече¬
ний  существуют  вне  человека,  как  не  зависящие  от  него163.  В  момент
восприятия  того  внешнего  предмета,  в  котором  испытывается  потреб¬
ность,  человеческая  природа  является  как  бы  объектом  чужой  сущност¬
ной  силы.  Вместе  с  тем,  опираясь  на  свою  активность,  человек  старается
коррелировать  активность  природной  силы.  Это  говорит  о  том,  что  стра¬
дательность  и  деятельность  человеческой  природы  существуют  в  диалек¬
тическом  единстве.  Так,  чтобы  какие-то  предметы  были  включены  в  жиз¬
недеятельность  человека,  нужна  не  только  потребность  в  них,  но  и  пре¬
вращающиеся  в  свойства  задатки.  С  другой  стороны,  чтобы  задатки
развились,  необходимо  развитие  потребностей.  Деятельность  невозможна
без  страдательности,  и  наоборот.
 Выделение  состояний  страдательности  и  деятельности  последовательно
проводилось  К.  Марксом  не  только  в  ранних  произведениях  и  в  написан¬
ной  совместно  с  Ф.  Энгельсом  "Немецкой  идеологии”.  Оно  осуществля¬
лось  К.  Марксом  и  в  более  поздних  работах,  в  частности  в  "Экономиче¬
ских  рукописях  1857-1859  годов”:  "...поскольку  меня  определяют  и
насилуют  мои  собственные  потребности,  насилие  надо  мной  совершает
не  нечто  чуждое,  а  лишь  моя  собственная  природа,  являющаяся  совокуп¬
ностью  потребностей  и  влечений...”164
 Возникшие  в  антропосоциогенезе  и  развивающиеся  в  человеческой
истории  общественные  отношения  создали  и  продолжают  создавать  при¬
роду  человека.  При  этом  важно  подчеркнуть,  что  процесс  развития  чело¬
века  был  процессом  практики,  т.е.  историческим  закономерно  изменяю¬
щимся  отношением  человека  к  человеку  и  человека  к  природе,  возмож¬
ным  на  основе  и  при  условии  изменения  как  внешней  природы,  так  и
природы  самого  человека.  Природа  человека  в  понимании  К.  Маркса
модифицируется  в  каждую  историческую  эпоху.  Изменяя  мир,  человек
"изменяет  свою  собственную  природу.  Он  развивает  дремлющие  в  ней
силы  и  подчиняет  игру  этих  сил  своей  собственной  власти"165.  Присущие
человеку  от  момента  рождения  природные  сущностные  силы  в  процессе
его  индивидуального  развития  превращаются  в  очеловеченные  силы.
Однако  процесс  этого  превращения  нельзя  представлять  так,  будто  вна¬
чале  человек  является  только  частью  природы,  а  затем,  социализировав  -
 172

шись,  делается  членом  общества;  будто  сперва  он  обладает  только  при¬
родными,  а  впоследствии  только  очеловеченными  сущностными  силами.
Человек  всегда  является  частью  природы  и  членом  общества,  всегда
обладает  сущностными  силами,  которые  одновременно  и  природны  и
очеловечены.  К.  Маркс  не  отделял  существование  природных  сущност¬
ных  сил  от  очеловеченных,  и  наоборот.
 Развитие  природных  сущностных  сил  человека  в  очеловеченные  сущ¬
ностные  силы  есть  процесс,  имеющий  место  в  жизни  каждого,  поскольку
сущностные  силы  человека  есть  проявление  его  действительной  индиви¬
дуальной  жизни166.  Закономерности  и  характер  протекания  этого  про¬
цесса  определяются  многими  условиями.  Прежде  всего  К.  Маркс  обраща¬
ет  внимание  на  наличие  материального  субстрата,  т.  е.  того,  что  подлежит
развитию.  В  этой  связи  он,  например,  говорит  о  присущих  человеку  фи¬
зически  ”органах  индивидуальности”-зрении,  слухе,  обонянии,  вкусе,
осязании167.  Если  индивид  не  обладает  органом  определенной  природ¬
ной  сущностной  силы,  то  он  никогда  не  воспримет  предмет  этой  сущно¬
стной  силы,  так  как  последний  может  существовать  для  него  только
в  качестве  субъективной  способности166.  ”...Дпя  немузыкального  уда
самая  прекрасная  музыка  не  имеет  никакого  смысла,  она  для  него
не  является  предметом,  потому  что  мой  предмет  может  быть  только
утверждением  одной  из  моих  сущностных  сил...”169  Примечательно,  что
к  задаткам  природных  сущностных  сил  К.  Маркс  относит  не  только
свойственные  всем  людям  органы  чувств,  но  и  такие  в  высокой  степени
индивидуальные  качества,  как  мышление,  созерцание,  желание  деятель¬
ности,  любовь.
 Процесс  превращения  природных  сущностных  сил  в  очеловеченные
протекает  не  только  на  основе  природы  конкретного  индивида.  Решаю¬
щую  роль  в  его  осуществлении,  отмечает  К.  Маркс,  играет  та  обществен¬
ная  среда,  в  которой  этот  процесс  происходит.  Если  потребности  ребенка
удовлетворяет  волчица,  то  в  нем  культивируются  животные  потребно¬
сти,  и  попытки  их  удовлетворения  впоследствии  человеческим  способом
ведут  к  его  гибели.
 При  каких  же  условиях  происходит  всестороннее  и  полное  развитие
природных  сущностных  сил  человеку  в  очеловеченные  сущностные
силы?  Первым  и  главным  условием  развития  задатков  потребностей
и  способностей  человека  является  участие  индивида  в  деятельности,  мак¬
симально  отвечающей  его  природным  сущностным  силам.  Речь  идет  о  на¬
хождении  человеком  такого  предмета  и  орудий  деятельности,  которые
хотя  и  были  бы  обеспечены  ему  природой  или  предоставлены  общест¬
вом,  но  позволили  бы  при  взаимодействии  с  ними  развиться  полно  и
всесторонне  его  собственным  неповторимым  сущностным  силам.  В  тех
случаях,  когда  это  происходит,  процесс  становления  людей  всегда  носит
характер  творчества.  В  этом  смысле  развитие  человека  и  общества  есть
становление  их  сущностных  сил.  ”...История  промышленности  и  сложив¬
шееся  предметное  бытие  промышленности  являются  раскрытой  книгой
человеческих  сущностных  сил,  чувственно  представшей  перед  нами  чело¬
веческой  психологией,  которую  до  сих  пор  рассматривали  не  в  ее  связи
с  сущностью  человека,  а  всегда  лишь  под  углом  зрения  какого-нибудь
внешнего  отношения  полезности...”170  -  подчеркивал  К.  Маркс.
 173

Очеловечивание  природных  сущностных  сил  человека  -  это  общест¬
венный  процесс.  Реализуя  ”свои  собственные  силы,  силы  своего  сущест¬
ва”  в  процессе  производства,  человек  производит  предмет,  который
выступает  ”как  бытие  для  человека,  как  предметное  бытие  человека”,
как  ”наличное  бытие  человека  для  другого  человека,  его  человеческое
отношение  к  другому  человеку,  общественное  отношение  человека  к  че¬
ловеку”171.  Это,  конечно,  не  значит,  что  социализация  человека  начинает¬
ся  только  с  момента  самостоятельного  производства  предметов.  Сущест¬
вующие  общественные  отношения  определяют  процесс  превращения
природных  сущностных  сил  человека  в  очеловеченные  сущностные  силы.
Мышление  человека  как  задаток  превращается  в  только  ему  свойствен¬
ное,  неповторимое  мышление  потому,  что  определяется,  по  словам
Маркса  и  Энгельса,  ”его  индивидуальностью  и  теми  отношениями,  в  рам¬
ках  которых  он  живет”172.
 Наличие  и  характер  определенной  социальной  среды  и  определенной
деятельности  для  каждого  конкретного  индивида  составляет  то  самое
существенное,  что  и  получило  классическое  выражение  в  формуле
К.  Маркса  о  сущности  человека  как  совокупности  всех  общественных
отношений.  Превращение  природных  сущностных  сил  человека  в  очело¬
веченные  силы  происходит  в  процессе  деятельности  и  общения.  Деятель¬
ность  и  общение,  обеспечивающие  развитие  сущностных  сил,  должны
отвечать  имеющимся  у  человека  задаткам  и  потребностям.  Солидаризи¬
руясь  с  точкой  зрения  французских  социалистов-утопистов  в  критике
Штирнера,  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс  писали,  что  утописты  не  считали,  ”будто
каждый  должен  выполнять  труд  Рафаэля”.  Но  ”они  полагали  только,  что
каждый,  в  ком  сидит  Рафаэль,  должен  иметь  возможность  беспрепятст¬
венно  развиваться”173.
 Большое  значение  для  понимания  условий,  обеспечивающих  очелове¬
чивание  всех  свойственных  индивиду  природных  сущностных  сил,  имеет
представление  об  определенном  необходимом  уровне  развития  обще¬
ства.  ”Удастся  ли  индивиду  вроде  Рафаэля  развить  свой  талант,-это
целиком  зависит  от  спроса,  который,  в  свою  очередь,  зависит  от  разделе¬
ния  труда  и  от  порожденных  им  условий  просвещения  людей”,-отмеча¬
ли  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс  в  ”Немецкой  идеологии”174.
 В.  И.  Ленин  также  был  противником  тезиса  о  том,  что  природа  людей
одинакова.  В  статье  ”Либеральный  профессор  о  равенстве”  он  подчерки¬
вал,  что  социализм  никогда  не  понимал  равенство  как  ”равенство  спо¬
собностей  или  одинаковость  физических  сил  и  душевных  способностей
людей”175.  Более  того,  он  не  считал  природу  человека  неизменной,  дан¬
ной  раз  и  навсегда.  Он  постоянно  возражал  против  мнения  о  том,  что,
поскольку  природе  человека  капиталистического  общества  присущи
”частнособственнические  инстинкты”,  постольку  построение  социализма
утопично.  Он  писал:  ”Мы  хотим  построить  социализм  из  тех  людей,  кото¬
рые  воспитаны  капитализмом,  им  испорчены,  развращены,  но  зато  им
и  закалены  к  борьбе...  Мы  хотим  строить  социализм  немедленно  из  того
материала,  который  нам  оставил  капитализм  со  вчера  на  сегодня,  теперь
же,  а  не  из  тех  людей,  которые  в  парниках  будут  приготовлены,  если
забавляться  этой  побасенкой”176.
 Отмечая  тенденцию  исторического  изменения  человеческой  природы,
 174

вместе  с  тем  нельзя  не  видеть,  что  существует  и  тенденция  сохранения
отдельных  ее  черт.  Речь  идет  об  определенных,  свойственных  многим
людям  качествах,  вырабатываемых  у  них  в  процессе  деятельности  на  оп¬
ределенной  ступени  развития  общества  и  базирующихся  на  определенных
природных  основах.  В  этом  смысле  К.  Маркс  говорил  об  исторической
заслуге  капитализма,  не  только  порождающего  прибавочный  труд,  но
и  вырабатывающего  "всеобщее-трудолюбие”  как  сохраняющуюся  черту
человеческой  природы177.
 Важнейшим  для  бытия  человека  свойством  является  его  социаль¬
ность  —  изначальная  необходимость  и  способность  жить  не  в  одиночку,
а  в  составе  человеческого  сообщества.  Это  качество,  как  отмечалось,
связано  с  биологически  подготовленными  предпосылками,  заключенны¬
ми  в  существовании  общественных  животных.  Мы  приводили  высказы¬
вания  Ф.  Энгельса  о  человеке  как  об  Общественном  животном”,  о  его
Общественном  инстинкте”.  Думаем,  что  эти  аспекты  социальности  дей¬
ствительно  важны  при  налаживании  контактов  между  гуманитарным  и
естественнонаучным  знанием.  Бытие  человека  как  универсального,  при¬
родного  и  социального  существа  осознается  им,  т.  е.  самоощущается  и
самоосмысливается.  Способность  человека  осознавать  происходящее  во
внешнем  мире  и  в  собственной  природе  —еще  одно  его  неотъемлемое
свойство,  которое  может  быть  названо  сознательностью.
 Универсальность,  природность,  социальность  и  сознательность  обус¬
ловливают  интегральное,  изначальное  и  неотъемлемое  свойство  челове¬
ка  -  его  свободу.  В  "Немецкой  идеологии”  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс  выде¬
ляют  ”два  момента  действительного  освобождения”  человека:  удовлет¬
ворение  его  потребностей  и  развитие  его  способностей,  которые  в  этом
случае  начинают  функционировать  как  "действительная  сила”178.
 Безусловно,  что  проблема  свободы  —  многоаспектная  и  сложная
философская  проблема.  Мы  ее  затронули  лишь  для  того,  чтобы  подчерк¬
нуть  непременную  родовую  характеристику  человека—стремление
к  свободе.  Реализация  этого  стремления  целиком  зависит  от  социальных
условий,  от  такого  развертывания  социально-практической  деятельности
людей,  результатом  которого  может  быть  создание  подлинно  справедли¬
вого  общества.  Свобода  человека  включает  в  себя  развитие  индивидуаль¬
ности,  установление  гармоничных  отношений  между  индивидом  и  обще¬
ством,  создание  условий  для  осуществления  единства  природно-биоло¬
гических  и  социальных  сторон  жизнедеятельности,  т.е.  фокусирует
в  себе  все  черты  родовой  сущности  человека.  Поэтому  зависимость  сво¬
боды  от  социального  переустройства  общества  наиболее  ярко  показыва¬
ет  ведущую,  определяющую  роль  социального  в  человеке.  Если  социо¬
биологи,  как  это  часто  обнаруживается  в  их  текстах,  заинтересованы
в  проблеме  свободы  человека,  то  их  протест  против  "засилья”  социаль¬
но-экономических  аспектов  в  изучении  человека  выглядит  по  меньшей
мере  наивным.  Иллюзорна  вера  во  всемогущество  науки,  способной  яко¬
бы  объяснить  природу  человека  без  обращения  к  изучению  общества,
к  социальной  практике.
 Мы  постарались  показать  принципиальную  важность  для  исследования
проблемы  человека  той  системы  понятий,  которая  разработана  в  трудах
К.  Маркса  и  Ф.  Энгельса.  Представления  о  главных  чертах  человека  как
 175

