Гуманистическая мысль итальянского Возрождения. Переводы с латинского и с итальянского языка XVI века - Брагина Л.М.

Л. М. Брагина. Итальянский гуманизм эпохи Возрождения: идейные поиски

Письмо 8. Иоанну де Колонна о том, что нужно терпеливо переносить естественное и воздерживаться от бесполезных жалоб

Письмо 12. Иоанну де Колонна, описание еще одного путешествия

Письмо 12. Марку из Януи о том, что и те, кто посвящает себя государству, могут жить непорочно и благочестиво и что они тоже могут устремиться от этой суеты к покою более возвышенной жизни

Письмо 15. Другу, склонному к тяжбам, о том, что нужно искать дружбу с хорошими людьми и избегать вражды с плохими

Письмо 15. Против похваляющихся знаниями не в своей науке и любителей срывать цветочки изречений. Спор с одним известным мужем

Письмо 16. Ему же - окончание спора, а также о Болонском университете

Письмо к фра Джованни да Сан Миньято от 21 сентября 1401 г.

Письмо к фра Джованни да Сан Миньято от 25 января 1406 г.

Утешительное послание профессору грамматики Донату, уроженцу Апеннин, в связи со смертью Петрарки

Глава II. О происхождении флорентийского народа

Глава ІІІ. О том, какими искусными приемами Флоренция сопротивлялась принципату в Италии, и о доблести города, которую он проявил в делах внешних

Глава ІV. О том, почему внутренние порядки и учреждения Флоренции достойны восхищения

История деяний Фердинанда, короля Арагона

Марсилио Фичино Козимо Медичи, Отцу Отечества, себя препоручает

Письмо Джованни Ручелаи, мужу светлейшему, о том, что такое фортуна и может ли человек противостоять ей

Паллада, Юнона и Венера обозначают созерцательную жизнь, активную жизнь и жизнь, проводимую в наслаждениях

Похвалы нашему веку как золотому, потому что он порождает золотые дарования. Превосходному медику и астроному Павлу Миддельбургскому

Марсилио Фичино приветствует любезнейшего Германа

Автор: Брагина Л.М.

Теги: философия психология всемирная история философии история философии итальянское возрождение культура возрождения мировая культура

ISBN: 5-02-006384-3

Год: 2004

Похожие

Культура Возрождения. Том 2. Книга 2. Энциклопедия. Р-Я, A, S

Ренессанс и ренессансы в искусстве Запада

Золотой век глины: Скульптурные группы из раскрашенной терракоты в художественной культуре раннего итальянского Возрождения

Ренессанс и «ренессансы» в искусстве Запада

Текст

гумАниаичЕСкм
мысль
ИТАЛЬЯНСКОГО
ВОЗРОЖДЕНИЯ

Лука Делла Роббиа. Диалектика
1437-1439

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
НАУЧНЫЙ СОВЕТ «ИСТОРИЯ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ»
КОМИССИЯ ПО КУЛЬТУРЕ ВОЗРОЖДЕНИЯ

Серия
«Культура Возрождения»
Основана в 2003 году
Редколлегия:
доктор исторических наук Л.М. БРАГИНА (отв. редактор)
кандидат исторических наук В.М. ВОЛОДАРСКИЙ
доктор искусствоведения В.Д. ДАЖИНА
кандидат исторических наук О.В. ДМИТРИЕВА
доктор исторических наук О.Ф. КУДРЯВЦЕВ
доктор филологических наук Р.И. ХЛОДОВСКИИ

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ
МЫСЛЬ
ИТАЛЬЯНСКОГО
ВОЗРОЖДЕНИЯ
Переводы с латинского
и с итальянского языка
XVI века
МОСКВА НАУКА 2004

УДК 1(091)
ББК 87.3(0)
Г94
Рецензенты:
кандидат исторических наук Т.П. ГУСАРОВА^
доктор исторических наук И.Н. ОСИНОВСКИЙ
Переводчики:
О.Ф. КУДРЯВЦЕВ, Н.Х. МИНГАЛЕЕВА, Г.Д. МУРАВЬЕВА,
Г.И. САМСОНОВА, O.A. УВАРОВА, М.С. ФЕЛЬДШТЕЙН,
Е.В. ФИНОГЕНТОВА, ИЯ. ЭЛЬФОНД
Гуманистическая мысль итальянского Возрождения / [Сост., авт. вступ. ст.,
отв. ред. Л.М. Брагина]; Науч. совет "История мировой культуры". - М.: Наука,
2004. - 358 с. - (Культура Возрождения).
ISBN 5-02-006384-3
В книге представлены переводы с латинского и с итальянского языка XVI в. сочинений выдающихся
итальянских гуманистов эпохи Возрождения - Франческо Петрарки, Колюччо Салютати, Конверси-
ни да Равенна, Леонардо Бруни Аретино, Поджо Браччолини, Лоренцо Баллы, Марсилио Фичино, Фран-
ческо Гвиччардини. Почти все тексты публикуются на русском языке впервые. В разных по жанрам про-
изведениях гуманистов (диалоги, трактаты, письма, исторические труды и т.д.) нашли яркое и разносто-
роннее выражение идейная специфика, философские поиски, исторические и политические представле-
ния, характерные для итальянского гуманизма.
Для историков, философов, литературоведов, культурологов, искусствоведов, а также для широко-
го круга читателей, интересующихся культурой Возрождения.
ТП-2003-І-№11
ISBN 5-02-006384-3 © Брагина Л.М., составление, вступительная статья,
2004
© Кудрявцев О.Ф., Мингалеева Н.Х., Муравьева Г.Д.,
Самсонова Г.И., Уварова O.A., Фельдштейн М.С,
Финогентова Е.В., Эльфонд И.Я., перевод на рус-
ский язык, 2004
© Российская академия наук и издательство "Нау-
ка", серия "Культура Возрождения" (разработка
оформления), 2003 (год основания), 2004
© Скан и обработка: glarus63

ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ
Книга, предлагаемая вниманию читателей, открывает серию изданий под
общим названием "Культура Возрождения". Эта серия фактически продолжает
ряд публикаций прошлых лет, подготовленных Комиссией по культуре Возро-
ждения Научного совета "История мировой культуры" Российской академии
наук. Работа Комиссии ведется с 1973 г.; в ней участвуют историки, искусство-
веды, литературоведы, философы, представители других гуманитарных наук.
Объединяя специалистов разных профилей, Комиссия способствует развитию
междисциплинарного комплексного подхода к изучению проблем европейского
Ренессанса, освещению истории культуры во взаимосвязи с социальной историей,
с различными аспектами жизни общества. Культура Возрождения рассматрива-
ется как в ее общей специфике, так и в региональных, национальных, локаль-
ных вариантах, а также в ее отношении к наследию античности и средневековой
культуры. Большое внимание уделяется индивидуальным особенностям творче-
ства мастеров ренессансной культуры и типовым чертам культурных процессов
в эту эпоху.
Результатом исследовательской работы стали всесоюзные, а ныне - всерос-
сийские научные конференции с широким составом участников. Многие из кон-
ференций, организованных Комиссией, имели статус международных: в них
принимали участие специалисты по культуре Ренессанса из США, Италии,
Франции, Нидерландов и других стран. Материалы конференции послужили ос-
новой для 19 сборников научных статей: Леон Баттиста Альберти. М., 1977; Ти-
пология и периодизация культуры Возрождения. М., 1978; Проблемы культуры
итальянского Возрождения. Л., 1979; Томас Мор. 1478-1978. М., 1981; Культура
эпохи Возрождения и Реформация. Л., 1981; Античное наследие в культуре Воз-
рождения. М., 1984; Культура Возрождения и общество. М., 1986; Культура эпо-
хи Возрождения. Л., 1986; Рафаэль и его время. М., 1986; Эразм Роттердамский
и его время. М., 1989; Природа в культуре Возрождения. М., 1993; Культура
Возрождения и средние века. М., 1993; Культура и общество Италии накануне
нового времени. М., 1993; Культура Возрождения и религиозная жизнь эпохи.
М., 1997; Культура Возрождения XVI века. М., 1997; Культура Возрождения и
власть. М„ 1999; Человек в культуре Возрождения. М., 2001; Книга в культуре
Возрождения. М., 2002; Миф в культуре Возрождения. М., 2003.
Данная книга является двадцатым по счету изданием Комиссии и одновре-
менно первым в серии "Культура Возрождения". Как видно уже из самого со-
5

става книги - переводов сочинений итальянских гуманистов, почти все тексты
которых впервые публикуются на русском языке, издания серии предполагают-
ся более разнообразными по характеру, чем предшествующие публикации.
В серию по-прежнему будут включаться сборники статей, отражающие резуль-
таты работы научных конференций, и в русле уже сложившейся традиции эти
издания будут иллюстрированы воспроизведениями памятников искусства эпо-
хи Возрождения. В серию войдут также монографические труды, сборники пе-
реводов и т.д. Как и прежде, издания серии будут ориентированы на освещение
культуры Возрождения в русле актуальных научных проблем, задач современ-
ного этапа развития ренессансоведения.
В открывающем серию сборнике текстов итальянских гуманистов, сочине-
ния которых публикуются в переводах с латинского и итальянского языка
XVI в., читатель сможет познакомиться с выдающимися образцами ренессанс-
ной словесности, с разнообразными духовными идеалами, философскими иска-
ниями, с этической, политической и исторической мыслью ряда крупнейших
деятелей культуры Возрождения. Их сочинения - свидетельства яркой инди-
видуальности тех, кто обращался, казалось бы, к типичным для эпохи жанрам -
письмам, диалогам, трактатам, историческим трудам, запискам. Каждый из
гуманистов, чьи имена представлены в этой книге, внес свой неповторимый
вклад в утверждение новых культурных ориентиров, новых представлений
о человеке, обществе, окружающем мире.

JIM. Брагина
ИТАЛЬЯНСКИЙ ГУМАНИЗМ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ:
ИДЕЙНЫЕ ПОИСКИ
Культура Возрождения возникла в Италии в середине XIV в. и достигла бле-
стящего расцвета в ХѴ-ХѴІ столетиях. Это был новый тип культуры, светски-
рационалистический по своей главной направленности. Ее зарождение и бы-
строе развитие во многом были обусловлены историческими особенностями
страны и спецификой культурной эволюции европейского общества в позднее
средневековье. Свободные итальянские города-государства обрели экономиче-
скую мощь в условиях политического партикуляризма. Они опирались на пере-
довые формы торгово-промышленного предпринимательства, банковского де-
ла, а также на монопольные позиции во внешней торговле и широкое кредито-
вание европейских правителей и знати. Богатые, процветающие, чрезвычайно
активные в сфере экономики и политики, города Италии стали базой формиро-
вания новой, ренессансной культуры, послужив затем образцом и для других
стран Европы. Для развития культуры Возрождения имело значение и то обстоя-
тельство, что в Италии не сложились в средние века четко очерченные обще-
ственные сословия. Феодальная знать рано оказалась вовлеченной в бурную
городскую жизнь и тесно смыкалась в своей политической и хозяйственной
деятельности с верхушкой купечества. Эта особенность итальянского общества
способствовала созданию в городах-государствах особого идейно-психологиче-
ского климата: здесь высоко ценились свобода полноправных граждан, их
равенство перед законом, доблесть и предприимчивость, открывавшие путь к
преуспеванию.
Среди предпосылок складывания ренессансной культуры в Италии следует
отметить достигшую высокого развития систему образования - от густой сети
школ, церковных, монастырских и особенно городских, содержавшихся на сред-
ства коммун, а также частных, до многочисленных университетов, которые в
отличие от других европейских стран значительно раньше оказались открыты-
ми для преподавания дисциплин, расширявших рамки гуманитарного образова-
ния. Наконец, в Италии существовала особенно тесная связь культуры с тради-
циями древнеримской цивилизации. Нигде в Европе не сохранились столь мно-
гочисленные памятники античности. Восстановление преемственности с антич-
ной культурой, более полное и глубокое, чем в средние века, - задача, выдвину-
тая деятелями Ренессанса, - произошло прежде всего в Италии, поскольку куль-
тура Древнего Рима оставалась важной частью собственного прошлого, насле-
дием предков.
7

Формирование новой культуры стало делом главным образом гуманистиче-
ской интеллигенции, весьма разнородной по своему происхождению и социаль-
ному статусу. Хотя выдвигавшиеся гуманистами идеи получали нараставший со
временем общественный резонанс, в целом их трудно связать с идеологией того
или иного общественного слоя, в частности характеризовать как "буржуазные"
или "раннебуржуазные". При всей идейной пестроте в культуре итальянского
Возрождения сложилось, однако, целостное ядро нового мировоззрения, специ-
фические черты которого определяют его "ренессансность". В конечном итоге
оно было порождено новыми потребностями самой жизни, как и поставленная
гуманистами задача достижения более высокого уровня образования для доста-
точно широкого слоя общества. Выдвижение этой важной просветительской
цели обусловливалось и внутренними закономерностями развития культуры. Ее
осуществлению помогала сложившаяся в итальянских городах структура обра-
зования.
РОЖДЕНИЕ ГУМАНИЗМА
Эпоху гуманизма нередко начинают с Данте, в котором гуманисты видели
своего непосредственного предшественника. Более убедительной, однако, пред-
ставляется точка зрения, согласно которой отсчет гуманистической эпохи начи-
нается с творчества Франческо Петрарки. В его произведениях наметился пово-
рот от схоластической традиции и аскетических идеалов средневековья к новой
культуре, обращенной к проблемам земного бытия человека. Литературное на-
следие Петрарки огромно - от лирической поэзии на вольгаре до диалогизиро-
ванной исповеди "Моя тайна" и трактатов на латыни. Особый и чрезвычайно
обширный пласт латинских сочинений Петрарки составляют его эпистолярные
циклы - "Стихотворные послания", "Старческие письма", "Дружеские пись-
ма" и др. В них нашли отражение волновавшие Петрарку мировоззренческие и
научные проблемы - философско-этические, эстетические, религиозные, а так-
же вопросы филологии, истории, политики.
Доминантой всего творчества Петрарки, знаменовавшей новое отношение
к античной культуре, стала "любовь к древним", реабилитация языческой лите-
ратуры, и прежде всего поэзия, возвеличение ее как носительницы мудрости,
открывающей путь к постижению истин бытия. В представлении Петрарки,
идеалы христианства и увлечение Цицероном не противостоят друг другу,
напротив, мир христианства может лишь обогатить себя, осваивая культурное
наследие древних, красоту языка и мудрость языческой поэзии. Усилиями
Петрарки был начат характерный для Возрождения процесс восстановления
несравненно более широких, чем в средние века, преемственных связей с антич-
ностью. Страстный собиратель древних манускриптов, их первый толкователь
и текстолог, Петрарка заложил основы ренессансной классической филологии.
Его библиотека включала сочинения более 30 древних авторов, в том числе
забытых или малоизвестных в средние века, и была крупнейшей в тогдашней
Европе.
8

Иным было отношение первого гуманиста к средневековью: он усматривал
в предшествующих столетиях эпоху "господства варваров", упадка образован-
ности, порчи латинского языка, незаслуженного пренебрежения к языческой
культуре античности. Петрарка критиковал схоластику за ее неспособность
дать удовлетворительные ответы на извечные вопросы о природе человека и
его предназначении. Негативно оценивал он и саму структуру схоластических
знаний, в которой квадривиум (математические науки) оттеснял на задний план
столь важные для понимания природы человека гуманитарные дисциплины.
Назревшую задачу Петрарка видел в повороте всей системы знания к изучению
"человеческого" и потому главную роль отводил филологии, риторике, мораль-
ной философии. Он считал особенно важным восстановить античную основу
именно в этих сферах знания, строить их на изучении широкого круга классиче-
ских текстов - сочинений Цицерона, Вергилия, Горация, Овидия, Саллюстия и
многих других древних авторов. По-новому прочитывал Петрарка и труды от-
цов церкви, прежде всего Августина, высоко ценил их классическую образован-
ность.
Особое место в творчестве Петрарки занимает поэзия на вольгаре - "Кни-
га песен" ("Канцоньере"), стихотворный цикл, посвященный Лауре, и аллегори-
ческая поэма "Триумфы" со множеством античных реминисценций. В "Книге
песен" он воспевает красоту земной женщины, облагораживающую силу люб-
ви к ней, даже если эта любовь остается, как у него самого, неразделенной. Это
произведение широко прославило его автора, снискав ему европейскую извест-
ность. Для многих поэтов эпохи Возрождения итальянские канцоны Петрарки
стали идеалом, образцом для подражания. В ренессансной поэзии сложилось
особое стилистическое направление - петраркизм, которое приобрело широкий
размах в XVI в. Не менее значимым было воздействие гуманистических идей
Петрарки на последующее развитие ренессансной мысли, и прежде всего его
настойчивое утверждение, что овладение культурным наследием древних долж-
но служить главной цели - воспитанию духовно богатого и нравственно совер-
шенного человека, способного в своем земном предназначении руководство-
ваться разумом и высокими нормами добродетели. Для Петрарки путь к боже-
ственным истинам лежал через осмысление мирского опыта человечества, его
истории, деяний великих людей, слава которых непреходяща.
При всей новизне идей первого гуманиста его мировоззрение не было лише-
но противоречий и сохраняло немало традиционных черт. Петрарку не оставля-
ли сомнения в правильности избранных им новых культурных ориентиров (осо-
бенно показательна в этом плане "Моя тайна"). Светские настроения и острый
интерес к земной жизни ему самому не раз казались чреватыми греховностью,
вступающими в противоречие с религиозными взглядами и чувствами. И все же,
несмотря на духовные метания, Петрарка, поэт, увенчанный лавровым венком
в Риме в 1341 г., сознавал важное значение своего вклада в культуру и не скры-
вал любви к мирской славе. Его творчество стало зеркалом глубоко изучающей
себя личности и вместе с тем искреннейшей исповедью, облеченной в отточен-
ную художественную форму.
Близким соратником и продолжателем начинаний Петрарки стал Джо-
ванни Боккаччо. Выходец из флорентийской купеческой фамилии, Боккач-
9

чо молодые годы провел в Неаполе, изучая коммерцию и каноническое пра-
во. Однако главным его увлечением стала поэзия Вергилия, Овидия, Данте.
Печать этих увлечений несут первые произведения Боккаччо - роман "Фи-
локоло", стихи, воспевающие Фьямметту, поэма "Филострато". Вернувшись
в 1340 г. во Флоренцию, Боккаччо наряду с торговыми делами и государст-
венной службой занимался и литературным творчеством. Он смело обратил-
ся к новым жанрам: его роман в прозе и стихах "Амето, или Комедия фло-
рентийских нимф" положил начало ренессансной пасторали, а "Элегия ма-
донны Фьямметты" стала романом-исповедью о страстной любви. Идилли-
ческая поэма "Фьезоланские нимфы" утверждала ренессансные каноны это-
го жанра, отвергала аскетический идеал и возвеличивала "естественного"
человека. Создавая свои литературные произведения на вольгаре, Боккаччо
вслед за Данте и Петраркой совершенствовал итальянский язык, обогащал
его, в том числе и оборотами народной речи, что станет характерной чертой
стилистики "Декамерона", его самого значительного произведения.
"Декамерон" (по-русски "Десятиднев") состоит из ста новелл, рассказан-
ных в течение десяти дней поочередно юношами и девушками благородных
фамилий, которые уединились в предместье Флоренции во время эпидемии
чумы. Каждый день открывается заставкой к десяти новеллам, повествую-
щей о том, как проводит время эта небольшая группа молодых людей, обра-
зованных, тонко чувствующих красоту природы, верных нормам благородст-
ва и воспитанности. Обрамление новелл "Декамерона" намечает контуры ре-
нессансной утопии, рисует идиллическую картину: культура оказывается воз-
вышающим и цементирующим началом идеального микросоциума. В самих
новеллах Боккаччо с необычайной широтой и проницательностью раскрыва-
ет иной мир - реальную пестроту жизни со всем богатством людских харак-
теров и житейских обстоятельств. Герои новелл принадлежат к разным соци-
альным слоям: горожане и клирики, простолюдины и знать. Образы персона-
жей полнокровны, жизненны: это люди, предающиеся земным радостям,
включая плотские удовольствия, столь решительно осуждавшиеся церковной
моралью. Боккаччо реабилитирует женщину, говорит о возвышающей нрав-
ственной силе любви, но в то же время он зло высмеивает ханжество, сласто-
любие монахов и клириков. В "Декамероне" высветились новые грани скла-
дывавшегося гуманистического мировоззрения, в том числе его антиаскети-
ческие идеалы. В центре внимания Боккаччо, как и Петрарки, - проблема са-
мосознания личности, которая получит широкую перспективу в дальнейшем
развитии ренессансной культуры. "Декамерон" имел огромную популярность
в Италии и за ее пределами. Уже в XIV в. он был переведен на французский
и английский язык, а его сюжеты нередко заимствовались и перерабатыва-
лись в духе национальных традиций других стран.
Однако церковь резко осудила "Декамерон" как произведение безнравст-
венное, наносящее ущерб ее авторитету, и настаивала на отречении Боккач-
чо от своего детища. Испытывая душевные муки, Боккаччо обратился за со-
ветом к Петрарке, который в ответном письме удержал его от сожжения "Де-
камерона". Важным вкладом Боккаччо в формирование гуманистической
культуры стало и его сочинение "Генеалогия языческих богов", в котором
10

прослеживаются взаимосвязи античных мифов, их происхождение и форми-
руется своеобразный пантеон богов и героев античной мифологии. Автор
продолжил здесь начатую Петраркой реабилитацию языческой поэзии, под-
черкивал ее близость к теологии. Боккаччо утверждал, что поэзия раскрыва-
ет высокие истины о человеке и окружающем его мире, но делает это в при-
сущей ей форме иносказаний, поэтому она заслуживает такого же внимания
и глубокого осмысления, как и истины теологии. Культ поэзии стал харак-
терной чертой всего раннего гуманизма. Он нашел отражение и в творчестве
Колюччо Салютати, младшего современника Петрарки и Боккаччо, предан-
ного последователя их идей.
Юрист по образованию, Салютати более 30 лет занимал пост канцлера Фло-
рентийской республики, активно отстаивая ее политические интересы в много-
численных публицистических письмах и инвективах, направленных против ее
врагов. Яркий пример - "Инвектива против Антонио Лоски", в которой он за-
щищает Флоренцию от нападок миланского гуманиста и подчеркивает ее роль
как хранительницы республиканских свобод, несовместимых с тиранией. Раз-
мышления Салютати об особенностях единоличного правления и его пагубно-
сти для народа, когда оно выходит за рамки разумных законов, нашли отраже-
ние в его трактате "О тиране", где поставлен вопрос и о возможности сверже-
ния тирана, если его правление идет вразрез с интересами общего блага. Ана-
лиз форм государственной власти, апология республиканских или монархиче-
ских ее форм будут заметным направлением гуманистической мысли в XV и
XVI вв.
В многоплановом творчестве Салютати видное место занимает разработка
образовательной программы гуманистической культуры - studia humanitatis,
обоснование важности включения в нее широкого круга гуманитарных дисцип-
лин - грамматики и филологии, поэтики, риторики и диалектики, а также педа-
гогики, истории и этики. В разработанное еще Цицероном понятие "humanitas"
("человечность") он вкладывал и свой особый смысл, определяя его как духов-
ную культуру, формировать которую призвана новая образованность, сочетаю-
щая разносторонние знания и практический опыт, развитое самосознание лич-
ности и ее активную созидательную деятельность. В полемике с теологами и
схоластами Салютати выступал как сторонник действенной философии, "учи-
тельницы жизни", решительно отвергая их умозрительный метод философство-
вания и пренебрежение к идейному богатству классическою наследия, научно-
го и поэтического (языческую поэзию он ценил столь же высоко, как и его
предшественники - Петрарка и Боккаччо). Оставаясь верным христианским по-
зициям, Салютати в то же время был убежден, что новая образованность, опи-
рающаяся на фундамент античной культуры, немало способствует более глубо-
кому постижению истин Священного Писания. Впрочем, нормы аскетической
морали католицизма он не разделял, полагая, что они противоречат земному
предназначению человека - жить в обществе, а не в уединении, сражаясь за
справедливость, истину и честь. Идеалу созерцания - vita contemplativa он проти-
вопоставлял идеал активной гражданской жизни - vita activa, положив начало
гуманистической полемике о значении этих нравственных антиподов в достиже-
нии человеком счастья.
11

Флорентийский канцлер пользовался широким признанием современни-
ков не только как опытный политик-республиканец, но и как убежденный
проповедник гуманистических идей. Свой дом с богатой библиотекой он от-
крыл для занятий с флорентийской молодежью, стремясь привить ученикам
интерес к изучению классики и критическому осмыслению исторического
опыта человечества, в котором видел главное культурное богатство. Из
кружка Салютати вышли крупнейшие гуманисты следующего поколения -
Леонардо Бруни, Поджо Браччолини, Пьетро Паоло Верджерио, Никко-
ло Никколи. Творчеством Салютати завершился этап раннего гуманизма.
Его итогом стала смело заявившая о себе новая образованность, открывшая
чуждые средневековой традиции подходы к проблемам человека на основе
глубокого освоения античного наследия и целостной системы гуманитарного
знания.
РАЗВИТИЕ ГУМАНИЗМА В XV в.
Культура Возрождения в Италии прошла несколько этапов эволюции, гра-
ницы которых отмечены рубежами столетий - XIV, XV и XVI, или по-итальян-
ски треченто, кватроченто, чинквеченто. Этап раннего гуманизма завершился в
начале XV в., выдвинув программу построения новой культуры на базе studia
humanitatis - широкого комплекса гуманитарных дисциплин. В эпоху кватрочен-
то эта программа была претворена в жизнь, чему способствовало возникнове-
ние многочисленных центров гуманизма и ренессансной культуры в целом. Они
складывались во Флоренции и в Венеции, Риме и Милане, Неаполе и Ферраре,
Мантуе, Урбино, Болонье и Римини. Политический партикуляризм Италии во
многом предопределил многообразие школ и направлений в гуманизме и искус-
стве Возрождения. В формировании мощного гуманистического движения в
XV в. ведущую роль играла новая интеллигенция, которая на протяжении сто-
летия все более уверенно утверждала свои позиции в сфере образования и нау-
ки, а также на государственной службе (канцлерами, секретарями правителей,
дипломатами часто становились гуманисты). Вошло в практику ряда итальян-
ских университетов предоставлять гуманистам кафедры риторики, поэтики, мо-
ральной философии. Заботой гуманистов становилось и книжное дело - соби-
рание рукописей античных авторов, создание библиотек, в том числе и публич-
ных, а с началом книгопечатания во второй половине XV в. и подготовка тек-
стов к изданию, их редактирование и выверка.
Общественное признание пришло к гуманистической интеллигенции да-
леко не сразу. Прочно интегрированная в устоявшиеся социальные структу-
ры, она материально зависела от власти и меценатства, корпоративных тра-
диций университетов. Да и новаторство гуманистов часто не встречало пони-
мания и подвергалось суровой критике со стороны теологов, схоластов, юри-
стов, представлявших традиционную среду интеллектуалов. Не случайно при-
метой времени стали поиск новых форм самоорганизации гуманистов, созда-
ние гуманистических сообществ и академий, где царил дух свободы в интер-
12

претации источников знания, дружеской критики, острых дискуссий. В такой
атмосфере особую популярность приобрел жанр диалога, позволявший сопо-
ставлять полярные позиции, искать аргументированные ответы на спорные
вопросы философии, не предполагая их догматического единообразия.
В эпоху кватроченто в гуманистическом движении наметилось несколько
идейных течений, ориентированных на различные философские традиции ан-
тичности - аристотелизм, платонизм, эпикуреизм, стоицизм. Крупнейшими из
них стали два направления, сложившиеся во Флоренции, но получившие распро-
странение и в других центрах гуманизма, - так называемый гражданский гума-
низм и неоплатонизм. Идейные течения складывались в рамках общих мировоз-
зренческих принципов гуманизма и светской ориентации системы знания в
целом. Различия выявлялись прежде всего в подходе к толкованию проблем
человека, его нравственных идеалов. Если в концепциях гражданского гуманизма
делался акцент на нормах активного служения обществу, формулировались
максимы гражданственной этики, то в моральной философии гуманистов-
неоплатоников, создававших культ знания, нравственный идеал связывался
с созерцанием, с сосредоточением усилий на научном творчестве. В первой
половине XV в., в пору расцвета гражданского гуманизма, предпочтение
отдавалось идеалу человека-гражданина, а во второй половине столетия его все
чаще в трудах гуманистов оттеснял идеал ученого мудреца.
Самостоятельными направлениями в гуманизме стали учение о человеке
Леона Баттиста Альберти и этическая концепция Лоренцо Баллы, в которой
понимание высшего блага было близко философии Эпикура. К концу столетия
многоголосие гуманистической мысли окажется наиболее адекватной для нее
формой существования. К концу XV в. ренессансная культура занимала лидиру-
ющие позиции во многих областях духовной жизни общества. Гуманистическая
образованность стала нормой общественного престижа, ей отдавали дань пред-
ставители крупных купеческих фамилий и родовой аристократии, правители го-
сударств и церковные иерархи. Культура Возрождения в Италии подошла к по-
ре своего высшего расцвета - Высокому Возрождению, охватывающему пер-
вые три десятилетия XVI в.
ТОРЖЕСТВО STUDIA HUMANTTATIS
Новая система образования начала делать успешные шаги в конце XIV -
начале XV в. Гуманистическая педагогика утверждалась в соперничестве с тра-
диционной идейной ориентацией и практикой школьного и университетского
образования. Символами двух разных подходов к проблемам воспитания и обра-
зования стали трактат "О благородных нравах и свободных науках" (1402)
гуманиста Пьера Паоло Верджерио, активного участника кружка Салютати, и
трактат "Наставление в семейных делах" доминиканского монаха Джованни Доми-
ничи, ставшего впоследствии кардиналом. Верджерио отстаивал светскую на-
правленность образования, подчеркивал его нравственно-социальные задачи.
Цель образования он видел в приобретении разносторонних знаний, которые
13

формируют ум и высокую нравственность, помогают в жизненных делах. В ме-
тодах воспитания, по Верджерио, важны авторитет родителей и учителя, инте-
рес самого ученика к занятиям, а не принуждение и наказание.
Иная педагогическая задача была выдвинута в трактате Доминичи. Обеспо-
коенный слишком светской ориентацией образования в городских школах Фло-
ренции, он призывал отдавать предпочтение домашнему образованию целена-
правленно религиозного характера. Доминичи был убежден, что не интересом
к земным благам надо "вооружить детей", а учить их становиться "жителями
вечного царства". Важно взращивать в учениках терпение и покорность, пре-
зрение ко всякого рода соблазнам земного мира, не гнушаясь самыми суровыми
методами воспитания.
Педагогическая тема стала одной из самых заметных в гуманистической ли-
тературе первой половины XV в. Она рассматривалась и в специальных тракта-
тах ("О научных и литературных занятиях" Леонардо Бруни, "О воспитании
юношей" Маффео Веджо), и в трудах более общего характера - в сочинениях
"О семье" Леона Баггиста Альберти и "Гражданская жизнь" Маттео Пальмие-
ри. При разнообразии оттенков в рекомендациях все эти авторы были едино-
душны в мысли о необходимости светской ориентации всей системы воспитания
и образования. Ее цель они видели в формировании свободного, всесторонне
развитого человека, широко эрудированного, нравственно ответственного и
граждански активного. Гуманисты отстаивали право ученика на сознательный
выбор в овладении знаниями и рекомендовали похвалу, а не наказание как глав-
ное средство воспитания. Все они говорили об уважении к религии, но не при-
зывали к отказу от земных радостей и отречению от мира. И если Доминичи
осуждал чтение языческих авторов, особенно поэтов, считая это занятием без-
нравственным, то гуманисты, напротив, делали акцент на изучении античных
авторов. В новом комплексе гуманитарных дисциплин они усматривали проч-
ную основу для формирования совершенного человека, способного раскрыть
свои достоинства в повседневной деятельности, в гражданской жизни.
Гуманистическая педагогика получала практическое воплощение во многих
городских школах и в тех, что создавались при дворах правителей. Новая образо-
ванность пробивала себе путь и в университетах Италии. Флорентийский Студио
одним из первых стал приглашать гуманистов для чтения лекционных курсов по
риторике, поэтике, моральной философии. Уже в конце XIV в. здесь была откры-
та кафедра греческого языка и литературы, которую занял приглашенный из Ви-
зантии ученый Мануил Хрисолор. И позже, в XV в., греческую литературу и фи-
лософию в Студио преподавали византийские греки - Феодор Газа, Георгий Тра-
пезундский, Иоанн Аргиропул.
Курсы греческой и латинской античной поэзии, а также риторики, преобра-
женной и по-новому трактованной на основе найденных в первые десятилетия
XV в. рукописей "Оратора" Цицерона и "Наставления оратору" Квинтилиана,
начали читать не только во Флоренции, но и в других итальянских университе-
тах - в Павии, Милане, Падуе, Ферраре, Болонье. Причем в риторике, в прин-
ципах ее построения, одни гуманисты отдавали предпочтение Цицерону, дру-
гие - Квинтилиану. Среди последних был Лоренцо Валла, в полемику с ним
вступили Франческо Филельфо и Поджо Браччолини, что лишь четче выявля-
14

ло самостоятельный, критический подход гуманистов к античному наследию.
Прерогативой новой интеллигенции стали почти все дисциплины комплекса stu-
dia humanitatis и, что особенно показательно, моральная философия, которая
традиционно читалась теологами. Гуманитарные знания определяли профессио-
нальную ориентацию гуманистов, занимавшихся их теоретической разработкой
и преподаванием. Само понятие "гуманист" сложилось в университетской сре-
де - так называли профессора, читавшего дисциплины из комплекса studia
humanitatis (по аналогии с термином "легист" - читающий право). Некоторые
исследователи склонны отождествлять (точнее, ограничивать) понятие "гума-
низм" с их профессиональной деятельностью. Однако такая позиция вступает в
противоречие с содержанием гуманистической литературы, ее идейным богат-
ством и новаторством, ярче всего проявившемся в сфере этических идей.
ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ЭТИКА
Гуманисты придавали этической проблематике настолько важную роль, что
ни один из них не оставил без внимания ее в своем творчестве. Их побуждали об-
ращаться к проблемам морали и иные причины, в частности неоскудевающий по-
ток дидактической литературы традиционного толка - всякого рода "Триумфы
добродетелей", "Цветы благочестия" и тому подобные труды, выходившие
из-под пера клириков и популяризировавшие церковную этическую доктрину, тя-
готевшую к нормам аскетической морали. Гуманисты в своем стремлении к обос-
нованию принципов светской этики, не порывающей с христианством, но скон-
центрированной на проблемах земного бытия человека, шли особым путем - они
не принимали многих идей из арсенала церковной морали и далеко не всегда раз-
деляли расхожие нормы из жизненной практики различных социальных слоев.
Их не удовлетворяли, в частности, феодальные представления о знатности проис-
хождения как основе благородства человека, но в равной мере они не оправдыва-
ли и безудержного, поступающегося нравственными принципами накопительства
купечества. Опираясь на античную философию, гуманистическая этика учитыва-
ла, особенно в постановке проблем, и средневековые традиции моральной фило-
софии, но прежде всего стремилась осмыслить потребности собственной эпохи.
Она стала прочным фундаментом всего ренессансного мировоззрения, тесно пе-
реплетаясь с социально-экономическими и политическими, эстетическими и ан-
тропологическими идеями.
В эпоху кватроченто в гуманистической этике сложилось несколько напра-
влений, различавшихся философской основой и трактовкой главных проблем -
пониманием высшего блага, нравственного идеала, взаимоотношений личности
и общества и ряда других. Принципы гражданского гуманизма были заложены
Леонардо Бруни в его "Введении в науку о морали", "Диалогах к Петру Пав-
лу Гистрию", многочисленных речах и письмах. Его этические идеи оказались
неразрывно связанными с политической концепцией республиканизма, четко
очерченной в его энкомии "Восхваление города Флоренции", обширной "Исто-
рии флорентийского народа" и небольшом письме-трактате "О флорентийском
15

государстве". В своей этико-политической концепции Бруни исходил из тезиса
античной философии, развернутого Аристотелем в "Никомаховой этике", - о
человеке как существе социальном, наиболее полно раскрывающем себя в об-
щении с другими людьми. Проблему взаимоотношений индивида и общества
Бруни решает однозначно: социальная гармония требует подчинения личных
интересов общему благу. Однако такая нравственная позиция в полной мере
осуществима лишь в условиях республики, построенной на принципах свободы,
равенства и справедливости, государства, где все граждане уважают законы, а
магистраты строго следят за их исполнением и пресекают своеволие могущест-
венных лиц.
Лучшую форму государственного устройства Бруни видел во Флорентий-
ской республике. Здесь законы обеспечивали гражданам свободу от тирании и
внешнего порабощения, полагал он, здесь существовало равенство политиче-
ских прав и справедливость как норма распределения общественных благ. Разу-
меется, Бруни вел речь о полноправии граждан, принадлежавших к флорентий-
ским цехам и составлявших малую часть населения города, но он высоко ценил
сложившуюся систему пополанскои демократии и создал ее идеализированный
образ в "Восхвалении города Флоренции". Отсюда и патриотизм как важная
этическая норма. Служить "родной коммуне", городу-республике на хозяйст-
венном, политическом и военном поприще считалось долгом флорентийцев.
Эти представления стали важным принципом гражданственной этики Бруни и
одним из главных постулатов всего направления гражданского гуманизма.
Этико-политические идеи Бруни получили развернутое обоснование в сочи-
нении "Гражданская жизнь", написанном в 1430-е годы Маттео Пальмиери, вид-
ным государственным деятелем и гуманистом Флоренции. Служение общему
благу, когда каждый должен быть готов переносить трудности ради пользы рес-
публики, Пальмиери возвел в высшую нравственную норму. Истинная доброде-
тель, полагал он, - это прежде всего труд не только на благо себе, но и всего об-
щества. Рисуя идеальную картину социальных порядков, Пальмиери подчерки-
вал, что все способное к труду население должно быть занято полезной деятель-
ностью и платить налоги, однако не слишком разорительные, поскольку част-
ные богатства - залог благосостояния всего общества. Поэтому гуманист не
осуждает тягу к накопительству - лишь бы оно совершалось "чистыми руками";
богатство же создает условия для проявления гражданских добродетелей -
мужества, великодушия, щедрости, патриотизма.
Отрицая принципы аскетической этики и связанную с ней апологетику
уединенной жизни ради религиозного созерцания, Пальмиери славит блага ци-
вилизации, ценности культуры, которые создаются совместными усилиями лю-
дей. Активная жизнь человека-гражданина, исполненная труда и заботы об об-
щем благе, - долг каждого, ибо это отвечает социальной природе человека. Что
же касается оптимальной формы общественного устройства, то в "Гражданской
жизни" Пальмиери она четко ассоциируется с пополанскои демократией Фло-
рентийской республики, которой присуща имущественная и политическая диф-
ференциация. Однако мысли о несправедливости такой системы, когда слиш-
ком велико различие между бедными и богатыми, побуждали гуманиста искать
пути к установлению справедливых порядков. И в поэме "Град жизни", написанной
16

30 лет спустя, как и "Гражданская жизнь", на вольгаре, Пальмиери рисует иной
идеал общественного устройства, где почти не остается места для частной
собственности - главной причины всех бед человечества. Иные акценты расстав-
ляет гуманист и в этике: главными среди гражданских добродетелей в поэме
оказываются справедливость как естественно присущее человеку свойство и
умеренность, укрощающая алчность и зависть. Идеал общества, воссозданный
в поэме Пальмиери, положил начало ренессансным утопиям - направлению,
которое станет особенно заметным в XVI в.
Этика гражданского гуманизма - в первой половине кватроченто ее с энту-
зиазмом разрабатывали не только Бруни и Пальмиери, но Джанноццо Манетти,
Поджо Браччолини, Донато Аччайуоли и другие гуманисты - во второй поло-
вине столетия в условиях тирании Медичи претерпела некоторую трансформа-
цию. Один из страстных приверженцев идей гражданского гуманизма, видный
политический деятель Флоренции Аламанно Ринуччини, в "Диалоге о свободе"
(1479) сделал новый шаг в осмыслении светской этики, неразрывно связав ее с
проблемами политического устройства. Центральное понятие его сочинения -
гражданская свобода, которую он рассматривал как главное и непременное ус-
ловие нравственного совершенствования личности и общества. Равенство и
справедливость (в их понимании он был близок к Бруни и Пальмиери) предста-
ют в его этике как норма общественной жизни, которую невозможно реализо-
вать в условиях отсутствия демократии, когда нет гласности в обсуждении и
принятии важных государственных решений и нарушена установленная зако-
ном республики система выборов в магистратуры. Отход от традиций пополан-
ской демократии произошел при Медичи в последние десятилетия XIV в., и Ри-
нуччини не жалеет эпитетов, осуждая тиранию этого могущественного клана,
подчинившего своей власти Флоренцию. Он делает вывод, корректирующий
нравственные максимы гражданского гуманизма: поскольку отсутствие полити-
ческой свободы резко сокращает возможности участия граждан в жизни обще-
ства и государства, то ставится под сомнение сам принцип служения общему
благу - ведь его олицетворяют тиран и его окружение. Сохранить достоинство
и порядочность в таких условиях можно, лишь отстранившись от политической
деятельности, уйдя в частную жизнь, в уединение ради творческого труда и
именно этим принося пользу обществу. Свобода в понимании гуманиста стано-
вится высшей моральной категорией, едва ли не главным благом, к которому
должен стремиться каждый человек.
В гражданском гуманизме Флоренции сплелись воедино принципы свет-
ской этики и социальные порядки, оптимальные для их осуществления. Здесь
не только утверждалась ценность земной жизни, совершенство которой зави-
село от усилий самих людей, но и создавался идеал волевой, энергичной лич-
ности, готовой, руководствуясь разумом, ответственно участвовать в делах
общества и государства. Характерной чертой этого направления в итальян-
ском гуманизме стали идейные поиски в сфере этики, связанные с социально-
политической мыслью, что придавало этому синтезу значение мировоззрен-
ческих устоев. Человек представал как сознательный творец своего земного
бытия, активно формирующий в нравственном плане и самого себя, и обще-
ство в целом.
17

Особое место в гуманистической этике занимает концепция Лорен-
цо Баллы, его трактовка понятия высшего блага, представленная в диалоге
"Об истинном и ложном благе" (другое название - "О наслаждении"), уви-
девшем свет в 1433 г. Теория наслаждения как высшего блага, которую гу-
манист развивал в духе философии Эпикура, имела резкую антиаскетиче-
скую направленность. Валла видел в наслаждении (voluptas) естественное
свойство человека и цель его устремлений. Все материальные и духовные
блага должны служить удовлетворению разносторонних потребностей чело-
века и в конечном счете радости и счастью в земной жизни. Решительный
противник традиционного для христианской антропологии противопоставле-
ния телесной и духовной природы человека, Валла настаивал на необходимо-
сти гармонии души и тела и оправдывал стремление к чувственным наслаж-
дениям, поскольку они порождены инстинктом к самосохранению, данным
человеку природой. Отсюда он выводил важную этическую максиму - для
обретения внутренней гармонии человеку следует избегать страданий и ис-
кать радостей. В диалоге Баллы, где представлены разные позиции в трак-
товке понятия наслаждения, доминирует полемика с философией стоиков,
создававших культ добродетели, связанной с преодолением жизненных
трудностей, жертвенностью и готовностью переносить страдания. Не добро-
детель, а наслаждение отождествляется с высшим благом в этике Баллы.
Высшее благо, или счастье, заключено, по мысли гуманиста, "в удовольствии
души и тела", к нему стремятся все, и оно безусловно полезно для человека.
Однако благо каждого индивида не должно достигаться в ущерб другим
людям, а значит, важен разумный выбор пути к личному счастью. Быть
добрым или злым зависит от самого человека, от того, насколько правильно
или неверно осознает он свою конечную цель - счастье в наслаждении,
равно как и средства для ее достижения.
Выдвинутое Валлой понимание основ нравственности с учетом интере-
сов личности, его стремление оправдать чувственную природу человека
резко контрастировали с официальной церковной доктриной. В сочинении
"О монашеском обете" Валла бросил ей прямой вызов, подвергнув сомне-
нию правомерность существования института монашества. Истинное благо-
честие, утверждал он, заключается не в обете, насилующем плоть, а в радо-
стной мирской жизни согласно природе. Еще более смелым был антицерков-
ный памфлет "Рассуждение о подложности так называемой Дарственной
грамоты Константина", где Валла, опираясь на данные исторической геогра-
фии, лингвистики, других областей гуманистического знания, неопровержи-
мо доказал фальшивость Дарственной грамоты императора Константина, на
которой папы основывали свои притязания на светскую власть в христиан-
ском мире. Гуманист дополнил свой вывод и нравственными аргументами о
неправомерности таких притязаний папства. За свои сочинения Валла в
1444 г. был привлечен к суду инквизиции, но от суровой кары его спасло за-
ступничество неаполитанского короля Альфонса Арагонского, у которого в
ту пору он служил секретарем. Антицерковные произведения Баллы были
опубликованы в начале XVI в. в Германии, где получили широкий общест-
венный резонанс в годы Реформации.
18

УЧЕНИЕ О ЧЕЛОВЕКЕ
ЛЕОНА БАГГИСТА АЛЬБЕРТИ
Выдающийся деятель итальянского Возрождения Леон Баттиста Альберти
(1404-1472) оставил ярчайший след в самых разных областях ренессансной
культуры - в гуманистической и художественной мысли, в литературе на латы-
ни и вольгаре, в архитектуре и науке. Он принадлежал к влиятельной купече-
ской фамилии Альберти, изгнанной из Флоренции политическими противника-
ми, получил юридическое образование в Болонье, большую часть жизни провел
на службе в папской курии в Риме. Альберти создал несколько архитектурных
проектов (палаццо Ручеллаи во Флоренции, храмы в Римини и Мантуе и др.), во-
плотивших принципы новой, ренессансной архитектуры, и в сочинении " Десять
книг о зодчестве" изложил ее основы, опираясь на трактат Витрувия "Об архи-
тектуре". Проблемам художественного творчества и эстетической теории по-
священы трактаты Альберти "О живописи" и "О ваянии".
Обширный пласт литературных произведений Альберти, в которых рас-
крылись его гуманистические позиции, включает итальянские диалоги "О се-
мье", "Теодженио", "Домострой", латинские басни и аллегории, объединенные
в цикл "Застольных бесед", а также сатиру "Мом, или О государе" и ряд других
сочинений. Исходная посылка гуманистической концепции Альберти - неотъем-
лемая принадлежность человека миру природы, которую он трактует в духе
пантеистических идей как носительницу божественного начала. Человек, вклю-
ченный в мировой порядок, оказывается во власти его законов - гармонии и со-
вершенства. Гармония человека и природы покоится на его способности позна-
вать мир и на разумных основаниях строить свое существование. Основное
предназначение человека гуманист видел в созидании, творчестве, которое трак-
товал широко - от труда скромного ремесленника до высот научной и художе-
ственной деятельности. Отходя от понимания труда как наказания за первород-
ный грех, Альберти обращал внимание на его нравственно-воспитательную
роль: если в праздности "люди становятся слабыми и ничтожными", то в труде
они обретают источник душевного подъема, раскрывают заложенные в челове-
ческой природе добродетели. Идеал активной жизни, исполненной созидания,
сближает этику Альберти с гражданским гуманизмом, но в ней есть и немало
особенностей, позволяющих видеть в выдвинутом Альберти учении о человеке
самостоятельное направление в гуманистической мысли кватроченто.
Концепция Альберти имела в своей основе представление о добродетели
(virtus) как исконной способности человека жить по законам разума и творить
добро - без этих нравственных устоев невозможно существование семьи, обще-
ства и государства. Индивид в учении Альберти всегда выступает в определен-
ных социальных связях. Причем семья имеет значение основополагающего со-
циального института, "маленького государства", организующего жизнь челове-
ка с первых его шагов. Благо семьи, ее хозяйственное преуспевание лежат в ос-
нове благосостояния всего общества, и потому фамильные интересы, связаны
ли они с уплатой налогов или с отказом от государственной службы, могут быть
поставлены выше общественных. Путь к богатству и процветанию семей Аль-
берти видел в разумном ведении экономического предпринимательства, в нако-
19

пительстве, в основе которого лежат прежде всего бережливость и трудолюбие.
Гуманист исключал нечестные методы обогащения, поскольку они лишают се-
мью доброй репутации, и в этом он расходился с житейской практикой и мента-
литетом купечества. Альберти ратовал за такие взаимоотношения индивида и
общества, когда личный интерес согласуется с интересами других людей; он
мыслил общество как гармоническое единство всех его слоев, чему должна спо-
собствовать деятельность правителей.
Проблемы власти, нравственного облика государя и магистратов, методов
управления рассматриваются в различных по жанру сочинениях гуманиста.
В их решении он нередко склонен к пессимизму. Так, в аллегорической сатире
"Мом, или О государе" Альберти создает гротескно-карикатурный образ вер-
ховного правителя мира Юпитера и его придворной клики, менее всего заботя-
щихся о благе людей, вверенных их попечению, и в этой метафоре-типизации
власти говорит об извечности и неизбывности пороков правителей. В трактате
"О зодчестве", относящемся к тому же периоду творчества Альберти, что и
"Мом", возникает иной, исполненный оптимизма образ власти, а именно прав-
ление "лучших", мудрых и опытных, честных и бескорыстных служителей, ра-
деющих за общее благо. Разумно управляемое государство, по мысли Альбер-
ти, должно гармонично вписываться в окружающую природную среду, форми-
руя ее в соответствии с оптимальными нормами градостроительства. Альберти-
архитектор рисует идеальный город-государство, прекрасный по своей общей
планировке и внешнему облику зданий, улиц и площадей. Вся жизненная среда
человека здесь устроена так, что учитываются потребности и личности,
и семьи, и общества в целом. Все части города, хотя они предназначены для
проживания разных общественных групп (в центре находятся дворцы знатных
и богатых, на окраине - дома ремесленников, мелких торговцев, бедноты), оди-
наково благоустроены и удобны для жизни людей, а прекрасные общественные
здания - школы, термы, театры - доступны для всех обитателей города. После
Альберти проектам идеального города-государства отдали дань архитектор
Филарете, Леонардо да Винчи и многие авторы утопических сочинений XVI в.
Альберти разделял веру гуманистов в возможность социального мира на пу-
тях нравственного совершенствования личности и общества, но в то же время
видел "царство человека" во всей сложности его противоречий: отказываясь ру-
ководствоваться разумом и знаниями, люди становятся подчас разрушителями,
а не созидателями гармонии в земном мире. Сомнения гуманиста нашли яркое
выражение в "Моме", а также в баснях и аллегориях из цикла "Застольные бе-
седы", окрашенных в пессимистические тона. Автор с иронией воссоздает чело-
веческие характеры и поступки, сомневаясь в способности людей реализовать
позитивные свойства своей природы и жить по законам разума. Однако на скло-
не лет в "Домострое" Альберти снова обретает веру в возможность оптималь-
ного социального бытия на основах нравственности и законов. Гармония дости-
жима, если все будут руководствоваться в своей жизненной практике знаниями,
нормами порядочности и добродетели, что особенно важно для правителей.
В "Домострое" образованность рассматривается как обязательное условие
государственной службы - ведь нужно умело и со знанием дела обосновывать
свою позицию при обсуждении законов и прочих дел в магистратурах. Здесь
20

более отчетливо, чем в ранних сочинениях ("О семье" и др.), звучат гражданствен-
ные идеи: активная жизнь в обществе и служение его интересам трудом, творчест-
вом, созиданием. Свои надежды Альберти обращает к молодому поколению, при-
зывая его быть умелым творцом красивой и гармоничной жизни, как частной, так
и социальной.
НОВОЕ ПОНИМАНИЕ БЛАГОРОДСТВА ЧЕЛОВЕКА
Идейные поиски гуманистов, новые подходы к интерпретации основных
этических категорий нашли отражение и в определении понятия "благородст-
во" (nobilitas), шедшем вразрез с феодально-сословной традицией его истолко-
вания, когда благородными именовали лишь лиц знатного происхождения. Нача-
ло нового понимания благородства восходит к Данте; его позицию разделяли
Петрарка и Боккаччо, считавшие основой истинного благородства личные за-
слуги человека, а не знатность происхождения. В эпоху кватроченто многие гу-
манисты посвятили этой этической проблеме специальные сочинения. Среди
них Поджо Браччолини и Буонаккорсо да Монтеманьо, Лауро Квирини и Кри-
стофоро Ландино; их объединяло стремление вложить новый смысл в понятие
"благородство", решить, правомерно ли связывать его со знатностью рода, бо-
гатством или властью. В сочинениях гуманистов речь шла в то же время и о со-
циальной роли знати в современном им обществе, о возможности применять
эпитет "благородный" к человеку независимо от его происхождения и социаль-
ного статуса, если его отличали высокая нравственность и достойные дела.
Одним из первых к теме благородства обратился Поджо Браччолини в диа-
логе "О благородстве" (De nobilitate), увидевшем свет в 1440 г. Характерный для
гуманистической литературы жанр диалога позволил автору рассмотреть проб-
лему, учитывая различные ее толкования. Однако в основу собственного пони-
мания благородства Поджо положил наблюдения над реалиями итальянской
действительности, что придало его сочинению особую актуальность и даже вы-
звало критические суждения (одним из оппонентов Поджо стал Лауро Квири-
ни). У Поджо участники диалога спорят о том, насколько благородство челове-
ка определяет его доблесть и в какой мере оно зависит от родовитости и богат-
ства. С этих позиций в диалоге дается оценка социальной роли итальянской зна-
ти. Так, неаполитанская аристократия подвергнута осуждению за то, что пре-
бывает в праздности, полагая недопустимым для ее положения и непозволи-
тельным заниматься делами сельского хозяйства в своих владениях или торго-
во-финансовым предпринимательством. Поджо выносит нравственный приго-
вор неаполитанской знати с позиций утверждавшегося в гуманизме понимания
труда как главного условия достоинства личности. Положительной оценки в
диалоге Поджо удостоен венецианский патрициат, поскольку его благородство,
полагал он, было связано с участием в управлении государством и в его среде не
считалось зазорным заниматься торговыми делами. Что же касается нобилите-
та Флоренции, то Поджо отмечает его неоднородность - одни знатные фамилии
традиционно участвовали в управлении республикой и торгово-финансовом
предпринимательстве, другие же, "радуясь благородному титулу", услаждали
21

себя охотой. Образ жизни последних присущ также римской и ломбардской зна-
ти, констатирует Поджо. В его диалоге "О благородстве" вполне адекватно от-
ражены образ жизни и настроения итальянской знати, при этом очевидные сим-
патии гуманиста вызывает та аристократия, которая оказалась всецело вовле-
ченной в экономическую и политическую жизнь государства (в Венецианской и
Флорентийской республиках), что и определило высокий социальный статус
знати. Не отвергая знатности рода как компонента понятия "благородство'*,
Поджо делает главный акцент на личной доблести, на активной деятельности
человека, в которой раскрываются его высокие нравственные качества. Празд-
ность же решительно осуждается с этих позиций.
Еще более последователен в гуманистической трактовке знатности и
благородства Кристофоро Ландино. В диалоге "Об истинном благородстве",
написанном в 1480-е годы, Ландино утверждает, что подлинный смысл поня-
тия "благородство" заключен лишь в добродетели и славных делах, а не в ро-
довитости или богатстве. Благородным можно считать и купца, но не из-за
его обширного состояния, а потому что он накопил его собственным трудом.
Быть или не быть благородным, подчеркивает Ландино, зависит от самого
человека, его разума, воли, нравственного совершенства. Как и Поджо, Лан-
дино ищет аргументы не в абстрактных рассуждениях, а в итальянской дей-
ствительности. Он тоже воздает хвалу венецианскому патрициату, и не толь-
ко за то, что представители знатных семейств Венеции умело ведут государ-
ственные дела, возвеличивая себя и республику, но и за то, что обладают вы-
сокой культурой, предаваясь занятиям литературой, философией, искусства-
ми. Ландино впервые вводит в понятие благородства культуру человека, его
знания, эрудицию, развивая представления гуманистов о культурном насле-
дии человечества как его главном богатстве, овладение которым только и
может сделать людей нравственно совершенными. Он акцентирует эту
мысль, заявляя, что не может быть благородным тот, кто предается поро-
кам, пребывает в праздности и не усердствует в науках и искусствах. Ни бо-
гатство, ни пышные одежды и пиры не смогут придать таким людям благо-
родства, даже если их предки и имели определенные заслуги. Не связаны с
истинным благородством, по мысли гуманиста, и полученные от правителей
титулы. В отличие от Поджо и других предшественников Ландино последо-
вателен в новой трактовке понятия "благородство" - он полностью исклю-
чает из него родовитость, выдвигая на первый план "благородный образ
жизни" - жизни, наполненной трудами в хозяйственной или политической
сфере и непременно учеными занятиями.
С этой меркой подходит Ландино к оценке социальной роли знати и не счи-
тает, например, весь венецианский патрициат благородным сословием только
потому, что в качестве привилегии и обязанности ему вменялось несение госу-
дарственной службы (известно, что Венецианской республикой управляли члены
Большого совета, состоявшего из представителей патрицианских фамилий) -
одного этого для подлинного благородства, полагал гуманист, недостаточно,
но важно еще быть человеком высокой нравственности и культуры.
Обращаясь к проблемам морали, гуманисты не ограничивались теоретиче-
ским их осмыслением, но обращались и к жизненной практике, что отразилось
22

и в истолковании понятия "благородство". Их позиция приобретала антисослов-
ный и антифеодальный характер: она лишала знать, "благородное сословие",
исключительного права на благородство как высокое свойство личности, полу-
чаемое по наследству, а не собственными усилиями, и уравнивала всех людей в
возможности достичь знатного положения на пути активной гражданской жиз-
ни и овладения ценностями культуры.
КУЛЬТ РАЗУМА И ЗНАНИЯ
Во второй половине XV в. итальянский гуманизм обрел зрелые формы в об-
ласти гуманитарных знаний, заложив научные начала в филологии и историо-
графии, а также подвергнув переосмыслению комплекс этических проблем. Во
многом обновленный интеллектуальный фундамент позволял гуманистам втор-
гаться в заповедные сферы теологии - онтологию, гносеологию, космологию,
антропологию. Не только studia humanitatis, но и традиционные studia divinitatis
(познание божественного) входят теперь в круг интересов многих гуманистов и
по-новому осмысляются ими в духе принципов, выдвинутых уже более чем сто-
летним развитием ренессансной культуры. Усложняется и расширяется идейная
панорама гуманистического движения в целом. Наряду с гражданским гуманиз-
мом с его ориентацией преимущественно на Аристотеля, эпикурейской линией
Баллы, получившей продолжение в среде римских гуманистов во главе с Помпо-
нио Лето и Каллимахом, наряду с учением о человеке Альберти, опиравшимся
на разные античные философские школы (стоиков, перипатетиков и др.), в се-
редине столетия начало формироваться новое направление, связанное с освоени-
ем идей Платона и неоплатоников - Плотина, Порфирия, Ямвлиха, Макробия,
Прокла. Общим для всего спектра направлений в гуманистической мысли стали
глубокий интерес к проблемам человека и новые подходы к их разрешению, а
также акцент на роли разума как высшего свойства человеческой природы.
В гуманизме последних десятилетий XV в. представления о человеке значи-
тельно обогащаются, складывается его культ как земного бога. Человека все-
мерно возвеличивают за способность к самопознанию и постижению всей сис-
темы мироздания, рассматривают его как центральное звено этой системы, на-
конец, по творческим возможностям сравнивают с Богом. Возвеличение и обо-
жествление человека стало характерной чертой флорентийского неоплатониз-
ма - направления, сложившегося в рамках Платоновской академии, которая
возникла во Флоренции в 1462 г., когда начались заседания гуманистов на вил-
ле Кареджи, подаренной правителем Флоренции Козимо Медичи молодому
Марсилио Фичино. Более трех десятилетий вилла Кареджи в окрестностях Фло-
ренции была местом, где проходили ученые диспуты участников Платоновской
академии, главой которой стал Фичино.
С Платоновской академией были связаны многие флорентийские гумани-
сты - Кристофоро Ландино, Джованни Пико делла Мирандола, Анджело Поли-
циано, Джироламо Бенивьени, Джованни Нези. На ее заседаниях могли присут-
ствовать все, кто интересовался проблемами эстетики, которые доминировали
23

в тематике ее диспутов. На них бывали Козимо и Лоренцо Медичи, художник
Боттичелли, медики и юристы, представители флорентийской знати. Здесь ца-
рила атмосфера дружеских дискуссий без оглядки на авторитеты, утвердившиеся
в схоластической философии. Академия Фичино не была единственной в
Италии: в 1460-е годы возникли еще две академии - в Риме, где ее возглавил
Помпонио Лето, и в Неаполе (под покровительством короля) во главе с Джо-
ванни Джовиано Понтано. Академии стали новой формой самоорганизации гу-
манистической интеллигенции, учеными сообществами, отмеченными свободой
научного поиска и обращением к самым разным философским традициям. Это
отличало академии от корпоративности университетов с их привязанностью к
учению Аристотеля, культовой фигуре схоластики.
Особенно широкой известностью пользовалась Платоновская академия Фло-
ренции во многом благодаря переписке Фичино с гуманистами и другими учены-
ми адресатами. Идеи Фичино, строившего свою философию на основе неоплато-
низма, находили живой отклик в интеллектуальных кругах Италии и за ее преде-
лами и приобрели немало приверженцев и продолжателей. Среди них - Кристо-
форо Ландино и Анджело Полициано, Джованни Нези и Джироламо Бенивьени,
Джованни Пико делла Мирандола, Лоренцо Медичи и мн. др. Круг научных инте-
ресов Фичино охватывал космологию и онтологию, антропологию, этику и эсте-
тику. Особой сферой его идейных исканий была теология, которой посвящено
главное сочинение гуманиста - "Платоновская теология о бессмертии душ"
(1469-1474). Фичино принадлежала заслуга перевода с греческого на латинский
язык основного корпуса произведений Платона и неоплатоников - Плотина,
Прокла, Ямвлиха, Порфирия и др.
Исходной философско-теологической идеей Фичино стало представление о
слитности, единстве прекрасного и упорядоченного космоса, пребывающего в по-
стоянном движении. Воплощением динамизма мироздания является, по мысли
Фичино, мировая душа. Она придает космосу некое круговое движение - от кра-
соты к любви и наслаждению и снова к красоте, причем это духовное круговра-
щение наполнено светом божественной истины. В этом истолковании космоса с
пантеистических позиций заключался новый, отличный от официального бого-
словия подход гуманиста к проблемам теологии. В центр мироздания помещен че-
ловек-микрокосм, причастный к мировой душе и обладающий собственной бес-
смертной душой. Центральное положение в системе мироздания дает возмож-
ность человеку охватить ее в своем познании, что позволяет сравнить его с Бо-
гом. Гуманист решительно утверждает безграничность человеческого знания, но
в его гносеологии тесно переплетаются рациональные и мистические начала. Ра-
зум человека, его интеллект обращен к познанию внешнего мира, однако еще бо-
лее важным оказывается в теории Фичино самопознание человека, в котором при
мистическом божественном озарении ему открываются идеи и образы мира, за-
печатленные изначально в его интеллекте.
С этой концепцией связан нравственный идеал мудреца-отшельника, выдви-
нутый Фичино. Жизнь мудреца посвящена научному поиску и творчеству, что
дает ему душевный покой и позволяет обрести гармонию с внешним миром и
достичь счастья. Впрочем, уединение мудреца Фичино не связывал ни с религи-
озным созерцанием и монашеским отшельничеством, ни с желанием устранить-
24

ся от дел общества. Он был убежден, что уход от мира необходим ученому ради
обретения знаний, в конечном итоге необходимых самому обществу, поскольку
мудрец может быть полезен разумными советами в сложных гражданских де-
лах. Тем самым ставилась проблема социальной роли знания, науки, интелли-
генции.
Идею "мудрого отшельничества" развивал и Кристофоро Ландино, близкий
друг Фичино и его сподвижник по Платоновской академии. В одном из главных
своих сочинений, "Диспуты в Камальдоли", напечатанном в 1480 г., он искал от-
вет на исконные вопросы моральной философии: в чем состоит высшее благо че-
ловека и каково его земное предназначение? Участники описанного в диалоге
Ландино диспута сошлись в том, что высшее благо - конечная цель всех челове-
ческих устремлений - связано с познанием Бога как абсолютного совершенства;
к этой цели ведет человека разум, способный совершенствоваться в процессе об-
ретения знаний. Предметом же острого спора стал вопрос о достоинствах двух
нравственных идеалов - созерцательной и активной жизни, по сути о земном
предназначении человека, о его жизни в миру или в отшельничестве. Более раз-
вернутой оказалась аргументация в пользу созерцательной жизни, устремленной
к поискам истины: в ней человек приобретает знания и совершенствуется нравст-
венно. Гражданская жизнь, активная деятельность в обществе имеют свою цен-
ность, если в ней воплощаются высшие добродетели, и прежде всего справедли-
вость. Ландино не делает однозначного выбора в пользу того или иного нравст-
венного идеала, но как бы примиряет спорящих, подчеркивая важный гражданст-
венный смысл ученого отшельничества - ведь в трудные минуты для государства
спасительными могут оказаться именно советы мудреца, постигавшего в уедине-
нии природу вещей. Апология мудреца в сочинении Ландино имеет и определен-
ный подтекст - высокую оценку социальной роли самой гуманистической интел-
лигенции. Характерный для флорентийских неоплатоников культ разума и зна-
ния, высокая оценка научного труда отразили не только разносторонние идейные
поиски гуманистов, но и настроения в обществе эпохи тирании Медичи, о кото-
рых столь эмоционально писал Аламанно Ринуччини в "Диалоге о свободе".
УЧЕНИЕ О ДОСТОИНСТВЕ ЧЕЛОВЕКА
Интерес к осмыслению природы человека, ее отличительных свойств, впол-
не традиционный для схоластической антропологии, уже в раннем гуманизме
приобрел новые подходы, а в эпоху кватроченто вырос в самостоятельную про-
блему. Важной вехой на пути ее разработки стал трактат Джанноццо Манетти
"О превосходстве и преимуществе человека", появившийся в начале 1450-х го-
дов. Манетти детально анализировал особенности духовной и физической при-
роды человека, с восторгом описывая все, что выделяет его из мира живых су-
ществ. Он открыто полемизировал с традиционными теологическими предста-
влениями, хотя и подчеркивавшими божественное происхождение человека, но
все же ставившими акцент на принижающее его начало, на роль первородного
греха, последствия которого укоренились в самой природе людей. Гуманист ста-
25

рался обратить внимание на высокие возможности человека, выступая против
недооценки его выдающихся свершений в сфере материальной и духовной куль-
туры. По убеждению Манетти, человек - "смертный бог", он возвышается над
прочими существами благодаря не только способностям своего разума, но и бо-
гатству эмоций. Однако главным, что определяет достоинство человека, Манет-
ти считает его безграничные творческие возможности, плодом которых яви-
лись достижения науки, искусства, культуры в целом.
Увлекавшая многих гуманистов тема достоинства человека в конце XV в.
получила новое осмысление в творчестве талантливого философа Джованни
Пико делла Мирандола. В 1480-е годы он оказался во Флоренции, где завяза-
лась его дружба с Фичино, Полициано, Лоренцо Медичи и другими гуманиста-
ми Платоновской академии. С тематикой ее заседаний связан "Комментарий к
канцоне о любви Джироламо Бенивьени" (1486), в котором Пико излагает свою
интерпретацию платоновской философии любви и красоты и подвергает крити-
ке некоторые положения Фичино, представленные в его сочинении «Коммента-
рий на "Пир" Платона». В том же году молодой философ, граф Мирандолы, на-
писал "Речь о достоинстве человека", намереваясь произнести ее на диспуте в
Риме, для которого выдвинул "900 тезисов, касающихся философии, каббали-
стики, теологии". Диспут не состоялся, так как созданная папой Иннокенти-
ем ѴШ комиссия теологов признала ряд тезисов еретическими. Еще более раз-
гневала папу "Апология", которую Пико написал в защиту своих положений,
отказываясь признать их еретическими. Философу грозил суд инквизиции, но
его спасло заступничество Лоренцо Медичи. "Речь" Пико и его "900 тезисов"
получили хождение в рукописи и имели широкую огласку, особенно предпола-
гавшееся вступление к диспуту. Он ставил своей задачей создать синкретиче-
скую философскую систему, включавшую идеи широчайшего круга авторов -
языческих и христианских, арабских и иудейских. Он подчеркивал ценность са-
мых разных философских школ, но при этом предостерегал от слепого следо-
вания какой-либо одной - нужно впитать все лучшее, что есть у каждого авто-
ра, но идти своим путем, заявлял Пико.
Свою собственную позицию Пико изложил в "Речи", рассуждая о проблеме
достоинства человека. В основе его антропологии лежал тезис о свободе воли
человека как главном свойстве, определяющем его достоинство. Согласно Пи-
ко, человек обладает абсолютной свободой самоформирования, данной ему Бо-
гом. Он рассматривал человека как "узел мира", связывающий материю и дух,
ибо в нем самом сочетается то и другое. Руководствуясь своей волей, человек
может силой разума подняться до высот мирового интеллекта, но и опуститься
до положения низменных тварей. Отсюда огромная ответственность человека в
определении своего места в системе мироздания. Путь к исполнению высокого
божественного предназначения человека, к постижению законов мирового бы-
тия лежит через познание, обогащение разума науками - не только моральной
философией, необходимой для нравственного совершенствования, но и филосо-
фией природы, помогающей осмыслить законы мироздания. Лишь обогащен-
ный знаниями разум окажется способным постичь в полной мере истины боже-
ственного откровения, полагал Пико. В его учении о достоинстве человека чет-
кий акцент сделан на свободе человека в самоформировании и познании; он
26

впервые в гуманистической литературе выделил изучение законов природы как
важный этап совершенствования разума, без которого невозможно постичь
высшие тайны бытия - они принадлежат теологии.
Пико настойчивее, чем другие гуманисты, подчеркивал роль разума, ищу-
щего ответы на коренные вопросы мироустройства. Более того, он выдвинул
тезис, что занятия философией должны стать уделом не горстки людей, но
каждого человека, ибо только она открывает свободу для поиска истины. Вне
философии нет человека, утверждал Пико, снимая тем самым барьер между
мудрецами и невежественной массой. В концепции достоинства человека, сфор-
мулированной Пико делла Мирандола, можно видеть важный итог идеализации
человека, его возвеличения в гуманизме последних десятилетий XV в., активно
развивавшем идеи антропоцентризма.
РЕНЕССАНСНОЕ СВОБОДОМЫСЛИЕ
Активное вторжение гуманистов в сферу теологии выявило и новые подхо-
ды к осмыслению целого комплекса проблем - от этики и антропологии до он-
тологии и космологии, и главное - свободное от догматизма схоластики их ре-
шение. Философские концепции многих гуманистов, не только приверженцев
неоплатонизма, но и таких мыслителей, как Альберта и Леонардо да Винчи,
приобретали пантеистическую окраску, что вело к преодолению резкого проти-
вопоставления Бога его творению, характерного для христианской ортодоксии.
Обожествляя природу, подчеркивая включенность человека в систему естест-
венных закономерностей, гуманисты мыслили мироздание в гармоническом
единстве материального и духовного начал, отказываясь от традиционного по-
стулата об их непримиримости. В этике оправдывалась чувственная сторона
двуединой человеческой природы, и антиаскетизм стал общей позицией гумани-
стов. Все это при безусловной верности новой интеллигенции христианскому
вероучению вело к подрыву отдельных положений официальной католической
догматики и вызывало настороженную, а нередко резко негативную реакцию
церковных идеологов.
Смелым проявлением ренессансного свободомыслия стали характерные для
флорентийских неоплатоников, прежде всего Фичино и Пико, идеи "ученой
религии", опиравшиеся на широкое философское основание, на языческую,
иудейскую и восточную традиции. Христианство в концепции "ученой религии"
рассматривалось как высший синтез религиозно-философских исканий разных
эпох и народов, а поиск "согласования", примирения содержавшихся в них ис-
тин, проявлявшихся в различных формах почитания Бога, приводил к размыва-
нию жестких границ между исповеданиями, соблюдение которых было непре-
рекаемым для католической ортодоксии. Фичино и Пико мечтали не только о
"философском мире", о синтезе различных школ и направлений философской
мысли, но и о создании единой религии, в рамках которой нашли бы примире-
ние самые разные конфессии. Гуманисты, начиная от Петрарки и Салютати,
были убеждены в том, что истина едина, она лишь является людям в многооб-
27

разии форм - поэтических и философских, языческих и христианских. Общим
местом гуманистической мысли было представление, что "под покровом басен"
древности можно обнаружить высочайшие истины и нравственные нормы, ко-
торые не противостоят истинам христианства, а, наоборот, совпадают с ними
или подготавливают их. Полярность язычества и христианской религии, на чем
всегда настаивала церковь, теряла при таком подходе четкую определенность,
и на смену былым контрастам приходил поиск их общей основы. Такая позиция
гуманистов ставила под сомнение исключительность христианства в его католи-
ческой ипостаси, что было непреложной нормой официальной догмы.
НОВОЕ В РИТОРИКЕ И ФИЛОЛОГИИ
В гуманистической мысли кватроченто черты нового ярко проявились во
всех дисциплинах studia humanitatis: не только в этике, педагогике, историогра-
фии, но также в риторике и филологии. Их главным языком оставалась латынь,
но ее "варварский" средневековый вариант был оттеснен латинским языком гу-
манистов, равнявшихся на классические нормы. В риторике, которую гумани-
сты стали интенсивно осваивать еще в начале XV в., к концу столетия сложи-
лось несколько направлений, связанных с ориентацией на Цицерона или Квин-
тилиана либо отстаивавших право свободного выбора среди античных автори-
тетов и создания новых канонов ораторского «искусства. Разнообразие позиций
было вызвано отчасти тем обстоятельством, что преподавание риторики в
большинстве итальянских школ и университетов стало прерогативой гумани-
стов, творчески осмыслявших эту дисциплину и стремившихся отойти от сред-
невековых традиций в ее теории и практике.
Свободный подход к истолкованию принципов ораторского искусства,
равно как и к методике его преподавания, утвердился не сразу, но в ходе ост-
рых дискуссий среди гуманистов. Они развернулись в письмах и памфлетах,
которыми обменивались Лоренцо Валла и Поджо Браччолини, Джованни
Пико делла Мирандола и Эрмолао Барбаро, Анджело Полициано и Паоло
Кортези, горячо отстаивая свои позиции в вопросах красноречия, подчас
столь полярные, что это приводило к открытым ссорам. В эмоциональных
дискуссиях гуманистов проявлялась их вера в важную социальную роль ри-
торики; в ней они видели не только средство совершенствования устной и
письменной латинской речи, но и практическую науку убедительного воз-
действия на людей, позволяющую раскрыть смысл новых философских, эти-
ческих, политических и прочих волновавших их идей. Пустое украшательст-
во языка решительно отвергали гуманисты всех "риторических" направле-
ний; напротив, они акцентировали значение смыслового наполнения речи,
причем ее форма и содержание должны были находиться в гармоническом
единстве. Дискуссии же шли в ином русле: чаще всего они касались степени
канонизации античных правил ораторского искусства или вопросов о том,
следует ли слепо подражать древним авторам и возможно ли соперничать с
ними в красоте и содержательности речи.
28

Характерен в этом плане спор флорентийского поэта, философа и фило-
лога Анджело Полициано с римским гуманистом Паоло Кортези. Последний
считал авторитет Цицерона в стилистике непререкаемым, а задачу современ-
ных писателей видел лишь в строгом следовании за классиком. Полициано же
резко возражал Кортези: нельзя становиться "обезьяной Цицерона", образцы
красноречия следует черпать у самых разных выдающихся авторов древности -
не только у Цицерона, но и у Квинтилиана, а также у Стация и Вергилия и
мн. др. Полициано выдвинул принцип "ученого разнообразия", понимая его
как широкую эрудицию и начитанность в древней и современной литературе.
Именно этот принцип должен, по его мнению, лечь в основу совершенного
владения стилистикой, как литературной, так и ораторской. Полициано не
разделял свойственную многим гуманистам абсолютизацию риторики Цице-
рона, хотя ценил его философскую позицию и гражданственную этику.
Начала гуманистической филологии, заложенные Петраркой, получили
блестящее развитие в творчестве Баллы и Полициано. Их главным достижени-
ем стала обстоятельная разработка метода исторической критики текста, кото-
рый требует воспринимать слово в контексте эпохи. В сочинении "Красоты ла-
тинского языка" ("Элеганции") Валла призывал изучать слово в историческом
развитии, учитывать вариации его значений у разных авторов. Критический
текстологический комментарий Баллы к Новому Завету получил резонанс во
всей Европе и был взят на вооружение идеологами Реформации. Полициано ис-
пользовал метод исторической критики текста в своем анализе творчества ла-
тинских поэтов Стация, Овидия, Персия, в лекциях по поэтике, которые он мно-
го лет читал в Студио Флоренции.
Как поэт Полициано многое черпал не только из античной, но также из на-
родной итальянской литературы, что вполне укладывалось в его представления
о процессе развития и совершенствования языка. В итальянской поэзии Поли-
циано античные мифы переплетаются с мотивами тосканской народной лирики.
Так, его баллада "Добро пожаловать, май!" выдержана в стиле флорентийских
майских песен, которые распевали водившие хоровод юноши и девушки,
прославляя весну и любовь. Поэзия Полициано жизнерадостна, исполнена
восторга перед красотой природы и призывает наслаждаться ею, как и красотой
самого человека. В ней звучит мотив гармонии человека и природы, ставший
знаковым для всей ренессансной культуры. В поэме "Стансы на турнир", посвя-
щенной Джулиано Медичи, брату Лоренцо, и его возлюбленной Симонетте, на
мифологической основе воссоздается ренессансная идиллия, где природа одухо-
творена, а человек обожествлен. Главная тема поэмы - любовь, которая не
только дарит человеку радость и счастье, но и лишает его внутренней свободы.
Один из образов поэмы - нимфа среди цветов - вдохновил Боттичелли на
создание его шедевров "Весна" и "Рождение Венеры". В написанной для театра
поэме "Сказание об Орфее" Полициано новаторски соединил средневековый
жанр миракля с античным мифом об Орфее - певце, обладавшем волшебной си-
лой. Гуманистическую идиллию гармонии человека и природы не нарушает в
поэме даже гибель Орфея - символа поэзии, меняющей мир.
Идею высокой миссии поэта развивал и Кристофоро Ландино. В лекциях,
которые он читал в Студио, комментируя творчество Данте, Петрарки, Горация
29

и Вергилия, гуманист подчеркивал цивилизующую роль поэтического слова и
ораторского искусства. Путь человека от дикости к цивилизации он связывал с
благотворной миссией поэтов и ораторов, убеждавших людей в необходимости
покинуть пещеры и объединиться для гражданской жизни в городах - жизни по
законам правды и взаимопомощи. Ландино полагал, что именно культура слова
помогает сохранять исторический опыт человечества, фиксируя знания, без ко-
торых невозможно его поступательное развитие. Сама общность людей опира-
ется на слово, а его развитие и есть по сути путь цивилизации.
ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
История заняла прочные позиции в гуманистических дисциплинах уже в
первой половине XV в. Обращение к исторической тематике, характерное для
творчества многих гуманистов, было нередко продиктовано их политической
позицией - в истории они видели "наставницу жизни", помогающую не только
осмыслить прошлое, но и дать ответы на вопросы современности. В гуманисти-
ческой историографии кватроченто сохранялась присущая средневековой хро-
нистике Италии приверженность к местной политической традиции и созданию
локальных историй. Так, Леонардо Бруни, Поджо Браччолини, Бартоломео
Скала прослеживали в своих исторических сочинениях судьбу пополански-де-
мократических порядков Флорентийской республики и доказывали их бесспор-
ное преимущество перед монархическим строем. Историки-гуманисты Венеции -
Бернардо Джустиниани, Маркантонио Сабеллико, Гаспаро Контарини - под-
черкивали достоинства патрициански-олигархической Венецианской республи-
ки, а придворные историографы Миланского герцогства - гуманисты Пьер
Кандидо Дечембрио, Джорджо Мерула, Тристано Калько - восхваляли дости-
жения герцогов, "великие деяния" правителей из родов Висконти и Сфорца. Од-
нако независимо от политических пристрастий гуманистов общим для них было
понимание целей и задач историка: он должен дать достоверное описание про-
шлого, дидактически подчеркнув его нравоучительный смысл.
Новизна, привносившаяся гуманистами в историописание, была связана
прежде всего с разработкой критического метода исследования. Приоритет от-
давался выяснению подлинности исторического источника, филологической
критике текста, использованию данных археологии, нумизматики, эпиграфики.
Символом гуманистической историографии стал призыв "ad fontes" - идти к
первоисточникам, наметивший научные подходы к изучению прошлого. Важ-
ными достижениями гуманистов с их методом исторической критики (это отли-
чало их от средневековых хронистов) стали использование текстов на языке
оригинала, перепроверка данных хроник, сомнения в непогрешимости многих
авторитетов, к которым приходилось обращаться, наконец, отбрасывание чу-
дес, легенд и всего иррационального, чем изобиловала средневековая историо-
графия.
Ренессансное историческое знание развивалось преимущественно в свет-
ском ключе; провиденциализм, вмешательство божественной воли в судьбы
30

людей выносились за рамки исторического процесса в целом, творцом которо-
го оказывались они сами. В причинно-следственных связях событий гуманисты
стремились найти естественное обоснование, поддающееся рациональному ис-
толкованию. Приобретала значение роль ярких личностей в истории. Начал
складываться биографический жанр - создание исторических портретов (его
яркие примеры - "Жизнь замечательных людей" Веспасиано да Бистиччи и
"Жизнеописания пап" Платины). Подчеркивание роли личности в исторических
событиях повлияло на стилистику гуманистических трудов: здесь часто исполь-
зовались так называемые вставные речи, которые приписывались известным
деятелям, чтобы подчеркнуть их влияние на ход событий. Это было явным от-
ступлением от принципа "ad fontes", уступкой дидактическим целям историче-
ского сочинения.
Новые подходы к изучению истории особенно полно выявились в пору
Высокого Возрождения в творчестве выдающихся политических мыслите-
лей и историков - Никколо Макиавелли и Франческо Гвиччардини. Макиа-
велли произвел подлинный переворот в политической мысли, выдвинув пос-
ледовательно светскую и рационалистическую теорию государства. Он сбли-
жал политику с наукой, положив в ее основу изучение самой действительно-
сти и отказ от ее идеализации. Политическая теория должна обобщать не во-
ображаемый, а реальный государственный опыт, считал он. Силу государя
Макиавелли видел в его знаниях и способности трезво оценивать события,
опираться на опыт сходных ситуаций в истории, а также в стремлении учи-
тывать противоречивые интересы различных общественных групп. Успех
любого правителя, по его мнению, зависит от того, насколько тщательно и
непредвзято изучена им конкретная ситуация и насколько адекватна ей так-
тика, выработанная для достижения поставленной цели. В сочинении "Госу-
дарь" Макиавелли предлагает правителю нового типа развернутую програм-
му действий, необходимых для создания сильного государства.
Новаторская политическая концепция Макиавелли опиралась на глубокое
осмысление исторических судеб древних государств, их взлетов и падений, а
также на вдумчивый анализ опыта современности, в частности тяжелых испы-
таний, выпавших на долю Италии в эпоху Итальянских войн, свидетелем кото-
рых он стал. В "Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия" Макиавелли дает
глубокие оценки особенностей политического развития разных народов, умело
выстраивает причинно-следственные связи исторических событий, старается
понять и объяснить закономерности развития форм государства - и все это вне
теологического контекста, присущего средневековой политической мысли. Что
же касается оценки различных форм правления - монархии, олигархии и рес-
публики, - то симпатии Макиавелли на стороне последней, хотя он и отмечает
достоинства и недостатки каждой из этих форм. Единовластие, по его убежде-
нию, если и необходимо, то лишь на начальном этапе формирования централи-
зованного, способного отстоять свою независимость государства; обретя силу и
устойчивость, оно может перейти к "народному правлению".
Республиканские позиции Макиавелли ярко раскрылись в его "Истории
Флоренции", которая принесла ему славу выдающегося историка. Опираясь
на труды предшественников, в частности на "Историю флорентийского наро-
31

да" Леонардо Бруни, и в еще большей мере на обширный документальный
материал, он впервые обратил внимание на роль социальной борьбы как важ-
ного фактора исторического развития Флоренции, видя в ней не только
столкновение интересов отдельных групп правящей верхушки, но и выступ-
ления широких слоев населения города. Социальные противоречия Макиа-
велли рассматривал как важнейшую закономерность исторического процес-
са: конфликты малых и больших групп общества являют собой "непрелож-
ный ход событий"; именно они лежат в основе цикличности исторического
развития, закономерной смены государственных форм, когда монархию сме-
няет республика, уступающая со временем место единоличному правлению.
Макиавелли впервые подчеркнул важность осмысления диалектики истории.
Франческо Гвиччардини - в отличие от своего друга Макиавелли - не скло-
нен был оправдывать единовластие ни при каких обстоятельствах. В "Истории
Флоренции" (написанной еще в 1509 г., задолго до появления одноименного тру-
да Макиавелли) он подверг вдумчивому анализу эволюцию политической систе-
мы этого города-республики, проделавшего путь от пополанской демократии
до фактической тирании Медичи при сохранении всех структур "народного пра-
вления", и пришел к выводу, что для Флоренции оптимальной формой государ-
ства могла бы стать олигархия - "правление лучших". И в более поздних сочи-
нениях Гвиччардини оставался верен этой идее. Так, в диалоге "Об управлении
Флоренцией" он обосновывал достоинства олигархической республики, где пра-
вят "лучшие" - мудрые, уважаемые, опытные в политике представители обра-
зованной верхушки общества. Талант историка, воспринявшего достижения гу-
манистической историографии, в полной мере раскрылся в позднем труде Гвич-
чардини, в "Истории Италии" -первом историческом сочинении, где рассматри-
валась судьба всех итальянских государств в тяжелую для них эпоху конца XV -
первых десятилетий XVI в. Он обращал внимание на роль правителей, мудрые
или "плохо обдуманные решения" которых всегда отражались на положении
народа. Труды Гвиччардани, как и Макиавелли, стали вершиной ренессансной
историографии Италии, не получившей, однако, в эпоху позднего Возрождения
новых сильных импульсов развития.
ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ XVI в.
В XVI в. культура Возрождения развивалась в новых исторических услови-
ях, сложившихся в Италии в результате более чем полувековых войн; они при-
несли стране разрушения, экономический спад, утрату политической независи-
мости двумя ее крупнейшими государствами: Неаполитанское королевство и
Миланское герцогство оказались под властью Испании. Ускорился процесс
складывания монархических режимов абсолютистского толка и угасания рес-
публиканских порядков, традиционных для многих городов Северной и Средней
Италии. Так произошло с Флорентийской и Сьенской республиками, ставшими
частью Великого герцогства Тосканского во главе с герцогом Козимо I Меди-
чи. Начавшаяся после решений Тридентского собора (1545-1563) Контррефор-
32

мация привела к учреждению строгой цензуры на все печатные издания и жест-
кому контролю со стороны инквизиционных судов за умонастроениями в обще-
стве. Свободному развитию культуры Возрождения были поставлены серьез-
ные преграды.
На культурных процессах сказывались и новые потребности духовной
жизни общества: гуманитарные дисциплины, переживавшие взлет в XV в.,
постепенно уступали место естественно-научной мысли и натурфилософии,
этика оказалась потесненной эстетическими концепциями, а в литературе и
некоторых областях научного знания окончательно восторжествовал италь-
янский язык, ставший и языком официального делопроизводства. Менялись
пути развития самой гуманистической мысли - новые повороты в учении о
человеке возникали чаще в сфере естествознания, натурфилософии, чем в гу-
манитарных науках. Однако традиции гуманизма, легшего в основу ренес-
сансного мировоззрения, продолжали жить вплоть до конца столетия, обре-
тая новые черты и аргументацию. Этой жизнестойкости способствовало ис-
кусство Возрождения, активно воплощавшее идеалы гуманизма. И не случай-
но именно в художественной культуре Возрождения ярче проявился кризис
гуманистической мысли, четко обозначившийся к середине столетия.
В пору Высокого Возрождения, отмеченного зрелостью гуманистической
мысли и расцветом художественной культуры, связь гуманизма с искусством
получила убедительное и блестящее выражение в творчестве Леонардо да
Винчи, живописца и инженера, опередившего свое время конструктора все-
возможных механизмов, знатока анатомии, физики, механики, скульптора и
архитектора, глубокого мыслителя и литератора. Леонардо, чей гений прояв-
лял себя в самых разных областях знания и творчества, не получил гумани-
стического образования (он учился живописи в мастерской художника Верро-
кьо) и всегда подчеркивал свою отстраненность от почитателей книжного
знания. Куда больше его привлекала среда художников, скульпторов, увле-
ченных естественными науками ученых. Известно тесное сотрудничество
Леонардо с выдающимся математиком Лукой Пачоли во время их службы
при дворе Миланского герцога Лодовико Сфорца. Леонардо не был филосо-
фом в привычном для того времени понимании, но в своих многочисленных
заметках оставил немало суждений, исполненных глубокого философского
смысла. Его понимание природы укладывалось в русло ренессансного панте-
изма: он полагал, что пронизывающее природу божественное начало -
"разумные принципы" - открыто для понимания человека, поскольку сам
он - ее неотъемлемая часть. На этом основании Леонардо строил свою кон-
цепцию познания, утверждавшую единство теории и практики и новаторски
провозглашавшую роль опыта как важного этапа на пути к истинному
знанию. Он отвергал любые формы чистой умозрительности, "теории без
практики", будь то схоластика или философия неоплатоников.
Взгляды Леонардо были близки позиции Альберти, с трудами которого
он был хорошо знаком, его учению о человеке, а также эстетическим прин-
ципам. Подобно Альберти, он верил в силу разума человека, способного
постигать закономерности природных явлений, и особенно в его творческую
мощь. Человек-созидатель, по Леонардо, может не только сравниться с при-
2. Гуманистическая мысль...
33

родой, но даже превзойти ее. Чрезвычайно велики в этом плане творческие
возможности живописца, силой воображения, но также на основе научного
знания воссоздающего на полотне новые формы. Леонардо видел в живопис-
це и ученого, считая его глаз тонким инструментом научного познания. Ста-
вя рядом искусство и науку, он впервые начал поднимать значение "механи-
ческих искусств", к которым причислял и живопись, до уровня традиционно
почитавшихся "свободных искусств". Признание живописи важнейшим спо-
собом познания мира подчеркивало новаторство эстетики Леонардо, убеж-
денного в нерасторжимости научного знания и художественного творчества.
С наукой он связывал изучение количественной стороны явлений на основе
математического метода, тогда как их качественную сторону призвано, по
его убеждению, в большей мере раскрыть искусство. В эстетике Леонардо,
как и у Альберти, одно из центральных мест принадлежит идее пропорцио-
нальности, в которой он видел проявление рациональных принципов миро-
устройства. Эстетическая позиция Леонардо покоилась на реалистическом
основании.
Иную линию в ренессансной эстетике утверждала "любовная филосо-
фия" флорентийских неоплатоников, и прежде всего Фичино. Он развивал
свою эстетическую концепцию в «Комментарии на "Пир" Платона» (1469),
говорил о круге - от Бога к миру и от мира к Богу, - движение в котором оп-
ределяют красота и любовь. Красота порождает любовь, завершающуюся
наслаждением; она же есть некий "божественный луч", проникающий во все
ступени мировой иерархии; озаренные им тела мира представляются прекрас-
ными. По мысли Фичино, красота - не столько объективное свойство вещей,
сколько момент субъективного восприятия пронизывающего их божествен-
ного света, поэтому и порождаемая красотой любовь устремлена к бестелес-
ному. Красота подвижна, изменчива и являет собой итог приуготовления к
ней самой вещи. Динамичность красоты Фичинно определяет понятием "гра-
ция" (прелесть). Подобно Альберти, он включает в понятие красоты гармо-
нию, но трактует ее иначе: если Альберти видит гармонию в пропорциональ-
ности, то для Фичино она - не только соразмерность, но и грация, "сияние"
целого, означающее присутствие в теле божественного, духовного начала.
Различны и пути постижения красоты - рациональный у Альберти и Леонар-
до, иррациональный, в любовном экстазе, у Фичино и других неоплатоников.
Впрочем, Пико делла Мирандола выдвинул несколько иную концепцию люб-
ви и красоты, хотя и покоившуюся на философии неоплатонизма. В «Ком-
ментарии к канцоне "О любви" Джироламо Бенивьени» (1486) он определяет
красоту как "дружественную вражду и согласное несогласие", утверждая
принцип достижения строгого равновесия и согласованности контрастирую-
щих частей целого. Эта эстетическая норма сыграла немаловажную роль в
практике ренессансного искусства. Характерно для концепции Пико и четкое
различение красоты высшей, интеллигибельной, и красоты "материальных
чувственных форм". Соответственно существуют и два вида любви, по Пико, -
любовь разумная и чувственная. Первая способна постичь божественную гар-
монию, вторая связывает красоту только с внешним видом вещи. Однако по-
стижение выразительности телесной красоты - путь к восприятию высшей,
34

совершенной красоты. Эстетические теории Фичино и Пико оказали мощное
воздействие на искусство Высокого Возрождения, и в первую очередь на
творчество Рафаэля.
"Любовная философия", отправной точкой которой служили идеи Платона,
а главную линию их интерпретации определяли эстетические концепции Фичи-
но и Пико, приобрела широкое распространение в гуманистической литературе
чинквеченто. Канцоны о любви и комментарии к ним, диалоги и трактаты, в ко-
торых рассматривались различные аспекты теории любви и красоты, стали за-
метным явлением духовной жизни эпохи. Многие произведения такого рода но-
сили популяризаторский характер, а сама "любовная философия" приобретала
приземленные черты, что облегчало восприятие эстетики неоплатонизма ху-
дожниками. Написанные на итальянском "Три книги о любви" и "Панегирик
любви" Каттани да Диачетто, трактат "О природе любви" Марио Эквиколы
имели широкое хождение в среде гуманистов и художников.
Увлечению неоплатонизмом отдали дань и писатели - Пьетро Бембо в
"Азоланских беседах" (1505), диалогах в стихах и прозе на итальянском язы-
ке, которые многократно переиздавались в XVI в.; подчеркивал божествен-
ное происхождение красоты и постепенную трансформацию чувственной
любви в духовную и Бальдассаре Кастильоне, воплотивший в "Придворном"
гуманистический идеал человека. На создание "Придворного" (последняя ре-
дакция диалогов была напечатана в 1528 г.) Кастильоне вдохновила обстанов-
ка при дворе герцога Гвидобальдо Монтефельтро в Урбино, где в числе при-
дворных был и сам автор. Кастильоне создал художественный образ идеаль-
ного царедворца, которого наделил всеми достоинствами человека, совер-
шенного в нравственном плане, всесторонне образованного и безупречно вос-
питанного. Герой Кастильоне умен и красив, одарен поэтическим и музы-
кальным талантами, скромен, приветлив и обходителен. Мудрый советчик
правителя, он преследует, однако, не личный интерес, а благо герцога и его
государства. Все эти совершенные свойства придворного Кастильоне объеди-
няет понятием "грация": как воплощение гармонии и красоты придворный
совершенен и эстетически. Воплощая гуманистический идеал человека, Кас-
тильоне не понимает его расширительно, как это было в гуманизме кватро-
ченто, но ограничивает узкой социальной средой придворной аристократии.
В этом исследователи видят начало кризисных явлений в гуманизме поры
Высокого Возрождения.
В философии чинквеченто имела продолжение и линия ренессансного
свободомыслия. В трактате "О бессмертии души" (1516) профессор Болон-
ского университета Пьетро Помпонацци высказал кощунственный с точки
зрения католической ортодоксии тезис о смертности человеческой души, счи-
тая ее материальной. При этом он подчеркивал, что излагает свои взгляды
исключительно в рамках философии, которую рассматривает как не завися-
щую от теологии. Помпонацци поставил под сомнение и необходимость рели-
гиозного обоснования нравственности человека: не страх перед загробным
воздаянием, а добродетель сама по себе должна служить наградой, а порок -
наказанием. Философ считает возможным существование в земной жизни че-
ловека высшей справедливости и счастья, продолжая традиции гуманистиче-
2*
35

ской этики. В ответ на суровую критику со стороны теологов и инквизиторов
Помпонацци не покаялся, а написал "Апологию", в которой утверждал,
что бессмертие души не может быть доказано с позиций рационализма. Его
"Трактат о бессмертии души" был публично сожжен, а его автора спасло
лишь заступничество Пьетро Бембо и благосклонность папы Льва X. Идеи
Помпонацци о самостоятельности философского знания получили дальней-
шее развитие в натурфилософии XVI в., которая решительно заявила о себе
во второй половине столетия.
Крупнейшие представители итальянской натурфилософии - Джироламо
Кардано, Бернардино Телезио, Франческо Патрици да Керсо, Джордано Бруно -
были сторонниками пантеистических идей, нарушая традиции схоластики. За
Богом они оставляли роль перводвигателя, давшего лишь изначальный толчок
развитию природы. Они создавали новую картину мира, в которой сама приро-
да была наделена атрибутами Бога, по-новому мыслили материю и форму, про-
странство и время, движение. Так, Кардано утверждал идею вечности первома-
терии Вселенной, которую рассматривал как единое целое, где все вещи связа-
ны между собой, объединены мировой душой - активным жизненным началом.
Продолжая традиции гуманистической антропологии, Кардано ставил человека
в центр мироздания. Он полагал, что человеческий ум несет в себе частицу бо-
жественного начала, разлитого в природе, что и позволяет ему постигать глу-
бинные тайны бытия. Однако в отличие от гуманистов достоинство человека
Кардано видел не только в его разуме, но и в телесном здоровье, поддержанию
которого он, как медик, придавал особое значение. В автобиографическом со-
чинении "О моей жизни" Кардано, врач, математик и философ, поведал не
только о перипетиях свой судьбы, но высказывал соображения о роли науки, в
частности медицины, в обретении человеком здоровья, нравственного совер-
шенства и счастья.
Итальянский гуманизм эпохи Возрождения в течение более двух столетий
определял главное направление культурного развития страны. Он сложился в
широкое мировоззрение, в основе которого лежали новые представления о ме-
сте человека в системе мироздания и его земном предназначении, о характере
взаимоотношений личности и общества, о значении культуры в совершенном
устроении индивидуального и социального бытия. Гуманисты с их неустанными
идейными поисками резко расширили горизонты знания и его источники, высо-
ко подняли значение науки. Они развивали идеи антропоцентризма, возвеличи-
вали творческие и познавательные возможности человека как "земного Бога".
Гуманистическая мысль оказала серьезное влияние на самые разные области
ренессансной культуры, стимулируя новаторство и творческие достижения.

Франческо Петрарка
ДРУЖЕСКИЕ ПИСЬМА
(Вступительная статья, перевод с латинского
и комментарий Н.Х. Мингалеевой)
Первый итальянский гуманист, основоположник ренессансного гуманизма
Франческо Петрарка (1304-1374) родился в Ареццо в семье изгнанного из Фло-
ренции "белого гвельфа" Пьетро ди Паренцо, нотария по профессии, и Элетты
Каниджани. В 1305 г. мать с сыном перебираются в усадьбу отца в Инчизе
(Вальдарно), ав 1311 г. -в Пизу. В 1312 г. отец Петрарки принимает решение о
переезде в Авиньон (Прованс), где в то время пребывала папская курия. Семья
поселилась неподалеку от Авиньона, в местечке Карпентра. Здесь семилетний
Петрарка начинает изучение грамматики, диалектики и риторики под руковод-
ством Конвеневоле да Прато. В 1316 г. отец отправляет Петрарку в Монпелье
изучать в университете юриспруденцию, а в 1320 г. - в Болонью. Однако в
1326 г. в связи со смертью отца Петрарка прерывает свои занятия в университе-
те и после поездки по южной Италии пишет о ней, затем возвращается в Авинь-
он, где 6 апреля 1327 г. в церкви св. Клары встречает Лауру, любовь к которой
запечатлена в поэтическом сборнике "Канцоньере" ("Книга песен"), обессмер-
тившем его имя. В 1330 г. Петрарка сопровождает своего друга со времени уче-
бы в Болонье Джакомо Колонна, принявшего сан епископа Ломбезского (Гас-
конь), к месту его службы. Вернувшись в Авиньон, Петрарка становится капел-
ланом домашней церкви кардинала Джованни де Колонна. В 1333 г. он соверша-
ет путешествие по Франции, Фландрии и Брабанту, посещает Париж, Ганд,
Льеж, Кёльн, Лион. Зимой 1336-1337 гг. впервые приезжает в Рим, заехав по до-
роге в Капранику.
По возвращении в Прованс Петрарка уединяется в Воклюзе, где он купил
маленький домик. Здесь Петрарка начинает работу над эпической поэмой на
латинском языке "Африка", прославляющей Сципиона Африканского Старше-
го, а также над сборником биографий "О знаменитых мужах". В 1339 г. он пи-
шет первую часть философско-лирической поэмы на вольгаре "Триумфы".
Прославившись к этому времени как блестящий знаток античности, тонкий сти-
лист и поэт, писавший на латыни, Петрарка коронуется лавровым венком поэ-
та 8 апреля 1341 г. в Риме на Капитолии после успешно выдержанного "экзаме-
на" в Неаполе у Роберта Анжуйского, короля Сицилии и Неаполя.
В 1342 г. Петрарка возвращается в Воклюз, где завершает "Триумф люб-
ви" и составляет первую редакцию "Канцоньере". Летом он берет несколько
уроков греческого языка у монаха Варлаама Калабрийского. Весной 1344 г.
брат Петрарки Герардо постригается в монахи, и гуманист пишет "в один при-
37

сеет" семь молитв "Покаянных псалмов" (завершены в 1348 г.), создает знаме-
нитое сочинение-исповедь 'Тайна" (традиционная датировка; сейчас некоторые
исследователи относят начало работы над этим произведением к 1347 г.).
Осенью 1343 г. по поручению кардинала де Колонны Петрарка отправляется в
Неаполь, а оттуда перебирается в Парму к Аццо да Корреджо и там начинает
работу над сочинением "О достопамятных делах"; наконец, летом гуманист
прибывает в Верону, где находит письма Цицерона к Аттику, Бруту и Квинту,
пишет "Триумф целомудрия" и одно из своих самых прославленных стихотворе-
ний - канцону "Италия моя". Осенью Петрарка возвращается в Воклюз. Здесь
в 1346 г. он начинает трактат "Об уединенной жизни" и цикл латинских эклог
"Буколическая песнь".
В 1347 г. после поездки к брату в Монтрё Петрарка пишет трактат "О
монашеском досуге". Получив известие о восстании Кола ди Риенцо в Риме,
гуманист вступает в переписку с римским трибуном, поддерживая его и при-
зывая к возрождению Рима и Италии. Этот шаг приводит Петрарку к раз-
рыву с кардиналом Джованни де Колонна, противником Риенцо.
1347-1349 гг. гуманист проводит в Парме, выезжая в Верону, Падую, Ман-
тую, Феррару. В 1348 г., в год "черной смерти", от эпидемии чумы умирают
несколько близких друзей Петрарки и его возлюбленная Лаура. Поэт созда-
ет "Триумф смерти", который сменяется 'Триумфом славы", начатом в сле-
дующем году.
В 1350 г., сопровождая своего нового патрона, кардинала Ги де Булонь, Пе-
трарка посещает озеро Гарда и Мантую, затем совершает паломничество в Рим,
заезжая во Флоренцию, где знакомится с Джованни Боккаччо и Франческо
Нелли, и на обратном пути - в родной Ареццо. Зимой из Падуи гуманист пишет
первое письмо будущему императору Карлу IV, призывая его в Италию. Здесь,
в Падуе, Петрарку навещает Боккаччо, уполномоченный сообщить своему дру-
гу о возвращении ему имущества, конфискованного у отца, и передать пригла-
шение на любую преподавательскую должность во Флорентийском университе-
те, которое гуманист не принял.
В 1351—1353 гг. Петрарка снова в Воклюзе. Он много работает над свои-
ми незавершенными сочинениями, начинает "Инвективы против врача"
(окончены в 1355 г.), составляет сборник "Писем без адреса", в котором вы-
ступает с гневными обличениями авиньонской курии. В 1353 г. навсегда уез-
жает из Прованса и восемь лет проводит в Милане при дворе Висконти. В на-
чале 1354 г. он по поручению миланского синьора едет в Венецию для уча-
стия в переговорах между Венецией и Генуей. В декабре встречается с Кар-
лом IV в Мантуе, а в мае 1356 г. отправляется к нему в Прагу с дипломатиче-
ской миссией. Здесь Петрарка получает от императора звание имперского
советника и придворного пфальцграфа. В 1361 г. Петрарка в качестве посла
Висконти отправляется в Париж к французскому королю с поздравительной
речью по случаю освобождения короля из английского плена. Между тем не
прекращается и творческая деятельность гуманиста. В 1354 г. он начинает
писать большой философско-этический трактат "О средствах против счаст-
ливой и несчастливой судьбы" (закончен в 1366 г.). В 1355 г. сочиняет "Ин-
вективу против лица высокопоставленного, но невежественного и недобро-
38

детельного". В 1358 г. пишет "Сирийский путеводитель" (описание пути из
Генуи в Иерусалим). В 1361 г. начинает собрание "Старческих писем".
С 1361 по 1368 г. Петрарка живет главным образом в Венеции. В 1367 г.
он восторженно приветствует долгожданное возвращение папы Урбана VI
из Авиньона в Рим. В этом же году гуманист начинает одно из своих самых
глубоких в философском отношении сочинений - инвективу против четы-
рех венецианских аверроистов, сомневавшихся в его учености, "О невежест-
ве своем собственном и многих других" (окончена в 1370 г.). В 1368 г. во вре-
мя второго похода императора Карла IV в Италию Петрарка встречается с
ним в Удине и Падуе, где решает остаться под покровительством Франческо
Каррара. В 1370 г. гуманист переезжает в местечко Арква, неподалеку от
Падуи. Здесь поэт создает 'Триумф времени". В 1372 г. Петрарка принима-
ет участие в переговорах между Падуей и Венецией о заключении мира.
Вскоре после этого сочиняет адресованное синьору Падуи письмо-трактат
"О наилучшем управлении государством", пишет "Инвективу против того,
кто хулит Италию". В последний год жизни, в 1374 г., Петрарка работает
над девятой редакцией "Канцоньере" и последним из триумфов - "Триум-
фом вечности".
В настоящем издании публикуется перевод девяти посланий Петрарки из
собрания "Дружеских писем"1. Это внушительное собрание, посвященное од-
ному из самых близких друзей гуманиста - Людвигу ван Кемпену (которого
Петрарка называл своим Сократом), включает 350 писем, относящихся к
1326-1366 гг., и делится на 24 книги. Идея создания этого сборника возникла
либо в 134S г. под впечатлением писем Цицерона, найденных гуманистом в
Вероне, либо в конце 1349 г. Основные этапы работы над "Дружескими
письмами" охватывают 1351-1353 гг. (1-8-я книги), 1356-1357 гг. (8-10-я
книги), 1359-1360 гг. (до 19-й книги), 1363-1364 гг. (20-23-я книги). В 1366 г.
был составлен окончательный вариант. Редактируя оригиналы писем для
сборника, Петрарка не только правил стиль, но и делал вставки, изменял со-
держание, даты, соединял несколько писем в одно, и наоборот. Часть писем
гуманист сочинил специально для этого сборника (в частности, некоторые
письма, повествующие о годах его молодости, т.е. 1320-1330-х, помеченные
"задним числом" и адресованные уже почившим друзьям, а также послания
к древним). Письма, представленные в настоящем издании, относятся
к 1330-1340 гг. По упомянутым выше причинам их датировка затруднена.
Мы указываем даты, принятые авторитетными источниковедами-петрар-
кистами2.
Данная подборка писем не только демонстрирует типичные для гумани-
ста темы и мысли, но и в известной мере отражает широту его интересов. На
страницах этих посланий Петрарка рассуждает о жизни и смерти, о природе
и судьбе, о благе и выгоде, о путях нравственного совершенствования, о слу-
жении государству и Богу, о добродетели и дружбе, о культуре знания и об
оценке церковных писателей и др.
Вое письма переведены на русский язык впервые по изданию: Petrarca F. Le
familiari / Per cura di V. Rossi, U. Bosco. Vol. 1-4. Firenze, 1933-1942. Vol. 1.
P. 53-62, 88-90,99-101, 115-116, 128-131, 135-137, 164-167, 188-196.
39

ПРИМЕЧАНИЯ
1 Мы следуем старому, восходящему к М.С. Корелину, переводу заглавия этого эписто-
лярного собрания (Familiarium гегигл libri XXIV)", хотя с 1980-х годов среди отечественных ис-
следователей стал распространяться другой перевод этого названия, предложенный автором
первого солидного и, бесспорно, ценного сборника переводов писем Петрарки В.В. Бибихи-
ным, - "Книга писем о делах повседневных" (см.: Петрарка Ф. Эстетические фрагменты /
Вступит, ст., пер. и прим. В.В. Бибихина. М., 1982). Однако перевод В.В. Бибихина не пред-
ставляется нам удачным. Прежде всего потому, что в русском языке слову повседневный не-
изменно сопутствуют значения * обыденный', 'будничный', 'заурядный', в то время как се-
мантическое ядро латинского famUiaris - значения 'семейный', 'дружеский', 'близкий', 'ин-
тимный' и в меньшей мере 'обычный' в смысле 'свойственный*. Не случайно целый ряд пи-
сем интересующего нас сборника не подходит под определение повседневные, так как в них,
и с точки зрения современного читателя, и в оценке самого Петрарки, рассказывается о со-
бытиях исключительных (вспомним письмо о восхождении на Мон Ванту (Farn. IV, 1), о ко-
ронации лавровым венком поэта (Fam. IV, 6-8), письма к Карлу IV (например: Fam. X, 1;
XVIII, 1; XIX, 1; XXIII, 2) и др.). В то же время почти все собрание объединяет не раз подчер-
киваемая гуманистом адресация писем к друзьям. Но еще более объединяет его дружеский
тон писем, т.е. позиция самого автора как друга, сказывающаяся на содержание и - что в гла-
зах Петрарки не менее важно - стиле, "простом" и "безыскусном", декларативно ориентиро-
ванном на письма Цицерона (см. пояснения самого гуманиста касательно адресатов, содержа-
ния и стиля входящих в сборник посланий: Petrarca F. Le familiari / Per cura di V. Rossi, U. Bosco.
Vol. \-A. Firenze, 1933-1942. Vol. 1.1, 1. P. 11; Vol. 3. XVIII, 8. P. 289-290). Гораздо более обос-
нованным выглядит перевод Р.И. Хлодовского - "Письма о делах личных" {Хлодовский P.M.
Франческо Петрарка: Поэзия гуманизма. М., 1974. С. 146-147).
2 См.: Rossi V. Studi sul Petrarca е sul Rinascimento. Firenze, 1930; Billanovich G. Il Petrarca let-
terato. [Vol.] I: Lo scrittoio del Petrarca. Roma, 1947; Wilkins ЕЯ. Petrarch's correspondens. Padova,
1960; Idem. The life of Petrarch. Chicago; London, 1963.

ДРУЖЕСКИЕ ПИСЬМА
КНИГА ВТОРАЯ
Письмо 1
ФИЛИППУ, ЕПИСКОПУ КАВАЙОНСКОМУ1, О ТОМ,
ЧТО СЛЕДУЕТ СПОКОЙНО ПЕРЕНОСИТЬ СМЕРТЬ БЛИЗКИХ
Ныне твое мужество избавляет меня от огромного труда. Ведь лечение души,
как и тела, тем труднее, чем тяжелее болезнь; если же они здоровы, то либо во-
все нет необходимости в лекарствах, либо достаточно и слабых лекарств, и подоб-
но тому как телу меньше потребен врач или даже совсем не нужен, так и душе -
утешитель. Поэтому я бы говорил с тобой, благочестивый муж, обстоятельнее,
если бы несчастье надломило или сокрушило тебя; теперь же, мужественно пере-
неся удар судьбы, ты избавил меня от роли утешителя, обязав быть восхищенным
хвалителем. Тем самым, как я сказал, ты освободил меня от необходимости пи-
сать в более трудном стиле; ведь для того, чтобы утешение проникло в душу
скорбящего, требуются величественные слова, веские и поднимающие дух; доб-
родетели же достаточно простого и безыскусного свидетельства, и ей не надо
приукрашивать истину, потому что добродетель сама себе награда, и, довольству-
ясь собственной похвалой и одобрением, она не ищет рукоплесканий в другом те-
атре. Недавно я пришел к тебе, пораженный ошеломляющей вестью о безвре-
менной кончине твоего возлюбленного брата, и по тревоге своего сердца судил,
сколь потрясен твой дух; и я не думал о том, что, бывало, опытный воин прези-
рал смертельные для слабых новобранцев удары и, бывало, свидетели кровопро-
лития, придя в ужас при виде чужой крови, кричали, стонали, бледнели, впадали
зачастую в оцепенение, в то время как те, из чьей груди она струилась, хранили
молчание и спокойствие, без слез взирая на свои кровоточащие раны. Итак, скор-
бя, я, больной врач, пришел и обратился к здоровому пациенту. Я увидел на тво-
ем лице, выражавшем чувство должной печали и вместе с тем красоту истинного
достоинства, печать братского сострадания и мужественной души. И то и другое
мне понравилось; одно подобает твоей мягкости, другое - твоей мудрости. Чело-
веку свойственно по смерти близких проливать слезы, свидетельствующие о люб-
ви, мужу свойственно сдерживать их, а по прошествии определенного времени -
пресекать. Твое лицо показало, что ты исполнен тем, что надлежит обоим. К это-
му добавились и слова, полные глубокого смысла, по которым я, пришедший уте-
шить, понял, что не столько тебе нужна была моя помощь, сколько я сам полу-
чил утоление своих тревог. Поэтому, не собираясь ничего говорить в качестве
утешителя, я восхваляю, славлю, восхищаюсь и изумляюсь величию твоего духа.
Ты утратил дорогого брата, вернее, не утратил, а послал вперед, на родину, ку-
да и тебе предстоит отправиться. Но будем говорить как толпа, а думать иначе: ты
утратил брата - ты не утратил бы его, если бы он не был смертным. Значит, жа-
41

лоба касается не смерти одного человека, а смертности природы, которая вводит
нас в эту жизнь на том условии, чтобы мы уходили (из нее) по велению отзываю-
щего. "Но он отозвал его преждевременно и неожиданным приказом, очевидно,
совершил несправедливость". Не может тут быть заранее определенного времени,
мы - бессрочные должники. Если бы мы были связаны каким-либо днем, то мы
могли бы во что бы то ни стало переносить (его), уклоняться (от уплаты) и осуж-
дать алчность взыскующего, теперь же мы не можем сетовать на поспешность,
будто прежде срока возвращается то, что, приняв, мы сразу же задолжали. "Но он
мог жить дольше". Мог и умереть раньше; мог и иначе умереть, и хотя бесчестная
смерть не может выпасть на долю честного мужа, однако он мог умереть и более
тяжелой смертью. Но он так жил, так умер, что ты должен благодарить Бога и за
то, что Он дал тебе такого брата, и за то, что Он так его забрал. А если ты обо-
зришь участь человеческих дел и многообразие несчастий, ты не только не будешь
скорбеть, но и, возможно, порадуешься за усопшего; ведь часто смерть прерывает
страдания нынешней жизни, часто - предупреждает их. Кто смог бы перечислить
беспокойства и тревоги этого мира, кто - его несчастья, кто - горести и столь мно-
гочисленные обиды фортуны, кто - опасности для души и тела и тьму болезней,
которым они подвергаются? Даже если не все эти беды теснят нас, мы тем не ме-
нее всегда живем под их гнетом, до тех пор пока последний день не избавит нас от
их власти. Таким образом, благодаря своевременной смерти твой брат не подвер-
жен всему этому. Право, мы, любезнейший отец, заблуждаемся, и притом весьма
тривиально заблуждаемся, когда говорим, что умирающие лишаются преиму-
ществ жизни, в то время как они, если рассмотреть поглубже, в смерти удаляются
от бесчисленных зол. Я мог бы легко доказать это ссылкой на авторитеты, дово-
дами разума и примерами, если бы не краткость письма, не приемлющая длиннот.
Итак, счастливый юноша уже не боится всего этого, ведь он ушел отсюда,
скромно, благоразумно удалился от нас, оставив после себя такое благоухание
своего имени, что оно немалой сладостью овевает чувства и сердца вспоминаю-
щих. "Но мы, - скажет кто-нибудь, - горюем о том, что смерть похитила у нас
благочестивого и славного мужа, ведь достоинства усопших исторгают слезу у
живущих при воспоминании о потере и невосполнимость утраты порождает без-
утешную скорбь". Знаю, что большинство говорит так, однако я (помнится, я
говорил тебе об этом) думаю совсем по-другому. Сократ2 крайне несправедли-
вым решением судей был приговорен к казни и принял смерть в том же распо-
ложении духа, в каком он находился всю жизнь, - великим, несгибаемым, не
знающим ярма фортуны. Он был рад, что, умерев, освободится от угроз тира-
нов, которые он презирал при жизни. Когда с такой стойкостью он уже прикос-
нулся губами к протянутой ему палачом чаше с ядом, его прервала жена, охва-
ченная совсем другими чувствами. Среди ее бабьих воплей раздавался крик со-
страдания мужу в том, что он умирает правым и невинным. Услышав это, он от-
странил на время чашу и обратился к жене: "Как же так? - сказал он. - Неуже-
ли ты думала, что лучше умереть виновным и неправым?"3 Вот что он сказал
прекрасно, как и все остальное. Поэтому - возвращусь к тому, с чего начал, -
я вопреки мнению большинства считаю так: нужно оплакивать смерть злых лю-
дей, которая уничтожает душу вместе с телом, и, напротив, следует с радостью
принимать кончину добродетельных, так как Бог, милосердно вырвав их из
42

этой юдоли несчастий, препроводил их в обитель веселья. Разве только смерть
твоего брата кажется горше оттого, что она настигла его вдали от родных пре-
делов. Но мы не настолько невежественны, мы знаем, что слова Поэта: "Храб-
рым отчизна везде"4 - истинны, но истиннее этой истины изречение Апостола:
"...не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего"5.
Эти высказывания на первый взгляд противоречат друг другу, но это не так:
каждый сообразно различию говорящих достаточно кратко выразил то, что ду-
мает, и оба, хотя и по-разному, правы. Если следовать Поэту, то твой брат не мог
умереть вне родины, если же положиться на Апостола, то все мы умираем вне ро-
дины, чтобы таким образом возвратиться на родину. И действительно, какому бы
из этих суждений ты ни следовал, у тебя не будет никакого основания для жало-
бы на удаленность рокового места. Быть может, живым, побуждаемым достой-
ными или постыдными чувствами, позволительно настаивать на превосходстве
одного места над другим; усопшим, конечно, нет никакого дела до того, где им
было бы лучше умереть, а если кто думает наоборот, то пусть знает, что он все
еще кормится суевериями нянек и бабок. Когда философа спросили, где он желал
бы быть погребенным, он ответил, что все это его не интересует. "Ведь путь в
преисподнюю, - сказал он, - отовсюду один и тот же"6. Мы же, кому вознесший-
ся на небо Христос оставил надежду вознесения, скажем иначе: "Какая разница,
в Италии ли, или в Галлии, или в пределах Испании, или на побережье Красного
моря мы успокоимся? Отовсюду один и тот же путь на небо". Этот путь нам пред-
стоит пройти, узкий и трудный, но у нас есть вожатый, следуя за которым мы не
можем заблудиться. Если мы устремились по этому пути, то какое нам дело до то-
го, где мы сбросим бремя тела? Разве только предположить, что в последний день
далече покоящиеся тела труднее будет вновь принять. Но этого не страшилась
благочестивейшая и истинно достойная столь великого сына женщина7, которая,
умирая и распоряжаясь о своем погребении, сказала: "Положите это тело, где
придется, пусть вас не тревожит забота о нем". А когда ее спросили, неужели она
не боится смерти вдали от родины, послушай, что она ответила: "Ничто не дале-
ко от Бога, и нечего бояться, что при конце мира Он не вспомнит, где меня вос-
кресить"8. Вот что сказала эта правоверная женщина. Мы же, и католики и, как
нам кажется, мужи, неужели мы будем малодушнее женщины?
Однако я знаю, почему оставшиеся в живых горько оплакивают смерть дру-
зей: разумеется, потому, что они больше никогда не увидят тех, кого так сильно
любили. Это - суеверие язычников, и то не всех, а только тех, кто считает, что ду-
ши погибают вместе с телами. По крайней мере, Марк Туллий9, который, как всем
известно, был язычником, что достойно сожаления, не думал так, полагая, что ду-
ша бессмертна и что после этой жизни душам, заслужившим славу, открыта небес-
ная обитель. Ведь он ни за что бы не представил в книге под заглавием "Катон
Старший" этого старца Марка Катона10 произносящим с надеждой такие слова:
"О сколь прекрасен будет день, когда я отправлюсь туда, в божественное собра-
ние душ, присоединюсь к их сонму и удалюсь от этой толпы, от этого сброда. Ведь
отправлюсь я не только к тем мужам, о которых я говорил ранее, но и к моему Ка-
тону, которого никто не превзошел ни благородством, ни сыновней преданно-
стью"11. И там же он говорит еще: "Мне не терпится увидеть ваших отцов, кото-
рых я почитал и любил; встретиться не только с теми, кого я сам знал, но и с те-
43

ми, о ком слыхал, читал и писал"12. Эти и подобные им высказывания Катона у
Цицерона довольно хорошо показывают, что они оба думали. Однако, что бы они
ни думали, надежды их по большей части были обманчивы и напрасны; нам же
Тот, кто не обманывается и не обманывает, даровал несомненную надежду на то,
что и мы в конце концов попадем туда, куда перенесся твой брат.
"Но что мне делать до этого? - скажет кто-нибудь. - Меня мучит тоска, я чах-
ну от любви, я терзаюсь страстным желанием снова увидеть моего брата". Что те-
бе остается делать, кроме того, что обычно делают те, кто по каким-либо обстоя-
тельствам разлучен с самыми дорогими людьми? Они помнят и хранят глубоко в
душе образ отсутствующих; они любят их, говорят о них, желают им счастливого
пути. И ты делай то же; уверен, уже делаешь это. Затаи своего брата в той части
сердца, откуда его не могло бы изгнать забвение, люби его усопшего так же, как
любил живого, и даже гораздо сильнее; частыми и нежными воспоминаниями воз-
вращай его к себе, молись, чтобы ему выпал счастливый путь, чтобы он, поправ
козни вероломного врага, поскорее вернулся на родину. Ведь и наша и его родина
не та, где мы еще странствуем и где мы тщетно желали видеть странником и его,
ныне устремившегося к лучшему; здесь - ссылка, а он отправился на родину.
Будем же молиться о том, чтобы он прибыл туда благополучно, без мучений. Это
может помочь ему, это и будем делать. Дело благочестивого смирения - молиться
за усопших. Слезы же - оружие женщин, они не приличествуют мужам, разве что
скупые и то изредка, иначе они вредят плачущим и не помогают тем, кого оплаки-
вают любя. Если тебя и теперь терзают муки тоски, подумай о том, что это не мо-
жет продолжаться долго, ведь человеческая жизнь коротка. Пусть он не вернется
к нам - нам самим довольно скоро предстоит отправиться к нему. "А краткие скор-
би, - так сказал Цицерон, - как бы велики они ни были, сносятся легче"13. Твой
брат избавился от тысячи страданий и, вероятно, достиг вечного покоя либо в бли-
жайшее время достигнет его; мы же остались на арене проходящего века. Вот по-
чему, если кто плачет о том, что его покинули, имея в виду самого себя, то он, по-
жалуй, заслуженно может услышать слова Туллия: "Тяжело переживать свои не-
приятности - свойство не друга, а себялюбца"14. Если же (он горюет об этом), имея
в виду друга, то, как говорит тот же Цицерон, это "скорее завистник, нежели
друг"15. Это я рассказал не столько для твоего просвещения, сколько для твоего
прославления, потому что, как я говорил вначале, ты, благодарение вечному уте-
шителю, не нуждаешься в утешениях. Впрочем, если бы ты и нуждался в них, чем
могло бы помочь это письмецо, поспешно выжатое из источника пересыхающего
таланта?
Добавлять далее примеры тех, кто мужественно вынес смерть своих близ-
ких, излишне. И все же, чтобы ты знал, к числу каких людей я тебя отношу, и,
черпая силу в этом великом окружении, был тверд в своем намерении, я приве-
ду из всего изобилия древности несколько самых знаменитых примеров, кото-
рые смогу вспомнить. Эмилий Павел16, муж высокочтимый, гордость своего
времени и отечества, сам лишил себя двух сыновей из тех четырех, которые у
него были, отдав их в другие семьи для усыновления, двух же (оставшихся) в те-
чение семи дней похитила смерть. Однако он переносил свое сиротство столь
мужественно, что выступил публично и столь величественно утешил свое горе
в речи, обращенной к римскому народу, что казалось, он опасался, как бы эта
44

скорбь не сокрушила кого-нибудь больше, чем его самого; этим он стяжал не
меньшую славу, чем блестящим триумфом, который состоялся в те дни17. Ведь
в триумфе он предстал победителем Македонии, в горе же явил себя победите-
лем смерти и фортуны. Перикл18, афинский вождь, в течение четырех дней по-
терявший двух сыновей, не только не издал ни стона, но и не изменил прежнего
выражения лица19. Каждый, кто хоть немного изучал историю, знает, как все
восхваляют Катона Старшего, того самого, которого я упоминал выше; больше
того - слава его имени и помимо какого бы то ни было знания истории уже
столь распространилась по всему свету, что стоит его услышать, как думается,
что вряд ли можно добавить что-либо к этой вершине мудрости. Так повелось,
что наши современники не менее единодушно, чем древние, считают Катона
мудрейшим (среди людей). Однако из всех многочисленных деяний этого мужа,
снискавших славу, более всего мы восхищаемся тем, что он, как рассказывают,
с величайшим смирением перенес смерть своего сына, достойнейшего мужа20.
Когда Ксенофану21 сообщили о смерти сына, он не прервал священнодействий,
в которых тогда участвовал, лишь снял с головы венец, (затем), расспросив, как
погиб его сын, и услышав, что он пал в сражении смертью храбрых, он снова
возложил венец на голову, показывая, что скорбеть надлежит только о смерти
того, кто умер позорно и малодушно; вероятно, боясь именно этого, он, мудрец
и истинный сократик, снял венец при первом известии. Анаксагор22 сказал воз-
вестившему о смерти сына: "Я не услышал ничего нового или неожиданного.
Ведь я знал, что от меня, смертного, родился смертный"23. О истинно достойный
человека ответ! Сколь многие, даже из среды самих философов, делали вид, что
они принимают это условие природы, однако не смогли безропотно перенести
превратный порядок смерти. С Анаксагором же ничего неожиданного не могло
приключиться, ведь он постоянно размышлял о том, что, как сказано у Сенеки,
"все смертны и для смерти нет закона"24, и, как говорит тот же Сенека в другом
месте, знал, что "с ним всё может случиться"25, и потому, что бы ни произошло,
он мог сказать: "я знал".
Право, много еще других примеров подобной стойкости приходит на ум, но
рамки письма не вмещают большего, поэтому кончаю. И если кому-нибудь твоя
выдержка покажется несопоставимой с этими преславными деяниями потому,
что ты потерял не сына, а брата, я спокойно отнесусь к этому, ибо каждый во-
лен следовать своему мнению. На себе же самом я испытал только одно из этих
несчастий: я не терял сына, но изведал боль утраты брата; об этом я могу гово-
рить с большей уверенностью. Итак, я ни на чем не настаиваю и не сравниваю
одно горе с другим, но знаю, что часто легче возместить потерю сына, нежели
брата. Прощай.
У истока Сорги26, V календы марта27.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Филипп де Кабассоль (1305-1372), епископ Кавейона (Прованс) с 1333 г., патриарх
Иерусалимский с 1361 г., кардинал с 1368 г., друг Петрарки, которому адресованы 24 письма
гуманиста и посвящен трактат "Об уединенной жизни" (1346).
2 Сократ (470-399 гг. до н.э.) - греческий философ. Был приговорен к смерти по лож-
ному обвинению в растлении юношества и поклонении "новым божествам" и принял яд. Ис-
45

тинной причиной обвинения были нападки Сократа на некоторые демократические институ-
ты и обычаи.
3 Согласно сочинению ученика Сократа Ксенофонта "Защита Сократа на суде", разго-
вор подобного содержания состоялся не во время исполнения смертного приговора, а после
суда и происходил не между Сократом и его женой, а между Сократом и Аполлодором, "го-
рячо преданным Сократу, но простодушным человеком" (см.: Ксенофонт. Указ. соч. 28).
4 Овидий. Фасты. I, 493 / Пер. Ф. Петровского. СПб., 1994. Поэт - Публий Овидий На-
зон (43 г. до н.э. - 18 г. н.э.) - римский поэт, автор элегий, "Метаморфоз", "Фаст", "Искусст-
ва любви" и др.
5 Послание к евреям апостола Павла (Евр 13, 14).
6 См.: Цицерон. Тускуланские беседы. I. ХЫП, 104 / Пер. В.О. Горенштейна. М., 1993.
Философ - Анаксагор из Клазомен (ок. 500-428 гг. до н.э.), греческий натурфилософ, друг
Перикла. Был обвинен противниками Перикла в безбожии и вынужден был удалиться из
Афин в Лампсак.
7 Речь идет о св. Монике, матери блаженного Августина.
8 Августин. Исповедь. IX. XI, 28 / Пер. A.A. Столярова. М., 1991.
9 Марк Туллий Цицерон (106-43 гг. до н.э.) - римский оратор, философ, политический
деятель и писатель.
10 Марк Порций Катон Цензорий Старший (234—149 гг. до н.э.) - консервативный рим-
ский политический деятель и писатель. Стремился к возврату прежней строгости нравов и
обычаев, провел в жизнь закон о налоге на роскошь, неизменно требовал разрушения Кар-
фагена, видя в нем главного политического и экономического конкурента Рима. Написал ис-
торическое сочинение "Начала". Единственный сохранившийся полностью труд - "О сель-
ском хозяйстве".
11 Цицерон. О старости. ХХШ, 84 / Пер. В.О. Горенштейна. М., 1993.
12 Там же. ХХШ, 83.
13 Цицерон. О дружбе. ХХѴП, 104 / Пер. Г. Кнабе. Харьков; Москва, 2000.
14 Там же. Ш, 10.
и Там же. IV, 14.
16Луций Эмилий Павел Македоник (228-160 гг. до н.э.) - римский политический деятель
и полководец, претор в 182 и 168 гг. до н.э.; командовал римским войском в битве при Пидне
в 168 г. (Третья Македонская война).
17 Имеется в виду триумф Эмилия Павла, состоявшийся по окончании Третьей Македон-
ской войны. Речь Эмилия Павла перед народным сходом спустя несколько дней после триум-
фа передает Тит Ливии (Тит Ливии. История Рима от основания Города. XLV, 40 (9)-42 (1)).
18 Перикл (ок. 495-429 гг. до н.э.,) - крупнейший из афинских государственных деятелей,
демократ. Его политическая власть формально основывалась на должности стратега, но в
действительности он был главой государства. Это была самая блистательная эпоха в истории
Афин.
19 На самом деле, о чем, например, сообщает Плутарх, Перикл перенес спокойно смерть
только старшего сына, Ксантиппа, который причинял ему много беспокойства. Смерть же
второго сына, Парала, "сломила его". Перикл, пишет Плутарх, "старался выдержать харак-
тер и сохранить душевную твердость, но, когда возлагал на умершего венок, не мог при виде
его устоять против горя, разразился рыданиями и залился слезами..." (см.: Перикл. XXXVI /
Пер. С. Соболевского. М., 1990).
20 Ср.: Цицерон. О дружбе. П, 9.
21 Ксенофан из Колофона (ок. 570-480 гг. до н.э.) - греческий философ и поэт, первый
представитель философии элеатов. В противовес антропоморфизму традиционной мифоло-
гии развивал пантеистические представления.
22 См. выше коммент. 6.
23 Ср.: Цицерон. Тускуланские беседы. Ш. XIV, 30; XXIV, 58.
24 Сенека. Нравственные письма к Луцилию. LXin, 15 / Пер. С. Ошерова. М., 1977. Лу-
ций Анней Сенека Младший (ок. 4 г. до н.э.-65 г. н.э.) - римский государственный деятель,
46

философ-стоик, писатель. Воспитатель императора Нерона, который в 65 г. по подозрению
в содействии заговору Пизона вынудил Сенеку покончить жизнь самоубийством. Автор мно-
гочисленных этико-фнлософских сочинений, в том числе "Нравственных писем к Луцнлию",
а также произведения о метеорологических явлениях "Естественно-научные вопросы" и де-
вяти трагедий, задуманных как драмы для чтения.
25 Там же. LXXVI, 35.
26 Сорга - река в Провансе, недалеко от Авиньона. В местечке Воклюз в долине Соргн
(в епархии Филиппа Кабассоля) Петрарка в 1337 г. приобрел скромный домик, где жил в
1337-1341, 1342-1343, 1345-1347 и 1351-1353 гг., наслаждаясь "литературным уединением'*.
Здесь были написаны и задуманы многие его сочинения.
27 То есть 25 февраля. Письмо датируют 1338 г.
Письмо 8
ИОАННУ ДЕ КОЛОННА О ТОМ,
ЧТО НУЖНО ТЕРПЕЛИВО ПЕРЕНОСИТЬ ЕСТЕСТВЕННОЕ
И ВОЗДЕРЖИВАТЬСЯ ОТ БЕСПОЛЕЗНЫХ ЖАЛОБ1
Я пресытился твоими жалобными возгласами, они уже начинают вызывать
отвращение, и я не в силах переносить твое малодушие. Ведь ты так пугаешься
любого происшествия, будто недавно вступил в эту жизнь. Стыдно стариться в
плаче, вернее, стыдно, будучи уже стариком, вопить, как дитя. Детям свойствен-
но поражаться всему, что они ни увидят, ведь для них все ново и удивительно; со
старцами же, особенно с просвещенными, как правило, ничего нового и неожи-
данного не случается, и потому им нечему изумляться, не о чем горевать. Так
откуда столь многочисленные жалобы на вещи обыкновенные, происходящие
согласно установлениям природы? Иногда чудеса потрясают души: если видишь
двухголовое или четырехрукое дитя, поражаешься; в анналах мы читаем о дож-
де из камней, о говорящих быках, о детеныше мула, - повседневное же мы не
замечаем. Что такое ты увидел, что вызвало у тебя теперь столь сильное удив-
ление и даже слезы? Удивляясь сам, ты и меня заставляешь удивляться твоему
удивлению. В другом человеке это чрезмерное изумление было бы для меня не
столь тягостно. Ты, столько раз пересекший море, столько раз вырывавшийся
из пасти смерти, удивляясь и кляня свою фортуну, описываешь, как пережил на
море сильную и, говоря словами Сатирика, "поэтическую бурю"2 и встречным
ветром был отнесен к тому берегу* от которого отчалил. Ты считаешь это не-
справедливостью моря, но это - природа. У тебя было бы больше оснований
жаловаться, если бы с тобой произошло то, что некогда случилось с флотом
Цезаря3 между Италией и Грецией, когда, зажатый будто оцепеневшими льда-
ми, он не смог продолжать путь по Адриатическому морю; или то, что претер-
пело войско Помпея4 в Ливии, когда земля сотрясалась под ногами
И уж никто нз бойцов противиться был ей (буре. - НМ.) не в силах.
Ибо она из-под ног песок вырывала зыбучий5.
Если же ты встретился на суше с огромными камнями и высокими холмами, а
в море - с непостоянством волн, то нечего плакаться, что стихии были к тебе не-
47

справедливы, подчиняясь скорее своей природе, нежели твоей воле. В другой час-
ти твоего письма не менее привередливо и плаксиво сообщается о том, что, уже
приближаясь к Пизе, ты перенес продолжительную болезнь. Как будто в столь
почтенном возрасте ты не знаешь, что такое болезнь. Но как же душа, беспре-
станно жалующаяся в повседневной жизни, приготовится к смерти? Чтобы мне не
слишком распространяться - вопрос ведь серьезный и требующий многих слов, -
выслушай вкратце то, что я часто пространнее говорю о подобных жалобах. Мы
слишком скоры на упреки природе; никто не горюет о том, что родился, о том, что
живет, но все сетуют на то, что испытывают нужду, терпят страдания, стареют,
болеют, умирают, словно одно менее соответствует природе, чем другое. И ро-
диться и жить, и есть и голодать, и спать и бодрствовать, и страдать и стареть, и
болеть и умереть - естественно; так что никто из смертных не избежит всего это-
го, разве лишь тот, кого освободит от необходимости старения, тяжких страданий
и болезней неизбежная преждевременная смерть. Так к чему источать бесполез-
ные жалобы? Или все это случается только с нами, что мы только себе позволя-
ем скорбеть? Или оттого, что это происходит со всеми, мы преисполняемся всеоб-
щими воплями и, словно попечители рода человеческого, несправедливо обвиня-
ем природу? Поистине отвратительное и бесстыдное занятие: она к нам крайне
снисходительна, мы же оскверняем ее благодеяния своей непокорностью, небла-
годарные к лучшей родительнице, позорящие самих себя. Поэтому прошу тебя,
любезнейший отец, и, если это дозволено моему возрасту, даже советую: давай на-
строимся переносить все, что ни случится, мужественно, смиренно, без воплей и
бабьих причитаний. Ведь у нас было время для размышления и, благодарение Хри-
сту, есть еще время для осуществления задуманного; и пускай толпа безумствует,
у нас же есть куда более здравые советники, увещевания которых заслуживают
большего внимания. И не смущайся моей жизнью, читая мои письма, не огляды-
вайся на наставляющего - ты ведь знаешь, что иногда чахнущий врач, бессильный
вылечить свою болезнь, лечит болезнь другого. Желаю счастья и здоровья6.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Иоанн де Колонна - Джованни де Колонна (7-1343), ученый доминиканец из знатного
римского рода Колонна, друг Петрарки. Автор сборника "О знаменитых мужах" (330 биогра-
фий) и незаконченной всемирной истории.
2 Ювенал. Сатиры. XII, 23-24. Сатирик - Децим Юний Ювенал (ок. 60-после 127 г.), рим-
ский поэт-сатирик.
3 Гай Юлий Цезарь (100-44 гг. до н.э.) - римский политический деятель и полководец,
диктатор в 49, 48-46, 45 гг., с 44 г. - пожизненно. Автор "Записок о Галльской войне",
"Записок о гражданской войне".
4 Гней Помпеи Великий (106-48 гг. до н.э.) - полководец и государственный деятель, вы-
ражавший интересы аристократических сенатских кругов. Входил в 1-й и 2-й триумвират (60
и 55 гг. до н.э.). В гражданской войне 49-48 гг. сражался против Цезаря, возглавляя войско
сената. Потерпев поражение при Фарсале (48 г.), бежал в Египет, где был предательски убит
Птолемеем ХШ.
5Лукан. Фарсалия. DC, 464—465 / Пер. Л.Е. Остроумова. М., 1993. Речь идет о тяжелом по-
ходе через Ливийскую пустыню войска Помпея, во главе которого после битвы при Фарсале
был Катон.
6 Исследователи расходятся в датировке этого письма, называя в качестве возможной да-
ты 1331, 1336 и 1337 гг.
48

Письмо 12
ИОАННУ ДЕ КОЛОННА1,
ОПИСАНИЕ ЕЩЕ ОДНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ
В Романье я случайно нашел весьма подходящее для моих забот местеч-
ко, если бы (только) душа не устремлялась в другое. Когда-то его называли
Козьей горой2, думаю, потому, что здесь среди зарослей дикого кустарника
обитало куда больше коз, чем людей. Со временем, когда люди разведали
это место и заметили его плодородность, оно привлекло нескольких посе-
ленцев, которые на довольно большой высоте заложили крепость и, на-
сколько это позволяет тесное пространство холма, понастроили домов, но до
сих пор сохраняется старое название Козьей горы. Местечко безвестное, ок-
руженное более знаменитыми местами. Есть здесь гора Соракт3, прославив-
шаяся своим жителем Сильвестром4, но и прежде Сильвестра воспетая зна-
менитыми поэтами5; есть здесь горное озеро Цимин6, которое упоминает
Вергилий7; всего лишь в двух милях отсюда Сутрий8, излюбленное обитали-
ще Цереры9 и, как утверждают, поселение Сатурна10. Недалеко от стен про-
стирается поле, где, говорят, царь-пришелец бросил первое в Италии зерно
пшеницы, где был сжат серпом первый урожай. Обитавший в этой части
царства и ведший, по слухам, жизнь божества, этот царственный старец и
вооруженный серпом бог11 своим чудесным благодеянием снискал у людей
самую благоговейную любовь. Воздух здесь, судя по моему недолгому пре-
быванию, целебнейший. Со всех сторон бесчисленные холмы, невысокие
и приятные глазу, с тенистыми склонами и множеством прохладных гротов.
Повсюду высятся густолиственные леса, избавляющие от солнечного
зноя, разве что какой-нибудь холм пониже обнажит северу согреваемую
солнцем грудь - усеянное цветами прибежище медоносных пчел. В глубоких
долинах нежно журчат источники; олени, лани, серны и другие звери
бродят стадами по горным лугам; на воде и на ветвях кричат и щебечут все-
возможные пернатые; не говорю уже о стадах коров и другого домашнего
скота, о плодах человеческого труда, о сладости Вакха12 и изобилии Цереры,
а также о таких дарах природы, как близость озер и рек и плещущееся
невдалеке море. Один только мир, не ведаю, за какое прегрешение народа,
по каким небесным законам, каким роком или силой звезд, изгнан из этого
края.
И что ты думаешь? Пастух, вооружившись, проводит бессонные ночи в
лесах, остерегаясь не столько волков, сколько разбойников; пахарь в доспе-
хах погоняет упирающегося быка шестом, на который насажен кинжал; пти-
целов накрывает сеть щитом, а рыбак подвешивает приманку с коварными
крючками к мечу, и - что ты посчитал бы смешным, - собираясь зачерпнуть
воды из колодца, они привязывают к грязной веревке ржавый шлем. Одним
словом, здесь ничего не делается без оружия. Всю ночь со стен доносятся
крики стражи; возгласы призывающих к оружию заменили мне звуки, кото-
рые я привык извлекать из нежных струн. Ничего безопасного ты не уви-
дишь у жителей этих пределов, ничего миролюбивого не услышишь, ничего
49

