Институт философии РАН
Некоммерческий научный фонд
«Институт развития им. Г. П. Щедровицкого»
ФИЛОСОФИЯ РОССИИ
первой половины XX века
Редакционный совет:
В. С. Стёпин (председатель)
A. А. Гусейнов
B. А. Лекторский
Б. И. Пружинин
A. К. Сорокин
B. И. Толстых
П. Г. Щедровицкий
Главный редактор серии Б. И. Пружинин

Институт философии РАН
Некоммерческий научный фонд
«Инаитут развития им. Г. П. Щедровицкого»
ФИЛОСОФИЯ РОССИИ
первой половины XX века
Роман
Осипович
Якобсон
Под редакцией Н. С. Автономовой,
X. Барана, Т. Г. Щедриной

Роман Осипович Якобсон / под ред. Н. С. Автономовой,
X. Барана, Т. Г. Щедриной. - М. : Политическая энциклопедия,
2017. - 583 с. : ил. - (Философия России первой половины
XX века).
ISBN 978-5-8243-2062-6
Настоящий том представляет читателю многомерный анализ
творчества Романа Осиповича Якобсона (1896-1982).
Философская значимость его интеллектуального наследия показана
как в рамках дисциплинарных полей (лингвистика, семиотика,
теория коммуникации и др.), так и на пересечениях между ними.
Обоснована актуальность его идей для современных социальных
и гуманитарных наук. В книге продемонстрированы философские
влияния на мысль Якобсона и те мировоззренческие контексты, в
которых она формировалась. Представлена библиография трудов
Якобсона и работ, посвященных его творчеству. Том предназначен
для широкого круга читателей — философов,
исследователей-гуманитариев, всех тех, кто интересуется судьбами русской
гуманитарной мысли, а также различными формами «лингвистического
поворота» в современной философии.
© Пружинин Б. И., общая редакция серии, 2017
© Автономова Н. С, Баран X., Щедрина Т. Г.,
составление и общая редакция тома, 2017
© Коллектив авторов, 2017
© Институт философии РАН, 2017
© Некоммерческий научный фонд «Институт
развития им. Г П. Щедровицкого», 2017
© Политическая энциклопедия, 2017
ISBN 978-5-8243-2062-6

От редакторов
Перед вами том, посвященный филологу и
лингвисту Роману Осиповичу Якобсону (1896-1982).
11 октября 2016 года исполнилось 120 лет со дня его
рождения. Внимание к его наследию в мире растет, и
тому немало свидетельств*. Прошло несколько
представительных международных конференций,
посвященных его творчеству**. Идеи Романа Якобсона, как
* За последние годы вышли в свет фундаментальные издания:
антология посвященных ему исследований (Roman Jakobson / Ed.
by Margaret Thomas. Vol. I—IV London; New York, 2014),
«дополнительные тома» к Selected Writings, фактически превратившие
«Избранные труды» Якобсона в полное собрание сочинений.
** Так, конференция в Оломоуце (Чехия) в 2012 году была
посвящена месту и роли Якобсона в чешской и мировой науке;
некоторые доклады опубликованы под названием «Работа
продолжается» (Work in progress / Ed. by T. Kubiöek and A. Lass. Olomouc,
2014). В декабре 2013 года в Москве в рамках XXI Лотмановских
чтений, проводимых Институтом высших гуманитарных
исследований РГГУ, прошла международная конференция «Якобсон
сегодня» (см.: Вестник РГГУ. № 7. Серия «История.
Филология. Культурология. Востоковедение» = Arbor Mundi / Мировое
древо. Вып. 21. М., 2015). В ноябре 2015 года в Италии, в
университетах Милана и Верчелли состоялась международная
конференция «Роман Якобсон: Лингвистика и Поэтика», на которой
в последний раз перед слушателями выступил Умберто Эко,
рассказавший о своих встречах с Якобсоном. В целом рецензенты
отмечали: Якобсон интересует не только русистов и славистов, его
методы и его инициативы укрепились во многих областях
современных гуманитарных наук, лингвистике, исследованиях
литературы, культуры, истории и др.

6 От редакторов
в свое время концепции Бора и Эйнштейна, вызывают
страстные споры и остаются, по сути, в центре наших философских
дискуссий. Якобсон внес очень многое в русскую, и не только
русскую, философию и культуру, он привлек наше внимание к
Выготскому и Бахтину, когда о них практически забыли.
Продвинуться в понимании того, каковы многообразные связи
творчества Якобсона с философией, поможет настоящее
издание. Мы не найдем другого исследователя, у которого разные
гуманитарные науки, гуманитарные и естественные науки,
наука и искусство взаимодействовали бы столь интенсивно; он
менял свои объекты и методы и при этом менялся сам, сохраняя
удивительную широту проблематики, в которой происходили
концептуальные взаимодействия. Он был не обобщающей
инстанцией, но связующим звеном между всеми этими сферами.
Эта книга позволяет понять Якобсона как ключевую фигуру
не только своего, но и нашего времени. В XX веке
первостепенной была роль Якобсона в пионерской области — лингвистике:
лингвистический структурализм первым поставил задачу
объективного описания отношений и системных взаимодействий
в такой универсально значимой (одновременно и интимной, и
всеобщей) сфере, как человеческий язык вообще и
конкретные человеческие языки в частности. Ныне считается, что в
XXI веке с его новыми приоритетами эта роль отошла на
второй план, что структуралистские подходы имеют сейчас для нас
второстепенное значение. Но это не так: в наши дни, в
период завершения эпохи постмодерна (в методологическом плане
постструктурализма), мысль о структуре - в ее усложненном
и обогащенном виде - вновь становится актуальной. Путь
к переживанию, воображению, впечатлению, анти-знанию
(и незнанию), пройденный исследователями-гуманитариями в
последней трети XX века, все рельефнее прочерчивает в
качестве противовеса иное тяготение - к тому, в чем можно искать
опору человеческого действия, практического и
познавательного. Якобсон, как полагают, был первым, кто употребил слово
(и понятие) «структурализм», которому суждена долгая жизнь,
полная проблем, противоречий, метаморфоз.
Данный том ставит целью показать философский смысл,
эпистемологические тенденции специально-научных и
междисциплинарных исследований Романа Осиповича Якобсона.
В реализации этого замысла участвуют исследователи из
России, США, Германии, Чехии, Хорватии, Швейцарии, Франции,

От редакторов 7
Японии, Китая. Книга открывается вступительной статьей
известных лингвистов Линды Во (директора-распорядителя
Фонда Романа Якобсона) и Моник Монвил-Бёрстон; это
объемное исследование, охватывающее все периоды творчества
Якобсона, включая американский, который обычно
освещается меньше; эта статья уже успела стать классической. Именно
в соавторстве с Линдой Во Якобсон написал итоговую и самую
крупную работу - «Звуковая форма языка» ( 1979). О том, как
создавалась эта книга, Линда Во рассказывает в статье,
которая была специально написана для нашего издания, по мотивам
ее выступления на конференции «Роман Якобсон -
Лингвистика и Поэтика» (Италия, 2015).
Первый раздел «Философские влияния, мировоззренческие
контексты» строится на двух стержневых принципах и,
соответственно, линиях исследования. С одной стороны, это
изучение влияния тех или иных мыслителей (Э. Гуссерль, Г. Шпет,
Н. Трубецкой, П. Савицкий, современные феноменологи и
др.) на творчество Якобсона; с другой - изучение общих
мировоззренческих, идеологических воздействий (телеологизм,
романтизм и др.), запечатленных в его работах.
Философские влияния на концепцию Якобсона представлены в статьях
Э. Холенштайна о концептуальных соприкосновениях
феноменологии и структурализма, Т. Щедриной о влиянии на Якобсона
идей Г. Г. Шпета как независимого источника структурализма и
семиотики в русской, и не только, культуре, П. Флака с
уточнением феноменологического подтекста творчества Якобсона,
Н. Гринцера о мотивах античной семиотики, переосмысленных
Якобсоном. При этом разные философские источники
творчества Якобсона представлены не только в специально
посвященных им, но и в других статьях (в том числе и во втором
разделе): так, роль Пирса в концепции Якобсона показана и у
Н. Гринцера, и у Вяч. Вс. Иванова.
Другой, мировоззренческо-идеологический аспект
философской проблематики представлен прежде всего работами
Н. Автономовой, П. Серио, Т. Гланца. Н. Автономова
демонстрирует малоизвестный, при жизни не републиковавшийся
текст Якобсона, в центре которого находится идея «русской
науки», специфически близкой, согласно Якобсону, идеям
структурализма, и показывает - на перекрестке культурных и
политических влияний — проблемный профиль журнала
«Славянское обозрение», где впервые был опубликован этот текст.

8 От редакторов
П. Серио выявляет исторические прецеденты тех
представлений о телеологической эволюции языка и культуры, которые
окрасили работы содружества «русских пражан» (Якобсон,
Трубецкой, Савицкий): это элементы шеллингианства,
гегельянства, романтизма, антидарвинизма, концепции
«номогенеза» Берга и др. На примере курса лекций о формализме,
прочитанного Якобсоном в Брно в 1935 году, Гланц
показывает особенности его трактовки идей формализма в новом
социальном контексте. Поднятая во всех этих статьях
проблематика находится на стыке философии науки и интеллектуальной
истории идей, она затрагивает взаимодействия научных
дисциплин — славистики, истории, географии, геополитики,
исследований культуры. Открытие архивов, в частности, позволяет нам
сейчас лучше увидеть реальные контексты научного творчества,
которые на расстоянии и в воображении видятся нам
деформированными. В разных странах, находясь в положении
«невозвращенца», Якобсону случалось переживать победы и
поражения, встречать друзей и откровенных недоброжелателей, но он
каждый раз налаживал сотрудничество, создавал новые
научные общества и новые журналы, впитывая творческие
импульсы из любого контекста и щедро делясь всем, что знал и умел.
Символическую роль моста между первым и вторым
разделом выполняет в книге написанное Клодом Леви-Строс-
сом введение к нью-йоркским лекциям Якобсона: впервые
они были изданы в Париже в 1976 году под общим
заглавием «Шесть лекций о звуке и значении» (все права на это
издание принадлежат издательству «Minuit»). Эти лекции были
прочитаны Якобсоном в Нью-Йоркской Школе свободных
исследований в 1942/1943 учебном году во время войны, когда
европейские интеллектуалы, искавшие в США приюта от
нацистских преследований, продолжали интенсивные научные
занятия и сохраняли дух межнационального научного братства.
Посещение лекций Якобсона подтолкнуло Леви-Стросса к
идеям структурной антропологии, а позднее, уже через влияние
Леви-Стросса, вызвало к жизни то, что стали называть
французским структурализмом. Встреча Якобсона и
Леви-Стросса - двух великих интеллектуалов XX века, двух великих
гуманистов, оказала большое влияние на развитие философии и
гуманитарных наук в послевоенной Европе и в мире.
Во втором разделе «Дисциплинарные поля и
междисциплинарные пересечения» собраны статьи специалистов в разных

От редакторов 9
областях современного гуманитарного познания. Хотя здесь
затронуты лишь некоторые аспекты творчества Якобсона, этот
раздел позволяет представить себе в основном панораму его
идей, применяемых в таких областях, как семиотика (Вяч. Вс.
Иванов), нейропсихология и психолингвистика (Т. Ахутина),
лингвистика и лингвистическая семантика (А. Бондарко),
поэтика (Й. Ужаревич), теория коммуникации (Э. Асадзума) и др.
Общеметодологическую проблему эксперимента и его роли в
языковой практике и науке о языке ставит, отталкиваясь от
некоторых идей Якобсона, Н. Казанский; перспективы
возможных расширений и модификаций модели языковых функций
рассматривает С. Золян. Любопытный пример использования
понятий современного методологического языка (децентрация
и др.) кладет в основу изучения коммуникативной теории
Якобсона Э. Асадзума. Особый интерес представляет вопрос о связи
научных идей Якобсона с современными ему художественными
течениями (см. анализ теории и практики футуризма в связи с
идеями структурной фонологии у Бориса Гаспарова).
Особое значение для современных исследователей имеет
представленная в этой книге библиография трудов Якобсона и
хроника событий его жизни, которые были составлены
учеником Якобсона Хенриком Бараном. Фундаментальная
библиографическая работа, проведенная Бараном, учитывает
материалы последних двадцати пяти лет (классическая библиография,
составленная Стивеном Руди, вышла в свет в 1990 году), а
кроме того, непосредственные отклики на те или иные публикации
Якобсона в прессе и научных изданиях. Подробнее об этом см.
во вступлении X. Барана к «Библиографии». В качестве
приложений к «Хронике жизни Якобсона» и «Библиографии»
публикуются статья М. Ю. Сорокиной, написанная по вновь
вводимым в оборот документам из московских архивов, и уже
упомянутая статья Линды Во о совместной работе с
Якобсоном над «Звуковой формой языка». Иллюстрацией рецепции
трудов Якобсона в многообразном современном мире является
рассказ молодой исследовательницы Лю Дань об изучении и
переводе его работ в Китае.
В этом томе читатель найдет не только указание на чисто
идейную, эпистемологическую, познавательно-философскую
составляющую творчества Якобсона на стыке между
философией и специальными науками. Якобсон в этой книге
представлен не только как лингвист и литературовед (об этом, надо

10 От редакторов
думать, еще выйдут другие специальные работы) и не
только как филолог самого широкого профиля. Он важен нам и
в плане экзистенциальном - как мыслитель, живший в свое
время, запечатлевший в собственной судьбе его заботы,
бедствия и надежды, но всегда являвший некую приподнятость
духа и умопомрачительное стремление к познанию всего того,
что связано с языком, этой антропологической константой,
духовной и жизнестроительной опорой человека. Для
современных философов, выдвигающих на первый план и в познании,
и в жизни язык, речь, слово, это бесценно. Якобсон не боялся
катастроф и не страшился неопределенностей, хотя подчас
выживал буквально чудом, например когда спасался из
оккупируемой фашистами Европы: его держали страсть к познанию и
широта исследовательских интересов, скрепляемая интуицией
целого.
Этот том является частью большого дела — содействия
общему культурному процессу, который можно назвать
возвращением наследия русских мыслителей в Россию, в чем, собственно, и
заключается главный смысл данной философской серии.
Якобсона не выдворяли из страны и не сажали на «философский
пароход». Он уехал из России в 24 года и впервые смог приехать
на родину только в 60 лет (в 1956 году), и этот
«космополитический» фон десятилетиями сковывал и возможности его
человеческих контактов с соотечественниками, и шансы
публикации его трудов в России, несмотря на его «защиту и
прославление» крупными учеными, и прежде всего Вяч. Вс. Ивановым.
Важный шаг по актуализации наследия Якобсона в России был
сделан в 1996 году конгрессом « 100 лет Якобсону»*. А сейчас
возникают новые шансы - шире ввести концептуальное
наследие русского филолога в строй философских и
научно-гуманитарных дискуссий и тем самым способствовать более
интенсивной жизни его наследия в расширившихся горизонтах.
У этого процесса много граней: нужна исследовательская
работа и с самим наследием, и с возможностями его применения
* См.: Роман Якобсон. Тексты, документы, исследования. М.; РГГУ, 1999.
В данный фундаментальный том вошли материалы крупнейшего юбилейного
конгресса «100 лет Роману Якобсону» (Москва; РГГУ, 1996) и некоторые
другие документы: это важнейшее историческое свидетельство начала новых
времен, более широкого и щедрого внимания к творчеству ученого.

От редакторов 11
в других областях, очень нужен перевод непереведенного, а в
некоторых случаях и пересмотр уже вышедших переводов.
Пришла пора подумать и о создании академического
собрания сочинений Якобсона в России; он давно заслужил право
иметь полное собрание сочинений на русском языке. В данном
случае такое историческое признание совершенно не
противоречит «актуализации»: работа с текстами, уточнение
обстоятельств их создания, их концептуальных воплощений в разных
языках становится почвой для рождения новых
исследовательских импульсов и одновременно дает более надежные
инструменты для проверки современных интуиции. И это кажется
созвучным якобсоновскому переживанию времени жизни и
времени культуры. Заряжая всех, с кем встречался, страстью
к науке и познанию, изумляя собеседников способностью быть
посредником между людьми и культурами, Якобсон никогда не
углублялся в разногласия, хотя умел их видеть и отстаивать
свои позиции: руководствуясь редкой интуицией целого, он
усматривал поверх любого разрыва то, что связывает
настоящее, пусть и самое «будетлянское», футуристическое, с
прошлым и что открывает его будущему.
* * *
Несколько слов об особенностях терминологического
оформления книги. Якобсон писал на разных языках (русском,
английском, французском, немецком, чешском), его
работы переводили на другие языки, порождая тем самым разные
интерпретации некоторых понятий и терминов. Мы
сохраняем ссылки в авторском написании. Соответственно, научные
разговоры Якобсона с женой, литературоведом Кристиной
Поморской, будут именоваться то «Беседами», как в
русскоязычном иерусалимском издании, то «Диалогами» - в
буквальном переводе с западных изданий. Кроме того, в книге
присутствуют ссылки на разные русские переводы Якобсона с
разными заглавиями. Так, статья «Two Aspects of Language and
Two Types of Aphasie Disturbances» может быть представлена
как «Два аспекта языка и два типа афатических нарушений»
(Теория метафоры. М., 1990) или как «Два вида афатических
нарушений и два полюса языка» (Язык и бессознательное.
М., 1996). Не обсуждая вопроса о том, какой перевод лучше
и почему, мы сохранили эти черты бытования якобсоновского
наследия.

12 От редакторов
Разумеется, есть немало разночтений в переводе терминов.
Так, в описаниях шестичленной якобсоновской схемы
процесса коммуникации встречаются варианты «референтив-
ный», «референтный», изредка «референциальный». Могут
варьироваться «дифференциальный» и «различительный»,
«генеративный» и «порождающий» и мн. др. Весьма велико
разнообразие в ссылках на систему терминов, обозначающих
12 пар бинарных оппозиций, характеризующих акустические
характеристики звуков в различных языках ( примеров слишком
много, чтобы их здесь приводить). Кроме того, отметим, что
авторы пользуются и латинизированными, и
русифицированными вариантами терминов: консонантизм и система согласных,
вокализм и система гласных, назальный и носовой, огубленный
и лабиализованный, придыхательный и аспират и т. п. Главный
персонаж (в ссылках на его работы или в рассказе о нем в
тексте) тоже представлен по-разному - с отчеством или без
отчества. Что же касается названия собрания сочинений Якобсона,
то его мы именуем в русском переводе «Избранные труды», а в
ссылках на оригинал, как уже было сделано выше, - Selected
Writings (сокращенно SW).
Наталия Автономова,
Хенрик Баран, Татьяна Щедрина

Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
О языке: жизнь, труды, влияние
Романа Якобсона*
г аботы Романа Якобсона, полные жизненной силы,
эрудиции и блеска, являются крупным и
плодотворным вкладом в самые разные гуманитарные и
естественнонаучные дисциплины. Его любимая тема
повсюду — это язык во всех его проявлениях. Язык стоит
в центре всего его творчества, связывая между собою
столь различные темы, как грамматика поэзии,
модели стихосложения, афазия, детский язык,
различительные признаки, акустическая фонетика,
грамматические значения, типология языков и универсалии,
нейролингвистика, семиотика, глоссолалия,
пословицы, язык и культура, славянский эпос, ранняя история
церкви у славян, чешская агиография, имена
славянских богов и др.
Так как сквозной темой всего творчества Якобсона
является язык, мы решили обсудить здесь его взгляды
на язык, сосредоточиться на основаниях его подхода
к языку. Здесь мы не будем пересказывать работы
* Публикуется в сокращении по изданию: Jakobson R. Selected
Writings. I. Phonological Studies. Third Edition. Berlin, N.Y., 2002.
R V-LXIII. Ссылки на Selected Writings (SW) даны без указания
на год издания (см. библиографию в настоящем томе). — Прим.
пер.

14 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
Якобсона, но предпримем исследование его идей в контексте
его общего интеллектуального пути, задаваясь вопросом,
который он сам некогда поставил в статье о Чарльзе Сандерсе
Пирсе: «Каковы корни его мысли? Как развивались его идеи?»*.
Читатель должен быть предупрежден, что никакое отдельное
обсуждение, тем более такое схематичное, как наше, не может
осветить все грани вклада Якобсона в общую и теоретическую
лингвистику. Нельзя не согласиться с высказыванием Эдварда
Станкевича: «Подобно великим творениям классиков, [труды
Якобсона]характеризуются богатством фактуры и множеством
граней, которые всегда будут завораживать внимательного
читателя»**.
Интеллектуальная биография
Linguista sum; linguistici nihil a me alienum puto***.
Я лингвист и ничто, связанное с языком, мне не чуждо.
Московский период
Роману Осиповичу Якобсону, родившемуся 11 октября
1896 года в семье инженера-химика и крупного
промышленника, довелось вырасти в живой интеллектуальной среде
предреволюционной русской интеллигенции. С самого начала он
интересовался поэзией и языком или, точнее, языком как
таковым и конкретными языками, потому что всегда изучал одно в
свете другого. Владея в совершенстве не только русским, но и
французским, Якобсон изучал много разных языков. Он сам
отметил значение раннего овладения двумя языками как для его
интеллектуального развития, так и для его интереса к языку во-
* Jakobson R. A Few Remarks on Peirce, Pathfinder in the Science of
Language // SW. Vol. VII. R 248.
** Stankiewicz E. Roman Jakobson: Teacher and Scholar // A Tribute to
Roman Jakobson, 1896-1982. Berlin, 1983. P. 21.
*** Эта самохарактеристика Якобсона представляет собой
измененную фразу из латинской пьесы Теренция; ср.: Jakobson R. Results of a Joint
Conference of Anthropologists and Linguists // SW. Vol. II. P. 555.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 15
обще. Уже ребенком он был заворожен детскими считалками,
пословицами, идиомами, загадками, заклинаниями, графит-
ти, в десять лет составлял длинные перечни примеров,
иллюстрирующих различные значения и использования падежей в
русском языке, а подростком предпринял серьезный анализ
современного стиха (например, французского поэта Стефана
Малларме).
Якобсон получил образование в Лазаревском институте
восточных языков* в Москве, который закончил cum laude в
1914 году, а также университетскую подготовку по славянским
языкам на историко-филологическом факультете
Московского университета. Он получил премию Буслаева в 1916 году за
работу по севернорусскому народному эпосу, которая была
засчитана в качестве магистерской диссертации: эта степень
была ему присуждена в 1918 году. В возрасте 19 лет он написал
первую научную работу по фонетике северновеликорусского
диалекта.
Господствующей лингвистической школой в Московском
университете были в тот период последователи Ф.Ф.
Фортунатова: его подход к языку лежал в русле младограмматической
традиции. Младограмматики считали единственно возможным
научным подходом к языку историко-генетический подход:
чтобы понять звуки данного языка, их нужно последовательно
связать с тем, что они представляли собой на более ранней стадии
языка. Кроме того, они считали, что языки могут
неупорядоченно и безгранично варьироваться и не принимали во
внимание коммуникативную функцию языка. Уже будучи студентом,
Якобсон возражал против этого подхода. Позднее он говорил
так: «Хотя в учебниках по языкознанию в годы моего
ученичества язык обычно определялся как средство общения, главное
внимание в этих пособиях уделялось многоцветию
разрозненных частей (disjecta membra). Что же касается главных
вопросов - о том, как функционируют различные компоненты этого
средства, — никакого ответа не давалось»**.
Несмотря на эту общую ориентацию, Якобсон нашел
родственные элементы и во взглядах Фортунатова. Его привлека-
* По уточненным данным, речь здесь должна идти не об институте, но о
гимназии при Лазаревском институте восточных языков. См. об этом, в
частности, в статье М. Сорокиной в настоящем томе (прим. пер.).
** Jakobson R. Retrospect // SW Vol. I. P. 631.

16 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
ла мысль о том, что язык — это не только выражение готовых
идей, но прежде всего орудие, которое имеет собственное
независимое существование. И потому язык можно использовать
для того, чтобы мыслить. Якобсон также приветствовал в
учителях «их необычную открытость»*, стремление к строгости
мысли, к обнаружению общих законов как главному объекту
лингвистики, их убеждение в том, что изучение языка должно
быть тесно связано с изучением литературы.
Хотя среди преподавателей преобладали
младограмматические идеи, уже в студенческие годы Якобсон познакомился с
лингвистами, которые создали основы структурной
лингвистики. На первом курсе Якобсон прочитал работу Л. В. Щербы
«Русские гласные в качественном и количественном
отношении» (1912), написанную в традициях казанской школы (Бо-
дуэна де Куртенэ и Крушевского, эти два польских лингвиста
конца XIX - начала XX века дискуссиями о понятии фонемы
заложили основы современной фонологии). В 1917 году из
Женевы в Москву вернулся Сергей Карцевский, принесший
с собой идеи Фердинанда де Соссюра, одного из основателей
современной лингвистики. В них — особенно во
всеобъемлющем понятии языка как знаковой системы - Якобсон
обнаружил сходство с собственными взглядами. Знак (или Signum:
Якобсон предпочитал латинскую терминологию) состоит из
означающего (звуковой формы, signans) и означаемого
(значения, signatum). Означающее доступно чувственному
восприятию (оно «чувственное», «ощущаемое»): означаемое —
понятийно. «Всякий языковой знак выступает как единство звука
и значения»** и обычно изображается следующей диаграммой
(см. рис. 1 ). Языковые знаки могут быть представлены
грамматическими морфемами, лексическими единицами,
синтаксическими конструкциями и т. п.
f означаемое >^
\~ означающее ~/
Рис. 1. Лингвистический знак
* Jakobson R. Acknowledgements and Dedication // SW. Vol. II. P. VI.
** Jakobson R. Six Lectures on Sound and Meaning. Cambridge; MA, 1978.
P. 23.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 17
В эти годы студенты-языковеды Московского
университета обсуждали также новейшие идеи феноменологии языка.
Они, в частности, учились отличать лингвистическое значение
(signatum) от внелингвистического референта (denotatum)*;
они впитывали сильную русскую традицию гегелевской и
постгегельянской диалектики с ее акцентом на значении антиномий
(дихотомий). Якобсон добавил к этому идеи Эдмунда
Гуссерля** и Антона Марта***, касающиеся универсальной
грамматики как единственной прочной теоретической основы цдя
языковедческой работы****. Позднее Якобсон связал эту
основу с работами гештальт-психологов, которые
подчеркивали роль отношений (особенно отношений части и целого), их
конститутивный характер и значение процессов вписывания в
контекст.
Сильные антипозитивистские и антимеханицистские
взгляды, распространенные в русской мысли этого времени,
произвели глубокое впечатление на Якобсона. Однако он не
увлекался формалистическими абстракциями и не отстранялся
от физических аспектов явлений. Как говорит Элмар Холен-
штайн, Якобсон был «эмпирическим ученым, и философские
теории служили ему только как эвристические вехи,
которые требовали теоретического определения и
эмпирического подкрепления»*****. Он стремился к строгости и точности во
всех областях работы (и не любил «болтовню» ни в работе, ни
в жизни), не принося при этом в жертву сложность и цельность
объекта исследований. Якобсон считал себя реалистом,
однако он боролся с наивным реализмом в искусстве и в науке. Он
выводил на первый план реальность языковых явлений, равно
* Jakobson R. Retrospect // SW. Vol. I. P. 631.
** Husserl E. Logische Untersuchungen. 1913 (2-е изд. в англ. пер.:
Logical Investigations. N.Y., 1970).
*** Marty A. Untersuchungen zur Grandlegung der allgemeinen
Grammatik und Sprachphilosophie. Halle, 1908.
**** Holenstein E. Roman Jakobson's Approach to Language. Bloomington:
Indiana University Press, 1976; Idem. Jakobson's and Tmbetzkoy's Philosophical
Background // Pomorska К. et al., eds. On the Generation of the 1890s:
Jakobson, Trubetzkoy, Majakovsky. Berlin, 1987.
***** Holenstein E. Jakobson's and Trubetzkoy's Philosophical Background.
P. 17.

18 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
как и точку зрения пользователей языка - в сравнении с
точкой зрения наблюдателя, находящегося вне системы и потому
менее способного понять ее реальность. «Оперировать
термином "реальность" очень опасно. Физический сигнал реален
для физических инструментов, которые улавливают знак, но не
для слушателей. Для них воспринимаемый ими психо-акусти-
ческий знак реален, что вовсе не обязательно соответствует
физическим фактам»*. Иначе говоря, для Якобсона участник-
наблюдатель был важнее «криптоаналитика»**.
Самое сильное влияние на мысль Якобсона оказало
«бурное художественное движение началаХХ века»***. Якобсондру-
жил с представителями абстрактной живописи и поэзии,
участвовал в обновлении искусств и наук, происходившем в
Европе (включая Россию) в 1910-е годы. Он с интересом наблюдал
за художественными экспериментами авангарда (например,
Пикассо, Брака, Стравинского, Джойса, Хлебникова, Ле
Корбюзье), с энтузиазмом поддерживал футуристов и кубистов и
сам писал футуристические (заумные) стихи под псевдонимом
Алягров. Его особенно поражали в этих новых художественных
течениях «их удивительное чувство диалектического
напряжения между частями и объединяющим целым, а также между
самими сопряженными частями и в первую очередь между
двумя аспектами любого художественного знака, его частями, его
signans и signatum».
Однако самым сильным толчком для развития этих идей,
тем, что породило в Якобсоне убеждение о неразрывности
науки и искусства, которого он придерживался всю жизнь, было
развитие современной физики**** и особенно теория
относительности. В исторических исследованиях он вдохновлялся
открытием Эйнштейна: время — не абсолют, но особая сила,
причем время и движение должны быть поняты в их отношении
* Jakobson R. Aspects of the Theories of Roman Jakobson / Ed. by
Marleen van Ballaer. Louvain, 1973. P. 39. (Memoir containing three series of
lectures of Roman Jakobson at the Catholic University of Louvain 14 Feb. -
14 March 1973).
** Jakobson R., Halle M. Fundamentals of Language. Hague: 2nd rev. ed.,
1971. P. 475-476; Jakobson R. Retrospect// SW. Vol. I. R 658.
*** Jakobson R. Retrospect // SW. Vol. I. P. 631.
**** Ibid. P. 632.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 19
друг к другу. Якобсона особенно привлекало то, что как в
эйнштейновской физике, так и в кубизме все строится на
отношениях. Тем самым кредо художника («я не верю в вещи, я верю
в их отношения», Жорж Брак) соединялось с девизом
математика («имеют значение не вещи, но отношения между ними»).
Как сказал позже сам Якобсон: «Следует обращать внимание
не на материальные частицы, но на их отношения»*.
Впоследствии Якобсон использовал изречение Эдварда Сепира
«Рабское принятие абсолютов - вот что сковывает ум и парализует
дух»** в качестве эпиграфа к итоговой книге «Звуковая форма
языка».
Другая сторона релятивности, как постоянно напоминал
Якобсон, это инвариантность и, в частности, инвариантность в
отношениях (эквивалентность). Это понятие одновременно
появилось в физике, математике и лингвистике; оно относится к
определяющим чертам данного явления: эти черты, во-первых,
постоянно связаны с данным явлением и, во-вторых, соотносят
его с другими сущностями в той же системе и одновременно
отделяют его от них. В свою очередь инвариантность связана с
дополнительным понятием вариативности: некая сущность
может - в различных контекстах и ситуациях - изменяться и
претерпевать различные влияния. Однако некоторые постоянные,
инвариантные характеристики при этом сохраняются. Якобсон
неустанно подчеркивал, что вопрос об эквивалентности в
различии, об инвариантности среди варьирования «является
основной проблемой языка и главной заботой лингвистики».
В 1915 году вместе с другими студентами (прежде всего
Богатырёвым) Якобсон основал Московский лингвистический
кружок, нацеленный на «изучение лингвистики, поэтики,
метрики и фольклора», и был его председателем до 1920 года.
В этот же период он стал сооснователем Общества по
изучению поэтического языка (ОПОЯЗ) в Петрограде и автором
(вместе с Юрием Тыняновым) его программы. Обе эти группы,
которые в наши дни объединяются под именем русского
формализма, включали лингвистов, литературоведов, писателей
(особенно тех, кто интересовался эстетикой) и поэтов. Они на-
* Jakobson R. Aspects of the Theories of Roman Jakobson. P. 27.
** Sapir E. The Grammarian and His Language // Sapir E. Selected
Writings. Berkeley, 1949. R 159.

20 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
стаивали на том, что литературоведение должно быть
самостоятельной областью, и призывали к имманентному анализу
литературных произведений, сосредоточенном на тех свойствах,
которые отличают литературный материал от любого другого*.
Такой поворот внимания предполагал интерес к тексту и его
реляционным свойствам, прежде всего основанным на
языковой структуре (таковы, например, ударение и длина гласных
как глубинное основание стихотворного метра). Первые
языковедческие исследования Якобсона сосредоточивались вокруг
поэзии: «Именно через анализ стихотворений я подошел к
работе над фонологией»**. Поэзия стала пробным камнем и
одновременно катализатором для его еще только складывающейся
теории языковой структуры.
Пражский период
В 1920 году Якобсон отправился в Прагу, а в дальнейшем,
встревоженный политическими событиями в Советском
Союзе, решил там остаться. В 1930 году он получил докторскую
степень в Пражском университете***, в 1933 году начал
преподавать в университете Т. Г. Масарика в Брно, а в 1937
получил кафедру русской филологии и старочешской литературы
в этом же университете. Прага обеспечивала ему
благоприятную духовную обстановку. Расположенная на пересечении
путей западноевропейской и восточноевропейской культур, она
была плавильным тиглем, той областью, в которой различные
идеи современной мысли, включая идеи художественного
авангарда, образовывали новый синтез. К тому же оказалось, что у
Якобсона было много общего с работавшими там
лингвистами, и потому в 1926 году он принял участие в создании
Пражского лингвистического кружка****, нацеленного на изучение
* Обсуждение русского формализма см. в работах В. Эрлиха, Ц. Тодо-
рова, К. Поморской, П. Стайнера, Л. Матейки и др.
** Jakobson R. Structuralisme et téléologie // SW. Vol. VII. R 125.
*** Точнее - в Немецком университете Праги (прим. пер.).
**** Его соучредителями были В. Матезиус, Б. Гавранек, Я. Мукаржов-
ский, Н. Трубецкой, П. Богатырёв и С. Карцевский. Якобсон обсуждает
проблемы Кружка в целом ряде работ.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 21
общей лингвистики, поэтики, истории славянских языков,
литератур и культур. Якобсон был его вице-президентом вплоть
до самого отъезда из Чехословакии в 1939 году.
Пражский кружок, известный как колыбель
структуралистского движения в современной лингвистике, стал главной
силой в лингвистике XX века. Он представлял как
функциональный, так и структурный подход к языку. Язык служит
коммуникации, а из этого вытекает, как считали пражане,
фундаментальная «потребность анализировать все виды языковых
приемов с точки зрения выполняемой ими функции»*. Язык
как система, обладающая внутренней структурой, хорошо
подходил для выполнения этих коммуникативных задач.
Якобсон был первым, кто в 1929 году придумал само слово
«структурализм» как обобщающий термин для этой позиции: «Если
бы нам нужно было уловить ведущую идею современной науки
в самых разных ее проявлениях, вряд ли мы нашли бы более
подходящее обозначение, чем структурализм. Любой набор
явлений, анализируемых современной наукой,
рассматривается не как механическое скопление элементов, но как
структурное целое, и главная задача заключается в том, чтобы раскрыть
внутренние - статичные или же развивающиеся - законы этой
системы. Фокусом научного интереса являются теперь уже не
внешние стимулы, но внутренние предпосылки развития;
механическое представление о процессах уступает теперь место
вопросу об их функциях»**. Главной единицей этого
структурно-функционального целого является языковой знак.
Пражский кружок (как и ранее Московский кружок)
обеспечил Якобсона интеллектуально стимулирующей средой для
развития его новых идей. Именно на эти годы приходится
возмужание его научного гения. Здесь он написал крупные работы
по многим темам, которые навсегда остались центральными
для его мысли: это теория фонологии - как синхронической,
* Ср.: Jakobson R. Efforts toward a Means-Ends Model of Language in
Interwar Continental Linguistics // SW. Vol. II. P. 522-526.
** См.:Jakobson R. Retrospect//SW.Vol. II. P. 711. Читательдолжениметь
в виду, что существует немало различных определений и использований
термина «структурализм», причем далеко не все они в деталях соответствуют
тому, что мы видим в работах Якобсона, который занимал позицию,
противоположную ранней (соссюровской), современной (европейской) и более
поздней (американской) формам структурализма.

22 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
так и диахронической, сравнительная историческая
фонология славянских языков, лингвистическая география, проблемы
просодической фонологии, проблема звука и значения в
морфологии*.
Одна из тем, интересовавших Якобсона всю его жизнь, -
это структурная теория фонологии (функция звука в языке);
он сосредоточил внимание, прежде всего, на свойствах звука,
которые являются предельными составляющими языка,
кирпичиками языковой структуры. Его опыт поэзии побудил его
начать именно с этих характеристик; в дальнейшем он
исследовал также и другие уровни языковой структуры (например,
грамматическую морфологию) в свете их сходств (и отличий) с
фонологической структурой, их взаимосвязей с нею.
Мы можем наметить четыре этапа якобсоновской работы в
фонологии:
1. Фонологические системы и отношения ( 1920- 1930-е
годы),
2. Различительные признаки и детский язык(конец 1930-х -
1940-е годы),
3. Акустические определения различительных признаков
(1950-1960-е годы),
4. Звуковая форма как целое ( 1970-е годы).
Первая стадия разрабатывалась в тесном содружестве с
Трубецким, одним из ведущих «пражан». Основываясь отчасти на
работах Бодуэна де Куртене, Крушевского, Щербы и Соссюра,
а также на ранних работах Якобсона по поэтике, посвященных
новейшей русской поэзии, чешскому стиху, Трубецкой и
Якобсон стремились построить понятия фонемы и фонологической
системы как фундаментальные лингвистические понятия.
Совместно они разработали ряд принципов, основанных на том
факте, что фонологическая система представляет собой
структурное целое, а не скопление разрозненных элементов.
Исходным пунктом для Якобсона и Трубецкого была мысль
о том, что звук не должен трактоваться как вещь в себе, но как
функциональный элемент языка. Задача языковеда тем самым
заключается не в том, чтобы просто описывать все фонетиче-
* Он также писал и по другим темам, включая поэтику, семиотику,
фольклор, кино, музыку, сравнительную славянскую поэтику и метрику,
средневековую славянскую литературу, культуру, цивилизацию.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 23
ские детали языка, но скорее в том, чтобы исследовать функции
языковых различий. Фонема является звуковым элементом,
способным дифференцировать слова: ср. английские фонемы
/р/ и /b/ в таких словах как pin и bin. Фонема как таковая — не
то же самое, что звуковые элементы, не способные выполнять
эту различительную функцию: таково, например,
нефонематическое различие между аспирированным р в pin, неаспириро-
ванным р в spin и нейтрализованным р в tip. Все эти случаи
являются контекстуальными или комбинаторными
вариантами (иногда их называют аллофонами) инвариантной
фонемы /р/. Кроме того, эти варианты не равны по статусу:
некоторые из них - основные (р аспирированное), другие -
побочные (р нейтрализованное).
Фонемы реляционно инвариантны: их сущность
детерминирована другими фонемами в системе, частью которой они
являются. Например, гласные нередко строятся по характерным
схемам, в частности существуют как треугольные, так и
четырехугольные системы гласных, основанные на отношениях
высокий-низкий (иногда говорят: закрытый-открытый) и
передний-задний (см. рис. 2). Различия в подходах зависят от того,
признается ли значимость пары передний-задний для низких
гласных — в параллель ее наличию для высоких гласных. В
зависимости от этого меняется сущность /а/: в треугольной
системе гласных она воспринимается иначе, чем в
четырехугольной системе.
Были определены несколько типов корреляций, среди
которых наиболее важна та, которая стала позднее именоваться
отношением маркированности. Фонемы нередко присутствуют
в парном виде - таковы пары передний-задний (i-u и ае-а)
на рис. 2 или пары носовой-ротовой (m-b, n-d). К тому же
в таких оппозициях всегда имеется асимметрия: один из
терминов отличается от другого особой «метой», у другого
отсутствующей. Так, в оппозиции носовой-ротовой носовой термин
маркирован, а неносовой (ротовой) немаркирован.
Тщательное сравнение различных типов языков, различных
комбинаций признаков, отношений маркированности
позволило Якобсону наметить важное структурное понятие законов
(или правил) импликации: X и Y могут соприсутствовать в
одной и той же системе (взаимная солидарность); присутствовать
могут либо X, либо Y, но не оба вместе (взаимное исключение);
присутствие X может предполагать соприсутствие Y, однако Y

24 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
может появиться и без X (асимметричная импликация,
необратимая солидарность). Первое применение этих фонологических
принципов мы находим в статье Якобсона о словацком языке;
некоторые из его наиболее известных идей в этой области
относятся к отношениям между просодическими (т. е. супрасег-
ментными) элементами, такими как ударение, длина, тоновая
структура слова*.
Просодические элементы свидетельствовали о том, что у
звука есть еще одна функция: они нередко служат для того,
чтобы разделять речевую цепочку на отдельные слова. Например,
в чешском языке ударение зафиксировано на первом слоге и
тем самым служит обозначению начала слов. В языках такого
типа звук выполняет функцию, которую Якобсон и Трубецкой
называли демаркацией или делимитацией (отграничением) в
дополнение к фонемно-фонологической функции.
задний передний задний
u i u
низкий a sa
Рис. 2. Треугольные и четырехугольные системы гласных
Якобсон начал применять новые структурные приемы также
и к истории языков, порывая тем самым с
младограмматической традицией в исторической (диахронической) лингвистике.
В 1928 году он завершил монографию, посвященную
эволюции фонологических систем различных славянских языков, а в
1931 году написал теоретическое системное исследование
типов фонологических изменений. В этих работах он показал, что
изменение может быть понято в терминах структурных
принципов, разработанных в синхронической фонологии. В частности,
он продемонстрировал предсказательную силу законов
импликации: например, в случае асимметричной импликации ни один
* Якобсон использовал эти правила для объяснения природы и истории
различных просодических систем славянских языков: к этой теме он
многократно возвращался.
передний
i
высокий

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 25
язык не может иметь X, не имея Y или же не приобретая Y
одновременно с X.
Якобсон также пришел к убеждению, что языковые
изменения системны и направлены к определенной цели, а эволюция
языков так же целесообразна, как и развитие других
социокультурных систем. А потому телеологический подход к
языковым изменениям имеет существенное значение.
В пражские годы Якобсон разработал теорию языковой
структуры, противоположную господствовавшим в Европе
того времени соссюровским взглядам. Соссюр был для
Якобсона эталоном новаторства на фоне предшествующих поколений,
однако он формулировал - диалектическим образом - и
возражения; и эта установка сохранялась на всем творческом пути
Якобсона. Картину языка, предложенную Соссюром, Якобсон
считал слишком абстрактной, слишком статичной, слишком
упрощенной. Свидетельством этого были для Якобсона соссю-
ровские антиномии, такие как синхрония—диахрония, язык-
речь, парадигматика-синтагматика. Соссюр видел конфликт
между крайними полюсами любой дихотомии и был склонен
к тому, чтобы вообще исключить из лингвистики один из
полюсов. Он считал, что лингвистика должна изучать язык
(языковую систему) и не может включать в себя речь
(использование языка). Или же соединял различные дихотомии: синхрония
(языковая система в любой данный момент времени) всегда
статична; диахрония (язык во времени) всегда динамичен.
Якобсон же, напротив, рассматривал обе стороны дихотомии
как взаимодополнительные, а все дихотомии как независимые
друг от друга. Он утверждал, что лингвистика должна изучать
речь, а его работа по исследованию источников звуковых
изменений в синхронии привела его к мысли о том, что
синхрония может быть как статической, так и динамической. Процесс
изменений проявляет себя в виде стилистически и социально
отмеченных вариантов (иногда называемых функциональными
диалектами) внутри языковой системы в данный момент
времени: так, речь может быть устаревшей versus новомодной,
изысканной versus небрежной, быстрой (allegro) versus медленной
(largo). Тем самым Якобсон настаивал на включении времени
в изучение синхронной структуры, особенно фонологической.
Но при этом он добавлял, что пространство тоже может быть
структурным элементом языка. Вместе с Трубецким они
разрабатывали теорию языковых союзов (Sprachbundtheorie): фо-

26 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
нологические или грамматические признаки данного языка
могут переходить отведенные им границы (в результате широких
контактов или вследствие билингвизма), а ряды географически
смежных языков, обладающих общими свойствами, могут
образовать союзы. Таким образом, они предложили другой
подход к объединению языков - пространственный (ареальный)
в дополнение к историческому (генетическому), причем оба
эти подхода основаны на фундаментальном понятии языкового
сродства, при котором сходства возникают на основе
генетической связи между языками или же их конвергентного развития.
Фонология стала «методологической моделью для всех
других областей лингвистического анализа»*. Взяв эту модель за
основу, Якобсон построил теорию формы и значения в
морфологии и разработал фундаментальные принципы
семантического анализа. Он, в частности, считал, что все грамматические
категории являются нерушимым союзом формы и значения,
что грамматика как таковая всегда обладает значением и что
значение необходимо отличать от референции. Далее, он
доказал, что грамматическое значение, подобно фонологическим
единицам, обладает способностью демонстрировать
отношение между инвариантностью и контекстуальной
вариативностью, разграничивать основные и побочные (контекстуальные)
варианты, учитывать оппозицию между маркированными и
немаркированными элементами**. Например, тот или иной падеж
представляет собой семантический инвариант, хотя его
специфические значения (контекстуальные варианты) различаются в
зависимости от тех предложений, в которых он используются.
Объединяя инвариантность (значение, независимое от
контекста) с вариантностью (значением, зависимым от контекста),
Якобсон создал основу для взаимосвязи того, что позднее стало
рассматриваться как две различные дисциплины — семантики
и прагматики.
* Jakobson R. The Kazan' School of Polish Linguistics and Its Place in the
International Development of Phonology // SW. Vol. II. P. 428.
** Якобсон обсуждал эти темы в программной работе «Структура
русского глагола» (Structure of the Russian Verb // Russian and Slavic Grammar:
Studies, 1931-1981 / Waugh L., Halle M., eds. Berlin, 1984), в классической
работе об общей теории падежа (Contribution to the General Theory of Case
// Ibidem), охватывающей широкий круг проблем, и в более поздних
исследованиях.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 27
Якобсон также показал, что формы грамматических
категорий причудливым образом привязаны к значениям.
Например, семантически мотивировано слияние («синкретизм»)двух
и более категорий - например, винительного и родительного
падежей для одушевленных существительных в русском языке.
Он обнаружил, что, казалось бы, случайные вариации формы
во многих грамматических категориях не являются, как
иногда предполагалось, всецело произвольными. Таким образом,
в этот период Якобсон сосредоточился на звуке, значении и их
взаимосвязях.
Якобсоновский анализ тесного взаимодействия между
формой и значением подтолкнул его к дальнейшему
теоретическому исследованию природы языкового знака - в особенности
«нулевого знака»: отсутствие языковой формы может быть
значимым, только если оно так или иначе соотнесено с явной
формой. Подобные нулевые знаки могут встречаться на всех
уровнях языка: фонологическом (отсутствие назальности в /t/
versus присутствие назальности в /п/), морфологическом
(нулевое окончание в грамматической парадигме, например cat
или cat-0 versus cat-s, где 0 - это знак нулевой морфемы),
синтаксическом (эллиптические конструкции, например ответ
«Джон» на вопрос: «Кто пришел?» и т. д.
В конце 1930-х годов в разработке взглядов Якобсона на
фонологию начался второй этап, когда был предложен первый
набросок развернутой теории различительных признаков и
процесса овладения языком у детей. Дальнейшее развитие взгляда
на фонемы как то, что нередко встречается парами в
зависимости от наличия или отсутствия определенных свойств (таких
как передний—задний, высокий—низкий в гласных), привело
Якобсона к мысли, что фонемы могут расчленяться на
различительные признаки. А именно, он утверждал, что фонема есть
комбинация (пучок) различительных признаков: в ее составе
имеются разнообразные первичные сигнальные единицы,
которые могут далее включаться в более протяженные единицы,
такие как слоги и слова. Она является одновременно целым,
составленным из частей, и частью, включенной в более
обширное целое. Следовательно, иерархия выступает как
фундаментальный структурный принцип*.
* Caton S. Contributions to Roman Jakobson // Annual Review of
Anthropology. № 16. 1987. P. 230.

28 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
Якобсон также утверждал, что все различительные признаки
являются бинарными по природе. Особенно сложным стал
вопрос о том, что представлялось линейной схемой связи между
передней и задней точками артикуляции согласных (р—t—к в
английском). Якобсон показал, что в основе этой схемы лежат
два бинарных отношения: /р/, /t/ versus /k/, с одной
стороны, и /р/ versus /t/, с другой стороны. Уточняя определение
различительных признаков и проводя анализ на материале
различных языков, Якобсон пришел к выводу, что такие же два
отношения встречаются и у гласных: например, /u/, /i/ versus /a/
и соответственно /и/ versus /i/. Треугольнику гласных, таким
образом, соответствует треугольник согласных (см. рис. 3).
Якобсон сделал еще один шаг в определении фонемы и
различительного признака: они являются знаками. Их означаемое
есть «просто инаковость» или чистая дифференциальность:
они служат лишь для различения слов. Поскольку слова суть
тоже знаки, постольку фонемы и различительные признаки
являются чистыми «знаками знаков», в отличие от всех других
типов знаков, которые имеют какое-то содержание.
Используя подобные определения, Якобсон поместил эти
фонологические элементы в более широкий контекст. Он утверждал,
что язык является всецело семиотической системой, системой
знаков, начиная от крупнейших его компонентов (дискурсов) до
мельчайших компонентов (различительных признаков).
«Важная структурная особенность языка заключается в том, что ни
на одном этапе расчленения единиц более высокого уровня
на составные части мы не встречаем лишенных информации
фрагментов»*.
В это же время Якобсон уделял также внимание детскому
языку, в особенности стадиям овладения фонологией.
i u t Р
а к
Рис. 3. Треугольник гласных и треугольник согласных
* Ср. в работе: Jakobson R. Parts and Wholes in Language // SW. Vol. II.
P. 280-284.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 29
Ранняя совместная с Трубецким работа по сравнению
различных языков привела Якобсона к важным кросс-
лингвистическим выводам относительно фонологической
структуры: оказалось, что некоторые фонемы и фонемные
отношения являются более фундаментальными, чем другие. Тем
самым языки можно классифицировать по типам их структуры:
дело не только в том, что в одних языках система гласных
представляет собой треугольник, а в других - четырехугольник, но
и в том, что внутри обоих типов могут выделяться два уровня
высоты (высокий-низкий, как мы видели выше) или же три
таких уровня (высокий—средний-низкий). На основе подобных
наблюдений был определен третий род отношений между
языками - типологический, основанный лишь на сходствах
структур. Более того, некоторые признаки встречаются во всех или
почти во всех языках мира и, таким образом, являются скорее
фундаментальными (например, гласная /а/ и согласные /р/
/t/), тогда как другие встречаются реже и являются скорее
периферийными (это гласные /г/ и /о/ и согласные /с/ и /б/).
Следовательно, как в треугольных, так и в четырехугольных
типах языков присутствие средневысоких гласных представляет
собой дополнительную сложность, налагаемую на более
простую модель с различением высокого и низкого.
Иерархические отношения среди фонем и признаков и между
ними, обнаруженные входе изучения типологий и универсалий,
имели для Якобсона не только синхронную, но также и
динамическую сторону. Они оказались полезными для предсказания
некоторых аспектов языковых изменений и для объяснения
порядка операций при овладении языком у детей: универсальные
отношения усваиваются раньше неуниверсальных,
немаркированные элементы - раньше маркированных, простые
структуры (с двумя уровнями высоты у гласных) раньше более
сложных (с тремя уровнями высоты у гласных). Таким образом,
более сложные структуры возникают в результате более позднего
развертывания элементарной основы. В общем, Якобсон
выявил в этой схеме две возможности: восприятие звуковых
различий с максимальной четкостью и ослабление этой четкости в
ситуациях, когда число системных элементов увеличивается, а
их устройство усложняется. Быть может, самой удивительной
его находкой было определение того, как применяются
законы импликации, лежащие в основе звуковых систем. Якобсон
продемонстрировал динамический аспект необратимой соли-

30 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
дарности: для того чтобы в процессе овладения языком у детей
появился Y, нужно, чтобы появился (или уже наличествовал)
также X; иначе говоря, законы импликации имеют
предсказательную силу не только в синхронической или диахронической
структуре языков, но и в самом процессе овладения языком. Он
показал также, что структуры, которыми раньше всего
овладевают дети, последними исчезают у афазиков: иначе говоря,
порядок утраты фонологических элементов у афазиков является
зеркальным отражением их освоения детьми.
Первые наброски этого исследования были
сформулированы в конце 1930-х годов, однако самый известный
опубликованный вариант - это классическая работа Якобсона
«Детский язык, афазия и фонологические универсалии»*. Эта
монография представляет интерес и с методологической
точки зрения. Сам Якобсон не работал подолгу ни с детьми, ни с
афазиками, но он изучил множество материалов по этим
темам. Из этой литературы он извлек некоторые особые факты
и с удивительной проницательностью связал их с
наблюдениями, сделанными им ранее по поводу языка. В результате эти
факты подтвердили сформулированные им общие гипотезы
относительно языковой структуры и языковых отношений. Он не
стремился найти как можно больше примеров и подробностей
относительно овладения языком у детей или расстройств речи
у афазиков: его задачей было построение универсальной
схемы, с помощью которой можно было бы понять любой данный
случай. Много позже эта область его интересов расширилась,
включив в себя наряду с фонологией также и вопросы
грамматики: помимо целого ряда работ об афазии, Якобсон углубил
теоретическую работу по проблемам типологии и универсалий,
в которой он вновь подчеркнул значимость квази-универсалий
и отношений импликации для языковой структуры и языковых
изменений.
* Jakobson R. Child Language, Aphasia, and Phonological Universals.
The Hague, 1968 (в оригинале: Kindersprache, Aphasie und allgemeine
Lautgesetze).

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 31
Американский период
В 1939 голу, спасаясь от нацистской оккупации
Чехословакии, Якобсон переехал в Скандинавию. Он был
приглашенным преподавателем (visiting lecturer) в Копенгагене и Осло до
1940 года, а затем в Уппсале до 1941 года, когда решил
обосноваться в Соединенных Штатах*. Его идеи были восприняты
американскими структуралистами, которые в тот период
занимались преимущественно механистическим описанием языка, с
подозрением и недоброжелательно. Однако он смог найти
друзей - это были Франц Боас, Бенджамин Ли Уорф и Леонард
Блумфилд - и вскоре вошел в международное научное^сооб-
щество, которое формировалось во время войны в Нью-Йорке.
С 1942 по 1946 год он был профессором общей лингвистики и
чешской и словацкой филологии во франко-бельгийском
«университете в изгнании», или иначе в Свободной школе высших
исследований в Нью-Йорке (под эгидой Новой школы
социальных исследований**). В 1943 году он стал соучредителем Нью-
Йоркского лингвистического кружка и его вице-председателем
вплоть до 1949 года. С 1943 по 1946 год он был
приглашенным профессором общей лингвистики в Колумбийском
университете, где в 1946 году стал также профессором чешской и
словацкой филологии (Т. G. Masaryk Professor of Czechoslovak
Studies).
В 1949 году Якобсон перебрался в Кембридж, Массачусетс,
где получил звание профессора славянских языков и литератур
в Гарвардском университете (Samuel Hazzard Cross Professor
of Slavic Languages and Literatures), а позднее (1960) -
профессора общей лингвистики. В 1956 году он стал президентом
Американского лингвистического общества, в 1957 году -
первым ученым, который - одновременно с кафедрой в
Гарварде - стал профессором Массачусетского
технологического института. На этом посту он был соорганизатором и главой
* Во время этой вынужденной смены мест Якобсон выучивал один язык
за другим, усваивал многие аспекты их грамматики, словаря, фразеологии,
упорно сохраняя при этом русский акцент: попытку в совершенстве
подражать звуковой модели другого языка он всегда считал бесполезным усилием!
** О Школе см.: Rutkoff P. M., Scott W.B. New School: A History of the
New School for Social Research. N.Y., 1986.

32 Л. Во, М. Монвил-Бёрстон
Центра наук о коммуникации, создав тем самым ядро ученых,
совместно работавших над проблемами лингвистики и
математики. С 1966 по 1969 год он был также связан с Институтом
биологических исследований Солка в Ла-Хойе, Калифорния, и
с Центром когнитивных исследований в Гарварде.
Те месяцы, которые Якобсон провел, перебираясь из страны
в страну, не только не помешали его научным занятиям, но,
напротив, дали новый стимул его интеллектуальному развитию:
«Смена научного окружения (каждый раз оно имело особые
интересы и местные лозунги) позволяла мне по-новому
формулировать мои собственные вопросы и расширять кругозор»*.
Находясь в тяжелейшей международной ситуации и лично
подвергаясь опасности, Якобсон в 1939 и 1940 годах продолжал в
Скандинавии работу над звуковыми законами детского языка и
над проблемой афазии.
Период обоснования в Америке совпал с расширением его
кругозора и самих основ его лингвистических исследований**.
По словам Холенштайна, это была «стадия
междисциплинарной консолидации»***. Взгляд Якобсона на язык все больше
обращался и на другие виды человеческой деятельности.
История языковых фигур и понятий стала его любимой темой, хотя
раньше он этим почти не занимался. В это время он также
чрезвычайно много работал над теоретическими вопросами как
лингвистики, так и поэтики. Единственным, но весьма важным
исключением была, кажется, фонология: в этой области, как
мы уже видели, Якобсон написал довольно много
теоретических статей и раньше - до 1942 года. Но именно в
американский период Якобсон глубже поставил вопросы, касающиеся
функций языка.
Для Пражского кружка функционализм и структурализм
были нераздельны. Якобсон описывал теорию языка как такую,
в которой функция (язык как орудие коммуникации) и
структура (язык как законосообразное целое) соединены: язык струк-
* Jakobson R., Pomorska К. Dialogues / With a Forward by M. Halle.
Cambridge, 1983. P. 35.
** Он работал также в областях семиотики, поэтики и литературной
теории, метрики, филологии, сравнительной мифологии, славянского эпоса и
истории славянской культуры и цивилизации.
*** Holenstein E. Roman Jakobson's Approach to Language. P. 11.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 33
турирован так, чтобы обеспечивать коммуникацию. В течение
пражского периода его интересовал прежде всего структурный
аспект языка. Однако на зрелой стадии американской
интеллектуальной карьеры Якобсона, особенно между 1950-ми и
1960-ми годами, в его творчестве произошла смена акцентов:
он стал уделять больше внимания аспекту «средства - цель» и
приступил к построению модели «языка в действии»*.
С удвоенной энергией Якобсон утверждал, что язык - это
межличностное (межсубъектное) средство коммуникации,
вовлекающее в обмен говорящих и слушающих. Язык
осваивается и поддерживается благодаря диалогу и посредством
обмена языковыми сообщениями и порождения речевых событий
(speech instances). Язык — это не абстрактный объект: он
создается посредством актов коммуникации и связан с ними. Тем
самым Якобсон выводит на первый план речь, всячески
подчеркивая в этот период взаимозависимость между языком и
речью. Как уже говорилось, Якобсон начал переосмысливать эту
антиномию задолго до этого, возражая против соссюровско-
го определения этих терминов как взаимно противоречивых:
язык для Соссюра был социальным, гомогенным и статичным,
а речь - индивидуальной, гетерогенной, изменчивой. Якобсон
утверждал, что эти два аспекта языка равно необходимы и их
нельзя мыслить как абсолютно раздельные. Их следует видеть
скорее как функционально и структурно связанные: язык нужен
для того, чтобы могли возникать речевые события, которые, в
свою очередь, зависят от языка в том, что касается
успешного функционирования. Кроме того, не стоит абсолютизировать
социальное в языке и индивидуальное в речи: с одной стороны,
существуют разные личные стили языка, а с другой стороны,
акты речи являются межличностными и тем самым -
социальными.
Еще один стимул к отторжению соссюровского учения
пришел к Якобсону с иной стороны - из теории коммуникации.
Он был увлечен трудами по математической теории
коммуникации, теории информации и кибернетике и много
размышлял о динамике и сложностях коммуникативных процессов в
обществе. Его особенно привлекала «современная, менее
неопределенная терминология», которую принесло с собой это
* Jakobson R. Language in Operation // SW. Vol. III.

34 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
течение*, - привлекала настолько, что он стал безраздельным
адептом новой терминологии: язык и речь становятся у него
теперь «кодом» и «сообщением», говорящий и слушающий -
«кодировщиком» и «декодировщиком», производство и
понимание - «кодированием» и «декодированием»,
стилистически маркированные варианты - «стилистическими
субкодами» и т. д. Осознавая теоретическое богатство теории
коммуникации, Якобсон ввел ее в более широкий контекст теории
прагматики или иначе - его собственной теории «языковых
функций».
Для большинства лингвистов и философов этого
времени цель коммуникации была связана с референцией. Но для
Якобсона и Пражского кружка «референция не является ни
единственной, ни даже важнейшей целью коммуникации»**.
Язык - это скорее система систем, приспособленных для
различных коммуникативных целей. Эти цели в свою очередь
соотнесены с актами коммуникации, в которых используется язык.
Якобсон унаследовал от психолога Карла Бюлера трехчленную
схему речевого события, с необходимостью включающую в себя
три фактора: это 1) говорящий (кодировщик), 2) слушающий,
или тот, к кому обращена речь (декодировщик), и 3) вещь, о
которой идет речь (Якобсон обобщил это в понятия контекста).
Изучая поэзию, Якобсон добавил и четвертый фактор, а именно
4) сообщение, особое речевое событие, передаваемое
говорящим слушающему. Начальный замысел Якобсона заключался
в том, чтобы определить четыре функции языка и показать,
что внутри сообщения каждая функция так или иначе связана
с одним из четырех факторов: 1) эмотивная (экспрессивная)
функция сосредоточена на говорящем; 2) конативная - на
слушающем; 3) референциальная (когнитивная) - на контексте,
4) поэтическая (эстетическая) функция — на сообщении.
А теперь Якобсон вводит в речевую коммуникацию еще
два фактора: 5) код, общий для говорящего и слушающего, и
6) контакт между ними, посредника их общения. Таким
образом, дополнительные функции можно определить как
5) металингвальную (металингвистическую), сосредоточен-
* Jakobson R. Retrospect // SW. Vol. II. P. 718.
** Caton S. Contributions to Roman Jakobson // Annual Review of
Anthropology. 1987. № 16. P. 231.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 35
ную на коде, и 6) фатическую, сосредоточенную на контакте.
В 1956 году, в выступлении на ежегодном собрании
Американского лингвистического общества в качестве президента,
Якобсон впервые представил шестичленную типологию
речевого события и соответствующие функции. Эта схема
представлена в табл. 1.
Таблица I
Речевое событие: компоненты и функции
Компоненты речевого события Соответствующие функции
контекст референциальная
сообщение поэтическая
говорящий слушающий эмотивная конативная
контакт фатическая
код металингвистическая
Эта целостная картина акта коммуникации помогла
Якобсону избежать абстрактности других подходов к языку
(американского структурализма и порождающей грамматики).
К примеру, он ввел в более обширное теоретическое
пространство дискуссию о метаязыке (или об использовании языка для
того, чтобы говорить о самом себе) и о его роли в обучении
языку и использовании языка. Такой ход позволил выявить
отношение метаязыка к другим языковым функциям.
В том же 1956 году Якобсон опубликовал работу «Два
аспекта языка и два типа афатических нарушений», в которой он
исследовал отношение между коммуникативными процессами и
свойствами лингвистической структуры. С одной стороны, он
разграничивает здесь две операции, необходимые для
порождения и понимания речи: это селекция (замена) и комбинация
(иначе: contexture, включение в контекст). Для порождения
высказываний говорящие должны выбирать те или иные
языковые элементы из множества других и составлять из них
более обширные целые или, иначе говоря, контексты; в свою
очередь, адресаты должны понимать эти комбинации и различать
те элементы, которые были изначальны выбраны. С другой
стороны, в языковой структуре Якобсон противопоставляет
два типа отношений - сходство (все типы эквивалентности) и

36 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
смежность (соседство во времени и пространстве)*: элементы
языка принадлежат к классам или типам, которые имеют
общие свойства и всегда появляются в контексте. В работах по
поэтике и семиотике (особенно семиотике кино) Якобсон уже
широко пользовался понятиями сходство versus смежность и
соответствующими тропами: метафорой (она основана на
сходстве) и метонимией (она основана на смежности). В работе
«Два аспекта языка» он показывает, что напряженность между
смежностью и сходством пронизывает все языковое целое и
что, в частности, в основе двух операций лежат два типа
структурных отношений: так, в процессе выбора элементов обычно
преобладают ассоциации по сходству, а в процессе их
комбинации - ассоциации по смежности. Иначе говоря, операции,
посредством которых говорящие и слушающие кодируют и
декодируют сообщения, связаны с теми средствами, которые
связывают элементы сообщения друг с другом (см. табл. 2).
Таблица 2
Селекция - комбинация и сходство - смежность
Две операции (кодирование - декодирование)
селекция и комбинация
(субституция) (включение в контекст)
сходство и смежность
(эквивалентность) (соседство во времени
и пространстве)
(основа метафоры) (основа метонимии)
Два структурных отношения в коде и в сообщении
Более того, эти две операции / два отношения служат
основой для разделения афатических расстройств на нарушение
селекции и нарушение комбинации. Дихотомия сходство versus
смежность была использована Якобсоном и для классифика-
* Эти дихотомии - селекция - комбинация и сходство - смежность -
уже были предвосхищены в работах Крушевского (см. об этом: Якобсон Р.
Значение Крушевского в развитии науки о языке // SW. Vol. II) и Соссюра,
где, однако, они не были вполне четко разграничены; это относится и к
современным терминам «парадигматический» (ассоциативный) и
«синтагматический».

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 37
ции типов речи. Например, в поэзии, где важнее всего
сообщение, отношения эквивалентности (сходства) используются
не только для того, чтобы обосновывать выбор элементов из
множества, но и для того чтобы их комбинировать. «В
поэтической функции отношение эквивалентности проецируется с
оси селекции на ось комбинации»*. В соответствии с этим
принципом параллелизмы между эквивалентными единицами
помогают строить поэтический текст, причем тропы,
основанные на сходстве, например метафора, с большей вероятностью
встречаются в поэзии, тогда как для прозы более характерна
метонимия. Прозу отличает акцент на другой стороне речевого
события: в ней важнейшим конструктивным принципом
выступает смежность. Якобсон использовал принцип сходства versus
смежности также для характеристики различных
художественных школ (например, символизм versus реализм), структуры
снов, основных принципов магических ритуалов, типов
личности и т. д. Единым штрихом он определил фундаментальную
полярность языка, культуры и человеческой мысли в целом.
Осознание того, что код и сообщение тесно связаны - как
на уровне природы языка, так и на уровне его
функционирования - привело также к переоценке природы шифтеров. Шиф-
теры - это те элементы кода, общее значение которых можно
определить, только принимая во внимание их использование в
сообщениях, потому что это значение включает в себя
концептуализацию особых элементов речевого события. Например,
местоимения обозначают говорящего, слушающего и контекст;
глагольные времена — время речевого события; наречия,
подобно здесь и теперь, - место и время речевого события.
Изучая, каким образом язык кодирует контекстуальные факторы
высказывания, по-новому взглянув на грамматические
категории русского глагола и противопоставив шифтеры и нешифте-
ры, Якобсон построил «исчисление возможностей»** - основу,
на которой можно предсказать все возможные грамматические
категории глагола. Кроме того, в обсуждении этих категорий
он выдвинул понятия, существенные для любого анализа зна-
* См.: Jakobson R. Linguistics and Poetics // SW. Vol. III. P. 18-51.
** См. об этом: Mel'öuk I. Three Main Features, Seven Basic Principles, and
Eleven Most Important Results of Roman Jakobson's Morphological Research //
Roman Jakobson. Verbal Art, Verbal Sign, Verbal Time. Minneapolis, 1985.

38 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
чения. В частности, он привлек внимание к различию между
событием в рассказе (событием, о котором идет речь) и
речевым событием (актом коммуникации): оба они необходимы для
понимания любого сообщения и тем самым играют решающую
роль в структуре любой семантической категории в коде.
В американский период Якобсон вновь сосредоточился на
исследовании грамматики, заострив ее теоретическую и
прагматическую основу: вслед за Боасом, он определяет
грамматические категории (морфологические и синтаксические) как
то, что обязательно присутствует при построении приемлемых
сообщений. Иначе говоря, грамматические категории
являются важным фактором придания формы любым сообщениям,
даже если говорящие и не осознают их воздействия, в то время
как лексические категории (словопроизводство, словарь,
фразеология) являются лишь факультативными. Такой взгляд на
грамматику позволил Якобсону создать семантический и
операциональный подход к проблеме грамматической
правильности (well-formedness), а также к отношению между языком и
познанием: грамматическая категоризация обеспечивает
необходимые схемы мысли. Помимо изучения шифтеров Якобсон
за эти годы несколько раз возвращался к вопросам
грамматики славянских языков. Во всех этих работах он четко
различал морфологические и синтаксические вопросы и применял
к морфологическим данным принципы, уже выработанные в
фонологии, а именно бинарные признаки, которые позволяют
построить взаимно пересекающиеся классификации и
определить отношения маркированности между парами категорий.
Знаменитым применением понятия бинаризма стала идея
«падежного куба»*.
Приняв за отправную точку представленное выше
операциональное определение грамматики, Якобсон
сосредоточился на анализе текстов и в особенности на поэзии как любимой
экспериментальной площадке. И тут у него возник интерес к
тому, каким образом грамматика выполняет стержневую роль
в построении отношений эквивалентности и параллелизмов,
* Речь идет о пространственной модели падежной системы (прим. пер.):
Jakobson R. Morphological Observations on Slavic Declension: The Structure
of Russian Case Forms // Russian and Slavic Grammar: Studies, 1931 -1981 /
Waugh L., Halle M., eds. Berlin, 1984.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 39
создающих поэтический текст: «Грамматические категории,
повторяющиеся или же контрастирующие, выполняют
композиционную функцию»*. Те элементы, которые в непоэтическом
языке остаются скрытыми, в поэтическом языке выходят на
передний план и приобретают яркость, осязаемость. В 1960—
1970-е годы Якобсон, вооруженный исследованиями звука и
значения, посвятил много интеллектуальной энергии
детальному анализу грамматики сорока стихотворений, написанных
более чем на дюжине языков**.
Интерес, который Якобсон проявлял одновременно и к
функции и к структуре, можно связать также с его открытием в
начале 1950-х годов трудов Чарльза Сандерса Пирса. Он
характеризовал Пирса как «наиболее изобретательного и наиболее
универсального среди американских мыслителей»*** и
добавлял: «В этой стране он был для меня самым мощным
источником вдохновения»****. В самом деле, взгляд на
творчество Якобсона в целом показывает, что с момента
прибытия в Соединенные Штаты он ссылался на Пирса больше, чем
на какого-либо иного американского мыслителя. Чаще всего
и шире всего на него воздействуют в теоретическом плане те
идеи Пирса, которые относятся к трем типам знаков: иконам,
индексам и символам. Понятие иконического знака
(основанное на отношении сходства между signans и signatum)
оказало на Якобсона наибольшее воздействие и подтолкнуло его к
признанию наличия в языке иконических элементов, причем
это открытие привело к более глубокому анализу
непроизвольности языкового знака. Что же касается знака-указателя, то он
становится основой обсуждения проблемы шифтеров.
Для Пирса любое семиотическое поведение есть не продукт
статической системы, но скорее динамический процесс, в кото-
* Jakobson R., Pomorska К. Dialogues. P. 112.
** См.: SW. Vol. III. В этих исследованиях мы находим много наблюдений
над грамматическим значением, лексическим значением, синтаксисом,
образными значениями, анализом речи и т. д. Подобно якобсоновским работам
по афазии и детскому языку, эти исследования и поныне являются
неиссякаемым источником идей.
*** См.: Jakobson R. Quest for the Essence of Language // SW. Vol. II.
R 345-359.
**** Jakobson R. Acknowledgements and Dedication // SW. Vol. II. R v.

40 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
ром сущность знака - это его интерпретация, т. е. его перевод
посредством какого-то другого знака. С этого момента Якобсон
определял signatum как «интерпретируемое» или
«переводимое». Он считал, что подход Пирса дает «единственно
возможную звуковую основу для строго лингвистической семантики»*,
оговаривая особо, что это расширенное определение перевода
является существенным аспектом языка и тем самым
решающим вопросом лингвистической теории**.
Открытие трудов Пирса одновременно с возникновением
теории коммуникации подтолкнули Якобсона к построению четко
артикулированной семиотической теории***: в языке как
орудии коммуникации и системе знаков следует видеть
человеческую семиотическую систему par excellence,
филогенетическую и онтогенетическую основу для всех других
семиотических систем и тем самым - отправной пункт для любого
надежного семиотического анализа. Однако, чтобы
обнаружить особые свойства языка, важно сопоставить его с
другими знаковыми системами. Лингвистика (изучение
коммуникации посредством любых словесных сообщений) включает в
себя поэтику (изучение поэтических словесных сообщений),
само включается в семиотику (изучение коммуникации
посредством любых сообщений), которая в свою очередь является
частью более обширного изучения коммуникации,
охватывающего социальную антропологию, социологию и экономику****.
Якобсоновские междисциплинарные исследования этим не
ограничиваются. Так как язык является нашей главной и
определяющей деятельностью, он расширил представления на все
науки, относящиеся к человеку. Биология стала особым
предметом его внимания: особенности структуры и
функционирования позволили ему строго отделить человеческий язык от
коммуникации животных, а опора на телеологический подход
позволила связать биологию с лингвистикой, так как обе они
* Jakobson R. Metalanguage as a Linguistic Problem. P. 118.
** Jakobson R. On Linguistic Aspects of Translation // SW. Vol. II; Jakob-
son R. On the Translation of Verse // SW. Vol. V
*** Eco U. The Influence of Roman Jakobson on the Development of
Semiotics //Armstrong D., Schooneveld C. van, eds. Roman Jakobson: Echoes
of His Scholarship.
**** См.: Holenstein E. Roman Jakobson's Approach to Language. P. 187.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 41
имеют дело с целенаправленными явлениями.
Противопоставление культуры (обучение) и биологии (врожденность) привело
Якобсона к изучению различия их ролей в овладении языком и
подтвердило его мнение о том, что обучение в этом процессе
важнее, чем унаследованные биологические основы: тем
самым он подверг сомнению ту роль, которую обычно придают
врожденным факторам.
В течение этого периода Якобсон занимался не только
широкими теоретическими и междисциплинарными вопросами,
но обращался также к одной из любимых тем - к фонологии.
1950-е годы - это начало третьей стадии в его фонологических
исследованиях. Возрастающий интерес к вопросам
функционирования подтолкнул его к мысли о том, что различительные
признаки должны в конечном случае определяться в
акустических или точнее - в акустико-перцептивных терминах, так
как именно акустические средства используются для
различения слов в восприятии. Якобсон и его коллеги (специалист по
акустике Гуннар Фант и лингвист Моррис Халле) смогли
использовать новейшие результаты акустического анализа для
подтверждения более ранних, интуитивно сделанных
Якобсоном выводов. При этом предметом исследования стали также
открытия, полученные Якобсоном при изучении детского
языка и универсалий. Это позволило дать признакам акустические
определения, а также описать те артикуляции, которые
необходимы для достижения определенных целей акустического
плана*. В более поздних публикациях (некоторые из них
написаны в соавторстве с Халле) Якобсон уточнил эти определения,
учитывая достижения акустической фонетики и одновременно
отвечая на критику**.
Теория информации предоставила Якобсону, теоретику
информации К. Черри и лингвисту М. Халле возможность дать
более строгое математическое определение понятия избыточ-
* Jakobson R., Fant С. G., Halle M. Preliminaries to Speech Analysis.
Cambridge, 1963.
** См.: Jakobson R., Cherry E. С, Halle M. Toward the Logical Description
of Languages in their Phonemic Aspect // SW. Vol. I; Jakobson R., Halle M.
Fundamentals of Language // SW. Vol. I.

42 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
ности, употреблявшегося в риторике*. Понятие избыточности
помогает им прояснить понятие контекстуального
варьирования: если инварианты (фонемы) являются пучками
различительных признаков, то дополнительные свойства
контекстуальных вариантов характеризуются избыточными признаками.
Речь идет о таких аспектах звука, которые не являются
различительными, но все равно релевантны для восприятия, так как
они служат опорой для различительных признаков и усиливают
их воздействие. Так, аспирация /р/ в английском является
избыточным признаком, который усиливает его отличие от не-
аспирированного /b/.
Якобсон, Фант и Халле применили к различительным
признакам принцип экономии, главным образом «бритву Оккама»
(«сущности не следует умножать без необходимости»), и
пришли к заключениям, имеющим далеко идущие теоретические
последствия. Гласные и согласные имеют некоторые общие
признаки, особенно если определять их в акустико-перцептив-
ных терминах: так, передний-задний в гласных соответствует
лабиальному-дентальному или велярному-палатальному в
согласных; а высокий-низкий в гласных соответствует лабио-
дентальному versus палатовелярному в согласных. В итоге
выявляется ограниченный универсальный набор, состоящий из
двенадцати различительных признаков: они лежат в основе
фонологических структур всех языков мира.
В этой связи получило дальнейшее развитие понятие не-
вариативности versus вариативности: два или более различия
рассматриваются как составляющие одного и того же
признака, если (и только если) они обладают общими акустическими
свойствами и никогда не противопоставляются друг другу ни в
одном языке. Например, огубленность, лабиализация,
веляризация, фарингализация (все они приводят к понижению тона)
были объединены в общий признак (и этот признак - «низ-
котональность», flatness). Подобным образом инвариантность
также приобрела новое, реляционное основание: важны не
абсолютные значения, но скорее идентичность отношений.
Например, отношение высокий-низкий в гласных не является
абсолютным: оно выстраивается в данной конкретной системе.
* Jakobson R., Cherry Е. С, Halle M. Toward the Logical Description of
Languages in their Phonemic Aspect // SW. Vol. I.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 43
Следовательно, то, что может показаться акустически
различным, может быть структурно тождественным. Система
гласных, которая обычно изображается, как на рис. 4, посредством
тернарного отношения высокий-средний—низкий, на самом
деле структурирована посредством бинарного отношения
высокий-низкий в дополнение к отношениям передний-задний
и огубленный—неогубленный, как показано в табл. 3. Так, /э/
реляционно ближе к /i/ и /и/, чем к /е/ и /о/.
передний
1
задний
и
высокий
средний
низкий
Рис. 4. Традиционная тернарная система высоты гласных
Таблица 3
Якобсоновское бинарное изображение «тернарной» системы
непереднии
передний
центральный
неогубленный
задний
огубленный
Более высокий
Более низкий
Подобным образом, то, что кажется акустически
идентичным, может быть структурно различным. Например, датское
/à/ является менее напряженным (lax) в отношении к /t/ в
начальной позиции и более напряженным (tense) в отношении к
/о/ в срединной позиции, как на рис. 5. Таким образом, /d/ в
начальной позиции и /d/ в срединной позиции структурно
отличны друг от друга.
Четвертый этап якобсоновской фонологии увенчался его
последней крупной работой «Звуковая форма языка»,
написанной совместно с Линдой Во*. В общем, для этой стадии харак-
* Jakobson R., Waugh L. R. The Sound Shape of Language. Bloomington,
1979.

44 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
терно дальнейшее расширение интереса к функциональности.
Так, Якобсон и Во сосредоточились на многофункциональности
речевых звуков. Они развили мысль о том, что звуки целиком
определяются разнообразными типами признаков: речь может
идти не только о различительных, избыточных и конфигура-
тивных (или разграничивающих) признаках, о которых
упоминалось выше, но также об экспрессивных (стилистических)
и физиогномических признаках. Так как общий состав звука
определяют лишь все эти признаки вместе взятые, никакого
«чистого» звука не существует: нет ничего, что не сочетало бы
внутри себя функцию звука с его сущностью. Якобсон и раньше
говорил: универсальные различительные черты определяются
в акустико-перцептивных (материальных) терминах и
являются реляционно инвариантными, а потому соссюровское
различение между формой и субстанцией не действует, ведь
структуру невозможно отделить от конкретного материала, в котором
она воплощается. Более того, «поскольку звуковая материя
языка есть организованная материя, сформированная для того,
чтобы служить семиотическим орудием, постольку культурным
артефактом является не только означающая функция
различительных признаков, но даже их звуковая субстанция»*. Иначе
говоря, культурным артефактом является звуковая форма как
целое. А потому традиционные оппозиции между
лингвистическим и нелингвистическим, абстрактным и конкретным,
функциональным и нефункциональным, фонемным и фонетическим
следует признать неадекватными.
Стадия внимания к звуковой форме характеризуется
дальнейшим уточнением акустического определения
различительных признаков, а также реляционным использованием понятия
маркированности**: оба полюса оппозиции могут быть
маркированы в зависимости от контекста, в котором
обнаруживается признак. В треугольных системах согласных маркирована
вершина (к), тогда как в треугольных системах гласных марки-
* Jakobson R. On the Identification of Phonemic Entities // SW. Vol. I.
P. 423.
** В данном случае побуждающим импульсом для Якобсона и Во было то,
что они считали ошибочным в девятой главе книги Хомского и Халле «Sound
Pattern of English» (1968), посвященной вопросу о маркированности.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 45
ровано основание (base) (i, u)* (см. рис. 6). Об этом различии
свидетельствует порядок овладения соответствующими
звуками у детей, а также языковая типология и универсалии,
особенно импликативные правила.
фонема
/t/ (напряженный)"
Ш (ненапряженный)
в начальной
позиции
[t]
[d]
в срединной
позиции
Id]
Рис. 5. Датские зубные согласные
Рис. 6. Отношения маркированности в согласных и гласных
(маркированные звуки подчеркнуты)
На этой стадии возникает и другой важный вопрос — о
произвольности языкового знака. Как отмечалось выше, Якобсон,
открыв для себя Пирса, смог дать своему доводу против тезиса
о произвольности языкового языка другое обоснование. В
книге «Звуковая форма языка» дается определение новой
дихотомии: опосредованность versus непосредственность или иначе -
непрямое отношение между звуком и значением (двойная
артикуляция) versus прямое отношение между звуком и значением.
Примеры непосредственности мы находим среди феноменов,
* Говоря на более специальном языке, компактность маркирована в
согласных, а ее противоположность, диффузность маркирована в гласных.

46 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
простирающихся от звукового символизма и синестезии до
мифического и поэтического использования языка. Эта
дихотомия связана также с полушариями головного мозга (левое
versus правое): этой теме посвящен один из последних
теоретических текстов Якобсона*.
«Звуковая форма языка» - это также реакция на то, в чем
Якобсон и Во видели крайности порождающей фонологии.
И прежде всего это отказ от якобы крушения двух четко
очерченных функций различительных признаков и фонем - на том
основании, что они служат различным прагматическим целям.
Первая функция - это сохранение раздельности слов,
различных по значению (pin versus bin), это - различительность
в собственном смысле слова (или смыслоразличительность):
она первична. На этих основаниях от понятия фонемы
нельзя отказаться, так как смыслоразличение осуществляется как
различительными признаками, так и их комбинациями. Вторая
функция, которую Якобсон и Трубецкой первоначально
называли морфонологической (морфофонемика), позднее была
названа смыслоопределяющей; ее область включает в себя
фонологическую структуру морфем, чередование слов и морфем
(например, wife и wives, take и took); в любом данном слове
это набор признаков, который может передавать информацию
о структуре его дериваций и флексий, а также о его
грамматическом значении**. Эти две функции различны не только в
операциональном, но также и в кросс-лингвистическом
смысле: например, универсальные законы действуют гораздо шире
и строже при смыслоразличении, нежели при смыслоопреде-
лении, которое по структуре и широте применения радикально
различно в разных языках.
Интерес Якобсона к смыслоопределяющей функции звука
очевиден в тех работах, где он детально изучал
фонологическую форму морфем. Так, в «Русском спряжении» ( 1948)
дается максимально экономное описание сложной грамматической
парадигмы. На основе строго формального анализа Якобсон
* Jakobson R. Brain and Language: Cerebral Hemispheres and Linguistic
Structure in Mutual Light // SW. Vol. VII. P. 163-180.
** Различие между смыслоопределением и смыслоразличением было
очевидно уже в работах Бодуэна де Куртенэ, в ранних работах Якобсона по
поэтике и в их совместных с Трубецким работах.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 47
мог предсказывать вариантные формы русского глагола — при
условии, что нам даны, во-первых, одна основная форма
корня (а не две, как в традиционном анализе), а во-вторых,
небольшой набор правил, фиксирующих те изменения, которые
происходят в корне перед различными типами окончаний
(например, усечение последней гласной корня перед суффиксом с
начальной гласной).
Якобсон все больше интересовался тесной связью между
звуком и значением. Уже в ранних работах он утверждал, что
коль скоро язык передает значения посредством звуков (и это
видно в понятии языкового знака), значит, звук и значение
нужно анализировать в плане их взаимных отношений. В
исследованиях 1950-1960-х годов Якобсон продолжал обсуждение
проблемы формального выражения («грамматические
процессы») грамматических категорий: в частности, он выработал
строгую типологию синкретических форм русского склонения
и спряжения. Он также установил ряд близких параллелей
между различными морфологическими и синтаксическими
категориями и способами их формального выражения, показывая
тем самым пределы произвольности*. Например, такая
грамматическая категория, как «множественное число», является
типично иконической, так как ее форма длиннее и сложнее, чем
форма категории «единственное число».
Темой, которая связывает воедино общую лингвистику и
междисциплинарные исследования с более конкретными
интересами Якобсона, особенно в фонологии, выступает
история лингвистики, которая привлекла его внимание в 1960-е и
1970-е годы. И это далеко не антикварный интерес: Якобсон
изучал прошлое в той мере, в какой оно было значимо для
настоящего и будущего. В соответствии с его подходом к истории
языков его точка зрения всегда была направлена в будущее. Он
постоянно искал у предшественников зачатки различных идей
современной лингвистики**. Быть может, самые знаменитые
* Jakobson R. The Phonemic and Grammatical Aspects of Language in
Their Interrelations // SW. Vol. II; Jakobson R. The Relationship between
Genitive and Plural in the Declension of Russian Nouns // SW. Vol. II; и др.
** Stankiewicz E. Roman Jakobson's Work in the History of Linguistics //
Armstrong D., Schooneveld C. van, eds. Roman Jakobson: Echoes of His
Scholarship. P. 435-452.

48 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
трофеи этого поиска — переоткрытие и переутверждение
трудов предшественников современной лингвистики.
В последние двадцать лет жизни Якобсона этот общий
исторический интерес подвел его к истории его собственной мысли.
Начиная с «Ретроспективного обзора», помещенного в первом
томе Selected Writings, через все другие «Ретроспективные
обзоры» в следующих пяти томах, достигая вершины в «Беседах»
с Кристиной Поморской и в «мета»-ретроспекциях*,
Якобсон прочертил собственный исследовательский путь**,
одновременно отвечая критикам. Вовсе не ограничиваясь простым
подведением итогов, Якобсон в этих текстах намечает для себя
и читателей новые пути. Характерно, что время и пространство
не стали темами исследования ни у Холенштайна, ни у Во, хотя
сам Якобсон читал и комментировал их книги еще в виде
рукописей, но они становятся важнейшими темами в «Беседах»
с К. Поморской, по-новому освещая соответствия между
различными свойствами языка. Отношение между языком и
мозгом — в связи с вопросами афазии в его ранних работах — тоже
стало средоточием интереса Якобсона в конце его жизни***.
В «Беседах» и в частных разговорах Якобсон говорил, что,
если бы он был молодым лингвистом, он бы вплотную
занялся нейролингвистикой, продолжая изучать становление
грамматических категорий в детском языке и шизофрению в плане
языковых нарушений, он стал бы глубже копать в сфере
отношений между языком и генетическим кодом, языком и
бессознательным, различительными признаками и мозгом. Его
вдохновляла работа над спецификой функций мозговых полушарий,
над локализаций различных функций в полушариях - особенно
* Jakobson R. My favorite Topics // SW. Vol. VII; Jakobson R. On the
Dialectics of Language // SW. Vol. VII.
** Все эти документы обладали огромной ценностью для подготовки
данного обзора. Удивительно, что в собственных работах Якобсона и его
биографиях, написанных другими исследователями, такими как Э. Холенштайн и
К. Поморская, лишь вкратце рассматривается его интеллектуальная
эволюция после отъезда из Чехословакии. То, что говорится в данной статье о
первых сорока пяти годах его жизни, вполне согласуется с другими оценками
этого периода. Что же касается характеристики следующих сорока лет,
проведенных Якобсоном в Америке, и в особенно его акцента на
функционализме, то эта тематика была разработана именно авторами данного текста.
*** Jakobson R. Brain and Language.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 49
в связи с тем, что эти находки были обусловлены открытиями
в лингвистике*.
Его увлечение временем как структурным фактором
соединялось с размышлениями Пирса о времени в связи с иконами,
индексами и символами. Иконические знаки — это
«завершенный образ прошлого опыта, тогда как знаки-указатели
связаны с опытом, продолжающимся в настоящем. Знаки-символы
всегда обладают общим значением и основываются на общем
законе; все подлинно общее связано с неопределенным
будущим... Это — потенциальность, а способ ее существования -
esse in futuro»**. Так футурист Якобсон 1910-х годов
соединяется с футуристом Якобсоном 1980-х. Для него все
слова - символы, «слово и будущее нераздельно связаны»***
(курсив наш. - Л. В., M. M.). Такой взгляд означал, в
частности, что его работа — слова о словах — это наследие,
обращенное в будущее****, обширная программа продолжающегося
исследования.
Роман Якобсон умер в Кембридже, Массачусетс, 18 июля
1982 года в возрасте восьмидесяти пяти лет.
Творчество Якобсона как диалог
«Говоря о языке как орудии коммуникации, нужно помнить,
что его важнейшая роль, межличностная коммуникация,
дополняется не менее важной функцией, которую можно
охарактеризовать как внутриличностную коммуникацию... Пока
межличностная коммуникация наводит мосты в пространстве,
внутриличностная коммуникация оказывается главным
проводником для наведения мостов во времени»*****.
* Последний разговор Линды Во с Якобсоном был посвящен
современным исследованиям акустики речи. Якобсон видел в этих исследованиях
дальнейшее подтверждение его концепции различительных признаков.
** Jakobson R., Pomorska К. Dialogues. R 91-92.
*** Ibidem. P. 92.
**** Ivanov V. V. Roman Jakobson: The Future //A Tribute to Roman
Jakobson, 1896-1982. 1983. P. 47-57.
***** Jakobson R. Communication and Society// SW. Vol. VII. P. 98.

50 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
Объясняя в предисловии к «Беседам», почему он с
энтузиазмом принял приглашение рассказать об
интеллектуальном опыте в беседах с Кристиной Поморской, Якобсон писал:
«В языке и в науке о языке присутствие собеседника
фундаментально важно»*. Разговор не только преобладает в
языковой деятельности, но также господствует в науке. Якобсон
усматривал определенное родство между предметом и
способом его изучения, между фундаментально диалогической
природой языка и коммуникативными аспектами научной работы:
и язык, и творчество питаются взаимообменом и дискуссиями.
Его собственное творчество и его жизнь в профессии являются
красноречивыми свидетельствами этого отношения к научному
исследованию.
Первая функция диалога, по Якобсону, заключается в том,
чтобы наводить мосты между временной и пространственной
прерывностью: «Язык есть преодоление изоляции в
пространстве и времени»**. Он вступал в диалог с прошлым и настоящим
лингвистики и сучеными — сторонниками различных традиций.
Он особенно любил читать предшественников, находя у них
идеи, которые уже пришли ему в голову. В его поиске диалога
во времени, в диахронии его любимыми собеседниками,
безусловно, были первые структуралисты: «пионеры» Бодуэн де
Куртенэ и Крушевский; «блестящий первопроходец» Сепир
(после Соссюра Якобсон цитирует и обсуждает его чаще
других лингвистов) и, конечно, Соссюр. Ему Якобсон посвятил
бесчисленные комментарии, содержащие похвалы и критику,
а также три отдельные статьи***. Дань уважения нередко
отдается Пирсу, чьи «наброски эпохального значения»
открыли Якобсону новые горизонты в семиотике. В трех
важнейших статьях**** он показывает, что в американском философе
* Jakobson R., Pomorska К. Dialogues. R xiii.
** Jakobson R. Language and Culture // SW Vol. VII. P. 101.
*** Jakobson R. Saussure's Unpublished Reflexions on Phonemes // SW
Vol. I; Idem. La première lettre de F. de Saussure à A. Meillet sur les
anagrammes //SW. Vol. VII; Idem. La théorie saussurienne en retrospection //
Linguistics. №22. 1984.
**** Jakobson R. Quest for the Essence of Language // SW. Vol. II;
Jakobson R. A Glance at the Development of Semiotics // SW. Vol. VII; Jakobson R. A
Few Remarks on Peirce, Pathfinder in the Science of Language // SW. Vol.VII.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 51
«следует видеть настоящего смелого предшественника
структурной лингвистики»*.
Однако нельзя забывать обо всех прочих грамматистах,
лингвистах, философах, ученых и многих других, о ком шла
речь в статьях, собранных в разделах под заглавием «К номо-
тетической науке о языке» из Selected Writings, о тех, на кого с
одобрением или критикой Якобсон ссылается в трудах, не
вошедших в собрание сочинений. Внимание Якобсона спасло от
забвения некоторые значимые имена. Обильное цитирование
столь многих исследователей - это не только результат
огромной эрудиции, но и свидетельство восприимчивости Якобсона к
идеям предшественников и вообще - его открытости к другим.
Якобсоновский интерес к другим людям проявлялся в его
живом любопытстве к их интеллектуальному развитию. Среди
теоретических рассуждений нередко можно найти обширные
биографические заметки о том или ином исследователе: таковы
якобсоновские статьи о Пирсе, Эйнштейне и Казанской
школе. Якобсон не пишет обычных исторических экскурсов,
посвященных другим лингвистам: он избирателен, он предпочитает
благоприятно истолковывать их слабости, не замечая ошибок
и рассматривая подробно лишь то, что подкрепляет его
собственную точку зрения. Это не глобальный анализ их мысли, но
сосредоточенность на оригинальных плодотворных идеях,
которые, по его мнению, способствовали развитию лингвистики.
В истории лингвистики, как и языка, «все связано со всем»
(tout se tient). Все вовлечены в коллективное исследование,
в котором каждый может питаться плодами открытий коллег.
Таким образом, с одной стороны, внимание должно
уделяться голосам предшественников, и Якобсон нередко порицает
«причудливый антитрадиционализм», в котором он видит
традиционную черту истории лингвистической науки»**. С другой
стороны, современники должны быть соратниками в деле
создания лингвистики как современной науки. Якобсон
утверждает, что при беспристрастном рассмотрении поразительного
разнообразия точек зрения в современной лингвистике за спо-
* Jakobson R. Results of a Joint Conference of Anthropologists and
Linguists // SW. Vol. II. P. 565.
** Jakobson R. Glosses on the Medieval Insight into the Science of
Language//S W. Vol. VII. P. 186.

52 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
рами и дискуссиями обнаруживается замечательное единство
целей*.
Такое единство требует диалога между его участниками.
И в самом деле, многие из работ Якобсона представляют
собой диалоги: в них содержатся ответы современникам и в то
же время призывы к дальнейшему обмену идеями. В
некоторых случаях адресат прямо упоминается. Например, Якобсон
открыто реагировал на предложение американских
структуралистов и ранних сторонников трансформационной грамматики
изучать грамматику, оставляя в стороне значение, а также на
склонность логиков сводить значение к референции или
устранять вопрос о референции из лингвистики. Однако многие его
суждения о современниках прямо не формулируются, а его
тексты обращены к прямо не названным собеседникам. Так, среди
целей его «Русского спряжения» была критика описания
русского спряжения у одного из представителей американского
структурализма**.
Якобсон никогда развернуто не обсуждал порождающую
грамматику, но лишь изредка высказывал о ней положительные
или отрицательные суждения. Начиная с конца 1960-х годов
он не высказывал открыто присутствующую у него косвенную,
имплицитную критику Халле (бывшего ученика и соавтора) и
Хомского, которые, между прочим, были его друзьями. В
целом он рассматривал их работу как главу в истории
структурализма***, причем его беспокоила их тенденция к абсолютизации
позиций и пренебрежение функциональной, прагматической,
социальной и коммуникативной основой языка. Многие его ис-
* Jakobson R. Retrospect // SW Vol. И. P. 712.
* * Matejka L. Crossroads of Sound and Meaning // International Journal of
Slavic Linguistics and Poetics. 1975. № 20. P. 105-107.
*** Подобным образом трактовали работу Хомского и Халле и многие
другие исследователи (Bierwisch M. Modern Linguistics: Its Development,
Methods, and Problems. The Hague, 1971; Holenstein E. Roman Jakobson's
Approach to Language. P. 142; Hymes D., Fought J. American Structuralism.
The Hague, 1981). Ср. также интересную характеристику
трансформационной грамматики у Якобсона (Retrospect / SW. Vol. II. P. 720): «Лингвистика
наших дней четко выявила различие между правильно оформленными
словами и кодированными матрицами предложений; так называемая
трансформационная грамматика может рассматриваться как перспективное расширение
парадигматического анализа на область синтаксиса».

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 53
следования по фонологии были ответами на доводы против его
собственной концепции, высказанные сторонниками
порождающей грамматики, а также специалистами по акустической и
артикуляционной фонетике. Как уже отмечалось, «Звуковая
форма языка» в этом смысле типична: она может отчасти
рассматриваться как ответ на «Звуковую структуру английского
языка» Хомского и Халле*, особенно в том, что касается
значения фонемы, инвариантности, маркированности и функции
различительных признаков и их акустических определений.
При этом Якобсон и Во специально старались не пользоваться
словами «фонология» и «фонологический» (терминами,
рождению которых сам Якобсон вместе с Трубецким
способствовали несколько десятилетий назад), так как считали, что значение
этих терминов было искажено порождающей фонологией, в
которой термин «фонология» недифференцированно охватывает
то, что Якобсон считал различными областями: собственно
фонологию (различение смыслов) и мор(фо)фонологию
(определение смыслов).
Во многих других его текстах также содержатся явно не
выраженные подтексты, направленные против
порождающего подхода. Так, заглавие работы «Мозг и язык», например,
диалогично. «Мозг и язык» противопоставляется «Языку и
мышлению» Хомского**: Якобсон делает акцент на
эмпирическом исследовании мозга в противоположность
непроверяемым утверждениям относительно абстрактного ума.
В статье «Лингвистика»*** Якобсон подчеркивает большую
значимость обучения по сравнению с врожденностью для
овладения языком, выступая тем самым против весомого
тезиса о врожденных идеях. В работе «Вербальная
коммуникация»**** Якобсон утверждает, что расширенное и
переопределенное понятие трансформации полезно во всех областях
лингвистики — в противоположность его ограниченному
применению в синтаксисе. Можно назвать немало подобных
примеров.
* Chomsky N.. Halle M. The Sound Pattern of English. N.Y., 1968.
** Chomsky N. Language and Mind. N.Y., 1968.
*** Jakobson R. Linguistics // SW. Vol. II.
**** Jakobson R. Verbal Communication // SW. Vol. II.

54 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
Диалог не обязательно ведется в письменной форме.
Друзья Якобсона нередко упоминают его пристрастие к дискуссии,
спору, разговорам с коллегами, студентами, другими
лингвистами, исследователями со всего мира*. Он постоянно
стремился к интеллектуальной эмпатии с другими людьми. Для него
необходимым условием успешной коммуникации было чувство
некоего интеллектуального братства. «Что нужно для
постижения языка другого? Нужно острое чувство вразумительности,
ощущение солидарности между говорящим и слушающим»**.
Наиболее очевидным проявлением этого чувства братства
было его постоянное стремление к научному сотрудничеству.
В этом смысле он тепло вспоминал Пражский кружок.
«Вспоминая страстные, бурные дискуссии, которые проверяли,
подстрекали, раззадоривали нашу научную мысль, я должен
признать, что с тех пор никогда и нигде я не был свидетелем
научных споров подобной творческой силы»***. В пражский период
Якобсон и его коллеги писали коллективные тезисы ддя
первых международных конгрессов и участвовали в этих
собраниях ученых с почти миссионерским рвением, стремясь привлечь
к своей точке зрения новых сторонников. И многие
действительно стали сторонниками их подхода. Этот научный обмен не
прекращался в течение всей его жизни. Например, во время
работы в Массачусетсом технологическом институте, когда
особенно ярко проявился интерес 'Якобсона к
междисциплинарным проблемам, он вел дискуссии и совместные семинары
с математиками, физиками, биологами, неврологами,
физиологами, психологами, теоретиками информации****.
С самого начала научной карьеры Якобсона его инициатива
и энергия помогали создавать кружки, служившие
интеллектуальному обмену, в Москве, Праге и Нью-Йорке*****,
причем он не только внес вклад в создание их общих программ, на-
* A Tribute to Roman Jakobson, 1896-1982 // M. Halle éd. Berlin,
1983.
** Jakobson R. Language and Culture // SW. Vol. II. P. 101.
*** Jakobson R. Acknowledgment and Dedication // SW. Vol. II. P. vi.
**** Ср. тексты из сборников: Roman Jakobson. Echoes of His
Scholarship; A Tribute to Roman Jakobson, 1896-1982. 1983.
***** Столь же часто Якобсон помогал основывать научные журналы: Тга-
vaux du Cercle Linguistique de Prague, Slovo a Slovesnost и Acta linguistica, на-

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 55
правленных на решительный пересмотр общепринятых
взглядов, но и был их участником и фактически — главой.
Политические события заставляли его переезжать из страны в страну, но
у него была сверхъестественная способность оставаться в
живых, когда судьба вновь и вновь вырывала его с корнем из той
почвы, где он успевал укорениться (как заметил некогда Майкл
Силверстайн). Он умел быстро наводить мосты над
разрывами в пространстве, благодаря восприимчивости к идеям
нового окружения и способности переформулировать собственные
взгляды в свете любого нового стимула. Тем самым он
способствовал созданию плодотворного климата для дискуссий и
споров.
С таким же энтузиазмом он общался с коллегами. Его
любимым собеседником, безусловно, был Трубецкой,
«проницательный, мудрый, пытливый» лингвист, диалог с которым
длился более пятнадцати лет, прежде всего — в форме
регулярной переписки. Якобсон и Трубецкой планировали написать
совместную работу по фонологии русского языка, однако из-за
разного рода проблем в конце жизни Трубецкого этот план не
осуществился*. Однако три из числа наиболее оригинальных
исследований Якобсона по фонологии были опубликованы в
приложении к французскому переводу «Основ фонологии»
Трубецкого - книги, посвященной Якобсону. И там они
диалогически взаимодействуют с двумя работами Трубецкого - по
морфонологии и по лингвистической географии.
Несколько оригинальнейших работ Якобсон написал в
соавторстве с коллегами, например с Тыняновым, Богатыревым,
Лотцем, Фантом, Черри, Халле, Леви-Строссом, Руди, Во,
Поморской. И хотя обычно он был основным автором этих
произведений, не следует преуменьшать роль соавторов как для
самого Якобсона, так и для развиваемых идей. Прогресс в науке
предполагает обмен идеями и творческой энергией.
Наряду с обменом идеями в безличной коммуникации, в
работах Якобсона идет внутренний диалог: области его
исследований - не отдельные острова, они помогают друг другу. То, что
ходясь в Праге, Word в Нью-Йорке, International Journal of Slavic Linguistics
and Poetics в Кембридже (Масс).
* Подробнее об этом см.: Viel M. La notion de «marque» chez Trubetzkoy
and Jakobson: un épisode de l'histoire de la pensée structurale. Paris, 1984.

56 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
он узнавал из окружения, и то, что он знал из других областей
(науки или искусства), вдохновляло его при исследовании
конкретного объекта (и наоборот). Так, метрику нельзя отделять
от фонологии; маркированность в морфологии параллельна
маркированности в фонологии; концепция бинаризма, теория
коммуникации и генетика бросают свет друг на друга; афазия в
ее прогрессировании связана с вопросом об овладении языком
у детей, а также с теорией тропов и т. д. Развитие теории и
эмпирические наблюдения подпитывают друг друга. А потому
труды Якобсона порождают чувство интегрированное™,
взаимосвязанности, непрерывности. В структурном плане это единое
целое. Вопросы, на какое-то время отставленные в сторону,
вновь подвергаются исследованию, уже данные ответы
формулируются заново. Темы, к которым Якобсон был прочно
привязан*, возникают вновь и вновь, как нити, связывающие всю его
мысль**. Они постоянно переосмысливаются и
переоцениваются, причем их значимость утверждается заново, хотя некоторые
специальные термины (такие как «фонема», «признак»,
«маркированность») обманчиво кажутся теми же самыми.
Эта верность концептуальным основаниям работы (и
традиции) вовсе не означает консерватизма или стагнации. Якобсон
никогда не сопротивлялся изменению: он верил в
современность и был с ранней молодости связан с авангардом в
искусстве. Приверженность принципам, которые управляют языком
и наукой о языке гарантирует надежные основания для
обогащения и инноваций и защищает науку от поверхностности.
«Обновление плодотворно лишь тогда, когда оно идет рука об
руку с традицией», - пишет Якобсон, цитируя
Стравинского, и продолжает: «Живая диалектика желает, чтобы
обновление и традиция развивались одновременно и содействовали
друг другу в этом процессе»***. Этот принцип находит
обширное подтверждение в творческой деятельности Якобсона. На-
* Jakobson R. My Favorite Topics.
** Некоторые темы (особенно язык и поэзия) сопровождали его всю
жизнь и постоянно пересекались, иные возникали и потом уходили в тень
(например, кино и музыка, изучение эпоса, средневековая чешская культура,
мифология).
*** Jakobson R. Glosses on the Medieval Insight into the Science of
Language// SW. Vol. VII. P. 186.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 57
пример, идея языкового знака, сформулированная уже в
философии стоиков, обновленная Соссюром, переосмысленная
Якобсоном и обогащенная его прочтением Пирса, привела к
признанию глубинной семиотической природы языка.
Убеждение в том, что различительные признаки следует определять на
основе восприятия, а не артикуляции, и что все они основаны
на бинарных оппозициях, занимала Якобсона в течение многих
лет, прежде чем современные средства акустического анализа
смогли подтвердить точность его ранних интуиции.
Для Якобсона чистых революций не существует:
«Никакая революция, сколь бы радикальной она ни была, не
отменяет эволюционной непрерывности»*. Эволюция
лингвистики свидетельствует о тех же явлениях, что и история языков.
Для них обеих характерны конвергенция и дивергенция
между индивидами и группами, динамика и статика (как в данный
момент времени, так и на протяжении длительного периода),
непрерывность и изменение. В целом наука есть диалог, а не
ряд монологов**; творчество возникает в результате
совпадения многих факторов: традиции, междисциплинарных
перспектив, научной дружбы и верности собственному пути.
Наследие Якобсона в лингвистике и связанных с нею
областях
Его труды переводили, пересказывали, перед ними
преклонялись, их критиковали... Они образуют часть
интеллектуальной истории нашего времени***.
Не удивительно, что Якобсон - с его широтой и глубиной
познаний, с его блестящим воображением, оригинальностью
свершений, с его интернационализмом - оказал значительное
влияние на лингвистику и другие области познания по всему
миру. Вклад Якобсона стал теперь устойчивой частью амери-
* См. об этом: Jakobson R. Linguistics. Revised version // SW. Vol. II.
P. 655-696.
** Jakobson R. La Scuola Linguistica di Praga // SW. Vol. II. P. 539.
*** McLean H. A Linguist among Poets // Roman Jakobson: What He
Taught Us / International Journal of Slavic Linguistics and Poetics. 1983. № 27
suppl. P. 18.

58 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
канских и европейских взглядов на язык. Будучи одним из
ведущих участников обновления лингвистики, которое началось
в 1870-х годах, он расширил ее перспективы, наметив перед
ней новые направления и уточнив ее сферу*. Как отметил Пол
Кипарски: «Один из критериев господствующей роли Романа
Якобсона в лингвистике заключается в том, что его труды
определили саму ее область»**.
Влияние Якобсона одновременно и прямое и непрямое.
Прямое - в том смысле, что ученые явным образом это признают,
что они непосредственно работают с якобсоновскими
теоретическими понятиями или же, в более общем смысле,
считают себя сторонниками взглядов Пражского кружка***.
Например, многие приверженцы структурализма признают роль
Якобсона не только в изобретении самого этого термина, но и в
определении некоторых его основных принципов****.
Характерно, что даже те лингвисты, кто, вслед за Якобсоном,
отвергает узко структуралистскую перспективу (например,
социолингвисты, функционалисты и сторонники порождающей
грамматики), впитали многие его идеи. Во многих случаях,
однако, отзвуки якобсоновского творчества менее заметны, их
сложнее проследить. Некоторые понятия и открытия Якобсона
в наши дни столь глубоко укоренились в самих теоретических
основах современной лингвистики, что они считаются
общепринятыми и самоочевидными. Так, широко распространенные
понятия признака, бинарных оппозиций, маркированности,
избыточности, универсалий стали интеллектуальной собствен-
* Stankiewicz E. The Major Moments of Jakobson's Linguistics //
Pomorska K. et al., eds. On the Generation of the 1890s... R 81-94.
** Kiparsky P. Roman Jakobson and the Grammar of Poetry // A Tribute to
Roman Jakobson, 1896-1982. P. 27.
*** См. Friedrich R (рукопись) — это список американских ученых,
испытавших влияние идей Пражского кружка: в нем есть лингвисты, антропологи,
слависты и фольклористы.
**** Тезисы к Первому Международному лингвистическому конгрессу
(Quelles sont les méthodes les mieux appropriées à un exposé complet et pratique
de la phonologie d'une langue quelconque?) уже давно рассматриваются как
момент «официального рождения европейского структурализма» (Malm-
berg В. Linguistique européenne et linguistique américaine à la lumière du
débat actuel // Moderna sprâk. 1973. № 67. R 366). Дискуссия о роли
Якобсона в структурализме была весьма широкой.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 59
ностью даже начинающих лингвистов, хотя при этом не всегда
осознается, что они были созданы или развиты именно в трудах
Якобсона.
Далее мы сначала покажем самые прямые воздействия
Якобсона, особенно на американскую лингвистику последней
четверти века, а затем кратко рассмотрим его влияние на
другие дисциплины*. Мы выделяем три группы подходов в
лингвистике, вдохновлявшейся идеями Якобсона: 1 ) функциональный
взгляд на язык, 2) поиск универсалий, 3) анализ предельных
составляющих**.
Функциональный взгляд на язык
Рассматривая язык как целостность отношений, как
многофункциональное коммуникативное орудие, Якобсон резко
возражал против редукционизма в языковедении, против
«жесткого ограничения исследований»***. По его мнению, лингвисты
не должны отказываться от исследования синхронии (как это
делали младограмматики), не должны избегать изучения
семантики (как это делали американские структуралисты) или
же устранять семантику из области синтаксиса (как это
делали ранние представители трансформационной грамматики).
Не следует преувеличивать значение языка за счет речи (как
у Соссюра) или языковой компетенции за счет использования
языка (как у Хомского). Более того, не следует
сосредоточиваться только на когнитивной или референциальной функции
языка в ущерб другим исконным его функциям (такова
слабость многих современных подходов в языкознании).
* Мы не будем здесь обсуждать то значительное влияние, которое
оказал Якобсон на славянское языкознание (некоторые утверждают, что он
практически в одиночку создал его в США).
** Мы убедимся в том, что как отрыв лингвистики от других областей,
так и расчленение ее на различные подразделы до известной степени
искусственны. Об этом особенно явно свидетельствуют дискуссии о поэтике как
повторяющаяся тема в наших обсуждениях анализа речи и текста, но также
социолингвистика, этнолингвистика, антропологическая лингвистика;
литературоведение, поэтика, семиотика.
*** Jakobson R. Retrospect // SW Vol. II. P. 712.

60 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
Этот холистический и целеориентированный взгляд на язык,
характерный для Якобсона и Пражского кружка, открыл дверь
функционалистским подходам (например, у Андре Мартине,
которого можно считать «пражанином», или же Майкла Хол-
лидея), а также способствовал подъему функционализма в
американской лингвистике. В более общем смысле такой подход
содействовал развитию тех видов языкознания, которые
считают объектом высказывание шире предложения, принимая при
этом во внимание как лингвистический контекст, так и
реальное жизненное окружение. Тем самым прагматика учитывает
все компоненты речевого события и различные типы
контекстуальных параметров. Анализ дискурса (лингвистика текста)
исследует целостные тексты с точки зрения их построения,
стиля, цели. В учебниках по этим дисциплинам утверждается, что
элементы языка нельзя описать вне зависимости от их
окружения в широком смысле слова или же от целей, которым они
служат в человеческом общении. Как в самих этих учебниках, так
и в более специальной литературе цитируется «Лингвистика
и поэтика»; якобсоновские анализы поэтических текстов
упоминаются и при иллюстрации использования лингвистических
методов в анализе текстов. Его труды повлияли также на
применение лингвистических методов в исследовании литературы.
В эпохальной работе о шифтерах Якобсон показал, что
грамматика зависима от контекста, что код (язык) и сообщение
(речь) взаимозависимы, так что семантика и прагматика
являются взаимодополнительными (!) аспектами одного и того же
явления. Категория шифтера и дополняющее его понятие дейк-
сиса по-прежнему используются в морфологии глагола и
других частей речи, причем осмысляются и результаты их
применения. Дихотомия между событием речи и событием, о котором
идет речь, также была подхвачена исследователями. Наконец,
якобсоновский акцент на том, что грамматические категории
необходимо лежат в основе любого использования языка — не
только обычной повседневной речи, но — еще весомее —
также и поэзии, привел современных теоретиков к исследованию
гипотезы Сепира-Уорфа применительно к поэтическому
значению.
Работа Якобсона о грамматическом значении,
иллюстрирующая взаимозависимость инвариантности и вариативности,
также вызвала отклики. Понятие инвариантности (общее
значение) оказалось особенно продуктивным для исследования

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 61
грамматической и лексической семантики*. Якобсоновские
статьи по морфологии породили и другие исследования в этой
области. В частности, работы, посвященные общей теории
падежа и русской падежной системе, стимулировали
интенсивный поиск других примеров, многочисленные дискуссии и
развитие самой теории падежа, а описание глагольных времен и
видов заложило основы исследования взаимосвязей времен и
видов глагола с синтаксисом, дискурсом и лексикой.
Работа в области прагматики привела лингвистов к
исследованию границ их дисциплины с соседними полями
антропологии, социологии, мифологии, филологии и философии - в
духе подлинной якобсоновской междисциплинарное™.
Например, М. Силверстайн, изучавший использование индексальных
элементов речи (таковы личные местоимения с указанием на
род, термины родства и т. д.) для характеристики социальных
отличий и других нереференциальных понятий, показал, что
«"прагматический" анализ речевого поведения — в традиции,
простирающейся от Пирса к Якобсону, — может объяснить
связь языка с культурой»**. Работа в области «метапрагмати-
ки» («отчет об использовании языковых форм»***) была
стимулирована якобсоновским различением между шифтерами и
нешифтерами, а также дифференциацией между метаязыковой
и референциальной функциями языка. Якобсоновский акцент
на значимости метаязыка (особенно парафраз, определений,
переводов)стимулировал исследования в этой области
семантики.
В сегодняшней прагматике явно присутствует пирсовское
течение, причем именно Якобсон помог лингвистам открыть
для себя Пирса и использовать его идеи в своих исследованиях.
Помимо индексальности, иконичность и пределы
произвольности языкового знака стали важными современными темами,
* См. материалы конференции «Новые перспективы в грамматике:
инвариантность и вариативность», проведенной в Нью-Йоркском
университете в честь Якобсона (см.: New Vistas in Grammar: Invariance and Variation /
Waugh L. R., Rudy S., eds. Amsterdam, 1990).
** SilversteinM. Shifters, Linguistic Categories, and Cultural Description//
Meaning in Anthropology. Albuquerque. 1979. P. 11-12.
*** Caton S. Contributions of Roman Jakobson // Annual Review of
Anthropology. 1987. № 16. P. 249.

62 Л. Во, М. Монвил-Бёрстон
подталкивающими к новым исследованиям в синтаксисе,
морфологии и фонологии. Некоторые описания в лингвистике (и
поэтике) делались на основе последовательно семиотической
точки зрения.
Якобсон считал упрощением и угрозой целостности
лингвистики представление о языковой структуре как клеточной
(модулярной) конструкции с четко расчлененными компонентами
(фонетика, фонология, морфология, синтаксис, семантика).
Равным образом акцент на изучении какого-то одного члена
дихотомий (таких как код—сообщение, диахрония—синхрония,
сходство-смежность, субституция—комбинация) разрушает,
по мнению Якобсона, фундаментальную
взаимодополнительность обоих членов*. Якобсон славился умением изобретать
формулы, содержащие оксюмороны, такие как «поэзия
грамматики и грамматика поэзии», «динамическая синхрония»,
«автономия и интеграция», чтобы подчеркнуть необходимость
примирения противоположностей, синтезирования внутренних
дуализмов языка**.
В частности, Якобсон боролся против якобы заранее
заданного господства первого члена в соссюровскои дихотомии
язык-речь. Он считал ошибочным рассмотрение «идеального
говорящего-слушающего в совершенно гомогенном речевом
сообществе»*** как существенной задачи лингвистической
теории. Он ясно показал, что язык на самом деле предлагает
говорящим разнообразные субкоды (речевые стили), которые
имеют равные права на исследовательское внимание. Тем
самым он помог расчистить дорогу для прихода
социолингвистики****. Один из первых социолингвистов, Уриэль Вайнрайх,
* Jakobson R. Retrospect // SW. Vol. II. P. 717.
** Pitkin H. Jakobson's Contributions to American Linguistics //
Armstrong D., Schooneveld С van, eds. Roman Jakobson: Echoes of His Scholarship.
P. 360.
*** Chomsky N. Aspects of the Theory of Syntax. Cambridge, 1965.
P3.
**** Следует упомянуть здесь и о собственном вкладе Якобсона в
социолингвистику, см., например: Jakobson R. The Beginnings of National Self-
Determination in Europe // SW. Vol. VI; Jakobson R. The Byzantin Mission to
the Slavs //SW. Vol. VI.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 63
учился у пражан*, а Уильям Лабов учился у Вайнрайха. Вайн-
райх, Лабов и Херцог утверждают, что «порождающая модель
описания языка как гомогенного объекта является ненужно
нереалистичной и представляет собой шаг назад от
структурных теорий, способных согласовывать факты упорядоченной
гетерогенности»**. Парадоксальное якобсоновское сочетание
«динамическая синхрония» подчеркивает тот факт, что
исторические изменения возникают в результате пространственных
и социальных вариаций и что изучение социальных диалектов
может пролить свет на лингвистическую эволюцию.
Творчество Лабова и его последователей основано как раз на этих
предпосылках. Как заметил Джозеф Эррингтон: «Якобсон
показал, быть может, яснее, чем кто-либо другой, что синхронный
анализ не нуждается в статическом рассмотрении и не должен
рассматриваться как "статический"»***.
Этнография коммуникации тоже вдохновлялась
многофункциональной перспективой подхода к коммуникации,
предложенной Якобсоном****. Его схемы речевого события, речевых
компонентов и функций считались практически доказанными и
становились основой для дальнейших разработок в этой
области. Они остаются центральными в изучении речевого
взаимодействия*****. Делл Хаймс, ссылаясь на Якобсона, ставит
условием построения этнолингвистической теории «всю
целостность коммуникативных навыков» в сообществе и
осознание того, что языковые ресурсы любого человека, бегло
говорящего на том или ином языке, представляют собой «ар-
* В диссертации «Languages in Contact», написанной при
Колумбийском университете (опубликована в 1953), Вайнрайх в разделе
«Благодарности» выражает признательность своему учителю Мартине, а также Якобсону
и Джозефу Гринбергу.
** Weinreich U., LabovW, HerzogM. Empirical Foundations for a Theory
of Language Change // Directions for Historical Linguistics. Austin, 1968.
P. 100.
*** Errington J. J. On the Nature of the Sociolinguistic Sign: Describing
Japanese Speech Levels// Semiotic Mediation: Sociocuitural and Psychological
Perspectives. Orlando, 1985. P. 20.
**** Caton S. Contributions of Roman Jakobson // Annual Review of
Anthropology. 1987. № 16. P. 251.
***** Beeman W. Language, Status, and Power in Transition. Bloomington,
1986. P 21.

64 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
тикулированную систему» субкодов*. Хаймс отмечает, что
этнография коммуникации вдохновляется «постоянной
тенденцией лингвистики, направленной к изучению всей
сложности языка в терминах того, что Пражский кружок... именовал
"функционально-структурным анализом", а Якобсон теперь
называет "моделью средство - цель"»**. Кстати, влиятельная
работа Хаймса по этнографии речи основана на работе
Якобсона «Лингвистика и поэтика» и ему посвящена***. Всякий,
кто использовал Хаймсову схему речевого события и
сопутствующих ему функций или же дальнейшие разработки этой
схемы в последующих работах Хаймса, оказывался тем самым
в долгу у Якобсона****.
Представители антропологической лингвистики — те, кто
усваивал функционально-прагматическую перспективу
одновременно с интересом к фольклору, поэтике (устные традиции)
и анализу дискурса, - фактически продолжали и развивали
идеи Пражского кружка. Например, Пол Фридрич*****
признает плодотворное влияние работ Якобсона; Ричард
Бауман****** хвалит Якобсона за его целостное видение
социального и поэтического при изучении устной литературы. Есть
исследователи, которых Якобсон вдохновлял на расширение
диалогического подхода к культуре*******. Заслугу Якобсона
видят также в том, что он показал необходимость
имманентного анализа устных текстов, верного «духу» локальной тради-
* Hymes D. Directions in (Ethno-)Linguistic Theory // American
Anthropologist. 1964. Vol. 66. № 3. Part 2. P. 42.
** Ibidem. P. 6.
*** См.: Hymes D. The Pre-War Prague School and Post-War American
Anthropological Linguistics // The Transformational Generative Paradigm and
Modern Linguistic Theory / Ed. KoernerE. Amsterdam, 1975. P. 331-383.
**** Hymes D. Homage and Reminiscences // A Tribute to Roman
Jakobson, 1896-1982. P. 62.
***** Friedrich P. The Symbol and Its Relative Arbitrariness (1975) //
Language, Context, and the Imagination. Stanford, 1979.
****** Bauman R. Verba! Art of Performance. Rowley, Mass.: Newbury
House, 1977. P. 3; Idem. Story, Performance, and Event: Contextual Studies in
Oral Narrative. Cambridge, 1986. P. 2, 112.
******* Ср.: Tedlock D., Mannheim В. The Dialogic Emergence of Culture.
Urbana, 1995.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 65
ции. Этот тип анализа прямо связан с современными задачами
таких областей, как этнопоэтика. Решающее значение имеет
при этом якобсоновское понятие архитектоники поэтического
текста или, иначе, иерархической структуры, основанной на
параллелизмах.
Интерес к исследованию параллелизмов в различных типах
дискурса также можно отнести на счет Якобсона. Эдел Берлин*
считает, что якобсоновский подход, предлагающий объемный
цельный взгляд на параллелизмы, плодотворнее и влиятельнее
всех остальных. Понятие параллелизма оказывается значимым
при изучении библейских текстов, а также народных устных
повествований — поначалу у американских индейцев, а затем и
шире. Фактически оно привлекло внимание антропологов,
изучающих фольклор туземных обществ. Кроме того, было
показано, что принцип эквивалентности может иметь
фундаментальное значение при изучении устного повседневного нарра-
тива в любом обществе**.
Как указывает сам Якобсон в одном из «Ретроспективных
обзоров»***, прикладная лингвистика, достигшая в последнее
время огромного прогресса, может рассматриваться как
«естественное и предсказуемое порождение» концепции языка как
целенаправленной деятельности. Улучшение человеческого
общения - это основание языкового планирования, языковой
политики, коммуникативной инженерии, языковой
педагогики. Относясь с уважением к этим педагогическим практикам,
мы не можем не отметить все возрастающий успех
коммуникативного подхода, который берет за основу целостный взгляд
на обучение языкам и рассматривает обучение второму языку
как единый процесс, имеющий лингвистические, когнитивные,
социальные аспекты****. Ученые считают, что при изучении
языка важно не только овладеть языковым кодом, но также
* Berlin A. The Dynamics of Biblical Parallelism. Bloomington, 1985.
R IX, 7.
** Hymes D. In Vain I Tried to Tell You: Essays in Native American
Ethnopoetics. Philadelphia, 1981.
*** Jakobson R. Retrospect // SW. Vol. II. P. 719.
**** Ср. понятие «коммуникативной компетенции» в: Hymes D. Models
in the Interaction of Language and Social Life // Idem. Explorations in
Sociolinguistics. Philadelphia, 1974.

66 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
осознать практическую значимость эмотивной, конативной и
фатической функций, а также прагматического и социального
факторов.
Хотя Якобсон никогда ничего не писал по проблемам
собственно прикладной лингвистики, его теоретические статьи по
морфологии русского языка использовались и используются
при составлении учебных пособий. В заключении к «Русскому
спряжению» Якобсон утверждает, что правила,
сформулированные им применительно к русскому спряжению, могут быть
представлены в доступной форме и использованы для
педагогических целей. Он интересовался и вопросами орфографии. Так,
в одной из статей он обсуждает недостатки русской
орфографии и делает ряд предложений по ее улучшению*, а в другой**
предлагает различные схемы транскрипции русской кириллицы
латинскими буквами.
В другой области прикладной лингвистики, в теории
перевода, якобсоновская статья «О лингвистических аспектах
перевода» определяет деятельность перевода как интерпретацию
одного знака посредством другого, а не просто как нахождение
межъязыковых эквивалентов. Вслед за Якобсоном Юджин
Найда*** разделял общее поле перевода на три части: внутри-
лингвистический перевод (парафраза), межлингвистический
перевод (или собственно перевод) и межсемиотический
перевод (транс мутация, переход из одной семиотической системы в
другую).
Поиск универсалий
Якобсон часто, упорно и глубоко критиковал теории языка,
которые удовлетворялись механическим перебором отдельных
элементов (таково, например, учение младограмматиков,
реакцией на которое и стало рождение структурализма) или же
ограничивались чистым наблюдением, описанием и
классификацией схем тех или иных языков (таков, например, американский
* IviC P. Roman Jakobson and the Growth of Phonology // Linguistics.
1965. № 18. P. 75.
** Якобсон Р. О латинизации международных телеграмм на русском
языке // SW. Vol. I.
*** Nida E. Toward a Science of Translating. Leiden, 1964. P. 3.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 67
структурализм). Когда Якобсон приехал в Америку, в ней было
мало интереса к абстракциям или обобщениям относительно
языка. Считалось, что такие обобщения неясны, ненаучны или
даже ложны, что они выводят нас за рамки языкознания; при
этом нередко приводилось утверждение Мартина Джоза о том,
что «языки могут отличаться друг от друга беспредельно и
непредсказуемым образом»*.
Напротив, Якобсон настойчиво подчеркивал необходимость
выявления «внутренней логики» языковых структур и
«поиска словесных законов, управляющих всеми системами»**. Его
мысль постоянно движется от эмпирии к обобщению, от
частного к универсальному, от случайного к постоянному и затем -
в обратном направлении***. Это движение обеспечивается
стержневыми принципами инвариантности и относительности.
Якобсон считал, что его собственный интерес к внутренним и
универсальным свойствам языка разделяет вся современная
лингвистика, независимо от конкретных учений,
разновидностей, убеждений. Так, он видит определенную
эквивалентность между «объяснительной адекватностью» в
порождающей грамматике и «выявлением и интерпретацией всей сети
отношений», к которым стремился пражский
структурализм****. Хомский***** считает, что между его собственной
лингвистической программой и направленными на обобщение
взглядами Якобсона имеется фундаментальная конвергенция.
По словам Хомского, для Якобсона «лингвистика была наукой,
которая стремилась обнаружить в реальном мире нечто
фундаментальное, реальное и инвариантное - нечто аналогичное,
скажем, законам физики... Задачей лингвистики было открытие
объяснительных принципов»******.
* Joos M., ed. Readings in Linguistics I. N.Y.: American Council of
Learned Societies, 1957. P. 96.
** Jakobson R. Retrospect // SW. Vol. II. P. 713.
*** Cm. MuljaoicÉ. Phonologie historique et phonétique//ArmstrongD.,
Schooneveld C. van, eds. Roman Jakobson: Echoes of His Scholarship. Lisse,
1977. P. 312.
**** Jakobson R. Retrospect // SW. Vol. II. P. 713.
***** Chomsky N. Homage and Reminiscences // A Tribute to Roman
Jakobson, 1896-1982. P. 82.
****** См. также Lyons J. Noam Chomsky. Middlesex, England, 1970.
R 126; Fischer-Jorgensen E. Trends in Phonological Theory: A Historical
Introduction. Copengagen, 1975. P. 49.

68 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
Эта точка зрения особенно ярко проявляет себя в «Детском
языке, афазии и фонологических универсалиях»: эта работа
признана одной из самых оригинальных у Якобсона, оказавшей
на многих влияние. Эта монография была поистине
революционной, потому что в ней представлены смена перспективы
лингвистического анализа, сдвиг от частного и особенного к
общему и универсальному. Тем самым она стала «отправной
точкой новой эры в лингвистике»*. Эта работа подчеркивала
значение языковых универсалий, подтвержденное как в
процессе овладения языком, так и в плане сравнительной
типологии языков.
Тем самым широко распространенное в наши дни движение,
которое изучает универсальные свойства языка в виде
«универсальной грамматики» и «языковыхуниверсалий»,
оказывается во многом в долгу перед Якобсоном. МакКоули** отмечает,
что лишь после контакта с Якобсоном и совместной
работы с его учеником и соавтором Халле Хомский в полной мере
осознал объяснительную силу универсалий и их отношение к
процессу овладения языком; лишь после этого он принялся
за установление универсальных ограничений, налагаемых на
грамматические формы. Другое направление изучения
универсалий, представленное во многих работах Гринберга и его
коллег***, анализирует конкретный материал, взятый из самых
разнообразных языков, с целью установления типологических
классификаций и открытия законов, лежащих в основе общей
структуры человеческого языка. По Гринбергу, структуралист-
* Malmberg В. Linguistique européenne et linguistique américaine à la
lumière du débat actuel // Moderna sprâk. 1973. № 67. P. 368, 370.
** McCawly J. D. Jakobsonian Ideas in Generative Grammar //
Armstrong D., Schooneveld С. van, eds. Roman Jakobson: Echoes of His Scholarship.
Lisse, 1977. P. 280.
*** Greenberg J. Universalsof Language, Cambridge, 1963. P. XIII, и др.
О развитии исследований в области универсалий и о двух современных
течениях в США (одно берет за основу порождающие механизмы, другое —
типологии) см., например: Greenberg J. Two Approaches to Language Universals
(1990) // Waugh L.R., Rudy S., eds. New Vistas in Grammar. В Европе поиск
универсалий также происходил под влиянием Якобсона; в качестве одного
из примеров среди многих других назовем группу UNITYP (ср.: Seiler H.,
Brettschneider G., eds. Language Invariants and Mental Oppositions. Tübingen,
1985).

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 69
екая презумпция отношения к языку как реляционному целому
приводит к генерализирующему подходу в типологии:
языковые свойства упорядоченным образом связаны, а их
группировки определяют типы. «На этом пути достижения
Пражского кружка немало способствовали современному увязыванию
типологии с изучением универсалий»*.
В этой области самой оригинальной идеей Якобсона было,
несомненно, понятие импликативных законов. Оно стало
стимулом к поиску импликативных отношений и универсалий во
всех областях языка, таких как порядок слов, порядок
овладения языковыми структурами у детей, применимость некоторых
трансформаций, иерархия признаков, условности
маркирования в фонологии, в правилах избыточности. Якобсон сыграл
решающую роль в открытии общего принципа, посредством
которого простая ядерная структура (например, первичный
треугольник гласных) вполне предсказуемым способом
расширяется, образуя более обширные системы (например,
различные языковые системы гласных), и потому Малмберг
называет этот принцип «законом Якобсона»**. По отношению к
общему коду этот закон в порождающей грамматике Хомского
может быть проиллюстрирован такими понятиями, как
ядерные предложения versus трансформации или же универсальная
грамматика versus отдельные языки. Этот закон действует и на
уровне субкодов, например в отношениях между разговорным
и письменным языком или между эллиптической и развернутой
речью.
Многие ученые признали значимость типологии для
исследования языковых изменений. Упорство Якобсона в
отстаивании значимости типологических вопросов для исторических
реконструкций побуждало к новым исследованиям
индоевропейской фонологической системы***. В более общем плане
многим обязана Якобсону историческая и географическая лингви-
* Greenberg J. Language Typology: A Historical and Analytical Overview.
The Hague, 1974. P. 42-43.
** См. об этом: Malmberg В. Structural Linguistics and Human
Communication. Berlin, 1963.
*** Ср.: Гамкрелидзе Т., Елизаренкова Т., Иванов В. В. Лингвистическая
теория R О. Якобсона в работах советских лингвистов // Armstrong D.,
Schooneveld С. van, eds. Roman Jakobson: Echoes of His Scholarship; Гамкре-

70 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
стика; его труды в этой области продолжают перепечатываться
во многих хрестоматиях. Плодотворную мысль о том, что
изменения всегда должны рассматриваться с точки зрения системы,
которая лежит в их основе, разделяют сейчас многие
лингвисты; можно даже считать, что она стала существенной
предпосылкой при написании учебников по исторической
лингвистике. К дальнейшим исследованиям подтолкнул и тезис о
телеологической основе языковых изменений*. Вопросы типологии
повлияли и на исследования в области ареальной лингвистики.
Джоэл Шерцер, например, начинает работу по ареальной
типологии с якобсоновского тезиса - о нашей насущной
потребности в «систематическом картировании языковых свойств по
всему миру»**, а впоследствии подчеркивает значение
принципа маркированности и правил импликации для такого
исследования. У Якобсона и Трубецкого находят «наиболее
влиятельные исследования языковых ареалов» ***.
Вскрывая тесную связь между изучением детского
развития и насущными вопросами лингвистической теории, работа
Якобсона «Детский язык, афазия и фонологические
универсалии» подтолкнула к развитию психолингвистики****. Хотя в
этой области Якобсон написал не так уж много, воздействие его
лидзе Т., Иванов В. В. Индоевропейский язык и индоевропейцы: В 2 т.
Тбилиси, 1984.
* Общее обсуждение проблемы содержится в работах: Galan F. W.
Historie Structures: The Prague School Project, 1928-1946. Austin, 1985;
Liberman A. Roman Jakobson and His Contemporaries on Change in Language
and Literature: The Teleological Criterion // Pomorska K. et al., eds. On the
Generation of the 1890s....
** Jakobson R. Implications of Language Universals for Linguistics //
SW. Vol. I; см.: Sherzer J. Areal Linguistics in North America // Sebeok T, ed.
Current Trends in Linguistics. Part 2. The Hague-Mouton, 1973. P. 749; Idem.
An Areal-Typological Study of American Indian Languages North of Mexico.
Amsterdam, 1976. P. XIII.
*** Chambers J. K., Trudgill P. Dialectology. Cambridge, 1980. P. 204.
**** Следует также отметить, что Якобсон повлиял на теоретическое
развитие психоанализа (см. в особенности работы Ж. Лакана: Lacan J. The
Language of the Self: The Function of Language in Psychoanalysis. Baltimore,
1968; Idem. On Jakobson // Gradiva 1. 1977. P. 152-160), равно как и на
исследования в психофонетике, включая изучение синестезии.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 71
трудов было чрезвычайно плодотворным. В обзоре литературы
о детском языке, вышедшей до 1941 года, Вернер Леопольд*
показал, что результаты зафиксированных индивидуальных
случаев нуждались в соотнесении и осмыслении в более общей
перспективе, что собственно и осуществил Якобсон в
монографии. Многие психолингвисты в наши дни признают, что
современные объяснения того, как дети овладевают звуками
речи, и поныне во многом зависят от трудов Якобсона. «Хотя
за последующие сорок лет многие частные моменты были
тщательно проанализированы и пересмотрены**, общие очертания
смелого якобсоновского синтеза по-прежнему находят себе
подтверждение, и это — настоящая награда за научное
открытие***.
Вслед за Якобсоном ученые, интересовавшиеся языковой
патологией, стали изучать афазию с лингвистической точки
зрения. Утверждается, что труды Якобсона, посвященные двум
аспектам языка и двум типам афазии, «стали отправной точкой
для междисциплинарных исследований афазии: с этого момента
неврологи, лингвисты и психолингвисты начали работать
вместе, а лингвистические модели стали применяться к изучению
языковых нарушений»****. Александр Лурия, который был
специалистом во многих областях, в том числе и в афазиологии,
отмечал, что якобсоновское разграничение между
нарушениями селекции и нарушениями комбинации должно
рассматриваться как фундаментальное: «Оно надежно
подтверждается современными идеями функциональной организации
* Leopold W. Roman Jakobson and the Study of Child Language //
Halle M. et al. eds. For Roman Jakobson: Essays on the Occasion of His Sixtieth
Birthday. The Hague, 1956. P. 285-288.
** В книге Якобсона и Во «Звуковая форма языка» работы Якобсона
«Детский язык, афазия и фонологические универсалии» и «Звуковые законы
детского языка и их место в общей фонологии» трактуются как «наброски»,
которые должны уточняться на конкретном материале.
*** Anderson S. R. Phonology in the Twentieth Century — Theories of Rules
and Theories of Representations. Chicago, 1985. P. 129; см. также Halle M.
Roman Jakobson // International Encyclopedia of the Social Sciences. 1979. 18.
P. 338.
**** Hecaen H. Studies of Language Pathology // Sebeok T. ed. Current
Trends in Linguistics. IX. 1972. P 591.

72 Л. Во, М. Монвил-Бёрстон
человеческого мозга»* и открывает путь «новой ветви науки...
нейролингвистике»**.
Выявление предельных составляющих
Порождение знаковых последовательностей — это
легко узнаваемое свойство языка. Якобсон, однако, считает, что
измерение знаков в линейной последовательности не должно
рассматриваться независимо от второго измерения - их менее
очевидной одновременности. Якобсон был первым, кто
провел глубинное исследование одновременно существующих
составляющих языковых элементов, от фонемы, которую он
раскладывал на различительные признаки, до значения морфем,
которое он расчленял на минимальные семантические
компоненты (semantic minima). Многие современные лингвисты
рассматривают эти открытия, особенно в фонологии, как
величайший вклад Якобсона в лингвистику***. Понятие
различительного признака называют самым важным его открытием
и - вслед за понятием фонемы - самым существенным шагом
вперед в развитии современной фонологии.
В порождающей фонологии Якобсон считается одним из
отцов-основателей, прежде всего через ученика Якобсона Халле;
ученые признают, что «из работ Якобсона унаследован
большой понятийный капитал порождающей фонологии»****.
Согласно Халле, «первым вкладом Якобсона в [генеративную]
теорию была его идея о том, что репертуар звуков данного
языка — это не случайный набор звуков речи, но высоко
структурированное собрание сущностей и что структура до известной
степени определяет, какие типы звуков могут принадлежать к
* Luria A. R. The Contribution of Linguistics to the Theory of Aphasia //
Armstrong D., Schooneveld C. van, eds. Roman Jakobson: Echoes of His
Scholarship. R 243; Idem. Language and Brain: Towards the Basic Problems of
Neurolinguistics//Brain and Language. 1.1974. P. 12.
** Luria A. R. Two Basic Kinds of Aphasie Disorders // Linguistics. 1973.
№ 115. P. 57.
*** Ср.: Robins R. H. Distinctive Feauture Theory // Armstrong D.,
Schooneveld С van, eds. Roman Jakobson: Echoes of His Scholarship. P 400.
**** Anderson S. R. Phonology in the Twentieth Century - Theories of Rules
and Theories of Representations. Chicago, 1985. P 139.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 73
репертуару данного языка»*. Самим понятием признака,
имеющего бинарную природу, мы также обязаны Якобсону. В
работе Хомского и Халле «Звуковая структура английского
языка», посвященной Якобсону, признаки, однако, не трактуются
как различительные в якобсоновском понимании. Скорее они
помогают учитывать изменения внутри слов и морфем,
определяя фонологические сегменты в абстрактных глубинных
(underlying) представлениях. При этом само понятие
глубинных представлений укоренено в тех «основных формах» (basic
forms), о которых Якобсон говорил в «Русском спряжении»**.
«Его характеристика русского спряжения, данная в 1948
году, - пишет Халле, - отчетливо признающая различия
между поверхностными и глубинными формами слов,
связанных друг с другом множеством звуковых законов, дала
существенно важную модельдля большой последующей работы»***.
Это замечание относится прежде всего к собственной работе
Халле «Звуковая структура русского языка», которая стала
отправной точкой порождающей фонологии.
Работа Якобсона «Русское спряжение» не только
вдохновила порождающую фонологию, но и послужила моделью для
морфофонологического описания морфологии глагола в других
славянских языках. Более поздние исследования морфофоно-
логии (морфофонемики) также следуют пражским подходам и
к тому же - на большом материале - свидетельствуют о
влиянии понятий Пирса, таких как иконичность и индексальность
морфологических отношений.
Проведенное Якобсоном различие между различительными
и избыточными признаками подготовило почву для более
строгого рассмотрения избыточности в языковых системах. Это
понятие было введено в порождающую фонологию и
обсуждалось как в пособиях, так и в теоретических исследованиях, хотя
* Halle M. On the Origins of the Distinctive Features // Halle M., ed.
Roman Jakobson: What He Taught Us. R 78.
** Следует также воздать должное Блумфилду: его работа «Основы
морфофонемики» (Bloomfield L. Menomini Morphophonemics // Travaux du
Cercle Linguistique de Prague. 1939. Vol. 8. P. 105— 115) очевидным образом
повлияла на автора «Русского спряжения».
*** Halle M. Roman Jakobson // International Encyclopedia of the Social
Sciences. 1979. Vol. 18. P. 339.

74 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
мысль о том, что избыточные черты служат для усиления
различительных черт, не всегда сохранялась.
Маркированность и соотнесенное с ней понятие бинарных
оппозиций, которые тесно связаны с понятием
различительных черт в мысли пражан, были интегрированы в
порождающую модель, равно как и в другие лингвистические подходы.
Понятие маркированности в наши дни используется довольно
широко, иногда в смыслах, близких ко взглядам Якобсона*.
В некоторых других работах, однако, оно употребляется в
значении, не соответствующем его первоначальному определению.
И тогда маркированность уже не обозначает обладания (или
необладания) особым фиксированным свойством у того или
иного члена оппозиции, но выступает скорее как утверждение
о естественности того или иного языкового элемента; это
понятие также часто связывают с идеями нормативности,
регулярности, предсказуемости, частоты употребления, причем все они
присутствуют и в работах Якобсона, но как нечто вторичное.
Компонентный анализ - или, иначе, расчленение
элемента на его предельные простейшие составляющие и
представление его как комбинации этих составляющих - быстро стал
обобщенной методологической моделью и был перенесен из
фонологии, а также из области грамматического значения на
другие сферы исследования. Ван Схоневелд, например,
расширил применение якобсоновской трехпризнаковой системы
русского падежа на область семантической теории, в которой
понятия признака, маркированности, дейксиса и иерархии
являются центральными и отвечают как за грамматическое, так и
за лексическое значение**. Компонентный анализ используется
также для выявления организационной структуры лексических
представлений в порождающей грамматике***, а в других
подходах служит средством описания структуры семантических
полей или терминов, относящихся к пространственным фор-
* Теоретическая дискуссия по этому вопросу представлена, например, в
работах: Andrews Е. Markedness Theory: The Union of Asymmetry and Semiosis
in Language. Durham, N.C., 1990; Waugh L.R., Lafford B.A. Markedness //
The Encyclopedia of Language and Linguistics. 1994. Vol. 5. 2378-2383.
** Schooneveld C.H. van. Semantic Transmutations: Prolegomena to a
Calculus of Meaning. Bloomington, Ind., 1977; и др.
*** Chomsky N. Aspects of the Theory of Syntax. P. 83.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 75
мам (shapes), приготовлению пищи, растительному миру,
видам вместилищ, цветовому спектру и др. Гринберг, например,
заметил, что, хотя анализ признаков как научный инструмент
имел долгую историю и за рамками фонологии, его
использование в семантике было в последнее время во многом
стимулировано фонологической моделью, которая, в конечном счете,
восходит к Якобсону*.
Понятие нуля как значимой единицы оказалось полезным
как в морфологии, так и в синтаксисе. И. Мельчук подчеркнул:
«Якобсон первым предложил общую картину всех тех
феноменов, к которым мы применяем термин "ноль". Эта картина
обеспечила надежную основу для разработки
формализованной теории нулевого знака в языке»**.
Влияние на другие дисциплины
Оценка влияния Якобсона на современную мысль была бы
неточной и не соответствующей самому духу его творчества,
если бы мы не обратились к некоторым смежным
дисциплинам, которые также привлекали его внимание, особенно к
литературе, поэтике, семиотике и социальной антропологии,
мифологии, фольклору. Как уже отмечалось, он всегда стремился
стереть воображаемые границы между лингвистикой и другими
науками, также вовлеченными в изучение социальной
коммуникации***.
С точки зрения Якобсона, надежная лингвистическая
теория должна многое в себя вмещать. Например,
литературный язык, вопреки принятым взглядам, вовсе не является для
лингвистики чем-то второстепенным: он представляет язык в
его эстетическом использовании и тем самым заслуживает ни-
* Greenberg J. The First (and Perhaps Only) Non-Linguistic Distinctive
Feature Analysis//Word. 1967. № 23. P. 215.
** Mel'cïik I. Three Main Features, Seven Basic Principles, and Eleven Most
Important Results of Roman Jakobson's Morphological Research // Roman
Jakobson. Verbal Art, Verbal Sign, Verbal Time. Minneapolis, 1985. P 196.
*** He следует забывать, что работа Якобсона в области славяноведения
была по природе типично междисциплинарной: он изучал вопросы
лингвистики, филологии, литературы, мифологии, цивилизации и культуры.

76 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
чуть не меньше внимания, чем другие применения языка. Эта
позиция приводит к исследованию свойств, характеризующих
литературу, особенно поэзию, а также способствует развитию
структурной поэтики. Наиболее оригинальные и влиятельные
аспекты якобсоновского вклада в поэтику включают
представление о произведении искусства как системе, понятие
поэтической функции в ее связях с другими использованиями языка,
выявление роли тропов, особенно плодотворная трактовка
метафоры и метонимии, изучение параллелизма как поэтического
приема, акцент на грамматике как средстве структурирования
стихотворных произведений.
Теоретические работы Якобсона «Лингвистика и поэтика» и
«Поэзия грамматики и грамматика поэзии», а также его
анализы «Кошек» Шарля Бодлера вместе с Леви-Строссом и
Шекспира с Лоренсом Джонсом упрочили его репутацию крупного
теоретика литературы*. Эти четыре работы переводились,
обсуждались, цитировались и отбирались для различных
антологий структурализма. Отметим, что исследования Якобсона по
грамматике поэзии собраны в третьем томе его собрания
сочинений; прежде всего это примеры анализа отдельных
текстов для доказательства обоснованности его метода. Его
подход к литературному анализу был с энтузиазмом воспринят и
развит во Франции**, а затем развит и в других странах. Кроме
того, Якобсон был «инициатором возвращения в Россию таких
русских фигур, как Пропп, Бахтин и Выготский: они
занимают центральное место во многих современных литературных
* Ранние работы Якобсона по поэтике уже оказали воздействие на
«новую критику» через посредство Рене Уэллека, который провел некоторое
время в Праге (см.: Wellek R. The Literary Theory and Aesthetics of the Prague
School. Ann Arbor, 1969). Якобсон работал также над стихом, метрикой и
рифмой и оказал влияние и на эти области.
** См. об этом в работах: Barthes R. Introduction à l'analyse structurale
des récits // Communications. Paris, 1966. № 8; Idem. Writing Degree Zero.
London, 1967; Idem. Avant-Propos // Cahiers Cistre. Lausanne. № 5;
Genette G. Figures. I. Paris, 1966; Idem. Figures. II. Paris, 1969; Idem. Figures.
III. Paris, 1972; Greimas A. J. Sémantique structurale. Paris, 1966; Idem. Du
sens: Essais sémiotique. Paris, 1970; Utaker A. On the Binary Opposition //
Linguistics. 1974. № 134. P. 73-93; TodorovTz. Poétique générale
//Armstrong D., Schooneveld С van, eds. Roman Jakobson: Echoes of His Scholarship.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 77
теориях»*. Таким образом, можно сказать, что он был
источником не только структуралистского, но и других современных
направлений в литературной теории. Его теория функций,
изложенная в «Лингвистике и поэтике», стала краеугольным
камнем структуралистской стилистики, а во Франции под
сильным его влиянием развивалась новая риторика так называемой
Группы р**.
Якобсон также способствовал развитию семиотики как
самостоятельной дисциплины: его называют «главным
"катализатором" современного "всплеска семиотики"»***. Две его
программные работы**** и две статьи по более специальным
вопросам***** существенны для семиотического исследования,
потому что в них обсуждаются свойства всех знаковых систем
и выдвигаются базовые предпосылки, которые служат
основанием семиотики. Семиотика прочно укрепилась в 1960-е и
1970-е годы в Америке, где она также испытывала влияние
трудов Пирса, главным образом через содействие Якобсона.
Якобсон способствовал продвижению семиотики в Европе,
особенно во Франции и Италии, причем этому помогли разные
обстоятельства: интерес к якобсоновскому изучению
литературы, тот факт, что многие семиотики одновременно были и
теоретиками литературы (Р. Барт, Ж.-К. Коке, А. Ж. Греймас,
Ю. Кристева, У. Эко), а также совместная работа Якобсона с
Леви-Строссом. Творчество Якобсона оказало влияние и на
возникновение семиотики как научной дисциплины в
Советском Союзе. Идеи Якобсона стимулировали семиотические
* Sussex R. The Jakobson Inheritance. Рукопись; Clark К., Holquist M.
Mikhail Bakhtin. Cambridge, 1984. P. 331-332.
** Groupe u ( J. Dubois, F. Edeline, J. Klinkerberg, P. Minguet, F Pire,
H.Trinon). A General Rhetoric. Baltimore, 1981.
*** Eco U. The Influence of Roman Jakobson on the Development of
Semiotics //Armstrong D., Schooneveld C. van, eds. Roman Jakobson: Echoes
of His Scholarship. P 141; см. также Pomorska К. Roman Osipoviö Jakobson //
Handbook of Russian Literature. New Haven, 1985. P. 208, и др.
**** Jakobson R. Linguistics. Под заглавием: Linguistics in Relation to
Other Sciences // SW. Vol. II; Jakobson R. Linguistics in Relation to Other
Communication Systems // SW. Vol. II.
***** Jakobson R. Two Aspects of Language and Two Types of Aphasie
Disturbances // SW. Vol. II; Jakobson R. Quest for the Essence of Language //
SW. Vol. II.

78 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
исследования во многих областях человеческой деятельности,
включая моду, еду, архитектуру, мебель, кино, живопись.
Работы Якобсона по семиотике получили отклик в экономике,
математике, особенно теории катастроф, в теории коммуникации, в
философии, особенно феноменологии.
Якобсон оказал значительное влияние на антропологию.
В американской антропологии в целом особенно
плодотворными оказались три конвергентные идеи Якобсона: обращение
к структуре поэтического текста, изучение тесных связей
между поэзией и мифологией и выяснение отношений между
дискурсом и культурным контекстом. Его работы, посвященные
отношениям между славянскими языками и культурами, стали
источником вдохновения для ряда представителей культур-ан-
тропологии и фольклористики.
Однако наиболее сильное влияние Якобсон оказал на
структурную антропологию — область, связанную с именем
Клода Леви-Стросса и такими его работами, как «Первобытное
мышление», «Структурная антропология» и др. Леви-Стросс
считал себя учеником Якобсона и неоднократно признавал
свой долг перед ним — начиная с того момента, когда он
начал посещать лекции Якобсона в Нью-Йорке в 1942 году*.
Именно тогда, по его словам, «идеи структурной лингвистики
стали для него откровением»**: он обнаружил богатейшие
возможности, которые она давала для изучения общества.
Лингвистика, писал Леви-Стросс, «несомненно сыграет в науках
об обществе ту же обновляющую роль, какую ядерная физика
сыграла в физических науках»***. В леви-строссовском
изучении терминов родства присутствуют различные якобсоновские
темы и понятия: система и структура отношений, законы
совместимости и несовместимости, типология, телеология,
инвариантность отношений, бессознательная природа социальной
* См.: Lévi-Strauss С. Préface // Jakobson R. Six leçons sur le son et le
sens. Paris, 1976; Idem. Homage and Reminiscences // A Tribute to Roman
Jakobson, 1896-1982. P. 70-71; Idem. Roman, mon ami // Le Nouvel
Observateur 1985. Vendredi, 1 février.
** Lévi-Strauss С Préface // Jakobson R. Six Lectures on Sound and
Meaning. Cambridge Mass. 1978. P. XL
*** Lévi-Strauss C. Structural Analysis in Linguistics and Anthropology
( 1945) // Idem. Structural Anthropology I. N.Y., 1963. P. 32.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 79
структуры, применение математики в структурном анализе и
компонентный анализ, все это мы видим в его статьях из
сборника «Структурная антропология». Пражский структурализм
стремился выявить связи между фактами, которые, на первый
взгляд, были лишены какой бы то ни было упорядоченности,
тогда как лингвистические и культурные явления, казалось,
имели общую внутреннюю природу, которая побуждала к
применению в их исследовании сходных методов. (Но тут есть и
существенные различия: такие понятия, как функция,
гетерогенность и подсистема, гораздо менее важны для Леви-Стросса,
чем для Якобсона.)
Подобно фонемам и различительным признакам,
компоненты социального поведения являются элементами системы
отношений*. «Анализ способов приготовления пищи у Леви-
Стросса является образцовым примером применения якоб-
соновского метода в антропологии, так как он считает, что
приготовление пищи, подобно языку, тоже основано на
глубинной системе различительных признаков и значащих
оппозиций, и помещает различные способы приготовления пищи и
различные типы конечных продуктов на две пересекающиеся
оси - природа versus культура и нормальное versus
трансформированное, - чтобы в результате прийти к "кулинарному
треугольнику", который аналогичен якобсоновскому
"треугольнику фонем"»**.
Бинаризм и различительные признаки вошли в леви-строс-
совский структурализм вместе с четкими ссылками на
Якобсона. Универсум сказки «определяется постепенно, в процессе
расчленения на пары оппозиций, по-разному соединенных
внутри каждого персонажа, который вовсе не является отдельной
целостностью и представляет собой пучок дифференциальных
элементов, подобно фонеме, по мысли Романа Якобсона»***.
Идеи Якобсона были плодотворными также в изучении
мифов первобытного мышления. Леви-Стросс пользовался
понятием инвариантности в поиске универсалий в мифологии и
* Lévi-Strauss С. Structural Anthropology II. Lnd., 1968. P. 46.
** Glucksmann M. Structural Analysis in Contemporary Social Thought:
A Comparison of the Theories of Claude Levi-Strauss and Louis Althusser.
London, 1974. P. 63.
*** Lévi-Strauss С. Structural Anthropology. II. P. 135.

80 Л. Во, M. Монвил-Бёрстон
утверждал, что большое разнообразие мифов в мировых
культурах можно свести к небольшому числу основных
повторяющихся значащих элементов, называемых мифемами. Он также
использовал якобсоновскую дихотомию сходство—смежность:
миф, с одной стороны, расчленяется на линейно связанные
элементы (метонимия), а с другой стороны, является
представлением по аналогии (метафора)*. А метафора в последнее
время поистине стала «ключом к объяснению культуры»**.
Антропологическая теория и социально-культурная и
лингвистическая антропология, подобно другим областям, на
которые повлияла структурная антропология, испытали - в том
или ином смысле - большое влияние трудов Леви-Стросса.
Учитывая воздействие Якобсона на Леви-Стросса, можно
сказать, что многие представители лингвистической и
социальной антропологии оказываются, говоря словами Эдмунда
Лича, «в большом долгу перед Якобсоном, даже если это
родство и не прямое»***. Подобным образом оно не является
прямым и в структурной социологии, представители которой
подчас признают влияние Леви-Стросса. Хейден Уайт в работе о
метаистории**** обсуждает идеи Якобсона — прежде всего те, с
которыми мы встречаемся в «Лингвистике и поэтике» или в
«Fundamentals of Language» (вместе с M. Халле) - отчасти в
связи с Леви-Строссом.
Заключение
Якобсон, его идеи и его достижения породили огромное
количество исследований и начиная с 1950-х годов получили ши-
* Более того, посредством той же самой дихотомии Леви-Стросс в
«Сыром и вареном» (из четырехтомника «Мифологичные») объяснил
наличие эквивалентности между некоторыми наборами оппозиций, касающихся
пищи (типа съедобный-несъедобный) и других культурных порядков (свой-
чужой) в разных культурах.
** Caton S. Contributions of Roman Jakobson // Annual Review of
Anthropology. 1987. № 16. P. 252.
*** Leach E. Roman Jakobson and Social Anthropology // A Tribute to
Roman Jakobson, 1896-1982. P. 10.
**** White H. Tropics of Discourse. Baltimore, 1978.

О языке: жизнь, труды, влияние Романа Якобсона 81
рокое признание. В его честь были опубликованы несколько
фестшрифтов. Специальные выпуски периодических изданий
были посвящены оценке его творчества*. Ему были посвящены
многочисленные статьи и книги. Его работы были переведены
на шестнадцать языков, и почти на стольких же языках вышли
сборники его основных статей.
У Якобсона часто брали интервью. Он получил двадцать
шесть почетных степеней и был почетным членом тридцати
научных обществ. Он был приглашенным профессором во многих
институциях. Между 1967 и^1974 годом, например, он
преподавал в Коллеж де Франс, в Йеле и Принстоне, в университетах
Брауна и Брандейса, в Лувене и Нью-Йорке. В 1980 году он
получил Международную премию по филологии и лингвистике
от Accademia dei Lincei в Риме, а в 1982 году - Гегелевскую
премию в Штутгарте. После его смерти в 1982 году памятные
заседания в его честь состоялись в различных местах и прежде
всего в Гарвардском университете и Массачусетсом
технологическом институте, было организовано несколько памятных
конференций.
Хью МакЛин сделал правильный вывод: Якобсон стал
«знаменитым по всему миру не просто как великий славист,
великий лингвист или великий теоретик литературы, хотя он был и
тем и другим и третьим, но как один из крупнейших творческих
умов нашего века»**.
Перевод с англ. Наталии Автономовой
* Ср.: Hommage à Roman Jakobson (Poétique. Vol. 2. № 7. 1971; Roman
Jakobson (Critique. Vol. 30. № 322. 1974; Roman Jakobson (L'Arc. № 60.
1975); Jakobson (Cahiers Cistre. № 5. 1978); Roman Jakobson: Language
and Literature (Poetics Today. Vol. 2. № la. 1980); The Semiotics of Roman
Jakobson (American Journal of Semiotics. Vol. 2. № 3. 1983); Supplement:
Roman Jakobson and What He Taught Us (International Journal of Slavic
Linguistics and Poetics. № 27. 1983).
* * McLean H. A Linguist among Poets // Roman Jakobson: What He Taught
Us / International Journal of Slavic Linguistics and Poetics. 1983. № 27. P 19.

I. Философские влияния,
мировоззренческие контексты,
архитектоника научной мысли
Э. Холенштайн
Якобсон и Гуссерль:
О генеалогии структурализма*
Отвечая на вопрос об инициаторах новой концепции
языка и лингвистики, разработанной русским
формализмом и пражским структурализмом, Роман Якобсон,
один из создателей и ведущих представителей обоих
этих движений, обычно называет четыре источника:
Казанскую лингвистическую школу Бодуэна де Курте-
нэ, «Курс общей лингвистики» (1916) Фердинанда де
Соссюра, феноменологическую философию Гуссерля
и формалистические течения в поэзии, живописи и
музыке начала столетия**. Решающим стимулом были,
очевидно, последние. Находками первых трех были
первоначальные научные формулировки новой
установки и ее принципов, методические директивы и
отдельные образцы конкретных анализов в новом стиле.
В наши дни о вкладе Гуссерля в лингвистику едва
ли известно не только лингвистам, но и философам.
В «Истории феноменологического движения» Г. Шпи-
* Перевод с немецкого выполнен по изданию: Jakobson
und Husserl. Ein Beitrag zur Genealogie des Strukturalismus //
Tijdschrift foor Filosofie. 35e Jaargang. № 3. Sept. 1973. S. 560-
607. Это первый вариант знаменитого текста, с тех пор
неоднократно перерабатывавшегося Э. Холенштайном.
* * Jakobson R. Retrospect // Selected Writings ( везде далее SW).
Vol.1. P. 631.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 83
гельберга ( 1971 ) нет и намека на влияние, оказанное Гуссерлем
на одно из авторитетных научных течений нашего времени.
Феноменологи третьего и четвертого поколений, которые сегодня
обращаются к структурной лингвистике, не осознают, что это
своего рода возвращение к чему-то такому, что в значительной
мере проистекает из их же собственного источника. Но это
отчасти как раз те идеи, которые были отодвинуты на задний план
или даже отвергнуты вторым и третьим поколением
феноменологов (Хайдеггер, Мерло-Понти) по причинам, которые уже не
имеют значения*.
В Романе Якобсоне следует видеть самого важного и
самого влиятельного посредника между феноменологией Гуссерля
и новой лингвистикой. Цель этой статьи - дать краткий
исторический очерк его прямых и косвенных связей с Гуссерлем,
а затем расширить картину тематических соприкосновений
между феноменологической философией и структурной
лингвистикой, которые мы обнаруживаем в его работах. Сейчас
популярны сравнения типа «Гуссерль и Витгенштейн»,
«Гуссерль и Пирс», «Феноменология жизненного мира и
философия обыденного языка». В отличие от подобных сравнительных
исследований, авторы которых пытаются на основе отдельных
тем различной значимости отыскивать в соответствующих
системах в целом духовное родство, при сравнении Якобсона и
Гуссерля можно исходить из реальных исторических и
литературных соприкосновений и опираться на темы, не только
неопределенно родственные духом, но и совпадающие буквально.
1. Исторический обзор связей Якобсона с Гуссерлем*"
Первый том «Логических исследований» (1900) Гуссерля
был переведен на русский язык уже в 1909 году. Это первый
* Edie J. M. Was Merleau-Ponty a Structuralist? // Semiotica. 1971.
Vol. IV P. 297-323.
** В тех случаях, когда не приводятся другие источники, я опираюсь в
данном историческом очерке на устные рассказы проф. Якобсона во время
его визита в Лувен с 13 февраля по 5 марта 1972 года и на некоторые
дополнительные сведения, почерпнутые мною из его писем. О влиянии
Гуссерля на русский формализм и пражский структурализм см.: Erlich V. Russian

84 Э. Холенштайн
перевод новаторского труда на иностранный язык. В 1911 году,
в год выхода немецкого оригинала программной статьи
«Философия как строгая наука», появился ее русский перевод. Ко
времени поступления Якобсона в университет Гуссерль в
России был не только известен, он был актуален. В одном из писем
(26.02.1914) Густав Шпет писал из Москвы* Гуссерлю в Гёт-
тинген: «Феноменология вызывает здесь большой и серьезный
интерес во всех философских кругах. "Идеи"** изучены пока
не очень хорошо, но о феноменологии говорят почти все,
имеются даже специальные общества по изучению
феноменологических вопросов. Я отстаиваю идеи феноменологии на лекциях
и семинарах, и уже дважды мне представился случай
высказаться публично... Оценка феноменологии повсюду высока и
благосклонна, феноменология рассматривается как серьезный
и новый шаг в философии»***.
Одним из мест, где проходили дискуссии о Гуссерле, были
семинары у профессора Георгия Челпанова в Психологическом
институте Московского университета, там московские
лингвисты получали основы психологических и философских знаний.
Именно Челпанов впервые обратил внимание Якобсона на
Гуссерля****. В 1915-1916 годах Якобсон посещал у
Челпанова два семинария: по введению в феноменологию и по re-
Formalism. 2 ed. The Hague, 1965. P. 61 f., 65; Pomorska К. Russian Formalist
Theory and Its Poetic Ambiance. The Hague, 1968. P. 18 f., 26 f.; подробнее об
этом см.: Broekman J. M. Strukturalismus. Freiburg im Breisgau, 1971. S. 70 f.;
самое детальное изложение вопроса на сегодняшний день: Sangster R. В. The
Linguistic Thought of Roman Jakobson (mimeographed). Ann Arbor, 1971; в
двух последних работах имеются некоторые исторические неточности.
* Хранится в Лувенском архиве Гуссерля. См. также: Jakobson R. La
langue est le moteur de l'imagination. Entretien // La quinzaine littéraire. №51.
15-31 mai 1968. P. 18.
** Husserl E. Ideen zu einer reinen Phänomenologie und
phänomenologischen Philosophie, 1, Halle: Niemeyer, 1913; Husserliana.
Vol. III. Den Haag: Nijhoff, 1950.
*** Письмо Г.Шпета к Э.Гуссерлю //Логос. 1996. №7. С. 125—126. —
Прим. ред.
**** См. Jakobson R. Pamâtce G. J. Celpanova // Psychologie. 1936. P. 42:
«Дебаты в его семинарии велись на высоком уровне; страстные
психологисты и убежденные гуссерлианцы встречали здесь одинаково радушный
прием».