родового  существа,  о  превращении  природных  сущностных  сил  человека
в  очеловеченные  сущностные  силы  имеют  серьезное  методологическое
значение  при  разработке  конкретными  науками  понятия  ”природа  чело¬
века”.  Индивидуальное  становление  человека  —  прежде  и  теперь-в  об¬
щефилософском  плане  может  быть  описано  именно  по  параметрам  выде¬
ленных  атрибутов,  хотя,  безусловно,  не  может  быть  сведено  только
к  ним.  Ведь  наряду  с  аспектом  изучения  человека  как  особого  рода  жи¬
вых  существ  существует  иной,  пересекающийся  с  этим,  но  имеющий
значительный  специальный  смысл  и  гораздо  более  философский  по  свое¬
му  содержанию  аспект  духовно-нравственной  сферы  человеческого
бытия.
 Проблема  общего  и  особенного  в  подходах  к  человеку  со  стороны
философии  и  конкретных  наук  составляет  едва  ли  не  самый  острый  во¬
прос  в  формировании  действительно  комплексного  знания  о  нем.  Так,
категория  ”личность”  никак  не  может  быть  предметом  естественных
наук,  в  то  время  как  понятия  ”индивид”,  ”человеческая  жизнедеятель¬
ность”,  ”адаптация”,  ”норма”,  ”патология”  и  др.  требуют  в  раскрытии
их  содержания  привлечения  биологического  и  медико-биологического
знания.  Существующая  же  неопределенность  понятия  ”природа  челове¬
ка”—одного  го  центральных  в  социобиологии  -  ведет  к  смешению  есте¬
ственнонаучного  и  философского  аспектов  и  в  целом  препятствует
оформлению  научного  статуса  этого  направления.
 Когда  мы  говорим  о  недопустимости  смешения  естественнонаучного
и  философского  подходов  к  проблеме  человека,  то  должны  отдавать
себе  отчет  во  всей  сложности  этого  нормативного  требования.  Ведь  воз¬
ведение  его  в  некий  принцип  способно  разделить  естествознание  и  фило¬
софию,  углубить  и  без  того  серьезные  противоречия  или,  мягче  говоря,
серьезные  несовпадения  в  предмете  и  методах  исследования  проблемы
человека.  На  прошедшей  в  феврале  1988  г.  Всесоюзной  конференции  по
комплексному  изучению  человека179,  несмотря  на  множество  интере¬
сных  докладов,  вновь  обнаружилось,  что  сближение  позиций  философов
и  естествоиспытателей  происходит  чрезвычайно  медленно,  сопряжено  с
трудностями  преодоления  узкопрофессионального  интереса.  Философы,
как  правило,  настаивают  на  том,  что  изучение  природы  человека  прежде
всего  связано  с  исследованием  проблемы  сознания,  творческих  потен¬
ций  человека,  нравственных  основ  его  жизни.  Иными  словами,  духовный
мир  человека  рассматривается  в  качестве  наиважнейшей  характеристики
его  природы  (как  сущности,  качественной  определенности  этого  феноме¬
на)  .  Естествоиспытатели  подчеркивают  другие  стороны  его  жизнедеятель¬
ности-значение  норм  адаптации,  единства  физиологического,  психоло¬
гического  и  социального  в  человеке,  экологических  и  этологических  ас¬
пектов  жизнедеятельности.  Казалось  бы,  правы  и  те  и  другие.  Но  эта  пра¬
вота  остается  при  каждом,  не  становясь  достоянием  другого.  Бодее  того,
плюрализм  мнений  в  данном  случае  не  ведет  к  плодотворному  диалогу,
к  выявлению  тех  ”точек  роста”  комплексного  познания,  в  которых  су¬
ществует  напряженность  взаимодействия  разнокачественного  знания  и
возникают  реальные  проблемные  ситуации.  Происходит  это  в  силу
разных  причин,  главнейшая  из  которых  заключена  в  традиции.  Философия
традиционно  нацелена  на  изучение  идеального,  в  то  время  как  естест¬
 176

вознанию,  и  прежде  всего  биологии,  интересна  субстратная  основа  чело¬
веческого  бытия.
 Однако  все  очевиднее  становится,  что  в  современном  мире  любые  ин¬
теллектуальные  усилия,  направленные  на  познание  человека,  не  могут
игнорировать  бытие  человека,  его  жизнепроживание,  самоценность  челове¬
ческой  жизни.  Когда  стоит  вопрос  о  выживаемости  человечества,  а  не
только  отдельного  человека,  то  этот  глобальный  сдвиг  в  общей  атмосфере
существования  цивилизации  заставляет  пересматривать  традиции  отдель¬
ных  наук.  Бытийные  характеристики  человека,  а  не  только  свойства  его
разума  становятся  в  центр  внимания  философии.  И  наоборот,  биолога  все
больше  привлекают  целостная  жизнедеятельность  человека,  его  поведе¬
ние,  формы  его  общения,  а  не  только  природно-биологическая  основа
бытия.  Такое  сближение  позиций  происходит  благодаря  распростране¬
нию  идей  гуманизма,  внесению  этих  идей  в  оценки  научного  знания,  в
понимание  перспектив  его  развития.  Ценностная  ориентация  в  познании
окружающего  мира  и  мира  человека,  как  бы  она  ни  выглядела  в  интер¬
претации  различных  ученых,  все  больше  обретает  понятные  и  простые
формы  -  нужно,  чтобы  наука  способствовала  выживанию  и  процветанию
рода  человеческого,  ликвидации  экологической  угрозы,  голода,  болезней,
убогости  существования.
 Этот  мотив  блага  человечества  был  ведущим  на  XVIII  Всемирном  фи¬
лософском  конгрессе  в  Брайтоне  (Великобритания,  август  1988  г.),
посвященном  проблеме  человека.  Круг  обсуждавшихся  вопросов  на  100
секциях  был  очень  разнообразен,  но  общий  тон  конгресса  задавался  пле¬
нарными  заседаниями,  постоянно  ставившими  эту  проблему  в  центр  рас¬
смотрения  современного  философского  знания.  Как  отметил  во  вступи¬
тельной  речи  бывший  президент  Всемирного  философского  общества  и
президент  конгресса  В.  Коши,  философы  иногда  ”настроены  минималист¬
ски”,  изучая  язык,  сознание,  законы  мышления.  Разнообразие  человече¬
ства,  история  различных  культур,  существование  единых  начал  челове¬
ческого  бытия,  объединяющих  людей,—все  это  должно  быть  включено
в  предмет  философского  исследования,  если  мы  хотим  понять,  что  такое
общество  и  философия  как  феномен  общественной  жизни.
 Для  нашей  темы  конгресс  в  Брайтоне  интересен  не  только  проявив¬
шейся  тенденцией  к  совмещению  традиционных  логико-методологиче¬
ских  подходов  с  гуманистическими,  мировоззренческими.  Дело  в  том,
что  проблематика  социобиологии  получила  специальное  обсуждение  ”за
круглым  столом”  "Человек  и  природа—проблемы  коэволюции”,  не  го¬
воря  об  отдельных  обращениях  к  социобиологическим  концепциям  на
других  секциях.  В  свете  этих  новых  материалов  мы  позволили  себе  некий
возврат  к  рассмотренной  ранее  концепции  коэволюции.  Это  тем  более
важно,  что  при  самом  различном,  часто  негативном,  отношении  к  социо¬
биологии  ученые  все  больше  признают  то,  что  сама  идея  коэволюции
чрезвычайно  актуальна.
 Участники  "круглого  стола”  связывали  идею  коэволюции  с  современ¬
ной  экологической  ситуацией  в  мире,  с  потребностями  изучения  биосфе¬
ры,  с  новыми  исследованиями  единства  биологического  и  социального
в  поведении  человека  и  т.д.  Обобщая  дискуссию,  можно  выделить  ряд
моментов,  в  той  или  иной  мере  общих  для  всех  выступавших.  Самое
 7  -  825
 177

главное,  пожалуй,  состояло  в  том,  что  подчеркивалась  новизна  постанов¬
ки  достаточно  известных  проблем,  когда  они  выражались  в  форме  идеи
коэволюции.  Остановимся  на  этом  подробнее.
 Во-первых,  процесс  коэволюции  может  быть  рассмотрен  только  в  еди¬
ной  системе  "человек  —  природа  —общество”.  Все  составные  части  систе¬
мы  равнозначны  в  том  смысле,  что  их  реальное  взаимопроникновение,
постоянное  взаимодействие  выступает  не  просто  контекстом  изучения
какой-либо  одной  компоненты  системы,  но  и  содержанием  ее,  выражен¬
ным  специфично,  в  зависимости  от  исследовательской  задачи.  В  этом
отношении  сформулированная  социобиологами  задача  найти  биологиче¬
ские  основания  этики  требовала  подключения  не  только  эволюционно-би¬
ологического  подхода,  но  и  эволюционно-исторического,  т.е.  несравнен¬
но  большего  внимания  к  конкретно-историческим  определениям  этики.
 Во-вторых,  идея  коэволюции  предполагает  динамизм  системы  "чело¬
век  —  природа  -  общество"  как  целого  и  динамизм  каждой  составляю¬
щей  компоненты.  Трудности  совмещения  эволюционных  подходов,  реа¬
лизуемых  в  отношений  составляющей,  порождаются  не  только  различием
естественнонаучного  и  гуманитарного  понимания  историзма,  но  и  отсут¬
ствием  серьезного  багажа  знаний  об  эволюции  человека.  Выше  отмеча¬
лось,  что  идея  биосоциальной  эволюции  человека,  продолжающейся  в  ус¬
ловиях  культуры,  становится  все  более  признанной,  но  еще  недостаточно
обоснованной  эмпирически.  Слабо  разработан  и  понятийный  аппарат,  ко¬
торый  не  должен  включать  такие  понятия,  как  "отбор”,  "борьба  за  суще¬
ствование",  "воспроизведение”  и  вместе  с  тем  —  "классовая  борьба”,
"экономическая  конкуренция”,  "общественно-экономическая  форма¬
ция".  Говоря  о  социобиологии,  можно  еще  раз  подчеркнуть,  что  ее  некри¬
тическое  отношение  к  синтетической  теории  эволюции  представляет  собой
вовсе  не  академический  вопрос.  Увлекаясь  вслед  за  СТЭ  популяционной
генетикой,  социобиологи  произвольно  экстраполируют  на  область  куль¬
турной  эволюции  основные  понятия  последней.
 В-третьих,  идея  коэйолюции  вносит  своеобразный  вклад  в  "престиж¬
ность"  проблемы  человека.  Внутри  системы  "человек-природа  —обще¬
ство”  центральное  место  принадлежит  человеку  не  только  потому,  что
к  этому  обязывает  общая  гуманистичная  установка  идеи  коэволюции.
Такая  установка  чрезвычайно  важна,  но  она  не  предаюсылочна,  а,  наобо¬
рот,  вытекает  из  того  простого  факта,  что  общество  составляют  индиви¬
ды,  что  человек  является  субъектом  истории.  Совершается  же  история  на
фундаменте  природного  начала  —как  внутреннего  для  человека,  так  и
внешнего,  в  виде  окружающей  его  природной  среды,  среды  обитания.  Эко¬
логическое  отношение,  как  важнейшее  для  всего  живого,  векторизуется
деятельностью  человека.  Настаивая  на  центральном  месте  человека,  со¬
циобиология  явно  недооценивает  его  именно  как  творца  истории.  Как
отмечалось  выше,  особенно  при  рассмотрении  эпигенетических  правил,
играющих  якобы  ведущую  роль  в  процессах  коэволюции,  для  активно¬
сти  человека,  для  реализации  его  свободы  не  остается  места  при  том  пре¬
увеличении  роли  генетики,  которое  характерно  для  социобиологии.
 Итак,  мы  построили  обоснование  новизны  идеи  коэволюции  таким  обра¬
зом,  что  каждый  из  моментов  вполне  может  быть  обнаружен  в  той  или
иной  мере  в  концепции  социобиологов.  "Мешают”  заключительные  фразы
 178

в  каждом  из  вышеприведенных  абзацев  —  они  критичны.  Но  мы  надеемся,
что  читатель  помнит  изложенные  ранее  аргументы  и  согласится,  что,  хотя
понимание  новизны  идеи  коэволюции  у  социобиологов  налицо,  тем  не
менее  претензии  на  создание  "концепции",  "теории”  привели  ко  многим
просчетам.
 Существует  и  еще  один,  пожалуй  самый  "философичный”,  момент  в
идее  коэволюции—она  заставляет  переосмыслить  отношение  между  фи¬
лософией  и  естествознанием.  Действительно,  как  возможна  концепция
коэволюции—  как  естественнонаучное  или  как  философское  знание?  Не
только  социо  биологический  вариант  коэволюции  ставит  такой  вопрос.
Многие  физики,  математики,  кибернетики  поддерживают  предложенную
И.  Пригожиным  модель  глобального  развития,  предполагающую  сущест¬
вование  единых  закономерностей  развития  неживой  природы,  органиче¬
ского  мира  и  общества180.  Открываются  интересные  возможности  пред¬
ставить  идею  коэволюции  с  учетом  необратимости  времени,  широкой  ин¬
терпретации  случайности,  единства  случайного  и  необходимого  в  разви¬
тии.  Идеи  Пригожина  настолько  укоренились  в  сознании  специалистов,
что  на  страницах  даже  наших  книг  и  журналов  не  упоминается  тот  факт,
что  о  коэволюции  значительно  раньше  писал  академик  Н.Н.  Моисеев,  за¬
нимаясь  проблемами  математического  моделирования  биосферы.  В  бо¬
лее  поздней  работе  он  подчеркивал,  что  ”на  современном  этапе  развития
цивилизации  уже  невозможно,  опасно  пренебрегать  теснейшей  взаимо¬
связью  процессов  эволюции  биосферы  и  человеческого  общества”181.
 Всем  содержанием  своей  концепции  Н.  Н.  Моисеев  утверждает  тезис  о
том,  что  настало  время  для  активного  развития  синтетического  направле¬
ния,  "объединяющего  в  одно  целое  исследования  процессов  в  неживой
природе,  живой  материи  и  человеческом  обществе"182.  Опираясь  на
идейное  наследие  В.  И.  Вернадского,  автор  раскрывает  фундаментальные
философские  принципы  единства  мира  и  его  развития  в  их  эвристичной
роли  в  исследовании  коэволюции.  Ведущим  понятием  тоже  оказывается
понятие  самоорганизации,  которое  используется  как  для  обоснования
системы  моделей  биосферы  (собственно  научная  часть  концепции),  так  и
для  объяснения  методологических  подходов  к  сравнению  и  воссоедине¬
нию  различных  форм  организации  -  неживой  материи,  жизни,  разума,
общества  (философская  часть  концепции).  Лишь  для  упрощения  было
использовано  в  скобках  слово  "часть”.  Широта  подхода  Н.  Н.  Моисеева  к
проблемам  коэволюции  не  позволяет  препарировать  его  концепцию  таким
образом,  чтобы  отделить  научные  суждения  от  философских.  У  него  все
слито  воедино.  Таков  предмет  обсуждения  и  такова  мировоззренческая
позиция  автора.  В  ней  хотелось  бы  подчеркнуть  понимание  биосферы,  че¬
ловечества  и  экосистем,  включенных  в  биосферу,  как  организмов,  т.  е.
как  саморазвивающихся  систем.
 Широкое  использование  образа  организма  служит  обоснованию  тезиса
о  том,  что  модель  биосферы  должна  быть  с  необходимостью  системой
моделей,  отражающей  взаимосвязи  постоянно  развивающихся  ее  компо¬
нентов.  Отличие  точки  зрения  Н.  Н.  Моисеева  от  исходных  методологиче¬
ских  установок  представителей  Римского  клуба  как  раз  и  состоит  в  ди¬
намичном  подходе  -  "природа  -  не  пассивный  фон  нашей  деятельности.
Она  —  и  это  чрезвычайно  важно,  может  быть,  самое  важное  —  самооргани¬
 179