человеческого не заметишь - лишь война и ненависть и все прочее, подобное
дьявольским козням. В этих местах, преславный отец, я провожу уже шест-
надцатый день, колеблясь между благосклонностью и неприятием, и часто, -
велика сила привычки во всех делах! - когда другие, заслышав шум боя и
звук трубы, сбегаются в крепость, ты мог бы увидеть меня бродящим по
этим холмам и усердно размышляющим о чем-нибудь достойном признания
потомков. Все с удивлением смотрят на меня, праздного, спокойного и безо-
ружного, а я, наоборот, поражаюсь всем, исполненным страха, обеспокоен-
ным и вооруженным. Таково различие человеческих дел. Если бы меня спро-
сили, не желаю ли я уехать отсюда, я бы затруднился с ответом: и уехать ра-
достно, и остаться приятно. Больше склоняюсь к первому, не то чтобы мне
было тягостно здесь, но я ведь покинул дом с целью увидеть Рим. А душа,
сообразно природе, не находит покоя вплоть до осуществления желаний.
Поэтому мне кажется весьма интересным то мнение, согласно которому
души усопших до тех пор будут лишены блаженного созерцания Бога (в чем
состоит высшее счастье человека), пока вновь не обретут тела, чего они
по своей природе не могут не желать, хотя это мнение побеждено более
здравым суждением, разделявшимся многими, и вместе со своим автором13 -
прости, прощу тебя, возлюбившего его, но не его ошибки, - погребено14.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Иоанн де Колонна - кардинал Джованни де Колонна, друг и патрон Петрарки.
В 1330 г., во время службы в папской курии в Авиньоне, Петрарка был назначен
капелланом домовой церкви кардинала. По рекомендации Джованни де Колонна Петрар-
ка получил несколько каноникатов. В 1347 г. гуманист разошелся с кардиналом (сторон-
ником профранцузской политики курии) и прекратил служить у него. См. также с. 48,
прим. 1.
2 Козья гора - местечко Капраннка в Южной Этрурии, к юго-западу от Рима, где Пет-
рарка остановился в 1337 г. по пути в Рим.
3 Соракт - гора на правом берегу Тибра неподалеку от Калраники.
4 Се. Сильвестр I - римский епископ (314-335), включенный католической церковью в
официально принятый список римских пал. По легенде, которой придерживается Петрарка,
папа Сильвестр был сослан на гору Соракт. Здесь (согласно той же легенде, не имеющей ис-
торического подтверждения) на месте бывшего храма Аполлона в средние века были возве-
дены небольшая церковь св. Сильвестра и монастырь.
5 См.: Вергилий. Энеида. VU, 6%; XI, 785; Гораций. Оды. I. IX, 1-2.
6 Цимин - озеро, окруженное лесистыми горами, рядом с Капраникой.
7 Вергилий. Энеида. ѴП, 697. Публий Вергилий Марон (70-19 гг. до н.э.) - крупнейший
римский поэт-эпик, прославившийся "Буколиками", Теоргиками" и "Энеидой".
8 Сутрий - город в Южной Этрурии, недалеко от Калраники.
9 Церера - древняя италийско-римская богиня полей, земледелия и хлебных злаков; ото-
ждествлялась с греческой Деметрой.
10 Сатурн - древний римский бог земледелия и урожая, отец Юпитера; отождествлялся
с греческим богом Кроносом.
11 То есть Сатурн.
12 Вакх - имя греческого бога вина Диониса, которого также называли Бахусом.
13 Такое мнение высказывал папа римский Иоанн ХХВ (1316-1334), однако на смертном
одре он отказался от своей точки зрения и осудил ее.
14 Письмо датируется 1337 г.
50

КНИГА ТРЕТЬЯ
Письмо 6
ДРУГУ, ОХОЧЕМУ ДО НЕСПРАВЕДЛИВЫХ ЖАЛОБ, О ТОМ,
ЧТО НЕ ВСЕ ВЫГОДНОЕ ПОЛЕЗНО
Рассудил бы ты сам, как тебе следует относиться к выдвинутой жалобе;
ты достаточно зрел, начитан, опытен; по мне же даже обсуждение недостой-
ных дел постыдно. Но если ты заставляешь меня высказать свое мнение,
(знай): поскольку в этом суждении я предпочел бьгбыть стоиком, нежели пе-
рипатетиком, как и во всех суждениях я гораздо более предпочел бы быть
стоиком, нежели эпикурейцем, - мне чуждо видеть не только высшее, но и
вообще какое бы то ни было благо в богатствах или наслаждении. Это - бла-
гоприятные возможности и помощь в бренной жизни, оттого богатство на-
зывают благом фортуны, а наслаждение - благом тела. Однако то благо, ко-
торого мы ищем в душе, не подвластно ни телу, ни фортуне; прочее, согла-
сен, называют благами, но я настаиваю на том, что это не блага. И не сочти,
что я говорю это опрометчиво, впав в заблуждение; я прекрасно знаю, что
думал об этом Аристотель1, что - Эпикур2, но авторитет философов не стес-
няет свободы суждения. По-моему, божественнее и истиннее такое мнение
философов: не могут быть блаженными те, кто делит благо на три части;
благо - едино, едино то, что делает счастливыми. Ваше же счастье слишком
убогое и нищее, к нему добавляются, или, вернее, для него требуются не
только красота и цветущее здоровье тела, но и богатства; оно слишком дос-
тупно для воров; наконец, оно всегда суетливо и беспокойно, что не имеет
никакого отношения к счастью.
В самом деле, счастье Эпикура, заключающееся в наслаждении, вовсе не
является таковым, более того, это величайшее несчастье. Что может быть
несчастнее для человека, чем подчинить человеческое благо благу скота, то
есть разум чувствам? Но разве я не покажусь безумцем, если присоединюсь
к столь многочисленным участникам такого запутанного спора? Поэтому
пусть каждый думает, как думал; ведь укоренившиеся мнения трудно менять.
На эту тему существует много философских трактатов, названия которых
едва ли поместятся в узких рамках письма; у Цицерона есть целое сочинение
под заглавием "О пределах добра и зла", если ты прочтешь его, то вряд ли
останется что-нибудь неясное как для слуха, так и для ума. Однако посколь-
ку ты спросил меня не о том, в чем состоит истина (ведь это, возможно, тай-
на), а о том, что мне представляется истиной, то я завершу наш разговор
кратким заключением: не слушай плохих советчиков, они не заботятся ни о
твоей славе, ни о твоем спасении; они советуют только то, что избрали бы
сами, либо то, что, на их взгляд, понравится тебе. Ты же должен помышлять
только о нравственно прекрасном и лишь его считать благом. "Но в выгоде
есть польза", - (скажешь ты). Совершенно верно, если она согласна с высо-
кой нравственностью, в противном случае нет ничего пагубней. Всем извест-
5і

но, что говорит об этом Цицерон в сочинении "Об обязанностях", но боль-
шинство читателей, пренебрегая смыслом, ловят только слова и, составляя
поверхностное мнение, все наставления в жизни принимают за побасенки.
Помни, что там суть не в красноречии, а в мысли; это не риторические, а фи-
лософские диалоги. Пусть перед твоими глазами предстанет происшедшее
некогда в аттических Афинах: и совет Фемистокла3, и толкование Аристи-
да4, и решение народного собрания. Итак, как бы толпа ни насмехалась, я не
отвергаю выгоду только в том случае, если она не связана ни с чем постыд-
ным; в противном случае я буду избегать золота точно так же, как и опасно-
сти. Ведь золото, как говорит Плавт, "много мыслей шлет дурных"5. Нако-
нец, закончу словами того же автора:
Людскую пользу вижу я совсем не в прибыли6.
Прощай7.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Аристотель Стагирит (384—322 гг. до н.э.) - величайший греческий философ и уче-
ный-энциклопедист, ученик Платона, воспитатель Александра Македонского, основатель
перипатетической школы в философии.
2 Эпикур (342/341-271/270 гг. до н.э.) - греческий философ, продолжатель левкиппо-де-
мокритовской атомистики, родоначальник философии эпикуреизма. Высшим благом челове-
ка считал удовольствие, понимаемое прежде всего как отсутствие физических и духовных
страданий.
3 Фемистокл (524—459 гг. до н.э.) - афинский государственный и военный деятель демо-
кратического направления; неоднократно избирался архонтом, участвовал в создании афин-
ского военного флота; в 480 г. до н.э. одержал полную победу в войне с персами; сыграл ре-
шающую роль при образовании Делосского союза.
4 Аристид (? - ок. 468/467 гг. до н.э.) - политический деятель в Афинах; содействовал
Клисфену в его реформе законодательства; был одним из стратегов в Марафонской бит-
ве 490 г. до н.э.; в 489—488 гг. до н.э. стал первым архонтом; инициатор Афинского морско-
го союза (478 г. до н.э.). Здесь имеется в виду случай, о котором рассказывает Цицерон в
сочинении "Об обязанностях": "После победы в войне с персами Фемистокл сказал в соб-
рании, что он придумал план, спасительный для государства, но что его не должны знать
все; он потребовал, чтобы народ назначил человека, которому он мог бы его сообщить;
был назначен Аристид. Фемистокл сказал ему, что есть возможность тайно поджечь флот
лакедемонян, который они вытащили на сушу в Гифее; это непременно сокрушило бы мо-
гущество лакедемонян. Услыхав это, Аристид пришел в собрание, где его с нетерпением
ждали, и сказал, что совет Фемистокла весьма полезен, но далеко не прекрасен в нравст-
венном отношении. Поэтому афиняне, не признав совета Фемистокла нравственно-пре-
красным, не нашли его даже полезным, и все его предложение, которого они ранее даже
не выслушали, они, по совету Аристида, отвергли" (Цицерон. Об обязанностях. III. IX, 49 /
Пер. В.О. Горенштейна. М., 1993).
5 Плавт. Пленники. П.ІІ, 78 / Пер. А. Артюшкова. М., 1997. Тит M акций Плавт (ок.
250-184 до н.э.) - выдающийся римский комедиограф, написавший 130 комедий, 21 из кото-
рых сохранилась. Петрарка очень любил цитировать этого автора в своих письмах.
6 Там же. П.П, 75.
7 Дата письма, как и адресат, не установлена.
52

Письмо 12
МАРКУ ИЗ ЯНУИ1 О ТОМ, ЧТО И ТЕ,
КТО ПОСВЯЩАЕТ СЕБЯ ГОСУДАРСТВУ,
МОГУТ ЖИТЬ НЕПОРОЧНО И БЛАГОЧЕСТИВО
И ЧТО ОНИ ТОЖЕ МОГУТ УСТРЕМИТЬСЯ ОТ ЭТОЙ СУЕТЫ
К ПОКОЮ БОЛЕЕ ВОЗВЫШЕННОЙ ЖИЗНИ
Благороднейший муж, в своем письме ты запечатлел, насколько это бы-
ло возможно, свою душу; и ведь так говорить может только тот, кто так
взволнован. Слышу твою речь - большая любовь диктовала тебе слова, - с
нетерпением бросаюсь навстречу и охотно распахиваю гостю двери своей
дружбы. Да что это я говорю "распахиваю", когда они уже четыре года тому
назад открылись перед тобой, любезнейшим просителем. Узнаю, обнимаю с
радостью своего Марка, в этом письме, я бы сказал, возвращающегося ко мне
из долгой ссылки. И вот я пожинаю обильные и благодатные плоды твоего
цветущего таланта. Право, я всегда думал, что такой юноша, как ты, станет
выдающимся мужем. Но, признаться, я не предполагал, что это может про-
изойти так скоро; твоя столь рано созревшая и тем паче благодатная добро-
детель превзошла мои надежды. Впрочем, я помню и о твоем пламенном на-
мерении, которое ты когда-то в самом начале нашей дружбы весьма довери-
тельно открыл мне в долгой беседе, и я не сожалею о том, что теперь ты его
или изменил, или, как я догадываюсь, отложил; лишь бы ты показал себя до-
стойным своих юношеских обещаний, то есть, как бы ни сложилась судьба,
любил Бога, прилеплялся к Нему, почитал Его и всею душой устремлялся к
Нему.
Я не ставлю тебе невыполнимого условия: путь, которым я велю тебе ид-
ти, проторен. Сколь много знаменитых мужей, пройдя сквозь бури государст-
венной жизни, с великой славой достигли покоя монашеской гавани, и сколь
многие, бросившие якорь далеко от нее, счастливо закончили плавание зем-
ной жизни. Знает свое творение тот небесный гончар, ведает, что полезно
нам и нашим душам; часто неизъяснимым образом внушает, какими путями
надлежит идти к Нему. Поэтому не отчаивайся, полагая, что вступил на
окольный и, как говорят пифагорейцы2, левый путь или что бремя забот о со-
гражданах, которое ты несешь, лишает тебя божественной благодати, кото-
рой ты ищешь. Дерзай, действуй, не сомневайся, не медли и не пренебрегай
своим спасением - сподобишься помощи Того, Кто от века безошибочно про-
видит твое время, которое, вопреки твоим ожиданиям, еще не настало. А по-
ка нечего думать, будто ты родился напрасно, если помогаешь словом и де-
лом своему отечеству, ныне особенно нуждающемуся в тебе, ведь оно, как ут-
верждает Платон, с полным правом притязает на часть твой жизни3.
Известно божественное изречение моего Африканца у Цицерона: "Всем
тем, кто сохранил отечество, помог ему, расширил его пределы, назначено
определенное место на небе, чтобы они жили там вечно, испытывая блажен-
ство", - и далее: "Ибо ничто, - говорит он, - так не угодно высшему божеству,
правящему всем миром - во всяком случае, всем происходящим на земле, -
53

как собрания и объединения людей, связанные правом и называемые госу-
дарствами"4. Действительно, когда придет желанное для тебя, мой друг, вре-
мя и ты сможешь взлететь на крепких крыльях, подобно не только Марону5
или Эннию6, но и Амвросию7 или Арсению8, - ты наконец на деле осущест-
вишь уже давно вынашиваемое в душе, с помощью Того, Кто был твоим
вдохновителем, и, как я полагаю, в цвете лет и по зрелом размышлении ты
осуществишь это надежнее, чем если бы ты попытался это сделать юношей
в необдуманном, внезапном порыве. Ведь подобно тому как для путника ид-
ти по земле, освобожденной и очищенной от разбойников, по прямой, надеж-
ной тропе, под безмятежным небом безопасно, так и на путь спасения всего
надежнее вступать в более почтенные и спокойные годы жизни, уняв стра-
сти, утвердясь в намерении и поправ заносчивое юношеское самомнение, хо-
тя никакой возраст не отвержен: никто, как я сказал, из занимающихся ка-
ким-нибудь честным делом не изгнан с этого пути. Мы знаем, что, согласно
мнению Плотина9, блаженными становятся не только с помощью
очистительных добродетелей и добродетелей уже очищенной души, но и с
помощью политических добродетелей10. Ведь - скажу кое-что по-нашему -
деятельная хлопотливость Марфы не отвержена, хотя созерцание Марии
возвышеннее11.
Итак, любезнейший друг, я ответил, насколько это было возможно в
столь ограниченное время, на одну из твоих просьб - написать тебе что-ни-
будь для наставления в жизни, ответил, повторяю, за время одной предрас-
светной стражи, лаконично правда, но, думаю, полно, если добавлю следую-
щее: философы считали, что краткий путь к добродетели - стремиться стать
такими, какими мы желаем казаться, - а также то утверждение, действеннее
которого, по-моему, нет, ибо, как они же полагают, вся жизнь мудрых не что
иное, как размышление о смерти12. Довольно сказано об этом, не для того,
чтобы поучать тебя, а для того, чтобы указать и напомнить. Остается вве-
рить тебя помнящей душе (ведь даже слова твои повторять приятно). Но это,
поверь мне, уже давно сделано: с тех пор как я впервые тебя увидел, я наве-
ки запечатлел твой образ на чистейшем адаманте в глубине души - ни время,
ни пространство не страшны ему. Напоследок скажу: я рад твоей добродете-
ли и судьбе, благодаря которым ты удостоился близости и благосклонности
такого государя, и признателен за любовь к этому старику. Прощай.
У истока Сорги, январские календы13.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Марк из Януи (т.е. из Генуи) - Марко Портинари, которому адресовано еще одно, да-
тируемое 1355/1356 г., письмо из собрания "Дружеских писем" (XX, 1), где упоминается его
диссертация по юриспруденции.
2 Пифагорейцы - пифагорейская школа, религиозно-этическое и философское братство,
похожее на секту, основанное Пифагором. Пифагорейцы развивали математические, космо-
логические и мистические аспекты учения Пифагора о числах, были приверженцами идеи
о переселении душ (метемпсихоз). Разветвляющаяся "пифагорейская буква" ипсилон (Y)
трактовалась ими как символ этического выбора: левый путь - путь порока, правый - добро-
детели.
54

3 См.: Цицерон. Об обязанностях. I. ѴП, 22. Платон (427-347 гг. до н.э.) - выдающийся
греческий философ, ученик Сократа, основатель школы академиков. Оказал огромное
влияние на все последующее развитие европейской философии.
4 Цицерон. О государстве. VI. ХШ, 13 / Пер. В.О. Горенштейна. М, 1966. Мой Африка-
нец - Публий Корнелий Сципион Африканский Старший (235-183 гг. до н.э.), принимал уча-
стие во 2-й Пунической войне, которую победоносно завершил; главный герой классицисти-
ческой эпической поэмы Петрарки "Африка** (отсюда эпитет "мой").
5 Марон - Публий Вергилий Марон - см. с. 50, прим. 7.
6 Квинт Энний (239-169 гг. до н.э.) - римский поэт архаического времени; главное про-
изведение - национальный римский эпос "Анналы**.
7 Амвросий Медиоланский (333/334 или 339/340-397 гг.) - один из отцов церкви, епископ
Милана, проповедник, богослов, церковный деятель; первым ввел в западное богослужение
пение гимнов.
8 Св. Арсений - египетский монах, проживший 55 лет в уединении.
9 Плотин (204-270 гг.) - греческий философ, основатель неоплатонизма, его устные
лекции были обработаны учеником Порфирием и изданы под заглавием "Эннеады".
10 См.: Макробий. Комментарии на "Сновидение Сципиона**. I. VIII, 5-13.
1 { Марфа и Мария - персонажи Нового Завета, сестры Лазаря из Вифинии. В Евангелии
от Луки рассказывается, что, когда Господь пришел в их дом, Мария "села у ног Иисуса
и слушала слово Его**, Марфа же заботилась об угощении. Иисус сказал ей: "Марфа! Марфа!
Ты заботишься и суетишься о многом, А одно только нужно. Мария же избрала благую
часть, которая не отнимется у нее** (Лк 10, 39, 41-42). В средневековой западной экзегезе
Священного Писания, равно как и в сочинениях гуманистов, этот эпизод устойчиво трак-
товался как аллегория деятельной и созерцательной жизни.
12 См.: Цицерон. Тускуланские беседы. I. XXX, 74.
13 То есть 1 января. Год не установлен.
Письмо 15
ДРУГУ, СКЛОННОМУ К ТЯЖБАМ, О ТОМ,
ЧТО НУЖНО ИСКАТЬ ДРУЖБУ С ХОРОШИМИ ЛЮДЬМИ
И ИЗБЕГАТЬ ВРАЖДЫ С ПЛОХИМИ
Стремись к тому, чтобы тебя любили все хорошие люди, и не стоит опасать-
ся, что у тебя будет слишком много друзей или что я ставлю перед тобой слиш-
ком трудную задачу. Я так скажу: если ты подружишься со всеми хорошими
людьми, то у тебя будет мало друзей.
Много ли честных людей? Насчитаешь их меньше, чем входов
В Фивы с семью воротами иль устьев обильного Нила1.
"Кто, - спрашиваешь, - говорит это?" Какая разница? Если ты одобряешь
сказанное, зачем искать автора? Всякая истина, как утверждает Августин,
истинна от истины2. Я говорю это. Или ты, быть может, не согласен? Опыт
говорит, который обычно не обманывает, истина говорит, которая не может
обмануть. Если же ты требуешь (назвать) смертного автора, то это говорит
опытнейший в таких делах Ювенал, который очень глубоко познал нравы
людей. Если ты не веришь ему, внемли другому* чьими устами говорит Тот, Кто
не только знает людей, но и создал их. Итак, что Он возвещает? "...Нет делаю-
щего добро, нет ни одного"3. Поэт сказал: их мало, пророк4 - ни одного; и оба
55

согласно вкладываемому смыслу совершенно правы. Ты же - поскольку не сле-
дует впадать в отчаяние оттого, что хороших людей найдется лишь несколько,
чтобы мы с необходимостью не потеряли надежду и в отношении самих себя, ес-
ли начнем сомневаться во всех, - считай, что есть не только несколько хороших,
но и превосходнейших людей, и ради согласования этих противоречащих изре-
чений выслушай Флакка, провозглашающего, словно третейский судья:
Кто без пороков родится? Тот наилучший,
В ком их меньше5.
Поистине это так; пусть стоики галдят, что с корнем вырвут из души все бо-
лезни; отличнейшие врачи, если бы только они исполняли обещанное. Но, как
учит опыт, в человеческой жизни - той самой, в которой мы выбираем друзей, -
не существует такой души, которую, как бы она ни была безмятежна в своем
спокойствии, не смущали бы иногда, по крайней мере, легкие волнения и не тре-
вожили какие-нибудь людские заботы. Впрочем, как оснащенный корабль, ду-
ша будет носиться по волнам открытого моря - не сдастся, и это будет высшая
похвала для души, как и для корабля; так что, хоть это и не нравится стоикам, в
нашей жизни, не имеющей ничего совершенного, легкая, излечимая болезнь за-
меняет здоровье. Поэтому - вернемся к теме разговора - всеми средствами ищи
себе друзей среди людей такого рода: не тех, у кого нет пороков, а тех, у кого
пороки уступают добродетелям, что само по себе, как ты убедишься, крайне
редко; лучше всего ты сможешь этого достичь, подражая их нравам и разделяя
их увлечения. В свою очередь, с плохими людьми, которых бесчисленное мно-
жество, и не дружи, и не враждуй, и, разумеется, будь для них незнакомцем.
Пусть видят твое лицо, но душу твою не знают; следуй совету того, кто
наставляет: "Пусть изнутри мы будем иными во всем - снаружи мы не должны
отличаться от людей"6. Пусть они думают, что ты делаешь то же, что и толпа;
ты же занимайся своим, совсем другим делом и все время совершенствуйся.
Таким образом ты надежнее всего избежишь опасностей мира, близкий -
немногим, незнакомый - многим, враг - никому. И не думай, что я философст-
вовал сегодня без всякого на то основания: я слышал, ты затеял большую войну,
беспощадную вражду с нечестивыми, которых ты собираешься, не знаю, то ли
исправить, то ли истребить, ведь и то и другое равно невозможно, разве что,
по-моему, несколько легче истребить, чем исправить. Хвалю силу благородно-
го негодования, но бесполезный бой и напрасные усилия не одобряю, ведь если
избегать тщетного труда благоразумно, то как ты оценишь труд, единственный
плод которого - ненависть? Поэтому, прошу, труби отступление, в противном
случае знай: много легионов тебе понадобится. Прощай7.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Ювенал. Сатиры. ХШ, 26-27 / Пер. Д.С. Недовича, Ф.А. Петровского. М., 1937.
2 Августин. Монологи. I. XV, 27.
3 Псалтирь 13, 3.
4 Пророк - царь Израильско-Иудейского государства (конец XI в. - ок. 950 г. до н.э.) Да-
вид, которому приписывают авторство Псалтири и который действительно написал многие
из содержащихся в этой книге псалмов.
56

5 Гораций. Сатиры. I. Ш, 68-69 / Пер. М. Дмитриева. СПб., 1993. Квинт Гораций Флакк
(65-8 гг. до н.э.) - римский поэт, автор циклов "Сатиры", "Эподы", "Послания", "Оды" и зна-
менитой "Науки поэзии".
6 Сенека. Нравственные письма к Луцилию. V, 2 / Пер. С. Ошерова. Харьков; Москва,
2000.
7 Дата письма и адресат не установлены.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Письмо 3
СЛАВНОМУ КОРОЛЮ СИЦИЛИИ РОБЕРТУ1
Необычайное сияние ослепило мои глаза, счастливо то перо, которому бы-
ло вверено такое. Чему мне изумляться более: исключительной краткости, или
весомости суждений, или божественной красоте речи? Признаться, я, преслав-
ный король, никогда и не предполагал, что такие серьезные вещи можно выра-
зить столь кратко, столь убедительно, столь изящно, и уже не ожидал ничего
подобного от человеческого ума. Право, ты - да будет известно, что ты повеле-
ваешь сердцами людей, к чему устремлены все усилия знаменитых ораторов, -
так покорял душу читателя, вызывая различные чувства, что он без усилий, с
удивительной легкостью следовал всюду твоему стилю. Вот ведь в начале тво-
его рассуждения, - когда ты величественно оплакивал крайне бедственное по-
ложение человека, тяжкие муки трудов и горестную неизбежность смерти, по-
степенно перебрасывающейся с недужного корня на сучья и листья, - я был так
потрясен, что, часто вздыхая во время чтения, ужасаясь неминуемой участи и
возненавидев само имя человека, почти пожалел о том, что родился, и вообще
о самой возможности когда-либо родиться.
Прочел - и вот уже мое спокойствие исчезло. Что, если бы рука, нанесшая
смертельную рану, не протянула тотчас же лекарство? Я обрел в одном лице ви-
новника и внезапной печали и утешения; никогда я не ощущал так явственно си-
лу красноречия, ведь ты с помощью немногих слов, указав в оправдание на бес-
смертие души и будущее воскресение, так сильно поднял мой унылый, слабею-
щий дух, что я возрадовался тому, что родился смертным. В самом деле, разве
можно представить себе что-либо блаженнее надежды, сбросив телесные по-
кровы и освободившись от этих оков, достигнуть на исходе того дня, который,
поглотив смерть, облечет нас в бессмертие2, навеки воскресив нетленными и
преобразив гниющую, полуобглоданную червями, всю распадающуюся тунику
нашего тела? Хотя никто из языческих философов не достиг этой надежды, тем
не менее идея бессмертия очень древняя. Ее принимают не только наши (т.е.
христиане. - Н.М.), но и те, кто не слыхал имени Христа.
Ведь, кроме Эпикура и нескольких приверженцев его бесславной секты,
никто не отрицает бессмертия души. Не буду говорить о Ферекиде, впервые
высказавшем эту идею на Сиросе3, и ученике Ферекида Пифагоре4 со всей
57

школой пифагорейцев, а также о Сократе со всеми сократиками5, - сам Пла-
тон, выдающийся муж, рассказывают, написал об этом знаменитое сочине-
ние, которым вдохновлялся Катон Утический6 в свою последнюю ночь перед
смертью, чтобы с еще большим мужеством презреть эту жизнь и возлюбить
присужденную ему смерть. Позже эту идею с божественным красноречием
изложил Марк Цицерон и в своих "Тускуланских беседах'*7, и в шестой кни-
ге "О государстве**8. Он также касался этой темы в диалоге "Лелий" об ис-
тинной дружбе9 и в книге под заглавием "Катон Старший*', содержащей апо-
логию старости10, и, кроме того, в других столь многочисленных местах, что
мне, право, кажется, что он был очень обеспокоен тем, как бы такая досто-
верная истина не осталась для кого-нибудь неизвестной. Но кому я, глупец,
говорю это? Королю не только королей нашего времени, но и философов,
разумеется. Прости же, прошу тебя, если в пылу речи я до того увлекся, что
не только одобрил королевское мнение, которому я, признаться, премного
обязан, но и подкрепил его свидетельствами; -поскольку оно так сильно по-
действовало на мою душу, то я уже спокойно, полный надежды ожидаю ужа-
сающего многих людей ^цня смерти.
В этот день умерла твоя внучка, которую ты превозносишь хвалами в
конце письма, - участь, как я полагаю, скорее завидная, нежели несчастная.
Ведь хотя она ушла в самом расцвете лет и красоты, оплаканная почти всем
миром, сопровождаемая потоками слез и рыданий, особенно в обоих коро-
левствах: и в том, где родилась, и в том, куда переехала эта редкостная, вы-
дающаяся краса, - однако гама она счастлива, и не только потому, что через
этот страшный порог смерти она вошла в радость вечной жизни, но и пото-
му, что ты прославил ее на все века превосходнейшим панегириком. Ведь
кто осмелился бы назвать мертвой, мало того - живущей вне великой славы
ту, кого призвали к жизни: на небе - Бог, на земле — ты. О блаженная жен-
щина, говорю я, о дважды блаженная, ибо вместо одной преходящей жизни,
да и то краткой, ненадежной, всегда открытой тысячам бед, она обрела, я бы
сказал, две вечности: одною обязанная небесному, другой - земному царству,
той - Христу, этой - Роберту! Ее, принявшую два огромных дара от щедрей-
ших даятелей, ^следует считать тем более счастливой, что на небе и на земле
ей предстоит благодарить достойнейших, ведь очень многое привносится в
дары тем, каков даритель, очень важно, от кого примешь благодеяние, а зна-
чит, и кому будешь обязан. Я благоразумно умалчиваю об обретенном ею на
небесах бессмертии и блаженнейшем изменении жизни, дабы силы не поки-
нули описывающего неизъяснимое. Но какую славу ты снискал ей надгроб-
ным словом!
Несомненно, пока твоя эпиграмма, или эпитафия, как тебе угодно, будет
оживлять память о недавно усопшей внучке - я уверен, это будет вечно, - она
всегда будет жить с тобой и с самыми прославленными людьми всех времен.
Найдутся люди, которые пожелали бы возместить таким панегириком ран-
нюю смерть и преждевременную утрату и которые могли бы, вздыхая, ска-
зать то, что, как сообщают, Александр Македонский сказал об Ахилле: 4Ό
счастливая, ты нашла такого глашатая своей добродетели!*'11 Но я уже бо-
юсь, что мое многословие вызовет отвращение; твоя отточенная лаконич-
58

ность также побуждает меня не затягивать. Поэтому я кончаю, моля Бога и
всех небожителей о том, чтобы они даровали долгое процветание твоей
светлости, украшенной двойной славой - воина и ученого.
VII календы января12, у истока Сорги.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Роберт I Анжуйский (1278-1343) - король Неаполя и Сицилии (с 1309 г.), прославился
своей ученостью и религиозностью. Петрарка был восторженным поклонником Роберта как
мудрого и просвещенного правителя и, посетив короля в 1341 г., избрал его в качестве ини-
циатора своей коронации лавровым венком Поэта.
2 Ср.: Первое послание к коринфянам апостола Павла (1 Кор 15, 53-54).
3 Ферекид с о-ва Сирое (сер. VI в. до н.э.) - автор мифолого-космологических произведе-
ний, испытавший, вероятно, влияние Анаксимандра.
4 Пифагор Самосский (ок. 540-500 гг. до н.э.) - греческий философ, ученик Ферекида,
основатель пифагорейской религиозно-философской школы. Первый представитель фило-
софского идеализма в греческой философии.
5 Сократим - отдельные философы либо целые школы в античной философии, опи-
равшиеся на учение Сократа. К их числу относят киников, киренаиков, мегарскую и элидо-
эритрейскую школы, а также, с известными ограничениями, Платона, первых академиков и
Ксенофонта.
6 Марк Порций Катон Утинеский Младший (95-46 гг. до н.э.) - правнук Катона Стар-
шего, приверженец стоического учения, представлял интересы оптиматов. Во время граж-
данской войны сражался против Цезаря, бежал в Утику (Сев. Африка), где в 46 г. до н.э. по-
сле поражения при Tance покончил жизнь самоубийством, бросившись на собственный меч.
В ночь перед самоубийством Катон читал сочинение Платона "Федон".
7 Цицерон. Тускуланские беседы. I. XI и далее.
8 См.: Макробий. Комментарии на "Сновидение Сципиона". I, I, 8 и далее.
9 См.: Цицерон. О дружбе. ГѴ, 13 и далее.
10 См.: Цицерон. О старости. XXI, 78 и далее.
1, Ср.: Цицерон. Речь в защиту поэта Архия. X, 24. Александр Македонский (Александр
Великий, 356-323 гг. до н.э.) - царь Македонии, сын Филиппа П, выдающийся полководец и
завоеватель. Ахилл - сын Пелея и Фетиды, один из храбрейших греческих героев, сражав-
шихся у стен Трои.
12 То есть 26 декабря. Письмо датируют 1338-1339 или 1352-1353 гг.
Письмо 15
ПРОТИВ ПОХВАЛЯЮЩИХСЯ ЗНАНИЯМИ НЕ В СВОЕЙ НАУКЕ
И ЛЮБИТЕЛЕЙ СРЫВАТЬ ЦВЕТОЧКИ ИЗРЕЧЕНИЙ.
СПОР С ОДНИМ ИЗВЕСТНЫМ МУЖЕМ»
Трудно выразить, как усладило мой слух, утомленный шумом толпы, твое
не раз перечитанное письмо; хотя тебе оно показалось многословным, как я
узнал в конце письма, тем не менее я посетовал только на его краткость. Я с
неодобрением воспринял завершающую твое письмо угрозу быть лаконичнее
впредь, - я бы предпочел, чтобы ты писал пространнее. Однако как тебе
угодно, ты - отец, не ты мне, а я тебе должен повиноваться. Но разве всё в
твоей власти? Или ты не знаешь, что часто результат не соответствует за-
59

мыслу? Быть может, ты выслушаешь то, что и молчуна заставило бы гово-
рить. Хочешь, я сейчас же разъясню, что стоит за моими "угрозами"? Преж-
де всего, клянусь, я о тебе того же мнения, какое имел Макробий об Аристо-
теле2, порождено ли оно любовью или истиной. По-моему, не может быть,
чтобы ты чего-либо не знал. Если же с твоих уст срывается что-нибудь про-
тиворечащее истине, то я полагаю, что ты либо не заметил этого, либо, как
говорит тот же Макробий о том же Аристотеле, пошутил. Ибо то, что ты пи-
шешь об Иерониме3, ставя его выше всех теологов, для меня не новость: твоя
оценка уже стара и всем известна. Право, незачем спорить о сравнениях там,
где речь идет о превосходном. Тут ошибиться невозможно: что бы ты ни из-
брал, все будет лучшим и величайшим. Правда, я помню, как мы с твоим дру-
гом Иаковом, епископом Ломбезским4, часто рассуждали об этом и он вслед
за тобой всегда отдавал предпочтение Иерониму среди католических писате-
лей, я же - Августину. Что ж, если только это не оскорбит ни истину, ни те-
бя, отец, я скажу, что думаю. Хотя существует много разных светлых звезд:
вот - Юпитер, вот - Арктур, вот - Люцифер, вот - Солнце церкви Августин.
Однако, как я сказал, я не стал бы на этом настаивать, поскольку и выбор
безопасен, и суждение должно быть свободным. Но кто не поразился бы сле-
дующему затем заявлению, что ты считаешь первым среди моралистов Вале-
рия5, если только это сказано решительно и всерьез, а не ради шутки и испы-
тания? Ведь если Валерий - первый, то какой же тогда, скажи на милость,
Платон, какой - Аристотель, какой - Цицерон, какой - Анней Сенека6, кото-
рого некоторые весьма сведущие ценители ставят выше всех в этом отноше-
нии? Разве только Платон и Туллий7 исключаются на том основании, которое
опять-таки вызвало мое изумление, когда я прочел об этом в твоем письме,
так как не знаю, что ты имел в виду, утверждая, что они - поэты и их следу-
ет причислять к сонму поэтов. Если бы ты продолжал в том же духе, ты бы,
пожалуй, договорился и до большего и при содействии Аполлона и под руко-
плескания муз добавил бы к обитателям тенистых вершин Парнаса8 двух ве-
ликих мужей. Но, послушай, что побуждает тебя думать или говорить так, в
то время как в ранних книгах Туллий являет себя выдающимся оратором, в
поздних - замечательным философом? Да что там, подобно тому как Верги-
лий во всем поэт, так Туллий - ни в чем, ибо, как мы читаем в "Декламаци-
ях", "плодовитый талант покинул Вергилия в прозаической речи; Цицерону
же красноречие изменило в стихах"9.
Что сказать о Платоне, который, по мнению величайших мужей, заслужил
первенство в философии: ведь Цицерон и Августин и многие другие всякий раз,
когда они говорят о превосходстве Аристотеля над другими философами, неиз-
менно делают исключение для Платона? Не понимаю, что позволяет считать
Платона поэтом, кроме разве лишь одного приведенного у Туллия изречения
Панэтия10, который называет (Платона) Гомером философов11, но это означа-
ет не что иное, как первенство среди философов, причем такое же, каким обла-
дает среди поэтов Гомер. Иначе что мы скажем о самом Туллии, который одна-
жды в письмах к Аттику называет Платона своим богом12? Всеми способами
они наделяют Платона божественным умом, отсюда именование Гомером и,
еще яснее, богом.
60

Итак, воспользовавшись случаем, получая поразительное удовольствие от
разговора о неизвестном, ты весь погружаешься в обсуждение поэтов: кто в ка-
ком веке родился, и кто какому стилю, какому роду поэзии следовал, и какую
степень славы стяжал. Долго разбирать все по порядку: столь многому, доселе
неведомому, ты научил всех нас, жаждущих обучения, в своем красноречивом
письме. Поэтому если не мне, а моей профессии дозволено кое в чем возразить,
(то знай): меня удивляет, как это тебе настолько незнакомы имена Невия и
Плавта13, что ты считаешь, не ведаю почему, чуть ли не варварством мое упоми-
нание о них в письме к тебе и упрекаешь меня, пусть в безмолвном изумлении, за
дерзновенную попытку, как говорит Флакк, "создать лицо, неизвестное преж-
де"14. Ведь ты так тонко разбираешься в этом вопросе, что остается только осу-
дить меня за то безрассудство, с которым я вывожу на сцену новые, чужеземные
имена. Однако ты сдержал порыв и предпочел в конце концов обвинить себя в
невежестве. Это, по крайней мере, учтиво и скромно. Впрочем, слова говорят од-
но, а намерение, если я не ошибаюсь, вопиет о другом; и это вообще странно, так
как ты, кажется, хорошо знаешь Теренция15. Ведь в самом начале пролога к сво-
ей "Девушке с Андроса" он упоминает в одном стихе и Невия и Плавта16; точно
так же и Невия и Плавта он упоминает в "Евнухе"17, а в "Братьях" - одного
Плавта18; Цицерон тоже вспоминает их вместе в сочинении "О старости"19, а Авл
Геллий - в "Аттических ночах", где он приводит эпиграммы обоих, написанные
в древнем стиле20. Но к чему я говорю это, кто, скажи на милость, слышал ко-
гда-либо, что о поэтическом искусстве рассуждали, не называя их имен? Поэто-
му я изумляюсь твоему изумлению и, не в обиду будь сказано, умоляю тебя, отец,
о том, чтобы это (послание) не попало в чужие руки, ведь чем ярче твоя слава,
тем усерднее надлежит о ней заботиться. Со мной же ты можешь говорить обо
всем как с самим собой и - что свойственно просвещенным людям - менять и пе-
ресматривать сказанное, но после того, как слова обнародованы, эта возмож-
ность пропадает и они уже подлежат суду толпы. Возвращаю тебе твое письмо
под надежной охраной и посылаю свое, скрепленное с ним; его копия останется
у меня, по той лишь причине, чтобы мне, если ты сочтешь необходимым отве-
тить еще что-нибудь, не изнурять память, сопоставляя слова. Помимо этого ты
высказываешь одно неслыханное и странное мнение - воспользуюсь полной сво-
бодой, раз уж я начал, - поскольку ты заявляешь, что Энний и Стаций Папиний21 -
современники. Скажи, отец, кто тебя толкал в эту хронологию? Ну кто от тебя
требовал этого? Исследуй тщательнее - узнаешь, что Энний расцвел при Афри-
канце Старшем22, а Стаций - несколько веков спустя, во времена принципата До-
мициана23. Ты, если я не ошибаюсь, пожелаешь возразить, но сделать это столь
кратко, как ты полагал, не сможешь.
С твоего милостивого позволения, я бы добавил еще, что, помнится, преж-
де, в то время как юношей я находился в краю Гасконии24, я писал тебе, правда
робко, как и подобало моему возрасту, когда ты нападал на меня в своих широ-
ко известных письмах, которые ты изредка посылал тогда вышеупомянутому
Иакову де Колонна, любовь к коему и привела меня в те земли, как привела бы
и в Эфиопию. Но тогда я отвечал почти по-детски, как едва увернувшийся от
розог; настало время говорить по-мужски, однако, как я обещал, с твоего поз-
воления... Ну, что ты скажешь? Думаю, ты смеешься. Это хорошо, значит, по-
61

зволяешь. Итак, отец, услышь, внемли, преклони слух свой, пусть ничто посто-
роннее не отвлекает тебя, ведь это разговор между нами, и тебя я назначаю
судьей в твоем деле, в котором я оказался обвинителем, но перед другими обви-
нителями буду защитником; и тем не менее я знаю, что сыновнее.послание с
критикой в адрес отца считается слишком жестоким и наглым, однако, надеюсь,
любовь оправдает дерзость. Ведь прославленное имя вызывает у меня восхище-
ние не благоволением ветреной толпы, а добродетелью, поэтому с юных лет у
меня было какое-то особое почтение к твоему имени.
Вот что заставляет меня говорить, дабы, если я промолчу, ты не услы-
шал то же самое от других или - чего следует опасаться больше - не подверг-
ся мукам безмолвного приговора и дабы некоторые несправедливые судьи
не оценивали твои широчайшие способности узкими границами чуждого да-
ра, в которые ты заключаешь себя шутя. Ведь я заметил, что в своих писа-
ниях ты изо всех сил стараешься проявить себя во всех науках; отсюда мета-
ния по незнакомым сочинениям, с тем чтобы, вырвав что-нибудь из каждо-
го, вставить в свои. Ученики тебе рукоплещут и величают всезнающим, по-
раженные бесчисленными именами авторов, будто ты изучил все книги, за-
главия которых упоминаешь. Сведущие же легко определяют, что и кому
принадлежит, что - чужое, что - общее, что заимствовано, что похищено,
что взято открыто, что сорвано мимоходом. Демонстрировать память по-
хвально детям; мужу, как говорит Сенека, стыдно срывать цветочки изрече-
ний25, ведь ему подобает радоваться не цветам, а плодам. Ты же, в своем поч-
тенном возрасте, ты, весьма прославленный в своей профессии, мало того -
чтобы не всегда жалить, а иногда и умастить - в наше время единственный и
беспримерный глава тех наук, которым ты посвятил себя, с каким-то юно-
шеским наслаждением, покинув свои пределы, уже на склоне дня бродишь
праздно по чужим лугам и прожигаешь время, срывая цветочки. Нравится
тебе вторгаться в неизвестное, где часто, не находя дороги, ты либо блужда-
ешь, либо тонешь, нравится идти по стопам тех, кто, будто какой товар, рас-
кладывает у ворот знания, между тем как дом пуст.
Безусловно, благоразумно стремиться к тому, чтобы представлять из себя
нечто большее, чем кажешься - хвастовство же всегда многотрудно и рискован-
но. Добавь к этому, что, когда хочешь казаться великим, может произойти бес-
численное множество таких вещей, которые не только низведут тебя до истин-
ной мерки, но и стащут ниже. Для одного ума довольно славы в одной науке: те,
кто гордится заслугами во многих науках, либо богоподобны, либо бесстыдны,
либо безумны. Кто из греков или наших26, согласно преданию, претендовал на
это? Неслыханный обычай, неслыханное безрассудство. Некоторые книги име-
ют громкие названия, ради которых, как говорит Плиний, ''можно было бы пре-
небречь явкой в суд, но, когда раскроешь их, как мало найдешь внутри!"27 Итак -
чтобы уж я наконец-то замолчал, - если ты доверяешь мне хоть немного,
довольствуйся своими пределами, не подражай тем, кто все обещает и ничего не
исполняет, так что, все изучая и, как говорит Комик, "зная, ничего не знают"28.
Есть древняя и поучительная поговорка: "Занимайся тем делом, которое
знаешь". Будь здоров и прости, пожалуйста, если я тебя обидел.
XVI календы сентября29.
62

ПРИМЕЧАНИЯ
1 Б двух списках "Дружеских писем" указан адресат этого письма - Джованнн д*Андреа,
юрист, преподаватель канонического права в Болонском университете.
2 Макробий. Комментарии на "Сновидение Сципиона". II. XV, 18. Амвросий Феодосии
Макробий (ок. 400 г. - ?) - латинский писатель-неоплатоник, член кружка Симмаха; главные
сочинения - "Сатурналии" и «Комментарии на "Сновидение Сципиона"».
3 Евсевий Софроний Иероним (ок. 340-419/420 гг.) - виднейший представитель латин-
ской патристики, автор распространенного в средние века латинского перевода Библии (так
называемой "Вульгаты").
4 Иаков, епископ Ломбезский - Джакомо де Колонна (1298-1341), брат кардинала Джо-
ваннн де Колонна, епископ Ломбеза в Гасконии, друг Петрарки со времен его учебы в Болон-
ском университете.
5 Валерий Максим (первая половина I в.) - римский писатель, автор пользовавшегося
большой популярностью как в древности, так и в средние века сочинения "О достопамятных
деяниях и изречениях", разделенного на главы морально-философской тематики.
6 Анней Сенека - Луций Анней Сенека Младший - см. с. 46, прим. 24.
7 Туллий - Марк Туллий Цицерон - см. с 46, прим. 9.
8 Парнас - гора в Центральной Греции, на склоне которой находятся древние Дельфы с
храмом Аполлона, бога солнечного света и искусств, покровителя муз - богинь искусств и
творчества. На Парнасе берет начало священный Кастальский источник, посвященный му-
зам, поэтому наравне с Геликоном он стал символом поэтического искусства.
9 Сенека. Контроверсии. III. 8. "Декламации" - сочинение Луция Аннея Сенеки Старше-
го "Образцы, отрывки и оттенки мастерства различных ораторов и риторов", или "Деклама-
ции". В этом труде приводятся примеры речей (декламаций) по поводу придуманных судеб-
ных казусов (контроверсии) и обсуждений (свасорий), запомнившихся Сенеке с юности.
10 Панэтий с Родоса (ок. 180-100 гг. до н.э.) - эллинистический философ, основатель
Средней Стой. Оказал большое влияние на философские взгляды Цицерона.
11 Цицерон. Тускуланские беседы. I. XXXII, 79. Гомер - поэт, имя которого связано с
древнейшим литературным жанром греков, героическим эпосом, особенно с "Илиадой" и
"Одиссеей".
12 Цицерон. Письма к Аттику. IV. XVI, 3. Тит Помпоний Аттик (110-32 гг. до н.э.) - бо-
гатый и влиятельный римский всадник, высокообразованный друг Цицерона, которому адре-
сован его цикл "Писем к Аттику".
13 Гней Невий (ум. ок. 201 г. до н.э.) - римский поэт, автор трагедий и комедий, участник
1-й Пунической войны, которой он посвятил эпическую поэму "Пуническая война". Тит
Макций Плаѳт - см. с. 52, прим. 5.
14 Гораций. Наука поэзии. 125-126 / Пер. М. Дмитриева. СПб., 1993.
15. Публий Теренций Афр (190-159 гг. до н.э.) - великий римский комедиограф, автор ше-
сти комедий, поставленных на сцене в 166-160 гг. до н.э.: "Девушка с Андроса" (166), "Само-
истязатель" (163), "Евнух" (161), "Формион" (161), "Свекровь" (160), "Братья" (160). В своих
пьесах Теренций брал за образец "новую аттическую комедию", прежде всего комедии Ме-
нандра и Аполлодора из Кариста.
16 Теренций. Девушка с Андроса. Пролог. 18.
17 Теренций. Евнух. Пролог. 25.
18 Теренций. Братья. Пролог. 7-9.
19 Цицерон. О старости. ХГѴ, 50.
20 Авл Геллий. Аттические ночи. I, 24. Авл Геллий (ок. 130 г. - ?) - римский писатель, со-
ставил собрание трудов в 20 книгах "Аттические ночи", где в формеі непринужденных бесед
и поучений собраны материалы из разных областей науки (история литературы и языка, фи-
лософия, мифология, история).
21 Публий Папиний Стаций (ок. 40-96 гг.) - римский поэт, один из известнейших лите-
раторов своего времени, прославившийся эпической поэмой "Фиваида".
63

22 Африканец Старший - см. с. 55, прим. 4.
23 Тит Флавий Домициан (51-94 гг.) - римский император (с 14 сентября 81 г.), послед-
ний из династии Флавиев.
24 Летом 1330 г. Петрарка совершил поездку в Гасконию, сопровождая своего друга, епи-
скопа Джакомо де Колонна, в его Ломбезскую епархию.
25 Сенека. Нравственные письма к Луцилию. ХХХШ, 7.
26 То есть римлян.
27 Плиний. Естественная история. Предисловие. 24. Гай Публий Плиний Секунд Стар-
ший (23/24 - 79 гг.) - автор энциклопедического труда в 37 книгах "Естественная история".
28 Теренций. Девушка с Андроса. Пролог. 17. Комик - Публий Теренций Афр (см.
прим. 15).
29 То есть 17 августа. Исследователями предложено несколько датировок этого письма:
1338/1339, 1342, 1345/1346 и 1349 гг.
Письмо 16
ЕМУ ЖЕ - ОКОНЧАНИЕ СПОРА,
А ТАКЖЕ О БОЛОНСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ
Как я и думал, откровенность вызвала гнев, правда - ненависть, увеще-
вание - презрение. Но что поделать? Слова не вернешь назад. Я был бы мяг-
че, если бы полагал, что ты любишь лесть; о нет, я был бы строже и с еще
большей прямотой осудил бы саму эту женскую слабость в доблестном му-
же. Теперь, когда я вижу, что откровенность - враг дружбы, я, возможно, по-
ступил бы разумнее, если бы промолчал, но вот что меня также страшит:
случается, и молчание вызывает гнев. Поэтому отвечу все же, чтобы не оби-
деть снова, но так кратко, чтобы ты знал, что я делаю это неохотно. Во-пер-
вых, я назначил тебя судьей всего, что сказал или скажу; ты выносишь крат-
кий приговор: я ошибся кое в чем, во многом, во всем. Право, я рад, что за-
блуждаюсь скорее я, чем ты, так как всякая уродливость виднее на свету и
ошибка старца безнадежнее. Однако кое-что я бы потребовал передать на
доследование. Итак, приди, я вызываю тебя на твой трибунал; не нужно ни-
каких заседателей - один верши суд. Иеронима ты ставишь выше Августина.
Я знал это, но заявляю открыто: я не понимаю выдвигаемого тобой обосно-
вания этого суждения. Ведь, скажи пожалуйста, что означает твое утвержде-
ние, что-де ты отдал ему предпочтение не потому, что он более велик, а по-
тому, что он более плодовит для Церкви. Как жаль, что ты не включил в
письмо то обстоятельнейшее, по твоим словам, доказательство, которое ты
приводишь в каком-то сочинении, - наверное, ты пощадил либо гонца, либо
письмо. Однако главный довод своего решения ты привел: дескать, к нему
приводит свидетельство самого Августина. Но неужели ты не знаешь, что в
разговоре на общие темы личность говорящего не принимается во внима-
ние? "А как насчет того, - говоришь ты, - что Августин открыто признает
превосходство Иеронима?"1 Кому не ясно, что следует ответить на это? Это,
говорю я, единственное, в чем я не стал бы доверяться свидетельству этой
святейшей души, которой, я знаю, присуще и отзываться, и думать о других
с похвалой, о себе же - с уничижением. Что касается меня, то я отдал бы Ав-
64

густину пальму первенства в плодотворности труда на благо Церкви, однако
не упорствуя в этом, так как я не настолько предан какому бы то ни было
мнению, или школе, или человеку, чтобы не мог отступить, если узнаю исти-
ну. Этому я научился у Марка Туллия2 и у самого отца Августина, который
не отрицает, что сам он научился этому у того же Туллия; да ведь еще ребен-
ком я научился у Горация Флакка "не верить слепо словам учителя"3.
Однако ты и сам не скрываешь, какова цена твоему доводу, поскольку,
бросив эту часть защиты, ты переходишь к другой и, зачеркивая все сказан-
ное, утверждаешь, что к указанному мнению тебя привела одна только воз-
мутительная, неслыханная неблагодарность итальянцев по отношению к
Иерониму. Это - единственный довод защиты в твоем деле; это, повторяю,
аргумент, для меня совершенно не понятный и вообще непостижимый. Что
же это за неблагодарность? Мы, надо признать, неблагодарны не только по
отношению к святым, но и к Господу святых. Есть ли у Иеронима, в сравне-
нии с другими, особый повод для жалобы? И почему итальянцы повинны в
этом больше всех, тогда как сам он по происхождению не был итальянцем
да и жил больше на Востоке? Поразмысли об этом хорошенько, отец. Разу-
мом, полагаю, невозможно доказать твое утверждение, разве что тайной ин-
туицией духа, которая заменяет разум, а также преданностью (святому), го-
раздо более благочестивой, нежели тщательно взвешенной. Однако оставим
все это: я считаю подобным святотатству пачкать и в некотором роде оск-
вернять столь священные имена мелочными рассуждениями грешника, а по-
тому благоразумнее было бы промолчать об этом, ведь трогать и сотрясать
драгоценные вещи опасно.
Перейду к Платону и Цицерону, которых ты пытаешься сделать поэта-
ми на основании двух вымышленных рассказов, совершенных с точки зрения
нравственного учения и, как свидетельствует об одном из них Макробий4,
всей трехчастной философии в целом, написанных вне всяких законов мет-
рики и включенных в сочинения о политике и государстве5. Напрасно тот же
Макробий защищает их от нападок тех, кто заявлял, что философ не должен
сочинять басни6; я, со своей стороны, рад видеть их, и Аристотеля, и Сокра-
та, и Варрона7 в сонме поэтов, если бы это было возможно; и, пожалуй, ска-
зать это о любом из добавленных мною (авторов) было бы менее нелепо,
чем о Платоне и Туллии. Ведь и Аристотель писал о поэтике и поэтах, и Вар-
рон также издал книги сатир и о поэтах; кроме того, он сочинил небезызве-
стную поэму о Ясоне и золотом руне8; Сенека же (написал) трагедии9, кото-
рые, конечно, занимают у поэтов или первое, или ближайшее к первому ме-
сто. Но почему, скажи на милость, ты не сделал их и комедиантами, ведь за
свою жизнь они наверняка сказали или сделали что-нибудь забавное, особен-
но Туллий, многочисленные остроты которого приводятся в "Сатурнали-
ях"10; кроме того, его вольноотпущенник Тирон написал книгу о шутках па-
трона11? Почему ты не сделал их рыбаками, или гребцами, или кем-нибудь
вроде этого по той лишь причине, что, находясь в уединении, они, возможно,
отдыхали, закидывая удочки или правя веслом. Или ты хочешь ввести в шко-
лах военный "обычай", чтобы подобно тому как Торкватов12 и Корвинов13
создала одна война, так и поэта создавало одно произведение? Необходимо
3. Гуманистическая мысль...
65

постоянство (в занятии поэзией): один поступок не образует характера. До-
вольно об этом. Ведь об Эннии и Стации в последнем письме не упоминает-
ся; полагаю, ты сосчитал на пальцах число (разделяющих их) лет. Наконец,
на ту пространную и непрерывную часть твоей речи, где ты всеми способа-
ми стараешься убедить меня в том, что мои увещевания несправедливы, ибо
для твоего ума нет ничего недоступного, я ответил бы не что иное, как: бла-
жен ты, имея такое мнение о себе! О счастливый своим суждением о себе, ка-
кое бы оно ни было! О, если бы ты мог научить меня и научил бы этому ис-
кусству, благодаря которому я и сам умел бы ковать такие суждения о себе!
Поистине, я не знаю, не лучше ли иногда радоваться, ошибаясь, чем всегда
скорбеть об истинном положении дел.
Что же касается брошенных в мой адрес обвинений чуть ли не в дезертир-
стве за то, что я, начав весьма преуспевать (в учебе), оставил Болонью и изуче-
ние права14, мой ответ известен, хотя тебе, несравненно прославившему и этот
город, и эту науку, он, по-моему, не понравится. Поскольку я и так изрядно те-
бя помучил, не буду говорить все, чем я обычно оправдываю свой поступок,
ведь многие часто расспрашивали меня об этом, особенно Ольдрад Лауденский,
знаменитый юрист нашего времени. Одно только можно сказать, не нарушив
нашего согласия: ничто противное природе не приводит к добру; а она произве-
ла меня на свет любителем уединения, а не площадей. Наконец, знай: я либо ни-
чего никогда не сделал предусмотрительно - к чему я склоняюсь больше, - ли-
бо если я что и сделал, не осмелюсь сказать мудро, но благополучно, то прежде
всего следующее: что и Болонью повидал, и не завяз там. Прощай.
II календы сентября15.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Августин. Послания. LXXIIL II, 5; LXXXII. IV, 3.
2 Марк Туллий Цицерон - см. с. 46, прим. 9.
3 Гораций. Послания. 1.1, 14.
4 См.: Макробий. Комментарии на "Сновидение Сципиона". П. ХѴП, 17.
5 Здесь имеются в виду вымышленные рассказы Эра в Платоновом "Государстве" (кн. X)
и Сципиона в "Сновидении Сципиона", завершающем сочинение Цицерона "О государстве"
(кн. VI).
6 См.: Макробий. Комментарии на "Сновидение Сципиона". I, II.
7 Марк Теренций Варрон (116-27 гг. до н.э.) - крупный и очень плодовитый римский уче-
ный-энциклопедист; основное сочинение - "Человеческие и божественные древности" (ныне
утеряно).
8 До нас дошли фрагменты "Менипповых сатир" Варрона, а также сочинение "О латин-
ском языке". Ясон - герой греческой мифологии, возглавивший поход аргонавтов в Колхиду
за золотым руном, которое он похитил с помощью Медеи.
9 Луций Анней Сенека Младший написал девять трагедий: "Медея", "Федра", "Эдип",
"Геркулес в безумье", "Геркулес на Эте", "Фиест", "Агамемнон", "Троянки" и "Финикиянки".
10 Макробий. Сатурналии. П. III.
11 Там же. II. I, 12. Марк Туллий Тирон (103-4 гг. до н.э.) - раб, а с 53 г. вольноотпущен-
ник Цицерона, его личный секретарь и близкий друг. После смерти Цицерона написал его
биографию, издал его речи, собрал и систематизировал его письма. Произведения самого Ти-
рона (в том числе и собрание шуток Цицерона) не сохранились.
12 Τορκβαηι - фамильное имя римского патрицианского рода Манлиев. Tum Манлий Тор-
66

кват получил его после того, как победил в поединке галла и захватил в качестве трофея
ожерелье (лат. torques). Будучи консулом во время одной из Латинских войн, он, несмотря на
победу, одержанную его сыном, казнил его за неповиновение.
13 Корвин - фамильное имя римского патрицианского рода. Публий Валерий Поплико-
ла, участвовавший в изгнании этрусских царей из Рима, был консулом первого года Римской
республики, его брат Марк Валерий Мессала Корвин был консулом в 505 г. до н.э.
14 Петрарка вместе со своим братом Герардо и другом Гвидо Сетте прибыл в Болонью в
конце 1320 г. и до 1326 г. учился на юридическом факультете Болонского университета.
В 1326 г., после смерти отца, Петрарка бросил занятия в университете, так и не закончив его,
и, совершив небольшое путешествие по югу Италии, вернулся в Авиньон.
15 То есть 31 августа. Письмо датируется тем же годом, что и предыдущее.

Колюччо Салютати
ИЗБРАННЫЕ ПИСЬМА*
(Вступительная статья, перевод с латинского2
и комментарий O.A. Уваровой)
Лино Колюччо Салютати (1331-1406) родился в маленьком тосканском го-
родке Стиньяно. В 1330 г. его отец, лидер гвельфской партии Стиньяно, после
победы в городе гибеллинов бежал в Болонью под покровительство ее прави-
теля Таддео де Пеполи. Синьоры Болоньи поддерживали семейство Салютати
и после смерти отца, вплоть до 1350 г., когда они были отстранены от власти.
Все детство и юность Салютати связаны с "ученой" Болоньей. В 14 лет он по-
ступил в школу известного грамматика Пьетро да Мольо, где культивировался
интерес к античной словесности, а затем изучал нотариальное дело в Болонской
нотариальной школе, пользовавшейся высокой репутацией.
После падения режима Пеполи семья Салютати перебирается в родные мес-
та. Получив лицензию, Колюччо в 1351-1367 гг. служил нотарием в Стиньяно,
Буджано и других коммунах района Вальдиньеволе (между Пистойей и Луккой).
Это были годы спокойной, размеренной жизни, оставлявшей немало времени для
литературного досуга. Однако должность нотария коммуны скромно оплачива-
лась, а частная практика запрещалась, поэтому после женитьбы в 1366 г. Салю-
тати активно занялся своей карьерой. Летом 1367 г. он покидает Тоскану, заняв
пост нотария и канцлера коммуны Тоди, а два месяца спустя начинает хлопотать
о месте в курии. Два года он провел в Риме в личном штате апостолического
секретаря Франческо Бруни.
Однако попытка обосноваться в папской курии не удалась, и Салютати
посвящает себя карьере на гражданском поприще. В 1370 г. папа Урбан V ре-
комендовал его на пост канцлера в Лукке, только что освободившейся из-под
пизанского господства. С 1374 г. Салютати живет и работает во Флоренции,
а в 1375 г. его избирают канцлером Флорентийской республики. Он занимал
эту должность до последних дней жизни, и именно при нем пост канцлера при-
обрел политический вес и престиж. В эти десятилетия Флоренция вела актив-
ную экспансию в Тоскане, пережила войну с папой, выдержала натиск со сто-
роны Миланского герцогства. К 1378 г. Салютати обрел такой вес во флорен-
тийском правительстве, что оказался в числе трех человек, обвиненных па-
пой Григорием XI в ереси за их роль в войне между Флоренцией и папством.
По словам самого Салютати, миланский правитель Джангалеаццо Висконти
подсылал к нему убийц и фабриковал документы, компрометирующие его в
глазах сограждан. Но и в годы гражданских смут, и во время войны с Мила-
ном Салютати пользовался уважением и доверием сограждан, к какой бы
68

партии они ни принадлежали. Торжественная церемония сопровождала его
похороны в городском соборе.
Однако Салютати был отнюдь не только политиком. Посмертное награжде-
ние лавровым венком явилось признанием его литературных заслуг. Младший со-
временник и друг Петрарки и Боккаччо, Салютати стал значимой фигурой в гу-
манистической культуре последней четверти ХГѴ - начала XV в. Его дом во Фло-
ренции, где гостей ждали застольные беседы о литературе и философии и вели-
колепное собрание античной и новейшей литературы, насчитывавшее сотни
книг, притягивал к себе образованную молодежь. В гуманистический кружок вхо-
дило немало известных лиц: Леонардо Бруни, Поджо Браччолини, Пьер Паоло
Верджерио. Мечтая, чтобы престиж Флорентийского университета соответство-
вал лидирующим позициям города в политике и экономике Италии, Салютати
призывал правительство уделять ему больше внимания и средств. Благодаря его
усилиям в 1396 г. в университет для преподавания греческого языка был офици-
ально приглашен известный греческий ученый Мануил Хрисолор.
С одной стороны, активная общественная деятельность, государственная
служба и создание особенной атмосферы гуманистического сообщества, с дру-
гой - уединенный литературный труд. В юности Салютати пробовал перо в бу-
колической поэзии, сочинял эпиграммы, а его басня "Лиса и рак" ("De vulpe et
сапсго") вошла во многие учебники грамматики XV в. Однако, не оспаривая
поэтических лавров Петрарки, гуманист стал признанным мастером прозы. Широ-
ко известны современникам были его речи и политические сочинения, в первую
очередь "Инвектива против вичентинца Антонио Лоски" (1403) - ответ на анти-
флорентийский памфлет миланского канцлера во время войны между двумя го-
сударствами. Вместе с тем Салютати интересовался актуальными философско-
этическими проблемами. Результатом его изысканий явились трактаты "О жиз-
ни в миру и монашестве" ("De seculo et religione", 1381), "О роке, фортуне и слу-
чае" ("De fato, fortuna et casu", 1396-1399), небольшая работа "О стыдливости"
("De verecundia", 1390) и развивающий тему трактат "О достоинстве права и ме-
дицины" ("De nobilitate lequm et medicine", 1398-1399), названный Э. Гарэном
"программным манифестом раннего гуманизма", оставшийся незаконченным
трактат "О подвигах Геракла" ("De laborious Herculis", первая редакция - 1383),
наконец, политический трактат "О тиране" ("De tyranno", ок. 1400 г.).
Круг тем, затронутых в этих сочинениях, необычайно широк. Это вопрос о
свободе воли, проблема выбора между активной и созерцательной жизнью,
роль научного знания в жизни человека, методы познания и вопрос о приорите-
те между гуманитарными и естественными науками. При всей неоднозначности
предлагаемых Салютати решений эти сочинения - свидетельство живого поис-
ка, который будет отличительной чертой гуманистического движения.
Не меньший интерес представляют письма Салютати. Перед нами феномен
гуманистической эпистолографии, когда письма становятся элементом фило-
софского и литературного диалога. Публичный характер письма, столь харак-
терный для всего средневековья, еще больше усиливается: письмо предназначе-
но не только адресату, оно становится доступным широкому кругу читателей.
Вслед за Петраркой гуманисты составляют сборники собственных писем, кото-
рые приобретают статус особого литературного жанра. Эпистолярное наследие
69

Салютати, насчитывающее более трехсот писем, - сложный комплекс, объеди-
няющий переписку политического деятеля, делового человека и гуманиста.
Именно в эпистолярных беседах и спорах раскрывается гуманистическое миро-
видение Салютати.
В центре его внимания - социальное бытие человека, поиск его этиче-
ских и философских оснований. В этой связи особое значение приобретает
вопрос об источниках знания. Не отказываясь полностью от традиционной
средневековой схемы наук, гуманист выдвигает новые приоритеты. Это пре-
жде всего науки, связанные с человеком (studia humanitatis), - филология, ри-
торика, история, моральная философия и поэзия. Всех их объединяет, с од-
ной стороны, укорененность в словесной культуре (под понятием "scientia lit-
terarum" гуманист разумеет комплекс этих дисциплин) и, с другой - нравст-
венная задача. Науки о человеке призваны не только сделать человека более
образованным, удовлетворив заложенное в нем природой стремление к по-
знанию, но и воспитать высокие моральные качества. Эти задачи неотделимы
одна от другой, ибо истинная мудрость с необходимостью сочетает в себе, по
мнению гуманиста, знание и добродетель. В этой концепции отразились как
христианские представления о человеческом предназначении и пути его
исполнения, так и античный идеал человека. Так рождается раннегуманисти-
ческий идеал человека: он сочетает религиозное благочестие с активным
участием в общественной жизни, а широту и глубокий характер познаний
всех вещей "божеских и человеческих" - со способностью ясно и убедительно
передавать это знание и воздействовать на ближнего с помощью искусства
красноречия. Науки о Боге и науки о человеке связаны одна с другой и
взаимно друг в друге нуждаются.
Совершенно особенная роль в воспитании человека принадлежит поэзии.
Поэзия в понимании гуманиста - искусство иносказательной речи, под покро-
вом вымысла скрывающей истину. Оно призвано служить нравственным це-
лям - прославлению добродетели и порицанию порока. Ряд писем Салютати и
его трактат "О подвигах Геракла" посвящены теме защиты поэзии. Начиная с
раннехристианских инвектив в адрес языческой литературы, вопрос о допусти-
мости изучения античного литературного наследия активно дискутировался в
продолжение всего средневековья. При этом упреки в легкомыслии и амораль-
ности переносились и на сочинения средневековых стихотворцев, в какой-то
степени это стало топосом.
Очередной виток дискуссии о поэзии в XIV столетии выдвинул новые аспек-
ты проблемы. Вслед за Петраркой и Боккаччо защитники поэзии не столько
отстаивают ее право на существование в христианском мире, сколько утвержда-
ют ее главенствующее положение в системе наук и искусств. Речь теперь идет
о тайном родстве поэзии и высшей истины, а роль поэта возвышается до са-
кральных высот. В конце XIV в. в дискуссию вновь активно включается Цер-
ковь, ее духовные наставники, в их числе знаменитый флорентийский проповед-
ник Джованни Доминичи. По сути, речь идет уже не о судьбе древней поэзии, а
о судьбе религиозного миросозерцания, теряющего силу универсальности. Яв-
ственно ощущая этот разрыв, Салютати ищет пути компромисса: для гуманиста
важно найти в христианской модели мира место для нехристианской древности,
70

ее культуры и мудрости, он пытается восстановить утраченную целостность че-
ловеческой истории.
Идеи Салютати об особом, поэтическом, методе познания, незаменимом
по отношению к божественным истинам, хотя и находят параллели в средне-
вековых концепциях интуитивно-мистического познания, образуют важное
звено гуманистической концепции человека, утверждая его неограниченные
познавательные способности и в то же время смещая акцент с чисто рассудоч-
ного, логического знания на знание интуитивное и художественное. Предла-
гаемые читателю в настоящем сборнике переводы писем Салютати позволя-
ют ближе познакомиться с позицией гуманиста как в отношении поэзии и ан-
тичного наследия, так и с трактовкой актуальных для его времени религиоз-
но-этических проблем.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Из сочинений Салютати на русском языке опубликованы: Отрывки из писем к Якопо
Тедеризи, Андреа Джусти да Вольтерра, Пеллегрино Дзамбеккари (см.: Итальянское Возро-
ждение: Гуманизм второй половины XIV века - первой половины XV века / Сост. Н.В. Ревя-
кина. Новосибирск, 1975); Письмо к Доменико Бандини д'Ареццо / Пер. Н.В. Ревякиной //
Итальянский гуманизм эпохи Возрождения: Сб. текстов. Саратов, 1984. Ч. 1; Письма от
11 ноября 1403 г. к Бандини д'Ареццо и 14 июня 1404 г. к Галиено да Терни / Пер. И.Я. Эль-
фонд // Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век). М, 1985. С. 39-48.
2 Настоящий перевод выполнен по изданию: Epistolario di Coluccio Salutati / A cura di
F. Novati. Vol. 1^. Roma, 1891-1911; Vol. 3. P. 539-543; Vol. 4, parte I. P. 170-203.
ПИСЬМО К КАРДИНАЛУ БАРТОЛОМЕО УЛИАРИ
Почтеннейшему во Христе отцу и господину, предстоятелю Божьему и дос-
тойнейшему кардиналу Апостольского престола кардиналу Падуанскому.
Досточтимейший во Христе отче и несравненный мой господин, заслужива-
ющий самых высоких почестей. Если бы только я обращался к кому-то иному,
признаюсь, я не смог бы удержаться от того, чтобы его как следует отчитать,
видя, как господин и, что я полагаю наиболее важным, человек образованней-
ший и выдающийся во всех науках, которому не подобало бы льстить и уж тем
более защищать то, о чем заботиться совершенно не стоит, расточает столько
похвал своему слуге, и - чем более всего я поражен - это при том, что я один
(и если бы [речь шла] о ком-то достойном! - ибо я в гораздо большей степени
чувствую себя как никто, чем как некто) ты ко мне обращаешься во множест-
венном числе. Если только ты любишь истину, то не должен продолжать выра-
жаться в таком роде. Ведь поскольку я один, а не многие, то, коли желаешь сле-
довать разуму, не должен муж столь уважаемый и многознающий пренебрегать
разумной, ясной и естественной речью. Что может быть надуманнее, чем обра-
щаться к одному, как ко многим, чем от правильной латинской речи склонять-
ся к тому, что не можешь уже и обойтись без помощи этой фигуры, которая не
нужна здесь ни для красоты, ни по смыслу?
В грамматике первое правило - согласование по числу, и нарушать эту со-
размерность либо совершенно ошибочно, либо к тому есть веские основания.
71

Было некогда принято, что к публичным людям, которые благодаря таинству
возведения их в должность представляли уже не себя, но множество людей, из-
за растущего лицеприятия обращались во множественном числе, словно бы, за-
няв должность, каждый из них умножался в числе, и потому следовало употреб-
лять прилагательные и глаголы во множественном числе. Но вводить это в бе-
седу с каким бы то ни было частным лицом - по какой такой необходимости или
ради какого благозвучия? Прибавь к этому, что нет ничего совершеннее мона-
ды, ничего почетнее быть единственным, среди чисел - ничего благороднее еди-
ницы. Раз уж на то пошло, не могут должный почет и достоинство, если взгля-
нуть в глаза правде, сохраняться в этом словесном "умножении", к которому со-
временность привержена скорее ради лести, чем в силу разумных доводов.
А потому от меня этого не жди, ибо я не намерен изменять своему обычаю,
обычаю древних и обычаю, покоящемуся на разуме и гораздо более отвечаю-
щему требованиям благозвучия, - ни [в общении] с тобой, ни с кем-либо еще.
Более того, я бы хотел, чтобы ты, как подобает твоему достоинству, избавился
не скажу от порока, но от этой привычки, во всяком случае [в переписке] со
мной; так что обращайся ко мне не иначе, как если бы ты говорил обо мне с
кем-нибудь другим. Ведь, насколько я знаю, этот пагубный обычай пока еще не
слишком укоренился, когда речь ведется о ком-то в третьем лице, будь он пер-
восвященник, или государь, или же частное лицо, и мы говорим о нем в единст-
венном числе.
Это что касается формы речи. Теперь обращусь к содержанию того, что пи-
шешь, а именно к двум моментам. Во-первых, ты расточаешь в мой адрес совер-
шенно немыслимые похвалы; во-вторых, требуешь, чтобы я выбрал для увеко-
вечения из моря своих многочисленных писем более достойные, чтобы память
обо мне вечно жила в них и чтобы оказать большую услугу сочинителям писем,
предложив им для подражания собственный пример.
Итак, возвращусь к первому моменту. Ты пишешь, что тебе отрадно слы-
шать, что, когда бы ни зашел разговор об эпистолографах (dictatoribus) нашего
времени, все единодушно тотчас же среди других выделяют меня и даже гово-
рят, что я превосхожу не только ученых людей нашего времени, но и знамени-
тое светило красноречия Кассиодора, сенатора и секретаря короля Теодориха и
его племянников, чьими трудами мы обоснованно восхищаемся и изучаем их,
диктует ли он публичные послания или обращается к близким в частных пись-
мах, рассуждает ли тонко о душе или красноречиво говорит о дружбе, прядет ли
в сладчайшем переводе "Трехчастную историю" или вникает в сокровенные
смыслы Псалмов.
Однако в твоих словах я не усматриваю присущей тебе ясности суждений.
Если других к тому, чтобы предпочесть меня иным современникам, приводит
заблуждение, а тебя несомненно обманывает слепая любовь, которую ты ко
мне питаешь, то на каком основании ты утверждаешь, что мне уступает столь
великий муж, каков, как мы знаем, был Кассиодор? Да есть ли кто из древних,
кому я был бы достоин развязать сандалии и кому я, смешно сказать, должен
быть предпочтен или хотя бы сравниться с ним? Сохраняет свое достоинство не-
превзойденная древность (vetustas) и остается на поле с несокрушимыми и неиз-
менными знаменами. И как бы себе ни льстила софистическая современность
72

(modernitas) насчет своей изощренности, и мудростью, поверь мне, и красноре-
чием [древность] нас побеждает.
Мы не видим ни в ком в наше время знания стольких и таких значительных
вещей, сколько мы усматриваем в древних. Несомненно, расцвели в то давнее
время всяческие литературные занятия (Studium litterarum) и настолько возвыси-
лось красноречие, что потомки не смогли сохранить это величие речи и мастер-
ство красноречия, хотя старательно им подражали. Ближайшие преемники еще
сохранили некоторое подобие и печать античности, но, по мере того как после-
дующие поколения понемногу отходили от того стиля письма, с течением време-
ни эта первоначальная красота незаметно поблекла и наконец совершенно отда-
лилась от вождя красноречия Цицерона. Были, однако, немногие в те времена,
кто, как казалось, настолько возвысился, что несведущие люди считали их дос-
тигшими этой изощренности.
Я хотел бы, чтобы ты не на слово мне верил, а взглянул бы сам на их сочи-
нения. И хотя вершиной красноречия бесспорно следует признать Цицерона и
его время, когда многие замечательные мужи прославились силой воздействия
речи, взгляни-ка на самого вождя красноречия Марка Туллия и на тех светочей,
которые жили тогда же, и убедишься, что любой из них гораздо больше превзо-
шел наше время, чем их - Цицерон. Ибо кого ты назовешь, кто бы затмил не-
превзойденного оратора Гая Юлия Цезаря, сына Луция Юлия, который первым
осмелился взять в свои руки власть, и о его преемнике Октавиане Августе и дру-
гих цезарях, которые всех, или, вернее, многих, превосходили в красноречии?
Кого, говорю, назовешь, кто достиг бы мастерства Деция Брута или кто срав-
нился бы с Сульпицием Севером, утешавшим Цицерона после смерти бесконеч-
но оплакиваемой дочери1? Кто сравнился с историографом Лукцеем, которого
Цицерон настойчиво, если не сказать страстно, просил рассказать о своих дея-
ниях и о взятии Амана2, или превзошел его? Кто лучше Цецины, обличителя
Юлия Цезаря, Марка Целия или Кассия, чьи имена столь часто упоминаются в
письмах к Цицерону, кто равен Матию, Требонию, Долабелле, Гаю Азинию
Поллиону, императору Планку, Марку Лепиду, трижды избиравшемуся верхов-
ным понтификом, кто равен Вифинцу, Курию, Метеллам - Целеру и его пле-
мяннику, Ватинию или Гальбе?
Жили в это же время, или, вернее, несколько позже, Сенека Кордовец, Ва-
лерий Максим и творец римской истории Тит Ливии, как и ты падуанец. Какое
о них следует вынести суждение, свидетельствуют о первом - Квинтилиан, при-
водя в книгах "Ораторских установлений" слова Цезаря, сына Германика, назы-
вавшего его "песком без известки"3; о твоем земляке - Иероним, который без
колебаний называл его источником живительного красноречия4; а второй из
них так прекрасен, что должен почитаться в числе первых ораторов, хотя таким
мастерством речи не блистает, и ни он, ни другие не достигали величия Цицеро-
на. Что же сказать о Корнелии Таците, который, хоть и был прекрасно образо-
ван, не только не может сравниться с теми первыми, но уже и Ливию, - а он не
только продолжил его Историю, но и стремился подражать ему в отношении
красноречия, - уступает? То же можно сказать о Светонии Транквилле, Плинии
Младшем, Гелии Спартиане, Юлии Капитолине, Лампридии, Юнии Вописке,
Марциане Капелле, Апулее, Макробии и многих других. Из их трудов видно, на-
73

сколько с течением времени умалилось то великолепие речи, что в прежние
времена воплотилось в Цицероне. И так вплоть до Феодосия и при его ближай-
ших преемниках, когда расцвели Кассиодор, Амвросий, Симмах, Северин Боэ-
ций, Иероним, Августин, Эннодий, Сидоний, Сульпиций Север, несколько рань-
ше - красноречивейший Фирмиан, а также Орозий, Юлиан, а между ними Авзо-
ний, даровитый Киприан и многие другие в известной мере оживили прежнее
искусство речи. Или, вернее сказать, культивировали его в течение одного сто-
летия. После них наступили такой упадок и такая перемена, что, говоря Маро-
новым стихом, казалось
После того ослабело и, угасая, на убыль пошло красноречие;
Разбиты силы, воля богини враждебна5.
Хотя потом и были Ивон, Бернард, Хильдеберт, Петр Блуа, Петр Абеляр,
Риккардо из Пофи (?), Иоанн Солсберийский и многие другие, кто весьма
льстил себе относительно своего красноречия, однако не подобает сравнивать
их с прежними, даже средними, эпистолографами, от которых они отдалились
гораздо больше в стиле (stilo), чем во времени.
"Поднялись" немного литературные занятия в наше время; первым почита-
телем (cultor) красноречия был твой соотечественник Муссато из Падуи, был и
Гери д'Ареццо, лучший подражатель оратора Плиния Младшего, приходивше-
гося племянником со стороны сестры другому своему тезке; зажглись и наши
флорентийские светила: в первую очередь ни с кем из современников не срав-
нимый ни знаниями, ни талантом Данте Алигьери, гордость народного красно-
речия; затем Петрарка и Боккаччо, все сочинения которых, если не ошибаюсь,
будущность прославит; однако, думаю, всем известно, насколько они отличают-
ся от прежних в искусстве речи (facilitate dicendi). А ты еще пишешь, что мне ус-
тупает Кассиодор, мне, который не то что кому-либо из древних, но даже сов-
ременным не должен быть предпочтен. О, сколь многого, отец мой, чувствую,
мне недостает, чтобы быть допущенным в число эпистолографов; каждый день
обнаруживаю, сколького я, к стыду своему, не знаю! И тогда как, согласно Ци-
церону, предполагается, что искусство красивой речи (professio bene dicendi) слу-
жит тому, чтобы обо всем, какова бы ни была тема, поведать искусно и обстоя-
тельно, что по силам, как ты понимаешь и как свидетельствует Арпинат, толь-
ко тому, кто обрел познания обо всех бесчисленных предметах и науках; ведь,
как он добавляет, нужно, чтобы речь основывалась на знании вещей; если же
предмет обсуждения не будет оратором усвоен и познан, то ни к чему ему самое
искусное красноречие. И коли искусство сочинения писем требует столь же
многих и столь же серьезных познаний, тогда почему ты меня не только причис-
ляешь к эпистолографам, но даже выделяешь среди них? На эти твои похвалы
я отвечу словами знаменитого Симмаха. Вот что он говорит тому, кто льстит
ему относительно его отменного красноречия: "Та часть твоего письма, которая
приписывает мне достоинство речи, хоть весьма приятна, однако вовсе не вер-
на, - и добавил: - не осмеливаюсь сказать, что ты лжешь, но бредишь, если та-
кое обо мне говоришь"6.
Ведь если встать на твердую почву истины, то эти мои выдающиеся способ-
ности, которые, как ты утверждаешь, для меня - путь к славе, а для тебя - по-
74

стоянный источник наслаждения, - совершенная выдумка, основанная на невер-
ном мнении. И эти твои слова не удовольствие мне доставляют, как ему [Сим-
маху], а скорее внушают подозрение и вгоняют в краску. Я знаю, что никому из
смертных не должна возноситься хвала за что-либо, ибо, если наши деяния хо-
роши, это значит, что через нас и в нас действует тот дух, который является
творцом всякого блага. Мы лишь орудия этого духа: ему честь, ему хвала. Нам
же за то, что мы покоряемся ему, когда он действует в нас и через нас - само это
является даром его благодати, - наградой будет одобрение, подобно тому как
мы одобрительно отзываемся о кифаре или других музыкальных инструментах,
когда, прекрасно их настроив и наладив, виртуозный музыкант исполнил заме-
чательную музыку. Так что закончу эту тему словами Симмаха: воздержись от
льстивых слов, прикрас и лицеприятия7. И если ты меня любишь, отец мой, по-
мни, что ты, распоряжаясь ключами [имеется в виду кардинальский сан] и про-
поведуя истину, должен не льстить, а критиковать и не должен скрывать исти-
ну и распространять неправду. Но довольно об этом.
Теперь же поразмысли о том, что ты мне велишь и к чему призываешь. Вот
ты пишешь, что, дабы жила слава обо мне и заслуги мои были известны и дабы,
словно некогда на капищах, зажег я вечный огонь в память о себе, не будет бес-
славно, бесполезно и неподобающе, если я из своих писем, накопившихся за дол-
гие годы, когда, черпая из неиссякающего источника красноречия, я писал в
разные части света по поручению славного города Флоренции, выбрал бы не-
которые, словно цветы, выросшие на плодородной почве, и, собрав их воедино,
дал возможность наслаждаться сразу всеми письмами вместе. Таковы, за неко-
торыми сокращениями, твои слова.
Однако я не узнаю в них твоей обычной рассудительности, о муж церкви, и
притом образованнейший! Скажи, прошу тебя, следует ли искать земной славы,
которая всецело зависит от прихотей и желаний прославляющих, или же надо
стремиться скорее к небесной славе, которая навсегда пребудет в том неиссяка-
емом источнике вечности, в котором только и можно человеку прославиться?
Некогда язычники, - а ты знаешь, в каком мраке неведения они пребывали, -
всё затевали и совершали только ради славы. Ради нее они занимались литера-
турой, о ней одной мечтали, обращаясь к науке. Об этом свидетельствует Цице-
рон. В самом деле, он сказал: "Почет окрыляет искусства, а слава заставляет го-
реть наукою умы"8. И они (язычники. - О.У.) в силу своих заблуждений почита-
ли это долгом доблести (opus virtutis). Люди были не только убеждены в этом,
но и считали это неким божественным установлением; вот почему Юпитер у
Марона - поистине ложный бог, ложь изрекающий, вернее, смешивающий по
обычаю демонов ложное и истинное, - говорит:
Каждому свой положен удел. Безвозвратно и кратко
Время жизни людской.
Это все совершенно верно, и, как мы знаем, то же говорится в Священном
Писании, ибо написано: "Дни человека определены, и число месяцев его у Тебя;
Ты положил ему предел, которого он не перейдет..."9. Но то, что он прибавля-
ет, звучит скорее красиво, чем правильно, ибо он говорит:
75

Но умножить деяньями славу -
В этом доблести долг10.
Это может быть истинной правдой, если не слава преследуется, а вступают
в силу другие побуждения, которые делают действия людей добродетельными;
в противном случае это, вне всякого сомнения, неверно. Ибо, как говорит
Сатирик:
Не поддавайся, если что-либо будет превозносить шумный Рим,
И не внимай капризной стрелке на этих весах, и не домогайся большего11.
Поистине кто жаждет славы, тот, поставив себе такую цель, на деле не
сможет совершить ничего достойного, совсем ничего, что следовало бы назвать
добродетельным. А ты мне велишь ради славы собрать мои письма, которые
должны будут меня, как ты считаешь, увековечить? Насколько ты в этом, не в
обиду тебе будет сказано, заблуждаешься и, более того, пытаешься ввести меня
в заблуждение, оставляю рассудить тебе самому и твоему благоразумию. Согла-
сен, и Кассиодор, и его современник Сидоний самолично собирали свои письма.
Однако не припоминаю никого иного из древних, поскольку у нас нет писем ни-
кого из них, кто был бы охвачен подобным тщанием или стремлением к славе12.
Есть у нас письма Цицерона, однако и порядок изложения событий, и многое
другое убеждает нас, что они не им самим, но после него были собраны. Есть
у нас письма Сенеки; неужели тебе кажется, что он сам их, как ты мне насчет
моих советуешь, собрал? Что же сказать о Плинии, Авсонии, Симмахе или
Эннодии, у которых не обнаруживается никакого намека на собирание писем?
И если перейти к католикам, разве Августин, Иероним или Амвросий, Петр Да-
миан, который обычно подписывался "Петр грешник", или же, о ком стоит
прежде всего сказать, разве великолепно владевший пером Григорий составлял
из своих писем какое-нибудь собрание?
Сравни разные рукописи всех этих древних авторов - и ты обнаружишь не-
соответствия то в порядке писем, то в их количестве; оттого те, кто хотел бы со-
слаться на письма Сенеки или других, кого я упомянул выше, обычно или при-
водят начальные слова письма либо имя того, кому он писал, или, если желают
процитировать письмо, обычно придерживаются порядка их следования в своей
рукописи. Но ведь, ты скажешь, Кассиодор и Сидоний собрали свои письма. Да,
собрали; так же поступил Франческо Петрарка, гордость нашего века, а до не-
го - Гери д'Ареццо. Почему же, прибавишь ты, я не подражаю примеру столь
замечательных людей и не принимаю того, что они сочли для себя благоразум-
ным? На это возражение я очень легко отвечу: оттого что мастерство их речи
заслуженно высоко ценилось ими самими и другими, каждый из них, возможно,
решил, что необходимо это сделать. Я же себя не ценю и немногое нахожу в
своих писаниях того, что, не будь оно уже опубликовано, не потребовало бы
многочисленных поправок или вовсе не было бы отвергнуто. Могли быть и дру-
гие, неведомые мне, резоны у этих в высшей степени достойных подражания
мужей, которые ко мне, возможно, не имеют касательства, а если и имеют, то я
их не ощущаю и не могу определить. Но более всего меня удерживает бегство
от славы - о, если бы я ее так избегал, чтобы совсем о ней не печься! Чтобы я
76

ей не радовался больше положенного, чтобы не приписывал безрассудно себе
то, что идет от Бога, а не от меня!
Весьма и весьма приятно, как говорит Сатирик, когда на тебя указывают
пальцем и говорят о тебе: вот он13. Сообщают, что Демосфену было приятно
слышать такое, даже когда о нем трезвонили распутные девицы14; оттуда же мы
узнаем и о Фемистокле. Когда его спросили, чей голос ему особенно приятно
будет услышать, он ответил: того, кто прославит меня с наибольшим красноре-
чием15. И не следует думать, что это было приятно только язычникам; чуть ли
не все - не ради красноречия и деяний, но из любви к славе или по крайней ме-
ре ради удовольствия (разве только есть такие, кто может удержаться от люб-
ви к вещи, которая нравится или приносит удовольствие, однако я считаю это
невозможным), - почти все, говорю, - Демосфены и Фемистоклы, кроме тех,
кто по милости Бога, который не просто смиренный, но само подлинное и выс-
шее смирение, - вызволен из этой западни, в которую попадает весь род люд-
ской. Признаюсь, я люблю славу, люблю известность, и если бы я равным об-
разом наслаждался тем, что направлено к достижению истинной славы! Не ду-
май, будто я хочу тебе внушить, что мало пекусь о славе или из врожденного со-
вершенства избегаю ее. Просто я ценю такую славу, к которой ведут требую-
щие огромных усилий деяния, и радуюсь тому, что, насколько мне известно,
пользуюсь славой. Только я хотел бы не просто почитаться [славным], но и
быть им. Однако я не стремлюсь к этому с необходимым упорством; мне хоте-
лось бы, чтобы она пришла ко мне без трудов и пота. И так как мне приятна
слава, которую ты мне сулишь, боюсь, что если поступлю так, как ты внуша-
ешь, то как бы вместо желанной славы не пришло бесславие. Ты же знаешь, как
охотно порицают невежды чужие дела и как колко язвят ученые люди, лишь
только заметят какую-либо ошибку. Да я и сам знаю, что бы я в своих сочине-
ниях осудил; знаю также как нельзя лучше, каким почетным долгом считают
ученые люди осудить чужое, где только смогут. Таким образом они полагают
присвоить себе честь и славу того, кого порицают, если таковая была; когда они
могут доказать, что кто-нибудь ошибался, то даже без всякого основания при-
нимаются убеждать окружающих. Сколько раз я наблюдал, как они упрямо яз-
вили по поводу того, чего совершенно не понимали и чем впоследствии, разо-
бравшись, восторгались и всячески его превозносили. Хотя необоснованное по-
рицание меня бы не задело, я боюсь справедливой критики; боюсь той, для ко-
торой, как я сам прекрасно знаю, есть самые веские основания. Я не Цицерон,
любивший повторять, что никогда не употребил ни единого слова, которое по-
том ему хотелось бы заменить. Хотел бы я быть тем, кто не должен был бы ни-
чего менять из написанного прежде; и все же я не хочу подвергать себя этим на-
падкам; не хочу отдавать себя на растерзание любителям поспорить; хочу спо-
койно провести свою старость и закончить свои дни в мире.
Я задумал завещать преемникам, то есть моим приемным сыновьям, ко-
торые меня и мои труды горячо почитают, чтобы впоследствии они выбра-
ли лучшие из тех моих публичных и частных писем, оригиналы которых ос-
тались. Поскольку и частные, и публичные наши письма умножаются с ка-
ждым днем и те, что написаны в более позднем возрасте, возможно, более
зрелые и весомые, то неразумно собирать предшествующие - ведь может
77

случиться, что, если как следует рассудить, их вскоре можно будет заменить
последующими. О том, что отобрать, пора будет думать, когда уже нечего
добавить, когда будет ясно, что уже ничего в дальнейшем не произойдет,
что следовало бы предпочесть предшествующему. Но ты скажешь: выбери
уже сейчас то, что считаешь достойным, а все, что будет создано после, при-
дется разобрать твоим потомкам и сделать новое собрание, которое доба-
вится к тому, что ты составил при жизни. Весьма удобный способ и достой-
ный одобрения довод. Но подумай только о том, что писем моих много, а в
немногих не видна будет ученость, как ты того хочешь, да и непросто было
бы слепить из такого множества «еболыпой сборник; не говоря уже о том,
что к тому, что соберешь, надо будет ожидать какого-то прибавления.
Так что потом придется пересматривать том, чтобы из-за больших разме-
ров он не потерял привлекательности и не пропал совсем; и то, и другое, без
сомнения, могло бы произойти; единственное разумное решение - сделать
небольшое собрание лучших писем из всех прежних и будущих, которое, пе-
редаваясь от человека к человеку, распространилось бы среди современни-
ков и сохранилось для потомков. Может, как видишь, еще что-нибудь про-
изойти, к чему будет необходимо направить все силы и проявить все свои
способности, знания и старания. И поскольку я устремляю свои помыслы к
тому, что еще должно произойти, то не могу убедить себя заняться состав-
лением этого сборника в настоящее время. О, если бы выдался случай напи-
сать о схизме! О, если бы довелось этому расколу высвободиться из "не-
сшитой рубашки". Какой бы тогда открылся простор, чтобы писать прави-
телям, или убеждать народы, или всесторонне обсуждать дело с самими
предстоятелями церкви! Может ли произойти что-либо более многообеща-
ющее, более значительное, наконец, более полезное, к чему надо будет при-
менить перо?
Признаюсь, я достиг старости; мне идет уже шестьдесят четвертый год.
Но не настолько я дряхлый, как тот, кто, по словам Цицерона, совершенно
не надеется дожить до следующего года16. Так что прошу тебя, прекрати ме-
ня уговаривать, чтобы я собрал вместе то, что еще не имеется в полном объ-
еме, но своим чередом ежегодно и ежедневно умножается и растет. Не сле-
дует в ^дботах о настоящем или прошедшем проявлять несправедливость к
тому, чему еще предстоит случиться. По закону завещание недействительно,
если в нем обделяются младшие. Лучше умереть, не оставив завещания, чем
сделать недействительное и необдуманное завещание. Крайне редко завеща-
тель мирно и без затруднений распределяет имущество среди сыновей: одни
представления у разделяющего имущество отца и совсем иные устремления
у братьев, которым это имущество достается. Что же касается славы, о ко-
торой ты завел речь, пусть те, кто положит начало славе, подготовят и отбе-
рут материал17.
Будь здоров и счастлив, досточтимейший мой господин, и не сердись, что я
был довольно пространен. Ведь ты так настойчиво убеждал меня, что коротко
было невозможно ответить.
Флоренция, за шесть дней перед июльскими идами18.
78

ПРИМЕЧАНИЯ
1 Epistolario di Coluccio Salutati / A cura di F. Novati. Roma, 1896. Vol. 3. P. 76-91. Cic.
Fam. IX; IV.
2 Ibid. V, xiv.
3 Quint. Inst. Or. X, I, 25.
4 Hieron. Ep. Ad Paulinum LUI.
5 Вергилий. Энеида. II, 169-170. Пер. С. Ошерова.
6 Symm. Epist. ѴІПІ, lxxxvii.
7 Ibid.
8 Cic. Tusc. I, ii, 4.
9 Салютати неточно цитирует библейский текст. Ср.: Иов 14, 5.
10 Вергилий. Энеида. X, 467-469. Пер. С. Ошерова.
nPers. Sat. 1,5-7.
12 Sud. Apoll. Ep. I, i, xvi.
13 Pers. Sat. I, 28.
14 Cic. Tusc. V, xxxvi.
15 Cic. Pro Archia. IX, 20.
16 Cic. De senect. ѴП, 24.
17 Как известно, ученики Салютати не выполнили завещанного им дела. Однако сам гума-
нист через два года после написания этого письма изменил свое мнение и, уступив настояниям
друга, Жана де Монтрей, составил небольшой сборник из 123 публичных и частных посланий.
18 То есть 10 июля 1394 г.
ПИСЬМО К ТОММАЗО ДИ РИГО ИЗ ПЕРУДЖИ1
Парнасскому мужу Фоме, сыну сера Риго из Перуджи, лучшему и драгоцен-
ному брату моему.
Никогда еще, право же, не представлялось мне столь справедливым извест-
ное высказывание Цицерона о поэтах, а именно что поэт обладает своей мо-
щью от природы и как бы исполняется божественного духа2, чем ныне относи-
тельно тебя, любезнейший Фома, который, хотя еще и не достиг того юноше-
ского возраста, обозначаемого квадратом числа, после коего, как считается, бе-
рет начало молодость3, без всякой, если верить тебе, выучки, без наставника,
сам благодаря своим дарованиям, то есть ведомый рукою и силой самой приро-
ды, достиг того, что не только обещаешь быть, но уже являешься превосход-
ным поэтом - тем, кого некогда не без оснований я определил как справедли-
вейшего человека, искусного как в прославлении, так и в порицании, скрываю-
щего нечто истинное за тайной некоего повествования, облеченного в стихо-
творную и образную форму.
Давай-ка посмотрим. Разве в этих твоих пасторальных эклогах, которые ты
прямо-таки по наитию свыше сложил, чего-то недостает, что было бы нужно
или возможно прибавить для полного совершенства поэмы? Где еще такие ост-
роумные выдумки? Где так уместно подобраны действующие лица? Где так
изящны слова и обороты? Что более зрело и серьезно, чем твои суждения, ко-
торые блистают во всем словно лучи света? Я о твоих стихах думаю в точности
следующее (если бы только мое суждение оказалось важным для тебя!): они хо-
роши и написаны тщательно выверенным слогом, в них правильно и изящно
расставлены слова, так что неподвижное блестяще украшено подвижным и гла-
79

голы очерчиваются прелестной сопряженностью наречий; поэтому наедине с
собой я поражаюсь в тебе как исключительному дару от Бога, так и тому, что,
как видно, он создал тебя одновременно и человеком, и поэтом.
Однако будь осторожен! Хотя поэтам свойственно выражать всё иносказа-
тельной и стихотворной речью, с прикрасами, что есть величайшее искусство,
вместе с тем это умение охватывает всё, чему только учит тривий и, что для нее
[речи] свойственно, под покровом высказывает еще нечто, так что не могло бы
быть исполнено назначение поэтического дара, если бы он не овладел стольки-
ми правилами Тривия, если бы не излагал подобающим образом, не хвалил уме-
стно, не убеждал красиво. Это что касается формы речи.
Что же до содержания, то в поэзии сходятся все дисциплины квадривия и
стекаются все потоки философии, касается ли она нравов, или наблюдает
движение тел, или исследует свойства вещей, формы, действия и потенции,
или прямо (simpliciter), то есть всеохватно (universaliter), обращается к вещам
божественным и бестелесным и к самому сущему, либо же, основываясь на
откровении Святого Писания, преданно ищет Бога в нем самом или в его про-
явлениях; так что ничто из божественного либо человеческого, языческого
либо христианского не должно остаться неизвестным настоящему и совер-
шенному поэту. И не хочу, чтобы это тебя от сего божественнейшего занятия
отпугнуло, скорее, наоборот, чтобы ободрило.
Поэтичность у тебя врожденная, от самой природы, что особенно важно.
Я бы хотел, чтобы под моим влиянием ты уверился в том, что это правда, и
надеялся, что Бог не напрасно вложил в тебя столь высокие начала. Господь
тебя подготовил и приведет к вершине, если не будешь пренебрегать дарами
его. Действуй же, чтобы не навредить самому себе; ты можешь, даже должен
хотеть того, чего желает Он. А желал ли бы Он, ты, безусловно, чувствуешь,
да и я это ясно вижу. Щедр Господь, даятель семян, благодаря которым мы
обращаемся к достойным деяниям или, скорее, становимся на них способны.
Во многих, однако, они не просматриваются, либо погруженные во мрак рав-
нодушия, либо покрытые шелухой неприученное™, либо погубленные греха-
ми, либо страстями подавленные; чаще всего они скрыты и не прорастают,
пока не находится тот, кто дал бы им импульс увещеванием или примером.
Теперь же ты сделался сам себе вожатым, учителем, примером себе самому.
Содержатся в тебе, что чрезвычайно редко, семена божественной поэзии, и
не только семена, но уже показались растущие на саженцах обильные плоды.
Чувствую, мой Фома, чувствую, перечитывая твои произведения, очарование
твоего дара и, хотя ты утверждаешь обратное, одновременно основательную
и широкую образованность. Вижу, из какого источника ты пил; впрочем,
очень может быть, что ты приникаешь сразу ко всем парнасским источникам.
Итак, пусть поэты суть нечто божественное, даже в некотором роде боги, до-
стигай совершенства величием духа
...и дух свой
Бога достойным яви4.
Твердо верь, что ты, кому Бог и явная склонность твоего характера, право
же не без этого, определили столь значительное и удивительное начало, - и все-
80

го остального сможешь достигнуть. Тебя призывает, если припоминаешь, наш
Флакк:
Тот уж полдела свершил, кто начал: осмелься быть мудрым5.
Ты уже начал, и не только начал, но довольно далеко ушел вперед. Упорст-
вуй в своем намерении, продолжай начатое. Нелегок путь начинающего, когда
он покинул своих; многотрудно продвижение в первый день, тягостно в первый
раз засыпать вдали от своих. Но тяготы последующего дня уже более терпимы,
и свободнее от тревог сон, и изо дня в день все больше утихает страдание, и сла-
беет желание видеть своих близких; и до такой степени меняется строй жизни,
что приятен сон после долгого пути, и после того, как ото сна поднялся, прият-
но вновь отправляться в путь. Именно так случается с теми, кто начинает стре-
миться к овладению знанием и к красноречию, удаляясь от обычных плотских
соблазнов и страстей. Но после того, как начинают они чуть-чуть продвигаться,
овладевая одной истиной за другой, словно завершая дни один за другим, подоб-
но странникам, находят отдохновение и наслаждаются, счастливые, обретенны-
ми знаниями и радуются, и с меньшими трудностями и большим рвением отпра-
вляются далее, и чем дальше проследовали, тем смелее и увереннее идут вперед.
Многое услаждает наши чувства и бренные тела, в большей степени под-
властные нашим чувствам, чем следовало бы; не только услаждает, но и вся-
чески манит. Однако же все страсти побеждает тот, кто совершенствует ра-
зум и облагораживает с каждым днем душу наукой и сравнивается с прочими
людьми или превосходит их тем, чем мы превосходим всех других живых су-
ществ, то есть интеллектом и способностью к речи. Прибавь еще, и не толь-
ко прибавь, но и поразмысли над этим, что всё, услаждающее плоть и сами те-
лесные чувства, позднее их отягощает и ослабляет или же со временем до то-
го стирается и изменяется, что не доставляет никакого удовольствия, или да-
же то, что прежде услаждало, позднее бывает неприятно. То же, что прино-
сит подлинное наслаждение, саму душу пробуждает и совершенствует, и хотя
иногда вследствие долгого бездействия либо из-за слабости памяти пропада-
ет, оставляет, однако, образ прежде приобретенного в виде некоего отпечат-
ка, удерживающегося в сознании, и цепочки размышлений, так что силой па-
мяти первоначальный образ практически восстанавливается или мощью ума
словно бы легко перерождается во что-то новое. Таким образом оказывает-
ся открытым то, что вспомнить уж и не надеешься. Эти удовольствия наделя-
ют ум такой жаждой знания, что совсем уже не печалят, но все всегда рады
ощутить их.
Итак, ступай дальше, дорогой мой Фома, в добрый путь, двигайся вперед, к
счастью изо всех сил; стань поэтом не одной лишь красотой, приятностью и спо-
собом выражения, но и весомостью фактов, которые ты собираешься излагать,
чтобы не только приятным, но и убедительным было то, что пишешь; и не толь-
ко прелестным, но и серьезным, наставляло бы не меньше, чем забавляло. Про-
ходят бесследно сквозь уши пустые сладкозвучия, подобно тому как музыкаль-
ные сосуды, когда эхо замолкает, ничего в себе не оставляют.
Итак, пусть в читателях то, что ты написал, рождает нечто, что не толь-
ко веселило бы, но и приносило бы пользу. И да будет назначением твоих
81

произведений не доставлять удовольствие, но приносить пользу! Поистине не
найти такой области, в которой в большей степени подобало бы развивать
природные начала, чем в божественной поэзии, так как все, что через нее уз-
нается, не только совершенствует поэтическое мастерство, но благоприятст-
вует жизни и тому, что придает ей красоту. Поистине, что достойнее украшает
людей, чем знание? Что себя замечательнее являет, чем красноречие? Первое
есть материя не только поэзии, но и всякой речи, второе же есть форма. Но те-
бе ли, одолевающему самые крутые вершины Парнаса, объяснять это? Ибо ви-
дим, как кони от голосов ободряющих становятся ретивее и благодаря самим
возгласам ускоряют бег. Ты же, напоминаю, сам должен себя в этом занятии
пришпоривать, сам себя побуждать. Ибо напрасно побуждается извне тот, кто
внутри себя самого будет бездействовать. Но довольно об этом.
Об одном, однако, что есть в твоих стремлениях и было бы в моих, если
бы это было возможно, я не умолчу, чтобы не показалось, что я оставил это
без внимания. Охотно был бы с тобой, чтобы, вместе читая и сомневаясь, мы
друг у друга учились. Но что я могу как друг и частное лицо, того как офи-
циальное лицо сделать не в состоянии. Ибо не принимают на эту должность
иноземца и даже гражданина, если только он не рожден от родителей, чья че-
стность была бы общепризнана, и если только власти предержащие не счи-
тают, что ему могут быть вверены без опасений все тайны. Итак, личную
дружбу тебе предлагаю; публичное же покровительство предложить или
предоставить не в моих силах. Будь здоров.
Писано во Флоренции, третьего дня перед майскими календами.
Твой Колюччо, сын Пьеро Салютати, недостойный канцлер флорентий-
ский.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Epistolario di Coluccio Salutati / A cura di F. Novati. Roma, 1896. Vol. 3. P. 65-70.
2 См.: Cic. Pro Archia, ѴШ.
3 Согласно средневековым теориям, юность сменялась молодостью в 25 лет.
4 Вергилий. Энеида. VIII, 364-365. Пер. С. Ошерова.
5 Гораций. Послания. I, П, 40. Пер. Н.С. Гинцбурга.
ПИСЬМО К ФРА ДЖОВАННИ ДА САН МИНЬЯТО1
Досточтимому отцу во Христе, господину Иоанну, монаху камальдольского
монастыря Сан-Миньято.
Плачевное, если не сказать пустое и несправедливое, сетование твое, в ко-
тором, пользуясь редким словом Мадаврийца2, бурным плачем о музах горест-
но рыдаешь, я недавно перечел, любезный брат, в связи с чем после законно-
го возмущения едва смог удержаться от смеха. Возмущен же я был твоим не-
справедливым обвинением против муз и пустым надеждам твоим и желанию
усмехался. Да и кто не вознегодовал бы против тебя, в юности Пиэридами3
вдохновленного, смело крылья расправлявшего к высочайшему полету, а ны-
82

не до того жалким образом опустившегося, что, неблагодарный по отноше-
нию к своим кормилицам, язык заостряешь, подобно змее, чтобы осыпать их
столь многочисленными злословиями? И пусть тебе будет совестно, дорогой
мой Иоанн, так едко жалить этих спутниц в твоих занятиях и виновниц твоей
славы, сколь широко бы она ни разносилась, и так ядовито их, совершенно не-
винных, уязвлять; ибо если все, что дала тебе поэзия, у тебя отнять, то - не об-
манывайся и не льсти себе в своих заблуждениях - настолько ничтожным и на-
столько пустым останешься, что, если только достанет мужества, без сомне-
ния, сочтешь себя недостойным некоей степени достоинства, в которое ты
должен быть возведен и о котором, что его не имеешь, с тревогой причитал.
Ибо если ты на что-то и способен в поэзии, если выражаешься без варвариз-
мов правильной речью, то этому поэзия научила; во всем, чем в прозе других
превосходишь, та же наставница тебе содействовала, вознося тебя над други-
ми; и откуда, думаешь, ты приобрел то изящество, прославившись в котором
стал секретарем правителя, как не из опыта на поэтической ниве? Скажи мне:
если тщательно разобраться, что отнесешь к плохому? Или, будучи недостой-
ным, почитаться достойным, или же быть лишенным достоинства, в высшей
степени его заслуживая?
Я не считаю, что ты столь легкомыслен и неблагоразумен, что не предпоч-
тешь заслуженное достоинство формальному, если только ты сам не из числа
тех, у кого добродетельность меньше ценится, чем репутация добродетельного
человека, и кто стремится скорее казаться добронравным, нежели быть им. И
поскольку ты желаешь почитаться достойным, я уверен, что ты себя не счита-
ешь недостойным желать этого, пусть даже с некоторым колебанием. Я же, ес-
ли не ошибаюсь, мог бы избавить тебя от этого сомнения и хочу, чтобы ты убе-
дился, что ты не только будешь достойным, но уже являешься тем, кто в числе
достойнейших людей находится; если ты вдруг так не считаешь, и я в своем мне-
нии заблуждаюсь, и ты совершенно не веришь, что ты таков, тебе стоило бы го-
ревать скорее о недостатке энергии в себе - ведь ты не достиг еще подобного
совершенства, - чем о поэзии. Тому же, чтобы ты был достоин, поэзия сама по
себе не препятствовала, но помогала, не мешала, но способствовала, не была
недостаточной, но оказалась действенной; знаешь, тебе есть за что благодарить
поэзию, если только не захочешь бесстыдно отпираться. Что поистине самое
главное - душу твою она возвысила, украсила, так что ты как был, так и мно-
гими считался достойным того звания, о котором ты, кажется, с самого начала
мечтал. Чего же еще ты можешь требовать от поэзии? Положительно ничего.
Ибо то счастливое стечение обстоятельств, благодаря которому, как говорил
Цицерон, мы достигаем желанных целей4, ни в наших руках не находится, ни от
поэзии ты не должен его ожидать, если только не безумен.
Теперь понимаешь, если только я не обманываюсь, насколько несправедли-
во ты сокрушался о поэзии, которая тебя, - покуда ты к ней устремляешься, ей
предан, ее считаешь конечной целью твоих занятий не в шутку, но совершенно
всерьез, - таковым сделала, что пусть и не имеешь достоинства, однако должен
был бы обрести весьма высокую его степень, если бы воздавалось за это по за-
слугам. Ты имеешь, что самое лучшее, своеобразный и редкий душевный дар,
который, не сомневаюсь, если бы можно было его обменять или торговать им,
83

многие бы у тебя охотно приобрели за высокую цену и даже в обмен на свои ка-
чества; и ты, неблагодарно и изменив самому себе, столь горячо выступаешь
против поэзии, родительницы и создательницы такого блага? Но скажет кто-
нибудь, да, пожалуй, и ты сам - таково твое безумие - возразишь: "Почему ты
это все поэзии приписываешь? Почему не утверждаешь, что, скорее, риторика
это дает?" Вначале с тобой, затем с другими вступлю в спор. Против тебя сви-
детельствует письмо твое, свидетельствует само заявление, так как ты сознал-
ся, даже пожаловался, что считал, что при помощи и предводительствовании
муз, пользуясь твоими собственными словами, быстро можно достичь некото-
рой степени достоинства, и вследствие этого ты, еще желторотый, поддавшись
ложным увещеваниям, с отроческих лет появлялся в жилище муз, так что,
сколького бы ты ни добился, ты не должен отрицать, что всем этим обязан
поэтическим занятиям. Вот сказанное тобой; с помощью чего, так сказать,
поймав тебя на слове, я теперь уладил спор, если только, - что было бы в выс-
шей степени легкомысленно и бессовестно, поскольку я знаю твои сочинения, -
ты не будешь отшучиваться, что либо ты этого не писал, либо если и писал, то
безумствовал из страсти к прекословию.
С другими же спор действительно будет более серьезный. Правда, кто-ни-
будь из них, подобно невеждам, пожалуй, сказал бы, что она не причисляется к
наукам, но, словно нечто темное, отделена от сообщества свободных искусств5.
Но что это искусство, подтверждал сам глава философов Аристотель, который
посвятил ей специальный трактат и определил ее как искусство составления
иносказательной (figurativos) и образной6 речи (sermones representativos imagi-
num); это подтверждал и Альфараби7, который поэзию причислял к разделам
логики, добавляя, что ей свойственно своими речениями внушать слушателю
нечто прекрасное или, наоборот, ужасное так, чтобы слушатель верил этому и
содрогался либо, напротив, пылал желанием, хотя ясно осознавал бы, что всего
этого не существует в действительности. И, хотя я признаю это верным и согла-
сен со словами Философа о том, что поэзия есть порицающая или восхваляю-
щая образная речь8, мне, однако, ближе изречение Флакка:
Либо приносить пользу, либо забавлять стремятся поэты,
Либо одновременно и приятное, и надлежащее живущим говорить9,
так что если бы мы захотели быть последовательными, то, поскольку поэзии
особенно свойственно либо прославлять добродетель сообразно с добродетеля-
ми, либо пороки должным образом обличать, следует согласиться, что не без
оснований и не напрасно, как другие считают, она была придумана и что для ее
совершенства нужно овладеть не малым, но насколько трудным, настолько и
значительным. И, чтобы показать происхождение и благородство этого искус-
ства, скажу, что с тех пор, как люди начали возносить моление Богу и говорить
себе и друг другу о его невыразимом величии, они полагали, что недостойно
благочестивейшего человека не облекать столь значительные вещи в изыскан-
ные слова. И так как, говоря прямо о столь высоком предмете, который прево-
сходил всякое разумение, они не могли быть вполне понятыми, то они придума-
ли некие фигуры, с помощью которых воспевалась бы и разъяснялась та тайна
84

высшего божества, которая до откровения божьего постигалась разумом или,
скорее, исходя из людского мнения, и посвятили этой тайне, которой приписы-
валась большая власть, самый возвышенный род речи, какой только могли со-
здать либо от природы, либо благодаря теории, либо практике и упражнениям
в красноречии, способности образованных людей. Потом к нестесненной и сво-
бодной речи через стих была добавлена музыкальная мелодия, о чем никто не
спорит, что это свойственно поэтам, чтобы с учетом полной и неполной долго-
ты гласных, которую нынешние люди измеряют по изощренной системе двой-
ным и тройным измерением, учитывая полукраткие звуки, то с большим, то с
меньшим придыханием, то есть произношением, четырехстопным, шести- и де-
вятистопным размером слова слагались в стихотворные стопы, а стопы - в пес-
ни. Посредством этого едва ли без некоторого напевания звуки, такими узами
связанные, могут произноситься; к тому же это было самым древним родом
письма еще до Ферекида с Спроса10, который, говорят, первым из греков возы-
мел обыкновение писать прозой. И это искусство настолько было усовершенст-
вовано, что уже, как указывает Сервий11, сто стихотворных размеров придума-
ны были и составлены из двадцати восьми вариантов стоп.
Эта речь столь изысканной структуры, тщательно продуманная в каждом
стихотворении, во всех стопах размеренная, как известно, свойственна поэтам,
которые, воспевая заслуги и подвиги царей и богов, то есть обожествленных
людей, под покровом вымысла, заключая многое под словесной оболочкой,
превосходным образом передавали историческую правду, или цепь каких-либо
событий, или картину наших нравов, или величие небесного мира. Теперь же
пусть будет внимательным всякий, кто не верит, что все это требует поэтиче-
ского дара, что такой предмет поэтических занятий так своих тружеников воз-
вышает, что их следует считать достойными почестей, в особенности тех, кто
владеет даром слова, и пусть сам с собой немного поразмыслит, каков предмет
у поэтов и какова форма выражения, а после того вынесет, если пожелает, до-
статочно взвешенное суждение и скажет, если может, способен ли поэт быть со-
вершенным или глубоко понимающим поэзию, если он не имеет представления
обо всех божественных и человеческих вещах или же, хотя он это познал, если
не имеет понятия о размере и форме речи и о неотъемлемой изысканной тонко-
сти вымысла или воображения. Хотя, конечно, этого не следует отрицать, раз-
ве не очевидно, что преданный поэзии человек настолько возвышается, преис-
полняется столь многими образцами для подражания, покуда он всячески стре-
мится приблизиться к ней, так что достойным становится тот, кто ставит себе
целью самое возвышенное?
Обретя это достоинство во время занятий поэзией, если даже ты, быть мо-
жет, это отрицал, ты уже не на муз, а на собственную неуважительность или не-
поворотливость ума должен пенять, и перестань хулить муз, ибо ведь если бы
ты оказался благодарным, то должен был бы относиться к ним почтительно. И
тогда бы ты не стал говорить, подтверждая свою неправоту, если не сказать глу-
пость, что ты ввергнут во тьму забвения, хотя ты среди такого сияния и блеска
уединенно предавался поэтическим занятиям; и не укоряй сердито: "Чем вы мне
помогаете, Клио и Каллиопа, или были бы в состоянии помочь?" Клио же, ко-
85

торая по-гречески звучит cleos, что на латыни означает "слава", когда ты на эти
занятия свои помыслы направил, дала тебе то, чего ты желал; и сама Каллиопа,
что переводится как "красивое звучание", сделала для тебя все возможное12.
И не жалуйся, как ты делаешь это во гневе, что к поэтам подступает старость
или что безмолвная бедность их ловит в сети. И не приводи в пример нашего
Боккаччо, что он окончил земные дни непринятым и бедным. Это упрек Фор-
туне - в том, как сказал Историк, что она в самом деле всем повелевает13, или,
вернее сказать, таково предписание вечного Бога, "всем распоряжающегося,
который, будучи в высшей степени благим, мало того - высшим благом, несом-
ненно, во всем поступает по справедливости. Впрочем, и Боккаччо не нищета
погубила, так как он брату своему после себя оставил хозяйство и земли, не го-
воря уже о том, что не был лишен необходимого, но даже располагал избыточ-
ным, и не пренебрегаем он был, как ты опрометчиво сказал, но пользовался
глубоким признанием у многих и приобрел друзей среди знати. Если ты, как го-
воришь, предаешься повседневным и бесполезным делам и занят накоплением
бесполезного добра, то на себя самого пеняй, вменяя в вину то, на что жалуешь-
ся, себе и своему заблуждению, а не музам - ведь ты в ослеплении вместо поэ-
зии нелепо и понапрасну предлагаешь приумножение богатства. Оглянись не-
много на тленное и гибельное богатство, которому, полагаю, от Бога назначе-
но быть непрочным и преходящим, и, если ты в силах, свой внутренний взор, ос-
лабленный его ложным блеском, обрати от него к своей предводительнице
(к поэзии. - О.У.) и прибегни к ее помощи, если можешь. Увидишь, я уверен, что
богатство не имеет никакого веса, тогда как поэзия связана с самыми достойны-
ми основаниями; что оно своим владельцам тягостно и внушает тревогу, она же
сладостнейшая и придает уверенность; оно ежедневно хозяев меняет, она всегда
предана тем, которым явила себя; оно относится только к капиталу, она же ни
о чем ином, кроме славы, не помышляет; ему суждено своим прикосновением
разрушать, она возводит к высшему совершенству ревностно занимающихся
ею. Тогда ты должен бы раскаиваться, если только это представляется справед-
ливым, в том, что ты муз почитал и предавался поэзии, и вздыхать о том, что
потерял время, в результате чего не приобрел богатств. В самом деле, ты почи-
тал озаряющий рассудок божественный предмет, что ставит человека не толь-
ко среди людей, но и над ними, вместо чего ты, кажется, вздыхаешь о преходя-
щем богатстве.
О, насколько более заслуживает уважения Демокрит14, который, хотя и был
настолько богат, что запросто смог предоставить угощение, удивительно ска-
зать, целому войску Ксеркса15, отцовское состояние передал отечеству, чтобы
со свободною душою скорее приступить к созданию сочинения; и насколько бо-
лее рассудителен Анаксагор Клазоменский16, который, найдя свои владения по
возвращении из длительных странствий запущенными и пустынными, объявил,
что в этой потере он обрел благо, которого был бы лишен, сохранись все в це-
лости! Ты же, хотя у тебя достаточно средств к существованию, даже в избыт-
ке, упрямо рвешься ко все большему обладанию, так что - о, позор! - жалеешь
уже о своих занятиях. Или не знаешь, что, как свидетельствует Назон,
сам меониец не оставил по себе никаких богатств17?
86

Разве не читал ты о нашем Стации18 у Сатирика Аквината19:
Голодает, если только не продает Париду свежую "Агаву"20?
И что же? Неужели тебе никогда при чтении Плавта21 не приходило на ум,
что он едва зарабатывал на жизнь, весь день ворочая мельничный жернов, и при
этом создал несметное количество комедий и образованнейшими людьми счи-
тается отнюдь не последним комедиографом? Насколько было бы более по-
хвально, коль скоро у тебя врожденный дар складно говорить, столь значитель-
ное и редкое дарование приумножить собственными заслугами и отдаться ему
полностью, не заботясь о деньгах! Причем, если, наслаждаясь музами и направ-
ляя помыслы к поэзии, конечной целью ты полагал для себя что-нибудь иное
помимо совершенства знания, без которого поэтика не может существовать, и
развития блистательнейшей способности к прямому и иносказательному рассу-
ждению, которая у каждого поэта индивидуальна, - к примеру, богатство - сле-
довало бы, чтобы ты был обманут и разочарован в своих ожиданиях, так как
рассчитывал употребить бесценнейший и божественный дар в погоне за веща-
ми ничтожными. Или тебе неизвестен Персиев стих:
Что, если засверкала надежда на обманчивую монету,
Ты полагаешь, и вороны станут поэтами, и сороки - поэтессами,
Поющими пегасову песнь22.
Сказано ли это иронически, или же должно читаться в виде вопроса, так что
в ответ подставляется отрицание, следует понимать, что сочинительство не долж-
но быть за плату. Даже если все воспринимать как утверждение, то разве этот
песнопевец не имел в виду, что лишь поэты, громко каркающие, словно вороны,
или тараторящие, подобно сорокам, получают оплату за свое пение? Итак, воз-
высь свои мысли, мой Иоанн, и дивись поэзии как некоему возвышеннейшему
стилю речи, который, превосходя всякий способ изложения и украшения, каким-
то очарованием лаская человеческие чувства, некий вымысел заключенной в ней
истине предпосылает, или с помощью приемов иносказательного повествования
наставляет в поведении, или, как бы ввысь уводя, высказыванием мистического
изречения предначертывает состояние вечного счастья, хотя и кажется, что не-
что иное отмечает, так что становится совершенно ясным, что поэты возвещали
именно об этом. Чего хотел наш Мантуанец23, выводя Юнону, явившую дух Энея
враждебному Турну, как написано в десятой главе, если не представить нам пря-
мо некий след истины, тогда как история, несомненно, дает более точные сведе-
ния, что Эней погиб во второй войне, которую Турн сообща с воинами Мезентия
и этрусками объявил латинянам24? И что подразумевал тот же поэт - ведь он про-
славлял совершеннейшего мужа, когда у него Эней, после того как утонул Пали-
нур, стал сам управлять кораблем и встал у штурвала, поскольку взял на себя обя-
занности капитана, - если не вернейший образец нашего склада и образа жизни,
так как мы сами, разумеется, управляем нашими желаниями с тех пор, как поки-
нули учителей? Корабль же, на котором по морю плывем, означает нашу волю,
посредством которой, словно на некоем корабле, мы устремляемся к нашим по-
ступкам. И как корабль, надув паруса, несется, куда ветер его гонит, так и наша
неустойчивая воля первыми же порывами чувств приводится в движение и не
87

мчится на веслах, словно свободная в своем выборе, но движется вперед (progre-
ditur) и всякий раз самой переменчивостью чувств, как будто в некоем морском
проливе, увлекается и ведется. Действительно, если наша воля управляется кор-
милом разума, как корабль штурвалом, то упорядочиваются все ее движения, не
только привнесенные извне, но и внутренние, так сказать, сокровенные.
И наконец, раскрывая третий член этой аллегории, напомню: разве наш
Марон не выразил высшего счастья, с точки зрения язычников, говоря:
Через превратности все, через все испытанья стремимся
В Лаций, где мирные нам прибежища рок открывает25,
о чем и в другом месте, повествуя от первого лица, напрямую сказал:
В радостный край вступили они, где взору отрадна
Зелень счастливых дубрав, где приют блаженный таится,
и прибавил:
Здесь над полями высок эфир, и светом багряным
Солнце сияет свое, и свои загораются звезды26.
С другой стороны, этот род речи, кажется, не человеческое изобретение,
но, скорее, божественное установление - ведь и Священное Писание с Божьей
помощью передано нам тем же способом, какой поэзия признает своим, словно
святое и совершеннейшее поэтическое сочинение о вещах небесных и спаси-
тельных, и в поучение нам дивно разъяснено, так что должны бы смолкнуть
стрекотня и бесстыдные голоса тех, кто дерзко защищает мнение о деле им не-
знакомом; и у тебя нет оснований жаловаться; напротив, ты должен гордиться
тем, что юношей был предан столь высокому предмету. В самом деле, еще сов-
сем молодым человеком ты добился того, чего иному было бы нелегко достичь
и за долгие годы. Но при этом не знаешь - о, если бы ты не был неблагодарен
по отношению к себе и к столь высокому дару! - что же тебе, покуда ты зани-
маешься поэзией и преданно ей служишь, по воле небес было предначертано.
Будь здоров.
За восемнадцать дней перед январскими календами27.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Epistolario di Coluccio Salutati / A cura di F. Novati. Roma, 1896. Vol. 3. P. 221-231.
2 Мадавр - родина Апулея; однако слово quiritatus (бурный плач) встречается у Валерия
Максима, но не у Апулея, как утверждает Салютати.
3 Пиэридами называются музы по Пиэрии, области в юго-западной Македонии к северу
от Олимпа, как считается, их излюбленному месту пребывания.
4 "Когда веяние судьбы благоприятно для нас, она приводит нас к желанной цели" (Ци-
церон. О старости. О дружбе. Об обязанностях / Пер. В.О. Горенштейна. М., 1993. С. 183).
5 См. также "Инвективы против врача" Петрарки.
6 Аристотель. Поэтика. ГѴ, 7. Аристотель говорит о подражательности (мимесисе) как
основе поэзии. В латинских переложениях и комментариях это понятие нередко передава-
лось словом representatio 'воспроизведение' или * изображение' (Петровский Φ Л. Коммента-
рии // Аристотель. Поэтика. М., 1957, С. 161).
88

7 Алъ-Фараби (ок. 875-950) - выдающийся мусульманский философ, комментатор Ари-
стотеля. Салютати, по-видимому, апеллирует к его "Слову о классификации наук", переве-
денному на латынь в ХП-ХШ вв. Аль-Фараби понимает логику как науку о правильном мыш-
лении, формулирующую общие законы для слов, и искусство, родственное грамматике.
8 Аристотель. Поэтика. ГѴ, 7.
9 Ног. Ер. II, Ш, 333-334 (подстрочник).
10 Ферекид - философ, учитель Пифагора (сер. VI в. до н.э.).
11 Сервий - римский философ-неоплатоник IV в., комментатор Вергилия.
12 В данном случае назначение муз интерпретируется не в привычном для нас античном
смысле (Клио - муза истории, Каллиопа - муза эпической поэзии), а в позднеантичной алле-
горической трактовке, идущей от Фульгенция и Марциана Капеллы, к тому же видоизменен-
ной самим Салютати: Клио символизирует искусство грамматики, Каллиопа - музыку, а эти-
мология их имен придает особенную выразительность данной фигуре речи у Салютати.
13 Sallust. Catilin. ѴШ.
14 Демокрит - философ V в. до. н.э. Сведения о состоянии Демокрита почерпнуты из со-
чинений Валерия Максима (Val. Max., Fact, dictorumque memorab. lib. ѴПІ, vii, 6).
15 Ксеркс - персидский царь; считалось, что его войско, выступившее против греков, на-
считывало миллион человек.
16 Анаксагор - последний представитель ионийской философской школы (V в. до н.э.).
История о разорении Анаксагора передана Валерием Максимом (Val. Max., Op. cit. ѴШ, vii, 4).
17 Овидий. Скорбные элегии. ГѴ, Χ, 22. Меония - старое название Лидии, родины Гомера.
18 Стаций - римский поэт I в., автор ряда поэм, в том числе "Фиваиды" и "Ахиллеиды",
часто цитируемых Салютати.
19 Акѳин - город в юго-восточной Латии, родина Ювенала. Хотя к этому времени эпитет
"Аквинат" стойко ассоциировался со Св. Фомой Аквинским, Салютати употребляет его и
применительно к классическому автору.
20 Ювенал, Сатиры. ѴП, 87.
21 Плавт - римский комедиограф (254—184 гг. до н.э.). О нищете Плавта рассказывает
Авл Геллий (Noctes Atticae. Ill, 14).
22 Pers. Sat. Prol. 12-14.
23 Излюбленное именование Вергилия в классической литературе и у Салютати; Ман-
туя - родной город Вергилия.
24 Тит Ливии. История. I, II.
25 Вергилий. Энеида. I, 204-206 (пер. С. Ошерова).
26 Там же. VI, 638-641.
27 То есть 15 декабря. Точный год написания неизвестен. Ф. Новати предполагает, что
это 1397-й, исходя из стиля и языка, а также судя по расположению письма в рукописи.
ПИСЬМО К ФРА ДЖОВАННИ ДА САН МИНЬЯТО
ОТ 21 СЕНТЯБРЯ 1401 г.*
Брату Иоанну из монастыря Санта Мария дельи Анджели.
Не отвращай меня столь безоглядно от благородных занятий, досточтимый
во Христе брат. Не думай, что если кто-то ищет истину у поэтов или в книгах
других язычников, то он не следует по путям Господним. Ибо всякая истина от
Бога, вернее сказать, нечто божественное2. Ведь он сам есть истина, и о себе че-
рез своего посредника и Сына Божия свидетельствовал3, и не просто истина, но
всеобъемлющая истина, подлинная и настоящая, то есть источник, зародыш и
89

начало всякой истины. Все, что вне его взыскуется, суета и неразумие. Ведь нет
ничего истинного вне Бога, так что кто взыскует истину, несомненно, взыскует
Бога, который есть полнота и совершенство всякой истины. Вот почему ты не
должен осуждать брата своего, если он ищет истину среди басен. Ведь никакой
другой род речи не имеет больше общего с божественными речениями и с са-
мим божеством, чем поэзия. Ведь правда, что тот, кто сложил псалмы, - будь то
сам Давид или также и другие, на которых сейчас не буду ссылаться, - позабо-
тился облечь их в стихи, а это самая что ни на есть поэзия. У евреев они были
написаны трехстопным и четырехстопным размером. И многое другое в Свя-
щенном Писании было в стихах: книга Иова - по большей части некая песнь; и
даже Плачи Иеремии, как известно, были писаны по метрическому закону4; так
что будет весьма легкомысленно, если не сказать несправедливо, если нас, чи-
тающих поэзию, будут уязвлять и, жадно взыскующих истины, считать настоль-
ко враждебными Богу, что будут отказывать нам в надежде на спасение. Ведь
Бог есть центр бесконечного числа окружностей, так что, поскольку он везде-
сущ, нельзя сказать, что одно к нему ближе, а другое удалено. Не настолько, как
ты, возможно, думаешь, велика разница в образе жизни, что тот, кто избрал мо-
нашескую жизнь, никогда - о если бы хоть нечасто! - не отдалялся от Бога
больше, чем те, кто подвергается опасности в миру. Ибо именно душа соединя-
ется с Богом, и из какого бы жизненного положения она ни воззвала к нему, то,
поскольку Он повсюду, она найдет того, к кому одному всякое творение устрем-
ляется. Помни, драгоценный мой Иоанн, что Иуда, будучи апостолом, был
проклят, а Димат из толпы разбойников - спасен благодаря страданиям Христа,
так что да не возгордится никто святым образом жизни, и да не отчается даже
самый презренный5. Признаю, что безопаснее, насколько возможно, отдалить-
ся от мирских вещей, как ты и сделал, не скажу, что по моему побуждению, но
благодаря моим увещеваниям. Ведь, хотя Бог везде рядом, мы, однако, в ком это
единение должно осуществляться, бываем дальше от него душой, когда она за-
нята чем-то иным. Не хотел бы я, чтобы ты противопоставлял мне Иеронима -
ведь ни Августин, его современник, ни кто-либо иной до или после него подоб-
ным образом себя не карал и не обвинял6. Он, посвятив себя переводу Божест-
венного Писания на латинский язык, должен был себя так сдерживать, тогда
как божественный Аврелий7, сокрушавший язычников, никогда не отказывал-
ся от изучения светской литературы, так как ему предстояло разрушить плот-
ский город его же оружием и свидетельствами язычников.
Откуда нам знать, мой Иоанн, к чему я предназначен? Хочу, чтобы ты знал
вот что: когда я читаю эти выдумки и нахожу истину под покровом лжи или ко-
гда восхищаюсь изящностью речи, я всегда благодарю Господа и не себе припи-
сываю, если мне удается сказать что-то хорошо, а только Ему, от Которого, как
я вижу и чувствую, все исходит. И не думай, что я когда-либо трудился ради су-
етной славы, в чем ты, похоже, уверен, но из страстного желания познать и со-
общить другим то, что внушает Бог, чтобы быть чем-нибудь полезным совре-
менникам и потомкам, подобно тому как другие в свое время нам принесли
пользу; это, на мой взгляд, не меньший долг ученых людей, чем земледельцев -
сажать деревья, которые будут плодоносить при их внуках. Ты, в своей святой
простоте8, приносишь пользу только себе; я же пытаюсь помочь и себе, и дру-
90

гим. Может быть, ты увещеваешь примером святой жизни своих собратьев по
монастырю; я же поддерживаю близких и поощряю их к учению, дабы, научив-
шись служить разуму, они из-за испорченных нравов не склонялись к тому, что
постыдно, и избегали сладких ловушек всего тленного. Насколько мы преуспе-
ли в своих намерениях, ведает один лишь Бог; насколько мы были тверды, ка-
ждый из нас о себе знает. Одно осмелюсь утверждать: я нисколько не раскаива-
юсь в своих намерениях, хотя и допускаю, что иное устройство моей жизни по-
могло бы мне избежать многих тягот этого мира. Но Бог милостив, и в ожида-
нии скорой встречи с Ним я надеюсь, что, даже увидев мое несовершенство, Он
по великодушию своему милосердно меня примет.
Прощай и молись за меня. И если что-нибудь в моем ответе тебе вдруг не
понравится, пожалуйста, возражай. Ведь я всегда рад чему-нибудь научиться и,
как увидишь, готов отвечать разумно. Еще раз прощай.
Флоренция, за одиннадцать дней до октябрьских календ.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Фра Джованни - монах камальдольской обители Санта Мария дельи Анджел и в Сан-
Миньято (Флоренция), где Салютати был частым гостем. Критиковал приверженность гума-
ниста античной культуре.
2 Augustinus. In Iohannis Evangelium tractatus. CXXIV, V, 1, § 1.
3 Евангелие от Иоанна (Ин 14, 6).
4 Знанию об этом латинский мир обязан св. Иерониму (ок. 340 - ок. 420 г.), одному из от-
цов церкви на Западе, автору канонического перевода Библии на латынь - Вульгаты.
5 Имя "доброго разбойника", распятого вместе с Христом и на кресте покаявшегося, из-
вестно из апокрифических евангелии, в первую очередь евангелия от Никодима.
6 Салютати имеет в виду знаменитый рассказ Иеронима в письме к Евстохии о видении,
когда, будучи осужден Богом за то, что следует за Цицероном, а не за Христом, он поклялся
не открывать больше книги язычников (Иероним. Письмо к Евстохии // Памятники средне-
вековой латинской литературы ІѴ-ІХ веков. М., 1970. С. 36-42).
7 Августин Аврелий (354-430) - епископ Гиппона, один из отцов церкви на Западе.
8 Sancta rusticitas - выражение Иеронима из письма к Паулину.
ПИСЬМО К ФРА ДЖОВАННИ ДА САН МИНЬЯТО
ОТ 25 ЯНВАРЯ 1406 г.
Брату Иоанну из монастыря [Санта Мария] дельи Анджели.
Нынче я видел, досточтимый во Христе отче, твое письмо, которое ты ад-
ресуешь славному мужу Анджело Корбинелли, возлюбленнейшему моему сы-
ну, и в котором, по своему обыкновению, пытаешься удержать его, вернее ска-
зать отвратить, от изучения поэзии и светской культуры, - и рассмеялся над
ним1. Неужели ты считаешь, что правильно поступаешь? Предоставляю моему
Иоанну из Равенны2 и многим другим, которые думают иначе, едкими насмеш-
ками разубедить тебя в этом. Читая начало твоего письма, я был, признаться,
несколько задет. Еще бы, ведь ты начал такими словами: "Положение, которое
я против тебя сейчас выдвигаю, намереваясь сразиться с тобой, я уже прежде
всесторонне обсуждал со знаменитым мужем моим сером Колюччо в долгих,
следующих одна за другой беседах; но вопрос до сих пор не решен; как это в на-
91

роде говорится, я остался один в обширной линии укрепления благодаря тому,
что не пренебрегал рассудком. Заключаю, что я, несомненно, победил; и хотя
он превосходит меня мастерством и усердием, однако знаю, в чем он мне усту-
пает. Ему не следовало бы стыдиться поражения" - это всё твои слова. Но если
ты сам признаёшь, что вопрос до сих пор не решен, из чего же ты заключаешь,
что несомненно победил? Ты мог бы еще сослаться на истечение срока давно-
сти, поскольку законы не допускают, чтобы гражданское дело длилось больше
трехлетия, и повсеместно установлено, чтобы в этот срок оно завершалось. По-
лагаю, что с тех пор, как я получил твое последнее письмо, истек по крайней ме-
ре пятилетний срок. Но поскольку, по твоим словам, вопрос до сих пор открыт,
я воспользуюсь правом, которое ты мне предоставляешь, и возобновлю уже
утихший было спор, чтобы ты не был уверен в своей победе и признал, что я не
жертвой пал, а, скорее, умолк как победитель. Хотя и кратко, признаюсь, отве-
тил я тогда на твой упрек, но основательно и таким образом, что филактерии3
твоего ответа ничего из сказанного мною, если бы ты справедливо рассудил, не
опровергли. Все еще не кончен диспут, остаются непобежденными взгляды, и
до сих пор ты не проделал в моем укреплении даже малейшую брешь. Впрочем,
я вижу, что ты все еще не разбираешься в вопросе и пребываешь в своем про-
стодушном заблуждении, считая, что наша поэзия - тяжкий и непростительный
грех и опасная выдумка. Если это так и если не может под оболочкой вымысла
скрываться чистота и безупречность истины, скажи, сделай милость, каким об-
разом истинным является следующее: "И Дух Божий носился над водою"4, и
это: "И сказал Бог: да будет свет"5 и еще шестьсот (выражений. - О. У.)? Каким
образом носится - что является свойством телесного - Дух Божий над водою,
когда он совершенно бестелесен? Как понимать "сказал Бог, да будет свет", ко-
гда Бог не имеет ни костей, ни языка, которые являются необходимыми орга-
нами и инструментами речи? И так далее. Теперь же, чтобы ты яснее мог узреть
истину, сперва покажу, что мы должны понимать под поэзией, затем разъясню,
что Священное Писание не только связано с ней, но поистине по строю речи са-
мо есть не что иное, как поэзия; далее, приложу необходимые усилия, чтобы по-
казать также, что верным христианам не следует запрещать чтение языческих
поэтов; и наконец, попробую возразить на сказанное тобой, чтобы ты перестал
считать, будто легко победил.
Итак, во-первых, всякое высказывание и всякая речь - прежде мысленная и
задуманная, чем словесная и произнесенная; поэтому получается, что не может
ничего быть на устах, чего не было прежде в голове. Из этого следует вывод,
что слова, которыми мы пользуемся, не могут обозначать чего-то, что не охва-
тывается нашим разумом; мы выражаем это стройностью грамматики, доказы-
ваем силой логики и внушаем при помощи блистательной риторики. Но если бы
мы захотели говорить о Боге, то, поскольку Он непостижим, из-за неполноты
представления не находятся и слова, которыми мы могли бы как-нибудь выска-
зать это невыразимое величие. Если бы можно было сказать о нем даже самое
малое, тогда оно не было бы невыразимым. Смертные, желая преодолеть это
затруднение, были вынуждены придумать какой-нибудь другой, насколько воз-
можно, возвышенный способ выражения. Поиск нужно было вести вне преде-
лов грамматики, чьей задачей было ясно излагать ясные понятия ясными име-
92

нами и глаголами. И так как прежде люди не могли видеть самого Бога, но ви-
дели многие Его проявления, то познавать Его могли только на основании про-
явлений, то есть ретроспективно (retro), и тогда стали они говорить о совершен-
ном божестве так, словно это был некий человек, не зная ничего возвышеннее
человека среди всего постижимого и - с чего начинается наше познание - вос-
принимаемого чувствами. Следовательно, все, что мы ни говорим о Боге, нами
выдумано и из нашей жизни заимствовано. Указывая на это, наш Цицерон го-
ворит: "Гомер это выдумывал и человеческое к богам относил" - и добавляет,
словно томясь по чему-то высшему: "Я бы предпочел, чтобы божественное - к
нам!"6. Как и другие когда-то, мы поступаем так не только, когда о Боге гово-
рим. Но еще, как тот же наш Арпинат7 сказал, "они придумывали, что с усоп-
шими случалось то, что без тела не могло бы ни произойти, ни ощущаться. По-
скольку они не могли представить себе, что души сами по себе существуют, им
была необходима какая-нибудь форма и внешний облик". И немного спустя
прибавил: "отсюда по соседству с нами озеро Аверн,
Откуда темной тенью поднимаются души, при открытых дверях
Глубокого Ахеронта, с ненастоящей кровью, призраки мертвых.
Однако эти призраки могут разговаривать, что невозможно без помощи
языка, нёба, силы и строения гортани, груди и легких"8. Таковы слова Цицеро-
на, из которых, хотя это и так очевидно, явствует, что, не только когда мы го-
ворим о Боге, но также когда речь идет о бестелесных существах, мы говорим
в несобственном смысле, и по видимости это ложь. Это поэтический способ вы-
ражения, на поверхность выставляющий ложь, внутри же таящий истину. Такое
мастерство называется наукой или методом поэзии (doctrina sive ratio poesis),
поэтикой или поэзией (poetica vel poetria). Создатель же и знаток именуется
поэтом, и об этом искусстве отец Аристотель написал отдельную книгу после всех
сочинений о тривии. Из всего этого ты легко можешь уяснить, что для этого
искусства особенно важны всяческие образные выражения, то есть метафоры,
риторические фигуры, тропы, метаплазмы и аллегории, а также иносказания и
параболы9. Хотя они и изучаются грамматикой или риторикой, заимствуются,
однако, из недр поэзии, подобно тому как логика, используя прием энтимемы10,
заимствует его из искусства риторики, для которой энтимема является неотъ-
емлемым инструментом, точно так же как для диалектики - силлогизм, занима-
ясь которым, ритор, как это часто бывает, вступает в чужие пределы. Итак, те-
бе следует определить поэзию как такую речь, которая вкладывает в имена и
глаголы иной смысл, чем кажется, причем этот способ выражения был приду-
ман из-за необходимости, а обычаем усвоен и распространен на случаи, когда не
только необходимость этого требует, но и воздействует стремление к красоте.
Так определяется и отграничивается от всякого другого характера речи поэзия,
в которой, по крайней мере если бы ты захотел непредубежденно на это взгля-
нуть, не знаю, что ты мог бы или должен был осуждать.
Если обратиться ко второму пункту, разве ты не видишь, что божественные
сочинения и весь корпус Священного Писания, если правильно рассудить, безу-
словно суть то же самое по характеру речи? Ибо когда мы говорим о Боге или
о бестелесных созданиях, ничто не истинно, если понимать буквально, но под
93