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 85
штальт-психологии. При этом он должен был написать
семинарскую работу о Курте Коффке, одном из трех великих геш-
тальт-теоретиков берлинской школы. В течение какого-то
времени Коффка тоже был слушателем Гуссерля; он считал,
что критика психологизма Гуссерля не затрагивает гештальт-
психологию, «поскольку в нашей теории психологические и
физиологические или скорее психофизические процессы
организованы согласно сущностным и внутренним отношениям»*,
а не чисто фактическим и внешним образом, как у психологов,
подвергшихся атакам Гуссерля.
Во время Первой мировой войны немецкие книги были
недоступны в России. Поэтому еще в 1915 году Якобсон поручил
раздобыть для себя нелегально, через Амстердам, «Логические
исследования», две первых части которых вышли вторым
переработанным изданием в 1913 году. Первая часть второго тома
в дальнейшем была в числе тех немногих книг, всего около
десятка, которые были с Якобсоном в его скитаниях - в конце
Первой и в начале Второй мировой войны.
Якобсоновское восприятие «Логических исследований»
Гуссерля можно назвать оригинальным и до известной
степени единственным в своем роде. Первоначальную известность
принесло самому значительному труду Гуссерля опровержение
психологистического обоснования логики в «Пролегоменах».
Для самого феноменологического движения самым важным
был анализ сознания в V и VI исследованиях: собственно он и
создал Школу как таковую. Якобсон же прежде всего был
захвачен, наряду с I исследованием (о «Выражении и значении»),
III исследованием («Учение о целом и части») и IV
исследованием («Различие между самостоятельными и
несамостоятельными значениями и идея чистой грамматики»), в котором
обнаруженные ранее отношения и связи применялись к
языковым данностям. В III исследовании Якобсон нашел то, что,
опираясь на название центральной части работы «Идеи I» -
«Фундаментальные феноменологические рассуждения» (Die
phänomenologische Fundamentalbetrachtung), - можно
назвать фундаментальными структуралистскими рассуждениями.
При этом его внимание при чтении «Логических исследований»
вовсе не было направлено на какие-то побочные вопросы. На-
* Koffka К. Principles of Gestalt Psychology. N. Y., 1935. P. 571.

86 Э. Холенштайн
против, оно направлено на то, в чем Гуссерль видит
обоснование собственной философии. В предисловии ко второму
изданию Гуссерль пишет о III исследовании: «У меня создалось
такое впечатление, что это исследование читают слишком мало.
Мне самому оно было очень полезно - как существенная
предпосылка для полного понимания дальнейших исследований»*.
Определяющим для Гуссерля является взгляд, что явления
языка помимо физиологических, психологических и
историко-культурных условий имеют еще и априорные основания.
Можно обнаружить универсальные, свойственные всем
языковым данностям формы и виды связей между
отношениями (Beziehungsverhaltnisse), на которые осознанно или
неосознанно опирается каждый исследователь языка**. Уже в
1916 году Якобсон впервые отстаивает концепцию чистого и
универсального учения о формах и отношениях в споре с
учителем и экзаменатором в Московском университете В.
Поржезинским***, представителем чисто эмпирической школы
младограмматиков. В 1936 году Якобсон называет «Логические
исследования» тем сочинением, «значение которого для теории
языка невозможно переоценить»****, а в 1963 году
утверждает, что их вторая часть — это «одно из самых вдохновляющих
достижений в феноменологии языка»*****.
* Husserl Е. Logische Untersuchungen. II/1. I-V Untersuchung.
Halle: Niemeyer, 1913. 2 Aufl. S. XV
** Husserl E. Logische Untersuchungen. S. 338.
*** Jakobson R. Implications of Language Universals for Linguistics //SW.
Vol. II. P. 590; ср. упоминание Гуссерля В. Поржезинским в его «Введении в
языковедение» (М., 1916. С. 216).
**** Jakobson R. Beitrag zur allgemeinen Kasuslehre // SW Vol. II. S. 34.
***** Jakobson R. Parts and Wholes in Language // SW Vol. II. P 280.
Отметим, что все цитаты и ссылки на Гуссерля в двух первых томах
«Selected Writings» Якобсона относятся ко второй части «Логических
исследований», за одним единственным исключением (Jakobson R. Retrospect //
SW Vol. II. P. 715-717, где содержится ссылка на гуссерлевекую
«Феноменологическую психологию», см.: Husserliana. Vol. XI. The Hague: Nijhoff,
1962). Далее следуют перечни этих ссылок. Ссылки на Исследование I:
S. 37-39 (Jakobson R. Zur Struktur des Phonems // SW. Vol. I. S. 292),
S. 46 f. (Jakobson R. Kindersprache, Aphasie und allgemeine Lautgesetze // SW.
Vol. I. S. 354), S. 48 (Jakobson R. Beitrag zur allgemeinen Kasuslehre // SW
Vol. II, S. 34); S. 69 (Jakobson R. Kindersprache, Aphasie und allgemeine

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 87
В 1917 году Якобсон познакомился с Густавом Шпетом,
который учился у Гуссерля непосредственно перед Первой
мировой войной; в разговоре с Якобсоном в 1935 году Гуссерль
хвалил Шпета как одного из лучших учеников*. Шпет был членом
Московского лингвистического кружка и своими работами**
оказал немалое влияние по крайней мере на часть его членов.
В 1920-е годы, после отъезда Якобсона из Москвы, кружок
раскололся на два направления - более теоретическое и более
эмпиристское. Первое направление его противники в шутку
называли «шпециальным». Следуя антипсихологизму
Гуссерля, Шпет указывал на недостаточность генетического и
индивидуально-психологического объяснения языка. Все формы
выражения являются социальными данностями и объектами,
которые необходимо исследовать и описывать с точки зрения
присущей им структуры***.
Наряду с Гуссерлем и гештальт-психологами, Шпет также
рекомендовал Якобсону изучить труды Антона Марти ( 1847—
1914), и тот вскоре приобрел только что вышедшее тогда в
свет собрание сочинений Марти (Bd. I, t. 1-2; Bd. II, t. 1-2;
1916-1920), включавшее статьи «О языковом рефлексе,
нативизме и преднамеренном формирований языка» (1/2) и
Lautgesetze //SW. Vol. I. S. 350), S. 81 (Jakobson R. Shifters, Verbal Categories
and the Russian Verb // SW. Vol. II. P. 132. Ссылки на Исследование III:
S. 265 (Jakobson R. Kindersprache, Aphasie und allgemeine Lautgesetze // SW
Vol. I. S. 360), S. 279 (Jakobson R. Parts and Wholes in Language // SW
Vol. II. P. 280). Ссылки на Исследования III и IV(Jakobson R. Parts and Wholes.
P. 280); часто встречающиеся формулировки (Jakobson R. Zur Struktur des
Phonems. S. 283). Ссылки на Исследование IV: S. 336 (Jakobson R. Relations
entre la science du langage et les autres sciences // Essais de linguistique
générale II. Paris: Minuit, 1973. P. 12). «Московские и пражские маргиналии»
в принадлежащем Якобсону экземпляре «Логических исследований», копию
которого он передал в Архив Гуссерля в Лувене, также относятся почти
исключительно к Исследованиям I, III и IV
* Jakobson R. Retrospect // SW. Vol. II. P. 713.
** Ср. работы Г. Шпета: Предмет и задачи этнической
психологии//Психологическое обозрение. 1917. № 1 ; История как предмет логики // Научные
известия. 1922. № 2; Эстетические фрагменты. Вып. 1- 3. Пг., 1922-1923;
Введение в этническую психологию. М., 1927.
*** См.: Jakobson R. Un manuel de phonologie générale // SW. Vol. I. P 314;
Erlich V Russian Formalism. P. 62.

88 Э. Холенштайн
«О бессубъектных предложениях и отношении грамматики к
логике и психологии» (Il/l ), a также его главный труд
«Исследования по обоснованию всеобщей грамматики и философии
языка I» (1908). Марти, как и Гуссерль, был учеником венского
философа Франца Брентано( 1838-1917). Как Якобсон
вскоре выяснил, в 1920 году Марти был лучше известен в Москве,
чем в Праге, где он с 1880 по 1913 год преподавал в Немецком
университете. Единственным лингвистом в Праге, знакомым с
его взглядами, был Вилем Матезиус, позднее - основатель и
первый председатель Пражского лингвистического кружка.
В 1920-е годы Якобсон, будучи Праге, познакомился с еще
одним учеником Брентано, О. Краусом, самым правоверным из
всех «брентанистов», которому он в 1929 году сдавал экзамен
для получения докторской степени, и Т. Масариком,
президентом молодой чехословацкой республики и бывшим
профессором философии Чешского университета в Праге, где его
учеником был опять же В. Матезиус. Именно Масарик в качестве
однокашника и ментора моравского земляка Гуссерля в Лейпциге
и Вене отчасти несет ответственность за обращение молодого
студента математики к философии, прежде всего - к Брентано
и английским эмпиристам. В этой связи заслуживает
упоминания и пятый ученик Брентано, Карл Штумпф (1848-1936), у
которого Гуссерль проходил габилитацию в 1887 году в Галле.
Специальной областью Штумпфа было акустическое
восприятие. В его зрелом сочинении «Звуки языка» (1926) Якобсон
нашел путеводную нить, ведущую к структурному описанию
звуков, к разработке двух фундаментальных качеств языковых
звуков - окрашенности и противоположности светлого и
темного. Окрашенность была признана специфическим свойством
и проявлением гласных звуков, а противоположность светлого
и темного — первичной осью, на которой располагаются
согласные звуки*.
Характерными чертами школы Брентано, которые сделали
ее привлекательной для формалистов и структуралистов, были
ее описательный метод и признание независимых структурных
законов в исследуемых ими предметах. У Марти к этому
добавилась идея всеобщей грамматики**, позднее развитая Гуссер-
* Jakobson R. Kindersprache, Aphasie und allgemeine Lautgesetze. S. 378 f.
** В обзорах исторического развития этой идеи Якобсон обычно приводит
Гуссерля и Марти вместе (Jakobson R. Implications of Language Universals for

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 89
лем. Тем самым установки Брентано и его приверженцев
сближались с требованиями, выдвигавшимися в окружении Боду-
эна де Куртенэ и Фердинанда де Соссюра. Сотрудник Бодуэна
Н. Крушевский (1851-1887) уже в 1882 году назвал новое
языкознание, которое должно было отыскивать фундамент в
самих данностях языка, «своего рода феноменологией языка»*,
т. е. использовал то же понятие, которое иногда употреблял
уже Брентано, а затем главным образом Гуссерль и Штумпф,
описывая свою работу.
Наряду с последователями Брентано, Якобсон встретил в
Праге, одном из самых оживленных культурных центров
межвоенного времени, и более молодых учеников Гуссерля. Следует
назвать Александра Койре ( 1892-1964) и Людвига Ландгребе.
Как подтверждается многими свидетельствами, Гуссерль
высоко ценил Койре в личном и профессиональном плане**. Койре,
этот «феноменолог душой и телом», в конце 1920-х годов был в
течение года стипендиатом в Праге. Якобсон сблизился с ним,
а во время Второй мировой войны вновь встретился с другом
в Нью-Йорке в Ecole Libre des Hautes Etudes***. Что касается
Ландгребе, то он был ассистентом Гуссерля в 1923-1930
годах во Фрейбурге, в 1930 году стал приват-доцентом
Немецкого университета в Праге. По поручению Пражского
философского кружка он отредактировал собрание текстов Гуссерля
о происхождении предикативного суждения****. Ландгребе был
также членом лингвистического кружка и прочитал там доклад
на тему габилитационной работы «Назывательная функция и
значение слова»*****.
Вернемся к самому Гуссерлю. Койре обратил внимание
Якобсона на вышедшие в 1931 году на французском языке
«Картезианские размышления» Гуссерля. Якобсона в этом широко
Linguistics. R 590; Jakobson R. Retrospect // SW Vol. II. P. 713).
* Jakobson R. Retrospect // SW. Vol. II. P. 714.
** Письмо Гуссерля R Ингардену от 06.08.1921 (Husserl Е. Briefe an
Roman Ingarden. The Hague, 1968. S. 21 ).
*** Jakobson R Language in Operation // Mélanges Alexandre Koyré, I.
Paris, 1964. P. 269.
**** Husserl E. Erfahrung und Urteil. Prag: Academia, 1939 (большая
часть тиража была уничтожена нацистами); Hamburg: Claasen und Goverts,
1948.
***** Landgrebe L. Nennfunktion und Wortbedeutung. Eine Studie über
Martys Sprachphilosophie. Halle: Akademischer Verlag, 1934.

90 Э. Холенштайн
спланированном «введении в феноменологию» особенно
заинтересовали последние параграфы об интенциональном
анализе во II размышлении с характерным заглавием «Раскрытие
поля трансцендентального опыта согласно его универсальным
структурам» и V размышление об интерсубъективности.
В трех последних параграфах II медитации Гуссерль
устанавливает два основоположения, которые осуществляют
методологическое руководство всяким феноменологическим
анализом. 1) Любая данность указывает вовне - на горизонт
связанных с ней данностей, а также возможных изменений ее
самой. 2) Все данности, телесные вещи, объекты культуры
(в том числе и языковые объекты разных уровней), а также
соответствующие им способы осознания (восприятие,
воспоминание и т. д.) ни в коем случае не являются совершенно
«произвольными», столь бы «текучими» по природе они ни были:
«Они постоянно сохраняют связь с определенным структурным
типом»*. То же самое относится вообще ко всем предметам и
категориям или - как говорит Гуссерль — ко всем предметным
областям и миру в целом. Мир является не хаосом, а
системным образованием или, выражаясь формулой, незадолго до
того найденной Якобсоном и Тыняновым, «системой систем»**.
Вследствие этого «феноменологические исследования не
теряются в бессвязных описаниях, но организуются согласно
сущностным началам»***. Соответственно, задачей
философии является прояснение «структурных типов»
исследуемого объекта, составляющих его сущность, и его «горизонтной
структуры», той взаимосвязи, в которой он проявляется и
конституирует себя, причем вместе они представляют собой
«структурное правило» для возможного осознания этого
предмета.
Вскоре Гуссерлю и Якобсону представился случай для
устного обмена мнениями об интерсубъективности. В ноябре
1935 года Гуссерль приехал с докладами в Прагу. По
инициативе Якобсона, он выступал 18 ноября в Лингвистическом круж-
* Husserl Е. Cartesianische Meditationen und Pariser Vorträge //
Husserliana. Vol. I. The Hague, 1950. P. 88.
** Jakobson R. (mit J. Tynjanov). Probleme der Literatur- and
Sprachforschung// Texte der russischen Formalisten. Band II. 1928. S. 390 ел.
*** Husserl E. Cartesianische Meditationen. P 90.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 91
ке по вопросу «о феноменологии языка». По словам самого
Гуссерля, для него это посещение кружка было «абсолютным
открытием». Он не имел ни малейшего представления о том,
что целый кружок языковедов ориентировался на его
исследования. Основной проблемой доклада и последующей дискуссии
было интерсубъективное конституирование языка*.
Якобсон начал изучать интерсубъективное
конституирование языковых образований задолго до «Картезианских
размышлений» Гуссерля и его доклада в Лингвистическом
кружке. Тем самым в этом пункте имеет место не прямая
зависимость Якобсона от Гуссерля, но сближение, обусловленное
«самой вещью». Напротив, здесь можно даже предположить
некое влияние Якобсона на Гуссерля. Между прочим, Якобсон
передал Гуссерлю в связи с этим пражским визитом отдельный
оттиск статьи «Фольклор как особая форма творчества», ко-
* До сих пор не было обнаружено ни заметок Гуссерля, ни конспектов тех,
кто слышал его доклад в Пражском лингвистическом кружке. Поэтому самым
подробным письменным источником является краткое сообщение Якобсона
в журнале «Slovo a Slovesnost», печатном органе кружка (Jakobson R. Report
on Husserl's paper «Zur Phänomenologie der Sprache» in CLP on 18 November
1935 // Slovo a slovesnost. 1936. Vol. IL P. 64; Jakobson R. Retrospect // SW
Vol. IL P. 713 f.). По свидетельству участников, Гуссерль в докладе, вероятно,
опирался на тезисные заметки. Сам Гуссерль написал 12 декабря 1935 года
(в письме, хранящемся в Лувене) другу Г. Альбрехту, что в Праге он «должен
был говорить без подготовки, полностью экспромтом, в двух научных
обществах, по два часа». Из наброска одного письма (найденного в Архиве
Гуссерля на обратной стороне одной рукописи: КIII28. P. 64b), написанного в Праге
и адресованного декану Университета имени Масарика в Брно, следует, что
Гуссерль из-за перегруженности программы вынужден был отказаться от
еще одного доклада в этом университете, организацию которого он обсуждал
с «брненскими коллегами Фишером и Якобсоном». «Несомненно, однако, -
так завершается набросок, - что в не слишком отдаленном будущем я снова
приеду в Прагу и тогда, при более благоприятных обстоятельствах, смогу
выполнить желание уважаемых брненских друзей». В связи с визитом Гуссерля
в Прагу строились планы переселения Гуссерля из гитлеровской Германии
в Прагу. Как показало дальнейшее развитие событий, Гуссерль и его архив
попали бы при этом на годы из Сциллы в Харибду. В идеологических
памфлетах холодной войны начала 1950-х годов Кружок клеймили за то, что он
подпал под соблазн «злого гения нашей лингвистики» Романа Якобсона, а
потому — и под пагубное влияние Соссюра, Гуссерля и Карнапа (Jakobson R.
An Example of Migratory Terms and Institutional Models // SW. Vol. II. P. 535,
n.7).

92 Э. Холенштайн
торую он написал в 1929 году вместе с П. Богатыревым*. Эта
статья посвящена специфическому интерсубъективному
строению фольклорных произведений культуры. Темы ее
заставляют всякого знатока Гуссерля невольно вспомнить о его статье
«О происхождении геометрии» (1939), написанной через год
после посещения Праги. Трудно избавиться от мысли, что в
некоторых рассуждениях этого текста Гуссерля можно видеть
воздействие близких им по направленности статьи о
фольклоре или дискуссии в Пражском кружке**. Однако при этом не
следует упускать из виду, что поздний Гуссерль, как это
можно показать на примере его отношения к
гештальт-психологии, воспринимал в новых течениях лишь то, что он сам уже
так или иначе самостоятельно открыл. С другой стороны, для
проблематики интерсубъективности у Якобсона было важно
то, что мы видим уже у Шпета, который интерпретировал
антипсихологическую направленность «Логических исследований»
как атаку на индивидуально-психологическое объяснение
духовных данностей. Согласно Шпету, лингвистика имеет дело
с социальными объектами, требующими не только
индивидуально-психологического, но и социологического прояснения***.
Подобным образом Соссюр противопоставлял «язык», код
всякого языка как «важнейшую социальную вещь», «речи»,
порожденной в индивидуальном речевом акте.
Наконец, следует назвать еще нескольких лингвистов и
психологов, которые также ориентировались на Гуссерля и с
которыми Якобсон вступил в контакт и дискуссию именно в этой
связи: Хендрика Поса, Вигго Брендаля, Карла Бюлера и
Давида Каца.
* По неизвестным причинам отдельные оттиски, подаренные Гуссерлю,
отсутствуют в личной библиотеке Гуссерля, хранящейся в Лувенском архиве.
** Об этих влияниях заставляют думать прежде всего две темы -
традиции и письма в связи с проблематикой интерсубъективной конституции. По
отдельности обе они появляются у Гуссерля еще раньше. Но нигде они не
называются столь определенно своими именами и не тематизируются столь
детально, как в данном тексте. Подробнее об этом см. ниже — 2.4.
*** См.:Шпет Г. Предмет и задачи этнической
психологии//Психологическое обозрение. 1917. Т. I; см. также: Erlich V Russian Formalism. 2nd ed. The
Hague, 1965. P. 61 .

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 93
По мнению Якобсона, именно голландскому лингвисту Посу,
в прошлом слушателю Гуссерля, принадлежит одно из лучших
введений в структурализм и особенно в учение о «прафеноме-
нах» лингвистической оппозиции*. Но его перу принадлежит
также и основополагающая разработка проблематики,
характерной для поздней философии Гуссерля и особенно для
французской феноменологии**. Речь идет о восприятии и оценке
различия между тем языком, который предстает внешнему
наблюдателю, и тем языком, который существует в живом опыте
говорящего и слушающего (expérience vécue)***.
Брендаль, один из основателей Копенгагенского
лингвистического кружка, завершает программную вводную статью к
первому тому «Acta Linguistica» (издание, которое он
обсуждал с Якобсоном) указанием на путеводную нить гуссерлевско-
го феноменологического анализа формальных структур языка
и логики****.
Бюлер, представитель гештальт-психологии, который
участвовал в работе Пражского лингвистического кружка*****,
опубликовал в 1934 году «Теорию языка», в которой впервые
попытался объединить идеи философии языка Гуссерля, Сос-
сюра и Трубецкого (с последним он встречался в Вене) в единую
и систематическую концепцию, которая, по мнению Якобсона,
«вероятно, до сих пор является для лингвистов самым
вдохновляющим среди всех вкладов в психологию языка»******.
В свою очередь Гуссерль ценил Бюлера как одного из «первых
психологов со времен Кюльпе... который попытался
использовать мои "Логические исследования"»*******.
* Jakobson R. Zur Struktur des Phonems // SW. Vol. I. S. 311 -316.
** Merleau-Ponty M. Sur la phénoménologie du langage // Idem.
Signes. Paris: Gallimard, 1960. P. 106 f.
*** Jakobson R. Un manuel de phonologie générale // SW. Vol. I.
P. 311-316.
**** См. статьи В. Брендаля «Структурная лингвистика» (1939) и
«Язык и логика» (1937) в сборнике его работ: Bröndal V Essais de
linguistique générale. Copenhague, 1943.
***** О его вкладе в определение фонемы см. ниже: 2.1.
****** Jakobson R. Linguistics in Relation to Other Sciences // SW.
Vol. II. P. 671.
******* Письмо Гуссерля Бюлеру от 28 июня 1927 г., копия которого
хранится в Лувенском архиве Гуссерля.

94 Э. Холенштайн
С другим близким к гештальт-теории психологом, Кацем,
бывшим учеником и коллегой Гуссерля в Гёттингенском
университете, Якобсон познакомился в начале Второй мировой
войны в Стокгольме. В дискуссиях об общности и различии
восприятий звука и цвета Кац обратил внимание Якобсона на
то, что акустическое восприятие, разложимое на предельные
дискретные элементы, является гораздо более удобным
объектом исследования, чем визуальное восприятие*.
2. Предметные точки соприкосновения между
структурной лингвистикой Якобсона
и феноменологической философией Гуссерля
Если для сопоставления тематики сочинений Якобсона и
Гуссерля мы будем исходить из прямых ссылок Якобсона на
Гуссерля и явного его цитирования, то получится три круга тем:
так называемый антипсихологизм, идея чистой и
универсальной грамматики, или учение о формах, и учение о значениях**.
Благодаря «Картезианским размышлениям» и встрече в Праге
к этому можно добавить интерсубъективное конституирование
языка. В творчестве обоих авторов центральное место
отводится тематике ассоциаций - к удивлению многих
исследователей, как настроенных на науки о духе, так и ориентированных
* Jakobson R. On the Relation between Visual and Auditory Signs // SW
Vol. II. P. 341.
** См. далее высказывания Якобсона по гуссерлевским темам. Об
«антипсихологизме»: Zur Struktur des Phonems. S. 283; Un manuel de phonologie
générale. P. 314; Linguistics in Relation to Other Sciences. P 670; Retrospect
// SW. Vol. II. P. 713, 715. Об идее чистой и универсальной грамматики: La
Scuola Linguistica di Praga // SW. Vol. II. P. 542; Kindersprache, Aphasie und
allgemeine Lautgesetze. S. 328, 360; Parts and Wholes in Language // SW
Vol. II. P. 280; Implications of Language Universals for Linguistics. P. 590;
Об учении о значениях: Die neueste russische Poesie // Texte der russischen
Formalisten I. München, 1972. S. 92 f.; Co je poésie?/Was ist Poesie? //Texte
der russischen Formalisten I. S. 414 f.; Beitrag zur allgemeinen Kasuslehre //
SW. Vol. II. S. 34; Zur Struktur des Phonems. S. 292; Kindersprache, Aphasie
und allgemeine Lautgesetze. S. 350, 354; Shifters, Verbal Categories and the
Russian Verb// SW. Vol. IL P. 132; Parts and Wholes in Language // SW Vol. II.
P. 282.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 95
рационалистически, но в любом случае считающих теорию
ассоциаций давно устаревшей догмой натуралистической и сенсу-
алистской психологии. Потому эта забытая новейшей
философией тема также заслуживает краткого изложения, хотя в этом
вопросе мы и не видим прямых текстовых перекличек между
обоими авторами. Наконец в заключение будет показано, что
две основные темы гуссерлевской феноменологии - теория
анализа сущностей и феноменологическая редукция — находят
себе место и в творчестве Якобсона.
2. /. Так называемый антипсихологизм
В отличие от большинства ранних последователей Гуссерля
Якобсон всегда понимал «антипсихологизм» правильно, т. е.
лишь в относительном смысле: это не отрицание психологии
вообще, но отказ от определенных форм и методов
психологического объяснения, по отношению к которым следует развить
новую психологию, а также атака на редукционистское
сведение одной науки к другой*.
То, против чего выступал Гуссерль, была психология
завершающегося XIX века: ее можно охарактеризовать как
генетическую, каузально-объяснительную, физиологическую,
сенсуалистическую, атомистическую, индивидуалистическую,
натуралистическую, фактографическую науку. В
противоположность ей Гуссерль призывает строить сначала статически-
описательную психологию, а позднее генетическую психологию
нового типа - ту, которая проясняет мотивы и из которой затем
вырастает феноменологическая, целостная, интенциональная,
интерсубъективная, трансцендентальная, априорная наука о
сущностях. Если отвлечься от абсолютизированной концепции
психологии как трансцендентальной и априорной науки о
сущностях, то понимание психологии у Якобсона в принципе
совпадает с пониманием психологии у Гуссерля**.
* Jakobson R. Linguistics in Relation to Other Sciences // SW. Vol. II.
P. 670; Idem. Retrospect // SW. Vol. II. P. 715; ср. ниже раздел
«Феноменологическая установка» 2.7.
** Три последние ключевые понятия раскрываются далее в разделах,
посвященных интерсубъективному конституированию языка, анализу сущно-

96 Э. Холенштайн
2.1.1. В конце XIX века научными результатами
признавались только генетические и причинные объяснения. В
соответствии с преобладавшим тогда идеалом эмпирического
естествознания и психологию тоже пытались толковать как
эмпирическую, объясняющую науку о фактах. Ближайшим к этому
путем было сведение всякой психики к лежащим в ее основе
физиологическим процессам. Вследствие этого сведения и все
духовные и культурные феномены получали в конечном счете
физиологическое объяснение. Таким образом, в лингвистике
законы произнесения и преобразования звуков речи (т. е.
искусственные и культурные образования) сводились к законам,
регулирующим процесс артикуляции, преимущественно — к
закону наименьшего усилия*. Помимо трудности отыскания
объективных критериев степени артикуляционного
напряжения, это объяснение никак не затрагивает имманентных
звуковых структур языка. С другой стороны, в логике, например
Дж. Милль и Г. Спенсер свели веру в то, что принимается за
истинное, благодаря которому суждение отличается от
простого представления, к «неразрывной ассоциации»,
установившейся между двумя представленными чертами. Ассоциация, в
свою очередь, объяснялась физиологией мозга, раздражением
одного и того же нервного пути двумя различными
раздражителями. Если бы в суждении вера действительно формировалась
согласно законам ассоциации идей, она была бы делом случая,
а не понимания. Тогда исчезло бы всякое различие между
основанными на доказательствах утверждениями ученого и
бессвязными утверждениями шизофреника**.
Против таких в конечном счете не только психологистских,
но и физиологистских редукций Брентано и его приверженцы
требовали — в качестве предпосылки всякого генетического
вывода — статического описания соответствующих феноменов
и их отношений и связей друг с другом. Прежде чем сводить
нечто к чему-то другому, необходимо знать его внутреннюю
структуру и строение связей, в которые оно включено. Разгра-
стей, феноменологической установке.
* Ср.: Saussure F. de. Cours de linguistique générale. Paris, 1916. P. 204;
Jakobson R. Kindersprache, Aphasie und allgemeine Lautgesetze. S. 334 f.
** Brentano F. Psychologie vom empirischen Standpunkt. 1925. Band III.
Leipzig: Meiner. S. 41 f.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 97
ничению статически описательной и генетически
объяснительной психологии у Брентано соответствует различение
синхронной и диахронной лингвистики, сформулированное в «Курсе»
Соссюра.
В то время как русские формалисты приняли это жесткое
противопоставление понятий в качестве методологического и
эвристического принципа, пражские структуралисты,
напротив, попытались построить мост между противоположностями.
Путеводным для пражан стал сформулированный Якобсоном в
1926 году в письме к Трубецкому вопрос о том, нельзя ли
преодолеть пропасть между синхронным анализом фонологической
системы и «исторической фонетикой», рассматривая каждое
звуковое изменение с точки зрения всей системы как событие,
обусловленное определенной целью*. Придерживаясь этой
позиции, пражане, как заметил Якобсон** применительно к
Масарику, подошли к концепции школы Брентано ближе, чем
к радикальному дуализму Соссюра. Уже в 1885 году ученик
Брентано Масарик писал в «Опыте конкретной логики»: не
знающий сути дела не сможет понять его эволюции.
Подобно Якобсону и раньше него, Гуссерль также пришел
в исследованиях к пересмотру абстрактного
противопоставления статики и генетики. Различные феномены, к которым
обращается феноменология, не являются «полностью готовыми»
данностями. Они имеют всецело динамическую природу,
находятся в постоянном развитии, в самих себе содержат отсылки
к истории возникновения и указания на возможности
дальнейшего изменения. Таким образом, те порождавшие споры
сущности, к которым стремилась классическая феноменология, не
являются чем-то таким, что сознание находит готовым в себе
самом или на платоновских небесах идей. Напротив, они
скорее вырастают генетически, в процессе открытия
тождественности сходных единичностей. Эта тождественность мотивирует
познающего субъекта не только к опредмечиванию общего, но
и к его идеализации. «Генетическая феноменология», которую
Гуссерль строит в исследовательских манускриптах начиная с
1917/18 года, отличается от старой генетической психологии
* Jakobson R. Nikolaj Sergeevie Trubetzkoy (16 April 1890 - 25 June
1938)// SW. Vol. II. 512 f.
** Jakobson R. La scuola Linguistica di Praga // SW. Vol. II. R 543.

98 Э. Холенштайн
тем, что найденные психические и духовные феномены она не
выводит каузально из физиологических процессов, но
объясняет их мотивационно, исходя из предшествующих феноменов.
Omne phaenomenum ex phaenomeno. При этом
обнаруживается, что эти мотивационные отношения зависимости так же
следуют априорным и универсальным закономерностям, как и
описанные до этого статические отношения.
В свою очередь Якобсон в работе «О детском языке,
афазии и универсальных звуковых законах» ( 1941 ) доказывает, что
законы, управляющие национальными языками в
синхроническом плане, служат мерилом и при овладении ребенком
звуками языка, а в обратной последовательности лежат в основе
утраты афазиком речевой компетентности. И эти
универсальные законы имеют не физиологическую, но чисто
лингвистическую или феноменологическую природу в той мере, в какой
мы можем назвать феноменологическим все, что принадлежит
самой вещи, как она дается нам в опыте.
2.1.2. Феноменология и структурная лингвистика совпадают
в принятии основного гештальт-теоретического закона о том,
что всякая данность «определена полем» и может быть
понята только при учете отсылки к контексту. Для обозначения
целостности, данной вместе со всяким отдельным объектом,
Гуссерль употребляет понятие «горизонт».
Непосредственно видная мне передняя сторона дома не является чем-то ни к
чему не отнесенным в моем поле зрения. Между прочим, она
отсылает к другим сторонам дома. При этом отсылка
строится не односторонне — от непосредственно присутствующего к
тому, что присутствует одновременно с ним, но и наоборот -
от последнего к первому. Одно и другое находятся в
функциональной связи. Без соотнесения с другими сторонами дома его
фронтальная часть, прямо нам доступная, не просто потеряет
значение «передней стены»: будет нарушены и ее
феноменальные свойства в целом.
Так же и структурализм, в отличие от атомистического
представления отдельных элементов языка у младограмматиков,
настаивает на их реляционной природе и свойствах, на связях
корреляции и дизъюнкции, в которых они по природе
находятся друг с другом. Фонемы приобретают смыслоразличитель-
ную функцию в горизонте их со-данности вместе с соседними
противопоставленными им фонемами внутри иерархически
расчлененной системы (лингвистика как конкретная наука, не-

__ Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 99
философская и непсихологическая, оставляет непроясненным
вопрос о том, как это происходит*). При этом, разрабатывая
концепцию уровневого строения фонетической системы,
Якобсон опирался на выдвинутые Гуссерлем в III логическом
исследовании формальные законы обоснования, которым подчинены
целое и части в их отношении друг к другу (см. 2.2).
2.1.3. Один из важных упреков, сделанных Гуссерлем в адрес
логиков, склонных к психологизму, заключается в том, что они
не различают переживание и содержание переживания, или
предмет переживания. Такое смешение вызвано
двусмысленностью языкового выражения: для обозначения переживания
многих психических актов и их предметов нередко
употребляется одно и то же слово. Так, мы называем «представлением»
как процесс представления, так и представляемое,
«восприятием» — как процесс восприятия, так и воспринимаемый
предмет, «воспоминанием» - и процесс припоминания, и то, что
вспоминается, и т. д. Подобным образом, в высказывании о
логических суждениях и выводах процесс вынесения суждения
и заключения смешивается с соответствующим ему
положением дел. Когда логические, идеальные сущности редуцируются,
таким образом, к соответствующим психическим действиям,
возникает впечатление, будто это - психические данности,
которые подчиняются чисто психическим законам**.
Это принципиальное различие между психическими актами и
интенциональными предметами, между тем, что присуще
психическим переживаниям в качестве их реальной составной
части, и тем, что подразумевается в них интенционально, помогло
раскрыть автономию интенционально данных сознанию
предметов как логического положения дел, так и лингвистических
сущностей и свойственных им структурных закономерностей***.
Именно это различие показывает, что не столько физиологи-
* Jakobson R. Zur Struktur des Phonems. S. 282 f.; Jakobson R.
Observations sur le classement phonologique des consonnes // SW Vol. I. P. 275.
** Husserl E. Logische Untersuchungen. I. Prolegomena zur reinen Logik.
Halle: Niemeyer, 1900. S. 167 f.
*** Характерно, что именно учитель Гуссерля К. Штумпф (Stumpf С. Zur
Einteilung der Wissenschaften // Abhandlungen der Königlich Preussischen
Akademie der Wissenschaften aus dem Jahre 1906, Berlin. 1907. S. 28 f.,
61 f.) ввел понятие «законы структуры» &пя осмысления
противопоставленных физическим переживаниям «явлений» или «образований» (кстати, Бю-

100 Э. Холенштайн
ческие и психические процессы артикуляции определяют то,
что говорится и мыслится, но скорее сказанное и помыслен-
ное (или то, что должно быть сказано и помыслено) содержит в
себе определенную «структуру правил» для осуществления
соответствующей психической и физиологической артикуляции.
Однако столь же важным, как различение между
психическими актами и интенциональными предметами, является и
сохранение интенциональных данностей как сознаваемых
(воспринятых, представленных себе и т. д.) данностей. Несмотря на
то что эти данности и существующие между ними связи
автономны и не могут выводиться из всего множества
разнообразных влияний, которым подчинена психическая жизнь, их все
же нельзя представлять как выходящие за пределы сознания.
Здесь возникает опасность логицизма и лингвизма. Оба они не
замечают, что не только «значимое для меня», в более узком
смысле слова - субъективное, но и имеющее значение «само
по себе», то, что при нерефлектированном рассмотрении
представляется объективным, выходящим за пределы сознания,
всегда является лишь данностью сознания и должно
истолковываться как таковое.
Подобная тенденция клингвизму проявилась в периоде 1929
по 1931 год при разработке определения фонемы в Пражском
лингвистическом кружке. Обычно этот процесс изображается
как прогрессивный, как второй шаг на пути отстранения от
психологизма старой лингвистики*. В «Тезисах» 1929 года**
фонемы определялись еще как «des images acoustico-motrices les
plus simples et significatives dans une langue donnée [наиболее
простые значащие акустико-моторные образы в данном
языке]». В «Проекте» 1931 года под влиянием К. Бюлера,
который, в свою очередь, ссылался на Гуссерля***, из понятия фоне-
лер предлагал переводить соссюровское понятие «langue» [язык] как
«языковое образование», «языковая структура», Sprachgebilde).
* Vachek J. The Linguistic School of Prague. Bloomington: Ind. Univ.
Press, 1966. P. 44 f.; Sangster R. The Linguistic Thought of Roman Jakobson.
Ann Arbor, Michigan: University Microfilms, 1971. P. 89 f.
** Пражский лингвистический кружок: Thèses présentées au premier
congrès des philologues slaves // TCLP Vol. 1. P. 10 f.
*** ВШег К. Projet de terminologie phonologique standardisée // Travaux du
Cercle linguistique de Prague (TCLP). 1931. P 26. Бюлер не учитывает даль-

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 101
мы были исключены какие-либо отсылки к психологии. Теперь
фонема определялась как «unité phonologique non susceptible
d'être dissociée en unités phonologiques plus petites et plus
simples» [«фонологическая единица, которую невозможно
разделить на более мелкие и простые фонологические единицы»]*.
В этом определении устраняются отсылки к материальным
свойствам фонемы (таким как «фонетическое
представление», «image psycho-acoustique» [«психо-акустический образ»]
и т. д.). Фонема сводится к функции и формальной структуре.
Это сведение заключало в себе две опасности. Первая
состояла в том, что в фактически неосуществимой попытке
отвлечься от способа бытия фонемы не была методически и
систематически выяснена онтологическая или материальная троичность
фонемы как перцептивной (феноменологической),
артикуляционной (физиологической) и акустической (физической)
сущности**. Вместо того чтобы, как предполагалось программой,
не приписывать фонемам и отличительным признакам вообще
никаких материальных атрибутов, к их дефиниции из-под полы,
нетематизированно и вперемешку, привлекались
материальные определения всех трех типов.
С феноменологической точки зрения следует настаивать на
том, что онтологическая и структуралистская дефиниции не
только не исключают, но, наоборот, подразумевают друг друга.
Наряду с отношениями, которые основываются на
абстрактной форме какого-то предмета, взятого как нечто вообще, как
единство, как целое, как конкретное или общее и т. п., есть
структуры, которые обусловлены материальными свойствами
предмета. Сам Якобсон достаточно часто указывает на такие
предметно обосновываемые структуры, когда, как уже
говорилось, он противопоставляет звуковое восприятие визуальному.
нейшего развития философии Гуссерля — уже после «Логических
исследований».
* Ibid. R 311. Это второе определение затем тоже устарело, благодаря
разработке теории различительных признаков как предельных составляющих
языка.
** Собственно говоря, здесь следует различать еще больше способов
данности, например, «отологический», или относящийся к физиологии уха, или
еще кинестетическое самовосприятие, соответствующее физиологическому
процессу артикуляции.

102 Э. Холенштайн
Вторая опасность состояла в том, что отношения между
фонемами или их различительными признаками исследователи -
структуралисты считали чисто абстрактными, статическими и
логическими и уже не были в состоянии понять, что, например,
при отношении сходства и (максимального) контраста речь идет
скорее о генеративных или - в феноменологической
формулировке - о конститутивных, трансцендентальных принципах,
которым фонологические системы обязаны своим
формированием. Такой фонологии, построенной на основе принципов
феноменологии, Хомский* уже не смог бы сделать упрек,
выдвинутый им против структуралистской фонологии, а именно, что
она просто выявила предельные структурные образцы фонем,
а не системы правил, благодаря которым эти образцы
формируются и производятся. По большому счету ее можно было бы
упрекнуть (и исторически это вполне понятно) в том, что она
не вышла за пределы небольшого количества таких
порождающих принципов, которые она, разумеется, может представить
как самые фундаментальные и универсальные (подобие,
максимальный контраст)**.
2.2. Идея чистой и универсальной грамматики
Позитивной задачей Гуссерля с его «антипсихологизмом» и
ранних лингвистов-структуралистов является построение
чистой (автономной) и универсальной грамматики или учения о
форме языковых сущностей различных уровней.
Исходным пунктом соответствующего исследования
является признание того обстоятельства, что все усложнения и
модификации предметов определяются устойчивыми,
соответствующими их природе структурными типами. Целью исследо-
* Chomsky N. Language and Mind. New York: Harcourt, Brace and World,
1968. P. 65.
** Параллельно этому строится отношение Гуссерля и
гештальт-психологии к законам формирования чувственного восприятия. Гуссерль исходил
из классических принципов ассоциации и остановился на небольшом их
числе—в сравнении с множеством законов формирования, установленных
гештальт-психологией, как на самых фундаментальных и универсальных
законах конфигурации.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 103
вания является сведение законов, управляющих соединением
и преобразованием элементов, к небольшому числу основных
законов. Образцом при исследовании инвариантных структур,
ограничивающих смысл и объем переменных, служит
математика*.
От априорно всеобщего, коренящегося в сущности
языковых данностей, следует строго отличать эмпирически
всеобщее, определенное всеобщими, но все же чисто фактическими
чертами человеческой природы. Априорно всеобщее
выявляется путем проникновения в сущность феномена, тогда как
эмпирически всеобщее определяется индуктивным путем, с
помощью индуктивного обобщения. То, что сочетание слов «этот
дом есть и» в отличие от сочетания «этот дом красный»
представляет собой путаницу категорий, непосредственно вытекает
из значения отдельных слов. То же, что человеческий язык
содержит лишь звуки в пределах от 20 до 20000 герц, - можно
установить только индуктивным путем.
Якобсон настаивает прежде всего на двух формах
отношений, на которые, по-видимому, ориентируются все языковые
данности: это дихотомия и иерархия. Цель структурного
исследования - выявить наиболее простую и закрытую,
дихотомически и иерархически структурированную систему, образцом
которой стала у Якобсона разработка классификации
различительных признаков фонемы.
Якобсон разработал принцип иерархической стратификации
лингвистических систем, вытекающей из законов импликации,
посредством которых отдельные данности соединяются друг с
другом. При этом, как уже упоминалось, он опирается на
формы законов фундирования, разработанные в III логическом
* Husserl Е. Logische Untersuchungen. S. 328 f. Гуссерль (Ibidem. S. 324),
который сам начинал с занятий математикой, определенно указывает в связи
с вопросом о модификациях на «арифметические высказывания о
"преобразованиях" арифметических фигур» (Ibidem. S. 324). Жаль, что исследования
Гуссерлем возможных форм языковых преобразований остались эскизными
и ограниченными, и это связано не только с актуальностью самой тематики
преобразований. Их исследование было бы очень желательно и для самой
гуссерлевской феноменологии. Один из разработанных феноменологией
процессов познания - идеация или созерцание сущностей - постоянно
сопровождается, если не управляется, как склонны предполагать многие,
языковой трансформацией, а именно номинализацией (красный — краснота).

104 Э. Холенштайн
исследовании Гуссерля. «Как известно, согласно логическому
определению, фундирование, т. е. необходимая связь двух
элементов, может быть "взаимным или односторонним в
зависимости от того, является ли соответствующая закономерность
обратимой или нет"*. Так, появление в языке ребенка щелевых
согласных предполагает появление смычных согласных, да и в
любых системах языков мира первые не могут существовать
без вторых»**.
В качестве основного девиза для исследования «О детском
языке, афазии и универсальных фонетических законах»
Якобсон взял гуссерлевский тезис из того же III логического
исследования: «Подлинно объединяющим фактором являются лишь
отношения фундирования»***. Единство, лежащее в основе
формального отношения фундирования, отличается от тех
единств, которыми преимущественно занималась гештальт-
психология: единством они обязаны содержанию собственной
формы, которое называется гештальт-качеством — качеством,
данным столь же очевидно, как и чувственные качества
элементов оформленной группы. Таким гештальт-качеством, является,
например, построение солдат рядами в колонне.
Следовательно, единство фонологической системы не является очевидным
гештальт-единством. Оно основывается не на гештальт-каче-
стве, но на формальном отношении так же, как единство цвета
и области его распространения или звука и его
интенсивности - примеры фундирования у Гуссерля - возникает не из
дополнительного содержания формы, не из какой-то очевидной
связи, но вследствие потребности во взаимном восполнении.
Примечательно, что Гуссерль вводит законы фундирования
при описании единства отдельных данностей (звуков и
цветовых пятен), учитывая разнородность их качеств, в то время как
Якобсон применяет их для описания единства систем, которые
образованы однородными дискретными данностями
(фонемами).
У Гуссерля, в частности в его феноменологии ассоциаций,
мы также находим примеры дихотомии, бинарной оппозиции
как универсального формального закона. Но у него они не
* Husserl E. Logische Untersuchungen. S. 265.
** Jakobson R. Kindersprache, Aphasie und allgemeine Lautgesetze. S. 360.
*** Husserl E. Logische Untersuchungen. S. 279.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 105
имели такого значения и не были столь же разработаны, как
в структурализме. Феноменология не использует
противопоставления в целях функционально-экономических (набор
бинарных противопоставлений как самый рациональной способ
расчленения и дешифровки) или логических
(противопоставление как основная логическая операция)*. Она представляет
их скорее как трансцендентальный принцип, как условие
возможности сознания вообще. Легче всего можно представить
это на простейшей форме сознания, чувственном восприятии.
Вообще невозможно воспринять ничего, что не выделялось бы
ipso facto от чего-то другого, отличного от него (ср. гештальт-
психологический закон об образе и фоне). В этом смысле
контраст оказывается «прафеноменом»** (см. ниже - 2.5).
В отличие от иерархического расчленения всей системы,
отношения оппозиции изначально характеризуют отдельные
предметы как гештальт-качества. Оппозиция обнаруживает
две отличительные черты гештальта (критерии Эренфельса):
сверхсуммируемость и транспонируемость. Целое больше
суммы частей. Феномен контраста относится не к частям самим по
себе, но к ним обоим вместе - как к единству, как к паре. Куры,
обученные склевывать зерна с серого поля и оставлять
нетронутыми зерна на более темном, уходят с серого поля и клюют
корм на более светлом, когда противоположность серого и
темного полей заменяется новой противоположностью —
серого и более светлого. Противопоставление светлый - темный
является первичной данностью, отделимой от фактических
носителей, фактической степени яркости носителей контраста***.
Аналогичным образом в датском языке контраст «сильный -
слабый» в паре t и d в сильной позиции меняется на контраст
duds слабой позиции. Слабая фонема в сильной позиции
совпадает материально с сильной фонемой в слабой позиции. Тем
самым не затрагивается противопоставление как таковое, как
гештальт-качество и первичный критерий восприятия****.
* Jakobson R., Halle M. Phonology and Phonetics // SW Vol. I. P. 499 f.
** Husserl E. Analysen zur passive Synthesis // Husserliana. Vol. XI. The
Hague. S. 138; ср. ниже «Принципы ассоциации как наиболее
фундаментальные структурные принципы».
*** Jakobson R., Halle M. Phonology and Phonetics // SW. Vol. I. P. 473.
**** Jakobson R. On the Identification of Phonemic Entities // SW. Vol. I.
P. 424.

106 Э. Холенштайн
2.3. Основные вопросы учения о значении
Наряду с идеей универсального учения о форме,
следующей главной задачей лингвистики Якобсона может считаться
положение о том, что на всяком уровне языка, от его высших
единиц до его конечных компонентов, значение следует
рассматривать в качестве конститутивного фактора. Истоки этого,
столь типичного для Якобсона, положения мы также находим в
«Логических исследованиях» Гуссерля. «Понятию выражения
свойственно иметь значение»*.
В этой связи Якобсон постоянно ссылается на
«Логические исследования» - и при демонстрации
основополагающих различений, и в не меньшей степени в трактовке частных
проблем. Прежде всего это выяснение отношения между
выражением и значением как таковыми. Одна из любимых цитат
Якобсона, ставшая знаменитой благодаря Витгенштейну, но в
версии Гуссерля, - это сравнение языка с настольной игрой.
У Витгенштейна это сравнение помогает отделить правильно
понятое, «демифологизированное» значение языковых
знаков, которое отождествляется с правилом их употребления, от
мнимого значения, которое, согласно некоему традиционному
взгляду, является «представлением», ментальным
сопровождением чувственных знаков. Гуссерль и Якобсон употребляют
это сравнение для наглядной демонстрации того, что значение
не содержится в физическом и чувственно воспринимаемом
содержании выражения. «То, что выстраивает их <scil. фигуры
настольной игры> феноменально и физически, не играет
никакой роли и может произвольно меняться... Игровыми фишками
они становятся скорее благодаря правилам игры, которые
закрепляют за ними определенное значение»**. Звук становится
звуком языка не благодаря элементарному слуховому
ощущению, которое отличает его от других звуков, но благодаря ин-
тенциональному акту сознания, специфическому пониманию
или оценке, посредством которых он включается в систему
правил. В этой трактовке значение отнюдь не рассматривается
* Husserl E. Logische Untersuchungen. S. 54. В личном экземпляре
«Логических исследований» Якобсон здесь ставит помету «очень важно».
** Ibid. S. 69; Jakobson R. Kindersprache, Aphasie und allgemeine
Lautgesetze. S. 350.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 107
как некое «отражение»*. От такого понимания предохраняет
анализ функциональных слов (Synkategoremata). Значение -
субъективно — заключается в своеобразии моей интенции, в
своеобразии того, как я направляю свое сознание на предметы,
самостоятельные или несамостоятельные, и - объективно - в
своеобразии данности соответствующих предметов. Значение
отнюдь не является предметно осознанным в акте обозначения.
Но благодаря рефлексивному ракурсу взгляда оно в любое
время может быть сделано предметом созерцания.
В еще одном семантическом различении - между значением
и предметной отнесенностью языкового выражения — Якобсон
также исходит из Гуссерля. Два выражения могут иметь
разные значения, но одинаковый предмет и наоборот: одно и то же
значение, но разные предметы. «Гуссерль исследует во втором
томе "Логических исследований", значение которых вообще
нельзя переоценить, такие пары предложений, как "а больше,
чем Ь" и "Ь меньше, чем а", и констатирует, что хотя оба
предложения выражают одно и то же положение вещей, они
различны по смысловому содержанию»**. «Если мы в одном
случае скажем "Буцефал есть лошадь", а в другом "эта кляча есть
лошадь", то - как уточняет Гуссерль*** — значение выражения
"лошадь" останется неизменным, но предметная отнесенность
изменится»****. Уже в программном докладе 1919 года в
Московском лингвистическом кружке о «Новейшей русской
поэзии» Якобсон попытался разграничить поэтический и
практический язык, сопоставляя друге другом значение и предметную
отнесенность выражений. «Важная возможность поэтического
неологизма - беспредметность. Хотя при этом действует закон
поэтической этимологии, переживается словесная форма -
внешняя и внутренняя, однако отсутствует то, что Гуссерль
называет предметной отнесенностью [dinglicher Bezug]»*****.
* Husserl E. Logische Untersuchungen. S. 314. Также подчеркнуто
Якобсоном в его экземпляре как «очень важное».
** Ibid. S. 48; Jakobson R. Beitrag zur allgemeinen Kasuslehre // SW.
Vol. II. S. 34.
*** Husserl E. Logische Untersuchungen. S. 46 f.
**** Jakobson R. Kindersprache, Aphasie und allgemeine Lautgesetze.
S. 354.
***** Jakobson R. Die neueste russische Poesie S. 92 f.; Jakobson R. Co je
poésie?//Was ist poésie? S. 415.

108 Э. Холенштайн
Более того, для объяснения своеобразия фонемы, которое
заключается в том, что определенному и постоянному
звуковому различию двух фонем соответствует лишь потенциальное,
но отнюдь не определенное и постоянное различие значений,
Якобсон прибегает к гуссерлевскому различению двух видов
актов — придающих значение и реализующих значение*.
Согласно Гуссерлю, «пустые» смысловые интенции имеют место,
если выражение узнано как таковое, но его смысл неясен или
по крайней мере не дан «интуитивно». Это происходит, когда я
улавливаю обрывки речи на неизвестном мне языке, или,
например, могу правильно применить математическую теорему,
но не понимаю (или уже более не понимаю) ее смысла.
Наполнение смыслом происходит, если я могу «уяснить» себе
значение выражения, обретая его интуитивное или явное
понимание. В случае фонемы Якобсон переносит это различение
на феномен, который остался незамеченным у Гуссерля. Но то,
что Якобсон применял это различение в соответствии с тем,
как его понимал Гуссерль, можно видеть на примере гуссерлев-
ского применения этого различия в случае синкатегорематиче-
ских выражений**, до известной степени родственных фонемам.
Как и последние, сами по себе они являются лишь
потенциальными носителями значения. Интуитивное значение они
получают только в контексте более широкого смыслового целого.
Правда, в то время как для синкатегорематических выражений
это значение является определенным и постоянным, значение
фонем остается произвольным.
Другими семантическими проблемами, в связи с которыми
Якобсон ссылался на Гуссерля, было своеобразие шифтеров
(термин новой лингвистики, введенный Отто Есперсеном) или
окказиональных выражений (на языке Гуссерля) и сравнение
полных, эксплицитных, и неполных выражений. «Сравнение
неполных и эксплицитных сообщений, захватывающая
проблема фрагментарных суждений, продуктивно обрисованная
Чарльзом Пирсом в его трактовке blanks («незаполненных
мест») и в семиотических исследованиях Фреге и Гуссерля, —
все это, как ни странно, не нашло отклика у лингвистов***.
* Jakobson R. Zur Struktur des Phonems. S. 292.
** Husserl E. Logische Untersuchungen. S. 314 f.
*** Jakobson R. Parts and Wholes. P. 282; ср.: Husserl E. Logische
Untersuchungen. S. 308 f.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 109
В том, что касается шифтеров, примером которых
выступают личные местоимения, Якобсон выступает против
распространенного взгляда, что им не хватает постоянного и общего
значения. Характеризуя этот взгляд, он также цитирует
Гуссерля: «Слово я в разных случаях именует разных людей и
делает это посредством каждый раз нового значения»*. Это был
единственный раз, когда Якобсон определенно
дистанцировался от Гуссерля. Здесь следует отметить, что сам Гуссерль в
предисловии ко второму изданию «Логических исследований»
(в т. I, с. XIV) относит способ, которым окказиональные
выражения достигают представления, к «царству насилия». Он
оправдывает себя тем, что задачей этого предварительного
исследования было обратить внимание начинающих
феноменологов на первые и уже весьма трудные проблемы
осознания значения (Bedeutungsbewusstseins), однако «пока еще не
вполне отдавая им должное». В самом деле, Гуссерль
исправляет излишне прямолинейное введение в проблему
окказиональных выражений отчасти уже в соседних параграфах, а
затем - полностью - в 5-м параграфе VI исследования, а именно
он признает, что шифтеры имеют два значения -
окказиональное, или индивидуальное, и общее: они взаимосвязаны и с
трудом могут быть разграничены.
2.4. Интерсубъективное конституирование языка
В «Логических исследованиях» Гуссерль выступал против
близорукого растворения логических предметов в
коррелятивных им актах сознания и искал адекватного объяснения этой
корреляции субъективного сознания и объективных
предметов. Но лишь через несколько лет после выхода «Логических
исследований» корреляция объективности и
интерсубъективности попадет в круг его внимания.
Предмет всегда существует только как осознанный (таков
основной тезис трансцендентальной феноменологии).
Соответственно, предмет лишь тогда становится удовлетворительно
очевидным для философа, когда в рассмотрение включается не
* Husserl E. Logische Untersuchungen. S. 82; Jakobson R. Shifters, Verbal
Categories and the Russian Verb // SW. Vol. II. R 132.

110 Э. Холенштайн
только его контекст, система, в которую он входит, но и
субъект, в котором оба они конституируются; например, в опытном
познании пространственной вещи в качестве органа
восприятия «участвует» и тело. Дуальность фигуры и фона в гештальт-
теории или дуальность «-емы» (фонемы, морфемы и т. д.) и
контекста в структурализме следует, согласно
феноменологическому пониманию, расширить до триады третьим
«полюсом» — конституирующим субъектом.
Дальнейший анализ приводит затем к дифференциации или к
мультипликации третьего «полюса». К восприятию вещи
относится не только присутствие моего тела, которое задает
горизонт восприятия и является его субъектом, но и соприсутствие
других людей, которыми, как и мной, эта вещь
воспринимается или, по крайней мере, может быть в принципе воспринята.
В этом интерсубъективном горизонте вещей заложена их
способность быть знаками, средствами коммуникации.
Использование вещи в качестве знака наделяет ее вторым
слоем интерсубъективных отсылок, существенно отличным от
первого. Первый слой отсылок направлен к другим
потенциальным субъектам, на которых я переношу собственное
восприятие вещи. Второй слой отсылок подразумевает подлинных
субъектов, которые раньше меня наделили вещи новой
функцией - быть инструментами обозначения и коммуникации; я
воспринимаю это свойство как интерсубъективно
установленное, конвенциональное. В отличие от «просто» вещей, связь
которых с субъектом отступает на задний план за видимостью
их независимости от сознания, инструменты по смыслу
отсылают прямо к действующим и использующим их субъектам: их
можно назвать в полном смысле слова
«(интер-Субъективными». Именно подобные феноменальные факты имеются в виду,
когда речь идет об интерсубъективном строении предметов и
опосредованности мира других субъектов (они опосредованы
«миром» объектов, особенно - объектов культуры).
В первой части мы указали на возможную зависимость столь
же знаменитого, сколь и загадочного эссе Гуссерля «О
происхождении геометрии» (1939) от статьи Якобсона и Богатырева
«Фольклор как особая форма творчества» ( 1929). Даже если
не говорить о прямой зависимости, их сопоставление все
равно в высшей степени интересно. В этих двух статьях речь идет
об интерсубъективном конституировании объектов культуры,
столь различных, как геометрия и фольклор, так что их
сравнение представляется тем более интересным.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 111
В обеих статьях речь идет об объективации и традиционали-
зации духовных объектов. Гуссерль формулирует проблему так:
«Как геометрическая идеальность, изначально субъективная,
данная изнутри, достигает... идеальной объективности?»*. Кду-
ховным явлениям, в отношении которых возникает та же самая
проблема объективности, относятся, как он указывает,
«также, например, произведения художественной литературы»**.
В обоих сочинениях объективность трактуется как
интерсубъективность и надвременность. Объективным называется то, что
существует «для каждого» и постоянно. В обоих сочинениях в
качестве факторов объективации духовных образований и их
вписывания в традицию упоминаются обретение
принадлежности к сообществу (Vergemeinschaftung), социальное признание
и письменная фиксация. В обоих текстах обсуждается
проблема пассивного отложения некогда активных обнаружений
языка, причем у Якобсона и Богатырева в связи с так называемой
деградацией культурных ценностей. Наконец, в обоих текстах
подробно дискутируется проблема реактуализации
образований, которые потенциально существуют в интерсубъективной
или письменной форме. Таковы общие темы, которые получают
различное конкретное изложение в зависимости от контекста.
Особенно заслуживает внимания одна из дистинкций.
Гуссерль в принципе дал разъяснение того, что такое
интерсубъективные образования, однако оно ограничивалось
формальными и даже, можно сказать, потенциальными аспектами.
Задача Гуссерля заключалась в том, чтобы раскрыть самые
общие условия и структуры, делающие возможным
интерсубъективное конституирование всех мыслимых объективных
сущностей, т. е. то фундаментальное свойство, которое позволяет
предмету, мною постигаемому, быть в принципе доступным и
другим субъектам. Напротив, задача Якобсона и Богатырева
была в том, чтобы показать, что продукты культуры как
таковые существуют лишь тогда, когда они приняты коллективом.
Примечательно, что они тем самым выходят за границы
анализа интерсубъективности Гуссерля. Например, передвижения
звуков, характерные для нашего языка, обязаны
существованием тому, что они были приняты языковым сообществом.
* Husserl E. Logische Untersuchungen. S. 369.
** Ibid. S. 368.

112 Э. Холенштайн
Социальная санкция отличает их от индивидуальных языковых
ошибок и ляпсусов. Принятие дополняется в этих случаях
моментом санкции. Аналогичным образом, по мнению Якобсона
и Богатырева, социальное признание/санкция конститутивно
и для фольклора. Пока фольклорное произведение не
фиксируется письменно как литературное произведение, его
объективное существование зависит от того, будет ли оно принято
коллективом. Сохраняются в нем только те его
содержательные элементы и формальные особенности, которые приняты
сообществом, передающим его по традиции, из поколения в
поколение. При этом неправильно было бы считать, что
интерсубъективная санкция начинает действовать
дополнительно, после акта индивидуального творчества, на второй ступени
конституирования. Она вообще не имеет отношения к тому,
что «предлагает» фольклорный поэт как индивидуальный
творец. Санкция сообщества действует скорее как некая
предварительная цензура. Конституирование фольклора изначально
определяется интерсубъективным «спросом».
2.5. Принципы ассоциации как наиболее
фундаментальные структурные принципы
Феноменология и структурализм исходят из феномена
взаимосвязи как общего первичного феномена. Гуссерль нередко
пользовался для этого кантовским термином «синтез». В
«Парижских докладах» он называет «синтез основной
особенностью сознания»*, подразумевая ментальный опыт и интенцио-
нальные данности сознания. Соссюр утверждает: «Dans un état
de langue, tout repose sur des rapports» [«В языке все
основывается на отношениях»]** или, как еще короче говорится в
соответствующем месте рукописи (G 2.2lb): «Tout est rapport»
[«Все есть отношение»]***.
* Husserl E. Méditations Cartésiennes. 1950. P. 17.
** Saussure F. de. Cours de linguistique générale. Paris, 1916. P 170.
*** Saussure F. de. Cours de linguistique générale / Ed. critique par Rudolf
Engler. Wiesbaden, 1967. P. 276.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 113
Сходство между Гуссерлем и Якобсоном идет еще дальше.
Фундаментальными и универсальными принципами связи они
оба считали классические виды ассоциаций: подобие, контраст
и смежность. Ассоциация для Гуссерля — это «основное
трансцендентально-феноменологическое понятие» и название для
«универсального принципа пассивного генезиса»*. Это значит,
что ассоциативные принципы занимают значительное место
среди факторов и законов, лежащих в основе тех синтезов,
которые, в отличие от восприятия, обобщения, суждения,
вытекают не из актов, связанных с «я», но, как четко формулирует
Гуссерль, происходят «без участия я», возникают, что
требуется в дальнейшем прояснить, «непроизвольно» и
«бессознательно». Так, самые примитивные образования сознания,
некие чувственные целостности, например пятна красок,
формируются благодаря тому, что выделяются в единство из чего-то
контрастирующего и сливаются со всем смежным и подобным
по конфигурации. Прежде всего сходство подразумевается в
целом ряду результатов деятельности сознания, не в
последнюю очередь в результатах отождествления и обобщения -
двух видах деятельности, на которые, разумеется, опирается
каждый, не отдавая себе отчета об их происхождении.
И в этом пункте между Якобсоном и Гуссерлем нет прямой
зависимости на уровне текстов**. Сближение их взглядов тем
примечательнее, что возвращение Гуссерля к тематике ассо-
циационизма столкнулось с непониманием большинства его
последователей, которые считали ее устаревшим вопросом
старой сенсуалистической психологии. В процессе типологи-
зации главных языковых осей в соответствии с принципами
теории ассоциаций Якобсон (а до него отчасти уже Соссюр)
черпал вдохновение из новаторских исследований польского
лингвиста-теоретика Н.Крушевского***.«Учениеодвухлингви-
* Husserl E. Méditations Cartésiennes. P. 113 f.
** Наиболее детальное исследование ассоциаций у Гуссерля было
опубликовано только в 1966 roj3y(Husserliana, XI). Подробное изложение и
разбор его феноменологии ассоциаций см.: Holenstein E. Phänomenologie der
Assoziation. Zu Struktur und Funktion eines Grundprinzips der passive Genesis
bei E. Husserl The Hague: Nijhoff, 1972.
*** Kruszewski N. Prinzipien der Sprachentwicklung // Internationale
Zeitschrift fur allgemeine Sprachwissenschaft. III. 1886/87. S. 171.

114 Э. Холенштайн
стических осях, вдохновленное классификацией ассоциаций у
английских психологов и их радикального сторонника
Троицкого, было поднято Крушевским с механистического уровня
на феноменологический и выросло в его труде в гармоничную,
целостную и чрезвычайно плодотворную теорию языка»*.
Язык реализуется благодаря двум главным видам
деятельности: селекции и комбинированию элементов в осмысленное
сочетание. Каждый элемент выбирается из запаса элементов,
которые сходны с ним в определенном отношении и могли бы
занять его место, причем последовательность слов, в которую
он включен, не перестала бы быть осмысленным языковым
единством. Якобсон относит акт селекции или субституции
через ассоциацию по сходству к стилистической фигуре
метафоры. Выбранные элементы затем комбинируются, следуя
ассоциации по смежности и образуя стилевую фигуру метонимии**.
Второй ряд понятий — комбинация, ассоциация по
смежности, метонимия - требует более точного различения. В то
время как взаимозаменяемость элементов на парадигматической
оси основывается на равенстве или сходстве их
фонологической, морфологической или грамматической функций,
комбинация элементов на синтагматической оси происходит иначе,
она не основана на смежности элементов. Единство элементов
на синтагматической оси обусловлено их грамматической
формой и смыслом. Смежность — вторичный факт, результат этой
мотивированной смыслом связи.
Существует ли вообще комбинация, для которой было бы
достаточно чисто временной или пространственной
смежности? Не основывается ли она постоянно и помимо внешней
близости ее элементов еще и на внутренних факторах,
которые оказываются настоящими пружинами связей, на неких ге-
штальт-факторах (в единство соединяется то, что вместе
образует четкий образ, гештальт) и на функциональных и
смысловых связях? Такого рода факторы можно обнаружить не только
в самых разных метонимиях (парус - корабль, яйцо — курица).
Прежде всего они управляют синтаксическими комбинациями.
* Якобсон Р. Значение Крушевского в развитии науки о языке // SW.
Vol. I. С. 435.
** Jakobson R. Two Aspects of Language and Two Types of Aphasie
Disturbances//SW Vol. II.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 115
Таким образом, наряду с «внешней», чисто временной и
пространственной смежностью, мы констатируем здесь
«внутреннюю», функциональную или смысловую смежность.
В метонимиях к тому же не безразлична направленность
связи — от части к более обширному целому или, наоборот, от
целого к части. Стиль и тональность художественного
произведения варьируются в зависимости от того, берутся ли знаки
из внутреннего или из внешнего плана обозначаемого. Есть
существенная разница в том, например, как в фильме будет
показана Женева: увидим ли мы сначала памятник Реформации,
находящийся в городском парке, или же цепь Альп с
Монбланом, у подножия которых расположен город. Мы сталкиваемся
здесь с новым видом противопоставления внутреннего и
внешнего. Различение между «внутренними» и «внешними»
связями характерно для ассоциационизма. Если перенести это
различение на феномены, упомянутые здесь, идя дальше и глубже
оппозиции ассоциаций по сходству и ассоциаций по
смежности, мы получим, быть может, дополнительные типологические
пары оппозиций, которые находят соответствие в области
психологии и психопатологии (ср. психологическое различение ин-
троверсии и зкстраверсии).
Третий ассоциативный принцип — контраст - тоже имеет
фундаментальное значение для языковой структуры*. Фонемы
(принцип контраста был разработан прежде всего
применительно к ним), как и все другие языковые единицы, включены
в бинарную оппозицию или скорее в целую сеть бинарных
оппозиций, благодаря которой они приобретают специфическую
ценность, смыслоразличительную функцию. Мы уже
обратили внимание на то, что феноменология и гештальт-психология
равным образом используют контраст при различении фигуры
и фона как обязательном моменте всякого чувственного
восприятия.
Правомерно ли, однако, отождествлять структуру фигура -
фон в учении о восприятии с принципом оппозиции в
фонологии? Не имеем ли мы дело в первом случае с различиями раз-
* Контраст (на синтагматической оси) и оппозиция (на
парадигматической оси) в структуралистской лингвистике не носят классического названия
ассоциаций. Однако именно это напрашивается с точки зрения
феноменологического толкования данного принципа Гуссерлем.

116 Э. Холенштайн
ного рода и степени, а во втором - с максимальными
противопоставлениями? И не является ли различие первого рода, как
показал Пос в «Перспективах структурализма»*, формой
чувственного созерцания, тогда как оппозиция (крайняя степень
различия) предстает как категория мышления?
Феноменологический анализ приходит здесь к следующему результату.
Действительно, для акта чувственного восприятия вполне
достаточно простого контраста с фоном. Но из этого не
следует, что оппозиции как максимальные или оптимальные
различия входят в восприятие и, соответственно, модифицируют его
только с помощью мысленного акта. Уже в самом чувственном
восприятии действуют тенденции к идеализации форм,
гомогенизации, оптимальной демонстрации характерных черт. Нигде
в природе нельзя найти математически совершенного круга.
Но достоверно, что в наших фактических восприятиях круга,
причем как раз до тех пор, пока мы о них не рефлектируем, мы
имеем перед собой идеализированные круги. Сезанн отучил нас
воспринимать обыденные предметы в линейной перспективе,
как мы должны были бы делать, согласно естественнонаучным
расчетам. Тарелку на столе перед нами мы видим более
округлой, чем было бы «правильно» с точки зрения перспективы.
Восприятие имеет тенденцию к оптимальному выявлению
форм и содержаний. Эта тенденция становится более заметной
тогда, когда формы и содержания должны осуществлять
определенную функцию, как это имеет место при различении звуков
языка. Оппозиция как оптимальное различие первично
заложена в самом восприятии. Кроме того, она поддерживается и
используется функцией, которая связана с восприятием и с
самого начала ответственна за его осуществление. Только задним
числом она может быть осмыслена как логическое отношение.
Помимо оптимального противопоставления, в которое
вступают друг с другом данности восприятия, наделенные
функцией знака, они отличаются от чувственных данностей, не
релевантных в отношении знаков и значения, еще одной
дополнительной особенностью. Наряду со стремлением выделиться
на инородном фоне, знаки тяготеют к тому, чтобы стать более
заметными, вобрать контраст в себя. Первые языковые
комбинации звуков ребенка отличаются максимальным контрастом
* Pos H. Perspectives du structuralisme // TCLP Vol. VIII. P. 75 f.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 117
элементов (папа, мама). И этот внутренний контраст - как
дополнение контраста с окружением — может быть объяснен
телеологически. Знак дорожного движения лучше осуществляет
функцию, когда в хаотичный общий фон, грозящий поглотить
его, внедряется очерченная рамка контрастного цвета или
когда этот знак выполнен двумя оттеняющими друг друга цветами.
2.6. Анализ сущностей
Сравнение «Якобсон - Гуссерль» останется неполным, если
творчество Якобсона не будет рассмотрено также в
перспективе двух самых известных и, по сути, фундаментальных теорий
феноменологии Гуссерля: теории идеации или описания
сущности и теории феноменологической редукции или установки.
Если бы творчество Якобсона по стремлению, по
направленности не находилось в плоскости этих двух основных
положений гуссерлевской философии, то в сочинениях обоих авторов
можно было бы обнаружить, в конечном счете, лишь несколько
общих тем, строго говоря, второстепенных, в принципиально
различном обрамлении.
По обоим этим пунктам мы видим у Якобсона не только
вполне определенную открытость к феноменологическому методу
Гуссерля, но, кроме того, разработанные образцы дальнейшего
развития этого метода.
Феноменологическая теория сущности свидетельствует,
что во всех феноменах наряду со случайными переменчивыми
свойствами имеются и другие свойства, составляющие самую
их сущность или родовой признак и, соответственно,
являющиеся инвариантными. Часто приводят пример анализа
сущности вещей у Гуссерля. Он начинается с вопроса: что остается
в вещи при свободном варьировании (в эксперименте или же
только в фантазии), «кроме инварианта, который
сохраняет необходимую общую форму, сущностную форму, без
которой эту вещь как таковую, этот пример вообще нельзя было
бы помыслить?»* Таким инвариантом или сущностной формой
вещи оказывается протяженность. Если ее мысленно убрать,
* Husserl Е. Phänomenologische Psychologie. Vorlesungen SS 1925 //
Husserliana. Vol. XI. 1962. S. 72.

118 Э. Холенштайн
исчезнет и вещь. Если же помыслить протяженность лишь
большей или меньшей, вещи как таковой это не коснется.
Исходя частично, как и Гуссерль, из математики, частично -
из гуссерлевского всеобщего учения о форме, Якобсон
видит главную задачу лингвистики в том, чтобы искать
инварианты в вариациях, общее — в особенном*. При этом влияние
Гуссерля выдают такие выражения, как «литературность»**
и «поэтичность»***. Предметом литературоведения является
«не литература, но литературность, т. е. то, что делает
данное произведение литературным»****. Такая программа делает
Якобсона провозвестником новейшего развития лингвистики,
в котором проблема «универсалий» занимает центральное
место*****. При этом Якобсону, как и Гуссерлю, известно, что
при поиске сущностно-общего индукция и статистика
неприменимы: необходим феноменологический анализ и
проникновение в сам объект исследования. «В вопросе об общем
значении формы статистический критерий не годится - обиходное и
общее значение - не синонимичны»******.
Всеобщее распространение какого-то свойства может быть
совершенно случайным, «фактическим». Всеобщее и
сущностно-необходимое или сущностно-конститутивное — понятия
несовпадающие. В то время как Гуссерль - в методологическом
отношении монист - концентрировался на
феноменологическом методе раскрытия сущностных общностей, Якобсон
практикует и разные виды эмпирического исследования, ведущие
лишь к «фактическим универсалиям» или «почти-универса-
лиям».
* Jakobson R. Implications of Language Universals for Linguistics //
SW. Vol. II, 591 f.
** Jakobson R. Die neueste russische Poesie... S. 30 f.
*** Jakobson R. Co je poésie?/Was ist Poesie? S. 412 f.
**** Jakobson R. Die neueste russische Poesie... S. 30 f.
***** В то время как возрастает значение понятия инвариантности и
универсалий в лингвистике и в других науках - как сказано, отчасти благодаря
Якобсону, косвенно вдохновленному Гуссерлем, - по иронии судьбы в
феноменологии распространяется представление, что теория созерцания
сущности Гуссерля не выдерживает критики. При этом пытаются доказать, что
поздний Гуссерль сам дистанцировался от ранней программы.
****** Jakobson R. Zur Struktur des russischen Verbums //SW. Vol. II. S. 9.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 119
Феноменологическая философия и лингвистика согласны в
том, что касается метода установления категориальных форм
и формальных тождеств. Техника «свободного варьирования»,
которую изобрел Гуссерль для отыскания инвариантных
сущностей, выступает в его собственных лингвистических анализах
IV логического исследования*, как и в современной
лингвистике в виде, «коммутационного теста». Самого этого понятия у
Гуссерля, конечно, нет. Тест состоит в наблюдении за тем,
могут ли две материальные инстанции в одинаковом контексте,
при одних и тех же условиях различать значения или нет. Даже
если Гуссерль и не является первым, кто понял роль
«коммутационного теста» для анализа языка, как это предполагает Бар-
Хиллел**, то его следует все-таки признать по крайней мере
одним из предшественников этого метода.
Феноменологическое исследование сущности и его критика
совершенно запутались в метафизических вопросах об
онтологическом статусе сущностных форм и в
теоретико-познавательных вопросах об их субъективном познании и их данности
сознанию (проблема интуиции). Многократно указывалось на
то, что классическая процедура описания сущностей слишком
абстрактна и атомистична. Сущность какого-либо
определенного предмета может быть выяснена лишь в его связи с
другими предметами, лишь когда к рассмотрению привлекается
область или категория, к которой он относится. Предметы,
составляющие какую-либо предметную область (например,
фонемы, морфемы и др.), присутствуют в ней не случайно,
подобно вещам, выброшенным прибоем на берег. Они находятся
во взаимосвязях, подчиняющихся структурным законам. Они
взаимно обусловливают друг друга. Однако в
феноменологической литературе мы нигде не находим столь широкого
описания взаимозависимостей, как это было сделано Якобсоном и
его сотрудниками по отношению к системе дифференциальных
признаков фонемы***.
* Husserl Е. IV Logische Untersuchung. S. 318 f.
** Bar-Hillel Y. Husserl's Conception of a Purely Logical Grammar //
Philosophy and Phenomenological Research. Vol. XVII. 1956-1957. P. 366.
*** См.: Jakobson R., Halle M. Phonology and Phonetics // SW. Vol. I.

120 Э. Холенштайн
Аналогичное описание сущности на уровне целой
предметной области было проведено Якобсоном также и
применительно к учению о значении - для системы падежей русского
языка*. Сначала отыскивается основное или общее значение
падежа. В случае винительного падежа, используемого в
русском языке не только для обозначения прямого дополнения при
переходном глаголе, но также обстоятельств места и времени
при непереходных глаголах, предложного дополнения в
сочетании с глаголами движения и т. д., таким совокупным
значением, которое в состоянии сделать понятными все эти внешне
не связанные перечисленные друг с другом значения, является
«направленность». После того, как было выяснено основное
значение каждого падежа, сравнительный анализ позволил
сделать вывод, что шесть или восемь падежей русского языка
характеризуются противопоставлением наличия и отсутствия,
или обладания или необладания, тремя признаками
(направленность, маргинальность, квантификация) и тем самым могут
быть представлены как единая, замкнутая, бинарно
структурированная система. Повторяем: нигде в феноменологической
литературе мы не найдем общего анализа целой области
феноменов, причем проведенного не только в общих чертах, но и
во всех деталях. В этом смысле фонологический и
морфологический анализ Якобсона следует рассматривать как образец и
модель для эйдетической феноменологии.
2.7. Феноменологическая установка
В центре феноменологии Гуссерля находится его теория
феноменологической редукции или - в положительной
формулировке - феноменологической установки. Мотивы, к ней
приведшие, весьма сложны, что показывает уже наличие
положительной и отрицательной формулировок. Важнейшими из
них являются картезианский идеал беспредпосылочной науки
и обнаружение корреляции субъекта и объекта, открытой при
радикальном повороте к интенциональной психологии. Соглас-
* См. прежде всего: Jakobson R. Beitrag zum allegemeine Kasuslehre //
SW. Vol. II. S. 23-70; Idem. Морфологические наблюдения над славянским
склонением//SW. Vol. II. С. 154-181.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 121
но этой корреляции сознание существует только как «сознание
чего-то», и, соответственно, нечто всегда существует только
как «осознанное нечто», т. е. как феномен сознания. При
методически последовательном прояснении мира, данного нам
непосредственно как коррелятивный сознанию феномен, нельзя,
соответственно, предпосылать и привлекать ничего такого
(например, трансцендентный сознанию физический мир), что не
содержалось бы в отдельных феноменах самих по себе — как
они формируются и являются в сознании.
На первый взгляд, здесь пути Гуссерля и Якобсона
расходятся. В научных и теоретических взглядах Якобсон занимает
подчеркнуто антиредукционистскую позицию. Его принцип гласит:
автономия, но не изоляция каждой области науки. Ключевое
понятие автономии он дополняет не менее важным понятием
интеграции. Лингвистика, которая стремится к надежности
выводов, не может изолироваться от других наук, которые
изучают тот же предмет, что и она. В отличие от гуссерлевской
тенденции к методологическому монизму, Якобсон защищает
иерархически упорядоченный методологический плюрализм.
За внутренним структурным анализом феноменов одного
уровня должна последовать вторая фаза исследования, где
полученные результаты подтверждаются и дополняются данными
других уровней, с которыми взаимодействует тот, что уже
подвергся анализу*.
Но более точное прочтение показывает, что у Гуссерля и
Якобсона общими были и исходные установки, и большая часть
пути. Антиредукционизм Якобсона в истоках восходит к
Гуссерлю: ведь «антипсихологизм» Гуссерля был
антиредукционистским тезисом. Он был направлен против утраты логикой
ее автономии и превращения ее в психологическую
дисциплину. В этом смысле он указал путь русским формалистам в их
противоборстве с физиологическим и психологическим
объяснением языка у младограмматиков и с биографическим и
культурно-историческим объяснением литературы у символистов.
* Jakobson R. The Role of Phonic Elements in Speech Perception // SW.
Vol. I. P. 716; Jakobson R. Linguistics in Relation to Other Sciences // SW.
Vol. II. P. 656.

122 Э. Холенштайн
Якобсон настаивает на антиредукционистском подходе к
решению прежде всего двух проблем — значения и телеологии*.
В первом случае он говорит о несводимости знаков языка к их
звуковой стороне, и эта его позиция прямо восходит к
Гуссерлю (см. выше - 2.3). Относительно функционального
рассмотрения и подразумеваемой при этом реабилитации
телеологических принципов объяснения его позиция также совпадает с
позицией Гуссерля, в творчестве которого, во всяком случае
после «Идей», постоянно обсуждаются телеологические
вопросы. Но буквального совпадения в этом вопросе между ними
не было.
Однако остается еще феноменологическая редукция.
Гуссерль никогда не обратился бы к акустическим (физическим)
коррелятам фонем, как это делает Якобсон, для обнаружения
(или даже только для подтверждения) различительных свойств
спорных фонем. По Гуссерлю, сущность фонемы должна была
бы выясняться только из опыта восприятия фонемы и
интуитивного постижения ее функций. В написанных после 1923
года дополнительных заметках к «Идеям», Гуссерль защищает
исключительно феноменологическое описание восприятия:
«Но при этом я не могу навязывать переживаниям ничего
такого, что не переживаю абсолютно, что не образует их самих
в их собственной сущности... то, что данные восприятия были
естественно — физически и психофизически —
обусловленными, не относится к самим переживаниям в их собственной
абсолютной сущности»**. А следовательно, это не может
использоваться в феноменологическом описании перцепции.
Здесь мы подходим к границе гуссерлевской
феноменологии. Во-первых, хотя в чувственных раздражениях, из которых
складывается наше восприятие, не содержится никакой
каузальности, однако какая-то «причинность» в них все же есть.
Тем самым эти переживания отсылают собственным смыслом
или сущностью к трансцендентной сознанию инстанции, как бы
потом, задним числом, ни объясняли ее онтологический статус.
Во-вторых, даже если верно то, что в восприятии звука не со-
* Jakobson R. Linguistics in Relation to Other Sciences // SW. Vol. II.
P. 685 f.
** Husserl E. Ideen zu einer reinen Phänomenologie und
phänomenologischen Philosophie. I. Husserliana. Vol. III. The Hague, 1950. S. 107, ср.
также: S. 127.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 123
держится никакого акустического волнового движения, все же
остается сам феномен соответствия между аудитивно
воспринятыми звуками и «физическими волнами», так как это
соответствие улавливается спектрограммой и становится благодаря
ей видимым. А это соответствие, как и всякий другой феномен,
требует описания, выявления возможных закономерностей.
Гуссерль - методически узкий, ориентированный на «чистый»
анализ некоей данности (применительно к ощущению - в
соответствующем ему изначально органе чувств, применительно к
содержанию - в отдельном регионе бытия) - пренебрегает
соответствием между услышанной речью и «визуальной речью»
точно так же, как он оставляет без внимания любой другой
опыт, выходящий за пределы отдельного чувства и традиционно
называемый «синестезией»*.
Обращение Якобсона к акустике нельзя отвергнуть просто
как натурализм. Весь его образ действий принципиально
отличается от старого учения о восприятии направленностью,
которую невозможно назвать иначе как феноменологической.
Для феноменологического анализа исходными являются два
момента: это непосредственно пережитый опыт (включая его
видоизменения в воспоминании, фантазии и т. д.) и смысл
(или функции, которыми нагружено чувственно пережитое в
опыте)**. Старое натуралистическое учение об апперцепции
руководствуется двумя догмами: догмой приоритета
физической действительности и догмой изоморфизма. Руководствуясь
ими, оно делает вывод о том, что двум свойствам акустических
волн - амплитуде (размаху волн) и частоте (числу колебаний) в
* Holenstein E. Phänomenologie der Assoziation. S. 44, 294.
** Чувственность (Sinnlichkeit) и смысл (Sinn) в равной.мере
являются для феноменологии феноменальными данностями. Феноменализм
неопозитивистской философии ограничивается первым, sense data, тогда как
феноменология гуссерлевского типа настаивает на взаимопроникновении
чувственности и смысла, на функциональном участии силы смысла в
структурировании чувственности. Этой противопоставленности неопозитивистского
феноменализма и гуссерлевской феноменологии в лингвистике
соответствует антитеза блумфилдовской и копенгагенской лингвистики, с одной стороны,
и пражской лингвистики, с другой. В противоположность подходу,
ограниченному структурными закономерностями звукового материала как такового,
Якобсон всегда придавал значение семантике в структурировании звукового
уровня языка.

124 Э. Холенштайн
слышимом звуке могут соответствовать тоже только два
свойства, а именно интенсивность (соответствующая амплитуде)
и высота (соответствующая частоте). Якобсон же
предпринимает нечто совершенно иное, а именно не затронутое
никаким естественнонаучным каузальным мышлением
структуралистское сравнение трех заданных звуковых аспектов языка:
перцептивного, артикуляционного и акустического (точнее:
визуально-акустического), а также их иерархии в связи с
предназначением языка как средства коммуникации. В этом
сравнении примат достается аудитивному (перцептивному)
аспекту. Структуралистское сравнение различных уровней тоже не
находит между ними никакой изоморфности, никаких точечных
соответствий, но лишь последовательную элиминацию
избыточной информации и заострение смыслоразличительных
признаков на разных уровнях - начиная с артикуляционного
(физиологического) через акустический (физический) и
отологический (слухофизиологический) к аудитивно-перцептивному
(феноменологическому). «Чем ближе мы в нашем
исследовании к цели сообщения, т. е. к его восприятию реципиентом, чем
точнее мы можем оценить информацию, передаваемую его
звуковой формой»*. Якобсон и его сотрудники извлекают из
полученных ими результатов следующие выводы: наряду с акцентом
на отофизиологическом уровне, которой ранее оставлявляли
без внимания, необходимо безотлагательное систематическое
изучение аудитивно-перцептивного аспекта или, иначе говоря,
феноменологической фонологии. Метод и техника для
определения перцептивных свойств языкового сообщения пока еще
не достигли уровня развития новейшей акустики, и потому при
идентификации отличительных качеств звуков неизбежно
приходится обращаться к ним как к наиболее достоверному
источнику информации.
Трактовка языка как интерсубъективного средства
коммуникации ведет к признанию примата перцептивного уровня не
только по отношению к физиологическим и физическим
данным, но и в противоположном направлении — по отношению
к грамматическим и семантическим «сверхструктурам»
языкового сообщения. Примат перцептивного аспекта — в том, что
* Jakobson R., Fant С. G., Halle M. Preliminaries to Speech Analysis.
Cambridge, Mass., 1952. P. 12.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 125
касается отдельных дисциплин, соответствующих различным
уровням языка, — отражается в примате фонологии. Мы
сталкиваемся здесь с последним примечательным параллелизмом
структурализма и феноменологии. Ведущей роли фонологии в
структурализме соответствует привилегированное положение
феноменологии визуального восприятия в
феноменологической философии. Феноменология и структурализм приобрели
основные принципы из анализа визуального и аудитивного
восприятия.
Привилегированное место восприятия в феноменологии —
помимо той основоположной роли, которую играет
чувственное восприятие во всех «высших» формах сознания —
определяется ее «принципом принципов», согласно которому все, что
изначально содержится в «интуиции», является законным
источником познания. Но визуальное восприятие есть первичная
форма и образец изначально данного созерцания*.
В структурализме обращение к перцептивному аспекту
сложной реальности языка дополнительно мотивируется
поэтическими интересами его ранних представителей. Так, поэзию
отличает от прозы, помимо переноса принципа
эквивалентности с парадигматической оси на синтагматическую,
акцентуация средств языка, первичность звука по отношению к его
предметной отнесенности, короче — восприятие
выразительных свойств языка. Первичная функция знаков в прозе -
обозначать, а не образовывать вместе с другими знаками сочетания
выразительных форм, тогда как в поэзии именно эти сочетания
и бросающиеся в глаза связи между отдельными элементами
получают собственный вес и собственную ценность. Так
положение русского футуризма об «ощутимости словесной кон-
* Якобсон, пожалуй, усомнился бы в выборе визуального восприятия как
исходного пункта и образца для философского анализа. Мы имеем в виду
прежде всего то, что он подчеркивал тенденцию к опредмечиванию при
визуальном восприятии. Эти вопросы подталкивают Гуссерля к
соответствующей постановке проблем: проблема объективации занимает в его философии
центральное место. Хотя слуховое восприятие и не отсутствует у Гуссерля
совсем - оно, как и следовало ожидать, появляется в анализе времени, —
можно было бы полагать, что оно должно было бы быть ему гораздо ближе:
тематически - в связи с «Логическими исследованиями», а исторически -
под влиянием его учителя К. Штумпфа, мастера психологии звукового
восприятия.

126 Э. Холенштайн
струкции» как отличительном свойстве поэзии* открыло путь к
одной из самых плодотворных фаз в истории лингвистики.
Вернемся к исходному вопросу: в чем состоит, наряду с
общностью исходного пункта, тождественная или хотя бы
параллельная часть их путей? Гуссерль различает в
феноменологической редукции два этапа. Первый приводит к собственно
феноменологической установке, так называемой установке
«наук о духе», при которой каждый предмет изучается и
описывается в соответствии с закономерностями его структуры, а
не объясняется причинно, на основе определенных физических
реалий, как это происходит при натуралистической или
«естественнонаучной» установке. Второй этап приводит к
трансцендентально-феноменологической установке, при которой
запрещается какое-либо суждение о независимом от сознания
бытии исследуемых предметов, а в позитивном смысле говорится
лишь об их конституции в отношении к сознанию. Якобсон с
осторожностью участвует в первом этапе. Как представитель
специальной науки, он вовремя на нем и останавливается. Ведь
на втором этапе выигрыш заключается не в ведущем далее
понимании структуры объектов, исследуемых различными
науками. Наряду с первичной целью — анализом сознания он
распространяется только на философскую проблему идеализма и
реализма.
С другой стороны, однако, именно для второго,
трансцендентального этапа феноменология найдет у Якобсона отчасти
стимулы, отчасти подтверждения, способствующие дальнейшему
развитию. Во-первых, Якобсон показал особым «подходом»
к отношению трех уровней языкового звука — физического,
физиологического и перцептивного — как можно
продвинуться хотя бы немного дальше в решении апорийной, безвыходной
и с философской стороны абсолютно бесперспективной
проблемы. Во-вторых, его расширение субъекта языка с
индивидуального сознания в двух направлениях — на
интерсубъективное языковое сообщество и на бессознательные слои
психики - совпадает с тенденцией к расширению трансцедентально-
го субъекта у самого Гуссерля. «Носителем» конституирования
мира и языка является уже не только трансцендентальное эго,
как это было в классической философии Нового времени, но
* Erlich V. Russian Formalism. P. 74 f., 182 f.

Якобсон и Гуссерль: О генеалогии структурализма 127
также существующие до него и после него «пассивные»,
«ассоциативные», т. е. бессознательные и непроизвольные, «вне-
субъектные» слои психики* и интерсубъективное сообщество.
Таким образом, структурализм Якобсона ведет не к
«кантианству без трансцендентального субъекта», не к абсолютному
объективистскому формализму, согласно формуле Рикёра**,
который попытался найти этикетку для структурализма Ле-
ви-Стросса, но скорее к «кантианству с расширенным
субъектом», с расширенными сферами пассивности и
интерсубъективности, т. е. тем, чем прежде всего трансцендентальная
философия Гуссерля отличается от философии Канта***.
Мы подошли к завершению. Якобсон исходил из
«Пролегоменов» и первых четырех «Логических исследований»
Гуссерля. Тематически это «антипсихологизм», выражение
и значение в формулировке Гуссерля («звук и значение» - в
формулировке Якобсона, предложенной ему учеником
Гуссерля Койре****), абстрагирование сущности, учение о целом и
частях и идея универсальной грамматики. Вызывал удивление
тот факт, что интерес Якобсона к «Логическим
исследованиям», очевидно, не простирался дальше IV исследования,
однако позднее было обнаружено, что Якобсон вновь встречается
с Гуссерлем именно там, куда обходными путями чрезвычайно
эгоцентричной трансцендентальной философии Гуссерля
приводит собственная разработка и дальнейшее развитие анализа
сознания в V и VI исследовании: а именно в феноменологии
интерсубъективности и пассивного генезиса.
Многие феноменологи сегодня ищут контакта с успешным
структурализмом и его важнейшей дисциплиной -
лингвистикой, исходя из экзистенциально-философских и
герменевтических ответвлений феноменологии. Они приносят с собой
причудливо сформулированные или скорее вовсе не определенные
* Holenstein E. Phänomenologie der Assoziation. Kapitel 9.
** Ricœur R Structure et herméneutique // Idem. Le conflit des
interprétations. Paris, 1969. P. 55.
*** Леви-Стросс принял эту формулу, но лишь в ограниченном
горизонте дискуссии с «Groupe philosophique» журнала «Esprit» (Lévi-Strauss С.
Réponses à quelques questions // Esprit. № XXXI. 1963. P. 633).
**** Jakobson R. Language in Operation // Mélanges Alexandre Koyré. I,
Paris. P. 269.

128 Э. Холенштайн
ключевые понятия - смысл, история, субъект, которые не
согласуются с методологически и теоретически
разработанными понятиями их партнеров по диалогу — структуралистов.
То, что они изображают как смысл, в формальном отношении
оказывается такой же аморфной и атомистической величиной,
как «чувственные данные» («sense data») во времена старого
сенсуализма. «Значения» соединяются субъектом, похожим в
экзистенциалистском варианте на демиурга, а в
герменевтическом — на режиссера авангардистского театра реприз, образуя
все новые и новые связи или же новые вариации классических
композиций. Во всяком случае, они полностью зависят от
самовластного, непредсказуемого в поступках мастера. Его
продукт затем называется историей. Напротив, согласно
структурализму якобсоновской чеканки, а также феноменологии
гуссерлевской ориентации, смысл и история одинаково
подчиняются инвариантным структурным законам, число которых,
в сравнении с их бесчисленными вариантами, ограничено*.
Структурирование при этом рассматривается как продукт
деятельности не столько отдельных субъектов, сколько
«бессознательных» слоев психики и интерсубъективного сообщества.
Как свидетельствует история и «сами вещи», кратчайший путь
от феноменологии к новейшей лингвистике ведет от Гуссерля
через Якобсона.
Перевод с нем. Владимира Янцена
* «Каждая форма апперцепции является формой сущности и имеет
генезис <историю> согласно сущностным законам» (Husserl E. Analysen zur
passive Synthesis // Husserliana. Vol. XI. The Hague: Nijhoff, 1966. P. 339).

Т. Г. Щедрина
Роман Якобсон: Густав Шпет у истоков
семиотики и структурализма*
§ 1. Лингвистические кружки
(МЛК и ОПОЯЗ) как «сфера разговора»
Шпета и Якобсона
Осмысливая отношения лингвистики с философией,
Роман Якобсон вспоминал: «В начале 20-х гг. в
Московском лингвистическом кружке под руководством
Густава Шпета, который был, по мнению Гуссерля,
одним из наиболее талантливых его учеников,
велись постоянные жаркие дискуссии об использовании
в лингвистике Logische Untersuchungen, а также о
плодотворном предложении Гуссерля и Антона Мар-
ти вернуться к разработке "универсальной
грамматики, которая была задумана рационалистами XVII—
XVIII вв." и предвосхищена средневековыми
философами языка»**. Однако, несмотря на эти высказывания
Якобсона, имя Густава Шпета и его идеи долгое время
* Публикуется в сокращении по изданию:
Эпистемологический стиль в русской интеллектуальной культуре XIX—XX веков:
От личности к традиции / Под ред. Б. И. Пружинина, Т. Г.
Щедриной. М.: РОССПЭН, 2013. С. 252-280.
** Якобсон Р. О. Лингвистика в ее отношении к другим
наукам // Якобсон Р. О. Избранные работы. М., 1985. С. 406.

130 Т. Г. Щедрина
находились в стороне от мировых магистральных направлений
развития семиотики и структурализма. Да и сегодня, говоря о
семиотике, мы вспоминаем скорее Пирса и Соссюра, чем Шпе-
та. Точно так же в структурализме мы апеллируем к идеям
самого Якобсона и Леви-Стросса. Между тем, как неоднократно
отмечал Вячеслав Всеволодович Иванов, формирование
традиций русского структурализма неразрывно связано с
философскими идеями Густава Густавовича Шпета, звучащими
сегодня как «знак, посланный в будущее». Он также подчеркнул,
что идейное содержание шпетовскои книги «Герменевтика и ее
проблемы», которая издана сравнительно недавно, но
написана в 1918 году, имеет непосредственное отношение к развитию
в России науки о знаках — семиотики. Действительно, в
«Герменевтике...» Шпет приоткрывает нам свои идеи, но лишь
отчасти, поскольку книга эта написана в историческом ключе и
содержит не столько концептуальные построения самого автора,
сколько конструктивно-критический анализ исторического
развития герменевтических и семиотических идей Шлейермахера,
Бека, Эрнести, Дильтея и др. Но сегодня помимо
«Герменевтики...» опубликован реконструированный текст его книги «Язык
и смысл», в котором Шпету удалось ясно и отчетливо выразить
сущность своего методологического подхода к семиотическим и
герменевтическим проблемам. И мы сегодня можем соотнести
структурно-семиотические идеи Шпета со структуралистскими
исследованиями Якобсона прежде всего для того, чтобы открыть
новые методологические перспективы для развития структурно-
семиотического анализа в современной гуманитарной науке.
Идеи структурализма и семиотики берут свое начало в
дискуссиях Московского лингвистического кружка (МЛК) и
ОПОЯЗа (Петроград). МЛК - как писал Якобсон - это
«объединение молодых исследователей, основанное в марте 1915 г.
по инициативе группы студентов историко-филологического
факультета Московского Университета при активной
поддержке руководителя Московской Диалектологической Комиссии
Д. Н. Ушакова и благожелательном одобрении, оказанном
проекту устава академиками Ф. Е. Коршем и А. А. Шахматовым»*.
Это объединение, как указывает М. И. Шапир, быстро вышло
за «рамки студенческого кружка: с одной стороны, студенты,
* Якобсон Р. О. Московский лингвистический кружок / Публ. М. И. Ша-
пира // Philologica. 1996. Т. 3. [Электронный ресурс]: http://www.rvb.ru/
philologica/03rus/03rus Jakobson, htm

Роман Якобсон: Густав Шпет у истоков семиотики... 131
прослушав полный курс университета, становились
профессиональными филологами, с другой стороны, серьезность и
значительность поднимавшихся в МЛК проблем привлекала в
кружок новых членов, в том числе многих авторитетных
лингвистов и литературоведов. В 1920 г. почетными членами МЛК
были избраны В. К. Поржезинский, Д. Н. Ушаков и Н.
Н.Дурново. Среди действительных членов кружка были С. И. Берн-
штейн, С. М. Бонди, О. М. Брик, Н. Н. Волков, Н. И. Жин-
кин, В. М. Жирмунский, С. О. Карцевский, M. M. Кенигсберг,
А. М. Пешковский, Е. Д. Поливанов, А. И. Ромм, Ю. М.
Соколов, Б. В. Томашевский, Ю. Н. Тынянов, В. Б. Шкловский,
R О. Шор, Г. Г. Шпет, Б. И. Ярхо и мн. др.»*.
Хотя Шпет и входил в объединения лингвистов и
литературоведов (он стал действительным членом МЛК), тем не
менее он был все-таки профессиональным философом. Именно
с этим обстоятельством связан спор вокруг его имени,
произошедший между членами МЛК. Исследователь Г. Левинтон
цитирует и пересказывает факты, приведенные в статье Чуда-
ковой и Тоддеса, в которых раскрывается весь контекст
спора, а также очерчивается «сфера разговора» Шпета и
Якобсона. Приведу этот отрывок полностью: «М. О. Чудакова и
Е. А. Тоддес, говоря о довольно бурном заседании МЛК 21
марта 1921 г., где обсуждались планы собственного издательства
кружка <...>, упоминают разделившиеся мнения:
"Выступившие за приглашение философа А. А. Буслаев, M. M.
Кенигсберг, Б. В. Горнунг (они выдвинули кандидатуру своего учителя
Г. Г. Шпета, состоявшего действительным членом МЛК), и
возражавшие им (принципиально, а не против самой кандидатуры)
Н. Ф. Яковлев, С. Я. Мазе, П. П. Свешников и А. И. Ромм".
Вся первая группа входила в редколлегию "Гермеса". Эпизод
этот интересен и специфическим соотношением собственных
и нарицательных имен: спор идет о "философе", но имеется в
виду именно Шпет - ситуация, напоминающая средневековую,
когда "философ" (напр., у Данте) значило: "Аристотель"»**.
* Шапир М. И. Вступительная заметка к публикации статьи Р. О.
Якобсона «Московский лингвистический кружок» // Philologica. 1996. Т. 3.
[Электронный ресурс]: http://www.rvb.nj/philologica/03rus/03rus_jakobson.
htm
** Левинтон Г. А. Густав Шпет и журнал «Гермес» // Густав Шпет и его
философское наследие: у истоков семиотики и структурализма. М., 2010.
С. 468-469.

132 Т. Г. Щедрина
Шпет принимал самое непосредственное участие в
заседаниях МЛ К. Более того, он был одним из тех участников кружка,
деятельность которых привела к отделению части ученых в
особую самостоятельную группу. Именно об этом круге
филологов, которые к тому времени почти в полном составе перешли в
ГАХН писал Р. О. Якобсон в письме к H. H. Дурново «В Москве
молодежь вне университета, льнет к академии художественных
наук, где в лингвистике господствует шпетиальное
направление (Мазе, Буслаев, Горнунг). Винокур пытается сочетать шпе-
тизм с марксизмом»*.
Другим центром, послужившим своеобразным истоком
для развития структурно-семиотических идей, стало
Общество по изучению поэтического языка (ОПОЯЗ),
«основанное в 1916 году в Петрограде при участии В. Б. Шкловского,
О. М. Брика, Е. Д. Поливанова, Р. О. Якобсона, Л. П. Якубин-
ского и других»**. В 1920-е годы деятельность основных
членов этого объединения продолжилась в Отделении словесных
искусств Государственного института истории искусств.
«Москвичи шли к поэтике от лингвистики, петроградцы - от
теории литературы»***. В Петрограде, как и в Москве, шпетовские
исследования вызывали непосредственные отклики. В.
Виноградов вспоминал: «В это время в Москве началось
увлечение эстетическими работами профессора Густава Густавовича
Шпета, <...> но у нас наши молодые сотрудники - тогда все
мы были более или менее еще молоды - отнеслись к этому
очень отрицательно (так что вывесили даже плакат в
Институте истории искусств такого каламбурного характера: "Лучше
Шпет, чем никогда"****); и "Эстетические фрагменты" Шпета,
* Письмо Р. О. Якобсона к H. H. Дурново. Конец 1925. Якобсон
говорит, видимо, со слов В. М. Жирмунского и С. Я. Мазе, которых он видел
в Германии. См.: Letters and Other Materials from the Moscow and Prague
Linguistic Circles/J. Toman (ed.). Ann Arbor, 1994. P. 97, прим. 59-60.
** Левинтон Г. А. ОПОЯЗ//Лингвистический энциклопедический
словарь. [Электронный ресурс]: http://tapemark.narod.ru/les/347b.html
*** ШапирМ. И. Вступительная заметка к публикации статьи Р. О.
Якобсона «Московский лингвистический кружок» // Philologica. 1996. Т. 3.
[Электронный ресурс]: http://www.rvb.ru/philologica/03rus/03rusjakobson.
htm
**** Виноградов имеет в виду строфу из коллективного «Гимна
формалистов», сочиненного в Институте истории искусств: «Текут и годы и вода, //

Роман Якобсон: Густав Шпет у истоков семиотики... 133
и позднее "Внутренняя форма слова" не могли удовлетворить
нас тогда, во всяком случае в полной мере»*.
Споры в лингвистических объединениях того времени
непосредственно развертывались вокруг методологических
подходов к исследованиям лингвистических дисциплин. Одна
группа единомышленников, основателей формального метода
в литературоведении и структурного анализа в лингвистике
(В. Б. Шкловский, О. М. Брик, Р. О. Якобсон, Ю. Н. Тынянов
и др.) отстаивала эмпирический (позитивно-научный) подход в
исследованиях лингвистических и литературоведческих
дисциплин в их многообразии, включая фонетику, опираясь на
анализ конкретных языков, а также на материал поэзии и прозы.
Другая, в центре которой стоял Шпет, отводила ведущую роль
философскому - целостному конкретно-историческому и
методологическому - подходу к языку вообще, видя в семиотике
(Шпет называл ее семасиологией) своеобразную «логику
языка», т. е. основу основ любого лингвистического знания.
В своей энциклопедической статье о Московском
лингвистическом кружке Р. Якобсон указывает: «Явственный
отпечаток наложили на развитие М. л. к. в заключительную пору его
жизни основы феноменологии языка в увлекательной
трактовке Г. Г. Шпета»**.
§ 2. Феноменология как философский исток
структурализма и семиотики: движения Шпета
и Якобсона
Действительно, если и говорить о значении идей Шпета для
развития семиотических и структуралистских исследований, то
прежде всего именно в связи с феноменологической составля-
А мы стоим, тверды как стенка, // Ведь лучше Шпет, чем никогда, // И
никогда, чем Назаренко». Подробнее об этом, см.: Новиков В. И. «Лучше Шпет,
чем никогда». Тынянов и Шпет // У истоков русской семиотики и
структурализма. М., 2010. С. 422-426. - Прим. Т. Щ.
* Виноградов В. В. Из истории изучения поэтики (20-е годы).
[Электронный ресурс]: http://www.opojaz.ru/vinogradov/vinogradov__iz_istorii.html
** Якобсон Р. О. Московский лингвистический кружок/Публ. М. И. Ша-
пира // Philologica. 1996. Т. 3. [Электронный ресурс]: http://www.rvb.ru/
philologica/03rus/03rusjakobson.htm

134 Т. Г. Щедрина
ющей его философской концепции. Феноменология и
привлекала к Шпету внимание и одновременно многих отталкивала от
него. Она трудно входила в русское философское и
научно-гуманитарное сознание того времени. В своем письме к Гуссерлю
1914 года Шпет свидетельствует, что «феноменология
вызывает здесь <в России> большой и серьезный интерес во всех
философских кругах. "Идеи" изучены пока не очень хорошо, но
о феноменологии говорят почти все, имеются даже
специальные общества по изучению феноменологических вопросов»*.
Шпет одним из первых в России ознакомился с «Идеями
чистой феноменологии и феноменологической философии»
Гуссерля (он находился в момент выхода этой книги в
Гёттингене и обсуждал ее с Гуссерлем непосредственно) и изложил
их в «Явлении и смысле» (но и до встречи с Гуссерлем Шпет
был знаком с его «Логическими исследованиями»). Общение
между Шпетом и Гуссерлем развертывалось в пространстве
феноменологических проблем. Они обсуждали проблемы
феноменологического времени, «чистого сознания»,
феноменологической редукции и др. Находясь в Гёттингене, Шпет ходил
к Гуссерлям почти каждый день, и это во многом
способствовало осуществлению его замысла «Явления и смысла», а также
позволило внести ясность в те вопросы, которые возникали у
Шпета в процессе слушания лекций и семинаров Гуссерля.
В феноменологии, утверждающей предметность сознания,
Шпет увидел возможность кардинального поворота в
определении предмета, задач и метода философии. Феноменология,
писал он, содержит в себе попытку построения философии
как строгой, «универсальной и абсолютно обосновывающей»
науки. В процессе работы над «Явлением и смыслом» цель
Шпета существенно углубляется и расширяется от простого
изложения, пересказа «Идей...» Гуссерля, до ее проблемати-
зации, переосмысления, и, как следствие, интерпретации
феноменологического учения. По Гуссерлю, феноменологическая
редукция, являясь главным методом феноменологии,
опирается на два рода интуиции: чувственная интуиция опыта изучает
действительный естественный мир и интуиция идеальная,
интуиция сущности, изучает мир идеальный. Такое различение
* Письмо Г. Шпета к Э. Гуссерлю от 26 февраля 1914 года // Логос. 1996.
№7. С. 125-126.

Роман Якобсон: Густав Шпет у истоков семиотики... 135
интуиции проистекает из классификации наук, предложенной
Гуссерлем, смысл которой состоит в делении всех наук на
науки о фактах и науки о сущностях. Шпет задавался вопросом:
«Является ли это разделение исчерпывающим, достаточно ли
признать эти два рода интуиции, чтобы показать возможность
всякого познания, - другими словами, всякое ли бытие дается
нам только в интуиции этих двух родов?»*. Он предположил,
что между чувственной интуицией и идеальной «есть еще нечто
третье...»**. Этим «третьим» по мысли Шпета, является третий
род интуиции, интуиция интеллигибельная, первичная по
отношению к обеим вышеуказанным и с помощью которой
постигаются феномены социального бытия. Шпет поставил вопрос о
третьем источнике познания наряду с выделенными Гуссерлем
двумя родами интуиции (опытной и идеальной). Он полагает,
что существует только один род интуиции, соответствующий
познанию феноменов социального мира, который всегда
представительствует как за чувственную интуицию, так и за
идеальную. Таковым для Шпета выступает понятие, в котором
всегда так или иначе выражаются чувственные и идеальные
представления и которое является феноменом социальным.
Иначе говоря, Шпет повернул в иную плоскость вопрос об
источнике образования смыслов - с трансцендентального
субъекта на понятия, а следовательно, на логику, язык, слово.
Именно здесь он будет искать источник синтезов,
определяющих смысловую целостность предметов познания, именно это
позволило ему построить методологию исследования
социального бытия.
Феноменология была в центре внимания и Романа
Якобсона. Как пишет Э. Холенштайн: «Впервые обратил внимание
Якобсона на Гуссерля именно Г. И. Челпанов, у которого
Якобсон посещал два семинария в 1915/16 гг.»*** После
знакомства со Шпетом в 1917 году феноменологический контекст
Якобсона расширяется. В круг его интересов с подачи Шпета
входит А. Марта, концепцию которого Шпет потом критически
изложит в «Языке и смысле». Конечно, общение Якобсона и
* Шпет Г. Г. Явление и смысл // Шпет Г. Г. Мысль и Слово. Избранные
труды / Отв. ред.-сост. Т. Г. Щедрина. М., 2005. С. 121.
** Там же. С. 122.
*** Холенштайн Э. Якобсон и Гуссерль//Логос. 1996. № 7. С. 8.

136 Т. Г. Щедрина
Гуссерля в 1930-е годы продолжалось, тогда как Шпетуже
находился в ссылке (последнее письмо от Гуссерля он получил в
1921 году*), но я не буду на этом останавливаться подробно,
поскольку для сравнения движения Якобсона и Шпета в
феноменологическом поле нам важен их общий исток и точки
расхождения, т. е. то время, когда они оба как исследователи
развивались «на равных».
Если Шпет в своем критическом постижении
феноменологии двигался от «Идей...» Гуссерля, то Якобсон - от
«Логических исследований»: «Якобсоновскую рецепцию "Логических
исследований" можно назвать оригинальной, - полагает Хо-
ленштайн, - а в некотором отношении даже единственной в
своем роде. <...> Якобсон же сильнее всего был захвачен,
наряду с 1-м "Исследованием" ("Выражение и значение"),
прежде всего 3-м ("Кучению о целом и части") и 4-м ("Различие
между самостоятельным и несамостоятельным значениями
и идея чистой грамматики"), в котором обнаруженные ранее
отношения были распространены на языковые данности»**.
Однако это только внешнее различие. Важнее здесь другое.
Шпет, как уже говорилось, обогащает гуссерлевский опыт
«третьим источником познания» (интеллигибельной
интуицией) и открывает путь исследования феноменов социального
бытия, выраженных в слове-понятии. А Якобсон хотя и берет
у Гуссерля основные принципы: антипсихологизм, телеоло-
гизм, но не преображает их философский смысл. Он
остается в рамках эмпирической интуиции и понятие «структура»
он рассматривает изнутри объекта познания: для него язык
остается эмпирическим феноменом. Как справедливо замечает
М. Денн, ссылаясь при этом на П. Серио: «"Для пражан
структура есть исходная данность, свойство реального объекта".
"Для Якобсона и Трубецкого язык есть онтологически
структурированный объект". Конечно, как мы знаем, Якобсон принес
с собой нечто из наследия Густава Шпета, но <...> это наследие
уже трансформировалось: структура находится в объекте, уже
* Гуссерль звал Шпета в Германию. См.: Письмо Э. Гуссерля Г. Шпету
от 11 апреля 1921 года / Публ. Т. Г. Щедриной, пер. В. Янцена // Вопросы
философии. 2013. № 4. С. 119.
** Холенштайн Э. Якобсон и Гуссерль//Логос. 1996. № 7. С. 9.

Роман Якобсон: Густав Шпет у истоков семиотики... 137
конституированном, но не в акте продуцирования смысла»*.
Это кардинальное отличие Шпета и Якобсона в их движении от
общего феноменологического истока.
§ 3. Выход к структуре
Несмотря на, казалось бы, непреодолимые идейные
разногласия, Якобсон и его единомышленники в своих
структуралистских изысканиях во многом оказывались созвучны фило-
софско-методологическому подходу Шпета к языку.
Реальность интеллектуального общения, русская коммуникативная
«сфера разговора», внутри которой какое-то время находились
и Якобсон и Шпет, непосредственно оказала влияние на
формирование их идей. Московский лингвистический кружок был
именно такой «сферой разговора», которая в определенном
смысле оказывала влияние на всех его участников. Поэтому мы
не можем говорить о прямых влияниях Шпета на Якобсона или
о заимствованиях Якобсона у Шпета. Тем не менее необходимо
учитывать свидетельство Якобсона о том, что феноменология
языка, которую Шпет развивал в своих выступлениях на
кружке, «вызвала непримиримые споры о месте и границах
эмпиризма и о роли семантики в науке о языке, о проблеме
"внутренней формы", поставленной Гумбольдтом, и о критериях
разграничения поэтической и обиходной речи»**. Именно в этот
период жарких дискуссий и был написан текст книги «Язык и
смысл», отдельные части которой сохранились в семейном
архиве Шпета. Идейное содержание этой книги
непосредственно связано с проблематикой написанных Шпетом в 1922-
1923 годах II и III выпусков «Эстетических фрагментов». Но
отличается от последних более глубокой
философско-методологической тематизацией проблем языка, которые в
«Эстетических фрагментах» были лишь контурно намечены. «Моя
* Денн М. Структура слова и выражения в творчестве Густава Шпета и
ее значение для истории структурализма // Густав Шпет и его философское
наследие: у истоков семиотики и структурализма. М., 2010. С. 146.
** Якобсон R О. Московский лингвистический кружок/ Публ. М. И. Ша-
пира // Philologica. 1996. T. 3. [Электронный ресурс]: http://www.rvb.ru/
philologica/03rus/03rus Jakobson, htm

138 Т. Г. Щедрина
задача, - писал Шпет во II выпуске, - только самая общая,
минимальная схема»*. Иначе говоря, тщательный
теоретический анализ внешних и внутренних языковых форм, особая и
специальная работа над словесной структурой, как ее
обозначил Шпет в «Эстетических фрагментах», была осуществлена в
неопубликованной книге.
В то же время в «Эстетических фрагментах» Шпет
сформулировал, пожалуй, самое главное: понятие «структура»**. Для
нас важно отметить следующее:
1 ) структура динамична;
2) структура целостна в своей связности частей;
3) структура принципиально оформлена;
4) структура конкретна.
Именно эта конкретность открывает ее для изменений и
позволяет нам сегодня говорить о том, что шпетовская
«структура» коррелятивна современному понятию «открытая
структура». Именно эта идея была воспринята даже теми учеными,
которые в целом относились к разработкам Шпета негативно.
Обратимся вновь к воспоминаниям В. Виноградова о том,
что идеи Шпета не приняли петроградские литературоведы.
Тем не менее он продолжает: «...но вот одна идея незаметно и
без ссылок на сочинения Густава Густавовича все-таки
обнаружилась и в наших работах. Это вот какая идея. Шпет вообще
различал понятия системы и структуры. Помню один разговор
с ним личный, он говорил о том, что такое вообще система.
Это что-то данное в одной плоскости. Система - это рядопо-
ложение элементов, находящихся в каких-то соотношениях, а
структура представляет собой внутреннее объединение в целое
разных оболочек, которые, облекая одна другую, дают
возможность проникнуть вглубь, в сущность, и вместе с тем
составляют внутреннее единство. Понятие структуры казалось более
подходящим при изучении композиции художественного
произведения, потому что только таким образом и можно открыть
* Шпет Г. Г. Эстетические фрагменты // Шпет Г. Г. Искусство как вид
знания. Избранные труды по философии культуры / отв. ред.-сост. Т. Г.
Щедрина. М., 2007. С. 218.
** Там же. С. 209.

Роман Якобсон: Густав Шпет у истоков семиотики... 139
какую-то внутреннюю сущность целого»*. Такое понимание
структуры Шпет в дальнейшем распространяет на все
гуманитарные феномены, в том числе и на феномен
культурно-исторического сознания.
Не менее важно для современных интерпретаций шпетов-
ской концепции структуры осознание того, что она
вырабатывалась применительно не просто кзнаково-символической
реальности как таковой, но к слову как архетипу культуры. Слово
есть знак сообщения, но не каждый знак является словом.
Шпет выделяет восемь функций словесных выражений
(слов-понятий) как знаков сообщения (или, другими словами,
восемь уровней понимания - лучше даже сказать - слова):
1. Слово как голос - непосредственное восприятие
услышанного, выделение его среди других природных звуков.
2. Слово как голос данного человека - отождествление
голоса с конкретным человеком.
3. Слово как знак особого психофизического состояния
собеседника.
Все это — естественные функции слова, в
противоположность социальным, культурным особенностям. Собеседник
воспринимается как часть окружающего мира, и хотя он
выделяется, однако сказанное им слово на данных этапах ничего «не
сообщает»** собеседнику. На следующих этапах слово
воспринимается человеком уже как часть не только природного
мира, но и культурно-социального.
4. Слово как признак наличности культуры и
принадлежности собеседника к определенной культурной группе,
объединенной единством языка.
5. Узнавание и распознавание - узнаем фонетические
лексические и семасиологические особенности языка.
6. Понимание слышимого слова, улавливание смысла, через
погружения слова в смысловой и логический номинативный
контекст, различение функции (сообщение мы слышим, приказ
или вопрос).
* Виноградов В. В. Из истории изучения поэтики (20-е годы).
[Электронный ресурс]: http://www.opojaz.ru/vinogradov/vinogradov_iz_istorii.html
** Шпет Г. Г. Эстетические фрагменты // Шпет Г. Г. Искусство как вид
знания. Избранные труды по философии культуры. М., 2007. С. 211.

140 Т. Г. Щедрина
7. Воспринимаем и различаем условно установленные на
данной ступени морфемы, синтаксис и этимологию -
производится аналитический разбор слова.
8. На последнем этапе происходит различение
эмоционального тона собеседника - мы воспринимаем интонационные
конструкции речи.
В качестве особого случая можно выделить ситуацию,
когда собеседник пытается в разговоре подавить свои чувства,
обмануть или играть: Шпет называет это экспрессивным
символизмом, говоря, что «он очень важен <...> при анализе
эстетического сознания, но не составляет принципиально
нового момента в структуре слова»***. В целом понимание можно
определить как синтез всех изложенных моментов восприятия
словесного выражения, которые различил и проанализировал
Шпет.
Заметим, что такое понимание структуры слова и функций
его восприятия было развито Шпетом в процессе развития
феноменологических идей. В процессе написания «Явления
и смысла» у Шпета возникает сомнение в абсолютной
ясности методов и приемов феноменологического анализа. У него
возникают вопросы прежде всего в отношении проблем,
связанных с постижением смысла и структуры понимающей
деятельности, которая не зависела бы от психологических
особенностей субъекта. Другими словами, в работе «Явление
и смысл» он анализировал феноменологию Гуссерля исходя из
принципа историзма (Гегель). Именно такой способ
исторического постижения феноменологических проблем дал
возможность Шпету поставить вопросы к самой феноменологии и
выявить ее проблемные области.
Шпет заметил, что «сознание», характеризуемое Гуссерлем
как «поток переживаний», тем не менее, предстает перед.нами
как некая статичная структура, как субъективный коррелят
разнообразных психических актов, как данность. Структурно-
статический подход к «полю интенциональных предметностей»
не является, по мнению Шпета, исчерпывающим, поскольку
всегда существует возможность задаться вопросом о
диалектическом подходе к исследованию «сознания», сущность
которого выражена в следующем высказывании Гегеля: «Ибо со-
*** Шпет Г. Г. Эстетические фрагменты // Шпет Г. Г. Искусство как вид
знания. Избранные труды по философии культуры. М., 2007. С. 213.

Роман Якобсон: Густав Шпет у истоков семиотики... 141
знание есть, с одной стороны, осознание предмета, а с другой
стороны, осознание самого себя: сознание того, что для него
есть истинное, и сознание своего знания об этом... На этом
различении, которое имеется налицо, основывается проверка.
Если в этом сравнении одно не соответствует другому, то, по-
видимому, сознание должно изменить свое знание, дабы оно
согласовалось с предметом; но с изменением знания для него
фактически изменяется и сам предмет, так как наличное
знание по существу было знанием о предмете; вместе с знанием
и предмет становится иным, ибо он по существу принадлежал
этому знанию... Это диалектическое движение, совершаемое
сознанием в самом себе как в отношении своего знания, так и
в отношении своего предмета — поскольку для него
возникает из этого новый истинный предмет, есть, собственно говоря,
то, что называется опытом»*. Думаю, что Шпет искал выход из
статичности феноменологического исследования социальных
феноменов в диалектическом подходе, т. е. его
методологический ход можно обозначить так: от Гуссерля к Гегелю**.
Что произойдет, если попытаться исследовать
феноменологические структуры сознания сквозь призму диалектической
методологии? Как повернется проблема и какова может быть
дальнейшая направленность методологических поисков? Шпет
анализирует диалектические принципы Гегеля с позиции
феноменологического подхода. Он формулирует отличие
феноменологического исследования от диалектического так: «...для
Гегеля, (т. е. для диалектического подхода. - Т. Щ.) мысль и
предмет мысли, как мышление — одно; они разделены в абстракции
и в относительности, но они тожественны абсолютно; только в
отрицании (sc. в отрицании реальности внешнего мира)
Ideelle*** отделяется и противопоставляется реальному»****. При
* Гегель Г. В. Ф. Сочинения. Т. IV. Феноменология духа. М., 1959.
С. 48.
** Размышляя над движением шпетовской мысли, к аналогичному
выводу приходит В. А. Лекторский. См.: Лекторский В. А. Немецкая философия
и российская гуманитарная мысль: С. Л. Рубинштейн и Г. Г. Шпет // Вопросы
философии. 2001. № 10. С. 159.
*** Ideelle - идеальное (нем.)у термин Гегеля.
**** Шпет Г. Г. Опыт популяризации философии Гегеля // Шпет Г. Г.
Философская критика: отзывы, рецензии, обзоры. М., 2010. С. 244.

142 T. Г. Щедрина
феноменологическом подходе: «...мысль и предмет мысли
("нечто") соотносительны, и в этом смысле — одно; отношение,
термины коего они составляют — мыслимое содержание (смысл):
предмет — ноэма, интенциональный предмет, а мысль — ноэза,
сама интенция; предмет наполняется мыслью и через это
становится мыслимым»*. В чем плодотворность «диалектической
прививки» к феноменологии, сделанной Шпетом? Думаю, что
такой подход, позволил ему выйти за рамки феноменологии и
в процессе критического переосмысления диалектики,
обосновать плодотворные методологические возможности
герменевтики (как исторической философии) при исследовании
социальных феноменов.
Но вернемся к Якобсону и рассмотрим его понимание
структуры. Как он сам вспоминал: «Именно в 1915 г. группа
студентов, которая вскоре образовала Московский лингвистический
кружок, приняла решение изучать лингвистическую и
поэтическую структуру русского фольклора, и термин структура уже
приобрел для нас свои соотносительные коннотации, хотя во
время войны Курс Соссюра был неизвестен в Москве»**.
Насколько нам известно, сам Якобсон не давал такого
развернутого, как у Шпета, определения структуры, тем не менее по
его употреблениям этого термина можно реконструировать,
что он подразумевал, говоря о ней в разных исследованиях.
Прежде всего соглашусь с Н. С. Автономовой в том, что
«Якобсон трактует структурное как "номотетическое", т. е.
закономерное, упорядоченное, проверяемое, имеющее
свойство всеобщности»***, а также в том, что он понимает язык как
структуру, т. е. «связную систему приемов на уровне всех
единиц»****. Структура целостна, она состоит из отдельных
компонентов, которые взаимодействуют (находятся в
отношениях) друг с другом. Структура подобна организму и имеет свои
правила саморегулирования. Структура динамична (находится
* Шпет Г. Г. Опыт популяризации философии Гегеля // Шпет Г. Г.
Философская критика: отзывы, рецензии, обзоры. М., 2010. С. 244.
** Якобсон Р О. Структура языка//Якобсон Р. О. Язык и
бессознательное. М., 1996. С. 181.
*** Автономова Н. С. Открытая структура: Якобсон — Бахтин - Ломан -
Гаспаров. М., 2009. С. 33.
**** Там же.

Роман Якобсон: Густав Шпет у истоков семиотики... 143
в постоянном движении) и подвержена внутренним
трансформациям.
Приведу еще одно свидетельство Якобсона, которое важно
для нас: «Исследование языковой структуры, - пишет он, -
является основной задачей всех направлений современной
лингвистики, а кардинальный принцип такого структурного (или,
по другой терминологии, номотетического) подхода к языку,
разделяемый всеми направлениями лингвистики, можно
определить как сочетание инвариантности и относительности»*.
Между тем, хотя Якобсон пытается объединить
инвариантность и относительность, полагая, что «языковые изменения
относятся к динамической синхронии»**, это не снимает
упреков критиков структурализма. И прежде всего потому, что с
помощью концепции «динамической синхронии» можно
объяснить только трансформации т. е. упорядоченные переходы
одной подструктуры в другую на основе правил порождения.
Понятие трансформации структуры, структурных изменений
потому и позволяло формализацию языковой системы, что не
включало в себя важнейшую характеристику истории:
открытость и принципиальную незавершенность. Признание
языковых изменений и динамизма структуры внутри формально
понятой языковой системы проблему отнюдь не решало. Однако
именно формалистические принципы, положенные в основу
понимания языка, позволили Якобсону разработать
оригинальную схему функционирования языковой структуры.
Я имею в виду известную схему акта коммуникаций. Она
состоит из шести элементов: отправителя, сообщения,
получателя, контекста, контакта, кода. Каждому из элементов
соответствует определенная функция языка. Говоря точнее,
определенная функция языка ориентирована (направлена) на один из
элементов акта коммуникации: экспрессивная ориентирована
на отправителя, конативная — на получателя, познавательная
(референтивная) - на контекст, металингвистическая - на
код, фатическая - на контакт. Замечу, что Якобсон выделяет
функции языка, взятого самого по себе.
* Якобсон Р. О. Лингвистика в ее отношении к другим наукам //
Якобсон Р. О. Избранные работы. М., 1986. С. 405.
** Якобсон Р. О. Из Беседе Поморской //Якобсон Р. О. Язык и
бессознательное. М., 1996. С. 224.

144 Т. Г. Щедрина
§ 4. Шпет — Якобсон — Гуссерль:
шаги к интерсубъективности
Опубликовать рукопись «Язык и смысл» Шпет так и не
сумел, хотя идеи, содержащиеся в ней, могли бы
существенно повлиять на дальнейшее развитие русской семиотики и
структурализма, но история распорядилась иначе. Якобсон и
его единомышленники, вынужденные эмигрировать, основали
Пражский лингвистический кружок и выбрали свой путь
структурализма. Шпет и его последователи, оставшиеся в России,
оказались в своеобразном вакууме, и именно по этой причине
их идеи исторического и герменевтического исследования
словесных внутренних форм знаков не были услышаны, а потом и
вообще забыты.
Тем не менее общение Шпета и Якобсона какое-то
время сохранялось и после отъезда последнего в Прагу. В
семейном архиве Густава Шпета сохранилось несколько писем
Р. О. Якобсона. Они были написаны им в процессе работы
над журналом «Славише Рундшау». Внутренний тон писем,
позволяет уточнить ту особую духовную атмосферу
формирования мысли Шпета и Якобсона. Бесспорно, «Славише
Рундшау» задумывался Якобсоном как
научно-исследовательский журнал, но публиковавшиеся в нем статьи
носили не только чисто научный характер, они предназначались
для широкой аудитории, поэтому требования к изложению
были весьма высоки и по форме, и по содержанию.
Органическое сплетение «научного» и «вненаучного» разговора,
характерное для московского интеллектуального сообщества
того времени, повлияло на тон писем Якобсона, где личное и
предметное обращение интимно сливаются, образуя
целостный комплекс эмоционально окрашенного смыслового
сообщения.
В письмах Якобсон предлагал Шпету новые темы статей для
своего журнала, делился своими научными идеями, что
позволяет уточнить траекторию его интеллектуального движения
от отдельных лингвистических исследований к
конструированию целостной фонологической системы. Якобсон
затрагивает в письмах ряд тем, которые были наиболее идейно близки
Шпету. Наиболее важным для нас является письмо от 24
ноября 1929 года, где Якобсон сообщает: «Уже Ю. М. Соко-

Роман Якобсон: Густав Шпет у истоков семиотики... 145
лов*, когда был в Праге, говорил мне, что моя и Богатырева
точка зрения на фольклор очень близка и Вашей»** (речь идет
о статье Р. Якобсона и П. Богатырева о русском фольклоре).
Для понимания контекста этого письма обратимся к
свидетельствам Холенштайна о том, как развивались отношения
Якобсона и Гуссерля в 1930-е годы.
В 1931 году Гуссерль выпускает «Картезианские
размышления», на которые обратил внимание Якобсона другой ученик
Гуссерля А. Койре. Холенштайн сообщает о том, что
«Якобсона особенно заинтересовали заключительные параграфы об
интенциональном анализе во второй главе "Медитаций",
имеющей знаменательный заголовок: "Область
трансцендентального опыта, открытая в отношении своих универсальных
структур", и пятая глава, посвященная проблеме
интерсубъективности»***. В этой главе Гуссерль формулирует положения,
весьма созвучные с тематикой, которой занимался Шпет уже в
1920-е годы. « 1. Каждая данность указывает на горизонт
связанных с ней данностей, а также на возможные модификации
самой себя. 2. Все данности - вещественные культурные объекты
(в том числе языковые сущности различных уровней), а также
соответствующие им состояния сознания (восприятие, память
и т. д.) - не обладают бесконечной изменчивостью, несмотря
на свойственную им текучесть: "они постоянно остаются в
пределах структурного типа"»****. Сравним хотя бы его положения
со шпетовской мыслью о том, что «слово есть архетип
культуры», который сохраняет свой динамизм даже в пределах типа.
В ноябре 1935 года Гуссерль прочел в Пражском
лингвистическом кружке доклад «Феноменология языка», после
которого состоялось обсуждение, где главной темой стала
интерсубъективность языковых феноменов. Здесь для нас важно
следующее рассуждение Холенштайна: «Якобсон занялся проблемой
интерсубъективности в языке за несколько лет до
"Картезианских размышлений" и доклада в Лингвистическом кружке. Та-
* Соколов Юрий Михайлович - известный фольклорист, был в то
время редактором журнала «Художественный фольклор».
* * Письмо Р. Якобсона Г. Шпету от 24 ноября 1928 года // Густав Шпет:
жизнь в письмах. Эпистолярное наследие. М., 2005. С. 505-506.
*** Холенштайн Э. Якобсон и Гуссерль//Логос. 1996. № 7. С. 11.
**** Там же.

146 Т. Г. Щедрина
ким образом, Гуссерль в этом отношении не оказал на него
непосредственного влияния, речь может идти лишь о
конвергенции взглядов двух мыслителей. Более того, в данном случае не
исключено даже определенное влияние Якобсона на Гуссерля.
Во время пребывания Гуссерля в Праге Якобсон подарил ему
оттиск статьи "Фольклор как особая форма творчества",
написанной им в 1929 г. вместе с П. Богатыревым. Статья
посвящена специфической интерсубъективной организации
фольклорных объектов. Ее тема живо напоминает всякому хорошо
знакомому с наследием Гуссерля его статью "О происхождении
геометрии" (1939), написанную через год после его визита в
Прагу. В некоторых высказываниях, содержавшихся в этом
сочинении, можно увидеть воздействие статьи о фольклоре или
отзвуки дискуссии в пражском кружке»*.
Теперь вернемся к письму Якобсона Шпету от 24 ноября
1929 года, где он сообщает о близости своей позиции и
Богатырева, выраженной в их совместной статье «Фольклор как
особая форма творчества», со шпетовской точкой зрения на
фольклор. Далее Якобсон пишет ключевую фразу: «В Ваших
работах по языку я всегда находил много такого, что мне было
близко и существенно», а затем он раскрывает свою интенцию:
«Мне все яснее, что анализ языковой системы можно
радикально эмансипировать от психологии, исходя из тех продуктивных
предпосылок, которые даны в Вашем Введении в этническую
психологию». В книге «Введение в этническую психологию»
Шпет развивает свою концепцию слова как
интерсубъективного феномена, имеющего знаково-символическую природу
применительно к этнопсихологии. Таким образом, можно
констатировать если не влияние шпетовской «философии слова»
на развитие структуралистских идей Якобсона, то хотя бы их
коррелятивность. Замечу, что Холенштайн здесь прямо говорит
о значимости «антипсихологических» идей Шпета для
Якобсона: «Для Якобсона с его проблематикой интерсубъективности
было немаловажным то обстоятельство, что уже Шпет
интерпретировал антипсихологическую направленность
"Логических исследований" как наступление на
индивидуально-психологическую концепцию духовных явлений»**.
* Холенштайн Э. Якобсон и Гуссерль//Логос. 1996. № 7. С. 12.
** Там же.

Роман Якобсон: Густав Шпет у истоков семиотики... 147
§ 5. Культурно-историческое сознание как
семиотическая проблема
Итак, для Якобсона важны продуктивные предпосылки к
анализу языковой системы, сформулированные Шпетом во
«Введении в этническую психологию». Якобсон видел их в
шпетовском анализе языкового сознания какобщного, т. е.
возникающего «через» общение, выраженного в словесной
форме в отношениях людей к продуктам культуры. Действительно,
Шпет как философ-методолог прежде всего тематизирует не
столько проблемы становления и развития материальной и
духовной культуры как таковой, сколько тенденции, связанные с
изменением способов, методов изучения социокультурных
феноменов, т. е. наибольшую значимость в его концепции
приобретало исследование знаково-символической (читай: словесно
выраженной) культурной «предметности» сквозь призму
сознания ученого, осуществляющего методологическую
рефлексию на процесс собственного осмысления феноменов
культурно-исторического бытия.
Шпет полагал, что историческое сознание как сознание
общное, возникающее через общение, выражается в
отношениях людей к продуктам культуры. Он называл такие
отношения коллективными переживаниями, не сводя их только
к эмоциям или только к познавательным способностям
личности. Содержание коллективных переживаний, или «дух», в
понимании Шпета, довольно близко к тому, что в современной
гуманитаристике называют ментальностью, когда понимают
ее, вслед за французскими историками школы «Анналов», как
«общий тип поведения, свойственный и индивиду, и
представителям определенной социальной группы, в котором выражено
их понимание мира в целом и их собственного места в нем»*.
Шпет осознавал, что культура по своей сути презентативна,
т. е. признавал необходимость личностного, субъективного
начала в культуре, без которого невозможно представить себе
уникальных произведений, шедевров вообще. Иначе говоря,
Шпета, как и его современников, так и исследователей куль-
* Ле Гофф Ж. Можно ли считать представления и культуру
надстройкой // Споры о главном. Дискуссия о настоящем и будущем исторической
науки вокруг французской школы «Анналов». М., 1993. С. 9.

148 Т. Г. Щедрина
турно-исторической школы сегодня, волновала проблема
соотношения единичного («Я») и общного («МЫ») в культуре и
истории, проблема знаково-символической природы
«культурно-исторического сознания». Историческое единство человека
с народом, как полагал Шпет, определяется обоюдным актом
признания. Личность идентифицирует себя с той или иной
общностью, и общность проявляет свое отношение
(коллективное переживание) к конкретной личности.
Ход мысли Шпета можно интерпретировать следующим
образом. Допустим, что одни и те же общезначимые смыслы
культуры создают многообразную картину регионов бытия.
Своеобразным основанием этих регионов является способ их бытия
и переживания или, как говорил Шпет, «дух» эпохи. Заметим,
что исходным пунктом его логико-онтологического анализа
является «дух» не в его всеобщности, а в сравнительно
ограниченной сфере его приложения к «социальному»,
«историческому» и «этническому». В зависимости от собственной
историчности или личного культурно-исторического опыта каждый
человек видит мир в многообразии его форм по-своему,
индивидуально. Вместе с тем многообразие форм должно вылиться
в нечто общее, суммирующее и выражающее реальную логику
происходящего. Шпет полагал, что как бы индивидуально ни
были люди различны, все-таки есть нечто общее, типическое
в их переживаниях. Именно поэтому возможно диалектически
соединить понятие «дух» и «коллективность», ибо они
выражают стиль, тип поведения. Динамический коллектив «живет
"своей" жизнью, но всякая попытка фиксировать хотя бы один
момент в нем необходимо требует соотнесения этого момента
к вещам и отношениям, находящимся вне этого коллектива.
Ни один момент не "действует" здесь в собственном смысле, а
только "участвует" в целом, будучи направлен на нечто "вне"
себя и целого»*. Шпет называл такой коллектив коллективом
типа. И если провести соотношение между понятиями «дух»
и «коллективность», то общность их будет вытекать из того,
что коллективность как единство переживаний есть
коллективность бесконечного числа элементов, другими словами -
коллективность духа как типа. «Дух - коллективность» непо-
* Шпет Г. Г. Введение в этническую психологию // Шпет Г. Г. Philosophie
Natalis. Избранные психолого-педагогические труды. М., 2006. С. 475.

Роман Якобсон: Густав Шпет у истоков семиотики... 149
средственно связаны друг с другом, создают своего рода
дуальную модель, которая является необходимой предпосылкой для
функционирования и развития «культурно-философского»
сознания в истории. Шпет отмечал, что нигде так ярко не
сказывается психология народа, как в его отношении к им же
«созданным» ценностям. «Ничто, никакое усовершенствование,
никакая духовная работа немыслима вне этого духа»*. Именно
эти положения Шпета были близки Якобсону и Богатыреву.
Иначе говоря, Шпет искал философские основания
многообразия культурно-исторической действительности,
пытаясь прояснить конкретные ее феномены. Созданная им
междисциплинарная герменевтическая методология или, как он
сам обозначает, «герменевтическая диалектика»,
базировалась на концепции динамической концепции слова как ratio
cognoscendi, включающей как интуитивно-творческий момент,
так и механизмы его переработки в дискурсивные формы, т. е. в
попытке соотнесения рассудочных параметров научной мысли
с творчески-разумными измерениями человеческого духа.
Созданная Шпетом методология могла бы и сегодня реально
отвечать на запросы гуманитарных наук, быть востребованной при
анализе социальных (этнических, политических, религиозных и
др.) организаций, групп в их связях и отношениях.
§ 6. Шпет и Якобсон: интеллектуальные созвучия
и идейные разногласия
Возникает вопрос: почему Якобсон, во многом соглашаясь
с теоретическими положениями шпетовской концепции,
говорит в указанном письме о возможном дальнейшем повороте в
исследовании языка, предлагая радикально эмансипировать
от психологии анализ языковой системы? Здесь можно
фиксировать и интеллектуальные созвучия и идейные разногласия
философского (Шпет) и научного (с элементом позитивизма,
Якобсон) подходов к языку как гуманитарному феномену.
Я полагаю, что своеобразной точкой интеллектуального
созвучия Шпета и Якобсона является прежде всего их концепту-
* Письмо Г. Г. Шпета к Н. К. Гучковой от 5 июля (22 июня) 1912 года //
Густав Шпет: жизнь в письмах. Эпистолярное наследие. М., 2005. С. 97.

150 Т. Г. Щедрина
альная, реалистическая по своей сути общность в понимании
предмета познания. В исследованиях Якобсона, как и Шпета,
предмет реально предшествует знанию о нем, и исследователь
может лишь постоянно приближаться к нему, подтверждая
существование этой гармоничной целостности концептуальными
поисками соответствий и построением моделей. Только
предметы Якобсона и Шпета были разными: для Якобсона это
эмпирический язык, взятый сам по себе, для Шпета это язык как
философский феномен (т. е. слово-понятие, данное сквозь
призму его осознания). Кроме того, как было показано,
существовал и еще один элемент их идейного созвучия - феноменология
Гуссерля, а точнее - его «Логические исследования»,
особенно второй том, в котором Гуссерль отстаивает
антипсихологический подход к языковым явлениям. Феноменологические
«штудии» (анализ концепции Гуссерля в «Явлении и смысле»)
приводят Шпета к тематизации социально-исторической
природы языка, что послужило еще одной точкой
интеллектуального соприкосновения с Якобсоном.
Кратко охарактеризую концептуальные установки Шпета и
Якобсона, в которых фиксируются их идейные разногласия.
Густав Шпет. Философский подход к феноменологическому
истоку. Понимание структуры как динамической, целостной и
конкретной системы, где каждая часть присутствует даже in
potentio (глубинный разрез). Понимание вещи как социального
предмета и, следовательно, понимание слова как
осмысленного слова, а не отдельного отрезка языковой системы
(принципиальное отличие от понимания слова Якобсоном). Выявление
8 функций слова как знака сообщения, т. е. в акте его уразуме-
вания.
Роман Якобсон. Эмпирическая трактовка
феноменологического истока. Понятие структуры как инварианта системы
(плоскостной разрез). Формально понятая телеология.
Понимание слова как отдельной единицы языковой системы.
Выработка коммуникативного кода, открывающего путь не только к
формализации исследований языковых единиц, но и
типизации речевых ситуаций и участников речи.
Из приведенных характеристик видно, что Якобсон
применяет усвоенные в «сфере разговора» МЛ К философские
принципы к определенной научной дисциплине - лингвистике,
которая, замечу, обособилась в отдельную область лишь в 1928 году

Роман Якобсон: Густав Шпет у истоков семиотики... 151
на первом международном съезде лингвистов*. Более того, его
сильной стороной было именно умение осуществлять перевод
(о котором он сам так прекрасно потом сказал) принципов (как
определенного языка) на языки предметных плоскостей
лингвистики. Идет ли речь о системе русского глагола, афазии или
стиховедении, основание у Якобсона всегда и везде одно:
формально-структуралистское, т. е. телеологический тип связи
явлений, принадлежащих к формально (а не исторически и не по
смыслу) определенной структуре.
В свою очередь, Шпета как философа интересовал прежде
всего принципиальный анализ «слов-знаков» в их смысловой
определенности, методологическая рефлексия над способом
артикуляции их внутренних форм, т. е. исследование самой
системы структурных элементов «знака - значения» как sui
generis отношения. Этот анализ он осуществил в своей не
опубликованной при жизни книге «Язык и смысл». Радикализм
Якобсона, как и других членов Пражского лингвистического
кружка, проявился на практике в повороте от шпетовского фи-
лософско-методологического исследования внутренних форм
«слов-знаков» к разработке метода структурного описания
реальных языков (структурной фонологии). А методологические
подходы Шпета к исследованию «слов-знаков», не
реализованные полностью им самим по объективным причинам, были
на долгое время преданы забвению в русской семиотической
традиции.
Якобсон, как показала история, взял лишь одно из
измерений шпетовских идей, реализовав их в структурализме,
который мощно прозвучал в XX веке и вернулся в Россию, вызвав
всплеск отечественных структурно-семиотических
исследований в 1960-е годы. Это направление сегодня отодвинуто на
периферию гуманитарного знания. Фактически - и я на этом
настаиваю - оно отодвинуто, поскольку когда-то реализовало
только одно из измерений, которые предложил Шпет. Это
сделало его эффективным, но сузило его познавательные
возможности. Расширение этих возможностей предполагает, на мой
взгляд, возвращение к философским истокам структурализма.
* Об этом съезде Шпету сообщает в письме С. Мазе. См.: Письмо
С. Мазе Г Шпету от 25 ноября 1928 года // Густав Шпет: философ в
культуре: Документы и письма. М., 2012. С. 41.

Патрик Флак
Роман Якобсон и феноменологический
момент в структурной лингвистике
Ь> 1930-е годы в Праге состоялась настоящая
встреча феноменологии и структурной лингвистики: об
этом свидетельствуют, в частности, позиция Романа
Якобсона по этому вопросу, а также лекция,
прочитанная Эдмундом Гуссерлем в 1935 году в Пражском
лингвистическом кружке (по специальному
приглашению его членов)*. И если сам факт данной
встречи доказан и давно хорошо известен, то его влияние
и последствия для дальнейшего развития структурной
лингвистики (и даже феноменологии) нам все еще не
до конца понятны**. Вторая мировая война, которая
сначала оборвала контакты между представителями
пражской и немецкой интеллигенции, а затем
разрушила динамичную и многонациональную научную
семью первой Чехословацкой Республики, породила
глубокий разрыв в истории структурализма и спо-
* Ср.: Fontaine J. Le Cercle linguistique de Prague. Paris, 1974.
P. 51-53; Raynaud S. Il Circolo linguistics di Praga ( 1926-1939):
Radici storiche e apporti teorici. Milano, Vita e pensiero, 1990.
P. 64-76; Пражский лингвистический кружок/Ред.-сост. Н.
Кондратов. M., 1967. С. 6.
** Ср.: Dennes M. L'influence de Husserl en Russie au début
du XXème siècle et son impact sur les émigrés russes de Prague //
Cahiers de TILSL. 1997. № 9. P. 46.

Роман Якобсон и феноменологический момент... 153
собствовала быстрому распространению весьма разных
взглядов на центрально-европейский период его развития.
Существует позиция, которая защищает тезис о наличии мощной
и продуктивной генетической связи между феноменологией
и структурализмом*. Так, Элмар Холенштайн в своих
знаменитых исследованиях трудов Якобсона, которые
поддерживал и Ян Паточка**, даже представил структурную
лингвистику (по крайней мере, ее якобсоновский вариант) как
«ответвление» феноменологии Гуссерля***. Он считал, что
не существует, «если можно так сказать, ни одного
фундаментального теоретического и методологического понятия
в структурной лингвистике или в гуманитарных науках,
которому Якобсон не дал бы явного или неявного
феноменологического определения и толкования»****. С другой
стороны, многие исследователи опровергали анализы Холен-
штайна и критиковали тезис о реальном сближении
феноменологии и структурализма*****. Эта скептическая позиция
имела два варианта: утверждалось, во-первых, что если
сближение этих двух течений и произошло, то оно было лишь
поверхностным, а во-вторых, что между принципами
феноменологии и структурализма существует противоположность.
Именно вторая интерпретация приобрела наибольшее рас-
* Ср.: Bojtar Е. Slavic Structuralism. Amsterdam, 1985. P. 13-15;
Chvatik К. Jan Mukafovsky, Roman Jakobson und der Prager linguistische
Kreis // Chvatik K. Mensch und Struktur. Frankfurt am Main, 1987. S. 171 -196;
Culler J. Phenomenology and Structuralism // Human Context. 1973. № 5.
P. 35-42; Mathauser Z. Bâsnivé nâpovêdi Husserlovy fenomenologie. Praha,
2006.
** Patoôka J. Roman Jakobsons phänomenologischer Strukturalismus //
Tijdschrift voorfilosofie. 1976. Vol. 38. № 1. S. 129-135.
*** Ср.: Holenstein E. Roman Jakobsons phänomenologischer
Strukturalismus. Frankfurt am Main, 1975; Holenstein E. Linguistik - Semio-
tik - Hermeneutik. Frankfurt am Main, 1976. S. 56-75.
**** Holenstein E. Roman Jakobsons phänomenologischer
Strukturalismus. S. 9.
***** Ср.: Hansen-Löve A. Der russische Formalismus: methodologische
Rekonstruktion seiner Entwicklung aus dem Prinzip der Verfremdung. Wien,
1978. S. 12-13; Steiner G. Jakobsons Phenomenology // Semiotica. 1975.
Vol. 15. № 4. P. 393-395; Swiggers P. The Relationship between Phenomenology
and Structuralism //Ars Semeiotica. 1981. Vol. 4. № 3. R 263-268.

154 Патрик Флак
пространение, прежде всего благодаря известным спорам,
которые разгорелись во Франции между сторонниками
экзистенциальной феноменологии (Жан-Поль Сартр) и
представителями структурализма и постструктурализма (Клод Леви-Стросс,
Мишель Фуко).
Несмотря на то что отрицание практически любого сходства
между феноменологией и структурной лингвистикой (а также
структурализмом в целом) получило очень широкое
распространение, оно вовсе не дает какого-либо удовлетворительного
объяснения их взаимосвязей. В любом случае подобное
отрицание явно не принимает во внимание все аспекты их
исторической встречи в Праге. Один из наиболее очевидных
недостатков этой в основном негативной гипотезы заключается в
практически полном абстрагировании от пражского этапа развития
структурной мысли и, следовательно, от его отношения к
феноменологии на том историческом этапе ее развития. Об этом
свидетельствуют дискуссии во Франции 1950-х - 1960-х годов
по вопросам феноменологии и структурализма*: они
основывались исключительно на концепциях, разработанных
защитниками той или иной позиции при учете состояния их теорий
на данный момент, но при отсутствии четкого представления о
том, что предшествовало этому в Центральной Европе (и еще
раньше в Германии и России)**. Что касается конкурирующей
интерпретации, согласно которой якобсоновский
структурализм является полноправным ответвлением феноменологии,
то она явно более внимательна к историческим и
межличностным связям между этими двумя направлениями. Тем не менее
ее также можно упрекнуть в известном недопонимании того
особого контекста, в котором произошла данная встреча. Так,
например, Холенштайн не имел доступа ко многим важным
русским и чешским источникам, которые в 1970-е годы еще не
были переведены. Этот занавес лингвистического неведения
начал приподниматься только после 1989 года, благодаря пере-
* Как, например, известный семинар в Серизи (1959), посвященный
понятиям «генезис» и «структура»: Gandillac M., Goldmann L., Piaget J.
Entretiens sur les notions de genèse et structure. Paris, 2011.
** Ср.: Серио П. Структура и целостность: об интеллектуальных истоках
структурализма в Центральной и Восточной Европе: 1920—30-е гг. М., 2001.
С. 1-16.

Роман Якобсон и феноменологический момент... 155
водам и новаторским трудам Мариз Денн, Александра Хаард-
та, Томаса Немета, Патрика Серио и многих других*. К этому
можно добавить определенный скептицизм Холенштайна
относительно важности и ценности чешских и русских источников
для якобсоновской лингвистики**. Такая неосведомленность,
умноженная на скептицизм, привела к тому, что Холенштайн
переоценил роль именно гуссерлевской феноменологии в
развитии структурной лингвистики и тем самым скрыл некоторые
теоретические проблемы, сопровождавшие эту встречу.
Учитывая исторические пробелы, очевидно присутствующие
в обеих основных интерпретациях отношений между
феноменологией и структурализмом, вполне допустимо еще раз
предпринять критический анализ обстоятельств их встречи,
которая состоялась в Чехословакии в межвоенный период. Задача
данного анализа состоит в том, чтобы, во-первых, более полно
осветить контекст этой встречи и, во-вторых, предложить
более тщательную и гибкую интерпретацию ее последствий.
Очевидно, что проведение подобного анализа представляет собой
мероприятие огромного масштаба, поэтому речь не идет о том,
чтобы осуществить его в данной статье. Для того чтобы дать
общее, пусть и неполное, представление о пражском
контексте, в котором произошла встреча между феноменологией и
структурной лингвистикой, нужно было бы учесть наличие в
этом контексте весьма различных интеллектуальных
составляющих. Назовем их далее в произвольном порядке: это русская
формальная школа (Эйхенбаум, Шкловский, Тынянов),
советские теории о языке и мысли (Бахтин, Марр, Шпет, Выготский,
Жинкин), гештальт-психология (Эренфельс, Коффка, Кёлер),
немецкое неокантианство (Кассирер, Риккерт, Виндельбанд,
а также Лотце), русское неокантиантство (Фохт, Гессен, Яко-
* Dermes M. Husserl - Heidegger: Influence de leur œuvre en Russie.
Paris, 1998; Haardt A. Husserl in Russland: Kunst- und Sprachphänomenologie
bei Gustav §pet und Aleksej Losev. München, 1993; Sériot P. Une familière
étrangeté: la linguistique russe et soviétique. Paris, 1995; Shpet G. Appearance
and Sense (пер. NemethTh.). Dordrecht, 1991.
** Holenstein E. Jakobson's Philosophical Background // Pomorska K. e. a.
eds. Language, Poetry and Poetics. The Generation of the 1890s: Jakobson,
Trubetzkoy, Majakovskij. Berlin, 1987. P 28; Ср. также: Светликова И.
Истоки русского формализма: Традиция психологизма и формальная школа. М.,
2005. С. 17,35.

156 Патрик Флак
венко), евразийская теория (Алексеев, Савицкий), гербарти-
анство (Хостинский, Зих), различные разновидности
философии языка (Бюлер, Карнап, Фреге, Марти), психология (Фех-
нер, Утитц, Вундт), искусствоведение (Кристиансен, Ханслик,
Вельфлин, Воррингер); необходимо назвать здесь также менее
известных представителей чешского структурализма ( Гавра -
нек, Матезиус, Мукаржовский, Водичка) и феноменологии
(Ландгребе, Паточка, Пос). В любом случае, задавшись целью
осуществить новый анализ взаимосвязей между
феноменологией и структурализмом и таким образом защитить идею о том,
что «феноменологический момент» в структурной лингвистике
все же существовал, пусть мимолетно и неотчетливо, я
ограничусь в данной статье более скромной задачей: в общих
чертах переосмыслить те связи, которые мог иметь Роман
Якобсон с феноменологами своего времени и с феноменологией
в целом.
Несмотря на то что труды Холенштайна несколько
преувеличивают важность связей между феноменологией и
структурализмом, они служат отличным отправным пунктом. В самом
деле, в своих исследованиях творчества Якобсона Холенштайн
вполне продуманно освещает сходства эпистемологических
целей и методологических решений в феноменологии Гуссерля и
в структурной лингвистике Якобсона*. Так, Холенштайн
обращает наше внимание на то, что и у того, и у другого
существует систематическое и программное отрицание психологизма, а
также стремление определить свое поле исследования
согласно автономным принципам, адаптированным к их объектам.
Кроме того, обе теории опираются на понятия «интенциональ-
ность» или «установка», которые предполагают, что
сознание — это обязательно сознание чего-либо, а следовательно,
что оно помогает структурировать свои объекты, а не
впитывает их пассивно и механически. Согласно Холенштайну,
Гуссерль и Якобсон разделяют также старую идею универсальной
грамматики, которая предполагает, что «все сущности при всей
их сложности и во всех их модификациях подчиняются соот-
* Для обзора указанных ниже характеристик см.: Holenstein E. Jakobson
und Husserl. Ein Beitrag zur Genealogie des Strukturalismus // Holenstein E.
Linguistik. S. 13—55.

Роман Якобсон и феноменологический момент... 157
ветствующим их природе структурным типам»*. Наряду с этой
формальной характеристикой (Formenlehre) обе они - как
феноменология, так и структурная лингвистика -
настаивают на важности семантики (Bedeutungslehre) на всех уровнях
логического и лингвистического анализа. И наконец, отмечает
Холенштайн, и Гуссерль, и Якобсон придают фундаментальное
значение интерсубъективному, коммуникативному
измерению сознания и языка. Исходя из рассмотренного, становится
очевидно, что пути к сближению открыл скорее Гуссерль, чем
Якобсон. Таким образом, Холенштайн приходит к выводу, что
феноменология Гуссерля послужила основой для структурной
лингвистики и предоставила ей инструменты, позволяющие
избавиться от младограмматических догм, устаревших понятий
психологизма и, по мнению Паточки, от оков соссюровских
дихотомий и вследствие этого стать эпистемологической моделью
более высокого уровня, более соответствующей своему
предмету**.
Впрочем, несомненно и то, что сходства, выявленные Холен-
штайном, вполне достоверны: лингвистика Якобсона является
явно антипсихологистической, ориентированной на семантику,
направленной на поиски универсальных инвариантов и
чувствительной к интерсубъективным и коммуникативным
свойствам языка. К тому же, как отмечает Холенштайн, в трудах
Якобсона мы находим множество явных ссылок на тексты
Гуссерля и прежде всего на «Логические исследования» — If III
и IV***. На этом основании нельзя не признать наличие явной
преемственной связи между немецким феноменологом и
русским лингвистом. Однако, принимая во внимание очевидное
разнообразие источников, на которые опирается учение
Якобсона, мы сегодня уже не можем утверждать, как это делал
Холенштайн, что феноменология «Логических
исследований» является концептуальной основой якобсоновской
лингвистики. Вопрос осложняется тем, что у критиков реального
сходства Гуссерля и Якобсона имеются очень солидные аргу-
* Ibidem. S. 30.
** Patoöka J. Roman Jakobsons phänomenologischer Strukturalismus.
S. 130-131.
*** Holenstein E. Roman Jakobsons phänomenologischer Strukturalismus.
S. 78.

158 Патрик Флак
менты. Так, Пьер Свиггерс, кажется, попал в точку, замечая,
явно в ответ на тезисы Холенштайна, что «технический аспект
европейского структурализма не предоставляет данных для
сравнения (с феноменологией) и даже иногда кажется
"антифеноменологическим"»*. По мнению Свиггерса, лингвистика
Якобсона, например, никогда не подчинялась принципу
редукции или эпохе, который является основополагающим этапом в
теории Гуссерля**. Отголоски концепции редукции, безусловно,
встречаются в теории Якобсона: например, мы видим их в его
стремлении рассматривать язык как автономный феномен, а
также в его попытке дать определение литературы исходя из
ее литературности или, иначе говоря, исходя только из ее
имманентных свойств. Однако речь здесь ни в коем случае не идет
о том радикальном философском принципе, который
определяет теорию Гуссерля: лингвистика Якобсона не основывалась
на принципе редукции и не развивалась согласно этому
принципу. Якобсон никогда не отказывался от установки, которую
Гуссерль называл «натуралистической». В той мере, в которой
структурная лингвистика «редуцирует» свой предмет, она
находится в рамках методологической перспективы, начертанной
скорее неокантианством. Речь идет всего лишь о методическом
ограничении поля знаний, об определении предмета и
разработке специфических концептуальных инструментов,
соответствующих этому предмету.
Подобным образом трудно не согласиться с Ханзен-Лёве,
когда он обращает наше внимание на то, что поэтический язык,
который Якобсон унаследовал от русского формализма (и
который он защищал вплоть до самого последнего этапа своего
творчества), характеризуется заботой об «ощущении» и
«переживании», а это диаметрально противоположно эйдетической
направленности философии Гуссерля***. Гуссерлевская
феноменология в том виде, в котором она изложена в «Логических
исследованиях», предполагает явно идеалистическое (возмож-
* Swiggers P. The Relationship between Phenomenology and
Structuralism. P. 264.
** Ibidem. P. 265; Ср. также: Hansen-Löve A. Der russische Formalismus.
S. 182.
*** Hansen-Löve A. Der russische Formalismus. S. 181-183. См. также:
Patoöka J. Roman Jakobsons phänomenologischer Strukturalismus. S. 131.

Роман Якобсон и феноменологический момент... 159
но, даже трансцендентальное) отношение сознания к
феноменам*. По мнению Гуссерля, познание предмета осуществляется
через интуитивное постижение сущности (Wesenschau), а это
действие зависит более от воображения и идеализации
(благодаря «эйдетической вариации»), чем от восприятия. Кроме
того, этот идеалистический, трансцендентальный или «логи-
цистский» подход к познанию находит значимый отзвук в идее
Гуссерля о том, что выражаемые в языке значения в
действительности от него независимы. То есть язык является лишь
проводником, случайным переносчиком значений, который
не оказывает влияния на их идеальное поле, определяемое на
уровне сущностей. Пожалуй, Жак Деррида лучше других
продемонстрировал этот «непродуктивный» момент языкового
выражения у Гуссерля**. У Якобсона же, напротив, мы имеем
дело с конкретным, эмпирическим подходом к языковым
явлениям, а также с совершенно иной концепцией их
идеальности. Означающее измерение языка не выражается в отрыве
от его реальных проявлений в материальном лингвистическом
субстрате. Наоборот, оно является скорее их результатом, их
функциональным эффектом. Якобсоновская фонология, как
правильно отмечает Свиггерс, стремится не выявлять и
определять идеальные сущности, а устанавливать четкую
конкретную иерархию, благодаря которой определенные феномены
(фонемы, слова) выражают то ли иное значение***. По мнению
Якобсона, слой собственно языкового выражения является
автономным, продуктивным, динамическим: он непосредственно
воздействует не только на поле значений, но и на наше
восприятие самой реальности****.
* Husserl E. Logische Untersuchungen. Hamburg, 2009.
** Derrida J. La voix et le phénomène. Paris, 2003.
*** Swiggers P. The Relationship between Phenomenology and
Structuralism. P. 265; См. также: Patoèka J. Roman Jakobsons
phänomenologischer Strukturalismus. S. 135.
**** Ср.: Якобсон Р. Что такое поэзия? //Якобсон Р. Языки
бессознательное. М., 1996. С. 118: «Потому что кроме непосредственного сознания
тождественности знака и объекта (А = А) есть необходимость
непосредственного сознания неадекватности этого тождества (А не есть А). Причиной,
по которой существенна эта антиномия, является то, что без противоречия
не существует подвижности представлений, подвижности знаков, и связь
между представлением и знаком становится автоматической. Прекращает-

160 Патрик Флак
Вполне вероятно, что удовлетворительного ответа на два
сформулированные выше возражения (против встречи
структурной лингвистики и феноменологии) не существует, что мы
должны просто принять тот факт, что по этим двум пунктам
лингвистика Якобсона и феноменология «Логических
исследований» занимают непримиримые и даже антагонистические
позиции. Тем не менее, вопреки размышлениям Ханзен-Лёве
или Свиггерса, эта констатация не ставит точку на
перспективе продуктивного сближения Якобсона с феноменологией,
хотя бы потому что ни Гуссерль, ни тем более его «Логические
исследования» не представляют феноменологию в целом.
Таким образом, мы имеем полное право задаться вопросом: не
существует ли других вариантов феноменологии, которые
более способны сблизиться с теорией Якобсона и повлиять на
его концепцию структурной лингвистики. По сути, уже сам
Гуссерль посредством своей идеи жизненного мира (Lebenswelt)
предполагает такую возможность. Кроме того, по мнению Па-
точки, именно трансцендентальная предвзятость самого Хо-
ленштайна помешала ему выявить более глубокие сходства
между феноменологией и якобсоновской лингвистикой*. В
этом контексте внимание привлекают прежде всего три
имени, которые Холенштайн упоминает, но не считает возможной
альтернативой гипотетическим несовместимостям между
Гуссерлем и Якобсоном. А именно речь идет о Густаве Шпете, о
голландском философе и лингвисте Хендрике Посе и, наконец,
о Морисе Мерло-Понти.
Вероятно, здесь нет необходимости рассказывать ни о
хорошо известной роли Шпета как «проводника» идей Гуссерля
в России, ни о его влиянии на Якобсона в Московском
лингвистическом кружке. Тем не менее нам кажется необходимым
уточнить, что Шпет приводит специфические элементы ответа
на второе сформулированное выше возражение относительно
противоречий в понимании взаимосвязей между выражением
и значением у Гуссерля и Якобсона. В характерном для
русской философской традиции стиле Шпет отказывался принять
ся активность, и чувство реальности умирает». См. также: Patoöka J. Roman
Jakobsons phänomenologischer Strukturalismus. S. 135.
* Patoöka J. Roman Jakobsons phänomenologischer Strukturalismus.
S. 135.