зующаяся  система...  Реагировать  на  наше  воздействие  природа  будет  не
по  ”нашим”  правилам,  а  по  своим  собственным  законам  самоорганиза¬
ции,  которых  мы  пока  почти  не  знаем”183.  Обсуждая  самоорганизацию
как  внутренне  направленный  процесс,  пронизывающий  все  состояние
материи,  ученый  пишет:  ”В  науке  аппарат,  необходимый  для  четкой  и
строгой  формулировки  этого  воззрения,  не  создан  и  поныне.  Но
сегодня  он  по  крайней  мере  просматривается.  Это  прежде  всего  синерге¬
тика”184.  .Пдлее  говорится  о  возможностях,  которые  открываются  при
изучении  эволюции  с  позиций  синергетики,  о  перспективах  направления,
занятого  моделированием  ”в  самом  широком  смысле  слова”.
 Глобальное  моделирование  с  использованием  формализованных
представлений,  содержательный  смысл  которых  задается  позицией
синергетики,  нуждается  в  подробном  методологическом  анализе,  еще
не  проведенном  в  должной  мере  в  нашей  литературе.  Во  всяком  случае
очевидно,  что  ”позиция  синергетики”  в  отношении  эволюции  столь  же
правомерна,  как  и  позиции  генетики,  кибернетики,  физики,  математи¬
ки.  Это  именно  позиция,  т.е.  определенный  угол  зрения,  под  которым
рассматривается  многообразие  форм  эволюционного  процесса  и  усмат¬
ривается,  в  соответствии  с  углом  зрения,  определенное  их  единство.
Преимущества  синергетики  перед  другими  вышеперечисленными  под¬
ходами  задаются  широтой  концепции  о  диссипативных  структурах,  воз¬
можностью  отвлечения  от  субстрата.  Отсюда  —  простор  для  создания  ма¬
тематических  моделей,  для  участия  математиков  в  исследовании  эволю¬
ции.  Но  концепция  коэволюции,  теория  ноосферы  —  не  только  удел  мате¬
матики.  Заключительные  фразы  обсуждаемой  статьи  содержат  призыв
к  созданию  самых  широких  обобщений  на  основе  совместных  усилий  ес¬
тествоиспытателей,  Математиков,  экономистов,  социологов,  психологов,
философов  и  даже  поэтов.  Без  таких  обобщений,  пишет  Н.  Н.  Моисеев,
Невозможно  понять  Человека  во  всей  полноте,  во  всем  драматизме  его
отношений  с  остальной  природой.  А  без  такого  понимания  не  стоит  даже
говорить  о  какой-то  реалистической  конкретной  стратегии  взаимодейст¬
вия  природы  и  общества”185.
 Иными  словами,  концепция  коэволюции  может  быть  создана  лишь  на
основе  концепции  Человека.  К  естественнонаучным  вопросам  ”что”,
”как”  и  ”почему”  должны  быть  добавлены  вопросы  ”зачем”  и  ”для  чего”.
Человеческий,  гуманистический  смысл  обсуждения  проблемы  коэволю¬
ции  ртоит  на  первом  месте  и  определяет  цель  ее  исследования.  От  целе¬
полагающего  характера  деятельности  человека,  от  его  способности  к
творчеству  невозможно  изолироваться  при  исследовании  биосферы.  Ведь
в  нее  включена  не  только  природная,  но  и  социальная  реальность,  пред¬
ставляющая  собой  единство  объекта  и  субъекта  деятельности.  Понима¬
ние  же  содержания  и  роли  целеполагающей  деятельности  невозможно  на
базе  лишь  природоведения  либо  таких  общенаучных  подходов,  как  си¬
стемный,  информационный,  термодинамический.  Законы  самоорганиза¬
ции,  коль  скоро  они  будут  сформулированы,  существенно  продвинут
объяснение  перехода  от  хаоса  к  предмету,  от  одного  структурного  уровня
к  другому.  Но  направленность  развития  еще  не  есть  целенаправленность.
Эволюция  же  биосферы  совершается  в  единстве  природной  направлен¬
ности  процессов  и  целенаправленности  человеческой  жизнедеятельности.
 180

Здесь  неизбежно  снова  встает  вопрос  о  соотношении  философского  и
естественнонаучного  знания.  Возможно  ли  на  языке  естествознания  вы¬
разить  то  единство  закономерностей  развития  материи,  которое  лежит  в
основе  эволюционной  цепочки  ”неживое  —  живое  -  Разум  -  Социум”?
При  больших  надеждах  на  синергетику  в  изучении  коэволюции  Н.  Н.  Мои¬
сеев  тем  не  менее  пишет,  что  ”понятие  синергетики,  конечно,  не  исчерпы¬
вает  философской  категории  развития.  Оно  занимает  в  содержании  этой
категории  лишь  определенную  "экологическую  нишу””186.  Действитель¬
но,  концепция  самоорганизации,  разработанная  на  фундаменте  неравно¬
весной  термодинамики,  не  может  вступать  в  какие-либо  конкурентные
отношения  с  проблемой  человека.  В  равной  мере  и  с  философской  кон¬
цепцией  развития.  Естественнонаучное  изучение  развития,,  даже  в  пре¬
дельно  широких  масштабах,  сохраняет  свой  преимущественный  интерес
именно  к  механизму  эволюции.  Это  очень  важно.  Однако  в  философском
плане  вообще  лишь  метафорически  можно  говорить  о  "механизме”  раз¬
вития.  Что  же  касается  проблемы  человека,  то  она  неизбежно  займет  второ¬
степенное  место  в  моделях  развития,  построенных  на  принципе  самоорга¬
низации,  станет  иллюстрацией,  а  не  самоцелью.  То  же  самое  можно  сказать
в  целом  о  гуманитарном  знании.  Оно  может  быть  включено  в  общую
концепцию  самоорганизации,  но  вряд  ли  обретет  от  этого  понимание
"роковых”  проблем  культуры,  цивилизации,  исторического  процесса  в
целом.  Все  эти  проблемы  останутся  снова  на  совести  гуманитариев.
 Мировоззренческое  значение  синергетики  не  вызывает  сомнения.  Она
имеет  большие  потенции  в  создании  обобщенной  естественнонаучной
картины  мира.  Но  в  отношении  ее  вклада  в  гуманитаризацию  знания  ско¬
рее  всего  следует  рассуждать  осторожнее.  Только  опосредованным  обра¬
зом  можно  показать,  что  перспективы  широкого  моделирования  процес¬
сов  развития,  открываемые  синергетикой,  несут  в  себе  заряд  гуманизма,
отражают  воздействие  гуманитарных  сфер  духовной  деятельности.  Для
того  чтобы  показать  это,  надо  обратиться  к  мировоззренческим  посыл¬
кам  конкретных  авторов  конкретных  концепций  синергетики.  Из  самого
же  принципа  самоорганизации  вовсе  не  следуют  автоматически  не  только
гуманистические  цели  ее  исследования,  но  и  даже  эволюционная  идея.
Скорее  эта  идея  "первична”  в  головах  ученых,  стремящихся  обобщить
современное  знание  процессов  самоорганизации.
 Таким  образом,  концепции  коэволюции,  создаваемые  на  основе  естест¬
веннонаучных  представлений,  способны  выполнить  ряд  задач  в  изучении
коэволюционных  процессов,  но  не  отвечают  тем  требованиям  диалекти¬
чески  целостного  подхода,  который  необходим  в  отношении  системы
"человек  —  природа  —  общество".  Невольно  делается  акцент  на  инвариант¬
ных  характеристиках  разнокачественных  процессов,  но  их  вариабель¬
ность,  гетерогенность,  обусловленная  различием  компонент  системы,  ос¬
тается  в  стороне.  Аспект  единства  непременно  предполагает  учет  и  разно¬
образие,  поэтому  задача  синтеза  естественнонаучного,  гуманитарного  и
философского  знания  постоянно  должна  быть  в  центре  внимания.  Скорее
всего  концепции  коэволюции  представляют  собой  уже  и  не  собственно
естествознание,  но  и  не  философию,  а  некий  промежуточный  слой  знания,
создающий  контакты  между  тем  и  другим.  Эти  общие  суждения  важно
иметь  в  виду,  когда  мы  говорим  о  социобиологии.  Наш  анализ  ее  основ-
 181

ных  концепций,  ее  теоретических  и  философских  оснований  подходит  к
концу.  Хотелось  бы  сделать  еще  один  экскурс  в  новейший  материал,  по¬
явившийся  буквально  в  процессе  подготовки  рукописи  к  изданию,  что¬
бы  еще  раз  подчеркнуть  центральное  место  проблемы  человека,  значение
достоверного  философского  подхода  в  его  исследовании.
 Человек  поистине  воплощает  в  себе  ”квант”  коэволюции,  ту  целост¬
ность,  которая  не  только  динамична,  но  и  уникальна,  неповторима,  прек¬
ращающая  свое  существование  при  уходе  из  жизни.  Так  же  временны  лю¬
бые  другие  целостные  образования  коэволюционного  процесса,  но  и  че¬
реда  их  ”поколений”  обеспечивает  его  беспрерывность,  пока  сохраняет¬
ся  жизнь  на  Земле  и  длится  человеческая  история.  Именно  человек  своей
деятельностью,  сознанием,  особым  способом  общения  с  себе  подобными
создал  то  разграничение  реальностей  на  Земле,  которые  мы  довольно  ус¬
ловно  называем  Природой  и  Культурой.  Условность  состоит  в  том,  что
эти  реальности  взаимопроникают  друг  в  друга,  неразрывны  в  своем  един¬
стве,  тогда  как  человеческое  познание  схватывает  либо  то,  либо  другое,
да  к  тому  же  посредством  множества  дифференцированных  наук  в  каж¬
дой  из  двух  областей.
 Высокий  уровень  специализации  научных  разработок  заставляет  ис¬
следователей  концентрировать  внимание  на  тщательном  рассмотрении
бесчисленного  множества  промежуточных  звеньев  между  природным  и
биологическим  (Природой),  с  одной  стороны,  и  духовным,  социальным
х  и  нравственным  (Культурой)  -с  другой.  Однако  господствующая  сегод¬
ня  тщательность,  осторожность  и  постепенность  в  исследованиях  природ¬
но-биологических  основ  человека  плохо  уживается  с  работами  иного
плана.  Имеются  в  виду  исследования  откровенно  гипотетические,  недо¬
статочно  обоснованные  и  не  всегда  согласующиеся  с  общепризнанным
материалом,  а  потому  подчас  граничащие  с  фантазией.  В  этом  жанре
были,  например,  выполнены  работы  известных  в  своих  областях  ученых  —
генетика  В.  П.  Эфроимсона  и  историка  и  географа  Л.  Н.  Гумилева!87.
 Реакция  на  эти  исследования  чаще  всего  была  неадекватной.  Произно¬
сились  или  негласно  признавались  сентенции  типа:  если  мы  допустим  ги¬
потезу  такую-то,  то  как  быть  с  имеющимися  данными  (теорией)  такой-то,
которая  может  пониматься  лишь  так-то,  а  не  иначе.  Вместо  добросовест¬
ного  отстаивания  авторитета  науки  ученым  часто  преподавалась  "наука”
почитания  авторитетов.
 Не  будем  сейчас  говорить  конкретно  об  интересных  гипотезах
В.  П.  Эфроимсона  и  Л.  Н.  Гумилева.  Этот  предмет  требует  специального
рассмотрения.  Отметим  лишь,  что  спорность  и  известная  доля  фантазии  —
вещи,  вполне  нормальные  для  научного  исследования.  Им  присуща  полез¬
ность  двоякого  рода.  Во-первых,  на  основе  осмысления  нового  или  пере¬
осмысления  старого  материала  они  часто  предлагают  оригинальные  идеи,
способные  объяснить  или  принять  во  внимание  нечто  такое,  что  не  объяс¬
нялось  и  не  принималось  во  внимание  раньше.  Во-вторых,  для  своего
утверждения  они  иногда  требуют  отказа  от  объяснений,  признанных  до
этого  бесспорными.  Но  ведь  признанное  раньше  в  науке  нельзя  просто
отбросить.  Оно  должно  быть  опровергнуто,  что,  естественно,  не  допускает¬
ся  защитниками  или  авторами  этого  признанного  знания.  Единственно
возможный  способ  защиты  имеющегося  знания  от  нового,  конкурирую¬
 182

щего-  это  его  тщательнейшее  углубление.  Иначе  говоря,  новые  гипотезы
объективно  способствуют  развитию  уже  имеющегося,  полученного  в
прошлом  знания.
 Более  того,  характер  современного  материала,  охватываемый  им  диа¬
пазон,  как  никогда  прежде,  располагает  именно  к  таким  гипотезам.  Оче¬
видно,  не  будет  ошибкой  утверждать,  что  на  все  научные,  и  прежде  всего
биологические,  исследования  человека  как  целостного  объекта  сегодня
сильнейшее  воздействие  оказали  идеи  В.  И.  Вернадского.  Согласно  его
взглядам,  человек  —важнейший  элемент  живого  вещества  планеты,  ко¬
торое  использует  природный  астрофизический  процесс,  встраивается”
в  поток  космического  излучения,  преобразует  поступающую  на  Землю
космическую  энергию  и  аккумулирует  ее  часть.
 Взаимодействие  людей  с  природным  целым  происходит  по  каналам,  вся
совокупность  которых  по  критерию  продолжительности  и  постоянства
их  воздействий  на  человека  может  быть  подразделена  на  следующие
группы  факторов.  Стабильные  —  сила  тяготения,  солнечная  постоянная,
состав  и  свойства  атмосферы,  гидросферы,  литосферы,  рельеф.  Изменяю¬
щиеся  периодически  -  солнечная  радиация,  фотопериодизм,  температура,
приливы—отливы  и  др.  Изменяющиеся  не  периодично  —  абиотические
(ветер,  осадки),  биотические  (растения,  животные,  микроорганизмы),
антропогенные  (ведущие  к  изменению  среды,  с  которой  в  дальнейшем
снова  взаимодействует  человек).
 Человек,  далее,  взаимодействует  с  природой  на  трех  уровнях:организ-
менном—как  индивид;  биосферном  -  как  род  и  популяционном  -  в
составе  конкретных  сообществ.  К  числу  признаков,  по  которым  можно
произвести  выделение  людей  в  составе  популяций,  можно  отнести  генети¬
ческое  родство  членов  сообщества  (вопрос  о  степени  глубины  такого
родства,  служащего  отличительным  признаком,  должен  решаться  спе-
циалистами-генетиками),  их  достаточно  длительный  период  существова¬
ния  в  данной  конкретной  природной  среде  с  присущими  этой  среде  спе¬
цифическими  факторами,  которые  названы  выше.
 Чем  же  конкретно  располагает  наука  сегодня,  что  могло  бы  оказать¬
ся  полезным  при  разработке,  например,  природных  основ  социально-ду¬
ховных  и  нравственных  характеристик  человека?  Считается  доказанной,
например,  зависимость  физиологических  особенностей  людей  различных
популяций  от  природной  среды  обитания.  Согласно  исследованиям
Т.  И.  Алексеевой,  между  человеческими  популяциями  существуют  раз¬
личия  по  основному  и  энергетическому  обменам.  Последний  повышается
в  зависимости  от  высоты  над  уровнем  моря,  с  понижением  температуры
окружающей  среды  и  повышением  влажности,  а  также  коррелирует  по
белковому  обмену,  уровню  гемоглобина188.
 Очевидны  и  морфологические  различия,  часть  из  которых,  так  же  как
и  физиологические,  закреплены  наследственно  и  разнятся  у  популяций  в
зависимости  от  среды  обитания.  Так,  отмечается  влияние  гравитацион¬
ных  и  электромагнитных  полей  Земли  на  процесс  расообразования.  Лег¬
ко  проверяема  зависимость  ширины  носа  человека  от  температуры  и
влажности  среды.  Рост  человека  и  относительная  поверхность  его  тела
коррелируют  со  среднегодовым  количеством  осадков  и  среднегодовой
температурой  воздуха.  Крупная,  цилиндрической  формы  грудная  клетка
 183

