/
Автор: Мкртычев Т.К.
Теги: искусство развлечения зрелища спорт искусствоведение история буддизм археология история средней азии история азии
ISBN: 5-94628-018-Х
Год: 2002
Текст
ИКЦ АКАДЕМКНИГА
Т. К. Мкртичев
БУДДИЙСКОЕ ИСКУССТВО
СРЕДНЕЙ АЗИИ
(IX вв.)
МОСКВА
ИКЦ «АКАДЕМКНИГА»
2002
УДК 7
ББК 85
М И
В книге использованы фотографии Е.И. Желтова, Э.Т. Василия,
Д.А. Михайлова и автора
Мкртичев Т.К.
Буддийское искусство Средней Азии (I—X вв.) [Текст] /
Т.К. Мкртычев. — М.: ИКЦ «Академкнига», 2002. — 286 с.: цв. ил.
ISBN 5-94628-018-Х
Буддийское искусство, существовавшее в Средней Азии почти тысячу
лет, впервые рассматривается как единый культурный феномен. На осно-
ве анализа археологических памятников показаны механизмы влияния
главных буддийских цивилизаций — Индии и Китая — и формирование
самостоятельных художественных школ, выделение которых позволяет
расширить привычное восприятие среднеазиатского региона только как
«ретранслятора» буддизма из Индии в Китай.
Книга предназначена для историков, искусствоведов, востоковедов, эт-
нографов, религиоведов и читателей, интересующихся историей, археологи-
ей и культурой Востока.
ISBN 5-94628-018-Х
© Т.К. Мкртычев, 2002
© ИКЦ «Академкнига», 2002
СОДЕРЖАНИЕ
Б.Я. Ставиский. О книге Т.К. Мкртичева (Вместо предисловия) . 5
ВВЕДЕНИЕ .................................................... 7
Глава L ИСТОРИЯ БУДДИЗМА В СРЕДНЕЙ АЗИИ .... 12
Бактрия-Тохаристан ................................. 16
Маргиана ........................................... 28
Согд ............................................... 33
Фергана ............................................ 42
Семиречье .......................................... 43
Глава II. БУДДИЙСКОЕ ИСКУССТВО И БУДДИЙСКИЕ
СООРУЖЕНИЯ СРЕДНЕЙ АЗИИ ....................... 47
Буддийские монастыри ............................... 63
Ступы .............................................. 74
Храмы .............................................. 82
Глава III. СКУЛЬПТУРА ..................................... 100
Каменная скульптура......................................100
Бактрия-Тохаристан................................. 100
Маргиана .......................................... 117
Семиречье...........................................119
Глино-ганчевая скульптура................................124
Бактрия-Тохаристан................................. 125
Маргиана .......................................... 147
Фергана.............................................148
Семиречье.......................................... 151
Металлическая скульптура ............................... 154
Бактрия-Тохаристан и Гандхара...................... 155
Согд .............................................. 159
Семиречье ......................................... 162
Буддийская терракота ................................... 172
Бактрия-Тохаристан ................................ 173
Маргиана .......................................... 192
Согд .............................................. 194
Чач и Семиречье ................................... 197
Глава IV. НАСТЕННАЯ ЖИВОПИСЬ .............................. 199
Бактрия-Тохаристан ................................ 199
Маргиана............................................223
Согд .............................................. 223
Семиречье ......................................... 225
ЗАКЛЮЧЕНИЕ ............................ 228
ПРИМЕЧАНИЯ ............................ 236
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ ..................... 262
БИБЛИОГРАФИЯ .......................... 263
СЛОВАРЬ ............................... 280
УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ И
АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ПАМЯТНИКОВ ............ 283
О книге Т. К. Мкртычева
(Вместо предисловия)
Существует распространенное мнение, что обширная территория,
которую некогда занимали среднеазиатские республики СССР, а ныне не-
зависимые государства Узбекистан, Таджикистан, Туркменистан, Кыргыз-
стан и отчасти Казахстан, испокон веку была часть мусульманского мира,
который протянулся от северо-западной Африки до Синьзана и Индии. Но
так было не всегда: в Средней Азии с начала нашего летоисчисления до за-
воевания ее арабами в конце VII— начале VIII вв., принесшими с собой
ислам, достаточно широкое распространение получил буддизм, который
пришел сюда из Индии. Вместе с учением, призывающим следовать «Сре-
динному пути», широкое распространение получило буддийское искусство.
Оно явилось существенным вкладом в историю древнего и раннесредне-
векового искусства Средней Азии и оказало большое влияние на весь путь
развития среднеазиатского искусства не только в домусульманское время,
но и в первые века ислама.
Книга Тиграна Константиновича Мкртычева, с которой смогут озна-
комиться любознательные читатели (буддизм, как и Восток вообще, ин-
тересует сейчас не только специалистов, но и широкие слои российской
общественности) - плод многолетних трудов ее автора. Т.К. Мкртычев
много работал в «поле», т.е. в археологических экспедициях в Средней
Азии, в том числе и на таком ключевом памятнике среднеазиатского
буддизма, как Кара-тепе в Старом Термезе; знакомился с коллекциями па-
мятников буддизма в музеях Москвы, Санк-Петербурга, Ташкента, Самар-
канда, Ашгабада, Бишкека, Нью-Йорка, Бостона. Ему доводилось бывать в
странах «живого» буддизма (Мьянма), где он осматривал как археологиче-
ские памятники буддизма, так и ныне действующие средневековые монас-
тыри. Много времени автор провел в библиотеках различных городов и
стран, знакомясь с обширной разноязычной литературой по истории буд-
дизма и буддийскому искусству. Т.К. Мкртычеву принадлежит немалое
число больших статей и отчетов, мелких заметок и аннотаций в толстых
каталогах выставок, выступлений на различных научных форумах, опубли-
кованных не только в нашей стране, но и за рубежом.
Как автор монографии Т.К. Мкртычев выступает впервые. В отличие от
предшествующих исследований, которые по большей части представляли
5
собой либо первичные публикации, либо компиляционные (в большей или
меньшей степени) сводки сведений о памятниках буддизма в Средней
Азии, его работа знаменует собой новый этап в изучении этих археологиче-
ских памятников, этап их более углубленного познания, опирающийся не
только на фактический материал, но и на последние достижения в изуче-
нии истории буддизма и буддийского искусства. Книга содержит множест-
во уточнений и исправлений: они касаются как интерпретации отдельных
персонажей буддийской иконографии, так и целых памятников. Нельзя не
отметить авторскую интерпретацию хорошо известного буддийского храма
в Куве (Фергана), который раскопала и опубликовала археолог В.А. Була-
това (раскопки 1958—1959 и 1968—1969 гг.). Именно принадлежностью к
новому направлению в буддизме — Ваджраяне — можно объяснить столь
непохожие на сихронные буддийские памятники образы кувинского храма.
Автором впервые рассмотрен в хронологическом аспекте такой массовый
материал, как буддийская терракота, что позволило ему сделать целый ряд
интересных выводов.
Касаясь общей концепции истории буддизма в Средней Азии, автор
считает, что распространение учения происходило в различных среднеази-
атских историко-культурных регионах по-разному. Вместе с тем он предпо-
лагает, что в развитии буддийского искусства Средней Азии можно гово-
рить об определенных закономерностях, связанных с развитием учения,
единых хронологических этапах для всего региона, и региональных художе-
ственных центрах, оказавших влияние на искусство других историко-куль-
турных регионов, — в частности, бактрийской традиции глино-ганчевой
скульптуры.
К заслугам Т.К. Мкртичева следует отнести и то, что наряду с волной
буддийского искусства шедшего из Индии, он выделяет влияние, которое
оказало буддийское искусство Китая.
Несмотря на столь основательный охват в рассмотрении проблемы
буддийского искусства Средней Азии, целый ряд вопросов еще требуют
своего дальнейшего изучения. И пусть позже, когда это представится
возможным, сам автор либо его ученики и последователи продолжат иссле-
дования буддийского искусства региона, связавшего Индию и Китай.
Б.Я. Ставиский
академик,
доктор исторических наук
ВВЕДЕНИЕ
Буддизм — одна из древнейших религиозных систем, возник-
шая в Индии в V—IV вв. до н.э. Ее формирование связывается с
деятельностью проповедника, получившего имя Будда (Просветлен-
ный). История буддизма включает множество проблем, затрагиваю-
щих различные аспекты учения Будды, но особое место для понима-
ния его исторической роли занимает проблема распространения
учения за пределами Индии, в результате чего буддизм стал одной из
мировых религий1.
Среди регионов, вовлеченных в этот процесс, оказалась огром-
ная территория Центральной Азии, которой в деле экспансии новой
религии было предопределено особое место. Ее географические
границы — между 55° и 125° северной широты и между 25° и 50° вос-
точной долготы2. Согласно Энциклопедии Азиатской истории, в
состав Центральной Азии включаются Синьзяно-Уйгурский ав-
тономный округ КНР (Восточный Туркестан), Узбекистан, Казах-
стан, Таджикистан, Туркменистан, Кыргызстан (Средняя Азия), тер-
ритория Афганистана севернее Гиндукуша (Южная и Центральная
Бактрия)3. Такое же определение Центральной Азии содержится и в
«Истории цивилизаций Центральной Азии»4.
Однако особое место Центральной Азии в истории буддизма оп-
ределяется не только гигантской территорией, но прежде всего тем,
что в процессе распространения учения Будды она связала между
собой две великие цивилизации — Индию, родину буддизма, где
учение достигло своего величия в древности, и Китай — страну, в
которой расцвет буддизма пришелся на раннее средневековье. Из-
вестно, что среди миссионеров, способствовавших распространению
буддизма в Китае, было много представителей народов Центральной
Азии; в частности, среди первых переводчиков буддийских текстов
на китайский язык были парфяне, согдийцы, хотанцы5.
В Центральной Азии располагались крупные буддийские комп-
лексы, от которых до нас дошли разнообразные материалы, извест-
ные благодаря археологическим работам: письменные документы,
7
остатки архитектуры, произведения искусства. Они наглядно свиде-
тельствуют, что буддизм был очень важным, но далеко не единствен-
ным компонентом в сложной картине конфессиональной истории
этого региона, в которую вплетались зороастризм, христианство, ма-
нихейство, различные тюркские религиозные воззрения и, наконец,
ислам. Не случайно поэтому буддизм Центральной Азии стал объек-
том исследований уже с конца XIX в., и ему посвящена обширная
литература6. Но, помимо воздействия на религиозные представле-
ния, политическую историю й культуру Центральной Азии, межго-
сударственные и межнациональные связи, буддизм, обладавший
устойчивой конфессиональной иконографией, оказал огромное
влияние на формирование искусства этого региона7.
Целью настоящей книги является рассмотрение буддийского
искусства на ограниченной территории Центральной Азии, в ее
сердце — Средней Азии.
Сам термин «Средняя Азия», обозначающий единое исто-
рическое и культурное пространство площадью 2,5 млн. кв. км и
представляющее среднюю часть Центральной Азии, обязан своим
появлением политическим событиям XX в. Он обозначал террито-
рию Центральной Азии, которая на правах союзных республик
входила в состав СССР. В настоящее время здесь располагается ряд
независимых государств — Туркменистан, Узбекистан, Таджики-
стан, Кыргызстан, Казахстан. Однако в предшествующие эпохи для
Средней Азии было более актуально и правомерно деление не на го-
сударственные образования, а на издревле сложившиеся историко-
культурные регионы. Основными историко-культурными региона-
ми Средней Азии в древности и раннем средневековье являлись
Бактрия, Маргиана, Хорезм, Согд, Фергана, Семиречье. О существо-
вании некоторых из них (например, Бактрии, Маргианы, Хорезма)
нам известно уже с середины I тыс. до н.э. На протяжении последу-
ющих веков традиционные историко-культурные регионы входили
в состав различных государств (Ахеменидская империя, Парфян-
ское царство, Кушанская держава и др.) и были вовлечены в слож-
ные этнические и культурные процессы. Много вопросов связано с
конфессиональной историей этих среднеазиатских регионов.
Во все времена Средняя Азия была ареной распространения
разнообразных религий и культов. В глубокой древности здесь су-
ществовала особая разновидность зороастризма. Вместе с войсками
Александра Македонского, а затем в русле общего развития эллиниз-
ма в IV—II вв. до н.э. сюда проникли различные эллинистические
религиозные представления. Позднее на этих землях появились
8
первые буддийские миссионеры, пришедшие из Индии. Тесные
политические, торговые и культурные связи с Индией привели к рас-
пространению здесь со второй половины I в. н.э. определенного инду-
истского влияния, в первую очередь шиваизма. Начиная также с I в.
н.э. можно говорить о проникновении в Среднюю Азию первых хри-
стианских проповедников, которые уже в III в. смогли укрепиться
настолько, что основали митрополию в Мерве. С IV в. в Среднюю
Азию из Месопотамии направляются манихейские проповедники,
которые со временем добились здесь значительных успехов. При-
шедшие в VI в. из Центральной Монголии тюрки были носителями
своего комплекса религиозных воззрений, связанных с поклонением
Тенгри и шаманизмом. Завоевание Средней Азии арабами в конце
VII—начале VIII в. положило начало распространению ислама, кото-
рый к концу первого тысячелетия стал в регионе основной религией.
В истории буддизма как религиозно-философской системы пер-
вое тысячелетие ,нашей эры было ознаменовано развитием учения от
первоначальных взглядов на Будду как на конкретное историческое
лицо, которые были присущи раннему буддизму (Хинаяна), до
осознания космической природы Учителя (Махаяна) и мистического
характера всего учения (Ваджраяна). В этих непростых условиях
конфессионального разнообразия на протяжении всего первого ты-
сячелетия различные направления буддизма играли заметную роль в
жизни народов Средней Азии. Тысячу лет буддизм в той или иной
степени был частью идеологии и духовной культуры в разных райо-
нах Средней Азии, а буддийское искусство — существенным факто-
ром художественной культуры региона в целом.
Специфика изучения среднеазиатского буддизма заключается в
том, что основными источниками по его истории и особенностям яв-
ляются именно произведения искусства. Буддийским памятникам
Средней Азии посвящена огромная литература, которая включает
как отдельные публикации комплексов или находок, так и обобщаю-
щие исследования. В течение многолетнего археологического изуче-
ния Средней Азии было выявлено около тридцати архитектурных
сооружений, связанных с буддизмом, найдено большое количество
материальных свидетельств его присутствия в регионе, однако обоб-
щение, в котором были бы собраны и систематизированы по видам
произведения буддийского искусства Средней Азии, до сих пор
отсутствует. Как правило, при рассмотрении памятников основное
внимание исследователи уделяют иконографии; но давно уже назре-
ла необходимость систематизировать произведения среднеазиатско-
го буддийского искусства с учетом анализа технико-технологических
9
характеристик (материалы, технология изготовления). Именно
такой комплексный подход позволяет говорить о локальных худо-
жественных школах и региональных изобразительных традициях,
дает основания для реконструкции исторических связей средне-
азиатских буддистов с соседними территориями и выявления ре-
гиональных особенностей и общих закономерностей развития
буддийского искусства в Средней Азии.
В настоящей работе делается попытка как систематизации сред-
неазиатских произведений буддийского искусства по видам, так и
обобщения основных технико-технологических характеристик
различных видов искусства в их региональных и хронологических
проявлениях. Вопросы иконографии рассматриваются только в тех
случаях, когда у автора имеются расхождения с ранее высказанными
мнениями или дополнения принципиального характера.
Выбор географических рамок исследования и ограничение
территорией Средней Азии были определены возможностями непо-
средственного знакомства автора с памятниками буддийского искус-
ства. Мне посчастливилось участвовать в раскопках одного из клю-
чевых памятников буддизма кушанского времени — Кара-тепе в
Старом Термезе. Кроме того, у меня были возможности работать с
материалами, полученными на других буддийских памятниках,
хранящимися во многих музеях и научно-исследовательских уч-
реждениях Ташкента, Самарканда, Термеза, Душанбе, Ашгабада и
Бишкека. В ряде случаев для сравнения привлекаются материалы
из Южной и Центральной Бактрии (современный Афганистан),
которые оказались доступны только по публикациям.
Хронологические рамки исследования (I—X вв.) продиктованы
тем, что говорить о произведениях буддийского искусства Средней
Азии ранее I в. н.э. у нас нет оснований. Определенное исключение
представляет золотая монета (храмовый жетон?) с изображением
Будды из раскопок некрополя Тилля-тепе, который датируется в
пределах 50 г. до н.э.—50 г. н.э. Позднее X в. в Средней Азии из-
вестен только один буддийский памятник — храм в Мерве (т.н.
кумирня), в своей декорации восходящий к искусству Дальнего Вос-
тока; по мнению М.Е. Массона, он был построен при монгольском
намеснике Аргуне в 1250—1251 гг. По данным письменных источни-
ков, правившая в Северном Хорасане династия Хулагидов на протя-
жении нескольких десятилетий исповедовала буддизм, однако в
1295 г. Газан-хан принял ислам, после чего мервский храм был
разрушен8. Анализ его оформления выходит за хронологические
рамки данного исследования.
10
При работе над данной темой огромную помощь мне оказали
мои коллеги Л.И. Альбаум, В.Д. Горячева, Т.И. Зеймаль, Д.Г. Зиль-
пер, Г.А. Пугаченкова, Э.В. Ртвеладзе, Л.Г. Ставская. Благодаря фи-
нансовой поддержке Института Открытое Общество (г. Москва)
мне удалось познакомиться с материалами по буддийскому искус-
ству, хранящимися в музеях Киргизии. Поддержка Фонда А. Мел-
лона дала возможность ознакомиться с материалами Метрополитен
Музеума. Хочу поблагодарить моих американских коллег Дж. Аруз,
К. Бромберг, П. Харпер, Дж. Ватта за гостеприимство и помощь.
Неоценимую помощь и дружескую поддержку оказал мне заведую-
щий библиотекой Азиатского Отдела Метрополитен Музеума
Дж. Джакоби. Особую благодарность приношу Б.А. Литвинскому
и Б.Я. Ставискому, взявшим на себя труд ознакомиться с руко-
писью этой работы и высказавшим ряд ценных замечаний, а также
членам Ученого Совета Государственного музея Востока, критика
которых способствовала улучшению книги. Практически все чер-
тежи и рисунки к данной книге были подготовлены архитектором
Е.А. Куркиной, чьи работы украсили — к сожалению, иногда ано-
нимно — множество научных изданий.
Объем работы не позволяет мне перечислить всех коллег и дру-
зей, любезно знакомивших меня со своим материалом, помогавших
мне словом и делом. Всем им — огромное спасибо.
Несмотря на все сложности нашего времени, археологическое
изучение Средней Азии продолжается. Открываются все новые и
новые памятники буддизма, появляются новые материалы по буд-
дийскому искусству, оперативно учесть которые в полном объеме и
подробно проанализировать в настоящей работе не представляется
возможным. Поэтому точка в конце данной книги должна вос-
приниматься как двоеточие, за которым последуют новые произве-
дения буддийского искусства, новые интерпретации и идеи.
ГЛАВА I
ИСТОРИЯ БУДДИЗМА
В СРЕДНЕЙ АЗИИ
Во время правления в Индии знаменитого царя Ашоки в III в.
до н.э., когда буддизм, получив государственную поддержку, нахо-
дился в зените своего могущества, в городе Паталипутра состоялся
Ш-й буддийский собор. На нем было принято решение проповедо-
вать учение Будды за пределами Индии во всем обитаемом мире.
Это заложило основы миссионерского движения, которое в последу-
ющее время в зависимости от целого комплекса причин проявлялось
с разной степенью интенсивности. Благодаря миссионерской дея-
тельности своих последователей, покидавших родину и несших в
чужие страны открывшуюся их Учителю истину, проповедовавших в
массах населения, обращавших верхушку общества, строивших но-
вые святилища и монастыри, — именно благодаря этим проповедни-
кам-одиночкам или небольшим группам странствующих монахов
буддизм стал мировой религией.
Существовало два основных направления движения буддий-
ских миссионеров: восточное и западное.
Путь на восток в основном пролегал по морям. Буддийские
миссионеры прошли через страны Юго-Восточной Азии и добра-
лись до восточного побережья Китая. Результатом их деятельности
стало широкое распространение буддизма по пути движения его
приверженцев.
Западное направление было сухопутным. Двигаясь на запад,
буддийские проповедники пересекли Центральную Азию, и иные из
них в конце пути также достигли Китая. Благодаря движению на
запад учение получило широкое распространение в различных ре-
гионах Центральной Азии. Спустя некоторое время, в эпоху, когда
буддизм на Западе добился определенных успехов, буддийские пи-
лигримы из Китая отправились назад, на родину буддизма, в Индию,
но опять-таки через Центральную Азию. В результате этих про-
цессов изучение истории центральноазиатского буддизма пред-
ставляет важнейшее звено в исследовании эволюции всего учения,
12
так как именно этот регион оказался основным каналом, по кото-
рому происходило проникновение буддизма в Китай и благодаря
которому осуществлялась связь между буддийскими общинами
Индии и Китая.
. Буддизму в Центральной Азии посвящена обширная литерату-
ра1, в которой выделяются три основных региональных направления:
афгано-пакистанское, среднеазиатское и восточно-туркестанское.
Афгано-пакистанское направление связано с изучением памят-
ников буддизма, часть которых формально находится за пределами
Центральной Азии — на востоке от Гиндукушского горного хребта в
северо-западной Индии (в настоящее время эта область находится в
Пакистане). Здесь, на территории историко-культурной области
Гандхара, в I в. до н.э.—I в. н.э. сформировалась скульптурная шко-
ла, давшая название целому направлению в буддийском искусстве.
Находясь на границе между Индией и Центральной Азией и явля-
ясь, по существу, порогом на пути из Индии и в тоже время уже
первым шагом за ее пределами, буддийские памятники Гандхары
послужили одним из основных источников развития буддийского
искусства. Гандхарское искусство просуществовало несколько сто-
летий и оказало огромное влияние на соседние регионы — Капису,
Бамиан, Хадду, которые расположены к западу от Гиндукуша, в
Афганистане, т.е. на южной границе Центральной Азии. Помимо
многочисленных синхронных заимствований эти регионы явились
прямыми продолжателями традиций гандхарского искусства, и не-
случайно поэтому в ряде работ по истории буддийского искусства
памятники Гандхары объединяются в одном разделе с памятниками
буддизма Афганистана и шире — Центральной Азии2.
Множество вопросов вызывает соотношение буддийских па-
мятников Гандхары и буддийских памятников Бактрии — среднеази-
атского историко-культурного региона, который в свою очередь ока-
зал определенное влияние на формирование искусства Гандхары. По
всей видимости, именно Бактрия была основным источником элли-
нистической традиции в искусстве Гандхары. Однако, несмотря на
то, что в I—III вв. оба региона входили в состав единой Кушанской
империи и между ними существовали теснейшие связи, объеди-
нение этих регионов для научного анализа в один Бактрийско-
Гандхарский регион3, на мой взгляд, не совсем оправдано.
Восточно-туркестанское направление распространения буд-
дизма в Центральной Азии включает буддийские памятники, распо-
ложенные на территории различных историко-культурных оазисов
и городов-государств Восточного Туркестана (Хотана, Мирана, Нии,
13
Крорайна, Поткана, Шикшина и др.), которые в настоящее время
входят в состав Китая.
Благодаря целому ряду экспедиций, которые были проведены в
Восточном Туркестане в начале XX века (П. Клеменцем, С. Ольден-
бургом, А. Стейном, А. Грюнведелем, А. Ле Коком, П. Пеллио и
другими), удалось открыть многочисленные памятники, в том числе
и буддийские. Был получен огромный материал — произведения
искусства, памятники письменности и др., — изучение которого
продолжается и в наши дни4.
Несмотря на то, что восточно-туркестанский буддизм представ-
ляет только часть процесса распространения учения в Центральной
Азии, в связи с большим количеством имеющегося материала его
нередко рассматривают как основную часть центральноазиатского
буддизма. Так, в обобщающей монографии одного из ведущих спе-
циалистов по истории региона Р. Фрая «Наследие Центральной
Азии» раздел, посвященный буддизму, повествует о буддизме имен-
но на территории Восточного Туркестана5. Однако по существу
восточно-туркестанский буддизм представляет конгломерат несколь-
ких самостоятельных региональных центров, обладавших своими
локальными чертами и характеристиками, перенесение которых на
весь центральноазиатский буддизм не правомерно.
Среднеазиатское направление базируется на изучении памят-
ников буддизма на территории Средней Азии. История распростра-
нения, а затем и многовекового существования буддизма в Средней
Азии уже неоднократно рассматривалась исследователями6. При
этом уже в начале 1960-х годов автором раскопок буддийского
храма на городище Ак-бешим Л.П. Зяблиным была высказана
мысль, что Средняя Азия выполняла роль «посредника, передатчи-
ка достижений искусства и самого буддизма из Индии в Китай»7.
Несколько позднее эту точку зрения развил Б.Я. Ставиский, кото-
рый предположил, что существовал единый процесс распростра-
нения буддизма из Индии через Среднюю Азию в Восточный
Туркестан и далее в Китай8. Окончательное оформление данная ги-
потеза получила в работах Б.А. Литвинского, который в конце 1960-х
годов обобщил имевшиеся данные по буддийским памятникам
Средней Азии. По мнению исследователя, Средняя Азия, воспри-
няв учение Будды в кушанское время, стала своеобразным «ретранс-
лятором» буддизма на Восток9.
Со временем накопление нового археологического материала
по истории буддизма в Средней Азии позволило Б.Я. Ставискому
вновь обратиться к данной теме. Он обобщил археологические
14
данные по известным буддийским памятникам Средней Азии и
рассмотрел судьбы учения в различных историко-культурных реги-
онах. В результате исследования выявились сложные процессы
восприятия буддизма среднеазиатскими регионами, вследствие чего
автор пришел к выводу, что в истории распространения буддизма
в Китае Средняя Азия не имела того значения «ретранслятора»,
которое ей приписывалось ранее10.
Таким образом, для изучения истории буддизма Центральной
Азии требуется проведение специальных обобщающих исследо-
ваний по каждому из трех направлений, в основе которых должен
лежать местный материал и региональная история выделенных
областей — афгано-пакистанской, среднеазиатской или восточно-
туркестанской. Однако при этом необходимо учитывать наличие
разнообразных связей между всеми этими регионами и их единство
в истории буддизма в Центральной Азии.
В настоящей работе предпринимается новая попытка обобще-
ния известного материала по буддизму одного из регионов Цент-
ральной Азии — Средней Азии — с целью поставить памятники
буддийского искусства Средней Азии в исторические и хронологи-
ческие рамки, а также показать связи среднеазиатского буддизма с
другими регионами буддийского мира.
Территориальное и хронологическое разнообразие буддийских
памятников Средней Азии делает картину «победоносного шествия
учения Будды», а вместе с ним и существования буддийского искус-
ства на среднеазиатских землях дробной, достаточно протяженной
во времени — почти тысячелетие с I по X век, — и в целом ряде мо-
ментов весьма дискуссионной.
Как уже отмечалось, в рассматриваемый период (I—X вв.)
Средняя Азия фактически состояла из нескольких историко-куль-
турных областей, каждая из которых имела свою особую историю,
в том числе историю распространения и существования буддизма.
Основные буддийские памятники сосредоточены в Бактрии-То-
харистане и Семиречье. Известны два памятника на территории
Маргианы и один в Фергане. Ряд материалов (письменные источ-
ники, произведения искусства) позволяют в общих чертах реконст-
руировать положение буддизма в Согде. В настоящее время данные
о буддизме в Чаче сводятся всего к двум терракотам, наличие кото-
рых не дает оснований для развернутых предположений об исто-
рии буддизма в данной области. Буддийские материалы в Хорезме
по-прежнему не зафиксированы11.
15
Бактрия-Тохаристан
Бактрия-Тохаристан — историко-культурный регион, который
занимает территорию верхнего и среднего течения Амударьи, прохо-
дящей по южным районам Узбекистана и Таджикистана (Северная
Бактрия), а также включает в себя северные провинции Афганиста-
на (Южная и Центральная Бактрия). Древнее название «Бактрия»,
по которому регион был известен в ахеменидских и античных источ-
никах, уже во второй половине IV в. вышло из употребления. С это-
го времени данный регион упоминается в источниках по этнониму
проживавшего на его территории народа тохаров как Тохаристан12.
Следует оговорить, что материалом для исследования послужи-
ли в первую очередь буддийские памятники, расположенные на тер-
ритории Северной Бактрии-Тохаристана, которые были доступны
для непосредственного изучения.
Исследователи единодушны в том, что Бактрия была первой об-
ластью Средней Азии, куда проник буддизм. Однако существуют
разные версии относительно времени и специфики этого процесса.
Наиболее раннюю дату предлагают некоторые индийские уче-
ные, которые считают, что знакомство бактрийцев с буддизмом
произошло уже во время существования здесь Греко-Бактрийского
царства (III—II вв. до н.э.). Основанием для этого служат различные
изображения на реверсах ряда греко-бактрийских монет, в которых
видят элементы буддийской иконографии, прежде всего передачу
мемориальных буддийских сооружений - ступ13.
По ряду косвенных свидетельств Б.А. Литвинский предпо-
ложил, что начало проникновения буддизма может быть датировано
I в. до н.э.—I в. н.э., т.е. временем, предшествовавшим образованию
Кушанского государства, или ранним периодом его существования.
С образованием Кушанского государства этот процесс «безусловно
усиливается»14. Г.А. Пугаченкова и Э.В. Ртвеладзе считают, что
проникновение буддизма в Северную Бактрию могло произойти на
рубеже нашей эры, но основное строительство буддийских памятни-
ков развернулось в I—III вв., когда в регионе возросло число буддий-
ских колоний15.
Проанализировав аргументы, выдвигаемые в поддержку ран-
ней даты проникновения буддизма в Среднюю Азию, Б. Мукерджи
отметил их косвенный характер. Исследователь считает, что в пер-
вой половине I в. н.э. буддизм получил распространение только в
16
Восточном Туркестане (это предположение базируется на сведениях
письменных источников о том, что уже в 65 г. буддизм был известен
в Китае, а попасть туда иначе, как через территорию Восточного
Туркестана, он не мог), однако «реальной силой» не только в восточ-
ной, но и в западной части Центральной Азии (т.е. Средней Азии)
буддизм мог стать только при кушанах16.
По мнению Б.Я. Ставиского, археологические материалы позво-
ляют говорить о том, что впервые буддизм достиг Северной Бактрии
не ранее II в. н.э.17
В настоящее время в связи с наличием новых данных процесс
проникновения буддизма в Бактрию можно реконструировать
следующим образом. Вероятно, отдельные буддийские миссионеры
могли оказаться здесь еще в греко-бактрийское время — в III—II вв.
до н.э. Теоретически они могли проповедовать и среди местной зна-
ти, у которой, судя по греко-бактрийским монетам, были устойчивые
связи с Индией, а затем и среди сакских племен, разгромивших Гре-
ко-Бактрийское царство примерно в 130 г. до н.э. Со временем саки
были вытеснены из Бактрии кочевыми племенами юэджей. Возвы-
шение одного из юэджийских княжеств — Кушанского, правитель
которого Куджула Кадфиз покорил остальные княжества юэджей, —
стало началом образования Кушанской империи. На сегодняшний
день мы располагаем лишь единичными образцами, свидетельствую-
щими о проникновении буддизма в Бактрию в раннекушанское вре-
мя (золотая монета с Буддой из некрополя Тилля-тепе)18 и о связях
ранних кушан с Индией (монеты Куджулы Кадфиза с бюстом греко-
бактрийского царя Гермея на аверсе и фигурой Геракла с надписью
кхароштхи на реверсе19) в начале I в. н.э. Однако только со време-
ни объединения Бактрии и Северной Индии в едином Кушанском
государстве были созданы условия для широкого распространения
буддизма в Средней Азии.
О завоевании кушанами Индии в китайской хронике «Хоу
Хань-шу» сообщается, что сын первого кушанского царя Янь-гао-
чжень разгромил Тяньчжу (Индию) и поставил там [своего] полко-
водца20. На основании новых бактрийских надписей, содержащих
сведения по кушанской генеалогии, стало известно имя второго ку-
шанского правителя — Вима Такто. С ним связывают самый ранний
общегосударственный кушанский чекан с титулатурой «царь царей,
великий спаситель» (Soter Megas), который принято датировать
второй половиной—концом I в. н.э.21 Соответственно было достигну-
то политическое объединение Бактрии и индийских земель, где
буддизм являлся одним из основных компонентов идеологической
17
картины. Тем самым были созданы предпосылки для начала мас-
штабной миссионерской компании, и буддисты из Индии устреми-
лись в еще неосвоенную часть империи — Бактрию.
Согласно легендарным буддийским свидетельствам, один из
самых известных кушанских царей, Канишка, сам был буддистом.
Но, судя по изображениям божеств на кушанских монетах, в частно-
сти на монетах Канишки, и сохранившимся официальным надписям,
в Кушанской империи существовала широкая веротерпимость. В
кушанском пантеоне были известны иранские, месопотамские, еги-
петские и индийские божества. При этом в официальной божественной
иерархии Будда не занимал никакого особого места. Скорее всего,
буддийская традиция отражает более сложную ситуацию, когда
буддизм проявлял повышенный интерес к властям в надежде на
экономическую поддержку. Как свидетельствуют буддийские источ-
ники, деятельность миссионеров была направлена прежде всего на
правителей и их окружение. Обычно, согласно текстам, результатом
успешной проповеди или совершаемого буддийским монахом чуда
на новом месте становилось обращение высокопоставленных слуша-
телей в буддизм и строительство под их патронажем какого-либо
культового объекта — ступы или монастыря. По всей видимости,
такой механизм имел место и в Бактрии. Например, судя по названи-
ям сооружений, зафиксированным в надписях на керамике, найден-
ной при раскопках буддийского монастыря Кара-тепе — «вихара
государя», «вихара сына Гондофара», — некоторые каратепинские
сооружения могли быть построены на средства термезской знати22.
Показателем значительных успехов буддизма в кушанской
Бактрии стало широкое строительство буддийских культовых со-
оружений на территории региона. По всей видимости, начало этого
процесса относится ко второй половине-концу I в. н.э. Основанием
для такой датировки служат стратиграфические находки монет «сотер
мегаса» на некоторых памятниках буддизма Северной Бактрии. Так,
под обмазкой первого пола западной пещеры в комплексе Е буддий-
ского культового центра Кара-тепе в Старом Термезе была найдена
медная монета, которую А.Б. Никитин определил как неизвестный
мелкий номинал «сотер мегаса». По личному сообщению Л.И. Аль-
баума, во время раскопок буддийского монастыря Фаяз-тепе на
полу около святилища также были зафиксированы медные монеты
«сотер мегаса». По монетам «сотер мегаса» датируется и строительст-
во буддийского храма на Айртаме23.
По подсчетам Б.Я. Ставиского, в Северной Бактрии зафиксирова-
но 12 различных буддийских сооружений, датирующихся кушанским
18
временем, т.е. I—III вв.24 В их число входят монастыри (Кара-тепе,
Фаяз-тепе, Уштурмулло), ступы («башня Зурмала» в окрестностях
Термеза, ступа на Айртаме, ступа на городище Зар-тепе), храмы
(Дт-1 и Дт-25 — по нумерации раскопов — на городище Дальверзин-
тепе, Айртамский храм), а также несколько сооружений, назначение
которых окончательно не определено — т.н. «безымянный комплекс»
в северо-восточном углу городища Старый Термез, «святилище» на
городище Зар-тепе и «ступа» в Денауском районе.
Помимо Северной Бактрии, буддийские памятники были от-
крыты и в других частях данного историко-культурного региона.
В Восточной Бактрии зафиксированы два буддийских сооружения
кушанского времени — монастырь в Кундузе (древний город Драпса-
ка25) и так называемая «платформа статуй» в окрестностях культово-
го центра в Сурх-Котале, в оформлении которой отмечены черты
буддийской иконографии26. Принадлежность к буддизму другого
восточнобактрийского памятника Чакалак-тепе, на котором были
найдены фрагменты буддийской каменной скульптуры, весьма
дискуссионна27.
В Южной Бактрии, неподалеку от городища Балх, расположены
три монументальные буддийские ступы (Топи-Рустам, Шахри-
Фолак, Тахти-Рустам)28, основание которых, скорее всего, относится
к эпохе кушан.
Археологические материалы убедительно говорят о расцвете
буддизма в Бактрии в кушанское время. Следует помнить, что од-
ним из обязательных элементов создания буддийских памятников
было их художественное оформление, что в конечном итоге сти-
мулировало развитие в Бактрии-Тохаристане в кушанскую эпоху
буддийского изобразительного искусства, со временем достигшего
значительных успехов.
Учитывая поддержку, которую оказывали буддистам кушанские
власти, большое значение для истории буддизма в Бактрии имеют
события, связанные с распадом Кушанской империи. Считается, что
причиной распада этой державы стали военные походы Сасанидов,
чье государство включало значительную часть Месопотамии, Иран-
ского плато и некоторые области Средней Азии (Парфию, Маргиа-
ну) и просуществовало с начала III в. до середины VII в. Восточная
политика Сасанидского государства — как датировка военных кам-
паний, так и время образования Кушаншахра (бывшей кушанской
территории, подчиненной сасанидским правителям) — является
предметом обширной дискуссии и требует специального рассмотре-
ния, выходящего за рамки данного исследования.
19
Свою реконструкцию исторической канвы кушано-сасанидской
истории предложил Э.В. Ртвеладзе. По комплексу данных он выде-
лил три крупных периода в истории северо-западной Бактрии после
распада Кушанской империи:
1. Политическая дестабилизация (посткушанский период) —
середина/третья четверть III в.—последняя четверть III в.
2. Подчинение сасанидским кушаншахам (кушано-сасанидский
период) — последняя четверть III в.—начало IV в.
3. Образование небольших самостоятельных владений (тохари-
станский период)-конец 80-х годов IV в.29
В свою очередь на основании эпиграфических и нумизматиче-
ских материалов А.Б. Никитин отметил следующие события в исто-
рии Кушаншахра:
1. Завоевание Кушаншахра Сасанидами в последние годы
правления Ардашира I или в первые годы Шапура I — середина III в.
2. Выделение завоеванных провинций в самостоятельный район
со своей династией при Хормизде II или Шапуре II — в начале IV в.
3. Военные походы Шапура II на Восток для борьбы с хионита-
ми — середина IV в.
4. Окончание существования кушано-сасанидского царства в
конце IV в.30
Попытаемся сопоставить обозначенные события этого «смутно-
го времени» с данными по буддийским памятникам региона.
Традиционно считается, что военные походы Сасанидов яви-
лись причиной упадка буддийских памятников Бактрии. Некоторые
исследователи (Г.А. Пугаченкова, Б.А. Тургунов, Б.Я. Ставиский)
полагали, что иранцы, составлявшие основу сасанидской армии и
являвшиеся приверженцами зороастризма, должны были бы разру-
шать храмы иноверцев. Возможным результатом сасанидских похо-
дов в конце III в. стало разрушение буддийского храма на Айртаме
и загородного буддийского храма Дт-1 на Дальверзин-тепе31. Ко
времени сасанидских походов в III в. Б.Я. Ставиский отнес первое
запустение монастыря Уштурмулло32. Придерживающаяся более
поздней хронологии событий Т.Н. Зеймаль также связала запусте-
ние буддийских памятников Бактрии с сасанидской оккупацией
правобережья Амударьи, однако датировала ее IV в.; по ее версии,
изучаемый ею буддийский монастырь Уштурмулло в первый раз
был разрушен в конце IV в.33
На этот период (примерно на середину III в.) приходится начало
четвертого, последнего этапа функционирования комплекса Е на
20
Кара-тепе34. Он был отмечен перестройкой двора, в результате кото-
рой айван был превращен в коридор, и характеризуется заметным
регрессом в оформлении сооружения — в одном из помещений (№2)
настенная роспись была выполнена непрофессиональным художни-
ком. Комплекс Е (как, вероятно, и весь буддийский центр Кара-тепе)
продолжал существовать и при Сасанидах, но с этого времени нача-
лось сокращение функционирующей площади памятника.
Комплексный анализ стратиграфии и материала показал, что во
второй половине III в., наряду с упадком некоторых буддийских
центров, в районе Термеза и в других районах Бактрии продолжа-
лось строительство буддийских культовых сооружений. В это время
возводится второй буддийский храм на Дальверзин-тепе Дт-2535, а
также ступа за восточной крепостной стеной городища Зар-тепе36.
В начале—первой трети IV в. происходит окончательное запус-
тение комплекса Е на Кара-тепе. На полу комплекса зафиксированы
погребения с кушано-сасанидскими монетами Хормизда I (опреде-
ление А.Б. Никитина). Очевидно, этот процесс затронул и другие
каратепинские комплексы. Показательно, что ни в одном из ныне
раскопанных сооружений Кара-тепе не обнаружены следы вероят-
ных погромов, якобы учинявшихся сасанидскими войсками в храмах
иноверцев.
О присутствии сасанидских солдат на Кара-тепе (по всей види-
мости, кратковременном) свидетельствуют две среднеперсидские
надписи, сделанные в пещерной части комплекса Б. Одна из них
содержит датировку, в определении которой исследователи разош-
лись во мнениях — В. Хеннинг отдал предпочтение раннему вариан-
ту (264/5 гг.), а В.Г. Луконин — позднему (369/70 гг.)37. Исходя из
исторических событий, на которые намекает датировочная формула,
оба варианта допустимы. Однако вряд ли в данном случае имело
место нарочитое осквернение чужой святыни; скорее всего, надписи
были процарапаны в пустующих пещерах и, таким образом, пред-
почтительнее выглядит поздняя дата (369/70 гг.), когда комплекс Б
находился в запустении.
Следует подчеркнуть, что в период упадка на памятнике Кара-
тепе предпринимались попытки восстановления части заброшенных
комплексов. В комплексе Б в фасадной нише двора на слое запус-
тения был открыт сырцовый алтарь огня. Первоначально этот факт
был истолкован как попытка превращения сасанидскими завоевате-
лями буддийского храма в зороастрийский38. Однако сейчас стало
очевидным, что установление алтаря огня в нише на месте, где, ско-
рее всего, прежде находилась каменная статуя, не противоречило
21
правилам, принятым при возведении буддийских культовых со-
оружений39. Его кратковременное существование объясняется
восстановлением комплекса и его недолгим функционированием
(довольно скоро ниша была замурована).
В святилище комплекса В Кара-тепе отмечается попытка со-
здания новой скульптуры. По монетам, найденным в теле глиняной
скульптуры при реставрации, она датируется первой половиной
IV в. Судя по тому, что на скульптуре отсутствует краска (скульпту-
ра не завершена), эта попытка также не была продолжительной40.
Раскопки показали, что буддийский монастырь Фаяз-тепе пере-
стал существовать в IV веке. На основании находок монет Шапура II
исследователь памятника Л.И. Альбаум считал, что «вихара была
разграблена сасанидскими войсками»41. Однако о конкретных следах
погрома (горелые слои, следы искусственного разрушения и т.п.)
автор раскопок не сообщает, и, соответственно, остается неясным —
действительно ли Фаяз-тепе пострадал во время похода Шапура II в
60—70-х гг. IV в. или были другие причины его запустения. При этом
неподалеку от Термеза на Дальверзин-тепе продолжал функциони-
ровать храм Дт-25, а поблизости от городища Зар-тепе — ступа42.
Таким образом, при сопоставлении всех имеющихся данных по
известным буддийским памятникам Бактрии-Тохаристана кушано-
сасанидского времени можно сделать выводы, несколько отличаю-
щиеся от ранее принятых. Запустение ряда буддийских памятников,
начавшееся в конце III—начале IV в., было связано не с сасанидскими
погромами, а с утверждением в регионе новых правителей, имевших
свою собственную идеологию, скорее всего базировавшуюся на зоро-
астризме, и не так благосклонно настроенных по отношению к буд-
дизму, как кушаны. Это должно было вызвать сокращение средств,
направляемых на содержание буддийских монастырей, вследствие
чего, по-видимому, начался отток монахов из Тохаристана, и некото-
рые монастыри стали приходить в упадок. В то же время отдельные
буддийские памятники Бактрии-Тохаристана продолжали сущест-
вовать и в период кушано-сасанидского владычества. Очевидно,
буддизм частично сохранил свои позиции среди определенной части
местной знати, которая по-прежнему выделяла деньги на поддержа-
ние или восстановление буддийских культовых сооружений.
80-е годы IV в. в истории Тохаристана ознаменовались большими
политическими и этническими изменениями. По мнению Б.И. Вайн-
берг, в это время племена хионитов в союзе с кидаритами вытеснили
Сасанидов из бывших кушанских земель. Согласно византийским
источникам, хиониты были кочевым племенем, которое, несмотря на
22
множество побед, так и не смогло создать сколько-нибудь прочное
государственное объединение43. В отличие от них кидариты, полу-
чившие название по имени своего предводителя Кидары, создали к
югу от Гиндукуша царство, считая себя наследниками кушан44.
Именно на конец IV в. приходится запустение городского храма
Дт-25 в центре Дальверзин-тепе, просуществовавшего к тому мо-
менту около ста лет45, а также ступы около Зар-тепе.
Но, несмотря на сокращение общего числа буддийских памятни-
ков, буддизм в Тохаристане сохранился; ранее существовавшие комп-
лексы продолжали функционировать. К действующим буддийским
памятникам этого периода можно отнести комплекс Г на Кара-тепе, в
котором был отремонтирован участок пещерных помещений: на стенах
была сделана новая монохромная сюжетная роспись. По палеогра-
фии надписи брахми, сопровождающей данную живопись, В.В. Вер-
тоградова датировала ее создание рубежом IV—V вв.46 К этому же
времени — конец IV—начало V в. — отнесены ремонтные работы по
восстановлению большой ступы на Уштурмулло. Этим же временем,
исходя из реконструируемой крестообразной планировки, следует
датировать и строительство большой внешней ступы на Фаяз-тепе47.
Между тем Т.И. Зеймаль и Э.В. Ртвеладзе датируют ремонт ступ
на Уштурмулло и Фаяз-тепе не ранее VI в.48
В Западной Бактрии на городище Дильберджин в западном
внешнем коридоре храма Диоскуров были найдены обломки ганче-
вой скульптуры, которые относились к слоям V этапа функциониро-
вания храма. По мнению И.Т. Кругликовой, в это время (в конце
IV—начале V в.) буддийский культ стал ведущим в храме49. Несколь-
ко позднее датируется и другой буддийский храм, существовавший
в пригороде Дильберджина (P-VI) в V—VI вв.50
Другими данными о положении буддизма в Тохаристане в этот
период мы пока не располагаем.
В середине V в. на политическую арену в Тохаристане выходят
эфталиты. За короткое время этот ираноязычный народ, происхож-
дение которого до сих пор остается предметом научных споров,
создал большое государство, включавшее в себя земли от Восточного
Туркестана до Индии. Рассматривая отношение эфталитов к буд-
дизму, исследователи опирались на мнение Дж. Маршалла, считав-
шего, что эфталиты разгромили буддийские памятники Гандхары во
время своего похода в Индию, имевшего место после 460 г.51 Однако
С. Каваяма пересмотрел толкование отрывка китайского паломника
Сэн Ю (520 г. н.э.), который лег в основу предположения Дж. Мар-
шалла. По мнению С. Каваямы, этот отрывок не содержит никаких
23
данных относительно того, что первый эфталитский правитель
Гандхары (правивший примерно в 460-е годы) «убивал буддийских
монахов или разрушал буддийские сооружения». В источнике речь
идет о втором или третьем по счету эфталитском правителе Гандха-
ры, не верившем в учение Будды и жестоком по отношению к своим
подданным. С. Каваяма неоднократно указывал, что эфталиты как
представители кочевого мира не ставили перед собой задачи опусто-
шения завоеванных территорий и не имели негативного отношения
к их идеологии и в частности к буддизму52.
Какими бы личными качествами не обладали эфталитские
правители, очевидно, что в Гандхаре в первой половине VI в. (время
посещения Сэн Ю) позиции буддизма были достаточно прочными, а
завоевание Гандхары способствовало более близкому знакомству
эфталитов с буддизмом. Несомненно, именно влияние буддизма
объясняет появление на одной из групп эфталитских монет буддий-
ских символов, в частности, сосуда с прорастающими ветвями
(puma-ghatd)^, символизирующего плодородие, изобилие, богатство.
В этой связи обращает на себя внимание прорезное изображе-
ние данного символа на полу двора комплекса В на Кара-тепе. Как
отметила В.В. Вертоградова, в данном случае «мы имеем дело с ин-
дийским ритуалом освящения места (возможно, после запустения)
как способа организации культового пространства»54. Типологиче-
ская близость этого изображения одному из вариантов эфталитской
тамги на монетах с традиционной puma-ghata дает основание пред-
положить, что оно является свидетельством пребывания на Кара-
тепе одного из эфталитских родов, который после походов в Индию
воспринял буддизм и во второй половине V в. попытался восстано-
вить заброшенную буддийскую святыню55.
На основе данных эпиграфики В.В. Вертоградова делает вывод,
что на Кара-тепе с конца IV по начало VI вв. наблюдался приток мо-
нахов из Центральной Индии и Декана56. Говоря о возобновлении
связей рассматриваемого региона с Индией, следует указать, что
Бактрия (Bahlika) упоминается на железной колонне возле Кутб-
Минара в Дели как одно из мест, куда были направлены военные
экспедиции гуптского правителя Правасены II (409-469 гг.)57.
Материалы раскопок показывают, что масштабы Кара-тепе как
буддийского культового центра в это время были значительно
скромнее, чем в кушанскую эпоху.
Кроме того, на Памире (Верхний Тохаристан) был открыт
памятник Вранг, который на первом этапе своего существования
мог быть буддийским монастырем. Автор раскопок датирует его
24
функционирование VI—VII вв.58 Однако, хотя китайские источники
и подтверждают распространение буддизма на Памире, определение
данного сооружения как буддийского монастыря требует дополни-
тельной аргументации.
Между 563 и 567 гг. среднеазиатские эфталиты потерпели пора-
жение от нового этноса, пришедшего с востока, — тюрок. Следствием
этого разгрома стало возникновение небольшого эфталитского
княжества с центром в Чаганиане — области Тохаристана. Считается,
что для укрепления своих позиций в борьбе с тюрками правители
этого княжества приняли буддизм59.
В начале VII в. в борьбе с Сасанидами за влияние над Тохари-
станом тюрки одержали победу, и в ряде областей укрепились
тюркские династии60. По мнению китайских паломников, тюркские
правители не чинили препятствий буддизму на подвластных им зем-
лях. По сообщению Сюань Цзана, в столице Тохаристана — Балхе —
располагалось около ста буддийских монастырей, в которых прожи-
вало около трех тысяч монахов61. В Термезе было десять монастырей
и около тысячи монахов; в Чаганиане — пять монастырей с неболь-
шим количеством монахов; в Шумане — два монастыря с монахами;
в Кобадиане — три монастыря и около сотни монахов. В целом в
различных областях Северного Тохаристана, согласно Сюань Цзану,
насчитывалось не менее 30 буддийских монастырей. Среди мирян
также было множество приверженцев буддийского учения62.
Косвенно принадлежность к буддизму чаганианских правите-
лей в середине VII в. подтверждается и известными словами чагани-
анского дапирпата, обращенными к правителю Самарканда, которые
были отражены в монументальной декорации Афрасиаба (см. ниже).
Специфика расположения памятников буддизма в Тохаристане
VII—VIII вв. уже отмечалась исследователями. Наряду с городски-
ми храмами, возведенными в пределах городской стены (храм на
городище Калаи-Кафирниган), и святилищами для знати, распола-
гавшимися внутри стен, в цитаделях (храм на цитадели городища
Кафыр-кала), появляются памятники так называемого «негород-
ского буддизма» — Аджина-тепе, Хишт-тепе. Возможно, в это время
процесс распространения буддизма захватил и сельское население,
однако определить, кто финансировал строительство этих монас-
тырей и действительно ли сельская округа выделяла средства на их
существование, пока нет возможности. Разнообразные материалы
свидетельствуют, что в кушанское и более позднее время буддий-
ские монастыри существовали благодаря не только сбору подаяний,
но систематическим дарам и монастырскому хозяйству63.
25
Несмотря на обилие источников, некоторые аспекты истории
буддизма в раннесредневековом Тохаристане остаются невыяс-
ненными. Так, за тридцать лет работ по археологическому изуче-
нию Старого Термеза на этой территории не зафиксирован ни один
буддийский памятник VII—VIII вв. Это дало повод Б.Я. Ставискому
поставить под сомнение достоверность свидетельства Сюань Цзана;
по его мнению, китайский пилигрим, не бывавший в Термезе, рас-
пространил на него общее впечатление о благожелательном отноше-
нии к буддизму в регионе.
Е.В. Зеймаль на основании предложенных поздних датировок
монет сасанидских кушаншахов Варахрана II и Хормизда, найден-
ных в поздней глиняной скульптуре святилища в комплексе В на Ка-
ра-тепе, отнес восстановление монастыря к VI—VII вв. и предполо-
жил, что Сюань Цзан мог видеть возрожденные именно в это время
буддийские памятники Термеза64. Среди других спорных аргументов
Е.В. Зеймаль не учел того факта, что восстановление святилища
фактически не было завершено — установленная на постаменте
монументальная статуя Будды так и не была раскрашена65.
Завоевание Средней Азии арабами, начавшееся в конце VII—на-
чале VIII в., сопровождалось распространением ислама, со временем
ставшего здесь основной религией. Общепринято мнение о резко
отрицательном отношении мусульман к «идолам», которые были ус-
тановлены в среднеазиатских буддийских храмах; однако арабские
источники могли называть but (идолами) скульптурные изобра-
жения не только Будды, но и других среднеазиатских божеств. На-
ходки последних лет подтверждают факт существования такой
скульптуры. Одним из наиболее показательных примеров является
деревянная скульптура «юноши с усами» из Кухи Сурха66.
Северный Тохаристан — правобережная область Амударьи — и
стал тем районом, который арабы стали называть Мавераннахр (по
арабски - «то, что за рекой»). Исследователи обоснованно считают,
что арабское завоевание Северного Тохаристана в первой половине
VIII в. стало причиной прекращения функционирования буддий-
ских памятников этого региона (Аджина-тепе, Калаи-Кафирнигана,
Хишт-тепе)67. Интересные наблюдения относительно последних лет
существования буддизма в регионе были сделаны на буддийском
монастыре Хишт-тепе — здесь обнаружен кирпичный заклад, за-
крывший вход в центральное святилище и призванный уберечь его
от надругательства. Кроме того, в монастыре было найдено всего не-
сколько фрагментов глино-ганчевой скульптуры, которая должна
была украшать интерьер. По предположению М. Муллокандова, вся
26
скульптура была вывезена монахами, покинувшими свой монастырь
под угрозой приближения арабов68.
Необходимо оговорить, что известные по источникам погромы
домусульманских храмов не столько имели направленный религи-
озный характер, сколько были составной частью проводившихся в
Средней Азии военных действий.
Косвенное свидетельство о существовании буддизма в Тохари-
стане в раннеисламское время имеется в «Истории» ат-Табари. В
рассказе об осаде ал-Харисом Термеза (в первой четверти VIII в.)
говорится о том, что пришедший к нему на помощь ал-Ашканд раз-
местил свой отряд в засаде позади буддийского (?) монастыря69,
однако нет никаких указаний, было ли это заброшенное здание или
в нем еще обитали монахи.
Процесс исламизации, который интенсивно проходил в регионе
в течение всего VIII в., должен был вынудить большую часть буд-
дийских монахов покинуть Тохаристан и перейти в другие земли,
где сохранилось доброжелательное отношение к буддизму — на-
пример, на территорию восточного Афганистана, которую в начале
VIII в. завоевали правители Кашмира из династии Каркота. Извест-
но, что у одного из самых знаменитых представителей этой династии
Лалитадитьи-Муктапиды на службе в качестве «премьер-министра»
состоял выходец из Тохаристана Чанкуна, являвшийся последова-
телем буддизма70.
Очевидно, что ислам в Тохаристане в течение VIII в. не смог
окончательно подавить религиозные взгляды, существовавшие здесь
ранее, в том числе и буддизм. Хотя прямые свидетельства пребыва-
ния буддистов в раннеисламском Тохаристане отсутствуют, следы
идейного влияния буддизма хорошо прослеживаются, например, в
Термезе IX в. Это влияние проявилось в формировании восточно-
иранского мистицизма, одним из основателей которого был уроженец
Термеза Хаким Абу Абдаллах Мухаммад бен Али ат-Тирмизи71. Кро-
ме того, согласно мусульманским письменным источникам, в Балхе
вплоть до X в. функционировал буддийский монастырь72. Некоторые
исследователи справедливо считают, что огромный духовный потен-
циал, сконцентрированный буддизмом и выраженный прежде всего
в изобразительном искусстве, оказал влияние на формирование ран-
неисламского искусства73.
Подводя итоги существования буддизма в Бактрии-Тохариста-
не в I—X вв., можно вывести несколько положений, которые будут
затрагиваться в связи с изучением буддийского искусства региона.
27
Бактрия стала первым регионом Средней Азии, где буддизм уже
с конца I в. н.э. получил широкое распространение и проявил себя
как фактор идеологического и художественного влияния. Кушан-
ские правители Бактрии оказывали финансовую поддержку буд-
дизму, выделяя средства на строительство буддийских культовых
сооружений, что способствовало развитию буддийского искусства.
Представление о погромах сасанидскими войсками буддийских па-
мятников Бактрии — миф, созданный исследователями для объяс-
нения прекращения существования ряда буддийских объектов,
тогда как на самом деле временный упадок буддизма в Бактрии-
Тохаристане приходится только на начало IV в. и связан с тем, что
новые правители региона не были последователями буддизма и пе-
рестали его поддерживать.
Несмотря на значительные политические и этнические измене-
ния, произошедшие в раннесредневековом Тохаристане по сравне-
нию с предшествовавшим временем, перерыва в истории буддизма
в этой области не было74. Связь между различными буддийскими
центрами Индии и Бактрией-Тохаристаном осуществлялась непре-
рывно с кушанского времени вплоть до арабского нашествия.
Арабское завоевание Тохаристана положило конец буддизму в
регионе, но не прервало традицию буддийского учения, влияние ко-
торого проявилось в формировании исламского мистицизма и
искусства XI—XII вв.
Маргиана
Маргиана — историко-культурный регион, занимающий тер-
риторию Мургабского оазиса в современной Туркмении. Данный
регион был известен еще по ахеменидским источникам. В начале
первого тысячелетия в Маргиане существовало государственное об-
разование, входившее на правах вассала в состав Парфянского
царства. После падения Парфии в первой трети III в. н.э. Маргиана
стала самой восточной провинцией Сасанидской империи.
Ряд исследователей — М.Е. Массон., Г.А. Кошеленко, Б.А. Лит-
винский — считают, что появление буддизма в Маргиане должно
датироваться I в. н.э., тогда же, когда и в Бактрии75. Ранней датиров-
ки проникновения буддизма в Маргиану придерживается и один из
участников работ в 1960-х годах на буддийской «сангхараме» (Р-9)
на Гяур-кале Э.В. Ртвеладзе. Однако имеющиеся немногочисленные
материалы по буддизму в Маргиане в отличие от Бактрии до сих пор
28
не дают возможности решить основные вопросы — когда и каким
образом произошло распространение здесь буддизма. Первоначаль-
но на основании монетных находок строительство буддийского
монастыря (Р-9), расположенного в юго-восточном углу городища
Гяур-кала, относили к I в. н.э.76 Впоследствии вопрос о времени его
возведения был пересмотрен: Г.А. Пугаченкова и З.И. Усманова
предложили датировать начало функционирования Р-9 серединой
IV в. н.э.77 Основанием для этой датировки послужило новое опреде-
ление монет, найденных в платформе первоначальной ступы, кото-
рая отнесена к середине царствования Шапура II78. Данную точку
зрения разделяет и Б.Я. Ставиский, который считает, что возведение
ступы и монастыря (Р-9) датируется временем не ранее середины
или даже третьей четверти IV в.79
В качестве подтверждения ранней даты проникновения буддиз-
ма в Маргиану исследователи приводят китайские источники, в
которых говорится о парфянах-буддистах. Прежде всего имеется в
виду парфянский принц Ань Ши-гао, который отправился на восток
в 148 г.: «Ань Цин по прозванию Ши-гао был сыном царя Парфии».
Помимо этого китайский автор Хуэй-Цзяо упоминает еще двух
парфян-буддистов — мирянина Ань Сюана, прозванного за заслуги
«Предводителем кавалерии», и монаха Тань-ди, побывавшего в
Лояне в 254—256 гг.80
Комментируя источник, Г.А. Кошеленко предполагает, что Ань
Ши-гао был выходцем из правящего рода Аршакидов, но не той ли-
нии, которая правила в Ктесифоне и считалась главной, а боковой,
владевшей Маргианой81. Однако в обширной литературе, посвящен-
ной Ань Ши-гао, нет единодушия о месте его происхождения82. Ки-
тайские источники являются единственным свидетельством буд-
дийской принадлежности парфян, и в них не указывается, откуда же
родом они были83. Вместо парфянской Маргианы в качестве родины
Ань Ши-гао более предпочтительно выглядят районы северо-запад-
ной Индии и Афганистана (Арахосия, Гандхара, Таксила, округа
Кабула), где существование буддизма не приходится доказывать.
Известно, что примерно с рубежа нашей эры эти территории находи-
лись под властью индо-парфян. Судя по нумизматическим данным,
в Арахосии индо-парфянская династия сохранилась вплоть до вто-
рой половины II в.84 Д. МакДоуэлл считает, что власть индо-парфян
над Арахосией просуществовала непосредственно до Сасанидов85.
Среди материалов эпиграфики из буддийского монастыря Кара-
тепе имеется упоминание «вихары сына Гондофара». В.В. Вертоградо-
ва приводит имена четырех известных правителей индо-парфянской
29
династии, носивших имя Гондофар86. Таким образом, нам известно
об участии представителей индо-парфянской династии в строи-
тельстве буддийских памятников в Бактрии, а следовательно, и об
их возможной принадлежности к буддизму.
Едва ли китайский автор, писавший об Ань Ши-гао, делал раз-
личия между коренной Парфией и северо-индийскими территория-
ми, где правили индо-парфяне. То, что такая ситуация была вполне
вероятна, показывает хроника «Хоу Хань шу» («История поздней
династии Хань»): в ней в перечне стран, завоеванных кушанами, под
названием «Аньши» вероятнее всего упоминается Индо-Парфия, а
не Маргиана87. Характерно также и то, что в китайских источниках
сообщается еще о нескольких парфянах в то время, когда Парфии
как государства уже не существовало. Например, упоминание о
Тань-ди, названном выходцем из Парфии, датируется 254—256 гг.88
Деятельность другого парфянина, An Fa-ch’in, выполнившего пере-
вод на китайский агиографического сочинения о жизни Ашоки
(A)-yu-wang chuan, относится к 281—306 гг.89. Следует подчеркнуть,
что эти примеры убедительно свидетельствуют о поверхностном
знании китайскими авторами реальной парфянской истории.
В вопросе воссоздания истории буддизма в Маргиане можно
наметить следующие более или менее определенные вехи.
Судя по надписи верховного зороастрийского жреца Картира
(ок. 275 г.), в Сасанидском Иране буддизм был известен уже во вто-
рой половине III в. Человек, очень много сделавший для укрепления
в Иране зороастризма, перечисляет религии, представители которых
подверглись гонениям; среди прочих упомянуты и буддисты. Даже
если учесть прокламационный характер надписи, можно с большой
долей уверенности говорить о том, что в восточных провинциях (в
Маргиане) ранние Сасаниды (а, может быть, уже и поздние парфя-
не) были знакомы с учением Будды. Из надписи Картира следует,
что в Сасанидской державе, где зороастризм был официальной госу-
дарственной религией, буддизм воспринимался как идеологический
противник (возможно, только потенциальный).
Сейчас нет бесспорных данных для реконструкции механизма
проникновения буддизма в Маргиану. Скорее всего, буддисты-
миссионеры пришли в Маргиану из Бактрии. Начало этого процесса
можно отнести ко времени прямого пограничного соприкосновения
парфян с кушанами, имевшего место в I в. н.э.
Весьма показательно, что среди обилия материала, найденного
на городище Кампыр-тепе, которое, по мнению Э.В. Ртвеладзе, на ру-
беже эр было парфянской крепостью на границе с кушанами вблизи
30
переправы через Амударью, расположенной ниже по течению при-
мерно в 10 км от Термеза, влияние буддизма прослеживается только
в коропластике. Статуэтки буддийского репертуара с Кампыр-тепе
крайне малочисленны и представлены редуцированными образцами;
сооружения, убедительно связываемые с буддизмом, отсутствуют.
Еще один вариант знакомства парфян с буддизмом предложен
А. Биваром, который считает, что в конце парфянской эпохи столи-
ца Маргианы — Мерв — была ненадолго захвачена кушанами90. За
этот краткий период буддисты вполне могли оказаться в Мерве,
однако данных, подтверждающих это предположение, нет. Другое
объяснение механизма проникновения буддизма в Маргиану вы-
сказал В.Н. Пилипко: активность буддизма в этом регионе была
связана с образованием в Сасанидской державе кушанского намест-
ничества, когда связи между Мервом и Бактрией значительно
усилились, т.е. в конце III—начале IV вв.91
Вероятный путь распространения буддизма из Бактрии-Тоха-
ристана в Маргиану в это время — сначала вдоль великой сред-
неазиатской реки и лишь затем в обход песков на Мерв — был
реконструирован Б.Я. Стависким на основании находки буддийской
терракотовой статуэтки на памятнике Ак-кала в среднем течении
Амударьи (предположительно III—IV вв.)92.
Помимо городского монастыря — «сангхарамы» (Р-9, согласно
принятому обозначению археологического раскопа), время строи-
тельства которого продолжает оставаться предметом дискуссий, в
Мерве был открыт еще один буддийский памятник — ступа. Она рас-
полагалась за восточной крепостной стеной Гяур-калы. Судя по мо-
нетам Хосрова I (531/33—579 гг.), ее сооружение датируется сере-
диной VI в. М.Е. Массон отнес запустение Р-9 к середине VI в. и
предположил, что конец существования буддийской «сангхарамы» в
Мерве связан с антииндийскими настроениями местных купцов93.
Эту гипотезу поддержали Г.А. Пугаченкова и З.И. Усманова, выдви-
нувшие версию, что по данной причине буддийская община Мер-
ва была вынуждена покинуть город и начать строительство новой
ступы за пределами Гяур-калы не позднее второй половины VI в.94
Однако следует иметь в виду, что вопрос об этническом составе сред-
неазиатских буддистов до сих пор не решен95, и поэтому нет особых
оснований для утверждения, будто именно конкуренция купцов-
зороастрийцев с купцами-индийцами стала поводом для разруше-
ния буддийских памятников в Мерве.
Особый интерес для датировки загородной ступы представляют
находки внутри нее реликвий, среди которых были четыре мелкие
31
каменные скульптуры и рукопись на бересте в форме «потхи» (пач-
ки листов). Первоначально найденную скульптуру принято было
относить к гандхарскому импорту первых веков нашей эры96 и рас-
сматривать как косвенное свидетельство появления буддизма в
Маргиане. Г.А. Кошеленко считал, что превращение гандхарских
статуэток в реликвии произошло после того, как они пришли в не-
годность в местной буддийской общине97. Однако предпринятый
Ф. Кальери анализ одной из каменных фигурок — изображения ар-
фистки — позволил определить ее как ручку зеркала; аналогичные
вещи изготавливались в Кашмире в начале VI в.98
Учитывая, что почерк рукописи, найденной вместе со скульпту-
рой, близок почеркам гильгитских рукописей VI—VII вв.99, а также
то, что глино-ганчевая голова Будды с Р-9 стилистически сопоставима
с раннесредневековой буддийской скульптурой, Ф. Кальери предло-
жил свою версию распространения буддизма в Маргиане. Так же,
как и Ф. Грене, он считает, что строительство буддийского памятни-
ка в Мерве в период царствования Шапура II, не отличавшегося
веротерпимостью, маловероятно. Война с эфталитами во время
правления Пероза (459—484 гг.), а затем политика, проводимая
Кавадом I (484—531 гг.), привели в начале VI в. (между 500 и 540 гг.)
к кратковременной эфталитской оккупации Маргианы и, в частности,
Мерва. В это время эфталиты владели значительными территория-
ми, на которых буддизм имел широкое распространение (в частнос-
ти, Гандхарой, завоеванной между 477 и 507 гг.); кроме того, в зону
эфталитского влияния входил и буддийский Кашмир. Именно эфта-
литы, как считает Ф. Кальери, были инициаторами сооружения
буддийских памятников в Мерве — как «сангхарамы» (Р-9), так и
ступы за городской стеной100.
Следы присутствия эфталитов в Мерве отмечаются также в
материалах из Р-9. Речь идет о штампованных плакетках, замуро-
ванных над керамической вотивной ступой. По предварительному
анализу иконографии эти плакетки датируются эфталитским вре-
менем (V—VI вв.), а их происхождение связывается с районами
Кабулистана. Такая атрибуция позволяет синхронизировать воз-
ведение и существование загородной ступы с последним, V-м пе-
риодом существования гяуркалинской «сангхарамы»101. Поэтому
вряд ли можно поддержать предположение о прекращении функ-
ционирования городской «сангхарамы» и вынужденном переносе
общиной своего культового центра за пределы города не позднее
второй половины VI в. Следует отметить, что гипотеза Ф. Кальери
об эфталитском происхождении буддийских памятников Мерва
32
хорошо подходит для загородной ступы, но полностью игнорирует
археологические данные городской «сангхарамы» (Р-9), имеющей
сложную стратиграфию. Так, в стратиграфии ступы исследователи
выделили пять строительных периодов, первый из которых датиру-
ется монетами Шапура II102.
Запустение буддийских памятников Мерва датируется монета-
ми Хосрова I Ануширвана (531—579 гг.)103 и может быть связано с
утратой эфталитского влияния на восточные районы Сасанидской
империи. Разгром эфталитов (563—567 гг.) объединенными тюркско-
сасанидскими силами должен был положить конец существованию
известных нам буддийских памятников Мерва.
Археологические сведения о более позднем пребывании буд-
дизма в Мерве пока отсутствуют. В одном китайском источнике —
«Записках» офицера By Хуана, который оказался в Мерве в качест-
ве пленного после поражения китайцев в Таласской битве (751 г.),
имеется указание на то, что в городе было два буддийских храма.
Переводчик текста О. Мур отмечает, что в тексте употреблен тер-
мин fosi, который был стандартным обозначением для буддийского
храма; однако в другом пассаже китайский офицер использовал
этот же термин для обозначения мусульманской мечети104.
Подводя некоторые итоги изучения буддизма в Маргиане, сле-
дует считать, что масштабное утверждение буддизма в этом регионе
произошло не ранее IV в. н.э. и было обусловлено созданием Кушан-
шахра, когда установилась прочная связь с Бактрией. Временный
расцвет буддийской общины Мерва связан с эфталитами, которые
поддерживали буддизм в данном регионе. Наиболее вероятной при-
чиной упадка буддизма в Маргиане в середине VI в. послужил уход
эфталитов из региона. Не исключено, что в Маргиане и в раннеис-
ламское время могла сохраниться незначительная буддийская об-
щина (два монастыря, упомянутые By Хуаном), хотя материальные
свидетельства этого отсутствуют.
Согд
Согд — историко-культурный регион, который занимал терри-
торию долины р. Зеравшан, с центром в Самарканде. В состав Согда
входили также земли в долине Кашкадарьи и Бухарского оазиса.
Политическая история региона восходит к ахеменидскому времени,
когда Согд был одной из персидских сатрапий. После завоевания
Согда войсками Александра Македонского и пребывания этой
2. Т. Мкртичев
33
территории в III—I вв. до н.э. наряду с Маргианой и Бактрией в
ареале эллинистической культуры Согд на несколько столетий ока-
зался под влиянием кочевников. Согласно китайским источникам,
примерно со второй половины IV в. Согд находился под властью
хионитов, а с начала VI в. вошел в состав государства эфталитов. В
60-е годы VI в., после того как эфталиты были разгромлены тюрками,
согдийские княжества стали частью западнотюркского каганата. Об-
щий процесс тюркизации привел к появлению тюркских династий,
которые правили согдийскими княжествами. В середине VII в. Согд
формально оказался под протекторатом Танской империи, а в конце
VII—начале VIII в. стал объектом арабской экспансии. Результатом
последней стала постепенная исламизация Согда.
Изучению конфессиональной истории древнего и раннесред-
невекового Согда посвящены многочисленные исследования, мате-
риалами для которых послужили как памятники археологии, так и
письменные источники105. Разнообразные данные по согдийскому
«зороастризму», памятники христианского искусства, источники по
манихейству на этой территории не раз становились предметом
исследований. Не осталось без внимания ученых и место буддизма в
жизни согдийцев106.
Особенность изучения буддизма в Согде заключается в том, что,
в отличие от других регионов Средней Азии (Бактрии-Тохаристана,
Семиречья, Ферганы), здесь до сих пор не открыт ни один памятник
архитектуры, который можно было бы уверенно отнести к буддизму.
Основанием для реконструкции истории буддизма в Согде являют-
ся письменные источники, а также немногочисленные памятники
материальной культуры и искусства.
Самым ранним свидетельством возможного появления буддизма
в Согде служат китайские источники, которые сообщают о согдий-
цах-буддистах, принявших участие в распространении учения
Будды в Китае уже с конца II в. н.э.107 Вместе с тем упоминание
согдийцев в числе переводчиков индийских текстов в Китае только
косвенно подтверждает вероятность распространения в это время
буддизма в самом Согде. Дело в том, что при наличии согдийской
диаспоры в различных уголках Древнего Востока познакомиться с
учением и принять буддизм согдийцы могли и за пределами своей
исторической родины. Так, один из первых переводчиков-буддистов
Кан Сэн-хуэй «был согдийцем только по происхождению. Но его
предки давно переселились в Индию»108.
Согласно китайским раннесредневековым династийным хро-
никам, жители Согда «поклоняются Будде», «следуют буддийскому
34
закону», но при этом «молятся злому земному духу»109. По Э. Ша-
ванну, эти фразы из «Таншу» должны переводиться следующим об-
разом: «Они почитают буддийскую религию; они приносят жертвы
небесному божеству». В китайских источниках последняя формула
служила для обозначения зороастризма110.
Такие сообщения о сосуществовании буддизма и зороастризма в
раннесредневековом Согде дают только самую общую конфессио-
нальную картину, которая отражает реалии лишь с точки зрения
древних китайских авторов, тогда как комплекс известных нам ныне
источников свидетельствует о более сложном религиозном поло-
жении в данном регионе в целом111 и об особенностях согдийского
буддизма в частности.
Показательно, что китайский паломник Сюань Цзан, посетив-
ший Согд во время своего путешествия (629—630 гг.) ничего не
пишет о существовании буддизма в этом регионе112. В биографии
Сюань Цзана, написанной монахом Хуэй-ли, в которой превозноси-
лись заслуги знаменитого паломника, имеется эпизод, посвященный
его пребыванию в Самарканде. В нем говорится, что в Самарканде
«царь и народ не верят в буддизм, но почитают огонь. Здесь есть зда-
ния двух монастырей, но в них нет монахов. Если приезжающие мо-
нахи пытались останавливаться в них, местные жители выгоняли их
горящими головнями». Согласно преданию, после успешной пропо-
веди правитель Самарканда разрешил Сюань Цзану посвятить
некоторое количество согдийцев в буддизм для проживания в мона-
стырях113. Правдивость данного сообщения большинством исследо-
вателей ставится под сомнение; по крайней мере, заявленные успехи
в дальнейшем ни в источниках, ни по археологическим данным не
прослеживаются.
Письменные источники по истории буддизма в Согде допол-
няют весьма немногочисленные археологические материалы.
Эпиграфические данные, касающиеся буддизма и полученные
в результате исследований множества согдийских памятников,
единичны. В результате многолетних работ на Пенджикенте было
открыто только одно письменное свидетельство возможного пре-
бывания здесь буддистов. Это венчик хума с процарапанной на нем
после обжига согдийской надписью «сутра» (чтение В.А. Лившица).
Вероятно, этот хум служил местом для хранения буддийских руко-
писей114. В мугских документах только однажды встречается упо-
минание о буддийском монахе: в документе, датированном началом
VIII в., речь идет о пожертвовании буддийскому монаху суммы в
полторы драхмы115.
35
Проблема реконструкции положения буддизма в Согде значи-
тельно осложнена отсутствием в регионе археологических объектов,
которые можно было бы интерпретировать как буддийские культо-
вые сооружения.
Единственный памятник, который с известными оговорками
можно считать буддийским храмом, был обнаружен в долине р. Сан-
зар. По рассказам открывших его людей, сооружение украшала мно-
гочисленная бронзовая скульптура, от которой до нас дошли только
фрагмент бронзовой статуэтки льва и часть китайского бронзового
зеркала. На этом основании Л.И. Альбаум интерпретировал объект
как буддийский храм и датировал его I—II веками н.э.; эта интерпре-
тация была поддержана Б.А. Литвинским, который также построил
свою аргументацию на наличии фрагмента китайского зеркала
«восьмиарочного типа»116. Между тем Б.Я. Ставиский неоднократно
высказывал сомнение в предлагаемой датировке храма117.
Рассматривая имеющийся материал, следует признать, что если
определение предшествующими исследователями фрагмента зерка-
ла не вызывает сомнений, то история развития буддийской метал-
лической скульптуры и анализ иконографии статуэтки льва дают
основания для того, чтобы пересмотреть возможную датировку
храма. Вероятность того, что статуэтка льва (как и зеркало) была
сделана в Китае в первые века н.э., очень невелика. Иконографиче-
ский анализ и аналогии, приводимые ниже, позволяют датировать
фигурку льва в широком интервале — III—VI вв. — и предположить,
что местом ее изготовления была Северная Индия.
Помимо санзарского льва, в Согде известна еще одна бронзовая
буддийская статуэтка. Это фигурка бодхисаттвы, которая была най-
дена на цитадели Афрасиаба в переотложенном слое X—XI вв.
Статуэтка представляет собой часть буддийского бронзового алтаря
китайского производства, датируемого правлением династии Вэй118.
У нас нет данных относительно времени появления статуэтки или
всего алтаря в Согде; однако, по свидетельству одной надписи из
Гильгита, между 444 и 453 гг. владение Маймург — одно из княжеств
в Самаркандском Согде — посетило посольство династии Северная
Вэй119. Таким образом, не исключена возможность попадания буд-
дийских реликвий из Китая в Согд уже в вэйское время.