Роман Якобсон и феноменологический момент... 161
решение Гуссерля, для которого субъективное сознание было
источником значения, и считал это проявлением его
«кантианства». Подвергая критике «Идеи» Гуссерля в своей работе
«Явление и смысл»*, Шпет возражает против гуссерлевского
понимания «акта смыслополагания» (sinngebender Akt): он
считает, что такие акты предполагают синтетическую
способность субъекта, лишенную, однако, философского
обоснования, и придают слишком большое значение субъективным и
идеальным свойствам сознания**. В ответ на эти идеи Гуссерля
Шпет предлагает триадическую модель интуиции, в которой,
наряду с интеллектуальной и чувственной интуицией,
появляется третья составляющая — интеллигибельная интуиция.
Эта интуиция является тем своеобразным промежуточным
этапом между эйдетической и чувственной интуицией, на
котором собственно и совершается акт понимания. Таким
образом, она позволяет, используя подход, который приближается
к точке зрения Якобсона, понимать значение не как
безусловную функцию субъективного эйдетического сознания, но
скорее как реальный синтез чувственного и интеллектуального
в герменевтическом акте. Шпетовская концепция интуиции
(а вместе с ней и его концепция языка и выражения) сложна
и во многих смыслах проблематична. Тем не менее она
свидетельствует о той же направленности феноменологии, которую
мы видим, например, в «герменевтике фактичности» Хайдегге-
ра***, и заслуживает серьезного рассмотрения в качестве
возможной эпистемологической основы лингвистики
Якобсона****.
Относительно Хендрика Поса, труды которого в наши дни,
к сожалению, забыты, необходимы некоторые пояснения*****.
* Шпет Г. Явление и смысл: Феноменология как основная наука и ее
проблемы. М., 1914.
** Haardt A. Husserl in Russland. S. 100.
*** Heidegger M. Ontologie (Hermeneutik der Faktizität). Frankfurt am
Main, 1988.
**** Ср.:ФлакП. В тени структурализма: Шкловский, Мерло-Понти... и
Шпет // Густав Шпет и его философское наследие: у истоков семиотики и
структурализма / Под ред. Т. Г. Щедриной. М., 2010. С. 154-164.
***** Более детальное представление его концепции см. в нашей работе:
Flack Р. Hendrik Pos: une philosophie entre idée et vécu // Pos H. Ecrits sur le
langage. Genève, 2013. P. 8-26.

162 Патрик Флак
Будучи на сегодняшний день личностью практически
неизвестной, при жизни Пос имел репутацию интеллектуала
международного масштаба, принимал активное участие не только в
деятельности академических кругов того времени, но и в
публичной и культурной жизни своей страны. Ученик неокантианца
Риккерта, а затем Гуссерля, он поддерживал плодотворные и
подчас дружеские контакты не только со своими учителями, но
и с другими представителями неокантианства (Кассирер) и
феноменологии (Хайдеггер, Плеснер). В межвоенный период он
принимал активное участие в различных «кружках»
структуралистов (Женева, Прага, Копенгаген, Нидерланды) и к тому же
был проницательным и внимательным критиком многих
философских и психологических теорий своего времени (Бергсон,
Бюлер, Дильтей, Вундт). Не ограничиваясь ролью ученика или
критика, Пос одним из первых проанализировал
эпистемологию лингвистики* и сформулировал, хотя и вкратце,
созвучную с феноменологией философию языка, которая была очень
хорошо принята Якобсоном**, Ельмслевом, Мерло-Понти, а
также Косериу. Во всем этом Пос раскрылся как автор трудов,
занимающих позицию не только посредничества, но и вполне
оригинального и несомненно заслуживающего внимания
синтеза неокантианства, философии жизни (Lebensphilosophie),
феноменологии и структурализма.
Для нашего нынешнего исследования труды Поса
представляют особый интерес, в связи с тем что в них заключается очень
интересный ответ на сформулированный выше вопрос о
феноменологической редукции. Несмотря на то что Пос являлся
учеником Гуссерля и в течение долгого времени защищал
феноменологический подход к языку, в действительности он никогда
* Pos H. Zur Logik der Sprachwissenschaft, Heidelberg, 1922. В России
это сочинение упоминается у Розалии Шор, см.: Шор Р. Кризис современной
лингвистики // Яфетический сб. № 5. 1927. С. 65.
** По поводу отношений между Якобсоном и Посом отметим
существование нескольких писем, написанных в очень дружеском тоне, многочисленные
позитивные ссылки Якобсона на труды Поса о понятии оппозиции
(например, в его совместной с Линдой Во работе «The Sound Shape of Language».
1979. P. 24, 176), на вклад Поса в Труды Пражского лингвистического
кружка (Perspectives du structuralisme, 1938), а также высокую оценку Якобсоном
(«beautiful study»)одной из самых значительных статей Поса Phénoménologie
et linguistique ( 1938).

Роман Якобсон и феноменологический момент... 163
не принимал данный аспект гуссерлевского учения и поэтому
разработал теорию, которая не включала в себя идею редукции.
Поса часто упрекали в том, что такое методологическое
решение свидетельствует о нехватке понимания и системной
связности в его подходе к философии Гуссерля*. В действительности
Пос предлагает подход к рассмотрению проблемы первичных
данных сознания, совершенно отличный от Гуссерля**. С точки
зрения Поса, который в этом вопросе остается последователем
неокантианства Риккерта (быть может, как и сам Якобсон),
доступ к первичным данным не требует от нас каких-либо особых
операций с сознанием***. Напротив, именно натуралистическая
установка может предоставить эти данные, которые лишь затем
будут подвергнуты методическому объяснению. Естественно,
что такой метод противоречит «классической» теории Гуссерля.
Но, как правильно заметил Клаас Виллемс, он не является анти-
феноменологическим****. Как раз наоборот, он следует
по пути, проложенному Гуссерлем, и по-своему занимается
чисто феноменологической проблемой взаимосвязи между
первичным осознанием и теоретическим размышлением.
В этом отношении точка зрения Поса плодотворно
сближается с позициями Шпета и Якобсона, поскольку она также
предусматривает идею конкретного смысла переживания и языка.
Знаменательно, что в своем подходе Пос вдохновлялся идеей
фонемы, разработанной Якобсоном и Трубецким. Так, в статье
«Перспективы структурализма» Пос отмечает, что фонема в
том ее определении, которое предлагает пражская фонология,
является примером конкретного или конкретно
представленного предмета, где аспект объективной идеальности (или
точнее - аспект всеобщности и значения) практически полностью
совпадает с аспектом жизненного переживания: «Фонема —
это звук, выбранный среди таких же других звуков, чтобы стать
* Cf. Aschenberg H. Phänomenologische Philosophie und Sprache.
Tübingen, 1978. S. 47.
** Cf. Pos H. Phénoménologie et linguistique // Travaux du Cercle
Linguistique de Prague. № 8. 1938.
*** Cf. Willems K. Edmund Husserl und Hendrik J. Pos. Phänomenologie,
Sprache und Linguistik // Phänomenologische Forschungen. 1998. Vol. 3.
№ 2. S. 227.
**** Ibidem. S. 226-228.

164 Патрик Флак
смыслом. Этот смысл не очерчивается сам собой, как это
происходит со словами и с фразами: он чувствуется. Связь между
звуковым и функциональным элементом настолько тонка, что
мы с трудом можем их мысленно отличить»*. Иначе говоря,
согласно Посу, фонема проявляется как личное и конкретное
осознание общего, объективного и идеального значения,
первично и субъективно пережитого слушателем. Таким образом,
Пос здесь подходит к достаточно оригинальной трактовке
вопроса, которая наделяет конкретное определенной интеллиги-
бельностью или общностью, а также предполагает
определенное переплетение конкретного и первичного опыта феномена с
его объективной и рефлексивной идеализацией. Как отмечает
Жаклин Фонтен, «вклад Поса позволил придать
феноменологическую легитимность <... > тому поэтическому видению
лингвистической системы, которое было представлено в "Тезисах"
Пражского лингвистического кружка как мнение большинства
его членов»**.
Предложенные Шпетом и Посом подходы к феноменологии,
функционирующей вне поля эйдетической редукции и
осознающей собственную экспрессивность языка как конкретного и
независимого феномена, подтверждается нашим третьим
героем, Морисом Мерло-Понти***. Подобно Шпету, он
отбрасывал идею чистых интенциональных актов сознания, которые
в условиях редукции улавливали бы значения, существующие
сами по себе, и защищал понятие действующей интенциональ-
ности тела, а также настаивал на новой трактовке понятий
выражения и выразительности. Как заключает Стефан Кристен-
сен, для Мерло-Понти «выразительность - это отношения
между вещами, а не между словом и вещью. Вещи отсылают
друг к другу и тем самым подсказывают мне свой смысл, по-
* Pos H. Ecrits sur le langage. R 113.
** Fontaine J. La conception du système linguistique au Cercle linguistique
de Prague // Cahiers de l'ILSL. 1994. № 5. P. 16.
*** Стоит упомянуть, что Мерло-Понти ссылается непосредственно на
Поса в своих работах: Signes. Paris, 2001; Sur la phénoménologie du
langage // van Breda H. éd. Problèmes actuels de la phenomenology. Bruxelles; Paris,
1952. P 91 -109. Он был также одним из главных посредников между
Якобсоном и Леви-Строссом, ср.: Puech Ch. Saussure and stmcturalist linguistics in
Europe // Sanders C, ed. The Cambridge Companion to Saussure. Cambridge,
2004. P. 126.

Роман Якобсон и феноменологический момент... 165
скольку они представляются мне, действующему субъекту,
объектами возможного использования. Одним словом,
выразительность является свойством предметов, поскольку они
сами подсказывают свой смысл»*. Исходя из этой
экспрессивной относительности вещей как таковых, можно подвергнуть
герменевтическому анализу и само восприятие, «не
редуцируя при этом перцептивное содержание к лингвистическому
содержанию»**. Мерло-Понти даже вводит новое понятие,
помогающее осмыслить теперь уже, в сущности, семиотическую
структуру восприятия. Это понятие перцептивного знака как
«всецело чувственного, подаваемого органам тела»: «Его
выразительность внутренне связана с движениями и модуляциями
феноменального поля»***. В более широком плане и сам язык
появляется у Мерло-Понти уже не как проводник идеальных
значений, но как реальный посредник, который, так же как и
феноменальное поле, организуется и изменяется для создания
своих собственных отношений выражения и своих собственных
значений.
Эти краткие замечания, конечно же, не позволяют доказать
со всей определенностью наличие потенциальных или
реальных связей, которые объединяли бы лингвистическую мысль
Якобсона и трех упомянутых выше философов. Если в
дополнение к тем концептуальным резонансам, которые были
продемонстрированы выше, принять во внимание и тот факт, что
Якобсон состоял в хороших отношениях как с Гуссерлем, так и
со Шпетом, Посом и Мерло-Понти, то тем самым
прорисуется настоящий «момент» согласия и взаимного сотрудничества
между феноменологией и структурализмом. Это момент, во
время которого лингвистика смогла сначала опереться на
философскую мысль и тем самым осуществить методологический
прорыв, а затем, в свою очередь, внести плодотворный вклад в
развитие понятий философии, предоставив ей некоторое
количество более точных наблюдений, касающихся природы языка.
Осознание того, что они проходят общий путь в исследовании
языка, осталось недостаточно ясным даже у Якобсона. Ни он,
* Kristensen S. Parole et subjectivité. Merleau-Ponty et la
phénoménologie de l'expression. Hildesheim, 2010. R 37.
** Merleau-Ponty M. Phénoménologie de la perception. Paris, 1945. P. 131.
*** Ibidem. P. 131.

166 Патрик Флак
ни Шпет, ни Пос, ни даже Мерло-Понти не сформулировали
концепции, которую можно было бы назвать «
феноменологическим структурализмом». Отметим также, что медовый месяц
структуралистов с феноменологами быстро закончился: в
начале 1940-х годов Якобсон эмигрировал в Соединенные Штаты
и там, вдохновленный поначалу американским
структурализмом (Блумфилд), а затем Пирсом и Хомским, адаптировал свои
идеи к абсолютно другим моделям. Точно так же
эпистемологические размышления о лингвистике были быстро и
практически полностью переданы когнитивистам, которые оставили их
без должного внимания*. Однако, поскольку конец
«феноменологическому моменту» в структурной лингвистике положили
случайные исторические события и поскольку, кроме того, мы
наблюдаем в последнее время продуктивное сближение между
феноменологией и когнитивизмом, становится ясно, что мы
должны еще раз проанализировать пражскую встречу
структурализма и феноменологии, в надежде - на этот раз -
реализовать ее потенциал, а также лучше понять всю ее значимость и
ее влияние на идеи Романа Якобсона.
Перевод с фр. Тетяны Жоливе
* Ci. Formigari L. Pour une philosophie de la linguistique // Histoire.
Epistémologie. Langage. 2006. Vol. 28. № 1. P. 117-126.

H. С. Автономова
«Русская наука» Романа Якобсона:
идея и контекст
Родоначальник структуралистских программ в науке
о языке и других гуманитарных науках, Якобсон
никогда не был «догматическим» структуралистом. Его
подход к структуре никогда не отрывал структуру от
истории, от динамики, пронизывающей в том числе и
синхронный подход к языку (от этом говорит, в
частности, его идея «динамической синхронии»). И вместе
с тем он никогда, даже в процессе формализации
фонологического и других уровней языка, не отвлекался
от аспекта значения, функции, цели. Фактически он
имеет дело с тем, что можно было бы назвать
«открытой структурой»*. Это многоплановое понятие
позволяет схватить многие важные для нас здесь смыслы:
не только скрытый порядок в устройстве явлений, но
также динамику объекта и его познания, их
открытость к контексту, взаимодействие разных дисциплин,
исследующих структуру, и многое другое.
Один из аспектов работы с открытой структурой,
понимаемой как концепт и как метафора, связан с
изучением этапов становления понятий в разных
контекстах, с выявлением культурно-исторической
основы той концептуальной ткани, которая рождает
* Автономова Н. С. Открытая структура: Якобсон - Бахтин -
Лотман - Гаспаров. М., 2009; 2-е изд., испр. доп. М.; СПб., 2014.

168 H. С. Автономова
понятия науки. Иначе говоря, для нас представляет особый
интерес анализ ранних этапов становления мысли о
структуре в языкознании и других гуманитарных науках; изучая их, мы
обнаруживаем и погруженность знания в культурный контекст,
и внутренние тенденции, преодолевающие релятивизирующие
влияния подобных погружений, и те идеи, которые, несмотря
на их, казалось бы, сугубо исторический замес, остаются эв-
ристичными и в наши дни. Здесь будет представлен фрагмент
ранней истории идеи структуры у Якобсона*. Этот материал
очень важен для философии науки как эпистемологической
дисциплины. Метаморфозы и превращения структуры - это
контекстуальные трансформации идеи применительно к
конкретным людям и обстоятельствам. Лишь сложение этих
фрагментов позволит в дальнейшем построить новую, нелинейную
историю мысли о структуре в лингвистике и других
гуманитарных дисциплинах, и тогда мы увидим, что Якобсон, несмотря на
эту нелинейность, невыводимость одного этапа из другого, тем
не менее сумел стать связующим звеном во всемирном
путешествии этой идеи, а вехами на этом пути были для него
Москва - Прага - Копенгаген - Гарвард — Париж - Москва,
наряду со многими другими местами научных встреч.
«Русская наука»? Аргументы Якобсона
Прежде всего обратимся к давней и надолго забытой
статье Якобсона «О современных перспективах русской
славистики»**. Она была напечатана на немецком языке в од-
* Ряд работ на эту тему были опубликованы совместно с М. Л. Гаспа-
ровым: Автономова Н. С, Гаспаров М. Л. Якобсон, славистика и
евразийство: две конъюнктуры, 1929-1953 (тезисы) // Материалы
Международного конгресса «100 лет Р. О. Якобсону». М., 1996; расшир. вариант той же
статьи: Роман Якобсон: Тексты, документы, исследования. М., 1999; см.
также: Avtonomova N. Roman Jakobson: deux programmes de fondation de la
slavistique // Jakobson entre l'Est et l'Ouest, 1915-1939 / Éd. par F. Gadet et
P. Sériot / ILSL. 1997. № 9; Автономова H. С Slavische Rundschau и Якобсон
в 1929 году // Исследования по истории русской мысли. Ежегодник 2001 —
2002. М., 2002; она же. Журнал «Славянское обозрение» - форма
утверждения «русской теории»? // Русская теория. 1920—30 годы. Материалы 10-х
Лотмановских чтений. М., 2004.
** Jakobson R. Über die heutigen Voraussetzungen der russischen Slavis-
tik//Slavische Rundschau. 1929. Jg. l.№ 8. Prague. 1929. P 629-646(далее

«Русская наука» Романа Якобсона: идея и контекст 169
ном из номеров журнала «Slavische Rundschau» («Славянское
обозрение»), издававшегося в периоде 1929 по 1940 год в
Берлине, а затем в Праге. Целью этого до сих пор мало изученного
журнала (см. о нем далее) являлся экспорт славянских
культурных ценностей в «романо-германский» мир. Статья была
написана к Первому международному славистическому
конгрессу 1929 года в Праге и посвящена пропаганде
рождающихся структуралистских идей. Особенность этой статьи в том, что
в ней Якобсон провозглашает структуралистские идеи и вместе
с тем предлагает концепцию «русской науки» как первичной
среды их возникновения. И эти аспекты, по-видимому, весьма
неоднозначно соотносятся друг с другом.
Итак, статья 1929 года претендует на обоснование
структурализма (первое употребление термина у Якобсона),
структуральной науки и одновременно - на обоснование того, что сам
Якобсон называет «русской идеологической традицией». Эта
претензия может показаться абсурдной. Структурализм как
собственная специфика русской мысли? Достоевский и
Николай Федоров как предтечи структурализма? В статье Якобсона
пересекаются три рода проблем. Во-первых, это
лингвистические и культурологические проблемы, связанные с
обоснованием славистики, с достижением ею научного уровня. Именно
отношение к славистике стало отличительным признаком
позиции Якобсона в 1929 году - решающем для судьбы
евразийства, когда Трубецкой официально порвал с евразийским
движением. Во-вторых, это проблемы рождения структурализма и
необходимость пропаганды структуралистских идей на Западе.
В-третьих, это проблемы русистики в контексте «русской
духовной традиции».
Научные события в обсуждении всех этих тем
переплетаются здесь с идеологическими и политическими. Якобсон как
главный автор-лингвист журнала «Славянское обозрение»
«Voraussetzungen»); рус. пер., сделанный Д. П. Баком, см. веб.: Роман
Якобсон: Тексты, документы, исследования. М., 1999. С. 21-37. Первоначально
статья к Международному конгрессу славистов в Праге была заказана
Трубецкому, однако он перепоручил работу Якобсону ( N. S. Trubetzkoy's Letters
and Notes / Ed. by R. Jakobson, with the assistance of H. Baran, O. Ronen and
M. Taylor. 2nd ed. 1985. P. 122). Якобсон не включил эту статью в свое
прижизненное собрание сочинений; перепеч.: Jakobson R. SW. Vol. IX, Part One.
2013.

170 H. С. Автономова
стремится использовать эту трибуну для достижения
нескольких целей. Подчас он пишет так, будто верит, что к его доводам
прислушаются одновременно в Москве, в Берлине, в Париже.
Именно «Берлин», где находились поначалу главные издатели
«Славянского обозрения», и «Париж», где находились
главные авторитеты и оппоненты русских и пражских лингвистов
(прежде всего в лице великого индоевропеиста Антуана Мейе),
выступают здесь как те два места, в которых находятся главные
читатели и судьи текстов, публикуемых авторами «Обозрения».
Этих людей нужно убедить в том, что пропагандируемый
структурализм — это не чудовище, повелевающее сбросить с
«корабля современности» все прошлое*, - такой тезис мог бы лишь
отпугнуть исследователей от новой теоретической позиции,
впервые защищаемой в журнале в качестве «структурализма».
Сторонники новой науки не отвергают, а, напротив, включают
в свои теоретические построения все культурные ценности - в
ней найдется место и Достоевскому, и Данилевскому.
Судя по заглавию статьи, ее тема — это именно «русская
славистика». Однако если учесть, что статья писалась в Праге
в расчете на участников Международного конгресса славистов,
становится ясно, что статья должна учитывать то положение
дел в международных научных кругах, которое было
характерно для данного периода. Для Якобсона славистика - это
слабое звено русской науки. В ней нет общих и
общепризнанных методов, она бессистемна, эклектична, лишена
концептуального своеобразия, не имеет согласованно работающих
исследовательских коллективов; что же касается славистов,
работающих за рубежом, то они оказываются отрезанными от
насущных потребностей своего времени. Образцом для
неразвитой славистики Якобсон считает русистику, а также русскую
византинистику и ориенталистику**. Славистика, по Якобсону,
* В футуристском манифесте Велимира Хлебникова «Пощечина
общественному вкусу» ( 1912) был призыв «сбросить Пушкина и Толстого с
корабля современности».
** Наверное, это все же преувеличение; единственным примером этой
тенденции может послужить Н. П. Кондаков, византинист
энциклопедической эрудированности, который иммигрировал в Прагу вместе со своими
учениками и тем самым превратил этот город во всемирный центр византи-
нистики. См. об этом в работах Е. П. Аксеновой (Аксенова Е. П. Институт
им. Н. П. Кондакова: попытки реанимации (по материалам архива А. В. Фло-

««Русская наука» Романа Якобсона: идея и контекст 171
должна научиться соединять различные подходы
(географические, этнографические, исторические, лингвистические,
литературоведческие), представляя свой объект - вслед за уже
существующей и продвинувшейся по этому пути русистикой —
как структурную целостность. В самом деле: «Россия
рассматривается <в русистике> как некое структурированное
целое. Конечно, любая из провинций стремилась
замкнуться в пределах собственной территории, однако в российской
научной мысли преобладало стремление охватить единым
взглядом весь русский мир, а его отдельные временные и
пространственные проявления рассматривать только с точки
зрения целого. Ныне все яснее осознаются единство и
неделимость, своеобразие и оригинальность этого мира... (курсив
мой. -H.A.)»*.
Спрашивается, какие области, наряду с византинистикой,
Якобсон считает наиболее методологически продвинутыми?
Прежде всего это география и почвоведение у В. В.
Докучаева ( 1846-1903), создателя общей теории ландшафта. Якобсон
ценит в Докучаеве его подход, предполагающий учет множества
точек зрения и различных предметных аспектов (ландшафт,
почва, климат, флора, фауна, население и др.). Русская
формальная школа в литературоведении тоже входит, с точки зрения
Якобсона, в ряд образцов для славистики. В ней наиболее
примечательным оказывается построение научного предмета как
«ряда рядов»: этому девизу Ю. Тынянова, апробированному на
формальном подходе к литературе, Якобсон придает большое
научное значение. Его можно расшифровать так: форма не
выводится прямо из содержания, литература не выводится
прямо из социальной системы, различные ряды соотнесены друг с
ровского) // Славяноведение. 1993. № 4) и Л. Рейнлендера (Rhinelander L.
Exiled Russian scholars in Prague: the Kondakov seminar and Institute //
Canadian Slavonic Papers / Revue canadienne des slavistes. 1971. Vol. XVI.
№3).
* Якобсон Р. Современные перспективы русской славистики // Роман
Якобсон: Тексты, документы, исследования. М., 1999. С. 23. Среди западных
исследователей наибольший вклад в изучение мировоззренческой и
понятийной специфики русской и европейской науки между двумя войнами внесли
Э. Холенштайн, Й. Томан, П. Серио ( см. особенно: Серио П. Структура и
целостность. Об интеллектуальных истоках структурализма в центральной и
восточной Европе 1920-30-е гг. М., 2001 ).

172 H. С. Автономова
другом, но не сводятся ни к какому причинному принципу или
основанию. Несколько особняком стоит в этом ряду величин,
образцовых для славистики, генетика Н. И. Вавилова (1887-
1943) и теория «номогенеза» Л. С. Берга (1876-1950),
главного русского антидарвиниста, идеи которого сейчас нередко
считают выражением редкой научной прозорливости (Вяч. Вс.
Иванов).
Однако, быть может, самое главное для Якобсона то, что
русистика черпает свои идеи из источника «русской
духовной традиции», представленной целым рядом имен. Это
прежде всего Н. Я. Данилевский, H. H. Страхов, Ф. Достоевский,
К. Леонтьев, В. Соловьев, Н. Федоров. Общими
концептуальными чертами этой традиции являются антипозитивизм, анти-
каузализм, телеология, структурализм. Отстающая славистика
тоже должна обратиться к этому источнику. Представителями
этой собственно русской традиции выступают для
Якобсона также марксизм и уже упоминавшийся формализм: в
русском марксизме Якобсон подчеркивает его антипозитивизм, а
в формализме - его антикаузализм. Тем самым оказывается,
что, согласно Якобсону, структуралистские идеи органически
присущи русской духовной традиции. Он считает
структуралистские идеи в целом международными (а не локальными), но
подчеркивает, что их эволюция зависит от определенной среды,
от конкретных обстоятельств - благоприятных или
неблагоприятных.
В этой статье сосуществуют блестящие доводы и явные
натяжки, невысказанные предпосылки и концептуальные
склейки, которые соединяют (подчас довольно поверхностно)
разнородные элементы политического и идеологического контекста.
Все они, так или иначе, сводятся к одной упорно повторяющейся
подстановке, которая встраивает логику в телеологию, а
телеологию, которая может прочитываться как мессианская
устремленность к предопределенной цели, смешивает с общей
функциональностью. Учитывая эту особенность, нам легче понять
странное смешение Докучаева с Федоровым, а также упорный
поиск корней структурализма в русской традиции, восходящей
к Достоевскому, Данилевскому и Леонтьеву. Наверное, показ
широкой культурной респектабельности структурализма,
вмещающего различные ценности, был нужен Якобсону для того,
чтобы привлечь на свою сторону не только специалистов по
фонетике и фонологии, в среде которых структуралистская ме-

«Русская наука» Романа Якобсона: идея и контекст 173
тодология первоначально возникла, но и более широкие
круги исследователей — в Советской России или на Западе. При
этом, отметим, он не отделяет исследования и «культурную
продукцию» Советского Союза и русской эмиграции: «О двух
отдельных культурных регионах не может быть и речи»*.
Позиция, с которой Якобсон исследует состояние
славистики и славянскую идею в конце 1920-х годов, тесно связана с
некоей подразумеваемой программой культурной экспансии
России. Во всяком случае, его доводы в защиту «славянской
культурной солидарности» иногда звучат как попытка убедить
компетентные органы вмешаться в построение
международных отношений СССР со славянскими странами Европы, не
пускать их на самотек, укрепить позиции в таких не
антагонистичных по отношению к Советской России странах, как
Чехословакия. Якобсон формулирует эту программу как нечто
само собой разумеющееся, не требующее обсуждений, он
уверен: те, кто отрывают восточно-славянские народы от
западно-славянских (такова была позиция евразийцев), ошибаются.
В любом случае культурный разрыв между
восточно-славянскими и западно-славянскими народами можно было бы
устранить или хотя бы уменьшить, если привлечь к анализу
сложных (в качестве научного объекта) северо-западных областей
славянства не традиционные западные («романо-германские»)
методы, а методы русской науки. Однако при этом в статье
постоянно речь идет не только о русской науке (с акцентом
на ее «русскости»), но о целом комплексе взаимосвязанных
духовных явлений: о русской теоретической мысли, о
«жизненных проявлениях русской мысли» (Lebensäußerungen des
russischen Gedanken), о «русском духовном воззрении» (die
russische geistige Anschauung). В методологическом плане
критикуемый Якобсоном западный позитивизм как бы подменяет
для него западную науку в целом; ей положительно
противопоставляется русская наука, тоже в целом: именно русская наука
(и никакая другая!) может по-настоящему понять специфику
славянских культур.
Таким образом, в этой своей программной статье Якобсон
фактически прибегает к своеобразному истолкованию главной
евразийской антитезы: если у Трубецкого романо-германство
* Якобсон Р. Современные перспективы русской славистики. С. 32.

174 H. С. Автономова
противопоставлялось евразийству в целом (или, конкретнее —
туранскому культурному элементу), то у Якобсона
концептуальным контрастом романо-германству (точнее - романо-
германской науке) выступает русская наука, русская
жизненная и духовная традиция в целом. Наверное, именно из этого
«целостничества» вытекает затем в статье Якобсона и
парадоксальная рядоположность Докучаева и Достоевского,
русских формалистов и Н. Федорова. Отношение Якобсона к
программным тезисам Трубецкого в рассматриваемой статье, не
формулируется явно. Однако полемика здесь очевидна.
Фактически Якобсон отвергает тезис Трубецкого о том, что общность
славянства лишь языковая: во всяком случае, он призывает
изучать и строить эту общность также на уровне культуры и
хозяйства в современном контексте, на синхронном срезе, что
не исключает, разумеется, и обращения к истории при условии
первичности синхронного рассмотрения, устанавливающего
структуру основных взаимосвязей.
Статья Якобсона и провозглашаемые в ней идеи были
отчасти провокационными, экзотичными. Попробуем понять, как
они связаны с непосредственным контекстом ее создания,
рассмотрев программу журнала «Славянское обозрение».
Вплоть до конца 1930-х годов журнал позиционировал себя
как «информационно-критический журнал о духовной жизни
славянских народов» и охватывал историю, философию,
литературу, этнографию, лингвистику и др. С конца конце 1930
годов в связи с изменением международной обстановки и
переходом журнала в ведомство Пражского славянского института
интересы «Славянского обозрения» распространились и на
хозяйственную жизнь славянских стран.
Как уже было показано, в программной статье Романа
Якобсона 1929 года, опубликованной в журнале «Славянское
обозрение», утверждалось, что русская духовная традиция особым
образом предрасположена к структурализму и телеологизму,
а в предтечи структурализма записывались, в частности,
Достоевский и Николай Федоров. Итак, возникает вопрос: есть
ли связи между тезисом о «русской науке», как он
представлен в творчестве Якобсона конца 1920-х - начала 1930-х
годов, и «Славянским обозрением» как конкретным контекстом
и фоном формулировки этого тезиса и других смежных идей?
Об этом можно в какой-то мере судить по докладам на съезде
славистов 1929 года коллег Якобсона, опубликованным в том

«Русская наука» Романа Якобсона: идея и контекст 175
же номере «Славянского обозрения», что и статья Якобсона, о
которой у нас идет речь.
Это было выступление Г. Геземана, содержавшее общий
взгляд на проблему формирования славистики как научной
дисциплины, доклады Т. Лер-Сплавиньского о польской
славистике и В. Матезиуса о чешской славистике. Эти выступления
оттеняют позицию Якобсона. В то время как коллеги-слависты
утверждали, что их родные филологические дисциплины (по-
лонистика, богемистика и т. д.) своими архаическими
тенденциями мешают созданию настоящей науки, Якобсон, напротив,
был уверен, что его родная русистика (дисциплина, напомним,
вовсе не сводившаяся к филологии) — это именно образец для
подражания, заданный отсталой славистике. Представим себе
ситуацию пражского съезда славистов 1929 года: европейские
языковеды взвешивали научные, кадровые, материальные
возможности, сомневались в приоритетах, разводили руками.
И вдруг на фоне этой сумятицы раздался уверенный голос
Якобсона - «есть такая наука», способная повести
славистику по новому пути! Это русистика, русская наука! Триумфатор
въезжал в структурализм через славистическое сообщество,
апеллируя к русской науке. Но это не был голос
предводителя войска единомышленников. Предстояла борьба,
необходимость убеждать противников, организовывать сторонников;
жизнь международного структурализма только начиналась, ей
суждено было яркое будущее. Трибуной такой борьбы, споров
и убеждения несогласных стал новый журнал «Славянское
обозрение».
«Славянское обозрение» как дискуссионная
площадка «русской науки»
В целом в журнале «Славянское обозрение» все это
находит свое выражение, а кроме того, в нем запечатлены
европейские межкультурные взаимодействия в 1920-1930-е годы.
Журнал - это детище Якобсона и его друзей и коллег. Хотя
официально Якобсон отвечал в журнале за языкознание, он
брался практически за любую тематику, писал сам, приглашал
авторов отовсюду (и прежде всего из России; среди них был и
Г. Г. Шпет). Среди достоинств Якобсона неоднократно
отмечалась его способность знакомить и заинтересовывать людей,

176 H. С. Автономова
связывать научные дисциплины; все эти замечательные
свойства проявились и в его работе в «Славянском обозрении».
Главная задача журнала - самоутверждение русской, а также
разных славянских культур перед лицом Запада. Чтобы понять,
как она осуществлялась, нужно ответить на ряд более
конкретных вопросов. Как смотрит берлинско-пражское сообщество,
преимущественно эмигрантское, на проблему преемственности
России и СССР? В чем оно видит наиболее ценные
достижения, заслуживающие информирования западной
общественности (об этом можно судить по тематике обзоров, по освещению
событий научной и культурной жизни в СССР, в центральной
Европе?). Как смотрят славянские страны, совсем недавно
обретшие независимость, на свое прошлое и настоящее, на свои
сходства или различия?
Наряду с главными редакторами журнала филологами
Францем Спиной и Герхардом Геземаном, преподававшими в
Немецком университете в Праге, Якобсоном, а также чехами,
поляками, представителями других славянских стран, в журнале
сотрудничали русские эмигранты из Берлина и особенно
Праги (прежде всего П. Савицкий, географ и почвовед), а также
С. Гессен, Д. Чижевский, П. Эттингер, которые анализировали
литературную и философскую жизнь, искусство, культурные
контакты между странами), но к работе в журнале иногда
привлекались и ученые из СССР.
Содержание журнала легче представить по рубрикам. В
разделе «Научная жизнь» давались обзоры основных конгрессов
и конференций. Среди главных юбилейных фигур в СССР —
Пушкин, Чернышевский, Гете. Больше всего материалов
посвящено юбилею Достоевского. Это статья о праздновании
юбилея Достоевского в Москве (1931. № 4); «Достоевский на
Западе» (1931. № 9-10); «Масарик и Достоевский» (И. Хо-
рак: 1931. № 9—10); «Достоевский, гениальный читатель»
(А. Бем: 1931. № 7); «Некоторые мотивы Достоевского у
молодых немецких художников» (Г. Геземан: 1931. № 7); «Новые
пути в исследовании Достоевского» (Н. Осипов: 1930. № 4);
«Портрет Ставрогина» (С. Гессен: 1931. № 4) и др.
Кроме того, в журнале последовательно освещались
события науки и культуры, важные для отдельных славянских стран
и для международной интеллектуальной жизни. К примеру, в
1934 году журнал отметил такие важные культурные и научные
события, как съезд Союза писателей в Москве (1934. № 6);

«Русская наука» Романа Якобсона: идея и контекст 177
съезд географов в Варшаве; конгрессы по психотехнике, по ви-
зантинистике; VIII Философский конгресс в Праге (2-7
сентября 1934 года). В обзоре Д. Чижевского об этом философском
конгрессе речь идет о задачах философии в современном мире,
в ситуации кризиса демократии (в частности, ставится вопрос
о реакции философского сообщества на ситуацию
приближающейся мировой войны). Рисуя расстановку философских
сил в мире, Чижевский очерчивает позиции Венского кружка
(в частности, Ф. Франка и Р. Карнапа), рассказывает о сильных
сторонах польской философии (Р. Ингарден), о Н. Гартмане и
его учении о ценностях, о работах Пражского
лингвистического кружка, смыкавшихся с философской проблематикой
(особенно в творчестве В. Матезиуса, Р. Поса, Я. Мукаржовского).
Чижевский сожалеет о том, что русская религиозная
философия (по его мнению, интереснейшее явление в современной
славянской философии) была слабо представлена на конгрессе
(впрочем, на нем были Н. Лосский, преподававший в это время
в Русском университете в Праге по приглашению Масарика,
и С. Франк). С уважением отзываясь о «школе Хайдеггера» в
целом, Чижевский полагает, что «она далеко не столь едина,
как нам кажется». В качестве учения, обладающего
наибольшим весом в современном мире, Чижевский называет гуссер-
левскую феноменологию и упоминает о его приветственном
письме в оргкомитет конгресса.
Философским вопросам посвящены в «Славянском
обозрении» статьи и обзоры Д. Чижевского («Современная русская
философия». 1930. № 10, «Из новой русской литературы по
истории философии». 1930. № 7) и Б. Яковенко («Герцен и
немецкая философия». 1939. № 5). Среди других
философских тем обсуждаются влияние философии Гегеля в
славянских странах (1934. № 5), натурфилософия В. И. Вернадского
(Ф. Эрленбуш: 1935. № 4). Несколько публикаций Д.
Чижевского посвящены развитию философии в Чехословакии (ср.,
например: Сущность и задачи чехословацкой истории
философии. 1936. № 1, № 2). Постоянно подчеркиваются сильные
позиции философской мысли в Польше. Так, в журнале
опубликованы рецензия Р. Ингардена на только что вышедшее в
Польше исследование о Гуссерле (1929. № 10), информация
о Первом Польском философском конгрессе (1929. № 10), о
философской жизни в Польше ( 1937. № 4). Тем самым
западный читатель знакомился с философской жизнью в славянских

178 H. С. Автономова
странах. В результате такого многофокусного подхода читатель
мог держать в поле зрения разноплановые явления научной и
культурной жизни в очень сложной международной обстановке.
«Славянское обозрение» живо откликалось на интересные
книги, вышедшие в СССР. В нем публиковались и рецензии на
западные исследования славянской культуры. Отдельные
рубрики журнала были посвящены литературе русской
эмиграции, переводам в СССР и в славянских странах. По обзорам в
журнале можно судить о многих важных культурных событиях
и процессах того времени.
Обзоры по науке и культуре в СССР часто писали по
приглашению Якобсона замечательные ученые. Были
опубликованы «Главные направления развития фольклористики в СССР»
Д. Зеленина (1934. № 2), «Изменение имен в СССР» А. Се-
лищева (1934. № 1), проблемный обзор о «Большом русско-
советском атласе мира» П. Савицкого (1938. № 4) - одного
из главных идеологов евразийства, «пионера структуральной
географии» (по отзыву Р. Якобсона). П. Савицкий написал для
«Славянского обозрения» обзоры современного состояния
русской географии (1929. № 3, № 6), а также
многосторонние обзоры на пересечении различных дисциплин — истории,
географии, страноведения, почвоведения: «Современная
русская география почв и растений» (1929. № 9); «Научное
страноведение в СССР» (1931. № 7); «О русской литературе по
истории географии» ( 1931. № 3); «География Украины» (1939.
№ 1-2). Выход во Франции двухтомной «Истории России»
вызвал отклик под ярко проблемным заглавием «Возможна ли
еще западная переработка русской истории?» (1933. № 5).
Среди «русских пражан» (русских эмигрантов в Праге,
участников Пражского лингвистического кружка) наиболее
активными авторами, которые публиковались в «Славянском
обозрении», были Р. О. Якобсон* и П. Н. Савицкий. Многие их
* Среди рецензий и обзоров, написанных Якобсоном для «Славянского
обозрения», - «Новые работы о форме южнославянского стиха» (1932.
№ 3), «Работы о форме чешского стиха» (1932. № 6); «Проблемы
славянского языкознания в Советском Союзе» (1934. № 5); «Заметки на полях
прозы поэта Пастернака» (1935. № 6); «О сокровищнице русского
слова» (1936. № 2); «О рифмовке Cech-Lech» (1938. № 6). Здесь же (1931,
№ 9—10) Якобсон опубликовал свою рецензию на антологию Ольги Савич и
Ильи Эренбурга («Мы и они: Франция», Берлин, 1931): два москвича в Па-

«Русская наука* Романа Якобсона: идея и контекст 179
теоретические работы, не говоря уже об обзорах и рецензиях,
были впервые опубликованы именно в «Славянском
обозрении». Так, Якобсон впервые опубликовал в «Славянском
обозрении» свой знаменитый текст «О поколении, растратившем
своих поэтов» - на смерть Маяковского (1930. № 7. С. 481 —
495). По-видимому, это был поворотный момент в его
биографии. С одной стороны, гибель друга, надо думать,
окончательно доказала Якобсону утопичность строившихся им вплоть
до конца 1920-х годов планов возвращения на родину. С
другой - статья «О поколении...» немедленно должна была
сделать его врагом в глазах отечественных властных инстанций и
всех ревнителей официальной идеологии.
По разделу некрологов можно судить о том, какие фигуры
славянского мира считались наиболее значимыми в
международном плане. Так, некрологов в «Славянском обозрении»
удостоились Лу Андреас Саломе, Т. Масарик, А. Луначарский,
Н. Крупская, С. Гессен, Е. Замятин, И. Павлов, Н. Марр,
М. Ипполитов-Иванов, И. Мичурин, Э. Багрицкий, А. Грин,
М. Волошин, Л. Выготский, К. Малевич и другие выдающиеся
деятели культуры. Видно, что некрология не проводит
разницы между «советскими» и «русскими». Между тем западных
деятелей культуры, удостоившихся некролога в «Славянском
обозрении», крайне мало - Эдмунд Гуссерль и Антуан Мейе,
занимавшие привилегированное положение в пражском или
центрально-европейском научном сообществе. Оба они
сотрудничали с пражскими коллегами и оказали на них большое
влияние. А потому, в частности, в некрологе Гуссерлю
подчеркнуто его плодотворное влияние на славянские страны, а среди
его выдающихся учеников-славян упоминаются русский Густав
Шпет, украинец Чижевский, поляк Ингарден, чех Паточка.
В целом же Россия трактуется в этом некрологе как первая
страна, в которой учение Гуссерля, его искусство философии
вошло в различные области науки - право, математику,
лингвистику. О беспристрастности помещенных в журнале
некрологов можно судить, например, по тексту в память
Луначарского; это был поистине образец внятности и объективности,
не устраняемой никакими идейными и личными пристрастиями.
риже размышляют о том, что за 200 лет было сказано о Франции 70 русскими
писателями, и др.

180 H. С. Автономова
Спрашивается, как претворялись в жизнь основные позиции
журнала, какими были его главные тактики и стратегии?
Что и как в журнале хвалят, критикуют, показывают,
скрывают? Об этом можно судить по тематике обзоров, по освещению
событий культурной жизни в СССР, в центральной и восточной
Европе. В журнальных публикациях создается исключительно
плотная сеть отношений и пересекающихся контекстов —
Россия и другие славянские страны, Россия и СССР, Россия и
Европа, Россия и Запад.
Наряду с проблемными или обзорными статьями в нем
давалась информация о текущих событиях в культурной и
научной жизни славянских стран: приводилась роспись статей в
важнейших славистических журналах, публиковались краткие
рецензии на новые книги по языкознанию, литературоведению,
«краеведению», этнографии, фольклористике, философии и
проч. Где еще, кроме как в разделе культурной хроники СССР
«Славянского обозрения», мы найдем сейчас полные списки
кафедр и постов по тем или иным разделам славянской
филологии в Московском, Ленинградском, Иркутском, Пермском,
Ростовском (на-Дону), Саратовском, Смоленском,
Воронежском и других университетах, а также полные перечни лекций
по русскому языку, литературе, искусству, этнографии,
истории, которые читались в этих университетах?
Журнал подчеркивает весомые культурные традиции,
существующие в славянском мире (тут важно было показать само
наличие солидного наследия, равно как и право наследовать, у
каждой страны и каждой культуры), освещает динамику
научной жизни, события науки и культуры, важные для отдельных
стран и для международной интеллектуальной жизни в целом.
Далее, журнал рецензировал новые книги. С редкой
проницательностью «Славянское обозрение» откликалось на
интересные книги, вышедшие в СССР. Уже в самых первых
номерах в число отрецензированных книг попали «Поэтика
Достоевского» М. Бахтина (1929), мало замеченная в СССР,
«Морфология сказки» В. Проппа (1929), «Писатель и книга,
очерк текстологии» Б. Томашевского (1928) (автор рецензии
отмечает, что критика текста наконец-то становится в России
отдельной дисциплиной со своей методологией, так что теперь
дискуссии о литературе можно будет вести с доводами от
текстов, а не только от идеологии) и др.
Журнал пристально следил за примечательными
культурными событиями в СССР и освещал эти события ней-

«Русская наука» Романа Якобсона: идея и контекст 181
трально или даже заинтересованно. Ср. статьи «О звуковом
кино» (1929. № 10), «Научные исследования в Сибири» (1929.
№ 3), « 15 лет культурного строительства в СССР» (1932. № 6)
«Об институте славяноведения в АН СССР» ( 1932. № 1; 1933.
№ 5), «Переворот в политике высшей школы в СССР» (1933.
№ 2), «О сегодняшнем советском театре» (1933. № 2), «О
Советской энциклопедии» ( 1934. № 4). Интересно, что в журнале
«через запятую» описывались новые книги на русском языке,
вышедшие в Берлине и Праге, и книги, вышедшие в СССР. Так
в № 9 за 1929 год речь идет о выходе в Праге сборника статей
о Достоевском под редакцией А. Бема, о публикации собрания
писем декабристов Бестужевых в Иркутске, о выходе
отдельной книжкой доклада А. М. Деборина «Современные
проблемы философии марксизма» и прений по докладу (М., Комака-
демия), о книге А. Ф. Лосева «Критика платонизма у
Аристотеля» (издание автора), о работе С. Е. Щукина «Белинский и
социализм» (М., Комакадемия) и др.
Итак, можно сказать, что «Славянское обозрение» было
научной, публицистической, дипломатической формой, в
рамках которой представители славянских культур искали себя,
не отрицая других. Это проявилось, во-первых, в установке
на единство славянских культур, при которой различия
выявляются приглушенно, а сходства подчеркиваются; во-вторых,
в установке на сглаживание различий между позицией праж-
ско-берлинской эмиграции и позициями Советской России.
Число полемик по этому направлению противостояний в
журнале минимально (главным образом критикуется
непоследовательный марксизм или излишне традиционная наука); наконец,
в-третьих, в установке неозападнического типа, то есть в
настроенности скорее на поиск сходств, нежели на выпячивание
различий с Западом.
Тем самым складывается довольно редкая форма
самоутверждения - скорее по смежности, чем по контрасту, -
созданная в той историко-культурной ситуации, когда славянство
стремилось видеть себя единым. Славянские культуры
мыслятся как индивидуально разные или даже разновидные, но не
разнородные; они сближаются с Западом, но это не означает ни
самоуничижения перед Западом, ни отторжения или
противопоставления. Поиск самих себя происходит здесь без
натужного стремления к самобытности, а журнал оказывается не раз-
межевателем, но скорее полезным «собирателем сил» и мыс-

182 H. С. Автономова
лей. Результатом такой «концептуально-дипломатической»
работы предстает, например, неожиданная троица -
религиозный философ эмигрант С. Булгаков, «молодой московский
философ» А. Лосев, и «коммунистический мыслитель» В. Во-
лошинов*. Их новые работы вышли по разные стороны границ,
но они интересуют журнал как исследователи разных аспектов
языковой проблематики, в частности «языкового реализма» и
«онтологизма». Разумеется, натяжки подозрительны везде -
и у Якобсона, который считал предвестниками структурализма
Достоевского, Данилевского и Николая Федорова, и у того
рецензента «Славянского обозрения» (Д. Чижевского), который
ставил под общие знамена Булгакова, Лосева и Волошинова.
Дипломатическая позиция журнала - «мир со всеми» - была
подчас почти всеядной, но она помогала выживать, не унижая
себя и не уничтожая других.
* * *
Пришло время вернуться к вопросу о том, каким могло быть
воздействие «Славянского обозрения» на якобсоновские идеи
этого периода? Перейти от тех или иных конкретных фактов к
общим соображениям непросто, однако у нас есть основания
полагать, что этот журнал вовсе не способствовал
самоутверждению русской науки — во всяком случае, той, которая так или
иначе противопоставила бы себя всем другим. Во главе угла
была скорее этика интеллектуального общения и человеческих
коммуникаций, этика формирования своеобразного,
исторически полезного «всеединства», наверное, утопически
преувеличенного и не имеющего прямых соответствий с аналогичным
понятием русской философии. И в этом смысле связь между
«русской наукой» и «структурализмом» предстает скорее как
окказиональная: ее не обосновывал ни
культурно-исторический контекст времени и места, ни программа журнала, в
котором в этот период выражались идеи и интересы его авторов.
Она была случайной, но это был как раз тот случай, который
стал событием, а потому он заслуживает самого серьезного к
себе отношения. Со страниц журнала и с трибуны съезда
славистов Якобсон мобилизовывал международное сообщество
* Об этом см.: Cyzevskyj D. Die russische Philosophie des Gegenwarts //
Slavische Rundschau. 1930. № 10.

«Русская наука* Романа Якобсона: идея и контекст 183
одновременно на создание новой науки и на преодоление
научной и человеческой разобщенности. Ощущение того, что за
нами и с нами «русская наука», придавало «русским
пражанам» силы, помогало сплачивать мировое научное сообщество
ввиду интересов новой дисциплины - структурной
лингвистики; Якобсон не жалел времени на подготовку лингвистических
съездов, предлагал тезисы и развернутые доклады, одним из
которых была наша «загадочная» статья. В этих ранних
публикациях Якобсона есть идеологические натяжки, однако к ним
смысл заявленной программы не сводится. В любом случае и
программа «русской науки» как один из контекстов в развитии
структурализма показывает качественную специфику разных
этапов мысли о структуре, но подчеркивает, что она упорно
возникает и пробивает себе дорогу в самых разных социальных
контекстах.
Хотя в дальнейшем акцент на «русской науке» сошел на
нет - это можно видеть уже по американским работам
Якобсона 1950-х годов, где в обосновании структурализма
появляются совершенно иные акценты, связанные с культурой
западных славян (подробнее об этом см. в работах, перечисленных в
сноске *, с. 168), в творчестве Якобсона никогда не отменялись
некоторые из тех идей, которые входили для него в
концептуальный комплекс «русская наука», - телеологизм, различные
формы познавательного антиредукционизма, но главное -
акцент на целом и целостности. В ситуации, когда распалось
единое пространство существования, идея целого звучала весомо,
подпитывалась реальными потребностями жизни, диктовала
способ поведения и мышления. Для Якобсона вообще была
характерна удивительная интуиция целого. По последней самой
крупной его работе, совместной с Линдой Во*, видно,
насколько уверенно он держал в сознании самые разные аспекты своей
широко раскинувшейся лингвистической концепции, так или
иначе увязывая их в единство. Может быть, именно поэтому и
якобсоновская «русская наука» отпустила идею целого в
свободное плавание, как бы сняв с нее так или иначе
подразумевавшийся локальный атрибут «русскости», в результате чего
сама она смогла в итоге стать значимой и без кавычек, пере-
* Jakobson R., Waugh L. R. The Sound Shape of Language. Brighton, 1979.

184 H. С. Автономова
плавляя экзистенциальный опыт и идеологические воздействия
в нечто общезначимое.
Напомним, к примеру, что «телеологические» доводы в
пользу структуры, привязанные Якобсоном в его ранней
статье к русской науке, встречались потом и в зрелых
структуралистских работах Клода Леви-Стросса, его великого коллеги,
друга, ученика. И что идея целого продолжала оставаться для
Якобсона не менее важной, чем идея структуры, независимо
от того, пришла ли она к нему от части и целого у Гуссерля,
от Платона, Гегеля или еще откуда-то. Историки науки подчас
склонны видеть в идее «целого» недоразвитую структуру,
антагониста структуры или онтологический пережиток
романтической идеологии. Однако в ней есть своя позитивная эвристика,
философский импульс к концептуализации интуиции, что
придает смысл и направленность любому исследованию.
Целостность и структура существуют на разных уровнях,
но они взаимодействуют - и в творчестве Якобсона, и в
современной науке. Понятие структуры, пройдя в XX веке через
многие переосмысления, сохранило свою актуальность как
некий аналог философской объективности в гуманитарном
познании, тогда как допускаемая нами интуиция целого каждый
раз указывает не только на внутриструктурную связность, но
и на разомкнутость структуры к разнообразным контекстам ее
существования и развития. Как уже говорилось, Якобсон
никогда не мыслил структуру статически и формально, но всегда
с учетом истории, смысла, то есть как «открытую структуру».
В этом ее отличие от более аналитичных и более редуктивных
трактовок структуры в науке и философии XX века. Это
своеобразие якобсоновского(«русского» или иногда
«восточно-европейского») подхода к языку и культуре все чаще
осознается как продуктивное в процессе современных взаимодействий
между национальными познавательными традициями.

Патрик Серио
Роль биологических и географических
моделей в структурализме «русских
пражан»*
«Просто так ничего не бывает»
/1кобсона широко признают «основателем
структурализма», однако за этой широтой стоит наше
непонимание его философских источников в период между
двумя войнами. Конечно, анти-позитивизм, анти-на-
турализм, теория целостной науки и всеобщих
связей, все это - термины, которые составляют общий
багаж исследователя его интеллектуального мира как
в России, так и на Западе. Однако целые территории
его гуманитарной вселенной все еще остаются в тени.
Здесь на ум приходит, например, его интерес к
славянофильским теориям грамматики (особенно К.
Аксакова), к концепции культурных типов Н.
Данилевского или к евразийским идеям. И в этом Якобсон не
перестает нас удивлять, так что та научно-философская
проблематика, которой он занимается в 1920-1930-е
годы, не только не принадлежит ушедшей истории, но,
как мне представляется, по праву входит в дискуссии о
* В статье представлены некоторые идеи и темы книги П.
Серио «Structure et totalité» ( 1999); рус. пер.: Серио П. Структура и
целостность: об интеллектуальных истоках структурализма в
Центральной и Восточной Европе. 1920^30 гг. /Авториз. пер. с фр. и
вступ. ст. Н. С. Автономовой. М., 2001. - Прим. пер.

186 Патрик Серио
глобальном и частном, а также о месте науки в
постмодернистском мире начала XXI века.
Именно в этой перспективе я хотел бы здесь исследовать
малоизвестную полку в идеальной библиотеке Якобсона в
пражский период структурализма: это книги по биологии в ее
отношениях с тем, что сейчас называют глобальной экологией. По
сути, в то время большая часть занятий и подходов «русских
пражан» (Р. О. Якобсона, Н. С. Трубецкого, П. Н. Савицкого)
четко вписывались в контекст споров, связанных с
эволюционной биологией - наукой, которая наряду с лингвистикой
претендовала на роль творца моделей.
Если читать труды Якобсона поверхностно, может
показаться, что его нередкие филиппики в адрес шлейхеровского
натурализма говорят о нем как об одном из главных представителей
социологической тенденции в лингвистике, весьма
распространенной в эпоху Мейе: «Напоминать сейчас о том, что
языкознание является социальной, а не естественно-исторической
наукой, — это значит, высказывать банальную истину. <...>
Уже давно отвергнута доктрина А. Шлейхера, завзятого
натуралиста в области языкознания, а пережитки ее живучи и по
сей день. <...> Однако эта тенденция находится в вопиющем
противоречии с социологической направленностью
современной лингвистики»*. На мой взгляд, главные русские
представители Пражского лингвистического кружка были бесконечно
далеки от социологической модели, которую Мейе заимствовал
у Дюркгейма. Они опирались, как и Шлейхер, на
биологическую модель, которая была совершенно антидарвиновской - в
духе русского восприятия дарвинизма**.
Телеология или причинность?
Книга Дарвина «Происхождение видов», опубликованная в
Англии в 1859 году, была переведена в России в 1864 году. Она
появилась в важный момент русской истории — в период ин-
* Якобсон Р. О. О теории фонологических союзов между языками //
Якобсон Р. Избранные работы. М., 1985. С. 92-93.
** Наше прочтение не является редукционистским, так как мы, конечно
же, не сводим взгляды Якобсона и Трубецкого к антидарвиновской реакции.
Это просто другое прочтение, уделяющее внимание малоизученному аспекту,
без которого наше восприятие структурализма было бы неполным и потому
искаженным.

Роль биологических и географических моделей... 187
теллектуального и идеологического брожения умов после
поражения в Крымской войне (1855) и начала великих реформ
Александра II (1861 год: отмена крепостного права). Учение
Дарвина как целостное видение мира с восторгом
воспринималось «радикальной» русской интеллигенцией, которая
находила в нем опору для антиидеалистических и антиромантических
взглядов. Дарвин, по сути, отвергал всякую телеологическую
установку ради объяснения эволюции в терминах причинности
(борьба за жизнь, естественный отбор, выживание
сильнейших).
В России, как и в других европейских странах, среди
богословов, философов, ученых вскоре возникла
антидарвиновская реакция. Среди ученых наиболее важная фигура для
нашего обсуждения - естествоиспытатель К. Бэр. Он выдвигал
«всеобщее развитие природы» в духе натурфилософии
Шеллинга, а также аристотелевскую «телеологию» в противовес
ньютоновскому учению о причинах и поддерживал отнюдь не
механистическое объяснение эволюции - по крайней мере в
истолковании органического мира. Однако своеобразие
русской ситуации, по-видимому, заключалось в особом симбиозе
естественных наук со славянофильским консерватизмом.
Данилевский тоже был естествоиспытателем (ихтиологом и
учеником Бэра). В книге «Дарвинизм» (1885) он отверг внешнюю
причинность и провозгласил телеологию как единственный
объяснительный принцип эволюции («внутренние факторы»
являются единственным подлинным источником направленных
органических изменений и всеобщей гармонии в живой
природе). Отметим, однако, что его доводы основаны на восприятии
дарвинизма как продукта «западного материализма». Подобно
своему другу К. Леонтьеву, он видел в победах западной науки
фундаментальную угрозу тем духовным ценностям, которые
сохраняют нетронутой русскую душу, придавая ей культурную и
историческую самобытность.
Якобсон неоднократно ссылался на Данилевского
(например, в работе «Русский миф о Франции»)*, но чаще всего он
ссылался именно на Бэра: это происходило всякий раз, когда
* Jakobson R. Der russische Frankreich-Mythus (рец. на: Савич О., Эрен-
бург И. Мы и они. Франция. 1931 ) // Jakobson R. Russie, folie, poésie / Пер.
с нем. Paris, 1986. P. 161.

188 Патрик Серио
ему нужно было обосновать критику той языковедческой
парадигмы, которую в 1920-1930-е годы многие считали новой и
научной: речь идет о строго причинном подходе к объяснению
языковых изменений у младограмматиков. Однако
большинство отсылок к биологии были связаны для пражского
Якобсона с Л. С. Бергом. В 1922 году в книге «Номогенез», сильно
повлиявшей на Якобсона, он представил явно
антидарвиновскую концепцию эволюции, уделяя главное внимание
целесообразности как свойству живого. Именно ссылки на номогенез
Л. Берга позволили Якобсону - в борьбе с
младограмматическим пониманием причинности - изложить собственные
принципы антидарвинизма: «По Дарвину, эволюция - это сумма
дивергенций, которые возникают в результате случайного
варьирования в особях и вызывают медленные, непрерывные и
едва заметные изменения; существует великое множество
наследуемых вариаций, устремляющихся во всех направлениях.
Этому учению современная биология, в особенности русская,
все более противопоставляет номогенез: эволюция во многом
конвергентна - она следует внутренним законам,
охватывающим огромные массы особей на обширной территории, и
проявляет себя прыжками, конвульсиями, быстрыми переменами;
число наследуемых вариаций ограничено, и они устремляются
лишь в определенных направлениях»*.
В этом отрывке просматриваются основные взгляды
Якобсона на эволюцию языков — то, что позволяет ему с
эпистемологической точки зрения отвергать Соссюра (которого многие
уподобляли младограмматикам). Утверждая, что современная
наука (и прежде всего русская) характеризуется заменой
почему (warum?) на с какой целью (wozu?), он предлагает
заменить «механистические взгляды телеологическим подходом**.
Заметим, что, не проводя здесь аналогии по предмету (в
отличие от Шлейхера, для которого языки суть живые
организмы), Якобсон проводит аналогию по методу: можно изучать
эволюцию языков подобно тому, как мы изучаем эволюцию
* Jakobson R. Remarques sur l'évolution phonologique du russe comparée
à celle des autres langues slaves // Travaux du Cercle linguistique de Prague.
Т.Н. 1929//SW.Vol.I.P.110.
** Jakobson R. О hlâskoslovnem zâkonu a teleologickêm hlâskoslovi // SW.
Vol. I. 1971. R 2.

Роль биологических и географических моделей... 189
живых существ*. Для Якобсона главная модель — это не
кристалл, но сложный симбиоз живого организма с его
окружением. Однако при этом мы не выходим за рамки естествознания и
даже саму культуру видим как естество.
Рассмотрим далее яркий пример знания нового типа,
которым была для Якобсона, как и для Трубецкого, теория
соответствий: руководствуясь этой теорией, они вместе с географом
П. Н. Савицким искали совпадения между изоглоссами,
изотермами и другими культурными и природными изолиниями**.
Месторазвитие: недетерминистский объект?
Современники нередко обвиняли евразийцев в защите
географического детерминизма или, иначе, «географического
мистицизма»***. Однако их позиция отличалась как от
детерминизма Ратцеля (антропогеография), так и от «поссибилизма»
П. Видаль де ла Блаша (человеческая география) в том, что их
теория связи людей с территориями основана на
взаимодействии, а не на детерминации. Конечно, и у тех, и у других мы
находим мысль о том, что науки о земле и науки о человеке не
нужно разрывать, что страны и люди должны рассматриваться
как нечто Цельное. Однако позиция евразийцев с их акцентом
на связи между социоисторической средой и
географической обстановкой своеобразна: они не учитывают причинные
отношения и выводят на первый план понятие симбиоза,
органической целостности. Их научная задача - выявить связи,
чтобы определить границы между целостностями. По достиже-
* Якобсон Р. О современных перспективах русской славистики //
Роман Якобсон: Тексты, документы, исследования. М., 1999. С. 24.
** Ср.: Якобсон Р. О. К характеристике евразийского языкового союза.
Париж, 1931; Idem. Ober die phonologischen Sprachbünde // SW. Vol. I.
P. 137-143; Jakobson R. Les unions phonologiques de langues // Le Monde
slave. № 1. 1931. P. 371—378; Якобсон Р. О фонологических языковых
союзах // Евразия в свете языкознания. Прага: Издание евразийцев, 1931.
С. 7-12; Трубецкой Н. С. О туранском элементе в русской культуре //
Трубецкой Н. С. К проблеме русского самопознания. Париж, 1927. С. 34-53.
*** Кизеветтер А. А. Евразийство и наука // Slavia. Prague, 1928. Vol. 6.
P. 427.

190 Патрик Серио
нии этой цели научный потенциал исследователей оскудевает,
или, может быть, у евразийской науки просто не было времени
расширить рамки исследования.
Якобсон многократно ссылался на работы Савицкого и
на его понятие месторазвития, и это дает нам основу
понимания структуры и целостности у «русских пражан»:
«С каждым годом все нагляднее обнаруживается (ибо в эту
сторону направлено ныне острие научных изысканий)
соотнесенность, тесная закономерная связь между явлениями различных
сфер. Связанность явлений не следует мыслить в форме
буквального совпадения их границ, обычно межевые линии
сопряженных признаков группируются в пучки. Явления могут быть
сопряжены хронологически либо территориально. Как в том,
так и в другом случае факт соотнесенности нескольких сфер не
ограничивает самозаконности каждой из них. Напротив, этой
соотнесенности не найти без предварительного имманентного
рассмотрения отдельной сферы. Это необходимая
предпосылка. Подлежит изучению каждая сфера в структуральном
многообразии ее конкретных проявлений — историческое
многообразие в свете зональной закономерности. Многообразие одной
сферы не может быть механически выделено из многообразия
другой, здесь нет однозначного соотношения надстроек и базы.
Задача науки - уловить сопряженность разнопланных
явлений, вскрыть и в этой междупланной связанности
закономерный строй. Назовем этот путь исследования методом увязки,
возводя в научный термин словечко нынешнего российского
лексикона. Одно из проявлений этого метода - понятие место-
развития, сливающее в единое целое социально-историческую
сферу и ее территорию (термин и его определение принадлежат
Савицкому: Географические особенности России. Прага, 1927.
Т. I. Гл. IV)»*.
Именно Савицкий сформулировал понятие месторазви-
тияу которое сам же перевел на французский сначала как
lieu de développement (нем. Raumentwicklung)**, а затем как
* Якобсон Р. К характеристике евразийского языкового союза. С. 146-
147.
** Это было в его статье: Savickij P N. Les problèmes de la géographie
linguistique du point de vue du géographe // Travaux du Cercle linguistique de
Prague. 1929. T. I. P 145-156.

Роль биологических и географических моделей... 191
développement local*. Й. Томан предложил переводить это
понятие KaKtopogenesis**, а позднее — KaKgenetope***.
Преимущество этого последнего перевода в том, что, не отдавая
предпочтения ни процессу (развитию), ни месту, оно фиксирует их
взаимодействие, а кроме того, перекликается с бахтинским
понятием хронотопа. Однако его неудобство заключается в
двусмысленной отсылке к генетике, вызывающей у
читателя мыслительные ассоциации, совершенно противоположные
проекту Савицкого. Вот почему во французском переводе этого
термина мы сохраняем первый вариант, предложенный
Савицким (lieu de développement). Речь идет о месте, побуждающем
к особого рода развитию (нечто вроде современного понятия
«экологической ниши»), причем на таком уровне, где
природные и человеческие явления систематически соотносятся.
Понятие месторазвития имеет много общего с
пространством в немецкой антропогеографии, особенно если учесть,
что для нее территория и проживающий на ней народ
составляют единое целое: «Развитие русской географической науки, по-
новому и по-своему изучившей тот субстрат, на котором
непосредственно живет и хозяйствует человек, на котором и среди
которого развертывается "история" человеческих обществ:
почву и ее ботанический покров, - ставит вопрос о
соответствующих изучениях в области обществоведенья. <...> В
непрерывной связи всего сущего, в последовательности форм тварного
мира, нити обусловленностей и подобий тянутся к
человеческому из миров совсем иных форм. И в том, что выработано
"биосоциально-географическими" науками, есть элементы, в
соответствующем преобразовании приложимые к
человеческой социально-исторической среде. <...> Установить
категорию "месторазвития", определить ее содержание, применить к
конкретным условиям - несомненно, труднее и сложнее, чем
оперировать с понятием "биоценозы", тоже, правда, понятием
* Savickij R N. CEurasie révélée par la linguistique // Le Monde slave.
1931. № 1. Paris. R 364-370.
** Toman J. The Ecological Connection: A Note on Geography and the
Prague School // Lingua e stile. 1981. № 16. P. 280.
*** Toman J. (ed.). Letters and Other Materials from Moscow and Prague
Linguistic Circles, 1912-1945. Ann Arbor, Michigan State Publications
(Cahiers Roman Jakobson. 1994. № 1). P. 126.

192 Патрик Серио
не простым... Социально-историческая среда и ее территория
"должны слиться для нас в единое целое, в географический ин-
дивидум или ландшафт". Не только, конечно,
социально-историческая среда без территории немыслима, в чисто внешнем
смысле этого слова, но, действительно, не зная свойств
территории, совершенно немыслимо хоть сколько-нибудь понять
явления того или иного состава, особенностей и "образа жизни"
социально-исторической среды»*.
Говоря о социально-исторических мирах, Савицкий
стремился устанавливать связи «между царствами растений, животных
и минералов, с одной стороны, и человеком, его бытом и даже
духовным миром, с другой»**. При этом он так пояснял отказ
от рассмотрения каких-либо причинных отношений между
территорией и образом жизни: «В "общежитии" том
элементы его "взаимно приспособлены друг к другу и... находятся под
влиянием внешней среды, под властью земли и неба; и в свою
очередь влияют на внешнюю среду". <...> "Такое широкое
общежитие живых существ, взаимно приспособленных друг
к другу и к окружающей среде" и ее к себе приспособивших,
понимается нами под выдвигаемой в этих строках категорией
"месторазвития"»***. «Понятие месторазвития устанавливает
"связи явлений", и вопрос о направлении и природе причинных
зависимостей с этой точки зрения не является существенным.
Понятие "месторазвития" останется в силе, будем ли мы
считать, что географическая обстановка одностороннее влияет на
социально-историческую среду или, наоборот, что эта
последняя одностороннее создает внешнюю обстановку; или же будем
признавать наличие процессов обоих родов. Мы считаем, что
научной является только эта последняя концепция. По нашему
мнению, процесс, связывающий социально-историческую
среду с географической обстановкой, есть процесс двусторонний.
Однако в принципе основное содержание понятия "местораз-
витие" не должно зависеть и не зависит от этого убеждения.
Активное отношение социально-исторической среды к
внешней обстановке выражают в форме утверждения, что среда
* Савицкий П. Н. Географические особенности России. Т. 1. Прага,
1927. С. 29-30.
** Там же. С. 30.
*** Там же. С. 29.

Роль биологических и географических моделей... 193
"выбирает" для себя обстановку; философы истории и
этнологи нередко говорят о "выборе" определенным народом среды
местожительства. Так, например, Марр ("Племенной состав
населения Кавказа", Петроград, 1920) упоминает "о выборе на
Кавказе местожительства в приморской области одной
группой иммигрировавших сюда яфетических народов". Также и эта
концепция умещается в рамках и согласуема с концепцией
"месторазвития". Если социально-историческая среда и
"выбирает" для себя внешнюю обстановку, вступив в нее, вместе с ней
она составляет "географический индивидуум" или ландшафт»*.
Однако если народ сам «выбирает себе» среду, чтобы
слиться с нею в некоем симбиозе, и не является механическим
продуктом среды, то языки по меньшей мере претерпевают
влияние месторазвития: они могут терять существенные признаки и
переходить, вследствие переселения говорящих на них людей,
в другое месторазвитие: «Материал, собранный Р. О.
Якобсоном, блестяще подтверждает тезис, согласно которому и в
области фонологии "принцип месторазвития преобладает над
принципом родства"; некоторые языки, в силу определенных
закономерностей, склонны отделяться от родственных им
языков и сближаться с другими, совершенно не родственными им
языками. В нескольких строчках, посвященных этому вопросу,
Якобсон дает целый ряд примеров. Языки тех славянских
народов (сербо-хорваты, словены, словаки, чехи, лужицкие сорбы),
которые выбрали для обитания европейские области,
оказались, с интересующей нас здесь точки зрения, во власти
"европеизации". В этих языках исчезла "тембровая
дифференциация согласных". Венгерский язык тоже развивался под знаком
"европеизации". Несколько лет назад, разрабатывая общую
теорию месторазвития, мы выдвинули тезис о его
"европеизации"; венгерская равнина, хотим мы того или нет, - это
островок степи, подчиненный законам европейского месторазвития.
В этот период мы даже не подозревали, что существует столь
четкое доказательство такой европеизации. Именно она
привела венгерский язык к отказу — с фонологической точки
зрения - от своего евразийского родства. В более ограниченных
рамках тот же самый процесс европеизации шел и в двух других
* Савицкий П. Н. Россия - особый географический мир. Париж; Берлин;
Прага, 1927. С. 31-32.

194 Патрик Серио
финно-угорских языках, а именно в суоми (финский язык
Финляндии) и в эстонском»*.
Как мы знаем, геолингвистика с ее отказом от замкнутой
модели младограмматиков ориентировалась на поиск внеязыко-
вых причин языковых изменений: у Доза, как и у Жильерона,
пути общения (дороги и реки) способствуют изменению, горы
и политические границы мешают изменению; у Фрингса
административные границы создают и границы между диалектами, у
неолингвистов городские центры способствуют
распространению нововведений и проч. У Якобсона и Савицкого все обстоит
совершенно иначе: месторазвитие и совокупность языков
образуют целостность, внутри которой сходства языков
объясняются не их взаимонаправленными контактами (как при
билингвизме), но их совместным пребыванием в некоем «особом
мире».
Порядок и гармония
Таким образом, для «русских пражан» (Якобсона,
Трубецкого, Савицкого), в отличие от Соссюра, система предполагает
порядок и гармонию. Даже когда они говорят о совпадении,
речь никогда не идет о чем-то случайном, о беглой встрече
элементов различного происхождения, но скорее об открытии
скрытого порядка в устройстве явлений. «Русские пражане»
зачарованы гигантским миропорядком, порядком целостно-
стей, они не допускают ни беспорядка, ни нехватки, ни
неполноты. На рубеже 1920-хи 1930-х годов они стремятся
расшифровать знаки природы и культуры. Они ищут - по ту сторону
видимого — невидимую структуру реального. Теория
соответствий, типичная для немецкого романтизма, восходит - через
Парацельса и Якоба Беме - к поискам соответствий между
макрокосмом и микрокосмом в поздней античности. Однако,
будучи наследниками этой «традиции» (свойственной не
только России, но также и «романо-германской науке»), Якобсон и
Трубецкой отказываются от великого натурфилософского
Целого (философии природы) в пользу множественности
небольших целостностей, взаимно непроницаемых и несоизмеримых
* Savickij Р. N. L'Eurasie révélée par la linguistique. P. 368-369.

Роль биологических и географических моделей... 195
«культур». Они изобретают целостности во множественном
числе, воспроизводя в небольшом масштабе то, что философия
природы сделала для вселенной в целом. Это отказ от мысли о
скрытом единстве вселенной: вселенная — лишь абстракция,
реальны - лишь границы между народами как различными
«симфоническими личностями». Отвергая общечеловеческую
культуру как порождение западной цивилизации, Якобсон и
Трубецкой на рубеже 1920-х и 1930-х годов выдвигают на
первый план понятие зон как смягченный вариант «замкнутых
культурно-исторических типов» Данилевского: способы
научной работы с этими объектами определяются культурой и
образуют «структуральные» целостности. Подобно романтикам,
например, Новалису, они стремятся расшифровать великую
книгу Природы, но подобно позитивистам, они стремятся
скорее выявить законы, чем построить великую семиологию.
Однако «русские пражане» вписываются в современное
им течение мысли, которое ищет тождественное в различном,
единое в разнородном. Возникновение фонологии вписывается
в этот сложный процесс, который историк науки призван
поместить в более широкую картину истории культуры. Понятие
миропорядка у евразийцев, в особенности у Якобсона и
Савицкого, основано на резком отказе от положений
эволюционизма, остро поставившего проблему времени. Природа
имеет собственную историю, и история каждого месторазвития
несоизмерима с другими. «Будь лик земли хаотичен, не будь в
его строении закономерности, нельзя было бы, конечно,
думать, что установление категории "месторазвития" даст когда-
нибудь ясные и полезные результаты. Но в действительности
дело обстоит иначе - геологическое устройство,
гидрологические особенности, качества почвы и характер растительности
находятся во взаимной закономерной связи, а также в связи с
климатом, и с морфологическими особенностями данного лика
земли. <...> Каждая, хотя бы небольшая, человеческая среда
находится, строго говоря, в своей и неповторимой
географической обстановке»*.
Интереснее то, что эта структуральная наука, рождающаяся
в Праге, где бок о бок работали языковед (Якобсон) и географ
(Савицкий), основывалась на платоновском или пифагорей-
* Савицкий П. Н. Географические особенности России. С. 30-31.

196 Патрик Серио
ском видении мира как места порядка и гармонии: это миро-
видение ярко присутствовало в русской мысли начала XX века,
как, впрочем, и в немецкой мысли начала XIX века. Понятие
«система» (или «структура») соответствовало для них
понятию порядка как отказа от случайности. Подобный отказ от
случайности мы видим в биологической модели Берга и в его
понятии номогенеза.
По-видимому, существует противоречие между идеей
неизменного универсального порядка, или «космоса», вечного и
бесконечного порядка Природы (включающей общество), чьи
глубинные основы необходимо обнаружить, и идеей
исторического изменения, которое становится у Трубецкого главным
предметом лингвистического исследования. В самом деле, как
объяснить саму возможность эволюции, если малейшее
изменение нарушает гармонию? Якобсон и Трубецкой разрешают
эту трудность, полагая, что гармония присуща самому
изменению, что логика процесса позволяет сохранять
систематичность и в процессе перемен.
Понятие соответствия найдет применение в рамках
синтетической науки, которая навсегда, даже в американский
период, останется любимой темой Якобсона, только уже под
именем структурализма.
Номогенез или случайность?
Представление Савицкого о том, что месторазвитие
организмов (будь то живые существа, культуры или языки) важнее
их происхождения, относится к течению мысли,
развившемуся в России в начале XX века: для него характерна трактовка
«номогенетической» теории Л. С. Берга как явной
альтернативы дарвинизму - «номогенез» — это теория
законосообразной эволюции, не связанной со случайностью и естественным
отбором дивергирующих индивидов.
Этот отказ от случайности и генетической причинности, эта
завороженность пространной конвергенцией признаков,
приобретенных вследствие контакта, выражаются в настойчивой
попытке разоблачить ложные целостности (у Савицкого это
«европейский континент» от Атлантики до Урала, а у
лингвиста Н. Трубецкого - само существование «индоевропейских
языков»), с тем чтобы выявить истинные ценности (Евразия

Роль биологических и географических моделей... 197
как гео-этно-экономико-культурная целостность; евразийские
языки). В отличие от Есперсена целесообразность у
Трубецкого никак не связана с прогрессом.
Одна из особенностей русской критики дарвинизма, по сути,
состоит в заострении конфликта между случайной эволюцией и
законосообразной эволюцией. Речь, безусловно, идет о
тенденциозном прочтении Дарвина, который неустанно подчеркивал
законосообразный характер эволюции. Однако такая
причинность не удовлетворяла русских критиков Дарвина: законом
может быть лишь то, что предполагает детерминизм и дает
возможность предсказаний.
Данилевский упрекал Дарвина в том, что он утверждал
случайность эволюции, пренебрегая ее телеологическим,
предопределенным смыслом. Вслед за немецким эволюционистом
Теодором Аймером Данилевский называл этот аспект
эволюции, которым пренебрег Дарвин, ортогенезом.
Берг, ссылавшийся на Данилевского, заменил дарвиновскую
случайность идеей номогенеза, или эволюции, основанной на
законах. Одна из его главных идей - аналогия, или
параллелизм, между индивидуальным развитием (онтогенез) и
развитием вида (филогенез)*, согласно геккелевскому учению о
повторении одного в другом. Для Геккеля филогенез
повторяет онтогенез, а признаки высших организмов
«предвосхищаются» в низших организмах. Номогенез - это явная
альтернатива дарвинизму. Речь идет о теории аутогенетической
эволюции, согласно которой эволюция есть скорее развитие
предсуществующих задатков, или возможностей (по модели
эмбриологии, созданной Бэром), нежели реакции видов,
приспосабливающихся к окружению и случайным образом
вырабатывающих новые признаки (по Дарвину). Якобсон постоянно
опирался на положения Берга. Даже сам термин «номогенез»
Якобсон взял у него. Согласно номогенетической модели,
языки могут эволюционировать лишь в определенном направлении
и в системной законосообразной последовательности. Якобсон
четко указывает, что это требует подлинного разрыва с
учениями предшественников. Эти учения сводятся к двум типам:
во-первых, это Шлейхер с его натурализмом, во-вторых,
младограмматики с их жестким позитивизмом. Поразительно, что
* Берг Л. С. Номогенез. Пг., 1922. С. 102.

198 Патрик Серио
и Шлейхер, и младограмматики постоянно подчеркивали
законосообразный характер эволюции. У Шлейхера эволюция
языков с необходимостью проходит три этапа:
изолирующий - агглютинирующий — флективный (здесь можно видеть
аналогию с иерархией минерального, растительного,
животного миров), а младограмматики утверждали не знающую
исключений законосообразность фонетических изменений. Однако
речь идет не только о разрыве во времени. У Якобсона научные
парадигмы имеют также пространственное и культурное
измерение.
Представляется, что критику предшественников (в
хронологическом порядке: Шлейхер, младограмматики, Соссюр) у
Якобсона и Трубецкого следовало бы понимать в свете
спора между номогенезом и случайной эволюцией в биологии.
У Якобсона языки эволюционируют определенным образом -
как живые организмы. Правда, у него есть немало мест, в
которых говорится нечто прямо противоположное: языки как раз
не являются живыми организмами. Однако нам важны здесь не
декларации, а способ порождения знаний. В области диахронии
Якобсон и Трубецкой, по сути, реализуют метафору
антидарвиновской биологии.
Якобсон равно обвинял Шлейхера, младограмматиков
и Соссюра в том, что они видели в эволюции языков лишь
1 ) случайность и 2) идею прогресса. Впрочем, эти взаимнопро-
тиворечивые понятия нельзя одинаковым образом применить
ко всем трем школам, но это уже другой вопрос.
Якобсон рисует такую отрицательную картину: «Для
Соссюра изменения происходят непреднамеренно, они случайны
и непроизвольны. <...> Блестящее соссюровское сравнение
между функционированием языка и партией в шахматы
теряет свою силу, если согласиться с Соссюром о том, что в языке
нет ничего преднамеренного и что его элементы
перемещаются непроизвольно. <...> У Шлейхера признание
внутреннего функционального смысла языковой системы, данной нам
в непосредственном опыте, соединялось с идеей
бессмысленности и слепой случайности языковой эволюции, причем этот
внутренний функциональный смысл трактовался как остаток
былого совершенства языковой системы. С этой точки зрения
эволюция сводится к раздроблению, к разрушению»*.
* Jakobson R. Remarques sur l'évolution phonologique du russe... P. 17.

Роль биологических и географических моделей... 199
Именно на этой основе Якобсон, по контрасту, будет строить
нечто противоположное понятию случайности — как в
эволюции языков, так и в синхронии. Как известно, Якобсон и
Трубецкой считали, что языки эволюционируют закономерно, а
потому диахрония тоже представляет собой систему. Менее
известно, что для них систему в синхронии образует не только
язык, но и нечто более широкое: язык со всем тем, что его объ-
емлет и включает в себя как составную часть. Язык — это как
бы «система систем», часть более общей и обширной
целостности. Мало-помалу вырабатывается внутренняя
рациональная реконструкция понятий территории и соседства. Якобсон
обнаружил ряд явлений пространственной симметрии: так,
евразийский фонологический союз (языки с мягкостной
корреляцией) - это «центральное» явление, окруженное как с запада,
так и с востока политоническими языками («периферийные»
явления). Эти факты подкрепляют, по мысли Якобсона, тезис о
том, что пространственное распределение системных явлений
законосообразно и необходимо.
Перед нами открывается интеллектуальный мир,
совершенно отличный от соссюровского: в этом мире языкознание,
будучи «общественной наукой», имеет законы, близкие к
необходимым, а общество напоминает природную систему.
Конвергенции или дивергенции?
Рыбы и киты
Во время учредительного собрания Пражского
лингвистического кружка (6 октября 1926 года) в кабинете Матезиуса
обсуждался только что прослушанный доклад Хенрика Бек-
кера, профессора Лейпцигского университета, на тему
«Европейский дух языка». Речь шла о том, что чешский и
венгерский языки, не родственные по происхождению, обнаруживают
сильные взаимовлияния вследствие их постоянных культурных
и территориальных контактов, т. е. не «природных», а
«культурных» связей. Этот вопрос шел вразрез с общей теорией
« генеалогического древа », изобретенной представителями
сравнительного языкознания XIX века и принятой за рабочую
гипотезу младограмматиками в их поиске общих законов эво-

200 Патрик Серио
люции языка*. Однако этот вопрос зазвучит по-новому в
контексте споров в современной биологии.
Именно в биологии Берг пришел к теории конвергенции,
пересмотрев роль случайности в процессе эволюции. По сути,
для него вероятность случайного появления одного и того же
признака в двух различных видах в одно и то же время равна
нулю**. Однако его наблюдения над рыбами внутренних морей
и озер России свидетельствовали, напротив, о том, что у
генетически неродственных организмов могут развиться общие
признаки. И он приводил простой пример: киты — это
млекопитающие, у которых развились признаки, близкие рыбам: они
стали похожи на рыб, обитая в той же среде***.
Все эти вопросы приводят к такой теории происхождения
видов, которая противоположна дарвиновской: если для
Дарвина все организмы развиваются путем дивергенции из
ограниченного количества первоначальных видов, то для Берга,
напротив, они развиваются в основном путем конвергенции из
десятков тысяч изначальных форм. Именно у Берга Якобсон и
Трубецкой взяли термин «конвергенция», применив его к
эволюции языков. Мейе тоже пользовался словом
«конвергенция»****, но, вопреки видимости, он ставил вопрос совершенно
иначе. По Мейе, конвергенции возможны и даже объяснимы,
но лишь между родственными языками. Так как в этой связи
возникает и вопрос о гибридизации, близкий Шухардту и Боду-
эну де Куртенэ, стоит напомнить, что Якобсон признает лишь
такие сходства, которые не имеют к гибридизации никакого
отношения: и Якобсон и Трубецкой пользуются понятием
миметизма, заимствовав его опять-таки из работ Берга.
Цепочки и кирпичи
Вслед за Трубецким, Якобсон предложил «перепроверить
исходный материал». Он обосновывал программу этой пере-
* Ср.: Matejka L. (ed.). Sound, Sign and Meaning: Quinquagenary of the
Prague Linguistic Circle. Michigan Slavic Contributions, 1978. Preface. P. IX.
** Берг Л. С. Номогенез. С. 105.
*** Там же. С. 103.
**** Ср.: Meillet A. Convergence des développements linguistiques// Revue
philosophique. 1918. T. LXXXV, février.

Роль биологических и географических моделей... 201
проверки следующим образом: «Некоторые конвергенции
столь разительны, что не могут быть случайными
совпадениями» (т. е. опять же случайности не существует...). В 1938 году,
изучая вопрос о фонологических сродственностях между
языками, он пришел к идее необходимости, понимая ее близко к
экологической трактовке взаимосвязей в растительном мире:
«Ареал политонии, например, соприкасается обычно с ареалом
произношения гласного с гортанным усилением»*.
Понятие гибридизации часто встречалось в биологии конца
прошлого века. Оно казалось самоподразумеваемым и в.языко-
знании вместе с понятием смешения языков (Sprachmischung),
которым пользовались как Г. Шухардт, так и И. А. Бодуэн де
Куртенэ. Н. Я. Марр тоже положил его в основу учения, назвав
«скрещением». Это понятие, соответствовавшее духу времени,
было в неявной и сложной форме опровергнуто Трубецким в
его докладе «Мысли об индоевропейской проблеме» на
заседании Пражского лингвистического кружка в Праге 14 декабря
1936 года.
Напомнив о том, что само понятие «индоевропейский» — это
понятие лингвистическое «в такой же мере, как понятия
"синтаксис", "родительный падеж" или "ударение"»**, и что
«индоевропейский пра-народ», по всей вероятности, «никогда и не
существовал»***, Трубецкой стремится доказать изначальное
многообразие индоевропейских языков: «В настоящее время
существует много индоевропейских языков и народов.
Оглядываясь назад, в историческое прошлое, мы замечаем, что
так было и раньше. <...> Кроме предков современных
индоевропейских языков в древности существовал еще целый ряд
других индоевропейских языков, которые вымерли, не
оставив потомства»****; «насколько мы можем проникнуть в глубь
веков, мы всегда находим в древности множество
индоевропейских языков»*****. А раз так, он может далее развивать ги-
* Якобсон Р. О. О теории фонологических союзов между языками.
С. 103.
** Трубецкой Н. С. Gedanken über das Indogermanenproblem //
Трубецкой H. С. Избранные труды по филологии. М., 1987. С. 44.
*** Там же. С. 48.
**** Там же. С. 44.
***** Там же. С. 45.

202 Патрик Серио
потезу о формировании индоевропейского «семейства»
посредством конвергенции. Отметим, однако, что в тексте
1936 года он неоднократно пользовался термином «языковой
союз» (Sprachbund), уже не противопоставляя, как это было
на Конгрессе 1928 года в Гааге, языковый союз языковому
семейству и одновременно вводя понятия конвергенции и
дивергенции*. Таким образом, Трубецкой считал, что языки
различного происхождения стали индоевропейскими. Совершенно
иной вид имеет - в той же самой статье - картина эволюции
славянских языков. Трубецкой, по сути, предлагает для этих
языков образ цепочки (или скорее кольчуги)**.
Роль конвергенции у Трубецкого была плохо понята
исследователями, что стало источником неразумений. Так, В. Пи-
зани в панораме индоевропейской лингвистики между 1926 и
1936 годами*** трактует мысль Трубецкого в
эволюционистском духе{ индоевропейские языки переходят от типа, близкого
к северокавказским языкам, к типу, близкому к угро-финским и
алтайским языкам) и не обращает внимания на важную мысль
об ареальной конвергенции между неродственными языками.
По сути, двойная цель Трубецкого в этой статье в том,
чтобы подвергнуть суровой критике, с одной стороны, идею
последовательной генетической дивергенции языков (учение
Шлейхера о генеалогическом древе), а с другой стороны,
учения, стремящиеся связать изучение доисторических языков с
археологическим изучением культур (в частности, нацистские
теории, согласно которым предки германцев изначально жили
(Urheimat) на территории нынешней Германии, а их язык был
предком (Ursprache) языка нынешних немцев).
В письме Якобсону от 7 января 1937 года Трубецкой
радуется тому, что в Вене возник кружок молодых востоковедов,
этнографов и языковедов: они осторожно выступали против
направлений «индогерманистики», царствовавших тогда в
немецкой науке, и издавали журнал «Клото» (Исторические
исследования феодального и дофеодального мира (Historische
* Трубецкой Н. С. Gedanken über das Indogermanenproblem //
Трубецкой H. С. Избранные труды по филологии. М., 1987. С. 46.
** Там же. С. 47-48.
*** Pisani V. Allgemeine and vergleichende Sprachwissenschaft -
Indogermanistik//Wissenschaftliche Forchungberichte. Bd. 2. 1953.

Роль биологических и географических моделей... 203
Studien zur feudalen und vorfeudalen Welt)). При этом
иронически упоминался расистский археолог Менгин (по его доносу
в доме Трубецкого весной 1938 года гестапо провело обыск).
В том же письме Трубецкой ссылался на «Венскую школу»
П. В. Шмидта, который тоже сдержанно выступал против
официального «индогерманизма». За отчетом о докладе
Трубецкого в Пражском лингвистическом кружке, появившемся в
немецкой «Prager presse», последовали - со стороны различных
кружков - многочисленные просьбы предоставить текст для
публикации целиком.
Фактически понятие конвергенции лежит в основе
концепции «языкового союза» у Трубецкого: его смысл полностью
раскрывается на фоне двух других публикаций Трубецкого —
«Вавилонская башня и смешение языков» (1923), в которой
он впервые предлагает термин «языковой союз», и «Верхи и
низы русской культуры» ( 1921 ), где он представляет
географическую, ареальную концепцию истории языков и культур.
Этот текст 1936 года следует понимать как полемику против
нацистских теорий генетического, этнического происхождения
«индоевропейского народа». Но его необходимо также читать
на фоне старого спора об эволюции языков, охватывавшего
более широкий круг тем. В частности, теоретики чисто
генетической эволюции, зашоренные натуралистической метафорикой,
по сути, так и не определили, можно ли уподобить языки
видам, преобразующимся друг в друга (ср. мамонт как «предок»
слона), или же особям одного и того же вида, генетически
наследующим признаки одного родителя (от матери к дочери -
по схеме партеногенеза или рождения без отца). Модель
конвергентной эволюции была замкнута в рамках биологистской
метафоры, но позволяла понять многочисленные явления
заимствования и заражения, которые невозможно было
объяснить строго генетическим образом.
Тем самым мы видим, насколько сильно повлияла
эпистемологическая проблематика естествознания последней трети
XIX века, введенная в языкознание, на структурализм «русских
пражан», хотя он к этому и не сводится.
Существовали и другие темы споров в биологии,
запечатленные в книгах той идеальной библиотеки «русских пражан»,
которую мы здесь изучаем: 1) «холистическое» опровержение
дарвинизма в Чехословакии 1920-хи 1930-х годов*, 2)оппози-
* Steiner R The Conceptual Basis of Prague Structuralism // Matejka L.
(ed.). Sound, Sign and Meaning... 1978. P. 351-385.

204 Патрик Серио
ция катастрофизма и унитаризма (по Дарвину, Natura non facit
saltum, тогда как для Берга и Якобсона, но также и для Мар-
ра, существуют «скачки», «конвульсии»), 3) «левый» протест
против дарвинизма в России — с отказом от борьбы за
существование во имя «принципа сотрудничества».
Перевод с фр. Наталии Автономовой

H, П. Гринцер
Языковая теория Р. О. Якобсона
на фоне античной семиотики*
С/та работа - своего рода комментарий к
семиотическим взглядам Р. О. Якобсона на язык,
устанавливающий возможные античные параллели к современным
семиотическим теориям. Обычный стиль
комментария обратен: интерпретировать более ранний
источник путем сравнения с новейшими исследованиями в
данной области. Однако в нашем случае такая
попытка может быть оправдана авторитетом самого
Якобсона. В своей статье «В поисках сущности языка»,
отстаивая знаковую теорию Пирса и полемизируя с де
Соссюром, чей «вклад в науку семиотики», по мнению
Якобсона, «гораздо скромнее и ограниченнее», сам
автор не раз ссылается на античных
предшественников современной семиотики.
Общая схема его рассуждений такова: при всей
кажущейся новизне теория знака де Соссюра восходит
еще к учению античной Стой**, откуда «давняя кон-
* Публикуется с незначительными дополнениями по
изданию: Роман Якобсон. Тексты, документы, исследования. М.: РГГУ,
1999. С. 372-381.
** Представление о том, что семиотическая теория языка была
впервые сформулирована именно Стоей, сохраняется и во многих
последующих обзорах развития семиотики (см., например: Eco U.
Semiotics and the Philosophy of Language. Indianapolis, 1984.

206 H. П. Гринцер
цепция была перенесена целиком вместе с терминологией»*.
Во многом к античным источникам может быть возведен и
последовательный конвенционализм Соссюра в осмыслении
языка, которому Якобсон противопоставляет более тонкую, на его
взгляд, иерархическую теорию языкового знака Пирса,
соотношению «условности» и «природности» языка, в которой тоже
находится древняя параллель. Это рассуждения Сократа в
платоновском «Кратиле», который, согласно пониманию
Якобсона, «склонен <...> согласиться, что репрезентация через
подобие преобладает над использованием произвольных знаков,
но <...> чувствует себя обязанным признать и дополнительный
фактор - условность, обычай, привычку»**. Теория Пирса, по
мнению Якобсона, с ее иерархией трех уровней знака - icon,
index и symbol - являет собой также соединение двух -
естественного и произвольного — измерений языкового знака, и в
этом соединении ее существенное преимущество по сравнению
со слишком односторонней и жесткой концепцией Соссюра.
Если действие знака-символа принципиально основано на
условной соотнесенности означающего и означаемого, то
индексы и иконические знаки сохраняют фактическое подобие или
смежность внешней знаковой формы и обозначаемого знаком
предмета или понятия.
Таким образом, семиотическая система Пирса в известной
степени соединяет две интерпретации языкового знака,
восходящие еще к античной лингвистике, в описаниях которой
они обычно предстают как противостоящие друг другу теории
«природы» и «закона»***, переросшие впоследствии в средне-
С. 31-32). Впрочем, некоторые исследователи разводят стоическую и сос-
сюровскую теории языка, отмечая, что «соссюровская концепция знака не
совместима со стоическим представлением о двойственности любого слова»:
Hülzer К. Expression and Content in Stoic Linguistic Theory // Semantics from
Different Points of View. Berlin; New York, 1979. P. 287. В то же время
соссюровская теория знака порой проецируется и на более раннюю историю
античной науки о языке, например, на языковые штудии Платона: Rijlaarsdam J.
Platon über die Sprache. Utrecht, 1978. S. 227-306.
* Якобсон Р. О. В поисках сущности языка // Семиотика. М., 1983.
С. 102.
** Якобсон Р. О. В поисках сущности языка. С. 105.
*** О спорности этого противопоставления и о постоянном
взаимодействии в античной теории знака «природной» и «конвенциональной» концеп-

Языковая теория Р. О. Якобсона на фоне античной семиотики 207
вековый спор «реалистов» и «номиналистов». Развивая
тезисы Пирса, Якобсон высказывает ряд замечаний о природе
языкового значения и функционировании языка, которые он
также порой соотносит с языковыми построениями древних. Так,
например, говоря о лексической семантике одноморфемных
слов, он вспоминает о «первословах» Платона, понимаемых
как своеобразный набор «первичных корней», некая
«производящая основа» языковой лексики*. Мы хотели бы несколько
расширить возможное поле таких сопоставлений, вполне
разделяя убежденность самого Якобсона в том, что «проблема
соотнесенности и связи между звуком и значением была всегда
кардинальной в уже немолодой науке о языке»**.
Как писал Якобсон, «мыслители античности <...> не раз
пытались решить проблему знаков и знака»***. При этом,
распространяя свой взгляд на всю область семиотической
деятельности человека, они, тем не менее, последовательно полагали
язык своего рода системой знаков, «по преимуществу»
определяющей все характерные черты знаковой деятельности во всем
ее многообразии. Так, Платон рассматривал жестикуляцию как
некий «предъязык», а природные знамения - как своего рода
божественную речь, подлежащую человеческой
интерпретации (Апология 31d; Федр 244Ь-с; Тимей 71а-72Ь; Кратил
422Ь-423а). Иными словами, язык в античных построениях
являл собой некую парадигму всех знаковых систем. Эта идея
семиотической инвариантности языка чрезвычайно
показательна, в частности, в контексте рассуждений Якобсона о не-
ций см. подробно: Grinzer N. The Classical Nature - Convention Opposition: a
Contemporary Prospective // The Construction of Nature. Odense, 1994.
* Надо заметить, впрочем, что, проводя эту параллель с платоновским
«Кратилом», Якобсон (Якобсон R О. В поисках сущности языка. С. 111 )
смешивает два греческих понятия — собственно «первослова» (шрсота ôvôpaia),
действительно понимаемые Платоном как некий «первичный» корневой
словарь, и «элементы» (aroixeîa), которые в «Кратиле» обозначают звуки
или буквы алфавита. Рассуждения о семантике последних в «Кратиле»,
соответственно, скорее соотносимы с лингвистическими представлениями о
звуковом символизме, также интересовавшими Якобсона (В поисках сущности
языка. С. 113-114; Jakobson R., Waugh L. The Sound Shape of Language.
Bloomington, 1979).
** Якобсон Р. О. В поисках сущности языка. С. 102.
*** Якобсон Р. О. Язык и бессознательное. М., 1996. С. 139.

208 H. П. Гринцер
обходимости «рассматривать язык в качестве универсального
инварианта по отношению к различным локальным его
проявлениям». Правда, следует заметить, что Якобсон говорил
скорее об инвариантности языка по отношению к языкам,
иначе, о внутрилингвистической инвариантности, считая, вслед за
Пирсом, что, «если ограничить штудии исключительно языком,
грозит опасность впасть в заблуждение»*. Следуя Гумбольдту и
Пирсу, Якобсон скорее относил построение общей теории
знаков к прерогативе логики. О соотношении логики и языка в
античной семиотике мы еще скажем в дальнейшем.
В рамках собственно лингвистической части
общесемиотической теории существенные античные параллели получает
горячо отстаиваемая Якобсоном пирсова концепция
знака-символа. Символ конвенционален по своей природе, однако — и
в этом, по Якобсону, глубина подхода Пирса — в природе и в
языке нет чистых символов, в любом символе обязательно
присутствует элемент индекса и/или иконического знака, а
следовательно (применительно к языку), любое слово или
предложение, помимо чисто конвенционального устройства, несет и
черты «естественной», мотивированной связи со своим
означаемым. Подобное взаимодействие знаков разных уровней (и, в
частности, языковых знаков) анализировалось и античной
языковедческой мыслью. Якобсон никак не комментирует
возможность таких соотнесений, прежде всего, по-видимому, в силу
того, что основывался он на традиционном (и потому несколько
поверхностном) представлении о существовании в
античности двух тенденций восприятия языка — либо «естественной»,
либо «природной» — дихотомии, соответствующей
средневековому спору «номиналистов» и «реалистов».
Подобный упрощенный взгляд на древнюю семиотику
постоянно присутствует и в современных описаниях античной
языковедческой мысли. Таким образом, например,
излагается теория знака у Аристотеля. Ему приписывают
последовательно конвенциональный подход к языку («убежденный
конвенционалист»**), которым управляет социальная обус-
* Якобсон Р. О. Язык и бессознательное. С. 146, 155.
** Harris R., Taylor D. J. Landmarks in Linguistic Thought. London; New
York, 1989. P. 22.

Языковая теория Р. О. Якобсона на фоне античной семиотики 209
ловленность*. Однако в трактате Аристотеля «Об
истолковании», по праву считающемся многими исследователями «locus
classicus семиотики»**, слово одновременно является и знаком
(OTipeîov), и символом (crtpßoXov), причем становится
последним лишь в сочетании*** с иными языковыми знаками**** и
поэтому одновременно может подразумевать «естественную»
связь с означаемым им предметом и произвольную
соотнесенность с другими словами. У Аристотеля слово в первую очередь
является знаком «мысленных претерпеваний» (шхбтщата) и -
лишь опосредованно — реальных предметов. «То, что
произнесено, является символом мысленных претерпеваний, точно
так же, как то, что написано, является символом звуков. Но и
сами мысленные претерпевания, первичным знаком которых
являются слова, суть подобия вещей, общих для всех людей»
(Об истолковании 16а4-9)****\ Кстати, такая система иног-
* TodorovT. Théories du symbole. Paris, 1977. P. 16.
** Oehier K. Die Aktualität der antiken Sprachphilosophie // Zeitschrift
fürSemiotik. Bd. 4. 1982. S. 216.
*** О «сочетаемости» как характерной черте подхода Аристотеля к
языковой семантике см.: Morpurgo-Tagliabue G. Linguistica e stilistica di
Aristotele. Roma, 1967. P. 33; Manetti G. Theories of the Sign in Classical
Antiquity. Indianapolis, 1993. P. 75.
**** Гринцер H. П. Проблема языкового знака в античности //
Балканские чтения - 3. М., 1994.
***** Здесь и далее перевод античных источников мой. - Н. Г., по
изданиям: Aristotle. Categories. On Interpretation. PriorAnalytics/Ed. byH. R Cooke
and H. Tredennick. Cambridge, MA; London, 1983; Aristotle: On Sophistical
Refutations. On Coming-to-be and Passing Away. On the Cosmos / Ed. by
E. S. Forster and D. J. Furley, Cambridge, MA; London, 1955; Platonis Opera.
Rec. I. Burnet. T. 1. Oxford, 1985. Для понимания соотношения лонятий
«знака» и «символа» в терминологии Аристотеля особую роль играет в этом
контексте упоминание о том, что слова есть «знаки» мысленных претерпеваний
«первично» (греч. торсотсос). Существует несколько вариантов понимания
этой «первичности»: 1 ) слова первично означают мысленные претерпевания
и лишь опосредованно — вещи (Weidemann H. Grundzüge der aristotelischen
Sprachtheorie // Sprachtheorien der abendländischen Antike. Tübingen, 1991.
S. 181); 2) звучащие знаки первичны по отношению к письменным (Belardi W.
II linguaggio nella filosofia di Aristotele. Roma, 1975. P. 88); 3) слова
являются знаками на первичном уровне и символами на вторичном (Kretzmann N.
Aristotle on Spoken Sounds Significant by Convention // Ancient Logic and
Modern Interpretations. Dordrecht, 1974. P. 7 ff.). Мы придерживаемся послед-

210 H. П. Гринцер
да служит основой для прямых соотнесений концепций
Аристотеля с теорией все того же Пирса с разграничением
«непосредственного» и «реального» объектов обозначения*.
В результате «знаковость» языка переходит в языковую
«символичность» (одновременно по Аристотелю и Пирсу) лишь
на последнем уровне — уровне возникновения и сочетания
собственно языковых единиц**. Иначе говоря, только на этом
уровне языковой знак приобретает исключительную конвен-
циональность***. Именно так, похоже, следует
интерпретировать фразу, традиционно считаемую доказательством того, что
Аристотель был чуть ли не первым последовательным конвен-
ционалистом в подходе к языку: «Имя есть звук, значащий по
установлению (ката cruv0f|Kr|v)...».
Действительно, на первый взгляд, это положение
однозначно свидетельствует об аристотелевой приверженности
«условной» концепции языкового значения. Однако чуть ниже в
трактате содержится пояснение: «А говоря по установлению, я
имею в виду то, что по природе слов не бывает, оно
оказывается таковым, только становясь символом, ибо на что-то
указывают и нерасчленимые звуки, издаваемые животными, но
именами они ни в коем случае не являются» (Об истолковании
16а20-29). На наш взгляд, речь здесь идет о том, что полно-
него варианта: на уровне исходного («первичного») соотношения «вещь -
представление — слово» имя является «знаком» (действующим по тому же
принципу, что и звуки, издаваемые животными, - см. ниже), а вступая в связь
с другими языковыми знаками того же порядка, приобретает качество
«символа». Во многом схожая с нашей точка зрения была предложена в работе:
Walz M. D. The Opening of «On Interpretation»; Toward a More Literal
Reading // Phronesis. Vol. 51, 2006. P. 230-251.
* Oehler K. Die Aktualität der antiken Sprachphilosophie // Zeitschrift für
Semiotik. 1982. P. 216.
** На идею «сочетания», заключенную в категории аристотелевского
«символа», указывает сама форма древнегреческого слова otiußoXov,
исходно означавшего «половинка монеты, оттиск печати» и более широко —
«один из двух» (см. подробно: Muri W. luußoXov. Wort- und sachgeschichtliche
Studien // Idem. Griechische Studien. Basel, 1976; Eco U. Semiotics and the
Philosophy of Language. Indianapolis, 1984).
*** Связь конвенциональности исключительно с уровнем «символа»
подчеркивается в работе: WhitakerC. Aristotle's De interpretatione: Contradiction
and Dialectic. Oxford, 1996. P. 20-25.

Языковая теория Р. О. Якобсона на фоне античной семиотики 211
ту своей семантики имя получает только в момент сочетания с
другими словами («когда становится символом»)*, и
именно в этом случае возникающая между словами связь,
обеспечивающая понимание сказанного, носит условный характер**.
На уровне же соотношения означающего и означаемого язык
сохраняет возможность некоего подобия - отсюда
этимологические опыты Аристотеля, в известной мере продолжившие
платоновские примеры «звукосимволизма» (так, по
Аристотелю, протяжное произнесение звука и в греческом слове сргкяс
«природа» подчеркивает заключенную в этом слове семантику
«возникновения того, что растет» - Метафизика 5, 1041b;
не случайны в этой связи и прямые совпадения аристотелевых
и платоновских этимологии, ср., например, объяснение слова
«мудрость», асофрослЗ\т|, в Никомаховой этике VI 5,5 = Кра-
тил 41 le).
Принцип семиотической сочетаемости является в
античности центральной характеристикой языковой семантики. По
Аристотелю, истинность и ложность языкового знака
проявляются только «при сочетании и разделении» (Об
истолковании 16а 13). Соответственно, в античной языковой теории
категории истинности и ложности связываются исключительно
с предложением, а не с отдельным словом, поскольку именно
в рамках предложения в законченном виде проявляется этот
принцип языкового сочетания***.
* На это указывает и сразу следующее за этим пассажем рассуждение
о том, что «не человек — это не имя» (отж uvOpcotnoç ойк övoua)), потому
что это выражение «не представляет собой ни предложение, ни отрицание»
( 16а30—32). Таким образом, речь идет именно о слове как знаке-символе,
находящемся внутри высказывания. Еще одним подтверждением того, что
слово действует как символ именно в высказывании, можно считать пассаж
из «Софистических опровержений» 165а6—8: «при рассуждениях <...>
вместо вещей мы пользуемся словами как их символами».
** Показательно, что аналогичное определение «значимости по
установлению» приписывается и в целом высказыванию (16Ь27), где эта связь
наиболее очевидна. Здесь следует упомянуть один из существующих
вариантов интерпретации этих пассажей трактата, согласно которому
характеристику «по установлению» Аристотель относит не столько к
происхождению слов, сколько к их употреблению, см.: Coseriu E. Die Geschichte der
Sprachphilosophie von der Antike bis zur Gegenwart. Tübingen, 1969. S. 76-80.
*** Ср.: Платон. Софист 262с: «звуки не способны означить ни бытие, ни
небытие до тех пор, пока глаголы не смешаются с именами: ведь только из их
соединения и возникает высказывание».

212 H. П. Гринцер
Этот принцип знаковой сочетаемости давал основания
древним ученым терминологически разграничивать два типа
языковых значений. Одно измерение языкового значения соотносит
его с реальным предметом бытия, другое - устанавливает его
взаимосвязь с другими языковыми единицами, а следовательно,
делает знак адекватным для интерпретации. Именно эта вторая
составляющая языкового значения и заключена в обозначении
Аристотелем слова как символа (в то время как связь слова и
предмета именуется им просто «знаком»). Аристотель был,
пожалуй, первым, кто обозначил эти две стороны языкового знака
терминологически: не случайно, что эти две составляющие его
семиотической теории (понимаемые обычно как две функции
языковых значений) позволяют исследователям соотносить его
понятийную систему с противопоставлением смысла (Sinn) и
значения (Bedeutung) по Фреге, интенсивности и
экстенсивности по Карнапу, или значения и референции по Куайну*.
Тот же принцип заключен и в терминологической системе
стоиков, которые не просто постулировали связь
означаемого и означающего (как описывает это Якобсон и что делает
лингвистическую теорию Стой семиотической системой для
У. Эко), но параллельно с «означаемым» вводили еще одну
специфическую категорию - àsktôv, отражавшую связь между
отдельным словом и высказыванием, в которое оно помещено**.
Именно эта категория «слова, или мысли, в высказывании»
понималась ими как «бестелесный» (условный) знак в
соотношении с другими знаками, в то время как этимологические
опыты стоиков и поиск ими «первослов» подразумевал
существование естественной связи между языком и вещами (чему,
собственно, и соответствовал стоический термин
«означаемое», греч. oTipaivôpsvov). Лектоу обусловливает способность
знака нести определенное значение в высказывании (= комби-
* Rehn R. Zur Theorie des Onoma in der griechischen Philosophie //
Sprachphilosophie in Antike und Mittelalter. Amsterdam, 1986. P. 94.
** В этом смысле упрощенной и не вполне адекватной выглядит
интерпретация данной категории Ц. Тодоровым как способности «первого элемента
(означающего) определять третий (предмет), минуя второй (означаемое)»
(Todorov T. Théories du symbole. Paris, 1977. P. 17—18), или уподобление
стоического понятия представлению о «третьем мире» в духе Поппера (Soûlez A.
La grammaire philosophique chez Platon. Paris, 1991. P. 31 ).

Языковая теория Р. О. Якобсона на фоне античной семиотики 213
нации знаков)*, обеспечивая его восприятие интерпретатором
высказывания (отсюда возникает возможность для некоторых
исследователей уподобить эту стоическую категорию той же
карнаповой «интенсивности»**).
Интересно, что сам Якобсон никак не прослеживал
различие в стоических определениях уровня «обозначаемого» и
как crripaivôpevov, и как Asktôv. Последний термин в его
статье «В поисках сущности языка» вовсе не встречается, а вот
aripaivöpevov он напрямую связывал с категорией
«означаемого» в современной семиотике, а также с понятием
интепретанта(ы), введенным Пирсом, дабы подчеркнуть
первостепенную важность для знака быть правильно
истолкованным через посредство другого знака. Крайне показательно,
что в недавней книге, посвященной истории и теории
семиотики, где Якобсон критикуется за не совсем правильную
трактовку идей Пирса (и отчасти Соссюра), в упрек ему ставится
как раз необоснованность его античных параллелей, в
частности соотнесения пирсовой интерпретанты и стоического
Хгктбу (!)***. На наш взгляд, критика отчасти верна, но именно
потому, что Якобсон не отличал (как и сам критик) aripaivôpevov
от A£ktôv. Между тем именно эта, вторая, категория, понятая как
означаемое, подготовленное для высказывания, а значит, и для
интерпретации, и при этом существующее непременно в
комбинации с другими знаками****, действительно оказывается
весьма близкой к представлению об интерпретанте.
* На это указывает стоическое разграничение законченных и
недостаточных высказываемых (Хгкга айтотеХг} - Хекта eXXimfj - Диоген Лаэртский
VII 63). Первые представляли собой своего рода минимальное предложение
(имя + предикат), вторые — отдельные его части. О подобии этой стоической
категории современным лингвистическим представлениям об «интенции»
или «коннотации» см.: Coseriu E. Die Geschichte der Sprachphilosophie von
der Antike bis zur Gegenwart. Tübingen, 1969. S. 102.
** Mates В. Stoic Logic. Berkeley; Los Angeles, 1961. P. 11 -12.
*** De Cuypere L. Limiting the Iconic: From the Metatheoretical
Foundations to the Creative Possibilities of Iconicity in Language. Amsterdam-
Philadelphia, 2008. P. 84-86.
**** Справедливости ради нужно отметить, что исповедуемая нами
трактовка стоического teicrôv вовсе не является единственно возможной и
общепризнанной. Ср., например, развернутое обсуждение Xektôv как
«словесной предметности» у А. Ф. Лосева (Учение о словесной предметности

214 H. П. Гринцер
В целом оказывается что, поддерживаемая Якобсоном идея
Пирса о принципиальной соединимости в языковом знаке
(символе) непроизвольного и произвольного имеет в античности
существенно более обширную предысторию, чем платоновский
«Кратил». При этом существенно и то, что в разграничении
двух составляющих языкового значения античность придавала
особое значение в функционировании слова как символа
факту интерпретации знака. Заметим, что сама идея Аристотеля и
стоиков, согласно которой бытие слова как символа
проявляется в полном и окончательном виде прежде всего в
предложении (как комбинации знаков), в этом контексте становится
опять-таки удивительно созвучной идеям Пирса. Ведь одним из
краеугольных постулатов его теории была уверенность в
«бессилии одних только слов» и возникновении словесного
значения лишь из организации слов в предложении. Это
представление Пирса, бесспорно, разделял и Якобсон*.
Не случайно поэтому, что в теории Пирса центральная роль
также принадлежит анализу высказывания. Анализируя знаки
с точки зрения способов их интерпретации, Пирс выделяет три
уровня: простые (не несущие информации), двойные
(информационные) и тройные (умозаключения). Аналогом этой
тернарной системы в области языка может служить слово,
предикативное словосочетание (квазипредложение, по Пирсу)
и предложение**. При этом истинность и ложность являются
характеристиками лишь двух последних классов. Точно так
же в античной теории языка истинность/ложность
приписывалась лишь предложению, но при этом в рамках последнего
выделялись «первичные сочетания» (Платон. Софист 262с),
«речевые сочетания» (Аристотель. Категории lai6— 17),
(лектон) в языкознании античных стоиков // Лосев А. Ф. Знак. Символ.
Миф. М., 1982. С. 168-183). См. также: Frede M. The Stoic Notion of a
lekton // Companions to Ancient Thought. Vol. 3: Language. Cambridge, 1994.
P. 109-128. Рассмотрение этой категории применительно к теории Пирса
см. также: Short Т. Peirce's Theory of Signs. Cambridge, 2007. P. 171 ff. с
обсуждением в: Hilpinen R. On the Objects and Interprétants of Signs: Comments
on T. L. Short's Peirce's Theory of Signs // Transactions of the Charles S. Peirce
Society. Vol. 43. 2007. P. 613.
* Якобсон P.O. Язык и бессознательное. С. 165.
** Пирс Ч. С. Из работы «Элементы логики» // Семиотика. М., 1983.
С. 151.

Языковая теория Р. О. Якобсона на фоне античной семиотики 215
«законченные высказываемые» (стоики), представлявшие
собой сочетания субъекта и предиката - своего рода матрицу
целостного высказывания. Этот промежуточный между словом
и предложением уровень анализа высказывания можно до
известной степени соотнести с двойным знаком (дицисигнумом)
Пирса. В свою очередь, у Аристотеля мы сталкиваемся с
понятием «слов без сочетания», у стоиков с категорией
«недостаточных высказываемых», обозначающих отдельно взятые
слова, характеризуемые недостатком информации (стоический
пример: изолированное употребление слова «пишет» — не
ясно кто). Эти понятия близки «простому знаку» Пирса, и
подобные параллели вполне объяснимы принципиальной
ориентацией античных ученых, с одной стороны, и автора «системы
логики с точки зрения семиотики», с другой, на предложение
как идеальный носитель языкового значения и языковой
символичности.
О значимости семиотического изучения синтаксиса говорил
и Якобсон, стремясь на уровне предложения проследить,
помимо символического, и иной (иконический и/или индексаль-
ный) характер языка. Синтаксическим явлением иконического
ряда он полагал, например, закономерности порядка
элементов высказывания, в частности так называемую универсалию
Дж. Гринберга, согласно которой в предложениях субъект
преимущественно должен предшествовать объекту. Заметим, что
поиск таких закономерностей весьма занимал и античную
теорию языка (включая риторику), в которой грамматики
стремились установить «естественный порядок слов» в предложении
(на первом месте - субъект, далее предикат и т. д.), с одной
стороны, отвечающий сути обозначаемых различными членами
предложения предметов, а с другой, связанный со всей
структурой языка в целом (например, с последовательностью букв
алфавита)*.
* Так, например, обосновывается порядок рассмотрения частей речи
в трактате грамматика II в. Аполлония Дискола (О синтаксисе частей речи
I 13-14, II 99). Заметим, что эта же идея «естественной
последовательности» слов во фразе, воспроизводящей, помимо прочего, порядок устройства
мира (имя предшествует глаголу, поскольку «от природы сущность
предшествует состоянию»), активно разрабатывалась и античной риторикой (см.,
например: Дионисий Галикарнасский. О соединении слов. 33-39).

216 H. П. Гринцер
Для Якобсона универсалия Гринберга, обнаруживающая
преимущественно иконический характер последовательности
языковых элементов, была убедительной иллюстрацией диа~
грамматической функции языка в понимании Пирса, когда
отношения в рамках означающего изоморфны отношениям в
рамках означаемого*. Надо заметить, что такой подход к
анализу языка в античности не ограничивался, скажем,
исключительно областью синтаксиса (в узком понимании). Доминирующая
идея языковой «связи» или соотношения в принципе
предполагала уподобление соединения языковых элементов структуре
бытия, начиная от сравнения форм букв с формами атомов, по
Демокриту, и кончая выстраиванием системы метафизических
категорий у Аристотеля и стоиков, во многом аналогичной
важнейшим понятиям языкового анализа**.
Помещение предложения в центр семиотической теории
языка заново ставит вопрос о соотнесенности, в рамках общей
семиотики, лингвистики как таковой и логики. В античных
построениях понятие знака нередко анализировалось на уровне
силлогизма. Так, по Аристотелю, знак - «это доказательная
посылка, сосуществующая с чем-либо и показывающая, что до
нее или после нее нечто существовало или произошло»
(Первая Аналитика 70а7-10). У стоиков знак — суждение,
руководящее правильной связью и обнаруживающее заключение
(Секст Эмпирик. Пирроновы положения II 104). Таким
образом, центральной в логической концепции знака остается идея
связи, соединения элементов (на чисто языковом уровне
реализуемая у стоиков в концепции Xsktôv)***. Применение
понятия знака к составной части силлогизма продиктовано опять-
таки ориентированностью семиотического анализа на
комбинаторный принцип, выражаемый идеей сочетания языковых
элементов. Такой принцип ориентации знака на сочетание
объединяет античную логику с собственно изучением языка,
и здесь в принципе нельзя разграничивать логический и линг-
* Якобсон Р. О. В поисках сущности языка. С. 107-109.
* * Belardi W. Il linguaggio nella filosofia di Aristotele. Roma, 1975. P. 41 -49;
Pinborg J. Logik und Semantik im Mittelalter. Stuttgart, 1972. S. 33.
*** Ср.обозначениелогическогофункционированиязнакакак«приспособ-
ления» (auvàpTrioiç) и «последовательности» (акоАлп)О(а) у Секста Эмпирика
(Пирроновы положения II 111; Против ученых VIII 276).

Языковая теория Р. О. Якобсона на фоне античной семиотики 217
вистический подходы (стоическая логика, скажем, объединяла
внутри себя диалектику, или науку о высказывании, и «науку о
звуках»). Логика распространяет на умозаключение и
высказывание принципы, постулируемые на уровне языка; в свою
очередь, языковой анализ всегда исходит из ориентации на
предложение и высказывание*.
Такое взаимодействие лингвистических и логических
построений в рамках того, что можно именовать античной
семиотикой, бесспорно можно отнести к сильным сторонам
методологии древних. В ней нет нужды проводить грани между «логико-
математическим» и собственно «лингвистическим» подходами
к языковому знаку (как это зачастую делается в современных
лингвистических словарях). В античной теории знак
принципиально амбивалентен и соединяет в себе естественное и
конвенциональное измерение. При этом символическая природа
языкового знака проявляется прежде всего в языковом
сочетании и ориентирована она прежде всего на его
коммуникативную функцию. Таким образом, до известной степени в античном
учении можно усмотреть и начала тернарной классификации
Пирса—Морриса, разделяющей семиотику на синтактику,
семантику и прагматику. При этом к преимуществам античной
теории можно отнести стремление к терминологическому
разграничению различных ипостасей языкового знака, когда
знаку в отношении к обозначаемым вещам (aripeîov Аристотеля,
aripaivöpevov стоиков) и знаку в ряду других знаков (cnipßo^ov,
Txkxôv) соответствуют и различные категориальные
обозначения. С другой стороны, особенностью античных теорий следует
считать и принципиальную ориентированность на
коммуникативную роль слова, и своеобразный примат синтаксиса наддру-
гими областями языка, когда принцип сочетаемости
становится универсальной характеристикой языка и знака. В известной
мере и Пирс, и Якобсон во многом ратовали за сходные прин-
* В этой связи вряд ли следует стремиться, как это делают многие
исследователи, «препарировать» стоическую теорию знака, обозначая ее то как
чисто эмпирическую (Pinborg J. Op. cit. S. 28), то как логико-эмпирическую
(Verbeke G. La philosophie du signe chez le Stoiciens // Les Stoiciens et leur
logique. Paris, 1978. R 416-418), то разграничивая ее на формальный,
логический и эмпирический уровни (Frede M. Die stoische Logik. Göttingen, 1974.
P. 84), но при этом полностью подчиняя чисто языковой аспект стоической
семиотики системе их логических постулатов.

218 H. П. Гринцер
ципы семиотического анализа. «Невосприимчивость»
современного языкознания и семиотики к идеям Пирса, на которую
не раз сетовал Якобсон, тем самым может быть преодолена и
за счет большего и непредвзятого внимания к наблюдениям
древних, о которых сам Пирс говорил как о «мыслителях
высшего класса»*.
* О неподдельном интересе Пирса к античным теориям говорит, помимо
прочего, хотя бы тот факт, что в предисловии к своим «Логическим
исследованиям» он обращается к трактату «Об обозначении» эпикурейца Филодема
из Гадары (II—I вв. до н. э.), который даже вплоть до настоящего времени по
большей части остается на периферии традиционных обзоров истории
семиотики. Об античном наследии в теории Пирса см. также: Cosenza G. Peirce and
Ancient Semiotics//Versus. № 50/51. 1988. R 159-164.

Т. Гланц
Формализм Якобсона. 1935*
рс лекций под названием «Формализм и
современное русское литературоведение» Роман Якобсон
готовил в 1935 году для Университета Масарика в Брно,
где он работал в 1930-е годы сначала как доцент, а
затем как экстраординарный профессор. Тетради с
рукописью лекций на чешском языке - это часть архива,
хранившегося у редактора собрания сочинений
Якобсона и его библиографа Стивена Руди, а
машинописную копию лекций с ошибками и опечатками Якобсон
прислал или привез в Чехословакию, по-видимому, в
1960-е годы**. Документ отличается специфичностью
жанра: это не предназначенный для публикации
конспект, который, однако, за некоторыми
исключениями, представляет собой связный текст. О серьезном
* Публикуется с изменениями и сокращениями по изд.:
Якобсон Р. Формальная школа и современное русское
литературоведение. Брно, 1935 / Пер. с чеш. Е. Бобраковой-Тимошкиной, ред.-
сост. Т. Гланц. М., 2011.
** Копия, которая позволила мне впервые ознакомиться с
текстом, была любезно предоставлена Мирославом Червенкой,
литературоведом, профессором Карлова университета, который
лично общался с Якобсоном и полемизировал с ним о теории
стиха. Позже, благодаря моральной поддержке и помощи Стивена
Руди я смог работать и с оригиналом рукописи, хранящимся на тот
момент в его квартире в Нью-Йорке.
Ку

220 Т. Гланц
отношении самого автора к этой заготовке свидетельствует и
тот факт, что спустя несколько десятилетий он позаботился
о машинописной копии текста, внес в него правку и передал
чешским коллегам. Тем не менее это именно черновой текст:
в нем нет сносок, в ряде случаев он состоит из черновых
заметок, о точном содержании которых можно лишь догадываться.
В работе над рукописью была сделана попытка
реконструировать главный ход мыслей (некоторые из них уникальны по
содержанию и детальности изложения), а также восстановить и
представить в сносках предполагаемые источники, на которые
Якобсон ссылается или намекает, явно не опираясь на точные
цитаты.
Якобсон анализирует ряд приемов и явлений, образующих в
своей совокупности краткую энциклопедию формалистских -
и структуралистских - рассуждений о литературе. Он щедро
употребляет термин «структура», а в заключение формулирует
то, что можно было бы назвать «структуралистским
пониманием искусства».
Лекции являются уникальной попыткой комплексного
обзора к тому времени уже канонизированного формального
метода, который, однако, сами формалисты-структуралисты
ни в Москве, ни в Праге не успели или не захотели
подытожить. Не исключено, что одной из причин могла быть надежда
на продолжение коллективной разработки нового применения
формализма. Об этих планах известно из переписки Якобсона
со Шкловским конца 1920-х годов. Безусловно, что именно в
первой половине 1930-х годов в научном творчестве Якобсона
наблюдаются мотивы генерализации, попытки
сформулировать обобщающие выводы на материале тех разных областей,
которыми он занимался. Именно к первой половине 1930-х
годов относятся статьи о фонологических языковых связях и
евразийском языковом союзе ( 1931 ), геополитической
лингвистике, о взаимосвязи советской и западной науки (1935). Но
попытки систематической разработки формалистско-структу-
ралистского понятийного аппарата не было.
В брненских лекциях Якобсон намечает две оси
расширения концепции, опирающейся на формализм в его московской
(Московский лингвистический кружок) и пражской
(Пражский лингвистический кружок) редакциях. Одна ось -
временная: здесь важно распространение на всю историю славянской
культуры. Вторая ось - пространственная, территориальная.

Формализм Якобсона. 1935 221
В изложении Якобсона принципиальна «автокефальность»,
самодостаточность славянской культуры, если не ее
первенство и преимущества по сравнению с Западом. Его лекции
важно рассматривать также в
литературно-историографическом аспекте, ведь с конца 1920-х годов среди формалистов
(Шкловский, Тынянов) обсуждалась именно разработка
«собственной» истории литературы. Якобсон бегло представляет в
своих лекциях единую версию истории русской литературы —
от византийского средневековья, скоморохов и «Слова о полку
Игореве» до своих современников — Маяковского и
Хлебникова.
Кроме обозначенных трех векторов (извечный формализм,
славянский формализм и формализм как основа истории
литературы и культуры), текст лекций также можно воспринимать
минималистски - как историю русской науки о стихе. Важным
источником и стимулом вдохновения Якобсону послужила
составленная Михаилом Штокмаром библиография работ по
стиховедению (1933), на которую он написал подробную
рецензию*. Очевидно, эта работа побудила его к размышлениям
о том, каким образом ранее писали о стихе и его формальных
аспектах, и о том, насколько возможно из формально
ориентированных описаний русского стиха вывести единую линию,
дискретный ряд, кульминацией которого стала бы программа
русского формализма.
Отмечая отдельные черты якобсоновского изложения
формального метода, читатель попадает в герменевтическую
коллизию, присущую любому обращению с историческим
материалом: с одной стороны - императив, требующий
анализировать происхождение и оригинальный (контекстуальный) смысл
отдельных идей, понятий, тенденций и всей системы мышления
автора, с другой стороны - груз более поздних интерпретаций,
диктующий или предлагающий определенные типы прочтения.
Разумеется, оба эти требования могут учитываться только как
идеальные императивы, в действительности возможно лишь
сочетание контекстуального детерминизма с дистанцией по
отношению к контексту. При прочтении эксплицитная семантика
текста встречается с его имплицитным уровнем, с подтекстами
и контекстом.
* Slavia. XIII. 1934-1935. С. 416-431.

222 Т. Гланц
Одной из идейных систем координат, важных для
некоторых размышлений Якобсона 1930-х годов, необходимо
считать евразийство, которое подробно анализировалось
(включая роль в нём Якобсона), особенно начиная с 1990-х годов*.
В 1931 году выходит работа Якобсона «К характеристике
евразийского языкового союза», в которой лингвистика
переплетается с политикой и даже расовой доктриной: «Изучение
расового коэффициента крови выясняет существенное
антропологическое отличие народов Евразии от европейцев и
азиатов»**. С начала 1920-х годов Якобсон сотрудничает с
Н. Трубецким (специалистом по евразийской культуре в целом)
и П. Савицким (географом Евразии, автором термина «место-
развитие») над теоретическим обоснованием противостояния
«олатиниванию». Мир кириллицы (его основа — русские, т. е.
восточнославянские, языки), отличный от «романско-герман-
ского» мира Запада и стоящий выше европейского
индивидуализма, просвечивает и в лекциях Якобсона о формализме, где
Россия и Запад - это разные, во многом враждебные миры***.
В лекциях Якобсона евразийство не упоминается, но геополи-
* См., например: Из писем Н. С. Трубецкого к R О. Якобсону о
проблемах евразийства // Вестник Московского ун-та. Серия 9: Филология. М.,
1992. № 1. С. 59-66. Подробный анализ этого вопроса см.: Sériot P. Structure
et Totalité: Les Origines intellectuelles du structuralisme en Europe centrale et
orientale. Paris, 1999 (рус. пер.: Структура и целостность: об
интеллектуальных истоках структурализма в Центральной и Восточной Европе: 1920-
1930-е гг. М., 2001). Евразийский вектор своего мышления Якобсон
развивает в статье: Über die heutigen Voraussetzungen der russischen Slavistik
// Slavische Rundschau. № 1. 1929. S. 629-646 (рус. пер.: Роман Якобсон:
Тексты, документы, исследования. М., 1999). Комментарий к этой статье см.:
Автономова Н. С, Гаспаров М. Л. Якобсон, славистика и евразийство: две
конъюнктуры, 1929-1953 // Роман Якобсон: Тексты, документы,
исследования. С. 334-340.
** Jakobson R. Selected Writings. Vol. I. 3 ed. 2002. С. 147.
*** Автономова и Гаспаров пишут по этому поводу в связи с соавторством
Якобсона и Трубецкого: «Неприязнь к Западу у Трубецкого и Якобсона была
общей, но первому он был неприятен как причина революции, а второму как
помеха революции... За первым стоял аристократический православный
национализм, за вторым — революционный, авангардистский и еврейский
космополитизм; для первого Восток — его главная неиндоевропейская научная
специальность, для второго — разве что скифский резерв мировой
революции... То, что для Трубецкого было трагедией, для Якобсона стало тактикой и

Формализм Якобсона. 1935 223
тический подход несомненен. Особенно в первой части лекций
мы находим несколько формулировок, выдвигающих на первый
план западнославянское восприятие формализма*, в то время
как «Запад», «западная наука» или даже европейские
сказки ставятся на низшую качественную ступень - особенно по
сравнению с русскими. С евразийской точки зрения становятся
более понятными как ссылки Якобсона на православие, так и
(беглые) цитаты из Ленина и Бухарина. Патрик Серио в
своей книге «Структура и целостность» указывает, что Якобсон
даже пытался при помощи теории «фонологического
языкового союза» доказать «онтологическое существование Евразии,
иными словами, СССР, как естественных, территориальных
единств, "составляющих Целое"»**.
По-видимому, именно телеологический императив послужил
для Якобсона мотивацией к попытке связать в своих лекциях
разнородные явления и этапы русской культуры в одно целое
и создать могучий «мост» от византийского средневековья
через Ломоносова, Пушкина и Чернышевского к Андрею
Белому, Потебне и трудам и речам Ленина и Бухарина. Такая
комплексная систематизация русской культуры показывает, что в
ее истории содержатся смысл и цель, поддающиеся
расшифровке. Одновременно подтверждается, что явления, никак не
связанные между собой генетически и исторически, например
«Слово о полку Игореве», «Житие протопопа Аввакума» и
новаторское письмо русских футуристов, с точки зрения
телеологической конвергенции оказываются родственными.
В своих лекциях о формализме Якобсон предлагает
изложение, противоречащее расхожим мнениям о формализме.
И прежде всего автор расходится с собственными прежними
позициями и отправными положениями формализма. В то
время как ранний формализм обращал мало внимания на
«исторические корни» (как сказал бы Пропп) исследуемых явлений,
в конце 1920-х годов произошел сдвиг. Достаточно сравнить
метод изложения в первой монографии Якобсона «Новейшая
стратегией». См.: Автономова Н. С, Гаспаров М. Л. Якобсон, славистика и
евразийство. С. 336.
* Якобсон Р. Формальная школа и современное русское
литературоведение. С. 11.
** Серио П. Структура и целостность. С. 111.

224 Т. Гланц
русская поэзия...», изданной в 1921 году в Праге, с
формализмом в его лекциях 1935 года, чтобы обнаружить значительный
«historic turn» («исторический поворот») в его мышлении.
В лекциях проявляется исторический радикализм или даже
исторический национализм автора: формализм
объявляется исключительно русским культурным наследием прошлого,
плодом русской истории. Начало свое он берет в Византии.
Именно оттуда русское средневековье перенимает внимание к
семантике формы в литературе и иконописи. Далее и вплоть
до 1920-х годов шел этап преемственного развития -
непрерывная последовательность художественных и филологических
концептов, непосредственно связанных с тезисами ОПОЯЗ
второй половины 1910-х годов, развитыми Шкловским,
Бриком, Томашевским, Жирмунским, Якубинским и др. К этому
же канону Якобсон относит Аввакума, Ломоносова, Пушкина,
Белинского, Фета, Тютчева, Гоголя, Чернышевского, Белого,
теоретиков во главе с Веселовским и Потебней, а также
Бухарина с Ленина в их выступлениях на филологические темы.
При помощи этой ретроспективной историзации формализма
Якобсон стремится канонизировать его в русской истории как с
научной, так и с идеологической точки зрения.
В изложении Якобсона содержится имплицитный конфликт
с модернистским пониманием формализма. В то время, когда
читались лекции, никакого устоявшегося изложения не
существовало, если, конечно, не считать критической работы
Бахтина / Медведева «Формальный метод в литературоведении»*
(1928). Но еще до историографической обработки формализма
к его несомненным источникам можно было отнести
модернистскую эстетику, испытавшую влияние западных течений,
футуристическую поэзию, возникшую под влиянием
итальянского футуризма, и в оппозиции ему - кубистическую
перспективу, теорию относительности, абстрактную живопись.
В лингвистике это соссюровское понимание языка как
системы и акцент на синхронии, затем — Московский
лингвистический кружок и ОПОЯЗ (с учетом всех разногласий), в
философии - феноменология (подробно тесной связью Якобсона и
* Медведев П. Н. Формальный метод в литературоведении. Л., 1928.
Известно об участии в написании этой работы M. M. Бахтина, ряд
исследователей даже приписывает ее Бахтину целиком.

Формализм Якобсона. 1935 225
Гуссерля занимался уже в 1970-е годы Элмар Холенштайн),
кризис историзма. В своих лекциях Якобсон упоминает все эти
явления, но они для него являются не источниками
формализма, а скорее его сопровождением. Источник имеет
диахронический характер, он уходит корнями в историю.
Лекции отсылают также к обстоятельствам их прочтения и к
восприятию Якобсона в Чехословакии, которое было
неоднозначным не только в силу индивидуального отношения к нему и
к его работам, но и в связи с резко менявшимися
обстоятельствами его биографии. В начале 1930-х годов Якобсон, уйдя с
поста пресс-атташе в советском представительстве,
претендует на профессорское место в Брненском университете, и,
таким образом, впервые рассматривается с точки зрения
чехословацкой научно-административной системы. Дальнейшие
поворотные пункты отношения к Якобсону известны — 1938
(нацистская оккупация и эмиграция Якобсона), 1945(призывы
из Брно к возвращению и опасения Якобсона по поводу ареста
НКВД, предостережение о вероятности которого поступило от
И. Эренбурга), 1948 (последовательная советизация научной
жизни после коммунистического путча), 1956 (Якобсон
начинает легально посещать советский блок как американский
славист русского происхождения), 1968 (смена либеральной
культурной политики в Чехословакии после советской оккупации) и
1989 год (начало неподцензурной рецепции Якобсона).
Документы начала 1930-х годов разрушают расхожий миф
о жизни Якобсона в межвоенной Чехословакии как об
интернациональной интеллектуальной идиллии. В демократической
среде Праги и Брно, где переплелись чешская, немецкая и
еврейская культуры, где читали лекции Эйнштейн и Гуссерль,
куда приезжали гости с Запада и Востока, Якобсон нашел
близких друзей среди наиболее значительных представителей
местного авангарда, таких как Ярослав Сейферт, Витезслав
Незвал, Владислав Ванчура и Карел Тайге. Он стал одним из
основателей Пражского лингвистического кружка (1926) и за
счет чешского Министерства иностранных дел* ездил на
конференции по Европе. Однако более детальный анализ обнару-
* Обстоятельства попыток организовать визит президента
Чехословакии Масарика в СССР описывает М. Ю. Сорокина в статье «Ненадежный,
но абсолютно незаменимый: 200-летний юбилей Академии наук и "дело

226 T. Гланц
живает и другую картину. Работу Якобсона в Брненском
университете сопровождало неприятие тамошних профессоров,
отраженное в вышеупомянутых документах в жанре «votum
separatum» («особое мнение»), причем противники Якобсона
использовали как политическую, так и научную аргументацию.
Политические аргументы касались сотрудничества Якобсона с
советским представительством в период 1921 -1928 годов,
которое возбуждало подозрения в том, что он шпион*. Якобсон не
провозглашал себя приверженцем коммунизма, но в то же
время и не отвергал его, как подчеркивал один из его оппонентов.
С многочисленными представителями русской эмиграции он,
за редкими исключениями, в Чехословакии не встречался. Тем
более что СССР до 1934 года не был официально признан
Чехословакией, а Якобсон как его официальный представитель,
прибывший в страну в самом начале 1920-х годов с миссией
Красного креста по репатриации солдат и проработавший
много лет в отделе печати советского представительства**, вызывал
недоверие, а во время визита к нему Ю. Тынянова даже
пристальный интерес полиции***. Только в 1937 году Якобсон
отказывается от советского гражданства и становится гражданином
Чехословакии****.
Атаке оппонентов подвергалась, однако, не только
политическая, но и профессиональная репутация Якобсона, хотя оба
аспекта, безусловно, взаимосвязаны. Votum separatum
Франтишека Худобы обрушивается прежде всего на статью Якоб-
Масарика - Якобсона"» // In Memoriam. Исторический сборник памяти
А. И. Добкина. СПб. - Париж, 2000. С. 116-142.
* См.: Гланц Т. Разведывательный курс Якобсона // Роман Якобсон.
Тексты, документы, исследования. М., 1999. С. 354-363.
** См.: Генис В. Л. Якобсон, конечно, возмутится... // Вопросы
истории. 2008. № 12. С. 120-125; он же. Неверные слуги режима: Первые
советские невозвращенцы ( 1920-1933): Опыт документального исследования:
В 2 кн. Кн. 1: Бежал и перешел в лагерь буржуазии... (1920-1929). М., 2009.
С. 507-513.
*** Vévoda Rudolf: Mui, ktery byl nepohodlny aneb od agenta III.
Intemacionâly k agentovi KGB // Stfedni Evropa. 1996. № 64. С 65-75. H.
1996. №65. С 88-100.
**** Малевич О. Роман Якобсон по-чешски //Русская литература. 2007.
№ l.C. 111.

Формализм Якобсона. 1935 227
сона «О современном чешском пуризме»*, опубликованную
в 1932 году. Наряду со ссылками на некорректное обращение
с цитатами и неверную оценку чешских лингвистов Йозефа
Зубатого и Яна Гебауэра, налицо и ксенофобские нападки на
Якобсона-иностранца, который не имеет языкового чутья по
отношению к чешскому языку, даже не знает его толком, но все
же позволяет себе делать замечания противникам его
германизации**. Якобсон защищает принцип гибридизации как
органическое языковое явление, которое современная
лингвистика избавила от каких-либо негативных коннотаций, и
отрицает пуризм как наивный и насильственный подход. Профессор
Беер в своем отклике на назначение Якобсона нападает на его
публицистическую статью «Романтическое всеславянство -
новая славистика»***. В ней Якобсон пропагандирует
структуралистскую славистику, которая, по его мнению, приходит на
смену позитивизму конца XIX века и находится в резком
противоречии с более старым «гей-славянством» (т. е. славянским
ура-патриотизмом — этим термином насмешливо обозначали
торжество славянской солидарности во времена
национального возрождения славян). В такой трактовке вопроса проф. Беер
видел нападки на славные традиции славянской славистики и
на саму дисциплину как таковую.
Здесь мы сталкиваемся с явлением, которое повторяется и
на других этапах карьеры Якобсона: с несовпадением научного
и идеологического дискурсов. Точная научная аргументация у
Якобсона проявляется как деидеологизирующая, но
одновременно с ней развертывается альтернативная,
идеологизирующая аргументация, способная поставить под сомнение или
вывернуть наизнанку сведения, содержащиеся в его же
собственном научном труде. Такая схема взаимодействия дискурсов
* Jakobson R. О dneSnim brusiöstvi ôeském // Spisovnâ CeStina a jazykovâ
kultura. Praha 1932. С 85-122.
** «...поражает неуместной резкостью, а порою и скрытой насмешкой,
с какой этот иностранец, только недавно кое-как научившийся говорить по-
чешски, говорит о современном чешском языке и о стремлении некоторых
чешских филологов к его чистоте и совершенству». Якобсон R Формальная
школа и современное русское литературоведение. М., 2011. С. 143.
*** Jakobson R. Romantické vseslovanstvi - nova slavistika // Cin. 1929.
№ l.C. 10-12.

228 Т. Гланц
видна на таких примерах, как взгляды евразийства в 1920-е —
1930-е годы или же идеи национального сопротивления чехов
немцам во время Второй мировой войны. В какой степени
научные работы Якобсона создавались под влиянием определенных
идеологических и политических систем? Это вопрос тем более
сложный, что по отношению к научным дисциплинам,
которыми Якобсон занимался (фонология, стиховедение, семиотика,
медиевистика или нейролингвистика), общественные идеоло-
гемы кажутся на первый взгляд внешними.
Тенденциозность изложения Якобсона можно
проанализировать в плане риторическом — путем подробного
исследования его манеры обращения с некоторыми выражениями или
отдельными словами. Текст лекций написан простым,
информативным языком, передающим сведения о личностях,
произведениях, терминах и течениях, выражающих осмысление
литературы, опирающееся на анализ формальных аспектов
литературного письма. Однако одновременно с предметным
содержанием в этом тексте представлен и латентный слой,
скрытая семантика. При чтении, ориентированном на первичное
содержание, мы воспринимаем побочные значения только как
некий «шум», сопровождающий основное семантическое
воздействие текста. Но в этом шуме можно уловить относительно
самостоятельный параллельный уровень изложения, в котором
содержатся комментарии к основному потоку текста, а иногда
и полемика с ним.
В качестве примера можно привести лексемы boj (бой,
борьба) и vyboj (импульс, завоевание, достижение), часто
встречающиеся в основных работах Якобсона чехословацкого
периода*. Простой список употреблений определенных слов и
словосочетаний в наброске лекций о формализме показывает, что в
* Эскиз анализа выразительных средств Якобсона на материале брнен-
ских лекций был впервые представлен мною в 2002 году на конференции в
Crêt-Bérard, посвященной эпистемологии языка в 20-х и 30-х годах XX века в
Советском Союзе. См.: Glane T. Le lexique du linguiste: la langue des cours de
R. Jakobson sur le formalisme russe ( 1935) // Le discours sur la langue en URSS
à l'époque stalinienne (épistémologie, philosophie, idéologie) // ILSL. 2003.
Cahier № 14. P. 121-132. Более ранняя версия анализа лекций Якобсона
представлена в статье: Glane T. Formalismus forever. Roman Jakobson 1935//
Prager Strukturalismus. Methodologische Grundlagen (Prague Structuralism.
Methodological Fundamentals). Heidelberg, 2003. S. 105-119.

Формализм Якобсона. 1935 229
языковом мышлении автора boj — основа культурной
динамики, перводвигатель всех процессов. Становление смысла
происходит путем борьбы. Vyboj, т. е. импульс, используется
Якобсоном также в военном смысле, как нападение, vypad
(вылазка, выпад), хотя речь, как правило, идет о процессах
ненасильственных. На идее «борьбы» основано и тыняновское понятие
эволюции, которое использует Якобсон: канон утверждается в
борьбе с традицией. Боевой характер авангардистов в
искусстве и в модернистском мышлении ретроспективно
проецируется и на прошлое, так что в общей перспективе борьбы
описываются и процессы XVII и XIX веков. Явления поэтические
и политические (или социальные) параллельны друг к другу и,
стало быть, соизмеримы именно с точки зрения их боевой
направленности. Отношение литературы к действительности у
Якобсона также диктуется правилами борьбы. С понятием boj
связан vyboj (в первичном значении: «вооруженная акция,
направленная на завоевание определенной территории или
достижения иной военной стратегической цели»). В переносном
смысле vyboj означает интеллектуальную инициативу,
творческий импульс, значительное влияние и т. п.
В начале лекций «завоеванием» называется влияние,
которое формализм оказал на всю область гуманитарных наук*.
Однако завоевание характеризует не только внешнюю судьбу или
области применения формализма, но также и его внутреннюю
динамику**. Завоевание как новаторское изобретение науровне
теории - такое понимание формализма бесспорно. При этом
достойным внимания кажется ретроспективная проекция такой
«завоевательности» на исторический план, где формализм
становится средством изменения в развитии, устойчивым факто-
* «Формальная школа добилась наибольших завоеваний и внесла
больше всего новых идей в русскую историю литературы и
фольклористику, в общее литературоведение и общее языковедение, и, наконец, в теорию
искусства, т. е. в учение об искусстве в целом, а также в тот широкий круг
наиболее актуальных и в то же время наиболее сложных проблем, который
сейчас называют "философия знака", или "семиология", или "семиотика",
или "учение о знаке"». Якобсон Р. Формальная школа и современное русское
литературоведение. М., 2011. С. 11.
** «Еще одним завоеванием формализма было именно изучение
смысловой стороны поэзии — то есть, с одной стороны, семантики поэтического
слова, с другой — сюжетного построения». Якобсон Р. Формальная школа. С. 69.

230 T. ГЬанц
ром «смены парадигм». Именно так звучит пассаж, в котором
Якобсон мотивирует свое желание заниматься историей
русской культуры и той ролью, которую в ней сыграл формализм в
разных его видах. Культура здесь снова разделяется на «свою»
и «чужую». Против антагонистов формалистской ориентации
поперек истории выступают «наши» - из рядов русской и
иностранной культуры, причем в ряду иностранных союзников
фигурировали прежде всего чехи (Мукаржовский, Фишер, Йи-
рат), то есть «западные славяне».
Подобно лексическому пучку boj/vyboj, можно было бы
проанализировать и иные семантические гнезда, такие как
«идеология», «Запад», «диалектика», «славяне» и т. п. Характерно
также обращение Якобсона со словом obrazoborectvi
(иконоборчество). Это понятие известно по борьбе вокруг табу на
изображение сакральных фигур и событий и почитание этих
изображений, которая шла преимущественно в VIII—IX веках.
Оно снова актуализируется именно в русском авангарде, где
становится синонимом диверсии новой эстетики по отношению
к прежнему буквализму, вере в то, что явления реального мира
можно и нужно изображать как можно точнее в соответствии с
их объективным, зримым обликом. «Зоркое видение» (зорвед)
Михаила Матюшина, кубизма и последующих направлений
отвергает этот принцип. Иконоборческий принцип означает
диверсию и отрицание предметности искусства, декларацию
беспредметности нового — часто абстрактного — искусства.
Этот диверсионный потенциал иконоборчества не актуален
для Якобсона в 1930-е годы. Всюду, говоря об
«иконоборчестве», он приписывает этому понятию отрицательные
действия. Слово «иконоборческий» может даже выступать у него
как прямой синоним «антиформального»: «достаточно
вспомнить лишь такие типичные "иконоборческие",
непосредственно направленные против искусства явления, как эссе Толстого
"Что такое искусство?". Критика была в руках младшего
поколения, и это была критика откровенно антиформальная,
иконоборческая»*. Таким образом, в отношении к
иконоборчеству, ставшему в своей секуляризированной версии авангардом
эстетики, Якобсон возвращается на позиции « огосударствлен-
* Якобсон Р. Формальная школа. С. 53.

Формализм Якобсона. 1935 231
ной церкви», защищающей от еретиков свои святыни (в нашем
случае - выросшие из иконоборческой революции).
При исследовании словоупотреблений важна не столько
механическая частотность повторения, сколько
семантическая направленность определенных видов метафор, латентная
интенция высказывания, скрытая в выборе лексики.
Трудности такой интерпретации очевидны. Чтобы получить детально
обоснованный результат, в нашем распоряжении должна быть
максимальная совокупность сведений о том, как автор
использовал отдельные метафоры во всем своем творчестве, какую
роль играли эти выражения в лексиконе той эпохи в целом и
у других отдельных авторов, какова общая роль
метафорического высказывания в исследованной целостности и т. п. Тем
не менее именно по отношению к конспекту лекций, в котором
приемы письменного научного изложения сочетаются с устной
речью, семантический анализ риторики продуктивен: он
указывает на теневой пласт имплицитных значений, на косвенное
содержание текста.
В плане персоналий Якобсон в своих лекциях о
формализме особенно подробно рассматривает прежде всего творчество
трех авторов, которых он провозглашает предшественниками
формальной школы: это Александр Веселовский, Александр
Потебня и Андрей Белый. Почему именно им уделяется
повышенное внимание, и как они представлены? Труды Белого,
Потебни и Веселовского Якобсон цитировал и в других своих
работах. Однако это были, как правило, лишь беглые
упоминания; ни в одной из своих прежних работ Якобсон не дает
развернутого изложения концепций филологов, оказавших
влияние не только на него, но и на целое поколение мыслителей о
языке и литературе в конце XIX - начале XX века. Именно в
своих лекциях о формализме Якобсон вводит фрагменты
монографического характера, посвященные мыслителям, на
которых, по его мнению, опирались формалисты.
Одновременно с переоценкой авторитетов, номинально
внешних по отношению к формалистскому канону, у
Якобсона 1935 года имеет место и самокритика, обозначение слабых
мест формалистской программы. Якубинский в лекциях
упрекается в наивном эмпиризме, свойственном, по мнению
Якобсона, всему раннему периоду формализма. Здесь, по-видимому,
просвечивает продолжение более тонкой полемики из ранней
монографии Якобсона «О чешском стихе преимущественно в

232 Т. Гланц
сопоставлении с русским» (Прага, 1923) речь идет об
экспрессивной выразительности скопления плавных в поэтическом
языке. На совести Шкловского - неправомерное упрощение
учения Потебни. Из текста лекций очевидно также
разочарование Якобсона в распаде формализма (ОПОЯЗа) как
сплоченного научного сообщества, последовавшем после
неудачных попыток продолжить совместную деятельность в конце
1920-х годов. В переписке с Шкловским Якобсон говорит о
кризисе не формализма, а формалистов, о фатальном
разброде*. Его «посмертная» ретроспектива формализма в 1935 году
является канонизацией того направления, у которого больше
не было одновременного синхронного присутствия на научном
поприще. Однако больше, чем личные недостатки отдельных
исследователей, Якобсона беспокоит недостаточная диалек-
тичность многих формалистских концептов.
В 1930-е годы Якобсон был увлечен противостоянием
«диалектического материализма» и «слепого эмпиризма», как он
говорит в лекциях. Примером диалектики для него служит
соотношение идеи и знака в слове, в языке. В символизме, по его
мнению, «содержание и форма сливаются в высшее неделимое
диалектическое единство**». Диалектики касается и само
заключение лекций. Здесь лектор как будто (по крайней мере,
частично) переходит на современный ему марксистский
жаргон, на котором велась кампания против представителей
формалистского мышления. «Формализм, - говорит здесь
Якобсон, — оказался неспособным усвоить последовательную
диалектическую концепцию развития искусства и его
взаимоотношений с остальными компонентами социальной жизни»***.
Диалектическое понимание личностей и отдельных систем
мышления проявляется и в бинарной оппозиции, которая
становится для Якобсона основным приемом анализа и
изложения. Характерны места, где автор обобщает главные черты
символизма или футуризма и задается вопросом, насколько
* «...путь был верный, вполне отвечающий пафосу всех сегодняшних
наук. Уходы от формализма означают не кризис формализма, а кризисы
формалистов. Кризисы типично подколесинские» // Роман Якобсон: Тексты,
документы, исследования. С. 122.
** Якобсон Р. Формальная школа. С. 55.
*** Там же. С. 83.

Формализм Якобсона. 1935 233
эти предпосылки, эти «художественные идеологии» были
благоприятны для развития науки о поэтической форме. И тут же
отвечает на свой риторический вопрос: «И да, и нет»*. Если
общий смысл dialektiké — это искусство дебатов, a dialektos
изначально означало «речь, беседа», то диалектика Якобсона
опирается скорее на метод диалектического материализма,
который ввел в русский дискурс Георгий Плеханов, опираясь на
Гегеля, Иосифа Дицгена (ученика Фейербаха), Маркса и
Энгельса. В этом понимании ключевой характер имеет конфликт
и его трехчастный характер (тезис — антитезис — синтез).
Якобсон в своей версии истории формализма представил
литературоведческую концепцию не только как аналитический
метод, но как целостное «мировоззрение». Это выражение
(в чешском оригинале «svétovy ndzor») повторяется в тексте
семь раз. Задача издания этих неизвестных научному
сообществу лекций Якобсона и связанных с ними документов в том,
чтобы представить это мировоззрение в его редакции 1935 года
и снабдить материалами, помогающими его понять.
* Там же. С. 55.

К. Леви-Стросс
<Введение к книге Р. Якобсона
«Шесть лекций о звуке и значении»>*
1\нига, подписанная именем Романа Якобсона, не
нуждается в предисловии, и если бы сам Якобсон не
попросил меня рассказать здесь о моих
впечатлениях - как слушателя его лекций (а также, добавлю, и
ученика), - то я бы отказался быть автором
предисловия: такая честь слишком ко многому обязывает. Эти
лекции были прочитаны треть столетия назад (автор
наконец-то решился их опубликовать, хотя уже
неоднократно собирался это сделать: каждый раз этому
мешали другие срочные дела); это был самый первый
* Lévi-Strauss С. Предисловие // Jakobson R. Six leçons sur
le son et le sens. Paris: Editions de Minuit, 1976. Рус. пер.:
Якобсон P. Звук и значение // Якобсон Р. Избранные работы. М.:
Прогресс. 1985. С. 30-91; далее в тексте даются ссылки именно на
страницы этой публикации, хотя мой перевод во многих случаях
содержит изменения и исправления русского перевода,
представленного в указанном издании. Данный текст — это
редактированный курс лекций, прочитанных Якобсоном на французском языке
в 1942-1943 учебном году в Нью-Йорке в École libre des hautes
études, организованной французскими и бельгийскими учеными,
иммигрировавшими в Америку из охваченной фашизмом Европы.
Впервые они были опубликованы в 1976 году в издательстве «Ми-
нюи», которому принадлежат авторские права на это издание. -
Прим. пер.

<Введение к книге Р. Якобсона «Шесть лекций о звуке... 235
из его лекционных курсов, который я прослушал в Свободной
школе высших исследований в Нью-Йорке в 1942-1943 годах,
когда мы начали посещать лекции друг друга.
Когда я читаю их сегодня, мой ум вновь загорается
энтузиазмом, как и тогда — тридцать четыре года назад. В то время я был
полным невеждой в лингвистике и не знал даже имени
Якобсона. Связующим звеном между нами стал Александр Койре,
который объяснил мне, в чем заключается его роль. Сам я за три-
четыре года до этого попытался дать строгое описание языков
центральной Бразилии, но из-за недостатка опыта столкнулся с
серьезными трудностями и потому решил получить с помощью
Якобсона хотя бы азы тех знаний, которых мне так не хватало.
На самом же деле его лекции дали мне нечто иное и, конечно,
гораздо большее. Они открыли мне структурную лингвистику,
которая помогла преобразовать в совокупность связных идей и
мои грезы, навеянные созерцанием полевых цветов около
границы с Люксембургом в начале мая 1940 года, и те
смешанные чувства энтузиазма и отчаяния, которые я испытал затем
в Монпелье (там в первый и последний раз в жизни я недолго
работал преподавателем философии в лицее), увлекаясь
чтением книги Марселя Гране «Категории родства и брачных
отношений в древнем Китае»: эти чувства были вызваны
одновременно попыткой автора создать из внешне произвольных
фактов систему и теми невероятно сложными результатами, к
которым он пришел.
Структурная лингвистика, напротив, научила меня не
теряться в множестве терминов, но сосредоточиваться на главном -
на тех более простых и более понятных отношениях, которые
их объединяют. Слушая лекции Якобсона, я обнаружил, что
этнология XIX и начала XX века, подобно языкознанию
младограмматиков, «изучала первопричины различных явлений,
но практически исключала из рассмотрения проблемы целей и
средств»*. Не умея описывать факты, языковеды
ограничивались ссылками на их происхождение. Тем самым обе
дисциплины сталкивались с «подавляющим множеством вариантов»,
тогда как цель объяснения всегда заключается в том, чтобы
* Якобсон R Звук и значение // Якобсон Р. Избранные работы. М., 1985.
С. 32.

236 К. Леви-Стросс
«показать инвариантное в разнообразном»*. То, что Якобсон
говорил о фонетике, с соответствующими изменениями могло
применяться и в этнологии: «Нельзя не признать, что звуковая
материя языка была исследована самым тщательным образом.
Эти исследования, особенно за последние пятьдесят лет, дали
много интересных результатов. Но звуки рассматривались в
отрыве от их функции в языке, и это обстоятельство не позволило
должным образом классифицировать факты, а также
правильно понять их суть»**.
В области систем родства, которую я начал исследовать как
раз в 1942-1943 годах, такие ученые как Ф. А. Э. Воуден, чьи
работы тогда не были мне знакомы, и М. Гране, успешно
преодолели эту стадию, но не смогли отойти от изучения
терминов, чтобы подняться на уровень отношений. А потому они и не
были в состоянии дойти до причины явлений и были обречены
биться над неразрешимой задачей, тщетно надеясь найти за
вещами другие вещи и когда-нибудь добраться до чего-то более
управляемого, чем те эмпирические данные, с которыми они
сталкивались в своих исследованиях. Однако о любых
терминах, относящихся к области воображаемого или же реального,
можно было бы сказать то же, что Якобсон говорит здесь об
индивидуальном звуковом облике фонем: «Важна не
конкретная звуковая индивидуальность, взятая "в себе" и
существующая "для себя". Важны взаимные противопоставления фонем
внутри данной системы»***.
К этим новаторским взглядам меня влекли и мои
собственные размышления, однако мне не хватало смелости и
необходимого концептуального инструментария, чтобы придать им
нужную форму. Они были особенно убедительны в устах
Якобсона, который излагал их с несравненным искусством самого
блистательного педагога и лектора, которого мне когда-либо
доводилось слышать. Предлагаемый читателю письменный
текст в полной мере передает изящество и доказательную силу
его речи. И в самом деле, немалая ценность этих страниц в том,
что они показывают тем, кому не довелось слышать самого
* Якобсон Р. Звук и значение // Якобсон Р. Избранные работы. М.,
1985. С. 35.
** Там же. С. 42.
*** Там же. С. 70.