этой ложной оболочкой нет ничего, кроме истины. В чем еще ты можешь уп-
рекнуть поэзию? Что еще отыщешь в ней такого, что мог бы осудить? Если бы
ты порицал такой род речи, то, без сомнения, должен был бы порицать священ-
ные тексты и божественное Писание. Ибо что есть Библия в отношении фор-
мы выражения, как не что-то вымышленное, что следовало бы причислить ко
лжи, хотя под этим покровом она содержит непреложнейшую истину. Если сле-
довать букве, то - умолчу уж об остальном - кто не возмутится написанным: "И
увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и
помышления сердца их были зло во всякое время. И раскаялся Господь, что со-
здал человека на земле, и воскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреб-
лю с лица земли человеков, которых я сотворил..."11? Прежде всего словами "и
увидел Господь". Поскольку видеть присуще имеющим глаза, которых Господь
не имеет, то каким образом могут быть верными эти слова: "и увидел Господь"?
Впрочем, мы говорим "видится нашим глазам", "видится в уме". Так вот, в пер-
вом случае говорится в прямом смысле, во втором - в переносном. В букваль-
ном смысле мы видим глазами, в переносном - говорим, что видим в уме; пожа-
луй, было бы правильнее и в большем соответствии со значением слова, говоря
об уме, употреблять глагол "рассматривать" (сегпеге) вместо "видеть" (videre).
"Рассматривать" означает как раз "видеть" и "обдумывать". Однако в обоих
случаях должно иметься в виду то, что действительно существует; "и увидел
Господь" сказано в переносном смысле и не может быть истинным, если пони-
мать буквально; и еще в меньшей степени следующее: "И раскаялся Господь,
что создал человека на земле". Разве принцип божественного постоянства и
вечности сообразуется с раскаянием? И каким образом верно следующее: "Од-
нажды сказал Бог..."12? То есть, как полагает отец Августин, "непреклонно
(immobiliter) или неизменно (incommutabiliter)" сказал13? Ничто в меньшей степе-
ни не подобает Богу, чем раскаиваться. Или возьми то, что Пророк прибавил:
"И воскорбел в сердце своем" (букв, 'внутри себя'. - О.У.). Как это может быть
истинным в буквальном смысле, если у Бога нет ни сердца, ни какого-либо со-
стояния, которое называлось бы внутренним? Ведь Он бестелесный и притом
неделимый настолько, что не отделяется и от своего бытия по своей сущности.
Ибо единый Бог, как большинство рассуждает, таков, что Он совершенно тот
же в своем бытии (esse) и сущности (essentia)14, потому что Его бытие как не
имело начала, так и не претерпевает изменений во времени. Что не относится к
другим вещам, даже бесконечным (eternis), которые, если кто-либо правильно
рассмотрит, хотя и бесконечны, но начало имели, чем истинно и реально отли-
чаются от [самой] бесконечности, чье свойство - не иметь начала. Знаю, одна-
ко, что многие из "новых" и также из прежних, чье суждение было отвергнуто
и, на мой взгляд, обоснованно осуждено, хотя было древним и старинным, и сей-
час утверждают, воскрешая старые мнения, что бытие и сущность - одно и то
же15; если они хотят, чтобы в это верилось, они должны утверждать, что то же
бытие, с одной стороны, пребывающее, а с другой - преходящее и что целое
есть одновременно то, что не имеет частей. Бытие же, понимаемое буквально,
так протекает и пребудет, что всегда не иначе как в настоящем пребывает. Но
об этом в другой раз. Уж не знаю, каким образом я отклонился от основной те-
мы: вернемся же вновь к тому, от чего отвлеклись.
94

Так как Бог бестелесен и не обладает ни сердцем, ни чем-либо иным, что
определялось бы как внутреннее и внешнее, Он, следовательно, таков, что ни-
коим образом о Боге нельзя сказать: "и воскорбел в сердце своем". Но славный
муж, преисполненный Богом, о котором написано, что явил ему Господь славу
Свою16, об этом божественном величии учил нас говорить так, чтобы мы, же-
лая поведать о нем, изъяснялись с помощью образов и уподоблений. Притом
это было им не заново открыто, но воспринято от предков. Ведь, не говоря уж
о прародителях, до него жили многие, при ком уже зачинался такой род речи;
ибо читаем, что Каин и Авель некогда совершали жертвоприношения и говори-
ли с Господом17; читаем и о Еносе, сыне Сифа, что он начал призывать имя Гос-
пода18. Знаем, что и Ной разговаривал с Господом, равно как и Аврам, который,
наделенный новым именем, стал наконец Авраамом19; и многие другие до Мои-
сея с Господом не раз беседовали; они, как может и должно быть очевидным,
даже если в Библии ясно об этом ничего не говорится, затем много рассказыва-
ли о Боге, в результате чего и родилось то поэтическое искусство, которое
единственное оказалось способным то, чего нельзя было выразить в простых
словах, излагать не напрямую, но преобразив и иными словами, так, чтобы мы
могли хоть как-то понятно говорить о неизъяснимом величии высшего божест-
ва. Вот откуда происходят этот род речи и изучение истины, скрытой под обо-
лочкой вымысла.
Этим способом пользовались теологи, как языческие - Орфей, Мусей и
Лин, которых Августин упоминает среди главных теологов язычников20, и все
другие, которых пресловутая слепота сбила с пути, так и избранные, принадле-
жавшие к божьему народу по природе или по обрезанию, которые говорили о
Боге благоговейно и разумно. Это также перешло наконец, как мы видим, к
христианам, которые обнаружили, что это общепринято в Исторических книгах
и у пророков, и видят, что Сам наш Спаситель прибег к этому в святейших Еван-
гелиях, где огромное количество притч, рассказанных Христом, хотя эти прит-
чи не содержат других бесконечных тайн, которыми богаты сами Евангелия,
так что всем должно быть совершенно ясно, что Он не отказывался от поэтиче-
ской речи. Признавая это, мы приходим к выводу, что это изобретение было
скорее божественным, нежели человеческим. Это убедительно доказывают та-
инственные образы сновидений, например те - не буду говорить о других и воз-
держусь от свидетельств язычников, дабы не оскорблять твой слух, - что свя-
тейший из патриархов Иосиф, будучи пленником, описал спутникам и самому
великому властителю, а прежде отцу и братьям, да и другим людям истолковы-
вал21. Из этого явствует, что Бог многократно говорил с помощью образов, так
что следовало бы признать, что упомянутая достойная восхищения форма вы-
ражения посредством иносказания идет от него, а не от людей. Поэтому мне ка-
жется, любезнейший мой Иоанн, что ты и другие, кто поэзию ненавидит, в чрез-
мерной простоте и величайшем заблуждении пребываете, коли хотите удер-
жать от подражания божественной речи, будто от мерзостного преступления.
Запретите это, если вам угодно и если вы можете, у себя в обителях, а о том, что
за их пределами, нечего вам беспокоиться. У вас ведь нет ни права, ни власти за-
прещать это; но, как я уже сказал, если можете, наложите запрет на себя и по-
смотрите, сколько раз на дню вы поступаете против ваших правил.
95

Перехожу непосредственно к третьей части. С чего бы тебе, скажи на ми-
лость, запрещать моему Анджело посвящать время ораторам, поэтам или фило-
софам? Какое у тебя право приказывать тем, кто вне стен монастыря? Впрочем,
пусть бы тебе это было позволено, и не только увещевать всех, но и предписы-
вать добродетельное и запрещать вредное. Что же в этих предметах есть тако-
го, за что их следует запретить? Знаю и перечитываю каждый день у Иерони-
ма, Амвросия и Августина замечательные изречения философов и ораторов и
стихи, которыми, как звездами, их святейшие сочинения усеяны и озарены; не
думаю, что ты это осудишь, словно некий грех. Если, найденные у славных учи-
телей, эти мысли истинны, святы, изящны и красивы и читать их там не грех,
почему же в произведениях самих авторов они должны называться нечестивы-
ми и кощунственными? Почему нам запрещены, если святым отцам разреше-
ны? Или, может быть, они являются дурными и ложными, если прочтены в пер-
воисточнике, а когда они в небольшом количестве перейдут к святым отцам, то
становятся справедливыми и превращаются в истиннейшие? Я не вижу, отчего
они должны быть недозволительными для чтения, если этими святейшими му-
жами они были приняты как глубоко почитаемые и истинные из рук самих ав-
торов.
Перестань, прошу тебя, любезный мой Иоанн, и отступись, пожалуйста, от
этого; и не вверяйся настолько своей простоте и мнению немногих, запрещая
то, что не следует, то, что превозносимые всеми святейшие учителя не колеб-
лясь делали и что является в высшей степени благочестивым и прославленным;
то, что всех их сделало столь же замечательными, сколь и сведущими, что во-
оружило их против язычества гораздо основательнее, чем Священное Писание,
которое пользовалось у них таким высоким авторитетом, какой только возмо-
жен. И так как нам нужно следить, как говорит Апостол [Павел] и как ты сам
доказываешь, чтобы кто-нибудь не увлек нас "философией и пустым обольще-
нием, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу"22, разве не
должно нам скорее предписывать, чем запрещать изучать философию, дабы
быть в состоянии защититься от опасных козней врагов и избежать их смерто-
носных ударов, или, что необходимо в бою, в то время, как они наносят удар, от-
разить его? Что более действенно для победы над врагами, чем знать, каким
оружием они сражаются, каким образом могут быть поколеблены, где могут
быть разбиты или сломлены? Главной заботой полководцев и императоров все-
гда было разведать местонахождение и планы врагов, чтобы тем надежнее или
лагерь атаковать, или предотвратить заговоры, или одержать победу, или
вырвать ее, уже близкую, у них из рук. Взгляни, прошу тебя, на Лактанция Фир-
миана23, беспримерного и могучего борца с языческой религией, отними у него то,
что он позаимствовал как основу у поэтов, философов и ораторов, а затем по-
размысли, насколько были бы убедительными его рассуждения, будь они лише-
ны поэтических примеров. Обдумай и обсуди наедине с собой книги "О граде
Божием" Августина, прославленнее которых христианский мир ничего не зна-
ет, и посмотри, если бы ты поэтов и другое, что запрещаешь, не знал, сколько
из написанного было бы тебе совершенно неведомо и сколь о многом следова-
ло бы справляться в других книгах; и после этого ответь мне или рассуди сам с
собой, вредно или полезно знание стихов и языческой литературы. Верю, что
96

если бы ты не захотел себя обманывать, то признал бы, что знакомство с поэ-
тами, несомненно, принесло тебе большую пользу для понимания этих предме-
тов (у Августина. - О.У.). Возможно, философы и представляют опасность
вследствие силы и тонкости доказательств, но что опасного в поэтах, которые,
как мы все знаем, не выдавали своих вымыслов за истину? И если бы мы захо-
тели проникнуть в сокровенные тайны песнопевцев и поэтов с должным стара-
нием и любознательностью, то разве мы не обнаружим удивительные потаен-
ные истины, так что, хотя своей оболочкой поэтические песни обманывают и
словно бы укрываются в тени листвы, внутренний смысл, будучи правдивым,
удивительно согласуется с теологической истиной и не должен отделяться от
нее? Ведь между той и другой истиной нет никакого противоречия и ничего, что
бы взаимно опровергалось или было несовместимым. Одна другую укрепляет и
поддерживает или же совершенно не противоречит. И зачем, ответь мне, божий
муж, ты запрещаешь нам читать поэтов, к чьим свидетельствам обращались и
кого почитали святейшие учителя? Поверь мне, Иоанн, без помощи поэтов
красноречивейший Фирмиан ни за что не поверг бы языческую религию так ис-
кусно и так правдиво; и отец Августин не сокрушил бы земное царство столь ус-
пешно, не опираясь на язычников, и не воздвиг бы град Божий, и не окружил бы
его столь высокими и мощными укреплениями; и сам Иероним, которого ты с
такой язвительностью привлекаешь в свидетели против меня, ни за что так
обильно и красноречиво не возражал бы соперникам и не отстаивал бы дело
христианской истины без поэтического и риторического мастерства. Я желал
бы, чтобы диалог святейшего отца Василия, который недавно у нас перевел на
латынь с греческого ученейший муж Леонард Аретин24, - так вот, хочу, чтобы
ты его прочитал и увидел, что этот выдающийся учитель думает о чтении поэ-
тов, которое ты оспариваешь. Поверь мне - если бы ты только дал себе труд
прочитать его, - изменишь мнение, сраженный не только авторитетом велико-
го мужа, но и бесспорнейшими и очевидными доводами; я бы этого кратко кос-
нулся, если бы не доказал свою точку зрения столь очевидно, что она, кажется,
не нуждается в таких защитниках.
Теперь же обращусь к опровержению того, что ты говоришь, и тем самым
изложу четвертый пункт, как обещал. Мы хотим по этому поводу предвари-
тельно сказать, что не следует думать, будто мы никогда не отвлекаемся от чте-
ния поэзии. Мне, как и всем другим, не свойственна эта ошибка. Ведь свободные
искусства и сама поэзия - это не конечная цель, а путь и средства, направленные
всецело к высшей цели. Посмотри, если тебе угодно, что об этом пишет Кордо-
вец в письме "О занятиях свободными искусствами", и, поверь мне, не найдешь
ничего, что ты отвергал бы25. И, подходя к самому основанию, обратимся пре-
жде всего к Иерониму. Ведь он не воюет со мной, как ты считаешь, и говорит
вовсе не то, что тебе кажется. Как ты утверждаешь, в проповеди, которую он
создал о расточительном сыне, он говорит, как ты передаешь: "Не должно, что-
бы из уст христианина раздавались слова о всемогущем Юпитере, и Геркулесе,
и Касторе, и других скорее выдуманных, чем реальных лицах". И немного рань-
ше: "Не читай, - говорит, - философов, ораторов, поэтов и не предавайся отдох-
новению в таком чтении: приманка демонов в песнях поэтов, блеск риториче-
ских слов и языческой мудрости". И, чтобы показать, какова опасность для чи-
4. Гуманистическая мысль...
97

тателей, прибавляет: "Они услаждают всех своей приятностью и, покоряя слух
стихами, текущими в сладком благозвучии, проникают также в душу и пленяют
самое сердце". Не забывая и о вас, монахах, послушай, что говорит: "И теперь
еще видим, как служители Бога, забросив Евангелия и пророков, читают коме-
дии, сочиняют буколическим стихом любовный вздор, хранят у себя Верги-
лия"26 и так далее.
Приводя все эти слова Иеронима, ты, если не ошибаюсь, хочешь подтвер-
дить свое мнение. Но вышеприведенное не из твоего письма: твой текст был
сильно искажен, поэтому я решил обратиться к надежнейшему списку. Дело в
том, что я давно уже разыскивал проповедь Иеронима, на которую ты ссыла-
ешься, но все тщетно; наконец среди его писем я обнаружил одно к папе Дама-
сию, которое и искал27. Оно содержит все, что ты сказал, содержит и нечто дру-
гое, о чем умолчать - значит утаить законченную мысль Иеронима. А пристала
ли она благочестивому монаху, да и самому учителю истины и святости, - сам
посмотришь. Мне также ясно, что Иероним думал совсем иначе, нежели ты ут-
верждаешь. Ведь в том, что ты написал - не знаю, зачем ты только раскрыл
рот! - есть следующее: "Не читай философов, ораторов, поэтов и не предавай-
ся отдохновению в таком чтении". Но ведь если бы ты захотел рассмотреть это
правильно и рассудительно, увидишь, что в этой связи запрещается чтение ис-
ключительно одних поэтов28. Что иное означает "предаваться отдохновению в
чтении", как не "дальше не продвигаться, но на нем, сойдя с пути, остановить-
ся"? Поэтому получается, что слова Иеронима должны пониматься не прямо,
как пытаешься объявить, но как установление предела в том, что, как сказано,
он запрещает, и не сводиться к этому строгому запрету поэзии и изучения дру-
гих произведений язычников, который ты, кажется, себе внушил. И хотя неко-
торые тексты содержат это, неужели тебе не ясно, что он говорит иначе: "Не
читай философов, ораторов, поэтов, чтобы не предаваться отдохновению в чте-
нии". В конце концов ты ясно видишь, что думает об этом сам Иероним. Ведь
он запрещает не чтение, а успокоение в нем, так что с твоей стороны весьма не-
справедливо и мошеннически, даже преступно, умолчав о том, что он имеет в
виду, просто распространять на все то, что он сказал однажды и в другом смыс-
ле. Впредь не пользуйся, мой Иоанн, такими приемами и не допускай в этом
небрежности, которую кто-нибудь мог бы назвать хитростью и лукавством.
Прочти же все целиком и соотнеси первое с последним, и зрело обдумай, каково
намерение автора, и, если ясно видишь, что он сам хочет того, чего ты желаешь,
ссылайся, если тебе угодно; но если есть сомнение или неопределенность, запри
уста свои, чтобы не стать сознательно виновником искажения и лжи.
Каким же образом могло бы согласоваться твое понимание с тем, что упо-
мянутый отец также говорит: "Так и мы обыкновенно поступаем: когда читаем
философов, когда к нам в руки попадают книги языческой мудрости, если нахо-
дим в них что-то полезное, обращаем на пользу нашему учению; если что-то
действительно поверхностное - об идолах, о любви, о земных заботах, это мы
состригаем, оставляем лишь лысину, тщательно срезаем это острейшими нож-
ницами"29. Почему об этом молчишь, почему не потрудился написать всё цели-
ком? Такова исходная мысль у великого отца. Да ведь он и отвечая Магну, ора-
тору из Рима, который у него спрашивал, почему он в своих сочинениях иногда
98

помещает примеры из языческой литературы и марает чистоту Церкви грязью
язычества, не отрицает вину и не оправдывается, но, признавая содеянное, стре-
мится доказать, что подтверждать это примерами многих греков и латинян до-
пустимо и употребительно30. В подтверждение он указывает, что Моисей, про-
роки и Соломон многое переняли из языческих книг и сам Апостол прибегал к
поэтическим свидетельствам, как тебе и каждому читателю может быть оче-
видно; и так как столько образованнейших истолкователей вопросов веры, ко-
торых Иероним упоминает и насчитывает больше пятидесяти, здесь на его сто-
роне, тебе и всем должно быть ясно, что то, на что ты ссылаешься, и очень мно-
гое, что ты обошел молчанием, совершенно не является изначальной мыслью
этого автора и не должно пониматься строго, как советуешь ты. Это настолько
бесспорно, что сам Иероним ссылается на ученейшего мужа Киприана, осуж-
денного красноречивейшим Фирмианом за то, что он в сочинении против Де-
метриана прибегнул к свидетельствам пророков и апостолов, которым тот не
верил, а не философов и поэтов, авторитету которых он, как язычник, не смог
бы противиться. И ты хочешь, чтобы философы, поэты и ораторы не читались,
в то время как такой прославленный человек заслужил порицание со стороны
умнейшего мужа за то, что к ним не обращался?
Наконец, относительно Иеронима скажу в заключение: посмотри, что же
он сам об этом пишет. Ведь когда он говорил многое об Апостоле, то высказал-
ся следующим образом в защиту использования языческой литературы: "Во
Второзаконии (21, 12-13) он читал повеление Господа, что у пленной жены
нужно обрить голову и обрезать ногти и тогда вступать с нею в брак. Что же
удивительного, - говорит Иероним, - если и я страстно желаю языческую муд-
рость благодаря изяществу речи и красоте членов из рабыни и пленницы изра-
ильтянкою сделать, отсекаю или отрезаю все мертвое у ней - чувственность, за-
блуждения, страсти - и, сочетавшись с ее прекрасным телом, порождаю от нее
рабов Господу Саваофу? Мое деяние приносит пользу христианскому роду.
Связь с чужой умножает число соневольников"31. Вот что он говорит. Следова-
тельно, если языческая мудрость ради изящества речи благочестиво преобра-
жается в красноречие святости, и не просто благочестиво, но с пользой и вели-
кой славой; и если с необходимостью применяется она для обращения язычни-
ков, и если для понимания святых учителей нужно ее узнать, разве не следует
приказать, чтобы она изучалась, а не, как ты настаиваешь, строжайше запре-
тить, ведь сам Иероним не запрещает, если только, как я сказал, мы не успока-
иваемся на этом? Почему тот же самый Иероним немного сердито говорит в от-
вет Августину: "Чтобы не казалось, что ты один мне что-то о поэтах рассказал,
вспомни Дарета и Энтелла и народную пословицу, что усталый бык тяжелее
ступает"32? Августин же его призывал, чтобы он отказался от прежних слов об
одной главе Апостола и подражал Стесихору, колеблющемуся между поноше-
нием и прославлением Елены, чтобы тот, кто из-за поношения зрение потерял,
восхвалением бы вновь обрел33. И когда видишь, что эти светлейшие учителя по
поводу поэтов между собой шутят и открыто к ним обращаются, и видишь, что
Иероним не запрещает использовать поэтов и изучать их, разве только чтобы
мы не успокаивались на этом, как я понимаю образ мыслей автора, ты не дол-
жен категорично объявлять, что он целиком против чтения поэтов, чтобы не
4*
99

показался он противоречащим разуму и самому себе. Ибо что менее достойно
святого мужа, чем высказываться против того, что делает, и налагать на других
запреты, которых сам открыто не соблюдает? Не читать стихов - не предписа-
ние нам, а совет, чтобы не остановиться нам на этом; отвергни то, что не согла-
суется с учением, но полезное, необходимое присуди впредь изучать - не толь-
ко христианское, но также и языческое.
Однако пойдем дальше; ты привлекаешь еще одного покровителя божест-
венных писаний - Августина, который в первой книге "Исповеди", немало сетуя
на суетность подобных занятий и с горечью приводя пагубные примеры из сво-
ей собственной молодости, высказал свое мнение, говоря: "...разве все это не
дым и ветер?" Здесь снова, милейший мой Иоанн, ты выбираешь из фразы сло-
ва, которые тебе угодны, а остальное, игнорируя целостность суждения, отбра-
сываешь. Приведи его, пожалуйста, целиком, а не частично. Полностью эта
фраза и ее построение, если не ошибаюсь, таковы: "Что мне с того, о истинная
жизнь моя, Боже мой! Что мне с того, что мне за декламации мои рукоплеска-
ли больше, чем многим сверстникам и соученикам моим? Разве все это не дым
и ветер?"34. Вот полное высказывание; в данном случае клаузула - "все это дым
и ветер" - относится к рукоплесканиям; и если бы ты задумал ее к другому от-
нести, то глубоко ошибался бы, поскольку сам Августин, как мы видим и как он
сам писал, читал поэтов и потому считал их не ветром и дымом, а, скорее, чем-
то, на что следует ссылаться. Но ты говоришь еще: «Тебе знакомо общеизвест-
ное изречение Боэция: "Кто позволил этим распутным лицедейкам приблизить-
ся к больному"?»35. Ты страдаешь все тем же недугом; ты и другие, у которых
это постоянно бывает предметом разговора, или замечаете, или передаете толь-
ко часть, а не всё целиком. Итак, прибавь, если угодно, что чуть ниже Боэций
от лица той же Философии добавил: "Ступайте прочь, сладкоголосые сирены,
доводящие до гибели, и предоставьте его [больного] моим музам для заботы и
исцеления"36. Теперь это законченная и полная мысль. Теперь можешь понять,
что не все музы изгоняются, а только те, которые заслуженно должны быть ис-
ключены. Каких же муз Северин от лица Философии приговаривает к изгна-
нию? Очевидно тех, о которых сказал:
И вот писать мне велят бедные Камены,
и элегии наполняют речь подлинными рыданиями37.
Благородными музы являются, когда мудрость сочетается с красноречием и
истинный разум не входит в противоречие с ними; бедными же, если не участву-
ет разум, если отсутствует мудрость, правительница всего. Конечно, они были
бы бедными, если бы не обладали очарованием красноречия. Так что за муд-
рость и что за ум - сетовать на превратности судьбы, чахнуть в плачах и исте-
кать слезами? Он их же называет лицедейками; и действительно, то, что ставит-
ся на сцене, перед глазами народа, будь то трагедия или комедия, не подвергает-
ся оценке согласно разуму - ведь ни место, ни судья, то есть народ, не способст-
вуют этому. Оценивается только, вызывает ли это смех, или слезы, или другие
переживания. Так что они называются лицедейками в силу того, что, как и на
сцене, пробуждают человеческие страсти и переживания. Но позор для поэзии
или поэта не в том, что его стихи исполняются на сцене, но когда они не нравят-
100

ся, освистываются, объявляются неинтересными и вялыми. Следовательно, он
сказал "лицедейки" не потому, что бесславные, а потому, что пробуждают пе-
реживания, как это обычно бывает на сцене. И пусть не задевает тебя бранное
слово "распутницы". Мы знаем, что распутницами называют тех, кто зарабаты-
вает развратом и получает плату за свое сладострастие38. Каменам же это нико-
им образом не свойственно. Значит, это слово следует отнести к смежной теме,
в рамках которой нужно понимать смысл высказывания. Так вот, в распутницах
есть соблазнительность и обманчивость, есть страсть к наживе и позорное взи-
мание платы, они с легкостью бросаются в плач и слезы, так что это слово мо-
жет и должно пониматься в соответствии с этими признаками. Именно так, при-
ятно, обманчиво, с рыданием и слезами, являются бедные музы. И когда они вы-
водятся на сцену, поэт получает награду и актеры требуют денег, и из-за этой
платы они названы "распутницами". Таким образом, я считаю рассмотренным
до конца все, что ты противопоставил нам из авторитетных высказываний как
враждебное поэзии.
Я разрушил, как считаю, основание твоей главной атаки, доказал противо-
положное твоей посылке, и не остается ничего другого, как завершить разго-
вор. Но так как ты в своем возражении всерьез выдвинул некоторые соображе-
ния, не ответить на которые было бы весьма глупо, возвращусь к нему, чтобы
ты не думал, что оно неопровержимо, что мое молчание - знак твоей победы, и
без боя настало время требовать триумфа полководца. Прежде всего, ты высту-
паешь против того, что я вполне доказал, а именно в ответ на мое утверждение,
что никакой другой род речи не имеет так много общего с божественной речью
и с божественным вдохновением, как поэтический язык, ты пишешь: "Если это
так, [выходит, что] в хоре псалмопевцев должны воспеваться гнусный разврат
Юпитера, похищение Прозерпины, должны попеременно звучать трагедии и
бряцать комедии и другой вздор, чьи названия и содержание большей частью,
благодарение Богу, исчезли. Если, как ты утверждаешь, это больше связано с
божественным вдохновением, тогда мы должны согласиться, чтобы с презрени-
ем отвергались основоположения прозаического стиля, место которых должны
занять или потеснить Метаморфозы, написанные в стихах; так, должны огла-
шаться уловки Демогоргоны, и прелюбодеяние Марса, и связь Венеры, Фебом
раскрытая и, будучи представлена с помощью сети перед очами богов, одобрен-
ная столь многими; все это как самим авторам было ненавистно, так и слушате-
лями считалось неприличным".
Ты все это описываешь, передавая совершенно дословно и, как пишешь, по-
давляя хохот во время чтения моего письма. Не буду касаться того, насколько
правильным языком и согласованно это у тебя написано; достаточно будет воз-
разить на это. Неужели ты думаешь опозорить поэзию Демогоргоной, Юпите-
ром, Прозерпиной, Марсом и тому подобными скорее вымышленными, чем на-
стоящими, именами (как ты сам ссылаешься на Иеронима39) или, вернее, раз-
вратом, похищением и связью, открытой перед богами с помощью сети? И мо-
жет ли содержаться какое-либо оскорбление для зрения или слуха христиан в
именах из-за того, что они языческие, в соответствии ли с разумом ненавидеть
божьи творения, словно некое нечестие? Ведь это были имена людей, из-за ко-
торых раздражаться и неразумно, и смехотворно. Но если ты так ненавидишь
101

эти преступления и считаешь рассказ о них гнусным, почему же ты не возража-
ешь против подобного в священных текстах, где описываются гораздо более
тяжкие прегрешения, тем более что это книги святые и чтимые? Тебе и осталь-
ным тоже следовало бы решительно ненавидеть это как все порочащее. Ведь
вскоре после сотворения человека появилось горделивое тщеславие женщины,
глупое любопытство и предосудительное желание получить запретное и удру-
чающий вкус к нему40; этот грех стоил того, чтобы Бог осудил весь человече-
ский род, изгнав прародителей из рая; затем рассказывается о первом брато-
убийстве41, потом о двоеженстве Ламеха42, жертвоприношении Каина и грозном
заклании отрока43; затем, пропущу многое, рассказывается о бесстыдстве содом-
лян, желавших обесчестить ангелов, гостей Лота, и Божьем приговоре, по кото-
рому все Пятиградие в палестинской области, кроме Сигора, прежде называв-
шегося Бела, было опустошено потоком небесного огня44. Или назвать мне
Онана, сына Иуды, который, входя к жене брата своего, именем Фамарь, чтобы
восстановить, согласно закону, семя брата своего, свое семя изливал на зем-
лю45? На смену приходят братья Иосифа, виновные в тягчайшем преступлении,
задумав убить брата, а затем продав его Измаильтянам46. И ты, кто так ненави-
дит разврат, разве не читаешь затем о том, как родные дочери Лота, сочетав-
шись телесно с отцом, зачали будущих основателей двух народов47? Что касает-
ся похищения, не читаешь ли в Книге судей, как в городе Гива наложница леви-
та была захвачена городской молодежью и изнасилована и замучена всеми муж-
чинами, так что утром умерла перед дверью своего господина48? Вспомни так-
же Вирсавию, принужденную взойти на брачное ложе, и смерть верного Урии49.
Прибавь к этому совершенное коварным братом изнасилование Фамари, сест-
ры Авессалома, который, в свою очередь, мстя за бесчестие сестры, убил сво-
его развратного брата, осквернив священное пиршество50. Прибавь еще и мно-
гое другое, полное порока и мерзости, что содержится в Священном Писании;
поскольку это было написано либо для обозначения чего-то другого, либо для
изобличения самих деяний, то ни ты и никто другой, благочестиво мыслящий,
не вменили бы это в вину Священному Писанию. Тогда почему ты негодуешь,
читая подобное в поэтических произведениях? Ты слишком несправедлив и
строг, любезнейший мой Иоанн, когда, невозмутимо и в высшей степени терпе-
ливо читая в Священном Писании о похищениях, прелюбодействах и разврате,
то же самое у поэтов проклинаешь и ненавидишь; и в то время как ты полага-
ешь, что в боговдохновенных сочинениях это аллегорически обозначает что-то
иное, и не вглядываешься в оболочку или воспринимаешь это как запрещенное
и осужденное священным учением, в языческих книгах те же самые рассказы
считаешь настолько греховными, что отбрасываешь их и не защищаешь ника-
ким покровом аллегории, как если бы они приводились для подражания. Тем
более несправедливо считать языческие сочинения лживыми, если мы считаем
истинным то, что содержится в Библии.
Что касается меня, то я всегда полагал, что поэтов следует читать по трем
сображениям: так как у каждого был свой стиль; так как [их произведения] изо-
биловали удивительно красивыми выражениями и словами; так как [они] пока-
зывали жизнь такой, какой она должна быть, восхваляя добродетель и осуждая
порок. Ведь хотя они изображают многие постыдные поступки богов и людей,
102

нигде не встретишь, чтобы они их прославляли, так что это должно понимать-
ся только как осмеяние порока, чтобы все видели: это рассказывается, чтобы
никто не смел надеяться, что будут когда-нибудь покрываться подобные деяния
и люди, совершившие их. Так что, если здраво рассудить, у них будет серьезное
основание и стимул поступать хорошо и избегать дурного, если будут иметь в
виду, что они и их грехи или добродетели будут в песнях запечатлены на века.
Конечно, то же самое часто делают ораторы и историки, однако это по преиму-
ществу задача поэтов. Ибо, как говорит отец Аристотель, всякая поэзия и поэ-
тическая речь суть поношение или прославление51. Хотя так поступают также
ораторы и историографы, но первые делают это, чтобы тем самым убедить, об-
винить или оправдать; другие же - чтобы передать правду о том, что было со-
вершено; но исключительно поэтам присуще увековечивать это в своих песнях,
прославляя или порицая.
Отсюда следует, - если мы хотим иметь правильное представление о поэ-
тах, - что, когда они пишут о чем-то гнусном, они хотят, несомненно, уберечь
нас от недостойных людей и поступков; когда же о доблестном рассказывают -
восхвалить, чтобы тем самым первым, поскольку это безобразно, ужаснуть чи-
тателя, ко второму же, достойному подражания, поощрить. И хотя теология
язычников, по мнению Варрона, как передает Аврелий в шестой книге "Града
Божиего", делится на три разновидности, а именно естественную, политиче-
скую и поэтическую, которую мы именуем баснословной, первая - удел фило-
софов, вторая - народов и государей, а третья - поэтов52; по божественному
произволению произошло так, что о богах, которых города утвердили за собой
законами, философы учили, что те не имеют никакого значения; и тех, кого
толпа почитала как богов в храмах и общественных местах, философы откры-
то критиковали в своих диспутах в школах, приписывая божественное величие
не знаю каким бестелесным владыкам. Поэтому по праву возвысилась поэзия,
а гражданские и естественные божества - чистым обманом. Так вот разделил
Сцевола, ученейший из жрецов53. Своими баснями и вздором о богах поэзия по-
казывала, что как политические, так и природные боги - не настоящие божест-
ва, но люди, и не просто люди, но недостойные и преступные, и в них нет и на-
мека на божественность. В этом поэты были более разумны, чем философы,
которые полагали этих богов ложными и вымышленными, так что все престу-
пления и весь позор, о котором говорится у поэтов, считали недостойными бо-
гов и надежным доказательством того, что боги были совершенно ненастоя-
щие. И ты по простоте своей осуждаешь как раз лучшее в поэтах! Но об этом
довольно. Поистине нет в человеческих деяниях ничего настолько непоколеби-
мого, чего человек не мог бы извратить, если имеет предвзятое мнение и даст
волю злословию. Прочти в буквальном смысле хотя бы Песнь песней: у каких
поэтов найдешь больше любовного и буколического, или где настолько же сла-
дострастно и откровенно описывается безобразие любовных страстей? Эта кни-
га, если бы ты здраво рассудил, всех поэтов защищает от грязных толков и обе-
регает как от дерзких измышлений, так и от придирчивости.
Говоришь еще, что только на том основании, что в Библии и Псалтирь, и
почти вся Песнь песней, и большая часть книги Иова и плача Иеремии написа-
ны по законам метрики, они не должны объявляться поэзией, ибо стих - орудие,
103

которым каждый может пользоваться по своему желанию, так же как мечом,
которым один, говоря твоими словами, "пользуется для защиты или отмщения
за обиду, другой - для нанесения обиды; меч не считается от этого принадлежа-
щим скорее первому, чем второму. Словно бы следовало сказать, что какое
угодно орудие является скорее изобретением пользующегося, а не того, кто его
изготовил, и применяется главным образом тем мастером, чье ремесло только
с его помощью может исполняться и исполняется подобающим образом. Одно
дело пользоваться орудием, другое - изготавливать само орудие. К примеру, зе-
мледелец использует в своей работе мотыги и плуг, но изготавливать их - дело
плотника или кузнеца. И поскольку земледелец не делает сам ни лемех, ни ру-
коять мотыги, ни плуг, то это - инструменты земледелия и работника, который
возделывает землю, а не предмет его занятий. Ведь по происхождению они от-
носятся к ремеслу, которое служит работникам многих других профессий".
Однако, мой Иоанн, орудие исследующих божественное слово - не проза и
не поэзия, а корпус Ветхого и Нового Завета, который самыми сведущими
людьми называется "старым" и "новым инструментом", посредством коего до-
казывают и надежно подтверждают все, что исследует эта профессия. Проза же
и поэзия, которые мы, изучая, делаем своим занятием, не являются нашими ин-
струментами, мы не получаем, как в другом ремесле, вещественные орудия, но
должны сами создать их с помощью иных умений, нежели те, которые дает на-
ша профессия. В самом деле, теолог слагает стихи не в качестве такового, но
как поэт. С этим согласен и Иероним. Ведь в вышеупомянутом письме к Магну,
оратору Рима, он перечислил многих, кто рассуждения о божественных предме-
тах перемежал с поэтическими или языческими темами, затем добавил: пресви-
тер Ювенк54 при Константине переложил в стихах историю Спасителя и не убо-
ялся святое Евангелие подчинить стихотворным правилам55. Считаешь ли ты,
что Иероним думает согласно с тобой, а именно что стихотворный размер - об-
щеупотребительное орудие, а не, скорее, преимущество поэтов? Что было в
евангельских историях Ювенка, что удержало Иеронима от ссылки на поэтов,
если только не то, что он священнейший предмет скрепил стихами, как присуще
поэтам? Кто же, послушай, считает какую-либо часть Священного Писания
поэзией, пусть она и написана в стихах, пусть излагается поэтическим слогом,
когда под ложной оболочкой слов скрывается истина? Ведь одно - быть поэзией,
и совсем другое - обращаться к принципам поэтического стиля. Ибо поэзия -
человеческая выдумка, излагающая нечто вымышленное или словно вымыш-
ленное. Священное Писание же - не человеческая выдумка и излагается не как
нечто вымышленное, но как совершенно истинное, хотя и в иносказательных
выражениях. Так что ты делаешь из моих слов совершенно безосновательный
вывод, будто Священное Писание - поэзия, и выдвигаешь его против нас как
нечто недопустимое.
Что до того, что ты прибавляешь об истине и речи, не понимаю, к чему это
относится. Разве не от Бога всякая истина? Если мне не веришь, поверь, прошу,
Аврелию. На страницах своего труда "О восьмидесяти трех вопросах" он это до-
казывает, утверждает и отстаивает56. Ибо следует все истинное из многих истин,
чтобы продвижение не было бесконечным, возвести к одной-единственной, ко-
торая есть конец и начало всех истин. Это есть единый Бог, не просто истина,
104

но, как я тебе тогда написал, всякая подлинная истина, беспредельная и настоя-
щая, а именно источник, начало и зародыш всех истин, и не просто предшеству-
ющая всякой истине, которая есть сущее (quod est), но открывающая и выража-
ющая всякую истину, которая есть справедливость души, то есть сопоставление
вещей с помощью интеллекта, который некоторым образом есть весь мир. Ибо
мысленное представление, которое объясняет и показывает сущее, - не Бог, но,
правильнее сказать, от Бога. Возможно, ты считаешь, что эта истина - не Бог.
Но так как она возводится к Богу, то, без сомнения, действительно есть Бог, от-
личаясь лишь по способу обозначения, а не по сути. А поэтому все равно, нахо-
дится ли истина у пророков и в других священных текстах, в словах язычников
или христиан, либо же, чего ты не приемлешь, в поэтических сочинениях. Ведь
истина и есть Бог или, как видишь, от Бога, так что когда ты ее нашел там, где
меньше всего помышлял, тем радостнее следует ее принимать. И не отвергай
ее, словно петух на позор себе яшму, закопанную в грязи, которая, как другие
вернее полагают, неспроста там оказалась.
Того, что ты сказал об ораторе, упоминая мой трактат, который я написал
тогда к достославному твоему собрату, затем руководителю вашему Иерони-
му57, признаюсь, не понимаю. Я знаю и понимаю, что о величии прозы или глу-
бине и силе святых отцов, которые об этом говорили, я совершенно ничего там
не сказал; знаю, Бог свидетель, что я написал большей частью о том, что вну-
шил мне сам Создатель всех благ. Тот, кто меня наставлял, сам знает, что я не
излагал ничего, кроме того, что, как говорит Цицерон, пришло мне на ум58, не
приобретенное и не выпрошенное у других толкователей; я постарался напи-
сать или то, что вспомнил из слышанного, или то, что предложили случай и ра-
зум, вернее, внушил Бог. Если я где-либо тогда хорошо сказал, поставь это з за-
слугу Богу и святым отцам, под влиянием которых я находился. И хотя я не ду-
маю, что во всем этом труде содержится что-либо, что не нашло бы благочес-
тивого одобрения, все же прошу тебя и всех, кто это или что другое из моих со-
чинений будет читать: все плохо сказанное вменяйте в вину мне самому и лю-
безно исправляйте все ошибочное.
Многое еще остается - ведь ты немало написал такого, на что я мог бы лег-
ко ответить, но полагал, что следует от этого отказаться, чтобы не казалось,
что я объявил тебе войну. Все-таки одного не хочу и не могу опустить. Ибо ты
говоришь - передам твои слова: "Если опровергается знание философов, чье
достоинство выше, то сам посуди, что тебе следует сказать о поэтах". Судя по
этим словам, ты считаешь, что философы благороднее поэтов, однако из чего
ты это заключаешь - я не понимаю, так как для поэтического совершенства
требуется знание философии. С другой стороны, философа поэзия не делает
мудрее. Отсюда следует, что поэт выше философа. Если тебя никакие доказа-
тельства не убеждают, в конце концов тебе и другим может и должно быть до-
статочно и того, что тогда как философов, как вы знаете, бесконечно много,
поэты, напротив, весьма немногочисленны и в большой цене. И почему, дума-
ешь, ты с трудом, кажется, можешь назвать хотя бы одного поэта твоего време-
ни, философов же многих можешь перечислить? Поверь мне, важно, чтобы не
просто можно было сказать: "этот - поэт", а чтобы человек был достоин назы-
ваться этим именем. Считаешь ли ты, что этого имени заслуживает кто-либо,
105

кто несведущ как в философии, так и во всех божественных и человеческих
предметах, науках и свободных искусствах? Поэтому я могу отнести к поэту
слова Цицерона об ораторе и вслед за ним сказать: "По крайней мере мое мне-
ние таково, что невозможно быть во всех отношениях достохвальным поэтом,
не изучив всех важнейших предметов и наук. Речь должна расцветать и разво-
рачиваться только на основе полного знания предмета; если же за ней не стоит
содержание, усвоенное и познанное поэтом, то словесное ее выражение пред-
ставляется пустой и даже ребяческой болтовней"59. Я делаю это тем более сме-
ло, поскольку ссылаюсь на того же Цицерона: "...между поэтом и оратором
много общего; правда, поэт несколько более стеснен в ритме и свободнее в упо-
треблении слов; зато многие другие способы украшения у них сходны и равно
им доступны; и уж, во всяком случае, по крайней мере одна черта у них общая:
ни тот, ни другой не ограничивают и не замыкают поля своей деятельности ни-
какими пределами, которые помешали бы им разгуливать где угодно в силу их
способностей и средств"60. И этого достаточно.
Многое остается, чем ты напичкал свое письмо, отвечать на что было бы до-
садно и трудоемко, хотя и не тяжело; я решил отложить это на другое время, если
ты будешь настаивать. Ну а что ты мне в конце советуешь, я с готовностью при-
нимаю и, принося тебе за это искреннюю благодарность, прошу: молись за меня,
чтобы Бог своей властью, ибо это только в Его силах, соизволил меня к себе ми-
лосердно призвать.
А теперь повторю вкратце основное. Ты смог увидеть, что такое поэзия; не
можешь больше отрицать, что с точки зрения формы изложения (forma dicendi)
Священное Писание имеет много общего с поэзией и тесно сопоставимо с ней
по способу выражения (ratione dicendi). С помощью доказательств я не внушал,
не наставлял, но совершенно ясно показал, что поэтов, ораторов и философов
следует изучать ради понимания святых учителей, чтобы, когда они их пером и
манерой себя украшают или что-нибудь доказывают, мы не замирали, остолбе-
нев, в недоумении перед кратким стихом цитируемого поэта либо изречением
философа или оратора и чтобы мы могли и умели противостоять язычникам и
возражать им, если бы нам довелось спорить с ними или, возможно, с кем-то,
кто опирается на их авторитет, их же собственными доводами и чтобы мы мог-
ли украсить истинное высказывание.
Ты увидел, что разврат и преступления, вложенные в песни поэтов, - не
гнусность, как ты считаешь, ибо они выдуманы и направлены на поношение
ложных богов. Ты увидел, что Иероним, Августин и Боэций, которые никогда
не отказывались ссылаться на поэтов, не запрещают, но разрешают стихи и уче-
ния язычников, лишь бы мы не устремлялись к ним, словно к высшей цели. Ви-
дишь и многое другое, о чем ты вынужден будешь переменить мнение.
Отныне и не думай выступать против приверженцев этих предметов. Настав-
ляй всех, чтобы они поспешали дальше и не останавливались на поэтах или дру-
гих языческих авторах. Ведь дурно не знать дурное, а совершать его. Считаешь,
что будет достойным порицания, если мы изучим сарацинскую веру, чтобы су-
меть показать ложность этой веры или поспорить с утверждающими обратное?
И кто настолько безумен и глуп, чтобы верить в правдивость преступлений, о ко-
торых читает в поэтических сочинениях, или считать необходимым подражать
106

им? Кто запретит изучать то, что вооружает нас для сокрушения лжи и помогает
защитить истину? И если изучающим риторику, по свидетельству Квинтилиана,
предписывается чтение поэзии61, неужели запретишь нам и ораторское искусст-
во? Послушайся в этом, прошу, справедливейшего отца Августина и заключи об
этом вместе со мной его словами: "Ведь поскольку с помощью риторического ис-
кусства внушается и истинное, и ложное, кто осмелился бы сказать, что истина
должна оставаться у ее защитников безоружной против лжи, так что именно те,
кто пытается внушить ложные взгляды, сумеют сразу же расположить к себе слу-
шателя или привлечь его внимание, эти же не сумеют? Те будут представлять
ложное кратко, ясно и правдоподобно, а эти истинное излагать так, что слушать
неприятно, недоступно для понимания, наконец, верится неохотно? Те ложными
доводами будут покушаться на истину и защищать ложь; эти будут не в силах ни
истинное защитить, ни опровергнуть ошибочное? Те, направляя и ввергая души
слушателей в заблуждение, силой слова смогут их устрашить, опечалить, развесе-
лить, одобрить; эти будут дремать, вялые и к истине равнодушные? Так кто же
настолько безрассуден, чтобы это утверждать? Следовательно, если красноре-
чие, вполне пригодное к внушению как превратного, так и правильного, общедо-
ступно, почему оно не присоединяется к изучению блага, чтобы служить истине,
если иные злоупотребляют им, чтобы выиграть нечестное и пустое дело в поль-
зу несправедливости и обмана?"62. Эти слова Августина справедливы не только
относительно риторики, но и в отношении всего, что придает доказательству убе-
дительность, а речи - красоту и привлекательность. Таковы песни поэтов, кото-
рыми он нередко и украшал, и аргументировал свои слова. Так что поскольку они
могут всему этому служить и даже школяры не верят, что они могут повредить,
то неразумно и просто-таки глупо запрещать их. А потому беспокойся лучше о
том, чтобы ты не ошибался сам и другим не позволял, и не оскорбляй, неблаго-
дарный, понапрасну поэтов, которым ты многим обязан, помня, что не в прави-
лах святости запрещать другим то, что, как ты чувствуешь, тебе ежедневно поль-
зу приносит и помогает. Будь здоров и молись за меня.
Во Флорении, за восемь дней до февральских календ.
В год 1406-й от Р.Х.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Первое письмо Салютати не поколебало убеждений камальдольца, и, увещевая учени-
ка своего оппонента Анджел о Корбинелли (1373-1419) бросить занятия этими предметами,
он заявил, что уверен в победе, вынудив Салютати в предыдущей схватке спасаться бегством.
2 По-видимому, Джованни Мальпагини (1346-1417) родом из Равенны. В 1364-1368 гг.
был секретарем Петрарки. С 1394 г. читал лекции по риторике, поэзии и моральной филосо-
фии во Флорентийском университете. У него учились Леонардо Бруни, Поджо Браччолини,
Карло Марсуппини, Анджело Корбинелли.
3 Филактерии - обильные цитаты из Библии. В Вульгате так называются записанные на
пергаменте отрывки из Ветхого Завета.
4 Быт 1,2.
5 Быт 1,3.
6 Цицерон. Тускуланские беседы. I, XXVI, 65. Цитируемый Салютати отрывок немного
отличается от текста современных изданий, поэтому мы сочли возможным дать здесь и ниже
свой перевод.
107

7 Цицерон, уроженец г. Арпин.
8 Цицерон. Указ. соч. I, XVI, 365.
9 Аристотель. Риторика. Ш, VII.
10 Энтимема (греч., лат. commentum) - заключение от противного.
11 Быт 6, 5-7.
12 Пс 61, 12.
13 Aug. De spiritu et littera ad Marcellinum. I, 58.
14 Thomas Aquinas. De ente et essentia. MDLX, VI.
15 Имеется в виду учение об отождествлении Бога с творениями, приписывавшееся Да-
виду Динанскому и Амальрику Венскому, и антитомистская позиция Дунса Скота, отрицав-
шего реальную разницу между сущностью и существованием (это различение играло огром-
ную роль в томистской теологизированной метафизике), а также "новое" учение Оккама,
также не делавшего различий между сущностью и существованием.
1*ИсхЗЗ, 18.
" Быт 4, 3.
18 Там же. 4, 26.
19 Там же. 6, 13; 17,1.
20 Августин. О граде Божием. ХѴШ, XIV. Орфей, Мусей и Лин - мифические поэты.
21 Быт 37, 5-10; 40, 5-23; 41, 14-32.
22 Кол 2, 8.
23 Луций Целий Фирмиан Лактанций (ок. 250 - ок. 329 г.) - историк и богослов, стремил-
ся примирить христианское учение с античной философией.
24 Леонардо Бруни Аретино перевел гомилию Василия Великого "О том, как молодым
людям извлечь пользу из языческих книг".
25 Сенека. Письма к Луцилию. LXXXVIII, 1. Сенека - уроженец Кордовы.
26 Hier. Epist. XXI ad Damasum de duobis fîliis. Однако общепринятый текст несколько от-
личается от того, что цитирует Салютати.
27 Издавна было принято рассматривать знаменитое письмо Иеронима как проповедь.
Дамасий - папа, поэт-агиограф (IV в.).
28 Чтобы разобраться в запутанной аргументации Салютати, полезно обратиться к сло-
вам самого Иеронима: "Nonne tibi videtur sub aliis verbis dicere [Christus], ne legas philosophos,
oratores, poetas nee in eorum lectione requiescas? Nee nobis blandiamur, si in eis, quae sunt scripta,
non credimus, cum aliorum conscientia vulneretur, et putemur probare, quae dum legimus, non reproba-
mus". "Ключевой" предлог, будь он пес или ne, скорее, связывает два однородных дополни-
тельных придаточных, а не подчиняет одно другому.
29 Hier. Epist XXI.
30 Idem. Epist. LXX ad Magnum oratorem urbis Romae.
31 Ibid.
32 Ibid. ССП ad August. Дарет Фригийский - полулегендарный автор ''Истории о разру-
шении Трои", переведенной в конце V в. на латинский язык и ставшей в средние века одним
из самых известных произведений древности. Энтелл - троянец, основатель города Энтеллы.
33 Ibid. Стесихор - сицилийский поэт VII-VI вв. до н.э. Согласно легенде, Стесихор в сво-
ем гимне Елене сначала изобразил ее в дурном свете - и ослеп, а потом придумал версию, что
была похищена не сама Елена, а ее призрак - и после этого прозрел.
34 Августин. Исповедь. Кн. 1, XVII, 27 // Августин Аврелий. Исповедь / Пер. М.Е. Сер-
геенко. М, 1992. С. 20.
35 Боэций. Утешение философией. Кн. I, I // Боэций. Утешение философией и другие
трактаты / Пер. В.И. Уколовой, М.Н. Цейтлина. М., 1996. С. 153.
36 Там же. С. 154.
37 Boetius. De consolatione philosophiae I, I. Перевод В.И. Уколовой и М.Н. Цейтлина не
вполне точен: "Снова, в слезах, мне писать повелевают Камены, с ликом заплаканным,
вновь - на элегический лад". Камены - в древнеримской мифологии богини, покровительст-
вующие наукам и искусствам, подобно Музам у древних греков.
108

38 Популярный в средние века словарь Папиаса (П в.) объясняет: "Meretrices a merendo
stipendia libidinis dictae".
39 Hieronimus. Epist. XXI ad Damasum, 13.
40 Быт 3, 6.
41 Там же 4, 8.
42 Там же 4, 19.
43 Там же 4, 23.
44 Там же 19, 22-24.
45 Там же 38, 9.
46 Там же 37, 28.
47 Там же 19, 30-38.
48 Книга Судей израилевых (Суд 19, 22-28).
49 2 Цар 11.
50 Там же 13.
51 Аристотель. Поэтика. IV, ѴП-ѴШ.
52 Августин. О граде Божием. VI, V. Марк Теренций Варрон (116-27 гг. до н.э.) - рим-
ский историк и грамматик.
53 Августин в своем труде ссылается на Муция Сцеволу Авгура (II в. до н.э.), философа-
стоика.
54 Ювенк (ГѴ в.) - христианский поэт из Испании, автор поэмь* на евангельский сюжет.
55 Hieronimus. Epist. LXX ad Magnum oratorem urbis Romae.
56 Augustinus. De diversis quaestionibus ЬХХХШ lib. unus, quaestio I.
57 Трактат "О жизни в миру и монашестве", посвященный фра Джероламо да Уццано,
настоятелю монастыря Санта Мария дельи Анджели.
58 Цицерон. Письма к Аттику. I, XI.
59 Цицерон. Об ораторе. I, ГѴ, 20 // Цицерон. Эстетика / Пер. Ф.А. Петровского. М., 1994.
С. 166.
60 Там же. XVI, 70. С. 177.
61 Квинтилиан. Наставление оратору. X, I, 27; Марк Фабий Квинтчлиан (ок. 35 -
ок. 96 г.) - теоретик ораторского искусства.
62 Augustinus. De doctrina Christiana. IV, Π, 2.
ПИСЬМО К ПОДЖО БРАЧЧОЛИНИ ОТ 16 ДЕКАБРЯ 1405 г.
(Перевод с латинского1 и комментарий Н.Х. Мингалеевой)
Лино Колюччо Салютати приветствует Поджо Гуччо, аббревиатора и писца
верховного понтифика2. Дорогой мой, возлюбленный сын, благодарю за радость,
доставленную твоим стилем и знаниями. Ведь ты не заплевываешь модным вздо-
ром, не неумело, как это делает большинство, связываешь слова, но передаешь
то, о чем пишешь, со зрелостью древних и истинным красноречием. Однако ты
чересчур увлекаешься не столько остротами, сколько язвительными выпадами.
Не нравится тебе ранить легко и незаметно, но ты разишь открыто и жестоко,
ибо не только наедине рассуждаешь или пишешь для себя о чем-нибудь, но даже
говоришь и пишешь другому; будто позволительно и будто принято, или изыскан-
но, или благоразумно делать такое, совершенно ни о чем не заботясь. Слишком
много ты взял на себя. Ты знаешь, что ты написал о ближнем нашему Николаю3;
и тебе не приходит на ум известное изречение Поллиона4, который, как мы чита-
ем, сказал, когда во времена триумвирата Август5 сочинил на него фесценнин-
ские стишки6: "А я молчу". И, сообщая причину, добавил: "Нелегко ведь писать
109

против того, кто может подвергнуть опале'*7. Хотя считается, что Цезарь8 отнес-
ся к этому весьма снисходительно - (случай этот) приводится именно в качестве
примера его снисходительности, - нам надлежит помнить: опасно писать против
того, кто может погубить.
Сколь же рискованно порицать в глаза, можно увидеть на примере Клита,
который из-за своей словоохотливости стал жертвой Александра9. И ведь не по-
тому, что бранил царя, а потому, что восхвалял отца его, Филиппа10, и победы
отца предпочитал славе сына, он, несчастный, был погублен Александром, счи-
тавшим, верно, что похвала отцу уничижает сына11. И наш Цицерон, говорив-
ший со своим Помпеем более откровенно и язвительно, был до того невыносим,
что Гней12, сообщают, сказал: "Я желаю, чтобы Цицерон перешел к врагам,
чтобы боялся нас"13. Насколько же истинно изречение Теренция:
Друзей уступчивость родит, а правда - ненависть14, -
ибо с охотой внимают только восхваляющим. Все мы, даже самые простые лю-
ди, не говоря уже о правителях, благосклонно выслушиваем только ту правду,
которую изрекают в похвалу нам. Поистине все мы подобны Фемистоклу, ут-
верждавшему, что самыми приятными для него будут речи того, кто наилучшим
образом прославит его искусство15.
И, несомненно, для того, кому это было самым приятным, крайне неприятно
было, когда кто-нибудь ругал его в лицо или отзывался о нем плохо. Деликатней-
шая вещь наш слух, его оскорбляют даже мелочи. Вот что я хотел бы предпо-
слать в качестве вступления, потому что ты, как я вижу, чрезмерно увлекаешься
этой манерой обличения и нападок. Ведь, насколько я могу судить, ты полагаешь,
что этот стиль речи более убедительный, более действенный и, вообще, так ска-
зать, более способствующий нравственному пробуждению, нежели похвала. И я
не отрицаю этого, но берегись: чем он язвительней и злее, чем глубже проника-
ет, тем больше оскорбляет, тем больше раздражает и тем больше вызывает не
только возмущение, но и ярость. Цицерон знаменит своими филиппиками16, кото-
рым не занимать ни мастерства, ни таланта, ни пыла, ни красоты. Но какой толк
от них автору после того, как в негодовании, вызванном ими, триумвиры вынесли
приговор о проскрипции и он пал сраженный жестокой и неблагодарной рукой?
Хотя после его смерти написали:
Ничего не поделаешь, Антоний. Сохраняются красноречивые писания17.
Какую пользу принесли ему любовь, уважение и покровительство Цезаря
Августа? Хотя последний, как полагают, в течение трех дней спорил из-за него
с Антонием18, негодование в конце концов пересилило помощь, нападение - за-
щиту, преследование - благосклонность и над ним, осужденным, был исполнен
скорбный приговор. Чего он добился страстью к обличениям, хотя и выступал
в интересах республики? Поверь мне, любезнейший Поджо, при той гордыне,
которой все мы, без сомнения, предаемся сверх меры, нет ничего более нера-
зумного, чем говорить правду, чем раздражать бранью, чем обличать кого-ли-
бо, когда ты можешь, не говорю должен, с честью промолчать. Подумай немно-
го: если бы то, о чем ты знаешь, о чем и я узнал и о чем ты написал брату, дру-
гу и своему товарищу, попало в руки твоих недоброжелателей, сколько бы ты
ПО

дал за то, чтобы ты даже и не думал об этом никогда. Помни, прошу тебя, что,
как сказал Флакк:
Выпустил только из уст - и летит невозвратное слово19.
Поэтому настоятельно советую тебе: будь осмотрителен в мыслях, еще ос-
мотрительнее - в разговорах, но более всего - в писаниях и не говори и не пи-
ши того, что не скажу желаешь, но что полезно скрыть. Думай не только о на-
стоящем, но и о будущем. Золотые слова Северина: "...недостаточно видеть то,
что находится перед глазами, - благоразумие оценивает последствия дел"20.
Ты знаешь, за что императора Гая Калигулу21 и после его смерти сочли жесто-
ким и заслуживающим позора и поношения: в его секретных бумагах были най-
дены две тетради, одна из которых была озаглавлена "Меч", другая - "Кинжал",
и в обеих тетрадях были записаны имена обреченных на смерть22, так что в них,
к его вящему бесчестью, хранилась память не только о совершенных, но и о за-
мышлявшихся убийствах.
Поэтому, умоляю, закрой рот на замок, упражняй свое красноречие в похва-
лах и славословиях, не услаждайся порицаниями, не предавайся злоречию, пом-
ни, что наш Цицерон, собираясь обвинить Верреса23, считал себя достойным
славы за то, что в течение многих лет так вел судебные и государственные де-
ла, что многих защитил и никому не повредил24. А ты, молодой и даже совсем
еще юный, считаешь себя достойным славы за то, что чернишь ближнего? Или
ты не знаешь, что красноречие без мудрости в большинстве случаев чрезвычай-
но вредит и никогда не приносит пользы25? Неужели, по-твоему, мудрец тот, кто
преследует кого-нибудь бранью, пусть он говорит ясно, по делу и с блеском,
пусть он превосходит Фабия26 и напоминает самого Цицерона? Загладь прошед-
шее и впредь позаботься о том, чтобы тебе не пришлось искупать сказанное и
написанное тобой. Помни, как говорит Мудрец, смерть и жизнь - во власти язы-
ка, и любящие его вкусят от плодов его27. Однако довольно об этом, ведь ты по-
нимаешь, сколь великое заблуждение тут кроется.
Теперь же, любезнейший Поджо, я должен поговорить с тобой кое о чем,
вернее, о многом. В большом письме от шестнадцатых календ сентября, кажется,
прошлого года28, из Города29, упоминая послание, которое я уже давно написал
выдающемуся мужу Иоанну Аретинскому30 о заслугах нашего Петрарки, ты яв-
но удивляешься тому, что, по моему мнению, его следует ставить выше Вергилия
и Цицерона и многих древних; и не только ты удивляешься, но и некий другой
ученый муж, не только всегда высоко ценивший меня за ученость и красноречие,
но и предпочитавший всем, имеющим в наше время сколь бы то ни было выдаю-
щиеся знания, поражаясь тому же, недавно заявил, что почти всецело вырвал ме-
ня из своего сердца, оттого что в своем письме я пытаюсь превознести нашего
Петрарку над всеми когда-либо жившими ораторами и поэтами31. Ты утвержда-
ешь, что когда ты случайно встретил этого ученого мужа, то между прочим за-
шла речь о Петрарке и ты сказал, что между древними ученейшими мужами и те-
ми, кто прославился в наше время, говоря твоими словами, нет никакого или поч-
ти никакого сравнения. Итак, сначала я поспорю с тобой об этом, - в чем тот муж
весьма охотно согласился с тобой, - затем мы поразмыслим о Петрарке, и, нако-
нец, я отвечу как следует отдельно на каждое твое утверждение. Ведь ты и твой
111

сведущий, как ты пишешь, друг слишком раболепствуете перед древностью. Во-
первых, каких древних ученейших мужей ты имеешь в виду - христиан или языч-
ников? Что касается христиан, то я всей душой признаю, что никого из современ-
ников не следует сравнивать с Иеронимом, Амвросием или даже Григорием32, не
говоря об Оригене33, Хрисостоме34 и многих других. Но и их всех, считаю, нельзя
ставить выше святого Аврелия Августина: Иоанн - первый среди евангелистов,
Павел - среди апостолов, Августин же превзошел всех богословов.
Так же, как гибкой ветле не равняться с седою оливой
Или лаванде простой не спорить с пурпурною розой35, -
так, по нашему мнению, и все правоверные богословы, как древние, так и но-
вейшие, не могут сравниться с Августином. Скажи мне, любезнейший Поджо,
пусть скажет и тот, кто всегда столь высоко ценил меня, что предпочитал всем
современникам, и из чьего сердца я ныне изгнан, скажите, пожалуйста, кого из
всех язычников, философа ли какого, оратора или поэта, вы ставите выше Ав-
густина? Платона, Аристотеля, Туллия36, или Марона37, или того, кого Цицерон
превозносит выше всех ученых38 и кто превзошел, насколько я знаю, всех сво-
их предшественников множеством изданных им книг? Не думаю, что вы на-
столько глупы, чтобы ценить Августина меньше кого-либо из них, хотя они жи-
ли раньше него и отличались многими достоинствами. Но ты скажешь: нет Ав-
густинов в наши времена; если бы ты мог указать мне хоть одного, я бы пред-
почел современность всей древности.
Итак, ты не собираешься "уступать одному Гомеру ради тысячи лет"39. Вот
мы и дали отвод, как я полагаю, всему авторитету покрытой ореолом славы
древности; и я хочу, если угодно, чтобы ты, как это подобает, отверг все осно-
ванные на критерии давности представления о достоинстве и совершенстве.
Пусть спор наш будет по существу - не о временах, а о знании. Вот что я пред-
лагаю рассмотреть и взвесить. Если ты сделаешь это, поверь мне, ты не будешь
оценивать свою эпоху столь несправедливо. Ты увидишь и порадуешься тому,
что эти наши два века, на грани которых мы живем, незаурядные и что, уступая
немногим, они - это ты сможешь и должен будешь признать как очевидное -
превосходят многие века. Ведь что касается знаний, то разве наш Цицерон не
написал без колебаний, едва только славнейшая до тех пор Греция стала усту-
пать Лацию в военной доблести: "Я всегда полагал: все то, что наши соотечест-
венники считали достойным своих стараний, они либо сами изобрели мудрее
греков, либо заимствовали у греков, усовершенствовав"40? Вот как наш Арпи-
нат41 превознес Лаций над славной и высокомерной Грецией, не пощадив ни
Аристотеля, ни Платона, хотя они жили задолго до этого, хотя они правили
всем миром в самом Ареопаге42. Ты же и твой друг показываете себя настолько
неблагосклонными судьями современности, что противопоставляете не только
человека человеку, но и эпоху эпохе, будто вам дано судить и о первом, и о вто-
ром. Но подумайте немного о том, что судьи должны превосходить тех, кого они
оценивают, по крайней мере в том вопросе, по которому выносится суждение.
Прекрасно и достойно поступил Апеллес43, когда, советуясь с башмачником о
сандалиях, запретил ему, начитавшему рассуждать о голенях, подниматься вы-
ше стопы на том основании, что это вне его способностей44.
112

Поэтому оценку чьих-либо знаний и красноречия следует считать опромет-
чивой, если оценщики не превосходят знаниями и красноречием тех, кого они
оценивают, либо, дабы я не показался софистом, не могут, по крайней мере, вы-
сказать внушающего доверие суждения о том, что они оценивают. Теперь ска-
жите, пожалуйста, почему или в каком отношении вы ставите древних выше со-
временников, которых вы так презираете. Приведите хотя бы малейший довод,
кроме авторитета древности и ореола славы, на основании которого мы долж-
ны предпочитать давно усопших предков их потомкам и нашим современникам.
Вспомни знаменитого Аристотеля: как ревностно, как обоснованно, как неоп-
ровержимо он пытается опровергнуть Парменида и Мелисса в "Физике"45,
сколько и каких прославленных предшественников он посрамил и осудил в пер-
вой книге "О душе" и в первой книге "О происхождении", а также в начале сво-
ей "Метафизики"46.
А вас кто заставляет необоснованно и неубедительно, прикрываясь только
тенью славы и предубеждением, превозносить хвалами древних настолько, что-
бы отвергать все последующие поколения? И - перехожу ко второй части - ска-
жи, пожалуйста, какие из противоречащих древним утверждений нашего Пет-
рарки, сочинившего и оставившего так много книг, писем, стихов и прозы, дос-
тойны порицания, или в чем из написанного им он заблуждался? Прошу тебя,
умоляю, возьми любое изречение Петрарки и посмотри, можно ли утверждать,
что он в чем-либо противоречил древним, а если ты случайно найдешь такое
противоречие между ними, то можно ли утверждать, что мнение Петрарки не
следует предпочесть с полным на то основанием. Если ты обнаружишь, что Пе-
трарка и древние единодушны в высказываниях, а там, где есть противоречие
между ними, необходимо следовать Петрарке, то как ты сможешь заявлять, что
нельзя проводить никакого или почти никакого сравнения между древними уче-
нейшими мужами и теми, кто прославился в наше время? Кто эти ученейшие
мужи и сколько их? Я знаю, что в одно и то же время многие могут оказаться
сведущими в одном и том же вопросе, но ученейшими - нет, ведь абсолютное
превосходство может быть у одного, а не у многих. В самом деле, если ты ре-
шишь, что существует два человека, которых ты пожелал бы назвать ученей-
шими, то разве тебе не придется признать совершенно несомненным, равны ли
они между собой или нет, что ты превозносишь их выше всего. Но ведь не мо-
жет быть самым ученым тот, кого равняют с другим ученым. И не ученейший
тот, кого кто-либо превзошел, так что по отношению к нему (это определение)
необходимо признать совершенно ложным, если только ты не будешь употреб-
лять превосходную степень сравнения в значении положительной.
Но оставим эти словесные тонкости. Что за злоба или зависть - не хотеть,
чтобы кто-нибудь из современников отличился или превзошел предшественни-
ков? И это порок не только нашей эпохи. Почитай многие письма Иеронима,
почитай его прологи к Библии, посмотри, как тяжело он переносил язвитель-
ные нападки современников и как беспощадно его осуждали противники. Мне
известны только два человека, которым рукоплескал их век, а именно Ориген
и святой Аврелий Августин. Ведь о последнем восхищенные современники бы-
ли столь высокого мнения, что говорили, что им невозможно начитаться, и по-
лагали, что все, чего бы ни коснулся Августин, было им неизвестно. Так заявля-
113

ли те, кто вопрошал его святость о сокровеннейших вещах. Первым же так вос-
хищались, что после смерти у него были великие и непоколебимые защитники
и подражатели даже в ошибках, которые он допустил. (Я, однако, не делаю это-
го и не одобряю.) Допустим, превозносить современников выше предков было
бы неразумно, но воздай должное своему веку, по крайней мере тем, что не
ставь современников, как ты это делаешь, настолько ниже предков, чтобы счи-
тать, что между ними нет совершенно никакого или почти никакого сравнения.
Оставим это и перейдем к серьезному.
Наша ученость обнаруживается в двух вещах: в мудрости, разумеется, и крас-
норечии. Что же ты ссылаешься на мудрость? Ведь не только Петрарка, но и вся-
кий, даже менее чем заурядно образованный, человек нашего времени превосхо-
дит язычников Цицерона, Варрона и всех римлян, Аристотеля, Платона и всех
греков благотворным учением христианской веры. Ведь мы не зависим от неве-
домой и невозможной вечности мира, которой не может быть, чтобы не утвер-
ждали, что души смертных бренны, чтобы не возникала бесконечная дискретная
величина и нельзя было доказывать, что прошло больше времени, чем тысячи
лет. Правда, если им верить, следует признать его (времени. - Н.М.) бесконеч-
ность в обоих направлениях, чтобы, поглощенное в этом круге бесконечности
(т.е. вечности. - Н.М.\ оно не выходило совершенно за свои пределы. Мы не за-
висим от того заблуждения насчет божества, согласно которому они утверждают,
что действия Бога безграничны во времени и беспредельны по силе, но подчине-
ны некоей естественной необходимости, - что свойственно рабу, - а не произво-
лению его собственной воли, - что свойственно царственной свободе, подобаю-
щей его величию, - и что Он ничего, кроме себя, не знает и не видит. Мы не на-
зываем целью человеческих деяний наслаждение, как эпикурейцы, добродетель,
как стоики, единство человеческого сообщества, как Цицерон, размышление о
смерти и презрение к ней, как Сенека47, умозрение, как Аристотель, или какое-
нибудь другое определение человеческого разума, а видим ее в том постижении
блаженного объекта, благодаря которому мы блаженны на веки вечные. И мы,
христиане, устремляющиеся к радости вечного блаженства, превосходим этим
знанием и всем тем, что ведет к нему и что в определенном смысле бесконечно,
всех язычников; так что если взять мудрость, то тут не может быть совершенно
никакого сравнения с язычниками и теми твоими ученейшими древними мужами.
Если ты думаешь, что мудростью и благочестием веры Цицерон, Аристо-
тель или Платон превосходят Петрарку, прочти его книгу - не говорю уже о со-
чинениях "Об уединенной жизни" и "О монашеском досуге", - прочти, повто-
ряю, книгу "О тайном борении моих забот", и ты увидишь, что он не только хри-
стианин по благочестию, вере и крещению, но и богослов по учености и его сле-
дует предпочитать языческим философам. Если бы сам Аристотель или Платон
вновь ожили, то они не осмелились бы поставить себя по достоинству учения и
истины выше не только Петрарки, образованнейшего мужа, но и любого хри-
стианина, даже менее чем заурядно образованного. Ведь Бог обратил мудрость
мира сего в безумие48, безумие не только по отношению к истинной мудрости,
но и в смысле нелепости утверждений. Однако, поскольку ты и другие, обманы-
ваясь в своем мнении, на основании одного только блеска древности уверяете
себя в учености тех, кого, если хорошенько подумать, вам надлежит признать
114

заблуждавшимися не в одном, а во многом, неужели вам не следует устыдиться
того, что вы столь высоко превознесли их своими опрометчивыми и глупыми
похвалами? Если мы видим, что Фалес Милетский49 был превзойден своим уче-
ником Анаксимандром50, а он - Анаксименом51, а тот - Анаксагором52 и Диоге-
ном53, Анаксагор же - Архелаем54, а тот - Сократом и, наконец, сам Сократ, ча-
сто упоминаемый своим преданным учеником Платоном в диалогах, вместе со
своим учеником спустя много времени были превзойдены учеником последнего -
Аристотелем, то как же ты, Поджо, можешь заявлять, что предки так несрав-
ненно выше потомков?
Знаю, для того чтобы не уходить в бесконечность, нам нужно взять кого-ни-
будь одного из занимающих самое высокое место в этих науках, кого бы мы
могли рассматривать как нечто незыблемое. Таковым в наше время мы счита-
ем Аристотеля из Абдер55, прежде же таковым признавали Платона, ведь наш
Аристотель не был известен никому, разве что немногим. Поэтому, прошу, ос-
тавь столь необдуманное суждение о древности, коль скоро мы видим, что все,
кто бы ни был известен, превзошли своих предшественников. Тот, кто призна-
ёт Платона, отвергает всех, кто жил задолго до него, хотя бы они и были очень
знаменитыми. Почему ты и другие, кому так нравится древность, ради Платона
или Аристотеля умаляете предшествовавших им древнейших мужей? Или вы не
знаете, что все то, что они пишут или думали написать, они узнали от предше-
ственников? Из того, что у них восхваляют, мало что они могли бы назвать
своим, ведь едва ли они могли сказать: вот новое. Действительно, все, что они
говорили, было давно известно. И наш век что говорит, о чем спорит, что изу-
чает как не старое и не то же самое, что столь превозносимые тобой древние
восприняли от предков?
Но - перехожу к красноречию - ты, наверное, скажешь: если даже истин-
ным знанием вещей, которым они, то есть язычники, не обладали, мы превос-
ходим их, то, по крайней мере, в отношении красоты речи и величия стиля мы
никоим образом не можем сравниться с ними. Удивительно, ты и твой друг счи-
таете, что истинным знанием вещей христиане превосходят древних язычников, -
а вы должны считать так, поскольку отрицать это невозможно, - и в то же
время отдаете им первенство в красноречии. В самом деле, все, что мы говорим,
состоит из содержания и слов. И столь велико значение содержания, что серь-
езную ученую речь без словесных украшений следует предпочесть самой крас-
норечивой и наиболее украшенной по стилю. Поскольку, как сказал Флакк:
Знание - основа и источник хорошего сочинения56.
Ведь, как говорит наш Арпинат, "никто не сможет стать достойным всяче-
ских похвал оратором, если не овладеет знанием всех важнейших вещей и наук",
ибо "на основе познания предмета речь расцветает и течет обильно, если же
оратор не познал и не усвоил ее смысл, то его слова - пустой детский лепет"57,
поэтому необходимо признать, что все, кто превосходит кого-либо знанием,
равным образом превосходят его и красноречием. Но ты скажешь: не хочешь ли
ты довести меня до безумия? Не вынуждаешь ли ты меня признать, что теологи
нашего времени, которых за три века уже очень много прославилось, красноре-
чивы, в то время как они принадлежат к числу тех, о ком святой Аврелий сказал,
115

что они так рассказывают правду, что отвратительно слушать, невозможно
понять и, в конце концов, не хочется верить58. Согласен, любезнейший Поджо,
насколько наши теологи превзошли язычников знанием истины, настолько языч-
ники превзошли наших теологов не знаниями и величием стиля, который без
знания истины превращается в детский лепет, но тем, о чем Флакк сказал:
"скудоумные и пустозвонные строки"59, - и я считаю, что поскольку им было
известно, что они говорят ложь - ведь они знали, что еще не достигли сокровен-
ной истины, - то, так как люди усердно прилагают свои таланты к тому, чем они
могут и хотят заниматься, они занимались тем, что могли познать естественным
образом, а также красноречием, дар которого, как утверждает Цицерон, не
сокрыт, а общедоступен, то есть открыт восприятию и пониманию всех60.
Поэтому в арифметике, геометрии, музыке, грамматике и в той науке, о ко-
торой мы рассуждаем - в риторике, они весьма часто достигали совершенства,
и даже астрономию они исследовали, насколько это можно было сделать, осно-
вываясь на предположениях, с совершенно изумительной точностью. Физику
же и метафизику, а также превосходящую все науки теологию они никоим об-
разом не могли постичь, лишь едва прикоснулись к ним, так что Философ совер-
шенно справедливо писал, что как глаза ночных птиц не воспринимают свет,
так и разум нашей души не может познать самое очевидное во всей природе61,
поэтому многие считают, что из-за трудности (познания) естественного, не го-
воря уже о сверхъестественном, мудрейший, по оракулу Аполлона, Сократ62,
оставив изучение природы, все свое внимание направил на мораль, так как он,
без сомнения, был уверен, что эти исследования, как ему казалось, могут дос-
тичь конечной цели. Однако поскольку цель всего - один только Бог, о чем они
совершенно не ведали, то каким образом они могли познать что-либо до конца?
Поскольку они понимали, что еще не достигли этого, то всячески старались об-
рести дар красноречия, обманываясь, как я полагаю, потому что Сократ, кото-
рый был для них почти богом, неоднократно говорил, что все достаточно крас-
норечивы в том, что знают63. Хотя Цицерон называет это (утверждение) прав-
доподобным, но не истинным64, я считаю его истиннейшим и не подлежащим со-
мнению. Ведь хотя тот, кто знает, что сказать, не является в собственном смыс-
ле слова красноречивым, однако всякий должен быть достаточно красноречив
в том, что он знает, если он не полный глупец и невежда.
Вернусь к мужам нашего времени. Два-три рода деятельности наших уче-
ных связаны с красноречием, а именно диспуты, проповеди и преподавание.
Скажи, разве в наши дни мы не были свидетелями того, как многие не у ростр,
а в церкви привлекали народ восхитительной сладостью проповеди? Чего не
хватало красноречию преподобного отца моего, нашего современника, магист-
ра Луизио Марсильи65 (так ведь его обычно называли, хотя имя его было Лудо-
вико)? Чего, повторяю, не хватало этому человеку: образования ли, красноре-
чия или добродетели? Кто из ораторов когда-либо сильнее волновал души и
внушал то, что хотел? Кто больше знал и помнил, будь то в человеческих или
божественных науках? Кто из языческих историков был более обстоятельным,
более откровенным и цепким? Кто просвещеннее в теологии, кто утонченнее в
свободных искусствах и философии, кто лучше знал древность или был более
сведущ в том, в чем считается искусной современность? Кто из ораторов либо
116

поэтов был ученее и кто умел с большей тонкостью разрешать трудности тек-
стов и книг или разъяснять неясные места любых сочинений?
Но Лудовико не писал. Не писал (и) Пифагор Самосский, просиявший в
Италии и возвеличивший Великую Грецию (своим) учением и учениками; не пи-
сал и Сократ, если не считать нескольких басен Эзопа, которые, как рассказы-
вают, он, находясь в тюрьме, переложил стихами, дабы удовлетворить своего
демона, которого Апулей называет богом Сократа и который побуждал его в
сновидениях заняться поэзией66. Не писал и Христос, хотя, говорят, очень мно-
гие и помимо четырех евангелистов записали многое из того, что он сказал или
сделал. И сам Цицерон утверждает, что никому из греков не удалось в равной
мере овладеть судебно-публичным красноречием и тем стилем спокойного рас-
суждения, над которым трудимся мы, когда пишем67, так что поскольку госуда-
ри, правители народов и мира и сенаты республик избирались и избираются из
числа невежественных людей, то неудивительно, если современность не очень
прославилась красноречием. Однако я не думаю, чтобы ты считал, будто в про-
поведи Слова Божьего, в преподавании наук или в остроте диспутов недоста-
точно красноречия; в отношении же того, что современность сохранила или
возродила, ты, я полагаю, не имеешь основания порицать это красноречие, так
что следует признать истинным изречение Сократа: "Все достаточно красноре-
чивы в том, что знают"68, и современность не до такой степени лишена красно-
речия, чтобы между нею и древностью не могло быть, как ты пишешь, совер-
шенно никакого или почти никакого сравнения.
Но почему я так настойчиво защищаю нашу эпоху? Перейдем к нашему Пе-
трарке. Знаю, ты считаешь, что его почти всегда следует предпочитать всем со-
временникам. Но так как красноречие - вещь сложная и многообразная, пере-
стань, прошу тебя, дерзить в пылу спора. Скажи, пожалуйста, неужели ты дума-
ешь, что в исторических сочинениях, стиль которых я считаю самым трудным,
Петрарка настолько далек от античных авторов, что его нельзя сравнить совер-
шенно ни с кем из древних? Прочти его книгу "О знаменитых мужах" и скажи,
если можешь, чего недостает его речи: величия, красоты или изящества, разве
не сохранены при этом достоинство персонажей, значительность событий, свое-
образие речи, логика обстоятельств, серьезность, строгость и благородство сти-
ля? Ты хотел бы, чтобы он превзошел Ливия69 и Саллюстия70? Я бы тоже хо-
тел, но слишком трудно похитить стихи у Гомера, или палицу у Геркулеса71, или
славу историка у Ливия, или похвалы за лаконичность и правдивость у Саллю-
стия72.
Превзойти всех их либо слишком трудно, либо невозможно. Этого не было
дано даже самой античности: ведь в их лице она превзошла саму себя. И что? Не
оставить никакой славы остальным? Признаться, я знаю, что, как я уже много
раз говорил, Цицерон - в прозе, Вергилий - в поэмах, в простонародных же
рифмованных стихах - Данте73 в большом сочинении, Петрарка - в том же сти-
ле, но в небольших песнях74 так высоко вознеслись, что до сих пор никто не до-
стиг их и в будущем, возможно, никто не достигнет. Кто мог когда-либо срав-
ниться с Иоанном Евангелистом или апостолом Павлом в богословии? Так что
же, нет никакой славы у Дионисия Ареопагита75, Оригена, Дидима76, Игнатия77,
Киприана78, Василия79, Хрисостома, Дамаскина80 или Григория Назианзина81?
117

Оставим бесконечный ряд греков, неужели нет никакой славы у святого Авгу-
стина, Иеронима, отца Амвросия или нашего Григория82, Илария Пиктавин-
ского83 или Беды84 и - перейду к последним - Ансельма85 или Бернарда86 и
многих других знаменитых теологов? Говорят, что, когда Африканец спросил
Ганнибала87, кого он считает лучшими полководцами, тот ответил, не удаля-
ясь в глубь веков, что первое место занимает Пирр, царь Эпира88, который,
как сообщают, первым поведал принцип расположения лагерем; второе же
место - у Александра Македонского, который малыми силами покорил почти
весь мир и был весьма сведущ в осаде городов. Отвечая же на вопрос, кому
принадлежит третье место, он не колеблясь назвал себя, хотя был побежден
Африканцем89. Когда же Сципион сказал: "А если бы ты меня победил?" -
Ганнибал добавил: "Я бы провозгласил себя первым среди полководцев"90.
Так что никто, в том числе и ты, не должен столь безрассудно отдавать пред-
почтение старому и пренебрегать новым, чтобы принижать тех, кого разум
предписывает превозносить.
Скажи на милость, поскольку Петрарка, которого я ценю больше древних,
за что вы меня порицаете, интересовался античностью и христианством, и до-
вольно много почерпнул из первой и очень много из второго, и, как явствует из
его сочинений, научился всему этому, и приобрел большой опыт, то почему вы
обвиняете меня в невежестве или заблуждении, если я ставлю его выше языч-
ников, которые не знали христианства? Неужели тебе не кажется более достой-
ным, заслуживающим более высокой оценки тот, кто изучил грамматику и ри-
торику, чем тот, кто знает только грамматику, даже если он превосходит в грам-
матике упомянутого ритора и грамматика? Думаю, вы не так безрассудны, что-
бы отрицать столь ясную, почти самоочевидную вещь. Поэтому отнеситесь спо-
койно к тому, что я отдаю законное предпочтение нашему Петрарке, и больше
не спорьте, пожалуйста, о столь очевидных и даже очевиднейших вещах; при-
знайте, что образованные христиане в знании истины превосходят язычников и
не язычники, а христиане обладают истинным красноречием, которое, как ут-
верждает Цицерон, непреложно обретает блеск от изучения наук и знания ве-
щей91, так что красноречие язычников - это, вне сомнения, "пустой детский ле-
пет", говоря словами Арпината92, "скудоумный и пустозвонный", как сказал
Флакк93.
Таково же и красноречие тех, кто радеет только о красноречии, потому что
без мудрости оно, по утверждению самого Туллия, в большинстве случаев чрез-
мерно вредит и никогда не бывает полезным. Когда же христиане владеют искус-
ством речи, то есть когда их красноречие соединено с истинным учением, тогда
возникает нечто поразительное, превосходящее все наши похвалы. Однако в ру-
ках самого красноречия и мудрость с необходимостью разнообразится, так что
по-разному звучит и сияет. Но как бы нас ни восхваляли за знание языка, надеж-
ная и истинная похвала все же принадлежит мудрости. Пусть красноречие возно-
сит хвалы и меняется как угодно: то воспаряет в возвышенной и глубокомыслен-
ной фигуре, то влачится смиренно, то спокойно повествует, то бьет ключом от
изобилия, то сжимается в краткости, то, будто тучный луг, зеленеет и цветет, то
томится, как выжженная зноем скала, - но, как бы ни изменялось красноречие,
истина не меняется. И само красноречие, как бы оно ни изменялось, всегда оста-
118

ется красноречием, то есть умением хорошо говорить. И коль скоро, как утвер-
ждает эталон красноречия Цицерон, "в красноречии общие основы находятся у
всех на виду, доступны всем и не выходят за пределы повседневных дел и разго-
воров" и "в красноречии нет порока больше, чем уклонение от обыкновенного
склада речи и общепринятых понятий"94, то разве не безрассудно поступаете ты
и этот твой друг, а также все те, кто столь мучительно жаждет в современниках
былого величия речи, когда так язвительно осуждаете их, если они не превосхо-
дят или, по крайней мере, не напоминают древних? Вы укоряете их в том, что они
не подвержены величайшему пороку, в котором Туллий обвиняет отступающих
от привычного склада речи. Если бы со времен Энния95 не произошло никаких
перемен, тех, которые хотя и поздно, но с великим тщанием осуществил Катон
Цензорий96 и многие другие после него, такие, как Красе97, Антоний, Варрон,
Туллий, Цезарь, Гортензий98 и многие, многие другие, словно плодородное поле
возделавшие римское красноречие, то до сих пор сохранилась бы былая грубость
(языка).
Но вернусь к Петрарке. Неужели он принадлежит к тем, кого совершен-
но невозможно или почти невозможно сравнить с древними ученейшими му-
жами? Но ты скажешь: ты не только сравниваешь, но и ставишь выше Ци-
церона и Вергилия. Дивлюсь, как это ты об этом вспомнил. Но послушай, ес-
ли тебе угодно, в каком отношении я предпочел флорентийца Петрарку ман-
туанцу Вергилию. Знаю, я ставил его выше не в стихах, а в прозе и попытал-
ся показать, следуя авторитету Цицерона, что проза, подобная морю, значи-
тельнее стихов, подобных рекам99. И что же? Неужели ты так бесстыден и
нагл, чтобы Петрарку не предпочесть Марону в прозе? И если стихи уступа-
ют прозе, что несомненно, взять ли серьезность содержания или богатство
языка, то неужели ты считаешь мое мнение необоснованным? Многое на
первый взгляд кажется сомнительным, что по размышлении сочтешь не
только вероятным, но и истиннейшим. Ведь прежний спор относительно
сравнения Цицерона и Вергилия (с Петраркой? - Н.М.) касался не сравнения
прозы и стихов, а единственно высот красноречия, оценивая которые этих
отцов римского красноречия превозносили одного в одном, другого - в дру-
гом. И что касается Марона, я считаю совершенно верным то, что мы тогда
утверждали: в прозе он, несомненно, уступает (Петрарке), в стихах же, не-
смотря на огромный период, разделяющий их, (Петрарка) вдохновенным
подражанием достигает (Вергилия).
Но перейдем к Цицерону, который, на твой взгляд, я думаю, занимает
более прочное место. Неужели ты скажешь, что в стихах его следует ста-
вить выше Петрарки, хотя никто из поклонников Цицерона никогда не при-
писывал ему заслуг в поэзии? Посмотри Сенеку, чтобы в обоих отношениях
оценить Цицерона и Вергилия. В третьей книге "Декламаций" он написал о
том, что думал об обоих Север Кассий100, муж, владевший разными видами
красноречия. Ведь Сенека рассказывает, что, когда он спросил Кассия, по-
чему он не равен себе в декламациях, тот ответил: "То, чему ты во мне уди-
вляешься, происходит почти со всеми. Когда это было, чтобы даже великие
таланты, до которых мне, я знаю, далеко, преуспели более чем в одном тру-
де? Красноречие покинуло Цицерона в стихах, Вергилию плодовитый та-
119

лант изменил в прозе. Речи Саллюстия читают из уважения к его историче-
ским сочинениям, речь красноречивейшего мужа Платона, которую он
написал в защиту Сократа, недостойна ни защитника, ни обвиняемого"101.
При таком свидетеле и таком рассказчике ты можешь, мало того - должен,
признать, что никто никогда не был совершенным во всех отношениях, так
что тебе и этому твоему другу не следует так уж осуждать меня или пора-
жаться тому, что я предпочитаю Петрарку Вергилию в прозе, а Цицерону -
в стихах. Не теряй головы, не отрицай очевидного! Всё так ясно: и Марон не
превзошел Петрарку достоинством прозы, и мой Арпинат - подкрепленной
стихами речью. Туллий бороздил моря и никогда не сковывал своего разма-
ха узкими руслами рек; и Марон, сколь много он ни знал, никогда не поки-
дал рек и не искал больше морских бурь, которые он имел несчастье испы-
тать однажды. Оба они превзошли Петрарку в совершенстве красноречия,
но и наш Франческо превосходит их, но не во всех отношениях, а Цицерона
в стихах, Марона же - не возражай, прошу, - в красоте прозы. Однако
ученостью и знанием истины наш современник стоит выше не только этих
двух, но и всех язычников. Я согласен, что Цицерон, интересовавшийся
многими и разными вещами, изучил многое из греческой и латинской
премудрости. Но, сам он тому свидетель, поскольку был академиком102, он
ничего не знал.
Ведь, как ты знаешь, главным положением этой философской школы бы-
ло: "ничего не знаю". Действительно, если бы он знал что-нибудь, он не был бы
академиком. Не хочешь ли ты приписать этому славнейшему мужу больше, чем
он брал на себя? Ничего не знать было для него, как и для всех академиков,
высшей похвалой, мало того, он постоянно твердил, что нельзя ничего познать.
Они жили одним днем, защищали все, что в данный момент представлялось им
правдоподобным, и тотчас высказывали противоположное мнение. Я не знаю,
что они думали о противоречиях, но полагаю, они считали, что ни одна сторона
противоречия не является истинной или ложной либо, во всяком случае, нельзя
познать, истинна ли она или ложна. И если то, что было незыблемой основой их
учения, то есть (утверждение) "нельзя ничего познать", они считали истинным
или ложным, то хотел бы я услышать от Цицерона, думает ли он, что знает, по
крайней мере, это, хотя он и настаивает на том, что нельзя ничего познать. Од-
нако оставим это безумие. А так как Цицерон всегда пребывал в неведении от-
носительно достоверности основного положения своего учения, то неужели те-
бе и всем согласным с тобой не стыдно в мудрости и учености ставить его, ни-
чего не знающего, по его собственному свидетельству, выше Петрарки или
вровень с ним?
Впредь, любезнейший Поджо, не думай и не высказывай вещи столь глупые
и столь заслуживающие опровержения и попроси того самого твоего и моего
друга, который имеет такое высокое мнение обо мне, чтобы он заключил меня
в свои объятия и не вырывал из своего сердца. Для старика ведь слишком
страшно и опасно упасть с высоты в пропасть. И я бы хотел узнать, кто это, ес-
ли возможно, из его послания или хотя бы из твоего. По намеченному порядку
осталось ответить на все то, что ты написал, в отдельности. Но поскольку, по-
моему, сказано достаточно, я не хочу ожесточать наш спор, чтобы случайно не
120

ранить тебя сильнее. Ведь старики, помня о былой доблести, собирают всю ос-
тавшуюся силу и стараются нанести тяжелые раны и победить болезни и воз-
раст103. Когда я написал это, получил твое письмо, которое прочел с радостью
и улыбкой, помня, что
Часто те, кто бросает страшные угрозы,
Не выполняют их104.
Прощай. Флоренция. XVII календы января.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Перевод осуществлен по изданию: Salutati С. Epistolario / А сига di F. Novati: In 4. vols.
Roma, 1891-1905; Vol. 4. XIV, 19. P. 126-145.
2 Поджо du Гунно Браччолини (1380-1459) - видный итальянский гуманист, писатель и
собиратель античных рукописей. Образование получил во Флорентийском университете, но
как гуманист считал себя учеником Салютати, по рекомендации которого был принят в
1403 г. на службу в папскую курию, где прослужил в общей сложности около полувека.
В 1453 г. Поджо стал канцлером Флоренции. Автор сочинений "О жадности", "О благород-
стве", "История Флоренции", "Книга фацетий" и др.
3 Николай - Никколо Никколи (1365-1437), флорентийский гуманист, страстный почи-
татель и собиратель античных древностей. Известны его письма гуманистам.
4 Гай Лзиний Поллион (76 г. до н.э. - 4 г. н.э.) - римский государственный деятель, пол-
ководец, оратор и писатель. Принимал участие в гражданской войне на стороне Цезаря и Ан-
тония, оставаясь верным республиканским идеалам. Создатель первой публичной библиоте-
ки в Риме, увлеченный коллекционер художественных произведений и большой знаток ис-
кусства.
5 Август (63 г. до н.э. - 14 г. н.э.) - Гай Юлий Цезарь, внучатый племянник Цезаря, рим-
ский император с 27 г. до н.э. После смерти Цезаря, в 43 г. до н.э., заключил второй триумви-
рат с Антонием и Лепидом (продлен на пять лет в 37 г. до н.э.). В 31 г. до н.э. стал единолич-
ным римским властителем, сохранив, однако, традиционные республиканские институты (ре-
жим принципата).
6 Фесценнинские стихи - род народных сатирических стихотворений в диалогической
форме.
7 Ср.: Макробий. Сатурналии. И. IV, 19-21.
8 То есть Гай Юлий Цезарь Август (см. прим. 5).
9 Клит - командующий македонской конницей при Александре Македонском, спасший
царю жизнь в 334 г. до н.э. В 328 г. до н.э. Александр убил его на пиру за то, что тот отказал-
ся соблюдать восточные церемонии.
10 Филипп II (382-336 гг. до н.э.) - царь Македонии, положил основу македонскому гос-
подству в Греции и создал предпосылки для учреждения мировой державы своего сына, Алек-
сандра Македонского.
11 Ср.: Юстин. Эпитома на сочинение Помпея Трога "История Филиппа". ХП, 6; Квинт
Курций Руф. О деяниях Александра Великого. ѴШ, 1.
12 То есть Гней Помпеи Великий.
13 См.: Макробий. Сатурналии. П. Ш, 9.
14 Теренций. Девушка с Андроса. 1.1, 41 / Пер. А. Артюшкова. Харьков, 2001.
15 См.: Valerius Maximus. Factorum dictorumque memorabilium libri novem. VIII, 14. Ext. 1.
16 Филиппики - обличительные речи Цицерона против Антония, произнесенные в 44-
43 гг. до н.э. и получившие свое название от знаменитых речей Демосфена против Филиппа II
Македонского.
17 Hexastica de titulo Ciceronis. Χ // Poetae latini minores. Zipsiae, 1882. Vol. 4. P. 139-140.
121

18 См.: Плутарх. Цицерон. XLVI. Марк Антоний (82-30 гг. до н.э.) - римский политиче-
ский деятель и полководец, сторонник Цезаря. После убийства Цезаря пытался стать его пре-
емником. В 43 г. до н.э. вместе с Октавианом (будущим Цезарем Августом) и Лепидом заклю-
чил второй триумвират. В 30-е годы до н.э. ссора Антония с Октавианом привела к войне ме-
жду ними за власть. Войска Антония были разбиты в 31 г. до н.э., а сам он в 30 г. до н.э. по-
кончил жизнь самоубийством.
19 Гораций. Послания. I. ХѴШ, 71 / Пер. Н.С. Гинцбурга. СПб., 1993.
20 Боэций. Утешение философией. II. I, 44. Лниций Манлий Торкват Северин Боэций
(ок. 480-524) - римский философ и политический деятель, симпатизировавший христианству;
важнейшее сочинение - "Утешение философией".
21 Гай Калигула - Гай Цезарь Германик (12-41 гг.), римский император с 37 г. Его прав-
ление отличалось жестокостью, деспотическим произволом, разбазариванием государствен-
ной казны, конфискациями и ростом налогов. Требовал, чтобы его чтили как бога. Был убит
участниками заговора трибунов преторианской гвардии.
22 См.: Светоний. Калигула. XLIX.
23 Гай Веррес (ум. в 43/42 г. до н.э.) - римский наместник в Сицилии, заслуживший скан-
дальную славу своими злоупотреблениями. Римский сенат вмешался в его деятельность. Об-
винителем по делу Верреса выступил Цицерон (70 г. до н.э.), посвятивший этому процессу
семь речей (так называемые веррины).
24 Цицерон. Дивинация против Квинта Цецилия о назначении обвинителя. I.
25 Ср.: Цицерон. О нахождении материала. 1.1, 1.
26 Квинт Фабий Пиктор - римский историк, составил первое римское историческое
описание от Энея до 2-й Пунической войны.
27 Книга притчей Соломоновых (Притч. 18. ХѴШ, 21). Мудрец ~ Соломон, царь Израиль-
ско-Иудейского царства в 965-928 гг. до н.э. Сын Давида и Вирсавии. По преданию, автор не-
которых книг Ветхого Завета.
28 То есть 17 августа 1404 г.
29 То есть из Рима.
30 Речь идет о послании от 13 июля 1379 г. (см.: Salutati С. Epistolario. Vol. I. IV, 20.
P. 334-341), адресованном Иоанну Аретинскому - Джованни Бартоломео д'Ареццо, канцле-
ру синьора Кортоны Франческо дель Казали.
31 В среде гуманистов в конце ХГѴ - начале XV в. действительно стало распространять-
ся критическое отношение к заслугам Петрарки. Оно отразилось во флорентийских диспутах
1401 г., запечатленных в сочинении Леонардо Бруни "Диалоги к Петру Павлу Гистрию".
В декабре 1402 г. Лодовико Алидози обратился к Салютати с просьбой выступить в защиту
Петрарки. Но Салютати ответил, что не считает корректным опровергать письменно устные
нападки (см.: Salutati С. Epistolario. Vol. III. ХШ, 3. P. 614). Как видим, только в 1405 г. благо-
даря письму Поджо гуманисту наконец-то представился случай вступить в открытую полеми-
ку с "противниками" Петрарки.
32 Св. Григорий Великий Двоеслов (ок. 540-604 гг.) - один из ярких представителей за-
падного святоотеческого богословия, римский папа.
33 Ориген (ок. 185-253/254 гг.) - ученик неоплатоника Аммония Сакка, возглавил хри-
стианскую катехетическую школу в Александрии, затем в Кесарии. Благодаря синтезу хри-
стианской веры, эллинистической образованности и неоплатонической философии, а также
созданию собственной теологической системы способствовал развитию теологии последую-
щих эпох. Его ортодоксальность была поставлена Церковью под сомнение, а на Вселенском
соборе 553 г. Ориген был окончательно осужден. Оригену принадлежит первое критическое
издание Ветхого Завета.
34 Иоанн Хрисостом (Златоуст) (ок. 350-407 гг.) - константинопольский патриарх
(398-407), один из отцов церкви, автор многочисленных проповедей и комментариев к Биб-
лии. Образец христианского красноречия.
35 Вергилий. Буколики. V. 16-17 / Пер. Э. Шервинского. М„ 1979.
122

36 Туллий - Марк Туллий Цицерон (см. с. 46, прим. 9).
37 Марон - см. с. 50, прим. 7.
38 Имеется в виду Варрон. См., например: Цицерон. Письма к Аттику. XIV, 18.
39 Ювенал. Сатиры. VII, 38-39 / Пер. Д.С. Недовича, Ф.А. Петровского. М.; Л., 1937.
40 Цицерон. Тускуланские беседы. 1.1, 1.
41 Арпинат - Цицерон, который родился в г. Арпин в юго-восточном Лации.
42 Ареопаг - холм в Афинах, место заседаний древнего судилища того же названия, где
отправлялось уголовное судопроизводство. Здесь - в переносном значении.
43 Апеллес - выдающийся мастер греческой монументальной живописи второй полови-
ны ГѴ в. до н.э. Использовал в основном четыре краски, применял эффект светотени и гра-
фическую перспективу. Его произведения не сохранились.
44 См.: Valerius Maximus. Op. cit. ѴШ. 12, 3; Плиний. Естественная история. XXXV.
XXXVI, 22.
45 См.: Аристотель. О небе. ІП. I, 2. Парменид из Элей (ок. 540-480 гг. до н.э.) - грече-
ский философ, глава школы элеатов, возможно, ученик Ксенофана. Меллис Самосскии (ок.
444 г. до н.э.) - древнегреческий философ и военачальник, представитель элейской школы,
защищал и развивал идеи Парменида.
46 См.: Аристотель. О душе. I. II; Он же. О происхождении животных. I. ХѴШ; Он же.
Метафизика. I. III.
47 То есть Луций Анней Сенека Младший - см. с. Ab-ΑΊ, прим. 24.
48 См.: Первое послание к коринфянам апостола Павла (1 Кор 1, 20).
49 Фалес Милетский (624-546 гг. до н.э.) - первый греческий философ, математик и ас-
троном, один из "семи мудрецов", представитель ионической философии.
50 Анаксимандр (611-546 гг. до н.э.) - греческий философ из Милета, наиболее яркий
представитель ионийской натурфилософии, последователь Фалеса.
51 Анаксимен (ок. 585-525 гг. до н.э.) - греческий философ из Милета, представитель
ионийской натурфилософии, последователь Фалеса и Анаксимандра.
52 Анаксагор из Клазомен - см. с. 46, прим. 6.
53 Диоген из Аполлонии (499/498 - 428/427 гг. до н.э.) - греческий философ, последова-
тель Анаксимена. Считал первичным веществом воздух, признавал существование бесконеч-
ного ряда миров.
54 Архелай - греческий философ родом из Милета, ученик Анаксагора и учитель Сократа.
55 Салютати ошибается: родина Аристотеля - Стагир, а не Абдеры, где родился другой
знаменитый греческий философ - Демокрит.
56 Гораций. Послания. II. Ш, 309.
57 Цицерон. Об ораторе. I. VI, 20-21 / Пер. М.Л. Гаспарова. М., 1972.
58 Августин. О христианской науке. IV. 1-3.
59 Гораций. Послания. II. Ш, 322.
60 См.: Цицерон. Об ораторе. I. III, 12.
61 См.: Аристотель. Метафизика. 1.1, 12-14. Философом с большой буквы Салютати в
своих произведениях называл Аристотеля.
62 См.: Цицерон. О дружбе. II, 6; Он же. Академические исследования. I. IV, 16.
63 См.: Цицерон. Академические исследования. I. IV, 15; Он же. Тускуланские беседы. V.
IV, 10-11.
64 Цицерон. Об ораторе. I. XIV, 63.
65 Луизио Марсильи - Луиджи Марсильи (ок. 1342-1394 гг.), монах-августинец, глава гу-
манистического кружка при монастыре Санто Спирито во Флоренции.
66 См.: Платон. Федон. 60с-61Ь. Эзоп (VI в. до н.э.) - греческий баснописец, считавший-
ся создателем басни. Ему приписывались сюжеты почти всех известных в античности басен.
Апулей из Мадавры (ок. 124 г.) - римский писатель, адвокат, философ-платоник и софист.
Автор упоминаемого здесь произведения "О божестве Сократа", а также "Апологии" и ро-
мана "Метаморфозы, или Золотой осел".
123

67 См.: Цицерон. Об обязанностях. 1.1, 3.
68 Цит. по: Цицерон. Об ораторе. I. ХГѴ, 63.
69 Тит Ливии (59 г. до н.э. - 17 г. н.э.) - римский историк эпохи принципата Августа. Ав-
тор "Истории Рима от основания города". Уже в эпоху Империи приобрел непререкаемый
авторитет как историк республиканского Рима.
70 Гай Саллюстий Крисп (86-35 гг. до н.э.) - римский историк, сторонник укрепления
республиканских устоев Рима. Автор сочинений "О заговоре Каталины", "Югуртинская вой-
на" и др.
71 Геркулес (греч. Геракл) - сын Юпитера и Алкмены, принужденный преследованиями
Юноны к службе у Эврисфея и к совершению "двенадцати подвигов", за что ему было обе-
щано бессмертие.
72 См.: Макробий. Сатурналии. V. Ш, 16.
73 Данте Алигьери (1265-1321) - выдающийся итальянский поэт, автор упоминаемого
Салютати большого сочинения "Божественная комедия".
74 Имеется в виду прежде всего прославивший Петрарку в веках поэтический сборник
"Канцоньере" ("Книга песен"), включающий сонеты, канцоны, баллаты, мадригалы на
жизнь и смерть его возлюбленной Лауры.
75 Дионисий Ареопагит - по сообщению Евсевия, первый епископ Афин (I в.). Ему при-
писывались появившиеся в V в. в Сирии мистические и метафизические сочинения, в кото-
рых сделана попытка соединить идеи неоплатоников и христиан.
76 Дидим Александрийский (ок. 312-395/399 гг.) - церковный писатель, глава александ-
рийской школы, учитель Руфина и Иеронима, защитник Оригена.
77 Игнатий (ум. ок. 107 г.) - епископ Антиохийский.
78 Фасций Цецилий Киприан (ок. 201-258 гг.) - епископ Карфагена, "латинский злато-
уст", в богословии был умеренным последователем Тертуллиана.
79 Василий Великий или Кесарийский (ок. 330-379 гг.) - епископ г. Кесария, один из от-
цов церкви, глава каппадокийского кружка.
80 Иоанн Дамаскин (ок. 675-753 гг.) - византийский богослов. В главном сочинении "Ис-
точник знаний" стремился систематизировать и подчинить задачам церковного учения всю
совокупность знаний того времени.
81 Григорий Назианзин или Богослов (ок. 330 - ок. 390 гг.) - епископ Сасимы и Назиан-
зина, византийский церковный писатель, один из отцов церкви, друг Василия Великого. Осо-
бую славу приобрел как христианский поэт.
82 То есть Григория Великого Двоеслова (см. прим. 32).
83 Иларий Пиктавинский (ок. 315-366 гг.) - епископ Пуатье, представитель латинской
патристики, поэт-гимнограф.
84 Беда Достопочтенный (674-735) - богослов и историк, автор "Церковной истории на-
рода англов".
85 Ансельм Кентерберийский (1033-1109) - епископ Кентербери, католический теолог,
представитель ранней схоластики, создатель онтологического доказательства существования
Бога.
86 Бернард Клервосский (1090-1153) - католический богослов-мистик, аббат монастыря
в Клерво.
87 Ганнибал (247/246-183 гг. до н.э.) - полководец и политический деятель Карфагена
времен 2-й Пунической войны.
88 Пирр Эпирский (319-272 гг. до н.э.) - царь Эпира, пытался создать великую державу в
системе эллинистических государств в западном Средиземноморье, прославился военным ис-
кусством и дипломатией.
89 Африканец - Публий Корнелий Сципион Африканский Старший - см. с. 55, прим. 4.
90 Этот разговор Сципиона и Ганнибала приводят Тит Ливии (см.: Ливии. История Рима
от основания города. XXXV, 14 (6-12)) и Плутарх (см.: Плутарх. Тит Фламинин. XXI). Не-
смотря на текстологическую близость к указанным источникам, рассказ Салютати существен-
124

но отличается, поскольку Ливии и Плутарх сообщают, что Ганнибал отдал первое место не
Пирру, а Александру Великому и соответственно второе - не Александру, а Пирру. Правда,
касаясь этой темы в "Жизнеописании Пирра" (гл. ѴШ), Плутарх излагает другую версию, со-
гласно которой Ганнибал действительно назвал Пирра первым среди полководцев, но и в дан-
ном случае второе место было отдано не Александру Македонскому, а Сципиону. Салютати,
таким образом, контаминирует обе версии.
91 Цицерон. Об ораторе. I. VI, 20.
92 Там же. 21.
93 Гораций. Послания. П. Ш, 322.
94 Цицерон. Об ораторе. I. Ш, 12.
95 Квинт Энний - см. с. 55, прим. 6.
96 Марк Порций Катон Цензорий Старший - см. с. 46, прим. 10.
97 Луций Лициний Красе (140—91 гг. до н.э.) - выдающийся римский оратор, учитель Ци-
церона.
98 Квинт Гортензий Гортал (114-50 гг. до н.э.) - римский консул в 69 г. до н.э., оратор,
юрист, сторонник оптиматов.
99 См.: Salutati С. Epistolario. Vol. I. ГѴ, 20. P. 338-339. В этом письме действительно гово-
рится о том, что Петрарка превосходит Вергилия в прозе, уступая ему в стихах. Но в более
раннем письме на смерть Петрарки, адресованном графу Баттифолле Роберто Гвиди (16 ав-
густа 1374 г.), Салютати заявлял, что Петрарка превосходит Вергилия как поэт (см.: Ibid. Ш,
15. Р. 183). Кстати, наряду с другими это утверждение вызвало критику Джованни д'Ареццо.
Поэтому в своем не раз упоминаемом в данном письме ответе Джованни Салютати был вы-
нужден скорректировать точку зрения. .
100 Кассий Север (ум. 34 г.) - римский оратор времен Августа, родоначальник риториче-
ского искусства декламаций.
101 Сенека. Контроверсии. Ш, 8.
102 Академики - философы-последователи учения Платона. Начиная с периода Средней
Академии (270-150 гг. до н.э.) отошли от философии Платона, встав на позиции оспаривания
принципа познаваемости действительности.
103 В этой фразе, по нашему мнению, заключается непереводимая игра слов, основанная
на противоречивой двусмысленности значения слов valetudo 'здоровье', 'болезнь' и etas 'мо-
лодость', 'старость*. Таким образом Салютати, говоря о своих усилиях победить собствен-
ную старость и болезни, одновременно намекает и на борьбу с молодым и здоровым Поджо.
104 HervieuxL. Les fabulistes latins. Paris, 1884. Vol. 2. P. 396.

ИНВЕКТИВА ПРОТИВ
АНТОНИО ЛОСКИ ИЗ ВИЧЕНЦЫі
(Перевод с латинского2 и комментарий Н.Х. Мингалеевой)
Кто... спокойно отнесся бы к тому, что его любимую родину, которой мы
всем обязаны, столь грязно и несправедливо чернит тот, для кого она ничего не
значит? Хотел бы я изложить это дело перед каким-нибудь государем и обсу-
дить его в присутствии своих противников; хотел бы я выслушать их и понять,
на чем они основывают свою ложь, какие доказательства и аргументы приво-
дят. Воздал бы я им, если не ошибаюсь, по заслугам и добился бы, чтобы они не
оскорбляли своими словами (мою) родину, которую они не смогли и, благодаре-
ние Богу, не смогут победить даже той силой, которой ты похваляешься. И по-
скольку каждый гражданин является не посторонним, а частью своего государ-
ства и народа, я беру на себя защиту своей родины, ибо каждый должен защи-
щать отечество, и прошу всех, кому доведется читать это, быть благосклонны-
ми ко мне, так как я выступаю за истину, за справедливость, за отечество. И ес-
ли они с тягостью или - чему я не верю - спокойно перенесут наглость моего
противника, то и мою преданность пусть удостоят терпения и дружеского вни-
мания. А чтобы план моей речи был ясен, я буду сначала по частям приводить
слова противника, буквально то, что он написал, а затем отвечать на каждое его
утверждение в отдельности, так что, заканчивая опровержение одного аргумен-
та, буду сразу переходить к другому.
Итак, изрыгая накопленный тобою яд, ты начинаешь такими словами:
"Воссияет ли когда-нибудь тот день, бесчестнейшие граждане, опустошители
родины и возмутители спокойствия в Италии, когда вы получите достойное ва-
ших преступлений наказание, заслуженную кару? Падет ли когда-нибудь на вас
небывалое бедствие, чтобы все подобные вам были так напуганы вашим приме-
ром, чтобы, видя ваши горести, они так устрашились собственной опасности,
что это бедствие показалось бы не только справедливым возмездием, но и по-
лезным примером? Наступит ли наконец время, когда ваши надувательства, из
которых состоит вся ваша защита, будут изобличены и пресечены, так что все
другие народы прозреют и узрят вас такими, какие вы и есть, - крайне тщеслав-
ными и слепыми?"
Сначала, как явствует из приведенных слов, ты, предваряя содержание всей
речи, необычайно распаляешься тремя пожеланиями, словно воспылавший гне-
вом, и, не иначе как страстно призывая фурий - знак крайнего отчаяния, - злоб-
но молишь о недостойных наказаниях и незаслуженных карах для флорентий-
цев. Ты жаждешь, чтобы, пораженные каким-нибудь бедствием, они стали при-
126

мером для себе подобных, дабы, видя все это, народы преисполнились страха и
справедливое возмездие по делам послужило бы также полезным примером. Ты
жаждешь разоблачить наши надувательства, чтобы остальные народы прозре-
ли и увидели флорентийцев такими, какие они и есть, - крайне тщеславными и
слепыми. Сколь глупо начало твоей речи, и о чем в нем говорится, я разъясню
читателям в немногих словах. Какому синьору, какому государю, какой комму-
не нельзя было бы бросить те же самые обвинения, если бы кому-нибудь взду-
малось неистовствовать? Если бы эти же самые слова были написаны против
твоего синьора3, то кто смог бы утверждать, что они неуместны? Что нужно бы-
ло бы изменить, кроме как вместо "граждане" поставить "тиран" и вместо мно-
жественного числа — единственное? Однако оставим его со всеми мертвыми в
покое4, так как к ним надлежит быть более снисходительными, чем к живым.
Скажи, пожалуйста, разве своими словами ты не изобличаешь в себе врага
флорентийцев, и притом страшного, смертельного врага? А теперь скажи, про-
шу тебя, чью роль ты берешь на себя: обвинителя или свидетеля? Если свидете-
ля, то, поскольку ты выступаешь и явно ведешь себя как враг и этими своими
пожеланиями показываешь себя врагом тех, кого ты преследуешь, разве ты ос-
тавляешь место хотя бы для малейшего доверия? И какой обвинитель имел та-
кой авторитет, чтобы одним только обвинением или нападками мог доказать
виновность обвиняемого? Будь то Цицерон, будь то Демосфен, будь то безу-
пречный Катон5, будь то Антоний6 или Красе7, будь то преследователь Демос-
фена8 Эсхин9, будь то какой бы то ни было другой муж в тоге или паллии10, име-
ющий или имевший большой вес в курии, народном собрании или суде, будь то,
если угодно, все они вместе, - никогда им не добиться осуждения обвиняемого
без доказательств. Поэтому узри свое невежество, и признай свою ошибку, и за-
помни, бешеная, глупая тварь, что даже в судах, сенате или на народном собра-
нии, как это обычно бывает и как это должно быть, нет доверия обвинителям
или свидетелям, которые ведут себя как враги обвиняемых, несмотря на то что
зачастую эти судьи, сенат или народ тоже на жалуют обвиняемого. Так что вся-
кий раз, когда обвинитель или вызванные по делу свидетели выказывают этот
яд вражды, который ты столь открыто изливаешь, они, глупцы, либо не осозна-
ют, что поступают безрассудно, либо считают безрассудными своих слушателей
и помышляют склонить их к своей глупости и ввергнуть в грубое невежество
или постыдную несправедливость.
Но кто же настолько безумен или настолько неопытен в человеческих делах,
чтобы поверить обвинителю или свидетелю, который объявляет или показывает
себя врагом преследуемого?.. "Бесчестнейшими гражданами, опустошителями ро-
дины и нарушителями мира в Италии" ты называешь флорентийцев. "Бесчестней-
шие граждане", говоришь. Если ты обвиняешь всех флорентийцев, то твои слова -
совершеннейшая ложь; ведь хотя, быть может, кому-нибудь это определение и
подходит - тем, кто расточает свое имущество, живет во грехе и наслаждается раз-
вращенными нравами и злодеяниями, - однако таких граждан, которых ты поло-
жа руку на сердце не смог бы назвать бесчестными, несравненно больше; и ты сам
признаешь, что многие могут, мало того - должны, по общему мнению, имено-
ваться не бесчестными, а добропорядочными гражданами. Но жалоба такого рода
не подобает врагу; сетовать на это или горевать об этом можем мы, для кого важ-
127

но иметь граждан не бесчестных, а полезных, добропорядочных, таких, которые
могут поддержать республику. А потому предоставь это нам, предоставь нам и то,
что следует, - "опустошителей родины". Ведь что иное означает опустошать ро-
дину как не разорять родину? Так что если ты имеешь в виду нашу родину, то ты
должен бы желать этого, а не скорбеть об этом. Если ты подразумеваешь Лигу-
рию, Фламинию и Венецию11, угнетенных игом твоего синьора, то скорби, пожа-
луйста, но не осуждай, а, напротив, желай себе и своим сторонникам врагов - опу-
стошителей родины и не оплакивай из-за этого всю остальную Италию.
В Авзонии12 столько народов не подчиняются твоему синьору, они имеют
свои границы, свои уста, и у них есть кому говорить; но какой синьор или народ
в этих краях жаловался когда-либо на то, что ты нам вменяешь?.. Если бы мы
нарушали мир в Италии, как ты пишешь, то вся Италия была бы нашим врагом,
но поскольку это не так, поскольку, напротив, повсюду, куда не проникли яд и
иго пожирающей закон змеи, флорентийцы благодаря своей торговле по-преж-
нему весьма желанны, то разве не ясно, что твои измышления противоречат
очевидным фактам, так что это тебе подходит слово "надувательство", которое
ты приписываешь флорентийцам, полагая, как я думаю, что оно означает скры-
тый обман? В самом деле, если бы ты не считал таковые обманы скрытыми, ты
не жаждал бы их разоблачения. Но кто научил тебя упрекать врагов в этом?
Хитрость ли это, добродетель ли, но кто не находит этого во враге? Однако
скажи, когда Флорентийская республика обманывала твоего синьора или кого
другого? Когда она строила козни против кого-либо, за исключением врагов?
Никто не мешает тебе пролаять все это, о ком тебе заблагорассудится. Но недос-
таточно сказать, нужно доказать то, о чем ты пишешь...
Однако послушаем, что этот новый, безумный, неистовствующий пророк
говорит дальше. "Вот мы увидим, увидим вашу стойкость в защите отвратитель-
нейшей свободы, вернее, жесточайшей тирании, ваше римское мужество; ведь
вы кичитесь этим именем и провозглашаете себя потомками римлян. Сколь бес-
стыдны вы в этом, будет сказано в другом месте".
Мы увидим, говоришь; конечно, ты уже видел, видишь и еще увидишь более
чем римское мужество и стойкость флорентийского народа в защите сладчайшей
свободы, "небесный дар которой, - как сказано, - превосходит все богатства в ми-
ре"13. Все флорентийцы тверды в своей решимости всеми силами и средствами за-
щищать её, как свою жизнь, мало того - больше жизни, чтобы это лучшее на-
следство, полученное нами от предков, с Божией помощью передать нашим по-
томкам целым и невредимым. Настолько мы любим эту отвратительнейшую, как
ты - самый глупый из всех людей - ее называешь, свободу, которую только те,
кто не познал ее, как и ты, ни во что не ставят, не представляя себе, что это та-
кое, которой, кажется, только ломбардцы14, то ли по своей натуре, то ли по при-
вычке, а может быть, и по обеим причинам сразу, не любят и не желают. Однако
только ты считаешь этот высший дар Бога отвратительнейшим и ненавидишь
его; не думаю, чтобы ты нашел единомышленника в этом даже среди подданных
твоего синьора: до того естественна любовь к свободе. Поэтому тебя, по-моему,
с полным основанием можно, более того - следует, провозгласить "рабом рабов",
имея в виду не (добродетель) смирения, а грех (раболепия). Но что это я называю
тебя рабом, ведь ты испытываешь такое наслаждение от своего рабства, что те-
128

бе не стыдно называть свободу отвратительнейшей? Мало того, ты еще глупее,
ты не убоялся провозгласить ее жесточайшей тиранией. Это слово, я уверен, вы-
звало и будет вызывать всеобщий смех, но я не смог его вынести.
Да разве ты видел в Италии или каком другом крае свободу, которая была
бы полнее и совершеннее флорентийской свободы, которую ты мог бы, не го-
ворю сравнить, предпочесть нашей свободе? Неужели тирания сеньора, которо-
му ты служишь такова, что ты осмеливаешься называть тиранией флорентий-
скую свободу? Я знаю, что свобода - страж законов - тяжела и подобна рабст-
ву, но тяжела и подобна рабству для разнузданной молодежи, которая жаждет
предаться своей похоти, которая живет по прихоти страстей, так что я хорошо
себе представляю, почему ты и тебе подобные не только не понимаете, что та-
кое свобода, но и ненавидите даже само это слово как нечто ужасное.
Об этом свидетельствует Ливии, когда со свойственной его стилю основа-
тельностью рассказывает об измене, имевшей целью восстановление царской
власти. "Нашлись, - говорит он, - среди римской молодежи кое-какие юноши,
и не последние по знатности, чьим страстям было больше простору при царях:
сверстники и товарищи молодых Тарквиниев, сами привыкшие жить по-царски.
Тоскуя среди общего равноправия по прежнему своеволию, они стали сетовать
меж собойгчто чужая свобода обернулась их рабством"15. Об этом и прочем, из-
ложенном у великого писателя, ты, я полагаю, все время размышляешь, пото-
му что смертным свойственно проявлять интерес к тому, что им нравится, и, об-
думывая все это, приходишь к выводу, что свобода - самое сладостное из благ -
есть жесточайшая тирания, и провозглашаешь столь великое благо, прекраснее
которого нет, отвратительнейшей вещью. Я предоставил бы тебе самому ре-
шать, насколько все это глупо и несовместимо с истиной, если бы ты показал
себя способным к тому, а посему выношу это на суд читателей.
Но поскольку ты явно отрицаешь римское происхождение флорентийцев,
скажи, прошу тебя, где ты нашел противоречащие этому сведения? Почему ты
отказываешь нам в том, что признает вся Италия, за исключением тебя одного;
чего никто никогда, кроме тебя, ужасной твари, не оспаривал; чего город Рим и
римские правители никогда не отрицали, так как они, напротив, к великой чес-
ти и славе своего имени, считают и называют нас своими сыновьями, плотью от
плоти своей, костью от кости своей? А чтобы ты устыдился того, что наиглу-
пейшим образом поставил это под сомнение, я хочу сообщить, что я думаю о
происхождении столь великого города, ссылаясь в подкрепление на тех авторов,
которых смогу привести, с тем чтобы, поскольку ты собирался в другом месте
сказать, сколь дерзко мы провозглашаем себя римским родом, лишить тебя по-
вода для безумства и предоставить тебе возможность изменить свое мнение.
Теперь же, собираясь рассказать о происхождении города Флоренция - собы-
тии темном за древностью лет, - я, несомненно, склонился бы к тому, что наш
славный народ и наш знаменитый город берут свое начало, как это обычно быва-
ет, от небольшого, хотя и небезвестного, источника. Однако так как древнейший
фезуланский народ16 во время ли войны, как гласит молва, или мира - ведь жите-
лей гор могла привлечь красота места, - влился в плоть нашего города, покинув
свою землю, то не может быть никакого сомнения в том, что наш великий город
имел вовсе не такое начало, как это можно было бы предположить. И неудиви-
5. Гуманистическая мысль...
129

тельно, что это остается нам неизвестным. Ведь - оставлю чужеземные приме-
ры - кто, скажи мне, знает о самом начале Рима? Мы читаем, что Эвандр17 с ар-
кадцами18, когда, как говорят, по зову судьбы, открывшейся Карменте19, они по
Тибру проникли в Италию, нашли на том месте, где впоследствии был основан
Рим, город, который по-латыни назывался Валенция20. Аркадцы, переведя это
слово согласно его значению на греческий язык, называли его не Валенцией, а
Роменом. Отсюда, по мнению некоторых, происходит название Рим, а не от име-
ни Ром, как все считают. Основателя же Рима на самом деле звали не Ромул, а
Ром, поэтому и город Рим, а не Ромул; и Варрон21 прямо говорит о Роме и Рому-
ле. Но кто знает что-либо об основателе того древнейшего города, который на-
зывался Валенцией? Кто мог бы указать истинное начало этого города? Поэтому
и мы унаследовали такое же неизвестное происхождение, как и Рим, что, впро-
чем, служит сильнейшим доказательством древности.
О том же, что наш город основали римляне, можно заключить, опираясь на
очень веские предположения. Ведь еще жива традиция, с годами все более неяс-
ная, считать Флоренцию творением римлян: в этом городе есть Капитолий22 и
рядом с Капитолием Форум; есть Парласий, или Цирк, есть и место с названием
Термы, есть и квартал Парион; есть и место, которое называют Капация23; есть
и замечательный храм, который прежде был посвящен Марсу - основателю,
как полагали язычники, римского рода; и этот храм построен не в греческом, не
в этрусском, а, безусловно, в римском стиле. Добавлю еще одно доказательство
нашего происхождения, хотя ныне его не существует, но оно существовало
вплоть до тридцатых годов четырнадцатого века после воплощения посредника
между Богом и человеком Иисуса Христа: у моста, который называют Ста-
рым24, высилась конная статуя Марса25, которую наш народ сохранял в память
о римском происхождении, ее вместе с тремя мостами унесло наводнение в ка-
нун ноябрьских нон семьдесят лет тому назад26; и еще живы многие из тех, кто
видел ее. До сих пор сохранились арки и желоба акведука, построенного по
обычаю наших предков, которые с помощью таких сооружений доставляли
пресную воду для общего пользования. Поскольку все это - римские деяния,
римские названия и подражание римским обычаям, то кто осмелится утвер-
ждать, несмотря на существующие доказательства в пользу столь распростра-
ненного мнения, что создателями всего этого были не римляне? До сих пор су-
ществуют круглые башни и оборонительные сооружения ворот, ныне примы-
кающих к Епископскому дворцу, и каждый, кто видел Рим, не только увидит, но
и поклянется, что это создание римлян, судя не только по материалу - обожжен-
ному кирпичу, из которого построены стены Рима, - но и по форме.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что подтверждаемая столькими
фактами, сохраняется неувядаемая, непреходящая слава о том, что наш город был
возведен римлянами в противовес фезуланцам, противникам и врагам римлян,
как это явствует из того, что, как мы читаем, во время гражданской войны Фезу-
лы и несколько других городов были разрушены, так что очевидно: сомневаться
в том, что Флоренция - создание римлян, крайне глупо. В самом деле, мы читаем
у Саллюстия, правдивейшего историка, что Катилина послал некоего Гая Манлия
в Фезулы собрать войско и тот, подняв в Этрурии мятежи народа, "который вви-
ду нищеты и несправедливостей жаждал переворота, так как он при господстве
130

Суллы лишился земель и всего достояния, а кроме того, всех разбойников (в этой
области их было великое множество) и кое-кого из жителей сулланских колоний -
тех, кто из-за распутства и роскоши из огромной добычи не сохранил ничего, -
собрал большое войско..."27.
Вернемся теперь к твоим утверждениям. Ты продолжаешь: "Увидим, повто-
ряю, это пустое, ничтожное хвастовство и надменность флорентийцев и убедимся
в том, насколько узурпированная вами более всех других смертных похвала соот-
ветствует истинному достоинству". Ты говоришь: "пустое, ничтожное хвастовство
флорентийцев". Но кто может сказать, что флорентийское правительство когда
бы то ни было хвасталось чем-либо в своих распространенных по всему миру по-
сланиях? Хвастовство имеет в виду будущее, и это дело мы предоставляем тебе и
тебе подобным. Ведь флорентийской серьезности несвойственно хвастать попус-
ту, предсказывая будущее, как это делаешь ты, но отложим разговор об этом. Ес-
ли же, как я полагаю, под хвастовством и надменностью ты понимаешь, что мы
гордимся заслуженно, то какой синьор в Италии, какой народ в мире мог бы с
большим на то основанием и с большим на то правом гордиться своими деяниями
в военное и мирное время, и при этом кто меньше флорентийцев заботился о сво-
ем прославлении? Какая же похвала является пустой и ничтожной, если она осно-
вывается на заслугах? Неужели нравы не дозволяют вспоминать, никого не заде-
вая, о делах, которые наш народ-правитель совершил в защиту своей свободы, что
бывало много раз, или ради сохранения верности договорам, которые он всегда со-
блюдал (ведь он никогда не устранялся от этого), для поощрения других своим
примером и достижения взаимности? Разве может быть пустым и ничтожным то,
что основывается на истине? Если бы я пожелал здесь перечислить словами дела
твоего синьора - твои не могу, ибо не знаю таковых, - слова, повторяю, и дела, ко-
торые свидетельствуют о его хвастовстве и надменности, то, поверь мне, ничего
подобного ты не смог бы вменить флорентийцам частным ли образом, публично
ли, разве что прибег бы, по своему обычаю, ко лжи. А потому оставим все это и
рассмотрим, сколь обоснованы следующие за этим утверждения.
Ты добавляешь: "Люди не могут больше без отвращения слышать ваше имя;
Италия не может больше видеть невредимыми тех, кто, причинив множество бед,
в довершение всего стремится задушить ее позорнейшим рабством; наконец, Бо-
жие правосудие не может больше терпеть вас. Поэтому я не понимаю, как смогут
устоять те, против кого обращены помыслы почти всех людей; те, кого ненави-
дит истерзанная вами и обреченная на рабство Италия; те, наконец, против кого
обращен гнев небесный, вызванный столькими бесчестьями. Это Он, поверьте
мне, злодеи, сражается против вас, Он жаждет вашей пагубной крови, Он требу-
ет полного разгрома коварнейшего и бесчестнейшего народа. И потому Он вну-
шил вам такое неистовое безумие, что вы вынашиваете гибельные планы унич-
тожения Святой Матери Церкви, реформации Римской империи, гибели славней-
шего герцога28. Действительно, подумайте сами, кто как не Бог, вконец разгне-
ванный вашими злодеяниями, вверг вас, ослепленных, в это безумие, с тем чтобы
возбудить против вас такую ненависть и силу, что вы не сможете не только ока-
зать им сопротивление, но и даже вынести блеска их оружия?"
"Люди, - утверждаешь ты, - не могут больше без отвращения слышать ва-
шего имени". О, дивный муж! в начале своей речи ты выражаешь пожелания,
5*
131

затем, словно пророчествуя, предсказываешь будущее, теперь же, поднимаясь
выше, "испытуешь сердца и утробы"29, что свойственно одному только Богу. И
ты не только передаешь чувства людей, но и, будто познавший тайны ума Гос-
подня30, заявляешь: "...наконец, Божие правосудие не может больше терпеть
вас". Люди, говоришь, не могут больше без отвращения слышать наше имя? Но
мужи могут, поверь мне, доблестные мужи могут слышать наше имя, и не толь-
ко могут, но и хотят, но и жаждут, но и любят слышать его. Я знаю, что много-
численные гвельфы Италии и особенно те, кто подвергается жестокому гнету
партии гибеллинов31, - а под властью твоего синьора таких рабов бесчисленное
множество, - не только испытывают радость при упоминании о флорентийцах,
но и обожают флорентийский народ - главу этого священного союза, его опору
и вождя - и желают ему победы и процветания, и не только желают, но и с не-
терпением ждут. Гибеллины же, подвластные игу тирана, если они не сошли с
ума, предпочли бы, конечно, освободиться с помощью гибеллинов, но если это-
го не дано, то они согласились бы получить свободу даже из рук гвельфов.
Но ты добавляешь: "Италия не может больше видеть невредимыми тех,
кто, причинив множество бед, в довершение всего стремится задушить ее позор-
нейшим рабством". Это совершеннейшая правда, согласен; ведь я не буду отри-
цать того, что сказано тобою верно. Тебе остается только доказать с помощью
очевидных доводов, кто именно причинил Лацию32 беды и стремится ввергнуть
его в рабство. Когда ты сделаешь это, если ты докажешь, что это флорентий-
цы, тогда и говори против них что угодно...
Ладно, строй какие угодно предположения и утверждай что хочешь о людях,
но кто открыл тебе тайну Божьего правосудия? Кто, кроме тебя, отвратитель-
нейшая тварь, мог бы сказать, что Божье правосудие не может больше терпеть
нас? Божье правосудие, которого нет без милосердия, которое терпит дьявола,
идолопоклонников, врагов своего имени и других грешников, не может больше
терпеть нас?! Но поскольку в Боге хотеть и мочь - это в действительности одно
и то же, то скажи мне: Он не может, потому что не хочет, или не хочет, потому
что не может? Слишком глупо и дерзко ты говоришь о Боге. Крайне глупо с тво-
ей стороны угрожать нам, будто чем-то совершенно несомненным, гневом
Божьим, который, пока не разразится, всегда сокрыт (от смертных). Если же,
как говорит Цицерон, "ничто так не угодно вЬісшему божеству, правящему всем
миром, как собрания и объединения людей, связанные правом и называемые го-
сударствами"33, и если, как свидетельствует Трагик, "нельзя принесть Юпитеру
угодней жертвы, чем несправедливого убив царя"34, то я предоставляю не тебе,
так как ты не понимаешь этого, а всем здравомыслящим людям судить о том, че-
го может бояться или ожидать твой синьор, а чего - мы... Я знаю, что мы не мо-
жем сказать о Боге ничего достойного его величия, ибо оно неизъяснимо, и все,
что мы утверждаем о Нем, говорится нами как бы о некоем человеке. Однако
надлежит следить за тем, чтобы, когда мы говорим о Нем, выражаться разумно
и сдержанно, дабы в наших словах не заключалось ничего невозможного и глу-
пого. Ведь что означает утверждение: "Это Он, поверьте мне, злодеи, сражается
против вас, Он жаждет вашей пагубной крови, Он требует полного разгрома ко-
варнейшего и бесчестнейшего народа"? Если бы разгневанный Бог сражался
против нас, как ты уверяешь, то разве мы смогли бы прежде и сейчас устоять хо-
132

тя бы один час? Если Он жаждет нашей крови, то почему не пьет, почему не кру-
шит нас? Если Он требует нашего разгрома, то кто может противостоять силе
Божьей, когда написано: "...кто противостанет воле Его?"35.
Ты сразу же пытаешься доказать свои слова фактами. Ведь ты пишешь: "И
потому Он внушил вам такое неистовое безумие, что вы вынашиваете гибель-
ные планы уничтожения Святой Матери Церкви, реформации Римской импе-
рии, гибели славнейшего герцога".
Откуда ты взял столько и такой лжи? Не будем говорить о твоем герцоге (о,
если бы его смерть могли предрешить мы!), мы ли помышляем об уничтожении
Святой Матери Церкви, когда мы всегда всеми силами и средствами поддержи-
вали ее и укрепляли? Разве флорентийцы могут помышлять о каких-либо изме-
нениях в Римской империи? Кто дал нам это право, кто предоставил нам такую
власть? Неужто нас охватило такое безумие, что мы претендуем своими силами
решать дела, которые нас не касаются, которые мы ни юридически, ни факти-
чески не можем решать, так как их решение полностью находится во власти
других сил? Скажи, пожалуйста, предай гласности, к каким государям мы обра-
щались по этому поводу, где наша коммуна обсуждала это, где она вела перего-
воры об этом? Не можем мы браться за такие дела, потому что они не в нашей
власти. Браться за то, чего мы не можем, было бы смешно, мало того - глупо и
бессмысленно, мало того - совершенно невозможно. А если это так, то к чему
мне тратить время на то, что никого не может убедить, будучи неправдоподоб-
ным, и что нельзя доказать, потому что тут нет ни капли истины?
И не ставь нам в укор войну, которую флорентийский народ вынужден был
начать против некоторых служителей Святой Матери Церкви, которые нещад-
но попирали вверенные им земли в Италии и, угнетая ужасным рабством своих
подданных, замышляли также уничтожить нашу свободу и свободу других наро-
дов36. Ведь этот вопрос достаточно (много) обсуждался по всей Италии и во всех
христианских государствах, и в результате весь мир одобрил нас, увидел право-
ту нашего народа и признал, что эта война предпринята нами не на погибель
Святой Матери Церкви, а ради защиты нашей свободы - и только. Если же ты
будешь настаивать на своем, то я упомяну ваших союзников, вспомню многие
другие войны, которые как по своим целям, так и по причинам заклеймят позо-
ром тех, кому ты не пожелаешь этого, и воскрешат в памяти многие злодеяния,
о которых я умалчиваю из стыдливости, а не из боязни, из вежливости, а не из
страха. Мы знаем, с чьей помощью проклятой памяти Людовик, прозванный в
народе Баварским37, противозаконно и вопреки воле Церкви пытался захватить
Римскую империю. Мы знаем, кого он поставил антипапой, каких антикардина-
лов и прелатов поддерживало это злобное чудовище. Мы хорошо помним об
этом вечном позоре партии гибеллинов, и, хотя он уже погребен во мраке бегу-
щих лет, мы готовы воскресить его и вывести на свет...
Однако перейдем к остальному. "Не стану говорить о ваших врагах, кото-
рые более всего на свете желают увидеть, как вы наконец-то низвергнетесь с
обагренной кровью скалы вашей гордыни. Вот грядет сразиться с вашим веро-
ломством войско с такими силами, с такими воинами, с такими полководцами!
Оно гораздо мощнее вашего, которым вы до того кичитесь, что вашу заносчи-
вость невозможно более терпеть. Оно, несомненно, приведет вас в ужас. Грядет
133

(войско), не с такой яростью посланное нами, с какой страстью желаемое и
ожидаемое вашими (подданными), если можно называть вашими тех, чьим иму-
ществом и телами вы жестоко и алчно распоряжаетесь, не имея тем не менее
никакой власти над их душами. Они надеются, что это войско - единственный
защитник их свободы - повергнет вас в рабство и восстановит наконец-то их
былое достоинство, похищенное вами, к великой их скорби. Поэтому все наро-
ды, которые вы душите жесточайшей тиранией, ждут этого войска, чтобы, вос-
пользовавшись подходящим моментом, оно свергло рабское иго, сохранение ко-
торого не сулит им ничего радостного. В самом деле, какая радость может быть
у жалкого раба, внушительное состояние которого, обычно приносящее (свое-
му владельцу) большое удовольствие, либо, к его великому горю, подлежит
конфискации, либо, если его не отнимут, является причиной постоянного, неиз-
бежного страха? Что приятнее жены и детей? Но какое удовольствие может ис-
пытать от них тот, кто видит, что сочетался браком ради утоления чужой раз-
нузданности, что произвел детей ради удовлетворения чужих прихотей? Отече-
ство же, которое для всех должно быть источником радости, приносит беско-
нечную скорбь и печаль, будучи ввергнутым в такое рабство, что здесь не толь-
ко не раздается свободный голос, но нет ни одной свободной мысли. Терпеть все
это от одного человека - мучение, еще большее мучение - терпеть это от мно-
гих, но верх мучения - испытывать это от тех, кто превзошел своей алчностью,
разнузданностью, жесткостью всех злейших тиранов, которых помнит челове-
ческая история. А потому все те, кого вы угнетаете игом невыносимого рабст-
ва, создавая столь тяжелые условия для жизни, высматривают, выжидают бла-
гоприятную возможность восстановить свободу, так что трудно выразить, ка-
кую надежду они возлагают на приход вашего войска. Ведь огромное, неверо-
ятное воодушевление охватило их, и они считают, что уже вступили во владе-
ния свободы, на которую прежде и не надеялись..."
Неужели подданные флорентийцев, которых наш город приобрел либо вы-
рвал или принял из рук тиранов, подавлены тиранией и лишены былого досто-
инства? Те, кто либо рожден в нашей свободе, либо принят в объятия сладост-
ной свободы из тюрьмы отвратительнейшего рабства? Неужели они жаждут
свергнуть иго, которого нет; неужели они желают сменить сладкую узду свобо-
ды, состоящую в том, чтобы жить согласно праву и подчиняться распространя-
ющимся на всех законам, на тираническое иго твоего синьора, как ты утвержда-
ешь, хотя и сам не веришь этому? Теперь я перестаю удивляться тому, чему я
много раз изумлялся, сокрушаясь в душе. Я горевал о том, что столько народов,
столько городов, столько поселений, подавленных игом твоего синьора, подвер-
гаются слишком жестокой тирании; и я удивлялся тому, что бесконечное вели-
чие или милосердие Бога так долго терпит это.
Но я вижу по тебе и твердо убежден, что вы до того услаждаетесь рабством,
что не можете жить без господина и не выдержите сладкой вольности свободы.
Подчиняться законам, которые распространяются на всех и основываются на
справедливейшем принципе равенства, - для вас тяжкое иго и ужасное рабство;
подчиняться же тирану, который все решает по собственному произволу, - для
вас высшая свобода и огромная честь. И потому ты думаешь, что та часть фло-
рентийского народа, которая живет вне стен нашего города, в муниципиях и де-
134

ревнях, и наслаждается такой свободой, о которой ты не имеешь и представле-
ния, стремится попасть в рабство к вашему синьору, чтобы не быть подданны-
ми нашего города. Такое помрачение рассудка, такое безумие далеко (и я молю
о том, чтобы это всегда было так) от тех, чья несравненная слава заключается
в том, что, будучи нашими подданными, они могут называть себя флорентийца-
ми благодаря либо своему происхождению, либо закону, либо дару судьбы. Ведь
быть флорентийцем - значит не что иное, как быть по происхождению и по за-
кону гражданином Рима, а следовательно, свободным и не рабом. Действитель-
но, римскому народу, римской крови присущ тот божественный дар, который
называют свободой, присущ настолько, что тот, кто перестает быть свободным,
не имеет никакого основания называться ни римским гражданином, ни флорен-
тийцем. Кто захочет потерять этот дар и эти славные имена, кроме тех, для ко-
го ничего не стоит превратиться из свободных в рабов?..
Поверь мне, мы гораздо больше готовы укреплять и защищать нашу свобо-
ду, чем вы с вашей ленью и малодушием, которому нет равных в мире, привыкли
терпеть отвратительнейшее рабство. Я сказал "привыкли", а не "готовы", что-
бы не показаться, подобно тебе, опрометчивым судьей, покушающимся на тай-
ны, сокрытые в чужих сердцах. Правда, поскольку добродетель иногда возвра-
щается в души, то и в вас, быть может, еще когда-нибудь пробудится италий-
ский дух, если вы и в самом деле не прямые потомки гвинолов, то есть ланго-
бардов38, - и тогда, возможно, вы обретете силу духа и по праву сможете на-
звать себя свободными, назвать себя римскими гражданами. Сможете, если это
угодно Богу, сбросить позорное иго и вспомнить о том, что вы находитесь в Ци-
зальпинской Галлии39 и являетесь славнейшим родом галлов, которым свойст-
венно наслаждаться королевской свободой, ненавидеть тиранов и страшиться
как чего-то ужасного даже самого малого рабства.
Но вернемся к разговору о нас. Поскольку наш дух тверд, поскольку нам
хватает сил, хватает и доблести, мы твердо уверены в том, что защитим свою
землю. И хотя, как ты добавляешь, ты решительно не видишь у нас сил, доста-
точных для противостояния четырем легионам конницы, которые, по твоим
словам, снаряжаются против нас, мы видим их и чувствуем их, ибо знаем, что на
войне храбрость стоит крепостных стен; ибо мы знаем, что победу предрешает
не число воинов, а воля Божия; ибо мы знаем, что на нашей стороне справедли-
вость; ибо мы помним, что мы потомки римлян, хотя ты и отрицаешь это; ибо
мы знаем из книг, что наши предки часто выдерживали напор огромных сил
врага и малыми отрядами не только защищали свое государство, но и против
всяких ожиданий одерживали победу...
Я не думаю, что мой Антонио Лоски, который видел Флоренцию, или кто-
либо другой, повидавший этот цветущий город (если он не совсем потерял рас-
судок), станет отрицать, что Флоренция - это поистине цвет Италии, ее лучшая
часть. Действительно, какой город не только в Италии, но и во всем мире име-
ет такие надежные стены, такие великолепные дворцы, такие украшенные хра-
мы, такие красивые здания, такие чудные галереи, такие замечательные площа-
ди, такие роскошные широкие улицы? В каком городе такое большое населе-
ние, такие знаменитые граждане, такие неисчерпаемые богатства, такие ухо-
женные поля? Какой город имеет такое благодатное местоположение, такой
135

здоровый климат, такую чистоту? В каком городе столько колодцев, такая
вкусная вода, столько искусных ремесел? И вообще, какой город восхититель-
нее? У какого города столько вилл, столько укрепленных поселений, столько
муниципиев, столько крестьян? Какой город без порта ввозит и вывозит столь-
ко товаров? Где торговля оживленнее, где богаче разнообразие товаров, где со-
образительнее торговцы? Где столь блистательные мужи?
Не буду упоминать весь бесконечный ряд, чтобы не вызвать скуку, где столь
прославленные великими деяниями герои, где столь отважные воины, где столь
могущественные и справедливые правители и столь знаменитые мужи?
Где - Данте? Где - Петрарка? Где - Боккаччо? Скажи, прошу тебя, какое место,
каких людей ты, мерзкая тварь, смог бы назвать цветом Италии, если флорентий-
цев и Флоренцию считать отбросами Италии? О, если бы Богу было угодно, что-
бы слава Флорентийской республики во всем имеющем отношение к свободе и
могуществу сохранялась по-прежнему, а остальная часть Италии при этом была
бы такой, что в сравнении с другими итальянцами флорентийцев можно было на-
звать отбросами! Однако поскольку в этом бренном мире столь исключительное
величие совершенно невозможно, то стыдись, свинья свиней, гадкий помет лом-
бардцев, или, вернее, лангобардов, называть отбросами Италии флорентийцев,
истинную и единственную красу Италии!
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Сочинение К. Салютати "Инвектива против Антонио Лоски из Виченцы" - это ответ
на инвективу миланского гуманиста и дипломата, ученика Салютати Антонио Лоски
(1365-1441), написанную во время второй войны Милана и Флоренции в 1397-1398 гг. и об-
ращенную против флорентийцев, Флоренции и ее политического режима. В условиях воен-
ного времени Салютати несколько лет не мог получить копию инвективы Лоски. А свой от-
вет написал летом 1403 г. и в сентябре того же года послал его с сопроводительным письмом
Пьетро Турки. См. письмо к Пьетро Турки от 11 сентября 1403 г. (Salutati С. Epistolario / А сига
di F. Novati: In 4 vols. Roma, 1891-1905. Vol. 3. ХШ, 10. P. 634-640).
2 Перевод осуществлен по изданию: Prosatori latini del Quattrocento / A cura di Е. Garin.
Torino, 1976. Vol. 1. P. 8-37.
3 Речь идет о Джангалеаццо Висконти, синьоре Милана (1385-1402), с 1395 г. герцоге
Милана, а с 1394 г. герцоге Ломбардии.
4 Джангалеаццо Висконти умер во время эпидемии в сентябре 1402 г.
5 Катон - Марк Порций Катон Цензорий Старший (см. с. 46, прим. 10).
6 Антоний - см. с. 122, прим. 18.
7 Красе - см. с. 125, прим. 97.
8 Демосфен - афинский оратор и политический деятель.
9 Эсхин (389 - ок. 314 гг. до н.э.) - греческий оратор и политический деятель из Афин.
10 Тога -римская гражданская верхняя одежда. Здесь - символ общественно-политической
деятельности. Паллий - греческий плащ, один из внешних признаков древних философов.
11 Лигурия, Фламиния, Венеция - области Италии, на которые распространялась терри-
ториальная экспансия Миланского герцогства.
12 Авзония - поэтическое название Италии.
13 Авторство этой цитаты не установлено.
14 Ломбардцы - население Ломбардии, области в Северной Италии с центром в Милане.
15 Тит Ливии. История Рима от основания Города. II, 3 (2-3) / Пер. H.A. Поздняковой.
М., 1989. Т. 1. С. 66. Речь идет о государственном заговоре с целью реставрации царской вла-
сти Тарквиниев, раскрытом в 509 г. до н.э., в консульство Брута и Коллатина.
136

16 Фезуланский народ - жители античного города Фезулы (совр. Фьезоле), находившего-
ся неподалеку от Флоренции.
17 Эвандр - сын бога Меркурия, переселившийся до Троянской войны из Аркадии в Ита-
лию, где он основал колонию на месте позднейшего Рима.
18 Аркадцы - жители Аркадии, горной области в центре Пелопоннеса.
19 Кармента - вещая мать Эвандра, сопровождавшая его из Аркадии в Италию. Об
Эвандре и Карменте см.: Овидий. Фасты. 1,461 и след.
20 См.: М. Servius Honoratus. Commentarii ad Vergilii Aeneidem. I, 273.
21 Марк Теренций Варрон - см. с. 66, прим. 7.
22 Дж. Виллани пишет: "Марций, последний из римских вождей, возвел главный дворец,
укрепленный, как цитадель, наподобие римского Капитолия, необыкновенной красоты... По
всей вероятности, Капитолий находился в том месте, где теперь площадь, называемая Ста-
рым рынком, над церковью Санта Мария ин Кампидольо, хотя некоторые помещают его ря-
дом с нынешней площадью у дворца приоров..." {Виллани Дж. Новая хроника, или история
Флоренции. I, 38 / Пер. М.А. Юсима. М., 1997. С. 31).
23 «Во Флоренции эти фонтаны начинались у большого дворца, называвшегося "caput
aquae" (начало вод), впоследствии на нашем народном языке его стали называть Капачча, и
до сих пор видны его развалины в Терме» {Виллани Дж. Указ. соч. С. 30).
24 То есть Понте Веккьо.
25 Эта статуя, как предполагают, на самом деле изображала одного из германских вождей.
26 То есть 4 ноября 1333 г.
27 Не совсем точная цитата из кн.: Гай Саллюапий Крисп. О заговоре Катилины. XXVIII,
4 / Пер. В.О. Горенштейна. М., 1981. Речь идет о событиях 63 г. до н.э. Луций Сергий Кати-
лина (108-62 гг. до н.э.) организовал заговор с целью достижения единоличной власти и лик-
видации республиканских устоев Рима. Провалившись на консульских выборах 62 г. до н.э.,
бежал в Этрурию, где собрал войско, но был побежден и пал в бою при Пистории. Гай Ман-
лий - сторонник Катилины, один из заслуженных центурионов сулланской армии, отличав-
шийся опытностью в военном деле.
28 То есть Джангалеаццо Висконти.
29 Псалтирь (Пс 7, 10).
30 Салютати намекает здесь на знаменитую фразу из "Послания к римлянам" св. апосто-
ла Павла: "Ибо кто познал ум Господень"? (Рим 11,34).
31 Гвельфы и гибеллины - политические партии в Италии ХІІ-ХѴ вв., возникшие в свя-
зи с борьбой за господство в Италии между Священной Римской империей и папством. Гвель-
фы, поддерживавшие римских пап, в основном выражали интересы пополанов, а гибеллины,
сторонники императора, - интересы нобилитета. Флоренция традиционно придерживалась
гвельфской политической ориентации, в Милане же господствовали гибеллины.
32 Лаций - область в средней Италии с центром в Риме.
33 Цицерон. О государстве. VI, 13 / Пер. В.О. Горенштейна. М., 1996.
34 Сенека. Геркулес в безумье. 922-924 / Пер. С. Ошерова. Харьков; Москва, 2000. Тра-
гик - Луций Анней Сенека Младший.
3* Рим 9, 19.
36 Салютати говорит о войне "восьми святых" 1375-1378 гг.
37 Людовик N Баварский (1287-1347) - германский король с 1314 г., император Священ-
ной Римской империи с 1328 г. Папа Иоанн ХХП не признал законности его избрания герман-
ским королем и подверг его отлучению, в свою очередь герцог Баварский обвинил папу в
ереси. В 1327-1329 гг. организовал поход в Рим и, возведя на престол антипапу Николая V,
получил от него императорскую корону. Возобновил имперскую политику вмешательства в
дела итальянских государств. Джангалеаццо Висконти поддерживал Людовика Баварского и
принял его в Милане с большими почестями.
38 Лангобарды - германское племя, в 568 г. вторгшееся в Северную Италию и образовав-
шее там раннефеодальное королевство, завоеванное в 774 г. Карлом Великим.
39 Цизальпинская Галлия - в древности область, занимавшая территорию между р. По и
Альпами.