Среди многочисленной живописи Согда изображение Будды
было открыто лишь единожды. В Пенджикенте в одном из помеще-
ний объекта XXV, датированного первой четвертью VIII в., над
аркой двери была помещена небольшая фигура Будды с жестом
абхайя-мудра. Анализ изображения показывает, что художник,
36
выполнявший роспись, был не очень хорошо знаком с буддийской
иконографией: вместо правой руки, принятой для передачи данной
мудры, он изобразил левую. Кроме того, в композиционной иерар-
хии изображение Будды занимает довольно скромное место, а его
фигура не отличается значительной величиной, что позволяет сде-
лать предположение о невысокой роли буддизма в представлениях
хозяина дома120.
Важным дополнением по истории буддизма в Согде являются
произведения коропластики.
Наибольший интерес представляет штамп для оттискивания тер-
ракот с изображением Будды, случайно найденный в Пенджикенте.
Сравнивая глину, из которой был сделан штамп, с пенджикентской
керамикой, авторы раскопок датируют его V—началом VI в. Соглас-
но ранее высказанному предположению, Б.И. Маршак считает, что
для производства штампованной терракоты в Пенджикенте VI век
является рубежным. В VII—VIII вв. штампованные терракотовые
образки исчезают, и им на смену приходят рисованные иконки. Од-
нако не исключена возможность того, что штамп мог быть сделан и
позднее где-нибудь в другом месте (не только городе, но и регионе)
и привезен в Пенджикент. Анализ иконографии изображения на
штампе выявил отдельные черты, которые не соответствуют тради-
ционной буддийской иконографии. Исследователи пока воздержи-
ваются от выводов и предположений121.
Хотя в данном случае мы имеем дело с матрицей, которая ре-
ально могла быть задействована в производстве терракоты, среди
пенджикентских терракот ни ее производные, ни другие буддийские
персонажи пока не известны.
Несколько терракотовых плакеток буддийской тематики были
недавно обнаружены в Южном Согде. Плакетка с изображением
Будды в падмасане с жестом дхаяна-мудра была найдена на памят-
нике Куль-тепе — небольшом раннесредневековом замке, датируе-
мом V—VI вв. В нижней части плакетки (перед Буддой) находятся
два коленопреклоненных персонажа, один из которых держит кув-
шин122. Судя по головному убору — высокой короне с тремя высту-
пами, — плакетка выполнена по раннесредневековому северо-ин-
дийскому (кашмирскому) образцу. Изображение редуцировано, что
указывает на удаленность от прототипа. Более предпочтительно да-
тировать этот памятник VI—VII вв.
Другим примером буддийской коропластики в этом регионе
является плакетка с Сарык-тепе, датированная второй четвертью
VII в. На плакетке помещено сильно редуцированное изображение
37
персонажа, в оолике которого можно увидеть характерные черты
иконографии Будды (ушниша, длинные уши), стоящего с жестом
абхайя-мудра123. Вместо ног у персонажа птичьи лапы, что, по мне-
нию Н.Д. Двуреченской, могло быть изображением ступней в сан-
далиях, которые были не поняты местным ремесленником124. Эта
черта свидетельствует о принадлежности плакетки скорее к инду-
истской иконографии, чем к собственно буддийской125; однако, как
показывают недавние находки китайских археологов, птичьи лапы
нередко встречаются у персонажей на рельефах в погребальных
сооружениях VI в., иконография которых имеет множество сог-
дийских черт126.
Среди многочисленных согдийских терракот в коллекции Са-
маркандского музея (собранных в основном на городище Афрасиаб)
В.А. Мешкерис выделила группу, в которой отметила черты буддий-
ской иконографии. Исследовательница интерпретировала эти стату-
этки как персонажи греко-буддийского типа. Аналогии этой группе
она усмотрела в искусстве Хадды и предложила для нее достаточно
широкую датировку III—V вв.127 В отличие от В.А. Мешкерис мне
представляется, что наиболее близкой аналогией ей служит скульп-
тура из Хотана IV—VII вв.128
Целый ряд сохранившихся терракот свидетельствует, что штам-
пованная личина, выполненная этой матрицей и ее производными,
широко использовалась в качестве головы для статуэток с лепными
туловищами, однако общий характер терракот с этой личиной пока-
зывает, что они не воспринимались как буддийские персонажи.
Следует подчеркнуть, что хотанская терракота была известна в
Согде. Фрагмент хотанской терракотовой статуэтки — голова куклы
(?) — был найден в Пенджикенте129. Кроме того, уже анализировав-
шийся мной фрагмент терракотовой статуэтки из Тали-Барзу (Са-
маркандский музей, №А-180-1376) также происходит из Хотана130.
Имеющиеся материалы (в частности, фрагмент санзарской фи-
гурки льва) дают основание говорить о возможном появлении буд-
дизма в Согде уже в III в. Скорее всего, он проник в Согд с юга из
Бактрии, где в кушанское время буддийское учение переживало
период расцвета. В период эфталитского владычества (первая поло-
вина VI в.) обширные международные связи, контакты между регио-
нами (в частности, Бактрией и Согдом), а также подъем торговли
по Великому Шелковому Пути стали причиной расцвета согдийско-
го искусства. Заимствуя схемы и композиции, характерные для
буддийской иконографии, согдийцы переосмысляли их в соответст-
вии со своими представлениями.
38
Однако уже в VII в. согдийцы настороженно относились к идео-
логии своих южных соседей из Тохаристана, где, как свидетельству-
ют письменные и археологические источники, буддизм продолжал
процветать. Косвенно такое отношение зафиксировано в надписи из
Афрасиаба, где приведены слова чаганианского дапирпата, обращен-
ные к правителю Согда: «И ты, (о царь), вовсе не имей подозрений
относительно меня — о самаркандских богах, а также о самарканд-
ской письменности я хорошо осведомлен». По мнению В.А. Лив-
шица, данная фраза значит — «я не буду пытаться внедрять в Са-
марканде чаганианскую веру», под которой наиболее вероятно
подразумевался буддизм131. Несмотря на это, в искусстве ранне-
средневекового Согда отмечается значительный вклад индийской —
прежде всего индуистской, а не буддийской — иконографии132.
Современные исследования показывают, что основная связь
Согда с Индией осуществлялась не через Тохаристан, а через гор-
ные перевалы Каракорума. Согласно гипотезе К. Иетмара, этот путь
был кратчайшим, хотя и не самым легким путем133.
На этом маршруте местность Шатиал была крайним пунктом
назначения, куда приезжали согдийские купцы для встречи со свои-
ми индийскими партнерами. Для понимания положения буддизма
в Согде показательно, что среди большого количества имен сог-
дийцев, побывавших здесь, зафиксировано лишь одно имя, свиде-
тельствующее о принадлежности его владельца к буддизму —
«слуга Будды». По мнению Н. Симс-Вильямса, несмотря на согдий-
ское написание имени, оно является калькой индийского имени
«Buddhadasa», и соответственно упомянутый человек скорее был
индийцем, чем согдийцем134. В окрестностях Шатиала имеется мно-
жество различных граффити буддийской тематики, авторство кото-
рых в большинстве случаев принадлежит индийцам. Исключением
может быть граффити VII в. из Салпан-Зиарата, на котором изобра-
жен донатор в согдийском костюме, преклонивший колени перед
ступой. У него индийское имя, написанное на санскрите, что, однако,
не мешает К. Иетмару считать, что данный рисунок был сделан не
индийцем, а согдийцем135.
Таким образом, имеющиеся в нашем распоряжении данные не
позволяют реконструировать существование в Согде большой буд-
дийской общины на протяжении всего времени распространения
буддизма в регионе.
Широко распространено мнение, что согдийская колонизация,
осуществлявшаяся вдоль торговых трасс Великого Шелкового Пу-
ти уже с рубежа III—IV вв., одновременно являлась механизмом
39
распространения буддизма в восточной части Центральной Азии,
в частности, в Семиречье и Восточном Туркестане, а согдийцы, начи-
ная со знаменитых переводчиков, играли ключевую роль в распрост-
ранении буддизма на этих территориях. Некоторые материалы из
Восточного Туркестана позволяют предположить, что распростра-
нение и упрочение буддизма вдоль восточного участка Великого
Шелкового Пути в раннем средневековье в первую очередь было
связано не с согдийцами, а с покровительством, которое оказывал
учению Китай.
В Китае буддизм получил государственную поддержку еще в
период правления династии Северная Вэй (386—534 гг.). Уже тогда
наметилось движение буддийских паломников из Китая в Индию —
на родину буддизма. Путь китайских паломников проходил по доро-
гам Восточного Туркестана и Средней Азии. Имея в разные отрезки
времени различную интенсивность, эти паломничества не прекраща-
лись до середины IX в.
Императоры династии Суй (589—618 гг.) были горячими сто-
ронниками буддизма и выделяли большие средства для буддийских
храмов и монастырей. В начальный период правления династии Тан
(618—906 гг.) благодаря покровительству, которое оказывали буд-
дизму члены правящей династии, шло дальнейшее укрепление пози-
ций буддизма на всем пространстве, находившемся под китайским
протекторатом. В течение долгого времени — вплоть до середины
IX в. (до 842—845 гг., когда в Китае прокатилась кампания гонений
на иноземные религии) — буддийское учение имело большое число
последователей среди людей, принимавших активное участие в
западной политике империи: представителей знати, государствен-
ных чиновников, военных. Находка на Ак-бешиме в Семиречье
фрагмента вотивной стелы с китайской надписью, содержащей
имена официальных лиц (наместника и его помощника), является
убедительным подтверждением этого136.
Свидетельством того, что на распространение буддизма в Вос-
точном Туркестане влиял прежде всего Китай, а не Согд, служит и
тот факт, что сохранившаяся обширная буддийская литература на
согдийском языке — языке общения в регионе, — найденная в раз-
личных районах Восточного Туркестана, представляет переводы с
китайских буддийских текстов, в основном танского времени137.
Вопрос о китайском влиянии на культуру Согда в целом может
являться темой специального исследования. Очевидно, что уже со
второй четверти VI в., когда в Согде начался выпуск литых медных
монет китайского образца138, оно было достаточно значимым.
40
Китайские черты встречаются в раннесредневековом изобра-
зительном искусстве Согда (сцена на лодке в живописи Афраси-
аба). Последние находки китайских археологов дают основание
говорить и об определенном обратном влиянии Согда на китайское
искусство VI в.139
Начавшаяся в связи с приходом арабов в Среднюю Азию в
конце VII в. исламизация Согда носила длительный и сложный ха-
рактер. Скорее всего, позиция ислама по отношению к местным
религиям, в том числе и к буддизму, в реальности не была столь одно-
значной, как это принято считать. Наряду с военными действиями,
которые велись в рамках священной войны с неверными, арабы уме-
ло применяли экономические санкции против язычников. Известно,
что на каком-то этапе исламизации для арабов в Мавераниахре не
только немусульмане, но и их храмы были объектами налогообложе-
ния. В источнике по истории Самарканда «Кандии» говорится:
«Сообщают, что в Самарканде было много храмов идолопоклонни-
ков. Хузайла (?) храмы идолопоклонников сохранял по той причине,
что харадж с владений налагался [и] на тех идолов, украшенных
жемчугом, золотом и драгоценными камнями. Когда пришел Кутей-
ба, все [идолы] предал огню»140. Во всяком случае, еще в 726 году по-
бывавший в Самарканде корейский паломник Хуэй-Чао нашел здесь
один буддийский монастырь, в котором проживал всего один мо-
нах141. Дальнейшее пребывание буддистов в Согде маловероятно:
утверждение ислама сопровождалось экономическим и физическим
вытеснением религиозных учений, существовавших здесь прежде. Не
исключено, что согдийцы-буддисты, не изменившие своей вере, вы-
нуждены были уйти в Восточный Туркестан. В одной из надписей
Ладака (западные подступы к Тибету), датированной 841/2 годом,
упомянуты буддист-согдиец с индийским именем Чайтра и монах
Ношфарн. По мнению Н. Симс-Уильимса, «они вероятнее всего
жили в китайском Туркестане, а не мусульманском Самарканде» и
направлялись с миссией от Уйгурского кагана к правителю Тибета142.
Недавняя случайная находка в Самарканде оттиска на глине печати
с изображением бодхисаттвы143 вносит некоторые коррективы в за-
ключительный этап истории буддизма в Согде: подобные оттиски
были широко распространены в качестве сопроводительного атри-
бута буддиста-паломника в период с VIII по XI в.144 Находку следует
считать косвенным свидетельством пребывания в раннеисламском
Согде буддистов-паломников из Северной Индии.
Проведенный анализ материалов и источников показывает, что,
несмотря на наличие свидетельств широких международных связей
41
буддийской общины Согда (от Северной Индии до Китая), у себя
дома она никогда не играла большой роли. Община Согда не могла
послужить источником для экспансии буддизма в многочисленные
согдийские колонии по Великому Шелковому пути — эту роль
выполняли буддисты из Китая, которые в своей деятельности
пользовались активной поддержкой китайских властей.
Вероятно, победа арабов над китайцами в Таласской битве 751 го-
да имела фатальное значение не только для китайской политики в
Западном крае, но и для небольшой буддийской общины в самом
Согде.
Фергана
Фергана — историко-культурный регион, расположенный в
Ферганской долине, территория которой в настоящее время поделе-
на между Узбекистаном и Кыргызстаном. Несмотря на то, что де-
тали политической и этнической истории Ферганы нам не известны,
в силу своего географического положения и высокого уровня разви-
тия коневодства долина на протяжении многих веков была объек-
том внимания китайских императоров. Некоторые погребальные
памятники позволяют предположить, что в VI в. Фергана, разделен-
ная на несколько небольших самостоятельных княжеств, входила в
состав эфталитского государства. Возвышение тюрок во второй по-
ловине VI в. привело к установлению в Фергане власти тюркской
династии, которая, однако, не смогла распространить свое господство
на весь регион. В конце VII—начале VIII в. Фергана превратилась в
независимое княжество во главе с местным правителем — ихшидом.
На протяжении VIII в. эти земли дважды захватывались китайскими
войсками; один раз ферганцам пришлось даже обращаться за по-
мощью к Тибету. Арабское завоевание Ферганы и ее исламизация
продолжались почти сто лет в течение всего VIII в. Конфессиональ-
ная история региона представляет достаточно гипотетическую
картину, в которой в доисламское время основное место занимает
среднеазиатский вариант зороастризма и культ, предположительно
связанный с предками.
Что касается буддийских памятников и возможности реконст-
рукции распространения буддизма в Фергане, то здесь на горо-
дище Кува был открыт храм, который вслед за его исследователем
В.А. Булатовой большинство ученых именует буддийским145. Одна-
ко подобное определение требует корректировки. На основании
42
иконографического анализа скульптурных фрагментов, полученных
В.А. Булатовой в ходе раскопок, удалось установить, что данный
храм принадлежит к тому новому направлению в буддизме, которое
начало формироваться только во второй половине I тысячелетия на-
шей эры — Ваджраяне. Это направление на начальном этапе своего
развития получило широкое распространение в Хотане и, возможно,
именно оттуда попало в Фергану146.
Паломник из Кореи Хуэй-Чао, побывавший в Фергане в середи-
не VIII в., сообщал, что там «учение Будды неизвестно, нет никаких
монастырей, ни монахов, ни монахинь». Однако стоит вспомнить,
что ко времени его визита (726 г.) Фергана оказалась разделена на
две части, из которых южная часть, где находится Кува, уже была
завоевана арабами.
Таким образом, появление и существование буддизма в Фергане
должно было быть результатом связей с Восточным Туркестаном, а
не с соседними историко-культурными регионами Средней Азии.
Семиречье
Семиречье — историко-культурный регион, расположенный в
бассейнах рек Чу и Или, который в настоящее время находится на
территории Киргизии. Со второй половины VI в. Семиречье входи-
ло в состав Тюркского каганата, а после его распада в начале VII в.
стало центром Западнотюркского каганата. Отсюда шел процесс за-
воевания тюрками Средней Азии, сопровождавшийся тюркизацией
ираноязычных народов. Политическая стабильность, установившая-
ся на контролируемых каганатом просторах, способствовала расцве-
ту транзитной торговли через Среднюю Азию, маршруты которой
проходили и по районам Семиречья. Главную роль в среднеазиат-
ской транзитной торговле играли выходцы из Согда, а колонизация,
которую они осуществляли вдоль торговых путей в Китай, была су-
щественным фактором в истории Семиречья. С согдийцами связы-
вается основание городов, развитие определенных ремесел и видов
искусства. Правление тюрок характеризовалось значительной
конфессиональной толерантностью, что сказалось на пестрой рели-
гиозной картине Семиречья. Помимо собственно тюркских шама-
нистских представлений, здесь получили распространение христи-
анство, манихейство, среднеазиатский вариант зороастризма.
Распад Западнотюркского каганата в конце VII в. и образова-
ние тюргешского каганата не внесли принципиальных изменений в
43
экономическую и конфессиональную историю региона. Усиление
Китая в эпоху раннего Тан (с начала VII в.) привело к активной ки-
тайской экспансии в некоторые районы Средней Азии, в том числе
и в Семиречье. Не случайно именно Семиречье стало местом столк-
новения двух волн экспансий — арабской и китайской, разрешивше-
гося победой арабов в Таласской битве. Однако это не сказалось на
политической независимости Семиречья; регион вполне успешно
противостоял арабам вплоть до середины IX в.
В настоящее время на территории Семиречья открыто семь
буддийских памятников, которые датируются с VI—VII в. по X в.147
Известно некоторое количество случайных находок — в основном
различных бронзовых изделий148.
Самый ранний буддийский памятник этого региона — т.н. Второй
акбешимский храм. Его строительство автор раскопок Л.П. Зяблин
отнес к VI—VII вв.149, но В.Д. Горячева и С.Я. Перегудова считают,
что из-за отсутствия упоминания храма в записках Сюань Цзана
датировка храма VI веком исключена150.
Для VII в. нам уже известны остатки двух буддийских памятни-
ков — Первого акбешимского и Первого краснореченского храмов151.
Существуют два мнения о причинах появления буддизма в
раннесредневековом Семиречье. Некоторые исследователи связы-
вают этот процесс с влиянием на тюркскую верхушку купцов и
колонистов из Согда или проникновением проповедников из других
южных регионов Средней Азии152. По мнению А. Габен, распростра-
нению буддизма у западных тюрок способствовал их переход к осед-
лой городской жизни, так как окружающее население исповедовало
буддизм153. Поддержка буддизма могла иметь для тюрок политиче-
ское значение — она должна была способствовать управлению насе-
лением, среди которого преобладали буддисты154.
Согласно иной точке зрения, буддийские памятники Семиречья
обязаны своим появлением влиянию на тюрок со стороны буддий-
ских правителей Восточного Туркестана и Китая, а также Индии (в
первую очередь Кашмира)155.
Комплексный анализ имеющихся в настоящий момент данных
позволяет с небольшими коррективами поддержать последнюю
точку зрения. По данным письменных источников можно заклю-
чить, что буддийское влияние на тюркскую верхушку Семиречья
шло прежде всего со стороны Китая, а не Согда.
То, что именно Китай влиял на распространение буддизма
среди восточных тюрок, подтверждается свидетельствами китайских
источников. Так, Е-вен Тай, основатель династии Северное Чжоу,
44
построил в Чанъане и в других местах множество храмов и монасты-
рей для тюрок и китайцев156. В начале VII в. (629 г.) в Семиречье
побывал китайский паломник Сюань Цзян. В его жизнеописании
имеется эпизод, повествующий о том, что он был принят каганом
Западнотюркского каганата Таншеху в своей ставке Суе-шу. Сооб-
щается, что каган благосклонно отнесся к проповеди паломника157.
Очевидно, буддизм в Семиречье поддерживался и китайской
военной администрацией, существовавшей здесь со второй полови-
ны VII в. На это есть прямые указания письменных источников,
рассказывающих о строительстве монастыря Даюнь в Суе (Суябе —
Ак-бешиме)158.
О китайской поддержке буддизма, по всей видимости, может
свидетельствовать строительство или включение буддийского мона-
стыря в систему укреплений, возведенных китайцами рядом с Ак-
бешимом (восточная пристройка к шахристану, сделанная в 679 г.).
На Ак-бешиме найден фрагмент каменной стелы, на котором со-
хранилась посвятительная китайская надпись от лица помощника
наместника (или самого наместника?)159. Китайское влияние про-
слеживается и в других произведениях искусства. Найденная на
Красной речке каменная стела из розового песчаника с рельефным
изображением Будды на лотосе с бодхисаттвами по сторонам160 так
же, как и фрагмент аналогичной стелы с Ак-бешима (см. ниже),
находит ближайшие параллели в суйской и танской скульптуре
(конец VI—начало X вв.)161. Судя по материалу, эти стелы были
выполнены на месте китайскими мастерами.
Анализ иконографии обнаруженных в Семиречье памятников
буддийской бронзовой мелкой пластики также дает основание пред-
полагать наличие среди них вещей не только из Индии (прежде
всего из Кашмира), но и из Китая эпох Суй и Тан162. В то же время в
репертуаре бронзовых блях, найденных при раскопках Первого ак-
бешимского храма, а также в случайных находках на Ак-бешиме
встречаются согдийские мотивы: божественная чета с верблюдом,
пирующая пара163. Это указывает на возможность изготовления блях
для украшения буддийских памятников местными мастерами-сог-
дийцами; по словам Б.И. Маршака, «акбешимские бляхи — прямое
свидетельство включения согдийских богов в буддийский культ»164.
Таким образом, определенное согдийское влияние на буддизм Семи-
речья нельзя отрицать.
В начале VIII в. арабы начали активное завоевание территорий
на правом берегу Амударьи, и вскоре буддизм в некоторых средне-
азиатских регионах оказался на положении религии, лишающейся
45
экономической поддержки, утрачивающей своих последователей,
а то и просто гонимой. По археологическим данным этот процесс
можно проследить в Тохаристане и в Фергане. Однако тюргешские
правители сохраняли свою независимость и сдерживали исламиза-
цию Семиречья. Буддизм в этом регионе по-прежнему оставался од-
ним из основных религиозных учений. На первую половину VIII в.
приходится перестройка Первого краснореченского храма165. Слоями
VIII в. может быть датировано строительство буддийских сооруже-
ний на городище Новопокровское166.
В VIII в. был возведен Второй краснореченский храм. Исследо-
ватели допускают его принадлежность манихейскому культу167, и
такая интерпретация отражает не только наличие вопросов, касаю-
щихся оформления нового культового сооружения, но и не совсем
понятное положение буддизма в Семиречье во второй половине
VIII в. В 751 году китайцы потерпели поражение от арабов в битве
при Таласе и были вынуждены оставить этот регион, что могло нега-
тивно сказаться на положении буддистов Семиречья. В 791 г. неда-
леко от Бешбалыка танские войска, выступившие в союзе с армией
Уйгурского каганата, были разбиты тибетцами. Это закрыло Ган-
шуйский коридор и пресекло как западные претензии танского
Китая168, так и китайскую помощь буддизму в Семиречье.
По-видимому, тюргешские правители еще какое-то время про-
должали поддерживать буддийскую общину в Семиречье. Ряд
крупных памятников — Второй краснореченский храм, сооружения
близ Новопокровского городища и близ Ключевской — пришли в
запустение только в IX в.169 Следует помнить, что на регион оказы-
вал влияние и буддийский Тибет.
В 842—845 гг. в Китае прокатилась волна гонений на иноземные
религии, в результате которых было уничтожено множество буд-
дийских памятников. На Ак-бешиме было раскопано буддийское
сооружение, датированное IX—X вв., в котором отчетливо просле-
живаются китайские черты: способ отопления помещений (каны),
вид перекрытия (черепица), каменная скульптура. Данный памят-
ник можно рассматривать как последний всплеск китайского влия-
ния, который принесла в Семиречье волна буддистов — эмигрантов
из Китая.
В середине X в. правители тюркской династии Караханидов, ко-
торая к тому времени контролировала Семиречье, приняли ислам,
что положило конец существованию буддизма в данном регионе.
ГЛАВА II
БУДДИЙСКОЕ ИСКУССТВО
И БУДДИЙСКИЕ СООРУЖЕНИЯ
СРЕДНЕЙ АЗИИ
Время проникновения и укрепления буддизма в Средней Азии
по-прежнему остается предметом научной полемики. Не вызывает
сомнений, что первым среднеазиатским регионом, куда пришли
буддийские миссионеры, была Бактрия; широкое распространение
буддизма в этом регионе, отмеченное масштабным строительством
культовых памятников, приходится на время правления второго
кушанского императора Вимы Такто. Этот процесс относится ко
второй половине I в. н.э. и совпадает с большими изменениями в
буддизме.
В первые века нашей эры наряду с первоначальной доктриной
Тхеравады (Хинаяны) оформляется новое направление, способство-
вавшее распространению учения— Махаяна.
Первоначальный буддизм воспринимал Будду исключительно
как человека, реальное историческое лицо. В Тхераваде обязатель-
ным элементом достижения основной цели учения — спасения —
было вступление в общину (сангху), т.е. фактическое принятие
монашества. Это обстоятельство значительно сужало социальную
базу раннего буддизма. Однако к рубежу нашей эры началось фор-
мирование нового взгляда на Будду как на существо, обладающее
божественной природой. Кроме того, в новом направлении основной
целью стало не личное спасение, как в Тхераваде, а достижение
особого состояния «бодхисаттвы», благодаря которому можно помо-
гать другим живым существам прийти к освобождению. Для дости-
жения состояния бодхисаттвы не обязательно становиться монахом,
достаточно было соблюдать основные морально-этические правила,
установленные буддизмом.
Новое направление значительно расширило социальную базу
буддизма, и не случайно поэтому оно взяло себе название Махаяна —
«Большая колесница», в противовес первоначальному учению,
которое было названо Хинаяной — «Малой колесницей».
47
Именно с развитием Махаяны некоторые ученые связывают
начало нового этапа в истории буддийского изобразительного искус-
ства — формирование антропоморфного образа Будды1. По мнению
этих исследователей, на начальном этапе в буддийском искусстве
существовал так называемый аиконический период. Основанием
для такого предположения служит отсутствие изображений Будды в
иконографии самых ранних известных буддийских памятников
III—I вв. до н.э. В различных сценах на многочисленных рельефах,
украшавших ступы Бхархута, Санчи, Бодхи Гая и Амаравати, место
Будды обычно занимают символы — дерево бодхи, тюрбан, ступни
ног, «колесо закона», пустой трон2. Считается, что слова в Дигха
Никайе, где говорится о том, что после махапаранирваны Будды «ни
боги, ни люди не могут увидеть его», послужили для художников
предостережением от изображения основателя учения в антропо-
морфном виде3.
Учитывая эти обстоятельства, многие специалисты, занимаю-
щиеся буддийскими памятниками, полагают, что последователи
раннего буддизма Тхеравады, который господствовал повсеместно
до рубежа эр, отвергали поклонение антропоморфному образу Буд-
ды. В литературе часто встречаются параллели аиконического этапа
в буддийском искусстве с иконоборческими принципами иудаизма,
ислама и тенденциями отдельных периодов христианства4.
В Махаяне получили оформление концепции сверхчеловече-
ской природы Будды {Mahapurisa) и сверхчеловеческой природы
тела Будды {Lokottara). Считается, что это привело к обожествлению
основателя учения, появилась потребность включения его в ритуал и
соответственно необходимость зрительного воплощения его образа.
Можно предположить, что при создании антропоморфного образа
трансцендентного учителя художники-буддисты руководствовались
принципом передачи «невидимого через видимое», упоминание о
котором можно найти в Ланкаватаре-сутре (II, 118-119)5.
Другим фактором, сыгравшим немаловажную роль в процессе
формирования антропоморфного образа Будды, считают большую
популярность в Индии на рубеже нашей эры местных божеств и не-
ортодоксальных индуистских сект. Входившие в их пантеон шиваит-
ские и индуистские божества (Шива, Васудева-Кришна, Баларама)
традиционно изображались в антропоморфном виде6. В таком окру-
жении для сохранения своего влияния на мирян буддисты были
вынуждены перейти от символов, понятных только посвященным, к
антропоморфным образам, которые легче воспринимались людьми,
далекими от тонкостей учения.
48
Будда встречается со своим
изображением. Горельеф. Ганд-
хара. //-/// в.
Необходимо отметить, что
существует и противоположная
точка зрения, согласно которой
аиконического периода в истории
буддийского искусства не было.
Кг к.’
Ссылаясь в основном на пись-
менные источники, некоторые
исследователи утверждают, что
антропоморфные изображения
Будды существовали уже в тече-
ние его исторической жизни и
получили достаточно широкое
развитие после его смерти. В ка-
честве одного из аргументов при-
водят буддийскую легенду, расска-
занную китайским паломником
Фа Сяном (V в.): «В то время,
когда Будда пребывал на Тридца-
ти Трех Небесах... царь Прасенад-
жит, желая видеть его, приказал
вырезать из сандалового дерева
(горшиша) изваяние Будды и ус-
тановить его на то место, где Буд-
да обыкновенно сидел. По возвра-
щении Будда вошел в вихару, а
изваяние вышло ему навстречу.
Будда сказал: “Вернись на свое место. После моей паринирваны
ты послужишь образцом [изображения Будды] для сангхи четырех
сторон света”». Несмотря на очевидную мифологичность рассказа,
Дж. Хантингтон, придерживающийся версии о раннем возникнове-
нии изображений Будды, отмечает историческое существование
царя Прасенаджита, жившего во времена Будды и известного в ка-
честве активного сторонника буддизма7. Кроме того, сохранился
гандхарский рельеф (II—III вв.), который воспроизводит легендар-
ную сцену встречи Будды со своим скульптурным изображением8.
Все это говорит о наличии ранних истоков данного сюжета, основа-
нием для которого могла быть реальная скульптурная традиция.
Об изготовлении скульптурных изображений Будды имеются
упоминания в ранних сингальских хрониках. Так в Махавамсе,
составлений в IV—V вв. на основании ранних источников, говорит-
ся о «прекрасном каменном образе, который был создан еще во
49
времена царя Деванампия Тисса» (Mhv., XXXVI. 128). В другом
месте той же хроники сообщается о повелении царя Дуттхагамини
заключить золотую статую Будды в Суваннамахачетию (Mhv.,
XXX. 72)9.
Объясняя причину отсутствия материальных свидетельств
ранних изображений Будды, Дж. Хантигтон цитирует один ранний
буддийский источник, где перечислены материалы, из которых реко-
мендовалось делать скульптуру. В их числе — различные металличе-
ские сплавы, дерево, глина. Исследователь указывает на то, что для
изображений применялись материалы, которые могли быть либо
вторично использованы (металлы), либо не обладали достаточной
долговечностью (дерево, глина)10.
Помимо таких косвенных свидетельств серьезные аргументы в
пользу второй точки зрения проистекают из анализа самого учения
раннего буддизма. Так, по мнению авторитетного исследователя
истории буддийского учения Г. Шопена, распространенное пред-
ставление об отсутствии в Хинаяне интереса к антропоморфным
изображениям Будды является заблуждением. По его словам, почти
все хинаянистские школы в той или иной степени использовали
культ антропоморфного образа Будды11. Одной из сторон дискуссии
о существовании или отсутствии аиконического периода в истории
буддийского искусства является вопрос датировки первых дошед-
ших до нас изображений Будды. Высказывались различные точки
зрения, согласно которым первые изображения появились в проме-
жутке с I в. до н.э. до I в. н.э.
Среди материалов могильника Тилля-тепе в Южной Бактрии
имеется золотая монета (жетон?), на одной стороне которой изобра-
жен бородатый мужчина, опирающийся на «колесо закона» с во-
семью спицами. Слева над ним легенда на языке кхароштхи — «тот,
кто совершил поворот Колеса Дхармы». На обороте — лев, стоящий
перед буддийским символом nandipada. Надпись кхароштхи читает-
ся как «бесстрашный лев» (чтение А.А. Вигасина и В.В. Вертоградо-
вой)12. По мнению Дж. Фуссмана и Д. МакДоуэлла, надписи на
тиллятепинской монете свидетельствуют о том, что в обоих случаях
художник изображал Будду. Исследователи отмечают, что в ка-
честве прототипа для антропоморфного изображения Будды была
использована иконография Зевса13. Относительно датировки этой
монеты приводится мнение А.А. Вигасина и В.В. Вертоградовой,
которые палеографию надписей связывают с переходным временем
от индо-греков к кушанам14. Дж. Фуссман на основании палеогра-
фии датировал монету 50 г. до н.э.—50 г. н.э.15
50
1— Сидящий царь на реверсе монеты Мауэса, Гандхара, 90-80 гг. до н.э.;
2~ сидящий царь на аверсе монеты Азеса II, Гандхара, 57-10 гг. до н.э.;
3— Будда Шакъямуни на реверсе монеты Кантики, начало II в.;
4~ индийская монета (жетон?), 50 г. до н.э.-50 г. н.э. Тилля-тепе
Одними из самых ранних изображений Будды долгое время
было принято считать изображения сидящего мужчины на монетах
Азеса II, Мауэса и Куджулы Кадфиза Г6. Кроме того, С. Хантингтон
отнес к первым изображениям Будды небольшой налеп, выполнен-
ный на китайском сосуде, который датируется 36 г. до н.э.17 По
мнению Дж. и С. Хантингтонов, появление налепа на керамике
свидетельствует о существовании достаточно развитой (следова-
тельно, и достаточно продолжительной) изобразительной традиции
антропоморфного воплощения Будды18.
Между тем, анализируя буддийскую символику на материалах
нумизматики, Д. МакДоуэлл пришел к выводу, что возможные
отождествления изображений на монетах Азеса II, Мауэса и Куджу-
лы Кадфиза с Буддой необоснованы19. Этого же мнения придержива-
ется и Р. Шарма, который в своей работе по истории матхурской
скульптуры затронул проблему датировки ранних изображений
Будды20. Кроме того, проделав подробный иконографический анализ
налепа на сосуде из Национального музея в Тайбэе, на который в ка-
честве примера раннего изображения Будды в китайском искусстве
сослался С. Хантингтон, Р. Шарма вообще поставил под сомнение
его датировку21.
Еще одно свидетельство существования изображений Будды в
раннекушанское время предлагал Б. Мукерджи. Он считал, что в
надписи на золотой пластине, относящейся ко времени Куджулы
Кадфиза — Вимы Такто, имеется упоминание о живописном изобра-
жении Будды на реликварии. При этом традиция поклонения антро-
поморфному образу Будды сформировалась в I в. до н.э.—I в. н.э.22
Однако, как показал С. Чума, на пластине «речь идет не о живопис-
ном изображении, а просто об украшении реликвария золотом»23.
51
При всей противоречивости источников и разнице во мнениях
по данной проблеме первые известные нам изображения Будды
относятся ко времени правления династии Кушан24. Одним из наи-
более ранних точно датированных скульптурных изображений
Будды является гандхарская скульптура бодхисаттвы Майтреи, име-
ющая надпись кхароштхи с упоминанием 110 года эры Азеса, что
соответствует примерно 52—53 гг. н.э.25
К другим ранним изображениям Будды относятся изображения
на монетах Канишки, среди которых известно три варианта:
1. Стоящая фигура, правая рука в жесте абхайя-мудра, в левой
руке — край сангхати. На открытой ладони правой руки— знак чакры.
На лбу между бровей — знак урна. На верхней губе усы. Длинные
оттянутые уши. На голове широкая плоская ушниша. Вокруг головы
и за туловищем мандорла. Бактрийская надпись «Будда»;
2. Стоящая фигура (в позе трибханга), правая рука в жесте
абхайя-мудра, в левой руке — край сангхати. За головой круг ман-
дорлы. Бактрийская надпись «Шакьямуни Будда»;
3. Фигура, сидящая в падмасане на низком стуле. Правая рука в
жесте абхайя-мудра, в левой руке — сосуд для воды. Фигура облаче-
на в одежды принца. На груди — ювелирные украшения. Бактрий-
ская надпись «бодхисаттва Майтрея»26.
При сравнении изображения Будды с другими божествами на
монетах Канишки бросается в глаза принципиальное различие в их
трактовке. Если большинство божеств на кушанских монетах имеют
сложный ракурс, то изображения Будды выполнены фронтально.
Это дало основание предположить, что в качестве образцов для изоб-
ражений Будды на монетах были взяты статуи, которые в наиболь-
шей степени соответствуют произведениям гандхарской школы27.
Для периода царствования Канишки мы можем говорить и о
развитии матхурской скульптурной школы. Третьим годом царст-
вования Канишки датируется скульптура, изображающая Будду,
которая была посвящена монахом Балу. Стилистически она вос-
ходит к раннешунгской скульптуре, изображающей якшей, что сви-
детельствует о существовании в данном регионе непрерывной
скульптурной традиции28.
Для понимания проблемы появления антропоморфного образа
Будды следует учитывать, что Кушанская династия не была индий-
ской. Оставляя в стороне дискуссионные вопросы об этнической
принадлежности и языке кушан, напомним, что кушаны представля-
ли собой одно из пяти юэчжийских племен, которые пришли в Бакт-
рию из степных районов Центральной Азии. Основатель кушанского
52
царства Куджула Кадфиз подчинил себе все остальные юэчжийские
княжеские «дома» и покорил почти всю территорию современного
Афганистана. Судя по монетам Куджулы Кадфиза, на которых наря-
ду с греческими надписями появились легенды на кхароштхи, уже
при нем кушаны вступили в контакт с Индией29. При втором кушан-
ском царе Виме Такто (вторая половина—конец I в. н.э), который
известен по монетному чекану с греческой надписью '«Сотер Мегас»
(«Великий Спаситель»), Северо-Западная и Центральная Индия
была завоевана и вошла в состав Кушанской империи.
Уже со второй половины I в. н.э. знакомство кушан с буддизмом
может считаться неоспоримым фактом. Согласно буддийской тра-
диции, внук Вимы Такто, знаменитый царь Канишка (первая треть
II в. н.э.) был активным покровителем буддизма; при его непосредст-
венном участии был собран IV буддийский собор, на котором и вос-
торжествовала школа Махаяны. Нередко высказывались мнения,
что и сам Канишка был буддистом, а его роль в становлении учения
сопоставима с ролью, которую сыграл Константин Великий в укреп-
лении христианства30.
Дошедшие до нас надписи и пантеон, представленый на ку-
шанских монетах, наглядно свидетельствуют о том, что Будда был
лишь одним, причем не самым главным, из множества богов, кото-
рым поклонялись кушанские правители.
Последние открытия позволяют более уверенно говорить об
идеологии правящей кушанской династии, по крайней мере в начале
ее царствования. Центральное место в кушанской идеологии зани-
мал царский культ, имевший достаточно широкую религиозную
основу. На рабатакской надписи в качестве божественных покрови-
телей династии названы Нана, Умма, Охрмазд и прочие божества;
при этом Будда вообще не упомянут31.
Между тем в кушанском искусстве складывается интересная
картина, которая не так отчетливо отражает конфессиональный
плюрализм. Характеризуя кушанское искусство, исследователи вы-
деляют в нем два основных направления. Одно из них представлено
произведениями т.н. «династийного искусства», второе — памятни-
ками буддийского искусства32.
Основу династийного искусства составили заимствования из
разных художественных традиций. Кушанская династия в период
своего формирования заимствовала у соседней Парфии как сам цар-
ский культ и его атрибуты (например, царский костюм — кандиз33),
так и его изобразительное воплощение (прежде всего композиции
с участием царя: царь перед алтарем, царь на троне34). Что касается
53
художественного воплощения династииного искусства, то здесь
кушаны выступили наследниками Греко-Бактрийского царства. Об
этом можно судить по материалам Халчаяна — самого раннего из
известных нам династийных храмов кушан, строительство которого
датировано серединой I в. н.э.: в моделировке скульптуры и живо-
писи Халчаяна ярко проявились эллинистические традиции Греко-
Бактрии35.
Второе крупное направление в кушанском искусстве — буддий-
ское. Именно на кушанское время I—Ш вв. приходится появление
(согласно другим исследователям — уже широкое распространение)
изображений Будды в облике человека.
Как известно, на территории кушанской империи сформирова-
лись две крупных буддийских скульптурных школы, одна из кото-
рых была расположена в северо-западной Индии, в районе Гандха-
ры, вторая — в Центральной Индии, в районе Матхуры. Исходя из
представления о существовании аиконического периода в истории
буддийского искусства, исследователи разделились на два лагеря.
Одни, вслед за Альфредом Фуше — А. Каннингхем, В. Смит, Т. Блох,
Л. Бахховер и др., — считают, что приоритет в появлении образа Буд-
ды принадлежал Гандхаре и основной причиной этого было запад-
ное (греко-римское) влияние. Другие, вслед за Анандой Кумарасва-
ми — Е. Хавелл, С. Конов, Дж. Лохузен де Леув, — полагают, что это
произошло в Матхуре, и корни этого феномена лежат в самом ин-
дийском искусстве36.
Не пытаясь решить вопрос о первенстве одной из этих школ, по-
пробуем предложить свой вариант развития буддийского искусства
на этом этапе. Скорее всего мы имеем дело с художественным фено-
меном, который был порожден ситуацией, сложившейся с установ-
лением кушанского господства.
Первоначально в буддизме основное значение придавалось
устной проповеди, закрепленной затем в письменной традиции.
Вероятно, этим и объясняется существование в истории буддизма
периода, когда изображения Будды не имели принципиального
значения, хотя и существовали наряду с другими формами конфес-
сионального воздействия. Такая позиция по отношению к изобрази-
тельному искусству могла стать одной из причин незначительных
успехов буддизма в миссионерской деятельности на Западе во вре-
мена Ашоки. Несмотря на наличие Кандагарской билингвы Ашоки,
которую считают «красноречивым памятником распространения
буддизма» в Средней Азии37, нет оснований говорить о проникнове-
нии буддизма в Бактрию в это время. Учитывая специфику раннего
54
буддийского учения, можно с большой вероятностью предположить,
что миссионерская деятельность была обращена прежде всего на
правителей. Буддийские элементы (символика, надписи), встречаю-
щиеся на монетах греко-бактрийских (Агафокла и Аполлодота) и
индо-греческих царей (Менандра I, Менандра II), не являются доми-
нирующими38 и свидетельствуют о знакомстве местных правителей с
буддизмом, но не о его приоритетной роли в местной идеологии.
Попытки использовать изобразительное искусство наряду с
устной проповедью для ознакомления мирян с учением предпри-
нимались уже в период с середины I в. до н.э. по середину I в. н.э.
Примером этого служит тиллятепинская монета. На ней «сконструи-
ровано» изображение Будды, сочетающее в себе эллинистическую
иконографию Зевса, вне всякого сомнения знакомую греческой вер-
хушке бактрийского общества, и символику, характерную для буд-
дийских памятников. Так появляется образ мужчины, вращающего
колесо с восемью спицами, сопровождаемый пояснительной над-
писью на кхароштхи — «совершающий поворот колеса дхармы»39, —
не оставляющей сомнений в том, что перед нами Будда. Исклю-
чительность тиллятепинской монеты позволяет реконструировать
узкий слой бактрийского общества, который познакомился с буд-
дизмом уже на рубеже эр.
Когда в первом веке нашей эры в Бактрии и в северо-западной
Индии утвердились кушаны, буддисты обратились к изобрази-
тельному искусству как форме, имеющей не меньшую степень воз-
действия на мирян, чем слово. В этих целях буддисты использовали
практику антропоморфного изображения Будды, уже существовав-
шую в буддийской традиции и сопоставимую с эллинистическим
антропоморфизмом, на который опиралось династийное искусство
кушан. Однако новые идеологические пристрастия и иконографиче-
ские ориентиры укрепившейся кушанской династии стали причи-
ной того, что опыт изображения Будды в виде «греческого» Зевса не
получил в дальнейшем широкого распространения40.
Естественно, процесс актуализации антропоморфизма в буд-
дийском искусстве ограничивался не только этой внешней канвой,
но включал и различные внутренние механизмы, которые способст-
вовали формированию иконографии Будды в образе человека. Сюда
можно отнести наличие особых знаков-отметин (лакшан) Будды,
которые упомянуты уже в ранних буддийских текстах. Согласно
источникам, это 32 «больших» и 80 «внешних» признаков. Первона-
чально использовавшиеся для медитации лакшаны — по крайней
мере, часть из них — вошли в изобразительный канон Будды. В их
55
числе — особый знак на лбу между бровей (урна), выпуклость на
голове (ушниша), отмеченые знаком колеса ладони и подошвы ног и
другие внешние особенности. Интересно, что вместо упомянутых в
перечне лакшан «длинных рук» в иконографию Будды были вклю-
чены «длинные уши» (уши с оттянутыми мочками), которые в ис-
точниках описаны как «уши равной величины»41.
Другим проявлением воздействия учения на формирование
иконографии можно считать наличие у Будды особых положений
рук и пальцев (мудр), которые передают различные аспекты
трансцендентной природы антропоморфного образа. К числу наибо-
лее употребимых мудр в начальный период становления антропо-
морфного образа Будды (II—III вв.) относятся дхаяна-мудра (знак
медитации, достижения просветления), дхармачакра-мудра (сим-
вол первой проповеди, приведения в движение Колеса Закона),
абхайя-мудра (знак дарования защиты), витарка-мудра (знак объяс-
нения, толкования учения). К концу кушанской эпохи (III в.) в
иконографии Будды получила распространение еще одна мудра —
бхумиспарша-мудра (знак прикосновения к Земле), символизирую-
щая невозмутимость учения. В раннем средневековье в связи с
дальнейшим развитием учения число мудр в буддийской иконогра-
фии значительно увеличилось, но часть из них стала достоянием
только региональных традиций.
Ранняя антропоморфная иконография Будды как Гандхары,
так и Матхуры единовременно вводит канонический набор мудр.
Вероятно, его выработка в учении предшествовала изобразитель-
ному воплощению.
Таким образом, широкое распространение антропоморфного
образа Будды было определено не конкуренцией буддизма с мест-
ными индуистскими культами, не художественным воздействием
Запада (античной традиции), а стратегической задачей адаптации
пропаганды к уровню восприяния учения новой династией, резуль-
татом чего должна была стать (и стала) государственная поддержка.
Буддийское изобразительное искусство начало активно использо-
вать антропоморфные изображения Будды, а параллельно с разви-
тием махаянистских тенденций — и изображения бодхисаттв.
В русле махаянистских тенденций наряду с образом Будды
Шакьямуни, представляющего нынешний мировой период, в искус-
стве кушанской империи большую популярность получили образы
бодхисаттв Майтреи (Будды будущего) и Авалокитешвары (олице-
творяющего сострадание к человечеству). Последующее распрост-
ранение буддийского искусства на просторах Центральной Азии
56
привело к различным трансформациям канонических буддийских
образов, часть из которых претерпела значительные изменения.
В результате дальнейшего развития буддизма во второй поло-
вине I тысячелетия оформилось новое направление — Ваджраяна
(«Алмазная колесница»), представлявшее особый путь достижения
просветления путем йогических упражнений, особых ритуалов и
чтения мантр. В появлении ваджраянистской иконографии сказа-
лось сильное влияние шиваизма. Отражение этих изменений отме-
чено и на буддийских памятниках Средней Азии, в частности, в
декоре ваджраянисткого храма на городище Кува в Фергане.
Наряду с образом Будды и бодхисаттв существенным источни-
ком сюжетов буддийского искусства стали джатаки, изображающие
житийные сцены земной жизни Будды. В Винае Мула-Сарвастива-
динов (Vinay Mula-sarvastivadins) содержится предание, в котором
рассказывается о появлении подобного жанра в буддийском искус-
стве. Согласно источнику, один из учеников Будды — Кашьяпа —
для того, чтобы подготовить правителя Магадхи Аджаташатру к
известию о смерти Будды, изобразил на стенах одного из царских
павильонов последовательно все эпизоды из жизни Учителя — от ви-
дения матерью Будды слоненка, зашедшего к ней в бок, до перехода
Будды в нирвану42.
Учитывая специфику учения, одной из основных задач буд-
дийского искусства стало оформление культовых сооружений как
наглядного средства пропаганды. Монументальная скульптура, на-
стенная живопись, монументальный архитектурный декор на про-
тяжении веков были основными видами буддийского искусства.
Изучение буддийских памятников Средней Азии дает пред-
ставление о соотношении различных видов произведений искусства.
Из 27 относимых к буддизму памятников на 17 были выявлены
фрагменты скульптуры, в основном глино-ганчевой, получившей
распространение практически во всех регионах, где буддизм был
зафиксирован со II по VIII вв. н.э.43 Помимо глино-ганчевой
скульптуры, бактрийские памятники кушанского времени были
украшены каменным архитектурным декором и каменной скульп-
турой. Каменная скульптура входила также в оформление буддий-
ских памятников Семиречья раннего средневековья.
На целом ряде среднеазиатских буддийских сооружений зафик-
сирована настеная живопись, как декоративная, так и сюжетная. Со-
отнесение живописного и скульптурного декора на буддийских па-
мятниках Бактрии кушанского времени (на примере центрального
святилища монастыря Фаяз-тепе) позволяет сделать вывод о том,
57
1— Кара-тепе, Бактрия. Вход в целлу в пещерной части комплекса Б,
II в.; 2— торцевая стена целлы в пещерной части комплекса Б,
II—IV вв.; 3— двор комплекса Б; 4— Хишт-тепе, Тохаристан. Алтарь,
VII- VIII вв.
что скульптура служила объектом поклонения (включалась в риту-
ал), тогда как сюжетная живопись рассматривалась прежде всего как
иллюстративный материал, который этот ритуал сопровождал44.
Меньше всего представлена в буддийском искусстве Средней
Азии мелкая пластика, выполненная из обожженой глины45 и брон-
зы. Имеется вероятность того, что мелкая металлическая скульптура
выставлялась в интерьере храмов. Об этом косвенно свидетельству-
ет наличие небольших ниш в целлах, которые располагались в цент-
ральных устоях пещер (комплексы Б, В, Г, Д) и на стенах арочных
фасадных айванов каратепинских комплексов (комплекс В). Кроме
того, в святилище раннесредневекового монастыря Хишт-тепе нахо-
дился сырцовый алтарь46, который, судя по конструкции, также мог
быть местом выставления мелкой металлической скульптуры.
На основании уровня живописи и монументальной скульптуры
можно заключить, что оформление среднеазиатских памятников
осуществлялось профессиональными художниками. К сожалению,
58
имеющиеся материалы не позволяют ответить на ряд принципиаль-
ных вопросов, касающихся проблемы авторства, и прежде всего —
были ли художники, украшавшие буддийские сооружения, последо-
вателями учения или представляли иные конфессии, распростра-
ненные в Средней Азии?
Художественное творчество на Востоке (по крайне мере в
Индии) — скульптура больших и малых форм, живопись и пр. —
представляло собой ремесленное производство; соответственно,
художник, как и ремесленник, почти всегда анонимен. Он был со-
ставной частью мастерской, художественной школы, традиции. По-
явление имени исполнителя, как и упоминание о самих мастерах, в
материалах Средней Азии не встречается, а в буддийских текстах со-
предельных территорий это происходило редко и может быть объяс-
нено несколькими причинами.
Во-первых, такими указаниями являются финансовые сведе-
ния, конкретизирующие, кому и сколько было заплачено за работу.
Так, на фрагменте живописи из Мирана (святилище M.V) сохрани-
лась надпись кхароштхи, сообщающая, что «это картина мастера
Тита, который получил за нее три тысячи bhamakas^1. Большинство
исследователей склонны видеть в этом имени пракритскую форму
латинского имени Титус48. Трудно предположить, что человек с таким
именем был буддистом; очевидно, что перед нами пример исполне-
ния произведений буддийской тематики наемным художником.
Другой источник упоминает о том, что монастырь заплатил худож-
нику 80 монет за то, что он расписал фениксами и драконами стяги
и балдахины, необходимые для проведения ритуальной процессии
в населенном пункте49.
Во-вторых, упоминания о художниках производились в связи с
тем, что род занятий служил для них характеристикой в буддийской
монашеской среде и обеспечивал монастырские нужды в оформле-
нии сооружений общины. Так, в матхурских надписях упоминается
скульптор Шивамитра, который был приглашен для украшения мо-
настыря Сравасти50. В некоторых буддийских монастырях были свои
монахи-художники. В одном тексте из Восточного Туркестана гово-
рится о двух «монахах-живописцах» (они названы pinaka) из Фе-
мы51. Художники, относящиеся к монастырям, упоминаются как в
китайских, так и тибетских источниках52.
Уровень живописи и монументальной скульптуры показывает,
что оформлением среднеазиатских памятников буддизма занима-
лись квалифицированные мастера. С большой долей уверенности
можно предполагать, что скульпторы были местными, так как они
59
продолжали местную традицию работы с глиной и ганчем — матери-
алами, использовавшимися в Средней Азии с глубокой древности (о
традиции глино-ганчевой скульптуры см. ниже). Иногда материалы
раскопок позволяют предполагать принадлежность мастеров-
скульпторов к буддизму. При восстановлении скульптуры в святи-
лище комплекса В на Кара-тепе для новой статуи были использова-
ны фрагменты старой разрушенной скульптуры, т.е. мастера не были
безразличными исполнителями и постарались сохранить священ-
ную преемственность образа. Что касается живописцев, то анализ
живописной технологии кушанского времени дает основание счи-
тать, что авторство настенных росписей принадлежит художникам,
не имевшимим индийской выучки.
Эти предположения оставляют место для гипотез о механизме
знакомства среднеазиатских художников с буддийской иконогра-
фией на начальном этапе проникновения буддизма в Среднюю
Азию. В общих чертах этот механизм можно реконструировать по
сведениям буддийских источников о том, как это происходило на
сопредельных территориях.
Хорошо известно сообщение в «Sutralamkara» (IV, 21) о набож-
ности некоего художника из Пушкаравати, который посетил страну
Asmaka (буквально «Каменистая»), где украшал буддийский монас-
тырь. Написание «Sutralamkara» приписывают Ашвагоше, который
был современником Канишки53. В описании путешествий китайско-
го паломника Фа Сяня (V в. н.э.) есть эпизод, в котором он предста-
ет не только как переписчик священных текстов, но и как художник:
«Фа Сянь прожил здесь (в стране Тамралипи. — Т. М.) два года,
переписывая сутры и копируя изображения»54. В легендарном рас-
сказе Фа Сяня о первом скульптурном изображении Будды имеется
упоминание о маленьких статуэтках, которые были сделаны в ка-
честве образцов для изготовления копий в отсутствии оригинала.
Таким образом, можно говорить о существовании двух извеч-
ных способов распространения буддийского искусства в Средней
Азии: 1) перемещении мастеров-художников и 2) перемещении об-
разцов для подражания (в виде мелкой пластики и, возможно, неких
живописных произведений, выполненных на керамической основе
небольших размеров — например, керамические плитки из Метро-
политен Музеума).
Кроме того, известны примеры, когда декор осуществляли не-
профессиональные художники. Так, на последнем этапе функциони-
рования комплекса Е на Кара-тепе в западном предпещерном поме-
щении треугольный орнамент поверх панели был нанесен неумелой
60
рукой, не слишком уверенно владевшей широкой кистью; это свиде-
тельствует о том, что в то время у монастыря не было своих живо-
писцев, а также средств, чтобы нанять профессионалов со стороны.
Приход ислама в Среднюю Азию резко изменил положение
буддизма. Он стал притесняемой религией, что, помимо прочего, не-
гативно сказалось на всей художественной традиции: прекратилось
изготовление новых произведений, старые не ремонтировались, а
только разрушались. Со второй половины VIII в. только в Семи-
речье продолжаются ремонтные работы уже существовавших
памятников и строятся новые; возможно, здесь еще какое-то время
поддерживалась местная художественная традиция, остававшаяся в
русле буддийского искусства и находившаяся под сильным китай-
ским влиянием. Эта традиция поддерживалась вплоть до смены тюр-
гешской династии принявшими ислам Караханидами. Однако даже
после утраты буддизмом активной роли в конфессиональной жизни
Средней Азии он сохранял определенное влияние на идеологию, а
также, по мнению А.С. Меликяна-Ширвани, и на художественное
творчество вплоть до X в.55
* * *
Буддийское искусство представляет собой тип конфессио-
нального искусства, одной из основных задач которого является
оформление культовых сооружений. В этой связи для объективного
анализа призведений монументального буддийского искусства необ-
ходимо учитывать особенности памятников архитектуры.
Несомненно, что начало строительства буддийских памятни-
ков на территории Средней Азии связывается с распространением
самого учения.
Согласно буддийским источникам, механизм внедрения буддиз-
ма на новой территории заключался, как правило, в появлении мона-
ха-миссионера, который выступал с успешной проповедью перед
правителем данной местности, после чего правитель или кто-либо из
его окружения возводили монастырь для проповедника и его после-
дователей. Иногда сам монах на новом месте сооружал небольшой
храм (это могла быть буквально хижина), становившийся ядром по-
следующих строений56.
Строившиеся на территории Средней Азии буддийские объек-
ты должны были, во-первых, воспроизводить традиционные типы
буддийских сооружений родины буддизма — Индии, а во-вторых,
испытывать влияние культовых зданий конфессий, распространен-
ных на среднеазиатских землях. Таким образом, можно говорить
61
1— Кара-тепе. План комплекса 3 на
северном холме, II-IV вв. (по Зей-
маль); 2— Уштурмулло. П-V вв.
План; 3—4— Фаяз-тепе. II-IV вв.
Схема и реконструкция (по Асано-
ву).
как минимум о двух компонентах, участвовавших в процессе фор-
мирования буддийской архитектуры Средней Азии.
Первый компонент — буддийская (культовая) архитектура,
привнесенная из Индии. При изучении этого компонента необходи-
мо учитывать основные типы буддийских культовых сооружений,
получившие распространение в Индии в период с 1 по X в., которые
могли быть воспроизведены в Средней Азии.
Архитектура буддийских культовых сооружений Индии неод-
нократно рассматривалась исследователями57. К основным типам
построек относятся: 1) монастыри; 2) ступы; 3) храмы.
Судя по письменным источникам, сооружение буддийских па-
мятников, их оформление и реставрация, а также ремонтные работы
производились под руководством одного монаха, имевшего долж-
ность Navakammika, или специального совета монахов. Его руко-
водство состояло в определении планировки и функций помещений,
тогда как конструктивное решение и вопросы оформления переда-
вались в ведение непосредственных исполнителей58.
Очевидно, для возведения буддийских сооружений в Средней
Азии привлекались местные строители, которые, как показало изу-
чение памятников, предпочитали работать с хорошо известным им
62
материалом (сырцовый кирпич, пахса — специально подготовленная
глина) и не всегда справлялись с поставленными перед ними зада-
чами сооружения помещений в непревычной для них технике — в
частности, при вырубании пещер.
Второй компонент — культовая архитектура, типология кото-
рой сформировалась в Средней Азии к рубежу эр, еще до прихода
буддизма, и которая представляла сложный синтез иранской и элли-
нистической традиций. Для Средней Азии этого периода характерны
два основных типа культовых сооружений: 1) храмы и 2) погребаль-
ные сооружения. Основными элементами храмовой архитектуры,
типологии и эволюции которой посвящена огромная литература,
стали целла, обходной коридор и храмовый двор59. Такой набор пла-
нировочных элементов встречается в культовых постройках Бакт-
рии как эллинистического (храм Диоскуров на Дильберджине, II в.
до н.э), так и раннекушанского времени (династийный храм Халчая-
на, I в.). Развитие этой же планировки отмечается позднее и в куль-
товой архитектуре раннесредневекового Согда.
Если в процессе формирования буддийской архитектурной ти-
пологии были использованы элементы существовавшей храмовой
архитектуры Средней Азии, то небуддийские погребальные соору-
жения — вне зависимости от конкретных религиозных учений, рас-
пространенных в Средней Азии в I—X вв. — никак не отразились на
буддийской же мемориальной архитектуре. Подробный анализ
культовой небуддийской архитектуры представляет тему, выходя-
щую за рамки данного исследования.
Имеющийся материал позволяет сравнивать известные средне-
азиатские памятники буддийской архитектуры с принятой в исто-
риографии буддизма типологией культовых сооружений, а также
выявить некоторые особенности планировки и расположения буд-
дийских культовых сооружений Средней Азии.
Ниже будут подробно рассмотрены типы традиционной буд-
дийской культовой архитектуры в сопоставлении с материалами
среднеазиатских памятников.
Буддийские монастыри
В Индии первые буддийские монастыри, относившиеся ко
времени жизни Будды, представляли собой садово-парковые терри-
тории с различными постройками, которые предназначались для про-
живания монахов в сезон дождей. Никаких регламентированных
63
1— монастырь Джолиан, Таксила, I—IVe. (план с элементами реконст-
рукции); 2— комплекс 3 на северной вершине Кара-тепе (план по Пи-
даеву—Като с элементами авторской реконструкции)
планировок у этих сооружений не существовало. В целом такие
постройки обозначались терминами avasa или агата.
По мере развития учения были выработаны новые формы мо-
настырских сооружений, где проживали монахи, для которых ис-
пользовался термин lena. По мнению С. Датта, появление этих но-
вых форм отмечает развитие буддийской общины от «поселения
монахов» до «монастырского общежития». Chullavaga (VI, 1,2) сооб-
щает о существовании 5 видов lena (Pancalenani)'. 1) vihara, 2) addha-
yoga, 3) pasada, 4) hammiya, 5) guha. Из пяти упомянутых видов
широкое распространение в дальнейшем получили только два — ви-
хара (vihara) и гуха (guha). Вихара характеризуется как «нормаль-
ный тип» монастыря, «отдельностоящего, построенного из кирпича
или камня». Сооружения типа вихара получили распространение
на севере Индии; сооружения типа гуха преобладали в централь-
ных районах, где таким термином, как правило, обозначаются пещер-
ные памятники60.
Согласно современным исследованиям, во второй половине
I—начале II в. н.э. на северо-западе Индии (в районе Таксилы)61 для
64
сооружения наземных буддийских монастырей была выработана
планировка, в основе которой использована дворовая композиция —
центральный двор с помещениями по периметру. Как правило, это
был ряд одинаковых монашеских келий, составляющих жилую зону.
К ней с одной стороны примыкали помещения культового характера
(святилища, залы для собраний), с другой — помещения хозяйст-
венного назначения (кухни, кладовые). Одним из обязательных эле-
ментов монастыря являлась ступа, которая могла располагаться как
внутри монастырского двора (монастыри Дхармараджика, Бхамала),
так и за пределами основных монастырских построек (монастырь
Калаван62). Такая планировка, называемая «типичной кушанской»,
применялась при строительстве монастырей от Таксилы до Санчи на
протяжении нескольких столетий63. Для обозначения этого типа мо-
настырей использовался термин «вихара».
На основании планировки под такое определение несомненно
попадает ряд памятников Бактрии, которые датируются кушанским
временем — Фаяз-тепе64, сооружение на северной вершине Кара-те-
пе65, Уштурмулло66. Использование в кушанское время в Бактрии
термина «вихара», принятого для данного типа монастырей, под-
тверждается надписями на керамике с Фаяз-тепе, а также северной
вершины Кара-тепе, где также встречается слово «вихара»67. К сожа-
лению, детальные планы Фаяз-тепе не опубликованы. Планировка,
полученная в результате исследований северной вершины Кара-
тепе, пока не позволяет реконструировать монастырский комплекс
целиком68. Несмотря на то, что изучение Уштурмулло не было завер-
шено, С.Г. Хмельницкий предложил план монастыря с элементами
реконструкции, который выполнен с учетом традиционной монас-
тырской планировки: по предложенной версии, монастырь включал
26 помещений, из них 14 были монашескими кельями69.
Наряду с существовавшими в кушанское время наземными буд-
дийскими монастырями Северной Бактрии известен памятник, ко-
торый комбинирует наземные и пещерные сооружения — Кара-тепе
в Старом Термезе (южная и западная вершины). Среди каратепин-
ских надписей, найденных на южной и западной вершине, также
встречается термин «вихара»70. Однако существенное отличие назем-
ных вихар Северной Бактрии от «типичной кушанской планировки»
и значительное разнообразие планировочных решений пещерно-
наземных комплексов южной и западной вершин Кара-тепе актуа-
лизирует вопросы о назначении пещерно-наземных комплексов, их
типологии, происхождении. Частично эти проблемы уже рассматри-
вались исследователями71.
65
3. Т. Мкртычев
Сравнение планировок сооружений южной и западной вершин,
а также определение относительной последовательности их возве-
дения позволили предположить существование у строителей кара-
тепинских комплексов двух планировочных схем, которыми они
руководствовались во время работы. Эти схемы следует рассмот-
реть подробнее.
Согласно первому — «классическому» — плану, сооружение
должно было иметь наземный квадратный двор, окруженный с трех
сторон сырцовыми стенами. Одной стороной двор примыкал к пес-
чаниковому холму, склон которого был подрублен. Как правило, во
дворе вдоль стен возводились плоские перекрытия, опиравшиеся на
колонны (айваны); такой навес был обязателен перед стеной, яв-
лявшейся фасадом пещерной части. На фасадной стене предпола-
галась ниша со скульптурой. С трех сторон двор могли окружать раз-
личные наземные помещения. Со двора лестница вела в помещения
второго этажа, которые размещались на вершине холма; наиболее
вероятно, что они были сложены из сырцового кирпича и имели
плоские перекрытия. Пещерная часть, вырубленая в холме, должна
была состоять из сводчатого обходного коридора вокруг централь-
ного устоя, имеющего квадратную планировку. Внутри устоя пред-
полагалось сооружение небольшого помещения — целлы. В дальней
части обходного коридора должны были находиться одно-два изоли-
рованных помещения.
Различными вариациями «классического» плана являются
комплексы А, Б, Г, Д, Е, Ю. Разница в планировках сооружений
комплексов Е, Д и Г, которая значительно осложнила их типологию,
вызвана техническими причинами. Строители (по всей видимости,
местные мастера), возводившие первый комплекс на южном холме
(комплекс Е), были плохо знакомы со спецификой сооружения пе-
щерных помещений; в результате пещерная часть была сделана со
значительными отклонениями от «классического» плана. Так, часть
помещений не была завершена: дальний торцевой коридор, соеди-
няющий боковые коридоры, представляет собой изолированное
помещение, а часть пещерных помещений пришлось строить из сыр-
цовых кирпичей на площадке, подготовленной под двор. Вследствие
этого вместо обходного коридора получились коленообразные ту-
пиковые пещеры, фасадная часть пещерного коридора превратилась
в предпещерные помещения, а двор из квадратного сделался пря-
моугольным.
При сооружении второго по очередности комплекса Д строи-
тели использовали зеркальный план пещерной части комплекса Е.
66
Кара-тепе. Планы комплексов Г (1— «классический») и
В (2— «коридорный»)
Здесь соблюдены требования «классического» плана, и пещерная
часть была полностью вырублена в песчанике. Вероятно, строи-
тельство комплекса Д было синхронно второму этапу существова-
ния комплекса Е — во дворе комплекса Е располагался резервуар,
конструкция которого была повторена в комплексе Д. Только при
возведении следующего по очереди комплекса Г строителям удалось
реализовать «классический» план: к квадратному двору примыкал
вырубленный в холме обходной коридор, огибающий по периметру
центральный устой, внутри которого располагалась целла.
На основании конструктивных особенностей (единая кладка
стен наземных сооружений) можно заключить, что комплексы А и Б
возводились единовременно. Их планировка в целом соответствует
«классическому» плану. Последовательность строительства ком-
плексов Е, Д и Г позволяет предположить, что возведение комплек-
сов А и Б осуществлялось уже после освоения «классического»
плана в комплексе Г.
Анализ пещерных сооружений Индии и Афганистана докушан-
ского и кушанского времени показывает, что появление наземно-пе-
щерных комплексов Кара-тепе, варьирующих «классический» план,
было результатом нескольких сложных процессов. Во-первых, это
процесс изменения культовой архитектуры, который связывают с
развитием буддийского учения от Хинаяны к Махаяне. По мнению
67
индийского исследователя М.К. Дхаваликара, в период господства
Хинаяны (т.е. в докушанское время) пещерные монастыри Западной
Индии представляли собой большие залы, по периметру которых
располагались одинаковые кельи. Как правило, залы имели квад-
ратную или прямоугольную планировку (Насик XIV, Бхаджа V,
VI, XI, XIII, XIV, XVII72), реже - апсидальную (Бедса)73. В то же
время храмы-чайтьи в большинстве своем имели апсидальную пла-
нировку (Бхаджа, Джунар 9, Карадх V)74, реже - прямоугольную
(Джунар 1, 6)75.
Характерная особенность пещерных сооружений этого времени
заключалась в том, что вихары и чайтьи могли располагаться рядом,
но при этом никогда не соединялись между собой (Бхаджа, Бедса)76.
С развитием Махаяны наметился процесс объединения двух соору-
жений, имеющих разные функции (вихары и чайтьи), в один архи-
тектурный комплекс77; в качестве примеров можно привести пе-
щерные сооружения Куда VI, Сайларвади 5, Карадх, соединившие
монашеские кельи и чайтьи со ступой78. В IV—V вв. этот процесс
привел к появлению стандартной формы пещерной вихары, включа-
ющей вестибюль, большой зал с кельями по трем сторонам, и поме-
щение чайтьи, расположенное в торцевой стене зала (Насик XV)79.
Однако в период строительства каратепинских комплексов в конце
I—начале II в. этот процесс находился еще на начальной стадии, что
нашло отражение в их планировке, которая не всегда соответству-
ет установленным архитектурно-планировочным образцам, приня-
тым в Индии.
Во-вторых, на появление «классической» схемы каратепинской
планировки существенное влияние оказал процесс технического уп-
рощения при сооружении пещерных помещений. При отсутствии
традиции строительства пещерных памятников за пределами Цент-
ральной Индии мастера старались максимально сократить трудо-
емкие работы по сооружению пещер. Процесс поиска компромисса
наглядно демонстрирует монастырь в Фил-хане (пещера №6) в Ганд-
харе, где вместо квадратного зала (jnandapas) был сделан обходной
коридор вокруг центрального устоя80. Очевидно, этот же процесс
имел место и на Кара-тепе. Кроме того, здесь было уменьшено коли-
чество пещерных келий по периметру коридора.
Одним из возможных компромиссов стало появление в пещер-
ных монастырях наземных частей, в результате чего по формально-
му признаку эти монастыри стали наземно-пещерными.
В-третьих, в результате планировочных изменений произош-
ло переосмысление центрального устоя, окруженного обходным
68
Эволюция планировки пещерных комплексов:
1— Куда, пещера VI; 2— Сайларвади, пещера 5; 3— Сайларвади, пеще-
ра 3; 4— Насик, пещера XIV; 5— Фил-хона; 6— Кара-тепе, комплекс Г
коридором, как сакрального пространства, вследствии чего в устое
сооружается целла (об этом см. ниже).
По своей принципиальной структуре пещерно-наземные соору-
жения Кара-тепе соотвествуют устройству классического монасты-
ря типа^и/гя, в котором предполагалось существование bhiksu-gharas
(помещений для проживания монахов), chaitya-gharas (помещения
для совершения ритуалов) и mandapas (залов для собраний)81.
Вторая планировочная схема, примененная строителями кара-
тепинских комплексов, может быть условно названа «коридорной».
При такой планировке сооружение должно было иметь квадратный
двор с наземными помещениями и пещерную часть, состоящую из
сводчатых коридорообразных помещений, не соединенных друг с
другом. В дальних концах пещер располагаются либо небольшое
изолированное помещение, либо ниша.
Наличие второй планировочной схемы было выявлено при ре-
конструкции истории строительства комплекса В на северном склоне
южной вершины. В начале своего существования комплекс состоял
из двух самостоятельных сооружений, одно из которых (комплекс
В-I) занимало восточную часть двора с пещерами 1, 2, 3, а другое
(комплекс В-П) — западную часть с пещерами 4 и 6. Несмотря на то,
69
что раскопки комплекса В не завершены, очевидно, что при сооруже-
нии пещерной части комплекса В-II строители следовали «классиче-
скому» плану (обходной коридор вокруг центрального устоя, квад-
рат наземного двора), тогда как при возведении комплекса В—I в
квадратном дворе были вырублены «коридорные» пещеры. Затем на
этапе, когда два комплекса были объединены в один (комплекс В),
фасадная стена пещерной части была оформлена в виде системы
сводчатых айванов.
Несмотря на то, что двор комплекса не был докопан, с большой
вероятностью можно предположить, что его наземная часть имела
квадратную планировку На ее территории располагались изолиро-
ванное святилище, ступа и бассейн для омовений.
Этой же (второй) планировочной схемы придерживались при
строительстве комплекса Л на северном склоне западной вершины.
Фасадная стена двора имела аналогичное устройство — система
сводчатых айванов, как в комплексе В. Пещеры представляли кори-
дорообразные помещения с боковыми нишами на торцах. На запад-
ной стене двора располагались ниши со скульптурой, а в восточной
части двора — ступа82.
Анализ архитектурно-планировочных решений комплексов
южной и западной вершин дает основание считать их маленькими
монастырями, предназначавшимися для проживания небольшого
числа монахов (от двух до пяти). Встречающееся в надписях с юж-
ного холма словосочетание «вихара правителя» позволило В.В. Вер-
тоградовой предположить, что так могли называться все постройки
на южном холме83. Однако в связи с тем, что каждый комплекс
представляет собой самостоятельное сооружение, которыми холм
застраивался постепенно в течение определенного (не очень про-
должительного) времени, данное предположение вызывает возра-
жения; не случайно среди каратепинских надписей встречаются и
другие варианты названий сооружений: на фрагменте с южной
вершины — oka-viharami («вихара-прибежище»), на фрагменте с
северной вершины — «вихара сына Гондофара». Скорее всего,
каждый монастырь (комплекс) назывался по имени лица, выделив-
шего средства на строительство, или в соответствии с обстоятельст-
вами, ставшими причиной пожертвования денег на его возведение.
Не исключена возможность, что на каком-то этапе синхронного
функционирования нескольких комплексов все они имели общее
название.
Реконструкция последовательности возведения пещерно-на-
земных комплексов Кара-тепе позволила также выявить черты, в
70
Кара-тепе. Планы комплексов II—IV вв. А и Б на южной вершине (по
Ставискому) и Л на западной вершине (по Пидаеву—Като, справа)
(а — дворы, Ь— дворы со ступами)
которых отразился процесс начала широкого использования антро-
поморфного образа Будды.
Судя по полученным данным, первым на южном холме Кара-те-
пе в конце I в. н.э был построен комплекс Е. Несмотря на то, что при
раскопках комплекса было найдено значительное количество фраг-
ментов разнообразной скульптуры84, детальное изучение планиров-
ки и конструкций этого архитектурного сооружения не дает основа-
ний для реконструкции ее возможного размещения в интерьере.
Скорее всего, фрагменты скульптуры попали в комплекс Е уже во
время его разрушения из соседних построек. Между тем, примыкаю-
щий к комплексу Е с востока более поздний комплекс Д имеет во
дворе на фасаде пещерной части большую нишу, в которой при стро-
ительстве была установлена глино-ганчевая скульптура Будды. Как
отмечалось выше, конструктивно-планировочные особенности ком-
плекса Д позволяют сопоставить его со вторым строительным эта-
пом комплекса Е (вторая половина II в. н.э.), но если в комплексе Е,
строительство которого датируется концом I в. н.э., не обнаружено
следов размещения антропоморфного образа Будды, то в комплексе
Д, построенном в середине — второй половине II в. н.э., уже была
запланирована ниша со скульптурой. Появление ниши со скульпту-
рой Будды можно связать с процессом широкого внедрения антро-
поморфного образа Будды, нашедшим отражение в буддийском
искусстве Бактрии85.
В матхурских надписях встречается термин, который, веро-
ятно, обозначал нишу для скульптуры (svakaya cetiya-ka (ku)tiyd),
располагавшуюся рядом с чайтьей. Возможность обозначения
71
Схема расположения комплексов на южной вершине Кара-тепе
каратепинских ниш данным термином достаточно велика, так как
и авторы приведенных матхурских надписей, и известные нам оби-
татели каратепинских монастырей относились к одной школе Ма-
хасангхиков86.
Говоря о буддийских памятниках Старого Термеза, следует об-
ратить внимание на то, что в непосредственной близости друг от
друга располагались и долгое время сосуществовали сооружения,
которые имели разные планировочные решения, но при этом пред-
ставляли общую категорию культовых объектов (монастыри) и обо-
значались единым термином vihara. Наиболее вероятно, что различия
в планировке объясняются функциональными отличиями. В.В. Вер-
тоградова предлагает считать пещерно-наземные сооружения юж-
ной и западной вершин Кара-тепе paribbajaka-vihara — «вихарой для
паломников»87. Действительно, планировочные особенности ком-
плексов южной и западной вершин свидетельствуют о том, что они
были рассчитаны на прием посетителей (наиболее показательна
планировка комплекса Е второго этапа существования)88. Вместе с
тем очевидно, что комплексы южной и западной вершин распола-
гали ограниченными возможностями для размещения паломников.
72
Маргиана, Гяур-кала, IV—VIIee. 1—
план монастыря Р-9 со ступой (по
Усмановой —Хмельницкому);
2— ступа к востоку от комплекса
(по Ртвеладзе)
В самом большом комплексе Б с учетом помещений на склоне холма
количество спальных мест не превышало пяти. Не исключено, что
наземно-пещерные монастыри Кара-тепе имели несколько другое
назначение. Так, Нагасена отмечал, что одна из основных функций
буддийских монастырей заключается в организации взаимодейст-
вия между сангхой и ее последователями в миру89; именно эту
функцию могли выполнять небольшие монастыри южного и запад-
ного холмов Кара-тепе, принимая знатных буддистов-мирян Тер-
меза и его округи для проведения различных ритуалов, обеспечи-
вая таким образом связь с миром и постоянный приток дарений.
К числу буддийских монастырских сооружений, варьирующих
классическую дворовую планировку, можно отнести и монастыри
более позднего времени. По всей видимости, именно центральный
двор являлся ядром планировки монастыря Р-9 на Гяур-кале в
Мерве IV—VI вв.90
В основе планировки монастыря Аджина-тепе (Тохаристан,
VII—VIII вв.) также лежит принцип центрального двора, получив-
ший свое дальнейшее развитие. В данном случае происходит удвое-
ние композиционного ядра — двор служит и центром монастырской
части, и местом размещения центральной ступы. Кроме того, в ран-
несредневековой буддийской архитектуре Тохаристана наблюдается
некоторое усложнение дворовой планировки: проход в помещения,
располагавшиеся по периметру дворов, осуществлялся не непосред-
ственно, а через айваны, находившиеся в центре каждой стороны
73
□ и
Планировка монастырей:
1— Аджина-тепе, Тохаристан, VIII в. (план по Литвинскому—Хмель-
ницкому); 2— Тепе-Сардар, Газни, VIII в., ступа во дворе монастыря
(план по Таддеи); 3— Хишт-тепе, Тохаристан, VII—VIII вв. (план по
Муллокандову )
двора91. Можно предположить, что выработанная схема служила
эталоном для строительства буддийских монастырей всего региона.
При уменьшении масштаба сооружения в данную схему вносились
конструктивные изменения: например, в монастыре Хишт-тепе цент-
ральный двор, имеющий аналогичную планировку, был превращен
в центральный зал92.