<Введение к книге Р. Якобсона ««Шесть лекций о звуке... 237
Якобсона, какими были, да и теперь являются (хотя ему уже
исполнилось восемьдесят лет) его доклады и лекции.
Наделенный ораторским талантом, равно блестящим
независимо от того, на каком языке Якобсон предпочитал
высказывать свою мысль (даже если на своем родном языке он
и превосходил сам себя), Якобсон развивает в своих лекциях
ясную и строгую последовательность доводов. Пространные
и сложные абстрактные выводы он иллюстрирует примерами,
взятыми из самых разных языков, а также нередко - из поэзии
и современных визуальных искусств. Он регулярно обращается
к великим мыслителям - стоикам, схоластам, риторам эпохи
Возрождения, индийским грамматистам и другим, и это
выражает его постоянное стремление поместить свои новые идеи
в определенную перспективу, запечатлеть в умах слушателей
ощущение непрерывности истории и непрерывности мысли.
Порядок изложения шаг за шагом следует у Якобсона за
порядком открытия, а потому его лекции приобретают
драматическое измерение, держат слушателя в напряжении. Они
богаты театральными эффектами, обходные маневры сменяются
в них мощными прорывами вперед, приближающими развязку:
казалось бы, ничто ее не предвещало, однако она все равно
оказывается убедительной для слушателя.
Наряду с другими его работами, непосредственно
предназначенными для печати, эти шесть лекций остаются образцом
разговорного стиля: редакторская правка не лишила их яркости.
В первой лекции речь идет о состоянии лингвистики в конце
XIX века: здесь Якобсон критикует взгляды младограмматиков,
для которых звук и значение - это совершенно разные разряды
бытия. Он отдает должное результатам фонетических
исследований, однако, проводя различение между артикуляционной и
акустической фонетикой, доказывает, что отделить звук и
значение, языковые средства от языковых целей - небозможно.
Но если звук и значение нераздельны, то каков механизм их
соединения? Как становится ясно из второй лекции, разгадать
эту тайну помогает понятие фонемы: Якобсон предлагает
определение этого понятия, прочерчивает путь его возникновения и
обсуждает предложенные до него интерпретации. Третья
лекция продолжает ту же линию: в ней обсуждается
фонологическая теория, основанная на первенстве отношения и системы.
При этом природа фонемы не обсуждается: это бесполезный
вопрос, лишенный смысла; установить своеобразие этой язы-

238 К. Леви-Стросс
ковой единицы — в сопоставлении ее с морфемой, словом и
фразой — позволяет конкретный анализ. Фонема —
единственная языковая единица, которая не имеет ни понятийного
содержания, ни собственного значения, но является инструментом,
дающим возможность различать значения.
Однако при этом возникают две проблемы, которые
становятся содержанием четвертой лекции. Во-первых,
определение фонемы как различительной сущности предполагает, что
фонемы играют свою роль не в силу их звуковой
неповторимости, но благодаря их противопоставлениям внутри системы.
Однако между противопоставленными друг другу фонемами мы
не видим логической связи: наличие одной не предполагает с
необходимостью наличия другой. Во-вторых, если эти
отношения оппозиции суть первичные значимости, позволяющие
различать смыслы, то как можно объяснить, что этих отношений
гораздо больше, чем фонем, которые строятся на их основе?
Якобсон показывает, что оба эти парадокса возникают в
результате ошибочной трактовки фонемы как неделимого
единства. Напротив, расчленяя фонему на различительные
элементы, мы получаем доступ к новым типам отношений: с одной
стороны, они характеризуются логическими оппозициями, а с
другой (причем во всех языках) их меньше, чем фонем,
порождаемых игрой этих оппозиций.
Пятая лекция иллюстрирует эти теоретические взгляды на
примере описания и анализа системы французского
консонантизма. В этой связи углубляется понятие комбинаторного
варианта и находит свое позитивное решение проблема
присутствия фонемы - как на оси последовательности, так и на оси
одновременности. Эти рассуждения строятся отчасти на
оригинальной трактовке моры*: некогда она привела в восторг Боа-
са - незадолго до его кончины: это было на ужине, куда мы
были приглашены вместе с Якобсоном.
Шестая лекция обобщает и повторяет доводы всего курса.
Однако выводы, которые делает Якобсон, никогда не ограни-
* В античном стихосложении (тога - промежуток времени, время) —
единица измерения количества (долготы) стопы. За мору принимается время,
требуемое для произнесения краткого слога, причем считается, что
длительность долгого слога составляет две моры. С помощью понятия моры Якобсон
доказывал делимость гласных фонем. - Прим. пер.

< В ведение к книге Р. Якобсона ««Шесть лекций о звуке... 239
чиваются простыми повторениями. Они побуждают слушателя
двигаться дальше, уводят его с того места, где он считал бы
возможным остановиться. Именно так Якобсон в данном случае
выводит слушателя за рамки соссюровского принципа
произвольности языкового знака. Конечно, языковой знак
представляется произвольным, если рассматривать его с точки зрения
сходства, сравнивая в разных языках означающие одного
означаемого; однако, как показал Бенвенист, в каждом отдельно
взятом языке означающее перестает быть произвольным, если
рассматривать его с точки зрения смежности, как необходимое
отношение между означающим и означаемым. В первом
случае мы имеем дело с внешним отношением, а во втором - с
внутренним. Вот почему говорящий субъект стремится
компенсировать отсутствие одного обращением к другому, наделяя
речевую деятельность в целом звуковым символизмом. В той
области, где Якобсон выявляет органические основания языка,
вновь реализуется единство звука и значения, не понятое теми
исследователями фонетики, которые, придерживаясь
традиционных взглядов, не только сводили речевую деятельность к ее
физиологическому субстрату (этот момент подвергается
критике в первой лекции), но также ограничивались слишком
поверхностным рассмотрением этого аспекта.
* * *
Сегодня, благодаря опыту прожитых лет, я лучше, чем
когда-либо раньше, осознаю все значение тематики этих лекций.
Они произвели на меня неизгладимое впечатление. Несмотря
на разнородность таких понятий, как фонема и запрещение
инцеста, я пришел к пониманию инцеста, вдохновляясь ролью
фонемы в лингвистике. Подобно фонеме как средству,
лишенному значения, но пригодному для формирования значений,
запрещение инцеста показалось мне связующим звеном между
двумя областями. Артикуляции звука и значения соответствует
на другом уровне артикуляция природы и культуры. Подобно
фонеме как форме, которая представляет собой во всех языках
универсальное средство установления языковой
коммуникации, запрещение инцеста — отрицательное выражение
универсальной закономерности — также представляет собой пустую
форму, которая обеспечивает возможное и необходимое
включение биологических групп в сеть обменов, где между ними
возникает коммуникация. Наконец, значение правил альянса,

240 К. Леви-Стросс
которое остается неуловимым, если изучать их порознь,
обнаруживается в процессе противопоставления их друг другу, а это
подобно тому, как реальность фонемы обнаруживается не в ее
звуковой специфике, но в отношениях противопоставления и
отрицания между разными фонемами.
Согласно Якобсону, «большая заслуга Соссюра
заключается в понимании того, что внешние факты имеют некоторую
бессознательную подоплеку...»*. Подчеркивая роль
бессознательной деятельности ума в функционировании языка и всех
символических систем, эти лекции вносят важный вклад в
гуманитарные науки. В самом деле, лишь признавая, что язык, как и
любой другой социальный институт, предполагает психические
функции, которые осуществляются на бессознательном
уровне, мы можем достичь - по ту сторону непрерывности
явлений - уровня прерывности «принципов, организующих
звуковую субстанцию языка»** и обычно не схватываемых
сознанием говорящего или мыслящего субъекта. Открытие этих
принципов, и прежде всего их прерывности, должно открыть
путь развитию лингвистики, а также других наук о человеке,
идущих вслед за нею.
Этот момент очень важен, так как подчас отрицают, что
фонологическая теория - с самого своего рождения, т. е. уже у
Трубецкого - предполагает переход на уровень
бессознательной инфраструктуры. Однако обращаясь к критике Якобсоном
Щербы, мы видим, что во всех своих моментах эта критика
совпадает с позицией Трубецкого, и это не удивительно при
близости обоих мыслителей: «Щерба и еще ряд учеников Бодуэна
де Куртенэ», - пишет Якобсон, ввели в рассмотрение
«языковое сознание говорящего»***, не учитывая того, что
«языковые элементы существуют ниже порога нашей осознанной
цели. Как говорят философы, язык функционирует, сам того
не ведая»****. А в «Принципах фонологии» Трубецкого
читаем: «Фонема — это языковедческое, а не психологическое
понятие. При определении фонемы следует избегать каких-либо
* Якобсон Р. Звук и значение. С. 35.
** Там же. С. 36.
*** Там же. С. 50.
**** Там же.

<Введение к книге Р. Якобсона «Шесть лекций о звуке... 241
отсылок к "языковому сознанию"»*. Расчленение фонемы на
дифференциальные элементы, предвосхищенное Трубецким,
но впервые осуществленное Якобсоном в 1938 году, в
конечном счете позволило помыслить ее «объективно и
совершенно недвусмысленно», избегая отсылок к «сознанию
говорящих»**. Различительная способность элементов представляет
собой первичный фактор, а наша более или менее осознанная
установка по отношению к этим элементам есть лишь
вторичное явление***.
Пожалуй, лишь в одном моменте Якобсон не сохранил
позиции своих лекций тридцатилетней давности. Так, в 1942-1943
годах он говорил (и в то время это имело свои основания), что
«язык есть единственная в своем роде система, элементы
которой, будучи означающими, вместе с тем полностью лишены
значения****. С тех пор, одновременно с открытием
генетического кода в биологии, произошла революция,
теоретические следствия которой не могли не отозваться эхом во всей
совокупности гуманитарных наук. Якобсон сразу же это понял:
он был одним из первых, кто признал и выявил
«исключительно высокую степень подобия систем генетической и
языковой информации»*****. Составив перечень «всех соответствий
между генетическим кодом... и базисной моделью, лежащей в
основе вербальных кодов всех человеческих языков»******, он
сделал еще один шаг и поставил вопрос о том, «является ли
изоморфизм двух кодов - генетического и языкового -
результатом конвергентного развития, вызванного сходными
потребностями, или же, быть может, основы языковых структур,
наложенных на молекулярную коммуникацию, были построены
сообразно ее структурным принципам»*******.
* Troubetzkoy N. S. Principes de phonologie. Tr. fr. Paris, 1949. P. 42.
** Якобсон Р. Звук и значение. С. 75.
*** Там же. С. 50.
**** Там же. С. 65-66.
***** Якобсон Р. Лингвистика в ее отношении к другим наукам //
Якобсон Р. Избранные работы. М., 1985. С. 392.
****** Там же. С. 395.
******* Там же. С. 396.

242 К. Леви-Стросс
И это - огромная проблема, решить которую, быть может,
позволит когда-нибудь сотрудничество биологов и лингвистов.
Но не можем ли мы уже сегодня сформулировать и решить -
на другом краю общей шкалы языковых операций - проблему
того же типа, но гораздо более скромную? Речь идет об
отношениях между анализом языка и анализом мифов. На другой
стороне языка, повернутой уже не к организму, но к миру и
обществу, возникает тот же самый вопрос — об отношениях
между языком и некоей системой (она близка к языку, потому что
непременно его использует), которая строится из элементов,
хотя и иначе, чем это делает язык: соединяясь друге другом, эти
элементы образуют значения, а по одиночке ничего не значат.
В третьей лекции Якобсон, критикуя Соссюра, утверждает,
что фонемы отличаются от других языковых единиц — слов и
грамматических категорий - совокупностью признаков,
которые нельзя встретить вместе ни в какой другой единице языка.
Грамматические категории, как и фонемы, несомненно, имеют
признаки оппозитивных и относительных сущностей, однако, в
отличие от фонем, они никогда не являются отрицательными:
каждая грамматическая категория, взятая в отдельности,
несет определенную семантическую нагрузку, воспринимаемую
говорящим*. Однако возникает вопрос: не встречаются ли все
признаки фонемы также и в том, что мы назвали мифемами?
Речь идет об элементах мифического дискурса, об
оппозитивных, относительных и отрицательных сущностях или,
согласно формуле Якобсона, применявшейся к фонемам, о «знаках
дифференциальных в чистом виде, знаках пустых, лишенных
какого бы то ни было значения»**. При этом нужно всегда
отличать слово, которое обладает в языке одним или
несколькими значениями, от мифемы, которую — целиком или
частично — слово может обозначать. В обыденном языке солнце —
это дневная звезда, однако взятая в себе и для себя мифема
«солнце» не имеет никакого значения. В том или ином мифе
она может соответствовать самым разным идеальным
содержаниям. По сути, сталкиваясь с солнцем в мифе, никто не
может предсказать его индивидуальное значение, природу и
функции. Значение выявляется только посредством отношений
* Якобсон Р. Звук и значение. С. 64.
** Там же. С. 65.

<Введение к книге Р. Якобсона «Шесть лекций о звуке... 243
корреляции и оппозиции, в которые данная мифема вступает с
другими мифемами. Значение в собственном смысле слова не
принадлежит никакой отдельной мифеме и возникает лишь в
результате их комбинации.
Конечно, есть известный риск в попытках наметить
соотношения формального порядка между языковыми сущностями и
теми сущностями, на которые нацелен анализ мифов.
Мифические сущности, несомненно, имеют отношение к языку,
однако внутри языка они представляют особый порядок, в котором
действуют свои принципы. В любом случае было бы серьезной
ошибкой полагать, будто мифема принадлежит порядку слова и
фразы, что она относится к сущностям, значение (или значения)
которых можно было бы определить, пусть и абстрактно (ведь
даже значение слова варьируется в зависимости от контекста),
и расположить по порядку в словаре. Элементарные единицы
мифического дискурса состоят, конечно же, из слов и фраз,
однако эти слова и фразы используются так, как если бы они
относились к разряду фонем (впрочем, не будем преувеличивать
эту аналогию): это единицы, лишенные собственного значения,
но способствующие порождению значений внутри системы, где
они противопоставляются друг другу, и происходит это как раз
вследствие такого противопоставления.
Скажем так, мифические высказывания воспроизводят
структуру языка ценой сдвига: их базовые элементы
функционируют тем же образом, что и элементы языка, но их природа
изначально более сложная. Из-за этой сложности мифическая
речь отклоняется от обыденного использования языка, так что
лишь изредка, в непредсказуемых местах, можно точно
соотнести конечные результаты, порождаемые комбинацией единиц
различных уровней. В отличие от языкового высказывания,
которое упорядочивает, вопрошает, сообщает нечто, притом что
все члены одной культуры или субкультуры могут' понять его
даже в самом ограниченном контексте, миф никогда не
предлагает тем, кто его слушает, какое-либо определенное значение.
Миф предлагает лишь некую решетку, которую можно
определить через правила ее построения. С точки зрения носителей
культуры, породившей миф, эта решетка придает значение, но
не самому мифу, а скорее всему остальному: а именно тем
образам мира, общества и его истории, которые более или менее
ясно осознаются членами группы, и тем вопросам, которые все
эти разные вещи ставят перед ними. В целом эти разрозненные

244 К. Леви-Стросс
данные оказываются не способны объединиться и чаще всего
сталкиваются друге другом. Матрица умопостигаемое™,
предлагаемая мифом, позволяет объединить их в некое связное
целое. Иначе говоря, мы приписываем мифу туже роль, которую
Бодлер некогда приписывал музыке.
Не находим ли мы здесь — на другом краю шкалы -
феномен, аналогичный «звуковому символизму», которому Якобсон
уделяет большое место в своей шестой лекции? Даже если он
подчиняется нейропсихологическим «законам синестезии»*, и,
пожалуй, именно в силу этих законов, этот символизм не есть
непременно нечто для всех одинаковое. У поэзии есть
множество средств, чтобы преодолеть то расхождение между звуком
и значением, на которое сетовал Малларме, указывая на
французские слова «день» (jour) и «ночь» (nuit). Если уместно
опереться здесь на личное свидетельство, признаюсь, что я никогда
не видел здесь подобного расхождения как такового, для меня
оно относится скорее к разным способам рассмотрения этих
периодов. День для меня есть то, что длится, а ночь — то, что
случается (ср. выражение «наступила ночь»): одно обозначает
состояние, другое — событие. Я не вижу противоречия между
означаемыми и звуковыми особенностями их означающих, но
бессознательно приписываю означаемым разную природу: день
представлен в аспекте длительности, что соответствует
низкому звуковому тону (jour), ночь - в аспекте свершения, что
соответствует высокому звуковому тону (nuit), a вместе
получается своя маленькая мифология.
На двух полюсах языка мы видим пустоту, о которой говорит
Якобсон: она взывает к содержанию, способному ее заполнить.
Во всяком случае, от полюса к полюсу происходят
взаимопревращения отношений присутствия и отсутствия. На низшем
уровне языка дано отношение смежности, но отсутствует
отношение сходства. Напротив, на уровне, который можно было
бы назвать гиперстатическим (потому что на нем проявляются
свойства нового порядка) - там, где мифология вылепляет из
языка все, что ей нужно, присутствует как раз отношение
сходства, потому что мифы разных народов, в отличие от их слов,
сходны друг с другом, а вот отношение смежности отсутствует:
ведь, как мы уже видели, между мифом как формой значения
* Якобсон Р. Звук и значение. С. 89.

<Введение к книге Р. Якобсона «Шесть лекций о звуке... 245
и теми конкретными означаемыми, которые он использует, не
существует никакой необходимой связи.
Как бы то ни было, в обоих случаях эти дополнения не
задаются заранее и не навязываются извне. В самом низу - там,
где язык непосредственно соотносится с нейропсихологиче-
скими законами, актуализирующими свойства мозговых карт,
между которыми существуют отношения гомологии, - находит
свое выражение звуковой символизм. В самом верху - там,
где язык, преодоленный мифом, соединяется с внешней
реальностью, появляется уже не звуковой, а семантический
символизм. Разнесенные по разным полюсам общей гаммы языковых
функций, оба эти вида символизма - фонетический и
семантический - обнаруживают явную симметрию. Они отвечают на
ментальные потребности одного типа, обращенные либо к телу,
либо к обществу и к миру.
Эти возможные расширения теоретической мысли Якобсона
(быть может, он и не согласился бы с ними) в любом случае
свидетельствуют о широте той области исследований, которую
открыл Якобсон, и о плодотворности тех принципов,
которыми благодаря ему эта область может отныне
руководствоваться. Хотя эти лекции были прочитаны уже давно, они вовсе не
являются иллюстрацией ушедшего в прошлое момента науки.
Сегодня, как и вчера, они позволяют нам вновь пережить
великое приключение ума.
Перевод с фр. Наталии Автономовой

IL Дисциплинарные поля
и междисциплинарные пересечения
Вяч. Вс. Иванов
Звук и значение в концепции
Романа Якобсона*
Роман Якобсон создал теорию языка, которую
характеризовало преимущественное внимание к
соотношению звучания и значения. «Звук и значение» («Sound
and Meaning») - предположительное название его
главной книги, материалы к которой он собирал на
протяжении всей жизни, но так и не успел завершить.
Реконструкция ее замысла могла бы стать предметом
особого исследования. В качестве предварительного
шага по пути к этому можно попробовать обозреть
основные вехи, обозначившие путь Якобсона к решению
данной проблемы, занимавшей его всю жизнь.
Исходя из той периодизации творчества ученого,
которая была намечена в предшествующих публикациях**,
можно попытаться проследить становление его
взглядов на звук и значение в их соотнесении друг с другом;
при этом кажется нужным привлечь, кроме
собственно лингвистических работ, и те семиотические труды
* Публикуется по изданию: Роман Якобсон. Тексты,
документы, исследования. М.: РГГУ, 1999. С. 219-253.
** Иванов Вяч. Вс. Лингвистический путь Романа
Якобсона // Якобсон R О. Избранные работы. М., 1985. С. 5-29;
Иванов Вяч. Вс. Поэтика Романа Якобсона // Якобсон Р. О. Работы
по поэтике. М., 1987. С. 5-22; Иванов Вяч. Вс. Предисловие //
Материалы Международного конгресса « 100 лет Роману
Якобсону». Москва, декабрь 1996. М., 1996. С. 9- 14; Иванов Вяч. Вс.
Инварианты и вариации в подходе Якобсона к звуку и значению //
Там же. С. 49-51.

Звук и значение в концепции Романа Якобсона 247
Якобсона, в которых связь между двумя соответствующими
сторонами знака выступает особенно рельефно.
По автобиографическим высказываниям самого Якобсона
(в послесловиях к фольклористическим и стиховедческим
томам «Избранных сочинений» и в напечатанных при его жизни
беседах с его женой К. Поморской) известно, что звуковая и
смысловая структура речений, которые он узнавал ребенком на
московских улицах и дворах времени своего детства, с малых
лет стала предметом его напряженного внимания. Уже
приходилось разбирать сохраненный в памяти Якобсона-мальчика
интерес к звуковой организации выражения «куда Макар телят
не гонял» с повторением четырех ударных гласных /а/, что
напоминает и использование того же оборота (в лирическом
контексте, отсылающем к детству) в стихотворении «Все снег...» из
книги Б. Пастернака «Второе рождение»*. В своей позднейшей
записи тех восприятий, изначально относящихся к этому
речению, Якобсон обращал внимание на загадочность
появляющегося в нем фольклорного персонажа Макара, в звучании имени
которого повторен все тот же основной гласный /а/, вокруг
которого строится весь оборот. По существу здесь впервые
возникает проблема звуковой структуры, ориентированной на те
же единицы, которые характеризуют и ключевое собственное
имя. В фольклористических и мифологических исследованиях
ученого позднее найдет развитие эта тема**, которую много
спустя он обнаружит и в работах Соссюра по анаграммам,
столько для Якобсона значивших. Из недавно напечатанных заметок
Соссюра, относящихся к той части его архива, значимость
которой впервые отметил Якобсон в статье о соссюровских
ненапечатанных размышлениях о фонеме***, становится
очевидным, в какой мере роль собственного имени была централь-
* Иванов Вяч. Вс. Поэтика Романа Якобсона / Якобсон R О. Работы
по поэтике. С. 5-22.
** Ср.: Иванов Вяч. Вс, Топоров В. Н. Вклад Р. О. Якобсона в
славянские и индоевропейские фольклорные и мифологические исследования //
Roman Jakobson: Echoes of his scholarship / Ed. by D. Armstrong, С. Н. van
Schooneveld. Lisse, 1977.
*** Jakobson R. Saussure's Unpublished Reflections on Phonemes //
Cahiers Ferdinand de Saussure. 1971. Vol. 26. P. 5-14; Selected Writings. Vol. I.
The Hague; Paris. R 743-750; Rarret H. Reflexions saussuriennes sur le temps
et le Moi // Cahiers Ferdinand de Saussure. № 49. 1995-1996. P. 85-86.

248 Вяч. Вс. Иванов
ной для всей проблематики анаграмм. Имя бога, по Соссюру,
создает его образ и эпитет, его характеризующий. Звучание
имени оказывается первичным. В этом смысле Якобсон в
своем дебюте неотличим от Соссюра, которого мы только
начинаем узнавать по неизданным фрагментам.
Интересы Якобсона определились очень рано. Он начал с
увлечения искусством в разных его проявлениях. Прежде
всего, народным словесным. Шестилетним мальчиком он уже
собирает пословицы и в преклонном возрасте увидит в этих
занятиях истоки своих будущих разысканий. Его занимает и
звуковая структура народных речений, и их смысл, а порой и
кажущаяся бессмыслица. В заумных русских заговорах,
приведенных Блоком в его студенческом сочинении, он увидит
подобие новейшей футуристической поэзии. Этим открытием он
поделится с Велимиром Хлебниковым, с которым знакомится
как его почитатель и последователь. Он дарит Хлебникову эти
колдовские слова, которые тот включит в свою «Ночь в
Галиции», где их по старому сахаровскому сборнику первой
половины прошлого века читают русалки:
...Каанди, инди, якутяшма, биташ...
Когда подобные элементы глоссолалии (говорения с богом
или духом) Якобсон-лингвист начнет анализировать (впервые в
ранней работе о Хлебникове, а затем в ряде последующих
трудов), то окажется, что в разных языках у них есть общие черты,
обнаруживаемые и в раннем детском словесном творчестве.
В частности, как всего подробнее показано в книге, написанной
Якобсоном в соавторстве с Линдой Во в последние годы жизни,
в глоссолалии обычно часто встречается сочетание носового
согласного с последующим неносовым того же места
образования: каанди, инди. Очевидно, здесь сказываются свойства,
коренящиеся в детских языковых восприятиях. Пастернак в
«Охранной грамоте» признавался в магическом воздействии
на него таких слов, как индиго. А это по звуковому строению
почти инди в приведенной строчке из заумного заговора.
Вскоре Якобсон начинает сам писать и печатает под
псевдонимом Алягров заумные стихи, где можно найти и такие
сочетания носовой и неносовой фонем*. Эти сочетания, хотя иногда
* См.: Иванов Вяч. Вс. Предисловие // Материалы Международного
конгресса « 100 лет Роману Якобсону». С. 9-14.

Звук и значение в концепции Романа Якобсона 249
и в очень ограниченном числе, встречаются и в заумных стихах
поэтов следующих поколений; ср., например, заглавие и
первые строки «Земба» Поплавского, где находим земба, ромба\
в более пространном варианте текста в одной из следующих
строк есть и тромба*.
Заумь в сочинениях Алягрова-поэта и в теоретических
высказываниях и исследованиях Якобсона — начинающего
ученого была таким экспериментом, который позволял проникнуть
по ту сторону звучания и значения, в ту, до сих пор до конца еще
не изведанную, сферу, где нет их привычного условного
соотнесения. Поэтому словесное искусство помогало науке о
слове. Обе эти части культуры приблизились к постановке сходных
задач. Якобсон помог осознать их сходство.
Знакомство с западной поэзией авангарда еще в школьные
годы у Якобсона начинается с французских текстов Малларме,
которого он позднее процитирует (que tels sons signifient ceci -
пусть эти звуки означают именно это) в эпиграфе к едва ли не
самой существенной (четвертой) главе своей последней книги
(в соавторстве с Линдой Во), говоря о символической функции
звуков. Малларме для юного Якобсона, как раньше для Аннен-
ского и позднее (примерно в то же время, что и для Якобсона)
для Джойса, был трамплином к самым смелым авангардным
опытам и к их теоретическому обоснованию.
Связь звучания и значения явилась основной проблемой и
для фонологии — той новой науки о смыслоразличительнои
функции звуковых единиц - фонем, одним из создателей
которой в ее современном виде был Якобсон. Эти интересы еще
в молодости объединяли его с Хлебниковым, который в
многочисленных (частью еще до сих пор остающихся в рукописи)
научных статьях и записях (по форме близких к фрагментам
Новалиса, которого он высоко ценил) дал очерк своего нового
подхода к языку (обычному, поэтическому, обрядовому,
мифологическому) с точки зрения связи в нем звучания и значения.
Якобсон посвятил поэзии Хлебникова первую свою книгу и ряд
статей. В строках Хлебникова «Это шествуют Творяне, /
Заменивши Дэ на Тэ» в поэме «Ладомир» Якобсон, как он пи-
* Поплавский Борис. Покушение с негодными средствами. Неизвестные
стихотворения. Письма к И. М. Зданевичу. М.; Дюссельдорф, 1977. С. 32,
123-124.

250 Вяч. Вс. Иванов
шет в одной из позднейших работ (в докладе о русской системе
падежей на IV Международном съезде славистов), видел
поэтическую формулировку той знаковой смыслоразличительной
функции звуковых единиц, которая на протяжении ряда
десятилетий оставалась главной темой его научных работ.
Фонология исследует функцию звуковых единиц, в
частности, в таких парах слов, которые различаются только одной
фонемой, например звонким д в отличие от глухого m в
обычном русском языке (дож—том) и в языке поэтическом (хлеб-
никовское дворяне—творяне). Связь звучания (означающего)
со значением (означаемым) открылась Якобсону через поэзию,
поэтому уже в 1960-е годы так его поразило и окрылило
открытие в архиве де Соссюра записей об анаграммах как
способе строить поэтический текст путем повтора звуков ключевого
слова или имени.
Смысл текста становился в центре внимания прежде всего
в переводах Романа Якобсона, которые были необычайно
изобретательными. За попыткой, сделанной еще школьником,
передать по-русски одно из совсем загадочных стихотворений
Малларме («Кружева истлевают») последовали
выполненные молодым Якобсоном виртуозные переводы стихов
Маяковского на французский (часть «Облака в штанах») и
старославянский (один из последних был удачно проанализирован
М. И. Шапиром).
Подобно тому, как самые ранние дружбы были с такими
художниками авангарда, как Малевич, первые статьи и брошюра
(о Хлебникове) были связаны с опытом русского футуризма.
В небольшой книжке о Хлебникове особенности его
поэтического языка поставлены в связь с тенденциями
общеязыковыми. Так, хлебниковские новообразования вроде Богу—могу
разъясняются на фоне подобных парных сочетаний с
начальной губной носовой фонемой м- во втором слове в русском и во
многих других языках (фигли-мигли и т. д.). Парными словами
этого типа в разных языках мира Якобсон продолжает
заниматься вплоть до своих последних обобщающих работ.
Особенности индивидуального поэтического языка Хлебникова
объясняются, по Якобсону, чертами звукового символизма, которые
обнаруживаются в самых различных языках.
Соединение лингвистического подхода (продолжающего
традицию Московской школы Ф. Ф. Фортунатова и таких его
учеников, как Д. Ушаков, в сочетании с предструктуралист-

Звук и значение в концепции Романа Якобсона 251
скими новшествами) с занятиями поэтикой составило
особенность занятий Московского лингвистического кружка, недаром
в число его членов входили и поэты — Маяковский,
Пастернак, Мандельштам*. До отъезда за границу Якобсон
оставался председателем этого кружка, где принимал самое активное
участие в обсуждении проблем лингвистики, поэтики,
стиховедения, предлагая новые решения в духе структурного подхода
к языку как системе и формального описания литературных
текстов. Если в Москве в Лингвистическом кружке Якобсон
с товарищами занимался и поэтикой, то вместе с
петроградскими друзьями (не только литературоведами - Шкловским,
Тыняновым, Эйхенбаумом, но и лингвистами - Поливановым,
Якубинским) он преобразует с учетом лингвистической точки
зрения поэтику, составляющую главный предмет исследований
основанного ими ОПОЯЗа - Общества по изучению
поэтического языка. Образование этого общества, в издании которого
выходят две первые книги Якобсона (о поэзии Хлебникова и о
чешском стихе в сопоставлении с русским), знаменует начало
русского формализма - наиболее радикальной попытки
описать собственно литературные особенности словесности,
используемые в ней приемы, в частности относящиеся к звуковой
структуре текста, в отвлечении от других ее сторон.
Особенно интересную проблему представляют
взаимоотношения якобсоновской теории языка (в том числе и
поэтического) как системы знаков, где значения передаются
последовательностями смыслоразличительных звуковых единиц, и
семиотики Гуссерля. В своем очерке истории семиотики,
написанном на склоне лет**, Якобсон бегло касается сочинения
молодого Гуссерля о семиотике, которое было опубликовано
впервые лишь в 1970 году***. Там же (как и в других поздних
своих работах) Якобсон подчеркивает влияние, которое
Гуссерль последующими работами оказал на формирование
европейского структурализма. Эту проблему изучал швейцарский
* См.: Toman J. (ed.) Letters and Other Materials from the Moscow and
Prague Linguistic Circles, 1912-1945. Ann Arbor, 1994.
** Jakobson R. Coup d'oeil sur le développement de la sémiotique //
Studies in Semiotics. № 3. 1975. Bloomington.
*** Husserl E. Zur Logik der Zeichen (Semiotik) // Gesammelte Werke.
Bd. XII. Den Haag, 1970.

252 Вяч. Вс. Иванов
историк философии Э. Холенштейн применительно к трудам
самого Якобсона. Согласно ему, структурализм и
семиотические взгляды Якобсона в большой степени и были
результатом переработки феноменологии Гуссерля. В ранних работах
Якобсона, в частности в брошюре о Хлебникове, ссылки на
немецкую терминологию Гуссерля (в том числе и на его
понятие «предметной отнесенности» - соотношения знака с
обозначаемым им объектом — референтом или денотатом) даются
в связи с проблемами семантики. Якобсон к тому времени
познакомился с «Логическими исследованиями» Гуссерля в
немецком оригинале.
Гуссерль в эти годы среди московской студенческой
молодежи был очень популярен благодаря лекциям и публикациям
Шпета и русским переводам самого Гуссерля. Лев Шестов, в
эмиграции познакомившийся с Гуссерлем, писал о нем как о
последнем великом европейском философе. Уже после отъезда
Якобсона в Московском лингвистическом кружке и у
филологов, с ним связанных, как Кенигсберг*, обсуждение ключевых
проблем стиховедения и фонологии велось с позиций
феноменологии; данные об этом есть и в переписке тех лет**. Но
некоторые из участников обсуждений, принимая
феноменологическую точку зрения, не разделяли тем не менее фонологических
идей Якобсона. Иначе говоря, проблема влияния Гуссерля на
московских ученых в эти годы только к Якобсону не сводится,
но была характерна для всей филологической и философской
атмосферы того периода. Выдвижение «литературности» в
чистом виде как предмета литературоведения у Якобсона могло
быть следствием феноменологической установки. Но
достаточно сходная с этим замена «психофонетики» (в том ее виде,
который представлен у Поливанова и других учеников Бодуэна де
Куртенэ) фонологией как наукой о чисто языковых отношениях
у Яковлева, за которым последовали, с одной стороны, Трубец-
* Кенигсберг M. M. Из стихологических этюдов. 1. Анализ понятия
«стих» / Подгот. текста и публ. С. Ю. Мазура и М. И. Шапира. Вступит,
статья и примеч. М. И. Шапира // Philologica. 1994. Т. 1.1/2. С. 149-185;
Шапир М. И. М. М. Кенигсберг и его феноменология стиха // Russian
Linguistics. 1994. Vol.18. № 1.Р73-113.
** См.: Toman J. (ed.). Letters and Other Materials from the Moscow and
Prague Linguistic Circles, 1912-1945. Ann Arbor, 1994.

Звук и значение в концепции Романа Якобсона 253
кой и Якобсон, с другой, члены Московской фонологической
школы, исходила из собственно лингвистической точки зрения,
близкой к соссюровской. Эта последняя позволяла подойти к
семиотической системе прежде всего как к соотношениям
знаков, что и было позднее наиболее последовательно сделано
Ельмслевом.
В Московском лингвистическом кружке зарождается
европейский структурализм - течение, наиболее отчетливо
сказавшееся в созданной Якобсоном и его друзьями фонологии,
но постепенно завоевавшее себе место в других областях
языкознания и в смежных с ним науках. С этого раннего времени
и до конца своей долгой жизни Якобсон настаивает на
неразрывности связи лингвистики и поэтики. Одна из первых
теоретических проблем, его занимавших, состояла в возможности
установления того, как фонологическая структура языка
предопределяет характер стиха, используемого в данной традиции.
Уже из его второй книги, этому посвященной, — о чешском
стихе в сопоставлении с русским — следовал ответ, который
(отчасти вопреки формулировкам самого Якобсона) не
предполагал слишком прямой зависимости. К тому времени русский
стих, кроме всех возможных преобразований
силлабо-тонического стиха, введенного Тредьяковским (ему посвящено первое
филологическое исследование Якобсона в студенческие годы,
опубликованное много лет спустя в его избранных трудах) и
Ломоносовым, и народного стиха, для описания и исторического
изучения происхождения которого позднее много сделал
Якобсон, уже располагал и новым ударным стихом Маяковского,
анализ которого был одним из главных достоинств книги.
Якобсону удалось выявить основные структурные черты акцентного
стиха молодого Маяковского. По существу дальнейшее
развитие стиховедения определилось взаимодействием двух разных
подходов: ориентированного на лингвистические возможности,
реализуемые в стихе, и принимающего во внимание культурно-
исторический контекст, предопределяющий сосуществование
разных стихотворных форм внутри одной литературы. Первый
подход и был выражен в исследовании Якобсона о чешском
стихе. Сформулированная в нем идея о характере метрики стиха,
связанной с фонологической ролью долгот гласных, привела к
плодотворным стиховедческим и фонологическим дискуссиям,
в ходе которых точка зрения Якобсона была уточнена.
Пражский лингвистический кружок, в середине 1920-х годов
основанный Якобсоном вместе с Матезиусом, послужил пря-

254 Вяч. Вс. Иванов
мым продолжением Московского. Особенно плодотворным
оказалось участие в нем приезжавшего в Прагу из Вены князя
Н. С. Трубецкого, создавшего вместе с Якобсоном целые
новые области науки о языке (фонологию в ее непсихологизиро-
ванном варианте, морфонологию, учение о языковых союзах).
Письма Трубецкого Якобсону показывают, что современная
структурная лингвистика возникла в большой степени
благодаря непрерывному научному взаимодействию двух этих ученых.
Кроме собственно языковедческих исследований, Пражский
кружок был интенсивно вовлечен в структурный анализ
близких к языку семиотических объектов, фольклорных и
этнографических. Совместная статья Богатырева и Якобсона о
методах изучения фольклора, впервые напечатанная в 1929 году, во
многом опиралась на различия межличностной коллективной
системой языка и индивидуальным актом речи, по отношению к
языку проведенным в посмертно изданном «Курсе общей
лингвистики» Фердинанда де Соссюра.
Соотношение между Якобсоном и Соссюром чрезвычайно
важно для понимания вклада обоих в структуральную
лингвистику и семиотику. Как все европейские структуралисты
первого поколения, Якобсон испытал воздействие основных
идей Соссюра, в частности основных соссюровских антиномий.
Якобсоновские принципы диахронической фонологии, во
многом сложившиеся под воздействием несколько более ранних
работ Е. Д. Поливанова*, исходили из четкого разделения
диахронии и синхронии. Вместе со всем Пражским кружком
Якобсон (как и Поливанов, переписывавшийся с ним из своей
вынужденной среднеазиатской научной ссылки и благодаря
Якобсону получивший возможность участвовать в изданиях
Пражского кружка) шел к постепенному снятию этого различия. Как
показал Якобсон в изданной в трудах Пражского кружка книге
о развитии фонологической системы русского языка,
системный подход оказывался не менее важным в диахронии, чем в
синхронии. В последней тщательное описание выявляет за-
* Поливанов Е. Д. Статьи по общему языкознанию. М., 1968. Ср.:
Иванов Вяч. Вс. Лингвистические взгляды Е. Д. Поливанова // Вопросы
языкознания. 1957. № 3. С. 55-76; Альтман И. В., Белокриницкая С. С, Ше-
ворошкин В. В. О разработке некоторых вопросов фонетики и фонологии в
трудах Е. Д. Поливанова // Актуальные вопросы современного языкознания
и наследие Е. Д. Поливанова: Материалы конференции. Самарканд, 1964.

Звук и значение в концепции Романа Якобсона 255
родыши будущих изменений. К каждому из основных тезисов
Соссюра у Якобсона накапливаются возражения. Полемика с
Соссюром составляет существенную часть теоретических
работ зрелого Якобсона. Он занят не столько произвольностью
знака, на которой настаивал Соссюр, сколько функцией
означающей стороны, в поэзии более непосредственно
соотносимой с темой. Поэтому записи Соссюра по анаграммам находят у
Якобсона с момента их первого обнародования в 1964 году
живейший отклик. Якобсон печатает детальный разбор
переписки по этому поводу между Мейе и Соссюром, сопровождая его
сочувственным анализом теории Соссюра и трудностей, перед
ним возникших. С этого времени у самого Якобсона в его
трудах по грамматике поэзии анализу анаграмматических связей
означающего и означаемого отводится все больше места, как, в
частности, в его замечательных исследованиях стихов Гельдер-
лина, обращенных к Диотиме*. Якобсон с большим вниманием
относится и к извлеченным из архива Соссюра фрагментам его
семиотических идей, касающихся мифологии,
мифологического повествования и других систем знаков. Если для раннего
Якобсона Соссюр - проводник по теоретической
лингвистике, включая и теорию знака, то поздний Якобсон
ориентирован больше всего на то, как Соссюр изучал анаграмматическое
отражение ключевого слова или имени в тексте; сам Якобсон
увлекся этой проблемой на заре своих занятий.
Время интенсивного расцвета фонологии Пражской школы
начиная с рубежа 1920-х и 1930-х годов для Якобсона
характеризовалось одновременно участием в таких ее общих
проектах, как стандартизованная фонологическая терминология, и
его занятиями теми сторонами этой науки, которые тогда были
менее разработаны. Якобсон пишет работу о фонологии
ударения, где обосновывает различие между монотоническими и
политоническими языками. Под влиянием Трубецкого,
который был одним из главных идеологов евразийского движения,
возникает исследование Якобсона о евразийском
фонологическом языковом союзе как группе языков,
характеризующихся одновременно противопоставлением согласных фонем по
мягкости-твердости и монотонней**. В последнее утверждение
* Якобсон Р. О. Работы по поэтике. М., 1987.
** Якобсон Р. О. К характеристике евразийского языкового союза. Paris,
1931; Jakobson R. Selected Writings. Vol. I. The Hague; Paris, 1971. P. 144-201.

256 Вяч. Вс. Иванов
исследованиями последних десятилетий внесены коррективы,
так как выяснилось наличие политонии (нескольких
музыкальных тонов, фонологически противопоставленных друг другу и
способных различать слова) в таких языках,
предположительно отнесенных Якобсоном к евразийскому союзу, как кетский
и родственный ему югекий, еще существовавший несколько
десятилетий назад*. Иначе говоря, фонологическое
различение мягких и твердых согласных распространено в языках
Евразии шире, чем политония; зоны распространения двух этих
признаков полностью не совпадают. Но сам по себе вывод о
географической значимости распространения фонологических
признаков в соседних языках разных языковых семей остается
важным достижением (несколько раньше Якобсона к тому же
выводу пришел Сепир). В этой и многих других фонологических
работах Якобсона на первый план выдвигается изучение
типологии фонем и их систем в разных языках мира. Становится все
более очевидным, что предметом лингвистики является язык
вообще, те его универсальные свойства, для обнаружения
которых нужно сопоставление самых различных языков.
Особенно напряженно Якобсон работает над проблемами
диахронической фонологии и над теорией развития языка в
целом. В те годы Поливанов формулирует основные принципы
языковой эволюции на уровне «звукопредставлений»-фонем
в духе психофонетики Бодуэна де Куртенэ**. Вне
психологической терминологии аналогичные идеи были позднее
систематически изложены Якобсоном, которого занимает в особенности
проблема телеологии применительно к развитию
фонологической системы. На этом материале он пробует дать свою
интерпретацию концепции номогенеза Л. С. Берга***. В теории
Берга Якобсону особенно близка была идея предопределенности
эволюции заранее существующими предрасположениями****.
* Werner H. Zur Typologie der Jenissej-Sprachen (Veröffentlichungen der
Societat. Ural.-Alt. Bd. 45). Wiesbaden, 1995; Вернер Г. К. Енисейское
языкознание // Вопросы языкознания. 1985. № 3. С. 33-42.
** Поливанов Е. Д. Статьи по общему языкознанию. М., 1968.
*** Берг Л. С. Номогенез, или эволюция на основе закономерностей.
Пг., 1922.
* * * * Ср. к истории проблемы: Caussat P. Du libre et du lié dans les références
doctrinales et nominales de Jakobson et Troubetskoy // Jakobson entre l'Est et
l'Ouest, 1915-1939. Lausanne, 1997. P. 21-32 (Cahiers de I'ILSL, 9 ).

Звук и значение в концепции Романа Якобсона 257
В серии своих работ позднего времени Якобсон настаивал на
том, что для Пражского кружка был характерен
телеологический подход. Эволюция языка была, по Якобсону,
ориентирована на определенную цель. Эта телеологическая модель
Якобсоном была выработана на материале фонологической
эволюции. Он пробует распространить ее и на другие области.
Вместе с Тыняновым, которому в конце 1920-х годов удается
ненадолго приехать в Прагу, он излагает основы нового
подхода к развитию языка и литературы в тезисах, напечатанных
в Москве в журнале Маяковского «Новый ЛЕФ». В этих
тезисах отчетливо формулировалась необходимость связи
литературоведческого анализа с историческим и социологическим:
согласно этим тезисам, «вопрос о конкретном выборе пути или
по крайней мере доминанты может быть решен только путем
анализа соотнесенности литературного ряда с прочими
историческими рядами. Эта соотнесенность (система систем) имеет
свои подлежащие исследованию структурные законы»*. Этими
тезисами можно датировать начало структурального подхода к
литературе и языку, учитывающего содержательный и
исторический факторы и постепенно приходящего на смену
формалистической сосредоточенности только на литературных приемах.
Применительно к эволюции языка весьма сходные идеи были
высказаны в последующей работе Е. Куриловича о характере
процессов, называемых аналогическими. В заключении статьи
Курилович говорит о том, что языковые соотношения,
определяющие возможные пути изменений, тем не менее не дают
предсказания выбора. Он делается благодаря соотнесению
языковых явлений с другими рядами.
Еще в конце Пражского периода Якобсон пробует перенести
некоторые из методов, опробованных в фонологии, на
морфологические исследования. Сама возможность такого переноса
связана с проблемой изоморфизма разных планов языка, до сих
пор остающейся дискуссионной.
Начиная с Пражского периода Якобсон вырабатывает те
методы детального разбора поэтического текста по разным
уровням, которые были позднее им продолжены в цикле
исследований о поэзии грамматики и грамматике поэзии и развиты в ана-
* Тынянов Ю. Н., Якобсон Р. О. Проблемы изучения литературы и
языка // Новый ЛЕФ. 1928.К9 12. С. 36-37.

258 Вяч. Вс. Иванов
лизах поэтического текста у Лотмана и других представителей
Тартуско-московской семиотической школы.
К этому времени интересы Якобсона от анализа звуковых
структур поэзии смещаются к содержательным смысловым
структурам. Одна из наиболее известных структуральных
литературоведческих работ Якобсона конца его Пражского
периода, оказавшая влияние на мировое пушкиноведение,
посвящена роли статуи в поэтической мифологии Пушкина.
Сравнивая разные стихи Пушкина, относящиеся к этой теме,
Якобсон, в частности, обнаруживает общие черты в оживлении
скульптурного изображения, сделанного из разного материала,
в «Каменном госте», «Золотом петушке», «Медном
всаднике». Здесь опять можно видеть параллелизм филологии и
современной ей (или слегка ее опережавшей) поэзии: оживший
памятник Пушкину есть в стихах о нем Пастернака («Поверх
барьеров») и Маяковского. Проза Пастернака, посвященная
Маяковскому, дает повод для изложения той концепции
метонимии как одного из двух главных семиотических приемов,
которая была Якобсоном намечена в еще более ранней статье
о реализме, а потом излагается им в связи с выделением двух
осей (метонимической и метафорической, синтагматической и
парадигматической) в каждой семиотической системе.
Вынужденный сперва перейти на нелегальное положение,
а потом в 1939 году бежать из оккупированной нацистами
Чехословакии, Якобсон проводит следующий период
последовательно в Дании, Норвегии и Швеции. Структурный анализ
языка Якобсона в то время подводит к формулировке основных
звуковых законов, сказывающихся в его эволюции (истории),
развитии (детском языке) и распаде (афазии). В Стокгольме
выходит его книга об универсальных звуковых законах.
Совместные занятия со специалистами по финно-угорским языкам и
фольклору - немецким лингвистом-антифашистом Штейни-
цем и венгерским ученым Лотцем - расширяют языковую базу
типологических исследований языка и стиха у Якобсона. А свои
занятия одним из палеосибирских («палеоазиатских»)
языков - нивхским (гиляцким) - низовий Амура и острова
Сахалин он продолжает и во время плавания на корабле из
Швеции в Нью-Йорк, как об этом рассказывает в мемуарах жена
немецкого философа семиотической ориентации - эмигранта
Э. Кассирера, плывшая вместе с мужем на том же корабле.
Написанная десятилетием позже работа Якобсона о нивхском

Звук и значение в концепции Романа Якобсона 259
языке представляет собой образец типологического подхода к
морфонологии. Обнаруживаемые в нивхском грамматические
чередования смычных согласных со спирантами Якобсон
сопоставил с аналогичными явлениями в африканских языках.
К числу важных морфонологических открытий принадлежит
наблюдение Якобсона о субморфах, выделяемых внутри
русских морфов падежей и обладающих некоторым абстрактным
значением. Эта идея позднее была развита А. А. Зализняком на
русском грамматическом материале и совсем недавно
использована для описания ряда других языков, в частности
африканских.
Во время пребывания в Копенгагене в дискуссиях
осмысляются и отличия от пражского структурализма зарождающейся
глоссематики Ельмслева, нацеленной на форму в гораздо
большей степени, чем на субстанцию, и поэтому легче
улавливающей общее в разных системах знаков. В развитие идей Соссюра
о лингвистике как разделе семиотики язык начинает мыслиться
в более широком семиотическом контексте. Еще у Пражского
кружка намечались контакты с Венским. Глоссематика
обнаруживает сходство структурного языкознания и математической
логики.
Еще более широкие сравнения языка с другими
семиотическими системами обсуждаются после переезда Якобсона во
время войны в Нью-Йорк, где среди его слушателей был
молодой Леви-Стросс, тогда от него узнавший о русском
формализме и предструктурализме. Для Леви-Стросса, как и для других
молодых участников Нью-Йоркской вольной школы высших
исследований, лекции Якобсона о фонологии были одним из
главных событий тех лет.
В совместных обсуждениях возможностей проверки
реконструкций сравнительно-исторического языкознания
посредством их соотнесения с выводами фонологической типологии,
которые в Нью-Йоркской вольной школе высших
исследований и в Нью-Йоркском лингвистическом кружке, во время
войны пришедшего на смену Пражскому, Якобсон проводил
вместе с бежавшим, как и он, из Европы Дж. Бонфанте,
родилась идея доклада, прочитанного Якобсоном на пленарном
заседании Международного конгресса лингвистов в Осло в
августе 1957 года*. Некоторые из высказанных в этом докладе идей
* Jakobson R. Selected Writings. Vol.1. The Hague; Paris, 1971. P. 523-532.

260 Вяч. Вс. Иванов
быстро вошли в обиход сравнительного языкознания* и
повлияли на те реконструкции, которые принимаются в
индоевропеистике. Сложней оказалась судьба далеко идущей критики
традиционных реконструкций. Якобсон показал, что принимаемая
обычно схема трех серий индоевропейских смычных согласных
расходится с фонологической типологией. Исходя из
предположения, что индоевропейский праязык не должен был по своей
структуре отличаться от других языков мира, следовало бы
внести соответствующие достаточно серьезные изменения в
принимаемые по традиции реконструкции. Первый шаг в этом
направлении был сделан еще Трубецким в знаменитых «Мыслях
об индоевропейской проблеме», где было высказано
предположение о типологическом сходстве семитской, картвельской
и общеиндоевропейской систем смычных. Соответствующее
сопоставление было развито в одной из ранних статей Мартине
и продолжено Одрикуром.
Новая концепция, по которой предлагалось
переинтерпретировать согласные, традиционно реконструируемые как
звонкие, в качестве глоттализованных(«смычногортанных»), была
детально обоснована и в глоттальной теории Т. В. Гамкрелидзе и
автора настоящей статьи в книге, которой было предпослано
сочувственное предисловие Р. О. Якобсона**. Бурная дискуссия,
развернувшаяся в последующие годы***, не привела к
принятию новой интерпретации. Против нее было сделано несколько
существенных возражений. Из наиболее серьезных
(высказанных В. В. Шеворошкиным и другими учеными, принимающими
ностратическую теорию, сразу же после первого публичного
изложения глоттальной теории на конференции по
сравнительно-историческому индоевропейскому языкознанию в
Институте славяноведения и балканистики в 1972 году) можно назвать
расхождение новой интерпретации с теми реконструкциями,
которые для ностратических смычных предложил В. М. Ил-
лич-Свитыч. Последние, однако, сами претерпевают важные
* См. Иванов Вяч. Вс. Типология и сравнительное языкознание //
Вопросы языкознания. 1985. № 4. С. 34-42.
** Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и
индоевропейцы. Тбилиси, 1984.
*** Gamkrelidze T. V, Ivanov V V. Indo-European and Indo-Europeans.
Vol. 1-2. Berlin; New York. 1995.

Звук и значение в концепции Романа Якобсона 261
изменения (в свете пересмотра общеалтайской реконструкции
согласных, осуществляемого С. А. Старостиным), которые,
впрочем, пока не согласуются с глоттальной теорией. Одно из
возможных объяснений может быть хронологическим.
Глоттальная теория предполагает реконструкцию состояния,
предшествовавшего распаду индоевропейского праязыка в V-
IV тыс. до н. э. Ностратическая же реконструкция имеет в виду
период, отстоящий от этого не менее чем на 5 тысячелетий (или
даже значительно больше). Естественно, что система
согласных могла за это время претерпеть ряд изменений. Другое
возражение, выдвигаемое против глоттальной теории, сводится к
тому, что глоттальные фонемы непосредственно не отражены
ни в одном диалекте за исключением древнеармянского, где
они могут быть объяснены как ареальное явление кавказского
языкового союза. Ситуация в анатолийском (северном - па-
лайско-хеттско-лидийском и южном — лувийско-ликийском,
возможно, представляющем другой индоевропейский диалект,
сблизившийся с северным внутри позднее возникшего
языкового союза) не вполне ясна. Все поздние анатолийские языки,
записанные разными вариантами алфавитного письма
финикийского (западносемитского) и/или архаического греческого
типа (лидийский и южноанатолийские, большинство которых,
кроме ликийского, дешифровано и стало объектом серьезного
сравнения лишь в последние годы, как писидийский, сидетский,
карийский), испытали далеко идущие преобразования,
полностью изменившие древние соотношения согласных. Более
ранние языки, такие как иероглифический лувийский, обладающий
оригинальной силлабической системой иероглифики, и
пользующиеся клинописью сирийско-хурритского пошиба хеттский,
палайский и клинописный лувийский, по-видимому, различали
только две серии смычных, что свидетельствует о раннем
изменении системы. Для фальсификации (в смысле Поппера)
глоттальной теории нужно описать историю каждого из
диалектов с точки зрения этой теории и других, по отношению к ней
альтернативных. В этой связи может оказаться существенной
обнаруживаемая в тохарских и некоторых других языках
тенденция к исчезновению звонких (или глоттализованных) фонем
в определенных позициях.
Типологическая проверка выводов индоевропейского
языкознания была лишь одной из нескольких областей
сравнительной филологии, где Якобсону удалось достичь плодотвор-

262 Вяч. Вс. Иванов
ного соединения традиционных исторических реконструкций
и новых выводов фонологического сопоставления. Для
современного этапа развития славянской исторической
акцентологии очень важными оказались выдвинутые Якобсоном
гипотезы относительно тех славянских акцентуационных типов, для
которых он нашел соответствие в одном из видов японской
музыкальной акцентуации, описанной Поливановым. Эта идея
Якобсона была подхвачена и развита в целой серии
последующих работ В. А. Дыбо. На этом примере можно видеть, как
типологические исследования, начатые еще в связи с
изучением географического распределения типов ударения в Евразии
и подытоженные в статье о политоническом и монотоническом
ударении, оказываются полезными и в исторических
исследованиях.
Другой аналогичный пример представляют работы
Якобсона, посвященные реконструкции праславянского слога и
связанных с ним черт синтагматической фонологии. Еще в книге
о фонологическом развитии русского языка в сопоставлении
с другими славянскими Якобсон наметил тот тип славянского
подобия слогового сингармонизма, который помог ему в
наблюдениях над типологией оппозиции по палатальности-не -
палатальности в других языках Евразии. Из тех языков,
фонологическая система которых оказывается особенно хорошей
иллюстрацией правомочности такого подхода, можно обратить
внимание на тохарские. Не исключено, что тохарская система
письма, включившая, кроме традиционных индийских слоговых
знаков брахми, еще и особые обозначения всех
палатализованных слогов, послужила моделью для древнетюркского
рунического письма, где на систему, заимствованную (как
предположил еще Готьо в своей согдийской грамматике, а недавно
обосновал В. А. Лившиц) из согдийского, наложена новая
оппозиция палатальных и непалатальных звуковых единиц.
Фонологическая типология здесь может помочь и при изучении
типологии систем письма в Евразии.
К числу новых областей науки, шагнувших в 1940-
1950-е годы вперед благодаря Якобсону, принадлежит
сравнительно-историческое исследование славянского и
индоевропейского стиха. Отправляясь от сходства прототипа того
русского народного стиха, который Пушкин вслед за Востоковым
использовал в «Песнях западных славян», и стиха
южнославянского, он восстановил праславянские формы стиха, близ-

Звук и значение в концепции Романа Якобсона 263
кие к индоевропейским. В реконструкции последних он шел за
Мейе, который отождествил архаические греческие размеры с
индо-иранскими. Поскольку эти же восточноиндоевропейские
традиции дают и основную массу материала для реконструкции
так называемого индоевропейского (точнее, может быть, вос-
точноиндоевропейского) поэтического языка, можно думать о
некоем локальном развитии поэтической традиции, отличном
от общей для всех диалектов. Что же касается
общеиндоевропейской структуры, она может быть восстановлена с учетом
хеттских, лидийских и лувийских метров. Однако соотношения
долгих и кратких слогов, которым такое значение придается
в реконструкциях общеиндоевропейских метрических схем у
Мейе, Якобсона и их многочисленных последователей, должны
были существенно измениться после падения ларингальных и
образования новых долгот, кроме существовавшей ранее
ступени растяжения основного гласного.
В фонологии от анализа фонем Якобсон уже к середине
1930-х годов переходит к изучению их различительных
признаков. Обсуждению открывавшихся возможностей была
посвящена последняя встреча с Трубецким (перед аншлюссом
Австрии, затем последовали допросы в гестапо, ускорившие
смерть ученого, а Якобсону предстояло испытать
гитлеровскую оккупацию Чехословакии). Сама по себе возможность
исследовать мельчайшие элементы, на которые можно
разложить фонемы, приходила на ум и Бодуэну де Куртенэ в его
петербургский период (перед революцией). Но Якобсон об этих
идеях Бодуэна, скорее всего, не знал: систематически ранним
периодом Бодуэна (Казанским), как и работами особенно его
пленившего Крушевского, он занялся в Гарварде, а более
поздние бодуэновы теории знал главным образом по их
продолжению у Поливанова. Между тем у самого Бодуэна (но не у его
продолжателей) он мог бы найти идею «акусм» — мельчайших
акустических единиц. Именно к подобной идее Якобсон
подходит в первые годы после конца Второй мировой войны.
Предложенный Якобсоном и его сотрудниками набор,
состоящий из дюжины универсальных фонологических признаков,
получил широкое признание и использовался при описании
самых различных языков*. Якобсону хотелось дать характе-
* Гамкрелидзе Т. В., Елизаренкова Т. Я., Иванов Вяч. Вс.
Лингвистические теории Романа Якобсона в трудах советских лингвистов // Roman
Jakobson: Echoes of his Scholarship. P 91-121.

264 Вяч. Вс. Иванов
ристику каждого из предложенных им признаков с трех точек
зрения: более традиционной артикуляционной
(физиологической), относительно новой акустической и совсем еще до
конца не изведанной синестетической, возвращающей отчасти к
проблематике психофонетики Бодуэна и Поливанова. Хотя
на первичности акустической стороны языка настаивал Сос-
сюр, эта часть его «семиологической фонетики» не получила
существенного развития до начала совместных исследований
Якобсона и шведского инженера-исследователя акустической
теории речеобразования Г. Фанта. На Якобсона большое
впечатление произвели возможности только что появившегося
прибора «видимая речь», позволявшего давать достаточно
четкую (хотя и лишенную количественной точности) качественную
акустическую характеристику различительных фонологических
признаков. Начавшийся еще в эти годы контакт
фонологических исследований предложенных Якобсоном
различительных признаков фонем - минимальных «квантов» означающей
стороны языка - с электроакустикой подготовил Якобсона к
сближению с возникшей во время войны теорией
информации. Якобсон одним из первых понял огромность
открывшихся здесь возможностей. Как и в других случаях, он настаивал
на том, что использование математики в лингвистике никак не
должно ограничиваться статистическими и вероятностными
исследованиями. Якобсон участвует в первых широких
обсуждениях связей теории информации с лингвистикой и другими
семиотическими дисциплинами. До сих пор остается открытым
вопрос о будущих соотношениях между этими науками.
Якобсон к этому много раз обращается в своих докладах и статьях
последних лет, намечая место лингвистики, семиотики и теории
коммуникации среди других гуманитарных наук в их
соотнесении с естественными; последней теме был посвящен и семинар,
который он вел вместе с Нильсом Бором в Массачусетсом
технологическом институте.
Основные понятия, введенные в теории информации
Шеннона, перекрываются терминологией лингвистики и смежных
наук, в том числе и логической теорией языка Рассела и других
философов. Из наиболее увлекательных работ, которые
Якобсон посвятил этой проблематике, в истории лингвистики
значительный след оставила его статья о шифтерах (термин,
заимствованный им у Есперсена). Под ними он имеет в виду
элементы словесного сообщения, которые относятся к самому акту

Звук и значение в концепции Романа Якобсона 265
коммуникации (как, например, личные местоимения). В той же
работе он обращается и к занимавшей его с малых лет
проблеме собственного имени. Если существует математическая
теория, исследующая количественными методами информацию и
ее передачу по каналам связи, есть ли нужда в отдельных чисто
гуманитарных исследованиях этого же или весьма с ним
сходного явления? Среди встречных вопросов, встающих в связи с
этим, возникает и проблема сопоставления языковой передачи
информации с генетической. Якобсон обсуждает эту проблему
с такими биологами, какЖакоб. Из конкретных занятий
афазией, начатых еще в пору изучения универсальных звуковых
законов, вырастают нейросемиотические интересы Якобсона,
особенно отчетливо сказавшиеся в его последней работе о
языке и мозге, в которой учтены все новейшие работы на эту тему,
к тому времени усиленно разрабатывавшуюся русскими
учеными (Л. Я. Балоновым и Л. В. Деглиным и их сотрудниками).
Якобсона занимает и возможность заглянуть в психологию
великого физика. В статье об Эйнштейне он изучает особенности
становления у того языка и языковых категорий, возвращаясь
во время войны к обсуждениям этих проблем с Адамаром,
работавшим над психологической (и, теперь мы можем добавить,
семиотической) стороной математического открытия.
Другой пограничной с математикой областью, где возникает
естественная связь с семиотикой, является исследование
метаязыков. Якобсон касается этого в специальной работе, в
качестве доклада прочитанного в Москве в сентябре 1958 года в
Московском педагогическом институте иностранных языков на
встрече с научной молодежью, занимавшейся взаимосвязями
лингвистики, логики и только что получившей в России права
гражданства кибернетикой. В этой работе он предлагал свой
подход к исследованию значений, связанный с переводом на
метаязык. Уже в Америке, где после недолгого пребывания в
Нью-Йорке он начинает преподавать в Гарвардском
университете и позднее в Массачусетсом технологическом институте,
Якобсон все внимательнее вчитывается в работы
американского логика Пирса, одного из основателей семиотики. Его путь в
семиотике можно кратко обозначить как движение от Соссюра
к Пирсу — вопреки абсолютной хронологии, но в соответствии
с относительной хронологией влияния этих ученых на
семиотические исследования во всем мире.

266 Вяч. Вс. Иванов
В отличие от многих популяризаторов идей Пирса, Якобсон
настаивает на том, что деление знаков на три основные вида -
символы, индексы (указатели) и иконические знаки — не
является жестким и абсолютным. Более того, в таких знаках, как
слова естественного языка, каждая из этих функций может
соединяться в разных пропорциях. Якобсона особенно
занимают иконические свойства целого ряда языковых явлений.
С этой точки зрения заново интерпретируются явления
звукового символизма. Особое внимание Якобсон уделяет
возможности соотнести эти деления знаков по Пирсу с категорией
времени. В частности, символы, согласно Пирсу, соотнесены с
будущим. Якобсон считал, что подтверждение этой идеи
можно найти в нейросемиотических данных, в частности открытых
московскими исследовательницами Братиной и Доброхотовой.
В последние десятилетия жизни Якобсон много занимался
историей семиотики, как и лингвистики и других наук, с ней
связанных. На Первом Международном съезде по семиотике
он прочитал доклад, содержащий краткий ее обзор от Локка до
Соссюра. Но замечания на ту же тему, в этом очень кратком
очерке отсутствующие, можно найти и в разных других его
публикациях тех лет. Его занимало возникновение понятия
знака и противопоставления означающего и означаемого начиная
со стоиков. В средневековой логической традиции его больше
всего интересовали подходы к исследованию семантики. Вслед
за Локком, его внимание привлекают Ламберт и Больцано как
непосредственные предшественники Пирса, на них
ссылающегося. При внимании к польской науке и ее истории Якобсон
не мог пройти мимо того, что теперь обнаружено в работе по
философии языка у Хене-Вроньского.
Как и другие ученые своего поколения, в том числе Бахтин
и Сепир, кроме естественного языка Якобсон в качестве
модели системы знаков имел в виду и символы бессознательного
в том виде, в каком они были описаны Фрейдом и его
последователями. Якобсон высоко оценивал ту семиотическую пере-
интерпретацию фрейдизма, которую в своей книге предложил
молодой Бахтин «под маской». На протяжении всей своей
научной деятельности Якобсон исследовал соотношение языка и
бессознательного, в то время занимавшее и многих других
ученых, к нему близких (как Бенвенист). Он выступал и писал об
этом в связи со своим участием в Международной конференции
о бессознательном в Тбилиси в 1979 года, когда последний раз

Звук и значение в концепции Романа Якобсона 267
(после долгого перерыва, вызванного советской оккупацией
Чехословакии в 1968 году) приехал в СССР В обсуждениях по
ходу конференции Якобсон говорил о таких ключевых понятиях
бессознательного, как трансфер. Влияние на него Фрейда
видно в нескольких конкретных исследованиях, например в работе
о волке-оборотне у славян, в которой он пользуется
наблюдениями Фрейда по поводу «человека-волка» (в последние годы
на эту тему написано много нового в связи с мифологическим
и ритуальным материалом разных других индоевропейских
традиций, кроме славянских).
Сам Якобсон несомненно оказал значительное влияние на
развитие психоанализа в школе Лакана, на свой лад
использовавшего терминологию пражского структурализма
применительно к бессознательному. Этот пример - лишь один из
многих, где очевидно влияние Якобсона на французский
структурализм в послевоенный период. Применительно к собственному
научному становлению об этом писал Леви-Стросс. Из
западноевропейских ученых послевоенного периода он по
направлению исследований был всего ближе Якобсону, что видно и в
совместной их работе (о «Кошках» Бодлера), и в многочисленных
перекрестных отсылках в их других публикациях, а также в их
совместных выступлениях в средствах массовой информации.
Якобсона с Леви-Строссом объединяла семиотика как
общая сфера исследований. В своих последних выступлениях и
статьях о классификации наук Якобсон предлагал в качестве
наиболее крупного объединения науку о коммуникации и
обменах в человеческом обществе, включающую и обмены
любого рода знаками, которыми занимается семиотика; внутри
последней лингвистика представляет особый случай обменов
словесными сообщениями на естественном языке. С этой
точки зрения этнология, вслед за Моссом занимающаяся обменом
как основным социальным фактом, входит в единый научный
комплекс вместе с семиотикой и лингвистикой.
Из числа общезначимых выводов, к которым Леви-Стросс
и Якобсон пришли вместе, продумывая аналогии между
этими областями знания, стоит отметить указанную Якобсоном
параллель между построением слов из элементарных
фонологических единиц (и предложений из слов и т. д.) и структурой
обществ, согласно Леви-Строссу, строившихся на основе
комбинаций элементарных правил заключения брака (основанных
на универсальном запрете инцеста). В качестве третьего воз-

268 Вяч. Вс. Иванов
можного члена сравнения Леви-Стросс и Якобсон
привлекали применение орудий для изготовления орудий же. В сфере
самосознания можно было бы говорить о мысли как способе
описания самой мысли или о языке (метаязыке) для описания
языка. Во всех этих случаях обнаруживается многоэтажность
или многоуровневость, отличающая человека от всех других
живых существ, а его сложно построенные знаки - от сигналов
животных, на элементы нечленящиеся. Среднее число фонем в
языках мира примерно соответствует числу сигналов в
коммуникационных системах разных высших позвоночных,
следовательно, унаследовав генетически этот параметр, человек смог
надстроить над ним все численно очень большие и качественно
сложные высшие уровни языка.
Имеет смысл специально подчеркнуть заслуги Якобсона
перед русской и мировой семиотикой. Именно декларирование
соотнесения звучания и значения определило пути, приведшие
его к семиотике и сделавшие эту науку центральной в его
понимании лингвистики и вообще современного знания, что,
соответственно, повлияло в том же духе и на всех тех, кто в ту
пору был в сфере его излучения. В совершенно точном смысле
возрождение угасавшего было интереса к исследованию
знаков во всем мире в начале 1960-х годов связано с личностью
Якобсона. Умберто Эко с полным основанием пишет о
«катализирующем» влиянии Якобсона на современную
«семиотическую реакцию»*. Эта химическая метафора очень точно
выражает воздействие Якобсона не только на европейскую и
американскую науку о знаках, которую имеет в виду Эко, но и,
пожалуй, даже в еще большей степени — на первые шаги
семиотики в России, начавшей пробуждаться от оцепенения
сталинских лет. В это время - не теряя ни минуты и вызывая
неудовольствие консерваторов в Новом и Старом Свете — весной
1956 года Роман Якобсон появляется в Москве. Научная
молодежь встречает его восторженно. В его лекциях и беседах
прозвучали имена многих, о ком тогда еще не смели или только
начали осмеливаться говорить: Выготского, бахтинских «масок».
Больше и охотнее всего и в тот приезд, и в следующие наезды,
все учащавшиеся, он говорил о семиотике и необходимости за-
* Eco U. The Influence of Roman Jakobson on the Development of
Semiotics // Roman Jakobson: Echoes of his Scholarship. P. 39-58.

Звук и значение в концепции Романа Якобсона 269
няться ею всерьез. Его воздействие благодаря его
многочисленным приездам из США, где он жил в эмиграции, и позднее
оказалось решающим при возобновлении семиотических работ
в России в 1960-х годах.
Тот тип влияния, о котором правильно говорил Эко и
которое было так ощутимо в те переломные годы в России, не
легко уловить и трудно описать. Разумеется, лингвисты,
литературоведы, специалисты по мифологии и другим гуманитарным
наукам семиотического цикла жадно читали все, что Якобсон
печатал и посылал им воздушной почтой. Но этот необычный
тип воздействия не сводился только к тому, что было в
доходивших до печати волнующих всплесках его гения. Еще больше
заключалось между строк, в недописанном, а иногда и
недосказанном, в устремлении всего его существа, которое
передавалось нам почти гипнотически. Он вызывал эту чуть ли еще не
существовавшую науку как на спиритическом сеансе. И сила
его убеждения в необходимости этой науки была так сильна,
что она не замедлила появиться.
Воздействие Якобсона на развитие в послевоенные годы
семиотики во Франции и в других странах Западной Европы было
частью общеевропейского семиотического движения,
связанного с его именем. Его инициатива оказалась решающей при
устройстве обсуждения знака и системы знаков в Восточной
Германии и на Международной семиотической конференции в
Польше, где вместе с Якобсоном и Бартом участвовали
польские и русские семиотики. В 1966 году Якобсон, преодолев
немалые бюрократические помехи, получил разрешение на
участие в очередной семиотической летней школе в Кяэрику
под Тарту. К тому времени московско-тартуская
семиотическая группа уже имела за плечами несколько конференций и
сборников работ, большинство ее участников приехали на эту
летнюю школу. Якобсон сделал доклад с изложением своего
разбора гениального стихотворения Радищева (это
исследование включено в том работ о поэзии грамматики и грамматике
поэзии), выступал почти по каждому докладу и живо
участвовал в обсуждении планов дальнейшей работы по исследованию
текстов определенного типа по заранее разработанной схеме,
созданию системы формальной записи результатов и т. д.
Приезд Якобсона на эту летнюю школу имел значение
символическое: русская семиотика продолжалась, перекинув мост между
поколениями и странами.

Б. Гаспаров
Футуризм и фонология*
Я видел
Выдел
Весен
В осень,
Зная
Зной
Синей
Сони.
С/то и некоторые другие стихотворения Хлебникова
выглядят так, как будто они специально написаны,
чтобы проиллюстрировать принцип
смыслоразлимения, легший в основу структурной фонологии. Каждое
двустишие являет собой фонологическую
«минимальную пару» словесных знаков, различающихся только
одним фонологически релевантным признаком. В двух
первых парах различение основывается на
оппозиции палатального / непалатального (или, в терминах
универсальной номенклатуры дифференциальных
признаков у Якобсона, «недиезного» и «диезного»)
согласного: [в] vs. [в']. Вторая половина стиха почти
с такой же точностью иллюстрирует различительные
* Авторская русская версия, не являющаяся буквальным
переводом, статьи: Gasparov В. Futurism and Phonology: Futurist
Roots of Jakobson's Approach to Language // Jakobson entre l'Est
et l'Ouest, 1915-1939/CahiersderiLSL.№9. 1997. P. 109-129.

Футуризм и фонология 271
признаки гласных: «небемольный» vs. «бемольный» ([а] — [о])
и «диффузный» vs. «компактный» ([и] — [о]).
В работах по фонологии каламбуры и паронимы нередко
используются для иллюстрации и диагностирования
фонологически релевантных признаков, поскольку в таких случаях их
смыслоразличительная способность выступает на передний
план. Склонность Якобсона к такого рода играм хорошо
известна (знаменитое «I like Ike»); ее экстремальным
проявлением служит контрастная пара предложений, составленных в
виде цепочки паронимов:
It shows the strange zeal of the mad sailor with neither mobility
nor passion.
It showed the strange deal of the bad tailor with neither nobility
nor fashion*.
Примеры параномастической игры у Хлебникова и Якобсона
выглядят взаимно заменимыми - если не в отношении
эстетического достоинства, то в качестве способа обработки
языкового материала.
Поэзия, вернее - поэтика Хлебникова была предметом
самых ранних исследовательских интересов Якобсона**. Много
позднее, в его диалогических (с Кристиной Поморской)
воспоминаниях, он говорит о том формирующем влиянии, которое
имел на него «ряд словотворческих откровений величайшего
русского поэта нашего века, Хлебникова (1885-1922),
навсегда меня очаровавшего»***.
Несмотря на очевидный параллелизм, с одной стороны,
усилий поэта-футуриста пересоздать язык, и с другой, усилий
современного ему поколения лингвистов пересоздать
репрезентацию языка в научном описании, вопрос о конкретных
концептуальных нитях, связывавших авангардную поэтику и
структурную лингвистику, требует выяснения. Структурная фонология,
в особенности в том строго формальном воплощении, которое
она получила в поздних работах Якобсона и его соавторов,
выступает в качестве технической дисциплины, опирающейся на
* Jakobson R., Waugh L. R. The Sound Shape of Language. Berlin, 1987.
P. 8.
** Якобсон Р. Новейшая русская поэзия. Набросок первый: подступы к
Хлебникову//Jakobson R. SW. Vol. V. P. 299-354.
*** Якобсон Р., Поморска К. Беседы. Jerusalem, 1982. С. 6.

272 Б. Гаспаров
четко сформулированные концептуальные постулаты. В этом
своем обличье она кажется бесконечно далекой от
интуитивных «откровений» Хлебникова 1910-х годов.
И однако то, что фактура стиха у Хлебникова так хорошо
согласуется с диагностическими процедурами структурной
фонологии, симптоматично для подхода к языку, стоящего за обоими
этими феноменами. И для Хлебникова, и для Якобсона
возможность параномастической игры - это нечто большее, чем
художественный или эвристический прием; в ней находит
выражение сущностная природа языка как семиотического поля,
в котором формы и значения включены в множественные
взаимосвязи. Обнаружить универсальный ключ, который позволил
бы увидеть скрытые силы, управляющие этими бесконечными
переплетениями в их тотальной всеобщности, возвышающейся
над всеми частными проявлениями, - такова конечная цель, к
которой устремлены и поэтические «творения» Хлебникова, и
усилия Якобсона постигнуть универсальную сущность
«звуковой формы языка».
Обратимся теперь к истокам этого диалога, имевшего
кардинальные последствия для направления, принятого
теоретической лингвистикой, в особенности во второй половине XX века.
Наша история берет начало в январе 1914 года. К этому
времени 17-летний Якобсон уже установил связи с группой «ку-
бофутуристов», или «будетлян», как они предпочитали
называть себя. Его вкладом в движение были стихи радикально
«заумного» толка, которые он подписывал псевдонимом «Роман
Алягров» (с типичным для Хлебникова или Крученых сдвигом,
имитирующим диалектное произношение).
Будетляне готовились к визиту в Россию общепризнанного
вождя футуризма Филиппо Томмазо Маринетти. Полемическая
настроенность группы подогревалась сарказмом критиков,
любивших показывать на них пальцем как на провинциально
неотесаных последователей мэтра европейского авангарда.
В письме к Крученых «Роман Алягров» выражал настроение
кружка с особенной воинственностью: «Маринетти между
прочим жаждет встречи с вами будетлянами и дебата, хотя бы при
посредстве переводчика. Разбейте его с его рухлядью и
дешевкой, это так легко вам»*.
* Якобсон-будетлянин. Сборник материалов / Сост., предисл., коммент.
Б. Янгфельда. Stockholm, 1992. С. 74.

Футуризм и фонология 273
Визит Маринетти высветил действительно глубокие
различия между российской группой и их предполагаемым западным
ментором. Идеи Маринетти о том, как вырваться из плена
языковых конвенций, в основном относились к двум сферам языка:
фонетике как источнику звукоподражаний и
междометий-выкриков', массированное введение которых в речь служит
расширению словаря; и синтаксиса, где Маринетти рекомендовал
эллипсис и свободный порядок слов. Футуристический
дискурс, по Маринетти, должен сочетать экспрессивные
выкрики и обычные слова, но «освобожденные» из рабства
синтаксических связей и пунктуации (parole in liberté). Знаменитым
примером реализации этой программы стало описание битвы
при Адрианополе в Балканскую войну (при которой, как и при
нападении на Ливию, Маринетти не преминул присутствовать
в качестве полного энтузиазма свидетеля), представлявшее
собой словесный поток почти без разделительной пунктуации (но
с обилием восклицательных знаков), то и дело перебиваемый
выражениями типа «траак-траак... пик-пак-пам-тумб... флик
флак зинг зинг шьяааак... чачача чаяак» и т. п.
Итальянская версия преобразования языка полностью
игнорировала морфо-лексический потенциал языковых инноваций,
опирающийся на экспансию деривационных возможностей
слов. Это была футуристическая устремленность в будущее без
оглядки на прошлое, акт индивидуального «своеволия» по
отношению к языку, игнорирующий память о заложенных в самом
языке потенциальных смыслах, вернее, стремящийся сбросить
этот давящий груз прошлого. Когда речь шла о литературных
традициях, будетляне и сами были готовы сбросить их «с
парохода современности»; но безлично-коллективная стихия языка
вызывала у них (в первую очередь у Хлебникова) совсем другое
отношение.
Футуристическая поэтика экспрессивных «шумов» и бу-
детлянская поэтика «заумного» языкотворчества исходила из
принципиально различного воззрения на то, что представляет
собой звуковая материя языка: множество акустических
феноменов (квантов «шума»), каждый из которых сам по себе
обладает некоторой экспрессивной ценностью, либо семиотическое
поле, в котором смысловые ценности возникают символически,
из соположения элементов. Переводя этот спор первой
половины 1910-х годов на язык пражской фонологии четверть века
спустя, можно сказать, что речь идет о размежевании «фоне-

274 Б. Гаспаров
тического» и «фонологического» как двух уровней
представления звуковой формы языка.
Игра этимологическими либо псевдо-этимологическими
(паронимическими) сближениями совершенно не привлекала
итальянских футуристов, но для будетлян она составляла ядро
их авангардного языкотворчества. Синтаксические
манипуляции с готовыми стационарными словами (и тем более
увлечение звукоподражанием) представлялись им чем-то совершенно
поверхностным и наивным. Истинная инновация должна не
просто добавлять что-то на поверхности текста, но привести
в движение языковую почву, из которой текст вырастает.
Поэтому дорога к авангардному будущему пролегает через
архаическое прошлое. Словообразовательный неологизм, будучи
шагом вперед, вместе с тем обращен ретроспективно к
возможностям, зачастую коренящимся в историческом прошлом
языка; будучи актом индивидуального творчества, он
апеллирует к коллективной памяти о языке.
Вооруженные такой позицией, будетляне встретили Мари-
нетти с демонстративным пренебрежением, как носителя идей,
бывших в их глазах безнадежно устаревшими и
«провинциальными». Лившиц так сформулировал это настроение в своих
мемуарах: «Ваше воительство носит поверхностный характер...
Вы не хотите видеть в грамматическом предложении лишь
внешнюю форму логического суждения. Все стрелы, которыми
вы метите в традиционный синтаксис, летят мимо цели»*. Спор
с Маринетти закончился на кислой ноте: Маринетти объявил
воззрения Лившица «метафизикой» (в его глазах, одиозное и
сугубо «не футуристическое» понятие) и удалился, оставив
собеседнику «в бесконтрольное пользование первозданные
бездны слова, не стоящие, по его мнению, и пяди триполитанскои
земли»**.
В стычке русских и итальянских футуристов можно увидеть
интересное подобие полемическому противопоставлению
немецкого и французского языков (и, соответственно, культуры и
психологии их носителей) в работах немецких философов и
филологов за сто лет до этого. Фридрих и Август Шлегели, Бопп,
Гумбольдт выступали с утверждениями о превосходстве языков
* Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Л., 1989. С. 484.
** Ibid. С. 488.

Футуризм и фонология 275
с развитой морфологией и словообразованием (в первую
очередь, конечно, немецкого) над языками, у которых центр
тяжести в образовании новых смыслов перенесен на служебные
слова и синтаксический порядок (имелись в виду романские
языки, об английском в те времена речь не шла).
«Превосходство» одних над другими обосновывалось тем, что первые
лучше сохранили, при всех исторических изменениях, структурное
наследие, восходящее к праисторическому прошлому, тогда как
в «нефлективных» (как их называл Ф. Шлегель) или
«аналитических» (как их стали называть позднее) языках изначальная
модель распадается и дегенерирует. Замечания об отсутствии
у французского языка исторической глубины были общим
местом у немецких романтиков в их полемическом утверждении
своей «истинно» новаторской (в противоположность
легковесной моде) философии, эстетики и учения о языке.
Можно утверждать, что основными чертами «хронотопа»
русских футуристов были симультанность и синтез. Их
художественный мир был более панхроническим, чем устремленным в
будущее, поливекторным, а не линейно проспективным.
Будущее для будетлян означало не прямолинейный скачок вперед, а
надвременной синтез, в котором линейное течение
эмпирического времени будет преодолено, и все его пласты сольются в
универсальном единстве.
Для модернистского сознания был типичен взгляд на время и
пространство в их взаимосвязи. Усилиям нового поколения
поэтов преодолеть однонаправленное течение времени (так
сказать, одержать победу над солнцем) соответствовали усилия
живописцев преодолеть однонаправленность
пространственной перспективы. Хорошо известны теоретические
соображения Флоренского на этот счет. Что касается художественной
практики, то здесь устремления нового движения ярче всего
выразил Михаил Матюшин, художник, с которым Якобсона
связывали тесные дружеские отношения*. В
автобиографическом трактате «Опыт художника новой меры»** Матюшин
ополчался на «внешнее» (эмпирическое) зрение, способное
в каждый данный момент быть устремленным только в одном
* Якобсон R Будетлянин науки // Якобсон-будетлянин. С. 24-25.
** К истории русского авангарда. С послесловием Романа Якобсона.
Stockholm, 1976. С. 159-187.

276 Б. Гаспаров
направлении. Матюшин описывает, как в момент откровения
ему «в миг стала ясна» нелинейная сущность жизненного
процесса: ствол и корни растения растут в противоположном
направлении, цветок распускается, расширяясь по окружности
из центра. Вооруженный этим принципом художник способен
освободить «порабощенное пространство»*. Матюшин
описывает напряженные мысленные упражнения, которым он
подвергал себя, чтобы развить в себе зрительную способность
«художника новой меры»: «На ходу ясно представить себе все,
что осталось за собою (за спиной): небо, улицу, дома, включая
все это сложное впечатление. Вижу идущего мне навстречу
прохожего и стараюсь ясно его запомнить, особенно ритм его
движений и шагов... Мы проходим друг друга... и, когда он уже
за мною, я не покидаю его и как бы вижу его, очень уверенно
следя за ним, не оборачиваясь, в связи с улицей... При этом я
стараюсь так же внимательно видеть впереди меня»**.
Связь между преодолением пространственной и временной
линейности получила эмблематическое выражение в
заглавии мемуаров Лившица: «Полутораглазый стрелец». Лившиц
рассказывает, как посреди размышлений об отношении между
русским и западным «искусством будущего» ему предстало
видение: всадник-скиф, мчащийся из глубин азиатского
континента, чей взгляд обращен назад, к Востоку, и лишь
«половина» глаза «искоса» глядит по ходу движения, на Запад.
Стрелец Лившица действует в точном согласии с предписаниями
Матюшина. Но зрительный синтез пространства сочетается у
него с синтезом «Запада» как символа проспективного
движения и «Востока» как локуса архаических архетипов.
Применительно к языку наиболее полное выражение эта
позиция получила в теоретических работах Хлебникова, равно
как и в поэзии, в которой он стремился воплотить свои идеи.
Апокалиптический всевременной синтез (он же уничтожение
эмпирического линейного времени), заставляющий вспомнить
о Федорове, становится у Хлебникова конкретной творческой
задачей, путь к осуществлению которой может быть
предсказан с точностью научного закона.
* К истории русского авангарда. С послесловием Романа Якобсона.
Stockholm, 1976. С. 180-181.
** Ibid. С. 179.

футуризм и фонология 277
Хлебников видел язык - прежде всего русский, но в
конечном счете язык вообще — как непрерывное поле смыслов;
каждая смысловая «точка» или квант в этом поле связан
отношением сродства с целым рядом других квантов, те в свою очередь
еще с другими, и так далее до бесконечности. В принципе
всегда возможно, двигаясь по этим линиям связи,
трансформировать любой смысл в любой другой, не нарушая логической
непрерывности в каждом посредствующем звене трансформации.
Таким образом, язык заключает в себе бесконечные
возможности смысловых превращений. Однако использование этого
бесконечного потенциала в практической жизни ограничено
объемом того, что говорящие способны удержать в памяти.
Карта языковых смыслов, которую мы имеем в сознании, вся
перерезана разрывами и лакунами. Они создают
искусственные барьеры на пути смысловых метаморфоз, делая каждый
смысл прерывным, ограниченным локальной сферой, границы
которой определяются случайностью действующих конвенций
употребления. Говорящий употребляет язык, не подозревая
о громадном резервуаре смысловых возможностей, которые
имеются в его распоряжении: «...есть величины, с
изменением которых синий цвет василька (я беру чистое ощущение),
непрерывно изменяясь, проходя через неведомые нам, людям,
области разрыва, превратится в звук кукования кукушки или
в плач ребенка, станет им. <...> При этом, непрерывно
изменяясь, он образует некоторое одно протяженное многообразие.
<...> Может быть, в предсмертный миг, когда все торопится,
все в паническом страхе спасается бегством, спешит, прыгает
через перегородки... может быть, в этот предсмертный миг в
голове всякого с страшной быстротой происходит такое
заполнение разрывов и рвов, нарушение форм и установленных
границ. А может, в сознании всякого с той же страшной быстротой
ощущение порядка А переходит в ощущение порядка ß, и
только тогда, став ß, ощущение теряет свою скорость и становится
уловимым, как мы улавливаем спицы колеса лишь тогда, когда
скорость его кручения становится менее некоторого предела»*.
Фрагмент-набросок - самое раннее из теоретических
рассуждений Хлебникова - был задуман 19-летним автором как
* Пусть на могильной плите прочтут // Велимир Хлебников. Творения.
М., 1986. С. 577-578.

278 Б. Гаспаров
собственная будущая эпитафия (он начинается словами «Пусть
на могильной плите прочтут:...»). В этой кажущейся
экстравагантности есть логика, поскольку откровение тотальных
смысловых превращений может явиться сознанию лишь в
последний миг перед смертью; эпитафия как бы авансом фиксирует
видение, имеющее явиться ее субъекту за миг перед смертью.
Однако допускается и другая возможность: что потусторонняя
«страшная быстрота» всегда с нами, только мы не способны
уловить полет нашего собственного сознания именно из-за его
сверхъестественной скорости и можем «увидеть» нашу мысль,
лишь когда она приземляется в конце пути. Тут делу и способен
помочь поэт в силу его способности к более быстрым
сопряжениям смыслов, чем в обьщенном языковом сознании. Чем
больше таких сопряжений сознанию поэта удастся извлечь из
глубин языка, тем ближе человечество подойдет к смысловому
абсолюту «много, неопределенно протяженного многообразия,
непрерывно изменяющегося»*.
Конкретный способ продвижения к этой цели состоит в том,
чтобы «заполнить» пустующие пространства между единицами
стандартного словаря путем создания новых слов с таким
расчетом, что все в принципе возможные минимальные звуковые
переходы от одной словесной единицы к другой будут
реализованы. «Если мы имеем пару таких слов, как двор и твор, и
знаем о слове дворяне, мы можем построить слово творяне -
творцы жизни... Правительство, которое хотело вы опереться
только на то, что оно нравится, могло вы себя назвать
правительством. Нравда и правда. Слову ветер отвечает петер
от глагола петь: "Это ветра ласковый петер"»**.
Эту систему, в которой каждый элементарный звуковой
сдвиг приводил бы к такому же элементарному - и при этом
предсказуемому - сдвигу содержания, Хлебников сравнивал с
периодической системой элементов Менделеева. Ее полная
реализация предполагает заполнение лакун не только между
словами одного языка, но в идеале, между всеми словами всех
языков, рассматриваемыми как совокупное целое. Скольжение из
одного смысла в другой путем элементарного звукового сдвига
* Пусть на могильной плите прочтут // Велимир Хлебников. Творения.
М., 1986. С. 577-578.
** Наша основа // Велимир Хлебников. Творения. С. 626.

футуризм и фонология 279
приобретает универсальный характер во вселенском масштабе
всех языков человечества. «Вся полнота языка должна быть
разложена на основные единицы "азбучных истин", и тогда
для звуко-веществ может быть построено что-то вроде закона
Менделеева... Если б оказалось, что законы простых тел
азбуки одинаковы для семьи языков, то для всей этой семьи народов
можно было бы построить новый мировой язык - поезд с
зеркалами слов Нью-Йорк - Москва»*.
Однако создание новых словесных единиц путем
соположения уже существующих и заполнения лакун между ними
рассматривалось Хлебниковым лишь как первый этап
продвижения к заумному языку. С увеличением массы таких
соположений оказывается возможным поставить вопрос о сверхсмысле,
заложенном в каждом единичном звуке и представляющем
собой общий знаменатель всех содержащих этот звук слов: « Если
взять одно слово, допустим, чашка, то мы не знаем, какое
значение имеет для целого слова каждый отдельный звук. Но если
собрать все слова с первым звуком ¥(чаша, череп, чан, чулок и
т. д.), то все остальные звуки друг друга уничтожат, и то общее
значение, которое есть у этих слов, и будет значением Ч.
Сравнивая эти слова на Ч, мы видим, что все они значат "одно тело
в оболочке другого"; Ч - значит "оболочка". И таким образом
заумный язык перестает быть заумным»**.
В большом поэтическом произведении, выразительно
озаглавленном «Царапина по небу - Прорыв в языки -
Соединение звездного языка и обыденного», Хлебников предлагает
множество уже добытых до-словесных знаков:
Где рой зеленых Ха для двух
И Эль одежд во время бега,
Го облаков над играми людей,
Вэ толп кругом незримого огня,
Ча юноши, До ласковых одежд,
Зо голубой рубахи юноши,
Пе девушки червонная сорочка,
Ка крови и небес
и т. д.
* Ibid. С. 624.
** Ibid. С. 628.

280 Б. Гаспаров
Это и есть та «страшная скорость» движения смыслов,
которая не видна за фрагментарной оболочкой эмпирического
языка. Заумный язык преодолевает уже не только лакуны между
словами - он преодолевает само слово как субстанциально
протяженную единицу, потенциал которой именно в силу
субстанциальности имеет пределы.
Но и это не последний пункт на пути к конечной цели -
создания тотального языка будущего, в котором все будет
связано со всем. В воззвании к «художникам мира», написанном в
1919 году, посреди всеобщего разрушения и разъединения,
Хлебников обращается к «художникам и мыслителям» всех
стран с призывом объединить усилия в «общей работе»
(выражение, живо напоминающее об «общем деле» Федорова) для
разрешения этой задачи вселенского масштаба: «Теперь такая
задача - чечевица, направляющая вместе вашу бурную отвагу
и холодный разум мыслителей, - найдена. Эта цель - создать
общий письменный язык, общий для всех народов третьего
спутника Солнца, построить письменные знаки, понятные и
приемлемые для всей населенной человечеством звезды,
затерянной в мире»*. (Как можно видеть и в приводившихся выше
примерах, Хлебников, даже когда говорит о звуках, скорее
представляет себе «письменные знаки». Это, однако, едва ли
дисквалифицирует его как «прото-фонолога»: ведь и
фонологии с ее стремлением эмансипироваться от конкретных звуков
не чужда склонность к систематизирующим манипуляциям на
бумаге.)
В небольшой статье, посвященной Хлебникову, - одной из
своих последних работ, Якобсон дал языковому проекту
Хлебникова проницательную и эмоциональную оценку. Якобсон
подчеркнул синтезирующую основу всех творческих усилий
Хлебникова, их направленность на постижение всеобщего
знаменателя всех смыслов во всех языках: «Хлебников прилагал
неустанные усилия, чтобы путем сравнения слов одного языка
или даже целого круга языков найти общее значение отдельных
звуков речи... Именно "послу земного шара" Хлебникову
оказалось дано ясновидение связи и разрыва времен в человечьей
речи с неустанными превращениями заумного поля в разумное,
* Художники мира! // Велимир Хлебников. Творения. С. 621.

Футуризм и фонология 281
сказочного предвосхищения в действительность, чуда в будень
и обихода в чудо»*.
Эти слова парафрастически выражают усилия самого
Якобсона построить единую и универсальную лингвистическую
теорию. Кажется, что призыв Хлебникова к языковому общему
делу - по крайней мере, тот его аспект, который предполагал
участие «холодного разума» науки, — не остался совсем
безответным. Рассмотрим теперь, имея в виду эту связь,
фундаментальные идеи Якобсона о звуко-смысловой природе языка в их
эволюции на протяжении более полустолетия.
В годы между двумя мировыми войнами Якобсон активно
участвовал в разработке теоретических оснований и
концептуального аппарата пражского структурализма. Хотя пражская
лингвистика в принципе стремилась охватить все сферы
языка в качестве взаимно связанных субструктур, теоретическое
определение и дескриптивное изучение звуковой структуры
языка и языков (в первую очередь русского и славянских)
находилось в центре их интересов и исследовательской
деятельности. Результатом этой коллективной работы явилось создание
новой лингвистической дисциплины (в принципе намеченное,
как известно, почти за полвека до этого Казанским кружком),
получившей название фонологии.
Уже на этом раннем этапе становления фонологической
теории можно заметить некоторое ее сходство с идеями
Хлебникова 1910-х годов. Ориентация на системные
фонологические оппозиции между звуковыми единицами - в отличие от
их собственных субстанциальных свойств, которыми занята
описательная фонетика, — делает диагностически особенно
важными случаи, когда два слова в языке тесно сополагаются
между собой на основании единственного дифференциального
признака. Подчеркнутое внимание к «минимальным парам»
слов игнорирует сравнительную редкость и нетипичность и
самих таких пар, и случаев, когда они сталкиваются лицом к
лицу в языковом употреблении. Поисковая позиция
фонолога молчаливо признает ситуации, когда идентификация слова
опирается сразу на множество признаков (не «ел ель» и не
«пил пыль», но «ел суп» и «пил воду»), чисто отрицательным
* Из мелких вещей Велимира Хлебникова: «Ветер - пение...» //
Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987. С. 322-323.

282 Б. Гаспаров
феноменом, отражающим лишь неполноту и фрагментарную
нерегулярность, с которой система заявляет о себе в
прагматике употребления языка. Фонологическое описание постулирует
своего рода идеальный язык, в котором все такого рода лакуны
и разрывы между словами заполнены, что сделало бы
фонематические противопоставления абсолютно необходимыми для
различения слов. Стратегия имплицитного заполнения
системной неполноты реально существующего языка проявляет себя
в том, что наличие единственного примера минимальной
оппозиции, и даже не очень убедительного, зачастую признается
достаточным, чтобы проецировать его в фонологическую
систему (вспомним противопоставление «слов» икание и икание
в качестве аргумента в пользу фонематического статуса [ы]).
С этой точки зрения язык, созданный или, вернее -
дополненный по рецептам хлебниковского словотворчества, мог бы
стать истинной мечтой фонолога: вместо редких случаев
тесного фонологического соположения слов, за которыми фонолог
вынужден охотиться в «естественном» языке, он весь состоял
бы сплошь из «минимальных пар» на все виды фонологических
оппозиций.
Было, однако, и существенное различие между пражской
фонологией (какой она была кодифицирована в Основах
фонологии Трубецкого, 1939) и футуристической утопией
сплошного языкового пространства «Нью-Йорк - Москва». Ко второй
половине 1930-х годов Якобсон начал испытывать
возрастающую неудовлетворенность тем направлением, в котором
развивался пражский фонологический проект. Расхождение
Якобсона со стандартной фонологической теорией проходило по двум
основным пунктам; оба имели прямое отношение к идеям и
мессианским амбициям будетлянского движения.
Во-первых, одной из центральных (возможно, абсолютно
центральной) идей, направлявших интеллектуальные усилия
Якобсона на протяжении всей его жизни, был поиск путей к
преодолению линейного течения речи. 18-летний «Алягров»,
раздраженный тем, что любой речевой акт - даже поэтическая
строка с высокой степенью компрессии смысла - вынужден
развертываться слово за словом, наивно надеялся избежать
этого (хотя бы на бумаге), располагая звуки по вертикали в
виде речевых «аккордов»*.
* Письмо к А. Крученых // Якобсон-будетлянин. С. 73-74.

Футуризм и фонология 283
О том, что борьба с эмпирическим принципом линейности
речи оставалась в центре интересов Якобсона и в зрелые годы,
свидетельствует знаменитое (не в последнюю очередь в силу
его профетической темноты) определение им «поэтической
функции» языка: «Поэтическая функция проецирует принцип
эквивалентности с оси селекции на ось комбинации»*.
Другими словами, поэтический язык выстраивает парадигматические
отношения (отношения селекции) между последовательно
расположенными элементами, тем самым превращая линейное
(комбинаторное) развертывание речи в матрицу
парадигматических «эквивалентностей». Делает он это при помощи
всякого рода звуковых и словесных повторов, синтаксических
параллелизмов, параномастических сопряжений слов, т. е. приемов
«грамматики поэзии», виртуозное обнаружение которых и
составлял «структурный анализ» стиха по Якобсону.
Все же изъятие феномена versus из плена линейной
проспективное™ (Якобсон даже возводил этимологию латинского
термина, как кажется, не совсем корректно к идее
«обратного движения») не дает кардинального решения проблемы. Как
быть с «простой», нефигуративной речью (prorsus), самое имя
которой недвусмысленно указывает на движение «прямо
вперед»? К концу 1930-х годов Якобсон приходит к выводу, что
фундаментальным препятствием на пути нелинейного
представления языка является пражская теория фонемы. Именно
в силу того, что основной единицей в этой теории признавалась
фонема - структурная проекция звука, хотя и
идеализированная, но сохраняющая свойства протяженного «тела», — все
здание языка, построенное на этом фундаменте, представало
как комбинации разного уровня: от сочетания фонем к
морфеме, от морфем к слову, от слов к синтаксической фразе и т. д.
В последние годы жизни, оглядываясь на эту (в итоге им
побежденную) трудность, Якобсон в острых выражениях
критиковал один из центральных тезисов «Курса общей
лингвистики» Соссюра о «линейности» как фундаментальном свойстве
знака. Интересным образом эта критика связывается у него с
отрицательным отношением к фонологии, ориентированной на
фонему. «В 1920-е годы анализ смыслоразличительных компо-
* Jakobson R. Linguistics and Poetics // Style in Language / Ed. Thomas A.
Sebeok. Cambridge, MA, 1960. P. 358.

284 Б. Гаспаров
нентов языка не шел дальше последовательности сегментов в
звуковой цепочке... Такое воззрение вытекало из
традиционного, в особенности соссюровского, положения, сводившего
звуки языка к линейности: "c'est une ligne"»*. «Соссюровская
идеология исключала совместимость двух хронологических
аспектов: одновременности и последовательности. Результатом
было изгнание динамики из анализа системы, и обратно,
сведение звукового уклада речи (signifiant) к чистой линеарности, и
этот редукционионизм упразднял возможность осознать
фонему как пучок одновременных различительных черт»**.
Хотя то, что Якобсон говорит здесь о недостатках ранней
фонологической теории, относится, среди прочих, и к его
собственным работам 1920- 1930-х годов, он не упускает случай
представить этот дефект как продукт «романского духа» с его
склонностью к поверхностным манипуляциям с языком на оси
линейной комбинаторики. Инвектива в адрес «соссюровской
идеологии» звучит как эхо превосходительного отношения бу-
детлян к языковым инновациям Маринетти.
Еще один аспект Пражской фонологии, противоречивший
стратегической направленности интеллектуальных поисков
Якобсона, заключался в подчеркивании (вслед за Соссюром)
уникальности структуры каждого языка и, в частности, его
фонологической системы. На первый взгляд такой подходе
неизбежностью вытекает из трактовки языка как системы,
лежащей в основании структурной лингвистики: если отдельные
компоненты языка системно соотнесены между собой,
характер каждого из них определяется его положением в системе.
Сама целостность системы делает ее уникальной: даже если
физически отдельные звуки в разных языках могут походить
один на другой, ихсмыслоразличительная способность никогда
не совпадает, так как она определяется оппозициями со всеми
другими единицами в системе каждого языка. Одним из
излюбленных эвристических приемов Пражской школы была
демонстрация физически сходных, но функционально различных
звуковых единиц в разных языках либо в различных
исторических состояниях одного языка.
* Jakobson R., Waugh L. R. Op. cit. P. 22.
** Якобсон Р., Поморска К. Беседы. С. 46.

Футуризм и фонология 285
Кризис в отношении Якобсона к пражской лингвистике
пришелся на 1938 год. «В драматической обстановке 37-го и 38-го
годов, предвещавшей близость роковых событий, мысль
невольно отвлекалась от побочных академических тем и
сосредоточивалась на вопросах наибольшей, как мне представлялось,
научной значимости и срочности... Побывав на пороге 38-го
года в Вене у Трубецкого, сосредоточенно работавшего над
своей книгой об основах фонологии (Grundzüge der Phonologie), я
отчетливо осознал, что идея фонологической системы
продолжает грешить злополучной фрагментарностью, пока
положенный в ее основу принцип двучленных оппозиций не проведен до
конца. Может быть, в моей жизни не было такого
лихорадочного наплыва новых исканий и мыслей, как в начале 38-го года»*.
Ситуация живо напоминала (в особенности в ретроспекции)
о времени на пороге Первой мировой войны. Описываемый
Якобсоном «лихорадочный» бег его мыслей живо
напоминает то, как Хлебников описывал откровение, являющееся
разуму в последнее мгновение перед смертью. В этот момент, как
утверждал Хлебников, разум со сверхъестественной скоростью
перескакивает через все барьеры, загромождавшие сознание
в обычной жизни. Хлебникову в этот воображаемый момент
представало видение тотальной континуальности языкового
поля, преодолевающей все разделения. Четверть века спустя,
апокалиптическое откровение возвращается - только место
абсолютного языка будущего заступает абсолютная
лингвистика будущего.
Новый подход отказывался признавать за фонемой статус
абсолютно первичной, минимальной единицы языка. Эта роль
перемещается на уровень еще более элементарный, но вместе
с тем более глубокий: к дифференциальному признаку, т. е.
единичному аспекту фонемы, выявляемому в ее
противопоставлении другой фонеме. До этого дифференциальные признаки не
занимали собственного места в структуре языка; они
рассматривались в качестве атрибутов фонемы. Теперь
дифференциальные признаки сами стали рассматриваться как языковые
единицы и, более того, самые основные единицы, к которым в
конечном счете восходит вся структура языка. В свою очередь,
* Ibid. С. 25.

286 Б. Гаспаров
фонема получила статус составного феномена, строящегося из
сочетания дифференциальных признаков.
В отличие от фонемы, дифференциальный признак внепо-
ложен линейности. Любой сегмент языковой ткани начиная с
фонемы протяжен во времени; но дифференциальные
признаки выступают в симультанной комбинации. Мечта Алягрова
о создании поэзии, которая могла бы использовать звуковые
«аккорды», получила воплощение в лингвистической теории,
превзошедшее все утопические фантазии. Оказалось, что за
эффектом языкового аккорда не нужно ходить далеко: он
повсеместно присутствует в языке, необходимо было лишь его
обнаружить, что и сделала новая теория.
Другое примечательное следствие переноса центра тяжести
с фонемы на дифференциальный признак состояло в том, что
новый подход открыл путь к всеобщей фонологической модели,
возвышающейся над внутриязыковыми особенностями
фонематических систем. Реализация потенциально возможных
комбинаций фонем данного языка привела бы к созданию
множества морфем или слов, далеко превосходящего то, чем реально
располагает лексикон этого языка. Но реализация возможных
комбинаций дифференциальных признаков позволяет
получить множество фонем, бесконечно превосходящее репертуар
любого отдельного языка; можно сказать, что продуктом
потенциальных комбинаций дифференциальных признаков
являются все фонемы всех существующих (и даже не
существующих, но теоретически мыслимых) языков. При этом репертуар
самих признаков, достаточный для создания этого
бесконечного фонемного поля, может оставаться строго ограниченным и
постоянным. Поэтому дифференциальные признаки
оказываются легко представимыми в виде универсальной системы, в
отличие от фонем, конфигурации которых в различных языках
слишком далеко расходятся, чтобы можно было их свести к
общему системному знаменателю. Перед нами своего рода
фонологическая таблица Менделеева, способная не только покрыть
собой все сущее, но дедуктивно предсказать все
потенциально возможное и этим весьма близкая к заумному сверхязыку,
предсказанному в свое время Хлебниковым.
Призыв Хлебников к художникам и мыслителям мира
создать универсальный вселенский язык прозвучал во время его
хаотических скитаний посреди разрушений мировой и
гражданской войны. Два десятилетия спустя для Якобсона, в свой

Футуризм и фонология 287
черед, наступила пора Wanderjahre. Читатель может
изумиться слишком очевидному символизму кризисной даты «1938»,
обозначенной им в воспоминаниях. Но дело в том, что в
момент оккупации Чехословакии Якобсон, совсем недавно
перед этим получивший наконец профессуру в Брно, выступал
с лекциями в Голландии. Оттуда он перебрался в Данию,
далее в Норвегию, каждый раз оказываясь на несколько
месяцев впереди движения гитлеровской армии, затем в Швецию,
пока наконец не достиг Нью-Йорка. На этом пути
создавалась книга «Детский язык, афазия и всеобщие звуковые
законы» (она вышла в Стокгольме в 1942 году на немецком
языке)*.
Книга явилась первым опытом выявления универсалий
фонологической системы. Проблема ставилась здесь в
генетическом аспекте; тезис об универсальности дифференциальных
признаков подкреплялся наблюдениями над ранними этапами
становления языка у детей. Утверждалось, что
последовательность, с какой младенец осваивает различные различительные
признаки слов в своей речи, всегда одинакова и неизменна в
силу того, что она отражает имманентные иерархические
отношения между дифференциальными признаками в системе. При
всем различии фонемного репертуара в разных языках система
дифференциальных признаков, на которой этот репертуар
покоится, являет собой всеобщий и единый «закон».
Может показаться, что дети, усваивающие разные языки,
далеко расходятся в характере звуков, которые они
научаются производить. Однако за этим внешним различием, согласно
Якобсону, стоит непреложная последовательность, с которой в
языковом умении ребенка наращиваются элементарные
дифференциальные признаки, как бы ни различались звуки, в
которых эти признаки манифестируются. Универсальный звуковой
закон формулируется не без торжественности: «Будь ребенок
французом или скандинавом, англичанином или славянином,
индусом или немцем, эстонцем, голландцем или японцем, - во
всех исследованиях, заслуживающих этого имени,
подтверждается вновь и вновь, что относительное расположение во
* Jakobson R. Kindersprache, Aphasie und allgemeine Lautgesetze.
Stockholm: Sprâkvetenskapliga Sällskapets Förhandlingar. 1940-1943. Vol. 2.

288 Б. Гаспаров
времени тех или иных осваиваемых ребенком звуков остается
всегда и везде тождественным»*.
Этот универсальный порядок, в котором
дифференциальные признаки осваиваются ребенком повсеместно, в любой
точке земного шара, имеет следующий вид: «Раньше всего в
языке ребенка появляется [а], функционирующий как первый
гласный, и (обычно) взрывной губной как первый согласный.
Различие между носовым и неносовым появляется как первая
консонантная оппозиция (напр., папа—мама)', за ней следует
оппозиция губного и зубного (nana—mama и мама—нана)...
После двух вышеназванных консонантных оппозиций в языке
ребенка появляется первая вокальная оппозиция — а именно
между широким гласным и его более узким коррелятом,
например папа—пипи... Последующие стадии в развитии детского
вокализма приносят либо расщепление узкого гласного на
палатальный и велярный, например папа — пипи — пупу, либо
выделение третьей, промежуточной степени открытости, т. е.
папа—пипи—пепе»**. (Замечательной чертой этих
универсальных законов можно считать то, что иллюстрирующие их
примеры, предположительно имеющие равную актуальность
для любого языка, все заимствованы из обихода
русскоязычной детской.)
Зеркальным отражением модели усвоения языка ребенком
служит модель постепенной потери языка у страдающих
различными степенями афазии (исследования афазии, в
особенности в результате мозговых травм, получили большое
распространение после Первой мировой войны). Последний процесс
подчиняется тем же универсальным закономерностям, но в
обратном порядке: те уровни фонологической системы, которые
ребенок усваивает последними, при афазии пропадают
первыми; чем тяжелее травма, тем глубже погружается пациент в
глубины начальных языковых умений, как бы совершая
обратное путешествие во времени в самые ранние состояния языка,
пока его способность различать слова не редуцируется до
самых базовых дифференциальных признаков. Эта двувекторная
модель, способная и к проспективному, и к ретроспективному
движению, сама служит выразительной иллюстрацией хлебни-
* Jakobson R. Kindersprache. P. 32-33 (курсив Якобсона).
** Ibid. Р. 34-35.

Братья Якобсоны, слева направо: Михаил, Сергей, Роман. 1900-е гг.
Благодарим за предоставление материалов Фонд Романа Якобсона
(The Roman Jakobson Trust), Отдел архивов и специальных коллекций
Массачусетского технологического института (Institute Archives and Special
Collections, MIT), профессора Станислава Поморского (Stanislaw Pomorski)
и его сына Лукаиха Поморского (Lukasz Pomorski), а также дочь Г. Шпета
Марину Густавовну Шторх и его внучку Елену Владимировну Пастернак
Родители Р. Якобсона
во Франции. Около 1938 г.
Лазаревский Институт восточных языков,
в гимназических классах которого учился
Р. Якобсон

Свидетельство (временное) об окончании университета. Ноябрь 1918 г.

Московский университет
Удостоверение об оставлении при университете для приготовления
к профессорскому званию. 12 января 1921 г.

Роман Якобсон. 1920-е гг.
Густав Шпет. 1920-е гг.
Отчет о работе Московского лингвистического кружка.
Научные известия. М., 1922 г.

Миссия Красного Креста. Якобсон в центре. Терезин, 1920 г.
Дипломатический справочник: Якобсон — глава бюро прессы. 1925 г.

Михаил Якобсон. 1920-е гг. Сергей Якобсон. Берлин, 1920-е гг.
И. Эренбург, Л. Эренбург, Р. Якобсон. 1928 г.

Письмо Р. Якобсона Г. Шпету. 1929 г.

За столом с книгами. Чехословакия, 1920— 1930-е гг.
Михаил и Рая Якобсоны.
Франция, 1930-е гг.
Р. Якобсон.
Чехословакия,
1935 г.

Софья Якобсон. Прага.
1920-е-начало 1930-х гг.
Роман и Сватава Якобсоны. Чехословакия, 1935 г.
Роман Якобсон. 1920-е гг.

Назначение экстраординарным профессором. Брно, 1937 г.

Удостоверение экстраординарного профессора. 1938 г.

Заседание Пражского лингвистического кружка. 1938 г.
Чешские и русские деятели празднуют. Верхний ряд, слева направо:
Г. Рипка, С. Якобсон, Г. Миллерова (?), жена Я. Мукаржовского,
3. Мунзерова, Я. Мукаржовский, А. Исаченко, Я. Кожешник, Я. Гурьян.
Нижний ряд, слева направо: А. Миллерова, Р. Якобсон, П. Богатырев,
Н. Рипкова, брат Н. Рипковой. Чехословакия, 1930-е гг.

Программа Третьего
международного
лингвистического конгресса
в Риме. 1933 г.

Уведомление о получении
чехословацкого гражданства.
1937 г.

Свидетельство о крещении. Прага, 30 октября (н. с.) 1938 г.

Письмо датских лингвистов В. Брёндаля и Л. Ельмслева о приглашении
Якобсона с лекциями в Копенгаген. Октябрь 1938 г.

Рекомендация В. Матезиуса
(перед бегством Р. Якобсона
из Чехословакии). Март 1939 г.

Письмо брату Сергею накануне
бегства из Брно. Февраль 1939 г.

Студенческий сборник
в поддержку R Якобсона.
Брно, март 1939 г.

Регистрация для потенциального прохождения военной службы.
Апрель 1942 г.

Норвежский паспорт. 1940-е гг.
С книжкой в лесу. 1940-е гг.
Р. Якобсон. Гарвард (?) 1940-е гг.

Анкета с персональными данными
Р. Якобсона для Иммиграционной
службы США. Январь 1946 г.

Письмо о награждении орденом Почетного легиона. Август 1947 г.

Письмо об избрании профессором Гарварда. Март 1949 г.

Сертификат о получении гражданства США. Ноябрь 1952 г.
Р. Якобсон. Болгария,
1950-е гг.
Повестка о вызове на слушания
Комитета по расследованию
антиамериканской деятельности.
16 марта 1953 г.

«5 минут
с Рамоном
Якобсоном».
Газетная вырезка
с ошибкой в имени.
1950-е гг.

Константин и Софья Богатыревы, поэт Геннадий Айги. 1960-е гг.
Р. Якобсон и П. Богатырев в Праге на VI съезде славистов. Август 1968 г.

Письма К. Леви-
Стросса и Р. Якобсона
по поводу совместной
статьи «"Кошки"
Шарля Бодлера».
Июль 1961 г.

Р. Якобсон. 3 ноября 1976 г.
Лекция. Университет Брауна. 1970-е гг.

Тетрадь с пожеланиями к 80-летию
от присутствующих на дне рождения.
Пишут: У. ван Орман Куайн,
К. Тарановский с женой Верой.
Кембридж, октябрь 1976 г.

R Якобсон и К. Поморска.
Бразилия, сентябрь 1968 г.
Лекция «Мозг и язык» в Нью-Йоркском университете. 6 мая 1980 г.
Поэт Ярослав Сейферт,
друг Якобсона, 1970-е гг.

R Якобсон и его соавторы Г. Фант и М. Халле. Кембридж, осень 1981 г.
Приглашение
на гражданскую панихиду
в Гарварде. Сентябрь 1982 г.
Надгробие Романа Якобсона
и Кристины Поморской-Якобсон

Футуризм и фонология 289
ковского прорыва в будущее, не отделимого от погружения в
доисторические глубины прошлого.
Для Хлебникова такое погружение было необходимо, чтобы
добраться до первоэлементов языковой субстанции, с тем
чтобы создать на их базе универсальный, все в себя вместивший
язык «третьего спутника солнца». Эволюция теории Якобсона
идет тем же путем. Выяснение базовых элементов, по
которым происходит фонологическое развитие языка ребенка,
позволяет ему затем построить всеобщую систему этих
элементов, призванную покрыть эмпирические данные всех без
исключения языков мира. Работы, последовавшие за «Детским
языком»*, отличаются от нее исчезновением эволюционной
перспективы. Универсальный набор дифференциальных
признаков предстает в них в качестве абсолютной панхронической
системы. Утверждается, что все разнообразие звуковых
моделей в конкретных языках может быть сведено к структурному
ядру, организованному в виде матрицы бинарных - всегда и
только бинарных — оппозиций между полярными признаками.
Универсальность системы не подкрепляется больше
утверждением, что она соответствует стадиям развития языка у детей
всех рас и континентов; она предстает самодостаточной
объективной данностью, существующей вне каких-либо условий
времени и пространства.
Еще одно отличие этих поздних работ от «Детского языка»
касается трактовки гласных и согласных. В «Детском языке»
гласные и согласные описывались по традиции в качестве двух
подсистем, характеризуемых каждая своими артикуляторными
параметрами. Но к началу 1950-х годов Якобсон и его
соавторы отказались от классификации по артикуляционным
признакам, таким как «узкий», «широкий», «губной», «зубной» и
т. д., которые ранняя фонологическая теория унаследовала от
традиционной фонетики. Взамен этого был предложен новый
набор признаков, основывающийся на акустических
характеристиках: «высокий» / «низкий», «компактный» /
«диффузный», «яркий» / «тусклый», «диезный», «бемольный» и т. д.
То, что новые признаки не были привязаны к артикуляции, по-
* Jakobson R., Fant G., Halle M. Preliminaries to Speech Analysis: The
Distinctive Features and Their Correlates. Cambridge: MA, 1953; Jakobson R.,
Halk M. Fundamentals of Language. The Hague, 1956.

290 Б. Гаспаров
зволило выстроить их в единую систему, действительную и для
согласных, и для гласных. В результате все построение
приобрело полное единство и симметричность.
В этой своей поздней версии система состояла из двенадцати
контрастных пар признаков, организованных в бинарные
оппозиции. Позднее появлялись попытки ревизовать этот набор,
тем более что не все признаки выглядели одинаково
убедительно*, однако они не получили широкого распространения.
Трудно отрицать харизматическую притягательность числа «12»,
определяемую его многообразными мифологическими и
магическими аллюзиями.
Последняя большая работа Якобсона, посвященная
проблемам фонологии**, заключала в себе синтез его идей,
развивавшихся на протяжении четырех десятилетий. Эволюционная
модель «Детского языка» и панхронически универсальная
модель 1950-х годов стоят в ней рядом в качестве разных аспектов
теории. Это синтез, вместивший в себя все аспекты звуковой
жизни языка. Вместе с тем содержание книги никоим образом
не ограничивается миром звуков. В ней нашла выражение
глубинная сущность отношения Якобсона к языку или вернее - в
самом общем смысле - ко всякой системе знаковой
коммуникации.
Исследовательскую стратегию Якобсона можно определить
как синтез через редукцию. Мысль, способная достигнуть
самого глубинного и в силу это самого элементарного в языке,
тем самым достигает трансцендентального основания, из
которого исходит все разнообразие поверхностных
манифестаций. Внезапно, как бы поворотом магического ключа то, что
представлялось разными эмпирическими феноменами и
концептуальными параметрами, обнаруживает единство в своей
подчиненности всеобщему порядку. Коммуникативные усилия
человечества во всем многообразии их форм, разделенные
социальными барьерами и условиями времени и пространства,
сходятся вместе в качестве частных вкладов в этот вселенский
порядок.
* Например, Chomsky и Halle называют 14 признаков (они, правда,
определяются на иных основаниях, чем у Якобсона). Chomsky N., Halle M.
The Sound Pattern of English. New York, 1968. Ch. 4, 5.
** Jakobson R., Waugh L. R. The Sound Shape of Language. 1979.

Футуризм и фонология 291
Бинарные корреляции дифференциальных признаков были
призваны стать этим магическим ключом именно потому, что
они несут в себе самое элементарное из возможных
отношений: наличие / отсутствие единичного акустического
параметра. Бинарная оппозиция являет в себе минимальный шаг,
необходимый и достаточный для различения двух значений.
В ней схвачен самый первый момент в жизни языка, в который
звучание и значение сходятся вместе в знаке, по словам
Якобсона, «наивысшая и всецело структурированная всеобщность
связи между signans и signatum»*. Двенадцать пар признаков
заключают в себе все возможные минимальные сдвиги от
одного знака к другому. Все, что реально присутствует в каком
бы то ни было языке, есть лишь комбинация этих
элементарных сдвигов; более того, ни один язык и даже все известные
языки в совокупности не покрывают все возможности таких
комбинаций, изначально заложенные в системе. Подобно
утопии мирового языка у Хлебникова, теория Якобсона
предполагает сверхязык, более богатый, чем все конкретные языки,
взятые вместе. Несоответствие этого теоретического концепта
с эмпирической языковой действительностью в принципе
невозможно: «Пессимистические голоса тех, кто отчаялся в
возможности познать в точности прошлые, настоящие и будущие
стадии мира языка, раздавались и будут еще раздаваться
против поиска универсалий: "Mais qui pourrait se vanter d'avoir fait
un examen exhaustif de toutes les langues existantes ou attestées?
Et que dire des langues disparues sans laisser de traces et celles
qui apparaîtront demain sur la terre?" (Martinet)»**.
(Характерным образом эти пессимистические голоса, отрицающие
возможность увидеть вместе прошлое, настоящее и будущее,
раздаются из романского угла.)
На это возражение книга отвечает, что действительно,
невозможно гарантировать, что где-нибудь «в джунглях
Бразилии» не обнаружится язык, строй которого не укладывается в
набор универсальных признаков; это, однако, будет означать
* «Но кто мог бы похвастаться детальным описанием всех
существующих или удостоверенных языков? Не говоря уже о тех языках,
которые исчезли, не оставив следа, и тех, что завтра появятся на земле?
(А. Мартине)». Ibid. P. 60.
** Ibid. Р. 61.

292 Б. Гаспаров
для последних лишь то, что для биологической классификации
видов означало открытие «австралийской ехидны и утконоса
Тасмании», а именно что такого рода пограничные случаи лишь
подтверждают классификацию в целом. Любопытна риторика
этой научной аргументации, напоминающая излюбленный
Маяковским прием: эмфатическое утверждение невозможности в
виде гипотетического контрпримера, сама смехотворная
экзотичность которого делает отрицание непреложным:
Говорят, где-то — кажется, в Бразилии -
Есть один счастливый человек.
(В. Маяковский. Трагедия. 1913)
Может, пяток небывалых рифм
Только и остался, что в Венецуэле.
(В. Маяковский. Разговор с фининспектором
о поэзии. 1926)
Это совпадение, скорее всего бессознательное, в очередной
раз выказывает «семейное сходство» научной мысли Якобсона
с самосознанием будетлян. Будетляне верили, что начало
«общего дела» создания всеобщего языка должно быть положено
в России. По словам Хлебникова: «И если живой и сущий в
устах народных язык может быть уподоблен доломерию
Евклида, то не может ли народ русский позволить себе роскошь,
недоступную другим народам, создать язык — подобие доломерия
Лобачевского, этой тени чужих миров?»*.
Бенедикт Лившиц еще шире развернул понимание русской
исключительности, делающей русский народ избранным для
вселенской миссии; русских поэтов и художников авангарда,
согласно Лившицу, отличает от их западных коллег
способность проникать в глубинные свойства материала их искусства:
«...наша сокровенная близость к материалу, наше
исключительное чувствование его, наша прирожденная способность
перевоплощения, устраняющая все посредствующие звенья
между материалом и творцом, - словом, все то, что так
верно и остро подмечают у нас европейцы и что для них навсегда
остается недоступным. Да, мы чувствуем материал даже в том
* Курган Святогора // Велимир Хлебников. Творения. С. 580.

Футуризм и фонология 293
его состоянии, где его еще нарекают мировым веществом, и
потому мы — единственные — можем строить и строим наше
искусство на космических началах. Сквозь беглые формы
нашего "сегодня", сквозь временные воплощения нашего "я" мы
идем к истокам всякого искусства - к космосу»*.
«Зарницам Новой Грядущей Красоты Самоценного
(самовитого) Слова» («Пощечина общественному вкусу», 1912) не
суждено было стать непреложной действительностью.
Хлебников умер вскоре после своего воззвания к художникам мира.
Восемь лет спустя последовала гибель младшего мессии
движения (к этому времени существенно переродившегося).
Самоубийство Маяковского было воспринято многими - в их
числе Якобсоном** - как символ конца эпохи, начинавшейся
«зорями» и «зарницами» мессианских обещаний и пророчеств.
В 1930-х годах многие деятели той эпохи либо ушли из жизни,
либо жили в нищете и забвении; некоторые (в частности,
Лившиц) погибли в годы террора.
И однако «общее дело» русского авангарда не было
потеряно. Его след обнаруживается в конце 1930-х годов, времени,
когда первоначальное движение, казалось, полностью сошло
со сцены. Вселенская языковая утопия, имевшая целью
победить время и пространство средствами языка, преодолев
разрозненность смыслов, рассеянных по разным народам и
эпохам, не была оставлена, она лишь предстала теперь в новом
облике. «Заумное» преобразование самого языка заменилось
преобразованием его описания, в котором заложенный в его
глубине трансцендентальный смысл стал явью. Новая
лингвистика позволяет языку сбросить «проклятие» фрагментарной
разрозненности и поверхностной линейности. Способность
«проецировать принцип эквивалентности с оси селекции на ось
комбинации» не ограничивается больше мессианскими
прорывами поэтического языка, но оказывается фундаментальным
свойством всякой знаковой коммуникации. Нигде эта
всеобщность не заявляет о себе с такой непреложной отчетливостью,
как в самом первом движении языковой мысли ребенка - рус-
* Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. С. 506.
** О поколении, растратившем своих поэтов // Jakobson R. SW Vol. V.
Р 355-381.

294 Б. Гаспаров
ского или голландца, француза или японца, - осваивающего
самый первый дифференциальный признак.
Фонологическая теория Якобсона при всей ее технической
оснащенности и объективной (вернее, надличностной)
направленности вдохновлялась модернистским пафосом преодоления
эмпирической («позитивистской») поверхности,
помноженным на неоромантическое стремление к всеохватывающему
синтезу. Парадоксальным, но психологически понятным
образом эти ее черты проступили с особенной отчетливостью в том
направлении, которое Якобсон придал фонологии Пражской
школы, радикально ее трансформировав, в 1940-1970-е годы,
т. е. в эпоху, когда не только Пражский кружок, но вся
питательная культурная среда русского и центрально-европейского
авангарда остались в прошлом.
Когда мы имеем дело с интеллектуальным феноменом таких
масштабов и такой интенсивности, а его, несомненно,
подпитывало множество источников, восходящих к различным
эпохам и различным областям знания - от риторики, поэтики и
поэтической практики до философии языка и теории знака и от
нейрофизиологии и когнитивной психологии до акустики, не
говоря о различных аспектах самой науки о языке, то мы видим,
как мощь этого феномена энергично сплавляла это
интеллектуальное разноречие в новое целое. Нет нужды говорить здесь
о различных источниках лингвистической мысли Якобсона,
которым он сам всегда отдавал щедрую дань в своих трудах. При
всем том кажется оправданным признать футуристический
порыв «доминантой» интеллектуального мира Якобсона (если
воспользоваться его собственным теоретическим понятием),
сообщающей его многообразным компонентам векторную
направленность.
Структурная лингвистика 1920-1930-х годов и в Европе,
и в Америке сосредоточивалась в первую очередь на
дескриптивных аспектах нового подхода к языку. В центре ее внимания
оказывалось бесконечное разнообразие структурных
конфигураций, масштабы которого далеко выходили за рамки того, что
представлялось позитивистскому взгляду, ориентированному
на субстанциальные характеристики языковых единиц. Новая
теория опиралась на философскую традицию
предшествовавшего столетия: англо-америкаский эмпиризм, с одной
стороны, романтическая идея плюрализма национально-языковых
сообществ, с другой. Отличие Якобсона от большинства участ-

футуризм и фонология 295
ников структуралистского движения между двумя войнами
заключалась в его укорененности в утопических идеях
авангарда начала XX века. Именно это различие лежало в основе той
трансформации, которой структуральная теория подверглась в
его работах начиная с 1940-х годов. Центр тяжести
теоретической мысли переместился на поиск всеобщей сущности
человеческой коммуникации, поверх барьеров не только различных
языков, но различных знаковых систем.
Идея универсальной глубинной структуры, внутренне
присущей не только всем языкам, но самой языковой способности
человека, долгое время продолжала доминировать в
лингвистике, как бы не замечавшей революционной смены
парадигмы, произошедшей в философии и литературной теории на
рубеже 1960-1970-х годов. Конечно, поколения генеративи-
стов, пришедшие на смену Якобсону, не хотели, да и не могли
ничего знать о том взрывоподобном первоначальном толчке,
который сообщил лингвистической мысли такую необычайную
протяженность инерционного движения.

Т. В. Ахутина
Роман Якобсон и развитие русской
нейролингвистики*
D мае 1963 года в Англии проходил
организованный фондом США симпозиум «Нарушения речи».
На нем собрались ведущие специалисты из разных
стран мира: «нейрофизиологи, психологи,
фонетисты-клиницисты, лингвисты, философ и эксперт по
теории информации»**. Это было время начала
расцвета психолингвистики — десять лет назад в
Блумингтоне прошел первый (двухмесячный!) семинар по
психолингвистике, в 1957 году вышли
«Синтаксические структуры» Н. Хомского, в 1962 году известная
статья Дж. Миллера по проверке психологической
реальности трансформационной грамматики. От
психолингвистики многое ожидали, в первую очередь в
связи с разработкой вычислительных машин -
технологического чуда XX века. В соответствии с этими
ожиданиями в первом докладе симпозиума - докладе
лорда Брейна «Постановка проблемы» - был
сформулирован вопрос: «Каковы анатомические и
физиологические процессы, лежащие в основе кодирования
* Публикуется в сокращении по изданию: Роман Якобсон.
Тексты, документы, исследования. М.: РГТУ, 1999. С. 382-401.
** Disorders of Language. США Foundation Symposium. A.VS.
de Reuch and M. O'Connor (Eds). London, 1964. P. VII.

Роман Якобсон и развитие русской нейролингвистики 297
и декодирования физических средств коммуникации в языке и
их значений»*.
Следующим выступал Р. О. Якобсон. В докладе «К
лингвистической типологии афазических нарушений» он дал лингво-
семиотическую интерпретацию шести видов афазий,
выделенных А. Р. Лурией. Самого Лурии на конференции не было, в
начале 1960-х годов за границу выпускали редко. Его доклад
«Факторы и формы афазий» зачитал председательствующий,
д-рМ. Кричли.
Симпозиум стал вехой в развитии современной
нейролингвистики. Прочитанные доклады обнадеживали - они
показывали новый нейролингвистический путь (точнее, разные пути)
анализа механизмов речи. Один из них был связан с
выявлением первичных дефектов, лежащих в основе многообразных
поверхностных проявлений афазии. Созвучный времени, это был
путь, основанный на понимании системного строения речи
и других высших психических функций, путь, разработанный
Л. С. Выготским и А. Р. Лурией. Именно об этом пути писал
Лурия в своем докладе, именно с этим путем была связана
разработка классификации афазий, интерпретацию которой дал в
своем докладе Якобсон.
Объединение идей Л. С. Выготского, А. Р. Лурии и
Р. О. Якобсона было естественным, связь их идей плодотворна.
Связь эта имела двусторонний и многоступенчатый характер.
Попытке раскрыть взаимодействие людей и идей посвящено
это сообщение.
Ученики Л. С. Выготского, в частности Р. Е. Левина (и не
только она, что подтверждает дочь Льва Семеновича, Г. Л.
Выгодская), были убеждены, что Выготский и Якобсон знакомы.
Ровесники, они одновременно учились в Московском
университете (правда, на разных факультетах), посещали кружок
Г. Г. Шпета, оба любили поэзию и литературу и вращались в
близких литературных и литературоведческих кружках.
Выготскому трудно было не заметить молодого огненно-рыжего
Романа Якобсона. Что касается Якобсона, то, насколько мне
известно, он никогда не упоминал, что был знаком с Выготским
лично, хотя, как вспоминает Вяч. Вс. Иванов, как только Якоб-
* Ibid. Р. 13.

298 Т. В. Ахутина
сон начал приезжать в СССР, в первых же его лекциях
прозвучали имена M. M. Бахтина и Л. С. Выготского*.
Многое роднит в подходе к языку Выготского и Якобсона.
Оба разделяют восходящее к В. Гумбольдту и А. А. Потебне
понимание языка как деятельности, его творческого
характера и исторической обусловленности, системного строения,
взаимозависимости языка и мышления. Это отчетливо видно
при сопоставлении «Мышления и речи» Выготского (1934) и
«Тезисов Пражского лингвистического кружка» (1929),
написанных при активном участии Якобсона. Споры вокруг
русского формализма и то движение от сугубо формальных методов
к рассмотрению языковых форм с точки зрения их функций,
которое было характерной чертой развития русской филологии
1920-х годов, равно подготовили выбор
структурно-функционального подхода к языку и Якобсона, и Выготского.
«Представление о языке как функциональной системе» (первый
тезис пражцев) было близко Выготскому, поставившему в
программном докладе «О психологических системах» (1930)
задачу изучения «функциональных систем и их судеб»**.
Утверждение пражцев «каждая функциональная речевая
деятельность имеет свою условную систему язык»,
разделявшееся Л. П. Якубинским (1923) и В. М. Жирмунским (1921,
1924), Выготский делает руководящим принципом при анализе
внутренней речи. Подобно тому как лингвисты
реконструировали праформы слов и звуков на основе анализа вариантов в
современных языках, Выготский реконструировал
характеристики внутренней речи, опираясь на сопоставление других
функциональных форм - устной и письменной речи.
(Разработанное Выготским понимание внутренней речи Лурия положит
в основу трактовки механизма динамической афазии.)
Выделение фонемы как единицы звуковой речи также
оказалось близко Выготскому. Выдвинув, как и Ф. де Соссюр,
методологическое требование «анализа по единицам»,
Выготский отмечает, что аналогичный сдвиг методологии сделан
и в языкознании («Мышление и речь», 1934). По его мнению,
преодолевая атомизм традиционной фонетики, «современ-
* Якобсон Р. О. Избранные работы. М., 1985. С. 13.
** Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т. М., 1982-1984. Т. 1.С. 131.

Роман Якобсон и развитие русской нейролингвистики 299
ное фонологическое направление в лингвистике»
разработало новое понимание единицы звуковой стороны речи, в
соответствии с которым она «не отдельный звук речи, но фонема,
т. е. далее неразложимая фонологическая единица, которая
сохраняет основные свойства всей звуковой стороны речи в
функции означения»*. Эта формулировка** является
переложением определений фонемы, почерпнутых из статьи
Якобсона «Заметки по эволюции русской фонологии...», помещенной
во втором томе «Трудов Пражского лингвистического кружка»
( 1929), экземпляр которого сохранился у ученицы Выготского
Левиной.
Понятие фонемы Выготский применил к анализу патологии
речи. Так, 27 января 1934 года он делает доклад «Анализ
детских афазий» и проводит разбор клинического случая. Запись
доклада, сделанная Лурией, сохранилась в его архиве.
Выготский выделяет в качестве первичного дефекта отставания
развития речи у ребенка «фонологическое нарушение» -
«усвоение звуков речи не структурно, отсюда заучивание всех слов
происходит наново». На полях примечание Лурии: «У нормы
приобретение группы новых слов = новые возможности».
Позднее синдромы нарушений речи у детей и взрослых с
первичным дефектом фонематического слуха описали Р. М. Боскис
и Р. Е. Левина (1936) и А. Р. Лурия ( 1941, 1947).
На втором этапе взаимодействия главными действующими
лицами становятся Якобсон и Лурия, который постоянно
следил за работами Романа Осиповича. В неопубликованной
монографии «Учение об афазии в свете мозговой патологии» (1940)
Лурия ссылается на I, IV, VI и VII выпуски «Трудов
Пражского лингвистического кружка» и отдельно на работу Якобсона
1936 года «К общему учению о падеже». С 1956 года, когда
Якобсон начал бывать в Советском Союзе, они стали
встречаться. Е. Д. Хомская, участвовавшая в этих встречах,
рассказывает, что они проходили как встречи давних знакомых, и она
предполагает, что ученые познакомились во время первой или
второй довоенной поездки Лурии за границу.
* Там же. Т. 2. С. 20.
- ** Определение фонемы как набора различительных признаков Якобсон
дает только в 1932 году.

300 Т. В. Ахутина
В конце 1930-х годов проблемы афазии, ее звуковой
стороны начинают интересовать самого Якобсона. Детская речь
и афазия становятся «главным объектом» его исследования,
что позволяет ему подготовить к V Международному конгрессу
лингвистов в Брюсселе (1939) доклад о структурных законах,
управляющих формированием и распадом речи. Эти работы
были продолжены и позже, результатом их стала публикация
в Упсале в 1942 году большой статьи «Kindersprache, Aphasie
und allgemeine Lautgesetze». В этой статье Якобсон
утверждает, что построение языковых систем и, в частности, звукового
уровня языка идет по принципу от максимальных контрастов ко
все более тонким противопоставлениям, в результате чего
языковые системы, и фонологическая в том числе, являются
стратифицированными, иерархическими. По его мнению, гласные
а-и-у (первичный треугольник гласных) и согласные п—т-к
+ м-н (первичный треугольник согласных вместе с рано
усваиваемым противопоставлением «ротовых—носовых»)
чаще всего представлены в языках мира, с них начинается
становление звуковой системы у детей, они наиболее устойчивы
при афазии.
Обсуждение этой работы в лаборатории А. Р. Лурии в
Институте нейрохирургии проходило уже на моей памяти в 1963
году. Сотрудница лаборатории Е. Н. Винарская, изучавшая
звуковые нарушения при афазии, попросила меня (логопеда
только что со студенческой скамьи) сделать перевод с немецкого
этой статьи. Помню, что Винарская делала по этому
переводу доклад, который комментировал Лурия. Это был период его
нового увлечения лингвистикой - в лабораторию приходили
С. И. Бернштейн и Вяч. Вс. Иванов, выпустивший по своим
впечатлениям работу «Лингвистика и исследование афазий»
(1962), довольно регулярно участвовали в жизни
лаборатории С. М. Шур (Толстая) и Е. Л. Гинзбург. Позднее к ним
присоединилась Н. И. Лепская. Несколько месяцев провела
в лаборатории Халина Межеевска, лингвист из Польши. Кто
из лингвистов участвовал в обсуждении, не помню. У
клиницистов не вызывало сомнений, что существуют более легкие
(устойчивые) и более трудные звуки. (Мой, полученный позже,
опыт восстановления речи больных с афазией подтверждает,
что целесообразно начинать восстановление звукопроизноше-
ния и звукоразличения с выделенных Якобсоном контрастных
противопоставлений простых звуков.)

Роман Якобсон и развитие русской нейролингвистики 301
Вернемся, однако, к дискуссии. Принимая концепцию
Якобсона в целом, исследователи афазии, тем не менее,
испытывали сомнения. Принципиальная трудность состояла в том, что
Якобсон давал единую иерархию трудностей для всех форм
афазии, тогда как клинический опыт Лурии и его сотрудников
свидетельствовал о том, что у больных с сенсорной и моторной
афазией градации сложности звуковых противопоставлений не
совсем совпадают: больные с нарушением фонематического
слуха при сенсорной афазии более всего затрудняются в
различении глухих и звонких, мягких и твердых согласных, больные с
афферентной моторной афазией чаще всего смешивают звуки,
близкие по месту и разные по способу образования (халат-
хадат)*. Более поздние исследования, выделившие замены
звуков, близких как по месту, так и способу образования, также
говорят о правомерности этих сомнений**.
Сомнения афазиологов тесно связаны с фундаментальной и
до сих пор дискуссионной проблемой фонологии о статусе
фонемы (доклады М. Halle и С. В. Кодзасова на Международном
конгрессе « 100 лет Р. О. Якобсону» являются ярким
подтверждением этому). Что стоит за фонемой - акустические (как думал
Якобсон) или моторные (как думают представители «моторной
теории речи») репрезентации? Якобсон предпочитал
акустические корреляты различительных признаков, во-первых, потому
что это позволяло представить их как минимальный код с
одинаковым описанием гласных и согласных
(металингвистический довод), и, во-вторых, потому что нарушения
фонематического слуха при сенсорной афазии показывают независимость
восприятия речи от моторики (нейролингвистическии довод -
он весьма отчетливо отстаивался Якобсоном в его
выступлении на XVII Психологическом конгрессе в Москве в 1966 году).
Однако нейролингвисты осознавали, что данные афазии могут
* Лурия А. Р. Травматическая афазия. М., 1947. С. 123.
** Винарская E.H. Клинические проблемы афазии (нейролингвистическии
анализ). М., 1971; Сумченко Г. М. Восприятие и запоминание звуков речи у
больных с афазией: Автореф. дис.... канд. пед. наук. Л., 1974; Кузьмин Ю. И.
Характер звуковых нарушений у больных с афазией // Современные
проблемы физиологии и патологии голоса и речи. М., 1979; Панасюк И. В.
Звуковые нарушения у больных с моторной афазией. Дис. ... канд. филолог, наук.
Л., 1980; Кондратюк А. Л. Нейропсихологический и нейролингвистическии
анализ моторных афазий. Дипломная работа. МГУ, 1987.

302 Т. В. Ахутина
использоваться и сторонниками «моторной теории» —
нарушения речи при афферентной моторной афазии ведут к
специфическим дефектам фонемного распознавания*.
Наличие разногласий в вопросе о роли моторных и
акустических составляющих в перцепции звуков речи не случайно, оно
связано и со сложностью механизмов восприятия речи, и с их
изменениями в онтогенезе.
Исследования показывают, что младенцы различают
фонемные противопоставления, как свойственные их языку, так
и чужие, при этом более активно задействовано левое
полушарие, при восприятии же музыкальных тонов — правое**. У детей
раннего возраста (до 16 месяцев) локальные поражения
правого полушария ведут к более стойким нарушениям понимания
речи; у детей до трех лет поражения задних отделов левого
полушария (ответственных за фонематический слух и восприятие
устной речи у взрослых) ведут к недоразвитию устной речи,
более чем поражения каких-либо других зон***.
У младших школьников нарушения звукоразличения на
письме, т. е. определенный вид дисграфии, наблюдается при
отставании в развитии задних отделов левого полушария, но
они являются особенно стойкими, если есть и симптомы
отставания правополушарных функций. Нарушения письма при
правосторонних дисфункциях в значительно большей мере
затрагивают гласные (даже ударные), чем это наблюдается при
левосторонних дисфункциях, при которых страдает
преимущественно различение согласных. У взрослых при локальных
поражениях мозга нарушения понимания речи наиболее
выражены при височных поражениях левого полушария (сенсорная
афазия), нарушения категоризации звуков речи как при височ-
* См.: Рябова Т. В. Виды нарушения многозначности слова при
афазии // Теория речевой деятельности. М., 1968. С. 234.
** Molfese D. L. Cerebral Asymmetry in Infants, Children and Adults:
Auditory Evoked Responses to Speech and Music Stimuli // J. Acoust. Soc.
Amer. 1973. Vol. 53.
* * * Marchman V. A., Miller R., Bates E. A. Babble and First Words in Children
with Focal Brain Injury. Applied Psycholinguistics. 1991. Vol. 12(1). P. 1-22;
Thai D. J., Marchman V A., Stiles J., Aram D., Trauner D., Nass R. and Bates E.
Early Lexical Development in Children with Focal Brain Injury // Brain and
Language. 1991. Vol. 40(4). P. 491-527.

Роман Якобсон и развитие русской нейролингвистики 303
ных, так и при центрально-теменных (сенсорная и афферент-
но-моторная афазии).
Эти факты говорят (в согласии с принципом динамической
организации и локализации функций Выготского-Лурии) об
изменениях механизмов звуковосприятия с возрастом — от
широкого вовлечения отделов правого и левого полушарий,
слуховых и моторных отделов левого полушария к
преимущественной опоре на слуховые функции левого полушария. Иными
словами, фонемное звукоразличение предполагает сложный
функциональный орган с ведущими и фоновыми, латентными (ранее
участвовавшими в звукоразличении и позднее привлекаемыми
по необходимости) звеньями. Как рука учит глаз, глаз - руку,
так и язык учит ухо, ухо - язык, но при этом именно глаз
видит, а ухо слышит. У взрослых слуховая модальность является
ведущей в восприятии и звуков, и слов (и то, и другое
нарушается при сенсорной афазии). Если бы была верна точка зрения
Халле - Либермана, что «речевые акустические сигналы
интерпретируются в терминах артикуляторнои активности»*, то
при моторной афазии должны были бы наблюдаться
выраженные нарушения понимания, которых нет. Однако их
утверждение верно относительно определенного этапа развития речи.
С другой стороны, приводимый их оппонентами (и, в частности,
Якобсоном) аргумент против «моторной теории речи»,
основанный на том, что ребенок с анартрией мог понимать речь**, не
является таким сокрушительным, поскольку этот пример
показывает, как может формироваться понимание речи, но не то,
как она обычно формируется. В то же время нельзя забывать (и
это аргумент в пользу участия моторики в становлении
полноценного фонематического слуха), что у детей с нарушениями
моторики надолго сохраняются трудности звукоразличения на
письме***.
* Halle M. Jakobson's Theory of Distinctive Features and its Recent
Development // Материалы Международного конгресса « 100 лет Р. О.
Якобсону». M., 1996. С. 83.
** Lenneberg E. H. Understanding Language without Ability to Speak:
a Case Report // Journal of Abnormal and Social Psychology. 1962. Vol. 65.
P. 419-425.
*** Левина РЕ. Недостатки чтения и письмаудетей.М., 1940; ср.:
Назарова Л. К. О роли речевых кинестезии в письме // Советская педагогика. 1952.
№ 6 - о трудностях письма при зажатом языке у первоклассников.

304 T. В. Ахутина
Итак, обсуждение проблемы иерархии звуковой системы и
статуса фонемы, начатое 35 лет тому назад, позволяет
предположить, что с точки зрения нейролингвистики фонема - это
комплексное образование, меняющее свое функциональное
строение и являющееся у взрослых единицей комплексной
акустико-моторной системы противопоставлений. При этом
одни оппозиции составляют четкие простые контрасты по
обоим измерениям, другие - более просты по тому или другому из
них. Чем сложнее «компонентное строение артикуляционных
жестов, соответствующих признакам как цельным
символическим сущностям»*, тем больше вероятность его распада при
моторной афазии; чем тоньше звуковое различие при
относительной простоте артикуляционной работы, тем вероятнее его
утрата при сенсорной афазии. Однако, и это важно
подчеркнуть, что основной принцип Якобсона - подчинение звуковой
стороны языка структурным законам - сохраняется, хотя и в
усложненной форме.
Следующая работа Якобсона, посвященная афазии «Два
аспекта языка и два типа афазических нарушений», была
опубликована в его совместной с М. Халле книге в 1956 году. Ее
перевод на русский, сделанный, если мне не изменяет память,
М. Араповым, принесла в лабораторию Лурии С. М. Толстая
где-то между 1962 и 1964 годом. Лурия ознакомился с работой
раньше**, однако основная идея этой статьи (или близкая ей)
была освоена им до этого.
В работе 1956 года Якобсон отстаивает мысль, что в основе
речи лежат две операции - выбор и комбинирование — и что
они в разной степени страдают при афазии: при моторной
афазии (нарушении кодирования) страдают прежде всего операции
комбинирования, при сенсорной афазии (нарушении
декодирования) - операции выбора. Он соотносит эти операции с двумя
видами связи языковых единиц: по (внутреннему) сходству и по
(внешней) смежности. Эти связи были выделены учеником Бо-
дуэна де Куртенэ Н. Крушевским (1883) и вошли в науку бла-
* Кодзасов С. В. Судьба теории универсальных различительных
признаков // Материалы Международного конгресса « 100 лет R О. Якобсону». М.,
1996. С. 84.
** См.: Лурия А. Р. Афазия и анализ речевых процессов // Вопросы
языкознания. 1959. № 2.

Роман Якобсон и развитие русской нейролингвистики 305
годаря Ф. де Соссюру В своей научной автобиографии Лурия
пишет: «Идеи де Соссюра о существовании двух форм речевых
коммуникаций <...> я широко использовал в 40-е годы
благодаря работам Романа Якобсона»*. Какие работы имеет в виду
Лурия - или это ошибка его памяти?
В «Травматической афазии» (1947) Лурия
противопоставляет «номинативную» и «предикативную, синтагматическую»
стороны речи, что сходно и с делением де Соссюра (1922), и с
выделением «номинативной языковой деятельности» и
«синтагматической языковой деятельности» в упоминавшихся
Тезисах Пражского лингвистического кружка. Говоря о
мозговых основах предикации и номинации, Лурия соотносит их с
функциями передних и задних отделов коры, что согласуется
с выдвинутым им принципом «совместной работы и взаимной
адаптации задних (гностических) и передних (динамических)
систем мозговой коры» или, иначе — принципом «парных
центров мозговой коры, один член которых всегда лежит в задних,
а другой — в передних разделах мозга». Этот принцип, позднее
трансформированный в представление о взаимодействии трех
блоков мозга, в переводе на английский язык «Травматической
афазии» (1970) уже не упоминается, зато приводятся данные
об активирующей системе мозга.
Через два года после выхода «Травматической афазии»
А. Р. Лурия пишет работу «О двух видах синтетической
деятельности...», опубликованную в 1963 году, в которой он
выделяет два вида операций головного мозга. Здесь он следует за
И. М. Сеченовым («Элементы мысли», 1878), различавшим
объединение доходящих до мозга раздражений в симультанные
«пространственные группы» и объединение последовательно
поступающих раздражений в сукцессивные «преемственные
ряды»**. Совпадают ли членения 1947 и 1949 годов, мы обсудим
ниже, говоря о дихотомиях Якобсона.
* Лурия А. Р. Этапы пройденного пути: Научная автобиография. М.,
1982. С. 161.
** Можно думать, что глубоко интересовавшийся психологией и
естественными науками Н. В. Крушевский был знаком со статьей И. М.
Сеченова. Таким образом, цепочки Сеченов - Крушевский - Бодуэн де Курте-
нэ - Соссюр - Якобсон и Сеченов - Лурия - Якобсон смыкаются.

306 Т. В. Ахутина
Противопоставление «нарушений синтагматической и
парадигматической организации речи» не занимает в работах
«Пурин центрального положения вплоть до 1973 года, когда он
публикует в журнале «Linguistics» статью «Два основных вида
афазий». Это противопоставление становится ведущим в книге
«Основные проблемы нейролингвистики» ( 1975).
Противопоставление операций выбор/комбинирование и,
соответственно, нарушений преимущественно декодирования
и кодирования было лишь первым среди предложенных
Якобсоном (1956). В лондонском докладе 1963 года, речь о
котором шла в начале сообщения, были представлены два другие:
распад/ограничение и сукцессивность/симультанность (см.
табл. 1). Если первое противопоставление, относящееся к
«классическим» нарушениям кодирования и декодирования -
эфферентной моторной афазии (афазии Брока) и сенсорной
афазии (афазии Вернике), было с готовностью принято афазио-
логами, то два следующие вызвали сомнения.
Начнем со второй дихотомии: распад/ограничение. Среди
нарушений кодирования более развернутый синдром
эфферентной моторной афазии Якобсон противопоставляет
более ограниченному нарушению речи - динамической афазии
(транскортикальной моторной афазии). В синдром
эфферентной моторной афазии входят трудности комбинирования звуков
в слоги и слогов в слова (фонемный уровень, по Якобсону) и
морфем в слова и слов в предложения (уровень значащих
единиц, по Якобсону). Динамическую афазию отличают трудности
комбинирования предложений в развернутые высказывания.
Таблица I
Лингвистическая классификация афазий, по Якобсону
' Оппозиция
Нарушения кодирования
( + ) / декодирования
(-) - комбинирования
/ выбора = смежности/
сходства
Афазии |

эфферентная
'+

динамическая
+

афферентная
+
акуст.-мнес-
тическая

семантическая
сенсорная

Роман Якобсон и развитие русской нейролингвистики 307
Окончание табл. 1
Оппозиция
Нарушения сукцессивно-
сти ( + ) / симультанности
Афазии
зфферент- !
ная
+

динамическая
+

афферентная
акуст.-мнес-
тическая
+

семантическая
сенсорная
Наличие распада ( + ) /
^ограничения ( — )
+
—
—
+ 1
Клинический опыт показывает, что динамическая афазия
может дебютировать как изолированное нарушение речи, а
может быть остаточным следствием после ухода более грубых
симптомов эфферентной моторной афазии*. Обе формы
афазии возникают при поражении передних отделов,
составляющих «морфологическую основу программирования и
реализации актов поведения различной степени сложности»**. Таким
образом, генетическое родство эфферентной моторной афазии
и динамической афазии не вызывает сомнений.
Иное дело с нарушениями декодирования. Соотношение
сенсорной афазии и семантической афазии, по мнению
Якобсона, также составляет оппозицию распад/ограничение. Однако
гораздо большее роднит сенсорную афазию и акустико-мнести-
ческую афазию, и именно они могут рассматриваться как
члены этого противопоставления. Акустико-мнестической афазии
«не повезло» — ни в докладе Якобсона, ни в докладе Лурии на
* Лурия А. Р. Травматическая афазия. М., 1947; Лурия А'. Р. Мозг
человека и психические процессы. Т. I. M., 1963; Лурия А. Р., Цветкова Л. С.
Нейропсихологический анализ предикативной структуры высказывания //
Теория речевой деятельности. М., 1968; Рябова Т. В. Механизм порождения
речи поданным афазиологии // Вопросы порождения речи и обучения языку.
М., 1967; Рябова Т. В. Психолингвистический и нейропсихологический
анализ динамической афазии: Дис.... канд. психол. наук. Мм 1970; Ахутина
(Рябова) Т. В. Нейролингвистический анализ динамической афазии. М., 1975.
** Поляков Г. И. О структурной организации коры лобной доли мозга в
связи с ее функциональным значением // Лобные доли и регуляции
психических процессов. М., 1966. С. 45.

308 Т. В. Ахутина
лондонской конференции она не была представлена
развернуто. Сенсорная афазия описывается более подробно: Якобсон
видит ее механизм в нарушении выбора фонем и выбора слов,
при этом отмечает: «Оба вида нарушений могут усиливать друг
друга, но вряд ли возможно выводить нарушение одного из этих
лингвистических уровней из нарушения другого, т. е. нельзя
рассматривать дезинтеграцию словесного кода как следствие
дезинтеграции фонемного кода»*. Если оба нарушения близки,
но независимы, то нарушение одного из них (особенно
верхнего уровня) может наблюдаться изолированно, и именно это
имеет место при акустико-мнестической афазии. Типичный
пример речи больных с акустико-мнестической афазией
приводит А. Р. Лурия: больная пересказывает рассказ «Волк и коза»:
«Сейчас... волк и этот... овца, да? или кто? коза? да? Волк и
овца... Значит, волк увидел овца... нет, не так... волк увидел
козу...»**.
И сенсорная, и акустико-мнестическая афазии возникают
при поражениях височной доли левого полушария.
Аналогично динамической афазии акустико-мнестическая афазия может
дебютировать изолированно или отчетливо выступать вперед
при обратном развитии сенсорной афазии, когда уходят
дефекты фонемного уровня. Трудности различения фонем,
отсутствующие у больного с акустико-мнестической афазией, вновь
появляются у него при утомлении.
Якобсон развел акустико-мнестическую афазию и
сенсорную афазию по третьей дихотомии сукцессивность/симуль-
танность; считая, что при первой из них страдает понимание
однородных членов (слов) или однородных предложений.
Однако это лишь одно из проявлений первичного дефекта,
заключающегося в трудностях выбора слова как лексемы (и,
соответственно, в трудности его удержания). И в случае слова, и в
случае фонемы их восприятие идет через накопление сукцессивно
поступающих признаков***, слушающий сначала имеет дело со
* Jakobson R. Toward a Linguistic Typology of Disorders of Language //
США Foundation Symposium. London, 1964. P. 28.
** Лурия А. Р. Основные проблемы нейролингвистики. M., 1975. С. 126.
*** О процедуре «использования синтагматических контрастов,
возникающих в звуковой последовательности, для фонемной интерпретации
акустического сигнала» говорит Л. В. Бондарко (см.: Фонологические
оппозиции и фонетические контрасты // Материалы Международного конгресса
« 100 лет Р. О. Якобсону». М., 1996. С. 88).

Роман Якобсон и развитие русской нейролингвистики 309
смежными элементами, накопив которые он принимает
решение - делает выбор единицы, включающей одновременный
набор различительных признаков, отличающий ее от сходных
единиц (ср. у Якобсона: «Первым делом понимающий
встречается с контекстом, во вторую очередь он должен определить
его составляющие: комбинирование - антецедент,
предшествующее, выбор - консеквент, последующее, именно выбор и
есть непосредственная цель процесса декодирования»*). Таким
образом, и с точки зрения якобсоновской концепции мы
должны рассматривать сенсорную и акустико-мнестическую афазии
как родственные и одинаково видеть в них нарушение выбора
сходных единиц из парадигмы (на основе симультанного
синтеза).
Эти формы афазии отчетливо противопоставляются
эфферентной моторной и динамической, при которых порядок
операций обратный: говорящий сначала осуществляет выбор из
«синтаксической» парадигмы, а затем комбинирует из
смежных элементов последовательный ряд; ср. у Якобсона:
«Кодирование начинается с выбора... Выбор - антецедент, тогда как
построение контекста — следствие или цель говорящего»**.
Эти четыре формы афазии наиболее контрастны, для их
описания удобен предложенный Якобсоном понятийный аппарат
с той оговоркой, что пересмотр статуса акустико-мнестиче-
ской афазии привел к слиянию дихотомий комбинирование/
выбор и сукцессивность/симультанность***. Как видно из
табл. 1, Якобсон противопоставлял с помощью последней
дихотомии акустико-мнестическую афазию и афферентную афазию.
Слияние двух дихотомий ставит вопрос о статусе афферентной
моторной афазии, которую Якобсон рассматривал как
нарушение кодирования = комбинирования в симультанные единства
(в отличие от эфферентной афазии, где нарушается построение
сукцессивных единств).
Для афферентной моторной афазии характерны замены и
поиск звуков в устной речи и трудности категоризации звуков
на письме. Эту афазию можно рассматривать как нарушение
* Jakobson R. Toward a Linguistic Typology of Disorders of Language //
CIBA Foundation Symposium. London, 1964. R 30.
** Ibid.
*** Рябова Т. В. Механизм порождения речи поданным афазиологии //
Вопросы порождения речи и обучения языку. М., 1967.

310 T. В. Ахутина
симультанного выбора при кодировании. Когда говорящий
выбирает фонему в моторном обличье, т. е. артикулему, он
имеет сукцессивный контекст — слоговую моторную программу
(результат операции эфферентного звена) и должен выбрать
симультанное единство. Вновь дихотомии комбинирование/
выбор и сукцессивностъ/симультанность сливаются,
однако начинают различаться первая дихотомия комбинирование/
выбор и дихотомия кодирование/декодирование, которые,
по мнению Якобсона, совпадают.
В пользу такого пересмотра дихотомий Якобсона говорят
и внелингвистические доводы. По мнению Лурии*, синтез
отдельных (пусть и сукцессивно поступающих) элементов в
одновременные пространственные схемы требует для своего
осуществления участия задних отделов мозга (II функциональный
блок), синтез в последовательные ряды требует иного цитоар-
хитектонического строения коры с большим развитием
вертикальных связей, что характерно для передних отделов
полушарий (III функциональный блок).
Этот пересмотр дихотомий Якобсона был проведен нами
в статье 1967 года (представленную там точку зрения см. в
табл. 2). При этом переосмыслению подвергся и статус
семантической афазии.
Таблица 2
Пересмотр лингвистической типологии афазий, по Рябовой
Комбинирование
Смежность
1 Сукцессивность

динамическая
эффе рентная
моторная
Выбор
Сходство
Симультанность J
афферентная
моторная
Преимущественно экспрессивные
1 нарушения (кодирование)

семантическая

сенсорная
акустике-
мнестическая |
Преимущественно импрессивные
нарушения (декодирование)
1 Исходная точка зрения Якобсона |
Кодирование
Комбинирование
Смежность
1динами-
1 ческая
эфферентная
моторная
Сукцессивность
афферентная
i моторная
Декодирование
Выбор
Сходство J

семантическая

сенсорная
Симультанность
акустике-
мнестическая
Сукцессив-
ность
* Лурия А. Р. Мозг человека и психические процессы. Т. I. М., 1963;
Luria A. R. Two Basic Kinds of Aphasia //Linguistics. 1973. Vol. 115.

Роман Якобсон и развитие русской нейролингвистики 311
В семантическую афазию, по Лурии, входят трудности
поиска слов, связанные с распадом семантических
(категориальных) связей слова*, и трудности понимания обратимых
грамматических конструкций. Якобсон включил в свой анализ
только вторую часть синдрома семантической афазии, где она
оказалась ослабленным вариантом сенсорной афазии. В моей
статье 1967 года о порождении речи рассматривалась только
первая часть как более относящаяся к кодированию
высказывания. Трудности на уровне слова интерпретировались как
нарушения выбора слов по значению (надмодальный выбор), они
противопоставлялись нарушениям выбора слова по звучанию,
т. е. лексемы, при акустико-мнестической афазии (выбор в
слуховой модальности).
Как, однако, быть со второй частью синдрома семантической
афазии, каков ее статус? Прежде чем предложить что-то
взамен интерпретации Якобсона, необходимо отметить, что, в
отличие от Лурии, западные нейролингвисты относят указанные
трудности понимания грамматических конструкций к другому
синдрому, а именно к синдрому «проводниковой» афазии**.
Конституирующим признаком проводниковой афазии
являются своеобразные произносительные трудности, когда
больной, пытаясь найти слово, перебирает его верные или
неверные части, но не может их выстроить в нужную
последовательность. Эти трудности отчетливо проявляются в назывании
и особенно в повторении слов (так, слово «окно» повторяется
как «ан... антро... оно... онто... нет, немножко не так»***. Лурия
рассматривает это нарушение как вариант афферентной
моторной афазии. В «Травматической афазии» он отмечает, что
у отдельных больных с афферентной моторной афазией
наиболее стойкими остаточными симптомами являются нарушение
порядка звуков****. О невозможности установить порядок
звуков как механизме проводниковой афазии говорят такие ав-
* Лурия А. Р. Травматическая афазия. М., 1947. С. 154.
** См.: Berndt R. S., Caramazza A. Syntactic Aspects of Aphasia //
Acquired Aphasia. New York, 1981.
*** Лурия А. Р. Основные проблемы нейролингвистики. M., 1975.
С. 109.
**** Лурия А. Р. Травматическая афазия. М., 1947. С. 322-326.

312 T. В. Ахутина
торитетные исследователи, как Tzortis и Albert* или Green и
Howes**. Другие исследователи утверждают, что в случае
проводниковой афазии имеет место более развернутое речевое
нарушение, затрагивающее и моторные, и сенсорные
компоненты речи, но оно компенсируется за счет речевых возможностей
правого полушария, которое лучше справляется с задачами
свободной речи, чем с повторением и называнием. Как
показывает многолетний опыт М. К. Шохор-Троцкой (Бурлаковой),
проводниковая афазия (как правило, в сочетании с другими
синдромами) чаще встречается у левшей и амбидекстров***.
При обеих трактовках механизма проводниковой афазии
общее заключается в том, что левое полушарие выполняет
работу по упорядочиванию звуковых последовательностей внутри
слога и слова. Это операция третьего типа, в задачу которой
входит расстановка по местам в слоговой структуре слова
(продукте операции комбинирование) артикулем (продуктов
операции выбор). Аналогичная операция есть и на уровне слов,
ее нарушение ведет к трудностям понимания (реже
построения) грамматических конструкций при семантической афазии
(в русской терминологии) или проводниковой афазии (в
западной терминологии). Название операции «расстановка по
местам» (assignment) заимствована у М. Гаррета, в модели
которого тоже выделяются три типа операций****.
Проделанный анализ классификаций афазий в свете их
интерпретации Якобсоном позволяет соотнести классификации
афазий, принятых в русской и западной традициях (схема 1).
Возможность такого соотнесения - результат проведенной
Якобсоном работы по типологии афазических нарушений. Мне
* Tzortis С, Albert M. L. Impairment of Memory for Sequences in
Conduction Aphasia // Neuropsychologia. 1974. Vol. 12.
** Green E., Howes D. H. The Nature of Conduction Aphasia // Studies in
Neurolinguistics. New York, 1977. Vol. 3.
*** Шохор-Троцкая (Бурлакова) М. К. Афазия у левшей //
Материалы Первой Международной конференция памяти А. Р. Лурия. М., 1998.
С. 308-311.
**** Garrett M. F. Production of Speech: Observations from Normal and
Pathological Language Use // Normality and Pathology in Cognitive Functions.
London, 1982. Подробное обсуждение типов операций см.: Ахутина Т. В.
Порождение речи. Нейролингвистический анализ синтаксиса. М., 1989.
С. 82-85, 120-122, 187.