арктических  аборигенов  является  одним  из  природных  приспособлений,
облегчающих  процессы  газообмена  в  условиях  холода  и  в  некоторой  сте¬
пени  нивелирующих  действие  повышенного  тонуса  мускулатуры,  при  ко¬
тором  жизненная  емкость  легких  сокращается189.  Все  это  позволило
Т.  И.  Алексеевой  ввести  понятие  ”адаптивного  человеческого  типа”  и
писать  об  экологической  дифференциации  человечества  как  о  бесспорном
явлении.
 По  данным  медицинской  генетики,  популяции  людей  (даже  в  масш¬
табах  наций,  которые  живут  в  разных  природных  средах  и  в  основном
не  смешиваются  между  собой)  демонстрируют  высокую  степень  уни¬
кальности  по  ряду  биохимических,  физиологических  и  медицинских  по¬
казателей  в  силу  генетического  родства  их  членов  и  особенностей  их  су¬
ществования  в  природных  регионах.
 Примеры  такого  рода  при  желании  можно  было  бы  продолжить.  Но
как  показывает  анализ  обширной  специально-научной  литературы  по
проблеме  человека,  исследователи,  как  правило,  оставляют  за  пределами
своего  рассмотрения  те  общие  вопросы,  которые  затрагивают  основы
современного  и  будущего  человеческого  бытия,  робко  обращаются  к
философским  понятиям,  избегают  ставить  вопросы  мировоззренческого
плана,  не  решаются  выдвигать  или  поддерживать  смелые  и  достаточно
широкие  гипотезы,  которые  позволяли  бы  ”наводить  мосты”  между  сфе¬
рами  Природы  и  Культуры.
 Тем  не  менее,  как  мы  старались  показать,  преодоление  фрагментарно¬
сти  знания  о  Человеке  возможно,  и  сегодня  эта  задача  все  больше  вклюадет-
ся  в  цели  научного  исследования.  Так,  в  статье  В.П.  Казначеева  и  Е.  А.  Спи¬
рина  ”Феномен  человека:  комплекс  социоприродных  свойств”190  дела¬
ется  попытка  углубить  понимание  сущности  человека  как  социально-при¬
родного,  космопланетарного  существа.  По  мнению  авторов,  в  эволюции
человека  как  специфической  разумной  формы  живого  вещества  форми¬
ровалось  несколько  новых  механизмов  его  видовой  и  индивидуальной
жизнедеятельности.  В  отличие  от  животных  расширились  приспособи¬
тельные  возможности  жизнедеятельности  человека  в  различных  климати¬
ческих,  географических,  экономических  условиях.  В  связи  с  социальной
деятельностью  выработались  специфические  механизмы  психосоциальной
активности,  напряжения,  мобилизации  психофизиологических,  гено-фе-
нотипических  функций  (”реакция  Прометея”),  которые  проявляются
наиболее  значительным  образом  в  науке,  искусстве.
 По  данным  Института  клинической  и  экспериментальной  медицины
Сибирского  отделения  АМН  СССР,  ”современный  образ  жизни,  социаль¬
ные  институты  все  более  выявляют  и  формируют  среди  людей  функцио¬
нальные  типы  конституционального  реагирования:  типы  ”спринтер”,
”стайер”,  смешанные  варианты;  типы  людей,  сравнительно  быстро  ме¬
няющие  свои  гено-фенотипические  свойства  в  длительных  ритмах
адаптации  (смена  климато-географических  экологических  регионов),
и  инертные  типы,  неспособные  к  такой  адаптивной  перестройке.  Все  это
черты  современной  эволюции  человека.  Человечество  в  целом  за  счет
новых  научно-технических,  социальных  достижений  входит  в  область
новых  механизмов  эволюции”191.
 По  мнению  авторов  статьи,  наука,  искусство  и  литература  XX  века
 184

позволяют  говорить  о  разработке  подходов  к  социоприродному  измере¬
нию  человека.  В  творческих  исследованиях  С.  М.  Эйзенштейна  предпри¬
нимаются  попытки  выявить  участие  эволюционно  сложившейся  психо¬
физической  организации  человека  в  создании  произведений  культуры.
На  популяционном  уровне  "реакция  Прометея"  через  изображение  со¬
циально-биологических  коллективов  описывается  М.  М.  Бахтиным,  на
биосферном  уровне  —в  работах  В.  И.  Вернадского,  К.  Э.  Циолковского,
А.  Л.  Чижевского  и  других  ученых.
 Марксистско-ленинская  философия  в  силу  своей  общеметодологиче¬
ской  роли  и  мировоззренческой  функции  оказывается  необходимой
в  любом  "срезе”  человекознания  и  одновременно  имеет  специальный
раздел,  направленный  на  развитие  диалектико-материалистической  кон¬
цепции  человека.  Эта  концепция—исходное  философское  основание
для  работы  биологов  в  области  человекознания,  поскольку  прежде  все¬
го  необходимо  помнить  о  том,  что  человек  —  социален,  что  его  сущность
состоит  в  совокупности  общественных  отношений.  В  человеке  нет  "чис¬
той”  биологии,  абсолютно  адекватной  биологии  других  биологических
видов.  Ведущая  роль  социальной  детерминации  в  человеческой  жизнедея¬
тельности  создала  зависимость  осуществления  всех  природных  процес¬
сов,  включая  генетические,  от  массы  факторов  реального  общественного
бытия  человека.  Общественная  среда  взаимодействует  с  человеком  не  по
общебиологической  схеме  "организм  —  среда”  и  не  является  чем-то  абсо¬
лютно  внешним,  поскольку  создается  активной  преобразующей  деятель¬
ностью  людей.  Всей  своей  предметной  жизнедеятельностью  и  общением
с  другими  людьми  человек  составляет  неотъемлемую  компоненту  соци¬
альной  среды.  Вот  почему  проблема  природы  человека  по  определению
является  комплексной,  и  ее  формирование  существенно  зависит  от  вы¬
бора  правильных  философских  позиций.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
 Одна  из  важнейших  функций  марксистско-ленинской  философии  заклю¬
чается  в  том,  чтобы  вовремя  поддержать  новые  научные  идеи,  акцентиро¬
вать  внимание  общественности  на  гуманистичном  смысле  зарождающих¬
ся  научных  направлений  в  исследовании  человека.  Гуманистичная  ориен¬
тация  философского  анализа  этих  направлений  позволяет  более  точно
понять  их  цели  и  содержание  используемых  методологических  принци¬
пов,  определить  статус  направления,  его  место  в  научном  познании  и
в  современной  культуре  в  целом.  Именно  этими  соображениями  мы
руководствовались  в  работе;  именно  поэтому  старались  найти  в  социо¬
биологии  отражение  духа  времени,  отдельные  перспективные  начинания,
плодотворные  идеи,  не  сводя  все  дело  лишь  к  иллюстрациям  действи¬
тельно  имеющих  место  биологизаторских  тенденций.
 Вряд  ли  правомерно,  как  нам  кажется,  в  результате  проведенной
аналитической  проработки  материала  считать  социобиологов  однозначно
противниками  марксизма.  В  таком  утверждении  опускается  главный
момент  из  многих  других,  а  именно  —надо  еще  заслужить  такую  харак¬
теристику.  Должен  быть  определенный  уровень  обсуждения  философ¬
ских  проблем,  чтобы  он  был  сопоставим  с  философией  марксизма.  Социо¬
биологи—вовсе  не  философы,  они  буквально  барахтаются  в  безбреж¬
ном  море  философских  проблем,  затронутых  ими.  Разумеется,  эта  бес¬
помощность,  противоречивость  философских  суждений  естествоиспыта¬
телей  не  есть  аргумент  в  пользу  снисходительного  к  ним  отношения,
поскольку  некоторые  их  идеи  далеко  не  безвредны.  Вот  эту  связь  миро¬
воззренческих  предпосылок  с  конкретным  содержанием  концепций  мы
и  старались  проследить,  отделив  научно-плодотворные  моменты  от  пута¬
ных,  а  то  и  просто  произвольных,  гуманистические  положения  от  реак¬
ционных.
 При  этом  мы  не  только  затрагивали,  но  и  во  многом  старались  раз¬
вить,  используя  имеющийся  материал,  такие  сложнейшие  проблемы,  как
роль  мировоззрения  в  научно-исследовательской  деятельности,  взаимо¬
зависимость  мировоззренческих  и  методологических  основ  в  создании
теоретических  концепций.  В  общем  виде  эти  вопросы,  казалось  бы,  ясны,
но  лишь  конкретный  материал,  тем  более  по  такой  поистине  неисчерпае¬
мой  теме,  как  познание  человека,  показывает,  какой  может  и  должна
быть  роль  философского  знания  в  разработке  актуальных  научных
проблем.
 Различение  философского  и  естественнонаучного  подходов  к  пробле¬
ме  человека  по-прежнему,  как  это  было  и  в  истории  познания,  выступает
необходимым  условием  налаживания  контактов  между  ними.  Конкрет¬
но-научное  исследование  человека  никак  не  может  заменить  философ¬
ского,  претендовать  на  роль  ”новой  философии”.  Ддже  такие  широкие
общебиологические  принципы,  которые  содержатся  в  дарвинизме,  спо-
 186

собны  быть  основой  изучения  лишь  отдельных  сторон  целостной  жизне¬
деятельности  человека.  Общая  же  картина  единства  духовных,  социаль¬
но-практических  и  природно-биологических  характеристик  человека
может  быть  создана  лишь  в  контексте  философии  истории,  философско¬
го  понимания  человека  как  субъекта  и  объекта  общественно-историче¬
ского  процесса.  Поэтому  мы  так  решительно  выступаем  против  оценки
социобиологами  дарвинизма  как  философии,  необходимой  и  достаточ¬
ной  для  реализации  их  исследовательских  задач.  В  конечном  счете  такая
оценка  дарвинизма  неизбежно  ведет  к  реанимации  натурализма  как
философского  течения,  многократно  обнаруживавшего  свои  односто¬
ронние,  биологизаторские  устремления.
 Вместе  с  тем  различение  философского  и  естественнонаучного  подхо¬
дов  к  человеку  не  только  не  снимает,  но  и  обостряет,  делает  предметом
конкретного  обсуждения  вопрос  об  их  единстве,  о  взаимодополнитель-
ности.  Если  утверждать  тезис  о  взаимодополнительности,  то  это,  во-пер¬
вых,  предполагает  сохранение  относительной  самостоятельности  допол¬
няющих  друг  друга  сторон.  Иначе  не  избежать  соблазна  свести  взаимо-
дополнительность  к  привилегированной  роли  либо  философии,  либо
естествознания.  Во-вторых,  взаимодополнительность  развертывается,
реализуется  в  ином  пространстве  познавательных  возможностей,  чем
это  имеет  место  в  обеих  отдельно  взятых  сферах  исследования  человека.
Это  пространство  возможностей  принято  обозначать  как  ''комплексное
исследование  человека”,  "системное  его  исследование”,  "синтез  биологи¬
ческого  и  гуманитарного  знания”.  Однако  как  раз  на  примере  социобио¬
логии  отчетливо  видно,  насколько  проще  дать  терминологическое  обо¬
значение  необычному,  еще  плохо  исследованному  пространству  возмож¬
ностей,  чем  очертить  его  границы  и  раскрыть  его  содержание.  Многократ¬
но  повторяемые  социобиологами  слова  о  "синтезе  знания”  лишь  намеча¬
ют  проблему,  но  нисколько  не  раскрывают  ее  содержания.  Происходит
это  в  силу  того,  что  не  выполняются  оба  отмеченных  условия  анализа
взаимодополняе  мости.
 Особенно  важным  в  данном  случае  является  смешение  целей  и  воз¬
можностей  философии  и  естествознания.  Скептическое  отношение  социо¬
биологов  к  философии,  якобы  зашедшей  в  тупик  с  проблемой  челове¬
ка,  никак  не  может  заменить  обстоятельного  разбора  существа  вопроса:
каков  же  удел  каждой  из  двух  областей  знания  и  каковы  пути  их  воссо¬
единения  при  изучении  человека?
 Критический  анализ  социобиологии,  этого  чрезвычайно  пестрого  и
противоречивого  направления,  способен  дать  определенный  опыт  и  спо¬
собствовать  постановке  еще  не  решенных  проблем  как  в  научно-теорети¬
ческом,  так  и  в  философском  срезах.  Важнейшая  задача  обоснования
марксистских  позиций  в  современной  философской  борьбе  идей  может
осуществляться  лишь  благодаря  творческой  атмосфере  обсуждения
насущных  проблем  человекознания.  Это  обсуждение  предполагает  раз¬
витие  глубокой,  аргументированной  критики,  нацеленной  на  выявление
как  негативных,  так  и  позитивных  сторон  немарксистских  концепций
человека,  особенно^если  они  создаются  естествоиспытателями.
 Что  касается  общих  выводов  о  социобиологии,  к  чему  обязывает
заключение,  то  можно  сказать  следующее.  Социобиологию  отличает
 187

стремление  провести  эволюционный  подход  в  наиболее  сложные  области
исследования,  связанные  с  общественными  формами  поведения,  с  так
называемой  социальностью.  На  этом  пути  действительно  возможны  пло¬
дотворные  аналогии  между  поведением  животного  и  человека,  а  также
в  целом  более  глубокое  понимание  ”нити  времен”  в  существовании
всего  живого  на  Земле.  Если  бы  социобиология  остановилась  на  тех  зада¬
чах,  которые  ею  формулировались  вначале,  то  об  этом  направлении
можно  было  бы  говорить  как  о  биологическом,  обладающем  к  тому  же
определенным  преимуществом  перед  другими  биологическими  дисцип¬
линами.  Преимущество  состоит  в  постановке  вопроса  о  центральном
месте  проблемы  человека  в  синтезе  знания  —  как  внутри  самой  биологии,
так  и  между  биологией  и  другими  науками.  Именно  использование  идеи
интеграции  знания  привело  к  тому,  что  получены  обнадеживающие
результаты  в  изучении  форм  общественного  поведения,  активизирован
интерес  к  биологическим  основам  человеческой  жизнедеятельности.
Можно  надеяться,  что  исследователи  в  области  так  называемой  общей
социобиологии  найдут  возможности  для  более  точного  определения
предмета  своего  исследования,  для  более  аргументированного  обоснова¬
ния  своих  теоретических  обобщений.
 В  отношении  же  социобиологии  человека  можно  сказать,  что  она  на¬
столько  далеко  ушла  от  реального  биологического  исследования,  что
трудно  определить  ее  жанр,  ее  место  в  системе  наук.  Это  не  научное
направление,  а  скорее  совокупность  трудно  доказуемых  гипотез.  В  них,
безусловно,  содержатся  некоторые  разумные  моменты-,  прежде  всего
идея  коэволюции.  Но  в  современном  социобиологическом  варианте  эта
идея  спекулятивна,  как  говорят  философы,  т.  е.  построена  на  необосно¬
ванных  допущениях.  Она  основана  как  бы  на  компромиссных  началах:
и  гены,  и  культура  ответственны  за  поведение  человека,  за  развертывание
человеческой  истории  в  целом.  Однако  провозглашенный  принцип  до¬
полнительности  генетических  и  социокультурных  факторов  постоянно
нарушается  абсолютизацией  роли  эволюционно-биологических  и  генети¬
ческих  основ  коэволюции.  Это  неизбежно  приводит  к  биологизации
общественных  явлений,  проблемы  человека.  Поэтому  в  отношении  социо¬
биологии  чрезвычайно  актуальны  слова  В.  И.Ленина  о  том,  что  ”без
солидного  философского  обоснования  никакие  естественные  науки,
никакой  материализм  не  может  выдержать  борьбы  против  натиска  бур¬
жуазных  идей  и  восстановления  буржуазного  миросозерцания”1.
 Социобиология  есть  скорее  отражение  общенаучной  потребности
в  контактах  биологии  с  системой  гуманитарного  знания,  нежели  дейст¬
вительно  научное  достижение  в  установлении  этих  контактов.  Ддже  изу¬
чение  эволюции  общественных  форм  поведения  организмов  требует  глу¬
бокого  переосмысления  научно-теоретических  и  философских  посылок,
не  говоря  уже  о  социобиологии  человека,  некритично  и  прямолинейно
использующей  результаты  общей  социобиологии.  Итогом  такого  исполь¬
зования  может  быть  только  более  изощренное  и  наукообразное  обосно¬
вание  биологизаторских  концепций,  дезориентирующих  научное  и  обще¬
ственное  мнение  и  подкрепляющих  позиции  реакционных  сил  в  совре¬
менной  идеологической  борьбе.
 Как  мы  старались  показать,  попытка  социобиологов  создать  ”новую
 188

науку  о  человеке”  не  только  не  увенчалась  успехом,  но  более  ясно  обна¬
ружила  их  философские  просчеты  и  неспособность  признанной  ими  мето¬
дологии  выступить  в  качестве  необходимого  фундамента  для  решения
поставленной  задачи.  Цели  социобиологов  и  средства  для  их  реализации
окончательно  разошлись,  когда  от  общих  заявок  о  синтезе  знания  был
совершен  переход  к  описанию  конкретного  образа  ”науки  о  человеке”.
Можно  оговориться,  что  это  скорее  не  вина,  а  беда  естествоиспытателей,
что  они  не  смогли  выйти  за  пределы  естественнонаучного  стиля  мышле¬
ния  и  занять  не  только  определенную,  но  и  адекватную  предмету  иссле¬
дования  философскую  позицию.  Но  в  данном  случае  такие  оговорки
лишь  затушевали  бы  нашу  принципиальную  позицию  в  отношении  социо¬
биологии.
 Состоит  же  эта  позиция  в  том,  что,  несмотря  на  общий  гуманистиче¬
ский  строй  мышления  и  проницательность  в  отношении  ряда  нерешенных
проблем  человека,  социобиология  пока  не  состоялась  как  научное  нап¬
равление.  Это  не  значит,  что  она  стала  идеологическим  направлением.
Просто  создалась  тупиковая  ситуация,  когда,  перескочив  этап  серьезного
теоретического  обобщения  полученных  эмпирических  данных,  социобио¬
логи  обратились  к  необоснованным  гипотезам  как  главному  ”средству
производства  своих  концепций”.  Вместо  обещанного  синтеза  знания  ста¬
ли  создаваться  дилетантские  как  в  философском,  так  и  в  общенаучном
отношении  концепции  о  нравственности,  о  свободе  юли,  о  культуре
в  целом.  В  этих  текстах  сохраняется  живость  стиля,  привлекательность
гуманистичных  устремлений,  но  это  уже  не  наука,  а  скорее  околонауч¬
ная  беллетристика.  В  присущих  этому  жанру  формах  варьируются,  пов¬
торяются  заявленные  тезисы,  но  от  этого  не  продвигается  вперед  созда¬
ние  подлинно  новых  и  подлинно  научных  направлений  в  исследовании
человека.
 Если  социобиологи  сумеют  найти  выход  из  этой  достаточно  трагичной
для  них  ситуации  тупика,  то  нам  снова  придется  переосмысливать  напи¬
санное  в  этой  книге.  Пока  же  мы  придерживаемся  такого  суждения,  что
социобиология  оставит  определенный  след  в  истории  познания  человека
своим  призывом  к  более  внимательному  изучению  природно-биологиче¬
ских  основ  человеческой  жизнедеятельности,  к  синтезу  знания  в  ее  иссле¬
довании,  а  также  будет  уроком  биологизаторских  ошибок  в  увлеченно¬
сти  естественнонаучным  подходом  к  человеку.  Урок  состоит  и  в  том,  что
продемонстрирована  еще  раз  вся  сложность  конкретного  изучения  чело¬
века  и  определяющая  роль  в  этом  изучении  научно  обоснованных  фило¬
софских  принципов,  целостной  философской  концепции  человека.