Дворовая планировка буддийских монастырей получила ши-
рокое распространение и в Восточном Туркестане: Большой мона-
стырь на городище Яр-хото93, монастырь Бета в Кочо94 и др.
Ступы
Другим типом культовых построек в буддизме были ступы.
Согласно предсмертным распоряжениям Будды, с его телом надле-
жало поступить в соответствии с практикой погребения праведного
74
правителя (чакравартина) — тело кремируется, прах помещается в
золотую урну (реликварий), которая закладывается в ступу — спе-
циальное мемориальное сооружение, имеющее форму холма.
Символике ступ посвящена огромная литература95. Традици-
онно считается, что ступа воспроизводит строение мироздания, а
отдельные ее части сопоставляются с различными понятиями буд-
дийского учения. Классическая ступа должна состоять из следую-
щих частей:
1. платформа основания — pashana-kuttima',
2. цилиндрический барабан — ghantakarcr,
3. сферический купол — anda;
4. навершие купола — harmika',
5. мачта — у astir,
6. зонтики — chatras.
Вокруг ступы сооружалась ограда, создававшая возможность
для совершения ритуального обхода — pradaksina-patha', по сторо-
нам света в ограде устраивались ворота — torana3G.
Первоначально, согласно пожеланию Будды, поклонение ступе
являлось уделом мирян97, но уже в первой половине I в. до н.э. в пе-
щерных сооружениях Западной Индии кельи монахов сооружаются
рядом со святилищами, содержащими ступы (caitya-ghara', caitya-
stupa), например, в Бхадже98, a caitya-ghara становятся одним из
обязательных элементов монастырских построек. Обход вокруг
ступы— прадакшана — является одним из наиболее распространен-
ных ритуалов буддийской культовой практики.
Первые ступы Индии имели круглое основание. Сооружения
именно с такой планировкой начали возводить буддисты, пришед-
шие в Бактрию в раннекушанское время. Материалами для строи-
тельства ранних ступ послужили пахса и сырцовый кирпич.
Одной из самых ранних в Средней Азии Л.И. Альбаум считал
ступу, расположенную к востоку от монастыря Фаяз-тепе. По его
мнению, она была построена еще до монастыря. Цилиндрическое
основание и купол сложены из кирпича-сырца, верхняя выступаю-
щая полочка карниза цилиндра сделана из жженого кирпича. На ку-
поле сохранились следы квадратного реликвария. В центре купола —
круглое отверстие диаметром 10 см, в которое вставлялся стержень
от зонтика99. Поверхность ступы была обмазана слоем ганча, на кото-
рый красной краской были нанесены графические изображения ло-
тосов и «колеса закона». Диаметр сооружения около 3 м, высота 3 м.
Л.И. Альбаум датировал его I веком до н.э. и высказал предположе-
ние, что при возведении монастыря в I в. оно было замуровано в
75
теле второй, более крупной ступы100. Предлагаемая датировка пер-
вой ступы, как и время сооружения второй, вызывают возражения.
Несмотря на то, что ступа с круглым основанием соответствует ти-
пам докушанских и раннекушанских ступ, материалы, подтверждаю-
щие время ее сооружения (I в. до н.э.), Л.И. Альбаум не приводит.
Более логично выглядит строительство ступы вместе с монастырем
во второй половине—конце I в. К датировке внешней большой ступы
на Фаяз-тепе нам еще придется вернуться.
Другим примером ранней ступы может служить сооружение во
дворе комплекса В на Кара-тепе. От него сохранилась нижняя часть
сырцового барабана (диаметром 1,42 м), обмазанная ганчем. Основа-
ние барабана украшают ганчевые лепестки лотоса. Судя по сохра-
нившимся фрагментам, поверхность ступы была окрашена в крас-
ный цвет. На памятнике зафиксированы следы ремонта101. Скорее
всего, эта ступа была построена одновременно с восточной частью
комплекса В (В-1) — во второй половине I—начале II в.
Примерно во второй половине—конце I в. н.э. на северо-западе
Индии начинают строить ступы с квадратным основанием. Д. Мар-
шалл видел в квадратном основании греческое влияние102; по мне-
нию X. Франца, ступа с квадратным основанием имеет параллели с
«храмом огня» (?) в святилище «Храма Канишки Победителя» в
Сурх-Котале103; С. Каваяма считает, что прототипом архитектурного
облика ступы с квадратным основанием послужили римские гроб-
ницы эпохи Августа104.
Квадратные основания, появившиеся в индийских ступах, по-
лучили распространение и на памятниках Бактрии II—III вв. Как
показывают материалы раскопок, бактрийские ступы этого времени,
сложенные в соответствии с местной традицией из пахсы и сырца,
облицовывались каменными плитами. Облицовка не только форми-
ровала профиль сооружения, но была украшена резным архитектур-
ным и скульптурным декором105.
В строительстве ступ с квадратным основанием в Бактрии
можно отметить две тенденции.
Первая характеризуется перестройкой ранних ступ с круглым
основанием, при этом новая, как правило, строилась монумен-
тальнее и больше предшествующей, и таким образом ранняя ступа
оказывалась замурованной в теле основания новой. Примеры таких
перестроек демонстрируют памятники рядом с монастырем на север-
ной вершине Кара-тепе106 и рядом с храмом на Айртаме107.
Вторая тенденция связана со строительством новых ступ, кото-
рые изначально имели квадратную планировку основания. Такая
76
1 — “Башня Зурмалла”, П—Ш вв. (по Пугаченковой); 2 — Зар-тепе,
III—IVвв. (по Пидаеву); 3— северная вершина Кара-тепе, II—IVвв. (по
Пидаеву); 4— Айртам, I—III вв. (по Тургунову); 5— граффити из ком-
плекса Е Кара-тепе, III—нач. IV в.
ступа была построена, например, в центре почти квадратного двора
(12x11 м) каратепинского комплекса Б. Она имела квадратное осно-
вание (4,4x4,4 м), сложенное из сырца и облицованное каменными
плитами. На найденных здесь же во дворе фрагментах каменных
зонтиков сохранились следы краски, что свидетельствует о том, что
сооружение было раскрашено. С двух сторон к ступе вели дорожки,
вымощенные керамической плиткой, которые как бы задавали дви-
жение верующим, обеспечивая возможность совершения ритуала
кругового обхода вокруг ступы. Рядом с дорожкой в полу двора
зафиксированы гнезда для установки вертикальных шестов108.
Монументальные ступы с квадратным основанием были снаб-
жены лестницами. Они вели на платформу основания, на которой
верующие могли совершать круговой обход. Так, ступа «башня
77
Ступы: 1— граффити из комплекса Б Кара-тепе, II—III вв.; 2— рель-
еф из Буткары III, II—III в.;3,4— граффити из комплекса А Кара-те-
пе, VI—VIIee.
Зурмала», расположенная юго-восточнее городища Старый Термез,
состояла из прямоугольной платформы размером 22x16 м при высо-
те 1,4 м, на которой размещался цилиндр тулова диаметром 14,5 м.
Сохранившаяся высота тулова 13 м. С восточной стороны к плат-
форме была пристроена широкая лестница109.
Первоначально монументальная ступа около монастыря на се-
верной вершине Кара-тепе, возведенная на месте более ранней, с
круглым основанием, имела квадратную двухступенчатую платфор-
му (14,67x14,38 м), к которой с восточной стороны была пристроена
лестница. Со временем платформа была перестроена и приобрела
форму прямоугольника (с длинной стороной 22,39 м), а лестница в
результате этих изменений стала двухмаршевой110.
Между тем в Бактрии известна и другая ориентация лестниц,
ведущих на платформу — южная (ступа в пригороде Зар-тепе)1”.
78
О том, как выглядели ступы кушанского времени, можно судить
по граффити на Кара-тепе, где изображена квадратная платформа с
четырьмя столбами (стамбхами) по сторонам, цилиндр тулова и
кумбха купола с хармикой на вершине112. К сожалению, у нас нет ма-
териальных свидетельств расположения колонн по четырем сторо-
нам ступ в Бактрии, но этот архитектурный прием демонстрируют
изображения на гандхарских рельефах113.
Наряду с монументальными ступами в Бактрии были найдены
три каменных вотивных аналога (Айртам, Кара-тепе, Уштурмулло),
которые могут быть датированы II—III вв. (анализ см. ниже).
Важность возведения ступ была отмечена в Винае Махасангхи-
ков114. По данным эпиграфики, представители этой школы прожива-
ли в монастырях Северной Бактрии в кушанское время (Кара-тепе,
Фаяз-тепе)115. Обычно Махасангхиков относят к Хинаяне, но это
была одна из первых хинаянистских школ, где началась разработка
махаянистской доктрины «бодхисаттвы» и в русле которой проис-
ходила активная ритуализация буддизма.
Согласно гипотезе X. Франца, в истории архитектуры централь-
ноазиатских ступ имело место типологическое развитие — вместо
террасовидных с одним лестничным маршем, характерных для ку-
шанской эпохи, в раннем средневековье распространяются кресто-
образные (звездчатые)116. Появление сооружений с таким планиро-
вочным решением относится к посткушанскому времени. Ступа со
звездчатой планировкой, строительство которой Дж. Маршалл дати-
ровал IV—V вв., была открыта в монастыре Бхамала в Таксиле117.
Эта концепция эволюции ступ получила подтверждение на при-
мере объекта возле монастыря Уштурмулло. Первоначально ступа
имела основание, в плане близкое к квадрату (16,5x17,5 м), к южной
стороне основания примыкала лестница (пандус), фланкированная
с двух сторон пилонами. Памятник был сложен из сырцового кир-
пича и облицован каменными блоками. На следующем этапе был
произведен ремонт, в результате которого лестничные марши оказа-
лись пристроены и к остальным сторонам основания. Т.Н. Зеймаль
датирует строительство ступы III—IV вв., ее разрушение концом
IV в., а ремонт, изменивший планировку, — не ранее VI в.118; однако
Б.Я. Ставиский отнес ремонтные работы на Уштурмулло к V в.119
Скорее всего, речь может идти о конце V—начале VI в. — периоде,
когда буддизм мог пользоваться поддержкой со стороны вернувших-
ся из Индии эфталитов.
Судя по реконструкции, выполненной А. Асановым по материа-
лам раскопок, внешняя ступа на Фаяз-тепе имела также звездчатую
79
планировку120. Отсюда реконструкция фаязтепинской ступы
должна приходиться не на I—II вв., как считал Л.И. Альбаум, а на
V—VI вв., в то время как монастырь уже прекратил свое сущест-
вование. Какие-либо материалы, говорящие о продолжительности
функционирования большой фаязтепинской ступы, пока не опуб-
ликованы.
Изображения ступ, характерных для раннего средневековья, бы-
ли зафиксированы среди граффити на Кара-тепе121. Об их датировке
можно судить по количеству ступеней основания (pashana-kuttimd),
а также мачте с зонтиками (yasti) и развивающимися флагами122. Од-
нако, не зная, как долго существовала большая фаязтепинская ступа,
и не имея других раннесредневековых материалов из Старого Терме-
за, связанных с буддизмом, мы вновь оказываемся перед вопросом,
поставленным Б.Я. Стависким — какие именно памятники мог ви-
деть Сюань Цзан в Термезе в 630 году?
Крестообразно-звездчатая в плане террасовидная ступа зани-
мала центральную часть двора храмовой половины монастыря Ад-
жина-тепе VII—VIII вв. Она была сооружена из пахсы и сырцового
кирпича; при оформлении имела место облицовка керамической
плиткой и обмазка ганчем. Максимальный размер стороны основа-
ния — 25 м, сохранившаяся высота — 6 м. По центру каждой сторо-
ны располагались широкие лестничные марши, ведущие на первую
и вторую террасы. На второй террасе зафиксированы остатки бара-
бана. Помимо этого памятника, в монастыре имелись еще и вотив-
ные ступы меньшего размера: три — в углах двора, три — в целлах и
еще одна в вестибюльном помещении, соединявшем двор с северо-
восточным коридором123.
Ступа с аналогичной крестообразно-звездчатой планировкой
находилась в небольшом квадратном помещении, которое соединя-
лось с обходным коридором святилища в монастыре Хишт-тепе.
Размеры сооружения по основанию 3,2x3,1 м при сохранившейся
высоте 1,07 м (с цилиндром барабана и началом сферы купола)124.
В центре святилища (помещение 2) буддийского храма Калаи-
Кафирниган располагался большой звездчатый постамент, от кото-
рого сохранились две ступени. Нижняя ступень почти квадратная в
плане (190x170 см). По мнению Б.А. Литвинского, данный поста-
мент представлял собой ступу, которая была украшена глиняной
скульптурой125.
В отличие от кушанского времени, когда в Бактрии существо-
вала традиция изготовления вотивных каменных ступ, в ранне-
средневековом Тохаристане широкое распространение получили
80
Крестообразно-звездчатые ступы: 1— монастырь Бхамала, Таксила,
II—VII вв. (по Куваяме); 2— Аджина-тепе, VII—VIII вв. (по Латвий-
скому—Зеймаль); 3—5— Уштурмулло (по Зеймаль, с элементами ре-
конструкции); 4— I-й этап (III—IVвв.); 5 — II-й этап (V—VI вв.)
их миниатюрные модели, сделанные из необожженной глины. По
всей видимости, они были популярным объектом подношения. Об-
разцы глиняных моделей ступ в большом количестве были найдены
в монастырях Аджина-тепе и Хишт-тепе.
Буддийские ступы были открыты не только в Бактрии-Тоха-
ристане, но и в Мерве. К северу от монастыря Р-9, располагавшегося
в юго-восточном углу городища Гяур-кала (позднеантичный и ран-
несредневековый Мерв), находилась монументальная ступа, постро-
енная, судя по найденным монетам, в IV в. и просуществовавшая до
середины VI в. Изучение выявило пять периодов ее существования,
за время которых сооружение четыре раза увеличивалось — от купо-
ла диаметром 4 м, установленного на квадратной платформе со
стороной 6,5 м, до монументальной постройки с диаметром барабана
до 20 м. При этом если на первых этапах своего существования мерв-
ский памятник представлял традиционное монолитное сооруже-
ние, то в III строительный период по западному краю платформы
81
был сделан небольшой тупиковый коридор шириной 1,4 м. В IV пе-
риод новый коридор был сооружен и в платформе. Исследователи
полагают, что он мог подводить к реликварию, размещенному в
центре ступы126.
Рядом с монументальной ступой на Р-9 был обнаружен керами-
ческий реликварий, который представляет собой стилизованную
модель ступы127.
Еще одна монументальная ступа на квадратном основании была
открыта за восточной стеной Гяур-калы. Не исключено, что она вхо-
дила в комплекс какого-то сооружения (монастыря ?), от которого
сохранились следы с западной стороны платформы128.
Среди буддийских памятников Семиречья до сих пор не извест-
но ни одной ступы129. Едва ли это означает, что ступы как культовые
объекты в этом регионе полностью отсутствовали; по крайней мере,
есть некоторое количество косвенных данных, указывающих на их
существование в Семиречье в раннесредневековое время. Так, в
одной частной коллекции (г. Бишкек) хранятся бронзовый зонтик
(чатра) от миниатюрной модели такого сооружения и фрагмент брон-
зовой мандорлы с изображением навершия ступы.
Храмы
Буддийские храмы различаются в зависимости от того, какие
объекты поклонения в них расположены. Буддийская традиция
знает следующие типы: bodhi-ghara, chaitiy-ghara и patimaghara.
Бодхи-гхара
Помимо ступы, одним из первоначальных объектов поклонения
было дерево бодхи, под которым Будда достиг просветления. Разви-
тием идеи поклонения священному дереву стало появление в буд-
дизме специальных храмов — bodhi-ghara. Судя по имеющимся
изображениям, они представляли собой ограду либо здание с цент-
ральным двором, в центре которого располагалось священное дерево130.
Сооружения типа bodhi-ghara в Средней Азии пока не обнару-
жены. Единственную аналогию храмов данного типа дает ранне-
средневековый Пенджикент: в центре помещения № 21 первого
пенджикентского храма росло крупное дерево, от которого сохра-
нился след в виде ямы глубиной более метра. По определению
доктора биологических наук Р.Н. Камелина, дерево могло быть
фисташкой или ивой131.
82
Периоды функционирования храма Калаи-Кафирниган, Тохаристан,
V— VII вв. (по Литвинскому)
Чайтьи (храмы)
Вероятно, уже на ранних этапах буддизма началось возведение
специальных сооружений, которые выполняли роль храмов. Они
обозначались термином «чайтья» («погребальный холм») и перво-
начально служили местом для установки ступ.
Чайтьи могли быть как наземные (например, апсидальный храм
в Сонкхе132), так и пещерные.
В начале нашей эры в буддизме наряду с сохранением культа
ступы в связи с развитием махаянистических тенденций происхо-
дило формирование нового объекта поклонения — антропоморфно-
го образа Будды. Этот процесс сопровождался разработкой нового
типа святилищ, в которых размещались скульптурные изображения
Будды — patimaghara («дом образа»).
Все эти изменения совпали по времени с проникновением
буддизма в Среднюю Азию, где к этому моменту существовали и эл-
линистическая традиция антропоморфной скульптуры, и своя куль-
товая архитектура. Не удивительно, что на территориях Средней
Азии произошло сложение буддийского храмового зодчества, отлич-
ного от буддийской архитектуры Индии предшествующей эпохи.
Для понимания процесса формирования архитектуры буддий-
ских храмов Средней Азии необходимо обратиться к буддийским
храмам Индии предкушанского времени, где наиболее распростра-
ненными были два типа планировочных решений — 1) апсидальная
планировка и 2) прямоугольная планировка.
83
1. Храмы с апсидальной планировкой
В наземной архитектуре апсидальную планировку имел храм в
Таксиле в блоке D, построенный в середине I в. н.э. при индо-парфя-
нах и размещенный посреди прямоугольного двора (70x41 м). Двор
храма был приподнят над уровнем улицы на высоту 1,4 м. Храм
представлял длинное прямоугольное помещение с апсидой на торце
(длина 40 м, ширина 1,5 м). Предполагается, что в центре апсиды
располагалась ступа. Вдоль внутренней стороны наружной стены
имелось пространство, предназначенное для проведения прадакша-
ны (pradakshana-patha) — кругового обхода133.
Апсидальная планировка использовалась и в пещерной архи-
тектуре Западной Индии. Как правило, в дальнем конце апсидаль-
ной чайтьи располагалась ступа (Карадх, пещера V134). Нередко по
периметру стен чайтьи шел ряд колонн, огибавших ступу (Джунар,
пещера VI135). Получался трехнефный план, в котором колонны
образовывали своего рода обходной коридор для выполнения ритуа-
ла обхода прадакшана. Святилища со ступой именовались чайтья-
гхара {chaitiy-ghara).
В кушанское время в Индии апсидальная планировка по-преж-
нему сохранялась в буддийской архитектуре как в пещерных, так и в
наземных храмах, например храме в Сонкхе136.
Несмотря на то, что в буддийской архитектуре Средней Азии
апсидальная планировка не известна, ее развитие в архитектуре
Индии наглядно показывает, что ритуал прадакшана был одним из
обязательных действий в буддийских храмах.
2. Храм с прямоугольной планировкой
Независимое появление этого типа фиксируется в двух районах
Индии — на северо-западе Индии (наземная архитектура) и западе Де-
кана (пещерная архитектура). В обоих случаях строительство хра-
мов с данной планировкой является результатом внешнего влияния.
Одним из наиболее ярких свидетельств, демонстрирующих
существование небуддийских прототипов этой планировки, являет-
ся наземный храм Джандиал в Таксиле, относящийся ко времени
правления парфян (50 г. до н.э.—65 г. н.э.). Он состоит из вестибюля
и квадратной целлы. У торцевой стенки целлы расположена плат-
форма, на которой, по мнению Б. Роуленда, устанавливался алтарь
огня137. Учитывая, что Джандиал внешне повторяет греческие пери-
стильные храмы138, можно говорить о возможности совершения
обхода целлы по перистильному портику.
В буддийской наземной архитектуре Средней Азии такая пла-
нировочная схема (квадратная цел л а с постаментом для размещения
84
культовых атрибутов у торцевой стены или в центре) получила свое
дальнейшее развитие. Она использовалась при строительстве как свя-
тилищ со ступой (chaitiy-ghard), так и «домов образа» (patimaghard).
Различия в планировке построенных синхронно комплексов А
и Б на Кара-тепе наглядно иллюстрируют процесс, связанный с раз-
витием поклонения образу Будды. Речь идет о появлении специаль-
ных святилищ — «домов образа» — в буддийских монастырях. Так, в
комплексе Б имеется ниша, в которой, вероятно, устанавливалась
каменная скульптура, тогда как в синхронном комплексе А было
сделано специальное помещение с обводным коридором, также слу-
жившее для размещения скульптуры.
В Средней Азии известно несколько разновременных памятни-
ков, имевших квадратное святилище, которые принято считать буд-
дийскими храмами. К их числу относится Айртам. По реконструкции
Г.А. Пугаченковой он представлял собой прямоугольное сооружение
с глубоким айваном, который завершался квадратным святилищем.
В центре святилища располагался квадратный постамент; на нем, по
всей видимости, выставлялась вотивная ступа. Г.А. Пугаченкова
считает, что айртамский храм имел обходной коридор: такая плани-
ровка не характерна для буддийских памятников к востоку от Гин-
дукуша, а является бактрийской разработкой139. Наличие обходного
коридора вокруг квадратного святилища на Айртаме весьма веро-
ятно, но материалы, говорящие об этом, малоубедительны. Так, с
восточной стороны святилища были открыты два помещения, ко-
торые, судя по обнаруженному там инвентарю, служили кухней и
кладовой140. Возможно, что в этом качестве помещения использо-
вались на последнем этапе существования памятника, однако это
никак не отражено в известных публикациях. Трудно представить,
чтобы эти два смежных помещения утилитарного характера были
частью обходного коридора, имеющего ритуальное значение.
Вопрос о появлении в буддийской культовой архитектуре пла-
нировки в виде квадратной целлы с обходом неоднократно подни-
мался исследователями141. Б.А. Литвинский справедливо считал, что
данная планировка была «усвоена (а не возникла!) буддийской ар-
хитектурой» на территории Бактрии и Гандхары в период фор-
мирования культовой архитектуры Кушанской империи142. Возмож-
но, что регион адаптации этой планировочной схемы к буддизму
был несколько шире и достигал границ Кушанской империи при
Виме Такто.
Несмотря на дискуссионность планировки айртамского храма
(наличия в нем обходного коридора), бесспорно, что там имелось
85
Планы храмов: 1— храм Диоскуров, Дильберджин, Бактрия, IVи Vстрои-
тельные периоды (по Кругликовой); 2— Айртам, Бактрия, I—III вв.
(по Пугаченковой); Второй храм на Красной речке, Семиречье,
VIII—Xвв.; 4— храм I, Пенджикент, Согд, V—VIIIee. (по Хмельницкому)
квадратное в плане святилище, в центре которого находилась плат-
форма, предназначенная для размещения вотивной каменной ступы.
Таким образом, айртамское святилище представляет собой вариант
чайтья-гхара.
Западнее айртамского храма была раскопана прямоугольная
платформа 14x8 м, высотой 1,2 м. По аналогии с платформой, от-
крытой в «храме Канишки» в Сурх-Котале, Г.А. Пугаченкова пред-
полагает возможность размещения на ней культовой скульптуры и
вотивных ступ143.
Самостоятельные буддийские храмовые сооружения раннего
средневековья были открыты в Семиречье и Фергане.
Так, планировка Первого акбешимского храма представляла
продольно-осевую дворовую композицию, состоящую из двух
86
Храмы Семиречья: 1-3— Первый краснореченский храм; 1— общий
план раскопок (по Като); 2— I строительный период, VII— VIII вв.;
3— II строительный период, II пол. VIII в. (по Горячевой—Перегудо-
вой); 4— Первый акбешимский храм, VII—VIII в. (по Хмельницкому)
отдельно стоящих объемов — предвратного и храмового, связанных
двором. В храмовую часть входили квадратное святилище с трехсто-
ронним обходным коридором и восьмиколонный зал перед ним.
Скульптура размещалась в зале и в коридорах на суфах, опоясываю-
щих святилище144. Л.Р. Кызласов датировал его VII—VIII вв.145
Трехчастная продольно-осевая композиция (предвратные соору-
жения—двор—святилище) была зафиксирована и в буддийском храме
(VII в.) на городище Кува в Фергане. Реконструкция по материалам
исследований показывает, что сооружение состояло из большого
прямоугольного двора с предвратными помещениями, выходящими
на юго-запад. Особенностью кувинского храма является наличие ря-
дом двух святилищ. Одно из них представляло квадратное крытое
помещение, в центре которого размещался ступенчатый стилобат.
Другое святилище располагалось в прямоугольном дворовом поме-
щении; в его дальнем торце, уходящем в склон, зафиксирована часть
платформы под скульптуру. По мнению В.А. Булатовой, данное по-
мещение перекрывалось лишь вдоль стен и над платформой146.
Следует отметить, что в Семиречье в раннем средневековье су-
ществовали храмовые сооружения, планировка которых отличалась
от продольно-осевой композиции первого храма Ак-бешима и Кувы.
87
Так, Второй акбешимский храм, который Л.П. Зяблин датировал
VI—VII вв., представлял отдельно стоящее здание с центрической
планировкой, включавшей квадратную целлу, зал (вестибюль) перед
ней и два параллельных обходных коридора117.
Помимо полностью раскопанных буддийских храмов, святили-
ща с обходным коридором были открыты еще на двух памятниках
Краснореченского городища, раскопки которых еще не завершены.
При изучении остатков сооружений на холме в 500 м к юго-
востоку от Краснореченского городища раскопано буддийское свя-
тилище, датируемое VII—VIII вв. Оно пережило два строительных
этапа. На первом этапе святилище представляло квадратную целлу
(6x6 м), окруженную обходным коридором. На втором этапе (не
позднее середины VIII в.) передняя стена коридора была почти
полностью снесена, а боковые коридоры закрыты поперечными
стенками с дверными проемами. Теперь вход в само святилище
оформлялся порталом со сводчатой нишей и пятиступенчатой лест-
ницей. По мнению исследователей, в это время на фасаде распола-
гался айван с плоским перекрытием148.
Исследователи указали на всхолмление, расположенное восточ-
нее святилища, как на возможное продолжение храма по аналогии
с первым буддийским храмом на Ак-бешиме, однако в результате
работ в восточной части холма никаких материалов, которые поз-
волили бы его интерпретировать как часть храмовой или монас-
тырской постройки, получено не было149. Следовательно, пока нет
оснований называть Первый краснореченский храм самостоятель-
ным храмом или святилищем монастыря и сравнивать его с Первым
храмом Ак-бешима.
Аналогичная ситуация складывается и с так называемым Вто-
рым храмом на Красной речке, датируемым VIII—X вв. А.Н. Берн-
штамом и Н.П. Кожемяко было открыто квадратное святилище с
обходным коридором, к которому примыкали два смежных дворо-
вых помещения. Сооружение располагалось на остатках замка пред-
шествующего времени (V—VII вв.). «Храм ориентирован углами по
сторонам света и имел своеобразную планировочную структуру,
продиктованную направлением стен нижнего строительного гори-
зонта» замка. А.Н. Бернштам определил данное святилище как
«домашнюю чайтью» в замке богатого дихканина150. Однако, по за-
мечанию В.Д. Горячевой, «поскольку раскопки храма не были завер-
шены... можно предполагать, что за мощными крепостными стенами
располагался монастырский комплекс, жилые помещения которого
не попали в зону археологических исследований»; она предложила
88
интерпретировать это сооружение как манихейское святилище в
монастырском комплексе151.
Основываясь на датировке Второго акбешимского храма
VI—VII вв., В.Д. Горячева и С.Я. Перегудова реконструировали ди-
намику архитектурно-планировочного развития буддийских храмов
Семиречья: по их мнению, планировка развивалась от компактной
объемно-планировочной композиции (целла с обходным коридо-
ром) к продольно-осевой пространственной структуре трехчастного
комплекса (храм—двор—предвратные помещения)152.
Однако наряду с индийским и местным (среднеазиатским) ком-
понентами материалы Семиречья позволяют выделить еще один
компонент, участвовавший в процессе формирования буддийской
архитектуры Средней Азии.
Среднеазиатский компонент отчетливо проявляется в плани-
ровке Первого акбешимского храма. Базовыми элементами этой
композиции являются прямоугольный двор и святилище с обход-
ным коридором. Эта планировка получила широкое распростране-
ние при строительстве храмов различных конфессий (в том числе
буддийских) в ряде среднеазиатских регионов (Бактрия, Согд),
прежде чем она появилась в буддийских храмах Семиречья. Б.А. Лит-
винский объясняет ее появление согдийской колонизацией153; имен-
но этот источник имел в виду Т. Хаяши, когда говорил о согдийском
влиянии на семиреченские буддийские храмы154.
На буддийские сооружения Семиречья оказало влияние также
зодчество Восточного Туркестана. Свидетельством этого является
планировка Второго акбешимского храма. Подобные двойные об-
ходные коридоры характерны для раннесредневековых памятников
Восточного Туркестана (Минг-Ой, Шикшин, Карашар, храм № 7 в
Сенгине в Турфане)155.
Помимо «самостоятельных», отдельно стоящих храмовых со-
оружений, квадратное святилище или квадратное святилище с об-
ходным коридором в качестве обязательного элемента входили и в
состав монастырских построек. В зависимости от объекта поклоне-
ния это святилище могло выступать в роли как «дома образа»
(jiatimaghara), так и чайтьи-гхара, где объектом поклонения явля-
ется ступа.
Святилище patimaghara, в котором, скорее всего, выставлялась
скульптура, располагалось в середине западных помещений, опоя-
сывающих центральный двор монастыря Фаяз-тепе. Оно представ-
ляло собой квадратную комнату (6x6 м), у торцевой стены которой
89
Храмовый комплекс Кува, Фергана, VII— VIII в. Общий план комплекса
и план святилища (по Булатовой)
находился постамент, сложенный из жженых кирпичей и облицо-
ванный каменными профилированными блоками156.
Квадратные (или почти квадратные) наземные помещения на
Кара-тепе служили святилищами типа patimaghara в комплексе В
или типа chaitiy-ghara в комплексе А—Б.
Наряду с отдельной целлой в святилищах буддийских монасты-
рей кушанского времени отмечается еще одно планировочное реше-
ние — квадратная (или почти квадратная) целла с постаментом у
торцевой стены, окруженная обходным коридором (наземное святи-
лище в комплексе А на Кара-тепе; святилище на Уштурмулло). Дан-
ный тип святилища получил распространение в архитектуре буддий-
ских монастырей Маргианы и Тохаристана раннесредневекового
времени: таковы, в частности, святилище на Р-9 на Гяур-кале в
Мерве, святилище patimaghara со скульптурой на постаментах вдоль
стен в монастырской части Аджина-тепе, святилище с центральным
алтарем (на котором, вероятно, тоже находилась скульптура) на
Хишт-тепе.
Известны случаи, когда целла с обходом не только была частью
буддийской культовой архитектуры, но и встраивалась в сооруже-
ния светского характера в качестве культовой зоны. Такой пример
зафиксирован на цитадели Кафыр-кала, внутри которой располага-
лось буддийское святилище157.
В отличии от наземной архитектуры, в буддийских пещерных
памятниках Бактрии-Тохаристана кушанского времени шел более
сложный процесс формирования архитектурно-планировочного
90
решения святилищ. В общих чертах он реконструируется по мате-
риалам наземно-пещерных сооружений Кара-тепе.
В I в. н.э. в пещерной архитектуре Западного Декана наряду с
традиционным апсидальным планом появляется новая планировка
чайтья — прямоугольное помещение, в дальнем конце которого рас-
полагается ступа, вырубленная в скале158. Встречаются чайтьи с квад-
ратным залом и ступой в центре. Фасад, также вырубленный в
камне, оформлялся айваном с колоннами159. Развитием этого типа
является чайтья в пещерной группе Бхима Шанкар: вместо ступы в
дальнем конце зала оставлен прямоугольный устой, на котором име-
ется резное (эскизное) изображение фигуры160. Может быть, пещера
не была завершена, однако здесь очевиден процесс замещения сту-
пы столбом.
Гипотеза о возможности замещения ступы центральным устоем
(столбом) была высказана еще С. Ольденбургом при сравнении пе-
щерных сооружений Восточного Туркестана и Западной Индии161.
Не исключено, что семантическая тождественность ступы и столба
оказала влияние на развитие пещерной архитектуры Средней Азии,
в частности, пещерных сооружений Кара-тепе. Процесс формирова-
ния каратепинских монастырей с «классической» планировкой
можно реконструировать как сочетание конструктивного упроще-
ния (вместо центрального зала сооружается обходной коридор) пла-
на пещерного монастыря guha и смысловой (культовой) корректи-
ровки полученной планировки в ритульных целях — в центральном
устое каратепинских пещер вырубается целла, которая оказывается
окруженной обходным коридором.
Устройство целл внутри устоев в ряде каратепинских комплек-
сов — ниши на стенах и реконструируемые полки в торцевой части
(Б, Г, Д) — свидетельствует о возможности хранения и выставления
там небольших по размеру реликвий, что наделяло целлы функция-
ми, аналогичными стационарным ступам в пещерных чайтьях162.
Среди буддийских памятников Средней Азии имеются также
сооружения, отнесение которых к какому-либо типу представляется
гипотетичным. В их числе памятники Дальверзин-тепе.
Раскопки т.н. буддийского храма Дт-25, в результате которых
было открыто значительное количество фрагментов скульптуры, не
позволили реконструировать историю памятника. Попытка post fac-
tum восстановить стратиграфию в сопоставлении с подробным изу-
чением архитектурных остатков, предпринятая автором совместно с
Д.В. Русановым163, позволила выделить три строительных этапа в
истории памятника. Строительство было осуществлено на месте
91
здания, не имевшего культового характера. Вероятно, первоначально
здание имело трехчастную композицию: центральный двор, к кото-
рому с юга примыкала культовая часть, а с севера — хозяйственная.
Структура двора напоминает памятники типа чайтья-гхара (напри-
мер, Хадда, Тапа Шотор, Тапа Сардар), однако в целом сооружение
не имеет аналогов в буддийской архитектуре. Возможно, перед на-
ми храм, при сооружении которого строители были вынуждены
пойти на упрощение традиционного плана чайтья-гхара, так как им
пришлось считаться с окружающей городской застройкой. На вто-
ром этапе была проведена частичная перепланировка — часть двора
(компартименты) превращена в изолированные помещения; в ин-
терьере появилась новая скульптура. Вместе с тем наметилась тен-
денция к сокращению функционирующей площади памятника. На
третьем этапе произошло резкое сокращение функционирующей
площади храма — фактически до размеров центрального двора164.
Планировка памятника Дт-1 на Дальверзин-тепе — так называ-
емого «святилища в загородной зоне», — также не соответствует из-
вестным буддийским сооружениям. В результате раскопок объекта
были открыты несколько вытянутых прямоугольных помещений,
окружающих с трех сторон прямоугольный лессовый останец. Ис-
следователи считают, что останец был платформой ступы165, но аргу-
менты, подтверждающие это предположение, не приводятся.
Более подробно известна планировка другого буддийского па-
мятника — храма на Дильберджине (раскоп VI). Он был построен,
по-видимому, в V—VI вв. на месте монументального сооружения, ко-
торое в течение некоторого времени использовалось для ремеслен-
ных целей. Очевидно, именно применение в строительстве остатков
стен раннего здания определило несколько необычную для буддий-
ских памятников планировку: его основу составляют два узких пря-
моугольных в плане помещения, соединенные между собой. Судя по
наличию суф вдоль стен, одно из них могло сужить залом для собра-
ний. На полу второго помещения зафиксирован ряд из шести круг-
лых постаментов, на которых возжигался огонь; у торцевой стены
находилась ступа, сделанная из глины и сырцовых кирпичей. При
переходе к небольшому квадратному помещению располагалась
пристенная глиняная скульптура сидящего в падмасане Будды166.
Не решен вопрос о принадлежности к определенной архитек-
турной традиции одного из самых поздних буддийских памятников
Средней Азии, расположенного к югу от крепостных стен шахриста-
на Ак-бешима. По материалам двух раскопов А.Н. Бернштам интер-
претировал открытое сооружение как буддийский монастырь (Р-1)
92
1— Второй храм, Ак-бешим, Семиречье, VI—VII вв. (по Хмельницко-
му); 2— Храм 9, Сенгим, Вост. Туркестан, VI—VIIee. (по Мейлард)
с часовней (Р-П)167. Первоначальная датировка памятника — XII в. —
в настоящее время пересмотрена, и памятник датируют X в.168
Судя по описанию, на памятнике существовала жилая (монас-
тырская) часть, состявшая из ряда помещений, перекрытых чере-
пицей. Примечательно, что данные помещения отапливались при
помощи канов. К сожалению, как справедливо заметил Б.Я. Ставис-
кий, «разобраться толком в здании “часовни” раскопщикам не уда-
лось»169, и опубликованный план мало что дает для включения данного
памятника в типологию буддийских сооружений Средней Азии. По
ряду признаков (наличие черепичной кровли, отопление при помо-
щи канов) можно говорить о значительном влиянии на сооружение
акбешимского «монастыря» китайской (или восточно-туркестан-
ской) архитектурной традиции170.
Помимо того, что в Средней Азии сформировались собственные
типы буддийских храмовых сооружений, отличные от тех, которые
были распространены в Индии, здесь известны также случаи, когда
буддисты приспосабливали для своих храмов уже существовавшие
культовые сооружения иных конфессий.
По мнению Б.А. Литвинского, калаикафирниганский храм на
первом этапе своего существования (конец V в.) представлял изоли-
рованное центрическое помещение с четырьмя проемами по осям,
планировка которого аналогична иранским храмам огня. Впрочем,
как отмечает исследователь, это не может служить доказательством
того, что калаикафирниганское здание было святилищем огня, од-
нако «на последнем этапе (начало VII—середина VIII вв.) это был,
несомненно, буддийский храм»171.
93
В центре первоначально квадратного святилища (пом. № 2) рас-
полагался звездчатый постамент, который служил основанием сту-
пы. Судя по сохранившимся ступням ног, ступу украшала глиняная
скульптура. Кроме того, во внутренних углах святилища, а также в
центре южной стены размещались постаменты для скульптуры172.
Материалы раскопок «храма Диоскуров» на Дильберджине по-
казывают, что за длительную историю своего существования на по-
следнем (пятом) строительном этапе (IV—начало V вв.) он мог быть
приспособлен под буддийский храм. В это время «вновь производят-
ся работы по переделке интерьера храма. Над каменным алтарем
возводится массивный глинобитный, с выступающими вперед
крыльями, трон, на котором ставят статуи. Уцелевшие детали гли-
няных скульптур — головы, руки, волосы в виде спиралек, овы, ук-
рашавшие, видимо, пьедесталы статуй Будды, — все это позволяет
считать буддийский культ ведущим для пятого периода»173.
Аналогичный процесс приспособления мог иметь место и в свя-
тилище у западной оборонительной стены (раскоп X). Авторы рас-
копок считают, что оно было переделано для нужд буддийского
культа на втором строительном этапе, а в последующем характер
культа вновь изменился174. Однако изображение лотосов в настенной
живописи вряд ли является достаточным основанием для интерпре-
тации святилища как буддийского храма.
Наряду с несомненно буддийскими культовыми сооружениями
в перечень памятников среднеазиатского буддизма включены объек-
ты, принадлежность которых к буддизму представляется как
минимум спорной.
Одним из таких памятников является «святилище позднеку-
шанского времени» на городище Зар-тепе. Это вытянутое коридоро-
образное помещение, включающее прямоугольную камеру. Откры-
тие в камере двух стационарных алтарей огня не оставляет сомнений
в культовом характере помещения175, но обнаружение в слоях пожа-
ра, относимого ко времени последнего этапа существования святи-
лища, фрагментов монументальной глиняной скульптуры Будды не
может служить доказательством буддийской принадлежности дан-
ного сооружения. Известны многочисленные случаи перемещения
фрагментов скульптуры с места ее первоначальной установки. Ана-
лиз планировки данного святилища не позволяет реконструировать
размещение в нем монументальной буддийской скульптуры. Осто-
рожное сравнение планировки зартепинского святилища постку-
шанского времени с планировкой пещерных сооружений Айваджа
94
Второй буддийский храм Дальверзин-тепе (Дт-25), Бактрия-Тохари-
стан, III—IV вв.: 1—4— строительные этапы (по Русанову); 5— пла-
нировка (по Като-Тургунову)
VI—VII вв., которое предлагает В.Н. Пилипко в качестве косвенно-
го свидетельства буддийского характера святилища176, также не мо-
жет служить аргументом в пользу возможности строительства в
кушанское время буддийского культового памятника с нетрадици-
онной планировкой.
Находка буддийских рукописей на бересте в раннесредневеко-
вом замке Занг-тепе в слоях VII—VIII вв. не может служить основа-
нием для отнесения этого памятника к числу буддийских объек-
тов177. Несмотря на то, что остальные известные в Средней Азии
фрагменты рукописей на бересте были найдены именно на культо-
вых памятниках178, светский характер здания не вызывает сомнения,
а нерешенный вопрос — был ли хозяин замка буддистом? — не ме-
няет существа дела179.
В связи с типологией буддийских памятников определенный
интерес представляет система их расположения, отражающая харак-
тер связей буддистов с миром и материальное положение общины.
Необходимо оговорить, что в ряде случаев из-за недостатка мате-
риалов достоверно реконструировать эти аспекты применительно к
некоторым памятникам не представляется возможным.
95
Согласно традиции, буддийский монастырь должен распола-
гаться недалеко от города, обеспечивая одновременно уединение
монахов и связь с буддистами-мирянами, среди которых обычно
преобладали горожане. О таком размещении монастырей неоднократ-
но упоминают источники, например, Фа Сянь: «В 7—8 ли к западу от
города есть монастырь, называемый Новым царским монастырем»180.
В интересующем нас регионе к пригородным монастырям отно-
сятся Фаяз-тепе (конец I—начало IV вв.)181 и Кара-тепе (конец I—на-
чало VI вв.) возле Термеза в Бактрии-Тохаристане182. В пригородной
зоне Ак-бешима находится сооружение АВ—3, в котором А.Н. Берн-
штам предлагал видеть буддийский монастырь IX—X вв. К числу за-
городных монастырей исследователи относят также остатки строе-
ний возле поселка Новопокровское (VIII—IX вв.) и городища
Ключевское (VIII—IX вв.) в Семиречье. Как отметил Т. Хаяши,
большинство семиреченских памятников буддизма располагались
в пригородах с южной стороны183.
За пределами городов строились также и храмы. К ним отно-
сятся: дильберджинский храм Р-6, располагавшийся у юго-восточ-
ного угла городища184, Первый и Второй акбешимские храмы, ку-
винский храм. Условно загородными храмами можно считать Дт-1
на Дальверзин-тепе, а также Первый и Второй краснореченские
храмы.
Расположение монастырских построек в пределах городских
стен зафиксировано только на городище Гяур-кала в Маргиане. Дан-
ный факт может иметь два объяснения. Во-первых, и это наиболее
вероятно, строительство монастыря в юго-восточном углу городища
Гяур-кала объясняется тем, что этот участок в IV в. не входил в зону
интенсивного городского обживания и строительство осуществля-
лось на пустующей площади. Во-вторых, постройка монастыря в
городе может рассматриваться как свидетельство определенных
успехов буддистов в данной местности.
Ярким примером успехов буддийской общины является строи-
тельство буддийского храма Дт-25 в самом центре городища Даль-
верзин-тепе в кушанское время185.
Для определения степени влияния буддизма в конкретной мест-
ности (регионе) весьма показательно строительство буддийских со-
оружений в непосредственной близости друг от друга. В качестве
примера роста влияния буддизма в кушанской Бактрии можно при-
вести сооружение в конце I—начале II вв. сразу нескольких монас-
тырей (Кара-тепе и Фаяз-тепе) северо-западнее кушанского города
Тармита (Термеза).
96
Как уже отмечалось, сооружение ступы за городской стеной на-
ряду с существованием буддийского монастыря в пределах города
может отражать возросшее влияние буддизма в Мерве в период
эфталитского присутствия в Маргиане в начале V в.
В раннем средневековье усиление буддизма отмечается на Ак-
бешиме: вслед за строительством Второго храма в пределах стен
шахристана в VI—VII вв. последовало возведение Первого храма в
конце VII в. в 250 м от уже существующего, под южной стеной шах-
ристана. Такая же картина наблюдалась и на другом семиреченском
памятнике — городище на Красной речке.
Приспособление центрального культового сооружения Диль-
берджина — «храма Диоскуров» — на последнем этапе его функциони-
рования под буддийское святилище свидетельствует о кризисе
конфессии, которой принадлежал храм в предшествующее время, и
о возросшей роли буддизма в идеологии города в посткушанский
период186. По всей видимости, аналогичный процесс приспособления к
буддийскому культу здания иной религиозной принадлежности имел
место в раннем средневековье и на городище Калаи-Кафирниган187.
Кроме общегородских буддийских сооружений, в Средней Азии
известны особые святилища для знати. Так, на цитадели городища
Кафыр-кала было обнаружено буддийское святилище, представляю-
щее культовое сооружение «камерного» характера: в нем совершал
буддийские ритуалы правитель и члены его семьи. Это святилище
наглядно демонстрирует распространение буддизма среди предста-
вителей правящих кругов раннесредневекового Тохаристана188.
Традиционно в Индии, а затем и в кушанской Бактрии буддизм
существовал как религия городской среды. Однако в раннесредне-
вековом Тохаристане отмечается особая группа буддийских памят-
ников «негородского» буддизма. Предложивший это определение
Б.А. Литвинский считает, что факт появления таких буддийских
памятников демонстрирует глубину проникновения учения в сред-
неазиатское общество. К этой группе могут быть причислены монас-
тыри Аджина-тепе и Хишт-тепе189.
Индийские материалы свидетельствуют о практике строи-
тельства храмов вдоль торговых путей190. По данным М.А. Бубновой,
на одном из участков торговых путей на Восточном Памире распо-
лагался буддийский монастырь, который обслуживал единоверцев
на торговых путях191. Вероятно, в Средней Азии аналогичным при-
мером может служить айртамский храм, который стоял на месте
древней переправы через Амударью, где в греко-бактрийское время
находился форт192.
97
1— Зар-тепе, Бактрия-Тохаристан, III—IV вв. Святилище. Раскоп 2
(по Пилипко); 2— Первый храм Далъверзин-тепе (Дт-1) (по Пугачен-
ковой—Тургунову); 3— Дилъберджин, Бактрия. Храм III—IV вв. Рас-
коп VI (по Кругликовой—Пугаченковой)
Для понимания специфики буддийских храмов в Бактрии-Тоха-
ристане важное значение имеют скудные письменные свидетельст-
ва, говорящие о том, как они обозначались. Судя по бактрийской
надписи на фрагменте скульптуры, для обозначения сооружения на
Айртаме использовался местный термин bagalaggo[^\ этот же термин,
который дословно переводится как «место богов», был зафиксиро-
ван и в большой сурхкотальской надписи для обозначения динас-
тийного храма Канишки194.
Термин bagalaggo употреблен и в надписи из Рабатака, однако
на основании сохранившегося текста можно заключить, что рабатак-
ское святилище не имело никакого отношения к буддизму195, а так
же, как и Сурх-Котал, было династийным храмом. Показательно, что
династийное святилище в селении Мат вблизи Матхуры названо
devakula, что представляет кальку с бактрийского — «место богов».
Кушанские династийные святилища, к которым ряд исследова-
телей относит и Халчаян в Северной Бактрии196, наглядно демонст-
рируют разнообразие планировочных решений для воплощения
одной идеи — прославления правящей династии.
Так, в Индии династийный храм в Мате варьирует апсидаль-
ную (?) планировку более ранних местных буддийских памятников
(храм в Байрате)197. В Бактрии при строительстве храмовых соору-
жений (как династийных храмов, так и буддийских святилищ) ку-
шаны использовали планировку, применявшуюся в докушанское
время для храмовой архитектуры, и возможно, вследствие этого в
98
кушанской Бактрии термин bagalaggo использовался для обозначе-
ния храмовых памятников вне зависимости от их конфессиональной
принадлежности198.
Говоря о буддийских монастырях Средней Азии, приходится
признать, что нам не известно, какими терминами обозначались
большинство из них. Также не известно, насколько были понятны в
Средней Азии терминологические тонкости, отмечающие различия
буддийских культовых сооружений. В кушанской Бактрии, вдалеке
от Западной Индии, пещерные сооружения, прототипом для кото-
рых послужили монастыри типа gw/ш, именовались vihara (комплек-
сы южной и западной вершин Кара-тепе). Для обозначения буд-
дийских памятников в Средней Азии не только в кушанское время,
но и позднее могли использовать термины, не всегда сопоставимые
с принятой в Индии буддийской терминологией. Косвенно это
подтверждают свидетельства китайских авторов, которые употреб-
ляли общий термин ching-she применительно к разным категориям
буддийских памятников. Некоторые исследователи пытаются найти
терминологическую разницу по общему контексту сообщений199.
Фа Сянь использовал эти два иероглифа, описывая знаменитый
монастырь Джетавана. В переводах Д. Билла термин обозначает
вихару. Т. Уаттерс приводит описание того же памятника Сюань
Цзаном, который посетил эти места почти на сто лет позже, и пред-
лагает иной перевод иероглифов ching-she\ «ранее здесь была санг-
харама, а ныне пустынные руины»; иными словами, Т. Уаттерс
считает, что Сюань Цзан имел в виду не отдельное монастырское
сооружение, т.е. вихару, а весь комплекс построек — сангхараму200.
В рассказе о своем пребывании в районе Балха для обозначения
некоего культового сооружения, расположенного юго-западнее
Нового Монастыря, Сюань Цзан использует сочетание ching-lou.
По чтению Н.Х. Рахимбабаевой иероглиф 1ои обозначает «башня».
Т. Уаттерс переводит этот термин как «храм», но в комментариях
отмечает, что, возможно, он является синонимом термину ching-she,
и что Жульен ранее перевел его именно в значении «вихара»201.
Роль культовых сооружений в истории и распространении буд-
дизма не в последнюю очередь определялась тем, что они служили
действенным механизмом пропаганды учения. Рассмотрению видов
буддийского изобразительного искусства, большая часть памятни-
ков которого украшала именно культовые постройки, будут посвя-
щены следующие главы.
4*
ГЛАВА III
СКУЛЬПТУРА
Важную роль в буддийском искусстве Средней Азии играла
скульптура из различных материалов — как монументальные произ-
ведения, используемые для украшения культовых сооружений, так и
памятники мелкой пластики.
В основу предлагаемой ниже типологии произведений буддий-
ской скульптуры положен именно материал, что позволяет выделить
региональные технико-технологические школы, опиравшиеся на
устойчивую буддийскую иконографию. Сохранившиеся памятники
среднеазиатской буддийской пластики на основании используемого
материала можно сгруппировать следующим образом: 1) каменная,
2) глино-ганчевая, 3) металлическая и 4) терракотовая скульптура.
Каждый из этих видов требует отдельного рассмотрения.
КАМЕННАЯ СКУЛЬПТУРА
Каменная скульптура в буддийском искусстве среднеазиатских
регионов представлена крайне неравномерно. Большая часть
скульптуры этого вида приходится на Бактрию кушанского времени
(I—III вв.). Каменные произведения, но более поздние, датируемые
уже V—X вв., известны в Семиречье. Несколько фрагментов ранне-
средневековой каменной скульптуры происходят из Маргианы.
Бактрия-Тохаристан
Использование камня в качестве материала для отделки архи-
тектурных сооружений и изготовления круглой скульптуры фикси-
руется в Бактрии с III—II вв. до н.э. Судя по материалам раскопок
Ай-Ханума, в Греко-Бактрии могли работать приезжие мастера и ис-
пользовались привозные каменные изделия. Так, по предположению
П. Бернара, поддержанного И.Р. Пичикяном, мраморные фрагменты
100
1— реконструкция колонны. Айртам, I—II вв.; 2— база колонны, Ка-
ра-тепе, комплекс Е на южной вершине, I—II вв.; 3— база колонны,
Кара-тепе, комплекс 3 на северной вершине, I—II вв.
монументальной статуи из храма с уступчатыми нишами свидетель’
ствуют о том, что скульптура божества была акролитной и скорее
всего привозной1. В то же время в Греко-Бактрии происходило
формирование местной скульптурной традиции, опиравшейся на эл-
линистическую основу Как считают исследователи, скульптура
«Атлет, увенчанный венком» представляет местную копию работы
известного сикионского скульптора Лисиппа2.
Помимо круглой скульптуры, на Ай-Хануме известны камен-
ные сюжетные рельефы, которые украшали общественные здания
(рельеф с изображением воина в походном облачении) и гидросо-
оружения (слив в виде головы Силена-Ахелоя)3. Широкое распрост-
ранение получил каменный архитектурный декор — базы колонн,
капители, пилястры. Данные исследований в Бактрии свидетельст-
вуют, что после падения Греко-Бактрийского царства каменная
скульптура и архитектурный декор продолжали оставаться непре-
менной частью художественной культуры региона и в кушанское
время, став одним из приемов оформления буддийских памятников.
Архитектурный декор
Как уже отмечалось, основу строительных конструкций буд-
дийских памятников Бактрии-Тохаристана составляют сырцовый
101
кирпич и пахса. В этих условиях камень использовался для стволов,
баз и капителей колонн, пилястров, карнизов, облицовочных блоков
и плит. Судя по имеющимся материалам, в архитектурном каменном
декоре кушанской Бактрии сохранились основные эллинистические
формы. Многочисленные примеры показывают, что здесь существо-
вала практика изготовления так называемых «аттических» баз, ха-
рактерных для предшествующего времени; эти базы различались по
размерам (в зависимости от назначения) и по профилю. Для поддер-
жания перекрытий в помещениях использовались колонны с базами
диаметром 40—45 см (постройка на северной вершине Кара-тепе), а
для колоннады айванов — с основанием диаметром 27—30 см (ком-
плексы А, Б, В, Е на Кара-тепе). Профили баз этой группы пред-
ставляют, как правило, местные вариации стандартного набора
классических элементов — квадратный плинт, два вала, разделенных
скоцией, и две-три ступеньки-выкружки при переходе от верхнего
вала к горизонтальной плоскости (верхней постели) базы. На верх-
ней постели обычно располагается гнездо для закрепления ствола
колонны. На основании базы нередко встречается гнездо для креп-
ления каменной заготовки в поворотном механизме4.
Помимо «аттических» баз, в буддийских памятниках Бактрии
зафиксированы более упрощенные, местные виды: так, на Айртаме
имеются базы, состоящие из одноступенчатого основания и сплю-
щенного тора.
Важным показателем эллинистического влияния на архитекту-
ру буддийских памятников Бактрии является фрагмент круглого
каменного ствола колонны (диаметр нижней части — 28 см, верхней —
26 см; длина — 83 см), открытый на Айртаме. Находки на Старом
Термезе и Саксанохуре свидетельствуют о том, что подобные камен-
ные колонны не были явлением исключительным и ряд бактрийских
памятников, в том числе и буддийских, имел каменные колоннады5.
На некоторых буддийских памятниках — Айртам, Фаяз-тепе —
обнаружены композитные капители, представляющие бактрийский
вариант коринфского или композитного ордера (два ряда листов
аканта со спиралевидными волютами по углам; волюты имеют «вы-
пуклые» глазки). Такие капители могли выполнять как конструктив-
ные функции при поддержке небольших навесов (Фаяз-тепе), так и
использоваться исключительно в декоративных целях (Айртам)6.
Известны облицовочные плитки, на которых изображались пилястры
с коринфизированными капителями (комплекс М на Кара-тепе7).
Вместе с тем некоторые капители пилястров, найденные на буд-
дийских памятниках Бактрии, отражают изменения в архитектурном
102
1— капитель пилястра. Фаяз-тепе, Бактрия, I—II вв.; 2—4— капи-
тель колонны, Айртам, III вв. (вид сверху, сбоку, снизу)
декоре, которые произошли в первые века нашей эры по сравнению
с греко-бактрийским временем.
В настоящее время известно более 50 бактрийских капителей,
что позволяет говорить об их характерных чертах. Одной из них
является наличие в композиции двух поясов, что, по мнению Б.Я. Ста-
виского, сближает бактрийские капители с римскими и ранневизан-
тийскими, но отличает их от гандхарских. Другая характерная черта
бактрийских капителей, отличающая их от античных прототипов —
включение в их композицию различных фигур: полиморфных,
зооморфных и антропоморфных существ. Считается, что данная
особенность восходит к древневосточной традиции8.
Отдельную группу составляют капители пилястров с Кара-тепе.
К сожалению, все они были найдены в разных частях памятника вне
связи с архитектурными конструкциями, что затрудняет определе-
ние места их первоначального размещения и времени изготовления.
Показательно, что каратепинские капители пилястров наряду с об-
щими региональными чертами бактрийских капителей имеют и свои
особенности. К ним относятся, во-первых, нижнее ребро волюты,
которое украшено полосой либо рельефных треугольников, либо
перлов; во-вторых, акантовые листья с изрезанными заостренными
краями, у которых одна или несколько центральных жилок разделе-
ны перетяжками. Украшение нижнего ребра волюты встречается в
капителях и других буддийских памятников Бактрии. На основании
103
Облицовочные плитки с изобра-
жением пилястра. Кара-тепе,
комплекс М, II в.
этих деталей можно высказать
предположение, что все карате-
пинские капители были изготов-
лены в узком хронологическом
интервале и что мастера, работав-
шие над ними, принадлежали к
единой скульптурной школе, а
может быть даже и мастерской.
Т.И. Зеймаль, сравнивая
сурх-котальские и каратепинские
капители, обратила внимание на
угловые волютообразные завит-
ки, которые каратепинский мас-
тер старался выделить из аканто-
вой листвы, подчеркивая кривую
спирали завитка «зубчиками»
или цепочкой из перлов, в то вре-
мя как сурхкотальские волюты
слабо выражены, «задавлены»
листвой. Для обоих памятников
характерна сходная проработка
листьев аканта — заостренные и
сильно изрезанные края, резко
отогнутый вниз кончик листа, что позволяет выделить единую худо-
жественную школу «с отчетливо выраженным стилем и набором ху-
дожественных и технических приемов. Различия же в деталях не
только указывают на существование разных мастерских в рамках
этой школы, но и свидетельствуют о значительной творческой
свободе мастера, предоставляемой ему каноном. Нет никаких при-
знаков, которые позволили бы интерпретировать различия между
каратепинской капителью и сурхкотальскими образцами как хроно-
логические (например, принадлежность к разным этапам развития
традиций кушано-бактрийской школы»9.
По мнению Б.Я. Ставиского, основные художественные особен-
ности капителей Бактрии не зависят от религиозной принадлеж-
ности зданий, которые они украшали: однотипные капители были
использованы как в буддийских постройках, так и в династийном
храме; следовательно, это локальные, а не культовые черты10.
Помимо баз и капителей, в настоящее время известно доволь-
но большое количество скульптурных фрагментов архитектурного
декора, происходящих и с Кара-тепе, и с Фаяз-тепе, а также из
104
Прорисовки капителей пиляст-
ров. Бактрия, 1—Пвв.: 1— Кара-
тепе, комплекс 3; 2— Кара-те-
пе, комплекс Д; 3— Шам-кала
подъемного материала из Старого Термеза, часть из которых, по-
видимому, украшала буддийские памятники. Репертуар этих фраг-
ментов включает изображения различных элементов буддийской
иконографии — статуи Будды, эпизоды из житийных сцен, поясные
фигурки с трилистниками в руках, помещенные в аркаде, различные
типы человеческих головок, львиные морды, слоны, быки, грифоны,
детали архитектуры11. Эти детали и их репертуар находят ближай-
шие аналогии в архитектурном декоре Гандхары.
Несмотря на многолетние работы на буддийских памятниках
Бактрии, ряд из которых имеет хорошую археологическую сохран-
ность, до сих пор не найдено ни одного сооружения, в оформлении
которого каменный скульптурный архитектурный декор был бы
зафиксирован in situ12. На сегодняшний день об использовании ка-
менного декора с полной определенностью можно говорить только
применительно к оформлению постаментов, предназначенных для
выставления вотивных изображений и ступ13. Так, каменные бло-
ки, многочисленные фрагменты каменных рельефов, каменные
зонтики-чатры, найденные во дворах каратепинского комплекса Б,
очевидно, украшали ступу, расположенную в «северном дворе»14. Ка-
менные облицовочные блокои и декоративные фрагменты, кото-
рые были найдены в большом количестве при раскопках сооруже-
ния на северной вершине Кара-тепе, могли служить облицовкой
расположенной поблизости монументальной ступы; последние
105
Прорисовки фрагментов фризов Бактрии, I—II вв.: 1— «башня
Зурмала» (по Пидаеву); 2— изображение Будды, Кара-тепе; 3—
изображение персонажа в аркаде, Кара-тепе, комплекс Б; 4— Кара-
тепе, фрагмент изображения Будды (по Ставискому)
результаты изучения северного комплекса Кара-тепе подтверждают
это предположение15.
Фрагмент антаблемента с многоярусной композицией, найден-
ный недалеко от ступы «башня Зурмала», Ш.Р. Пидаев связал с
декоративным оформлением этого сооружения16. Между тем система
декорации буддийских сооружений каменными рельефами остается
предметом гипотез и дискуссий. До сих пор продолжается полемика
о первоначальном размещении найденных в 1930-е годы на Айртаме
фризов с изображением музыкантов и донаторов. Первый исследо-
ватель памятника М.Е. Массон считал, что эти фризы украшали
пилоны перед входом в храм17. Последующее детальное исследова-
ние рельефов позволило Б.Я. Ставискому восстановить примерный
порядок размещения блоков и реконструировать их местоположение
в айртамском храме — по его реконструкции, рельефы оформляли
выступы стен, имевшие вид антов или пилястров у входа в буддий-
ское святилище. Кроме того, следует обратить внимание на пазы на
гранях рельефов: при помощи пазов, расположенных на нижней сто-
роне, блоки соединялись с верхними частями каменных плит, кото-
рыми были облицованы сырцовые стены сооружения; пазы на
106
Архитектурные детали из Старого Термеза. Камень, I—II вв.:
1— карниз; 2— фриз
верхней стороне служили для скрепления блоков между собой18. По
поводу размещения фризов П. Бернар высказал предположение, что
они декорировали фасад храма, закрывая углы19.
Наличие большого числа фрагментов различной тематики
позволяет говорить о том, что каменный архитектурный декор был
достаточно широко распространен в оформлении буддийских па-
мятников Бактрии и в своей работе бактрийские мастера следовали
в основном сложившейся эллинистической традиции.
Несмотря на наличие каменных архитектурных деталей в буд-
дийских сооружениях Бактрии и существовавшую практику работы
с твердым материалом, на некоторых объектах наблюдается имита-
ция камня. Так, штукатурка на пилонах каратепинского комплекса
Е, выложенных из сырцового кирпича, имитирует разделку камен-
ных пилонов кушанской архитектуры. Кроме того, на Кара-тепе за-
фиксирован ряд случаев, когда каменные детали использовались не
по своему первоначальному назначению, а вторично — например, об-
лицовочные плиты, вмонтированные в порог святилища комплекса
А; база пилястра в качестве ступеньки, ведущей на айван, на втором
этапе существования комплекса Е20.
Известны случаи, когда по прошествии определенного времени
с момента постройки каменные детали заменялись глиняными (гли-
няные базы колонн айвана на третьем этапе существования карате-
пинского комплекса Е заняли место каменных баз, существовавших
на втором этапе)21. Изучение монументальной ступы у монастыря на
северной вершине Кара-тепе показало, что на первом этапе своего
существования (II в.) ступа была богато орнаментирована каменным
архитектурным декором. Почему каменная облицовка ступы оказа-
лась разрушенной, остается непонятным, однако в результате позд-
нейшей перестройки в III в. каменный архитектурный декор ступы не
107
Айртамский фриз. Камень, I—Пвв. (фрагменты)
был восстановлен22. Подобные факты свидетельствуют о том, что в
Бактрии кушанского времени происходила стагнация традиции
оформления памятников каменным архитектурным декором. В
строительной практике раннесредневекового Тохаристана каменные
детали уже не используются.
Скульптура
Кроме фрагментов архитектурного декора, на буддийских па-
мятниках кушанской Бактрии были найдены образцы каменной
скульптуры.
Прежде чем приступить к анализу каменной буддийской
скульптуры Бактрии, следует оговорить, что мы оперируем только
фрагментами, которые не складываются в целостную систему укра-
шения памятника, имевшую, как и положено декору культового
сооружения, программный характер. Расположение этих фрагмен-
тов на объекте нам, как правило, не известно; в лучшем случае оно
реконструируется. Это значительно усложняет интерпретацию буд-
дийской скульптуры Бактрии. Отмечая эту проблему применитель-
но к скульптуре Гандхары, У. Звалф выделил т.н. «нарративные
(повествовательные) рельефы», которые содержат сюжетные буд-
дийские композиции (иногда только часть), и т.н. «культовую
скульптуру», которая в силу своей специфики (фронтальность,
размер) предназначалась для выставления в нишах, святилищах или
на постаментах23.
Особенность известного нам репертуара фрагментов буддийской
каменной скульптуры Бактрии состоит в том, что мы располагаем
108
очень небольшим количеством «нарративных рельефов», тогда как
большую часть памятников вынуждены относить к «культовой
скульптуре».
В репертуар каменной скульптуры Бактрии вошли как отдель-
ные изображения Будды, так и многофигурные композиции, в том
числе Будда в окружении донаторов и многоярусные житийные
сцены.
К числу наиболее известных произведений бактрийской камен-
ной скульптуры относится горельеф из Фаяз-тепе, изображающий
Будду в падмасане с жестом дхаяна-мудра под деревом бодхи с
двумя монахами по сторонам24. Горельеф (высота рельефа 20 см) был
выполнен из прямоугольного блока. Его размеры 75x63 см; толщи-
на — 28 см. На боковых сторонах блока сохранились следы рабочей
части инструмента (с шириной лезвия 2 см), с помощью которого
высекалось изображение. Тыльная сторона блока не обработана.
Вся композиция заключена в килевидную арку, которая опира-
ется на пилястры с коринфизированными капителями. Пилястры
имеют характерную для Бактрии и Гандхары проработку фасадной
стороны. На рельефе сохранились следы красной краски. При очень
тщательной моделировке имеется отличие в изображении глаз мона-
хов и Будды — если у монахов зрачки глаз проработаны рельефом, то
у Будды зрачки никак не выделены. Можно предположить, что они
были нарисованы25. Это заставляет вспомнить ритуал рисования
глаз на буддийской скульптуре, известный по описаниям более
позднего времени.
Несмотря на общую каноничность сцены (упрощенный вари-
ант «Первой проповеди Будды»), иконография фаязтепинского
горельефа не имеет прямых аналогий в скульптуре Гандхары. Изоб-
ражения ветвей дерева бодхи, которые за головой Будды создают
своеобразную мандорлу, отличаются от большинства ветвей на из-
вестных гандхарских рельефах26. Возможно, это свидетельство того,
что горельеф был сделан бактрийским мастером. Отдельные черты
указывают на наличие прямого гандхарского прототипа: двухполос-
ная лента с центральной вставкой, охватывающая ушнишу на голове
фаязтепинского Будды, часто встречается в гандхарской скульптуре
I—II вв.27 Другой характерной чертой, свидетельствующей об индий-
ском прототипе, является килевидная арка, которая не применялась
в бактрийской архитектуре. Необходимо отметить, что на фаязте-
пинском горельефе ноги Будды задрапированы без центральной
складки, спускающейся между колен, что довольно редко встречает-
ся на гандхарской скульптуре28.
109
2
Скульптурные изображения Буд-
ды в падмасане с монахами. Ка-
мень.
1— горельеф, Фаяз-тепе, II в.;
2— горельеф, Гандхара, П—Швв.;
3— двухъярусный горельеф, Ста-
рый Термез, II в.
Горельеф был найден в помещении, которое считается централь-
ным святилищем монастыря29. Возможно, наряду с глино-ганчевой
скульптурой и настенной живописью он входил в убранство святи-
лища и в этом случае должен был располагаться у северо-западной
стены святилища (напротив входа) и являться одним из основных
объектов поклонения на Фаяз-тепе30.
Помимо этого горельефа, на памятнике были найдены много-
численные фрагменты мелкой каменной скульптуры31, однако ре-
конструировать первоначальное расположение этих фрагментов в
интерьерах комплекса Фаяз-тепе или в убранстве фаязтепинской
ступы на одном из этапов ее существования по имеющимся публика-
циям не представляется возможным.
Широко известен горельеф с двухъярусной композицией из
Старого Термеза, выполненный из местного органогенного извест-
няка. На нем в нижнем регистре под деревом бодхи восседает Будда
со сложенными в дхаяна-мудре руками; судя по наличию нимбов,
ПО
ему поклоняются божества. В верхнем регистре Будда также воссе-
дает под деревом бодхи, но руки у него сложены в дхармачакра-
мудре. По сторонам от него расположились пять поклоняющихся
персонажей, один из которых держит в руках ваджру (?)32. Компо-
новка на рельефе в двух регистрах двух равновеликих сцен извест-
на в иконографии Гандхары33.
Поиск параллелей в гандхарском репертуаре показал, что обе
сцены на бактрийском рельефе варьируют классическую иконогра-
фию эпизода «Боги умоляют Будду начать проповедовать»34. Соот-
ветственно персонажи по сторонам Будды в нижнем регистре долж-
ны быть идентифицированы как Индра и Брахма, а персонаж с
ваджрой в верхнем регистре — как Ваджрапани.
Отдельные находки и косвенные данные показывают, что на Ка-
ра-тепе, помимо каменного архитектурного декора, также существо-
вала и каменная скульптура. Небольшой фрагмент монументальной
каменной скульптуры — теменная часть головы, передающая стили-
зованные волнистые волосы, выкрашенная в черный цвет и имею-
щая следы позолоты — был найден при раскопках комплекса Г35.
Судя по отсутствию следов крепления и постамента для разме-
щения глино-ганчевой скульптуры, первоначально в нише двора
комплекса Б на Кара-тепе находилась статуя, сделанная из дерева,
металла или камня. Имеющиеся бактрийские аналогии позволяют
заключить, что в этом случае более вероятно было размещение имен-
но каменной скульптуры36.
Помимо находок непосредственно на буддийских сооружениях,
еще три фрагментированных монументальных статуи Будды были
найдены в разных частях городища Старого Термеза. Во всех случа-
ях Будда изображен сидящим в падмасане (позе лотоса), на двух
фрагментах он имеет жест абхайя-мудра37. На плечах одной из этих
статуй на месте шеи расположено отверстие38; возможно, это свиде-
тельствует о том, что голова у данной скульптуры изготавливалась
отдельно (ремонтировалась?). Оба фрагмента имеют плохую со-
хранность, в связи с чем описание и иконографический анализ не
представляются целесообразными. Другой фрагмент статуи — ниж-
няя часть торса сидящего Будды с предполагаемым жестом варада-
мудра — в изображении складок одеяния сопоставим с гандхарскими
произведениями I—III вв.39
Примером работы провинциального местного скульптора явля-
ется голова Будды, найденная в Колхозабадском районе Таджики-
стана. Она имеет небольшие размеры (12x7 см) и выполнена из
органогенного известняка. Несмотря на то, что лицевая сторона
111
1— слив на резервуаре в виде морды льва. Фаяз-тепе, II в.; 2— Будда в
падмасане. Фрагмент статуи. Старый Термез, II в. (прорисовки)
фрагмента была подшлифована, на ней сохранились следы острого
режущего инструмента. Тыльная сторона головы не обработана, что
свидетельствует о том, что это была пристенная скульптура. Иссле-
дователи датируют ее первыми веками нашей эры40. На местный
характер работы указывает схематичное изображение волос, а также
не проработанная ушниша; при этом шлифовка свидетельствует о
достаточно высоком техническом уровне резчика, а исполнение
ушниши — о его слабом знакомстве с буддийской иконографией.
На Айртаме помимо уже описанного фриза с музыкантами был
найден еще один фрагмент монументального горельефа из органо-
генного известняка. Он представляет невысокий постамент, на ко-
тором сохранилась нижняя часть ног стоящих рядом мужчины и
женщины; женщина в длинном одеянии, на щиколотках двойные
браслеты. Существует несколько мнений относительно того, кто изо-
бражен на данном горельефе. Один из авторов раскопок, Б.А. Тургу-
нов, предположил, что на рельефе представлены донаторы — «буд-
дист-строитель храма со своей супругой, упоминаемый в надписи»41.
П. Бернар видит в этой паре кушанских божеств Оешо (Oesho) и
Умму (Отта), которые являются эквивалентами индийских Шивы
и Парвати42; Э.В. Ртвеладзе придерживается мнения Я. Харматты,
который считает, что это иранские божества кушанского пантеона
Фарро (бог удачи) и Ардохшо (богиня плодородия)43. На постамен-
те имеется бактрийская надпись, содержание которой не дает пря-
мой информации об изображении44.
Наряду с монументальными ступами в Бактрии известны три
каменных вотивных ступы (Айртам, Кара-тепе, Уштурмулло). Все
112
1— Голова Будды. Бактрия, I—II вв.; 2— горельеф с изображением
мужчины и женщины. Фрагмент. Айртам, I—II вв.
они имеют квадратное в плане профилированное основание (со
стороной от 38 до 52 см; высотой 14—35 см), на котором располагал-
ся полый цилиндрический барабан (диаметром 30—38 см, высотой
13—14 см), завершавшийся полусферой купола (высотой до 18 см).
На сохранившейся полусфере купола вотивной ступы из Уштур-
мулло сделано небольшое квадратное гнездо для крепления хармики
и ясти45.
Анализ показывает, что такие ступы изготавливались двумя
способами. Первый способ — обточка из двух разных кусков камня
отдельно квадратного основания и отдельно барабана с полусферой
(Уштурмулло, возможно Айртам). Второй — раздельное изготовле-
ние основания с барабаном и полусферы (Кара-тепе). Небольшое
количество вотивных ступ и отсутствие их точной датировки пока не
позволяют определить причины, по которым однотипные изделия
были сделаны двумя разными способами. Однако материал для со-
поставления дают вотивные ступы Гандхары. По имеющимся дан-
ным, гандхарские вотивные объекты I—II вв. имели цилиндрическое
основание. Рельефная орнаментация на них, как правило, отсутству-
ет; иногда встречается растительный орнамент в виде венка или гир-
лянды, опоясывающих тулово46. Очевидно, несколько позднее, во
II—III вв. при изготовлении вотивной ступы добавилось квадратное
основание (medhi), на котором, собственно, изделие и выставлялось.
Изображение сцены ритуала вокруг вотивной ступы подобной конст-
рукции дошло до нас на одном из гандхарских рельефов: группа
ИЗ
Вотивные каменные ступы: 1, 2— Кара-тепе, комплекс Е. II в. Общий
вид, разрез, план; 3— Айртам, II в. (фрагмент)
адорантов стоит вокруг вотивной ступы с цилиндрическим основа-
нием, установленной на профилированном квадратном постаменте47.
Известны случаи золочения каменной скульптуры, в том числе и
вотивных ступ4К.
Среди гандхарских вотивных ступ есть памятник с квадратным
основанием, по своей конструкции напоминающий бактрийские. Он
состоит из трех частей - квадратного основания, цилиндрического
тулова и полусферы купола с ясти и чатрами (хармика отсутству-
ет)49. Вероятно, основным способом изготовления следует считать об-
точку отдельно каждой части вотивной ступы, как это было с памят-
никами на Айртаме и Уштурмулло; соответственно каратепинская
ступа может рассматриваться как местный бактрийский вариант.
Кроме того, можно утверждать, что по своей конструкции известные
бактрийские вотивные ступы не могут датироваться ранее II в. и, су-
дя по обстоятельствам находки, не позднее конца III в.
К числу каменных изделий, использовавшихся в Бактрии в буд-
дийском ритуале, относится также многоступенчатый каменный
алтарь, фрагмент которого был найден в комплексе Е на Кара-тепе.
Он представляет квадратное в плане трехступенчатое основание с не-
высокой колонной, квадратной в сечении. Общая высота фрагмента
13,7 см. Алтарь неоднократно покрывался красной краской (толщина
красочного слоя 0,1—0,2 см)50. Вероятно, многоступенчатые алтари
такого типа были заимствованы кушанами из иранского мира (у
парфян), как и композиция — царь перед подобным алтарем, — запе-
чатленная на кушанских монетах. Иранские алтари огня были адап-
тированы к буддийскому ритуалу. Изображения подобных алтарей
встречаются на гандхарских рельефах в сценах возжигания огня в ри-
туале поклонения Будде, в сценах оплакивания Будды51. В буддийской
практике подобные алтари использовались также как подставки для
различных реликвий, например, «колеса закона», или как постамент
114
для статуи Будды52 — последнее характерно для Матхуры, более от-
даленной от границы иранского мира, где не так ясно представляли,
что многоступенчатые алтари служили для возжигания огня.
Помимо вотивных атрибутов, среди произведений каменной
скульптуры Бактрии следует упомянуть резервуар для омовения
из Фаяз-тепе, украшенный рельефной мордой льва на месте слива.
Судя по аналогиям на гандхарских рельефах, он повторял резервуа-
ры, существовавшие и в Гандхаре53.
Буддийские памятники Северной Бактрии-Тохаристана, укра-
шенные каменной скульптурой и декором, сконцентрированы
вдоль Амударьи (Айртам, Старый Термез), тогда как на буддий-
ских памятниках городищ, расположенных вдали от Амударьи
(Дильберджин, Дальверзин-тепе, Зар-тепе), каменная скульптура
не обнаружена. Возможно, что эта особенность указывает на способ
доставки сырья по реке от места его добычи до места использова-
ния54. Основным материалом для каменных изделий в регионе в
кушанское время служил белый органогенный известняк, который
добывался в каменоломнях на горе Ходжа Гульсор, расположенной
недалеко от берега реки55.
Каменная буддийская скульптура была зафиксирована и в Вос-
точной Бактрии. В результате раскопок в Чакалак-Тепе были найде-
ны голова Будды, фрагмент пристенной статуи сидящего Будды
(сохранность данного фрагмента очень плохая), и часть углового
пилястра, на гранях которого изображены фигуры стоящего бодхи-
саттвы и донатора. Как отмечают исследователи, буддийская
скульптура Восточной Бактрии пока ограничивается этими тремя
фрагментами и еще тремя рельефами, хранящимися в коллекции
Сарвара Нашер Хана56. Чакалактепинская скульптура была сделана
из того же серо-желтого известняка, из которого были сделаны опи-
санные памятники Кара-тепе, Старого Термеза и Айртама57.