Джованни Конверсини да Равенна
ПИСЬМО К ДОНАТО АЛЬБАНЦАНИ
И ДИАЛОГ "ДРАГМАЛОГИЯ
О ПРЕДПОЧТИТЕЛЬНОМ ОБРАЗЕ ЖИЗНИ"
(Вступительная статья, перевод с латинского*
и комментарий O.A. Уваровой)
Джованни Конверсини да Равенна - итальянский гуманист, писатель, историк
и педагог. Родился он в 1343 г. в г. Буда, где его отец, Конверсино да Фриньяно,
служил придворным медиком Людовика Анжуйского. После ранней смерти мате-
ри Джованни был отправлен в Италию на попечение дяди-клирика Томмазо да
Фриньяно.
Азы наук Джованни постигал в частных школах грамматики, и педагоги
ему попадались разные: если с первым учителем в Равенне, известным препо-
давателем грамматики и риторики Донато Альбанцани (другом Петрарки,
Боккаччо и Салютати), его на долгие годы связала дружба, то о болонских
менторах Филиппино да Лугано, Алессандро из Казентино и Бартоломео Теуто-
нико он с содроганием вспоминал спустя полвека в автобиографии.
В 1360-1362 гг. он изучал в Болонье риторику, нотариальное дело и право.
Когда же в 1363 г. в Болонью вернулся прославленный преподаватель рито-
рики Пьетро да Мольо, Джованни оставил мысли о карьере нотария и стал
его учеником. В 1364 г. он уже читает лекции по римскому историку и ритору,
Валерию Максиму в Болонье, затем служит наставником детей синьора Фер-
рары Никколо Π д'Эсте, в 1366-1367 гг. преподает латинскую грамматику в
Тревизо. Преподавательская деятельность перемежалась с государственной
службой: вернувшись из Тревизо, Джованни получил от синьора Равенны
Гвидо да Полента назначение нотарием в курию подеста во Флоренции
(1368-1369). Наряду с исполнением служебных обязанностей Конверсини чи-
тал во флорентийском Студио лекции по "Георгикам" Вергилия и по "Рито-
рике к Гереннию". В течение последующих десяти лет (1369-1379) Конверси-
ни - скромный преподаватель грамматики в небольших городах области Ве-
нето - Тревизо, Конельяно, Беллуно.
В годы жизни в Беллуно (1374—1379) Джованни начинает свою литератур-
ную деятельность. В конце лета 1374 г. он пишет Донато Альбанцани большое
письмо по случаю смерти своего кумира Петрарки, с которым учитель познако-
мил его в 1364 г. В последующие годы были написаны небольшие сочинения на
этико-религиозные темы: "О ничтожестве человеческой жизни" ("De miseria
humane vite"), "О зачатии Христа" ("De Christi conceptu") и "О Роке" ("De fato").
Первое крупное произведение - "Диалог между Джованни и Письмом"
("Dialogus inter Iohannem et Literam") - посвящено дяде Конверсини, избранному
кардиналом в 1378 г.
138

Следующие несколько лет Конверсини провел в Падуе (1380-1382) на служ-
бе у падуанского синьора Франческо Каррара Старшего, который сделал его сво-
им "ученым наперсником". Благоволение Франческо к безродному "выскочке"
вызвало раздражение при дворе, и Джованни пришлось на себе испытать "интри-
ги придворных". В конце концов он оставил службу, которая для человека его со-
циального положения и материального достатка была весьма почетной, и уехал в
Венецию. О своих злоключениях при дворе Каррара он поведал позднее в сочи-
нении "О первом моем пребывании при дворе" ("De primo eius introitu ad aulam")
(1384-1387). По заказу правителя он написал "Происхождение рода Каррара"
("Familie Carrariensis natio") (первая редакция относится к 1379 г., вторая - к
1404 г.). В этом небольшом сочинении собраны и переработаны старинные фа-
мильные предания падуанских правителей.
В Венеции Конверсини пробыл лишь полгода, а во второй половине 1383 г.
он отправился еще дальше на восток, приняв приглашение Дубровника занять
пост канцлера. В Дубровнике (Рагуза), аристократической республике, находив-
шейся в тот период в формальном подчинении Венгерского королевства, Кон-
версини прожил около четырех лет (1383-1387). Фактически он выполнял
функции главного нотария коммуны, участвовал в подготовке новых городских
статутов, выступал судьей по гражданским делам. Конверсини не оставлял и пи-
сательский труд: здесь была написана "История Рагузы" ("Historia Ragusii",
1387) - живой, основанный на личном опыте рассказ о географическом положе-
нии и политическом устройстве Дубровника, о нравах и обычаях обитателей го-
рода и окрестных территорий.
В конце 1387 г. Конверсини вернулся в Венецию. Здесь под патронажем
своего бывшего ученика и друга Марко Джустиниана он открыл частную
школу грамматики, где в течение полутора лет обучал отпрысков знатных ве-
нецианских фамилий. Однако в 1389 г. из-за материальных затруднений он
принял приглашение коммуны г. Удине и стал преподавать в городской шко-
ле. Тем временем в Падуе после краткого периода господства Висконти
власть вернулась к Франческо Новелло Каррара, и в 1393 г. Конверсини чи-
тал в Падуанском университете курс латинской грамматики. Тогда же ему
был предложен пост канцлера, и в течение последующих 11 лет Конверсини
вел дипломатическую переписку падуанской Синьории. Официальная пере-
писка нередко сопровождалась установлением дружеских отношений, и среди
адресатов его личных писем в этот период появляются Колюччо Салютати и
Дезидерато Лучо, прославленные канцлеры Флорентийской и Венецианской
республик. Тогда же завязывается дружба Конверсини с молодым Пьер Пао-
ло Верджерио, в 1390-1397 гг. преподававшим логику и изучавшим литерату-
ру, медицину и право в Падуанском университете. В 1400 г. Франческо Новел-
ло доверил Конверсини важные дипломатические миссии во Флоренцию, Бо-
лонью и Рим.
Падуанский период был весьма плодотворным для Конверсини в творче-
ском отношении. Большинство созданных в эти годы произведений носят ав-
тобиографический характер и отражают опыт службы при дворе. В неболь-
шом трактате "О придворном звании" ("De fortuna aulica", 1396) Конверсини
описывает иерархию двора Каррара, рассуждает о неизбежных опасностях
139

придворной жизни и обличает пороки придворных. В "Апологии" (1399) он
защищается от нападок некоторых придворных, обвинявших его в некомпе-
тентности. В посвященном Франческо Новелло трактате "О любви к прави-
телям" ("De dilectione regnantium", 1399) Конверсини облекает в традицион-
ную жанровую форму "наставления правителю" свои размышления о приро-
де власти и о справедливом политическом устройстве. Написанное в 1400 г.
сочинение "О покаянном служении Белых в городе Падуя" ("De lustro
Alborum in urbe Padua") - единственный в своем роде рассказ очевидца о мас-
совом религиозном движении в городах Северной и Центральной Италии на
исходе XIV в., полный тонких психологических наблюдений и рассуждений о
духовной природе человека. События близкого и далекого прошлого стали
темой двух небольших диалогов, в которых Конверсини проявил незаурядное
мастерство новеллиста - "Повествование о лукавом обмане" ("Dolosi astus
narratio") о политических интригах при феррарском дворе и "Повествование о
поруганном целомудрии, или история Элизы'' ("Violate pudicitie narratio") -
рассказ о супружеской верности и героизме во Франции времен крестовых
походов, средневековая вариация знаменитого античного сюжета о Лукре-
ции. Наконец, важнейшее произведение падуанского периода - "Счет жизни"
("Rationarium vite", 1400), автобиографическое повествование, предельно ис-
поведальное и полное жизненной конкретики.
Период относительно стабильной жизни в Падуе закончился для Конвер-
сини неожиданно и безрадостно. В 1404 г. Франческо Новелло, готовясь к
войне с Венецией, урезал содержание придворной курии, и Конверсини, так и
не наживший за свою жизнь состояния, которое позволило бы ему быть ма-
териально независимым, был вынужден оставить пост канцлера. Обосновав-
шись на сей раз в Венеции, он вернулся к преподавательской деятельности.
Отсюда он наблюдал за развитием военных действий между Венецией и
Падуей, равно любимыми им городами, в которых он провел многие годы.
В ноябре 1405 г. осажденная Падуя была взята венецианскими войсками и ее
владения перешли под власть Светлейшей. Подавленный и больной, Конверсини
в 1406 г. покидает Венецию и отправляется преподавать в городок Муджа в
Истрии на крайнем северо-востоке Италии. Теперь он жаждет лишь покоя и
отвечает отказом на пришедшее из Рима от Верджерио приглашение в курию
папы Иннокентия VII. Вскоре после возвращения в Венецию в 1408 г. Кон-
версини не стало.
В Венеции Конверсини завершил диалог "Драгмалогия о предпочтитель-
ном образе жизни" ("Dragmalogia de eligibili vite génère", 1404) - произведение,
подводящее итог многолетним размышлениям гуманиста об обществе и мес-
те человека в нем. Темы бесед участников диалога, Падуанца и Венецианца, -
идеальный тип государственного устройства, истинное и мнимое благородст-
во, преимущества городской и сельской жизни, добродетель и порок, цель мо-
нашеского служения, подлинное счастье и свобода человека. Это традицион-
ные для позднесредневековой этико-политической мысли сюжеты, на кото-
рых заостряли внимание другие гуманисты треченто, от Петрарки до Салю-
тати. Написанный в 1407 г. небольшой диалог "Договор между подагрой и пау-
ком" ("Conventio inter podagram et araneam") возвращает нас к теме превос-
140

ходства здоровой и добродетельной сельской жизни над треволнениями и по-
роками города. Незавершенной осталась "Книга о достопамятных событиях"
("Memorandarum rerum liber"), задуманная под влиянием одноименного произ-
ведения Петрарки, но посвященная не античности, а современности.
Современники высоко ценили Конверсини: Верджерио называл его своим
наставником наряду с Салютати и Франческо Дзабарелла; последний, просла-
вленный юрист и образованнейший человек своего времени, призывал Кон-
версини издать для потомков свою переписку. Однако уже интеллектуалы
второй половины XV в. лишь нехотя впоминали о его "безыскусных и уны-
лых" произведениях, глубоко чуждых им и по стилю, и по содержанию. Исто-
рики прошлого столетия вернули это имя из забвения, объявив Конверсини
"выдающимся гуманистом", наставником и предтечей знаменитых педагогов -
Гварино да Верона и Витторино да Фельтре. Несомненно, внимание к детской
психологии и осознание важности нравственного воспитания в школе, чему
посвящены многие письма и страницы "Счета жизни" Конверсини, выделяли
его из массы рядовых школьных педагогов того времени, однако он не внес
принципиально нового в историю педагогики, да и сам не считал преподавание
своим призванием. Личный идеал Конверсини - служение studio, litterarum,
под которыми он понимает всю совокупность претворяемых в слове интеллек-
туальных занятий, от богословия до поэзии. Перипетии его жизненного пути
показывают, что интеллектуалу его склада нелегко было найти место в жизни.
Studia litterarum оставались его частным досугом, оцененным лишь ограниченным
кругом единомышленников - они не придавали ему веса в среде купеческой и
сановной знати. Не случайно политический идеал Конверсини - правление
просвещенного монарха, равно заботящегося и о благоденствии простых
граждан, и о процветании наук и искусств в своем государстве. Государь-меце-
нат - вот тот, кого Конверсини прославляет в далеком и недавнем прошлом
Италии и не находит в настоящем.
В этике Конверсини важное место занимают проблемы личности и обще-
ства. Неоднозначно он решает вопрос о цели индивидуального человеческо-
го существования. С одной стороны, он защищает идеал созерцательной жиз-
ни, ибо только в уединении, с помощью ученых занятий, в основе которых ле-
жит рефлексия, человек способен реализовать заложенные в него природой
лучшие качества. С другой стороны, он не отказывается от активной жизни
на благо обществу - именно общественная польза определяет его оценку раз-
личных профессий и родов деятельности. Касаясь вопроса об истинном бла-
городстве, Конверсини настаивает на том, что оно определяется обществен-
ными заслугами человека, будь то политик, военный, духовный пастырь или
ученый. Одна из высших земных ценностей - радость человеческого обще-
ния, дружбы, связывающей людей нерушимыми узами.
В произведениях Конверсини заметны эклектизм и противоречивость
этической позиции. Они отражают ситуацию, характерную для раннего гума-
низма, находившегося в поиске новой системы ценностей; столь же напря-
женную внутреннюю борьбу мы видим и у Петрарки, чье творчество оказало
огромное влияние на становление личности Конверсини. Вместе с тем духов-
ные горизонты Конверсини не ограничивались влиянием Петрарки или Бок-
141

каччо; порой в результате самостоятельного поиска он приходил к идеям,
довольно далеким от тех, »что были изложены в сочинениях его учителей.
Творчество гуманиста свидетельствует об отходе от универсалистского и
иерархического строя мышления, столь характерного для средневековой
эпохи. Не отвергая авторитет литературной традиции, Конверсини далек от
полного подчинения ему и не боится новаторства - это важный знак процесса
творческой эмансипации, набирающего силу в раннем гуманизме.
Вниманию читателя предлагаются впервые переведенные на русский язык
письмо Конверсини к Донато Альбанцани и отрывок из "Драгмалогии (беседы)
о предпочтительном образе жизни".
ПРИМЕЧАНИЕ
* Перевод выполнен по изданиям: Nason V. L'epistola consolatoria a Donato Albanzani ш
morte del Petrarca, ai Giovanni Conversini // Studi Urbinati. N.s. 1978. Vol. 52. P. 338-350; Giovanni
Conversini da Ravenna. Dragmalogia de eligibili vite génère / Ed. and transi, by H.L. Eaker, with intr.
and notes by B.G. Kohl. Lewisburg; London, 1980. См. перевод на русский язык: Конверсини
Джованни. Счет жизни (отрывок) // Образ человека в зеркале гуманизма: Мыслители и педа-
гоги эпохи Возрождения о формировании личности (ХІѴ-ХѴП вв.) / Авт.-сост. Н.Р. Ревяки-
на, О.Ф. Кудрявцев. М., 1999. С. 352-357.
УТЕШИТЕЛЬНОЕ ПОСЛАНИЕ ПРОФЕССОРУ ГРАММАТИКИ ДОНАТУ,
УРОЖЕНЦУ АПЕННИН, В СВЯЗИ СО СМЕРТЬЮ ПЕТРАРКИ
Между надеждой на будущее, отвращением к настоящему и саднящим, вызы-
вающим стыд воспоминанием о прошедшем я один в своей келье обдумывал Да-
видовы слова: "Дни человека, как трава; как цвет полевой, так он цветет"1, ибо
дух пройдет по земле и не задержится и не признает больше места своего. Эти
мысли навеял мне уход нашего Петрарки, под власть которого по твоей милости
я попал - я переживал его всей душой, пораженный великой печалью, и не пото-
му, что предполагал, будто с тем, кто благодаря исключительным нравственным
добродетелям, величию, жизненным заслугам, наконец, благодаря самой челове-
ческой святости совершил это странствие, произошло нечто недоброе, и не верил,
что ему выпало много хорошего, но потому, что я не хотел, чтобы лишалось луч-
ших это место нашей ссылки, где многое достойно горьких слез и лишь немно-
гое - похвалы. И вот среди этих размышлений приходит ко мне твой образ, ты,
который один остаешься первым преемником любви (и печали, если здесь есть о
чем печалиться), как тот, кого он называл "самым близким другом". Так вот, при-
ходит на память твой образ, и настолько живой и дорогой, что из крайних преде-
лов Латия2, затерянный среди ужасных скал и гор, я чуть ли не беседую с тобой,
обретающемуся на поросших соснами берегах3, - несомненно, если бы сам я, до-
рогой Донат, мог справиться со сжимающей сердце болью, если бы было у меня
или я мог бы придумать что-то в утешение, я бы тебе послал противоядие от этой
безмерной печали; но никто не может поделиться тем, чего не имеет.
Я, признаюсь, был сокрушен кончиной этого мужа: ведь его исключитель-
ная добродетель и человечность, с которой он меня принял благодаря тебе, и
нежная дружба, которая, как я видел, росла с каждым днем, привели к тому, что
142

я не мог прекратить плач и вздохи. Пусть же мои рыдания сольются с твоими, и
умерим мы письмами нашу боль; ведь обыкновенно разговор с близким челове-
ком утешает в печали и мало-помалу успокаивает. Поэтому теперь я, больной,
обращаюсь к тебе за исцелением, - как с юных лет ты мне давал начала знаний4,
так дай же ныне облегчение в страдании. Быть может, заботясь о том, чтобы я
легче сносил свое горе, тебе не стыдно будет дать волю рыданиям, и может
статься, что от испытывающего то же самое получишь добрый совет. Посколь-
ку сильнее воздействует на рассудок то увещевание, что исходит из уст страж-
дущего, и вид жестокой раны товарища сдерживает жалобу, вот, дорогой на-
ставник, я решился воздать почести блаженной памяти этого мужа и желаю ус-
лышать тебя: неужели я должен считать, что следует оплакивать того, кто так
распорядился своей жизнью, что заслужил у всемогущего Бога милость, а сре-
ди людей не только похвалу, но почести и славу? Был ли, говорю, этот твой друг
когда-либо лишен умеренности, благодаря одной которой расцветают прочие
добродетели? Когда он не усердствовал в добрых деяниях? Кому когда-либо
противился? Кто терпеливее этого мужа, кто не испытал на себе его щедрость,
кто был гостеприимнее и приветливее его, кто крепче в дружбе? Знаю, что на-
поминаю об общеизвестном, и поэтому воздержусь от примеров. Даже если я
буду молчать, само то, что с юности лучшие из людей не только любили его, но
и выделяли среди всех, говорит само за себя. С одной стороны, император мира,
с другой - верховный понтифик его любили и почитали, восхищались им как ве-
личайшим светилом добродетели. Если воспользоваться словами Лелия о Сци-
пионе, "чего не стяжал" наш Петрарка "из того, что человеку можно желать?"5.
Молчу об отданном литературе досуге - вряд ли он кому-либо в этом уступал.
Но одного точно не следует опускать: его ученость - не буду говорить, насколько
она была широка и глубока, насколько послушна ему, - была не ради тщеславия
и показного хвастовства (как бывает со многими), а ради всеобщей пользы и ни-
кому не принесла вреда; его красноречие проясняло многие умы, блуждающие во
мраке заблуждений, он искоренял спасительными предостережениями болезни ду-
ши. Сеял умиротворение, доставляя в своих сочинениях утешение опечаленным и
полезное наставление счастливым, и, всегда постясь, бодрствуя, молясь среди свя-
щенных книг, ища совета и помогая сам, прожил он долгую и счастливую жизнь.
И вот наконец, как сказано у Пророка, восшел на святую гору Господню, ибо он
"Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто, кто не клялся душею своею на-
прасно и не божился ложно..."6. Обрел он, как сказано далее, "благословение от
Господа и милость от Бога Спасителя своего"7. Так его ли нам оплакивать и взды-
хать как о мертвом о том, кто обрел известность по всему миру, кого славят мно-
гочисленные книги, не говоря о замечательных письмах? Что погибло? Конечно,
то, что было наихудшего, тленного, малоценного, а доброе имя его живет, живы
красноречие его, память о нем (и добрая память!), его труды, его бдения. Так что
он не умер, напротив, он от смерти вознесен к жизни; не может умереть тот, кто
мудростью, добродетелью, нравами, кто славным именем жив, ибо "Муза смерти
не даст славы достойному: К небу муза ведет", если верить Флакку8. Вот, ныне он
за долгий труд - если не сказать ссылку - получает награду на родине, где все бла-
гое, спокойное, надежное, вечное, поистине, как говорит Апостол Римлянам,
"смерть уже не имеет над Ним власти"9, и среди сонма святых он теперь лицезре-
143

ет воочию своего творца, Иисуса Христа, в которого неколебимо верил здесь.
Ведь обещано в святой книге Мудрости: "Праведные будут жить вечно, и у Госпо-
да награда их"10. И смерти этого рода, которая душу не от творца, а из телесного
заточения, из тленных членов вызволяет, добрые люди не только не боятся, но
бесстрашно ждут ее, вернее сказать, жаждут. Жаждал Апостол "разрешиться и
быть со Христом"11 и восклицал: "Бедный я человек! кто избавит меня от сего те-
ла смерти?"12. Не говорю о святых, столь радостно сносивших мучения и смерть,
которым чудесными знамениями были обетованы венец за их муки и вечная сла-
ва. Но ты каждый день читаешь о том, что язычники (все надежды которых пре-
дубежденность считала пустыми баснями) не страшились этой неизбежности, но
по своей воле стремились к ней и других убеждали в вечности души и в том, что
смерть - выход для добрых людей или что за могильным курганом не ожидает ни-
чего плохого - отсюда марсельский яд и тот достославный обычай (бесспорно, до-
стойный всяческого подражания и ныне), что усопшие хоронились без каких-либо
плачей и скорби13. Вот почему Катон стойко терпел боль от своей раны, Сократ
не склонился перед судьями, крест Лисимаха не устрашил Феодора, Терамен сме-
ло отвечал Критию, как передает Цицерон, Кодр шел навстречу врагам, вот поче-
му Сципионы, Деции, Брут и многие другие, которых ты не хуже меня помнишь,
не только не бежали от рока, но сами ему покорялись14. Вот откуда бесстрашие
предков в опасностях и стойкое перенесение мук, равно как презрение к жизни и
непреклонность перед врагами.
Так что же мы, христиане, чьи упования не напрасны и чье спасение, искуплен-
ное такой ценой, несомненно, - что же мы изводим себя страхом смерти и позорим
себя стенаниями? Почему изнываем в печали об усопших, а не следуем хоть отчас-
ти обычаю фракийцев, которые, как говорит Валерий, хоронили усопших с радо-
стными рукоплесканиями15? Ведь они верили, что души добродетельных людей об-
ретаются в подземном царстве, но мы-то знаем, что они возносятся на небо, так по-
чему же мы не вспоминаем как можно чаще те Цицероновы слова? "О, бессмерт-
ные боги! - говорит он. - Сколь сладок тот путь, по окончании которого не будет
ни забот, ни тревог"16. И это очень хорошо сказано, поскольку мы по ошибке име-
нуем жизнью то, в чем, несомненно, столько же смерти, сколько чувств и радостей,
в чем одна лишь тленность и нет ничего прочного, ибо голод, жажда, сон, уста-
лость, зной, мороз - разве это не некие ежедневные немочи, в рабстве у которых
мы каждый день должны прибегать, словно к лекарствам, к еде, питью, сну и отды-
ху (а последние два один другим лечатся)? Следовательно, праведный муж не будет
сокрушаться, что от этих бед он переносится к радости, не будет печалиться и со
страхом ожидать этого: с ним будет упование на Иисуса Христа, которое сделает
его уверенным и не боящимся опасностей, с ним будет память о славных деяниях,
которая сделает его радостным, поскольку ведь, согласно Цицерону, "смерть
встречают со спокойствием духа, когда утешает мысль о посмертной славе"17. Так-
же перестает печалиться об утрате земных благ тот, кто понимает, что жизнь, де-
ти, имущество и прочее у него лишь во временном владении. Вот откуда те слова
Деметрия у Сенеки: "Хотите, - говорит, - боги, детей забрать? Я Вам их отдаю. Хо-
тите какую-либо часть тела? Берите, не великую вещь обещаю, скоро я все остав-
лю. Хотите душу? Почему нет? Отдам без промедления, ибо меньше получите, чем
дали. С радостью отдам вам все, что бы вы ни попросили"18.
144

Если мы верим, что так рассуждали мудрецы, то стоит ли сомневаться в
справедливости того, что они с готовностью расставались с жизнью? А множе-
ство простых людей оплакивает смерть, боится ее, дрожит, ибо, как я полагаю,
не верит в воздаяние за добрые дела и не постигает иных благ, кроме тех, что
имеет. Отсюда плач, стоны, сетования, жалобы - что ничтожнее этого? Ведь
слезы не воскресят умерших, да и живых они не столько истощают, сколько по-
зорят. "Ведь к чему, - говоря словами Валерия, - предаваться человеческой
скорби или хулить богов за то, что они не пожелали с нами поделиться своим
бессмертием?"19. Так вот, я надеюсь, что наш Петрарка вознесся не на неведо-
мые Елисейские поля и в некий край добродетельных людей (которые выдумы-
вала неразумная фантазия), а в вечное царство Всевышнего, где, как говорит
Туллий, "блаженные наслаждаются вечно"20 и "где Христос сидит одесную Бо-
га"21 и о котором (нам следует это твердо помнить), не сомневаюсь, исполнятся
слова Даниила: "И разумные будут сиять, как светила на тверди, и обратившие
многих к правде - как звезды, во веки, навсегда"22.
Итак, если мы будем оплакивать мужа христианнейшего и прославившего-
ся всеми добродетелями, значит, мы не верим, что он от тяжких трудов, из ссыл-
ки и смерти отбыл в счастливый край, на заветную родину и к подлинной жиз-
ни? Если же мы верим, что же тогда плачем, к чему стенаем? Чего печалимся?
Почему же мы не порадуемся скорее его счастью и не пожелаем, если мы ра-
зумны, себе самим того же счастья - освободиться от забот, которыми полон
мир? Мир, в котором, как говорится у Аннея, "ни один день не обходится без пе-
чали, но всякий раз новая причина вызывает слезы"23. В действительности же,
если мы обдумаем как следует наше ничтожное состояние, не тех, чья слава по-
гибнуть не может и чьи души наслаждаются обществом святых, а нас, живых,
нас, несчастных, надобно оплакивать, нас, пребывающих в беспокойном бурле-
нии этой школьной жизни и связанных столькими путами, что (как у Аннея с го-
речью говорит благородная жена) "конец одной беды таит всегда начало гряду-
щей"24. Мне становится стыдно, мой Донат, этого тела, когда я вспоминаю о его
безобразии, о многочисленных бедах которого столько можно написать. Что
ничтожнее нашей жизни? Что скоротечнее? Которая взята взаймы, пусть и на-
долго? Что она как не мгновение? И все же есть те, кто гордится этой великой
немощью - о них сказано у Соломона: "Что возгордился ты, глина и прах?"25.
Впрочем, семидесятилетний срок жизни нашего поэта (сверх которых ничего,
кроме скуки и усталого бега к могиле), к чему он - если я не знаю, к чему один
миг? Однако он сам себя увековечил, одолев заблуждения этого мира, достой-
ный того, чтобы его имя было запечатлено в веках. Я предпочитаю - право же,
я надоем этими словами упрямому народу - его смерть нынешней жизни многих,
что, как скот, руководствуются в жизни не рассудком, а желанием: плетей для
всех для них предостаточно, ибо ведь на таких уже ничто иное не действует.
Возможно, ты скажешь, что не заслужил, чтобы ему пришлось уйти и чтобы
ты лишился такого друга? И скорбишь скорее из-за своей, нежели из-за его, ут-
раты? С одной стороны, твоя радость, с другой - его несчастья? Рассудительней-
ший Донат, если ты не сомневаешься, что он пребывает в великом мире и покое
и всецело наслаждается полным блаженством, что говорит в тебе как не зависть,
которой не дают покоя чужие блага? Что за благосклонность, которая печется
145

только о себе? В том дружеские отношения и состоят, что мы желаем всяческо-
го счастья тому, с кем дружим, и нехорошо кому-либо желать себе лучшего поло-
жения, чем любимому другу. Если бы у меня был кто-то, кто заслуживает назы-
ваться другом, я бы предпочел, чтобы он, пусть даже в самых отдаленных провин-
циях, наслаждался большими благами, нежели разделял со мной мою тоску.
В самом деле, прежде ты не надеялся, что он обретет когда-либо покой, кото-
рый, как ты веришь, ему нынче дарован, и даже желал, чтобы поскорее наступил
предначертанный ему конец. Так что же ты завидуешь? Несомненно, по-моему,
для человека лучше как можно скорее из тех бед, в которые он ввергнут, добрать-
ся к цели. Поскольку немалая доля несчастья заключается в отсрочке счастья и
никогда не рано отправиться к лучшему (хотя и хочется узнать, не содержит ли в
себе что-то долголетие), то почему ты не радуешься за своего друга, которому вы-
пало на долю долголетие? Я не говорю о долголетии праотцев, о котором сообща-
ют божественные исторические книги, но в наше время кому дается почти семьде-
сят лет - ведь столько, я полагаю, выпало ему? Не говорю уж о тяготах старости,
которые его обошли, так что он до самых последних лет сохранил не только изя-
щество тела, но даже и юношескую красу. И при том, что мы видим вокруг толпы
"заплесневелых" людей, терзаемых множеством болезней, так что жизнь их мучи-
тельна, пойми, как ему повезло, и воздай за друга благодарность Всемогущему и
вслед за другом Иова Елиуем повтори: "Истинно, Бог не делает неправды, и Все-
держитель не извращает суда'*26. Поэтому возрадуйся и отгони грусть; не плачь -
ведь, как я уже сказал, слезы ничем не помогут усопшим, они только позорят
скорбящих, в особенности мужей, которые в силу своей мудрости, рассудительно-
сти, образованности и научных занятий способны быть выше избитых мнений тол-
пы. Несомненно, если бы слезами его можно было вернуть к жизни, я и многие
другие вместе с тобой, более того, все города поверглись бы в плач. Но ведь он
умер раз и навсегда, согласно словам Аннея: "Прядут свою пряжу суровые сестры
и нитей обратно не распускают"27. Что ты скажешь другим, которым служишь
примером, когда они увидят, что ты сломлен и повергнут в уныние бедами? При-
знаю, кровавая и безобразная у тебя рана, но к чему нам бить себя в грудь, расца-
рапывать скулы, хрипнуть от воплей, исходить рыданиями? Вернет ли его все это
к живым? Наверняка и он бы этого (как полагаю) не захотел, хотя и сказано у
Вергилия о душах в согласии с платоновским учением: "Чтобы, помня, они верну-
лись под своды Светлого неба и вновь захотели в тело вселиться"28. Я скажу тебе,
как Антифила своему родичу: прошу тебя, чтобы ты сносил гнев, усмиренный вре-
менем, спокойно и кротко, и это достойно столь сильного мужа: не печалиться и
не обращаться в бегство перед лицом несчастья. Ведь чем сильнее гнетет печаль,
тем похвальнее не вести себя, как слабая женщина. Ибо, как говорит Сатирик,
"печаль мужа не должна превышать должной меры"29. Если ты, напротив, искрен-
но вспомянешь его без плача, без жалоб, если ты выступишь с речью, если прине-
сешь подаяния и святые жертвы, тогда и сам усопший почувствует, каким ты ему
был другом и как ты его любил, и живые это лучше узнают. Ведь настоящая лю-
бовь преподносит другу не упреки, не жалкие и бесполезные дары, а что-то нуж-
ное и благотворное. Что более презренного, более бесполезного и безоснователь-
ного мы можем оказать усопшим, нежели вопли и слезы? Которые к тому же по-
рой испускаются из притворного благочестия?
146

Да скажи, отчего ты сейчас не меньше горюешь о нем, чем прежде, когда те-
бя от него отделяли почти тысяча двести стадиев30? Вообрази, что он жив, но ему
запрещено приезжать к тебе, пока всемогущий и милостивый Бог не пожелает
призвать тебя ему в товарищи. До тех пор же перечитывай замечательные речи,
выдающиеся сочинения, над которыми он трудился ради тебя31, с тем же настро-
ением, теми же глазами, с тем же рвением горячего сердца, с которым ты с бере-
гов Адриатики приезжал навестить его, украшавшего своим присутствием эвга-
нейские края, среди его святых книг. Он же там, где все истинно и нет ничего не-
постоянного, где нет места опасностям и сбылись все чаяния; он поймет, как ты
его любишь, и гораздо больше поможет тебе теперь своими речами и прежними
письмами. Ежели ты решительнее утрешь слезы и прекратишь рыдания и вздохи,
сократятся и жалобы. Согласно известным тебе словам Цицерона, "тревожиться
о своих бедах свойственно тому, кто любит не друга, а самого себя"32. Так вот, ес-
ли смерть этого мужа и вызывает слезы, то потому, что это утрата для общества,
ибо смерть унесла драгоценный светоч всего мира и в особенности благородного
Латия, уникальное чудо добродетели, побуждение к славе стремящимся к лучше-
му33, строгого судью уклоняющимся от верного пути; ведь он светом божествен-
ного гения прививал добродетели и повсюду их взращивал; беспомощные умы он
пробуждал к разуму и, как писал Апостол о себе самом коринфянам, был всем
для всех34. О, какое было бы счастье для мира, если бы такие люди не умирали
либо, коли в этом мире нет ничего вечного, если бы их было больше! Видно, Все-
вышний сильно гневается на смертных, если праведные похищаются у нас (по-
скольку, как говорится в святой книге Мудрости, "множество мудрецов опора ми-
ру"35), и все мы катимся вниз, и если те совсем немногие, в которых есть врожден-
ная добродетель, будут забраны на небо, мы полетим в пропасть: мы не заслужи-
ли того, чтобы эти светлые души были оставлены миру, но слишком поздно, не-
счастные, мы осознаем нашу утрату. Ты видишь, мой Донат/что сейчас наука не
столько повергнута, сколько осмеяна, и нет места добродетелям, а только лишь
золоту: не случайно они, будущие жители Небесного града, уходят от нас, жите-
лей мерзостного града земного, к вящей славе его и на нашу погибель.
Далее, у уходящих есть также то [преимущество] - если что-то "приносит"
уход из-под этого неба, - что (как на деле бывает и как свидетельствует
Флакк36) человек в тленности своей охотнее воспевает умерших и щедрее вос-
хваляет даже тех, кому при жизни отказывал в похвале; или что люди при виде
утраты глубже постигают значительность исчезнувшего блага; или что, как го-
ворит Валерий, "нет столь скромного счастья, которое могло бы избежать за-
висти"37; как тот же Флакк напоминает, "жжет ... блеском своим, кто таланты
других затмевает"38. Мертвого любят. Этот поэт, прославленный и сейчас, по-
верь мне, сохранится в памяти народов еще более великим, и они будут почи-
тать священный образ. Узнают они, если только добродетель завоюет ему сто-
ронников, какой славы лишился мир с исчезновением столь выдающегося пес-
нопевца, блаженный дух которого будет вечно жить на небесах, а славное имя -
среди живущих.
Так прогоним же печали, и не будем сокрушаться о его уходе из жизни (так
мы больше порадуем его и будем честнее с собой), и - последняя сентенция Ци-
церона - "не будем относить к числу зол то, что установлено или бессмертны-
147

ми богами, или матерью-природой. Ведь мы не случайным образом и не просто
так были рождены и созданы, но была, верно, некая сила, которая заботилась о
человеческом роде и не затем его породила и вскормила, чтобы после стольких
трудов человека ждало лишь несчастье вечной погибели; скорее нам следует
считать это гаванью и надежным убежищем. О, если бы можно было отпра-
виться туда на всех парусах!"39. Что иное заботится о человеческом роде как не
всемогущество Бога, который, лишь бы мы могли воссоединиться с ним, не по-
жалел собственного сына, который "смирил Себя, быв послушным даже до
смерти, и смерти крестной", - как говорит Апостол40. Где прибежище, где наша
защита? Только на небесах, пред престолом Всевышнего, о котором Павел го-
ворит Коринфянам: "Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разру-
шится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворный, вечный"41,
где есть у нас заступник, наш господь Иисус Христос, и все праведные души свя-
тых - о, если бы и нам можно было вознестись к ним на парусах и веслах доб-
рых дел благодаря такой силе добродетелей, такому благоуханию славы, тако-
му устроению жизни, такому счастью, с каким ныне отправился туда наш поэт.
Наконец, в этой нашей скорби о нем, дорогой Донат, у тебя есть мое сужде-
ние, в котором нет особенной возвышенности слов, нет благоухания цветов, нет
словесных прикрас и изысков искусства, но которое внушила послать тебе, мо-
ему наставнику в юности, любовь, которую я испытываю среди смятения и го-
рестей, вызванных его уходом и среди каждодневных бичей грехов, терзающих
мое тело; ведь я писал сие в сильнейшей горячке и ужасном стеснении сердца.
Потому и речь моя была весьма пространна, что и мне от разговора с тобой бы-
ло утешение, и ты, возможно, пока будешь читать эти пусть и безыскусные, но
искренние слова, прекратишь вздохи.
И наконец, чтобы не оставить тебя в неведении о моей судьбе, сообщаю: сей-
час я живу в местности, которая называется Сарентинской долиной либо Беллуно,
почти на самой окраине Авзонии; она со всех сторон окружена горами, богатыми
квасцами [?] и железом, однако подчинена власти герцога Каринтии, где по мило-
сти всемогущего Бога, который вырвал меня из пасти завистников, всего вдоволь:
я уже и забыл, что погнала меня сюда ничтожная зависть и неблагодарность за
мои благодеяния. Впрочем, об этих делах я готовлю небольшую книжку не для по-
сторонних ушей, а только для друзей, дабы, если кому-то моя речь когда-нибудь
поможет, он по моему опыту узнал, насколько опасна черная зависть и насколько
не то что бессмысленно, но даже опасно делать добро неблагодарным: в немалой
степени этой болезнью страдает наш Гульельмо, о котором сейчас не собираюсь
распространяться, еще выдастся случай рассказать об этом. Еще остается [попро-
сить тебя], чтобы ты передал мое почтение нашему славному господину, чьим вер-
ным рабом я остаюсь; равным образом и тем, кого ты мудростью своей наставля-
ешь на праведный путь, и физику, и остальным. Будь здоров.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Пс 102, 15.
2 У Конверсини Латий (Лациум) означает всю Италию.
3 В 1374 г. Конверсини преподавал в Беллуно, маленьком городке в горном районе обла-
сти Венето на крайнем северо-востоке Италии; Альбанцани жил в это время в Равенне.
148

4 Альбанцани стал учителем Конверсини еще в 1348 г., когда тому было пять лет.
5 Цицерон. О дружбе. 111,11.
6 Пс 23,4.
7 Там же, 5.
8 Гораций. Оды. Кн. IV, 8, 28-29. Пер. Г.Ф. Церетели.
9 Рим 6, 9.
10 Sapientia. 5-16.
"Флп 1,23.
12 Рим 7, 24.
13 Сведения о том, что жители Массилии (совр. Марсель) давали яд безнадежным боль-
ным, Конверсини почерпнул в "Книге достопамятных деянии и изречений" римского истори-
ка Валерия Максима.
14 Республиканец Марк Порций Катон Утический после поражения Помпея при Tance
(46 г. до н.э.) покончил с собой, бросившись на свой меч; философ Феодор из Кирены смело
возражал спартанскому царю Лисимаху; афинский политик и полководец, один из "30 тира-
нов", Терамен был казнен Критием в 403 г. до н.э.; Кодр - последний царь Афин, который,
по преданию, во время битвы с дорянами пожертвовал собой. Большинство исторических
примеров взято из "Книги достопамятных деяний и изречений" Валерия Максима и "Туску-
ланских бесед" Цицерона.
15 Валерий Максим. Книга достопамятных деяний и изречений. II, vi, 12.
16 Цицерон. Тускуланские беседы. I, хі. 96.
17 Там же. I. xlv. 109.
18 Сенека. О провидении. V, 5.
19 Валерий Максим. Указ. соч. П, vi, 7.
20 Цицерон. Сон Сципиона. 13 // Цицерон. О государстве. VI, 13.
21 Кол 3, 1.
22 Дан 12, 3.
23 Сенека. Троянки, 77-78.
24 Seneca. Hercules furens. 208-209. Но Конверсини неточен: это слова Амфитриона, а не
героини трагедии Мегары.
25 Ecclesiasticus. X, 9.
26 Иов 34, 12.
27 Seneca. Hercules Furens. 181-182 (слова хора).
28 Вергилий. Энеида. VI, 750-751. О платоновском учении о переселении душ было извест-
но средневековому читателю из 6-й главы "Энеиды" и из "Тускуланских бесед" Цицерона.
29 Юѳенал. Сатиры. ХШ, 11-12.
30 Конверсини так оценивает расстояние между Арква и Равенной. Один стадий равен
примерно 180 м. 1200 стадиев - не расстояние на современной карте, а реальный путь по из-
вилистой дороге.
31 Петрарка посвятил Донато трактат "О невежестве своем собственном и многих дру-
гих" (1371).
32 Цицерон. О дружбе. Ш, 10.
33 Ср.: Овидий. Письма с Понта. IV, И, 36: "Immensum gloria calcar habet".
34 1 Кор 9, 22.
35 Sapientia. 6, 26.
36 О преклонении перед стариной см.: Гораций. Послания. II, 1.
37 Валерий Максим. Указ. соч. ГѴ, ѴП. 2.
38 Гораций. Послания. П, 1, 13.
39 Цицерон. Тускуланские беседы. I, 49, 118.
40 Флп 2, 8.
41 2 Кор 5, 1.
149

ДРАГМАЛОГИЯ О ПРЕДПОЧТИТЕЛЬНОМ ОБРАЗЕ ЖИЗНИ
(ФРАГМЕНТ)
[Монархия и республика]
Венецианец. Эта твоя речь об обязанностях правителя вызвала у меня дру-
гой вопрос: какая власть лучше - одного или многих, как в нашем или в тоскан-
ском городе (во Флоренции. - 0.У.)?
Падуанец. Я полагаю, что предпочтительнее правление одного, не только
лучшего - тогда бы он был словно бог на земле, - но и умеренно доброго мужа.
Я склоняюсь к этому мнению, так как состояние всякой твари тем прекраснее,
правильнее и совершеннее, чем больше она уподобляется создателю. Вот поче-
му: поскольку создатель и управитель мира един есть, то и правление одного я
считаю лучшим, ибо оно больше соответствует мировому порядку. В пользу
этого свидетельствует и то, что в городах, которые управляются множеством
людей, для того чтобы дела велись более серьезно и взвешенно, власть переда-
ется небольшому числу людей - ведь нет ничего меньше, чем единица.
Венецианец. Я мог бы и так ответить: разве суждение десяти рассудитель-
ных людей не обстоятельнее, чем суждение одного? А если обстоятельнее, то
отчего же не лучше?
Падуанец. Оттого, что оно никогда не будет иметь такой силы, как суж-
дение одного. Ведь хотя разумению многих людей подвластно большее, од-
нако такое суждение отнюдь не так согласно и решительно направляет к
действию. Было бы удивительно найти не то что десять, а пять людей, сог-
ласных в чем-либо без всяких расхождений. Как два лица без различий, так
и две воли без расхождения во мнениях едва ли легко отыскать. Да вряд ли
ты мне покажешь хоть одного человека, суждения которого не были бы под-
вержены никаким колебаниям. И хотя собрание людей может прийти к об-
щему решению о единой цели, тем не менее его смысл исказят людское со-
перничество и самомнение. Ведь поскольку каждый склонен считать себя
лучше осведомленным или более авторитетным, он будет отстаивать не бо-
лее справедливое, а свое собственное мнение.
Я не говорю уже о том, как влияют на решения людей борьба партий, тай-
ная ненависть, зависть к славе других граждан. А каким ядом отравляет сенат
жадность, свидетельствовал еще Югурта, покидая Рим. "О продажный город, -
сказал он, - ты легко погибнешь, если только найдется на него покупатель!"1.
Эти слова старший Каррара2 часто повторял о вашем городе, изведав, что бла-
госклонность почти каждого можно купить. Когда все преследуют свои част-
ные интересы, то несет урон государство. Что никоим образом не может про-
изойти при едином правителе, ибо он не может поступить против самого себя и
бдительно охраняет общее благо царства [regni]. A пока что прошу: извини ме-
ня, если я привожу в пример вашу республику, имея в виду все остальные.
Венецианец. Ладно, как тебе угодно. Я не сержусь! Знаю ведь, что слова
твои продиктованы не ненавистью или недоброжелательностью, а любовью к
истине.
Падуанец. Так вот, хочу спросить: без разногласий ли вы принимаете на со-
браниях сената государственные решения? И вас не беспокоят ваши частные за-
боты? Один радеет о своем перце, другой о хлопке, этот о серебре, тот о шер-
150

сти, а третий о своей жене. Кого тревожат собственные долги, кого - чужие.
И какая часть этого огромного учреждения является туда не отвлеченная
ничем другим? И поскольку имеющаяся выгода явственнее, чем ожидаемая,
каждого занимает свое дело, которое он знает и любит. Поскольку же для
правителя всякое дело не чужое, он воспринимает близко к сердцу приобрете-
ния и потери отдельных [граждан]. И отдыхая, и за едой, и на прогулках - он
постоянно сосредоточен на тех делах, куда простираются его власть и автори-
тет. Прибавь и то, что его, склонного к проявлениям милости, щедрости и
милосердия, легко убедить. Он внимает мольбам, ибо стремится заслужить
любовь и уважение, а этого не добиться иначе чем щедростью и мягкостью.
Людская масса, напротив, глуха и почти неспособна к благосклонности и
снисхождению. Ибо пока они не придут к общему согласию, твои мольбы на-
прасны. Тому, что пробиваешь ты, воспрепятствует другой, чтобы прослыть
ревностным защитником общественного блага и выполнить долг гражданина;
третий, чтобы его с благоговением называли строгим блюстителем справедли-
вости, откажет в милосердии заблудшему. Человек с благородным сердцем бу-
дет убеждать в необходимости даров и щедрых раздач; напротив, прижимистый
в своих делах будет и в общественных тратах настаивать на экономии. Что еще?
Когда каждый во власти своих страстей, трудно привести многих к согласию и
потому добиться желаемого.
Венецианец. А как насчет того, насколько опасно положение, когда одному
одержимому человеку безнаказанно дозволено все, чего он ни пожелает? Одно-
го легко склонить и к награде, и к наказанию.
Падуанец. Нет ничего более противного природе человека, чем необуздан-
ность и свирепость. Ведь она разрушает любовь между людьми, которая созда-
ет узы расположения благодаря взаимной поддержке. А справедливый прави-
тель - ведь речь идет о справедливых, - так вот: он прославится как своим госу-
дарством, так и своим народом, который и есть краса государства. Поэтому, как
радетельный пастырь, он будет заботиться о том, чтобы вылечить больных
овец, а неизлечимых и заразных извести. И поэтому он будет скор на милость и
помедлит с карой. В силу величия души его награды будут обильны, а наказания
благодаря рассудительности будут обдуманны. И как добрый отец семейства,
следящий за всем, что творится, он будет беспокоиться о благополучии каждо-
го. При политическом же правлении [in ducatu politico], поскольку нет единого
пастыря, никто не печется о стаде, но каждый потеет ради личного блага и,
когда распущен сенат, все возвращаются к своим делам. Сколь немногие
обращают внимание на то, что касается всех!
К тому же добродетели правителя - великодушие, щедрость, доброта, спра-
ведливость, сдержанность, милосердие - редко встречаются среди граждан, да-
же в одном, не говоря уже о многих. Правители же или подлинно ими облада-
ют, или хотя бы пытаются создать такое впечатление. В самом деле, рожден-
ные в богатстве и воспитанные в великолепии, они, привыкшие к величию, и
вырастают со стремлением к величию. Равным образом память о предках и жа-
жда славы поощряют не только к великим деяниям, но также к щедрости и ми-
лосердию. Они с большей легкостью одаривают и вознаграждают, ибо без тру-
дов получают [богатства] и не ощущают потери, раздавая их. Поэтому они так-
же легче прощают, ибо знают, что те, кого они милуют, будут обязаны им и не
смогут навредить. И хотя бы природа и запечатлевала в частных лицах царст-
151

венные добродетели, редко, однако же, она давала возможность проявить их.
Вдобавок, что трудно было приобрести, с тем неохотно расстаешься. Оттого-то
те, кто нажил богатства, весьма осмотрительно тратят их. Поэтому, как я уже
сказал, правитель, не чувствуя убытка, с радостью раздает щедрые дары и счи-
тает умалением своей славы не делиться тем, что ярче сияет, когда отдано в дар,
а не хранится под замком.
К тому же, насколько широко простирается благоденствие при едином пра-
вителе, явствует из того, что, как ты увидишь, правители или те, кто обнаружи-
вает в себе дух правителя, воспитывают, пестуют и возвеличивают дарования
философов, поэтов, ораторов или историков. Когда Август правил миром, Ма-
рон, Флакк, Назон, чья слава дошла до наших дней, и многие другие, не столь
знаменитые, располагали временем и средствами для досуга благодаря его вели-
кодушной щедрости. Затем, при Юстиниане, благотворное гражданское право
обрело форму и порядок. Незадолго до нашего времени король Роберт оказы-
вал почести и богато одаривал физиков, теологов, поэтов, ораторов3. Люди со
всего мира, искавшие награду за свою ученость, стекались ко двору этого госу-
даря, и не напрасно, ибо это был словно священный храм, открытый для всех
ученых. Бернардино, правитель Равенны, вдосталь обеспечивал Боккаччо в его
занятиях. До него дед его Гвидо так гордился тем, что у него жил Данте, что не
только обеспечивал его всем необходимым, но и наслаждался личным общени-
ем с ним4. Равным образом Якопо да Каррара всеми правдами и неправдами пе-
реманил Петрарку у миланского тирана и явил себя щедрым покровителем и за-
душевным другом. Впоследствии его сын, став правителем, окружил Петрарку
не меньшей любовью и щедростью5. Кроме того, Николо д'Эсте, преданный
наукам больше, чем свойственно людям военным, благосклонно принимал у себя
сведущих в поэзии и истории людей и наслаждался их обществом'5. В самое пос-
леднее время в этом прославлении добродетели Джангалеаццо даже превзошел
меру щедрости: я говорю не о поэтах и ораторах, которые очень редко у него
появлялись, но о медиках и юристах - о баснословных жалованьях, которые он,
не считаясь с расходами, назначал им, шла громкая молва7.
К чему говорить дальше? Разговор бы затянулся, если бы я взялся переби-
рать всех [правителей], древних и нынешних, которые с невероятной радостью
принимали у себя ученых. И этих людей они осыпали великими почестями, о
чем редко услышишь там, где правят многие [multitude?], а еще реже воочию убе-
дишься. В самом деле, никогда бы поэзия, ораторское искусство, философия,
хронография и прочие возвышенные занятия не достигли бы такого расцвета
без щедрости и попечения правителей. А также сколь многим людям воинско-
го звания, стесненным в средствах к существованию, сколь многим людям, слав-
ным своим благородством и каким-либо особым дарованием, государи оказали
прием и поддержку? А правящие многие не проявляют бескорыстного внимания
к чьим-либо достоинствам, они признают занятия, которые приносят деньги, и
презирают свободный досуг. Ведь коли всякий здесь или занят накопительст-
вом, или же не придает цены славе за собственным порогом, то он презирает
поэтов, не понимая их, и предпочитает кормить скорее собак, чем философа или
лектора. Я не могу молчать о том, насколько это пагубно для славы! Ваша рес-
публика, процветающая и величественная, с которой не сравнится благоденст-
вием и изобилием никакое другое [государство] в Европе, известна лишь одним
своим именем. Хотя она славилась во все века замечательными мужами и выда-
152

ющимися примерами, кто знает об их славных военных подвигах и мирных дея-
ниях? Кто читает? Кто помнит о них? Знаменитые в свое время, ныне, погре-
бенные под покровом забвения, они обделены славой.
Венецианец. Этого нельзя отрицать, хоть и стыдно слышать такое. Какая
иная республика может похвастать тем, что слава о ее величайших деяниях
обошла весь мир по суше и по морю, кто свершал более достопамятные дела в
мирное время и в войнах? Ведь если бы были созданы истории о них, то вряд ли
бы мы уступили Пунийцу (Ганнибалу. - О.У.) или Римлянину! Однако каждый
из нас стремится наполнить свой дом златом, а не славой; хотя, полагаю, у нас
нет недостатка в тех, кто мог бы собрать в анналы наши деяния.
Падуанец. Напрасный труд, не лучше застольных разговоров - ведь эти со-
чинения облекаются в простонародные и безыскусные слова8. Оттого выходит
точно так же, как с грубо написанными картинами - на них только посмотрят и
тотчас же отводят взгляд. А искусное и красноречивое слово придает блеск и
великолепие описываемым событиям, и выходит, что чтение доставляет удо-
вольствие, удовольствие рождает похвалу, а из похвалы возникает слава. Кро-
ме того, большой урон заслуженной славе наносит то, что те, кто принимается
за ночные труды, сплошь ваши соотечественники, и их рассказам веры нет.
Ведь поскольку некрасиво хвалить самого себя, то и не удается восславить честь
своего народа без подозрения в обмане или в хвастовстве. Поэтому Рим своей
славой большей частью обязан чужеземным писателям, чей досуг - волею ли
обстоятельств или сознательно - сполна обеспечивали правители. Ведь красно-
речие, редкий и божественный дар, обитает не среди трудов и лишений, а в по-
кое и достатке. "Необходимо, - говорит Аристотель, - чтобы была и пища, и
одежда, и другие удобства"9. Поэтому, чтобы писатель произвел на свет свое де-
тище, нужно, чтобы жилось ему привольно, что при правлении монарха случа-
лось часто, а при власти многих, насколько я припоминаю, весьма редко.
Венецианец. Ты совершенно прав, ибо редко из государственной мошны от-
пускаются средства на тихие ученые занятия. Ибо поскольку народ [multitudo]
лучше смыслит в выгоде, то он больше гонится за ней, чем за славой. Поэтому
торговля у нас весит больше, чем поэзия или философия, и выше ценится тот,
кто изведал морские пути, а не пути к небесам и добродетели и постиг управле-
ние кораблем, а не движение планет. Поэтому у нас достигают успеха те, кто
выставляет напоказ свои заслуги, и притом тем успешнее, чем настоятельнее и
ловчее они это делают; тем же, кто вдали от всех, в уединении посвятил себя де-
лам добродетели, похвала, может быть, еще и достанется, но награда - едва ли.
Падуанец. Так же и у нас. Как только были заброшены благородные заня-
тия, милости и награды стали раздаваться наемным солдатам, а желающие
учиться были лишены их как, мол, трусливые и бесполезные на войне люди10.
Но их призвание, хотя они проводят свой досуг вдали от государственных дел,
не является, как считают, бесполезным и заслуживающим порицания, и нельзя
считать пустой тратой средства, которые им выделяются. Ведь в то время как
кажется, что они ничего не делают, очень часто они приносят больше пользы
для общего блага, чем многие из тех, кто сильно суетится и считается крайне за-
нятым общественными делами. Ибо ученые изучают важные, полезные и бла-
гие вещи, которым суждена долгая жизнь; живя без зависти, без амбиций, без
жалоб, они служат добрую службу современникам примером своей жизни и по-
томкам своими полезными сочинениями. Клянусь небесами, я считаю, что при-
153

мер добродетели столь же много значит, чтобы научиться правильно жить,
сколь важно иметь перед глазами хорошую картину, чтобы выучиться живопи-
си. Так что, если бы наш правитель о поэтах и философах заботился так же, как
о головорезах и грабителях, нам бы не пришлось сейчас горевать.
Тем не менее ты видишь, с какой мощью он противостоит вам и выступает
против вас, хотя уступает вам силой. Отчего так происходит? Несомненно отто-
го, что один человек все объемлет, принимает решения и отдает приказания. Как
только обращено внимание на какое-либо дело, оно сразу же и выполняется. Вы
же, созывая сенат, испрашивая мнения, споря, обсуждая вопросы, теряете время;
пережевывая то, что надлежит осуществить, вы затягиваете дело, и от этих про-
волочек оно разваливается на глазах. Ибо как самый старательный виночерпий
едва ли сможет разлить вино по многим бочонкам, не разлив ни капли, так же ма-
ловероятно, чтобы ни с какой стороны не дало трещину дело, возложенное на
множество людей. Между тем намерения правителя становятся известны лишь в
тот момент, когда его приказания приводятся в исполнение. Вот почему постано-
вления сената, поскольку они часто просачиваются сквозь щели, либо разглаша-
ются и теряют силу, либо отменяются с помощью разных уловок. И потом, как
насчет того, что единого государя крепче любят и больше боятся, ибо в его вла-
сти и отличать добрых людей, и карать бездеятельных. Поэтому своим присутст-
вием он вселяет мужество и решительность в свое войско. Избранных же наро-
дом правителей и распорядителей не любят, ибо ни щедрот от них не ждут, ни по-
читают их. Они не пользуются большим авторитетом, ибо их высокое положение
считается формальным и непрочным. Вот почему одно слово государя действен-
нее, чем какие угодно дары от частных граждан. Ведь природой заведено, что ко-
го фортуна возносит ввысь, тому и преклоняются, ибо, как правило, в душах лю-
дей рождается некое благоговение перед всем величественным, что немыслимо в
отношении обычного гражданина. Ведь если ему и вверяется порой какая-то
должность, то почетом и уважением он пользуется лишь постольку, поскольку за-
нимает эту должность. Нередко он также обнаруживает скрытые дотоле изъяны
и сталкивается прямо-таки с явным презрением.
Сравни такого человека с государем: несомненно, он не будет знать, как ему
явить величественную мощь и щедрость, к которым он не был приучен. Ведь,
как и в прочих искусствах, управлять удается лучше и искуснее, если человек уп-
ражнялся в этом с младых лет. Я бы даже осмелился сказать, что нет искусства
сложнее этого, и, однако, нет ничего, чего домогались бы с большей настойчи-
востью и за что решались бы взяться с меньшими познаниями. При народоправ-
стве же власть, не будучи ни подлинной, ни долговечной, не станет привычным
делом, ибо только-только человек начинает с нею осваиваться, как она перехо-
дит к другому. Если кто-то предпринял значительное дело, будучи у власти, то,
вернувшись в прежнее состояние, он забывает о нем. И наоборот, в государе в
силу самой длительности правления укореняются добродетель и знание, отсюда
и авторитет его власти. И хотя он всего лишь человек, а порой из-за низости ду-
ши даже меньше, чем человек, однако к нему не приближаются без благогове-
ния и почтения. По этим причинам я считаю, что городам лучше живется под
скипетром одного правителя, чем многих.
Венецианец. Хотя твоя речь стремится представить убедительным то,
что ты говоришь о единоличном правлении, и интересно выслушать твои
доводы, все же никакой город не сравнится с нашим в процветании и изоби-
154

лии, хотя он управляется многими. Сие, кажется, опровергает твое утвер-
ждение!
Падуанец. Где ты найдешь другой такой город? Ведь Венеция отличается
от всех остальных не только местоположением, но и всем образом жизни.
Это олигархический принципат [oligarchicus principatus) - почти то же, что и
добрая тирания; не случайно Франческо Старший любил называть ее "горо-
дом тиранов". Если бы она вверила кормило единому рулевому, она давно бы
уже покорила все моря и земли. Да и соседние города, которые считают ни-
же своего достоинства повиноваться власти многих, добровольно покорились
бы венецианскому королю. Не в том дело, что этот способ управления выше
единовластия - просто вы выделяетесь в сравнении с более слабыми. Есть
старая поговорка: "где голова болит, там все тело стонет". У какого из сосед-
них с вами городов голова не болела, вернее, не болит? Поэтому мы видим их
истощенными и пораженными тяжким недугом. Ибо как жизненные силы за-
ключены в голове и оттуда благодаря мозгу чувства передаются телу, так и в
государстве порядок и образ жизни зависят от его главы, ведь и Священное
Писание свидетельствует о том, что каков правитель государства, таковы и
его жители. Так что не будем пытаться это опровергнуть. Давай лучше
вспомним, что именно при царях первые люди объединились между собой и
родились и выросли первые города. Цари основали и придали мощь Римской
державе. Впоследствии, когда гордые граждане отказались повиноваться гор-
дому царю, было образовано народное правление. Бог мой, с какими это бы-
ло сопряжено волнениями и смутами в государстве, когда вначале народные
трибуны, затем военачальники и, наконец, децемвиры своей заносчивостью
изводили народ и город! Нельзя отрицать, что при консулах римский народ,
хоть презираемый и высмеиваемый, совершил великие деяния. Но сколь это
ничтожно по сравнению с тем огромным могуществом и достоинством, кото-
рого, как мы читали, город достиг при Цезарях.
Да разве одна только римская держава расцвела при царях? Нет, и другие
царства росли и множили славу даже под властью цариц. Семирамида, Тамара,
Марпесия11 правили царствами, защищали их и расширяли. Силы и богатства
знаменитых республик афинян и лакедемонян постоянно истощались во внеш-
них войнах и гражданских распрях, и лишь при царях они вздохнули спокойно.
Зачем далеко идти? К чему чужеземные примеры? Был ли кто сильнее и
могущественнее нашего города, когда он управлялся надлежащим образом
[civiliter\i Но, подобно многим другим городам, не в состоянии жить долго в ми-
ре, он начал сам себя поражать и терзать взаимной враждой и бесчестными коз-
нями и губить себя убийствами и грабежами, пока граждане своими гибельны-
ми раздорами не навлекли на город власть пришлых тиранов. Наконец, когда
народ оказался в рассеянии, а знать полностью истреблена, они установили
свою собственную тиранию. Под их владычеством воцарился мир и, когда были
подавлены мятежи магнатов [potentiorum], государство вздохнуло спокойно под
властью тиранов. Так что если ты сравнишь владычество многих [multitudinis
Imperium] и власть одного справедливого государя и взвесишь преимущества
обоих способов правления, то бесспорно признаешь, что в течение жизни одно-
го правителя городу больше счастья выпало, чем за столетие власти народа.
Конечно, удобное и безопасное расположение сделало ваш город богатым и
густонаселенным. Но если отнять прилегающие области и завоеванные города,
155

что останется от ваших граждан? И он достиг своего нынешнего величия и сла-
вы за долгие века, в то время как жизни одного государя достаточно для того,
чтобы принести городу и народу славу и богатство. Цезарь Август (я не говорю
о полученных от поверженных врагов знаменах, о покоренных племенах,
о добровольно сдавшихся царях, о народах, которым были дарованы законы,
о восстановлении сгоревших городов, о вымощенных камнем дорогах) возвеличил
город Рим своей единоличной властью и богатствами и украсил его, так что,
умирая, с гордостью говорил, что нашел город сложенным из кирпича, а после
себя оставляет мраморным12. Говорят, что годы правления Августа прибавили
великому Риму больше славы, чем многие века до него.
Наконец, в наше время Людовик, король венгров, поднял на ноги это раз-
дробленное и дикое царство, в котором не было ни закона, ни богопочитания,
объединил его и укрепил. И хотя раньше оно казалось краем неразумных жи-
вотных, он придал ему человеческий образ и установил в нем строгий порядок
и закон разумной жизни, заставив других королей уважать и бояться его.
Поэтому, даровав свою добродетель подвластным народам, он часто сокрушался,
что приобрел эту власть над ними недостойным образом; незадолго до смерти,
устроив и наладив все в государстве, он предрек, осененный божественным
наитием, грядущие бедствия и потрясения13.
Без колебания я приобщу к этим двум светочам - светочу мира и светочу
королевств - красу города Франческо Старшего, который, став правителем
Падуи, восстановил городские стены, украсил пустые участки новыми зданиями,
оказал поддержку искусствам, внедрил шерстяное ремесло, повысил благосостоя-
ние граждан, с необыкновенным радением покровительствовал литературным за-
нятиям. Нужно ли говорить о построенных мостах и акведуках, об отведенных
руслах рек, о возвращенном истощенным почвам плодородии, о холмах, о прекрас-
ных виноградниках, покрывших никогда их прежде не знавшие холмы, о вновь
сооруженных башнях и крепостях и об укрепленных рвами и стенами старых?
Одним словом, он сделал столь многое, что всякий, кто не знал об этом, счел бы все
это плодами трудов не одного человека, а многих поколений. В короткий срок, еще
не достигнув старости, он доставил такую славу и богатство Эвганейскому городу,
каких народ не добился бы за целый век. Или ты не согласен? Теперь ненадолго об-
рати взгляд на вас и увидишь, что гордая своим великолепием Венеция за пять лет
не достроила башню в Кьодже, хотя к тому не было никаких препятствий, и хотя
уже десятки лет назад вы начали строительство дамб, они все еще не закончены.
Так нетороплив в делах народ, и так настойчив - правитель! Коммуны [соттипі-
tates] озабочены сегодняшним днем и неохотно задумываются о дне грядущем.
Не удержусь от того, чтобы упомянуть соседствующего с вашими водами
маркиза Николо д'Эсте - не нынешнего юношу, но предпоследнего из братьев.
Феррару, с ее непролазной грязью и смрадом, он сделал чистым и здоровым го-
родом, замостил улицы кирпичом и камнем, на месте деревянных домов возвел
каменные, воздвиг укрепления и башни, выстроил укрепленные города. Нако-
нец, благодаря его дальновидности и предусмотрительности Феррара настолько
выросла и приукрасилась, что ни один соседний город не шел ни в какое срав-
нение с ее зажиточностью, многолюдностью и красотой.
Назови, если можешь, город, который достиг бы такого расцвета в период
народного правления [populi estate]. Взгляни на Болонью, вашего ближайшего
соседа: какую славу ей во время правления Миланского правителя доставили ее
156

богатства, ее научные занятия и мудрость, ее граждане и стекавшиеся в нее чу-
жеземцы и прочие вещи. Затем, превратившись из золотого украшения Римско-
го престола в стружку грубого металла, - когда власть узурпировал народ, - она
вспыхнула пламенем амбиций и жадности. Наконец, истерзанная мятежом, гра-
жданской враждой, изгнанием и истреблением собственных граждан, она утра-
тила доброе имя и славу, пока не вернулась под водительство одного человека -
лишь тогда она вздохнула спокойно и вновь расцвела14.
Из этого с очевидностью следует, что слабый человек, легко поддающийся
дурному влиянию, если его не сдерживать властью короля или закона, стреми-
тельно катится в бездну. Посему, избавившись от всяких сомнений, вслед за мной
надлежит признать, что города и царства успешнее и в большем согласии с боже-
ственным порядком управляются властью одного, нежели многих. Это видно еще
и из того, что Бог, наш Создатель, некогда завещал человеку закон повиновения.
Почему? Потому что он, несомненно, тем самым давал понять, что грядущие по-
коления не будут счастливы, если не станут жить по тому же закону. Почти всё
кругом подтверждает это. Для начала обратимся за примерами к себе самим.
Если бы чувства не подчинялись разуму, жизнь человека была бы низкой,
дурной и заслуживающей осуждения. Какой дом, как бы он ни был счастлив
и богат, мог бы крепко держаться на ногах, если бы семья отринула отца се-
мейства? Безопасность мореплавателей требует единого кормчего, которому
все беспрекословно подчиняются. В ремесленной мастерской один дает ука-
зания, а остальные подчиняются. Воинствующая церковь повинуется одному
лицу и чтит его. Монахи в обители следуют велениям одного человека, дабы
их духовная жизнь была плодотворнее и спокойнее. Они бы проявили непро-
стительную гордыню и обрекли бы себя на погибель, если бы, отделившись
от прочих и презрев власть настоятеля, вознамерились жить по своей воле!
Почти весь германский край, как и Италия, почитает римского императора
своим владыкой. А Страсбург, расположенный по ту сторону Рейна, не жела-
ет повиноваться правителю мира и, словно отсеченный от тела член, свысо-
ка относится к голове15. Подобно ему, и другие города Латия, отвергнув
власть единого правителя, заносчиво гордятся своей свободой.
Венецианец. Этим своим утверждением ты, кажется, хочешь отдать тирании
предпочтение перед свободой. Однако для древних не было более ненавистного
имени, чем тиран. Тираноубийство не только было дозволено законами, но за
него даже полагалась награда16. Как насчет этого? Разве убить тирана не по-
хвальнее, чем сохранить ему жизнь?
Падуанец. Конечно же, я, как и ты, всячески одобряю свободу. Всякий разум-
ный человек всей душой ненавидит тиранию, но предпочитает такую свободу, ко-
торую блюдет справедливо один, а не множество людей, поскольку это, несомнен-
но, надежнее и спокойнее. Ибо, где правит один человек, каждый располагает вре-
менем для своих дел, будучи свободным от общественных обязанностей. При пра-
влении многих каждый хочет почитаться правителем, а не повиноваться ему.
Сколь слабо такое положение совместимо с соблюдением порядка, не вызывает
сомнений. Признаю, что в законоположениях древних тираноубийство прославля-
лось, но, полагаю, ныне нет такого безумца, который предпочел бы смерть тира-
на. Несомненно, когда я отстаиваю правление одного человека, я имею в виду то-
го, кто направляет подданных, а не притесняет их17, ибо правильный принцип вы-
бора правителя предполагает, что выбирается тот, кто превосходит других не бо-
157

гатствами или могуществом и древностью рода, а мудростью, справедливостью и
величием духа, кем правит разум, а не страсть - человек, выделяющийся не толь-
ко своим высоким положением, но и нравом18. Кроме того, закон, дозволяющий
тираноубийство, был плодом человеческого опыта и бренной земной гордыни, а
не установлением божественной справедливости. Однако же и разум убеждает, и
Священное Писание учит, что всякая власть от Господа Бога.
Поэтому, даже если правитель безумствует, праведнее будет терпеть его, не-
жели умерщвлять. Сему являет пример благочестивый зять царя - ведь, хотя он
мог убить своего тестя, который преследовал его как врага и даже притеснял его,
он старался умиротворить его, а не уничтожить. Почему? Потому что он знал,
что царь - творение Божие и несправедливость царя была Божьей карой. Воисти-
ну это так, ибо, как говорит Апостол: "Для сего вы и подати платите; ибо они
Божий служители, сим самым постоянно занятые"19. Так как же следует посту-
пать тем, кто обижен несправедливостью своих правителей? Они ни в коем слу-
чае не должны организовывать заговоры, чтобы убить их, устраивать засады или
поднимать меч против них; они должны или уехать, если это возможно, или же
покорно терпеть Божью кару и преданно молить Господа о том, чтобы он скло-
нил правителя к справедливости и даровал угнетенным силу долготерпения.
Пусть они следуют апостольскому учению: "...отдавайте всякому должное: кому
подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх; кому честь, честь"20. За по-
добное покорное терпение и терпеливую покорность страдалец обретает награ-
ду. В самом деле, тяготы тирании и все другие жизненные трудности укрепляют
добродетель или усугубляют порок, за что или награда положена, или наказание.
Если можешь, приведи пример такого правления, в котором подданный не найдет
какого-либо повода для жалоб, разве что указать на ваш цветущий город! Одна-
ко же, хотя в нем больше свободы, чем в других государствах, мало кто не толь-
ко из чужеземцев, но и из тех самых людей, которых вы обласкали и осыпали все-
ми возможными щедротами, любит и славит его.
Скажи мне, какой другой вред причиняют правители? Они захватывают твое
имущество, применяют силу, заставляют тебя служить им, совершают таким
образом беззаконие. Но кто не подвластен тирану? Один вынужден терпеть спесь
и оскорбления своей жены, другой - неповиновение и открытый грабеж со
стороны детей, третий - обманы и неприятности от собственных слуг, еще один -
заносчивость соседа или коварство компаньонов, и нельзя ни избежать этого, ни
постоять за себя. Хуже того, тех, кто тебе неприятен, приходится еще кормить и
содержать! Терпеть же господина - общая для всех участь, и если правители мно-
гим в тягость, для многих других они источник радости. Хотя они часто вредят, но
не реже помогают.
При общем же правлении [in communi dominatu], поскольку каждый доносит
отдельным лицам, как только появляется слух о преступлении, ему верят и
человека вызывают в суд. И пока множество людей не придет к согласию, его
порядочность, хотя бы она была общепризнана, ничего не значит. На что же,
скажи, можно надеяться там, где каждый может навредить другому, а помочь
никто не может? Таким образом, если в своих личных невзгодах человек дол-
жен не за оружие браться, а проверять силу духа терпением, так же следует
поступать, когда верховная власть несправедлива. Ибо лучше терпеть неспра-
ведливость, чем мстить за обиду гибелью многих людей, к чему почти всегда
приводит убийство тирана. Скажи мне: что есть неприятие власти одного чело-
158

века как не пренебрежение нашим долгом перед Богом, заключающимся в по-
виновении земным владыкам и покорности всякому творению? Это значит вос-
ставать против закона природы и, более того, против Божьего закона. Подумай,
что об этом говорит божественный закон. Те самые люди, которые в своей не-
сносной гордыне отказываются подчиняться установлениям этого высшего по-
рядка, добровольно подчиняются установленным человеком законам и, оказав-
шись у власти, оказываются в большей неволе, чем если бы они служили царю
и повиновались ему. Что в конце концов происходит? Они поручают одному че-
ловеку нести бремя общих забот, но, не обладая полнотой власти, он не будет
воплощать в себе могущество верховного достоинства, а только лишь подобие
его. Часто это имеет пагубные последствия, ибо чем сильнее умален авторитет
должности, тем меньше от нее проку.
Отец выгоняет из дома сыновей, не выполняющих его велений. Капитан про-
гоняет гребцов, не только когда они не повинуются ему, но и когда они проявля-
ют медлительность в исполнении приказаний. Никакой ремесленник не будет тер-
петь у себя непослушного работника. И если в городе один человек, или двое, или
десять, или целый квартал решат не повиноваться общим законам и жить отдель-
но по своим собственным законам и свободам, они столкнутся с тем, что другие
граждане сразу же обрушат на них самые строгие наказания! И что резко осужда-
ется в немногих людях, в целом городе и вовсе недопустимо, так как считается
правильным и справедливым то, что за отсутствием общего защитника вошло в
обычай. И если выясняется, что кто-то правит не добродетельно, а своевольно, он
получает то, что заслужил, - презрение. Поэтому хотя некоторые города с народ-
ным правлением прославились своим благоденствием, однако это только види-
мость свободы, которую создает упрямая гордыня, и попечение единого правите-
ля выше ее. Ведь что есть государство без единого главы как не войско без пред-
водителя, корабль без кормчего, тело без души? Добрый же государь обо всех за-
ботится. Он один, располагая разными средствами, своим бдительным попечени-
ем обеспечивает порядок и спокойствие, а остальные живут безмятежно.
При народном же правлении необходимо, чтобы многие выполняли различ-
ные обязанности; в результате, поскольку невозможно заниматься двумя веща-
ми с равным усердием, в запущении оказывается либо общественный интерес,
либо личная выгода. Болонья совсем недавно явила этому яркий пример. Ведь
пока ею правила церковь, а граждане занимались каждый своим делом, город
жил в мире и изобилии. Но когда они узурпировали власть, начались интриги; и
поскольку каждый хотел возвыситься за счет городской магистратуры, люди
забросили заботу о доме и, проявляя горячий интерес к общественным делам,
стали совершенно равнодушны к частным. Из этого ясно, что при едином пра-
вителе, которого не отвлекают никакие другие обязанности, и забота о главных
делах в надежных руках, и народу спокойнее живется. Несомненно, у древних
замечательные правители в полной мере наслаждались заслуженным почетом,
и их называли не только "господином", но и "отцом отечества", "вождем" и
"кормчим". Так, Август, счастливейший и величайший из государей, не хотел,
чтобы его называли господином не только чужеземцы, но даже его собствен-
ные слуги, и строго запретил это обращение по отношению к себе. Пусть ны-
нешние мелкие тиранишки требуют себе этот титул, которым не считал воз-
можным именоваться правитель мира. Поистине велик и достоин восхищения
тот, кто подобен хозяину свиней и коз! Ведь "господином стада" именуется тот,
159

кто никогда не примет звание учителя [magistri], ибо оно подразумевает свет ра-
зума, чего совершенно лишены неразумные твари.
Венецианец. Стремясь выставить монархию в выгодном свете, ты нагромоз-
дил великое множество доводов; и хотя слушать твои рассуждения было прият-
но, я все же предпочитаю нашу политик) \politeam]. Меня ничем не убедишь по-
ставить выше нее какое угодно царское правление.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Саллюстий. Югуртинская воина. 35, 10.
2 Франческо Старший - правитель Падуи в 1350-1388 гг. (ум. в 1393 г.).
3 Роберт Мудрый, Неаполитанский король (1310-1343), был известен своей ученостью
и покровительством искусствам. При его дворе бывали Петрарка и Боккаччо. Хвалебный от-
зыв Петрарки о Роберте Неаполитанском был, несомненно, известен Конверсини (см.:
Petrarca F. Rerum memorandarum libri / Ed. G. Billanovich. Firenze, 1943. P. 183-186).
4 Бернардино да Полента, правитель Равенны (1349-1359), прославился своим покро-
вительством Боккаччо, как его дед, Гвидо П, правивший Равенной в 1316-1322 гг., - покро-
вительством Данте в последние годы его жизни.
5 Якопо H Kappapa, правитель Падуи в 1345-1350 гг., сделал Петрарку каноником ка-
федрального капитула. С 1361 г. Петрарка почти постоянно живет в Падуе, а в 1370 г. пере-
бирается в имение Арква на земле, подаренной ему Франческо Старшим.
6 Николо д'Эсте, правитель Молены с 1351 г. и Феррары с 1361 по 1388 г., был покро-
вителем любимого наставника Конверсини - Донато Альбанцани.
7 Среди медиков при дворе Джангалеаццо Висконти был и друг Конверсини, знамени-
тый врач Марсилио да Санта София.
8 О венецианской историографии на итальянском языке см.: Carile A. La cronacistica
veneziana nei secoli ХШ е XIV // La storiografia veneziana fino al secolo XVI / Ed. A. Pertusi. Firenze,
1970. P. 75-120 (o позиции Конверсини см. С. 108-109).
9 Аристотель. Политика. 1328b 5-15.
10 В 1404 г. падуанский правитель Франческо Новелло, готовясь к войне с Венецией, уре-
зал содержание придворным.
11 Марпесия - легендарная царица амазонок.
12 Светоний. Жизнь божественного Августа. 38, 3.
13 Конверсини всегда с теплотой отзывался о Владиславе, короле Венгрии в
1342-1392 гг., при дворе которого нашел некогда достойный прием его отец.
14 Правители Милана Висконти захватили Болонью в начале 1360-х годов и затем в
1402 г., когда город раздирали внутренние распри.
15 Страсбург, с 1262 г. вольный город, противостоял императорам Карлу IV и Венцесла-
ву во второй половине XIV в., а в качестве члена Марбахской конфедерации, образованной в
1402 г., - союзнику Каррара, Руперту Габсбургу.
16 Конверсини почерпнул сведения о тираноубийстве у древних из произведений Цицерона.
17 Противопоставление двух форм власти, направлять (gerere) и притеснять (ргетеге), ча-
сто встречается у отцов церкви и в средневековой литературе. Используя антиномию prodesse
(быть полезным, служить) и praeesse (господствовать), Августин выразил аналогичную
мысль в рассуждении об обязанностях епископа в "Граде Божием" (19.19): "ut intelligat non se
esse episcopum qui praeesse dilexerit, non prodesse" ("чтобы он понял, что не является еписко-
пом, если возлюбил господствовать, а не служить"). Аналогичные высказывания встречают-
ся у Григория Великого (Regulae Pastoralis 2.16; Moralia in lob 21.15). Конверсини часто обра-
щается в своих сочинениях к этим двум раннехристианским авторам.
18 Ср. с дантовским рассуждением о знати (Данте. Пир 4.3.7-10).
19 Рим 13, 6.
20 Там же 13, 7.
160

Леонардо Бруни Аретино
ЭНКОМИЙ "ВОСХВАЛЕНИЕ ГОРОДА ФЛОРЕНЦИИ"
И ИЗБРАННЫЕ ПИСЬМА
(Вступительная статья, перевод с латинского1
и комментарий ИЯ. Эльфонд)
Леонардо Бруни Аретино (1370/1374-1444) - один из ведущих гуманистов
первой половины XV в. Выходец из известной семьи в Ареццо (отсюда и его
прозвище Аретино), с конца 80-х годов Бруни обосновался во Флоренции, где
изучал право и риторику, позднее - греческий язык. Его учителями стали Джо-
ванни да Равенна, преподававший риторику в университете, Мануил Хрисолор,
которому Бруни был обязан прекрасным знанием греческого языка, и прежде
всего Колюччо Салютати, ставший его главным духовным наставником. По ре-
комендации последнего Бруни получил в 1405 г. место секретаря папской курии
(с 1405 по 1409 г. и с 1411 по 1415 г.) В 1415 г. он в свите папы Иоанна ХХІП при-
сутствовал на Констанцском соборе и в том же году возвратился во Флоренцию,
которую с тех пор уже не покидал (за исключением участия в посольстве в
1426 г.).
В 1425 г. Бруни был удостоен членства в цехе Калимала, следовательно, и
гражданства Флоренции. В 1927 г. Бруни принял на себя во второй раз обязан-
ности канцлера Флорентийской республики (первый раз он занимал эту долж-
ность в 1410 г. в течение недолгого времени). С этого момента он принадлежал
к элите флорентийского общества. Бурные события 1434 г. Бруни не коснулись;
напротив, он достиг максимальной славы и почета именно в последнее десяти-
летие жизни. Флоренция почтила память своего канцлера и историка, устроив
необычайно пышные похороны.
Бруни оставил обширное и необычайно многообразное наследие, охватыва-
ющее самые различные сферы гуманитарного знания: историю, моральную фи-
лософию, политическую теорию, педагогику, философию, теорию военного де-
ла и теорию перевода. Он внес колоссальный вклад в дело перевода античной
классики с греческого языка на латынь. Ему принадлежат многочисленные пе-
реводы большинства сочинений Платона, Аристотеля, Плутарха, Ксенофонта,
Демосфена.
Из всех сочинений Бруни наибольшую известность приобрели его истори-
ческие труды. Он обращался к прошлому Флоренции уже в самом раннем из
своих сочинений - в "Восхвалении города Флоренции" (Laudatio florentinae
urbis"). Избранный гуманистом жанр определил характер произведения: панеги-
рик представлял собой не только восхваление прекрасного и любимого города,
но прославлял и республиканские идеалы, политические принципы устройства
общества. "Восхваление города Флоренции" можно считать и изображением
6. Гуманистическая мысль...
161

идеального города Ренессанса, и одной из первых социально-политических уто-
пий. Вместе с тем Бруни в этом сочинении излагает и свое отношение к истори-
ческому прошлому Рима, а также к опыту средневековья. Самая важная часть
"Восхваления" - это анализ политического и социального устройства Флорен-
ции, представляющего апологию коммунальной республики.
Наибольшую славу гуманисту принесла написанная по заказу коммуны "Ис-
тория флорентийского народа в XII книгах" ("Historianim florentini populi libri
XII"). Замысел ее относился к первым годам XV в., с 1429 г. начали выходить
первые шесть книг этого труда. Сочинение Бруни стало первым крупным про-
изведением гуманистической историографии. К "Истории" примыкает "Ком-
ментарий о событиях своего времени" ("Commentarium rerum suo tempore ges-
tarum"), созданный в первой половине 40-х годов и охватывающий период с 1378
по 1440 г.
Политические воззрения Бруни изложены помимо "Истории" в ряде других
его сочинений. Самым ранним из них было "Восхваление города Флоренции"
(1403-1404). К этой группе сочинений следует отнести также трактат "О воен-
ном деле" ("De militia", 1421) и небольшой труд на греческом языке, написанный
по просьбе ученого Георгия Амирутци Трапезундского, "О Флорентийском го-
сударстве" (1439).
Во многих сочинениях Бруни обращался к проблемам социальной этики и
педагогики. Среди них следует выделить "Введение в моральную философию"
("Isagogicon moralis disciplinae", 1421-1424) и "Диалоги к Петру Павлу Гистрию"
("Dialogi ad Petrum Paulum Gistrium"; датировка их различна - от 1401 до 1422 г.).
Проблемам женского образования был посвящен небольшой трактат "О науч-
ных и литературных занятиях" ("De studiis et litteris", 1422-1424). В период под-
готовки переводов античных авторов Бруни написал также трактат "О пра-
вильном переводе" ("De interpretatione rectae", 1420). Большую часть сочинений
Бруни писал по-латыни; на итальянском языке он оставил только биографии, и
прежде всего биографии Данте и Петрарки ("Vita di Dante et di Petrarca", 1432).
Наконец, огромное значение для понимания его гуманистических взглядов име-
ют его многочисленные письма и речи.
Огромную переписку можно условно разделить на три группы: письма част-
ного характера; письма, содержащие политическую информацию, и письма-трак-
таты, посвященные различным гуманистическим проблемам. Среди последних
в особенности выделяются письма, связанные с проблемами воспитания и обра-
зования (к Никколо Строцци и королю Альфонсу V Арагонскому), письма о по-
литической науке и власти (королю Альфонсу V Арагонскому, Флавио Бьондо,
Чириаку), письма-споры относительно трактовки этических понятий и перево-
дов (архиепископу Миланскому, Гуго Сиенскому и др.), письма о духовном на-
следии прошлого, письма, посвященные анализу истории.
Убежденный сторонник республиканского строя, пламенный патриот Фло-
ренции, Бруни был противником единовластия и поборником демократии. Его
оценки политического опыта самой Флоренции претерпели эволюцию. В ран-
них сочинениях Бруни изображал флорентийскую коммунальную демократию
как подлинное воплощение политического идеала республиканского города-го-
сударства. Стабильность республиканских порядков Флоренции, ее привержен-
162

ность демократическому строю он объяснял исторической преемственностью и
верностью традиции: Флоренция выступает как подлинная наследница респуб-
ликанского Рима. Изменения в политическом строе самой Флоренции опреде-
лили новые оценки Бруни, отметившего сочетание демократических и аристо-
кратических порядков в коммуне.
Республиканизм Бруни, его культ коммунальной демократии проявился еще
более ярко в главном историческом сочинении гуманиста. Он резко осуждал
единовластие, по сути идентифицируя его с тиранией (как в античной, так и в
средневековой истории). Утрату политической свободы Бруни считал главной
причиной гибели Рима, водоразделом между античностью и средневековым
варварством. В его оценках прошлого Флоренции помимо апологетики свобо-
долюбия республики заметны охранительные мотивы: историк критиковал по-
пытки изменения строя коммуны как со стороны знати и верхушки пополанст-
ва, так и со стороны социальных низов.
"История" открыла новый этап в развитии европейской историографии:
Бруни подчеркивал роль истории в жизни общества, восстанавливая воспита-
тельное, познавательное и эстетическое значение ее как науки. Он стремился
секуляризовать историю, отбросил все чудеса и легенды; критически относясь к
источникам, создал новый метод исторического исследования.
Разработанная Бруни концепция республиканизма, в основе которой лежат
принципы свободы, равенства и справедливости, оказала влияние на характер
его этической концепции. Бруни настаивал на основополагающем значении
моральной философии, видя ее цель в воспитании доблестных, исполненных
гражданского долга граждан. Этико-политическая доктрина Бруни опиралась
на гражданственную этику античности (Аристотеля и Цицерона по преимуще-
ству). Бруни стал активным пропагандистом греческой философии. Эта пози-
ция отчетливо проявилась в его Введении к переводу "Политики" Аристотеля.
Его основное сочинение по этике, получившее программное название "Введе-
ние в науку о морали", было развернутым авторским предисловием к переводу
"Никомаховой этики" Аристотеля. В нем Бруни сравнил ведущие этические
учения античности и изложил свою точку зрения на них, а также свои суждения
об основных категориях моральной философии. Смысл изучения философии,
как и познания истории, Бруни усматривал в усвоении опыта античности и
постижении богатства наследия деятелей Ренессанса для совершенствования
человека. Образование для него неразрывно связано с воспитанием личности и
гражданина. Особое значение для понимания его оценок античного наследия,
подходов к проблеме познания, отношения к средневековой традиции имели
"Диалоги к Петру Павлу Гистрию". Бруни обычно принято считать одним из
наиболее выдающихся представителей направления гражданского гуманизма.
"Восхваление города Флоренции", публикуемое ниже в переводе на русский
язык, представляет собой интересный и своеобразный памятник гуманистиче-
ской мысли начала XV в. Возникновение и развитие так называемого граждан-
ского гуманизма было связано прежде всего с творчеством Леонардо Бруни,
одного из крупнейших гуманистов первой половины XV в. Данное произведение
является наиболее ранним из его сочинений, дошедших до нас, и позволяет
судить о становлении исторических и политических воззрений гуманиста.
6*
163

"Восхваление города Флоренции" в историографии рассматривалось чаще
всего в связи с другими сочинениями Бруни, прежде всего в связи с фундамен-
тальной "Историей флорентийского народа в ХП книгах", новаторского сочине-
ния для европейской историографии той поры2. В западной историографии спе-
циальному рассмотрению указанное произведение впервые было подвергнуто в
трудах Г. Барона, считавшего его "первым произведением, в котором были вы-
двинуты идеи гражданского гуманизма"3.
В последние годы интерес к наследию Бруни, в том числе и к "Восхвалению
города Флоренции", повысился в отечественной историографии: на основе это-
го сочинения не только изучаются социально-политические и исторические
взгляды Бруни, но ставятся также вопросы о трактовке гуманистом понятия
"гармония", идеального города и ряда других4.
Текст "Восхваления города Флоренции" в течение долгого времени не был
издан. Отдельные его фрагменты приводились в приложениях к исследованиям
Э. Клетте и Дж. Кирнера, однако полный латинский текст источника был под-
готовлен к изданию и опубликован только в 1968 г. Г. Бароном5. Настоящий пе-
ревод был осуществлен именно по этому изданию.
Язык этого произведения существенно отличается от языка других сочине-
ний Бруни, написанных по-латыни. Автор явно стремился приблизить стиль
"Восхваления" к стилю Цицерона, однако обращает на себя внимание услож-
ненность синтаксиса, обилие сложных сравнений, метафор, повторяющихся
или близких по смыслу эпитетов, риторических оборотов. При этом в тексте со-
чинения встречаются, хотя и редко, элементы средневековой латыни и италья-
низмы. Необходимо также отметить наличие неправильностей - несогласован-
ности в падежах, снятие диграфов, пропуски глаголов-связок и т.д. Наконец,
Бруни широко использовал в данном сочинении античную политическую тер-
минологию, почерпнутую у римских историков, и параллельно вводил свои но-
вообразования, кальки с итальянского языка. Все это усложняло работу над пе-
реводом данного произведения.
Вопрос о датировке сочинения также представляет большую сложность6.
Можно только приблизительно указать время его возникновения. Из всех суще-
ствующих датировок "Восхваления" наиболее аргументированной представля-
ется предложенная Г. Бароном: "Восхваление" было написано до осени 1404
или 1405 г.7 Еще больше уточнить дату помогает текст самого сочинения, где
имеется фраза: "Наконец он (Джангалеаццо Висконти. - И.Я.) занял Болонью".
Разгром войск Бентивольо произошел 2 июня 1402 г. Болонья была занята ми-
ланскими войсками в тот же день или на следующий. Следовательно, "Восхва-
ление" было написано уже после этих событий. Датировка Г. Барона, по-види-
мому, является наиболее точной.
По жанру "Восхваление" является энкомием, т.е. произведением не столько
историческим, сколько публицистическим. По форме и структуре оно довольно
близко к средневековой lauda. Но в отличие от лауд в центре внимания автора
оказываются политические и исторические проблемы.
Само название сочинения - "Восхваление города Флоренции" - принадле-
жит автору. В манускриптах слова laudatio нет, однако сам Бруни упоминал в
своих письмах только это название8.
164

"Восхваление" состоит из Введения и четырех глав: 1) "О том, каков же
этот город"; 2) "О происхождении флорентийского народа"; 3) "О том, какими
искусными приемами Флоренция сопротивлялась принципату в Италии, и о доб-
лести города, которую он проявил в делах внешних"; 4) "О том, почему внутрен-
ние порядки и учреждения Флоренции достойны восхищения". Уже сами пере-
численные заголовки глав выделяют три основные проблемы, интересующие
автора: происхождение Флоренции и генетическая связь республики с антич-
ным Римом, внешняя политика флорентийской коммуны, особенности органи-
зации государственных учреждений Флорентийской республики. Внимание са-
мого Бруни почти полностью направлено на рассмотрение социальных, полити-
ческих, исторических и эстетических проблем.
При рассмотрении событий прошлого и их интерпретации Бруни опирается
на данные и выводы античных историков, апологетов республиканского Рима,
прежде всего Корнелия Тацита и Тита Ливия, а также на флорентийские хрони-
ки, в первую очередь на хронику Виллани.
В "Восхвалении города Флоренции" Леонардо Бруни не только дает идеали-
зированное изображение флорентийской коммунальной демократии, но и рису-
ет свой политический идеал республиканского города-государства, воплощени-
ем которого для него и является Флоренция.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Перевод сделан по изд.: Baron H. From Petrarch to Leonardo Bruni: Studies in humanistic and
political literature. Chicago, 1968. P. 232-263; Bruni L. Epistolarum libri ѴШ / Ed. L. Mehus.
Florentinae, 1741. Vol. 1, 2.
Из сочинений Бруни в переводе на русский язык опубликованы: Против лицемеров //
Итальянские гуманисты XV века о церкви и религии. М., 1963; О научных и литературных за-
нятиях // Идеи эстетического воспитания. М., 1973. Т. 1: Античность, средние века и Возрож-
дение; Введение в науку о морали. О Флорентийском государстве // Сочинения итальянских
гуманистов эпохи Возрождения (XV век). М., 1985.
2 Klette Е.Т. Beitrage zur Geschichte und Litteratur der Italienisch Gelehrenrenaissance.
Greifswald, 1889. Bd. 2; Kirner G. Delia "Laudatio urbis florentinae" de Leonardo Bruni. Livorno,
1889; Beck F. Studien zu Leonardo Bruni. Leipzig, 1912.
3 Baron H. The crisis of early Italian Renaissance. Cambridge (Mass.), 1966. P. 247.
4 См.: Брагина JIM. Итальянский гуманизм, M., 1977; Лбрамсон M.JI. От Данте к Аль-
берта. М., 1979; Бапгкин JIM. Итальянский гуманистический диалог XV века // Из истории
культуры средних веков и Возрождения. М., 1976; Он же. Ренессанс и Утопия // Там же; Эль-
фонд И.Я. "Восхваление города Флоренции" как источник для изучения историко-политиче-
ской концепции гуманиста Леонардо Бруни // Проблемы всеобщей истории. М., 1976.
5 В приложениях к монографии "От Петрарки до Леонардо Бруни". См.: Baron H. From
Petrarch to Leonardo Bruni. Chicago, 1968.
6 Точки зрения на датировку расходились довольно значительно. Очевидно, что появле-
ние "Восхваления" было предопределено событиями войн Флоренции с Миланом в начале
XV в. Спор шел о том, возникло ли оно в ходе войны или позднее. А. Веселовский и Э. Клет-
те датировали сочинение 1401 г., к ним примкнул и Ф. Бек. Г. Фойгт и Дж. Кирнер относили
"Восхваление" к 1405 г. Многие авторы не указывают датировку вообще.
7 Дата письма Бруни, где впервые упоминается "Восхваление".
8 См. письма Бруни: Bruni L. Epistolarum libri ѴШ / Ed. L. Mehus. Florentiae, 1741. Vol. 1, 8;
2,4.
165

ВОСХВАЛЕНИЕ ГОРОДА ФЛОРЕНЦИИ
ВВЕДЕНИЕ
Я желал бы, чтобы бессмертный Бог даровал мне возможность обрести та-
кое красноречие, которое было бы в равной степени достойно города Флорен-
ции, о котором я собираюсь рассказать, и полностью соответствовало бы моей
привязанности и преданности по отношению к этому городу.
Я полагаю, что его великолепие и блеск и без того достаточно очевидны.
Ведь и сам город является таким, что во всем мире невозможно отыскать ни бо-
лее прекрасного, ни более великолепного, но мое желание поведать о нем (на-
сколько мне дано самому о нем судить) настолько пылко, что я и не испытывал
большего в подобных случаях, так что я не сомневаюсь, что, конечно же, сумею
рассказать об этом наипрекраснейшем городе с изяществом и достоинством, да-
же если бы мне было присуще всего лишь одно из этих качеств.
Хотя нам и не дается в равной степени все то, чего бы мы желали сильнее
всего, тем не менее мы все-таки рассмотрим вопрос, насколько это в наших си-
лах, чтобы стало ясно, что нам не хватает не желания, а только возможностей.
Разумеется, превосходство указанного города достойно изумления, и ника-
кое красноречие ему не смогло бы соответствовать.
Однако мы видим некоторых почтенных и достойных людей, чье красно-
речие исходит словно бы от самого Бога, а слава и величие которых, даже
если они и проявляются в незначительной степени, все же вдохновляют на
рассказ красноречивеиших людей. И они никоим образом не сдерживают
свое красноречие и рассказывают об этом ни с чем не сравнимом величии,
насколько могут.
Следовательно, и сам я могу отметить, что сделаю достаточно, если все,
чего я только достиг в знании, упражнениях, науке риторики путем долгих
бдений, - все это обращу на восхваление города, хотя и считаю, конечно, при
том, что ничто и никак не может сравниться с блеском его граждан.
Итак, многие ораторы утверждали, что они не ведают, с чего бы они могли
начать; я, разумеется, понимаю, что это и со мной происходит, однако не из-за
недостатка слов, подобно тому как это было с ними, а из-за особенностей само-
го предмета, и не только потому, что он имеет множество различных сторон,
связанных между собой, но также и потому, что все эти стороны демонстриру-
ются в наилучшем виде, так что кажется, будто они соревнуются между собой,
и поэтому любое обсуждение относительно того, что предпочесть для этого со-
чинения, окажется нелегким. Ведь если рассматривать красоту и блеск города,
то нельзя ничего увидеть достойнее того, что должно было бы описываться
раньше. Если же рассмотреть вопрос о власти и могуществе, то точно так же
следовало бы отдать предпочтение им. Однако если бы ты начал изучать под-
виги (как современные, так и относящиеся к прошлому), то опять окажется, что
ничего не найдется настолько существенного, что можно было бы поставить
выше этих подвигов. Когда же приступишь к изучению нравов и обычаев этого
города, то убедишься, что и здесь не существует ничего более превосходного.
Вот это-то и вызывает у меня сомнение, и часто, когда я собираюсь говорить об
166

одном, другое воспоминание влечет к себе и не дает возможности обдумать пер-
вое. И все же я полагаю, что в начало повествования необходимо поместить то,
что считаю наиболее подобающим и наиболее соответствующим, так что я ду-
маю, что и другие люди не станут это отвергать.
Глава I
О ТОМ, КАКОВ ЖЕ ЭТОТ ГОРОД
Точно так же, как мы часто видим, что некоторые сыновья имеют сходство
с родителями, что совершенно очевидно по их внешности, можно заметить, что
и этому знатнейшему и знаменитейшему городу присуще сходство со своими
гражданами, вследствие чего кажется, будто высший разум предопределил то,
что им суждено обитать именно в этом месте, а не в каком другом и что сам го-
род не может иметь никаких других граждан. Таким образом, как мы видим,
граждане в высшей степени превосходят всех прочих людей разумом, роскошью
и великолепием, точно так же и сам город превосходит все остальные города
роскошью, количеством украшений и чистотой.
И вот что необходимо отметить прежде всего - ничего здесь не делается ра-
ди похвальбы, ни вследствие опасности, ни для пустого хвастовства (что свиде-
тельствует о величайшей рассудительности), но можно заметить, что Флорен-
ция скорее добивается спокойного и прочного удобства и обладает им. Ведь она
расположена не на вершинах гор, чтобы оттуда могла показывать и восхвалять
себя. И наоборот, находится не на обширнейших долинах, чтобы не оказаться
открытой со всех сторон. Расположение этого города было благоразумнейшим
и соответствующим наилучшему замыслу. Ведь на вершинах гор жизнь сопря-
жена с неблагоприятным тяжелым климатом, с ветром, с сильными бурями, с
крайними неудобствами и неприятностями для жителей. С другой стороны, сре-
ди неизмеримых просторных равнин она была бы связана с влажностью почвы,
загрязненностью воздуха, туманами. Итак, город, стремящийся избежать всех
этих неудобств, расположен в таком месте, что выбрал среднее между крайно-
стями (а это наилучшим образом доказано относительно всякого дела) и доста-
точно удален как от неровности гор, так и от однообразия равнины. Так что я
прихожу к выводу, что город не лишен выгоды ни того, ни другого местонахо-
ждения и пользуется их преимуществами с удивительным и благородным удо-
вольствием.
Ведь лежащие к северу Фьезоланские холмы являются как бы некими бас-
тионами города и отражают сильную мощь стужи и яростный напор борея и ак-
вилона. От южного же ветра, сила которого меньше, его предохраняют более
низкие холмы. С остальных же сторон простираются холмы, максимально со-
греваемые солнцем, но более открытые зефирам. Итак, в этом месте существу-
ют спокойствие и высшая соразмерность, и всякий раз, когда удаляешься от них,
тебя встречают либо более суровые стужи, либо жар солнца, куда бы ты ни на-
правился.
Сам же город, хотя на его просторах расположены холмы и долины, окру-
жен внушительным кольцом стен, однако не до такой степени мощных, чтобы
167

он мог показаться либо слишком робким и недоверчивым по характеру своих
обитателей, либо, наоборот, чересчур небрежным, так чтобы дерзкий или без-
рассудный человек сумел захватить его.
Что же мне рассказать о многочисленности населения, о великолепии зда-
ний, об украшении храмов, о невероятной, вызывающей восхищение роскоши
всего города? Клянусь, что все это замечательно и их достоинства также отме-
чены красотой.
Флоренция является самой лучшей в этом по сравнению с другими городами,
что можно определить по ним самим. Ведь те, кто какое-то время находится в от-
лучке, когда возвращаются во Флоренцию, думают обычно об одном: насколько
же этот самый цветущий город превосходит все остальные. Во всем мире не най-
дется другого города, у которого было бы все необходимое для украшения.
У того население невелико; этот же в недостаточной степени украшен здани-
ями; ну а тот, хотя и в меньшей мере испытывает недостаток в подобных вещах,
зато расположен под мрачным небом. Некоторые города настолько неопрятны,
что если кто-нибудь из жителей ночью сделает какую-нибудь мерзость, то утром
выставляет ее перед глазами людей и выбрасывает на улицу, чтобы топтали но-
гами, и ничего более отвратительного нельзя придумать. Ведь если бы там были
тысячи дворцов, несметные богатства, бесчисленные толпы людей, все равно
презирал бы я этот зловоннейший город и никогда не оценил бы его высоко. По-
добно тому как при изуродованном теле (хотя бы все остальное было прекрас-
ным) человек не может быть счастливым, так и в городах, если они неопрятны
(хотя бы и присутствовало в них все остальное), никоим образом не может быть
красоты. Кто же не видит, что если у какого-либо города отсутствует внешняя
привлекательность, то ему недостает высшего и величайшего из украшений.
Итак, мы видим, что Флоренция настолько изящна и опрятна, что нигде дру-
гого столь же нарядного города не найдется. Она является единственным горо-
дом в мире, в котором ты не встретишь ничего отвратительного для глаз, ниче-
го противного для обоняния, ничего грязного под ногами. Существуют вели-
чайшее благоразумие и предусмотрительное старание жителей для того, чтобы
только здесь, в городе, находящемся далеко от всякого безобразия, ты смог бы
встретить все, что способно доставить радость и веселье.
Итак, она превосходит великолепием по крайней мере все города, которые
существуют в настоящее время, величием же и роскошью - как те, которые су-
ществуют сейчас, так и те, которые были когда-то. И это бесспорно. Ведь при-
сутствует в ней невиданная нарядность, и она просто невероятно прекрасна в
глазах тех, кто никогда Флоренцию не видел. Даже мы сами, живущие в ней, ка-
ждый день восхищаемся ею и не можем насытиться этим. Что удивительно, так
это то, что в таком населенном городе никогда не появляется ничего грязного;
сколько бы ни лилось дождевой воды, она не помешает тебе проникнуть в го-
род посуху, так как обычно дождевая вода собирается в удобных каналах и ухо-
дит в землю. Поэтому не только комнаты роскошных домов вымыты и опрят-
ны, как в других городах, но также и улицы, и дороги этого города.
Итак, ни один иной город не имеет в равной степени ни изящества, ни укра-
шенных зданий, ни красивых сооружений, не обладает ни здоровым характером
местности, ни многочисленностью жителей.
168

От первого до последнего из этих условий имеется во Флоренции все, что
только может иметь блаженный город. Если ты наслаждаешься древностями,
то найдешь многие их следы как в общественных, так и в частных зданиях. Ес-
ли же ты жаждешь нового, то ничего не существует более великолепного и бли-
стательного, чем новые здания. Трудно даже описать, сколько пользы, а также
красоты доставляет река, которая протекает посреди города. Берега реки со-
единяют четыре моста, великолепно построенных из квадров, причем таким об-
разом, что ни одна из наиболее известных дорог не прерывается из-за реки, и ты
идешь через город с таким удобством, словно бы он вообще не был разделен ни-
какой рекой. По обеим сторонам реки располагаются великолепные улицы и
богато украшенные портики [домов] знатных семей, а рядом с ними всегда на-
ходится множество людей. Дома же, расположенные вблизи реки, отчасти омы-
ваются ее волнами, отчасти же несколько удалены .от нее, так что остается про-
странство, находящееся посредине улицы, где многочисленная толпа может
продвигаться, или же заниматься делами, или предаваться развлечениям. Ведь
ничего не может быть приятнее прогулок в подобном месте, если ты там ока-
жешься, как в полдень (если прохладно), так и вечером.
Однако что это я занимаюсь каким-то одним местом? Что это я брожу воз-
ле берега, подобно рыбаку? Словно нет иного района, столь же великолепного,
и не блистают равной или даже большей красотой вообще все части этого горо-
да. Что есть во всем городе до такой же степени прекрасного или великолепно-
го, что могло бы сравниться с его правительственным зданием. Мне, конечно,
стыдно перед другими городами за то, что столько раз приходит в голову срав-
нение с ними по этим поводам. Но ведь в одном из них украшена одна или в луч-
шем случае две улицы во всем городе; другие же лишены украшений до такой
степени, что можно заметить, как жителям очень стыдно перед пришельцами.
В нашем же городе нет ни одной улицы, ни одного района, которые не были бы
украшены громадными и великолепными зданиями. О Бог бессмертный! Что за
устройство домов, насколько же они прекрасны! Какой же великий дух зодчих
проявляется в этих творениях, а также совершенный вкус тех, кто в них прожи-
вает. Однако между другими зданиями города наиболее величественными ока-
зываются святые храмы и часовни, которые превосходят все остальные соору-
жения величиной и великолепием. Они размещены по городу как можно чаще,
дабы, как и подобает божественным местам, их почитали простые люди с бла-
гочестием, вызывающим восхищение, и соблюдали бы святую религию. Итак,
ничего нет более прекрасного, более роскошного или более великолепного.
Ведь граждане заботились и украшали священное место, а не оскверненное и
хотели, чтобы были прекрасны не только жилища живых, но и гробницы по-
чивших.
Но возвращаюсь к домам частных лиц, которые были задуманы с величай-
шей красотой и великолепием и воздвигнуты ради достижения изящества и при-
ятности. Что же может быть прекраснее или приятнее, чем вестибюли, атриу-
мы, мозаичные полы, триклинии и прочие помещения этих домов, которые ты
увидишь? Внимательно следует осматривать пространство зданий, вмещающих
целые толпы, оглядеть выступы, своды, филенчатые потолки, покрытые укра-
шениями, а также отметить, что летние покои отделены от зимних, как это сде-
169

лано в большинстве домов. Для них отведены прекрасные комнаты с богатей-
шим убранством - золотом, серебром, драгоценными коврами. Но разве я на-
столько глуп, чтобы продолжать это перечисление? Я не сумел бы выразить
словами все великолепие, даже если бы имел сто языков, сто ушей и оглуши-
тельный голос.
Если же кто-нибудь очень захочет изучить город, то пусть сюда приходит и
осмотрит его; пусть пройдет его насквозь, но не как спешащий чужестранец или
торопящийся путник; пускай остановится, проникнется и созерцает. В самом де-
ле, разве имеет значение для прочих городов, что чужеземец медлит с отъездом.
Действительно, другие города даже если и имеют украшения, то они, по край-
ней мере, все находятся на площади или же, как я утверждаю, внутри первого
круга стен, так что если бы и нападали на этот город пришельцы, то все его кра-
соты уничтожены были бы. Если же они охраняли бы памятные места, если бы
следили не за домашними очагами, а за самым сердцем города, то ничего тако-
го с ними не могло бы произойти, за что они могли бы подвернуться осуждению,
поскольку в этих городах частные дома уподобляются храмам, а что касается
украшений вне этих домов внутри города, то они - убоги. Однако красоту Фло-
ренции невозможно оценить, если ее не рассматривать изнутри.
Ведь именно то, что в других способствует утрате репутации, ее прославля-
ет в высшей степени. Она же внутри стен имеет не меньше украшений и вели-
колепия, чем снаружи. Опрятными и украшенными являются не отдельные ули-
цы, но все части этого города. И подобно тому как кровь разносится по всему
телу, так и изящество и роскошь здесь проникают повсюду.
Среди всех зданий возвышается великолепная крепость величайшей красо-
ты и чудесного устройства, которая самим своим видом показывает, благодаря
чьим усилиям она была построена. Ведь обычно бывает, что в большой группе
имеется главный корабль, благодаря чему легко обнаружить, что именно на нем
находится вождь, который для всех остальных - глава и повелитель; подобным
же образом можно заметить, что и у этой крепости такой облик, что любой че-
ловек способен понять, что именно в ней размещаются лица, которые управля-
ют государством. Ведь она настолько великолепно устроена, настолько высоко
возносится, что заметно возвышается над всеми окружающими зданиями, так
что совершенно ясно, что ее предназначение выше, чем у обычного частного
дома.
Однако я сказал бы, что ей надлежит именоваться не просто крепостью, но
крепостью крепостей - настолько она велика. Настолько прочна стенами. Ког-
да же ты выходишь из дома, то повсюду тебе встречаются подобные здания, так
что кажется, будто у нас тот город, который располагается внутри стен, должен
был бы по справедливости называться крепостью. И подобно, как писал Гомер,
снегу, покрывающему и украшающему горы, когда он падает, а также и холмы,
и пышные поля1, так и эти здания покрывают все горы, холмы и равнины и ка-
жутся скорее упавшими с небес, чем созданными руками людей. И каково же
великолепие этих зданий, сколько в них роскоши, сколько украшений! Ведь они
более блистательны, чем городские, так как возведены в более красивых мес-
тах и построены с большей свободой ради удовольствия и наслаждения. Вслед-
ствие этого здесь нет недостатка ни в просторе, ни в портиках, ни в садах, ни в
170

парках. А что я мог бы рассказать о спальнях и гостиных, наряднее и велико-
лепнее которых ничего нет. А между всем этим - свет, пронизывающий листву,
цветущие луга, широчайшие реки, чистейшие источники, и, самое главное, сама
природа этих мест создана для радости. Ведь даже сами холмы блистают и про-
никнуты радостью, а взирающие на них не могут насладиться и насытиться зре-
лищем, вследствие чего, возможно, вся эта область является и справедливо на-
зывается неким раем, которому во всем мире ничего нет равного как по красо-
те, так и по радости. Люди, которые приезжают во Флоренцию, сразу же пора-
жаются, когда издали с какого-нибудь холма видят панораму города, весь раз-
мах его укреплений, все обилие его деревень.
Они кажутся и издали видимыми; когда же ты с ними знакомишься, то они
не выглядят приукрашенными, как это бывает с фальшивой красотой. Но на-
сколько все упорядочено, настолько и они блистают разным блеском так, что
чем больше изумляешься, тем больше укрепляешься во мнении относительно
великолепия этого города. Вследствие этого панорама вилл и предместий и са-
мого города намного выигрывает благодаря красоте предместий. Когда же при-
езжают чужеземцы, то они (хотя и чужаки) настолько бывают захвачены бле-
ском, красотой и величием города, что восхищаются так, словно поражены им.
Хочу прежде всего отметить еще кое-что, что мне кажется одним из важ-
нейших аргументов в доказательстве величия этого города, о чем должно быть
сказано. Этот город участвовал во многих войнах против могущественных вла-
стителей, сопротивлялся им, поражал их, когда они появлялись и наводили
страх. Единством, силой, величием души превосходил он тех, кто полагал, буд-
то жители окажутся слабее и не смогут сопротивляться. Совсем недавно город
настолько напряг все свои силы против могущественнейшего и жесточайшего
врага, угрожавшего ему в течение многих лет, что привел в восхищение всех.
Этот герцог2, чья сила и могущество устрашали и заальпийские народы, и всю
остальную Италию, окрыленный надеждами, вдохновленный победой, захваты-
вающий все с ошеломляющим успехом, подобный буре, обнаружил, что ему
противостоял лишь один этот город, который не только обуздал захватчика и
воспрепятствовал его победам, но также после долгой войны сокрушил его. Од-
нако о подвигах этого города время рассказывать наступит несколько позже,
теперь же возвратимся к тому, о чем говорили.
Я говорю, что все люди настолько были восхищены величием усилий и про-
должительностью войны, что приходили в изумление, откуда же столько лю-
дей, столько сил, столько денег находилось в достаточном количестве у этого
города. Но все это изумление, все это оцепенение сохранялось у людей надолго
лишь в том случае, если они давно не видели этого чудесного города и не созер-
цали его великолепия. Когда же они его видят, то исчезает это изумление и про-
падает восторг. Мы видим, как он неколебимо стоит между всеми, и кто бы ни
прибыл во Флоренцию, тот утверждает, что и он поддается этому впечатлению.
Ведь как только он увидит город, как только перед его глазами предстанет все
изящество его зданий, все его великолепие, все величие, когда он увидит прево-
сходные дворцы, мраморные храмы, базилики, совершенные дома, стены с баш-
нями, дворцовые просторы, роскошь, блеск, украшения, все это немедленно так
повлияет на состояние души и рассудка всех, что люди уже не поражаются ве-
171

личайшим и грандиозным подвигам этого города, нет! Они скорее начнут рас-
сказывать всему миру о достигнутом им величии и могуществе. Поэтому можно
утверждать, что этот город в высшей степени достоин удивления, и никто не в
состоянии достойно описать словом или оценить разумом его красоту и вели-
чие. Однако насколько увиденное превосходит услышанное, настолько увиден-
ное превосходит представление о нем. На самом деле я не знаю, что считают
другие, но, как я полагаю, именно это и является наиболее весомым аргумен-
том, так что даже его одного оказалось бы достаточно, чтобы подтвердить и уп-
рочить это невероятное превосходство данного города.
И не может этот вызывающий такой восторг город, хотя бы раз увиден-
ный, легко из души исчезнуть и стереться. А в самом городе не существует
большей силы, чем величие духа и честь, которые сохраняются неизменны-
ми. Ведь если бы кто-нибудь рассказал мне о невероятном и неслыханном по-
ступке борцов, вступивших в состязание, и было бы известно заранее, что
один боец, сражаясь с другими, побеждал бы и другие противники были бы
сокрушены его цестом; если бы он один победил и устранил многих соперни-
ков; если бы он остановил несущиеся квадриги, или же целый стадий нес на
себе живого быка (что, как рассказывают, делал Милон Кротонский), или же
стоял на твердом щите так прочно, что его никакими усилиями нельзя было
бы столкнуть с него (что мы могли прочесть в деяниях Полидаманта), а пос-
ле всех вышеперечисленных подвигов прибавил бы еще и что-либо услышан-
ное, то разве показалось бы невероятным то, что люди, возможно, и не изу-
мились бы этому, если сами видели этих борцов и разглядели мощь их тел, ко-
торая, конечно же, непременно была бы заметна. Обычный человек счел бы
возможным не только то, что было описано, но и то, что такие борцы в со-
стоянии совершать еще большие подвиги. Все это я изложил для того, чтобы
стало ясно: в случае если бы кто-нибудь стал мне описывать или настаивать
на возможности подобных подвигов, то было бы необходимо немедленно по-
казать четкое изображение могучего человека, так чтобы были видны благо-
родное сложение его тела и красота и мощь его членов.
Так и городу необходимо обладать бесконечной силой, великолепием и
иметь мощь как украшение для того, чтобы все восхищение, которое вызывает
этот величественный и прекрасный город, не превратилось бы в нечто противо-
положное, когда его увидят, и не изменилось бы к нему отношение людей. Да и
что можно сказать еще при том, что происходят большие изменения во мнени-
ях, решениях, убеждениях, кроме того, что величие и достоинство этого города
настолько велики, что их не в состоянии ни описать языки рассказчиков, ни
представить воображение слушателей. Ведь всегда Флоренцию все прославля-
ют и всегда прославляли, но не найдется такого человека, которому она не по-
казалась бы более прекрасной, когда он сам ее увидел, чем когда он представ-
лял ее по рассказам. А поэтому я не опасаюсь, что найдутся многие люди, кото-
рые обвинят меня в безрассудстве и дерзости из-за того, что я взялся за такое
дело. Но я не смог, рассматривая столь великий город, не восхищаться, а восхи-
щаясь, скрыть свою похвалу. И если мне не удастся достигнуть того, чего никто
еще не сумел достигнуть, то будет справедливее простить меня, а не обвинять.
Однако пора уже возвращаться к рассказу.
172

За виллами расположены укрепления. Укрепления же из того района, в ко-
тором они защищают виллы, просто ничто по сравнению с теми, что прилегают
к величайшей и известнейшей крепости. Сама крепость находится посредине го-
рода как некий страж и повелитель. Город окружает ее поодаль, каждая часть -
на своем месте. Поэт мог бы говорить о луне, окруженной звездами, и все они
кажутся прекрасными. Подобно тому как в круглом щите, где одно кольцо ле-
жит внутри другого, а самое внутреннее кольцо совпадает с центром, так и здесь
мы видим районы, словно бы кольцами окруженные и охватывающие друг дру-
га. Среди них сама крепость - середина и центр всего города. Город же окружен
стенами и предместьями. В свою очередь, вокруг предместий лежит пояс вилл,
а вокруг вилл расположены поселения. Весь этот большой район охватывается
еще большим кругом; между поселениями находятся укрепления и башни, кото-
рые оказываются наилучшим убежищем для крестьян.
Количество же жителей настолько велико, что все имения заполняются
[людьми] крайне легко. Что же мне рассказать о прелести и изобилии продук-
тов? О совершенстве полей? Это отмечается всеми и не нуждается в каком-ли-
бо описании. Только одно я замечу: едва ли можно найти еще такую землю, ко-
торая бы кормила столько жителей. В немногих городах имеется такое количе-
ство жителей, как во флорентийской деревне; она кормит всех их вместе с насе-
лением города, так что хватает не только для поддержания жизни, но и для удо-
вольствий, и при этом она не нуждается в помощи извне. В конечном счете этот
город является великим не только внутри крепостных стен, но и за их предела-
ми, и невозможно представить себе что-либо прекраснее его.
Поэтому если найдется какой-нибудь человек, который станет утверждать,
что у названного города имеется недостаток, так как он не является примор-
ским, то, на мой взгляд, он будет сильно ошибаться и, по сути, превратит в не-
достаток обстоятельство, которое следует хвалить. Да, близость моря может
приносить пользу в отдельных случаях, что необходимо отмечать и хвалить, в
других же она окажется чересчур неблагоприятной. Ведь неудобства, которые
испытывают приморские города, многочисленны, и столь же многочисленны
опасности, которым такие города непременно подвергаются. Платон Афин-
ский, самый великий философ, описывая в своих книгах город, в котором люди
живут счастливо и блаженно, тщательно исследовал, что должен этот город
иметь и чего он должен быть лишен; и прежде всего он указал, что такой город
должен быть значительно удален от моря3. Ведь этот мудрец полагал, что при-
морский город никоим образом не может быть счастливым, если он либо распо-
ложен на берегу, либо совсем близок к морским волнам. Он поведал о множе-
стве несчастий, о многих препятствиях для благополучной жизни, которые дос-
тавляет близость моря.
И в самом деле (если только мы хотим правильно оценить то обстоятельст-
во, что город расположен в таком месте), это доставляет неприятности, по-
скольку приходится опасаться всех от Таная до Трапезундского Гадеса. В таких
городах недостаточно знать только то, чем занимаются соседи, какие замыслы
они лелеют, к чему готовятся - ведь мы опасаемся и остерегаемся либо их
скрытых интриг, либо явных нападений; приморским же городам угрожают
Египет, Финикия, Колхида, Скифия, мавры, жители Гадеса, варвары и другие
173

народности. Но если нас нередко обманывают замыслы соседей, что же тогда
говорить о замыслах других народов? Ведь иногда даже нападения на суше, ко-
торые обыкновенно бывают более медленными, происходят прежде, чем кто-
нибудь к ним успевает приготовиться; чего же тогда нужно ожидать от быстро-
ходных кораблей? Такое нередко случается и в наши дни, и поэтому мы не мо-
жем надеяться на то, что таких нападений когда-нибудь не станет. Мы знаем,
что подобное очень часто случалось в прежние времена; и поистине было бы
чрезвычайно неумно устремляться навстречу опасности по собственной воле,
когда можно оставаться в спокойствии и безопасности.
Если же эти доводы не подействовали на тех, кто предпочитает реки и их
берега, то, может быть, таких поколеблют примеры древности? Пусть читают
латинских и греческих авторов и отметят в их сочинениях, что было много слу-
чаев, когда уничтожались приморские города, что многие государства, хотя и
процветали в делах, обладали людьми и богатствами, были захвачены неприя-
телем с моря раньше, чем смогли его заметить. Если же вдуматься в это, то
станут считать, что для города, удаленного от моря, это обстоятельство не толь-
ко не является недостатком, но, наоборот, актом величайшего благоразумия,
как и все остальное. Троя, столь благороднейшая "вершина и небеса Азии" (как
говорил поэт), "прекрасное создание"4, дважды была захвачена с моря и разру-
шена. В первый раз - неожиданным приходом Геракла и Теламонида5, во вто-
рой - обманом Агамемнона и Одиссея6. И ни в коем случае этот самый процве-
тающий город не был бы захвачен, если бы не близость моря. Десять лет было
безуспешно потрачено на сухопутные сражения, пока наконец не прибегли к ко-
раблю и воде, наиболее подходящим средствам для борьбы хитростью. И когда
горожане днем посчитали себя освобожденными от осады, поскольку ничего
враждебного нигде не появлялось и не подозревалось, "тою порой аргивян суда,
построясь фалангой, от Тепедоса в тиши под защитой луны молчаливой к бере-
гу вновь знакомому шли"7. А немногим позже: "грабят без вас и разносят Пер-
гам подожженный! Вы же только теперь с кораблей высоких идете"8. Вот она,
награда от моря! Вот эта близость, которую как будто следует восхвалять!
Но зачем мне вспоминать отдаленное прошлое? Мы читаем, что Генуя, бла-
городнейший город Италии, во время Второй Пунической войны, была захваче-
на и разрушена до основания Магоном, сыном Гамилькара9. Я мог бы вспом-
нить разрушение Фокензии10, Сиракуз11, Александрии12, Афин13. Что, разве не
стало море из-за пиратских кораблей для римского народа, процветающего и
повелевающего миром, на долгие годы настолько опасным, что многие города
его оказались под угрозой крайних бедствий. Тот народ, который победил весь
мир, оказался не в состоянии обезопасить от вторжения кораблей свои примор-
ские города. Добавьте к этому плотность воздуха, переменчивость погоды, бо-
лезни, делающие людей бледными, то есть нездоровую прибрежную местность,
и все немилосердие мест, близких к морю. Меньше всего тебя должно удивлять
в силу всех этих причин, если благоразумнейший город откажется от порта, что-
бы обрести спокойствие, и предпочтет избегать волн моря, чем им подчиняться.
Чего же еще недостает Флоренции кроме порта? Я опасаюсь того, как это
будет воспринято кем-либо, но все-таки скажу то, что чувствую. Кажется, что и
это, как и все остальное, устроено этим городом с глубоким смыслом и высшим
174

благоразумием. Ведь хотя он и удален от берега настолько, что полностью из-
бавлен от всех бедствий, которые приносит близость моря, этот город тем не
менее соседствует с портами, так что не лишается выгоды от моря. Итак, в этих
делах Флоренция якобы уступает приморским городам, для которых победа, од-
нако, оборачивается поражением. Их порт и берега, конечно, приносят некото-
рую пользу, но она сама тесно связана и сопряжена со многими несчастьями и
многочисленными бедствиями. Флоренция же так использует близость моря,
что получает от него чистую выгоду, не связанную ни с какими делами и непри-
ятностями. Ничего не приносит это удобство, кроме нездорового воздуха, влаж-
ности от воды помимо того, что осенние ветры все приводят в беспорядок и рас-
пространяют болезни. А та польза, которую извлекают, сколь бы она ни была
мала, является чистой и наименее вредной и опасной.
Мне также представляется, что Флоренция по этой же причине была удале-
на и от нижнего моря14, чтобы сохранить выгодное положение по отношению к
верхнему морю, и этот замысел должен высоко цениться. Ведь если бы она бы-
ла расположена ближе к одному берегу, добавилось бы еще и то неудобство,
что она оказалась бы больше удалена от другого (помимо того, что стала бы
опасаться многих бедствий из-за близости моря). А поэтому она впала бы одно-
временно в две крайности, оказавшись либо в чрезмерном удалении от моря, ли-
бо в чрезмерной близости от него. Теперь же она удалена настолько от каждо-
го берега, что кажется, будто она не удовольствовалась бы ни одним из них, но
использовала бы и тот, и другой. Ведь стоит она между Тирренским и Адриати-
ческим морем, словно некая царица Италии, расположенная под чистейшим и
здоровейшим небом, не удаленная ни от гор, ни от равнин. Здесь самые солнеч-
ные поля, там подымаются веселящие взор холмы. Река течет между берегами,
являясь величайшим украшением и принося еще большую пользу. В самом же
городе имеются удивительная роскошь, несравненный блеск, ошеломляющие
украшения, величайшее великолепие, а также грандиозное и неслыханное изя-
щество вилл, красота которых превосходит земную - все исполнено радости, на-
слаждения, блеска. Во всем том, что относится к убранству, Флоренция превос-
ходит города не только Италии, но и других государств.
В качестве предмета обсуждения напрашивается вызывающее восторг изо-
билие совершенных предметов, и я постоянно нахожусь под натиском и силой
его и не имею возможности остановиться. Мне уже кажется, что я поступил не
совсем верно, когда, рассуждая об украшениях этого города, обошел внимани-
ем те из них, которые являются наиважнейшими. Словно в ослеплении я зани-
мался великолепием и блеском этого города, которые следовало бы отнести со-
всем к другому предмету, и избегал говорить о многочисленности жителей, о
количестве войска, о доблести, о талантах, о человечности граждан, в чем, соб-
ственно, и заключается величайшее украшение и о чем следует помнить преж-
де всего.
Следовательно, уже определилось, с чего мне начинать и о чем нужно рас-
сказывать в этих главах о тех, кто обитает в этом городе. И поскорее вернемся
к рассказу, раз уж совершена ошибка; несколько задержимся и рассмотрим те
предметы, о которых уже было упомянуто, и те, о которых мы будем говорить
дальше, чтобы над нами впредь не тяготело заблуждение.
175

Глава П
О ПРОИСХОЖДЕНИИ ФЛОРЕНТИЙСКОГО НАРОДА
Итак, выше было показано, каким является этот город. Теперь же надле-
жит рассмотреть, каковы его жители. Следовательно, для нас было бы жела-
тельно сначала присмотреться к этому народу (как это обычно делают, когда
дело касается частных лиц), а затем разглядеть, откуда этот народ ведет свое
происхождение, а также что он совершил в прежние времена в делах внешних и
внутренних. Я полагаю, что начать надо (как указывал Цицерон1) с самого на-
чала. Итак, от какого народа ведет он свое происхождение? Кем были его пред-
ки? Какими лицами был основан этот знаменитый город? Узнайте же, о люди
флорентийские, узнайте о вашем происхождении и роде! Подумайте, насколько
же вы превосходите все остальные народы!
Ведь у других народов предки являлись либо беглецами, либо изгнанниками
из родной страны, либо сельскими жителями, либо темными пришельцами, ли-
бо никому не известными людьми. Вашим же предком является римский народ,
победитель и властелин вселенной! О бессмертный Бог, разве не даровал ты
этому народу столько благ, что кажется, будто для его украшения служит все,
чего только можно пожелать, и все, что только существует повсюду...
Однако изо всех этих благ главным является то, что род флорентийцев про-
исходит от римского народа. Разве когда-либо в мире существовало какое-либо
племя, которое было бы прекраснее и могущественнее во всех видах доблести,
чем римский народ? Его подвиги настолько знамениты, что величайшие деяния
прочих народов по сравнению с их величием кажутся детскими забавами. Рим-
ское государство охватывало всю землю и в течение многих столетий управля-
лось с величайшим искусством, так что от него осталось больше примеров доб-
лести, чем от всех прочих государств во все времена. Внутри этого государства
выделялось огромное количество людей, обладавших настолько исключитель-
ными достоинствами, что не нашлось бы на всей земле когда-либо таких людей,
которые были бы им равны. Даже если и не упоминать о других лучших и дос-
тойнейших людях и главах сената, где в мире ты найдешь кроме города Рима, в
каком племени - Фабрициев, Коррунканов, Дентатов, Фабиев, Дециев, Попли-
кол, Регулов, Камиллов, Павлов, Марцеллов, Сципионов, Катонов, Гракхов,
Торкватов, Цицеронов2! Ведь если ты ищешь знатности, то нельзя во всем ми-
ре найти кого-либо знатнее римского народа, если богатства - то ничего более
изобильного, если же великолепия и пышности - то ничего более блестящего и
славного, если же величия власти - то не было среди океана земли, которая не
была бы подчинена силой оружия его власти.
Вот почему вам, о флорентийцы, также принадлежит господство над миром
как обладание собственностью по наследству, подобно отцовскому имуществу.
А также по этой причине все войны, которые только ведутся флорентийским на-
родом, являются наисправедливейшими, и когда этот народ ведет войну, то он
просто не может вести ее несправедливо, поскольку все эти войны ведутся либо
ради защиты своих владений, либо за возвращение их, и очевидно то, что все за-
коны и любое право допускают оба этих вида войны. Ну а если слова предков, их
176

знатность, доблесть, величие и великолепие украшают также и сыновей, то ниче-
го не найдется в целом мире, что могло бы оказаться выше достоинства флорен-
тийцев, поскольку они ведут свой род от таких прародителей, которые превосхо-
дят всех остальных людей во всех видах славы. Разве существуют такие люди, ко-
торые не признали бы себя рабами римского народа? А какой же раб или воль-
ноотпущенник поспорит о достоинстве со своим господином или его же детьми?
Или же станет считать себя выше их? Таким образом, этот народ имеет право
гордиться тем, что он имеет предков и родоначальников, столь славных родом.
И все же, когда произошло племя флорентийцев от римлян? Я считаю весь-
ма существенным то правило, которое соблюдается при наследовании царского
титула (как нам передают историки), а именно: чтобы только тот сын по праву
именовался царским, который родился тогда, когда его отец уже обладал цар-
ским достоинством; те же сыновья, которые родились раньше или позже, не
считались бы царевичами и не обладали бы правом наследования отцовского
царства. И, конечно же, любой человек только тогда создает наиболее прекрас-
ные и блистательные творения, а также предстает во всем своем блеске, когда
он сам в наибольшей степени процветает и обладает максимальным величием.
Кажется, что сама удача (не знаю, каким образом) поднимает дух и создает вы-
сокий настрой души, так что величайшие люди, делая что-нибудь, могут даже и
не стараться: у них и так все получится возвышенно и великолепно. Но такое
происходит в то время, когда сам человек достиг высшего превосходства.
Итак, эта величайшая колония римлян была основана в лучшие для них вре-
мена, когда более всего процветала власть римского народа, когда могущест-
веннейшие цари были укрощены силой оружия. Карфаген, Нумансия, Коринф
совсем исчезли. Все земли и моря оказались под властью этого народа. Никакие
враги не вредили римскому народу. Ведь еще не уничтожили свободу Цезари,
Антонии, Тиберии, Нероны3 - чума и погибель республики, но процветала свя-
тая и незыблемая свобода, которая, однако, вскоре после основания упомянутой
колонии была уничтожена злейшими разбойниками. Полагаю, что именно от-
сюда берет начало то, что в этом государстве (как мы можем заметить) имелась
и сохраняется теперь выдающаяся по сравнению с другими государствами осо-
бенность: а именно то, что флорентийцы больше остальных прославляют сво-
боду и крайне враждебны тиранам. Я также считаю, что именно с тех самых пор
Флоренция испытывала такую ненависть к захватчикам власти и погубителям
республики, что кажется, будто она даже еще и сейчас не забыта. Но если
какие-то следы славы этих захватчиков власти еще и сохраняются, то эта рес-
публика их презирает и ненавидит.
Для флорентийского народа не является новым пристрастие к партиям, и воз-
никло оно не в близкие к нам времена (как принято думать). Этот спор начался го-
раздо раньше. Когда нечестивые люди злодейски напали на государство, уничто-
жили свободу римского народа, его великолепие и достоинство, тогда флорентий-
цы возгорелись этим пламенем, тогда-то этот спор и это пристрастие к партиям
появились у флорентийцев, и они постоянно сохраняются вплоть до сегодняшнего
дня. И если даже иначе эти партии назывались в разные времена, то не по той при-
чине, что их сущность была различной. Ведь всегда была поставлена одна и та же
задача, направленная против захватчиков и воспринятая с самого начала, и она
177