8иштагу
 8осюЫо1обу  -1.  е.  а  педу  т!ег(Н$сф1шагу  всгепШгс  1гепд  анпед  а!  1Ье  8Шду  оГ  1Ье  Ыо1о-
81са1  Ьаях  ипдег1утв  1Ье  Гогтз  оГ  Ьитап  апд  ашта1  ЪеЬауюиг  -  к  ^уеп  а  сотргеЬепяуе
сопзЙегайоп  т  1егт8  оГ  тодегп  Магх18*  рЬйозорЬу.  ТЬеЪоок  геуеа18  8осю-рЬйо8орЫс
апд  паШга1  8С1епсе  ргет188е8  оГ  8осюЪю1о&у’8  ешег^епсе;  а  сгШса1  апа1у818  18  руеп  1о
8ос1оЬю1о§1са1  Шеа8  геЫт^  1о  Иге  го1е  р!ауед  т  еуо1и1юп  Ьу  8ехиа1,  ав8Хе881Уе  апд
а11гш8Ис-е8018Йс  ра«егп8  оГ  ЪеЬауюиг.  А  де1айед  ассоип*  18  ^1Уеп  1о  ч/ЪаХ  1Ье  аи*Ьог8
соп81дег  1о  Ье  таЫе  ог,  оп  1Ье  соШгагу,  ”Ытд  а11еу”  Ьуро*Ье8е8  оГ  8осюЬю1о§1818  а8
герге8еп*ед  Ьу  1Ье  сопсери  оГ  ”вепе-си1Гига1  соеуоЫдоп”,  ’ЪюрЬШа”,  ”пе\у  Ьитап
8<лепсе”,  ’ЧЬе  сотегуаНоп  е1Ыс8*\  Магх*8  1деа  оГ  дге  ^епепс  еввепсе  оГ  тап,  та1етН8-
Ис  сопсерИоп  оГ  Ы8*огу,  да1а  оГ  тодегп  8С1епсе  -  1Ьеве  аге  соип*егорро8ед  Хо  1Ье  Ъю1о-
1епдепс1б8  ш  8осюЫо1ов18{8’  У1е\у$  оп  Ьитап  паШге.
 ТЬе  аи!Ьог$  детоп8Иа1е  1Ье  ШпЙ8  оГ  8осюЫо1о^1818’  те1Ьодо1оёу,  1Ье  паШгаЬзНс
сЬагас!ег  оГ  Леи  \уаг1ду1е\у  а8  аррга!8ед  а^атв*  1:Ье  Ьаск^гоипд  оГ  Магх181  рЫ1о8орЬу.
АХ  1Ье  зате  дте,  11  18  8*ге88ед  *Ьа1,  \уИ:Ьт  *Ье  Ггате\Уогк  оГ  дге  пе\у  ЫегШзсфЬпагу
1гепд,  иг^еп!  188ие8  о(  8уп1Ье8итв  Ъю1о§1са1  апд  ЬитапЬаг1ап  кпо\у1ед§е  аге  гесо^тгед
апд  т1еге81т^  1деа8  (*Ьо8е  ге1а1т§  Хо  1Ье  етртса1  туезН^аИоп  оГ  1Ье  еуо1и*юпагу-
Ъю1о^са1  Ъа81с  оГ  Ьитап  Ше-асПуЬу)  аге  в^еп  Ше  1о.

СПИСОК  ЦИТИРОВАННОЙ  ЛИТЕРАТУРЫ
 К  Введению  (с.  3-7)
 1  Материалы  XXVII  съезда  КПСС  М.,  1986.  С.  21.
 2  См.,  например:  Гаузе  Г.  Ф.,  Карпинская  Р.  С.  Эгоизм  или  альтруизм?  //  Вопро¬
сы  философии.  1978.  №  8;  Игнатьев  В.  Н.  Социобиология  человека:  *  Теория  генно¬
культурной  коэволюции”  //  Там  же.  1982.  №  9;  Карпинская  Р.  С.,  Никольский  С.  А,
Социобиология-ее  сторонники  и  оппоненты//Философские  науки.  1982.  №  1;
Сатдинова  Н.  X.  Социобиология  -  ”за”  и  ”против”  //  Вопросы  философии.  1982.
№  3;  Панов  Е.Н.  Поведение  животных  и  этологическая  структура  популяций.  М.,
1983;  Фролов  И.  Т.  Перспективы  человека.  М.,  1983;  Карпинская  Р.  С.,  Николь¬
ский  С.  А.  Критический  анализ  социобиологии.  М.,  1985;  Никольский  С.  А.  О  фило¬
софско-мировоззренческих  основаниях  социобиологии  //  Вопросы  философии.
1986.  №  4;  Фролов  И.  Г.,  Юдин  Б.Г.  Этические  аспекты  биологии.  М.,  1986.
 3  ПЬсишюп  ”Сепе8,  Мтд  ап<!  СиИиге”  //  1оигпа1  о!  КеИ^юп  ап<!  8с1епсе  (СЫса^о).
1984.  VI.  Уо1.  19.  N  2.  Р.  215.
 К  главе  I  (с.  8-45)
 1  ШзопЕ.  О.  8осюЪю1о8у:  ТЪе  №>у  8уп1Ъе818.  СатЪгШ^е  (Ма88.)  е!  а1.,  1975.
 2  Ш1зоп  Е.  О.  ВюрЪШа.  СатЪгк^е  е!  а1.,  1984.
 3  ЬитаЗеп  С.  ШЬоп  Е.  О.  Рготе1Ъеап  Рпе:  КеПесИопз  оп  1Ъе  Ог^т  оГ  Мтд.
СатЬг1(%е  (Ма88.)  е!  а1.,  1983.  Р.  53  -  85.
 41Ыд.  Р.  53  -  85.
 5  КЧЬоп  Е.  О.  8осюЫо1о8у.  Р.  3  -  4.
 6  См.:  Козлова  М.  С.  Проблемы  оснований  науки  //  Природа  научного  познания.
Минск,  1979;  Степин  В.  С.  О  прогностической  природе  философского  знания  (Фи¬
лософия  и  наука)//  Вопросы  философии.  1986.  №  4.
 7  Мауг  Е.  ТЪе  ЕуоЪПюп  оГ  Вю1о^1са1  ТЪои^Ы.  N.  V.,  1982.  Р.  281.
 *  Маркс  К,  Энгельс  Ф.  Соч.  Т.  2.  С.  140.
 9  Ламетри  Ж.  О.  Соч.  М.,  1983.  С.  226.
 Ю  Там  же.  С.  180.
 11  Там  же.  С.  184.
 12  Там  же.  С.  201.
 13  Там  же.  С.  194-  195.
 14  Локк  Д.  Соч.:  В  3  т.  Т.  1.  М.,  1985.  С.  121-122.
 15  Там  же.  С.  155.
 16  Там  же.  С.  156.
 17  Локк  Д.  Мысли  о  воспитании  //  Хрестоматия  по  истории  зарубежной  педаго¬
гики.  М.,  1981.  С.  175.
 Ю  Там  же.  С.  163.
 I9  ТЪе  8осюЪю1ову  ИеЪа1е  /  Ед.  Ъу  А.  Ь.  Сар1ал.  N.  V.,  197  8;  Лиге  М.  8осюЪю1ову:
8еп8е  ог  ^пзепве?  ИогдтесМ  е!  аЪ,  1979;  ТЪе  ЕуоЪШоп  оГ  Нишап  8осш1  ВеЪаУюг  /  Ед.
 191

Ъу  1.8.  Ьоскагд.  И.У.,  1980;  Ьитзйеп  С./.,  Ш1юп  Е.  О.  Ргоше1Ьеап  Ргге;  Рьюз  М.,
Уилсон  Э.  О.  Дарвинизм  и  этика  //  Вопросы  философии.  1987.  №  1.
 20СпенсерГ.  Соч.  Т.  5.  СПб.,  1899.  С.  2-  3.
 21  Там  же.
 22  См.  там  же.  С.  39.
 23  Мкоп  Е.  О.  Оп  Нишап  ЫаШге.  СатЪпдве(Ма88.);  Ь.,  \91%\Рьюз  М.у  Уилсон  Э.  О.
Указ.  соч.
 24  См.:  Кропоткин  П.  А.  Взаимная  помощь  среди  животных  и  людей  как  двига¬
тель  прогресса.  Пг.;  М.,  1922.
 25  Кропоткин  П.  Нравственные  начала  анархизма.  Лондон,  1907.  С.  5.
 26  Там  же.  С.  24.
 27  Там  же.  С.  45.
 2®  См.:  Рьюз  М.,  Уилсон  Э.  О.  Указ.  соч.
 29  Дарвин  Ч.  Соч.  Т.  9.  М.,  1959.  С.  98-  99.
 3°Маркс  К,  Энгельс  Ф.  Соч.  Т.  20.  С.  490.
 31  Дарвин  Ч.  Указ.  соч.  Т.  5.  М.,  1953.  С.  917.
 32  См.  там  же.  С.  858.
 33  Там  же.
 34  См.  там  же.  С.  870.
 35  Там  же.  С.  258.
 36  Там  же.  С.  186.
 37  Там  же.  С.  46.
 38  Там  же.  С.  656.
 39  Там  же.  С.  238-239.
 40  Там  же.  С.  241-  242.
 41  См.  там  же.  С.  201.
 42  См.:  Каримский  А.  М.  Социальный  биологизм:  Природа  и  идеологическая
направленность.  М.,  1984.
 43  8е11агв  К.  \У.  ТЪе  Ргтс1р1е8,  РегзресДуез  апд  РгоЫетз  оГ  РЪИозорЪу.  N.  У.,  1970.
Р.  360.
 44  Нетск  С.  А  Ъю1о&1са1  зигуеу  оГ  йПе^гаНуе  1еуе1  //  РЬИозорЬу  Гог  1Ъе  РиШге.
N.  У.,  1949.  Р.  241.
 45  Сеченов  И.  М.  Избр.  филос.  и  психол.  произв.  М.,  1947.  С.  374.
 46  См.:  Павлов  И.  П.  Поли.  собр.  трудов.  Т.  I.  М.;  Л.,  1940.  С.  392.
 47  Там  же.  С.  17.
 48  Вундт  В.  Душа  человека  и  животных.  СПб.,  1865.  С.  26  -  27.
 49  Там  же.  С.  561.
 50  Вагнер  В.  А.  Возникновение  и  развитие  психических  способностей.  Вып.  4:
От  рефлексов  -  до  эмоций  высшего  типа  у  животных  и  человека.  Л.,  1925.  С.  3.
 51  См.:  Вагнер  В.  А.  Биопсихология  и  смежные  науки.  Пг.,  1923.  С.  49  -  50.
 52  Вагнер  В.  Вопросы  зоопсихологии.  СПб.,  1896.  С.  35.
 53  Там  же.  С.  36.
 54  Вагнер  В.  А.  Возникновение  и  развитие  психических  способностей.  Вып.  1;
Донервная  жизнь.  Л.,  1925.  С.  19.
 55  Там  же.  Вып.  2:  Нервная  допсихическая  жизнь.  Л.,  1925.  С.  46.
 56  См.:  Ладыгина-Котс  Н.Н.  Развитие  психики  в  процессе  эволюции  организ¬
мов.  М.,  1958.
 57  См.:  Воронин  Л.Г.  Эволюция  высшей  нервной  деятельности:  Очерки.  М.,
 1977.
 192

58  Там  же.  С.  30.
 59  Там  же.  С.  31.
 60  См.  подрс  бнее  об  этом:  Панов  Е.  Н.  Этология  -  ее  истоки,  становление  и  ме¬
сто  в  исследовании  поведения.  М.,  1975.
 61  Лоренц  К.  Год  серого  гуся.  М.,  1984.  С.  8.
 62  См.:  Лоренц  К.  Эволюция  ритуала  в  биологической  и  культурной  сферах  //
Природа.  1969.  №11.  С.  43.
 63  Там  же.
 64  Там  же.  С.  46.
 65  Там  же.
 66  См.  там  же.  С.  47.
 67  Там  же.
 68  Развитие  ребенка.  М.,  1968.  С.  108.
 69  Там  же.  С.  110.
 70  Ьогепг  К.  Оп  А^еззюп.  N.  У.,  1967.  Р.  268.
 711Ыд.  Р.  215-216.
 72  См.,  например:  Холличер  В.  Человек  и  агрессия:  3.  Фрейд  и  К.  Лоренц  в  свете
марксизма.  М.,  1975;  Шишкин  А.Ф.  Человеческая  природа  и  нравственность.  М.,
1979;  Фролов  И.  Т.  Перспективы  человека,  и  др.
 73  ПпЪег^еп  N.  Оп  >уаг  апд  реасе  т  атта1  апд  тап  //  ТЪе  5осюЬю1о^у  ИеЪаге
/Ед.  Ьу  А.  Ь.  Сар  1ап.  N.  V.,  1978.  Р.  96.
 74  1Ыд.  Р.  76.
 75  ПпЪег^еп  N.  ТЬе  81иду  оГ  1п$1шс1.  ОхГогд,  1951.  Р.  205.
 76  1Ыдеш.
 77  1Ыдеш.
 78  1Ыд.  Р.  208.
 79  Тинберген  Н.  Поведение  животных.  М.,  1969.  С.  191.
 80  Там  же.  С.  166.
 81  Тинберген  Н.  Мир  серебристой  чайки.  М.,  1974.  С.  90-  91.
 82  ПпЪегкеп  N.  Оп  >уаг  апд  реасе...  Р.  89.
 83  1Ыд.  Р.  80.
 84  1Ыд.  Р.  86  -  87.
 83  1Ыд.  Р.  87.
 86  1Ыдеш.
 87  1Ыд.  Р.  96.
 88  НатШоп  Ж  А  ТЬе  еуоЬаНоп  оГ  аИпйзПс  ЪеЪаУЮГ  //  Кеадт^з  т  8осюЬю1о&у  /
Ед.  Ъу  Т.  Н.  Сктоп-Вгоск.  N.  V.,  1978.  Р.  31.
 89  1Ыд.  Р.  32  -  33.
 90  НатШоп  Ж  А  1ппа1е  зосЫ  арШидез  оГ  тап  ап  арргоисЪ  Нот  еуо1и!юпагу
§епеИс8  Ц  ВюзосЫ  АтЬгороЬ^у  /  Ед.  Ъу  К.  Еох.  Ь.,  1975.
 91  ШзНЪит  8.  Ь.  Атта1,  ЪеЪаУ1ог  апд  80С1а1  ап1Ьгоро1о^у  //  8ос1е1у.  1978.  Уо1.15.
Р.  35-41.
 92  Кипятков  В.Е.  Происхождение  общественных  насекомых.  М.,  1985.  С.  41.
 93  Маупагй  ЗтгхН  /.  ЕуоЬпюп  апд  1Ъе  гЪеогу  оГ  ^атез  //  Кеадт^з  ш  8осюЪю1ову.
Р.  269.
 94  Маупагй  ЗтИН  /.  Рагеп1а1  туезТтеп!:  А  ргозресНуе  апа1у818  //  1Ыд.  Р.  100-101.
 95  Ьитзйеп  С./.,  МЫоп  Е.О.  Сепез,  Мтд  апд  Си1Шге.  СатЪпдзе  (Ма88.),  1981.
 96  М/угте-Ей'тгйв  V.  С  Апипа1  01зрегзюп  т  КеЫюп  1о  8осЫ  ВеЪаУюиг.  Едт-
Ьиг^Ъ,  1962.
 193