Следует отметить, что по своему характеру Чакалак-тепе являл-
ся укрепленным жилым поселением. Скульптурные фрагменты
были найдены в слоях, содержащих сасанидские монеты. В целом же
контекст находки не дает оснований для сопоставления памятника с
культовыми сооружениями буддизма или какой-либо другой
конфессии.
Детали каменной архитектуры украшали одно из сурх-коталь-
ских сооружений, в оформлении которого исследователи усматрива-
ют буддийские черты58.
Учитывая преобладание глины и ганча как основных материа-
лов скульптуры Бактрии кушанского времени, ряд исследователей
115
1— алтарь на подиуме (прорисовка с рельефа, Гандхара, II в.); 2— ал-
тарь с «колесом закона» (прорисовка с рельефа, Матхура, II в.); 3—
фрагмент алтаря (прорисовка, Кара-тепе, II в.)', 4— алтарь на моне-
те Канишки, IIв. (прорисовка); 5— фрагмент алтаря. Кара-тепе, IIв.
(виды сбоку, сверху)
таких бактрийских памятников, как Шоторак и Сурх-Котал, где
была найдена каменная скульптура, поставили ряд принципиальных
вопросов. Кто оформлял кушанские памятники каменной скульпту-
рой — местные бактрийские мастера, наследники греко-бактрийской
традиции обработки камня, или гандхарские скульпторы, пришед-
шие из-за Гиндукуша? Каким образом происходило оформление
каменным декором — привозился и обрабатывался на месте камень
или памятник украшался готовыми привозными каменными про-
изведениями59?
Анализ буддийских каменных рельефов, найденных в другой
точке Северной Бактрии — Кундузе, позволяет предположить, что
они были выполнены местными бактрийскими мастерами в тради-
циях гандхарской иконографии60. Приведенные примеры фрагмен-
тов каменной скульптуры из Северной Бактрии дают основание счи-
тать, что в кушанское время в Бактрии существовала собственная
традиция художественной обработки камня, сформировавшаяся на
основе эллинистической культуры Греко-Бактрийского царства.
Следует отметить, что еще в 1930-е годы, до проведения основных
археологических работ в Бактрии, Дж. Хаскин высказал мнение, что
именно Бактрия, имевшая эллинистическую традицию изготовле-
ния каменной скульптуры, была колыбелью «греко-буддийского
искусства», как тогда называли гандхарское искусство61. Аналогич-
ной точки зрения придерживается и Л. Неру, влияние бактрийской
116
традиции обработки камня на Гандхару проявилось не только в
греко-бактрийское время, но позднее, когда сформировавшаяся
гандхарская иконография в свою очередь начала оказывать воздейст-
вие на буддийское искусство Бактрии62. Художественный феномен
искусства Гандхары включал в себя несколько региональных школ,
одна из которых располагалась в Северной Бактрии63.
Очевидно, что практика каменного архитектурного декора
буддийских памятников Бактрии базировалась в основном на элли-
нистической традиции, восходящей к Греко-Бактрии (III—II вв. до
н.э.). В кушанское время (I—III вв.) местные мастера продолжали
использовать элементы классического архитектурного декора (базы
и стволы колонн, капители колонн и пилястров, карнизы и пр.) гре-
ко-бактрийского времени, но из-за привлечения к их оформлению
бактрийских художников в репертуар архитектурного декора Бакт-
рии проникали буддийские образы. В скульптуре же в кушанское
время местные мастера использовали в качестве образцов импорти-
рованные произведения буддийского искусства — вероятно, прежде
всего из Гандхары, — которые тиражировались с незначительными
изменениями.
Как показывает материал, уровень знания буддийской иконо-
графии бактрийскими мастерами, работавшими с камнем, был раз-
ным - от фаязтепинской триады до головы Будды из Колхозабада.
Бактрийская традиция художественной обработки камня в
дальнейшем не получила продолжения. На раннесредневековых
буддийских памятниках Тохаристана каменный архитектурный
декор и каменная скульптура отсутствуют. Выяснение причин
исчезновения этой традиции представляется темой специального
исследования, затрагивающего комплекс различных факторов, изме-
нивших позднеантичную культуру региона.
Маргиана
Некоторое количество мелкой каменной скульптуры было
найдено в Маргиане в теле ступы, расположенной за городскими
стенами античного Мерва (Гяур-калы) и датированной VI в. Среди
них — небольшой горельеф (размером 21x18x5,8 см), изображающий
сидящего на лотосовом троне Будду в падмасане с жестом дхарма-
чакра-мудра. В нижнем регистре горельефа помещена композиция
с фигурами меньшего масштаба — Будда в падмасане с жестом
дхаяна-мудра, по сторонам которого по две фигуры поклоняющихся,
117
Гандхарская скульптура VI в. из ступы около Гяур-кала в Мерве:
1— Будда в падмасане с жестом дхаяна-мудра; 2— хармика; 3— Буд-
да в падмасане с жестом дхармачакра-муора (фрагмент горельефа)
стоящих с жестом анджали-мудра (адорации). Другой фрагмент —
фигурка Будды в падмасане с жестом дхаяна-мудра (высота 8,5 см).
Третий — навершие (хармика) вотивной ступы, которое представля-
ет четыре зонтика, в основании которых сидят четыре фигурки
Будды; между фигурками — птицы с распахнутыми крыльями (вы-
сота навершия 8,7 см). Четвертая статуэтка — фигурка арфистки
(высотой 7,5 см). Все они выполнены из светло-серого шифера
(сланца) и покрыты позолотой64. По мнению Г.А Кошеленко, все эти
произведения являются рядовыми гандхарскими вещами, которые
оказались в Маргиане задолго до сооружения ступы, и их наличие
свидетельствует о проникновении буддизма в этот регион в первые
века нашей эры. Возможно, эти скульптурные фрагменты были
превращены в реликвии после того, как они пришли в негодность в
местной буддийской общине65.
Однако недавно Ф. Кальери предложил иную атрибуцию и
датировку мервской каменной скульптуры. По его мнению, она да-
тируется ранним средневековьем (VI в.) и является следствием
кратковременного пребывания в Мерве эфталитов. Основанием для
такого предположения послужила статуэтка арфистки, ближайшие
аналогии которой обнаруживаются в целой серии фигурок кашмир-
ского производства (Пешаварский музей, Национальный музей
восточного искусства в Риме, Метрополитен Музеум в Нью-Йорке).
Судя ио наличию отверстия в центре, это были ручки зеркал66.
Следует указать, что среди материалов, собранных в восточно-
туркестанском Йоткане (большая часть обнаруженных памятников
118
относится к V—IX вв.), имеется каменное навершие вотивной сту-
пы, аналогичное навершию из Мерва67. Что касается горельефа с
описанием Будды с дхармачакра-мудрой, то размеры изображения
позволяют отнести его к позднегандхарским произведениям, когда
широкое распространение получило изготовление портативных
алтарей из разных материалов, в том числе каменных.
Очевидно, каменная буддийская скульптура Мерва представля-
ет собой кашмирский и позднегандхарский импорт, оказавшийся в
Маргиане в середине VI в. и в силу своей редкости получивший
статус реликвии, замурованной в ступу. Вероятность того, что здесь
имелась своя школа каменной скульптуры, очень невелика.
Семиречье
Каменная буддийская скульптура известна на некоторых ранне-
средневековых памятниках Семиречья.
Небольшой фрагмент сланцевого гандхарского горельефа с жи-
тийной сценой был найден на Новопокровском городище в Чуйской
долине (высота фрагмента 5,5 см). Считалось, что этот фрагмент
датируется II—IV вв. и сохранялся у местных буддистов в раннем
средневековье в качестве почитаемой реликвии68; однако, судя по
несколько упрощенной манере моделировки лиц и одеяний, распо-
ложению фигур, а также характерной разделке обрамления в виде
коротких рельефных отрезков, данный фрагмент представляет собой
более позднее произведение гандхарских мастеров. В коллекциях
индийского искусства Самуэля Эйленберга и Кроноса в Метропо-
литен Музеуме хранится ряд миниатюрных каменных переносных
алтарей, представляющих собой, как правило, диптихи. По своему
репертуару и композициям они следуют гандхарской иконографии и
датируются VII—VIII вв.69; однако М. Лернер относит рельефы этой
группы к V—VI вв., считая, что они представляют собой своеобраз-
ный мост между скульптурой Гандхары и Кашмира70.
Приняв любую из вышеприведенных датировок, мы придем к
выводу, что фрагмент из Новопокровского городища относится не
к античности, а к раннему средневековью, и соответственно в Семи-
речье он попал не как старинная реликвия, а как рядовой импорт из
Гандхары. Скорее всего, это произошло в период расцвета буддизма
в Семиречье в русле движения паломников из Китая в Индию.
Фрагменты аналогичных переносных алтарей известны среди хотан-
ских материалов71.
119
Ручки зеркал с изображением арфистки, Кашмир, VI— VII вв.: 1— сту-
па около Гяур-кала в Мерве; 2— Метрополитен Музеум
Значительная часть семиреченской каменной скульптуры —
памятники VIII—X вв., демонстрирующие китайское влияние на
регион. Из Первого храма на Краснореченском городище происхо-
дит гранитная стела (64x33/36x12/16 см) из розового песчаника (?),
на которой в невысоком рельефе высечена трехпоясная композиция.
В верхнем регистре изображен Будда в падмасане на лотосовидном
троне с жестом абхайя-мудра, по сторонам от него на лотосах стоят
бодхисаттвы. В центре среднего регистра изображена курильница,
которую фланкируют два льва. Среднюю часть нижнего регистра за-
нимает прямоугольное поле, на котором сохранились следы надписи
(по приводимым В.Д. Горячевой и С.Я. Перегудовой данным уда-
лось разобрать иероглифы, содержащие слова «сделана», «второй
год», «пятый месяц»). По сторонам площадки расположены по два
донатора. На тыльной стороне стелы имеется гравированное изобра-
жение Будды, сидящего на лотосе; контуры рисунка просматрива-
ются плохо, что затрудняет его реконструкцию. На боковых гранях
стелы нанесены изображения двух локапал, стоящих на карликах-
гандхарвах. Верхняя грань орнаментирована гравированным расти-
тельным орнаментом. Осмотревший стелу Е.И. Лубо-Лесниченко
отнес ее к эпохе развитого Тан72, т.е. к VIII веку.
Аналогичная сцена представлена на фрагменте стелы из округи
Ак-бешима из собрания КГНУ73. Сохранившиеся размеры: высота —
65 см, ширина — 42 см, толщина — 13 см. На стеле изображен Будда
в падмасане с жестом абхайя-мудра, сидящий на лотосовом троне.
Из основания лотоса по сторонам прорастают два побега, которые
120
1, 2— Портативный алтарь гандхарского производства, V—VI вв.
Камень. Новопокровское городище, Семиречье (вид спереди и сбоку);
3—5— гандхарские каменные алтари V—VI вв. (фрагменты)
разделяются еще на два и заканчиваются цветами лотоса; на ча-
шечках лотоса расположены стоящие бодхисаттвы. Под троном
находится курильница на лотосовом основании, по сторонам кото-
рой сидят два льва.
Следует отметить, что на краснореченских рельефах, как и на
большинстве буддийских памятников Китая, львы в основании
трона фланкируют традиционную китайскую курильницу, а не сту-
пу74. В целом композиционное решение краснореченских стел
традиционно для одного из вариантов иконографии буддийских
рельефов Китая и прослеживается с эпохи Вэй: в верхнем ярусе изо-
бражается Будда с предстоящими, в нижнем — львы, фланкирующие
121
1— буддийская стела, Китай, эпоха Суй (581—618 гг.);2— стела, Пер-
вый краснореченский храм, VIII в.; 3— стела, Ак-бешим, VIII в.; 4— ку-
рильница, Китай, эпоха Хань (прорисовка);; 5— курильница, Китай,
эпоха Суй (прорисовка со стелы); 6— курильница, Китай, эпоха
Северная Вэй (386—534 гг.) (прорисовка со стелы)
курильницу, донаторы и площадка для посвятительной надписи.
Одним из примеров такой композиции может служить стела из
Шаньси вэйского времени73.
Изображение львов, сидящих по сторонам от курильницы, было
очень популярной схемой в буддийской иконографии Китая. Она
сформировалась еще в середине VI в., в конце правления династии
Восточная Вэй (стела с изображением Шакьямуни, в основании ко-
торой два льва фланкируют курильницу, датируется 540 г.76). Львы
перед курильницей встречаются на рельефах и в пределах государст-
ва Северная Ци (550—577 г.), и на землях правления Северного
Чжоу (557—581 гг.)77. Данная композиция сохранялась в репертуаре
буддийских рельефов суйского времени (581—618 гг.), а затем и эпо-
хи Тан (618—907 гг.)78, однако уже в период правления Тан получает
развитие отдельно стоящая скульптура, и стелы постепенно выходят
122
Локапалы: 1— терракота, глазурь. Китай, эпоха Тан (618—906 гг.);
2— прорисовка со стелы. Первый краснореченский храм, VIII в.
из моды. Одна из последних стел с изображением львов, фланкиру-
ющих курильницу, датирована 724 г.79
Между тем рельефные изображения в Семиречье не находят
прямого соответствия среди известных китайских стел, тогда как
гравированный декор краснореченской стелы точно повторяет ти-
пичный танский декор80, а локапалы — танскую иконографию этих
персонажей81. Можно предположить, что по отношению к первоис-
точнику (китайским образцам) краснореченские стелы представляют
провинциальную работу начала VIII в. — рельефы имеют несколько
упрощенную моделировку, но гравированный орнамент воспроизве-
ден достаточно точно.
Другой пример оформления буддийских сооружений каменным
декором зафиксирован при раскопках «монастыря с часовней» на
Ак-бешиме (X в.) По подсчетам А.Н. Бернштама, всего было найдено
23 фрагмента различных деталей каменного декора, выполненных
из песчаника розоватого и серо-синего цвета. Среди фрагментов
имеются изображения лотосов со ступнями (размеры ступней 1,25 на-
туральной величины) и изображения двойного лотоса, служившие
подножиями статуй Будды (?)82. На раскопе I были найдены фраг-
мент (18x11 см) головы с волнистыми волосами и высокой ушнишей,
123
каменная плита (из того же камня, что и статуя Будды) с рельеф-
ными изображениями мифического буддийского существа фо и
бодхисаттвы, хармика и пр.83 Общий характер памятника и фраг-
менты скульптуры не вызывают сомнений в том, что его создатели
испытывали китайское влияние84.
Каменная буддийская скульптура Семиречья довольно точно
отражает ситуацию, в которой оказался здесь буддизм в раннем
средневековье. С одной стороны, существовали широкие связи с
традиционными буддийскими центрами, в частности, с Гандхарой;
в русле этих связей в Семиречье осуществлялся импорт произведе-
ний искусства, например, каменных переносных алтарей. С другой
стороны, буддизм в Семиречье находился под значительным китай-
ским влиянием, которое выражалось, например, в строительстве
буддийских культовых памятников, оформлявшихся каменной
скульптурой. Скорее всего, изготовление этой скульптуры было де-
лом рук китайских мастеров, представлявших провинциальные
художественные школы.
ГЛИНО-ГАНЧЕВАЯ СКУЛЬПТУРА
Глино-ганчевая скульптура является одним из наиболее рас-
пространенных видов буддийского искусства Средней Азии. Она
встречается во всех среднеазиатских регионах, в которых зафикси-
рованы буддийские памятники, за исключением Согда. Находка
глино-ганчевой буддийской скульптуры нередко рассматривается
как индикатор принадлежности сооружения к буддизму, однако, как
показывают исследования, этот признак не всегда гарантирует буд-
дийский характер памятника.
Глина и ганч являются основными скульптурными материала-
ми Средней Азии. К сожалению, сами эти материалы очень редко
становились предметом специальных исследований, поэтому в лите-
ратуре можно встретить названия «глина», «лесс», «ганч», «гипс»
для обозначения того или иного материала без достаточных на то ос-
нований. Анализ показал, что среднеазиатский лесс содержит около
50% кварца, 30% известняка и 20% глины, тогда как ганч представля-
ет собой природную смесь гипса с глиной, песком и карбонатом85.
Технико-технологические характеристики глины и ганча опре-
делили технологию изготовления скульптуры, изучение которой
позволяет говорить о хронологических и региональных отличиях
среднеазиатской глино-ганчевой пластики, в том числе и буддийской.
124
Ниже предлагается обзор технико-технологических характеристик
глино-ганчевой скульптуры Средней Азии. Хотя иконографии буд-
дийской скульптуры Средней Азии в большинстве исследований
было уделено значительно больше внимания, чем технологии, мно-
гие вопросы, связанные с генезисом и интерпретацией буддийских
образов, по-прежнему остаются нерешенными, и некоторые из них
будут рассмотрены ниже.
Бактрия-Тохаристан
В Средней Азии самые ранние образцы буддийской глино-
ганчевой скульптуры были найдены в Бактрии, где задолго до появ-
ления буддизма существовала собственная традиция монументальной
глиняной и глино-ганчевой скульптуры. Ее формирование ряд ис-
следователей (П. Бернар, а за ним И.Р. Пичикян) связывают с элли-
нистическим влиянием, которое было одним из основных факторов
художественной культуры Греко-Бактирийского царства в III—II вв.
до н.э. В греческой скульптуре существовала практика изготовления
глиняных эскизов, что позволило греко-бактрийским мастерам
легко перейти с одного материала конечного изделия на другой, т.е.
с камня на ганч и глину86.
По ряду фрагментов, найденных в храме с уступчатыми нишами
на городище Ай-Ханум, удалось восстановить технологию греко-
бактрийской глино-ганчевой скульптуры. «Головы сформованы
объемными рельефами, задняя часть которых была приставлена к
стене. Объем рельефов формовался путем наложения последова-
тельных слоев вокруг центра, укрепленного арматурой из деревян-
ных реек, иногда обмотанных веревками. Витки веревок и ткани
облегчали прилипание глины к каркасу. Что касается последнего,
верхнего слоя, то он состоит из обмазок стука. На опорный слой
мужской головы была наложена жесткая ткань, возможно пропитан-
ная клеем, что препятствовало проникновению влаги, а также спо-
собствовало быстрому высыханию. Это в свою очередь предотвра-
щало возможное образование трещин. Во многих случаях детали
скульптуры покрывались тончайшим листовым золотом (мужское
лицо). Эта сложная техника, требующая специальных знаний, на
много столетий раньше была такой же точно, как в последующей
буддийской скульптуре. Техника ваяния из глины и стука эллинизи-
рованной Бактрианы воздействовала на все последующее искусство
(всю последующую скульптуру) Центральной Азии»87.
125
Другим бактрийским памятником, на котором было зафиксиро-
вано значительное количество фрагментов глиняной и ганчевой
скульптуры, является храм Окса на городище Тахти-Сангин III в. до
н.э.— I—II вв. н.э. Один из исследователей памятника, И.Р. Пичикян,
отметил большое технологическое сходство скульптуры Тахти-Сан-
гина и Ай-Ханума. Тахтисангинская скульптура выполнялась по
тому же принципу, что и айханумская — на каркасе создавался гли-
няный объем, на котором моделировались внешние детали. Внешняя
поверхность скульптуры целиком покрывалась белым ганчем. Рас-
краска осуществлялась последовательным наложением нескольких
тонов. Известны примеры золочения глиняной скульптуры, в кото-
рых И.Р. Пичикян видит имитацию хрисоэлефантинной техники88.
По мнению И.Р. Пичикяна, глино-ганчевая скульптура, найден-
ная на Тахти-Сангине, разделяется на три «совершенно различные
школы»; к первой следует отнести памятники раннеселевкидского
времени, выполненные в малоазийской греческой традиции; ко
второй — пластику греко-бактрийской школы со специфическими
местными традициями; к третьей — скульптуру, «близкую по стилю
парфянскому и индо-гандхарскому искусству»89. Если первую школу
представляли мастера, скорее всего прибывшие в Бактрию из Селев-
кидской империи, то вторую и третью школы составляли местные
бактрийские скульпторы. Изучение одного из фрагментов (головы
жреца в башлыке-кирбасии, относимой к работе второй школы) по-
казало, что она была выполнена из алебастра при помощи формы90.
Наряду с гипотезой об эллинистическом происхождении глино-
ганчевой скульптуры Средней Азии было высказано мнение о ее
местных истоках. В своей работе, посвященной технике изготовле-
ния гандхарской и бактрийской (у автора она названа «индо-афган-
ской») стуковой скульптуры, К. Варма убедительно показал, что
классическая греческая традиция не знала практики изготовления
эскизов монументальных памятников целиком из глины, и в основе
развития монументальной глино-ганчевой скульптуры Средней
Азии лежит местная традиция глиняной скульптуры91. Поддержи-
вая эту точку зрения, следует напомнить, что традиция глиняной
скульптуры существовавала в Средней Азии еще до эпохи Греко-
Бактрийского царства. Так, в южном Хорезме на памятнике Елха-
рас, который представлял дворцово-храмовый комплекс IV в. до н.э.,
были открыты остатки монументальной глиняной скульптуры, вы-
полненной на камышовом каркасе методом послойного наложения
глины. Поверхность скульптуры покрывалась алебастровым грун-
том и расписывалась92.
126
Очевидно, греческие мастера, оказавшись в III—II вв. до н.э. в
Средней Азии, восприняли местную технологию изготовления
скульптуры из местных материалов (глины и ганча), придав ей
иконографические черты эллинистического искусства. Это время
можно считать значительным шагом в формировании традиции гли-
но-ганчевой скульптуры.
Продолжение этой традиции бактрийских мастеров прослежи-
вается в скульптуре Халчаяна, которая предшествует буддийской93.
Открытое на самом севере Бактрии на территории городища Халча-
ян монументальное сооружение, богато украшенное скульптурой,
вызвало обширную полемику. В настоящее время существуют две
основные точки зрения на принципиальные вопросы — каково на-
значение этого здания и когда оно было возведено?
Исследователь памятника Г.А. Пугаченкова считает, что соору-
жение первоначально служило дворцом, который был построен и
оформлен «в пределах рубежа нашей эры, плюс-минус два-три деся-
тилетия»94. Б.А. Литвинский датировал Халчаян началом нашей
эры95. Сопоставление иконографии образов Халчаяна с портретами
царей на парфянских монетах дало основание Ф. Грене отнести
возведение памятника к середине I в. н.э.96 Значительно более позд-
нюю датировку предлагает А.В. Седов, по мнению которого Халча-
ян не мог быть построен ранее II в. н.э.97 Другую точку зрения на
функциональное назначение Халчаяна выдвинул Б.Я. Ставиский.
Он видит в памятнике храм династийного культа, демонстрирую-
щий наиболее ранний пример т.н. «династийного» направления,
ставшего одним из основных в кушанской культуре и истоки кото-
рого лежат именно в Бактрии98. Не ставя перед собой задачу подроб-
ной аргументации назначения и датировки Халчаяна, отмечу, что по
поводу функции памятника придерживаюсь точки зрения Б.Я. Ста-
виского и считаю, что строительство его было осуществлено не
позднее первой половины I в. н.э.
Изучение халчаянской скульптуры показало высокое качество
подготовки материала: мастера подвергали глину длительному вы-
леживанию, значительно повышая ее пластичность. По мнению ис-
следователя технико-технологических особенностей пластического
искусства Бактрии С.В. Вивденко, было бы ошибкой использовать
термин «лесс» применительно к материалу халчаянской скульпту-
ры: если в обычном среднеазиатском лессе доля глины не превыша-
ет 20%, то скульптурном материале Халчаяна глинистые примеси
составляют 85% и выше. Интресно, что в глину вносились разные
добавки: материал рельефов фриза имел известково-карбонатные
127
Фрагменты изображений Будды: 1— Кара-тепе, комплекс Е,
вторая половина III в.; 2— Фаяз-тепе, III в.
примеси, тогда как скульптура основного панно содержала ганч;
этот факт С.В. Вивденко объясняет существованием технологиче-
ской разницы между культовой и династийной скульптурой", одна-
ко с этим утверждением вряд ли можно согласиться.
Основой для халчаянской скульптуры служил камышовый
каркас, который послойно покрывался глиной, создавая основной
объем. Внешняя моделировка проводилась без помощи штампов и
матриц. В нескольких случаях зафиксирован прием обжимки100.
Раскраска осуществлялась по тонкому слою белого ганчевого грун-
та. По своему типу халчаянская скульптура относится к пристенной
и в объемном решении варьируется от низкого барельефа до трех-
четвертных фигур101.
Материалы раскопок свидетельствуют, что накануне прихода
буддизма в Бактрии существовала развитая традиция пластическо-
го искусства, сформировавшаяся на основе местной технологии и
эллинистической иконографии. Именно эта традиция послужила
отправной точкой для развития «династийного» направления в ис-
кусстве кушан и в конечном итоге оказала воздействие на форми-
рование антропоморфного образа Будды.
Буддийские памятники Бактрии кушанского времени были
богато украшены скульптурой, которая, как уже отмечалось, стала
своеобразным индикатором принадлежности архитектурного со-
оружения к буддийскому культу. Появление антропоморфной
128
скульптуры на буддийских памятниках Средней Азии произошло
именно в Бактрии в конце I—начале II в. н.э.
Буддийская скульптура кушанского времени продолжила и
развила бактрийскую традицию пластического искусства, и исходя
из этого следует рассматривать сохранение основного технологиче-
ского приема изготовления произведений — послойное увеличение
объема на каркасе с использованием глины и ганча. Однако появил-
ся и новый прием формовки — штамповка в матрицах отдельных
деталей, которые в дальнейшем монтировались вместе на одной ста-
туе или рельефе. Этот прием мог быть заимствован местными масте-
рами из эллинистической традиции102.
Несмотря на обилие материала, полученного в результате мно-
голетних археологических работ, в изучении буддийской глино-ган-
чевой пластики остается немало вопросов, касающихся датировки
скульптуры, ее принадлежности к художественным школам (мас-
терским), а также размещения памятников в интерьере комплексов.
Исследователи буддийской пластики кушанского времени уже об-
ращали внимание на технико-технологические различия в изго-
товлении скульптуры одного памятника и объясняли это участием
в работе над оформлением интерьера разных мастеров103. Между тем
мы должны иметь в виду, что размещение скульптуры в интерье-
ре буддийских памятников не является единовременным действием,
происходившим в момент строительства архитектурного сооруже-
ния. В большинстве случаев мы имеем дело с процессом создания
пластического оформления, который мог осуществляться на про-
тяжении всего времени функционирования памятника. При этом
не обязательно должна была производиться смена всего декора; на
одном объекте могли сосуществовать произведения разных хроно-
логических этапов.
Сочетание скульптурных произведений с разной технологией
отмечается в комплексах южной вершины Кара-тепе. Учитывая, что
процесс строительства каратепинских комплексов не был едино-
временным, можно наметить некоторые технологические правила
и различия в изготовлении изделий, связанные с хронологией.
Судя по тому, что в комплексе Е, который на южной вершине
был построен первым (во второй половине I—начале II в.), место
для размещения монументальной скульптуры не реконструируется,
можно утверждать, что фрагменты, найденные в слое первичного
разрушения, попали туда из других комплексов. Они представляют
пластику трех типов: 1) гипсовую на глиняной основе; 2) глиняную,
краска на которую наносилась без ганчевого грунта; 3) плоскостную
129
лессовую, загрунтованную гипсом плохого качества. В скульптуре
первого и второго типов при изготовлении отдельных частей актив-
но использовались штампы; данные об использовании штампов при
изготовлении скульптуры третьего типа отсутствуют.
От одной из статуй первого типа сохранилась голова Будды,
сделанная при помощи нескольких штампов, в которых были оттис-
нуты отдельные детали — лицо, прическа, уши. Готовые оттиски
монтировались вместе, после чего покрывались красками. В данном
случае лицо Будды (вероятно, как и другие открытые части тела)
было покрыто позолотой, а волосы выкрашены в черный цвет. Кара-
тепинская голова наделена рядом характерных для иконографии
Будды черт (лакшан) — выступ на макушке (ушниша), уши с длин-
ными мочками. Урна на лбу здесь представляла собой вставку, вы-
полненную из какого-то поделочного камня (в настоящее время
вставка утрачена). К затылку крепился диск, по краю украшенный
налепными миндалевидными лучами, который передавал мандор-
лу — сияние, исходившее от Будды. Близкую аналогию данному
фрагменту в искусстве Гандхары представляет голова Будды из
Хадды, датированная III—V вв.104; однако слой разрушения комплек-
са, в котором была найдена каратепинская голова, не может быть да-
тирован позднее первой трети IV в. Учитывая, что на скульптуре
не было зафиксировано никаких следов поновления, а также хоро-
шую сохранность позолоты, можно предположить, что статуя Будды
(высотой около метра) была сделана во второй половине III в. и
просуществовала не очень долго105.
Значительно сложнее определить время изготовления других
фрагментов скульптуры комплекса, которые не имеют иконографи-
ческих привязок. Эта скульптура не могла быть выполнена позднее
конца III в., так как в первой трети IV в. комплекс пришел в запусте-
ние и начал разрушаться. Интересно, что на некоторых фрагментах
глиняной скульптуры комплекса Е (тип 2) зафиксировано поновле-
ние, что свидетельствует о длительности ее существования.
В других каратепинских комплексах, построенных позднее
комплекса Е, имелось место для размещения скульптуры, что дает
возможность связать найденную там скульптуру с историей конкрет-
ного сооружения. Так, в нише на фасаде комплекса Д размещалась
монументальная статуя сидящего Будды с предстоящими. На осно-
вании планировочных и конструктивных соответствий комплексу Е
строительство комплекса Д может быть датировано серединой II в.106;
соответственно этим же временем может быть датирована и скульп-
тура в нише. Статуя Будды была выполнена из материала разного
130
качества методом многослойной лепки на тростниковом каркасе:
для основы использован лесс с растительным наполнителем, верх-
ние слои моделировались из более тщательно приготовленной гли-
ны. Поверхность скульптуры была обмазана тонким слоем ганча и
расписана. Необходимо отметить технологические отличия в изго-
товлении фигур предстоящих — для их изготовления использовали
только хорошо подготовленную глину. Что касается иконографии
статуи, то, к сожалению, мы можем судить только о том, что Будда
восседал в падмасане — от его фигуры дошли только колени; слева
от Будды располагался мужской персонаж (от него сохранились
только ступни в черной обуви), а справа — женский (сохранился
волнистый край длинного одеяния у ступни).
Помимо фрагментов фигур предстоящих, расположенных в
нише, во дворе комплекса Д были найдены и другие скульптур-
ные фрагменты, которые также могли принадлежать изображени-
ям персонажей из окружения Будды. Эта скульптура выполнялась
на тростниковом каркасе путем многослойной лепки, как правило
из хорошо подготовленной глины. Среди фрагментов, обнаружен-
ных в комплексе Д относящихся к статуям спутников Будды, имеют-
ся экземпляры, для изготовления которых использовалась глина
плохого качества; на ряде фрагментов фиксируется тонкий ганче-
вый слой, а на некоторых фрагментах его наличие можно только
предполагать107.
В связи с невозможностью установить, относились ли все най-
денные в комплексе Д фрагменты к интерьеру комплекса, и если
относились, то какова была последовательность их появления, не
представляется возможным решить и основной вопрос — что стоит
за технологическими различиями? Трудно предположить, что один
комплекс (небольшой монастырь) одновременно оформлялся двумя
группами скульпторов, которые придерживались разных техно-
логий. Скорее всего, технологические различия объясняются
перерывом в изготовлении скульптуры, а также возможной принад-
лежностью к разным комплексам108.
Наиболее показательной в отношении хронологических раз-
личий в технологии является монументальная глиняная статуя
сидящего Будды в святилище комплекса В. Во время полевой рес-
таврации скульптуры было установлено, что первоначально на по-
стаменте святилища располагалась другая, более ранняя статуя; в
ее основании (так же, как и поздней скульптуры) находились сыр-
цовые кирпичи, обмазанные глиной. Вероятно, основа ранней
скульптуры была лессовой на тростниковом каркасе109. Судя по
131
сохранившимся деталям (складкам, подставке), окончательная
моделировка ранней скульптуры была выполнена из гипса. Кроме
того, в тулове поздней статуи были обнаружены фрагменты
нескольких гипсовых фигур еще более раннего времени; вероят-
но, вместе с центральной статуей Будды они составляли единую
композицию. , эта скульптура относилась ко времени строительст-
ва святилища, которое приходится на первую половину II в.
По наблюдениям реставратора Н.А. Ковалевой, на одном из
этапов существования комплекса В святилище пришло в запустение
и простояло какое-то время заброшенным; затем была предпринята
попытка поновления скульптуры в святилище. В результате в кир-
пичное основание ранней статуи был вмонтирован новый тростни-
ковый каркас, средняя часть которого была укреплена деревянным
стержнем. Лепка поздней скульптуры осуществлялась послойно ма-
териалом разного качества — для создания болванки использовался
лесс с песком и крупно нарезанным растительным наполнителем,
внешняя моделировка осуществлялась отмученной глиной. Кисти
рук скульптуры, а возможно, и голова также были глиняными. Ра-
бота над статуей не была завершена: на ней не обнаружены следы
окраски. Возможно, скульптура создавалась в спешке и к тому же не
очень опытными мастерами110.
Во время реставрационных работ из тела поздней скульптуры
были извлечены две кушано-сасанидские монеты; эта находка от-
мечает время поновления и не позволяет датировать статую ранее
середины IV в.
Рассматривая вопрос изменения скульптурного убранства кара-
тепинских комплексов, можно привести и другие примеры полной
замены скульптуры. Так, на фасадной стене пещерной части ком-
плекса Г располагалась ниша (она была смещена от центра), в кото-
рой находилась статуя Будды, сидящего в падмасане, чуть больше
натурального размера. Судя по сохранившемуся положению пред-
плечий, его руки могли быть сложены в абхайя-мудру (жест защиты)
или витарка-мудру (жест объяснения). Показательно, что местные
мастера, изобразившие одеяние Будды (сангхати) традиционным
красным цветом, нанесли на него узор в виде золотых полос и розе-
ток111, наличие которого канонической иконографией не предусмот-
рено. На следующем этапе существования комплекса Г ниша со
скульптурой была замурована, после чего центральное место покло-
нения во дворе было перенесено на проход, ведущий в пещерную
келью в устое, которая была переделана в нишу Очевидно, в ней
также располагалась скульптура.
132
Изображения бодхисаттв: 1— Майтрея (?). Камень. Гандхара, конец
II в.; 2— Кара-тепе, комплекс Е, вторая половина IIIв. (реконструкция);
3— Кара-тепе, комплекс Е, вторая половина III в.; 4— Гандхара, IVв.
В комплексе Л на западной стене двора был зафиксирован ряд
ниш, предназначенных для скульптуры. В одной из них была обна-
ружена статуя сидящего в падмасане Будды, которая относится ко
второму этапу существования комплекса. Изучение устройства
ниши показало, что первоначально она имела другие размеры и,
очевидно, другую скульптуру.
Исследователи бактрийского буддизма уже обратили внимание
на репертуар, который использовался художниками для оформ-
ления соружений Кара-тепе. Так, по мнению Э.В. Ртвеладзе, среди
каратепинской и фаязтепинской скульптуры отсутствуют изобра-
жения бодхисаттв; исследователь связал это с тем, что Кара-тепе и
Фаяз-тепе возводились в период господства в Бактрии Хинаяны112.
В действительности же среди многочисленных изобразительных
материалов, найденных на Кара-тепе к настоящему времени, только
одна статуя, от которой сохранилась голова и часть торса, может
быть определенно идентифицирована как изображение бодхи-
саттвы. Это ростовая фигура высотой около 1 м; у бодхисаттвы
133
полное лицо с подчеркнутым вторым подбородком, прямой, высту-
пающий нос, над верхней губой черной краской нарисованы тонкие
усы с закручивающимися кончиками. На голове — складчатый
тюрбан, завязанный узлом с левой стороны; из-под тюрбана на лоб
и виски пробиваются темные волосы, переданные рельефными
буклями. Несколько фрагментов позволяют реконструировать одея-
ние — паридхану (вариант набедренной юбки), которая обмотана
вокруг пояса, — а также говорить о наличии ювелирных изделий,
украшавших обнаженный торс бодхисаттвы113. Отсутствие рук и
атрибутов значительно затрудняет идентификацию образа бодхи-
саттвы; однако на основании данных эпиграфики нам известно, что
среди обитателей Кара-тепе были представители школы Махасанг-
хиков. Несмотря на то, что данная школа относится к числу хиная-
нистских, известно, что в ней шло активное развитие махаянистских
тенденций, в том числе и оформление культа бодхисаттв. Однако в
учении Махасангхиков была разработана концепция только одного
бодхисаттвы — Сиддхартхи114; отсюда можно предположить, что ка-
ратепинский бодхисаттва изображает именно юного Сиддхартху до
ухода из дворца.
Помимо Кара-тепе, глино-ганчевая скульптура украшала дру-
гие буддийские памятники Бактрии.
Большое количество фрагментов глино-ганчевой скульптуры
было найдено во время раскопок монастыря Фаяз-тепе, в частности,
в центральном святилище. Среди них выделяется голова Будды. Так
же, как и при изображении бодхисаттвы из Кара-тепе, мастера, де-
лавшие статую Будды на Фаяз-тепе, придали его чертам, кроме ка-
нонического спокойствия, еще и некоторую полноту, подчеркнутую
наличием двойного подбородка. Верхние веки слегка опущены вниз;
брови, зрачки, губы оконтурены черной и красной красками. На лбу
между глаз урна, сделанная в виде круглого рельефного выступа. Во-
лосы переданы волнистыми рельефными полосами; на макушке —
высокая ушниша. В соответствии с классической иконографией
фаязтепинский Будда имеет удлиненные уши115. Учитывая карате-
пинский и фаязтепинский изобразительный материал, обращает
внимание отсутствие в бактрийской иконографии Будды усов, яв-
ляющихся одной из распространенных черт гандхарской иконогра-
фии. Вероятно, отсутствие усов может считаться специфической
бактрийской характеристикой скульптурной иконографии Будды.
К сожалению, большая часть скульптурной коллекции с Фа-
яз-тепе остается не опубликованной. Как показывает вниматель-
ный осмотр, ростовая фигура Будды, выставленная в ташкентском
134
Историческом музее, собрана из фрагмеитов разных статуй и не мо-
жет служить объективным источником для реконструкции оформ-
ления монастыря. О некоторых особенностях фаязтепинской
скульптуры можно судить лишь по отдельным фрагментам. Так, на
одном из фрагментов, изображающих кисть руки, на кончиках
пальцев и ладони нанесены окружности, символизирующие «колесо
закона». Это редкое в буддийском искусстве Бактрии изобразитель-
ное выражение первого из тридцати двух больших знаков (лакшан),
отличающих Будду116. Среди фаязтепинских материалов имеются и
многочисленные фрагменты ювелирных украшений (различные
розетки для передачи лучей манд орлы), а также ступни ног в бога-
тых сандалиях; в аналогичные сандалии обуты бодхисаттвы в ганд-
харской скульптуре117. Это позволяет говорить о существовании в
интерьере памятника изображений не только Будды, но и бодхи-
саттв, однако отсутствие голов, характерных атрибутов, а также рук
(сложенных в мудры) оставляют открытым вопрос об интерпрета-
ции фаязтепинских образов.
По данным эпиграфики нам известно о проживании в монас-
тыре на Фаяз-тепе представителей школы Махасангхиков118. По
аналогии с Кара-тепе можно предположить, что на Фаяз-тепе мы
также имеем дело с изображением бодхисаттвы Сиддхартхи, однако
не исключено, что помимо Махасангхиков в монастыре обитали
представители и других буддийских школ, а скульптурное убранство
изменялось и дополнялось по мере функционирования данного
памятника.
Еще один бактрийский памятник, который был богато украшен
буддийской скульптурой, — загородный храм (?) Дт-1 около горо-
дища Дальверзин-тепе. Детальное изучение скульптуры с Дт-1
выявило схему изготовления глино-ганчевой скульптуры, которая в
основных чертах повторяется и на других буддийских памятниках
кушанской эпохи: в начале делалась глиняная болванка с тонкими
деревянными стержнями внутри, затем на ее увлажненную поверх-
ность накладывалась ткань, поверх которой лепился ганч, наносив-
шийся в два-три слоя, с постепенным уточнением скульптурной
формы. На ганчевой основе осуществлялась последующая пластиче-
ская лепка статуи. По мнению исследователей, в скульптуре Дт-1
преобладала ручная лепка. Прием формовки использовался для из-
готовления отдельных деталей — украшений на одежде и головных
уборах, пальцев рук, ушей, локонов, цветов, листьев; эти детали
изготавливались из ганча. В рабочей яме у входа в кумирню найден
ганчевый штампик для изготовления завитков волос119.
135
1— голова мужчины в «индо-скифском» головном уборе (фрагмент).
Ганч. Рокхри, Ш—1\7вв.; 2— голова «принца» (фрагмент). Глина, ганч.
Дальверзин-тепе, храм Дт-1, I II вв.; 3— голова мужчины в «индо-
скифском» головном уборе (фрагмент). Камень. Матхура, 1—II вв.
Судя по имеющимся фрагментам, в интерьере храма разме-
щались две монументальные статуи Будды. В иконографическом
репертуаре Дт-1 отсутствуют изображения бодхисаттв120, однако
обращает внимание наличие в храме большого количества персона-
жей, которые были интерпретированы исследователями как деваты
(или дэвы — божества, включенные в буддийский пантеон Махая-
ны). Помимо божественных персонажей, храм украшали статуи
монахов и донаторов (сохранилась голова монаха), а также различ-
ные фрагменты фигур кушанской знати, в том числе голова так на-
зываемого «принца»121.
Исследователи храма датировали его сооружение по монетам
Сотер Мегаса и Вимы Кадфиза, что соответствует второй полови-
не-концу I в.122 М. Кояма в ходе изучения буддийской скульптуры
Дальверзин-тепе указал на головной убор «кушанского принца»,
аналогии которому он увидел в изображениях на монетах Васудевы
и посткушанских правителей, и на этом основании предложил пере-
датировать Дт-1 III—V вв.123 Однако анализ отмеченных аналогий
показал, что на монетах Васудевы изображен боевой шлем, в то вре-
мя как головной убор «кушанского принца» с нашивными бляшками
более соответствуюет головным уборам на матхурской скульптуре
I—II вв. Реконструкция несохранившейся верхней части головного
убора на дальверзинской скульптуре выполнена без учета того, что
136
головной убор такого типа, судя по имеющимся матхурским приме-
рам, был сделан из мягкого материала, вследствие чего верхний край
головного убора слегка загибался124. Эти наблюдения заставляют от-
казаться от датировки Дт-1, предложенной М. Коямой.
При раскопках другого буддийского памятника Дальверзин-те-
пе, городского храма Дт-25, также было получено большое количество
фрагментов глино-ганчевой скульптуры. Первые исследователи да-
тировали возведение храма второй половиной II или началом III в.,
а разрушение — концом III в.125 Однако после предварительных пуб-
ликаций материалы с Дт-25 стали предметом более пристального
рассмотрения других авторов, которые высказались по целому ряду
принципиальных вопросов. Так, С.В. Вивденко отметила технико-
технологические различия в скульптуре с Дт-25; по ее мнению, такая
разница объясняется тем, что скульптура выполнялась различными
мастерскими. Одну из скульптур она характеризует как работу «мест-
ных мастеров, творчески подошедших к лепке не только династий-
ных, но культовых персонажей»; другую — как работу монастырских
художников, поставленных в жесткие временные рамки и не имев-
ших возможности выбирать и тщательно готовить материал126.
Анализируя иконографию скульптуры с Дт-25, М Кояма указал
на наличие характерных для изображения Будд и бодхисаттв спира-
левидных завитков волос (рахотцу), которые появились позднее
волнистых прядей, примерно в эпоху Гуптов, что, по его мнению,
позволяет датировать дальверзинскую скульптуру не ранее IV в.127
Дискуссию об иконографии и датировке храма Дт-25 продолжи-
ла К. Силви-Антонини. Она считает, что в дальверзинской скульп-
туре наличествуют некоторые признаки (гигантизм, специфическая
драпировка левого плеча бодхисаттвы uttariya, передача волос в
виде рахотцу), которые присутствуют в 3-й и 4-й группах гандхар-
ской скульптуры, по классификации Г. Ингхольта (3-я группа —
300—400 гг.; 4-я — 400—460 гг.); на основании этого исследователь-
ница датирует Дт-25 V—VI вв. — временем эфталитского господства
в Тохаристане128.
Однако подобные выводы, как и изучение всего памятника,
делались без учета стратиграфии и истории его существования.
Первая попытка реконструировать историю дальверзинского храма
Дт-25 была предпринята Дж. Ильясовым. Он предложил следую-
щую хронологию храма: а) время сооружения храма — III в., может
быть вторая половина III в.; б) реставрация и обновление скульптур-
ного оформления — IV в.; в) прекращение функционирования —
60—70-е годы IV в. (при Шапуре II) или конец IV в.129
137
Изображения Будды из храма Дт~25, Далъверзин-тепе. Глина, ганч:
1— №60 (по Тургунову—Като), конец III— начало IVв.; 2— №56, первая
половина IV в.; 3— №53, IV в.
Более детальная разработка истории существования Дт-25 и из-
менения его скульптурного декора была проделана Д.В. Русановым
и автором данного исследования. Принимая во внимание стратигра-
фию и планировочные изменения, было выделено три строительных
периода; первый период датируется второй половиной III в.—первой
четвертью IV в.; второй — вторая четверть IV в.—конец 60-х годов
IV в.; третий период — конец IV в. В результате предварительного
изучения коллекции скульптуры с Дт-25 была выполнена классифи-
кация фрагментов, в основу которой положен материал изделия.
Удалось выделить четыре группы: 1) монументальная ганчевая
скульптура на глиняном основании; 2) ганчевая скульптура неболь-
шого размера; 3) монументальная глиняная скульптура, покрытая
тонким ганчевым слоем; 4) монументальная глиняная скульптура,
не имеющая ганчевого покрытия. Большая часть скульптуры с Дт-25
выполнена вручную с использованием штампованных деталей (за-
витки волос, детали украшений) и относится к группам 3 и 4. Для
изготовления ганчевой скульптуры небольших размеров, отнесен-
ной к группе 2, как правило, использовались штампы.
В общих чертах были реконструированы иконографический
реперуар скульптурного декора Дт-25 и изменения скульптурного
убранства памятника.
На протяжении всего времени функционирования храма его
украшало не менее пяти монументальных статуй Будды и не менее
семи монументальных статуй бодхисаттв. Среди скульптурных
изображений Будды выделяются две хронологические группы —
ранняя и поздняя. Ранняя группа представлена ганчевой головой с
волосами, проработанными волнистыми линиями. Поздняя группа
138
1 - Будда с предстоящими. Горельеф. Камень. Гандхара, II в.; 2— Ава-
локитешвара (бодхисаттва №2 по Тургунову—Като). Глина, ганч.
Дальверзин-тепе, храм ДТ-25, IV в.
включает две головы с налепными локонами в виде улиткообразных
завитков130. Судя по изменению планировки, статуя сидящего Будды
с жестом абхайя-мудра существовала на протяжении всего II этапа и
была замурована в начале Ш-го131.
Из семи статуй бодхисаттв с известной определенностью иденти-
фицируется только скульптура №2132. Левой рукой бодхисаттва упи-
рается в пояс, что позволяет интерпретировать его как Авалокитеш-
вару. В аналогичной позе бодхисаттва Авалокитешвара запечатлен
на известной гандхарской скульптурной группе из Брюсселя, где он
стоит по левую руку от сидящего в падмасане Будды133. Дальвсрзин-
ская статуя Авалокитешвары, по всей видимости, имела особое назна-
чение, связанное с устройством у нее на лбу урны, выполненной в
виде углубления, перекрытого ганчем, в котором находились золотая
пуговица и несколько косточек. Таким образом, урна на данной
скульптуре служила своеобразным реликварием, и не исключено, что
и вся скульптура была изначально сделана именно как реликварий.
Интерпретацию скульптуры другого дальверзинского бодхи-
саттвы (№ 80) предложил К. Кавасаки. Отметив наличие на одеянии
бодхисаттвы растительного орнамента в виде пятилепестковых
цветков, окаймленных белой линией и двумя гибкими ветвями с
листьями, он напомнил, что Майтрея достиг просветления под дере-
вом нагапушпа (nagapuspa). Это дерево является одной из разновид-
ностей ивы, изображение которой в индийском искусстве сходно с
растительным орнаментом на дхоти дальверзинского бодхисаттвы.
139
Глино-ганчевые изображения бодхисаттв из храма Дт-25, Дальвер-
зин-тепе: 1— №3 (по Тургунову—Като), конец III— первая половина
IV в.; 2— № 80 (по Тургунову—Като), Майтрея (по Кавасаки), IV в.
Приведя еще ряд примеров изображений бодхисаттвы Майтреи,
которому поклоняются адоранты с растительными побегами, автор
идентифицировал анализируемую скульптуру как изображение
именно Майтреи134.
Несмотря на то, что эти косвенные данные не могут служить
основанием для окончательной интерпретации дальверзинских
бодхисаттв, следует учитывать, что в кушанское время происходило
развитие культа бодхисаттвы Майтреи, который пользовался боль-
шой популярностью135.
Остальные статуи дальверзинских бодхисаттв по иконографи-
ческим признакам (вид налепных локонов) разделяются на две
группы. Судя по наличию следов поновления, одна группа (пред-
ставленная статуями №3, 5) может быть более ранней. Фрагменты
скульптуры второй (поздней) группы (№39,40, 80) имеют иконогра-
фические различия в изображении одеяния.
Обозначенные скульптурные группы были соотнесены с вы-
деленными строительными периодами. На первом этапе скульптуру
изготавливали из разных материалов несколькими способами — во-
первых, на глиняной основе, во-вторых, полностью из ганча. Встре-
чаются образцы, сделанные из глины с ганчевым покрытием, как
вручную, так и с применением штампов (в том числе и лицевых). На
140
Варианты изображений завитков волос в глино-шнчевой скульптуре
храма Дт-25, Далъверзин-тепе, IVв.
последующих этапах основным материалом стала глина; модели-
ровка производилась вручную, за исключением завитков волос и
деталей украшений, которые оттискивались с помощью штампов.
В разновременной скульптуре храма фиксируются общие чер-
ты (стремление к гигантизму; несоблюдение деталей в изображе-
нии украшений, традиционных для гандхарской иконографии).
При изготовлении скульптуры различных дальверзинских
памятников (Дт-1 и Дт-25), а также деталей для произведений раз-
личных строительных периодов (на Дт-25) использовались одни и
те же матрицы. Только этим можно объяснить сходство скульптур-
ных изображений донаторов на Дт-1 и Дт-25, что уже отмечалось
Дж. Ильясовым136.
Эти данные позволяют сделать вывод, что на Дальверзин-тепе
в кушанское и посткушанское время (II—IV вв.) существовала мест-
ная скульптурная школа или мастерская, технологические приемы
которой со временем претерпели некоторые изменения.
Количество буддийских памятников Бактрии, украшенных
глино-ганчевой пластикой, и общий высокий уровень ее изготовле-
ния свидетельствуют о сложении в регионе в I—III вв. скульптурной
традиции, основными материалами которой были глина и ганч.
Однако бактрийские мастера и в кушанское время придержива-
лись техники послойной лепки на тростниковом каркасе, которая
сформировалась еще в греко-бактрийскую эпоху. При создании
141
Головы бодхисаттв из храма Дт-25\ Далъверзин-тепе: 1— №5 (по Тур-
гунову—Като), конец III— первая половина IV в.; 2— №3, конец 111-
первая половина IV в.; 3— №2, IV в.
буддийской скульптуры произошло расширение практики исполь-
зования матриц для изготовления различных деталей (лицевых час-
тей, ушей, причесок, локонов, элементов украшений).
Однако несмотря на общность приемов С.В. Вивденко считает,
что единого технологического канона для глино-ганчевой скульпту-
ры в Бактрии не существовало137, т.е. в кушанское время в регионе
вполне могли сосуществовать несколько локальных школ, работав-
ших в рамках единой бактрийской традиции.
Бактрийские скульпторы использовали буддийскую иконогра-
фию, которая формировалась в центрах буддийского искусства Ин-
дии (Гандхара, Матхура), внося свои черты в традиционные образы
и изменяя канонические детали. С другой стороны, именно бактрий-
ская технология изготовления скульптуры оказала влияние на появ-
ление глино-ганчевой скульптуры в других частях Центральной
Азии — Восточном Туркестане и афгано-пакистанском регионе, в
частности, в Гандхаре138.
В развитии буддийской глино-ганчевой скульптуры в конце
кушанского и в посткушанское время (III—IV вв.) отмечается тенден-
ция к увеличению размеров произведений. Это связано с визуальным
воплощением и художественным выражением концепции локоттара,
согласно которой Будда имеет сверхъестественный облик.
В это же время начинает формироваться практика использо-
вания переносных культовых атрибутов, в том числе и произведений
мелкой пластики. Наряду с традиционными изделиями из металла
и терракоты существовали вещи из ганча. К ним можно отнести
142
Глино-ганчевые изображения бодхисаттвы из храма Дт-25, Дальвер-
зин-тепе, IV в.: 1— №40 (по Тургунову—Като); 2— №39
голову с Зар-тепе, которая представляла фрагмент камерной скульп-
туры высотой 35—45 см, выполненной целиком из ганча. Она да-
тируется IV—серединой V в.139
Сохранение в Бактрии-Тохаристане технологии глино-ганчевой
пластики в раннесредневековое время демонстрируют материалы с
храма на Дильберджине (Р-6), где были найдены многочисленные
фрагменты монументальной скульптуры. На некоторых фрагментах
исследователи отмечают следы деревянного каркаса. Поверхность
статуй тщательно заглаживалась и покрывалась ганчем. Скульптура
имела полихромную роспись: зафиксированы следы черной и розо-
вой красок. Завитки волос у статуй были выполнены штампами трех
видов. По полученным фрагментам были реконструированы не-
сколько монументальных статуй, которые украшали храм140.
Буддийская скульптура, уровень исполнения которой был до-
статочно высок, служила ярким примером для подражания и оказы-
вала сильное влияние на оформление небуддийских памятников в
регионе. Примером можно считать скульптурный декор памятника
Куев-Курган (V—VI вв.) — в его изготовлении прослеживаются
технологические приемы глино-ганчевой скульптуры и отчетливо
видны следы буддийской иконографии — формы причесок, харак-
терная улыбка141.
Следующим этапом развития традиции глиняной скульптуры
Бактрии-Тохаристана являются памятники монастыря Аджина-
тепе, датируемого VII—VIII вв. Они отличаются отсутствием внут-
ренней арматуры — конструктивного приема, характерного для
143
Фрагменты глино-ганчевой скульптуры Куев-кургана. Тохаристан, Vв.
среднеазиатской буддийской глиняной пластики. Наиболее вероятно,
что это отступление было продиктовано спецификой размещения
скульптуры в интерьере памятника. На Аджина-тепе скульптура
располагалась на специальных постаментах вдоль стен, а также в ни-
шах коридоров ограды вокруг ступы. Для монументальных фигур
«остовом служила кладка из горизонтальных рядов сырцового кир-
пича, которая примыкала к стене помещения (или задней стенке
ниши). Кладку покрывал толстый слой глины с примесью рубленой
соломы. Наращивали глину, по всей видимости, слоями»142. Модели-
ровка производилась на внешнем слое скульптурной глины (толщи-
ной 3—4 мм); торсы и лица больших фигур лепились от руки, в то
время как для лиц средних и мелких фигур использовались матри-
цы. В матрицах, как это было принято повсеместно, штамповались и
различные мелкие детали, которые монтировались на подготовлен-
ной скульптуре (завитки волос, украшения). Готовая статуя раскра-
шивалась в традиционные цвета: сангхати — красное; руки, ступни
ног — белые; волосы — черные или синие. Детали лица также раскра-
шивались: веки — синие; брови и зрачки — черные; граница лба и
волос, уголки глаз, углубления возле крыльев носа, внутри ушной
раковины, складка над верхним веком подчеркивались красной
краской; губы — красные с обводкой тонкой черной линией.
На аджинатепинской скульптуре зафиксированы следы неод-
нократных ремонтов. По мере функционирования монастыря в
приемах размещения скульптуры отмечается тенденция к упроще-
нию. Так, например, четвертькупольные нишки на постаменте в
помещении XXII были заложены, а расписные постаменты закра-
шивались одной краской (постамент статуи Будды в нирване). Фи-
гуры ремонтировались более тщательно — для того, чтобы скрыть
144
Изображения Будды в скульптуре Аджина-тепе, Тохаристан, VIII в.
Слева — прорисовки фрагментов, справа — фрагмент глиняной скульп-
туры (по Литвинскому—Зеймаль)
поновления, вся скульптура покрывалась слоем ганча, а потом
расписывалась (Будда в нирване)143.
Репертуар и иконография аджинатепинской скульптуры подроб-
но проанализированы в монографии Б.А. Литвинского и Т.И. Зей-
маль144. Исследователи отметили значительные сложности в ин-
терпретации изображений, поскольку большинство скульптурных
фигур, также как и памятников живописи, дошли до нас в сильно
фрагментированном виде. Было выявлено несколько фрагментов с
каноническими положениями рук Будды — дхаяна-мудра, дхарма-
чакра-мудра. Наряду с мудрами, распространенными в предшест-
вующее время (кушанское и посткушанское), в аджинатепинской
скульптуре зафиксирован фрагмент статуи Будды с жестом «двой-
ная абхайя-мудра» — две поднятые ладони вместо одной145. Нали-
чие этого жеста, получившего название «укрощающий волны» и
появившегося в буддийских изображениях только в раннесредневе-
ковое время, свидетельствует о проникновении в Среднюю Азию
новых элементов буддийской иконографии и продолжающихся
связях с Индией.
Одной из наиболее ярких характеристик скульптуры Аджина-
тепе является гигантский масштаб статуй. Так, статуя сидящего Буд-
ды в центральном святилище достигала, судя по диаметру головы
(около 0,9 м), высоты 4 м. Другим известным примером аджинате-
пинской скульптуры служит гиганская скульптура Будды в нирва-
не, длиной около 12 м. Подобные статуи Будды в нирване получили
145
Будда с жестом двойная абхайя-
мудра. Глина. Аджина-тепе, VIII в.
широкое распространение в ис-
кусстве Центральной Азии от
Семиречья (Первый храм на
Красной Речке146) до Афганистана
(Тапа Сардар в Газни147). Гигант-
ские статуи Будды в нирване из-
вестны и в Китае — в Дуньхуане
(пещера №158, датируемая сред-
нетанским временем148). Они яв-
ляются результатом развития
концепции локоттара — пред-
ставления о сверхъестественном
облике Будды, который не укла-
дывается в земные рамки и не
имеет границ.
Еще одним примером продолжения традиции бактрийской
глино-ганчевой скульптуры служит декор буддийского храма Калаи-
Кафирнигана. Судя по дошедшим до нас фрагментам девяти крупных
статуй и множества мелких, буддийская скульптура Калаи-Ка-
фирнигана представляла собой вариант пристенной бескаркасной
глиняной скульптуры. Лепка производилась вручную. О примене-
нии штампов или форм исследователи материалов не упоминают.
После моделировки скульптура покрывалась тонким слоем ганча,
который служил основой для красочного слоя149. Для окраски обна-
женных участков тела, а также лиц использовались белая, розовая и
желтая краски. Брови и зрачки подводились черной краской, веки —
синей, граница лба и волос подчеркивалась красной полосой. Крас-
ная линия фиксировала также крылья носа, лунки ногтей. Волосы
окрашивались в синий или черный цвет, одежда — в красный, синий,
желтый150. В связи с фрагментированным состоянием калаикафир-
ниганской скульптуры сложно судить об особенностях ее иконогра-
фии, но показательно, что исследователь памятника Б.А. Литвинский
проводит достаточно широкие аналогии — от Афганистана (Тапа
Сардар) до Тумшука в Восточном Туркестане151.
Таким образом, на территории Бактрии в кушанское время
происходило формирование традиции изготовления глино-ганчевой
буддийской скульптуры, которая сохранилась и продолжила свое
развитие в раннесредневековом Тохаристане. Ее исчезновение
связано с исламизацией региона, так как монументальная глино-
ганчевая скульптура как вид искусства не была востребована новой
религиозной идеологией.
146
Маргиана
Фрагменты глино-ганчевой скульптуры были обнаружены при
раскопках буддийской сангхарамы Р-9 на Гяур-кале в Мерве. Наи-
больший интерес представляет фрагментированная голова мону-
ментальной статуи Будды. Она была выполнена из глины, покрыта
матерчатой основой, поверх которой располагался тонкий грунто-
вый слой ганча. Судя по красочным слоям на лицевой части головы,
статуя минимум дважды поновлялась: первоначальную розовую
окраску сменила желтая, а затем буро-красная. Волосы выполнены
рельефными локонами и покрыты синей краской со следами позо-
лоты. Исходя из размеров головы (высота 75 см), исследователи
реконструируют ее высоту — стоящая скульптура достигала 3—3,5 м,
сидящая— 2,5 м.152 В соответствии с определением времени сущест-
вования Р-9 исследователи предлагают свои варианты датировки
данной скульптуры Будды. М.Е. Массон и Г.А. Кошеленко считали,
что она была сделана во II—III вв.153, Б.Я. Ставиский — что скульп-
тура более поздняя. Учитывая проработку волос статуи, наличие
поновления, а также обстоятельства находки (голова была замуро-
вана на последнем, пятом этапе существования ступы), можно
предположить, что ее сооружение приходится на ранние этапы су-
ществования «сангхарамы» — вторую половину—конец IV в. С этой
датировкой согласуется также общая тенденция к увеличению раз-
меров статуй Будды, связанная, как уже отмечалось, с развитием в
буддийском учении концепции локоттара.
Кроме головы, исследователи опубликовали еще некоторое
количество фрагментов глино-ганчевой скульптуры, по которым
можно судить о том, что украшение помещений «сангхарамы»
скульптурным декором осуществлялось и позднее сооружения мо-
нументальной статуи Будды154.
Следует отметить, что глино-ганчевая буддийская пластика
Р-9 в Мерве является самым западным примером использования
такой технологии для оформления интерьеров культовых сооруже-
ний. Отсутствие традиции глино-ганчевой скульптуры в регионе
позволяет говорить о том, что создание скульптурного убранства
мервской сангхарамы было делом рук пришлых (бактрийских)
мастеров.
147
Фрагменты глиняных статуй Будды:
1 — Калаи-Кафирниган, Тохаристан, VII—начало VIII в.; 2— «Сангхара-
ма» (Р-9) на Гяур-кале в Мерве, V—VI в.
Фергана
Примером, демонстрирующим распространение традиции гли-
няной каркасной скульптуры, являются памятники буддийского
храма Ку вы (VII в.). Они делались из глины с примесью большого
количества самана (соломы) путем многослойной лепки с много-
кратной сушкой. В качестве основы для скульптуры использовался
деревянный брус, а в некоторых местах (фаланги пальцев) — камы-
шинки. В роли арматуры для выступающих деталей применялись
конский волос и овечья шерсть.
«Головы статуй лепились и моделировались отдельно из той же
глины с саманом. Потом они закреплялись на штыре, выступающем
из туловища, и окончательно отделывались уже вместе с туловищем.
Окончательная отделка состояла в покрытии статуи тонким слоем
(1,5—2 см) пластичной глины. На этом слое художники прораба-
тывали все тончайшие детали — глаза, веки, губы, украшения. Все
детали тела лепились без помощи форм»155. Отдельные элементы
(локоны волос, цветы, листья, детали ювелирных украшений)
штамповались в формах из пластичной глины и монтировались на
скульптуру. Готовую статую раскрашивали. Встречаются детали,
покрытые позолотой.
Особый интерес представляет глаз, являвшийся вставкой в одну
из статуй, инкрустированный черным и белым камнем. Подобный
прием не известен в буддийской скульптуре Бактрии-Тохаристана.
Его следует рассматривать как элемент восточного (восточно-тур-
кестанского) влияния на кувинскую скульптуру; он отмечается, в
148
1— бодхисаттва Сиддхартха (?). Камень.
Гандхара, II в. (колл. Ортиса); 2— т.н.
Шри-деви. Праджня (?). Глина. Кува,
VII—VIII вв.; 3~~ праджня (?). Глина.
Минг-Ой, Вост. Туркестан, VII—VIII вв.
частности, в буддийской скульптуре Минг-Оя танского времени
(VI—IX вв.)156. Корни традиции изготовления инкрустированных
глаз в буддийской скульптуре прослеживаются еще в Гандхаре (при-
мером может служить известная голова Сиддхартхи II—III вв. из
коллекции Джорджа Ортиса).
Если технология изготовления глино-ганчевой скульптуры
Кувы аналогична скульптуре синхронных буддийских памятников
других среднеазиатских регионов — Тохаристана и Семиречья, — то
ее иконография существенно отличается от них. Это несовпадение
уже привлекало внимание исследователей. М. Моде, сопоставляя
иконографию одного из центральных персонажей кувинского хра-
ма с описанием согдийских богов в «Вессантараджатаке», интер-
претировал его как Адбага — главу согдийского пантеона157. Необ-
ходимо уточнить, что данная интерпретация основана только на
одном иконографическом признаке — наличии третьего глаза, тогда
как сочетание двух признаков, имеющихся у кувинской скульпту-
ры — третий глаз и синий торс — характерны для иконографии
другого персонажа буддийской мифологии — Махешвары, извест-
ной по живописи Балаваста и Дандан-Ойлыка158. Не случайно Ма-
хешвара («Великий бог»), чей образ в буддизме соответствовал
Богу-творцу, воплотил в себе черты индуистской иконографии одно-
го из членов Тримурти (вершителей судеб Вселенной) — Шивы.
Хотя на сохранившихся плечах кувинской скульптуры не обнару-
жены следы другой обязательной характеристики Махешвары —
четырехрукости, не исключена вероятность того, что две другие
руки крепились в районе локтей.
149
2
Махешвара. 1— фрагмент гли-
няной скульптуры, Кува, VII—
VIII в.; 2— настенная живопись,
Балаваст (Вост. Туркестан),
VII- VIII вв.
Характерные черты другого
центрального персонажа кувинско-
го храма — длинные волосы, бо-
рода, а также обнаженный торс,
украшенный бубенчиками — со-
ответствуют раннесредневековой
иконографии бодхисаттвы Вадж-
рапани, символизирующего несо-
крушимость всех Будд159.
Судя по окраске сохранив-
шихся фрагментов (пальцев руки)
в синий цвет, большая сидящая
фигура в кубинском «святилище»
могла быть Буддой Ваджрадхарой.
Согласно иконографической тра-
диции, он единственный из всех
Будд имел синее тело. Ваджрадха-
ра («Держатель ваджры» — пучка
молний) «символизирует состоя-
ние Просветления как обретения
знания недвойственности»160.
Реконструируемые образы
центральных персонажей — Вадж-
радхара, Ваджрапани, Махешвара —
позволяют говорить о том, что в
раннесредневековой Куве нахо-
дился буддийский храм, который
относился к новому направлению
в буддизме — Ваджраяне. Этому
положению не противоречат и второстепенные персонажи, от ко-
торых сохранились головы устрашающего облика и синие торсы с
перевязями, увешанными бубенцами. Скорее всего, это были за-
щитники учения - даки и дакини, изображавшиеся в виде демонов.
В Ваджраяне ряд принципиальных положений учения получил во-
площение в женских образах, что нашло отражение в кувинской
скульптуре — например, один из центральных женских персонажей
(т.н. Шри-Деви) мог изображать «Проникновенную мудрость»
(праджня).
Предложенная интерпретация кувинекого храма может быть
рассмотрена в связи с проблемой становления в середине первого
тысячелетия вышедшей из Махаяны Ваджраяны как самостоя-
150
тельного направления в буддизме. На формирование Ваджраяны
сильное влияние оказал индуизм, в частности шиваизм.
Помимо Кувы, следы Ваджраяны не зафиксированы на других
буддийских памятниках Средней Азии. В это же время, судя по ряду
буддийских памятников Восточного Туркестана (иконография,
письменные источники), Ваджраяна имела достаточно широкое
распространение в раннесредневековом Хотане161. Не исключено, что
строительство в Кувс ваджраянистского храма было обусловлено
связями с Хотаном, и скульпторы, оформлявшие храм, также были
хотанцами.
Подводя итог изучению кувинской скульптуры, можно заклю-
чить, что, хотя появление Ваджраяны в Фергане является результа-
том влияния Восточного Туркестана на среднеазиатский регион,
обнаруженные памятники буддийской глино-ганчевой пластики
были следствием распространения бактрийской традиции глино-
ганчевой скульптуры вдоль трасс Великого Шелкового Пути.
Семиречье
Буддийская глино-ганчевая скульптура известна и на боль-
шинстве буддийских памятников Семиречья.
Наиболее раннее сооружение — Второй акбешимский xpaN
(построен в VI—VII вв., погиб в конце VII—начале VIII в.), который
был украшен глиняными рельефами с растительным декором и гли
но-ганчевой скульптурой, выполненной в натуральную величину
Скульптура лепилась из глины на камышовом каркасе. В глине,
которая использовалась для создания объема, зафиксированы зна-
чительные примеси соломы. Отдельные детали формовались в
штампах и затем монтировались на скульптуру; поверхность моде-
лировалась из хорошо отмученной глины, тщательно заглаживалась
и покрывалась ганчевой грунтовкой, поверх которой раскрашива-
лась. Сохранились следы красной, синей, черной красок. Скульпту-
ра размещалась на специальных суфах-постаментах, расположенных
вдоль стен. Сохранились разнообразные скульптурные фрагменты,
по которым в целом можно восстановить репертуар храма — мону-
ментальные статуи Будды, бодхисаттв, даков и дакинь (защитников
веры). Решая вопрос о времени строительства храма, его исследова-
тель Л.П. Зяблин базировался на анализе акбешимской скульпту-
ры. Сравнивая характерные приемы скульптуры танского и вэй-
ского времени, он отдал предпочтение вэйской скульптуре162, хотя
151
иконографический анализ сохранившихся фрагментов, прежде
всего головы бодхисаттвы, выявляет аналогичное решение причес-
ки и в скульптуре танского времени163.
Первый акбешимский храм (VII—VIII вв.) также имел в своем
интерьере монументальную глино-ганчевую скульптуру. По сохра-
нившимся фрагментам реконструируются фигуры четырех сидящих
Будд. Статуи размещались на суфах, расположенных вдоль стен в
коридоре и в центральном зале. Скульптура лепилась из глины с
применением камышового и деревянного каркасов. Отдельные
детали — элементы украшений, завитки волос, а также части тела
(уши) — оттискивались в штампах и затем крепились к скульптуре.
Готовая скульптура расписывалась по ганчевой грунтовке; имеются
следы синей, красной, желтой и оранжевой красок. Стены зала укра-
шал лепной декор, в частности, барельефное изображение священ-
ного дерева Бодхи. Обращает внимание наличие двух типов причесок
в изображениях Будды164.
Во время раскопок Первого краснореченского храма были обна-
ружены многочисленные фрагменты глино-ганчевой скульптуры,
которая украшала свялилище и обходной коридор. По наблюдениям
исследователей, на первом этапе скульптура была выполнена из
красной глины на деревянном и камышовом каркасе. На заднем
участке обходного коридора на суфе (высотой 1 м) располагалась
двенадцатиметровая статуя, изображающая Будду в нирване. Осно-
ванием скульптуры служила кладка из сырцового кирпича, которую
сверху перекрывали два слоя глины, моделирующие рельеф скульп-
туры, общей толщиной от 9 до 16 см. Скульптура была раскрашена
красной краской без ганчевой подгрунтовки. По предположению
П.Н. Кожемяко, отмеченные слои могли передавать ремонт скульп-
туры («износ» глины)165. На втором этапе материалом для скульптуры
послужила желтая (строительная?) глина166.
Изучение скульптурных фрагментов, относящихся ко второму
этапу, показало, что помимо лепки здесь применялся прием фор-
мовки в матрицах. Зафиксирован фрагмент лицевой части головы,
которая затем крепилась к основному объему. На одном из фрагмен-
тов была выявлена глиняная болванка с тростниковой обкладкой,
составлявшая основу головы, поверх которой располагался слой
моделирующей глины; его толщина достигает 3 см. Поверх модели-
рующего слоя наносился тонкий слой ганча (толщина 0,2—1,2 мм).
Готовая скульптура расписывалась: одежда — красной, улиткообраз-
ные завитки волос — темно-голубой красками. Верхняя часть глаз-
ного яблока, крылья носа, края губ подчеркивались красной линией,
152
Скульптурные изображения демонов. Глина. 1,2— Кува, VII—VIII вв.;
3— Кочо, Восточный Туркестан
глаза и брови обводились черным контуром. Отдельные детали,
передающие украшения, покрывались желтой (имитация золота) и
голубовато-серой краской (имитация серебра). Судя по тому, что
один из фрагментов, изображающий затылочную часть, был плохо
обработан, скульптура была пристенной. В стенах святилища на
разной высоте расчищены несколько отверстий около 5—6 см в диа-
метре; в них сохранились следы истлевшего дерева. Эти деревянные
остатки представляли собой стержни, с помощью которых скульп-
тура крепилась к стенам. Количество фрагментов скульптуры и
система крепежных отверстий в стенах позволяет предполагать на-
личие в святилище богатого скульптурного декора, расположенного
на различных высотах167.
Очевидно, скульпторы Семиречья, сохраняя «среднеазиат-
скую» традицию технологии изготовления скульптуры, находились
под сильным влиянием буддийской иконографии Китая.
Подводя итог изучению буддийской глино-ганчевой скульп-
туры, можно сделать вывод о существовании единой технико-техно-
логической традиции, существовавшей в ряде регионов, и наметить
основные положения, характеризующие историю развития этого
вида буддийского искусства в Средней Азии.
Во-первых, технология изготовления глино-ганчевой скульпту-
ры имеет местное среднеазиатское происхождение, истоки которого
восходят ко времени, предшествующему Греко-Бактрийскому
царству — IV—V вв. до н.э.
Во-вторых, огромное влияние на формирование иконографии
глино-ганчевой скульптуры оказала эллинистическая традиция
III—II вв. до н.э., придав новый импульс развитию этого вида пласти-
ки, благодаря которому он сохранился вплоть до кушанской эпохи.
153
В-третьих, формирование традиции буддийской глино-ган-
чевой скульптуры в Бактрии происходило при взаимодействии
местной технологии и заимствованной из Индии буддийской иконо-
графии. Высокий уровень исполнения способствовал широкому
распространению технологии буддийской глино-ганчевой скульпту-
ры по всей территории Центральной Азии (от Гандхары и Маргианы
до Восточного Туркестана). Учитывая широту распространения
бактрийской технологии, ее условно можно обозначить как «средне-
азиатскую» технико-технологическую традицию.
В Фергане и Семиречье мастера, работавшие над изготовлением
буддийской глино-ганчевой скульптуры, применяли «среднеазиат-
скую» технологию и использовали иконографию восточно-турке-
станского или китайского буддизма.
МЕТАЛЛИЧЕСКАЯ СКУЛЬПТУРА
Как уже отмечалось, металл был в числе наиболее популярных
материалов, использовавшихся для изготовления буддийской
скульптуры (от монументальной до мелкой пластики) и различ-
ных атрибутов буддийского культа (реликвариев, вотивных ступ,
курильниц).
Большая часть дошедших произведений буддийской металли-
ческой скульптуры Средней Азии I—X вв. выполнена из бронзы,
однако благодаря немногочисленным находкам и свидетельствам
источников мы знаем, что для изготовления скульптуры и атрибу-
тов в буддизме использовались также и благородные металлы —
чаще всего золото, реже серебро. В Кусаджатаке Кхундаканикайи
говорится, что главным царским кузнецом была сделана золотая
статуя Будды168. В жизнеописании Сюань Цзана упомянуты две
статуэтки из золота и серебра, которые он привез собой из Индии
в Китай169. Благородные металлы применялись также для отделки
бронзовой скульптуры — либо сплошное золочение, либо инкрус-
тация отдельных деталей — губ, глаз, урны. Практика золочения
использовалась не только для металлических изделий, но и для
скульптуры из других материалов — камня, ганча, глины. Из-
вестно, что монахам некоторых буддийских школ, в том числе и
Махасангхикам, которые получили распространение в кушанской
Бактрии, было запрещено касаться культовых объектов, сделанных
из золота или серебра170, однако в реальной жизни этот запрет ско-
рее всего соблюдался не слишком строго: можно вспомнить, что
154
среди каратепинскои глино-ганчевои скульптуры имеется голова
Будды, покрытая позолотой.
В Средней Азии буддийская металлическая скульптура пред-
ставлена небольшим числом произведений только в двух регионах —
в Согде и Семиречье. Данные о буддийской металлической
скульптуре Ферганы и. Чача отсутствуют. В Бактрии-Тохаристане
имеются только косвенные свидетельства существования метал-
лической скульптуры.
Бактрия-Тохаристан и Гандхара
Хотя в Бактрии-Тохаристане зафиксировано более десятка раз-
новременных буддийских культовых памятников, буддийская ме-
таллическая пластика этого региона не сохранилась, но вероятность
того, что она здесь существовала, очень велика. Здесь имеются об-
разцы бронзовой скульптуры предшествующего греко-бактрийского
времени — от мелкой пластики до монументальных статуй; известна
также терракотовая имитация золотой статуэтки бодхисаттвы, отно-
сящаяся к кушанскому времени171.
Небольшое количество памятников скульптуры из металла со-
хранилось в соседнем регионе — Гандхаре. Учитывая тесные связи
между этими регионами, мы можем составить примерное пред-
ставление о буддийской металлической скульптуре Бактрии по ма-
териалам Гандхары; более того, по мнению М. Картер, знаменитый
Бимаранский реликварий был сделан в Гандхаре именно бактрий-
скими мастерами172.
Судя по сохранившимся образцам, наиболее распространен-
ным методом изготовления буддийской металлической скульпту-
ры в Гандхаре было литье по восковой модели. Имеются примеры,
позволяющие предполагать существование многоразовых двухчаст-
ных каменных матриц, а также гипсовых матриц, снятых с каменных
образцов. Для изготовления отдельных предметов применялась
техника репуссе (выколотка с оборотной стороны)173. По наблюде-
нию Ч. Риди над репрезентативной подборкой гандхарских метал-
лических статуэток, большинство вещей были цельнолитые, одна
была выполнена в технике репуссе и одна — в двухчастной матрице
«китайского» типа174.
Начало буддийской металлической скульптуры Гандхары тесно
связано с формированием антропоморфного образа Будды. Наряду с
изображениями на монетах Канишки к числу первых изображений
155
Бимиранский реликварий. Золото.
Гандхара, II в.