сохранялась с [завидным] постоянством до сегодняшнего дня. Клянусь, справедли-
вая ненависть и любовь к родине куда больше, чем та, которую проявляют по обя-
занности. Кто смог бы противостоять власти римлян, созданной с такой добле-
стью? Благодаря ей Камилл, Публикола, Фабриций, Курий, Фабий, Регул, Сципи-
он, Марцелл, Катон4 и другие бесчисленные святейшие и благоразумнейшие люди
создали эту власть, которая досталась Калигуле и такого же рода бесчеловечным
и жестоким тиранам, которые не сопротивлялись порокам, не обладали никакой
добродетелью. Словно бы одно соревнование было среди них, в котором эти лица
между собой состязались по мере своих сил. Они так стремились к истреблению
граждан Рима, используя любые жестокости, словно получили бы высшую награ-
ду, если бы в этом городе не осталось никакого благородства, никакого разума и
вообще не сохранилось бы никаких граждан. Ведь Гай Калигула, когда совершил
величайшее кровопролитие (насколько это ему удалось, так как происходило все
это в огромном городе и большое количество людей при этом все же уцелело),
уже утомившись от уничтожения и убийств, однако так и не сумев никоим образом
насытить жестокость своей души, воскликнул ужасным голосом: "О если бы рим-
ский народ имел одну голову, которую я сумел бы отрубить единым ударом!"5. Это
доказывает его лютый нрав. Соответственно он и действовал: никогда не мог на-
сытиться кровью граждан и опустошил бы город полностью, если бы сам прожил
немногим дольше. Вонзен был меч в сенаторское сословие, перебиты наилучшие
и светлейшие мужи - консуляры и триумфаторы, - уничтожены полностью их се-
мьи. Только один плебс оставался в городе, да и тот ежедневно в результате
убийств уменьшался в числе, подобно скоту в стаде. Калигула присоединил к этой
ужасающей жестокости также и чудовищные мерзости, такие, которые даже
нельзя назвать обычными, но для любого времени неслыханные. О них не следу-
ет и вспоминать без проклятия: три из его сестер, одна за другой, были им обесче-
щены и открыто являлись наложницами брата6. Не этих ли императоров, не этих
ли прекрасных цезарей некоторые люди считают достойными похвалы? Что за
подонки, что за чудовища в образе людей! И кого же может удивить то, что в ре-
зультате всего этого наша республика обрела такую ненависть к партии их сто-
ронников, что сохранила ее вплоть до сегодняшнего дня.
Разве существовало когда-нибудь более справедливое негодование? Или
кто-нибудь предавался такой скорби, как флорентийский народ, когда он уви-
дел, что римский народ - его прародитель и предок, который раньше повелевал
чуть ли не всем миром, покоренным благодаря его величайшей доблести, - по-
сле падения свободы сам оказался терзаемым жесточайшим образом отврати-
тельнейшими людьми, а ведь если бы республика оставалась могучей, то они
были бы последними из отбросов общества? А что же поведать о Тиберии Це-
заре? Правда, он правил перед Калигулой, но совсем не обязательно расстав-
лять по порядку тех, кто сам не следовал ему и не был наделен разумом. Разве
когда-нибудь было возможно увидеть или услышать что-либо более ужасное
или же более постыдное, чем жестокость Тиберия во время убийств и мучений
граждан Рима (особенно в период его пребывания на Капри) или чем его рас-
путство, страсть нечестивая и неслыханная7. Мне кажется, что следует считать
позором для Италии то, что в ней хоть когда-то существовали подобные приме-
ры гнусности. Однако если названные императоры - ужаснейшие и несущие
178

гибель, то кто же из сменивших их был лучше? Кто из них? Конечно же, Нерон,
и Вителлий, и Домициан, и Гелиогабал8. Да и в самом деле, было бы затрудни-
тельно описать, сколь великой добродетелью обладал Нерон, а заодно и чело-
вечностью. Его мать Агриппина благодаря сыну "вознесла в небеса" его удиви-
тельное "милосердие"9. И разве можно утверждать, что тот, кто проявил подоб-
ное "благочестие" по отношению к матери, оказался бы более человечным к
другим людям? Ведь он также сам поджег город, побуждаемый милосердием,
для того чтобы граждане не мучились из-за мороза.
О Гай Цезарь10, как же твои злодейства перевернули Рим! Но лучше мне это
обойти молчанием, поскольку нашлись такие люди, которые отнеслись с боль-
шим неодобрением к Лукану11, ученейшему и мудрейшему человеку, который
написал о тебе правду. И, возможно, они имели для этого основания: если даже
пороки были у тебя многочисленны и велики, они покрывались многими и ве-
ликими добродетелями. Вследствие этого о тебе будет благоразумнее промол-
чать. И точно так же я обойду молчанием твоего сына12, хотя мы и знаем, ради
чего ты приблизил его к себе, усыновив. Но умолчу обо всем этом и не стану
также вспоминать ни о его постоянной жестокости, ни о проскрипциях и убий-
ствах невинных граждан, ни об измене сенату, ни о разврате и бесчестиях жен-
щин, так как у него, как и у его отца, проявлялись признаки неких добродете-
лей, которые делали более терпимыми и его пороки.
У тех же чудовищ, которым вы передали власть, не было никаких доброде-
телей, смягчающих пороки, если, конечно, не считать за добродетель то, что
они всеми усилиями стремились уничтожить республику, а также не избегать
никакой мерзости, сколь великой она бы ни была. Вот почему, даже если и про-
пустить все остальное, чтобы не возмущаться всем этим, я не могу ни забыть,
ни умолчать о том, что вы открыли путь злодеям и всему дурному, что принес-
ли с собой ваши преемники во всех мыслимых видах нечестивости.
Однако к чему все эти рассуждения? Кто-нибудь может ответить: "Имеют-
ся две причины". Во-первых, чтобы доказать, что упомянутый город [Флорен-
ция] по справедливости поддерживает партии, враждебные императорам, и, во-
вторых, чтобы все одновременно поняли, что эта колония основана была в то
время, когда римский народ более всего процветал благодаря мощи, свободе,
разуму, а также прекраснейшим гражданам. Ведь после того как республика по-
пала под власть одного, прекрасные таланты, как утверждал Корнелий13, исчез-
ли, так что более всего имеет значение, была ли основана эта колония тогда же
или в более поздние времена, когда настолько благородство и доблесть римско-
го народа были уничтожены, что уже ничего прекрасного и ничего превосход-
ного те люди, которые покинули Рим, с собой не могли принести.
Теперь же никто не может сомневаться в том, что этот город превосходит
все остальные не только красотой, декором, местоположением, но также и до-
стоинством и знатностью рода, так как Флоренция имела таких предков, кото-
рым все, где бы они ни обитали, повиновались, поскольку были покорены силой
и доблестью [римского] оружия; кроме того, Флоренция была основана [этими
предками] как раз в те времена, когда римский народ больше всего процветал
благодаря своей мощи, знатности, доблести и талантам. Однако уже пора перей-
ти к остальному.
179

Глава Ш
О ТОМ, КАКИМИ ИСКУСНЫМИ ПРИЕМАМИ
ФЛОРЕНЦИЯ СОПРОТИВЛЯЛАСЬ ПРИНЦИПАТУ В ИТАЛИИ,
И О ДОБЛЕСТИ ГОРОДА,
КОТОРУЮ ОН ПРОЯВИЛ В ДЕЛАХ ВНЕШНИХ
Итак, наше государство, происходившее от подобных предков, не позволи-
ло погубить себя трусостью и тупоумием, а решило не существовать в мире и
спокойствии, довольствуясь родительской славой; оно полагало, что от себя
следует требовать большего и стремиться к большему настолько, насколько
оно превосходит все остальные государства благодаря своему происхождению.
И Флоренция до такой степени походит на своих предков в любой добродетели,
унаследовав также и их славу, что, по общему мнению, превосходит все осталь-
ные государства.
Флоренция не прекращала сражаться до тех пор, пока не превратилась в не-
коего предводителя всей Италии. И получила она это великолепие и славу, не
сидя на месте и зевая, не, наоборот, вооружая негодяев и обманщиков, но бла-
годаря тому, что она сама вызывала опасность на себя, а также благодаря вели-
чию своих советов, верности, бескорыстию, постоянству, поддержке и покрови-
тельству слабым.
Флоренция стремилась возвеличиться не столько богатством, сколько гораз-
до более удивительными способностями и благородством и считала прекрасным
возвыситься не силой, но справедливостью и человечностью. Благодаря этому
она смогла противостоять принципату в Италии, этим она создала себе авторитет
и славу. В противном случае она полагала бы, что умаляет добродетели предков,
поскольку считала разумным и правильным, что знатность родителей не только
приносит почет, но и налагает обязательства. Ведь достоинство и величие пред-
ков проявляются у потомков лишь при том условии, если сами потомки блистают
своей добродетелью. Мало того, если бы эти потомки оказались трусливыми или
беспутными либо уклонились бы от пути добродетели иным образом, то слава
предков не только не скрыла бы их позора, но, напротив, сделала бы его более
заметным. Ведь ничего не должно допускаться такого, что затмило бы свет от-
цовской славы, и глаза всех обращаются к потомкам в ожидании сохранения до-
бродетели предков и ее продолжения. Если же надежда на это окажется ложной,
то потомки будут не столько благородными людьми, сколько известными благо-
даря славе своего рода. А поэтому величие предков совершенно не идет на поль-
зу тем, кто выродился, поскольку оно снисходит только на благородные души на-
следников, словно озаряя их еще большим светом. Ведь достоинство и блеск ум-
ножаются, и люди возносятся к небесам, когда один и тот же человек обладает и
истинной добродетелью, и знатностью рода.
Если же говорить об этом государстве, то мы увидим, что здесь имеются и
примеры величайших добродетелей, и величайшие подвиги, в которых легко уз-
наются величие и добродетель римской души. Вот почему Флоренция прослав-
ляется благодаря, с одной стороны, величию и превосходству рода, а с другой -
собственным добродетелям и подвигам.
180

Но я полагаю, что уже достаточно сказано о знатности, происхождении, хо-
тя, впрочем, это ясно само по себе. О доблести же города, то есть о том, как он
действует в делах внутренних и за своими пределами, мне осталось поведать,
что я, разумеется, и сделаю как можно скорее. Однако данная речь не позволя-
ет изложить всю историю. Следовательно, я охвачу только отдельные события.
Но прежде чем перейти непосредственно к делу, мне кажется, что необхо-
димо сказать о другой проблеме и обратить на нее внимание, чтобы никто из
ученых не обвинил меня ни в ложном суждении, ни в бесстыдстве, ни в невеже-
стве. Первое из перечисленного - это грех глупости, второе—легкомыслия,
третьего также следует избегать. Итак, я не сомневаюсь, что глупцы станут ме-
ня подозревать в том, что я хотел снискать благосклонность народа благодаря
моему восхвалению и старался как можно больше привлечь к себе души людей,
а также и в том, что я переступлю порог истины, смешав правду с ложью ради
приукрашивания. Таких мне надо учить или скорее переучивать, чтобы они от-
казались от всех подозрений подобного рода. Я, несмотря на то что хочу быть
приятным всем и принятым всеми, открыто заявляю, что к этому стремлюсь и
этого добиваюсь, тем не менее никогда не пристрастен, так как хочу, чтобы дан-
ное сочинение обрело красоту и изящество. Я всегда считал, что добродетель, а
не пороки должна быть приятной, и не ожидаю и не требую никакой благодар-
ности за это восхваление. Я, конечно, был бы дураком, если бы полагал, что за
столь малое дело многие люди могут выразить благодарность. Но когда я вижу
этот прекрасный город, когда я восхищаюсь его превосходством, красотой, бла-
городством, изяществом, то как же я могу не соблазниться выразить словами
всю его красоту и величие. Именно это я считаю причиной того, что взялся за
перо, а не погоню за славой и поиск благорасположения. Мне несвойственно
предпринимать подобное дело ради снискания популярности, поскольку я пола-
гаю, что мои дела и без того находятся в хорошем состоянии, если, конечно, на
них не обрушится огромная злоба в результате этого восхваления. Разве я не за-
мечаю опасности, исходящей от всех людей, которых огорчает процветание
этой республики, и, конечно же, из-за этого сочинения я нажил бы себе врагов,
и даже теперь я не перестал опасаться этого. Мое восхваление, как полагаю,
вызывает ко мне враждебность всех завистников, всех инакомыслящих, всех,
кто был изгнан, укрощен, побежден (либо он сам, либо его предки) когда-ни-
будь этим государством, - словом, всех людей такого сорта. Поэтому я и опаса-
юсь, что их великая ненависть обрушится на меня.
Однако я выдвину положение, которое никто по справедливости не может
отвергнуть: ведь если я скажу что-нибудь пристрастно, ложно или дерзко, то
мои недруги окажутся правы; но если они сами усмотрят истину в том, что я го-
ворю, и я стану следовать в своем изложении по пути умеренности, тогда уж
пусть они на меня не гневаются. Что можно возразить против такого более чем
справедливого условия? Кто окажется настолько злобен и несправедлив, чтобы
предположить, будто я стремлюсь приукрасить город своими правдивыми по-
хвалами?
Следовательно, в соответствии со всеми вышеизложенными соображения-
ми можно утверждать, что я занялся данным сочинением не для того, чтобы по-
лучить благодарность или что-либо другое; подобное предположение меня мо-
181

жет справедливо разгневать. Но поскольку умы людей бывают разными, то я не
сомневаюсь, что, конечно, найдутся многие люди, которые сочтут мои доводы
недостаточными. Ведь для одних, по крайней мере, сама истина является нена-
вистной и тягостной; другие же либо по скверности своей природы, либо по не-
осведомленности в проблеме не желают знать ничего, что было бы истинно, за
исключением того, что для них приятно. Они будут упрекать меня в суетности
и клеветать, будто я не могу написать ничего искреннего. Таких я предупреж-
даю заранее, чтобы они не поступили со мной коварно и не бросились бы не-
ожиданно меня обвинять, но вместо этого посмотрели бы еще на то, что счита-
ют достойным порицания, и при этом помнили бы о том, что я от своего имени
говорю не об отдельных гражданах, их добродетели или превосходстве, но обо
всей республике, а поэтому даже если тот или иной человек из этого города и
был скверным, то несправедливо возводить обвинение на весь город, который
имеет обыкновение не столько следовать дурному, сколько, наоборот, пресле-
довать зло.
Никогда не существовало ни одного города до такой степени добронравно-
го, чтобы он полностью был очищен от дурных людей. Но, подобно тому как
немногие честные и прямые души не освобождают от позора глупую и испор-
ченную толпу, испорченность и скверность отдельных поступков не должны по
справедливости лишить заслуг все государство. Одни проступки являются част-
ными, другие же - всенародными, и они чрезвычайно отличаются друг от дру-
га. В частных поступках проявляются намерения одного человека, в обществен-
ных - всего государства, и в подобных делах, разумеется, обращают внимание
не на то, что чувствует тот или другой, но на то, что освящено обычаем и зако-
ном. Обычно рассматривают как деяние всего государства то, что совершается
большей частью народа. Однако в остальных государствах, конечно же, боль-
шая часть побеждает лучшую, и точно так же можно заметить, что в этом го-
роде, наоборот, лучшая торжествует над большей. А потому пусть никто не об-
виняет меня облыжно, поскольку поступки отдельных лиц не являются для ме-
ня укором [всей Флоренции], подобно тому как мужество римлян не умаляется
из-за хитрости Верреса, а храбрость афинян - из-за трусости Герсилия.
Если же мои противники желают понять, в чем превосходство этого города
и почему я восхваляю его не бессмысленно, пусть изучат весь мир и сами избе-
рут город, который и сравнят с нашим, но только не по величию и красоте, ко-
торые не имеют себе равных в мире, и не по знатности, перед которой все от-
ступают без пререканий, но по доблести и подвигам. Если они это сделают, то
начнут сами понимать разницу между этим городом и всеми остальными. Ведь
они не обнаружат ничего, что могло бы сравниться с этим городом, что достой-
но похвал.
В основном я всё сказал, но считаю, что на этом необходимо остановиться
подробнее. Если бы даже и нашли какой-либо город, о котором общее мнение
людей утверждало бы, что он в каком-то виде добродетели превосходит наш, то
это вызвало бы сомнение в существовании этого превосходства; ничего не най-
дется такого, что превзошло бы Флоренцию в любом виде добродетели. Ниче-
го не может быть равного ей в том, что достойно похвалы: ни верности, ни про-
зорливости, ни человечности, ни великодушия. Пусть к участию в этом споре
182

привлекают любой город, какой только захотят, никакое состязание Флорен-
цию не испугает. По всему миру могут искать государство, которое считалось
бы пользующимся величайшей славой в том или ином виде добродетели; хотя у
него и было бы стремление к великим подвигам и даже казалось бы, что оно
превосходит в этом отношении все остальные, все равно не сумеют найти на-
столько совершенное [государство], чтобы наш город не смог бы намного пре-
взойти другие, если только сами они не захотят ввести себя в заблуждение. Вы-
зывает изумление доблесть этого города, и он является непоколебимым образ-
цом во всем, что достойно похвалы. И как же я мог бы обойти молчанием то,
что, по общему мнению, признается величайшим достоинством этого города,
вследствие чего мы все время можем наблюдать, что все в нем предвидится с ве-
личайшей прозорливостью. Разве когда-нибудь в мире слыхали о чьей-либо по-
добной доблести, которую мы видим и которая была бы и сейчас характерна
для данного города? Ведь всегда казалось, будто свыше предопределено, чтобы
Флоренция приходила на помощь как можно большему числу людей, и все ощу-
щают ее щедрость, а более всех те, кто в ней больше всего нуждается.
Итак, все те люди, которые либо были изгнаны в результате волнений, ли-
бо обвинялись в недоброжелательстве и были лишены родительских очагов,
преследовались, и все они во Флоренции собираются как в едином убежище и
месте защиты. И никого уже нет во всей Италии, кто бы не считал, что он име-
ет две родины: для себя - свою собственную, а для всех - город флорентийцев.
Поэтому-то она и стала общей родиной и убежищем для всей Италии, к кото-
рому все в случае необходимости отовсюду сбегаются и принимаются с высшей
благосклонностью населением. Для этой республики характерно пристрастие к
добродетели и человечности, так что кажется, будто она провозглашает громо-
вым голосом: "Пусть никто не считает, что он лишен родины, пока продолжает
существовать город Флоренция!" И об этом прославленном городе больше сви-
детельствуют деяния, чем молва. Ведь там не только принимают [людей] с ра-
достными лицами, но, если они кажутся совершенно недостойными, им также
помогают [материальными] средствами и деньгами, опираясь на которые эти
люди могут либо с достоинством остаться, либо, если того пожелают, возвра-
титься к родным пенатам. Разве это не истина? Разве кто-нибудь может услы-
шать возражения врагов? Наоборот, бесчисленны свидетели этого, которые
испытывали затруднения, когда были несправедливо изгнаны из своих родных
городов, получили помощь из общественных средств и возвратились в родные
места в силу благодеяния этого города.
Множество городов являются свидетелями того, что, когда они сопротивля-
лись заговору соседей или насилию тирана, Флоренция поддерживала их своим
советом, силой, деньгами и продолжала оказывать эту поддержку в самые тяже-
лые времена. Умолчу о союзе между погрязшими в раздорах народами, кото-
рый был создан этим городом; умолчу о посольствах, направленных для того,
чтобы духовно объединить людей. Везде, где вспыхивает ярость, это государст-
во как можно быстрее использует свой авторитет. Следовательно, разве воз-
можно, чтобы Флоренция поддерживала все и вся ради чужого удобства и при
этом не именовалась бы добродетельной? Или же ее не прославляли бы подо-
бающим образом за все ее добродетели и заслуги? Ведь Флоренция никогда не
183

чинила другим государствам несправедливости силой оружия и не оказывалась
в роли зрителя чужого несчастья. Но в первую очередь старалась со всей стра-
стью словом и властью противостоять врагам, обуздывать их и сохранять мир,
если могла этому содействовать советом. Если же соглашение не могло быть
достигнуто, то она оказывала помощь той стороне, которая больше всех по-
страдала в результате несправедливости. Ведь Флоренция всегда защищала сла-
бых так, как если бы существовала исключительно для заботы о том, чтобы ни-
какой народ Италии не находился под угрозой гибели. Итак, ее невозможно бы-
ло заставить бездействовать, либо быть пугалом, либо ничего не делать для тех,
в отношении кого другое государство чинило бы несправедливость. И Флорен-
ция не считала, что она сама пребывает в покое или же что ей следует бездей-
ствовать в то время, когда другой город, или общество, или друг, или, по край-
ней мере, не враг находится в беде. Она немедленно поднималась на защиту
и отстаивала интересы других при нападении на них, выступала и защищала,
поддерживала войском, силой, деньгами тех, кто мог, как было ясно, погибнуть
[без этого].
Итак, кто же когда-нибудь по заслугам и с избытком отблагодарит ее [Фло-
ренцию] за всю ее милость и щедрость? Или же, по крайней мере, какой город
найдется во всем мире, который мог бы сравниться с ней в достойных похвалы
делах, который тратил бы все свои деньги, поддерживал бы борьбу ради чужой
пользы, защищал бы столь многих в опасности? Однако, поскольку этот город
защищал в беде других, необходимо, чтобы они признавали его господство. Кто
станет отрицать, что он превосходит всех достоинством, мощью, опытом и ав-
торитетом?
Эта щедрость и удивительное милосердие порождали верность, и ее респуб-
лика всегда блюла с нерушимым постоянством. Однако Флоренция всегда была
настолько благоразумна, что считала, что, прежде чем давать обещания, следу-
ет тщательно всё продумать; после же того как дано это обещание, оно не
должно браться назад. Поскольку Флоренция рассматривала самое главное и в
соответствии с этим решала, что является справедливым, то ее было невозмож-
но побудить ради призрачной выгоды нарушить обещанное - клятвы, соглаше-
ния, договоры. Ведь Флоренция полагает, что не существует ничего более подо-
бающего достоинству республики, чем сохранять во всех делах постоянство, ни-
чего более несовместимого с ним [достоинством], чем нарушить обещанное.
Это свойственно преступникам, которые являются врагами общества, и в част-
ности тому, кто заявил: "Уста клялись, ум клятвою не связан"1 ; подобного ни-
когда не смог бы произнести справедливейший город. Итак, во всех делах по-
добного рода она, великая, своевременно приходит к тому, что следует обещать.
То же, что пообещала, считает, что может изменить не больше, чем то, что не
находится под ее властью.
До такой степени верность и честность сильны в этом городе, что законом
свято охраняются даже враги. И даже по отношению к ним она не оказывалась
несправедливой. Поэтому даже враги никогда не сомневались, что в этом госу-
дарстве соблюдается верность, и для них даже имя этого города имело величай-
шую силу. Существуют очевидные доказательства этого, поскольку некоторые
люди хотя прежде явно и были врагами Флоренции, тем не менее допускали,
184

чтобы их дети и состояние находились под защитой этого города, доверяя его
верности и гуманности. Относительно последних кажется, что одна должна
быть направлена прежде всего на исправление несправедливости, вторая же -
на поддержание со всей справедливостью того, что должно быть. И надежда до-
верившихся Флоренции не была обманута. Ведь таким образом те, кто должен
быть помилован, охранялись высшей властью, и эти люди не только не счита-
ли, что ошиблись, доверившись этому городу, но и другие побуждались [к тому]
их примером. Всегда этот город заботился о том, чтобы частное право каждого
тщательно соблюдалось и во всяких делах предпочтение отдавалось чести, а не
выгоде. С другой стороны, считалось, что ничего нет полезного в том, что явля-
ется нечестным.
Однако ни одна из многих и прекрасных добродетелей, которые я нахожу у
этого города, мне не представляется более существенной и значительной, чем
великодушие и презрение к опасности, и именно в них в наибольшей степени уз-
наются римская доблесть и дух. Эта добродетель может быть только римской,
она передалась потомкам римлян благодаря войнам и поддерживалась величай-
шими битвами и сражениями. И еще более удивительным и редким является то,
что в самые тяжелые времена и в период величайшей опасности Флоренция ни-
когда не падала духом и не утрачивала величия души. Разгневанный Цезарь2
стоял у ворот и собирался погубить город. Он говорил, что предаст всех своих
врагов резне, пламени и оружию. Его лагеря находились уже за первыми крепо-
стными стенами. Повсеместно вокруг города были слышны бряцание оружия и
вражеские крики. Сам Ганнибал, когда направлялся к Коллинским воротам, не-
когда был не более враждебен Риму3, чем тогда это чудовище, подступившее к
стенам Флоренции. Он подошел близко к ней, поскольку в то время часть горо-
да, которая была расположена напротив его войск, казалась недостаточно за-
щищенной.
И не считался бы гражданином никто из тех, кто не нашел бы сил взяться
за оружие или же, по крайней мере, душою быть с войском. Наоборот, этот мо-
гучий город презирал угрозы и ярость [врагов], так что в городе никто не был
напуган, когда он много дней бесновался за ним [городом]. Все граждане держа-
ли себя так, как если бы никакая опасность им не угрожала и не приближалось
бы новое бедствие. Все склады, все мастерские на улицах были открыты, не
прекращались занятия делами, не наблюдалось никакого затишья. Как только
известили Цезаря об удивительном превосходстве и величии духа города, он от-
казался от осады.
Этот народ становился ужасен не только при сопротивлении, но и когда на-
прягал все свои силы, мстя за несправедливость. Флоренция никогда не стреми-
лась нанести кому-либо вред, если только не была к этому вынуждена; однако,
когда совершалась несправедливость, проявляла себя в жесточайшей борьбе за
свое достоинство. Это происходило всегда, поскольку Флоренция постоянно
была охвачена стремлением к славе и похвале. Итак, она совершала величай-
шие подвиги и не боялась ни величайших опасностей, ни огромных трудов. Я
могу припомнить укрепленные города, захваченные силой оружия, бесчислен-
ные памятники, воздвигнутые этому городу соседями, мощь военных деяний,
выдающиеся подвиги народа Флоренции, которые он совершал с оружием в ру-
185

ках, когда покидал свой город. Но сейчас нет возможности рассказывать о раз-
личных войнах и всех подвигах. Это требует специального сочинения, и притом
большого, к которому, как я надеюсь, мы когда-нибудь приступим и напишем
для потомства [о том], каким образом велась каждая война этим народом4.
В данный же момент мы для примера расскажем кое о чем, что даст возможность
представить, какую доблесть проявил этот народ в разных сражениях.
Вольтерра - древняя и мощная крепость в Этрурии. Она расположена на та-
ких высоких горах, что вряд ли даже решительные люди могли бы на нее на-
пасть. Флорентийцы же предприняли осаду этой крепости5. Их доблесть, кото-
рой нет равной, не была устрашена ни опасностью сражения, ни трудностью
расположения крепости. Когда отряды, приведенные туда, начали захватывать
территорию города, то горожане устремились на них из многих цитаделей, и обе
стороны сражались с одинаковым ожесточением. Количество же воинов с обе-
их сторон было примерно равным, воинский же пыл и опыт в сражении - раз-
личны, но сама природа этого места как бы сражалась за жителей Вольтерры.
Можно было видеть, что они, находясь на возвышенном месте, не только сра-
жались дротиками и мечами, но также скатывали по склону большие камни.
Флорентийцы же напрягали все свои силы, чтобы взобраться наверх, преодоле-
вая крутые скалы, и их отваге ни противники, ни суровость этих мест, ни скалы,
ни оружие не смогли долго противостоять. Итак, поднявшись в гору в борьбе с
вражескими силами, ворвавшись в стены крепости и в сам город, который был
максимально укреплен, они захватили его с первой же атаки. Флорентийский
народ совершил это, не получая никакой помощи со стороны, и сам сражался и
боролся за славу и достоинство с величайшей готовностью.
Однако когда об этом прекраснейшем подвиге стало известно другим лю-
дям, то больше всех поразились те, кто видел Вольтерру. Ведь было известно,
что нет среди городов Италии более укрепленного. Туда было направлено мно-
жество отважных людей, которые яростно сражались за свою землю и очаги, но
флорентийцы превзошли их большей доблестью. Следовательно, кто же уди-
вится, что такой могущественный город был захвачен в один день? И кто же не
станет превозносить до небес доблесть тех, кто им овладел? Такими были под-
виги, доблесть и сила этого государства. И этот воинственный дух неоднократ-
но покорял сиенцев, часто губил пизанцев, много раз подавлял могущественней-
ших врагов и тиранов.
При этом прекрасным является и то, что флорентийцы не допускали того,
чтобы великие труды и сражения служили для извлечения своей или чужой вы-
годы. Ведь республика считала, что ее величию и достоинству более всего по-
добает принимать на себя тяготы ради спасения других и оборонять всех осталь-
ных своим покровительством.
Пизанцы, народ враждебный этому государству, начали войну с жителями
Лукки, союзниками и друзьями флорентийцев. Когда же наконец обе стороны
вступили в сражение, то они упорно боролись, и в этой борьбе войско Лукки бы-
ло разгромлено и многие оказались в плену. Флорентийцы, которые в тот мо-
мент случайно находились в сельской местности Пистойи, получив известие о
несчастье друзей, совершенно не пали духом и не испугались людей, возгордив-
шихся одержанной победой, но, оставив крепость, которую сами осаждали, от-
186

правились вдогонку за победителями и догнали их войско раньше, чем те смог-
ли укрыться в Пизе, и, напав на них, сумели так изменить исход борьбы, что те
самые жители Лукки, которых вели в плен, сами взяли в плен огромное количе-
ство пизанцев, уцелевших от истребления, и привели их связанными в Лукку.
Так доблесть флорентийцев послужила на благо обитателям Лукки, свела на
нет победу пизанцев, а самим флорентийцам стяжала хвалу и славу6.
И какие же свойства, присущие этому прекрасному городу, должны были
более всего восхваляться? Доблесть ли, которая была так доказана? Отвага ли
душ (ведь они разыскивали победителей)? Милосердие ли, поскольку вступили
в битву ради спасения друзей? По крайней мере, как мне представляется, три
присущих им качества должно восхвалять за один этот подвиг. Однако я не
могу воздать хвалу только в одном этом случае, поскольку опасаюсь чересчур
затянуть свой рассказ, а меня волнуют также и другие великие подвиги.
Ведь это государство оказывало милосердие не только тому или иному
городу, но одновременно и всей Италии. Считалось, что стремиться к достиже-
нию собственной выгоды - это признак черствой души, что, наоборот, достой-
но почитания то, что многие люди ощущают и пожинают плоды этих усилий.
И поскольку Флоренция была воодушевлена этими идеями, то и выставляла
себя защитницей безопасности соседних народов, и неоднократно угрожала
либо тирании соседа, либо же ненасытной власти черни. И она противопостав-
ляла себя им до такой степени, что для множества людей стало очевидным, что
для Флоренции привычно бороться за свободу Италии. Сама же она была вооду-
шевлена в высшей степени и не добивалась похвал, но благочестиво выражала
Богу благодарность молитвами множества людей. Я не хочу слишком увлекаться
прошлым, но все же изложу то, что можно видеть в наше время, хотя это и так
известно всем: неоднократно благодаря этому народу вся Италия была спасена
от опасности рабства. Но мы обойдем молчанием все остальное и рассмотрим
только те из его подвигов, которые были совершены совсем недавно.
Едва ли во всей Италии найдется до такой степени неумный или сознатель-
но уклоняющийся от истины человек, который не согласился бы с тем, что вся
Италия попала бы под господство Лигурийского тирана7, если бы только этот
единственный город не сопротивлялся его могуществу. Разве можно отыскать
кого-либо во всей Италии, кого можно было бы сравнить как по мощи, так и по
способностям с этим врагом? Или же может найтись такой противник, который
до самого конца сохранил бы такое напряжение сил в борьбе с тем, чье имя уже
само по себе вызывает ужас?
Ведь его славы опасались не только в самой Италии, но и народы, живущие
за Альпами. Он был силен могуществом, средствами, людьми, но более всего -
хитростью. Он обладал мощью величайшей и устрашающей - все области Ци-
зальпинской Галлии, почти все города, которые располагаются между двумя
морями от Альп до Этрурии, находились под его властью и подчинялись его
приказаниям. В Этрурии же он владел Пизой, Сиеной, Перуджей, Ассизи. Нако-
нец, он также захватил Болонью8. А, кроме того, многие города, многие могу-
щественные и знатные властители были привлечены на его сторону либо стра-
хом, либо в надежде на грабеж, либо обманом и последовали за ним благодаря
его имени и удаче. Относительно разных дел он имел множество замыслов. Но
187

счастливым, повторяю, по-настоящему счастливым он мог бы стать, если бы
множил свое усердие, неусыпную заботливость, мастерство только в хороших
делах. Ведь никогда ни один человек не был наделен более хитрым и проница-
тельным умом. Он постоянно успевал повсюду, ничего не щадил из того, что
было безупречным, ничего не сохранял из того, что было великим. Сталкивал
все итальянские города во взаимных раздорах, а когда они вследствие этого до-
статочно ослабевали, захватывал их силой. И эти его хитрые приемы распро-
странялись на все местности и другие государства.
Многие государства, внимательно следившие за происходящим, были при-
ведены в ужас и временами шли на уступки. Величие же души флорентийцев не-
возможно было уничтожить, и Флоренция не считала нужным отрекаться от
прежнего достоинства. Ведь она знала, что ее предками были римляне, которые
сражались за свободу Италии против ее врагов. Во Флоренции было известно,
что ее предки сражались против Кимвров, Тевтонов, позднее против Галлов9 -
и не страшились ни жестокости Пирра10, ни коварства Ганнибала11. Никогда они
не боялись ничего во имя оберегаемого достоинства и величия, но стяжали себе
величайшую славу в величайших опасностях. Флоренция также могла совер-
шить все это ради себя самой, так как желала сохранить блеск, унаследованный
от своих предков. Когда народ флорентийский осознал, насколько он велик и
высок духом, то он устремился к войне, поскольку считал для себя необходи-
мым либо жить со славой, либо во имя ее погибнуть. Он считал, что защищает
прекрасное место, унаследованное от предков; он никогда не защищал богатст-
во больше, чем свое достоинство, но республика готова была принести в жерт-
ву и богатства, и саму жизнь ради свободы и в тот период доказала свою реши-
мость. Наградой победителям как раз и бывают богатства, деньги и все прочее
в этом роде. А если кто-либо предпочитает в условиях войны отказаться от все-
го этого, то он куда больше способствует выгоде своего врага, чем своей собст-
венной, так как при помощи этих средств он мог бы защищаться.
Итак, этот великодушный город вступил в сражение с сильнейшим и могу-
щественным врагом с такой отвагой, что тот, кто еще недавно угрожал всей
Италии, счел, что не имеет возможности сопротивляться и был вынужден же-
лать мира; его заставили дрожать в стенах Павии и, наконец, не только города
Этрурии и Фламинии оставить, но и большую часть Галлии потерять.
Какое же изумительное великолепие и добродетель граждан! Какой под-
линный римский дух от корня Ромулова! Кто же отнесется к имени Флоренции
с высшей благосклонностью за все превосходство духа и величие подвигов!
И что мог бы лучшее, что более великое совершить этот город или в каких еще
более великих деяниях своих показать себя, чем в том, что вся Италия его тру-
дами и богатствами была спасена от опасности рабства. Поэтому ежедневно все
народы воздают хвалу, приносят благодарность и поздравления этому государ-
ству. А от самого города возносятся молитвы бессмертному Богу. Ведь он [го-
род] всегда оставался скромным, предпочитая, чтобы все эти прекрасные дела
приписывались Божьей благосклонности, а не собственной доблести. Итак, не
чванилась Флоренция в счастье, и не сопровождал ее победу гнев, и не воспыла-
ла она яростью ко всем противникам, на которых по праву могла гневаться, но
соблюдала высшую гуманность по отношению к побежденным противникам,
188

так что тот, кто изведал в войне ее силу, испытал ее же милость при победе.
Ведь одна из высших добродетелей государства состоит в том, чтобы хранить
во все времена достоинство, и не было большей заботы при свершении великих
деяний, чем сохранить в блеске их свершение. Флоренция не кичилась успехами
и не была сломлена противоположным. Благодаря скромности в счастье, посто-
янству в беде и всегда сохраняемой справедливости и благоразумию имя Фло-
ренции превозносится всеми смертными, и она стяжала величайшую славу.
Глава IV
О ТОМ, ПОЧЕМУ ВНУТРЕННИЕ ПОРЯДКИ
И УЧРЕЖДЕНИЯ ФЛОРЕНЦИИ ДОСТОЙНЫ ВОСХИЩЕНИЯ
Этот город достоин восхищения не только благодаря своим подвигам за его
пределами, но и благодаря своему государственному устройству и учреждениям.
Нигде не существует подобного порядка в устройстве, нигде - такого изяще-
ства, нигде - такой соразмерности. Ведь когда в струнах существует согласие, то
в результате, когда они натянуты, из различных тонов возникает единая гармо-
ния, и для слуха ничего нет приятней и радостнее ее; подобным же образом и
этот достойнейший город так управляет всеми своими частями, что из этого
проистекает высшее согласие в республике, которое услаждает глаза и уши
людей1. Ничего нет во Флоренции несправедливого, ничего противоречивого,
ничего глупого, ничего изменчивого; и содержится все это не только упоря-
доченно, но и в согласии благодаря следующему: существуют определенные
учреждения, должности, правосудие, порядки. Все они между собой разделены
так, что соотносятся с высшим органом власти, как трибуны с императором.
Итак, в первую очередь было предусмотрено, чтобы в городе считалось свя-
щенным право, так как без него города вообще не может быть и он даже назы-
ваться таким именем не может. Далее, чтобы имелась свобода, без которой, по
мнению народа, он не мог бы жить. К [достижению] этих двух связанных меж-
ду собой целей и устремлена деятельность всех учреждений данного государст-
ва как к некоему знамени и убежищу.
И должности установлены ради правосудия, а чиновникам дана власть в го-
сударстве с правом наказания, дабы они заранее предусматривали, чтобы ни од-
на власть в городе не оказалась выше, чем власть законов.
Таким образом, люди, лишенные права занимать должности, а также лица
из низкого сословия вынуждены подчиняться и повиноваться и почитать симво-
лы власти. Однако для того, чтобы сами защитники законов, которые наделе-
ны высшей властью, не стали считать, будто им поручена не охрана законов, а
дозволена тирания, а также чтобы в тех случаях, когда они карают, не показа-
лось, будто высшая свобода терпит ущерб, все возможности предусматривают-
ся со множеством предосторожностей. И прежде всего всегда ограничивается
предосторожностями верховный орган власти. Ведь всегда именно относитель-
но него кажется, будто он наделен могуществом царской власти, а потому и со-
блюдаются такие предосторожности: в него входят девять человек, а не один, и
власть [этому учреждению] предоставляется не на год, а только на два месяца.
189

Во Флоренции считается, что государство управляется прекрасно, когда на-
личие большого числа мнений предотвращает возможную ошибку, поскольку
все дела решаются несколькими людьми, а также не возникнут никакие ослож-
нения благодаря кратковременности правления. Итак, город разделен на четы-
ре части, так чтобы каждая из них имела возможность [участвовать в выборах]
на государственные должности. Граждане избирают от каждой части по два
добрых человека, и это не случайные люди, поскольку их кандидатуры давно
были одобрены народом и признаны достойными любых знаков почета. А к этим
восьми гражданам поочередно от каждой части города добавляется для управ-
ления государством еще один человек, заслуживший это своей добродетелью и
авторитетом. Он в этой коллегии являлся главным и обязан был осуществлять
правосудие по отношению к мятежникам и нести знамя. Флоренция также хоте-
ла, чтобы эти девять человек, которым поручалось управление государством,
проживали только в общественном дворце, для того чтобы они были там в по-
стоянной готовности управлять государством, а также чтобы они не появлялись
без почестей ликторов и чтобы благодаря этому их величие становилось более
явным. Однако случались времена, когда казалось, что необходим больший со-
вет, и тогда добавлялись двенадцать добрых людей, которые вместе с девятью
приорами заботились о государстве. Кроме того, есть еще знаменосцы юноше-
ства, к которым, когда требуется военная сила для защиты свободы, стекаются
все граждане и собираются вокруг них. Они также присутствуют и в совете, а
избираются подобно верховным магистратам от четырех частей города, и в их
руках на протяжении четырех месяцев находится власть.
Но эти три коллегии не обладают властью при решении всех вопросов, ко-
торые должны рассматриваться, и многое после того, как было одобрено этими
советниками, выносится на общее народное собрание. Ведь Флоренция полага-
ла, что в соответствии с разумом и правом вопросы, которые касаются многих
людей, должны решаться многими же людьми. Благодаря этому и свобода про-
цветает, и свято сохраняется в государстве справедливость, так как ни один во-
прос не может быть решен по пристрастию того или другого человека вопреки
мнению многих людей. Должностные лица заботятся о государстве, осуществ-
ляют правосудие, отменяют законы, следят за соблюдением равенства. Право-
судие же путем толкования законов и использования меча подобающим обра-
зом вершится незначительным числом чиновников, причем последние при этом
не являются гражданами, но именно для этого в город призваны издалека чуже-
земцы. Это установлено не потому, что сами граждане не в состоянии занимать-
ся подобными делами (ведь они ежедневно делают подобное в других государ-
ствах), а для того, чтобы в ходе судебных дел не возникла ненависть и вражда
между гражданами.
Наиболее могущественные люди, прельщенные чрезмерным избытком сла-
вы и почестей, требуют для себя больше прав, чем того допускают законы.
А потому-то они и начинают жаловаться на должностных лиц, хотя бы приго-
вор последних и был справедлив. Кроме того, тяжело видеть, что в свободном
государстве гражданин выносит смертный приговор гражданину. Ведь человек,
который это сделал, другим гражданам представляется грязным и запятнанным,
даже если его решение справедливо. Поэтому на судейские должности назнача-
190

ют людей, прибывших извне, и им не дозволяется ни в коем случае отступать от
законов, им предписанных. Ведь, принимая должность, они приносят клятву, и,
оставляя ее [должность], чиновники, почти как мелкие торговцы, дают отчет
народу в управлении. Таким образом, все дела вершат народ и свобода.
Для того чтобы каждому человеку было легче отстаивать свое право в этой
великой республике и чтобы в то время, когда чиновники занимаются другими
делами, остальные граждане не испытывали неудобств в судебных делах, неко-
торым цехам предоставлена власть расследовать дела и судить своих людей,
как, например, купцам и менялам, а также и некоторым другим категориям
[граждан], которые обладают властью наказывать своих [сограждан]. Кроме
того, существуют и другие должностные лица либо для решения общих вопро-
сов, либо же по делам благотворительности. В их число входят чиновники, за-
нимающиеся сбором налогов и надзирающие за казной, а также покровители
сирот. Все эти магистраты полезны как государству, так и частным лицам, и их
должности установлены городом-благодетелем ради пользы и благочестия.
Но из всех должностей, которые многочисленны и важны для этого города,
самыми знаменитыми и восходящими к наиболее прекрасному прототипу явля-
ются должности капитанов гвельфской партии; о происхождении их не следует
что-либо рассказывать, поскольку в замысел автора входило только намерение
лучше раскрыть величие города. Однако было бы небесполезно и достойно
(как мне представляется) кратко коснуться этого для выяснения вопроса.
После разгрома при Арбии2, когда в результате поражения города казалось,
что невозможно его защитить никакими переговорами, все граждане, обладав-
шие пылкой и возвышенной душой, покинув родительские очаги, с женами и
детьми бежали в Лукку, чтобы их не увидели правители, которые явно предали
свою родину. Граждане эти подражали тому великому и достойному поступку
Афин, когда во время Второй Персидской войны афиняне сумели покинуть
свой город, для того чтобы их дети (и их потомки) когда-нибудь снова смогли в
нем жить. Таким образом, граждане, все, кто уцелел при поражении, вдохновив-
шись этой мыслью, покинули город, полагая, что они приобретут большую воз-
можность для отмщения, чем в том случае, если бы они находились в осаде во-
круг города и в течение месяцев ожидали бы либо наступления голода, либо ги-
бели города. Итак, после того как они попали в Лукку, были собраны все вме-
сте те, кто вследствие исхода сражения оказались разъединенными, и так они
сумели запастись оружием, лошадьми и прочим военным снаряжением, что все
люди поражались их смелости и величию души. После многих боевых действий,
предпринятых ими в Италии, когда они оказывали помощь друзьям, когда унич-
тожали врагов благодаря своей доблести и смелости, когда одерживали победу
повсеместно, где бы ни сражались, они сочли, что наступило то время, которо-
го они жаждали больше всего, чтобы уничтожить бесчестие и смыть позор сво-
ей родины. Они отправились против короля Сицилии Манфреда3 (так как он
возглавлял противоположную партию и направил своих воинов к Арбии), сле-
дуя за превосходным и достойнейшим вождем, которого папа призвал из Галлии
для укрощения надменности Манфреда4.
Итак, я рассказал бы с величайшим удовольствием о том, что произошло
после того, как они прибыли в Апулию, и какую великую доблесть проявили
191

они там (если, конечно, хватило бы места), но, говоря кратко, они показали се-
бя такими, что даже и злейший враг был вынужден воздать им хвалу и признать
их превосходство. После же того как была покорена Апулия и, следовательно,
враг был разбит, они, прославленные и осыпанные дарами, возвратились в Эт-
рурию. И после того как они изгнали из города всех тех, кто плохо правил госу-
дарством, и отомстили врагам-соседям, они создали коллегию и определили в
нее людей влиятельных, чтобы те были капитанами гвельфской партии и вож-
дями законного и знаменитого сообщества5. Происходя от него, данный орган
обладает верховной властью в городе. Он как бы поставлен для охраны и над-
зирает над тем, чтобы управление государством не поручалось людям, придер-
живающимся противоположных взглядов. Следовательно, капитаны гвельф-
ской партии являются во Флоренции тем же, чем были цензоры в Риме, ареопа-
гиты в Афинах, эфоры в Спарте, то есть первые по значению лица избираются
для защиты государства из тех граждан, которые ему преданы.
Итак, при этом учреждении управление городом настолько эффективно и
прекрасно, что никогда ни в одном доме не было большего порядка у добропо-
рядочного отца семейства. Вследствие этого никто не может здесь терпеть не-
справедливость или утратить что-либо из своего состояния вопреки собственно-
му желанию. Для этого существуют право, учреждение, место для судебного за-
седания, высший трибунал. Жалобы на людей любого ранга можно подавать со-
вершенно свободно, правосудие же организовано благоразумно и целесообраз-
но и всегда готово оказать поддержку. И нет другого места на земле, где все бы-
ли бы так равноправны. Нигде так не процветает полная свобода и не уравнено
положение великих и малых. В этом можно видеть и мудрость государства, и я
не знаю такой великой [мудрости] во всех других городах. Ведь когда лица бо-
лее могущественные, рассчитывая на собственную силу, оскорбляют бедных и
пренебрегают ими, сама республика выступает в защиту тех, кто обладает
меньшей силой, оберегая их имущество и личность под страхом сурового нака-
зания. Флоренция считала справедливым и разумным, чтобы неравному поло-
жению людей соответствовало неравное наказание, и полагала также соответ-
ствующим справедливости и мудрости то, что большую помощь следует оказы-
вать тому, кто в ней больше нуждается. Отсюда и появилось то выражение, ко-
торое, как мы можем заметить, часто употребляется по отношению к более мо-
гущественным: когда они угрожают (слабым), то им быстро отвечают: "Я - так-
же флорентийский гражданин". Кажется, что этим они заявляют и открыто
предостерегают, чтобы их никто не презирал из-за их беспомощности и не про-
должал бы им угрожать несправедливостью благодаря собственному могущест-
ву, и что все находятся в равном положении, так как сама республика обещает
отомстить за тех, кто более слаб.
Однако это государство защищает не только собственных граждан, но и чу-
жестранцев. Оно не допускает несправедливости в отношении кого бы то ни
было и старается, чтобы чинили правосудие по отношению к каждому, будь то
гражданин [Флоренции] или чужеземец. Равным образом когда справедливость
и равноправие порождают среди граждан человечность и обходительность (по-
скольку никто не может либо хвастать, либо оскорблять других), тогда Флорен-
ция оказывает милость всем.
192

Поистине, кто же сможет достойно высказаться как о частной жизни, так и
о чистоте нравов. Настолько они велики в этом городе, что какое бы дело жи-
тели ни продолжали делать, они намного превзойдут по результатам поступки
других людей. Обращаются ли флорентийцы к оружию или посвящают себя уп-
равлению государством либо изучению разных предметов или торговле - во
всяком деле они намного превосходят всех остальных. И никакому племени они
не оставили бы места для того, чтобы оно превзошло их - терпеливых в труде,
неустрашимых в опасности, жаждущих славы, мудрых в совете, трудолюбивых,
щедрых, блистательных, остроумных, приветливых, но прежде всего людей, на-
деленных гражданской ответственностью.
И к чему еще я стану рассказывать о приятности речи и изяществе слова: в
этом предмете Флоренция, безусловно, превосходит других. Ведь во всей Ита-
лии, полагаю, исключительно это государство использует чистейшую и изящ-
нейшую речь. Таким образом, все те, кто желает говорить хорошо и безупреч-
но, пусть берут пример только с этого города. Ведь именно в этом государстве
имеются люди, выражающие свои мысли привычным и простым способом, по
сравнению с которыми [людьми] все другие выглядят детьми. Что же касается
литературы, то она не является продажной - это такая литература, которая
больше всего достойна свободных людей. Она имеет большую силу среди наро-
да-правителя и всегда здесь процветает.
Итак, какого же украшения лишен этот город, или чего ему недостает для
достижения высшей славы и величия? Славного ли происхождения? Он ведет
свой род от народа римского. Славы ли? Он благодаря своей доблести и трудо-
любию совершал и каждый день совершает и в самом городе, и за его предела-
ми прекрасные поступки. Великолепия ли зданий, украшений, роскоши, богат-
ства, многочисленности населения, здорового и приятного местоположения?
И что же еще существует, чего бы он мог пожелать? Конечно же, ничего!
Следовательно, что же еще остается, о чем еще можно говорить, о чем сле-
дует вести речь? Что же еще осталось помимо того, чтобы вознести молитву и
просить Всевышнего. Итак, Ты, о Господь всемогущий и бессмертный, чей храм
и алтарь с величайшей верой почитает Твой народ, и Ты, Его святейшая роди-
тельница, чей грандиозный храм из чистейшего и сверкающего мрамора завер-
шается в этом городе, Ты, которая является в одно и то же время матерью, об-
нимающей сладчайшего сына, и непорочной девой, и ты, Иоанн Креститель, ко-
торого этот город избрал своим покровителем, защитите этот прекраснейший
город и его народ от всех зол и несчастий!
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава I
1 "Сыплет он снег беспрерывный, гор высочайших глав и утесов верхи покрывая. И цве-
тущие степи, и тучные пахарей нивы..." (Гомер. Илиада. XII, 278-286. Пер. Н. Гнедича).
2 Речь идет о Джангалеаццо Висконти (см. с. 136, прим. 3). Флоренция вела с ним борьбу
не на жизнь, а на смерть. Этой борьбе и обязан своим появлением данный энкомий Бруни.
3 Платон. Законы, 4.
4 Seneca. Troades. 7-8.
7. Гуманистическая мысль...
193

5 Геракл и Теламонид - герои греческой мифологии. Бруни имеет в виду эпизод, когда
Теламон (не Теламонид) воевал вместе с Гераклом против троянского царя Лаомедонта, ко-
торый отказался выплатить Гераклу вознаграждение за спасение своей дочери Гесионы.
Троя была разрушена Гераклом.
6 Речь идет об известной хитрости с троянским конем.
7 Вергилий. Энеида. П, 254—255. Пер. С. Ошерова.
8 Там же, 374-375.
9 Магон, сын Гамилькара Барки и брат Ганнибала. Участник Второй Пунической вой-
ны, в 203 г., чтобы помочь брату, высадился в Италии, был ранен и вскоре умер.
10 Фокея (не Фокензия, как у Бруни) - город в Малой Азии, взятый Киром в 540 г. до н.э.
11 Имеется в виду взятие Сиракуз Марцеллом в 212 г. до н.э., при котором погиб Архимед.
12 Вероятно, имеется в виду эпизод Александрийской войны Цезаря в 48 г. до н.э.
13 Афины были завоеваны в 86 г. до н.э. войсками Суллы; многие из произведений искус-
ства тогда были перевезены в Рим.
14 Речь, по-видимому, идет о Тирренском и Адриатическом морях. Нижнее, вероятно,
это Тирренское, поскольку в него впадает р. Арно. Далее Бруни прямо называет эти моря.
Глава Π
1 "Мне думается будет лучше всего, если мы взглянем на нее с самого начала" {Цице-
рон Марк Туллий. Вторая Филиппика против Марка Антония. ХѴШ, 44. Пер. В.О. Горен-
штейна). См. с. 46, прим. 9.
2 Бруни перечисляет наиболее известные (как патрицианские, так и плебейские) семьи,
давшие ряд деятелей республиканского Рима. Наиболее выдающиеся представители этих ро-
дов: среди Фабрициев - Гай Фабриций Лусцин (консул в 282 и 278 гг. до н.э.); среди Коррун-
канов - Тиберий Коррункан (консул в 280 г. до н.э., первый верховный понтифик из числа
плебеев); среди Дентатов - Маний Курий Дентат (консул в 290,275, 274 гг. до н.э., победитель
Пирра); среди Фабиев - Квинт Фабий Максим Кунктатор (диктатор в 217 г., консул в 233,228,
215, 214, 209 гг. до н.э.), Фабий Лабион (консул в 183 г. до н.э.), Квинт Фабий Максим Рулли-
ан (конец IV в. до н.э., боролся с самнитами); среди Дециев - Публий Деций Мус (спас в 340 г.
до н.э. в Самнитской войне в битве у Везувия римскую армию), Публий Деций Мус-мл. (кон-
сул в 312, 308 и 307 гг. до н.э.; по словам Цицерона, "принес себя в жертву ради государства",
бросившись в ряды врагов в битве при Сентине в 295 г.); среди Валериев - Публий Вале-
рий Публикола (Попликола) (консул в 509, 508, 507, 504 гг. до н.э.); среди Регулов -
Марк Атилий Регул (римский полководец, захваченный в плен карфагенянами в 250 г. до н.э.
и отпущенный ими с посланием в Рим. В Риме он выступал против Карфагена, но, связанный
словом, вернулся в Карфаген и был предан мучительной казни); среди Камиллов - Марк Лу-
ций Фурий Камилл (пятикратный диктатор); среди Павлов - Луций Эмилий Павел Македон-
ский (см. с. 46, прим. 16), Луций Эмилий Павел (консул в 219 и 216 гг. до н.э.); среди Марцел-
лов - Марк Клавдий Марцелл (консул в 222, 215, 214, 210, 208 гг. до н.э.); среди Сципионов
(ветвь рода Корнелиев) - Публий Корнелий Африканский Старший (победитель Ганнибала
при Заме в 202 г. до н.э.), Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский Младший Ну-
мантийский (консул в 147 и 134 гг. до н.э.); среди Катонов (ветвь Порциев) - Марк Порций
Катон Цензорий (см. с. 46, прим. 10), Марк Порций Катон Утический (трибун плебеев в 52 г.
до н.э., сподвижник Брута и Кассия); среди Гракхов - Тиберий Семпроний Гракх (консул в 177
и 163 гг. до н.э.), Тиберий Семпроний Гракх-мл. (трибун плебеев в 133 г. до н.э.), Гай Семпро-
ний Гракх (брат Тиберия Семпрония Гракха-мл., трибун в 123 и 122 гг. до н.э.); среди Цице-
ронов - Марк Туллий Цицерон (консул в 63 г. до н.э., оратор и писатель). Обращает на себя
внимание, что Бруни перечисляет эти семьи не только по основному имени рода (nomen), но
и по прозвищам отдельных ветвей этих родов (cognomen), не делая различия между патрици-
анскими и плебейскими родами.
3 В тексте приводится аналогичный список семей, чьи представители участвовали в уста-
новлении римской империи, но Бруни перечисляет как отдельные семьи личные имена и про-
194

звища ряда императоров: Цезарь - когномен рода Юлиев; Антоний - номен рода; Тиберий
(преномен) - личное имя императора династии императоров Юлиев - Клавдиев; Нерон - про-
звище императора той же династии. Имеются в виду триумвиры Гай Юлий Цезарь, Марк Ан-
тоний, императоры Тиберий и Нерон.
4 Бруни снова перечисляет ряд имен деятелей республиканского Рима. См. прим. 2. Об-
ращает на себя внимание, что при втором перечислении он иначе называет род Мания Ку-
рия Дентата (в первый раз он говорит о Куриях).
5 Светоний. Жизнь двенадцати Цезарей. Гай Калигула, 30. 2. Калигула Гай Цезарь
(12-42 гг. н.э.) - сын Германика и Агриппины Старшей, племянник Тиберия, римский импе-
ратор с 37 г. Воспитывался в Германии, вырос в солдатском лагере (отсюда прозвище, озна-
чающее "сапожок"). Вошел в историю как тиран. Правление отличалось чудовищным про-
изволом, деспотическими действиями, постоянными расправами с населением, конфискация-
ми имущества, пренебрежением ко всем римским традициям, ростом налогов и разбазарива-
нием средств. В особенности он расправлялся с сенаторами. После двух заговоров был убит
участниками третьего заговора.
6 Там же. 24,1.
7 Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Тиберий, 44.
8 Клавдий Цезарь Август Нерон - император с 54 по 68 г. н.э. Вителлий - император в
69 г. Домициан Флавий - император с 81 по 96 г. Гелиогабал - император с 218 по 222 г. Все
они вошли в историю как крайне жестокие и развратные правители, а их имена в эпоху Воз-
рождения стали символами тиранов.
9 Здесь и далее Бруни иронизирует и издевается; преступления Нерона гротескно пода-
ются как акты милосердия - убийство матери оказывается ее приобщением к богам, а пожар
в Риме мотивирован проявлением заботы о римлянах. Поэтому в латинском тексте стоит дву-
смысленное выражение, которое можно перевести и как "вознести до небес", и как "уме-
реть". Агриппина - младшая сестра Калигулы, жена Клавдия, мать Нерона, римская импера-
трица. Властная и честолюбивая, она добилась того, что императором стал ее сын Нерон,
устранив, по всей видимости, сына Клавдия Британника. "Благодарный" Нерон приказал
убить свою мать (см.: Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Нерон, 1-5, 34).
10 Гай Юлий Цезарь был убит заговорщиками. См. также с. 48, прим. 3.
11 Лукан (39-65), племянник Сенеки, эпический поэт. Сохранилась его поэма "Фарсалии,
или О гражданских войнах".
12 Речь идет об Августе, внучатом племяннике Цезаря. Цезарь его усыновил, что дает
возможность Бруни называть Августа сыном Цезаря. Но, быть может, это делается и для то-
го, чтобы бросить на Августа тень.
13 Речь идет о великом римском историке I в. Публии Корнелии Таците (ок. 55 - ок.
120 гг. н.э.), убежденном республиканце и противнике императорского режима. Оставил "Ан-
налы", "Историю", "Жизнь и характер Юлия Агриколы" и "Германию" (см.: Тацит. История.
1,1).
Глава III
1 Бруни приводит цитату из Еврипида (Ипполит, 612. Пер. И. Анненского), известную
ему по трактату Цицерона {Цицерон. Об обязанностях. II, 108).
2 Имеется в виду император Генрих VII Люксембургский, который в 1312 г. расположил-
ся военным лагерем перед городскими воротами Флоренции.
3 Речь идет об эпизоде Второй Пунической войны, когда в 212 г. до н.э. во время осады
Капуи Ганнибал совершил марш на Рим.
4 Это первое упоминание в наследии Бруни о его намерении написать историю Флорен-
ции.
5 Осада Вольтерры была предпринята в 1254 г.
6 Эти события относятся к 1252 г.
7 То есть Джангалеаццо Висконти.
7*
195

8 Джангалеаццо Висконти занял Пизу в 1399 г., Сиену - летом 1400 г., Перуджу - в на-
чале 1400 г., Ассизи - в мае 1400 г., Болонья была захвачена после разгрома войск Бентиво-
льо в июне 1402 г.
9 Имеются в виду войны, которая вела Римская республика.
10 Пирр - см. с. 124, прим. 88.
11 Ганнибал - см. с. 124, прим. 87.
Глава IV
1 Бруни пересказывает здесь мысль Цицерона, ставшую хрестоматийной в политической
литературе: "Ведь подобно тому как при струнной и духовой музыке и даже при пении следу-
ет соблюдать, так сказать, лад различных звуков, изменения и нарушения которого нестер-
пимы для утонченного слуха, причем этот лад все же оказывается согласным и стройным
благодаря соблюдению меры в самых необходимых звуках, так и государство, с чувством ме-
ры составленное путем сочетания высших, низших и средних сословий (словно составленное
из звуков), стройно звучит благодаря согласованию самых несходных начал тем, что музы-
канты называют гармонией, в государстве является согласие, эта теснейшая и наилучшая
связь, обеспечивающая безопасность в каждом государстве и никоим образом невозможная
без справедливости" {Цицерон. О государстве // Цицерон. Диалоги. М., 1994. С. 53).
2 В сражении при Арбии 3 сентября 1260 г. флорентийцы потерпели тяжелейшее пора-
жение от сиенских войск, отрядов Манфреда и флорентийских изгнанников-гибеллинов.
3 Манфред (1232-1266) - незаконный сын императора Фридриха II Штауфена.
В 1258 г. короновался в Палермо. Глава партии гибеллинов. Погиб в бою при Беневенто.
4 Имеется в виду Карл Анжуйский, брат французского короля Людовика ГХ Святого
(1226-1270). После битв при Беневенто и Тальякоццо (1268) - неаполитанский король.
5 Бруни уже в этом сочинении называет капитанов гвельфской партии "duces optimarum
partium principesque legitime conspirationis".
ИЗБРАННЫЕ ПИСЬМА
ПИСЬМО К НИККОЛО СТРОЦЦИ
Леонардо Никколо1 привет шлет!
Послание твое, которое ты мне написал первым, доставило мне огромное
удовольствие. Ведь утверждают, будто именно те, кто одарен природой, то есть
наделен способностями и в науках неутомимо трудится и искушен, наделен
склонностью к учению и прилежанию. Итак, меня поражает твой возраст и твои
суждения по поводу [упомянутых тобой] сочинений, так что мне кажется, что
твоя зрелость вызывает удивление и намного превосходит твой возраст. И я не
испытываю сомнений в том, каким образом тебе самому надлежит стать совер-
шенным, чтобы ты сделался превосходнейшим человеком. Вследствие чего,
прошу тебя, позаботься о том, чтобы каждый день прибавлять что-либо к сво-
им занятиям, и накапливай знания, считая, что в самих знаниях тебе дается ве-
ликая награда и предоставляются возможности для обустройства жизни, дости-
жения известности твоего имени и славы. Верь мне, все это окажется результа-
том знаний, а также могучая сила. И именно благодаря таким занятиям знаме-
нитые люди приближались к блистательной добродетели. Кроме того, ты про-
сто обязан подражать прилежанию и усердию своего наставника.
196

Да будут твои занятия двоякого рода. С одной стороны, [следует упражнять-
ся] в богатстве словесности, но не вульгарном и обычном, а изящном и плодо-
творном, в котором я желал бы, чтобы ты превзошел прочих, с другой сторо-
ны, в познании тех предметов, которые связаны с жизнью и нравами и которые
по этой причине и именуются гуманитарными знаниями2, и ничего более полез-
ного и подобающего для человека нельзя представить. Пусть при обращении к
этому роду занятий твое знание станет безграничным, разносторонним, все ум-
ножающимся и почерпнутым отовсюду. Ничто не должно быть упущено из то-
го, что ставит своей целью способствовать организации жизни, ее украшению и
прославлению. Однако я полагаю, что ты должен читать тех, кто может ока-
заться полезен не только глубиной [содержания] своего учения, но и блеском
стиля и изяществом речи. К таким сочинениям можно отнести книги Цицерона3
и всех его последователей. Если ты меня послушаешь, то станешь изучать нау-
ки и основы этих предметов по Аристотелю4 и позаимствуешь богатство слов и
мысли, красоту речи и высокую ученость, так что я даже посмел бы утвер-
ждать, что Цицерон приобрел свое искусство благодаря книгам Аристотеля.
Я бы желал, чтобы ты приобщился к книгам этого выдающегося человека и в
результате получил обширные знания о природе вещей и о самой природе.
А когда все это ты познаешь, пусть станет для тебя возможным поведать о своих
знаниях изысканным слогом, так чтобы можно было продемонстрировать это
знание. Ведь подобное способны совершить только те люди, которые много чи-
тали, многое прибавили к собственным знаниям и многое почерпнули из наших
источников. А потому следует тебе изучать не только философию, которая за-
кладывает основу этого знания, но также сочинения поэтов, ораторов и истори-
ков, чтобы твоя манера изъясняться оказалась богатой, разнообразной и ни в
чем бы не имела недостатков.
Я буду краток в своих объяснениях, поскольку то, что тебе предстоит чи-
тать, не будет новым и ты уже вник в то, что нами было написано для других в
сочинении "Об ученых и литературных занятиях"5, где мы либо уже выразили
свое мнение, либо обрисовали вкратце метод этого обучения. Точно так же я
надеюсь, что ты окажешься невольным обладателем такого превосходства, та-
кого богатства, с которыми никакие преимущества от изучения наук не смогут
сравниться. Пусть изучение гражданского права и более выгодно для преуспея-
ния, но оно ничего не дает человеку для совершенствования. Ведь эти занятия
направлены на формирование порядочного человека, и ничего более полезного
невозможно себе представить, гражданское же право к созданию подлинного
блага никакого отношения не имеет. Кстати, а что приобретает порядочный че-
ловек от изучения послезавтрашнего дня или о том, как сохранить дождевую
воду? Или чем окажется лучше тот, кто учитывает, что роды рабыни приносят
барыш, того, кто это не учитывает? И разве порядочный человек не исполняет
предназначенного по завещанию, и не осуществляет распоряжения завещателя,
и не заботится о семерых свидетелях для [соблюдения] формальностей, связан-
ных с завещанием? Едва ли гражданское право все приводит в порядок. И, кро-
ме того, добро и добродетель постоянны, право же изменяется в зависимости от
времени и места, так что часто то, что считается законным во Флоренции, в
Ферраре оказывается противозаконным6. И в самом деле великим и превосход-
197

ным мужам не подобает втягиваться в перипетии сутяжничества или в столкно-
вения наемников.
Те люди, которые выше всего ставят знатность или богатство либо просла-
вляют воинскую доблесть, считают для себя скорее позором и бесчестьем быть
ученым. А ведь превосходство в знании придает великое благородство, так что
каждый князь, каждый король должен украсить себя знанием этих предметов и
обладать красноречием. Филипп7, отец Александра8, отправил его к Аристоте-
лю не для изучения гражданского права, что для такого государя представля-
лось низменным (презренным), но для понимания его учения о жизни и нравах
и приобщения к красноречию. Я обойду молчанием то, каково наслаждение и
радость от этих занятий - они таковы, что их было бы сложно впоследствии за-
быть. А что кроме скуки может принести изучение права? Даже древние назы-
вали его наукой, вызывающей зевоту. Итак, призываю тебя не быть равнодуш-
ным к знанию, унаследованному от древних. Но уже хватит об этом. Хотя для
меня гораздо приятнее, когда я тебе пишу, говорить скорее об этих вопросах,
чем о семье или же о дружбе с родственниками. Это все может подождать под-
ходящего времени и к тому же и ранее не оказывалось незамеченным. А под-
держка в намерении продолжать упомянутые занятия не терпит отлагательст-
ва. Будь здоров.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Письмо адресовано одному из представителей широко известной и знатной купеческой
фамилии Флоренции, входившей в политическую элиту города.
2 В латинском оригинале - "studia humanitatis".
3 Марк Туллий Цицерон (106-41 до н.э) - политический деятель Древнего Рима, знаме-
нитый оратор, мыслитель и писатель. Оставил ряд риторических ("Об ораторе", "Брут") и
философских ("Тускуланские беседы", "О государстве", "Об обязанностях") сочинений, речи
и письма. Его латинский язык и стиль стали образцом; даже был введен в оборот термин "ци-
церонианство" (Квинтилиан, Лактанций). В эпоху Возрождения наследие Цицерона почита-
лось и превозносилось гуманистами, начиная с Петрарки. Бруни был пылким поклонником и
пропагандистом Цицерона, тем более что последний являлся пламенным защитником рес-
публиканизма.
4 Аристотель Стагирит (384-322 гг. до н.э.) - основатель школы перипатетиков, созда-
тель философской системы. Оставил сочинения по философии ("Метафизика"), логике ("Ор-
ганон"), а также этике ("Большая этика") и политической науке ("Политика", "Афинская по-
литая"). Один из немногих мыслителей античности, чье наследие (пусть искаженное) было из-
вестно и в средние века. Бруни был пылким поборником творчества Аристотеля, прежде все-
го его политического и этического учения. Неустанно пропагандировал наследие великого
мыслителя. Он предпринял труд по переводу основных сочинений Аристотеля. Его предисло-
вие к переводу "Политики" выражает и его отношение к автору. См. также с. 52, прим. 1.
5 Речь идет о трактате Бруни "Об ученых и литературных занятиях" ("De studiis et litteris"),
написанном в 1422-1429 гг. и адресованном Баттисте Малатеста. Хотя в нем речь идет о специ-
фике женского образования, сами принципы образования и его задачи понимались гуманистом
одинаково. Поэтому он и отсылает Строцци к этому трактату, одному из немногих сочинений
Бруни, переведенному на русский язык Н.В. Ревякиной. Упоминание трактата дает возмож-
ность для хотя бы условной датировки письма - оно относится к периоду после 1429 г.
6 Бруни, юрист по образованию, неоднократно противопоставлял право гуманитарному
знанию. В данном случае он мотивирует свою позицию еще и отсутствием единого права
(Флоренция - республика, Феррара - в то время владение рода Эсте).
198

7 Филипп II - см. с. 121, прим. 10. Действительно выбрал Аристотеля воспитателем для
своего сына, хотя мотивы, приведенные Бруни, явно придуманы гуманистом (тем более что
право сложилось уже в эпоху Древнего Рима).
8 Александр III Македонский - см. с. 59, прим. 11.
ПИСЬМО К КОРОЛЮ АРАГОНСКОМУ
Леонардо шлет привет арагонскому королю1
С давних пор, о светлейший государь, я лично пришел к выводу об исклю-
чительном превосходстве твоих вызывающих изумление добродетелей и про-
славлял их, выражая благодарность нашему времени за то, что ему выпало на
долю иметь столь выдающегося государя, прославленного как в делах войны,
так и в мирных искусствах. Ведь твое мастерство в военном деле порождало ве-
личайшую мудрость, а испытанное терпение и выносливость продемонстриро-
вали всем пример величия души. И что же я могу сказать о справедливости, ко-
торая в тебе воссияла величайшим образом? Что поведаю я о благочестии или
религии? Что о постоянстве в вере? Что об умеренности, проявляемой во всех
поступках? Что о владении литературой? Ты никогда не отказывался от этих за-
нятий, с исключительным пылом занимаясь великой войной. Право же, всё это
величайшие примеры, которые украшают монарха.
Итак, как те люди, которые с давних пор благодаря тебе оказались под вла-
стью наследственной монархии и обитали под сенью всех твоих добродетелей
спокойно и блаженно, так и те народы, которые были присоединены недавно,
опять-таки благодаря тебе могут надеяться с полным основанием на подобное
спокойствие под твоим управлением. Следовательно, кто же, поразмыслив над
этим, не будет благосклонен к твоим начинаниям? Кто же не станет оказывать
поддержку тебе, именитому? И конечно же, если бы я посвятил себя военному
делу в той же мере, в какой прилагал силы к изучению литературы, то, воору-
жившись, быть может, смог бы кое в чем принести пользу. С настоящим оружи-
ем я не научился бы обходиться, но я напрягаю все свои силы, чтобы у тебя не
было недостатка ни в моих трудах, ни в тех книгах, в которых [изложено] все то,
что я сам изучил.
Итак, я послал тебе сочинения Аристотеля, посвященные политической
науке, которые я перевел на латинский язык2, так как полагаю, что они
являются величайшим и божественным инструментом для управления государ-
ством, а также обеспечивают, если можно так выразиться, своеобразный задел
на будущее. Я считаю, что тебе, о достойнейший государь, следует читать, как
мне кажется, не только те книги, которые являются подходящими для всех, но
прежде всего те, которые подобают государям. Ведь король учится управлять
народом, а эти книги учат как раз исключительно тому, каким именно образом
править народами.
Вследствие этого и сам я, падкий на твои похвалы, не прекращаю тебя при-
зывать и заклинать, дабы ты изучил именно те книги, которые посвящены по-
литической науке и которые оказались бы самыми подходящими для [тебя].
Ведь ты сможешь тогда усвоить ее благодаря многим и прекрасным примерам
доброго правления твоих королей-родичей [о чем говорится в твоих книгах]. Но
199

одно дается от природы, другое приобретается упражнениями, так что ты впол-
не можешь изучить музыку и риторику. Ведь тот, кто усвоил науку о музыке,
будет судить о ней и воспринимать ее лучше того, кто пришел к ней либо соб-
ственным умом, либо подражая чужому голосу. То же самое относится и к ис-
кусству риторики. Хотя, разумеется, большому таланту и без этого искусства
сопутствует богатство речи; искусство, однако, и мастерство оказываются бо-
лее надежным поводырем. А поэтому искусство скорее оказывается лучшим
наставником, чем природа. Ведь одно дело строить свои слова сообразно собст-
венному суждению, а другое - украшать речь, которую произносишь, разумом
и искусством.
Царское же достоинство является высочайшим изо всех человеческих дос-
тоинств. Потому-то поэты именуют Юпитера не императором, но царем, вели-
чая Бога тем именем, которое среди людей является величайшим и высочай-
шим. Следовательно, царскому достоинству требуются многие и величайшие
украшения. Они должны происходить как от природы, так и благодаря искусст-
ву, если правитель достойно представляет себя, так как должен быть Богом сре-
ди людей, превосходящим всех совершеннейшей добротой, совершеннейшей
мудростью и совершеннейшей добродетелью. Поразмысли над тем, что Фи-
липп, мудрейший царь Македонский и величайший муж, отправил своего сына
Александра к Аристотелю обучаться наукам, в которых, как мы утверждаем,
тот достиг подобного совершенства. Сохранилось письмо от Александра Ари-
стотелю, в котором содержатся следующие слова. "Милость Богов, - говорит
он, - заключается не столько в том, что я родился, сколько в том, что имел от-
ношение, пусть на время, к твоей жизни, благодаря тому, что родился. Надеюсь,
и впоследствии, так как обучен и выпестован тобой, жить достойно благодаря и
тебе, и приобщению к этому"3. О глас наимудрейшего человека! Ведь он считал
для себя возможным принять на себя в дальнейшем царство, только если овла-
деет науками. И так оно и случилось. Украшенный дарами природы и искусст-
ва, он стал царем почти всего мира благодаря своим победам, покрыл себя сла-
вой и расширил свое царство вплоть до Индий. Пирр, некогда царь Эпира4, ве-
личайший из мужей, не только читал книги, когда уже стал царем, но и сам на-
писал труд о военной науке. И, безусловно, Юлий Цезарь5 весьма преуспел в
словесности, о чем свидетельствуют книги, написанные им. Следовательно, эти
величайшие люди не только от природы превосходили других, но также и бла-
годаря знанию наук и словесности, поэтому им была уготована вселенская сла-
ва. А посему я считаю просто смешным невежество королей франков в былые
времена. Ведь они искренне полагали, что не нужно знать грамоту, а поэтому и
не обучались ей и правили, не зная грамоты6. Всегда считалось, что уж если не-
обходимо знание наук и искусств малым сим, то тем более это относится к ве-
ликим мира сего. Ведь насколько сложно управлять народами и племенами, на-
столько требуется и больше мудрости и знания.
В этих книгах не только изложено учение, замечательное и достойное вос-
хищения. Им присуща-таки и невероятная красота как вследствие искусной по-
становки вопросов, так и благодаря объяснениям, цель которых - понимание
бесчисленных и достойных внимания проблем, а также еще потому, что в этих
сочинениях содержатся описания и [правления] царей прошлого, и могущест-
200

веннейших государств, и мудрости законодателей, так что, пожалуй, о них стоило
бы узнать и ради истории. В этих книгах, которые способны сделать короля
более ученым, более украшенным знаниями, более пригодным для повседнев-
ных дел, заключается совершенство поистине во всех науках об управлении и
властвовании над народами, и весьма часто они приобретают общий характер.
Спасительные советы, многочисленные наставления были почерпнуты из глу-
бин философии. В них еще рассказывается о болезнях государства, которые
возникают повсюду, а также о том, какими средствами и лекарствами в былые
времена болезнь подавлялась, и прежде всего сообщается о том, сколько неду-
гов породило государство и какие именно. Много и достойно рассказывается о
тиранах, чтобы мы избегали их нечестивых поступков. Королю подобает также
узнать о природе народов и их нравах, так как они определяют управление эти-
ми народами. Всякое законное правление учреждено ради пользы тех, кем уп-
равляют, и ради почести и славы тех людей, которые правят.
Итак, разделение это правильно: чтобы король стремился прославить свое
правление, народы же, которыми он правит, - извлечь пользу. Но зачем же я те-
бе все это говорю, когда посылаю тебе сами книги, в которых обстоятельно и
исчерпывающе все это изложено. Ведь не думал я писать больше, чем следова-
ло бы, тем более что пишу я королю. Но меня извиняет моя преданность. Вели-
чайшее же благоговение не представляет, как ему довольствоваться малым.
Прощай же, о украшение нашего времени.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Адресатом является король Арагона, Сицилии и Неаполя (с 1444 г.) Альфонс Арагон-
ский (1394—1458), принадлежавший к старшей ветви одной из пиренейских династий. Хотя
единая Испания еще не сложилась, Бруни называет его королем Испанским. Известен своим
интересом к гуманизму, при его дворе пребывали Лоренцо Валла и Эней Сильвий Пикколо-
мини.
2 Речь идет несомненно о переводе "Политики" Аристотеля, который гуманист снабдил
и программным предисловием.
3 Текст письма, приведенный Бруни, не встречается у античных биографов Александра
(прежде всего Плутарха). Содержание его мало соответствует характеру Александра, гор-
дившегося своим происхождением от богов и на Востоке воспринявшем иные обычаи. Веро-
ятно, что это письмо апокрифическое.
4 Пирр (319-272 гг. до н.э.) - царь Эпира с 306 г. Пытаясь создать крупное государство,
вступил в борьбу с римлянами. Считался одним из лучших полководцев и дипломатов эпохи
эллинизма.
5 Гай Юлий Цезарь (100-44 гг. до н.э.) - см. с. 48, прим. 3. Отношение гуманистов к Це-
зарю было неоднозначным, большинство оценивали его как одного из величайших деятелей
прошлого, Бруни, однако, считал его тираном (как в "Восхвалении города Флоренции", так и
в "Истории Флоренции") и возмущался в "Диалогах к Петру Павлу Гистрию" тем, что Данте
осудил его убийц на страшную кару. Тем более показательно, что при негативном отноше-
нии к Цезарю гуманист не только восхваляет его литературное творчество, но и объявляет
великим человеком.
6 Вероятно, здесь сказалось негативное отношение Бруни к Франции вообще. Конкрет-
но, судя по всему, он опирается на сообщение Эйнгарда о позднем обучении письму Карла Ве-
ликого.

Поджо Браччолини
ПИСЬМО К ГВАРИНО ДА ВЕРОНА
И ДИАЛОГ "О БЛАГОРОДСТВЕ"
(Вступительная статья, перевод с латинского
и комментарий Г.И. Самсоновой)
Джан Франческо Поджо Браччолини (1380-1459) - известный итальянский
гуманист и собиратель античных манускриптов. Все произведения Поджо, напи-
санные на латинском языке, прославили его еще при жизни и оказали значи-
тельное влияние на развитие гуманистической культуры Европы.
Поджо Браччолини родился в Тоскане, местечке Терранова, в незнатной и
небогатой семье. Он изучал нотариальное дело и окончил университет во Фло-
ренции. В это время Поджо входил в кружок гуманистов, возглавляемый Ко-
люччо Салютати. Поступив в 1403 г. в папскую курию, он около 50 лет с не-
большими перерывами прослужил там секретарем, занимался перепиской древ-
них рукописей. Несмотря на то что большую часть жизни Поджо провел в Ри-
ме, он никогда не порывал связь с ведущими флорентийскими гуманистами, о
чем свидетельствует его эпистолярное наследие. Путешествуя в качестве секре-
таря курии по Европе (в 1414 и 1418 гг. был на церковном соборе в Констанце,
в 1417 г. посетил Францию и Германию), он неустанно собирал кодексы антич-
ных авторов. В монастырских библиотеках Европы им были найдены ценные
рукописи древних классиков, неизвестные или малоизвестные в средние века
произведения Квинтилиана, Валерия Флакка, Аммиана Марцеллина, Силия
Италика, Калыіурния Сикула, Цицерона, Петрония, Плавта, сочинение Лукре-
ция "О природе вещей" и мн. др. В 1418 г. по приглашению епископа Винчестер-
ского Бофора Поджо провел в Англии около четырех лет. С 1423 по 1453 г. он
снова служил в римской курии.
Этот период был наиболее активным в творчестве Поджо Браччолини.
Именно в эти годы он создает ряд значительных сочинений на этические темы:
"О жадности" (1428-1429), "Об изменчивости судьбы" (1431-1448), "О несча-
стии правителей" (1440), "О благородстве" (1440), "Против лицемеров"
(1447-1448). Поджо изучает античные манускрипты, пишет речи, инвективы и
ведет эпистолярную полемику со многими гуманистами (например, с Филельфо
и Валлой) по этическим и филологическим вопросам. Его "Фацеции"
(1438-1452) - запись анекдотов, рассказанных папскими секретарями-гумани-
стами, - были известны далеко за пределами Италии еще при жизни Поджо и
являются образцом латинской прозы эпохи Возрождения.
В 1453 г. гуманист оставляет курию и переселяется во Флоренцию, с кото-
рой его связывают как дружеские, так и семейные узы (в 1436 г. он женился на
девушке из аристократического рода Буондельмонте). С 1453 г. и почти до са-
202

мой кончины (1459) Поджо занимает пост канцлера Флорентийской республи-
ки. На закате жизни он пишет "Историю Флоренции" (1455) и "О ничтожестве
человеческого состояния" (1455)*.
Творчество Поджо Браччолини отличает критический подход в рассмотре-
нии нравов современного ему общества; его трудам присущи изящество и иро-
ничность стиля, полемическая острота, прекрасный литературный язык.
Представленный в данном издании перевод известного письма Поджо к его
другу Гварино да Верона (1416) отражает веяния времени, вкусы и интересы гу-
манистов. В письме Поджо затрагивает проблему совершенствования личности,
подчеркивая важность образования и красноречия. В последней части письма
он сообщает о посещении монастыря Санкт-Галлен и о находке там сочинений
Квинтилиана и Валерия Флакка, комментариев Аскония Педиана к восьми ре-
чам Цицерона.
Этические диалоги Поджо разворачивают перед нами панораму взглядов
гуманистов современной ему эпохи. Автор посвятил многие этические произве-
дения поиску пути к истинной "virtus" (нравственному совершенству), ее утвер-
ждению и обоснованию.
В диалогах "О жадности", "Против лицемеров" и ряде писем Поджо подвер-
гает резкой критике падение нравов духовенства, которое своим лицемерием
губит добродетель. Он осуждает праздный образ жизни монашества, живущего
чужим трудом, их многочисленные пороки. В итоге гуманист приходит к отри-
цанию аскетического идеала монашеской жизни. В основе этической концеп-
ции Поджо лежит гражданственный подход, основанный на утверждении свет-
ского нравственного принципа деятельной жизни. С этих же позиций рассмат-
ривается в диалоге "О жадности" проблема накопительства, которому дается
нравственная оценка. Осуждение крайних проявлений жадности ведется гума-
нистом не с позиции христианского отречения от мирских благ. Сопоставление
точек зрения собеседников в диалоге, несмотря на противоречивость взглядов,
позволяет выделить общие исходные положения: общественная полезность
жадности, ее естественность и применение богатства для общего блага. Тем са-
мым подчеркивается ценность богатства, добытого честным трудом, и его об-
щественная роль.
Признание в современном Поджо обществе социальной значимости богат-
ства и социальной роли знати является для гуманиста основанием для рассмот-
рения темы благородства в диалоге "De nobilitate" (конец 1439 - начало 1440 г.).
Диалог отразил споры о благородстве, имевшие место в Италии в течение ква-
троченто, и вызвал бурную полемику среди современников (широко известна
полемика Поджо с Лауро Квирини - автором трех произведений, направленных
против этого сочинения Поджо).
В диалоге Поджо представляет широкую картину взглядов на благородство
у разных народов современной ему эпохи. Спор ведут на вилле Поджо гуманист
Никколо Никколи и Лоренцо Медичи Младший, брат Козимо Старшего. Пер-
вый считает, что истинное благородство основано на добротели (virtus) как лич-
ной заслуге человека - идеале, восходящем к античности в духе платоно-стои-
ческой философии. Второй, развивая средневековую традицию понимания это-
го вопроса в аристотелевском духе, считает, что благородство связано со знат-
203

ностью рода и богатством. Хотя перед читателем стоит проблема выбора точ-
ки зрения, однако заключительные слова Никколо Никколи, на наш взгляд,
смещают акцент восприятия проблемы в пользу стоического понимания. Ис-
тинное благородство признается Никколо Никколи в том человеке, кого "соб-
ственная природа, деяния и забота о добродетели" сделают таковым. Такая вы-
сокая нравственная оценка личных заслуг человека в обществе является отве-
том Поджо на традиционное понимание "благородства" в духе средневековья.
ПРИМЕЧАНИЕ
* В переводе на русский язык опубликованы следующие сочинения Поджо Браччолини:
Фацеции / Пер., коммент., вступит, ст. А.К. Дживелегова. М.; Л., 1934; Против лицемеров /
Пер. И.А. Перельмутера // Итальянские гуманисты о церкви и религии / Под ред. М.А. Гу-
ковского. М., 1963. С. 55-92; Письмо к Леонардо Бруни / Пер. Ю.Х. Копелевич // Там же.
С. 93-99; О жадности / Пер. Г.И. Самсоновой // Сочинения итальянских гуманистов эпохи
Возрождения (XV век) / Под ред. Л.М. Брагиной. М., 1985. С. 72-107; О благородстве / Пер.
Н.В. Ревякиной // Итальянский гуманизм эпохи Возрождения. Саратов, 1984. Ч. 1. С. 148-178
(мы предлагаем в настоящем издании новый вариант перевода этого диалога); Речь на похо-
ронах Леонардо Бруни / Пер. Н.В. Ревякиной // Там же. С. 179-192; О ничтожестве челове-
ческого состояния / Пер. И.И. Варьяш, О.И. Варьяш // Чаша Гермеса: Гуманистическая
мысль эпохи Возрождения и герметическая традиция / Ред. О. Кудрявцев. М., 1996.
С. 157-166.
ПИСЬМО К ГВАРИНО ДА ВЕРОНА*
Поджо Флорентийский, папский секретарь, приветствует своего Гвари-
но да Верона2.
Я знаю, что тебе всегда отрадно получение моих писем, несмотря на твою
повседневную занятость, благодаря твоей любезности ко всем и исключитель-
ной благосклонности ко мне. Однако я прошу, чтобы при прочтении вслух ты
обратил особое внимание на манеру, и не потому, что есть нечто особенное во
мне или на это потребуется много времени, но из-за достоинства того предмета,
о котором я собираюсь написать. Я определенно знаю, что это доставит
большое удовольствие для души не только тебе (так как ты очень образован-
ный человек), но и другим любознательным людям.
Что же, по воле бессмертного Бога, может быть более радостно, приятно,
дорого тебе или другим ученым мужам, чем понимание тех вещей, через кото-
рые общение делает нас более образованными и, как кажется, еще более утон-
ченными? Действительно, так как природа, мать всех вещей, дает роду челове-
ческому понимание и разум - выдающихся предводителей добродетельной и
счастливой жизни, то это и есть самое достойное. Я знаю, что наилучшим из то-
го, что нам было щедро дано ею [природой], была бы разумная речь, без чего
сам разум и понимание не имели бы никакой цены. Действительно, речью мы
отличаемся от остальных живых существ, используя это дарование (virtus) для
выражения мысли.
Итак, мы должны испытывать большую благодарность и к создателям ос-
тальных свободных искусств, и особенно к тем, кто передал нам своими стара-
204

ниями и усердием правила, некоторые нормы речи и совершенство произноше-
ния. Ведь они создали [эти нормы], чтобы мы, используя их, превосходили [не-
образованных] людей, как именно речью превосходим других живых существ.
Как ты знаешь, появились многие авторы, прославившиеся в искусстве совер-
шенствования и украшения этой речи на латинском языке, но наиболее извест-
ным и выдающимся был Марк Фабий Квинтилиан3. Он так ясно, так полно и
тщательно описал то, что способствует формированию искуснейшего оратора,
что кажется, у него одного, по моему мнению, есть все необходимое для пости-
жения высшей науки, то есть красноречия4. Поэтому с ним одним-единствен-
ным (Квинтилианом. - Г.С), даже если бы Цицерона5, отца римской риторики,
не было, мы овладели бы совершенной наукой красноречия. Но я говорю, что
он у нас, итальянцев, так был искромсан, так искажен (по вине, я думаю, вре-
мен), что никакая красота, никакой облик человеческий в нем не узнавались.
Ты видел такого человека:
Весь изувечен, лицо истерзано пыткой жестокой,
Обе руки в крови, и оба отрезаны уха.
Раны на месте ноздрей безобразно зияют6.
Конечно, было тяжко и едва переносимо то, что у нас так испорчено было
ораторское мастерство, так ужасно столь красноречивый изуродован человек.
Но чем тогда в искажении облика того мужа было больше боли и тягости,
тем больше теперь следует радоватьсч, так как ему придан прежний вид, вели-
колепие, античная форма и он приведен в прежнее состояние нашими старания-
ми. Если Марк Туллий очень обрадовался за Марка Марцелла7, вернувшегося
из изгнания, и это в то время, когда в Риме были многие подобные Марцеллу,
отличившиеся дома и на войне замечательные и выдающиеся мужи, то что же
сейчас должны делать ученые люди и особенно стремящиеся к красноречию.
Ведь мы вернули его (Квинтилиана. - Г.С.), так сильно искаженного, такого не-
узнаваемого, не просто из изгнания, но как бы спасли от уничтожения этот не-
обыкновенный и единственный в своем роде блеск римского имени, который
был спасен от смерти только Цицероном.
Действительно, клянусь Геркулесом, если бы мы не пришли на помощь, то
уничтожение его было бы неизбежно. Ведь нет сомнений, что блестящий, изящ-
ный, имеющий хороший вкус муж, воспитанный, с чувством юмора, не мог бо-
лее сносить стыд заключения, убожество места, свирепость стражи. Он был, ко-
нечно, подобен упавшему духом человеку, одетому в грязное платье, как обыч-
но выглядели осужденные на смерть: "грязь в бороде у него и от крови все во-
лосы слиплись"8. Само выражение лица и внешний вид свидетельствовали, что
он приговорен к незаслуженному наказанию. Казалось, что руки его протянуты
и просят защиты квиритов9, чтобы его оградили от несправедливого суда. Не-
достойно для человека, некогда спасшего многих с помощью красноречия, что
теперь он не находит ни одного защитника, который посочувствовал бы его
участи, приложил бы усилия для его спасения и воспрепятствовал бы несправед-
ливому наказанию.
Но так неожиданно случается то, чего ты не осмеливался и пожелать, гово-
рил наш Теренций10.
205

Было удачей для него и особенно для нас то, что, когда мы были в Констан-
це, я задумал в свободное время посетить место, где он содержался под стражей.
В 20 милях от этого города есть монастырь Санкт-Галлен. Поэтому мы отпра-
вились туда ради развлечения и чтобы разыскать книги, которых, как говори-
ли, там очень много11. Там среди множества рукописей, которые было бы дол-
го перечислять, мы нашли Квинтилиана, до сих пор целого и невредимого, од-
нако покрытого грязью и пылью. Ведь эти книги были не в библиотеке, как то-
го требовала их значимость, но в какой печальной и темной тюрьме, увы, в глу-
бине одной башни, в которую не поместили бы и приговоренных к смерти. И я
уверяю, что если бы из-за любви к предкам были перерыты в поисках книг все
варварские темницы, где заперты эти мужи, то оказалось бы, что подобной уча-
сти подверглись многие, найти которых уже не было никакой надежды.
Кроме того, мы нашли три первые и половину четвертой книги Вале-
рия Флакка12 "Поход Аргонавтов" и комментарии к восьми речам Цицерона
(Квинта Аскония Педиана, красноречивейшего мужа, о котором упомянул сам
Квинтилиан)13. Эти книги я сам переписал, и притом быстро, чтобы послать их
Леонардо Аретино14 и Никколо Флорентийскому15, которые, когда от меня об
этом сокровище узнали, просили в письмах, чтобы я в первую очередь послал
им Квинтилиана.
Ты знаешь, мой милейший Гварино, что может сделать для тебя человек
столь преданный. Я хотел и мог бы тебе послать книгу, но должен был удовле-
творить просьбу нашего Леонардо (Бруни. - Г.С.). Теперь ты знаешь, где она на-
ходится, чтобы, если бы ты пожелал, я думаю, смог быстро и легко ее получить.
До свидания и люби меня, поскольку эта любовь взаимна.
Констанца, 16 декабря 1416 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Перевод для настоящего издания сделан по кн.: Poggio Bracciolini. Letter / A cura di
H. Harth. Firenze, 1984. Vol. 2: Epistolarum familiarum libri. P. 153-156.
2 Гварино да Верона (1370-1460) - один из деятелей итальянского Возрождения, ро-
дился в Вероне, затем учился греческому языку в Константинополе, где в течение 5 лет
был учеником Мануила Хрисолора. По возвращении в Италию стал учителем греческо-
го языка. В 1436 г. профессор греческого языка в Ферраре, а с 1438 г. и до смерти рабо-
тал переводчиком с греческого в советах Феррары и Флоренции. Умер в Ферраре. Основ-
ные его работы: перевод Строба и жизнеописание Плутарха, свод греческой грамматики,
комментарии к Персию, Ювеналу, Марциаллу и некоторым работам Аристотеля и Цице-
рона.
3 Марк Фабий Квинтилиан - см. с. 109, прим. 61. Создал подробный курс античной рито-
рики "Об образовании оратора" с экскурсом в историю греческой и римской литературы.
4 Скорее всего имеется в виду "Наставление в ораторском искусстве" Квинтилиана, най-
денное Поджо.
5 Марк Туллий Цицерон (106-43 гг. до н.э.) - римский государственный деятель, оратор,
писатель, философ, один из самых любимых гуманистами авторов и исторических фигур
Древнего Рима. Многие гуманисты стремились подражать его республиканской доблести и
выразительному латинскому языку.
6 Цит. по: Вергилий. Энеида. Кн. 6. 495-497 / Пер. С. Ошерова // Европейский эпос Ан-
тичности и Средних веков. М., 1984.
206

7 Марк Марцелл - консул в 51 г. до н.э., сторонник Помпея и противник Цезаря. Цице-
рон написал речь в защиту Марцелл а. В 45 г. до н.э. был убит в Афинах.
8 Цит. по: Вергилий. Энеида. Кн. 2. С. 272. Пер. С. Ошерова
9 Квириты - так обычно называли римских граждан (по племени, вошедшему в состав
римского народа в период его формирования).
10 Публий Теренций Афр (193-154 гг. до н.э.) - римский писатель, автор комедий; поль-
зовался уважением среди гуманистов. Поджо имел комедии Теренция в своей библиотеке.
1 ! Известно, что при посещении аббатства Санкт-Галлен в Швейцарии Поджо Браччоли-
ни сопровождали Чинчо де Рустичи и Бартоломео да Монтепульчано. См.: Walser Е. Poggius
Florentinus: Leben und Werke. Leipzig; Berlin, 1914. S. 49-51.
12 Гай Валерий Флакк Сепгин Балб (ум. в 90 г. н.э.) - римский поэт. В эпическом стиле "Эне-
иды" Вергилия он переработал латинский перевод поэмы Аполлония Родосского "Аргонавтика".
13 Квинт Асконий Педиан (3-88 гг. н.э.) - римский историк, известен своими коммента-
риями к речам Цицерона.
14 Имеется в виду Леонардо Бруни Аретино - флорентийский гуманист, переводчик Пла-
тона и Аристотеля, автор многих известных произведений, например: "Спор о благородстве",
"Речь против лицемеров", "Похвала Флоренции".
15 Никколо Никколи - в его доме часто собирались гуманисты, которые обсуждали ин-
тересовавшие их проблемы. Обширна переписка Поджо с Никколи. См. также с. 121, прим. 3.
О БЛАГОРОДСТВЕ1
Достохвальному и превосходному мужу Герардо Кумано2
Я уверен, досточтимейший Отец, что найдутся люди, которые не посмеют
выступить, по крайней мере открыто, против этого моего труда. Кто же ока-
жется столь несправедливым судьей, что способен опорочить честный досуг?
Пусть скажут, что это не по моим силам, так как мне тяжело нести бремя взя-
той на себя обязанности. Я, пожалуй, соглашусь с ними и откровенно признаю
начатый мной труд достойным большего таланта и красноречия. Но и свой
вклад я скорее рассматриваю как упражнение, а не стремлюсь объявить себя
первым в этом как бы состязании в благородстве, в котором затем другие с
большей славой и красноречием затронут ту же тему. Я, право, иногда удивля-
юсь тому, что хотя понятие благородства (nomen nobilitatis) так широко распро-
странено и о нем рассуждают не только неучи, но и ученейшие мужи, однако ла-
тинские авторы посвятили ему лишь несколько слов, а из греческих только
Аристотель3 и Метродор4 написали о благородстве по одной книге.
Увидев, что и мы не приложили к этому руки и что нет работ других авто-
ров, я счел разумным предложить эту тему в качестве начала для обсуждения.
Более ученые мужи под нашим воздействием смогут потом сделать это благо-
даря своей мудрости вернее и изящнее. Ведь первые авторы считались в высшей
степени малоосведомленными и недостаточно опытными. Все, что по этому во-
просу найдено и изложено, не было с самого начала настолько хорошо, чтобы
потомки не могли развить в дальнейшем и даже улучшить. Мы знаем, что (тему
благородства. - Г.С.) затрагивают как сама философия - мать мудрости, так и
те искусства, которые называются свободными. Поскольку, дополняя друг дру-
га, все достигли вершин в решении вопроса, то первым авторам достаточно бы-
ло дать некоторые стимулы и, словно ударом шпоры, побудить остальных най-
ти более совершенное решение его.
207

Таким образом, я считаю, что эта моя книжечка воодушевит какого-нибудь
талантливого человека, который заметит пропущенное нами или сказанное не-
верно и постарается исправить это. Я настоятельно советую тем, кто учен и
красноречив, попытаться сделать это для общей пользы, ибо усердие тем самым
приумножит блеск и красоту латинского языка, и меня поблагодарят одним из
первых, так как я своим разговором побудил тех (мужей. - Г.С.) прославить се-
бя исследованием. Я же прошу снисхождения у читателей, если обнаружил не
такое знание предмета и красноречие, каких требует и значение темы, и их мне-
ние. Я решил, что лучше уж написать неизящно и невежественно, чем совсем
ничего, особенно имея досуг, и именно на ту тему, которую правильно понима-
ют, по-видимому, немногие. Тебе же, мужу, которого в наш век можно сравнить
с предками в отношении всяческого рода добродетелей и образованности, я по-
святил эту книжечку как знак своей любви к тебе, чтобы меня укрепили во мне-
нии твой авторитет и имя. И пусть ей прибавят благосклонность и уважение
твои блестящие добродетели, ибо никто не усомнится в том, что все, к чему ты
прикасаешься, должно обладать совершенством. Прими эту книжечку, в кото-
рой рассматривается вопрос об истинном благородстве. Я прежде часто слушал
о нем многих споривших, а - недавно весьма красноречивых мужей, моих близ-
ких друзей.
Дело в том, что когда однажды для перемены климата я вернулся из Рима
на родину, то по моей просьбе туда прибыли ученейшие мужи и расположенные
ко мне дружески Никколо Никколи5 и Лоренцо Медичи6, которых я привлек
главным образом для того, чтобы показать привезенные из Рима скульптуры.
Когда они были в маленьком саду, который я стремился прославить иноземным
мрамором - признаком домашнего убранства7, Лоренцо, улыбаясь, окинул его
взором и сказал: "Наш хозяин читал, что выдающимся мужам древности было
свойственно украшать дома, виллы, сады, портики, гимнасии различными
статуями, а также картинами и всевозможными скульптурными изваяниями
предков для прославления и возвеличивания рода. Не имея портретов прароди-
телей, он хотел облагородить это место, а также и себя этими ничтожными и
отколовшимися кусочками мрамора, чтобы благодаря их необычности слава
перешла от них к потомкам".
"Если он стремится достичь этого, - сказал Никколо, - то первопричину
благородства не следует искать среди изваяний и мраморных осколков, и мужу
ученому подобает стремиться совсем не к этому, а к тому, чтобы черпать ее из
духа, то есть из мудрости и нашей добродетели, которая одна ведет людей к сла-
ве благородства".
"Хотя все это, - сказал Лоренцо, - по-моему, весьма способствует проявле-
нию благородства, ибо добродетель считается неким божественным даром
и к ней надо стремиться всем, однако мы видим, что благородство проявляется
и в обладании картинами, всевозможными изваяниями, в изяществе, богатстве,
изобилии, в должностях и власти даже у тех, кто не отмечен особым светом
добродетели. Мы знаем, что даже блистательные таланты стремились к этому.
И в самом деле, известно, что первые ученые приложили много стараний
и усердия для приобретения скульптур и картин. Сам Цицерон8, Варрон9,
Аристотель и иные греческие и латинские мужи, отличавшиеся во всех науках
208

и особенно стремившиеся к познанию добродетели, также прославили свои
библиотеки и сады такого рода творениями, где они (изображения. - Г.С.) бы-
ли помещены для облагораживания. Они хотели, чтобы это прославило их
трудолюбие, ибо полагали, что лицезрение тех, кто раньше блистал славны-
ми и мудрыми делами, очень полезно для обретения благородства и возвыше-
ния духа".
А Николло сказал: "Если достигают благородства те, кто имеет дома
скульптуры и картины, то художники и скульпторы намного больше превосхо-
дят других этими знаками благородства. Также и ростовщики, если они очень
богаты и поставлены магистратами, обладающими властью, сколько бы ни бы-
ли преступны и бесчестны, становились бы благородными. Нельзя назвать ни-
чего недостойнее, чем добиться благородства любым путем - позором, разбоем,
всякого рода постыдным доходом".
Тогда Лоренцо ответил: «Если вдуматься в это понятие (благородства. -
Г.С.), то скульпторов и художников, которых их искусство делает знаменитыми
и известными, и людей очень богатых собранным отовсюду имуществом, и тех,
кто больше всего известен преступными делами, мы поистине назовем благо-
родными. Таким образом, благородным может быть назван и тот, кто просла-
вился научными трудами, и известный разбойник. Один - за то, что известен
своими преступлениями, другой - за ученость и необычайную мудрость. Квинт
Цицерон10, когда писал брату о притязании на консульство и говорил по поводу
соперников Антония11 и Каталины12, изрек: «Они не столько знамениты родом,
сколько "благородны" пороками». Действительно, древние называли благород-
ным того, кто прославился неким подвигом, был популярен, отличался в каком-
либо искусстве или блестящем деянии и был известен благодаря людской мол-
ве. Наш Цицерон говорил: "Они обнаруживают выдающуюся мудрость и благо-
родство Пифагора"13. В другом месте о нем же сказано "Благороден тот фило-
соф, который потряс не только Грецию и Италию, но и весь варварский мир".
В "Речи в защиту Архия" - то же самое: "Некоторые философы хотят добить-
ся благородства именно тем, что презирают прославление благородства"14. Ли-
вии15 также сказал: "Это сражение так же известно, как и поражение при Ал-
лии"16. И в другом месте: "Прежде облагораживали события, возвеличивая его
словами". Из этих слов ясно, что благородным названо дело, ставшее извест-
ным благодаря слухам и людской молве. Но мы исследуем не то благородство,
которое, погрязнув в пороке, позорит себя, а то, которое не отвергает союза с
добродетелью. Если ты будешь отрицать, что оно состоит из данных вещей, о
которых я только что упомянул, то будешь противником общеизвестного суж-
дения о нем и всякого здравого смысла. Действительно, все утверждают, что тот
есть и называется благородным, кто ведет свое происхождение от древнего ро-
да, имеет богатых прародителей и занимает в своем государстве почетные
должности. Поэтому, если ты считаешь нужным одобрить наши нравы и репу-
тации людей и если считаешь правильным то, чего придерживается чернь, ко-
торая в такого рода делах обладает наибольшим авторитетом, тебе следовало
бы поразмыслить вместе со мной о благородстве".
Никколо спросил: «Думаешь ли ты, что можно вести беседу, опираясь на су-
ждения самых ученых мужей, или надлежит исходить из мнения черни и наро-
209

да? В самом деле, если ты последуешь за мнением и обычаями людей, ты заме-
тишь, что у благородства нет никакой основы, то есть того, в чем бы оно заклю-
чалось. Хотя многие люди горячо спорят между собой на эту тему, я не пони-
маю, на какой надежный образец благородства они опираются. Правда, назва-
ние у всех одно, а суть - довольно противоречива, так что я весьма часто думаю,
что названия "благородный" может заслуживать любой человек, а не только
тот, кто претендует на него. Раз всякое благородство проистекает из определен-
ного дела и мысли, с чем следует согласиться, то оно обязательно должно быть
у всех единым. Но, так как в понятии "благородный" мнение народа меньше все-
го касается добродетели и разума, это понятие может сильно изменяться в зави-
симости от изменения суждений, которые нередко себе противоречат. Из-за
всего этого кажется, что человек ведом некой опрометчивой привычкой, а не
определенным и четко означенным делом. Иногда меня охватывает сомнение в
том, что понятие "благородство" может из-за празднословия всех являться
лишь пустым звуком. Действительно, если благородство имеет какое-либо зна-
чение, то оно заключается либо в пороке, либо в добродетели. Считать, что
благородство порождается пороком, свойственно глупости. Если благородство
порождено добродетелью, которая всегда одна и та же и не изменяется в чело-
веческих поступках, то и благородство должно быть таким же. Итак, у нас нет
единого [понятия благородства, а суждения о нем] даже противоположны и не
согласуются друг с другом, по-видимому, нет и определенного общего корня, из
которого оно может произрасти».
Лоренцо добавил: "Из-за этого различия я не вполне понимаю ход твоих
мыслей. Поэтому я хотел бы твоего объяснения и одновременно ответа на то,
какая точка зрения тебя больше устраивает".
Никколо сказал: "Для этого спора выбрано совсем неподходящее место и
время". И добавил, глядя на меня (Поджо. - Г.С.): "И он, возможно, нежелате-
лен для тебя".
Я (Поджо. - Г.С.) отвечаю Никколо: "Вовсе нет, мне будет приятно, если ты
разрешишь это сомнение для нас, которое угодно будет признать достойным ис-
следованием. Я же не столь несведущ и глуп, чтобы захотеть связать благород-
ство с коллекцией мрамора. Я думаю, что к нему ведет другая дорога: ради удо-
вольствия и украшения накопил я эту коллекцию. Но наш Лоренцо весело под-
шучивает надо мной и полагает, что унесет большую часть собранного, если
убедит меня в презрении к нему (мрамору. - Г.С), Однако, после того как мы
присоединились к этому разговору, скажи, пожалуйста, о чем теперь просил Ло-
ренцо. Действительно, я не удивляюсь, что люди редко соглашаются с тем, что
понимать под благородством. И среди философов разногласия на этот счет на-
столько велики, что я бы не смог решить, какую точку зрения лучше всего при-
нять".
Тогда Никколо сказал: "Насколько сложно и разнообразно проявление его
(благородства. - Г.С.\ вам, по-моему, известно, хотя то, что одним кажется бла-
городным, в глазах других выглядит как проявление неблагородства. В самом
деле, я начну с итальянцев, образованность, добродетель, весь образ жизни и
наука которых перенимаются другими народами. Почему представления о благо-
родстве неаполитанцев, венецианцев и римлян так различны? Неаполитанцы,
210

которые по сравнению с другими почитают благородство превыше всего, по-ви-
димому, отождествляют его с праздностью и ленью. В самом деле, никто из них
не проводит жизнь иначе чем в бездействии, праздно зевая среди своих богатств.
Благородному грешно заниматься деревенскими делами или своекорыстными
расчетами. Они обычно сидят дома или проводят время в верховой езде. Даже
будучи дурными и бесчестными людьми, они назовут себя благородными, если
только происходят из древнего рода. Они страшатся торговли как дурного и
презренного дела и до того кичатся своим благородством, что, даже находясь в
бедности и нужде, скорее готовы погибнуть от голода, нежели выдать дочь за
богатейшего купца. Они предпочитают грабеж и воровство честному приобре-
тению. Я знаю, что один человек рыцарского звания, известный родовитостью
и богатством, имел обыкновение, как это подобает главе семьи, продавать ви-
на, полученные из различных поместий. Он с трудом смог выдать замуж дочь с
большим приданым, до такой степени имя купца считается у несведущих и
праздных позорным и отвратительным.
Этому неразумию противоположен обычай венецианцев, среди которых бла-
городные представляют некую партию, отделенную от остального народа и зани-
мающуюся торговлей. К ним относится также и та их часть, которая достигает
рыцарского звания. Действительно, все, кто занимает государственные должно-
сти и кто, как говорят, происходит из сенаторского сословия, называются благо-
родными. И они настолько прониклись вульгарными понятиями, что, даже если
их родитель глупец и бедняк, они сами становятся похожими на него. Если же
натолкнутся на простолюдина, даже человека ученого и мудрого, то будут прези-
рать его, кичась своим благородством. И я предпочел бы быть ослом Апулея17,
чем стать таким или родиться от такого человека, у кого чувств и мыслей мень-
ше, чем у осла. И все они занимаются преимущественно торговлей и считают, что
это не чуждо занятию благородных. Ни одному народу не свойственна такая чер-
та, как весьма постоянное превращение неблагородного в благородного. В самом
деле, тот, кто каким-либо замечательным поступком, совершенным во имя обще-
го дела, принесет пользу, даже если это связано с преступлением, будет привле-
чен к управлению государством и причислен к благородным. Но нет ничего
глупее, чем неблагородного одаривать благородством из-за совершенных им на
благо государства общественных дел или считать, что можно достичь неблаго-
родным путем того, что мудрецы хотят приобрести добродетельными и честны-
ми делами. Римляне, которые слывут благородными, презирают торговлю как
дело недостойное и низкое. Они считают, что обрабатывать землю, трудиться в
деревне, пасти стада и табуны, заниматься скотоводством, искать честного дохода
достойно благородного человека. Для тех, кто может поступать так, даже если
они принадлежат к новой фамилии, таким способом приобретенные богатства от-
крывают доступ к благородству. Возможно, им (римлянам. - Г.С.) присуще чест-
ное, хотя и деревенское, благородство, резко отличающееся от неаполитанского.
Нам кажется, что мы правильнее думаем о благородстве. Ведь благородны-
ми считаются те, кто происходит от древнего рода, чьи предки занимали обще-
ственные должности и управляли государством. Часть их (благородных. -Г.С)
обращается к торговле, другая часть, радуясь почетному званию благородного,
не делает ничего и развлекается рыбной ловлей и птицеловством.
211

Генуэзцы, как и венецианцы, ведут торговлю, в особенности морскую, и
этим занимаются все - благородные и неблагородные, которые отличаются
друг от друга только происхождением. Некоторые, живущие в замках, находя-
щихся в горах, и по обычаю Кака18 враждебные путникам, считаются благород-
ными у ломбардцев. А также каждый венецианец, называющий себя благород-
ным, живет за счет земельной собственности и отцовского наследства и не стре-
мится ни к чему, кроме охоты и птицеловства. Одно только их происхождение
и занятие торговлей дает им благородство. Зачем говорить об остальных наро-
дах? Их обычаи мало отличаются от наших.
Германцев и алеманов19, у которых наследства хватает на жизнь, а также
тех, кто живет далеко от городов или главенствует в замках и крепостях, счита-
ют благородными, хотя они большей частью занимаются грабежом. Те, у кого
от природы более просветленный ум, тесно связаны с князьями, во дворцах ко-
торых они наслаждаются утонченной жизнью, однако сами они - грубые, жес-
токосердые люди.
Во всей Франции есть одно мерило благородства: живя в своих деревнях
и поместьях, эти люди избегают городов, жить в которых считается позором
для благородного человека. А те, кто живет в городах, слывут грубыми и не-
благородными. Они презирают купцов как ничтожных и ненужных людей.
Они считают признаком благородства довольствоваться своими поместьями,
быть расточительными, совсем не заботиться о будущем. Оно (благородст-
во. - Г.С.) приумножается каждодневно как деньгами, так и службой. В са-
мом деле, сыновья купцов или каких-либо ремесленников, которые отлича-
ются богатством, купив владения и оставив город, направляются в деревню.
Довольствуясь доходом с поместья, они достигают положения полублагород-
ных и своим наследникам передают благородство или, служа князьям и по-
лучив за это владения, почитаются благородными. Таким образом, те (кня-
зья. - Г.С.) передают им больше сел и лесов, чем городов, и такая жизнь, пол-
ная досуга, делает их благородными. И тех, кого у нас считают наполовину
крестьянами и деревенскими жителями, эти князья, несомненно, возводят в
благородное звание.
За ними следуют британцы, в наше время называемые англами, которые
полагают, что благородным позорно жить в городах. Они живут в дерев-
нях, окруженных лесами и пастбищами, и оценивают благородных в зависи-
мости от дохода. Они заботятся о земледелии, продавая шерсть и ягнят, и
не считают бесстыдным заниматься деревенским промыслом. Я видел, что
человек, оставивший торговлю после того, как купил дорогие поместья, так-
же отправился туда с семьей из города. Он "добился" благородства для сво-
их детей, и ему дали доступ в среду благородных. Многих даже незнатных
людей облагородил какой-нибудь выдающийся подвиг, после чего король
одарил их.
В Испании существует два вида благородства: одно для тех, кто превосходит
остальных горожан богатством и происходит из древнего рода, и другое для тех,
кто живет в деревнях за счет дохода с поместий. Они достигают звания благо-
родных, так как выделяются среди других пышным образом жизни. Среди них
первое место принадлежит рыцарскому сословию.
212

У греков20 любой, призванный к императорскому двору на службу, получа-
ет звание благородного и затем носит его по праву службы государю, какого бы
низкого происхождения он ни был.
У наших же правителей укоренился обычай: папа, император, король, госу-
дари делают человека благородным на основании грамоты о привилегии, не
принимая в расчет никакую добродетель. Итак, одни добиваются благородства
по службе, что достойно смеха, а другие - скрепленными печатью грамотами.
У варварских народов также имеются различные представления о благород-
стве. У египтян и сирийцев признают благородными только тех, кто причислен
к войску, и только они выделяются и господствуют, остальные считаются раба-
ми. Известно, что все они имеют купленных рабов, которые потом получают
власть над рыцарями и провинциями, и они непрерывно возвышаются благодея-
нием фортуны до такой степени, что более могущественный из них захватывает
власть, опираясь на силу. Троянцев и отдаленных от нас сарматов облагоражи-
вает оружие. Действительно, тех, кто занимает должности и обогащается бла-
годаря поместьям, считают благородными; сами же они допускаются к военной
службе, чаще возвысившись из рабства. Ведь купленные мальчики обучаются
военной службе, продвижение в которой порождает благородство.
Итак, не говоря об остальных, такое различие и такое разногласие среди на-
родов разве не вынуждают нас согласиться с тем, что благородство, выступая в
столь разном обличье, не имеет никакой определенной формулы, которую ты
мог бы постичь. Ибо, если благородство что-нибудь означает, то оно имеет ка-
кое-то происхождение, прочную и крепкую основу, из которой должно рож-
даться.
Тогда Лоренцо сказал: "Можно полагать, что благородство многолико из-за
многообразия народов, однако я думаю, что все, кого ты таким способом пере-
числил, являются благородными и вправе называться ими. Действительно, по-
добно тому как не все законы используются всеми государствами, но различа-
ются сообразно их выгоде и общественной пользе, всякий раз принося пользу
одним, они, по-видимому, вредят другим, однако сохраняют законную силу и ав-
торитет. Поэтому они также считаются законами, хотя и не устраивают всех.
Итак, я считаю, что среди итальянцев, французов, германцев, британцев, варва-
ров есть такие люди, которых их соплеменники называют благородными. И я
не назову горожан более благородными, чем сельских жителей; не скажу, что
торговцы, которые блестяще управляют государством, выше тех праздных, ко-
торые хотят обратить на себя внимание, сидя во дворцах в полном безделье. Мы
должны, как за поводырем, следовать за обычаем, который, как наставник нра-
вов, имеет большую силу в человеческих характерах. Говорят, что, несмотря на
множество разных народов, этот обычай у них почти одинаков. Однако все счи-
тают признаком благородства следующее: превосходить остальных или боль-
шим состоянием, или более честной жизнью, или нестяжательством, или воен-
ной славой, или широтой жизни, или положением".
"Ты сильно ошибаешься в своем мнении, Лоренцо, - заметил Никколо. -
В самом деле, должен быть одобрен и принят тот обычай, который связан со
здравым смыслом - ведь другой будет заклеймен из-за злоупотребления. Зако-
ны издаются для пользы и выгоды тех, кем даны, так как они неодинаковы для
213

любых народов; необходимо, чтобы и законы различались в зависимости от
разного понимания выгоды. Но все законы одного и того же происхождения,
поскольку проистекают из справедливости и беспристрастия. Вероятно, они на-
правлены на то, чтобы каждому дать предписание, что для чего почетно и по-
лезно. И те весьма противоречивые виды благородства, которые я только что
перечислил, так различаются между собой, что не имеют никакого определен-
ного начала, никакого определенного происхождения, которое заключало бы в
себе какой-либо смысл. Однако, по-видимому, они проявляются только благо-
даря сложившемуся мнению, настоящая причина которого не может быть объ-
яснена. Поэтому я откровенно признаю, что никто из них не может по праву на-
зываться благородным.
Каким же образом может случиться, что человек, проводящий жизнь в
праздности, может стать благородным: не стремящийся ни к какому честному
занятию, не одаренный никакой добродетелью, мудростью, знанием, полагаю-
щийся только на древнее происхождение? Я же посчитаю такого человека пре-
зреннейшим вьючным скотом. И никогда не признаю, что заслуживает назва-
ния благородного горожанин или какой-либо другой бесчестный, негодный,
презренный, преступник либо бесславный, но полагающийся на добродетель и
достоинство предков. Я также не вижу, какое благородство может быть приоб-
ретено с помощью торговли или каким образом достигают уважения, занимаясь
тем, что мудрецы считают презренным и низким. Цицерон, относя торговлю к
низменному роду получения дохода, писал, что ее не следует слишком порицать,
если доход будет обильным. Однако то, что можно в какой-то степени пори-
цать, никогда не будет связано с благородством, от сути которого прибыль
очень далека. Также все мастера и ремесленники будут лишены благородства,
так как занимаются тем делом, с которым не связана никакая добродетель, по
крайней мере весь род таких людей считается презренным. Но также и из бо-
гатств нельзя добыть никакого благородства, приобрели ли мы их сами или по-
лучили в наследство. Ибо известно, при помощи каких приемов они приобрета-
ются: используя добродетель, конечно, редко - у нее есть другое назначение, не-
жели собирать богатства. Оставленные же в наследство богатства не приносят
нам никакой похвалы, так как добыты чужим трудом.
Блаженный Иероним21 высказал золотую мысль: "Богатый или сам не-
справедлив, или наследник несправедливого". Ты не думай, Лоренцо, что это
высказывание направлено против тебя: твоему отцу, мужу наилучшему и
просвещенному, благоприятствовали в накоплении богатств как опыт и
усердие, так и судьба. Итак, ни богатства не могут нас облагородить, ни
должности, ни положение, ни почести, ни власть. В самом деле, если к ним
(к должностям, власти и т.п. - Г.С.) допускают злодеев, преступников, греш-
ников, пропащих, безумных и безрассудных людей, то они будут далеки от
славы благородства, которое не может иметь ничего общего ни с пороком,
ни с преступлением. И мы считаем, что ни древность рода, ни сколь угодно
длинное перечисление предков, в случае если они были дерзкие, бесчестные
и опозоренные преступлениями, не принесут сыновьям благородства. Наобо-
рот, их назовут тем более удаленными от благородства, чем были продолжи-
тельнее преступления и позор родителей.
214

Я скажу, что люди, происходящие от честных и древних предков, но сами ле-
нивые, вялые, дурные, лишенные родительских добродетелей, лишены всякого
благородства. Ведь если бы благородство приобреталось давностью лет, то все
сделались бы одинаково благородными, так как происхождение каждого изме-
ряется равным расстоянием от прошедших лет, и не существует никого, чьи
предки не насчитывали бы более 1000 лет. Есть люди, которые считают, что
воспринятое от предков благородство, как говорят, поддерживается охотой на
птиц и зверей. Они называют себя благородными, живя в праздности, указывая
на благородство предков и на гербы своего рода. Но это праздное занятие без-
дельников - охотиться на птиц и зверей - имеет привкус благородства не более
чем тот запах, который исходит от логовищ диких зверей, когда они (охотни-
ки. - Г.С.) забавляются, охотясь на них. Им, конечно, было бы лучше занимать-
ся сельским трудом по обычаю некоторых древних и лучших мужей, чем кру-
жить по лесистым горам в безумстве и неистовстве наподобие диких зверей. Но
сами благородные не должны порицать эти занятия, если они способствуют ус-
покоению души, а не расслаблению. Однако мы видим, что весьма многие рас-
трачивают на эти занятия все жизненные силы. Эти занятия можно считать не
признаком благородства, а лишь подтверждением изнеженности (climentiae).
Теперь же наши (итальянцы. - Г.С.) называют достоинством рыцаря воен-
ную службу, которая многим кажется подобием некоей мастерской или полем
деятельности для проявления благородства. Я не знаю, каким образом оно про-
славляет и украшает благородство. Некоторые, облаченные в плащ невоенные,
носят золотую пряжку как знак рыцарского сословия, а сами не имеют коня и
порой не обязаны нести военную службу. Их занятия не соответствуют знакам
отличия на их одежде, так же как некая воображаемая вещь, возникшая из пус-
того блеска, не может облагородить нацепившего ее, как и превратить на вой-
не трусливого в храброго. Однако мы видим, что некоторые из них получают
прибыль от торговли, настолько удаляясь от блеска благородства, насколько
они приближаются к невежественной толпе. Но некоторые, хвалясь числом де-
дов и прадедов, принадлежавших к рыцарскому сословию, превозносят подоб-
ным напоминанием свое благородство, не понимая, насколько мало его следует
ценить. Ведь у древних это сословие никогда не имело ни названия, ни положе-
ния благородного, так что весьма удивительно, что мы настолько удалились от
их мнения.
Действительно, всадническое сословие у римлян не расценивалось как бла-
городное, так как всадники по большей части занимались презренным откупом
и сбором податей с народа. Благородными назывались семьи патрициев и те,
кто давно вел свое происхождение от лиц, достигших триумфа, от консулов и се-
наторов. Всадническое сословие рассматривалось как простой народ. Однако
многие из этого сословия стали для своих потомков родоначальниками благо-
родного рода, прославившись выдающимися подвигами, совершенными как в
мирное, так и в военное время. Гая Мария22 и Марка Туллия облагородил не
род; они сами оставили своим сыновьям благородство, если бы те захотели под-
ражать родительской добродетели. Мы, наоборот, исключаем благородство из
этого сословия и видим, что больше всего кичатся им те, кто имеет длинный ряд
предков, принадлежавших к рыцарскому сословию. Я, возможно, когда-нибудь
215

соглашусь с тем, что они достигают высоты благородства, если, приняв участие
в войне, совершают славное деяние, чего требует присвоенное имя (благород-
ного. - Г.С.). Праздным же и далеким от любой рыцарской службы людям не
принесет благородства никакая золотая шпора больше, чем медная, никакой зо-
лотой пояс больше, чем серебряный, так как эти вещи являются больше знака-
ми богатства, чем благородства.
Французское и британское благородство, скрытое в селах и лесах, а также
германское горное благородство, направленное на разбой, я отделяю от истин-
ного благородства. Мудрецы считают, что благородства следует достигнуть не
уединением, не праздным досугом или накоплением богатств, но рвением в доб-
родетели, которую мы можем больше упражнять в городах и среди людей, чем
среди диких зверей в пустыне или среди неучей. Однако самым нелепым следу-
ет считать то, что благородное звание раздают государи в качестве дара и по-
жалования или что благородными являются те, кто находится при император-
ском дворе. Государи могут таких людей сделать богатыми или возвысить, на-
делив какой-либо властью, однако благородными они могут сделать их ничуть
не более чем разумными, честными, мудрыми. В самом деле, благородство при-
ходит не извне, а исходит из собственной добродетели человека, которая не
имеет отношения к дарам государей. Итак, столь большое и широко распро-
страненное разногласие убеждает меня в том, что это ваше благородство ниче-
го собой не представляет, кроме некоего блеска и пустой спеси, и возникло оно
из человеческой глупости и тщеславия. Однако давайте ненадолго забудем об-
щепринятые взгляды; по-видимому, сам разум побуждает и напоминает, что я
придерживаюсь правильной точки зрения, говоря о бессмысленности этого вос-
петого благородства. Поэтому узнай то, в чем я убежден:
"То, что существует, является или хорошим, или плохим, или средним меж-
ду тем и другим, что, как говорят, греки называют безразличным. Никто нико-
гда не выводил благородства из зла. Ведь неразумно было бы, чтобы вещь
столь похвальная и желанная считалась дурной. Если же благородство, как ты
сказал, есть благо, то оно будет находиться или среди благ души, или среди
внешних благ, или среди благ тела. Именно в благах судьбы оно заключено ме-
нее всего. Кто их достигает, тот называется не благородным, а богатым. Но
благородства не дают и блага тела, то есть здоровье и красивая наружность.
В самом деле, если бы благородство было заключено в каком-либо из этих
благ, то при недостатке богатства, красоты и здоровья благородство тоже ис-
чезло бы. Таким образом, человек мог бы переходить из неблагородного состоя-
ния в благородное и, наоборот, из благородного в неблагородное. Итак, следует
ли искать какое-либо благородство в благах души, называемых добродетелями,
которые подразделяются на интеллектуальные и моральные23? Известно, что
благоразумие делает благоразумным, мудрость - мудрым, справедливость -
справедливым, умеренность - умеренным, также другие (добродетели. - Г.С.) -
добродетельным, но не благородным. Поэтому не существует ни одной добро-
детели, которая рождала бы благородство, и все они создадут не его, а счастье.
Таким образом, благородство - не добродетель и не порок. И, по-видимому, оно
не заключается в том, что называется средним, так как оно воспринимается то
благом, то злом, в зависимости от того, кто это рассматривает; если бы так бы-
216

ло с благородством, то оно считалось бы то благом, то злом. Из этого следует,
что как добрые люди, так и злые равным образом обладали бы благородством.
Так как это очень глупо, то ясно, что злые не могут служить источником бла-
городства. По-видимому, это можно доказать и другим способом.
В самом деле, если благородство есть нечто реальное, то оно заключается
или в совершении поступков, или в уклонении от них. Конечно, смешно гово-
рить, что благородство находится в последнем, так как никакой разумный чело-
век не стремится к тому, чего следует избегать. Однако еще меньше благород-
ство заключается в стремлении к поступкам - ведь мы должны стремиться к то-
му, что предписывают разум и мудрость. Это является высоконравственным, и
все это делает нас блаженными и счастливыми. Но так как благородство не не-
сет нам никакой добродетели, никакого блага, чтобы мы становились лучше,
богаче или счастливее, то я не понимаю, почему следует стремиться к нему.
Итак, по-видимому, благородство есть пустой звук.
Его также не отнести ни к числу похвальных, ни к числу порицаемых ка-
честв. Ведь нельзя порицать то, что хвалят и к чему стремятся добрые люди.
Однако в тех (качествах. - Г,С.) нет никакого благородства, а в остальных его
еще меньше, ибо все, что достойно похвалы, проистекает из добродетели. Дей-
ствительно, похвально поступать хорошо или добродетельно, то есть в соответ-
ствии с какой-либо добродетелью24. Но нет такой добродетели, которая назы-
валась бы благородством или из которой бы оно возникло, не является благо-
родство и наградой за честный труд. Следовательно, среди достойного похвалы
нет никакого благородства.
Кроме того, если и существует благородство, то оно заключено или в чело-
веке, или в самом поступке (in ipsa re). Если благородство заключено в челове-
ке, то оно создается природой или приобретается. Если благородство дано от
природы, то все рождаются одинаково благородными, с чем не согласится ни-
кто, даже малообразованный человек. Если оно приобретается, то это удается
трудом и делом. Но в результате совершения дел и труда люди становятся доб-
рыми, злыми, благоразумными, учеными, трудолюбивыми и т.п., но не благо-
родными. И нет никакого особого дела, из которого словно как в какой-нибудь
мастерской изготовлялось бы благородство. Если бы благородство содержа-
лось в вещах, то они без наших усилий сваливались бы на каждого и делали бы
благородным, как богатства делают богатым. При их исчезновении исчезало
бы и наше благородство, и таким способом вместе с самими вещами от нас по-
стоянно благородство то уходило бы, то снова возвращалось само собой, слов-
но в прежний приют. Из этого следует, что благородство ничем не является,
кроме как неким хвастовством, которое заставляет нас говорить вздор. Рассуж-
дая хладнокровно, я не понимаю, почему эта пустая басня столь укоренилась;
иначе говоря, в чем благо или польза того, что называется благородством, по-
чему оно имеет для людей такое значение. Ведь оно не делает нас мудрыми,
учеными, разумными, справедливыми, счастливыми, не приносит никакого здо-
ровья телу, не способствует красоте, честной жизни. Не знаю, какая таинствен-
ная тень беспокоит наши души, подобно снам, которые увлекают спящих лож-
ными образами, а для разбуженных становятся пустыми. Однако я часто него-
дую, когда в некоторых проповедниках благородства вижу людей негодных,
217

грубых, праздных, которых ценю не более чем кого-либо из тех певцов, воспе-
вающих на дорогах подвиги героев, сами же они не пригодны ни к какому делу,
кроме размышления о славе других.
Но наша беседа слишком затянулась, и пришло время освободить от тягост-
ной речи нашего хозяина".
Лоренцо сказал: "Ты никоим образом не уйдешь, словно пчела, оставив жа-
ло, но спокойно выслушаешь немногие слова, сказанные тебе в ответ, если не
хочешь быть слишком упрямым. Поразмыслив, я понял, что то же самое ясно и
ему (Поджо. - Г.С.). Право же, Никколо, я не удивляюсь - ведь ты, в силу сво-
ей привычки, возражаешь всем суждениям и хочешь, чтобы не было никакого
благородства - ни присущего народному мнению, ни описываемого мудрецами".
"До сих пор я ничего не сказал о мудрецах, - ответил Никколо, - я выступил
против общепринятого мнения и хвастливости, укоренившейся в умах этих бла-
городных. Они докучают нам каждый день напоминаниями о благородстве, не
поддерживаемые ничем, кроме пустого блеска и легкомыслия толпы, не зная,
из чего и каким образом оно рождается".
"Если, - сказал Лоренцо, - ты согласишься с высказываниями ученейших
мужей и не будешь им противоречить, то, как и следует ожидать, будешь побе-
жден. В самом деле, против тебя выступает Аристотель, определяющий благо-
родство и указывающий, что оно есть нечто (aliquid), и его проницательный ум
отличает его от всех философов. Мудрость же его во всех суждениях столь ве-
лика, что возражать ему кажется глупо".
"Я признаю, - сказал Никколо, - что он является первым среди философов,
однако ничей авторитет не помешает мне говорить и думать то, что покажется
мне соответствующим истине".
«Как угодно, - сказал Лоренцо, - что касается меня, то давай следуй своему
обычаю и противоречь всем, как ты начал. Я не буду препятствовать тому, что-
бы ты был в согласии с самим собой и не противоречил своему прежнему реше-
нию. Давайте же вернемся к Аристотелю. Он в 5-й книге "Политики" пишет,
что благородство - это добродетели, древность рода, богатство. И в другом ме-
сте он говорит, что благородными оказываются те, кто выделяется добродете-
лями и богатствами предков25. Итак, ты видишь, насколько мудро и серьезно
для тебя определил благородство Аристотель: как точную и определенную
вещь, а не как пустую тень, как ты полагаешь. Так что уже не должно оставать-
ся никакого сомнения в том, что такое благородство и что благородными назы-
ваются те, кого описал философ».
Никколо сказал: «Эти слова не меняют моего взгляда. Я полагаю, что Ари-
стотель высказал это не по своему внутреннему убеждению, а в силу широко
распространенного мнения. Действительно, в "Этике", где он выразил то, что
думает на самом деле, он называет благородным (родовитым - generosus. - Г.С.)
того, кому от природы дано различать, что есть правда, и стремиться к истинно-
му благу26. И это он называет прекрасной вещью, так как рожденный с такими
качествами человек не узнает и не научится у другого человека тому, что он на-
зывает истинным и совершенным благородством. Наконец, кажется, что он хо-
чет считать благородным того, кто достигает добродетели, будучи наставлен
природой и полезной практикой. Как может такой великий философ одобрить
218

мнение, которое ты высказал? Разве он говорит, что благородство приносят
добродетели в соединении с богатством? Итак, разве добродетель без изобилия
случайных благ будет лишена благородства? Отбросив имя и авторитет Ари-
стотеля, с этим не согласится никто, даже невежда.
(Потомки. - Г.С.) Валерия Попликолы27, Фабриция28, Корункания29, Назики
и Азиатского из Сципионов30, происходя из такого рода и имея таких прослав-
ленных предков, [несмотря на то что] один из них по бедности был похоронен на
общественный счет, а дочери другого выходили замуж за государственный счет;
кроме того, сыновья и внуки многих выдающихся мужей, которые жили в бед-
ности, находясь на высоких должностях, прославили не только город (Рим), но
также и весь мир своими деяниями и подвигами. Будут ли они (потомки. - Г.С),
подражавшие родительской доблести и бедности, не говоря уже о самих родите-
лях, лишены блеска благородства, следуя определению Аристотеля? Лишь один
Аристид31, равный среди афинских политических деятелей Фемистоклу32 и про-
званный за свои выдающиеся добродетели Справедливым, ушел из жизни столь
бедным, что едва оставил себе на похороны. Однако никто не скажет, что он не
был благородным и не оставил своему потомству благородства, поскольку про-
славился добродетелью и был первым в государстве.
Что может быть глупее, чем лишить благородства Аристида, Сципиона33 и
остальных, занимавших высшие посты в государстве? Преградить их потомкам
путь к благородству на основании того, что они предпочли прославиться добро-
детелью, а не богатством? Но, по Аристотелю, благородный тот, кто рожден
добродетельными или богатыми родителями, и сам он также наследует отцовскую
добродетель и богатство. Обрати внимание, какой вздор вытекает из заключе-
ния Аристотеля. Так как богатства - случайные блага, которые могут быть да-
ны и отняты, то благородство будет зависеть от воли судьбы, поскольку с утра-
той средств уйдет вместе с богатством и благородство, и, наоборот, с их возвра-
щением оно восстановится. Если же случается, что при сохранении богатств на-
следуются пороки вместо добродетелей, то теряется и часть благородства. Та-
ким образом, благородство, уходя и возвращаясь по обычаю юных бродяг, упо-
добится некоей вещи, не находящейся ни в чьей власти. А если богатства проис-
ходят из ростовщичества, краж, грабежа, проскрипции34 граждан и преступле-
ния, то разве могут они сделать благородным их обладателя? Ни в коей мере не
более чем сделать (владельца. - Г.С.) честным и добрым. А потому богатства на-
до исключить из того, что приносит благородство, и обладателя ими мы назовем
богатым и состоятельным, но не благородным. Однако ты возразишь, что Ари-
стотель добавил к богатствам добродетель и они делают благородным того, кто
их имеет, но никоим образом не детей. В самом деле, по мысли мудреца, то, что
было до нас, нас не касается, подобно тому, что будет после нас. Ведь доброде-
тель переходит к нам от родителей не более чем наша - к родителям. И я не счи-
таю, что Аристотель указывал на то, что благородство переходит к нам от роди-
телей. Если благородство приобретается с помощью добродетели и богатств,
как он думал, то сыновьям могут быть оставлены именно богатства, а совсем не
добродетели. Ведь добродетель заключается в действии; поскольку же действие
неразрывно связано с самим деятелем, то из этого следует, что благородство
присуще тому, кто действует в соответствии с добродетелью35.
219

Действительно, мы назовем сильной, красивой и горячей не ту лошадь, ро-
дители которой были такими же, а ту, которая обращает на себя внимание гар-
моничным соотношением частей тела, имеет силы, чтобы выдержать всадника,
и откликается на звук трубы. Подобным образом я назову благородным не то-
го, кто имеет известных предков, а того, кто славится своими добродетелями.
Так же я полагаю, что не тот дом прекрасен, который построил красивый архи-
тектор, а тот, который искусно и превосходно построен. Мы можем научить сы-
новей военному делу, искусству верховой езды, а также занятиям, которые пе-
редаются обучением. Однако родительская добродетель постигается не выуч-
кой, но в результате некоей божественной воли и благосклонности, а также
скрыта в божественных прорицаниях. Можно видеть, что у людей дурных и пре-
ступных рождаются сыновья, отличающиеся славой и добродетелью. А также
можно видеть, как те, кто отмечен широкой известностью и большой славой,
произвели на свет детей, испортивших своими преступлениями родительские
достижения. Как одним не помогал достижению добродетелей образ жизни от-
цов, так и другим преступные деяния не помешали прославиться. Поэтому сы-
новья не наследуют ни пороки, ни добродетели родителей - каждый сам являет-
ся для себя создателем и кузнецом как добродетели, так и благородства. Ведь
если бы благородство можно было наследовать, то и самый негодный раб, до-
пущенный к какому-либо славному роду и унаследовавший богатства, оказался
бы благородным - об этом скажет любой разумный человек. Рождение - это
путь появления на свет детей. Если оно связано с позором и отвратительно, на-
пример произошло от разврата, кровосмешения, преступной связи, то благород-
ство никоим образом не перейдет к сыновьям через постыдный способ, ибо к
тому, что плохо, не может присоединяться никакая добродетель и все достойное
похвалы. Следовательно, из-за пороков роду не прибавится никакой славы.
А потому это твое благородство по Аристотелю или не существует, или неспо-
собно передаваться потомкам. Даже если бы мы согласились с определением
Аристотеля, то тогда либо вообще никто не стал бы благородным, либо очень
немногие, да и те лишь отчасти. Раз нечасто случается, что богатства заключа-
ют союз с добродетелью, добродетель встречается редко и труднодостижима,
то и те люди, которые были добродетельными, впоследствии могут опозорить
себя каким-либо недостойным рассуждением, неблаговидным поступком. Тем
самым добродетель, ставшая порочной, теряет приобретенное прежде благо-
родство. В молодости, как говорят, Фемистокл, хотя он и был справедливо при-
знан вождем всех греков в мирное и военное время, столь запятнал себя престу-
плениями и пороками, что его благородный отец лишил его наследства36. В то
время Фемистокл, изменив добродетели отца, потерял благородство. Ведя за-
тем достойную жизнь, оно вновь достиг благородства славными деяниями и при-
обретенными богатствами. Но его благородство не было полным, поскольку у
него не было отцовских богатств. Он опять лишился благородства, когда запят-
нал добытую славу заговором против родины и, потеряв богатства, был обви-
нен в предательстве и изгнан. А что мы скажем о самом выдающемся полковод-
це Ганнибале?37 Он был славного рода, имел выдающегося отца и стал широко
известен своими подвигами. Будет ли он лишен славы благородства, если его
добродетели, как говорит Тит Ливии38, равняются его порокам? Поистине, если
220