97  Солбриг  О.,  Солбриг  Д.  Популяционная  биология  и  эволюция.  М.,  1982.
С.  269.
 ЪЪМеннинг  О.  Поведение  животных.  М.,  1982.  С.  294-  295.
 99  Опапз  О.  Я.  Оп  1Ье  еуоШюп  оГ  ша1т^  8у8*ет8  т  Ыгдз  апд  таттак  //  Атепсап
ШШга1в1.  1969.  N  103.  Р.  589  -  603.
 100  А1ехап<1ег  К.  Б.  ТЬе  еуокиюп  оГ  зосЫ  ЪеЬаУЮг  //  Аппиа1  Кеу1е\у  Есо1ову  8уз1е-
тайсз.  1974.  N  5.  Р.  325  -  384;Л/ет.  Иагоишт  апд  Нитап  АЯакз.  АУазЬтДОп,  1979.
 101  Тшегз  К.Ь.  ТЬе  еуо1идоп  оГ  гесфгоса1  аЬгикт  //  0иаг1ег1у  Кетош  оГ  Вю1о^у
(И.  V.).  1971.  N45.  Р.  35  -57.
 К  главе  II  (с.  46  -  93)
 1  Меннинг  О.  Поведение  животных.  С.  296.
 2  Мйзоп  Е.  0.  8осюЫо1о2у.  Р.  4.
 3  См.,  например:  Новак  В.  Социабельность  или  ассоциации  индивидов  одного
вида  как  один  из  основных  законов  эволюции  организмов  //  Журнал  общей  биоло¬
гии.  1967.  Т.  27.  №  4;  Новоженов  Ю.  И,  Отбор  на  популяционном  уровне  //  Там  же.
1976.  Т.  37.  №  6;  Он  же.  Филетическая  эволюция  человека.  Свердловск,  1983;
Панов  Е  Н.  Поведение  животных  и  отологическая  структура  популяций,  и  др.
 4  ЩЬоп  Е.  0.  8осюЫо1о8у!  Р.  548.
 5  Рьюз  М.  Философия  биологии.  М.,  1977.  С.  302.
 8  Шовен  Р.  От  пчелы  до  гориллы.  М.,  1965.  С.  292.
 7  Шзоп  Е.  0.1п1годисдоп:  \УЬа1  в  8осюЪю1ову?  //  8осюЫо1о^у  апд  Нитап  ЫаШге/
Ед.  Ъу  М.  З.Сгевогу.  8ап  Ргапсвсо,  1978.  Р.  3.
 8  МИзоп  Е.  О.  Оп  Нитап  №шге.  Р.  IX-X.
 9  МИзоп  Е.0.1п1годисбоп:  \УЬа1  в  зосюЪю1о8У?
 10  Ш1зоп  Е.  О.  Оп  Нитап  ИаШге.  Р.  191.
 П  1Ь1д.  Р.  19.
 12  1Ыд.  Р.  4-6.
 13  1Ыд.  Р.  46.
 14  Шзоп  Е.  0.  1п1годисИоп:  УПл&Х  18  8осюЪю1оеу?  Р.  8.
 15  М1зоп  Е.  О.  Асадетю  уфкпйзт  апд  1Ье  ро1Шса1  здоШсапсе  оГ  8осюЪю1ову  //
Вюэйепсе.  1976.  N  26.  Р.  183,187-190.
 16  Шзоп  Е.  О.  Оп  Нитап  ЫаШге.  Р.  35.
 17  Шзоп  Е^О.  1п{годисйоп: 	в 	80СюЪю1ову?  Р.  12.
 1  *  Визе  М.  8осюЫо1оёу:  8епзе  ог  Ыопзепзе?  Р.  181.
 19  Ьитзйеп  С. 	Шзоп  Е.  О. 	РготеЛеап  Рпе.
 20  ЪЫзоп  Е.  О.  Оп  Нитап  ЫаШге.  Р.  5.
 211Ыд.  Р.  6.
 22  Шзоп  Е.  О.  Асадетю  У1§^1ап1вт...  Р.  299.
 23  Шзоп  Е.  О.  Оп  Нитап  ЫаШге.  Р.  165.
 24  ВесЪмиН  /.  ТЬе  ро1Шса1  изез  оГ  зосюЬиЯо&у  т  1Ье  ШЬед  8Шез  апд  Еигоре  //
РЫ1о80рЫса1  Рогит  (ВозЮп).  1981  -1982.  УоЬ  ХШ.  N  2  -  3.  Р.  319.
 25  Ш1зоп  Е.О.  Роге\Уогд  //  ТЬе  8осюЫо1о^у  ИеЪа^е/Ед.  Ьу  А.  Ь.  Сар1ап.  N.  V.,
 1978. 	Р.  ХП.
 26  Шкап  Е.  О.  Асадетю  удакпИзт...  Р.  294.
 27  АИеп  Е.  А^ашз!  зосюЫоЬ^у  //  ТЬе  8осюЫо1о§у  ИеЪаге.  Р.  260.
 28  1Ыдет.
 29  1Ыдет.
 194

30  Шкоп  Е.  О.  Рог  8осюЫо1о8у  //  1Ыд.  Р.  267.
 31  8т&ег  Р.  Е1Ыс8  апд  8осюЫо1о^у//РЫ1о8орЬу  апд  РиЬИс  АНапз  (Ргтсе(оп).
1982.  Уо1.  11.Ы  1.Р.43.
 32  Визе  М.  8осюЫо1о^у:  8оипд  8С1епсе  оГ  тидд1ед  те*арЪу81С8  //  Ргосеедтвз  оГ  1Ье
1976  В1епта1  Мее1т§  оГ  1Ъе  РЪйозорЪу  оГ  8с1епсе  А88осгабоп  /  Её.  Ъу  Р.  8ирре.  Уо1.  II.
ШсЫвап,  1977.  Р.  67.
 33  Визе  М.  8осюЫо1оёу:  8епзе  ог  Ыопзепве?  Р.  104.
 34  Воект  С.  8оте  ргоЫета  \уЪЪ  аИгикт  т  1Ъе  зеагсЬ  Гог  тога1  итуегзак  //  ВеЪа-
уюга18с1епсе  (ЬоикуШе).  1979.  Уо1.  24.  N  1.  Р.  15.
 35  1Ш.  Р.  15-16.
 36  Оагк  З.В.Ь.  ТЪе  ЫаШге  оГ  1Ъе  ВеаЛ:  Аге  Аттак  Мога1?  ОхГогд,  1982.  Р.  98.
 37  1Ыё.  Р.  99.
 38  РЬИозорЪу  оГ  Вю1о§у  (ВозЮп).  1986.  УоЪ  1.  N  2.
 39  81еп1  С.  Уои  сап  Гаке  ГЪе  еГЫсз  ои!  оГ  аЪгикт  ЪиГ  уои  сапЧ  Гаке  ГЪе  аИгокт
ои!  оГ  егЪюз  //  КеУ1еду8.  НазГш^з  СепГег  КерогГ.  1977.  XII.  Р.  33  -  36.
 40  8ап1егВ.  ВюрЪНозорЪш.  Тог  о  то,  1986.
 41  Вгеиег  С.  8осюЪю1обу  апд  гЪе  Нитап  Иипетюп.  СатЪлд^е  (Ма88.),  1982.
 42  Сгакет  Ь.  Вейуееп  8с1епсе  апд  Уа1ие8.  Со1итЪга,  1981.
 43  1Ыд.  Р.  211.
 44  1Ыд.  Р.  212.
 45  1Ыдет.
 46  См.:  Молчанов  В.  В  ожидании  биоэстетики//Вопросы  литературы.  1983.
№11.
 47  См.:  Пастушный  С.А.,  Алтмышбаева  Дж.А.  Социобиология:  Мифы  и  реаль¬
ность.  Фрунзе,  1985.
 48  Там  же.  С.  46  -  47.
 49  См.  там  же.  С.  7,67,68,  70,  76,  80  и  др.
 50  Маркс  К.,  Энгельс  Ф.  Соч.  Т.  42.  С.  124.
 51  Ьитзйеп  С.  ЩЬоп  Е.  О.  Ор.  ей.  Р.  24.
 52  Тинберген  Н.  Люди,  эти  непознанные  существа:  Диалоги.  М.,  1970.  С.  43.
 53  Фролов  И.  Т.,  Юдин  Б.  Г.  Этические  аспекты  биологии.  С.  15.
 54  Философский  энциклопедический  словарь.  М.,  1983.  С.  21.
 55  Солбриг  О.,  СолбригД.  Популяционная  биология  и  эволюция.  С.  267.
 56  Маупатй  ЗтИН  I.  ТЪе  еуо1ийоп  оГ  а1агш  са1к  //  Кеадш^з  т  8осюЫо1ову.  Р.  183—
188.
 57  ИатйХоп  IV.  В.  ТЪе  еуокПюп  оГ  аЪгикНс  ЪеЪаУЮг...  Р.  32.
 58  1Ыд.  Р.  32  -  33.
 59  Тг1\>егз  К.  Ь.  ТЪе  еУо1иГюп  оГ  гес1ргоса1  аИгш8т  //  ТЪе  8осюЪю1о^у  ИеЪаГе.
Р.  213-226.
 601Ыд.  Р.  213.
 61  М1зоп  Е.  О.  Оп  Нитап  ЫаГиге.  Р.  153  -  156.
 62  М1зоп  Е.  О.  ТЪе  1п8есГ  Зоаебез.  СатЪпдве  (Ма88.),  1971.  Р.  322.
 63  М1зоп  Е.  О.  Оп  Нитап  ЫаГиге.  Р.  155.
 64  ТУгуегз  Я.  Ь.  Ор.  ей.  Р.  221.
 65  Дугла&Гамилътон  И.  и  О.  Жизнь  среди  слонов.  М.,  1981.  С.  243.
 66  Там  же.  С.  92.
 67  См.:  Кипятков  В.  Е  Происхождение  общественных  насекомых.  С.  48-49.
 68  Солбриг  О.,  СолбригД.  Указ.  соч.  С.  269.
 69  Мэйнард  СмитДж.  Эволюция  полового  размножения.  М.,  1981.  С.  12.
 195

70  Маупагй  ЗмНк  /.  Сгоир  8е1ес1юп  //  Кеадт^з  т  8осюЫо1о§у.  Р.  20  -  30.
 71  См,  например:  Эрман  Л.,  Парсонс  П.  Генетика  поведения  и  эволюция.  М.,
_  1984.
 72  СоиШ  8.  /.  8осюЪю1ову:  ТЪе  аг1  оГ  з1огу1е11те  //  №>у  8с1еп1181.  1978.  16.  XI.
Уо1  80.  N  1129.  Р.  532.
 73  Вагазк  Б.  8осюЫо1ову  апд  ВеЬаУюиг.  N.  V.,  1977.  Р.  3.
 74  НатШоп  Ж  А  Ор.  ск.  Р.  31.
 75  №1зоп  Е.  О.  Роге\уогд  //  ТЪе  8ос1оЬю1о^у  ЭеЪа1е.  Р.  XIII-XIV.
 76  Ш1зоп  Е.  О.  Оп  Нишап  ЫаШге.  Р.  149.
 77  1Ыд.  Р.  150-152.
 78  1Ыд.  Р.  153.
 79  Ш1зоп  Е.  О.  А  соп81дегадоп  оГ  1Ъе  вепейс  Гоипдайоп  оГ  Ьитап  зоаа1  ЬеЬаУюг  //
8осюЪю1о8у:  Веуопд  №Шге  /ШгШге?/  Ед.  Ьу  С.  IV.  Вагкш.  Вои1дег  (Со1.),  1980.
Р.  301-303.
 80  ВоеНт  С.  8оте  ргоЫетз  тХЪ  аШикт  т  хЪе  зеагсЬ  Гог  тога1  итуегзак  //  ВеЬаУЪ
ога18сюпсе  (ЬоикуШе).  1979.  Уо1  24.  N  1.  Р.  15.
 в!  1Ыд.  Р.  15-16.
 82  Оатк  8.  К.  Ь.  Ор.  ск.  Р,  98.
 83  1Ыд.  Р.  99.
 84  Визе  М.  8осюЪюк>2у.  Р.  194.
 83  1Ыд.  Р.  197.
 86  йамгШпз  К.  1п  деГепсе  оГ  зеккЪ^епез  //  РЬДозорЬу.  1981.  Уо1.  56.  N  218.  Р.  572.
 87  См.  подробнее:  Гаузе  Г.  Ф.,  Карпинская  Р.  С.  Эгоизм  или  альтруизм?
 88йакктзЯ.  ТЪе  8е1ГкЬ  Сепе.  ОхГогд,  1977.  Р.  2  -  4.
 89  №1зоп  Е.  О.  Оп  Нишап  ИаШге.  Р.  125.
 90  Тпуегз  Я.  Ь.  РагепЫ  туезйпеп!  апд  зехиа1  зе1есдоп  //  8ехиа1  8е1ес1юп  апд  1Ъе
Оезсет  оГ  Мап.  1871-1971  /  Ед.  Ъу  В.  СатрЬеВ.  Опсадо,  1972.  Р.  136-179.
 91  1Ыд.  Р.  193.
 92  1Ыдет.
 93  1Ыд.  Р.  173,174.
 94  ШШатз  С.  С.  Кт  зе1ес!юп  апд  рагадох  оГ  зехиаШу  //  8осюЫо1о^у:  Веуопд
ИаШге  /  ЫиЛиге?  Р.  382.
 95  См.:  Мэйнард  СмитДж.  Указ.  соч.
 96  Панов  Е.Н.  Поведение  животных  и  этологическая  структура  популяций.
С.  182.
 97  Там  же.  С.  183.
 98  ТИуегз  Я.  Ь.  Рагеп1а1  туезЪпет  апд  зехиа1  зе1ес!юп...  Р.  145.
 99  1Ыдет.
 ЮОВапШз  Я.  ТЬе  8е1ПзЬ  Сепе.  Р.  163  -169.
 101  Вагазк  И.  Р.  Нишап  гергодисПуе  зГгаге^ез:  А  80сюЬю1о&1са1  оуег\че\у  //  ТЬе
ЕуоЫйоп  оГ  Нишап  8осш1  ВеЬаУЮг.  N.  V.,  1980.  Р.  146.
 102  фрэзер  Дж.Дж.  Золотая  ветвь.  М.,  1983.  С.  140.
 ЮЗ  Ьигпзскп  С.  Ш1зоп  Е.  О.  Ор.  ск.  Р.  64.
 Ю4  1Ыд.  Р.  96.
 105  ТгюегзЯ.  Ь.  РагепЫ  туезипеп!  апд  зехиа18е1есНоп...  Р.  168.
 1°6  См.:  Панов  Е  Н.  Современное  состояние  и  перспективы  развития  эволюци¬
онной  социобиологии  //  Зоологический  журнал.  1982.  Т.  ЬХЬ  Вып.  7;  Он  же.  Пове¬
дение  животных  и  этологическая  структура  популяций,  и  др.
 1°7  71пЪегкеп  N.  Оп  >уаг  апд  реасе...  Р.  80.
 196