Будды относится Бимиранский
реликварий, сделанный из плас-
тины прочеканенного золота (тех-
ника репуссе). Вопрос датировки
памятника является предметом
многолетней полемики175. Обзор
имеющейся литературы приводит
к выводу, что ранняя датировка
(I в. до н.э,—рубеж н.э.), предлагае-
мая некоторыми исследователя-
ми176, не имеет оснований: как по-
казал Дж. Крибб, монеты Азеса II,
обнаруженные в реликварии, —
поздние подражания, относящие-
ся к середине I в. н.э.177
Композиция оформления ре-
ликвария — череда арок с орлами
в антревольтах (плоскостях между архивольтами), в которой стоят
Будда, Индра и Брахма — несомненно восходит к античной компози-
ции божества в аркаде. Для решения проблемы места и даты изго-
товления реликвария ключевое значение имеет вопрос о том, что же
передает композиция реликвария — реальную аркаду или систему
ниш, опирающуюся на полуколонны (пилястры). Анализируя ком-
позицию реликвария, М. Картер отметила, что мотив нескольких
ниш со стоящими фигурами, которые разделены пилястрами, стано-
вится популярным в искусстве Римской империи уже в первом веке,
а распространение аркады в реальной архитектуре относится ко II в.
н.э.178; тогда же мотив, обозначаемый как «homme arcade», получил
широкую популярность в искусстве Среднего Востока179.
Изображения аркады со стоящими в ней ростовыми фигурами
довольно редко встречаются в Гандхаре180 и в других регионах Ин-
дии, где получило распространение буддийское искусство. Очевид-
но, в реальной архитектуре Индии кушанского времени аркада не
нашла широкого применения, но в гандхарской скульптуре имеет-
ся большое количество поясных фигур, расположенных в арках,
которые передавали галерею второго этажа (балкон) здания. Эта
композиция, первоначально изображавшая реальную архитектуру,
со временем получила широкое распространение в буддийском ис-
кусстве как Центральной Азии, так и Китая, и стала символизиро-
вать в буддийской иконографии небесные сферы; не случайно на
карнизе из Лоулана изображены Будды в аркаде.
156
Изображения аркад: 1— горельеф. Камень. Таксила, Гандхара, П—Швв.;
2— горельеф. Камень. Шотпорак, Бактприя, II— первая половина III в.;
3— панель. Дерево. Лоулан, Восточный Туркестан, V в.
В Бактрии кушанского времени известны изображения аркад
(рельеф из Шоторака), однако данных об использовании реальной
аркады в бактрийской архитектуре нет. Вместе с тем на ряде па-
мятников были открыты системы сводчатых айванов, которые
опирались на широкие пилоны. Такие сооружения были зафикси-
рованы в качестве фасадов пещерных частей нескольких наземно-
пещерных монастырей Кара-тепе (комплексы Л и В), строительство
которых может быть отнесено к первой половине II в. Скорее всего,
именно такая система сводчатых айванов нашла воплощение на Би-
маранском реликварии. Не вызывает сомнений, что мастер, изобра-
зивший на реликварии килевидное завершение арок, был знаком
с традиционными арками Индии, для которых килевидные архи-
вольты являются характерной чертой181. Отсюда наиболее вероятно
предположение М. Картер, что Бимаранский реликварий был изго-
товлен в Гандхаре именно бактрийским мастером не ранее первой
половины II в.182
Другим примером ранней металлической скульптуры является
литая статуэтка Будды, сидящего в падмасане с жестом абхайя-муд-
ра, которая датируется II в. н.э. Некоторые черты — лицо, мандорла
с острыми лучами — сближают этот памятник с античными образца-
ми и свидетельствуют о влиянии римской иконографии183.
Можно предположить, что в период формирования буддийской
иконографии в кушанское время металл Гандхары находился под
определенным западным влиянием184. Бронзовый литой реликварий
157
Фасад пещерной части комплекса В Кара-тепе. Вид и прорисовка с
элементами реконструкции (по Тумановой)
Канишки, датируемый II—III вв., одни исследователи считают па-
мятником последнего этапа эллинистического влияния на индий-
ское (в данном случае кушанское) искусство185, а другие видят в нем
влияние парфянской или раннесасанидской иконографии186.
Для кушанского времени известна также небольшая литая ста-
туэтка Будды Шакьямуни, сидящего в дхаяна-мудре, из коллекции
Ричарда С. Равенала187. К III—IV вв. относятся две головы от скульп-
турных изображений Будды, одна из которых могла быть отлита в
матрице, снятой с каменного прототипа188. Среди многочисленных
находок, сделанных во время раскопок в Таксиле, имеются только
две небольшие металлические буддийские статуэтки. Одна из них —
Майтрея, сидящий в падмасане с жестом абхайя-мудра, — представ-
ляет рельефную накладку. Вторая — литое изображение Будды,
сидящего в медитации (падмасана с жестом дхаяна-мудра). Обе ста-
туэтки Дж. Маршалл датировал V в.189
Особняком стоит серебряная голова Будды, которая, судя по
размерам (высота £6,9 см), была частью монументальной скульпту-
ры190. Вопрос о ее датировке и месте в ряду буддийской металличе-
ской скульптуры пока остается открытым.
К Гандхаре V—VI вв. отнесено уже более десятка образцов
буддийской «камерной» скульптуры (высотой от 30 до 50 см); среди
них подавляющее большинство составляют статуэтки стоящего Буд-
ды с жестом абхайя-мудра191. Помимо скульптуры и реликвариев, в
Гандхаре кушанского и гуптского времени известны также бронзо-
вые ритуальные атрибуты (и их фрагменты) — вотивные ступы192.
Сравнивая буддийскую металлическую скульптуру Гандхары и
Китая, X. Манстерберг обратил внимание на небольшое число ганд-
харских произведений и предположил, что металлическая скульпту-
ра в Гандхаре не имела такого распространения, как каменная или
стуковая (глино-ганчевая)193. Не исключено, что, обратившись к
158
такому далекому и не совсем корректному сравнению, исследова-
тель был прав в своих выводах. Причины того, что в Гандхаре преоб-
ладала сначала каменная, а затем глино-ганчевая скульптура, могли
быть разные. По мнению Ч. Риди, изготовление бронзовой пластики
в Гандхаре в первые века нашей эры по сравнению с греко-римской
технологией было не достаточно развитым194, что в конечном счете
сказывалось на количестве произведений, но на основании имею-
щихся материалов можно заключить, что в уже V—VI вв. в Гандхаре
наблюдался определенный подъем в изготовлении буддийской ме-
таллической скульптуры.
Если перенести эту картину на Бактрию-Тохаристан, то напра-
шивается вывод, что металлическая скульптура занимала в художест-
венном творчестве буддистов региона незначительное место, тогда
как основное внимание уделялось глино-ганчевой пластике. Имеют-
ся лишь косвенные свидетельства того, что буддийская металличе-
ская скульптура все-таки была известна в Бактрии-Тохаристане.
Очевидно, что мандорла с выступающими лучами за головой карате-
пинского Будды имитировала металлический образец195. Терракото-
вая статуэтка бодхисаттвы с Барат-тепе, покрытая позолотой, также
передавала металлический (золотой) прототип196. Более отдаленным
примером служит алтарь в раннесредневековом монастыре Хишт-
тепе, имевший ниши, возможно, предназначенные для металличе-
ской скульптуры197.
Отсутствие материалов по буддийской металлической скульп-
туре в Бактрии-Тохаристане дает основание предположить, что она
имела здесь второстепенное значение. Также вероятно, что ее роль
могла несколько возрасти в раннем средневековье по сравнению с
кушанским временем.
Согд
В отличие от Бактрии-Тохаристана, территория Согда дает не-
сколько примеров буддийской бронзы. Прежде всего к ним относит-
ся фрагмент бронзового льва, найденный на месте предполагаемого
храма в долине р. Санзар. По рассказам людей, случайно нашедших
этот «храм» в конце 1930-х годов, его украшала многочисленная
бронзовая скульптура. Скрыв от властей факт находки, первооткры-
ватели оказались обмануты сами — вернувшись, они обнаружили,
что кто-то успел все разграбить. Когда археологи узнали о находке и
начали собирать оставшийся материал, им достались лишь фрагмент
159
1— лев. Бронза. Санэар, Согд, III— VI вв.; 2— лев. Камень. Матхура,
П—Швв. (фрагмент); 3— вотивная ступа (навершие стамбхи). Брон-
за. Гандхара, П—Швв.; 4— вотивная ступа. Бронза. Гандхара, II—IIIвв.
бронзовой статуэтки льва и фрагмент китайского зеркала, характер-
ного для эпохи Хань. На основании рассказа и этих предметов
Л.И. Альбаум интерпретировал памятник как буддийский храм и
датировал его I—II вв.198 Это мнение было поддержано Б.А. Литвин-
ским, который так же построил свою аргументацию на наличии
фрагмента китайского зеркала «восьмиарочного типа»199, однако
Б.Я. Ставиский высказал сомнение в предлагаемой датировке200. Рас-
сматривая имеющийся материал, следует признать, что если атрибу-
ция зеркала не вызывает сомнений, то история развития буддийской
металлической скульптуры и анализ иконографии статуэтки льва
дают основания для пересмотра возможной датировки храма. До-
полнительные аргументы, подтверждающие последнюю точку зре-
ния, дает сопоставление фигурки льва и зеркала.
Вероятность того, что статуэтка льва (так же, как и зеркало)
была сделана в Китае в первые века нашей эры, очень невелика. По
мнению большинства исследователей, первое письменное упомина-
ние о буддийской скульптуре в Китае относится к 166 г. н.э., а самое
раннее сохранившееся изображение — бронзовая статуэтка сидяще-
го Будды — датируется 338 г.201
В буддийской бронзе Китая фигурка льва — часто встречаю-
щаяся деталь трона (т.н. «львиный трон»), на котором восседает
Будда. Первое известное изображение львиного трона в буддийской
бронзе Китая относится к концу IV—началу V в.202 В качестве от-
дельной фигуры (именно таков «санзарский лев») львы появля-
ются на бронзовых алтарях в правление династии Северная Вэй.
Сохранились два датированных алтаря с фигурками подобного
типа, относящиеся к 518 и 524 гг.203 Львы у трона помещались на
160
Бодхисаттва. Фраг-
мент алтаря. Бронза.
Согд, V— VI вв.
буддийских бронзовых алтарях и позднее —
в суйское и в танское время204. Если допус-
тить, что фигурка льва была деталью сделан-
ного в Китае львиного трона, то санзарский
храм должен датироваться не ханьским, а
более поздним временем.
В иконографии санзарского льва имеют-
ся элементы, не отмеченные предшествую-
щими исследователями, которые ставят под
сомнение возможность его китайского про-
исхождения — в частности, вихревая розетка
на плече хищника. По мнению Дж. Баутца,
она является характерным элементом
«иранской» иконографии львов. В русле об-
щего иранского влияния вихревая розетка
перешла в иконографию львов буддийско-
го искусства кушан и встречается на плечах
львов, которые служили как основанием тро-
нов, так и навершиями на стамбхах — колон-
нах по четырем сторонам от буддийских
ступ205. В качестве декоративного элемента в
изображении львов вихревая розетка сохра-
нилась в буддийской бронзе Северной Ин-
дии вплоть до конца X в.
Учитывая небольшие размеры статуэт-
ки, очень вероятно, что санзарский лев был
деталью вотивной бронзовой ступы — навершием одной из стамбх,
расположенных на платформе вокруг цилиндрического тулова
ступы. Несколько примеров таких вотивных металлических ступ
известно в искусстве Гандхары II—IV вв.206
Бронзовая фигурка льва, сопоставимая с санзарским львом, бы-
ла найдена во время раскопок на памятнике Кара-тепе в Нарпайском
районе Самаркандского Согда, датируемом по нумизматическим
данным VI в.207 Отсюда фигурку санзарского льва можно датировать
в широком интервале III—VI вв. и предположить, что местом ее из-
готовления была Северная Индия.
В Согде известна еще одна бронзовая буддийская статуэтка —
фигурка бодхисаттвы, которая была найдена на цитадели Афрасиаба
в переотложенном слое X—XI вв. Статуэтка представляет собой
часть буддийского бронзового алтаря китайского производства, да-
тируемого временем династии Вэй208. У нас нет данных относительно
161
времени ее появления в Согде, но по одной надписи из Гильгита из-
вестно, что между 444 и 453 гг. владение Маймург в Самаркандском
Согде посетило посольство династии Северная Вэй209, т.е. возмож-
ность попадания буддийских реликвий из Китая в Согд не исклю-
чена уже в вэйское время.
Имеющаяся в нашем распоряжении буддийская металлическая
скульптура свидетельствует, с одной стороны, о широких между-
народных связях согдийских буддистов (?) как с Индией, так и с
Китаем, а с другой — о более чем скромном положении буддизма в
регионе.
Семиречье
Основная часть буддийской металлической скульптуры Сред-
ней Азии происходит из различных районов Семиречья. Наиболее
полная публикация коллекции буддийской бронзы Семиречья была
выполнена Т.В. Грек, которая определила имеющиеся статуэтки как
импорт из Кашмира VIII в. и из Северной Индии VIII—X вв.210 Впос-
ледствии ее мнение было неоднократно повторено211, при том, что
возможность китайского влияния не рассматривалась. Публикуя
фрагмент буддийского бронзового алтаря вэйского времени с Афра-
сиаба, Ю.В. Карев отметил уникальность афрасиабской находки и
даже предположил, что буддийская металлическая скульптура из
Китая вообще не вывозилась212. Новые материалы по буддийской
бронзовой пластике Семиречья исследователи также относили к ин-
дийскому импорту213. Между тем иконографический анализ буддий-
ской бронзы Семиречья позволяет несколько скорректировать
сложившуюся точку зрения.
Группа семиреченских буддийских бронз имеет определенно
китайскую иконографию. К этой группе относится статуэтка бодхи-
саттвы Авалокитешвары с городища Новопокровское214. К подробно-
му описанию, сделанному Т.В. Грек, следует добавить, что в правой
руке бодхисаттва держит атрибут, который, скорее всего, является
сияющей жемчужиной (cintamani), и в этом случае статуэтка изоб-
ражает Авалокитешвару Чинтаманичакру. Характер моделировки
фигуры и схематизм при передачи атрибута наглядно свидетельст-
вуют о том, что модель для отливки статуэтки делалась с редуциро-
ванного оригинала, на котором некоторые детали уже утратили
четкость изображения. Сам процесс редукции основан на том, что
ремесленник в качестве образца для создания формы для отливки
162
1— бодхисаттва Авалокитешвара (?). Бронза. Китай, эпоха Суй
(VI— VII вв.); 2, 4— Авалокитешвара (?). Бронза. Китай, эпоха Суй;
3— Авалокитешвара (?). Первый краснореченский храм, Семиречъе,
VII— VIII вв.; 5— Авалокитешвара Чинтаманичакра. Новопокровское
городище, Семиречье, VI— VII вв.
берет уже имеющуюся статуэтку; в результате при съемке формы
происходит ухудшение изображения (теряются мелкие детали, мо-
делировка становится более общей), а поскольку исходным образ-
цом мог служить не только оригинал, но и последующие отливки,
ухудшение моделировки могло достигать значительной степени.
Ближайшие аналогии статуэтке бодхисаттвы с городища Ново-
покровское отмечаются в иконографии Авалокитешвары суйского
времени215. Т.В. Грек назвала его позу «самапада» (прямостоящий),
тогда как изгиб тела показывает, что первоначальный образец, с ко-
торого делались статуэтки данной серии, имел позу «трибханга»
(три изгиба). В данном случае перед нами стандартный результат
редуцирования в процессе копирования образца.
Позднее, в танское время, бодхисаттва Авалокитешвара Чинта-
маничакра сохраняет позу и атрибуты, характерные для предшеству-
ющей эпохи, но изображение его одеяния и особенно ювелирных
украшений значительно усложняется216. На затылке новопокровской
статуэтки расположен выступ, на котором крепилась несохранившая-
ся мандорла. Бодхисаттва стоит на основании в виде стилизованного
лотоса, оканчивающегося штырем с отверстием. Такие основания у
статуэток встречаются в буддийской бронзе Китая достаточно час-
то217; как правило, их наличие свидетельствует, что подобная стату-
этка являлась частью многофигурного алтаря. Многофигурные
бронзовые алтари имели в Китае широкое распространение на
163
Скульптурные изображения
придворных офицеров:
7— терракота, глазурь. Ки-
тай, эпоха Тан (VII- IX вв.);
2— фрагмент алтаря. Брон-
за. Семиречье, VII—IX вв.
протяжении нескольких столетий с
эпохи Вэй по эпоху Тан включи-
тельно218.
Другая статуэтка бодхисаттвы
Авалокитешвары с городища Новопо-
кровское, судя по площадке в основа-
нии, также была частью буддийского
алтаря. В классической иконографии
Авалокитешвара держит в правой руке
опахало, в левой — касала219, однако на
данной статуэтке опахало находится в
левой руке персонажа, а атрибут в пра-
вой утрачен. Очевидно, перед нами
отливка с редуцированной модели,
представлявшей зеркальный вариант
классического оригинала Авалокитеш-
вары220, к тому же утратившей неко-
торые атрибуты. Судя по двойному
ожерелью, прототипом данной новопо-
кровской статуэтки послужил образец
суйского времени221.
Среди находок в Первом буд-
дийском храме на Краснореченском городище имеются еще две ста-
туэтки Авалокитешвары, восходящие не к индийским, как считают
исследователи памятника222, а к китайским образцам. Одна из них,
судя по моделировке складок, головного убора и украшений, также
была выполнена с сильно редуцированной модели, иконография ко-
торой в целом также характерна для суйского времени223. Как у всех
статуэток данной группы, на затылке у нее имеется рельефный выс-
туп для крепления мандорлы. Другая бронзовая статуэтка Авалоки-
тешвары на четырехногой подставке с мандорлой, начинающейся на
уровне спины, напоминает китайские образцы эпохи Вэй224.
Следует отметить, что, несмотря на упрощенную моделиров-
ку, объясняющуюся удалением от прототипов, семиреченские стату-
этки бодхисаттвы Авалокитешвары обрабатывались после отливки —
в частности, на рельефных выступах, изображающих украшения,
делались насечки. На двух статуэтках данной группы сохранились
следы позолоты.
Известен еще один фрагмент буддийского алтаря — хранящаяся
в частной коллекции в Бишкеке маленькая статуэтка донатора в вы-
соком головном уборе, стоящего со сложенными на животе руками.
164
Бронзовые бляхи: 1,4 Красная речка, Семиречье, VII— VIII вв.; 3— Се-
миречье, VII—VIII вв.; 2, 5,6— Первый акбешимский храм, Семиречье,
первая пол. VIII в.
Статуэтка выполнена с сильно редуцированной модели, восходящей
к изображениям придворных танского времени225.
Материалы данной группы свидетельствуют, что в Семиречье в
VI—VIII вв. имели хождение буддийские бронзовые алтари. Вопрос
о том, были ли эти алтари, части от которых дошли до нас, изделия-
ми местных мастеров, выполненных по китайским образцам, или та-
кая бронза импортировалась из Китая, пока остается открытым. Его
решение возможно только при проведении комплексного анализа
технико-технологических характеристик семиреченских бронз и
сравнении с результатами по буддийским бронзам Китая. Однако
очевидно, что влияние Китая на западные территории в русле буд-
дийского искусства было весьма значительным, в том числе и в
бронзовой пластике. Аналогичные части бронзовых алтарей имеются
в сборах А. Стейна из Восточного Туркестана (Яркент)226.
К буддийской бронзе Семиречья, демонстрирующей китайское
влияние, примыкают позолоченные бронзовые бляхи, найденные в
Первом храме городища Ак-бешим. Наиболее убедительное предпо-
ложение относительно назначения блях выдвинула ТВ. Грек, по мне-
нию которой бляхи украшали большую мандорлу монументальной
скульптуры22'. Вместе с тем, судя по описанию Л.Р. Кызласова, на
штифтах блях сохранились следы ткани; не исключено, что мандорла
была выполнена в виде завесы за спиной большой статуи Будды228.
165
7- угловая розетка. Китай, эпоха Тан (VII—IX вв.); 2— орнаменталь-
ный фриз. Красная рейка, Семиречье, VIII в. (прорисовка со стелы);
3 - розетка. Китай, эпоха Тан (прорисовка); 4— бляха. Бронза. Пер-
вый акбешимский храм, Семиречье, первая пол. VIII в.; 5— розетка.
Красная речка, Семиречье, VIII в. (прорисовка со стелы)
Сами бляхи имеют форму розеток, представляющих типичные
образцы тайского декора229. При изучении блях неоднократно отме-
чалось, что наряду с изображениями Будды и сценами поклонения
Будде в розетки было закомпоновано изображение четы согдий-
ских богов с верблюдом. По мнению Б.И. Маршака, «акбешимские
бляхи — прямое свидетельство включения согдийских богов в буд-
дийский культ, подтверждение взаимодействия буддийского и мест-
ного искусства»230. Очевидно, что акбешимские бляхи были отлиты в
среде, находившейся под согдийским влиянием, однако вопрос о
том, где именно они были сделаны — в согдийских колониях в Ки-
тае или в Семиречье — по-прежнему не имеет ответа.
Помимо акбешимских образцов, в Семиречье известны еще не-
сколько бляшек с изображением сидящего Будды, служивших для
украшения мандорл231.
В буддийской бронзе Семиречья имеются и очевидные индий-
ские импорты. К ним относятся четыре статуэтки, выполненные в
двух разных традициях.
В первом случае это две небольшие литые статуэтки, отлитые с
редуцированных моделей232. В результате такого воспроизведения
некоторые детали на семиречеиских статуэтках утратили свой пер-
воначальный вид, но тем не менее удалось установить прототип
персонажа, который на основании ваджры в руках был определен
166
Т.В. Грек как Ваджаруханкара.
Обзор буддийской раннесредневе-
ковой бронзы Кашмира показал,
что аналогичную иконографию
имеет один из божественных пер-
сонажей Ваджраяны Сам вара
(Оградитель): поза стрелка —
алидха, руки сложены в положе-
нии крест-накрест — хункара, в
одной руке — гханта (ритуальный
нож), в другой — ваджра (пучок
молний). Разделка гирлянды на
рельефные части у семиреченской
статуэтки по оригинальной ико-
нографии Самвары изображает
черепа, украшавшие гирлянду, опоясывающую божество. Редукция
привела к тому, что у семиреченского образца исчезла такая важная
деталь иконографии Самвары, как многорукость. Кашмирский ори-
гинал датируют IX—X вв. или началом X в.233, и, соответственно, ед-
ва ли семиреченская статуэтка может датироваться VIII в., как это
предполагала Т.В. Грек.
Другая статуэтка из первой группы была атрибутирована как
изображение индуистского божества, выполненное в Кашмире в
VIII в.234 Статуэтка имеет сложную иконографию — разные серьги в
ушах, разные предплечные браслеты, неопределенный атрибут в
правой руке. По мнению Т.В. Грек, это результат соединения атри-
бутов двух разных богов. Просмотр опубликованной буддийской
бронзы Кашмира не позволил выявить прототип данной статуэтки;
возможно, что мы имеем дело с редуцированным вариантом иконо-
графии Майтреи или Падмапани. Однако по некоторым иконогра-
фическим признакам можно определенно говорить об удаленности
семиреченской статуэтки от кашмирского прототипа, что в конечном
итоге привело к утрате характерных черт. На голове у данного пер-
сонажа сложная корона, состоящая из трех зубцов; центральный
зубец украшен полумесяцем, внутри которого расположены две
вписанные окружности. Очевидно, что перед нами упрощенное изо-
бражение трехзубчатой короны с полумесяцем в центральном зубце,
в котором помещена розетка — такая форма корон была распростра-
нена в буддийской иконографии Кашмира VIII—X вв.235
Во вторую группу входят две статуэтки, представляющие ори-
гинальные образцы буддийской бронзы, выполненные мастерами
167
Бронзовые изображения Самвары: 1— Чуйская долина, Семиречье,
IX—X вв.; 2— Кашмир, X в.
высокого класса. Статуэтки этой группы отливались в хорошо смо-
делированных восковых моделях. После отливки изделия обраба-
тывались: делалась гравировка отдельных деталей, производилась
инкрустация — серебром покрывались глаза и урна, медью — губы.
Одна из статуэток этой группы — Будда, сидящий на львином
троне — уже была опубликована Т.В. Грек и определена ею как
кашмирский импорт VIII в.236 У. Шредер в своей монографии по
индо-тибетским бронзам датировал данную статуэтку IX—X вв. и
атрибутировал ее как изделие мастеров из долины Сват237.
Ко второй группе относится и бронзовая статуэтка, которая недав-
но поступила в Музей истории Кыргызстана в Бишкеке238. Статуэтка
изображает Будду, стоящего в позе трибханга. Он одет в сангхати,
которое оставляет правое плечо открытым, и дхоти, края которого
ниспадают до щиколоток. Правая рука Будды покоится в положении
варада-мудра (жест воздаяния наград и почестей), в левой руке он
сжимает конец сангхати (такое положение рук Будды может восхо-
дить к западноиндийскому канону). Лицо Будды овальное; на лбу
урна в виде выступа, инкрустированного серебром; нос прямой;
удлиненные глаза также инкрустированы серебром; губы инкрусти-
рованы медью; рельефной линией подчеркнут двойной подбородок;
на шее три складки (камбугрива или тривали). На голове Будды по-
вязка и сложный головной убор, три выступа которого украшают
лоб и виски, а четвертый венчает ушнишу. Разделка выступов может
168
Бронзовые изображения бодхисаттв: 1— Падмапани (?). Семиречье,
VIII—X вв.; 2— Ваджрасаттва. Кашмир, VIII X в.
передавать драгоценные камни, из которых изготовлялись головные
уборы подобного типа. На висках выступающие банты (?) повязки,
концы которой ниспадают с двух сторон на плечи Будды. В удли-
ненных ушах Будды крупные розетковидные серьги, на груди — це-
почка ожерелья с центральной розеткой, на правом предплечье —
сложный браслет. Босые ступни ног Будды припаяны к небольшому
фрагменту горизонтальной плоскости несохранившейся подставки;
на спине на уровне плеч имеется часть выступа с отверстием, с по-
мощью которого за головой могла крепиться мандорла.
Ближайшую аналогию данной статуэтке представляют две се-
вероиндийские статуэтки Татхагаты Акшобхья (Невозмутимого),
датированные IX в. Это один из Будд, культ которого начал склады-
ваться еще в Махаяне и особое развитие получил в Ваджраяне. Как
общее стилистическое решение, так и целый ряд иконографических
деталей (характер головного убора, способ изображения волос, лен-
ты головной повязки, ниспадающие на плечи; способ драпировки
сангхати) позволяют предположить изготовление данных статуэ-
ток в одной мастерской. Один из этих памятников У. Шредер вслед
за Д. Барре определил как изделие из долины Сват239, второй ис-
следователи отнесли к изделиям Кашмира VIII—IX вв.240
Место изготовления и культурно-исторический контекст су-
ществования второй статуэтки были уточнены в коллективной
монографии, посвященной древностям Химачала — горного района
169
1— Татхагата Аксобхайя. Бронза, инкрустация. Семиречье, IX в.;
2— Татхагата Аксобхайя. Бронза, инкрустация. Гильгит, IX в.;
3 — бодхисаттва Падмапани (?). Бронза. Семиречье, VIII—X в.
северо-западной Индии. В надписи на основании трона бодхисатт-
вы упомянут правитель Махараджадхираджа Парамешвара из ди-
настии Патола-Шахов. Эта династия правила районом Гильгита-
Балтистана с VII в. Помимо имени, в надписи содержится дата,
которая может быть прочитана как 733, 833 или 933 г. Исследовате-
ли предполагают, что в надписи упомянут 833 г. и что статуэтка
была сделана в долине Чамба. Эта долина расположена южнее
Кашмира и, как и долина Свата, входила в состав государства Па-
тола-Шахов. Авторы монографии выделяют четыре периода в ис-
кусстве долины Чамба и относят данную статуэтку к концу второго
периода (VIII—IX вв.). В это время район Гильгита (вместе с доли-
нами Свата и Чамба) уже вышел из под власти Кашмира и после
небольшого перерыва власть Патола-Шахов была восстановлена, од-
нако по-прежнему сохранялись тесные историко-культурные связи с
Кашмиром, в том числе и в части художественного ремесла241.
Другим свидетельством достаточно тесных контактов Семи-
речья с долиной Свата служит небольшой фрагмент бронзовой
пластины, изображающей вершину ступы — ясти (сохранившиеся
размеры 3x2 см, коллекция А.М. Камышева). Аналогичное изобра-
жение навершия ступы встречается на вершине бронзовой мандор-
лы у ряда статуэток из долины Свата VI—IX вв.242
Наряду с изображениями Будды и бодхисаттв известен также
фрагмент бронзовой ступы, находящийся в частной коллекции —
литой зонтик-чатра в виде лотоса (диаметр 3,5 см). Благодаря этому
170
фрагменту мы можем говорить о
существовании вотивных ступ на
территории Семиречья.
Суммируя материалы по
буддийской металлической плас-
тике Семиречья, сделаем следую-
щие выводы.
Во-первых, в Семиречье в
VI—VIII вв. существовала зна-
чительная группа буддийской
Навершие ступы (фрагмент). Брон-
металлическои скульптуры кото- за Семиречье, VIII-X в.
рая представляла собой либо ки-
тайские им порты, либо изделия
местного производства, выполненные по китайским образцам.
Окончательная атрибуция этой группы возможна только при ком-
плексном изучении технико-технологических характеристик из-
делий данной группы.
Во-вторых, большинство индийских импортов в Семиречье
датируется не VIII—X вв., а IX—X вв. По месту изготовления они
разделяются на две группы — Кашмир и Гильгит (Сват и Чамба).
Собранные материалы по бронзе Семиречья позволяют сделать
еще одно предположение относительно истории буддизма в этом
регионе. Если «китайская бронза» в Семиречье относится к числу
как случайных находок, так и полученных во время раскопок буд-
дийских памятников, то вся «индийская бронза» не имеет археоло-
гического контекста. Возможно, за этим стоит различие в формах и
методах влияния Китая и Северной Индии на Семиречье. На протя-
жении длительного времени правители различных династий Китая
проводили активную западную политику и в одновременно поддер-
живали буддизм как внутри страны, так и на территориях своего
влияния. Эта поддержка получала разнообразное выражение — от
импорта произведений искусства до строительства буддийских
культовых сооружений. Можно говорить о том, что буддизм рас-
сматривался Китаем как инструмент политического влияния. По-
ражение в Таласской битве в 751 г. значительно ослабило западную
политику Китая и степень его влияния на Семиречье. Последовав-
шие затем гонения на буддизм в самом Китае (первая половина IX в.)
привели к сокращению поддержки, которая оказывалась буддизму,
в том числе и на территории Семиречья.
Вероятно, во второй половине IX в. в жизни буддийской общи-
ны Семиречья происходило усиление влияния со стороны Северной
171
Индии (Кашмира и Гильгита), однако это влияние не сопровожда-
лось сооружением буддийских культовых памятников, что может
косвенно говорить об отсутствии политической экспансии со сторо-
ны северо-индийских государств в этом регионе.
БУДДИЙСКАЯ ТЕРРАКОТА
Помимо монументальных статуй и рельефов из необожженной
глины, использовавшихся для украшения культовых сооружений,
буддийская скульптура Средней Азии представлена также памятни-
ками мелкой пластики, основным материалом которых является
терракота.
Являясь одним из древнейших видов художественного твор-
чества, терракота Средней Азии уже неоднократно становилась
предметом исследований. Наряду с публикациями отдельных па-
мятников, в том числе буддийских, имеются обобщающие работы по
терракоте некоторых среднеазиатских историко-культурных регио-
нов, в частности Согда243 и Бактрии-Тохаристана244.
Специфика среднеазиатской терракоты заключается в практи-
ческом отсутствии художников, занимавшихся исключительно изго-
товлением мелкой терракотовой пластики, и потому целесообразно
рассматривать этот материал как составную часть единого ремеслен-
ного керамического производства. По технологии изготовления
среднеазиатская терракота разделяется на три группы: 1) лепную;
2) штампованную; 3) комбинированную, которая соединяла в себе
ручную лепку и штамп. Буддийская терракота Средней Азии пред-
ставлена только штампованными образцами.
Б.И. Маршак на примере анализа одной из групп штампован-
ной терракоты раннесредневекового Согда с изображением всадни-
ков выявил закономерности, характерные для всей штампованной
терракоты Средней Азии245. Вероятно, ремесленники-керамисты,
осуществлявшие производство терракотовых статуэток, вынужде-
ны были довольствоваться ограниченным набором специальных
глиняных моделей, сделанных профессиональными скульпторами-
монументалистами. Помимо этого, при изготовлении терракот ре-
месленники использовали оригинальные произведения мелкой
пластики (металлические и каменные). И глиняные модели, и про-
изведения мелкой пластики выступали в качестве патриц, с кото-
рых делались штампы-матрицы. Оттиснутые с помощью получен-
ных матриц статуэтки в свою очередь служили патрицами, с которых
172
делалась новая матрица и т.д. Такое повторение технологических
операций приводило к созданию т.н. генетических рядов терракот.
Технологические причины (например, уменьшение размеров при
сушке и обжиге) приводили к процессу редукции по мере удале-
ния от первоначального образца. Нередко ремесленники вносили в
матрицы исправления , изменяли малопонятные детали, а также
обрабатывали изображение после оттиска (процарапывание реду-
цированных складок и т.п.); все это в конечном итоге значительно
изменяло изготавливаемую терракоту, которая и по размерам, и по
иконографии отличалась от прототипа. Учитывая эти закономер-
ности, при изучении штампованной терракоты для корректной
интерпретации требуется решение двух задач — составление гене-
тических рядов терракот, позволяющих проследить процесс редук-
ции изображения, и выявление возможного прототипа.
Помимо согдийского материала, данная методика изучения
штампованной терракоты была с успехом применена при рассмот-
рении некоторых типов бактрийской терракоты кушанского вре-
мени246.
При изучении буддийской терракоты Средней Азии в боль-
шинстве случаев мы имеем дело с единичными находками терра-
кот, представляющими отдельные звенья генетических рядов;
обычно перед нами предстает некий редуцированный образ, про-
цесс изменения которого по сравнению с прототипом неизвестен.
Если при этом в иконографии рассматриваемой терракоты отсутст-
вуют характерные черты, то ее прототип может быть определен
весьма приблизительно.
Бактрия-Тохаристан
Буддийская терракота Бактрии-Тохаристана представлена зна-
чительным количеством изделий, выполненных в одностороннем
штампе и датируемых в широком хронологическом диапазоне с I по
VIII в. Исследователи уже неоднократно обращались как к отдель-
ным терракотам и их группам, так и к буддийской коропластике
региона в целом247. В настоящем разделе предлагается рассмотрение
буддийской терракоты Бактрии, выполненное с учетом тематики
терракот, их хронологии и технологических особенностей.
Традиционный буддийский иконографический репертуар вклю-
чает образы Будды, бодхисаттв, донаторов, якш, якшинь, любов-
ной пары (митхуны), ступ, изображения которых встречаются на
173
бактрийской терракоте. Несмотря на кажущуюся простоту опреде-
ления образа, идентификация осложняется состоянием изучаемых
образцов — большая их часть представлена фрагментированными
и сильно редуцированными изображениями. Немало сложностей
вызывает и систематизация буддийских терракот Бактрии-Тоха-
ристана по хронологии: например, штамп для терракотовых изде-
лий мог быть сделан с вещи, которая была изготовлена гораздо
раньше248; кроме того, штампы для оттиска терракоты могли пере-
возиться на значительные расстояния и довольно долго сохра-
няться без использования. Попытки опереться при определении
времени изготовления терракоты на стратиграфию наталкиваются
на слишком широкую датировку слоев, в которых обычно находят
терракотовые статуэтки; кроме того, известны находки ранних
терракот в поздних слоях. Значительная часть буддийской тер-
ракоты Бактрии-Тохаристана представлена случайными находка-
ми, которые датируются по собранному на памятнике комплексу
материалов.
Учитывая сказанное, буддийскую терракоту Бактрии-Тохари-
стана предлагается рассматривать в соответствии с иконографиче-
ским репертуаром и распределить по трем хронологическим этапам,
выделение которых отражает существенные изменения в характере
изучаемого материала — кушанскому (I—III вв.), посткушанскому
(IV—VI вв.), тохаристанскому (VII—VIII вв.).
1. Кушанский этап (I—III вв. н.э.)
Для этого этапа известно около двух десятков терракот, найден-
ных на различных городищах региона. Все статуэтки, относящиеся к
этому этапу, выполнены в односторонних матрицах. Значительная
часть из них после оттиска обрезалась по контуру. Широкое распро-
странение имел плотный красный ангоб, хотя существуют и изделия,
не покрытые ангобом.
В репертуар буддийской терракоты данного этапа входят изоб-
ражения Будды, бодхисаттв, донаторов, якш, якшинь, митхуны249.
Образ Будды
Несмотря на то, что уже применительно к I в. н.э можно гово-
рить о «появлении» изображения Будды и о том, что во II в. оно
становится центральным образом буддийского искусства, среди тер-
ракот Бактрии этого этапа фигурки Будды встречаются не часто.
Самая ранняя терракота в этой группе — фрагмент с изобра-
жением сидящего в падмасане Будды — была найдена в раннеку-
шанских слоях в стратиграфическом шурфе на цитадели Старого
174
1
Терракотовые изображения Будды, Бактрия: 1— фрагмент, II—III вв.;
2— Будда с жестом абхайя-мудра (фрагмент). Кампыр-тепе, II в.;
3— прорисовка фрагмента из Старого Термеза, II в. (по Абдуллаеву)
Термеза250. На основании стратиграфической колонки шурфа К. Аб-
дуллаев датировал данный фрагмент I в. до н.э.—I в. н.э.251; несколько
позднее автор раскопок Ш. Пидаев уточнил датировку слоя, в ко-
тором была найдена статуэтка Будды, и соответственно датиров-
ку самой терракоты — вторая половина I—первая половина II в.252
Это уточнение имеет принципиальный характер, так как датировка
К. Абдуллаева не учитывает такого общего процесса, имевшего мес-
то в буддийском искусстве, как формирование антропоморфного
образа Будды (см. Главу II).
При определении времени создания этого наиболее раннего
бактрийского памятника следует учитывать и то, что изделие име-
ет значительные черты редукции, а следовательно, данную статуэтку
и прототип разделяет некоторый хронологический промежуток.
Отсюда предпочтительнее относить самую раннюю буддийскую тер-
ракоту Бактрии к первой половине II в.
Другие статуэтки Будды, которые можно отнести к этому хро-
нологическому этапу, представлены случайными находками. Одна
из них — фрагмент сильно редуцированной статуэтки сидящего
Будды — была найдена среди подъемного материала на Кара-тепе253.
Процесс частичной утраты изображения оригинала передает терра-
котовая статуэтка Будды, найденная на городище Кампыр-тепе. Она
изображает основателя учения, сидящего в падмасане с жестом аб-
хайя-мудра. Ладонь правой руки жеста абхайя-мудра передана в
контррельефе25' — очевидно, матрица не сохранила рельефного изо-
бражения ладони, и ее оттиснули небольшим штампом после того,
как терракота была сформована.
175
Среди прочих терракот этой группы встречаются фрагменты
как явных изображений Будды (например, памятник из коллекции
Института искусствознания, Ташкент), так и вызывающие сомнение
относительно своей принадлежности к буддизму255.
Парадокс буддийской коропластики Бактрии состоит в том, что
в регионе, где в кушанское время существовало большое количество
буддийских храмов и монастырей, терракотовые статуэтки Будды
встречаются не так часто, как произведения монументальной
скульптуры. Аналогичная картина складывается и в других частях
Кушанской империи, где штампованная терракота с изображением
Будды — достаточно редкое явление256.
Образ бодхисаттвы
Наряду с образом Будды среди буддийских статуэток кушан-
ского времени выделяется группа с изображением бодхисаттв.
Наибольший интерес в этой группе вызывает статуэтка бодхи-
саттвы с Барат-тепе. Иконография статуэтки сопоставима с изоб-
ражением бодхисаттвы Майтреи на рельефах из Чарсадды и Тахт-
и-бахай (Гандхара), а также из Шоторака (Южная Бактрия)257.
Особенностью иконографии является характерная поза и специаль-
ный трон, на котором восседает Майтрея.
Одеяние бодхисаттвы с Барат-тепе представлено достаточно
редким типом драпировки, когда оба плеча закрыты, в то время как
грудь и живот остаются обнаженными. Аналогичная драпировка
встречается на ганчевом оттиске из Гандхары с изображением бод-
хисаттвы (высота рельефа 15 см)258. Хорошая моделировка пока-
зывает, что бараттепинская статуэтка была оттиснута в одной из
первоначальных матриц, скорее всего сделанной с металлического
прототипа. Терракота была окрашена в темно-красный цвет, поверх
которого сохранились следы позолоты. Возможно, подобным обра-
зом имитировался золотой (позолоченный) оригинал. Матрица
могла включать изображение трона, однако после оттиска статуэтка
была обрезана по краю и все детали, которые были мало понятны
сделавшему ее ремесленнику, в том числе и изображение трона,
были удалены.
Поскольку и гандхарский, и бактрийский рельефы датируются
в пределах III—V вв.259, следует предположить, что бараттепинская
терракота не может датироваться ранее III в.260
Другим примером кушанской терракоты с изображением бод-
хисаттвы является головка статуэтки с Исмаил-тепе261. Фрагмент
оттиснут хорошо смоделированным штампом и передает классиче-
скую иконографию головы бодхисаттвы, увенчаную прической-
176
1
Терракотовые изображения бодхисаттв, Бактрия: 1— фрагмент из
Исмаил-тепе, II—III вв.; 2— бодхисаттва с жестом дхаяна-мудра,
Барат-тепе, III—IVвв.; 3— Зар-тепе, II—III вв.
тюрбаном. Многочисленные примеры аналогичных «куафюр» хо-
рошо известны по гандхарской скульптуре262.
В связи с распространением среди терракот Бактрии образов
бодхисаттв обращают на себя внимание две статуэтки, передающие
один и тот же образ (с поселения Джандавлат-тепе и городища Га-
рав-кала)263. Они изображают мужчину, одеяние которого напомина-
ет нижнюю юбку (antaria), а поза повторяет положение, в котором
изображался бодхисаттва Авалокитешвара (левая рука опирается на
пояс). Однако, судя по статуэтке с Джандавлат-тепе, голова данного
персонажа не соответствует традиционной иконографии бодхисаттв:
отсутствуют удлиненные уши и особая прическа. Возможно, это
местная переработка буддийской иконографии, приспособленной
для изображения местного божества. Если это так, то это яркое сви-
детельство влияния буддийского искусства на сложение религиоз-
ной иконографии Бактрии.
Помимо терракот, интерпретация которых как бодхисаттв не
вызывает сомнений, К. Абдуллаев отметил возможность включения
в состав этой группы еще четырех фрагментов терракотовых* ста-
туэток264, однако приведенные им терракоты слишком фрагментарны
и не имеют характерных признаков, по которым они могли быть
идентифицированы как бодхисаттвы. В частности, статуэтка, изоб-
ражающая стоящую фигуру с жестом анджали-мудра (№ 7), с
большей вероятностью может быть интерпретирована и как ста-
туэтка адоранта265.
177
Терракотовые изображения бактрийскил' божеств: 1— Яванское горо-
дище, II—III вв.; 2 Джандавлат-тепе, II—III вв.
В число изображений бодхисаттв обычно включается и статуэт-
ка с Зар-тепе, изображающая мужчину, сидящего скрестив ноги266.
Данная терракота имеет свою специфику. Анализ иконографии по-
казывает, что ее ближайшие аналогии обнаруживается не в Гандхаре
или Матхуре, а в искусстве Сатаваханов267, в частности, в Нагарджу-
наконде во II в.266 Если предположить, что на зартепинской террако-
те был такой же тюрбан, который пострадал при оттиске, то аналогия
мужским персонажам (в том числе и бодхисаттвам) из Нагарджуна-
конды может быть прямой. Из-за того, что зартепинская терракота
относится к случайным находкам, авторы раскопок датируют ее до-
статочно широко — II—IV вв.26у Этот памятник может рассматривать-
ся как свидетельство существования связей Бактрии с Центральной
Индией в кушанское и посткушанское время.
Образы донаторов и адорантов
Важное место в репертуаре буддийского искусства занимали
изображения донаторов и адорантов. Они довольно часто встреча-
ются в монументальной буддийской скульптуре кушанского вре-
мени от Бактрии до Матхуры. Это объясняется тем, что экономи-
ческое благополучие буддийской общины напрямую зависело от
помощи, которую ей оказывали знатные миряне, и одним из на-
правлений в буддийском искусстве стало восхваление донаторов и
178
Изображения донаторов в скульптуре Бактрии: 1— фрагмент тер-
ракоты, Айртам, 11 в.; 2— фрагмент каменной статуи, Шоторак,
II- III вв.; 3— терракота с Хайрабад-тепе, II—III вв.
адорантов. Из монументального искусства эта тема перешла в мел-
кую пластику, в частности, в терракоту Бактрии-Тохаристана.
Некоторые бактрийские терракоты уже были интепретированы
как изображения донаторов — статуэтки с Зар-тепе270 и с Хайрабад-
тепе271. В группу статуэток, изображающих донаторов, можно вклю-
чить и два фрагмента с Кампыр-тепе. На одном из них показан
мужчина с широким лицом, крупными глазами и большим носом.
Он одет в запахивающуюся верхнюю одежду, оставляющую верх-
нюю часть груди открытой; у него в ушах массивные серьги, на шее —
рельефная полоса, передающая ювелирное украшение, в поднятой
правой руке — цветок272. На втором фрагменте сохранилась голова
мужчины аналогичного облика, у которого в ушах также массивные
серьги, а на шее ожерелье; на плечах видны складки одеяния, но при
этом грудь остается открытой (Институт искусствознания, Ташкент).
Аналогичные детали имеют изображения адорантов в кушанской
скульптуре Сангхола I—II вв.273
Генетический ряд, воспроизведенный по принципу «патрица-
матрица», представляют два фрагмента статуэток донаторов в
одеянии типа кандиз с Айртама274. Прототипом данных статуэток
могли послужить изображения знатных донаторов, которые име-
ются в монументальной скульптуре Южной Бактрии, Гандхары и
Матхуры275.
Образ якшини
Одним из наиболее распространенных образов в терракоте
Бактрии был образ якшини, пришедший сюда вместе с буддизмом и
179
Изображения донаторов I—II вв.: 1,2— фрагменты терракотовых
статуэток, Кампыр~тепе, Бактрия; 3— Сангхол, Индия
получивший в кушанское время широкое распространение276. Он
был воспринят буддизмом из широкого пласта народных верований
Индии, где якшини выступали как божества здоровья, благополу-
чия, процветания, мудрости.
В настоящее время в Бактрии известно около десятка терракото-
вых статуэток, изображающих якшинь (Барат-тепе — 4 шт.; Старый
Термез — 3 шт.; Тепаи-шах — 1 шт.; Зар-тепе — 1 шт.; Кампыр-тепе —
1 шт.), представляющих три разных иконографических типа277.
Первый тип передает прямостоящую женщину с руками, опу-
щенными вдоль тела (Барат-тепе — 4 экземпляра, Старый Термез —
1 экземпляр). Бедра женщины опоясывает специальный пояс —
мекхала (mekhala), предплечья и плечи украшены браслетами, на го-
лове — диадема (sitara), на шее — гривна, на груди — ожерелье (hard),
в ушах — массивные серьги (kundald).
Характер моделировки и размеры терракот первого типа позво-
ляют говорить о существовании нескольких (возможно трех) т.н.
первоначальных штампов, которые положили начало параллельным
генетическим рядам изображений данного образа.
Непосредственное изучение терракотовых статуэток якшинь с
Барат-тепе позволяет говорить о том, что там использовались по
крайне мере два изначальных штампа, которые сформировали соот-
ветственно два генетических ряда. Первый ряд представлен статуэт-
кой, на которой хорошо видны наброшенный на плечи шарф
(uttariya), головной убор в виде диадемы (?) (sitara), на груди оже-
релье, на шее — гривна. Размеры статуэтки — 10,6x3,7 см278. К перво-
му ряду может быть отнесен еще один фрагмент статуэтки якшини
(голова и ноги не сохранились; размер фрагмента — 5x3,5 см), кото-
рый, вероятно, также происходит из Барат-тепе279.
180
Изображения якшинь в терракоте Барат-тепе, Бактрия, II—III вв.:
1,2— первый генетический ряд, 3,4— второй генетический ряд
Второй ряд состоит из двух терракот, редукция которых значи-
тельно выше, чем на терракотах первого ряда — многие детали уже
перестали читаться — исчезло изображение гривны на шее, детали
лица280. Размеры статуэток второго ряда (высота — 13 и 11,5 см) сви-
детельствуют об использовании для их изготовления другого исход-
ного штампа, нежели тот, которым делалась статуэтка первого ряда.
Комплекс материалов, полученных на Барат-тепе, в том числе и тер-
ракота, был датирован в широком диапазоне II—IV вв.
Очевидно, что т.н. первоначальных штампов с образом такой як-
шини в кушанской Бактрии было много. Об этом свидетельствуют
оттиски, найденные на Старом Термезе, на которых в наряд якшини
добавлены браслеты на предплечьях и на щиколотках281.
Второй иконографический тип якшини в основных чертах по-
вторяет первый, но у него имеется ряд отличительных деталей; в
частности, у якшинь более широкие бедра, а специальный пояс на
бедрах (мекхала) имеет иную форму.
Судя по хорошей моделировке статуэтки из Тепаи-шах (на ее
кистях рук выделены большие пальцы), она была оттиснута штам-
пом, не слишком удаленным от прототипа282. Другая статуэтка этой
группы с городища Зар-тепе, напротив, была выполнена более реду-
цированным штампом283.
Третий тип якшини представлен фрагментом терракотовой ста-
туэтки с Кампыр-тепе. Терракота изображает женщину, шея которой
украшена ожерельем из крупных дисковидных пластин, а грудь пе-
рехвачена лентами. В правой руке она держит какой-то атрибут
(цветок, зеркало?), левой опирается на бедро. Статуэтку датируют
181
Изображения якшинь в терракоте Бактрии I—II вв.: 1— фрагмент с
Кампыр-тепе; 2— статуэтка из Старого Термеза; 3— прорисовка
фрагмента из Теп аи-шах (по Литвинскому—Седову)
концом I—началом II в.284 Стилистически изделие находит прямые
параллели в изображении якшинь в кушанской скульптуре из Санг-
хола (район Матхуры), датируемой концом I—началом II вв.28’’
Очевидно, якшиня, иконография которой сформировалась в
монументальной скульптуре Матхуры на рубеже нашей эры, была
достаточно популярным персонажем, и ее изображение широко ти-
ражировалось в мелкой пластике (в камне, бронзе). Именно эти изде-
лия могли послужить для бактрийских керамистов патрицами для
изготовления матриц с изображением различных видов якшинь.
В качестве возможного прототипа матриц с изображением як-
шини Б.А. Литвинский и А.В. Седов привели статуэтку из Сиркапа,
сделанную из голубого сланца. Высота сиркапской статуэтки —
18,4 см. По материалам памятника она датируется концом I в. до н.э.—
серединой I в. н.э.286 Кроме сирканского образца, известна бронзовая
статуэтка стоящей якшини из Матхуры, датируемая II в. н.э.287
Образ митхуны
Еще одним образом, оказавшимся в Бактрии вместе с буддиз-
мом, является образ любовной пары — митхуны. Изображения мит-
хуны широко известны в буддийском искусстве Индии еще с эпохи
Маурьев; уже с I в. до н.э митхуна встречается как в монументаль-
ных формах, так и в виде небольших терракотовых плакеток288.
О популярности митхуны в буддийском искусстве кушанского
времени было уже сказано немало289. Считается, что в шунгское
время (II—I вв. до н.э.), в частности, на рельефах в Санчи, митхуна
182
символизировала вечную молодость и красоту, которые пребывают в
стране Уттаракуру290. Существует мнение, что в Кушанской империи
за пределами Индии митхуна, украшавшая различные буддийские
культовые сооружения, буддистами-мирянами воспринималась ина-
че. Согласно предположению К. Фишера, существуют два основных
типа данного изображения, которые разделяются прежде всего
смысловым пониманием: в одном случае митхуна понималась как
победа над человеческими слабостями, в другом — символизировала
плодородие291.
В настоящее время в Бактрии известны два фрагмента терра-
кот, которые могли быть оттисками одного последовательного гене-
тического ряда. На них изображена любовная пара — мужчина и
женщина, стоящие в фас (фрагменты с Батырабада и Зар-тепе). На
мужчине длинное одеяние, многочисленными складками драпиру-
ющее ноги (antariydy которое перехвачено на талии специальным
поясом (kayabandhy, на женщине — прозрачное одеяние, на груди
длинное ожерелье (hardy на ногах браслеты292. При датировке
фрагментов почему-то не учитывается их принадлежность к одному
генетическому ряду — батырабадский образец относят к II—III вв.,
а зартепинский — к III—IV вв.293
К изображению митхуны в коропластике относится еще одна
терракота с Кампыр-тепе. Она оттиснута в сильно редуцированной
односторонней матрице (сохранились только крупные складки
одежды, исчезла моделировка рук, стерлось мужское лицо), после
чего были проведены правка изображения и подрезка по краю. В
процессе правки у обоих персонажей (мужчины и женщины) были
проработаны лица — вырезаны большие глаза, крупные носы, рты с
пухлыми губами; очевидно, мастер не имел представления, как вы-
глядел прототип, и лицо у женщины оказалось на затылке. Этот при-
мер наглядно показывает, что правка, которая вносилась от руки, в
процессе тиражирования терракот могла кардинальным образом
изменить первоначальное изображение.
Данная терракота была найдена на цитадели городища в поме-
щении, которое определено как святилище294. По данным автора
раскопа С.А. Савчука (С. Курбанова), терракота была найдена в
слое I в. до н.э., однако, если учитывать возможный механизм ее
попадания (в русле распространения буддизма) и степень редукции,
то предлагаемая датировка кажется очень ранней.
Джайнский персонаж
Предметом многолетней полемики служат две терракотовые
статуэтки, происходящие из Хатынрабада и из некрополя Тепаи-
183
1— джайнский персонаж. Хатынрабад, II—III вв. ; 2— джайнский пер-
сонаж. Бактрия, II в.; 4— митхуна. Кампыр-тепе, 1—Пвв.;3— митху-
на. Батыраоад, I—II вв.
шах, изображающие обнаженных мужчин. На основании рельефной
полосы на лодыжках данный образ первоначально трактовался как
«раб в кандалах»295. Позднее Э.В. Ганевская и Ф.А. Заславская интер-
претировали его как бодхисаттву Авалокитешвару; по их мнению,
характерным признаком Авалокитешвары является изображение
повернутой к зрителю правой ладони, что передает одну из буддий-
ских мудр — варада-мудру (жест даяния). Исследователи отметили,
что «изображения Авалокитешвары с двумя руками, опущенными
вниз, происходят из периферийного по отношению к месту сложе-
ния данного образа района... Она (терракота. — Т.К.) представляет
пример последовательного воплощения художественной традиции
Западной Индии эпохи Гупта и постгуптского времени»296. Эту точ-
ку зрения повторили при публикации аналогичной терракотовой
статуэтки из сооружения 1-го некрополя Тепаи-шах Б.А. Литвин-
ский и А.В. Седов. Судя по размерам (8,2x3,3 см, 7x3,5 см), обе ста-
туэтки могут принадлежать к одному генетическому ряду297. Относи-
тельно датировки терракоты авторы отметили, что «если исходить
из чисто иконографических соображений, базируясь на индийской
хронологической шкале, статуэтку-образок... следовало бы дати-
ровать IV—VI вв. Однако это произведение возникло на почве Бакт-
рии, где, по-видимому, аналогичные гуптским явления имели место
раньше. С учетом всего комплекса следует думать о IV и начале V в.
н.э., как вероятной... дате»298.
Впоследствии Г.А. Пугаченкова изменила свою точку зрения и
предположила, что прототипом статуэтки с Хатынрабада послужило
изображение джайнского круга299; ее гипотеза получила поддержку
184
со стороны В.А. Мешкерис, увидевшей в статуэтке изображение од-
ного из 24 тиртханкаров (Tirthankaras) — основателей джайнизма300.
Однако в обобщающей статье по буддийской терракоте Бактрии-
Тохаристана К. Абдуллаев поставил под сомнение принадлежность
данной терракоты к джайнским прототипам. Он указал на наличие
рельефной полосы на ногах, которая, по его мнению, передает ниж-
ний край одежды, не свойственной джайнским персонажам. Как
следует из текста статьи, автор считает, что данный персонаж изоб-
ражает якша301.
Сравнительный анализ иконографии этих статуэток с син-
хронными памятниками других территорий Кушанской империи
показывает, что наиболее близкие изобразительные параллели про-
слеживаются все-таки именно с джайнскими образами. Непропор-
ционально удлиненные руки ладонями наружу, спускающиеся вдоль
тела, являются основной характеристикой джайнской иконографи-
ческой позы «кайотсарга». Такая иконография соответствует изоб-
ражениям основателя джайнского учения Джины на бронзовых
статуэтках из Чаусы II в. н.э.302 Рельефный валик на лодыжках, в
котором когда-то видели кандалы и который К. Абдуллаев интер-
претировал как край одежды, на самом деле мог появиться в ре-
зультате изготовления матрицы с бронзовой статуэтки, у которой
были сломаны, а затем починены ноги303.
Очевидно, в русле связей с Индией в западные провинции
Кушанской империи проникали джайнские вещи, а возможно, и
джайнские идеи. Джайнизм как религиозно-философское учение,
возникшее в Индии в V в. до н.э. и определявшее себя как путь ос-
вобождения от страданий, довольно долгое время выступал как
соперник буддизма. Насколько понимались различия между джай-
низмом и буддизмом в кушанской Бактрии в то время — судить
трудно, однако известно, что даже Канишка по ошибке поклонялся
джайнской ступе304. Не исключено, что каким-то образом попавшие
в Кушанскую Бактрию джайнские образы никак не сопоставлялись
здесь с джайнским учением.
2. Посткушанский этап (IV—VI вв.)
Буддийских терракот, которые можно отнести к этому периоду,
известно немного, и их, как правило, датируют в двух хронологи-
ческих интервалах — III—IV вв. и V—VI вв.
В посткушанское время сохранилась практика тиражирования
терракот по схеме «патрица—матрица—патрица». Так, на городище
Зар-тепе были найдены два фрагмента статуэток, изображающих
185
ерракотовые образки с изображением Будды в падмасане с жестом
дхаяна-мудра, Бактрия-Тохаристан: 1— Аккургап, III—IVвв.; 2~ Ка-
раул-тепе, V—VI вв.
стоящего Будду с жестом абхайя-мудра, которые можно рассмат-
ривать как элементы подобного процесса30’. Однако в поскушан-
ское время (IV—VI вв.) в терракоте наметились изменения, отразив-
шееся на се общей стилистике. Смысл этих изменений состоит в
том, что в данном виде материала на смену статуэткам, восходящим
к круглой скульптуре, приходят плакетки-образки. Например, тер-
ракота из Аккургана представляет Будду, сидящего в падмасане с
жестом дхаяна-мудра; особенностью терракоты является изображе-
ние ниши, которая обозначает пространство образка. Терракоту да-
тируют III—IV вв.306
Другим примером этого процесса служит фрагмент терракоты
из Мор-тепе с изображением Будды, сидящего с жестом дхаяна-
мудра. Первоначально этот фрагмент был датирован III—IV вв., но
позже передатирован V в.307
Окончательное формирование типа образка-плакетки демонст-
рирует терракота с Караул-тепе, на которой запечатлен Будда в
падмасане с жестом дхаяна-мудра, сидящий в нише. Г.А. Пугачен-
кова датировала статуэтку позднекушанским временем III—IV вв., а
К. Абдуллаев — V—VI вв.3()Н
Хорошей иллюстрацией типа плакетки-образка, который ими-
тировался в раннесредневековой терракоте Тохаристана, служит
плакетка с изображением персонажа с трезубцем, найденная на
Дальверзин-тепе — прямоугольная рамка с ушком, в которой заком-
поновано изображение. Она датируется VI—VII вв.309
186
Терракотовые образки с изображением Будды в падмасане с жестом
дхаяна-мудра, Тохаристан: 1— Аджина-тепе, VII—VIII вв.; 2— Мор-
тепе, Ve.
Другая относящаяся к рассматриваемому времени буддийская
терракота была найдена на памятнике Ак-кала, расположенном на
левом берегу в среднем течении Амударьи. Статуэтка изображает
бодхисаттву (Авалокитешвару?), сидящего в падмасане с жестом
дхаяна-мудра. Она представляет собой бракованный экземпляр, что
может свидетельствовать о местном изготовлении. Однако по поводу
автохтонности данного образца уже высказывались сомнения; не
исключено, что находка этой теракоты служит указанием на один из
путей распространения буддизма из Бактрии-Тохаристана в Мар-
гиаиу вдоль караванных дорог в посткушанское время310.
3. Тохаристанский этап (VII—VIII вв.)
Буддийская терракота, относящаяся к этому времени, происхо-
дит из раскопок памятников Аджина-тепе и Хишт-тепе.
Среди материалов Аджина-тепа имеются два оттиска с одного
штампа в виде плакетки размером 15,5x13x6 см (один из них — фраг-
мент). На плакетке изображен Будда в падмасане с жестом дхаяна-
мудра рядом со ступой, имеющей характерную раннесредневеко-
вую форму. Технологической особенностью данных образков было
использование глины двух цветов. Сидящий Будда оттиснут в зеле-
ной глине; остальная часть образка — арка-ниша, постамент, ступа —
сделаны из красной глины311. Подобные образки появляются в
буддийской терракоте Матхуры уже в VI—VII вв.312
При раскопках Аджина-тепе было найдено большое количество
штампованных крестообразных в плане миниатюрных ступ (размером
187
6x6,3x5 см)313. Вместе со штампованными вотивными ступами на
Аджина-тепе были найдены две таблички (диаметром 1,7—1,8 см),
на которых оттиснуты пять строчек текста молитвы, выполненного
письмом брахми314.
Штампованные вотивные ступы (более 60 шт.), в основание
которых были вмонтированы таблички (диаметром 2,2—2,8 см) с
надписями брахми, были получены также и из раскопок буддий-
ского монастыря Хишт-тепе. По мнению В.В. Вертоградовой, их
помещение в модель тождественно практике помещения в саму
ступу сосудов с буддийскими рукописями315.
В соответствии с буддийской традицией, описанной у Сюань
Цзана, С. Лаусон предложил называть таблички такого типа «дхарма-
шарира» {dharma sarira)\ они являлись непременным атрибутом
штампованных вотивных глиняных ступ и предназначались для их
освящения316.
Судя по многочисленным находкам, традиция изготовления из
глины вотивных ступ, которые служили одним из популярных
объектов подношения, получила распространение примерно с VII в.
на значительных территориях распространения буддизма — от
Афганистана до Бирмы. Вотивы такого вида Д. Климбург-Залтер
называет тца-тца}{1.
Особенности буддийской терракоты Бактрии-Тохаристана
Проведенный обзор позволяет обратиться к вопросу о роли, ко-
торую играла буддийская терракота в религиозной жизни Бактрии-
Тохаристана на разных исторических этапах.
В кушанское время производство осуществлялось по схеме
«патрица—матрица—патрица» (якшини, донаторы, митхуна). При
этом ремесленники не всегда четко представляли себе, как выглядит
исходный прототип; об этом наглядно свидетельсивует статуэтка
митхуны с Кампыр-тепе.
Не имея данных для реконструкции генетических рядов терра-
кот с изображением других персонажей буддийского репертуара
(Будды, бодхисаттв), мы можем только констатировать плохую
моделировку кушанских терракот. Остается неясным, что было при-
чиной — плохие исходные матрицы или результат долгого процесса
тиражирования, приведшего к такой значительной редукции.
Среди известных примеров хорошо смоделированной буддий-
ской терракоты — фигурка бодхисаттвы с Барат-тепе, которая опре-
деленно свидетельствует о том, что образцом для нее послужила
портативная металлическая (золотая или позолоченная) статуэтка.
188
1, 3—5— миниатюрные глиняные ступы (1,3— Хишт-тепе, VIII в.;
4, 5— Аджина-тепе, VIII в.)', 2— ступа. Прорисовка с живописи. Ба-
миан, V—VIIee.
Иными словами, речь идет не о специальной модели, а о том, что в
качестве патрицы в производстве терракотовых статуэток было
использовано произведение мелкой металлической пластики, что
свидетельствует о ремесленном характере производства буддийской
терракоты в Бактрии кушанского времени.
Рассмотрение буддийской терракоты кушанского времени на-
глядно демонстрирует, что она явно не соответствовала общему
высокому профессиональному уровню буддийского искусства (мо-
нументальная скульптура, настенная живопись), который сущест-
вовал в кушанской Бактрии318.
Исследователи уже обращали внимание на тот факт, что значи-
тельная часть буддийской терракоты была найдена вдали от архи-
тектурных комплексовов. К. Абдуллаев сделал из этого вывод, что
храмы обслуживали городское население и паломников, в то время
как широкие слои населения, жившие вне городов, использовали
терракотовые статуэтки для своих домашних святилищ и часовен319.
Полемизируя с К. Абдуллаевым, Ш. Пидаев предположил, что буд-
дийские домашние святилища существовали не только на неболь-
ших сельских поселениях, где не было специальных буддийских
культовых сооружений, но и в домах горожан, рядом с которыми
189
располагались буддийские памятники. В качестве примера он при-
вел раскопанное им на цитадели Старого Термеза помещение (часть
дома?), интерпретированное им как буддийское святилище320. Одна-
ко это помещение было открыто лить частично, а в качестве осно-
вания для его определения был взят пристенный алтарь-камин,
рядом с которым находился фрагмент буддийской терракоты.
Предположение о наличии буддийских домашних святилищ и «ча-
совен» в кушанской Бактрии пока не имеет подтверждения. Судя
по характеру буддийского учения и процессу его развития, вероят-
ность существования домашних святилищ в регионе очень невели-
ка, однако отсутствие полной информации о специфике буддийских
ритуалов того времени не позволяет категорично утверждать, что
домашних святилищ не было.
Кроме функции домашних образков, буддийская терракота
могла исполнять роль храмовых даров.
По материалам археологических раскопок ряда буддийских
памятников мы можем реконструировать примерный состав храмо-
вых подношений в разное время. Раскопки на буддийских памятни-
ках кушанского времени (Кара-тепе, Дальверзин-тепе) выявили
большое число керамических светильников-плошек321, которые,
очевидно, были одним из наиболее популярных видов даров. Среди
материалов Кара-тепе и Зар-тепе известно некоторое количество
керамических крышек с резным изображением лотоса322; по-види-
мому, эти крышки предназначались для небольших коробочек —
пиксид, которые могли служить вместилищами для различных
реликвий и также входили в число даров. На основании карате-
пинской эпиграфики можно утверждать, что в дар монастырям
приносили керамическую посуду (с водой и пищей) и даже день-
ги323, однако применительно к кушанскому времени нет никаких
данных относительно того, что роль подношений играли терракото-
вые статуэтки.
Будучи продукцией ремесленников, буддийская терракота в
Бактрии-Тохаристане в кушанское время скорее всего не имела та-
ких пропагандистских и культовых задач, как другие виды изобра-
зительного искусства (монументальная скульптура и настенная
живопись)324. Буддийская терракота Бактрии-Тохаристана могла
быть данью религиозному синкретизму, господствовавшему в идео-
логии Кушанской империи. Судя по имеющимся материалам, в ку-
шанской Бактрии буддизм был религией высших слоев общества,
при этом происходивший процесс ритуализации учения шел в рам-
ках буддийских памятников — ритуалы должны были совершаться
190
на культовых объектах. Буддийская терракота как предмет, изго-
тавливавшийся на потребу простых людей, являлась данью моде,
отражавшей приверженность к буддизму кушанской знати. Оче-
видно, что основная часть населения кушанской Бактрии оставалась
достаточно далекой от буддизма и сохраняла свою местную идеоло-
гию, в основе которой лежали вариации зороастризма. Не случайно
значительной популярностью пользовались терракоты с изобра-
жениями митхуны, якшинь и донаторов, т.е. тех образов, значение
которых было связано с плодородием, процветанием и богатством —
универсальными понятиями, не зависящими от специфики буд-
дийского учения325.
В посткушанское время в Бактрии-Тохаристане роль буддий-
ской терракоты начинает меняться. Сейчас нет возможности отве-
тить на вопрос, что явилось причиной таких перемен — сокращение
числа буддийских культовых памятников, дальнейшее развитие
учения или изменение социальной базы, на которую оно опиралось;
но так или иначе в это время появилась возможность проведения
буддийских ритуалов вне храмового пространства326. Для этого по-
требовались портативные сакральные атрибуты; например, в Гандха-
ре и Кашмире в V—VII вв. получили распространение каменные
портативные алтари327. В условиях расширения социальной базы
учения такие атрибуты должны были быть рассчитаны на различ-
ные слои населения. Так появились терракотовые образки, которые
выполняли функцию индивидуальных иконок. Тогда же террако-
товые статуэтки начинают изготовлять и в Гандхаре — известен
штамп для оттискивания терракоты, изображающий бодхисаттву с
жестом абхайя-мудра328. В IV—V вв. в Гандхаре широкое распрост-
ранение получила монументальная терракотовая скульптура, кото-
рая в украшении культовых сооружений соседствовала с ганчевой329.
Использование глины (вместе с ганчем) принято объяснять сокра-
щением расходов на убранство сооружений по сравнению с дорого-
стоящим каменным декором330.
Помимо светильников-плошек, которые сохраняли статус хра-
мовых подношений (что подтверждают материалы Аджина-тепе и
Калаи-Кафирнигана)331, в буддийской ритуальной практике ранне-
средневекового Тохаристана началось использование в качестве
вотивов штампованных глиняных моделей ступ, а также табличек
с надписями. Терракотовые изделия в раннем средневековье ста-
новятся полноправной частью буддийского культа и искусства.
Приведенные примеры позволяют сделать вывод, что в кушан-
ское время в Бактрии-Тохаристане терракота не воспринималась как
191
1,2— Будда в падмасане. Глиняные таблетки. «Сангхарама» Р-9 в
Мерве. Маргиана, VI в. (1—прорисовка Е. Куркиной); 3— бодхисаттва
Вайрочана. Бронза. Кашмир, VIII—IX вв.
часть буддийского искусства, а была отражением в народных массах
моды на буддизм среди кушанской знати. Однако уже в раннем
средневековье терракотовые (глиняные) изделия заняли свое место
среди произведений художественных ремесел, обслуживавших
буддийский КУЛЬТ.
Маргиана
Среди изображений на многочисленных терракотах, найденных
в Маргиане, буддийские образы не зафиксированы. При раскопках
буддийской «сангхарамы» (Р-9) в Мерве была найдена группа фраг-
ментированных терракотовых статуэток, характерных для маргиан-
ской коропластики и не относящихся к буддизму332. Однако среди
материалов с Р-9 имеются семь небольших плакеток (13,2x12,6 см),
оттиснутых одним штампом, которые являются редкими образцами
буддийской терракоты. Оттиски были сделаны на лепешках серой
пластичной глины почти квадратной формы; характерно, что края
плакеток после оттиска не подрезались333. Плакетки были сложены
вместе с керамическим реликварием в специальной нише; на всех
изображен Будда в падмасане на лотосовом троне. По приведенному
192
1,3— фрагменты терракоты, Согд, V—VI вв.; 2— бодхисаттва (фраг-
мент). Ганч. Хотан, IV—VII вв.; 4— фрагмент терракоты, Хотан,
V-VIee.
описанию, в руках он держит предмет, напоминающий реликварий.
Справа от него донатриса (?) с непонятным атрибутом, слева — сту-
па. Изображение окружает непрочитанная надпись брахми.
По мнению исследователей, штамп был привезен в Маргиану
из района Кабулистана (оттиски выполнены на месте); по предвари-
тельному анализу иконографии он датирован V—VI вв.334
Внимательный осмотр изображения на плакетках показал, что
Будда ничего не держит в руках. То, что авторы публикации при-
няли за реликварий, на самом деле является углом накидки, спус-
кающейся с плеч Будды тремя треугольными концами. Подобная
накидка встречается в изображениях Будды с V—VI вв.335 Что каса-
ется непонятного атрибута в руках предполагаемой донатрисы, то
скорее всего это кувшин. В целом иконография штампа (головной
убор Будды, особенности устройства ступы) находит прямые анало-
гии в живописи Бамиана V—VI вв.
Качество оттисков и особенности изображения (тонкая рель-
ефная линия на плоском поле) свидетельствуют о том, что мы име-
ем дело со специальным штампом, а не оттиском с образца мелкой
пластики.
Мервские плакетки являются уникальным примером буддий-
ской терракоты Средней Азии и фиксируют начальный этап изго-
товления буддийских печатей с надписями, которые С. Лоусон отнес
к типу вотивных плакеток (третий тип по его классификации)336.
К буддийским изделиям, выполненным из обожженной глины,
относится также вотивная ступа на Р-9, замурованная перед боль-
шой ступой337. Судя по описанию, она представляет собой довольно
редкий образец вотивных ступ; не исключена вероятность того, что
она была сделана на месте, в Маргиане.
193
1— печать с изображением бодхисаттвы из Самарканда, VIII—XI вв.;
2— фрагмент плакетки с изображением Ваджрапани. Пенджикент,
VI— VII вв.; 3— фрагмент матрицы с изображением Будды. Терракота.
Пенджикент, Согд, V—VIвв. ( по Маршаку);
Согд
В своих работах по коропластике Согда В.А. Мешкерис выдели-
ла группу статуэток, в которой отметила черты буддийской иконо-
графии, и интерпретировала их как персонажей греко-буддийского
типа. Аналогии этой группе она усмотрела в искусстве Хадды и
предложила ее достаточно широкую датировку V—VIII вв.338
Для понимания характера этих терракот следует остановиться
на фрагменте лица бодхисаттвы (?), который является ключевым
при изучении данной группы. Фрагмент выполнен в односторонней
матрице, имеющей очень хорошую моделировку, что указывает на
непосредственную близость к прототипу. В отличие от В.А. Меш-
керис, которая отнесла эту терракоту к Хадде, мне представляется,
что наиболее близкой аналогией ей служит скульптура из Хотана
IV—VII вв.339 Наличие штампованных личин, производных от этой
головки, на лепных туловищах наглядно свидетельствует о хожде-
нии в Согде нескольких штампов (существовании нескольких ге-
нетических рядов?) из Хотана; при этом они использовались для
изготовления терракотовых статуэток, вероятно, не воспринимав-
шихся как буддийские образы.
Хотанская терракота вне всякого сомнения была известна в
Согде. Фрагмент хотанской терракотовой статуэтки был найден в
Пенджикенте340. Как показало более подробное знакомство с лите-
ратурой, проанализированный мной ранее фрагмент терракотовой
статуэтки из Тали-Барзу также происходит из Хотана341.
194
За последние годы в Согде было сделано несколько находок,
подтверждающих существование буддийской терракоты в регионе.
Наибольший интерес представляет штамп для оттискивания
терракот с изображением Будды, который был случайно найден в
Пенджикенте. Сравнивая глину, из которой был сделан штамп, с
пенджикентской керамикой, авторы публикации датировали его
V—началом VI в., хотя не исключили возможности того, что он мог
быть сделан и позднее где-нибудь в другом месте. Анализ иконо-
графии изображения на штампе выявил отдельные черты, которые
не соответствуют традиционной буддийской иконографии. Исследо-
ватели штампа пока воздерживаются от выводов и предположе-
ний342. Хотя мы имеем дело с матрицей, которая реально могла быть
задействована в производстве терракоты, среди пенджикентских
терракотовых изделий ни ее производные, ни другие буддийские
персонажи пока не известны.
Помимо этого штампа, в Пенджикенте был найден фрагмент
терракотового образка, на котором сохранилась часть мужской фи-
гуры с ваджрой в правой руке343. Обращает на себя внимание тот
факт, что персонаж был заключен в рамку, характерную для согдий-
ских образков.
Несколько терракотовых плакеток буддийской тематики были
недавно обнаружены в Южном Согде. На одной из них, найденной
на памятнике Куль-тепе, изображен Будда в падмасане с жестом дха-
яна-мудра. В нижней части плакетки (перед Буддой) находятся два
коленопреклоненных персонажа, у одного из которых в руках кув-
шин344. Судя по головному убору — высокой короне с тремя выступа-
ми, — плакетка выполнена с раннесредневекового северо-индийского
(кашмирского) образца. Материалы из раннесредневекового замка
Куль-тепе датируются V—VI вв. Особенности иконографии (прежде
всего корона), а также редукция изображения, указывающая на
удаленность от прототипа, позволяют отнести плакетку к VI в.
Аналогичная вертикальная компоновка сцены (Будда и колено-
преклоненные донаторы, помещенные в узкие рамки композиции)
встречается в живописи на деревянных дощечках из Гильгита, слу-
живших переплетом рукописи345.
Другим примером буддийской коропластики этого региона
считается плакетка с Сарык-тепе, датированная второй четвертью
VII в. На плакетке сильно редуцированное изображение персонажа,
в облике которого можно усмотреть характерные черты иконо-
графии Будды (ушниша, длинные уши), стоящего с жестом аб-
хайя-мудра346. Между тем персонаж имеет птичьи лапы вместо ног.
195
7*
7— плакетка. Сарыктепе, Южный Согд, V—VII вв. (прорисовка по
Двуреченской); 2— плакетка с изображением бодхисаттвы. Куль-те-
пе, Южный Согд, V—VI вв.; 3— Будда в падмасане. Фрагмент терра-
коты. Минг-Урюк, Чач, VI—VIIee. (прорисовка М. Исхакова)
Н.Д. Двуреченская считает, что это могло быть изображением
ступней в сандалиях, которые были не поняты местным ремеслен-
ником347; по мнению В.Д. Чунихина, данная черта свидетельствует о
принадлежности персонажа скорее к индуистской иконографии, чем
к собственно буддийской348. Птичьи лапы встречаются у персонажей
на рельефах погребальных сооружений VI в. из Ганьшу (Китай),
иконография которых имеет множество согдийских черт349.
Наиболее поздним примером буддийской коропластики в Согде
является печать с изображением бодхисаттвы, случайно найденная в
Самарканде. Подобные печати были широко распространены в
Индии в период с VIII по XI вв., где использовались в качестве со-
проводительных атрибутов буддистов-паломников350.
В Согде, в отличие от Бактрии, не известны ранние буддий-
ские терракоты I—V вв. Их появление в Согде фиксируется только
в раннем средневековье (VI—VII вв.) и скорее всего связано не с
усилением позиций буддизма (или с расширением его социальной
базы), а с расширением международных контактов согдийцев — от
Индии до Китая. В этом отношении показательны лицевые штампы
от фигурок хотанских бодхисаттв, которые использовались в Согде
для изготовления терракот небуддийского репертуара. Этим же
можно объяснить и позднюю буддийскую печать из Самарканда
(VIII—XI вв.), которую могли занести в мусульманский Согд из Се-
верной Индии как индийские купцы, так и буддисты-паломники
(что менее вероятно).