Роман Якобсон и развитие русской нейролингвистики 313
представляется, что главный вклад Якобсона в изучение
афазий - это преодоление атомизма традиционной афазиологии.
Аналогично тому, как до фонологии изучение звуков речи
страдало атомизмом, до классификации Якобсона наши
представления об афазических нарушениях не входили в систему. Я
попробую это доказать.
Схема I
Классификации афазий в русской и западной нейролингвистике
Динамическая.
смысловое программирование!
тексте
Эфферентная
моторная
Афферентная
моторная "
(проводниковая) -
Акусгико-
мнестическая
Сенсорная
грамматическое
[структурирование
моторное
[программирование
[выбор
[артикулем
приписывание артикулем
местам слова
приписывание слов
[местам фразы
выбор слов
по значению
выбор слов
по звучанию
выбор
[фонем
* См. (Bhunstein, Baker, Good*!*« 1977)
*♦ См. IShâlbce, Warrington 1977)
>

Транскортикальная моторная
Афазия
Брока
Смешанная
передняя*

Проводниковая
^
Номинативная
II
проводниковая**
Афазия
Вернике
В 1950 году А. Р. Лурия опубликовал «Очерки
психофизиологии письма» (занятие психологией было тогда опасным делом
и потому статья называется «Очерки психофизиологии...», а не
«Очерки психологии...» или «Очерки нейропсихологии
письма»). В этой недостаточно оцененной на Западе работе Лурия
дает блестящий анализ когнитивных процессов, включенных
в письмо, опережая когнитивную психологию на
десятилетия. Эта работа служила мне образцом при написании статьи
1967 года «Механизм порождения речи по данным
афазиологии». Вслед за Лурией я выделила составляющие речевого
процесса — те операции, которые первично страдают при
разных формах афазии. Вслед за Якобсоном был сделан второй
шаг: выдвинуто предположение, что на каждом уровне рече-
порождения каждой операции комбинирования соответствует
своя операция выбора (оно соответствовало упоминавшемуся

314 Т. В. Ахутина
«принципу парных центров» Лурии). Такое структурирование
позволило предложить модель порождения речи (схема 2),
которая в своих принципиальных чертах сходится с моделью
Гаррета, построенной на анализе обширного материала
исследований речевых ошибок, хезитаций, афазии*.
Схема 2
Механизм порождения речи, по Рябовой [Рябова, 19671
Построение
внутреннеречевой
1 [схемы высказывания
+
II Грамматическое
(структурирование
1
II Построение
И поел ого вой
схемы высказывания
^—""""^
^^^^^^
Выбор слова
по значению
1
Выбор слова 1
по звучанию
;
Выбор ||
артикулем
m
Слуховой
контроль
Лурия одобрил мою точку зрения (см. его книгу «Основные
проблемы нейролингвистики», 1975, редакторами которой он
пригласил быть И. А. Мельчука и меня). Как показал А. А.
Леонтьев, наша модель порождения речи оказалась совместимой
с теоретическими представлениями и экспериментальными
данными, накопленными в психолингвистике**. Более поздние
нейролингвистические исследования позволили
усовершенствовать эту модель (схема 3), но ее принципиальная
организация осталась та же***. В схеме не приведены факультативные
* Garrett M. F. Production of Speech: Observations from Normal and
Pathological Language Use // Normality and Pathology in Cognitive Functions.
London, 1982.
** Леонтьев А. А. Психологические единицы и порождение речевого
высказывания. М., 1969; Леонтьев A.A. Исследование грамматики / Основы
теории речевой деятельности. М., 1974; Леонтьев A.A. Основы
психолингвистики. М., 1997.
*** Цветкова Л. С. Процесс называния предмета и его нарушение //
Вопросы психологии. 1972. № 4; Калита Н. Г. К вопросу о природе нарушения
называния при акустико-мнестической афазии // Психологические исследо-

Роман Якобсон и развитие русской нейролингвистики 315
при порождении речи операции приписывания артикулем и
слов соответствующим местам слова или фразы.
Мне хочется подчеркнуть, что рассматриваемая модель
порождения речи возникла как реакция на доклад Якобсона
1963 года, который операционализировал первичные дефекты
афазий и систематизировал их. С ним можно было не
соглашаться в деталях, но высказанные им идеи были
конструктивны и продуктивны.
Перейдем теперь к третьему этапу взаимодействия идей
Якобсона и русской нейролингвистики. Если первый этап был
как бы «нулевой цикл», когда Якобсон, с одной стороны, а
Выготский и Лурия, с другой, строили теоретический фундамент
нейролингвистики, расчищали к ней подъездные пути, второй
был этапом афазиологических оппозиций, то третий — это этап
различения функций левого и правого полушарий. На этом
этапе действующими лицами, кроме Якобсона, были Л. Я. Бало-
нов, В. Л. Деглин и их сотрудники, занимавшиеся изучением
состояния высших психических функций (в первую очередь
слуха и речи) при унилатеральном электросудорожном
припадке*, H. H. Брагина и Т. А. Доброхотова, рассматривавшие
психические изменения при очаговых поражениях мозга**, а также
вания. Вып. 6. М., 1974; ГлозманЖ. М. Нейропсихологический и нейролинг-
вистический анализ грамматических нарушений речи при различных формах
афазии: Дис.... канд. психол. наук. М., 1974; Цветкова Л. С, Глозман Ж. М.
Аграмматизм при афазии. М., 1978; Сумченко Г. М. Восприятие и
запоминание звуков речи у больных с афазией: Автореф. дис. ... канд. пед наук. Л.,
1974; Визель Т. Г. Исследование некоторых особенностей грамматического
строя речи при афазии: Дис.... канд. пед. наук. М., 1976; Ахугина Т. В.,
Полонская H. H., Цветкова Л. С. Нарушение актуализации слов у больных с
афазией // Вестник Моск. ун-та. Серия 14: Психология. 1977. № 4;
Полонская H. H. Исследование употребления глаголов у больных с афазией:
Автореф. дис.... канд. психол. наук. М., 1978; Ахутина Т. В. Порождение речи.
Нейролингвистический анализ синтаксиса. М., 1989.
* БалоновЛ. Я., Баркан Д. В., Деглин В. Л., Кауфман Д. А., Николаен-
ко Н. Н., Савранская R Г., Траченко О. П. Унилатеральный
электросудорожный припадок. Л., 1979; БалоновЛ. Я-, Деглин В. Л. Слух и речь
доминантного и недоминантного полушарий. Л., 1976.
** Брагина Н. Н., Доброхотова Т. А. Проблема функциональной
асимметрии мозга // Вопросы философии. 1977. № 2. С. 135-150.

316 Т. В. Ахутина
Вяч. Be. Иванов* и Ю. М. Лотман, активно включившиеся в
обсуждение проблем нейросемиотики.
Схема 3
Схема процесса порождения речи
Мотив
Мысленный образ
потребного будущего
смысловое
синтаксирование
1
выбор «внутренних
слов» по значению |
Смысловая программа высказывания
(иерархия предикатов)
семантическое
структурирование
1
Семантиче
г
грамматическое
| структурирование
У
Поморфемн
1 моторное
1 программ
ирование
выбор слов
по значению |
ккая структура предложения
ое представление
выбор слов
по звучанию
предложения 1
выбор
артикулем
Моторная послоговая программа
синтагмы
В работе Якобсона «Мозг и язык» (1980) выделенные на
основе анализа афазий оппозиции включаются в новый
контекст - они становятся одним из полюсов противопоставления
более высокого ранга, где второй полюс занимают правополу-
шарные функции. Я не делаю логическую ошибку,
противопоставляя оппозиции, с одной стороны, и функции, с другой. В
предложенном Якобсоном дереве оппозиций правополушарная
ветвь представлена терминальным элементом (и это
неслучайно), тогда как левополушарная предполагает дальнейшее
ветвление, и терминальные элементы появляются позже.
Строится основная оппозиция по признаку опосредованности: плюс
слева и минус справа.
* Иванов Вяч. Вс. Чет и нечет: Асимметрия мозга и знаковых систем. М.,
1978; Иванов Вяч. Вс. Нейросемиотика устной речи и функциональная
асимметрия мозга // Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Семиотика устной
речи. 481. Тарту, 1979. С. 121-142.

Роман Якобсон и развитие русской нейролингвистики 317
Обсуждая различия функций левого и правого полушарий,
мы с В. Л. Деглиным нашли образ: правое полушарие
занимается «сырым и жареным», тогда как левое —
полуфабрикатами. Сырое и жареное берется непосредственно,
полуфабрикаты требуют анализа и синтеза. Человеческие слова — это
полуфабрикаты, слитки прошлого опыта и заготовки на будущее, из
которых мы готовим новый сегодняшний смысл. Я вспомнила
этот разговор, потому что наша «правополушарная» картинка
хорошо соответствует логическому «левополушарному»
анализу Якобсона.
Как систематизировал Якобсон описываемые Балоновым и
Деглиным факты?
Сначала он дает наиболее резкие контрасты:
опосредованы — речь, логическое, не опосредованы - не речь,
эмоциональное. Далее он в самой речи ищет неопосредованное:
пропозициональная речь опосредована, а междометия, штампы,
высоко автоматизированные речения - нет. Система фонем
относится к одному полюсу, признаки эмоциональной
окрашенности, интонация предложения - к другому (в скобках
отметим, что есть соблазн думать, что восприятию и
воспроизведению неопосредованного не надо учиться. Это далеко не так -
всей гамме человеческих чувств ребенок обучается, хотя
простейшие эмоциональные реакции являются врожденными*).
Подытоживая рассмотрение обработки звуковых стимулов,
Якобсон заключает, что главной способностью правого
полушария является прямая замена объектов слуховой перцепции
на простое, конкретное представление, лежащее вне
собственно языка. Это утверждение Якобсона применительно к
семантике означает, что следует ожидать нарушения
категориального значения слова при инактивации левого полушария, а
нарушения референтного значения (предметной отнесенности,
по Выготскому, 1934) - при инактивации правого. И это
действительно подтвердилось в серии опытов той же группы
исследователей, проведенных позже. Вслед за известными
экспериментами Лурии во время экспедиций в Среднюю Азию и
* См.: Scaiffe M., Brimer J. S. The Capacity of Joint Visual Attention in
the Infant. Nature, 1975. № 253. P. 265-266; Campos J. J., Campos R. G.,
Barrett K. Emergent Themes in the Study of Emotional Development and
Emotion Regulation // Developmental Psychology. 1989. № 25. P. 394-402.

318 Т. В. Ахутина
исследованиями его ученика П. Тульвисте Деглин и его группа
предложили испытуемым решать силлогизмы. При
инактивации правого полушария испытуемые предпочитали делать
выводы, оставаясь в рамках посылок, при активном правом
полушарии они пытались включить в решение задач свой
практический опыт: так, при предъявлении силлогизма «Летом на
широте Ленинграда белые ночи. Город Приморск находится на
этой широте. Летом в Приморске белые ночи или нет?» — один
и тот же испытуемый в условиях функционирования левого
полушария отвечал: «Да, в Приморске белые ночи, раз на той
же широте», — при функционировании правого: «Все равно не
знаю, какие там ночи, кто его знает, где этот Приморск...»*.
Однако оппозиция референтное значение — справа /
категориальное - слева верна лишь с существенной оговоркой. Если
правому полушарию недоступно категориальное значение, то
левое оперирует и тем, и другим. Этот вывод следует из
анализа нарушений значения слова при афазии**, который
показывает, что при семантической афазии страдает категориальное
значение, а в синдроме акустико-мнестических и оптико-мне-
стических расстройств ослабляется связь «зрительный образ-
слово». Слово в значительной мере утрачивает свои функции
организатора зрительных образов, при этом страдает не только
референтное, но и коннотативное значение слова (больной не
знает, кто из зверей хитрый или трусливый и кто Жучка -
кошка или собака).
Казалось бы, что обнаружение менее опосредованных
языковых отношений как связанных не только с правым, но и с
* Черниговская Т. В., Деглин В. Л. Метафорическое и силлогистическое
мышление как проявление функциональной асимметрии мозга // Ученые
записки Тартуского гос. ун-та. Семиотика пространства, 720. Тарту, 1986.
С. 68-84. См. также: Деглин В. Л. Лекции о функциональной асимметрии
мозга человека. Амстердам; Киев, 1996.
** Цветкова Л. С. Процесс называния предмета и его нарушение //
Вопросы психологии. 1972. № 4; Калита Н. Г. К вопросу о природе нарушения
называния при акустико-мнестической афазии // Психологические
исследования. Вып. 6. М., 1974; Ахутина Т. В. Загадки семантической афазии //
Вестник Моск. ун-та. Серия 14: Психология. 1992. № 2. С. 46-55;
Ахутина Т. В. Проблема строения индивидуального лексикона человека в свете
идей Л. С. Выготского// Вестник Моск. ун-та. Серия 14: Психология. 1994.
№4. С. 44-51.

Роман Якобсон и развитие русской нейролингвистики 319
левым полушарием, заставляет отказаться от соотнесения
дихотомии опосредованных/неопосредованных языковых
явлений с лево- и правополушарными функциями. Но это было бы
неправильно и не по Якобсону. Механизмы речи развивались
в длительном процессе филогенеза, многократно
опосредованные языковые функции - сравнительно новое образование.
Не должны ли мы при описании механизмов речи включать
не только синхронический план, но и диахронический? В
статье «Лингвистика в ее отношении к другим наукам» Якобсон
писал: «Ошибочное соссюровское отождествление двух
дихотомий - синхрония versus диахрония и статика versus
динамика — было отвергнуто постсоссюровской лингвистикой.
Начало и конец каждого процесса языкового изменения относится
также и к синхронии, соответствующие состояния
принадлежат двум подходам одного и того же языка»*. В соответствии
с этой мыслью Якобсона в функциях левого полушария мы
можем ожидать и более новые (более опосредованные) и более
старые (менее опосредованные) функции.
Плодотворность подхода Якобсона к языковому и
речевому развитию как и биологическому развитию вообще
несомненна. Мне кажется, что, когда современные исследователи
говорят, что идеи Якобсона об универсальных
закономерностях построения звуковой системы были «мягко похоронены в
70-х годах», они сохраняют «приверженность к абсолютизму»,
против которой протестовали и Сепир, и Якобсон**.
Свойственное Якобсону проникновение во внутренние связи и в сугубо
относительный и иерархический характер языковых структур
они сплющивают до констатации фактов, например, что у
ребенка должны быть вначале согласные пу т, /с, м, н. И если
один-два звука у ребенка оказываются звонкими, они считают,
что Якобсон не прав, не принимая во внимание, что звонкий
выступал в том же противопоставлении, о котором он говорил.
Часто звуки из разных подсистем — иерархической левополу-
шарной и «островковой» правополушарной -
рассматриваются все вместе.
На протяжении всей этой статьи мне хотелось
показать, насколько плодотворными, животворящими были идеи
* Якобсон Р. О. Избранные работы. М., 1985. С. 412-413.
** Там же. С. 405.

320 Т. В. Ахутина
R О. Якобсона, как глубоко они повлияли на формирование и
развитие русской нейролингвистики.
В заключение мне хотелось бы вспомнить о единственной
встрече с Романом Осиповичем Якобсоном, которая
состоялась 5 марта 1982 года. Я была в Бостоне, и он пригласил
меня к себе домой. Кристины Поморской в этот день дома не
было. Роман Осипович буквально забросал меня вопросами,
начиная с вопросов об архиве А. Р. Лурии, о работе и здоровье
Е. Д. Хомской и других сотрудников Лурии и кончая вопросом,
где я живу в Москве (мой ответ послужил поводом рассказать
о Лиле Брик, квартира которой находилась неподалеку). Роман
Осипович был полон планами приезда в СССР: «В Грузии я
был, теперь в Армению», - но этим планам, увы, не удалось
сбыться. Я подарила Роману Осиповичу свою книгу 1975 года,
тут же из книжных завалов под столом была извлечена такая
же, присланная А. Р. Лурией. Роман Осипович надписал мне
книгу «Язык и мозг»: «В знак общей любви к сокровенным
вопросам речи». Этими словами мне и хочется закончить статью
о Романе Якобсоне и русской нейролингвистике.

H. H, Казанский
Эксперимент как метод в поэзии,
поэтике и науке о языке"
D истории гуманитарного знания часто наличествует
прямая связь между теоретическими поисками и/или
достижениями и общелитературными идеями, будь то
романтизм и идеи народной поэзии, подтолкнувшие
Августа Вольфа к новым филологическим методам**,
или же занятия идеографической лексикографией,
которая вдруг оказывается в центре внимания после
Первой мировой войны***, создавшей ощущение
хаоса и взорванности всех ценностей: «Мир взлетел на
воздух и так и забыл опуститься», — говорит один из
героев Голсуорси. Пожалуй, самое раннее, чем мы
располагаем в этом отношении, - это филология
гуманистов, тесно связанная с их литературным
творчеством. Новое прочтение античных текстов, под новым
* Публикуется по изданию: Роман Якобсон. Тексты,
документы, исследования. М.: РГГУ, 1999. С. 826-832.
** Wolf F. A. Prolegomena ad Homerum sive de operum
Homericorum prisca et genuina forma variisque mutationibus et
probabili ratione emendandi. 1795.
*** Гаврилов А. К. Древнегреческая лексика как объект
идеографического описания // Предметно-понятийный словарь
греческого языка. Крито-микенский период/ Сост. В. П. Казанскене,
H.H. Казанский. Л., 1986. С. 11.

322 H. H. Казанский
углом зрения и как текст написанный современником, и поиск
новых встреч с древними писателями и поэтами,
обернувшихся поисками рукописей и кропотливым накоплением знаний об
античной духовной культуре, и увлеченное понимание древних,
и извлечение практических советов и творческого импульса в
собственном творчестве - это то, что нам известно достоверно.
Не исключено, что нечто подобное можно найти в античной
культуре, если взять творчество поэтов, связанных с
александрийской библиотекой, например Каллимах; но знаем мы об
этом меньше, чем необходимо, чтобы делать уверенные
выводы относительно точного соответствия гуманитарного знания и
поэтического творчества. По десятилетиям развитие
поэтической мысли и гуманитарного знания в античности проследить
невозможно для эпохи, где мы знаем только вершины
творчества. Исключение - неотерики, но и их мы знаем больше по
именам. Где волновавшее их филологическое прочтение? Мы
берем, перевод Сапфо, сделанный Катуллом, и видим только
его интерес к Сапфо и неточности его перевода, и нам остается
лишь догадываться о настоящем круге гуманитарных вопросов,
волновавших неотериков. Стихи, взятые отдельно,
недостаточно показательны, так как они лишь косвенно отражают то, что
обсуждалось в этом кругу подробной «научной» прозой*.
Чрезвычайно существенно и то обстоятельство, что не
существует полного совпадения между кругом идей,
обсуждающихся в кругу единомышленников - поэтов, и тем, что находит
отражение в их же поэтическом творчестве. Отсюда следует
взаимное обогащение теории и опыта практического
приложения теории, существенное для понимания динамики духовной
культуры. С этой стороны поэтическое наследие Р. О. Якобсона
не менее значимо, чем наследие Хлебникова. Р. О. Якобсон
выработал свои лингвистические взгляды во многом под
влиянием Хлебникова.
В этом культурно-историческом плане проявления идей, в
культурном контексте определенного времени можно
рассматривать явление, известное как творение языка, аспект,
привлекающий внимание исследователей меньше, чем он того
заслуживает. Встреченный резкой критикой И. А. Бодуэна де
* Определенную типологию содержит статья Е. Г. Эткинда «Поэзия
растет из прозы» (Эткинд Е. Г. Разговор о стихах. М., 1970. С. 194 ел.).

Эксперимент как метод в поэзии, поэтике и науке о языке 323
Куртенэ*, сам по себе круг вопросов, поднятых футуристами, не
был чужд лингвистам начала века. Сошлюсь при этом на того же
И. А. Бодуэна де Куртенэ**, который не только отметил,
возвращаясь "к ходячему мнению, повторяемому также учебниками,
что «слова состоят из звуков"»***, несоответствие декларации
футуристов азам лингвистической мысли, но и сам использовал
практику эксперимента, задавая такие, например, вопросы:
№ 39. «Можно ли считать словами и можно ли хотя бы
только "произнести" следующие русские написания (графические
изображения): пермисат, мыргамат, мырмылет, судума-
халока, фриктамани, мякирикота, молмошото, левко-
рат, мускалет, гундукир, пурнет, пурсут, пурча, куркуль,
корголго, пусьпиток, пуркалбан, мелкорык, култутурт,
куругит, волдар, вырдугуть, выкороть, высолость, сум-
пуркуЛу кулекур?.. Как относится к этим написаниям
человеку, голове которого свойственно русское языковое мышление,
определяемое ассоциациями писано-зрительных
представлений с представлениями произносительно-слуховыми? Каким
образом эти написания можно сделать графическими
сочетаниями, соответствующими действительным словам произноси-
тельно-слухового языка?»
Этот набор слов, в который попало ставшее через два
десятилетия чуть ли не официальным и агитационно популярным
слово «куркуль», наводит на мысль не только об определении
своеобразия сочетаний, свойственных русскому языку, но и
демонстрирует отчетливо экспериментальные методы подхода.
Эти лингвистические эксперименты во многом близки
попыткам творения языка, которые предпринимал Хлебников.
Между тем попытка творения языка и — насколько это вообще
было возможно для Хлебникова, никогда не читавшего
корректур своих произведений, - планомерная работа над созданием
языка будущего еще ждут своего толкователя, который ответил
* Бодуэн де Куртенэ И. А. К теории «слова как такового» и «буквы как
таковой» // Бодуэн де Куртенэ И. А. Избранные труды по общему
языкознанию. Т. 2. М., 1963. С 443-345.
** Бодуэн де Куртенэ И. А. Сборник задач по «Введению в
языковедение», по преимуществу применительно к русскому языку. СПб., 1912.
*** Там же. С. 15.

324 H. H. Казанский
бы на вопросы: 1) почему именно тогда и 2) и почему именно
так?
Как правило, рассмотрение ограничивается разбором
стихотворения «Усмейные смехачи», причем разбором скорее
формально-словообразовательным*, а не синтаксическим
(«рассмейтесь, смехачи... что смеянствуют», где с точки зрения
обычной грамматики императивность теряет видовое противо-
тивопоставление, изживая инхоативность формы
«рассмейтесь»). Результат анализа также необходимым образом
включает в себя указание на то, что хлебниковские неологизмы не
прижились, хотя другая сторона - уменьшение клише и
полустертых цитат и художественных штампов - обязана как раз
хлебниковским усилиям по прорыву в язык будущего и поиску
форм и слов, незатертых, выразительных или просто
диалектных**.
Чтобы избежать голословных утверждений, разберем
несколько строк из ранней поэмы Хлебникова «И и Э»:
жрецов песнопений
Угас уже зой.
Растаял дым,
А И ушла, блестя слезой.
К холмам седым
Вел нежный след ее ступеней.
Заметим «мнимо-добавочный слог», пользуясь
определением Вл. Набокова, для слова «жизень» в поэзии 1860-х годов***,
в форме «ступеней» вместо «ступней», употребление которого,
в отличие от поэтического «стопа» не изобильно представлено
* Ср. из уже цитировавшегося «Задачника» № 147: «Объяснить
указанный ниже способ деления слов на морфемы при сохранении обычных
русских написаний в связи с произносительно-слуховою стороной русского
языкового мышления и его обнаруживания:
вод-a, вод-к-а, вод-оч-к-а, водиц-а ....
вод-a, вод-н-ый, водян-ой, водян-истый, над-вод-н-ый, водиц-а....
** К отмеченным в литературе диалектизмам у Хлебникова ( Баран X.
Поэтика русской литературы начала XX века. М., 1993. С. 22-35, 129 и др.)
можно добавить «одолень» («ее белее не был одолень») — астраханское
название белой лилии.
*** Набоков В. В. Дар. М., 1990. С. 133.

Эксперимент как метод в поэзии, поэтике и науке о языке 325
в русской поэзии. Слово «зой» нуждалось в авторском
комментарии, проясняющем связь с привычным «зов», и возвращало
читателя - как примечанием, так и корневым
словообразованием — к фольклорным «конский топ» и «шип пустил по
змеиному» в полемическом пушкинском примечании к «Евгению
Онегину». Антитетическое положение порядка слов (угас зой,
растаял дым, а И ушла), подчеркнутое хиазматическим
расположением определений «к холмам седым» X «нежный след»,
демонстрирует уже в ранний период творчества Хлебникова и
опору на традицию, и замысловатое единство разнородных
элементов стиля, создающих новую поэтику, совершенно
непонятную вне старой и традиционной, - нужно было «утро туманное,
утро седое», чтобы понять «седые холмы» с имплицитно
содержащейся идеей скрытости в тумане.
Та же идея обращенности вспять, к пройденному, то
«шишковство», которое отмечалось уже Н. Л. Степановым*
применительно к синтаксическим и жанровым особенностям хлебни-
ковского творчества, не может браться в расчет хотя бы уже
потому, что сам Хлебников при всех идеях периодичности в
человеческой истории был обращен вперед и в будущее,
старался это будущее провидеть и избавить в том числе от плоской и
пошлой языковой унылости, взрывая ее и архаизмом, и
разговорной интонацией, перемежая стих с прозой, или
кардинальной сменой размера («Шаман и Венера»), создавая иллюзию
прозаической вставки. Да и современники, сопоставляя его с
Ломоносовым, менее других относящегося к XVIII веку по
своей поэтике, отрицали «шишковство», отделяя то внешнее - в
словотворчестве, например, отдуха шишковского архаизатор-
ства с его устремленностью к переквалификации уже
известного существующими средствами.
Р. О. Якобсон неоднократно отмечал роль, которую
Хлебников сыграл в становлении его общелингвистических взглядов.
Известна также его оценка деятельности Хлебникова в Адресе
Американской академии искусств и наук (февраль 1965 года),
в котором Якобсон сближает точку зрения Пэрса с хлебников-
ской концепцией как раз в толковании «основного закона»,
* Степанов Н. Л. Творчество Велимира Хлебникова // Хлебников В.
Собрание произведений. Т. I. Поэмы. Л., 1928. С. 45.

326 H. H. Казанский
лежащего в основе любого символа, - его привязанности к
настоящему (hic et nunc) и его месту в будущем (esse in futuro)*.
Некоторая часть достижений Хлебникова в осмыслении
поэтического языка была исследована достаточно рано и
достаточно полно, например связь заумного языка с «эпидемией
глоссолалии», отмеченная В. Б. Шкловским еще в 1916 голу**.
Значительно слабее изучены другие аспекты творения
языка, не столь бросающиеся в глаза, а иногда еще
дополнительно скрытые недостаточной разработанностью
филологического анализа хлебниковского текста. Например, «Ночи сумрак
наши шлемы», скорее всего, должно читать «ночь и сумрак
наши шлемы», а в поэме «Царская невеста XIV ст.» (1908) в
строках, с которых начинается развязка поэмы:
Летели псы вслед тройке, лая.
В клубах крутящей её пыли
Княжна, едва живая
Узрела озера залив. -
требуется исправление текста. Очевидно, что здесь речь
должна идти не о метрическом нарушении, а о неверном прочтении,
при котором раздельно написанная морфема -ся была
первыми издателями прочтена как «ея», а издана как «её». При этом
синтаксис меняется не менее кардинально, чем метрика.
Эти чисто филологические задачи важны, и решение их
необходимо, но мне хотелось бы привлечь внимание к почти
одновременному появлению лингвистического эксперимента в
поэзии Хлебникова и в работах Л. В. Щербы - ср. признание
последнего, что эксперимент он «стал осознавать как таковой
в период написания Восточнолужицкого наречия» в статье
1931 года «О трояком аспекте языковых явлений и об
эксперименте в языкознании»: «В возможности эксперимента
и кроется громадное преимущество - с теоретической точки
* Jakobson R. Quest for the Essence of Language (Address to the American
Academy of Arts and Sciences, February 10, 1965) // in Selected Writings.
Vol. II. P. 358-359.
** Шкловский В. Б. О поэзии и заумном языке // Сборники по теории
поэтического языка. Пг., 1916, С. 14-15 (перепечатано в 1919 году: Поэтика.
Сборники по теории поэтического языка. 1-2. Пг., 1919. С. 18).

Эксперимент как метод в поэзии, поэтике и науке о языке 327
зрения — изучения живых языков. Только с его помощью мы
можем действительно надеяться подойти в будущем к созданию
вполне адекватных действительности грамматики и словаря.
Ведь надо иметь в виду, что в текстах лингвистов обыкновенно
отсутствуют неудачные высказывания, между тем как весьма
важную составную часть языкового материала образуют
именно неудачные высказывания с отметкой "так не говорят",
которые я буду называть "отрицательным языковым материалом".
Роль этого отрицательного материала громадна и совершенно
еще не оценена в языкознании, насколько мне известно.
В сущности то, что я называл раньше "психологическим
методом" (или - еще неудачнее - "субъективным"), и было
у меня тогда методом эксперимента, только недостаточно
осознанного. Впервые я его стал осознавать как таковой в эпоху
написания моего "Восточнолужицкого наречия" (1915),
впервые назвал я его методом эксперимента в моей статье "О
частях речи в русском языке" (Русская речь. 11, 1928). Об
эксперименте в языкознании говорит нынче и Пешковский
(статья "Принципы и приемы стилистического анализа
художественной прозы" в Ars poetica 1927; ср. еще ИРЯС 1, 2, 1928,
с. 451 ), а раньше Тумб ( Thumb A. Beobachtung und Experiment
in der Sprachpsychologie. Festschrift Viëtor, Marburg a.d.L.,
1910), правда — последний в несколько другом аспекте.
Впрочем, надо признать, что психологический элемент метода
несомненен и заключается в оценочном чувстве правильности или
неправильности того или иного речевого высказывания, его
возможности или абсолютной невозможности».
Напомню, что далее следуют вопросы языковой нормы и
конкретные примеры жизнестойких форм - просторечных и
литературных. Здесь мне кажется возможным усмотреть еще
одну точку соприкосновения между экспериментом Л. В. Щер-
бы и поэтическими устремлениями футуризма. Просторечные
слова и формы, обещающие стать элементами языковой
системы будущего, зачастую используются у Хлебникова в
стилистически значимом контексте (например, «Ночь перед
Советами»), и воспринимаются читателем скорее в контексте
«бытописательства» со свойственной этому жанру
непременной речевой характеристикой персонажей (- слухай, барыня,
слухай, / побалакай со старухой). Однако и в более ранних
произведениях Хлебникова ненормативные (с точки зрения
системы современного языка) формы появляются как ростки бу-

328 H. H. Казанский
дущей языковой парадигмы, например диалог Вилы и Лешего
дважды архаичен: он ориентирован на поэзию классицизма, в
том числе содержит сильный элемент буколики, ср.
буколический диалог Вилы и Лешего, перекидывающий мостик к
классицизму XVIII века, и он же - через славянофильское
обобщенно-архаизирующее отношение к миру славянских
древностей - отсылает читателя скорее к полемическим
произведениям Отцов церкви, чем к историко-этнографическим
материалам, опиравшимся во многом на эту полемику Отцов церкви
против славянского язычества. Фонетическая мотивация,
введенная в «высокую» архаизирующую поэзию, берет
истоки скорее в низовых жанрах литературы, а не фольклора (ср.:
«Всюду тени те / Меня тяните. / Только помните: / Здесь пути
не те, / Здесь потоните»), сохраняющих еще связи с
просторечьем и фонетически - в развеселом оформлении мелодики
стиха*, и в просторечно-диалектном употреблении артикля («тени
те»). Пародийные приемы, включая назойливо-стрекочущее
звуковое начало, не встречаются в высокой поэзии. Хлебников
вводит их и в качестве особого типа стиха, и даже на уровне
синтаксиса — паронимические словосочетания типа «имя +
несогласованное определение», занимают обычно весь стих
(«походы мрачные пехот», «дождь звезд», «кулак калек»,
«ножи наживы» и под.). Гармоническая организованность как
начала, так и конца стиха, у Хлебникова обычная, в пародии
отсутствует, ср., например: Г. Жулева: «О! Страшен в мести я. За
то известие Убью на месте я Тебя, о бестия!», где
рифмующееся [м'/в'/б'эстуийа] повторяется, но начало стиха остается
вне звуковой стихии: остраш-, затоиз-, уб'йун-, т'эб'ао-.
Тем самым, стилистическая пестрота и фонетическое наполне-
нение в корне отличны от пародии — мелодика стиха
поддержана паронимией, гармонизирующей звукопись в пределах стиха
как интонационного единства.
* Ср. относящееся к более позднему времени «осмысление» А. Н. Егуно-
ва: «Балаганная рифмовка, предустановленная, впрочем, словарным
составом языка, дешевые каламбуры и местами веселенькое стрекотание ритмов
вроде текста старинных опера-буфф, - все это подсказано самой природой
языка, а это наводит на мысль, что языковое шутовство есть метод вскрытия
и уловления метафизики, таящейся в недрах языка» (Егунов А. Н.
Беспредметная юность//Московский наблюдатель. 1991. № 12. С. 51.

Эксперимент как метод в поэзии, поэтике и науке о языке 329
Если эксперимент Л. В. Щербы широко известен, то
эксперименты в поэтике известны, пожалуй, только по публикации
М. Л. Гаспарова из архива Б. И. Ярхо («Литературоведение
и естествознание: объекты и методы»)*: «4. Эксперимент: а)
эксперимент над восприятием б) Эксперимент над
творчеством. Еще в 1909 или 1910 г. я читал в Общ. Люб. Ест. Ан-
троп. и Этн. (в присутствии ак. В. Ф. Миллера) доклад на тему
о возможности экспериментов в области былинного
фольклора... Впоследствии бр. Ю. М. и Б. М. Соколовы, по их словам,
осуществили кое-что из предложенного на деле, в частности
насаждали варианты былин, и эти варианты прививались. <...>
Очень любопытны результаты опыта над фигурами повторения
<...> было дано задание написать 4-стишие, в котором бы два
раза встречалось слово "перо". Из поданных четверостиший
огромное большинство пришлось на анафорическое
расположение этих слов. <...> Если мы отстаем от
естествоиспытателей в области эксперимента, то обладаем огромным
преимуществом в области наблюдения: а именно мы оперируем над
100% всего подлежащего исследованию материала (все стихи
Пушкина, весь «Демон»), чего у биологов никогда не бывает.
<...> Метод должен быть единым: это
сравнительно-статистический метод, поддержанный показом и экспериментом».
Сходным образом и у Хлебникова «будущее» как новая
парадигма речевого поведения, языкового знания и
языкотворчества опирается на наблюдение и на эксперимент. У Хлебникова
мы обнаруживаем слияние того и другого уже в ранних
произведениях. Говоря о наблюдении, важно обратить внимание на
этимологические связи и пополнение ряда корневых
существительных, которые защищал в языке еще Пушкин (молвь, топ).
Подобные новообразования, порой гиперкористические, порой
архаизирующие (ср., например, уже цитировавшиеся строки
«жрецов песнопений замолк уже зой», отрывающее зой от
назойливый и сводящее с зов) мыслились как неизменные
структуры языка, которым обеспечено будущее.
Эксперимент в лингвистике приобретает в культурном
контексте 1910-х годов черты научного метода, самоценного во
многих областях гуманитарных наук, имеющего претензию на
* Гаспаров М. Л. Работы Б. И. Ярхо по теории литературы // Труды по
знаковым системам IV. Тарту, 1969. С. 504—526 (особенно с. 520).

330 H. H. Казанский
постижение Языка не только настоящего, но и будущего в
настоящем. В этом смысле настоящее рассматривается как уже
состоявшееся преддверье будущего, т. е. как своего рода
прошлое — уже потому, что оно состоялось. И что из этого
«настоящего» грузить «на пароход современности», плывущий в
будущее, определялось - сравнительно легко в смысле поэтики,
труднее - в смысле определения собственно языковых форм,
подходящих для этого будущего.

Й. Ужаревич
Проблема поэтической функции*
Определения
Не только в статье «Лингвистика и поэтика»**, но
и в других своих многочисленных работах по
поэтике Якобсон рассматривает поэтическую функцию в
двух аспектах - теоретическом и эмпирическом (или
практическом)***.
Первый аспект связан с пониманием
поэтической функции как феномена, относящегося к сфере
авторефлексивности (автореферентивности) или, в
терминологии самого Якобсона, к сфере «интровер-
тивности», т. е. к интровертивному семиозису****.
Соответствующее определение сформулировано Якоб-
* Публикуется по изданию: Роман Якобсон. Тексты,
документы, исследования. М.: РГГУ, 1999. С. 613-625.
** Jakobson R. Linguistics and Poetics // Jakobson R. Style
and Language / ed. by Th. Sebeok. New York; London, 1960.
P. 350—377; Якобсон P. О. Лингвистика и поэтика / Сокр. перев.
И. А. Мельчука // Структурализм: «за» и «против»: Сборник
статей. М., 1975. С. 193-230.
*** Ср.: Genette G. Mimologije. Zagreb, 1985. P. 291.
**** Ср.: Якобсон R О. Язык в отношении к другим системам
коммуникации / Перев. H. H. Перцовой // Якобсон Р. О.
Избранные труды. М., 1985. С. 325; Якобсон Р. О. Вопросы поэти-

332 И. Ужаревич
соном так: «Направленность (Einstellung) на сообщение как
таковое, сосредоточение внимания на сообщении ради него
самого — это поэтическая функция языка»*. Сразу бросается
в глаза, что в данной формулировке не ясно, к кому или к чему
относятся выражения «направленность» и «сосредоточение
внимания»: к адресанту, адресату, языку или к самому
сообщению**. Только на основании более широкого контекста видно,
что речь идет об авторефлексивном отношении, т. е. об
отнесенности сообщения к самому себе.
Второй, «практический», аспект поэтической функции
связан с ее эмпирическими лингвистическими критериями»,
«внутренне присущими любому поэтическому произведению»***.
Исходя из утверждения, что существуют две основные
операции, используемые в речевом поведении, — селекция,
которая производится на основе эквивалентности, и комбинация,
которая основывается на смежности (contiguity), Якобсон
пишет: «Поэтическая функция проецирует принцип
эквивалентности с оси селекции на ось комбинации.
Эквивалентность становится конституирующим моментом в
последовательности»****. Существуют многочисленные
варианты этой формулировки: «в поэзии равенство
используется для построения последовательностей»*****;
«повторяемость, обусловленная применением принципа
эквивалентности к последовательности...»******; «эквивалентность как
принцип построения сочетаний******** и т. п.
ки: Постскриптум к одноименной книге / Перев. В. А. Мильчиной //
Якобсон Р. О. Работы по поэтике. М., 1987. С. 80, 81.
* Якобсон Р. О. Лингвистика и поэтика. С. 202.
** Ср.: UZarevié J. «Umjetnost rijeôi»: knpevnost i jezik// Umjetnost
rijeöi. Zagreb, 1986. Br. 4. S. 296; Uiarevié J. Knjtéevnost, jezik, paradoks.
Osijek, 1990. S. 93-94; Фарыно E. Роль текста в литературном
произведении//Studia Russica. XI. Budapest, 1987. P. 141-142.
*** Якобсон Р. О. Лингвистика и поэтика. С. 203—204.
**** Там же. С. 204.
***** Там же.
****** Там же. С. 221.
******* Якобсон Р. О. Поэзия грамматики и грамматика поэзии //
Семиотика. М., 1983. С. 467.

Проблема поэтической функции 333
Можно сказать, что первый (теоретический) подход
пытается определить поэтическую функцию в отношении ее
логической сути (что подразумевает и определение ее места среди
других языковых функций), а второй указывает на
внутренние механизмы поэтической функции, реализующиеся в
поэтической практике (разного рода повторы, параллелизмы,
соответствия, симметрические образования). Тем не менее
второй подход теснейшим образом связан с первым в том
смысле, что его можно считать прямым следствием
«принципа автореферентности»*. Поэтому очень интересным кажется
факт, что сам Якобсон, судя по всему, первую из приведенных
формулировок считал своего рода аксиомой, не требующей
дальнейшей разработки, в то время как обильная
экспликация второй, эмпирической, постановки вопроса имеется почти
в каждой его работе по поэтике и плодотворно применяется в
анализах конкретных стихотворений. Вполне может быть, что
такое различие обусловлено еще и имплицитной предпосылкой
Якобсона, а именно анализ конкретного поэтического
материала в большей степени, чем теоретические рассуждения,
показывает (или доказывает) компетенцию лингвистики в задачах
исследования поэзии и искусства слова вообще.
(Общеизвестно, что Якобсон поэтику считал составной частью
лингвистики**.)
Сообщение
Поэтическую функцию языка Якобсон в основном
рассматривает на уровне отдельных сообщений (текстов,
произведений, высказываний). Но изредка он упоминает о поэтической
функции и в более широком культурно-историческом
контексте. Так, в «Доминанте» (фрагмент курса лекций 1935 года)
говорится о том, что для эпох, выдвигающих декларации
чистого, самодовлеющего искусства (Tart pour Tart), характерна
установка на отождествление поэтической функции и поэти-
* Фарыно Е. Роль текста в литературном произведении // Studia Russica.
XI. Budapest, 1987. Р 150-151.
** Ср. хотя бы: Якобсон Р. О. Лингвистика и поэтика. С. 206, 228.

334 Й. Ужаревич
ческого произведения*. Сама поэтическая функция является
универсальным явлением как в онтогенетическом и
филогенетическом, так и в культурно-географическом планах**. Но
«признаки, которые указывают на то, что речь идет об
эстетической функции, не являются неизменными или одинаковыми»,
так как «каждый отдельный поэтический канон, каждый набор
поэтических норм одной эпохи содержит незаменимые
различительные элементы, без которых произведение не могло бы быть
узнано как поэтическое»***. И в статье о прозе Б. Пастернака
Якобсон, говоря о «поэзии эпохи», утверждает, что
существуют «обязательные оси, определяющие ансамблевую структуру
поэзии эпохи», с которыми неизбежно должно
согласовываться творчество каждого поэта, «даже если это входит в
противоречие с его индивидуальной и социальной личностью»****.
Хотя сам Якобсон, конечно, далек от релятивизма и
конвенционализма, развитие подобных идей можно, например, узреть в
утверждении его критика Дж. Каллера о том, что таким
образом поэтическая функция превращается в «гипотезу о
конвенциях поэзии как общественного института»*****.
Все же главная категория, по отношению к которой Якобсон
определяет поэтическую функцию, - это не культура, а
сообщение. Поэтому анализ понятия поэтической функции
нужно вести именно с точки зрения сообщения.
Соотношение «сообщения» и «языка» в работах Якобсона
нуждается в специальном исследовании; оно не является
предметом этой статьи. Отметим только, что отношение сообщения
к языку, очевидно, не может полностью рассматриваться как
аналог отношения речь/язык, потому что пространственно-
* Якобсон Р. О. Доминанта / Перев. К. Чухрукидзе //
Якобсон Р. О. Язык и бессознательное. М., 1996. С. 121; Jakobson R. Oglèdi iz
poetike. Beograd, 1978. P. 122.
** См.: Якобсон Р. О. Вопросы поэтики: Постскриптум к одноименной
книге / Перев. В. А. Мильчиной // Якобсон Р. О. Работы по поэтике М.,
1987. С. 80.
*** Цит. в моем переводе по: Jakobson R. Ogledi iz poetike. Beograd,
1978. R 123; ср.: Якобсон Р. О. Доминанта. С. 122.
**** Якобсон P. О. Заметки о прозе поэта Пастернака / Перев. О. А. Се-
даковой // Якобсон Р. О. Работы по поэтике. М., 1987. С. 337.
***** Culler J. Strukturalistiôka poetika. Beograd, 1990. Rill.

Проблема поэтической функции 335
временную и смысловую упорядоченность и отграниченность
сообщения можно противопоставить бесконечности,
неупорядоченности и случайности речи*. С другой стороны, в работах
самого Якобсона сообщение примыкает к таким понятиям, как
«дискурс», «текст», «высказывание», «произведение». Тем
не менее очевидно, что Якобсон сообщение считает функцией
языка, поскольку оно является одним из компонентов или
факторов «речевого события», т. е. «акта речевого общения». При
этом под «функцией языка» следует здесь понимать установку
или назначение (роль) самого сообщения по отношению к
другим факторам речевого общения. Если цель или назначение
сообщения - адресат, то мы имеем дело с фатической функцией;
если сообщение направлено на контекст (референт), речь идет
о референтивной функции, и т. д. Если же сообщение
направлено само на себя, получаем функцию поэтическую.
Одна из проблем, связанных с пониманием поэтической
функции, состоит как раз в том, что она, видимо, скорее
является функцией сообщения, чем языка. Дело в том, что
сообщение (здесь в первую очередь имеем в виду художественные
произведения) ведет себя как язык в целом, а не как один из
его «факторов». Это лучше всего видно из того, что оно, в
отличие от остальных пяти факторов и функций речевого
общения, может (и даже должно) быть своим собственным
объектом (референтом). Трудно представить себе, чтобы, например,
«контакт» или «контекст» или даже «адресант» и «адресат»
были направлены на себя, обходя сообщение, компонентами
которого они являются.
Таким образом, способность к авторефлексивности (авторе-
ферентивности) сообщения превращает его в феномен,
который качественно отличается от остальных факторов речевого
события. Иначе говоря, сообщение, способное стать своим
собственным объектом, принадлежит другому уровню, чем
остальные факторы: оно соответствует всей
коммуникационной ситуации** в ее целостности (тотальности).
* Ср.: Арутюнова Н. Д. Речь // Русский язык. Энциклопедия. М., 1979.
С. 256.
** Ср.: Biti К. Komunikacija // Medijska istraiivanja. Zagreb, 1995. Br. 2.
S. 282.

336 И. Ужаревич
Глубокой и верной кажется мысль Е. Фарыно о том, что «ось
селекции» (явление языковое par excellence), которая,
согласно якобсоновскому пониманию, занимает позицию вне
поэтического сообщения (поскольку в сообщение попадает не вся
серия эквивалентов, а только один из ее членов), на самом деле
в соответствии с принципом автореферентивности должна
располагаться внутри сообщения. Фарыно пишет: «...ось селекции
и серия эквивалентов должны быть выведены (порождены) из
референтного значения предмета высказывания (объекта) и из
формальных свойств его имени»*. Эта мысль вполне
согласуется с утверждением Ю. М. Лотмана о том, что стихотворение
как некий целостный язык в большей степени уподобляется
совокупному естественному языку, чем какой-нибудь части
последнего**.
Таким образом, поэтическая функция как «...сосредоточение
внимания (самого сообщения. - Й. У.) на сообщении ради него
самого», утверждает сообщение в статусе абсолютного,
автономного («самовитого») знака, который по праву конкурирует
с представлением о языке в целом.
Противоречивый статус сообщения у Якобсона выражается
в том, что, оно, с одной стороны, включает тотальность
коммуникативной ситуации, а с другой - оно понимается
Якобсоном лишь как один из компонентов {факторов)
речевого события. Особенно многозначным оказывается выражение
«сообщение как таковое». Из якобсоновского определения
поэтической функции можно сделать вывод, что здесь имеется
в виду совокупность элементов или компонентов как
плана содержания, так и плана выражения, включая все факторы
общения и соответствующие им функции. Тем не менее общая
аргументация Якобсона и его анализы конкретных текстов
подталкивают к выводу, что он под «сообщением как таковым»
понимает в первую очередь его «конструкцию», «фактуру», т. е.
его материальность (которая выражается преимущественно в
звуковом оформлении речи). Хотя и сам Якобсон настаивает на
тесной связи смысла и звука, нетрудно согласиться с теми его
критиками, которые считают, что семантический аспект в его
* Фарыно Е. Роль текста в литературном произведении //Studia Russica.
XI. Budapest, 1987. P. 126.
** Ср.: Лотман Ю. M. Анализ поэтического текста. М., 1972. С. 42, 86.

Проблема поэтической функции 337
анализах имеет второстепенное значение*. Особое внимание
Якобсон уделяет «грамматическим фигурам», т. е. способам
превращения чисто грамматических значений в поэтические
формы. В этом отношении Якобсон - типичный представитель
русского формализма, в рамках которого были предложены и
пропагандировались следующие категории: «литературность»,
«прием», «обнажение приема», «фактура», «остранение»
и т. п.
В связи с проблематикой «сообщения» отметим еще и тот
интересный факт, что некоторые исследователи, исходя из
якобсоновских категорий, но придавая им свое толкование,
не сообщение считают звеном в коммуникативной цепи, а
наоборот, всю коммуникацию вместе со всеми ее факторами
(адресантом, адресатом, кодом и т. д.) помещают внутрь
художественного сообщения**. Другие же исследователи понятие
сообщения и функции поднимают на историко-литературный,
т. е. культурологический, уровень***.
Направленность
Как мы уже упоминали, направленность в первом,
«теоретическом», определении поэтической функции соответствует
сосредоточению внимания. И первое, и второе выражения
нуждаются в уточнении: направленность/сосредоточение кого
или чего? При этом «направленность» можно без особой
натяжки отнести к самому сообщению, в то время как
«сосредоточение внимания» естественнее приписать адресату или
адресанту. Таким образом, осознанно или неосознанно данный
сегмент якобсоновского определения поэтической функции
* Ср., например: Фарыно Е. Роль текста в литературном
произведении // Studia Russica. XI. Budapest, 1987. P. 118-166; Faryno J. DeSifrirangje
ili nacrt ekplikativne poetike avangarde. Zagreb, 1993; Золян С. Т. Принципы
композиционной организации поэтического текста // Проблемы структурной
лингвистики 1983. М., 1985. С. 60-74.
** Ср.: Faryno J. DeSifrirangje ili nacrt ekplikativne poetike avangarde.
Zagreb, 1993. P 8.
*** Ср., например, понятие «стилевая формация» в работе: Flaker A.
Stilske formacije. Zagreb, 1976. P. 11 -48.

338 Й. Ужаревич
оказывается двусмысленным: в первом случае имеется авторе-
ферентивная ситуация, а во втором - исходную точку
направленности (т. е. адресанта или адресата) следует считать
внешней по отношению к самому сообщению. Сообщение
становится объектом, обладающим двойным зрением (точнее, двойной
точкой зрения). Поскольку речь идет о двух несоизмеримых
перспективах в рамках одного и того же определения
(предложения), можно говорить о своеобразном его косоглазии.
Если и второе, «эмпирическое», определение поэтической
функции переформулировать следующим образом:
«Поэтическая функция — это проекция принципа эквивалентности с оси
селекции на ось комбинации», то становится ясным, что к
предыдущим выражениям - «направленность» и «сосредоточение
внимания» - следует присоединить и понятие проекции
(проецирования). Несмотря на то что последнее понятие Якобсон
взял из геометрии, все три выражения обладают общим
семантическим знаменателем - «ориентация».
Именно в категории направленности четко выражается одна
из определяющих характеристик общей якобсоновской
теоретико-лингвистической позиции - телеологизм. Этому
феномену тоже следовало бы посвятить отдельное исследование.
Для нас сейчас важно подчеркнуть, что якобсоновский
телеологизм (который, впрочем, лежит в основе его
функционализма и, в частности, понимания поэзии, поэтического языка и
поэтической, или эстетической, функции), судя по всему, можно
связать с судьбой понятия катарсиса в XX веке. Несмотря на
возможные возражения конвенционалистов и релятивистов*,
которые преобладают в нынешнее постмодернистское время,
мне кажется, что именно трактовка поэтической функции в
аспекте телеологизма противопоставляет Якобсона
безнадежному и угрюмому антителеологизму XX столетия. Антикатар-
тический характер последних десятилетий XX века лучше всех,
может быть, выразили Лакан и Деррида, утверждая, что
понимание по своей природе является незавершаемым процессом:
высказывание никогда не достигает своей цели, а непонимание
является структурной предпосылкой любого понимания**.
* См., например: Culler J. Strukturalistiöka poetika. Beograd, 1990.
** Ср.: Biti К. Komunikacija / Medijska istra2ivanja. Zagreb, 1995. Br. 2.
S. 279-293.

Проблема поэтической функции 339
Если, таким образом, логическая обоснованность понятия
поэтической функции и вызывает сомнения (потому что, как
мы еще постараемся показать, она на самом деле и не является
функцией), все-таки оно несет в себе ту идею
«телеологического тепла» (О. Мандельштам), которую гуманитарное
знание XX столетия тщательно старалось спрятать.
Функция. Иерархия. Доминанта
Идея цели, направленности, назначения является
определяющей для якобсоновского понимания функции. Мы уже
показали, что через понятие языковой функции «идентифицируется
основная направленность речи»*. Этим функционализм
Якобсона существенно отличается от реляционистского понимания
функции в математике, где функция обозначает отношение
между двумя переменными**.
Сущность якобсоновского функционализма заключена в
идее иерархии. В каждом сообщении в принципе существуют
все функции, но доминирует только одна из них. Специфика
отдельного сообщения определяется, таким образом, удельным
весом каждой отдельной функции, т. е. их иерархией.
Поскольку все функции сообщения/произведения подчиняются
доминантной функции***, она «управляет остальными
компонентами, определяет и трансформирует их», обеспечивая
таким образом целостность структуры****.
Сразу следует указать на амбивалентную природу
доминанты. С одной стороны, она как бы получает статус primus inter
pares, но с другой - она преобразует все остальные, не
доминантные функции. Здесь, естественно, напрашивается вопрос
(особенно в отношении поэтической функции): в чем состоит
преобразование не доминантных функций? Являются ли они
теми же функциями, что были до преобразования, или други-
* Jameson F. U tamnici jezika. Kritiôki prikaz strukturalizma i ruskog
formalizma. Zagreb, 1978. R 45.
** Jakobson R. Lingvistika i poetika. Beograd, 1966. P. 162.
*** Ср.: Jakobson R.Oglediizpoetike. Beograd, 1978.P 120; Якобсон P.O.
Доминанта. С. 119.
**** Якобсон Р. О. Доминанта. С. 120.

340 Й. Ужаревич
ми? Если другими, то в чем состоит перемена? Если не
являются другими, в чем тогда выражается воздействие доминанты?
Иначе говоря, в какой мере не доминантные функции меняют
свою сущность под влиянием доминанты и до какого момента
они остаются тождественными себе (если вообще не
превращаются в инобытие)? Ответ на этот вопрос Якобсон оставляет
открытым; при этом отказ от доведения до конца отдельных ло-
гическо-лингвистических определений (или операций) кажется
для него принципиальным. Отсюда проистекает якобсонов-
ская необремененность терминологическими
формальностями и разрастание терминологических синонимов и вариантов
(вплоть до своеобразной игры ими).
Некоторые исследователи Якобсона считают, что
иерархичность характерна не только для распределения функций внутри
сообщения, но и для якобсоновского функционализма в целом.
Так, В. Бити, исходя из общесемиотического разделения на
семантику, синтактику и прагматику, считает, что якобсоновские
функции языка распределяются следующим образом.
Семантическая референтивная функция, по мнению Бити, занимает
особую, выделенную позицию. Все прагматические функции
(фатическая - относящаяся к адресату, конативная -
относящаяся к контакту, метаязыковая — относящаяся к коду,
эмотивная - соответствующая адресанту) занимают по
отношению к семантической подчиненное, «служебное» место.
Над этими иерархически противопоставленными функциями
надстраивается синтактическая поэтическая функция как
завершение всей системы: «Поэтическая функция, как кантов-
ская целесообразность без цели, на самом деле упраздняет
функциональность сообщения, потому что от нее зависят все
остальные функции, в то время как она не зависит ни от одной.
Точнее, в своего рода стемме прагматические функции зависят
от семантической, а семантическая, в свою очередь, зависит от
синтактической, т. е. поэтической функции*.
Другие авторы также считают, что между якобсоновскими
функциями существует определенная иерархическая
соотнесенность. Ж. Женет в своих «Мимологиях», ссылаясь на
статью Якобсона «Доминанта», указывает на «беспрестанно
* BitiK. Komunikacija. S. 281.

Проблема поэтической функции 341
возрастающую важность означающего»*. В референциаль-
ной функции знак поддерживает «минимальную внутреннюю
связь» с означаемым объектом; поэтому здесь знак сам по себе
играет минимальную роль. Экспрессивная функция, напротив,
предполагает более крепкую и более непосредственную связь
между знаком и объектом и поэтому требует большего
внимания к внутренней структуре знака. В сравнении с референци-
альным языком эмотивный язык, таким образом, ближе к
поэтическому языку, который сознательно направлен именно на
знак как таковой**.
Трансфункционализм
Особый интерес представляет собой соотношение
поэтической и референтивной функций. Упраздняет ли первая рефе-
рентивность? (Этот вопрос проистекает из более
фундаментальной проблемы, касающейся соотношения языка и
действительности, художественного произведения и мира.) Якобсон,
конечно, сохраняет референтивность в рамках
художественного произведения, т. е. «поэтического языка». Как мы уже
сказали, он считает, что все функции принципиально
присутствуют (или могут присутствовать) в любом сообщении. Речь
идет только о том, какая из этих функций доминирует. Но в то
время как все непоэтические функции (направленность
сообщения на код, контакт, адресата и т. д.) распознаются довольно
просто, очень трудно понять, какими способами распознается
поэтическая функция, т. е. направленность на сообщение как
таковое. «Эмпирический» критерий узнавания поэтической
функции - принцип (или система) эквивалентностей — не
помогает, потому что сначала нужно знать, идет ли речь о поэзии
или о не-поэзии, для того чтобы систему эквивалентов считать
поэтически релевантной. Иначе говоря: как я могу узнать,
когда и какими способами система эквивалентов становится
доминантной, превращая этим самым сообщение в художественное
произведение? Оказывается, знание о принадлежности или не-
* Genette G. Mimologije. Zagreb, 1985. P. 289.
** Jakobson R. Ogledi iz poetike. Beograd, 1978. P. 123; Якобсон Р. О.
Доминанта. С. 122.

342 Й. Ужаревич
принадлежности некоторого сообщения к сфере искусства
(поэзии) является априорным, т. е. транслингвистическим, а
может быть, и сверхъязыковым*.
Следует согласиться с теми авторами, которые считают, что
именно семантический момент (в широком смысле этого
слова) - один из необходимых ключей для понимания
художественности («литературности») некоторого сообщения. Это значит,
что референтивная функция вместе со всеми
непоэтическими функциями под доминирующим воздействием поэтической
функции и сама становится эстетической (поэтической). Здесь
нужно отметить, что, по-видимому, неэстетические функции
не имеют возможности качественно изменять (преображать)
другие функции. Тотализирующая природа, позволяющая
поэтической функции преобразовывать все остальные функции и
факторы, возводит ее в ранг сверхфункции. Но тем самым она
перестает «функционировать» в обычном (функционалист-
ском) смысле слова.
Очень занимательным кажется противоречие, которое в
анализируемой якобсоновской статье («Лингвистика и
поэтика») обнаруживается на уровне ее композиции. Как в начале,
так и на протяжении большей ее части утверждается, что
поэтическая функция только одна из самых важных функций
языка: «Любая попытка ограничить сферу поэтической функции
только поэзией или свести поэзию только к поэтической
функции представляет собой опасное упрощенчество. Поэтическая
функция является не единственной функцией словесного
искусства, а лишь его центральной, определяющей функцией, тогда
как во всех прочих видах речевой деятельности она выступает
как вторичный, дополнительный компонент. Эта функция,
усиливая осязаемость знаков, углубляет фундаментальную
дихотомию междузнаками и предметами»**. Как видно, поэтическая
функция может появляться и в не доминантной роли. Было
бы очень интересно проследить за ее статусом и поведением
в сообщениях, в которых доминируют другие, непоэтические,
* Ср. положение Ю. М. Лотмана об априорности стиха и поэзии:
Лотман Ю. М. Лекции по структуральной поэтике. Вып. 1. Тарту, 1964.
С. 133; см. также: Uiarevié J. Kompozicija lirske pjesme (О. MandeljStam i
В. Pasternak). Zagreb, 1991. S. 61.
** Якобсон Р. О. Лингвистика и поэтика. С. 202-203.

Проблема поэтической функции 343
функции языка. Здесь ограничусь только указанием на то, что
якобсоновские примеры, в которых он отмечает доминантность
поэтической функции («I like Ike», «Joan and Margery», «the
horrible Harry» и др.)*, являются нехудожественными (m e.
непоэтическими) сообщениями. Можно ли из этого сделать
вывод, что возможны и случаи, когда сообщение —
непоэтическое, а доминантная функция - поэтическая?
При этом Якобсон исходит из положения, что в поэзии
«используются и другие речевые функции (verbal functions),
причем особенности различных жанров поэзии обусловливают
различную степень использования этих других функций»**.
Так, например, эпическая поэзия в большой степени
использует референтивную функцию, а лирика - эмотивную.
Но уже в самой последовательности обсуждения функций
содержится намек на то, что поэтическая функция все же
занимает особое место среди остальных функций: сначала
толкуются непоэтические функции, а только в конце -
поэтическая***. По мере приближения к концу статьи все больше
преобладают «априористическое» и «тотализирующее»
употребление термина поэтическая функция. Ссылаясь на слова
Маяковского, что «любое прилагательное, употребленное в
поэзии, тем самым уже является поэтическим эпитетом»****,
Якобсон говорит: «Другими словами, поэтичность — это не
просто дополнение речи риторическими украшениями, а
общая переоценка речи (a total réévaluation of the discourse)
и всех ее компонентов****** (курсив мой. - Й. У.). Сразу
после этого в качестве примера приводится анекдот, в
котором миссионер упрекает паству в Африке, что они ходят голые.
«А как же ты сам? - отвечали те, указывая на его лицо. - Раз-
* Ср.: Jakobson R. Linguistics and Poetics. P. 356-357.
** Якобсон R О. Лингвистика и поэтика. С. 203; Jakobson R. Linguistics
and Poetics. P. 357.
*** Якобсон Р О. Лингвистика и поэтика. С. 202-205.
**** Там же. С. 227. Ср. похожий доводи в: Jakobson R. Ogledi iz poetike.
P 93, где утверждается, что даже одежда поэта и его семейный разговор с
женой должны определяться его поэтическим творчеством.
***** Якобсон R О. Лингвистика и поэтика. С. 228; Jakobson R. Linguistics
and Poetics. P. 373.

344 Й. Ужаревич
ве ты сам кое-где не голый?» - «Да, но это же лицо». - «А у
нас повсюду лицо», - ответили туземцы. В заключение
Якобсон добавляет: «Так и в поэзии любой речевой элемент
превращается в фигуру поэтической речи»*.
Этим предложением практически завершается
«Лингвистика и поэтика». Такой конец статьи, прямо противоречащий ее
началу, можно (и нужно) понять как торжество поэзии над
идеей функционализма.
Парадоксальный статус референтивной функции в
поэтическом произведении состоит в том, что знак, который в так
называемом ежедневном или обычном языке является транспа-
рантным (прозрачным) по отношению к предмету (референту),
в поэзии, несмотря на его (знака) «материальность» и
«осязаемость», глубже и существеннее определяет свой «предмет»,
чем обычный знак. Предмет как бы освобождается от своей
конкретной, ограниченной значимости и вводится в тотальный,
или мировой, контекст. (Этой «мировой» семантикой и
определяется специфика или, по крайней мере, одно из
специфических свойств художественного произведения)**.
Автореферентивность
По моему мнению, нужно согласиться с утверждением, что
автореферентивность является логическим источником рефе-
рентивности***. У самого Якобсона разработка идеи авторе-
ферентивности (авторефлексивности) почти отсутствует. Как
мы уже видели, только изредка, всегда в связи с поэтической
функцией, встречаются положения, в которых утверждается,
что поэтическая функция означает установку на соотношение
сообщения с самим собой. Авторефлексивное отношение как
бы подразумевается, но о нем, как правило, никогда не
говорится прямо: «Неоднозначность (ambiguity) - это внутренне
присущее, неотчуждаемое свойство любого направленного на
самого себя сообщения, короче, естественная и существенная
* Якобсон Р. О. Лингвистика и поэтика. С. 228.
** Ср.: Uiarevié J. Knjiievnost, jezik, paradoks. Osijek, 1990. S. 57, 108-
127, 138-160 и др.
*** См.: ФарыноЕ.Рольтекста в литературном произведении. Р. 150-151.

Проблема поэтической функции 345
особенность поэзии»*. У Якобсона намечается тема, которая
потом станет основополагающей в работе Фарыно «Роль
текста в литературном произведении», а также в других работах
этого автора. Речь идет о том, что художественный текст
внутри себя развивает двойную позицию, т. е. позицию
предмета сообщения (объекта, референта, означаемого), и позицию
сообщения как такового (т. е. знака, знаковой системы).
Сам Якобсон говорит, что любому поэтическому сообщению
«присущи все те специфические и сложные проблемы,
которые ставит перед лингвистом "речь в речи"»**. Иначе говоря,
здесь намечается разница между двумя семиотическими
уровнями - уровнем объекта и уровнем знака, указывающего на
этот объект. В связи с этим Якобсон говорит о «двойном
смысле сообщения» и соответствующей расщепленности адресанта,
адресата и референции в поэтических текстах.
Очень интересной является попытка Фарыно дополнить
«семиотическую двойственность» («сообщение само из себя
строит собственную реальность и само из себя строит собственный
знак») «онтологической двойственностью» (нужно
«выполнить условия автореферентности на предметном уровне, на
уровне мира»)***. Для достижения этой цели нужно, по
мнению Фарыно, во-первых, снять разницу между именем
(знаком) и предметом, а во-вторых, предмет должен стать знаком
себя самого и в то же время играть роль референта, т. е. самого
себя: «Он должен, таким образом, удвоиться, но так, чтобы не
возникли два самостоятельных предмета, а один и тот же, но
в разных позициях - в позиции знака и в позиции референта
этого же знака»****.
В XX веке намечаются два подхода к проблеме
авторефлексивности - радикальное ее признание (Б. Рассел) и еще
более радикальное ее отвержение (Л. Витгенштейн). В первом
случае саморефлексивность наталкивается на проблему
парадоксов (например, парадокс Рассела), т. е. бесконечности.
Интересно, что Рассел, для того чтобы избежать
бесконечности одного рода (парадоксальной), прибегает к бесконечности
* Якобсон Р. О. Лингвистика и поэтика. С. 221.
** Там же.
*** Фарыно Е. Роль текста в литературном произведении. Р. 120.
**** Там же. С. 121.

346 Й. Ужаревич
второго типа - к «теории типов». Суть этой теории состоит в
таком соотношении «типов», или уровней, при котором
объектом или предметом высшего уровня может стать только объект
низшего уровня. Таким образом избегается
«авторефлексивное отношение», которое является источником
парадоксальных высказываний. Не вникая в доводы тех критиков, которые
считают, что Рассел своей теорией типов ввел слишком
строгие ограничения для построения и функционирования
символического аппарата, еще раз подчеркну, что Рассел пытается
парадоксальную (т. е. в некотором смысле замкнутую, но
именно поэтому и более занимательную) бесконечность заменить
«дурным» видом бесконечности, который, на самом деле,
представляет бегство от парадоксов, а не их решение.
Следует сказать, что теория автореферентивности Фарыно,
как кажется, вполне соответствует теории типов Рассела. При
этом фарыновская трактовка художественного текста как авто-
референтивного механизма тоже страдает «дурной
бесконечностью»: в крайнем варианте принцип автореферентивности
«должен получить вид повторения одного и того же и вести к
возникновению бесконечно дублирующейся цепи»*. Ср.
известный пример такого семиотического (не аддитивного)
умножения уровней, на который ссылается и Фарыно: A rose is a
rose is a rose is a rose**. Разница между теорией типов Рассела и
теорией автореферентивности Фарыно состоит в том, что
дурная бесконечность расселовского типа распространяется вне
высказывания (сообщения), а дурная бесконечность фарынов-
ского — внутрь высказывания.
В «Логико-философском трактате» Витгенштейн
радикально отрицает авторефлексивность предложений: «Ни одно
предложение (der Satz) не может высказать что-либо о самом себе,
потому что пропозициональный знак (das Satzzeichen) не
может содержаться в самом себе (это есть вся "теория типов")»
(тезис 3.332)***. Авторефлексивность, по мнению Витгенштей-
* Фарыно Е. Роль текста в литературном произведении. Р 126.
** Faryno J. DeSifrirangje ili nacrt ekplikativne poetike avangarde. Zagreb,
1993. P. 117; Stein G. Writings and Lectures 1911-1945. London, 1967.
P. 136.
*** См.: Витгенштейн Л. Логико-философский трактат / Пер. И.
Добронравова, Д. Лахути. М., 1958. С. 42; Wittgenstein L. Tractatus logico-
philosophicus. Sarajevo, 1987. P. 52-54.

Проблема поэтической функции 347
на, невозможна, так как то, что делает предложение
предложением, т. е. его логическая форма (которую в контексте
разговора о Якобсоне уместно сопоставить с «текстовостью»,
«литературностью» или даже с самой «поэтической функцией»),
не может и сама высказаться (изобразиться); она может только
показаться: «Предложение показывает (zeigt) логическую
форму действительности (тезис 4.121)»*. Эта проблематика
более наглядно проявляет себя в сфере живописи: «Образ (das
Bildt) изображает (stellt) свой объект извне (его точка зрения
есть его форма изображения), поэтому образ изображает свой
объект правильно или ложно» (тезис 2.173)**. Но свою форму
изображения он не может изобразить: он показывает ее (2.172).
Образ не может занять позицию вне своей формы изображения
(2.174). Понятие целого (мира, языка, логики) принципиально
исключает возможность внешнего взгляда. Тем не менее целое
существует, но восприятие его принадлежит иному
измерению - мистическому чувству: «Чувствование мира как
ограниченного целого есть мистическое» (6.45)***. Таким образом,
отрицая возможность автореферентивности, Витгенштейн тем
самым, как кажется, не отрицает и катарсиса как постижения
целого мистическим путем, т. е. показыванием, а не
изображением.
Из всего, что мы до сих пор сказали, можно сделать вывод,
что, кроме парадоксально-логической автореферентивности,
существует и качественно другая, художественная, катарти-
ческая (удовлетворяющая, самопостигающая) автореферен-
тивнобть****. Поэтическая функция, понятая как качество,
пронизывающее совокупное пространство текста, весь комплекс
его выразительно-содержательных планов и компонентов, как
будто свидетельствует о механизме, который в рамках целого
сам себя может понять или определить как целое (якобсонов-
ская «направленность на сообщение как таковое»). Об этом
свидетельствует и якобсоновское понятие интровертивно-
сти. «Поэтическая функция предполагает интровертивное
* Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. С. 51.
** Там же. С. 35.
*** Там же. С. 96.
**** Ср.: Ужаревич Й. Лирический парадокс //Russian Literature. 1991.
Vol. XXIX. P. 123-140.

348 Й. Ужаревич
отношение к вербальным знакам как единству означающего и
означаемого и является доминантой в поэтическом языке...»*.
Напомню, что интровертивный семиозис (в отличие от экс-
травертивного) представляет собой «сообщение, означающее
само себя»**.
В своей «Живой метафоре» П. Рикер сначала как будто
соглашается с Витгенштейном. Рикер говорит, что отношение
языка к своему другому, т. е. к действительности, касается
условий возможности референции вообще, т. е. языка в целом.
Таким образом, семантика может ссылаться на отношение
языка к действительности, но «не может мыслить это отношение
как таковое»***. Об этом отношении нельзя говорить потому,
что не существует места вне языка, и потому, что мы всегда уже
в языке, когда считаем, что говорим о нем. Но потом, как будто
следуя за Якобсоном, Рикер говорит, что у языка есть
рефлексивная мощь дистанцирования: язык сам себя может
рассматривать как нечто относящееся к бытию, т. е. «язык означает
самого себя и свое другое »****. Привилегированность языка как
семиотической системы состоит в том, что он способен
«высказывать нечто означивающее о самом означивании»*****.
Все, что сказано о языке, еще в более четкой форме
характеризует художественную языковую сферу. В каждом
отдельном произведении искусства воплощается тотальность языка,
которая, в свою очередь, соотносится с тотальностью мира.
Поэтому каждое поэтическое произведение, несмотря на свой
объем, является целостным языком, уподобляющимся
совокупному естественному (или, точнее, национальному) языку,
а не какому-нибудь его сегменту, уровню или функции. Более
того, языки умирают, а вершинные произведения, созданные на
этих языках, живут, воплощаясь как в этих изначальных, мерт-
* Якобсон Р. О. Вопросы поэтики: Постскриптум к одноименной
книге. С. 80, 81; Якобсон Р. О. Язык в отношении к другим системам
коммуникации. С. 327.
** Якобсон Р. О. Язык в отношении к другим системам коммуникации.
С.327.
*** RicœurP Èiva metafora. Zagreb, 1981. P. 344.
**** Там же. С. 344.
***** Бенвенист Э. Семиология языка / Перев. Ю.Н.Караулова //
Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. С. 88.

Проблема поэтической функции 349
вых, языках, так и в «чужих», но живых, на которые их
переводят.
Своим пониманием поэтической функции Якобсон как
будто проделал в языке ту щель, через которую язык выходит и
смотрит на самого себя со спины. Словами M. M. Бахтина:
«Поэзия как бы выжимает все соки из языка, и язык
превосходит здесь себя самого»*. В связи с бахтинскими словами
можно добавить только то, что при этом поэзия не перестает
быть языком: «преодоление» или «превосхождение» языка как
материала представляет собой саморефлексивное отношение,
в котором то, что преодолевается, и то, что преодолевает, -
в субстанциональном (онтическом) смысле есть одно и то же
(т. е. один и тот же язык); но в ценностно-семиотическом
смысле это две несоизмеримые реальности, т. е. позиции, уровни,
функции.
Поэтому кажется, что проблема соотношения лингвистики и
поэтики в системе Якобсона остается открытой.
* Бахтин М. М. К эстетике слова // Контекст 1973. М., 1974. С. 287; ср.:
Ужаревич Й. Лирический парадокс. Р. 136-137.

Э. Асадзума
Понятие «децентрации» во взглядах
R ()• Якобсона на коммуникативную
теорию*
Г\ак известно, в работе Р. О. Якобсона «Лингвистика
и поэтика» (I960)**, основанной на лекции 1956 года,
предложены шесть функций речевой коммуникации, а
также выделены шесть обязательных факторов
коммуникации: адресат, адресант, сообщение, контекст
(предмет речи), код и контакт (канал связи). Описана
взаимосвязь языковых функций с этими факторами и
предложено их схематическое представление (см. рис. 1 ).
КОНТЕКСТ
(референтивная)
СООБЩЕНИЕ
(поэтическая)
АДРЕСАНТ АДРЕСАТ
(экспрессивная) (конативная)
КОНТАКТ
(фатическая)
КОД
(метаязыковая)
Рисунок 1***.
* Публикуется в новой редакции по изданию: Acta
Linguistica. 2008. № 2. С. 79-89. Автор благодарит А. Костыр-
кина за помощь, оказанную при переводе статьи на русский язык.
** См.: Структурализм: «за» и «против». М., 1975. С. 193-230.
*** Jakobson R. О. Metalanguage as a linguistic problem //
Selected Writings, VII. Berlin, 1985. P. 113.

Понятие «децентрации» во взглядах Р. О. Якобсона... 351
Известно также, что в 1950-е и 1960-е годы Якобсон
интересовался теорией информации и коммуникации. Он ввел
в лингвистическую коммуникативную модель термины
теории информации, заимствованные у К. Шеннона. При этом
он подвергся критике за то, что цитировал упрощенную
информационную теорию и пытался получить универсальные
правила, которые бы подходили ко всем видам
коммуникативного поведения. Например, его критиковали за то, что
он уложил сложные и разнообразные виды коммуникации в
одну линейную схему, игнорировал двунаправленный
характер коммуникации, а также, согласно принципам
структурализма, исключил из коммуникации субъект и временной
фактор.
Однако мы полагаем, что Якобсон предложил свою схему не
из структуралистских соображений и не из стремления
упростить коммуникативную теорию или же просто формализовать
понятие речи (parole). Уже в 1910-х годах он под влиянием
феноменологии Эдмунда Гуссерля заинтересовался
функциональностью языка, и результаты этого влияния проявлялись в
работах русских формалистов и Пражского лингвистического
кружка. С того времени Якобсон всегда отстаивал важность
учета и противопоставления двух моментов - говорящего и
слушающего, а также подчеркивал реальное многообразие
языковой деятельности.
В данной работе мы исследуем представления Якобсона о
понятии кода, а также о процессе коммуникации при
использовании этого кода. При этом мы обращаем внимание на то,
что Якобсон интерпретировал языковые знаки не в терминах
их идентичности или различия, а с использованием более
гибкого понятия «смежности». Далее мы рассматриваем
представления Якобсона о языке с позиции субъекта,
осуществляющего коммуникацию. Будет показано, что Якобсон, не
исключая понятие субъекта, но и не выводя его на первый
план, давал ему свою оригинальную интерпретацию. Наконец,
мы делаем попытку установить связь между
реконструируемыми таким образом взглядами Якобсона на коммуникацию
и сквозным для всей его языковой теории понятием
«целостности».

352 Э. Асадзума
1. Децентрация языка
/. /. Многообразие кодов
Можно ли сказать, что, согласно Якобсону, коммуникация
совершается при условии, что адресат успешно декодировал
код, полученный от адресанта, так или иначе опираясь на
названные выше шесть функций коммуникации? Правда ли, что в
его представлении коммуникация состоит в таком процессе
кодирования сообщения говорящим и его декодирования
слушающим, при котором говорящий преобразует в языковые знаки
то, что хочет сказать, а слушающий совершает нечто подобное
обычному переводу, а именно преобразует сообщение,
закодированное в полученном им коде, в понятные ему знаки?
Для Якобсона процесс порождения семантики говорящим и
слушающим вовсе не был механической операцией. Во-первых,
он не предполагал существования универсального кода,
который был бы гомогенен для всех носителей данного языка.
Хотя среди названных выше шести функций код представлен
как нечто единое, Якобсон неоднократно упоминает о том, что
в действительности существуют также и субкоды других более
низких уровней: «Несомненно, что для любого языкового
коллектива, для любого говорящего единство языка существует;
однако этот всеобщий код (over-all code) представляет собой
систему взаимосвязанных субкодов»*.
Если считать, что индивиды владеют множеством
разнообразных социальных и индивидуальных кодов и пользуются
ими, то полное согласование кодов говорящего и слушающего
должно быть редкостью. Поэтому говорящий строит
предположение о коде слушающего и старается добиться
взаимопонимания, подстраиваясь под слушающего на основе
«стремления говорить как "другие"»**. Якобсон считал, что
коммуникация - результат взаимодействия людей, чьи коды различны.
Кстати, Якобсон проводил различие между понятием «код»
и понятием «язык(langue)», получившим распространение по-
* Якобсон Р. Лингвистика и поэтика //Структурализм: «за» и «против».
С. 197.
** Якобсон Р. О теории фонологических союзов между языками //
Якобсон Р. Избранные работы. М., 1985. С. 95-96.

Понятие «децентрации» во взглядах Р. О. Якобсона... 353
еле выхода «Курса общей лингвистики» Ф. де Соссюра. Сос-
сюр ввел понятие «языка» как «статичной однородной системы
обязательных правил»*, как нечто единое для всех говорящих.
Якобсон, напротив, рассматривал социальные и
индивидуальные варианты как субкоды, которые образуют иерархическую
систему, и называл эту систему «кодом»**.
Якобсон обратил внимание на то, что в процессе
коммуникации говорящий и слушающий эффективно пользуются
множеством кодов, переключаясь с одного на другой, и что в
зависимости от ситуации несколько различных языковых функций
могут выполняться одновременно. Он настаивал на том, что
«динамика, взаимодействие субкодов внутри языка в целом,
вырастает в один из центральных вопросов лингвистической
синхронии»***.
/.2. Комбинация — смежность — метонимия
Каким же образом в такой сложной коммуникативной
модели, где разные коды, накладываясь друг на друга, образуют
многоуровневую систему, говорящий и слушающий
достигают взаимопонимания? Согласно Якобсону, ключом к
успешной коммуникации является такая характеристика языка, как
«смежность»: «Происходит ли обмен сообщениями, или
коммуникация осуществляется односторонним образом от
адресанта к адресату - для того, чтобы состоялась передача
сообщения между участниками речевого акта, должен существовать
хотя бы один из видов смежности. Разобщенность между двумя
индивидами в пространстве и времени преодолевается путем
внутренней связи»****.
* Якобсон Р. Лингвистика в ее отношении к другим наукам //
Якобсон Р. Избранные работы. С. 383.
** Кроме того, Якобсон подчеркивал и многоуровневость языковых
функций. Хотя в наборе из шести функций коммуникации у Якобсона
отражена обособленность этих функций друг от друга, в других работах он
подчеркивал пересечение разных функций.
*** Якобсон R Типологические исследования и их вклад в
сравнительно-историческое языкознание // Новое в лингвистике. Вып. III. M., 1963.
С. 104.
**** Якобсон Р. Два вида афатических нарушений и два полюса языка //
Язык и бессознательное. М., 1996. С. 33.

354 Э. Асадзума
Слово «смежность» часто встречается в работах
Якобсона, но что же оно означает? Якобсон часто употребляет его в
связи с понятиями «комбинация» и «селекция» — двумя
базовыми операциями, используемыми при употреблении языка.
Согласно Якобсону, «комбинация» основывается на принципе
«смежности», а «селекция» — на сходстве. Якобсон придавал
большое значение «селекции» и «комбинации», которые
проявляются в процессе порождения сообщения, как базовой
дихотомии языкового анализа.
Противопоставление Якобсоном понятий «селекция» и
«комбинация» следует соссюровскому противопоставлению
«ассоциативного» и «синтагматического» рядов*. Для Соссю-
ра ассоциативный ряд — латентный, он сформирован в памяти,
а синтагматический - реально присутствует в текстовом ряду
и выражен в языковой форме. Поддерживая такой взгляд Сос-
сюра, Якобсон с этим соглашается, но уточняет: если селекция
происходит не в сообщении, а в коде, то комбинация
существует либо только в коде и сообщении вместе взятых, либо только
в самом сообщении. Якобсон не только разделял эти взгляды
Соссюра, но и развивал их. Так, он обнаружил связь таких
традиционных понятий риторики, как «метафора» и «метонимия»,
с «селекцией» и «комбинацией». Иначе говоря, исходя из того,
что метафора основывается на таком выразительном средстве,
как сходство, а метонимия — на смежности, он указал на то, что
метафора и метонимия являются двумя базовыми осями при
языковом употреблении.
Одной из причин, по которым Якобсон использовал
понятия метафоры и метонимии применительно к языковой
теории, является, видимо, то, что он обратил внимание на
такую составляющую языка, как «перенос». Говоря, что
«сущность поэтических тропов не только в том, чтобы дать тонкий
и точный баланс многочисленных отношений, существующих
между предметами, но и в том, чтобы эти отношения сме-
* Н. В. Крушевский в работе «Очерки науки о языке» в 1883 году
впервые ввел противопоставление «ассоциации по сходству» и «ассоциации по
смежности». См.: Крушевский Н. В. Избранные работы по языкознанию. М.,
1998. С. 145. Согласно Э. Холенштайну, Крушевский и Якобсон, говоря о
синтагматике, имеют в виду принцип смежности, у Соссюра этого нет (см.:
Holenstein Е. Linguistik, Semiotik, Hermeneutik. Frankfurt am Main, 1975).

Понятие «децентрации» во взглядах Р. О. Якобсона... 355
стить»*, Якобсон указал на важность «переноса». В
особенности он обратил внимание на метонимические переносы,
основанные на внутренней смежности, наблюдаемой в отношениях
«часть - целое» (либо «целое - часть») и в
причинно-следственных отношениях, а также на временной и
пространственной смежности. Мы остановимся здесь прежде всего на
вопросе о метонимии в рамках подхода Якобсона.
1.3. Смежность в коммуникации:
«уход от идентичности к смежности»
Что значит смежность в коммуникации? Якобсон считает,
что переносы происходят регулярно в повседневном
употреблении языка, подобно тому как они происходят в поэзии.
Говорящий не целиком преобразует в языковые знаки все, что хочет
сказать, а выбирает выражения на основе языковой
смежности. Кодирование сообщения говорящим имеет разные
ограничения: в общем, говорящему всегда приходится так или иначе
согласовывать свой коде кодом слушающего. Бывает, что он не
может высказать все, что хочет, так как не найдено подходящее
слово, а иногда он недоговаривает что-то умышленно. По этой
причине говорящему приходится смещать фокус своего
внимания с предмета референции на нечто смежное с ним, и при этом
неизбежно происходит перенос значения. По мысли Якобсона,
такой сдвиг обогащает выразительную сторону языка:
«Вариативность значений и особенно разнообразие и широта
фигуральных переносов значений, а также возможность
бесчисленных перифразировок - это как раз те свойства естественного
языка, которые обусловливают творческую силу языка»**.
С другой стороны, слушающий осознает значения,
отклоняющиеся от нормы, однако при интерпретации не
трансформирует их в свой код в том виде, как они есть, а интерпретирует их
с учетом такой неоднозначности. Иначе говоря, слушающий не
трансформирует полученное сообщение в отдельные знаковые
* Якобсон R Заметки о прозе поэта Пастернака // Якобсон Р. Работы по
поэтике. М., 1987. С. 331.
** Якобсон R Лингвистика в ее отношении к другим наукам // Якобсон R
Избранные работы. С. 373.

356 Э. Асадзума
единицы на основе «полной эквивалентности», а схватывает
его как «целое сообщение»*.
По мысли Якобсона, означающее и означаемое не
составляют совершенную пару. В особенности знаки, обмен которыми
происходит при коммуникации, не подвергаются полному
кодированию между говорящим и слушающим, а порождаются в
каждом речевом акте и имеют ограниченное значение только в
данной ситуации. Соссюр считал, что в языке нет ничего, кроме
идентичности и различия, для Якобсона же одной идентичности
было недостаточно. Говоря, что «кроме непосредственного
сознания идентичности знака и объекта (А есть AI ), есть
необходимость непосредственного сознания неадекватности этого
тождества (А не есть AI)»**, он подчеркивает присущую
языковому знаку «смежность». Говорящий и слушающий
понимают друг друга не благодаря идентичности языковых знаков, а
благодаря их смежности. Одним словом, говорящий и
слушающий оказываются связаны в этом мире посредством «ухода от
тождественности к смежности»***. Поэтому можно сказать, что
и сбои в коммуникации возникают из-за того, что кодирование
и декодирование, производимые говорящим и слушающим,
основаны на смежности.
2. Децентрация субъекта
2. /. Субъект говорящий и субъект слушающий
Шестичленная модель коммуникативных функций
свидетельствует о том, что в теории коммуникации Якобсон
сосредоточен не только на самом языке, но и на внеязыковых
факторах. Особенно интересно то, что внимание уделяется не
только разным языковым субъектам - адресату (слушающему) и
адресанту (говорящему), но и принципиальному различию этих
ролей.
* Якобсон Р. О лингвистических аспектах перевода // Якобсон Р.
Избранные работы. С. 363.
** Якобсон Р. Что такое поэзия? // Язык и бессознательное. С. 118.
*** Якобсон Р. Два вида афатических нарушений и два полюса языка //
Язык и бессознательное. С. 41.

Понятие «децентрации» во взглядах Р. О. Якобсона... 357
В процессе выбора слов говорящий не всегда свободен и не
может выбирать лишь те слова, какие хочет. Чтобы
слушающий смог понять его, следует выбирать слова из лексического
запаса, которым владеют говорящий и слушающий. При
помощи вопроса «Вам понятно? Вы понимаете, что я имею в виду?»
определяется код собеседника, и затем подбираются слова.
При выборе слов говорящий не руководствуется лишь своей
волей: «Любой человек, говорящий со своим собеседником,
пытается, намеренно или неосознанно, ограничиться именно
общим словарем: либо для того, чтобы угодить собеседнику,
или просто быть понятым, или, чтобы, наконец, заставить его
высказаться, он употребляет термины, понятные для своего
адресата»*. Таким образом, Якобсон подчеркивает несвободу
говорящего.
С другой стороны, слушающему тоже недостаточно лишь
расшифровывать код говорящего. По мысли Якобсона, от
слушающего требуется более высокая компетенция, чем от
говорящего. Осознание слушающим слов происходит тогда, когда
все единицы уже произнесены говорящим. Осознание
предложений происходит тогда, когда произнесены все составляющие
их слова. Говорящий изначально имеет смысловое
представление и преобразует его в звук, следуя «от значения к звуку».
Слушающий же восстанавливает то, что произнесено
говорящим, и должен догадываться о значении путем продвижения
«от звука к значению»**.
Слушающий прилагает усилия, чтобы правильно понять
сообщение говорящего, однако возможны случаи, когда он либо
неспособен понять код, либо додумывает значение, которого
нет в коде, либо же допускает умозрительные допущения.
Слушающий является не пассивным, а активным
интерпретатором. Значение определяется не говорящим, а слушающим.
Когда Якобсон говорит о том, что он считает «интересной
лингвистической задачей <...> точное сравнение более
высокой, как правило, языковой компетенции индивида в роли
слушающего с более низкой языковой компетенцией того же
* Там же. С. 39.
** Якобсон Р. Лингвистика и теория связи // Звегинцев В. А. История
языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. Ч. II. М., 1965. С. 440.

358 Э. Асадзума
индивида в роли говорящего»*, он тем самым вводит
противопоставление этих двух коммуникативных ролей и
подчеркивает значение исследования самого этого противопоставления.
В отличие от Соссюра, который отправлялся от сознания
«говорящего субъекта», Якобсон обращает внимание на роль в
коммуникации слушающего, т. е. «слушающего субъекта».
2.2. Смещение субъекта
Позиция Якобсона, придающего слушающему большее
значение, чем говорящему, проявляется также и в его
отношении к метафорическим и метонимическим выражениям в
художественной литературе. Как мы помним, в работе
«Заметки о прозе поэта Пастернака» Якобсон называет
Маяковского выдающимся «метафорическим» поэтом, а
Пастернака - «метонимическим»**. Согласно Якобсону, в
произведениях Маяковского мир поэтических образов расширяется за счет
того, что он использует оригинальные метафорические приемы
на основе сходства и противоположности. Лирический импульс
«задается "я" ("мной") поэта. В метафорической поэзии
образы внешнего мира должны резонировать этому
первоначальному импульсу, переносить его в другие планы, устанавливать
сеть соответствий и императивных подобий в многомерном
космосе»***. По существу, особенностью богатых
метафорическими выражениями стихов Маяковского является то, что
в них «я» на первом плане, а все остальное — тема и
ситуация - лишь придаток к этому «я».
С другой стороны, Пастернак в стихах и прозе свободно
использует метонимические выражения, основанные на
ассоциативной смежности. В отличие от выражений, основанных
на метафоре, «в пастернаковском лиризме образы внешнего
окружения оказываются отброшенными бликами, метони-
* Якобсон Р. Лингвистика в ее отношении к другим наукам. С. 382.
** Согласно указанию М. Л. Гаспарова, у Маяковского и Пастернака
общее число тропов примерно одинаково. Гаспаров заключает из этого, что
Якобсон преувеличил метонимичность у Пастернака (см.: Гаспаров М. Л.
Избранные труды. Т. II. О стихах. Мм 1997. С. 406-409).
* * * Якобсон Р Заметки о прозе поэта Пастернака // Якобсон Р Работы по
поэтике. С. 328.

Понятие «децентрации» во взглядах Р. О. Якобсона... 359
мическими выражениями лирического "я"»*. Так, поднимают
мятеж или же ликуют уже не сами герои, но окружающие их
вещи. «Я» отодвигается на задний план особым приемом:
вместо самого действующего лица упоминается род его
деятельности, вместо самой личности — ее состояние, выражение или
свойство. Например, в строке Пастернака «вокзал, Москва
плясали... по насыпи» наблюдатель находится в движущемся
поезде, но взгляд на ситуацию смещается, и «я» уходит в тень.
Подобным образом Пастернак часто метонимически
замещает местоимение первого лица «я» окружающими предметами
и пейзажем. Тем самым Якобсон подчеркивает, что «активный
герой остается абсолютно внешним, он ускользает из
поэтического мифа Пастернака»**, т. е. что субъект находится где-то
вовне.
Поздний Якобсон прямо утверждал, что «ассоциация по
сходству, метафорическая поступь, открыто привлекала
внимание как художественное вмешательство», а
«метонимический ход повествования <...> представлялся чем-то более
пассивным, зависимым скорее от передаваемой обстановки, чем
от творческой воли автора»***. Подчеркнем здесь этот важный
момент: через свой взгляд на метафору и метонимию Якобсон
затрагивал и проблему языкового субъекта.
2.3, Перемещение фокуса восприятия
Отметим прежде всего, что Якобсон указал на смещение
субъекта при метонимии не ради того, чтобы на этом построить
языковую теорию, основанную на отсутствии или устранении
субъекта. Дело тут не в теории, а в художественной практике
пользования тропами и ее изучении: Якобсон придает
метонимии гораздо большее значение, чем метафоре, и,
соответственно, уделяет больше внимания роли субъекта в метонимии. При
порождении метонимического значения субъект оказывается
как бы наблюдаемым со стороны, он избегает центральной
позиции. И в стихах, и в прозе фокус внимания в процессе чтения
* Там же. С. 329.
** Там же. С. 335.
*** Якобсон Р., Поморска К. Беседы. Иерусалим, 1982. С. 99.

360 Э. Асадзума
перемещается от главного героя или рассказчика к читающему.
Якобсон отрицает саму возможность эгоцентричного взгляда,
закрепленного за главным героем или рассказчиком. Субъект
всегда перемещается к воспринимающему текст читателю.
Метонимические обороты позволяют читателю освободиться
от абсолютного субъекта (главного героя или рассказчика) и
начать воспринимать живое изображенное под разными углами
зрения в зависимости от ситуации. Метонимия, опирающаяся
на принцип смежности, не только расширяет значение, но и
позволяет читателю воспринимать все с жестко не
зафиксированной, подвижной точки зрения.
Таким образом, Якобсон обнаружил в метонимии эту де-
центрированную роль субъекта, и этот же подход мы видим и
в его коммуникативной теории. Это хорошо заметно в статье
1957 года «Шифтеры, глагольные категории и русский глагол».
Как известно, шифтерами называются слова, которые меняют
свое значение вместе с ситуацией, в которой они используются,
например «сейчас», «здесь», «я». Референт впервые
проявляется, когда такие слова-шифтеры произносятся. Например,
русское личное местоимение «я» означает говорящего, «ты»
означает второе лицо, т. е. слушающего. Оба местоимения
имеют достаточно общее значение, но в действительности и
«я», и «ты» в каждом случае означают разные лица. При
каждом текстовом употреблении шифтеры освобождаются от
своего общего значения и приобретают референциальное значение,
ограниченное данным случаем. В этой своей статье Якобсон
подчеркивал важность анализа сообщения с учетом
конкретной ситуации. Например, обращая внимание на совпадение
кода и сообщения, он утверждает: «Знак "я" не может
обозначать свой объект, не "находясь с ним в реальной связи"»*. Тем
самым Якобсон подчеркивает неотделимость кода от
сообщения и (на примере шифтеров) способность слов смещать свое
значение в конкретных ситуациях реального мира.
Однако у Якобсона речь не идет о прагматическом аспекте,
когда значение слова изменяется в зависимости от контекста, в
котором оно употреблено. Каждый раз, когда говорящий и
слушающий меняются ролями, когда происходит переключение
* Якобсон Р. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол //
Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972. С. 97.

Понятие «децентрации» во взглядах Р. О. Якобсона... 361
субъекта, взгляд также сдвигается. «Я» — это всегда «мой»
взгляд на «здесь» и «сейчас». Если «я» превращается из
слушающего в говорящего, то и контекст сдвигается
соответственно взгляду того, кто начинает говорить. Таким образом,
«я» — это не абсолют, а подвижная, переменчивая субстанция.
Якобсон напоминает нам, что в процессе усвоения языка
детям нелегко употреблять местоимение «я», которое способно
переключаться с одного говорящего на другого. Дети
стремятся монополизировать личное местоимение первого лица, они
захвачены эгоцентричным взглядом: «Не смей называть себя
"я". Только я это я, а ты только ты»*. Однако, научившись
употреблять местоимение первого лица «я», которое часто
смещается, дети становятся способны воспринимать себя
относительно. Иными словами, для Якобсона шифтеры не могут
функционировать без наличия слушающего субъекта, они
осуществляют децентрацию языка, устраняя абсолютный,
фиксированный взгляд.
Кроме того, говорящий и слушающий, освобожденные от
эгоцентричного взгляда, избавляются также и от
«зависимости от hic et nunc, т. е. от непосредственно данной временной и
пространственной обстановки»**; ситуация, время и
пространство, о которых идет речь, становятся частью их опыта.
Говорящий становится способен говорить о том, что происходит
во времени и месте, отличном от того, где он сам находится, а
слушающий приобретает способность перемещаться за ним в
эту пространственно-временную точку. Якобсон обращает
особое внимание на этот пространственно-временной динамизм,
на способность языка расширять пространственно-временные
рамки: «Основная сила языка... состоит в том, что язык
способен переносить нас во времени и пространстве»***.
3. Целостность без центра: Вместо заключения
Слушающий не переводит по одному отдельные знаки, из
которых состоит сообщение, а понимает «одно целое сообще-
* Там же. С. 98.
** Якобсон Р, Поморска К. Беседы. С. 59.
*** Там же. С. 54.

362 Э. Асадзума
ние» (либо целый речевой акт), воспроизводя все то, что
сказано говорящим. «Целостное сообщение», о котором говорит
Якобсон, - это не просто совокупность отдельных знаков, оно
превосходит сумму всех знаков. Значение локализовано не в
знаке, по Якобсону, оно находится во всем сообщении целиком.
Что касается субъекта, порождающего сообщение, то в
фокус внимания исследователя попадает не какая-то отдельная
часть некоей абсолютной сущности под названием «говорящий
субъект»: в нем по очереди проявляются разные субъекты, по
мере того как говорящий и слушающий, общаясь, меняются
ролями. Говорящий говорит не монологично с эгоцентричной
позиции, он одновременно имеет опыт и слушающего, а то, что
он будет говорить в свою очередь, зависит от услышанного им.
Неверно было бы полагать, что один говорящий как субъект
формирует весь акт коммуникации. Коммуникация
совершается посредством взаимного обмена ролями между говорящим
и слушающим. Для Якобсона коммуникативный акт -
иерархически организованное целое, где переплетены говорящий и
слушающий субъекты.
В общем, в языковой теории Якобсона есть стремление к
целостному пониманию языковых явлений, однако без
выделения какого-то одного центра. Например, в работе «Принципы
исторической фонологии», посвященной языковым
изменениям, Якобсон говорит о том, что фонология рассматривает
фонологический факт «как целое, которое входит в качестве
части в состав других целых, которые в свою очередь являются
частями еще более высшего порядками т. д.»*. Иначе говоря,
исследователь не воспринимает частичные фонетические
изменения каждое по отдельности, но с начала и до конца стремится
учитывать изменения, которым подвергается система в целом.
В таком понимании фонологии заключено понятие языковой
системы и структуры, основанное на взаимосвязи между частью и
целым. Анализируя языковую систему или структуру подобным
образом, Якобсон часто прибегает к понятию «целостности».
Характеризуя языковую структуру, Якобсон подчеркивает, что
«беспримерная эффективность языка коренится в
последовательном наложении нескольких взаимосвязанных уровней,
* Якобсон Р. Принципы исторической фонологии // Якобсон Р.
Избранные работы. С. 117.

Понятие «децентрации» во взглядах Р. О. Якобсона... 363
каждый из которых особым образом структурирован»*. При
этом он считает язык не завершенной структурой, а
«изменчивой», динамической иерархической структурой**,
основанной на «многоэтажной иерархии целого и частей»***.
Для Якобсона всегда было актуально его оригинальное
понятие «целостности». Парадоксальным образом оно позволяет
ему ввести в теорию коммуникации идею «децентрации» в
языке и в субъекте****. Якобсон считал коммуникативную
структуру «целым речевым событием»*****, подчеркивая, что его
иерархическую целостность составляют различные факторы.
В нашей работе обсуждались только проблемы, связанные с
кодом, а также с говорящим и слушающим субъектом,
однако в коммуникативном акте присутствуют и взаимодействуют
шесть факторов — адресат, адресант, сообщение, контекст, код
и контакт. Но и это не предел анализа, так как им подчинено
множество единиц более низких уровней, которые органично
связаны и вместе образуют единое «целое». Якобсон не
выделяет среди множества этих факторов какой-то один в качестве
доминирующего, он рассматривает коммуникативный акт в его
целостности как пересечение многих факторов.
Однако «целостность», о которой говорит Якобсон,
основывается не на противопоставлении составляющих частей и
целого. Выделяя в процессе коммуникации момент повторяемости
неповторяемого (слово, повторенное второй раз, уже не
идентично первому разу), он как раз и намечает понятие
«целостности», не сводимое к понятию «структуры». «Речевое собы-
* Якобсон Р. Речевая коммуникация // Якобсон R Избранные
работы. С. 314.
** В одной из наших статей мы рассматриваем отличие понятия
«целостности» от понятия «структуры» через анализ взглядов Якобсона
на «языковой союз» (см.: Асадзума Э. О взглядах Якобсона на «языковой
союз»: «Целое» в языке // Bulletin of the Japan association for the study of
Russian language and literature. № 39, Tokyo, Japan, 2007. На яп. яз.).
*** Якобсон Р. Часть и целое в языке // Якобсон Р. Избранные работы.
С. 302.
**** По мнению Р. Шлайфера, понятию «целостности» Якобсона
оказываются близки понятие «ауры» у В. Беньямина и понятие «жанра» у
М. Бахтина (см.: Шлайфер Р. Обобщающая эстетика жанра: Бахтин,
Якобсон, Беньямин // Вопросы литературы. 1997. № 2).
***** Якобсон Р. Часть и целое в языке. С. 302.

364 Э. Асадэума
тие» ограничено тем моментом, когда оно происходит. И для
говорящего, и для слушающего такое событие — всегда первое
и последнее, но, несмотря на это, говорящий и слушающий
понимают друг друга, благодаря тому, что «речевое событие»
воспринимается целиком в силу языковой децентрации. Разные
факторы в языке не закреплены жестко в своем центральном
положении, но способны действовать и на периферии.
Якобсона считают одним из основателей
структуралистского направления. Однако, отметим, он не стремился при этом
абстрагироваться от конкретных языковых явлений,
выстраивая одну завершенную языковую систему связей, из которой
исключен субъект. Он считал, что в процессе коммуникации
на разных уровнях образуются многоэтажные иерархические
отношения, а язык в целом «не может быть интерпретирован
как изолированное и герметически закрытое целое, а должен
рассматриваться одновременно и как целое, и как часть»*.
И в этом мы видим общий смысл его теории коммуникации как
концепции децентрации языка и субъекта.
* Якобсон R Часть и целое в языке. С. 303.

А. В. Бондарко
«Эквивалентность при существовании
различия»: Концепция Р. О. Якобсона
и современная проблематика
стратификации семантики*
1. Аспекты семантического содержания в
истолковании Р. О. Якобсона. Идея стратификации семантики,
коренящаяся в языковедческой традиции (в первую
очередь должны быть упомянуты теории В.
Гумбольдта и А. А. Потебни), получила дальнейшее развитие в
концепциях И. А. Бодуэна де Куртенэ, В. П. Сланско-
го, А. А. Шахматова, а позднее в теориях Э. Кошми-
дера, Э. Косериу, представителей Пражской школы,
С. Д. Кацнельсона. Вопрос о соотношении
языковых значений и смыслового содержания
включается и в теорию Р. О. Якобсона. Истолкование
различий между языковыми значениями при
общности выражаемого смысла связывается с
проблемой «эквивалентности при существовании
различия». По мысли Р. О. Якобсона, эта проблема
охватывает «три способа интерпретации
вербального знака, которым соответствуют три типа пере-
* Публикуется с незначительными изменениями по изданию:
Роман Якобсон. Тексты, документы, исследования. М.: РГГУ,
1999. С. 530-540.

366 А. В. Бондарко
вода: 1) внутриязыковой перевод - интерпретация
вербальных знаков посредством других знаков данного языка;
2) межъязыковой перевод — интерпретация вербальных
знаков посредством иного языка; 3) межсемиотический перевод —
интерпретация вербальных знаков посредством невербальных
знаковых систем»*.
Для изучения стратификации семантики существенна
сопоставимость ситуации «внутриязыкового перевода», т. е.
перехода от данного высказывания к синонимичному, с ситуацией
перевода в обычном смысле - межъязыкового. В обоих
случаях эквивалентность на уровне смысла сочетается с различиями
в сфере языкового содержания сопоставляемых
высказываний. Не менее существенна связь внутриязыкового перевода
с переводом межсемиотическим, в частности с переходом от
смыслового кодирования к вербальному в
мыслительно-речевой деятельности говорящего и от вербального кодирования
к смысловому с точки зрения слушающего. Эта связь создает
предпосылки для осмысления механизма осуществляемого
говорящим выбора определенного комплекса языковых средств
для передачи одного из возможных способов представления
того смысла, который он хочет выразить.
Значительный интерес представляют суждения Р. О.
Якобсона о том, что в поэтических произведениях контраст значений
противопоставленных друг другу компонентов определенной
грамматической категории может приобретать особую
функцию связи с поэтическими смыслами и образами. Ср., в
частности: «В стихах Пушкина поразительная актуализация
грамматических противопоставлений, особенно в области глагольных
и местоименных форм, сочетается с тонким вниманием к
выражаемому смыслу. Нередко отношения контраста, близости и
смежности между грамматическими временами и числами,
глагольными видами и залогами играют непосредственно
главенствующую роль в композиции того или иного стихотворения;
подчеркнутые фактом вхождения в конкретную
грамматическую категорию, эти отношения приобретают эффект
поэтических образов, и мастерское варьирование поэтических фигур
становится средством повышенной драматизации поэтического
повествования»**.
* Якобсон Р. О. Избранные работы. М., 1985. С. 362-363.
** Якобсон R О. Работы по поэтике. М., 1987. С. 215.

«Эквивалентность при существовании различия*... 367
В теории Р. О. Якобсона заключен подход к семантике как
целостной системе, в которой интегральные признаки
сочетаются с признаками дифференциальными, характеризующими
различные аспекты и уровни семантического содержания.
2. Значение и смысл (стратификация семантики). Говоря о
стратификации семантики, мы имеем в виду разграничение и
соотнесение различных уровней и аспектов содержания,
выражаемого языковыми средствами, в его отношении к
содержанию мыслительному (смысловому). Речь идет не только о
дифференциации внутри широкой сферы семантического
содержания, но и об анализе взаимосвязей разных сторон
семантики как сложного целостного объекта. На наш взгляд, именно
осмысление взаимодействия различных аспектов и уровней
содержания является необходимым основанием для постановки
вопроса о семантике как целостной системе, имеющей
определенную структуру.
Лингвистическая теория, предполагающая выделение и
соотнесение различных уровней и аспектов семантического
содержания (теория стратификации семантики), включает такие
проблемы, как значение и смысл, план содержания и смысл
текста, соотношение содержания текста на данном языке и
текста перевода, общность и различия в содержании
синонимичных высказываний, межкодовые преобразования в процессе
порождения и восприятия высказывания.
Концепции, сосредоточивающие внимание на специфике
языкового содержания в его связях с содержанием
мыслительным, существенно отличаются от широко распространенных
разновидностей анализа, ориентированного главным образом
на денотативные аспекты семантики.
В рамках обсуждаемой проблематики выявляется различие
теорий, ориентированных на бинарное членение, связанное с
выделением собственно языкового и «общесмыслового»
аспектов изучаемого содержания, и теорий, строящих трехчленную
систему, одним из элементов которой является обозначение
(референция). Сошлемся на две концепции,
репрезентирующие эти разновидности дифференциации семантического
содержания, - концепции Э. Косериу и Э. Кошмидера. Э. Кош-
мидер, строя двучленную схему стратификации семантического
содержания, соотносит уровни I (intentum, das Gemeinte,
мыслимое) и D (designatum, Bezeichnetes, обозначаемое).
Уровень I трактуется как межъязыковой инвариант. Идентич-

368 А. В. Бондарко
ное I - необходимая предпосылка для перевода с одного языка
на другой. Уровень D — это содержание языкового знака,
выступающее в системе данного языка. Системы D с конечным
числом элементов варьируются от языка к языку*. В работах
Косериу представлена трехчленная схема дифференциации
понятий, отражающих разные уровни и аспекты семантики.
Выделяются три понятия: 1 ) значение (Bedeutung) — содержание,
создающееся в конкретном языке на основе существующих в
нем оппозиций как в грамматическом строе, так и в
словарном составе; 2) обозначение (Bezeichnung), т. е. внеязыковая
референция, соотнесение с именуемой в каждом отдельном
случае внеязыковой действительностью; 3) смысл (Sinn) -
то, что имеется в виду. Смысл представляет собой текстовую
функцию, реализуемую как языковыми, так и внеязыковыми
средствами. По мысли автора, при одинаковых значениях и
одинаковых обозначениях смысл может быть разным; с другой
стороны, одинаковый смысл может быть передан с помощью
разных значений и разных обозначений**.
Из двух упомянутых выше способов представления
рассматриваемых различий мы избираем подход, основанный на
дихотомии собственно языкового и мыслительного (смыслового)
аспектов семантического содержания. Признавая
возможность выявления различия между понятиями «обозначение»
и «смысл», мы все же считаем возможным сконцентрировать
внимание на двух основных аспектах семантического
содержания — значении и смысле.
Используя термины «значение» и «смысл» по отношению к
двум основным уровням (аспектам) семантического
содержания, мы опираемся на известное в научной литературе, хотя и
не общепринятое употребление этих терминов и их
соответствий***. Мы не касаемся здесь употребления терминов «зна-
* Koschmieder E. Beiträge zur allgemeinen Syntax. Heidelberg, 1965.
R 205, 211-212.
** Coseriu Eug. Bedeutung und Bezeichnung im Lichte der strukturellen
Semantik / Sprachwissenschaft und Übersetzen. München, 1970.
Косериу Э. Контрастивная лингвистика и перевод: их соотношение //
Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXV. М., 1989. С. 64—66.
*** Ср.: Mathesius V Obsahovy obzorsouöasne angliötiny na zâkladè obecnë
lingvistickém. Praha, 1961. P. 10-13; Sgall P., Hajtfovâ E., Panevovâ J. The

«Эквивалентность при существовании различия»... 369
чение» и «смысл» в логике (в частности, речь идет о теории
Г. Фреге). Справедливо замечание Н. Д. Арутюновой: «Логику
и лингвисту трудно договориться об употреблении таких
терминов, как значение, смысл, обозначение и под.: логик под
термином "значение" понимает отношение знака (символа, слова)
к внеязыковому объекту (денотату, референту), лингвист же с
этим термином ассоциирует понятийное содержание языковых
выражений...»*.
Говоря о значении, мы имеем в виду содержание единиц и
категорий данного языка, включенное в его систему и
отражающее ее особенности, план содержания языковых знаков.
В отличие от значения, смысл — это содержание, не
связанное лишь с одной формой или системой форм данного языка, то
общее, что объединяет синонимичные высказывания и
высказывания, сопоставляемые при переводе с одного языка на
другой. Смысл опирается не только на языковые формы, но и на
другие разновидности «носителей» (ср. различные этапы
внутреннего программирования формирующегося высказывания,
анализируемые в работах Л. С. Выготского, Н. И. Жинкина и
их последователей, С. Д. Кацнельсона, а также в современных
когнитивных исследованиях).
3. Вопрос о «равнозначности». Исходя из изложенных
принципов, те высказывания, которые при другом подходе (ре-
ференциальном, денотативном в своей основе) признаются
равнозначными, мы можем признать равнозначными лишь с
точки зрения общесмыслового компонента. Но при этом мы
обращаем особое внимание на различия в способах
представления смысла, обусловленные содержательной спецификой
Meaning of the Sentence in its Semantic and Pragmatic Aspects. Prague, 1986;
Слюсарева H. А. Смысл как экстралингвистическое явление // Как
подготовить интересный урок иностранного языка. М., 1963. С. 185—199; Звегин-
цев В. А. Смысл и значение // Теоретические и экспериментальные
исследования в области структурной и прикладной лингвистики. М., 1973. Обзор
литературы вопроса и предлагаемое истолкование рассматриваемых проблем
см.: Бондарко А. В. Проблемы грамматической семантики и русской аспекто-
логии. СПб., 1996. С. 4-43; Бондарко А. В. Теория значения в системе
функциональной грамматики: На материале русского языка. М., 2002. С. 17-156.
* Арутюнова Н. Д. Лингвистические проблемы референции // Новое в
зарубежной лингвистике. Вып. XIII. Логика и лингвистика (Проблемы
референции). М., 1982. С. 8.

370 А. В. Бондарко
каждой из форм. Сравним высказывания Он имеет машину
(в данном случае мы отвлекаемся от некоторых стилистических
ограничений, связанных с подобными конструкциями) и У него
есть машина. Эти высказывания имеют один и тот же смысл,
формируемый компонентами «обладатель», «предмет
обладания» и «отношение между обладателем и предметом
обладания». Вместе с тем они различаются языковой интерпретацией
смыслового содержания. В первом случае исходным пунктом
в языковой интерпретации отношения посессивности
является субъект-обладатель (он): этот субъект распространяет
отношение обладания на предмет обладания, выступающий как
объект. Во втором случае обладание передается «через бытии -
ность» - речь идет о предмете (машина), который
выступает как семантический субъект и как подлежащее в
синтаксической структуре предложения; этот предмет представлен как
существующий (есть) в сфере субъекта-обладателя (у него).
Другой пример - соотношение высказываний: Слушал я его
и думал... и Слушаю я его и думаю... В первом случае смысл
«прошлое» реализуется в полностью соответствующем ему
языковом значении глагольной формы. Во втором - тот же
смысл передается в условиях транспозиции в варианте
образной актуализации прошлого. Рассматриваемые высказывания
тождественны с точки зрения объективной временной
референции, но не тождественны с точки зрения способа ее
языкового представления. Здесь налицо дополнительный
метафорический элемент, являющийся результатом противоречия между
контекстом и речевой ситуацией, с одной стороны, и
временным значением глагольной формы, с другой.
При межъязыковом сопоставлении «равнозначных»
высказываний выявляется эквивалентность смысла, сочетающаяся
с возможной или неизбежной неэквивалентностью (неполной
эквивалентностью) языковой интерпретации. Можно выделить
следующие типы неэквивалентности на уровне
«поверхностной семантики»: 1) функционально-парадигматическая
неэквивалентность, обусловленная наличием/отсутствием тех или
иных единиц, классов и категорий или различиями в их
значениях; 2) функционально-синтагматическая неэквивалентность,
связанная с различиями в закономерностях функционирования
сравниваемых единиц*.
* Бондарко А. В. Проблемы грамматической семантики и русской аспек-
тологии. СПб., 1996. С. 24-30.

«Эквивалентность при существовании различия»»... 371
4. Выбор языковых средств для выражения смысла.
Общность смысла при различиях в значениях языковых единиц
и их комбинаций осознается участниками речевого акта (ср.
так называемые муки слова при поисках наиболее адекватных
средств выражения мысли или затруднении при переводе с
одного языка на другой).
Имеют место два типа осуществляемого говорящим
выбора языковых средств для передачи формирующегося смысла:
1) выбор из числа языковых средств, служащих для
выражения разных смыслов (т. е. выбор между разными смыслами), и
2) выбор из числа средств, которые могут быть использованы
в данном акте речи для передачи одного и того же (или
сходного) смысла (при различиях в языковых значениях, передающих
«оттенки смысла»). В последнем случае мы имеем дело с
«динамической ситуацией синонимии». Аналогичны соотношения
результатов выбора. В первом случае посредством языковых
единиц с их значениями выражается смысл, который не
допускает - при условии его сохранения - замены одной формы
другой. Во втором случае налицо такое выражение смысла,
при котором замена (не любая, а строго регламентированная
правилами употребления языковых единиц) оказывается
возможной. Ср.: а) невозможность замены совершенного вида
несовершенным без изменения смысла в высказываниях типа Мы
позавтракали (результат); Когда он пришел, мы
завтракали (процесс) и б) возможность замены одного вида другим
в условиях «конкуренции видов», когда сохраняется общий
смысл высказывания, но меняются оттенки смысла,
связанные с различиями в значениях грамматических форм,
например: Ты написал письмо? (конкретно-фактическое значение
совершенного вида; глагольной формой выражен достигнутый
результат); Кто писал это письмо? (обобщенно-фактическое
значение несовершенного вида; вопрос касается лишь самого
факта осуществления действия; результат лишь
имплицируется указанием на «готовый объект» - письмо).
5. Смысловая основа и интерпретационный компонент
языковых значений. Из сказанного выше ясно, что в самих
языковых значениях заключены два аспекта: 1 ) смысловая основа
и 2) интерпретационный компонент - способ
представления смысловой основы в значениях, выражаемых средствами
данного высказывания. Интерпретационный компонент
трактуется нами как тот элемент (аспект) выраженного языковыми

372 А. В. Бондарко
средствами семантического содержания, который составляет
специфику именно данной формы, данного комплекса
языковых средств, данного высказывания, в отличие от того же (или
сходного) смысла, выражаемого иными средствами в
синонимичных высказываниях, или смысла, передаваемого
средствами других языков. Это и есть интерпретация (способ
представления) смысловой основы выражаемого содержания,
присущая данной форме или данному комплексу форм, данному
высказыванию.
Данное представление языковой семантики по своему
существу является «двухуровневым» и влечет за собой
истолкование анализа на основе «принципа реконструкции» как
восстановления глубинных семантических структур посредством
операций над структурами поверхностными. Для
обсуждаемой проблематики существенны суждения С. Д. Кацнельсона
о содержании языковых форм как амальгаме универсальных
и идиоэтнических функций и о реконструкции универсального
компонента языковой структуры*. Ср. также высказывание:
«Чтобы добраться до логико-грамматических или речемысли-
тельных категорий, образующих ядро универсального
компонента, необходимо прежде всего выделить все содержательные
функции грамматических форм и отделить в них идиоэтниче-
ские элементы от универсальных»**.
Говоря о смысловой основе и интерпретационном
компоненте языковых значений, мы имеем в виду не раздельные
содержательные объекты, а аспекты единого
семантического комплекса, в котором заключено смысловое содержание в
определенном способе его языкового представления.
Смысловая основа содержания высказывания не дана «в чистом виде».
Проходя сквозь призму языковой формы, передаваемый смысл
всегда получает ту или иную языковую интерпретацию.
Исследователь может получить представление о смысловой основе
выражаемого содержания, выявляя то, чем отличаются друг от
друга синонимичные высказывания одного языка, а также в
результате анализа межъязыковых соответствий.
* Кацнельсон С. Д. Типология языка и речевое мышление. Л., 1972.
С. 14.
** Там же. С. 15.

«Эквивалентность при существовании различия»... 373
На наш взгляд, лингвистический анализ семантического
содержания не может быть достаточно полным и точным без
опоры на форму. Речь идет не только о формальных средствах,
но и о маркируемой ими форме как способе представления
содержания. Каждая форма (в частности, грамматическая
форма слова и синтаксическая конструкция) является носителем
специфического, свойственного только ей способа языковой
интерпретации выражаемого смыслового содержания.
Закрепление определенного смыслового содержания именно за
данной формой уже само по себе представляет собой языковое
структурирование смысла и, следовательно, определенный тип
его языковой интерпретации.
Языковая интерпретация глубинной семантики находит
отражение в различных аспектах системно-структурной
организации языковых значений, в частности в соотношении центра
и периферии полевой структуры языковых значений, в
соотношении семантических прототипов и их окружения, в явлениях
избирательности и избыточности в сфере форм и их значений,
в соотношении значения, импликации и пресуппозиции, в
различных комбинациях грамматических и лексических значений в
их взаимодействии с контекстом.
Возможен двусторонний подход к соотношению
общесмыслового и интерпретационного аспектов языкового содержания.
С одной стороны, анализ может осуществляться прежде всего
в направлении «от общего смысла к специфическим
особенностям его интерпретации в каждом из рассматриваемых
высказываний». С другой стороны, возможен анализ, в котором
преобладает противоположное направление - «от особенностей
отдельных высказываний к общему смыслу»; в данном случае
ставится вопрос о смысловом инварианте синонимов: общая
смысловая основа синонимичных высказываний выявляется в
результате их сопоставления, при котором определяются
содержательные особенности (дифференциальные признаки)
каждого из них, а затем, при отвлечении от всего того, что
отличает одно высказывание от другого, «восстанавливается»
общая смысловая основа.
Важно подчеркнуть, что в обоих случаях так или иначе
учитываются обе стороны рассматриваемого отношения.
Различие заключается в акценте, в доминирующей роли одного из
направлений. Если основное направление анализа - от
исходного общего смысла к вариантам его интерпретации в каждом

374 А. В. Бондарко
из рассматриваемых высказываний, то так или иначе, хотя бы в
предварительном виде, нужно иметь представление о круге
высказываний, признаваемых синонимичными, об их значениях и
степени их расхождений — без этого невозможно определение
самого предмета исследования, состава рассматриваемых
высказываний. Если же на передний план выдвигается движение
анализа от вариативности языкового содержания отдельных
высказываний к смысловому инварианту, то предварительно
уже должно существовать предположение о наличии
некоторой общей смысловой основы у определенного ряда
высказываний - это необходимая предпосылка для рассмотрения
данного множества высказываний как синонимичных. Повторим
еще раз: общее и различия в содержании синонимичных
высказываний - это разные стороны единого целого; они
предполагают друг друга и могут анализироваться лишь на основе
этой взаимосвязи. Однако в рамках двусторонней
взаимозависимости возможны акценты анализа либо на вариантах, на
интерпретационном компоненте каждого из анализируемых
высказываний, либо на инварианте, на общем смысле. Возможен
и промежуточный вариант — относительное равновесие обоих
направлений анализа, равновесие его дифференциального и
интегрального аспектов.
6. Системно-категориальный и речевой аспекты смысла.
Само понятие «смысл» предполагает внутреннюю
дифференциацию. С нашей точки зрения, в этом понятии следует
различать два аспекта — системно-категориальный (ср. такие
понятия, как «семантическая категория»,
«предикатно-аргументная структура») и речевой (используется сочетание
«речевой смысл»; ср. также понятие «субъективный смысл»
в теории речевых актов). Таким образом, в сфере смысловой
(«глубинной») семантики существенно противопоставление
когнитивной системы процессам и результатам мыслительно-
речевой деятельности. С этим противопоставлением связано
различение, с одной стороны, таких понятий, как
«семантическая (мыслительная, понятийная,когнитивная, ноэматическая)
категория», а с другой - речевой, актуальный смысл, смысл
высказывания и текста. Можно сказать, что в сфере смысла
намечаются различия, сходные с соотношением языковой
системы и речи.
Речевой смысл может быть охарактеризован как та
информация, которую хочет передать и передает говорящий и которую

«Эквивалентность при существовании различия*... 375
воспринимает адресат. Речевой смысл представляет собой
результат взаимодействия языкового содержания высказывания
(семантического комплекса, формируемого значениями
языковых единиц и их комбинаций), контекстуальной, ситуативной
и энциклопедической информации. В сферу речевого смысла
входят разного рода импликации и пресуппозиции. Возможны
расхождения в интерпретации компонентов речевого смысла с
точки зрения говорящего и слушающего.
Источником передаваемой говорящим и воспринимаемой
слушающим информации являются: 1) план содержания
высказывания, формирующийся из семантических функций его
элементов в акте предикации, 2) контекстуальная информация,
3) ситуативная информация, 4) энциклопедическая
информация*. Функциональная интерпретация речевого смысла
подчеркивает значимость фактора интенции говорящего в
соотношении с результатом, достигаемым в речевом акте.
Данное истолкование речевого смысла согласуется с общим
принципом выделения в семантике высказывания словесно
выраженного компонента (а) и компонента, вытекающего из
фоновых знаний и знания конкретной ситуации (б). При разной
терминологии речь идет: в (а) о собственно языковом
содержании, носителями которого являются слова и формы, и в (б) о
содержании, исходящем от ситуации и фоновых знаний
участников речевого акта.
Речевой смысл может рассматриваться, с одной стороны, в
аспекте мыслительно-речевой деятельности как процесс, а с
другой - как результат (смысл «готового текста»).
Динамика формирования речевого смысла проявляется во взаимном
перекодировании мыслительных структур и во взаимодействии
намерений говорящего и реакции слушающего. В этих
процессах используются «фоновые знания» и ситуативная
информация, которыми обладают говорящий и слушающий**.
* Бондарко А. В. Грамматическое значение и смысл. Л., 1978. С. 125—
127.
** См.: Кацнельсон С. Д. Типология языка и речевое мышление. Л., 1972.
С. 108-127. Кубрякова Е. С. Модели порождения речи и главные
отличительные особенности речепорождающего процесса // Человеческий фактор
в языке. Языки порождение речи. М., 1991.

376 А. В. Бондарко
7. Стратификация семантики и проблема интенционально-
сти. Исследование языковых значений в их отношении к
речевому смыслу целесообразно соотнести с понятием интенциональ-
ности. Имеется в виду связь языковых значений с намерениями
говорящего, с коммуникативными целями речемыслительной
деятельности, т. е. способность содержания, выражаемого
данной языковой единицей, в частности грамматической формой
(во взаимодействии с ее окружением, т. е. средой), быть одним
из актуальных элементов речевого смысла.
Примером проявления интенциональности в сфере
грамматических значений может служить смысловая актуализация
семантики времени в высказываниях, включающих
соотношения временных форм: Я в это верил, верю и буду верить.
Показательны речевые поправки, связанные с заменой одной
формы времени другой: С особенной силой чувствую сейчас —
или, скорее, чувствовал сейчас на гулянье эту великую
радость - любви ко всем (Л. Толстой. Дневники).
Принимая во внимание теорию речевых актов, мы
трактуем понятие интенциональности в особом аспекте. Предметом
проводимого нами анализа являются не сами по себе
коммуникативные цели высказывания, а семантические функции
грамматических форм в их отношении к смысловому содержанию
высказывания, к тому, что имеет в виду и хочет выразить
говорящий. Для разработки проблемы интенциональности
существенны такие понятия, как «текущее сознание говорящего»,
«смысл текущего текста»*.
Рассматриваемые нами актуальные смысловые элементы
выходят далеко за пределы коммуникативных целей, которые
анализируются в рамках теории речевых актов. Предметом
исследования являются, в частности, отношения обозначаемых
ситуаций к смыслам, охватываемым такими категориями, как
время (и шире — темпоральность), вид и другие средства
выражения характера протекания действия во времени (аспекту-
альность), отношения одновременность / последовательность
(таксис), временная локализованность / нелокализованность,
реальность / ирреальность (возможность, необходимость и
т. п.), лицо, субъект, объект, качество, количество, простран-
* Моделирование языковой деятельности в интеллектуальных системах.
М., 1987. С. 43-55.

«Эквивалентность при существовании различия»... 377
ство, бытийность, посессивность, обусловленность (условие,
причина, цель, уступительность). Исследуются (с особой точки
зрения - по отношению к признаку интенциональности)
функциональные потенции конкретных грамматических форм (форм
вида, времени, наклонения, лица, залога, числа, падежа и т. п.)
и реализация этих потенций в высказывании.
Понятие интенциональности в предлагаемой интерпретации
включает два аспекта: 1 ) аспект актуальной связи с
намерениями говорящего в акте речи, с коммуникативной целью, с
целенаправленной деятельностью говорящего, т. е. с тем, что он
хочет выразить в данных условиях коммуникации (аспект
«собственно интенциональный»); 2) аспект смысловой
информативности - имеется в виду способность данной функции быть
одним из элементов выражаемого смысла.
С рассматриваемыми аспектами понятия
интенциональности применительно к грамматическим значениям и функциям
сопряжены следующие вопросы: 1 ) связано ли данное значение
со «смыслом говорящего», с тем, что он «имеет в виду», «хочет
выразить»? (речь идет об отношении грамматического
значения к интенции говорящего, намерению, речевому замыслу);
2) характеризуются ли анализируемые грамматические
значения (значения грамматических единиц, классов и категорий)
смысловой информативностью (смысловой релевантностью)?
Эти вопросы тесно связаны друг с другом. Вопросы
первого типа касаются «субъективного смысла», формирующегося
в речи говорящего и воспринимаемого слушающим,
осознаваемого в динамике мыслительно-речевой деятельности
участников речевого акта. Вопросы второго типа отражают прежде
всего отношение грамматического значения к «объективным»
(общеинформативным) аспектам смыслового содержания,
выражаемого языковыми средствами.
Аспект интенциональности, заключающийся в смысловой
информативности рассматриваемых семантических элементов,
нуждается в особых пояснениях. Имеется в виду смысловая
информативность той или иной семантической функции не только
в живом акте речи, когда налицо и намерения говорящего, и
процесс их реализации, но и в тех условиях, когда перед нами
«готовый текст» и намерения говорящего фигурируют лишь
как то, что было задумано при создании данного текста.
Создавая текст (художественного произведения, научного труда,
письма и т. д.), автор стремится передать то или иное смысло-

378 А. В. Бондарко
вое содержание, но в момент прочтения налицо лишь
определенный результат реализации этих намерений. В таких случаях
интенциональность выступает прежде всего как участие
семантической функции того или иного языкового средства в смысле
текста. Связь с намерениями автора существует, но в особом
варианте: актуальные в свое время намерения представлены в
их реализации (вопрос «что хотел сказать автор?» может
возникнуть, но отсутствуют условия непосредственного акта речи).
В любом случае, говоря о рассматриваемом аспекте
понятия интенциональности, мы имеем в виду смысловую
информативность данной семантической функции, ее «выход в смысл»,
способность быть одним из элементов передаваемого смысла
(как при наличии, так и при отсутствии актуальной связи с
намерениями говорящего или пишущего). Можно ставить вопрос
и в абстрактной, отвлеченной форме: способно ли (и в какой
степени способно) данное значение быть актуальным
элементом выражаемого смысла (смысла, представляющего собой
результат реализации намерений говорящего или пишущего)?
Указанные аспекты понятия интенциональности тесно
связаны друг с другом. Намерение говорящего лежит в основе
выражаемого в процессе речи и «готового» содержания,
обладающего информативной значимостью. С другой стороны,
смысловая информативность данного грамматического значения
является необходимым условием его использования в речи (при
взаимодействии системного значения грамматической формы с
элементами внутриязыковой и внеязыковой среды) для
реализации намерений говорящего.
Выделение указанных выше аспектов понятия
интенциональности связано с двумя сторонами смысла, о которых шла
речь выше, — «деятельностной» (динамической) и
«результативной» (сопоставимой с понятием статики), т. е. со смыслом,
рассматриваемым в аспекте мыслительно-речевой
деятельности как процесс, и со смыслом, рассматриваемым как результат
(смысл «готового высказывания» и «готового текста»).
За интенциональностью того или иного
грамматического значения всегда стоит актуальность, существенность для
говорящего того представления (в человеческом сознании и
его языковом воплощении), которое лежит в основе данного
значения. Ср. суждения Г. Рейхенбаха о соотношении
времени и собственного «я» в «психологическом опыте человека»:
«Переживание времени связано с переживанием нашего соб-

«Эквивалентность при существовании различия»... 379
ственного "я", с переживанием собственного существования.
"Я существую" значит "я существую сейчас", однако
существую в некоем "вечном теперь" и чувствую себя
тождественным самому себе в неуловимом потоке времени»*.
Разумеется, «психологический опыт человека» нельзя отождествлять с
содержанием, выражаемым грамматическими формами. Речь
идет лишь о сложном и опосредованном отражении
психологического опыта в языковых значениях**.
Выделение различных аспектов смысла
(системно-категориального и речевого) предполагает необходимость анализа
их взаимосвязей. В разрабатываемой нами модели
функциональной грамматики взаимосвязи этих аспектов представлены
в соотношении «функционально-семантическое поле -
категориальная ситуация». Категориальная ситуация
представляет собой один из аспектов «общей ситуации», передаваемой
высказыванием, одну из его категориальных характеристик
(аспектуальную, темпоральную, локативную, квалитативную
и т. п.). Каждая категориальная ситуация базируется на
определенной семантической категории и образуемом ею в данном
языке функционально-семантическом поле. Это своего рода
«проекция поля на высказывание». Многоуровневая система
вариативности связывает смыслы, представленные как
типовые категориальные ситуации, с речевыми смыслами,
выражаемыми в актах речи.
* Рейхенбах Г. Философия пространства и времени. М., 1985. С. 130.
** Более подробно см.: Бондарко А. В. Грамматическое значение и смысл.
Л., 1978; Бондарко А. В. Из истории разработки концепции языкового
содержания в отечественном языкознании XIX века (К. С. Аксаков, А. А. Потебня,
B. П. Сланский) // Грамматические концепции в языкознании XIX века. Л.,
1985; Бондарко А. В. К проблеме соотношения универсальных и идиоэтни-
ческих аспектов семантики: интерпретационный компонент грамматических
значений // Вопросы языкознания. 1992. № 3. С. 5-20; Бондарко А. В.
Проблемы грамматической семантики и русской аспектологии. СПб., 1996.
C. 4-98.

С. Т. Золян
Языковые функции: возможные
расширения модели Романа Якобсона*
11редложенное Р. О. Якобсоном описание функций
языка** занимает особое место в современном
языкознании. С одной стороны, его модель давно уже стала
хрестоматийной, с другой — постоянно отмечаются
возможности ее коррекции и расширений.
Попытаемся понять внутреннюю логику, рассматривая ее не как
законченную схему, а как своего рода порождающую
модель, в которой сама схема Якобсона предстанет
как допускающая разнообразные расширения базовая
структура.
Уже само обоснование этой модели не столь просто
и очевидно, как это представлено Якобсоном. Он
выдвигает ее как лингвистическую модификацию взятой
из теории информации модели коммуникации:
каждому из необходимых для осуществления коммуникации
факторов соответствует некоторая функция, опреде-
* Публикуется с незначительными изменениями по изданию:
Роман Якобсон. Тексты, документы, исследования. М.: РГГУ,
1999. С. 638-647.
** Jakobson R. Linguistics and Poetics // Style in Language /
Ed. by Th. Sebeok. Cambridge, Mass., 1960. Далее в тексте
цитаты приводятся с указанием страниц в скобках по сокращенному
русскому переводу: Структурализм: «за» и «против». М., 1975.
С. 193-230.

Языковые функции: возможные расширения модели... 381
ляемая некоторыми особыми признаками. Однако его
дальнейшие пояснения убеждают, что это была скорее дань наиболее
распространенной в то время терминологии, а определяющими
для Якобсона были внутренняя логика языковой организации и
то, что сам Якобсон называл «языком в действии» (language in
operation). Поэтому и возникает определенное несоответствие
между взятой как иллюстрация из теории информации схемой
и ее лингвистическим описанием. В частности,
неоднократно отмечается несводимость любого речевого произведения к
проявлению какой-либо единичной функции, что в принципе
ставит под сомнение адекватность самой схемы. Но это
несоответствие преодолевается благодаря тому, что языковая
функция описывается в духе опоязовской традиции, как не
отменяющее другие функции преобладание доминантной: «Различия
между сообщениями заключаются не в монопольном
проявлении какой-либо функции, а в их различной иерархии» (с. 198)*.
И, скорее, не схема коммуникации, а именно концепция
доминанты, эта постоянная тема многочисленных и разновременных
обращений Якобсона к проблеме соотношения языка и поэзии,
оказалась определяющей и при описании языковых функций.
Определенный дисбаланс создается и из-за относительно
частного характера основной проблемы (особенности
поэтической функции) и глобального характера проблемы, оставшейся
* Ср: «Соотнесенность каждого фактора с другими есть его функция по
отношению ко всей системе. Совершенно ясно, что каждая литературная
система образуется не мирным взаимодействием всех факторов, но
главенством, выдвинутостью одного (или группы), функционально подчиняющего и
окрашивающего остальные. Такой фактор носит уже привившееся в русской
научной литературе понятие доминанты. Это не значит, однако, что
подчиненные факторы не важны и их можно оставить без внимания. Напротив, этой
подчиненностью, этим преображением всех факторов со стороны главного
и сказывается действие главного фактора, доминанты» (см.: Тынянов Ю. Н.
Ода как ораторский жанр // Ю. Н. Тынянов. Поэтика. История
литературы. Кино. М., 1977). В посвященной проблеме доминанты статье 1935 года
Якобсон путем косвенной цитации отсылает именно к тыняновским работам:
«Доминанта - это важнейшее и наиболее разработанное понятие теории
русского формализма. Ее можно определить как фокусирующий компонент
произведения искусства: доминанта управляет остальными компонентами,
определяет и трансформирует их. Именно она обеспечивает целостность
структуры (Якобсон Р. Доминанта. Цит. по: Якобсон Р. О. Язык и
бессознательное. М., 1996. С. 119).

382 С. Т. Золян
на периферии (сама система функций языка). Хотя прямо это
и не утверждается, но совершенно очевидно, что референтная
функция рассматривается Якобсоном не только как
важнейшая, но еще и как немаркированный член в системе функций.
Поэтому ее и только ее описание практически отсутствует,
тогда как другие функции описываются через указание на то, что
отличает их от референтной. Предполагается, что мы как бы
знаем, как функционирует язык при установке на сообщение,
и поэтому достаточно зафиксировать лишь те смещения,
которые возникают при иных модусах коммуникации. Поскольку же
в основном описывается поэтическая функция, то референтная
функция по сути предстает как не-поэтическая: по тому, какими
параметрами характеризует Якобсон поэтическую функцию,
можно реконструировать, какой является не обладающая
этими параметрами референтная.
Поэтическая функция противопоставляется референтной
по различным основаниям, между которыми также есть
определенная иерархия: существует параметр-доминанта,
предопределяющая различия по всем остальным параметрам.
«Каков же эмпирический лингвистический критерий поэтической
функции? Точнее, каков необходимый признак, внутренне
присущий любому поэтическому произведению?» (с. 203), и
как таковой выделяется главная, по Якобсону, особенность
формальной организации поэтического произведения, из
которой выводятся все остальные. Это знаменитая формулировка:
«Поэтическая функция проецирует принцип
эквивалентности с оси селекции на ось комбинации» (с. 204), которая
подчас не совсем точно цитируется как единственная
характеристика поэтической функции, а не ее главный критерий.
Таким образом, предполагается, что при референтной
функции принцип эквивалентности - главный принцип,
организующий ось селекции, тогда как на оси комбинации действует
принцип смежности*, а при поэтической функции
эквивалентность главенствует на обеих осях. Правда, Якобсон не
прослеживает «поведение» этих принципов при реализации других
функций: например, напрашивается некий тип речи, в котором
* Наиболее обстоятельно эта концепция языка изложена Р. Якобсоном и
М. Халле в статье «Два аспекта языка и два типа афатических нарушений»
(см.: Теория метафоры. М., 1990. С. 110-132).

Языковые функции: возможные расширения модели... 383
«принцип смежности проецируется на ось селекции»*. Между
тем даже при рассмотрении поэтической речи композиционная
организация текста может быть описана как результат
взаимодействия этих обоих принципов: «якобсоновского»,
предполагающего подобие сегментов, и «нарративного»,
предполагающего их обязательное различие. И если многократно
рассматриваемые Якобсоном случаи параллелизма есть убедительный
пример «наложения (текстуального) сходства на (языковую)
смежность», то поэтический повтор удобнее рассматривать как
результат противоположной трансформации**.
Тем не менее для Якобсона указанный принцип был
наиболее важной характеристикой поэтического произведения, все
остальные выводились именно из него. Так, утверждается ее
воздействие даже на характер языкового знака: «В референ-
тивном (коммуникативном) языке связь между означающим и
означаемым основывается главным образом на их
кодифицированной смежности, что часто обозначают сбивающим с
толку выражением "произвольность словесного знака". Важность
связи "звучание — значение" вытекает из наложения сходства
на смежность. Звуковой символизм - это, несомненно,
объективное отношение» (с. 223). (Но вместе с тем ранее
заявлялось, что поэтическая функция «усиливая осязаемость
знаков, углубляет фундаментальную дихотомию между знаками и
* Возможность такого языка в самом деле рассматривается Якобсоном,
но лишь как афатическое явление: «...для афатика с нарушенной
субституцией и незатронутой контекстной композицией операции, предполагающие
подобие, подчиняются операциям, основанным на смежности. <...>
Подобные случаи метонимии можно характеризовать как проекции с оси
обиходного контекста на ось субституции и селекции: один знак, который обычно
встречается вместе с другим знаком, может быть употреблен вместо этого
последнего. Если способность к селекции серьезно нарушена, а способность
комбинирования сохранена хотя бы частично, то общее языковое поведение
определяется именно смежностью, почему мы и можем назвать этот тип
афазии нарушением отношения подобия» (Якобсон Р. О. Два аспекта языка и два
типа афатических нарушений. С. 120—122). При этом указывается и на
подобные явления в искусстве: это русский героический эпос, так называемое
реалистическое» направление, кубизм в живописи, фильмы Д. У. Гриффита и
даже проза в целом (Там же. С. 127-130).
** Подробнее обоснование такому подходу предложено нами в: Золян С.
О принципах композиционной организации поэтического текста //
Проблемы структурной лингвистики 1983. М., 1986.

384 С. Т. Золян
предметами», с. 203.) Не только структура поэтического знака,
но и семантическая организация поэзии в целом описывается
исходя из этого принципа: «Сходство, наложенное на
смежность, придает поэзии ее насквозь символичный характер, ее
полисемантичность» (с. 220); последнее же, в свою очередь,
предопределяет семантические и прагматические особенности
поэзии (см. ниже).
Думаем, что столь же эффектно прозвучала бы и
противоположная формулировка: «Смежность, наложенная на
сходство, придает поэзии ее полисемантичность», в потверждение
которой можно было бы указать на нетождественность самому
себе поэтического повтора, деривацию новых символических
значений, принципы организации сюжета, в особенности,
эпического, возможность различных интерпретаций одного и того
же текста и т. п. Как нам представляется, оба случая имеют
более простое объяснение — это неизбежный результат
контекстуальной автономизации текста*, но в данном случае важнее
подчеркнуть относительную независимость формальных и
семантических критериев.
Что же касается важнейшего семантического критерия -
проблемы истинности/внеистинности поэтических
высказываний, то он никак не связан с описываемым Якобсоном
принципом формальной организации текста. Примечательно, что в
рассматриваемой статье (в отличие, скажем, от «Что есть
поэзия?») он приводится лишь попутно. Правда, как критерий
истинностное значение привлекается при разграничении других,
референтной и конативной, функций; реализующие первую
функцию дискурсы обладают истинностным значением, тогда
как реализующие конативную функцию - нет.
Применительно к поэтическому сообщению это положение формулируется
опосредованно: «В потенции любое поэтическое сообщение —
это как бы квазикосвенная речь, и ему присущи все те
специфические и сложные проблемы, которые ставит перед лингвистом
иречь в речи"» (а из них важнейшая - проблема, поставленная
* Ср.: «The opportunity forthe multiple readings is the dialectical соип1ефаг1
of the semantic autonomy of the text» (Ricceur P. Interpretation Theory:
Discourse and the Surplus of Meaning. Fort Worth, Texas, 1976. P. 32) -
многозначность текста может не зависеть от его формальной организации, а
определяться отсутствием зависимости от конкретного коммуникативного
контекста.

Языковые функции: возможные расширения модели... 385
еще Г. Фреге: об отсутствии у косвенных высказываний
истинностного значения и референции, причем в качестве примера
Фреге приводил именно поэтические высказывания). Но при
этом, характеризуя поэтическую функцию, Якобсон
неожиданно для общей направленности опоязовской и
структуралистской традиции, по сути, дезавуирует положение о внеистинно-
сти поэтических высказываний: «Главенствование поэтической
функции над референтной не уничтожает саму референцию, но
делает ее неоднозначной».
Это, сделанное мимоходом, замечание не вызвало никакой
реакции, между тем оно открывало новые перспективы как
перед поэтической, так и лингвистической семантикой. Оно
провоцирует вопросы, ответа на которые нет и сейчас: 1) значит
ли это, что неоднозначная референция - необходимая
характеристика проявления «главенствования поэтической функции
над референтной», что, конечно же, сомнительно; 2) что
значит и как проявляется референтная неоднозначность вообще
и в поэзии в частности (крайне соблазнительно провозгласить
Якобсона предтечей приложения к языку семантики
возможных миров, но весьма маловероятно, что он имел в виду именно
это); 3) следует ли понимать это как допущение
множественности реальностей (миров референции); 4) или же как
невозможность определить истинностное значение высказывания;
или же 5) этот критерий нерелевантен. Показателен пример
Якобсона: «Расщепленность референции <...> отчетливо
выражается в преамбулах к сказкам различных народов, напр. ...
"Это было и не было"», оставляющий место для различных
интерпретаций. Как видим, намечено весьма перспективное
продолжение, которое, однако, осталось нереализованным. Во
всяком случае, очевидно, что, хотя Якобсон и говорит о
«двойном смысле сообщения», референтная неоднозначность для
него вовсе не сводится к лексической или даже текстуальной
многозначности, как у В. Эмпсона, несмотря на то что как
источник цитируется именно его «Seven types of ambiguity».
При отрицательном ответе на первый вопрос и различных
вариантах ответов на остальные возникает иная
классификация функций, при которой сама поэтическая функция
предстает как модальное и формальное расширение языка. К такому
выводу подводит и то интересное и несколько неожиданное
привлечение прагматического критерия, которое
предвосхищает появившиеся только в конце 1970-х годов исследования

386 С. Т. Золян
по поэтической прагматике: «Не только сообщение, но и его
адресат и адресант становятся неоднозначными. Наряду с
автором и читателем в поэзии выступает "я" лирического героя
или фиктивного рассказчика, а также "вы" или "ты"
предполагаемого адресата драматических монологов, мольбы или
посланий. <...> Двойному смыслу сообщения соответствует
расщепленность адресата и адресанта».
Таким образом, выделяя поэтическую функцию и описывая
то, что отличает ее от референтной, Якобсон использует три
ряда факторов, причем между ними устанавливается
следующая иерархия: формальная организация текста приводит к его
семантической неоднозначности, что, в свою очередь, приводит
к референтной и контекстно-прагматической (прагмасеманти-
ческой) неоднозначности ил и «расщепленности ».Однако
принципиально невозможно определить, какой из этих признаков
необходим/достаточен для реализации поэтической функции?
Правомернее было бы говорить о взаимосвязанной, но, тем не
менее, свободной комбинации параметров. Недоказуемо, что,
скажем, «наложение сходства на смежность» приводит к
«расщепленности» референции. При этом, описывая поэтическую
функцию как маркированную, а языковую - как
немаркированную, Якобсон приписывает первой такие характеристики
(референтная неоднозначность, расщепленность
коммуникации и т. п.), которыми могут обладать сообщения, не
содержащие и намека на поэтическую функцию. Вполне естественно
было бы распространить подобный подход и на другие сферы
языковой деятельности и рассмотреть проявления возможной
«расщепленности» канала, метаязыка, сообщения и т. п. Это
позволит выделять различные типы языковой коммуникации,
которые, согласно схеме Якобсона, должны были бы быть
отнесены к сфере действия референтной функции. Например, это
маскирующийся под референтный политический дискурс, где,
по словам Р. Барта, «задача письма состоит в том, чтобы в один
прием соединить реальность фактов с идеальностью целей»*,
с его скрытой установкой на контекст — мир-в будущем-каким
он должен быть. Или же исторический дискурс, по ряду
параметров отличающийся от повествовательного дискурса: его ре-
* Барт Р. Нулевая степень письма // Барт Р. Семиотика. М., 1983.
С. 315.

Языковые функции: возможные расширения модели... 387
ференция — это мир-в прошлом-описываемый-в настоящем, в
результате чего также имеет место модальное смещение
(случайное выступает как неизбежное и др.)*.
Рассмотрение тех же функций, но в модальной перспективе
позволит выделить новые типы семантических отношений,
которые шире, чем только формальные признаки семантической
организации. Так, сама схема коммуникации сразу же
дополняется такими весьма существенными и для описания
поэтической функции модальными конструктами, как референция к
возможным и даже невозможным мирам/контекстам,
семантическая зависимость от возможных/невозможных
контекстов, описание адресата, который долженствует быть, или же
установка на канал, который еще не существует, и сообщение,
отсылающее к возможному контексту. Основания для
выделения подобных типов дискурсов могут быть различными: это не
только наличие/отсутствие истинностного значения, но и
модальное/немодальное, референтное/нереферентное
употребление языка, релевантность/нерелевантность истинностного
значения.
В первую очередь, такой подход можно распространить на
наиболее подробно описанную Якобсоном поэтическую
функцию. Очевидно, что поэтическая функция - не столько
направленность на обслуживание некоторого звена коммуникации,
сколько последовательная и всеобъемлющая трансформация
языка, осуществляемая в различных направлениях. Поэтому
для ее выявления, проявления и описания используют
многофакторные критерии. У Якобсона, по сути, нет ответа, какой из
трех выделенных им признаков является необходимым и
достаточным для диагностики поэтической функции (хотя он и
выделяет формальный признак, но трактует его настолько
широко, что любое высказывание может трактоваться как
поэтическое, что в принципе верно, но приводит к иной классификации
функций). Считаем более адекватным рассматривать функцию
не как подавляющую другие параметры доминанту, а как
допускающий варьирование комплекс разнородных факторов,
которому соответствовали бы различные типы дискурсов. Сами
по себе не являются достаточными ни семантический крите-
* Подробнее см.: Успенский Б. А. История и семиотика // Труды по
знаковым системам. Вып. XXII. Тарту, 1988. С. 66-84; Лотман Ю. М. Культура
и взрыв. Таллинн, 1993.

388 С. Т. Золян
рий, ни формальная организация (ср., с одной стороны,
медицинский трактат в стихах, с другой — политическую утопию)*,
определяющей является соотнесенность формальной
организации с (прагмаСемантической и, соответственно,
соотнесенность формальных и (прагмаСемантических критериев.
Речь идет не об отключении каких-либо общеязыковых
функций или же об их неполном, подавляемом «доминантной»
установкой проявлении, а, напротив, об их модальном
расширении и комплексной актуализации. В поэзии реализуются
допускаемые возможные состояния языковой системы, при
которых максимально актуализируются внутренние ресурсы языка.
Коммуникация и референция в поэзии также приобретают
модальный характер, связывая языковые выражения со
множеством возможных миров и контекстов.
Аналогичный подход можно распространить и на метаязыко-
вую функцию. Само ее выделение содержит некоторое
противоречие. Эта функция описывает язык (код), следовательно, и
все модусы употребления языка. Якобсон отмечает
определенное подобие между поэтической и метаязыковой функцией, но
оценивает их как принципиально различные по принципу
организации: «...метаязык также использует эквивалентные
единицы при образовании последовательностей, когда
синонимичные выражения комбинируются в предложения,
утверждающие равенство: А=А. Однако поэзия и метаязык диаметрально
противоположны друг другу: в метаязыке последовательность
используется для построения равенств, тогда как в поэзии
равенство используется для построения последовательностей»
(с. 204). Представляется, что соотнесенность между этими
функциями глубже. Обе они - разнонаправленные
глобальные трансформации языка, в терминологии Л. Ельмслева, это
надстраиваемые над языком коннотативные семиотики и мета-
семиотики**.
Так можно объяснить и терминологическую
непоследовательность Якобсона — в различных работах поэтическая функ-
* Примечательно, что сам Р. Якобсон в качестве примеров проявления
не-поэтических функций приводит цитаты из художественных произведений;
будучи перенесенными в контекст его статьи, они перестают выступать как
поэтические.
** ЕльмслевЛ. Пролегомены...//Новое в лингвистике. Вып. 1.М., 1960.
С. 369.

Языковые функции: возможные расширения модели... 389
ция определяется как установка не только на сообщение, но и
на выражение*. А вторичные моделирующие системы можно
определить как сообщения, в которых естественный язык
служит метаязыком для надстраиваемой над языком коннотатив-
ной системы как минимум 2-го порядка. Так, идея Ельмслева
о многоступенчатых коннотативных/метаязыковых семиотиках
помогает переформулировать якобсоновское определение, при
котором поэтическая и метаязыковая функции предстают как
взаимосвязанные: установка на код (метаязыковая функция)
есть установка на выражение, репрезентацией кода является
сообщение, интерпретирующее сам код. Интерпретация, или
толкование, — это и установление подобия (соответствия)
между различными кодами, что, согласно самому Якобсону,
есть метаязыковая операция**.
Насколько подобное расширение модели (по крайней мере,
для поэтической и метаязыковой функций) согласуется с
идеями ее создателя? Как мы могли убедиться, при описании
поэтической функции Якобсон уходит от представленного вначале
главным критерия выделения функций, понимаемого как
преимущественная направленность на обслуживание некоторого
участка в коммуникативной цепи. Но при этом он сохраняет
верность доминантному подходу, хотя и за счет весьма
значительных теоретических уступок и постоянно оговаривая, что
не все в поэзии есть реализация поэтической функции, а
поэтическая функция может реализоваться и вне поэзии.
Однако вместе с тем у самого Якобсона как дополнение к основной
схеме вырисовывается и иная, чем опоязовская, схема
доминирующего фактора, система функций: это не усиление одного и
ослабление остальных факторов, а одновременная актуализа-
* Ср.: «...поэзия, которая есть не что иное, как высказывание с
установкой на выражение, управляется <...> имманентными законами; функция
коммуникативная, присущая как языку практическому, так и языку
эмоциональному, здесь сводится к минимуму. <...> поэзия есть оформление
самоценного, "самовитого", как говорит Хлебников, слова. Поэзия есть язык в
его эстетической функции». Якобсон Р. О. Новейшая русская поэзия //
Якобсон R О. Работы по поэтике. М., 1987. С. 275.
** Ср.: «Интерпретация одного языкового знака посредством других, в
ряде отношений однородных знаков того же языка представляет собой мета-
языковую операцию». Якобсон Р. О. Два аспекта языка и два типа афатиче-
ских нарушений. С. 119.

390 С. Т. Золян
ция разнородных и относительно независимых друг от друга
параметров. Такое понимание было предложено самим
Якобсоном и примерно в те же годы, но по другому поводу:
«Поскольку каждое из обсуждаемых отношений (сходство и смежность)
может проявляться на любом языковом уровне — морфемном,
лексическом, синтаксическом и фразеологическом — и в любом
из двух аспектов, тем самым создается впечатляющий диапазон
разнообразных конфигураций. При этом может доминировать
любой из двух гравитационных полюсов»*. Но при обсуждении
функций языка этот подход дан лишь как дополнение к
основной теме, при рассмотрении жанров - отличия между ними
описываются какусиление вторичной функции: «Наряду с
поэтической функцией, которая является доминирующей, в поэзии
используются и другие речевые функции, причем особенности
различных жанров поэзии обусловливают различную степень
использования этих других функций. Эпическая поэзия,
сосредоточенная на третьем лице, в большей степени опирается на
коммуникативную функцию языка; лирическая поэзия,
направленная на первое лицо, тесно связана с экспрессивной
функцией, "поэзия второго лица" пропитана апеллятивной функцией:
она либо умоляет, либо поучает, - в зависимости от того, кто
кому подчинен» (с. 203). Таким образом, описывая уже не
«поэзию вообще», а ее конкретные проявления, Якобсон
предлагает некоторую систему идеальных типов и их комбинаций,
порождающих типологически различающиеся дискурсы.
Наконец, Якобсон предусматривает возможность выведения
новых функций - путем совмещения как самих базисных
функций, так и основных критериев их выделения (хотя это опять
дано как маргиналии). Как пример приводится магическая:
«Из этой триады функций можно легко вывести некоторые
добавочные функции. Так, магическая, заклинательная
функция — это как бы превращение отсутствующего или
неодушевленного "третьего лица" в адресата сообщения» (с. 200).
Показательны и оговорка «как бы», и разнопризнаковый характер
совмещения, и легкость введения новой функции. Можно
продолжить - почему бы не предусмотреть и не рассмотреть как
пример совмещенной функции «превращение отсутствующего
* Якобсон Р. О. Два аспекта языка и два типа афатических нарушений.
С.127.

Языковые функции: возможные расширения модели... 391
или неодушевленного третьего лица» не только в адресата, но
и в отправителя сообщения? Подобные случаи можно найти и в
поэзии («Все куплю», — сказало злато. «Все возьму», - сказал
булат), и в текстах, в которых выражает себя власть и ее
институты: «Мы, народ», «Мы, Объединенные Нации». В подобных
выражениях установкой является именно деперсонификация
реальных адресатов, лиц - носителей власти, власть
стремится выразить себя в квазиодушевленном субъекте. На эту
функцию может настраиваться функция уже третьего порядка -
узурпирующая, когда одушевленный адресант говорит от лица
неодушевленного Левиафана (народа, государства - ср. «Наш
народ не потерпит = Я, Имярек, не потреплю»). Связь
политического действа и ритуала проявляется как возможность
трансформации магической функции в левиафановскую. Как видим,
и в этом случае вполне возможна «расщепленность адресата/
адресанта», но без какого-либо поэтического эффекта.
Обобщим сказанное. Наиболее важным в концепции
Якобсона представляется то, что он переориентировал само
понятие языковой функции - это не интенция
говорящего/слушающего, а набор сущностных признаков, характеризующих
различные типы языкового семиозиса и являющихся результатом
внутренней трансформации языка. Типы функций сводятся к
типам дискурса.
Однако выделение основных функций не должно
основываться на эмпирических данных (самих дискурсах), а исходить
из системных характеристик языка (у Бюлера - это система
личных местоимений, адресат, адресант, тема; у Якобсона —
схема коммуникации, а не только монадический говорящий,
творящий и мир и адресата, почему его система
предпочтительнее). Но основные функции есть только идеализация, на
основе трансформации самой исходной схемы возможны
расширения, описывающие семиотически различающиеся
дискурсы. Введя седьмую функцию (магическую), сам Якобсон
допустил возможность рассмотреть шесть основных как базисный
алфавит, что позволяет переходить от перечисления функций
к их исчислению. К этому можно добавить - как исходные, так
и производные функции характеризуется не жестко
закрепленным набором признаков, особенности семантики соотнесены,
но не полностью детерминированы формальной организацией
(и наоборот). Одни и те же семантические и формальные
признаки, но в различных комбинациях могут проявляться в
типологически различных дискурсах. Они, как и дискурсы внутри

392 С. Т. Золян
корпуса художественной литературы, имеют многофакторную
природу, исключающую наличие единственного закрепленного
и однозначно сигнализирующего доминантного признака.
Модель Якобсона допускает расширения и ревизии и
может быть рассмотрена как порождающая модель - частично в
строгом, частично в нестрогом смысле.
В лингвистике 1960-х годов наибольший интерес вызывала
формальная организация текста. Естественно, что именно эти
аспекты привлекли наибольшее внимание как самого
Якобсона, так и обращавшихся к его теории. Но вместе с тем, пусть и
не столь акцентированно, она содержит также семантические и
прагматические аспекты, которые сегодня вызывают больший
интерес. Сам подход не меняется; меняется доминанта, причем
с определенным сдвигом и того, как понимается доминанта*.
На наш взгляд, мы лишь актуализовали то, что содержалось в
концепции самого Якобсона, но носило характер маргиналий к
основной теме... Вполне в духе теории литературной эволюции
ОПОЯЗа.
* Мы попытались проследить этот процесс на материале полемики между
Р. О. Якобсоном и В. В. Виноградовым в: Золян С. Т. О стиле
лингвистической теории: Р. О. Якобсон и В. В. Виноградов о поэтической функции
языка // Вопросы языкознания. 2009. № 1.

M. Ю. Сорокина
Ремесло - филолог,
или «Десять жизней» Романа Якобсона
У нас в России горемычной...
Р.Якобсон, 1910
Уже дрожат коленки
Вдруг поставят к стенке
Лацисы, Крыленки
Нас.
Р. Якобсон, <1919>*
о октября 1921 года делопроизводитель
Объединения российских земских и городских деятелей в
Чехословацкой республике (Пражский Земгор)
заполнил анкетно-регистрационную карточку № 1017 на
очередного русского эмигранта: уроженец Москвы,
25 лет, холост, грамотен, высшее образование,
постоянного дохода не имеет, живет на собственные
средства, выехал из России в мае 1920 года, приехал
в Прагу из Ревеля 10 июля 1920 года на счет
Красного Креста. Знает немецкий, французский, чешский
языки. Ремесло - филолог. Имя - Роман Иосифович
* Цит. по: Роман Якобсон. Будетлянин науки: Воспоминания,
письма, статьи, стихи, проза / Сост., подг. текста, вступ. ст. и ком-
мент. Б. Янгфельдта. М., 2012. С. 196 (далее - Будетлянин науки,
2012).

394 M. Ю. Сорокина
Якобсон*. В тот же день это имя было внесено в
«Регистрационный журнал русских эмигрантов» с отметкой: нуждается
в паспорте**.
Подобные документы заполнялись на тысячи русских
беженцев («белоэмигрантов» по недавней терминологии),
прибывавших после гражданской войны из России в
Чехословакию, ставшую одним из центров белой русской эмиграции в
результате «Русской акции» местного правительства, и
способствовали легализации их юридического положения в стране.
В самом факте регистрации не было бы ничего удивительного,
если бы не два обстоятельства. Во-первых, молодой Якобсон
приехал в Прагу в составе миссии советского Красного Креста,
занимавшейся репатриацией бывших русских военнопленных
в Советскую Россию и бывшей ее первым представительством
в Чехословакии***. Вскоре после приезда, в сентябре 1920
года, Якобсон покинул миссию. При этом, обратившись в
эмигрантский Земгор, он едва ли не автоматически
превращался в «невозвращенца»**** и врага Советской власти. А
во-вторых, Роман Якобсон никогда не упоминал об этой попытке
стать «русским эмигрантом».
Между тем регистрация в антисоветской эмигрантской
организации не имела никаких последствий для его «советской»
карьеры: с 1923 по 1927 год юридически, а до 1928 года
фактически Р. О. Якобсон был сотрудником советской
дипломатической миссии в Праге - заведующим ее отделом печати, с
* ГА РФ. Ф. Р-5764. Оп. 3. Д. 6765. Благодарю M. M. Горинова-мл. за
помощь в выявлении этого документа.
** Там же. Д. 6837. Л. 93.
*** Мероприятия по репатриации завершились в конце лета 1921 года, и
миссия Красного Креста превратилась в советскую торговую миссию с
консульскими функциями. Дипломатические отношения между СССР и ЧСР
были установлены только в 1934 году.
**** Правда, юридически «невозвращенцы» появились после
обнародования Декрета ВЦИКиСНКот 15 декабря 1921 года,
предусматривавшего лишение гражданства лиц, выехавших из страны после 7 ноября 1917 года
«без разрешения советской власти», а также тех, кто пробыл за пределами
страны свыше пяти лет и не получил в представительствах РСФСР
заграничных паспортов.

Ремесло - филолог, или «Десять жизней» Романа Якобсона 395
советским паспортом* и возможностью вернуться на родину.
По-видимому, никто из пражских советских патронов
Якобсона так и не узнал о его «хожениях» в Земгор. А если и знал,
то не считал это обстоятельство компрометирующим очень
полезного сотрудника**. Интересно и другое. Несмотря на
многократно звучавшие в русской эмигрантской и чешской прессе
обвинения ученого в шпионаже в пользу СССР, никто из
посвященных в «эмигрантскую тайну» филолога его «не сдал».
Рискнем предположить, что если бы не решение Секретариата
ЦК ВКП(б) в сентябре 1927 года об увольнении Якобсона***,
он бы и дальше продолжал служить в советской миссии.
Тем не менее обнаруженный документ свидетельствует, что
осенью 1921 года Р. О. Якобсон был готов «сменить вехи», но
перейти в лагерь, обратный Каноссе Сергея Чахотина и других
«сменовеховцев». Этот факт в очередной раз ярко показывает,
насколько сложны и непредсказуемы паттерны эмигрантской
жизни вообще, а биография Романа Якобсона — в некотором
смысле квинтэссенция проблем, возникающих при попытках
документально верифицировать вроде бы общеизвестные
сведения.
Контраст между обилием литературы и документально
подтвержденным знанием особенно выразителен для
раннего/московского/русского периода жизни филолога. Еще в 1996
году на международной научной конференции в Москве,
отмечавшей столетний юбилей ученого, В. Н. Топоров говорил о
необходимости «восстановить биографию Якобсона
московского периода»****, а многие исследователи и позже снова замеча-
* Обладателем советского паспорта, т. е. гражданином СССР,
Р. О. Якобсон был до 1937 года. В 1938 году он принял гражданство ЧСР
** См.: Сорокина М. Ю. «Ненадежный, но абсолютно незаменимый»:
200-летний юбилей Академии наук и «дело Масарика - Якобсона» // In
Memoriam: Исторический сборник памяти А. И. Добкина. СПб.; Париж,
2000. С. 117-142; Генис В. Л. Неверные слуги режима: первые советские
невозвращенцы (1920-1933). Кн. 1. М., 2009. С. 507-531 (далее - Генис,
2009).
*** Генис, 2009. С. 508.
**** Цит. по: Из эпистолярного наследия Р. О. Якобсона / Вступит, ст.,
подг. текста и примеч. О. В. Никитина // Русская речь. 2000. № 4. С. 66.