108  Ьогепг  К.  Оп  Адаеззюа  Р.  215  -  216.
 109  ]#ц50п  Е.  О.  8осюЫо1о8У.  Р.  259.
 110  1Ы<1.  Р.  255.
 111  МГетдегкег  С.  ЕуоЬШоп  ипд  Е1Ьо1о#е:  ^зепзсЬаГшЬеогеИзсЬе  Апа1у8еп.
Шеп,  1983.  8.  193.
 112  Ьитздеп  С.  Мкоп  Е.  О.  Ор.  ей.  Р.  160.
пз  Мкоп  Е.  О.  Оп  Нитап  ЫаШге.  Р.  101  -102.
 И4  1Ыд.  Р.  116.
 115  ВагазИ  В.  Р.  РгесНсЙуе  зосюЬкдову:  Ма1е  зе1ес!юп  т  датзеШзЬез  апд  Ыоод-
деГепсе  т  1Упйе-Сгоитед  зраггодуз  //  8осюЫо1о&у:  Веуопд  ЫаШге  /  ЫигШге?  Р.  209  -
226.
 116  СоиШ  8.  /.  8осюЫок)еу  апд  хЪе  *Ьеогу  оп  паШга1  зе1ес!юп  //  1Ыд.  Р.  261.
 117  Вагазк  В.  Р.  Нитап  гергодисте  зйа^е^ез...  Р.  146.
 118  Вог&а  С.  Нитап  адаеззюп  аз  а  Ыо1о$рса1  адарШюп  //  ТЬе  Еуо1ибоп  оГ  Нитап
8ооа1  ВеЬаУЮг.  Р.  165  -188.
 119  Мкоп  Е.  О.  Оп  Нитап  ЫаШге.  Р.  100.
 120  А1ехапс1ег  К.  В.  Бапуишт  апд  Нитап  АЯанз.  8еаП1е,  1979.  Р.  126.
 121  Ьигтдеп  С. 	М1воп  Е.  О.  Ор.  ей.  Р.  70.
 122  Кет  М.  /.  Нитап  зосюЬкйозу:  ТЬе  сЬаЬеп^е  оГ  зосюЫо1о&у  1о  е1Ысз  апд  1Ьео-
1ойу  //  2у^оп:  1оита1  оГ  КеЬ^юп  апд  8с1епсе.  1984.  Уо1.19.  N  2.  Р.  117  -140.
 123  Киэе  М.  8осюЫо1оеу.  Р.  77.
 124  См.,  например:  Холличер  В,  Человек  и  агрессия:  3.  Фрейд  и  К.  Лоренц  в  све¬
те  марксизма.
 125  Бромлей  Ю.  В.  Современные  проблемы  этнографии.  М.,  1981.  С.  15.
 1Маркс  К.,  Энгельс  Ф.  Соч.  Т.  20.  С.  488  -  489.
 127  Там  же.  Т.  34.  С.  138.
 128  См.:  Круишнский  Л.В.  Биологические  основы  рассудочной  деятельности.
М.,  1977.
 К  главе  III  (с.  94-  176)
 1ЛевонтинР.  Генетические  основы  эволюции.  М.,  1978.  С.  18.
 2  Там  же.  С.  19.
 3  См,  например:  Человек  и  биосфера.  М.,  1980;  Крапивин  В.  Ф.,  Свирижев  Ю.М.,
Тарко  А.  М.  Математическое  моделирование  глобальных  биосферных  процессов.
М.,  1982;  Моисеев  Н.  Н.  Человек.  Среда.  Общество.  М.,  1982.
 4  ТЪеогеИса18уз1етз  Есо1ову  /  Ед.  Ьу  Е.  Найог.  N.  V.,  1979.
 5  См.:  Эфроимсон  В.  Я.  Родословная  альтруизма  //  Новый  мир.  1971.  №  10.
 6  См.:  Хесин  Р.  Б.  Непостоянство  генома.  М.,  1985.
 7  См.:  Панов  Е.  Н.  Поведение  животных  и  отологическая  структура  популяций.
Гл.  8.
 8  Ьитзйеп  С. 	Мкоп  Е.  О.  Сепез,  Мтд  апд  Сийиге.
 9  Ьитзйеп  С. 	Мкоп  Е.  О.  Рготе1Ьеап  Рпе.
 10  Мкоп  Е.  О.  ВюрЬШа.
 11  Маркс  К.,  Энгельс  Ф.  Соч.  Т.  3.  С.  443.
 12  Ьогепг  К.  Апа1о§у  аз  а  зоигсе  оПспо>у1ед8е  //  8с1епсе.  1974.  19.  VII.  Уо1.  185.
N4147.  Р.  230.
 13  1Ыдет.
 14  1Ь1д.  Р.  232.
 197

15  1Ыдет.
 *6  ВагазН  А  Р.  Нитап  гергодисйуе  81га1ееде$...  Р.  149.
 17  Ппдет.
 18  1Ыд.  Р.  144-146.
 19  Сгеепе  РМог^ап  С.,  Вагазк  А  Еуо1иНопагу  Ъю1о$у  апд  8осюЫо1о^у  //  ТЬе  Еуо-
1и1юп  оГ  Нитап  8осЫ  ВеЬаУЮГ.  Р.  200.
 20  ЬеуопИп  К.  С.  8осюЫо1о8у  аз  ап  адарШютзТ  ргоягат  //  ВеЬаУЮга1  8с1епсе
(ЬошзуШе).  1979.  Уо1.  24.  N  1.  Р.  10.
 21  Шкоп  Е.  О.  Асадеппс  у^Иатыт  апд  1Ье  ро1Шса1  81§пШсапсе  оГ  8осюЬю1о^у  //
ТЬе  8осюЫо1оёу  ЭеЪа^е.  Р.  294.
 22  1Ыд.  Р.  67.
 23  Медав  ар  П.  Литература  против  науки:  Диалоги.  М.,  1979.  С.  109.
 24  Там  же.
 25  См.  там  же.  С.  110.
 26  Шкоп  Е.  О.  ВюрЬШа.  Р.  36.
 27  8шд1е8  т  ТЬе  РЬВозорЬу  оГ  Вю1о8У/Ед.  Ъу  Р.Т.  Ауа1а,  I.  ИоЪггЬапзку.  Ь.,
1974;  Л/едЬи'дг  Р.В.,  Мейаюаг  1.8.  ТЬе  ПГе  8с1епсе.  Ь.,  1977;  СгаНат  Ь.К.  Ве1\уееп
8с1епсе  апд  Уа1ие8.  N.  V.,  1981.  Р.  154  -158.
 28  См.:  Карпинская  Р.  С.  Методология  биологического  редукционизма  //  Вопро¬
сы  философии.  1974.  №  11;  Мейен  С.В.  Проблема  редукционизма  в  биологии//
Диалектика  развития  в  природе  и  научном  познании.  М.,  1978;  Каганова  3.  В.
Проблемы  философских  оснований  биологии.  М.,  1979;  Борзенков  В.  Г.  Проблемы
детерминизма  в  биологии.  М.,  1981;  Фролов  И.  Т.  Жизнь  и  познание.  М.,  1981.
 29  Натз  М.  8осюЫо1ову  апд  Ыо1о^са1  гедисНошвт  //  8осюЫо1о^у  Ехаттед  /  Ед.
Ъу  А.  Мотами.  N.  V.,  1980.  Р.  311  -  335.
 301Ыд.  Р.  333-  334.
 31  Сар1ап  А.  Ь.  А  сгШса1  ехаттаНоп  оГ  сиггеп*  80сюЪю1оё1са11Ьеогу:  Адеяиасу
апд  ипрЬса{юп8  //  8осюЫо1ову:  Веуопд  ИаШге  /  НигТиге?  Р.  97  -124.
 32  Мэйнард  СмитДж.  Эволюция  полового  размножения.  С.  218.
 33  Ьитзйеп  С.  Шкоп  Е.  О.  РготеТЬеап  Рие.  Р.  171.
 34  Ьеейз  А.  ТЬе  Ьапвиа^е  оГ  8осюЫо1ову:  КедисНоп,  етег^епсе,  Ы8*огу,  8осЫ
8С1епсе,  погтаДуепе88//ТЬе  РЬЛо8орЬюа1  Рогит.  1981-1982.  УоЬ  XIII.  N  2-3.
Р.  161-162.
 35  Шкоп  Е.  О.  Оп  Нитап  ИаШге.
 3*  1Ыд.  Р.  19.
 37  1Ыд.  Р.  20.
 38  См.:  Казначеев  В.  П.  Очерки  теории  и  практики  экологии  человека.  М.,  1983;
Марксистско-ленинская  концепция  глобальных  проблем  современности.  М.,  1985;
Моисеев  Н.Н.  Алгоритмы  развития.  М.,  1987,  и  др.
 39  См.:  Ефимов  Ю.  И.  Философские  проблемы  теории  антропосоциогенеза.  Л.,
1981;  Алексеев  В.  П.  Становление  человечества.  М.,  1984,  и  др.
 40  А1ехапдег  К.  В.  Иапуншт  апд  Нитап  АЯаиз.
 41  8*ет  С.  Уои  сап  1аке  1Ье  е*Ыс8  ои!  оГ  акпшт...  Р.  33  -  36.
 42  ЗгеШ  С.  С1а88  Веад  Сате:  А  КеУ1е>у  оГ  А1ехапдег  Ко8епЬег&.  ТЬе  81гис!иге  оГ
Вю1о^1са1  8с1епсе  //  Вюкэ^У  апд  РЬИоворЬу.  1986.  УоЬ  1.  N  2.
 43  ЬитзДеп  С. 	Шкоп  Е.  О.  Сепез,  Мтд  апд  Си1Шге.
 44  Ьитздеп  С. 	Шкоп  Е.  О.  Рготе!Ьеап  Рие.
 45  1Ыд.  Р.  46.
 46  Плдет.
 198

47  \Ы6.  Р.  48.
 48  1Ыдеш.
 49  1Ыд.  Р.  75.
 501ЫЙ.  Р.  75-76.
 51  См.,  например:  Юлина  Н.  С.  Проблема  метафизики  в  американской  филосо¬
фии  XX  века.  М.,  1978;  Дубровский  Д.  И.  Информация,  сознание,  мозг.  М.,  1980,
и  др.
 52  Ьитвдеп  С  М/Ивоп  Е.  О.  РгошеШеап  Рпе.  Р.  174.
 53  1Ыд.  Р.  170.
 54  Спенсер  Г.  Основные  начала.  СПб.,  1897.  С.  330-  331.
 55  Еитзйеп  С.  Швоп  Е.  О.  РгошеПгеап  Рие.  Р.  183.
 58  См.:  Фролов  И.  Т.  Перспективы  человека.
 57  Ьитвдеп  С.  Ш1воп  Е.  О.  РгошеЛеап  Рие.  Р.  72.
 58  1Ыа.  Р.  20.
 59  РъюзМ.,  Уилсон  Э.  О.  Дарвинизм  и  этика...  С.  99.
 60  ЕИзсиззюп  *’Сепе8,  Мт<1  апа  СиИиге”...  Р.  215.
 61  ИЧ1воп  Е.  ОЬитвйеп  С.  /.  ТЬе  геЫюп  Ьетееп  Ъю1о^са1  апа  си1Шга1  еуоЫНопЦ
1оита1  оГ  8осш1  Вюкэ^У  ЗПисШге.  1985.  N  8.  Р.  343  -  348.
 62  1Ыа.  Р.  349.
 63  ЕЙ8си$$юп  ”Сепе8,  Мта  апа  СиИиге”...  Р.  217.
 64  Циве  М.  Такт§  Иапут  8епои81у:  А  ЫаШгаШИс  АрргоисЬ  Хо  РЬИозорЬу.  N.  V.,
1986.
 65  См.:  Гносеология  в  системе  философского  мировоззрения.  М.,  1983;  Федосе¬
ев  П.Н.  Философия,  наука,  человек:  Доклад  на  VIII  Международном  конгрессе
по  логике,  методологии  и  философии  науки.  М.,  1987,  и  др.
 66  См.:  Человек  и  мир  человека.  Киев,  1976;  Философия.  Естествознание.  Сов¬
ременность.  М.,  1981;  Фролов  И.  Т.  Перспективы  человека;  Марксистско-ленин¬
ская  концепция  глобальных  проблем  современности;  Мировоззрение:  Опыт  теоре¬
тического  анализа:  Препринт.  М.,  1985;  Степин  В.  С.  О  прогностической  природе
философского  знания,  и  др.
 67  См.:  Богомолов  А.  С.,  Ойзерман  Т.Н.  Основы  теории  историко-философско¬
го  процесса.  М.,  1983;  Карпинская  Р.  С.  Мировоззрение  в  контексте  научно-исследо¬
вательской  деятельности  //  Вопросы  философии.  1987.  №  7,  и  др.
 68  Ьитвйеп  С.  Ш1воп  Е.  О.  РгошеШеап  Рпе.  Р.  1.
 69  Швоп  Е.  О.  ВюрЫИа.  Р.  48.
 70  См.:  Ленин  В.  И.  Поли.  собр.  соч.  Т.  18.
 71  См.:  Алексеев  П.  В.  Наука  и  мировоззрение.  М.,  1983.
 72  См.:  Вернадский  В.  И.  Размышления  натуралиста:  Научная  мысль  как  планет¬
ное  явление.  М.,  1977.
 73  Швоп  Е.  О.  ВюрЫИа.  Р.  22.
 74  Ытвйеп  С.  Ш1воп  Е.  О.  РгошегЬеап  Рпе.  Р.  170.
 75  Швоп  Е.  О.  Оп  Нишап  ЫаШге.  Р.  1.
 76  См.:  Ленин  В.  И.  Полн.  собр.  соч.  Т.  18.
 77  РъюзМ.,  Уилсон  Э.  О.  Указ.  соч.  С.  95.
 78  См.  там  же.  С.  96.
 79  СоиШ  8.1.  Еуег  8тсе  Иагут:  КеПесИого  т  ЫаШга1  ШзЮгу.  N.  У.,  1978.  Р.  11.
 80  1Ыд.Р.  39-49.
 81  1ЪМ.  Р.  40.
 82  1ЬЫ.  Р.  24.
 199