196
1, 2— плакетка с городища Канка. Чач, VI—VII вв. (1— прорисовка по
Богомолову); 3— каменный рельеф, Гандхара, II—III вв.
Чач и Семиречье
В отличие от других историко-культурных регионов Средней
Азии, в Чаче материалы, свидетельствующие о распространении
буддизма, практически отсутствуют. Одним из немногочисленных
свидетельств возможного пребывания здесь буддистов является
случайная находка фрагмента терракотовой плакетки с изображе-
нием Будды. Она была найдена на городище Минг-Урюк. На пла-
кетке изображен Будда, сидящий в падмасане на инвертированном
лотосовом троне. Руки Будды сложены в дхаяна-мудре, сангхати
драпирует только левое плечо, оставляя правое открытым; между ног
округлая складка. Размеры плакетки 8x4,5 см. Памятник принято
датировать VI—VIII в.351
С городища Канка происходит плакетка-образок, на которой
имеется изображение всадника, показанного строго фронтально. В
правой руке у него длинное копье, на голове — трехрогий головной
убор. С правой стороны над головой всадника изображен персонаж с
круглым лицом, небольшим телом и выступающим над ним крылом.
Опубликовавший плакетку Г.И. Богомолов считал, что она пред-
ставляла собой амулет, на котором оттиснуто божество воинской до-
блести и мощи, удачи и победы352. Но следует обратить внимание на
то, что по композиции изображение на плакетке всадника строго в
фас довольно точно воспроизводит сцену, часто встречающуюся на
гандхарских рельефах, — великий уход принца Сиддхартхи, когда он
ночью выезжает из дома на своем коне Kanthaka. Как показал К. Та-
набе, традиционно в иконографии этой буддийской сцены участвует
богиня Ночи, заимствованная в римском искусстве; она изображает-
ся парящей справа от принца353.
197
Не исключено, что фигура, расположенная на канкинской
плакетке над всадником, является редуцированным изображением
богини Ночи. В этом случае плакетка представляет результат дли-
тельной редукции, когда в изображении штампа происходило не
только ухудшение, но и вносились определенные изменения (копье,
головной убор), и вряд ли данная плакетка воспринималась как
буддийский образок.
Приведенные единичные примеры свидетельствуют о том, что
произведения буддийского искусства не имели широкого распрост-
ранения, а буддийская иконография не была известна местным ре-
месленникам и шире — всему населению Чача.
Что касается Семиречья, то, несмотря на обилие памятников
архитектуры и произведений искусства VI—X вв., образцы буддий-
ской коропластики в регионе не зафиксированы. Фрагмент алебаст-
ровой формы для оттискивания головок Будды, найденный в
Первом акбешимском храме354, скорее всего был предназначен для
глино-ганчевой скульптуры.
Данный факт может быть объяснен только отсутствием в Семи-
речье традиции изготовления терракоты, так как в соседних регионах
Восточного Туркестана буддийская терракота имела достаточно
широкое распространение.
ГЛАВА IV
НАСТЕННАЯ ЖИВОПИСЬ
Настенная живопись встречается на большинстве относимых к
буддизму памятников Средней Азии. По данным археологических
раскопок, она была одним из обязательных приемов оформления
буддийских культовых сооружений различных типов — храмов,
ступ и монастырей.
Проблема формирования и датировка среднеазиатской живо-
писной традиции являются темами специальных исследований.
Изучение античных памятников Хорезма (Елхарас, IV в. до н.э.; Ка-
лалы-гыр 2, III—I вв. до н.э.), Парфии (Старая Ниса, II в. до н.э.),
Маргианы (Мансур-депе, II—I вв. до н.э.) и Бактрии (Ай-Ханум,
III—II вв. до н.э.; Дильберджин, II в. до н.э.) выявило значительное
количество образцов настенной живописи IV—I вв. до н.э. Датиров-
ка и анализ этих памятников свидетельствуют о том, что в некото-
рых среднеазиатских регионах, например, в Хорезме, существовала
живописная традиция, связываемая с влиянием Ахеменидского
Ирана. Мощный импульс развитию среднеазиатской монументаль-
ной живописи дало эллинистическое искусство, под воздействием
которого происходило формирование художественной традиции
Парфии, Маргианы и Бактрии в III—I вв. до н.э.
Таким образом, уже применительно к докушанскому времени,
т.е. до появления буддизма на юге Средней Азии, можно говорить о
существовании здесь живописной традиции (или даже нескольких).
Бактрия-Тохаристан
Настенная живопись была открыта на большинстве буддийских
памятников Бактрии-Тохаристана. Памятники монументальной
живописи украшали буддийские сооружения как кушанского време-
ни (Кара-тепе, Фаяз-тепе, Уштурмулло, Дт-25 на Дальверзин-тепе),
так и раннего средневековья (Аджина-тепе, Калаи-Кафирниган,
Кафыр-кала).
199
Материалы Кара-тепе в Старом Термезе показывают, что на-
стенные росписи имелись как в пещерных, так и в наземных помеще-
ниях. Как правило, в наземных сооружениях кирпичная кладка
покрывалась глиняно-саманной штукатуркой (толщиной 2—4 см),
которую перекрывал либо ганчевый слой, либо хорошо заглаженная
глиняная затирка. В пещерных помещениях на обтесанный песчаник
стен и сводов накладывался слой лессовой грунтовки без видимых
следов растительного наполнителя, а затем кистью наносился ган-
чевый слой. Известны случаи, когда отдельные участки песчанико-
вой стены покрывались саманно-глиняной штукатуркой (западная
пещера комплекса Е).
Характерным приемом росписей в интерьерах как пещерных,
так и наземных помещений Кара-тепе являются красные панели,
обычно сплошные, высотой от 1 до 1,3 м. Наряду с ними встречают-
ся красные полосы шириной 0,5—0,55 м — например, в пещерной
келье комплекса Б.
Настенную живопись Кара-тепе можно разделить на четыре ви-
да в зависимости от техники и содержания письма: 1) полихромная
сюжетная; 2) монохромная сюжетная; 3) полихромная орнаменталь-
ная; 4) монохромная орнаментальная.
Полихромная сюжетная живопись представлена в наземных
сооружениях (во дворах, святилищах) комплексов Б, В, Е, Л.
Объектом специального изучения стал небольшой фрагмент,
найденный во дворе комплекса Е. Хорошее состояние красочного
слоя позволило установить очередность операций, которые соблю-
дались при создании изображения. Сперва на отдельные участки,
предназначенные для нанесения росписи, на побеленную штука-
турку (I1) накладывалась белая ганчевая подложка (2). По ней тон-
кой кисточкой коричневой краской наносился первоначальный
контурный рисунок (3); затем контур изнутри уплотнялся розо-
вой краской (4). После этого контуры глаз были обведены желтой
краской (5): правый глаз — в нижней полусфере глазного яблока и
вокруг век, левый — вокруг глазного яблока. Во время следующей
операции тонкой кистью красной краской рисовались детали лица
(6): крылья носа (выполнены двумя волнистыми линиями), урна,
контур лица, уши. Затем выпуклые части лица (переносица, цент-
ральная часть урны, а также лоб) выбеливались более широкой
кистью, чем те, которые использовались в предыдущих операциях
(7). На предпоследнем этапе (8) черной краской кистью шириной
около 0,1 см (при нажиме линия становилась шире) доводился
200
окончательный рисунок: брови, веки, склера, радужная оболочка;
вероятно, тогда же рисовалась прическа (9). В завершение живопис-
ной работы коричневой краской закрашивался зрачок.
На фрагменте хорошо видны следующие приемы моделиро-
вания объема, которые использовал художник: 1) затемнение по
краям формы; 2) затемнение вогнутых участков; 3) выбеливание
выпуклых мест2.
Ранее на Кара-тепе уже были открыты несколько фрагментов
полихромной сюжетной живописи, в том числе с изображением лиц
как Будды, так и светских персонажей. На южном айване комплекса
Б был найден фрагмент, на котором изображены Будда с монахами
под деревьями. На этом фрагменте лицо Будды окрашено в белый
цвет (сделана белая подложка), контурный рисунок выполнен крас-
ной краской, на сомкнутых веках сохранились следы черного кон-
тура. По мнению Б.Я. Ставиского, на фрагменте хорошо видно
«стремление художника к передаче объема»3. Моделировка выпол-
нена розовой краской.
Из двора этого же комплекса происходит фрагмент с изображе-
нием лысого старца, скорее всего донатора4. Лицо старика имело
светло-розовую подложку, поверх которой был сделан предвари-
тельный рисунок желтой краской, служившей как подготовитель-
ным рисунком, так и средством объемного моделирования. Затем
красной краской делался более тонкий рисунок лица, и уже после
этого выбеливались надбровные дуги, белок глаза, а также седые во-
лосы и борода. В завершение черной краской выполнялся контур-
ный рисунок, которым подчеркивались линия верхнего века, бровь,
волосы на щеке и возле уха5.
Разбирая технологическую последовательность создания этого
живописного фрагмента, В.П. Бурый отметил, что она имеет разбив-
ку на основные этапы, но не укладывается в стройную пооперацион-
ную систему. По мнению исследователя, в каратепинской настенной
живописи многое значила импровизация в момент исполнения6.
Полихромная сюжетная живопись была открыта в святилище
комплекса В in situ. Несмотря на плохую сохранность, по ряду дета-
лей можно судить о том, что живописная композиция содержала
изображения светских персонажей (донаторов), которые реконст-
руируются по одежде; монахов, судя по фрагменту с изображением
бритой головы; ряда бодхисаттв (?), сидящих в аркаде со стрельча-
тым завершением7. При консервации живописи святилища удалось
выявить некоторые технологические особенности. Роспись была
выполнена по грунту — либо по тонкому ганчевому, либо по хорошо
201
заглаженному лессовому. Подготовительный рисунок наносился
тонкой кистью черными, красными или розовыми контурами; по
наблюдению Н.А. Ковалевой, временами рисунок оказывался на-
столько детализированным, что штриховкой намечались участки
объемного моделирования. В некоторых случаях зафиксировано на-
личие окончательного рисунка, сделанного уже после нанесения
красочного слоя. Моделирование производилось с помощью выбе-
ливания отдельных выступающих участков ганчевыми белилами, а
также уплотнения тона внешнего края.
Обращает на себя внимание тот факт, что за все время сущест-
вования святилища, включая недолгий период восстановления,
живопись в нем не поновлялась8.
Сравнение приведенных живописных фрагментов не дает осно-
ваний для окончательных выводов, однако обнаруживает целый ряд
совпадений в технологии: подложка лицевой части, поэтапный рису-
нок красками разных цветов, одинаковые приемы моделирования.
Можно говорить об определенном каноне, который существовал у
художников, выполнявших росписи в некоторых комплексах Кара-
тепе. Аргументом в пользу сложения технологического канона мо-
жет служить и наблюдение В.П. Бурого о разнице в подложках под
лица божественных и светских персонажей (у Будды — белая, у до-
наторов — розовая), которое подтвердилось и на примере фрагмента
из комплекса Е9.
Наличие технологического канона дает основание относить
мастеров, выполнявших живопись на разных каратепинских ком-
плексах, либо к одной школе, либо, что более вероятно, к одной жи-
вописной традиции10.
Следы монохромной (сюжетной?) живописи отмечены на сво-
де западной пещеры комплекса Е. Они относятся к первому этапу
существования комплекса (конец I—первая половина II в.) и впо-
следствии были перекрыты новым ганчевым слоем.
Контурный рисунок плодов граната и растительных побегов
украшал восточный коридор комплекса Б. Близкий по характеру
контурный рисунок, сделанный черной краской и изображающий
цветы лотоса, был нанесен на каменных блоках, которые повторно
использовались для порога в святилище комплекса А. На этом этапе
весь порог был выкрашен в красный цвет11.
Наиболее значительный фрагмент монохромной сюжетной жи-
вописи зафиксирован в пещерной части комплекса Г. Появление
этой росписи было связано с определенными изменениями в плани-
ровке пещер. На каком-то этапе существования комплекса из-за
202
1— Будда с монахами под деревьями. Полихромная живопись. Кара-
тепе, комплекс Б. II в. (прорисовка по Ставискому); 2— Будда-Мазда.
Монохромная живопись (прорисовка). Кара-тепе, комплекс Г. IV— Vвв.
опасности обвала юго-западная часть пещерных помещений была
выгорожена двумя сырцовыми стенами. Оставшийся северо-восточ-
ный участок пещерных коридоров был заново побелен, в основании
стен сделаны сплошные красные панели (высотой 1,2 м), а поверх
красной краской нанесен контурный рисунок.
В северном коридоре этого участка сохранилось изображение
Будды в позе медитации с жестом дхаяна-мудра, окруженного двумя
поясами стилизованных языков пламени12. С правой стороны над
Буддой имеется надпись кушанским письмом «Будда-Мазда», ил-
люстрирующая религиозный синкретизм, который был следствием
иранского влияния, вступившего во взаимодействие с буддийской
традицией. Этот процесс имел место в Бактрии-Тохаристане в пост-
кушанское время.
В восточном коридоре обнаружена часть фризообразной много-
фигурной композиции, которая включает изображения семи разно-
великих фигур, в том числе двух божеств — фигура в языках пламе-
ни и сидящий персонаж. Много вопросов вызывает крайняя сцена,
на которой изображен монах с черепом (?) на фоне арочного проема,
а перед ним две собаки, терзающие труп женщины13.
Рисунок выполнен без предварительной разметки. В создании
композиции могли принимать участие два мастера, один из которых
был профессиональным художником (им написана фигура божества
в огненном ореоле), а другой имел не такую высокую квалифика-
цию и ему были поручены второстепенные персонажи — например,
фигура между двумя главными персонажами, которые рисовались
во вторую очередь. Изображение сопровождала синхронная надпись
брахми, от которой сохранились слова: «Евражды. Несчастный по
203
1— следы монохромной живописи. Кара-тепе, комплекс Г. IV—V вв.;
2— деталь («сцена с собаками»); 3— монументальная живопись. Ки-
зил, Восточный Туркестан. IV—Vee. (прорисовка по Мейлар)
рождению, низкий». По палеографии надпись датируется IV—V вв.,
что является основанием для датировки живописного памятника
этим же временем14.
Интерпретация композиции может стать темой специального
исследования. Что касается «сцены с собаками», то близкий сюжет
изображен в живописи Кизила (роспись III периода в VIII пещере),
которая датируется также IV—V вв.15
Полихромная орнаментальная живопись зафиксирована толь-
ко в некоторых пещерных помещениях Кара-тепе.
Наилучшая сохранность этого вида живописи отмечена на сте-
нах бокового участка западной пещеры комплекса Е. В качестве
основного декоративного мотива использована полоса красного ме-
андра, которая украшена разноцветными треугольниками и квадра-
тиками (светло-охристого, зеленого и красного цветов). Имеется
участок, на котором прослеживаются следы контурного двухцвет-
ного рисунка, изображающего виноградную лозу с красными гроздь-
ями и зеленым стеблем.
204
Фрагменты полихромной орнаментальной монументальной живопи-
си: 1— Кара-тепе, комплекс В. II в.; 2— Еркурган, 1—Пвв. (прорисовка
по Нефедову)
Другой фрагмент росписи из западной пещеры комплекса Е
(западная стена) содержит бордюр, выполненный из треугольников,
свастик и многолепестковых розеток. В композицию бордюра вклю-
чено также изображение сосуда с прорастающим побегом. Данное
сочетание представляет распространенный буддийский символ пло-
дородия, процветания, богатства пурна-гхата.
Фрагмент декоративного бордюра с меандром и многолепестко-
вой розеткой, выполненными красной и черной красками, зафикси-
рован на западной стене в пещерном коридоре комплекса В16. Анало-
гичный меандр с розетками был обнаружен на фрагменте живописи
из пригородного жилого комплекса Еркургана (Южный Согд), дати-
рованного I—II вв. н.э.17
Монохромная орнаментальная живопись в виде декоративных
панелей, состоящих из геометрических элементов (треугольники,
квадраты, многолепестковые розетки, диагональные линии), укра-
шала пещерные коридоры комплексов А и Б, кельи и ниши комплек-
са Б и предпещерные помещения комплекса Е на Кара-тепе18.
Обширный материал по настенной живописи Кара-тепе уже
становился предметом научных исследований. Общие черты и раз-
личия в живописном оформлении как каратепинских комплексов
в целом, так и их отдельных частей дали архитектору О.А. Тумано-
вой основание для гипотезы о существовании синхронистических
закономерностей в сооружении отдельных комплексов. Однако
детальный анализ разных видов живописного декора, существо-
вавших на протяжении всей истории культового центра, показал не-
правомерность данной гипотезы. Предположение, что полихромная
сюжетная живопись относилась только к первоначальным этапам
существования памятника, основанное на том, что изображения в
205
святилище комплекса В, а также во дворах комплексов Б и Е с мо-
мента строительства не переписывались, опровергается росписями
во дворе комплекса Л, где зафиксированы два слоя полихромной
сюжетной живописи — ранняя (II в.) и поздняя (III—IV вв.). Моно-
хромный контурный рисунок встречается как на каменных блоках
начального периода строительства комплекса А (примерно середи-
на II в.), так и на сводах перестроенного участка пещеры комплек-
са Г (IV—V вв.).
Типология настенной живописи Кара-тепе отчетливо показала,
что в оформлении комплексов монументальными росписями при-
нимали участие не только профессиональные художники, но и лю-
ди, не имевшие специальной художественной подготовки. Об этом
наглядно свидетельствуют треугольный бордюр на стенах предпе-
щерного помещения в комплексе Е и орнаментальное панно из
«бантиков» в пещере комплекса Б. Как своеобразная подпись не-
умелого художника может рассматриваться отпечаток ладони у вхо-
да в коридор пещерного комплекса Б19.
Еще одно предположение можно выдвинуть на основании
сходства полихромных орнаментов, украшавших каратепинские пе-
щеры и сооружение на городище Еркурган, датированное I—II вв.
В основе рапортов этих орнаментов лежит меандр-свастика в соче-
тании с розеткой. Подобная орнаментация характерна для эллини-
зированного Ирана20. Использование аналогичных орнаментов для
украшения буддийского и небуддийского синхронных архитектур-
ных объектов двух соседних среднеазиатских регионов (Бактрии и
Южного Согда) позволяет говорить о том, что над росписями рабо-
тали художники, скорее всего, не являвшиеся буддистами.
Полихромная сюжетная живопись украшала также другой
буддийский монастырь Северной Бактрии — Фаяз-тепе. Изучение
этого живописного памятника позволило Л.И. Альбауму выделить
в работе художников определенные этапы. Ниже приводится по-
следовательность операций при создании фаязтепинской монумен-
тальной живописи (по Л.И. Альбауму, дополненная наблюдениями
В.П. Бурого и автора).
1. На стену из сырцового кирпича наносился слой глиняно-са-
манной штукатурки толщиной 4—5 см.
2. Поверх накладывался тонкий слой штукатурки с примесью
хорошо размолотой соломы, сглаживавший всю поверхность.
3. Вся поверхность покрывалась тонким слоем белой краски,
который служил основой для рисунка (грунтом). В.П. Бурый считает,
что только некоторые краски, «(главным образом синие и желтые)
206
Фрагменты монохромной
орнаментальной живописи.
Кара-тепе, 1—Пвв.
лежат непосредственно на этом белом грунте, а черные, розовые и
красные были нанесены поверх лессового грунта»21.
4. Далее коричнево-красной краской тонкой кистью делался
контурный рисунок всей композиции. Возможно, эту операцию вы-
полнял по имевшемуся эскизу главный художник. В.П. Бурый от-
метил наличие черного контура в предварительном рисунке22.
5. Большие поверхности закрашивались краской одного цвета
слабого тона так, чтобы контурный рисунок просвечивал. Эту опера-
цию мог выполнять специалист более низкой квалификации, напри-
мер, помощник. Следует подчеркнуть, что, как и на каратепинских
росписях, лицо Будды в фаязтепинской живописи имеет белую под-
ложку, тогда как лица прочих персонажей — розовую.
6. Насколько можно судить на основании просмотренных фраг-
ментов, после нанесения подложки красной линией уточнялись де-
тали закрашенного первоначального контура.
7. После уточнения контура производилась моделировка: розо-
выми описями уплотнялись края формы, белыми пастозными мазка-
ми выбеливались выпуклые места, в частности, переносица23.
8. Завершал операционный ряд создания живописного изобра-
жения черный контур. По наблюдениям В.П. Бурого, контур в завер-
шающем рисунке использовался не везде; например, в лице Будды
им обозначены только бровь, зрачок и край радужной оболочки24.
Сравнение технологий монументальной живописи на Фаяз-
тепе и в некоторых комплексах Кара-тепе выявляет определенные
207
Полихромная настенная живопись (фрагменты), Дт-25, Дальверзин-
тепе, конец 111—IV вв.: 1— бодхисаттва (?); 2,3— Будда
соответствия. Они просматриваются как в наличии поэтапной опе-
рационной системы создания живописного изображения, так и в
очевидном единстве понимания семантики цвета, которое проявля-
ется в различии цвета подложек на лице у Будды и у остальных
персонажей. К общности технологий добавляется и то, что на обоих
памятниках художники использовали одинаковые приемы объем-
ного моделирования. Эти факты могут свидетельствовать о принад-
лежности мастеров, выполнявших росписи в соседних комплексах,
к одной школе (что предположительно) или к одной живописной
традиции (что очевидно).
Наряду с полихромной сюжетной живописью на Фаяз-тепе бы-
ла зафиксирована и монохромная живопись — например, на ранней
ступе были изображения лотосов и «колеса закона»25.
Судя по одной из публикаций, полихромная сюжетная настен-
ная живопись украшала буддийский храм Дт-25 на Дальверзин-тепе.
По сообщению Б.А. Тургунова, живопись была нанесена «на глино-
саманную обмазку по тонкому слою глиняной штукатурки с гипсо-
вым грунтом. В основном это растительные побеги и бордюры, вы-
полненные темно-красным цветом на синеватом фоне в сочетании с
черным»26. В описании отсутствует упоминание об интересующих
нас технико-технологических характеристиках (технологические
этапы, приемы моделирования), но по приведенным изображениям
Будды и бодхисаттвы видно, что росписи делались несколькими ху-
дожниками и, вероятно, в разное время.
В святилище буддийского монастыря Уштурмулло была обна-
ружена полихромная сюжетная живопись двух периодов. Во время
строительства на одном из участков стен была предпринята попытка
нанесения живописной композиции, изображающей донаторов (?)
в аркаде. От нее сохранились нижние части ног четырех персонажей
208
Фрагменты полихромной настенной живописи: 1— Кара-тепе, ком-
плекс Б, II в. (прорисовка по Ставискому); 2— Уштурмулло, III—IV в.
(по Зеймаль); 3— Фаяз-тепе, I—II вв. (по Алъбауму)
и основания колонн. Живопись была сделана по саманно-глиняной
штукатурке (толщиной 3,5 см), перекрытой ганчевым слоем, нане-
сенным на стену жесткой широкой кистью. Предварительный ри-
сунок выполнен тонкой линией красновато-коричневой охрой.
Грунт сохранен как фон. Фигуры стоят на красном поземе (полоса
6—7 см шириной). По замечанию В.М. Соколовского, фигуры напи-
саны широко, плоскостно, без детальной проработки формы27. При
написании композиции использовались различные оттенки охры,
черная и синяя краски. Очевидно, живопись не была завершена:
на босых ногах левого персонажа остались непроработаны пальцы.
По ходу строительства в помещении был поднят пол, и неокончен-
ная настенная живопись оказалась закрытой; после этого святили-
ще было расписано заново. От окончательного варианта росписи
in situ сохранилась только полоса темно-красного цвета у самого
пола; возможно, это остаток от позема для персонажей новой ком-
позиции. В завале было найдено много мелких фрагментов, по
которым можно реконструировать приемы, использовавшиеся жи-
вописцами на Уштурмулло. По наблюдению Т.И. Зеймаль, на од-
ном фрагменте с изображением женщины моделировка лица и шеи
выполнялась розовым цветом разной степени интенсивности); от-
мечаются и гладкая заливка одной краской, и тщательная контур-
ная проработка28.
Сюжетная полихромная живопись была обнаружена еще на
одном северобактрийском памятнике позднекушанского времени,
209
расположенном в юго-восточном углу городища Зар-тепе. Соору-
жение представляло собой отдельно стоящее здание, центральным
элементом планировки которого являлся двор, окруженный прямо-
угольными помещениями. По керамике, найденной на памятнике,
Ш. Пидаев датировал сооружение III—IV вв.29 В одном из помеще-
ний (пом. №1), расположенном по периметру двора, сохранился
фрагмент живописи, на котором изображена женщина в когтях
крупной птицы; в нижней части фрагмента — схематическое изоб-
ражение воды.
Зартепинская живопись была выполнена по двухслойной са-
манно-лессовой штукатурке. По наблюдению М.А. Реутовой, прово-
дившей реставрацию фрагмента, первый, «выравнивающий (слой. —
Т.М.), толщиной около 15 мм, содержал высокий процент рубленой
соломы... На него был нанесен второй, более тонкий слой, толщиной
около 3 мм. Материал грунта не имеет грубозернистых включений.
Поверхность уплотнена и тщательно выглажена. Все красочные слои
живописи нанесены на тонкий (0,2—0,3 мм) ганчевый грунт, кото-
рый в некоторых местах заглажен, а в других комковат»30. Общий
фон живописной сцены синий на черной подложке.
Обращает внимание богатая цветовая палитра зартепинской
живописи. При изучении цветов были определены пигменты: си-
ний на белом грунте — ляпис-лазурь, черный — сажа, красный, ро-
зовый и желтый — окись железа с различными примесями гипса,
зеленый — смесь ляпис-лазури и охры, серый — смесь сажи и гипса31.
Первоначальный рисунок делался тонкой кистью черной краской.
Контуры тела женщины были продублированы красной линией.
При красочном заполнении использованы два характерных приема
объемного моделирования: 1) затемнение вогнутых и 2) высветле-
ние выпуклых участков форм. Так, тело женщины закрашено розо-
вой краской с тональными градациями от бледно-розового в центре
до насыщенного по краям. У рыбы, изображенной внизу фрагмента,
брюшко белого цвета, а спинка сероватая. Моделирование объема
применено художником и при написании цветов, выполненых в
виде трехлепестковой розетки. «От центра их бледно-красный цвет
переходит к насыщенному красному по краям»32.
Анализируя серию изображений хищной птицы, когтящей жен-
щину (вариант — несколько человек), в искусстве Северной Индии,
Восточного Туркестана и Ирана, Г. Азарпай пришла к выводу, что
данный образ является иллюстрацией буддийской Суссонди-джата-
ки. В круг памятников, передающих эту джатаку, исследователь
включила и живопись Зар-тепе33.
210
По мнению автора раскопок Ш. Пидаева, данное здание пред-
ставляло собой форт. Среди прочих находок здесь был обнаружен
фрагмент керамической крышки с «мальтийским крестом», кото-
рый, как считает Ш.Пидаев, указывает на культовое значение пред-
мета34. Подобные керамические крышки с прорезным орнаментом,
воспроизводящим лотос (а не мальтийский крест), хорошо известны
по материалам Кара-тепе35. Более вероятно, что сооружение Зар-те-
пе, украшенное живописью с буддийской тематикой, было не фор-
том, а буддийским культовым объектом.
Одна из характеристик, определяющих живописную традицию,
в которой были сделаны буддийские памятники Северной Бакт-
рии, — приемы объемного моделирования — фиксируется и в небуд-
дийских памятниках раннекушанского и кушанского времени.
Одним из наиболее интересных объектов раннекушанского
периода является Халчаян. Здание было украшено не только зна-
менитыми скульптурными фризами, но и настенной живописью (ор-
наментальной и сюжетной)36. По наблюдениям Г.А. Пугаченковой,
живопись была выполнена еще в начальный период возведения и
оформления сооружения и более не возобновлялась37.
К сожалению, в литературе по Халчаяну не приводятся полные
характеристики найденных там живописных фрагментов. Г.А. Пуга-
ченкова указывала только, что халчаянская стенопись наносилась
или непосредственно на глину, или на тонкий слой белого грунта
кистями различной толщины38. Однако хорошо воспроизведенный в
некоторых публикациях фрагмент с изображением молодого челове-
ка дает возможность выделить технико-технологические характе-
ристики, которые применял халчаянский художник. Молодое лицо
нарисовано на белом фоне телесно-розовым цветом. Волосы переда-
ны красным цветом, пряди выписаны тонкими черными линиями;
черными линиями проведены также линии век и бровей, подчеркну-
та окружность глазных яблок. Зрачки выделены коричневым. Даже
на репродукции фрагмента отчетливо различимы три вида модели-
ровки: 1) затемнение вогнутых (заглубленных) мест — глазницы под
бровями и промежуток между верхней губой и носом закрашены
интенсивным красным; 2) высветление выпуклых участков — нос,
переносица выбелены белой краской; 3) затемнение края формы —
левый край лица в ракурсе усилен красным.
Другим примером небуддийского сооружения, украшенного на-
стенной живописью, является Дт-7 на Дальверзин-тепе — т.н. храм
«Великой бактрийской богини». В.П. Бурый, проанализировав фраг-
менты живописи с этого объекта, отметил «объемное моделирование
211
лиц и рук посредством утемнения и высветления по телесно-розовой
подложке»39. Внимательный осмотр дальверзинской живописи по-
казал, что наиболее профессионально объемное моделирование вы-
полнено на фрагменте с изображением лица женщины40; так, глазная
впадина на лице затемнена темно-розовым, а выпуклость лба вы-
светлена белой краской. На анализируемом фрагменте, так же, как
в живописи ряда других северо-бактрийских памятников (Халчаян,
комплекс Е на Кара-тепе), на черной склере глаза зрачок выделен
коричневой краской.
Фрагменты настенной живописи небуддийских памятников
Северной Бактрии свидетельствуют об использовании в сущест-
вовавшей в регионе в докушанское и раннекушанское время худо-
жественной традиции светотеневой моделировки. Приведенные
примеры показывают, что в оформлении буддийских и небуддий-
ских памятников Северной Бактрии кушанской эпохи принимали
участие художники, принадлежавшие к единой художественной
традиции, в которой использовались приемы объемного моделиро-
вания. Перечисленные приемы указывают, что на стадии формиро-
вания бактрийская живописная традиция испытала значительное
эллинистическое влияние.
Многочисленные исследования монументальной живописи
Индии показали, что индийские живописцы в докушанское и ран-
некушанское время не знали приемов объемного моделирования
полихромной живописи. Так, в ранних росписях Аджанты (пещеры
№9, 10), по словам Г. Яздани, «окраска являлась плоскостной, живо-
пись не имела затемнений или высветлений»41. Анализируя терми-
нологию, применявшуюся в индийских трактатах по искусству для
обозначения понятия «моделировка», В.В. Вертоградова отметила,
что используемый термин технически указывает лишь на то, как
должно осуществляться передающее вогнутости затемнение по кон-
туру, противопоставленное основному светлому красочному слою.
Несомненно, что такая моделировка была выработана для моно-
хромной живописи и первоначально была связана только с тональ-
ными различиями. Подобная техника засвидетельствована в ранних
росписях Аджанты уже в II—I вв. до н.э.42
В.П. Бурый, изучавший приемы объемного моделирования в
живописи Среднего Востока, пришел к выводу, что до II в., т.е. до
начала «интенсивных контактов Северо-Западной Индии с вос-
точными провинциями Римской империи и городами парфянской
Месопотамии в индийском искусстве цвето-тональное моделиро-
вание объемной формы или отсутствовало, или было явлением
212
исключительным»43. Пытаясь снять некоторую категоричность по-
добного вывода, исследователь отметил, что в северо-западных
районах Индии (в Гандхаре), где формирование местной художест-
венной культуры происходило под влиянием эллинистического
мира, уже на рубеже нашей эры можно предположить наличие живо-
писной традиции с развитой системой объемного моделирования.
Обнаруженные следы настенной живописи в этом регионе слишком
незначительны для каких-либо выводов.
Единственным известным мне примером настенной живописи
является контурный рисунок с изображением лица мужчины на
стене ступы Тапа Шотор в Хадде44. Использование контурной
графики следует считать результатом эллинистического влияния.
Несмотря на то, что изображение явно выполнено профессиональ-
ным художником, трудно предположить, что оно было предвари-
тельным рисунком для монументальной живописи.
Существуют редкие образцы немонументальной полихромной
живописи кушанского времени. В Галерее Департамента древне-
восточного искусства Метрополитен Музеума (Нью-Йорк) выстав-
лены четыре керамические плитки размером 50x50 см. На двух из
них, опубликованных М. Картер, изображены две пары божеств —
четырехрукое кушанское божество Оешо (Oeso) с предстоящими
адорантами45, на двух других — еще две пары: Фарро и Ормазд (?) с
предстоящими46. Осмотр плиток показал, что по углам они имели от-
верстия (диаметр 0,8—1 см). Возможно, они предназначались для
крепления плиток на сырцовых (?) стенах. На основании визуально-
го осмотра удалось сделать описание живописной техники, которая
использовалась при росписи плиток. На первом этапе поверхность
плитки покрывалась тонким ганчевым слоем, выполнявшим роль
грунта. Первоначальный контур наносился тонкой кистью корич-
невым цветом. Закраска поверхности производилась четырьмя
красками — белой, красной, розовой и черной. Отмечаются приемы
свето-теневой моделировки, характерные для бактрийской мону-
ментальной живописи кушанского времени: высветление выпуклых
мест, затемнение краев и углублений. Атрибуты божеств наносились
белой или черной контурной линией. Черный контур был оконча-
тельным, а раскраска поверхностей черной краской выполнялась в
последнюю очередь.
Авторы экспозиции отнесли плитки к Бактрии, что кажется
вполне справедливым. М. Картер датировала плитки достаточно
широко: II—IV вв.47, тогда как авторы экспозиции в экспликациях
указали III в. н.э., что также представляется правомерным.
213
Можно сделать вывод,
что мастера, принимавшие
участие в оформлении буд-
дийских сооружений Бакт-
рии в кушанское время, не
имели отношения к индий-
ской живописной тради-
ции. Пока нет возможности
определить, были ли они
представителями местной,
бактрийской художествен-
ной традиции, или прошли
обучение в живописных
школах эллинистического
мира48, но и в том, и в дру-
гом случае эти мастера
скорее всего вообще не
имели отношения к буд-
дизму и просто выполняли
заказные работы для буд-
дистов.
В связи с предположе-
нием об участии мастеров с
мира в оформлении буддий-
Оешо. Фрагмент керамической плитки с
полихромной живописью. Бактрия, III в.
восточных окраин эллинистического
ских памятников Северной Бактрии настенной живописью следует
упомянуть росписи Мирана — торгового города на трассе Великого
Шелкового Пути, расположенного на западном краю пустыни Такла-
Макан. М. Буссальи датировал живопись Мирана не позднее второй
половины III в. н.э.49 По мнению Ф. Андрюса, на основании извест-
ных фрагментов миранской живописи можно выделить две школы50.
В посвященной Мирану литературе довольно подробно рассматри-
вается фрагмент, на котором изображены Будда и шесть монахов.
Контуры тела Будды, в том числе и детали лица, а также нимб во-
круг головы нарисованы свободной широкой кистью светло-красной
краской; затем большая часть первоначального контура была акцен-
тирована линией коричневого цвета, выполненной более тонкой
кистью. Линия первоначального контура светло-красного цвета в
нижней части лица, по сторонам носа, на подбородке, на складках
шеи дает эффект тени (объемного моделирования). Интересно, что
и здесь лицо Будды не закрашивалось и соответственно имеет бе-
лый цвет ганчевой подгрунтовки51.
214
Для изображения стоящих рядом монахов использованы не-
сколько иные краски: контуры лиц и обнаженных частей тела про-
рисованы широкой кистью светло-коричневым цветом, а расшире-
ние слоя показывало выбритые волосы на головах монахов. Затем
первоначальный контур акцентировался тонкой линией коричне-
вого цвета, которой передавались контуры глаз, веки, брови, линия
рта, складки на шее и лбу После этого на щеки наносились пятна
розовой краски, губы изображались двумя свободными ярко-крас-
ными мазками, а глазное яблоко могло подчеркиваться густыми
белыми мазками.
На другом фрагменте, где представлены два сидящих друг на-
против друга персонажа, первоначальные контуры тела также
проведены широкой светло-красной линией, однако в отличие от
предыдущего фрагмента акцентирующая линия имеет другой отте-
нок — красно-коричневый. Этой линией переданы также складки
одеяний персонажей. Черной линией изображались брови, усы; ко-
ротким штрихом фиксировался нижний край подбородка, черным
цветом закрашивались также волосы и зрачки глаз. Щеки одного из
персонажей усилены красной краской, а белыми мазками выделено
глазное яблоко.
Сравнение двух фрагментов наглядно свидетельствует о том,
что разные исполнители использовали одинаковые живописные
приемы. О живописи Мирана можно сказать, что «ее выполняли
представители одной школы — учитель и ученики»52. Между тем на
другом объекте Мирана обнаружена настенная живопись, которая
отличается от вышеописанной. На фрагменте M.IIL004 все контур-
ные линии выполнены черной краской, а отсутствие двойного кон-
тура лишает изображение какого-либо намека на тень. В отличие
от больших, широко открытых глаз в росписях других объектов
здесь глаза персонажей длинные и узкие, а верхнее веко нарисова-
но одной линией; радужная оболочка глаз черная, тогда как на
других объектах она делалась темно-коричневой с черным зрачком.
Ф. Андрюс считает, что свидетельства китайского происхождения
художников, рисовавших данный фрагмент, отсутствуют53. Очевид-
но, что авторы данной живописи владели более простыми приемами
и уровень их мастерства был ниже, чем у художников, расписавших
соседний объект.
Технология живописи Мирана и надпись письмом кхароштхи
на хоботе слона (как уже отмечалось, имя мастера, выполнившего
живопись — Тит, — считается производным от латинского Titus) ука-
зывают на связи оазиса с западным миром54.
215
В свое время М. Буссальи сопоставил миранскую живопись
(из объекта M.V) с гандхарской скульптурой (рельефы из Банера)
и высказал мысль, что декорация Мирана является продуктом
гандхарской школы55. Его мнение поддержал Б. Роуленд, к тому же
указавший на сходство живописи Мирана с настенной живописью
с Тепе-Калан, незначительные фрагменты которой были открыты
Дж. Бартоо в Хадде56. Впоследствии связь между настенной живо-
писью Мирана, скульптурой Гандхары и искусством эллинистиче-
ского мира отмечали и другие исследователи57. На мой взгляд,
проблема сопоставления Мирана и Гандхары заключается прежде
всего в механизме заимствования эллинистическими художниками
определенных черт иконографии гандхарской скульптуры (это мог-
ли быть черты одной локальной школы, например, Банера) и во-
площения их в монументальной живописи Мирана.
Касаясь репертуара настенных росписей буддийских памятни-
ков Бактрии кушанского и посткушанского времени, следует отме-
тить почти обязательное наличие сцен с изображением донаторов.
Это могли быть представители местной кушанской знати (как муж-
чины, так и женщины). Донаторы включались в сцены поклонения
Будде58. Как поклонение донаторов Будде может трактоваться сохра-
нившийся фрагмент живописи первого периода Уштурмулло. На
нем, судя по босым ногам, в центральной аркаде помещено изобра-
жение Будды59. Знатных мирян-донаторов мог возглавлять и сам ку-
шанский император — так, центральный персонаж в сцене из Фаяз-
тепе облачен в распашное одеяние «кандиз», характерное для изоб-
ражений первых кушанских правителей. Судя по надписи «Фарро»
в сцене поклонения Будде, в живописные изображения Фаяз-тепе
могли включаться и иранские божества60.
Необходимо указать, что интерпретация широко известной
сцены из Кара-тепе с изображением Будды в окружении монахов,
сидящих под деревьями, как художественного воплощения уровней
постижения учения (от цветков к плодам) является не более чем
остроумным предположением, не имеющим подтверждений в буд-
дийской письменной традиции61.
Практика оформления памятников настенной живописью со-
хранялась в Бактрии-Тохаристане и в раннем средневековье.
Список раннесредневековых буддийских памятников Тохари-
стана, которые были оформлены монументальной живописью, от-
крывает храм, обнаруженный неподалеку от Дильберджина (Р-6).
По наблюдениям В.П. Бурого, в храме зафиксированы два качест-
венно разных живописных периода.
216
Донаторы перед ступой. Полихромная настенная живопись (фраг-
менты ). Р-6, Дильберджин, V— VI вв.
К первому периоду относятся росписи с изображением ступы и
предстоящих. Г.А. Пугаченкова и И.Т. Кругликова считали, что пер-
сонажи перед ступой — монахи, однако сохранившиеся края одежд не
оставляют сомнений в том, что на фрагменте изображены светские
персонажи — донаторы. Для этого периода в технологии живописи
Дильберджина характерно: а) выполнение подготовительного ри-
сунка темно-красным контуром по лессовому слою; б) нанесение
красочных слоев на лессовый грунт (красная, желтая, голубовато-се-
рая краски); в) тонкий ровный слой белой краски; г) черный контур
завершающего рисунка. «Явных признаков применения синей крас-
ки установить не удалось»62.
Основанием для предполагаемой датировки данного храма
(III—IV вв.) явились найденные там монеты, среди которых удалось
определить две монеты Васудевы II и одну кушано-сасанидскую.
Однако некоторые иконографические детали — форма изображен-
ной ступы и плоскостное положение ног персонажей над поземом —
свидетельствуют о том, что живопись первого периода не могла быть
выполнена ранее V в.
Живопись второго периода дошла до нас лишь в небольших
фрагментах. Ее характеризуют следующие приемы: а) толстый бе-
лый грунт (или краска) с грубой комковатой поверхностью, на кото-
рой сохранились отпечатки кисти; б) наличие больших пятен золо-
тисто-розовой красочной смеси; в) широкое употребление сине-го-
лубой краски63. Вопрос о датировке второго периода пока остается
открытым.
По мнению И.Т. Кругликовой, богато украшенное настенной
живописью святилище (пом. №16), примыкающее к оборонитель-
ной стене рядом с храмом Диоскуров, могло быть посвящено Будде.
Несмотря на то, что изображение самого Будды не сохранилось, ос-
нование для подобной аргументации она находит в головных уборах
217
адорантов, украшенных цветками лотоса, представленными в живо-
писи второго слоя. Отсутствие иных черт буддийской иконографии
в данной живописи позволяет усомниться в ее буддийской при-
надлежности64.
Примеры более поздней буддийской настенной живописи Тоха-
ристана дает монастырь Аджина-тепе. По наблюдениям исследова-
телей, живопись была нанесена сразу же после сооружения здания.
Следы поновления зафиксированы только в одном святилище
(пом. № I)65; в других помещениях ремонтные работы сводились к
появлению новой штукатурки, после чего стена покрывалась одно-
тонной краской66.
Б.А. Литвинский и Т.И. Зеймаль реконструировали техноло-
гию исполнения аджинатепинской живописи. Прежде всего (1) по-
верхность стены выравнивалась с помощью глиняно-саманной
штукатурки (толщина 2—3 см и более), после чего (2) штукатурка
покрывалась тонким слоем коричнево-зеленой обмазки. Поверх
обмазки следовал слой ганча (3), хотя в некоторых случаях он от-
сутствовал. На следующем этапе тонкой кисточкой красновато-ко-
ричневый краской наносился детальный контурный рисунок (4),
который затем покрывался равномерным красочным слоем, без ма-
лейшей попытки с помощью оттенков передать объем (5). Иногда
красновато-коричневый контур дублировался черной, коричневой
или — реже — белой линией, брови, веки, глаза, губы подводились
черной линией (6).
Б.А. Литвинский определил данную живописную манеру как
«раскрашенный рисунок»67. Большой объем живописных работ и
различия в манере исполнения дают основание говорить об участии
в оформлении памятника нескольких мастеров. Судя по отсутствию
на стенах каких-либо следов предварительной разметки, аджинате-
пинские художники не пользовались шаблонами.
Палитра, которую использовали при оформлении Аджина-тепе,
включает красную (с оттенками от розового до коричневого), жел-
тую (от лимонного до охристого), синюю, черную и белую краски.
Очень редко встречается зеленая. Для фона обычно использовались
синий, красный или светло-зеленый цвета.
Авторы раскопок Аджина-тепе выделили в росписях три темы:
1) культовую, 2) светскую (изображение светских персонажей) и
3) орнаментальную68. Классификация орнаментальной живописи
позволяет наметить четыре основных вида живописного декора:
а) ритмичное повторение элементов рисунка для покрытия боль-
ших плоскостей; б) растительный декор, составленный из цветов и
218
Изображения Будды в полихромной настенной
живописи Аджина-тепе, VIII в. (прорисовка по
Литвинскому—Зеймаль )
побегов для небольших участков; в) геометрические мотивы — го-
ризонтальные ленты с перлами, разделяющие сюжетные сцены на
ярусы; г) сочетание растительных и геометрических элементов —
клетки-ромбы с цветами в центре, ряды цветов между параллель-
ными полосами. Различие в уровне исполнения орнаментальных
мотивов и сюжетной живописи свидетельствует о том, что она была
выполнена мастерами разного класса. Скорее всего, орнаментальная
живопись была сделана учениками или подмастерьями. Единствен-
ным исключением являются фазаны, которые украшали скульптур-
ную подушку Будды в сцене нирваны — они были написаны более
опытной рукой, чем остальные орнаментальные рапорты.
Интересный пример подчинения живописи скульптурному де-
кору был отмечен в святилище (пом. №1). Фасадная стена поста-
мента, на котором располагалась монументальная статуя Будды,
была украшена изображением донатора в характерной для буддий-
ского ритуала поклонения коленопреклоненной позе. Персонаж
представлен в местном одеянии на фоне половины семилепестковой
розетки (лотоса), которая имеет прямые аналогии в орнаментике
танского Китая69.
Настенной живописи раннесредневекового буддийского храма
Калаи-Кафирнигана посвящена специальная работа Б.А. Литвин-
ского. По полученным им данным, живопись выполнялась на
толстом слое штукатурки, иногда со специальным слоем штукатур-
ки-подгрунтовки. Поверх нее накладывался алебастровый грунт,
который наносился с помощью кисти, двигавшейся сверху вниз;
горизонтальная проработка кистью алебастрового грунта встреча-
ется редко. Наиболее сохранившийся фрагмент был найден in situ
219
Изображение донатора.
Полихромная настенная
живопись. Аджина-тепе,
VIII в. (по Латвийско-
му—Зеймаль)
на западной стене помещения №1. Он представляет собой двухъ-
ярусную композицию: верхний ярус занимает большая фигура Буд-
ды, сидящего в падмасане на лотосовом троне; его фланкируют две
стоящие фигуры — скорее всего бодхисаттвы. В нижнем ярусе изоб-
ражена процессия донаторов, подносящих храму дары. Помимо
шествующих с дарами, в композиции изображены и коленопрекло-
ненные персонажи.
Фоном верхнего яруса служил голубой цвет, нижнего — темно-
красный. Фоны наложены равномерно, без полутонов. Ярусы разде-
лены между собой горизонтальной полосой, украшенной перлами.
По наблюдениям Б.А. Литвинского восстанавливается после-
довательность нанесения живописного изображения. Так, перво-
начально на ганчевый слой (1) коричневой краской наносилась
контурная линия (1—2 мм толщиной). Затем (2) фигуры закрашива-
лись желтой охрой, после чего (3) алой краской делался основной
контур изображения (толщина линии до 3 мм). После этого (4) на-
носился фон каждого фриза. «Заключительный контур (5. — Т. М.)
черной краской (наиболее толстая и рельефная линия 4—5 мм тол-
щиной) подчеркивал отдельные детали, создавая выразительность
контрастного цветового сочетания (черным по белому). На верхнем
фризе моделировка складок и орнаментальные узоры обозначены
темно-коричневой краской с алым заполнением»70.
Несмотря на то, что объемное решение некоторых деталей
(глаза, уши) осуществлялось при помощи интенсивности цвета, ос-
новным приемом передачи объема была линия. Наиболее характер-
ным примером этого приема является одеяние, покрывающее ноги
сидящего Будды71.
По мнению Б.А. Литвинского, буддийская живопись Калаи-
Кафирнигана является «двойником» небуддийской живописи Ба-
лалык-тепе и занимает промежуточное место между росписями
220
Будда с донаторами. Полихромная настенная живопись. Калаи-Ка-
фирниган, VII в. (прорисовка по Литвинскому)
Балалык-тепе и Аджина-тепе. Все это говорит о существовании осо-
бой тохаристанской живописной школы72.
Настенная живопись украшала буддийское святилище во двор-
це на Кафыр-кале. Она наносилась на штукатурку, покрытую ган-
чевой подгрунтовкой. Первоначально красной, красно-коричневой
или черной краской делался контурный рисунок, после чего контур
заполнялся ровным красочным слоем без выделения теней, что при-
давало живописи плоскостный характер. Для выделения отдельных
деталей закрашенный рисунок иногда подчеркивался повторной
черной линией. Исследователи памятника отмечают «тесное сходст-
во» кафыркалинской живописи с живописью Аджина-тепе как по
технике росписи, так и по стилю73.
Обзор живописных произведений Бактрии-Тохаристана пока-
зывает, что в кушанское время буддийские памятники расписыва-
лись профессиональными художниками, имевшими отношение к
эллинизированной живописной традиции. Как свидетельствует жи-
вопись Мирана (Восточный Туркестан), представители этой тради-
ции оформляли буддийские объекты на значительном удалении от
Северного Тохаристана, т.е. они перемещались по Великому Шел-
ковому Пути в сторону Китая вслед за волной распространения
221
буддизма. Скорее всего, эти мастера не были буддистами и выпол-
няли заказы за плату, но уже в это время могла складываться
практика приглашения странствующих художников-буддистов.
Большой интерес для понимания механизмов распространения
иконографии представляют керамические плитки с живописными
сценами из коллекции Метрополитен Музеума, которые свиде-
тельствуют о возможном существовании транспортабельных живо-
писных образцов.
Следует отметить, что в рассматриваемое время в Бактрии-То-
харистане (и шире — до Мирана) параллельно существовала другая
живописная традиция, представители которой не использовали при-
емов свето-теневой моделировки. Можно предполагать ее индий-
ское происхождение, однако в раннесредневековом Тохаристане
именно эта традиция «раскрашенного рисунка» стала преобладаю-
щей. Материалы раннесредневековых буддийских памятников по-
казывают, что профессиональные живописцы принимали участие в
создании живописного декора в основном на стадии строительства
объекта. Можно предположить, что это были странствующие буд-
дисты-художники. Они могли перемещаться на довольно значи-
тельные расстояния и расписывать буддийские памятники вдоль
Великого Шелкового Пути, чему есть фактические подтвержде-
ния: например, в живописи Кизила имеется изображение «тохар-
ского художника»74, которое датируется VI в.
Отметившие различия между настенной живописью буддий-
ских памятников кушанского времени и раннего средневековья
Т.И. Зеймаль и Э.В. Ртвеладзе причину этих различий видели в
имевшем место в конце IV—начале VI в. перерыве в распростране-
нии буддизма75; но правильнее было бы говорить не о перерыве, а о
временном ослаблении позиций буддизма в Бактрии-Тохаристане
в указанное время.
Исследуя изменения живописного интерьера буддийских па-
мятников Бактрии кушанской и посткушанской эпох, происходив-
шие в процессе функционирования сооружения, удалось устано-
вить, что наряду с поновлением живописного интерьера, которое
выполнялось профессиональными художниками (комплекс Л на
Кара-тепе), зафиксированы случаи работы непрофессиональных
мастеров — скорее всего, проживающих здесь монахов (комплекс
Е на Кара-тепе). В отличие от ремонта скульптурного убранства
живописный декор поновлялся сравнительно редко, что показыва-
ют росписи Аджина-тепе.
222
Маргиана
Небольшое количество фрагментов монументальной живописи
было найдено наряду со скульптурой во время раскопок «сангхара-
мы» Р-9 на Гяур-кале в Мерве. Они дают основание судить о техно-
логических особенностях и репертуаре настенной живописи, укра-
шавшей Р-9. Живопись выполнялась по белому ганчевому грунту;
первоначальный контур наносился тонкой кистью черной краской.
Имеется фрагмент с изображением лотоса, на котором оттенками
синего цвета предпринята попытка передачи объема. На одном фраг-
менте сохранилась часть лица76. Вопрос о времени нанесения настен-
ной живописи остается открытым.
Найденная рядом со ступой расписная ваза, в которой храни-
лись буддийские рукописи, не имеет никакого отношения к буддиз-
му, однако свидетельствует о существовании в Маргиане местной
живописной традиции77. К сожалению, недостаток материала не дает
возможности сравнивать настенную живопись Р-9 с росписью
мервской вазы.
Согд
Раннесредневековая согдийская живопись представляет собой
яркое явление в искусстве Средней Азии. Ей посвящена огромная
литература, в которой рассматривается не только иконография, но
и технико-технологические особенности выполнения78, однако от-
сутствие в Согде буддийских памятников делает буддийские рос-
писи в данном регионе предметом гипотез. Единственный сохра-
нившийся пример изображения Будды, зафиксированный в одном
из жилых домов Пенджикента (помещение 28 на объекте XXV)
свидетельствует о крайне поверхностном знакомстве согдийского
художника с буддийской иконографией: перепутана рука в жесте
абхайя-мудра; край сангхати, оставляющий правое плечо и правую
сторону груди Будды открытыми, изображен с нехарактерными для
одеяния этого типа складками. Имеющиеся данные говорят о том,
что художник не был буддистом. Небольшой размер изображения
Будды и его скромное место в живописной композиции на стене
дают основание считать, что и хозяин дома не был последователем
буддизма, а включил Будду в настенную роспись из присущей
223
Будда. Фрагмент поли-
хромной настенной живо-
писи. Пенджикент, VIII в.
(прорисовка по Маршаку)
согдийцам конфессиональной толерантности79. Помимо отмеченной
Б.И. Маршаком возможности китайского происхождения складок,
проходящих по краю сангхати на груди Будды80, можно предполо-
жить также восточно-туркестанское влияние в изображении ман-
дорлы за головой у пенджикентского Будды, на которой видно подо-
бие лепестков81.
Высказывалось мнение, что «классическая» буддийская ико-
нография оказала влияние на согдийскую, доказательством чего мо-
жет служить сцена паринирваны, воспроизводимая в различных
вариациях сцен оплакивания82. Однако в согдийской живописи, по
словам Б.И. Маршака, «отразилась не каноническая буддийская
иконография, а лишь второстепенные ее элементы, подвергшиеся
к тому же сильной адаптации»83.
Исследователи Согда отмечают значительный вклад индийской
(индуистской) иконографии в формирование репертуара согдий-
ской монументальной живописи, но вместе с тем согдийское искус-
ство знает примеры своеобразной местной трактовки индийских
сюжетов84.
В связи с особенностями согдийского буддизма (см. Главу 1)
следует упомянуть об известном художнике Цао Чжун-да, о кото-
ром сообщают китайские источники. По мнению исследователей
китайской живописи, он был выходцем именно из Согда. Цао Чжун-
да стал основателем живописной школы и оказал значительное
влияние на формирование китайской живописи в целом. Расцвет
его творчества приходится на период правления династии Северная
Ци (550—577 гг.). Несмотря на то, что до нас не дошло ни одно из
его произведений, считается, что буддийская тематика была ос-
новной в его творчестве85. Необходимо отметить также, что, судя по
224
описаниям, выполненные им фи-
гуры казались «выходящими из
воды», что более соответствует гупт-
ской традиции моделировки одея-
ния. По мнению А.И. Косолапова и
Б.И. Маршака, он работал именно в
гуптской художественной традиции
и следовательно, о влиянии сог-
дийской живописи на китайскую
речь идти не может86.
В рамках взаимодействия
Согд—Китай в согдийской живопи-
си появились отдельные элементы
и сцены, характерные для китай-
ской иконографии; однако те, что
нам известны (например, сцена в
лодке в живописи Афрасиаба), не
имеют отношения к буддизму.
Шива с поклоняющимися. Поли-
хромная настенная живопись.
Пенджикентп, VII в. (прорисовка
по Беленицкому)
Семиречье
Изучение буддийских памятников Семиречья показало, что на-
стенная живопись была одним из обязательных художественных
приемов оформления интерьеров. К сожалению, росписи боль-
шинства сооружений дошли в завалах, сильно фрагментированные
и чаще всего плохой сохранности. Исследователи до сих пор не ак-
центировали внимание на технико-технологических аспектах мону-
ментальной живописи памятников региона.
В Первом акбешимском храме, по описанию Л.Р. Кызласова,
живопись сохранилась только в сбитом виде. Имеются данные, сви-
детельствующие о том, что росписи обновлялись и переписывались.
На основании сохранившихся фрагментов автор раскопок выделил
три типа росписей, которые осуществлялись по алебастровому
грунту синей, оранжевой, черной и коричневой красками: первый
тип — геометрическая орнаментальная роспись, второй — раститель-
ная орнаментальная, третий тип — сюжетная. Судя по небольшому
фрагменту с изображением головы Будды, по алебастровому слою
черной краской делался контурный рисунок. Урна на лбу Будды
выполнена пятном другого (охристого) цвета. В работе художника
прослеживается китайское влияние87.
225
Ступа с предстоящим. Рисунок
на камне. Салпан-Зиарат, Гиль-
гит, Vile.
Исследователь Второго храма
Ак-бешима Л.П. Зяблин отметил
наличие двуслойной штукатурки,
покрывавшей стены сооружения.
Нижний слой состоял из смеси
глины и соломы; поверх него нано-
сился второй слой, состоящий из
хорошо промешанной глины, кото-
рый служил основанием для ганче-
вой подгрунтовки88. Сохранились
мелкие невыразительные фрагмен-
ты, среди которых выделяется
один: на нем изображена фигура в
красном свободном одеянии, сидя-
щая на стилизованных облаках,
вокруг — рисунок растительно-гео-
метрического характера. По мнению Л.П. Зяблина, живопись храма
находит аналогии в китайском искусстве вэйского времени89.
Небольшие живописные фрагменты были открыты и при изу-
чении Первого краснореченского храма. Н.А. Ковалева, занимавша-
яся реставрацией находок, зафиксировала методику подготовки
стен под живопись: 1) поверх стены наносился слой лессово-са-
манной обмазки толщиной 2—3 см; 2) далее следовал слой глины в
смеси с песком толщиной 0,5 см со следами мелкого растительного
наполнителя; 3) затем накладывался тонкий слой тщательно загла-
женного лессового грунта; 4) сверху наносился слой ганча90. Иногда
ганчевый грунт отсутствовал. Судя по сохранившимся фрагментам,
фоном служила белая или темно-голубая краска. Живописная па-
литра включала следующие краски: желтую (охра), красную (кино-
варь), зеленую (смесь малахита с углем), коричневую (охра-умбра?),
белую (гипс). Вероятно, в южном обводном коридоре и южной час-
ти восточного коридора росписи являлись самостоятельным, само-
ценным средством оформления интерьера, тогда как в святилище
монументальная живопись служила только обрамлением для
скульптурного декора.
В святилище Второго краснореченского храма также была за-
фиксирована настенная живопись. Она была выполнена на толстой
штукатурке, сделанной из мелкоотмученной глины. Поверхность
штукатурки была хорошо затерта, и по ней тонкой кистью черной
краской наносился контурный рисунок. Закраска осуществлялась
синей, белой, желтой и оранжевой красками ровным слоем без
226
цветовых градаций. На фрагментах сохранились изображения цве-
тов (астры) и головы Будды. По мнению А.Н. Бернштама, в выпол-
нении этой росписи несомненно принимал участие китайский ху-
дожник. Кроме того, репертуар живописи Второго краснореченского
храма не исключает его принадлежности к манихейству91.
Учитывая датировку буддийских памятников Семиречья, оче-
видно, что их живописное оформление находилось под китайским
влиянием, которое активизировалось в Центральной Азии с начала
VII века92.
Изучение монументальной живописи буддийских комплексов
Средней Азии в целом позволяет говорить о разнообразии живо-
писных традиций, которые сосуществовали в различных историко-
культурных регионах и накладывали свой отпечаток на оформление
местных культовых памятников буддизма.
8*
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Для Средней Азии первого тысячелетия нашей эры буддизм
представлял не только привнесенную религиозную доктрину, полу-
чившую распространение наряду с существовавшими здесь другими
культами. Он включал широкий спектр факторов, способствовав-
ших формированию культуры среднеазиатских народов — и пись-
менность (а соответственно, и книжную культуру), и архитектурную
типологию, и различные виды изобразительного искусства. В рам-
ках распространения учения Средняя Азия оказалась вовлечена в
масштабные контакты, соединявшие великие цивилизации Индии
и Китая. Это объясняет значение изучения истории буддизма в
Средней Азии. Незначительное количество письменных документов
делает произведения искусства одним из основных источников по
истории среднеазиатского буддизма.
Обзор материалов и мнений исследователей, занимающихся
историей религий Средней Азии, дает основание считать, что в
каждом историко-культурном регионе буддизм имел свои локаль-
ные особенности. Это касалось как истории проникновения учения
на территорию региона, так и его роли в идеологии местного населе-
ния. Очевидно, что не все среднеазиатские регионы приняли оди-
наковое участие в таком масштабном процессе, как продвижение
буддизма из Индии в Восточный Туркестан и далее в Китай. Кроме
того, наряду с движением учения из Индии и распространением
буддийской иконографии в Центральной Азии и Китае, фиксиру-
ется и обратная «волна» движения буддизма из Китая. С одной сто-
роны, это были паломники, стремившиеся в Индию — на родину
Будды; с другой — политическая экспансия Китая в Западном Крае
(Средней Азии) сопровождалась продвижением в этот регион ки-
тайского буддизма. Конечно, последний фактор был по своим ре-
зультатам более показателен и значим, но оба этих воздействия
стимулировали влияние иконографии Китая на искусство Средней
Азии — прежде всего буддийское.
Опираясь на анализ памятников буддийского искусства (ма-
териалы, технологии, иконография) по историко-культурным ре-
гионам, можно выявить не только регионально-хронологические
228
особенности, но и общие тенденции, на основании которых выделя-
ются три последовательные периода, характеризующие динамику
распространения буддизма в Средней Азии в целом и развития
конфессионального буддийского искусства в частности.
Первый период (I—IV вв.) — начальный этап истории буддизма
в Средней Азии. Очевидно, что первым среднеазиатским регионом,
куда пришел буддизм, была Бактрия. Если появление здесь отдель-
ных буддийских миссионеров могло произойти еще в последние
века до нашей эры, то говорить о буддизме как о факторе, дейст-
вительно оказывавшем влияние на идеологию и искусство региона,
следует только со второй половины I в. н.э., когда Бактрия вместе с
северо-западной Индией вошла в состав Кушанской империи.
В процессе формирования буддийского искусства Бактрии
важную роль сыграли два обстоятельства: наличие профессиональ-
ных художников и заимствование устойчивой иконографии.
Оформление буддийских культовых сооружений Бактрии скульп-
турой и настенной живописью осуществлялось квалифицирован-
ными мастерами, которые использовали технологические приемы
местных художественных школ, сложившихся под сильным влия-
нием эллинизма. Буддийская иконография, которую они использо-
вали в своем творчестве, импортировалась из Индии, где активно
действовали два основных художественных центра — Гандхара и
Матхура, в которых именно в это время разрабатывался антропо-
морфный образ Будды. Вопрос о том, как именно происходило рас-
пространение буддийской иконографии в Бактрии — путем обраще-
ния образцов буддийского искусства (имперсональным путем) или
непосредственного обучения бактрийских художников буддийскому
искусству (персональным путем), остается открытым. Принадлеж-
ность к буддизму художников, оформлявших буддийские сооруже-
ния Бактрии этого периода, маловероятна; скорее всего, это были
местные ремесленники (скульпторы) или пришедшие с восточных
окраин греко-римского мира мастера (живописцы), которые рабо-
тали по найму.
Судя по имеющимся материалам, бактрийские мастера, строго
следовавшие буддийским канонам, тем не менее привносили свои
незначительные изменения в устоявшуюся иконографию. Большая
часть этих изменений была связана с включением местных реалий, с
упрощением или переработкой малозначащих деталей: вводились
элементы бактрийского эллинистического архитектурного декора,
изменялись ювелирные украшения, добавлялась орнаментация на
одежде и пр. Характерной особенностью буддийского репертуара
229
кушанской Бактрии является небольшое — по сравнению с Гандха-
рой — количество житийных сцен.
Основное место в буддийском искусстве Бактрии занимала
скульптура. Большинство памятников буддийской скульптуры это-
го периода были сделаны из глины и ганча на глиняной основе. На-
ряду с лепной моделировкой в изготовлении глино-ганчевой
скульптуры широко применялась штамповка. Различными штам-
пами оттискивались отдельные детали лиц, причесок, частей тела
(руки, ноги), ювелирных украшений, которые в конечном итоге
монтировались вместе. Вероятно, именно в Бактрии кушанского
времени сформировалась традиция глино-ганчевой буддийской
скульптуры, которая позднее получила распространение в соседних
регионах — в посткушанское время в Гандхаре, а в раннем средневе-
ковье — в Восточном Туркестане.
Традиция изготовления скульптуры из камня, сохранявшаяся в
Северной Бактрии, по всей видимости, еще с эллинистического
времени, примерно ко второй половине III в. постепенно исчезает.
Произведения каменной скульптуры, как и каменные детали архи-
тектурного декора более позднего времени, в этом регионе нам не
известны.
Настенная живопись была обязательным элементом оформле-
ния буддийских культовых сооружений Бактрии. Памятники де-
монстрируют использование различных видов монументальной
живописи — от полихромной сюжетной до монохромной орнамен-
тальной. Вероятно, настенные росписи носили по отношению к
скульптуре подчиненный характер, играя прежде всего иллюстра-
тивно-декоративную роль. В кушанской Бактрии выделяются две
школы полихромной сюжетной живописи, наиболее характерное
различие между которыми заключается в том, что мастера одной ис-
пользовали свето-теневую моделировку, тогда как представители
другой ограничивались только цветной заливкой внутри контуров.
Наряду с традиционной буддийской иконографией, применявшей-
ся для фигуративных композиций, для декоративных росписей
буддийских памятников художники применяли типичные эллинис-
тические рапорты.
Изучение терракоты Бактрии кушанского времени показало,
что в буддийской культовой практике она не играла роли ни как объ-
ект поклонения, ни как предмет дарения. Скорее всего, бактрийские
ремесленники, изготавливавшие буддийскую терракоту, воспроиз-
водили модный среди кушанской знати репертуар для простых
людей, которые не придерживались буддизма. Очевидно, что в это
230
время большинство населения Бактрии не принадлежало к последо-
вателям буддизма, и не исключено, что отдельные образы из этого
репертуара (якшини, митхуна, донаторы) были переосмыслены в
русле местных идеологических представлений, реконструкция ко-
торых крайне затруднительна. В бактрийской терракоте имеются
примеры использования элементов буддийской иконографии для
изображения местных небуддийских божеств.
Буддийская терракота Бактрии демонстрирует существование
связей местных буддистов не только с соседней Гандхарой, но и с
Центральной Индией.
Расцвет буддизма и буддийского искусства в Бактрии-Тохари-
стане в кушанское время (II—III вв.) был обеспечен поддержкой
правящей кушанской династии и региональной знати. Распад Ку-
шанской империи в конце III в. стал причиной ухудшения положе-
ния буддийской общины в регионе. Известны случаи привлечения
непрофессиональных художников для оформления интерьеров
буддийских сооружений, что отражает экономические сложности
буддистов Бактрии в кушано-сасанидскую эпоху.
Однако наряду с сокращением и запустением буддийских па-
мятников кушанской эпохи наблюдается строительство новых куль-
товых сооружений, которые, скорее всего, возводились на средства
местных правителей, продолжавших поддерживать буддизм. Судя
по имеющимся произведениям посткушанского времени, кушан-
ская традиция оформления буддийских памятников глино-ганче-
вой скульптурой и настенной полихромной живописью в целом
сохранялась.
Анализ археологических материалов не позволяет датировать
распространение буддизма на территории Парфянской державы,
в частности в Маргиане, столь же ранним временем, как в Бактрии.
Появление буддизма в Маргиане было обусловлено политической
ситуацией конца III—начала IV в., обеспечившей более тесные связи
данного региона с Бактрией, где буддизм продолжал занимать доста-
точно сильные позиции. На сегодняшний день буддийские памят-
ники Мерва фиксируют самую западную границу распространения
учения Будды. Отсутствие в Маргиане аналогов буддийской глиня-
ной скульптуре, украшавшей монастырь (Р-9) в Мерве, позволяет
говорить о том, что она была выполнена пришлыми — вероятно,
бактрийскими — мастерами.
Материалы буддийского искусства Бактрии и Маргианы кушан-
ского и посткушанского времени отражают некоторые тенденции
развития собственно буддийского учения и буддийского искусства.
231
Среди них — начало процесса широкого использования антропо-
морфного образа Будды (сооружение в монастырских постройках
специальных мест для размещения скульптуры), появление в буд-
дийском репертуаре в I—II вв. образов бодхисаттв, увеличение раз-
меров буддийской скульптуры в соответствии с формированием
концепции локоттара в конце III—IV в.
Данные о столь же раннем появлении буддизма в Согде не
достоверны, а по Чачу, Фергане и Семиречью вообще отсутствуют.
Второй период (V—первая половина VIII в.) связывается с
расширением географии буддизма в Средней Азии: помимо Бактрии
и Маргианы, буддизм проникает в Согд, Чач, Фергану и Семиречье.
Материалы Тохаристана свидетельствуют, что наряду с сохране-
нием буддийских сооружений предшествующего периода происхо-
дило строительство новых. Следует отметить пока не объясненную
тенденцию конца IV—начала VI вв., когда около заброшенных мо-
настырей на месте старых ступ строятся новые (Фаяз-тепе, Уштур-
мулло); эти новые ступы имеют крестообразную планировку, харак-
терную для раннего средневековья. Строятся и новые монастыри
(Аджина-тепе, Калаи-Кафирниган); над их оформлением работают
профессиональные живописцы и скульпторы, которые, скорее всего,
уже были буддистами. В искусстве Тохаристана этого периода на-
блюдается сильное влияние буддийской иконографии Индии гупт-
ского периода с отдельными элементами влияния Китая.
В скульптуре второго периода сохраняется традиция глино-
ганчевой пластики предшествовавшего времени, в которой заметны
некоторые технологические изменения. К ним следует отнести зна-
чительное сокращение использования ганча. Наблюдаются и иконо-
графические нововведения (например, появляются новые мудры).
Влияние буддийской иконографии прослеживается в скульптур-
ных произведениях, не имеющих отношения к буддизму (скульптура
Куев-Кургана). В настенной живописи художники перестают ис-
пользовать приемы свето-теневой моделировки. В течение второго
периода глиняная и терракотовая штампованная мелкая пластика
наряду со скульптурой и настенной живописью становится полно-
правной частью буддийского искусства (модели ступ, плакетки).
Для этого периода мы располагаем данными о существовании
буддистов в Согде, однако очень вероятно, что в согдийском общест-
ве они не играли значительной роли. До сих пор в этом регионе не
известно ни одного буддийского памятника архитектуры, но найден-
ные в Согде буддийские произведения отражают широкие связи
согдийцев как с Северной Индией, так и с Восточным Туркестаном
232
и Китаем. Весьма вероятно, что буддийская община Согда получала
поддержку со стороны Китая, имевшего значительный политиче-
ский вес в регионе, особенно в эпоху Тан (VII—IX вв.).
Судя по наличию двух терракотовых плакеток, произведения
буддийского искусства были известны и в раннесредневековом Ча-
че. Однако знакомство местных жителей с буддизмом было, скорее
всего, весьма поверхностным, а сведения о буддийской иконогра-
фии — фрагментарными; одна терракота, происходящая из Минг-
Урюка и изображающая Будду в падмасане, могла оказаться там
случайно, а изображение на плакетке из Канки, прототипом кото-
рого явилась сцена Великого ухода Будды, было переработано в
небуддийском ключе.
Строительство буддийских храмов в Семиречье демонстрирует
определенное китайское влияние на этот регион. Если глино-ган-
чевую скульптуру делали местные скульпторы, работавшие в тра-
диции, которую можно назвать в целом среднеазиатской, то в ее
иконографии отчетливо прослеживается восточно-туркестанское и
китайское влияние. Что касается каменной скульптуры, то ее одно-
значно выполняли китайские художники. Остается нерешенным
вопрос о том, где отливалась буддийская бронза, появившаяся в
Семиречье в конце этого периода — на месте или в Китае?
Ряд произведений различных видов буддийского искусства
(терракота, мелкая каменная и бронзовая пластика) второго перио-
да из разных историко-культурных регионов (Маргиана, Тохари-
стан, Семиречье) могут быть отнесены к памятникам эфталитского
искусства; однако до сих пор само определение «эфталитское ис-
кусство» требует дополнительных дефиниций, а весь материал, ил-
люстрирующий это понятие, нуждается в подробном изучении.
Вероятно, именно с эфталитами был связан расцвет буддизма в
Маргиане в VI в., но попытки ограничить датировку буддийских
памятников Мерва только эпохой эфталитского правления не учи-
тывают их сложной стратиграфии.
Принципиальное значение для истории буддийского искусства
V—VIII вв. имеет храм в Куве (Фергана), в оформлении которого
отразился процесс сложения нового направления в буддийском
учении — Ваджраяны. Кроме того, кувинский храм наиболее от-
четливо демонстрирует существование связей среднеазиатских буд-
дийских общин с буддистами Восточного Туркестана (в частности,
Хотана).
Окончание второго периода определяется завоеванием Средней
Азии арабами и утверждением в ряде среднеазиатских регионов —
233
Маргиане, Тохаристане, отчасти Фергане — ислама. Следует отме-
тить, что немусульманские культовые сооружения не всегда разру-
шались носителями новой веры. Согласно письменным источникам,
часть из них сделалась объектом специального мусульманского на-
логообложения, однако как погромы, так и постоянные денежные
поборы приводили к тому, что строительство новых и ремонт старых
буддийских культовых сооружений прекратились. В результате
этого буддийское искусство как конфессиональное в этих регионах
довольно быстро исчезло, а приверженцы буддизма перебрались на
соседние территории (Кашмир, Семиречье), где еще сохранялось
доброжелательное отношение к их учению.
Третий период (вторая половина VIII—X вв.) демонстрирует
окончательное вытеснение буддизма из традиционных регионов
существования в Средней Азии, к этому времени уже завоеванных
арабами (в частности, Тохаристана), в Семиречье, которое осталось
за пределами арабского халифата. Вместе с тем находка в Самаркан-
де буддийской печати VIII—XI вв. свидетельствует о возможности
посещения региона уже в исламское время буддистами из Индии.
У нас нет данных относительно сохранения буддизма в Тоха-
ристане в раннеисламское время. Произведения искусства этого
периода не сохранили характерных черт буддийской иконографии,
однако идеологическое влияние буддизма в регионе бесспорно со-
хранялось. Так, по мнению исследователей творчества известного
мусульманского теолога Хакими-Тирмизи, жившего в Термезе в X в.,
в нем отчетливо прослеживаются черты буддизма.
В буддийском искусстве Семиречья этого периода доминиро-
вало китайское влияние, которое прослеживается в каменной
скульптуре, настенной живописи и мелкой бронзовой пластике.
Наряду с этим комплекс мелкой бронзовой пластики, найденной в
Семиречье, включает в себя и индийские вещи, отражающие при-
верженность буддизму в государствах северо-западной Индии, в
частности со стороны династии Каркота в Кашмире.
Политическое объединение значительной территории Средней
Азии в X в. под властью Караханидов, принявших ислам, положило
конец буддизму и буддийскому искусству Средней Азии.
Таким образом, конфессиональное буддийское искусство за
несколько столетий прошло в Средней Азии путь от формирова-
ния и становления через эпоху расцвета до почти полного исчез-
новения, вызванного изменением конфессиональной ситуации в це-
лом регионе. Являясь производным единого религиозного учения,
234
оказавшись включенным в культовую практику, оуддииское ис-
кусство на территории Средней Азии развивалось вместе с учением.
Эта эволюция отразилась и в процессе введения антропоморфного
образа Будды, и в развитии культа бодхисаттв, и в формировании
ваджраянистской иконографии. Но наряду с общими конфессио-
нальными характеристиками в буддийском искусстве Средней Азии
сформировались региональные особенности и локальные художест-
венные школы, претерпевавшие хронологические изменения.
Все сказанное позволяет говорить о буддийском искусстве
Средней Азии как о сложном художественном феномене, существо-
вавшем почти тысячелетие. Монополизация идеологии исламом
прервала дальнейшее развитие и даже просто существование этого
феномена, тем не менее использовав его в качестве одного из важ-
нейших источников сложного процесса формирования образности
в исламском искусстве. Однако эта тема далеко выходит за рамки
данного исследования.
ПРИМЕЧАНИЯ
Введение
1. Ср.: Zurcher Е. Buddhism. Its Origin and Spread in Words, Maps and Pictures, L., 1962.
2. Cm.: Encyclopaedia Iranica. Geographical survey: In Central Asia // Encyclopaedia
Тгятисй V S Х/Трчя 1QQO P 1
3. Cm.: Rossabi M. Central Asia// Encyclopedia of Asian History. V. 1. N.Y.-L., 1988. P. 238-239.
4. Cp.: Miroshnikov L.I. A note on the meaning of the term as used in this book // History
or Civilizations of Central Asia. V. 1. P, 1992. P. 477-480.
5. См. подробнее: Emmerick R. Buddhism among Iranian peoples. I. In Pre-Islamic Times
// Encyclopaedia Iranica. V. 4. L.- N.Y., 1990. P. 492-496.
6. Библиографию см.: item. Buddhism in Central Asia // The Ecyclopedia of Religion. V. 2.
N.Y.-L., 1987. P. 400-404; Litvinsky B.A. Die Geschiche des Buddhismus in Ostturkestan.
Weisbaden, 1999 (Studies in Oriental Religions. V. 44). S. 1-130.
7. Cp.: The Grand Exhibition of the Silk Road Civilizations. The Route of Buddhist Art,
April 24-September 4, 1988. Nara, 1988.
8. Нугаченкова Г.А. Пути развития архитектуры Южного Туркменистана поры рабо-
владения и феодализма // ТЮТАКЭ. Т. VI. М., 1958. С. 351-357.
Глава I
1. Библиографию см.: Emmerick. Buddhism in Central AsiaE P. 400-404; Litvinsky. Die
Geschiche des Buddhismus... S. 1-130.