бы были равны пороки и добродетели, то, стало быть, он не был бы ни благо-
родным, ни неблагородным. То же самое можно сказать и о Павсании39, кото-
рый, как передают, в течение всей жизни был переменчив, обнаруживая то по-
роки, то добродетели.
Я хотел бы, Лоренцо, уточнить у Аристотеля, - обращаюсь к этому для вы-
яснения вопроса, - как, по его мнению, рождается благородство? Если он выде-
лит только добродетель, я ему смело возражу. Однако поскольку существуют
дары судьбы, которые сохраняются по ее воле, то получается, что и благород-
ство можно и дарить, и отнимать. Но даже если какой-то богач вел добродетель-
ную жизнь, то только часть благородства, а именно богатство, он сможет пере-
дать сыновьям, поскольку добродетели останутся у родителя. Если сыновья не
последуют отцовской добродетели, а также растратят состояние, он (Аристо-
тель. - Г.С.) сочтет их неблагородными. Если будут следовать отцу в богатстве
и добродетелях, то будут благородными. Но поскольку дела людей часто под-
вержены переменам, то может произойти так, что внуки, лишившись благ судь-
бы, совсем не будут следовать жизни предков, и на них не снизойдет никакое
благородство. А вот правнуки смогут воспользоваться благородством, если вер-
нут добродетели и богатства прадедов и дедов. Так в длинному ряду поколений
одного и того же рода будут встречаться то благородные, то неблагородные,
без определенного порядка, без определенной последовательности, в то время
как само имя рода на благородство не влияет. Итак, случайные блага следует
отделить от благородства как вещь непрочную и связанную с чужой волей. От-
метим, что благородство есть то, что не может быть нам предложено или взято
у нас против нашей воли, поскольку оно независимо существует в наших пред-
ставлениях. Однако думаю, что, когда Аристотель писал (о благородстве. -
Г.С.) в сочинении "Политика", он либо следовал общепринятому мнению, либо
выше, чем подобает философу, оценивал богатства».
Тогда Лоренцо сказал: "Хотя твоя речь, Никколо, и была многословной, но,
думаю, ты не высказал ничего, что было бы достойно ученого мужа. Утвер-
ждаю, что мысль Аристотеля, если ты вдумаешься в греческое слово, неоспори-
ма. Ведь то, что латиняне называют nobilitas, греки - eugenia, мы это слово точ-
но передадим нашим словом generositas (принадлежность к знатному роду. -
Г.С.). Ведь те, кто принадлежал к древнему роду, выделявшемуся добродетеля-
ми и славными деяниями, делались generosi из-за известности семьи и рода, то
есть рожденными в прославленном роду".
Никколо ответил: "Латиняне, как кажется, назвали ее более точно, чем гре-
ки. Мы называем благородным любого человека за блестящие деяния, за славу
и особую известность, за личные заслуги. Те же полагают, что благородство
связано с хорошим родом. Нам представляется, что благородство проистекает
от нас самих, а не от других, так что благородным считается тот, кого сделало
благородным какое-либо замечательное и известное, блистательное и достой-
ное одобрения деяние".
"Ты размышляй как хочешь над смыслом этого слова, - сказал Лоренцо, -
а я, придерживаясь Аристотеля, полагаю, что для обретения благородства важ-
на не только добродетель, но и богатства, род, родина, помощь судьбы и людей
(corporis). В самом деле, щедрость - добродетель более приятную, чем все богат-
221

ства, - нужно лелеять. В военное, а также в мирное время, когда особенно не-
обходимо тратить деньги, [щедростью] приобретается слава, из которой проис-
текает благородство, а также величие, в результате чего наша известность и ре-
путация растут. Следовательно, без благ судьбы не будет никакого благородст-
ва. Кроме того, родина является большой опорой для благородства. Так пола-
гал Фемистокл, когда порицавшему его серифосцу ответил, что он известен не
благодаря личной славе, но славе родины; как и он не мог стать неблагородным
серифосцем, так и тот никогда не сделается известным или благородным афи-
нянином40. Действительно, человек, выросший в каком-либо местечке, не будет
иметь возможности обрести славу, какая есть у флорентийского гражданина.
Впрочем, и флорентиец не достигнет благородства только потому, что он родом
из республики.
Кроме того, благородству во многом способствует происхождение. В самом
деле, не только благодаря добродетели, но чаще славе предков мы достигаем
власти, должностей, триумфа, что дает серьезные основания людям для дости-
жения благородства.
Действительно, Аристотель был прав. Он полагал, что добродетели, под-
держанные богатством, укрепляют благородство. Так как богатство не рассма-
тривается ни как благо, ни как зло, но лишь в зависимости от способа его ис-
пользования, то оно, если будет находиться в руках доброго мужа, по-видимому,
прославит и вознесет его на вершину, где могут засиять его добродетели. Он
воспользуется благами Фортуны словно орудием для добродетельного жизнен-
ного пути и по необходимости использует их для помощи друзьям, для благих
дел, для защиты родины. Эти добродетели будут весьма слабы без богатств, не
выполняя никакого своего предназначения. И правда, какую поддержку и защи-
ту может дать мне в жизни щедрость стоиков? Их добродетели заключены в ду-
шевном порыве, а не в действии. Аристотель прекрасно понимал, что тем доб-
родетелям, на которых стоит гражданская жизнь, необходимо состояние, кото-
рым благоразумно пользовался бы муж, обладающий добродетелью. Он спра-
ведливо полагал, что для достижения благородства человеком богатства долж-
ны быть соединены с добродетелью41. Хотя многие хвалят бедность, однако мы
видим, что и философы, и мужи, достойные всяческого одобрения, согласны
были бы скорее отказаться от славы, хваля бедность, чем лишиться богатств".
Никколо возразил: «Это не по вине Аристотеля, а из-за ошибок других лю-
дей презираемую ими бедность они помещают среди отвратительнейших бед.
Они восхваляют богатства, исходя как из неверно понятого учения Аристотеля,
так и из собственной испорченности и слабости своей природы. Поскольку они
стремятся больше, чем нужно, к богатствам, то думают, что без них нет никако-
го пути к добродетели и благой жизни. Но мы здесь рассматриваем не искажен-
ное мнение, а то, о чем говорит истина, которой я хочу достичь и которая силь-
но отличается от определения Аристотеля. Ведь богатства, если внимательно
исследовать этот вопрос, обычно делают человека высокомерным, властолю-
бивым, слабым, заносчивым, способным на оскорбления, стремящимся к насла-
ждению и порокам. Аристотель осознавал это и указывал, что, как правило,
люди из-за богатств делаются хуже. Поэтому богатства редко бывают в союзе
с добродетелью, и уж совсем редко они способствуют обретению благородства.
222

Этот автор признает в "Политике", что благородством и добродетелью в соче-
тании с богатствами обладают немногие. Если бы богатство чем-то облагора-
живало, то сундук или мешочек для денег были бы благороднее, чем их хозяин.
При этом я буду настойчиво утверждать, что никакие звания, почести, дела,
должности, никакая власть и никакие триумфы не несут с собой истинного бла-
городства, если не будет при них, словно наставницы во всем, добродетели. Все
вышеперечисленное приносит всегда известность и как бы отблеск славы, но
похвальное благородство идет от добродетели. А три вещи: род, родина, пред-
ки, а также остальное, перечисленное мной, без добродетели - словно вывески
на лавках о продаже вин, которые ничего не добавляют к их качеству. Добро-
детель, черпающая силу в себе самой, ведет нас к благородству. Марк Катон
Старший42, который вышел из самых низов, обязан благородством не родине,
не роду и не богатству - рожденный в Тускуле, он был беден и низкого проис-
хождения, - но многим выдающимся добродетелям. Также Гай Марий из Арпи-
на43 - безвестный земледелец, солдат со скудным жалованьем - достиг благо-
родства единственно добродетелями и подвигами. И Серторий44 из Нурсии стал
известным и благородным из-за многих добродетелей. Таким образом, ты ви-
дишь из этих и многих других примеров, что благородным считали только бла-
годаря добродетели, а не богатству или другим благам».
Тогда Лоренцо сказал: "Этот наш (Никколо. - Г.С.) сделал своим правилом
противоречить всем и возражать, порицая суждения любого, сам же не приво-
дит никаких доводов для того, чтобы мы узнали, что он об этом думает".
Никколо возразил: «Это произошло по твоей вине. Скорее это ты выдвинул
темой беседы то, чего у меня и в мыслях не было. Если спрашиваешь моего мне-
ния, то объяснить это просто. Ведь я не киник Диоген45, который, смеясь над
благородством, говорил, что оно - покров зла. Но я совсем не согласился бы с
мнением черни и не считал бы благородство тем, чем считали его те, кто всю
жизнь, по-видимому, болтает чушь. Я защищаю мнение стоиков, которое ка-
жется мне более верным. Они, как и во всех вопросах, которые касаются пра-
вильного устройства жизни, так особенно и для решения самих этих вопросов,
искали смысл благородства в самой философии, сообразуясь не с презренной
известностью, а с истиной и разумом. Стоики следовали не за судьбой, вещью
обманчивой и сомнительной, а за добродетелью - надежным вождем и учителем
правильной жизни. Они полагали, что во главе всего стоит добродетель и она
определяет меру, все остальное же ей подчинено и управляется ею. В центр благ
они поместили честность (honestum), обладание которой целиком зависит от
нас. Что же касается всего того, что подчиняется судьбе, то оно утекает как ре-
ка, всегда и во всем непрочное и ненадежное. Мне кажется, что они правильнее
других говорили о многом, в том числе и о том, что благородство порождается
только одной добродетелью.
Главным творцом этой философии они, кажется, считали Платона46. Его
необыкновенная и почти божественная мудрость, как они думали, касалась
всего. Платон разделил благородство на четыре части, как сообщает в его
жизнеописании Диоген Лаэртский47. И к одной из них он отнес тех, кто имел
известных, добрых и справедливых родителей. К другой - тех, чьи родители были
влиятельными людьми или государями. К третьей - тех, чьи предки добились
223

известности благодаря славному военному подвигу или лавровому венку, полу-
ченному в состязаниях. К четвертой - тех, кого одарили благородством собст-
венная, а не чужая добродетель и величие души, и он пишет, что эта часть самая
превосходная из всех остальных. Только таких людей он считает достойными
названия благородных. В этом разделении Платон определяет как истинное,
подлинное и опирающееся на собственную мощь то благородство, которое соз-
дает добродетель. Ведь благородство - это некий блеск, исходящий от доброде-
тели и украшающий его обладателей, какое бы положение они ни занимали.
Дело в том, что добродетель предков, их власть, слава, приобретенная в состя-
заниях и подвигах, - это блага, которые прославляют и украшают тех, кто до-
был их собственным трудом и усердием. Ведь мы приобретаем славу и благо-
родство собственными заслугами, а не чужими и такими действиями, которые
зависят от нашего желания. Что же касается нас, то совершенное за много ве-
ков до нас, без нашего совета и труда одарило творцов этих дел блеском и сла-
вой, а нам указало путь для подражания. Если же мы по нему будем идти, опи-
раясь на поддержку предков, то должны ценить себя ниже, чем их: они не шли
по стопам предков, а сами являлись творцами добродетели и славы на своем пу-
ти. Ведь насколько важнее считается построить дом, чем жить в нем и украшать
уже построенный, настолько лучше и возвышеннее обладать благородством,
созданным самим, чем сохранять полученное от других, так как один сияет бле-
ском благодаря собственным способностям, а другой напоказ выставляет чу-
жое. Поэтому только добродетель следует признать победительницей в благо-
родстве. Однако залы, заполненные изображениями предков, украшенные ста-
туями и картинами, великолепные виллы, построенные храмы, различные укра-
шения домов вызывают больше восторгов у тех, кто их видит, чем приносят
благородство.
Следуя ему (Платону. - Г.С.)> Антисфен48 писал, что благородные и усерд-
ные в добродетели, по его мнению, одни и те же, он не сомневался, что благо-
родство заключается только в добродетели. Об этом сообщает наш Цицерон.
Сенека49, выдающийся философ из школы стоиков50, как во многих местах
сочинений, так особенно в одном из писем к Луцилию, как я полагаю в 44-м, от-
носит источник благородства и рождения духа к добродетелям. Он говорит, рас-
суждая о благородстве: "Добрый ум всем доступен, в этом смысле мы все бла-
городны"51. Сократ52 не был патрицием, Платона философия не приняла благо-
родным, а создала. Кто благороден (generosus)? Только одно следует принимать
во внимание, а именно что это - человек, предрасположенный к добродетели от
природы. Действительно, если ты заставишь нас вспомнить о минувшем, то не
найдешь ни одного человека из тех времен, ранее которых ничего не существо-
вало. Если вновь вспомнить о первоначальном происхождении, то все происхо-
дят от богов. Он начала мира и до наших дней формировала нас, славных и низ-
ких, череда наших предков.
Платон говорил: "Нет царя, который не происходил бы от раба, и нет раба,
не ведущего свой род от царя"53. Дворец, наполненный известными скульптура-
ми, никого не сделает благородным; никто не жил во славу нас. Благородным
делает дух, а он, невзирая на происхождение, может возвыситься над судьбой.
Ничего не может быть правдивее слов Сенеки, которые ученейший муж смог
224

придумать и сказать. Они, как мне кажется, произнесены как бы оракулом
Аполлона54: "То благородство истинно, которое дают добродетель и мудрость,
и только те благородны, кому добродетели принесли славу и положение".
Ювенал55, осудив в одной из сатир на основании многих доводов общеприня-
тое и привычное представление о благородстве, следуя верному суждению и по-
казывая, что та же самая мысль не зависит от того, о чем ты говорил прежде, ут-
верждал в своем произведении, что одна лишь добродетель и есть благородство.
Конечно, я посчитал бы философа Клеанфа56, который некогда носил воду
для полива садов, и Деметрия57, которого Сенека, увидев спящим на соломенной
подстилке, называет не наставником, а свидетелем истинной добродетели, более
благородными, чем Перикл58 и Фемистокл, которых в большей степени сделали
благородными слава родины и власть, чем собственная добродетель. Ведь славу
подвигов разделяют многие - товарищи, воины, судьба, без чего не проявится их
добродетель. А к философии, которая одна приводит нас к мудрости и познанию
всех добродетелей, охраняющих и совершенствующих нашу жизнь, имеет отно-
шение только тот, кто усердствует в добродетелях. Действительно, человек, жи-
вущий благоразумно и мудро, не с чужой помощью, а сам достигает жизненных
благ, и все, что он получает, - это его собственная слава, а не заимствованная у
другого. Усердствуя в добродетели, он один, без всякой помощи добывает себе
славу, которая позволяет обрести блистательное благородство».
Тогда Лоренцо сказал: «Я думаю, что хотя с благородством связана добро-
детель и имеет для него большое значение, однако же, видимо, не от нее одной
все зависит. Но необходимо, чтобы тому, кто окажется достойным этого (бла-
городного. - Г.С.) имени, помогали также и внешние блага, которые ты немно-
го раньше отвергал: залы, наполненные скульптурами, портики, театры, а так-
же зрелища, устраиваемые для народа, охота и тому подобное, благодаря чему
приобретает известность и славу и наше имя. Ведь это возвышает людей, кото-
рые делаются знаменитыми и прославленными, что делает их благородными.
Подобно тому как слава является спутником добродетели и праведных дел, так
и они придают блеск, создавая не для всех доступные имя и репутацию, что и на-
зывается благородством. Благородство, по-видимому, придают потомкам дос-
тойные дела и добродетели предков, которые украшают нас отцовской славой,
будто неким блеском, делающим нас еще более прославленными.
Кто, в самом деле, отрицает, что мы становимся благороднее из-за доброде-
телей предков? Ведь если мы что-либо делаем, то хотим остаться в памяти по-
томков. Необходимо, чтобы эта память о достоинствах, как образ отцов, запе-
чатлелась в детях, которым родители хотят передать вместе с наследством так-
же и славу. Действительно, мнение многих людей таково, что благородство, по-
добно случайным благам, достается нам в наследство от родителей, разрушить
его или удержать - во власти сыновей. Ведь кто хранит добродетели и наслед-
ство предков, тот будет равен им в благородстве. Кто, предавшись худшим стра-
стям, порокам и позорным делам, осквернит жизнь, тот сокрушит приобретен-
ное благородство, а также и наследство, если будет чересчур расточителен в
расходах. Но ни в коем случае нельзя отрицать, что отцовское благородство пе-
редается сыновьям и что благородными являются и называются те, чья добро-
детель еще неизвестна.
8. Гуманистическая мысль...
225

Так считает и Цицерон в речи, написанной в защиту Росция59: "Призываю
вас, юноши, которые благородны, подражать вашим предкам". Мудрейший Ци-
церон полагает, что благородны даже те, кто еще не мог из-за своей молодости
подражать отцовской добродетели. Скажу же поистине то, что думаю: я скорее
объявлю благородным того, кто может назвать замечательных родителей, бу-
дучи сам чуть-чуть украшен добродетелью, чем того, кто произошел от безвест-
ных предков, обладавших разными добродетелями. Первому широко открыт
доступ к славе (lux) из-за высоких качеств предков, сделавших их всенародно
знаменитыми, так что свет какой-либо его добродетели станет ярче благодаря
их известности. Напротив, тому, кому не был прежде открыт доступ к челове-
ческой славе, потребуется сильный свет для обретения блеска той безвестно-
сти, в которой он был рожден. Конечно, с большими трудностями он будет при-
нужден продвигаться по незнакомому пути. Один легко сохраняет унаследован-
ную славу, другой, преодолевая безвестность, нуждается в длительном времени,
большом напряжении и усердном труде для достижения высокого положения и
славы, приносящих благородство, которого он добивается.
Твоя же, Никколо, добродетель стоиков - беспомощная, бедная, чуть ли не
надоедливая. Ее нет в городах, но, кажется, она обитает в пустынных и безлюд-
ных местах. Хотя многие хвалят ее, но мало таких людей, которые бы стреми-
лись к ней. И как бы они ни хотели извлечь благородство только из добродете-
ли, однако следует согласиться, что если они не участвуют в гражданской жиз-
ни, то добродетели необходимо многочисленное подспорье: здоровье, богатст-
во, родина и прочие вещи, зависящие от Фортуны. Если их не будет в земной
жизни, то, конечно, и наша добродетель, покинутая и бедная, погибнет и лишит-
ся человеческих связей, не принося никому пользы. Порожденное добродете-
лью благородство будет казаться каким-то деревенским и совсем не благород-
ным. Действительно, какое благородство будет присуще как философу, кото-
рый, будучи доволен своими научными занятиями, скроется в библиотеке, неиз-
вестный даже себе самому, так и тому, кто, ведя жизнь воздержанную, благоче-
стивую, безупречную и мудрую, скрывается на маленькой вилле - имя его нико-
му не известно и не прославлено людской молвой? Я согласился бы с тем, что
он добродетелен, но не благороден и назвал бы его усердным в добродетели, но
не благородным. Подобное благородство стоиков стараются приобрести немно-
гие, достигает же его еще меньшее число. Я же стремлюсь к благородству и
одобряю то, которое давно уже укоренилось и вошло в привычку среди смерт-
ных. Я полагаю, что как греки, так и римляне были не настолько несведущими
в делах, чтобы это название употреблять так часто. Они считали, что нечто
иное делает людей благородными, а не добродетель стоиков».
Никколо ответил: "Я не отрицаю, что гражданин, наделенный в своей рес-
публике почестями и сам занимающий определенное положение, является бла-
городным да к тому же и честным. Я присоединю к нему и того, кто имеет сво-
бодное время, обладает добрым умом, предан добродетели и далек от государ-
ственных дел. Особенно стойким я назову того, кто ведет войну с пороками, а
не того, кто воюет с врагами. И сочту не менее благоразумным того, кто напра-
вляет свою жизнь по честному пути и кто размышляет над тем, к чему следует
стремиться, а чего избегать. Но не того, кто усердно занят общественными де-
226

лами, заботится о войне и мире ради личной выгоды. Я назвал бы не просто бла-
городными, но благороднейшими также философов и ученых мужей, в каком
бы уединении они ни жили. Они своими стараниями и неусыпными заботами со-
вершенствовали человеческую жизнь с помощью различных наук и либо свои-
ми сочинениями, либо личным примером принесли нам пользу в нравственных
наставлениях и устранении пороков.
Дабы ты не считал меня упрямым и чтобы немного тебе уступить, я признаю,
что некоторый блеск и положение передает нам родина и слава предков, и в оп-
ределенной степени о потомках можно сказать, что они имеют к ним отношение.
Тем не менее когда я обращаюсь к сознанию и разуму, то, право, не могу постичь,
каковы они (эти блеск и положение. - Г.С.). К тому же мне кажется, что это слу-
жит неким соблазном для ленивых и вялых людей, которые как бы переняли от
других то, чего сами не сумели достичь, выставляя напоказ в качестве объяснения
праздность. Они скрываются под чужой сенью, открыто бездействуя, и достопа-
мятные добродетели предков в них полностью умолкают. Что касается родины,
то она светит всем одинаково. Превосходнейшие же мужи оставили возможность
для подражания сыновьям не более чем остальным. Правда, светильник, располо-
женный в общественном месте, хотя светит всем, однако больше освещает того,
кто находится поблизости, чем того, кто дальше. Так и человек, неотступно сле-
дующий за славой, окажется более благородным, чем наблюдающий издали. Ведь
как учение и мудрость Платона и Аристотеля приносили не больше пользы сы-
новьям, чем другим, так и добродетель Сципиона Старшего облагородит сыновей
не больше, чем меня, если я захочу ему подражать. Поэтому я полагаю, что к бла-
городству Аристотеля больше был приобщен Теофраст60, который был последо-
вателем его школы и учения, чем сын Никомах, весьма уступавший тому в науке.
Ибо добродетель под рукой у всех, но создается лично тем, кто посвятит себя ей.
Всех нерадивых, ленивых, нечестных, дурных, которые считают, что унаследова-
ли положение своих предков, следует считать тем презреннее остальных, чем
больше они удаляются от подражания родителям. Конечно, более благородным я
посчитаю Тирона61, вольноотпущенника Цицерона, чем его сына, отступившего
от высокой нравственности отца62.
Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что добродетель, не соединенная с
внешними благами, беззащитна, бедна, не украшена и одинока. Добродетель не
нуждается в силе или в другой поддержке судьбы. Она совершенна во всех от-
ношениях и блистает своим собственным достоинством, великолепием, красо-
той, словно царица, вознесенная на вершину, и озаряет весь мир своим сиянием.
Для чего же нужны внешние блага (res) той, которая довольствуется собствен-
ными возможностями, богатствами, превосходящими всё прочее, и не испыты-
вает недостатка в какой-либо внешней поддержке? Нуждаться - это значит,
очевидно, иметь недостаток. Однако добродетель не нуждается ни в чем, так
как она довольствуется средствами для доброй и праведной жизни, заключен-
ными в ней самой. Ведь она - некая завершенная вещь, достигшая совершенст-
ва во всем, не требующая ничего внешнего для своего совершенства, и вообще
к ней ничего невозможно прибавить, чтобы сделать ее добродетельнее.
Итак, стоики, которые думали, что добродетели не нужны никакие внеш-
ние блага, пришли к мудрому заключению, что благородство порождается ис-
8*
227

ключительно добродетелью. А кто понимает иначе, по-видимому, следует не
столько истине, сколько мнению черни. Это суждение помимо того, что явля-
ется вполне обоснованным, к тому же приносит в нашей жизни величайшую
пользу.
В самом деле, если люди убедятся в том, что благородными становятся с
помощью честности и воспитания (bonae artes) и что истинно то благородст-
во, которое каждый добывает себе сам честными делами, а не то, что рожде-
но усердием и трудом другого, то, поверь мне, мы будем больше стремиться
к добродетели. Мы не удовлетворимся славой других, пребывая в бездейст-
вии, которое недостойно одобрения, но сами воодушевим себя на поиск выда-
ющегося благородства. Можно видеть, что расточительны в своих сбереже-
ниях и весьма бездеятельны те люди, которые получили богатства без затра-
ты собственных сил, нежели те, кто наживал богатства упорным трудом. Та-
ким же образом и те, кто считает, что благородство досталось им по праву на-
следования, более медлительны в поисках славы, слабеют и в известной мере
перестают стремиться к честным занятиям, рассуждая, что их достаточно
оценят за порядочность предков. Разумеется, они убедятся, что нельзя овла-
деть никаким благородством иначе как через собственную добродетель и сла-
ву, и будут одержимы рвением к его созиданию, вследствие чего в них забли-
стает добродетель предков. И они обретут истинное благородство, если либо
последуют примеру родителей, либо захотят сами быть примером для других.
Более прославленным я, конечно, считаю того человека, который станет
благородным благодаря собственной природе, делам, заботе о добродетели,
чем того, кто наследует его уже готовым.
Итак, Лоренцо, прежде всего следует заботиться о добродетели, которая де-
лает нас не только благородными, но и праведными, а именно дает нам бессмер-
тие благодаря репутации и человеческой памяти. Благородство, слава, жизнен-
ный путь должны исходить из добродетели, с ее помощью каждый старается до-
стичь правильного образа жизни.
Но мы уже достаточно побеседовали. Пусть те, у кого наиболее проница-
тельный ум, разбираются, чье суждение правильнее. Каждый может выразить
мнение, которое предпочитает. А сейчас, поскольку уже не так жарко, я пола-
гаю, ты захочешь немного прогуляться за город и посмотреть на реку, которую
тот (Поджо. - Г.С.) часто хвалил нам за большое количество в ней рыбы.
С почтением".
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Перевод диалога Поджо Браччолини "О благородстве" выполнен по изд.: Poggio
Bracciolini. Opera omnia / A cura di R. Fubini. Torino, 1964. [Vol.] 1. P. 64—83.
2 Герардо Кумано - епископ Лоди, а позже Комо; стал кардиналом Герардо Ландриани в
1439 г. (см.: Poggio Bracciolini. De vera nobilitate / A cura di D. Confora. Roma, 2002. P. XIX).
3 Аристотель - книга Аристотеля "О благородстве", упоминаемая в данном диалоге
Поджо, до нас не дошла. В биографической истории древнегреческой философии Диоген Ла-
эртский (кн. V. См.: Аристотель, 22) говорит об этом сочинении Аристотеля. В то же время
Плутарх в "Сравнительных жизнеописаниях" (Аристид, 27) подвергает сомнению принад-
лежность этого сочинения Аристотелю. См. также с. 52, прим. 1; с. 198, прим. 4.
228

4 Метродор Лампсакский (331-278 гг. до н.э.) - друг и ученик Эпикура. О сочинении Ме-
тродора "О знатности" упоминает Диоген Лаэртский (кн. X. См.: Эпикур, 1).
5 Никколо Никколи - см. с. 121, прим. 3.
6 Лоренцо Медичи (1395-1440) - представитель флорентийского торгово-банковского
дома Медичи, брат Козимо Медичи Старшего (1389-1464), с которым связано начало господ-
ства Медичи во Флоренции.
7 Из писем Поджо Браччолини известно о его находках не только сочинений античных
авторов, но и надписей, и античных скульптур. Свою виллу в Терранова он украсил древни-
ми мраморными бюстами и скульптурами. Местом диалога "О благородстве" является садик
на этой вилле (см.: Walser Е. Poggius Florentinus: Leben und Werke. Leipzig; Berlin, 1914. IX,
S. 141-148).
8 Марк Туллий Цицерон - см. с. 46, прим. 9; с. 198, прим. 3.
9 Марк Теренций Варрон (116-27 гт. до н.э.) написал более 600 книг на разные темы. До
нас дошли его сочинения: "О латинском языке", "О сельском хозяйстве", фрагменты "Мени-
повых сатир". См. также с. 66, прим. 7.
10 Квинт Туллий Цицерон (102-43 гг. до н.э.) - младший брат Марка Туллия Цицерона,
пропретор Азии, легат Цезаря во время войны с галлами. Автор сочинения "О средствах к
достижению консульской власти".
11 Гай Антоний - римский консул (63 г. до н.э.), противник Цицерона, поддерживал за-
говор Катилины.
12 Луций Сергий Катилина - см. с. 136-137, прим. 27.
13 Пифагор - греческий философ и математик, родился на о. Самос, покинул его в знак
протеста против тирании правителя, впоследствии жил в Кротоне, на юге Италии. Основа-
тель религиозно-философского учения "пифагореизма", исходившего из представления о
числе как основе всего сущего, развивал учение о переселении душ. В математике Пифагору
приписывают систематическое введение доказательств, создание учения о подобии, "теорему
Пифагора", учение о пропорции; считал Землю шаром, вращающимся вокруг Солнца. Луч-
шей из известных биографий Пифагора считается его жизнеописание у Диогена Лаэртского
(кн. ѴШ. Пифагор). См. также с. 59, прим. 4.
14 Цицерон. Речь в защиту поэта Авла Лициния Архия. IX, 26.
15 Тит Ливии - см. с. 124, прим. 69.
16 Речь идет о Второй Пунической войне, где в сражении римлян с Ганнибалом при Кан-
нах (216 г. до н.э.) погибло почти все римское войско (около 45 тыс. пехоты, 2700 всадников).
Ср.: Тит Ливии. История Рима от основания города. Кн. ХХП, 50, 1: "Такова была битва при
Каннах, столь же знаменитая печальным исходом, как и сражение при Аллии" (цит. по: Тит
Ливии. История Рима от основания города. М., 1993. Т. 2. С. 97).
17 Апулей (ок. 125 - ок. 180 гт.) - см. с. 123, прим. 66.
18 Как - в римской мифологии огнедышащий великан, сын Вулкана. По легендам, жил в
пещере на Палатинском холме в Риме (у Вергилия в "Энеиде" - на Авентинском холме) и
убивал всех путников, проходивших мимо его пещеры.
19 Германцы и алеманы - в средние века жители Священной Римской империи.
20 Греки - речь идет об основном населении Византийской империи в то время.
21 Иероним (331-420) - раннехристианский писатель, разрабатывавший церковную
догматику и историю, один из организаторов и первых монахов-отшельников христианской
церкви. Считается автором перевода на латинский язык греческого текста Библии - так
называемой Вульгаты.
22 Гай Марий (156-86 гт. до н.э.) - римский полководец и политический деятель. Семь
раз избирался консулом, был противником диктатора Суллы; победитель в Югуртинской
войне и в войнах с тевтонами и кимврами; во время гражданской войны в 87 г. до н.э. за-
хватил Рим и с чрезвычайной жестокостью расправился со своими политическими против-
никами.
23 Аристотель. Никомахова этика. Кн. 1,13.
24 Там же. Кн. 1, 12.
229

25 "...Благородство происхождения признается за теми, кто от предков наследует доб-
лесть и богатство" (Аристотель. Политика. Кн. V, 2).
26 Аристотель. Никомахова этика. Кн. Ш, 7. Ср.: "В том, чтобы от природы видеть бла-
го и прекрасное, и состоит полноценное и истинное благородство*' (1103а).
27 Публий Валерий Попликола (VI в. до н.э.) - представитель древнего патрицианского
рода, принимал деятельное участие в свержении Тарквиния Гордого и установлении респуб-
лики в Риме. Разоблачил заговор против республики. Один из первых консулов Рима. После
смерти консула Луция Брута сосредоточил всю власть в своих руках и стал править единолич-
но, что вызвало недовольство в народе. Когда его стали упрекать за пышный образ жизни,
он за одну ночь разрушил свой дом до основания. Римляне построили ему новый, более
скромный, но удобный. Он облегчил жизнь римских бедняков, освободив их от налогов, ввел
суровое наказание для тех, кто занимал какую-либо должность, не будучи избран народом.
Слава и любовь народа к нему возросли настолько, что римляне прозвали его Попликола -
"друг народа" (см.: Плутарх. Сравнительные жизнеописания).
28 Гай Фабриций Лусцин - по преданию, был честен и неподкупен, враг роскоши. См.
также с. 194, прим. 2.
29 Тиберий Коррунканий (конец ГѴ - нач. Ш в. до н.э.) - оратор, прославившийся своими
речами, но они были утрачены еще за 100 лет до Сенеки. См. также с. 277, прим. 2.
30 Сципионы - см. с. 194, прим. 2.
31 Аристид - был образцом справедливости и неподкупности. Плутарх считает, что Ари-
стид жил в бедности и долго не мог выдать своих дочерей замуж, хотя приводит и другую вер-
сию (см.: Плутарх. Аристид, 1). См. также с. 52, прим. 4.
32 Фемистокл - см. с. 52, прим. 3. О нем см.: Плутарх. Фемистокл.
33 Возможно, Поджо имеет в виду Публия Корнелия Сципиона Африканского (Старше-
го) (235-183 гг. до н.э.) - члена знаменитой семьи Сципионов, получившего прозвище Афри-
канский после того как в 202 г. разбил войска Ганнибала в битве при Заме, тем самым решив
исход Второй Пунической войны. Гражданская карьера Сципиона была менее успешна: пос-
ле того как он дважды избирался консулом, политические противники обвинили его во взя-
точничестве, и он ушел в отставку. Сенека в одном из своих "Нравственных писем к Луци-
лию" (№ 86) описывает простоту обстановки загородного дома Сципиона, находившегося не-
далеко от Неаполя.
34 Проскрипции (лат. proscriptio - письменное обнародование) - в Древнем Риме списки
лиц, объявленных вне закона, чье имущество подвергалось конфискации.
35 Ср.: "...Наблюдая за достойным человеком, судят о нем по его делам" (Аристотель.
Большая этика. Кн. I, 19).
36 См.: "...Отец лишил его наследства, а мать, опечаленная пороками сына, сама наложи-
ла на себя руки" (Плутарх. Фемистокл, 2).
37 Ганнибал - см. с. 124, прим. 87.
38 Ср.: Тит Ливии. История Рима от основания города. XXI, 4.
39 Павсаний — царь Спарты, командовал войском греков в битве против персов при Пла-
теях в 479 г. до н.э. Впоследствии Павсания обвинили в сношениях с персами и даже со спар-
танскими илотами, которым он обещал свободу и права гражданства. Эфоры замуровали
Павсания в храме Афины Медноземной, довели до голодного истощения и вывели умирать,
чтобы не осквернять смертью храм (см.: Плутарх. Фемистокл, 23).
40 См.: Плутарх. Фемистокл, 18. Серифос - один из Кикладских островов, расположен-
ный к западу от о-ва Фарос.
41 Ср.: "Однако только добродетельный поистине заслуживает чести, а у кого имеется то
и другое (и добродетель, и удачливые обстоятельства), те более достойны чести" (Аристо-
тель. Никомахова Этика. IV, 8 (25)).
42 Марк Порций Катон Старший считается основоположником латинской прозы, автор
многих речей и писем. Суровый блюститель нравов, даже Сципионов попрекавший изнежен-
ностью и тщеславием (См.: Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Катон). См. также
с. 46, прим. 10.
230

43 См. прим. 22.
44 Квинт Серторий (123-72 гг. до н.э.) - римский полководец, побеждал в сражениях с
Суллой и Гнеем Помпеем, претор 83 г. до н.э. (см.: Гай Саллюстий Крит. Югуртинская вой-
на. 92, 93).
45 Диоген Синопский (ок. 412-323 гг. до н.э.) - древнегреческий философ-киник, ученик
Антисфена, жил в Афинах. Практиковал крайний аскетизм, учил, что человек должен
довольствоваться малым; его последователи называли себя киниками. Считал себя гражда-
нином мира (космополитом); по преданию, жил в бочке, являлся героем многочисленных
анекдотов. Когда посетивший его Александр Македонский спросил, что он может сделать
для Диогена, тот попросил Александра не загораживать свет. Мнение Диогена о благородстве
см.: Диоген Лаэртский. VI, 7.
46 Платон - см. с. 55, прим. 3.
47 Диоген Лаэртский (конец Π - первая половина Ш в. н.э.) - греческий писатель. До нас
дошел единственный сводный труд античной эпохи "Жизнеописания и мнения знаменитых
философов" в 10 книгах, в котором имеются сведения обо всех известных древнегреческих
философах и излагаются их учения. См.: Диоген Лаэртский. Ш. Платон.
48 Антисфен (ок. 444—336 гг. до н.э.) - древнегреческий философ, основатель киниче-
ской школы. См.: Диоген Лаэртский. VI. Антисфен.
49 Луций Анней Сенека (3 г. до н.э. - 65 г. н.э.) принадлежал наряду с Цицероном к числу
любимых и наиболее часто цитируемых гуманистами писателей, особенно его "Нравствен-
ных писем к Луцилию". См. также с. 46-47, прим. 24.
50 Стоики - философская школа, возникшая в конце ГѴ в. до н.э., ее основатель - афин-
ский философ Зенон. Стоики выдвинули идеал "самодовлеющего" мудреца, который должен
следовать бесстрастию природы, презирать смерть. Многие стоики, например Сенека, про-
славились своей мужественной смертью. В этике стоики близки к киникам, но не разделяли
их презрительного отношения к культуре.
51 Ср.: "Благородство духа доступно всем, для этого мы все родовиты" {Сенека. Нравст-
венные письма к Луцилию. № 44).
52 Сократ (470-399 до н.э.) - древнегреческий философ. Один из родоначальников диа-
лектики как метода поиска истины путем постановки наводящих вопросов - так называемо-
го сократического метода. Излагал свое учение устно; главный источник сведений о его иде-
ях - сочинения учеников, Ксенофонта и Платона. Целью философии считал самопознание
как путь к постижению истинного блага; добродетель определял как знание или мудрость.
Для последующих эпох Сократ стал воплощением идеала мудреца.
53 Ср.: "...У каждого были несметные тысячи дедов и прадедов, среди которых не раз слу-
чались богачи и нищие, цари и рабы, варвары и эллины у кого угодно" {Платон. Теэтет.
174е-175а).
54 Речь идет о Дельфийском оракуле бога Аполлона. Существование оракула во многом
было обусловлено религией Аполлона - бога солнца, искусств, главнейшего бога-прорицате-
ля. Оракул - это место (обыкновенно в святилище), где паломники получали ответы божест-
ва на заданный вопрос и где происходило само таинство прорицания.
55 Децим Юний Ювенал (ок. 60 - ок. 127) известен как классик "суровой сатиры". Сати-
ры Ювенала в духе стоической морали направлены против различных слоев общества - от
низов до придворных. См.: Ювенал. Сатиры. ѴШ, 20. См. также с. 48, прим. 2.
56 Клеанф (ок. 330 - ок. 230 гг. до н.э.) - греческий философ, ученик Зенона, сменивший
его на посту главы стоической школы (см.: Сенека. Нравственные письма к Луцилию.
№44).
57 Деметрий (I в. до н.э.) - философ-киник, обличал Нерона. Изгонялся из Рима при Не-
роне, Веспасиане и Домициане. Его высоко ценил Сенека.
58 Перикл (ок. 490-429 гг. до н.э.) руководил политикой Афин в начале Пелопоннесской
войны и во время реорганизации союза, созданного для защиты от нападения персов. При
огромном авторитете и популярности у него было много врагов. Фукидид восхищался
Периклом и передал его взгляды на политическое устройство Афин во второй книге своей
231

"Истории". Ср.: Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Перикл. См. также с. 46,
прим. 18.
59 Ср.: "...Наши предки превзошли другие народы не только своей военной славой, но ра-
зумом и мудростью" {Цицерон. Речь в защиту Секста Росция из Америи. XXV).
60 Теофраст (Феофраст) из Эреса (372-288 гг. до н.э.) - греческий философ, ученик
и друг Аристотеля, автор "Характеров", а также сочинений по зоологии, ботанике, минера-
логии.
61 Марк Туллий Тирон - вольноотпущенник Цицерона, его друг, биограф, издатель его
речей и писем. Известен как изобретатель системы сокращений для скорописи ("тироновы
знаки"), положившей начало стенографии.
62 Имеется в виду Марк - сын Марка Туллия Цицерона (род. в 65 г. н.э.), понтифик, кон-
сул (30 г. до н.э.), в 29-28 гг. до н.э. - проконсул в Азии; не проявлял склонности к наукам и
учился неохотно, хотя отец посылал его в Афины для получения образования.

Лоренцо Валла
ИСТОРИЧЕСКИЕ РАССУЖДЕНИЯ
(Вступительная статья, перевод с латинского
и комментарий Е.В. Финогентовой)
Лоренцо Валла (1407-1.08.1457) родился в семье римского адвоката кон-
систории. Рано потеряв отца (1420), юноша не остался без попечения родст-
венников и смог получить блестящее гуманистическое образование. Его дядя,
Мельхиоре Скрибани, служа апостолическим секретарем при дворе папы
Мартина V, помог племяннику познакомиться с лучшими представителями
римского гуманистического кружка (Никколо Никколи, Карло Марсуппини
и др.): в Риме зрело движение за обновление церкви, что привлекло в папскую
курию яркие творческие индивидуальности. Некоторое время Валла учился
во Флоренции. Уроки греческого языка он брал у Ринуччо да Кастильон
Фьорентино и Джованни Ауриспы, а латыни - у Леонардо Бруни, который
был ему скорее старшим другом, чем строгим наставником. Во Флоренции
произошла встреча Баллы с Антонио Беккаделли, положившая начало
долгим, драматически развивавшимся и досадно закончившимся дружеским
отношениям.
Молодой Валла штудирует вновь открытые латинские сочинения, в частно-
сти "Обучение оратора" Квинтилиана, и пишет первое, несохранившееся, сочи-
нение "О сравнении Квинтилиана с Цицероном", в котором смело встает на сто-
рону первого. Квинтилиан оказал существенное влияние на формирование фи-
лологического метода гуманиста. В Риме созрел замысел главного произведе-
ния Баллы - этического диалога "О наслаждении", ставшего ключевым момен-
том в переоценке учения Эпикура, начатой еще Леонардо Бруни и Козимо Рай-
монди. Первая и вторая (под названием - "Об истинном благе") редакции диало-
га появились в Павии, где гуманист преподавал риторику в 1430^1433 гг. Третья
редакция (под заглавием "Об истинном и ложном благе") возникнет в 1441 г. в
Неаполе.
После того как критика языка и стиля правоведов в сочинении "О девизах
и геральдических знаках" вызвала гнев юристов Павии, Валла в результате не-
продолжительных поисков места службы, воспользовавшись рекомендациями
Беккаделли, переезжает в 1435 г. в Неаполь, ко двору Альфонса Арагонского.
Здесь гуманист пишет диалог "О свободе воли", где критикует средневековую
теологическую концепцию провидения, и создает первую редакцию "Диалекти-
ки", названную "Перекапывание диалектики и философии" (1440), направляя
острие своей критики против схоластической трактовки этического учения
Аристотеля.
233

Верный подданный Альфонса Арагонского, Валла делит со своим госуда-
рем все тяготы военной борьбы за политическое влияние в Италии молодого
Неаполитанского королевства. Вместе с ним гуманист принимает участие в во-
енных экспедициях 1436-1439 гг., находится в плену у миланских правителей
(1436), в паре с Панормитой выполняет дипломатическую миссию во Флорен-
ции (1436). Гуманист внес ощутимый вклад и в борьбу за инвеституру, разгорев-
шуюся между Альфонсом и папой Евгением ГѴ. Еще в диалоге "О монашеском
обете" он выступил против аскетизма, сознательного отречения от мирских
благ и претензий духовенства и монашества на особое положение в мире.
В «Рассуждении о подложности так называемой "Дарственной грамоты
Константина"» (1440), используя комплексный исторический анализ, при ведущей
роли филологической критики, Валла убедительно опроверг подлинность доку-
мента, на основании которого католическая церковь в течение многих столетий
доказывала свое право на мировое господство.
Метод филологической критики наиболее основательно был разработан в
трактате "О красотах латинского языка" (1444), где латынь представлена гума-
нистом как основа духовности и средство обретения мудрости: восстановление
утраченного совершенства языка - путь к освобождению от условности средне-
векового мышления. Перед оружием филологической критики в руках такого
непримиримого исследователя, как Валла, не устояли многие авторитеты, как
средневековые, так и античные. Даже текст Священного Писания гуманист рас-
сматривал в качестве исторического документа. В "Сопоставлении Нового За-
вета" (1443) Валла детально проанализировал латинские и греческие списки
Библии, выявляя грамматические и смысловые несоответствия между ними.
Его работа не ограничилась формальным анализом лингвистической структу-
ры текстов: обобщения этико-философского характера стали составной частью
критики схоластического мышления и борьбы за новую этику.
Последние восемь лет жизни Валла провел в Риме, при дворе папы-гумани-
ста Николая V. Здесь он продолжает работать над уже начатыми сочинениями:
пишет вторую и третью редакции "Диалектики", четвертую редакцию диалога
"О наслаждении", совершенствует трактаты "О красотах латинского языка" и
"Сопоставление Нового Завета". В "Инвективах против Поджо" отвечает на
упреки флорентийца за чересчур жесткую критику Библии. Преподает ритори-
ку в римском Studio и предается научным штудиям: переводит басни Эзопа, со-
чинения Фукидида и Геродота, составляет комментарии к Саллюстию и Квин-
тилиану.
Критический подход к изучению явлений любого рода и острое историче-
ское чутье Баллы проявились в процессе редактирования экземпляра "Исто-
рии" Тита Ливия, доставшегося Альфонсу Арагонскому от Медичи и находив-
шегося в плачевном состоянии (он содержал большое количество лакун
и испорченных переписчиками мест). Работа эта была поручена группе неапо-
литанских гуманистов во главе с Беккаделли, в числе которых был и Валла,
а выражалась она в реконструкции текста в процессе публичного чтения
и комментирования отдельных частей в присутствии Альфонса в специально
отведенное для этого время (так называемый "час книги"). Позднее издатели
Ливия приняли около 80 его поправок. Хотя большинство исправлений Баллы
234

касаются лексико-грамматической и стилистической структуры текста, он дос-
тигает подлинных высот историко-филологической критики. Публикуемое в
настоящем издании "Письмо о Тарквиниях", адресованное Альфонсу Арагон-
скому, относится к этому же периоду (1444). Оспаривая точку зрения Тита Ли-
вия о характере родства Тарквиния Древнего и Тарквиния Гордого, гуманист
применяет метод этико-философского и логического суждения, проводит фило-
логические, терминологические, хронологические и генеалогические изыска-
ния, обнаруживает глубокое знание возрастной и социальной психологии. Исхо-
дя из Квинтилианова принципа "правдоподобия", он попытался найти в вымыс-
ле исторического мифа живую эмпирию частного во всем многообразии вопло-
щения ее природных форм, что позволило ему встать на путь исторической
правды и сделать поправку к "Истории", принятую ее позднейшими издателями.
Талант и независимость Баллы, так ярко проявившиеся в ходе работы над
"Историей" Ливия, вызвали зависть наиболее амбициозных коллег Баллы -
Беккаделли и Фацио. Точку в их отношениях поставил спор о назначении исто-
рии, возникший по поводу написанной по заказу Альфонса "Истории деяний
Фердинанда, короля Арагона" Лоренцо Баллы (1445-1446). В "Антидоте про-
тив Фацио" Валла, отвечая на обвинения в неграмотности и нарушении жанро-
вых правил исторической хроники, излагает свои представления о принципах
исторического повествования и, опираясь на многочисленные произведения ан-
тичной литературы, создает учение о богатой и "живой" материи латинского
языка как средства изображения реальных событий. В небольшом по объему
Вступлении к "Истории деяний Фердинанда, короля Арагона" Валла выразил
новый, гуманистический взгляд на проблему спора между философией и поэзи-
ей. Поэзию, которую в античности подчиняли философии, но уже со времен
Петрарки уравнивали с последней и считали истиной особого рода, Валла
ставит выше философии за ее способность не только открывать тайный смысл
вещей, но и совершенствовать человеческую природу на примере доблести
вымышленных героев. Заслуга Баллы состоит в том, что он ввел историю в ряд
нравственных дисциплин и даже признал ее первой. Мудрость (в античности и
средние века - неотъемлемое качество философии) в понимании гуманиста -
синоним нравственности, обретаемой опытным путем. Гуманист стремится осу-
дить не философию как рациональный способ осмысления действительности, а
моральную философию позднего средневековья, в которой видит сознательный
отрыв от реальности. Подчеркивая преимущества истории, он выступает за
приоритет эмпирического восприятия - залога верного осмысления жизни.
Говоря о ремесле историка, Валла опирается на римскую риторическую
традицию. Требование Цицерона "не допускать лжи"1 придает истории убеди-
тельность. Однако гораздо важнее, по мнению Баллы, личная позиция истори-
ка. Чтобы разобраться в событиях и рассказать о них, требуются острый ум,
рассудительность, тщательность, постоянство убеждений. Историк - не сторон-
ний наблюдатель, безучастно фиксирующий факты, а писатель, допускающий
вымысел, однако твердо следующий предложенному Квинтилианом принципу
"правдоподобия". Но для римского ритора история была родом "вольной и не-
стесненной строгими правилами поэзии", которая не входила в "разбирательст-
во и прения о делах настоящего времени", а умный историк "смелостью выра-
235

жений и фигур" должен был удалять "скуку, с длинным повествованием почти
неразлучную"2. Валла же, поставив перед историей практическую задачу воспи-
тания, отводит историку роль мудрого проводника, который, подобно Верги-
лию из бессмертного произведения Данте, учит не назиданием, а примерами чу-
жой доблести или трусости. Преобразовав основной критерий истории "правдо-
подобие" в "жизнеподобие", гуманист сделал первые шаги к научному знанию.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Цицерон. Об ораторе. I, 15, 62.
2 Кеинтилиан. Обучение оратора. 10. 1. Ш.
ИСТОРИЯ ДЕЯНИЙ ФЕРДИНАНДА, КОРОЛЯ АРАГОНА
ВСТУПЛЕНИЕ1
Сколь великая трудность для писателя и польза для читателя заключена в
серьезном и основательном повествовании о великих деяниях, доказывают ос-
новными положениями своих книг многие отцы риторики (а риторика - мать ис-
тории) и историки. Однако некоторые философы, весьма великие и древние, не
согласны с нами, ставя поэта выше историка в отношении как первой, так и в
большей степени второй части этого утверждения. Поэт приближается к фило-
софии, считают они, ибо говорит об общем (in generalibus versetur) и на основе
вымышленных примеров дает наставления общего свойства2. Так, Гомер3 не
столько повествует о подвигах героев прошлого, сколько наставляет, каким об-
разом можно стать добродетельным и благоразумным в будущем. Историк же,
к примеру Фукидид4, описавший деяния Перикла5, Лисандра6 и других своих со-
временников, лишь рассказывает, каким был тот или иной человек. Таким об-
разом, первое место они отводят философам, второе - поэтам и третье, послед-
нее, историкам. Несмотря на то что я совершенно не согласен с этим мнением,
поэтов ценю все-таки гораздо выше, настолько, что поставил бы их наряду или
даже выше философов; но, продолжаю, я не мог бы отдать им предпочтение пе-
ред историками, да, пожалуй, не стал бы и сравнивать. Поистине нужно откры-
то отстаивать важность того занятия, за которое принимаешься.
Прежде всего, если имеет какое-либо значение древность, а так оно и есть,
то окажется, что поэты гораздо древнее философов и, мало того, "мудрецов".
Ведь даже Гомер и Гесиод7 жили раньше не только Пифагора8, первого фило-
софа, но и тех семи, которых называют "мудрецами"9, то есть здравомыслящи-
ми. И если предмет занятий и тех и других одинаков, совершенно ясно, что пер-
вые гораздо больше заслуживают признания, славы и почета, чем идущие по их
следам.
А разве предмет их занятий различен? Что есть такого у тех, которые назы-
вают себя учителями мудрости, чего не касался бы в своих произведениях поэт?
Разве Эмпедокл10, Арат11, Лукреций12, Варрон13 не рассуждали о природных и
236

небесных явлениях? Разве Вергилий14 не повествовал о полях, виноградниках,
деревьях, живых существах и душах усопших, используя знание природных за-
кономерностей. Разве многие поэты не писали в стихах о медицине? Если гово-
рить о морали, то что иное воспитывают сатирики как не нравы, изображая их
и поучая нас. Ту же цель преследуют трагики, комики и остальные поэты, но в
иносказательной форме (sub persona). О диалектике писать стихами в известной
степени неуместно, ибо труднопостижима эта наука. Впрочем, не было недос-
татка в тех, кто слагал поэмы о ней и других видах свободных искусств. Я не воз-
ражаю против того, чтобы не причислять поэтов к философам, но отчего счи-
тают поэтов достойными этого звания менее тех, кто себя величает филосо-
фом. Поэты первыми начали философствовать и отличаются от философов
как раз тем, что лучше занимаются этим делом. Это поучение мудрости в ино-
сказательной форме (sub persona) имеет необычайное признание и даже преиму-
щество, сопряженное с великой похвалой здравомыслию. Действительно, мы
подвигаемся на доблестные дела, когда читаем у Гомера, что говорили и делали
Нестор, Приам, Гектор, Антенор15, гораздо больше, нежели под влиянием
философских наставлений. Да и к самому автору относимся с немым почтением.
А вот желание поучать других обычно докучает, так как обнаруживает
кроющуюся за самомнением неуверенность в себе. Человек по натуре высоко-
мерен и горд, ибо хоть и не считает достойным выслушивать "голое" назидание
пусть даже от более мудрого человека, но внемлет неявному поучению, дели-
катно поданному в форме примеров (exempla). Именно такое, можно сказать,
художественное описание человеческих характеров и надежду вселяет в душу, и
побуждает к соревнованию. Посему Гораций16 и сам с полным на то правом, а
также воздавая должное Гомеру, в одном и том же сочинении не только уравни-
вает поэта с философом, говоря:
Силой, однако, какой обладают и доблесть и мудрость,
Учит нас тот же поэт на полезном примере Улисса17,
но даже ставит выше, утверждая:
Что добродетель, порок, что полезно для нас или вредно,
Лучше об этом, ясней, чем Хрисипп или Крантор, он учит18.
Если же поэты должны быть признаны равными или гораздо выше филосо-
фов, остается еще показать, почему поэты не превосходят историков, и даже не
сказал бы, что они равны. При нашем доброжелательном отношении к поэтам
мы не будем настаивать на том, что история древнее поэзии, хотя на самом деле
это и так. И правда, как у римлян - анналы появились раньше поэм, так и у гре-
ков Дарет Фригийский19 и Диктис Критский20 (если они на самом деле существо-
вали) жили раньше Гомера. И может статься, что поэты создавали свои вымыш-
ленные сюжеты на основе достоверных сведений о героических событиях. Умол-
чим о древних историках, в число которых должен входить Трисмегист21, которо-
го почитают как Меркурия, и, уж верно, сам Юпитер22, на золотой колонне опи-
савший свои подвиги, чтобы остаться в памяти последующих поколений.
Но не будем, как я сказал, обращать внимание на это обстоятельство. Дос-
таточно показать, что у историка намерение то же, что и у поэта - приносить
237

пользу читателю: чем больше пользы приносит, тем более услаждает23; и разу-
меется, тем сильнее воздействие истории, чем она правдивее24.
А разве история не касается общих вопросов? Как раз наоборот, ибо никакой
иной задачи не имеет, кроме как обучать нас на примерах. Из этого видно, за что
Цицерон прославляет историю такими словами: "История есть свидетельница
эпох, свет истины, источник памяти, наставница жизни, вестница прошлого"25.
Неужели кто-нибудь верит в то, что удивительные речи в исторических по-
вествованиях совершенно достоверны, а не придуманы красноречивым и муд-
рым писателем при сохранении соответствия характерам определенных людей,
приметам времени и конкретным обстоятельствам. Те речи, посредством кото-
рых авторы учат нас красноречию и благоразумию. Учат разбираться в том, что
в человеческой природе является главным ее свойством, что достойно похвалы,
что порицания и прочим премудростям. Разве историки не наставляют в общем?
Если же коснуться, так сказать, внешней стороны предметов, то поэзия не
всегда тяготеет к общему (tendit ad universalia). Так, Пиндар26, Симонид27, Ал-
кей28 и другие лирики прославляли заслуги определенных людей, даже совре-
менников (не берусь утверждать, что за плату). Упомяну авторов элегий и им
подобных, воспевавших главным образом предметы своей любви. В противопо-
ложность им Ксенофонт29 оставил жизнеописание Кира30 скорее как идеально-
го правителя, нежели конкретного человека. Умолчу об Эзопе31, слагавшем
басни в прозе. Скромность и глубокое почтение, которое я испытываю к Гоме-
ру и Вергилию, удерживают меня от продолжения этой темы.
Теперь же я сопоставлю историю с философией тех, кто грозит нам ссорой.
Никто из них не может сравниться: ни грек - с Гомером, ни римлянин - с Вер-
гилием и, конечно же, с Саллюстием32, Ливием33 и другими историками.
Насколько я могу судить, историки в своих высказываниях демонстрируют
больше серьезности, здравомыслия, гражданской мудрости, чем философы
в наставлениях. Осмелюсь утверждать, что из истории проистекают глубокое
понимание природных закономерностей, впоследствии приведенное другими в
систему, подлинное знание человеческих обычаев, главный урок благоразумия.
И так как мы доказывали, что историки появились прежде философов,
теперь, если обратиться к религиозным сюжетам, заметим, что и Моисея34
(не было писателя раньше и мудрее его), и Евангелистов35 (нет ничего мудрее
написанного ими) непременно нужно назвать историками.
И все же, чтобы в споре с языческими философами привлечь доказательст-
ва языческих авторов, вновь, как и раньше, ту часть нашего рассуждения, где
мы исследуем вопрос, подкрепим в завершение свидетельством Квинтилиана,
который говорит: "Следует и знать и обдумывать не только одни эти наставле-
ния, но гораздо более те достопамятные изречения и великие деяния славных
мужей, о которых древность сохранила воспоминание. Право же, столь много-
численных и великих по значению свидетельств не отыщем нигде, кроме как в
нашем городе. Разве может кто-нибудь научить твердости, верности, справедли-
вости, самообладанию, презрению ко всякого рода страданиям и смерти лучше,
чем Фабриции, Курии, Регулы, Деции, Муции36 и бесчисленное множество дру-
гих героев. Насколько греки сильны наставлениями, настолько же римляне -
примерами"37. Тем, кто насмехается над словами о пользе истории, мы на осно-
238

ве разумных аргументов и на конкретных примерах убедительно показали, что
она гораздо значительнее, чем уроки философии.
После того как мы довольно подробно исследовали вопрос о пользе истории,
нелишне поговорить, как мы обещали еще в начале нашего сочинения, о трудно-
сти ремесла историка. Следует, чтобы в распоряжении историка помимо удиви-
тельного и умноженного многими талантами умения писать было многое другое,
без чего он не сможет оправдать свое звание: для того чтобы разбираться в собы-
тиях, ему необходимы мастерство, острый ум и рассудительность (solertia, acumen,
iudicium). Но сколь немногие принимали участие в тех событиях, которые они опи-
сывают. Очевидцы же событий обычно не ладили между собой, если поддержива-
ли разные борющиеся стороны. Впрочем, то же самое можно сказать и о полити-
ческих союзниках. В самом деле, редко одно и то же событие описывается одина-
ково разными авторами. Некоторыми из них - с пристрастием или неприязнью.
Некоторыми - лживо, поскольку, не зная того, что был в состоянии узнать, автор
хочет казаться знающим или стыдится выглядеть несведущим. Некоторыми - не-
обдуманно, в том случае когда легко доверяют любого рода сообщениям.
И едва ли возможно одному человеку осмыслить всё, что относится к про-
исходящему. Разве для отыскания такого рода истины историку требуется не
меньше тщательности и чутья, чем судье для вынесения справедливого и чест-
ного приговора или медику для точного определения причин болезни и спосо-
бов ее лечения?
Далее, когда опираешься на собственный опыт, а не на свидетельства дру-
гих, когда открыто заявляешь свою точку зрения, сколько старания и усердия
приходится прилагать, чтобы доказать, как Тимаген38 и Дикеарх39 в описании
деяний Александра40, как Ксенофонт в истории деяний молодого Кира, как Оп-
пий41 либо Гирций42 в истории военных походов Цезаря43, что ты не искажаешь
события в пользу той партии, которой симпатизируешь.
Говорить в данный момент о тех, кто описывал собственную жизнь или
только пересказывал и присваивал себе истории, написанные другими автора-
ми, нет особой надобности, но, если угодно, скажу, что их не стоит называть на-
стоящими историками.
Наконец, замечу, сколько требуется выдержки и постоянства, чтобы не
выказать в повествовании неприязни, зависти или страха и, с другой стороны,
не выразить особого расположения к кому-либо, не дать воли честолюбию, не
снизойти до чьей-либо просьбы, не стараться понравиться, не подчиняться при-
казанию. Особенно если описываешь события своего или недавнего времени,
рассказывая о своих современниках или их родителях и старших родственниках.
В этом отношении вряд ли можно признать преимущество и поэтов, и филосо-
фов над историками.
Довольно того, что мы произнесли вступительное слово в общей форме в
защиту истории и звания историка. Я счел нужным решительно ничего не гово-
рить здесь ни о предмете нашего повествования, ни о себе лично. Но поскольку
я собираюсь говорить о двух испанских королях - Фердинанде44, первым из Ка-
стильской династии завоевавшим Арагонское королевство, и его сыне Альфон-
се45, первым из Арагона овладевшим королевством в Италии, сначала напомню
кое-что важное о самой Испании.
239

ПРИМЕЧАНИЯ
1 Перевод Вступления был опубликован в кн.: Средние века. М., 1997. Вып. 59.
С. 253-266. В настоящий перевод внесены значительные поправки в связи с уточнениями по
критическому изданию "Истории**: Valla L. Gesta Ferdinandi Regis Aragonum / A cura di
O. Besomi. Padova, 1973.
2 Ср.: "...поэзия философичнее и серьезнее истории: поэзия говорит о более общем, ис-
тория - о единичном** (Аристотель. Поэтика. IX, 1451 в).
3 Гомер - (ок. ѴШ в. до н.э.) - древнейший из известных древнегреческих поэтов, пред-
полагаемый автор "Илиады" и "Одиссеи**.
4 Фукидид (ок. 460-400 гг. до н.э.) - древнегреческий историк, автор "Истории Пелопон-
несской войны".
5 Перикл - см. с. 46, прим. 18.
6 Лисандр (?-395 г. до н.э.) - спартанский полководец последнего периода Пелопоннес-
ской войны.
7 Гесиод (ѴШ-ѴІІ вв. до н.э.) - первый известный по имени древнегреческий поэт, автор
поэм "Труды и дни**, 'Теогония**.
8 Пифагор Самосский - см. с. 59, прим. 4; с. 229, прим. 13.
9 Семь мудрецов - древнегреческие авторы кратких сентенций на темы житейской муд-
рости: Фалес, Солон и др. (до 17 имен).
10 Эмпедокл из Агригента (ок. 490 - ок. 430 г. до н.э.) - древнегреческий философ, поэт,
врач.
11 Арат из Сол (ок. 310-245 гг. до н.э.) - древнегреческий поэт, автор астрономической
поэмы "Phaenomena" (ок. 270 г. до н.э.).
12 Тит Лукреций Кар (I в. до н.э.) - римский поэт и философ-материалист, автор поэмы
"О природе вещей**.
13 Марк Теренций Варрон - см. с. 66, прим. 7.
14 Публий Вергилий Марон - см. с. 50, прим. 7.
15 Нестор - персонаж "Илиады**, царь о-ва Пилос, участник Троянской войны. Приам -
персонаж "Илиады**, последний царь Трои, отец Гектора. Гектор - персонаж "Илиады*', по-
гиб в единоборстве с Ахиллом. Антенор - персонаж "Илиады", троянец.
16 Квинт Гораций Флакк - см. с. 57, прим. 5.
17 Квинт Гораций Флакк, Послания. 1.2. 17-18 (здесь и далее пер. Н.С. Гинзбурга). Улисс
(Одиссей) - главный герой "Одиссеи**, царь Итаки, участник осады Трои.
18 Там же. I. 2. 3-4. Хрисипп (ок. 280-208/205 гг. до н.э.) - древнегреческий философ,
главный систематизатор раннего стоицизма. Крантор из Сол (ок. 320 г. до н.э.) - философ-
платоник.
19 Дарет Фригийский - жрец Гефеста, упоминаемый в "Илиаде". Античность приписы-
вает ему "Илиаду**, которая была древнее поэмы Гомера. Это сочинение, составленное неким
софистом, утрачено, сохранился лишь латинский вариант в прозе - "История о разрушении
Трои Дарета Фригийского**.
20Диктис Критский - предполагаемый автор сохранившегося сочинения "Дневник Тро-
янской войны**. Есть предположение, что оно создано во времена Римской империи.
21 Гермес (Меркурий) Трисмегист - "Трижды великий**, отождествлялся в античной тра-
диции с египетским богом Тотом. Ему приписывался сборник "Герметических сочинений**,
созданный гораздо позднее (Ш в. до н.э.).
22 Юпитер - в римской мифологии бог неба, света, грозы, царь богов.
23 Квинтилиан придерживается иного мнения о поэзии: "...сей род писания выдуман для
одного удовольствия** (Квинтилиан. Обучение оратора. ХП. 2. Ш). См. также с. 109, прим. 61.
24 Там же. II. 4.1.
25 Цицерон. Об ораторе. И. 9. 36. См. также с. 46, прим. 9.
26 ПинЬар из Фив (ок. 518-442/438 гг. до н.э.) - древнегреческий поэт-лирик, в числе про-
чего автор эпиникий - хвалебных песен в честь победителей Олимпийских, Дельфийских игр.
240

27 Симонид с о-ва Кеос (556-467 гг. до н.э.) - древнегреческий поэт, создатель мнемотех-
ники.
28 Алкей из Митилены (конец VII - первая половина VI в. до н.э.) - древнегреческий
поэт-лирик, оказал влияние на Горация.
29 Ксенофонт (ок. 430-355/354 гг. до н.э.) - древнегреческий писатель и историк, автор
"Греческой истории", "Киропедии" и других сочинений.
30 Кир II Великий (?-530 г. до н.э.) - первый царь (с 558 г. до н.э.) государства Ахемени-
дов.
31 Эзоп (VI в. до н.э.) - древнегреческий баснописец, считается создателем басни. Сюже-
ты его басен обрабатывались Федром, Ж. де Лафонтеном, И.А. Крыловым и другими басно-
писцами.
32 Гай Саллюстий Крисп - см. с. 124, прим. 70.
33 Тит Ливии - см. с. 124, прим. 69.
34 Моисей - в преданиях иудаизма и христианства первый пророк Яхве, основатель его
религии, законодатель, религиозный наставник и политический вождь еврейских племен.
35 Евангелисты - апостолы и их ученики, авторы раннехристианских сочинений, повест-
вующих о земной жизни Христа.
36 Фабриции, Курии, Регулы, Деции, Муции - члены известных римских семей, сыграв-
ших важную и героическую роль в истории Римского государства.
37 Квинтилиан. Указ. соч. XII. 2. 29-31.
38 Тимаген из Александрии - раб, затем ритор и историк, одно время близкий Августу.
39 Дикеарх из Мессены - ученик Аристотеля, историк и географ, автор дошедших до нас
в отрывках сочинений "Быт греков" и "О тройственной политике".
40 Александр Македонский - см. с. 59, прим. 11.
41 Гай Оппий-легат Цезаря в Александрийской войне. Древние (в частности, Светоний)
приписывали ему наряду с Гирцием авторство "Записок об Александрийской войне".
42 Авл Гирций - легат Цезаря в галльской войне, консул в 43 г. до н.э., автор 8-й книги
"Записок о галльской войне".
43 Гай Юлий Цезарь - см. с. 48, прим. 3.
44 Фердинанд {Фернандо) I Арагонский (7-1416) - король Арагона и Сицилии
(1412-1416), сын Хуана I Кастильского. Прославился как мудрый правитель и доблестный
воитель, главный герой повествования Баллы.
45 Альфонс - см. прим. 3 к "Письму о Тарквиниях" (с. 251).
ПИСЬМО О ТАРКВИНИЯХ1
(Два Тарквиния, Луций и Аррунт, - сыновья или внуки
Тарквиния Древнего?2)
Альфонса3, короля Италии и Сицилии, Лоренцо Валла приветствует.
Поскольку, следуя во всем добродетелям древних, ты ежедневно слушаешь
либо читаешь сочинение Тита Ливия4, самого красноречивого из римских исто-
риков, мне хочется попросить тебя рассудить, правильно ли я понимаю одно ме-
сто у этого автора, где речь идет о царствующей особе, каковой и ты являешь-
ся. Так, Ливии говорит: "Приходился ли этот Луций Тарквиний царю Таркви-
нию Древнему сыном или внуком, не совсем ясно; я, вслед за большинством ав-
торов, склонен считать его сыном"5.
Лаврентий. Я же, напротив, скорее, на стороне тех, кто называл его вну-
ком6. И, как представляется, такой вывод можно сделать, не привлекая даже
внешних доказательств и суждений других авторов, а лишь на основе собствен-
ных свидетельств и признаний автора, или, вернее, его противоречий самому се-
241

бе и непоследовательности в повествовании. В самом деле, каким образом то
высказывание Ливия, которое я привел здесь, согласуется с тем, что говорится
у него выше?
Ливии. Двое сыновей Анка7, хотя и прежде всегда считали чрезвычайно
обидным для себя то, что по злому умыслу опекуна отстранены от отцовского
престола, а правит в Риме чужеземец не только не из соседнего, но даже не ита-
лийского рода, теперь же еще сильнее распаляются гневом. Ведь если из рук
Тарквиния царство перейдет не к ним, а, стремительно низвергаясь вниз, попа-
дет в руки рабов, получится, что почти через сто лет после того, как правил,
пока был на земле, Ромул8, потомок богов и сам бог, той же властью, в том же
государстве будет обладать Сервий9, рабыней рожденный10.
Лаврентий. Разве это негодование сыновей царя Анка, это их опасение яс-
но не доказывает, что Тарквиний, на которого они ополчились, оставался без
мужского потомства? Ведь что, скажи на милость, более противно судьбе, чем
то, что царь, имеющий сыновей, и притом законных, ищет какого-то посторон-
него человека в зятья с той целью, чтобы после смерти оставить ему царство?
Возможно, его сыновья были еще детьми. Пусть так, хотя пространнее об
этом скажу позднее (ведь речь сейчас не о царе, на смертном одре пожелавшем
составить завещание); и все же, если бы они находились в младенчестве, он, ско-
рее всего, остался бы жить. Дети еще лежат в колыбели, а их отец надеется уви-
деть, как они взрослеют, и ради этого стремится прожить дольше: бесспорно,
любовь к маленьким детям не менее горяча, чем к подросшим.
Что же сказать о том, что, по воле автора, не только зять оказался предпоч-
тительнее сыновей, но даже в случае его смерти Тарквиний стал бы перебирать
одну кандидатуру за другой в поисках, кому бы доверить царство; что автор не
счел нужным поведать о том, что Тарквиний рассчитывал и имел основание
прожить дольше, или описать, как он, почувствовав приближение смерти, отда-
ет распоряжения относительно царства. Ведь, дабы не ходить далеко за приме-
ром, тот же Анк собирался оставить царство, пусть и под управлением опеку-
нов, своим маленьким детям.
Преступен и достоин проклятия отец, который не то чтобы рожденному сы-
ну, но даже находящемуся в утробе матери не оставил бы наследства, особенно
если речь идет о царстве или о каком-то высоком положении. Ведь тогда по его
милости тому, кто должен повелевать другими, суждено испытать над собой
власть другого человека, да к тому же из числа своих невольников. Не говоря
уже об опасности для жизни: обделенный наследник по праву рождения едва ли
сможет избежать мести со стороны того, кто властвует в царстве чужого отца.
Об отце сказали, а что же мать? Ни один автор не упоминает ни о том, что
Тарквиний Гордый был незаконнорожденным, ни о том, что после смерти Сер-
вия он потребовал власти как незаконнорожденный отпрыск, ссылаясь на волю
отца. Стало быть, его мать совсем не позаботилась о царстве для сына. Но раз-
ве это та женщина? Ведь она рождена делать царями: именно ее стараниями два
человека, один - чужеземец, другой - служанкой рожденный, оказались у вла-
сти в Риме.
Об этом Ливии говорит так: «Танаквиль11 при всеобщем смятении приказы-
вает дворец запереть, изгоняя ненужных свидетелей; тщательно приготовляет
242

все необходимое для лечения раны, как если бы была надежда, но в то же вре-
мя, на случай если не останется надежды, принимает дополнительные меры.
Призвав в спешном порядке Сервия и показав ему почти бездыханное тело му-
жа, умоляет, простирая к нему руки, не допустить, чтобы смерть свекра не ос-
талась неотмщенной или теща стала посмешищем для врага. "Тебе, Сервий, -
говорит она, - принадлежит царство, если ты настоящий мужчина, а не тем, кто
чужими руками содеял жуткое зло"»12.
Лаврентий, Где же здесь тревога и радение о сыновьях? Неужели та, кото-
рая сочла кандидатуру Сервия более подходящей, не предпочла бы оказаться
покровительницей и основательницей царского рода? И, снискав особое поло-
жение матери-царицы, разве не направила бы она все усилия на пользу детям и
царскому роду, вместо того чтобы хлопотать за чужака во вред собственным де-
тям? Да и народ вряд ли пожелал бы, чтобы им правил из того же дворца рож-
денный рабыней, нежели царицей.
Выходит, эта женщина, обладая царским статусом и, что важнее, решитель-
ным характером Танаквиль, либо слишком мало любила своих детей, либо была
столь малодушна, что не захотела или, даже при своем положении, отчаялась в
возможности отстоять царство для сыновей? Ведь после смерти мужа она до той
поры могла оставаться царицей, пока на троне отца лицезрела собственного сына.
И я так рассуждаю в предположении, что ее сын был младенцем. А если
представить, что он был мальчиком, подростком или юношей? Разве это менее
вероятно, чем то, что утверждает Ливии? Не говоря уже о том, что родители
стараются больше заботиться о взрослом сыне, чем о младенце, просто потому,
что могут дать тому больше. Почему я так сужу? Разумеется, на основании то-
го, о чем будет сказано ниже.
Ливии. Таким образом, спустя несколько дней после гибели Тарквиния, ута-
ив факт смерти, под предлогом выполнения чужих обязанностей он [Сервий] ук-
репил свою позицию. Лишь тогда тайна открылась, о чем свидетельствовал под-
нявшийся во дворце плач. Так Сервий, окруженный надежной стражей, впервые
начал править без народного избрания, а лишь с согласия отцов. Сыновья Анка,
как только стало известно о поимке исполнителей преступления и о том, что
царь жив, а вся власть - у Сервия, отправились в изгнание в Свессу Помецию.
Однако не только общественными мерами стремился он [Сервий] упрочить
свое положение, но и приватным образом; дабы не зародилось в душе сыновей
Тарквиния той же ненависти к нему, что и у сыновей Анка к Тарквинию, двух
своих дочерей выдает он за царских сыновей Луция и Аррунта Тарквиниев13.
Лаврентий. И, как сказано, это произошло не только в самом начале прав-
ления Сервия, но чуть ли не раньше, чтобы кто-нибудь не сказал, что дочери
Сервия вышли замуж за Тарквиниев не по воцарении отца, а незадолго до его
смерти. В этом эпизоде впервые ясно обнаруживается изъян "Истории", иска-
жающий действительный ход событий, - вещь для столь незаурядного историка
непростительная, если у него нет на то какого-либо разумного основания.
Далее, то, что, по мнению Ливия, у Сервия зятья были уже давно, доказыва-
ют и следующие слова: "Случайно так совпало, что два жестоких характера
браком не сочетались, и [это], полагаю, к счастью для римского народа, дабы
продолжительнее оказалось правление Сервия и за это время успели сложить-
243

ся обычаи государства"14. Следовательно, после заключения брака царствова-
ние Сервия было долгим, и за это время успели сложиться обычаи государства.
Разве не тотчас по воцарении Сервия, как сказано у автора, Туллии были выда-
ны за Тарквиниев? Если так, что может быть нелепее нежелания признать, что
именно на них [Тарквиниев] возлагали надежду родители, именно в них была за-
ключена угроза для врагов. Отчего же отец, выбрав в преемники зятя, обошел
вниманием сыновей? Ведь они не были ни злодеями, ни незаконнорожденными,
ни слабоумными, ни физически немощными, если это вообще может влиять на
отцовскую любовь. Почему же мать, похоронив мужа, разуверилась в возмож-
ности отстоять право сыновей на царскую власть - ведь бесчестно сомневаться
в материнских чувствах. Почему двух молодых братьев, только что упомянутых
сыновей царя, враги сочли достойными презрения? Как же, наконец, сами юно-
ши стерпели, чтобы дитя рабыни отца в отцовском царстве был вознесен над
ними. Более правдоподобно, если бы они, и в первую очередь старший по рож-
дению, начали править еще при живом отце и приняли возложенные им на них
надлежащие полномочия.
И как нельзя более противоречит естественному положению дел то обстоя-
тельство, что у самого автора тот, кто в начале правления тестя представлен
молодым человеком (iuvenis), накануне кончины последнего, правившего 44 го-
да, остается молодым и даже именуется подростком (adolescens)15.
Говорит Ливии: "Дали бы ей боги мужа, которого она заслуживает, очень
скоро у себя она увидела бы ту власть, которую у отца видит; быстро наполня-
ет она душу юноши своей ненавистью"16. И чуть ниже: "Почему дозволяешь
смотреть на себя как на незрелого отпрыска царского рода? Ступай отсюда в
Тарквинии или в Коринф! Возвращайся туда, откуда ты родом, больше похо-
жий на брата, чем на отца! Такими или подобными упреками подстрекает она
юношу"17.
Впрочем, может быть, кто-то возразит, что Тарквинии в молодом возрасте
не убивал тестя, а лишь принял решение убить. В таком случае, полагаю, юно-
шей он замыслил злодейство, осуществлял же задуманное уже стариком. В это
время ему определенно было шестьдесят лет хотя бы уже потому, что то
деяние, между замыслом и осуществлением которого, как говорят, да, впрочем,
как следует из цепи событий и слов самого автора, прошел один год, было как
в высшей степени гнусным, так и крайне легко осуществимым.
Лишь в конце жизни Сервия реализовалось это коварное подстрекательст-
во Туллии, причину гнева которой, неправомерно обойденную молчанием авто-
ра, укажу ниже. Мы свидетели тому, что она упрекала мужа совсем не за то, что
он откладывал исполнение того, что было решено, но только за то, что у него
не доставало духа. И очевидно, что он, подзадоренный ею, никоим образом не
думал отказываться от этого.
Поэтому не понимаю, каким образом после стольких лет Сервиева правле-
ния Тарквинии остался молодым. Даже будь он в момент смерти отца не моло-
дым мужчиной, а мальчиком или младенцем либо во время последних событий
оказался бы юношей (iuvenis)18 (как называет его автор, с чем и я согласен и что
подтверждают свидетельства других), не случилось бы ему родиться от Таркви-
ния Приска, много лет уже как почившего. И потому особенно, что был он не
244

последним ребенком, имея по крайней мере Аррунта младше себя. Но этот до-
вод приводим, говоря об отце.
Более убедительно сказать о матери, которая, как покажу, находилась в
слишком преклонном возрасте, чтобы быть матерью Тарквиниев. Ливии пи-
шет: "В правление Анка переселился в Рим Лукумон, человек деятельный и
весьма богатый. Он, движимый непомерным честолюбием и надеждой на боль-
шие почести, не имел возможности достичь желаемого в Тарквиниях, потому
что и там был инородцем. Он был сыном коринфянина Демарата19, который из-
за смуты бежал из дома, по стечению обстоятельств осел в Тарквиниях и, там
женившись, родил двоих сыновей. Звали их Лукумон и Аррунт20. Лукумон пере-
жил отца и унаследовал все его имущество. Аррунт умер прежде отца, оставив
беременную жену. И ненадолго пережил отец сына; не зная, что невестка носит
плод в чреве, он умер, не упомянув внука в завещании. Мальчика, родившегося
после смерти деда без права на долю в наследстве, нарекли из-за бедности Эге-
рием21. А в Лукумоне же, унаследовавшем все, само богатство пробуждало чес-
толюбие, увеличившееся после того, как он взял в жены Танаквиль. Ей, женщи-
не самого высокого рода, нелегко было оказаться в более низком положении.
Поскольку этруски презирали чужеземца Лукумона, сына пришельца, она не
смогла снести унижения и, забыв о природной привязанности к отечеству, лишь
бы видеть своего мужа в почете, приняла решение покинуть Тарквинии. Рим по-
казался ей самым подходящим для этого городом**21. Чуть дальше, рассказав,
как орел унес шапку у мужа, восседающего с женой на колеснице, и как он же
вернул ее обратно, прибавляет: "С радостью, говорят, приняла это предзнаме-
нование Танаквиль, женщина, сведущая, как вообще этруски, в небесных при-
метах. Обняв мужа, наказывает ему ждать высокого и блестящего положения:
такая-де прилетела к нему птица с той стороны неба, такого бога вестница; об-
летела вокруг макушки его, сняла головной убор, чтобы вернуть ему по воле
богов. С такими думами и надеждами въехали они в город и там, после того как
обосновались, Лукумон наречен был Тарквинием Древним"23.
Лаврентий. Спрошу теперь, сколько, по нашему мнению, могло быть лет
этой женщине, когда она выходила замуж? Наверное, шестнадцать, семнадцать
или восемнадцать. Ведь автор называет ее женщиной (mulier)24, то есть, на-
сколько я понимаю, перешагнувшей порог детства, и приписывает ей проница-
тельность и высокомудрие - качества, свойственные скорее возрасту зрелой
женщины, нежели молоденькой девушки.
Сколько еще добавим ей лет, к тому времени как она отправилась в Рим?
Вряд ли мысль о необходимости покинуть родину возникла у нее тотчас же по-
сле свадьбы: не так просто было женщине знатного рода оставить дом, да и не
могло в ней за короткое время пробудиться негодование против сограждан. Ибо
не какая-то обида или нестерпимое оскорбление задевали ее мужа, но презре-
ние окружающих. И не вдруг оно возникло, поскольку неуважаем он был все-
гда. И если даже в том городе, где был рожден матерью-гражданкой, он испы-
тывал унижение как пришелец, разве не должен он был гораздо больше опа-
саться этого со стороны того народа, с которым ничего общего не имел? Едва
ли он с легкостью променял бы действительно богатое наследство на блага, ко-
торые только предстояло приобрести на чужбине. Словом, пока выбирали под-
245

ходящий по римскому обычаю день бракосочетания; пока изо дня в день надея-
лись, как обычно бывает, на лучшее; пока советовались, стоит ли покидать Рим;
пока продавали дома, поместья и всю недвижимую часть имущества, делая это
неспешно, дабы не продешевить; пока, наконец, подготовили сообразно време-
ни и своему положению отъезд - прошло столько времени, что этой женщине
исполнилось двадцать лет.
По крайней мере, ее золовка уже стала матерью. Та, будучи женой младше-
го из братьев, должна была, как мне представляется, родить позднее, чем Тана-
квиль. Не понимаю, почему младший сын мог жениться еще при жизни отца,
старший же - нет: пусть непрямо, но, автор, кажется, дает понять иное.
Впрочем, я думаю, что жена благородного происхождения поощряла често-
любие Лукумона не в бытность его наследником всего добра, ведь тогда в этом
было мало проку, но когда он овладел им по праву.
Итак, то, что именно она стала виновницей переезда в Рим; что была столь
сведуща в толковании предзнаменований не только по причине этрусского про-
исхождения (ведь и ее муж был этруском), но и благодаря большому опыту; что
муж, сам человек весьма деятельный и здравомыслящий, почти всегда прислу-
шивался к ее советам, - разве все это не доказывает, что ей было по меньшей
мере двадцать лет, когда она вступила в Рим?
А что же в Риме? Сколько лет прожили они там как частные лица? Кто
будет отрицать, что больше, чем мы насчитали с момента заключения брака до
переезда в Рим? В самом деле, ее мужу, чтобы не считаться пришельцем, надоб-
но было выучить латинский язык и, дабы не испытывать пренебрежительного
к себе отношения, свободно овладеть им. Усвоить обычаи, что позволило ему
исполнять поручения и завести столь тесную дружбу с царем, что последний
назначил его опекуном своих сыновей. Наконец, достичь такого положения,
состояния и известности, чтобы при находящихся в полном здравии детях царя,
к тому же почти взрослых, прежде всех римлян быть признанным самым
достойным царства.
Это ясно обнаруживают слова самого автора [Ливия], говорящего: "А он,
Тарквиний, с того времени как стал волен распоряжаться собой, с супругой и
всем добром переселился в Рим. В Риме, а не на родине прожил он большую
часть тех лет, которые обычно посвящают гражданским обязанностям. Дома и
на военной службе, под покровительством истинного правителя, самого царя
Анка, выучил римские законы, римские обычаи. В послушании и уважении к
царю мог поспорить со всеми, а в благорасположении к окружающим - и с са-
мим царем"25.
Лаврентий. На все это ушло не менее десяти лет, так что ей было около
тридцати лет от роду, когда ее мужа избрали царем. Когда же он умер, пробыв
у власти 38 лет, ей исполнилось 68, и уже прошло 20 лет, как она утратила спо-
собность рожать. Из этого следует, что Луций, которого впоследствии назвали
Гордым, был двадцатилетним юношей, когда потерял отца.
Не место здесь возражать тем, кто считает, что тогда люди отличались более
крепким здоровьем и жили дольше, чем в наше время. И все же известно, что и
продолжительность жизни была такой же, как и сейчас, и в том же возрасте, что
и мы, отмечали наступление старости, о чем можно заключить из текста самого
246

Ливия и из других книг. В них, разве лишь как о чуде, можно встретить упомина-
ние о женщине, которая родила, перешагнув пятидесятилетний рубеж.
Но, отдавая должное этой необыкновенной женщине, допущу, что она не
утратила способности рожать детей вплоть до 50 лет. Значит, она зачала Ар-
рунта в 49 лет. Луция же, как можно предположить, - не достигнув 48. Быть мо-
жет, скажут, поскольку все заключаем в слишком узкие временные рамки, что
оба брата произведены на свет пятидесятилетней женщиной одновременно. Как
будто бы возможно, чтобы та женщина, которая по причине преклонных лет
едва ли вообще могла родить, разрешилась от бремени близнецами?
Итак, положим, Луций был старше Аррунта по меньшей мере почти на год
и был зачат матерью, которой не исполнилось 48 лет. По какой же причине, по
прошествии более чем сорока лет после ухода из жизни отца, мог он оставать-
ся подростком или юношей, если в момент смерти отца, как я показал, ему бы-
ло 20 лет? Если все же он был юношей или подростком, каким образом мог при-
ходиться сыном царице, которая потеряла способность рожать за семьдесят с
лишком лет до смерти Сервия?
Прибавим еще одну несуразность: неужели сын Танаквиль, к тому же не са-
мый младший, был тем человеком, который почти через сто лет, после того как
его мать перестала рожать, сразился с римским диктатором в поединке? Об
этом автор рассказывает так: "На Постумия, который в первом ряду ободрял и
выстраивал воинов, направил своего коня Тарквиний Гордый. Отяжелевший с
годами и силой уступавший врагу, он был поражен в бок, и свои, подбежав, уве-
ли его в безопасное место'*26. Случилось же это на десятом году или даже позд-
нее, со времени изгнания его из царства, при том что сам он царствовал 25 лет.
Но неслыханно, чтобы у римлян столетний, пусть даже и восьми- или семидеся-
тилетний, старец участвовал в поединке, к тому же с молодым человеком.
Если кто-то все же будет настаивать на том, что следует убавить число на-
считанных мною лет, хотел бы я знать, сколько, по его мнению, нужно убавить?
Должно быть, скажет он, Танаквиль, выходя замуж, была моложе, чем опреде-
лил я. Может ли он без зазрения совести утверждать, что ей тогда было мень-
ше 15 лет? Или думает, что 3-4 года после заключения брака - слишком боль-
шой срок для приготовления отъезда? Но вряд ли он будет отрицать, что один
год все же на это ушел. Или на то, чтобы обосноваться в Риме под властью Ан-
ка, ушло, по его мнению, гораздо меньше времени, чем десять лет? Но, по край-
ней мере, на 4 года ему придется согласиться.
Итак, из этого расклада становится ясным, что в момент смерти Приска
Тарквинию Гордому было самое малое десять лет. А если так, отчего отец не
назначил наследником царства именно его? Почему враги не боялись, что
наследство может остаться в его руках? Почему мать, глава и гордость женского
рода, добродетелью своей не уступавшая царям, не посадила его на престол
почившего отца? Почему Сервий, рабыней рожденный, сам раб или вольноот-
пущенник законного наследника, не подчинился последнему? Почему народ,
отдавший предпочтение отцу, самого его, пусть и при опекунстве царицы, не
избрал царем? Почему его, в возрасте более 50 лет, называют подростком или
юношей? Почему мы должны верить в то, что он почти в 90 лет с копьем напе-
ревес направил коня на врага?
247

Почему, наконец, мы должны согласиться с тем, что сестра его, рожденная
от Танаквиль, была матерью Брута27? Сестра того, кого в повествовании Ливии
называет молодым человеком, сверстником своих двоюродных братьев. Если
она была младше Луция, мы преувеличим, сказав, что в канун смерти отца она
вышла из детского возраста. Если же старше, то еще менее вероятно, чтобы
восьмидесятилетняя, если не сказать почти 90-летняя, женщина оказалась мате-
рью молодого мужчины. Поскольку все это представляется в значительной сте-
пени неправдоподобным, нужно признать, что Тарквиний Гордый со своим бра-
том могли приходиться Тарквинию Приску не сыновьями, а сестра их, она же
мать Брута, - не дочерью, а внуками и внучкой, точно так же как Анк Нуме28,
как Тулл Гостилий29 соратнику Ромула приходились внуками, а не сыновьями.
Тарквиний Гордый от Приска, как Анк от Нумы, а Тулл от Ромула, был третьим
по счету царем и мог приходиться ему либо внуком, либо внучатым племянником.
Почему так? Потому что нет сведений, по крайней мере у этого автора, чтобы
у Приска был какой-либо сын. Хотя у других авторов я нашел упоминание
о том, что юноше за воинскую храбрость были дарованы отцом пурпуром
обшитая тога и медальон. Но даже если тот умер прежде отца, оставив после
себя потомство, уж конечно, дед и бабка, подчиняясь закону природы, стремились
бы позаботиться о внуках.
Если же братья были внуками Приска по дочери, не разумею, отчего зва-
лись Тарквиниями. И, смею предположить, именно этот довод побуждал Тита
Ливия, человека весьма рассудительного, отказаться от мысли считать их вну-
ками Приска. В этом я вполне согласен с ним, потому и сказал: "могли прихо-
диться внуками", ибо родились у Тарквиния-отца, то есть у Эгерия. В самом де-
ле, как сам Лукумон звался Тарквинием, поскольку был родом из Тарквиний,
так и Эгерий по той же причине был наречен так же. И раз у Коллатина30, сы-
на Эгерия, по словам автора, было такое имя, оно же, непременно, должно бы-
ло быть и у отца.
Но каким образом, возразишь ты, Гордый мог быть рожден Эгерием, отцом
Коллатина, тогда как вовсе не Коллатин, а Аррунт был его братом. И тут
Тит Ливии, как мне представляется, по обыкновению, неверно излагает собы-
тия. Кто же поверит, что Коллатин, будучи сверстником сыновей Таркви-
ния Гордого, в ту пору молодых людей, как об этом упоминает и сам автор, го-
воря: "Отчего же, если жив в нас задор молодости, не вскочить нам на коней и
не убедиться воочию, сколь достойны наши жены"31, - мог иметь отца, который
перешагнул рубеж 120-летия или, с большой натяжкой, был несколькими года-
ми младше? На самом деле все они или почти все были из рода Эгерия. При
этом сам Гордый был, как мне думается, скорее внуком, нежели сыном Эгерия -
ведь для последнего родства он был слишком молодым. Более вероятно счи-
тать, что Тарквиний Гордый, годясь в отцы Коллатину, был, по моему предпо-
ложению, его дядей по отцу, хотя некоторые (в том числе и Плиний) считают
его дядей по матери. Он и его брат Аррунт, свое имя получивший, видимо, от
отца, вели свой род от Эгерия, приходившегося им отцом или, всего вероятнее,
дедом.
Отсюда само собой становится ясным, что Тарквиний были приняты в зятья
Сервием не из опасения, что могут заявить по примеру сыновей Анка о своих
248

притязаниях на отцовское наследство. Напротив, поскольку никакого права на
царство ветвь Эгерия не имела, он стремился принять их в семью либо за отсут-
ствием сыновей, либо, если те уже умерли, не имея никакой надежды, ведь был
он уже в летах, их завести. Полагаю, он не нашел юношей более знатного про-
исхождения, за которых мог выдать своих дочерей, и справедливо рассудил, что
лучше всего передать царство в лоно той семьи Тарквиниев, откуда его полу-
чил. Сделал он это с тем большей охотой, что дочери его были рождены мате-
рью из рода Тарквиниев, благодаря которой он добился царства. Но отсюда, ес-
ли следовать ходу рассуждений Ливия, вытекает нелепый вывод, что вразрез с
римским обычаем названные дочери царя вышли замуж за братьев своей мате-
ри. Так вот, они были выданы за родственников, а вовсе не за дядьев по матери,
иначе не быть бы им царскими дочерьми.
Если так, то ты спросишь, почему в таком случае Гордый настойчиво тре-
бовал для себя царства как законного наследства. Скажу в ответ, что царство,
по его убеждению, причиталось ему как внуку или правнуку брата Приска, то
есть отпрыску племянника последнего - Эгерия. Ему-то [Эгерию] дядя по отцу
царство должен был или передать в руки, или, поскольку не имел мужского по-
томства, предназначить в наследство по той причине, что, презрев обычай рода,
он [Приск] захватил у него наследство и дал ему позорящее его имя. А тому, что
Приск дорожил племянником, есть свидетельство Ливия, говорящего, что, воз-
можно, он унаследовал бы царство от дяди, если бы Танаквиль наперекор ему
не проявила рвения в пользу зятя32.
Я мог бы привести и другие доказательства. Но меня в гораздо большей сте-
пени привлекают слова автора, который намекает, что Тарквиний, даже будучи
человеком жестоким и дерзким, не по доброй воле пошел на злодейство, ибо
мог сознавать, что царство не принадлежит ему, но под влиянием наущений же-
ны, как мы видели выше и можем понять из следующих слов: "...а зачинщицею
всей смуты становится женщина"33. Она душу мужа, словно безмятежное по
своей природе море, взбудоражила неистовыми ветрами своей ярости, побуждая
его бороться за царскую власть и захватить ее путем кровопролития, смерти,
отцеубийства и, что еще более недостойно, путем злодейского убийства стари-
ка: ждать его смерти - грех, за который укорял римлян Ганнибал, показалось
им слишком долго. Это преступление, приведенное в исполнение поддавшимся
на чужие уговоры зятем, достойно отвращения, но еще ужаснее преступные
подстрекательства дочери, толкнувшей мужа на него.
Однако с трудом верится, чтобы дочь могла дерзнуть на такое по отноше-
нию к отцу, от которого не претерпела никакой обиды и имела основания с пол-
ным правом и в скором времени получить царство. Ведь жила она в достатке,
как дочь царя и будущая царица, поскольку была и оставалась теперь навсегда
из-за старости родителя единственной дочерью.
Укажу здесь, как обещал выше, причину ее гнева, сколь нечестивую, столь
и вескую, объединившую намерения дочери и зятя. Эта преступнейшая из жен-
щин, вынашивая кичливые, своевластные и, более того, тиранические планы,
боялась, как бы по естественному праву не лишили ее власти, которую она на-
деялась получить в наследство, если царство превратится в республику. О том,
что Сервий, видимо, собирался это сделать, Ливии говорит так: "Впрочем, даже
249

и эту власть, такую мягкую и умеренную, Сервий, как рассказывают некото-
рые, имел в мыслях сложить, поскольку она была единоличной, и только заро-
дившееся внутри семьи преступление помешало ему осуществить свое намере-
ние освободить отечество'*34. И то же в конце книги: "На собрании по центури-
ям префект Города провел выборы двух консулов на основании записок Сер-
вия Туллия"35.
Не желая терпеть эту несправедливость и унижение, дочь царствующего от-
ца и, принимая во внимание степень родства, наследница престола, дабы не опу-
ститься до скромного состояния простого человека, мужа, самого обманутого в
своих ожиданиях, подбила на захват власти. Толкнула его на убийство своего
отца, а еще раньше, во что тоже можно поверить, и на убийство сестры и преж-
него мужа, полагая, что, пока они живы, возможно, из-за вялости характеров
последних не сможет овладеть отцовским царством.
Говорит Ливии: "Угнетало неистовую Туллию, что не было в ее муже ни
страсти, ни дерзости. Вся устремившись к другому Тарквинию, им восхищается,
его называет настоящим мужчиною и отпрыском царского рода. Сестру же уп-
рекает за то, что та, волею судьбы получив такого мужа, начисто лишена жен-
ской решимости"36. И тут же: "Не скупясь на бранные слова, поносит она супру-
га перед братом, сестру перед мужем, повторяя, что лучше бы ей остаться неза-
мужней, а ему - холостым, чем сочетаться с неровней, чтобы увядать от чужо-
го малодушия"37.
Лаврентий. Но к чему порицать мужа за то, что он не мужествен, обвинять
сестру в том, что она малодушна? Не вижу иного повода, кроме того, что он не
способен был убить тестя, а она - отца. В таком случае это отвратительно; от-
вратительно, но была обещана и награда за это злодейство: они должны были
захватить царскую власть, которую, как становилось понятным, собирались у
них отнять. Но нет ничего более невероятного. Кто же поверит, что она
[Туллия] желала и даже призывала родную сестру убить собственного отца,
чтобы та [сестра] смогла овладеть наследством? Ту, повторяю, жизнь которой,
как показала ее смерть, она ценила меньше не только жизни родственницы, но
даже рабыни. Значит, здесь была иная причина, нежели любовь к сестре: это
мог быть только страх, что из-за несправедливых действий отца детей могут ли-
шить отцовского царства. Потому и упрекала сестру за то, что та, старшая по
рождению, сосем не беспокоилась о царстве. Поэтому и сулила власть старше-
му брату, сама лелея преступные надежды, что подтверждают ее же слова: "Да-
ли бы ей боги такого мужа, которого она заслуживает, очень скоро у себя она
увидела бы ту власть, которую у отца видит"38.
Но довольно о ней. Хочу лишь сказать в заключение, ибо приближаюсь к
концу, что автору не следовало называть невесткой Тарквиния Древнего и уже
почти девяносто лет не рожавшей Танаквиль ту женщину, которую в рассказе
о насилии над Лукрецией39 именовал он матерью юношей.
Вот те соображения, по которым, справедливейший государь, я не могу со-
гласиться с Титом Ливием в том, что Тарквиний Древний был отцом Тарквиния
Гордого. И, полагаю, потомки не могли называть Приском40 того, кто прихо-
дился им отцом. Древним называем того, кто жил во времена дедов или праде-
дов, а не отцов. И это прозвание дано Тарквинию не современниками, как пред-
250

ставляется автору, а в последующие эпохи как Древнему римлянину и тому по-
добное.
На это ты, кого я счел наилучшим избрать в судьи по этому вопросу, если
со мной одного мнения, ответь хотя бы кратким письмом. Если же нет - ответь
более пространно, дабы опровергнуть мои соображения при помощи своих, бо-
лее убедительных. Видишь, как я тебе втайне льщу, убеждая не брать на себя
труд мне возражать, то есть согласиться со мной. Но нам обоим несвойственно:
мне - обвинять кого-либо безосновательно, тебе - отступать перед испытанием,
ибо всегда выходишь победителем, и оставлять без защиты столь часто неспра-
ведливо осуждаемых прославленных мужей, среди которых Ливии - первый.
Будь здоров. Неаполь, 4 декабря (1444)41.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Перевод выполнен по изд.: Valla L. Duo Tarquinii Lucius ас Arens, Prisci Targuinii filii ne,
an nepotes everint // Titi Livii Patavini Historiae Romanae ab Urbe condita, libri ХГѴ. Lutetia
Parisiorum, 1573.
2 Луций Тарквиний Гордый (534-510 гг. до н.э.) - согласно римскому преданию, послед-
ний царь Рима из этрусского рода Тарквиниев. Пришел к власти, убив Сервия Туллия; изгнан
римлянами. Лукумон {Луций) Тарквиний Древний (Приск) (616-578 гг. до н.э.) - согласно
преданию, пятый царь Рима, переселился в Рим из этрусского города Тарквиний. Аррунт -
согласно преданию, брат Тарквиния Гордого, убитый им по наущению собственной жены
Туллии.
3 Альфонсо I Арагонский собрал одну из богатейших библиотек в Европе, ставшую
крупным научным центром, где велась кропотливая работа по переводу и редактированию
сочинений древних авторов, лично участвовал в этом, устраивая публичное чтение и коммен-
тирование текстов.
4 Тит Ливии - см. с. 124, прим. 69.
5 Тит Ливии. История Рима от основания города. I. 46. 4.
6 Например, Флор (I. 1. 7) и Дионисий (V. 1, 48).
7 Анк Марций (640-616 гг. до н.э.) - согласно преданию, четвертый царь Рима. Двое его
сыновей устроили покушение на Тарквиния Приска, были сосланы в Свессу Помецию.
8 Ромул (ѴШ в. до н.э.) - легендарный основатель и первый царь Рима. По преданию, он
и его брат Рем, сыновья весталки Реи Сильвии и бога войны Марса, были вскормлены вол-
чицей и воспитаны пастухом. После смерти обожествлен, почитался как древнеримский бог
Квирин.
9 Сервий Туллий (578-534 гг. до н.э.) - согласно преданию, шестой царь Рима. Был убит
своим зятем, будущим царем Тарквинием Гордым. Имя Сервий (от лат. servus - раб) наводи-
ло на мысль о его рабском происхождении.
10 Тит Ливии. Указ. соч. I. 40. 2-3.
11 Танаквиль (VI в. до н.э.) - согласно преданию, жена Тарквиния Древнего, происходи-
ла из знатного этрусского рода.
12 Tum Ливии. Указ. соч. I. 41. 1.
13 Там же. 1.41. 6-7; 42. 1.
14 Там же. I. 42. 2.
15 Livius T. Op. cit. I. 46. 9; I. 47. 5.
16 Tum Ливии. Указ. соч. I. 46. 8.
17 Там же.
18 Livius T. Op. cit. I. 47. 5.
19 Демарат - согласно преданию, отпрыск царского рода, бежавший со своими людьми
в Этрурию после свержения коринфских царей (655 г. до н.э.).
251

20 Аррунт - согласно преданию, родной брат Тарквиния Древнего, умер до переселения
последнего в Рим.
21 Эгерий - согласно преданию, племянник Тарквиния Древнего, сын Аррунта. Его имя
происходит от лат. egere - "нуждаться".
22 Тит Ливии. Указ. соч. I. 34. 1-6.
23 Там же.
24 Valla L. Op. cit. P. 17.
25 Тит Ливии. Указ. соч. I. 35. 4-5.
2* Там же. П. 19.6.
27 Луций Юний Брут - согласно преданию, сын Тарквинии, сестры Тарквиния Гордого.
28 Нума Помпилий (715-672 гг. до н.э.) - согласно преданию, царь Рима, дед Анка Map-
ция.
29 Тулл Гостилий (672-640 гг. до н.э.) - согласно преданию, царь Рима, внук сподвижни-
ка Ромула, Гостия Гостилия.
30 Тарквинии Коллатин - родственник Тарквиния Гордого, живший в Коллации. У Ли-
вия - сын царского племянника Эгерия.
31 Тит Ливии. Указ. соч. I. 57. 7.
32 Ливии прямо об этом не говорит, хотя и упоминает, что Эгерий был оставлен Таркви-
нием Гордым с частью войска в Коллации, из чего, вероятно, Валла сделал вывод об особом
расположении дяди к племяннику (Тит Ливии. Указ. соч. I. 38. 1).
33 Там же. I. 46. 7.
34 Там же. I. 48. 9.
35 Там же. I. 60. 3.
36 Там же. I. 46. 7.
37 Там же.
38 Там же. I. 46. 8.
39 Лукреция - жена Коллатина, обесчещенная Секстом, сыном Тарквиния Гордого. Са-
моубийство Лукреции послужило причиной изгнания Тарквиниев из Рима.
40 Приск (лат. priscus) - "древний".
41 В тексте издания, по которому сделан перевод (см. прим. 1 на с. 251), год не указан.
Р. Саббадини приводит точную дату: "...pridie nonarum decembrium МССССХЫПГ, - ссылаясь
на издание: Valla L. Opera. Basileae, 1543. P. 345 {Barozzi L., Sabbadini R. Studi sul Panormita е sul
Valla. Firenze, 1891. P. 112).

Марсилио Фичино
ИЗБРАННЫЕ ПИСЬМА
(Вступительная статья, перевод* с латинского1
и комментарий О.Ф, Кудрявцева)
Марсилио Фичино (1433-1499) - гуманист, философ-неоплатоник и бого-
слов. Образование получил в университете Флоренции. Оценив способности и
рвение Фичино, Козимо Медичи, богатый банкир и фактический правитель
Франции, взял его под свое покровительство. В 1462 г. он подарил Фичино име-
ние неподалеку от своего собственного, а также греческие рукописи произведе-
ний Платона и некоторых других древних авторов.
Около 1462 г. Фичино выполнил перевод с древнегреческого на латынь
"Гимнов" и "Аргонавтики" - апокрифических сочинений, автором которых тра-
диция считала легендарного поэта древности Орфея, затем цикл гностических
трактатов, известных под общим названием "Поймандр" и приписываемых
Гермесу (Меркурию) Трисмегисту2. В 1463 г. Фичино приступил к переводу
диалогов Платона, творчество которого он рассматривал как важнейшее звено
в развитии "благочестивой философии", истоки которой восходят к самым
отдаленным временам; с целью проследить судьбу и показать внутреннее согласие
"древнего богословия" Фичино начал с тех, кто, по преданию, один из первых
сообщил людям сокровенные божественные тайны, прикрывая их поэтическими
образами, философскими притчами, математическими фигурами и числами.
В своих занятиях он как бы повторял тот путь, который прошла религиозно-фи-
лософская мудрость язычников, получившая наиболее совершенное выражение
у Платона и его последователей.
Перевод всех творений Платона на латынь Фичино завершил к 1468 г.
В 1469 г. был составлен обстоятельный «Комментарий на "Пир" Платона, о Люб-
ви», повествующий о космической функции любви и о сущности прекрасного.
Исследуя природу красоты, Фичино настаивал на ее божественном происхожде-
нии; будучи в своем основании духовной, красота вместе с тем отражается и во-
площается в материальных телах и формах; назначение любви, определяемой
Фичино как некий "духовный круговорот", заключается в том, чтобы привести
человека от красот этого мира к их истинному источнику, т.е. соединить с Богом.
В 1469-1474 гг. Фичино создал свое главное произведение - трактат "Пла-
тоновское богословие о бессмертии душ". В нем он стремился доказать, что
фундаментальные истины христианской веры, в частности ее учение о бессмер-
* Переводы выполнены в рамках проекта ΡΓΉΦ № 03-01-00182а.
253

тии души, подтверждаются наиболее авторитетными языческими мудрецами,
многие из которых творили еще до пришествия Христова. Основной полемиче-
ский пафос трактата направлен против аверроистов и эпикурейцев, отрицавших
бессмертие индивидуальной души. Вслед за неоплатониками в основе мирозда-
ния Фичино полагал иерархию сущего, в которой подчеркивал момент единст-
ва, поскольку все ее ступеньки находятся в динамической связи благодаря по-
стоянному процессу нисхождения от высшего начала к низшему и восхождению
в обратном направлении - от материи через посредствующие инстанции к Богу.
Главнейшим условием вселенского единства является душа, или "третья сущ-
ность", сочетающая всевозможные виды и уровни реальности, заключающая в
себе противоположные начала бытия, ибо она - "центр природы, средоточие
всех вещей, цепь мира, лик вселенной, узел и скрепа мироздания". Наделенный
такой душой человек выступает у Фичино хозяином внешней, материально-при-
родной жизни. Он ощущает себя свободным творцом, от воли которого зависит
все, что его окружает, способным произвести из себя целый мир, перевоплощая
и преобразуя объекты и отношения действительности.
В 1474 г. Фичино написал трактат "О христианской религии", стремясь во-
зобновить традицию христианской апологетики раннецерковных писателей.
Доказывая истинность христианского вероучения ссылками на доктрины и прак-
тику других религиозных культов, Фичино усматривал в них свидетельство
"единой религии", предустановленной божественным провидением, которое "не
терпит, чтобы и на время какая-либо часть мира совершенно не ведала религии,
и поэтому дозволяет соблюдение многообразных форм богопочитания в раз-
личных местах и в разные времена".
Верный своему давнему плану, Фичино исследовал после Платона дальней-
шую традицию "благочестивой философии". С 1484 г. он занят переводом
и комментированием "Эннеад" Плотина, которые издал в 1492 г. В этот же
период Фичино перевел сочинения Порфирия, Ямвлиха, Прокла, Диони-
сия Ареопагита, Афинагора, Синезия, Прискиана Лида, Михаила Пселла.
В 1489 г. Фичино опубликовал собственный медико-астрологический трактат
"О жизни". В 1492 г. он написал трактат "О солнце и свете", в 1494-м завершил об-
ширные толкования к нескольким диалогам Платона. В 1495 г. в Венеции Фичино
издал 12 книг своих "Посланий". Умер он за комментированием "Послания
к римлянам" апостола Павла.
Идеи Фичино оказали сильное влияние на богословскую и гуманистиче-
скую мысль, на художественную культуру конца ХѴ-ХѴІ в. Благодаря учено-
му подвижничеству Фичино образованная Европа получила в свое распоря-
жение перевод на латынь с комментариями сочинений Платона, большого
ряда памятников неоплатонизма, языческого гностицизма и христианского
богословия.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Переводы выполнены по изд.: Ficinus M. Epistolae Venetiis, 1495; Supplementum
Ficinianum / Ed. P.O. Kristeller. Firenze, 1937. Vol. 1-2; Kristeller ΡΌ. Studies in Renaissance
thought and letters. Roma, 1969.
2 Гермес (Меркурий) Трисмегист - см. с. 240, прим. 21.
254

[О МОРАЛЬНЫХ ДОБРОДЕТЕЛЯХ]
Марсилио Фичино приветствует Антонио Каниджани1.
Поскольку ты меня часто просил составить какое-нибудь короткое сочине-
ние о моральных добродетелях, в особенности же в похвалу великолепия (mag-
nificentia), я подумал, что мне будет удобнее это сделать, начав, как предписы-
вал философам Платон, с определения. Итак, как утверждает Сократ, у Плато-
на в "Горгии" добродетель есть особенный строй души, который позволяет со-
хранить достоинство в отношении себя и других2. От Платона и Сократа пошли
философы, то есть академики, перипатетики, стоики, киники, давшие толкова-
ние этому определению в том смысле, что добродетель есть соответствующее
природе свойство, в силу которого человек выполняет обязанности и по отно-
шению к себе, и по отношению к другим. Пойми, что в этих двух определениях
говорится одно и то же. И в самом деле, присущий душе строй, с помощью ко-
торого она сохраняется постоянной и неизменной, правильно воспринимается
как свойство. И он не был бы ей свойствен, если бы не был постоянным. То же,
что неизменно, так как существует долго и воистину, перипатетиками зовется
свойством и определяется таким образом: свойство есть качество, или форма,
либо приобретенная долгой привычкой, либо вообще внутренне присущая. Из
этого видно, что у Платона присущий душе строй обозначает то же самое, что
у других свойство. Если этот строй присущ душе, кто не признает, что он соот-
ветствует природе души? Ведь нечто присуще тому, чему оно по природе родст-
венно. Что же родственно, то, естественно, должно быть похоже и по этой при-
чине согласовываться и соответствовать тому, чему родственно и подобно.
Итак, когда Платон говорил о присущем, а другие философы - о соответст-
вующем, скорее всего они имели в виду одно и то же. Разве у перипатетиков и
стоиков обязанность обозначает не то же самое, что у Платона называется до-
стоинством? Ведь, как полагают стоики, существует два рода обязанностей:
один - обыкновенный (medium), другой же - совершенный. Действительно, из
всех дел человеческих одни называются постыдными, другие - благородными.
Некоторые же занимают среднее положение (medium), не принося чести и не
вызывая стыда. Постыдными называют поступки, противоположные обязанно-
стям, а благородными - абсолютные и совершенные в исполнении обязанно-
стей. Средние же делятся на два типа. Одни поступки предприняты без какой-
либо цели, как если бы кто-нибудь играл и пел для себя, когда свободен, и не за-
мечал, что делает. Такого рода поступки не считаются исполнением обязанно-
стей, но и не противоречат им. Есть же такие поступки, которые, строго гово-
ря, не должны называться благородными, но вместе с тем можно найти вероят-
ную причину, почему они предприняты, как, например, телесные упражнения и
употребление пищи и питья. Ведь они и не противоречат обязанностям, и не за-
служивают похвалы в качестве благородных, недостойны сами по себе славы.
Однако совершающий их может указать достоверную причину тому, кто спра-
шивает, почему он их совершает. Например, сказать, что ест и пьет ради жизни
и упражняет тело ради здоровья.
Деяния, берущие начало в разуме и ближайшие к природе добродетели,
именуются обязанностями. Что же находится между благородным и постыд-
255

ным - называют обыкновенными обязанностями. Таким образом, чему можно
дать верное объяснение, почему оно происходит, есть обыкновенная обязан-
ность. Что же обладает совершенным видом благородства, то называют совер-
шенной обязанностью, которая проявляется в успокоении волнений души, почи-
тании Бога, принятии смерти за отечество. Так как существует два рода обязан-
ностей, то род, который имеется в виду в определении добродетели, рассматри-
вается как совершенный. Ведь обыкновенные обязанности исполняют и те, кто
лишен добродетели, совершенные же - только те, кто обладает ею. Поэтому
добродетели свойственны не обыкновенные обязанности, но совершенные.
Итак, обязанность, подразумеваемая добродетелью, должна пониматься как
совершенная. Вместе с тем считают, что совершенная обязанность и благород-
ство - одно и то же. Благородство же и достоинство души есть одно и то же.
Ведь в платоновском определении достоинство значит то же, что у стоиков обя-
занность. Из этого явствует, что в определении добродетели они все сходятся.
Кроме того, перипатетики и стоики, проницательные толкователи Платона,
учили, основываясь на словах самого Платона, что существует два рода мораль-
ных добродетелей, из которых одни управляют чувствами и собственными дея-
ниями человека, остальные направлены на то, чтобы поступить наилучшим об-
разом в отношении тех, с кем имеем дело в нашей жизни. Платоники первый
род называли умеренностью, второй же - скромностью. Они считают, что в по-
нятие умеренности входят воздержание, постоянство, сдержанность, терпение,
упорство, храбрость, великодушие. Под другим родом добродетели понимают
верность, невинность, справедливость, дружбу, благодеяние, щедрость, велико-
лепие. Если бы кто-нибудь захотел сравнить эти два рода добродетелей, ему
следовало бы помнить о том, что Аристотель говорит во второй и пятой книгах
"Этики". Ибо во второй книге он утверждает, что добродетель проявляется в
трудностях3; в пятой же книге он утверждает, что труднее вести себя доброде-
тельно по отношению к другим, чем по отношению к себе4. Поэтому те добро-
детели, которые относятся к общественной жизни, достойны большей похвалы,
чем те, которые, как мы говорили выше, относятся к частной нравственности.
Недаром Аристотель в той же, пятой книге говорит: худший не тот, кто поро-
чен по отношению к себе, но тот, кто порочен по отношению к другим, лучший
же не тот, кто добродетелен по отношению к себе, но по отношению к другим5.
Итак, никто, мысля здраво, не усомнится в том, что добродетели второго
рода лучше остальных. Однако могут спросить: какая именно из добродетелей
второго рода лучше? Со своей стороны, я считаю, что лучше других великоле-
пие. Чтобы это было ясно, следует привести определения добродетелей. Ведь,
по мнению Платона, основа правильного суждения заключена в самой вещи, из
которой и выводится ее определение. Итак, говоря по порядку, невинность есть
чистота души, постоянная и простая, никому не приносящая вреда ни по собст-
венному, ни по внешнему побуждению. Это определение дано Сократом. Пери-
патетики же, с которыми, как очевидно, соглашается в этом и Цицерон, опре-
деляют невинность как постоянное стремление никому не вредить, разве толь-
ко за содеянную несправедливость6. Невинность порождает справедливость, не-
кую склонность человеческой воли, как говорят стоики, воздавать каждому
должное. Ведь уже тем, что мы не хотим никому вредить, мы и воздаем каждо-
256

му. Основа же справедливости - верность, то есть постоянство и истинность в
словах и делах. Ведь никто никому не может воздать должное, если он не испол-
няет обещанное, а это достигается с помощью верности. Последняя же вместе
со справедливостью проистекает из невинности. За справедливостью следуют
щедрость и великолепие. Ведь когда та склонность ума, к действию которой мы
отнесли справедливость, возрастает и дает людям не только то, что предписы-
вают законы, но также то, что предписывает чувство человечности, тогда из
этого источника проистекают благодеяние, щедрость, великолепие.
Эти добродетели между собой различаются тем, что первая помогает сове-
том, участием, словом, делом, способностями; другие же две больше связаны с
денежными делами. И разница между щедростью и великолепием в том, что
щедрость есть добродетель, все же сохраняющая умеренность в обычных част-
ных тратах, а великолепие, о чем говорит само имя, проявляется в больших об-
щественных расходах. Дружба есть присущая уму склонность выказывать лю-
бовь к другим из-за добродетели. Она проистекает из всех добродетелей и глав-
ным образом из тех, которые направлены на других. Из всех добродетелей са-
мая важная - великолепие, поэтому надлежит ее рассматривать первой, так как,
если другие касаются только незначительных дел, хотя и не исключаются дела
более крупные, великолепие заключается или в общественных, или в выдаю-
щихся, или даже в божественных делах. Кроме того, если добродетелям свойст-
венно сохранять общность человеческого рода, конечно, важнейшей из них бу-
дет великолепие, заботящееся не только о частном, но даже и много больше об
общественном благополучии. Ведь оно проявляется в общественных расходах и
таким образом помогает и государствам и народам.
Если мы согласимся с утверждением Аристотеля в первой книге "Этики",
что чем больше благо, тем оно и божественнее7, ни у кого не должно быть со-
мнений в том, что великолепие, которое касается общественных и божествен-
ных дел, больше всего выделяется среди всех добродетелей. Те добродетели, ко-
торые наиболее соответствуют природе, и являются главными. Поскольку рас-
сматриваемая добродетель такого рода, конечно же, она будет превосходней-
шая. А ее полное соответствие природе очевидно по двум признакам: с одной
стороны, нет ничего более подходящего для благополучия множества людей и
общего блага, чем то, что по своей природе активно радеет о других, с другой
стороны, именно оно из всех человеческих дел доставляет высшие почести, бес-
смертие и славу. Истинная же слава есть то, к чему от природы стремятся пре-
жде всего остального. Кроме того, если добродетели свойственно делать нас по-
добными Богу, то великолепие, которому удается это лучше всех моральных
добродетелей, разумеется, совершеннее и божественнее остальных.
Вдумавшись в природу добродетели и Бога, мы легко поймем, что делаемся
подобными Богу благодаря этой добродетели. Воздержание и умеренность ук-
рощают, обуздывают страсти. Постоянство, терпение, упорство, смелость пре-
одолевают опасности, побеждают страхи, утешают в печали. Поскольку приро-
де Бога, утверждает Платон в письме к Дионисию, чужды наслаждение и тяго-
ты, разве ему нужны те добродетели, которыми умеряются такого рода волне-
ния души? Нужна ли невинность Богу, который не может никому вредить? Или
верность и справедливость тому, у кого с нами нет никакого соглашения или до-
9. Гуманистическая мысль...
257

говора? Разве не так? Ведь не будет у Бога для людей дружбы, не лишенной
привязанности, каковая существует между равными, между теми, кто знает друг
друга и питает друг к другу сердечные чувства. Бог же лишен всякого чувства.
Между ним и людьми неизмеримое расстояние. Бога никто не знает, никто не
разговаривал с ним, не общался. Ведь ни один бог, по словам Платона, не сопри-
касается с людьми8. И пусть никто не говорит, что Богу свойственна щедрость.
Она присуща малым вещам.
Итак, что остается, кроме великолепия, что могло бы соответствовать Бо-
гу? Ведь Бог, что входит и в обязанности этой добродетели, наделяет каждого
из нас по достоинству широчайшими общественными и божественными мило-
стями и не терпит, если кто-нибудь лишен своего. Так как из всех добродетелей
только эта соответствует божественной природе, кто будет отрицать, что вели-
колепие делает нас подобными Богу и что по этой причине она - наиболее вы-
дающаяся из всех остальных добродетелей, о которых мы сообщили выше? Ци-
церон в книге "Об ораторском искусстве" в следующих словах описал ее обязан-
ности: "Что так царственно, благородно, великодушно, как подавать помощь
прибегающим, ободрять сокрушенных, спасать от гибели, избавлять от опасно-
стей, удерживать людей в среде их сограждан?"9. Скольких похвал, по его мне-
нию, оно достойно, видно из его речи в защиту Квинта Лигария против Цезаря.
"Люди, - восклицает он, - более всего приближаются к богам именно тогда, ко-
гда даруют людям спасение. Самое великое в твоей судьбе то, что ты можешь
спасти возможно большее число людей, а самое лучшее в твоем характере то,
что ты этого хочешь"10.
Но довольно этого. Я, возможно, произнес слишком длинную речь, и к то-
му же о том, что ты прекрасно знал и что известно не столько из слов, сколько
из дел. Однако, поскольку в похвалу великолепию, которое действительно
представляет собой важный предмет, мне надлежало произнести проповедь, то
показалось необходимым сочинить более длинную речь для более полного
выражения его значения и достоинства. Будь здоров и помни, что природа
предоставила тебе все, чтобы ты был человеком; гуманитарные науки - все,
чтобы ты был красноречивым; философия же, если ты будешь продолжать
с увлечением предаваться ее изучению, - чтобы ты сделался Богом. Конец.
1 июня 1457.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Антонио Каниджани - видный политический деятель Флоренции (вторая половина
XV в.), участник Платоновской академии.
2 Платон. Горгий. 506е.
3 Аристотель. Никомахова этика. П, 2.
4 Там же. V, 3.
5 Там же.
6 См.: Цицерон. Тускуланские беседы. III, 16.
7 Ср.: Аристотель. Никомахова этика. I, L
8 Платон. Пир. 203а.
9 Цицерон. Об ораторском искусстве. I, 8, 32.
10 Цицерон. Речь в защиту Квинта Лигария. 12, 38.
258

ПИСЬМО К ЛЕОНАРДО ДИ ТОНЕ1
Я решился написать тебе, не дожидаясь твоего письма, так как думаю, что
ты и не вспоминаешь обо мне. А причина этому - мое письмо, в котором я тебя
убеждал в двух философских положениях: первое - чтобы ты любил только се-
бя; второе - чтобы ты не стремился думать больше чем об одном настоящем мо-
менте. Из первого момента вытекает, если ты принял его, что ты не любишь
никого, кроме себя самого, и не помнишь ни обо мне, ни о других. Поэтому я и
не ожидал письма от тебя. Из второго положения следует, что если даже иногда
ты и вспоминал обо мне, тем не менее не можешь мне писать, ибо, как предпи-
сывает это правило, ты думаешь только о мгновенье, а его недостаточно, что-
бы составить письмо. Поэтому, не надеясь его получить, я решил написать пер-
вым и простил твое молчание, видя его причину в моем предыдущем письме. И
дабы в будущем не происходили подобные недоразумения, хочу убедить тебя
сейчас в двух других положениях, которые кажутся противоречащими выше-
приведенным: первое - чтобы ты любил все; второе - чтобы ты думал о целой
вечности. Первое обосновано тем, что источник любви и ее конечная цель в
благе. И поскольку все вещи причастны благу, так как их начало, конец и
центр - Бог, высшее благо, оказывается, что движение, порождаемое любовью,
охватывает все сущее.
Согласно нашему Платону, князю философов, любовь есть соединяющее
движение, происходящее в вечном круге от бесконечного блага, ради блага, ко
благу. Всякая вещь в природе является либо причиной тебя, либо твоим следст-
вием или связана с тобой посредством одной и той же причины. Любя себя, ты
должен любить свою причину, так как сущность твоя находится скорее в причи-
не, чем в тебе самом, и причина больше присутствует в твоем бытии, чем твоя
собственная сущность. Ты также обязан любить свое следствие, ибо если ты
любишь себя, то для тебя естественно любить то, что в тебе, для тебя, от тебя,
твое, часть тебя и твой образ. И неужели же ты не любишь того, что так же, как
и ты, зависит от одного и того же начала? Если ты рассматриваешь причину и
в ней созерцаешь себя, ты находишь себя не отделенным от нее ни в простран-
стве, ни во времени, ни по природной сущности. Если рассматриваешь творения
сами по себе, вне связи с жизненной причиной, то ты видишь в себе и в них од-
ну и ту же природу по происхождению, по цели, или по роду, или по виду. Эти
два аргумента доказывают, что твоя благожелательность распространима на
все вещи. Что до той части предыдущего письма, где я тебя призываю жить на-
стоящим, так новое письмо убеждает тебя жить, думая о вечности. Для этого
мысль должна стремиться к пределам, на которые указывает желание.
Итак, видя, что влечение охватывает вечность, что все жаждут бесконечной
жизни, ты приходишь к заключению, что мысль должна быть направлена на не-
объятное. Если только ты не хочешь сохранить влечения без размышлений, но
тогда твоя природа ни в чем не превосходила бы природу растений и ты опус-
тился бы со ступени, которую занимает человеческий род, до растительного со-
стояния. И если бы стал искать тогда желаемое благо, то не смог бы его обрес-
ти, так как благом настоящего момента не может воспользоваться тот; хто его
не знает. Это рассуждение - доказательство тебе, что мысль твоя должна про-
9*
259

стираться в вечность. Но хотя эти два положения кажутся противоречащими
предыдущим, тем не менее, если их внимательно перечитаешь несколько раз,
ты поймешь, что они скорее разъяснение предшествующих, нежели их исправ-
ление. Действительно, в этой любви ко всему сохраняешься именно ты, так как
именно себя замечаешь во всем и всё в себе одном. И это размышление о целой
вечности приводит к мгновению, ибо вечность есть мгновение, пребывающее
всегда подобным себе, тогда как время проходит неподобные периоды. Так что
люби себя во всем и всё в себе, думай о мгновении, которое длится бесконечно.
Приветствуй Томазо и Джованни Бенчи, наших философов-единомышлен-
ников2. „ и ч Л
Прощай. 18 августа 1462 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Леонардо ди Тоне - один из участников Платоновской академии.
2 Томазо и Джованни Бенни - выходцы из богатой купеческой семьи, участники Плато-
новской академии.
МАРСИЛИО ФИЧИНО КОЗИМО МЕДИЧИ, ОТЦУ ОТЕЧЕСТВА,
СЕБЯ ПРЕПОРУЧАЕТ
На днях, взяв лиру, чтобы с помощью музыкальных напевов дать отдохно-
вение уму, я исполнил гимн божественного Орфея, в котором он воспел Космос,
то есть мир. Содержание этого гимна, если перевести его дословно с греческо-
го на латинский, следующее: "О всеродитель Уран, несокрушимая часть миро-
зданья, / Старший в роду, и начало всему и всему завершенье! / Куполом ты над
землей, о миродержец, простерся, / Дом всеблаженных богов. Ты все обтекаешь
дозором / В круговращенье своем, о страж и земли, и эфира, / В сердце твоем -
бесконечный закон неизбывной природы, / Ты, голубой, адамантово-твердый,
изменчивый видом, / всеми играешь цветами, о Крона родитель всезрячий, / вы-
сший из демонов! Мне, о блаженный, внемли, умоляю! / Вновь посвященного
миста1 по жизни веди беспорочной!"2. Это сказал Орфей.
Несколько дней тому назад, как только я исполнил по орфическому образ-
цу тот самый гимн, посвященный Космосу, тотчас мне принесли письмо моего
отца, коим он откликнулся на известие о том, сколь мудро Козимо Медичи, жиз-
ни моей благотворнейший медик, проявил попечение о моих занятиях, сколь
щедро он о них позаботился, сколь милостиво им покровительствовал, сколь ра-
душно и любовно принял меня в моем доме3. В связи с этим я был приведен в
изумление не только твоим великодушием (magnificentiam tuam), по отношению
к нам весьма значительным, но также пророчеством древнего Орфея. Ибо он
словно к тебе обратил гимн, который посвятил Космосу4, обо мне же просил то,
что просил в конце обращения5. Ты же по небесному внушению как раз во вре-
мя, когда нами был исполнен этот гимн, услышал, кажется, и даровал то самое,
что просилось в молитве. Ибо, наконец, ничем другим я не могу отплатить за
столь много милостей, кроме как тем, чтобы прилежно сидеть за томами Пла-
тона, которые ты нам щедро преподнес, и иметь надлежащее попечение об
Академии, которую ты для нас приготовил в селении Кареджо, словно некий
260

храм созерцания, и там, доколе дух правит этим телом, праздновать день рожде-
ния Платона, а равно и Козимо Медичи. Накануне сентябрьских нон6 1462 г. из
Челли. Будь здоров и счастлив.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Мист - человек, посвященный в таинство.
2 Орфические гимны: Гимны. ГѴ / Пер. О.В. Смыки // Античные гимны. М., 1988. С. 184.
В письме Фичино дано выполненное им латинское переложение гимна.
3 Фичино намекает на подаренный ему Козимо Медичи загородный дом.
4 Игра смыслами слова Cosmo, которое может обозначать и "Космос" и "Козимо".
5 То есть: "Вновь посвященного миста по жизни веди беспорочной".
6 То есть 4 сентября.
ПИСЬМО ДЖОВАННИ РУЧЕЛЛАИ1, МУЖУ СВЕТЛЕЙШЕМУ,
О ТОМ, ЧТО ТАКОЕ ФОРТУНА
И МОЖЕТ ЛИ ЧЕЛОВЕК ПРОТИВОСТОЯТЬ ЕЙ
Ты меня спрашиваешь, может ли человек изменить или каким-либо обра-
зом предотвратить грядущие события, и в особенности те, что зовутся случай-
ными. Конечно же, на сей счет у меня есть различные суждения. Ибо, когда я
раздумываю о беспорядочной жизни жалкой толпы, я нахожу, что эти глупцы
не задумываются о будущем, а если думают, то не заботятся о средствах защи-
ты, и даже если стараются обезопасить себя, то это ни к чему не приводит или
помогает очень мало. Поэтому в таком случае, как говорит мне разум, против
Фортуны ничего не предусмотрено. Когда же я мысленно обращаюсь к делам
Джованни Ручеллаи и других, для которых благоразумие есть правило в их по-
ступках, то вижу, что события случайные (venture) могут быть предугаданы, а
следовательно, против них могут быть приняты меры. И в этом рассуждении ра-
зум говорит мне противоположное тому, в чем убеждал прежде.
Это противоречие, как мне кажется, следует свести к такому первому за-
ключению: ударам Фортуны не могут противостоять человек и человеческая
природа как таковая, но лишь человек благоразумный и человеческое благора-
зумие. Это нас подводит к другому размышлению, которое показывает, что
многие люди едины в своем желании и в равной степени стремятся и упорству-
ют, используя одни и те же средства и способы, дабы обрести благоразумие, ко-
торое выше мы определили как правило человеческой жизни и как средство за-
щиты от Фортуны. И тем не менее они отнюдь не одинаково, не в равной мере
и не в равной степени вышеозначенному благоразумию следуют, обладают им
и применяют его. Это меня вынуждает утверждать, что благоразумие не столь-
ко человеческое приобретение, сколько дар природы. Отчего, вероятно, и ка-
жется, что не человек предотвращает случайности (casi), но человеческое бла-
горазумие и не благоразумие, которое приобретается в результате человече-
ской деятельности, но которое даровано природой.
Далее мы скажем, что природа есть неодушевленное качество, от которого ис-
ходит побуждение к движению, а само движение обращено от одной цели к дру-
гой, и от всех к определенной и близкой цели, и от одной особенной цели к другой,
261

и от всех частных целей к общей для всех, которая присутствует во всех, но отде-
лена от них чистотой сущности. Но, поскольку обычное движение есть производ-
ное от жизни, порядок движения создается разумом, а цель порядка задается бла-
гом, из этого следует, что природа не в себе состоит, не от себя зависит, не ради
себя действует, будучи в своей основе неодушевленной, в своих законах лишенной
разума, по своей сущности отделенной от высшего блага многими ступенями.
Итак, в природе следует усматривать разумную основу, жизненный источ-
ник, благое начало, или же изначальное благо, где находится субстанция разум-
ная, живая и благая, или же разум, жизнь, благо, или же жизненный разум,
разумная жизнь, умопостигаемое и живое благо, или же первоединство блага,
источник жизни, основа разума. Это начало полагает цель, к которой движение
направляется от своего источника; основа же создает пропорцию и порядок
движения внутри него самого, и во всех движениях к цели, и во всех целях,
устремленных к общей цели, которая, естественно, есть высшее благо, источник
жизни, первопричина разума. Из этого видно, что эта субстанция, от себя беря
начало, по кругу на себе замыкается и все движения по кругу возвращаются к
центру, откуда они выводятся на окружность2. На основе этого платоновского
процесса ты можешь прийти к заключению, что человеческое благоразумие есть
дар не просто природы, но гораздо больше - начала, источника и первопричины
природы. И поскольку между действующим и тем, на кого направлено действие,
должно быть соответствие, то природа движет тем, что в нас есть природного,
начало же природы - тем, что в нас есть жизненного, разумного и доброго. Итак,
от двух основ зависит человеческое благоразумие: от телесной природы в ее
использовании как инструмента и от божественного начала как источника дейст-
вия. Из этого становится понятным, что тот, кто является первопричиной всего,
что в настоящем, прошлом и будущем, является также основой умеренности
в настоящем, размышления о прошлом и благоразумия в будущем.
Итак, благоразумный человек обладает силой для противодействия Фортуне,
но с той оговоркой, которую сделал мудрец: "Ты не имел бы этой силы, не будь
она дана свыше". Если бы сейчас кто-нибудь меня спросил, что такое судьба и ка-
кую защиту ты можешь предложить против нее, я ответил бы, во-первых, что
судьба есть ход событий, совершающийся хотя и вне порядка вещей, который нам
обычно известен и желателен, тем не менее согласно порядку, о котором знает и
которого желает тот, кто знает и желает более, чем нам позволяет наша приро-
да. Поэтому то, что по отношению к нам зовется Фортуной или случаем, по отно-
шению ко всеобщей природе можно назвать роком, по отношению к разумному
началу - провидением и по отношению к высшему благу - законом. На вторую
часть вопроса я ответил бы, что образ верного поведения при событиях случай-
ных, неизбежных и закономерных подсказан самой основой такого порядка
событий и что знание его также входит в этот порядок, поскольку оно не мешает,
не затрудняет, но осуществляет и завершает всеобщее управление.
Помня о том, что было сказано выше, мы приблизимся к тайному и божест-
венному уму Платона, нашего князя философов, и завершим письмо следующей
моральной сентенцией: хорошо сражаться с Фортуной оружием благоразумия,
терпения и великодушия. Лучше уклониться и бежать от такой войны, в которой
побеждают лишь немногие, да и те с невероятным трудом и обильным потом. Луч-
262

ше всего заключить с ней мир или перемирие, сообразовывая нашу волю с ее во-
лей, и добровольно идти туда, куда она укажет, так как иначе она поведет тебя ту-
да силой. Этого мы добьемся, если согласуем в себе силу, мудрость и желание.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Джованни du Паоло Ручеллаи - богатый флорентийский купец; проявлял интерес к гу-
манистической литературе. В своих "Записках" (1457-1476) приводит высказывания древних
и современных авторов о Фортуне, среди них и рассуждения Фичино.
2 Согласно учению Платона, круговое движение - самое совершенное, так как оно зна-
менует вечный возврат к самому себе и равносильно вечности. Оно присуще Богу (см.: Пла-
тон. Законы. 716а); космос также округл (см.: Платон. Тимей. 33b-34d).
ФИЛОСОФИЯ И РЕЛИГИЯ - СЕСТРЫ
Марсилио Фичино Флорентиец приветствует Антонио Цилиоло Софро-
нио Венецианца.
Если бы какой-нибудь человек всегда имел перед глазами огромное творе-
ние чудесного вида, которое по весьма дивному плану и с очевидным мастерст-
вом создано и приведено в движение, а кроме того, было бы устроено всецело
для пользы и удобства тех, кто его наблюдает, и, однако, он так и не заметил бы,
что творение такого рода создано и движимо некой высшей силой, высшим ра-
зумом и благом, разве мы усомнимся в том, что он лишен разума? И если даже
иной раз случайно он и заметил бы и тем не менее никак не отважился бы по-
читать и прославлять архитектора столь прекрасного и полезного создания,
разве по этой причине его не посчитают обязательно достойным величайшей
ненависти и сам архитектор, и другие зрители? Из всех человеческих дел и ис-
кусств только благочестивая философия (pia phylosophia) всегда всемерно забо-
тится о том, чтобы мы не погибли в столь жалкой слепоте и не навлекли на се-
бя столь сильную ненависть. Ведь обязанность истинного философа в том, что-
бы постоянно выискивать принципы и причины как частей, так и целого и их
объяснять, а затем, выяснив принципы и причины вещей, подняться наконец к
наивысшему из всех принципу и причине и, кроме того, в меру своих сил вести
к вышнему других. И когда мир открывает, с какой мудростью он управляется,
тогда он обнаруживает также некоторыми делами провидения, с какой пользой
для человеческого рода им руководят.
Итак, познать и возлюбить Бога призывает нас весь мир во всякой своей ча-
сти, и истинный философ, толкователь мира и Бога, [нас к этому] старательно
поощряет и призывает. И если мы не лишены совсем всякого понятия, мы
должны очень хорошо понимать, что в таком порядке вселенной нет ничего
случайного, разве что, пожалуй, случайным было то, что случайным считалось
столь искусное творение. Поэтому философ, побуждающий нас к созерцанию
Бога, должен называться мудрым, а воспламеняющий любовью к божественной
благости - благочестивым и набожным. Вот почему вся философия древних
есть не что иное, как ученая религия (docta religio).
Оставив в стороне другие вещи, коим несть числа, скажу, что Платон, про-
никнувшись божественными тайнами Меркурия Трисмегиста1, в "Государстве"
263

и в других сочинениях часто ведет речь о том, что, если кто-нибудь некоторым
образом не увидит света самого Бога и не познает Его благости, тот не сможет
видеть ничего истинного и никогда хорошо не выполнит никакие дела, как об-
щественные, так и частные; что божественное Солнце видно только при его
свете; наконец, что свет этот может быть доступен лишь просветленному уму.
По этой причине сам Платон, следуя примеру Сократа, всегда очищал свой ум
и повсюду обучал этому других. Поэтому он увещевал в любом деле - не толь-
ко в речах, но и в размышлениях - начинать с Бога, и сам он всегда начинал с
Бога. Ради такого очищения Пифагор в подражание Орфею, - кроме того, что
вел чрезвычайно воздержанную жизнь, - каждый день с восходом Солнца, по-
дыгрывая на лире, пел богам священные гимны2. Он убеждал Эмпедокла и дру-
гих своих учеников делать то же, подражая небесным сферам, которые всегда
поют хвалу Богу. Кроме того, обнаружив, что сторона треугольника, противо-
стоящая прямому углу, помноженная на себя, равна двум другим, умноженным
на себя, вместе взятым, смиренно принес в жертву Богу сто быков3, понимая,
что ничего истинного нельзя увидеть без света высшей истины. Если для позна-
ния столь малой вещи он принес столь большую жертву, неужели ты думаешь,
что ради познания самого себя он не посвятил себя Богу? Равным образом для
созерцания вселенной неужели он смиренно не принес вселенную в жертву са-
мому Создателю всего?
Что я скажу о Меркурии Трисмегисте, все рассуждения которого начинают-
ся с обетов и заканчиваются жертвоприношениями? Что я скажу о Зороастре,
философия которого (как свидетельствует Платон) есть не что иное, как муд-
рое благочестие и божественное служение. И наконец (если говорить коротко),
разве не должна эта сатурнийская золотая наука древних называться не столь-
ко мудролюбием (philosophia), сколько боголюбием (Philothea)? Ведь любое их
высказывание есть скорее пророчество, нежели рассуждение. Почему я веду
речь об этом соединении мудрости с благочестием? Для того именно, во-пер-
вых, чтобы мы помнили, насколько мы обязаны этим золотым векам в отноше-
нии священной философии. Для того, во-вторых, чтобы ты сам понял, по какой
причине Марсилио, исследователь древности, не только в одной этой книге о
религии4, которую ты просишь, но также во всех его сочинениях всегда сочета-
ет, насколько может, философские предметы с религиозными. И наконец, что-
бы ты знал, что он тебя, а также Антонио Кронико в качестве своих сотовари-
щей-философов охотно приобщит к этой философии, которая содержит одно-
временно мудрость с благочестием. Будь здоров.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Вслед за языческими и христианскими авторами поздней античности мыслители Воз-
рождения называли Меркурия (или Гермеса) Трисмегиста в числе древнейших богословов,
сообщивших людям сокровенную Божественную мудрость.
2 См.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII,
24; Порфирий. Жизнь Пифагора. 30, 32, 42.
3 Диоген Лаэртский. Указ. соч. VIII, 12.
4 Подразумевается трактат Фичино "О христианской религии" ("De religione Christiana"),
написанный в 1474 г.
264

СОГЛАСИЕ МОИСЕЯ И ПЛАТОНА
Марсилио Фичино приветствует ученейшего и благонравнейшего Браччо
Мартелли1.
Пифагореец Нумений2, которого Ориген ставит выше не только пифагорей-
цев, но и почти всех философов, прочитав книги Моисея и Платона, сказал, что в
Платоне он узнал Моисея и что Платон не кто иной, как второй Моисей, говорив-
ший на аттическом наречии. Вот почему те, кто тебя, превосходнейший Браччо,
приглашает в Академию, побуждают тебя к изучению не столько Платонова уче-
ния, сколько Моисеева закона. Ведь как только ты вступишь в Академию, тебе
явится Парменид3, который будет доказывать, что существует один-единствен-
ный Бог, совершеннейшим образом содержащий или производящий идеи, то есть
образцы и разумные основания всех вещей. Тебе явятся Мелисс и Зенон, которые
докажут, что только Бог воистину есть, а все остальное кажется. Тебе повстреча-
ется Тимей и покажет, что мир был сотворен Богом по причине Его благости и
что создал Бог сначала небо и землю, а затем окружил воды воздушным духом; и
все это будет длиться столько времени, сколько угодно божественной воле. [Он
поведает тебе также, что] Бог создал человека весьма подобным себе, поскольку
поместил его в качестве единственного почитателя Бога на земле и господина над
земными вещами. Также перед тобой предстанут Политик, Протагор, Менексен
и Критий, утверждающие, что люди были созданы божественной силой из земли
в начале вещей, и были они поставлены под постоянную опеку божественных ду-
хов, и закон получили от некоего посланца Бога, и лишь в конце мира по повеле-
нию Бога должны восстать из земли.
Там учат Филеб, Тэетет, Федон, Федр, Сократ тебя, что лишь в уподобле-
нии самому Богу и наслаждении Им находится наше блаженство. Ты услышишь
также некоего старца из Афин4, который утверждает, что мир был устроен
Словом Божьим и что Бог есть мера всех вещей; в особенности же что посколь-
ку Бог соделался человеком, постольку Он поразит высокомерных в качестве
восставших на Бога и вознаградит смиренных в качестве любезных Богу; нако-
нец, он также предсказывает всем, что они, спустятся ли в ад, поднимутся ли на
небо, везде найдут Божественного Судию. Ты услышишь там, как Гермию, Эра-
сту, Кориску доказывают, что Бог есть начало (dux) и причина всех вещей, вме-
сте Отец и Сын, и что в особой любви к Нему находится высшее благо5. Кроме
того, как Дионисию объясняют, что все вещи находятся вокруг Царя всего по
милости Его и что Он есть причина всех благ; затем, что блаженные духи раз-
личаются тем, что одни являют потенцию Бога в качестве производящей при-
чины, другие - мудрость или пример (exemplar), третьи - благо как цель всего.
Наконец, как сиракузян наставляют, что божественные тайны нельзя по-
стигнуть рассуждениями, но что благодаря чистоте ума становятся наконец
весьма подобными Богу, ибо, словно от искорки огня, в душе тотчас засияет
свет и уже сам себя питает. Точно так же ты увидишь Эра из Памфилии, боже-
ственным повелением восставшего из мертвых, дабы поведать живым тайны
душ6. Он проведет тебя по Елисейским полям, которые называются у нас раем.
Он покажет также ад, чистилище и лимб7. Это же подтвердит тебе Сократ мно-
гими доводами и научит, что гораздо больше мы должны заботиться о вечном,
265

чем о временном; что бренным нужно пренебрегать, дабы обрести вечное; что
лучше самому переносить тягчайшие несправедливости, чем причинять их
другим8; что не нужно ни о чем заботиться, ни стараться, дабы мы могли предъ-
явить за всем надзирающему Судии чистейшую душу.
Итак, он превыше всего одобрит исповедь и добровольное покаяние в гре-
хах в качестве обязательных для человеческого спасения, с коим он прикажет
нам очень поторопиться, чтобы застарелая болезнь души не стала неизлечимой.
Он, наконец, станет нас уговаривать, чтобы мы плыли по морю этой жизни на
корабле совершеннейшего разума до тех пор, пока Словом Божьим не будем
безопасно и счастливо доставлены [в надежную гавань].
Там также Лахет будет побуждать к частой исповеди в грехах и покаянию.
Но почему я не упомянул о великодушном Хармиде? Он откроет тебе, Браччо,
что от исконной невоздержанности наших душ происходят все несчастья и тела,
и фортуны. И добавит, что, если бы эта прежняя чистота душ была возвраще-
на, вернулось бы и бессмертие. Наконец, в стенах Академии ты услышишь, как
Критий, словно Моисеев оракул, вещает о том, что Бог, создав мир, сотворил в
последнюю очередь из земли человека (о чем говорил также Протагор) в выс-
шей степени подобным Себе и напитал его некой живительной благодатью
(alma gratia), которая, доколе будет пребывать с ним, даст ему возможность по-
стоянно наслаждаться всеми благами души, тела и фортуны. И поместил Он его
в своих садах вечной весны, где, вкусив немного целительных яблок, человек
смог бы продлить счастливую жизнь. Вокруг этих садов Он поставил изгородь,
дабы ничто враждебное не проникло туда. Но так как человек отступал понем-
ногу от божественных вещей к тленным и день ото дня все больше пренебрегал
установлениями Отца своего, эта божественная благодать исчезла, отчего чело-
век получил постыдный образ души, болезни тела, жизненные напасти, труды;
и в итоге он был изгнан из этих садов в места весьма отличные от них. Это слу-
чилось с ним, к несчастью, из-за козней некоего злого демона, [использовавше-
го] приманку необычайного наслаждения. Это в Академии подтвердят Тимей,
Федр и Диотима. Но вернемся к Критию. Он закончит тем, что Бог, совершен-
но отвергая это свое человеческое создание, постепенно превратившееся из бо-
жественного в нечестивое (profanum), чтобы избавить его от дурных качеств и
вернуть ему [первоначальную] чистоту, обрушил на землю величайший потоп.
Не нужно обходить молчанием золотое изречение Платона, главы Акаде-
мии, о том, что его предписаниями следует довольствоваться до тех пор, пока не
появится на земле некто божественнее человека, откроющий тот источник ис-
тины, которому наконец все будут следовать. До сих пор говорили Платон и те,
кто пользовался его языком. Кроме того, Плотин и Филон велят почитать бо-
жественный разум Сына Божьего, происходящий от самого Бога-Отца, как сло-
во от говорящего или как свет от источника света, что подтверждает Ямвлих
свидетельством египтян, весьма удачно называя Бога отцом самого себя и сы-
ном9. Он перечисляет ангелов, архангелов и силы, которых Прокл распределил
в девятеричном порядке; он приводит также халдейские пророчества, в которых
описывается отцовская сила в Боге, разум, происходящий от отца, и пламенная
любовь. Что мне сказать относительно Амелия? Вступление к Евангелию от
Иоанна, которое постоянно читают во время богослужения, он содержит почти
266

целиком; и этому удивляются. И ты, Мартелли, вступив в Академию, там вос-
примешь эти тайны от этих героев и еще многое другое и более значительное,
что не вмещает письмо. Пожалуй, ты скажешь словами Петра: "Хорошо здесь
быть; сделаем три тысячи кущ'40.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Брачно Мартелли (ум. в 1492 г.) - дипломат и ученый-гуманист, друг Лоренцо Медичи
и поэтов медичейского круга.
2 Нумений из Апамеи (в Сирии, вторая половина II в.) - античный философ-платоник,
стремился сблизить платонизм с Библией и некоторыми восточными религиями. Цитируя
Нумения, Фичино мог опираться на Климента Александрийского (Строматы. I. 22) и на
Евсевия Кесарийского (Евангельское приготовление. IX, 6-7).
3 От Парменида и далее вплоть до Диотимы перечисляются персонажи диалогов Плато-
на или адресаты его писем.
4 "Некий старец из Афин" - по-видимому, подразумевается один из собеседников в диа-
логе Платона "Законы" (см. 716а-с).
5 Фичино, скорее всего, дает толкование концовки VI письма Платона (323d).
6 См.: Платон. Государство. 614Ь и далее.
7 См.: Платон. Горгий. 474 Ь.
8 Лимб - первый круг ада, где находятся праведники-язычники.
9 Ямвлих. О мистериях египтян, халдеев, ассирийцев. ѴШ, 2.
10 Фичино несколько изменил цитируемый текст. В Евангелии от Луки сказано: ".. .хоро-
шо нам здесь быть; сделаем три кущи..." (Лк 9, 33).
ПАЛЛАДА, ЮНОНА И ВЕНЕРА
ОБОЗНАЧАЮТ СОЗЕРЦАТЕЛЬНУЮ ЖИЗНЬ, АКТИВНУЮ ЖИЗНЬ
И ЖИЗНЬ, ПРОВОДИМУЮ В НАСЛАЖДЕНИЯХ
Марсилио Фичино приветствует великодушного Лоренцо Медичи. Никто,
обладая здравым рассудком, не усомнится в том, что существует три образа
жизни - созерцательная, активная и заполненная наслаждениями. Поэтому лю-
ди для достижения счастья избирают три пути, то есть мудрость, силу и наслаж-
дение. Под именем мудрости мы разумеем изучение свободных искусств и про-
ведение досуга в благочестивых размышлениях. Под названием силы, полагаем
мы, понимается власть в гражданском и военном управлении, а также изобилие
богатств, сияние славы и деятельная добродетель. И наконец, мы не сомневаем-
ся, что в понятие наслаждения входят удовольствия пяти чувств, а также прене-
брежение к трудам и заботам. Итак, первое поэты обозначали Минервой, вто-
рое - Юноной, третье - Венерой. Эти три богини оспаривали у Париса золотое
яблоко, то есть пальму первенства. Парис же, обдумав про себя, какая из трех
жизней вернее всего ведет к счастью, остановился наконец на наслаждении и
презрел мудрость и силу. Неблагоразумно надеясь на счастье, он по заслугам по-
пал в бедственное положение1. Говорят, что две из них явились Гераклу - Вене-
ра и Юнона. Геракл же, презрев Венеру, последовал за мужественной доброде-
телью Юноны2. Поэтому он не был счастлив среди смертных, будучи постоянно
терзаем тяжелыми битвами. Но наконец за победы он был удостоен неба, и по-
сле того, как стал победителем на земле, ему были дарованы звезды. Равным
образом и Фебу3 явились две из них - наслаждение и мудрость, которые друг у
267

друга оспаривали победу. Известно, что он решил Венеру предпочесть Палладе.
Сократ же, лучше обдумав это, отдал победу Минерве; однако отвергнувший
Венеру и Юнону Сократ был осужден на основе ложных обвинений и погублен4.
А вот наш Лоренцо, наученный оракулом Аполлона, ни одну из этих трех бо-
гинь не отвергнул. Ведь он всем трем уделяет внимание и почитает по их досто-
инствам. По этой причине Паллада наделила его мудростью, Юнона - силой,
Венера - привлекательностью, поэтическим и музыкальным даром.
15 февраля 1490 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Имеется в виду известный миф о споре между Герой, Афиной и Афродитой за право на-
зываться красивейшей. Парис решил спор в пользу Афродиты, побужденный ее обещанием от-
дать ему в обладание прекраснейшую из женщин. При покровительстве Афродиты ему удалось
прельстить Елену и бежать с ней в Трою, что послужило поводом к Троянской войне.
2 Согласно античным преданиям, как раз, наоборот, Геракл при жизни враждовал с Юно-
ной и примирился с ней лишь на небе, войдя в сонм олимпийских богов.
3 Феб (от греч. Phoebus - лучезарный) - одно из имен Аполлона как божества света.
4 Говоря в аллегорических образах о причине гибели Сократа, Фичино опирается на со-
общения древних авторов о том, что, по словам самого Сократа, в молодости он подавил в се-
бе дурные наклонности, проникнувшись любовью к мудрости. Подчеркивая, что в отместку
за это Сократ был наказан смертью, Фичино имеет в виду его осуждение на казнь в 400/399 г.
до н.э. по обвинению в развращении юношества. Приговоренный к смерти, Сократ выпил ку-
бок с цикутой.
ПОХВАЛЫ НАШЕМУ ВЕКУ КАК ЗОЛОТОМУ,
ПОТОМУ ЧТО ОН ПОРОЖДАЕТ ЗОЛОТЫЕ ДАРОВАНИЯ.
ПРЕВОСХОДНОМУ МЕДИКУ И АСТРОНОМУ
ПАВЛУ МИДДЕЛЬБУРГСКОМУ1
То, что некогда поэты сочиняли относительно четырех веков, то есть свин-
цового, железного, серебряного и золотого, наш Платон2 перенес в книгах "Го-
сударства" на четыре вида человеческих дарований, говоря, что по природе да-
рованиям одних людей присущ свинец, других - железо, третьих - серебро, чет-
вертых - золото. Итак, если мы должны называть какой-либо век золотым, то
это, без сомнения, такой век, который всюду порождает золотые дарования. И
тот не усомнится, что таков наш век, кто захочет рассмотреть великие откры-
тия сего века. Этот наш век как золотой век вернул к жизни почти уже угасшие
свободные искусства, то есть грамматику, поэзию, ораторское искусство, живо-
пись, скульптуру, архитектуру, музыку, древнее искусство распевать стихи под
аккомпанемент орфической лиры; и все это, что у древних почиталось, но бы-
ло уже почти утрачено, - во Флоренции. [Этот век] соединил мудрость с крас-
норечием, благоразумие с военным искусством, и последнее наилучшим обра-
зом он явил в Федериго Урбинском3, словно в Палладе; и его сын4, и зять5 унас-
ледовали его доблести. Я также думаю, мой Павел, что ты усовершенствовал
астрономию. Во Флоренции же из мрака было извлечено на свет учение Плато-
на. В Германии в наше время изобрели станки для печатания книг и, кроме то-
го, таблицы, с помощью которых можно тотчас определить вид неба на буду-
268

щее время6; следует упомянуть также о флорентийском устройстве, имитирую-
щем ежесуточные движения небес7. Теперь эти немецкие таблицы, аккуратно
отпечатанные, наш Микелоцци8 вам везет, чтобы преподнести их вашему слав-
ному герцогу9. Ведь дар небесный достоин небесного государя. Достоин также,
как я думаю, быть принятым тобой, созерцателем небесных явлений. Достоин,
наконец, чтобы вы нас похвалили.
Прощайте. XIII сентября 1492 г. Марсилио Фичино.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Павел Миддельбургский (1455-1534) - математик, астроном и медик, в 1492 г. в качестве
астронома и лейб-медика находился при дворе Гвидобальдо да Монтефельтро, герцога Урбин-
ского (1482-1508), в 1494 г. - епископ в Фоссомброне.
2 Платон. Государство. 415a-d.
3 Федериго да Монтефельтро - правитель Урбино с 1444 по 1482 г.; в 1474 г. получил
от папы титул герцога, знаменитый итальянский кондотьер, покровитель гуманистов и ху-
дожников.
4 Имеется в виду Гвидобальдо да Монтефельтро.
5 Джованни Ьелла Ровере - племянник папы Сикста IV, префект Рима, синьор Синига-
лии, был женат на дочери Федериго да Монтефельтро - Джованне.
6 Вероятно, Фичино имел в виду "Таблицы" немецкого астронома Региомонтана, издан-
ные в Аугсбурге в 1492 г.
7 Речь идет о Сфере.
8 Бернардо Микелоцци - друг Фичино, гуманист, собиратель древних рукописей, поэт.
С 1512 г. советник папы Льва X. В 1516 г. получил сан епископа Форли. Умер в 1519 г.
9 Имеется в виду Гвидобальдо да Монтефельтро.
МАРСИЛИО ФИЧИНО
ПРИВЕТСТВУЕТ ЛЮБЕЗНЕЙШЕГО ГЕРМАНА
Ты желаешь, мой Герман, прочитать на латыни Орфический гимн о приро-
де. Поскольку у германцев1 воля должна быть постоянной, подобно тому как
присущ им постоянный характер, принимай теперь желанный подарок. Этого и
я желаю, раз уж ты того захотел. Но, прежде чем ты прочитаешь Орфический
гимн, послушай тайное учение древних о природе, чтобы на его основе тебе бы-
ло легче дать ей определение и установить разграничения.
Вся природа есть плодотворная сила, праматерь благ, относящихся как к
сущности, так и к движению, и к жизни. Она имеет четыре ступени. Низшая на-
ходится в теле мира. Более высокая - в душе мира. Далее еще более высокая -
в чистом уме. Самая высокая - в благе. Она почти всегда имеет одни и те же оп-
ределения и свойства; энергия (virtus) же ее различается по ступеням. Много
разных видов блага в вещах, происходящих от четырех начал, то есть получен-
ных от самого блага и от чистого ума, а также зависящих от души мира и от
энергии мироустройства. Ни одно из этих начал не называется природой до тех
пор, пока раздаются милости, относящиеся к пониманию или к чувству либо к
порядку и различию форм и тому подобному. Но в той степени, в какой эти на-
чала имеют силу для дарования сущности, движения и жизни, каждое из этих на-
чал зовется природой. Вследствие других сил и прочих действий возникают
269

иные имена. По этой причине в одном подразумеваются разные имена. Приро-
да везде считается древнейшим из божеств. Ведь она первая повсюду раздает
милости как основу других благ. Тимей, рассуждая о природе мира, говорит, что
природа должна быть распознана в теле мира и мировой душе2. Кратил доказы-
вает, что душа у греков так поименована, ибо заключает в себе природу3. Фи-
леб, когда называет мировое существо Юпитером, добавляет, что в природе
Юпитера содержатся царственный ум и царственная душа4. О природе же в чи-
стом уме речь идет в четвертой книге "Законов", где говорится: "Бог [вечно]
вращается согласно природе"5. И наконец, в первом письме к Дионисию приро-
ду он (Платон. - O.K.) упоминает по отношению к первопричине всего, когда
восклицает: "Ты вопрошаешь меня о природе первопричины"6. Или в письме к
сиракузянам он утверждает следующее: "Я бы с готовностью [принес людям ве-
ликую пользу], раскрыв в понятной для них форме природу"7. В соответствии с
прежним названием Плотин, со своей стороны, помещает природу в душу мира,
то есть в растительную силу этой души8. Прокл же - ниже души, то есть в само
тело мира, называя ее тенью, следом, энергией и орудием мировой души, пред-
назначенным двигать и управлять телом мира9. Воистину в этом смысле, как я
полагаю, Аристотель называл природу основой движения10. Ведь душа, или
энергия души, является в теле основой движения. Где же Пан зовется богом при-
роды - его следует понимать не как творца природы, но как ее слугу. Ведь Пан -
господствующая повсюду энергия, прислужница всей природы.
Итак, Орфей в этом гимне всю природу, разделенную на четыре ступени,
воспевает как единую. Ибо всякая следующая ступень, будучи зависима от пре-
дыдущей, сливается с ней. По этой причине и ты, когда будешь при чтении
встречать разные и порой разбросанные [в разных местах] наименования, отно-
си каждое из них к соответствующей ступени. Например, где природа справед-
ливо называется связующим бесконечным пределом и отцом себя самого и то-
му подобным - понимай ее как высшее благо. Где же искусной, творящей, про-
видящей мудростью - понимай ее как сам чистый ум, как дитя блага. Где мате-
рью-кормилицей, преобразующей и движущей, - там рассматривай как душу
мира, созданную чистым умом. Где демоном небесным, эфирным, морским и
земным - там ты представь энергию души и правящий земной дух. Таков, в об-
щем, Орфический гимн о природе.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Игра слов: на латыни Герман {Germanus) и германец (germanus) пишутся одинаково.
2 Платон. Тимей. 29е, 34Ь.
3 Платон. Кратил. 400а.
4 Платон. Филеб. ЗОЬ.
5 Платон. Законы. 716а.
6 Платон. Письма. II, 312d.
7 Там же. VIII, 341d.
8 Плотин. Эннеады. III, 8. Плотин - см. с. 55, прим. 9.
9 Прокл. Первоосновы теологии, § 21. Прокл (418-485) - античный философ, представи-
тель афинской школы неоплатонизма.
10 Аристотель. Физика. П, 19Ь—21.