83  1ЪМ.  Р.  286.
 84  Эапушшп  ипбег  Яге  //  8с1епсе.  1983.  УоЬ  193.  N  4367.
 85  СоиШ  8.  /.  8осюЪю1о^у:  ТЬе  аг!  оГ  8Югу1еШпз...  Р.  530  -  533.
 86  1Ыд.  Р.  533.
 87  См.:  ЛевонтинР.  Указ.  соч.
 88  ЬеуопНп  К.  С.  8осюЫо1обу  аз  ап  а4ар1айошз1  рго§таш  //  ВеЬаУюга1  8с1епсе.
 1979. 	Уо1.  24.  N1.  Р.  5-14.
 89  1Ыд.  Р.  7.
 981Ыа.  Р.  8.
 91  1Ыаеш.
 92  1Ыа.  Р.  9.
 93  1Ыа.Р.  10.
 94  Маут  Е.  ТЬе  ЕуоЬШоп  оГ  Вю1о^са1  ТЬои§Ь1.
 95  См.:  Рьюз  М,  Философия  биологии.
 96  Лизе  М.  1з  Ьишап  зосюЫоЬ^у  а  пе>у  рагаафп?  //  ТЬе  РМ1о80рМса1  Рогиш.
1981-1982.  Уо1.  ХШ.  N  2  -  3.  Р.  119  -143.
 97  Э18С1188ЮП  ”Сепе8,  Мта  апа  СиЬиге**...  Р.  217.
 98  Шзоп  Е.  О.  ВюрЬШа.  Р.  53.
 99  1Ыа.Р.55.
 100  1ыа.  Р.  56.
 101  Мкоп  Е.  Оп  Нитап  ЫаШге.
 102  1ыа.  Р.  13.
 103  1Ыает.
 104  Еитзйеп  С  Мкоп  Е.  О.  РготеГЬеап  Рпе.  Р.  173.
 Ю5  1Ыает.
 Ю6  1ыа.  Р.  172.
 107  Мкоп  Е.  О.  Оп  Нитап  ЫаШге.  Р.  34.
 108  См.:  Казначеев  А  Я.  Указ.  соч.
 109  Ьигтйеп  С.  Мкоп  Е.  О.  РготеШеап  Рпе.  Р.  174.
 110  См.:  Фролов  И.  Г.  О  диалектике  научного  познания  //  Коммунист.  1974.  №  3;
Карпинская  Р.  С.  Методология  биологического  редукционизма;  Веуопа  Кеаисбо-
1шт.  N.  V.,  1975,  и  др.
 111  Мкоп  Е.  О.  ВюрЬШа.
 112  1Ыа.  Р.  85.
 ИЗ  1Ыа.  Р.  97.
 П4  1Ыа.  Р.  107.
 113  См.:  Фрэзер  Длс.Дж.  Золотая  ветвь.
 116  Мкоп  Е.  О.  ВюрЬШа.  Р.  107.
 112  ГЫа.  Р.  109.
 118  1ыа.  Р.  112.
 П9  1Ыа.  Р.  113.
 1201Ыа.  Р.  114.
 121  1Ыа.  Р.  42.
 122  1Ыает.
 123  См.:  Василенко  Л.  И.  Поиски  оснований  и  источников  экологической  эти¬
ки  //  Вопросы  философии.  1986.  №  2.
 124  №коп  Е.  О.  ВюрЬШа.  Р.  47.
 125  1ыа.  Р.  48-49.
 126  1Ыает.
 200

127  1Ьк1ет.
 128  Швейцер  А.  Культурам  этика.  М.,  1973.  С.  82.
 129  Там  же.  С.  308-309.
 130  Там  же.  С.  86.
 131  Григорьян  Б.  Т.  Человек:  Его  положение  и  призвание  в  современном  мире.
М.,  1986.  С.  103.
 132  Шкоп  Е.  О.  8осюЫо1ову.
 133  Шкоп  Е.  О.  Оп  Нишап  Ка*иге.  Р.  32.
 134  1ЬШ.  Р.  34.
 135  1ЪШ.  Р.  198-199.
 136  1Ыёеш.
 137  Тп88  К.  ТЬе  8Ьарш§  оГ  Мап:  РЫ1о$орЫса1  А8рес*8  о(  8осюЫо1о&у.  ОхГогё,
1982.
 138  1Ыё.  Р.  3-7.
 139  1ЬШ.  Р.  105.
 140  1ЪМ.  Р.  138.
 141  СоиШ  8.3.  Еуег  81псе  Балут.
 142  1Ы(1.  р.  53.
 143  1Ыё.  Р.  238.
 144  СоиШ  8.  /.  8осюЬю1о^у  апё  Ьитап  паШге:  А  Ро81рап&1о881ап  тоюп  //  8осю-
Ыо1о^у  Ехаттеё.
 145  1Ыё.  Р.  286.
 146  1Ыё.  Р.  285.
 147  Ьит&йеп  С.  Шкоп  Е.  О.  Рготе*Ьеап  Риге.  Р.  169.
 148  Шкоп  Е.  О.  Оп  Нишап  КаШге.  Р.  191.
 149  Бшек  V.  8ос1аЁз1  ап1Ьгоро1о§у  уегзш  8осюЫо1о^у  //  ТЬе  РЫ1о8орЫса1  Рогит
(Во81оп).  1981  -1982.  Уо1.  XIII.  N  2-3.  Р.  279  -  310.
 150  СоиШ  8.  /.  8осюЫо1о§у  апё  Ьитап  паШге...  Р.  289  -  290.
 161  Шкоп  Е.  О.  Оп  Нишап  ИаШге.  Р.  169.
 1521ЪШ.  Р.  3.
 153  1Ыё.  Р.  195.
 154  См.:  Буева  Л.  П.  Человек:  Деятельность  и  общение.  М.,  1978;  Фролов  И.  Т.
Перспективы  человека;  Калинин  В.  С.  Сущность  и  типология  убеждений  Н  Вопросы
философии.  1986.  №  7;  Степин  В.  С.  Указ.  соч.
 166  Марксистская  философия  в  XIX  веке:  В  2  кн.  Кн.  1.  М.,  1979.  С.  104.
 156  Маркс  К.,  Энгельс  Ф.  Соч.  Т.  42.  С.  90.
 167  Там  же.  С.  94.
 158  Там  же.  С.  93.
 159  Там  же.  Т.  20.  С.  495  -  496.
 160  Там  же.  С  497.
 161  Там  же.  Т.  42.  С.  92.
 162  Там  же.  Т.  2.  С.  51.
 163  См.  там  же.  Т.  42.  С.  163.
 164  Там  же.  Т.  46.  Ч.  I.  С.  192.
 165  Там  же.  Т.  23.  С.  188-189.
 166  См.  там  же.  Т.  42.  С.  151.
 167  См.  там  же.  С.  120.
 16в  См.  там  же.  С.  122.
 169  Там  же.  С.  121-122.
 201

170  Там  же.  С.  123.
 171  См.  там  же.  Т.  2.  С.  46,47.
 172  Там  же.  Т.  З.С.  253.
 173  Там  же.  С.  392.
 174  Там  же.
 175  Ленин  В.  И.  Поли.  собр.  соч.  Т.  24.  С.  361.
 176  Там  же.  Т.  38.  С.  54.
 177  См.:  Маркс  К,  Энгельс  Ф.  Соч.  Т.  46.  Ч.  I.  С.  280.
 178  См.там  же.  Т.  З.С.  297.
 179  Обзор  конференции  см.:  Вопросы  философии.  1988.  №  7.
 180  См.:  Пригожий  И.,  СтенгерсИ.  Порядок  из  хаоса.  М.,  1986.
 181  Моисеевы.Н.  Человек.  Среда.  Общество.  М.,  1982.  С.  197.
 182  Там  же.  С.  4.
 183  Моисеев  Н.  Н.  Стратегия  разума  Ц  Знание  -  Сила.  1986.  №  3.  С.  32.
 184  Там  же.  С.  34.
 185  Там  же.
 186  Моисеев  Н.  Н.  Алгоритмы  развития.  М.,  1987.  С.  12.
 187  См.:  Гумилев  Л.  Н.  Этногенез  и  биосфера  Земли.  ВИНИТИ,  1979.  Вып.  1-3.
№  1001,  3734,3735;  Эфроимсон  В.  П.  Биосоциальные  факторы  повышения  умствен-
ной  активности.  ВИНИТИ,  1982.  №  1161.
 188  См.:  Алексеева  Т.  И.  Физиологические  особенности  человеческих  рас  и  неко¬
торые  проблемы  экологии  человека  //  Расы  и  народы:  Современные  этнические  и
расовые  проблемы.  М.,  1983.  .
 189  См.:  Алексеева  Т.  И,  Географическая  среда  и  биология  человека.  М.,  1977.
С.  103,  113.
 190  См.:  Вопросы  философии.  1988.  №  7.
 191  Там  же.  С.  31.
 К  Заключению  (с.  187  -  190)
 1  Ленин  В.  Я-  Поли.  собр.  соч.  Т.  45.  С.  29  -  30.

СОДЕРЖАНИЕ
 Введение 	 3
 Глава  I.  Социально-философские  и  естественнонаучные  предпосыл¬
ки  появления  социобиологии 	 8
 1. 	Социобиология  в  историческом  контексте  развития  философского
и  биологического  знания 	 10
 Обсуждение  дилеммы  "природа-воспитание**:  является  ли  человек
"органической  машиной"  или  "чистой  доской"?  Г.  Спенсер,  П.  А.  Кро¬
поткин,  Ч.  Дарвин  и  социобиологическая  интерпретация  проблемы  соот¬
ношения  биологического  и  социального
 2. 	Зоопсих  алогические  и  этологические  исследования  поведения  живого  23
 Западная  и  отечественная  биология  в  изучении  единства  физиологии
и  психики  человека.  Классики  этологии  -  К.  Лоренц  и  Н.  Тинберген.
Место  этологической  проблематики  в  социобиологии
 3. 	Непосредственные  предшественники  социобиологии 	 39
 Эволюционно-биологические  и  генетические  аспекты  изучения  поведе¬
ния.  У.  Гамильтон,  Дж.  Мэйнард  Смит,  В.  Уинн-Эдвардс,  Г.Ориенс,
 Р.  Триверс  и  проблема  природно-генетических  основ  поведения  человека
 Глава  II.  Основные  концепции  социобиологии 	 46
 1.  Рождение  социобиологии
 Общий  обзор  первоначальных  направлений  и  идей  "нового  синтеза".
Социобиология  под  обстрелом  оппонентов.  Научное  направление  или  ва¬
риант  биологизма?
 2.  Социобиология  о  формах  социального  поведения  животных  и  чело¬
века  	 63
 Эволюционная  роль  альтруизма  -  позиция  социобиологии  и  ее  оппонен¬
тов.  Воспроизведение  как  важнейшая  отличительная  черта  живого.  Сек¬
суальное  поведение.  Агрессия  в  мире  животных.  Наследовал  ли  человек
свойство  агрессивности?
 Глава  III.  Социобиология  и  философия 	 94
 1.0  методологических  трудностях  и  противоречиях  социобиологии  ...
 Сила  и  слабость  "инварианта".  Редукционизм  и  холизм.  Моделирование,
аналогия  и  проблема  экстраполяции  знания  с  уровня  животного  на  пове¬
дение  человека.  Физикалистский  образ  науки  и  новые  задачи  биологии  .
 2. 	Теория  генно-культуриой  коэволюции  -  опьгг  "синтетичного  знания"  113
 Каким  образом  гены  и  культура  "держат  друг  друга  на  привязи"?  Поня¬
тие  эпигенетических  правил.  Гипотетичный  характер  концепции  коэво¬
люции
 203

3.  Мировоззренческие  основания  социобиологических  концепций  125
 Может  ли  дарвинизм  быть  философской  основой  социобиологии?  Нату¬
ралистическое  сознание  и  натурализм.  Гуманистичные  устремления
социобиологов.  "Биофилия”  и  "этика  охраны  природы”
 4.  Проблема  природы  человека  в  социобиологии  и  в  марксистском
исследовании 	159
 Многозначность  понятия  "природа  человека”.  Биологизаторские  тенден¬
ции  социобюлогии  в  понимании  природы  человека.  "Новая  наука  о  че¬
ловеке”  -  претензия  на  новизну  или  постановка  новых  вопросов?  Социо-
биологический  "синтез”  знания  и  реальные  проблемы  взаимодействия
биологических  и  социогуманитарных  дисциплин
 Заключение 	186
 8итшагу 	190
 Список  цитированной  литературы  	  191

Карпинская  Р.  С.,  Никольский  С.  А.
 К26  Социобиология:  Критический  анализ.  —  М.:  Мысль,  1988.—
с.  203,  [1].
 18ВЫ  5-244-00016-0
 Социобиология  -  одно  из  новых  теоретических  направлений  на  Западе,
целью  которого  является  создание  "новой  науки  о  человеке".  Но  как  пони¬
мают  социобиологи  эту  науку?  С  каких  позиций  они  пытаются  решить  дан¬
ную  задачу  и  к  каким  результатам  приходят,  имея  в  виду  проблему  познания
самого  человека?  На  эти  и  другие  вопросы  в  книге  дается  обстоятельный
ответ.
 0308020300-165
004  (01)-88
 ББК  60.5

Монография
 Регина  Семеновна  Карпинская
Сергей  Анатольевич  Никольский
 СОЦИОБИОЛОГИЯ
 Критический  анализ
 Редактор  В.  Г.  Глухов
Младший  редактор  О.  А.  Рябченко
Оформление  художника  Ф.  Г.  Миллера
Художественный  редактор  Г.  М.  Чеховский
Технический  редактор  Н.  Ф.  Федорова
Корректор  С.  С.  Новицкая
 Оператор  наборно-печатающего  автомата  М.  Ю.  Арефьева
ИБ  №  3570
 Набор  текста  произведен  в  издательстве  "Мысль"  на  наборно-печатаю-
щем  автомате.  Подписано  в  печать  18.10.88.  Формат  60X881/16*  Бумага
офсетная  №  2.  Гарнитура  "Пресс-Роман".  Офсетная  печать.  Уел.  печат¬
ных  листов  12,74.  Уел.  кр.-отт.  12,74.  Учетно-издат.  листов  16,48.
Тираж  8  ООО  экз.  Заказ  №  825. 	.  Цена  1  р.  80  к.
 Издательство  "Мысль".  117071.  Москва  В-71,  Ленинский  пр.  15.
 Московская  типография  №  8  Союзполиграфпрома  при  Государственном
комитете  СССР  по  делам  издательств,  полиграфии  и  книжной  торговли.
101898,  Москва,  Центр,  Хохловский  пер.,  7.

НОВАЯ  КНИГА
 В  1989  г.  издательство  "Мысль"
выпускает  в  свет:
 "Фрейдо-марксизм”  о  человеке.  —  12  л.  -  1  р.  20  к.
 Книга  посвящена  разбору  основных  идей  "Фрейдо-марксиз-
ма”  -  одного  из  наиболее  влиятельных  течений  буржуазной  фи¬
лософии  и  психологии  XX  в.,  рассмотрению  узловых  этапов  фор¬
мирования  и  развития  мировоззрения  3.  Фрейда.  В  работе  со¬
держится  критика  различного  рода  попыток  "дополнить”  марк¬
сизм  психоанализом  ("левый  фрейдизм”  Г.  Маркузе,  "сексэко-
номия"  В.Райха  и  др.),  анализируется  новое  явление  в  современ¬
ной  буржуазной  идеологии-  "фрейдо-марксизм"  в  США,  лево¬
радикальные  концепции  в  психиатрии  ("анти  психиатрия").
 Для  философов,  психологов,  медиков,  а  также  для  более  ши¬
рокого  круга  читателей.

Уважаемые  читатели!
 Наиболее  полную  информацию  о  готовящихся  к  выпуску  книгах
издательства  "Мысль”  по  экономике,  философии,  истории,  де¬
мографии,  географии  можно  получить  из  ежегодных  аннотиро¬
ванных  тематических  планов  вьшуска  литературы,  имеющихся
во  всех  книжных  магазинах  страны.
 Сведения  о  выходящих  в  свет  изданиях  регулярно  публику¬
ются  в  газете  "Книжное  обозрение”.
 По  вопросам  книгораспространения  рекомендуем  обращать¬
ся  в  местные  книготорги,  а  также  во  Всесоюзное  государствен¬
ное  объединение  книжной  торговли  "Союзкнига".
 Литературу,  имеющуюся  в  достаточных  количествах  в  книго¬
торговой  сети,  вы  можете  заказать  через  магазины  "Книга  -  поч¬
той":
 127540,  г.  Москва,  Дубинская  ул.,  16  а.
 Магазин  №  84  "Дом  политической  книги",
отдел  "Книга  -  почтой"
 117167,  г.  Москва,  ул.  Кржижановского,  14.
 Магазин  №  93  "Книга  -  почтой"

Р  С  Карпинская,  САНикольский  СОЦИОБИОЛОГИЯ