396 M. Ю. Сорокина
ли, что «русские» годы Якобсона очень слабо
документированы*.
Действительно, фактическая канва жизни Р. Якобсона
1910-х - начала 1920-х годов базируется в основном на
воспоминаниях и отдельных публикациях переписки ученого,
которые по понятным причинам сфокусированы прежде всего на
научном (Московский лингвистический кружок) и
«футуристически-формалистском» контекстах. Важнейшим источником,
вводящим в научный оборот ранее совершенно неизвестные
сведения о его не менее бурной «параллельной» жизни -
личной, служебной и общественно-политической, остается
обширное мемуарное интервью Р. Якобсона 1977 года Б. Янгфельдту,
представленное в «Будетлянине»**, содержательный потенциал
которого явно недооценивается исследователями. Однако, по
крайней мере в опубликованном виде, оно содержит
многочисленные лакуны и нередко в самых интригующих местах.
Так, например, Р. О. Якобсон довольно скупо рассказывает о
своей семье и ее московском окружении, гимназической и
университетской среде, о своих политических симпатиях и
контактах в ранние годы. Фигурой умолчания остается его
сотрудничество с Народным комиссариатом иностранных дел Советской
России (НКИД) в комиссии по подготовке польско-советского
договора и советской миссии в Ревеле (Эстония; 1920). Тем
более Якобсон ничего не говорит о своей официальной и
неофициальной работе в советской дипломатической миссии в Праге
(Чехословакия) в 1923-1928 годах и о том, как она
отражалась на его отношениях с русской эмигрантской Прагой и
чехословацким академическим миром. Впрочем, стоит заметить,
что интервьюера эти вопросы и не очень интересовали.
В то же время в беседах с Б. Янгфельдтом Роман
Якобсон расставил своего рода маячки, обозначив многие важные
«проблемные зоны» для своих биографов. Так, именно здесь
он впервые упоминает о своей экспертной деятельности
летом 1918 года — участии в подготовке документов для перего-
* См., например: Янгиров Р. М. Новые материалы к биографии
Р. О. Якобсона // Седьмые Тыняновские чтения: Материалы для обсуждения.
Рига; М., 1995— 1996. С. 318; Глебов С. Евразийство между империей и
модерном: история в документах. М., 2010; и др.
** Будетлянин науки. 2012. С. 21-112.

Ремесло - филолог, или «Десять жизней» Романа Якобсона 397
воров делегации Советской России с правительством гетмана
П. П. Скоропадского о новых межгосударственных
границах России и Украины, в которых на разных этапах были
задействованы такие важнейшие фигуры большевистской
государственной элиты, как И. В. Сталин, X. Г. Раковский,
Д. 3. Мануильский и К. А. Уманский*. Поставленный в общий
событийный контекст времени, этот эпизод оказывается
знаковым, приоткрывая зону активного взаимодействия Р.
Якобсона с советскими чиновниками среднего и высшего уровня и
заставляя усомниться в точности его определений своих
советских служб как «случайных». Томаш Гланц в недавней
статье пишет даже о «московской революционной карьере
Якобсона», правда, связывая ее с деятельностью филолога летом
1919 года как ученого секретаря отдела изобразительного
искусства (ИЗО) Народного комиссариата по просвещению
РСФСР (НКП, Наркомпроса) при Осипе Брике**. Однако
очевидно, что нижнюю хронологическую границу этой «карьеры»
следует существенно перенести во времени и тем более
уточнить ее содержание.
Своего рода ключ к пониманию своих советских
трансформаций Якобсон дал еще в письме Эльзе Каган в сентябре
1920 года: «...не одну, десять жизней пережил каждый из нас
за последние два года. Я, к примеру, был за последние годы -
контрреволюционером, ученым и не из худых, ученым
секретарем заведующего отделом искусств Брика, дезертиром,
картежником, незаменимым специалистом в топливном
учреждении, литератором, юмористом, репортером, дипломатом, на
всех романических emploi и прочее и прочее»***.
Документально зафиксировать и сложить в единую картину эти «десять
жизней», пришедшихся всего на два-три года большевистской
революции и гражданской войны, - задача весьма сложная. И
один из путей ее решения — фронтальное выявление архивных
документов, связанных с «русским периодом» Р. Якобсона. Это
тем более важно, что в отличие, например, от Чехии российские
* Там же. С. 66-67.
** Гланц Т. (Интеллектуальные) революции Романа Якобсона, 1910—
1930 годы // Русская интеллектуальная революция 1910-1930 годов. М.,
2016. С. 103.
*** Будетлянин науки. 2012. С. 131.

398 M. Ю. Сорокина
архивы, за исключением личных фондов известных филологов,
слабо изучены в этой перспективе. Между тем многочисленные
служебные документы, сопровождавшие «советскую карьеру»
Якобсона, позволяют, например, наметить непосредственную,
хотя нередко амбивалентную и разнонаправленную, связь
публичной и общественной деятельности филолога с его
академической работой и документировать тезис Т. Гланца о
принадлежности Р. Якобсона к тому «типу интеллектуальной и
социальной активности», который «формировался как
революционный акт и революционное действие»*. Создание единого ме-
татекста «якобсонианы», цифровое воссоединение кажущихся
разрозненными фрагментов и осколков незаурядной жизни и
научного наследия Романа Якобсона - программа на
ближайшее будущее. Но только ее реализация позволит доказательно
подтвердить, опровергнуть или по-новому интерпретировать ту
насыщенную мифологическую составляющую, которая
окружает судьбу Якобсона. Пример такой процедуры показал все
тот же Т. Гланц, убедительно доказавший, что «миф о Якобсоне
в межвоенной Чехословакии как об интернациональной
интеллектуальной идиллии» очень далек от исторической
реальности**.
В рамках настоящей статьи мы обозначим некоторые
перспективные для «якобсоноведения» возможности архивной
эвристики на трех примерах - документах, извлеченных из
фондов нескольких, совершенно разных по профилю российских
архивов: городского архива Москвы, Государственного архива
Российской Федерации и Архива Российской Академии наук.
«Класс не из сильно неуспевающих...»
Московские годы Романа Якобсона, вместившие мировую и
гражданскую войны и три революции, имели сущностное
значение в его жизни и профессиональной карьере, предопределив
многие их важнейшие линии. Москвич по рождению, Якобсон
* ГланцТ. (Интеллектуальные) революции Романа Якобсона. С. 102.
** Якобсон R О. Формальная школа и современное русское
литературоведение / Ред.-сост. Т. Гланц; пер. с чешек. Е. Бобраковой-Тимошкиной. М.,
2011.С. 109.

Ремесло - филолог, или «Десять жизней» Романа Якобсона 399
был жителем одного из деловых центров города. В этом
районе - на Лубянке, Сретенке, Мясницкой и Маросейке, рядом
с Московской хоральной синагогой - жили семьи московской
еврейской элиты - состоятельные предприниматели и
адвокаты, профессора и артисты. Многие из них - Каганы,
Якобсоны, Брики, Румеры, Вермели и др. - были связаны
родственными узами, которые нередко перерастали в тесные дружеские
и профессиональные связи. К их кругу принадлежал и главный
раввин Москвы Яков Исаевич Мазе (1859-1924),
составивший и подписавший метрическое свидетельство о рождении
Романа Якобсона*.
Выбор гимназии для обучения сыновей** в семье
Якобсонов, выходцев из западных губерний Российской империи,
вероятно, диктовался многими факторами - от близости к
дому и системы обучения до учета интересов отцовского
бизнеса. Инженер-химик по образованию, Осип (Иосель-Бер)
Абрамович (Абелевич) Якобсон (1866-1957)*** занимался в
* ЦГАМ. ОХДдо 1917. Ф. 418. Оп. 328. Д. 2638. Л. 13-13 об. Здесь
указано, что Р. О. Якобсон родился в доме Шиллинга по Милютинскому
переулку (Мясницкая часть, 1-й участок). Сын раввина Сергей (1900-1994)
впоследствии стал его коллегой - членом одновременно Московской
диалектологической комиссии и Московского лингвистического кружка; дочь
Альгута (Аля, 1904-1991) - женой известного литератора, переводчика и
разведчика О. Г. Савича ( 1896-1967).
** Брат Р. О. Якобсона Сергей (1901-1979) также учился в ЛИВЯ в
1910-1918 г., см.: ЦГАМ. ОХДдо 1917. Ф. 213. Оп. 2. Д. 3263.
*** В официальном списке учащихся Политехнического училища в Риге
указывается, что Ossip (Jossei) Jakobsohn родился в январе 1866 года в Ко-
венской губернии Российской империи (ныне Литва) и окончил реальное
училище в г. Великие Луки Псковской губернии (см.: Album academicum des
Polytechnikums zu Riga, 1862-1912. Riga, 1912. P. 219). В опубликованных
«Отчетах» этого училища имя Якобсона-старшего появляется в 1882/1883
уч. г. как ученика IV класса. На протяжении учебы он всегда был в числе пяти
лучших учеников класса, а в 1886 году получил «Аттестат об окончании
курса» в числе десяти первых учеников. Любопытно, что попечителем училища
был известный историк, издатель крупнейшего исторического журнала
«Русская старина» М. И. Семевский (1837-1892), из рук которого отец
Романа Якобсона получил в качестве награды за успешную учебу комплект этого
журнала за 1885 года «в хорошем переплете» (см.: Отчет о состоянии Ве-
ликолуцкого Реального училища за 1885-1886 учебный год. Великие Луки,

400 M. Ю. Сорокина
Москве торговлей восточными товарами (рис, чай)*, что
могло сыграть известную роль в определении сыновей в учебное
заведение, связанное с азиатским регионом. Совсем недалеко
от квартиры Якобсонов, в Армянском переулке, располагался
Лазаревский институт восточных языков (ЛИВЯ),
гимназические классы которого имели все права классических гимназий
ведомства Министерства народного просвещения. Но, в
отличие от них, сюда принимались дети любой национальности и
религиозной конфессии. А у Романа Якобсона и в гимназии, и в
Московском университете в графе «вероисповедание» всегда
стояло «иудейское»**.
В то же время в специальных классах ЛИВЯ, обучение в
которых приравнивалось к получению высшего образования,
широко изучались восточные языки и культура, а институт в целом
был первым российским специализированным училищем,
готовившим переводчиков и консульских работников для
дипломатических представительств России в странах Востока. Здесь
учились многие известные российские востоковеды и
дипломаты, в том числе академик В. А. Гордлевский ( 1876—1956),
тюрколог, профессор Кембриджа В. Ф. Минорский (1877-1966),
будущий евразиец, крупнейший специалист по курдам и
знакомец В. Б. Шкловского по Персии В. П. Никитин (1885—1960)
и многие другие. Таким образом, дипломатическая и
лингвистические линии судьбы Романа Якобсона проектировались еще с
детства и совсем неслучайно, что мотив «посредника как
переводчика» так зримо присутствует в его «будетлянских»
воспоминаниях***.
1886. С. 22-23). Мать: Анна Янкелевна (урожд. Вольперт) была
уроженкой Риги.
* Сведения о том, что Осип Якобсон был купцом 1 -й гильдии,
вероятно, легендарны. Нам не удалось обнаружить документов, подтверждающих
его причисление к купеческому сословию и тем более к 1 -и гильдии.
«Торговля бакалейными товарами» - так определяет «Вся Москва» на 1917 год
его занятия. Не исключено, что своим бизнесом Якобсон-отец был связан с
владельцем доходного дома, в котором находилась его квартира (Лубянский
проезд, д. 3, затем д. 6), — известным купцом-миллионером, в том числе
торговавшим чаем с Китаем, Н. Д. Стахеевым ( 1852-1933). Дом № 6 теперь
известен располагающимся там книжным магазином «Библио-Глобус».
** Крестился в 1938 году. Его крестным был П. Н. Савицкий.
*** Так, вспоминая о встрече М. Ларионова и Ф. Маринетти в ресторане в
1914 году, Якобсон отмечает: «Я им был нужен, потому что почти никто из

Ремесло - филолог, или «Десять жизней* Романа Якобсона 401
В августе 1905 года Якобсон поступил в гимназические
классы ЛИВЯ, полный курс которых окончил в мае 1914 года
с серебряной медалью. Фонд института (№ 213) очень
неплохо сохранился в Центральном государственном историческом
архиве г. Москвы и дает довольно полное представление об
идейной атмосфере и интеллектуальной среде, в которых
происходило становление будущего ученого*. Педагогический
совет гимназических классов ЛИВЯ, интернациональный по
составу и космополитичный по духу, до 1911 года возглавлял
известный языковед и этнограф, профессор Московского
университета Всеволод Федорович Миллер (1848-1913).
Немецкий язык преподавал автор учебника этого языка, латыш Карл
Христофорович Зоргенфрей (Карлис Зоргенфрейс, 1852-?).
Учителем французского языка у Якобсона был Генрих Эдмун-
дович Тастевен (1881-1915)**, литературный и
художественный критик, переводчик с французского языка и секретарь
журнала «Золотое руно» (1907-1909). В 1914 году он
выпустил небольшую книжечку «Футуризм. (На пути к новому
символизму)», в приложении которой были опубликованы
манифесты Ф. Маринетти (1876-1944), так что все его ученики
сразу оказались сопричастны «пеклу творения» русского
авангарда***.
Сохранившиеся в архиве отчеты классных наставников
ЛИВЯ, потрясающие по подробности и детализации, содержат
сведения обо всех сторонах ученической жизни — от количе-
русских не говорил по-французски, и я служил как бы переводчиком» (Будет -
лянин науки. 2012. С. 37). Вяч. Вс. Иванов вспоминает, что как пример
проницательности Осипа Брика R О. Якобсон приводил предсказания будущего,
по которым выходило, что ему предстоит быть дипломатом. Лиля Юрьевна и
другие присутствовавшие удивились: как же так? В чем верность
предсказания? Якобсон отвечал уклончиво, рассказывает Иванов, и замечает: «Видно,
ему казалось, что в его деятельности есть нечто в этом духе» (Иванов Вяч. Вс.
О Романе Якобсоне. (Главы из воспоминаний)// Звезда. 1999. № 7. Цит. по:
http://magazines.russ.ru/zvezda/ 1999/7/i vanov.html).
* Однако его личное дело не сохранилось.
** Певак Е. А. В орбите «Золотого руна» (Генрих Тастевен) // Stefanos:
Памяти А. Г. Соколова. М., 2008. С. 314-348.
*** «У меня с ним были дружеские отношения <...>. Нисколько не
учитель-педант, - вспоминал о нем Якобсон, — а культурный деятель богемно-
интеллигентноготипа» (см.: Будетлянин науки, 2012. С. 26-27).

402 M. Ю. Сорокина
ства и причин пропуска занятий, времени, потраченного на
экзамены, до психологических характеристик способностей и
недостатков учеников*. В классе Романа Якобсона, который
оказался последним, успевшим завершить учебу в мирное время,
до начала Первой мировой войны, было чуть более тридцати
учеников. Среди них преобладали представители пассионарных
национальных меньшинств Российской империи — армяне,
поляки, осетины, евреи. Многие из них увлекались эсеровскими
идеями и особенно практиками революционной борьбы с
самодержавным режимом на улицах Москвы и в тайных
организациях**. Не удивительно, что средняя успеваемость класса
Якобсона составляла три с половиной балла из пяти, однако
классный инспектор Исаак Сергеевич Тандов отмечал, что этот
«класс не из сильно неуспевающих»***.
В отличие от одноклассников средний бал успеваемости
Романа Якобсона составлял 4,85 (четверка только по
географии) и он всегда занимал лидирующую позицию в классном
рейтинге****. Примерно с 1913 года, времени
всепоглощающего увлечения футуризмом, Якобсон стал пропускать
много занятий, а его успеваемость упала - появились
четверки по латыни, греческому и даже французскому и немецкому
языкам*****. В конечном итоге четверка по латыни,
полученная на испытаниях на «Аттестат зрелости», лишила
Якобсона золотой медали. Зато экзамен по немецкому
языку он сдал «без подготовки и первым без билета»******. В тоже
время на письменных испытаниях по русскому языку юноша
подал сочинение на тему «Культура деловитости в романах
Гончарова "Обыкновенная история" и "Обломов"»
последним из учеников 8 класса - через 2 часа 20 минут*******, и уже
* См., например: ЦГАМ. ОХД до 1917. Ф. 213. Оп. 1. Д. 1634,
1678 и др.
** См., например: ЦГАМ. ОХД до 1917. Ф. 213. Оп. 1.Д. 1337.
*** ЦГАМ. ОХДдо 1917. Ф. 213. Оп. 1.Д. 1499. Л. 24 об.
**** Там же. Л. 23.
***** Так, только в первой половине 1913 года Якобсон пропустил
85 уроков (что соответствовало 19 учебным дням); затем еще 65 (ЦГАМ.
ОХДдо 1917. Ф. 213. Оп. 1. Д. 1678. Л. 21 об. - 22, 43-44 об.).
****** ЦГАМ. ОХДдо 1917. Ф. 213. Оп. 1.Д. 1727. Л. 57.
******* Там же. Л. 12—12 об.

Ремесло - филолог, или «Десять жизней» Романа Якобсона 403
в «Аттестате зрелости» педагоги-лазаревцы особо отметили
успехи Р. Якобсона в русской словесности*.
Кроме него, «отличников» в классе было еще трое -
Исаак Кан**, Андрей Баландин (соредактор Якобсона по
школьному журналу «Мысли ученика») и Арам Варданян, и в знак
отличия все они носили «золотые петлицы». Среди других
одноклассников было также немало любопытных персонажей.
Владимир Жебровский, о котором Якобсон неоднократно
упоминает в «Будетлянине» как о своем близком приятеле, после
гражданской войны служил в советской разведке в Китае***, а
Наум Вермель принадлежал к большому родственному
клану Вермелей - ученых, писателей, художников. На четыре
класса ниже Якобсона учился В. М. Эйтингон (р. 1899).
Заметим также, что в мае 1909 года в ЛИВЯ прошла все
испытания на «Аттестат зрелости» Лиля Юрьевна Каган,
получившая не только тройки по большинству предметов, но
две пятерки - по математической географии и немецкому
языку****.
Этот беглый обзор гимназической среды Романа
Якобсона показывает, что абстрактный для многих «Восток» уже с
юности был для него вполне предметен, осязаем и наполнен
не столько поэтическими стереотипами мистики и
таинственности, сколько вполне конкретной атмосферой политического
активизма «окраинных» народов.
* Там же. Ф. 418. Оп. 328. Д. 2638. Л. 11.
** Кан Исаак Львович ( 1895-1945) - издатель гимназического
журнала «Мысль ученика». Вместе с А. Буслаевым, П. Богатыревым и R
Якобсоном участвовал в диалектологических поездках по уездам Московской
губернии (1915). Эмигрировал в Берлин, затем жил в Праге. Архитектор.
*** По возвращении в СССР в 1937 году зачислен научным сотрудником
секции маньчжуроведения Китайского кабинета Института востоковедения
АН СССР. Арестован 29 марта 1938 года. Обвинен по ст. 58- 1а УК РСФСР.
29 октября 1939 года приговорен ОСО при НКВД СССР к высылке в
Казахстан на 5 лет. Вероятно, погиб. См.: Люди и судьбы.
Биобиблиографический словарь востоковедов - жертв политического террора в советский
период( 1917-1991)/Сост. Я. В. Васильков, М. Ю. Сорокина. СПб., 2003.
С. 163.
**** ЦГАМ. ОХДдо 1917. Ф. 213. Оп. 2. Д. 3334.

404 M. Ю. Сорокина
«То, что нам совершенно не нужно...»
После окончания гимназии, 24 июня 1914 года, Роман
Якобсон подал прошение о зачислении на историко-филологический
факультет Московского университета*. Спустя четыре года, в
мае 1918 года, он получил «Свидетельство» от факультета о
прохождении всего учебного плана по секции языка
славянорусского отделения и сдаче выпускных экзаменов в
испытательной комиссии «весьма удовлетворительно»**.
Любопытно, однако, что в этом «Свидетельстве»
ничего не говорилось о дипломном сочинении выпускника и,
вероятно, он его не писал. Интересно и то, что, когда в ноябре
1918 года Якобсон был оставлен при университете для
подготовки к профессорскому званию, тема его магистерской
диссертации в документах не фигурирует. Похоже, что в этот
момент статус «оставленного при университете» был нужен ему
прежде всего для освобождения от воинской повинности,
грозившей отправкой на фронт братоубийственной войны***.
И в последующие годы бегство от крови и насилия было едва
ли не главной мотивацией для советской служебной карьеры
R О. Якобсона****. В архиве Наркомпроса сохранилось два его
личных дела, которые свидетельствуют, что сотрудничество
филолога с Наркомпросом началось в сентябре 1918 года как
консультанта подотдела гуманитарных наук Отдела реформы
школ. Этот Отдел должен был заниматься реформированием
программ преподавания старых и новых предметов и
институций, и Якобсон работал здесь консультантом «сдельно»*****,
как и многие другие интеллектуалы, стремившиеся
непосредственно участвовать в конструировании ментальное™ «нового
человека». Например, там же, но в подотделе художествен-
* ЦГАМ. ОХДдо 1917. Ф. 418. Оп. 328. Д. 2638. Л. 9.
** Там же. Л. 1-3 об.
*** ГА РФ. Ф.А-2306.Оп.67.Д. 114. Правда, нам пока не удалось
обнаружить какой-либо подлинный документ Московского университета,
подтверждающий это.
**** Так, «Личная карточка сотрудника HКП», сохранившаяся водном из
личных дел Якобсона фиксировала: «Пост. Центр. Приемн. Ком.: освободить
от военной службы. 19.Х.1918» (ГАРФ. Ф. А-2306. Оп. 67. Д. 114. Л. 1).
***** ГА РФ. Ф. А-2306. Оп. 67. Д. 114. Л. 1.

Ремесло - филолог, или «Десять жизней» Романа Якобсона 405
ного развития учащихся, служил О. Э. Мандельштам (1891-
1938)*, регулярно посещавший заседания коллегии Отдела
реформы школ и его подотдела и даже успешно проводивший
здесь свои проекты**. Так, с именем поэта был связан проект
создания Центрального института ритмического воспитания, и
под сметой, выделявшей на его организацию 640 150 рублей,
стояла подпись самого Мандельштама***. С. Г. Вышеславцева
(1890-1975), искусствовед и переводчик, а тогда сотрудник
Наркомпроса вспоминала: «У нас с Осипом Эмильевичем
бывали иногда и общие, довольно-таки ответственные задания!
Помню, например, как мы вдвоем ходили по району
Остоженки и Пречистенки (Наркомпрос помещался возле Крымского
моста), присматривая, какой бы нам реквизировать старинный
особняк, наиболее подходящий для организации в нем Курсов
или Института популярной в то время ритмической
гимнастики по системе Далькроза... Помню растерянные лица немногих
оставшихся в Москве хозяев или уполномоченных этих
аристократических особняков и их робкие, неуверенные ответы на
вопросы, которыми мы их забрасывали. Держались мы с Осипом
Эмильевичем очень важно - как представители Наркомпроса,
советской власти...»****.
Молодой философ Яков Голосовкер (1890-1967) также
не без успеха реализовывал в Наркомпросе свою любимую
идею - учреждение Юношеской гуманитарной академии. И хотя
старшие товарищи проницательно указывали, что эта
академия — «любопытный уголок в стороне от жизни. Это античная
культура, Платоновская Академия, попытка — вне жизни
создать ту рошу блаженных, где будет идти интенсивная
умственная работа по приведению в порядочный вид разных элементов
культуры, рассыпанных на протяжении веков... Проект...
пытается создать в стороне то, что нам совершенно не нужно»*****,
молодость, задор и связи делали свое дело. Несмотря на
жесткую критику, Я. Э. Голосовкер получил возможность создать
* Нерлер П. Осип Мандельштам в Наркомпросе в 1918-1919
годах // Вопросы литературы. 1989. № 9.
** ГА РФ. Ф. А-2306. Оп. 6. Д. 4. Л. 210, 258, 291 и др.
*** Там же. Л. 234-235.
**** Санкт-Петербургские ведомости. 2001. 13 января.
***** ГА РФ. Ф. А-2306. Оп. 6. Д. 4. Л. 166.

406 M. Ю. Сорокина
специальную комиссию по проведению в жизнь своего проекта,
членами которой стали философ и психолог Г. Г. Шпет, писатель
Е. Г. Лундберг, психолог К. Н. Корнилов и др.*
В отличие от О. Э. Мандельштама и Я. Э. Голосовкера
Р. О. Якобсон, похоже, не стремился инициировать какие-то
новые институции. Во всяком случае нам пока не удалось
обнаружить ни одного подобного проекта, связанного с его именем,
хотя известно, что Московский лингвистический кружок вошел
в список учреждений Наркомпроса и тем самым получил
небольшую государственную субсидию**.
Личное дело Р. О. Якобсона фиксирует и еще одно нарком-
просовское назначение - с 23 января по 28 марта 1919 года
он считался прикомандированным к Коллегии по делам
музеев, которую возглавляла Н. И. Седова, жена Л. Д. Троцкого***,
но и здесь следов его деятельности пока не найдено. Только
15 апреля 1919 года, по протекции О. Брика, заместителя
заведующего и члена коллегии Отдела изобразительных
искусств Наркомпроса****, Якобсону удалось поступить на
штатную должность ученого секретаря этого Отдела с окладом
2110р., которую он занимал ровно пять месяцев - до 15
сентября того же года, когда был уволен «согласно поданному им
заявлению»*****.
Следующим советским местом работы для Р. Якобсона
стало информационно-справочное бюро при Главном нефтяном
комитете, которым руководил журналист П. М. Шох ( 1888—
1930), один из основателей отраслевой печати российской
нефтяной промышленности******. Как и в Наркомпросе,
* ГАРФ.Ф.А-2306.Оп.6.Д.4.Л. 167.
** Р. О. Якобсон. Московский лингвистический кружок/ Подг. текста,
публ., вступит, заметка и примеч. М. И. Шапира // Philologica. 1996. Vol. 3.
№ 5/7. С. 363.
*** ГА РФ. Ф.А-2306.Оп.67.Д. 114.
**** В «Будетлянине» Якобсон упорно называет его заведующим,
хотя эту должность занимал художник Д. П. Штеренберг.
***** ГАРФ.Ф.А-2306.Оп.67.Д. 15. Л. 2-3; Д. 114. Л. 1.
****** Евдошенко Ю. В. Неизвестное «Нефтяное хозяйство». 1920-
1941 гг. Очерки по истории нефтяной промышленности СССР и отраслевого
научно-технического журнала. М., 2010. С. 3. Личное дело П. М. Шоха см.:
ГА РФ. Ф. А-539. Оп. 3. Д. 9241.

Ремесло - филолог, или ««Десять жизней» Романа Якобсона 407
Якобсон прослужил у нефтяников недолго, но именно здесь
он впервые попробовал себя в роли пресс-атташе, а в январе
1920 года отправился в Ревель переводчиком советской
торговой миссии во главе с недавним начальником Главконефти и
Наркомата финансов РСФСР большевиком И. Э. Гуковским
( 1871 -1921 ). С этого момента началась беспримерная
советская внешнеполитическая служба Р. Якобсона.
«По встретившейся экстренно надобности,..»
История сотрудничества Романа Якобсона с Народным
комиссариатом по иностранным делам заслуживает отдельного и
детального изучения. И потому что она длилась почти десять
лет, и потому что именно здесь, на пересечении личных,
политических и государственных интересов и стратегий, наглядно
проявлялась тесная прагматическая связь идеологического и
академического в практике революционной эпохи.
О своем первом опыте общения с советским НКИД летом
1918 года Якобсон рассказал Б. Янгфельдту еще в 1977 году*.
История, которую он поведал, на первый взгляд выглядит
фантастической и почти хлестаковской: якобы летом 1918 года
Якобсона разыскали сотрудники НКИД, чтобы получить
разъяснение, что такое «языковые границы», этим понятием
оперировала украинская делегация правительства гетмана П. П. Ско-
ропадского на переговорах с большевиками о новых
межгосударственных границах.
Здесь надо напомнить, что делегация Скоропадского
настаивала на проведении границы по линии, отделявшей
германские оккупационные войска от Советской России, и
предъявляла претензии на некоторые территории смежных губерний -
Воронежской, Курской и других (14 уездов), где большинство
населения якобы составляли украинцы, а также на ряд
территорий Области Войска Донского, занятых на тот момент
германскими войсками. При этом украинские переговорщики
ссылались на сведения изданного в 1915 году «Опыта
диалектологической карты русского языка в Европе», где впервые
были показаны территории распространения и диалектное чле-
* Будетлянин науки. 2012. С. 66-67.

408 M. Ю. Сорокина
нение русского, украинского и белорусского языков*.
Территориальные претензии гетманского правительства и подвигли
большевистское руководство срочно обратиться за
консультацией к авторам карты - H. H. Дурново, H. H. Соколову и
Д. Н. Ушакову, из которых только последний находился в
пределах быстрой досягаемости**.
Университетский учитель Якобсона, профессор
Московского университета и председатель Московской
диалектологической комиссии (МДК) Дмитрий Николаевич Ушаков
(1873-1942) входил в число тех научных специалистов,
которых большевики широко привлекали к работе в качестве
правительственных экспертов. С дореволюционных времен он
был известен как сторонник реформы русской орфографии и
после 1917 года естественным образом оказался в центре всех
организационных новаций, связанных с изменением
преподавания русского языка. В личном архиве Ушакова сохранилось
письмо Научного отдела Наркомпроса от 26 июня 1918 года с
просьбой «по встретившейся экстренно надобности в связи с
мирными переговорами с Украиной <...> пожаловать на
совещание, имеющее быть завтра 27 сего июня в 1 час дня в здании
НКП, Остоженка, 53...»***. 5 июля профессору было
отправлено еще одно письмо с просьбой «не отказать в спешном
порядке сообщить все новейшие статистические данные о
племенном составе населения Черниговской, Курской и
Воронежской губерний и Области Войска Донского и прислать
соответствующие этнографические карты и материалы, а
также указать лиц, желательно в Москве и Петрограде, могущих
консультировать по этому специальному вопросу»****.
* Одна из первых печатных работ Р. О. Якобсона была рецензией на
это издание, см.: Этнографическое обозрение. 1916. № 109-110. С. 102—
107.
** H. H. Дурново находился в Саратове, H. H. Соколов - в Воронеже.
См.: Амбросович П. А. Николай Николаевич Соколов ( 1875-1923):
некоторые материалы. СПб., 2014; Живов В. M. H. H. Дурново и его идеи в области
славянского исторического языкознания // H. H. Дурново. Избранные
работы по истории русского языка. М., 2000. С. XI.
*** АРАН. Ф. 502. Оп. Д. Л. 2. По адресу Остоженка, 53 располагался
бывший Катковский лицей.
**** АРАН. Ф. 502. Оп. 3. Д. 66. Л. 1.

Ремесло - филолог, или «Десять жизней» Романа Якобсона 409
Трудно сказать, почему Д. Н. Ушаков не захотел или не смог
лично просветить новую власть, но «лицом, могущих
консультировать по этому специальному вопросу», он выбрал
24-летнего Романа Якобсона. Правда, в личном архиве Ушакова
сохранился черновик его ответа (автограф), который явно
удовлетворил большевистских переговорщиков: «Имеющиеся на
этой карте границы, являющиеся границами специально
языкового явления, могут не совпадать с этнографическими
границами современных народностей. Границы приходилось
проводить вообще приблизительно, ввиду или недостаточности,
или сырости материала, в частности же в указанных губерниях
материал в особенности был несовершенен, что отмечено нами
в примеч. 13 и след. на стр. 83 и след. Очерка. Наконец, в
отнесении уездов со смешанным населением к тому или иному
наречию в нашей карте могут быть ошибки очень крупные, на что
указано в тех же примеч. на стр. 83 и след.»*.
На протяжении 1918-1921 годов Д. Н.Ушаков и его
коллеги по МДК, в том числе, а может быть, и прежде всего Роман
Якобсон, неоднократно консультировали НКИД по проблемам
соотношения языковых и этнографических границ, готовили
разнообразные материалы и специальные доклады для
Комиссий по мирным переговорам с Польшей и Латвией 1920 года**.
А 30 апреля 1920 года, в один из своих приездов в Москву из
Ревеля, Якобсон выступил на заседании МДК с докладом «О
праве наций на самоопределение», машинописная копия
которого также сохранилась в фонде Д. Н.Ушакова***. Этот острый
полемический доклад, безусловно, заслуживает отдельной
публикации и детального комментария. Пока только отметим, что
Якобсон, выступающий в нем как социолог, этнограф,
языковед и политолог, сразу заявляет себя критиком принципа са-
* Там же. Л. 3-4.
** Их значительная часть также сохранилась в архиве Д. Н. Ушакова,
см.: АРАН. Ф. 502. Оп. 3. Д. 90.
*** АРАН. Ф. 502. Оп. 5. Д. 23. Знал ли R Якобсон одноименную статью
В. И. Ленина 1914 года, опубликованную в журнале «Просвещение» (№ 4,
5, 6) и излагающую национальную программу партии большевиков на тот
период? Этот вопрос пока остается без ответа. В архиве Д. Н. Ушакова
также находится краткая запись доклада Якобсона, см.: АРАН. Ф. 502. Оп. 3.
Д. 67. Л. 5.

410 M. Ю. Сорокина
моопределения народов и стремится к «обнажению принципа
по существу», вне политической целесообразности и
исторических аспектов. Столь радикально бесклассовый подход явно
расходился с социальным заказом «патрона», и, вероятно, не в
последнюю очередь поэтому текст остался неопубликованным.
Еще более вероятно, что выявление документов R О.
Якобсона в архивах Министерства иностранных дел Российской
Федерации и сопоставление их с материалами чешских архивов
и личного фонда ученого в Массачусетском технологическом
институте (США) может принести еще много неожиданных
находок, объясняющих, сколько же все-таки жизней было у
русского филолога Романа Осиповича Якобсона.

Л. Во
Работая с Романом Якобсоном:
«Звуковая форма языка»
D 1979 году Роман Якобсон опубликовал книгу
«Звуковая форма языка » ( « Звуковая форма » * ), написанную
в соавторстве со мной. К моменту написания этой книги
Якобсон уже опубликовал много важных статей о
фонологии - области структуры и функции звука в языке,
с конца 1920-х годов, когда он был членом
Пражского лингвистического кружка, и за весь период его
карьеры в США (большинство этих работ
перепечатано в первом томе «Selected Writings»**). Кроме того,
он опубликовал в соавторстве две очень важные
небольшие монографии, «Введение в анализ речи»***
* Jakobson R., Waugh L. The Sound Shape of Language /
Assisted by M. Taylor. Bloomington, 1979; London: Harvester Press,
1979 (далее - «Звуковая форма»).
** Jakobson R. SW Vol. I. Phonological Studies. The Hague,
1962; second, expanded edition, The Hague, 1971 (далее в тексте —
«Избранные труды», в примеч. - Selected Writings).
*** Jakobson R., Fant С. G., Halle M. Preliminaries to Speech
Analysis: The Distinctive Features and their Correlates. Acoustics
Laboratory, MIT, 1952. Revised ed., Cambridge, MA: MIT Press,
1963; перепеч.: Appendix // Selected Writings. Vol. VIII: Major
Works, 1976-1980/Ed. by S. Rudy. Berlin, 1988. P. 583-660. Pyc-

412 Л. Во
и «Основы языка»*. В период нашей работы над «Звуковой
формой» он имел звание именного заслуженного профессора
в Гарвардском университете (S. H. Cross Professor Emeritus
of Slavic Languages and of General Linguistics) и звание
Профессора Института (Institute Professor) в Массачусетсом
технологическом институте (MIT). Я была доцентом (Associate
Professor) лингвистики в Корнелльском университете в г.
Итаке, шт. Нью-Йорк. До того, как мы с ним написали книгу, у
меня было мало публикаций по фонологии.
Как же так получилось, что мы взялись за такую совместную
работу? И как это было - писать книгу вместе с Якобсоном?
Основное обо мне
Чтобы ответить на эти вопросы, я должна сначала сообщить
существенные факты о своей биографии. Я родилась в
Бостоне; мой отец был профессором в MIT, и во время учебы в
школе я жила в двух городах поблизости от Кембриджа. Я
получила степень бакалавра по французской литературе в другом
городе недалеко от Кембриджа, провела в Париже третий год
своей университетской учебы, получила магистерскую степень
по французской литературе в Стэнфордском университете, а в
1970 году получила в Индианском Университете степень PhD
по лингвистике со специализацией в области французского
языка. Моим научным руководителем был Корнелис («Кейс»)
ван Схоневельд, славист, написавший свою докторскую
диссертацию под руководством Якобсона, когда последний
преподавал в Колумбийском университете. Ван Схоневельд был
редактором серии монографий по лингвистике в голландском
издательстве «Мутон» (серию открыла публикация «Основ»)
и способствовал публикации этим издательством «Избранных
трудов» Якобсона. В своей диссертации я применила
семантический подход к проблемам порядка слов во французском,
ский перевод первого изд.: Введение в анализ речи // Новое в лингвистике.
Вып. 2. М., 1962. С. 173-230 (далее - «Введение»).
* Jakobson R., Halle M. Fundamentals of Language. The Hague, 1956.
P. 3—51. Second, revised edition: 1971. Русский перевод первой главы:
Фонология и ее отношение к фонетике // Новое в лингвистике. Вып. 2. С. 231 —
278(далее - «Основы»).

Работая с Романом Якобсоном: «Звуковая форма языка» 413
основываясь на идеях Якобсона и ван Схоневельда. После
получения степени я провела год в Москве по официальному
обмену между США и СССР: я сопровождала своего первого
мужа, который написал диссертацию по лингвистике под
руководством ван Схоневельда, специализируясь на русском языке.
Вернувшись из Москвы, осенью 1971 года я получила место
старшего преподавателя (Assistant Professor) по лингвистике в
Корнелле. Осенью 1972 года я вела общекафедральный курс
по фонологии, во время которого я обсудила три подхода — нео-
блумфилдианскую фонемику, якобсоновские различительные
признаки и генеративную фонологию, подчеркивая
теоретические и методологические различия между ними. Хотя в моем
распоряжении находилось достаточно материалов о необлум-
филдианском и генеративном подходах, но было мало того, что
разъясняло бы точку зрения Якобсона, особенно слушателям с
недостаточной подготовкой в этой области. Мой курс прошел
успешно, и я согласилась продолжать читать его в дальнейшем.
Мои первые встречи с Якобсоном
Осенью 1973 года я поехала в окрестности Бостона
навестить своих родителей и позвонила Якобсону, сказав, что я
была аспиранткой ван Схоневельда, что преподаю курс по
фонологии в Корнелле, и спросила, не могли бы мы с ним
встретиться, так как у меня есть вопросы относительно его работ.
Он согласился встретиться со мной в его кабинете в MIT в
9 часов утра и уделить мне час времени. Я отправилась на
встречу с длинным списком вопросов по фонологии,
морфонологии, морфологии, грамматике и семантике.
Якобсон был очень благожелателен: он проявил настоящий
интерес к нашему разговору, успокоив меня с самого начала.
У нас состоялась чудесная плодотворная беседа, длившаяся
весь день, включая совместный обед. Разговор охватил много
разных областей и открыл для меня его фантастическую
эрудицию, способность интегрировать фонологию с другими
областями языка и его идеи о поэтике (главная область его научных
изысканий в это время)*. В конце дня он предложил мне свя-
* Мои впечатления совпадают с высказываниями других участников
сборника: A Tribute to Roman Jakobson 1986-1982. Berlin; New York: de
Gruyter, 1983.

414 Л. Во
заться с ним, когда я вновь окажусь в окрестностях Бостона, и
принял мое предложение выступить в Корнелле.
Весной 1974 года я вновь поехала в Бостон, и Якобсон
согласился вновь встретиться со мной у него в кабинете. Он тут
же заявил: «Ваши вопросы разбудили во мне желание
написать еще одну книгу о фонологии». Я ответила, что, конечно,
ему надо это сделать. «И я хочу, чтобы вы написали ее вместе
со мной». Я возразила, что являюсь молодым ученым, что
фонология — новая для меня область и что я осознаю свое
невежество в ней, особенно по сравнению с ним. Не обращая на
это внимания, он сказал: «Я верю в вас; знаю, что вы сможете
много внести в книгу и что вы способны работать со мной. У
вас есть время ознакомиться с литературой и набросать ваши
идеи до того, как мы начнем, так как я должен завершить другие
проекты, прежде чем мы сможем написать книгу». Я
согласилась, но тут же отметила, что книга должна быть основательнее
«Введения» и «Основ»: это дало бы нам возможность
попытаться ответить на некоторые мои вопросы, тем более что они,
как я была уверена, возникают и у других. На это Якобсон в
принципе согласился, хотя до подробностей мы не дошли.
Чтобы частично подготовиться для работы с Якобсоном, и в
ответ на предложение со стороны голландского издателя
Питера де Риддера (Peter de Ridder), хорошо знакомого и с
Якобсоном, и с ван Схоневельдом, я написала небольшую
монографию (115 страниц) под названием «Наука о языке Романа
Якобсона»*. Якобсон предложил мне использовать в названии
термин «наука» (science), так как ему очень хотелось
подчеркнуть, что его подход был научным**; он прочел черновик моей
монографии, сделал различные критические замечаниям и внес
предложения. Он также дал мне рукопись курса о звуке и
смысле, прочитанного им в Свободной школе высших исследований
в Нью-Йорке в 1942 году***. Я прочла ее и поручила ее
перепечатать. Я также сделала аудиозапись своих лекций по курсу фо-
* Waugh L. R. Roman Jakobson's Science of Language. Lisse, 1976.
** Jakobson R.Main Trends in the Science of Language. London, 1973; New
York, 1974.
*** Jakobson R. Six leçons sur le son et le sens/ Préface parC. Lévi-Strauss.
Paris, 1976.

Работая с Романом Якобсоном: «Звуковая форма языка» 415
нологии в Корнелле, расшифровала ее и вообще подготовила
себя к нашей запланированной работе.
В 1975 году МакДжордж Банди (McGeorge Bundy),
президент Фонда Форда, который собирался уйти на пенсию,
обратился к Якобсону с предложением финансировать любой из его
научных проектов. Якобсон попросил финансовую поддержку
для меня, так как для работы с ним мне пришлось бы взять
отпуск за свой счет в Корнелле. Мы подготовили небольшую
заявку на техническую монографию об акустических
определениях того, что мы назвали «предельными составляющими языка»
(различительные признаки). Монография должна была быть
написана за январь-май 1977 года. Я ушла в отпуск в
Корнелле и переехала в Кембридж. Мы начали писать на острове
Оссабо (Ossabaw Island), штат Джорджия, в писательской
колонии, куда Роман и его жена Кристина Поморска (профессор
MIT) часто ездили на каникулы в холодное время года. Мы там
провели часть января и март, но основная работа была
проделана дома у Якобсона в его большом комфортабельном
кабинете.
«Звуковая форма» языка: диалог и сотрудничество
в письме
Мы с Якобсоном начали с дискуссий о книге, более
объемной, чем «Введение» (55 страниц) или «Основы» (66 страниц),
и вместе с тем не такой узко технической, как та, которую мы
предложили Фонду Форда. Мы договорились написать
монографию объемом приблизительно 100 страниц о
различительных признаках и их структурных взаимоотношениях. Прежде
чем начать писать, мы прочли вместе собрание различных
карточек с записями, сделанными рукой Якобсона, на русском,
чешском, французском, немецком и английском (они сейчас
хранятся в архиве фонда Романа Якобсона в MIT). Это были
отдельные записи о проблемах фонологии, имена ученых,
названия научных трудов, цитаты из этих трудов и т. д. Некоторые
их них были включены в текст «Звуковой формы», другие же
оказались неактуальными, и мы их отложили. Мы также
обсудили книги и статьи, вышедшие в 1960-1970-е годы, особенно
материалы, посвященные порождающей фонологии. Эта фаза
нашей работы вскоре завершилась, и мы начали писать.

416 Л. Во
Мы писали книгу, сидя вместе за столом на острове Оссабо,
за рабочим столом в его домашнем кабинете в Кембридже, а
летом (так как к июню 1977 года мы книгу не закончили) за
столом в коттедже в Вермонте. К моему удивлению, мы лишь
весьма бегло обсудили, какие вопросы будем рассматривать и
в какой последовательности, чему будут посвящены отдельные
главы и т. д., и мы ничего не написали порознь. Мы начали
писать первую часть книги, имея лишь туманное представление о
том, как она будет структурирована, и написали всю книгу
совместно, сидя лицом клипу.
Окончательное деление книги на главы и разделы (а
также их названия), как и обсуждаемые в книге темы и их
последовательность, возникали спонтанно по ходу того, как мы
обсуждали наши идеи, писали разделы, в которых разбирали
те или иные темы, вставляли темы в уже написанные
разделы, заменили первоначальные три коротких главы на четыре
длинных, увеличили охват вопросов в книге, добавив
четвертую главу, и т. д. Мы учли результаты новых, актуальных
исследований 1960-х и 1970-х годов в самых разных областях
(например, акустическая фонетика, восприятие речи, язык и
мозг, языковая вариативность, языковые универсалии,
звуковые системы малоизвестных языков, усвоение языка детьми).
Мы также в полной мере отдали должное нашим
предшественникам, от античности до первой половины XX века,
подчеркнув, что их прозрения предвосхитили наши идеи. В конце
концов основной текст книги достиг 231 страницы, которые были
дополнены длинным, исчерпывающим списком литературы
(50 страниц). Все эти изменения привели к тому, что мы
завершили рукопись не в июне 1977, как планировали, а в ноябре
1978 года.
Итак, в своем окончательном виде книга возникла из нашего
диалога, наших бесед и нашего сотрудничества. Позже, я
лучше оценила значение диалога/сотрудничества для Якобсона,
прочитав его книгу «Беседы» с Кристиной Поморской, и я сама
написала в соавторстве «Вступление» к сборнику трудов
Якобсона «О языке»*, сосоставителем которого я являлась: один из
* Jakobson R. On Language / Ed. by L. R. Waugh and M. Monville-Burston.
Cambridge, MA, 1990 (далее - On Language).

Работая с Романом Якобсоном: «Звуковая форма языка» 417
разделов «Вступления» имел название «Наука Якобсона как
диалог» (позже я его доработала и напечатала отдельно*).
Наиболее важным результатом наших диалогов стала
попытка дать как можно более широкий обзор якобсоновской мысли
во всей ее связности**. Но в книге есть и новые темы, и новый
взгляд на старые темы, возникший в процессе обсуждения. Мы
пытались дать ответ на широко распространенное отрицание
роли функциональной, прагматической, социальной и
коммуникативной основы звука (и языка в целом). Мы также
подчеркиваем, что все в звуках речи играет некую языковую роль, в
том числе факультативные, конфигуративные, экспрессивные
и физиогномические признаки, вдобавок к различительным. На
самом деле звуковая форма в целом творится языком, и такие
противопоставления, как (фонет)ический vs. (фонем)ный, уже
устарели. Мы показываем, что это подтверждается
современными исследованиями полушарной специализации мозга.
Каждый различительный признак обсуждается нами по очереди и
получает максимально точное новое определение. Кроме того,
мы далее разрабатываем характеристики систем признаков:
например, природу и взаимосвязи двух основных осей,
компактный - диффузный и низкий - высокий; взаимосвязи признаков
тональности (низкий/высокий, бемольный/простой, диезный/
простой); консонантные соответствия просодических
(вокалических) признаков; глайды как яркие примеры нулевых фонем.
Другой аспект нашей диалогической совместной работы над
книгой — это способ подготовки черновика. Мы работали с
машинописью, однако, поскольку Якобсон не хотел иметь
пишущей машинки в своем кабинете дома, я записывала текст
пером на бумаге по ходу его создания. Много раз, особенно
после длинного обсуждения того, как правильно сформулировать
какое-то место, я читала текст вслух, чтобы мы оба запомнили,
что уже написано, а потом мы двигались вперед. Раз в
несколько дней Марта Тэйлор, ассистентка Якобсона (ее участие отме-
* Waugh L. R. Roman Jakobson's Work as a Dialogue // Acta Linguistica
Hafniensia 29. 1997. P. 101-120.
** См. обсуждение четырех фаз работы Якобсона в области фонологии:
Introduction // On Language; Waugh L. R. Preface to the second edition //
Sound Shape of Language. Berlin, 1987. P. 1 -5.

418 Л. Во
чено на титульной странице*) перепечатывала мои рукописные
записи и вводила их в машинописный текст. Она работала в
офисе Якобсона в MIT, но часто приходила к нему домой с
почтой, фотокопиями статей или глав, книгами из библиотеки и
новым машинописным вариантом нашего труда; с собой же она
уносила новые страницы для печати. Мы с Якобсоном вместе
читали машинопись и обсуждали изменения в тексте на всех
уровнях, от отдельных слов до названий разделов и целых глав.
Каждое слово, каждую фразу, каждое предложение в тексте
мы с Якобсоном написали вместе. Мы часто обсуждали, как
передать академическим английском языком то, что мы хотим
сказать. В поисках подходящих формулировок нам приходилось
обсуждать слова и обороты английского языка, и я иногда
обращалась к большому английскому «Тезаурусу», чтобы найти
дополнительные слова, или же мы смотрели какую-то
прочитанную нами книгу или статью. Он часто предлагал русские
слова, а также французские, чешские и немецкие. В итоге я
обращалась к русско-английскому, чешско-английскому и
немецко-английскому словарям, чтобы найти перевод какого-нибудь
слова, а потом использовала английский «Тезаурус», чтоб
подобрать оптимальный эквивалент. Это был долгий,
мучительный процесс, и Якобсон не раз повторял: «Русский язык -
наиболее тонкий и наиболее совершенный для того, чтобы
выразить свои мысли, в нем всегда найдется точное слово». Иногда
я приходила в отчаяние и выбирала какое-то английское слово,
зная, что оно не совсем подходит (для того чтобы мы могли
продолжить писать), а потом возвращалась к машинописи и делала
стилистическую правку.
Этот процесс поисков точного слова имел и другую, весьма
специфическую сторону: пока мы оба обсуждали синонимы и
квазисинонимы, Якобсон также предлагал метафорически
связанные термины и тем самым сделал немало метафорических
прыжков в другие области, результаты которых иногда меня
удивляли, например: «однообразная равнина... словесных
сообщений» («palling flatness of verbal messages»),
«обедняющие [смысл] попытки снять неоднозначность» («impoverishing
attempts at disambiguation»), «внедрение... банальности»
(«infusion of banality»), «отделение <...> <было бы> извраще-
* «Assisted by Martha Taylor».

Работая с Романом Якобсоном: «Звуковая форма языка» 419
нием, кастрацией» («perverse castration to separate»). Я со
своей стороны предлагала метонимически родственные термины,
оставаясь в той же области. Нам случалось говорить о
различии между его мышлением, основанном скорее на сходстве, и
моим, основанным скорее на смежности*.
Если взглянуть на «Звуковую форму» с этой точки зрения,
мы увидим, что она значительно больше базируется на
сходстве, чем на смежности. Это касается многих уровней книги.
Например, глава I, с которой мы начали и которая в конце
концов была названа «Звуки речи и их задачи»**, начинается с
различительных признаков, а потом охватывает многие темы,
расположенные в 24 разделах, без подразделений и без нумерации.
Читателю часто приходится самому делать вывод о логической
связке между одним разделом и следующим. Так, первые девять
разделов посвящены различительным признакам и носят такие
заглавия: «Спунеризмы», «Различение смысла», «Двойники»,
«Ранний поиск», «Инвариантность и относительность»,
«Признаки и фонемы» и «Звуки речи и мозг», причем в некоторых
разделах можно встретить обсуждение темы, не указанной в
заглавии, например «Омонимия» также трактует об элементах
элипсиса. Несколько следующих разделов - «Избыточность»,
«Конфигуративные признаки», «Стилистические варианты»,
«Физиогномические индексы» — сосредоточены на функциях
других аспектов звука речи, а вслед за ними идут
«Различительные признаки по отношению к другим компонентам звука
речи». Этот раздел представляет собой обзор предыдущих
четырех разделов, а после него идут такие разделы, как,
например, «Различение смысла и определение смысла»,
«Автономия и интеграция», «Универсалии», «Восприятие речи». И так
далее.
Еще один аспект «Звуковой формы»: эта книга - гибридный
текст, сплав более европейской/русской версии
академического английского с его американскими чертами. Между этим
текстом и предшествующими работами Якобсона имеются тонкие
* См.: Jakobson R. Two Aspects of Language and Two Types of Aphasie
Disturbances//Jakobson R., Halle M. Fundamentals of Language. The Hague,
1956. P. 67-96.
** Глава I - из четырех глав самая длинная (79 страниц), это 31 % текста
«Звуковой формы» (231 страница).

420 Л. Во
различия, и он сильно отличается от моих собственных работ.
Окончательный текст был результатом нашего диалогического
конструирования, а также различных стилистических
исправлений, которые я сделала в машинописном черновике,
подготовленном в то время, когда Якобсон находился в Европе в
июне 1977 года. Я стремилась сделать текст как можно более
понятным, но при этом сохранить его цельность. Я работала над
словами и оборотами, над структурой предложений (например,
«славянский синтаксис» Якобсона), над связующими
элементами и т. д. Марта Тэйлор беспокоилась, что сделанное мною
не понравится Якобсону, так как он мог помнить все
формулировки в рукописи. Но он принял мои исправления. Поэтому я
продолжала действовать таким же образом и во время нашей
совместной работы над книгой.
Многие существенные элементы якобсоновского стиля
были сохранены. Например, упоминания в тексте других
ученых часто включают хвалебные определения, как, например,
в первой главе: «проницательный английский фонетист Генри
Суит», «безвременно ушедший Николай Крушевский (1851-
1887), прозорливый и бескомпромиссный соратник Бодуэна»
и «мудрый языковед Ф. Ф. Фортунатов (1848-1914)». То же
самое часто встречается при упоминании какого-то труда:
«классическая работа Бернгарда Карлгрена»,
«захватывающая русская монография Льва Балонова и Вадима Деглина» и
«важнейший вклад Эдварда Сепира». И, что наиболее важно,
мы постоянно строили длинные сложносочиненные и
сложноподчиненные предложения с отсылками к научной литературе,
например следующее (в первом разделе первой главы):
«Такого рода перестановки, именуемые "спунеризмами", часто
возникают как простые оговорки*, но они также широко
используются как намеренные, "тщательно изготовленные" шутливые
построения, обычные в английском** и еще более во
французском языке, в котором данный прием известен под названием
"contrepèterie"***». «Звуковая форма» изобилует подобными
примерами.
* MacKay D. G. Spoonerisms of Children // Neuropsychologia. 1970.
№ 8. P. 323-350.
** Robins R. H. The Warden's Wordplay: Toward a Redefinition of
Spoonerisms//The Dalhouse Review. 1966. № 46. R 457-465.
*** См., например: Etienne L. L'art du contrepet. Paris, 1957.

Работая с Романом Якобсоном: «Звуковая форма языка» 421
Диалог с настоящим и прошлым
в «Звуковой форме языка»
Другой аспект «Звуковой формы» (и многих трудов
Якобсона) - диалог, который ведется как с прошлым, так и с
настоящим на протяжении всей книги*. Мы реагировали на работы
фонетистов и фонологов нашего времени (до 1978 года),
многие из которых откликнулись на ранние работы Якобсона.
Например, как принято в академическом письме, мы цитировали
многие труды других ученых и соглашались или не соглашались
с высказанными в них взглядами. Но не менее часто мы не
цитировали труд, с которым вели скрытый диалог. Мы часто
писали предложение, абзац или раздел, реагируя на лежащую перед
нами книгу или статью, что привело ко многим случаям
«неназванных других или неназванных источников», например:
«несмотря на гипотезы критиков...»; «возникали сомнения в том,
что...»; «так называемые "свободные"... варианты»; «вопрос о
сенсомоторной обратной связи...»; «время от времени
высказывается мнение...» и т. д.
Главный пример этого имплицитного диалога - полемика с
порождающей фонологией, особенно в том виде, как она
представлена в книге «Звуковая модель английского языка»
(далее - ЗМА) Ноама Хомского и Морриса Халле (1968**).
Якобсон дружил с обоими авторами, а они посвятили ему свою
книгу. В некотором роде «Звуковая форма» содержит
имплицитный - обычно - комментарий к ЗМА. Поводом для многих
дискуссий в нашей книге были различные утверждения в ЗМА,
с которыми мы не были согласны. Наиболее существенным
является наше возражение на их отказ от фундаментального
расчленения между двумя разными функциями различительных
признаков. Первая, именуемая смыслоразличительной,
выражается в их употреблении для отделения слов с разным
смыслом и является основой для набора различительных признаков,
обсуждаемых в «Звуковой форме». Данная функция является
основной во всех языках мира и проявляется в стандартных
схемах во всех языках. Вторая функция, основанная на первой
* Waugh L. R., Monville-Burston M. Introduction // On Language.
Op. cit.; Waugh L.R. Roman Jakobson's Work as a Dialogue. Op. cit.
** Chomsky N.. Halle M. The Sound Pattern of English. New York, 1968.

422 Л. Во
и именуемая смыслообразующей, включает как чередования в
слове или морфеме (Якобсон и Трубецкой первоначально
называли это морфонологией), так и информацию, которую дают
различительные признаки о словообразовательной и
словоизменительной структурах, а также о лексическом и
грамматическом значении. В этой функции звук связан со смыслом
и сообщает о нем, и в разных языках существует множество
различных способов осуществить это. В ЗМА смыслоразличи-
тельные и морфонологические функции объединены и
используется термин «фонология». Поэтому в «Звуковой форме»
Якобсон и я не используем термин «фонология» (и
«фонологический»), несмотря на то что в 1930-е годы именно Якобсон
(и Трубецкой) ввел это слово в международный научный
оборот. Подобным образом для обозначения функции
различительных признаков мы употребляем не слово
«различительный», первоначально введенное Якобсоном, а «смыслораз-
личительный», так как «различительный» используется в
порождающей фонологии и других подходах в ином, менее точном
смысле.
Мы также утверждали, наперекор ЗМА и порождающей
фонологии того времени, что, хотя различительные признаки
являются базовыми, фонема как сочетание различительных
признаков имеет свое место в структуре языка. Мы рассмотрели
и отвергли разные попытки заменить первоначальный набор
якобсоновских различительных признаков. Мы подтвердили,
что принцип инвариантности играет важнейшую роль при
любом анализе звуков и должен неукоснительно применяться на
уровне признаков. Мы определили различительные признаки
на акустическом уровне, так как артикуляционные средства
должны рассматриваться с точки зрения их целей, то есть того,
как они используются для различения в восприятии слов,
различных по смыслу. Мы соотнесли понятие маркированности с
порядком усвоения языка детьми, с языковыми изменениями и
с языковой типологией и универсалиями, особенно с
законами импликации. Мы определили звуковые системы как
динамические, гетерогенные, многообразные структуры, в которых
время (более старые и более новые формы) и пространство
(социальные и географические варианты) обладают
семиотической ценностью. Более того, мы подтвердили, что в
процессе усвоения языка обучение и врожденные структуры
взаимодействуют, причем с акцентом на первом из этих факторов, а

Работая с Романом Якобсоном: «Звуковая форма языка* 423
также подчеркнули центральную роль диалога при обучении
языку и его употреблении, включая внутреннюю речь
(мышление).
Мы также отказались от термина «нейтрализация»
(придуманного Трубецким и использованного в его посмертно
изданной книге «Grundzüge der Phonologie»*, посвященной
Якобсону), заменив его «неполной» фонемой и не ссылаясь на
Трубецкого, так как Якобсон не хотел открыто говорить об их
расхождении во мнениях. Подобным образом при обсуждении
признака и маркированности (mark and markedness) мы
цитируем во второй главе одно из писем Трубецкого,
опубликованных Якобсоном в 1975 году, указывая при этом на его приоритет
в использовании этого термина. Однако в «Звуковой форме»
обсуждение оппозиции «маркированный/немаркированный»
намного полнее, чем в книге Трубецкого и в предыдущих
работах Якобсона; оно также сильно отличается от трактовки этого
вопроса в последней главе ЗМА.
Внимательный читатель, знакомый с ЗМА,
порождающей фонологией и порождающей грамматикой, сможет найти
места, где имплицитный диалог на другие темы
проявляется без цитирования: «лингвисты, даже когда их
интересует главным образом устная речь, часто невольно поддаются
гипнозу письменного языка. Странно, что <...> они
прибегают к терминам "левый" и "правый" вместо "до" и "после" и
обсуждают "левостороннее" и "правостороннее" окружение
речевого звука»; «они цитируют предложения, неясные или
неоднозначные на письме, но вполне четко различимые в их
эксплицитной устной форме»; «иногда теоретиками
овладевает идея строго монолитного общего языкового кода,
соблазняя их верой в наивный миф о полностью инвариантном
речевом коллективе, в котором адресанты и адресаты
обладают равной компетенцией»; что же касается «веры тех, кто
записывает речь в ходе полевых исследований, в
вариативность без интеграции, то она не менее иллюзорна, чем вера
теоретика в целостную компетенцию без внутренней
вариативности».
* Русский перевод: Трубецкой Н. С. Основы фонологии. М.: Изд-во
иностранной литературы, 1960.

424 Л. Во
Присутствие трудов Якобсона
в «Звуковой форме языка»
Другой аспект «Звуковой формы» — ее соотношение с
предыдущими работами Якобсона. Например, его важная статья
«Роль звуковых элементов в восприятии речи»* вошла в книгу
в виде приложения. Так как она была напечатана в
малоизвестном немецком журнале, Якобсон надеялся, что в составе книги
ее прочтет большее число ученых. В статье изложены, в сжатой
форме, некоторые наши рассуждения по поводу
различительных признаков; в ней также употребляются термины «смысло-
различительный» и «смыслообразующий», которые находятся
в центре внимания «Звуковой формы».
Мы также вставили в книгу, не цитируя первоисточники,
части других якобсоновских текстов, так как он хотел, чтобы они
дошли до более широкой аудитории. Например, в главе I
значительная часть раздела «Жизнь и язык», посвященная
параллелям между генетическим кодом и языковым кодом, во многом
воспроизводит его рецензию на книгу Франсуа Жакоба о
генетике**. Другой же раздел, «Звуки речи и мозг», о разных ролях
левого и правого полушарий в восприятии речи представляет
собой развернутый вариант того, что он написал в статье «Роль
звуковых элементов»; после того, как мы завершили
«Звуковую форму» он написал отдельную монографию на эту тему***.
При этом, ссылаясь на свои предыдущие публикации,
Якобсон очень заботился о том, чтобы не затмить мой вклад в
книгу и поэтому настойчиво преуменьшал значение своих работ.
Например, мы приняли обозначение «RJ II:428ff», где RJ ука-
* Jakobson R. The Role of Phonic Elements in Speech Perception -
препринт, изданный в 1966 году Институтом Солка (Salk Institute for Biological
Studies, San Diego, CA); опубликован вместе с аннотацией на русском языке
в журнале «Zeitschrift für Phonetik» (1968). Аннотация «Роль звуковых
элементов в восприятии речи» перепеч. в: Selected Writings, Vol. I. P. 718-719.
** Jakobson R. [Рец.]. Jacob F. The Logic of Life: A History of Heredity //
Linguistics. No. 138. 1974. P. 97-103.
*** Jakobson R. Brain and Language: Cerebral Hemispheres and Linguistic
Structure in Mutual Light. Columbus, Ohio: Slavica, 1980. Русский перевод:
Мозг и язык // Якобсон Р. Избранные работы / Под ред. В. А. Звегинцева.
М., 1985. С. 270-286.

Работая с Романом Якобсоном: «Звуковая форма языка* 425
зывает на Якобсона, II указывает на второй том «Избранных
трудов», а номера страниц — на ту или иную переизданную
работу, которая не приводится отдельно в списке
литературы. Эта формула часто сочеталась с пассивной конструкцией,
например «систематический поиск того, что позже, в начале
1950-х годов, было метафорически названо "элементарными
квантами языка" (см., напр., RJ 11:224)». Или, без отсылки
к его работам: «эти качества были предварительно названы
<...> "различительными признаками"». Другой имплицитный
прием, к которому мы прибегали, когда была уместна отсылка
к его ранним работам в Праге: «пражские лингвисты <...>»,
«пражане <...>», «что касается пражских работ <...>».
Как возникла глава IV «Звуковой формы языка»
Есть один вопрос, который мне часто задают, а также
обсуждают в рецензиях на «Звуковую форму»: что привело к
написанию главы IV «Чары звуков речи»? Почему она появилась в
книге, когда ничего подобного нет, например, во «Введении» и
в «Основах»? Четвертая глава посвящена вопросам, которые
мы с Якобсоном обсуждали, когда делали перерывы в работе
или просто на досуге - нередко за обедом или чаем или же во
время прогулки. Нам очень нравилось разговаривать о
различных способах использования звука в языке для игровых,
магических, поэтических, религиозных и других целей. В главах I-
III мы лишь коснулись этих способов использования звука, так
как длинное обсуждение увело бы в сторону от основной линии
аргументации и, кроме того, оказалось бы в неподходящем
контексте; тем не менее мы считали, что данная тема значима для
изучения функции и структуры звуков речи. Тот факт, что эти
разные способы использования звука обычно не обсуждались
в более специальных лингвистических работах и затрагивались
скорее в случайных публикациях, посвященных поэтике,
семиотике, антропологии и психологии, подтолкнул нас к
полноценному обсуждению этой темы в нашей книге. Мы решили
добавить главу IV*, в результате чего «Звуковая форма» оказалась
* Глава IV содержит 54 страницы (177-231), что ставит ее на второе
место подлине в книге, за главой I. Первый раздел главы IV перепечатан в
сборнике: Jakobson R. On Language, P. 422-447.

426 Л. Во
больше по объему, чем мы планировали, и больше любой
другой книги, написанной каждым из авторов раньше или позже;
она же была главной причиной, по которой мы завершили нашу
работу лишь в ноябре 1978 года.
Темы, рассматриваемые в «Чарах звуков речи», очень
разнообразны, например «Звуковой символизм», «Синестезия»,
«Родство между словами», «Звуки речи в мифопоэтической
практике», «Словесные табу», «Глоссолалия», «Словесное
искусство детей», «Выводы из стихотворения Э. Э. Камминг-
са». Тем не менее во всех этих случаях мы прослеживаем
механизмы, благодаря которым звуки речи имеют
непосредственную, прямую связь со смыслом. Это побудило нас включить
в последний раздел «Язык и поэзия» тезис о различии между
опосредованностью (непрямое отношение к смыслу, например
различительные признаки) и непосредственностью
(например, звуковой символизм, синестезия и т. д.). Якобсон вновь
обратился к проблеме дуализма «опосредованность/непосред-
ственность» в своей следующей книге «Мозг и язык» ( 1980)*,
а я вернулась к ней в одной из своих статей**.
Но наша работа над книгой еще не была завершена. В
процессе чтения рукописи мы добавили пятистраничное
«Послесловие», в котором говорится о главных тезисах книги. Мы
также опубликовали отдельно небольшую статью*** об одной
взаимосвязи различительных признаков: мы не могли включить
ее в «Звуковую форму», так как это еще дальше отодвинуло бы
завершение работы над окончательной версией рукописи.
Мы отправили текст «Звуковой формы» в издательство Ин-
дианского Университета в ноябре 1978 года. Далее я
интенсивно работала с издательским редактором, так как Якобсону не
хватало терпения отвечать на ее вопросы. Мы согласились с
некоторыми предложенными ею изменениями и отвергли дру-
* Jakobson R. Brain and Language. Op. cit.
** Waugh L. R. On the Sound Shape of Language: Mediacy and
Immediacy // Language, Poetry and Poetics; The Generation of the 1890's: Jakobson,
Trubetzkoy, Majakovskij/Ed. by K. Pomorska et al. Berlin; New York; Amsterdam,
1987. С 157-173.
*** Jakobson R., Waugh L. R. An Instance of Interconnection between
the Distinctive Features // Frontiers of Speech Communication / Ed. by
B. Lindblom, S. Öhman. London. 1979. P. 351-353.

Работая с Романом Якобсоном: «Звуковая форма языка» 427
гие. Мы вместе вычитали корректуру, и я взяла на себя
подготовку предметного указателя к книге, подключив к этому своих
студентов в Корнелле. Именного указателя мы не составили,
так как Якобсон не хотел, чтобы случайные читатели
заглядывали лишь в те разделы, где упоминались они сами или кто-то
другой. Тем временем мы прочитали и поправили
черновики переводов книги на французский и немецкий*. Наконец, в
1979 году «Звуковая форма» была опубликована.
Воспоминания о Якобсоне, 1977—1982
Мы с Якобсоном работали семь дней в неделю в атмосфере
полной преданности науке: в результате наука стала еще
большей частью моей жизни. Ни до, ни после мне не доводилось
переживать такое интеллектуально волнующее время. Я поняла,
что язык затрагивает все составляющие человеческого «я» и
что расширение поля работы есть единственный способ
ухватить эту суть. Я расширила горизонты моих собственных
исследований: так, например, работа над главой IV привела меня
к занятиям семиотикой и поэтикой и к чтению Чарльза
Сандерса Пирса. После окончания «Звуковой формы» во многих моих
публикациях, выступлениях, курсах и семинарах видно прямое
воздействие работы с Якобсоном. Я также почувствовала
общность взглядов с некоторыми современными позициями,
интерес к функционалистскому, эмерджентному, корпусному, ла-
бораторно-фонологическому, дискурсивно-прагматическому,
интеракционному, прикладному, антропологическому,
социологическому и социокогнитивному подходам к языку, так как
в них есть много общего с идеями, изложенными в «Звуковой
форме».
Но мои воспоминания охватывают не только работу с
Якобсоном, но и менее формальные встречи, когда мы сидели и
разговаривали за обедом, чаем, ужином, во время прогулок и т. д.,
иногда вместе с Кристиной или с учеными со всего мира,
которые приезжали, чтобы встретиться с ним. Ко мне относились
как к другу, члену расширенной «семьи» Романа и Кристины.
* Jakobson R. La charpente phonique du langage. Paris: Editions de Minuit,
1980; Die Lautgestalt der Sprache. Berlin, 1986.

428 Л. Во
Оба они интересовались моей жизнью, моими мечтами о
будущем. Мы часто звонили друг другу по телефону из Кембриджа
и Итаки, а я нередко ездила в Кембридж повидаться с ними.
Моя жизнь и моя работа приобрели новое измерение, которого
раньше не было. Но вдруг 18 июля 1982 года раздался звонок
Кристины, она сказала: «Роман умер».
Деятельность после смерти Якобсона в 1982 году
Я приняла участие в организованной Кристиной
гражданской панихиде по Якобсону в конференц-зале Кресге в MIT
12 ноября 1982 года. В честь его памяти я написала поэтико-
метафорический текст, основанный на одном стихотворении*.
Я поддерживала Кристину и Стивена Руди, который
отредактировал несколько томов «Избранных трудов», а после
смерти Якобсона работал не покладая рук вместе с Кристиной над
подготовкой его книг, документов и т. д. для передачи в
архивный фонд Романа Якобсона в MIT. Я приняла участие в издании
однотомника работ Якобсона по русской и славянской
грамматике (этот проект он сам иницировал**) и подготовила к печати
обнаруженную в бумагах Якобсона рукопись курса о Соссюре,
который он прочитал в Свободной школе высших
исследований в Нью-Йорке в 1942 году***. Помимо статьи об опос-
редованности и непосредственности в «Звуковой форме»****,
одной из целого ряда опубликованных мною работ, я
содействовала выходу переводов «Звуковой формы» на
итальянский, японский и испанский языки***** и опубликовала второе и
третье издание книги: туда я внесла мелкую, в основном
типографскую правку, пронумеровала разделы, написала преди-
* Waugh L. R. Homage to Roman Jakobson // A Tribute to Roman
Jakobson, 1896-1982. Berlin, 1983,63-69.
* * Jakobson R. Russian and Slavic Grammar, Studies 1931 — 1981 / Ed. by
L. R. Waugh and M. Halle. Intro, by L. R. Waugh. Berlin, 1984.
*** Jakobson R. La théorie saussurienne en retrospection//Linguistics 22.
1984. P. 161-196(WaughL.R. Introduction. P. 157-160).
**** Waugh L. On the Sound Shape of Language: Mediacy and Immediacy.
Op. cit.
***** La forma fonica della lingua. Milano, 1984; Gengo onkeiron. Tokyo,
1986; La forma sonora de la lengua. Mexico, 1987.

Работая с Романом Якобсоном: «Звуковая форма языка* 429
словие к каждому изданию, подготовила именной указатель и
добавила свою статью об опосредованности и
непосредственности (приложение 2)*. Кристина побудила меня составить и
отредактировать вместе с ней большую подборку работ
Якобсона «О языке». Вместе со Стивеном Руди я была
координатором «Второй международной якобсоновской конференции»
(The Second International Roman Jakobson Conference**),
посвященной одной из его любимых тем - «Новые перспективы
в грамматике: инвариантность и вариативность»***.
Конференция, получившая финансирование от Национального фонда
гуманитарных наук (National Endowment for the Humanities),
прошла осенью 1985 г. в Нью-Йоркском университете; позже
я стала соредактором-составителем сборника прочитанных на
ней докладов****.
Кристина умерла в 1986 году. Согласно ее завещанию, мы
учредили Фонд Романа Якобсона (The Roman Jakobson Trust),
целью которого было обеспечение дальнейшего развития и
распространения интеллектуального наследия Якобсона. Я стала
одним из попечителей Фонда, вместе со Стивеном Руди
(исполнительный директор) и Элмаром Холенштайном, автором ряда
работ о Якобсоне. Мы получили некоторые финансовые
средства, авторские права на почти все труды Якобсона, несколько
книг и документов, не переданных в архив Якобсона, а также
некоторые другие материалы (например, русские иконы, два
больших бюста Якобсона, картины и рисунки). Все это было
передано Стивену как исполнительному директору. Стив, Эл-
* Sound Shape. Second, augmented edition, Berlin, 1987, with Waugh
L. R. Preface to the 2nd edition. P. 1-5 and Waugh L. R. Appendix Two: On the
Sound Shape of Language: Mediacy and Immediacy. P. 255-271.
** Первая якобсоновская конференция (The First International Jakobson
Conference), организованная Кристиной Поморской, прошла в октябре
1984 года. Ее результатом стал сборник: Language, Poetry and Poetics:
The Generation of the 1890s: Jakobson, Trubetzkoy, Majakovskij / Ed. by
K. Pomorska et al. Berlin, 1987.
*** Jakobson R. My Favorite Topics // Selected Writings, Vol. VII, 371 —
376. Итальянский перевод был опубликован раньше: Discours 16 I 1981 //
Premi «Antonio Feltrinelli». 1980. Roma, Jan. 16, 1981. P 3-14. Русский
перевод: Мои любимые темы // Роман Якобсон: Тексты. Документы.
Исследования... С. 75-80.
**** NewVistasinGrammar:InvarianceandVariation/Ed.byL.R.Waughand
S. Rudy. Amsterdam: John Benjamins, 1991.

430 Л. Во
мар и я, в качестве попечителей, давали разрешение (а иногда
также оказывали финансовую помощь) на переиздание и
переводы опубликованных трудов Якобсона и на организацию
конференций в его честь, давали разрешение ученым на работу в
архиве Якобсона и на публикацию материалов из этого архива.
Мы также сотрудничали с издательством « Мутон -де-Гройтер»
над продолжением публикации «Избранных трудов», особенно
тома VIII, отредактированного Стивеном: этот том имел
название « 1 -й Дополнительный Том» (Completion Volume One), так
как нашей целью была публикация всего, напечатанного
Якобсоном.
После смерти Стивена Руди в 2003 году все авторские права,
а также все якобсоновские материалы, находившиеся у него,
были переданы мне. В конечном итоге я переслала почти все
книги и бумаги в архив Якобсона. Сейчас я продолжаю
заниматься делами Фонда Якобсона в качестве единственного
попечителя и исполнительного директора, так как Элмар вышел
на пенсию. Я поддерживала многие переиздания и переводы,
часто давала разрешение на публикацию материалов из архива
и т. д. - слишком много всего, чтобы перечислить здесь. Тем не
менее я хочу упомянуть свою роль в публикации девятого тома
«Избранных трудов»*. Я также согласилась отредактировать
десятый том «Избранных трудов»**, и это станет моим
последним крупным вкладом вдело памяти Якобсона и приношением
в честь «Звуковой формы языка».
Перевод с англ. Хенрика Барана
* Jakobson R. Selected Writings, Vol. IX: Uncollected Works, 1916-1943
(= Completion Volume Two) / Ed. with an introduction by J. Toman. Berlin: De
Gruyter Mouton, 2013.
** Jakobson R. Selected Writings, Vol. X: Uncollected Works, 1944-1987 ( =
Completion Volume Three) / Ed. with an introduction by L. R. Waugh. Berlin.
В книгу, над которой я сейчас работаю, войдет свыше 150 текстов,
написанных или переведенных для публикации, на английском, французском,
чешском, русском, польском, сербском, болгарском, немецком, итальянском,
испанском, венгерском, эстонском и японском языках.

Лю Дань*
Изучение и перевод трудов Романа
Якобсона в Китае**
Эа всю свою жизнь Роман Якобсон никогда не был в
Китае, однако его теории прибыли в Китай и
вызвали большой интерес китайских исследователей. Здесь
мы рассмотрим тему «Якобсон в Китае», начиная с
1980-х годов. Так как Якобсон был крупнейшим
лингвистом, семиотиком, теоретиком и критиком
литературы, он всегда оказывался в фокусе
лингвистических, литературоведческих и переводоведческих
исследований. Речь здесь пойдет сначала об
исследованиях Якобсона в Китае в целом, затем - под разными
углами зрения, далее - о переводах работ Якобсона
на китайский язык, и в заключение мы попробуем
подытожить основные черты этого процесса
исследований и переводов Якобсона в Китае.
* Доктор Лю Дань - доцент Школы письменного и устного
перевода в Пекинском университете языка и культуры. Основные
интересы: проблемы сравнительной литературы и культуры,
английской литературы, исследования перевода современной и
новейшей китайской литературы.
** Статья основана на моем докладе «Поэтика Романа
Якобсона в Китае: 2000-2015» на Международной конференции «Роман
Якобсон: Лингвистика и Поэтика» (Италия, 2015). Данный текст
дополнен материалом о предшествующем периоде (1980-1999).

432 Лю Дань
Исследования трудов Якобсона в Китае
Согласно материалам Национальной библиотеки Китая,
Национальной библиотеки оцифрованных документов и
Китайского национального фонда знаний (China National Knowledge
Infrastructure), с 1980 года по настоящее время Якобсону
посвящены более 90 статей в научных журналах, 12 диссертаций,
1 статья в газете и одна книга — о разных направлениях
исследований Якобсона в Китае за все это время. В этих работах
Якобсон изучался с точки зрения лингвистики, литературной
критики и литературной теории, исследований перевода,
исследований коммуникации и др. Вычленим несколько основных
тем, обсуждаемых китайскими учеными.
Лингвистические исследования
В процессе исследования вклада Якобсона в лингвистику
китайские ученые изучают и сопоставляют лингвистику Сос-
сюра и лингвистику Якобсона, анализируют продолжение и
развитие у Якобсона принципов соссюровской лингвистики.
Например, профессор Цянь Цзюнь (2002) изучает отношения
между Якобсоном и Соссюром с позиций истории языкознания,
а далее углубляется в проблемы самой этой дисциплины.
Другой исследователь, Тянь Син (2007), утверждает, что,
«исследуя функции языка и их отношения в коммуникативном плане,
Якобсон серьезно повлиял на поворот лингвистики от
формализма к функционализму»*. В своем стремлении преодолеть
ограниченность соссюровских взглядов Якобсон, по мнению
Тянь Сина, творчески развивает соссюровский принцип
оппозиции. Автор полагает, что это развитие осуществляется путем
построения системы функций - при учете диалектических от-
* Тянь Син. О продолжении и развитии соссюровского принципа
оппозиции у Якобсона // Journal of Sichuan International Studies University. Чунцин,
2007. № 2. P. 98.
Здесь и далее названия текстов китайских авторов приводятся в русском
переводе. Транслитерация китайских собственных имен и мест изданий
дается в соответствии с традициями российской синологии; эта работа была
осуществлена В. Г. Буровым, которому переводчик приносит свою
благодарность. Прим. пер.

Изучение и перевод трудов Романа Якобсона в Китае 433
ношений между общей системой функций и
функционированием фонологической системы.
Отметим также исследования, посвященные вкладу
Якобсона в нейролингвистику, понятию гиперфонемы, понятию
признака и др. Например, Ни Чуаньбинь (2013)
подытоживает вклад идей Якобсона в трех плоскостях — афазии, усвоения
ребенком языка и нейролингвистики. Не На (2007) использует
векторное пространство для построения математической
модели якобсоновский теории различительных признаков фонемы.
Цянь Цзюнь (2000) и другие китайские ученые изучают якоб-
соновскую концепцию признака (mark), прослеживая развитие
этого понятия у Якобсона, Хомского, Лайонза.
Исследования перевода
Работа Якобсона «О лингвистических аспектах перевода»
находится в центре внимания китайских исследователей: они
стремятся вывести все возможные следствия из якобсонов-
ской теории перевода, подвергая тщательному изучению такие
темы, как лингвистический или семиотический факт,
классификация видов перевода, семиотическая эквивалентность
сообщений, переводимость. Чэнь Ихуа (2006) прибегает к
теории релевантности, изучая якобсоновскую теорию перевода.
Он отмечает, что Якобсон, опираясь на семиотику, обсуждает
проблемы классификации и уровней перевода, несовпадений
между языками, эквивалентности и делает вывод, что якобсо-
новская теория перевода тесно связана с теорией
релевантности. Ли Цзин (2009) подчеркивает, что Якобсон,
прорабатывая вопросы классификации перевода, значения языка, теории
эквивалентности переводимости и непереводимости, подходит
к переводу с лингвистической точки зрения. При этом автор
утверждает, что хотя Якобсон открыл новую перспективу в
области теории перевода, эта теория остается у него абстрактной
и не подкрепляется примерами практического применения.
Семиотические исследования
Цзян Фэй (2014) считает самым замечательным вкладом
Якобсона в семиотику то, что он сумел синтезировать взгляды
Соссюра, Пражского лингвистического кружка и Чарльза Сан-

434 Лю Дань
дерса Пирса. При изучении эстетических аспектов семиотики
культуры Якобсон призывает рассматривать вербальные и
невербальные искусства в целостном семиотическом контексте.
Тем самым поэтика должна повернуться от эстетики,
понимаемой как поэтика, к эстетике, понимаемой как культурная
семиотика. Преобразовывая и дополняя «трихотомию знака»
Пирса, Якобсон делает новый шаг - он выдвигает теорию
«четвертого основного типа знака». Это помещает «эстетику как нечто
независимое в современный культурный контекст и тем самым
вносит значимый вклад в изучение современной семиотики»*.
Это очень важно для китайских исследований поэтики
культуры, в которых понятие эстетики занимает видное место. В
своей работе о поэтике и мифологии другой автор - Ян Цзяньго
(2011) - обсуждает дискурс якобсоновской поэтики в
семиотической перспективе. «В качестве вторичной семиологиче-
ской системы миф наделен параллельными структурами,
подобными тем, которые мы встречаем в поэзии»**. В тоже самое
время миф в наши дни выступает также как дискурс
современной эстетики, будучи важной частью модернистской культуры.
Согласно этому автору, поэтика самого Якобсона - это как раз
такой миф. «Если рассматривать его поэтику как
гипертекстуальную семиотическую систему, в ней обнаружатся структуры
параллелизма, характерные какдля поэзии, так и для мифа»***.
Исследования в области поэтики литературы
Изучение литературной поэтики составляют важную часть
исследований творчества Якобсона в Китае. Анализу
подвергаются ключевые понятия Якобсона. Среди них поэтическая
функция, литературность, метафора и метонимия, грамматика
поэзии - все эти термины часто встречаются в статьях китай-
* См.: Цзян Фэй. «Четвертый символ»: Об эстетическом аспекте
культурной семиотики Романа Якобсона // Signs & Media. Чэнду, 2014, № 2.
Р. 172. (Речь идет о рассмотрении параллелизма как четвертого типа связи
между означаемым и означающим, наряду с иконическими, индексальными и
символическими отношениями. Прим. пер.).
** Чжао Сяобинь. Поэтика и миф: семиотический подход к поэтике у
Романа Якобсона // Foreign Literature. Пекин, 2011, № LP. IL
*** Ibid. P. 18.

Изучение и перевод трудов Романа Якобсона в Китае 435
ских исследователей. Помимо этого, китайские ученые
проводили и проводят сравнительные исследования. Чтобы лучше
осветить литературные теории Якобсона, они сопоставляют их
с трудами таких выдающихся теоретиков литературы, как
Бахтин, Шкловский, Ролан Барт и др.
Исследования поэтической функции
В одной из своих статей — «Поэтическая функция» —
профессор Чжао Сяобинь анализирует данное понятие. Она
считает, что поэтическая функция это важное понятие в якобсонов-
ском исследовании поэтики, что оно перекидывает мост между
формализмом и структурализмом. Во многих своих работах о
поэтике Якобсон давал теоретические экспликации этого
понятия и показывал возможности его практического применения.
Профессор Чжао Сяобинь сосредоточивает свое внимание на
двух интерпретациях поэтической функции, анализирует и
разрабатывает понятие референциальности и, соответственно,
понятие проекции. При этом проясняется связь между
различными терминами, такими как само-референциальность,
множественность функций, доминантность и транс-функционализм.
Утверждая, что поэтическая функция заслуживает особого
внимания в эстетическом исследовании вербальных искусств,
автор статьи, тем не менее, указывает на «внутреннее
противоречие между различными якобсоновскими определениями этих
понятий и тем самым раскрывает интенцию и экстенсию якоб-
соновской парадигмы исследования поэтики*.
Докторская диссертация Ян Цзяньго (2011 ), озаглавленная
«Поэтика Якобсона в горизонте эстетического модерна»,
имеет своим объектом поэтику Романа Якобсона, а своей целью -
анализ взаимосвязей между якобсоновской поэтикой и
эволюцией модерна в западном обществе. Одна из глав диссертации
посвящена «функции». Прояснив соотношение двух нередко
сплетенных друг с другом понятий - структуры и функции,
автор стремится прочертить эволюцию идей якобсоновской
функциональной лингвистики, особенно эволюцию его идеи поэти-
* Чжао Сяобинь. Поэтическая функция // Foreign Literature. Пекин,
2014, № l.P. 159.

436 Лю Дань
ческой функции. Кроме того, в данной главе дается новая
интерпретация поэтической функции в контексте модернистской
культуры. «При сопоставлении с эстетической теорией Адорно
якобсоновское определение поэтической функции предстает
как часть радикальной эстетики модернизма»*. Таким образом,
автор не только прослеживает развитие термина поэтической
функции, но и стремится показать, как это понятие может быть
понято в контексте модернистской эстетики.
В своей работе Тянь Син (2007) сосредоточивает внимание
на якобсоновской трактовке художественной функции (artistic
function). «Динамические функции языка не только
предполагают внешние социальные контексты, они действуют также
на уровне внутренней языковой структуры; их взаимодействия
определяют изменения, происходящие в языке и в
литературе - как на синхроническом, так и на диахроническом
уровне, обнаруживая тем самым сущность словесного искусств^**.
Свойственный Якобсону функциональный взгляд на словесное
искусство «ставит акцент на открытой множественности
функций, а вовсе не на их закрытости и однообразии, на
господствующем положении поэтической функции, а не на
отстраненности словесного искусства»***. По мнению автора, якобсо-
новская идея поэтической функции углубляет наше понимание
языка, литературы, а также их взаимодействий.
Исследования грамматики поэзии
В области дискуссий о якобсоновской грамматике поэзии к
новым размышлениям нас подталкивают две статьи Тянь Сина.
Первая статья «Чары грамматики в поэзии: теория и практика
в "Грамматике поэзии" Якобсона». Исходная позиция автора
такова: якобсоновская «Грамматика поэзии» — это
одновременно и поэтическая теория, и критическая практика. И в этом
* Ян Цзяньго. Поэтика Якобсона в свете эстетики модерна //
Unpublished Doctorate dissertation. Нанкин, 2011. P. 5.
** Тянь Син. Якобсоновская концепция лингвистической функции
художественной литературы // Foreign Languages and Their Teaching. Далянь,
2007, №6. P. 13.
*** Ibid.

Изучение и перевод трудов Романа Якобсона в Китае 437
ее отличие от «гуманистических» исследований поэзии: она по-
новому освещает процесс порождения значений в
литературных произведениях и делает это с позиций языковой
структуры и функции и посредством грамматического анализа поэзии.
Якобсоновский анализ двух стихотворений Пушкина
показывает, что грамматика имеет в поэзии свое особое
«очарование»: взаимодействие противоположных грамматических
категорий не только строит само стихотворное произведение, но
и способствует пониманию его смысла. Таким образом, теория
и практика «Грамматики поэзии» выражает направленность
Якобсона-лингвиста в сторону науки о литературе и расширяет
наше профессиональное видение взаимосвязанных полей
поэзии, языка и литературной критики.
Другая статья Тянь Сина (2009) показывает, как якобсонов-
ское понятие поэтической функции может применяться для
истолкования традиционной китайской поэзии. Так, в своей
трактовке трех образцов китайской поэзии автор использует
якобсоновский принцип эквивалентности. Рассматривая
отношения между поэтической функцией у Якобсона и традиционной
китайской поэтикой, автор делает вывод, что идея поэтической
функции не только помогает раскрыть красоту традиционной
китайской поэзии, но и прояснить китайскую традицию
изучения поэзии.
Исследования проблемы литературности
Якобсоновское понятие литературности всегда было в
центре внимания китайских исследователей. Начало дискуссий об
этом относится к 1980-м годам. Известный китайский
исследователь Цянь Цзяожу опубликовал работу «Литературность и
остранение как теоретические рамки раннего русского
формализма», так что уже в 1980-е годы китайские читатели имели
возможность познакомиться с основным значением этих двух
ключевых терминов.
В последнее время это понятие вновь стало средоточием
литературоведческих исследований в Китае. Так, Ху Тао в
статье «Роман Якобсон и литературность» исследует
фундаментальное значение термина «литературность». Он
высказывает сомнение в надежности его распространенных трактовок и
предлагает подойти к этому термину на основе оригинальных

438 Лю Дань
текстов Якобсона*. Работа с этими текстами подводит автора
к мысли, что Якобсон не вводил это понятие целенаправленно,
что формалисты не пользовались им широко и что сама связка
между этим понятием и «остранением», «отчуждением», была
создана позднейшими исследователями.
Более того, можно назвать целый ряд работ, посвященных
новой интерпретации этого понятия в различных контекстах.
Так, профессор Ши Чжонъи (2000) вычленяет пять типов
определений этого понятия**. Это позволяет прояснить термин
и дает нам общую картину его использования в разные
периоды. Имеются также работы, посвященные конструкции,
деконструкции и реконструкции этого термина в современном
исследовательском контексте.
Исследования метафоры и метонимии
Здесь заслуживает упоминания статья китайского ученого
У Хунмяо «Сходство и смежность: метафора и метонимия у
Якобсона». Автор прослеживает происхождение этих понятий,
в частности, во французских литературных кругах. Метафору
как сходство Якобсон связывает с парадигматическим
отношением, а метонимию как смежность - с синтагматическим
отношением. Прослеживая эволюцию метафоры в культуре и в
поэзии, автор утверждает, что «метафора расширяет пропасть
между субъектом и его метафорическим объектом»***, тогда
как метонимия употребляется скорее в научном и объективном
смысле.
Ван Пин (2015) изучает метафору и метонимию как они
представлены в якобсоновском очерке «Два вида языка и два типа
афатических расстройств». Обогащенный изучением афазии,
Якобсон развивает соссюровскую теорию бинарных оппозиций
и вводит метафору и метонимию в исследования литературы,
* А именно «Новейшей русской поэзии» ( 1919) и «A Postscript to the
Discussion on Grammar of Poetry» (1980).
** Назовем эти пять типов определения литературности:
формалистическое, прагматическое, структуралистское, связанное с литературной
онтологией, наконец, определение в нарративном литературном контексте.
*** У Хунмяо. Сходство и смежность: метафора и метонимия у Якобсона//
Yangtze River Academic. Ухань, 2008. № 2. P. 93-98.

Изучение и перевод трудов Романа Якобсона в Китае 439
в частности в анализ литературного языка. Го Линь (2011) в
своей докторской диссертации обсуждает роль метафоры в
различных теориях литературы. Исследовательница изучает
функцию метафоры в порождении значения литературного текста,
прослеживая значимость метафоры у таких представителей
«новой критики», как Уильям Эмпсон, для которого метафора
была первой и фундаментальной категорией многозначности.
Кроме того, она обсуждает метафору в контексте русского
формализма и структурализма, привлекая к рассмотрению понятие
«остранение» Шкловского и понятие «поэтическая функция»
Якобсона.
Сравнительные исследования: Якобсон и другие
теоретики литературы
Якобсон и Бахтин оба использовали лингвистику в своих
исследованиях литературы, но создали разные теории поэтики для
разных позиций — металингвистической и лингвистической.
Цзян Фэй (2015) сопоставляет якобсоновскую модель,
«основанную на поэтичности», и бахтинскую модель, «основанную
на контексте». Автор считает, что в якобсоновской модели
поэтичность является доминантным фактором, позволяющим
превратить языковое сообщение в поэзию; при этом
подчеркивается символичность сообщения, которое приобретает
относительную автономию и становится деконтекстуализованным.
В бахтинской модели, «связанной с контекстом», первенство
отдается контексту, в котором находятся как отправитель, так
и получатель сообщения, при этом все элементы литературы
«контекстуализованы» и становятся частями социальной
идеологии*. Соответственно для Бахтина поэзия лишена
внутреннего диалогизма, тогда как в якобсоновском анализе «шести
основных функций вербальной коммуникации» поэтическое
сообщение предполагает не только стилевой монологизм,
символическую самореференциальность (поэтичность), но также
* Цзян Фэй. Сопоставление якобсоновской «поэтической» модели и
бахтинской «контекстуальной» модели // Russian Literature and Art. Пекин,
2015, № 2. P. 28. (По всей видимости, «модель Бахтина» строится автором
лишь на основе работы «Марксизм и философия языка», обычно
приписываемой сотрудничеству М. М. Бахтина и В. Н. Волошинова. Прим. пер.)

440 Лю Дань
внутренний диалогизм, определяемый отношениями
отправителя и получателя, причем оба эти качества являются
одновременно и независимыми, и тесно связанными*. В другой своей
статье Цзян Фэй (2015) сопоставляет лингвистическую
поэтику Романа Якобсона с феноменологической философией
Гуссерля. Автор считает, что, применяя лингвистическую теорию
к исследованию литературы, Роман Якобсон построил
лингвистическую поэтику, основанную на феноменологии и
структурализме. «Будучи теоретиком, ориентированным на
практику, Якобсон применял феноменологические идеи Гуссерля к
конкретным языковым явлениям и литературным текстам»**.
Ключ к успеху структурной лингвистической поэтики Романа
Якобсона — в умении применить абстрактную теорию к
конкретным литературным произведениям.
Ян Янь (2014) изучает сосуществование гуманистической
и сциентистской тенденций в поэтике русского формализма и
проводит сопоставительное исследование поэтики
Шкловского и поэтики Якобсона. Шкловский и Якобсон -
репрезентативные фигуры в русской формалистической поэтике, и у них
были общие цели - построение поэтики и соответствующего
исследовательского метода. Более того, оба они применяли
в исследованиях поэтики лингвистические подходы с целью
«онаучить» ее, однако «в построении конкретных теорий они
сильно отличались друг от друга и постепенно стали
представителями различных теоретических тенденций - гуманизма
и сциентизма» ***. На этой основе автор сопоставляет
поэтические теории двух мэтров формализма.
В своей работе о самореференциальности Бу Чжаося (2006)
изучает развитие этого понятия от Якобсона до Ролана Барта.
Исследовательница полагает, что это понятие имеет важное
значение и сложный путь развития — от русского формализма
до французского структурализма и даже постструктурализма.
* Цзян Фэй. Сопоставление якобсоновской «поэтической» модели и
бахтинской «контекстуальной» модели // Russian Literature and Art. Пекин,
2015, №2. P. 28.
** Цзян Фэй. Лингвистическая поэтика R Якобсона и
феноменологическая философия Гуссерля. № 2. Р. 14.
*** Ян Янь. Гуманизм и сциентизм в поэтике русского формализма:
сравнение поэтики Шкловского и поэтики Якобсона // Russian Literature and Art.
Пекин, 2014, № 2. R 57.

Изучение и перевод трудов Романа Якобсона в Китае 441
В якобсоновской работе «Лингвистика и поэтика» она
выявляет двуплановость значения: одна его сторона должна «привлечь
внимание к литературному произведению», а другая относится
к литературному произведению в той мере, в какой оно
нацелено на то, чтобы усовершенствовать сознание*. Что же касается
Барта, то он обсуждает самореференциальность, комментируя
признаки некоторых литературных текстов. Следовательно, у
Якобсона самореференциальность дает прежде всего новые
идеи о том, как литература и реальность могут соотноситься
друг с другом, тогда как у Барта отношение между литературой
и реальностью - это преимущественно область идеологии.
Перевод и путешествие литературной теории Якобсона
Введение, рецепция и путешествие якобсоновских теорий во
многом зависят от перевода его произведений. В своей работе
профессор Чжау Цичао (2012)** изучает воздействие
зарубежных теорий на разные дисциплины и культуры. В том, что
касается путешествий теории Якобсона, он прослеживает,
например, как развивались взгляды Якобсона в Чехии, Дании,
Норвегии, Швеции, США, обнаруживая всю значимость изучения
рецепции литературной теории в различных культурных
контекстах. Фактически переводы трудов Якобсона играют очень
важную роль в рецепции трудов Якобсона в Китае.
В обзоре китайских переводов Якобсона можно вычленить
два аспекта: переводы работ Якобсона на китайский язык и
переводы работ о Якобсоне, написанных зарубежными
исследователями. Для тех, кто не владеет французским языком, весьма
полезным оказался, например, перевод на китайский язык
статьи Цветана Тодорова «Диалог и монолог: Бахтин и Якобсон»,
сделанный профессором Ши Чжонъи: он позволяет
сопоставлять позиции Бахтина и Якобсона.
* Бу Чжаося. «Самореференциальность»: от Р. Якобсона до Р. Барта //
Foreign Literature. Пекин, 2006, № 5. Р. 73-79.
** Чжау Цичао. Современное зарубежное литературоведение:
междисциплинарное взаимодействие и кросскультурное путешествие // Study &
Exploration. Харбин, 2012, № 3. Р. 124-127.

442 Лю Дань
Что касается китайских переводов Якобсона, отметим
вклад профессора Цянь Цзюня из Пекина, который
подготовил и издал антологию китайских переводов трудов Якобсона
по лингвистике; эта антология до сих пор остается
единственной в Китае. В первое издание этой книги в 2001 году были
включены 23 текста. Во втором издании книги было опущено
«Введение в анализ речи», текст весьма сложный, а остальные
22 текста были разделены переводчиком на три части:
«Основные теории и понятия общей лингвистики»,
«Исследования по фонологии», «Исследования грамматики». Эти труды
охватывают 55 лет исследовательской деятельности
Якобсона - с января 1927 по июнь 1982 года. Тем самым они дают
относительно полную картину главных идей и
исследовательских методов Якобсона. За рамками этой антологии можно
назвать также сделанный и опубликованный Ван Ли (1981)
перевод текста «Введение в анализ речи: различительные
черты и их корреляты», а также переводы статей
«Двадцатый век в европейской и американской лингвистике:
изменения и преемственность» (1985) и «Афатические расстройства
с лингвистической точки зрения» (1986), выполненные Гу
Минхуа. Были также переведены на китайский и
опубликованы в общей антологии западных литературных теорий тексты
«Лингвистика и поэтика» и «Полюс метафоры и полюс
метонимии».
Родным языком Якобсона был русский, но он мог писать
также на французском, немецком и английском. Это порождает
некоторые трудности в поиске переводчиков с разных языков:
таких в Китае немного. Еще одна сложность связана с
трудностью отбора текстов для перевода из всего огромного
количества его трудов.
Общие черты исследования и перевода трудов
Якобсона
Китайские исследователи в областях лингвистики,
литературоведения, изучения перевода и коммуникации внесли свой
вклад в интерпретацию якобсоновских теорией. Вот некоторые
черты этих исследований.

Изучение и перевод трудов Романа Якобсона в Китае 443
Многообразие тем
Как видно из вышеизложенного, китайские исследователи,
представители разных дисциплин, подходят к изучению
Якобсона с разных точек зрения. Обычно эти исследователи —
университетские профессора русского языка и
литературы, английского языка и литературы, а также китайской и
сравнительной литературы. Кроме того, свой вклад в
изучение Якобсона вносят представители тех или иных
исследовательских учреждений. К творчеству Якобсона обращаются
в своих проектах выпускники университетов, докторанты и
пост-докторанты. Эти исследования могут служить
различным целям. Одни исследователи сосредоточиваются на
анализе основных понятий якобсоновских теорий, другие изучают
их источники, третьи пытаются применять теории
Якобсона в контексте китайской лингвистики и литературной
критики.
Дисбаланс качества и количества
Другой чертой современных исследований Якобсона
являются несоответствие их качества и количества. Есть
исследования, для которых характерна детальная проработка материала,
но есть и такие, которые остаются на уровне ознакомительных
введений или просто повторяют уже известное. В одном
случае мы видим серьезную аргументацию и тщательный анализ,
а в другом — несколько поверхностные соображения,
требующие дальнейшего углубленного анализа и систематической
работы.
Что касается публикации исследований о Якобсоне, то
большинство из них — статьи и всего одна книга*. Она принадлежит
перу профессора Чжао Сяовинь, который сосредоточивается
прежде всего на происхождении якобсоновской поэтики, на ее
отношении к современной поэтике, к Соссюру, к современной
философии и современным исследованиям литературы. Автор
обсуждает также тему, связанную с присутствием в якобсо-
* Чжао Сяовинь. О поэтике Р. Якобсона. Пекин, People's Literature
Publishing House, 2014.

444 Лю Дань
новской поэтике идей общей лингвистики и поэтики, но также
более специальных областей анализа (фольклор, мифология,
семиотика, афазия). В четвертой и пятой главах монографии
якобсоновская поэтика применяется к
литературно-критическому анализу. Эта первая книга о Якобсоне представляет
собой объемное, систематическое, добросовестное
исследование. Кроме того, в последние годы защищаются докторские
диссертации по творчеству Якобсона; отметим три из них. Ху
Тао (2013) сосредоточивается на понятии литературности.
Ян Цзяньго (2011) стремится прояснить взаимосвязи между
якобсоновской поэтикой и эволюцией модерна в Западном
обществе, используя четыре основных понятия — структура,
функция, текст и метафора. Тянь Син (2007) исследует
поэтическую функцию в ее якобсоновской интерпретации.
Сосредоточиваясь на том или ином центральном важном аспекте
якобсоновских теорий, авторы этих диссертаций стремятся
показать якобсоновское творчество как системное органическое
целое.
Немногочисленность китайских переводов
в области якобсоновской поэтики
Переводы якобсоновских трудов на китайский язык могли
бы, разумеется, расширить число его читателей в Китае. К
сожалению, как уже говорилось, в Китае издан лишь один
сборник трудов Якобсона - это подготовленный профессором Цянь
Цзюнем перевод его трудов по лингвистике.
Кроме того, благодаря переводам китайские читатели могли
бы познакомиться с самыми современными исследованиями
зарубежных ученыхо Якобсоне. Например, с материалами
международной конференции «Роман Якобсон: Лингвистика и
Поэтика», состоявшейся в ноябре 2015 года в Италии; она объединила
участников из 10 стран, которые изучали творчество Якобсона
с позиций лингвистики, семиотики, поэтики, истории,
философии и т. д., следуя междисциплинарным тенденциям и учитывая
самые разные подходы. Рабочими языками были итальянский,
английский, русский, французский. Китайским переводчикам
следует объединиться, чтобы перевести материалы этой
конференции.

Изучение и перевод трудов Романа Якобсона в Китае 445
Заключение
Как видно из вышесказанного, китайские исследователи
подходят к теориям Якобсона с различных точек зрения. Хотя
история изучения Якобсона в Китае недавняя — она началась
лишь в 1980-е годы — мы можем уже назвать исследования в
областях лингвистики, переводоведения, поэтики и семиотики,
которые вносят свой вклад в интерпретацию якобсоновского
наследия. Тем не менее требуются новые усилия и новые
перспективы и прежде всего нам нужны глубокие,
систематические введения в концепцию Якобсона. Вместе с тем китайским
исследователям нужны прямые контакты и диалоги с
зарубежными учеными, знакомство с самыми современными
тенденциями во всемирном академическом сообществе. Одновременно
с этим и ученые из других стран могут заинтересоваться тем,
как и над чем работают китайские ученые. В любом случае
следует всячески способствовать переводам на китайский язык
трудов Якобсона и о Якобсоне, в том числе переводам с
английского, русского, французского, немецкого, итальянского
и других языков. Наконец, следовало бы развивать понимание
роли Якобсона в контексте исследований китайской
литературы, способствовать сравнительному изучению рецепции
теорий Якобсона в Китае и других странах*. Мы искренне
надеемся, что научное и литературное наследие Якобсона окажет
свое влияние на китайский контекст литературной жизни. При
наличии должных усилий со стороны исследователей изучение
Якобсона будет выдающимся «случаем», демонстрирующим
значимость путешествий литературной теории.
Перевод с англ. Наталии Автономовой
* Автор данной статьи участвует в проекте сравнительных исследований
по теме, связанной с наследием Якобсона в Китае и в США,
сосредоточиваясь на различных трактовках ключевых понятий, таких как литературность,
поэтическая функция, грамматика поэзии, метафора и метонимия и др.

Хроника основных событий жизни
и творчества Р. О. Якобсона
1896, 10 октября* (28 сентября) - Роман Осипович
(в более старых документах Иосифович) Якобсон родился
в Москве. Отец - Осип (Иосель-Бер) Абрамович (Абе-
лович) Якобсон (1866-1957), по образованию инженер-
химик, торговец бакалейными товарами («рисовый
король»). Мать — Анна Яковлевна Якобсон, урожд. Вольперт
(1872-середина 1960-х?).
1901, 9 мая (26 апреля) - родился Сергей Якобсон,
брат Романа.
? - родился Михаил Якобсон, младший брат Романа и
Сергея.
1905, август - 1914, май - учится в гимназических
классах Лазаревского института восточных языков.
Влияние директора института фольклориста и языковеда
В. Ф. Миллера, а также преподавателей, этнографа В. В.
Богданова и Н. И. Нарского способствует углублению его
интереса к фольклору, русскому языку и литературе. Во время
учебы редактирует журнал «Мысль ученика», в котором
печатает собственные стихи и прозу («Прогулка по
собственной комнате» и др.).
1911 — на похоронах В. Серова впервые видит В.
Маяковского.
1912 — на концерте Рахманинова впервые встречает
художника, поэта-футуриста Давида Бурлюка.
* Сам Якобсон, а вслед за ним и другие, указывал 11 октября
как дату рождения.

Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона 447
1913 — посылает несколько своих стихотворений А. Крученых.
Знакомится с художниками-новаторами - К. Малевичем, М.
Ларионовым, Н. Гончаровой, П. Филоновым. В конце года знакомится с
В. Хлебниковым, дарит ему фольклорные выписки и встречает
Новый год вместе с ним в петербургском литературно-художественном
кабаре «Бродячая собака».
1914 — поступает на славяно-русское отделение
историко-филологического факультета Московского университета. Знакомится и
дружит с Петром Григорьевичем Богатыревым.
1915, март — по инициативе группы студентов
историко-филологического факультета (Якобсон и др.) основан Московский
лингвистический кружок (МЛК) при Московской диалектологической
комиссии «для занятий вопросами языковедения, стихосложения и
поэтики народного словесного творчества», избран его
председателем (1915-1919).
1915 - изучает труд Гуссерля «Logische Untersuchungen».
1915 - награжден премией им. Ф. И. Буслаева за исследование
«О языке Мезенских старин». Во время летних каникул в 1915 и
1916 годах принимает участие в диалектологических и фольклорных
экспедициях в Московскую область.
1915 - под псевдонимом Алягров публикует два стихотворения
в совместном с А. Крученых литографированном издании «Заумная
гнига» (дата на обложке, 1916, неверная). Еще одно футуристическое
стихотворение опубликовано в 1922 году в сборнике «Заумники».
1916 — у О. Брика в Петрограде знакомится с В. Шкловским.
Влюблен в младшую сестру Лили Брик Эльзу Каган (позже Триоле).
Становится одним из основателей Общества изучения поэтического
языка (ОПОЯЗ).
1917 — в течение одного семестра учится на
историко-филологическом факультете Петроградского университета. Посещает лекции
лингвиста А. А. Шахматова. Становится членом Диалектологической
комиссии Российской Академии наук. Благодаря С. И. Карцевскому,
выпускнику Женевского университета, знакомится с идеями Ф. де
Соссюра и его школы. Согласно его поздним утверждениям, является
членом конституционно-демократической партии (кадеты).
1918, лето — в качестве члена Московской диалектологической
комиссии принимает участие в заседании Народного комиссариата
иностранных дел, посвященном вопросу о границах между Россией
и Украиной с лингвистической точки зрения. В связи с этим
встречается с представителем советского правительства В. Фриче и просит
его, чтобы вместо гонорара он отправил за границу его родителей,
которые вскоре после этого уезжают в Ригу. В их московской квартире

448 Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона
позже он укрывал В. Шкловского, которого после восстания эсеров в
1918 году разыскивала ЧК,
1918, сентябрь — консультант подотдела гуманитарных наук
Отдела реформы школ Наркомпроса.
1918, октябрь - сдал государственные экзамены в Историко-
филологической испытательной комиссии при Московском
университете.
1918 - оставлен при университете «для приготовления к
профессорскому званию по кафедре русского языка и словесности».
1919 — публикует статьи «Футуризм» и «Задачи художественной
пропаганды» в журнале «Искусство».
1919, январь—март - прикомандирован к Коллегии по делам
музеев Наркомпроса.
1919, апрель—сентябрь - ученый секретарь Отдела
изобразительных искусства Наркомпроса.
1919, весна - посещает родителей в Риге, заболевает сыпным
тифом; после болезни перестает писать стихи.
1919, 11 мая - на заседании МЛК выступил с «получившим
огромный резонанс» докладом «О поэтическом языке произведений
Хлебникова», задуманном как вступление к запланированному
изданию Хлебникова (не осуществлено).
1919, осень - сотрудник информационно-справочного бюро при
Главном нефтяном комитете.
1919, ноябрь - 1920, первые месяцы - преподает орфоэпию в
Государственном институте декламации.
1920, январь - едет в Ревель (Таллин) в составе торговой
миссии Центросоюза в качестве сотрудника Российского телеграфного
агентства; по дороге остановился в Петрограде, где 2 февраля
получил рекомендацию Шахматова, адресованную западным коллегам.
1920, апрель-июнь - в начале апреля возвращается в Москву,
однако в конце мая вновь уезжает в Ревель, где проводит весь июнь.
1920, 10 июля - приезжает в Прагу в качестве переводчика
миссии Красного Креста, руководимой доктором С. И. Гиллерсоном.
Задачей миссии была репатриация бывших русских военнопленных
и установление дипломатических отношений. В сентябре перестает
работать в миссии.
1920/1921 учебный год - несмотря на политические атаки в
местной прессе, получает разрешение писать докторскую работу в
университете. Изучает славянскую, прежде всего чешскую
филологию. Испытывает материальные трудности.
1920, конец ноября - начало декабря - пишет в Софию Н. С.
Трубецкому, тот отвечает подробным письмом. Это начало контактов и

Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона 449
теснейшего научного сотрудничества, отраженного в длившейся до
конца жизни Трубецкого переписке (издана в 1975 году).
1921 - знакомится с поэтом С. К. Нейманном, другими деятелями
чешского авангарда. Публикует работу о поэзии Хлебникова (под
названием «Новейшая русская поэзия»), статью «Влияние революции
на русский язык» (на чеш. яз.).
1921, 5 октября - регистрируется как эмигрант в Пражском Зем-
горе (Объединение российских земских и городских деятелей в
Чехословацкой республике).
1921, декабрь - по его совету в Прагу приезжает П. Г. Богатырев,
работает переводчиком полпредства.
1922, январь - в московском журнале «Книжный угол»
Шкловский публикует «Письмо Роману Якобсону», в котором призывает
его вернуться в Россию (перепечатано в 1926 году в книге
Шкловского «Третья фабрика»).
1922, 13 мая — вступает в брак с Софьей Николаевной Фельдман
(1899-1982), обучавшейся медицине и приехавшей в Чехословакию
в составе советской дипмиссии.
1923, январь - становится заведующим бюро печати советского
полпредства в Праге.
1923 - выходит монография «О чешском стихе -
преимущественно в сопоставлении с русским» (Берлин; М.). Одна из важнейших
ранних работ Якобсона представляет собой попытку анализа
взаимоотношения между системой языка и его просодией, предвосхищает
структуралистскую теорию Пражской школы.
1924 - дружит с поэтами чешского авангарда из круга группы «Де-
ветсил» (Devëtsil), среди которых В. Незвал, Я. Сейферт, К. Библ,
Й. Гора, прозаик В. Ванчура, теоретик авангарда К. Тейге и художник
Й. Шима. Также дружит с Ф. Галасом, К. Чапеком, И. Ольбрахтом
и др.
1925 - выдвигает идею пригласить в Ленинград на юбилей
Академии наук президента Чехословацкой республики Т. Г. Масарика. Идея
была поддержана полпредом В. А. Антоновым-Овсеенко, и
обсуждалась в Москве, однако в конечном итоге не была осуществлена.
1926, 29 мая — избран членом Парижского лингвистического
общества.
1926, 6 октября - основан Пражский лингвистический кружок
(ПЛК). На первом собрании на квартире Вилема Матезиуса
присутствовали Богуслав Гавранек, Роман Якобсон, Ян Рыпка и Богумил
Трнка. Позже Якобсон становится заместителем председателя
кружка. Активнейшую роль в ПЛК играют ученые из ряда стран, среди
которых Н. С. Трубецкой, СИ. Карцевский и др. Деятельность кружка
регулярно освещается в прессе.

450 Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона
1927 — в Праге выходит его работа о двух памятниках
старочешской литературы: «Спор души с телом: Об опасном времени смерти»
(начеш. яз.).
1927, 14 ноября - несмотря на возражения дорожившего
Якобсоном Антонова-Овсеенко, решением Оргбюро ЦК ВКП(б) уволен как
«беспартийный» с поста заведующего бюро печати полпредства. Тем
не менее продолжает работать в полпредстве до декабря 1928 года.
1928, 10-13 апреля - участвует в Первом международном
конгрессе лингвистов в Гааге, вместе с С. И. Карцевским и Н. С.
Трубецким представляет тезисы, посвященные фонологии.
1928, декабрь - 1929, начало января — визит Ю. Н. Тынянова в
Прагу. Вместе с Якобсоном составляют тезисы для потенциального
обновленного ОПОЯЗа: «Проблемы изучения литературы и языка»
(опубл.: Новый Леф. 1928, № 12). Тезисы - ключевой этап в
процессе перехода от формальной школы к структурализму.
1929-1938 - член редакции журнала «Slavische Rundschau»,
выходившего под руководством Ф. Спины и Г. Геземана в Берлине;
возглавляет восточнославянскую секцию (Ostslavisches Referat),
пытается привлечь к сотрудничеству с журналом советских ученых.
1929 - становится одним из основателей и соредактором (до
1939 года) «Travaux du Cercle Linguistique de Prague».
1929, март - начало апреля - преобразование ПЛКиз
«свободной трибуны для дискуссий» в «тесно-сплоченную по научной
идеологии группу» (письмо Якобсона Трубецкому). Начало организованной
борьбы за внедрение структуралистских концепций в мировую науку.
1929, весна - становится членом Славянского института
(Slovansky ustav) Академии наук Чехословацкой республики. 23 июня
консервативная газета «Narodni listy» называет его
«коммунистическим агентом», Якобсон отвечает судебным иском.
1929, 6—13 октября - принимает участие в I съезде славянских
филологов в Праге, выступает с тезисами, опубликованными
совместно с П. Г. Богатыревым в «Donum Natalicium Schrijnen», о
фундаментальном различии между фольклором и литературой. Вместе с
другими членами ПЛК выступил с боевыми «тезисами»,
утверждающими, что наука о языке должна быть «структуралистской» (тезисы
опубл. в: Travaux du Cercle Linguistique de Prague [TCLP]. T. 1 ).
1929, конец года - выходят монография «Remarques sur
révolution phonologique du russe comparée à celle des autres langues
slaves» [TCLP, T. 2] и исследование «Древнейшие чешские духовные
песни» (начеш. яз.).
1930 - получает степень доктора философии Немецкого
университета в Праге за диссертацию «Über den Versbau der serbokroatischen

Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона 451
Volksepen» (О стихосложении сербско-хорватского народного
эпоса).
1930, 22 января - газета «Nârodni listy» печатает опровержение
прошлогодних обвинений.
1930, 18-21 декабря - один из организаторов Международной
фонологической конференции в Праге.
1930, июнь — назначен внештатным профессором (smluvni
profesor) русской филологии университета Масарика.
1930, 1 декабря — Пражский лингвистический кружок на
организационном заседании становится полноправным обществом (устав
был официально одобрен в октябре).
1931, весна - в Париже выходит работа «Кхарактеристике
евразийского языкового союза» с предисловием П. Н. Савицкого.
1931, конец года - переезжает в Брно.
1931, конец мая - начало июня - в Берлине выходит сборник
«Смерть Владимира Маяковского» со статьями Д. Святополка-Мир-
ского «Две смерти: 1837-1930» и Якобсона «О поколении,
растратившем своих поэтов». В своей статье Якобсон подверг
критическому анализу прошлое своего поколения; одновременно он выдвинул
концепцию о взаимоотношении биографии и поэтического мифа,
которую в дальнейшем применил в ряде работ о чешской и русской
поэзии.
1932, 3-8 июля - участвует в Ме>кдународном конгрессе по
фонетическим наукам в Амстердаме.
1933, 19-26 сентября - участвует в Третьем международном
лингвистическом конгрессе в Риме.
1933/1934 учебный год - работает приват-доцентом (получив
venia docendi) по специальности «русская филология» в
университете Масарика в Брно. Читает лекции о развитии и фонетическом
составе русского литературного языка.
1933-1934 - имя Якобсона фигурирует в материалах так
называемого дела славистов (дела «Российской национальной партии») -
обвинения в контрреволюционной деятельности большого числа
филологов-славистов и др. ученых Москвы и Ленинграда. Назван одним
из членов «заграничного русского фашистского центра».
1934-1937 - профессор по договору (smluvni profesor) русской
филологии университета Масарика в Брно, назначен несмотря на
оппозицию со стороны некоторых профессоров благодаря
поддержке декана философского факультета Ф. Травничка и Б. Гавранка.
С 1936 года также профессор чешской средневековой литературы.
Читает курсы «Сравнительный анализ чешского и русского стиха»,
«Чешская средневековая поэзия» (формулирует тезис, согласно

452 Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона
которому современная поэзия не опирается на средневековое
вдохновение, потому что вторая половина XIX века «закрыла дорогу» к
средневековью), «Введение в изучение русского языка», «Наброски
сравнительной поэтики славянских языков», «Чешская литература
раннего средневековья», «Русское склонение». Во второй половине
1930-х годов возникают наброски работ по фонологии на немецком
и французском языках. Читает лекции о формальной школе и
современном русском литературоведении.
1935, 20 мая — Рудольф Карнап читает лекцию о логическом
синтаксисе в ПЛК; Якобсон принимает участие в прениях.
1935, 18 ноября - по приглашению Якобсона Эдмунд Гуссерль
читает лекции о феноменологии языка в ПЛК.
1935, 27 июня - разводится с С. Н. Фельдман, вскоре вышедшей
замуж за композитора Павла Хааса (Pavel Haas, погиб в Освенциме
в 1944 году).
1935, 28 июня - вступает в брак со Сватавой Пирковой (Svatava
Pirkova, 1908—2001 ), которая принимает фамилию Якобсон-Пирко-
ва (позже — Пиркова-Якобсон).
1936 - публикует работу «Beitrag zur allgemeinen Kasuslehre
(Gesamtbedeutungen der russischen Kasus)» в: Сборник TCLR T. 6.
1936, 27 августа — 1 сентября - участвует в Четвертом
международном лингвистическом конгрессе в Копенгагене.
1936, 6 декабря - организует обсуждение брошюры К. Биттнера
«Deutsche und Tschechen. Eine Erwiderung» (Немцы и чехи:
несогласие) в ПЛК, критикует ее за политизированность, близость к
нацистской идеологии. Событие широко освещается в прессе.
1937 — совместно с А. Л. Бемом редактирует для издательства
«Мелантрих» четырехтомное издание избранных переводов
Пушкина. Публикует несколько статьей о Пушкине, наиболее важная из
которых — «Скульптура в символике Пушкина» (на чешек, яз.).
1937, июнь - читает лекции в Софийском университете.
1937, 21 октября - становится гражданином Чехословацкой
республики; одновременно с ним гражданкой становится его жена
«Сватава Йозефа Анна, урожденная Пиркова, род. 19 марта 1908 в
Вене».
1937, ноябрь - назначен экстраординарным профессором
(mimoïadny profesor) русской филологии философского факультета
университета Масарика в Брно (проработал там до 1939 года также
как руководитель Славянского семинара - Slovansky seminar).
1938, 25 июня - умирает Н. С. Трубецкой.
1938, 18-22 июля - Участвует в Третьем Международном
конгрессе по фонетическим наукам в Университете Гента, выступает с

Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона 453
резонансным докладом, в котором излагает концепцию
дифференциальных признаков.
1938 — становится членом Постоянного международного комитета
по фонетике (Permanent International Council of Phonetic Sciences).
1938, 17 октября по юлианскому календарю -
Православно-Старокатолический приход Святой Марии Магдалины в Праге выдает
свидетельство о том, что Якобсон «был крещен и миропомазан по
обряду Святой восточной православной церкви» 16 октября по старому
стилю. Его крестным отцом был Петр Николаевич Савицкий. Позже
Якобсон в рубрике «вероисповедание» указывает: «православный».
1938 - публикует работу «К описанию стиха Махи» в сборнике
ПЛК, посвященном творчеству великого чешского поэта-романтика.
1939, 15 марта — ввод немецких войск в Чехословакию, начало
оккупации. Якобсон вместе с женой уезжает из Брно (официально в
отпуск на неопределенный срок). Студенты Университета в Брно
издают брошюру «Romanu Jakobsonovi - Pozdrava dikùvzdâni»
(Роману Якобсону - привет и благодарность). Супруги месяц скрываются в
Праге, ждут виз в Данию; в их брненской квартире происходит обыск.
1939, конец апреля — конец августа - Якобсоны приезжают
через Берлин в Копенгаген. Ученый читает лекции в Копенгагенском
университете и в Копенгагенском лингвистическом кружке, членом
которого он становится, как и членом редколлегии журнала «Acta
Linguistica». Под псевдонимом «Olaf Jansen» печатает несколько
статей в Чехословакии.
1939, 1 сентября - 1940, апрель - благодаря поддержке
лингвиста А. Соммерфельта Якобсоны устраиваются в Норвегии. Якобсон
читает лекции в Университете Осло, работает в Институте
сравнительной культурологии. Избран членом Норвежской Академии наук.
Сотрудничает с Соммерфельтом, О. Броком и др. лингвистами.
1940, апрель — после вторжения немецкой армии в Норвегию
9 апреля супруги Якобсоны бегут без документов из Осло на север
страны, откуда отправляются пешком в Швецию. 23 апреля их
задерживают на норвежско-шведской границе. В конце месяца получают
разрешение переехать в Стокгольм.
1940, май — 1941, май — в качестве приглашенного профессора
читает лекции в Упсальском университете. Активно занимается
исследовательской работой, в частности вопросами языковой
патологии: результаты изложены в монографии «Kindersprache, Aphasie und
allgemeine Lautgesetze» (препринт 1941 года).
1940, 30 июля — Роман и Сватава Якобсон получают норвежские
паспорта в норвежской миссии в Стокгольме.

454 Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона
1941, 4 июня - после двухнедельного плавания на грузовом
судне «Remmaren», идущем из Гетеборга, Якобсоны прибывают в Нью-
Йорк. Среди других пассажиров - философ Эрнст Кассирер, с
которым Якобсон вел активные дискуссии.
1941, лето-осень - безуспешно ищет работу в американских вузах.
1942 - становится членом Ассоциации свободных французов в
Соединенных Штатах (Association of the Free French in the United
States).
1942, апрель—сентябрь - работает в Нью-Йоркской публичной
библиотеке над упорядочиванием коллекции материалов по
алеутскому языку и фольклору.
1942-1946 - в феврале 1942 года с помощью французского и
бельгийского правительств в изгнании в Нью-Йорке организована
Ecole Libre des Hautes Etudes при Новой школе социальных
исследований (New School for Social Research). Якобсон назначен
профессором общего языкознания; одновременно назначен профессором
славянской филологии в брюссельском Institut de Philologie et d'Histoire
Orientale et Slave (с декабря 1941 года восстановленном при Новой
школе в Нью-Йорке). Его коллегами являются К. Леви-Стросс, Жак
Маритен, Александр Койре и другие видные европейские ученые.
Читает курсы «Звучание и смысл слов», «Изменения в языке»,
«Фонология», «Филология», «Общая лингвистика», «Византия и
новаторский дух чешского средневековья», «Чешская поэзия IX-XVbb.»
и др. Вместе с византинистом А. Грегуаром и историком России
М. Шефтелем ведет исследовательский семинар по изучению «Слова
о полку И горе ве».
1943-1946 - приглашенный профессор лингвистики в
Колумбийском университете.
1943 - становится одним из основателей Нью-Йоркского лингви-
стическго кружка (New York Linguistic Circle); с 1945 года член
редколлегии издаваемого кружком журнала «Word».
1943 — в Нью-Йорке выходит книга «Moudrost starych Cechu»
(Мудрость древних чехов), вызвавшая острую полемику в чешской и
словацкой прессе за границей.
1944 — в Ницце, Франция, арестованы и депортированы Михаил
Якобсон и его жена Рая, скрывавшиеся под чужими фамилиями.
Точные обстоятельства их гибели неизвестны.
1945 - начинается его переписка с друзьями и учреждениями в
Чехословакии относительно возвращения в Брненский университет.
Эти переговоры длились до 1951 года.
1946-1949 - занимает должность профессора чехословацких
штудий (Thomas G. Masaryk Professor of Czechoslovak Studies) в Ко-

Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона 455
лумбийском университете. Именная профессура была учреждена при
финансовой поддержке чехословацкого правительства; после
коммунистического переворота в феврале 1948 года финансирование было
увеличено. Выступает с проектом по изданию книг, необходимых для
будущих американских славистов. В Колумбии, а впоследствии в
Гарварде является руководителем многих аспирантских работ: их авторы
на протяжении нескольких десятилетий формируют кадры новой
американской славистики.
1947, август - награжден французским орденом Почетного
легиона.
1948 - в Нью-Йорке опубликован коллективный сборник «La
geste du Prince Igor» - результат работы семинара,
посвященного «Слову». Издание представляет собой ответ на печатные
выступления главы французских славистов А. Мазона, с конца
1930-х годов отрицавшего подлинность памятника.
1948, 19 января - министр образования и просвещения
Чехословацкой республики подписал проект постановления правительства
о назначении Якобсона штатным профессором университета
Масарика.
1948, лето - финансовая поддержка именной профессуры
Якобсона со стороны нового чехословацкого правительства, наряду с
учреждением аналогичной профессорской должности по полонистике
привели к бурной кампании в прессе против Колумбийского
университета во главе с новым ректором Д. Эйзенхауэром. Якобсон, как и
полонист М. Кридп и заведующий славянской кафедрой Э. Симмонс,
обвиняется в просоветских симпатиях: в качестве доказательств
приводится его защита подлинности «Слова» и его политическая
установка в «Мудрости древних чехов». Его защищает Д. Эйзенхауэр.
1948, декабрь - на дороге неподалеку от Нью-Йорка его сбивает
автомобиль; Якобсон получает перелом обеих ног, более месяца
проводит в больнице.
1949, март - в Нью-Йорке под председательством Г. Уоссо-
на создан Комитет по поддержке высших славянских исследований
(Committee for the Promotion of Advanced Slavic Cultural Studies),
задачей которого является финансирование публикации значительных
научных трудов в области славистики. Комитет, просуществовавший
до 1966 года, в значительной мере возник по инициативе Якобсона,
который стал его ведущим научным консультантом.
1949, 1 июня - становится профессором славянских языков и
литератур на новой славянской кафедре в Гарвардском
университете, мотивируя свое решение конфликтом с Э. Симмонсом. Вместе с
Якобсоном в Гарвард переходят почти все его аспиранты (М. Халле,
Г. Лантидр.).

456 Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона
1949, осень - Якобсоны начинают преподавать в Гарварде
(С. Пиркова-Якобсон назначена на должность лектора). Якобсон
занят не только преподаванием и научной работой, но и разработкой
и осуществлением различных издательских проектов, прежде всего
текстов и пособий, необходимых для студентов и аспирантов.
Комитет Уоссона играет значительную роль в финансировании
предложенных Якобсоном изданий: кроме того, он успешно находит и другие
источники. Пик данной деятельности Якобсона - первая половина
1950-х годов.
1949, 2 декабря - принимает участие в первой конференции по
речевой коммуникации в Массачусетском технологическом
институте (MIT). Конференция, объединившая лингвистов, инженеров и др.,
дала толчок к созданию программы лингвистических исследований в
MIT. Начинается активное сотрудничество Якобсона с учеными
Института.
1949 — избран членом Датской королевской академии наук,
членом-корреспондентом Финно-угорского общества в Хельсинки.
1950 — в ответ на распространившиеся слухи о его политической
«неблагонадежности» (просоветских симпатиях), представлявшие
угрозу не только для его карьеры, но и для получения гражданства,
Якобсон заручается поддержкой со стороны влиятельных
представителей чехословацкой эмиграции. Петр Зенкл, председатель Совета
свободной Чехословакии, в прошлом вицепремьер и мэр Праги, и
Губерт Рипка, член Совета, бывший советник Э. Бенеша и министр
международной торговли в послевоенном правительстве,
свидетельствуют в письменном виде о том, что Якобсон был лоялен по
отношению к демократической Чехословакии, что в период войны он
сотрудничал с правительством в изгнании и давал трезвые оценки советской
политике. В то время как Якобсону приходится защищать свою
репутацию в Штатах, в Советском Союзе его научная деятельность, а
также решение связать свою судьбу с Америкой, подвергаются самой
резкой критике.
1950, январь - назначен на новую профессорскую должность в
Гарварде: Samuel Hazzard Cross Professor of Slavic Languages and
Literatures; остается на ней до 1967 года.
1950, апрель - Фонд Рокфеллера выделяет грант в объеме
$ 50 000 на руководимый Якобсоном пятилетний проект по
описанию и анализу современного русского языка. В феврале 1955 года
фонд выделяет на проект дополнительный трехлетний грант в объеме
$ 30 000. К работе над проектом привлекаются гарвардские
аспиранты и профессора, ученые из других вузов и стран. По итогам проекта
вышло несколько монографий: наиболее важная: Halle M. The Sound

Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона 457
Pattern of Russian (1959). К сотрудничеству был привлечен шведский
ученый, специалист по акустике речи Г. Фант, в то время работавший
в Массачусетсом технологическом институте (MIT).
1950 - избран членом (fellow) Американской академии искусств и
наук, Филологического общества в Лондоне.
1951 - чехословацкое Министерство образования, науки и
искусства увольняет его с профессорской должности в университете
Масарика в Брно.
1951 — избран почетным членом Международной фонетической
ассоциации (International Phonetic Association) в Лондоне,
членом Американского акустического общества (American Acoustical
Society).
1952, 17 ноября - становится гражданином США. Вместе с ним
гражданкой становится С. Пиркова-Якобсон.
1952 — выходит монография «Preliminaries to Speech Analysis»,
написанная совместно с Г. Фантом и М. Халле. Издание,
перепечатанное неоднократно и переведенное на разные языки, оказало
большое влияние на развитие фонологических исследований.
1952—1955 — один из редакторов журнала «Slavic Word»,
издаваемого в качестве ежегодного приложения к журналу «Word»
Лингвистическим кружком Нью-Йорка.
1953, 16 марта - вызван в Вашингтон для дачи показаний перед
Комиссией Палаты представителей по расследованию
антиамериканской деятельности (House Un-American Activities Committee).
Благодаря поддержке ряда лиц в мае повестка была отменена. Тем не менее
21 мая ему наносят визит агенты ФБР, допрашивают в течение
нескольких часов.
1953 - становится членом Ученого совета центра византинистики
Думбартон-Окс в Вашингтоне.
1955 - избран членом Сербской Академии наук.
1955, 15-21 сентября - принимает участие в Международной
конференции славистов (Medjunarodni slavistiöki sastanak) в
Белграде, организованной с целью восстановления связей между
славистами из разных стран. Избран членом Международного комитета
славистов.
1956 - выходит книга «Fundamentals of Language» (соавтор
M. Халле).
1956, 17-25 мая - по приглашению Академии наук СССР
приезжает в Москву (впервые после 1920 года) в качестве
представителя США в Международном комитете славистов. Принимает
участие в заседаниях, посвященных подготовке IV Международного
съезда славистов (первого после начала Второй мировой войны).

458 Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона
Читает лекции в МГУ, выступает в Институте мировой литературы.
Возобновляет контакты с широким кругом старых друзей и коллег
(П. Г. Богатырев, Л. Ю. Брик, В. Шкловский, А. Крученых и др.) и
молодых ученых (Вяч. Вс. Иванов, В. Н. Топоров и др.). Визит широко
освещается в американской прессе.
1956, 15—23 июня - принимает участие в Конференции по
речевой коммуникации в MIT и в следующем за ней Втором
международном конгрессе по акустике (Кембридж).
1956 — В честь 60-летнего юбилея в голландском издательстве
«Mouton» выходит сборник «For Roman Jakobson. On the Occasion
of His Sixtieth Birthday».
1956 - избран президентом Американского
лингвистического общества. 27 декабря выступает с Президентским докладом
«Metalanguage as a linguistic problem» (Метаязык как
лингвистическая проблема) на ежегодном заседании общества.
1957, июль - 1958, январь - работает в MIT в качестве
приглашенного Профессора Института (Institute Professor — высшее звание
в вузе, предоставляемое в исключительных случаях). В июле 1958
года контракт возобновлен на шесть месяцев. В дальнейшем совмещает
работу в MIT с гарвардской профессурой.
1957, декабрь — назначен членом комитета по созданию Центра
наук коммуникации (Center for Communication Sciences) в MIT.
Задачей центра являлось изучение коммуникативных процессов в
естественных и искусственных системах; в работе приняли участие
лингвисты, математики, инженеры, нейрофизиологи и др.
1957 - в рамках проекта по описанию современного русского
языка отдельной брошюрой выходит работа «Shifters, Verbal Categories,
and the Russian Verb» (Шифтеры, глагольные категории и русский
глагол).
1957, январь—февраль — принимает участие в заседаниях
Международного комитета славистов в Праге (первый визит в
Чехословакию после 1939 года). Выступает с лекциями в Чехословацкой
академии наук в Праге, в Брно, Оломоуце и Братиславе.
1957, 5—9 августа — принимает участие в Восьмом
международном лингвистическом конгрессе в Осло.
1958, январь и октябрь — принимает участие в разных
конференциях в Польше, сотрудничает с польскими учеными.
1958, 17—19 апреля — конференция по поэтическому языку,
Университет Индианы. Выступление Якобсона, знаменитое «Closing
Statement: Linguistics and Poetics», опубликовано в 1960 году.
1958,26 апреля — в чехословацкой партийной газете «Rude prâvo»
опубликована статья В. Степанка, в которой Якобсон обвиняется в

Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона 459
злоупотреблении научными контактами для подрывной,
идеологической деятельности. Якобсон публично отвергает обвинения, а в июле
отправляет подробное опровержение в Чехословацкую Академию
наук.
1958, 1-10 сентября - принимает участие в IV Международном
съезде славистов в Москве. Избран вице-президентом
Международного комитета славистов, переизбирается в 1963, 1968 и 1973 году.
1959, январь - избран членом Польской Академии наук. Читает
ряд лекций, принимает участие в конференции по общей лингвистике.
1959, весенний семестр — стипендия Центра высших
исследований в области наук о поведении (Center for Advanced Study in the
Behavioral Sciences) в Стэнфордском университете.
1959 - становится редактором-основателем журнала
«International Journal of Slavic Linguistics and Poetics». Журнал,
издаваемый голландской фирмой «Mouton», задуман как платформа для
ученых Запада и Востока.
1960 - название гарвардской профессуры Якобсона расширяется:
Samuel Hazzard Cross Professor of Slavic Languages and Literatures
and General Linguistics.
1960 - избран иностранным членом Королевской Нидерландской
Академии наук.
1960, 18-27 августа - один из организаторов и участник
Международной конференции по поэтике Польской Академии наук.
Конференция — одна из серии попыток создания в Польше плацдарма
для научных контактов между Востоком и Западом; в ней участвуют,
среди других, «невыездные» советские ученые. Якобсон выступает с
докладом «Поэзия грамматики и грамматика поэзии» (опубл. 1961),
с которого начинается серия его публикаций по анализу
грамматического уровня поэтического текста.
1960-1961 учебный год - стипендия Центра высших
исследований в Стэнфорде.
1961 - избран почетным членом Королевской Ирландской
академии; становится почетным доктором Кембриджского университета,
Чикагского университета и Университета Осло.
1962 - выходит «Selected Writings. Vol. I: Phonological Studies»
(в настоящее время издание стало Полным собранием трудов).
1962, 2 января — принимает участие в IX Международном
конгрессе лингвистов в Кембридже, Массачусетс.
1962, весна — вместе с К. Леви-Строссом публикует статью «"Le
Chats" de Charles Baudelaire» («Кошки» Шарля Бодлера ) -
наиболее резонансный из его образцовых анализов текста.
1962, 13 сентября - разводится со Сватавой Пирковой-Якобсон.

460 Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона
1962, 28 сентября - вступает в брак с Кристиной Поморской
(Krystyna Pomorska, 1928-1986), литературоведом из Польши.
1962, 1 — 10 октября - вместе с К. Поморской-Якобсон посещает
Москву в связи со встречей Международного комитета славистов .
1963, 17—23 сентября — принимает участие в V Международном
съезде славистов в Софии.
1963, 10-13 ноября - участвует в конференции «Речь, язык и
коммуникация» в Лос-Анджелесе.
1963 - на волне растущего интереса к структурализму в Париже
выходит сборник работ Якобсона в переводе на фр. яз.: «Essais de
linguistique générale».
1963 — становится почетным доктором Мичиганского
университета, получает почетную магистерскую степень Университета в Упсале.
1964, 7-9 мая - ведет (совместно с Ф. Дворником) симпозиум в
Думбартон-Окс, посвященный миссии Кирилла и Мефодия.
1964, 3—10 августа — Принимает участие в VII Международном
конгрессе антропологов и этнологов в Москве, выступает с докладом
«Роль лингвистических показаний в сравнительной мифологии»;
посещает Ленинград.
1964, 24—31 августа - принимает участие в Международной
конференции по славянской и общей метрике в Варшаве.
1964 - назначен консультантом Департамента общественных наук
ЮНЕСКО.
1965 — в Париже выходит составленный Т. Тодоровым и с
предисловием Якобсона сборник работ русской формальной школы:
«Théorie de la littérature: Textes des formalistes russes», получивший
отклик и вскоре переведенный на другие языки.
1965, 26-29 апреля - принимает участие в панельной дискуссии
в ЮНЕСКО, посвященной «Основным направлениям исследований
в науках о человеке».
1965, 24—28 августа - участвует в Международном симпузиуме
по семиотике в Варшаве.
1966 - выходят «Selected Writings. Vol. IV: Slavic Epic Studies»;
статьи «Quest for the Essence of Language» и «Grammatical Parallelism
and Its Russian Facet».
1966, 4-16 августа - принимает участие в XII Международном
психологическом конгрессе в Москве и Международном семинаре по
производству и восприятию речи в Ленинграде.
1966, 19-25 августа - принимает участие во Второй летней
школе по вторичным знаковым системам в Тарту.
1966, начало сентября - выступает в Тбилиси на праздновании
800-летия со дня рождения Шота Руставели, читает лекции в
университете.

Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона 461
1966, 13—18 сентября — принимает участие в Международном
коллоквиуме по семиологии в Казимеже, Польша (первая
международная конференция по семиотике).
1966 — становится почетным доктором университетов в Нью-
Мексико, Гренобле, Ницце. Избран почетным членом
Чехословацкого научного и художественного общества в Америке (Czechoslovak
Society of Arts and Sciences).
1967, 30 июня — 1 июля - выходит на пенсию в Гарварде.
Становится почетным профессором (Samuel Hazzard Cross Professor of
Slavic Languages and Literatures and General Linguistics, Emeritus).
1967 - становится консультантом Исследовательской
лаборатории электроники (Research Laboratory of Electronics) в MIT; остается
на этой должности до 1978 года.
1967 - становится почетным доктором Римского и Йельского
университетов; избран почетным президентом Токийского
научно-исследовательского института языка.
1967 - в издательстве «Mouton» выходит фестшрифт «То Honor
Roman Jakobson. Essays on the Occasion of His Seventieth Birthday»,
11 October 1966.3 vols.
1967, 17-28 августа — визиты в Москву, Варшаву.
1967t 28 августа — 5 сентября — визит в Бухарест, участвует в
X Международном конгрессе лингвистов, выступает с докладом
«Linguistics in its Relation to Other Sciences» (Лингвистика в
соотношении с другими науками, опубл. 1969).
1968, август — принимает участие в VI Международным съезде
славистов, выступает с докладом «Вопросы сравнительной
индоевропейской мифологии в свете славянских показаний». Выступает с
лекциями в Институте чешского языка Чехословацкой Академии наук
и в Институте языкознания Словацкой Академии наук. Становится
почетным доктором Карлова университета в Праге и Университета
Э. Пуркине в Брно; награжден золотой медалью Словацкой АН.
Посещает и исследует археологические находки в Микулчицах в Моравии.
1968, сентябрь - визит в Бразилию. Читает лекции в
Университете в Сан-Паулу (Sao Paulo), Федеральном университете Рио-де-
Жанейро и др.
1968 - в издательстве «Slavica» в США выходит фестшрифт:
«Studies Presented to Professor Roman Jakobson by His Students».
1969 - в Праге выходит книга статей Якобсона «Slovesne umeni
a umëlecké slovo» (Словесное искусство и художественное слово),
однако почти весь тираж уничтожен по приказу цензуры; на основе
одного из сохранившихся экземпляров фоторепринтное издание
вышло в 1971 году в США.

462 Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона
1969, 21-22 января - в Париже на организационном
заседании Международной ассоциации семиотических исследований
(International Association for Semiotic Studies) избран ее
вице-президентом.
1969, июнь-август - приглашенный исследователь (Visiting
Fellow) в Институте биологических исследований Солка (Ла-Хойя,
Калифорния).
1969, 14—18 сентября — принимает участие в конференции в
Праге, посвященной Константину-Философу; в речи, произнесенной
на банкете, называет себя «старым Агасфером».
1969, осенний семестр — в качестве приглашенного профессора
в Университете Брауна читает курс «Введение к лингвистическому
анализу поэзии».
1969 — становится почетным доктором Загребского университета.
1969-1970, зимний семестр - в качестве пригланного
профессора в Университете Брендайса читает курс «Современная поэтика».
1970 - Выходит на пенсию в MIT, становясь Institute Professor
Emeritus и сохраняя свой рабочий кабинет.
1970 - становится почетным доктором Университета штата Огайо.
1970—1971, зимний семестр — в качестве приглашенного
профессора в Университете Брауна читает курс «Творческая сила
языка».
1971 - выходит «Selected Writings. Vol. II: Word and Language», a
также дополненное издание «Selected Writings. Vol. I».
1971, апрель - принимает участие в международной конференции
в Риме, читает лекции в Риме, Пизе и Болонье.
1971, ноябрь - в качестве приглашенного профессора в Йель-
ском университете читает три лекции об «Актуальных и вечных
вопросах структурного анализа языка и словесного искусства».
1971 — становится членом Академии наук Болонского института.
1972,3—8 февраля — в качестве «professeur d'état» читает четыре
лекции в Коллеж де Франс в Париже.
1972, 14 февраля — становится почетным доктором
Католического университета в Лувене, назначен приглашенным профессором
(Chaire Francqui) на весенний семестр.
1972, 14 февраля - 4 марта - читает три цикла лекций в
Университете в Лувене.
1972, 7-16 декабря - в качестве приглашенного профессора
читает лекции в Коллеж де Франс.
1972 - избран почетным членом лундского Королевского
Общества гуманитарных исследований и Итальянской ассоциации
семиотических исследований.

Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона 463
1973 — в Париже выходит второй том переводов лингвистических
работ Якобсона, «Essais de linguistique générale» и под редакцией
Т. Тодорова сборник «Questions de poétique». Выходит обзор «Main
Trends in the Science of Language».
1973, 21—27 августа - принимает участие в VII Международном
съезде славистов в Варшаве.
1973, осенний семестр - приглашенный профессор в Нью-
Йоркском университете.
1973 - избран почетным членом Сицилийского семиотического
кружка и членом Почетного совета Японского фонетического
общества.
1974, 2—6 июня - принимает участие в конгрессе
Международной ассоциации семиотических исследований в Милане, выступает с
докладом «Un coup d'oeil sur le développement de la sémiotique» (отд.
публ. 1975).
1974 - избран почетным членом Королевского
антропологического института Великобритании и Ирландии и Филологического
общества в Лондоне, членом-корреспондентом Британской академии.
1975 - выходит книга «N. S. Trubetzkoy's Letters and Notes».
1975, 16-17 мая - читает лекции в Уолфсон-Колледже
Оксфордского университета.
1975, 21—28 мая — читает лекции в Билефельдском и Кельнском
университетах, Рейнско-Вестфальской Академии наук.
1975, 4—12 сентября — читает лекции в Лундском и
Стокгольмском университетах.
1975 — становится почетным доктором Тель-Авивского и
Гарвардского университетов; назначен «Johns Hopkins University Centennial
Scholar» (к столетию университета Джонса Хопкинса).
1976 - выходит книга «Six leçons sur le son et le sens» (лекции,
прочитанные в нью-йоркской Свободной школе).
1976, сентябрь — посещает Швецию и Норвегию. Читает лекции
в Лунде, Стокгольме, Осло, Бергенском университете.
1976 — из-за давления молодых ученых, настаивающих на
ротации членов Американского комитета славистов, выходит из состава
Комитета и отказывается от членства в Международном комитете
славистов.
1976 - становится почетным доктором Колумбийского
университета.
1977 - избран иностранным членом гуманитарной секции
Финского научного общества (Societas Scientiarium Fennica).
1977 — в честь его восьмидесятилетия выходит сборник «Roman
Jakobson: Echoes of his Scholarship».

464 Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона
1978, 8 ноября — выступает с речью «Dear Claude, Cher Maître»
на праздновании К. Леви-Стросса в американском посольстве в
Париже.
1978 - избран почетным пожизненным членом Нью-Йоркской
Академии наук. Выступает с лекциями в Мюнхене (в университете и в
Баварской академии наук) и в Париже — «Tribute to Professor Claude
Lévi-Strauss» (В честь профессора К. Леви-Стросса).
1979 - выходит «Selected Writings», Vol. V: «On Verse, Its Masters
and Explorers».
1979 - выходит книга «The Sound Shape of Language» (Звуковая
форма языка), написанная совместно с Линдой Р. Во.
1979, 14-23 марта - принимает участие в симпозиуме к
100-летию со дня рождения Эйнштейна в Иерусалиме, выступает с
докладом «Einstein and the Science of Language»
1979, 29 сентября - читает лекцию в МГУ.
1979, 1—5 октября - принимает участие в Международном
симпозиуме по проблеме бессознательного в Тбилиси, выступает с
несколькими лекциями, в том числе и для московского телевидения.
1979, 13 ноября - в Вашингтоне умирает Сергей Якобсон. 18
ноября РОЯ выступает на вечере его памяти.
1979 — становится почетным доктором Копенгагенского
университета, Университета Льежа (Бельгия).
1980 - в Париже выходит книга «Dialogues» (Беседы),
написанная совместно с Кристиной Поморской. Книгу вскоре
переводят на разные языки; русский оригинал выходит в 1982 году в
Израиле.
1980, февраль—март - в качестве приглашенного профессора
читает цикл лекций в Колледже Уэллсли.
1980 — становится почетным доктором Бохумского университета и
Джорджтаунского университетов.
1981 — выходит «Selected Writings», Vol. Ill: «Poetry of Grammar
and Grammar of Poetry».
1981, 16 января — Награжден Международной премией Фельтри-
нелли, присужденной Национальной академией деи Линчей в Риме.
1981 — становится почетным доктором Оксфордского
Университета и Университета Брандайс.
1982 - лауреат премии Гегеля (Hegel-Preis), вручаемой
Международным обществом Гегеля (International Hegel Society) и городом
Штутгартом.
1982,18 июля - умирает в возрасте 85 лет в Massachusetts General
Hospital в Бостоне. Похоронен на кладбище Mt. Auburn. На
надгробном камне надпись: Roman Jakobson / Moscow 1896 Cambridge

Хроника основных событий жизни и творчества Р. О. Якобсона 465
1982 / Russkij filolog. Спустя четыре года там появляется вторая
надпись: Krystyna Pomorska Jakobson / Lwow 1928 Cambridge 1986.
1991 — правительством Чешской и Словацкой
Федеративной Республики награжден орденом Т. Г. Масарика 2-й степени (in
memoriam).
Составитель X. Баран

Избранная библиография трудов
Р. О. Якобсона и литературы о нем
Задача, которую мы себе поставили при подготовке
настоящей библиографии - представить как можно полнее
разностороннюю научную продукцию Р. О. Якобсона и
реакцию на нее не только научного сообщества разных стран,
но и начиная с 1960-х годов весьма широкой
международной читательской аудитории. Обе составные
библиографии - список произведений ученого и список литературы
о нем - являются избранными: первый состоит из более
чем 470 отдельных записей о его различных публикациях за
1916-2015 годы, во втором же находятся данные о
вышедших за тот же период рецензиях и иных откликах на труды
ученого, об отдельных работах, развивающих его идеи или
полемизирующих с ними, о посвященных Якобсону
сборниках материалов конференций и специальных выпусках
журналов. Оба списка объединены в один и их содержание
расположено по годам, что дает читателю возможность
проследить развитие научной деятельности Якобсона и
рецепцию его научных идей, с самого начала вызывавших бурную
полемику и по сей день продолжающих оказывать заметное
влияние на разные дисциплины.
При жизни ученого были опубликованы три списка его
работ: в фестшрифтах «For Roman Jakobson» (1956), «То
Honor Roman Jakobson» (1967) и отдельным изданием:
«Roman Jakobson. A Bibliography of His Writings» (1971).
В каждом из них книги, статьи в журналах и сборниках,
рецензии в научных изданиях вошли в раздел «Books and
Papers» (книги и доклады - в том числе и переводы) и были
отделены от «Miscellanea» (газетные статьи, письма,
вступления, интервью, стихи).

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 467
В 1962 году был опубликован первый том «Selected Writings»
(Избранных трудов) Якобсона, в котором он собрал свои работы о
фонологии; второе, дополненное издание тома объемом в 775 страниц,
вышло в 1971 году. Следующими тематическими томами издания, в
каждый из которых ученый включил большое количество
отобранных, авторизованных текстов, стали четвертый (славянский эпос,
1966), второй (морфология, теория и история лингвистики,
семиотика, 1971), пятый (стиховедение, история поэзии, 1979) и третий
(грамматика поэзии, 1981). Уже после смерти Якобсона появились
подготовленные им шестой (сравнительное славяноведение, кирил-
ло-мефодиевская традиция, средневековая литература, 1985) и
седьмой том (сравнительная мифология, линвистика и филология, 1985).
Еще один том, восьмой (Completion Volume I - первый
дополнительный том), был опубликован в 1988 году.
Редактором пятого, третьего, шестого, седьмого и восьмого
томов «Selected Writings» был славист-литературовед Стивен Руди
(Stephen Rudy, 1949-2003), после смерти Кристины Поморской
(1928-1986) - жены, соавтора и наследницы ученого,
возглавивший совет попечителей специально организованного Фонда Романа
Якобсона и Кристины Поморской-Якобсон. Следующий, девятый
том, подготовленный лингвистом Й. Томаном, вышел в двух частях
(2013, 2014) после значительного перерыва: в нем были
перепечатаны несобранные публикации 1916-1943 годов. Последний, десятый
том, с несобранными работами периода с 1944 по 1987 год в
настоящее время готовится к публикации соавтором Якобсона лингвистом
Линдой Во.
С начала 1960-х годов на волне интереса западных интеллектуалов
к структурализму и шире - к семиотике издательства ряда стран,
прежде всего Франции, стали выпускать тематические сборники работ
Якобсона. Именно благодаря этим изданиям его имя стало известно
далеко за пределами академических кругов. В результате количество
текстов Якобсона, переведенных на разные языки, заметно
увеличилось. Языковая многоголосица его научного наследия усугубилась
после выхода в 1961 году статьи «Поэзия грамматики и грамматика
поэзии», так как последовавшие за ней образцовые анализы
стихотворений на разных языках имели большой резонанс и переводились
особенно активно.
В 1990 году С. Руди издал новую, авторитетную библиографию
«Roman Jakobson. A Complete Bibliography of his Writings».
Основная часть книги содержала перечень всех работ Якобсона, от
монографий до мелких заметок и интервью. Материал был расположен по
годам первой публикации, а внутри каждого года с учетом «Selected

468 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Writings». Работы, перепечатанные в этом издании, были помещены
в начале годового списка, в порядке нумерации томов, а после них
шли отдельные книги, сборники работ Якобсона на разных языках,
отдельные статьи и другие различные тексты. Подробная роспись
всех томов «Selected Writings», вышедших к концу 1980-х годов,
была помещена вместе с несколькими указателями во второй части
книги.
Работы, опубликованные в каждом году, были пронумерованы:
например, 1951а, 1951b и т. п. Эти обозначения с отсылкой к изданию
Руди широко используются в литературе о Якобсоне.
Для нашей библиографии мы отобрали большую часть
перечисленных в издании Руди статей, монографий и сборников. Так как мы
сохранили принятую им систему нумерации записей, читатель,
желающий выяснить, что нами было пропущено, сможет это сделать,
обратившись к одному из нескольких сайтов в Интернете, на которых
основная часть издания Руди воспроизведена без существенных
изменений*.
Список Руди, завершающийся 1988 годом, мы дополняем
информацией о новых публикациях текстов Якобсона, вышедших за
последнюю четверть века. Их относительно немного, но среди них есть
важные сборники и отдельные работы. Они пронумерованы по той же
схеме, что и предыдущие работы, но, поскольку мы посчитали
важным идентифицировать добавленное нами, эти номера заключены в
квадратные скобки: [2005а], [2015а] и т. д.
Каждая запись в нашем перечне работ Якобсона содержит
выходные данные о первой публикации. В каждом случае в процессе
оформления записи в соответстии с российскими
библиографическими стандартами эти данные были проверены, отдельные -
редкие! — ошибки отмечены. Так как большинство изданий, в которых
Якобсон печатался, труднодоступны, то, за исключением сборников
и небольшого числа других текстов, в каждой записи мы указываем,
в каком томе «Selected Writings» перепечатана данная работа,
сообщая дополнительные сведения, если эта работа попала в «Selected
Writings» в более поздней редакции, в переводе на другой язык
(английский или русский) или поддругим названием. Также сообщается,
если данная работа вышла в переводе в России.
Из-за обилия материала мы включили в библиографию лишь часть
изданных в разных странах сборников трудов Якобсона (на англий-
* Лучший из нихдоступен по адресу: http://comenius-bibl.wz.cz/Jakobson.
html.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 469
ском, французском, немецком, испанском, португальском,
итальянском, русском, чешском, словацком и польском языках). Их
содержание нами не раскрывается. В наш список также не вошли
многочисленные переводы отдельных работ Якобсона; исключение
представляют переводы, опубликованные в России, а также переводы на
другие языки нескольких важных монографий. В случае последней,
немногочисленной группы, мы отказались от практики Руди,
поместившего сведения о всех переводах того или иного текста уровнем
ниже, непосредственно после записи о первой публикации. Вместо
того, как это делалось в прижизненных библиографиях, они
помещены в списке в соответствии с годом издания, однако при этом
использован номер для обозначения их связи с первоисточником. Так,
например, немецкий перевод «Диалогов» Якобсона с К.
Поморской, опубликованных во Франции в 1980 году, вышел в 1982 году:
в библиографии он обозначен как [1980g-Ger]. Схожим образом мы
оформляем отдельные переиздания известных работ Якобсона:
второе, дополненное издание монографии «Fundamentals of Language»
(1956), вышедшее в 1971 году, помещено среди других записей это
года, но пронумеровано [ 1956а-2].
При составлении списка материалов о непосредственной рецепции
трудов Якобсона и дальнейшем восприятии его научного наследия мы
пользовались двумя основными источниками. Первый из них —
архивный фонд ученого в Массачусетсом технологическом институте.
С самого начала Якобсон, которому пришлось бороться за место в
университетской системе Чехословакии, а впоследствии и в
Америке, тщательно собирал отклики на свои работы: в 1939 году,
вынужденный покинуть Чехословакию, он захватил с собой выписки из них.
Позже, в США, он продолжал следить за рецепцией своих трудов:
эту задачу облегчали авторы рецензий, присылавшие ему не только
оттиски, но и нередко машинописные экземпляры еще не вышедших
текстов. Кроме того, с момента начала его активных поездок в разные
страны то ли с лекциями, то ли на конференцию, то ли в связи с
получением очередной степени honoris causa Якобсон собирал газетные
материалы о себе, иногда пользуясь услугами бюро вырезок.
Хранящиеся в архиве выписки и ссылки нами были обработаны и
проверены de visu в фондах американских и российских библиотек, а
также во время короткого визита в Прагу в фондах и оцифрованных
полнотекстовых базах данных Национальной библиотеки Чешской
Республики. Работа в Чехии также позволила дополнить газетные
материалы 1920-х и 1930-х годов о Якобсоне; к сожалению, нам
удалось ознакомиться лишь частично с этими ресурсами.
Второй источник - библиографические базы данных
библиотек США и Европы. Выявленные в них записи также были прове-

470 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
рены de visu в значительной степени благодаря поддержке Отдела
межбиблиотечного абонемента библиотеки Университета в Олбани.
В настоящей библиографии список рецензий и других откликов
на ту или иную работу Якобсона (в основном на отдельные издания,
но иногда и на статьи) следует после записи об этой работе, что дает
возможность непосредственно оценить степень реакции на нее.
Список организован хронологически (иногда приблизительно) и далее по
алфавиту. Если рецензия или статья имеет отдельное название, оно
приводится, если нет - мы указываем лишь имя автора.
В каждом годовом списке все материалы о Якобсоне, кроме
рецензий, следуют в алфавитном порядке после перечня публикаций
ученого. Поскольку большинство работ о Якобсоне выходило и
продолжает выходить на Западе, они предшествует работам на русском и
других языках, использующих кириллицу.
В большинстве случаев содержание сборников конференций и
специальных выпусков журналов раскрывается лишь частично;
перечисляются наиболее важные работы.
По мере возможности мы приводим рецензии на отдельные
монографии и сборники, посвященные Якобсону.
Необходимо подчеркнуть, что представленная в данной
библиографии литература о Якобсоне и его работах - лишь часть того, что
могло бы туда войти. Неиспользованным остался почти весь
разнообразный газетный материал о жизни и деятельности ученого в
межвоенной Чехословакии, в том числе о его выступлениях в Пражском
лингвистическом кружке, о его участии в научных конференциях и
конгрессах, его деятельности по организации международных
научных контактов и др. Также, к сожалению, нам пришлось отказаться от
включения работ, вышедших в Китае, Японии и других странах
Дальнего Востока. Наконец, при отборе работ о Якобсоне мы отсеяли те,
в которых он и его вклад в ту или иную область не были как минимум
одной из главных тем. Если быть менее строгим в применении этого
критерия, то можно заметно увеличить количество записей: ведь,
например, трудно найти книгу о фонологии, где не упоминался бы
знаменитый доклад «Preliminaries to Speech Analysis» (Введение в
анализ речи), подготовленный Якобсоном и его соавторами в 1952
году и впоследствии неоднократно перепечатанный и переведенный.
В библиографии приняты следующие сокращения:
AIPHOS Annuaire de l'Institut de Philologie et d'Histoire
Orientales et Slaves, Université Libre de Bruxelles
IJSLP International Journal of Slavic Linguistics and Poetics
LN Lidové noviny

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 471
рр
SaS
SR
SW
TCLP
Thomas
ИР
РПП
тди
ЯБ
Prager Presse
Slovo a Slovesnost. List Praèského Linguistického
Kxoirôku
Slavische Rundschau
Jakobson Roman. Selected Writings
Travaux du Cercle Linguistique de Prague
Roman Jakobson. Vols. I—IV/ éd. by Margaret
Thomas. London; New York, 2014
Якобсон R Избранные работы. M., 1985 (см. 1985о)
Якобсон Р. Работы по поэтике. Переводы. M., 1987
(см.1987b)
Роман Якобсон: Тексты, документы, исследования.
М., 1999
Якобсон R Язык и бессознательное. М., 1996 (см.
[1996b])
1916
1916а (Рец. на) Дурново H.H., Соколов H.H., Ушаков Д.Н. (сост.)
Опыт диалектологической карты русского языка в Европе, с
приложением очерка русской диалектологии // Этнографическое
обозрение. 1916. Год 28-й. № 1-2. С. 102-107. Подпись: Р. Я. Перепеч.:
SWIX, Part One.
1919
1919а Футуризм // Искусство. 1919. № 7. 2 августа. Подпись:
R Я. Перепеч.: SWIII; РПП.
1919с Задачи художественной пропаганды // Искусство. 1919.
№ 8. 5 сентября. Подпись: Алягров. Перепеч.: SWIX, Part One; РПП.
[1919d] Очередные задачи науки об искусстве / публ. и послесл.
А.Ю. Галушкина // ТДИ.
1920
1920а Новое искусство на западе (Письмо из Ревеля) //
Художественная жизнь. 1920. № 3 (март-апрель). С. 18-20. Перепеч.: SW
IX, Part One; РПП.
1921
1921а О realismu v umèni // Cerven: tendenéni étrnâctidennik
(Praha). 1921. Vol. 4. № 22. S. 300-304. Рус. оригинал: О
художественном реализме // SW III; РПП.