Франческо Гвиччардини
ЗАМЕТКИ О ДЕЛАХ ПОЛИТИЧЕСКИХ
И ГРАЖДАНСКИХ (Ricordi)
(Вступительная статья и комментарий JIM. Брашной,
перевод с итальянского М.С. Фелъдштейна
под редакцией Г Д. Муравьевой)
Франческо Гвиччардини (1483-1540) принадлежал к знатной флорентий-
ской фамилии, из которой вышло немало видных политических деятелей. Его
отец, Пьеро Гвиччардини, в течение многих лет занимал различные магистра-
туры и выполнял почетные поручения Флорентийской республики, в том числе
и на дипломатической службе. Мать Франческо, Симона ди Буонджанни Джан-
фильяцци, была из рода флорентийских нобилей. Гвиччардини получил разно-
стороннее образование. Во Флоренции еще юношей он изучал латинский и гре-
ческий языки, философию, математику, а с 1498 г. - и гражданское право, свя-
зав с ним свою будущую профессию. В 1501-1505 гг. Гвиччардини продолжал
образование в университетах Феррары и Падуи и получил докторскую степень
по гражданскому праву в университете Пизы в 1505 г. Он стал практикующим
адвокатом по делам частных лиц. В 1508 г. он женился на Марии Сальвиати,
происходившей из аристократической семьи и получившей весьма солидное
приданое.
Не оставляя адвокатской практики, Гвиччардини занялся литературным
трудом: в 1508-1510 гг. написал не предназначавшуюся для печати "Историю
Флоренции", где изложил события, начиная с восстания чомпи в 1378 г. и кон-
чая описанием битвы при Адде (14 мая 1509 г.), одного из важных сражений пер-
вого периода Итальянских войн, в котором венецианцы потерпели поражение
от французов. Уже в этом труде он проявил себя как выдающийся историк,
вдумчиво анализирующий факты и стремящийся к выяснению причин важных
событий флорентийской истории. Главная цель, поставленная Гвиччардини в
"Истории Флоренции'*, - осмыслить роль не ослабевавшей на протяжении полу-
тора столетий борьбы политических партий в городе и найти ее глубинные при-
чины в особенностях конституции Флорентийской республики. Он задается во-
просом, в чем следует видеть корень характерной для Флоренции политической
нестабильности, и склоняется к мысли, что не столько в государственной систе-
ме, сколько в некомпетентности правителей, равно как и в их своекорыстных
интересах, нередко берущих верх над принципом государственной пользы.
Вскоре после завершения "Истории Флоренции" Гвиччардини представи-
лась возможность непосредственно заняться политической деятельностью, ин-
терес к которой проявился в этом его первом историческом сочинении.
В 1512-1514 гг. он находился в Испании в составе посольской миссии Флорентий-
ской республики. Там Гвиччардини пишет "Рассуждение в Логроньо", развивая
271

мысль о необходимости конституционной реформы в республике, переживав-
шей трудные времена - после периода реставрации демократических порядков
в 1494-1512 гг. к власти во Флоренции вновь пришли Медичи. Полное название
"Рассуждения в Логроньо" - "О способах сохранить народное правление с Боль-
шим советом после того, как на Мантуанском сейме имперцами, испанцами и
папой решено вернуть Медичи во Флоренцию". Главный "способ сохранения
народоправия" Гвиччардини видит в создании наряду с Большим советом сена-
та, куда входили бы члены Синьории, и других высших магистратур Флоренции.
Именно сенат, по убеждению политика, должен стать главным органом управ-
ления государством. В сенат следует включить избираемых пожизненно "луч-
ших граждан", мудрых и опытных, честных и ратующих за соблюдение законов
всеми гражданами республики. С сенаторами необходимо советоваться по всем
важным вопросам внутренней и внешней политики. Создание сената (такого ор-
гана не было в государственной системе Флоренции) не означало превращения
пополанской, т.е. народной, республики в олигархическую. Гвиччардини не
предлагал сократить насчитывавший более тысячи членов Большой совет и ви-
дел в нем главного гаранта флорентийской свободы, но, предлагая создать се-
нат, он надеялся поднять профессиональный уровень правления.
Реформаторским помыслам "Рассуждения в Логроньо" не суждено было
сбыться: когда в 1514 г. Гвиччардини вернулся во Флоренцию, в ней правили Ме-
дичи; хотя многие республиканские структуры власти еще сохранялись, но их
полномочия постепенно сокращались. И все же Гвиччардини, будучи избран в со-
став Синьории, предпринял ряд попыток повлиять на политику Медичи. Он давал
советы, как добиться политической стабильности в городе, и если не настаивал
прямо на создании сената, то все же рекомендовал правителям учитывать инте-
ресы всех граждан Флоренции и опираться на "мудрых и опытных" людей.
Республиканские убеждения Гвиччардини сохранил и в последующий пери-
од своей политической карьеры - в течение ряда лет он был на службе у пап из
рода Медичи - Льва X и Климента VII. В 1516 г. Лев X назначил Гвиччардини
правителем Модены и ее округи в должности комиссара. Эти обязанности Гвич-
чардини исполнял до весны 1524 г., когда Климент ѴП направил его в Романью
в качестве президента с широкими правами юрисдикции. Гвиччардини с успе-
хом исполнил это поручение, наведя порядок в этой области папских владений.
Он приобрел репутацию не только умелого политика, но и опытного военного
руководителя. И не случайно после битвы при Павии в 1525 г., в которой фран-
цузы потерпели поражение от итало-испанских войск, Гвиччардини был назна-
чен начальником папских и флорентийских отрядов. Однако, используя свои
полномочия, он стал вести самостоятельную политику и попытался создать со-
юз итальянских правителей с Францией, чтобы избавить Италию от испанского
господства (к тому времени под властью Испании оказалась значительная часть
Апеннинского полуострова), но потерпел неудачу. Поэтому, когда в мае 1527 г.
произошло разграбление Рима испано-имперской армией, а из Флоренции были
изгнаны Медичи и восстановлена республика, папа Климент VII обвинил Гвич-
чардини в том, что своей профранцузской политикой он способствовал активи-
зации действий императора Карла V. Отстраненный от службы, Гвиччардини
более двух лет (1527-1529) провел в своем имении под Флоренцией.
272

Все эти годы Гвиччардини продолжала волновать проблема государственно-
го устройства Флоренции, что нашло отражение в его "Диалоге об управлении
Флоренцией", написанном между 1523 и 1527 гг. Здесь он подверг детальному
анализу достоинства и недостатки республиканского правления и единоличной
власти Медичи во Флоренции и сделал вывод в пользу республики как наиболее
пригодной для нее формы власти. Это сочинение стало одним из главных в твор-
честве Гвиччардини-политика. В "Диалоге" он вновь обращается к идее создания
сената как органа, компетентного в вопросах государственной политики, отмечая
при этом и другую его роль - тормоза для устремлений пожизненного гонфалонь-
ера, главы Синьории, к единовластию. В сенате Гвиччардини видел также узду,
сдерживающую разгул страстей среди народа (пополо). Что же касается Большо-
го совета, то он по-прежнему считал его основой республиканского строя Фло-
ренции, символом ее суверенитета. Однако Гвиччардини не был склонен расши-
рять полномочия Большого совета, полагая невозможным обсуждать серьезные
и секретные вопросы дипломатии и войны в столь многочисленном составе - та-
кие вопросы оперативнее и компетентнее мог бы решать сенат.
После падения республики и реставрации власти Медичи в 1530 г. Гвиччар-
дини оказался в числе советников Алессандро Медичи и, не оставляя надежды
на создание сената, стал предлагать новому правителю окружить себя мудрыми
и опытными в политике людьми с безупречной репутацией. Алессандро не спе-
шил воспользоваться его советами; не сделал этого и Козимо I Медичи, пришед-
ший к власти в 1537 г. после убийства Алессандро. Гвиччардини отошел от го-
сударственных дел и провел последние годы жизни в своем имении под Флорен-
цией, сосредоточившись на работе над "Историей Италии", где подробно изла-
гал события Итальянских войн 1494-1534 гг. В этом труде он старался быть бес-
пристрастным в оценках событий и деятелей и выявить не столько субъектив-
ные, сколько объективные причины неудач, постигших Италию в ходе этих
войн, длительных и чрезвычайно разорительных для нее.
Творческое наследие Гвиччардини включает наряду с рассмотренными "Вос-
поминания о себе самом", "Семейную хронику", многочисленные письма и "За-
метки о делах политических и гражданских" (под таким названием "Ricordi" бы-
ли изданы на русском языке в 1934 г.). В "Заметках" - они не датированы и соста-
влялись в разные периоды жизни автора - представлен широкий спектр суждений
Гвиччардини по вопросам морали и психологии, политики и дипломатии. Как ис-
торик он рассуждает о причинах крушения государств и ищет ответ не столько в
особенностях их политического устройства, сколько в компетентности правите-
лей, в их умении владеть искусством власти. Как юрист он придает особое значе-
ние законам, в которых видит главный противовес как своеволию властей, так и
разнузданности народа. Из форм государственного строя Гвиччардини отдает
предпочтение республике, "народному правлению", поскольку она создает на-
дежную правовую основу функционирования власти. Он не воздает похвал мо-
нархии, поскольку, по его убеждению, она часто перерастает в тиранию, когда го-
сударь ставит свои интересы выше интересов народа.
В "Заметках" нашли отражение этические взгляды Гвиччардини - они во
многом продолжают гуманистическую традицию, но и корректируют ее. Он ве-
рит в изначально благую природу человека и винит его в неумении разумно рас-
273

порядиться этим природным даром, но и не склонен идеализировать и тем более
обожествлять высшее творение Бога, как это делали его непосредственные
предшественники - гуманисты Платоновской академии. Гвиччардини подчерки-
вает немалую роль личного интереса в деятельности людей, и многие его вы-
сказывания на этот счет вписываются в концепцию ренессансного индивидуа-
лизма. В практических советах, которыми полны его "Заметки", он часто праг-
матичен, считает возможным соотносить поступки не столько с этическими
идеалами, сколько с требованиями жизненных ситуаций. Он убежден, что мно-
гое в жизни людей определяют объективные условия, отрицательно влияющие
на их позитивные задатки и ведущие не к укреплению добродетели, а к возник-
новению пороков. Как и гуманисты, Гвиччардини верит в идеал благородства,
честности, правды и справедливости, но допускает отклонения от "прямой ли-
нии" под влиянием обстоятельств и личного интереса.
Гвиччардини не предназначал "Заметки" для посторонних глаз - они были
впервые опубликованы после его смерти, а в 1559 г. оказались включенными в
"Индекс запрещенных книг" (папская цензура сочла их нарушающими нормы
официальной морали). В настоящем издании публикуется перевод "Заметок",
сделанный М.С. Фельдштейном (Франненско Гвиччардини. Сочинения. М.,
1934. С. 107-228) и уточненный Г.Д. Муравьевой.
RICORDI
1. Люди благочестивые говорят, что, кто имеет веру, тот творит великие де-
ла и, как сказано в Евангелии, может двигать горы; происходит так потому, что
вера дает упорство. Вера - это твердое мнение, даже уверенность касательно
того, что недоступно разуму, либо того, что доступно, но тогда вера - это убе-
жденность гораздо большая, чем дается доводами разума. Итак, кто имеет веру,
тот верует с упорством; он вступает на путь свой безоглядно и решительно, пре-
зирает трудности и опасности, готов терпеть до последней крайности. Посколь-
ку же в дела мира вмешивается множество случайностей и непредвиденностей,
то с течением времени тому, кто упорствовал до конца, с разных сторон может
явиться неожиданная помощь; и так как упорство проистекало из веры, то спра-
ведливо говорится: кто имеет веру, тот творит дела великие... Пример тому в
наши дни - величайшее упорство флорентийцев, которые, ожидая вопреки рас-
судку войны между императором и папой, без надежды на чью-либо помощь,
разъединенные, среди тысячи трудностей, семь месяцев выдерживают за стена-
ми натиск войск, между тем никто бы не поверил, что они выдержат и семь
дней. И если флорентийцы доведут дело до того, что победят, никто уже не уди-
вится, а ведь вначале все считали их обреченными - такое упорство во многом
объясняется верой в то, что они не погибнут, ибо таково было предсказание
Фра Джироламо из Феррары1.
2. Одни государи, отправляя посла, полностью сообщают ему свои тайные
замыслы и цель, преследуемую в переговорах с тем государем, к кому посол на-
правляется. Иные почитают за лучшее открыть послу лишь то, в чем он, по их
желанию, должен убедить другого государя: если они хотят его обмануть, то им
274

кажется, что сперва необходимо обмануть собственного посла, который служит
им средством и орудием как переговоров, так и убеждения другого государя. И
то и другое мнение по-своему справедливо. С одной стороны, если посол знает,
что его государь хочет обмануть другого, навряд ли он будет говорить и дейст-
вовать так же смело и твердо, как когда верит, что переговоры ведутся искрен-
не и без притворства, уж не говоря о том, что он может по легкомыслию или
умышленно выдать замыслы своего государя, каковых не выдал бы, если бы их
не знал. С другой стороны, если сделка притворная, а посол верит, что она на-
стоящая, то он часто идет гораздо дальше, чем требуется по делу: если посол ве-
рит, что его государь добивается известной ему цели, то он не так умерен и ос-
мотрителен, как был бы, если бы знал действительную суть дела. Почти невоз-
можно дать послам такие точные указания, чтобы предусмотреть все частные
случаи, лишь собственное разумение может научить их в каждом случае сооб-
разовываться с общей целью, но если человек не вполне о ней осведомлен, то
он не сможет этого сделать, поэтому рискует тысячу раз ошибиться. Мое мне-
ние состоит в том, что государь, имеющий послов разумных и честных, искрен-
не преданных и зависящих от него настолько, что они не стремятся зависеть от
других, лучше сделает, если раскроет им свой замысел; если же государь не уве-
рен, что послы вполне таковы, то безопаснее не открываться им и постараться
ради убеждения в чем-либо другого государя вначале убедить в том собственно-
го посла.
3. Известно по опыту, что даже сильные государи испытывают большой не-
достаток в подобающих советниках; тут нечему дивиться, если государь не уме-
ет судить о людях или по скупости не желает их вознаграждать. Но есть, чему
дивиться, когда такое происходит с государями, не имеющими подобных изъя-
нов; ведь очевидно, что множество людей всякого рода желает служить им и са-
ми они готовы облагодетельствовать тех, кто им служит. Все это, однако, не по-
кажется удивительным, если посмотреть на дело глубже; советник государя - я
говорю о тех, кто вершит большие дела, - должен иметь чрезвычайные досто-
инства, а такие люди - величайшая редкость; кроме того, он должен быть чело-
веком необычайной верности и честности, а это встречается еще реже. Если же
нелегко найти людей, отвечающих хоть одному из этих требований, то насколь-
ко труднее найти людей, удовлетворяющих оба! Государь разумный и думаю-
щий не об одном сегодняшнем дне мог бы уменьшить эту трудность: предвосхи-
щая мыслью будущие надобности, он может подобрать советников, которые
еще не вполне подготовлены, но если их испытывать в разных случаях и возна-
граждать, то они приучатся к делу и будут целиком отдавать себя службе госу-
дарю, ибо трудно сразу найти советников того склада, о котором говорилось
выше, но всегда есть надежда со временем их воспитать. Хорошо известно, что
светские правители, если имеют о том должное попечение, скорее находят со-
ветников, нежели папы; происходит это оттого, что светского государя больше
чтят и на службе у него надеются дольше пробыть; причина тут та, что правле-
ние светского государя обычно продолжительнее, чем папское, а наследник
его - это почти то же, что он сам, так что ему проще всего положиться на тех
людей, которые работали или начали работать при его предшественнике. К то-
275

му же советники светского государя либо его подданные, либо взысканы его
милостями и потому вынуждены всегда считаться с ним и бояться как его само-
го, так и его преемников. При папском же правлении дело обстоит иначе - ведь
папы властвуют, как правило, недолго, и у них не хватает времени выбрать и по-
ставить новых людей; у них нет также оснований вверяться людям, окружав-
шим предшественника, ибо советники пап - это выходцы из разных государств,
не подчиненных папскому престолу, выгоды их не зависят ни от папы, ни от его
преемников, поэтому они не боятся нового первосвященника и не надеются про-
должить при нем свою службу; таким образом, есть опасность, что они окажут-
ся более неверны своему господину или менее привержены ему, чем люди, слу-
жащие светским государям.
4. Если государи, когда им вздумается, унижают тех, кто им служит, и ради
самого мелкого интереса оскорбляют их или прогоняют, то как могут они него-
довать или жаловаться, если служители, даже помнящие о долге верности и че-
сти, покидают их или принимают сторону тех, от кого видят благо?
5. Будь люди достаточно разумны и благодарны, господину следовало бы при
всяком случае оказывать всевозможные благодеяния своим слугам, однако опыт
показывает - и я испытал это на себе с теми, кто мне служил, - что когда у слуги
уже всего полно или когда господин не одарит его, как прежде, тот его бросает.
Кто думает о своей выгоде, тот пусть зажмет руку: слугам лучше недодать, чем
передать, - удерживать их надо больше надеждой на награду, чем самой наградой,
а чтобы сохранить доверие, надо изредка щедро одарять кого-нибудь одного, и
этого довольно. Ведь люди от природы так устроены, что надежда возбуждает их
больше, чем страх; их больше утешает и обнадеживает пример одного облагоде-
тельствованного, нежели устрашает вид тех многих, с кем поступили дурно.
6. Великая ошибка говорить о делах человеческих, не учитывая различий и
обобщенно, подгоняя все, так сказать, под правило. Ведь изменчивые обстоя-
тельства всегда рождают отличия и исключения, которые нельзя мерить общей
меркой; в книгах эти различия и исключения не записаны, так что научить им
может только собственное разумение.
7. Следите, чтобы без нужды не сказать в разговоре такого, что при переда-
че может кому-то не понравиться, - ведь зачастую это сильно вредит вам самим
в нежданное время и нежданным образом; следите, говорю, внимательно - ведь
даже многие мудрые люди тут оступаются, да и трудно не оступиться; но как ни
велика трудность, гораздо больше будет пользы тому, кто сумеет это сделать.
8. Однако если необходимость или негодование вынудят вас оскорбить дру-
гого, остерегайтесь по крайней мере задеть еще кого-то помимо него; напри-
мер, если вы хотите оскорбить определенное лицо, не говорите дурно о его оте-
честве, семье и родных, ибо великое безумие задевать многих, когда хочешь
обидеть одного.
9. Читайте эти заметки часто и обдумывайте как следует, потому что понять
и уразуметь их легче, чем следовать им; дело упростится, если вы усвоите их так
крепко, чтобы они всегда были свежи в памяти.
276

10. Не полагайтесь всецело на природный ум, сам себя убеждающий, что до-
статочно его одного без участия опыта - ведь всякий, кто вел дела, будь он ум-
нейший человек в мире, мог познать, что опытом достигается многое, к чему не
могут привести одни только природные дары.
11. Пусть неблагодарность многих не отпугивает вас от того, чтобы делать
людям добро; помимо того что благотворение само по себе и без всякой другой
цели - дело благородное и почти божественное, иной раз, делая добро, встреча-
ешь в ком-нибудь одном столько благодарности, что это вознаграждает за всю
неблагодарность прочих.
12. У всех народов встречаются почти одни и те же или схожие пословицы,
только сказанные другими словами; причина в том, что пословицы рождаются
из опыта или из наблюдения над вещами, которые всюду одинаковы или схожи.
13. Кто хочет узнать мысли тиранов, пусть читает у Корнелия Тацита рас-
сказ о последних беседах умирающего Августа с Тиберием2.
14. Нет ничего драгоценнее друзей, не упускайте поэтому случая приобре-
тать их, когда только можете, ибо подходящие люди встречаются часто. Ведь от
друзей бывает помощь, а от врагов - вред в такое время, когда ты не ждал, и в
таком месте, о каком ты не думал.
15. Как все люди, я желал почета и выгоды и часто получал больше, чем хо-
тел или рассчитывал, но ни разу не испытал того удовлетворения, о каком меч-
тал; вдумайтесь, разве это не основательная причина умерить пустые человече-
ские вожделения.
16. Величия и почестей обычно желает каждый, ибо всё, что в них есть при-
влекательного и хорошего, бросается в глаза, а то, чем они даются - какими за-
ботами, трудами, тяготами и опасностями, - скрыто и незаметно. Будь эта сто-
рона на виду так же, как привлекательная, то не нашлось бы причин мечтать о
величии и почестях, кроме одной: чем больше люди окружены почестями, по-
читанием и поклонением, тем выше и подобнее Богу они кажутся, а кто же не
желает Ему уподобиться!
17. Не верьте людям, которые твердят, будто сами добровольно, из любви к
покою отказались от дел и мирского величия, так как чаще всего это произош-
ло по их непригодности или по необходимости. Из опыта видно, что почти все
они при первом намеке на возможность вернуться к прежней жизни отказыва-
ются от прославляемого покоя и набрасываются на дела так же яростно, как
пламя на сухую или масляную поверхность.
18. Корнелий Тацит очень хорошо учит людей, живущих под управлением
тирана, как им жить и как осторожно надо себя вести, - самих же тиранов он
учит, как основывать тиранию.
19. Заговоры невозможны без участия других, - следовательно, это дело
чрезвычайно опасное; поскольку люди в большинстве своем либо неосторож-
ны, либо дурны, то слишком рискованно иметь подобных сообщников.
277

20. Для тех, кто желает счастливого исхода заговора, нет ничего гибельнее,
чем чрезмерное старание все устроить как можно безопаснее и наверняка, -
ведь в таком случае надо вовлекать в дело больше людей, тратить больше вре-
мени, искать удобного случая, а от этого больше риска, что заговор раскроется.
Вы видите, как опасны заговоры, ибо здесь во вред все, что в других случаях
идет на пользу; причина, как мне кажется, и в том, что фортуна, столь властная
в этих делах, гневается на тех, кто посягает на ее могущество.
21. Я не раз говорил и писал, что Медичи3 потому лишились верховной вла-
сти в 1527 году, что во многих случаях использовали приемы и учреждения, уме-
стные при свободном правлении; я также высказывал мысль, что народ утратил
бы свободу, если бы во многих случаях использовал приемы государства твер-
дой руки. Заключения эти строятся на следующем: если Медичи, чье правление
было ненавистно всему городу, хотели удержаться, им следовало создать опору
из друзей им преданных, то есть из людей, которым их правление выгодно и ко-
торые, с другой стороны, опасались бы, что пропадут и не смогут оставаться во
Флоренции, если Медичи будут изгнаны. Вместо этого Медичи широко раздава-
ли почести и выгодные места в городе, не желая ничуть выделить благоволени-
ем друзей, породнившись с ними, и всячески показывали, что обходятся со все-
ми одинаково. Крайность в поощрении друзей заслуживала бы сурового осуж-
дения, но, впав в противоположную крайность, Медичи не создали для своей
власти опоры в лице преданных им людей. Если даже оказываемое поровну
внимание нравилось всем, этого было недостаточно, ибо так крепко засело в
сердцах людей желание вернуться ко временам Большого совета, что вырвать
его нельзя было никакой кротостью, никакой снисходительностью, никаким
угождением народу. О друзьях же можно сказать, что если правление Медичи
им нравилось, то все же они не видели от него таких благ, чтобы рисковать со-
бой; надеясь на то, что при разумном поведении можно будет спастись по при-
меру 1494 года, они скорее готовы были предоставить событиям идти своим че-
редом, чем противостоять напору извне4.
Совершенно обратно должна поступать власть народная. Во Флоренции ее
любят, но она не машина, точно работающая по указанию одного или немногих.
Такая власть каждый день действует по-разному вследствие многочисленности
и невежества людей, вмешивающихся в управление, поэтому, желая удержать-
ся, она должна быть приятной для всех и, насколько возможно, предотвращать
внутренние распри, ибо подавить их она не может или не умеет, а они могут
открыть дорогу перемене правления. Народная власть действительно должна
соблюдать во всем справедливость и равенство, обеспечивая всем безопасность,
отсюда произойдет общая удовлетворенность, каковая послужит основой для
сохранения народного правительства, опирающегося не на малочисленных при-
верженцев, которых ему не удержать, а на бесчисленных друзей. Править же
методом сильной руки тут невозможно, иначе народное правление переменится
на другое, а это не сохранит свободу, а лишь разрушит ее.
22. Сколько раз говорится: если бы сделали так или не сделали этак, то про-
изошло бы то или другое! Если бы была возможность проверить эти мнения на
деле, люди узнали бы, насколько они ложны.
278

23. Будущее так обманчиво и подвержено таким случайностям, что даже
мудрецы часто судят о нем ошибочно; если бы записать их суждения, в особен-
ности о подробностях, ибо общие черты событий чаще угадываются, то ока-
жется, что разница между мудрецами и людьми, считающимися не столь мудры-
ми, очень мала. Поэтому упускать благо, которое у тебя в руках, из страха пе-
ред будущими бедами - это большей частью безумие, исключая случаи, когда
беда неминуема, или близка, или слишком превышает благо, иначе ты очень ча-
сто теряешь благо из опасения, которое потом оказывается пустым.
24. Нет ничего более преходящего, чем память о благодеяниях со стороны то-
го, кому ты их оказывал; поэтому больше рассчитывай на людей, которые не
предадут тебя в силу собственных обстоятельств, чем на людей, которым ты сде-
лал добро - ведь последние часто либо забывают об оказанных им благодеяниях,
либо невысоко их ценят, либо считают, что их оказывали по обязанности.
25. Остерегайтесь делать людям приятное, если для этого нужно в равной
мере причинить неприятное другим - ведь обиженные не забывают обиду; на-
против, они ее преувеличивают, а облагодетельствованный либо забудет о бла-
годеянии, либо сочтет, что его облагодетельствовали меньше, чем на самом де-
ле, и тогда скорее всего благодетель потеряет гораздо больше, чем приобретет.
26. Людям должно быть гораздо дороже дело как оно есть, его суть, неже-
ли внешние формы, тем не менее трудно поверить, до какой степени человек
отзывается на любезное обхождение или слова благодарности; это происходит
потому, что все считают себя достойными великого уважения и негодуют, если
сочтут, что ты уважил их не в той мере, в какой они, по убеждению своему, за-
служивают.
27. Обезопасить себя по-настоящему от человека, в котором ты сомнева-
ешься, можно, лишь так устроив дела, чтобы он не мог тебе повредить, даже ес-
ли бы захотел; обманчива безопасность, которая зиждется на воле и порядочно-
сти другого, и это свидетельствует о том, как мало доброты и верности в людях.
28. Не знаю, кому больше, чем мне, неприятны честолюбие, жадность и из-
неженность духовенства - и потому, что пороки эти отвратительны сами по се-
бе, и потому, что все они, по отдельности и вместе, мало подходят людям, жизнь
которых, по словам их, отдана Богу, и, наконец, потому, что пороки эти проти-
воположны, так что совмещаться могут разве лишь в весьма странном субъек-
те. Тем не менее высокое положение, которое я занимал при нескольких папах,
заставляло меня любить их величие в силу моих собственных обстоятельств. Не
будь у меня такого отношения к их величию, я бы возлюбил Мартина Лютера5,
как самого себя, но не ради того, чтобы презреть законы христианской религии,
как она обычно толкуется и понимается, а ради того, чтобы видеть, как скрутят
эту шайку злодеев, то есть заставят их или очиститься от пороков, или остаться
без власти.
29. Я много раз говорил, и говорил истинную правду, что флорентийцам труд-
нее было приобрести власть над малыми владениями, чем венецианцам - над
большими; объясняется это тем, что флорентийцы владеют краем, где много сво-
279

бод, которые трудно искоренить; поэтому нужны великие усилия, чтобы одер-
жать победу, и не меньшие, чтобы ее сохранить. Кроме того, с флорентийцами
соседствует Папское государство, могучее и неумирающее: пусть иной раз ему и
приходится тяжко, но в конце концов оно утверждает свои права еще крепче
прежнего. Венецианцам же достались земли, где все привыкли подчиняться и не
упорствуют ни в самозащите, ни в мятеже; к тому же соседями их были светские
правители, которые не вечны ни сами по себе, ни в памяти людей.
30. Кто вдумается, тот не сможет отрицать, что фортуна имеет огромную
власть в делах человеческих, ибо мы видим, что ежечасно случайности дают
толчок большим переменам и не во власти людей предупредить их или избе-
жать; как ни много зависит от человеческих усилий и хлопот, их одних недоста-
точно, необходимо еще благоприятствование фортуны.
31. Даже те, кто всё приписывает мудрости и доблести человека и не при-
знает власти фортуны, должны согласиться, что очень важно попасть или ро-
диться в такое время, когда высоко ценятся те дарования или качества, какими
ты в себе дорожишь. Это видно на примере Фабия Максима6, которому природ-
ная медлительность потому и создала великую славу, что проявилась в войне,
где горячность была гибельна, а медлительность полезна; в другое время могло
бы случиться обратное; его счастьем было именно то, что как раз тогда возник-
ла надобность в качествах, какими он обладал. Кто умеет, однако, менять
природу свою по условиям времени, что крайне трудно и даже невозможно, тот
намного меньше зависит от фортуны.
32. Не нужно проклинать честолюбие и поносить честолюбцев, если они до-
биваются славы честными и достойными способами; напротив, именно такие
люди творят дела великие и славные. У кого нет подобных устремлений, тот хо-
лоден духом и более склонен к праздности, чем к деятельности. Гадко и пре-
зренно лишь то честолюбие, единственная цель которого - собственное вели-
чие, как обычно бывает у государей: оно для них идол, поклоняясь которому
они жертвуют совестью, честью, человечностью и всем прочим.
33. Есть пословица, что богатство неправедное идет впрок только до третье-
го колена. Если так обстоит потому, что нечист источник богатства, казалось
бы, еще менее оно должно идти впрок тому, кто его неправедно нажил.
Отец мой объяснял это так: по словам блаженного Августина7, нет такого
злодея, который не сделал бы какое-нибудь добро, поэтому Бог, Который не
оставляет никакого добра без награды и никакого зла без наказания, дает зло-
дею наслаждаться в сем мире в воздаяние за его добро, чтобы в полной мере на-
казать его за зло в мире ином, хотя и при этом непонятно, почему неправедное
богатство идет впрок не более чем до третьего колена. Я отвечал отцу, что не
знаю, верна ли пословица, ибо мы знаем из опыта немало примеров обратного;
однако если верна, то можно истолковать ее так: естественный ход событий ми-
ра сего приводит к тому, что богатство сменяется бедностью обычно уже при
наследниках, а не при первом хозяине, ибо, чем больше прошло времени, тем
вероятнее такая перемена. Наконец, хозяин, то есть тот, кто нажил богатство,
больше его любит: раз он сумел приобрести состояние, то он владеет и искусст-
280

вом его сохранять; познав в юности бедность, он не расточает богатства. У на-
следников же нет этой любви к имуществу, доставшемуся от семьи, без труда;
они уже воспитаны в богатстве, не учились искусству его приобретать, а пото-
му неудивительно, что от расточительности или неумения они выпускают со-
стояние из рук.
34. Все, что должно закончиться не одним ударом, а от истощения сил, длит-
ся гораздо дольше, чем человек поначалу воображает. Посмотрите, например,
на чахоточного: про него думают, что он уже при последнем издыхании, а он все
живет, и порой даже не дни, но недели и месяцы. Так же и город, который хо-
тят взять осадой: обычно все обманываются насчет того, на сколько в нем хва-
тит продовольствия.
35. Как отлична практика от теории! Как много людей, которые все хоро-
шо понимают, но либо забывают, что знают, либо не умеют претворить в дей-
ствие свое знание! Для таких людей ум их бесполезен; это все равно что дер-
жать в ларце сокровище, обязавшись никогда его оттуда не вынимать.
36. Кто намерен приобрести расположение людей, пусть помнит, что не на-
до прямо отказывать в просьбе, лучше отвечать общими словами, ибо тому, кто
просит, может быть, потом не понадобится твоя услуга, а может быть, явятся
препятствия, которые оправдают твое бездействие. Кроме того, люди так про-
сты и так легко позволяют убаюкивать себя словами, что, даже не делая того,
что тебе неудобно или невозможно, ты часто благодаря одной лишь ловкости
ответа вполне удовлетворишь того, кто наверняка остался бы тобой недоволен,
если бы сразу получил отказ.
37. Всегда отрицай то, что не хочешь дать узнать другим, и, наоборот, утвер-
ждай то, что хочешь внушить другим; пусть многое противоречит твоим словам
и даже опровергает их, но если ты нагло утверждаешь или отрицаешь, то мо-
жешь сбить с толку того, кто тебя слушает.
38. Могущественнейшему дому Медичи с его двукратным папством8 трудно
удержать власть над Флоренцией, много труднее, чем это было простому гражда-
нину Козимо, которому помимо его необычайного могущества способствовали и
условия времени. Ведь Козимо приходилось бороться с могуществом немногих,
его действия не раздражали народ, не ведавший свободы; наоборот, при всех рас-
прях между знатными и при всех переменах выдвигались люди среднего и даже
самого низкого положения. Теперь же, когда народ узнал, что такое Большой со-
вет, речь не о четырех, шести, десяти или двадцати гражданах, желающих захва-
тить и удержать власть, а о целом народе, чье стремление к свободе таково, что
он ее не позабудет, какую бы мягкость ни проявляли Медичи или другие власти-
тели и как бы они ни угождали народу и ни превозносили его.
39. У нашего отца были сыновья с такими достоинствами, что его в свое вре-
мя считали самым счастливым отцом во Флоренции, и все же я много раз думал,
что отец, если все принять в расчет, видел от нас больше огорчений, чем радо-
стей; подумайте только, что бывает с отцами, чьи дети безумны, дурны или не-
удачливы.
281

40. Великое дело иметь власть над другими. Кто умеет хорошо ею пользо-
ваться, тот устрашает людей больше, чем имеет для этого сил; подданный, не
зная, как велики твои силы, скорее решится уступить, чем станет испытывать,
можешь ты исполнить свои угрозы или нет.
41. Если бы люди были добры и разумны, то человек, поставленный над
другими, должен был бы по справедливости применять мягкость, а не суро-
вость, но так как большей частью люди и не очень добры, и не очень разумны,
то приходится больше полагаться на суровость; кто думает иначе, тот обманы-
вается. Охотно признаю, что, если кто-нибудь мог бы соединить как следует то
и другое, мог бы сдобрить одно другим, он создал бы удивительное сочетание,
гармонию, приятнее которой нет ничего на свете; однако это милости, которы-
ми небеса щедро одаряют немногих, а может быть, и никого.
42. Не дорожи чьим-либо благоволением больше, чем добрым именем. Ес-
ли утратишь доброе имя, то утратишь и благоволение, вместо этого тебя будут
презирать; наоборот, у человека, который имеет доброе имя, никогда не будет
недостатка в друзьях, так же как в расположении и доброжелательстве людей.
43. Во время своего управления я заметил, что во многих делах, которые
приходится вести, как то: заключение мира, гражданских соглашений и тому по-
добное, полезно, раньше чем браться за них, сначала выждать, пока их хоро-
шенько обсудят другие; под конец, после долгого обсуждения, все стороны, уто-
мившись, станут просить тебя уладить дело; ну а когда тебя попросят, ты с тво-
им влиянием сумеешь управиться с тем, за что напрасно бы взялся вначале, и
никто не заподозрит тебя в личном интересе.
44. Делай все, чтобы казаться добрым, - это полезно в самых разных случа-
ях; но ложные мнения непрочны, поэтому тебе не удастся долго слыть добрым,
если ты в самом деле не будешь добр; об этом мне напоминал еще мой отец.
45. Он же, восхваляя бережливость, обыкновенно говорил, что один дукат в
кошельке делает тебе больше чести, чем десять истраченных.
46. Во время моего наместничества мне всегда были не по душе жестокость
и чрезмерные наказания, да они и не нужны - ведь помимо отдельных случаев,
когда следует показать пример, для устрашения достаточно наказывать, так
сказать, считая всего по пятнадцать сольди за лиру, надо только взять за прави-
ло, что проступки наказываются все без исключения.
47. Если ум слаб, то наука его не улучшает и даже портит, но если благопри-
обретенное сочетается с хорошим от природы, то это делает людей совершен-
ными и почти божественными.
48. Нельзя править государствами по совести, ибо, если вдуматься в их про-
исхождение, окажется, что все они порождены насилием, - свободны от насилия
только республики, и то в пределах родного города, не дальше. Я не делаю ис-
ключения для императора, а еще менее - для духовенства, которое творит двой-
ное насилие, так как для принуждения пользуется и светским, и духовным ору-
жием.
282

49. Не говори никому о вещах, которые хочешь скрыть, ибо причины, побу-
ждающие людей болтать, различны: один поступает так по глупости, другой -
из выгоды, третий - из тщеславия, чтобы казаться всезнающим. И если ты без
нужды сообщил другому свою тайну, не удивляйся, что тот, кто дорожит ею
меньше, чем ты, поступит точно так же.
50. Не добивайтесь перемен, от которых изменятся не порядки, которые вам
не нравятся, а только лица, ибо такие перемены не приносят удовлетворения.
Например, какой прок в том, чтобы устранить из дома Медичи мессера Джован-
ни да Поппи, если место его займет мессер Бернардо да Сан Миниато, человек
того же сорта и положения.
51. Неблагоразумен тот, кто без необходимости и не метя в главы прави-
тельства хлопочет о перемене власти во Флоренции, ибо в случае поражения он
подвергает опасности себя и все, что у него есть, а в случае успеха получит раз-
ве малую долю того, на что рассчитывал. И какое безумие затевать игру, в ко-
торой можно неизмеримо больше проиграть, чем выиграть! Пожалуй, не менее
важно и то, что, свергнув прежнюю власть, ты обречешь себя на вечные терза-
ния из опасений, что случится новый переворот.
52. Известно по опыту, что почти все, кто больше всех помогал возвыше-
нию властителя, по прошествии времени не бывают у него в большой милости.
Причина, как говорят, в том, что новый государь, зная цену этим людям, боит-
ся, как бы они в один прекрасный день не отняли у него то, что помогли полу-
чить. Однако здесь возможно и другое, не менее важное, а именно что помогав-
шие, зная, что многое заслужили, желают большего, чем им причитается; когда
же им в том отказывают, они проявляют недовольство; отсюда и рождаются ме-
жду ними и государем раздражение и подозрительность.
53. Если ты способствовал моему возвышению или помог мне стать госуда-
рем, то ты сам уничтожишь оказанную услугу, пожелав, чтобы я правил по-тво-
ему или согласился на такие вещи, которые умаляют мою власть, ибо это все
равно что целиком или частично отнять у меня плоды успеха, которого ты мне
помог добиться.
54. Тот, кому приходится оборонять города, должен поставить себе главной
целью затягивать оборону насколько возможно, ибо, как говорит пословица, у
кого время - у того и жизнь; оттяжка приносит неисчислимые выгоды, на кото-
рые вначале никто не надеялся и даже не думал о них.
55. Не траться в расчете на будущие доходы, потому что часто их либо не
окажется вовсе, либо они будут меньше, чем ты рассчитывал; расходы, на-
против, всегда растут. Ошибка, которая губит многих купцов, в том и состо-
ит, что они берут деньги в кредит, рассчитывая на большие барыши, кото-
рых может не оказаться или они могут запоздать - ведь в этом случае купца
разорят проценты, которые не стоят на месте и не уменьшаются, а только
растут и съедают все состояние.
283

56. Разумность хозяйства состоит не столько в умении воздержаться от трат,
потому что расходы часто необходимы, сколько в умении тратить выгодно, то
есть купить на грош пятаков.
57. Насколько астрологи счастливее других людей! Сто раз солгав и однаж-
ды сказав правду, они приобретают такое доверие, что все верят их вздору; а
обыкновенный человек, говорящий правду, раз солгав, теряет доверие настоль-
ко, что никто не верит его правде. Происходит это от любопытства людей, ко-
торым хочется знать будущее, но возможности такой у них нет, и они готовы
бежать вслед за всяким, кто обещает его предсказать.
58. Как хорошо говорит философ: De futuris contingentibus non est determina-
ta Veritas9! Сколько ни вертись, а все убеждаешься, что вернее не скажешь.
59. Я говорил как-то папе Клименту, который пугался всякой опасности,
что лучшее средство не бояться по-пустому - это помнить, сколько раз он в
подобных случаях пугался напрасно; я вовсе не хочу, чтобы эти слова совсем
отучили людей бояться, а только хочу, чтобы они приучили не бояться постоянно.
60. Ум выше посредственного дается людям на горе и муку; он оказывает им
только ту услугу, что наполняет их жизнь тяготами и тревогой, которых не зна-
ют люди более приземленного ума.
61. Характеры людей разнообразны: одни так крепко надеются, что заранее
уверены в том, чего у них нет; другие так боятся, что никогда не надеются, по-
ка не получат желаемого. Я приближаюсь скорее ко вторым, чем к первым; кто
таков по натуре, тот обманывается меньше, но мучается больше.
62. Народы и неопытные люди обычно скорее позволяют увлечь себя, ко-
гда им дают надежду приобрести, чем когда указывают на опасность потерять;
должно бы происходить обратное, так как естественнее стремление сохранить,
чем приобрести. Причина этой ошибки в том, что надежда в людях обыкновен-
но много сильнее страха; поэтому они часто не боятся, когда бояться нужно, и
надеются, когда надеяться не на что.
63. Известно, что старики скупее молодых, а должно быть как раз обрат-
ное - ведь жить им осталось меньше, так что им довольно немногого. Говорят,
что причина этого в том, что старики опасливее живут, но едва ли это так: я ви-
жу много стариков, которые более жестоки и развратны если не по делам, так
по желаниям, чем молодые, и сильнее мучаются страхом смерти. Причина ску-
пости, думается мне, в том, что, чем дольше живешь, тем крепче все привычки
и тем больше прилепляешься к вещам мира сего, а чем сильнее к ним привязан-
ность, тем больше она движет нами.
64. До 1494 года войны не были долгими, битвы - кровавыми, завоевания
совершались медленно и трудно; правда, артиллерия уже была в ходу, но с ней
обращались так неловко, что большого вреда она не причиняла; таким образом,
если кто владел государством, то лишиться его было почти невозможно. Но
пришли в Италию французы и внесли в войну такой пыл, что вплоть до 1521 го-
да кто проигрывал поход, тот лишался и государства10. При защите Милана
284

синьор Просперо11 первый показал, как надо отбивать приступы, и пример его
вернул властителям ту же уверенность, какая была у них до 1494 года, но на дру-
гих основаниях; тогда уверенность вытекала из того, что люди не владели ис-
кусством нападать, теперь она вытекает из того, что они владеют искусством
защищаться.
65. Кто назвал обозы "обузой", не мог сказать лучше. Кто придумал поговор-
ку "труднее сняться с лагеря, чем кое-что сделать" - сказал превосходно. Ибо де-
ло очень долгое - собрав в одном лагере столько всего, сдвинуть его с места.
66. Не верьте тем, кто горячо проповедует свободу, ибо почти у каждого, а
может быть и у каждого, есть свой интерес, и - как показывает опыт, да и сом-
нений в том нет - если бы люди надеялись найти для себя лучшие условия в ти-
раническом государстве твердой руки, они кинулись бы туда опрометью.
67. Нет в мире занятия или должности, для которой требуется больше та-
ланта, чем нужно военачальнику, - как по важности дела, так и потому, что он
должен обдумывать и налаживать огромное множество самых разных вещей.
И он должен предвидеть все задолго, а исправлять тотчас же.
68. Невмешательство в войну хорошо для того, кто силен и не должен бо-
яться победившей стороны; сильный сохранит власть без истощения сил и мо-
жет еще выиграть от чужих распрей. В противном случае невмешательство лег-
комысленно и вредно, потому что оказываешься добычей и победителя, и побе-
жденного. Хуже всего невмешательство, которое происходит не от обдуманно-
го решения, а от нерешительности, то есть когда ты сам не знаешь, хочешь ты
остаться нейтральным или нет, и ведешь себя так, что раздражаешь даже того,
кого удовлетворило бы, если бы ты твердо пообещал ему сохранить нейтрали-
тет. Такого рода невмешательство свойственно больше республикам, чем госу-
дарям, так как оно часто происходит оттого, что нет согласия между решающи-
ми; этот советует одно, тот - другое, и никак они не сговорятся настолько что-
бы одно мнение получило перевес над другим. Так обстояло дело в 1512 году12.
69. Если вы всмотритесь как следует, то увидите, что от поколения к поко-
лению меняются не только обороты речи, слова, покрой платья, характер по-
строек, культуры и тому подобных вещей, меняются даже вкусы, так что блю-
да, очень любимые одним поколением, часто вовсе не ценятся другим.
70. Настоящий пробный камень для крепости духа - это неожиданно нагря-
нувшая опасность; кто устоит перед ней, а таких совсем мало, может действи-
тельно назвать себя сильным духом и неустрашимым.
71. Если вы видите, что дело идет к упадку города, к перемене правительст-
ва, к усилению новой власти и другим подобным вещам, которые иногда можно
предвидеть почти наверняка, смотрите как бы не обмануться вам насчет сроков.
Ибо движение дел человеческих по природе своей и вследствие разных препят-
ствий идет гораздо медленнее, чем люди воображают, и если тут не рассчита-
ешь, то можешь страшно себе навредить; и многие тут впадали в ошибку. Это
верно в отношении дел частных и личных, но гораздо чаще - общественных и
285

всенародных; поскольку громада их больше, движение происходит медленнее, и
потому они подвержены большим случайностям.
72. Нет в этом мире для людей ничего более желанного и нет большей сла-
вы, как видеть врага своего поверженным в прах и отданным тебе во власть; од-
нако удваивает славу тот, кто использует ее на благо, то есть милует и доволь-
ствуется победой.
73. Ни Александр Великий13, ни Цезарь14, ни другие прославленные своею
милостью люди никогда не снисходили к врагам, если полагали, что тем испор-
тят или подвергнут опасности последствия победы, ибо такое снисхождение бы-
ло бы скорее слабоумием; они миловали только в тех случаях, когда знали, что
это не грозит их безопасности и вызовет восхищение.
74. Месть не всегда коренится в ненависти или в дурной природе; она иногда
нужна, чтобы люди на этом примере научились не вредить тебе; очень хорошо,
когда человек мстит, не имея злобы на того, кому он мстит.
75. Папа Лев15 рассказывал, что отец его, Лоренцо Медичи16, обыкновенно
говорил: знайте, что, кто говорит о нас дурно, тот нам добра не желает.
76. Все, что было в прошлом и есть в настоящем, будет и в будущем. Но на-
звания и внешний вид вещей меняются в такой степени, что тот, кто недостаточ-
но зорок, их не узнает и не сможет ни подвести их под правило, ни судить о них
на основании приведенного суждения.
77. Будучи посланником в Испании, я заметил, что король Католический,
дон Феррандо Арагонский17, могущественнейший и мудрейший государь, соби-
раясь идти в новый поход или принять важное решение, часто раньше, чем вы-
сказать свою волю, делал так, что замысел его становился желанен двору и на-
роду, и все громко требовали, чтобы король сделал то-то и то-то, так что реше-
ние объявлялось в такую минуту, когда все его желали и призывали. Трудно по-
верить, сколько одобрений и сколько любви снискал король этим способом у
своих подданных и в своем королевстве.
78. Дела, затеянные вовремя, удаются легко, почти сами собой, и те же де-
ла, затеянные до времени, не только не удаются, но и после, когда приходит для
них нужное время, ладятся уже не так легко, как могли бы. Поэтому не будьте
слишком рьяны, не торопитесь; выжидайте, пока дело созреет, пока не настанет
для него срок.
79. Пословица "Мудрому время на пользу'*, понятая плохо, может быть
опасной: когда желанное идет тебе в руки, нельзя упускать случай, ибо другого
случая можешь не дождаться; и часто бывает так, что необходимо решать и дей-
ствовать быстро. Однако, если выбор труден и все против тебя, тяни время и
выжидай, сколько можешь, ибо время либо просветит тебя, либо избавит от вы-
бора. Коли так применять эту пословицу, она всегда спасительна; коли иначе -
она часто гибельна,
286

80. Счастливы по-настоящему люди, которым благоприятный случай выпа-
дает не раз, ибо упустить его в первый раз или плохо использовать может и ра-
зумный человек. Но упустить его во второй или не суметь им хорошо восполь-
зоваться может разве тот, кто вовсе лишен разума.
81. Никогда не будьте настолько уверены в будущем исходе, каким бы вер-
ным он ни казался, чтобы ничего не приберечь на случай иного оборота собы-
тий, конечно не меняя в целом своего поведения. Опыт показывает, что часто
дела хорошо кончаются вопреки общим представлениям, и потому благоразу-
мие требует поступать так, как сказано выше.
82. То, что поначалу кажется мелким и едва заметным, часто оказывается
причиной великих бедствий или большого счастья, поэтому самое мудрое - об-
думать и хорошо взвесить все обстоятельства, даже самые ничтожные.
83. Я думал прежде, что если нечто сразу не пришло мне в голову, то и по-
том не придет; размышляя об этом, я заметил обратное и в себе, и в других: чем
больше и лучше обдумаешь вещь, тем лучше ее поймешь и сделаешь.
84. Не позволяйте отстранять себя от дел, если желаете и дальше ими зани-
маться, ибо потом к ним не вернешься по своей воле. Но если взять дела на се-
бя, то они будут приходить одно за другим, без всяких стараний и хлопот.
85. Жребий человеческий различен не только для разных людей, но и для
одного и того же человека, который может быть счастлив в одном деле и несча-
стлив в другом. Сам я был счастлив лишь в тех делах, где барыш получаешь без
капитала, вложив только себя самого, а в других - несчастлив. Мне трудно дос-
тавалось все, чего я искал, а чего не искал, то само за мной гналось.
86. Кто заправляет большими делами или стремится к величию, тот должен
замалчивать то, что ему не на руку, а что к его благу, то раздувать. Это своего
рода плутовство, и мне оно не по нраву, но так как успешный исход в таком слу-
чае чаще зависит от людских мнений, чем от истинного положения дел, то сла-
ва о тебе как о человеке, у которого все ладится, пойдет тебе на пользу, а об-
ратное - во вред.
87. Гораздо больше то благодеяние, которое мы получаем от родных и дру-
зей незаметно для нас, чем то, про которое мы знаем, что оно нам оказано. Ведь
редки дела, в которых тебе приходится обращаться к близким за помощью, за-
то каждый день во многих обстоятельствах тебе польза от уверенности, что ты
можешь при надобности к ним обратиться.
88. Государь или всякий, кому приходится вершить большие дела, не только
должен хранить в тайне все, что другим не следует знать, но обязан приучить се-
бя и своих советников молчать даже о самых малых и по видимости неважных
вещах, исключая те, которые полезно разгласить. Когда дела твои неведомы ни
приближенным, ни подданным, люди взирают на тебя, как бы изумленно зами-
рая, и малейшее твое движение или шаг не остается незамеченным.
287

89. Я не спешу верить правдоподобным новостям, пока точно не узнаю, от
кого они: поскольку в них содержится то, что уже бродит в умах, то легко мог
найтись человек, который бы их сочинил. Не так просто сочинить новости не-
правдоподобные или неожиданные, поэтому, когда я слышу такую новость, не
зная, от кого она, я прислушиваюсь к ней более, чем к новостям первого рода.
90. Кто зависит от благосклонности государей, тот ловит каждое их движе-
ние, малейший их знак; и это часто приносит людям великий вред. Не надо те-
рять головы или слишком лезть из кожи, предпринимать что-либо следует толь-
ко ради существенной пользы.
91. В моей голове всегда с трудом укладывалось, каким образом божествен-
ная справедливость терпит, что сыновья Лодовико Сфорца правят Миланом, ко-
торый тот захватил злодейством18, став через это виновником всеобщей разрухи.
92. Не надо говорить: Бог такому-то помог, потому что он добрый человек,
а такому-то выпало несчастье, потому что он дурной человек - ведь часто на-
блюдается обратное. Мы не должны, однако, заключать, что нет божественной
справедливости, ибо замыслы Божий столь глубоки, что о них верно говорят -
abyssus multa19.
93. Частный человек грешит против государя и совершает преступление
lesae maiestatis20, когда хочет сделать что-либо положенное лишь государям.
Точно так же грешит и совершает преступление lesi populi21 государь, когда де-
лает нечто, положенное лишь народу и частным людям. Потому заслуживает
великого порицания герцог феррарский, занимающийся торговлей, монопо-
лиями и другими промыслами, подобающими частным людям.
94. Кто живет при дворе и жаждет, чтобы его использовали в каком-либо
деле, должен больше бывать у государя на глазах, ибо, если ты здесь, о тебе
вспомнят и поручат это дело; если же тебя не видят - его поручат другому.
95. Кто идет на опасность очертя голову, не зная о ней, - просто грубое жи-
вотное; храбр тот, кто сознает опасность, но боится ее не более чем следует.
96. Есть старинная пословица, что все мудрые опасливы, ибо знают все
опасности и весьма их страшатся. Я считаю, что пословица лжет, ибо нельзя на-
звать мудрым человека, который оценивает опасность выше, чем она того за-
служивает; мудрым я назову человека, который знает меру опасности и боится
ровно настолько, насколько она того стоит. Поэтому скорее можно назвать
мудрым того, кто смел, а не того, кто робок. Если допустить, что оба хорошо
видят, то разница между ними такова: робкий берет в расчет все опасности, ко-
торые, по его мнению, могут быть, и предполагает всегда самое худшее; смелый
тоже сознает все опасности, но соображает, каких можно избежать благодаря
человеческой изобретательности, а какие устранит случай; и он не смущается
перед лицом всех возможных опасностей, но берется за дело основательно и с
надеждой, что не все то, что может быть, непременно будет.
97. Маркиз Пескара22 говорил мне после избрания Климента папой, что
впервые он видел успех дела, которого желали все. Причина этого, вероятно, в
288

том, что мирские дела затеваются не большинством, а несколькими людьми,
чьи цели почти всегда отличны от целей большинства; потому и последствия по-
лучаются не те, каких большинство желает.
98. Тиран разумный, хотя милы ему мудрецы робкие, привечает и храб-
рых, если знает, что они люди спокойные и, значит, есть надежда их удовле-
творить. Не по душе ему люди смелые и беспокойного ума; таких он не на-
деется удовлетворить, а потому вынужден позаботиться о том, чтобы с ними
разделаться.
99. При разумном тиране, если бы он не считал меня врагом, я бы все же
предпочел скорее слыть смелым и беспокойным, чем робким; таких людей го-
сударь старается удовлетворить, а с другими чувствует себя в безопасности.
100. Живя под властью тирана, лучше быть ему другом лишь до известного
предела, нежели числиться среди ближайших. Если ты человек уважаемый, то
и тебе будет прок от его величия, иногда даже больше, чем тем людям, с кото-
рыми он чувствует себя увереннее; зато если он падет, у тебя будет надежда спа-
стись.
101. Нет ни правила, ни средства, которое годилось бы для спасения от ти-
рана зверского и жестокого, кроме разве одного, предписываемого во время чу-
мы: бежать как можно дальше и как можно скорее.
102. Осажденные, которые рассчитывают на помощь, всегда кричат, что их
положение много хуже, чем в действительности. А те, кто на помощь не рассчи-
тывает и кому остается лишь изнурять противника, отняв у него всякую надеж-
ду, всегда скрывают свое положение и распространяют слух, что дела их не так
плохи.
103. Тиран прилагает все старания, чтобы проникнуть в тайны твоей души;
он действует лаской, долгими беседами, окружает тебя людьми, которые долж-
ны сближаться с тобой по его приказу. Из этих сетей трудно выпутаться, поэто-
му, если ты хочешь, чтобы тиран тебя не разгадал, усердно все обдумывай и с
великим прилежанием избегай всего, что может тебя выдать, употребляя столь-
ко же сил на то, чтобы скрыть свои мысли, сколько он тратит на то, чтобы их
раскрыть.
104. В людях похвальна - да и каждому приятна - открытость и прямота ха-
рактера, или, как говорят во Флоренции, чистосердечие; с другой стороны, при-
творство, которое всеми осуждаемо и ненавидимо, тебе гораздо полезнее; чис-
тосердечие же скорее полезно другим, чем тебе. Но нельзя отрицать, что оно
прекрасно, поэтому я бы похвалил того, кто в обычной жизни ведет себя как че-
ловек чистосердечный, а к притворству прибегает лишь в некоторых очень
важных делах, которые случаются редко; таким образом он прослывет челове-
ком открытым и прямым и завоюет расположение, каким обычно пользуются
люди с такой репутацией. Однако в самых для тебя важных делах полезнее при-
творяться, тем более что уловкам твоим легче поверят, если ты слывешь чело-
веком, которому чуждо притворство.
10. Гуманистическая мысль...
289

105. Даже когда человек известен как лицемер и обманщик, люди иногда
попадаются на его обманы и верят ему. Странно сказать, но это святая истина,
и я вспоминаю, что королю Католическому, более других имевшему такую ре-
путацию, при всех его уловках всегда встречались люди, верившие ему выше
меры. Должно быть, это происходит от простоты или алчности человеческой,
одни желают обещанного по легковерию, другие - по неумению распознать
правду.
106. В нашей гражданской жизни самое трудное дело - подходящим образом
выдать замуж своих дочерей; происходит это оттого, что люди о себе более вы-
сокого мнения, чем другие о них, и видят себя с самого начала на той высоте, до
которой им далеко. Я видел, как многие отцы отклоняли такие предложения, ка-
кие они с благодарностью приняли бы спустя время, поняв, что хлопотали пона-
прасну. Необходимо поэтому соразмерять положение свое и чужое и не оболь-
щаться на свой счет; все это я знаю, вопрос только в том, как я использую это зна-
ние - не впаду ли в ошибку, свойственную почти всем, желая большего, чем мне
полагается. Пусть, однако, эта заметка не подтолкнет никого настолько унизить-
ся, чтобы, как Франческо Веттори23, отдать дочь за первого встречного.
107. Надо желать вообще не родиться подданным; однако раз так случилось,
лучше зависеть от государя, чем от республики. Собственных граждан респуб-
лика приобщает к своему величию, а подданных, живущих в подчиненных зем-
лях, подавляет. У государя же одинаково состоят подданными свои и чужие, для
него все едины, поэтому каждый может надеяться, что государь его облагоде-
тельствует и использует в деле.
108. Нет такого мудреца, который бы не допускал ошибок, но счастлива
участь того, кому выпало допускать ошибки небольшие и в делах неважных.
109. Плоды свободы и цель ее не в том, чтобы каждый правил государством,
ибо править должен лишь тот, кто способен и этого заслуживает, а в том, что-
бы соблюдались хорошие законы и установления, которые при свободном
строе охраняются надежнее, чем под властью одного или немногих. Заблужде-
ние, от которого так сильно страдает наш город, в том и состоит, что людям ма-
ло одной свободы и безопасности, они не успокоятся, пока сами не окажутся у
власти.
ПО. Как ошибаются те, кто при каждом слове ссылается на римлян! Надо
сначала иметь город, устроенный как у них, а потом пытаться управлять по их
примеру; а поскольку город не таков, то хотеть от него римского управления
так же несообразно, как требовать от осла конской рыси.
111. Простой народ упрекает юристов за разнообразие мнений в их среде и
не принимает в соображение, что причина не в людях, а в существе дела, ибо под
общие правила нельзя подвести все отдельные случаи. Часто бывает, что какие-то
случаи с помощью закона невозможно решить, но надо справляться с мнениями
людей, а мнения не все на один лад. Мы видим то же самое у врачей, у филосо-
фов, у торговых судей, в рассуждениях людей, правящих государством, - среди
них разноголосица не меньше, чем среди законоведов.
290

112. Мессер Антонио да Венафро говаривал, и говаривал верно: посади ря-
дом шесть или восемь мудрецов - получишь столько же сумасшедших; между
собой они не сговорятся и больше будут спорить, чем решать дело.
113. Ошибается тот, кто думает, что закон оставляет дело на усмотрение, то
есть на произволение, судьи, ибо судья не облечен властью произвольно дарить
или отнимать. Но есть случаи, которые закон точным правилом определить не
может, и тогда решение возлагается на судью; это значит, что судья, разобрав
все обстоятельства и стороны дела, вынесет постановление по разумению и со-
вести. Отсюда следует, что судья не отвечает за приговор перед людским судом,
но отвечает перед судом Господа, Который ведает, судил ли судья или дарил.
114. Некоторые люди, наблюдая происходящее, берутся писать о будущем. Рас-
суждения их кажутся читателю прекрасными, если только написаны умело, однако
они крайне обманчивы - ведь каждое заключение вытекает из предшествующего,
и, если не хватает даже одного звена, остальные выводы делаются впустую; малей-
шая изменившаяся частность может изменить все заключение, а потому нельзя су-
дить о делах мира сего загодя, а надо судить и решать их изо дня в день.
115. В старых записях, сделанных до 1457 года, я нашел изречение одного
мудрого гражданина: либо Флоренция избавится от долгов, либо долги задушат
Флоренцию. Он верно понял, что город либо должен отнять у Монте24 всякое
влияние, либо общественный долг так возрастет, что управлять городом станет
невозможно. Однако положение с долгом тянулось дольше, прежде чем насту-
пил предсказанный беспорядок; в жизни все совершалось медленнее, чем мни-
лось автору изречения.
116. Правитель государства пусть не страшится опасностей, хотя бы они ка-
зались грозными, близкими и даже наступившими; как говорит пословица, не
так страшен черт, как его малюют. Опасности часто устраняются благодаря
разным случайностям, но если беда приходит, находятся такие средства и спосо-
бы облегчения, каких заранее нельзя было вообразить. Вдумывайтесь в эти
слова: они каждый день оправдываются на деле.
117. Самое ложное суждение - это суждение, основанное на примерах - ведь
если они не точь-в-точь сходны с нашим случаем, то не годятся вовсе; при этом
ничтожное различие подробностей может быть причиной огромнейшей разни-
цы в последствиях, а чтобы распознать эти различия, когда они столь малы, тре-
буется верный и проницательный глаз.
118. Человеку, который ищет чести, удается все, ибо он не считается ни с за-
ботами, ни с опасностями, ни с расходами. Я испытал это сам, а потому могу об
этом говорить и писать; мертвы и тщетны действия тех людей, которыми не
движет это пылкое рвение.
119. Записи редко подделываются сразу; это происходит постепенно, с тече-
нием времени и зависит от случая или необходимости; поэтому для защиты от
подделок полезно, как только договор или документ составлен, сейчас же снять
с него заверенную копию, чтобы всегда иметь ее при себе.
10*
291

120. Большая часть зла, творимого в городах, где граждане разделены на
партии, происходит от подозрительности. Люди не верят друг другу и вынужде-
ны нападать первыми; поэтому первейшая забота правителя - всячески устра-
нять взаимные подозрения.
121. Не устраивай переворота в надежде, что за тобой пойдет народ, ибо на
него опасно полагаться: у народа не хватит духа пойти за тобой, и фантазии у
него не те, что ты думаешь. Вспомни пример Брута и Кассия25: после убийства
Цезаря они не только не увлекли за собой народ, как предполагали, но из стра-
ха перед ним принуждены были скрыться на Капитолии.
122. Посмотрите, как люди сами себя обманывают: чужие грехи объяв-
ляют тяжкими, а свои собственные считают легкими. И этой мерой зачас-
тую меряют добро и зло, не слишком принимая в расчет степень и качество
содеянного.
123. Я охотно верю, что люди во все времена считали чудом многое, к чему
не могли близко подойти; несомненно, однако, что у всех религий есть свои чу-
деса, так что чудо - слабое доказательство истинности одной веры перед дру-
гой. Возможно, чудеса хорошо показывают могущество Божие, но это так же
верно для богов язычников, как и для Бога христиан. И даже, может быть, не
грех сказать, что чудеса, как и древние прорицания, - это тайны природы, до
причин которых не могут додуматься человеческие умы.
124. Я заметил, что в каждом народе и почти в каждом городе почитание
своих святых имеет одни и те же последствия: во Флоренции святая Мария в
Импрунете26 делает дождь и хорошую погоду, в других местностях, как я видел,
Дева Мария или святые производят то же; это явный знак, что милость Божия
никого не оставляет, а также возможно, что тут больше значит мнение людей,
чем то, что происходит в действительности.
125. Философы, богословы и прочие, исследующие вещи сверхъестествен-
ные или невидимые, городят много вздора; ведь по-настоящему человек пребы-
вает во тьме относительно многих вещей, разыскания же эти служили и служат
больше упражнению умов, чем открытию истины.
126. Было бы желательно вести свои дела точно, то есть чтобы все было без
сучка без задоринки. Однако достигнуть этого трудно, ибо неправильно слиш-
ком долго устранять шероховатости, потому что, пока ты теряешь на это вре-
мя, благоприятные возможности ускользают, и даже когда ты подумал, что пой-
мал возможность и крепко ее держишь, часто замечаешь, что это не так, ибо по
самой природе дел человеческих почти немыслимо, чтобы где-нибудь не оказа-
лось беспорядка или неурядицы. Приходится поэтому принимать вещи такими,
как они есть, и считать добром меньшее зло.
127. Я очень часто видел на войне, как приходили известия, из которых за-
ключаешь, что дела плохи, но тут же приходит новое известие, как будто обе-
щающее победу, потом снова противоположное, и так повторяется множество
раз, поэтому хороший полководец не спешит ликовать или падать духом.
292

128. В делах государственных надо учитывать не столько то, что государь
должен сделать согласно разуму, сколько то, что он может сделать, исходя из
своей природы и привычек. Ведь государи часто поступают не так, как должны
бы, а так, как умеют или как им вздумается; кто меряет их иной мерой, может
жестоко ошибиться.
129. Если деяние, само по себе злое или несправедливое, не совершилось, не
следует говорить, что совершено доброе дело или благодеяние - ведь между ос-
корблением и благодеянием, между похвальными и порицаемыми делами сере-
диной является как воздержание от зла, так и воздержание от оскорблений.
Пусть люди поэтому не говорят: я не сделал или я не сказал, ибо настоящая хва-
ла тому, кто может сказать: я сделал, я сказал.
130. Государи да остерегаются более всего тех людей, которые по природе
своей ненасытны, потому что их невозможно облагодетельствовать или удовле-
творить настолько, чтобы себя от них обезопасить.
131. Большая разница иметь подданными людей недовольных или людей от-
чаявшихся. Человек недовольный, даже желая причинить тебе зло, нелегко
идет навстречу опасности, но выжидает удобного случая, каковой может и не
представиться, а человек отчаявшийся сам выискивает случаи и подстраивает
их, легко увлекается надеждой и подбивает к переменам. Поэтому недовольных
надо остерегаться редко, а отчаявшихся - всегда.
132. Я от природы человек прямой и враг всяких выторговываний, поэтому
со мной всегда было легко вести переговоры. Тем не менее мне известно, что
во всех обстоятельствах высшая польза - вести переговоры с преимуществом;
наука тут в следующем: надо не сразу доходить до последних решений, но,
начавши как бы издалека, продвигаться шаг за шагом и поддаваться с трудом.
Кто поступает так, очень часто получает больше того, чем можно было бы
удовольствоваться; тот же, кто ведет переговоры, как я, добивается всегда только
того, без чего соглашения не было бы вовсе.
133. Величайшее правило благоразумия, плохо соблюдаемое многими, тре-
бует, чтобы ты умел скрыть недовольство другим человеком, если только в
этом нет для тебя вреда или бесчестья, - ведь, если в будущем понадобится его
помощь, вряд ли ты ее получишь, если ему известно, что ты плохо к нему отно-
сишься. Мне очень часто приходилось обращаться к людям, к которым я отно-
сился как нельзя хуже, но они этого не предполагали или были уверены в обрат-
ном и потому служили мне с полнейшей готовностью.
134. Все люди по своей природе более склонны к добру, чем к злу; нет
человека, который не делал бы охотнее добро, чем зло, если другие сооб-
ражения не побуждают его к обратному. Однако природа человеческая
так немощна, а соблазны в мире встречаются столь часто, что люди легко
уклоняются от добра. Поэтому-то мудрые законодатели изобрели награды и
наказания: не для чего иного, как для того, чтобы надеждой на награду и
страхом перед наказанием принуждать людей следовать их природной склон-
ности.
293

135. Если кто-либо от природы более склонен к злу, чем к добру, говорите
с уверенностью, что это не человек, а зверь или чудовище, ибо в нем отсутству-
ет склонность к добру, естественно присущая всем людям.
136. Случается иногда, что безумцы творят более великие дела, чем мудре-
цы. Происходит это оттого, что мудрый, если нет иной необходимости, весьма
полагается на разум и мало - на судьбу, а безумный - весьма на судьбу и мало
на разум; дела же, которые вершит судьба, зачастую имеют неожиданный ис-
ход. Флорентийские мудрецы уступили бы буре, разразившейся сейчас, а безум-
цы решили держаться наперекор всякому рассудку, и добились, что свершилось
такое, чего, казалось бы, город не может совершить, о чем и говорит послови-
ца: Audaces fortuna juvat27.
137. Если бы вред от дурного управления обнаруживался так, чтобы было
видно, что от чего произошло, то человек малоопытный или сумел бы научить-
ся, или добровольно предоставил управлять тому, кто больше в этом понимает.
Беда в том, что люди, а больше всего народы, по невежеству не постигают при-
чин неурядиц и приписывают их не тем ошибкам, какие на деле к тому привели,
не сознавая, сколько зла причинило правление того, кто не умеет управлять. И
они упорствуют в ошибке: либо сами берутся за то, чего не умеют, либо позво-
ляют править людям неопытным, что часто приводит к окончательной гибели
города.
138. Ни безумцы, ни мудрецы не могут в конце концов помешать тому, че-
му быть суждено; из всего, что я читал, ничего мне кажется, нет лучшего, чем
изречение: Ducunt volentes fata, nolentes trahunt28.
139. Города действительно так же смертны, как и люди. Однако здесь есть
различие: люди, будучи тленны, неизбежно умрут, даже если не бунтуют; горо-
да же гибнут не от распада вещества, которое всегда обновляется, а от обрушив-
шегося несчастья или от дурного управления, то есть от неверных решений пра-
вителей. Гибель от несчастья, и только - вещь редчайшая, потому что город -
тело крепкое, весьма устойчивое, и чтобы сокрушить его, нужен напор необы-
чайный и яростный. Поэтому причиной крушения городов почти всегда бывают
ошибки правителей; если бы город всегда управлялся хорошо, он, возможно,
жил бы вечно или по крайней мере несравненно дольше, чем теперь.
140. Кто говорит "народ", тот в действительности говорит "безумное суще-
ство": в народе полно заблуждений, путаницы, в нем нет ни вкуса, ни отрады, ни
постоянства.
141. Не удивляйтесь, что люди не знают ни прошлого, ни того, что творит-
ся вдалеке от них; посмотрите внимательно - и вы увидите, что люди не имеют
верного понятия о делах настоящего и о том, что ежедневно творится в их соб-
ственном городе. Между дворцом и площадью стоит такой густой туман или
стена такой толщины, что людской глаз сквозь них не проникает, и народ столь-
ко же знает о поступках правителей или о причинах этих поступков, сколько о
том, что делается в Индии; вот почему мир так часто полнится ложными и бес-
смысленными мнениями.
294

142. Одна из самых больших удач, какая может выпасть на долю человека, -
получить возможность показать, что поступки, которые он совершил корысти
ради, имели целью общественное благо. Такая удача прославила предприятия ко-
роля Католического: все они затевались во имя собственной безопасности и вели-
чия, а часто казалось, что во славу христианской веры или в защиту Церкви.
143. Мне кажется, что все историки без исключения ошибались в одном: о
многих известных в то время вещах они не писали именно потому, что предпо-
лагали их известными. Из-за этого получилось так, что теперь нам хочется уз-
нать о многом таком в истории римлян, греков и всех других народов - напри-
мер, о власти и различии магистратов, о порядке правления, о родах войска, о
величии городов и тому подобном, что во времена тех писателей было известно
всем и каждому и потому ими пропущено. Если бы они подумали, что с течени-
ем времени погибают города и за давностью лет утрачивается память о том, что
было, и что история пишется именно для того, чтобы это увековечить, они тща-
тельнее бы все описывали - так, чтобы перед взором тех, кто родится в отда-
ленные времена, все совершившееся предстало бы с той же ясностью, как и де-
ла настоящего - ведь это и есть истинная цель истории.
144. Когда в Испании было получено известие о союзе, заключенном вене-
цианцами с королем Франции против Католического короля, секретарь этого
короля, Альмазано, привел мне кастильскую пословицу, означающую по-наше-
му: "Где тонко, там и рвется". По сути он хотел сказать, что все дела оборачи-
ваются против тех, кто слабее, ибо никто не руководствуется разумом или бла-
горазумием; каждый ищет своей выгоды, отчего договоры заключаются так,
что страдает тот, у кого меньше сил, тот, с кем меньше считаются. Поэтому, ес-
ли кому-то случится вести переговоры с более могучими, чем он, пусть держит
в уме эту пословицу, которая каждый час подтверждается на деле.
145. Будьте уверены, что хотя жизнь людей коротка, но времени всегда до-
статочно у тех, кто умеет сделать из него капитал, а не растрачивает по-пусто-
му - ведь природа человеческая даровита, и кто деятелен и решителен, тот не-
обычайно преуспевает в начинаниях.
146. Какое несчастье, что нельзя обрести добро, не изведав сначала зла.
147. Ошибается тот, кто думает, что удача задуманного дела зависит от то-
го, правое оно или неправое, ибо мы каждый день видим обратное - а именно
что побеждает не правота, а благоразумие, сила и счастье. Конечно, тот, кто
прав, в том укрепляется вера в свои силы, основанная на мнении, что Бог дает
победу правому делу; вера эта придает людям отвагу и упорство, а они часто бы-
вают условием победы. Так что правота дела может помочь, но только косвен-
но, а не прямо.
148. Кто хочет слишком ускорить войну, тот нередко ее затягивает, ибо, не
желая дожидаться, пока подвезут необходимые запасы или пока события созре-
ют, он затрудняет то, что могло бы получиться легко. Так что на каждый день,
который он думал выиграть, он часто теряет больше месяца; не говорю уже о
том, что от этого возможны еще худшие беды.
295

149. Кто хочет во время войны тратить меньше, тот тратит больше; ничто
не требует таких денег и такой безудержной их траты, как войны; чем обильнее
запасы, тем скорее войне конец; кто не считается с этим ради сбережения денег,
тот затягивает дело и тратит несравненно больше. Поэтому нет ничего пагуб-
нее, чем вступать в войну, не имея крупных наличных денег, изыскивая средст-
ва время от времени; это способ питать войну, а не вести ее к концу.
150. Доверяя и поручая что-нибудь людям, которых вы оскорбили, отнюдь
не считайте, что они хорошо исполнят дело по той причине, что им самим от
этого будет польза и честь. Ибо некоторые люди по природе так злопамятны,
что готовы мстить вопреки собственной выгоде: то ли потому, что им дороже
радость мести, то ли потому, что ослеплены страстью и не видят себе в деле ни
пользы, ни чести. Помните эти слова, потому что многие тут ошибаются.
151. Как сказано выше о государях, думайте всегда не столько о том, как
должны бы в соответствии с разумом поступать люди, с которыми вам вести де-
ло, сколько о том, как они скорее всего поступят, исходя из своего нрава и при-
вычек.
152. Если вы задумываете новые предприятия или дела, будьте чрезвычай-
но осторожны: ведь стоит только начать - и потом уже поневоле надо идти впе-
ред. Зачастую путь оказывается так тяжел, что если бы люди вовремя предста-
вили себе хотя бы малую толику будущих трудностей, то они убежали бы за ты-
сячи миль; однако не во власти их отступить, когда они уже втянулись в дело.
Так бывает особенно в раздорах, в распрях между партиями, в войнах: в этих, да
и во всех других делах, перед принятием решения никакая вдумчивость, никакая
тщательность не могут быть чрезмерными.
153. Кажется, что послы часто берут сторону чужого государя, при котором
находятся, за что их подозревают в продажности, в желании получить награду
или по крайней мере в том, что они сделались его приверженцами оттого, что
он ласково и любезно с ними обходился. Между тем здесь возможно и другое:
посол постоянно имеет перед глазами дела государя, при котором находится, и
не слишком подробно знает все прочие, поэтому дела эти кажутся ему важнее,
чем они есть. Но они не кажутся таковыми его собственному государю: зная все
обстоятельства в равной мере, он с легкостью подмечает ложные шаги посла и
часто приписывает злому умыслу то, что сделано скорее по неосмотрительно-
сти. Поэтому кто едет послом да не упустит сказанного из виду, ибо оно очень
важно.
154. Бесчисленны тайны государя, бесчисленны дела, которые он должен
учесть, поэтому безрассудно судить о его действиях с налета. Ведь часто быва-
ет, что ты приписываешь его поступок одной причине, а на деле причина совсем
иная, и то, что, по-твоему, сделано случайно или неосмотрительно, оказывает-
ся, сделано с умыслом и в высшей степени благоразумно.
155. Говорят, что человек, не вникнувший в подробности дела, не может о
нем верно судить. Тем не менее я часто замечал, что тот, кто не слишком ода-
рен умом, вернее судит, пока имеет лишь общее понятие о деле, не зная всех
296

подробностей, ибо, представляя себе общую картину, такой человек примет
верное решение, но запутается, если узнает много подробностей.
156. По природе своей действую твердо, не колеблясь; тем не менее, решив
нечто важное, я зачастую как бы жалею о принятом решении. Происходит это
не от мысли, что, доведись мне заново решать, я бы сделал другой выбор, а от-
того, что накануне мне яснее виделось, какие трудности ждут меня при том или
ином решении. Но после того, как выбор сделан и мне уже не надо бояться тех
трудностей, которые я хотел бы обойти, передо мной вырисовываются только
те из них, которые еще предстоит преодолеть; и, взятые сами по себе, они ка-
жутся мне больше, чем раньше, когда я сравнивал их с другими. Отсюда следу-
ет, что для избавления от этой муки нужно изо всех сил постараться снова уви-
деть те трудности, которых ты избежал благодаря принятому решению.
157. Нехорошо слыть подозрительным и недоверчивым. А все же люди так
переменчивы, так коварны, так любят действовать окольными и скрытыми пу-
тями, так корыстны и так мало считаются с интересами других, что не оши-
бешься, мало кому доверяя и мало на кого полагаясь.
158. Доброе имя и добрая слава ежечасно приносят нам выгоду, которая
видна всем; однако она мала рядом с той, которая не видна и благодаря добро-
му о нас мнению приходит сама собой неведомо откуда. Потому и сказаны муд-
рейшие слова, что доброе имя дороже великих богатств.
159. Не осуждаю ни постов, ни молитв, ни других подобных благих дел, ус-
тановленных Церковью или проповедуемых монахами; однако благо из благ, в
сравнении с которым все остальные неважны, - это не вредить никому и быть
полезным каждому, насколько ты можешь.
160. Великое дело, конечно, что все мы, зная, что нам предстоит умереть,
живем так, словно уверены, что будем жить вечно. Не думаю, что причина это-
го в том, что нас больше трогает то, что перед глазами и осязаемо, нежели то,
что далеко и невидимо - ведь смерть близка, и можно сказать по ежедневному
опыту, что осязаема ежечасно. Думаю, дело в том, что природа хотела для нас
жизни, согласной с тем, чего требует ход или устройство мировой машины: не
желая, чтобы она пребывала как бы мертвой и бесчувственной, природа дала
нам способность не думать о смерти, ибо если о ней думать, то мир оцепенеет в
бездействии.
161. Когда я думаю о том, скольким происшествиям, опасностям по причине
немощи, насилия и случайностей подвержена жизнь человека, или о том, сколь
много событий должно в течение года совпасть, чтобы урожай был хорош, то ни-
чему так не удивляюсь, как виду старого человека или урожайному году.
162. На войне и во многих других важных случаях я часто видел, что люди
не заботились о запасах, потому что, дескать, уже поздно; однако впоследствии
оказывалось, что запасы подоспели бы как раз вовремя, упущение же нанесло
огромный вред. Обычно так и бывает, что события развиваются много медлен-
нее, чем мы предполагаем, и часто ни за три, ни за четыре месяца не происхо-
297

дит того, что, как думалось, должно совершиться за один. Заметка эта важна, ее
надо принять к сведению.
163. Как точно было изречение древних: Magistratus virum ostendit!29 Ничто
так не раскрывает качеств человека, как поручение дела или наделение вла-
стью. Сколь много таких, кто красно говорит, а делать не умеет. А сколь мно-
гие кажутся значительными, пока восседают на скамьях или на площадях, а по-
смотреть их в деле - просто тени!
164. Преуспеяние в жизни - часто злейший враг человека, ибо делает его
дурным, легкомысленным, заносчивым; поэтому большее испытание — устоять
в счастье, чем в несчастье.
165. С одной стороны, кажется, что государи и хозяева должны лучше чем
кто-либо знать своих подданных и слуг - ведь те по необходимости часто прохо-
дят через их руки со своими просьбами, замыслами и чередой дел; с другой сто-
роны, верно как раз обратное: всякому другому они открываются больше, а с
государями и хозяевами прилагают все усилия, идут на все уловки, чтобы
скрыть свое естество и свои помыслы.
166. Не думайте, что всякий, кто нападает на других, например осаждает го-
род, может предусмотреть все способы обороны противника. Ведь даже опыт-
ному судье приходят в голову лишь обычные приемы преступника, но опасность
и нужда иной раз подсказывают такие хитрости, до каких не додумается тот, ко-
го не вынуждает подобная необходимость.
167. Не думаю, что в мире есть что-либо хуже легкомыслия, потому что лег-
комысленные люди способны пойти на всякое дело, как бы оно ни было сквер-
но, опасно и гибельно, поэтому берегитесь их как огня.
168. Какое мне дело до того, что меня оскорбили по невежеству, а не по зло-
му умыслу? Наоборот, это часто гораздо хуже, ибо тот, кто замышляет против
меня, имеет определенную цель и действует по своим правилам, поэтому иной
раз оскорбит меньше, чем может. Невежество же не знает ни цели, ни правил,
ни меры - оно действует яростно и разит вслепую.
169. Примите к сведению, что, живете ли вы в свободном городе, при тира-
нии или под властью государя, вам равно не осуществить всех ваших замыслов,
поэтому при неудаче не гневайтесь и не затевайте ссор, если положение ваше
таково, что им можно удовлетвориться; поступая иначе, вы вносите неурядицу
в свою жизнь, порой - в жизнь города и в конце концов почти всегда ухудшаете
свое положение.
170. Какое счастье государям, что свою вину они с легкостью перекладыва-
ют на других; поэтому почти всегда бывает так, что ошибка или обиды, ими чи-
нимые, хотя от них исходят, но приписываются советам или подстрекательству
окружающих. Думается, однако, что причина не столько в том, что государи ма-
стерски внушают такое мнение, сколько в том, что люди охотно обращают
свою ненависть и клевету на тех, кто к ним ближе и с кем им легче справиться.
298

171. Герцог Лодовико Сфорца говаривал, что одно и то же правило приме-
нимо к правителям и арбалетам. Хорош арбалет или нет, узнаётся по стрелам,
которые он выпускает, а чего стоит правитель - узнаётся по послам, которых
он отправляет. Можно теперь рассудить, каково было правительство Флорен-
ции, если одновременно оно имело послами Кардуччи во Франции, Гвальтерот-
то в Венеции, мессера Бардо в Сиене и мессера Галеотто Джуньи в Ферраре30.
172. Государи были поставлены не ради их собственного интереса, а для
блага общего, им даны были доходы и богатства, чтобы они распределяли их
для сохранения государства и подданных. Поэтому чрезмерная бережливость в
государе более противна, чем в частном человеке, - ведь накопляя больше, чем
должно, он присваивает себе одному то, что ему дано, собственно говоря, не как
хозяину, а как управителю и распорядителю на благо многих.
173. Расточительство в государе противнее и пагубнее чрезмерной бережли-
вости, ибо оно невозможно без того, чтобы не отнимать у многих, а отнимая,
обижаешь больше, чем не давая. Тем не менее народу, по-видимому, больше
нравится государь расточительный, чем скупой. Причина здесь в том, что, хотя
людей, которых расточитель одаряет, очень немного по сравнению с теми, у ко-
го он отнимает, каковых, естественно, много, надежда в людях, как уже говори-
лось, оказывается настолько сильнее страха, что каждый рассчитывает скорее
быть в числе немногих, кого одарят, чем в числе многих, у кого отнимут.
174. Сделайте все, чтобы быть в ладу с государями и власть имущими. Пусть
вы намерены не стараться войти в милость, все же постоянно будут возникать
обстоятельства, которые по необходимости приведут вас к тем, кто правит. Не
говорю уже о том, что во многих отношениях вам повредит само мнение о вас
как о человеке, не пользующемся милостью.
175. Тот, кто поставлен управлять, то есть должностное лицо, не должен вы-
казывать ненависть к кому бы то ни было или мстить за личные обиды, ибо ему
вменят в вину, что он воспользовался общественной властью против своих
обидчиков. Пусть он запасется терпением и выждет время: не может быть, что-
бы ему не подвернулось случая достигнуть тех же целей, так чтобы иметь оп-
равдание и не быть обвиненным в злопамятности.
176. Молите Бога, чтобы вам оказаться на победившей стороне, потому что
тогда вас восхвалят за дела, в которых вы никакого участия не принимали; и, на-
оборот, того, кто окажется на проигравшей стороне, обвинят во множестве ве-
щей, в которых он менее всего виновен.
177. Во Флоренции, по никчемности людей, почти всегда бывает так, что ес-
ли кто-то учинил всенародно бесчинство с насилием, то его не карают, а напе-
рерыв стараются обеспечить ему безнаказанность, лишь бы он сложил оружие
и не начинал снова; такими способами нельзя обуздать наглецов, но можно сде-
лать львов из ягнят.
178. Способы и приемы обогащения хороши тогда, когда об успешности их
еще не все догадались; стоит всем про них узнать, как успех идет на спад, пото-
299

му что многими они перенимаются и конкуренция делает их менее выгодными.
Вот почему во всех делах великое преимущество - встать пораньше.
179. Юношей я насмехался над умением играть, танцевать, петь и над прочи-
ми изящными забавами - над красивым слогом, над искусством ездить верхом,
красиво одеваться - и вообще над всем, что является скорее украшением людей,
чем сущностью их. Однако впоследствии я изменил свое мнение, ибо хотя и не
годится тратить на это слишком много времени и чрезмерно приучать к этому
юношей, чтобы не свихнулись, то все же я убедился на опыте, что такого рода
достоинства и умение хорошо делать всякое дело прибавляют уважения и из-
вестности даже людям высоких качеств. Можно сказать, что если у человека та-
кого умения нет, то ему чего-то недостает, уж не говоря о том, что обилие всех
этих светских талантов открывает дорогу к благоволению государя, а иногда
доставляет большую выгоду или бывает началом или причиной возвышения -
ведь свет и государи устроены так, как они есть, а не так, как должно.
180. Нет худшего врага у войны, чем уверенность того, кто ее начал, будто
победа уже за ним. Какой бы легкой и победоносной ни казалась война, в ее ход
вмешиваются тысячи событий, от которых все приходит в еще большее рас-
стройство, если зачинщик войны не готов к ним духом и силой; меж тем он
встретил бы их во всеоружии, если бы с самого начала считал войну трудной и
привел все внутренние дела в порядок.
181. Я одиннадцать лет сряду служил Церкви, и таково было расположение
ко мне властей и народа, что я бы еще долго прослужил, не случись событий
1527 года в Риме и во Флоренции31. Не знаю ничего, что больше бы укрепляло
мое положение, чем то, что я как бы вовсе о нем не заботился, ибо благодаря
этому я делал без оглядки и не робея все, что требовалось на занимаемой долж-
ности. Это так возвышало меня в общем мнении, что одно помогало мне боль-
ше и более достойным образом, чем всякое искательство, связи и старания, к
которым я мог бы прибегнуть.
182. Я видел почти всегда, что даже мудрые люди, когда им случается ре-
шать важное дело, внимательно разбирают два или три возможных поворота
событий и на них основывают свое решение, как будто непременно так и слу-
чится, как они предусмотрели. Имейте в виду, что это опасно, так как нередко,
а может быть и большей частью, случается нечто третье или четвертое, что
не было предусмотрено и к чему принятое решение непригодно. Старайтесь
поэтому принимать самое верное решение, учитывая, что легко может случиться
такое, чего, казалось, быть не должно; и никогда заранее не ограничивайте
себя в своих действиях, если того не требует необходимость.
183. Неразумен тот военачальник, который дает сражение в поле, если им
не движет необходимость или уверенность, что на его стороне очень большое
преимущество, ибо все здесь слишком зависит от фортуны и слишком опасно
поражение.
184. Я не против того, чтобы вести житейские разговоры с людьми или бе-
седовать с ними по-домашнему приятно и сердечно. Но утверждаю, что благо-
300

разумно не посвящать их без нужды в собственные дела; если же о них зашла
речь, то сообщать надо не более чем нужно для беседы или того поворота, ко-
торый она приняла, храня про себя все, что можно делать, не сообщая. Посту-
пать иначе - приятнее, но поступать так - полезнее.
185. Люди всегда хвалят тех, чья рука не скудеет, кто всегда щедр и велико-
лепен, сами же придерживаются обратного. Соразмеряйте поэтому дела свои с
возможностями, с честной и разумной пользой; не позволяйте похвалам и сло-
вам толпы вскружить себе голову, не обольщайтесь, что добьетесь похвалы и
уважения от тех, кто на поверку не похвалит других за то, чего не соблюдает
сам.
186. Невозможно поступать в жизни всегда по одному твердому и безуслов-
ному правилу. Очень часто бывает вредно распространяться в разговорах даже
с друзьями о том, что лучше держать в секрете. С другой стороны, показать
друзьям, что ты от них таишься, - это верный путь к тому, чтобы и они так же
вели себя с тобой - ведь ничто не заставит человека довериться тебе, кроме со-
ображения, что ты доверился ему, так что если ты другим ничего не скажешь,
то ты и от них ничего не узнаешь. Потому и в этом и во многих других случаях
следует действовать, учитывая различия людей, обстоятельств и времени, для
чего нужно умение в них разбираться, но если это не дано от природы, то редко
кто может этому научиться, и то из опыта, из книг же - никогда.
187. Знайте, что кто правит наугад, невесть куда, тот и окажется под конец
невесть где; верный путь - обдумывать, разбирать, учитывать каждое самое
мелкое обстоятельство; даже если так жить, то все равно трудно хорошо вести
дела - подумайте, как же они идут у тех, кто только плывет по течению.
188. Чем более ты удаляешься от меры, позволяющей избежать крайностей,
тем вернее впадаешь в ту крайность, которой боишься, или в другую, не луч-
шую. Чем больше ты желаешь извлечь удовольствия из того, что имеешь, тем
скорее теряешь и то, что имеешь, и удовольствие; например, чем больше народ,
имея свободу, желает ею насладиться, тем меньше он наслаждается ею и тем
скорее навлекает тиранию или же такую власть, которая не лучше тирании.
189. Все города, все государства, все царства смертны; всё когда-нибудь
оканчивается и завершается по своей природе или вследствие стороннего вме-
шательства. Поэтому, если гражданину выпало жить в конце времен своей от-
чизны, ему надо скорбеть не столько о ее бедах и звать горькой не столько ее
долю, сколько свою, потому что с отчизной случилось лишь то, что так или ина-
че должно было случиться; несчастна же участь того, кому довелось родиться в
столь бедственную годину.
190. В назидание тем, кто не достиг желанного положения, принято гово-
рить: смотрите не вперед, а назад, и вы увидите, скольких опередили - таких, ко-
му живется хуже вашего, несравненно больше, чем таких, кому лучше, чем вам.
Вернейшие слова, они должны убедить людей, что надо довольствоваться сво-
им положением, но убеждают мало, ибо природа обратила нас лицом вперед,
поэтому смотреть иначе чем вперед стоит нам большого усилия.
301

191. Нельзя упрекать людей за то, что они медленно принимают решения.
Хотя случаются дела, в которых необходимо решать быстро, но чаще ошибает-
ся тот, кто скор в решениях, чем тот, кто неспешен. Зато осуждать надо более
всего медлительность в исполнении, после принятия решения, от каковой мед-
лительности, можно сказать, всегда вред, а польза бывает лишь случайной. Го-
ворю это вам в предупреждение, так как многие тут грешат - из-за лени, из-за
желания избавиться от хлопот или по иной причине.
192. Примите себе за правило: мало положить делу начало, привести в дви-
жение, определить направление; за делом нужно следить, не отрываясь, до са-
мого конца. Тот, кто доводит дело до конца, немало способствует его совершен-
ству. Тот же, кто действует иначе, порой считает дело законченным, когда оно
только началось или когда в нем возникли трудности; это происходит и от не-
брежности, никчемности и негодности людей, и от того, что дела трудны по са-
мой их природе. Применяйте это правило: мне от исполнения его порой бывала
великая честь, а тем, кто его не исполнял, - великий позор.
193. Тот, кто ведет переговоры, направленные против государей, пусть воз-
держится от писем, ибо письма часто перехватывают и они являются свидетель-
ством, которого нельзя отрицать; правда, теперь известно много приемов тай-
нописи, но искусство читать ее тоже не секрет. Гораздо вернее пользоваться не
письмами, а подходящими людьми, однако слишком трудно и опасно для част-
ных людей быть втянутыми в такие дела, ибо мало тех, кому можно довериться,
да и на тех немногих, какие есть, нельзя особенно полагаться, так как слишком
выгодно и почти беспроигрышно обмануть частного человека в угоду государю.
194. Начиная дело, необходимо хорошо все взвесить, однако же не стоит
преувеличивать трудности, иначе человек подумает, что не справится и отойдет
в сторону; наоборот, надо помнить, что если ввяжешься в дело, то оно покажет-
ся много проще, чем представлялось, и трудности по мере продвижения будут
отпадать сами собой. Это чистейшая правда, и кто ведет дела, тот каждый день
видит тому подтверждения; если бы о том помнил папа Климент, он вел бы свои
дела и более своевременно, и к большей своей чести.
195. Люди, близкие к государям и желающие добиться от них милостей или
знаков благоволения для себя или для друзей, пусть, насколько возможно, осте-
регаются прямо о том просить; пусть лучше ищут или выжидают удобного слу-
чая ввернуть слово или с некоторой ловкостью изложить просьбу; но, когда слу-
чай подвернулся, надо сейчас же ухватиться за него и не упускать. Кто так по-
ступит, тот гораздо легче справится с делом и гораздо меньше утомит государя;
преуспев в первый раз, он быстрее и свободнее сможет добиваться своего в
дальнейшем.
196. Если люди видят, что нужда заставила тебя делать то, что им желатель-
но, они перестают считаться с тобой и ни в грош тебя не ставят, ибо обычно их
дурные качества и забота о своем интересе перевешивают доводы разума, твои
заслуги, обязательства перед тобой или соображение, что ты, может быть, по-
пал в беду из-за них или ради них, поэтому как огня бойся дойти до такого по-
302

ложения. Если бы люди имели это правило в сердце своем, многие не сделались
бы изгнанниками; им уже не столько поможет, что они были изгнаны за предан-
ность тому или другому государю, сколько повредит, что тот государь, от кото-
рого они зависят в изгнании, скажет: без меня они ни на что не годны, и не ста-
нет церемониться в обращении с ними.
197. Тот, кому приходится защищать перед народом трудные или противо-
речивые дела, пусть постарается, если это возможно, отделить одно от другого
и не заговаривать о втором деле, пока не окончено первое. Возможно, что про-
тивники первого дела не станут возражать против второго; но если разбирать
оба дела вместе, выйдет, что каждый, кому не по душе лишь одно дело, возра-
зит против обоих. Если бы Пьеро Содерини32 поступил так, когда хотел изме-
нить законы о верховном суде, он бы добился своего и, может быть, упрочил
правление народа. Совет этот - по возможности не заставлять людей проглаты-
вать горькое блюдо в один прием - часто не менее полезен в частных делах, чем
в общественных.
198. Поверьте, что во всех делах, как общественных, так и частных, сущест-
венно умение взяться за них с нужного конца. Поэтому в одном и том же деле
разница между одним и другим способом ведения его не менее важна, чем раз-
ница между тем, вести его или не вести вовсе.
199. Если вы хотите притворяться перед другими или скрыть какую-нибудь
склонность, старайтесь внушить им самыми сильными и убедительными довода-
ми, что в душе вам приятно совсем другое, ибо тогда людям покажется, что вы
уступили требованиям разума, и они легко поверят, что решения ваши принима-
ются в согласии с тем, что диктует разум.
200. Вот один из способов сделать пособником ваших замыслов человека,
который иначе остался бы им чужд: доверьте их ему как главе всего дела, от-
дайте ему авторство или первенство. Однако этим способом привлекаются
большей частью люди легкомысленные, ибо у многих тщеславие таково, что
они руководствуются им одним, а вовсе не заботой о существенном, каковая
нужна в подобных делах.
201. Слово мое покажется недобрым, подозрительным, но дай Боже, чтобы
оно было неверным: дурных людей больше, чем хороших, в особенности когда
дело касается имущества или власти. Поэтому со всеми людьми, за исключени-
ем немногих, чья порядочность известна по опыту или из самых достоверных
источников, держите ухо востро. Ловкость состоит в том, чтобы при этом не
прослыть подозрительным, но главное: не доверяйтесь, если не очевидно, что
это возможно.
202. Если человек отомстит так, чтобы жертва не узнала, кто ей нанес удар,
то будут говорить, что это месть из ненависти и злобы; благороднее мстить от-
крыто, дабы все знали, кто нанес удар, тогда месть могут истолковать иначе:
мол, человек действовал не из ненависти и злобы, а в защиту своей чести, пока-
зывая, что он не из тех, кто стерпит оскорбление.
303

203. Пусть знают государи, что не надо подводить подданных слишком близ-
ко к свободе. Ведь люди от природы хотят быть свободными, и почти каждому
свойственно не довольствоваться своим положением, но желать изменить его. И
это желание сильнее памяти о любезном обхождении с ним государя или о да-
рованных им милостях.
204. Невозможно сделать так, чтобы чиновники не воровали; сам я совер-
шенно чист, и под началом у меня были губернаторы и чиновники, но сколько
я ни усердствовал и как ни подавал им пример, моих попечений оказывалось не-
достаточно. Причина в том, что деньги нужны во всяком деле и в нынешней
жизни богатого уважают больше, чем порядочного. Усугубляется все невежест-
вом и неблагодарностью государей, которые терпят около себя подлецов и об-
ходятся с людьми, хорошо служившими, не лучше, чем с теми, кто служил из
рук вон плохо.
205. Дважды я располагал значительной властью во время важных военных
кампаний и извлек следующее из своего опыта: если правда то, что пишут о
римском воинстве, а я думаю, что это большей частью правда, то нынешнее -
только тень его. У современных военачальников нет ни доблести, ни мастерст-
ва; они воюют без всякого искусства, без военных хитростей, точно степенным
шагом выступают по главной улице. Поэтому, когда синьор Просперо Колонна,
главнокомандующий во время первой кампании, сказал мне, что я на войнах не
бывал, я вполне к месту ответил, что, как ни прискорбно, мне и на этой нечему
поучиться.
206. Не стану спорить, что полезнее для нашего тела обращаться к врачам
или обходиться без них, как то долгое время делали римляне. Я утверждаю од-
но: по трудности ли самого дела, по небрежности ли врачей, которым надлежит
быть усердными и замечать малейшее изменение в больном, но нынешние вра-
чи умеют лечить лишь обычные хвори, и науки их достает самое большее на ле-
чение двух приступов лихорадки; даже когда в болезни нет ничего необычного,
они лечат втёмную и наобум. Не говорю уж о том, что врачи из-за самолюбия
своего и соперничества друг с другом - негодные существа, без совести и чести:
будучи вполне уверены, что их трудно изобличить в ошибках, превозносят ли
они себя или унижают своего товарища, - они ежедневно калечат наши тела.
207. Безумие рассуждать об астрологии, то есть о науке, которая предсказы-
вает будущее: либо сама эта наука не истинна, либо то, что для нее необходимо,
познать невозможно, либо уму человеческому всех этих дел не объять. Но вы-
вод таков: кто думает, что таким путем узнает будущее, тот грезит наяву. Аст-
рологи не знают, что говорят, и если попадают в точку, то случайно; таким об-
разом, будь то предсказания астролога или любого человека, взятого наугад,
предсказания их оправдаются в равной мере.
208. Наука о законах сведена в наше время к тому, что если при решении де-
ла столкнутся, с одной стороны, какое-нибудь доказательство, взятое из жизни,
а с другой - мнение ученого мужа, записанное в книгах, то больше прислушают-
ся ко второму. Поэтому юристы, ведущие дела, вынуждены искать, кто что об
304

этом предмете писал; таким образом, время, которое можно было потратить на
размышление, уходит на изнуряющее душу и тело чтение книг, сравнимое ско-
рее с трудом носильщиков, чем ученых.
209. Я думаю, что в приговорах турок, которые судят скоро и почти наугад,
меньше зла, чем в судебных порядках, обыкновенно принятых у христиан. Су-
дебная волокита стоит у нас так дорого и так расстраивает дела тяжущихся, что
вред от этого, пожалуй, не меньше, чем если бы приговор огласили в первый же
день; кроме того, даже если считать, что приговоры у турок выносятся наобум,
то в среднем выйдет, что половина их справедлива, и, уж наверно, у них и у нас
несправедливых решений окажется поровну, вынесенных либо по невежеству,
либо по пристрастию судей.
210. "Немного и хорошо", - гласит пословица. Тому, кто много говорит или
пишет, невозможно не нагородить вздору; зато немногое может быть хорошо
построено и сжато; поэтому, может статься, стоило бы отобрать лучшее из этих
заметок, вместо того чтобы включать все подряд.
211. Я, думается, могу утверждать, что духи существуют - имею в виду то,
что мы называем духами, то есть те воздушные существа, которые запросто го-
ворят с людьми, - ибо у меня был опыт, вполне меня в том уверивший. Но что
такое духи и каковы они - этого, мне кажется, не знают ни те, кто думает, что
знает, ни те, кто мысленно от них далек. Духами, как и будущим, - познанию ко-
их иные предаются обдуманно или же в наитии, - ведают скрытые силы приро-
ды или та высшая сила, которая движет всем; что для них явно, то для нас тай-
на, которой уму человеческому не постичь.
212. Из трех образов правления - власти одного, немногих или большин-
ства - самым худшим для Флоренции было бы, по-моему, правление оптима-
тов, вовсе ей не свойственное и так же мало для нее приемлемое, как тира-
ния. Своими амбициями и взаимными распрями оптиматы сделали бы не
меньше вреда, чем тирания, и, может быть, еще скорее раскололи бы насе-
ление города, но из благодеяний, совершаемых тираном, они не сделали бы
ни одного.
213. Человек в своих решениях и поступках всегда сталкивается с одной труд-
ностью, а именно - с сочетанием противоположностей; нет столь совершенно-
го порядка, который не сочетался бы с неким беспорядком; нет дурного дела, в
котором не было бы добра; нет доброго дела, в котором не было бы зла. Отсю-
да нерешительность многих людей, которых смущает всякое осложнение; лю-
дей с таким характером называют осторожными, потому что они действуют с
чрезмерной оглядкой. Не надо им подражать; лучше, взвесив каждое решение,
склониться к тому, где меньше неудобств; но помни, что нет решения, которое
было бы без сучка без задоринки.
214. У каждого человека есть недостатки - у кого больше, у кого меньше;
поэтому не может быть долгой дружбы, службы, товарищества там, где один
нетерпим к другому. Надо знать друг друга и помнить, что, меняя людей, не из-
бавишься от недостатков, но столкнешься с теми же или еще большими; пото-
305

му приготовься терпеть, лишь бы недостатки оказались такими, чтобы их мож-
но было вынести.
215. Как часто люди осуждают поступки, которые бы восхваляли, если бы
увидели, что было бы, поступи человек иначе! И, наоборот, сколько восхваля-
емых дел подверглось бы тогда осуждению. Не спешите поэтому одобрять или
ругать, поверхностно судя о вещах; во все, что является вашему взгляду, надо
хорошенько всмотреться, если вы хотите, чтобы ваше суждение было верным и
взвешенным.
216. Нельзя выбирать в этом мире ни среды, в которой человек родится, ни
обстоятельств, в которых жить, ни своего жребия. Поэтому, когда вы хвалите
или упрекаете людей, смотрите не на то, какая им выпала доля, а на то, как они
с ней управляются. Ведь похвала или осуждение зависят не от положения чело-
века, а от того, как он в нем себя поведет; точно так же в комедии или трагедии
тот, кто играет господина и короля, не более в цене, чем тот, кто играет слугу;
важно лишь, кто лучше играет.
217. Нельзя пренебрегать исполнением того, что вам надлежит исполнить,
из одного только страха нажить себе врагов или кого-то огорчить; исполнение
долга приносит человеку почет, польза от которого больше, чем вред от воз-
можного врага. В этом мире если ты не мертвец, то порой можешь делать то,
что обидит другого; но та же способность понимать, когда делать людям прият-
ное, помогает нам сообразить, когда сделать неприятное - так, чтобы все вы-
шло разумно, вовремя, без наглости, по достойному поводу и достойными сред-
ствами.
218. Те люди хорошо ведут свои дела в этом мире, кто всегда видит собст-
венный интерес и с ним соотносит все свои поступки. И, наоборот, попадают
впросак те, кто толком не знает, в чем их интерес, и думают, что он всегда со-
стоит в какой-то денежной выгоде - более, чем в чести или в умении сохранить
свою славу и доброе имя.
219. Человек проявит искренность, если, предложив решение или выразив
свое мнение, но потом передумав, скажет о том открыто, не дожидаясь оконча-
тельного исхода всего дела. А все же, если он не уполномочен или не имеет вла-
сти исправить положение, ему лучше для сохранения репутации до конца стоять
на своем. Ибо отказом от своих слов он рискует подорвать уважение к себе, по-
скольку рано или поздно произойдет что-нибудь, опровергающее его новое
мнение, меж тем как, настаивая на первоначальном мнении, он даже сможет вы-
глядеть правым в том случае, если это мнение оправдается, а оно еще вполне
может оправдаться.
220. Когда отечество попадает во власть тиранов, то хороший гражданин,
по-моему, обязан искать сближения с ними, дабы направлять их к добру и отвра-
щать от зла; прямая польза городу в любые времена - наделять полномочиями
людей порядочных, и хотя флорентийские невежды и фанатики всегда утвер-
ждали иное, они бы увидели, какой чумой стало бы правление Медичи, если бы
вокруг них остались одни безумцы или злодеи.
306

221. Если враги, которые всегда совместно выступали против тебя, вдруг
сцепились друг с другом, то напасть на одного из них, намереваясь всех разда-
вить поодиночке, - значит чаще всего сплотить их вновь. Поэтому надо снача-
ла хорошенько разобраться, что за ненависть вспыхнула между ними и каковы
прочие условия и обстоятельства; зная это, ты сможешь вернее решать, что
лучше - напасть на одного из врагов или отойти в сторону и поглядеть, как они
будут драться между собой.
Заметки, писанные до 1525 года в других тетрадях, но внесенные сюда в
начале 1528 года во время долгого моего досуга вместе с большей частью за-
меток, заключенных в этой тетради:
222. Досуг сам по себе не наводит на выдумки и открытия, но без досуга их
не бывает вовсе.
223. Граждане, стремящиеся к почестям и славе в городе, достойны хва-
лы и полезны, лишь бы они добивались своего не путем заговоров и узурпа-
ции власти, а создавая себе славу хороших и благоразумных людей и служа
отечеству благими делами - дай Бог, чтобы наша республика была проник-
нута таким честолюбием. Но кто стремится к собственному величию, тот
ведет к погибели, ибо для кого оно стало главной целью, того не удержит ни
справедливость, ни честность, - он все сравняет с землей, лишь бы дойти до
цели.
224. Дурной гражданин не может долго слыть хорошим; пусть даже кто-то
желает не столько быть, сколько казаться хорошим, ему поневоле придется и
стать хорошим, иначе он в конце концов перестанет таковым казаться.
225. Люди от природы склонны к добру, так что всем, кто не извлекает
из зла наслаждения или выгоды, добро милее, чем зло; но поскольку приро-
да человеческая немощна, а соблазнов множество, люди ради своего инте-
реса легко изменяют природной склонности. Поэтому вовсе не для того,
чтобы насиловать человека, но для того, чтобы он не изменял своей приро-
де, мудрые законодатели придумали шпоры и узду, то есть награду и нака-
зание. Если же в республике их не применять, то хороших граждан у нее бу-
дет раз-два и обчелся; во Флоренции мы каждый день испытываем это на
собственном опыте.
226. Если о ком-либо мы услышим или прочтем, что без всякой выгоды и
корысти он предпочел зло добру, то его вернее назвать зверем, чем человеком,
ибо он не наделен влечением, от природы присущим всем людям.
227. Велики недостатки и неустройства правления народного, и тем не ме-
нее в нашем городе мудрые и добрые граждане одобряют такое правление как
меньшее зло.
228. Отсюда можно заключить, что во Флоренции мудрый человек в то же
время добрый гражданин, ибо, если он не добрый гражданин, о мудрости гово-
рить не приходится.
307

229. Та щедрость и широта, которая привлекает толпу, лишь крайне редко
свойственна действительно мудрым людям; поэтому достоин похвалы не столь-
ко тот, кто слывет щедрым, сколько тот, в ком зрелый ум.
230. Народ любит в республике граждан, творящих справедливость; к муд-
рым он чувствует скорее почтение, чем любовь.
231. О, Боже! Насколько в нашей республике больше признаков того, что
ей скоро конец, нежели того, что ей предстоит долгая жизнь!
232. Человек здравого суждения ценится больше, чем человек изобрета-
тельного ума; так бывает гораздо чаще, чем наоборот.
233. Не противно равенству народной жизни, когда один гражданин пользу-
ется большим влиянием, чем другой, лишь бы это влияние проистекало из люб-
ви и почтения к нему и могло быть, по желанию, отнято; и наоборот, без опоры
на подобных людей республикам трудно устоять; как бы полезно было нашему
городу, если бы флорентийские глупцы хорошо это усвоили.
234. Кому выпало приказывать другим, тому в этом деле не нужны излиш-
няя скромность и уважительность; не говорю, что вовсе не нужны, но в боль-
шом количестве - вредят.
235. Очень полезно вести дела втайне, но еще полезнее как можно меньше
показывать друзьям, что ты от них таишься, ибо многие видят в этом неуваже-
ние и оскорбляются, замечая, что их не хотят посвящать в свои дела.
236. Три вещи хотел бы я увидеть прежде, чем умру, но, даже если я прожи-
ву долго, едва ли увижу хотя бы одну: хорошо устроенную республику в нашем
городе; Италию, освобожденную от всех варваров; и мир, избавленный от тира-
нии этих негодяев-попов.
237. Безумие сохранять нейтралитет в чужих войнах тому, кто не обеспечил
себе безопасность договором или кто не так могуществен, что ему нечего бо-
яться, ибо он оттолкнет побежденного и сделается добычей победителя. Кто не
верит этому рассуждению, пусть взглянет на пример нашего города и посмот-
рит, что получилось из его нейтралитета в войне, которую папа Юлий33 и Като-
лический король Арагона34 вели с Людовиком, королем Франции35.
238. Если хочешь остаться в войне нейтральным, условься о нейтралитете
по крайней мере с той стороной, которая его желает, ибо это один из способов
к ней примкнуть; если потом эта сторона победит, то, может быть, ей окажется
несколько затруднительно или совестно тебя притеснять.
239. Сдерживать целомудренно свои желания - это гораздо большее удов-
летворение, чем давать им волю, ибо первое преходяще и идет от тела, второе
же, если только страсти немного поостыли, прочно и идет от души и совести.
240. Чести и уважения надо желать больше, чем богатства. Но так как в на-
ши дни уважение без богатства сохранить трудно, то людям добродетельным
надо стараться иметь его не сверх меры, а столько, сколько нужно, чтобы обре-
сти или сохранить уважение и власть.
308

241 Народ во Флоренции, в общем, беден, но по свойственному нам об-
разу жизни каждый жаждет богатства, поэтому не способен отстоять свобо-
ду в городе - ведь стремление к богатству побуждает человека гнаться за ча-
стной пользой, не думая о чести и славе государства и нисколько с ними не
считаясь.
242. Кровь граждан - вот известь, скрепляющая здание тиранического госу-
дарства, поэтому каждый должен всячески стараться, чтобы в его городе не воз-
водили подобных зданий.
243. Если граждане, живущие в республиках, имеют терпимый строй, хотя
бы и с каким-то изъяном, пусть не стараются свергнуть его ради лучшего: поч-
ти всегда новый строй окажется хуже, ибо не во власти человека, изменившего
прежний порядок, добиться, чтобы новое правление точно соответствовало его
предначертаниям и замыслам.
244. Зло, чинимое в городе правителями, большей частью вызвано их подо-
зрительностью. Поэтому, если кто-то сделался правителем, а другие пытаются
его свергнуть, не дожидаясь удобного случая, городу их не за что благодарить,
ибо они лишь усилят подозрительность в тиране, а с нею - и чинимое им зло.
245. У бедных зло чаще идет от случая, у богатых - чаще от природы,
поэтому обыкновенно зло в богатом следует судить строже, чем в бедном.
246. Если государь или частный человек желает при помощи посла или по-
средника внушить кому-то неправду, пусть сперва обманет самого посла, пото-
му что тот действует и говорит с большим успехом, веря, что сообразуется с за-
мыслом господина; иначе обстоит дело, если он знает, что все это только при-
творство.
247. От того, сделаешь ты или нет нечто, что кажется ничтожным, часто за-
висит, какой оборот примут важнейшие дела, поэтому даже в мелочах надо
быть осторожным и вдумчивым.
248. Разрушить свое благополучие легко, добиться его - трудно, поэтому
тот, кто добился высокого положения, пусть приложит все усилия, чтобы его
вдруг не лишиться.
249. Безумие гневаться на людей, которым, в силу их высокого положения,
ты не имеешь надежды отомстить; поэтому, пусть даже ты чувствуешь себя ос-
корбленным кем-то из них, надо терпеть и притворяться.
250. На войне все меняется с каждым часом, поэтому не надо слишком во-
одушевляться новыми успехами или падать духом от неудач; то и дело происхо-
дит что-то новое, пусть же это научит человека не упускать благоприятного мо-
мента на войне, как только он представился, ибо раздумывать некогда.
251. Как торговцы большей частью кончают крахом, а мореплаватели - ко-
раблекрушением, так и того, кто долгое время управлял землями Церкви, ожи-
дает несчастный конец.
309

252. Маркиз Пескара говорил мне однажды, что редко удается дело, успеха
которого желают все; если это верно, то причина в том, что дела обычно
вершатся немногими, а цели немногих почти всегда противоположны целям и
стремлениям большинства.
253. Не боритесь никогда с религией, ни вообще с тем, что, по-видимому, за-
висит от Бога, ибо слишком сильна власть всего этого над умами глупцов.
254. Справедливо было сказано, что избыточное благочестие портит мир,
так как оно размягчает души, вовлекает людей в тысячи заблуждений и отвра-
щает их от многих благородных и мужественных дел. Говоря это, я нисколько
не ослабляю веры христианской и богопочитания, - наоборот, я хочу лишь ук-
репить и усилить их, делая различие между избыточным и достаточным, а так-
же побуждая умы верно определять, с чем должно считаться, а чем можно уве-
ренно пренебречь.
255. Все, чем можно обезопасить себя от врага, годится: клятвы, союзники,
обещания и другие ручательства. Однако, поскольку люди дурны, а времена из-
менчивы, нельзя лучше и надежнее обеспечить себе безопасность, чем так уст-
роив дела, чтобы безопасность твоя основывалась больше на том, что враг не
может тебя притеснять, чем на том, что он этого не хочет.
256. Если жить, как живет мир, то видеть врага поверженным и отданным
тебе во власть - это великое счастье, так что ради такой цели ничего нельзя
упускать. Но еще более велика слава того, кто похвально воспользуется своей
удачей, то есть будет милостив и снисходителен, как то свойственно душам бла-
городным и высоким.
257. Заметки эти - правила, которые можно вписать в книги, но есть особые
случаи, которые, имея иную причину, должны разрешаться по-другому, такие
случаи можно вписать разве что в книгу человеческой мудрости.
258. Древние любили пословицу "Magistrates virum ostendit"36 не только по-
тому, что облеченность властью позволяет узнать, чего стоит человек - много
или мало, но и потому, что власть и вседозволенность раскрывают движения ду-
ши, то есть выявляют, какова натура человека - ведь чем выше вознесен чело-
век, тем необузданнее и безогляднее он отдается тому, что ему свойственно от
природы.
259. Умейте не ссориться с правителем своего отечества и не обольщайтесь,
что, дескать, по образу и устройству вашей жизни вам не придется с ним столк-
нуться, ибо бывает множество непредвиденных случаев, когда поневоле в нем
есть нужда. И наоборот, правитель, если хочет покарать или отомстить, пусть
не делает этого поспешно, но улучит время и случай; без сомнения, раньше или
позже ему подвернется возможность удовлетворить свое желание целиком или
частично, не обнаружив ни злобы, ни пристрастия.
260. Если тот, кто правит городами или народами, хочет держать их в узде,
он должен неуклонно карать за все преступления, но может являть милосердие
в выборе кары; ведь за все преступления - кроме случаев крайней жестокости
310

или таких, когда надо карать для примера, - не грех наказывать, как говорится,
взимая по пятнадцать сольди за лиру.
261. Будь слуги умеренны или благодарны, было бы честно и справедливо,
если бы хозяин благодетельствовал им, как мог. Но слуги большей частью не
таковы: если получат вдоволь, то бросят тебя или начнут изводить нерадиво-
стью, поэтому полезнее не расщедриваться и, теша их надеждой, давать по сути
столько, сколько надо, чтобы не перестали надеяться.
262. Сказанное выше надлежит применять так, чтобы, не считаясь благо-
творителем, одновременно не отпугнуть от себя людей; этого легко избежать,
осчастливив кого-нибудь против общего правила. Ведь надежда от природы
имеет такую власть над людьми, что один человек, тобой отличенный, прине-
сет тебе больше пользы и больше послужит примером для прочих, чем те сот-
ни людей, которые не получили от тебя никакой награды.
263. Люди чаще хранят в памяти обиды, чем благодеяния; более того, даже
когда помнят о благодеянии, они его преуменьшают, поскольку считают, что
заслуживают большего, чем в действительности; иное дело обиды, которые ра-
нят больнее, чем, если судить разумно, должны бы ранить. Поэтому, при про-
чих равных условиях, остерегайтесь радовать одного, если этим в той же мере
огорчите другого, ибо по причине, указанной выше, проигрыш выйдет на круг
больше, чем выигрыш.
264. Вы можете скорее положиться на тех, кто в вас нуждается или имеет в
данном деле общий с вами интерес, чем на тех, кому вы сделали доброе дело,
ибо люди обычно неблагодарны; если не хотите обмануться, соразмеряйте с
этим ваши расчеты.
265. Я поместил предыдущие заметки для того, чтобы вы умели жить и зна-
ли настоящую цену вещей, а не для того, чтобы отвратить вас от добрых дел.
Ведь в них не только сказываются благородство и красота души: мы видим, что
порой некоторые благодеяния вознаграждаются, иной раз даже так, что пере-
падает не одному, а многим. Вероятно предположить, что той власти, которая
выше людей, угодны благородные поступки и она не допускает, чтобы они все-
гда оставались бесплодными.
266. Старайтесь заводить друзей, ибо друзья хороши в такие времена и в та-
ких местах и случаях, о которых ты бы не подумал. Мысль эта расхожая, но ка-
ково ее значение, не поймет глубоко тот, кому не довелось прочувствовать ее
на опыте в важных для себя обстоятельствах.
267. Всем нравятся люди от природы правдивые и открытые; быть такими,
конечно, благородно, но иногда вредно; с другой стороны, притворство полез-
но, а зачастую необходимо вследствие испорченности человеческой природы,
но оно внушает ненависть и дурно на вид; каков должен быть выбор, я не знаю.
Пожалуй, в обычной жизни можно идти по первому пути, не отказываясь в то
же время от второго. Иными словами, в делах простых и в жизни обыденной на-
до быть открытым, дабы тебя считали человеком правдивым, но в некоторых
311

важных и редких случаях следует прибегать к притворству, которое окажется
тем полезнее и успешнее, что ему, при твоей репутации, легко поверят.
268. По причинам, о которых сказано выше, я не одобряю тех, кто всю
жизнь прибегает к притворству и хитрости, но не виню тех, кто делает это лишь
изредка.
269. Если желаешь скрыть то, что ты сделал или пытался сделать, пусть да-
же открыто и на виду, знай, что всегда уместно содеянное отрицать, ибо упор-
ное отрицание если и не переубедит того, у кого есть улики или кто уверен в об-
ратном, то все же по крайней мере заставит его сомневаться.
270. Трудно поверить, как полезно всякому, на кого возложено управление,
чтобы все его дела хранились в тайне. И не в том лишь дело, что замыслам
твоим, если они известны, могут помешать осуществиться: само неведение
твоих мыслей заставит людей неотрывно и как бы замерев следить за твоими
поступками и о малейшем твоем движении толковать на все лады, отчего
к тебе будут относиться с величайшим почтением. Поэтому тот, кто находится
в таком положении, должен приучить себя и своих приближенных молчать
не только про те дела, о которых другим знать вредно, но и про те, о которых
не стоит говорить во всеуслышание.
271. Заметка моя о том, чтобы не сообщать свои секреты, если нет прямой
необходимости, пригодна для всех, ибо, открывшись человеку, делаешься его
рабом, не говоря уж о прочих бедах, к которым знание тайны может привести.
Но когда необходимость вынуждает кому-то довериться, нужно делать это так,
чтобы тому оставалось хранить секрет лишь краткий срок, ибо за долгий срок
может родиться множество злых помышлений.
272. Излить иной раз свои радости или горести очень утешительно, но
вредно, а потому мудрость в том, чтобы сдерживать себя, как бы это ни было
трудно.
273. Когда я был послом в Испании при доне Феррандо, короле Арагона, го-
сударе мудром и славном, я заметил, что, затевая новый поход или другое важ-
ное дело, он поступал не как те, кто сначала объявляет решение, а потом его оп-
равдывает, а совершенно иначе. Никому не сообщая о том, что у него на уме, он
хитроумно делал так, что кругом начинали требовать, чтобы король сделал то-
то и по такой-то причине. Поэтому когда впоследствии он всенародно объяв-
лял, что желает поступить так, как уже раньше каждый полагал справедливым
и необходимым, то не поверите, с каким сочувствием и с какой хвалой все встре-
чали его решения.
274. Даже те, кто приписывает всё благоразумию и таланту, умудряясь за-
быть о фортуне, не могут отрицать, что величайшая милость фортуны прояви-
лась хотя бы в том, что тебе выпало время, когда твои таланты особенно мог-
ли оценить. Мы знаем по опыту, что те же таланты в одно время почитаются
больше, в другое - меньше, и дело, благодарное в одно время, будет неблагодар-
ным в другое.
312

275. Я не хочу упрекать тех, кто, воспламенившись любовью к родине,
так желает вернуть ей свободу, что готов подвергнуть себя опасности; но
верно говорю, что если кто-то в нашем городе покушается на переворот ра-
ди своих интересов, то он неблагоразумен, ибо это дело опасное. Мы видим
по опыту, что заговоры удаются лишь в редчайших случаях. Даже при успе-
хе ты не достигаешь и малой доли того, о чем мечтал, но, кроме того, обре-
каешь себя на постоянную тревогу, как бы не вернулись изгнанные тобой и
не погубили тебя.
276. Не надрывайте своих сил, добиваясь перемен, которые ничего, кроме
лиц, не переменят; какая тебе польза, если те же беды и неприятности, какие
были от Петра, будут от Мартина; например, какая тебе радость, что уйдет мес-
сер Горо, если на его место придет другой, ему подобный.
277. Кто все же склонен к заговорам, пусть помнит, что ничто не вредит им
сильнее, чем желание принять все возможные меры предосторожности; на них
уходит больше времени, в дело втягивается больше людей, замешано больше
вещей, -ив этом причина того, что подобные затеи проваливаются. Кроме
того, поскольку фортуна в таких делах госпожа, она, возможно, гневается
на людей, которые, тяготясь ее властью, хотят сами себя обезопасить; потому и
заключаю, что безопаснее действовать с некоторым риском, чем с излишними
мерами предосторожности.
278. Не рассчитывайте на то, чего у вас нет; не входите в расходы, полага-
ясь на будущие доходы, потому что часто их может не быть. Мы видим, что
крупные купцы терпят банкротство чаще всего потому, что, уповая на большие
доходы в будущем, берут деньги под проценты, каковые нарастают точно и в
определенные сроки, тогда как доходы зачастую или вовсе не поступают, или
поступают не в ожидаемый срок, и таким образом дело, которое вы начинали
как выгодное, оказывается самым разорительным.
279. Не верьте людям, которые проповедуют, будто ушли от дел из любви к
покою и утомившись честолюбием, ибо почти всегда на сердце у них совсем дру-
гое; и отстранились они от жизни по уязвленности, или по необходимости, или
по безумию. Примеры тому мы наблюдаем каждый день - ведь эти самые лю-
ди, едва где-то явится возможность возвыситься, тотчас, забыв о хваленом по-
кое, бросаются туда с такой же яростью, с какой пламя кидается на сухие или
жирные предметы.
280. Если вы согрешили против закона, обдумайте и взвесьте все до того,
как попасть в тюрьму; как бы дело ни было запутано, нельзя представить, на
что способен усердный судья, желающий его раскрыть; малейшего просвета до-
статочно ему, чтобы на все пролить свет.
281. Я, как и все люди, желал чести и пользы; до сих пор, по милости
Божией и по счастливому жребию, все удавалось мне даже сверх желаний;
однако ни в чем из достигнутого я не нашел удовлетворения, о каком меч-
тал, - основание, если вдуматься, достаточное, чтобы погасить в людях чес-
толюбие.
313