2. Snellgrove D.L. The Image of the Buddha. L.-P., 1978. P. 178-204.
3. Huntington S. The Art of Ancient India. Buddhist, Hindu, Jain. N.Y.—Tokyo, 1985. P. 110.
4. Наиболее полная библиография по истории буддизма в Восточном Туркестане со-
брана в коллективных монографиях группы российских исследователей, вышед-
ших под редакцией Б.А. Литвинского: Восточный Туркестан и Средняя Азия. Исто-
рия. Культура. Связи. М., 1984; Восточный Туркестан и Средняя Азия в системе
культур Древнего и Средневекового Востока. М., 1986; Восточный Туркестан в
древности и раннем средневековье. Очерки истории. М., 1988; Восточный Туркес-
тан в древнем и раннем средневековье: этнос, языки, религии. М., 1992; Восточный
Туркестан в древности и средневековье: Архитектура. Искусство. Костюм. М., 2000.
5. Frye R.N. The Heritage of Central Asia. From Antiquity to the Turkish Expansion. Prin-
ceton, 1996. P. 161-166.
6. Litvinsky B.A. Outline History of Buddhism in Central Asia. Dushanbe, 1968; Литвин-
ский Б.А., Зеймаль Т.Н. Аджина-Тепа. М., 1971; Mukherjee B.N. The Date of Introduc-
tion of Buddhism in Central Asia // India in Early Central Asia. A Survey of Indian Scripts,
Languages and Literature in Central Asia of the First Millennium A.D. New Delhi, 1996;
Kato K. Studies on Buddhist sites of Northern Central Asia // Bulletin of the Research Cen-
ter for Silk Roadology. 1997. V. 4; Ставиский Б.Я. Судьоы буддизма в Средней Азии
(по данным археологии). М., 1998.
7. Зяблин Л.П. Второй буддийский храм Ак-бешимского городища. Фрунзе, 1961. С. 56.
8. Ставиский Б.Я. Некоторые вопросы истории буддизма в Средней Азии // Доклады
по этнографии Географического общества СССР. Вып. 1/4. Л., 1965. С. 29.
9. Litvinsky. Outline History... Р.75; Литвинский, Зеймаль. Аджина-тепа. С.137.
10. Ставиский. Судьбы буддизма... С. 156.
11. Наиболее полный анализ проблемы возможного влияния буддизма на Хорезм вы-
полнен Б.А. Литвинским: Литвинский, Зеймаль. Аджина-тепа. С. 116.
12. Ставиский Б.Я. Кушанская Бактрия: проблемы истории и культуры. М., 1977. С. 35.
Проблема соотношения кушан и тохаров до сих пор не имеет однозначного ответа.
Освещение проблемы см.: Иванов В.В. Тохары // Восточный Туркестан в древнем и
раннем средневековье. М., 1992. С. 18-19.
13. Puri B.N. Buddhism in Central Asia. Delhi, 1993. P. 89-93.
14. Litvinsky. Outline History... P. 5-8; Литвинский, Зеймаль. Аджина-тепа. С. 112.
15. Пугаченкова ГА., Ртвеладзе Э.В. Северная Бактрия-Тохаристан. Ташкент, 1990. С. 93.
236
16. Mukherjee. The Date... P. 68-70. Следует отметить, что в целом проблема проникно-
вения буддизма в Китай имеет большое значение для понимания истории буддиз-
ма в Средней Азии. Истории проникновения буддизма в Китай посвящена обшир-
ная литература; см. библиографию: Zurcher Е. The Buddhist Conquest of China. The
Spread and Adaption of Buddhism in Early Medieval China. V. 1-2. Leiden, 1959; item.
Buddhism...
17. Stavisky В J. The Fate of Buddhism in Middle Asia - in the light of archaeoloical data
// SRAA. 1993/94. V. 3. P. 121; Ставиский. Судьбы буддизма. С. 156.
18. Сарианиди В.И., Кошеленко Г.А. Монеты из раскопок некрополя, расположенного
на городище Тилля-тепе (Северный Афганистан) // Древняя Индия. Историко-
культурные связи. М., 1982. С. 315, рис. 1, 5.
19. CribbJ., Boppearachchi О. Early Kushan kings № 34-9 // The Crossroads of Asia. Cam-
bridge, 1992. № 34.
20. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии
в древние времена. Т.П. М.-Л., 1959. С. 227-228.
21. Sims-Williams N., Cribb J. New Bactrian Inscription. // SRAA. 1995/96. V. 4. P. 97-101.
Э. Эрингтон датирует правление Вимы Такто 78—110 гг. н.э.: Erington Е. Numisma-
tic evidence for dating the Buddhist remains of Gandhara // SRAA. 1999/2000. V. 6.
P. 194,216.
22. Вертоградова B.B. Индийская эпиграфика из Кара-тепе в Старом Термезе. М.,
1995. С. 44.
23. Ртвеладзе Э.В. К периодизации буддийского комплекса в Айртаме // ОНУ. 1995.
№ 5-8. С. 75-76.
24. Stavisky. The Fate of Buddhism... P. 118.
25. Fisher K. Gandharan Sculptures from Kunduz and Environs // International Encyclo-
paedia of Buddhism. V. 1: Afghanistan. New Delhi, 1996. P. 118. Буддийский памятник
в Кундузе и его датировка должны стать предметом более детального изучения. Наи-
более вероятно, что он датируется позднекушанским или пост-кушанским временем.
26. Литвинский, Зеймалъ. Аджина-тепа. С. 107.
27. Higuchi Т., Kuwayama S. Chaqalaq Tepe // Chaqalaq Tepe. Fortified village in North
Afghanistan excavated in 1964-1967 / Ed. by S. Mizuno. Kyoto, 1970. P. 19. Pl. 57.
28. Ставиский. Кушанская Бактрия... С. 245.
29. Пугаченкова, Ртвеладзе. Ук. соч. С. 59-62.
30. Nikitin A. Notes on the Chronology of the Kushano-Sasanian Kingdom // Coins, Art
and Chronology. Wien, 1999. P. 259-275.
31. Пугаченкова Г.А., Тургунов Б.А. Новый буддийский памятник в Южном Узбекиста-
не // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство. Археоло-
гия. Ежегодник 1988. М., 1989. С. 530; Pugachenkova GA. The Buddhist Monuments
of Airtam // SRAA 2. 1991/92. P. 3.
32. Stavisky. The Fate of Buddhism... P. 115.
33. Зеймалъ Т.Н. Буддийская ступа у Верблюжей Горки // Прошлое Средней Азии. Ду-
шанбе, 1987. С. 70-71,76.
34. Мкртычев Т.К. Новые раскопки на Кара-тепе в Старом Термезе. История функци-
онирования комплекса Е // Материальная культура Востока. М., 1999. С. 24-27.
35. Мкртычев Т.К., Русанов Д.В. Второй буддийский храм на Дальверзин-тепе (Дт-25):
история функционирования //VI Чтения памяти В.Д. Блаватского. К 100-летию со
дня рождения. М., 1999. С. 75-77. Первоначально исследователи считали, что стро-
ительство Дт-25 было осуществлено во II в., а его разрушение произошло к концу
III в. {Пугаченкова , Тургунов. Новый буддийский памятник... С. 530). Первым иные
даты для буддийских сооружений Дальверзинтепе предложил М. Кояма: Дт-1 —
III-V вв., Дт-25 — IV-V вв. (Коуата М. The Date When Dal’verzin-tepa Relics Wor-
ked as Buddhist Temples (Summary) // The Journal of Institute of Asian Studies. To-
kyo. 1993. № 14. P. 41-55; item. The Date When Dal’verzin-tepa Relic Dt-25 Worked as
Buddhist Temple (Summary) // Далверзинтепа шахристони. Токио, 1996. P. 137).
Затем Дж. Ильясов датировал Дт-1 II—IV вв., а Дт-25 - III-IV вв. (Ильясов Дж.Я.
К вопросу о датировке буддийских храмов Дальверзинтепа // Археология и худо-
жественная культура Центральной Азии. Ташкент, 1995. С. 27-28). Самую позднюю
дату для Дт-25 предлагает К. Силви Антонини, которая относит существование
храма к V-VI вв. (Silvi Antonini Ch. The Dalerzin Temple // In the Land of the Gry-
phons: Papers on Central Asian Archaeology in Antiquity. Firenze, 1995. P. 265).
237
36. Массон В.М. Изучение кушанских памятников на юге Узбекистана // АО 1973 го-
да. 1974. С. 486.
37. Луконин В.Г. Среднеперсидские надписи из Кара-тепе // Буддийские пещеры Ка-
ра-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 2). М., 1969. С. 46, прим. 24. Анализируя пись-
менные источники и эпиграфические данные, В.Г. Луконин пришел к выводу, что
«серьезную военную экспедицию (Сасанидов. — Т.М.) в пределы Кушанского цар-
ства можно поместить лишь в самый конец 60-70-х годов IV в. н.э.» (Луконин В.Г.
Древний и раннесредневековый Иран. М., 1987. С. 230).
38. Ставиский. Кушанская Бактрия... С. 176.
39. Литвинский Б.А., Соловьев В.С. Средневековая культура Тохаристана. М., 1985.
С. 142-143; Mkrtychev Т.К. Buddhist Ritual Practice of Kara-Tepe based on materials of
complex E // SRAA 3. 1993/94. P. 98-105.
40. Ковалева H.A. Монументальный декор Кара-тепе (по материалам раскопок 1981-
1989), его полевая консервация и камеральная обработка // Буддийские комплек-
сы Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 6). М., 1996. С. 230.
41. Альбаум Л.И. Фаязтепа //Городская среда и культура Бактрии-Тохаристана и Сог-
да (IV в. до н.э.—VIII в. н.э.) //Труды советско-французского коллоквиума 25-30 ав-
густа 1986 г. Ташкент, 1986. С. 15.
42. Ильясов. К вопросу о датировке... С. 27-28; Мкртычев, Русанов. Ук. соч. С. 77; Мас-
сон. Изучение кушанских памятников... С. 486, прим. 27.
43. См.: Аммиан Марцелин. История / Пер. Ю.Кулаковского и А.Сонни. Киев, 1906.
Т. 1.С. 20.
44. Вайнберг Б.И. Некоторые вопросы в истории Тохаристана в IV—V вв. // Буддий-
ский культовый центр Кара-тепе в Старом Термезе. М., 1972. С. 137.
45. Мкртычев, Русанов. Ук. соч. С. 77. Дж. Ильясовым было высказано мнение, что
Дт-25 перестал функционировать в связи сасанидскими завоеваниями кушанских
владений в результате походов Шапура II в 60-х - 70-х гг. IV в. (Ильясов. К вопро-
су о датировке... С. 26-27). Однако, по его же словам, следов искусственных разру-
шений в храме не обнаружено.
46. Вертоградова. Индийская эпиграфика... С. 37.
47. Ставиский Б.Я. Кара-тепе — буддийский культовый центр кушанского Термеза как
памятник среднеазиатско-индийских связей // Центральная Азия. Новые памятни-
ки письменности и искусства. М., 1987. С. 362, рис.2; он же. Судьбы буддизма...
С.68; Stavisky. The Fate of Buddhism... P. 115;
48. Зеймаль Т.И., Ртвеладзе Э.В. Северный Тохаристан // Археология. Средняя Азия
и Дальний Восток в эпоху средневековья. Средняя Азия в раннем средневековье.
М., 1999. С. 141-142; Зеймаль. Буддийская ступа... С. 77.
49. Кругликова И.Т. Дильберджин. М., 1986. С. 89, 92, 108.
50. Кругликова И.Т., Пугаченкова Г.А. Дильберджин. Раскопки 1970-1973 гг. Часть 2.
М., 1977.
51. Marshall J.H. The Buddhist Art of Gandhara: the story of the early school, its birth,
growth, and decline. Cambridge, 1960. P. 38-39; Литвинский, Зеймаль. Аджина-тепа.
С. 119; Литвинский Б.А. Индия и Центральная Азия //Азия— диалог цивилизаций.
Спб., 1996. С. 165.
52. Kuwayama S. The Hephthalites in Tokharistan and Gandhara // Lahore Museum Bul-
letin 1992. V. 5, № 1. P. 1-24; № 2. P. 1-18; item. The Main Stupa of Shah-Ji-Ki Dheri. A
Chronological Outlook. Kyoto, 1977. P. 34-37.
53. Goble R. Dokumente zur Geschichte der Iraninshen Hunnen in Baktrien und Indien.
Bd. 3. Weisbaden, 1967. taf. 28.
54. Вертоградова. Индийская эпиграфика... С. 39.
55. Мкртычев Т.К. Purna-ghata на Кара-тепе // Буддийские комплексы Кара-тепе в
Старом Термезе (Кара-тепе 6). М., 1996. С. 220-223.
56. Вертоградова. Индийская эпиграфика... С. 42.
57. Goetz Н. The beginning of the medieval art in Kashmir // Studies in the History and
Art of Kashmir and the Indian Himalaya. Wiesbaden, 1969. P. 91.
58. Бубнова M.A. Буддийские памятники на Памире // Верования и культы домусуль-
манской Средней Азии. М., 1997. С. 15-16; она же. Верхний Тохаристан // Археоло-
гия. Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья. Средняя Азия в ран-
нем средневековье. М., 1999. С. 147-148.
59. См.: GabainA. Der Buddhismus in Zentralasien // Handbuch der Orientalistik. I, VIII,
2. Leiden-Koln, 1961. S. 500-501.
238
60. Судя по нумизматическим данным, области Северного Тохаристана могли лишь
номинально подчиняться тюркским ябгу (Пугаченкова, Ртвеладзе. Ук. соч. С. 135).
61. У Сюань Цзана имеется рассказ о безуспешной попытке одного из тюркских намест-
ников захватить сокровища балхского монастыря (Beal S. Si-yu-ki. Buddhist records
of the Western World. L., 1906. P. 45).
62. Cm.: Beal S. Op. cit. P. 39-40; 44-46.
63. Литвинский, Зеймаль. Аджина-тепа. С. 127-128; Литвинский БА. Буддизм // Вос-
точный Туркестан в древнем и раннем средневековье: этнос, языки, религии. М.,
1992. С. 435; он же. Буддизм и буддийская культура Центральной Азии (древность)
//Московское востоковедение. Очерки, исследования, разработки. М., 1997. С. 58.
64. Зеймаль Е. Монеты из раскопок Кара-тепе (1961 —1984) // Буддийские комплексы
Кара-тепе в Старом Термезе. М., 1996. С. 194-195.
65. Подробнее см.: Ковалева. Монументальный декор... С. 230.
66. Древности Таджикистана. Каталог. Душанбе, 1985. С. 248. № 595.
67. См.: Литвинский, Зеймаль. Аджина-тепа. С. 16.
68. Муллокандов М. Раннесредневековый буддийский монастырь Хишт-тепа в Хова-
лингском районе Таджикистана // Информационный бюллетень МАИКЦА. 1990.
Вып. 17. С. 19.
69. История Ат-Табари. Ташкент, 1987. С. 238.
70. Подробнее см.: Goetz. Op. cit. Р. 11.
71. Кныш А. ат-Тирмизи // Ислам. Энциклопедический словарь. М., 1991. С.237-238.
О влиянии буддизма на восточный суфизм подробнее см.: Литвинский, Зеймаль.
Аджина-тепа. С. 54-56, 129-130; Литвинский Б.А. Домусульманские истоки средне-
азиатской цивилизации X—XI вв. //Абу Али ибн Сина и его эпоха. Душанбе, 1980.
72. Подробнее см.: Melikian-Shirvani A.S. In Islamic Times: in Buddhism // Encyclopaedia
Iranica, V. 4. L.-N.Y., 1990. P. 496-497.
73. Melikian-Shirvani A.S. The Buddhist Heritage in the Art of Iran // Mahayanist Art af-
ter A.D. 900. Colloquies on the Art and Archaeology in Asia. № 2. L., 1971. P. 56-65.
74. Подобную точку зрения уже высказывала ТИ. Зеймаль, которая писала, чго отно-
сительно буддизма в Бактрии-Тохаристане следует говорить не о двух периодах, а о
двух гребнях одной волны, максимальные пики которой приходятся на П-1 V вв. и
на VII—первую четверть VIII в.: Зеймаль Т.И. О двух этапах распространения буд-
дизма в Северном Тохаристане // Эрмитажные чтения памяти В.Г. Луконина.
1986-1994 гг. Спб., 1995. С. 40.
75. Кошеленко Г.А. Уникальная ваза из Мерва // ВДИ. 1966. № 1. С. 192-193; Koshelen-
ko G. The beginning of Buddhism in Margiana // AAASH. 1966. T. XIV. P. 180; Литвин-
ский, Зеймаль. Аджина-тепа. C. 111.
76. Массон М.Е. Из работ Южно-Туркменской археологической комплексной экспеди-
ции Академи наук Туркменской ССР в 1962 году // Известия АН ТССР. Серия об-
щественных наук. 1963. № 3. С. 51-56; Koshelenko. Op. cit. Р. 175-183.
77. Пугаченкова Г.А., Усманова З.И. Буддийский комплекс в Гяур-кале Старого Мерва
//ВДИ. 1994. № 1.С. 150.
78. Loginov S.D., Nikitin А.В. Sasanian Coins of the late 4th-7th centuries from Merv //
Mesopotamia, 1993. V. XXVIII. P. 251.
79. Ставиский. Судьбы буддизма... С. 98, 158-159.
80. Хуэй-Цзяо. Жизнеописания достойных монахов / Пер. М.Е. Ермакова. М.. 1991.
С. 102, 108, 110.
81. Древний Мерв в свидетельствах письменных источников. Сборник документов.
Ашгабад, 1994. С. 123.
82. О литературе по данному вопросу см.: Литвинский. Буддизм. С. 442, прим. 15, 16.
83. В китайских источниках имеются намеки на то, что Ань Ши-гао покинул родину
и приехал в Китай в поисках убежища; ср.: Forte A. An Shigao and his Descendants //
The Bukkyo Shigaku Kenkyu (The Journal of the History of Buddhism). 1992. V. XXXV.
№ 1. P. 21-22; Zurcher. The Buddhist Conquest... V. I. P. 33.
84. Cribb, Boppearachchi. Op. cit. P. 15.
85. RosenfieldI. Dynastic Art of Kushan. Berkely—Los Angeles, 1967. P. 48. № 91.
86. Вертоградова. Индийская эпиграфика... С. 85-86.
87. MacDowall D.W. The Successors of tne Indo-Greeks at Begram // SAA 1983. 1985. V. 2.
P. 565.
88. На это обстоятельство уже обратил внимание Г.А. Кошеленко, однако не сделал
никаких выводов: Древний Мерв... С. 125.
239
89. Zurcher. The Buddhist Conquest...V. I. P. 277.
90. Бивар АД.Х. Земля Канаранг: Мерв между кушанами и Сасанидами // Мерв в
древней и средневековой истории Востока. Культурные взаимодействия и связи.
Ашхабад, 1991. С. 7-8.
91. Пилипко В.Н. Поселения Северо-Западной Бактрии. Ашхабад, 1985. С. 114.
92. Ставиский. Судьбы буддизма... С. 158-159.
93. Массон. Из работ... С. 56.
94. Пугаченкова, Усманова. Ук. соч. С. 150.
95. Б.А. Литвинский считает, что среднеазиатские буддисты в большинстве своем не
были выходцами из Индии; подробнее см.: Литвинский, Зеймалъ. Аджина-тепа. С. 119.
96. См., например: Пугаченкова Г.А. Гандхарское искусство в Мерве // Искусство.
1968. №6. С. 61-64.
97. Кошеленко Г.А. Родина парфян. М., 1977. С. 104-111.
98. Callieri F. Hephtalites in Margiana? New Evidence from the Buddhist Relics in Merv //
Atti del convegno internazionale sul tema «La Persia e Г Asia Centrale da Alessandro al
X secolo», Roma, 9-12 november, 1994. Roma, 1994.
99. Подробнее см.: Воробьева-Десятовская М.И. Памятники письменности кхароштхи
и брахми из советской Средней Азии // История и культура Центральной Азии. М.,
1983. С. 32-34.
100. Callieri. Op. cit.
101. Пугаченкова, Усманова. Ук. соч. С. 147, 163-164, рис. 17.
102. Там же. С. 144-150.
103. В сосуде, содержащем каменные статуэтки и рукопись, находились монеты Хос-
рова I Ануширвана. В.Г. Луконин датировал эти монеты 18-м годом царствования
Хосрова — 549 г. (см.: Воробьева-Десятовская. Ук. соч. С. 69).
104. Du Huan’s Record / Trans, by О.Moore // Herrmann G. Monuments of Merv. L., 1999.
P. 120, 121, 131. Пользуясь случаем, хочу поблагодарить Б.А. Литвинского за указа-
ние на данный источник.
105. Библиографию см.: Маршак Б.И. Согд V—VIII вв. Идеология по памятникам ис-
кусства // Археология. Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья.
Средняя Азия в раннем средневековье. М., 1999. С. 175-192.
106. См., в частности: Литвинский, Зеймалъ. Аджина-тепа. С. 123-124.
107. Васильев Л.С. Кушаны и проникновение буддизма в Китай // Центральная Азия
в кушанскую эпоху. Т. II. М., 1975. С. 213.
108. Хуэй-Цзяо. Ук. соч. С. 110.
109. См. подробнее: Бичурин. Ук. соч. С. 272.
110. Chavannes Е. Documents sur les Tou-kiue (turks) occidentaux. P, 1904. P. 135, n. 1.
111. Наряду с местным вариантом зороастризма и буддизмом в Согде были распрост-
ранены также манихейство и христианство.
112. См.: Beal. Op. cit. Р. 32-33.
113. The Life of Hsuan-Tsang completed by Monk Hui-li. Peking, 1959. P. 46-47.
114. Беленицкий A.M., Маршак Б.И., Распопова В.И. Раскопки городища древнего Пенд-
жикента в 1979 г. //APT. Вып. XIX (1979 г.). Душанбе, 1986. С. 320-321.
115. Согдийские документы и письма с горы Муг. Вып. II: Юридические документы и
письма / Чтение, перевод и комментарии В.А. Лившица. М.—Л., 1962. С. 165-167.
116. Алъбаум Л.И. Буддийский храм в долине Санзара // Доклады АН УзССР. Таш-
кент, 1955. № 8. С. 57-60; Литвинский, Зеймалъ. Аджина-тепа. С. 116, 153, прим. 81.
117. Ставиский. Некоторые вопросы... С. 26; он же. Судьбы буддизма... С. 103-105.
118. Карев Ю.В. Статуэтка бодхисаттвы Авалокитешвары из Самарканда // ВДИ.
1998. № 1. С. ИЗ.
119. Ma Yong. The Chinese Inscription of the «Da Wei» Envoy of the «Sacred Rock of Hun-
za» //Antiquities of Northern Pakistan. Reports and Studies. V. 1: Rock Inscriptions in
the Indus Valley. Mainz, 1989. P. 148.
120. Беленицкий A.M., Маршак Б.И., Распопова В.И. Раскопки городища древнего Пенд-
жикента в 1985 г. // APT. Вып. XXV (1985 г.). 1994. С. 123, рис. 9.
121. Маршак Б.И. Искусство Согда // Центральная Азия. Новые памятники письмен-
ности и искусства. М., 1987. С. 238-239; Marshak B.I., Raspopova V.I. Buddha Icon
from Penjikent // SRAA. 1997/98. V. 5. P. 207-305.
122. Двуреченская НД. Терракотовая плитка с изображением бодхисаттвы из Восточ-
ной Кашкадарьи // РА. 2000. № 2. С. 126-127, рис.1. Исследователь считает, что в
нижней части плакетки расположены три персонажа: Там же, С. 126.
240
123. См.: Лунина С.Б. Изделия художественного ремесла Кеша // Культура Среднего
Востока. Изобразительное и прикладное искусство. Ташкент, 1990. С. 48-50, рис. 5.
124. Двуреченская. Ук. соч. С. 128-129.
125. См.: Чунихин БД. Вишну-Гаруда // Средняя Азия и мировая цивилизация. Таш-
кент, 1992. С, 194-195.
126. Excavations of the An Jia’s Tomb of the Northern Zhou in Xi’an //Wen wu (Cultural
Relics). 2001. № l.P. 9.
127. Мешкерис BA. Согдийская терракота. Душанбе, 1989. С. 58-59, 180-183, рис. 83-85.
128. См.: Дьяконова Н.В., Сорокин С.С. Хотанские древности. Л., 1960, табл. 39, 1698,
1701, 1703, 1704.
129. Древности Таджикистана... С. 201, № 503.
130. Мкртычев Т.К. Уникальные терракоты из Тали-Барзу // Культура древнего и
средневекового Самарканда и исторические связи Согда. Ташкент, 1990. С. 67-68.
См. также: Дьяконова, Сорокин. Ук. соч. Табл. 20. 773.
131. Подробнее см.: Альбаум Л.И. Живопись Афрасиаба. Ташкент, 1975. С. 55, прим. 155.
132. См.: Маршак Б.И. Индийский компонент в культовой иконографии Согда //
Культурные взаимосвязи народов Средней Азии и Кавказа с окружающим миром в
древности и средневековье. М., 1981. С. 107-109.
\33. Jettmar К. Introduction //Antiquities of Northern Pakistan. Reports and Studies. V. 1:
Rock Inscriptions in the Indus Valley. Mainz, 1989. P. XLIII-XLVI.
134. Симс-Вильямс H. Путешественники в Тибет. Согдийские надписи в Ладаке //
ВДИ. 1995. №2. С. 61-67.
135. Jettmar К. Cultural Heritage of Northern regions of Pakistan down to the Islam. Ka-
rachi, 1992. ill. 31.
136. См.: Горячева ВД., Перегудова С.Я. Буддийские памятники Киргизии // ВДИ.
1996. №2. С. 186-187.
137. MacKenzie D.N. Buddhist Terminology in Sogdian: A Glossary // Asia Maior. 1971. 1.
P. 28; Utz D. A Survey of Buddhist Sogdian Studies // Bibliographia Philologica Bud-
dhica. Series Minor, III. Tokyo, 1978. P 14-15.
138. См. подробнее: Зеймаль Е.В. Монеты раннесредневековой Средней Азии //Архео-
логия. Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья. Средняя Азия в
раннем средневековье. М., 1999. С. 195.
139. Excavation of Yn Hong of the Sui Dynasty in Taiynan, Shanxi // Wen wu... P. 35-39.
140. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. Ч. I: Тексты. Спб., 1889. С. 49.
141. Литвинский, Зеймаль. Аджина-тепа. С. 123.
142. Симс-Уильямс. Ук. соч. С. 66.
143. Abdullaev К. Une image bouddhique decoverte a Samarkand // Arts Asiatiques. 2000.
T. 55. fig. 1.
144. Lawson S. Dharani Sealings in British Collections //SAA 1983. 1985. V. 2. P. 704-705.
145. Булатова B.A. Древняя Кува. Ташкент, 1972; Литвинский, Зеймаль. Аджина-тепа.
С. 127; Stavisky. The Fate... Р. 119.
146. Мкртычев Т.К. Кувинский храм: проблемы интерпретации // Верования и куль-
ты домусульманской Средней Азии. М., 1997. С. 39-41. Относительно Ваджраяны в
Хотане см.: Gibson Т. Inner Asia Contributions to the Vajrayana // Indo-Iranian
Journal. 1997. 40. P 46-47.
147. См. подробнее: Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 168.
148. Памятники культуры и искусства Киргизии. Каталог выставки. М., 1983. С. 62-65,
№ 247-252.
149. Зяблин. Ук. соч. С. 52-53.
150. Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 169. Критику данного аргумента см. у Б.А. Лит-
винского: Литвинский. Индия и Центральная АзияЕ С. 191-192.
151. Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 169.
152. Литвинский, Зеймаль. Аджина-тепа. С. 119-120; Литвинский. Буддизм. С. 430.
153. Gabain A. Buddhistitische Turkmenmission // Asiatica. Festrichrift F. Weller. Zum 65.
Geburtstag gewidmet von seinen Freunden, kollegen und Schulern. Leipzig, 1954. S. 166.
154. Литвинский. Буддизм. С. 490.
155. Ставиский. Судьбы буддизма... С. 165-166.
156. См.: Klimkeit H.J. Buddhism in Turkish Central Asia //Numen. 1990. 37. P. 54.
157. The life of Hsuan-Tsang. P. 43-45.
158. Forte A. An Ancient Chinese Monastery excavated in Kirgiziya // Central Asia Jour-
nal. 1994. V. 38. № l.P. XXX.
241
159. См.: Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 186.
160. Там же. С. 178-180. '
161. Fine Chinese Ceramics. Peking, 1997. № 351a; Saburo Matsubara. Tokyo, 1995. PL 544.
162. См.: Памятники культуры и искусства Киргизии. С. 62-63, № 47, 247, 250-252.
163. Там же. №№ 239-241; Семенов ГЛ. Кубера из Ак-Бешима // Эрмитажные чтения
памяти В.Г. Луконина. 1995-1999 гг. Спё., 2000. С. 56-57, рис. 1; Kato. Op. cit. ill. 6-15.
164. Маршак. Согд... С. 182.
165. Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 172.
166. Кожемяко П.Н. Раннесредневековые города и поселения Чуйской долины. Фрун-
зе, 1959.С. 141-142.
167. Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 181-183.
168. Blunden С., Elvin М. Cultural Atlas of China. N.Y., 1983. P. 92-93.
169. Кожемяко. Раннесредневековые города... С. 141-142; Бернштам Л.Н. Труды Се-
миреченской археологической экспедиции «Чуйская долина» // МИ А СССР 1950.
№ 14. С. 147. Очевидно, могли сохраниться связи с Кашмиром, где, по свидетельст-
ву китайского паломника Укуна (в 759-764 гг. он посетил Кашмир и Гандхару),
продолжали существовать буддийские храмы, основанные тюркскими правителями.
Глава II
1. См.: Snellgrove D.L. The Image of the Buddha. L.-P, 1978. P. 23-44.
2. Harle J.C. Buddhist Art: Cults Symbols and Architecture // The Crossroads of Asia.
Cambridge, 1992. P. 43-45.
3. Smith V. A. A History of Fine Art in India and Ceylon. Oxford, 1911. P. 79.
4. См., например: Tanaka K. Absence of the Buddha Image in Early Buddhist Art Towards
its Significance in Comparative religion. New Delhi, 1998. P. 91-139.
5. См.: Топоров B.H. К реконструкции некоторых мифологических представлений (на
материале буддийского изобразительного искусства^ // НАА. 1964. № 3. С. 110.
6. Allchin F.R., Fabregues С. The Emergence of the Budaha Image // The Crossroads of
Asia. P. 46.
7. Huntington J.C. Origin of the Buddha Image. Early Image Traditions and the Concept of
Buddhadarsanapunya // Studies ir Buddhist Art of South Asia / Ed. A.K. Narain. Delhi,
1985. P. 31-33.
8. Lerner M., Kossak S. The Lotus Transcendent. Indian and Southeast Asian Art from the
Samuel Eilenberg Collection. N.Y., 1991. P. 86 ill. 52.
9. См.: Семека E.C. Буддизм на Цейлоне. M., 1969. С. 138-139.
10. Huntington. Origin of the Buddha Image. P. 33.
11. «...Almost all the Hinayana schools were actively interested in and concerned with
images and the cult of images» and that «we still occasionally find in the work of some
archaeologists and art historians the assumption <...> that the appearance of images,
specifically the Buddha image, is intimately connected with the development of the
Mahayna». Далее он отмечает: «as a general principle it (the assumption) is clearly
unacceptable.» (Schopen G. Mahayna in India Inscriptions // Indo-Iranian Studies.
1979. V. 21. P. 16).
12. Сарианиди, Кошеленко. Ук. соч. С. 315, рис. 1, 5.
13. Fussman G. Numismatic and Epigraphic Evidence for the Chronology of Early Gand-
haran Art // Investigating Indian Art. B., 1987. P.71-72; MacDowau D.W. The Deve-
lopment of Buddhism Symbolism on the Coinage of the North West // Investigating In-
dian Art. B„ 1987. P. 179.
14. Сарианиди, Кошеленко. Ук. соч С. 315.
15. Fussman. Op. cit. P. 72.
16. Longworth Dames M. Catalogue of Coins in the Panjab Museum. Lahore. V. I: Indo-
Greek Coins. V. II: Coins of Mughal Emperors. By R.B.Whitehead. I.C.S. Oxford, 1914
//The Journal of the Royal Asiatic Society. L., 1914. P. 793; MarshallJ. Taxila. An illust-
rated account of archaeological excavations carried out at Taxila of the government of
India between the years 1913 and 1914. V. III. Cambridge, 1951. P. 44, Pl. XL, 53.
17. Ancient Chinese Potterv, Earthenware and Funerary Pottery in National Museum of
History. Taipei, 1989. P. 97, 117, Pl. 24.
18. Huntington S. The Art of Ancient India. Buddhist, Hindu, Jain. N.Y—Tokvo, 1985.
P. 70 № 13.
242
19. MacDowall. The Development... P. 180-181.
20. Sharma R.C. Buddhist Art. Mathura School. New Delhi, 1995. P. 142-143.
21. Ibid. P. 144-145.
22. Mukherjee B.N. Foreword //Sharma R.C. Buddhist Art. Mathura School. Delhi, 1984.
P. VII-XI.
23. Czuma S.J. Kushan Sculpture: Images from early India. Cleveland, 1985. P. 168-169.
24. По мнению ряда исследователей (Дж. Крибб, М. Картер и др.), среди первых изо-
бражений Будды - изображение на Бимаранском реликварии, который по их мне-
нию, датируется не позднее первой половины I в. н.э. (Cribb J. Numismatic Perspec-
tives on Chronology in the Crossroads of Asia // Gandharan Art in Context East-West
Exchanges at the Crossroads of Asia. New Delhi, 1997. P. 226; Carter M.L. A Reappraisal
of the Bimaran Reliquary // Gandharan Art in Context East-West Exchanges at the
Crossroads of Asia. New Delhi, 1997. P. 84). Автор данного исследования предполага-
ет, что реликварий был сделан позднее — примерно в первой половине II в.
25. Мукерджи Б.Н. Датированное изображение Майтреи // ВДИ. 1992. № 1. С. 93.
26. Cribb J. Kanishka’s Buddha image coin revisited // SRAA 6. 1999/2000. P. 151-189.
27. Cribb J. The Origin of the Buddha image — the numizmatic evidence //SAA 1981.1984.
P. 231-244; Tanabe K. Kanishka I’s Coins with the Buddha Image on the reverse and so-
me references to the Art Gandhara // Orient. 1994. V. X. P. 53, Pl. I.
28. Czuma. Op. cit. P. 27-28, fig. 1, 2. Рассматривая вопрос о происхождении антропо-
морфного образа Будды, Р. Шарма пишет, что Матхура была одним из центров по-
клонения якшам. По мнению исследователя, для изготовления скульптурных обра-
зов якшей здесь существовала развитая художественная школа (?), в состав
которой входили скульпторы, резчики, граверы.
29. Подробнее см.: Зеймалъ Е.В., Ильин Г.Ф. Кушанское царство. Индия в начале I тыс.
н.э. // История древнего мира. Кн. 3: Упадок древних обществ. М., 1982. С. 152-153;
Cribb, Boppearacnchi. Op. cit. P. 66. № 34-35.
30. Ср.: Зелинский A.H. Кушаны и махаяна // Центральная Азия в кушанскую эпоху.
Т. II. М., 1975. С. 227. ~
31. Sims-Williams, Cribb. Op. cit. P. 79.
32. Rosenfield. Op. cit.
33. Goldman B. Parthians at Gandhara // East and West. 1978. V. 28. № 1-4. P. 189-202,
34. Гиршман P. Кушаны и Иран // Центральная Азия в кушанскую эпоху Т. II. М.,
1975. С. 142.
35. Подробнее см.: Ставиский. Кушанская Бактрия... С. 223-224; Грене Ф. Новая гипоте-
за о датировке рельефов Халчаяна // ВДИ. 2000. № 2. С. 134; Пугаченкова ГА. Халча-
ян. К проблеме художественной культуры Северной Бактрии. Ташкент, 1966. С. 261.
36. Подробнее см.: Czuma. Op. cit. Р. 26-27.
37. Литвинский, Зеймалъ. Аджина-тепа. С. 111.
38. См.: MacDowall. The Development... Р. 181-183.
39. Сарианиди, Кошеленко. Ук. соч. С. 315, рис. 1, 5.
40. Материалы для решения вопроса о том, кем были мастера, работавшие над ранне-
кушанскими образами Будды, пока отсутствуют. Пытаясь ответить на этот вопрос,
А. Нарайн предложил два варианта: 1) греческий мастер; 2) местный ремесленник.
Второму варианту исследователь отдавал предпочтение: Narain A.K. First Images of
the Buddha and Bodhisattvas: Ideology and Cronology // Studies in Buddhist Art of
South Asia / Ed. A.K. Narain. Delhi, 1985. P. 16.
41. Подробнее см.: Андросов В.П. Будда Шакьямуни и индийский буддизм. Современ-
ное истолкование древних текстов. М., 2001. С. 354, 367.
42. Soper А.С. Literary Evidence for Early Buddhist Art in China // Ar As. 1959. Spl. 19. P. 149.
43. Исключением является Согд, где до сих пор не обнаружена монументальная буд-
дийская скульптура.
44. Мкртычев Т.К. Скульптура и настенная живопись буддийских памятников Север-
ной Бактрии: проблемы восприятия // Искусство Узбекистана: древность, средне-
вековье, современность. Ташкент, 1995. С. 25.
45. В раннем средневековье помимо терракоты, для вотивных табличек использова-
лась и необожженная глина. См. ниже.
46. См.: Муллокандов. Ук. соч. Рис. 2.
47. Andrews F.H. Central Asian Wall-Painting // Indian Art and Letters. V. 8. № 1. L.,
1934. P. 11.
243
48. Bussagli M. Central Asian Painting. Geneva, 1979. P. 21.
49. Chavannes E. Les documents chinois decouverts par Aurel Stein dans les sables du Tur-
kestan oriental. Oxford, 1913. P. 212-214, № 970. L. 17.
50. Cm.: Puri. Op. cit. P. 111.
51. Kumamoto H. Khotanese Official Documents. Tokyo, 1982. P. 183.
52. См., например: Chavannes. Les documents... P. 214; Thomas F.W. Tibetan Literary Texts
and Documents Concerning Chinese Turkestan. Pt. II: documents. L., 1951. P. 393-394;
Литвинский. Буддизм. С. 483. Первым скульптором, чье имя было названо в китай-
ских хрониках в связи с высочайшим мастерством, которого он достиг, был Дай Куй
(ум. в 395 г.): BrinkerН. Transfiguring Divinities: Buddhist Sculpture in China //China.
5000 Years. Innovation and Transformation in the Art / Ed. H. Rogers. N.Y., 1998. P. 147.
53. Литвинский Б.А., Седов A.B. Тепаи-шах. Культура и связи кушанской Бактрии. М.,
1983. С. 129.
54. Индия и окружающий мир в записках паломника Фа Сяня // История и культура
древней Индии: тексты. М., 1990. С. 342.
55. Melikian-Shirvani. The Buddhist Heritage... P. 56-65.
56. Хуэй-Цзяо. Ук. соч. С. 110-112.
57. SarkarH. Studies in Early Buddhist architecture of India. Delhi, 1966; Brown P. Indian
Architecture (Buddhist and Hindu Period). Bombay, 1983.
58. Dutt S. Buddhist Monks and Monasteries of India. L., 1962. P. 159.
59. Основную литературу см.: Шкода В.Г. Генезис согдийской культовой архитектуры
//Древние цивилизации Евразии. История и кулы^ра. М., 2001. С. 448-460.
60. Dutt S. Op. cit. Р. 95-97.
61. По мнению С. Каваямы, это произошло во II в. н.э.: Kuwayama S. The Main Stupa of
Shah-Ji-Ki Dheri. A Chronological Outlook. Kyoto, 1997. P. 88.
62. Marshall. Taxila. V. I, Pl. 61, 72, 114.
63. Cm.: Dutt S. Op. cit. P. 213.
64. Альбаум Л.И. О толковании каратепинских комплексов (в свете раскопок Фаяз-тепе)
// Буддийские памятники Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 5). М., 1982. С.57-59.
65. Зеймаль Т.И. Раскопки на северной вершине Кара-тепе (1985-1989) //Буддийские
комплексы Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 6). М., 1996. С. 137.
66. Зеймаль. Буддийская ступа... С. 73-77; она же. Раскопки буддийского комплекса
Уштур-мулло в 1981 г. // APT 1981 г. 1988. Вып. XXL С. 325-336.
67. Вертоградова. Индийская эпиграфика... С. 47-48.
68. Пидаев Ш.Р., Като К. Археологические исследования на буддийском центре Кара-
тепа в Старом Термезе // Археологические исследования в Узбекистане. 2000 год.
Самарканд, 2001. рис. 1.
69. Хмельницкий С.Г. Между кушанами и арабами. Б.—Рига, 2000., С. 235, рис. 251;
Зеймаль. Раскопки... С. 326.
70. Вертоградова. Индийская эпиграфика... С. 45.
71. Там же; Ставиский БЯ. Новые данные о Кара-тепе: (Некоторые итоги работ 1978-
1989 гг.) // Буддийские комплексы Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 6). М.,
1996. С. 13-16; Литвинский БЯ., Пичикян И.Р. Пещерная культовая архитектура
Восточного Туркестана // Восточный Туркестан и Средняя Азия в системе культур
древнего и средневекового Востока. М., 1986. С. 123.
72. Fergusson J., Burgess J. The cave temples of India. L., 1880. Pl. XXVI, 2; IX; Dehejia V.
Early Budohist Rock Temples. L., 1972. P. 92-113 fig. 3.
73. Fergusson, Burgess. Op. cit. Pl. X.
74. Ibid. Pl. IX; XVIII, 9; V, 2.
75. Ibid. Pl. XVII.
76. Ibid. Pl. IX; P. 228-229, № 44.
77. О данном процессе и подобной специфике пещерных вихар более позднего време-
ни см.: Dehejia. Op. cit. Р. 93-94.
78. Fergusson, Burgess. Op. cit. Pl. V, 1, 5; VI.
79. Ibid. Pl. XXVI; Dhavalikar M.K. The Buddhist rock-cut shrines of Western India //
International Encyclopaedia of Buddhism. V. 24. New Delhi, 1997. P. 1825-1833.
80. Hazar-Sum and Fil-Khana. Cave-cites in Afghanistan surveyed in 1962 / Ed. by S. Mi-
zuno. Kyoto, 1967. fig. 28.
81. Dutt S. Op. cit. P. 140.
82. Пидаев, Kamo. Ук. соч. Рис. 2.
83. Вертоградова. Индийская эпиграфика... С. 44-45.
244
84. Мкртычев Т.К. Предварительные итоги работ в комплексе Е (1987-1989 гг.) // Буд-
дийские комплексы Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 6). М., 1996. С. 108; Ко-
валева. Монументальный декор... С. 254-261.
85. Mkrtychev Т.К. Monumental Sculpture of Kara-Tepe: Certain Aspects of Studying Ma-
terials from Complexes of South Hill // SPAA. 1997/98. V. 5. P. 180-181.
86. Roth G. The Physical Presence of the Buddha and its Representation in Buddhist Lite-
rature // Investigating Indian Art. B., 1987. P. 291-292.
87. Вертоградова. Индийская эпиграфика... С. 45.
88. Подроонее см.: Mkrtychev. Buddhist Ritual Practice... P. 98.
89. См.: DuttS. Op. cit. P. 26, fn. 1; P. 214.
90. Пугаченкова, Усманова. Ук. соч. С. 142-171.
91. Литвинский Б.Л., Зеймаль Т.П. Некоторые аспекты иерархии и семантики stupa в
Средней Азии и Индии // Древняя Индия. Историко-культурные связи. М., 1982.
С. 164-166; Литвинский. Буддизм. С. 433-434.
92. Муллокандов. Ук. Соч. С. 12 рис. 1.
93. Туманова О А. Городище Яр-Хото (Цзяохэ) // Культура й искусство народов Вос-
тока. Вып. 9 (ТГЭ XXVII). 1989. С. 40 рис. 28.
94. Grunwedel A. Altbuddhistische Kunstatten in Chinesisch Turkestan. В., 1912, fig. 59.
95. Библиографию см.: Roth G. Symbolism of Buddhist Stupa // International Encyc-
lopaedia of Buddhism. Greek, Hongkong & Hungary. V. 18. New Delhi, 1997.
96. Irwin J. The Stupa and the Cosmic Axis: the Archaeological Evidence // SAA 1977.
1979. V. II. P. 799.
97. Maha-parinibhana-sutta. Delhi, 1969. P. 91.
98. Kuwayma. Op. cit. P. 88.
99. Альбаум Л.И. Раскопки буддийского комплекса Фаяз-тепе (по материалам 1968-
1972 гг.) // Древняя Бактрия. Л., 1974. С. 55.
100. Альбаум. О толковании... С. 60.
101. Ковалев Д.И. Полевая консервация буддийской ступы из комплекса В // Буддий-
ские комплексы Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 6). М., 1996. С. 268-269.
102. Marshall. Taxila. V. I. Р. 233.
103. Franz H.G. Stupa and Stupa-temple in Gandharan Regions and in Central Asia // The
Stupa. Its Religious, Historical ano Architectural Significance. Weisbaden, 1980. P. 40.
104. Kuwayma. Op. cit. P. 87.
105. Пидаев Ш.Р. Новые детали каменной архитектуры с городища Старого Термеза //
Буддийские комплексы... Рис. 98.
106. Пидаев, Като. Ук. соч. рис. 1.
107. Тургунов БА. Новые находки из Айртама // Городская культура Бактрии-Тохари-
стана и Согда. Античность, ранее средневековье. Ташкент, 1987. С. 144, рис. 1. По
всей видимости, этот этап перестройки ступы на Фаяз-тепе Л.И. Альбаумом выде-
лен не был.
108. Ставиский. Итоги раскопок... С. 87-88.
109. Пугаченкова Г А. Два ступа на юге Узбекистана // СА. 1967. № 3. С. 257-260. Су-
дя по описанию Сюань Цзана, у знаменитой ступы Канишки лестничный марш пер-
воначально располагался только с восточной стороны: Kuwayma. Op. cit. Р. 82.
ПО. Пидаев, Като. Ук. соч. С. 116.
111. Массон. Изучение... Прим. 27.
112. Кара-тепе 1964. рис. 22.
ИЗ. Zwalf IV. A Catalogue of the Gandhara Sculpture in the British Museum. V. 2. L.,
1996. ill. 235; Abdur Rahman Butkara III: Preliminary Report // SAA 1987. part 2.
1990. fig. 10. По поводу отдельностоящих колонн с круглой скульптурой см.: Ста-
виский БЯ. Свободно стоящие колонны буддистов Центральной Азии и ранних
христиан Закавказья: вопрос об их происхождении // ВДИ. 1995. № 1. С. 140-147.
114. Bureau. Op. cit. S. 232.
115. См.: Вертоградова. Индийская эпиграфика... С. 45.
116. Franz Н. Der buddhistiche Stupa in Afghanistan. Ursprunge und Entwicklung (Teil 2)
// Afghanistan Journal. 1978. V. 5. S. 36.
117. Marshall. Taxila. V. I. P. 391; V. III. Pl. 114.
118. Зеймаль. Буддийская ступа... С. 73-77.
119. Ставиский. Судьбы буддизма... С. 68.
120. Асанов А А. Фаяз-тепе // Строительство и архитектура Узбекистана. 1976. №6.
С. 32-34; Ставиский Б.Я. Кара-тепе - буддийский культовый центр кушанского Тер-
245
меза как памятник древних среднеазиатско-индийских связей // Центральная
Азия. Новые памятники письменности и искусства. М„ 1987. С. 362, рис. 2.
121. Массон М.Е. Городища Старого Термеза и их изучение //Труды Узбекистанского
филиала Академии Наук СССР. Серия 1: Термезская археологическая комплексная
экспедиция. Вып. 2. Ташкент, 1941. Рис. 58, 59.
122. Ступы аналогичной формы имеются среди наскальных рисунков в Гильгите
VI-VII вв. См.: Jettmar. Cultural Heritage... Pl. 18, 31.
123. Литвинский, Зеймалъ. Некоторые аспекты... С. 167.
124. Муллокандов. Ук. соч. С. 15-16, рис. 1, 3.
125. Литвинский Б.А. Буддийский храм Каллаи-Кафирниган (Южный Таджикистан)
и проблемы истории культуры Центральной Азии // Искусство и культура Цент-
ральной Азии. М., 1983. С. 284-285.
126. Пугаченкова, Усманова. Ук. соч. С. 145-146.
127. Там же. С. 163, рис. 16.
128. См.: Ртвеладзе Э.В. Новый буддийский памятник в Старом Мерве //ТЮТАКЭ.
1974.Т. XV. С. 232.
129. См.: Ставиский. Судьбы буддизма... С. 169.
130. Sarkar. Op. cit. Р. 6-7.
131. См.: Шкода В.Г. К реконструкции ритуала в согдийском храме //Archiv Oriental-
ni. 1990. № 58. С. 149.
132. Hartel Н. Excavations at Sonkh. 2500 years of a Town in Mathura District. B., 1993.
P. 64-69.
133. Marshall. Taxila. V. I, P. 150-152; V. Ill, Pl. 24.
134. Ferguson, Burgess. Op. cit. P. 214 Pl. V, 2.
135. Ibid. P. 254 Pl. XVIII, 9.
136. Hartel. Excavations... P. 64-69.
137. Rowland B. The Art and Architecture of India. Buddhist. Hindu. Jain. L.-Baltimore,
1967. P. 86, fig. 9.
138. Cm.: Marshall. Taxila. V. I. P. 222-229.
139. Pugachenkova. Op. cit. P. 29.
140. Ibid. P. 29, fig. 2.
141. Подробное освещение литературы по данному вопросу приводят В.С. Соловьев и
Б.А. Литвинский: Литвинский, Соловьев. Ук соч. С. 55-57.
142. Litvinsky. Outline History... Р. 106-108.
143. Pugachenkova. Op. cit. P. 32, fig. 2.
144. См.: Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 169.
145. КызласовЛ.Р. Археологические исследования на городище Ак-Бешим в 1953-1954 гг.
// Труды Киргизской комплексной археолого-этнографической экспедиции. Т. II.
М., 1959. С. 213-227.
146. Булатова. Ук. соч. С. 51-93, рис. 2, 3. Крытое помещение В.А. Булатова назвала
святилищем, а примыкающее к нему с востока дворовое помещение - храмом. При
этом исследователь оговорилась, что определение это во многом условно: она же.
1971, С. 52 прим. 2, 54.
147. Зяблин. Ук. соч. С. 4-18, рис. 1.
148. Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 172-173. Б.Я. Ставиский сомневается в сущест-
вовании айвана: Ставиский. Судьбы буддизма... С. 127.
149. См.: Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 174; Kato. Op. cit. Р. 175, fig. 6-52, 6-53.
150. Бернштам. Ук. соч. С. 28, 147.
151. Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 181-183. Следует отметить, что А. Бернштам в
описании памятника также указывал на «манихейскую» манеру украшавшей свя-
тилище настенной живописи: Бернштам. Ук. соч. С. 29.
152. Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 172-173, 177. В личной беседе С.Я. Перегудова
отметила весьма условный характер данного процесса.
153. Литвинский. Буддизм. С. 430.
154. Hayashi Т. Buddhist Temple Sites on the North of Tien Shan Mountain. Summary //
Далверзинтепа шахристони. P. 177.
155. См.: Ibid. P. 177.
156. Алъбаум. Раскопки... С. 56; он же. О толковании... С. 59.
157. Литвинский, Соловьев. Ук. соч. С. 22, 55-57.
158. Таковы, например, Lenyadry XV, Shivneri XLVIII.
159. Dehejia V. Early Buddhist Caves at Junar //ArtAs. V. XXXI. 2/3. P. 163-164.
246
160. Ibid. Р. 154, fig. 1,8.
161. Ольденбург С.Ф. Русская Туркестанская экспедиция (1909-1910 гг.). Краткий
предварительный отчет. СПб., 1914. С. 12.
162. По стенам целл расположены небольшие ниши; кроме того, по отверстиям для ба-
лок на стенах реконструируются полки (комплексы Б, Г).
163. Д.В. Русанов уже обращался к вопросу об особенностях архитектуры Дт-25; см.:
Русанов Д.В. Архитектура второго буддийского храма на Дальверзинтепа // ОНУ.
1995. №5-8. С. 141-145.
164. Мкртычев, Русанов. Ук. соч. С. 75-77.
165. Пугаченкова ГЛ., Тургунов Б.А. Буддийское святилище в загородной зоне //Даль-
верзинтепе — кушанский город на юге Узбекистана. Ташкент, 1978. С. 90.
166. Кругликова, Пугаченкова. Ук. соч. С. 61-90.
167. Бернштам. Ук. соч. С. 48-55.
168. Последняя датировка предложена Л.Р. Кызласовым: Кызласов. Ук. соч. С. 235-236.
169. Ставиский. Судьбы буддизма... С. 123.
170. Бернштам. Ук. соч. С. 30.
171. Литвинский. Буддийский храм... С. 286.
172. Там же. С.284-285. Большой интерес представляет назначение небольшого квад-
ратного в плане купольного помещения (пом. 3), возведенного во II периоде. Впол-
не вероятно, что оно имело также культовый характер.
173. Кругликова. Дильберджин. С. 108-109.
174. Подробнее см.: Там же. С. 108-109.
175. См.: Пилипко В.Н. Раскопки святилища позднекушанского времени на городище
Зар-тепе // Бактрийские древности. Л., 1976. С. 61-62. Судя по устройству алтарей,
мнение П. Бернара о том, что это подпяточники, поддержанное Б.Я. Стависким
(Ставиский. Судьбы буддизма... С. 61-62), следует признать ошибочным.
176. Пилипко. Ук. соч. С. 68.
177. См.: Альбаум. 1964, С. 206-208.
178. Подробнее см.: Воробьева-Десятовская. Ук. соч. С. 32-34.
179. См.: Ставиский. Судьбы буддизма... С. 134-135.
180. Индия и окружающий мир... С. 304.
181. Вопрос о том, как долго функционировала внешняя ступа на Фаяз-тепе после ре-
конструкции, пока не имеет ответа.
182. Автор придерживается точки зрения Л.И. Альбаума, который считал, что вал в
северо-западной части городища Старый Термез был не крепостной стеной, а акве-
дуком; см.: Альбаум Л.И. Исследование Фаяз-тепе в 1973 г. // Бактрийские древно-
сти. С. 45; Mkrtychev. Buddhist Ritual Practice... P. 119 № 1.
183. Hayashi. Op. cit. P. 177.
184. Кругликова. Дильберджин. С. 5, рис. 1.
185. Мкртычев, Русанов. Ук. соч. С. 77.
186. См.: Кругликова. Дильберджин. С. 108-109.
187. См.: Литвинский. Буддийский храм... С. 283.
188. Литвинский, Соловьев. Ук. соч. С. 142.
189. Литвинский, Зеймаль. Аджина-Тепа. С. 127-128.
190. Dehejia. Early Buddhist Rock Temples. P. 148. В. Дахеджиа пишет, что, судя по над-
писям, в период с 50 г.до н.э. по 200 г. н.э. купцы были одними из основных жертво-
вателей средств на сооружение буддийских пещерных сооружений — Ibid.
191. Бубнова. Буддийские памятники... С. 16. Интерпретации М.А. Бубновой автор не
разделяет.
192. См.: Ртвеладзе Э.В. О некоторых особенностях буддизма в Средней Азии // Генезис
и пути развития процессов урбанизации Центральной Азии. Самарканд, 1995. С. 75.
193. Культура и искусство древнего Узбекистана. Каталог выставки. М., 1991. Кн.1. С. 147.
194. Ставиский. Кушанская Бактрия... С. 198.
195. Sims-Williams, Cribb. Op. cit. P. 77-81.
196. См.: Ставиский Б.Я. Династийное святилище в селе Мат и буддийские памятни-
ки Термеза (О двух художественных течениях в искусства Кушанской империи) //
Древняя Индия: Историко-культурные связи. М., 1982. С. 319-326.
197. Rosenfield. Op. cit. Р. 142.
198. Как любезно сообщил Э.В. Ртвеладзе, в айртамской надписи имеется поврежден-
ный участок, на котором, очевидно, должно было содержаться упоминание имени
Будды.
199. Dutt S. Op. cit. Р. 64.
247
200. Watters Th. On Yuang Chwang’s Travels in India AD 629-645. New Delhi, 1996.
P. 382-383.
201. Ibid. P. 109-111.
Глава III
1. Пичикян И.Р. Культура Бактрии. Ахеменидский и эллинистический периоды. М.,
1991. С. 245-246.
2. Там же. С. 248, сн. на: Bernard Р. Quatrem Campagne de Fouilles a Ai Khanoum (Bact-
riane) //CRAI. 1969. S. 344.
3. См.: Там же. С. 250-253.
4. Зеймалъ. Раскопки на северной вершине Кара-тепе. С. 139, рис. 59а; Мкртычев.
Предварительные итоги... С. 107, рис. 476.
5. См.: Тургунов. Новые находки... С. 145-147.
6. См.: Культура и искусство... Кн. 1. № 118, С. 110; Тургунов. Новые находки... С. 146.
7. Ставиский Б.Я., Мкртычев Т.К., Зеймалъ Т.И. Раскопки на Кара-тепе в Старом Тер-
мезе (Узбекистан) // АО 1994 г. 1995. С. 333, рис. 45.
8. См.: Ставиский. Ку шанская Бактрия... С. 236.
9. Зеймалъ. Раскопки... С. 146-147.
10. Ставиский. Кушанская Бактрия... С. 236.
11. Ставиский Б.Я. Итоги раскопок Кара-тепе в 1965-1969 гг. // Буддийский культовый
центр Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 3). М., 1972. С 35-42, табл. VI-XIV,
рис. 13-16; Ставиский Б.Я. Работы на Кара-тепе в 1970-1971 гг. // Там же. С. 74,
рис. 21а, б; Ставиский Б.Я., Мазурина В.Н. Работы в комплексах В, Г и Д // Буддий-
ские комплексы Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 6). М., 1996. С. 46, рис. 8;
Культура и искусство... Кн. 1. № 95, 96.
12. Единственным памятником, на котором каменный декор был зафиксирован в том
положении, в котором он изначально устанавливался, является Сурх-Котал, одна-
ко он относится к числу «династийных святилищ» кушанского времени.
13. Ставиский. Работы на Кара-тепе... С. 81,85-87, рис. 25-26; Алъбаум. Раскопки... С. 56.
14. Ставиский. Итоги раскопок Кара-тепе... С. 35-42, рис. 13-16; он же. Работы на Ка-
ра-тепе... С. 74, рис. 21 а, б; С. 58-88.
15. Ср.: Зеймалъ. Раскопки... С. 148-150; Пидаев, Като. Ук. соч. С. 114-116.
16. Пидаев. Новые детали... С. 331, рис. 98.
17. Массон М.Е. Находки фрагмента скульптурного карниза первых веков н.э. // Из-
вестия Узкомстариса. Ташкент, 1933.
18. Ставиский. Работы на Кара-тепе... С. 9-10. Г.А. Пугаченкова фактически повтори-
ла мнение Б.Я. Ставиского, указав, что айртамские рельефы размещались на стенах
пронаоса, представляющего вариант глубокого айвана: Pugachenkova. Op. cit. Р. 29.
19. Bernard Р. «Compte rendu» //Journal Asiatique. 1977. note 13. Помимо вопроса о
расположении айртамских рельефов значительное внимание исследователи удели-
ли их иконографии. Первоначально рельефы рассматривались как местные произ-
ведения. выполненные под сильным влиянием Гандхары (Тревер К.В. Памятники
греко-бактрийского искусства. М.—Л., 1940, С. 147-157, таол. 45-48; Пугаченкова.
Искусство Бактрии... С. 144-145). Позднее Б.Я. Ставиский указал на отдельные чер-
ты в иконографии рельефов, которые, по его мнению, свидетельствуют о большей
близости к местной художественной традиции {Ставиский Б.Я. Кушанская Бакт-
рия: Проблемы истории и культуры. М., 1977, С. 233). Детальный иконографиче-
ский анализ, выполненный А. Инверницци, дал основание предполагать наличие у
айртамских рельефов селевкидского прототипа (Invemizzi A. De Hatra a Airtam:
frizes aux musisiens // Histoire et cultes de 1’Asie Centrale Preislamique. P., 1991. P. 45).
Сравнение музыкальных инструментов на айртамских фризах с изображениями
Гандхары сделал Ч. Ло Муцио и пришел к выводу об их идентичности; вслед за
А. Инверницци он поставил под сомнение распространенную интерпретацию сю-
жета рельефа как изображения «пяти великих звуков» (панча махашабда): Lo Ми-
zio С. On the Musicians of the Airtam Capitals // In the Land of Gryphons. Papers on
Central Asian Archaeology in Antiquity. Firenze, 1995. P. 239-257.
20. Ставиский БЯ. Основные итоги раскопок Кара-тепе в 1961-1962 гг. // Кара-тепе —
буддийский пещерный монастырь в Старом Термезе (Кара-тепе 1). М., 1964. С. 25-26,
рис. 32; Мкртычев. Предварительные итоги... С. 107, рис. 47а.
248
21. Мкртычев. Предварительные итоги... С. 107, рис. 41.
22. Пидаев, Като. Ук. соч. С. 116-117.
23. Zwalf. Op. cit. V. 2. Р. 51.
24. См.: The Oasis and Steppe Routes. The Grand Exhibition of Silk Road Civilizations.
Nara, 1988. № 174.
25. Осмотр горельефа не выявил следов других красок, кроме красной.
26. Ingholt Н. Gandharan Art in Pakistan. N.Y., 1957. Pl. 66, 69, 284, 287.
27. См.: Schmidt C.W. Bodhisattva headresses and hairstyles in the Buddhist art of
Gandhara and related regions of Swat and Afganistan, W12-4355-34. Thesis (Ph. D.).
1990. fig. 738, 740.
28. Zwalf. Op. cit. V. 2. ill. 118; Palast der Gotter. 1500 Jahre Kunst aus Indien. B., 1992.
№ 27.
29. См.: Альбаум Л.И. Живопись святилища Фаязтепа // Культура Среднего Востока
(с древнейших времен до наших дней). Изобразительное и прикладное искусство.
Ташкент, 1990. С. 21.
30. Мкртычев. Скульптура и настенная живопись... С. 25.
31. Stawiski В. Kunst der Kuschan. Leipzig, 1979. P. 108-109, № 114-115.
32. Культура и искусство... Кн. 1. С. 97, № 92. Небольшой текст, поясняющий иллюст-
рацию в каталоге, способен только запутать читателя.
33. Zwalf. Op. cit. ill. 258, 269.
34. Ingholt. Op. cit. pl. 72, 73.
35. Ставиский, Мазурина. Ук. соч. С. 61. Известны примеры гандхарской каменной
скульптуры, сохранившей следы позолоты - рельеф «Дар Анахапиндады» (ММОА
1987.142.1), вотивная ступа (Czuma. Op. cit. Р. 165-166, № 82), а также сообщения
китайских источников о существовании данной традиции в VI в. (Kuwayama S. The
Buddha’s Bowl in Gandhara // SAA 1987. 1990. V. 2. P. 968)
36. Подробнее см.: Mkrtychev Т.К. Monumental Sculpture of Kara-Tepe: Certain Aspects
of Studying Materials from Complexes of South Hill // SPAA. 1997/98. 5. P. 182-183.
37. Сурхандарьинский областной краеведческий музей, Государственный музей исто-
рии Узбекистана.
38. Stawiski. Kunst... ABB. 99.
39. Strelkoff A. Les Monuments Preislamiques de Termez // ArAs. 1928. V. 3. fig. III.
40. Древности Таджикистана. С. 133, № 356.
41. Тургунов. Новые находки... С. 147.
42. Bernard Р. Un nouveau document sur les cultes hinduistes dans 1’Asie Cent-ral Kushane
// Studia Iranica. T. 10. fasc. 2. Leiden, 1981. S. 327-329. К. Танабе поставил под сомне-
ние идентификацию Оешо (Oesho) с Шивой: Tanabe К. «Shiva» has «gone with the
wind» - Ohpo = Vayu restated // Al-Rafi-dan. V. XVIII. Tokyo, 1997. P. 263-280.
43. Ртвеладзе. О некоторых особенностях... С. 95.
44. Культура и искусство... Кн. 1. С. 147, № 193.
45. Зеймаль. Буддийская ступа... С. 74; Тургунов Б.А. К изучению Айртама // Из исто-
рии античной культуры Узбекистана. Ташкент, 1973. С. 56-57, рис.4 б; Мкртычев.
Предварительные... С. 112-113, рис. 48.
46. Marshall. Taxila. Pl. 35 f, g; Pl. 80 g; Ingholt. Op. cit. Pl. 472; Zwalf. Op. cit. ill. 638.
47. Zwalf. Op. cit. ill. 178.
48. См., например: Czuma. Op. cit. P. 165, №. 82.
49. Zwalf. Op. cit. ill. 637.
50. Подробнее см.: Мкртычев. Предварительные... С. 113-114, рис.49.
51. Ingholt. Op. cit. № 261.
52. Josh N.P. Mathura Sculptures. A Handbook to appreciate sculptures in the Archeolo-
gical Museum, Mathura. New Delhi, 1966. ill. 54; HartelH. The Concept of the Kapardin
Buddha Type of Mathura // SAA 1983. 1985. V. 2. fig. 18.
53. Альбаум. Исследование Фаяз-тепе... С. 43-44; Пугаченкова Г.А. Бактрийско-индий-
ские связи в памятниках искусства // Древняя Индия. Историко-культурные свя-
зи. М., 1982. С. 120, рис. 125.
54. Менее вероятно, что производилась транспортировка готовых изделий.
55. Агеева Э.Н., Белозерова Г.Е. Известняки в памятниках Термеза и его округи кушан-
ского периода // Буддийские памятники... (Кара-тепе 5). С. 94-96; Stavisky В. Kara
Tepe in Old Ter-mez. A Buddhist Religious Centre of the Kushan Period on the Bank of
the Oxus//AAASH. 1980. T. XXVIII. Fasc. 1-4. P. 119-120.
249
56. Dagens В. Fragments de sculpture inedites // MDAFA. 1964. XIX. P. 9-39, PL XXIV-
XXVI.
57. T. Хигучи и С. Куваяма среди памятников, имевших каменную скульптуру, оши-
бочно указали Дальверзин-тепе; см.: Higuchi, Kuwayата. Op. cit. Р. 19, Pl. 57.
58. Литвинский, Зеймаль. Аджина-Тена. С. 107.
59. Meunie J. Shotorak. Р, 1942. Р. 32; Shlumberger D. Le Temple de Surkh Kotal en
Bactriane // Journal Asiatic. 1954. V. 242. P. 184-185. №. 3.
60. Fisher K. Gandharan Sculpture from Kunduz and Environs // ArAs. 1958. V.XXI. P. 248;
item. Gandharan Sculptures from Kunduz and Environs // International Encyclopaedia
of Buddhism. V. 1: Afghanistan. New Delhi, 1996. P. 126.
61. llackin J. L’art bouduhique de la Bactriane et les origines de 1’art greco-bouddhique //
Bulletin archeologique publiee par la section historique de 1’academie Afghane (Kabul), I.
1316 A.H. Kabul, 1937.
62. Nehru L. Origins of the Gandharan Stvle. A Study of Contributory Influence. Madras,
1989. P. 90.
63. Личное сообщение Б.А. Литвинского.
64. Памятники буддизма в Туркменистане. Ашхабад, 1991. С. 2, 4, 6, 8.
65. Кошеленко. Ук. соч. С. 104-111.
66. Callieri. Op. cit. Р 128, fig, 58; Lerner, Kossak. Op. cit. P. 101-102, № 70.
67. Stein A. Serindia. Detailed report of explorations in Central Asia and Westernmost China.
V. IV Oxford, 1921. Pl. VI, № 00121.
68. Памятники культуры и искусства Киргизии. С. 45, № 139; Ставиский. Судьбы буд-
дизма... С. 133.
69. Barret D. An Ivory Diptych // Lalit Kala. № 3. P. 13.
70. Lerner M. The Flame and the Lotus. Indian and Southeast Asian Art from Kronos Col-
lections. N.Y., 1984. P. 40-41, № 10; Lerner, Kossak. Op. cit. P. 109-114, № 78-79. В
Кливлендском музее искусств хранится часть диптиха переносного буддийского
алтаря, который С. Чума датировал II в. н.э. (Czuma. Op. cit. Р. 162-163, № 80), тог-
да как скорее всего, он также относится к описываемой группе раннесредневековой
скульптуры.
71. Stein А.М. Ancient Khotan. V. 1. N.Y., 1975. Р. 219-221, Pl. XLVIII, Kh.003g; B.D.001 a.
72. Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 176, прим. 15.
73. В настоящее время фрагмент находится в Музее-лаборатории кафедры истории
Кыргызстана и кыргызоведения КГНУ.
74. Deydier Chr. Chinese Bronze. N.Y., 1980. ill. 88.
75. Siren O. Chinese sculpture from the Fifth to the Fourteenth century. V. 2. N.Y, 1925.
Pl. 52.
76. China: 5000 Years. Innovation and Transformation in the Arts. Catalog of an exhibition
of 250 objects from 17 provinces in China, held at the Solomon R. Guggenheim Museum
/ Ed. H. Rogers. N.Y., 1998. ill. 156.
77. См. стелу из Луонинга, провинция Хенань, датированную 565 г.: Ibid. ill. 157, 158.
78. Fine Chinese Ceramics... № 351a; Saburo MatsubaraE Pl. 544; China: 5000 Years...
Pl. 162; Chinese Sculpture Han (206 B.C.-220 A.D.) to Sung (A.D. 960-1279). The
M.H.De Yong Memorial Museum (San Francisco) Presentian exhibition. San Francisco,
1944. P. 43. Pl. XVIII.
79. Siren. Op. cit. Pl. 395 a, b. См. также: Blinker. Op. cit. P. 156.
80. Han, Wei. Hai nei wai T’ang tai chin yin ch’I ts’ui pien. (A Brief Introduction To The
Tang Gold and Silver Craft), His-an (Chinese), Peking, 1989. P 27, fig.4, 6; P. 20, fig. 81;
P 30, fig. 2.
81. China: 5000 Years... ill. 169; Mayuyama, seventy years. An illustrated catalog of art ob-
jects offered for sale by Mayuyama, 1916-1976. V. I. Tokyo—Kyoto, 1976. ill. 209.
82. Бернштам. Ук. соч. Табл. XXIII, 6.
83. Там же. Табл. XXIII, 5; XXIII, 2, 3.
84. Там же. С. 29-30, 48-51.
85. См.: Вивденко С.В. Исследование и реставрация кушанской пластики Северной
Бактрии (на материалах Узбекистанской искусствоведческой экспедиции). Авторе-
ферат дисс... канд. искусствоведения. Ташкент, 1990. С. 14, 16.
86. Bernard Р. Fouilles d’Ai Khanoum. V I: Texte et Figures. P, 1965. P. 192 fn. 4. Вопрос
о том, из чего состоял стук, использовавшийся в Гандхаре, неоднократно поднимался
исследователями. Вслед за К. Вармой А.Миддлтон и А. Джилл предложили разли-
чать глиняные и стуковые изделия и в зависимости от результатов анализов имено-
250
вать произведение известняково-стуковыми или гипсово-стуковыми {Middleton А.,
Gill A. Technical Examination and Conservation of Stucco Sculpture // Zwalf. Op. cit.
V. I. P. 363-368).
87. Пичикян. Ук. соч. С. 249 (орфография цитаты приведена в соответствие с принятой
в данной работе — Ред.у, см. также: Bernard. Quatrem Campagne... Р. 344. В перечне
памятников и регионов, на которые оказала влияние эллинистическая скульптура
Греко-Бактрии, у П. Бернара названы Хал чая н, Ниса, Гандхара: Bernard. Fondles
d'Ai Khanoum... P. 189-193.
88. См.: Пичикян. Ук. соч. С. 181.
89. Там же. С. 189.
90. Там же. С. 195.
91. Varma К.М. Technique of Gandharan and Indo-Afghan stucco images: including images
of gypsum compound. Santiniketan, 1987. P. 38-53.
92. Соколовский B.M. Росписи и скульптура Елхараса. Прил. 1 // Древности Южного
Хорезма. М., 1991. С. 273-276; Левина Л.М. Елхарас //Та*м же. С. 106, рис. 32, 33, 34.
93. И.Р. Пичикян отметил стилистическую разницу между скульптурой Тахти-Санги-
на и Халчаяна: расширение овала лица книзу — в скульптуре Тахти-Сангина, суже-
ние книзу — в скульптуре Халчаяна; см.: Пичикян. Ук. соч С. 195.
94. Пугаченкова ГА. Образы юэчжийцев и кангюйцев в искусстве Бактрии и Согда // Ан-
тичные и раннесредневековые древности Южного Узбекистана. Ташкент, 1989. С. 99.
95. Литвинский, Зеймаль. Аджина-тепа. С. 107.
96. Грене. Ук. соч. С. 134.
97. Литвинский Б.А., Седов А.В. Тепаи-шах. Культура и связи кушанской Бактрии. М.,
1983. С. 34.
98. Ставиский. Кушанская БактрияЕ С. 227-229. Г.А.Пугаченкова предполагала, что
значение династийного храма халчаянская постройка приобрела только на позд-
них этапах своего существования: Пугаченкова ГА. Скульптура Халчаяна. М.,
1971. С. 101-102.
99. Вивденко. Ук. соч. С. 14-15.
100. Там же. С. 13-16.
101. Пугаченкова. Халчаян. С. 153-154.
102. Varma. Technique... Р. 132.
103. См., например: Вивденко. Ук. соч. С. 15.
104. См.: Zimmer Н. The Art of Indian Asia / Ed. J.Campbell, Toronto, 1955. V.2. № 69.
105. Mkrtychev. Monumental Sculpture... P. 162, 164.
106. О планировочном соответствии комплекса Е второго этапа с планировкой ком-
плекса Д см. в Главе II.
107. Ковалева. Монументальный декор... С. 242-253.
108. По мнению С.В. Вивденко, технологические различия в скульптуре Халчаяна
указывают на строгую специфичность технологий культовой и династийной
скульптуры: Вивденко. Ук. соч. С. 15. Автор настоящего исследования не разделяет
данное мнение.
109. В исследовании К. Вармы по технике изготовления стуковой скульптуры имеет-
ся глава, посвященная созданию основы скульптуры: Varma. Technique... Р. 63-81.
Подобный прием там не описан.
110. См.: Ковалева. Монументальный декор... С. 230-237.
111. См.: Там же. С. 68.
112. Ртвеладзе. О некоторых особенностях... С. 95.
113. Mkrtychev Т.К. New Buddhist Sculpture from Kara-Tepe // BAI. 1995. V. 5. fig. 4, 5.
114. Cm.: DuttN. Buddhist Sects in India. Calcutta, 1977. P. 81-82.
115. См.: Альбаум. Раскопки... С. 56.
116. Андросов В.П. Будда Шакьямуни и индийский буддизм. Современное истолкова-
ние древних текстов. М., 2001. С. 355.
117. Czuma. Op. cit. № 109.
118. Подробнее см.: Воробъева-Десятовская. Ук. соч. С. 42.
119. Пугаченкова, Тургунов. Буддийское святилище... С. 93.
120. Ртвеладзе. О некоторых особенностях... С. 95.
121. Подробнее см.: Пугаченкова, Тургунов. Буддийское святилище... С. 92, рис. 63;
Культура и искусство... Кн. 1. С. 140, № 181, 182.
122. Пугаченкова, Тургунов. Буддийское святилище... С. 91-92.
123. Коуата. The Date... Р. 54.
251
124. См.: Rosenfield. Op. cit. fig. 22, 27, 29, 38. У Дж. Розенфилда этот головной убор в
подписях к иллюстрациям назван шлемом и elaborate hat (сложной шляпой) — Ibid.
Р. 143.
125. Пугаченкова, Тургунов. Новый буддийский памятник... С. 530.
126. Вивденко. Ук. соч. С. 15.
127. Коуата. The Date... Р 54.
128. Silvi Antonini. Op. cit. P. 25.
129. Ильясов. К вопросу о датировке... С. 27.
130. Тургунов Б.А. Будда хайкалтарошлиги //Далверзинтепа шахристони. Илл. 3, № 1,
53, 56/60.
131. Мкртычев, Русанов. Ук. соч. С. 76.
132. Като, Тургунов. Памятник Дальверзинтепа //Далверзинтепа шахристони. С. 8.
133. Czuma. Op. cit. Р. 198 № 109.
134. Кавасаки К. Статуя бодхисаттвы Майтреи из Дальверзинтепа // Искусство Цент-
ральной Азии: своеобразие исторического развития. Ташкент, 1997, С. 47-49.
135. Подробнее см.: Kim I. The Future Buddna Maitreya. An Iconological Study. New
Delhi, 1997.
136. Ильясов. К вопросу о датировке... С. 27; см. также: Древности Южного Узбекиста-
на. Каталог. Токио, 1991. № 124, 131.
137. Вивденко. Ук. соч. С. 18.
138. Так, по мнению К. Вармы, который специально рассматривал технологию изго-
товления буддийской скульптуры, самая ранняя гандхарская стуковая скульптура
датируется не ранее II в., а использование матриц для штамповки отдельных дета-
лей известно только с начала III в.: Varma. Technique... Р. 129, 131.
139. Культура и искусство... Кн. 2. № 392.
140. Кругликова, Пугаченкова. Ук. соч. С. 84-88.
141. Культура и искусство... Кн. 2. С. 26-30, № 393-399.
142. Литвинский, Зеймалъ. Аджина-тепа. С. 92-95.
143. Там же. С. 92-95.
144. Там же. С. 97-107.
145. Там же. илл. 48.
146. Кожемяко П.Н. Отчет о полевых археологических работах на Краснореченском
городище. Раскоп II // Красная Речка и Бурана. Фрунзе, 1989. С. 22-23.
147. Taddei М. The Bejewelled Buddha and Mahisasuramardini: Religion and Political
Ideology in Pre-Muslim Afghanistan // SAA 1989. 1992. Pl. 58-59. fig. 1.
148. Duan Wenjie. Dunhuaang Art. New Delhi, 1994. fig. 36-39.
149. Древности Таджикистана. С. 187-188, № 483-484.
150. Новикова Л.П., Марков А.Б. Минеральные красители глиняной скульптуры и сте-
нописи Аджинатепа и Калаикафирниган (VII—VIII вв. н.э.) // APT 1977 г. 1983.
Вып. XVII. С. 177-178.
151. Литвинский. Буддийский храм Каллаи-Кафирниган... С. 297.
152. Пугаченкова, Усманова. Ук. соч. С. 160-161.
153. Кошеленко. Ук. соч. С. 112 илл. 47.
154. Пугаченкова, Усманова. С. 161-162 рис. 14-15.