472 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1921b Новейшая русская поэзия. Набросок первый. Виктор
Хлебников. Прага: Типография «Политика», 1921. 68 с. Перепеч.: SWIII;
РПП; Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911 —
1998). М., 2000. С. 20-77, 758-761.
Рецм отклики: Винокур Г. О. // Новый путь (Рига). 1921. 6
февраля. № 6. С. 3-4. Подпись: Л. К.; Жирмунский В. М. //
Начала. 1921. Кн. 1. С. 213-215; Общее дело (Париж). 1921. № 289.
30 апреля. Подпись: Л. Б.; Томашевский Б. В. // Книга и революция.
1921. № 12. С. 54. Подпись: Борский; Виноградов В. В. //
Библиографические листы (Пг.). 1922. № 3. С. 17-18; Эйхенгольц М. Д.
Формальная поэтика//Жизнь. 1922. № 3. С. 168-170; Троцкий Л.
Формальная школа поэзии и марксизм // Правда. 1923. № 166.
26 июля. С. 2-4. (Перепеч.: Троцкий Л. Литература и революция.
1923. С. 130-145).
1921 с Vliv revoluce na rusky jazyk ( Poznâmky ke knize André Mazo-
na, Lexique de la guerre et de la revolution en Russie) [Влияние
революции на русский язык. Заметки о книге А. Мазона] // Nové Atheneum:
mèsiônik vèdecky (Praha). Vol. 2 (1920-21). S. 110-114, 200-212,
250-255, 310-318. Отд. испр. изд.: Vliv revoluce na rusky jazyk.
Praha, 1921. 32 s. Перепеч.: SW IX, Part One.
Рец., отклики: Öervlnka Vincenc. Vliv revoluce na rusky jazyk //
Nârodni listy. Vzdëlâvaci pfiloha [Nârodnich listûj. 11.09.1921. № 249.
S. 9. Подпись: V. C.\ Travnicek Frantisek // Listy filologické (Praha).
1922. Vol. 49. SeSit 4 a 5. S. 244-246; Карцевский С. И. Халтура //
Последние новости (Париж). 1922. № 553. 3 февраля. С. 2;
Карцевский С. И. Язык, война и революция. Берлин, 1923;
Томашевский Б. В. И Книга и революция. 1923. № 11 -12 (23-24). С. 57-
58. Подпись: Т. Б.
192 Id Письма с Запада. Дада // Вестник театра. 1921. № 82
(февраль). Подпись: Р. Я. Перепеч.: SWIX, Part One; РПП.
1922
1922а (Совм. с П. Богатыревым) Славянская филология в России
за годы 1914-1921 // Slavia. Casopis pro slovanskou filologii (Praha).
Vol. 1 (1922-23). S. 171-184, 457-469, 626-636. Отд., переработ,
изд.: Славянская филология в России за годы войны и революции.
Берлин: ОПОЯЗ, 1923. 63 с. Перепеч.: SWIX, Part One.
Рец.: Айхенвальд Ю. // Руль (Берлин). 1923. № 670. 11
февраля. С. 13. Подпись: Б. К', Бахрах Александр //Дни (Берлин). 1923.
№ 100. 27 февраля. С. 7. Подпись: Л. Б-х\ Винокур Г. //Леф. 1923.
№ 3. Июнь-июль. С. 173.
1922b Брюсовская стихология и наука о стихе // Научные
известия Академического центра Наркомпроса. Сб. 2: Философия, Лите-

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 473
ратура, Искусство. М.; Пг.: Гос. изд., 1922. С. 222-240. Перепеч.:
SW IX, Part One.
1923
1923а О чешском стихе - преимущественно в сопоставлении с
русским. Берлин; Москва: ОПОЯЗ - МЛ К, 1923. 120 с. (Сборники
по теории поэтического языка, 5). Перепеч.: SW V; фрагмент книги
<0 стихе Маяковского> с послесл. СИ. Гиндина // ТДИ.
Рец., отклики: Mazon André// Revue des études slaves. 1923. T. 3.
Fasc. 1 -2. P. 144; Melnikovâ-Papouskovâ N. Dvë ruskë knihy о ëeské
kultufe [Две русские книги о чешской культуре] // Ceskoslovenskâ
Republika (Praha). 15.03.1923. № 73. S. 5-6. Подпись: N. M. P.;
Винокур Г. I/ Печать и революция. 1923. Кн. 5. С. 274-276;
Винокур Г. Новая литература по поэтике (Обзор) // Леф. 1923. № 1.
Март. С. 239-243; Дмитриев С. // Родной язык в школе. 1923. № 3.
С. 117—118. Подпись: С. Д.; Карцевский С. И. // Воля России
(Прага). 1923. № 5. С. 79-80; Томашевский Б. Русское стихосложение.
Метрика. Петроград: Академия, 1923. С. 143; Трубецкой Н. С. //
Slavia. 1923. Vol. II. № 2-3. S. 452-460; Филолог // Накануне
(Берлин). 1923. №310. \5 апреля. С.7-8; JezStépân. Pronâsvelmizajima-
vou... // Lumir. Revue pro literaturu, umëni a spoleönost (Praha).
Vol. 51. №2. 10.01.1924. S. 105-106. Подпись: S. J.; Novâk Ame.
Ke kritické diskusi о Krâlovê Prosodii oeské // LN. Vol. 32. № 632.
18.12.1924. Râno. S. 9. Подпись: A. N.; Trâvnicek Frantisek. Poznâmky
ke Kralovu spisu uO prosodii éeské" // Morava. 1925. Vol. I. № 5.
S. 136-141.
1923b Заметка о древнеболгарском стихосложении // Известия
Отделения русского языка и словесности Российской Академии наук.
1919. Т. XXIV Кн. 2. Пг., 1923. С. 351-358. Перепеч.: SW IX, Part
One.
Рец.: КопецкийЛ. // Slavia. 1927. Vol. V № 3. S. 658-660.
1924
1924а Старочешские стихотворения, сложенные однорифменными
четверостишиями (8а-4)//Slavia. 1924. Vol. III. № 2-3. S. 272-315.
Перепеч.: SW VI, Part Two.
Рец., отклики: Fuchs Alfred. Vlivskladeb svatého TomâSe Akvinského
na staroöeskou poesii // Archa. Mësiènik pro literaturu, umëni, kulturu
a iivot (Olomouc). 1925. Vol. XIII. № 6. S. 263-264.
1925
1925a О Krâlovë Cesképrosodii [О «Чешской просодии» Краля]//
Kritika (Praha). 1925. Vol. 2. № 3. R 110-114. Перепеч.: SW IX,
Part One.

474 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Отклик: Chalupny Emanuel. Obrat v nauce о ëeské prosodii (I) //
Tribuna. Vol. 7. № 92. 19.04.1925. S. 6; Chalupny Emanuel. Obrat v
nauce о ëeské prosodii (II)//Tribuna. Vol. 7. № 98. 26.04.1925. S. 7.
1925b Konec bâsnického umprumâctvi a zivnostnictvi [Конец
прикладной поэзии и мелкого предпринимательства в поэзии] // Pâsmo:
Revue internationale moderne. 1925. Vol. 1. № 13-14. S. 1-2. Пере-
ne4.:SWIX, PartOne.
О Якобсоне
Neumann Stanislav Kostka. Romanu J akobsonovï // Reflektor. 1925.
Vol. 1. № 14. July. S. 14. Открытое письмо.
1926
1926a (Рец. на) Trâvnicek F. Pfispévky k nauce о ëeském prizvuku //
Slavia. 1926. Vol. 4. S. 805-816.
1926b Zâklady ceského verse. Praha: Odeon, 1926. 142 s. Испр., до-
полн. чешское изд. 1923b.
Рец., отклики: Bibl Frantisek. Zâhada ëeského verSe // Tribuna.
Vol. 8. № 116. 16.05.1926. S. 7; Brtnik V. //Venkov(Praha). Vol. 21.
№ 189. 12.08.1926. S. 3; Chalupny Emanuel. Nova nauka о ëeském
verSi//Novâsvoboda. Vol. 3. № 31. 5.08.1926. S. 412-413; Chlumsky
Josef. Ke sporu о ëesky pfizvuk // Nârodni listy. Vzdëlàvaci pfiloha
(Praha). № 182. 4.07.1926; Capek Karel. О ëeskou prosodii // LN.
Vol. 34. № 302. 16.06.1926(râno). S. 7\Durych Jaroslav. Glosa kstudii
Jakobsonovë // Rozmach. Ctrnâctidenik pro politiku a nârodni kulturu.
Vol. 4. № 15. 1.10.1926. S. 470-472; Eisner P. Zur tschechischen
Verslehre // PR Jg. 6. № 285. 17.10.1926. Dichtung und Welt. Beilage
zur "Prager Presse". № 42. S. I—III; Fischer Otokar. О ëesky pfizvuk//
Prâvo lidu. № 186. 8.08.1926. S. 9; Fraenkl P. // Rozpravy Aventina.
Mësiëny list pro kulturu, umëni, kritiku a zvlâStë literaturu (Praha).
1926. № 9. S. 119. Подлись: P. F.; Frinta Antonin // Listy filologické
(Praha). 1926. Vol. 53. № 2-3. S. 176-184; Mazon André// Revue
des études slaves. T. 6. Fase. 1 -2. P. 129; Mukarovsky Jan // NaSe fee.
1926. Vol. 10. № 6. S. 174-180; № 7. S. 212-221; Vodâk Jindfich.
Slovo k dilku odbornickému // Ceské slovo. Vol. 18. № 128. 30.05.1926.
S. 5. Подпись: jv.; Vyskocil Albert. О Jakobsonovych zâkladech ëeského
verSe, о prosodiich, о poesii а о jiném // Rozmach. Ctrnâctidenik pro
politiku a nârodni kulturu. Vol. 4. № 19-20. 15.12.1926. S. 598-603;
Winter Gustav. К Jakobsonovë knize о ëeské metrice // Prâvo lidu.
Vol. 35. № 201. 26.08.1926. S. 1-2. Подпись: - tr.; Nova Evropa.
Tydenik. 1926. Vol. I. № 9; Эйхенбаум Б. Теория «формального
метода» // Эйхенбаум Б. Литература: Теория. Критика. Полемика. Л.:
Прибой, 1927. С. 116-148. О монографии Якобсона см.: С. 121,
138-139; Machek Vâclav. Pfizvukovâ shoda v rymech // NaSe feë
(Praha). 1928. Vol. XII. №5. S. 103-109.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 475
1927
1927а Фонетика одного северно-великорусского говора с
намечающейся переходностью. Прага, 1927. Мимеограф, изд. 82 с. Пере-
ne4.:SWI.
Рец.: MagrA. Eine russische dialektologische Studie // PP. № 324.
25.11.1927. S. 7. Подпись: -Mgr-; Meillet Antoine // Bulletin de la
Société de linguistique de Paris // 1929. T. 29. № 87. P. 217.
1927b Spor duSe s tëlem: О nebezpeéném öasu smrti [Спор души с
телом. Об опасном времени смерти] / S ûvodni studii R. Jakobsona.
Praha: Ladislav Kuncfr, 1927. Ills. (Nârodni knihovna, 4). Англ. пер.
ст. Якобсона: Two Old Czech Poems on Death // SW VI, Part Two.
См. также переизд. 2002 года.
Рец., отклики: Eisner Paul. Zwei alttschechische
Literaturdenkmäler// PP. Jg. 7. № 114. 26.04.1927. S. 6. Подпись: Р. Е.; Fuchs Alfred.
Rehabilitace stfedovéku. I // Lidové listy. 29.03.1927; Fuchs Alfred.
Rehabilitace stfedovéku. II // Lidové listy. 30.03.1927; Giusti Wolfgan-
go H Rivista di Letterature Slave. 1927. Anno II. Fase. II. P. 297-298;
Mensik Jan. Nové vydâni staroèeskych pamâtek versovanych // Casopis
pro modern! filologii a literatury. 1926-1927. Vol. 13. № 3-4. S. 311.
Подпись: Mk.; Novâk Arne // LN. Vol. 35. № 457. 10.09.1927. Râno.
S. 7. Подпись: A. N.; Ryba Vladimir. Kniha a umëni. Otâzka staroéeské
literatury // Prâvo lidu. Vol. 36. № 113. 13.05.1927. S. 5; Vancura
Vladislav. Jakobsonovo vydâni sporu duse s tëlom // Kmen. Casopis
pro moderni literaturu (Praha). 1926-1927. Vol. I. № 7. S. 164-165;
Vesely A. Nâboèensky pomêr k starâi ôeské literatufe // Ceskoslovenskâ
republika. № 79. 3.04.1927. S. 5-6. Подпись: А. V; Vodâk Jindrich.
Literârni pamâtnosti // Ceské slovo. Vol. 19. № 78. 1.04.1927. S. 6.
Подпись: jv.; Winter Gustav. Rehabilitace stfedovéku? // Prâvo lidu.
Vol. 36. № 113. 13.05.1927. S. 5. Подпись: -tr. ; Vrtel-Wierczynski
Stefan II S\av\a. 1929. Vol. VII. № 4. S. 949-950; Giusti Wolfgango. Un
"Contrasto tra Panima e il corpo" nella letteratura cèca del XIV cecolo //
Rivista di Letterature Slave. 1929. Anno IV Fase. V P. 293-299; No-
ha M. Die öechische Sprachwissenschaft 1914-1927, Teil 2 //
Zeitschrift für slavische Philologie. 1931. Bd. 8. S. 187.
О Якобсоне
Энгелъгардт Б. М. Формальный метод в истории литературы. Л.,
1927. С. 65.
1928
1928а О hlâskoslovném zâkonu a teleologickém hlâskoslovi //
Casopis pro moderni filologii. 1928. Vol. 14. S. 183-184. Англ. пер.:
The Concept of the Sound Law and the Teleological Criterion // SW I.

476 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1928b Quelles sont les méthodes les mieux appropriées à un exposé
complet et pratique de la phonologie d'une langue quelconque? //
Premier Congrès International de Linguistes. Propositions. Nijmegen:
Librarie Richelle. P. 36-39. Перепеч.: Actes du Ier Congrès International
des Linguistes du 10-15 avril, 1928. Leiden, 1930. P. 33-36; SW 1.
1928c К odstraftovâni dlouhych souhlâsek v ôeStinè // Slavia. 1928.
Vol. VII. № LS. 25-32. Частич. англ. пер.: On the Elimination of Long
Consonants in Czech // SW 1.
1928d (Совм. с Ю. H. Тыняновым) Проблемы изучения
литературы и языка // Новый Леф. 1928. №. 12. С. 35-37. Перепеч.:
SWV; Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.
С. 282-283. Англ. пер.: Problems in the Study of Literature and
Language // SW III.
Отклики: Ефимов //. И. Формализм в русском
литературоведении // Научные известия Смоленского государственного
университета. 1929. Т. 5. Вып. 3. С. 101-103.
1929
1929а Remarques sur l'évolution phonologique du russe comparée
à celle des autres langues slaves. Prague: Jednota öeskoslovenskych
matematikù a fysikû, 1929. 118 p. (TCLP2). Перепеч.: SWI.
Рец.: Noha M. Publikace Praiského lingvistického krouiku // LN.
Vol. 37. № 648. 27.12.1929. Râno. S. 7; Karcevskij S. // PP. Jg. 10.
№ 78. 19.03.1930. S. 8; [Tesnière Lucien]. Chronique // Réunions du
Samedi. - Samedi 29 mars 1930. Linguistique, orientalisme et
archéologie // Bulletin de la Faculté des lettres de Strasbourg. 1930. Année V.
№ 5. R 259-260; Meillet Antoine // Bulletin de la Société de
linguistique de Paris. 1931. T. 31. № 94. P. 18-20; Sommerfelt Alf//
Norsk Tidsskrift for Sprogvidenskap (Oslo). 1932. Bind V S. 344-347.
Подпись: A. S.; Поливанов Е. // Slavia. 1932. Vol. XI. № 1. S. 141-
146; Anon // Rocznik slawistyczny (Krakow). 1933. T. XI. S. 152.
1929b Jan Baudouin de Courtenay // SR. 1929. Jg. I. № 10. S. 809-
812. Перепеч.: SW II.
Рецм отклики: Slavische Rundschau // LN. Vol. 37. № 648.
27.12.1929. Râno. S. 7. Подпись: A.G.
1929c (mit P. Bogatyrev) Die Folklore als eine besondere Form des
Schaffens// DonumNataliciumSchrijnen. Nijmegen; Utrecht: N. V Dek-
ker & Van de Vegt, 1929. S. 900-913. Перепеч.: SW IV Рус. пер.
Фольклор как особая форма творчества //Богатырев П. Г. Вопросы
теории народного искусства. М.: Искусство, 1971. С. 369-383.
Рец.: Meyer Karl Heinrich. Die Festschrift für Schrijnen // PP.
№ 268. 2.10.1929. S. 8. Подпись: khm; Polivka Jin // Nârodopisny

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 477
vêstnik öeskoslovansky. 1929. Vol. XXII. № 4. S. 279-281; Mâgr
Antonin Stanislav. Die Holzkirchen der Podkarpatskâ Rus // PP. Jg. 9.
№. 241. 4.09.1929. S. 8. Подпись: -Mgr-.
1929d Zur vergleichenden Forschung über die slavischen
Zehnsilber // Slavistische Studien. Franz Spina zum sechzigsten Geburtstag
von seinen Schülern / red. von F. Liewehr. Reichenberg: Verlag Gebrüder
Stiepel. 1929. S. 7-20. Перепеч.: SWIV
Рец.: Donath Oskar. Spinûv pamâtnik // LN. Vol. 37. № 363.
21.07.1929. Râno. S. 7; Flonoeuh Павле. Hobhjh радови о Hamoj
народно] поезф //Мисао(Београд). 1932. ToäXIV Новембар. Кн^ига
XL. Свеска 5-6. С. 225-236.
1929e. Nejstar§i6esképisnêduchovni(= Nârodniknihovna6). Praha:
Ladislav Kunöir. 1929. 49 s. Перепеч.: SWVI, Part One.
Рец., отклики: Novâk Arne. Nova vydâni staroéeskych pamâtek //
LN. Vol. 37. № 652. 29.12.1929. S. 9. Подпись: A. N.; Mâgr
Antonin Stanislav. Alttschechische geistliche Lieder // PP. Jg. 9.
№ 349. 24.12.1929. S. 6. Подпись: -Mgr-.; Hartl Antonin // Nârodni
osvobozeni. Vol. VII. № 13. 14.01.1930. S. 4. Подпись: A. H.; Koutnik
Bohuslav H Un. Tydenik (Praha). Vol. I. 1929-1930. S. 279-280.
Подпись: Ktk.; Pekaf J. // Cesky éasopis historicky (Praha). 1930.
Vol. XXXVI. S. 189-190. Подпись: J. P.; Ripka Hubert. Le millénaire
de Saint Venceslas // Le monde Slave. 1930. octobre. P. 1-24; Thon
Jan //Nârodni listy. Vol. 70. № 18. 19.01.1930. S. 10. Раздел: Literârni
zprâvy. Подпись: Th-.; Tichy Frantisek. Il Slavia. 1930. Vol. IX. № 3.
S. 613-615; VodâkJindfich. Staroôesképamâtky//£eskéslovo. Vol. 22.
№ 26.30.01.1930. S. 4. Подпись:^.; Шя#агШ/W/Byzantinoslavica.
Sbornik pro Studium byzantsko-slovanskych vztahû. Vol. II. Svazek 2.
Praha, 1930. S. 447-453; Winter Gustav. NaSe nejstarëi tradice //
Prâvo lidu. Vol. 39. № 54. 4.03.1930. S. 2. Подпись: -tr.
1929f (Вместе с H. H. Дурново, Б. Гавранком, В. Матезиусом,
Я. Мукаржовским, Н. С. Трубецким и Б. Трнкой). Thèses présentées
au Premier Congrès des philologues slaves // Mélanges linguistiques
dédiés au premier congrès des philologues slaves. Prague, 1929. P. 5-29
(TCLP 1 ). Перепеч.: SW IX, Part One.
Рец.: Mathesius V. Ziele und Aufgaben der vergleichenden
Phonologie//Xenia Pragensia. Pragae, 1929. R 432-445.
1929g Über die heutigen Voraussetzungen der russischen Slavistik//
SR, 1929. Jg. I. № 8. S. 629-646. Перепеч.: SW IX, Part One. Рус.
пер.: О современных перспективах русской славистики // ТДИ.
Рец., отклики: Драй-Хмара М. Проблеми сучасно'1 словкггики.
(3 приводу стагп Р. Якобсона "Über die heutigen Voraussetzungen
der russischen Slavistik") // Пролетарская правда (Киев). № 295.
22.12.1929. С. 5; Dominois F. Le premier Congrès des Philologues

478 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Slaves // Le Monde slave. 1929. Nouvelle série. Sixième année (T. IV).
№ 12. P. 435-442.
1929h Kus literârni pavêdy [Кусок литературной псевдонауки] //
Plan: revue pro literaturu, uméni a vêdu (Praha). 1929. Vol. 1. № 10-
11. S. 593-597. Перепеч.: SWIX, Part One.
О Якобсоне:
Jakubec Jan. Dêjiny literatury éeské. I. Od nejstarSich dob do
probuzeni politického. Druhé vydâni. Praha: Nakladem Jana Laichtera,
1929. S. 147-148,274.
Jirât Vojtëch. Zaoâtky éeské literârni estetiky// Nârodni listy. Vol. 69.
№329. 1.12.1929. S. 3.
1930
1930a Масарик о языке // Центральная Европа.
Еженедельник (Прага). 1930. Т. 1(3). С. 270-276. Перераб. вариант:
Языковые проблемы в трудах Т. Г. Масарика // SW II. Чешский вариант:
Jazykové problémy v Masarykovè dile // Masaryk a feö. Praha: Pra2sky
linguisticky krouzek, 1931. S. 29-47.
Рец.: Hodura Quido // NaSe feé (Praha). 1931. Vol. XV № 10.
S. 228-232.
1930b О pfekladu verSû// Plan. 1930. Vol. 2. № 1. S. 9-11. Англ.
пер.: On the Translation of Verse // SW V
1930c (mit F Slotty) Die Sprachwissenschaft auf dem ersten
Slavistenkongreß in Prag vom 6.-13. Oktober 1929 //
Indogermanisches Jahrbuch. 1930. Bd. 14. S. 384-391. Перепеч.: SW IX, Part One.
1930d Von einer Generation, die ihre Dichter vergeudet hat // SR.
1930. Jg. II. № 7. S. 481-495.
Рец.: Slavische Rundschau // LN. Vol. 38. № 387. 10.08.1930.
Râno. S. 7.
О Якобсоне
Wijk N. van. Moderne studie der taalsystemen en ouderwetse
linguistiek // De Nieuwe Taalgids. Jg. 24. Groningen; Den Haag;
Batavia: J.B. Wolters, 1930. P 225-236.
Zasnuly akademik Sakulin о prazském sjezdu slavistû // LN. Vol. 38.
№ 620. 10.12.1920. Râno. S. 9. Подпись: g.
1931
1931a Die Betonung und ihre Rolle in der Wort- und
Syntagmaphonologie // Réunion phonologique internationale tenue
à Prague (18-21/XII 1930). Prague: Jednota öeskoslovenskych
matematikûafysikû, 1931. P. 164-183. (TCLP 4). Перепеч.: SW I.
Отклик: Meyer Karl H. Рец. на: Schmitt Alfred. Akzent und
Diphthongierung. Heidelberg, 1931 //Indogermanische Forschungen.
1935. Bd. 53. S. 139-141.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 479
1931b Über die phonologischen Sprachbünde // Réunion
phonologique... P. 234-240. (TCLP 4). Перепеч.: SW I. Перераб. рус.
вариант: О фонологических языковых союзах// Евразия в свете
языкознания. Прага: Издание евразийцев, 1931. С. 7-12.
Отклики: Савицкий П. Н. Оповещение об открытии (Евразия
в лингвистических признаках) // Евразия в свете языкознания...
С. 1-7. Фр. пер.: Savickij P. L'Eurasie révélée par la linguistique //
Le Monde slave. 1931. T. 8. № 3. mars. R 364-370; Савицкий П. Н.
Евразия в лингвистических признаках // Свой путь (Кохтла-Ярве).
1931. Июнь. Подпись: П. Востоков.
1931с К характеристике евразийского языкового союза. Париж:
Изд. евразийцев. 1931. 59 с. Перепеч.: SWI.
Рец.: Meillet Antoine // Bulletin de la Société de linguistique de
Paris. 1931. T. 32. R 7-8; Салтыков А. Евразийство и познание
России // Возрождение (Париж). 1931. № 2139. 11 апреля. С. 2, 5.
О «языковом союзе» Якобсона, отклик на его выступление и
сопроводительную заметку Савицкого; Wijk N. van. Zur Charakteristik des
eurasischen Sprachbundes// PP. Jg. 11. № 179. 4.07.1931. S. 8; Бо-
хан С. Об одном филологическом открытии // Наше время (Вильно).
1931. № 209 (287). 6 сентября. С. 2.
1931е (Вместе с П. Богатыревым) К проблеме размежевания
фольклористики и литературоведения // Lud Stowianski. 1931. T. II.
В. S. 230-233 Перепеч.: SW IV.
193If О поколении, растратившем своих поэтов // Якобсон Р.,
Святополк-Мирский Д. Смерть Владимира Маяковского. Berlin:
Petropolis Verlag, 1931. S. 7-45. 2-е изд. 1975, см. ниже. Перепеч.:
SWV
Рец.: Нильский П. Снова заговорили о Маяковском // Сегодня.
1931. № 158. 9 июня. С. 8; Адамович Г. В. О Маяковском //
Последние новости (Париж). 1931. № 3731. 11 июня. С. 3. Подпись:
С; Бем А. Л. Письма о литературе. Спор о Маяковском // Руль
(Берлин). 1931. № 3220. 2 июля. С. 2-3; Ходасевич В. Книги и
люди // Возрождение (Париж). 1931. № 2249. 30 июля. С. 3-4; Щего-
лев Н. II Багульник. Литературно-художественный сборник. Кн. 1.
Харбин, 1931. С. 192. Подпись: Н. Щ-ев.
1931g Памяти Вячеслава Вячеславовича Ганки // Центральная
Европа. 1931. Т. 4. С. 268-275. Перепеч.: SW VI, Part Two.
Рец.: Anon. Eine Rehabilitierung Hankas... // PR Jg. 11. № 156.
10.06.1931. S. 8; [Rybâ V.] Nedocenôny Hanka // Prâvo lidu. Vol. 40.
№ 202. 30.08.1931. S. 9-10. Подпись: vr.
1931 h Prinzipien der historischen Phonologie // Réunion phono-
logique... R 247-267. (TCLP 4). См. 1949а.

480 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1931 j Projet de terminologie phonologique standardisée // Réunion
phonologique... P. 309-323. (TCLP 4). Перепеч.: SW IX, Part One.
Рец.: Meillet Antoine // Bulletin de la Société de linguistique de
Paris. 1931. T. 32. P. 8-13. Рец. на TCLP 4.
1931m Tolstoj über Masaryk: Aus den Papieren des Arztes DuSan
Makovicky//PP. 28.10.1931. S. 1-2.
Отклик: Pagini inédite din Tolstoi // Miçcarea (Bucureçti). 1931.
06.11.1931. Подпись: (Ceps).
1931 о Neue tschechoslovakische Arbeiten über die poetische Form
(1929-1930)//SR. 1931. Jg. III. №6. S. 450-454. Перепеч.: SW
IX, Part One.
1931 г Der russische Frankreich-Mythus (рец. на: Савич О., Эрен-
бург И. Мы и они. Франция) // SR. 1931. Jg. III. № 9-10. S. 636-
642. Перепеч.: SW IX, Part One.
О Якобсоне:
Wijk N. van. "Taalbond" en "Taalfamilie" // De Nieuwe Taalgids.
Jg. 25. Groningen; Den Haag; Batavia: J. В. Wolters, 1931. R 284-290.
1932
1932a Fonéma; Fonologie // Ottûv slovnik nauèny nové doby:
dodatky, Il/l. Praha: J. Otto. 1932. S. 608, 611-612.
1932b Zur Struktur des russischen Verbum // Charisteria Gvilelmo
Mathesio quinquagenario a discipulis et Circuli Linguistici Pragensis
sodalibus oblata. Prague: Cercle Linguistique de Prague. 1932. S. 74-
84. Перепеч.: SW II. Рус. пер.: О структуре русского глагола // ИР.
1932d (Рец. на) Vaillant André. Les Chants épiques des Slaves du
sud // Byzantinoslavica. 1932. Vol. IV. № 1. R 194-202. Перепеч.:
Новый труд о югославянском эпосе // SWIV.
1932e Association Internationale pour les études phonologiques,
Bulletin d'information, 1932. № 1. 6 p. Перепеч.: Casopis pro moderni
filologii. 19 ( 1932). S. 59-64. Перепеч.: SW IX, Part One.
1932f О jednom typu literârnich historiku [Об одном типе историков
литературы] // Jarni almanach Kmene: Jizdni fâd literatury a poésie.
Praha, 1932. S. 112-116. Перепеч.: SW IX, Part One.
1932g О dneSnim brusiôstvi éeském [О современном чешском
пуризме ]//SpisovnâöeStina ajazykovâkultura/Uspofâdali Boh. Havranek
a MiloS Weingart. Praha, 1932. S. 85-122. Перепеч.: SW IX, Part One.
Рец.: Trâvnicek Frantisek // NaSe Vêda (Kriticky mêsiônik). 1933.
Vol. 14. № 9-10. November-December. S. 215-226. Доп. замеч.
Ant.Beer'a (226-227).
1932h Neue Arbeiten über die südslavische dichterische Form // SR.
1932. Jg. IV. № 3. S. 275-279. Перепеч.: SW IX, Part One.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 481
1932i Arbeiten über die tschechische dichterische Form // SR. 1932.
Jg. IV. № 6. S. 506-510. Перепеч.: SW IX, Part One.
1933
1933a La Scuola Linguistica di Praga // La Cultura. 1933. Vol. 12.
№ 3. P. 633-641. Перепеч.: SW II.
Отклик: Bukâcek Josef. Padesât let od smrti Francesca de Sanctis //
LN. Vol. 42. № 121. 8.03.1934. Râno. S. 9.
1933b.ÜpadekfiImu?//Listyproumeniakritiku. 1933. Vol. 1.S.45-
49. Англ. пер.: Is the Film in Decline? // SW III. Рус. пер.: Упадок
кино? //ЯБ.
1933с. Über den Versbau der serbokroatischen Volksepen //
Proceedings of the First International Congress of Phonetic Sciences,
Amsterdam, July 3-8, 1932 (Archives Néerlandaises de Phonétique
Experimentale 8-9). 1933. P. 44-53. Перепеч.: SW IV
Рец.: Vaillant André // Revue des études slaves. 1933. T. 13. Fasc.
3-4. P. 288-289.
1933d Болгарский пятистопный ямб в сопоставлении с русским //
Сборник в честь на проф. Л. Милетич. София: Издание на Македон-
ския Научен Институт, 1933. С. 108-117. Перепеч.: SW V
1933fMasaryk vu par Tolstoi// Le Monde Slave. 1933. № 1.R384-
391. Перепеч.: SW IX, Part One.
1934
1934a. Co je poésie? // Volné smëry: umêlecky mèsionfk (Praha).
Vol. 30 (1933-1934). S. 229-239. Англ. пер.: What Is Poetiy? //
SW III. Рус. пер.: Что такое поэзия? // ЯБ.
1934b. Ver§ staroöesky // Ceskoslovenskâ vlastivêda. Dil 3, Jazyk /
Odb. red. О. Hujer. Praha: "Sfinx" Bohumil Janda, 1934. S. 429-459.
Англ. пер.: Old Czech Verse // SW VI, Part Two.
1934c О pfedpokladech Praiské linguistické §koly [О предпосылках
Пражской лингвистической школы] // Index: list pro kulturni politiku
(Brno). 1934. Vol. 6. № 1. S. 6-9. Перепеч.: SW IX, Part Two.
1934d Slavische Sprachfragen in der Sovjetunion // SR. 1934. Jg. VI.
№ 5. S. 324-343. Перепеч.: SW IX, Part Two.
1934f Perpetuum mobile kyvadla: Pokus о montai [Вечный
двигатель маятника: попытка монтажа]// Listy pro umëni a kritiku (Praha).
1934. Vol. 2. S. 73-79. Перепеч.: SW IX, Part Two.
1934g(Peu. на)М. П. Штокмар. Библиография работ по
стихосложению// Slavia. 1934. Vol. XIII. № 2-3. S. 416-431. Перепеч.: SW
IX, Part Two.
О Якобсоне
Grund A. Czech Literary History Since 1930//The Slavonic and East
European Review. 1934. Vol. 12. Issue 35. P. 466-471.

482 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Siedlecki Franciszek. Roman Jakobson a nowa lingwistyka //
Wiadomosci Literackie. Warszawa. № 43. 21.10.1934. S. 4.
Skaliâka Vladimir. Zur Charakteristik des eurasischen
Sprachbundes // Archiv orientâlni. 6. 1934. S. 272-274.
1935
1935a Les enclitiques slaves // Atti del III Congresso internazionale
dei linguisti, Roma, 1933. Firenze: Tipografia Enrico Ariana, 1935.
P. 384-390. nepene4.:SW II.
Рец.: Die slavische Enklitika//PP. Jg. 15. № 146. 30.05.1935. S. 6.
1935b Randbemerkungen zur Prosa des Dichters Pasternak // SR.
1935. Jg. VII. № 6. S. 357-374. Перепеч.: SW V Рус. пер.: Заметки о
прозе поэта Пастернака // РПП.
1935с Poznâmky k dilu Erbenovu: I. О mythu; II. О verSi [Заметки
о творчестве Эрбена. 1. О мифе. 2. О стихе] // SaS. 1935. Vol. 1.
S. 152-164, 218-229. Сокр. вариант: // SW V
1935d Köasovym otâzkâm nauky o éeském verSi [Текущие вопросы в
изучении чешского стиха]//SaS. 1935. Vol. l.№ 1. S. 46-53.
Перепеч.: SW IX, Part Two. Англ. пер. 2-й части: Czech Verse of a Thousand
Years Ago // SW VI, Part One.
1935e Slezsko-polskâ cantilena inhonesta ze zaôâtku XV. stoleti //
Nârodopisny vëstnik àeskoslovansky. 1935. № 27-28, S. 56-84. Англ.
пер.: A Silesian-Polish cantilena inhonesta from the beginning of the
Early Fifteenth Century // SW VI, Part Two.
Рец., отклики: Mâgr Antonin Stanislav. Eine schlesisch-polnische
cantilena inhonesta // PR Jg. 14. № 280. 13.10.1934. S. 6.
Подпись: Mgr. (статья Якобсона, опубл. в сдвоенном выпуске
журнала (за 1934-35), была доступна в виде отдельного оттиска уже в
1934 г.); Szyjkowski Marjan. Sredniowieczne zdobycze literackie //
KurjerWarszawski. № 326. 26.11.1934. S. 4-5.
1935f [Рец. на] T. G. Masaryk, monografie Zdeuka Nejedlého// SaS.
1935. Vol. 1,S. 124-126. Перепеч.: SW IX, Part Two.
1935g Otâzkâm jazyka bâsnického [ Вопросы поэтического языка] //
SaS. 1935. Vol. LS. 130-132. SW IX, Part Two.
1935i Obecnâ linguistika v SSSR [Общая лингвистика в СССР] //
SaS. 1935. Vol. 1,S. 187-188. Перепеч.: SW IX, Part Two.
1935k [подпись: Kzk= KrouSek] Geopolitickâ linguistika?
[Геополитическая лингвистика?]// SaS. 1935. Vol. 1. S. 252-253.
19351 Association Internationale pour les études phonologiques.
Bulletin d'information. № 2. Prague, 1935. 12 р. Перепеч.: SW IX, Part
Two.
1935m Lingvistika // Ottûv slovnik nauöny nové doby. Dodatky, 3.
Praha: J. Otto. 1935. S. 149-162. Перепеч.: SWIX, Part Two.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 483
1936
1936а. Beitrag zur allgemeinen Kasuslehre (Gesamtbedeutungen der
russischen Kasus)//Études dédiées au quatrième Congrès de linguistes.
Prague: Cercle Linguistique de Prague, 1936. P. 240-288. (TCLP 6).
Перепеч.: SWII. Рус. пер.: К общему учению о падеже: Общее
значение русского падежа // ИР.
Рец.: Cohen Marcel// Bulletin de la Société de Linguistique de Paris.
1937. Vol. 38. P. 2-4. Рец. на сборник, упом. работа Якобсона.
1936b Aktuelle Aufgaben der Bylinenforschung // PP. 26.04.1936.
S. 10. Перепеч.: SW IV.
1936с Metrika // Ottûv slovnik nauény nové doby. Dodatky, 4. Praha:
J. Otto. 1936. S. 213-218. Англ. пер.: Metrics//SW V
Рец.: Mâgr Antonin Stanislav. Allgemeine, slavische und
tschechoslovakische Metrik// PP. Jg. 15. № 324. 30.11.1935. S. 7.
Подпись: Mgr.
1936d Na okraj lyrickych bâsni PuSkinovych // Vybrané spisy
A.S. PuSkina 1: Lyrika / red. A. Bém a R. Jakobson. Praha: Melantrich,
1936. S. 259-267. Англ. пер.: Marginal Notes on PuSkin's Lyric
Poetry // SW V. Рус. пер.: Заметки на полях лирики Пушкина // РПП.
Рец.: Novâk Arne. Prvni öesky jubilejni sborniöek puSkinsky // LN.
Vol. 44. № 604. 2.12.1936. Râno. S. 9. Подпись: ill.
1936e О cestach k oeské poesii gotické // Èivot: revue pro literaturu,
hudbu a vytvarné umèni. Vol. 14. Praha: Umêleckâbeseda, 1936. S. 57-
63. Англ. пер.: On the Paths to Czech Gothic Poetry // SW VI.
1936f Üvahy о bésnîctvf doby husitské // SaS. 1936. Vol. 2. S. 1 -21.
Англ. пер.: Remarks on the Poetry of the Hussite Era // SW VI, Part
Two.
Отклики: Bass Eduard. О bâsnictvi doby husitské... // LN. Vol. 44.
№ 212. 26.04.1936. Râno. S. 9. Подпись: В.; Eisner Pavel. Novy pohled
na husitstvi // Literârni noviny. Vol. 8. № 20. 19.06.1936. S. 5, 7.
1936h Bâdâni о éeském ver§i [Исследования чешского стиха] //
SaS. 1936. Vol. 2. S. 121-122. Перепеч.: SWIX, Part Two.
1936i [подпись: rd. = redakce] Fakta mluvi [Факты говорят за
себя]//SaS. 1936. Vol. 2. P. 133-135. Перепеч.: SWIX, Part Two.
1936j Kodauskâ pfehlidka dneSniho jazykozpytu [Парад современной
лингвистики в Копенгагене]// SaS. 1936. Vol. 2. S. 166-169.
Перепеч.: SW IX, Part Two.
1936k Usmërnëné nâzory na staroéeskou kulturu [Ограниченные
взгляды на древнечешскую культуру] // SaS. 1936. Vol. 2. S. 207-
221. Перепеч.: SWIX, Part Two.
19361 Um den russischen Wortschatz // SR. 1936. Jg. VIII. № 2.
S. 80-90. Перепеч.: SW IX, Part Two.

484 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1936п (рец. на) Neues zur Geschichte der altrussischen Literatur//
SR. 1936. Jg. VIII. № 4. S. 255-262. Перепеч.: SWIX, Part Two.
О Якобсоне:
Kofinek J, M. Die öechoslovakische Sprachwissenschaft in den Jahren
1928-1930. Teil 2 // Zeitschrift für siavische Philologie. 1936. Band
XIII. Heft 3/1. S. 384-418.
1937
1937a Спорный вопрос древнерусского правописания (дъжгь,
дъжчь) II Zbornik lingvistiökih i filoloSkih rasprava: A. Belicu о
oetrdesetogodténjici njegova nauönog rada posveéuju njegovi prijatelji i
uöenici. Beograd: Mlada Srbija, 1937. S. 39-45. Перепеч.: SW I.
1937b Ober die Beschaffenheit der prosodischen Gegensätze //
Mélanges de linguistique et de philologie offerts à J. van Ginneken. Paris:
Klincksieck, 1937. P. 25-33. Перепеч.: SW I.
1937c Z zagadnieft prozodji starogreckej // Prace ofiarowane
Kazimierzowi Woycickiemu. Wilno: Dom Ksi^zki Polskiej, 1937. S. 73-
88 (Z zagadnien poetyki, 6). Англ. пер.: On Ancient Greek Prosody //
SWI.
1937d Antoine Meillet zum Gedächtnis // SR. 1937. Jg. IX. № 1.
S. 24-26. Перепеч.: SW II.
1937e Dopis Jifimu Voskovcovi a Janu Werichovi о noetice a semantice
âvandy [Письмо Иржи Восковиу и Яну Вериху о ноэтике и семантике
хохмы]// 10 let Osvobozeného divadla. Praha, 1937. Перепеч.: SW III.
1937f Socha v symbolice PuSkinovè // SaS. 1937. Vol. 3. S. 2-24.
Англ. пер.: The Statue in PuSkin's Poetic Mythology// SW V. Рус. пер.:
Статуя в поэтической мифологии Пушкина // РПП.
Отклик: Eisner Pavel. PuSkin und kein Ende // PP. Jg. 17. № 355.
28.12.1937. S. 8. Подпись: Р. Е.
1937g Na okraj Eugena Onêgina // Vybrané spisy A. S. PuSkina, 3 /
red. A. Bern a R. Jakobson. Praha: Melantrich, 1937. S. 257-265. Англ.
пер.: Marginal Notes on Eugene Onegin//SW V Рус. пер.: Заметки на
полях «Евгения Онегина» // РПП.
1937h Glosy k Legende о Sv. Prokopu // Èivy Vrchlicky: roöenka
dobroöinneho komitétu v Bmë, Chudym dëtem, roö. 49. Brno: Dobroëiny
komitet, 1937. S. 65-77. Перепеч.: SWVI, Part Two.
Рец.: Eisner Pavel. Zivy Vrchlicky // Pestry tyden (Praha). Vol. 12.
№ 52. 25.12.1937. S. 10; Eisner Paul. Das lebende Vrchlicky // PR
Jg. 17. № 349. 21.12.1937. S. 7. Подпись: Р. Е.; Zur Entstehung des
tschechischen Nationalgedankens//PP. Jg. 18. № 1. 1.01.1938. S. 9.
1937i Policejni konfidentka opëvovanâ PuSkinem a Mickiewiczem //
LN. 3.01.1937. Перепеч.: SW IX, Part Two. Англ. пер., перераб. и

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 485
доп.: The Police Accomplice Sung by PuSkin and Mickiewicz // 1975j.
Рус. пер.: Тайная осведомительница, воспетая Пушкиным и
Мицкевичем //РПП.
1937j PuSkin v realistickém svêtle // Program D 37. № 6 ( 26.01.1937 ).
S. 133-136. Перепеч.: SWIX, Part Two. Рус. пер.: Пушкин в свете
реализма // РПП.
1937k Nespoutany PuSkin // LN. 14.02.1937. S. 3. Перепеч. SWIX,
Part Two. Рус. пер.: Раскованный Пушкин // РПП.
1937m Zâklady stfedovëku [Основы средневековья] // SaS. 1937.
Vol. 3. S. 187-189. Перепеч.: SW IX, Part Two.
1937o L'histoire du tchèque et du slovaque littéraires // Le Monde
Slave. 1937. № 4. P. 353-366. Перепеч. SW IX, Part Two.
О Якобсоне:
Korinek J. M. Die öechoslovakische Sprachwissenschaft in den Jahren
1928-1930. Teil 3 // Zeitschrift für slavische Philologie. 1937. Band
XIV. Heft 3/4. S. 383-422.
Vagantskâ poésie v Polsku // LN. Vol. 45. № 203. 22.04.1937. Râno.
S. 9. Подпись: Ю.
1938
1938а Die Arbeit der sogenannten "Prager Schule" // Bulletin du
Cercle Linguistique de Copenhague III. Copenhague, 1938. R 6-8.
Перепеч.: SWII.
1938b Die Reimwörter Cech-Lech // SR. 1938. Jg. X. № 6. S. 10-
15. Перепеч.: SWII.
Отклики: Pâta Josef. Co znamenâ na§e nârodni jméno "Cech"? //
Nârodni Politika (Praha). № 305. 5.11.1938. S. 7. Подпись: Jos P.;
Trâvnicek Fr. Cech a Lech, Lach // LN. Vol. 46. № 607. 2.12.1938.
Râno. S. 7.
1938c К PuSkinovym ohlasûm lidové poésie //Vybranéspisy A. S. Pu§-
kina 4: Povidky verSem a prôzou. Ohiasy lidové poésie / red. A. Bern a
R. Jakobson,. Praha, Melantrich, 1938. S. 248-254. Англ. пер.: On
PuSkin's Responses to Folk Poetry // SW V. Рус пер.: Пушкин и
народная поэзия //РПП.
1938d К popisu Mâchova verSe // Torso a tajemstvi Mâchova
dila: Sbornik pojednâni PraSského linguistického krouiku / red.
J. Mukafovsky. Praha: Fr. Borovy, 1938. S. 207-278. Англ. пер.:
Toward a Description of Mâcha's Verse // SW V
Рец. : Eisner Pavel. Torso und Geheimnis // PP № 321. 31.12.1938.
S. 7; Novak Arne. Mâcha nevySerpatelny // LN. Vol. 47. № 228.
7.05.1939. S. 9. Подпись: А. N. Упом. статья «слависта с мировым
именем, которого недавно лишилась — будем надеяться, временно! —
брненская наука».

486 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1938e Z dêjin staroëeského zpêvného bâsnictvi [Из истории
старочешской поэзии] // SaS. 1938. Vol. 4. S. 41-44. Перепеч.: SW VI,
Part One.
1938f Vyznam ruské filologie pro bohemistiku [Значение русской
филологии для богемистики] // SaS 1938. Vol. 4. S. 223-239.
Перепеч.: SW VI, Part Two.
1938i Nenî pravda, 2e... Odpovëd* na brofcuru K. Bittnera Deutsche
und Tschechen. Eine Erwiderung [Это неправда, что... Ответ на
брошюру К. Биттнера] // SaS. 1938. Vol. 4. S. 117-123. Перепеч.:
SW IX, Port Two.
1938k Franz Spina // SR. 1938. Jg. X. № 6. S. 1 - 5. Перепеч.:
SW IX, Part Two.
О Якобсоне
Eisner Paul. Der tschechische PuSkin abgeschlossen // PR Jg. 18.
№ 80. 22.03.1938. S. 8. Подпись: Р. Е.
1939
1939a Observations sur le classement phonologique des
consonnes // Proceedings of the Third International Congress of Phonetic
Sciences, Ghent, 1938 / ed. E. Blancquaert and W Pée. Ghent:
Laboratory of Phonetics of the University, 1939. P. 34-41. Перепеч.:
SWI.
1939b (Рец. на) Wijk N. van. Phonologies // Acta Linguistica
(Copenhagen). 1939. Vol. 1. Issue l.P. 123-129. Перепеч.: Un manuel
de phonologie générale // SW I.
1939c Signe zéro // Mélanges de linguistique offerts à Charles Bally.
Genève: Librairie de l'Université, 1939. P. 143-152. Перепеч.: SWII.
Рус пер.: Нулевой знак // ИР.
1939d Nikolaj Sergeeviô Trubetzkoy (16. April 1890 - 25. Juni
1938)//Acta Linguistica. 1939. Vol. 1. Issue 1. P. 64-76. Перепеч.:
SWII.
1939e Собака Калин царь // Slavia. 1939. Vol. XVII. № 1-2.
S. 82-98 (подлись: Olaf Jansen). Перепеч.: SW IV
1939f Cesky podil na cirkevnêslovanské kultufe // Co daly na§e zemë
Evropè a lidstvu 1: Od slovanskych vërozvèstù k nârodnimu obrozeni /
Red. Vilém Mathesius. Praha: Evropsky Literârni Klub, 1939. S. 9-20
(подпись: Olaf Jansen). Англ. пер.: The Czech Part in Church Slavonic
Culture//SW VI, Part One.
1939g Cesky vliv na staropolské pisemnictvi [Чешское влияние на
старопольскую словесность] // Со daly па§е zemë... P. 48-51
(подпись: Olaf Jansen). Перепеч.: Cesky vliv na stfedovëkou literaturu
polskou // Перепеч.: SW VI, Part Two.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 487
О Якобсоне
Romanu Jakobsonovi - Pozdrav a dikûvzdâni [Роману
Якобсону — Поздравления и благодарность]. Brno: Spolek posluchaôû filosofie
Masarykovy university vBrnê, 1939.
Novâk Arne. Pfehledné dëjiny literatury oeské od nejstarSich dob a2 po
na§e dny. IV. pfepracované ä rozSifeneé vydâni. Olomouc: R. Promberger,
1939. S. 1617-1618.
1940
1940a Das Nullzeichen // Bulletin du Cercle Linguistique de
Copenhagen 5 (1938-39), P. 12-14. Перепеч.: SWII.
1941
1941a Kindersprache, Aphasie und allgemeine Lautgesetze, Uppsala:
Almqvist & Wiksell. 1941. 83 s. Препринт из: Sprâkvetenskapliga
Sällskapets i Uppsala Förhandlingar, 1940-1942. ( Uppsala: Universitets
Ärsskrift, 1942, 9. R 1-83). Перепеч.: SWI. Нем. репринт 1969, англ.
(1968), фр. (1969) и др. пер. см. ниже.
Рец.: Brendal Viggo // Acta Linguistica, 1940. Vol. II. Issue 3.
P. 170-173; Grégoire A. Quatre livres récents en linguistique // Revue
belge de Philologie et de l'Histoire (Bruxelles). 1942. T. XXI. P. 388-
394; Kiparsky Valentin. Fonologian sovellutusta lasten ja afaatikkojen
kieleen (Применение фонологии к языку детей и афатиков)//Virittäjä
(Helsinki). 1942. № 46. S. 194-197; Leopold Werner F. // Language.
1942. Vol. 18. № 3, July-September. P. 253-254; Fischer-Jorgenson
Eli II Bulletin du Cercle Linguistique de Copenhague. Année 1940-
1941. № 7. Copenhague, 1946. P. 31-39; TrnkaB. Studie о dëtské feéi
a obecné zâkony fonologické vystavby lidské feéi // Casopis pro moderni
filologii. 1949. Vol. XXXII. № 2. S. 85-87.
1941b (mit J. Lotz) Axiomatik eines Verssystems am mordwinischen
Volkslied dargelegt. (Thesen zu einem Vortrag im Ungarischen Institut
am achten April 1941). Stockholm: Ungerska Institutet. 1941. 7 р. Пе-
рераб. англ. вариант: Axioms of a Versification System - Exemplified
by the Mordvinian Folksong// SW V Рус. пер. англ. текста: Аксиомы
системы стихосложения (на примере мордовской народной песни) //
РПП.
1942
1942а CeSstvi Komenského. (Proslov Romana Jakobsona pfi oslavê
Comeniovë v École libre des hautes études, New York, 5. prosince 1942. )
[Чешское самосознание Коменского. Выступление Романа Якобсона
во время чествования Коменского... 5 декабря 1942]. Separatum. 8 р.
Перепеч.: SW VI, Part Two.
1942b Неизвестные стихи Маяковского // Новоселье (Нью-
Йорк). 1942. № 2. С. 57-62. Перепеч.: SWIX, Part Two.

488 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1942с The Päleosiberian Languages // American Anthropologist.
1942. Vol. 44. Issue 4. P. 602-620. Перепеч.: SWIX, Part Two.
1943
1943a Polish-Russian Cooperation in Science of Language//Bulletin
of the Polish Institute of Arts and Sciences in America. 1943. Vol. 1.
R 970-974. Перепеч.: SW II.
1943b Moudrost starych Cechû: odvêké zâklady nârodniho odboje
[Мудрость древних чехов: извечные основы национального
сопротивления]. New York: Ceskoslovensky kulturni krouZek, 1943. IX + 240 p.
Перепеч.: SWIX, Part Two. См. ниже дополн., коммент. изд. 2014.
Рецм отклики: Budin St. Historické kofeny naSi nârodni politiky //
Nedôlni New-Yorské Listy. Part Two. Vol. LIII. № 43. 10.10.1943. R 1,
8; Hromâdka Josef L. О ôistotu druhého odboje // Husûv lid (Chicago).
1943. Vol. 4. R 195-203; Vydra L. H. // Nedêlni Svornost (Chicago).
Vol 69. № 1. 10.10.1943. Cast druha. S. 2; RieSime 1000 rokov stare
problemy//NewYorksky dennik. 11.11.1943. Подпись^...-- \Obrdlik
Antonin. Odvêké zâklady nârodniho odboje // New-Yorské Listy.
Vol. LXIX. № 246. 17.11.1943. S. 4-5; Balek Frank. "Lide dobri -
zlatâ srdce..." // Besidka Sokolskà (NY). 1944. January. P. 4-5; Dvë
vyborné knihy // Svobodné Ceskoslovensko. 1.01.1944. P. 103; Koditek
Josef. Jakou cestou? // New-Yorské Listy. 15.01.1944; Kritika u èeskych
spisovatel'ov za "ôistotu druhého odboja" // Katolicky Sokol (Pässaic,
NJ). 19.01.1944. R 8, 12; Fort Paul. "Qu'une voix multiple..." //
France - Amérique. 30.01.1944; Grégoire Henri // Renaissance: Revue
trimestrielle publiée en langue française par l'Ecole des Hautes Etudes
(New York). 1944. Vol. 1, fasc. 4. R 664-667; VoskovecJin. "At' zvuôi
hlas vSeliky..." // New-Yorské Listy. Vol. LXX. 8.02.1944. S. 3;
Goldstücker E. Hromâdka versus Jakobson - a Râdl v pozadi // Novë
Ceskoslovensko (London). 18.03.1944. R 4; Novy Vilfem]. JeStë
poznâmka. К "Moudrosti starych Cechû" a kritice о knize // Nové
Ceskoslovensko. 25.03.1944; Moudrost starych Cechû ve svëtle odborné
kritiky // Nedélni New-Yorské Listy. 9.04.1944; Odlozilik Otakar.
Zrodila se nâm idéologie // Husûv Lid (Chicago). 1944. Vol. 5. № 4
(April). R 55-60; Voskovec ЛИ. Ргоб si tupit vlastni zbranë? // Nova
doba. 9.05.1944; Budin St. Nesâhejte panu profesorovi na Nemcè! //
VêkRozumu (Chicago). 11.05.1944. S. 3-6; Hromâdka J.L. Kesporûm
о "Moudrost starych Cechû" // Husûv Lid. 1944. Vol. 5. № 6 (June).
R 91-93; Odlozilik Otakar. Sila öi mdloba // Husûv Lid. 1944. Vol. 5.
№ 8 (August). R 118-121; Loni napsal prof. Roman Jakobson... //
Nové Ceskoslovensko. 26.08.1944; Duben Jan. Proö Nëmci tak usilovnë
tvrdi, it Ceskoslovensko paffi do 'Lebensraumu' // New-Yorské Listy.
Vol. LXX. № 133.1.11.1944.S.5;Loûye/zèacAya/2.Reviseoeskoslovenskë

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 489
filosofie dêjin // Husûv lid. 1944; Tigrid Pavel. Vëéné otâzky? // Obzory.
Tydenik pro politiku a kulturu. 1945. Vol. I. № 7. S. 102-104.
1944
1944a. Franz Boas' Approach to Language // International Journal
of American Linguistics. 1944. Vol. 10. № 4. P. 188—195. Перепеч.:
SWII.
1944b Saint Constantin et la langue syriaque // AIPHOS. T. 7
(1939-1944). P. 181-186. Перепеч.: SWVI, Part One.
1944c Some Russian Echoes of Czech Hagiography// AIPHOS. T. 7
(1939-1944). P. 155-180. Перепеч.: SWVI, Part Two.
1944d Nécrologie: В. Baxa, J.Chlumsky, О. Fischer, V. A. Francev,
A. Fuchs, V Groh, O. Hujer, E. A. Ljackij, B. Ljapunov, G. L. Lozinskij,
B. Mendl, A. Novak, D. Orel, J. Pâta, D. Rasovskij, F I. Seerbatskoj,
J. Schranil, A. M. SeliSöev, F. Siedlecki, N. S. Trubetzkoy, J. Uher,
D. N. USakov, M. Weingart, N. van Wijk, G. Winter // AIPHOS. T 7
(1939-1944). P. 504, 509, 516-518, 520, 527, 530, 532-535, 537-
541,544-547.
1944e [Рец. на] Trager George L. Introduction to Russian // The
Slavonic and East European Review. 1944. Vol. 22. № 60. R 120-133.
1944f A Note on Aleut Speech Sounds; A List of Works Relating to
the Aleut Language // Bulletin of the New York Public Library, 1944.
August. Перепеч.: Yarmolinsky A. Aleutian Manuscript Collection.
New York: New York Public Libraiy, 1944. R 9-12.
1944g Слово о полку Игореве // Новоселье (Нью-Йорк). 1944.
№ 14-15. С. 46-62.
1944i Sosir - der foter fun der moderner lingvistik [Соссюр - отец
современной лингвистики]//YIVO Bieter. 1944. Vol. 24. R 67-78.
1945
1945a On Russian Fairy Tales // Russian Fairy Tales / tr. by
N. Guterman. New York: Pantheon Books. 1945. P. 631-656. 2nd ed.
1977. Перепеч.: SW IV
Рец.: New York Herald-Tribune Books. 11.11.1945; Krappe
Alexander H. // California Folklore Quarterly. 1946. Volume 5. № 2
(April). P. 216-218; Morgan Edwin. The World of Baba Yaga // Times
Literary Supplement. 25.03.1977. P. 357 (рец. на 2-е изд.).
1945b The Beginnings of National Self-Determination in Europe //
The Review of Politics. 1945. Vol. 7. Issue 1. P. 29-42. Перепеч.: SW
VI, Part One.
1946
1946a H. Grégoire: investigateur de l'épopée // Byzantina
Metabyzantina. 1946. Vol. l.№ 1. R 20-22. Перепеч.: SW IV

490 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1946b Polish Scholarship and Pushkin // The American Slavic and
East European Review. 1946. Vol. 5. № 1/2. P. 88-92.
1947
1947a A List of Works Relating to the Kamchadal Language and to the
Language of Russianized Kamchadals // Bulletin of the New York Public
Library. 1947. November 1. Перепеч.: Yarmolinsky A. Kamchadal and
Asiatic Eskimo Manuscript Collections: A Recent Accession. New York:
The New York Public Library, 1947. P. 11 -13.
О Якобсоне
Trost Pavel. Nad dilem Romana Jakobsona // List Sdruèeni
moravskych spisovatelû. 1947. Vol. 2. № 1/2. S. 28-32.
1948
1948a Russian Conjugation // Word (New York). 1948. Vol. 4.
P. 155—167. Перепеч.: SW II. Рус. пер.: О структуре русского
глагола //ИР
1948b-g La geste du Prince Igor': épopée russe du douzième
siècle / Texte établi, traduit et commenté d'Henri Grégoire, de Roman
Jakobson et de Marc Szeftel. New York: Rausen Brothers, 1948. 383 p.
(=AIPHOS. T. 8). 1948b. Quelques remarques sur l'édition critique du
Slovo, sur sa traduction en langues modernes et sur la reconstruction
du texte primitif // R 5-37; 1948c. Edition critique du Slovo // P.
38-78; 1948d. Altérations du texte et leurs corrections // R 81-96;
1948e. Essai de reconstruction du Slovo dans sa langue originelle // R
150-178; 1948f. Traduction du Slovo en russe moderne // P. 181 -200;
1948g. L'authenticité du Slovo // P. 235-360, 363-380. Перепеч.:
SWIV.
Рецм отклики: Arseniev Nikolai // The Slavonic and East European
Review. 1948. Vol. XXVII. № 68. P. 296-302; Bossuat Robert //
Bibliothèque de l'école de chartes. 1948. Vol. 107. № 1. P. 123-124;
Garvin Paul // Language. 1948. Vol. 24. № 3. July-September.
R 321-323; Grégoire Henri. La Geste du Prince Igor. Un faux... du XIIe
siècle // Le Flambeau. 31e année. 1948. Nouvelle série 1. P. 93-103;
Grégoire Henri // Bulletin de la classe morale et politique de l'Académie
Royale de Belgique. 1948.R 143-151; MâgrA. St. //LN. 16.05.1948;
Mazon A. Il Revue des études slaves. Paris. 1948. T. XXIV R 215-
217; Menges Karl // Journal of the American Oriental Society. 1949.
Vol. 69. № 1. R 43-45; Schlauch Margaret // The American Slavic
and East European Review. 1948. Vol. VII. P. 289-292;
Stender-Petersen A. //Word. 1948. Vol. 4. Issue 3. P. 143-154; SvéràkFr. Ctyfjazyoné
vydânf Slova о pluku Igorove // List Sdruieni moravskych spisovatelû
(Brno). II. 1948. S. 278-279; Tesnière L. // Bulletin de la Société de
linguistique de Paris. 1948. T. 24. Fasc. 2. R 144-148; Urbanczyk

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 491
Stanislaw. Z zagadnien literatury staroruskiej // Kuznica (Lodz). 1948.
№ 48. S. 6-7; Vaillant A. // Revue des études slaves. Paris. 1948.
T. XXIV. P. 179- 180; Wellek Rene // Modem Language Notes. 1948.
Voi. 63. № 7. P. 502-503; Whitfield F J. // Bulletin of the American
Association of Teachers of Slavic and East European Languages. 1948.
Vol. 5. № 4 ( 15 June). R 107; Александрова В. Слово о Полку Иго-
реве в США // Новое русское слово (Нью-Йорк). 1948. 21 марта.
С. 8; Федотов Г. // Новый журнал. 1948. Т. 20. С. 301-304;
Kiparsky Р. II Neuphilologische Mitteilungen. 1949. T. 50. S. 43-47;
Lord A. В. //Journal of American Folklore. 1949. Vol. 62. R 201-203;
Mazon André. Le Slovod'Igor//The Slavonicand East European Review.
Vol. 27. 1949. May. R 515-535; PeyreHenri// La République
Française. V New York, 1949. R 367-369; Tartak Elias L. Prince Igor in America
// The Russian Review. 1949. Vol. VIII. P. 230-233; Gronicka A. von
I/ Comparative Literature. 1949. Vol. 1. P. 79-82; Zajqczkowski A.
Obrona "Slowa о wyprawie Igora" // Odrodzenie (Warszawa).
2.01.1949. № 2. S. 2; ВергунД. Редкий подвиг русского «словесно-
веда» в Америке // Свгг (Wiles-Barre, PA). 1949. 29 сентября. С. 4;
Г[ординский/ С. II Свобода (Jersey City, NJ). 1949. 16 июня. С. 2;
Сазонова Ю. // Новоселье (Париж; Нью-Йорк). № 39-41. С. 150—
163; Шерех Ю. // Сьогочасне й минуле. Bîchhk украшознавства.
№ 1-2. Мюнхен; Нью-Йорк: Наукове товариство им. Шевченка.
1949. С. 99-102; Dvornik Francis // The Catholic Historical Review.
1950. Vol. 35. № 4. R 467-469; Гординский С. // Khïb
(Филадельфия). 1950. T. \\JagoditschR. //Wiener Slavistischer Jahrbuch. 1952.
Vol.2.S. 198-222.
1949
1949a-c, j. Troubetzkoy N. S. Principes de phonologie / tr.
J. Cantineau, Paris. 1949. xxxiv + 396 р. Включает работы
Якобсона: 1949a. Principes de phonologie historique//P. 315-336 (Перераб.
вариант 1931h). Перепеч.: SW I; Рус. пер.: Принципы исторической
фонологии // ИР; 1949b. Sur la théorie des affinités phonologiques
entre les langues//P. 351-365(Перераб. вариант 1938h.) Перепеч.:
SW 1 ; Рус. пер.: О теории фонологических союзов между языками //
ИР; 1949с. Les lois phoniques du langage enfantin et leur place dans
la phonologie générale // P. 367-379 (Cp. 1939h). Перепеч.: SW I;
Рус. пер.: Звуковые законы детского языка и их место в общей
фонологии // Принципы типологического анализа языков разного строя.
М.: Наука, 1972. С. 246-257; ИР; 1949j. Notes autobiographiques de
N. S. Troubetzkoy // R xv-xxix.
1949d On the Identification of Phonemic Entities // Travaux du
Cercle Linguistique de Copenhague. Vol. V Recherches structurales.

492 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Copenhagen: Nordisk Sprog- og Kulturforlag, 1949. P. 205-213. Пере-
nen.iSWI.
1949e (With J. Lotz) Notes on the French Phonemic Pattern //Word.
1949. Vol. 5. Issue 2. P. 151-158. Перепеч.: SWI.
1949f Slavic Languages. New York: Columbia University, Dept. of
Slavic Langs., 1949. 26 p. 2nd rev. ed.: Slavic Languages: A Condensed
Survey. New York: Columbia University Press, 1955. 36 p. Ch. I,
Comparative Slavic Phonology // SW I; Ch. II, Comparative Slavic
Grammar//SW II.
1949g The Phonemic and Grammatical Aspects of Language in Their
Interrelations //Actes du Sixième Congrès International des Linguistes
(Paris, Juillet, 1948). Paris: Klincksieck, 1949. R 5-18, 601. Перепеч.:
SWII.
1949h (With M. Szeftel) The Vseslav Epos // Russian Epic
Studies / Ed. by R. Jakobson, E. J. Simmons. Philadelphia: American
Folklore Society, 1949. R 13-86 (Memoirs of the American Folklore
Society. 1947. № 42). Перепеч.: SW IV.
Рец.: Тартак И. Монография о русском эпосе // Новое
русское слово (Нью-Йорк), 1949. 27 апреля; Stender-Pedersen A. //
American Slavic and East European Review. 1950. Vol. 9. № 3. R 225-
227; Matthews W. К II The Slavonic and East European Review. 1950.
Vol. 29. № 72. R 310-312.
1949i Notes on General Linguistics: Its Present State and Crucial
Problems (mimeographed). New York: Rockefeller Foundation, 1949.
48 p.
1949k The Structure of Gilyak and Marrism. Mimeographed Program
of paper delivered on Sept. 8, 1949, at the 29th International Congress of
Americanists, New York. 5 + 2 p.
1950
1950a О стихотворных реликтах раннего средневековья в чешской
литературной традиции // Slavistiöna Revija (Ljubljana). 1950. Vol. 3.
Issue 3/4. S. 267-273. Перепеч.: SW VI, Part One.
Рец.: Smilauer Vladimir 11 Casopis pro moderni filologii. 1951.
Vol.34. S. 175.
1950b Slavic Mythology // Funk and Wagnalls Standard Dictionary of
Folklore, Mythology and Legend. Vol.2. N. Y.: Funk and Wagnalls, 1950.
P. 1025-1028. Перепеч.: Slavic Gods and Demons//SW VII.
1951
1951a On the Correct Presentation of Phonemic Problems //
Symposium (Syracuse, NY), 1951. Vol. V № 2. R 328-335. Перепеч.:
For the Correct Presentation of Phonemic Problems // SW I.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 493
1951с (With G. RuZiöic) The Serbian Zmaj Ognjeni Vuk and the
Russian Vseslav Epos //AIPHOS. T 10. 1951. P. 343-355 (Mélanges
Henri Grégoire 2). Перепеч.: SW IV.
195Id Preface // Menges К Н. The Oriental Elements in the
Vocabulary of the Oldest Russian Epos, the Igor' Tale, Slovo о polku
Igoreve. New York: Linguistic Circle of New York, 1951. P. v-vi (Word
Supplement Monograph. № 1 ). Перепеч.: The Oriental Elements in the
Vocabulary of the Oldest Russian Epos // SW IV Рус. пер.:
Предисловие //МенгесК Г. Восточные элементы в «Слове о полку Игореве».
Л.: Наука, 1979. С. 13-15.
О Якобсоне
Sgall Petr. Stalinovy ôlânky о jazykovêdê a praisky Strukturalismus
[Stalin's articles on linguistics and Prague structuralism] // Tvorba.
1951. Vol. 20. № 28. S. 674-676. О «космополитизме» Якобсона.
1952
1952a On Slavic Diphthongs Ending in a Liquid // Slavic Word.
№ 1. 1952. P. 2-6(= Word. 1952. Vol. 8. Issue 4. P. 306-310).
Перепеч.: SW I.
1952b Langues paléosibériennes // Les Langues du Monde / Sous
la direction de A. Meillet et M. Cohen. Paris: Centre National de la
Recherche Scientifique, 1952. P. 276-278, 403-431. Фрагменты
перепеч.: Texte guilyak // SW II.
1952c Vestiges of the Earliest Russian Vernacular // Slavic Word.
№ 1. 1952. P. 46-51 (= Word Vol. 8. № 4. P. 350-355). Перепеч., вкл.
1953e//SWII.
1952e The Puzzles of the Igor' Tale on the 150th Anniversary of its First
Edition//Speculum. 1952. Vol. 27. № 1. R 43-66. Перепеч.: SW IV
1952f Studies in Comparative Slavic Metrics // Oxford Slavonic
Papers. 1952. Vol. 3. P. 21-66. Перепеч.: Slavic Epic Verse: Studies in
Comparative Metrics // SW IV
1952g The Archetype of the First Edition of the Igor* Tale (With an
Appendix by William A. Jackson) // Harvard Library Bulletin. 1952.
Vol. VI. № 1. P. 5-15. Перепеч.: SW IV
1952h (With С G. M. Fant, M. Halle) Preliminaries to Speech
Analysis: the Distinctive Features and their Correlates (Acoustics
Laboratory, Massachusetts Institute of Technology, Technical Report
№ 13). [Cambridge]: Acoustics Laboratory, MIT, 1952. viii + 53 p.
Перепеч., с дополн. и испр.: May 1952, 1955, 1961. 2-е, испр. изд.
1963 (см. ниже, [1952h-2]). Рус. пер. 1-го изд.: Введение в анализ
речи // Новое в лингвистике. Вып. 2. М.: Изд. иностр. лит-ры, 1962.
С. 173-230.

494 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Рец., отклики: Cantineau J. // Bulletin de la Société de Linguistique
de Paris. 1952. Vol. 48. № 2. R 11 -18; Malmberg BertiL Ljudforskning
[Исследовавния звука]//DagensNyheter. 12.11.1952; TrimJ.L.M.//Le
Maître Phonétique. 1952. Juillet-décembre. R 37ff.; De G root A. W. //
Word. 1953. Vol. 9. № 1. R 58ff.; Garvin Paul L. // Language. 1953.
Vol. 29. № 4. R 472-481 (перепеч.: Thomas); Sebeok Thomas A. //
American Anthropologist. 1953. Vol. 55. № 2. P. 254-255; Borgström
Carl Hj. Il Norsk Tidsskrift for Sprogvidenskap. 1954. Vol. 17. P. 549ff;
Chao Yuen Ren 11 Romance Philology, 1954. Vol. 8, № 1. P. 40-46
(перепеч.: Thomas); Whatmough Joshua // Classical Philology.
1954. Vol. 49. № 2 (April). P. 136-137; Brunner Rudolf Ц Zeitschrift
für Phonetik und Allgemeine Sprachwissenschaft. 1956. Vol. 9. № 1.
S. 91-93; Petrdcek Karel // Archiv Oriental™ (Praha). 1960. Vol. 28.
№ 3. R 526-527.
О Якобсоне
Sgall Petr. Stalinovy élânky о jazykovëdê a prazsky
Strukturalismus // SaS. 1952. Vol. 13. № 1. S. 1-11. Расширенный вариант
статьи 1951 года.
Dokumenty pfâtelstvi. Vystavka darû pracujiciho lidu NRD presidentu
Klementu Gottwaldovi [Документы дружбы. Выставка подарков
трудящихся ГДР президенту Клементу Готвальду] // Lidovâ Demokracie
(Praha). 23.03.1952. S. 1. Упом. «белогвардейский лингвист»
Якобсон, его ошибочная трактовка «Чешской хроники» Козьмы
Пражского.
1953
1953а The Yiddish Sound Pattern and Its Slavic Environment //
Yidishe Shprakh: A Bi-Monthly Devoted to the Problems of Standard
Yiddish (New York). 1953. Vol. XIII. № 2-3 P. 70-83. Рус. вариант:
Звуковые особенности, связывающие идиш с его славянским
окружением // SWI.
1953b (With Е. С. Cherry, M. Halle) Toward the Logical Description
of Languages in Their Phonemic Aspect // Language. 1953. Vol. 29.
№> 1. P. 34-46. Перепеч.: SW I.
1953c Statements: I. Lexicon meaning and grammatical meaning;
II. The cultural equivalent of the phoneme; III. Linguistic change; IV
Pattern in linguistics // An Appraisal of Anthropology Today / ed. by
S. Tax et al. Chicago: University of Chicago Press, 1953. P. 279-280,
284-286, 292-293, 310-314. Перепеч.: SW II.
1953d From the Point of View of Linguistics // Results of the
Conference of Anthropologists and Linguistics. Baltimore: Waverly
Press, 1953. R 11-21 (Indiana University Publications in Anthropology

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 495
and Linguistics, Memoir 8) (Supplement to International Journal of
American Linguistics. 1953. Vol. 19. № 2). Перепеч.: Results of a Joint
Conference of Anthropologists and Linguists // SW II.
1953f The Kernel of Comparative Slavic Literature // Harvard Slavic
Studies. Vol. 1. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1953.
P. 1—71. Перепеч.: SW VI. Рус. пер.: Основа славянского
сравнительного литературоведения // РПП.
О Якобсоне
Wien Byron R. Ambulatory Philologist // Harvard Crimson.
12.05.1953.
1954
1954a Тетрадь князя Белосельского // Соловьев А.,
Якобсон Р. Слово о полку Игореве в переводах конца восемнадцатого века.
Leiden: Е. J. Brill, 1954. Р. 31—52 (Studies in Russian Epic Tradition.
№ 1). Перепеч.: SW IV
Рец.: Andreyev N. // Slavonic and East European Review. 1955.
Vol. 34. № 82. P. 275-276.
1954b Comparative Slavic Studies // The Review of Politics. 1954.
Vol. 16. Issue 1. P. 67-90. Перепеч.: Slavism as a Topic of Comparative
Studies//SW VI, Part Two.
1954d Minor Native Sources for the Early History of the Slavic
Church // Harvard Slavic Studies. Vol. 2. Cambridge, Mass.: Harvard
Univ. Press, 1954. P. 39-74. Перепеч.: SW VI, Part One.
Рец.: Moeller Charles // Revue d'Histoire Ecclésiastique. 1955.
Vol. 50. R 288-289.
1954f Testo critico annotato // Cantare della Gesta di Igor / Intro.,
trad, e comment di Renato Poggioli. Roma: Einaudi, 1954. R 87-208.
Рец.: Steiner Herbert // Comparative Literature. 1955. Vol. 7. № 2.
P. 173-174.
1955
1955a Aphasia as a Linguistic Problem // On Expressive
Language / ed. by H. Werner. Worcester, Mass.: Clark University Press, 1955.
P. 69-81. Перепеч.: SW II. Рус. пер.: Афазия как лингвистическая
проблема // Афазия и восстановительное обучение. Тексты. М.:
МГУ, 1983. С. 138-142.
1955с (Рец. на) Тарановски К Руски дводелни ритмови, 1-2 //
Slavic Word № 4 (= Word. 1955. Vol. 11. Issue 4. R 644-647).
Перепеч: Russian Binary Meters // SW V
1955d Ivan Fedorov's Primer of 1574: Facsimile edition / with
commentary by R. Jakobson and appendix by W A. Jackson. Cambridge,
Mass.: Harvard College Library, 1955. 45 p. and 24 plates. Препринт из:
Harvard Library Bulletin. 1955. Vol. IX. № 1. R 5-45.

496 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Рецм отклики: Быкова Т. А. Место «Букваря» Ивана Федорова
среди других начальных учебников // Изв. АН СССР, ОЛЯ. 1955.
Т. XIV Вып. 5. С. 469-473; Люблинский В. С. Судьба памятника
и его значение в истории отечественного книгопечатания // Изв.
АН СССР, ОЛЯ. 1955. Т. XIV Вып. 5. С. 460-468; Кузнецов П. С.
Букварь Ивана Федорова // Вопросы языкознания. 1956. № 2.
С. 91-97; Тихомиров M. H. Первый русский букварь // Новый мир.
1956. № 5. С. 268-272; Maslenikov Olegf/ American Slavic and East
European Review. 1955. Vol. 14. № 1. P. 566; Moscow Responses to
Harvard Library Accounts of Recent Russian Acquisitions // Harvard
Library Bulletin. 1956. Vol. X. № 3. P. 403-405; Soloviev
Alexandre V. IISpeculum. 1957. Vol. 32. № l.R 166-170.
1955e Unpublished Majakovskij // Harvard Library Bulletin. 1955.
Vol. IX. № 2. P. 285-287 and 2 plates.
О Якобсоне
Erlich Victor. Russian Formalism: History, Doctrine. The Hague:
Mouton, 1955. 276 p. Якобсон - один из центральных персонажей
знаменитой книги о русской «формальной школе», пражском
структурализме. 2nd, revised edition - 1965, 3rd edition — 1969, 4th
edition - 1980, 1995.
1956
1956a (With M. Halle) Fundamentals of Language. The Hague:
Mouton, 1956. 87 + x p. (Janua Linguarum; Ser. Minor 1). Пере-
печ.: Ch. I. Phonology and Phonetics // SW I; Ch. II. Two Aspects of
Language and Two Types of Aphasie Disturbances // SW II. Рус. пер.
1-й гл.: Фонология и ее отношение к фонетике // Новое в
лингвистике. Вып. 2. М.: Изд. иностр. лит-ры, 1962. С. 231-278. Пер. 2-й
гл.//ЯБ. 2-е испр. изд. 1971.
Рец.:Ваг-НШе1 Y. Three Methodological Remarks on "Fundamentals
of Language" // Word. 1957. Vol. 13. № 2. R 323-335; Buyssens
Eric II Revue belge de philologie et d'histoire. 1957. Vol. 35. № 3-4.
P. 784-788; Chomsky Noam // International Journal of American
Linguistics. 1957. Vol. 23. № 3. P. 234-242 (перепеч.: Thomas);
Glauber I. Peter Ц Psychoanalytic Quarterly. 1957. Vol. 26. R 548-
551; Hoijer Harry // Romance Philology. 1957. Vol. 11. P. 292-294;
Joos M. II Language. 1957. Vol. 33. № 3. P. 408-415; Lenneberg
Eric H. II Contemporary Psychology. 1957. Vol. 2. № 5. P. 133-134;
Trnka Bohumil // Casopis pro moderni filologii. 1957. Vol. XXXIX. № 4.
P. 237-239; Roca i Pons J. 11 Estudis Romanics (Barcelona). Vol. VI.
1957-1958 [1964). R 172-173; Ammer К II Zeitschift für Phonetik
und Allgemeine Sprachwissenschaft. 1958. Vol. 11. № 4. R 370-376;
Greenberg Joseph // American Anthropologist. New Series. 1959.
Vol. 61. № 1. February. R 157-158.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 497
1956b Die Verteilung der stimmhaften und stimmlosen Geräuschlaute
im Russischen // Festschrift für Max Vasmer zum 70. Geburtstag am
28. Februar 1956 / Zusammengestellt von M. Woltner und H. Bräuner.
Wiesbaden: Harrassowitz, 1956. S. 199-202. Перепеч.: SWI.
1956c (With J. Besharov, H. A.Wolfson) An Old Russian Treatise on
the Divine and Human Word // St. Vladimir's Seminary Quarterly. 1956.
Vol. 4. P. 45-50. Перепеч.: One of the Speculative Anticipations: An Old
Russian Treatise on the Divine and Human Word // SWII.
1956d Serge Karcevskij (August 28, 1884 - November 7, 1955) //
Cahiers Ferdinand de Saussure. 1956. № 14. P. 9-16. Перепеч.: SW II.
1956e Balladic Byliny Recorded in the South-Ladoga Basin // Slavic
Folklore: A Symposium / ed. by A. Lord. Philadelphia: American Folklore
Society, 1956. P. 236-238 (Journal of the American Folklore Society.
№273). Перепеч.: SW IV.
1956f Новые строки Маяковского: I. Текст и примечания; II.
Комментарий к поздней лирике Маяковского // Русский литературный
архив / под ред. М. Карповича и Дм. Чижевского. New York: Dept. of
Slavic Languages and Literatures of Harvard University and the Harvard
College Library, 1956. R 173-206. 2-я часть перепеч.: К поздней
лирике Маяковского // SW V.
Рец., отклики: Метченко А. Против субъективистских
измышлений о творчестве Маяковского // Коммунист. 1957. № 18. С. 69—81;
Щербина В. Фальшивый комментарий // Лит. газета. 1958. 6
февраля. № 16. С. 3; Moskva // Literami noviny. № 8. 22.02.1958. S. 8;
Метченко A. «Векам, истории и мирозданью» // Звезда. 1958. № 7.
С. 164-174.
О Якобсоне
For Roman Jakobson: Essays on the Occasion of his Sixtieth Birthday,
11 October 1956 / comp, by Morris Halle, Horace G. Lunt, Hugh
McLean, and Cornelis H. van Schooneveld. The Hague: Mouton, 1956.
xii + 681 p.
Из содерж.: Cherry Colin E. Jakobson's "Distinctive Features" as the
Normal Co-ordinates of a Language; Werner Leopold. Roman Jakobson
and the study of child language; Ginneken Jac. van. Roman Jakobson:
Pioneer of Diachronie Phonology.
Mattoso Camara Jr. J. Crônica lingüistica. Roman Jakobson //
Revista Brasileira de Filologia (Rio de Janeiro). 1956. Vol. 2. T. 1.
P. 55-64.
1957
1957a Mufaxxama - the "Emphatic" Phonemes in Arabic // Studies
Presented to Joshua Whatmough on His Sixtieth Birthday / ed. by
E.Pulgram. The Hague: Mouton, 1957. P. 105-115. Перепеч.: SWI.

498 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1957b Notes on Gilyak // Studies Presented to Yuen Ren Chao ( =
Bulletin of the Institute of History and Philology. Academia Sinica, 29).
Taipei, 1957. R 255-281. Перепеч.: SWII.
1957c Shifters, Verbal Categories, and the Russian Verb. Cambridge,
Mass.: Russian Language Project, Dept. of Slavic Languages and
Literatures, Harvard University. 14 p. Перепеч.: SWII. Рус. пер.: Шиф-
теры, глагольные категории и русский глагол // Принципы
типологического анализа языков разного строя. М.: Наука, 1972. С. 95-113.
1957d The Relationship between Genitive and Plural in the Declension
of Russian Nouns//Scando-Slavica. 1957. Vol. 3. Issue 1. P. 181-186.
Перепеч.: SW II.
1957e Стихотворные цитаты в великоморавской агиографии //
Slavistièna Revija (Ljubljana). 1957. Vol. 10. № 1/4. S. 111-118.
Перепеч.: SW VI, Part One.
1957f Staroéeskâ bâseft о prvotnim hfichu // Listy filologické. 1957.
Vol. 80. № 2. S. 204-210. Англ. пер.: An Old Czech Poem on Original
Sin//SW VI, Part Two.
1957h. Изучение славянских языков и сравнительное
славяноведение в Соединенных Штатах Америки за послевоенное
десятилетие // Beogradski medunarodni slavistiöki sastanak( 15.-21. IX. 1955).
Beograd: Izdanje Organizacionog odbora, 1957. S. 415-428.
1957j-k(With G. Hüttl -Worth and J. F. Beebe) Paleosiberian Peoples
and Languages: A Bibliographical Guide. New Haven: HRAF Press,
1957. 222 p. 1957k: A Short Sketch of the Paleosiberian Peoples and
Languages//P. 218-222.
Рец.: Armstrong T. E. // Man. 1959. Vol. 59. July. R 131; Austerlitz
Robert //Word. 1959. Vol. 15. Issue 2. R 399-403; Rahmann Rudolf / /
Anthropos. 1959. Bd. 54. H. 3/4. S. 611.
О Якобсоне
Nezval Vitëzslav. Z mého Zivota // Kultura. 1957. 5 (September). S. 6.
1958
1958a Typological Studies and their Contribution to Historical
Comparative Linguistics // Proceedings of the Eighth International
Congress of Linguists / ed. by Eve Sievertsen et al. Oslo: Oslo Univ.
Press, 1958. R 17-25, 33-35. Перепеч.: SW I. Рус. пер.:
Типологические исследования и их вклад в сравнительно-историческое
языкознание // Новое в лингвистике. Вып. 3. М.: Изд. иностр. лит-ры,
1963. С. 95-105.
1958b Морфологические наблюдения над славянским
склонением (Состав русских падежных форм) // American Contributions to the
Fourth International Congress of Slavists, Moscow, September 1958.
The Hague: Mouton, 1958. P. 127-156. Перепеч.: SWII; ИР.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 499
1958с Изучение «Слова о полку Игореве» в Соединенных Штатах
Америки // Труды Отдела древнерусской литературы. М.; Л., 1958.
Т. 14. С. 102-121. nepene4.:SW IV
1958d Medieval Mock Mystery (The Old Czech Unguentarius) //
Studia philologica et litteraria in honorem L. Spitzer/ ed. A. G. Hatcher
[et] К. L. Selig. Bern: Francke Verlag, 1958. S. 245-265. Перепеч.:
SW VI, Part Two.
О Якобсоне
Erlich Victor. Roman Jakobson // Orbis. Bulletin International de
Documentation Linguistique (Louvain). 1958. T. VII. № 1. R 287-290.
1959
1959a (Рец. на) Аванесов Р.И. Фонетика современного русского
литературного языка // IJSLP. 1959. Vol. 1/2. Р. 286-289. Перепеч.:
A New Outline of Russian Phonology // SW 1.
1959c On Linguistic Aspects of Translation // On Translation / ed. by
R. Brower. Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press, 1959. P. 232-239.
2nd ed. New York: Oxford Univ. Press, 1966. Перепеч.: SW II. Рус. пер.:
О лингвистических аспектах перевода // Вопросы теории перевода
в зарубежной лингвистике. М.: Международные отношения, 1978.
С. 16-24; ИР
1959d Linguistic Glosses to Goldstein's 'Wortbegriff // Journal of
Individual Psychology. 1959. Vol. 15. № 1. P. 62-65. Перепеч.: SW II.
1959e Boas' View of Grammatical Meaning // The Anthropology
of Franz Boas. Essays on the Centennial of His Birth / ed. by
W Goldschmidt. Menasha, WI: Amer. Anthropological Association,
1959. R 139-145 (American Anthropologist. Vol. 61. Issue 5. P. 2;
Memoir 89). Перепеч.: SW II. Рус. пер.: Взгляды Боаса на
грамматическое значение // ИР
1959g За и против Виктора Шкловского // IJSLR 1959. Vol. 1/2.
Р. 305-310. Перепеч.: Достоевский в отголосках Маяковского//SWV
1959h Boris Viktorovie TomaSevskij (1890-1957) // IJSLP. 1959.
Vol. 1/2. P. 313-316. Перепеч.: SWV
1960
1960a Why "Mama" and "Papa"? // Perspectives in Psychological
Theory: Essays in Honor of Heinz Werner / ed. by B. Kaplan and
S. Wapner. New York: International Universities Press, 1960. P. 124-
134. Перепеч.: SW I.
1960b The Gender Pattern of Russian // Studii si cercetâri lingvistice.
1960. Vol. XL № 3. P. 541-543. Перепеч.: SWII.
1960c Kazanska szkola polskiej lingwistyki i jej miejsce w éwiatowym
rozwoju fonologii // Biuletyn Polskiego Towarzystwa Jçzykoznawczego

500 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
XIX. Wroclaw; Krakow, 1960. S. 3-34. Англ. пер.: The Kazan' School
of Polish Linguistics and Its Place in the International Development of
Phonology//SWII.
[1956a-Ger] (Mit Morris Halle). Grundlagen der Sprache /
Übersetzung Georg F. Meier. Berlin: Akademie-Verlag. VIII + 74 S.
Рец.: Goosens Jan // Zeitschrift für Mundartforschung. 1964.
Vol. 31. № l.S. 89-90.
1960d Linguistics and Poetics // Style in Language / ed. by T. A. Se-
beok. Cambridge, Mass.: MIT Press, 1960. R 350-377. Перепеч.:
SW III. Рус пер.: Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и
«против». Сб. ст. М.: Прогресс, 1975. С. 193-230.
Рец.: Malkiel Yakov // International Journal of American Linguistics.
1962. Vol. 28. №4. P. 268-286.
1960f Wklad jçzykoznawstwa do krytycznej analizy tekstu Slowa о
wyprawie Igora // Zeszyty Naukowe Uniwersytetu Jagiellonskiego.
1960. № 24. Séria «Prace Jçzykoznawcze». zeszyt 3. S. 301-302. Рус.
оригинал: Роль языкознания в экзегезе «Слова о полку Игореве» //
SWIV; ИР.
1960g Строка Махи о зове горлицы // IJSLR 1960. Vol. 3. Р. 87-
108. Перепеч. SWV
1960i Великая Моравия или Великая над Моравой // Езиковед-
ско-етнографски изследования в памет на академик Ст. Романски.
София: БАН, 1960. С. 483-486. Перепеч.: SW VI, Part One.
1960j NepovSimnuté filiace: I. Kunhutina skladba a modlitby Miliöovy;
II. Slovanské duchovni dëjiny v pojeti Jana Amose Komenského //
Scando-Slavica. 1960. Vol. 6. Issue 1. P. 26-34. 1-я и 2-я части
перепеч. отдельно // SW VI, Part Two.
1961
1961a Introduction // Structure of Language and its Mathematical
Aspects / ed. by R. Jakobson. Providence: American Mathematical
Society, 1961. P. v-vi ( Proceedings of Symposia in Applied Mathematics.
Vol. 12). Перепеч.: SW II.
1961b Linguistics and the Theory of Communication // Structure of
Language... P. 245—252. Перепеч.: Linguistics and Communication
Theory // SW II. Рус. пер.: Лингвистика и теория связи // Звегин-
цев В. А. История языкознания XIX-XX вв. в очерках и извлечениях.
Ч. U.M., 1965. С. 435-444.
1961с Поэзия грамматики и грамматика поэзии // Poetics. Poetyka.
Поэтика / ed. by D. Davie et al. The Hague; Warsaw: Mouton-PNW,
1961. P. 397-417. Перепеч.: SW III; Семиотика. М.: Радуга, 1983.
С. 462-482.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 501
196Id Структура на последното Ботево стихотворение // Език и
литература. 1961. Т. 16. Кн. 2. С. 1 — 14. Рус. оригинал: К структуре
последних стихов Хр. Ботева // SWIII, с приложением: 198Id.
1961e The Slavic Response to Byzantine Poetry // XIIe Congrès
International des Études Byzantines. Rapports. № 8. Belgrade-Ochride,
1961. 17 p. Оконч., испр. вариант: Actes du XIIe Congrès International
d'Études Byzantines (Ochride, 10—16 septembre 1961). Beograd,
1963. T. I. P. 249-265. Перепеч.: SW VI, Part One.
196If (With E. van Schooneveld) Foreword // Tönnies Fenne's
Low German Manual of Spoken Russian. Pskov, 1607. Vol. 1 / ed. by
L. L. Hammerich, R. Jakobson, E. van Schooneveld, T. Starck, and
Ad. Stender-Petersen. Copenhagen: Royal Danish Academy of Sciences
and Letters, 1961. R 5-31.
1962
SW I Selected Writings. Vol. I: Phonological Studies. S'-Gravenhage:
Mouton & Co., 1962. xii 4- 678 p.; 2nd, exp. ed., 1971, xii + 775 p.
Рецм отклики: Benveniste Emile II Bulletin de la Société
Linguistique de Paris. 1964. T. 59. Fasc. 2; Bierwisch Manfred //
Germanistik. Internationales Referatenorgan mit Bibliographischen
Hinweisen (Tübingen). 1963. Jg. 4. Heft 3. S. 389-392; Horecky
Jan II Jazykovedny öasopis (Bratislava). 1963. Vol. XIV № 2. S. 171 -
174; Lebrun Yuan. Sommerfeit et Jakobson // Revue beige de Philologie
et d'Histoire. 1964. T. 42. Fasc. 1. P. 220-221; Malkiel Yakov //
American Anthropologist. 1963. Vol. 65. № 6. R 1405-1406; Mounin
George. Linguistique et théorie d'information // Cahiers de l'I.S.E.A.
(Institut de Science Economique Appliquée). 1964. Mars. P. 43-62;
CâmaraJoaquimMattoso, Jr.//Word. 1964. Vol.20. № 1. April. P. 79-
89; Muljaâic ïarko //Живи Jeanun (Београд). 1964. Кн. VI. Бр. 1 -4.
С. 79-90; Vachek Josef. Od Skoly praZska k harvardské // SaS. 1964.
Vol XXV № 4. S. 288-291; Carvalho J. G. Herculano de. // Revista
portuguesa de filologia (Coimbra). 1964-1965. Vol. XIII. T. I e II. P. 405-
409; Golopenfia-Eretescu Sanda // Revue Roumaine de Linguistique.
1965. T. X. № 4. P. 436-440; Golopenfia-Eretescu Sanda // Studii ci
Cercetäri Lingvistice. 1965. Anul XVI. № 6. R 845-848; Hoijer
Harry H Romance Philology. 1965. Vol. 18. № 3. P. 321-325; Mi
Pavle. Roman Jakobson and the Growth of Phonology // Linguistics.
№ 18. 1965. November. P. 35-78 (перепеч.: Thomas); Sebeok
Thomas A.//Language. 1965. Vol. 41. № 1. R 77-88(перепеч.: Thomas);
Пап Ф. II Computational Linguistics. IV Budapest: Computational
Centre of the Hungarian Academy of Sciences, 1965. P. 167-174;
Robins R. H. H Foundations of Language 2. 1966. P. 97-100; Malmberg

502 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Bertil /I Slavic and East European Journal. 1967. Vol. 11. № 2.
R 211 —213; Rastier François. Sur les études phonologiques de Roman
Jakobson // L'Homme. 1967. T. 7. № 2. P. 94-108.
1962a Zur Struktur des Phonems // SW I. P. 280-310.
1962b (With M. Halle) Tenseness and Laxness // SW I. P. 550-555.
1962c Retrospect // SW I. P. 631-658.
1962e Diskussionsbeitrag // Zeichen und System der Sprache.
Veröffentlichung des 1. Internationalen Symposions "Zeichen und
System der Sprache" vom 28. 9 bis 2. 10. 1959 in Erfurt. Bd. 2. Berlin:
Akademie-Verlag, 1962. S. 50-56. Перепеч: Zeichen und System der
Sprache // SW II. Рус. пер.: Выступление на 1-м международном
симпозиуме «Знак и система языка» // Звегинцев В. А. История
языкознания XIX-XX вв. в очерках и извлечениях. Ч. II. М., 1965.
С. 395-402.
1962f Anthony's Contribution to Linguistic Theory // Weir Ruth H.
Language in the Crib. The Hague: Mouton, 1962. P. 18-20. Перепеч.:
SW II. Рус пер.: Вклад Энтони в теорию лингвистики // ЯБ.
1962g Struktura dveju srpskohrvatskih pesama // Zbornik za filologiju
i lingvistiku. Vol. 4-5. Novi Sad: Matica Srpska, 1961-1962. S. 131 —
139. 4. 1: Siluanovo Slovo Sv. Savi; 4. 2: DSore Drëié: 'Na Lovu\ Рус.
оригинал 1-й ч.: Силуаново Славословие Св. Савве // SW III. Рус.
оригинал 2-й ч.: Поэзия Далмации в конце XV века: Стихи Джоре
Држича «На лову» // SWIII.
1962h (Avec С. Lévi-Strauss) "Les Chats" de Charles Baudelaire //
L'Homme. 1962. T. 2. № 1. Janvier-Avril. P. 5-21. Рус. пер.: «Кошки»
Шарля Бодлера // Структурализм: «за» и «против»: Сб. ст. М.:
Прогресс, 1975. С. 231-255.
Отклики: Riffaterre Michael. Describing Poetic Structures: Two
Approaches to Baudelaire's uLes Chats" // Yale French Studies. 1966.
№ 36 and 37. P. 200-242 (частично перепеч.: Thomas).
Полемику по поводу 1962h см. ниже, в сб.: "Les Chats" de Baudelaire: Une
confrontation de méthodes ( 1980).
1962i (Avec B. Cazacu) Analyse du poème Revedere de Mihail
Eminescu // Cahiers de linguistique théorique et appliquée (Bucarest).
1962. T. I. R 45-54. Перепеч.: SW III.
1962j О соотношении между песенной и разговорной народной
речью// Вопросы языкознания. 1962. Т. 11. № 3. С. 87-90. Перепеч.:
SWIV.
1962k Studies in Russian philology. Ann Arbor: Univ. of Michigan,
Dept. of Slavic Languages and Literatures, 1962. 23p. (Michigan Slavic
materials № 1 ). 1. К лингвистическому анализу русской рифмы.
Перепеч.: SW V; ТДИ. 2. О морфологическом составе древнерусских
отчеств. Перепеч.: SWIV.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 503
19621 (With А. Sommerfeit) On the Role of Word Pitch in Norwegian
Verse//Lingua. 1962. Vol. 11. P. 205-216. Перепеч.: SWV
1962m Русский источник чешской комедии. (Bratfi Capkové. Ъг
zivota hmyzu)// Ricerche Slavistiche. Vol. I. Studi in onore di Ettore Lo
Gatto e Giovanni Maver. Firenze: Sansoni Editore, 1962. P. 331-335.
1962n Морфологические наблюдения над славянским склонением
(Тезисы; заключительное слово) // IV Международный съезд
славистов. Материалы дискуссии. 2. Проблемы славянского языкознания.
М.: АН СССР, 1962. С. 31-33, 47-48.
1962г The Phonemic Concept of Distinctive Features // Proceedings
of the Fourth International Congress of Phonetic Sciences, held at the
University of Helsinki 4.-9. September 1961 /ed. by André Rigaut. The
Hague: Mouton, 1962. R 440-455. Включен в 1962с (Retrospect).
О Якобсоне
Наумов E. Метаморфоза профессора Гарвардского
университета //Нева. 1962. №4. С. 187-188.
1963
1963а Избыточные буквы русского алфавита и смежные
орфографические вопросы // Zbornik u öast Stjepana IvSiéa / Urednici M.
Hraste, L. Jonke, M, Ratkovic. Zagreb: Hrvatsko filoloSko druStvo, 1963.
S. 143-152. Перепеч.: SW1.
1963b Опыт фонологического подхода к историческим
вопросам славянской акцентологии // American Contributions to the Fifth
International Congress of Slavists, Sofia, September 1963. The Hague:
Mouton, 1963. Vol. l.P. 153-178. Перепеч.: SWI.
1963c. Parts and Wholes in Language // Parts and Wholes: The
Hayden Colloquium on Scientific Method and Concept / Ed. by D.
Lerner. New York: The Free Press of Glencoe; London: Macmillan, 1963.
P. 157-162. Перепеч.: SWII. Рус. пер.: Часть и целое в языке//ИР.
1963d. Efforts toward a Means-Ends Model of Language in Interwar
Continental Linguistics // Trends in Modern Linguistics / ed. by
Christine Mohrmann et al. Utrecht: Spectrum, 1963. R 104-108.
Перепеч.: SW II. Рус. пер.: Разработка целевой модели языка в
европейской лингвистике в период между двумя войнами // Новое в
лингвистике. Вып. 4. М.: Изд. иностр. лит-ры, 1965. С. 372-377.
1963е Implications of Language Universals for Linguistics //
Universals of Language: Report of a Conference held at Dobbs Ferry,
New York, April 13-15, 1961 / ed. by J. H. Greenberg. Cambridge,
Mass.: MIT Press, 1963. R 208-219; 2nd ed., 1966, P. 263-278.
Перепеч.: SW II. Рус пер.: Значение лингвистических универсалий для
языкознание // Звегинцев В. А. История языкознания XIX-XX вв. в
очерках и извлечениях. Ч. II. М., 1965. С. 383-394; ЯБ.

504 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1963f Ktoz jsû Ьой bojovnici. Slovni stavba husitského chorâlu [Кто
вы, божьи воины. Словесная композиция гуситского хорала] //
IJSLR 1963. Vol. 7.P. 108-117. Перепеч.: SWIII.
Рец.: Frinta A. Rozbor hymny husitû // Kostnické jiskry. Evangelicky
tydenik(Praha). 1964. №32.
1963g "Przeszioéé" Cypriana Norwida [«Прошлое» Циприана Hop-
вида]// Pamiçtnik Literacki. 1963. T. 54. № 2. S. 449-456. Перепеч.:
SWIII.
1963h (With D. Worth) Sofonija's Tale of the Russian-Tatar Battle
on the Kulikovo Field. The Hague: Mouton, 1963. 71 p. + 49 p. of
illustrations. Перепеч.: SW IV.
Рец.: Günther Kurt // Zeitschrift für Slawistik (Berlin). 1964. Bd IX.
Heft 4. S. 621-622; Soloviev A. V. // International Journal of Slavic
Linguistics and Poetics. 1965. Vol. IX. P. 191-194.
1963i On the So-called Vowel Alliteration in Germanic Verse //
Zeitschrift für Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung
(Berlin). 1963. Bd. 16: O. von Essen gewidmet. S. 85-94. Прил.:
Valfells Sigrid. With A Note on the Dissimilation of Vowels in Icelandic
Alliteration. Перепеч.: SW V Рус. пер.: О так называемой
аллитерации гласных в германском стихе // ЯБ.
1963j Борис Михайлович Эйхенбаум // IJSLP. 1963. Vol. 6. R 160-
167. Перепеч.: SWV
19631 «Тайная служба» Константина Философа и дальнейшее
развитие старославянской поэзии // Mélanges Georges Ostrogorski /
Réd. Franjo BariSié. Vol. 1. Beograd : Nauchno delo, 1963. P. 153-166
(Zbornik radova VizantoIoSkog instituta, knj. 8). Перепеч.: SW VI, Part
One.
[1952h-2] (With С. G. M. Fant, M. Halle) Preliminaries to Speech
Analysis. Rev. ed. Cambridge: M.I.T. Press, 1963. 64 р. Включает
1962b. Перепеч.: SWVIII.
1963m Essais de linguistique générale / Traduit et preface par by
N.Ruwet. Paris: Les Éditions de Minuit, 260 p.
Рец., отклики: Grégoire Henri. Le triomphe de grand linguiste
Roman Jakobson // Le Flambeau. 1963. № 5-6. P. 371-372; Lacroix
Jean. La poétique // Le Monde. 6-7.10.1963. R 15; Leroy Maurice.
Jakobson et la linguistique de notre temps // Le Flambeau. 1963.
№ 9-10. P. 586-590; Milewski Thaddée. De Ferdinand de Saussure
à Roman Jakobson. Les progrès de la linguistique en un demi-siècle
(1913-1963) // Le Flambeau. 1964. № 3 (mai-juin). P. 229-244;
Dubois J. Il Le français moderne. 1964. 32e Année. № 4. Octobre.
P. 303-307; Gentis G., Poncin C. Ouvrages récents sur le langage //
L'Information psychiatrique. 1964. 40e année. № 3. Mars. P. 209-214;

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 505
Granger Gilles. La linguistique moderne // Revue critique. 1964.
№ 205. P. 551—561; L'Information psychiatrique. 1964. № 3. Mars.
P. 210-211; Pat ri Aimée. Esthétique et linguistique // Preuves. 1964.
Vol. 158. avril. P. 76-82; Pulgram Ernst // Linguistics. 1964. № 3.
January. P. 84-88; Hoijer Harry // Romance Philology. 1965. Vol. 18.
№ 3. P. 376-377.
1964
1964a The Prosodie Questions of Slavic Historical Phonology
Restated // M.I.T., Research Laboratory of Electronics Quarterly Progress
Report, 72. 1964. P. 216-218. Перепеч.: SW 1.
1964b Towards a Linguistic Typology of Aphasie Impairments//США
Foundation Symposium on Disorders of Language / Ed. by A.V S. de
Reuckand M. O'Connor, London: J. and A. Churchill, 1964. P. 21-42.
Перепеч.: Toward a Linguistic Classification of Aphasie Impairments //
SW II. Рус пер.: К лингвистической классификации афатических
нарушений // ЯБ.
1964с On Visual and Auditory Signs // Phonetica. 1964. Vol. 11.
№ 3-4. P. 216-220. Перепеч.: Visual and Auditory Signs // SW II.
Рус. пер.: К вопросу о зрительных и слуховых знаках // Семиотика и
искусствометрия. Сб. пер. /сост. и ред. Ю. М. Лотмана, В. М.
Петрова. М.: Мир, 1972. С. 82-87.
1964d Results of the Congress // Proceedings of the Ninth
International Congress of Linguists, Cambridge, Mass., 1962. The
Hague: Mouton, 1964. R 1135-1142. Перепеч.: Results of the Ninth
International Congress of Linguists // SW II. Рус. пер.: Итоги
девятого конгресса лингвистов // Новое в лингвистике. Вып. 4. М.: Изд.
иностр. лит-ры, 1965. С. 576-588.
[1956a-Pol] (Z M. Halle) Podstawy jçzyka. Autoryz. wyd. polskie,
zmienione i rozsz. Wroclaw: Zaklad Narodowy im. Ossolinskich. 139 s.
Вкл. фрагменты 1952h.
1964e Language in Operation // Mélanges Alexandre Koyré, publiés à
l'occasion de son soixante-dixième anniversaire. Paris: Hermann, 1964.
Vol. 1: L'aventure de la science. R 269-281. Перепеч.: SW III.
1964f The Grammatical Structure of Janko Krai's Verses // Sbornik
Filozofickej fakulty Univerzity Komenského. Philologica. Vol. 16.
Bratislava, 1964. S. 29-40. Перепеч.: SWIII.
1964g Postscript // Brik O. M. Two Essays on Poetic Language. Ann
Arbor: Univ. of Michigan, Dept. of Slavic Languages and Literatures,
1964. P. 77-81 (Michigan Slavic Materials, № 5). Перепеч.: Osip
Maksimoviö Brik // SW V Рус. пер.: Послесловие // Поэтика и фо-
ностилистика. Бриковский сборник. Вып. 1. М.: МГУП, 2010.
С. 564-566.

506 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1964h (With M. Halle) The Term Canaan in Medieval Hebrew// For
Max Weinreich on His Seventieth Birthday. Studies in Jewish Languages,
Literature and Society. The Hague: Mouton, 1964. R 147-172. Пере-
ne4.:SWVI, Part Two.
1964i Nachruf auf N. S. Trubetzkoy // Wiener slavistisches Jahrbuch.
Bd. 11. Institut für slavische Philologie, Universität Wien, 1964.
P. 216-220.
1965
1965a Information and Redundancy in the Common Slavic Prosodie
Pattern // Symbolae Linguisticae in honorem Georgii Kurylowicz.
Wroclaw: Zaktad Narodowy im. Ossolinskich, 1965. P. 145-151 (Polska
Akademia Nauk. Oddzial w Krakowie. Prace komisji jçzykoznawstwa, 5).
Перепеч.: SWI.
1965b О латинизации международных телеграмм на русском
языке //Вопросы языкознания. 1965. Т. 14. № 1.С. 111-113. Перепеч.:
SWI.
1965с О budowie ukrainskiego rozkaznika // Studia z filologii polskiej
i slowiaftskiej. T. 5: Zdzistawowi Stieberowi. Warszawa: PWN, 1965.
S. 213-18. Рус. оригинал: Строй украинского императива//SWII.
1965d An Example of Migratory Terms and Institutional Models (On
the Fiftieth Anniversary of the Moscow Linguistic Circle) // Omagiu lui
Alexandru Rosetti la 70 de ani / Ed. I. lordan et al. Bucureçti: Academia
Republicii Socialiste Romania, 1965. P. 427-431. Перепеч.: SW II.
1965e Der grammatische Bau des Gedichts von B.Brecht 'Wir sind
sie' // Beiträge zur Sprachwissenschaft, Volkskunde und
Literaturforschung. W Steinitz zum 60. Geburtstag am 28. Februar 1965
dargebracht / hrg. A. V. Isaöenko et al. Berlin: Akademie-Verlag, 1965.
S. 175-189 (Deutsche Akademie der Wissenschaften zu Berlin.
Veröffentlichungen der Sprachwissenschaftlichen Kommission. № 5).
Перепеч.: SW III.
1965f «Ущекотал скача » // Lingua viget: commentationes Slavicae in
honorem V Kjparsky/Red. 1. VahrosetM. Kahla. Helsinki: Suomalaisen
Kirjallisuuden Kirjapaino, 1964 [1965]. R 83-89. Перепеч.: SW IV.
1965g Notes préliminaires sur les voies de la poésie russe // La
poésie russe. Edition bilingue / Réunie et publiée par Eisa Triolet. Paris:
Seghers, 1965. R 17-28. Перепеч.: SW V
Отклик: Campos Haroldo de. О ôlho de Medusa [Глаз Медузы] //
Correio de Manhä(Rio de Janeiro). 1967. 12fevereiro.
1965h Vers une science de Part poétique // Théorie de la littérature:
Textes des formalistes russes / Réunis, présentés et traduits par Tzvetan
Todorov. Paris: Éditions du Seuil, 1965. R 9-13. Перепеч.: SWV

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 507
Рецм отклики (на сборник): Daix Pierre. Les Formalistes russes
(1915-1930) et la théorie de la littérature // Les Lettres françaises.
№ 1121. 3-9.03.1966. P. 3-4; Genette Gerard. La littérature toute
nue // Le Nouvel Observateur. № 70. 16-22.03.1966. P. 34; Jouffroy
Alain. Le son et le sens // L'Express. 28.02-06.03.1966; Wahl
François. Les formalistes russes // La Quinzaine littéraire. 15.03.1966.
R 13-14.
1965i Methodius' Canon to Demetrius of Thessalonica and the Old
Church Slavonic Hirmoi // Sbornik praci filosofické fakulty Brnënské
university. F, Uada umênovëdnâ, 1965. Vol. 14. Issue F9. P. 115-121.
Доп., перераб. вариант: Sketches for the History of the Oldest Slavic
Hymnody//SWVI, Part One. (вкл. 1981k).
1965j Szczupak po polsku [Шука по польски]// Ргасе Polonistyczne
(Lodz). 1965. Vol. 20. S. 132-141. Перепеч.: SWVI, Part Two.
1965k List badacza polskiego // Kultura i spoleczenstwo 9, S. 13-
21. Перепеч.: Literatura, Komparatystyka, Folklor. Ksiçga poéwiecona
Julianowi Krzyianowskiemu / pod red. M. Bokszczanin et al. Warszawa:
PIW, 1968. S. 664-674. Рус пер.: Письмо польского ученого//ТДИ.
О Якобсоне
Beccaria Gian Luigi. Jakobson Roman // Grande Dizionario
Enciclopedico, Suppl. Torino, 1965. S. 527-528.
Андреев Ю. По поводу одного некролога // Литературная газета.
1964. №7. 16 января. С. 3.
1966
SW IV Selected Writings. Vol. IV: Slavic Epic Studies. The Hague;
Paris: Mouton, 1966. xii 4- 751 p.
Рецм отклики: Bowra С. M. A Great Explorer // The New York
Review of Books. 1967. Vol. VIII. № 5. 23 March. P. 15-17; Veyrenc
Jacques // Bulletin de la Société de Linguistique de Paris. 1967. T. 62.
Fasc. 2. P. 82-84; Drazic Milimir // Books Abroad. 1968. Vol. 42.
№ 2. P. 335-336; Freydank D. // Zeitschrift für Slawistik. 1968.
Bd. XIII. Heft 5. S. 771-773; Oinas Felix J. // The Slavic and East
European Journal. 1968. Vol. XII. № 2. P 219-222; Peukert Herbert //
Deutsches Jahrbuch für Volkskunde. Bd. XIV Teil II. Berlin: Akademie-
Verlag, 1968. S. 402-405.
1966a The Role of Phonic Elements in Speech Perception // 18th
International Congress of Psychology, Symposium 23: Models of Speech
Perception. Preprint: Salk Institute for Biological Studies. San Diego,
Calif., 1966. 12 p. Перепеч.: SW I. Тезисы на рус. яз.: Роль звуковых
элементов в восприятии речи // SWI.
1966b Relationship between Russian Stem Suffixes and Verbal
Aspects // Studia Slavica Academiae Scientiarum Hungaricae, 12.
Budapest, 1966. P. 203-206. Перепеч.: SW II.

508 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1966с Linguistic Types of Aphasia // Speech, Language, and
Communication; Proceedings of the Third Conference [on Brain
Function], November 1963/Ed. by E.C. Carterette. Berkeley: University
of California Press, 1966. R 67-91. Перепеч.: SW II. Рус. пер.:
Лингвистические типы афазии // ИР.
1966d Quest for the Essence of Language // Diogenes 13(51).
September 1965[sic!]. R 21 —37. Перепеч.: SWII. Рус. пер.: В поисках
сущности языка // Сборник переводов по вопросам информационной
теории и практики. № 16. М., 1970. С. 4-15. Перепеч.: Семиотика/
сост., вступ. ст., и общ. ред. Ю. С. Степанова. М.: Радуга, 1983. С.
102-117. Выдержки перепеч.: Учебный материал по анализу
поэтических текстов / сост. М. Ю. Лотман. Таллин, 1982. С. 204-214.
1966е Henry Sweet's Paths Toward Phonemics // In Memory of
J. R. Firth / ed. by С E. Bazell et al. London: Longmans, 1966. P. 242-
254. Перепеч.: SWII.
1966f Grammatical Parallelism and Its Russian Facet // Language.
1966. Vol. 42. № 2. R 399-429. Перепеч.: SW III. Рус. пер.:
Грамматический параллелизм и его русские аспекты // РПП.
1966g (With P. Valesio) Vocabulorum constructs in Dante's Sonnet
"Se vedi li occhi miei" // Studi Danteschi. 1966. Vol. 43. R 7-33.
Перепеч.: SW III.
1966h The Grammatical Texture of a Sonnet from Sir Philip
Sidney's "Arcadia" // Studies in Language and Literature in Honour of
M. Schlauch / ed. by M. Brahmer et al. Warsaw: PNW P. 165-174.
Перепеч.: SW III.
1966i Разбор тобольских стихов Радищева // XVIII век. Сборник 7.
Роль и значение литературы XVIIII века в истории русской культуры.
Л.: Наука, 1966. С. 228-236. Перепеч.: «Ты хочешь знать: кто я?»:
Разбор тобольских стихов Радищева // SWIII.
1966j «Девушка пела»: Наблюдения над языковым строем
стансов Александра Блока // Orbis scriptus D. Tschtéewskij zum 70.
Geburtstag. München: Fink Verlag, 1966. S. 385-401. Перепеч.:
Стихотворные прорицания Александра Блока. Ч. 2 // SW III; РПП. (См.
также 198 le).
1966k (With R Colaclides) Grammatical Imagery in Cavafy's Poem
"Thymesou, soma" [Remember, Body] // Linguistics. 1966. Vol. 4.
Issue 20. R 51-59. Перепеч.: SW III, 40.
19661 «За шоломянем / За Соломоном» // SW IV. P. 534-539.
1966m Влияние народной словесности на Тредиаковского //
SW IV P. 613-633. (Написано в 1914).
1966n Retrospect // SW IV P. 637-704. Рус. пер.: О русском
фольклоре // ЯБ.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 509
1966о Postscript // SWIV. R 738-751.
1966p The Byzantine Mission to the Slavs. Report on the Dumbarton
Oaks Symposium of 1964 and Concluding Remarks about Crucial
Problems of Cyrillo-Methodian Studies // Dumbarton Oaks Papers.
1965 [sic!]. Vol. 19. R 257-265. Перепеч.: SW VI, Part One.
1966r Saggi di linguistica generale / A cura di Luigi Heilmann. Milan:
Feltrinelli. R xxxvi + 219. Italian translation of 1963m.
Рец.: Corti Maria. Jakobson Pesploratore delta lingua // Il Giorno
(Milano). 1966. Hdicembre.
О Якобсоне
Emits V. Roman Jakobson 70-aastane. [Keeleteadlane] // Edasi
(Tartu). № 239. 11.10.1966. R 4.
Novomesky Laco. "...Pesnièka bola dobra" // Predvoj (Bratislava). 7.
Vol.11. 17.02.1966. S. 9.
Ondrus Simon. Roman Jakobson a modernâ veda // Kulturny Zivot
(Bratislava). № 42. 14.10.1966. S. 9.
Pauliny Eugen. Za to vd'aCime Jakobsonovi // Kulturny 2ivot
(Bratislava). 1966. № 42. 14.10.1966. S. 8.
Rosen Haiim B. Roman Jakobson // Encyclopaedia Hebraica.
Vol. XX. Tel-Aviv: Encyclopedia Publishing Co. P. 38. (На иврите.)
Vodicka Felix. Ne jen jubilejnë // Literârni noviny. Vol. XV С 41.
8.10.1966. S. 5.
Wilson Robert D. A Criticism of Distinctive Features // Journal of
Linguistics. 1966. Vol. 2. № 2. R 195-206 (перепеч.: Thomas).
1967
1967a Die urslavischen Silben ür-, ül- // Zeitschrift für Phonetik,
Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung (Berlin). 1967.
Bd. 20. S. 239-241. Перепеч.: SW I.
1967b About the Relation between Visual and Auditory Signs //
Models for the Perception of Speech and Visual Form: Proceedings of a
Symposium / ed. by W. Wathen-Dunn. Cambridge, Mass.: MIT Press,
1967. P. 1-7. Перепеч.: On the Relation between Visual and Auditory
Signs//SW II.
1967c Znaczenie Kruszewskiego w rozwoju jçzykoznawstwa ogölne-
go // Kruszewski M. Wybör pism. Wroclaw: Zaktad Narodowy im.
Ossolinskich. S. x—xxv. Оконч. рус. вариант: Значение Крушевского в
развитии науки о языке // SWII; ИР
[1956a-Sp] Fundamentos del lenguaje / Trad, de Carlos Piera.
Madrid: Editorial Ciencia Nueva, 1967. 110 p.; 2a ed., Madrid: Editorial
Ayuso 1974. 150 p.
1967d Une microscopie du dernier Spleen dans les Fleurs du Mal //
Tel Quel 29. Printemps, 1967. R 12-24. Перепеч.: SW III.

510 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1967f Fonema е fonologia / Seleçao, traduçâo e notas por J. Mattoso
Câmara, Jr. Rio de Janeiro: Livraria Acadêmica, 1967. 200 p.
О Якобсоне
Auty Robert. Prague Grammar School // The Times Literary
Supplement. 3.08.1967. R 706.
Burda Vladimir. S Jaroslavem Seifertem о vSeliöem // Literarni
noviny. №23. 10.06.1967. S. 1.
Colucci Michèle. Roman Jakobson e lo strutturalismo // La Voce
Repubblicana(Roma). 2-3.02.1967. P. 4.
Mayenowa Maria Renata. Roman Jakobson // Slavia Orientalis.
1967. Vol. XVI. №2. S. 93-97.
Roman Jakobson. Un linguista précoce eloquente come Nestore //
Päese Sera (Roma). 1967.27.01.1967.
Salveti Gaetano. Jakobson e la linguistica // La Fiera Letteraria.
1967.2febbraio. P.21-22.
To Honor Roman Jakobson. Essays on the Occasion of His Seventieth
Birthday, 11 October 1966. 3 vols. The Hague; Paris: Mouton, 1967.
xxxiii -I- xiii + ix + 2464 p.
Рец.: Friedrich Paul // American Anthropologist. 1970. Vol. 72.
№ 3. R 677-681; Hlavsa Zdenek. Sbornik na poöest R. Jakobso-
na // SaS. 1969. Vol. 30. S. 400-407; Matlaw Ralph // Comparative
Literature Studies. 1971. Vol. 8. Issue 2. P. 187-188.
Струве Г. Дневник читателя. Борис Пастернак и его чешский
переводчик // Русская мысль. 1967. 29 апреля.
1968
1968а Extrapulmonic Consonants (Ejectives, Implosives, Clicks) //
Quarterly Progress Report of the Research Laboratory of Electronics
at Massachusetts Institute of Technology. № 90 [sic! not 65]. 1968.
P. 221-227. nepene4.:SWI.
1968b К вопросу о глухости и звонкости русских щелинных
губных// Slavia Orientalis. 1968. Vol. XVII. № 3. S. 321-324. Перепеч.:
SWI.
[ 1941 a-Eng] Child Language, Aphasia, and Phonological Universals /
trans, by A. Keiler. The Hague; Paris: Mouton, 1968. 101 p.; 2nd ed.,
1972.
Рец: Bloom L. // DSH Abstracts; Cohen David // L'Année
sociologique. 1968. Troisième série. T. 19. P. 552-554.; MacMahon
M. К С. Il British Journal of Disorders of Communication. 1969.
Vol. 4. № 2. October. P. 208-209; Schlanger Bernard B. I I Journal of
Communication Disorders. 1970. Vol. 3. Issue 3. P. 235-237; Tikofsky
RonaldS.11 Language Sciences (Oxford). 1970. Vol. 11. August. P. 20-

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 511
26; Zarçbina Maria // Linguistics. 1971. Vol. 9. Issue 65. P. 115-117;
Zeitschrift für Tierpsychologie. 1973. Jg. 33. Heft 2/43. S. 218-219.
Подпись: О. К. (на 2 изд.)
1968с Poetry of Grammar and Grammar of Poetry // Lingua. 1968.
Vol. 21. P. 597-609. Сокр., перераб. англ. вариант 1961с. Перепеч.:
SWIII.
1968d (Avec Luciana Stegagno Picchio) Les oxymores dialectiques
de Fernando Pessoa // Langages. № 12. Linguistique et littérature.
Décembre 1968. P. 9-27. Перепеч.: SW III.
1968f (With M. Halle) Phonology in Relation to Phonetics // Manual
of Phonetics / ed. by В. Malmberg. Amsterdam: North Holland, 1968.
P. 411-449 (Перераб. вариант 1956a, ch. 1.)
1968g «Vivre et parler» - Un débat entre François Jacob, Roman
Jakobson, Claude Lévi-Strauss, et Philippe L'Héritier / Les lettres
françaises.№ 1221. 14-20.02.1968. R 3-7; № 1222.21-28.02.1968.
R 4-5. Рус. пер.: Жить и говорить // ЯБ.
1968h Вопросы сравнительной индоевропейской мифологии в
свете славянских показаний // American Contributions to the Sixth
International Congress of Slavists, Prague, 1968, Aug. 7-13. Vol. I:
Linguistic Contributions / ed. by Henry Kuöera. The Hague; Paris:
Mouton. R 125—128. Перепеч.: 6. mezinârodni sjezd slavistû v Praze
1968, Praha, 7-13 VIII 1968: Akta sjezdu / red. rada B. Havranek et al.
Praha, 1970. Vol. 2. R 630-633. (Тезисы работы 1970j).
О Якобсоне
Campos Haroldo de. Comunicacäo na poesia de vanguarda - I //
О Estado de Säo Paulo. Suplemento literârio. Ano 12. № 591.24.08.1968.
Campos Haroldo de. Comunicacäo na poesia de vanguarda - III //
О Estado de Säo Paulo. Suplemento literârio. Ano 12. 14.09.1968.
Campos Haroldo de. Roman Jakobson, о poeta da lingüistica //
Correio de Manhä (Rio de Janeiro). 1.09.1968. Перепеч.: 19701.
P. 183-193.
Cohen Marcel. La linguistique et Roman Jakobson // L'Humanité.
15.03.1968. R 11.
Elia Silvio. Roman Jakobson // Correio Braziliense. 14.09.1968.
Pomorska Krystyna. Russian Formalist Theory and Its Poetic
Ambience. The Hague: Mouton, 1968.
Romane, diky za vSecko // Rovnost (Brno). 15.08.1968. № 268.
Подпись: w-n.
Schnaiderman Boris. Estruturalismo: uma discussäo viciada //
Correio de Manhä (Rio de Janeiro). 3.10.1968.
Studies Presented to Professor Roman Jakobson by His Students /
Ed. by Charles E. Gribble. Cambridge, Mass.: Slavica Publishers, 1968.
333p.

512 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Vitula Jifi. Privedl do Prahy Majakovského a Pasternaka // Lidovâ
Demokracie. 25. 08.1968. S. 5.
Перцов В. Как изучают Маяковского в Гарвардском
университете // Технология неправды: Сб. ст. М., 1968. С. 121 — 135.
1969
[ 194la-2] Kindersprache, Aphasie und allgemeine Lautgesetzen.
Frankfurt/M: Suhrkamp, 1969. 144 s. Перепеч. изд. 1941 года.
Рец.: Weinrich Harald. Kindersprache: Roman Jakobsons Theorie
vom Erlernen der Wörter // Frankfurter Allgemeine Zeitung. № 117.
23.05.1970.
1969a Дублеты типа сочкле/счел в показаниях Т. Фенне о языке
Пскова на пороге XVII века // Slawisch-deutsche Wechselbeziehungen
in Sprache, Literatur und Kultur [Festschrift zum 60. Geburtstag von
Hans Holm Bielfeldt] / hrsg. von W Krauss et al. Berlin: Akademie-
Verlag, 1969. S. 69-73. Перепеч.: SW II.
1969b Jözef Mrozinski - Jenerat-jçzykoznawca. Pämi^tka i przypo-
mnienie // Kultura i spoteczenstwo. 1969. T. 13. № 2. S. 93-102. Рус
оригинал: Языковедческие бои генерала Мрозиньского. Памятка и
напоминание // SW II.
1969с Linguistics in Its Relation to Other Sciences // Actes du Xe
Congrès international des linguistes, Bucarest, 28 Août — 2 Septembre,
1967. Vol. 1. Bucharest: Editions de l'Académie de la République
socialiste de Roumanie, 1969. P 75-111. Перепеч.: SW II. Рус. пер.:
Лингвистика в ее отношении к другим наукам // ИР.
1969d Композиция и космология Плача Ярославны // Труды
Отдела древнерусской литературы. Т. 24. М.; Л.: Наука, 1969. С. 32-34.
Перепеч.: SW III.
1969e Le dessin prosodique ou le principe modulaire dans le vers
régulier chinois // Change 2. Paris: Seuil, 1969. P. 37-48. Англ. пер.:
The Modular Design of Chinese Regulated Verse // SW V
1969f The Slavic God Veles and his Indo-European Cognates//Studi
linguistici in onore di Vittore Pisani. Brescia: Paideia, 1969. P. 579—599.
Перепеч.: SW VII.
[1923a-2] О чешском стихе. Brown University Slavic Reprint, VI.
Providence, 1969.
Рец.: Bradbrook B. R. // The Slavonic and East European Review.
1970. Vol. 48. № 112. P. 440-442.
1969h Lingüistica e comunicaçâo / pref. de Izidoro Blikstein. Trad,
de Izidoro Blikstein e José Paulo Raes. Säo Paulo: Editora Cultrix, 1969.
162 p.
1969i Le langage enfantin et l'aphasie / trad, de l'anglais et de
l'allemand par J.-P. Boons et R. Zygouris. Paris: Les Éditions de Minuit.
189 p.; 2me éd. Paris: Flammarion, 1980. Вкл. 1941а.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 513
Рец.: Guenot Jean. Quelques classiques de la linguistique // Le
Monde des Livres. 24.01.1970. R VI. (Supplément au: Le Monde.
№ 7786).
1969j Slovesné umëni a u umëlecké slovo / Vybor uspofadal M. Cer-
venka. Vydâni prvni. Praha: Ceskoslovensky spisovatel. 416 s. Почти
весь тираж сборника был уничтожен властями до его выхода; один
из экземпляров, оказавшихся в руках автора, стал основой для
фоторепринтного издания в США - см. 19711.)
1969k Deux lettres de Roman Jakobson // Change. № 3. Paris: Seuil,
1969. P. 51.
О Якобсоне
Goldmann Lucien, Peters Norbert. «Les Chats», Charles
Baudelaire // Revoie de l'Institut de Sociologie (Université libre de Bruxelles).
1969. № 3. P. 409-413. Перепеч. 1980, см. ниже.
Nicolas Anne. R. Jakobson et la critique formelle // Langue française.
1969. T. 3.№3. P. 97-101.
Schnaiderman Boris. Uma visào dialética e radical de literature //
Correio do Povo. 1969. 12.12.1969. Caderno de Sâbado. P. 13-14.
Шкловский В. «Поэзия грамматики и грамматика поэзии» //
Иностранная литература. 1969. № 6. С. 218-224.
1970
1970а Да и нет в мимике // Язык и человек: Сб. статей памяти
проф. П. С. Кузнецова (1899-1968). М.: Изд. Моск. ун-та, 1970.
С. 284-289. Перепеч.: SW И.
1970b Tempus-Rotatio-Adulterium // Mélanges Marcel Cohen,
études de Linguistique, Ethnographie et Sciences connexes offertes par
ses amis et ses élèves à l'occasion de Son 80ème Anniversaire / Réunis
par David Cohen. The Hague; Paris: Mouton, 1970. P. 379-380.
Перепеч.: SW II.
1970c Linguistics // Main Trends of Research in the Social and
Human Sciences. Part 1. The Hague: Mouton; Paris: UNESCO, 1970.
R 419—463. Перераб. вариант 1969с, впоследствии дополн. перераб.
для отдельной публикации, 1973k. Ср.: Linguistics in Relation to Other
Sciences // SW II.
1970d Language in Relation to Other Communication Systems //
Linguaggi nella societa e nella tecnica (Convegno promosso dalla Ing.
С Olivetti and Co., S.p. A. per il centenario délia nascitâ di Camillo
Olivetti), Milan: Olivetti, 1976. P. 3-16. Перепеч.: SW II. Рус. пер.:
Язык в отношении к другим системам коммуникации // ИР.
1970е Subliminal Verbal Patterning in Poetry // Studies in General
and Oriental Linguistics Presented to Shirô Hattori / Ed. by R. Jakobson

514 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
and S. Kawamoto. Tokyo: TEC, 1970. R 302-308. Перераб., дополн.
вариант: SW III. Рус. пер.: Из статьи «Подсознательные вербальные
структуры в поэзии // Мир Велимира Хлебникова: Статьи.
Исследования (1911-1998). М., 2000. С. 78-82.
1970f Lettre à Haroldo de Campos sur la texture poétique de Martin
Codax//Change 6. Paris: Seuil, 1970. R 53-59. Англ. вариант: Martin
Codax's Poetic Texture: A Revised Version of a Letter to Haroldo de
Campos//SWIII.
1970g (With Lawrence G. Jones) Shakespeare's Verbal Art in "Th'
Expence of Spirit". The Hague; Paris: Mouton, 1970. 33 p. Перепеч.:
SW III.
Рец., отклики: Richards I.A. Jakobson's Shakespeare: The subliminal
structures of a sonnet // The Times Literary Supplement. 28.05.1970.
Issue 3561. P. 589-590; Kermode Frank. A New Era in Shakespeare
Criticism? // Times Literary Supplement. 5.11.1970; Thompson John.
Catharsis, Linguistics & All That // Commentary. 1970. Vol. 50. № 4
(October). R 65-73; Roubaud Jacques. Une rencontre de Shakespeare
et Roman Jakobson // Hypothèses / ed. J.-P. Faye et al. Paris: Seghers-
Laffont, 1972. P. 161-166; Vendler Helen. Jakobson, Richards, and
Shakespeare's Sonnet CXXIX // I. A. Richards: Essays in His Honor /
Ed. R. Broweretal. New York: Oxford UP, 1973. P. 179-198.
1970h On the Verbal Art of William Blake and Other Poet-Painters //
Linguistic Inquiry. 1Ô70. Vol. I. № 1. P. 3-23. Перепеч.: SW III. Рус.
пер.: О стихотворном искусстве Уильяма Блейка и других
поэтов-художников // РПП.
1970i Похвала Константина Философа Григорию Богослову //
Slavia. 1970. Vol. 39. № 3. P. 334-361. Перепеч.: SW VI, Part One.
1970j Роль лингвистических показаний в сравнительной
мифологии // VII Международный конгресс антропологических и
этнографических наук. Москва, 3-10 августа 1964. Т. 5. М.: Наука, 1970.
С. 608-619. Англ. пер.: Linguistic Evidence in Comparative
Mythology //SW VII.
1970k(With L.Hammerich) Preface//Tönnies Fenne's Low German
Manual of Spoken Russian - Pskov 1607, Vol. II / ed. by L. Hammerich
and R. Jakobson. Copenhagen: Royal Danish Academy of Sciences,
1970. P. vii—xxviii.
Рец. (на весь том): Gardiner Sunray С. // The Modern Language
Review. 1972. Vol. 67. № 3. P. 717-718; Leeming H. // The Slavonic
and East European Review. 1972. Vol. 50. № 118. R 113-115; Moss
Christopher // Zeitschrift für Dialektologie und Linguistik. 1974.
Heft 41. № 1.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона,.. 515
19701 Lingüistica. Poética. Cinema/org. Haroldo da Campos e Boris
Schnaiderman. Trad. F. Achcar et al. Säo Paulo: Editora Perspectiva,
1970. 205 p.; 2a ed., 2004. 205 p.
1970m Poesie und Sprachstruktur: Zwei Grundsatzerklärungen /
Übers, und Kommentare von Felix Philipp Ingold. Zürich: Verl. der Arche,
1970.47 s.
1970q Lettre sur «le Cercle de Prague» //Change. № 4. Paris: Seuil,
1970. R 224-226.
О Якобсоне
Branca Vittore. Il "passepartout" di sapere // L'Eco délia Stampa
(Milano). 30.09.1970.
Grande Maurizio. Relazioni tra la teoria délia "lingue funzionali" nelle
"Tesi del '29" e la teoria délie funzioni dell'ultimo Jakobson // Nuova
Corrente (Milano). 1970. № 51. P. 63-80.
Malmberg Bert il. De Ferdinand de Saussure à Roman Jakobson.
L'arbitraire de signe et la substance phonique de langage // Proceedings
of the International Congress of Phonetic Sciences, Prague, 1967. Praha:
Academia, 1970. P. 599-603.
Milivojevic Dragan Dennis. Current Russian Phonemic Theory
1952-1962. The Hague; Raris: Mouton, 1970. P. 43-59 (Ch. 2.
Jakobson's Phonemic Theory).
Schnaiderman Boris. Uma visäo dialética e radical de literature //
О Estado de Säo Paulo. Ano 14. №> 677. Suplemento literario 4.07.1970.
1971
SW I Selected Writings. Vol. I: Phonological Studies. 2nd, expanded
edition. The Hague; Paris: Mouton, 1971. xii + 775 p.
Рец.: Whitman Robert // Language. 1973. Vol. 49. № 3.
P. 679-682 (перепеч.: Thomas); Meier Georg F. // Zeitschrift für
Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung. 1975.
Heft 28. № 5/6. S. 625-627. (Обе рец. посвящены SW I, SW II.)
SW II Selected Writings. Vol. II: Word and Language. The Hague;
Paris: Mouton, 1971. xii + 752 p.
Рец., отклики: Fairbanks Gordon H. // American Anthropologist.
1973. Vol. 75. № 4. R 1077-1078; Shapiro Michael// Indogermanische
Forschungen. 1973. Vol. 78. R 193-201; Ward Dennis. Roman
Jakobson's Linguistic Writings // The Slavonic and East European
Review. 1973. Vol. 51. № 124. R 452-459 (перепеч.: Thomas).
1971a Круговорот лингвистических терминов // Фонетика.
Фонология. Грамматика. К семидесятилетию А. А. Реформатского. М.:
Наука, 1971. С. 384-387. Перепеч.: SWI.
1971b Saussure's Unpublished Reflections on Phonemes // Cahiers
Ferdinand de Saussure. № 26 (1969) [sic!]: Mélanges de linguistique
offerts à H. Frei 2. R 5-14. Перепеч.: SW I.

516 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1971с Greetings to Eli Fischer-Jorgensen // Form and Substance.
Phonetic and Linguistic Papers Presented to Eli Fischer-Jorgensen / ed.
by L. Hammerich, R. Jakobson, and E. Zwirner. Copenhagen: Akademisk
Forlag, 1971. P. 9-10. Перепеч.: Prefatory Letter to Studies in Honor of
Eli Fischer-Jorgensen // SW I.
197 Id Retrospect//SW II. P. 711-724.
[1956a-2] (With M. Halle) Fundamentals of Language. 2nd rev. ed.
The Hague: Mouton, 1971. 96 p.
Рец.:Busse Winfried//Germanistik. 1973. Heft 2. S. 287-289.
1971e Силуанов хвалоспев [так!] Симеону // Zbornik za filologiju
i lingvistiku. Vol. 14. Novi Sad: Matica Srpska, 1971. S. 25-31. Рус.
оригинал: Славословие Силуана Симеону // SW HI.
197If The Dominant // Readings in Russian Poetics: Formalist and
Structuralist Views / ed. by L. Matejka and K. Pomorska. Cambridge,
Mass.: MIT Press, 1971. P. 82-87; 2nd ed., Ann Arbor: Michigan Slavic
Publications, 1978. Перепеч.: SW III. Рус. пер.: Доминанта //ЯБ.
1971g The Drum Lines in Majakovskij's "150000000" // California
Slavic Studies. Vol. VI / ed. by Robert P. Hughes, Simon Karlinsky and
Vladimir Markov. Berkeley: Univ. of California Press, 1971. P. 39-41.
Перепеч.: SW V
1971 h The World Response to Whitney's Principles of Linguistic
Science // Whitney on Language: Selected Writings of William Dwight
Whitney / ed. by M. Silverstein. Cambridge, Mass.: MIT Press. P. xxv-
xlvii. Перепеч.: SW VII.
197П La première lettre de F. de Saussure à A. Meillet sur les
anagrammes // L'Homme. 1971. Volume 11. № 2. R 15-24.
Перепеч.: SW VII.
1971j Studies on Child Language and Aphasia. The Hague; Paris:
Mouton. 132 p.
1971k II farsi e il disfarsi del linguaggio: linguaggio infantile e afasia /
Tr. di Lidia Lonzi. Torino: Einaudi. 208 p.
19711 Studies in Verbal Art: Texts in Czech and Slovak.Ann Arbor:
Czechoslovak Society of Arts and Sciences in America and the Dept. of
Slavic Languages and Literatures of the University of Michigan, 1971.
412 p. (Michigan Slavic Contributions. № 4). Фоторепринт 1969j.
Рец.: Pynsent R. B. // The Slavonic and East European Review. 1973.
Vol. 51. № 124. P. 472-473.
О Якобсоне
Bloomfield Morton W. Jakobsonian Poetics and Evaluative
Criticism//The University Review. 1971. Vol. 37. R 165-173.
Daix Pierre. Poétique et histoire sans recule: Roman Jakobson, la
poésie, la poétique // Les Lettres françaises. 22.09.1971. P. 5.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 517
Laurent J.-P. L'analyse de la poésie selon Roman Jakobson //
Memoir de l'Université Catholique de Louvain, 1971.
Le Monde. № 8322. 16.10.1971. R 20-21. Étude. Roman Jakobson
du langage a la poésie.
Содерж.: Lévi-Strauss Claude. Histoire d'une amitié; Barthes
Roland. Un très beau cadeaux ; Ruwet Nicolas. Un maître; T. T. (Tzve-
tan Todorov). Un apport décisif à la linguistique; Verrier Jean. Le
«Poéticien»; Jakobson Roman. «Une partie de colin-maillard...»; Points
de repère.
Poétique. Revue de théorie et d'analyse littéraires (Paris). 1971. T. 7.
Hommage à Roman Jakobson.
Из содерж.: Todorov Tzvetan. Roman Jakobson poéticien [Перепеч.:
La poétique de Roman Jakobson // Todorov Tz. Théories du symbole.
Paris: Seuil, 1977; сокр. вариант: Poétique générale // Armstrong 1977]
Рец.: Roudinesco Elizabeth. Poétique. № 7: Hommage à R.
Jakobson//Action poétique (Paris). 1971. № 48. R 65-67.
Roman Jakobson. A Bibliography of His Writings / fwd. by С. Н. van
Schooneveld. The Hague; Paris: Mouton, 1971. 60 p.
Shenker Israel. Jakobson: Great in Any Language // The New York
Times. 11.10.1971. Second section. P. 37, 39.
Shenker Israel. Great-Grandfather of Modern Linguistics //
International Herald Tribune. 15.10.1971. R 16.
1972
1972a (With Bayara Aroutunova) An Unknown Album Page by Niko-
laj Gogol' // Harvard Library Bulletin. 1972. Vol. 20. № 3. P. 236-254.
Перепеч.: SW III.
Отклики: Слоним M. Неизданная страница Гоголя // Русская
мысль (Париж). 1972. 23 ноября. № 2922. С. 8; Picchio Ricardo.
Sulla struttura prosodica di una pagina romana di Gogol' // Strumenti
Critici. 1973. № 20. Febbraio. R 106-116; Montale E. Pagina
d'album // Montale E. II secondo mestiere. Prose 1920-1&79. Milano,
1981.
1972b Verbal Communication // Scientific American. 1972. Vol. 227.
№ 3. R 72-80. Перепеч.: SW VII. Рус. переводы: Словесное
(Языковое) общение // Общее языкознание: хрестоматия / сост. В. И.
Косовский, А. Е. Супрун. Минск: Выш. школа, 1976. С. 113-120;
Речевая коммуникация // ИР.
1972с (with Philip Rahv) The Editor Interviews Roman Jakobson //
Modern Occasions. Winter 1972. Vol. 2. Issue 1. R 14-20.
1972d Entretien de Roman Jakobson avec Jean-Pierre Faye, Jean
Paris et Jacques Roubaud // Hypothèses: Trois entretiens et trois études

518 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
sur la linguistique et la poétique. Paris: Seghers /Lafont, 1972. R 33-49
(Collection Change).
1972e Sur le mot "structural": deux lettres et quatre textes // Change.
Paris: Seuil, 1972. № Ю. P. 181-188.
О Якобсоне
Jannoud Claude. Roman Jakobson parle huit langues en une seule: la
linguistique // Le Figaro. 11.02.1972.
Pellegrin Jean. Felices fêles // Poétique: revue de théorie et d'analyse
littéraire (Paris). 1972. № 9. P. 89-101. Перепеч. 1980 (см. ниже).
Ronat Mitsou. Jakobson au Collège de France // Les Lettres
françaises. № 1426. 8-14.03.1972. R 3-4.
Ronat Mitsou. Roman Jakobson à Paris // La Quinzaine littéraire.
№ 135. 1-15.03.1972. P. 20-21 (перепеч.: L'année littéraire 1972,
suppl. au № 163 du La Quinzaine littéraire. P. 267-271 ).
1973
1973a Le métalangage d'Aragon // L'Arc. № 53: Aragon. Aix-en-
Provence, 1973. P. 79-84. Перепеч.: SW III.
1973b "Si nostre vie" - Observations sur la composition & structure
de motz dans un sonnet de Joachim du Bellay // Atti del Convegno
internazionale sul tema Premarinismo e Pregongorismo (Roma, 19-
20 aprile 1971). Roma: Accademia Nazionale dei Lincei, 1973. P. 165-
195. (Problemi attuali di scienza e di cultura; quaderno № 180).
Перепеч.: SW III.
1973c Об односложных словах в русском стихе // Slavic Poetics:
Essays in Honor of Kiril Taranovsky / ed. by R. Jakobson et al. The
Hague; Paris: Mouton, 1973. P. 239-252. Перепеч.: SW V.
1973d Языковедческие наблюдения на общими особенностями
славянской поэзии // VII Miçdzynarodowy kongres slawistôw, Warszawa,
21-27 VIII 1973, Streszczenia referatôw i komunikatôw. Warszawa:
PWN, 1973. S. 858-859. Расширенный вариант: Из языковедческих
раздумий над общими особенностями поэзии славянских народов //
SWVI, Part One.
1973e Staroslovënskâ kantilena v dëdictvi éeském // Ricerche
Slavistiche. Vol. XVII-XIX (1970-1972). R 259-272. Англ. пер.: An
Old Church Slavonic Song in the Czech Tradition // SW VI, Part One.
1973f «Сокол в мытех» // Jy>KHoc^ioBeHCKH филолог. Београд.
1973. Кн>. 30. Св. 1-2. С. 125-134. Англ. пер.: When a Falcon Has
Molted//SW VII.
1973g Essais de linguistique générale 2: Rapports internes et externes
du langage. Paris: Les Éditions de Minuit, 1973. 320 p.
Рец., отзывы: Akoun André // Communication et langages. 1973.
№ 18. R 125. Подпись: A. A; Jakobson // Magazine Littéraire. 1973.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 519
Mai. Подпись: R. R.; Jannoud Claude. Jakobson, le prophète de la
linguistique // Le Figaro. 12.05.1973; Laurent Jean-Paul. Jakobson.
A propos de deux ouvrages récents // Notre temps. 1973. Mai. Все три
рец. о 1973g, 1973h.
1973h Questions de poétique. Ed. by Tzvetan Todorov. Paris: Éditions
du Seuil. 510 p.
Рец.: La Revue nouvelle (Bruxelles). 1973. Septembre. P. 213;
Mitterand H. // Nouvelle Revue Pédagogique Lycée. 1973. № 2.
Octobre. P. 9; Mitterand H. Linguistique et poétique // Nouvelles
Littéraires. 4.06.1973; Francia. 1973. № 6. Settembre. R 108; Athénée.
1973. Décembre. P. 93-94; Stembert R. // Français 2000. 1974.
№ 75. P. 35-37; Vultur Smaranda // Cahiers de linguistique théorique
et appliquée. 1974. Vol. ll.Fasc. l.P. 187-190.
1973i Postscriptum // 1973h. P. 485-504. Перераб. и доп. англ.
пер.: 1981j. Рус. пер.: Вопросы поэтики. Постскриптум к
одноименной книге//РПП.
1973k Main Trends in the Science of Language. London: George
Allen and Unwin. New York: Harper and Row, 1974. 76 p. Перераб.
вариант 1969c, 1970c.
О Якобсоне
Delas Daniel. Phonétique, phonologie et poétique chez R.
Jakobson//Langue française. 1973. № 19. P. 108-119.
Erlich Victor. Roman Jakobson: Grammar of Poetry and Poetry
of Grammar // Approaches to Poetics / ed. S. Chatman. New York:
Columbia UP, 1973. P. 1-27.
Jakopin Franc. Jakobson, Roman // Leksikon Cankarjeve zaloZbe.
Ljubljana: Cankarjeva zaloiba, 1973. R 385.
Marcotte Gilles. Du côté de la critique: R. Jakobson et J. Derrida // Le
Devoir. 1.09.1973. P. 14.
Щербина ß. Кривое зеркало мифов // Литературная газета. 1973.
№29. 18 июля. С. 5.
1974
[ 1956a-Sp] Fundamentos del lenguaje / trad. С. Piera. 2 ed. Madrid:
Editorial Ayuso. 110 p.
1974d Form und Sinn: sprachwissenschaftliche Betrachtungen.
München: Wilhelm Fink Verlag, 1974. 177 s.
1974f Aufsätze zur Linguistik und Poetik / hrsg. und eingel. von
Wolfgang Raible; Übers, von Regine Kuhn, Georg Friedrich Meier und
Randi Agmete Hartner. München: Nymphenburger Verlag. 289 s. 1979:
2e Aufl. Frankfurt/M: Verlag Ullstein, 1979.
Рец.: Ueding Gert. Die Linguistik ist keine Überwissenschaft //
Frankfurter Allgemeine Zeitung. 11.06.1974. № 265. S. 21.

520 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1974i Lenguaje infantil у afasia / tr. E. Benitez. Madrid: Editorial
Ayuso, 1974. 248 p. Пер. 1969i на исп. яз.
Pt\x.:MonleonJose. Lenguaje infantiley afasia //Triunfo. 18.05.1974.
1974k Life and Language. [Review article] // Linguistics. 1974.
Vol. 12. Issue 138. R 97-103. (Рец. на: Jacob F. The Logic of Life:
A History of Heredity).
О Якобсоне
Critique: Revue générale des publications françaises et étrangères
(Paris). 1974. T. XXX. № 322: Roman Jakobson.
Из содерж.: Jacob François. Le modèle linguistique en biologie;
Kristeva Julia. L'éthique de la linguistique; Rey Alain. Une interminable
maïeutique; Bisset Jacqueline. La poétique mise en questions; Thom
René. La linguistique, discipline morphologique exemplaire; Veyrenc
Jacques. Cas et verbe.
Holenstein Elmar. Jakobson ou le structuralisme phénoménologique,
Paris: Seghers, 1974. 243 p. Пер. с нем. изд. 1975 года.
Рец.: Steiner George. Jakobson's Phenomenology // Semiotica.
1975. Vol. 15. № 4. P. 393-395; SendoyaMejiaLuisM. //Acta Poética.
1981. Vol. 3. № 1.
Raible Wolfgang. Roman Jakobson oder "Auf der Wasserscheide
zwischen Linguistik und Poetik" // 1974f. S. 7-37.
Svejkovsky FrantiSek. 1974. Theoretical Poetics in the Twentieth
Century // Current Trends in Linguistics / ed. Thomas A. Sebeok.
Vol. 12. Linguistics and Adjacent Arts and Sciences. The Hague; Paris:
Mouton, 1974. R 863-941.
Walsh Harry. On Certain Practical Inadequacies of Distinctive Feature
Systems // Journal of Speech and Hearing Disorders. 1974. Vol. 39.
№ 1. P. 32-43 (перепеч.: Thomas).
1975
1975a "Czutoéé" Cypriana Norwida [«Нежность» Циприана Hop-
вида] // For Wiktor Weintraub. Essays in Polish Literature, Language,
and History / ed. by V Erlich et al. The Hague; Paris: Mouton, 1975.
R 227-237. Перепеч.: SW III.
[ 1931 f-2]( Вместе с Д. Святопол ком-Мирским) Смерть Владимира
Маяковского. The Hague: Mouton, 1975. 48 с. Перепеч. берлинского
сборника.
Рец.: McLean Hugh // Slavic Review. 1977. Vol. 36. № 1. R 154-
155; Володин В. Роман Якобсон о Маяковском // Грани (Frankfurt
a/M). 1977. № 104. С. 272-279.
[193Н-И] Una generazione che ha dissipato i suoi poeti: il problema
Majakovskij / a cura di Vittorio Strada. Torino: Einaudi, 1975. xviii +
42p.;2ed.,Milano,2004.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 521
1975Ь Гимн в Слове Илариона о законе и благодати // The Religious
World of Russian Culture. Russia and Orthodoxy, II. (Essays in Honor of
Georges Florovsky)/ed. by A. Blane. The Hague; Paris: Mouton, 1975.
P. 9-22. Перепеч.: SW VI, Part Two.
1975d Structuralisme et téléologie // L'Arc. Revue trimestralle (Aix-
en-Provence). 1975. № 60. P. 50-54. Рус. пер.: Структурализм и
телеология//ЯБ.
1975e Les règles des dégâts grammaticaux // Langue, Discours,
Société: Pour Emile Benveniste / Sous la direction de J. Kristeva,
J.-C. Milner, and N. Ruwet. Paris: Seuil, 1975. P. 11-25. Англ.
оригинал: On Aphasie Disorders from a Linguistic Angle // SW VII.
1975f Glosses on the Medieval Insight into the Science of
Language // Mélanges linguistiques offerts à Emile Benveniste. Louvain:
Peeters, 1975. P. 289-303. Перепеч.: SW VII.
1975g Coup d'oeil sur le développement de la sémiotique.
Bloomington: Indiana University, 1975. 21 p. (Studies in Semiotics.
№ 3). Англ. пер.: A Glance at the Development of Semiotics // SW VII.
Рус. пер.: Взгляд на развитие семиотики // ЯБ.
Рец.: Sherzer Dina. A Theory of Semiotics // Language in Society.
1977. Vol. 6. № 1. P. 78-82; Swiggers P. // Tijdschrift voor Filosofie.
1977. Vol. 41. P. 53iff.
1975h N. S. Trubetzkoy 's Letters and Notes / ed. by R. Jakobson,
with the assistance of H. Baran, O. Ronen and M. Taylor. The Hague;
Paris: Mouton, 1975. xxiii + 506 p. + 13 ills. 2nd ed. Berlin; New York;
Amsterdam, 1985. См. также доп. рос. изд. 2004 года.
Рец., отклики: Lepschy G. С. // Journal of Linguistics. 1976. Vol. 12.
Issue 2. P. 371-372; Liberman Anatoly // Linguistics. 1980. Vol. 18.
Issue 5-6. P. 543-556; Vachek Josef 11 Language. 1977. Vol. 53.
№ 2. P. 424—428; Поморска К. Драматика науки: О Письмах
Н. С. Трубецкого // Россия/Russia: Studi e ricerche. 3 / a cura di
Vittorio Strada. Torino: Einaudi, 1977. P. 213-229.
1975j PuSkin and His Sculptural Myth / tr. and ed. by John Burbank.
The Hague; Paris: Mouton, viii + 86 p. 4- 16 p. of illustrations.
1975k Premesse di storia letteraria slava / a cura di Lidia Lonzi. Trad,
di L. Lonzi e P. F. Poli. Milano: II Saggiatore. xi+ 360 p.
1975m Ensayos de lingüistica general / ed. A. Corazon. Trad, de
Josep M. Pujol y Jem Cabanes. Barcelona: Seix Barrai, 1975. 406 p.; 2a
ed., 1981; За ed. Barcelona: Editorial Ariel, 1984; Barcelona: Planeta de
Agostini, 1985.
О Якобсоне
L'Arc. Revue trimestrielle (Aix-en-Provence). № 60. Roman
Jakobson: Sémiologie, poétique, épistémologie. 79 p. Перепеч.: 1990.

522 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Из содерж.: Vallier Dora. Dans le vif de l'avant-garde; Matejka
Ladislav. Le formalisme taxinomique et et la sémiologie fonctionnelle
pragoise; Holenstein Elmar. Jakobson phénoménologue?; Silverstein
Michael. La sémiotique jakobsonienne et l'anthropologie sociale;
Winner Thomas. Les grands thèmes de la poétique jakobsonienne;
Mounin Robert. Les difficultés de la poétique jakobsonienne.
Bondy François. Roman Jakobson hat viel vor// Die Zeit. 22.10.1976.
№44.
Culler Jonathan. Structuralist Poetics: Structuralism, Linguistics
and the Study of Literature. Ithaca: Cornell UP, 1975. P. 55-74 (Ch. 3.
Jakobson's Poetic Analyses — перепеч.: Thomas).
Holenstein Elmar. 50 Jahre Cercle linguistique de Prague // Neue
Zürcher Zeitung. 23.12.1976.
Holenstein Elmar. Jakobson and Husserl // The Human Context.
Vol. 7. London, 1975. R 61-83.
Holenstein Elmar. Roman Jakobsons phänomenologischer
Strukturalismus. Frankfurt/M: Suhrkamp, 1975. 213 s.
Рецм отклики: Spiegelberg Herbert. Phänomenologie und
Strukturalismus. Zur Arbeit Elmar Holensteins über Roman Jakob-
son//Neue Zürcher Zeitung. № 298.23.12.1975. S. 25-26; Mainberger
Gonsaly K. Husserls Prager Besuch bei Jakobson und die Folgen. Elmar
Holenstein, Historiograph zweier philosophischer Bewegungen // Neue
Zürcher Zeitung. № 280. 29.11.1976. S. 17.
Holenstein Elmar. Jakobson: о estruturalismo fenomenolögico.
Lisboa: Editorial Vega, 1975. 274 р. Порт. изд. книги.
Топоров В. Н. Якобсон, Роман Осипович // Краткая литературная
энциклопедия. Т. 8. М., 1975. С. 1065.
1976
1976а Стихи Пушкина о деве-статуе, вакханке и смиреннице //
Alexander PuSkin: A Symposium on the 175th Anniversary of His Birth /
ed. by A. Kodjak and K. Taranovsky. New York: New York University
Press, 1976. P. 3-26. Перепеч.: SW III; РПП.
1976b (mit G. Lübbe-Grothues) Ein Blick auf Die Aussicht von
Hölderlin // 1976L S. 27-96. Перепеч.: SW III. Рус. пер.: Взгляд на
«Вид» Гёльдерлина // РПП.
1976с Русские отголоски древнечешских памятников о
Людмиле // Культурное наследие древней Руси. Истоки. Становление.
Традиции. М.: Наука, 1976. С. 46-50. Перепеч.: SW VI, Part Two.
1976e Metalanguage as a Linguistic Problem // Különlenyomat a
Nyelvtudomânyi Kozlemények 76. № 2. Budapest, 1976. R 345-352.
Перепеч.: SW VII.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 523
1976f Pëtr Bogatyrèv(29.1. 93-18. VIII. 71): Expert in
Transfiguration // Sound, Sign and Meaning: Quinquagenary of the Prague
Linguistic Circle / Ed. by L. Matejka. Ann Arbor: Dept. of Slavic
Languages and Literatures, P. 29-39 (Michigan Slavic Contributions.
№ 6). Перепеч.: SW VII. Рус. пер.: Петр Богатырев (29.1.1893-18.
VIII. 1971 ): мастер перевоплощений // ТДИ.
1976g Игра в аду у Пушкина и у Хлебникова // Сравнительное
изучение литератур: Сб. ст. к 80-летию ак. М. П. Алексеева. Л.: Наука,
1976. С. 35-37. Перепеч.: SW VII.
1976h Six leçons sur le son et le sens / préf. de C. Lévi-Strauss. Paris:
Éditions de Minuit, 1976. 121 p. Autres tirages : 1984, 1991, 2008.
Перепеч.: SW VIII. Рус. пер.: Знак и значение // ИР.
Рец.: Libération. 21.10.1976; Le Figaro. 3.12.1976; Nicole Eugè-
ne//P7L. 1978.Vol.3.№ l.R \75-l79\FellerJean//Communications
et langages. 1977. Vol. 34. № 1. P. 127.
1976i Hölderlin, Klee, Brecht: Zur Wortkunst dreier Gedichte /
Eingel. und hrsg. von E. Holenstein. Frankfurt/M: Suhrkamp. 128 s.
1976j Nuevos ensayos de lingüistica general / trad, de Tomas Segovia.
Mexico, D.F.: Siglo Veintiuno Editores, 1976. 333 р. Пер. 1973g на
исп. яз.
О Якобсоне
Brooke-Rose Christine. A Structural Analysis of Pound's "Usura
Canto": Jakobson's Method Extended and Applied to Free Verse. The
Hague; Paris: Mouton, 1976. 76 p.
Gregorich Luis. Roman Jakobson y el arte de la sabiduria // La
Opinion (Buenos Aires). 16.10.1976. P. 13.
Holenstein Elmar. Roman Jakobson's Approach to Language:
Phenomenological Structuralism / trans, by Catherine Schelbert and
Tarcisius Schelbert. Bloomington: Indiana University Press, 1976.
215 p. Пер. нем. изд. 1975 года, (фрагмент перепеч.: Thomas)
Рец., отклики: Daniels Peter T. // Library Journal. 1977.
15 February. Vol. 102. Issue 4. R 494; Steiner Peter, Steiner Wendy.
Structures and Phenomena (Review Article: Elmar Holenstein, Roman
Jakobson's Approach to Language: Phenomenological Structuralism)//
PTL. 1978. Vol. 3. R 357-370; Good С //Journal of European Studies.
1979. Vol. 9. № 3. R 218; Sangster Rodney B. // Language. 1982.
Vol. 58. № 4. R 897-899.
Holenstein Elmar. The Structure of Understanding: Structuralism
versus Hermeneutics // PTL. 1976. Vol. 1. R 223-238.
Patoëka Jan. Roman Jakobsons phänomenologischer
Strukturalismus // Tijdschrift voor Filosofie. 1976. Jg. 38. № 1. R 129-135.