282. Все желают величия, потому что вся благая часть в нем наружу, а дур-
ная скрыта; будь последняя на виду, люди, возможно, меньше бы прельщались
величием, ибо оно, без сомнения, сопряжено с опасностями, подозрениями, с
множеством тягот и тревог. Но то, что делает его желанным даже для людей
чистой души, - это стремление каждого человека быть выше других, тем более
что ни в чем другом мы не можем уподобиться Богу.
283. Непредсказуемое потрясает нас несравненно больше, чем то, что ожи-
далось заранее. Поэтому человеком великого и неустрашимого духа я назову
лишь того, кто устоит и не потеряется перед лицом внезапных опасностей и со-
бытий - качество, насколько могу судить, редчайшее.
284. Люди, восхваляющие или осуждающие какое-либо деяние, судили бы о
нем совсем иначе, если бы могли заранее знать, что произойдет, если оно не со-
вершится или совершится нечто противоположное.
285. Нет сомнения, что, чем ближе человек к старости, тем сильнее в нем
скупость. Обычно говорят, что происходит это оттого, что старики опасливее
живут; это мнение неубедительно - ведь какому старику не хватит ума понять,
что с возрастом его потребности будут убывать. Кроме того, я вижу, что в ста-
риках - во многих из них - часто растет сладострастие, то есть вожделение, а не
силы, а также жестокость и другие пороки; думаю поэтому, что, может быть,
причина в том, что, чем дольше живет человек, тем больше привыкает к зем-
ным вещам, а значит, и больше их любит.
286. По той же причине, чем старше становится человек, тем тяжелее ка-
жется ему смерть, и он все более живет делами и мыслями так, будто уверен,
что жизнь его продлится вечно.
287. Обычно думают, а часто и видят по опыту, что богатство, приобретен-
ное дурно, держится не дольше чем до третьего поколения. Блаженный Авгу-
стин говорит, что Бог позволяет приобретшему богатство насладиться им в на-
граду за ту толику хорошего, какую он сделал в жизни, а вот дальше оно редко
передается, потому что так суждено Богом касательно имущества, дурно приоб-
ретенного. Я уже говорил моему отцу, что мне видится здесь другая причина:
тот, кто наживает добро, обычно вырос в бедности, он любит нажитое и знает,
какими способами его сохранить, а сыновья и внуки его воспитаны в богатстве
и не знают, что такое наживать добро, и, не имея ни дара, ни средства его сохра-
нить, легко его расточают.
288. Нельзя осуждать стремление иметь детей, ибо оно естественно, но я ут-
верждаю, что не иметь их - это особого вида счастье, потому что даже тот, чьи
дети добры и умны, видит от них, конечно, больше горя, чем утешения. Под-
тверждение тому мой отец37 - в свое время во Флоренции он почитался приме-
ром родителя, которому посланы хорошие дети; подумайте теперь, каково же
тем, кому в этом не повезло.
289. Не будем вовсе осуждать гражданский суд турок, который вернее на-
звать скорым судом, нежели расправой; ведь кто судит вслепую, тот, вероятно,
314

решает справедливо хотя бы половину всех дел и к тому же избавляет стороны от
расходов и потери времени. Наши же судьи действуют так, что правая сторона
много выиграла бы, если бы приговор ей был вынесен в первый же день, а не по-
сле бесконечных трат и мучений; уж не говорю о том, что по злобе и невежеству
судей, а также из-за хитроумия законов нам часто белое выдают за черное.
290. Ошибается тот, кто думает, что случаи, переданные законом на усмот-
рение судьи, могут решаться по произволу, как заблагорассудится, ибо закону
вовсе не угодно было наделить судью правом миловать Но, поскольку ввиду
различия обстоятельств нельзя на все отдельные случаи дать точное предписа-
ние, закон по необходимости полагается на волю судьи, то есть на его понятия
и на его совесть, дабы он, во всем разобравшись, поступал, как ему кажется,
наиболее справедливо. Подобная широта закона освобождает судью от отчета
перед высшей властью, ибо его всегда можно оправдать тем, что данный случай
в законе не прописан, однако закон вовсе не дает судье права дарить своим ре-
шением чужое имущество.
291. Известно из опыта, что хозяева не дорожат слугами, без стеснения пре-
небрегают ими или самодурствуют из прихоти и в угоду себе; поэтому умны те
слуги, которые поступают так же со своими хозяевами, не в ущерб, однако, вер-
ности и чести.
292. Да поверят мне юноши, что опыт научает многому и сильному уму да-
ет больше, нежели слабому; кто об этом поразмыслит, легко откроет причину.
293. Не может человек, хотя бы и самый одаренный, усвоить и постигнуть
те или иные частности, не имея опыта, каковой один способен их преподать. Эту
мысль лучше раскусит тот, кто долго был у дел, потому что только сам опыт и
научил его понимать, какова цена опыта и какое он благо.
294. Государь расточительный нравится, конечно, больше, чем государь
скуповатый. А ведь должно быть наоборот, поскольку расточительный вынуж-
ден вымогать и грабить, тогда как скупой ни у кого ничего не отбирает; и тех,
кто страдает от поборов расточителя, много больше, чем тех, кто выигрывает
от его щедрости. Причина, думается мне, в том, что надежда в человеке сильнее
страха и что таких, кто надеется что-то получить от государя, всегда больше,
чем тех, кто боится поборов.
295. Согласие с братьями и родными приносит тебе бесконечные выгоды,
которых ты даже не сознаешь, потому что они не проявляются по одиночке, но
во множестве дел тебе полезны и доставляют уважение. Поэтому ты должен бе-
речь такое отношение к себе и любовь даже ценой кое-каких неудобств. Люди
на этот счет часто обманываются; они исходят из того малого урона, который
очевиден, и не учитывают, сколь велики блага, которые остаются невидимыми.
296. Человек, имеющий власть и превосходство над другими, может позво-
лить себе замахнуться на большее, чем ему по силам, ибо подданные не видят и
не соразмеряют, что ты можешь и чего не можешь; наоборот, воображая, что
мощь твоя больше, чем она есть, они сами часто уступают тебе то, чего ты не
вынудил бы у них силой.
315

297. Прежде мне казалось, что, сколько бы я ни думал о предмете, я не уви-
жу в нем больше того, что увидел сразу; однако я познал на опыте, что мнение
это самое ложное, так что осмейте всякого, кто скажет иначе. Чем больше все
продумаешь, тем лучше поймешь и исполнишь.
298. Если тебе выпадает случай получить то, чего ты желаешь, бери скорей,
не теряя времени, ибо все в мире так изменчиво, что, пока вещь не у тебя в ру-
ках, нельзя сказать, что она твоя. По той же причине, когда тебе предлагают
сделать то, чего ты не желаешь, тяни как можно дольше, ибо мы видим ежечас-
но, что время несет с собой неожиданности, которые нас выводят из затрудне-
ния. В этом смысл пословицы, которая, говорят, на устах у мудрецов: пользуй-
ся благом времени.
299. Одни люди легко увлекаются надеждой на то, что получат желаемое,
другие не верят в это до тех пор, пока вполне не удостоверятся. Без сомнения,
лучше надеяться поменьше, ибо чрезмерная надежда ослабляет усердие и уси-
ливает огорчение в случае неудачи.
300. Если хочешь узнать мысли тиранов, читай у Корнелия Тацита рассказ
о последних беседах Августа с Тиберием38.
301. Тот же Корнелий Тацит, если хорошо его понимать, учит по преимуще-
ству тому, как должен вести себя человек, живущий под властью тиранов.
302. Как хорошо сказано: Ducunt volentes fata, nolentes trahunt!39 Каждый день
дает этому столько примеров, что, по-моему, справедливее этих слов никто ни-
чего не сказал.
303. Тиран не жалеет сил, чтобы дознаться, что у тебя на уме, то есть доволен
ли ты его властью: он следит за твоими движениями; выспрашивает тех, кто бесе-
дует с тобой, он рассуждает с тобой о разных вещах, справляется о твоих мнениях.
Поэтому, если не желаешь, чтобы он тебя разгадал, всемерно остерегайся его уло-
вок, то есть не произноси слов, которые могут внушить ему подозрение, следи за
своими речами даже с самыми близкими людьми, а ему говори и отвечай так, что-
бы он ничего не мог тебе вменить; это тебе удастся, если ты накрепко запомнишь,
что тиран обхаживает тебя так и этак, чтобы раскрыть твои мысли.
304. Человеку, имеющему на родине положение и живущему под властью
кровавого и грубого тирана, немного можно дать добрых советов, разве что уй-
ти в изгнание. Но если тиран таков, что из благоразумия, необходимости или же
по условиям правления ведет себя с оглядкой, то видный гражданин должен за-
ботиться о том, чтобы иметь репутацию человека значительного и смелого, но
спокойного и не алчущего перемен, если его не прижимать; в этом случае тиран
тебя и обласкает, и постарается не давать повода замышлять перемены. Но он
поступит иначе, если сочтет тебя человеком беспокойным; в этом случае он по-
думает, что тебя не заставишь сидеть смирно, и поневоле станет выискивать
возможность тебя уничтожить.
305. В случае, о котором говорится выше, лучше не быть в числе людей,
особенно близких тирану, потому что тогда он будет тебя ласкать, но в то же
316

время зачастую чувствовать себя с тобой не столь уверенно, как со своими. Так
что ты получишь выгоду от его власти, а падение его тебя еще более вознесет.
Однако для человека, который не занимает видного положения у себя на роди-
не, заметка эта не годится.
306. Большая разница иметь подданных отчаявшихся или подданных недо-
вольных, потому что первые ни о чем не думают, кроме перемен, и добиваются
их даже с опасностью для себя, а вторые, даже если и желают нового, не ищут
случая, а выжидают его.
307. Нельзя хорошо управлять подданными без строгости, ибо того требует
испорченность людей, но тут нужны ловкость и умение внешне вести себя так,
чтобы подданные верили, что жестокость тебе не по сердцу, но что прибегаешь
ты к ней по необходимости и во имя общественного спасения.
308. Надо обращать внимание на суть поступка, а не на видимость его. Тем
не менее трудно поверить, как сильно можно расположить к себе человека
лаской и добрым словом; причина этого, мне кажется, в том, что каждый
думает, что заслуживает большего, чем стоит на самом деле, и потому гневается,
видя, что его ставят не на ту высоту, какая, он считает, ему подобает.
309. Честно и по-мужски поступает тот, кто не дает обещаний, когда не на-
мерен их сдерживать, однако, отказав человеку хотя бы и справедливо, ты на-
строишь его против себя, ибо люди не руководствуются разумом. Иначе быва-
ет с тем, кто не скупится на обещания - ведь события могут повернуться так,
что отпадет надобность исполнять обещания, что позволит удовлетворить чело-
века, не ударив палец о палец, но даже если дойдет до дела, всегда можно найти
предлог уклониться; большинство же людей столь простодушно, что позволяет
дурачить себя словами. Тем не менее нарушать обещания столь же дурно, как и
давать их в расчете на выгоду; поэтому человек должен отделываться, когда мо-
жет, общими словами, стараясь по возможности ничего точно не обещать.
310. Берегитесь всего, что может принести вам не пользу, а вред; поэтому
ни в отсутствии, ни в присутствии человека никогда не говорите ничего непри-
ятного, если в этом нет выгоды или необходимости, ибо это глупость - без
нужды создавать себе врагов; напоминаю вам об этом потому, что почти всякий
повинен в таком легкомыслии.
311. Кто подвергает себя опасности, не разбирая, чем она грозит, тот дейст-
вует как животное; истинно храбр тот, кто, зная опасность, смело идет ей на-
встречу по необходимости или ради достойного дела.
312. Многие думают, что мудрый не может быть смелым, поскольку пред-
видит все опасности. Я держусь обратного мнения: несмелый не может быть
мудрым, ибо не много мудрости в том, кто расценивает опасность выше, чем
должно. Чтобы разъяснить это место, которое может быть непонятно, скажу,
что не все опасности проявляются на деле: одних человек избегает благодаря
усердию, искусству или смелости, другие исчезают благодаря случаю и тысяче
неожиданностей. Поэтому тот, кто знает, какие его ждут опасности, не должен
317

считать, что все они несомненны, но, обдумав разумно, в чем он может сам се-
бе помочь, а где его, весьма вероятно, выручит случай, он должен ободриться и
не отступаться от мужественных и почетных предприятий из страха перед все-
ми опасностями, которые ему предстоят.
313. Ошибается тот, кто говорит, что чтение книг портит умы: если это вер-
но для тех, кто умом не силен, то хороший ум от чтения делается совершенным,
ибо соединение хорошего от природы и благоприобретенного образует самый
благородный состав.
314. Правителей ставят не ради их блага, ибо никто бы не подчинился им
просто так, - но ради интересов народа, чтобы дать ему хорошее управление;
поэтому, когда правитель больше считается с собой, чем с народом, он уже не
правитель, а тиран.
315. В государе скупость несравнимо отвратительнее, чем в частном челове-
ке. Не только потому, что государь, имея больше возможностей, большего ли-
шает людей, но и потому, что у частного человека все, что он имеет, - его соб-
ственность, для его нужд, он волен всем распоряжаться, и законного иска ему не
предъявят; а все, что есть у государя, дано ему для нужд и выгоды других, а по-
тому, удерживая это для себя, он обманным путем лишает людей того, что им
должен.
316. Я говорю, что герцог Феррарский40, занимаясь торговлей, не только
срамит себя, но что он - тиран, так как взялся за дело, не относящееся к его ве-
дению; он точно так же согрешил против народа, как народ согрешил бы про-
тив него, вмешавшись в дела, подлежащие ведению государя.
317. Все государства, если как следует рассмотреть их происхождение, осно-
ваны на насилии; нет власти законной, кроме республики, и то лишь в пределах
города, а не на его землях; незаконна была и власть императора, основанная на
власти римлян, то есть еще более захватническая, чем всякая иная; не исклю-
чаю из этого правила и власть духовенства, вдвойне насильственнную, ибо для
подчинения нас оно пользуется оружием светским и духовным.
318. Дела мирские так разнообразны и зависят от стольких случайностей,
что о будущем судить трудно; и по опыту мы видим, что почти всегда предполо-
жения мудрецов оказываются ложными. Не одобряю поэтому совета тех, кто в
настоящем отказывается от блага, хотя бы и малого, из опасения бед в будущем,
хотя бы и немалых, но не совсем близких и достоверных - ведь если то, чего ты
опасаешься, не произойдет, то получится, что из пустого страха ты лишился то-
го, что было тебе в радость; поэтому мудра пословица: "Делай, что надо, а даль-
ше само сделается".
319. Я часто видел, как ошибаются люди, когда судят о власти; обыкновенно
они рассуждают, как должен был бы разумно повести себя тот или другой госу-
дарь, а не о том, как он поведет себя, следуя своей природе и уму; поэтому, желая
судить, к примеру, о том, что сделает король Франции, надо больше думать о при-
роде и нравах французов, чем о том, как поступил бы благоразумный человек.
318

320. Я говорил много раз и снова повторяю, что человек одаренный и уме-
ющий сделать из времени капитал, не должен жаловаться на краткость жизни;
он может посвятить себя множеству вещей, и если он умеет с толком тратить
время, то времени у него будет в избытке.
321. Кто хочет действовать, пусть не позволяет отстранять себя от дел; за
каждым делом всегда последует другое как потому, что первое проложит путь
второму, так и потому, что участие в делах создаст тебе репутацию; и здесь то-
же применима пословица: "Делай, что надо, а дальше само сделается".
322. Нелегко додуматься до высказанных здесь советов, но еще труднее им
следовать; человек часто знает, как надо действовать, но не действует; поэтому,
если хотите последовать этим советам, пересильте себя и вырабатывайте нуж-
ный навык, посредством него вы исполните не только то, что здесь написано, но
еще, без всякого труда, и все то, что прикажет разум.
323. Не удивится раболепному духу наших граждан тот, кто прочтет у Кор-
нелия Тацита, что римляне, привыкшие к господству над миром и к великой сла-
ве, служили императорам так раболепно, что Тиберия41, тирана и человека над-
менного, тошнило от их ничтожества.
324. Если вы кем-то недовольны, старайтесь, насколько можете, чтобы он
этого не заметил, потому что иначе он отшатнется от вас - ведь не раз будут
представляться случаи, в которых он может оказаться вам полезен, и в самом
деле будет полезен, если вы не испортите дело, обнаружив свою неприязнь к не-
му. Я испытал с пользой для себя, что если я, будучи в душе против человека, не
подавал вида, то он потом во многих случаях служил мне верно и был добрым
другом.
325. То, что должно пасть не под ударом, а от истощения сил, живет гораз-
до дольше, чем думается вначале; происходит это и оттого, что движение идет
медленнее, чем можно ожидать, и оттого, что люди, когда проявляют упорство
и терпение, способны сделать и вынести гораздо больше, чем можно было пред-
положить. Поэтому мы видим, что иной раз война, которой должен бы прийти
конец из-за голода, тягот, недостатка денег и тому подобных обстоятельств, тя-
нется дольше, чем думалось. Подобным же образом чахоточный всегда живет
дольше, чем мнилось врачам и окружающим, и торговец, прежде чем обанкро-
тится, разоренный процентами, держится дольше, чем полагали.
326. Кто общается с сильными мира сего, пусть не прельщается их лаской и
любезностями, с помощью которых они вертят людьми как угодно, кружа им
головы своим благоволением; чем труднее от этого защититься, тем тверже на-
до стоять на ногах, не обольщаться и не поддаваться легкомысленно.
327. Нет большей доблести, чем забота о чести, ибо, кто бережет свою
честь, тот не страшится опасностей и никогда не сделает подлости; знайте это
твердо, и можно сказать почти наверно, что все вам удастся: expertus loquor42.
328. Посмейтесь над теми, кто проповедует свободу: говорю не обо всех, но
исключений немного; если бы подобные проповедники надеялись, что им будет
319

лучше в тираническом государстве, они припустились бы туда со всех ног - ведь
почти во всех преобладает собственный интерес, и очень мало таких, кто знает
цену славе и чести.
329. Мне всегда не верилось, что Бог допустит, чтобы сыновьям герцога Ло-
довико43 досталась власть над Миланом, и не столько потому, что он злодейски
ее захватил, сколько потому, что это стало причиной порабощения и гибели
всей Италии и множества несчастий для всего христианского мира.
330. Утверждаю, что хороший гражданин, любящий родину, должен поддер-
живать хорошие отношения с тираном, и не только ради себя, - ибо иначе есть
опасность оказаться у него на подозрении, - но и ради блага родины, посколь-
ку, действуя таким образом, он может при случае советом и участием способст-
вовать добру и препятствовать злу. Безумны те, кто его осудит: хорош был бы
город и они сами, если бы вокруг тирана были одни злодеи!
331. Когда сами мы в таком состоянии, что не надеемся покорить Сиену, нам
выгодно, чтобы там было мудрое правление. Мудрый правитель всегда охотно
с нами сговорится, и никогда ему не будет мила война в Тоскане, ибо он больше
руководствуется разумом, чем врожденной ненавистью к нам. Но теперь, имея
поддержку пап, нам выгоднее, чтобы в Сиене не было порядка, потому что то-
гда она сама прыгнет к нам в рот.
332. Кто же не знает, что если папа овладеет Феррарой, то целью следую-
щих пап станет господство над Тосканой? Ибо с Неаполитанским королевством
им будет трудно справиться, поскольку оно в сильных руках.
333. В государстве народном таким семьям, как наша, выгодно сохранение
старинных знатных родов: мы пользуемся всеобщим расположением, пока на-
род ненавидит эти роды; но если они исчезнут, ненависть народа обратится на
семьи, подобные нашей.
334. Прекрасен был совет, который мой отец дал Пьеро Содерини: чтобы
мы сами вернули Медичи, но как простых граждан; тогда не осталось бы из-
гнанников, хуже которых ничего нет для государства, а Медичи потеряли бы
влияние как в городе, так и вовне. В городе - потому что Медичи, вернувшись
и оказавшись наравне с другими, едва ли пожелали бы в нем жить; вовне - по-
тому что государи, которые раньше были уверены, что за Медичи стоит боль-
шая партия, увидав, что те вернулись и не у власти, перестали бы с ними счи-
таться. Однако не знаю, можно ли было толком исполнить этот совет, не имея
гонфалоньера предприимчивее и смелее, чем Пьеро Содерини.
335. Народ в целом, как и частные люди, по природе своей всегда желает до-
биться большего, чем имеет; поэтому благоразумно сразу отклонять его домо-
гательства; если же ему уступить, то его уже не остановишь, а только побудишь
требовать больше и настойчивее, чем вначале, ибо, чем больше дается пить,
тем острее жажда.
336. Дела прошлого проливают свет на будущее, ибо мир был всегда один и
тот же: все, что есть и будет, уже было в другое время. Бывшее возвращается,
320

только под другими названиями и в другой окраске, но узнает его не всякий, а
лишь мудрый, который тщательно наблюдает и обдумывает.
337. Людям приземленного ума, без сомнения, живется в мире лучше, доль-
ше и в известном смысле счастливее, чем иным возвышенным умам, ибо благо-
родное сознание служит обладателю своему скорее на горе и муку; однако умы
первого рода более сродни животному, чем человеку, а вторые - выходят за
пределы человеческие и приближаются к существам небесным.
338. Если вы всмотритесь хорошенько, то увидите, что от поколения к по-
колению меняются не только слова, покрой одежды и нравы, но и более важ-
ное, то есть вкусы и склонности души. Разница эта заметна и у людей одного
времени, но живущих в разных странах; говорю не о нравах, потому что разли-
чие в них может происходить от различия учреждений, а о вкусах, пище и раз-
нообразных стремлениях людей.
339. Одни и те же предприятия оказываются бесконечно трудными или не-
возможными, когда затеяны не вовремя, но удаются шутя, когда им благопри-
ятствуют время или случай. Кто затевает дело в неподходящее время, не имеет
успеха; более того, возникает опасность, как бы несвоевременной попыткой не
испортить дело, которое в будущем удалось бы легко, потому-то считаются
мудрыми люди терпеливые.
340. Во времена своего наместничества я заметил, что, когда сталкивался
с делом, которое по каким-либо причинам желал завершить соглашением
сторон, я о соглашении не заговаривал, но разными отсрочками и оттяжками
достигал того, что сами стороны начинали его добиваться. Таким образом,
предложение, которое было бы отвергнуто, если бы я заговорил о нем сразу,
принимало такой вид, что, когда наступало время, меня же просили быть по-
средником.
341. Невелико дело, когда внушает страх правитель, часто прибегающий к
жестокости и суровым мерам, потому что подданные легко испытывают страх
перед тем, кто может применить насилие и разорить и кто скор на расправу.
Хвала тем правителям, которые редко прибегают к наказаниям и расправам,
однако же умеют прослыть грозными.
342. Я не говорю, что правитель государства не бывает иной раз вынужден
обагрить руки кровью, но утверждаю, что без великой необходимости делать
этого нельзя и что чаще здесь больше потеряешь, чем выиграешь. Ведь не од-
ни пострадавшие оскорбятся, но многие почувствуют неприязнь; и даже если ты
устранишь одно препятствие, одного врага, семя его от того не истребится; сле-
довательно, на его место явятся другие, и часто выходит, как с той гидрой, что
уничтожишь одного врага - вырастают семь.
343. Помните сказанное в другом месте, что заметки эти нельзя применять
без разбора. В некоторых особенных случаях они непригодны, но каковы эти
случаи, нельзя понять ни по каким правилам, и нет книги, где бы этому учили;
необходимо, чтобы тебя просветила сначала природа, а потом опыт.
11. Гуманистическая мысль...
321

344. Я считаю неоспоримым, что ни для какой должности, ни для каких вла-
стей не требуется большего разумения и более выдающихся качеств, чем для
полководца. Бесконечно множество вещей, о которых он должен позаботиться
и распорядиться; нет конца неожиданностям и случайностям, с которыми ему то
и дело приходится сталкиваться, и потому у него должно быть больше глаз, чем
у Аргуса44; поистине и по важности дела, и по требующемуся разумению бремя
полководца таково, что по сравнению с ним всякое другое, по-моему, легко.
345. Кто говорит "народ", тот поистине говорит "сумасшедший", ибо на-
род - это чудовище, ум которого полон вздора и заблуждений, а пустые мнения
его так же далеки от истины, как далека, по Птолемею45, Испания от Индии.
346. Естественно, я всегда желал крушения Папского государства, но по во-
ле судьбы дважды первосвященники оказались таковы, что я был вынужден же-
лать их величия и трудиться ради него; если бы не это, я бы возлюбил Марти-
на Лютера больше самого себя, ибо понадеялся бы, что его секта положит ко-
нец или по крайней мере подрежет крылья этой негодной тирании попов.
347. Есть разница - быть храбрым или не бежать от опасности во имя чес-
ти. В обоих случаях человек понимает опасность, но в одном он верит, что с ней
справится, - не будь этой веры, он бы не рисковал, - а в другом - боится, может
быть, больше, чем следует, но держится крепко, и не потому, что свободен от
страха, а потому, что готов скорее перенести несчастье, чем позор.
348. В нашем городе обычно случается так, что человек, который был глав-
ным пособником того, кто захватил власть, быстро становится ему врагом. При-
чина, говорят, в том, что, поскольку такие люди обычно имеют достоинства,
умны и, может быть, беспокойны, то властитель проникается к ним подозрени-
ем. Можно прибавить к этому и другую причину: считая, что их заслуги велики,
эти люди часто хотят большего, чем им следует, а когда не получают желаемо-
го, то негодуют; отсюда возникают взаимная вражда и подозрительность.
349. И так же происходит, когда человек, помогший другому подняться вы-
соко или бывший причиной его возвышения, вздумает потом руководить им по-
своему: он уничтожает этим оказанную услугу, так как хочет сам пользоваться
властью, которая его же усилиями вручена другому; если тот не стерпит, то бу-
дет прав, и нельзя его за это назвать неблагодарным.
350. Не хвалите человека за то, что он поступил или не поступил так-то
только потому, что, поступи он иначе, он бы заслуживал порицания.
351. Кастильская пословица говорит: "Где тонко, там и рвется". В соперни-
честве либо в сравнении с более сильным или более важным, всегда страдает
слабейший, несмотря на то что разум, честность или благодарность требуют об-
ратного; происходит это потому, что люди обычно больше думают о своих ин-
тересах, чем о долге.
352. Не могу и не умею выставлять себя в лучшем свете либо создавать се-
бе имя делами, которых по сути нет, хотя поступать так было бы полезнее.
Трудно поверить, до чего помогают известность и мнение о тебе как о большом
322

человеке - ведь только при такой молве за тобой бегут, не требуя, чтобы ты по-
казал себя в деле.
353. Я всегда говорил, что гораздо удивительнее, как флорентийцы завоева-
ли господство над своими малыми владениями, чем венецианцы или любой дру-
гой правитель в Италии - над своими обширными; ведь в каждом уголке Тоска-
ны свобода так укоренилась, что все были врагами возвеличения Флоренции.
Иное дело, когда город окружен народами, привыкшими к рабству: не слишком
задумываясь о том, кто их угнетает, они не станут оказывать упорного или по-
стоянного сопротивления. Кроме того, соседство Церкви - величайшее препят-
ствие для нас - было и остается; корни ее так крепки, что она изрядно помеша-
ла росту нашего господства.
354. Все заключают, что правление одного властителя, когда оно хоро-
шее, лучше, чем правление немногих или многих, даже хороших; причины
очевидны. С другой стороны, считается, что если правит один, то власть его
легче превращается из хорошей в дурную; когда же эта власть дурна, то она
хуже всех, тем более что передается по наследству - ведь редко случается,
чтобы хорошему и мудрому отцу наследовал такой же сын. Поэтому мне бы
хотелось, чтобы политики, обдумав все условия и опасности, объяснили мне,
чего больше желать для нарождающегося государства - власти одного, не-
многих или большинства.
355. Хуже всех знает своих слуг хозяин, и так же плохо знает правитель под-
данных: перед ним они совсем не те, что перед другими; они всячески таятся от
него и желают казаться совсем не такими, каковы есть на самом деле.
356. Если состоишь при дворе или в свите кого-нибудь из великих мира сего
и желаешь, чтобы он приобщил тебя к делам, старайся быть у него на глазах,
ибо без конца возникающие дела он поручит тому, кого видит, или тому, кто к
нему ближе; так что тебе ничего не поручат, если надо будет тебя разыскивать
или дожидаться. А кто упускает хотя бы малое поручение, для того часто за-
крываются подходы и доступы к большому.
357. По-моему, безумны эти монахи, которые проповедуют предопределе-
ние и трудные догматы веры. Лучше не давать народу повода задумываться о
вещах, которые едва ли ему по силам, нежели будить в умах сомнения, которые
придется успокаивать словами: так говорит наша вера, так надобно верить.
358. Ты можешь быть хорошим гражданином и не пытаться захватить
власть, однако, связавшись во Флоренции с правителями вроде Медичи, ты при-
обретешь дурную славу и окажешься в опале у народа, а этого при всех случаях,
насколько возможно, надо избегать. Однако я не думаю, что из-за этого должно
отступать и терять те блага, которые приобретаются благодаря подобной
связи. Ведь если только ты не хищничал и не оскорбил какого-нибудь влиятель-
ного человека или многих, то впоследствии, когда правление изменится
и у народа уже не будет причины тебя ненавидеть, прочие грехи тебе отпустятся,
опала в конце концов пройдет и ты не будешь повержен или унижен, как
опасался вначале. Однако все это тягостно, а иной раз выходит против ожиданий,
и*
323

и нельзя отрицать, что уже нет той незамаранности, которую сохраняет тот, кто
вел свою игру вдали от власти.
359. Повторяю вам снова: хозяева не считаются со слугами и ради малейшего
своего удобства поступают с ними нагло и не чинясь; поэтому разумны слуги, воз-
дающие хозяевам тем же, но не делающие ничего противного верности и чести.
360. Кто знает, что удачлив, тот может бодро идти на любое дело; однако
его надо предостеречь, что удача может не только в одно время сопутствовать,
а в другое изменять, но и в одно и то же время по-разному проявлять себя в раз-
ных делах; кто понаблюдает - увидит, что порой тот же самый человек счаст-
лив в одном и несчастлив в другом. Я, в частности, до сего дня, 3 февраля
1523 года, был во многом счастливейшим человеком, но в делах торговых мне
не везло, а также и в почестях, которых я добивался. Те отличия, каких я вовсе
не искал, сами за мной гнались, а те, каких я искал, как будто отдалялись.
361. Нет у человека большего врага, чем он сам, ибо почти все беды, опас-
ности и ненужные тяготы происходят не от чего иного, как от чрезмерных его
вожделений.
362. Ничто в мире не стоит на месте; наоборот, все идет вперед тем путем,
по которому от природы и должно идти, только ход этот медленнее, чем нам ду-
мается, потому что мы мерим все нашей жизнью, которая коротка, а не сроком
вещей, который долог и чьи шаги медленнее наших и даже так медленны по
природе, что, хоть движение происходит, мы часто его не замечаем; вот отчего
часто ложны наши суждения.
363. Можно было бы считать, что к богатству стремятся лишь души низкие
или дурного склада, если бы мы желали его лишь для наслаждения, а не ради че-
го-то иного; но ведь мы живем в испорченном мире, и всякий, кто хочет создать
себе имя, вынужден желать богатства, потому что, когда оно есть, сверкают и
ценятся таланты, которые в бедном человеке мало уважаются и даже не заме-
чаются.
364. Не знаю, стоит ли считать баловнями удачи тех, кому один раз выпал
великий шанс: ведь у кого нет ума, тот все равно этот шанс упустит; но несом-
ненные баловни те, кому такой шанс выпадал дважды, потому что во второй раз
только бестолковый его упустит, так что во втором случае все зависит от уда-
чи, тогда как в первом многое зависит от ума.
365. Свобода в республиках - это служанка справедливости, ибо она установ-
лена не для чего иного как для защиты, чтобы один не притеснял другого;
будь мы уверены, что при единовластии или олигархии справедливость будет
соблюдена, у нас не было бы причины особенно желать свободы. Вот почему
древние мудрецы и философы ставили свободное правление не выше других, но
отдавали первенство тому, при котором надежнее обеспечена охрана законов и
справедливости.
366. Когда новости передаются неизвестно от кого и притом правдоподоб-
ны и ожиданны, у меня к ним мало веры, потому что люди легко выдумывают
324

вести, которых ждут или которым хочется верить. Я скорее прислушаюсь, если
это новости странные или неожиданные, так как людям незачем выдумывать
или внушать себе то, о чем они не помышляли; я много раз убеждался в этом на
опыте.
367. Счастлив жребий астрологов, хотя все у них пустое, ведь ввиду несовер-
шенства их самих или их ремесла одно верное предсказание больше прибавляет
к ним доверия, чем сотня ложных - отнимает. Что же касается прочих людей,
то если кого-то раз уличили во лжи, тогда и ко всем его правдивым словам не
будет доверия. Происходит сказанное от великого желания людей знать буду-
щее; не имея для этого других средств, они легко верят тем, кто заявляет, будто
умеет его предсказывать, - как больной верит врачу, который обещает ему ис-
целение.
368. Молите Бога, чтобы вам не оказаться на стороне побежденного, пото-
му что вас всегда будут винить, даже если вы не виноваты, а оправдываться на
всех площадях и подмостках невозможно; зато тот, кто оказался на победившей
стороне, слышит одни похвалы, даже если он их не заслужил.
369. Всякий знает, что в частных тяжбах быть собственником чего-либо -
преимущество, хотя это не отменяет правоты той или иной стороны, а порядок
суда и иска остается обычным и всегдашним. Но неизмеримо меньше это преи-
мущество в тех тяжбах, которые зависят от политических случайностей или от
воли властвующих. Поскольку в таком случае доказательства не опираются ни
на бесспорную правоту одной из сторон, ни на непредвзятый суд, то каждый
день возникают тысячи дел, охотно возбуждаемых теми, кто вздумает притя-
зать на твою собственность.
370. Кто хочет быть любимым людьми, стоящими выше него, должен пока-
зывать, как он их почитает и уважает, и скорее с избытком, чем с недостатком,
ибо ничто так не оскорбляет душу начальствующих, как мысль, что им не ока-
зали того почета или уважения, какие им, по их мнению, подобают.
371. Приказ сиракузян, упоминаемый Ливием46 и предписывающий убивать
даже и дочерей тиранов, был жесток, но не бессмыслен: когда тирана больше
нет, люди, которым хорошо жилось под его властью, охотно вылепили бы дру-
гого хоть из воска, но поскольку нового человека с весом найти не просто, они
жмутся к родственникам дорогого усопшего. Поэтому город, только что изба-
вившийся от власти тирана, никогда не обеспечит себе свободы, если не истре-'
бит всю породу и все потомство тиранов. Я безусловно утверждаю это о мужчи-
нах, а что касается женщин, то надо учитывать условия и их особенности и нра-
вы города.
372. Я уже говорил, что государства не обретают безопасности тем,
что рубят головы, ибо от этого враги множатся, как головы у гидры;
и все же есть много случаев, когда кровь скрепляет государства, как известь
скрепляет стены. Нет правила, которое научило бы различать эти проти-
воположности; это дело ума и чутья того, кому приходится различать их в
жизни.
325

373. Не каждый властен выбирать себе чины и дела, какие желает; часто на-
до мириться с тем, что выпало на долю и что сообразуется с состоянием, в ко-
тором ты родился; поэтому достойно высшей похвалы хорошее и толковое ис-
полнение своего дела. Так и в комедии не меньше хвалят актера, хорошо игра-
ющего раба, чем того, на кого надели царские одежды; поистине каждый может
на своем месте обрести честь и хвалу.
374. Каждый, кто бы он ни был, делает в этом мире ошибки, от которых бы-
вает вред больший или меньший, смотря по тому, какие последуют за этим слу-
чайности и события; везет тем людям, которым пришлось ошибиться в делах
неважных или таких, от которых не произошло большого расстройства.
375. Великое счастье жить так, чтобы не терпеть обид и самому не обижать
других; однако тот, кто доведен до того, что вынужден стать либо обидчиком, ли-
бо потерпевшим, должен повернуть дело к своей выгоде - ведь одинаково спра-
ведливо защищаться, чтобы не дать себя в обиду или чтобы ответить на обиду
уже нанесенную. Конечно, здесь надо хорошо различать обстоятельства: не надо
из чрезмерного страха внушать себе, что ты должен предупредить намерения дру-
гого, но не надо приплетать страх, чтобы оправдать свое насилие, когда на самом
деле ты никого не подозреваешь, а движут тобой алчность и злоба.
376. Дому Медичи, при всем его величии, труднее сейчас сохранить власть
над Флоренцией, чем его предкам, простым гражданам, - эту власть приобре-
сти. Причина здесь в том, что город в те времена еще не изведал свободы и не-
стесненной жизни; наоборот, он был всегда во власти немногих, и поэтому тот,
кто правил государством, не возбуждал к себе вражды всех граждан - ведь им
было почти все равно, принадлежит ли власть тем или другим. Однако память о
народном строе, который держался с 1494 до 1512 года, настолько крепка, что,
кроме очень немногих, рассчитывающих на то, что при твердой власти они
смогут угнетать других, все остальные - враги властителю, так как, по их
мнению, они лишились власти, принадлежавшей им самим.
377. Пусть никто во Флоренции не надеется стать во главе государства,
если он не принадлежит к потомкам Козимо, которым, впрочем, тоже не удер-
жаться без помощи пап. Ни у кого другого, кто бы он ни был, нет таких корней
и стольких сторонников, чтобы он мог об этом помышлять, если только его не
вынесло наверх народное движение, которому нужны вожди, как то было
с Пьеро Содерини. А поэтому, кто мечтает о таких высотах, не принадлежа
к роду Медичи, пусть полюбит строй народный.
378. Склонности и суждения народов столь неверны и так часто зависят от
случайности, а не от разума, что мало здравого суждения в том, кто строит свою
жизнь, не сообразуясь ни с чем, кроме надежды возвыситься с помощью наро-
да; он рассчитывает больше на случай, чем на рассудок.
379. У кого во Флоренции нет данных, чтобы стать главой государства, для
того безумие - погружаться в дела правящих так, чтобы их судьба целиком ре-
шала и его судьбу; на этом проигрываешь несравнимо больше, чем выгадыва-
ешь. Но и на такой риск, как изгнание, тоже незачем идти: мы не вожди партий,
326

как Адорно и Фрегозо в Генуе47, и никто к нам не явится просить о возобновле-
нии отношений, так что придется жить на чужбине безвестными и бездомными
людьми, которым приходится просить на жизнь. Кто помнит Бернардо Ручел-
лаи48, для того это пример более чем достаточный; эти же доводы подсказыва-
ют нам не спешить и оставаться в ладу с тем, кто стоит во главе государства,
чтобы у него не было повода считать нас врагами или держать на подозрении.
380. Я был бы готов потрудиться для перемены правления, которое мне не
нравится, будь у меня надежда сделать это в одиночку; но стоит мне вспомнить,
что для этого надо объединяться с другими людьми, большей частью безумны-
ми или скверными, не умеющими ни молчать, ни делать дело, как я тотчас от-
вращаюсь от этой мысли более чем от какой-либо другой.
381. Было двое пап, по характеру совершенно противоположных друг дру-
гу, Юлий и Климент; один - человек большой и, может быть, широкой души, не-
терпеливый, горячий, прямой и открытый; другой - души посредственной, мо-
жет быть, робкий, терпеливый до крайности, умеренный, скрытный. И все же
от столь противоположных характеров люди ожидают одинаково великих дел.
Причина в том, что у великих мастеров и натиск, и терпение равно способны
творить великое, так как один подталкивает людей и навязывает свою волю со-
бытиям, а другой берет измором и побеждает с помощью времени и случая. По-
этому вредное в одном - полезно в другом, и наоборот; кто мог бы соединить их
свойства и вовремя ими пользоваться, тот был бы существом божественным,
но, так как это почти невозможно, я думаю, что, omnibus computatis49, можно
больше сделать терпением и умеренностью, чем натиском и стремительностью.
382. Будущее настолько смутно, что, даже когда люди решают что-нибудь,
руководствуясь благим помыслом, последствия часто бывают обратными. Тем
не менее нельзя, подобно зверю, быть целиком во власти фортуны, а надо, как
подобает человеку, действовать разумом; мудрый же должен быть более удов-
летворен, если движим благим помыслом, хотя бы это и привело к дурным по-
следствиям, чем если бы благое последствие произошло от дурного помысла.
383. Кто желает жить во Флоренции, пользуясь расположением народа, дол-
жен бояться славы честолюбца и ничем не обнаруживать, что он хотя бы в ме-
лочах или в повседневной жизни хочет казаться важнее, великолепнее или утон-
ченнее других; в городе, где все основано на равенстве и насыщено завистью,
неизбежно становится ненавистным всякий, о ком думают, что он не хочет быть
как все или что он выбивается из общего строя жизни.
384. В хозяйственных делах главное - урезать все излишние расходы, но ис-
кусство, как мне кажется, состоит в том, чтобы расходы были те же, что у дру-
гих, а выгода больше или, говоря попросту, в умении купить на грош пятаков.
385. Имейте в виду, что, хотя тот, кто имеет доходы, может тратить больше,
чем тот, кто их не имеет, все же безумие сорить деньгами, не составив себе сна-
чала хорошего капитала, - ведь возможность обогащения не длится вечно. И ес-
ли, пока она сохраняется, ты не примешь меры, то потом, когда пройдет эта по-
ра, ты окажешься беден, как прежде, и вдобавок потеряешь время и честь; в
327

конце концов все посчитают простаком человека, у которого были хорошие
возможности, а он не сумел ими воспользоваться. Запомните хорошенько эту
заметку, потому что я видел в свое время, как много в этих делах было ошибок.
386. Отец мой говаривал, что каждый дукат в твоем кошельке делает тебе
больше чести, чем десять из него вынутых; слова эти, заметь как следует, не для
того, чтобы стать скрягой или скупиться на дела почетные и разумные, а для то-
го, чтобы они были тебе уздой и удерживали от лишних расходов.
387. Очень редко бывает, чтобы договоры подделывались с самого начала;
однако впоследствии, когда люди начинают хитрить или замечают по ходу дела,
в чем нуждаются, они все делают для того, чтобы бумага сказала то, что им же-
лательно; поэтому, когда бумаги по делам важным для вас заготовлены, заведи-
те себе обычай снять с них копию сейчас же и хранить ее у себя дома в форме,
требуемой законом.
388. Иметь во Флоренции дочерей - страшная обуза, так как хорошо выдать
их замуж можно только с величайшими трудностями, и, чтобы не ошибиться в
выборе, надо точно знать свое место и верно оценивать прочие обстоятельства.
Это может уменьшить затруднения, которые часто велики оттого, что человек
слишком мнит о себе или не умеет взвесить обстоятельства. Я много раз видел,
как мудрые отцы отказывались вначале от предложений, о которых позднее
тщетно мечтали; конечно, человек не должен из-за этого унижать себя, наподо-
бие Франческо Веттори, отдавая дочь первому, кто пожелает. Во всем этом тре-
буется помимо везения еще великое благоразумие, и я лучше знаю, как следо-
вало бы поступить, чем как поступлю, когда дойдет до дела.
389. Известно, что услуги, оказанные гражданам и народу, не ценятся на-
равне с услугами, оказанными отдельному лицу, потому что, раз дело касает-
ся общества, никто не считает, что услуга относится и к нему самому. Вот
почему тот, кто трудится для граждан и народа, пусть не надеется, что они по-
трудятся для него в опасности либо в нужде или что, памятуя об услуге, отка-
жутся от какого-нибудь своего удобства. Тем не менее, если представится воз-
можность сделать благодеяние народу, не пренебрегай ею, ибо это создаст и
доброе имя, и доброе о тебе мнение, что является немалой наградой за твой
труд. Уж не говоря о том, что память об этом иногда может тебе помочь, то
есть, если дело кончилось добром, она может подвигнуть на что-то облагоде-
тельствованных - правда, не так горячо, как в ответ на личную услугу; и по-
скольку много таких, кого слегка тронуло содеянное тобой добро, то, если
суммировать благодарность, испытываемую всеми, она будет заметна.
390. Не всегда видишь плоды дела похвального, ибо часто тот, кто не до-
вольствуется добром ради него самого, перестает его делать, считая, что он те-
ряет время; но кто так думает, тот обманывается, и немало, ибо поступок, дос-
тойный хвалы, пусть даже и не приносит плодов очевидных, зато распространит
о тебе добрую славу и доброе мнение, которые в разные времена и во многих
случаях приносят пользу несказанную.
328

391. Кто имеет на попечении город, ожидающий нападения или осады, дол-
жен первейшим делом употребить все средства, чтобы выиграть время; если у
него даже нет твердой надежды, он должен дорожить тем, что отнимает у вра-
га хотя бы малую долю времени - ведь часто лишний день, лишний час прино-
сит неожиданности, которые даруют избавление.
392. Если по поводу какого-либо события попросить человека мудрого
предсказать последствия и записать его суждения, а потом с течением времени
к ним вернуться, то окажется, что его предсказания оправдались так же мало,
как гадания астрологов на новый год; причина в том, что слишком изменчивы
дела мира сего.
393. Не может здраво судить о важных делах тот, кто не знает хорошо всех
подробностей, но если ум человека не вполне совершенен или не вполне свободен
от страстей, то множество подробностей легко спутает его и собьет с толку.
Дополнение, начатое в апреле 1528 года:
394. В рассуждениях о будущем опасно принимать решения, основываясь на
различных возможностях, вроде того, что произойдет то или другое, и, если сбу-
дется первое, я поступлю так, а если второе - этак. Ведь часто случается третье
или четвертое событие, совсем не похожее на то, что ты предполагал, и ты ока-
зываешься обманутым во всем, потому что не стало тех обстоятельств, на осно-
вании которых ты принимал свое решение.
395. Когда приближается беда, особенно на войне, не отвергайте и не упускай-
те средства, которые, по-вашему мнению, уже не поспеют вовремя; события как
по природе своей, так и в силу различных препятствий развиваются часто медлен-
нее, чем мы думали, и средство, которое ты упустил, считая его запоздалым, бы-
ло бы часто вполне своевременным; я не раз убеждался в этом на опыте.
3%. Не упускайте в угоду кому-либо или ради приобретения друзей возмож-
ности сделать что-то, укрепляющее ваше влияние, ибо друзья и знаки благово-
ления сами идут к человеку, у которого растет влияние, а того, кто пренебрег
сделать должное, за это меньше уважают; если же не иметь ни влияния, ни ува-
жения, то не будет ни друзей, ни благоволения.
397. Не умея держаться середины, ты впадаешь в крайность, которой стре-
мишься избежать тем скорее, чем больше ударяешься ради этого в другую край-
ность; поэтому народные правления тем легче впадают в тиранию, чем больше
стремятся ее избежать; они потакают своеволию, однако наши флорентийцы
этой грамоты не понимают.
398. Когда мы хотим избавиться от какого-нибудь закона или учреждения,
которое нам не нравится, то по нашей старинной привычке спасаемся тем, что
делаем или требуем прямо противоположное; потом, когда обнаружатся другие
недостатки, ибо крайности все порочны, приходится снова менять законы и уч-
реждения; в этом одна из причин того, что мы каждый день издаем новые зако-
ны: мы больше думаем, как избежать бед, чем о том, как с ними справиться.
12. Гуманистическая мысль...
329

399. Как ложно обычное рассуждение людей, которые весь день твердят:
случись так, а не этак, из этого последовало бы или не последовало бы то-то и
то-то; ведь правда в том, что последствия будут большей частью точно такими
же, хотя предшествующие события были совсем другими.
400. Когда правят люди дурные или невежды, не приходится удивляться тому,
что не в цене доблесть и доброта: первые их ненавидят, а вторые - не ведают.
401. Весьма хороший гражданин тот, кто печется о благе родины и отверга-
ет все, что вредит ближнему; в остальном лишь бы только не попирал религию
и добрые нравы. А чрезмерная доброта наших братьев из Сан Марко - это ча-
сто лицемерие; если же она непритворна, то для христианина она, может, и не-
лишняя, но никак не способствует благоденствию города.
402. Медичи поступили неверно, пожелав править своим государством с по-
мощью учреждений, созданных для свободного правления, например допуская
широкие круги к избранию жребием, предоставляя должности каждому и т.п.
Ибо, поскольку олигархию во Флоренции уже невозможно удержать иначе как
при горячей поддержке немногих, эти приемы Медичи ни дружбы всего народа
не обеспечили, ни сделали приверженцами немногих. Неправильно и когда сво-
бодный народ решает во многих делах править, как при олигархии, особенно ес-
ли он отстраняет одну из городских партий, ибо свобода может держаться не
иначе как удовлетворенностью всех; народное правление не может во всем под-
ражать олигархии, и безумие подражать ей в том, что делает ее ненавистной, а
не в том, что создает ее силу.
403. О ingénia, magis acria quam natura50, сказал Петрарка о флорентийских
умах, и справедливо, ибо их природное свойство скорее живость и острота, чем
зрелость и глубина.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Джироламо Савонарола (1452-1498) - монах-проповедник, с 1491 г. был приором доми-
никанского монастыря Сан Марко во Флоренции. В своих проповедях осуждал упадок нравов
в церкви и среди мирян. Он считал, что Флоренция призвана способствовать очищению хри-
стиан от нравственной скверны и возвращению церковной и мирской жизни к принципам
раннего христианства. Папа Александр VI запретил Савонароле читать проповеди и даже в
1497 г. отлучил его от церкви. Отлучение Савонарола не принял, и конфликт с папой привел
к обвинению его в ереси и сожжению на костре в 1498 г. Многочисленные сторонники Саво-
наролы верили, как и он, в высокое предназначение Флоренции.
2 Публий Корнелий Тацит (ок. 55-120 г.) - выдающийся римский историк. Основное со-
чинение - "Истории", "Германия", "Анналы". Гвиччардини имеет в виду его сочинение
"Анналы" (I, 3-7).
3 Медичи - флорентийский род, разбогатевший в XV в. на торгово-финансовом предпри-
нимательстве европейского масштаба. Козимо Старший, его сын Пьетро и внук Лоренцо Ве-
ликолепный были фактическими правителями Флоренции при сохранении в целом ее респуб-
ликанских порядков (они были полностью восстановлены после изгнания из города Пьеро
Медичи, сына Лоренцо, в 1494 г.). Медичи вернулись к власти во Флоренции в 1512 г., но в
1537 г. были снова изгнаны сторонниками республики.
4 В период реставрации республики (после изгнания Пьеро Медичи) многие сторонники
Медичи сумели сохранить свои позиции в структурах государственной власти.
330

5 Мартин Лютер (1483-1546) - немецкий теолог, инициатор Реформации; своим учением
нанес удар по устоям католической догматики и церковного устройства. Выступал с резкой
критикой католического клира, отвергал монашество.
6 Квинт Фабий Максим Кунктатор - см. с. 194, прим. 2.
7 Аврелий Августин (354—430) - христианский теолог, заложивший основы католиче-
ской догматики, автор сочинения "О граде Божием" и многих других трудов.
8 Папами из рода Медичи были Лев X, Джованни Медичи, сын Лоренцо Великолепно-
го (1513-1521), и Климент ѴП, Джулио Медичи, внебрачный сын Джулиано, брата Лоренцо
Великолепного (1523-1534).
9 "Нельзя знать достоверно о том, что случится в будущем" (здесь и далее перевод с ла-
тинского).
10 В 1494 г. французский король Карл ѴШ вторгся со своим войском в Северную Ита-
лию и начал поход на юг с целью вернуть власть в Неаполитанском королевстве Анжуйской
династии, правившей там до 1444 г. После череды побед и поражений Франция при короле
Франциске I предприняла в 1521 г. активные военные действия против испанского войска
Карла V за овладение Миланским герцогством.
11 Просперо Колонна - кондотьер (предводитель наемных отрядов), командовал войска-
ми Испании и папы во время осады Милана французами в ноябре 1521 г., одержал над ними
победу, отбив штурм крепости.
12 В апреле 1512 г. под Равенной произошло крупное сражение, в котором французы
одержали победу над войском Святейшей лиги, объединившей Папское государство, Венеци-
анскую республику и Испанию. Флорентийская республика сохраняла нейтралитет.
13 Александр Великий - см. с. 59, прим. 11.
14 Гай Юлий Цезарь - см. с. 48, прим. 3.
15 Имеется в виду папа Лев X.
16 Лоренцо Медичи фактически правил Флоренцией в 1469-1492 гг. За покровительство
гуманистам и художникам был прозван Великолепным.
17 Феррандо - Фердинанд Арагонский, король Испании (1479-1516).
1%Лодовико Сфорца, прозванный Моро (Мавр), - герцог Милана (1480-1500). Пришел к
власти, устранив своего племянника Джангаллеаццо Сфорца, прямого наследника престола.
19 "Бездна великая".
20 Преступление, заключающееся в "оскорблении величества".
21 "Об оскорблении народа".
22 Пескара - предводитель итало-испанского войска. В начале 1525 г. одержал победу
над французами в битве при Павии, в ходе которой король Франции Франциск I попал в плен.
Понтификат папы Климента ѴП начался в 1523 г.
23 франческо Веттори (1474—1539) - видный политический деятель Флоренции, был
послом при дворе германского императора Максимилиана I в 1507-1508 гг. и при дворе папы
ЛьваХ в 1513-1515 гг.
24 Монте - главный банк Флорентийской республики. Был основан как банк коммуны в
1222 г.
25 Марк Юний Брут (85-42 гг. до н.э.) - римский политический деятель, вместе с Касси-
ем (ум. в 42 г. до н.э.) возглавил в 44 г. до н.э. заговор против Цезаря.
26 Импрунета - небольшой город в Тоскане, недалеко от Флоренции.
27 "Судьба помогает смелым".
28 "Судьба ведет послушных и тащит упирающихся".
29 "Должность выявляет человека".
30 Речь идет о видных политических деятелях Флоренции, которые в последние годы суще-
ствования республики (1527-1530) были ее послами в итальянских государствах и во Франции.
31 6 мая 1527 г. Рим был захвачен и подвергнут жестокому разрушению испано-импер-
ским войском Карла V. Среди наемников этого войска было немало протестантов, с ненави-
стью обрушившихся на цитадель католицизма. 16 мая 1527 г. из Флоренции были изгнаны
Ипполито и Алессандро Медичи и восстановлена республика.
12*
331

32 Пьеро Содерини возглавлял Синьорию - высший исполнительный орган Флорентий-
ской республики - в должности гонфалоньера справедливости в 1502-1512 гг. (с 1502 г. эта
должность стала пожизненной).
33 Понтификат папы Юлия Π - 1503-1513 гг.
34 Имеется в виду Фердинанд Арагонский (Фердинанд Католик), король Испании.
35 Людовик ХП - король Франции (1498-1515).
36 См. прим. 29.
37 Пьеро Гвиччардини, отец Франческо, был видным политическим деятелем Флорен-
ции, занимал должности в высших магистратурах республики, выполнял ее почетные пору-
чения.
38 См. прим. 2.
39 См. прим. 28.
40 Очевидно, Гвиччардини имеет в виду правителя Феррары, герцога Альфонсо I д'Эсте.
41 Тиберий Клавдий Нерон - римский император (14-37 гг.).
42 "Я говорю со знанием дела".
43 Речь идет о Лодовико Моро, герцоге Милана, незаконно захватившем власть. Это в
числе прочего стало поводом для вторжения французских войск Карла ѴП в Северную Ита-
лию.
44 Аргус - в греческой мифологии многоглазый великан.
45 Птолемей Клавдий (первая половина Π в.) - греческий математик и астроном, автор
геоцентрической системы.
46 Тит Ливии - см. с. 124, прим. 69.
47 Адорно и Фрегозо - аристократические фамилии Генуи; в ХѴ-ХѴІ вв. активно участ-
вовали в борьбе за власть в республике.
48 Бернардо Ручеллаи (1449-1514) - видный политический деятель Флоренции, связан-
ный родственными узами с Медичи. После смерти Лоренцо Великолепного был наставником
его сына Пьеро, пытался ограничить властные амбиции молодого Медичи. После реставра-
ции республиканских порядков Ручеллаи занимал должности в высших магистратурах, но в
то же время оставался сторонником промедичейской партии и помогал организации загово-
ра против гонфалоньера справедливости Пьеро Содерини в 1512 г., в результате которого
Медичи вернулись к власти.
49 "Все" учтя".
50 "О умы, более острые, чем зрелые".

источники
Альберти Леон Баттиста. Десять книг о зодчестве. М., 1935-1937. Т. 1-2.
Аретино Пъетро. Рассуждения. СПб., 1995.
Ариосто Лодовико. Неистовый Роланд. Л., 1938.
Ариосто Лудовико. Неистовый Роланд: В 2 т. М., 1993.
Боккаччо Джованни. Фьяметта. Фьезоланские нимфы. М., 1968.
Боккаччо Джованни. Малые произведения. М., 1975.
Боккаччо Джованни. Декамерон. М., 1987.
Браччолини Поджо. Фацетии. М.; Л., 1934.
Бруно Джордано. Диалоги. М., 1949.
Бруно Джордано. О героическом энтузиазме. М., 1953.
Бруно Джордано. Изгнание торжествующего зверя. Самара, 1997.
Бруно Джордано. Избранное. Самара, 2000.
Бруно Джордано. Философские диалоги. М., 2000.
Вазари Джорджо. Жизнеописание наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих. М.,
1956-1971. Т. 1-5; М., 1993-1994. Т. 1-5.
Валла Лоренцо. Об истинном и ложном благе. О свободе воли. М., 1989.
Гвиччардини Франческо. Сочинения. М., 1934.
Итальянская новелла Возрождения. М., 1984.
Итальянские гуманисты XV в. о церкви и религии. М., 1963.
Итальянский гуманизм эпохи Возрождения: Сб. текстов. Саратов, 1984-1988. Ч. 1-2.
Кардано Джироламо. О моей жизни. М., 1938.
Комедии итальянского Возрождения. М., 1965.
Леонардо да Винчи. Избранные произведения: В 2 т. М.; Л., 1935; Перераб. и доп. СПб.; М.,
1999.
Леонардо да Винчи. Избранные естественнонаучные произведения. М., 1955.
Леонардо да Винчи. Сказки. Легенды. Притчи. Л., 1983.
Леонардо да Винчи. Суждения о науке и искусстве. СПб., 1998.
Мазуччо. Новеллино. М., 1993.
Макиавелли Никколо. Сочинения. М.; Л., 1934. Т. 1.
Макиавелли Никколо. Мандрагора. М.; Л., 1958.
Макиавелли Никколо. Избранные сочинения. М., 1982.
Макиавелли Никколо. История Флоренции. М., 1987.
Макиавелли Никколо. О военном искусстве. М., 1996.
Макиавелли Никколо. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. СПб., 1997.
Микеланджело. Поэзия. Письма. Суждения современников. М., 1983.
Микеланджело. Стихотворения. Письма. СПб., 1999.
О любви и красотах женщин: Трактаты о любви эпохи Возрождения. М., 1992.
Палладио Андреа. Четыре книги об архитектуре. М., 1936.
Петрарка Франческо. Книга песен. М., 1963.

Петрарка Франческо. Избранное. Автобиографическая проза. Сонеты. М., 1974.
Петрарка Франческо. Эстетические фрагменты. М., 1982.
Петрарка Франческо. Сонеты, Избранные канцоны. М., 1984.
Петрарка Франческо. Африка. M.; JL, 1992.
Петрарка Франческо. Сонеты. М., 1997.
Петрарка Франческо. Сочинения философские и полемические. М, 1998.
Петрарка Франческо. Канцоньере. Моя тайна, или Книга бесед о презрении к миру. Книга
писем о делах повседневных. Старческие письма. Стихи. Сонеты. Размышления.
М., 1999.
Петрарка Франческо. Сама любовь: стихотворения и проза. М., 2000.
Петрарка Франческо. Триумфы. М., 2000.
Питти Буонаккорсо. Хроника. Л., 1972.
Полициано Анджело. Сказание об Орфее. М., 1933.
Помпонацци Пьетро. Трактаты о бессмертии души. О причинах естественных явлений или о
чародействе. М., 1990.
Поэзия Микеланджело. M., 1992.
Саккетти Франко. Новеллы. М.; Л., 1962,
Сочинения великих итальянцев XVI века. СПб., 2002.
Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век). М., 1985.
Тассо Торквато. Освобожденный Иерусалим. М., 1911.
Тассо Торквато. Аминта. Пастораль. М.; Л., 1937.
Фиренцуола Аньоло. Сочинения. М.; Л., 1934.
Чаша Гермеса: Гуманистическая мысль эпохи Возрождения и герметическая традиция. М.,
1996.
Челлини Бенвенуто. Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентийца, на-
писанная им самим во Флоренции. М., 1987.
Эстетика Ренессанса: В 2 т. М., 1981.
Albetri Leon Battisîa. Opère volgari / A cura di С Grayson. Bari, 1960-1973. Vol. 1-3.
Alberti Leon Battista. De commodis litterarum atque incommodis. Defunctus / Testo a cura di G. Farris.
Milano, 1971.
Alberti Leon Battista. Momo о del principe / Edizkme critica е traduzione a cura di R. Consolo. Genova,
1982.
Aretino Pietro. I ragionamenti / A cura di A. Foschini. Milano, 1960.
Aretino Pietro. Scritti scelti / A cura di G.G. Ferrcro. Torino, 1970.
Aretino Pietro. Satire scelti. Torino, 1976.
Ariosto Lodovico. Orlando furioso. Torino, 1971.
Bandello Matteo. Le novelle: In 5 vol. Bari, 1910-1912.
Bembo Pietro. Prode е rime / A cura di С Dionisotti. Torino, 1960.
Bembo Pietro. Opere in volgare / A cura di M. Marti. Firenze, 1961.
Bembo Pietro. Carmina. Torino, 1990.
Bruni Leonardo. Historiarum florentini populi libri duodecim / A cura di E. Santini. Città di Castello,
1927.
Bruni Leonardo. Opere letterarie е politiche / A cura di P. Viti. Torino, 1996.
Bruno Giordano. Dialoghi italiani. Firenze, 1958.
Castiglione Baldassare. И Cortegiano con una scelta deUe opere minori / A cura di B. Maier. Torino,
1955.
Castiglione Baldassare. Lettere inédite е гаге / A cura di G. Gorni. Milano; Napoli, 1969.
Conversini da Ravenna Giovanni. Dragmalogia de eligibili vite génère / Ed. and transi, by H.L. Eaker.
Levisburg; London, 1980.
Delia Casa Giovanni. Galateo / A cura di S. Prandi. Torino, 1994.
Doni Antonfrancesco. I marmi. Firenze, 1863.
Doni Antonfrancesco. Umori е sentenze. Roma; Salerno, 1988.
Ficino Marsilio. Delia religione cristiana. Florentiae, 1568.
334

Ficino Marsilio. Opera. Basileae, 1576. Vol. 1-2.
Ficino Marsilio. El libro deH*amore. Firenze, 1987.
Gelli Giambattista. La Circe е i Capricci del bottaio / A cura di S. Ferrari. Firenze, 1957.
Gelli Giambattista. Opère / A cura di I. Sanesi. Torino, 1968.
Guicciardini Francesco. Storie florentine dal 1378 al 1509 / A cura di R. Palmarocchi. Bari,
1931.
Guicciardini Francesco. Storia d'Italia / A cura di S. Seidel. Torino, 1971. Vol. 1-3.
Guicciardini Francesco. Ricordi, diari, memorie / A cura di M. Spinella. Roma, 1981.
Guicciardini Francesco. Le cose florentine / A cura di R. Ridolfi. Firenze, 1983.
Guicciardini Francesco. Dialogo del reggimento di Firenze. Torino, 1994.
Landino Cristoforo. De vera nobilitate / Kritisch. Hrsg. von M. Lentzen. Genève, 1970.
Landino Cristoforo. Scritti critici е teorici / A cura di R. Cardini. Roma, 1974. Vol. 1-2.
Landino Cristoforo. Disputationes Camaldulenses / A cura di P. Lohe. Firenze, 1980.
Machiavelli Niccolo. Discorsi sopra la prima deçà di Tito Livio. Milano, 1968.
Machiavelli Niccolo. Opère / A cura di S. Bertelli. Verona, 1968-1982. Vol. 1-10.
Machiavelli Niccolo. Il principe. Milano, 1994.
Manetti Giannozzo. Das Corpus der Orationes / Hrsg. H.W. Wittschier. Кою; Graz, 1968.
Manetti Giannozzo. Vita Socratis / A cura di M. Montuori. Roma, 1974.
Palmieri Matteo. Vita Nicolai Acciaoli / A cura di G. Scaramella. Bologna, 1934.
Palmieri Matteo. Vita civile / A cura di G. Belloni. Firenze, 1982.
Patrizi Francesco. L'amorosa filosofia. Firenze, 1963.
Pico della Mirandola Giovanni. De hominis dignitate. Heptaplus. De Ente et uno. Е scritti varii / A cura
di Е. Garin. Firenze, 1942.
Pico della Mirandola Giovanni. Disputationes adversus astrologiam divinatricem / A cura di Е. Garin.
Firenze, 1946-1952. Vol. 1-2.
Poliziano Angelo. Opera. Basileae, 1553.
Poliziano Angelo. Tutte le poésie italiane / A cure di G.R. Ceriello. Milano, 1952.
Pomponazzi Pietro. Tractatus de immortalitate animea. Bologna, 1954.
Pomponazzi Pietro. Libri quinque de fato, de libero arbitrio et de praedistinazione. Lugano, 1957.
Pontano Giovanni. I Dialoghi / A cura di С. Previtero. Firenze, 1953.
Pontanus Johannus. Opera omnia. Venetiis, 1520. Vol. 1-5.
Pontano Giovanni. De magnanimitate / A cura di F. Tateo. Firenze, 1969.
Prosatori latini del Quattrocento / A cura di Е. Garin. Milano; Napoli, 1952.
Prosatori volgari del Quattrocento / A cura di С. Varese. Milano; Napoli, 1955.
Poggio Bracciolini Francesco. Opera omnia / A cura di R. Fubini. Torino, 1964-1969. T. 1-4.
Poggio Bracciolini Gian Francesco. Lettere. Firenze, 1984-1986. Vol. 1-3.
Poggio Bracciolini Gian Francesco. De varietate fortunae / Ed. di O. Merisalo. Helsinki, 1993.
Poggio Bracciolini Gian Francesco. De infelicitate principum / A cura di D. Canfora. Roma,
1998.
Poggio Bracciolini Gian Francesco. De vera nobilitate / A cura di D. Canfora. Roma; Salerno,
1999.
Petrarca Francesco. Opere. Milano, 1966.
Petrarca Francesco. Le familiari. Firenze, 1968. Vol. 1-4.
Petrarca Francesco. Sine nomine: Lettere polemiche е politiche. Roma; Bari, 1974.
Reden und Briefe italienischer Humanisten: Ein Beitrag zur Geschichte der Pädagogik des
Humanismus / Hrsg. von K. Müllner. Wien, 1899.
Salutati Coluccio. Epistolario / A cura di F. Novati. Roma, 1891-1911. T. 1-4.
Salutati Coluccio. De laboribus Herculis / Ed. B.L. Ullman. Zürich, 1951.
Salutati Coluccio. De fato et fortuna / A cura di С. Bianca. Firenze, 1985.
Supplementum Ficinianum: Marsilii Ficini florentini philosophi platonici opuscula inedita е dispersa /
Ed. P.O. Kristeller. Firenze, 1937. Vol. 1-2.
Tasso Torquato. Dialoghi / A cura di Е. Mazzali. Torino, 1976. Vol. 1-2.
Telesio Bernardino. De rerum natura juxta propria principia. Cosenza, 1965-1974. Vol. 1-2.
335

Trattati d'amore del Cinquecento / A cura di G. Zonta. Bari, 1912.
Utopisti е riformatori sociali del Conquecento: A.-F. Doni, U. Foglietta, F. Patrizi da Cherso,
L. Agostini / A cura di С Curcio. Roma, 1944.
Valla Lorenzo. Scritti filosofici е religiosi. Firenze, 1953.
Valla Lorenzo. De vera falsoque bono / A cura di M. De Panizza Lorch. Bari, 1970.
Vallae Laurentii. Opera. Basileae, 1540.
Vespasiano da Bisticci. Le vite. Firenze, 1970.
Vettori Francesco. Scritti storici е politici / A cura di E. Niccolini. P., 1972.

ЛИТЕРАТУРА
Абрамсон М.Л. От Данте к Альберти. М.,
1979.
Алексеев A.C. Макиавелли как политиче-
ский мыслитель. М., 1880.
Андреев МЛ., Хлодовский Р.И. Итальян-
ская литература зрелого и позднего Воз-
рождения. М., 1988.
Античное наследие в культуре Возрожде-
ния. М., 1984.
Боткин Л.М. Итальянское Возрождение в
поисках индивидуальности. М., 1989.
Баткин Л.М. Леонардо да Винчи и особен-
ности ренессансного творческого мыш-
ления. М„ 1989.
Баткин Л.М. Итальянское Возрождение:
Проблемы и люди. М., 1995.
Баткин Л.М. Петрарка на острие собствен-
ного пера: Авторское самосознание в
письмах поэта. М., 1995.
Брагина Л.М. Итальянский гуманизм: Эти-
ческие учения ХІѴ-ХѴ вв. М., 1977.
Брагина Л.М. Социально-этические взгляды
итальянских гуманистов (вторая полови-
на XV в). М., 1983.
Брагина Л.М. Итальянский гуманизм эпохи
Возрождения: Идеалы и практика куль-
туры. М., 2002.
Бранка В. Боккаччо средневековый. М.,
1988.
Буркхардт Я. Культура Возрождения в
Италии: Опыт исследования. М., 19%.
Веселовский AM. Италия и Возрождение.
СПб.; М, 1906.
Виллари П. Никколо Макиавелли и его вре-
мя. СПб.; 1914. Т. 1.
Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрож-
дения: Избранные работы. М., 1986.
Головин В.П. Мир художника Раннего Воз-
рождения. М., 2002.
Горфункель А.Х. Джордано Бруно. М„ 1973.
Горфункель А.Х. Гуманизм и натурфилосо-
фия итальянского Возрождения. М.,
1977.
Горфункель А.Х. Философия эпохи Возро-
ждения. М., 1980.
Гращенков В H. Портрет в итальянской жи-
вописи Раннего Возрождения. М., 1995.
Гуковский МЛ. Итальянское Возрождение.
Л., 1990.
Данилова И.Е. "Цветок Тосканы, зеркало
Италии": Флоренция XV в.: голоса совре-
менников. М., 1994.
Данилова И.Е. Альберти и Флоренция. М.,
1997.
Девятайкина Н.И. Мировоззрение Петрар-
ки: этические взгляды. Саратов, 1988.
Де Санктис Ф. История итальянской лите-
ратуры. М., 1963. Т. 1.
Дживелегов А.К. Начало итальянского Воз-
рождения. М., 1925.
Дживелегов А.К. Очерки итальянского Воз-
рождения. М., 1929.
Искусство и культура Италии эпохи Возрож-
дения и Просвещения. М., 1997.
История Италии: В 3 т. М., 1970. Т. 1.
История культуры стран Западной Европы
в эпоху Возрождения / Под ред.
Л.М. Брагиной. М., 2001.
История литературы Италии. М„ 2000. Т. 1.
Итальянское Возрождение. Л., 1966.
Йейтс ΦΛ. Джордано Бруно и герметиче-
ская традиция. М., 2000.
Кассирер Э. Избранное: Индивид и космос.
М.; СПб., 2000.
Книга в культуре Возрождения. М., 2002.
Культура Возрождения и власть. М., 1999.
Культура Возрождения и религиозная
жизнь эпохи. М., 1997.
337

Культура Возрождения XVI века. М., 1997.
Культура и общество Италии накануне
нового времени. М., 1993.
Корелин М.С. Очерки итальянского Возрож-
дения. М., 1896.
Корелин М.С. Ранний итальянский гума-
низм и его историография. СПб., 1914.
Т. 1^4.
Личность. Идея. Текст в культуре средневе-
ковья и Возрождения: Сб. науч. трудов в
честь 65-летия Н.В. Ревякиной. Иваново,
2001.
Кудрявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и
"Утопия". М., 1991.
Кузнецов Б.Г. Идеи и образы итальянского
Возрождения. М., 1979.
Культура эпохи Возрождения и Реформа-
ция. Л., 1981.
Лазарев В.Н. Происхождение итальянского
Возрождения: В 3 т. М, 1956-1979.
Леон Баттиста Альберты. М., 1977.
Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М., 1998.
Микеланджело и его время: Сб. статей / Под
ред. Е. Ротенберга, Н. Чегодаевой. М.,
1978.
Миф в культуре Возрождения. М., 2003.
Монъе Ф. Опыт литературной истории Ита-
лии XV в.: Кватроченто. СПб., 1906.
Петров М.Т. Итальянская интеллигенция в
эпоху Ренессанса. Л., 1982.
Проблемы культуры итальянского Возрож-
дения. Л., 1979.
Пятнадцатый век в европейском литератур-
ном развитии / Отв. ред. А.Д. Михайлов.
М.,2001.
Ракитская И.Ф. Политическая мысль
итальянского Возрождения: гуманизм
конца ХГѴ-ХѴ вв. Л., 1984.
Рафаэль и его время. М., 1986.
Ревякина Н.В. Проблемы человека в италь-
янском гуманизме второй половины
XIV - первой половины XV в. М., 1977.
Ревякина Н.В. Гуманистическое воспитание
в Италии ХГѴ-ХѴ вв. Иваново, 1993.
Ревякина Н.В. Человек в гуманизме италь-
янского Возрождения. Иваново, 2000.
Ренессанс: Образ и место Возрождения в ис-
тории культуры. М., 1987.
Ролова АД. Конец эпохи Возрождения в
Италии: специфика экономики и общест-
ва. Рига, 1987.
Рутенбург В.И. Италия и Европа накануне
нового времени: Очерки. Л., 1974.
Рутенбург В.И. Титаны Возрождения. Л.,
1986.
Соколов В.В. Очерки философии эпохи
Возрождения. М., 1962.
Соколов В.В. Европейская философия
ХѴ-ХѴП веков. М., 1984.
Стам СМ. Корифеи Возрождения: Искус-
ство и идеи гуманистического свободо-
мыслия. Саратов. 1991-1993. Кн. 1-2.
Темное Е.И. Макьявелли. М., 1979.
Типология и периодизация культуры Воз-
рождения. М., 1978.
Торквато Тассо (1544-1595). М., 1901.
Тучков И.И. Классическая традиция и ис-
кусство Возрождения. М., 1992.
Фойгт Г. Возрождение классической древ-
ности, или Первый век гуманизма. М.,
1884-1885. Т. 1-2.
Хлодовский Р.И. Франческо Петрарка:
Поэзия гуманизма. М., 1974.
Хлодовский Р.И. "Декамерон": поэтика и
стиль. М., 1982.
Хоментовская А.И. Кастильоне, друг Рафаэ-
ля (1478-1529). Пг., 1923.
Хоментовская А.И. Лоренцо Валла - вели-
кий итальянский гуманист. М.; Л., 1964.
Человек в культуре Возрождения. М., 2001.
ЧиколиниЛ.С Социальная утопия в Италии
XVI - начала ХѴП в. М., 1980.
Шастель А. Искусство и гуманизм во Фло-
ренции времен Лоренцо Великолепного.
М.; СПб., 2001.
Штекли A3. Джордано Бруно. М., 1964.
Штекли А.Э. "Город Солнца": утопия и нау-
ка. М., 1978.
Юсим ΜΛ. Этика Макиавелли. М., 1990.
Юсим MA. Макиавелли в России: Мораль и
политика на протяжении пяти столетий.
М., 1998.
Albertiana. Firenze, 1997-2001. Vol. 1-3.
Altamur α Α. La letteratura italiana del secolo XV.
Roma, 1959.
Amaturo R. Petrarca / 3 ed. Roma; Bari, 1988.
Anichini G. L' umanesimo е il problema della
salvezza in Marsilio Ficino. Milano, 1937.
Anselmi G.M. Le frontière degli umanisti.
Bologna, 1988.
Aquilecchia G. Giordano Bruno. Roma, 1971.
Art and politics in the Renaissance Italy / Ed.
G. Holmes. Oxford, 1993.
Ascoli АЯ. Ariosto's bitter harmony: Crisis and
evasion in the Italian Renaissance. Princeton,
1987.
338

Avery Ch. Michelangelo е il Cinquecento.
Milano, 1968.
Badaloni N. La filosofia di Giordano Bruno.
Firenze, 1955.
Balducci L. II petrarchismo italiano nel
Cinquecento. Milano; Napoli, 1957.
Barkhausen M. Francesco Guicciardini* s politi-
sche Theorien in seinem Opère inédite.
Heidelberg, 1968.
Baron H. The crisis of the early Italian
Renaissance: Civic humanism and republican
liberty in the age of classicism and tyranny.
Princeton, 1966.
Baron H. From Petrarch to Leonardo Bruni:
Studies in humanistic and political literature.
Chicago, 1968.
Baron H. Bürgersinn und Humanismus im
Florenz der Renaissance. Berlin, 1992.
Bausi F. "Discorsi" di Niccolo Machiavelli:
genesi е strutture. Firenze, 1985.
Вес С. Les marchands écrivains: Affaires et
humanisme à Florence. 1375-1434. P., 1967.
Bec C. Florence, 1300-1600: Histoir et culture.
Nancy, 1986.
Bellini A. Girolamo Cardano е il suo tempo.
Milano, 1947.
Bonadella P.E. Machiavelli and the art of
Renaissance history. Detriot, 1973.
Bonadella P.E. Francesco Guicciardini. Boston,
1976.
Bonora E. Retorica е invenazione: Studi sulla let-
teratura italiana del Rinascimento. Milano,
1970.
Borsellino N. Machiavelli. Bari, 1976.
Boyle M. Petrarch's genius: Pentimento and
prophecy. Berkeley; Los Angeles, 1991.
Brown A. The Medici in Florence: the exercise of
language and power. Firenze, 1992.
Brunello E.B. Machiavelli е il pensiero politico
del Rinascimento. Bologna, 1964.
Burke P. The fortunes of the "Courtier": The
European reception of Castiglione's
"Cortegiano". Cambridge, 1995.
Burke P. The Italian Renaissance: Culture and
society in Italy. Cambridge. 1999.
Cadoni G. Crisi della mediazione politica е con-
flitti sociali: Niccolo Machiavelli, Francesco
Guicciardini е Donato Giannotti di fronte al
tramonto della Florentina libertas. Roma,
1994.
Cadoni G. Un governo immaginato: L'universo
politico di Francesco Guicciardini. Roma,
2000.
Cammelli G. I dotti bisantini е le origini dell'
umanesimo. Firenze, 1941-1954. Vol. 1-3.
Cardini R. La critica del Landino. Firenze, 1973.
Cassirer E. Individuum und Kosmos in der
Philosophie der Renaissance. Darmstadt,
1963.
Castiglione: The ideal and the real in
Renaissance culture / Ed. by R.W. Harming,
D. Dosand. New Haven; London, 1983.
ChastelA. Art et humanisme a Florence au temps
de Laurent le Magnifique: Etudes sur la
Renaissance et humanisme platonicien. P.,
1959.
Chastel A. Le mythe de la Renaissance.
1420-1520. Genève, 1969.
Collins A.B. The secular is sacred: Platonism and
thomism in Marsilio Ficinos "Platonic
Theology". The Hague, 1974.
Contini G. Letteratura italiana del Quattrocento.
Firenze, 1995.
Corsano A. II pensiero di Giordano Bruno е suo
svolgimento storico. Firenze, 1940.
Cr осе В. Poeti е scrittori del pieno е del tardo
Rinascimento: In 3 vol. Bari, 1945-1952.
Crane T.F. L'alba incompiuta del Rinascimento:
Pico della Mirandola. Milano, 1977.
La cultura a Firenze al tempo di Lorenzo il
Magnifico / A cura di С Mutini. Bologna,
1970.
Cultural aspects of the Italian Renaissance:
Essays in honour of Paul Oscar Kristeller /
Ed. by CH. Clough. N.Y., 1976.
De Caprariis V. Francesco Guicciardini: Dalla
politica alia storia. Bari, 1950; Napoli, 1993.
Della Rover е A. Leon Battista Alberti peda-
gogista. Benevento, 1970.
Della Torre A. Storia deirAccademia Platonica
di Firenze. Firenze, 1902.
De Rosa D. Coluccio Salutati: Il cancelliere e il.
pensatore politico. Firenze, 1980.
De Vendittis L. Petrarca, accorto demiurgo del
proprio mito. Alessandria, 1999.
Di Napoli G. Giovanni Pico della Mirandola е la
problematica dottrinale del suo tempo. Roma,
1965.
Di Napoli G. Lorenzo Valla: Filosofia е religione
neirumanesimo italiano. Roma, 1971.
Diesner H.-J. Virtu, Fortuna und das Prinzip
Hoffnung bei Machiavelli Göttingen, 1993.
Dionisotti C. Discorso sull'umanesimo italiano.
Verona, 1956.
Dotti U. Petrarca e la scoperta della coscienza
modema. Milano, 1978.
339

Dotti U. Vita di Petrarca. Bari, 1987.
Douglas Α.Η. The philosophy and psychology of
Pietro Pomponazzi. Cambridge, 1910.
Educazione е la formazione intellettuale nelTeta
deH'Umanesimo: Atti del II convegno inter-
nazionale. 1990. Milano, 1992.
Ferguson W.K. The Renaissance in historical
thought: Five centuries of interpretations.
Boston, 1948.
Fido F. Machiavelli, Guicciardini е storici
minori. Padova, 1994.
Field A. The origins of the Platonic academy in
Florence. Princeton, 1988.
Firpo L. II pensiero politico del Rinascimento е
della Controriforma. Milano, 1966.
Florentine studies: Politics and society in
Renaissance Florence. L., 1988.
Foster K. Petrarch: Poet and humanist.
Edinburgh, 1987.
Francesco Guicciardini. 1483-1983: nel V cente-
nario della nascita. Firenze, 1984.
Francesco Petrarca: Convegno internazionale.
Roma, 1976.
Francesco Petrarca - père des Renaissances,
serviteur de Г amour et de la paix: Actes du
Congrès international. Avignon, 1974.
Fubini R. Umanesimo е secolarizzazione da
Petrarca a Valla. Roma, 1990.
Fubini R. Quattrocento fiorentino: politica, diplo-
mazia, cultura. Pisa, 1996.
Fubini R. L'umanesimo italiano е suoi storici:
Origini rinascimentali - critica moderna.
Milano, 2001.
Furlan F. Studia albertiana: Lectures et lecteurs
de L.B. Alberti. Torino; Paris, 2003.
Gadol J. Leon Battista Alberti: Universal man of
the early Renaissance. Chicago; London, 1969.
Gaeta F. Lorenzo Valla: Filologia е storia пеІГ
umanesimo italiano. Napoli, 1955.
Gargan L. Giovanni Conversini е la cultura let-
teraria a Treviso nella seconda meta del
Trecento // Italia médiévale е umanistica.
1965. [Vol.] 7.
Garin E. Giovanni Pico della Mirandola: Vita е
dottrina. Firenze, 1963.
Garin E. Umanisti, artisti, scienziati: studi sul
Rinascimento italiano. Roma, 1989.
Garin E. Scienza е vita civile nel Rinascimento
italiano. Bari, 1993.
Garin E. L 'umanesimo italiano: filosofia е vita
civile nel Rinascimento italiano. Roma, 1994.
Gentile G. Il pensiero italiano nel Rinascimento.
Firenze, 1968.
Gilbert F. Niccolo Machiavelli е la vita culturale
nel suo tempo. Bologna, 1972.
Gilbert F. Guicciardini, Machiavelli und die
Geschichtssreibung der italienischer
Renaissance. В., 1991.
Girolamo Cardano: Philosoph, Naturforscher,
Arzt. Wiesbaden, 1994.
Grendler P.E. Critics of Italian world
(1530-1560): Anton Francesco Doni, Nicola
Franco et Ortensio Lando. Madison, 1969.
Grendler P.F. Schooling in Renaissance Italy:
literacy and learning. 1300-1600. Baltimore;
London, 1989.
Guarneri 5. Francesco Petrarca е Tepistolario.
Poggibonsi, 1979.
Guazzo A. Giordano Bruno. Torino, 1960.
Hay D. Profilo storico del Rinascimento italiano.
Firenze, 1978.
Heers J. Machiavelli. P., 1985.
Idee, istituzioni, scienza ed arti nella Firenze dei
Medici / A cura di C. Vasoli. Firenze,
1980.
Innamorati G. Pietro Aretino. Messina; Firenze,
1957.
Kajanto J. Poggio Bracciolini and classicism:
a study in early Italian humanism. Helsinki,
1987.
Kent D. Cosimo de'Medici and the Florentine
Renaissance: The patron's oeuvre. New
Haven; London, 2000.
Kessler Е. Das Problem de frühen Humanismus:
Seme philosophische Bedeutung bei Coluccio
Salutati. München, 1968.
King MX. Venetian humanism in an age of patri-
cian dominance. N.Y., 1986.
Klutstein J. Marsilio Ficino et la théologie anci-
enne: Oracles chaldaiques, hymnes orphiques,
hymnes de Proclus. Firenze, 1987.
Kohl B.G. Culture and politica in early
Renaissance Padua. Aldershot, 2001.
Kristeller P.O. Il pensiero filosofico di Marsilio
Ficino. Firenze, 1988.
Kristeller P.O. Studies in Renaissance thought
and letters. Roma, 1993.
Laffranchi M. Dialettica е filosofia in Lorenzo
Valla. Milano, 1999.
Language and images of Renaissance Italy.
Oxford, 1995.
Lanza A. Firenze contro Milano: Gli intellettuali
fiorentini nelle guerre con i Visconti
(1390-1440). Roma, 1991.
Lentzen M. Studien zur Dante-Exegese
Cristoforo Landinos. Köln; Wien, 1971.
340

Leon Battista Alberti: Actes du Congrès
International de Paris (Sorbonne-Institut de
France-Institut cultural italien-Collège de
France, 10-15 avril 1995) tenu sous la direc-
tion de Francesco Furlan, Pierre Laurens,
Sylvain Matton / Ed. par F. Furlan. P.,
2000.
Levin H. The myth of the golden age in the
Renaissance. L., 1970.
Loos E. Literatur und Formung eines
Menschenideales: Das "Libro del Cortegiano"
von Baidassare Castiglione. Mainz, 1980.
Lorenzo Valla е Tumanesimo italiano: Atti del
Convegno internazionale di studi umanistici.
Padova, 1984.
Marsel R. Marcile Ficin (1433-1499). P.,
1958.
Marsilio Ficino e il ritorno di Piatone: Studi е
documenti. Firenze, 1986. Vol. 1-2.
Martellotti G. Scritti petrarcheschi. Padova,
1984.
Martinelli B. II "Secretum" conteso. Napoli,
1982.
Martine s L. The social world of the Florentine
humanists. 139O-1460, L., 1963.
Maizotta G. The worlds of Petrarch. Durham;
London, 1993.
II Mito del Rinascimento. Milano, 1993.
Michel P.-H. Un idéal humain au 15-e siècle: La
pensée de L.B. Alberti (1404-1472). Genève,
1971.
Monnerjahn E. Giovanni Pico délia Mirandola:
Ein Beitrag zur philosophischen Theologie
des italienischen Humanismus. Wiesbaden,
I960.
Mutini C. Interpretazione del Poliziano. Roma,
1972.
Münkler H., Münkler M. Lexicon der
Renaissance. München, 2000.
Nardi B. Studi su Pietro Pomponazzi. Firenze,
1965.
Nelson J.Ch. Renaissance theory of love: The
context of Giordano Bruno's Eroici furori.
N.Y., 1958.
Nitti Fr. Machiavelli nella vita е nelle dottrine.
Bologna, 1991.
L* Opera e il pensiero di Giovanni Pico della
Mirandola nella storia delFUmanesimo.
Firenze, 1965. Vol. 1-2.
Palmarocchi R. Guicciardini. N.Y., 1976.
Panofsky E. Studies in iconology: Humanistic
themes in the art of the Renaissance. N.Y.,
1972.
Paparelli G. Feritas, humanitas, divinitas:
L'essenza umanistica del Rinascimento.
Salerno, 1993.
Parel A.G. The Machiavellian cosmos. New
Haven, London, 1992.
D Pensiero politico di Machiavelli е la sua fortu-
na nel mondo. Firenze, 1992.
Pernel M. Le platonisme de Marcile Ficin et la
cour d'Urbin. P., 1997.
Il Petrarca latino e la origine deirumanesimo: Atti
del Covegno internazionale. Firenze, 1997.
Petrarca e la cultura europea / A cura di
L. Rotondi Secchi Tarugi. Milano, 1997.
Petrarca. 1304-1374: Beiträge zu Werk und
Wirkung. Frankfurt a.M., 1975.
Petrarca, Venezia e il Veneto. Firenze; Venezia,
1976.
Phillips M. Francesco Guicciardini: the histori-
an's craft. Manchester, 1977.
Poggio Bracciolini. 1380-1980. Firenze, 1971.
Ponte G. Leon Battista Alberti umanista е scrit-
tore. Genova, 1991.
Raffini Ch. Marsilio Ficino, Pietro Bembo,
Baidassare Castiglione: Philosophical, aes-
thetic, and political approaches in
Renaissance platonism. New York; Bern;
Berlin, 1998.
Renaissance humanism: foundations, forms, and
legacy / Ed. by A. Rabil. Philadelphia, 1988.
Vol. 1-3.
Renaissance civic humanism: Reappraisal and
reflections. Cambridge, 2000.
The Renaissance: Essays in interpretation: To
Eugenio Garin. L.; N.Y., 1982.
Renaissance society and culture: Essays of
Eugene F. Rice. N.Y., 1981.
Renaissance studies in honor of Hans Baron / Ed.
by A. Molho, J.A. Tedeschi. Firenze, 1971.
Ricci P.G. Miscellanea petrarchesca. Roma,
1999.
Rice E. The Renaissance idea of wisdom.
Cambridge (Mass.), 1958.
Ridolfi R. Vita di Niccolo Machiavelli. Roma,
1954.
Ridolfi R. The life of Francesco Guicciardini.
N.Y., 1968.
II Rinascimento: Interpretazioni е problemi.
Roma; Bari, 1983.
Robb ΝΑ. Néoplatonisme of the Italian
Renaissance. N.Y., 1968.
Saitta G. D pensiero italiano nelTumanesimo е
nel Rinascimento. Bologna, 1949-1951.
Vol. 1-3.
341

Saitta G. Marsilio Ficino е la filosofia deir
umanesimo. Bologna, 1954.
Santinello G. Leon Battista Alberti: Una visione
estetica del mondo е della vita. Firenze, 1962.
Santoro M. II concetto deiruomo nella letteratu-
ra del Cinquecento. Napoli, 1967.
Sasso G. Per Francesco Guicciardini: Quattro
studi. Roma, 1984.
Sasso G. Machiavelli. Bologna, 1993. Vol. 1-2.
Scarpati C. Dire la verità al principe: Ricerche
sulla letteratura del Rinascimento. Milano,
1987.
Schiavone M. Problemi ed aspetti deir umanesi-
mo. Milano, 1969.
Schiffinan Z.S. Humanism and the Renaissance.
Boston; London, 2001.
Society and individual in Renaissance Florence /
Ed by W.J. Connell. Berkely; London, 2002.
Speyer W. Italienische Humanisten als Kritiker
der Echtheit antiker und christlicher
Literature. Mainz; Stuttgart, 1993.
Studi suirAriosto / A cura di E.N. Girardi.
Milano, 1977.
Tafuri M. Venezia е il Rinascimento: Religione,
scienza, architettura. Torino, 1985.
Tateo F. Centri culturali deir umanesimo. Bari,
1967.
Tateo F. Tradizione е realtà пеІГ Umanesimo
italiano. Bari, 1967.
Tenenti A. II senso della morte е Гатоге della
vita nel Rinascimento: Francia е Italia.
Torino, 1978.
Toffanin G. La fine deir umanesimo. Roma,
1992.
Tradizione classica е letteratura umanistica:
Per Alessandro Perosa. Roma, 1985.
Vol. 1-2.
Tradizioni patristiche neirumanesimo: Atti del
convegno / Istituto nazionale di studi sul
Rinascimento. Firenze, 2000.
Trinkaus Ch. In our image and likeness:
Humanity and divinity in Italian humanist
thought. Chicago; London, 1970. Vol. 1-2.
Trinkaus Ch. The poet as philosopher: Petrarch
and the formation of Renaissance conscious-
ness. New Haven; London, 1979.
Ullman B.L. The humanism of Coluccio Salutati.
Padova, 1963.
Ullmann W. Medieval foundations of
Renaissance humanism. L.; N.Y., 1977.
Varese C. Storia е politica nella prosa del
Quattrocento. Torino, 1961.
Vasoli С Umanesimo е Rinascimento. Palermo,
1976.
Vasoli С Immagini umanistiche. Napoli,
1983.
Walser Е. Poggius Florentinus: Seine Leben und
Werke. Leipzig; Berlin, 1914.
Warburg A. La Rinascita del paganesimo antico.
Firenze, 1969.
Weiss R. The Renaissance discovery of classical
antiquity. Oxford, 1973.
Witt R. Coluccio Salutati and his public letters.
Genève, 1976.
Yates FA. Renaissance and Reform: The Italian
contribution. L., 1983.
Zambelli P. Una reincarnazione di Pico ai tempi
di Pomponazzi. Milano, 1994.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Абеляр Пьер 74
Абрамсон МЛ. 165
Август (Гай Юлий Цезарь Октавиан), импе-
ратор 73, 109, 110, 121, 122, 152, 156, 159,
195,241,277
Августин Аврелий 9,46,55,60, 64,65,74,76,
90, 91, 94-97, 99, 100, 103, 104, 106-108,
112, 133, 115, 118, 160, 280, 314, 331
Авель 95
Авессалом 102
АвлГеллий61,63, 89
Авраам (Аврам) 95
Агамемнон 174
Агриппина Младшая, мать Нерона 179, 195
Агриппина Старшая, мать Калигулы 195
Адорно, род 327, 332
Аквинат зд. см. Ювенал Децим Юлий
Александр VI (Родриго де Борджа)
(1492-1503), папа римский 330
Александр Великий (Македонский) 52, 58,
59, ПО, 121, 125, 198, 201, 231, 239, 286
Алессандро из Казентино 138
Алидози Лодовико 122
Алкей из Митилены 238, 241
Алкмена 124
Альбанцани Донато 138, 142, 149, 160
Альберти Леон Баттиста 13, 14, 19-21, 23,
27, 33, 34
Альмасано, секретарь Феррандо Арагон-
ского 295
Альфонс (Альфонсо) I Арагонский (Вели-
кодушный), король Неаполя 18, 162, 199,
201,233-235,239,241,251
Амальрик Венский 108
Амвросий Медиоланский 54, 55, 74, 75, 96,
112,118
Амелий 266
Аммиан Марцеллин 202
Аммоний Сакк, неоплатоник Π в. 122
Амфитрион 149
Анаксагор из Клазомен 45, 46, 86, 89, 115,
123
Анаксимандр, греческий философ 59, 115,
123
Анаксимен 115, 123
д'Андреа Джованни 63
Анненский И. 195
Ансельм Кентерберийский 118, 124
Антенор, персонаж иИлиады" 237, 240
Антисфен, греческий философ-киник
Ѵ-ІѴ вв. до н.э. 224, 231
Антифила 146
Антонии, род 177, 194
Антоний Гай, консул 63 г. до н. э. 209, 229
Антоний Марк, триумвир (83-30 гг. до н.э.)
110,119,121,122,127,136,195
Апеллес 112, 123
Аполлодор из Кариста, комедиограф 63
Аполлон (Феб) 60, 101, 116, 225, 231, 267,
268
Апостол см. Павел, апостол
Апулей Луций из Мадавры 73, 88, 117, 123,
211
Арат из Сол 236, 240
Аргиропул Иоанн (Джованни Аргиропуло)
14
д'Ареццо Гери 74, 76
д'Ареццо Джованни Бартоломео 111, 112
д'Ареццо Доменико Бандини 71
Аристид из Афин, политический деятель 52,
219, 230
Аристотель (Стагирит, Философ) 16, 23, 51,
52, 60, 65, 84, 88, 93, 103, 112-115, 123,
153, 161, 163, 197-200, 206-208, 218-222,
232, 233, 256,257, 270
Арпинат см. Цицерон, Марк Туллий
Аррунт, брат Тарквиния Гордого 243, 247,
248,251
343

Аррунт, брат Тарквиния Древнего 245,252
Арсений св., египетский монах 54, 55
Артюшков А. 52, 121
Архелай 115,123
Архимед 194
Асконий Педиан, Квинт 203, 206, 207
Аттик, Тит Цецилий (Помпоний Аттик) 63
Ауриспа Джованни 233
Афина см. Минерва
Афинагор, философ Π в. 254
Африканец Старший см. Сципион Эмилиан
Публий Корнелий Африканский Старший
Афродита см. Венера
Ахилл (Эакид) 58,59, 240
Аччайуоли Донато 17
Барбаро Эрмолао 28
Бардо, посол Флоренции в Сиене (20-е гг.
XV в.) 299
Барон Г. 164
Баткин Л.М. 165
Беда Достопочтенный 118, 124
Бек Ф. 165
Беккаделли Антонио (Панормита) 233,234
Бембо Пьетро 35, 36
Бенивьени Джироламо 23, 24
Бентивольо Джованни I, правитель Болоньи
164,1%
Бенчи Джованни 260
Бенчи Томазо 260
Бернард Клервосский 118,124
Бибихин ВВ. 40
Бистиччи Веспасиано да 31
Боккаччо Джованни 9, 10, 21, 38, 69, 70, 74,
86, 138, 141, 160
Боттичелли Сандро 24, 29
Бофор, епископ Винчестерский 202
Боэций Аниций Манлий Торкват Северин
74,100,106,111,122
Братина Л.М. 4, 7, 165, 271
Браччолини Джан Франческо Поджо 12, 14,
21, 22, 28, 30, 69, 107, 109-112, 116, 120,
121, 125, 202-204, 207
Бруни Леонардо Аретино 12, 14-17, 30,
32, 69, 97, 107, 108, 122, 163-165, 193,
196, 198, 199, 201, 206, 207, 229, 233
Бруни Франческо, апостолический секре-
тарь 68
Бруно Джордано 36
Брут, Луций Юний, легендарный первый
римский консул 136, 230, 248, 252
Брут, Марк Юний, вождь заговора против
Цезаря 292, 331
Булонь Ги де, кардинал 38
Буондельмонте, род 202
Бьондо Флавио 162
Вакх (Дионис, Бахус) 49, 50
Валерий Максим 60, 63, 73, 88, 89, 138, 144,
145, 149
Валерий Флакк, Гай Сетин Бальб 202, 203,
206, 207
Валла Лоренцо 13, 14, 17, 23, 28, 201, 202,
233-236, 241, 252
Варлаам Калабрийский, монах 37
Варрон, Марк Теренций 65,66,103,114,119,
123, 130, 137, 208, 229, 236
Василий I Великий 108, 117,124
Beджо Маффео 14
Венафро Антонио да 291
Венера (Афродита) 101, 267, 268
Венцеслав, император 160
Вергилий (Публий Вергилий Марон) 9, 10,
29, 30, 49, 50, 54, 60, 75, 87-89, 98,
111, 112, 117, 119, 120, 152, 236,
238
Верджерио Пьетро Паоло 12-14, 69,
139-141
Верона Гварино да 141, 202-204, 206
Веррес, Гай Корнелий 111, 122, 182
Веррокьо Андреа 33
Веселовский А.Н. 165
Веспасиан, Тит Флавий, император 231
Веттори Франческо 290, 331
Виллани Джованни 137
Вирсавия 102, 122
Висконти, род 30, 38, 160
Висконти Джангалеаццо, герцог Милана и
Ломбардии 68,136,137,152,160,164,187,
193, 196
Вителлий Авл, император 179, 195
Витрувий 19
Владислав (Людовик), король Венгрии 156,
160
Вольтерра Андреа Джусти да 71
Газа Феодор 14
Галеотто Джуньи, посол Флоренции в Фер-
раре (20-е гг. XV в.) 299
Гамилькар Барка 174,194
Ганнибал 118, 124, 125, 153, 185, 194-1%,
220, 229, 230, 249
Гарэн Э. 69
Гаспаров М.Л. 123
Гвальтеротти Гвальтеротто, посол Флорен-
ции в Венеции (20-е гг. XV в.) 299
344

Гвиди Роберто, граф Баттифолле 125
Гвиччардини Пьеро 271, 314, 320, 332
Гвиччардини Франческо 31, 32, 271-274, 330
Гектор 237, 240
Гелиогабал, император 179, 195
Генрих VII Люксембургский, император
185,195
Георгий Амирутци Трапезундский 14, 162
Гера см. Юнона
Герардо, брат Петрарки 37,67
Геркулес (Геракл) 97,117,124,174,193,194,
267, 268
Герман см. Жермен (Germanus)
Германик (Юлий Цезарь Германик), отец
Калигулы 73, 195
Гермес (Меркурий) Трисмегист 237, 240,
253, 254, 263, 264
Гермий, персонаж диалога Платона 265
Геродот 234
Герсилий 182
Гесиод 236, 240
Гесиона 194
Гефест (Вулкан) 229, 240
Гинзбург Н.С. 82, 122, 240
Гирций Авл 239, 241
Гнедич Н. 193
Гомер 60, 63, 89, 93, 112, 117, 170, 236, 237,
238, 240
Гораций, Квинт Флакк 9, 29, 55-57, 61, 65,
81,84,111,115,116, 118,143,147,152,237
Горенштейн В.О. 46, 52, 55,88, 137,194
Гортензий, Квинт Гортал, консул (69 г.
до н.э.), оратор 119,125
Гостилий Гостий, соратник Ромула 252
Гостилий Тулл, царь 248, 252
Гракх Гай Семпроний см. Семпроний, Гай
Гракх
Гракх Тиберий Семпроний см. Семпроний,
Тиберий Гракх
Гракх Тиберий Семпроний (сын) см. Сем-
проний, Тиберий Гракх (сын)
Гракхи, ветвь рода Семпрониев 176
Григорий XI (Пьер Роже де Бофор), папа
римский (1370-1378) 68
Григорий I Великий (Двоеслов), папа рим-
ский (590-604) 112, 118, 122, 124, 160
Григорий Назианзин (Богослов) 117,124
Гуго Сиенский 162
Давид, царь Иудейский 55, 56, 90, 122,142
Давид Динанский 108
Дамас I св., папа римский (IV в.) 108
Дамаскин см. Иоанн Дамаскин
Даниил 145
Данте Алигьери 8, 10, 21, 29, 74, 117, 124,
152, 160, 162, 201
Дарет Фригийский 99, 108, 237, 240
Демарат245, 251
Деметриан 99
Деметрий, философ-киник (I в. до н.э.) 144,
225, 231
Демогоргона (средневековое имя Демиур-
га - творца преисподней), у гуманистов
введено в употребление Боккаччо 101
Демокрит 86, 89
Демосфен 77, 127, 136, 161
Дентаты, ветвь рода Куриев 176, 194
Деции, род 144, 176, 194, 238, 241
Деций Публий Мус 194
Деций Публий Мус, сын 194
Дечембрио Пьер Кандидо 30
Джанфильяцци, род 271
Джанфильяцци ди Буонджанни Симона 271
Джованни (Иоанн) см. Сан-Миньято Джо-
ванни да
Джустиниан Марко 139
Джустиниани Бернардо 30
Дзабарелла Франческо 141
Дзамбеккари Пеллегрино 71
Диачетто Франческо Каттани да 35
Дидим Алесандрийский 117,124
Дикеарх из Мессены 239, 241
Диктис Критский 237, 240
Димат, добрый разбойник из апокрифиче-
ских Евангелий 90,91
Диоген из Аполлонии 115,123
Диоген Лаэртский 223, 228, 229, 231
Диоген Синопский 223, 231
Дионис см. Вакх
Дионисий, историк 251
Дионисий Ареопагит 117, 124, 254
Дионисий Младший, тиран Сиракуз, адресат
Платона 265, 270
Диотима 266, 267
Дмитриев М. 57, 63
Доминичи Джованни 13,14, 70
Домициан Тит Флавий, император 61, 64,
179,195,231
Дуне Скот см. Иоанн Дуне Скот
Евангелисты 238, 241
Евгений IV (Габриеле Кольдумер), папа
римский (1431-1447) 234
Еврипид 195
Евсевий Кесарийский 124, 267
Елена 99,108
345

Елиуй 146
Енос, сын Сифа 95
Жермен (Germanus) 269, 270
Зенон из Китиона, греческий философ-сто-
ик (ІѴ-Ш вв. до н.э.) 231, 265
Зороастр 264
Иаков, епископ Ломбезский см. Колонна
Джакомо де
Игнатий, епископ Антиохийский 117, 124
Иероним Евсевий Софроний св. 60, 63-65,
73, 74, 76, 90, 91, 95, 96, 98, 99, 101, 104,
106, 108, 112, 113, 118,124, 214, 229
Иисус Христос 43, 55, 57, 58, 90, 91, 95, 96,
117,130,143,241
Иларий Пиктавинский, епископ Пуатье 118,
124
Иннокентий VII (Козимо Мильорати), папа
римский (1404-1406) 140
Иннокентий VIII (Джамбаттиста Чибо), па-
па римский (1484-1492) 26
Иоанн, евангелист 112, 117
Иоанн XXII (Жак Дюэз), папа римский
(1316-1334) 50, 137
Иоанн XXIII (Батазар Косса), антипапа
(1410-1415) 161
Иоанн Аретинский см. д'Ареццо Джованни
Бартоломео
Иоанн Дамаскин 117, 124
Иоанн Дуне Скот 108
Иоанн де Колонна см. Колонна Джованни
Де
Иоанн (Джованни) из Равенны 91, 107, 161
Иоанн Креститель 193
Иоанн Солсберийский 74
Иоанн Хрисостом (Златоуст) 112, 122
Иов 146
Иосиф 95
Историк см. Саллюстий, Гай Крисп
Иуда 90, 102
Каин 95, 102
Кабассоль Филипп де 41, 45, 47
Как, сын Вулкана 212, 229
Казали Франческо дель, синьор Кортоны
122
Калигула (Гай Цезарь Германик), импера-
тор 73, 111,122, 178, 195
Каллимах (Буонаккорси Филиппо) 23
Каллиопа, муза эпической поэзии 85, 86, 89
Калько Тристано 30
Камены 108
Камилл, Марк Луций Фурий 194
Камиллы, ветвь рода Фуриев 176, 194
Каниджани Антонио 255, 258
Каниджани Элетта, мать Петрарки 37
Кардано Джироламо 36
Кардуччи Франческо, посол Флоренции во
Франции (20-е гг. XV в.) 299
Карл IV, император 38, 40, 160
Карл V, император 272, 331
Карл ѴІП, король Франции 331
Карл Анжуйский, граф Прованса 191, 196
Карл Великий, франкский король, затем
император 137, 201
Кармента, прорицательница 130, 137
Кассий Лонгин, Гай 119, 125, 292, 331
Кассий Север, Тит, оратор 119, 125
Кассиодор 72, 74-76
Кастильон Фьорентино Ринуччо да 233
Кастильоне Бальдассаре 35
Кастор (Диоскур) 97
Каталина, Луций Сергий 130, 137, 209, 229
Катон Младший (Утический), Марк Порций
48, 58, 59, 144, 149, 194
Катон Цензорий Старший, Марк Порций
43-46, 59, 119,127, 136, 194, 223, 230
Катоны,род 176, 178, 194
Квинтилиан, Марк Фабий 14, 28, 73, 107,
109, 202, 203, 205, 206, 233-235
Квирин см. Ромул
Квирини Лауро 21, 203
Кемпен Людвиг ван 39
Киприан Фасций Цецилий 99, 117, 124
Кир Π Великий 238, 239, 241
Кирнер Дж. 164,165
Клавдий (Тиберий Клавдий Друз Нерон
Германик), император 195
Клавдий Британик (Тиберий Клавдий Це-
зарь), сын императора Клавдия 195
Клеанф, греческий философ-стоик
(ІѴ-Швв.дон.э.)225,231
Клетте Э. 164, 165
Климент [Климент ѴП (Медичи Джулио)],
папа римский (1523-1534) 272, 284, 288,
302, 331
Климент Тит Флавий из Александрии 267
Клио, муза истории 85, 89
Клисфен, афинский законодатель V в.
до н.э. 52
Клит, командующий македонской конницей
при Александре Великом ПО, 121
Кнабе Г. 46
Кодр, последний царь Афин 144, 149
346

Коллатин см. Тарквиний Коллатин
Колонна, род 48
Колонна Джакомо де, епископ Ломбезский
37,60,61,63,64
Колонна Джованни де, кардинал 37, 38,
47-50, 63
Колонна Просперо, кондотьер 285, 304, 331
Колумелла Mo дерат, Луций Юний 194
Колюччо см. Салютати Колюччо Лино
Комик см. Теренций Публий Афр
Конверсини да Равенна Джованни 138-141,
149, 160
Константин I (Великий), император 18, 104
Контарини Гаспаро 30
Корбинелли Анджело 91, 96, 107
Корвин см. Публикола
Корвины, ветвь рода Валериев 65, 66
Кордовец см. Сенека
Корелин М.С. 40
Кориск из Скепсиса, адресат Платона 265
Корнелий см. Тацит, Публий Корнелий
Корреджо Аццо да 38
Кортези Паоло 28, 29
Корункании, род 176, 194
Корунканий Тиберий, консул 280 г. до н.э.,
оратор 194, 230, 277
Крантор из Сол 237, 240
Красе, Луций Лициний 119, 125, 127, 136
Кратил 270
Критий 144, 149, 265, 266
Кронико Антонио 264
Кронос см. Сатурн
Крылов И.А. 241
Ксантипп, сын Перикла 46
Ксенофан из Колофона 45, 46
Ксенофонт 46, 59, 161, 231, 238, 239, 241
Ксеркс, царь Персии 86, 89
Кудрявцев О.Ф. 141, 253
Кумано (Ландриани) Герардо, кардинал 207,
228
Курии, род 195, 238, 241
Курий (Курий Маний Дентат) 178, 194,
195
Лазарь из Вифинии 55
Лактанций Фирмиан, Луций Целий 74, 96,
97, 99, 108, 198
Ламех 102
Ландино Кристофоро 21-25, 29, 30
Лаомедонт, троянский царь 193
Лаура, муза Петрарки 9, 37, 38
Лафонтен Жан де 241
Лахет, персонаж диалога Платона 266
Лев X (Медичи Джованни), папа римский
(1513-1521)36,272,286,331
Лелий 143
Леонард Аретин см. Бруни Леонардо Аре-
тино
Леонардо да Винчи 20, 27, 33, 34
Лепид, Марк Эмилий, член II триумвирата
73, 121, 122
Лето Помпонио 23, 24
Ливии Тит 46,73, 117, 124-126, 129,165, 209,
220,234,235,238,241-243,245,248-251,325
Лигарий Квинт, римский проконсул в Афри-
ке (I в.) 258
Лин, мифический поэт 95, 108
Лисандр 236, 240
Лисимах, царь Спарты 144, 149
Лодовико, герцог см. Сфорца Лодовико
(Моро) Миланский
Лоски Антонио 126, 135, 136
Лот 102
Лугано Филиппино да 138
Лука, евангелист 55
Лукан, Марк Анней 179, 195
Лукреций, Тит Кар 202, 236, 240
Лукреция 250, 252
Лучо Дезидерато 139
Людовик Анжуйский 138
Людовик (Людовик IV Баварский), импе-
ратор Свщ. Римской империи 133, 137
Людовик IX Святой, король Франции и Не-
аполя 196
Людовик XII, король Франции 308, 332
Лютер Мартин 279, 322, 331
Магн, римский оратор 98, 104
Магон, сын Гамилькара Барки 174, 194
Мадавриец см. Апулей
Макиавелли Никколо 31, 32
Макробий, Амвросий Феодосии 23, 60, 63,
65,73
Максимилиан I, германский император 331
Малатеста Баттиста 198
Мал ьп аги ни Джованни см. Иоанн из Равен-
ны
Манетти Джанноццо 17, 25, 26
Маний Курий Дентат см. Курий
Манлий Гай 130, 137
Манлий, Тит Торкват 66
Мантуанец см. Вергилий
Мануил Хрисолор 14, 69, 161, 206
Манфред, король Сицилии 191, 196
Марий Гай 215, 223
Мария, Дева 193, 292
347

Мария, сестра Лазаря из Вифинии 55
Марк, сын Цицерона 227, 232
Марк Туллий см. Цицерон, Марк Туллий
Марк из Януи (Генуи) (Марко Портинари)
53,54
Марон см. Вергилий
Марпесия, царица амазонок 155,160
Марс 101, 130,251
Марсильи Луиджи (Луизио, Лудовико) 116,
117,123
Марсуппини Карло 107, 233
Мартелли Браччо 265, 267
Мартин V (Оддо Колонна), папа римский
(1417-1431)233
Марфа, сестра Лазаря из Вифинии 55
Марцелл, Марк Клавдий, консул (51 г.
до н.э.) 205, 207
Марцелл, Марк Клавдий, римский полково-
дец во II Пунической войне 194
Марцеллы, ветвь рода Клавдиев 176, 178,
194
Марциал, Марк Валерий 206
Марциан Капелла 73, 89
Марций Анк, царь 137, 242, 243, 245, 247,
248,251,252
Мегара 149
Медея 66
Медичи, род 17, 25, 32, 229, 234, 272, 273,
278, 281, 283, 306, 320, 323, 326
Медичи Алессандро 273, 331
Медичи Джулиано 29, 331
Медичи Ипполито 331
Медичи Козимо I 23, 24, 32, 203, 208, 229,
267,268,286,330,331
Медичи Лоренцо 24, 26, 29, 203, 208, 229,
267, 268, 286, 330, 331
Медичи Пьеро 330
Медичи Пьетро 330
Мезенций 87
Мелисс Самосский 113, 123, 265
Менандр 63
Менексен 265
Меониец см. Гомер
Меркурий 137
Меркурий Трисмегист см. Гермес (Мерку-
рий) Трисмегист
Мерула Джорджо 30
Мессала Корвин, Марк Валерий, консул
31 г. до н.э., оратор 67
Метродор Лампсакский 207, 229
Микелоцци Бернардо 269
Мил он из Кротона 172
Мингалеева Н.Х. 37, 109, 125
Минерва (Афина, Паллада) 267, 268
Мирандола Джованни Пико делла 23, 24,
26-28, 34, 35
Моисей 95, 99, 238, 241, 265
Мольо Пьетро да, грамматик 68, 138
Моника св., мать Августина 43, 46
Монтеманьо Буонаккорсо да 21
Монтепульчано Бартоломео да 207
Монтефельтро Гвидобальдо да 35, 269
Монтефельтро Джованна да 269
Монтефельтро Федериго да 268, 269
Мудрец см. Соломон
Муравьева Г.Д. 271, 274
Мусей, мифический поэт 95, 108
Муции, род 238, 241
Назон см. Овидий
Невий Гней, поэт Ш в. до н.э. 61, 63
Недович Д.С. 56, 123
Нези Джованни 23, 24
Нелли Франческо 38
Нерон (Клавдий Нерон Тиберий), импера-
тор 47, 177,179,195,231
Нестор 237, 240
Никколи Никколо 12, 109, 121, 203, 204,
206-208, 233
Никодим, евангелист 91
Николай V (Пьетро Райналлуччи), антипапа
(1328-1330) 137
Никомах, сын Теофраста 227
Новати Ф. 89
Ной 95
Нума Помпилий, царь 248, 252
Нумений из Апамеи, пифагореец 265, 267
Овидий Назон, Публий 9, 10, 29, 43, 46, 86,
152
Одиссей 174
Оккам Уильям 108
Ольдрад Лауденский 66
Онан, сын Иуды 102
Оппий Гай 239, 241
Ориген 112, 113, 122, 124, 265
Орфей, мифический поэт 29, 95, 108, 253,
260, 264, 270
Остроумов Л.Е. 48
Ошеров С. 46, 57, 79, 82, 89, 137, 194, 206,
207
Павел, апостол 43, 46, 96, 99, 112, 117, 147,
148, 158, 254
Павел Миддельбургский 268, 269
Павлы, ветвь рода Эмилиев 176, 194
348

Павсаний, царь Спарты (V в. до н.э.) 221, 230
Палинур, товарищ Энея 87
Паллада см. Минерва
Пальмиери Маттео 14, 16, 17
Пан 270
Панэтий с Родоса 60, 63
Папиас, составитель этимологического сло-
варя (II в.) 108
Парал, сын Перикла 46
Паренцо Пьетро ди, отец Петрарки 37
Парид (Парис) 87, 267
Парменид из Элей 113, 123, 265, 267
Патрици да Керсо Франческо 36
Пачоли Лука 33
Пелей 59
Пеполи Тадео де, правитель Болоньи 68
Перикл 45,46, 225, 231, 236
Персии Флакк, Авл 29, 87, 206
Пескара, маркиз 288, 310, 331
Петр, апостол 267
Петр Павел Гистрий см. Верджерио Пьетро
Паоло
Петрарка Франческо 8-11, 21, 27, 29, 37-40,
45, 47, 48, 50, 52, 55, 59, 63, 64, 67, 69, 70,
74,76, 88,107, 111, 113, 114, 117-120, 122,
138, 140-144, 149, 152, 160, 162
Петровский Ф.А. 46, 56, 109
Петроний Луций 202
Пизон, Гай Кальпурний, глава заговора про-
тив Нерона 47
Пикколомини Эней Сильвий 201
Пико см. Миранд ол а Джованни Пико дел л а
Пиндар из Фив 238, 240
Пирр, царь Эпира 118,124, 125,188,196,200
Пифагор Самосский 54, 57, 59, 89, 117, 209,
229, 236, 264
Пифагорейцы 53, 54, 58
Плавт, Тит Макций комедиограф 52, 60, 87,
89, 202
Платина (Бартоломео Сакки) 31
Платон 23, 24, 35, 52, 53, 55, 58-60, 65, 112,
114, 115, 120, 125, 161, 173, 207, 223, 224,
227,231,253-268,270
Плиний Старший 62, 64, 248
Плиний Младший 73, 74
Плотин, неоплатоник 23, 24, 54, 55,254, 266,
270
Плутарх 46,124, 125, 161, 201, 206, 228, 230
Поджо см. Браччолини Джан Франческо
Поджо
Позднякова H.A. 136
Полента Бернардино да, правитель Равенны
152, 160
Полента Гвидо II да, правитель Равенны
138, 152, 160
Полидамант, троянец 172
Политик, персонаж диалога Платона 265
Полициано Анджело 23, 24, 26, 28, 29
Поллион, Гай Азиний 73, 109, 121
Помпеи Великий, Гней 47, 48, 110, 121, 149,
207,231
Помпонацци Пьетро 35, 36
Понтано Джованни Джовиано 24, 201
Попликола см. Публикола, Публий Валерий
Поппи Джованни да 283
Порфирий, неоплатоник 23, 24, 55, 254
Поэт см. Овидий
Постумий, персонаж "Истории" Ливия 246
Приам 237, 240
Присциан Лид из Цезареи, латинский грам-
матик 254
Прозерпина 101
Прокл, неоплатоник 23, 24, 266, 270
Пророк см. Давид, царь Иудейский
Протагор из Абдер, персонаж диалога Пла-
тона 265, 266
Пселл Константин (Михаил) 254
Птолемей ХШ, македонско-греческий царь
48
Птолемей Клавдий, греческий астроном
322, 332
Публикола (Попликола), Публий Валерий
67,178, 194,219,230
Публиколы, ветвь рода Валериев 176
Раймонди Козимо 233
Рафаэль Санти 35
РевякинаН.В. 71,142, 198
Региомонтан, немецкий астроном XV в. 269
Регул, Мерк Аттилий, римский полководец
178
Регулы, род 176, 238, 241
Рем 251
Рея Сильвия 251
Риго Томмазо ди из Перуджи 79, 81
Риенцо Кола ди 38
Ринуччини Аламанно 17, 25
Роберт I Анжуйский, король Неаполя и Си-
цилии 37, 57-59,152, 160
Ровере Джованни делла 269
Ромул (Ром, Квирин) 130, 242, 248, 251, 252
Росций Сервий, подзащитный Цицерона
226, 232
Руперт Габсбург 160
Рустичи Чинчо де 207
Руфин Аквилейский 124
349

Ручеллаи Бернардо 327, 332
Ручелаи Джованни ди Паоло 261, 263
Саббадини Р. 251,252
Сабеллико Маркантонио 30
Саваоф 99
Савонарола Джироламо 274, 330
Саллюстий, Гай Крисп 9, 86, 117, 120, 124,
130, 137, 234, 238
Сальвиати Мария 271
Салютати Колюччо Лино 11, 27, 68-71, 79,
82, 88-90, 107-109, 121-125, 136-141, 161,
202
Салютати Пьеро 81
Самсонова Г.И. 202
Сан Миньято Бернардо да 283
Сан Миньято Джованни да 82, 83, 87, 89-91,
95-98, 100, 102, 104, 107
Санта София Марсилио да, миланский врач
160
Сатирик см. Ювенал Децим Юний
Сатурн (Кронос) 49, 50, 260
Светоний, Гай Транквилл 73, 241
Север Сульпиций, христианский писатель
(ІѴ-Ѵ вв.) 73, 74
Северин см. Боэций
Секст Тарквиний, сын Тарквиния Гордого
252
Семирамида 155
Семпроний, Гай Гракх 194
Семпроний, Тиберий Гракх 194
Семпроний, Тиберий Гракх (сын) 194
Сенека, Луций Анней Младший 45-47, 60,
62, 63, 65, 66, 73,76, 97, 108, 119, 132, 137,
144-146,224,225,230,231
Сервий, комментатор Вергилия 85, 89
Сервий Туллий, царь 242-244, 247-251
Сергеенко М.Е. 108
Серторий Квинт, римский полководец, пре-
тор 83 г. до н.э. 223, 231
Сетте Гвидо, друг Петрарки 67
Сидоний (Апполлинарий) 74, 76
Сикст IV (Франческо делла Ровере), папа
римский (1471-1484) 269
Сикул Кальпурний 202
Силий Италик (Тиберий Каций Асконий Си-
лий Италик), латинский поэт (I в.) 202
Сильвестр I св., римский епископ эпохи Кон-
стантина I Великого 49, 50
Симмах, Квинт Аврелий 63, 74-76
Симонетта, возлюбленная Джулиано Меди-
чи 29
Симонид с о-ва Кеос 238, 241
Синезий из Кирены 254
Сиф, сын Адама 95
Скала Бартоломео 30
Скрибани Мельхиоре, апостолический сек-
ретарь 233
Смыка О.В. 261
Соболевский С. 46
Содерини Пьеро 303, 320, 326, 332
Сократ 39,42,45,46,58, 59, 65, 115-117, 120,
123, 144, 224, 231, 255, 256, 264, 265,
268
Сократики 58, 59
Соломон 99, 111, 122, 145
Солон 240
Софронио Антонио Цилиоло (Венецианец)
263
Стаций, Публий Папиний 29, 61, 63, 66, 87,
89
Стесихор, сицилийский поэт (ѴІІ-Ѵ вв.
до н.э.) 99, 108
Столяров A.A. 46
Строб 206
Строцци Никколо 162, 196, 198
Сулла, Луций Корнелий 131, 229, 231
Сфорца, род 30
Сфорца Джангалеаццо 331
Сфорца Лодовико Моро, герцог Милана 33,
288,299,320,331,332
Сцевола Авгур Луций, философ-стоик (II в.
до н.э.) 103, 108
Сципион Корнелий Африканский Младший
66, 143, 194
Сципион Публий Корнелий Африканский
Старший 37, 53, 55, 61, 64, 118, 124, 125,
194, 219, 227
Сципионы, ветвь рода Корнелиев 144, 178,
194, 219, 230,278
Тамара, царица 155
Танаквиль, жена Тарквиния Древнего
242-251
Тарквиний, род 136, 249, 252
Тарквиний Гордый, Луций 230, 235,241,242,
244, 246-252
Тарквиний Древний (Приск), Лукумон (Лу-
ций) 235, 241-252
Тарквиний Коллатин, родич и приятель
Секста Тарквиния 136, 248, 252
Тарквиния, сестра Тарквиния Гордого 248,
252
Тацит, Публий Корнелий 73, 165, 195, 277,
316, 319, 330
Тевкр (Теламонид) 174, 193
350

Тедеризи Якопо 71
Теламон 193
Телезио Бернардино 36
Теофраст из Эреса 227, 232
Терамен 144,149
Теренций, Публий Афр 61-64, ПО, 205, 207
Терни Галиено да 71
Теутонико Бартоломео 138
Тиберий (Тиберий Клавдий Нерон), импера-
тор 177, 178, 195, 277, 316, 319, 332
Тимаген из Александрии 239, 241
Тимей, персонаж диалога Платона 265, 266,
270
Тирон, Марк Туллий, вольноотпущенник
Цицерона 65, 66, 227, 232
Тоне Леонардо ди 259, 260
Торкват см. Манлий, Тит Торкват
Торкваты, ветвь рода Манлиев 65, 66, 176
Тот, египетский бог 240
Трагик см. Сенека
Трог Помпеи, римский историк 121
Туллий см. Цицерон, Марк Туллий
Туллия, дочь Сервия Туллия 244, 250, 251
Турки Пьетро, 136
Турн, персонаж "Энеиды" 87
Теэтет (Феэтет), персонаж диалога Платона
265
Уварова O.A. 68,71, 138
Уколова И.В. 108
Улиари Бартоломео, кардинал Падуи 71
Улисс 237
Уран 260
Урбан V (Гильом де Гримор), папа римский
(1362-1370) 68
Урбан VI (Бартоломео Приньяно), папа
римский (1378-1389) 39
Урия 102
Уццано Джероламо да 108
Фабии, род 176, 178, 194
Фабий Лабеон, Квинт 194
Фабий Максим Кунктатор, Квинт 194, 280,
331
Фабий Максим Руллиан, Квинт 194
Фабий Пиктор, Квинт 111, 112
Фабриции, род 176, 194, 238
Фабриций Лусцин, Гай 178, 194, 219, 230
Фалес Милетский 115, 123, 240
Фамарь 102
Фараби (аль-Фараби) Абу Наср ибн Мухха-
мед 84, 89
Фацио Бартоломео 235
Феб см. Аполлон
Федериго Урбинский см. Монтефельтро
Федериго да
Федон, персонаж диалога Платона 265
Федр, греческий баснописец 241
Федр, персонаж диалога Платона 265, 266
Фельдштейн М.С. 271, 274
Фельтре Витторино да 141
Фемистокл 52, 77, ПО, 219, 220, 222, 225
Феодор из Кирены, греческий философ
(ІѴ-Ш вв. до н.э.) 144, 149
Фердинанд (Фернандо) I Арагонский, ко-
роль Арагона и Сицилии 239, 241
Фердинанд (Феррандо) I Арагонский (Като-
лик), король Испании 286, 290, 295, 308,
312,331,332
Ферекид с о-ва Сирое, греческий философ
(сер. VI в. до н.э.) 57, 59, 85, 89
Фетида 59
Филарете (Аверлино Антонио), итальян-
ский архитектор и скульптор XV в. 20
Филеб, персонаж диалога Платона 265, 270
Филельфо Франческо 14, 202
Филипп см. Кабассоль Филипп де
Филипп П, царь Македонии 59, ПО, 121, 198,
200
Филон из Ларисы, зд. персонаж диалога
Платона 266
Философ см. Аристотель
Финогентова Е.В. 233
Фичино Марсилио 23-27, 34, 35, 253-255,
260, 263, 264, 267, 268
Флавии, династия римских императоров 64
Флакк см. Гораций
Флор П. Анний 251
Фойгт Г, 165
Фома см. Риго Томмазо ди из Перуджи
Фома Аквинский 89
Фортуна 86, 226, 261, 262
Франциск I, король Франции из династии
ВалуаЗЗІ
Франческо Каррара Старший 39, 150, 155,
156, 160
Франческо (Каррара) Новелло 138, 139, 160
Фрегозо, род 327, 332
Фридрих Π Штауфен, король Сицилии, гер-
манский император 196
Фриньяно Конверсино да 138
Фриньяно Томмазо да 138
Фукидид 231, 234, 236, 240
Фульгенций Фабий Планциад, мифограф и
интерпретатор Вергилия (Ѵ-ѴІ вв.)
89
351

Фьямметта (Мария д'Аквино), муза Боккач-
чо 10
Хармид, философ - ученик Карнеада 266
Хлодовский Р.И. 40
Хрисостом см, Иоанн Хрисостом (Златоуст)
Хрисипп 237, 240
Хуан I Кастильский, отец Фердинанда I Ара-
гонского 241
Цезари, ветвь рода Юлиев 177, 194
Цезарь, Гай Юлий 47,48, 59, 60,73, 119,121,
122, 179, 194, 200, 207, 229, 239, 258, 286,
292
Цейтлин М.Н. 108
Церера (Деметра) 49, 50
Цицерон, Квинт Туллий, легат Цезаря, брат
Цицерона 209, 229
Цицерон, Марк Туллий 9, 14, 28, 29, 38-40,
43, 44, 46, 51-53, 58, 60, 61, 63, 65, 66,
73-78, 83, 91, 93, 105, 106, 108, 110-112,
114, 116-120, 122, 127, 132, 137, 144, 145,
147, 163, 164, 196, 197, 201, 203, 205, 206,
208, 215, 224, 226, 229, 235, 256, 258
Цицероны, род 176
Чириак, адресат Бруни 162
Шервинский Э. 122
Эвандр, сын Меркурия и Карменты 130,137
Эврисфей 124
Эгерий, племянник Тарквиния Древнего
245, 248, 249, 252
Эзоп 117, 123,234,238,241
Эйнгард, биграф Карла Великого 201
Эквикола Марио 35
ЭльфондИ.Я.71, 161, 165
Эмилий Павел (Македонский), Луций 44,
46
Эмпедокл из Агригента, греческий фило-
соф (V в. до н.э.) 236, 240, 264
Эней 87
Энний Квинт 54, 55, 61, 66, 119
Энтелл, троянец, основатель города Энтел-
лы 99, 108
Эпикур 13,17,51,52,57,229
Эр из Памфилии 66, 265
Эраст, адресат Платона 265
Эсте, род 198
д'Эсте Альфонсо I, правитель Феррары
332
д'Эсте Никколо, синьор Феррары 138, 152,
156, 160
Эсхин, греческий оратор (ГѴ в. до н.э.) 119,
125, 127, 136
Югурта, нумидийский царь 160
Ювенал, Децим Юний 47, 87, 89, 146, 206,
225, 231
Ювенк, пресвитер при Константине I Вели-
ком 104, 108
Юлии - Клавдии, династия римских импера-
торов 194
Юлий (Юлий П) (Джулиано делла Ровере),
папа римский (1503-1513) 308, 332
Юнона (Гера) 87, 124, 267, 268
Юпитер 20, 50, 75, 97, 101,124, 200, 237, 240,
270
Юсим М.А. 137
Юстиниан, император 152
Ямвлих, грекоязычный сирийский философ
(2-я пол. Π н.э.) 23, 24, 254, 266
Якопо Π Kappapa 152, 160
Ясон 65, 66
Яхве 241
Baron H. 165
BarozziL. 251,252
Billanovich G. 160
Garin E. 136
Kohl B.G. 142
Mehus L. 165
Novati F. 71,136
Sabbadini R. 252
Salutati С 125, 136
Valla L. 251, 252

СОДЕРЖАНИЕ
От редколлегии 5
ЛМ. Брагина
ИТАЛЬЯНСКИЙ ГУМАНИЗМ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ: ИДЕЙ-
НЫЕ ПОИСКИ 7
Франнеско Петрарка
ДРУЖЕСКИЕ ПИСЬМА (Вступительная статья, перевод с латинского и
комментарий Н.Х. Мингалеевой) 37
ДРУЖЕСКИЕ ПИСЬМА
КНИГА ВТОРАЯ 41
Письмо 1. Филиппу, епископу Кавайонскому, о том, что следует спокойно перено-
сить смерть близких 41
Письмо 8. Иоанну де Колонна о том, что нужно терпеливо переносить естественное
и воздерживаться от бесполезных жалоб 47
Письмо 12. Иоанну де Колонна, описание еще одного путешествия 49
КНИГА ТРЕТЬЯ 51
Письмо 6. Другу, охочему до несправедливых жалоб, о том, что не все выгодное
полезно 51
Письмо 12. Марку из Януи о том, что и те, кто посвящает себя государству, могут
жить непорочно и благочестиво и что они тоже могут устремиться от этой суеты к по-
кою более возвышенной жизни 53
Письмо 15. Другу, склонному к тяжбам, о том, что нужно искать дружбу с хороши-
ми людьми и избегать вражды с плохими 55
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ 57
Письмо 3. Славному королю Сицилии Роберту « 57
Письмо 15. Против похваляющихся знаниями не в своей науке и любителей срывать
цветочки изречений. Спор с одним известным мужем 59
Письмо 16. Ему же - окончание спора, а также о Болонском университете 64
353

Колюнно Салютати
ИЗБРАННЫЕ ПИСЬМА (Вступительная статья, перевод с латинского и
комментарий O.A. Уваровой) 68
Письмо к кардиналу Бартоломео Улиари 71
Письмо к Томмазо ди Риго из Перуджии 79
Письмо к фра Джованни да Сан Миньято 82
Письмо к фра Джованни да Сан Миньято от 21 сентября 1401 г 89
Письмо к фра Джованни да Сан Миньято от 25 января 1406 г 91
Письмо к Поджо Браччолини от 16 декабря 1405 г. (Перевод с латинского и коммента-
рий Н.Х. Мингалеевой) 109
ИНВЕКТИВА ПРОТИВ АНТОНИО ЛОСКИ ИЗ ВИЧЕНЦЫ
(Перевод с латинского и комментарий Н.Х. Мингалеевой) 126
Джованни Конверсини да Равенна
ПИСЬМО К ДОНАТО АЛЬБАНЦАНИ И ДИАЛОГ "ДРАГМАЛО-
ГИЯ О ПРЕДПОЧТИТЕЛЬНОМ ОБРАЗЕ ЖИЗНИ" (Вступительная
статья, перевод с латинского и комментарий O.A. Уваровой) 138
Утешительное послание профессору грамматики Донату, уроженцу Апеннин, в связи
со смертью Петрарки 142
Драгмалогия о предпочтительном образе жизни (Фрагмент) 150
Леонардо Бруни Аретино
ЭНКОМИЙ "ВОСХВАЛЕНИЕ ГОРОДА ФЛОРЕНЦИИ" И ИЗБРАН-
НЫЕ ПИСЬМА (Вступительная статья, перевод с латинского и коммен-
тарий И.Я. Эльфонд) 161
ВОСХВАЛЕНИЕ ГОРОДА ФЛОРЕНЦИИ 166
Введение 166
Глава I. О том, каков же этот город 167
Глава II. О происхождении флорентийского народа 176
Глава Ш. О том, какими искусными приемами Флоренция сопротивлялась принципа-
ту в Италии, и о доблести города, которую он проявил в делах внешних 180
Глава ГѴ. О том, почему внутренние порядки и учреждения Флоренции достойны вос-
хищения 189
ИЗБРАННЫЕ ПИСЬМА 196
Письмо к Никколо Строцци 196
Письмо к королю Арагонскому 199
354

Поджо Бранчолини
ПИСЬМО К ГВАРИНО ДА ВЕРОНА И ДИАЛОГ "О БЛАГОРОД-
СТВЕ" (Вступительная статья, перевод с латинского и комментарий
Г.И. Самсоновой) 202
Письмо к Гварино да Верона 204
О благородстве 207
Лоренцо Валла
ИСТОРИЧЕСКИЕ РАССУЖЕНИЯ (Вступительная статья, перевод с
латинского и комментарий Е.В. Финогентовой) 233
ИСТОРИЯ ДЕЯНИЙ ФЕРДИНАНДА, КОРОЛЯ АРАГОНА 236
Вступление 236
ПИСЬМО О ТАРКВИНИЯХ (Два Тарквиния, Луций и Аррунт, - сыновья
или внуки Тарквиния Древнего?) 241
Марсилио Фичино
ИЗБРАННЫЕ ПИСЬМА (Вступительная статья, перевод с латинского и
комментарий О.Ф. Кудрявцева) 253
[О моральных добродетелях] 255
Письмо к Леонардо ди Тоне 259
Марсилио Фичино Козимо Медичи, Отцу Отечества, себя препоручает 260
Письмо Джованни Ручелаи, мужу светлейшему, о том, что такое фортуна и может ли
человек противостоять ей 261
Философия и религия - сестры 263
Согласие Моисея и Платона 265
Паллада, Юнона и Венера обозначают созерцательную жизнь, активную жизнь и
жизнь, проводимую в наслаждениях 267
Похвалы нашему веку как золотому, потому что он порождает золотые дарования.
Превосходному медику и астроному Павлу Миддельбургскому 268
Марсилио Фичино приветствует любезнейшего Германа 269
Франческо Гвиччардини
ЗАМЕТКИ О ДЕЛАХ ПОЛИТИЧЕСКИХ И ГРАЖДАНСКИХ (Всту-
пительная статья и комментарий Л.М. Брагиной, перевод с итальянского
М.С. Фелъдштейна под редакцией ГД. Муравьевой) 271
Ricordi 274
ИСТОЧНИКИ 333
ЛИТЕРАТУРА 337
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН 343

CONTENTS
Editorial 5
L.M. Braguina
ITALIAN RENAISSANCE HUMANISM: IDEOLOGICAL PURSUITS 7
Francesco Petrarca
FAMILIAR LETTERS (Introduction, translation from Latin and comments by
N.Kh. Mingaleeva) 37
Coluccio Salutati
SELECTED LETTERS (Introduction, translation from Latin and comments by
О A. Uvarova and NXh. Mingaleeva) 68
INVECTIVA IN ANTONIUM LUSCHUM VICENTINUM (Introduction,
translation from Latin and comments by NXh. Mingaleeva) 126
Giovanni Conversini da Ravenna
A CONSOLATION LETTER TO DONATO ALBANZANI ON THE DEATH
OF PETRARCH 138
AN ABSTRACT FROM DRAGMALOGIA DE ELIGIBILI VITE GENERE
(Introduction, translation from Latin and comments by О A. Uvarova) 150
Leonardo Bruni Aretino
LAUDATIO URBIS FLORENTIAE 166
SELECTED LETTERS (Introduction, translation from Latin and comments by
LYa.Elfond) 196
356

Poggio Bracciolini
A LETTER TO GUARINO DA VERONA 204
DE NOBILITATE (Introduction, translation from Latin and comments by
G.I. Samsonova) 207
Lorenzo Valla
INTRODUCTION TO GESTA FERDINANDI REGIS ARAGONUM 236
A LETTER ON TARQUINII (Introduction, translation from Latin and comments
by E.V. Finogentova) 241
Marsilio Ficino
SELECTED LETTERS (Introduction, translation from Latin and comments by
O.F.Kudryavtsev) 253
Francesco Guicciardini
RICORDI (Introduction and comments by L.M. Braguina, translation from the
XVIth Italian by M.S. Feldstein, edited by CD. Muravieva) 271
PRIMERY SOURCES (by MM. Oschepkova) 333
SECONDARY SOURCES (by M.H. Oschepkova) 337
INDEX OF PROPER NAMES 343

The humanistic thought of Italian Renaissance
The present volume provides a series of translations from Latin and Old Italian of works by eminent Italian
Renaissance humanists - Francesco Petrarch, Coluccio Salutati, Giovanni Conversini da Ravenna, Leonardo Bruni
Aretino, Poggio Bracciolini, Lorenzo Valla, Marsilio Ficino, Francesco Guicciardini. Nearly all the texts are pub-
lished in Russian for the first time. The humanists' writings of various genres (dialogues, treatises, letters, historical
writings etc.) carry specific ideological character, philosophical pursuits, historical and political notions proper to the
Italian humanism.
The book is intended for philosophers, philologists, specialists in cultural studies, art historians and for all those
who would be interested in the Renaissance culture.
В сборник включена иллюстрация из книги:
Robbia. Вр„ 1962.
Для оформления переплета использованы:
Антонелло да Мессина. Се. Иероним β келье.
Ок. 146511474. Национальная галерея. Лондон
Карло Кривелли. Благовещение. 1482. (фрагмент).
Штеделевский художественный институт. Франкфурт-на-Майне

Научное издание
ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ
ИТАЛЬЯНСКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ
Утверждено к печати
Научным советом
"История мировой культуры"
РАН
Заведующая редакцией
"Наука - культура" Е.Ю. Жолудь
Редактор издательства B.C. Матюхина
Художник В.Ю. Яковлев
Художественный редактор Т.В. Болотина
Технический редактор АЛ. Шелудченко
Корректоры А.Б. Васильев,
A.B. Морозова, Р.В. Молоканова

Подписано к печати 21.04.2004
Формат 70 х 90!/,6. Гарнитура Тайме
Печать офсетная
Усл.печ.л. 26,3. + 0,1 вкл. Усл.кр.-отт. 27.0. Уч.-изд.л. 29.5
Тираж 550 экз. Тип. зак. 3301
Издательство "Наука**
117997, Москва, Профсоюзная ул., 90
E-mail: secret@naukaran.ni
Internet: www.naukaran.ru
Санкт-Петербургская типография "Наука**
199034, Санкт-Петербург, 9-я линия, 12

Il гуд
'ft'Ms
Τ Λ
ft И
S B
ISBN 5-02-006384-3
9II7 8 5 0 2 0II0 6 3 8 4 б'І
МНИСГИЧЕСШ É
мысль ϋ
ТААЬЯНСКОГО ^
03Р0ЖДЕНИЯ Щ>
щ <S§
HAVKA <S№