524 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Sound, Sign and Meaning: Quinquagenary of the Prague Linguistic
Circle / Ed. Ladislav Matejka. Ann Arbor, MI: Michigan Slavic
Contributions, 1976.
Из содерж.: Souckova Milada. The Prague Linguistic Circle:
A Collage (перепеч.: Thomas); Halle Morris. Roman Jakobson's
Contribution to the Modern Study of Speech Sounds (перепеч.:
Thomas); Ivic Milka. The Impact of Mathesius and Jakobson on Slavic
Syntax; Steiner Peter. The Conceptual Basis of Prague Structuralism;
Rudy Stephen. Jakobson's Inquiry into Verse and the Emergence of
Structuralist Poetics (перепеч.: Thomas).
Stock Eberhard. Zur psychischen Realität der distinktiven Merkmale
von R. Jakobson in der Perzeption // Zeitschrift für Phonetik,
Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung. 1976. Heft 29.
№ 5/6. S. 595-600.
Vävra Vlastimil. Is Jakobson right? // Semiotica. 1976. Vol. 17.
№2. P. 95-110.
Waugh Linda R. Roman Jakobson's Science of Language. Lisse:
Peter de Ridder Press, 1976. 115 p.
Рец.: Timberlake Alan // Language. 1978. Vol. 54. № 4. R 1004-
1005.
Werth Paul. Roman Jakobson's Verbal Analysis of Poetry // Journal
of Linguistics. 1976. Vol. 12. № 1. P. 21-73 (фрагмент перепеч.:
Thomas).
Winner Thomas G. Poetika Romana Jakobsona // Slavistiöna Revija
(Ljubljana). 1976. Vol. 24. № l.S. 11-28.
1977
1977b (With Stephen Rudy) Yeats' "Sorrow of Love" through the
Years. Lisse: Peter de Ridder Press, 1975. 55 p. Перепеч.: SW III.
Рец.: Schleifer Ronald //MLN. 1977. Vol. 92. № 5. P. 1106-1116;
BloomfieldMorton//Poetics Today. 1979. Vol. l.№ 1/2. R 409-410;
1977c Юрий Тынянов в Праге // Россия/Russia. Vol. 3. Torino:
Einaudi, 1977. P. 161-182. Перепеч.: SWV; ТДИ.
[1931f-Sp](Con D. Sviatopolk-Mirski) El caso Maiakovski /trad, de
Maria Angeles Margarit. Barcelona: Icaria, 1977. 94 p.
1977d Der Grammatische Aufbau der Kindersprache. Opladen:
Westdeutscher Verlag, 1977. 28 s. Англ. пер.: The Grammatical Buildup
of Children's Language // SW VII.
Рец.: Schmidt Karl Horst // Zeitschrift für Dialektologie und
Linguistik. 1980. Jg. XLVII. Heft 1. S. 101.
1977e A Few Remarks on Peirce, Pathfinder in the Science of
Language // MLN. Vol. 92. P. 1026-1032. Перепеч.: SW VII. Рус.
пер.: Несколько слов о Пирсе, первопроходце науки о языке // ЯБ.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 525
[1976h-Port) Seis liçoes sobre о som e о sentido. Lisboa: Moraes,
1977.89 p.
1977f Ensayos de poética / trad, de Juan Almela. Mexico, D.F.; [etc.]:
Fondo de Cultura Economica, 261 p.
1977g Huit questions de poétique / dir. de T. Todorov. Paris: Editions
du Seuil, 1977. 188 p. Autres tirages: 1998,2002. Сокр. вариант 1973h.
1977jJan Patoöka: From the Curriculum Vitae of a Czech
Philosopher//The New Republic. Vol. 126. № 19. 7.05.1977. P. 26f.
О Якобсоне
Degeorge Fernande M. From Russian Formalism to French
Structuralism // Comparative Literature Studies. 1977. Vol. 14. № 1.
P. 20-29 (перепеч.: Thomas).
Ferguson Charles. New Directions in Phonological Theory: Language
Acquisition and Universals Research // Current Issues in Linguistic
Theory / ed. Roger W. Cole. Bloomington; London: Indiana University
Press, 1977. P. 247-299 (перепеч.: Thomas)
Marin Louis. Roman Jakobson // MLN. 1977. Vol. 92. № 5.
P. 1024-1025.
Roman Jakobson: Echoes of His Scholarship/ed. by Daniel Armstrong
and C. H. van Schooneveld. Lisse: Peter de Ridder Press. 1977. 533 p.
Содерж.: Schooneveld Cornelius H. van. By Way of Introduction:
Roman Jakobson's Tenets and Their Potential; Austerlitz Robert. The
Study of Raleosiberian Languages; Baecklund-Ehler Astrid. Roman
Jakobson's Cooperation with Scandinavian Linguists; Birnbaum Henrik.
Roman Jakobson's Contribution to Slavic Accentology; Eco Umberto.
The Influence of Roman Jakobson on the Development of Semiotics
(перепеч.: Thomas); Fox James J. Roman Jakobson and the Comparative
Study of Parallelism; Гамкрелидзе Т. В., Елизаренкова Т. #.,
Иванов В. В. Лингвистическая теория Р. О. Якобсона в работах
советских лингвистов; Halle Morris. Roman Jakobson's Contribution to
the Modern Study of Speech Sounds; Holenstein Elmar. Jakobson's
Contribution to Phenomenology; Иванов В. В., Топоров В. H. Вклад
Р. О. Якобсона в славянские и индоевропейские фольклорные и
мифологические исследования; Jacob François. The Linguistic Model
in Biology; Jones Lawrence G. Jakobson and the Postwar Slavists;
Касаткин Л. И. Русская диалектная историческая фонетика в работах
Р. О. Якобсона; Linhartovâ Vera. La place de Roman Jakobson dans la
vie littéraire et artistique tchécoslovaque; LuriaA. R. The Contribution of
Linguistics to the Theory of Aphasia; Mares F. V. Roman Jakobson and
(Old) Church Slavonic; Mayenowa Maria R. Comparative Slavic Poetics
in the Work of Roman Jakobson; McCawley James D. Jakobsonian Ideas
in Generative Grammar; Мельчук И. А. 3 особенности, 7 принципов

526 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
и 11 результатов грамматических исследований Романа Якобсона;
Muljacic Èarko. Phonologie théorique et phonétique; Picchio Riccardo.
Roman Jakobson on Russian Epics and Old Russian Literature; Pitkin
Harvey. Jakobson's Contributions to American Linguistics (перепеч.:
Thomas); Pomorska Krystyna. Roman Jakobson and the New Poetics;
Rensky Miroslav. Roman Jakobson and the Prague School; Robins R. H.
Distinctive Feature Theory; RuJfe-Draviqa Velta. Child Language
Studies; Sebeok Thomas A. Roman Jakobson's Teaching in America;
Shaumyan Sebastian. Roman Jakobson's Contribution to the Study of
Slavic Historical Phonology and Phonetics; Stankiewicz Edward. Roman
Jakobson's Work on the History of Linguistics (перепеч.: Thomas);
Svejkovsky Frantisek. Roman Jakobson and Old Czech Literature;
Todorov Tzvetan. Poétique générale; Uhlenbeck E. M. Roman Jakobson
and Dutch Linguistics; Winner Thomas G. Roman Jakobson and
Avantgarde Art; Worth D. S. Roman Jakobson and the Study of Rhyme.
Рец.: Cervenka Miroslav // Journal of Comparative Literature and
Aesthetics (Orissa, India). 1991. Vol. XIV. № 1-2. P. 159-164.
Ronat Mitsou. Roman Jakobson, premier savant en langues de ce
siècle // France Nouvelle. 1977. № 1633. R 37-38.
1978
1978a La facture d'un quatrain de Pouchkine // Poétique. 1978.
№ 34. R 190-192. Перепеч.: SWIII. Рус. пер.: Фактура одного
четверостишия Пушкина // РПП.
1978с Mutual Assimilation of Russian Voiced and Voiceless
Consonants // Studia Linguistica. 1978. Vol. XXXII. № 1-2. P. 107-
110. Перепеч.: SW VII.
1978d К языковедческой проблематике сознания и
бессознательности // Бессознательное: природа, функции, методы исследования.
Т. III / ред. А. С. Прангишвили, А. Е. Шерозия, Ф. В. Бассина.
Тбилиси: Мецниереба, 1978. С. 156—167. Перепеч.: ЯБ. Перераб. англ.
вариант: On the Linguistic Approach to the Problem of Consciousness
and the Unconscious // SW VII.
[ 1976h-Eng] Six Lectures on Sound and Meaning/ tr. by J. Mepham.
Cambridge, Mass: MIT Press - Hassocks: Harvest Press, 1978. xxvi +
116 p.
Рец.: Franklin William G. // Southern Speech Communication
Journal. 1979. Summer. Vol. XLIV № 4. P. 433-434. Choice. 1979.
December; Cheney Michael R. Introduction to Jakobson // Journal of
Communication. 1980. Winter. P. 233; Macaulay Ronald // American
Anthropologist. 1980. Vol. 82. Issue 3. P. 626-627.
[ 1976h-It] La linguistica e le scienze delPuomo: Sei lezioni sul suono
e sul senso. Milano: II saggiatore, 1978. 126 p.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 527
1978f Lo sviluppo délia semiotica. Intro, by U. Eco. Milan: Bompiani.
109 p.
Рец.: Arlandi Gian Franco. La semiotica di Jakobson // La Provincia
Domenica(Como). 18.05.1980.
О Якобсоне
Buxô José Pascual. Introducciôn a la poética de Roman Jakobson.
Mexico, D. F. ; UNAM, 1978. 68p.
Cahiers Cistre. № 5. Jakobson / avant-propos de Roland Barthes.
Lausanne: L'Age d'Homme, 1978. R 139.
Из содерж.: Georgin R. et R. Entretien avec Roman Jakobson; Faye
Jean-Pierre. Prise du Palais d'Hiver dans la langue; Robel Léon. Les
années de formation; Dauthie Xavier. La filiation de Husserl; Todorov
Tzvetan. L'héritage formaliste; Milner Jean-Claude. Le bonheur pour la
symétrie; Ronat Mitsou. Un coup de dés, mystère hurlé; Georgin Robert.
Le linguiste du monde occidental.
Eramian Gregory M. Some Notes on Trubetzkoy's Abandonment of
Disjunctive Oppositions // Historiographia Linguistica. 1978. Vol. 5.
№ 3. P. 275-288. (Перепеч.: Thomas.)
Hawkes Terence. Where the vertical meets the horizontal [review
of: David Lodge, The Modes of Modern Writing] // Times Literary
Supplement. 13.01.1978. P. 28.
Holenstein Elmar. Introduçâo ao pensamento de Roman Jakobson.
Rio de Janeiro: Zahar Editores, 1978. 204 p.
Рец.: Elia Silvio. Jakobson, Linguista e Filologo // Jornal do Brasil.
Suplemento "Livro". 1978.
Rudy Stephen. Jakobsonian Poetics of the Moscow and Prague
Periods. Doctoral dissertation, Yale University, 1978.
Van de Velde L. Jakobson als Interpret Holderlins // Hölderlin
Jahrbuch. Tübingen. 1978. Vol. 21. R 349-362.
1979
SW V Selected Writings. Vol. V: On Verse, Its Masters and Explorers /
ed. by Stephen Rudy and Martha Taylor. The Hague; New York: Mouton,
1979.viii + 623p.
Рец.: Thompson R. D. B. // The Slavonic and East European Review.
1981. Vol. 59. № 2. P. 292-293 (перепеч.: Thomas); Cervenka
Miroslav. Der versologische Band von Jakobsons "Selected Writings"
(Bemerkungen eines Bohemisten) // Wiener Slawistischer Almanach.
1981. Bd. 7. S. 259-275; Scherr Barry P. // Slavic Review. 1981.
Vol. 40. № 3. P. 499-500.
1979a My Metrical Sketches: A Retrospect // Linguistics. Vol. 17.
№ 3/4 (№ 217-218). R 267-299. Перепеч.: Retrospect//SW V Рус.
пер.: Ретроспективный обзор работ по теории стиха // ИР

528 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1979с The Twentieth Century in European and American Linguistics:
Movements and Continuity // The European Background of American
Linguistics: Papers of the Third Golden Anniversary Symposium of the
Linguistic Society of America / ed. by H. M. Hoenigswald, Dordrecht:
Foris. P. 161-173. Перепеч.: SW VII. Рус пер.: Двадцатый век в
европейском и американском языкознании: тенденции и
развитие // ИР.
1979d (With Linda R. Waugh). The Sound Shape of Language.
Bloomington, Ind.: Indiana Univ. Press and Hassocks, England:
Harvester Press, 1979. xii + 308 p. Перепеч.: SWVIII. P. 1.
Рецм отклики: Pneus Alf // Nordisk tidsskrift for Logopedi og
Foniatri. 1980. Januar. S. 54-55; Gimson А. C. The Phonemic Grail //
The London Review of Books. 17.04.1980; Wall Carolyn F. // American
Anthropologist. 1980. Vol. 82. Issue 2. P. 410; Colaclides Peter// The
French Review. 1980. Vol. 53. № 6. R 970-972; Silverstein Michael//
Journal of Communication. 1980. Summer. 212-215; Martin
Howard I/ Literature in Performance. 1980. Vol. I. № 1. R 72-73;
DécsyG.//Ural-Altaischer Jahrbücher. 1980. R 180-182; Fônagy Ivan,
Kassai George // Lingua. 1981. Vol. 55. R 221-247; Graham Joseph.
Flip, Flap, Flop: Linguistics as Semiotics // Diacritics. 1981. Vol. 11.
№ LP. 29—43 (перепеч.: Thomas); Vachek Josef. An Eloquent Plea
for the Binaristic Conception // Semiotica. 1981. Vol. 33. № 3/4.
P. 301-305; Brenneis Donald // Journal of American Folklore. 1982.
Vol. 95. № 375 (Jan.-March). R 93-95; Lang Ewald /I Deutsche
Literaturzeitung. 1982. Jg, 103. Heft 2 (Februar). S. 106-107\ Fischer-
JergensonEli. // Language Sciences. 1983. Vol. 3. Issue l.R 201-213;
1979e Poetik : ausgewählte Aufsätze 1921 -1971 / Roman Jakobson;
hrsg. von Elmar Holenstein und Tarcisius Schelbert. Frankfurt/M:
Suhrkamp, 1979. 326 S.
Рец.: Kloepfer Rolf. Poesie als Sprache der Sprachen. Roman
Jakobsons ausgewählte Aufsätze zur Poetik // Neue Zürcher Zeitung.
1.02.1980. № 26. S. 39 (Fernausgabe. 2.02.1980. S. 43).
О Якобсоне
Brostrom Kruckenberg Anita. Roman Jakobsons poetik: studier i dess
teori och praktik. Uppsala: Lundequistska bokhandeln i distribution,
1979.210 p.
Fontaine-De Visscher Luce. Métaphore e référence dans la poétique
de Jakobson // Revue philophique de Louvain. Quatrième série. 1979.
T. 77. № 36. R 509-527.
Halle Morris. Roman Jakobson // International Encyclopedia of the
Social Sciences. Vol. 18: Biographical Supplement. New York: The Free
Press, 1979. P. 335-341.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 529
Küper Christoph. Roman Jakobson und JurijLotman: Die Entwicklung
einer semiotischen Ästhetik //Arbeiten zur Sprachentwicklung und
Sprachbeschreibung, Berlin: Inst, für Ling., Technische Univ. Berlin,
1979. S. 30-62.
1980
1980a О «Стихах, сочиненных ночью во время бессонницы» //
Alexander PuSkin: Symposium II / ed. by К. Pomorska et al. Columbus,
Ohio: Slavica, 1980. P. 1-9. Перепеч.: SWIII; РПП.
1980c "Wirsze" z pôlnocnej Rusi XIV wieku // Pamiçtnik Literacki.
1980. T. 71. № 4. S. 91-92. Рус. оригинал: Русские вирши XIV-ого
века//SW VI, Part Two.
1980e Brain and Language: Cerebral Hemispheres and Linguistic
Structure in Mutual Light. Columbus, Ohio: Slavica, 1980. 48 p.
Перепеч.: SW VII. Рус. пер.: Мозг и язык // ИР
1980f Einstein and the Science of Language // Einstein and Humanism
(Selected Papers from the Jerusalem Einstein Centennial Symposium).
New York: Aspen Institute for Humanistic Studies. P. 129-144. Пере-
раб. вариант: SW VII.
1980g(Avec Krystyna Pomorska) Dialogues / trad. Mary Fretz. Paris:
Flammarion, 1980. 177 p. Рус. оригинал опубл. 1982 (см. ниже),
перепеч.: SW VIII.
Рец.: Audibert Louis. Roman Jakobson - Krystyna Pomorska
dialogues // LActualité littéraire. 1980, Février. P. 12; Ronat Mit-
sou //La Quinzaine Littéraire. 1980. № 322. P. 23-24.(Рец. на 1979d,
1980g, Chomsky N. Essais sur la forme et le sens.); Delacampagne
Christian. Roman Jakobson de la peinture à la linguistique // Le Monde.
27.07.1980; Schnaiderman Boris. Uma reflexâo sobre arte, literatura e
linguagem // О Estado de S. Päolo. 14.02.1981.
[1980g-It] Magia délia parola / trad, di Michèle Sampaolo. Roma;
Bari: Laterza, 1980. 189 p.
[1979d-Fr] La Charpente phonique du langage / Trad, par A. Kjhm.
Paris: Les Éditions de Minuit, 1980. 338 p.
Рец.: Dialogue avec Jakobson // Magazine littéraire. 1980. Juin.
Подпись: D.G.
1980h The Framework of Language / Intro, by L. Matejka. Ann Arbor:
Michigan Studies in the Humanities, 1980. 132 p.
Рец.: Watt W.C. //American Anthropologist. 1981. Vol. 83. Issue 2.
R 430-431; Moen Inger// Nordisk tidsskrift for Logopedi og Foniatri.
1981. Januar. S. 58.
1980i Roman Jakobson: Language and Literature. Special issue of
Poetics Today. Vol. 2. № la. Подборка работ Якобсона и несколько
статей о нем (см. ниже).

530 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
О Якобсоне
Brooke-Rose Christine. Round and Round the Jakobson Diagram:
A Survey // Hebrew University Studies in Literature. 1980. № 8.
P. 153-82.
Clavel André. Jakobson, sorcier du langage // Les Nouvelles
littéraires. 7-21.08.1980. P. 24.
"Les Chats" de Baudelaire: Une confrontation de méthodes /
Maurice Delcroix et Walter Geerts, éds. Namur, Belgique; Paris: Presses
universitaires de Namur, Presses universitaires de France, 1980. 347 p.
Из содерж.: Delcroix Maurice. Le dossier des "Chats". Présentation;
Jakobson R., Lévi-Strauss C. "Les Chats" de Charles Beaudelaire;
Riffaterre Michael. La description des structures poétiques: deux
approches du poème de Baudelaire, "Les Chats"; Mounin Georges.
Baudelaire devant une critique structurale; Delbouille Paul. Analyse
structurelle et analyse textuelle; Durand Gilbert. Les chats, les rats et les
structuralistes. Symbole et structuralisme figuratif; Posner Roland. Le
structuralisme dans l'interprétation des poèmes. Description du texte et
analyse de la réception à l'aide de l'exemple de Baudelaire "Les Chats";
Goldmann Lucien, Peters Norbert. "Les Chats". Charles Baudelaire;
Delsipech W. «"Les Chats": Essai d'analyse formelle; Pire François.
Baudelaire entre chien et chat; Cellier Léon. "Les Chats" de Charles
Baudelaire. Essai d'exégèse; Legros Georges. Du sexe des chats ou de
l'art de lire; Frandon Ida-Marie. Le structuralisme et les caractères de
l'œuvre littéraire. A propos des "Chats" de Baudelaire; Pellegrin Jean.
Felices fêles; Somuille Leon. Le poème "Les Chats" de Baudelaire.
Essai d'exégèse; Goosse Marie-Thérèse. S + F/V = M. Note sur "Les
Chats" de Baudelaire; Nojgaard Morien. Une machine à transposer le
réel: le sonnet des "Chats"; Jakobson Roman. Postscriptum; Adam
Jean-Michel. Encore Les Chats. Sur le premier vers; Legros G.,
Delcroix M. Une analyse textuelle des "Chats"; Geerts Walter. Pour
une herméneutique structuralle; Pichois Claude. Simples remarques
d'histoire littéraire.
MourotJean. Encore "Les Chats"//Etudes de langue et de littérature
françaises offertes à André Lanly. Nancy: Univ. de Nancy, 1980. P. 505-
520.
Poetics Today. 1980. Vol. 2. № la. Special issue: Roman Jakobson:
Language and Literature.
Из содерж.: Hrushovski Benjamin. Roman Jakobson in his 85th Year;
Waugh Linda R. The Poetic Function in the Theory of Roman Jakobson.
Ruwet Nicolas. Jakobson (Roman) // Encyclopedia Universalis.
Supplément de L. E. U. Paris, 1980. P. 834-835.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 531
1981
SW HI Selected Writings. Vol. Ill: Poetry of Grammar and Grammar
of Poetry / ed., with a preface, by Stephen Rudy. The Hague; Paris; New
York: Mouton, 1981. xviii + 814 p.
Рец.: Thompson R. D. B. // The Slavonic and East European Review.
1983. Vol. 61. № 4. R 610-613 (перепеч.: Thomas); Fonagy Ivan//
Lingua. 1985. Vol. 67. Issue 2-3. P. 251-259.
1981b «Скорбь побиваемых у дров» // Slavica Hierosolymitana.
Vol. 5-6. Jerusalem: Magnes Press, 1981. R 75-79. Перепеч.: SWIII;
РПП.
1981c R. С // SW III. R 348-355. Перепеч.: R. С. (заметки к
«Альбому» Онегина)// РПП.
198Id Заглавие последних ботевских стихов // SW III. R 534-535.
198le О «Голосе из хора» (= Стихотворные прорицания
Александра Блока. Ч. 1 ) // SWIII; РПП.
198И Из мелких вещей Велимира Хлебникова // SW III. Р. 568-
576. Перепеч.: РПП.
198И Заумный Тургенев // SWIII. Р. 707-711. Перепеч.: РПП.
1981j Retrospect // SW III. R 765-789. (Ср. 1973L)
[1960d-Sp] Lingüistica y poetica / estudio preliminar de Francisco
Abad Nebot. Trad. A. M. Gutiérrez-Cabello. Madrid: Câtedra, 1981.
75p.;2aed., 1983; 3a ed., 1985; 4a ed., 1988.
1981m Discours 16 1 1981 // Premi "Antonio Feltrinelle 1980м.
Roma: Accademia Nazionale dei Lincei, P. 3-14. Англ. оригинал:
My Favorite Topics // SW VII. Рус. пер. англ. текста: Мои любимые
темы//ТДИ.
[ 1980g-Sp] Lingüistica, poética, tiempo: conversaciones con Krystina
Pomorska / trad, de Joan A. Argenté. Barcelona: Editorial Critica, 1981.
188 p.
О Якобсоне
Bolelli Tristano. Il premio Feltrinelli al maestro délia "Scuola di
Praga" — Jakobson, la lingua come creazione continua //'La Stampa.
11.01.1981.
Chvatik Kvétoslav. Tschechoslowakischer Strukturalismus. Theorie
und Geschichte. München: Fink.
Collett Peter, Chilton Josephine. Laterality in negation: Are Jakobson
and Vevra right? // Semiotica. 1981. Vol. 35. № 1/2. R 57-70.
Gainotti Guido, Miceli Gabriele, Caltagirone Carlo. Contiguity
versus Similarity Paraphasie Substitutions in Broca's and in Wernicke's
Aphasia // Journal of Communication Disorders. 1981. Vol. 14. № 1.
R 1-9. (перепеч.: Thomas).

532 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Liszka Jakob. Peirce and Jakobson: Towards a Structuralist
Reconstruction of Peirce // Transactions of the Charles S. Peirce Society.
1981. Vol. 17. № 1. P. 41-61.
Rappaport Gilbert. Distinctive and Redundant Contrasts in
Jakobsonian Phonology: A Review Article // Slavic and East European
Journal. 1981. Vol. 25. № 3 (Fall). R 94-108 (перепеч.: Thomas).
Sprache und Gehirn. Roman Jakobson zu Ehren / Hrsg. H. Schnelle.
Frankfurt/M: Suhrkamp, 1981. 235 p.
Рец.: Swiggers P. // Tijdschrift voor Filosofie. 1984. Jg. 46. № 3.
S. 528-529.
1982
1982a Древнеармянский ВАХАГН в свете сравнительной
мифологии // Историко-филологический журнал (Ереван). 1982. № 4.
С. 80-83. Перепеч.: SWVII.
1982b Notes on the Declension of Pronouns in Contemporary
Russian//IJSLP. 1981-1982. Vol. 23. P. 87-91. Перепеч.: SWVII.
1982c The Evasive Initial // Voces Amicorum Sovijärvi: in honorem
Antti Sovijärvi. Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1982. P. 151 —
152. Перепеч.: SWVII. Рус. пер.: Ускользающее начало// ИР
1982d Prefazione // Trubeckoj N. L'Europa e l'umanità. Turin:
Einaudi, 1982. P. vii-xvi. Рус. оригинал: По поводу книги H. С.
Трубецкого «Европа и человечество» // SW VII.
[1980g-Rus] Беседы. Иерусалим: Изд. И. Л. Магнеса, 1982.
141с. Перепеч.: SW VIII. Гл. «Временной фактор в языке и
литературе» //ЯБ.
[1980g- Ger] Poesie und Grammatik: Dialoge. Mit einem Verzeichnis
der Veröffentlichungen Roman Jakobsons in deutscher Sprache 1921 —
1982. Frankfurt/M: Suhrkamp, 1982. 193 s.
Рец.: Camartin Iso. Der grosse Grenzgänger. Roman Jakobsons
Dialoge mit Krystyna Pomorska // Neue Zürcher Zeitung. № 141.
22.06.1982. S. 37.
1982h С первых до последних дней // Поэт-переводчик
Константин Богатырев: друг немецкой литературы / ред.-сост. Вольфганг
Казак. München: Otto Sagner, 1982. S. 239-240.
О Якобсоне
Некрологи, воспоминания
Baranczak Stanisiaw. Roman Jakobson (1896-1982) // Kultura:
Szkice, Opowiadania, Sprawozdania 9 (420), (September 1982).
S. 136-138.
Brissoni Armando. Roman Jakobson: un tecnico frai linguisti//ll
Ponte. 1982. Vol. 38. Fasc. 9. P. 937-941.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 533
Faye J.-P. Roman Jakobson, le fertile // Le Quotidien de Paris.
№831.29.07.1982.
Haider Hans. In memoriam Roman Jacobson (sic!) // Die Presse.
№ 10299.21.07.1982. S. 5.
Holenstein Elmar. "Ein russischer Philologe". Zum Tod von
Roman Jakobson (1896-1982) // Neue Zürcher Zeitung. № 223.
25/26.09.1982. S. 69.
Jannoud Claude. Roman Jakobson, l'éternel errant // Le Figaro.
29.07.1982.
Linguistics pioneer Jakobson dies at 85 // Tech Talk (Cambridge,
Mass.). 21.07.1982. P. 1,3.
hint Horace G., Johnson D. Gale. Roman Jakobson, 1896-1982 //
Slavic Review. 1982. Vol. 41. № 4(Winter). R 776-779
Mayenowa Maria Renata. Roman Jakobson. Wspomnienie //
Pamiçtnik Literacki. 1983. T. 74. № l.S. 391-395.
Nivat Georges. Roman Jakobson, un génie ouvert à toutes les
sciences // Journal de Genève. № 176. 31.07-01.08.1982. R 12. To
же: Gazette de Lausanne. 31.07-01.08.1982. P. 12.
Roman Jakobson, A Scholar of Linguistics, Is Dead // The New York
Times. 23.07.1982.
Roman Jakobson Gestorben // Die Zeit. № 31. 30.07.1982. S. 30.
Todorov Tzvetan. La passion du langage // Le Monde. № 11661.
27.07.1982. P. 1, 18.
Tonge John. Professor Roman Jakobson. Pioneer of linguistic
theory//The Times (London). 22.07.1982.
Winner Thomas G. // American Journal of Semiotics. 1982. Vol. 1.
№ 4. P. v-viii.
tôlkiewski Stefan. Roman Jakobson ( 11 pazdziernika 1896 - 18 lip-
ca 1982)//Pamiçtnik Literacki. 1983.Tom74.№ l.S. 381-389.
Другие статьи
Atkinson Martin. Jakobson's Theory of Phonological Development //
Atkinson Martin. Explanations in the Study of Child Language
Development. Cambridge: Cambridge UP, 1982. R 27-37 (перепеч.:
Thomas).
Diaz Malledo С R. Roman Jakobson: a guide to the critical reviews
of his major works // Revista Canaria de Estudios Ingleses. 1982. № 5.
P. 91-94.
Dominicy M. La poétique de Jakobson // Initiation à la linguistique
contemporaine III / ed. J. Dierickx. Bruxelles: Presses Universitaires de
Bruxelles, 1982. P. 42-56.
Gadamer Hans-Georg. Roman Jakobson, der Sprachforscher.
Laudatio aus Aniass der Verleihung des Stuttgarter Hegel-Preises an den
Gelehrten//Neue Zürcher Zeitung. № 223. 25/26.09.1982. S. 69-70.

534 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Johnson Anthony L. Jakobsonian Theory and Literary Semiotics:
Towards a Generative Typology of the Text // New Literary History. 1982.
Vol. XIV. № LP. 33-61.
Sangster Rodney B. Roman Jakobson and Beyond - Language as a
system of signs: the quest for the ultimate invariants in language / Berlin;
New York; Amsterdam: Mouton, 1982. xiii, 207 p. (3-я гл. частично
перепеч.: Thomas).
1983
[1980g-Eng] Dialogues / with a foreword by M. Halle. Trans, by
Christian Hubert. Cambridge, Mass.: MIT Press, 1983. 186 p.; repr.
Cambridge, Eng.: Cambridge Univ. Press, 1984. 186 p.
Рец.: Raval Suresh // The Modern Language Review. 1985.
Vol. 80. № 2. P. 400-402; Smith G. S. // The Slavonic and East
European Review. 1985. Vol. 63. № 4. P. 582-583; Poetics Today.
1984. Vol. 5. № 1. P 217-218; Sehen Barry // Slavic Review. 1984.
Vol. 43. № 2. P. 355-356; Sosa Michael// World Literature Today. 1984.
Vol.58. №2. P. 330-331.
О Якобсоне
Некрологи, воспоминания
Brown Edward J. Roman Osipovich Jakobson 1896-1982. The Unity
of His Thought on Verbal Art // Russian Review. 1983. Vol. 42. № 1.
P. 91-99.
Gallis Arne. En forskergigant er gâtt fra borde. Roman Jakobson
1896-1982 // Ergo. Tidsskrift for kultur- og samfunnssp0rsmal. 1983.
№ LS. 12-15.
Ingold Felix Philipp. Zwischen Literatur und Wissenschaft. Zur
Aktualität Roman Jakobsons // Merkur. Deutsche Zeitschrift für
europäisches Denken. 1983. № 37. S. 113-115.
Kucera Henry. Roman Jakobson // Language. 1983. Vol. 59. № 4.
R 871 -883 (перепеч.: Thomas).
Lotman Juri. Moni sôna Roman Jakobsonist // Keel ja Kirjandus.
1983. № 4. Lk. 188-190. [перепеч: Jalutuskäigud Lotmaniga. Tallinn
2010.1к151-158][нарус.яз. - 1995].
Malmberg Bertil. Roman Jakobson. * 10/10 1896 - 18/7 1982 //
Arsberättelse. Bulletin de la Société Royale des Lettres de Lund. 1982-
1983. Lund: С. W К. Gleerup, 1983. S. 35-42.
Slama-Cazacu Tatiana. In Memoriam Roman Jakobson // AILA
Commission on Psycholinguistics Newsletter. 1983. Vol. 3. № 1. P. 1 -7.
Stankiewicz Edward. Commemorative essay: Roman Jakobson t //
Semiotica. 1983. Vol. 44. № 1/2. P. 1-20.
Stankiewicz Edward, Schooneveld C.H. van, Vickery Walter N.,
Worth Dean S. Roman Jakobson (1896-1982)//IJSLP. 1983. Vol.27.
P. 7-10.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 535
Weintraub Wiktor. Roman Jakobson // Tygodnik Powszechny
(Krakow). Rok XXXVII. № l (1749). 2.01.1983. S. 1-2; Roman
Jakobson. Fragmenty artykitfu z "Tygodnika Powszechnego" // Przegl^d
Polski (NowyJork). 27.01-02.02.1983. S. 2, 15.
Другие сборники, статьи
A Tribute to Roman Jakobson, 1896-1982. Berlin: Mouton, 1983.
96 p.
Из содерж.: Gray Paul E. Preface. 1. R I. Symposium. Halle Morris.
Introduction; Paz Octavio, Poem for Roman Jakobson; Leach Sir
Edmund. Roman Jakobson and Social Anthropology; Stankiewicz
Edward. Roman Jakobson: Teacher and Scholar; Kiparsky Paul. Roman
Jakobson and the Grammar of Poetry (перепеч.: Thomas); Watkins
Calvert. Roman Jakobson and Slavic Mythology; Ivanov Vyaces-
lav V. Roman Jakobson: The Future (перепеч.: Thomas). P. II. Homages
and Reminiscences. Геннадий Айги; Dell Ну mes; Linda R. Waugh; Sir
Isaiah Berlin; Claude Lévi-Strauss; Morris Halle; hint Horace G.;
Calvert Watkins; Noam Chomsky; Walter R. Rosenblith; Victor E.
Weisskopf; Jerome Bruner; Stephen Rudy.
American Journal of Semiotics. 1983. Vol. 2. № 3. Special issue:
The Semiotics of Roman Jakobson / associate Editor for this issue Amy
Mandelker. P. 1-139.
Из содерж.: Effenberger Vratislav. Roman Jakobson and the Czech
Avant-Garde between Two Wars; Holenstein Elmar. Five Jakobsonian
Principles of Poetics; Karbusicky Vladimir. The Experience of the
Indexical Sign: Jakobson and the Semiotic Phonology of Leo§ Janâoek;
Waugh Linda R. Illuminating the Grammar of Poetry and the Poetry of
Grammar: An Essay Commemorating the Publication of "Russian and
Slavic Grammar".
Ciclo de conferencias en honor Roman Jakobson (1896-1982),
Enero 1983. Granada: Universidad de Granada, 1983. 117 p.
Poetics (Amsterdam). 1983. Vol. 12. Issue 6.
Из содерж.: Balzer Wolfgang, Göttner Heide. A Theory of Literature
Logically Reconstructed - Reconsideration of the example: Roman
Jakobson; Barsch Achim, Hauptmeier Helmut. Speculations about
Jakobson: Logical Reconstruction from a Literary Point of View.
Roman Jakobson: What He Taught Us = IJSLP. 1983. Vol. 27.
Supplement / ed. by Morris Halle. Columbus, Ohio: Slavica Publishers.
P. 3-94.
Из содерж: McLean Hugh. A Linguist Among the Poets (перепеч.:
Thomas); Kiparsky Paul. The Grammar of Poetry; Pritsak Omeljan. The
Igor' Tale; Watkins Calvert. Slavic Mythology and Folklore; Matejka
Ladislav. Church Slavonic as a Tool of Poetry and Spiritual Unification;

536 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Lunt Horace G. Slavic Historical Linguistics; Mel'cuk Igor A. Studies
of the Russian Language; Austerlitz Robert, Studies of Raleosiberian
Languages; Halle Morris. On the Origin of the Distinctive Features (ne-
репеч.: Thomas).
Рец.: Priestly Tom // Canadian Slavonic Papers / Revue Canadienne
des Slavistes. 1985. Vol. 27. № 1. P. 99-100.
Russian Literature (Amsterdam). 1983. Vol. 14. Issue 3. Studies
Dedicated to the Memory of Roman Jakobson.
Из содерж.: Lübbe-Grothues Grete. Reading Poetry with Roman
Jakobson; Pomorska Krystyna. The Legacy of the OPOJAZ; Belled
Irena. Full Meaning, Linguistic Meaning and Metaphorical Meaning.
Malmberg Bedil. Analyse du langage au XXe siècle. Théories et
méthodes. Paris: Presses universitaires de France, 1983. P. 99-114
(Ch. 8. Les idées de Roman Jakobson et leurs échos en linguistique et
en poétique).
Renzi Lorenzo. Roman Jakobson: Verso Pultima Thule del
linguaggio // Nuova Corrente: Rivista Di Letteratura. 1983. Vol. 30.
№ 90-91. R 205-228.
Slama-Cazacu Tatiana. New Data Concerning the Term
Psycholinguistics: Roman Jakobson and Ovid Densusianu // Revue
roumaine de linguistique. 1983. Vol. 28. Issue 5. P. 373-381.
Weststeijn Willem G. Poets Are not Aphasies: Some Notes on
Roman Jakobson's Concept of the Metaphoric and Metonymie Poles of
Language // Dutch Contributions to the Ninth International Congress of
Slavists, Kiev, September 6-14, 1983: Literature. Amsterdam: Rodopi,
1983. P. 125-146.
1984
1984a Zur Dialektik der Sprache //Jakobson R., Gadamer H.-G.,
Holenstein E. Das Erbe Hegels II. Frankfurt/M: Suhrkamp. S. 8-12.
Англ. пер.: On the Dialectics of Language // SW VII.
Рец.: Siep Ludwig. Hegel und Roman Jakobson. Ein Band über
das Erbe Hegels // Neue Zürcher Zeitung. № 17. 22.01.1985. S. 37
(Fernausgabe № 16. 22.01.1985. S. 31).
1984b Russian and Slavic Grammar: Studies 1931-1981 / ed. by
L. R.Waugh and M. Halle, intro. by L. R.Waugh. Berlin-New York:
Mouton, 1984. 160 p.
Рец.: Chvany Catherine V. Two Jakobson Retrospectives and a
Research Agenda // Russian Language Journal. 1987. Vol. 38. № 138-
139. R 177-189.
1984c Из комментария к стихам Маяковского «Товарищу Нет-
те - пароходу и человеку» // Semiosis: Semiotics and the History of

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 537
Culture. In honorem Georgii Lotman / ed. M. Halle et al. Ann Arbor:
Univ. of Michigan, 1984. P. 65-69 (Michigan Slavic Contributions.
№ 10). Перепеч.: SW VII; РПП.
1984d Réponses (entretien avec Tzvetan Todorov)// Poétique. № 57.
Février 1984. P. 3-25.
1984e La théorie saussurienne en retrospection // Linguistics. 1984.
Vol. 22. Issue 2. P. 161-196. Перепеч.: SW VIII.
О Якобсоне
Некрологи
Parpulova Lyubomira D., Gribble Charles E., Bailey James 0.
Obituary: Roman Jakobson (1896-1982) // The Journal of American
Folklore. 1984. Vol. 97. № 383. P. 57-60 (перепеч.: Thomas).
Pomorska Krystyna. Roman Jakobson (October 11, 1896 - July 18,
1982)//The Polish Review. 1984. Vol. 29. № 4. R 43-56.
,Пругие статьи
Barthes Roland. Un très bon cadeaux // Barthes Roland. Le
bruissement de la langue. Paris: Seuil. 1984. Англ. пер. Barthes Roland.
A Magnificent Gift // Barthes Roland. The Rustle of Language. Berkeley;
Los Angeles: Univ. of California Press, 1989. R 159-161. .
Bohn Willard. Roman Jakobson's theory of metaphor and metonymy:
an annoted bibliography// Style (Fayetteville). 1984. Vol. 18. Issue 4.
P. 534-550.
Bredin Hugh. Roman Jakobson on Metaphor and Metonymy //
Philosophy and Literature. 1984. Vol. 8. № 1. R 89-103.
Chvany Catherine V. From Jakobson's Cube as Objet d'art to a New
Model of the Grammatical Sign // IJSLP. 1984. № 29. P 43-70.
Frank Joseph. The Master Linguist // New York Review of Books.
1984. № 12. R 29-33 (перепеч.: Thomas).
Vallier Dora. Jakobson poète // Poétique. № 57. Février 1984.
P. 26-36.
Viel Michel. La notion de "marque" chez Trubetzkoy et Jakobson: Un
épisode de l'histoire de la pensée structurale. Paris: Didier. 1984.
Рец.: Joseph John £. // Language. 1987. Vol. 63. P. 665-668.
Waugh Linda R. Introduction à Roman Jakobson: La théorie
saussurienne // Linguistics. 1984. Vol. 22. Issue 2. P. 157-160.
Steiner Peter. 1984. Russian Formalism: A Metapoetics. Ithaca, N.
Y.: Cornell University Press.
Jindrich. Roman Jakobsons ideologisches Lexikon. Unpublished.
Universität Regensburg. 148 p.
1985
SW VI Selected Writings. Vol. VI: Early Slavic Paths and Crossroads /
ed., with a preface, by Stephen Rudy. Berlin; New York: Mouton

538 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Publishers, 1985. xxvi 4- 942 p. Part I. Comparative Slavic Studies. The
Cyrillo-Methodian Tradition. Part II. Medieval Slavic Studies.
SW VII Selected Writings. Vol. VII: Contributions to Comparative
Mythology. Studies in Linguistics and Philology, 1972-1982 / ed. by
Stephen Rudy, with a preface by Linda R. Waugh. Berlin; New York:
Mouton Publishers, 1985. xxiii + 405 p.
1985b Из истории эпических форм в чешской поэзии
четырнадцатого века // SW VI, Part Two. P. 466-527.
1985d Retrospect//SW VI, Part Two. P. 887-897.
1985f Очередные задачи общей лингвистики // SW VII. R 283-
292.
1985i Andrew Marvell's Poem To His Coy Mistress // SW VII.
P. 341-348.
1985j Derzavin's Last Poem and M. Halle's First Literary Essay //
SWVII. P. 349-352.
19851 Une vie dans le langage: Autoportrait d'un savant / trad.
P. Boyer; préface T. Todorov. Paris: Éditions de Minuit, 1985. Фр.
переводы ретроспективных статей из SW
1985m Verbal Art, Verbal Sign, Verbal Time / ed. by К. Pomorska and
S. Rudy. Minneapolis: University of Minnesota Press, 222 p.
Рец.: Carstairs Andrew // Philosophy and Literature. 1987. Vol. 11.
№ 1. R 182-184; Galan F. W. // World Literature Today 1985.
1985n Poetica e poesia. Questioni di teoria e analisi testuali /
Introduzione di Riccardo Picchio. Trad. R. Buzzo fAargan et al. Torino:
Einaudi, 1985.432 p.
Рецм отклики: Giudici Giovanni // L'Espresso. 1985. 8 Settembre.
P. 89.
1985o Избранные работы / сост., общ. ред. В. А. Звегинцева, пре-
дисл. Вяч. Вс. Иванова. М.: Прогресс, 1985. 455 с. [= ИР].
1985р Dear Claude, Cher Maître // On Signs: A Semiotic Reader /
ed. by M. Blonsky. Baltimore: Johns Hopkins University Press - Oxford:
Blackwell, 1985. P. 184-188.
О Якобсоне
Seifert Jaroslav. Begegnung mit Bliny. Zu Besuch bei Roman
Jakobson // Neue Zürcher Zeitung. № 65. 23/24.03.1985. S. 67-68
(Fernausgabe № 67. 22.03.1985. S. 39-40).
Albertelli Pedro. On Metaphor and Metonymy in Jakobson // Cahiers
Ferdinand de Saussure. № 39. 1985. R 111 -120.
Anderson Stephen R. Roman Jakobson and the Theory of Distinctive
Features // Phonology on the Twentieth Century: Theories of Rules
and Theories of Representations. Chicago: University of Chicago Press,
1985. P. 116-39 (перепеч.: Thomas).

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 539
Andrews Edna. Markedness Reversals in Sign Systems // In Memory
of Roman Jakobson: Papers from the 1984 MALC / ed. Gilbert Youmans
and Donald Lance. Columbia, Mo.: Linguistics Area Program, 1985.
P. 169-180.
Cahiers de poétique comparée. № 10 (Hommage à R. Jakobson).
Paris: Publications Langues'O, 1985.
Из содерж.: Robel Léon. Présentation; Robel Léon. Deux moments
cruciaux de l'activité de Jakobson; Faye Jean-Pierre. Le Cercle des
Cercles. Pour évoquer la figure de Jakobson; Sola Agnès. Jakobson et
Baudouin de Courtenay; Milner Jean-Claude. Renaissance et Jakobson.
Gil Juana. The Binarity Hypothesis in Phonology: 1938-1985 //
Historiographia Linguistica. 1985. Vol. 16. № 1-2. R 61-88 (nepe-
печ.: Thomas).
Lévi-Strauss Claude. Roman, mon ami / Propos recueillis par Didier
Eribon // Le Nouvel Observateur. 1.02.1985. R 54-55. Интервью.
Murât M. De Jakobson à Rimbaud: l'interprétation des équivalences
formelles dans la poétique structuraliste // Travaux de linguistique et de
littérature. 1985. Vol. XXIII. № 1. R 349-363.
Будагов Р. А. О работах Романа Якобсона по общему
языкознанию и поэтике // Вестник Московского университета. Серия 9.
Филология. 1985. № 5. С. 47-57.
1986
[1979d-Ger] (mit Linda R. Waugh) Die Lautgestalt der Sprache /
unter Mitarb. von Martha Taylor; Übers, von Christine Shannon und
Thomas F. Shannon. Berlin: W. de Gruyter, 1986. xxiv + 337 s.
Рец.: Lang Ewald // Zeitschrift für Phonetik, Sprachwissenschaft
und Kommunikationsforschung. 1988. Vol. 41. № 4. S. 527-529.
1986b Russie folie poésie / textes choisis et présentés par Tzvetan
Todorov. Trad, par Nancy Huston et al. Paris: Seuil, 1986. 222 p.
О Якобсоне
Chvany Catherine V. Jakobson's Fourth and Fifth Dimensions: On
Reconciling the Two-Dimensional Matrices for Case Forms with the
Cube Model for Case Meanings // Case in Slavic / ed. Richard D. Brecht,
James S. Levine. Columbus, Ohio: Slavica Press, 1986. R 107-129.
Fant Gunnar. Features: Fictions and Facts // Invariance and Variability
in Speech Processes/ed. by Joseph S. Perkell, Dennis H. Klatt. Hillsdale,
NJ: Lawrence Erlbaum. R 480-488 (перепеч.: Thomas).
Matejka Ladislav. Chlebnikov and Jakobson's NovejSaja russkaja
poèzija // Velimir Chlebnikov (1885-1922): Myth and Reality:
Amsteram Symposium on the Centenary of Velimir Chlebnikov / ed. by
Willem G. Weststeijn, Amsterdam: Rodopi, 1986. P. 529-542.

540 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Schooneveld Cornelius van. Jakobson's Case System and Syntax //
Case in Slavic / ed. by Richard Brecht and James Levine. Columbus,
Ohio: Slavica Publishers, 1986. P. 373-385.
Villanueva Dario. The Legacy of Jakobson's Linguistic Poetics //
Poetics Today. 1986. Vol. 7. № 2. P. 331-339.
1987
[ 1979d-Sp] La forma sonora de la lengua / trad, de Monica Mansour.
Mexico; D. F.: Fondo de Cultura Econômica, 1987. 286 p.
1987a. Language in Literature / ed. by Krystyna Pomorska and Steven
Rudy. Cambridge, Mass.; London: Belknap Press, 1987. 548 p.
Рец.: Poetics Today. 1988. Vol. 9. № 3. P. 674-675. Подпись:
R. R.; Sosa Michael // World Literature Today. 1989. Vol. 63. № 1.
P. 173; Dominicy Marc // Revue belge de philologie et d'histoire. Année
1989. Volume 67. № 3. R 620-621; Shepherd David // The Modem
Language Review. 1989. Vol. 84. № 4. P. 1049-1050; Nuttall A. D. On
Roman Jakobson // Raritan. 1993. Vol. 12. Issue 4. R 143.
1987b Работы по поэтике: Переводы / сост. и общ. ред. М. Л. Га-
спарова. Вступ. ст. Вяч. Вс. Иванова. М.: Прогресс. 464 с. [= РПП]
[ 19851-It] Autoritratto di un linguista. Retrospettive / intro. e cura di
L. Stegagno-Picchio. Bologna: II Mulino, 1987. 273 p.
О Якобсоне
Attridge Derek. Closing Statement: Linguistics and Poetics in
Retrospect // The Linguistics of Writing: Arguments between Language
and Literature/ed. by Nigel Fabb. New York: Methuen, 1987. R 15-32
(перепеч.: Thomas).
Brondal Viggo. Thèses phonologiques, dédiées à Roman Jakobson,
pour Noël 1939, en mémoire de nos discussions à Charlottenlund et à
Skagen / notes de Svend Erik Larsen // Langages. 1987. 22e année.
№86. R 13-19.
Caton Steven C. Contributions of Roman Jakobson //Annual Review
of Anthropology. 1987. Vol. 16. R 223-260 (фрагмент перепеч.:
Thomas).
Language, Poetry and Poetics: The Generation of the 1890s:
Jakobson, Trubetzkoy, Majakovskij. Proceedings of the First Roman
Jakobson Colloquium, at the Massachusetts Institute of Technology,
October 5-6, 1984 / ed. K. Pomorska, E. Chodakowska, H. McLean
and B. Vine. Berlin; New York; Amsterdam: Mouton de Gruyter, 1987.
Из содерж.: Pomorska Krystyna. The Autobiography of a Scholar
(перепеч.: Thomas); Holenstein Elmar. Jakobson's and Trubetzkoy's
Philosophical Background; McLean Hugh. Majakovskij's "How to Make
Verses" and Jakobson's Theory of Verse; Gasparov Boris. The Ideological
Principles of Prague School Phonology; Stankiewicz Edward. The

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 541
Major Moments of Jakobson's Linguistics (перепеч.: Thomas); Halle
Morris. Remarks on the Scientific Revolution in Linguistics 1926-1929;
Seiler Hansjakob. Roman Jakobson on Gender and Linguistic Fictions;
Schooneveld Cornelius van. Linguistic Structure and Autopoeisis;
Liberman Anatoly. Roman Jakobson and his Contemporaries on
Change in Language and Literature (The Teleological Criterion); Waugh
Linda R. On the Sound Shape of Language: Mediacy and Immediacy;
Andrews Edna. Jakobsonian Markedness as Mathematical Principle;
Winner Thomas G. The Aesthetic Semiotics of Roman Jakobson; Rudy
Stephen. Jakobson-Aljagrov and Futurism (перепеч.: Thomas); Vallier
Dora. Intimations of a Linguist: Jakobson as Poet; Toman Jindrich.
A Marvelous Chemical Laboratory... and its Deeper Meaning: Notes on
Roman Jakobson and the Czech Avant-Garde between the Wars.
Peu.: Tobin Yishai // Lingua. 1988. Vol. 75. Issue 4. R 373-379.
Surette Leon. Metaphor and Metonymy: Jakobson
Reconsidered // University Of Toronto Quarterly. 1987. Vol. 56. № 4. P. 557-574.
Парнис A. E. Ранние статьи Р. О. Якобсона о живописи // РПП.
С. 409-413.
ШапирМ.И. «Грамматика поэзии» и ее создатели: Теория
«поэтического языка» у Г. О. Винокура и Р. О. Якобсона // Известия
Академии наук. Серия литературы и языка. 1987. Т. 46. № 3. С. 221-236.
Chvatik К. Jan Mukarovsky, Roman Jakobson et le cercle linguistique
de Prague // Critique (Revue). 1987. Vol. 43. Issue 483-484 (Prague
cité magique). R 790-812; Jan Mukafovsky, Roman Jakobson und
der Prager linguistische Kreis // Chvatik К Mensch und Struktur.
Frankfurt/M: Suhrkamp, 1987. S. 171-96.
1988
SW VIII Selected Writings. Vol. VIII. Completion Volume One: Major
Works, 1976-1980 / ed., with a preface, by Stephen Rudy. Berlin; New
York; Amsterdam: Mouton de Gruyter, 1988. xxiv + 685 p.
1988a Semiotik. Ausgewählte Texte 1919-1982 / hrsg. von Elmar
Holenstein. Frankfurt/M: Suhrkamp, 1988. 563 s.
Рец.: Lang Ewald. Instrument, Modell und Metasprache.
Ausgewählte Texte von Roman Jakobson // Neue Zürcher Zeitung.
№ 199.27/28.08.1988. S. 67.
[1988b] Obras selectas, I / version espaüola de José L. Melena,
Genaro Costas y Valentin Diez. Madrid Gredos, 1988. 450 p.
О Якобсоне
Freadman Anne. Reason and Persuasion: Two Essays to Re-Read
Jakobson // Poetics. 1988. Vol. 17. Issues 1-2. P. 113-134.
Halle Morris. The Bloomfield-Jakobson Correspondence, 1944-
1946//Language. 1988. Vol. 64. № 4. R 737-754(перепеч.: Thomas).

542 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Ingram David. Jakobson Revisited: Some Evidence from the
Acquisition of Polish // Lingua. 1988. Vol. 75. Issue 1. P. 55-82 (пере-
печ.: Thomas).
Kaplan Charles D. From Folklore to Folkstyle: The Prague Circle's
Contribution to the Ethnoinquiries // The Prague School and Its Legacy
in Linguistics, Literature, Semiotics, Folklore, and the Arts. Amsterdam;
Philadelphia: John Benjamins, 1988. R 227-244. (перепеч.: Thomas).
1989
[1989a] W poszukiwaniu istoty jçzyka. Wybör pism. T. 1-2 / red.
Maria Renata Mayenova. Warszawa: PIW, 1989. 496, 420 s.
Рец.: Mikust'âkovâ Anna, Zelenka Milos // Slavia. 1993. Vol. 62.
№ 1. S. 93-96. Также o[ 1991a].
[1986b-It] Russia, follia, poesia / a cura di Tzvetan Todorov. Napoli:
Guida, 1989.217 p.
О Якобсоне
Burg Peter. Peirce und Jakobson: Zur Kritik des Iconismus in der
Kunsttheorie und der Modernen Poetik // Issues in Slavic Literary and
Cultural Theory. Bochum: Brockmeyer, 1989. P. 279-290.
Grzybek Peter. Some Remarks on the Notion of Sign in Jakobson's
Semiotics and in Czech Structuralism // Znakolog: An International
Yearbook of Slavic Semiotics. Vol. 1. Bochum: IFISS, 1989. R 113-128.
Joseph John E. The Genesis of Jakobson's "Six Lectures on Sound
and Meaning" // Historiographia Linguistica. 1989. Vol. XVI. № 3.
415-420.
Le Souci des apparences. Neuf études de poétique et de métrique /
rassemblées par Marc Dominicy. Bruxelles: Editions de l'Université de
Bruxelles, 1989.235 p.
Из содерж.: Ruwet Nicolas. Roman Jakobson. Linguistique et
poétique, vingt-cinq ans après; Dominicy M. Pour une nouvelle lecture
de Martin Codax.
Maesschalck Marc. Questions sur le langage poétique à partir de
Roman Jakobson // Revue Philosophique de Louvain. 1989. T. 87.
№ 75. P. 470-503.
UJanup M. И. Русская тоника и старославянская силлабика.
Вл. Маяковский в переводе R Якобсона // Даугава. 1989. №. 8.
С. 65-79.
1990
[ 1990а] On Language / ed. by Linda R. Waugh and Monique Monville-
Burston. Cambridge, Mass: Harvard University Press, xix 4- 646 p.
Рец., отклики: D. H. // Language in Society. 1991. Vol. 20. № 2.
P. 323; Halle Morris. // Language. 1992. Vol. 68. № 1. R 182-186;

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 543
Hart Thomas R. // Comparative Literature. 1992. Vol. 44. № 1.
P. 70-71; Lock Charles. Roman Jakobson and the Future of
Linguistics // Canadian Slavonic Papers / Revue Canadienne des Slavistes.
1992. Vol. 34. № 3. P. 311 -318 (перепеч.: Thomas).
О Якобсоне
Andrews Edna. A Dialogue on the Sign: Can Peirce and Jakobson Be
Reconciled? // Semiotica. 1990. Vol. 82. № 1/2. R 1-13 (перепеч.:
Thomas).
Roman Jakobson / a cura di Pietro Montani e Massimo Prampolini.
Introduzione di Emilio Garroni. Roma: Editori Riuniti, 1990. 469 p.
Из содерж.: R prima. Linguistica. Holenstein Elmar. Le radici
filosofiche di Jakobson; EglerRudolf. La parte di Saussure; Segre Cesare.
Jakobson e Benveniste; Prampolini Massimo. Jakobson e Hiemslev:
due logiche, una struttura; Stankiewicz Edward. Il concetto di struttura
nella linguistica di Jakobson; Waugh Linda R. La sincronia dinamica e
le funzioni discorsive degli aspetti temporali del verbo; Dolezel Lubomir.
Roman Jakobson studioso délia comunicazione; Belardi Walter. Dottrina
tradizionale e sperimentalismo; De Dominicis Amedeo. La costruzione
di un metalinguaggio fonologico. P. seconda. Slavistica. Picchio
Riccardo. Jakobson studioso délia tradizione letteraria russa antica;
Colucci Michèle. Gli studi di letteratura russa moderna; Winternitz De
Vito Rosella. Gli studi su Vladimir V. Majakovskij; Wildowâ Tosi Alena.
Gli studi sulla letteratura ceca moderna; Benacchio Rosanna, Renzi
Lorenzo. Sulle orme di Roman Jakobson: clitici slavi e romanzi. P. terza.
Poetica. Ruwet Nicolas. "Linguistica e poetica" venticinque anni dopo;
Pomorska Krystyna. Mito, biografia e valori letterari; Montani Pietro.
A che serve la poesia?; Gnisci Armando. L'opéra dei poeti nella vita
di Roman Jakobson; Rudy Stephen. Jakobson-Aljagrov e il futurismo.
P. quarta. Intersezioni. Eco Umberto. Il contributo di Jakobson alla
semiotica; Stegagno Picchio Luciana. "Retrospects": autoritratto di
un linguista; Parret Herman. La semiotica strutturale dopo Jakobson;
Petöfi Jânos S. L'analisi testuale di Jakobson dal punto di vista di una
teoria semiotica del testo; Vallier Dora. Sulle arti figurative; Cardoria
Giorgio Raimundo. Intersezioni antropologiche; Jakobson Roman.
Retrospettiva sulla teoria saussuriana (1942); Bibliografia.
Roman Jakobson. A Complete Bibliography of His Writings. 1896—
1982 / ed. and comp, by Stephen A. Rudy. Berlin: Mouton de Gruyter,
1990. x+ 187 p.
Waugh Linda, Monville-Burston Monique. Introduction: the life,
work, and influence of Roman Jakobson // Jakobson Roman. On
Language (перепеч.: Thomas).
Zevit Ziony. Roman Jakobson, Psycholinguistics, and Biblical
Poetry//Journal of Biblical Literature. 1990. Vol. 109. № 3. P. 385-401.

544 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
1991
[1991а] Lingvistickâ poetika. Vybor z diela / red. Vincent Sabik.
Bratislava: Tatran. 278 s.
О Якобсоне
New Vistas in Grammar: Invariance and Variation. Proceedings of the
Second International Roman Jakobson Conference. New York University,
Nov. 5-8, 1985 / ed. by Linda R. Waugh and Stephen Rudy. Amsterdam:
John Benjamins, 1991. 540 p.
Из содерж.: Waugh Linda R. Introduction (перепеч.: Thomas);
Stankiewicz Edward. The Concept of Structure in Contemporary
Linguistics; Garcia Edna. Grasping the Nettle: Variation as Proof of
Invariance; Tobin Yishai. Invariant Meaning: Alternative Variations
on an Invariant Theme; Mel'cuk Igor. Toward a Universal Calculus of
Inflectional Categories: On Roman Jakobson's Trail; Aronson Howard.
Toward a Typology of Verbal Categories; Sangster Rodney B. Two
Types of Markedness and their Implications for the Conceptualization
of Grammatical Invariance; Swiggers Pierre. Variation, Invariance,
Hierarchy, and Integration as Grammatical Parameters; Newfield
Madeleine, Waugh Linda R. Invariance and Markedness in Grammatical
Categories; Andersen Henning. On the Projection of Equivalence
Relations into Syntagms; Parrel Herman. Deixis and Shifters after
Jakobson; Schooneveld C. H van. Praguean Structure and Autopoiesis:
Deixis as Individuation; Yokoyama Olga T. Shifters and Non-Verbal
Categories of Russian (перепеч.: Thomas); Andrews Edna. Grammar
and Pragmatics: The Two Axes of Language and Deixis; Hawkins John A.
Language Universals in Relation to Acquisition and Change: A Tribute to
Roman Jakobson (перепеч.: Thomas).
Рец.: Chvany Catherine V. //Word. 1996. Vol. 47. № 2. P. 234-238.
Collins Christopher. The Poetics of Play: Reopening Jakobson's
"Closing Statement" // Collins Ch. The Poetics of the Mind's Eye:
Literature and the Psychology of Imagination. Philadelphia: U of Penn
Press, 1991. P. 47-66.
DeBotKees, WeltensBert. Recapitulation, Regression, and Language
Loss // First Language Attrition / ed. by Herbert W. Seliger, Robert M.
Vago. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. R 31-51
(перепеч.: Thomas).
Fludernik Monika. Shifters and Deixis: Some Reflections on
Jakobson, Jespersen and Reference//Semiotica. 1991. Vol.86. №3/4.
P. 193-230 (перепеч.: Thomas).
Шапир М. И. Материалы по истории лингвистической поэтики в
России: Конец 1910-х - начало 1920-х годов // Известия Академии
наук. Серия литературы и языка. 1991. Т. 50. № 1. С. 43-57.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 545
Янгфельдт Б. Роман Якобсон, заумь и дада // Заумный
футуризм и дадаизм в русской культуре. Bern; New York: Peter Lang, 1991.
P. 247-254.
1992
[1992a] Arte verbal, signo verbal, tiempo verbal / trad., de Monica
Mansour. Mexico, D. F: Fondo de cultura Econômica, 1992. 276 p. Пер.
1985m на исп. яз.
О Якобсоне
Adamski Darius. La personnologie du Prince Nicolas Troubetzkoy
et ses développements dans l'œuvre de Roman Jakobson // Langages.
1992. 26e année. № 107. P. 62-68.
Cervenka Miroslav. Proé se zase opozdi vybor z Jakobsona //
Literârni noviny. Vol. III. № 17. 30.4-6.5.1992. S. 4. О перепетиях
изданий трудов Якобсона на чешском языке.
Danhelka Jifi. Dvê nepublikované pfednâSky Romana Jakobsona //
Slavia. 1992. Vol. 61. №. l.S. 1-3.
Gorlée Dinda L. Translation after Jakobson after Peirce // Center
and Periphery in Representations and Institutions. Imatra: Internat.
Semiotics Inst., 1992. P. 55-82.
Halle Morris. Jakobson, Roman // International Encyclopedia of
Linguistics. Vol. 2. New York; Oxford: Oxford UP, 1992. P. 247-248.
Janâckovâ Jaroslava. Roman Jakobson a Cechy. Na ûtêku, ve
sluzbâch, v pokusu о navrât // Ceskâ literatura. 1992. Vol. 40. № 6.
S. 645-647.
Landy Francis. In Defense of Jakobson // Journal of Biblical
Literature. 1992. Vol. 111. № 1. P. 105-113.
Pomorska Krystyna. Jakobsonian Poetics and Slavic Narrative: From
Pushkin to Solzhenitsyn / ed. Henryk Baran. Durham; London, 1992.
323p.
Из содерж.: Ch. 1. The Structure of Prose: Continuity versus
Simultaneity; Ch. 17. Polish Culture in Jakobson's Research; Ch. 18.
The Autobiography of a Scholar: Jakobson's Generation; Ch. 19. The
Drama of Science: Trubetzkoy's Correspondence with Jakobson (nepe-
печ.: Thomas)\ Ch. 20. Postscript to Dialogues: Roman Jakobson, His
Poet Friends and Collaborators.
Reid Allan. Literature, Language and Linguistics: The Role of
the Aesthetic Function in the Russian Formalist-Prague School
Tradition//Linguistica Silesiana. 1992. Vol. 14. P. 61-77.
Uri Helene. Roman Jakobson's Aphasia Model - Empirical Evidence
from Four Norwegian Case Studies // Scandinavian Journal of
Logopedicsand Phoniatrics. 1992. Vol. 17. № l.R 137-143(перепеч.:
Thomas).

546 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Zelenka M. Nëkolik poznâmek k Jakobsonovê habilitaci na Masarykovô
univerzitévletech 1932-1933//Slavia. 1992. Vol. 61. № 1. S. 73-81.
Фрейдин Григорий. Вопрос возвращения I. О поколении,
сохранившем своих ученых: Виктор Шкловский и Роман Якобсон в 1928-
1930 гг. // Literature, Culture and Society in the Modern Age: In Honor
of Joseph Frank. Stanford: Dept. of Slavic Languages and Literatures,
Stanford University, 1991/1992. R177-189 (Stanford Slavic Studies.
Vol. 4).
Якобсон-будетлянин. Сборник материалов / сост., подг. текста,
предисл. и коммент. Б. Янгфельдта. Stockholm: Almqvist & Wiksell,
1992. 185 р. Исправ. и дополн. переизд.: Будетлянин науки:
воспоминания, письма, статьи, стихи, проза. М.: Гилея, 2012. 304 с.
Рец.: Vroon Ronald I/ Slavic Review. 1993. Vol. 52. № 2. R 404-
405; Birbaum Henrik // The Russian Review. 1994. Vol. 53. № 3. P. 437;
Rejmànkovà Ludmila. Vzâcné svëdectvi о Romanu Jakobsonovi //
Opera Slavica. 2004. Vol. 14. № 2. S. 35-38.
1993
[1980g-Cz] Dialogy / Pfelozîla, poznamku a jmennym rejstiikem
opatfila Marcela Pittermannova. Praha: Cesky spisovatel, 1993. 153 s.
Рец.: Handys Pavel. Jazykovêdec bouflivâk // Cesky denik (Praha).
20.07.1993; Holy Jifi. Roman Jakobson zase v Cechâch // LN. - pfil.
Nârodni (Praha). 12.08.1993. S. 2; Justl Vladimir. Navrât Romana
Jakobson//Telegraf (Praha). 21.08.1993; Kaiser Petr. Dialogy Romana
Jakobsona // Literarni noviny. Vol. IV № 39. 30.09.1993. S. 6; Zeman
Jiri H CeStinaf 4. 1993-94. №. 1. S. 25-26; Màlek Petr. Dialogy
z Romanem Jakobsonom // Ceskâ literatura. 1994. Vol. 42. № 1.
S. 98-102.
О Якобсоне
Chvany Catherine V. The Evolution of the Concept of Markedness
from the Prague Circle to Generative Grammar// Tradition and Change
in Central and Eastern Europe / ed. Henrietta Mondry, Paul Schweiger.
Johannesburg: University of the Witswatersrand, 1993. P. 41-58. Пере-
печ.: Selected Essays of Catherine V Chvany. Columbus, Ohio: Slavica,
1996. P. 234-241; Thomas.
Delas Daniel. Roman Jakobson. Paris: Bertrand-Lacoste, 1993. 193 p.
Havrànkovà Marie. Z korespondence Romana Jakobsona a Bohuslava
Havranka//Slavia. 1993. Vol. 62. № l.S. 85-92.
Kidder Richard. Jakobson, Roman // Encyclopedia of Contemporary
Literary Theory: Approaches, Scholars, Terms. Toronto; Buffalo; London:
Univ. of Toronto Press, 1993. P. 375-378.
Malevic Oleg. Roman Jakobson a Ceskoslovensko// Literarni noviny.
Vol. IV №46. 18.11.1993. S. 6.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 547
Stolz Benjamin, Toman Jindfich. Philologia Militans: N. S.
Trubetzkoy and R. Jakobson on Old Church Slavonic Legacy//American
Contributions to the Eleventh International Congress of Slavists.
Bratislava, August-September 1993. Literature, Linguistics, Poetics.
Columbus, Ohio: Slavica, 1993. R 414-424.
1994
О Якобсоне
Bradford Richard. Roman Jakobson: Life, Language, Art. London:
Routledge, 1994. 213 p. (фрагмент перепеч.: Thomas).
Рец.: Falk Julia S. // Language. 1995. Vol. 71. № 4. R 828-829.
Cahiers de I'ILSL, № 5 ; L'Ecole de Prague: l'apport épistémologique.
Lausanne: UNIL, 1994.
Из содерж.: Fontaine Jacqueline. La conception du système
linguistique en Cercle de Prague; Sériot Patrick. L'origine contradictoire
de la notion de système: la genèse naturaliste du structuralisme pragois;
Toman Jindfich. Remarques sur le vocabulaire idéologique de Jakobson;
Gadet Françoise. La genèse du concept de marque; Cerny Jifi. La
tradition de l'école de Prague et la linguistique contemporaine; Van
Schooneveld С H. Dans l'analyse sémantique structurale praguienne-
jakobsonienne finale, la signification est mathématique; Bhatt Parth.
Unités linguistiques et nosologie des aphasies.
Ghils Paul. Les tensions du langage. La linguistique de Jakobson
entre le binarisme et la contradiction. Bern; Berlin: Peter Lang, 1994.
180 p.
Letters and Other Materials from the Moscow and Prague Linguistic
Circles. 1912-1945/ed., with English summaries and annotations, by
Jindfich Toman. Ann Arbor: Michigan Slavic Publications, 1994. 259 p.
(Cahiers Roman Jakobson; 1 ).
Рец.: Hutchings Stephen // The Modern Language Review. 1999.
Vol.94. № l.R 277-278.
Portis-Winner Irene. Peirce, Saussure and Jakobson's Aesthetic
Function: Towards a Synthetic View of the Aesthetic Function // Peirce
and Value Theory: On Peircean Ethics and Aesthetics. Amsterdam: John
Benjamins, 1994. P. 123-142.
Waugh Linda R. Roman Jakobson // The Encyclopedia of Language
and Linguistics. Vol. 4. Oxford: Pergamon Press, 1994. P. 1798-1800.
Wilson III Raymond J. Ricoeur's "allegory" and Jakobson's
metaphoric/metonymic principles // Allegory Revisited: Ideals of
Mankind / ed. by A.-T. Tymieniecka. Dordrecht; Boston; London:
Kluwer, 1994. R 293-302 (Analecta Husserliana. Vol. 41 ).
Zelenka Milos, Kuldanovâ Pavlina. In margine vëdecké biografie
Romana Jakobsona (1920-1939) // Opera Slavica. 1994. Vol. IV
№ l.S. 32-38.

548 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Толстой Н. И. Петр Григорьевич Богатырев и Роман Осипович
Якобсон//Живая старина. 1994. № 1. С. 10-13.
1995
[1995а] Poetickâ funkce / pfipr. Miroslav Cervenka. Pfedml. Felix
Vodiöka. Jinoéany: H & H, 1995. 747 s.
О Якобсоне
Cervenka Miroslav, tesky Jakobson / ptal se Vladimir Karfik //
Literarni noviny. 1995. Vol. 6. № 50. S. 7.
Dolezel Lubomir. Roman Jakobson as a Student of
Communication // Studies in Poetics. Commemorative Volume, Krystyna Pomorska
(1928-1986)/ ed. Elena Semeka-Pankratov. Columbus, OH: Slavica
Publishers, 1995. P. 27-38.
Falk Julia. Roman Jakobson and the History of Saussurean Concepts
in North American Linguistics // Historiographia Linguistica. 1995.
Vol. 22. № 3. P. 335-367 (перепеч.: Thomas).
Lehar Jan. Roman Jakobson: Moudrost starych Cechû. (Nedokonéena
polemikâ о smyslu éeskych dëjin) // Ceskâ literatura. 1995. Vol. 43.
№ 1. S. 39-56.
Roman Osipoviö Jakobson (1896-1982): pisemnâ pozûstalost /
zpracovala Marta Dandovâ. Praha : Literârni archiv Ramâtniku nârodniho
pisemnictvi v Praze, Slovansky ûstav, 1995. 7 p.
Toman Jindfich. The Magic of a Common Language: Jakobson,
Mathesius, Trubetzkoy, and the Prague Linguistic Circle. Cambridge,
MA: MIT Press, 1995. 355 p. (фрагменты перепеч.: Thomas).
Рец.: Filip Hana // Slavic and East European Journal. 1996.
Vol. 40. № 3. P. 595-596; Halle Morris // Language. 1996. Vol. 72.
№ 4. P. 842-847; Hlavsa Zdenëk, Danes Frantisek. Jindfich Toman a
Praisky lingvisticky krouzek//SaS. 1996. Vol. 57. № 3. S. 241-246.
Бегунов Ю.К Якобсон Роман Осипович // Энциклопедия «Слова
о полку Игореве». Т. 5. СПб.: Дмитрий Буланин, 1995. С. 279-281.
Лотман Ю. М. Последний экзамен, последний урок... Несколько
слов о Романе Осиповиче Якобсоне // Вышгород. 1995. № 3. С. 36-
40. Перепеч.: Лотман Ю. М. Воспитание души. СПб.: Искусство-
СПб., 2003. С. 74-77.
Фрезинский Борис. Роман Якобсон и Илья Эренбург (Верная
дружба)//Новое литературное обозрение. 1995. № 12. С. 101-108.
Перепеч.: Фрезинский Борис. Об Илье Эренбурге (Книги, люди,
страны): Избранные статьи и публикации. М.: Новое литературное
обозрение, 2013. С. 610-621.
1996
[1996а] Cyrilometodëjské studie: [soubor stati z let 1945-1969] /
text revidoval a znovu a znovu k edici pfipravil LuboS fcehaöek. Pfeloieno
z angliötiny. Praha: Euroslavica. 105 s.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 549
[1996b] Язык и бессознательное / пер. К. Голубович, Д.
Епифанова и др.; сост., вступит, слово К. Голубович, К. Чухрукидзе; ред. пер.
Ф. Успенский. М.: Гнозис, 1996. 248 с. [= ЯБ].
[1996с] El Marco del lenguaje / Mexico, D. F.: Fondo de cultura
Economica, 1996. 129 p.
[ 1996d] Московский лингвистический кружок / подгот. текста,
публикация, вступит, заметка и примеч. М. И. Шапира // Philologica.
1996. №3. С. 361-379.
О Якобсоне
Aroui Jean-Louis. L'interface forme/sens en poétique (post-)
jakobsonienne // Langue française (Paris). 1996. № 110 (mai):
Linguistique et poétique après Jakobson. P. 4-15.
Battistella Edwin L. The Logic of Markedness. Oxford: Oxford
University Press, 1996. P. 19-34, 124-135 (Ch. 2: The Development of
Markedness in Jakobson's Work - перепеч.: Thomas; Ch. 6: Jakobson
and Chomsky: Bridging Invariance and Variation).
Cermâk Frantisek. Synchrony and Diachrony Revisited: Was
R. Jakobson and the Prague Circle Right in their Criticism of de
Saussure? // Folia Linguistica Historica. 1996. Vol. 16. Issue 1-2.
P. 29-40 (перепеч.: Thomas).
Dion Robert. Mise en discours d'une analyse de texte [À propos d'un
article de Jakobson]//Littérature. 1996. № 102. R 91-104.
Guitarte Guillermo L. La amistad entre Amado Alonso e Roman
Jakobson // Cauce: Revista de filologia y su didactica. 1995-1996.
№ 18-19. P. 107-110.
HoreckyJân. Roman Jakobson (1896-1982)// Slovenské re£. 1996.
Vol. 61. №6. S. 340-342.
Joseph John E. A Certain Mark // Joseph John E. Limiting the
Arbitrary: Linguistic Naturalism and Its Opposites in Plato's Cratylus
and Modern Theory of Language. Amsterdam; Philadelphia: John
Benjamins, 1996. R 176-184 (перепеч.: Thomas).
Kosta Peter. 70 Years Existence of the Prague Linguistic Crrcle and
100th Anniversary of Roman Jakobson's Birthday (Prag, 28-30.3.1996)
// Zeitschrift für Slawistik. 1996. Heft 41. № 3. S. 338-342.
Krajcovic Rudolf. Roman Jakobson a zaöiatky fonologickeho vyskumu
v slovenskej dialektologii // Jazykovedny öasopis. 1996. Vol. 47. № 2.
S. 108-112.
La imaginaciôn y la inteligencia en el lenguaje. Homenaje a Roman
Jakobson / Susana Cuevas, Julieta Haidar, coordinadoras. Mexico, D. E:
Instituto Nacional de Antropologia e Historia, 1996. 543 p.
Из содерж.: Haidar Julieta, Cuevas Susana. Presentaciôn; Mansour
Monica. Roman Jakobson: el hombre y su personaje; Capistrân Garza

550 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Bert Alejandra. Roman Jakobson: una vision del lenguaje; Valirias С.
Leopoldo. Presencia/ausencia de Jakobson en la lingüistica mexicana;
Ignatieva Natalia. Jakobson y la teoria de la marcaciôn; del Carmen
Herrera M. Maria. Acercamiento al nombre propio de Roman Jakobson;
Marcos-Ortega José. Roman Jakobson precursor de la neuropsicologia
cognitiva; Haidar Julieta. Jakobson y Lévi-Strauss: continuidades y
discontinuidades; Garcia Sepûlveda Martha E. La funciôn poética como
estructura del sentido; Lira Coronado Sergio René. Teoria y praxis en
el anâlisis de "Los gatos"; de la Репа Martinez Luis. Jakobson: una
concepciön poética del lenguaje.
Litteraria humanitas. IV Roman Jakobson / red. Miroslav MikulâSek
et al. Brno: Masarykova univerzita v Brnè, 1996. 529 s.
Из содерж.: Winner Thomas G. Roman Jakobson and the Czech
Poetists. Language is not a prison house; Portis-Winner Irene.
Jakobson's world; His dialogue with Peirce. Implications for American
ethnology; Gadet Françoise. Symmetry devices in phonology, grammar,
poetics; Schooneveld С. Н. van. Jakobsonian phonology between
iconicity and mathematical set theory; Stankiewicz Edward. The
functions of language and the literary genres; Franëk Jifi. Mytus a
inspirace. Czaplejewicz Eugeniusz. Roman Jakobson i kwestia poetyki
nowoiytnej i postnowoèytnej; Kubinovâ Marie. Projekce principou
soumeznosti na osu vybéru (Mala variace na Jakobsonovo velké téma);
Frycer Jaroslav. Jakobson a Baudelairovy "Koöky"; Osolsobé Ivo. Mala
Jakobsonovskä retraktace aneb о Moudrosti starych Cechû a nemoudrosti
vlastni; Zelenka Milos. Roman Jakobson v kontextu oeské slavistiky 20.
let; Kuldanovâ Pavlina. Roman Jakobson a Ceskoslovensko; Weimann
Mojmir. Troji setkâni s Romanem Jakobsonem; Кшицова Дану tue.
Поэтика русского модернизма и авангарда (Импульсы Романа
Якобсона). Schamschula Walter. Jakobson and his concept of medieval drama.
Prague school linguistics: 70 years of existence of the Prague
Linguistic Circle and 100th Anniversary of Roman Jakobson's Birthday/
ed. by Eva Hajiöova, Olga Böhmova. Praha: Univ. Karlova, 1996. 77 p.
Тезисы конференции.
Slovo a slovesnost (Praha). 1996. Vol. 57. № 3. 161 s.
Из содерж.: DolezelLubomir. Roman Jakobson jako badatel v oboru
komunikace; Kraus Jifi. К vyznamovému rozpêti Jakobsonovy poetické
funkce; Ömerjkova Svëtla. Jakobsonovo Veni, vidi, vici aneb ikoniönost
v jazyce; Komârek Miroslav. Jakobsonûv vyznam pro strukturéini
historickou fonologii; Toman Jindfich. Balancovat v nepfedstavitelnych
situacich. Poznamky k ôeskym letûm Romana Jakobsona.
Svëtovâ literârnêvêdnâ bohemistika II. Üvahy a studie о Ceské
literatufe. Praha: ÜCLAV CR, 1996.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 551
Из содерж.: Drubek-MeyerovâNatasa. Bohemistické prâce Romana
Jakobsona aneb Proö je éesky Jakobson zanedbävan ; Cervenka Miroslav.
Z Jakobsonovy poetiky öeske iiteratury; Dolezel Lubomir. Prazska Skola
vexilu.
Vévoda Rudolf. Mui, ktery byl nepohodlny, aneb Od agenta III.
Internacionély k agentovi FBI (Poznâmky k zivotnim osudum Romana
Jakobsona ve svetle archivnich dokumentu ministerstva vnitra)// Stfedni
Evropa. Revue pro stfedoevropskou kulturu a politiku. 1996. Vol. XII.
№ 64. S. 65-75; № 65. S. 88-100.
Wegweiser durch die Kulturen in Russland. Zum 100. Geburtstag von
Roman Jakobson // Neue Zürcher Zeitung. 11.10.1996. S. 46.
Гиндин С. И. Друзья в жизни - оппоненты в науке // Новое
литературное обозрение. 1996. № 21. С. 59-71.
Иванов Вяч. Вс. Будущее будетлянина // Литературная газета.
1996. 23 октября. С. 6.
Материалы Международного конграсса « 100 лет Р. О. Якобсону»,
Москва, 18-23 декабря 1996 г. / ред. С. И. Гиндин, Н. П. Гринцер,
Е. П. Шумилова. М.: РГГУ, 1996. 237 с.
Нерознак В. П. Мысли об энциклопедии «Языки СССР»: Проект
Н. С. Трубецкого и Р. О. Якобсона // Известия Академии наук. Серия
литературы и языка. 1996. Т. 55. № 4. С. 77-84.
Переписка Р. О. Якобсона и Г. О. Винокура / подгот. текста и ком-
мент. С. И. Гиндина и Е. А. Ивановой // Новое литературное
обозрение. 1996. №21. С. 72-111.
Устные воспоминания Р. О. Якобсона о Маяковском ( 1967)/
вступит, заметка Е. Тоддеса // Седьмые Тыняновские чтения: Материалы
для обсуждения. Рига; М., 1995-1996. С. 297-317.
Янгиров Р. М. Новые материалы к биографии Р. О. Якобсона //
Седьмые Тыняновские чтения: Материалы для обсуждения. Рига; М.,
1995-1996. С. 318-319.
1997
О Якобсоне
Acta Linguistica Hafniensia. International Journal of Linguistics.
1997. Vol. 29, Issue 1. (R. Jakobson Centennial Symposium. October
10-12, 1996).
Gregersen Franz. Preface; Fischer-Jorgensen Eli. Roman Jakobson
and Denmark; Holenstein Elmar. Russia: A country transcending
Europe. An essay in cultural semiotics; Todorov Tzvetan. Monologue
et dialogue: Jakobson et Bakhtine; Harris Roy. Jakobson's Saussure
(перепеч.: Thomas); Toman Jindrich. Notes on Roman Jakobson's
Culture of Scholarship; Waugh Linda R. Roman Jakobson's work as
a dialogue: The dialogue as the basis of language, the dialogue as the

552 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
basis of scientific work; Rischel Jörgen. Roman Jakobson and the
phonetics-phonology dichotomy; Andersen Henning. Does the past
have a future? Reflections on the Jakobson heritage (перепеч.: Thomas);
Tobin Yishai. Developmental and clinical phonology: Roman Jakobson
and beyond; Grush Rick and Mandelblit Nili. Blending in language,
conceptual structure, and the cerebral cortex; Petitot Jean. Modèles
morphodynamiques de catégorisations phonétiques; Schnelle Helmut.
Linguistic structure, brain topography, and cerebral process; Kock
Christian. The function of poetry in our lives: Roman Jakobson's legacy
and challenge to poetics (перепеч.: Thomas); Lock Charles. Debts and
displacements: On metaphor and metonymy; Brandt Per Aage. Cats in
space. Baudelaire's "Les chats" read by Jakobson and Lévi-Strauss.
Depretto Catherine. Roman Jakobson et la relance de la Opojaz
(1928-1930)//Littérature. 1997. № 107. P. 75-87.
Goodrich R. A. On Poetic Function: Jakobson's Revised "Prague"
Thesis // Literature and Aesthetics: The Journal of The Sydney Society
Of Literature And Aesthetics. 1997. Vol. 7. R 54-66.
Jakobson entre l'Est et l'Ouest ( 1915-1919): un épisode de l'histoire
de la culture européenne // Cahiers de l'ILSL / numéro édité par
Françoise Gadet et Patrick Sériot. Lausanne: Université de Lausanne,
1997.260 p.
Из содерж.: Avtonomova Natalja. Roman Jakobson: Deux
programmes de fondation de la slavistique, 1929/1953; Caussat Pierre.
Du libre et du lié dans les références doctrinales et nominales de Jakobson
et de Troubetzkoy; Chevalier Jean-Claude. Trubetzkoy, Jakobson et
la France, 1919-1939; Dennes Maryse. L'Influence de Husserl en
Russie au début du XXème siècle et son impact sur les émigrés russes
de Prague; Ùurovic Lubomir. The Ontology of the Phoneme in Early
Prague Linguistic Circle (перепеч.: Thomas); Fontaine Jacqueline.
S. Karcevski et R. Jakobson, grammairiens de la langue russe à
l'époque du Cercle linguistique de Prague; Gasparov Boris. Futurism
and Phonology: Futurist Roots of Jakobson's Approach to Language
(перепеч.: Thomas); Holenstein Elmar. La Russie - un pays qui
transcende l'Europe; Koerner E. F. К Remarks on the Sources of
R. Jakobson's Linguistic Inspiration; Matejka Ladislav. Jakobson's
Response to Saussure's Cours; Plungjan Vladimir A. R. O. Jakobson et
N. S. Troubetzkoy: deux personnalités, deux sciences? ; Raynaud Savina.
The Critical Horizon of Jakobson's Work and its Multidisciplinarity
(перепеч.: Thomas); Schaller Helmut W. Roman Jakobson's Coneption of
"Sprachbund"; Sériot Patrick. Des éléments systémiques qui sautent
les barrières des systèmes; Toman Jindrich. Jakobson and Bohemia/
Bohemia and the East (перепеч.: Thomas).

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 553
Kojen Leon. Jakobson i osnove moderne metrike // Juènoslovenski
Filolog. 1997. Vol. 53. S. 1-27.
McLean Hugh. Roman Jakobson Repatriated // Slavonica.
1996/1997. Vol. 3. Issue 2. P. 61 -67 (перепеч.: Thomas).
Roman Jakobson - z korespondence / vybrala, sestavila, s ruskych
originâlû pfeloèila a doprovodnè teksty napsala Alena Morâvkovâ. Praha;
LitomySl: Pàseka, 1997. 164 s.
Рец.:Haman Aies// Nové knihy. 1998. Vol. 38. № 39. S. 3; Zelenka
Milos//Slavia. 1999. Vol. 68. № l.S. 140-142.
The Peirce Seminar Papers: Essays in Semiotic Analysis. Vol. 3. New
York: Peter Lang, 1997. viii-h 123 p.
Из содерж.: Shapiro Michael. A Few Remarks on Jakobson as a
Student of Peirce; Andrews Edna. The Relation of Visual and Auditory
Signs in Human Language; Short T. L Jakobson's Problematic
Appropriation of Peirce.
VuleticBranko. Glasovna metafora. Hommage à Roman Jakobson //
Umjetnost rijeài. 1997. № 1-2. S. 99-128.
Автономова Н. С, Гаспаров M. Л. Якобсон, славистика и
евразийство: две конъюнктуры, 1929-1953 // Новое литературное
обозрение. 1997. №23. С. 87-91.
Баран Х.,ДушечкинаЕ. В. Письма П. Г. Богатырева Р. О.
Якобсону//Славяноведение. 1997. № 5. С. 69—72.
Вайскопф М. Маяковский глазами Якобсона // Известия
Академии наук. Серия литературы и языка. 1997. Т. 56. № 3. С. 63—67.
Зеленка М. Роман Якобсон и славистические исследования
межвоенных лет (по поводу дискуссий о характере и границах понятия
«славянская филология»)// Славяноведение. 1997. № 4. С. 64—76.
Ронен О. Audiatur et altera pars: О причинах разрыва Романа
Якобсона с Виктором Шкловским // Новое литературное обозрение.
1997. №23. С. 164-168.
1998
[1998а] Избранные работы по лингвистике. Благовещенск:
Благовещенский гуманитарный колледж им. И. А. Бодуэна де Куртенэ,
1998. 448 с. Неавториз. перепеч. ИР
[1998b] Грамматика русской поэзии. Благовещенск:
Благовещенский гуманитарный колледж им. И. А. Бодуэна де Куртенэ, 1998.
202 с. Неавториз. частич. перепеч. РПП.
О Якобсоне
Drake James. The namingdisease (How Jakobson's essay on aphasia
initiated postmodernist deceits) // The Times Literary Supplement.
4.09.1998. Issue 4977. P. 14-15.

554 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Harris R. Interpreting Roman Jakobson // The Times Literary
Supplement. 25.09.1998. Issue 4982. P. 17.
Lock Charles. Jakobson, Roman (1896-1982) // Encyclopedia of
Semiotics / ed. by Paul Bouissac. Oxford UP, 1998. R 327-330.
Moyes Craig. Interpreting Roman Jakobson // The Times Literary
Supplement. 18.09.1998. Issue 4981. P. 19.
O'Dea Michael. Roman Jakobson // The Times Literary Supplement.
16.10.1998. Issue 4985. P. 17.
Patri Sylvain. Un Problème de phonologie en 1922: La Première
Lettre de Roman Jakobson à Antoine Meillet // Historiographia
Linguistica. 1998. Vol. 25. № 3. P. 303-344.
Waugh Linda R. Semiotics and Language: The Work of Roman
Jakobson // Hi-Fives: A Trip to Semiotics. New York: Peter Lang,
1998. R 85-102.
Waugh Linda R., Rudy Stephen. 116. Jakobson and
Structuralism // Semiotics: a Handbook on the Sign-Theoretic Foundations of
Nature and Cultur/Semiotik: Ein Handbuch zu den zeichentheoretischen
Grundlagen von Natur und Kultur / ed. by R. Posner et al. Berlin: Walter
de Gruyter, 1998. Volume 2. R 2256-2271.
Иванов Вяч. Вс. Очерки по предыстории и истории семиотики //
Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры.
Т. I. M.: Языки русской культуры, 1998. С. 769-777.
Ронен О. Литературная синхрония и вопрос оценки и выбора в
научном и педагогическом творчестве R О. Якобсона // Тыняновский
сборник. Вып. 10. Шестые — Седьмые — Восьмые Тыняновские чте-
ния.М., 1998. С. 406-414.
Тоддес Е. К публикации устных воспоминаний Р. О. Якобсона о
Маяковском (1967) // Тыняновский сборник. Вып. 10. Шестые -
Седьмые - Восьмые Тыняновские чтения. М., 1998. С. 900.
1999
О Якобсоне
Chvany Catherine V. Jakobsonian Markedness Notions: Six Paradoxes
in Search of a Theory// Proceedings of the International Colloquium on
Language and Peircean Sign Theory. New York: Berghahn Books, 1999.
P. 1-39.
Jakobson Roman. Meine futuristischen Jahre / hrsg. von В. Jangfeldt.
Übersetzt von Brigitte von Kann. Berlin: Friedenauer Presse, 1999. 155 s.
Рец.: Ingold Felix Philipp. Rückblick eines "Zukunftianers". Roman
Jakobson erinnert sich an seine futuristischen Jahre / Neue Zürcher
Zeitung. № 291. 14.12.1999. S. 67.
Joseph John E. How Structuralist was "American
Structuralism" ? // Bulletin of the Henry Sweet Society for the History of Linguistic

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 555
Ideas. 1999. № 33 (November). R 23—28. Перераб. вариант: Joseph
John Е. From Whitney to Chomsky: Essays in the History of American
Linguistics. Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins, 2002. P. 157—
167 (перепеч.: Thomas).
Koerner E. F. K. Remarks on the Sources of Roman Jakobson's
Linguistic Inspiration // Koerner E. F. К Linguistic Historiography:
Projects and Prospects. Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins,
1999. P. 133-150 (перепеч.: Thomas).
Mathauser Zdenëk. Bâsnickâ doslovnost a metaforiönost v teorii
R. Jakobsona // Mathauser Zdenëk. Estetika racionâlniho zfeni. Praha:
Karolinum, 1999. S. 99-109.
Schamschula Walter. The Prague School concept of model
interpretation: Mukafovsky vs. Jakobson and Lévi-Strauss // Jan
Mukafovsky and the Prague School / Ed. by Vladimir Macura, Herta
Schmid. Praha: Üstav pro éeskou literature AV; Potsdam: Univ. Potsdam,
1999. P. 290-302.
Sériot Patrick. Structure et totalité. Les origines intellectuelles du
structuralisme en Europe centrale et orientale. Paris: PUF, 1999. 353 p.
Travaux du Cercle Linguistique de Prague n.s. / Prague Linguistic
Circle Papers. Vol. 3. Amsterdam: John Benjamins, 1999.
Из содерж.: Schooneveld Cornells H. van. Are the Phonological
Distinctive Features Ordered?; Schnelle Helmut. Dichotomies in the
Brain-Jakobsonian and Modern; Sériot Patrick. The Impact of Czech
and Russian Biology on the Linguistic Thought of the Prague Linguistic
Circle; Stankiewicz Edward. Grammatical Categories and Their Formal
Patterns; Kuéera Henry. In the Beginning Was the Verb: Markedness
in Grammatical Categories; Waugh Linda R. Roman Jakobson's
Intellectual Influence in America.
Роман Якобсон: Тексты. Документы. Исследования / отв. ред.
X. Баран, С. И. Гиндин. М.: РГГУ, 1999. xxiv + 920 с.
Из содерж: Топоров В. Н. Вступительное слово на открытии
Международного конгресса «100 лет Р. О. Якобсону». <Раздел 1>
Биография. Документы. Воспоминания. Rudy Stephen. Roman
Jakobson: A Chronology (перепеч.: Thomas); Виктор Шкловский и
Роман Якобсон. Переписка (1922—1956) / предисл., подгот.
текста и коммент. А. Ю. Галушкина; Галушкин А. Ю. Еще раз о
причинах разрыва В. Б. Шкловского и R О. Якобсона; «Поэзия не слово,
а криптограмма». Полемические заметки Г. О. Винокура на полях
книги R О. Якобсона / вступ. ст., публ. и примеч. М. И. Шапира;
К истории создания и восприятия статьи «О поколении,
растратившем своих поэтов». Письмо R О. Якобсона X. МакЛейну / предисл.,
подгот. текста и примеч. С. И. Гиндина; Янгфельдт Б. Роман Якоб-

556 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
сон в Швеции в 1940—1941 гг.; Переписка С. И. Карцевского и
Р. О. Якобсона / вступ. ст., публ. и примеч. X. Барана и Е. В. Душеч-
киной; Руди С. Якобсон при маккартизме; Роман Гринберг и Роман
Якобсон. Материалы к истории взаимоотношений / вступ. ст., публ. и
примеч. Р. Янгирова; Заявление Н. К. Гудзия в «спецхран» Научной
библиотеки МГУ / публ. М. В. Прокопович; послесл. С. И.
Гиндина; Письмо Р. О. Якобсона А. В. Лаврову; Иванов Вяч. Вс. Буря над
Ньюфаундлендом. Из воспоминаний о Романе Якобсоне; Гловинскй
М. Роман Якобсон в Польше; Pomorski Stanislaw. Remembering
Roman Osipoviô Jakobson (перепеч.: Thomas); Жолковский А. К.
Роман Осипович Якобсон (Из мемуарных заметок); Birnbaum Henrik.
What Roman Jakobson Has Meant to Me: A Personal Memoir; Письма
R О. Якобсону к 70-летию. < Раздел 2 > Якобсон в истории идей. Холен-
штайн Э. Россия - страна, преодолевающая пределы Европы; Ав-
тономова Н. С, Гаспаров M. JI. Якобсон, славистика и
евразийство: две конъюнктуры, 1929-1953; Храковский В. С. R О.
Якобсон и Н. С. Трубецкой: творческие контакты; Серио П. Лингвистика
географов и география лингвистов: Р. О. Якобсон и П. Н.
Савицкий; Гланц Т. Разведывательный курс Романа Якобсона; Petrovic
Svetozar. Jakobson's Idea of Comparative Slavic Literature as a General
Idea; Гринцер H. П. Языковая теория Р. О. Якобсона на фоне
античной семиотики; Ахутина Т. В. Роман Якобсон и развитие русской
нейролингвистики. <Раздел 3> Язык. Коммуникация. Человек.
Иванов Вяч. Вс. Звук и значение в концепции Якобсона; Кодзасов С. В.
Судьба теории универсальных различительных признаков; Бондар-
ко Л. В.. Различительные и полезные признаки; Николаева Т. М.
Р. О. Якобсон и загадки словесного ударения (взгляд из конца
XX века); Liberman Anatoly. An Expanded Version of Jakobson's Law
(The Incompatibility of Free Stress and Distinctive Length); Кронеа-
уз M. A. Семантика словообразовательного параллелизма; Рахили-
на Е. В. Семантика русского творительного языка: фрагмент;
Зайцева В. Шифтеры Якобсона и речевые акты; Grenoble Lenore A. Linking
the Code to the Message: the Role of Shifters in Discourse; Бондар-
коА. В. «Эквивалентность при существовании различия»: концепция
Р. О. Якобсона и современная проблематика стратификации
семантики; Шаляпина 3. М. Оппозиция «часть - целое» и сущностный
подход к моделированию языковой компетенции; Падучева Е. В. Лексика
поэзии и поэзия лексики; Лепская Н. И., Завьялова М. В.
Синтагматика и парадигматика в речи больных афазией. Послесл. И. Гиндина.
<Раздел 4> Поэтика. Текстология. Миф. УжаревичЙ. Проблема
поэтической функции; Бенчич Ж- Поэтическая функция языка и игра;
Золян С. Языковые функции: возможные расширения модели
Романа Якобсона; Елизаренкова Т. Я. Проблемы изучения поэтического

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 557
языка «Ригведы» в свете общих идей R О. Якобсона; Шапир М. И.
Проблема границы стиха и прозы в свете лингвистического учения
Р. О. Якобсона; Pszczolowska Lucyila. Roman Jakobson's Concepts
and Thoughts as Applied and Continued in the Series "Comparative
Slavic Metrics"; McLean Hugh. Jakobson's Metaphor/Metonymy
Polarity: A Retrospective Glance; KopperJohn M. "When Does One Wear
Black? When Mourning the Dead": Resuscitating Jakobson's Theory of
Metaphor and Metonymy in Contemporary Literary Criticism; Левин-
тон Г. А. К поэтике Якобсона (поэтика филологического текста);
Робинсон М. А., Сазонова Л. И. Охота на «сокола в мытех». <Раз-
дел 5> Авангард в литературе, науке, жизни. Умнова М. В.
Релятивистские установки в системе идей ОПОЯЗа; Казанский H. H.
Эксперимент как метод в поэзии, поэтике и в науке о языке; Парнис А. Е.
Об анаграмматических структурах в поэтике футуристов;
Никольская Т. Л. Р. Алягров и «4Г»; Toman Jindfich. Where Jakobson and
the Dadaists (Temporarily) Converged.
Рец.: Тростников M. «И долго буду тем любезен я...». Роман
Якобсон как символ русской филологии // НГ. Exlibris. 1999. 4
ноября.
2000
О Якобсоне
Cureton Richard D. Jakobson Revisited: Poetics, Subjectivity, and
Temporality // Journal of English Linguistics. 2000. Vol. 28. № 4.
P. 354-392 (перепеч.: Thomas).
Goldsmith John. On Information Theory, Entropy, and Phonology in
the 20th Century // Folia Linguistica. 2000. Vol. 34. № 1/2. R 85-100
(перепеч.: Thomas).
Grotz Stephan. Vom Umgang mit Tautologien: Martin Heidegger und
Roman Jakobson. Hamburg: Meiner, 2000. x + 291 s. (Topos poieti-
kos; 2). 2. Aufl., 2015.
Рец.: Nozsicska Alfred // Philosophische Rundschau. 2001. Vol. 48.
№ 3. R 263-268.
Nawrocki Witold. Z zycia cztowieka wielorako niewygodnego. Roman
Jakobson i czeskie tajne shrêby // Jçzyk - czlowiek - kultura. Piotrkôw
Tiybunalski 2000. S. 243-248.
Tchougounnikov Sergueï. A propos de la notion de fonction chez
R. Jakobson // Slovo. 2000. № 24-25. P. 267-278.
Waugh Linda R. Jakobson, Roman (1896-1982) // Concise
Encyclopedia of Pragmatics / ed. J. Mey. Oxford: Pergamon, 2000.
ïilka T. Semiotickâ koncepcia Romana Jakobsona // ïilka T.
Postmodernâ semiotika textu. Nitra: Univerzita KonStantina Filozofa,
2000. S. 22-32.

558 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Баран X., Душечкина Е. В. Вокруг «Слова о полку Игореве»:
Из переписки Р. О. Якобсона и А. В. Соловьева // Славяноведение.
2000. № 4. С. 50-78.
Галушкин А. «И так, ставши на костях, будем трубить сбор...».
К истории несостоявшегося возрождения ОПОЯЗа в 1928-
1930 гг. // Новое литературное обозрение. 2000. № 44. С. 136-153.
Из эпистолярного наследия Р. О. Якобсона / вступ. ст., подгот.
текстов и примеч. О. В. Никитина // Русская речь. 2000. Вып. 4.
С. 65-70.
Сорокина М. Ю. «Ненадежный, но абсолютно незаменимый»:
200-летний юбилей Академии наук и «дело Масарика —
Якобсона» // In Memoriam: Исторический сборник памяти А. И. Добкина.
СПб.; Париж, 2000. С. 116-142.
2001
О Якобсоне
Harris Roy. Jakobson's Saussure // Harris Roy. Saussure and his
Interpreters. Edinburgh: Edinburgh UP, 2001. P. 94-108.
Joseph John £., Love Nigel, Taylor Talbot J. Landmarks in Linguistic
Thought II: The Western Tradition in the Twentieth Century. London; New
York: Routledge, 2001. P. 17-28 (Ch. 2. Jakobson and Structuralism).
Mulder Stacy S. Roman Jakobson // Twentieth-Century European
Cultural Theorists. Detroit, MI: Thomson Gale, 2001. P. 226-237.
Prague entre l'Est et l'Ouest: l'émigration russe en Tchécoslovaquie,
1920-1938 / Actes de la Journée d'études édités par Milan Burda. Pbris:
Harmattan, 2001. 137 p.
Quadrilog. Bohuslav Havrânek. Zdeuka Havrânkovâ. Roman
Jakobson. Svatava Pirkovâ-Jakobsonovâ. Vzajemnâ korespondence
1930—1978 / éd. Marie Havrânkovâ, Jindfich Toman. Praha: Univerzita
Karlova,2001. 132 s.
Peц.:S//cЛЛ^гJca/гrfлDopisovânistгuktuгnichlingvistû//Souvislosti.
Revue pro literature a kulturu. Praha. 2001. Vol. 12. № 3-4. S. 216-
222; Zelenka Milos // Slavia. 2003. Vol. 72. № 4. S. 451 -453.
Schmidovâ Herta. Dva proudy v my§leni Romana Jakobsona // Ceskâ
literature na konci tisicileti II. Praha: Üstav pro öeskou literaturu AV CR,
2001. P. 437-455.
Scott David. "L'art verbal des poètes-peintres": the text/image
problem in the context of Blake's "Infant Sorrow" as analysed by Roman
Jakobson in "L'Art verbal des poètes-peintres: Blake, Rousseau et
Klee"//Word & Image. 2001. Vol. 17. № 3. P. 208-218.
Souto Gômez Montserrat. La interpretaciôn lingüistica de la afasia
realizada рог Roman Jakobson; anâlisis desde los presupuestos de
la neuropsicolingüistica cognitiva actual // Actas del II Congreso

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 559
Internacional de la Sociedad Espaflola de Historiografia Lingüistica,
Leön,2-5demarzode 1999/coord. porMarinaA. Maquieira Rodriguez
et al. Madrid: Arco Libros, 2001. P. 895-906.
Waugh Linda R. Roman Jakobson // International Encyclopedia
of Social and Behavioral Sciences. Oxford: Elsevier Science, 2001.
P. 7945-7949.
Автономова H. С. Актуальное прошлое: структурализм и
евразийство // Серио П. Структура и целостность... С. 9 - 30.
Гардзонио С. Стиховедческое наследие Романа Якобсона и
проблемы изучения славянской силлабики барокко // Славяноведение.
2001. №2. С. 81-85.
Серио П. Структура и целостность: Об интеллектуальных истоках
структурализма в Центральной и Восточной Европе. 1920-30-е гг. /
авториз. пер. с фр. Н. С. Автономовой. М.: Языки славянской
культуры, 2001. 360с.
2002
SW I Selected Writings. Vol. I: Phonological Studies. 3rd ed. /with a
new intro. by Linda R. Waugh, Monique Monville-Burston. Berlin; New
York: Mouton de Gruyter, 2002. 775 s.
[1927b-2] Spor du§e s têlem: О nebezpeéném öasu smrti / s ûvodni
studii R. Jakobsona [Restaurace pûvodniho textu a poznâmky Roman
Jakobson a Stanislav Petira. Pfipravili Jan Lehar a Jitka Pelikânova]. 2,
орг. vyd. Praha: BB Art, 2002. 138 s.
О Якобсоне
Dmitriev Aleksandr, Berelowitch Wladimir. Le contexte européen
(français et allemand) du formalisme russe // Cahiers du Monde russe.
2002. Vol. 43. № 2/3. P. 423-440.
Urbaniak Irena. Romana Jakobsona poetyka w swietle semiotyki //
Zagadnienia rodzajow literackich. 2002. Vol. 45. № 1/2. S. 133-146.
Zelenka MiloS. Konstrukce poetiky jako svâr "chaosu" a "nâsili"
(Jakobsonovy Zaklady ceského verse a metoda literârniho déjepisu) //
Zelenka Milos. Literârni véda a slavistika. Praha: Academia,. 2002.
S. 125-144.
2003
О Якобсоне
Edmunds Lowell. Roman Jakobson and Mac Hammond // ANQ:
A Quarterly Journal of Short Articles, Notes and Reviews. 2003. Vol. 16.
№ 3. R 46-48.
Fernandez Lopez Isabel. La relevancia del entorno lingüistico y de las
relaciones sintagmaticas frente a la universalidad del proceso adquisitivo
propuesta рог Roman Jakobson // Res Diachronicae. 2003. № 2.
R 101-108.

560 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Glanc Tomas. Le lexique de linguiste : la langue des cours de
R. Jakobson sur le formalisme russe // Le discours sur la langue en
URSS à l'époque stalinienne (épistémologie, philosophie, idéologie)/
Ed. Patrick Sériot. Lausanne, 2003. P. 121-132 (Institut de linguistique
et des sciences du langage. Cahier № 14).
Lehar Jan. La letteratura ceca médiévale. Definizione concettuale e
struttura evolutiva. Il contributo di Roman Jakobson alla medievistica
ceca / trad, di Annalisa Cosenti. Udine: Forum, 2003. 48 p.
Prager Strukturalismus: methodologische Grundlagen / hrsg. von
Marek Nekula. Heidelberg: Carl Winter, 2003. 224 s.
Из содерж.: Glanc TomâÈ. Formalismus forever. Roman Jakobson
1935; Münch Dieter. Roman Jakobson und die Tradition der
neuaristotelischen Phänomenologie; Toman Jindfich. A Project and Its
Grandeur: The Prague Linguistic Circle through the Prism of Havrânek-
Jakobson Letters.
Рец.: SgallP. // SaS. 2006. Vol. 67. №. 2. S. 146-149.
Roman Jakobsons Gedichtanalysen. Eine Herausforderung an die
Philologien / hrsg. von Hendrik Birus, Sebastian Donat und Burkhard
Meyer-Sickendiek. Göttingen: Wallstein Verlag, 2003. 336 s.
Рец.: Durch das Prisma der Sprache // Neue Zürcher Zeitung. 2003.
№ 96. 26 April. S. 64. Подпись: arm; Eshelman Raoul// Poetica. 2004.
Vol. 36. № 3/4. S. 464-467; Mathauserovà Svétla. Novy Jakobsonûv
navrât do Cech // Ceskâ literature. 2005. Vol. 53. №. 5. S. 726-729.
2004
[ 1975h-Ru] Письма и заметки Н. С. Трубецкого/ вступ. ст. В. Н.
Топорова; подгот. к изд. Р. Якобсона при участии X. Барана, О. Ронена,
М. Тейлор; пер. предисл., примеч. В. А. Плунгяна, Д. А. Паперно; пер.
и ред. указателей Д. В. Сичинавы. М.: Языки славянской культуры,
2004. 608 с.
О Якобсоне
Matêjka Ladislav. Arne Novak a turbulentni Roman Jakobson //
Sbornik praci filozofické fakulty brnênské university. 2004. Vol. 51-52.
№5-6,S. 149-154.
Tchougounnikov Sergueï. La notion de "signe zéro" dans la pensée
formaliste et structuraliste russe (le cas de Roman Jakobson et louri
Lotman)// Slovo. 2004. № 30-31. R 327-343.
Tihanov Galin. Why Did Modem Literary Theory Originate in
Central and Eastern Europe? (And Why Is It Now Dead?) // Common
Knowledge. 2004. Vol. 10. № 1. P. 61-81 (перепеч.: Thomas).
Waugh Linda R. Roman Jakobson // Encyclopedia of Linguistics.
2 vols. / ed. P. Strazny. New York: Fitzroy Dearborn, 2004.
R 549-551.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона. ■. 561
Rudy Stephen. Jakobson et Lévi-Strauss à New York ( 1941 -1945)
and then those infamous cats // Claude Lévi-Strauss. Cahier 82. Paris:
Editions de Г Heme, 2004. P. 120-124.
2005
[2005a] Formalistickâ Skola a dneSni literârni vêda ruskâ. Brno 1935 /
red. Tom⧠Glane. Praha: Academia, 2005. 321 p. См. также рус. пер.
2011.
Рец.: Slajchrt Viktor. Trojskok dëjinami // Respekt (Praha).
11.07.2005; Machoninovâ Alena. Dr. Jakobson cizinec // Babylon.
2005. XIV. № 10. S. 6; Mathauser Zdenëk. Jakobsonova CSR a
autoreflexe bâsnického znaku // Tvar. 2005. XVI. № 17. S. 16-17;
Mathauserovà Svëtla. Rusky formalismus ve slavisticko-univerzalistické
Perspektive Romana Jakobsona // Ceskâ literatura. 2006. Vol. 54.
№ 1. S. 102-106; Zelenka Milos. ZvySeny zajem о Jakobsonovo vê-
decké dilo... // Slovak Review. 2007. XVI. № 1. S. 92-95; Nyklovâ
Milena. Letem, kntënim svêtem // Kntëni novinky. 2005. IV № 11.
S. 7\Pospisillvo. Literatura oéimalvoPospiSila//Kam vBrnë. 2005. IL.
№ 10. Pfil. Kam. № 10. S. 8— 11; Svatofi Vladimir. Roman Jakobson v
Brnë a ve svëtê// Host. 2005. XXI. № 7. S. 13-15.
О Якобсоне
Fernandez Lopez Isabel. La universalidad y la individualidad del
proceso adquisitivo en la propuesta de Roman Jakobson // Verba:
Anuario Galego de Fiioloxia. 2005. № 32. P. 307-327.
Lehar Jan. Co dal Roman Jakobson öeske medievistice // SIovo a
smysl: ôasopis pro mezioborova bohemisticka studia / Word & Sense:
A Journal of Interdisciplinary Theory and Criticism in Czech Studies.
2005. Vol. 2. S. 231-240.
Mayer E. H. Roman Jakobson in Harvard's Classrooms - and
More // Eurasian studies yearbook: international journal of Northern
Eurasia. 2005. Vol. 77. R 127-134.
Waugh Linda R. Roman Jakobson // The Johns Hopkins Guide to
Literary Theory and Criticism. 2nd edition / ed. M. Groden, M. Kreiswirth,
I. Szeman. Baltimore, Md.: Johns Hopkins University Press. 2005.
Из переписки Б. Я. Бухштаба с Романом Якобсоном и Кириллом
Тарановским / публ. М. Д. Эльзона // Берега (СПб.). 2005. Вып. 5.
С. 8-28.
Стыкалин А. С. К вопросу о приглашении Р. Якобсона посетить
СССР в 1956 году// Славяноведение. 2005. № 4. С. 110-115.
2006
[ 1975h-Fr] Troubetzkoy N. S. Correspondance avec Roman Jakobson
et autres écrits / éd. établie par Patrick Sériot; trad, par Patrick Sériot
et Margarita Schönenberger. Lausanne: Päyot, 2006. 573 p.

562 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Рец.: Depretto Catherine // Cahiers du Monde russe. 2006. T. 47.
№ 4. P. 840-842; Rappaport Gilbert C. // Canadian Slavonic Papers /
Revue Canadienne des Slavistes. 2007. Vol. 49. № 3/4. R 410-411;
Viel Michel// Études Anglaises. 2007. Vol. 60. № 4. P. 483-487.
О Якобсоне
Öervenka Miroslav. R. J. о Romanu Jakobsonovi // Nové knihy
(Praha). 21.07.2006. S. 2.
Kuldanovâ Pavlina. Lingvistickâ poetika Romana Jakobsona //
Litteraria Humanitas XIV. Problémy poetiky. Brno: Üstav slavistiky
Filozofické fakulty Masarykovy university, 2006. S. 267-273.
Lass Andrew. Poetry and Reality: Roman O. Jakobson and Claude
Lévi-Strauss // Artists, Intellectuals, and World War II: The Pontigny
Encounters at Mount Holyoke College, 1942—1944. Amherst, MA: U of
Massachusetts Press, 2006. R 173-184.
Toman Jindfich. Roman Jakobson // Encyclopedia of Modern Europe:
Europe since 1914/ed. John Merriman and Jay Winter. Detroit, Mich.:
Charles Scribner's Sons, 2006. R 1491-1492.
2007
[2007a] Poesie der Grammatik und Grammatik der Poesie:
Sämtliche Gedichtanalysen. Kommentierte deutsche Ausgabe. Band 1:
Poetologische Schriften und Analysen zur Lyrik vom Mittelalter bis
zur Aufklärung. Band 2: Analysen zur Lyrik von der Romantik bis zur
Moderne / hrsg. Hendrik Birus und Sebastian Donat. Berlin; New York:
Walterde Gruyter, 2007. xlviii + 710, vii + 894 с
Рец., отклики: Grotz Stephan // Poetica. 2008. Vol. 40. № 1/2.
S. 189-193; Leiss Elisabeth // Linguistische Berichte. 2009. Heft 219.
S. 381-384; Helmich Werner // Zeitschrift für romanische Philologie.
2013. Vol. 129. № l.S. 171-180.
О Якобсоне
Dixon R. M. W. Roman Jakobson and the two-dollar bills //
Historiographia Linguistica. 2007. Vol. 34. Nos. 2-3. P. 435-440.
Friedrich Janette. Psychopathology and the essence of language:
the interpretation of aphasia by Kurt Goldstein and Roman Jakobson //
History of Psychiatry. 2006. Vol. 17. Issue 4. P. 419-436.
Mendousse Kevin. Le dilemme de Roman Jakobson face à l'opposition
de tension/laxité vocalique // Histoire, épistémologie, langage. 2007.
Vol. 29. № 1. P. 29-68.
Nobile Luca. De Brosses, Jakobson et l'ontogenèse phonologique //
Histoire, épistémologie, langage. 2007. Vol. 29. № 1. P. 105-114.
Как Московский лингвистический кружок воевал с Брюсовым и
Потебней / сост., вступ. заметка и коммент. С. И. Гиндина, подгот.
текстов А. В. Маньковского// Новое литературное обозрение. 2007.
№ 86. С. 70-78.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 563
Левинтон Г. A. Jakobsoniana 3. Незавершенная рецензия
R О. Якобсона на книгу Н. К. Гудзия // АБ-60. Сборник статей к
60-летию А. К. Байбурина (= Studia Ethnologica. Труды факультета
этнологии. Вып. 4). СПб.: Изд-во Европейского ун-та в СПб., 2007.
С 538-555.
Малевич О. М. Роман Якобсон по-чешски // Русская литература.
2007. № 1.С. 104-117.
2008
О Якобсоне
Cermâk Petr. Roman Jakobson's Unknown Contributions to
Ottûv slovnik nauàny nové doby (Otto Encyclopaedia of the New
Age)// Linguistica Pragensia. 2008. Vol. 18. № 1. P. 1-9.
Diehl Catharine. The Empty Space in Structure: Theories of the Zero
from Gauthiot to Deleuze // Diacritics. 2008. Vol. 38. № 3. P. 93-119.
Частично перепеч.: Thomas.
Gerovitch Slava. Roman Jakobson und die Kybernetisierung der
Linguistik in der Sowjetunion // Die Transformation des Humanen:
Beitrage zur Kulturgeschichte der Kybernetik / hrsg. Erich Horl und
Michael Hagner. Frankfurt/M: Suhrkamp, 2008. S. 229-274.
Grigorov Dobromir. "Roman Jakobson. Formalismus Forever".
Ргоб? // Ceskâ Literatura. 2008. Vol. 56. № 2. S. 245-258.
Mielke Jeff. The Emergence of Distinctive Features. Oxford: Oxford
University Press, 2008. P. 15—34. Частично перепеч.: Thomas.
Praèsky lingvisticky krouzek v korespondenci: Bohuslav Havranek,
Roman Jakobson, Vilem Mathesius, Jan Mukafovsky, Bohumil Trnka,
Milos Weingart: korespondence z let 1923-1970 / red. M. Havrankova.
Praha: Academia, 2008. 447 s.
Рец.: Gierowski Piotr // Pämictnik slowianski. 2010. T. 60. № 2.
S. 151-154.
Sign Systems Studies / Труды по знаковым системам / Töid
Märgisüsteemide Alalt: Semeiotike / Vol. 36. № 2. 2008.
Из содерж.: Torop Peeter. Translation and Semiotics; Sütiste Elia.
Roman Jakobson and the Topic of Translation: Reception in Academic
Reference Works; Osimo Bruno. Jakobson: Translation as Imputed
Similarity; Gorlée Dinda L. Jakobson and Peirce: Translational
Intersemiosis and Symbiosis in Opera.
Steiner Petr, Podhajsky Frantisek A. Mezi fenomenologii a
futurismem: Mezivâleôna poetika Romana Jakobsona // Ceskâ
Literatura. 2008. Vol. 56. № 6. P. 769-785.
Van de Walle Jürgen. Roman Jakobson, cybernetics and information
theory: A critical assessment // Folia Linguistica Historica. 2008.
Vol. 29. № 1. P. 87-124 (перепеч.: Thomas).

564 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Генис В. Л. «Якобсон, конечно, возмутится...» // Вопросы
истории. 2008. № 12. С. 120-125.
Цвигун Т. В. Хлебников как «прием»: Опыт метариторики Романа
Якобсона // «Доски судьбы» Велимира Хлебникова: Текст и
контексты. М.: Три квадрата, 2008. С. 674-694.
2009
О Якобсоне
Cléro Jean-Pierre. Lacan, Jakobson et Bentham // Bentham et
la France: fortune et infortunes de l'utilitarisme. Oxford: Voltaire
Foundation, 2009. P. 259-274.
D'Ambrosio Matteo. Roman Jakobson e il futurismo italiano. Napoli:
Liguori Editore, 2009. 139 p.
Siraki Arby Ted. Problems of a Linguistic Problem: On Roman
Jakobson's Coloured Vowels // Neophilologus. 2009. Vol. 93. № 1.
P. 1-9(перепеч.: Thomas).
Ulicna Lenka. Roman Jakobson a staroöeske glosy ve stfedovëkych
hebrejskych spisech // Bohemica Olomucensia. 2009. Vol. 1. № 3.
S. 13-24.
Waugh Linda R. 2009. Jakobson, Roman (Osipovic) // Lexicon
Grammaticorum: Who's Who in the History of World Linguistics. Second
revised and enlarged edition /ed. H. Stammerjohann. Vol. 1. Tubingen;
Berlin: Niemeyer/Walter de Gruyter, 2009. P. 739-742.
Автономова H. С. Открытая структура: Якобсон - Бахтин -
Лотман - Гаспаров. М.: РОССПЭН, 2009. С. 27-102 (Гл. первая.
Якобсон: «linguista sum...»). 2-е изд., испр. и доп. М.; СПб.: Центр
гуманитарных инициатив, 2014. 509 с.
Рец.: Пружинин Б. И. // Вопросы философии. 2010. № 5;
«Открытая структура» в контексте междисциплинарности: Обсуждение
книги Н. С. Автономовой // Вопросы литературы. 2010. Вып. 6.
С. 5-42; Файбышенко В. Великий спор о территории. Рец. на
кн. // Новое лит. обозрение. 2011. № 7; Шелковников А. Ю.
«Открытая структура...» Н. С. Автономовой — опыт рационалистической
философии гуманитарного знания // Философские науки. 2011. № 2;
Petrov Petre. // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History.
2012. Vol. 13. № 3. 752-762; Depretto Catherine. 2 éd., rev., corr. //
Revue des études slaves. 2015. T. 86. Fasel -2. P. 207-211.
Жданова Г. С. Проблемы общества и коммуникации в учении
евразийства // Вопросы философии. 2009. № 2. С. 30-38.
Живов В. Московско-тартуская семиотика. Ее достижения и ее
ограничения // Новое литературное обозрение. № 98. 2009. Вып. 4.
С. 11-26.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 565
Золян С. Т. О стиле лингвистической теории: Р. О. Якобсон и
В. В. Виноградов о поэтической функции языка // Вопросы
языкознания. 2009. № 1.С. 3-8.
Левинтон Г. A. Jakobsoniana 1—2 // Тыняновский сборник.
Вып. 13: Двенадцатые, Тринадцатые и Четырнадцатые Тыняновские
чтения. Исследования. Материалы. М.: Водолей, 2009. С. 566—567.
Янгиров Р. Роман Якобсон в отделе изобразительных искусств
Наркомпроса(Новые материалы)//Тыняновский сборник. Вып. 13:
Двенадцатые, Тринадцатые и Четырнадцатые Тыняновские чтения.
Исследования. Материалы. М.: Водолей, 2009. С. 558-565.
2010
О Якобсоне
AmslerMark. Jakobson's Dominant, Hyperliteracies, and Structures
of History // The Prague School and Theories of Structure / ed. by
Martin Prochâzka, Markéta Mala, and Ravlina Saldova. Göttingen: V &
R Unipress, 2010. P. 387-411 (перепеч.: Thomas).
Costantini Michel. Reconnaissance de dette: Jakobson et Lévi-
Strauss//Actes Sémiotiques (Limoges). № 113. 2010. Доступ: http://
epublications.unilim.fr/revues/as/1764
Gerow Edwin. Escaping Language: Roman Jakobson and
Abhinavagupta // Journal of the American Oriental Society. 2010.
Vol. 130. № l.R 23-34.
Kursell Julia. First person plural: Roman Jakobson's grammatical
fictions // Studies in East European Thought. 2010. Vol. 62. № 2.
R 217-236 (перепеч.: Thomas).
Lopes Marcos, Tchugunnikov Serguei, Schnaiderman Boris. Propp
e Jakobson: dois momentos do formalism russo // Galâxia. Revista do
Programa de Pös-Graduacäo em Comunicaçao e Semiôtica (Säo Paulo).
2010. Vol. 10. № 19. R 10-23.
Puyal Alfonso. Вклад Романа Якобсона в развитие
кинематографической теории // Russian Literature. 2010. Vol. 68. № 3-4.
R 417-445.
Toolan Michael. What Do Poets Show and Tell Linguists? // Acta
Linguistica Hafniensia. 2010. Vol. 42. Supplement 1: Travaux du Cercle
Linguistique du Copenhague. Vol. XXXIV Linguistics and Poetics.
R 189-204 (перепеч.: Thomas).
Yocaris /lias. Towards a Neoformalist Approach to Literary Texts:
Roman Jakobson's Conceptual Heritage // The Prague School and
Theories of Structure / ed. by Martin Prochâzka, Markéta Mala, and
Pävlina Saldovä. Göttingen: V & R Unipress, 2010. R 261 -280
(перепеч.: Thomas).

566 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
Wiesse-Rebagliati Jorge. Numerus: Coseriu, Jakobson у el estatus
del piano sonoro en la poesia // Lexis. Revista de Lingüistica y Literatura.
2010. Vol. 34. Issue 2. P. 217-239.
2011
О Якобсоне
[2005а-Rus] Формальная школа и современное русское
литературоведение / ред.-сост. Т. Гланц; ред. Д. Сичинава; пер. с чеш. Е. Бо-
браковой-Тимошкиной. М.: Языки славянских культур, 2011. 280 с.
Рец.: Коровашко А. Памятник редакторским ошибкам // Вопросы
литературы. 2012. № 3. С. 472-485; Depretto Catherine // Revue des
études slaves. 2011. T. 82. Fasc. 3. P. 567-571.
Baer Brian James. Translation Theory and Cold War Politics: Roman
Jakobson and Vladimir Nabokov in 1950s America // Contexts, Subtexts
and Pretexts: Literary Translation in Eastern Europe and Russia / Ed.
by Brian James Bear. Amsterdam: John Benjamins, 2011. P. 171-186.
Capllonch Bujosa Begona. La "funciô poética" de Roman Jakobson
mes enllà de les recurrèncias formais: de la immanència de la "literaritat"
a la transcendència de la ficcionalitat // Eis Marges: revista de lengua i
literatura (Barcelona). 2011. № 93. R 16-31.
Delranc-Gaudric Marianne. Triolet, Maïakovski, Lili et Ossip
Brik, Jakobson, Aragon... Une constellation créatrice («Les Lettres
françaises», 1968)// Recherches Croisées Aragon-Eisa Triolet. № 13.
Strasbourg: Presses universitaires de Strasbourg, 2011. P. 83-91.
Dominicy Marc. Poétique de l'évocation. Paris: Garnier, 2011. P. 33-
78 (гл. «Roman Jakobson entre les deux paradigmes»).
Durand Jacques, Albert Jean-Pierre. Roman Jakobson et Claude Lévi-
Strauss: linguistique et anthropologie structurales // Caravelle: Cahiers
du monde hispanique et luso-brésilien. 2011. № 96. P. 151-163.
Geoghegan Bernard Dionysius. From Information Theory to French
Theory: Jakobson, Lévi-Strauss and the Cybernetic Apparatus // Critical
Inquiiy. 2011. Vol. 38. № 1. P. 96-126(перепеч.: Thomas).
Jahr Ernst Hàkon. Roman Jakobson's Kindersprache, Aphasie und
allgemeine Lautgesetze ( 1941 ) and Alf Sommerfeit // Historiographia
Lingüistica. 2011. Vol. 38. № 1-2. P. 111-125.
Percival Keith W. Roman Jakobson and the Birth of Linguistic
Structuralism // Sign Systems Studies (Tartu). 2011. Vol. 39. № 1.
R 236-262 (перепеч.: Thomas).
Puyal Sanz Alfonso. El pensamiento cinematografico de Roman
Jakobson // Arbor: Ciencia, pensamiento y cultura. 2011. № 748.
R 411-420.
Toman Jindrich. Pfibèh jednoho moderniho projektu: Praisky
lingvisticky krouzek, 1926-1948 / Pfelozil VI. Petkevié. Praha:
Karolinum, 2011.348 s.

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 567
Tumanova Jevgenija. Futuristickâ tvorba Romana Jakobsona //
Slavica litteraria(Brno). 2011. Vol. 14, № 2. S. 93-107.
Устинофф M. Роман Якобсон и французская школа перевода //
Логос. 2011. № 5-6 (84). С. 35-49.
2012
О Якобсоне
Gvozdiak Vit. Jakobsonova sémiotickâ teorie. Olomouc: Univerzita
Palackého v Olomouci, 2012. 199 s.
Hartama-HeinonenRitva.Sem\oüco-irans\aüon-theorei\ca\ reverbe-
rations revisited // Sign Systems Studies. 2012. Vol. 40. Issue 3/4.
P. 299-318.
Hofstede Bregje. Phonemes, Graphemes, Dabs of Paint: Roman
Jakobson, the Russian avant-garde and the search for the shared basic
elements of painting and poetry // RIHA Journal № 37 ( 12 March 2012).
Jensen Eva Skaffe. Markedness, participation and grammatical
paradigms: Jakobson and Hjelmslev revisited // Nordic Journal of
Linguistics. 2012. Vol. 35. Issue 2. P. 145-168.
Зенкин С. Наука и жизнь (Заметки о теории, 27)// Новое
литературное обозрение. 2012. № 115. С. 356—364.
2013
SW IX Selected Writings. Vol. IX. Completion Volume Two.
Uncollected Works, 1916-1943. Part One, 1916-1933 / ed., with an
introduction by Jindfich Toman. Berlin; Boston: De Gruyter Mouton,
2013.xvii + 434p.
О Якобсоне
Chamberlain Lesley. Dreams of displaced men // Times Literary
Supplement. 2013. № 5764. 20 September. P. 14-15.
Tuset Mayoral Vicenç. Ambivalencias y limites de la literatura como
objeto para el estructuralismo // Orbis Tertius: revista de teoria y critica
literaria(Buenos Aires). 2013. Vol. 18. № 19. P. 71-78.
Мейлах M., Ронен О. «А синтаксис — просто какой-то Моцарт!..».
Беседа Михаила Мейлаха с Омри Роненом // Звезда. 2013. Вып. 3.
С. 217-230.
Ронен О. Выбор // Ронен О. Заглавия. Четвертая книга из города
Энн. Звезда, 2013. С. 269-287.
Wmffre Iwan. Dynamic Linguistics: Labov, Martinet, Jakobson and
other Precursors of the Dynamic Approach to Language Description.
Oxford: Peter Lang, 2013. xxvi + 589 p.
2014
SW IX Selected Writings. Vol. IX. Completion Volume Two. Uncollected
Works, 1916-1943. Part Two, 1934-1943 / ed., with an introduction

568 Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона...
by Jindfich Toman. Berlin; Boston: De Gruyter Mouton, 2014.
xix+563 p.
Рец.: VykypëlBohumil// Linguistica Brunensia. 2014. Vol. 62. № 2.
R 139-140. О 1-й и 2-й частях девятого тома.
О Якобсоне
Bernâtek Martin. The Prague Linguistic Circle and the Prager Presse.
A Remark on the Science in Interwar Czechoslovakia // Theatralia. 2014.
Vol. 17. №2. P. 175-187.
BulatovaAsya. "I am writing to you in this magazine": The Mechanics
of Modernist Dissemination in Shklovsky's Open Letter to Jakobson //
Comparative Critical Studies(Edinburgh). 2014. Vol. 11. № 2-3.
R 185-202.
Gvozdiak Vit. Jakobsonova sémiotickâ teorie. 2., dopl. vyd. Olomouc:
Univerzita Palackého v Olomouci, 2014. 201 s.
Roman Jakobson. Vols. I—IV / ed. by Margaret Thomas. London;
New York: Routledge, 2014. xxxiv + 367 p.; xiv + 422 p.; xiv + 466 p.;
xiv + 525 p. (Critical Assessments of Leading Linguists).
Содерж. — Разделы: Vol. I: R I. Resources for scholars; P. 2.
Overviews of Jakobson's life and work; R 3. Jakobson's milieu in
Moscow; P. 4. The Prague Linguistic Circle; P. 5. Jakobson's career
in New York and Cambridge, Massachusetts. Vol. H. R 1. Jakobson's
work on sound structure, its sources and reception; R 2. Jakobsonian
distinctive features; R 3. Explorations and assessments of Jakobson's
work on sound structure; P. 4. Jakobson and recent developments in
phonology. Vol. III. P. 1. Overviews of Jakobson's research on words
and grammars; P. 2. Commentary on topics in Jakobsonian linguistics;
R 3. On Jakobson's research in aphasia; P. 4. Slavic philology; P. 5.
Jakobson and the history of linguistics. Vol. IV R 1. Jakobson's poetics;
R 2. Assessments of Jakobsonian poetics applied to specific poems; R 3.
Jakobson's role in the history of poetics; P. 4. Jakobson's contributions
to folklore, anthropology and semiotics; P. 5. Information theory and
cybernetics in Jakobson's research.
Roman O. Jakobson: A Work in Progress / ed. and with an intra, by
TomaS Kubiöek and Andrew Lass. Olomouc: Univerzita Palackého, 2014.
205 p.
Из содерж.: Nesselroth Peter W. Reopeningthe "Closing Statement":
Jakobson's factors and functions in our Google Galaxy; Lass Andrew.
Elective Affinities: Roman Jakobson, Claude Lévi-Strauss and his
"Anthropologie Structurale"; Kraus Jifi. Roman Jakobson's work on
poetic language from the point of view of the revival of rhetoric in the
20th century; Krâsovâ Eva. Words that refer to their utterance: Jakobson
and Benveniste on shifters; Bednafikovâ Bozena. Janua linguarum

Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона... 569
(reserata) and the word; Dittmann Robert. Roman Jakobson's Research
into Judeo-Czech; Müller Richard, Sidâk Pavel. Jakobson's Ruse:
"Artifice" in the Context of Functional Aesthetics and Sign Theory;
Skalicky David. "What is Poetry?" Reconsidered; Ambros Veronica.
Jakobson: The Experimental Stage and the Beginnings of Multimedia
Theory; Slaisovâ Eva. Roman Jakobson's "Semiotics of Fun":
A Contribution to the Prague School Theory of Drama and Theatre, and to
a Conceptualization of Voskovec and Werich's "Free-floating" Comedy.
Баран X. Почему Якобсон не написал воспоминаний о
Маяковском? // Методология и практика русского формализма. Бриков-
ский сборник. Вып. II / отв. ред. Г. В. Векшин. М.: Азбуковник, 2014.
С. 102-114.
Баран X. Р. О. Якобсон и зарубежные публикации О. М. Брика //
Методология и практика... С. 624—636.
2015
[2015а] Moudrost starych Cechû: komentovanâ edice s navazujici
exilovou polemikou / К vydâni pfipravili a studii doprovodili Tomâ§
Hermann a MiloS Zelenka. Praha: Üstav pro soudobé dêjiny AV
CR; Cerveny Kostelec: Pavel Mervart. 382 s.
О Якобсоне
Comtet Roger. Roman Jakobson: Analyses et évaluations de son
apport aux sciences du langage, de la littérature et de l'information //
Historiographia Linguistica. 2015. Vol. 42. Issue 2/3. P. 401-422.
Nielsen Peter Juul. Jakobson's zero and the pleasure and pitfalls of
structural beauty // SKASE Journal of Theoretical Linguistics. 2015.
Vol. 12. №3. R 398-421.
Баран X. Роман Якобсон и научное наследие Осипа Брика // То-
посы философии Наталии Автономовой: К юбилею / отв. ред.-сост.
Б. И. Пружинин, Т. Г. Щедрина. М.: Политическая энциклопедия,
2015. С. 690-703.
Вестник РГГУ. № 7. Серия «История. Филология. Культурология.
Востоковедение» = Arbor Mundi/ Мировое древо. Вып. 21. М., 2015.
Из содерж.: Якобсон сегодня. Материалы XXI Лотмановских
чтений. Автономова Н. С. Лотман и Якобсон: между «уроком» и
«экзаменом»; Зенкин С. Н. Якобсон и визуальность; Бенедиктова Т.Д.
Разговор Романа Осиповича Якобсона с «Вороном»; Серио П.
Почему похожее похоже?; Флак П. Роман Якобсон и переход немецкой
научной мысли к структуралистской парадигме: К новой
историографии структурализма.
Составитель X. Баран

Указатель имен
Аввакум, прот. 224
Автономова Н. С. 4, 7, 12, 81, 142,
167, 168,185,204,222,223,245,
445
Адамар Ж. 265
АдорноТ. В. 436
АймерТ. 197
Аксаков К. С. 185,379
Аксенова Е. П. 170
Александры 187
Алексеевы. Н. 156
Альбрехт Г. 91
Альтман И. В. 254
Амбросович П. А. 408
Анненский И. Ф. 249
Антонов-Овсеенко В. А. 449
Аполлоний Дискол 215
Арапов М. В. 304
Аристотель 131,208-212,214-217
Арутюнова Н. Д. 335, 369
Асадзума Э. 9, 350, 363
Ахутина (Рябова) Т. В. 9, 296, 302,
307,309,312,315,316,318
Багрицкий Э. Г. 179
Бак Д. П. 169
Баландин А. 403
Балонов Л. Я. 265, 315, 317, 420
БандиМ. 415
Баран X. 4, 9, 12, 169, 324, 430, 465
Баркан Д. В. 315
Барт Р. 76, 77, 269, 386, 435, 440,
441
Бар-Хиллел Й. 119
Бауман Р. 64
Бахтин M. M. 6, 76, 155, 180, 224,
266,298,349,435,439,441
Беер А. 227
Бек А. 130
БеккерХ. 199
Белинский В. Г. 224
Белокриницкая С. С. 254
Белый А. 223,224, 231
БемА.Л. 176, 181,452
БемеЯ. 194
Бенвенист Э. 238, 266, 348
Бенеш Э. 456
Беньямин В. 363
Берг Л. С. 8, 172, 188, 196, 197,
200, 204, 256
Бергсон А. 162
Берлин Э. 65
Бернштейн С. И. 131,300
Библ К. 449
Бити В. 335, 338, 339
Биттнер К. 452
Блумфилд Л. 31,73, 166
БоасФ.31,38,238
Бобракова-Тимошкина Е. И. 219,
398
Богатырев П. Г. 19, 20, 55, 92, 110-
112, 145, 146,149,254,403,447,
449, 450, 458
Богданов В. В. 446
Бодлер Ш. 76, 244, 267, 459
Бодуэн де Куртенэ И. А. 16, 22, 46,
50, 82, 89, 200, 201, 240, 252,
256, 263,264, 304, 305, 322,323,
365, 420
Больцано Б. 266
Бондарко А. В. 9, 365, 369, 370,375,
379
Бондарко Л. В. 308
БондиС.М. 131

Указатель имен 571
Бонфанте Дж. 259
Бопп Ф. 275
Бор Н. 6, 264
Боскис Р. М. 299
БрагинаН. Н. 315
Брак Ж. 18, 19
Братина Т. А. 266
Брейн У. R 296
Брендаль В. 92, 93
Брентано Ф. 88,89, 96, 97
БрикЛ.Ю.320,401,458
Брик О. М. 131 -133,224,397,401,
406, 447
Брок О. 453
БуЧжаося440, 441
Булгакове. Н. 182
Бурлюк Д. Д. 446
Буров В. Г. 432
Буслаев А. А. 131, 132,403
Бухарин Н. И. 223, 224
Бэр К. Э. фон 187, 197
Бюлер К. 34, 92, 93, 99, 100, 156,
391
ВавиловН. И. 172
Вайнрайх У. 62, 63
Ван Ли 442
Ванчура В. 225, 449
Варданян А. 403
Васильков Я. В. 403
ВельфлинГ. 156
ВермельН. 403
Вернадский В. И. 177
Вернер Г. К. 256
ВернерЛ. 71
ВеселовскийА.Н. 224,231
Видаль де ла Блаш П. 189
ВизельТ. Г. 315
ВиллемсК. 163
ВинарскаяЕ. Н. 300, 301
ВиндельбандВ. 155
Виноградов В. В. 132, 133, 138, 139,
392
Винокур Г. О. 132
Витгенштейн Л. 106,345-348
Во Л. R 7, 9, 13, 38, 43, 44, 48, 49,
53,55,61,68,74, 162, 183,207,
248,290,411,414,417,421,426,
428-430
Водичка Ф. 156
Волков H.H. 131
Волошин М. А. 179
Волошинов В. Н. 182,439
Вольф Ф. А. 321
ВоррингерВ. 156
Востоков А. X. 262
ВоуденФ.А. Э.236
ВундтВ. 156, 162
Выгодская Г. Л. 297
Выготский Л. С. 6, 76, 155, 179,
297-299,315,317,369
Вышеславцева С. Г. 405
Гавранек Б. 20, 156,449,451
Гаврилов А. К. 321
Галас Ф. 449
Гамкрелидзе Т. В. 69, 70, 260, 263
Гаррет М.Ф. 312, 314
Гартман Н. 177
Гаспаров Б. М. 9, 270
Гаспаров М. Л. 168, 222, 223, 329,
358
Гебауэр Я. 227
Гегель Г. В. Ф. 140,141,177,184,233
ГеземанГ 175, 176,450
ГеккельЭ. Г. 197
Гельдерлин Ф. 255
Генис В. Л. 226, 395
ГессенС.И. 155, 176, 179
Гете И. В. фон 176
Гиллерсон СИ. 448
Гинзбург Е. Л. 300
ГланцТ. 7, 219,226, 228, 397, 398
Глебов С. В. 396
ГлозманЖ. М. 315
Го Линь 439
Гоголь Н. В. 224
Голосовкер Я. Э. 405, 406
Голсуорси Дж. 321
Гончаров И. А. 402
Гончарова Н. С. 447
Гора И. 449
Гордлевский В. А. 400
Горинов-мл. M. M. 394
ГорнунгБ. В. 131, 132
Готьо Р. 262
Гране М. 235
Грегуар А. 454
ГреймасА.Ж.76, 77
Грин А. 179

572 Указатель имен
Гринберг Дж. 63,68
Гринцер Н. П. 7, 75, 205, 209
Гу Минхуа 442
Гуковский И. Э. 407
Гумбольдт В. фон 208, 274, 298, 365
Гуссерль Э. 7, 17, 82-95, 97-113,
115, 117-123, 125-128, 134,
136, 140, 141, 144-146, 152,
153, 156-163, 165, 177, 179,
184,225,251,252,440,447,452
Гучкова Н. К. 149
Данилевский Н. Я. 170, 172, 182,
185, 187, 195, 197
Данте Алигьери 131
Дарвин Ч. R 186, 187, 188, 197, 200
Дворник Ф. 460
ДеборинА.М. 181
ДеглинВ.Л.315,317,318,420
ДеглинЛ.В.265
Демокрит 216
ДеннМ. 136, 152, 155
ДерридаЖ. 159,338
Джоз М. 67
Джойс Дж. 18,249
Джонс Л. 76
ДильтейВ. 130, 162
Диоген Лаэртский 213
Дионисий Галикарнасский 215
Дицген И. 233
Добронравов И. С. 346
Доброхотова Т. А. 266, 315
Доз А. 194
Докучаев В. В. 171, 172, 174
Достоевский Ф.М. 169, 170, 172,
174, 176, 181, 182
Дурново H.H. 131, 132,408
Дыбо В. А. 262
Дюркгейм Э. 186
Евдошенко Ю. В. 406
Евклид 292
ЕгуновА.Н.328
Елизаренкова Т. Я. 69, 263
Ельмслев Л. Т. 162, 253, 259, 388,
389
Есперсен О. 108,264
Жакоб Ф. 265, 424
Жебровский В. В. 403
Живов В. М. 408
Жильерон Ж. 194
ЖинкинН.И. 131, 155,369
Жирмунский В. М. 131, 224, 298
Жоливе Т. 166
Жулева Г. 328
Зализняк А. А. 259
Замятин Е. И. 179
Звегинцев В. А. 369, 424
Зданевич И. М. 249
Зеленин Д. К. 178
Зенкл П. 456
ЗихО. 156
Золян С. Т. 9, 337, 380, 383, 392
Зоргенфрей ( Зоргенфрейс ) К. X. 401
Зубатый Й. 227
Иванов Вяч. Вс. 7,9, 10,69, 70, 130,
172, 246-248, 254, 260, 263,
297,300,316,401
Иллич-Свитыч В. М. 260
Ингарден Р. 89, 177, 179
Ипполитов-Иванов, M. M. 179
Йират В. 230
Каган Л. Ю. 403
Каган Э. 397,447
Казанскене В. П. 321
Казанский H. H. 9, 321
Калита H. Г. 314, 318
КаллерДж. 153,334,338
Калл и мах 322
Каммингс Э. Э. 426
КанИ.Л.403
Кант И. 127
Караулов Ю. Н. 348
Карлгрен Б. 420
КарнапР.91, 156, 177,212,452
Карцевский С. И. 16, 20, 131, 447,
450
КассирерЭ. 155, 162,258,454
Катулл 322
Кауфман Д. А. 315
КацД. 92, 94
Кацнельсон С. Д. 365, 369, 372, 375
КелерВ. 155
Кенигсберг M. M. 131, 131,252
Кизеветтер А. А. 189

Указатель имен 573
Кипарски П. 58
КодзасовС. В.301,304
КойреА.89, 127, 145,235,454
Коке Ж--К. 77
Кондаков Н. П. 170, 171
Кондратюк А. Л. 301
КондрашовН.А. 152
Корбюзье Ш. Э.ле 18
Корнилов К. Н.406
КоршФ.Е. 130
КосериуЭ. 162,365,367,368
Костыркин А. В. 350
Коффка К. 85, 155
Кошмидер Э. 365, 367, 368
Краус О. 88
Кридл М. 455
Кристева Ю. А. 77
Кристенсен Ст. 164, 165
Кристиансен К. 156
Кричли М. 297
Крупская Н. К. 179
Крученых А. Е. 272, 282, 447, 458
Крушевский Н. В. 16, 22, 36, 50, 89,
113, 114,263,304,305,354,420
КуайнУВ.0.212
Кубрякова Е. С. 375
Кузьмин Ю. И. 301
Курилович Е. 257
КюльпеО.93
Лабов У. 63
ЛайонзД.433
Лакан Ж- 70, 267, 338
Ламберт И. Г. 266
ЛандгребеЛ.89, 156
Лант Г. 455
Ларионов М. 400, 447
ЛахутиД. Г. 346
ЛеГоффЖ. 147,
Левина Р. Е. 299, 303
ЛевинтонГА. 131, 132
Леви-Стросс К. 8, 55, 76-80, 127,
130,154,164,184,234,259,267,
268,414,454,459
Лекторский В. А. 141
Ленин В. И. 223, 224, 409
Леонтьев К. Н. 172, 187,314
Лепская Н.И. 300
Лер-Сплавиньский Т. 175
Ли Цзин 433
Лившиц Б. К. 274, 276,292, 293
Лившиц В. А. 262
Лич Э. 80
Лобачевский Н. И. 292
ЛоккДж. 266
Ломоносов М. В. 223, 224, 253, 325
Лосев А. Ф. 181, 182,213,214
ЛосскийН. О. 177
Лотман Ю. М. 258, 316, 336, 342,
386
ЛотцеР.Г.55, 155,258
Луначарский A.B. 179
Лундберг Е. Г. 406
Лурия А. Р. 71, 72, 297-302, 304-
308,310,311,313-315,317,320
Лю Дань 9, 431
МазеС.Я. 131, 132, 151
Мазе Я. И. 399
Мазон А. 455
Мазур С. Ю. 252
МакКоули Дж. Д. 68
МакЛин X. 56, 81
Малевич К. С. 179,250,447
Малевич О. М. 226
Малларме С. 15, 244, 249, 250
Малмберг Б. 58, 68, 69
Мандельштам О. Э. 251, 339, 405,
406
Мануильский Д. 3. 397
Маринетти Ф.Т. 272-274, 284, 400,
401
Маритен Ж. 454
Маркс К. 233
МаррН.Я. 155, 179, 193,201,204
МартиА. 17,87,88, 129, 135, 156,
Мартине А. 60, 63, 260, 291
Масарик Т. Г. 88, 97, 177, 179, 225,
449
Матезиус В. 20, 88, 156, 175, 177,
199,253,368,449
Матейка Л. 20, 52, 200, 203
Матюшин М. 230, 275, 276
Маяковский В. В. 179, 221, 250,
251,253,257,258, 292,293, 358,
359, 446
Медведев П. Н. 224
Межеевска X. 300
Мейе П.-Ж.-А. 170, 179, 186, 200,
255, 263

574 Указатель имен
Мельчук И. А. 37, 75, 75, 314, 331
Менгин О. 203
Мерло-Понти М. 83, 93, 160, 162,
164-166
Миллер В. Ф. 329, 401,446
Миллер Дж. 296
МилльДж. 96
Мильчина В. А. 334
Минорский В. Ф. 400
Мичурин И. 179
Монвил-Бёрстон М. 7, 13
Мосс М. 267
Мукаржовский Я. 20, 156, 177, 230
Набоков В. В. 324
Назарова Л. К. 303
Найда Ю. 66
Нарский Н.И. 446
Не На 433
Незвал В. 225, 449
Нейманн С. К. 449
НеметТ. 155
Нерлер П. 405
Ни Чуаньбинь 433
Никитин В. П. 400
Никитин О. В. 395
НиколаенкоН. Н. 315
Новалис 195,249
Новиков В. И. 133
Одрикур А. Ж. 260
Ольбрахт И. 449
Осипов H. E. 176
Павлов И. П. 179
ПанасюкИ. В. 301
Пара цельс 194
Пастернак Б. Л. 247, 248, 251, 258,
334, 358, 359
ПаточкаЯ. 153, 156-160, 179
ПевакЕ.А. 401
ПерцоваН. Н. 331
Пешковский А. М. 131,327
Пизани В. 202
Пикассо П. 18
Пин В. 438
Пиркова (Пиркова-Якобсон) С. О.
452, 453, 456, 457, 459
Пирс Ч. С. 14, 39, 45, 49-51, 57,
61, 73, 11, 108, 166, 205-208,
210, 213-218, 265, 266, 427,
433-434
Платон 184,206,207,211,214
ПлеснерХ. 162
Плеханов Г. В. 233
Поливанов Е. Д. 131, 132,251,252,
254, 256, 262-264
Полонская H. H. 315
Поляков Г. И. 307
Поморска К. 11, 17, 20, 48, 50, 55,
58, 70,11,84, 247, 271, 320, 359,
361,415, 416,426-429,460, 464
Поплавский Б. Ю. 249
ПопперК.Р.212,261
Поржезинский В. К. 86, 131
ПосХ. 92, 93, 116, 156, 160-166,
177
Потебня А. А. 223, 224, 231, 232,
298, 365, 379
Пропп В. Я. 76, 180,223
Пружинин Б. И. 4
Пушкин А. С. 170, 176, 223, 224,
258, 262, 329, 366, 437, 452
Радищев А. Н. 269
Раковский X. Г. 397
Рассел Б. 264, 345, 346
РатцельФ. 189
Рахманинов С. В. 446
РейнлендерЛ. 171
Рейхенбах Г. 378, 379
РиддерП.де414
РикёрП. 127,348
РиккертГ. 155, 162, 163
Рипка Г. 456
Ромм А. И. 131
Руди К. 428
Руди С. 9,55,61,68,219,411, 428-
430
Руставели Ш. 460
Рыпка Я. 449
Савицкий П. Н. 7, 8, 156, 176, 178,
186, 189, 190-196, 222, 400,
451,453
Савич(Якобсон)А.О. 178, 187,399
Савич О. Г. 399
Савранская Р Г. 315, *
Саломе Л. А. 179
Сапфо 322

Указатель имен 575
Сартр Ж.-П. 154
Светликова И. Ю. 155
Свешников П. П. 131
СвиггерсП. 153, 158-160
Святополк-Мирский Д. Ц. 451
Седакова О. А. 334
Седова Н. И. 406
Сезанн П. 116
Сейферт Я. 225, 449
Секст Эмпирик 216
Селищев А. М. 178
Семевский М. И. 399
Сепир Э. 19, 50, 256, 266, 319, 420
Серио П. 7, 8, 136, 154, 155, 168,
171, 185,222,223
Серов В. А. 446
Сеченов И. М. 305
Силверстайн М. 55, 61
Симмонс Э. 455
Син Т. 432, 436, 437, 444
Скоропадский П. П. 397, 407
Сланский В. П. 365, 379
Сл юса рева Н. А. 369
Соколов Б. М. 329
Соколов H. H. 408
Соколов Ю. М. 131, 144, 145, 329
Соловьев В. С. 172
Сом ме рфел ьт А. 453
Сорокина М. Ю. 9, 15, 225, 393,
395, 403
Соссюр де Ф. 16, 22, 25, 33, 36, 50,
57, 59, 82, 89, 91-93, 96, 97,
112, 113,130,142,188, 198,205,
206, 213, 240, 242, 247, 248, 250,
254, 255, 265, 266, 298, 305, 353,
354, 356, 358, 428, 432, 443, 447
Спенсер Г. 96
СпинФ. 176,450
Стайнер П. 20
Сталин И. В. 397
Станкевич Э. 14, 47, 58
Старостин С.А. 261
СтахеевН.Д. 400
Степанк В. 458
Степановы. Л. 325
Стравинский И.Ф. 18, 56
Страхов H.H. 172
Суит Г. 420
СумченкоГМ. 301
Схоневельд К. ван 40, 47, 62, 67, 69,
72,74,76,77,412-414
Тайге К. 225
Тандов И. С. 402
Таете вен Г. Э. 401
Тейге К. 449
Теренций 14
Тоддес Е. А. 131
Тодоров Ц. 20, 76, 209, 212, 441,
460, 463
Толстая СМ. 304
Толстой Л. H. 170,230,376
ТоманЙ. 171, 191,251,252
Томашевский Б. В. 131, 180, 224
Топоров В. Н. 247, 395
ТравничекФ. 451
ТраченкоО. П. 315
Тредьяковский В. К. 253
Трнка Б. 449
Троицкий M. M. 114
Троцкий Л. Д. 406
Трубецкой Н. С 7, 8, 20, 22, 24, 25,
29, 46, 53, 55, 70, 93, 97, 136,
169, 186, 189, 194-203, 222,
240, 241, 254, 255, 260, 263, 282,
285, 422, 423, 448, 449, 450, 452
Тульвисте П. 318
Тумб А. 327
Тынянов Ю.Н. 19,55,90, 131, 133,
155,171,221,226,251,257,381,
450
ТэйлорМ.417, 420
Тютчев Ф. И. 224
У Хунмяо 438
Уайт X. 80
Ужаревич Й. 9, 331, 332, 342, 344,
347, 349
Уманский К. А. 397
УорфБ.Л.31,
Уоссон Г. 455
Успенский Б. А. 386
УтитцЭ. 156
Ушаков Д. Н. 130, 131, 250, 408,
409
Уэллек Р. 76
Фант Г 41, 42, 55, 124, 264, 289,
411,457
Фарыно Е. 332, 333, 336, 337, 344-
346

576 Указатель имен
Федоров Н. Ф. 169, 172, 174, 182,
276, 280
Фейербах Л. 233
Фельдман С. Н. 449, 452
Фет А. А. 224
ФехнерГ. Т. 156
Филодем218
Филонов П. 447
ФишерО.91,230
ФлакП.7, 152, 161
Флоренский П. А. 275
Флоровский А. В. 171
ФонтенЖ. 152, 164
Фортунатов Ф.Ф. 15, 250, 420
ФохтК. 155
Франк С. Л. 177
Франк Ф. 177
ФрегеГ. 108, 156,212,369,384
Фрейд 3. 266, 267
Фридрич П. 58, 64
ФрингсТ. 194
Фриче В. М. 447
ФукоМ. 154
ХаардтА. 155, 161
Хаас П. 452
Хайдеггер М. 83, 161, 162
ХаймсД. 63-65
Халле М. 18, 32, 41, 42, 44, 52-55,
71-73, 80, 105, 119, 124, 289,
290,301,303,304,382,412,419,
421,455,456,457
Ханзен-Лёве O.A. 153, 158, 160
ХансликЭ. 156
Хене-Вроньский Ю. М. 266
Херцог М. 63
Хлебников В. В. 18, 170, 221, 248-
252, 270-273, 276-281, 285,
289, 290, 292, 293, 322-329,
388, 447-449
Холенштайн Э. 7, 17, 32, 40, 48, 52,
82, 113, 127, 135, 136, 145, 146,
153-158, 171, 225, 252, 354,
429, 430
Холл идей М. 60
Хомская Е. Д. 299, 320
Хомский Н. 44, 52, 53, 59, 62, 67,
69, 73, 74, 102, 166, 290, 296,
421,433
ХоракИ. 176
Хостинский О. 156
Ху Тао 437, 444
Худоба Ф. 226
Щеткова Л. С. 307, 314, 315, 318
Цзян Фэй 433, 434, 439, 440
Цянь Цзюнь 432, 433, 442, 444
Цянь Цзяожу 437
Чапек К. 449
Чахотин С. С. 395
Чел панов Г. И. 84, 135
ЧервенкаМ. 219
Черниговская Т. В. 318
Чернышевский Н. Г. 176, 223, 224
ЧерриК.41,55
Чжао Сяобинь 434, 435, 443
Чжау Цичао 441
Чижевский Д. И. 176, 179, 182
ЧудаковаМ. О. 131
Чухрукидзе К. К. 334
Чэнь Ихуа 433
Шапир М. И. 130-133, 137, 250,
252, 406
Шахматов А. А. 130, 365, 447
Шеворошкин В. В. 254, 260
Шекспир У. 76
Шеллинг В. Ф. Й. фон 187
Шеннон К. 351
Шерцер Дж. 70
Шестов Л. И. 252
Шефтель М. 454
ШиЧжонъи438, 441
Шима Й. 449
Шкловский В. Б. 131, 155, 220, 221,
224, 232, 251, 326, 400, 435, 439,
440, 448, 449, 458
Шлайфер Р. 363
Шлегель А. 274
Шлегель Ф. 274, 275
Шлейермахер Ф. 130
Шлейхер А. 186, 188, 197, 198,202
Шмидт П. В. 203
Шор Р. О. 131, 162
ШохП.М. 406
Шохор-Троцкая (Бурлакова) М. К.
312 4
Шпет Г. Г. 7, 84, 87, 92, 129-142,
144-151, 155, 160, 164-166,
175, 179,252,406

Указатель имен 577
Шпигельберг Г. 83
ШтейницВ.258
ШтеренбергД. П. 406
ШтокмарМ. 221
Штумпф К. 88, 89, 99, 125
Шур (Толстая) С. М. 300
Шухардт Г. 200,201
Щедрина Т. Г. 4, 7, 12, 129, 135, 136,
138, 161
Щерба Л. В. 16, 22, 240, 326, 327,
329
Щукин СЕ. 181
Эйзенхауэр Д. Д. 455
Эйнштейн А. 6, 18, 51, 225, 265, 464
Эйтингон В. М. 403
Эйхенбаум Б. М. 155, 251
Эко У. 5, 40, 77,210,212,268
ЭмпсонВ.(У.)385,439
Энгельс Ф. 233
ЭренбургИ.Г. 178, 187,225
ЭренфельсХ. 155
ЭрленбушФ. 177
ЭрлихВ.20
ЭрнестиИ.А. 130
ЭррингтонДж. 63
ЭткиндЕ. Г 322
ЭттингерП. 176
Якобсон А. Я. (урожд. Вольперт)
400, 446
Якобсон М. О. 446
Якобсон О. (И.-Б. ) А. 399, 446
Якобсон (урожд. Шульштейн?)
Р. 454
Якобсон С. О. 399, 446, 464
Яковенко Б. В. 155, 177
ЯковлевН. Ф. 131
ЯкубинскнйЛ.П. 132,224,251,298
Ян Цзяньго 434-436, 444
Ян Янь 440
Янгиров Р. М. 396,
Янгфельдт Б. 393, 396, 407
ЯнценВ. В. 128, 136
ЯрхоБ.И. 131,329
AcoustJ.302
Albert M. L. 312
Andersons. R. 71,72
Andrews E. 74
Armstrong D. 40, 47, 62, 67, 69, 76,
77,247
Aschenberg H. 163
BallaerM. van 18
Barrett K. 317
Bates E. A. 302
Beeman W. 63
BelardiW.209,216
BerndtR. S. 311
Bierwisch M. 52
BojtarE. 153
Breda van H. 164
Brettschneider G. 68
Broekman J.M.84
Brimer J. S. 317
Campos J. J. 317
Campos R. G. 317
Caramazza A. 311
CatonS.27,34,61,63,80
Caussat P 256
Chambers J. K. 70
ChvatikK. 153
Clark K. 77
Cooke H. P. 209
CosenzaG. 218
CoseriuE. 211,213
De Cuypere L. 213
Dubois J. 77
Durham N. С. 74
Edeline F. 77
EdieJ.M.83
ErlichV.83, 126
Etienne L. 420
Fischer-Jorgensen E. 67
FlakerA.337
Formigari L. 166
Forster E. S. 209
Fought J. 52
Frede M. 214, 217
FurleyD.J.209
GadetF. 168
Galan F.W 70
GandillacM. 154
GenetteG.76,331,340,341
Glucksmann M. 79
Goldmann L. 154
Green E. 312
GrinzerN.207
HajicovâJ.368

578 Указатель имен
Harris R. 208
Hecaen H. 71
HilpinenR. 214
Holquist M. 77
Howes D.H. 312
HülzerK.206
Hymes D. 52
Iviö P. 66
Jameson F. U. 339
Kiparsky P. 58
KlinkerbergJ. 77
Koerner E. 64
Kretzmann N. 209
Kristensen S. 165
KubtëekT.5
Lafford B. A. 74
Lass A. 5
LennebergE. H. 303
Leopold W. 71
Liberman A. 70
Lindblom B. 426
Lyons J.67
MacKayD.G.420
Malmberg B. 58
Manetti G. 209
Mannheim B. 64
Marchman V. A. 302
Mates B. 213
MathauserZ. 153
Miller R. 302
Minguet P. 77
Molfese D. L. 302
Morpurgo-Tagliabue G. 209
Muljaéié Z. 67
Muri W. 210
O'Connor M. 296
OehlerK.209,210
Öhman S. 426
Parret H. 247
PiagetJ. 154
PinborgJ. 217
Pire F. 77
Pitkin H. 62
PuechCh. 164
Raynaud S. 152
Renn R. 212
Rijlaarsdam J. 206
Robins R. H. 72, 420
Ronen0. 169
RutkoffPM.31
Sanders C. 164
Sangster R. B. 84, 100
ScaiffeM.317
Schooneveld С. Н. van 40, 47, 62, 67,
68, 69, 72, 74, 76, 77, 247
Scott W. В. 31
SebeokT.70,331,380
Seiler H. 68,
Sgall P. 368
SoulezA.212
Stein G. 346
Steiner G. 153
Steiner P. 203
Sussex R. 77
Taylor D.J. 208
Taylor M. 169,411
Tedlock D. 64
Thomas A. 283
Thomas M. 5
TredennickH.209
Trinon H. 77
Trudgill P. 70
TzortisC. 312
UtakerA.76
VachekJ. 100
VerbekeG.217
Vévoda R. 226
Viel M. 55
Walz M. D. 210
Weidemann H. 209
WhitakerC.210
Wolf F A. 321

Сведения об авторах
Автономова Наталия Сергеевна — философ,
переводчик; доктор философских наук, главный научный
сотрудник сектора теории познания ИФ РАН; ведущий научный
сотрудник ИВГИ им. Е. М. Мелетинского при РГГУ;
ведущий научный сотрудник Школы актуальных гуманитарных
исследований РАНХиГС, Москва.
Асадзума Эрико - лингвист, русист; преподаватель
университета Кэйо, Япония.
Ахутина Татьяна Васильевна - специалист в области
нейропсихологии и психолингвистики; доктор
психологических наук, профессор, заведующая лабораторией
нейропсихологии факультета психологии МГУ им. М. В.
Ломоносова, Москва.
Баран Хенрик — филолог (славист и русист), почетный
доктор РГГУ; почетный профессор университета Олбани,
США.
Бондарко Александр Владимирович (1930-2016) -
лингвист, доктор филологических наук, член-корр. РАН;
разрабатывал теорию «функциональной грамматики».
Во Линда — лингвист, директор-распорядитель Фонда
Романа Якобсона; профессор отделения французской,
итальянской, английской словесности университета Аризоны,
США.
Гаспаров Борис Михайлович - лингвист, семиотик,
литературовед, музыковед; доктор филологических наук,
профессор Колумбийского университета, Нью-Йорк,
США.

580 Сведения об авторах
Гланц Томаш — филолог-славист, исследователь теории
литературы, кино, гуманитарных наук, современных культурных и
идеологических процессов; приглашенный профессор университета им. В. фон
Гумбольдта, Берлин, Германия.
Гринцер Николай Павлович - филолог-классик; доктор
филологических наук, член-корр. РАН, директор Школы актуальных
гуманитарных исследований в ИОН РАНХиГС, Москва.
Золян Сурен Тигранович — филолог, публицист; доктор
филологических наук, профессор, с 1997 по 2012 г. - ректор Ереванского
государственного лингвистического университета им. В. Я. Брюсова,
Армения.
Иванов Вячеслав Всеволодович - лингвист, семиотик,
антрополог; академик РАН, директор Института мировой культуры при МГУ
им. М. В. Ломоносова, директор Русской антропологической школы
при РГГУ, профессор Калифорнийского университета, США.
Казанский Николай Николаевич - филолог, специалист в
области классической филологии и сравнительно-исторического изучения
индоевропейских языков; академик РАН; директор Института
лингвистических исследований РАН, Санкт-Петербург.
Леви-Спгросс Клод (1908-2009) — этнолог, социолог,
антрополог, культуролог, создатель структурной антропологии.
Лю Дань — доцент Школы письменного и устного перевода
Пекинского университета языка и культуры, Китай.
Монвил-Бёрстон Моник - специалист в области общей
лингвистики и французского языкознания; профессор языкознания в
университете Никосии, Кипр.
Серио Патрик - лингвист, руководитель Центра по изучению
сравнительной эпистемологии языкознания и «дискурса о языке» в
СССР, России, странах Центральной и Восточной Европы; почетный
профессор университета Лозанны, Швейцария.
Сорокина Марина Юрьевна - историк, исследователь
социальной истории отечественной науки, архивного наследия ученых;
кандидат исторических наук, заведующая отделом истории российского
зарубежья Дома русского зарубежья им. Александра Солженицына,
Москва.
Ужаревич Йосип — лингвист, специалист по теории литературы,
философским проблемам восприятия; профессор русской литерату-

Сведения об авторах 581
ры отделения славянских языков и литератур философского
факультета университета Загреба, Хорватия.
Флак Патрик — философ и историк, специалист по философии
языка и интеллектуальной истории; научный сотрудник
Центрально-европейского института философии при Карловом Университете,
Прага, Чехия.
Холенштайн Элмар - философ, почетный профессор
Швейцарского федерального технологического института Цюриха, специалист
в области философской психологии, философии языка и культуры,
Япония.
Щедрина Татьяна Геннадьевна — философ, историк науки,
исследователь архивов российской и зарубежной научной мысли;
доктор философских наук, профессор Дальневосточного федерального
университета (Владивосток), профессор Московского
педагогического государственного университета, редактор журнала «Вопросы
философии», Москва.

Содержание
От редакторов 5
Во Л., Монвил-Бёрстон М. О языке: жизнь, труды,
влияние Романа Якобсона. Пер. с англ. Н. Автономовой 13
I. Философские влияния, мировоззренческие контексты,
архитектоника научной мысли
Холенштайн Э. Якобсон и Гуссерль: О генеалогии
структурализма. Пер. с нем. В. Янцена 82
Щедрина Т. Г. Роман Якобсон: Густав Шпет у истоков
семиотики и структурализма 129
ФлакП. Роман Якобсон и феноменологический момент
в структурной лингвистике. Пер. сфр. Т.Жоливе 152
Автономова И. С. «Русская наука» Романа Якобсона:
идея и контекст 167
Серио П. Роль биологических и географических моделей
в структурализме «русских пражан». Пер. сфр.
Н. Автономовой 185
Гринцер Н. П. Языковая теория Р. О. Якобсона
на фоне античной семиотики 205
Гланц Т. Формализм Якобсона. 1935 219
Леви-СтроссК. <Введение к книге R Якобсона «Шесть лекций
о звуке и значении»>. Пер. с фр. Н. Автономовой 234
II. Дисциплинарные поля и междисциплинарные пересечения
Иванов Вяч. Вс. Звук и значение в концепции
Романа Якобсона 246
Гаспаров Б. Футуризм и фонология 270
Ахутина Т. В. Роман Якобсон и развитие русской
нейролингвистики 296

Содержание 583
Казанский H. H. Эксперимент как метод в поэзии,
поэтике и науке о языке 321
Ужаревич Й. Проблема поэтической функции 331
Асадзума Э. Понятие «децентрации» во взглядах
Р. О. Якобсона на коммуникативную теорию 350
Бондарко А. В. «Эквивалентность при существовании
различия»: Концепция Р. О. Якобсона и современная
проблематика стратификации семантики 365
Золян С. Т. Языковые функции: возможные расширения
модели Романа Якобсона 380
Сорокина М. Ю. Ремесло - филолог, или
«Десять жизней» Романа Якобсона 393
Во Л. Работая с Романом Якобсоном:
«Звуковая форма языка». Пер. с англ. X. Барана 411
ЛюДань. Изучение и перевод трудов Романа
Якобсона в Китае. Пер. с англ. Н. Автономовой 431
Хроника основных событий жизни и творчества
Р. О. Якобсона. Сост. X. Баран 446
Избранная библиография трудов Р. О. Якобсона
и литературы о нем. Сост. X. Баран 466
Указатель имен 570
Сведения об авторах 579

Научное издание
Философия России первой половины XX века
Роман Осипович Якобсон