155. Булатова. Ук. соч. С. 73-75.
156. См.: Whitfield R., FarrerA. Caves of the Thousand Buddhas. Chinese art from the Silk
Route. Milan, 1990. № 152, 153.
157. Mode M. The Great God of Dokhtar-e Noshirwan (Nigar) // East and West. 1992. V. 42.
№ 2-4. P 479-480. Это предположение было повторено Ф.Грене, когда тот рассмат-
ривал иконографию другого согдийского бога Вайшраваны: Grenet F. Vaisravana in
Sogdiana - About the Origins of Bishamon-ten // SRAA 4. 1995/96. P. 278.
158. Cm.: Williams J. The Iconography of Khotanese Painting // East and West. 1973. V. 23.
№ 1-2. P. 142-145.
159. См.: Андросов. Ук. соч. С. 280; The Route of Buddhist Art. The Grand Exhibition of
the Silk Road Civilizations. Nara, April 24 - September 4 1988. Nara, 1988. fig. 71.
160. Андросов. Ук. соч. С. 338.
161. Ср.: Williams. Op. cit. Р 142-145; Gaulier S.,Jera-Bezard R., Maillard M. Buddhism in
Afghanistan and Central Asia. Part II. Minor Divinities and As-similated Divinities,
Monks and Ascetics - Mandalas. Leiden, 1976. P. 50.
162. См.: Зяблин. Ук. соч. С. 54-55.
252
163. См.: Там же. рис. 3. См. также: China: 5000 years... ill. 165. Мнение Л.П. Зяблина о
китайском влиянии в создании интерьера Второго акбешимского храма не нашло
отражения в литературе по истории буддизма в Семиречье — см.: Горячева, Перегу-
дова. Ук. соч. С. 169.
164. См. подробнее: КызласовЛ.Р. Археологические исследования на городище Ак-Бе-
шим в 1953-1954 гг. //Труды Киргизской комплексной археолого-этнографической
экспедиции. Т. II. М., 1959. С. 160-227.
165. Кожемяко. Ук. соч. С. 23. К сожалению данное предположение не получило раз-
вернутой аргументации со стороны реставраторов.
166. Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 174.
167. См.: Ковалева НА. Полевая консервация и реставрация некоторых находок из
раскопок буддийского храма Краснореченского городища // Красная речка и Бура-
на. С. 132-134.
168. Chaudhury B.N. Date of Buddha-worship //The Mahabodhi. 1967. V.75. P.244.
169. Cm.: Munsterberg H. Chinese Buddhist Bronze. N.Y., 1988. P. 18.
170. Mahasamhikavinaya 312b, цит. no: GemetJ. Buddhism in Chinese society. N.Y., 1995.
P. 155.
171. См.: Пичикян. Ук. соч. С. 160-161; Культура и искусство... Кн. 1. С. 91.
172. Carter. A Reappraisal... Р. 76.
173. Schroeder U, von. Indo-Tibetan Bronzes. Hon Kong, 1981. P 68-69.
174. Reedy Ch. L. Technical Studies of Gandharan Art // Gandharan Art in Context East-
West Exchanges at the Crossroads of Asia. New Delhi, 1997. P. 272. Речь идет об экспо-
натах, представленных на выставке «Перекрестки Азии: трансформация символа и
образа».
175. Подробная библиография по данной теме приведена в посвященной реликварию
статье в каталоге гандхарской коллекции Британского музея В. Звалфа: Zwalf. Op.
cit. Р. 348-350.
176. Fussman. Op. cit. P 69-70, 77.
177. Cribb J. A Re-examination of the Buddha Images on the coins of Kanishka // Studies
in Buddhist Art of South Asia / ed. A.K. Narain. Delhi, 1985. P. 82.
178. Carter. A Reappraisal of the Bimaran ReliquaryE P. 78, № 21.
179. Rowland B. Gandhara and Early Christian Art: the Homme-Arcade and the Date of Bi-
maran Reliquary //The Art Bulletin. 1946. 28. P. 44-47.
180. Rosenfield. Op. cit. ill. 110.
181. Cp.: Dehejia V. Early Buddhist Caves at Junnar //ArAs. 1969. V. XXXI, 2/3. P. 147-166,
fig. 4, 5, 7.
182. Carter. A Reappraisal of the Bimaran Reliquary... P. 76. В свое время аркадную ком-
позицию на реликварии Г. Ингхольт использовал как аргумент для доказательства
его поздней датировки, сравнивая Бимаранский реликварий с сасанидскими кув-
шинами: Ingholt. Op. cit, Р. 29, Pl. Ш,1; XI, 1. Однако автор не учел того, что сасанид-
ские кувшинчики сами заимствовали эту композиционную схему в ранневизантий-
ской торевтике V-VI вв.
183. Подробнее см.: Czuma. Op. cit. Р. 212, № 118.
184. GoswamiJ. Cultural History of Ancient India (A Socio-Economic and Religio Cultural
Survey of Kapisa and Gandhara). Delhi, 1979, P. 93-96.
185. Banerjee G.N. Hellenism in Ancient India. New Delhi, 1981. P. 66-67. Чтение С. Ко-
нова надписи на реликварии, в которой он увидел индийский вариант греческого
имени (Agisala—Agesilaos), в настоящее время пересмотрено; см. подробнее: Kreit-
man N. Replika of the ‘Kanishka’ casket //The Crossroads of Asia. Transformation in Ima-
ge and Symbol in the Art of ancient Afghanistan and Pakistan. An Exhibition at the Fitz-
william Museum. Cambridge, 1992. P. 196-197.
186. Rosenfield. Op. cit. P. 262; Ghrishman R. Persian Art. Parthians and Sassanian dynas-
ties. N.Y, 1962. P. 132.
187. Cm.: Schroeder. Op. cit. P. 78-79, ill. 3C.
188. Ibid. P. 68, 76-77, ill. 2b, 2c.
189. Marshall. Taxila... P. 606; Pl. 186, № 423, 424.
190. The Crucible of Compassion and Wisdom. Special Exhibition Catalog of the Buddhist
Bronzes from the Nitta Group Collection at the National Palace Museum. Taipei, 1987.
Pl. 20.
191. Czuma. Op. cit. P. 210-211, № 117; Schroeder. Op. cit. P. 78-81, ill. 3b, d, e, g; 4a-1. Ряд
статуэток из этой группы некоторые авторы датируют более ранним временем:
Rowland В. The evolution of the Buodha Image, 1963, №5.
253
192. Schroeder, Op. cit. P. 76-77, ill.2f; The' Crucible... Pl. 5; Gandhara Sculpture. Exhi-
bition. Ganca-ka Chokuku, Gallery Europa-Asia. Tokyo, 1998. ill. 641; курильница: Ler-
ner, Kossak. Op. cit. P. 102-103 № 71.
193. Munsterberg. Op. cit. P. 19.
194. Reedy. Technical Studies... P. 272.
195. Mkrtychev. New Buddhist Sculpture... P. 163, fig. 7.
196. Древности Южного Узбекистана. № 32.
197. Муллокандов. Ук. соч. Рис. 3.
198. Альбаум. Буддийский храм... С. 57-60.
199. Литвинский, Зеймаль. Аджина-тепа. С. 116, 153 прим. 81.
200. Ставиский. Некоторые вопросы... С. 26; Stavisky. The Fate of Buddhism... P. 118-119;
Ставиский. Судьбы буддизма... С. 103-105.
201. Munsterberg. Op. cit. P. 15, Pl. 1.
202. Ibid. Pl. 2.2.
203. Deydier Chr. Op. cit. P. 148-149, Pl. 122, 118.
204. Cm.: Watson IT. L’art de 1’ancienne Chine. P, 1979. ill. 393, 394.
205. Bautze J.K. Some Notes on the «Shoulder Ornament» in the Art of Northern India //
SRAA. 2. 1991/92. P. 217-230, fig. 2-4; Rosenfield. Op. cit. fig. 107.
206. Srinivasan D.M. Many Heads, Arms and Eyes. Origin, Meaning and Form of Multipli-
city in Indian Art. Leiden—N.Y.— Koln, 1997. Pl. 12.1; The Crucible... Pl. 5.
207. Предварительная публикация — Манылов Ю.П. Археологические исследования
городища Кара-тепе на Нарпае // История материальной культуры Узбекистана.
Вып. 21. Ташкент, 1987.
208. Карев. Ук. соч. С. ИЗ.
209. Ma Yong. Op. cit. Р. 148.
210. Грек Т.В. Бронзовые барельефы из буддийского храма на городище Ак-Бешим.
Чуйская долина. VIII в. // Памятники культуры и искусства Киргизии. Л., 1983.
С. 62-65, № 247-252.
211. В частности, его привел Б.Я. Ставиский в обобщающей работе по истории сред-
неазиатского буддизма: Ставиский. Судьбы буддизма... С. 113.
212. Карев. Ук. соч. С. 116, прим. 49.
213. Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 176, рис. 10.
214. Грек. Бронзовые барельефы... С. 64, № 251; Ставиский. Судьбы буддизма... С. 132-
133, рис. 97.
215. Special Exhibition Chinese Gilt Bronze Statues of Buddhism from Japanese Collec-
tion, 2 October—8 November 1992, The Museum Yamato Bunkakan. Nara, 1992. № 57.
216. Mayuyama. V. II. ill. 118.
217. Cp.: Chinese Art in Overseas Collections. Buddhist Sculpture II. Taipei, 1990. № 106,118.
218. Munsterberg. Op. cit. Pl. 118; Watson. Op. cit. ill. 348, 349, 393, 394.
219. Special Exhibition... № 58, 60. Ср.: Горячева, Перегудова. Ук. соч. Рис. 10а.
220. Такое зеркальное воспроизведение не является единичным и, очевидно, было в
порядке вещей. См. примеры: Chinese Art in Overseas Collections. № 122.
221. См. аналог: Ibid. № 119.
222. Горячева В.Д. Город Золотого верблюда. Фрунзе, 1988. С. 55-56, рис. 18, 1; Горяче-
ва, Перегудова. Ук. соч. С. 176, рис. 10 6.
223. Special Exhibition... № 58.
224. Ibid. № 18, 19.
225. Ср.: Dreydier Chr. Op. cit. P. 180, ill. 142.
226. Stein. Serindia... V. 3. Pl. VI, № 005, 006.
227. Грек Т.В. Индийский импорт. VIII—X вв. // Памятники культуры и искусства
Киргизии. Л., 1983. С. 81-83.
228. Кызласов. Ук. соч. С. 203-209, рис. 29, 38. По мнению Л.Р. Кызласова, в святилище
храма располагалась монументальная бронзовая скульптура Будды: Там же. С. 185.
229. Ср.: Маршак Б.И., Распопова В.И. Согдийцы в Семиречье // Древний и средне-
вековый Кыргызстан. Бишкек, 1996. С. 129; Han, Wei... Р. 27, fig. 4, 6; Р. 20, rig. 81;
Р. 30, fig. 2.
230. Маршак. Согд... С. 182.
231. Коллекция А.М. Камышева; см.: Kato. Op. cit. ill. 6-14.
232. Грек. Бронзовые барельефы... С. 62-63, № 247, 248.
233. Reedy. Technical Studies... К 62; Schroeder. Op. cit. P. 126-127, ill. 20f.
234. Грек. Бронзовые барельефы... С. 62-63, № 247.
254
235. Schroeder. Op. cit. P. 104.
236. Грек. Бронзовые барельефы... С. 63-65, № 249.
237. Schroeder. Op. cit. P. 96, ill. 12c.
238. Ставская Л.Г. По следам священного Будды // Мээрим. 1998. № 2. С.56.
239 Schroeder Od cit Р 94 ill 11с
240^ Ibid. P. 118, ili. 16c; PalP. Bronzes of Kashmir. N.Y., 1975. P. 108-109, №31; item. The
Sensuous Immortals. A Selection of Sculpture from Pan-Asian Collection. Los Angeles,
1978. P. 52-53, № 26.
241. Postel M., Neven A., Mankodi K. Antiques of Himachal. Project for Indian Cultural
Studies. V. I. Bombay, 1985. P. 83, 89, 252-254.
242. The Crucible... Pl. 7; Reedy. Technical Studies... P. 23.
243. Мешкерис B.A. Терракоты Самаркандского музея. Л., 1962; она же. Коропластика
Согда. Душанбе, 1977; она же. Согдийская терракота.
244. Зеймалъ Т.И. Терракота Северного Тохаристана (вопросы археологической пери-
одизации) // Бактрия-Тохаристан на древнем и средневековом Востоке. М.,1983;
Абдуллаев К. Коропластика Бактрии-Тохаристана в античную и раннесредневеко-
вую эпохи. Автореферат дисс... канд. ист. наук., М.,1985; Abdullaev К. Buddhist Ter-
racotta Plastic Art in Northern Bactria // SRAA. 1997/98; Мешкерис В.А. Древние ци-
вилизации Евразии. История и культура, М., 1998.
245. Маршак Б.И. Согдийские терракоты // Тезисы докладов на секциях, посвящен-
ных итогам полевых исследований. М., 1972.
246. Зеймалъ. Терракота Северного Тохаристана. С. 42; Ilyasov D.Y., Mkrtychev Т.К. Bact-
rian Goddess from Dalverjintepe - attempts of typological analysis //SRAA 2. 1991/92.
P. 107-127.
247. Кавасаки К. О терракотовой плитке с образом Будды из Караул-тепа //Древние
цивилизации Евразии. История и культура. М., 1998. С. 45-46; Абдуллаев К. Об од-
ном буддийском образе в коропластике Бактрии-Тохаристана // ИМКУ. 1990.
Вып. 24. С. 60-70; Abdullaev. Buddhist Terracotta... Р. 161-177.
248. Одним из ярких примеров, иллюстрирующих это явление, служит терракотовая
статуэтка из Беграма (I—II вв.), изображающая Афродиту. По мнению Б. Роулен-
да, она была сделана с бронзовой накладки на мебель более раннего времени: Row-
land В. Art of Afghanistan. Objects from Kabul Museum. L., 1970. P. 78, № 94.
249. Терракотовые предметы, которые, по мнению К. Абдуллаева и В. Завьялова, бы-
ли моделями ступ (Абдуллаев К., Завьялов В. Буддийские мотивы в городской
культуре позднекушанского времени (по материалам Зар-тепе) // ВДИ. 1985. № 4.
С. 114-115, рис. 5-6), по своей форме олиже микробазам, чем вотивным ступам, ха-
рактерным для кушанского времени.
250. Пидаев Ш.Р. Стратиграфия городища Старого Термеза в свете новых раскопок //
Городская культура Бактрии-Тохаристана и Согда. Ташкент, 1987. С. 90, рис.4.
251. Abdullaev. Buddhist Terracotta... Р. 162.
252. Пидаев Ш.Р. К вопросу о появлении образа Будды в коропластике Бактрии //
ИМКУ. 1999. Вып. 30. С. 135.
253. См.: Мешкерис В.А. Терракоты из Кара-тепе // Буддийские пещеры Кара-тепе в
Старом Термезе. М., 1969. С. 134.
254. Ильясов Дж.Я. Терракота Кампыртепа // Материалы Тохаристанской экспеди-
ции. Археологические исследования Кампыртепа. Ташкент, 2000. С. 102-103, рис. 4.
255. См., например: Абдуллаев, Завьялов. Ук. соч. Рис. 4.
256. См.: Srivastava S.K. Terracotta Art in Northern India. Delhi, 1996. P. 166.
257. Cm.: Klimburg-Salter D. Buddha in Indien: die Fruhindische Sculptur von Konig
Asoka bis zur Guptazeit. Milano. 1995. fig. 142, 152; Rosenfield. Op. cit. ill. 99, 100.
258. Gandhara Sculpture. № 19.
259. Klimburg-Salter. Buddha... fig. 142, 152.
260. Данную статуэтку датируют то II—III вв., то III—IV вв. Ср.: Древности Южного
Узбекистана. № 32; Культура и искусство... Кн. 1. № 80.
261. Культура и искусство... Кн. 1. С. 90. № 76.
262. См.: Rosenfield. Op. cit. fig. 92.
263. Huff D. An Unusual Type of Terracottta Figurine From North Bactria // In the Land
of the Gryphons. Papers on Central Asian Archaeology in Antiquity. Firenze, 1995.
P. 269-273; Древности Таджикистана. № 371.
264. Abdullaev. Op. cit. P. 175, Pl. l.II, 1, 3, 4, 7.
265. Возможно, что остальные статуэтки изображают Будду.
255
266. Культура и искусство... Кн. 2. С. 150, № 197 (описание В.А. Завьялова); Ставис-
кий. Судьбы буддизма... рис. 102, 103; Abdullaev. Op. cit. Р. 165.
267. Сатаваханы - индийская династия, правившая в Декане со II в. до н.э. по II в. н.э.
268. См.; Alkazi R. Ancient Indian Costume. New Delhi, 1983. P. 88.
269. Zavualov V.A. Zar-tepe: a Kushanian town in Southern Uzbekistan //New Archaeo-
logical Discoveries in Asiatic Russia and Central Asia. St.Petersburg, 1994, P. 74.
270. Культура и искусство... Кн. 1. С. 151. №199. Данную терракоту датируют поздне-
кушанским временем III—IV вв.
271. Там же. С. 78 № 77; Abdullaev. Op. cit. Р. 167-169.
272. Древности Южного Узбекистана. С. 291 № 183.
273. Snarma G.B., Rishi К.К., Kuldip Singh. Catalogue of Sculptures from Sanghol // Kusha-
na sculpture from Sanghol (lst-2nd Century A.D.). A Recent Discovery. V. 1 /Ed. S.P Gup-
ta. New Delhi, 1985. P. 118, Pl. 5.
274. См.: Массон. Городища Старого Термеза... Илл. 51; Древности Южного Узбекиста-
на. С. 256, № 24.
275. Ср.: Rosenfield. Op. cit. ill. 23, 94, 99, 108.
276. Подробнее см.: Абдуллаев. Об одном буддийском образе... С. 60-70.
277. Несмотря на общепризнанное мнение, что терракота копирует монументальную
скульптуру, это положение при изучении терракоты нередко забывается. Между
тем, судя по монументальным произведениям, с которых делалась мелкая пластика,
на якшинях были юбки из прозрачной ткани (antariya). См.: Chakravarty К.К. Early
Buddhist Art of Bodh-Gaya. New Delhi, 1997. Pl. 7-8 — прямостоящая женщина с оже-
рельем (hara) между грудей и в прозрачной юбке из Бодхи Гая, 75-25 гг. до н.э. Од-
нако в результате редукции на терракотах эти юбки стали совершенно неразличимы,
и якшинь в археологической литературе очень часто описывают как обнаженных
женщин.
278. Древности Южного Узбекистана. С. 256-257, № 27. Упоминается, что данная ста-
туэтка была найдена в шурфе.
279. Там же. С. 260, № 43.
280. Там же. № 28, 29.
281. См.: Культура и искусство... Кн. 1. С. 108, № 113.
282. См.: Литвинский, Седов. Ук. соч. С. 23-25, табл. IV, 1; XXII, 3.
283. Альбаум Л.И. Балалык-тепе. Ташкент, 1960. С. 32-33, рис. 17.
284. Культура и искусство... Кн. 1. С. 117, № 130.
285. Kushana Sculpture from Sanghol... P. 85, ill. 20.
286. Литвинский, Седов. Ук. соч. С. 24.
287. Czuma. Op. cit. P. 104, № 38.
288. Ср.: Terracottas in the Allahabad Museum. New Delhi, 1980. № 80-86; Agrawala V.S.
Terracotta Figurines of Ahichchhatra (District Bareilly, U.P.). Varanasi, 1985. P. 5-8,
Pl. II-IIIa.
289. Литература по данному образу включает не только отдельные статьи, но и моно-
графии; см., например: Agrawala Р.К. Mithuna. The Male-Female Symbol in Indian Art
and Thought. New Delhi, 1983, там же библиография.
290. См.: Ibid. Р. 5.
291. Fisher К. How were Love Scenes on Gandharan Stupas Understood by Contemporary
Worshippers // SAA 1983. 1985. V. 2. P. 637.
292. См.: Культура и искусство... Кн. 1. С. 93, № 84; Завьялов В. Позднекушанская ан-
тропоморфная терракота Зар-тепе // Краткие сообщения Института Археологии.
Л., 1981.
293. Ср.: Культура и искусство... Кн. 1. С. 93, №.84; Abdullaev. Op. cit. Р. 176, Pl. 1, III, 1.
294. Культура и искусство... Кн. I. С. 115 № 127.
295. Пугаченкова Г.А., Ремпелъ Л.И. Выдающиеся памятники изобразительного искус-
ства Узбекистана. Ташкент, 1960. С. 63, рис. 63.
296. Раневская Э.В., Заславская Ф.А. К атрибуции одной из терракот Сурхандарьин-
ского краеведческого музея в г. Термезе // Средняя Азия в древности и средневеко-
вье (история и культура). М., 1977. С. 90-92.
297. Для точного утверждения о принадлежности к одному генетическому ряду необ-
ходим визуальный осмотр терракоты.
298. Литвинский, Седов. Ук. соч. С. 51-52, табл. XXVI, 3.
299. Пугаченкова Г.А. Бактрийско-индийские связи в памятниках искусства // Древ-
няя Индия. Историко-культурные связи. М., 1982. С. 254.
256
300. Meshkeris VA. Indian votive syncretism as reflected in the ceroplastics of Kushan
Bactria // Информационный бюллетень МАИКЦА (англ. изд.). 1986. № 11. Р. 20'29,
tabl. И, I.
301. Abdullaev. Op. cit. Р. 166.
302. См.: Deshpande M.N. Kushan Bronzes from Chausa and Satavahana Bronzes // The
Great Tradition Indian Bronze Masterpieces. New Delhi, 1988. P. 23-33, fig. 4.
303. На данную мысль автора натолкнула случайная находка с Дальверзин-тепе —
джайнская статуэтка, у которой сломаны ноги в лодыжках — ср.: Ibid. Р. 23-33, fig. 3.
304. См.: Rosenfield. Op. cit. Р. 33.
305. Абдуллаев, Завьялов. Ук. соч. С. 112-113, рис. 2-3.
306. Культура и искусство... Кн. 1. № 83; Пидаев Ш.Р. Поселение кушанского времени
Северной Бактрии. Ташкент, 1978. С. 73-74, рис. 23.
307. Ср.: Древности Таджикистана. № 361; Denisov Е. Die Buddhististiche heiligenbild-
terrakotte aus Mor-tepe//Archaeologische Mitteilungen aus Iran. Bd. 28. B., 1995-1996.
S. 367, tafel 28, 7.
308. Ср.: Пугаченкова Г.А. Искусство Бактрии эпохи Кушан. М., 1979. С. 232, прим. 241;
Abdullaev. Op. cit. Р. 176, Pl. 1. Ill, 4.
309. Культура и искусство... Кн. 2. С. 14, № 366.
310. Ставиский. Судьбы буддизма... С. 142-143; 158-159. См. также: Пилипко В.Н., Ма-
симов И. Буддийская статуэтка из Ак-Калы (Средняя Амударья) // СА. 1969. №. 3;
Пугаченкова. Бактрийско-индийские связи... С. 252-253.
311. Древности Таджикистана. С. 179-180, № 459-460.
312. Ср.: Agrawala V.S. Op. cit. Р. 33, Pl. XVIII b.
313. Древности Таджикистана. С. 185-186, № 477-478. Типология штампованных ми-
ниатюрных ступ, их назначение, а также обзор литературы по данному вопросу рас-
смотрены в специальной статье Б.А. Литвинского и Т.Н. Зеймаль: Литвинский, Зей-
маль. Некоторые аспекты... С. 169-170.
314. Древности Таджикистана. С. 185-186, № 479.
315. Вертоградова В.В. Глиняные таблетки с буддийскими надписями из Хишт-тепа
// Информационный бюллетень МАИКЦА. 1990. Вып.17. С.21-25. См. также: Мул-
локандов. Ук. соч. С. 17-18, рис. 4.
316. Lawson. Op. cit. Р. 703. Считается, что печати с надписями брахми начинают появ-
ляться в II в. до н.э. - I в. н.э.: Sant U. Terracotta Art of Rajastan (From Pre-Harappan
and Harappan Times to the Gupta Period). New Delhi, 1997. P. 170, 187.
317. Klimburg-Salter D. The Painted Covers of Samghatasutra 627/8 and the Votive Ob-
jects from Gilgit // SAA 1989. 1992. P. 397 fig. 47.4,; см. также: Taddei M. Inscribed Clay
Tablets and Miniature Stupas from Gazni // East and West. 1970. V. 20, № 1-2. P. 79-81.
Штампованная вотивная ступа имеется также среди материалов Хара-Хото: Stein А.
Innermost Asia. V. Ill: Plates and Plans. Oxford, 1928. V. Ill, Pl. LIII, K.K.I.0225.
318. Несмотря на общий расцвет буддийской скульптуры Гандхары, в кушанское вре-
мя мелкая терракотовая пластика с изображением Будды и бодхисаттв здесь не за-
фиксирована.
319. Abdullaev. Op. cit. Р. 170.
320. Пидаев. К вопросу о появлении... С. 136.
321. Подробнее см.: Тургунов БА. Раскопки второго буддийского храма на Дальвер-
зинтепе (предварительное сообщение) // Античные и раннесредневековые древно-
сти Южного Узбекистана. Ташкент, 1989. С. 84-86.
322. Ставиский. Итоги раскопок... С. 43-44, табл. XV; Абдуллаев, Завьялов. Ук. соч.
С. 116, рис. 7.
323. См.: Вертоградова. Индийская эпиграфика... С. 84-85.
324. По мнению исследователей, терракота Индии кушанского времени отличается от
шунгской эпохи наличием западного влияния — см.: Sant. Op. cit. Р. 144. В реперту-
аре индийской кушанской терракоты, в целом сохранившегося с предшествующего
времени, изображения Будды и бодхисаттв составляют незначительную часть (См.:
Poster A.G. From Indian-earth: 4.000 years of terracotta art. Exhibition. Brooklyn Muse-
um. N.Y., 1986. P. 38-39; Srivastava S.K. Terracotta Art... P. 166). Они известны на ря-
де памятников, в частности, Хастинапура, Каусамби, Кашиа. Несколько чаще, чем
изображения Будды, встречаются терракотовые фигурки бодхисаттв, в частности
Майтреи. Как правило, это хорошо смоделированные штампованные статуэтки, ко-
торые воспроизводят классическую матхурскую иконографию. Наряду со штампо-
ванной буддийской терракотой в Капилавасту были обнаружены лепные головки
257
статуэток Будды. Большинство статуэток были найдены в помещениях, которые
автор раскопок определил как святилища {Srivastava S. Op. cit. Р.183, 217, Pl.
LXXXVI-LXXXVIII); однако трудно сказать, является ли это локальной особен-
ностью или перед нами характерный пример буддийской традиции Индии.
325. Среди материалов Таксилы нет терракотовых статуэток Будды и бодхисаттв, но
имеются терракотовые статуэтки персонажей буддийского репертуара — якшини,
донаторы, митхуна: Marshall. Taxila. V. III. Pl. 133, № 28, 31, 35, 37, 38.
326. Известно, что в раннесредневековом Китае наряду с буддийскими монастырями
и храмами существовали небольшие деревенские часовни, обозначавшиеся терми-
ном fo-t’ang: Gemet. Op. cit. P. 3.
327. См.: Lerner, Kossak. Op. cit. P. 109-114.
328. Cm.: Poster. Op. cit. P. 195-197, № 140.
329. Ibid. P. 132-135, № 66-69.
330. Скульптура этого времени вошла в литературу под названием «индо-афганской
школы» — подробнее см.: Marshall. Taxila. V. II, Р. 514; DaniA.H. The Historic City of
Taxila. Tokyo, 1986. P. 164-165.
331. См.: Литвинский. Буддийский храм... С. 284, прим. 7.
332. Пугаченкова, Усманова. Ук. соч. С. 167-170. Очевидно, что некоторое количество
буддийской терракоты все-таки имело хождение в Маргиане; см.: Gaibov V., Koshe-
lenko G., Novikov S. Nouveaux documents pour une histoire des religions dans le Turkme-
nistan meridional a 1’epoque parthe et sassanides // Histoire et cultes de 1’Asie Centrale
preislamique. Sources ecrites et documents archeologique. P, 1991. Pl. XXXIX.
333. О толщине плакеток авторы раскопок не сообщают.
334. Пугаченкова, Усманова. Ук. соч. С. 163-164, рис. 17.
335. Taddei М. The Bejewelled Buddha and Mahisasuramardini: Religion and Political Ideo-
logy in Pre-Muslim Afghanistan // SAA 1989. 1992. P 457. В своей статье, посвящен-
ной образу Будды в подобном одеянии, М. Таддеи поставил под сомнение интерпре-
тацию Д. Климбург-Залтер, в которой та идентифицировала его как чакравартина в
церемонии Pancavarrsika', ср.: Klimourg-Salter. The Painted Covers... P. 123 ff.
336. Cm.: Lawson. Op. cit. P 703.
337. Пугаченкова, Усманова. Ук. соч. С. 163, рис. 16.
338. Мешкерис. Согдийская терракота. С. 58-59; 180-183, рис. 83-85.
339. Ср.: Мешкерис, Терракоты Самаркандского музея. С. 83, рис. 8, 4; Дьяконова, Со-
рокин. Ук. соч. Табл. 39,1698,1701,1703,1704. Датировка данной скульптуры, пред-
ложенная Н.В. Дьяконовой и С.С. Сорокиным (Там же. С. 41), нуждается в допол-
нительной аргументации.
340. Древности Таджикистана. С. 201 № 503.
341. Самаркандский музей № А-180-1376. См.: Мкртычев Т.К. Уникальные терракоты
из Тали-Барзу // Культура древнего и средневекового Самарканда и исторические
связи Согда. Ташкент, 1990. С. 67-68; ср.: Дьяконова, Сорокин. Ук. соч. Табл. 20. 773.
Значительная часть коллекции хотанской терракоты, собранной А. Стейном и хра-
нящейся в Национальном Музее в Дели, имеет широкую датировку с I по IV в. Ис-
следователь коллекции С.П. Гупта считает, что материалы V в. в ней не представле-
ны, тогда как небольшая часть датируется VII—VIII вв.: Gupta S.P. Khotan-Yotkan
Terracottas in the Collection of the National Museum, New Delhi // Buddhist Art and
Thought. New Delhi, 1993. P. 106.
342. Marshak, Raspopova. Op. cit. P. 207-305. Согласно предположению Б.И. Маршака,
VI век явился рубежным в производстве штампованной терракоты в Пенджикенте.
В VII—VIII вв. штампованные терракотовые образки исчезают, и им на смену при-
ходят рисованные иконки {Маршак. Искусство Согда... С. 238-239). Таким образом,
данный штамп либо датируется ранее VII в., либо был привезен в Согд.
343. Маршак Б.И., Распопова В.И., Шкода В.Г. Раскопки древнего Пенджикента в 1996 г.
// Новые исследования археологов России и СНГ. Материалы пленума ИИМК
РАН 28-30 апреля 1997 г. СПб., 1997. С. 44, рис. 6.
344. Двуреченская. Ук. соч. С. 126-127, рис.1. Н.Д. Двуреченская считает, что на пла-
кетке под Буддой изображены три персонажа.
345. См.: Klimourg-Salter D. The Gilgit Manuscripts Covers and the «Cult of the Book» //
SAA 1987.1990. 2. fig. 2, 3.
346. Лунина. Ук. соч. С. 48-50, рис. 5.
347. Двуреченская. Ук. соч. С. 128-129.
348. Чунихин. Ук. соч. С. 194-195.
258
349. Ср.: Wen wu... P. 9.
350. Abdullaev. Op. cit. fig. 1. См. также: Lawson. Op. cit. P. 704-705.
351. Культура и искусство... Кн. 2. С. 75, № 486.
352. Богомолов Г.И. Изображения всадников с городища Канка // ИМКУ. 1986. Вып. 20.
С. 69-79. См. также: Культура и искусство... Кн. 2. С. 77 № 489.
353. Tanabe К. The Goddess in the Gandharan Great Departure Scene of Siddhartha //
SRAA. 1997/98. V. 5. P. 213-232.
354. См.: Кызласов. Ук. соч. С. 209 рис. 40, 1.
Глава IV
1. Цифрами в скобках обозначено количество операций.
2. Мкртычев Т.К. К вопросу о живописной традиции буддийских памятников Север-
ной Бактрии кушанского времени // ВДИ. 1998. № 3. С. 194.
3. Ставиский. Династийное святилище... С. 38.
4. Stavisky. Kara-tepe... Р. 95-135, fig. И.
5. Бурый В.П. Технико-технологические особенности монументальной живописи
Дильберджина (К вопросу развития монументального искусства древней и ранне-
средневековой Бактрии). Дисс... канд. искусствоведения. Ташкент, 1982. С. 18-19.
6. Там же. С. 9.
7. Ковалева. Монументальный декор... С. 226-228.
8. Подробнее см.: Там же. С. 225-228.
9. Бурый. Ук. соч. С. 19.
10. См. также: Мкртычев. К вопросу о живописной традиции...
11. Ставиский. Основные итоги... С. 13, рис. 14; С. 27, рис. 21.
12. Ставиский, Мазурина. Ук. соч. Рис. 20.
13. Там же. С. 61-6^, рис. 21.
14. Вертоградова. Индийская эпиграфика... С. 121, рис. 128-131.
15. См.: Maillard М. Les grottes et monuments d’Asie Centrale. P, 1983. fig. 43c.
{^.Ставиский. Основные итоги... С. 22, рис. 20.
17. Нефедов Н.Ю. Пригородный жилой комплекс городища Еркурган // ИМКУ. 1988.
Вып. 22. С. 221-224, рис. 2.
18. См.: Ставиский. Основные итоги... С. 27-28, рис. 21; он же. Работы на Кара-тепе...
С. 32, рис.11.
19. Там же, С. 28, рис. 19. По словам Б.Я. Ставиского, время от времени при закрашива-
нии «бантиков» художник ошибался, и некоторые из этих фигур получались в рос-
писи как бы лежащими на боку и нарушающими звездчатый узор (Там же. С. 21).
Очевидно, что и слово «художник» здесь следовало бы взять в кавычки.
20. Ср.: Шлюмберже Д. Эллинизированный Восток. М., 1985. С. 57-59, рис. 46.
21. Бурый. Ук. соч. С. 21.
22. Там же. Подробнее см.: Альбаум. Живопись святилища Фаяз-тепе. С. 25.
23. В.П. Бурый считает, что «эта операция (понятная при тонированных лицах) здесь
исполнялась в силу привычки»: Бурый. Ук. соч. С. 21.
24. Там же.
25. Kato. Op. cit. Р. 24, fig. 2-26.
26. Тургунов. Раскопки... С. 93-95.
27. Соколовский В.М. Реставрация и исследование росписей Уштур-Мулло (раскопки
1982 г.) // APT 1982 г. 1990. Вып. XXII. С. 264.
28. Зеймаль. Раскопки буддийского комплекса... С. 323; Соколовский. Реставрация...
С. 264. Не совсем понятно, что имел в виду В.М. Соколовский, когда писал о «фи-
гурной лепке» в настенной живописи: Там же. С. 265.
29. Пидаев Ш.Р. Археологические работы на юго-восточном холме Зартепа // ИМКУ.
1990. Вып. 24. С. 54.
30. Реутова М.А. Живопись Зар-тепа // ИМКУ 1986. Вып. 20. С. 194.
31. См.: Там же. С. 195.
32. Там же.
33. См.: Azarpay G. A Jataka Tale on a Sasanian Silver Plate // BAI. 1995. V. 9. P. 105.
34. Пидаев. Археологические работы... С. 54, рис. 3, 8.
35. Ставиский. Основные итоги... С. 36-37, рис. 29.
36. О полемике по поводу датировки и назначения Халчаяна см. выше.
259
37. Пугаченкова. Халчаян. С. 144.
38. Там же. С. 145.
39. Бурый. Ук. соч. С. 17.
40. Ср.: Культура и искусство... Кн. 1. № 165.
41. Yazdani G. Ajanta. Techique of the Painting // Encyclopaedia of World Art. V. I.
N.Y.-Toronto—L., 1959. P. 161 f. Самая ранняя буддийская настенная живопись да-
тируется II в. до н.э. Она была зафиксирована в пещерах Аджанты (пещеры X, XI):
Banerjee Р. Buddhist Wall Paintings from India and Central Asia and Their Major The-
mes. A Brief Survey // Buddhist Art and Thought. New Delhi, 1993. P. 14.
42. Подробнее см.: Вертоградова B.B. Несколько слов о моделировке в древнеиндий-
ской живописи // Проблема канона в древнем и средневековом искусстве Азии и
Африки. М.,1973. С. 125 и сл.
43. Бурый. Ук. соч. С. 164.
44. См.: Mustamandy Ch. The Impact of Hellenised Bactria on Gandharan Art // Gandha-
ran Art in Context East-West Exchanges at the Crossroads of Asia. New Delhi, 1997.
P. 19. fig. 2.
45. Carter M.L Oeso or Siva? // BAI. 1995. V.9. P 143, fig. 1, 2.
46. Инвентарные номера — 2000.42.1; 2000.42.2.
47. Carter. Oeso... P. 143.
48. Мкртычев. К вопросу о живописной традиции... С. 194.
49. Bussagli. Op. cit. Р. 27.
50. Andrews. Op. cit. P. 7.
51. Ibid. P 4.
52. Bussagli. Op. cit. P. 21.
53. Andrews. Op. cit. P. 14.
54. Нет оснований принимать имя мастера за обязательную этническую характеристику.
55. Bussagli. Op. cit. Р. 20, 28.
56. Rowland. Art of Afghanistan. P. 34-37.
57. Cm.: Haesner Ch. Buddhist Art of India and Central Asia // Investigating Indian Art.
B., 1987. P. 107-108.
58. Cm.: Stavisky B. Kara Tepe... fig. 10; Альбаум Л.И. Живопись святилища Фаязтепа //
Культура Среднего Востока (с древнейших времен до наших дней). Изобразитель-
ное и прикладное искусство. Ташкент, 1990. рис. 2.
59. Зеймаль Т.И. Терракота Северного Тохаристана (вопросы археологической перио-
дизации) // Бактрия-Тохаристан на древнем и средневековом Востоке. М., 1983.
60. См. подробнее: Альбаум. Живопись святилища Фаязтепа. С. 25, рис. 3.
61. См.: Ставиский. Основные итоги... С. 38.
62. Кругликова, Пугаченкова. Ук. соч. С. 69-70, рис. 61.
63. Там же. С. 70.
64. Кругликова И.Т. Настенные росписи в помещении 16 северо-восточного культово-
го комплекса Дильберджина //Древняя Бактрия. Вып. 2. М., 1979. С. 120-143; она
же. Дильберджин. С. 109-110. Несмотря на предлагаемую И.Т. Кругликовой дати-
ровку живописи кушанским временем (Там же. С. 109), предпочтительнее выгля-
дит более поздняя датировка V—VI вв. {Косолапов А.И., Маршак Б.И. Стенная
живопись Средней и Центральной Азии. СПб., 1999. С. 24).
65. Зеймаль Т.И. Раскопки на Аджинатепа в 1975 году // APT 1975 г. 1980. Вып. XV.
С. 150.
66. Литвинский, Зеймаль. Аджина-тепа. С. 67-68.
67. Там же.
68. Там же. С. 75-76.
69. Там же. С. 59, 75.
70. Литвинский Б.А. Настенная живопись Калаи-Кафирнигана // Кавказ и Средняя
Азия в древности и средневековье. М., 1981. С. 127.
71. См.: Там же. С. 126, 129, 120, рис. 2.
72. Там же. С. 136.
73. См. подробнее: Литвинский, Соловьев. Ук. соч. С. 109-113.
74. См.: Le Coq A. von. Auf Hellas Spuren in Ostturkestan. Berichte und Atenteuer der 2.
und 3. deutschen Turfan-Expedition. Leipzig, 1926, S. 113, tabl. 36.
75. Зеймаль, Ртвеладзе. Северный Тохаристан. С. lt42.
76. См.: Пугаченкова, Усманова. Ук. соч. С. 162-163.
77. Кошеленко Г.А. Родина парфян. М., 1977. С. 150-158.
260
78. См., например: Косолапов, Маршак. Ук. соч., там же библиография.
79. См. подробнее: Маршак. Согд... С. 180.
80. См.: Marshak, Raspopova. Wall Painting... P. 153 fig. 24; см. также деревянную
скульптуру Будды из Кучи VI—VII вв.: National Musee d’Arts asiatiques — Guimet.
P, 2001. P. 30-31.
81. См. аналог — будда с цветочной мандорлой в живописи Тумшука, VII в.: Yaldiz М.
Les Turkestans // Les Arts de 1’Asie Central / Ed. P. Chuvin. P, 1999. fig. 287.
82. Cp.: JettmarK. Zur «Beweinungsszene» aus Penjikent //Central Asiatic Journal. 1961.
V. VI.
83. Маршак. Монументальная живопись Согда... С. 54.
84. Ср.: Маршак. Индийский компонент... С. 107-109; Семенов ГЛ. Сюжет из «Маха-
бхараты» в живописи Пенджикента // Культурное наследие Востока. Проблемы,
поиски, суждения. Л., 1985. С. 216-229.
85. Bussagli. Op. cit. Р. 53.
86. Косолапов, Маршак. Ук. соч. С. 31, прим. 1.
87. См.: Кызласов. Ук. соч. С. 201-202, илл. 35, 1-2, 3-6.
88. Зяблин. Ук. соч. С. 38.
89. Там же. С. 55-56.
90. Ковалева. Полевая консервация... С. 130.
91. Бернштам. Ук. соч. С. 28-29. Эту точку зрения поддержали В.Д. Горячева и С.Я. Пе-
регудова: Горячева, Перегудова. Ук. соч. С. 182-183.
92. Косолапов, Маршак. Ук. соч. С. 36.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АО — Археологические открытия, М.
APT — Археологические работы в Таджикистане, Душанбе.
ВДИ — Вестник древней истории, М.
ИМКУ — История материальной культуры Узбекистана, Ташкент—Са-
марканд.
МИА СССР — Материалы по истории и археологии СССР, М.—Л.
МАИКЦА — Международная Ассоциация по изучению культур Централь-
ной Азии, М.
НАА — Народы Азии и Африки, М.
ОНУ — Общественные науки в Узбекистане, Ташкент.
ПКНО — Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство.
Археология. Ежегодник, М.
РА — Российская археология, М.
СА — Советская археология, М.
СГЭ — Сообщения Государственного Эрмитажа, Л.
ТГЭ — Труды Государственного Эрмитажа, Л.
ТЮТАКЭ — Труды Южно-Туркестанской археологической комплексной
экспедиции, М.
AAASH — Acta Antiqua Academiae Scienntiarum Hungaricae, Budapest.
Ar As — Artibus Asia, Ascona.
AJA — American Journal of Archaeology, N.Y.
BAI — Bulletin of the Asian Institute, Michigan.
CRAI — Comptes Rendus de 1’Academie des Inscriptions et Belles-Letters, P.
MDAFA — Memoires Delegation Archaeologique de France Afganistan, P.
SAA — South Asian Archaeology.
SRAA — Silk Road Art and Archaeology, Kamakura.
262
БИБЛИОГРАФИЯ
Абдуллаев К. Коропластика Бактрии-Тохаристана в античную и раннесред-
невековую эпохи. Автореферат диссЕ канд. ист. наук. М., 1985.
Абдуллаев К. Об одном буддийском образе в коропластике Бактрии-Тохари-
стана // ИМКУ. 1990. Вып. 24.
Абдуллаев К., Завьялов В. Буддийские мотивы в городской культуре поздне-
кушанского времени (по материалам Зар-тепе) // ВДИ. 1985. № 4.
Агеева Э.Н., Белозерова Г.Е. Известняки в памятниках Термеза и его округи
кушанского периода // Буддийские памятники Кара-тепе в Старом
Термезе (Кара-тепе 5). М., 1982.
Альбаум Л.И. Буддийский храм в долине Санзара // Доклады АН УзССР.
Ташкент, 1955. № 8.
Альбаум Л.И. Балалык-тепе. Ташкент, 1960.
Альбаум Л.И. Новые раскопки Зангтепе и индийские документы // Индия в
древности. М., 1964.
Альбаум Л.И. Раскопки буддийского комплекса Фаяз-тепе (по материалам
1968-1972 гг.) //Древняя Бактрия. Л., 1974.
Альбаум Л.И. Живопись Афрасиаба. Ташкент, 1975.
Альбаум Л.И. Исследование Фаяз-тепе в 1973 г. // Бактрийские древности.'
Л., 1976.
Альбаум Л.И. О толковании каратепинских комплексов (в свете раскопок
Фаяз-тепе) // Буддийские памятники Кара-тепе в Старом Термезе (Ка-
ра-тепе 5). М., 1982.
Альбаум Л.И. Фаязтепа // Городская среда и культура Бактрии-Тохаристана
и Согда (IV в. до н.э.—VIII в. н.э.). Труды советско-французского кол-
локвиума 25-30 августа 1986 г. Ташкент, 1986.
Альбаум Л.И. Живопись святилища Фаязтепа // Культура Среднего Восто-
ка (с древнейших времен до наших дней). Изобразительное и приклад-
ное искусство. Ташкент, 1990.
Альбаум Л.И. Буддийская вихара — Фаязтепе // Средняя Азия и мировая
цивилизация. Ташкент, 1992.
Андросов В.П. Будда Шакьямуни и индийский буддизм. Современное истол-
кование древних текстов. М., 2001.
Асанов А А. Фаяз-тепе // Строительство и архитектура Узбекистана. 1976. № 6.
Беленицкий AM., Маршак Б.И., Распопова В.И. Раскопки городища древнего
Пенджикента в 1979 г. //APT. 1986. Вып. XIX (1979 г.).
Беленицкий А.М., Маршак Б.И., Распопова В.И. Раскопки городища древнего
Пенджикента в 1985 г. //APT. 1994. Вып. XXV (1985 г.).
Бернштам А.Н. Труды Семиреченской археологической экспедиции «Чуй-
ская долина» // МИА СССР. 1950. № 14.
Бичурин НЯ. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней
Азии в древние времена. Т. II. М.-Л., 1959.
Богомолов Г.И. Изображения всадников с городища Канка // ИМКУ. 1986.
Вып. 20.
Бонгард-Левин Г.М. Древнеиндийская цивилизация. История. Религия. Фи-
лософия. Эпос. Литература. Наука. Встреча культур. М., 2000.
263
Бонгард-Левин Г.М., Ильин ГФ. Индия в древности. М., 1985.
Бубнова М.А. Буддийские памятники на Памире // Верования и культы до-
мусульманской Средней Азии. М., 1997.
Бубнова М.А. Верхний Тохаристан // Археология. Средняя Азия и Дальний
Восток в эпоху средневековья. Средняя Азия в раннем средневековье.
М., 1999.
Булатова В А. Древняя Кува. Ташкент, 1972.
Бурый В.П. Технико-технологические особенности монументальной живо-
писи Дильберджина (К вопросу развития монументального искусства
древней и раннесредневековой Бактрии). ДиссЕ канд. искусствоведе-
ния. Ташкент, 1982.
Вайнберг Б.И. Некоторые вопросы в истории Тохаристана в IV—V вв. //
Буддийский культовый центр Кара-тепе в Старом Термезе. М., 1972.
Васильев Л.С. Кушаны и проникновение буддизма в Китай // Центральная
Азия в кушанскую эпоху. Т. II. М., 1975.
Вертоградова В.В. Несколько слов о моделировке в древнеиндийской живо-
писи // Проблема канона в древнем и средневековом искусстве Азии и
Африки. М., 1973.
Вертоградова В.В. Глиняные таблетки с буддийскими надписями из Хишт-
тепа // Информационный бюллетень МАИКЦА. 1990. Вып. 17.
Вертоградова В.В. Индийская эпиграфика из Кара-тепе в Старом Термезе.
М., 1995.
Вивденко С.В. Исследование и реставрация кушанской пластики Северной
Бактрии (на материалах Узбекистанской искусствоведческой экспеди-
ции). Автореферат диссЕ канд. искусствоведения. Ташкент, 1990.
Воробьева-Десятовская М.И. Памятники письменности кхароштхи и брах-
ми из советской Средней Азии // История и культура Центральной
Азии. М., 1983.
Восточный Туркестан и Средняя Азия. История. Культура. Связи / Под ред.
Б.А. Литвинского. М., 1984.
Восточный Туркестан и Средняя Азия в системе культур Древнего и Сред-
невекового Востока / Под ред. Б.А. Литвинского. М., 1986.
Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. Очерки истории
/ Под ред. С.Л. Тихвинского и Б.А. Литвинского. М., 1988.
Восточный Туркестан в древнем и раннем средневековье: этнос, языки, ре-
лигии / Под ред. Б.А. Литвинского. М., 1992.
Восточный Туркестан в древности и средневековье: Архитектура. Искус-
ство. Костюм / Под ред. Б.А. Литвинского. М., 2000.
Раневская Э.В., Заславская Ф.А. К атрибуции одной из терракот Сурхандарь-
инского краеведческого музея в г. Термезе // Средняя Азия в древнос-
ти и средневековье (история и культура). М., 1977.
Гиршман Р. Кушаны и Иран // Центральная Азия в кушанскую эпоху. Т. II.
М., 1975.
Горячева ВД. Город Золотого верблюда. Фрунзе, 1988.
Горячева ВД., Перегудова С.Я. Буддийские памятники Киргизии // ВДИ.
1996. № 2.
Грек Т.В. Бронзовые барельефы из буддийского храма на городище Ак-Бе-
шим. Чуйская долина. VIII в. // Памятники культуры и искусства Кир-
гизии. Л., 1983.
264
Грек Т.В. Буддийские и индуистские культовые предметы из Семиречья //
Культура и искусство Киргизии. Л., 1983.
Грек Т.В. Индийский импорт. VIII—X вв. // Памятники культуры и искус-
ства Киргизии. Л., 1983.
Грене Ф. Новая гипотеза о датировке рельефов Халчаяна // ВДИ. 2000. № 2.
Двуреченская НД. Терракотовая плитка с изображением бодхисаттвы из
Восточной Кашкадарьи // РА. 2000. № 2.
Древний Мерв в свидетельствах письменных источников. Сборник доку-
ментов. Ашгабад, 1994.
Древности Таджикистана. Каталог выставки. Душанбе, 1985.
Древности Южного Узбекистана. Каталог. Токио, 1991.
Дьяконова Н.В., Сорокин С.С. Хотанские древности. Л., 1960.
Завьялов В. Позднекушанская антропоморфная терракота Зар-тепе // Крат-
кие сообщения Института Археологии. Л., 1981.
Зеймаль Е.В. Монеты раннесредневековой Средней Азии // Археология.
Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья. Средняя Азия
в раннем средневековье. М., 1999.
Зеймаль Е.В., Ильин ГФ. Кушанское царство. Индия в начале I тыс. н.э. //
История древнего мира. Кн. 3: Упадок древних обществ. М., 1982.
Зеймаль Т.И. Раскопки на Аджинатепа в 1975 году // APT. 1980. Вып. XV
(1975).
Зеймаль Т.И. Терракота Северного Тохаристана (вопросы археологической
периодизации) // Бактрия-Тохаристан на древнем и средневековом
Востоке. М., 1983.
Зеймаль Т.И. Буддийская ступа у Верблюжей Горки // Прошлое Средней
Азии. Душанбе, 1987.
Зеймаль Т.И. Раскопки буддийского комплекса Уштур-мулло в 1981 г. //
APT. 1988. Вып. XXI (1981).
Зеймаль Т.И. Буддийский монастырь Уштур-Мулло (работы 1982 г.) //APT.
1990. Вып. XXII (1982).
Зеймаль Т.И. О двух этапах распространения буддизма в Северном Тохари-
стане //Эрмитажныечтения памяти ВТ. Луконина. 1986—1994 гг. Спб.,
1995.
Зеймаль Т.И. Раскопки на северной вершине Кара-тепе (1985—1989) // Буд-
дийские комплексы Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 6). М.,
1996.
Зеймаль Т.Н, Ртвеладзе Э.В. Северный Тохаристан // Археология. Средняя
Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья. Средняя Азия в раннем
средневековье. М., 1999.
Зелинский А.Н. Кушаны и махаяна // Центральная Азия в кушанскую эпоху.
Т. II. М., 1975.
Зяблин Л.П. Второй буддийский храм Ак-бешимского городища. Фрунзе, 1961.
Ильясов Дж.Я. К вопросу о датировке буддийских храмов Дальверзинтепа //
Археология и художественная культура Центральной Азии. Ташкент,
1995.
Ильясов Дж.Я. Терракота Кампыртепа // Материалы Тохаристанской экспе-
диции. Археологические исследования Кампыртепа. Ташкент, 2000.
Индия и окружающий мир в записках паломника Фа Сяня / Пер. Н.В. Са-
мозванцевой // История и культура древней Индии: тексты. М., 1990.
265
История Ат-Табари. Ташкент, 1987.
Кавасаки К. О терракотовой плитке с образом Будды из Караул-тепа //
Древние цивилизации Евразии. История и культура. М., 1998.
Карев Ю.В. Статуэтка бодхисаттвы Авалокитешвары из Самарканда //
ВДИ. 1998. №1.
Като К., Тургунов Б А. Памятник Дальверзинтепа //Дальверзинтепа шахри-
стони. Токио, 1996 (на япон. и узб. языках).
Ковалев Д.И. Полевая консервация буддийской ступы из комплекса В // Буд-
дийские комплексы Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 6). М., 1996.
Ковалева НА. Полевая консервация и реставрация некоторых находок из
раскопок буддийского храма Краснореченского городища // Красная
речка и Бурана. Фрунзе, 1989.
Ковалева НА. Монументальный декор Кара-тепе (по материалам раскопок
1981-1989гг.), его полевая консервация и камеральная обработка //Буд-
дийские комплексы Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 6). М., 1996.
Кожемяко П.Н. Раннесредневековые города и поселения Чуйской долины.
Фрунзе, 1959.
Кожемяко П.Н. Отчет о полевых археологических работах на Красноречен-
ском городище. Раскоп II // Красная Речка и Бурана. Фрунзе, 1989.
Косолапов А.И., Маршак Б.И. Стенная живопись Средней и Центральной
Азии. СПб., 1999.
Кошеленко Г А. Уникальная ваза из Мерва // ВДИ. 1966. № 1.
Кошеленко Г А. Родина парфян. М., 1977.
Кругликова И.Т. Настенные росписи в помещении 16 северо-восточного куль-
тового комплекса Дильберджина //Древняя Бактрия. Вып. 2. М., 1979.
Кругликова И.Т. Дильберджин. М., 1986.
Кругликова И.Т., Пугаченкова Г А. Дильберджин. Раскопки 1970—1973 гг.
Часть 2. М., 1977.
Культура и искусство древнего Узбекистана. Каталог выставки. Кн. 1—2. М.,
1991.
Кызласов Л.Р. Археологические исследования на городище Ак-Бешим в
1953-1954 гг. //Труды Киргизской комплексной археолого-этнографи-
ческой экспедиции. Т. II. М., 1959.
Левина Л.М. Елхарас //Древности Южного Хорезма. М., 1991.
Лившиц В А., Никитин А.Б. Ранний пехлевийский острак из буддийского
храма в Дальверзин-тепе // ВДИ. 1990. № 4.
Лившиц В А., Хромов АЛ. Согдийский язык // Основы иранского языкозна-
ния. Среднеиранские языки. М., 1981.
Литвинский Б.А. Махадева и Дуттхатамани. О начале буддизма в Парфии //
ВДИ. 1967. № 3.
Литвинский Б.А. Домусульманские истоки среднеазиатской цивилизации
X—XI вв. // Абу Али ибн Сина и его эпоха. Душанбе, 1980.
Литвинский Б А. Настенная живопись Калаи-Кафирнигана // Кавказ и
Средняя Азия в древности и средневековье. М., 1981.
Литвинский Б.А. Буддийский храм Каллаи-Кафирниган (Южный Таджики-
стан) и проблемы истории культуры Центральной Азии // Искусство и
культура Центральной Азии. М., 1983.
Литвинский Б А. Буддизм // Восточный Туркестан в древнем и раннем сред-
невековье: этнос, языки, религии. М., 1992.
266
Литвинский Б А. Индия и Центральная Азия // Азия — диалог цивилизаций.
Спб., 1996.
Литвинский БА. Буддизм и буддийская культура Центральной Азии (древ-
ность) // Московское востоковедение. Очерки, исследования, разра-
ботки. М., 1997.
Литвинский Б А., Зеймалъ Т.И. Аджина-Тепа. М., 1971.
Литвинский Б А., Зеймалъ Т.И. Некоторые аспекты иерархии и семантики
stupa в Средней Азии и Индии // Древняя Индия. Историко-культур-
ные связи. М., 1982.
Литвинский Б А., Пичикян И.Р. Пещерная культовая архитектура Восточно-
го Туркестана // Восточный Туркестан и Средняя Азия в системе куль-
тур Древнего и Средневекового Востока. М., 1986.
Литвинский Б А., Седов А.В. Тепаи-шах. Культура и связи кушанской Бакт-
рии. М., 1983.
Литвинский Б А., Соловьев В.С. Средневековая культура Тохаристана. М.,
1985.
Луконин В.Г. Среднеперсидские надписи из Кара-тепе // Буддийские пеще-
ры Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 2). М., 1969.
Луконин В.Г. Древний и раннесредневековый Иран. М., 1987.
Лунина С.Б. Изделия художественного ремесла Кеша // Культура Среднего
Востока. Изобразительное и прикладное искусство. Ташкент, 1990.
Манылов Ю.П. Археологические исследования городища Кара-тепе на Нар-
пае // ИМКУ. 1987. Вып. 21.
Маршак Б.И. Согдийские терракоты // Тезисы докладов на секциях, посвя-
щенных итогам полевых исследований. М., 1972.
Маршак Б.И. Индийский компонент в культовой иконографии Согда //
Культурные взаимосвязи народов Средней Азии и Кавказа с окружаю-
щим миром в древности и средневековье. М., 1981.
Маршак Б.И. Монументальная живопись Согда и Тохаристана в раннем
средневековье // Бактрия-Тохаристан на древнем и средневековом
Востоке. М., 1983.
Маршак Б.И. Искусство Согда // Центральная Азия. Новые памятники
письменности и искусства. М., 1987.
Маршак Б.И. Согд V—VIII вв. Идеология по памятникам искусства //Архео-
логия. Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья. Сред-
няя Азия в раннем средневековье. М., 1999.
Маршак Б.И., Распопова В.И. Согдийцы в Семиречье // Древний и средневе-
ковый Кыргызстан. Бишкек, 1996.
Маршак Б.И., Распопова В.И., Шкода В.Г. Раскопки древнего Пенджикента в
1996 г. // Новые исследования археологов России и СНГ. Материалы
пленума ИИМК РАН 28-30 апреля 1997 г. СПб., 1997.
Массон М.Е. Находки фрагмента скульптурного карниза первых веков н.э. //
Известия Узкомстариса. Ташкент, 1933.
Массон М.Е. Городища Старого Термеза и их изучение // Труды Узбекистан-
ского филиала Академии Наук СССР. Серия 1: Термезская археологи-
ческая комплексная экспедиция. Вып. 2. Ташкент, 1941.
Массон М.Е. Из работ Южно-Туркменской археологической комплексной
экспедиции Академи наук Туркменской ССР в 1962 году // Известия
АН ТССР. Серия общественных наук. 1963. № 3.
267
Массон В. М. Изучение кушанских памятников на юге Узбекистана // АО
1973 г. 1974.
Мешкерис ВЛ. Терракоты Самаркандского музея. Л., 1962.
Мешкерис В.А. Терракоты из Кара-тепе // Буддийские пещеры Кара-тепе в
Старом Термезе (Кара-тепе 2). М., 1969.
Мешкерис В.А. Коропластика Согда. Душанбе, 1977.
Мешкерис В.А. Согдийская терракота. Душанбе, 1989.
Мешкерис В А. Древние цивилизации Евразии. История и культура, М., 1998.
Мкртычев Т.К. Уникальные терракоты из Тали-Барзу // Культура древне-
го и средневекового Самарканда и исторические связи Согда. Таш-
кент, 1990.
Мкртычев Т.К. Об одном виде иранского костюма у кушан // Археология
Средней Азии. Ташкент, 1990.
Мкртычев Т.К. Скульптура и настенная живопись буддийских памятников
Северной Бактрии: проблемы восприятия // Искусство Узбекистана:
древность, средневековье, современность. Ташкент, 1995.
Мкртычев Т.К. Предварительные итоги работ в комплексе Е (1987—1989 гг.)
// Буддийские комплексы Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 6).
М., 1996.
Мкртычев Т.К. Purna-ghata на Кара-тепе // Буддийские комплексы Кара-те-
пе в Старом Термезе (Кара-тепе 6). М., 1996.
Мкртычев Т.К. Кувинский храм: проблемы интерпретации // Верования и
культы домусульманской Средней Азии. М., 1997.
Мкртычев Т.К. К вопросу о живописной традиции буддийских памятников
Северной Бактрии кушанского времени // ВДИ. 1998. № 3.
Мкртычев Т.К. Новые раскопки на Кара-тепе в Старом Термезе. История функ-
ционирования комплекса Е // Материальная культура Востока. М., 1999.
Мкртычев Т.К, Русанов Д.В. Второй буддийский храм на Дальверзин-тепе
(Дт-25): история функционирования // VI Чтения памяти профессора
В.Д. Блаватского. К 100-летию со дня рождения. М., 1999.
Мукерджи Б.Н. Датированное изображение Майтреи // ВДИ. 1992. № 1.
Муллокандов М. Раннесредневековый буддийский монастырь Хишт-тепа в
Ховалингском районе Таджикистана // Информационный бюллетень
МАИКЦА. 1990. Вып. 17.
Нефедов Н.Ю. Пригородный жилой комплекс городища Еркурган // ИМ КУ.
1988. Вып. 22.
Новикова Л.П., Марков А.Б. Минеральные красители глиняной скульптуры и
стенописи Аджинатепа и Калаикафирниган (VII—VIII вв. н.э.) // APT.
1983. Вып. XVII (1977 г.).
Ольденбург С.Ф. Русская Туркестанская экспедиция (1909—1910 гг.). Крат-
кий предварительный отчет. Спб., 1914.
Памятники буддизма в Туркменистане. Ашхабад, 1991.
Памятники культуры и искусства Киргизии. Каталог выставки. М., 1983.
Пидаев Ш.Р. Поселение кушанского времени Северной Бактрии. Ташкент,
1978.
Пидаев Ш.Р. Стратиграфия городища Старого Термеза в свете новых раскопок
// Городская культура Бактрии-Тохаристана и Согда. Ташкент, 1987.
Пидаев Ш.Р. Археологические работы на юго-восточном холме Зартепа //
ИМКУ 1990. Вып. 24.
268
Пидаев Ш.Р. Новые детали каменной архитектуры с городища Старого Тер-
меза // Буддийские комплексы Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-те-
пе 6). М., 1996.
Пидаев Ш.Р. К вопросу о появлении образа Будды в коропластике Бактрии
//ИМКУ. 1999. Вып. 30.
Пидаев Ш.Р., Като К. Археологические исследования на буддийском центре
Каратепа в Старом Термезе // Археологические исследования в Узбе-
кистане. 2000 год. Самарканд, 2001.
Пилипко В.Н. Раскопки святилища позднекушанского времени на городище
Зар-тепе // Бактрийские древности. Л., 1976.
Пилипко В.Н. Поселения Северо-Западной Бактрии. Ашхабад, 1985.
Пилипко В.Н., Масимов И. Буддийская статуэтка из Ак-Калы (Средняя Аму-
дарья) // С А. 1969. № 3.
Пичикян И.Р. Культура Бактрии. Ахеменидский и эллинистический перио-
ды. М., 1991.
Пугаченкова Г.А. Пути развития архитектуры Южного Туркменистана поры
рабовладения и феодализма // ТЮТАКЭ. 1958. Т. VI.
Пугаченкова Г.А. Халчаян. К проблеме художественной культуры Северной
Бактрии. Ташкент, 1966.
Пугаченкова Г.А. Два ступа на юге Узбекистана // С А. 1967. № 3.
Пугаченкова Г.А. Гандхарское искусство в Мерве // Искусство. 1968. № 6.
Пугаченкова Г.А. Скульптура Халчаяна. М., 1971.
Пугаченкова Г.А. Искусство Бактрии эпохи Кушан. М., 1979.
Пугаченкова Г.А. Бактрийско-индийские связи в памятниках искусства //
Древняя Индия. Историко-культурные связи. М., 1982.
Пугаченкова Г.А. Искусство Гандхары. М., 1982.
Пугаченкова Г.А. Образы юэчжийцев и кангюйцев в искусстве Бактрии и Сог-
да // Античные и раннесредневековые древности Южного Узбекистана.
Ташкент, 1989.
Пугаченкова ГА., Ремпель Л.И. Выдающиеся памятники изобразительного
искусства Узбекистана. Ташкент, 1960.
Пугаченкова Г.А., Ремпель Л.И. Очерки искусства Средней Азии. М., 1982.
Пугаченкова ГА., Ртвеладзе Э.В. Северная Бактрия-Тохаристан. Ташкент, 1990.
Пугаченкова ГА., Тургунов БА. Буддийское святилище в загородной зоне //
Дальверзинтепе — кушанский город на юге Узбекистана. Ташкент, 1978.
Пугаченкова Г А., Тургунов Б А. Новый буддийский памятник в Южном Уз-
бекистане // ПКНО 1988 г. 1989.
Пугаченкова Г.А., Усманова З.И. Буддийский комплекс в Гяур-кале Старого
Мерва//ВДИ. 1994. № 1.
Пчелина Е.Г. Начало работ по обследованию буддийского монастыря Кара-
тепе в Термезе // Кара-тепе — буддийский пещерный монастырь в Ста-
ром Термезе (Кара-тепе 1). М., 1964.
Реутова М.А. Живопись Зар-тепа // ИМКУ. 1986. Вып. 20.
Ртвеладзе Э.В. Новый буддийский памятник в Старом Мерве // ТЮТАКЭ.
1974. Т. XV.
Ртвеладзе Э.В. К периодизации буддийского комплекса в Айртаме // ОНУ.
1995. № 5-8.
Ртвеладзе Э.В. О некоторых особенностях буддизма в Средней Азии // Ге-
незис и пути развития процессов урбанизации Центральной Азии. Са-
марканд, 1995.
269
Русанов Д.В. Архитектура второго буддийского храма на Дальверзинтепа //
ОНУ. 1995. № 5-8.
Сарианиди В.И., Кошеленко Г.А. Монеты из раскопок некрополя, располо-
женного на городище Тилля-тепе (Северный Афганистан) // Древняя
Индия. Историко-культурные связи. М., 1982.
Семека Е.С. Буддизм на Цейлоне. М., 1969.
Семенов Г.Л. Сюжет из «Махабхараты» в живописи Пенджикента // Куль-
турное наследие Востока. Проблемы, поиски, суждения. Л., 1985.
Семенов ГЛ. Кубера из Ак-Бешима // Эрмитажные чтения памяти В.Г. Лу-
конина. 1995—1999 гг. Спб., 2000.
Симс-Вильямс Н. Путешественники в Тибет. Согдийские надписи в Ладаке
// ВДИ. 1995. №2.
Согдийские документы и письма с горы Муг. Вып. II: Юридические доку-
менты и письма / Чтение, пер. и комм. В.А. Лившица. М.—Л., 1962.
Соколовский В.М. Реставрация и исследование росписей Уштур-Мулло (рас-
копки 1982 г.) //APT. 1990. Вып. XXII (1982 г.).
Соколовский В.М. Росписи и скульптура Елхараса // Древности Южного Хо-
резма. М., 1991.
Ставиский Б.Я. Основные итоги раскопок Кара-тепе в 1961—1962 гг. // Ка-
ра-тепе — буддийский пещерный монастырь в Старом Термезе (Кара-
тепе 1). М., 1964.
Ставиский Б.Я. Некоторые вопросы истории буддизма в Средней Азии //
Доклады по этнографии Географического общества СССР. Вып. 1/4. Л.,
1965.
Ставиский Б.Я. Итоги раскопок Кара-тепе в 1965-1969 гг. // Буддийский
культовый центр Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 3). М., 1972.
Ставиский Б.Я. Работы на Кара-тепе в 1970—1971 гг. // Буддийский культо-
вый центр Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 3). М., 1972.
Ставиский БЯ. О назначении айртамских фризов // СГЭ. 1972. XXIV.
Ставиский Б Я. Кушанская Бактрия: проблемы истории и культуры. М., 1977.
Ставиский Б.Я. К югу от железных ворот. М., 1977.
Ставиский Б.Я. Династийное святилище в селе Мат и буддийские памятни-
ки Термеза (О двух художественных течениях в искусства Кушанской
империи) // Древняя Индия: Историко-культурные связи. М., 1982.
Ставиский БЯ. Кара-тепе — буддийский культовый центр кушанского Тер-
меза как памятник среднеазиатско-индийских связей // Центральная
Азия. Новые памятники письменности и искусства. М., 1987.
Ставиский Б.Я. Свободно стоящие колонны буддистов Центральной Азии и
ранних христиан Закавказья: вопрос об их происхождении // ВДИ.
1995. № 1.
Ставиский Б.Я. Новые данные о Кара-тепе (Некоторые итоги работ 1978—
1989 гг.) // Буддийские комплексы Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-
тепе 6). М., 1996.
Ставиский Б.Я. Судьбы буддизма в Средней Азии (по данным археологии).
М., 1998.
Ставиский Б.Я., Мазурина В.Н. Работы в комплексах В, Г и Д // Буддийские
комплексы Кара-тепе в Старом Термезе (Кара-тепе 6). М., 1996.
Ставиский Б.Я., Мкртычев Т.К., Зеймаль Т.Н. Раскопки на Кара-тепе в Ста-
ром Термезе (Узбекистан) //АО 1994 г. М., 1995.
270
Стрелков А.С. Зурмала или Катта-тюпе около Термеза // Культура Востока.
Сборник Музея Восточных культур. Вып. 1. М.,1927.
Топоров В.Н. К реконструкции некоторых мифологических представлений (на
материале буддийского изобразительного искусства) // НАА. 1964. № 3.
Туманова О А. Городище Яр-Хото (Цзяохэ) // Культура и искусство народов
Востока. Вып. 9 (ТГЭ XXVII). 1989.
Тургунов БА. К изучению Айртама // Из истории античной культуры Узбе-
кистана. Ташкент, 1973.
Тургунов Б А. Новые находки из Айртама // Городская культура Бактрии-
Тохаристана и Согда. Античность, ранее средневековье. Ташкент, 1987.
Тургунов Б.А. Раскопки второго буддийского храма на Дальверзинтепе
(предварительное сообщение) // Античные и раннесредневековые
древности Южного Узбекистана. Ташкент, 1989.
Тургунов Б А. Будда хайкалтарошлиги //Далверзинтепа шахристони. Токио,
1996.
Туркестан в эпоху монгольского нашествия. Часть I: Тексты. СПб., 1889.
Хмельницкий С.Г. Между кушанами и арабами. Б.—Рига, 2000.
Хуэй-Цзяо. Жизнеописания достойных монахов / Пер. М.Ермакова. М., 1991.
Шкода В.Г. К реконструкции ритуала в согдийском храме // Archiv Orien-
talni. 1990. № 58.
Шлюмберже Д. Эллинизированный Восток. М., 1985.
Чунихин ВД. Вишну-Гаруда // Средняя Азия и мировая цивилизация. Таш-
кент, 1992.
Abdullaev К. Buddhist Terracotta Plastic Art in Northern Bactria // SRAA.
1997/98.
Abdullaev K. Une image bouddhique decoverte a Samarkand //Arts Asiatiques.
2000. T. 55.
AbdurRahman. Butkara III: Preliminary Report //SAA 1987. 1990. V. 2.
Agrawala P.K. Mithuna. The Male-Female Symbol in Indian Art and Thought.
New Delhi, 1983.
Agrawala V.S. Terracotta Figurines of Ahichchhatra (District Bareilly, U.P.).
Varanasi, 1985.
Allchin F.R. A Cruciform Reliquary from Shaikhan Dheri // Aspects of Indian Art.
Papers presented in a symposium at the Los Angeles Country Museum of
Art, October, 1970. Leiden, 1972.
Allchin F.R, Fabregues C. The Emergence of the Buddha Image //The Crossroads
of Asia. Cambridge, 1992.
Alkazi R. Ancient Indian Costume. New Delhi, 1983.
Ancient Chinese Pottery, Earthenware and Funerary Pottery in National Mu-
seum of History. Taipei, 1989.
Andrews F.H. Central Asian Wall-Painting // Indian Art and Letters. L., 1934.
V. 8. № 1.
Azarpay G. A Jataka Tale on a Sasanian Silver Plate // BAL 1995. V. 9.
Banerjee G.N. Hellenism in Ancient India. New Delhi, 1981.
Banerjee P. Buddhist Wall Paintings from India and Central Asia and Their Major
Themes. A Brief Survey // Buddhist Art and Thought. New Delhi, 1993.
Barret D. Bronzes from Northwest India and Western Pakistan // Lalit Kala.
1962. № 1.
Barret D. An Ivory Diptych // Lalit Kala. 1962. № 3.
271
Bautze J.К. Some Notes on the «Shoulder Ornament» in the Art of Northern In-
dia//SRAA. 2. 1991/92.
Beal S. Si-yu-ki. Buddhist records of the Western World. L., 1906.
Bernard P. Fouilles d’Ai Khanoum. V. I: Texte et Figures. P., 1965.
Bernard P. IV Campagne de Fouilles a Ai Khanoum (Bactriane) // CRAI. 1969.
Bernard P. Compte rendu //Journal Asiatique. 1977.
Bernard P. Un nouveau document sur les cultes hinduistes dans 1’Asie Central
Kushane //Studia Iranica. T. 10. fasc. 2. Leiden, 1981.
Blunden C., Elvin M. Cultural Atlas of China. N.Y., 1983.
Brown P. Indian Architecture (Buddhist and Hindu Period). Bombay, 1983.
BrinkerH. Transfiguring Divinities: Buddhist Sculpture in China //China. 5000
Years. Innovation and Transformation in the Art. N.Y, 1998.
Bussagli M. Central Asian Painting. Geneva, 1979.
Callieri F. Hephtalites in Margiana? New Evidence from the Buddhist Relics in
Merv // Atti del convegno internazionale sul tema «La Persia e Г Asia Cent-
rale da Alessandro al X secolo», Roma, 9—12 november, 1994.
Carter M.L. Oeso or Siva? // BAL 1995.V. 9.
Carter M.L. A Reappraisal of the Bimaran Reliquary // Gandharan Art in Con-
text East—West Exchanges at the Crossroads of Asia. New Delhi, 1997.
Chakravarty K.K. Early Buddhist Art of Bodh-Gaya. New Delhi, 1997.
Chaudhury B.N. Date of Buddha-worship //The Mahabodhi. 1967. V. 75.
Chavannes E. Documents sur les Tou-kiue (turks) occidentaux. P, 1904.
Chavannes E. Les documents chinois decouverts par Aurel Stein dans les sables
du Turkestan oriental. Oxford, 1913.
China: 5000 Years. Innovation and Transformation in the Arts. Catalog of an ex-
hibition of 250 objects from 17 provinces in China, held at the Solomon R.
Guggenheim Museum / Ed. H. Rogers. N.Y, 1998.
Chinese Art in Overseas Collections. Buddhist Sculpture II. Taipei, 1990.
Chinese Sculpture Han (206 B.C.-220 A.D.) to Sung (A.D. 960-1279). The
M.H. De Yong Memorial Museum (San Francisco) Presentian exhibition.
San Francisco, 1944.
Chemelnizkij S. Zwischen Kuschanen und Araben. Die Architectur Mittelasiens
im V-VIII Jh. B., 1989.
Cribb J. The Origin of the Buddha image — the numizmatic evidence // SAA
1981. 1984.
Cribb J. A Re-examination of the Buddha Images on the coins of Kanishka //
Studies in Buddhist Art of South Asia / Ed. A. K. Narain. Delhi, 1985.
Cribb J. Numismatic Perspectives on Chronology in the Crossroads of Asia //
Gandharan Art in Context East—West Exchanges at the Crossroads of Asia.
New Delhi, 1997.
Cribb J. Kanishka’s Buddha image coin revisited // SRAA 6. 1999/2000.
Cribb J., Boppearachchi O. Early Kushan kings №34-9 //The Crossroads of Asia.
Cambridge, 1992.
The Crucible of Compassion and Wisdom. Special Exhibition Catalog of the
Buddhist Bronzes from the Nitta Group Collection at the National Palace
Museum. Taipei, 1987.
Czuma SJ. Kushan Sculpture: Images from early India. Cleveland, 1985.
Dagens B. Fragments de sculpture inedites // MDAFA. 1964. V XIX.
Dani A.H. The Historic City of Taxila. Tokyo, 1986.
272
Dehejia V. Early Buddhist Caves at Junnar // Ar As. 1969. V. XXXI, № 2/3.
Dehejia V. Early Buddhist Rock Temples. L., 1972.
Denisov E. Die Buddhististiche heiligenbild-terrakotte aus Mor-tepe //Archaeo-
logische Mitteilungen aus Iran. Bd. 28. B., 1995-1996.
Deshpande M.N. Kushan Bronzes from Chausa and Satavahana Bronzes // The
Great Tradition Indian Bronze Masterpieces. New Delhi, 1988.
Deydier Chr. Chinese Bronze. N.Y., 1980.
Deydier H. Contribution d 1’etude de 1’art du Gandhara. P., 1950.
Dhavalikar M.K. The Buddhist rock-cut shrines of Western India // Internatio-
nal Encyclopaedia of Buddhism. V. 24. New Delhi, 1997.
Du Huan’s Record / Tr. O. Moore //Herrmann G. Monuments of Merv. L., 1999.
Dupree N.H. Archaeology in Afghanistan // Encyclopaedia Iranica. V. I. L., 1985.
Dutt S. Buddhist Monks and Monasteries of India. L., 1962.
DuttN. Buddhist Sects in India. Calcutta, 1977.
E.B. Kanishka and Buddhism // International Encyclopaedia of Buddhism. V. 27.
New Delhi, 1997.
Emmerick R. Buddhism in Central Asia // The Ecyclopaedia of Religion. V. 2.
N.Y.-L., 1987.
Emmerick R. Buddhism among Iranian peoples. I. In Pre-Islamic Times // En-
cyclopaedia Iranica. V. 4. L.-N.Y, 1990.
Encyclopaedia Iranica. Geographical survey: In Central Asia // Encyclopaedia
Iranica. V. 5. Costa Mesa, 1992.
Fergusson J., Burgess J. The cave temples of India. L., 1880.
Fisher K. Gandharan Sculpture from Kunduz and Environs //Ar As. 1958. V. XXL
№ 3/4.
Fisher K. How were Love Scenes on Gandharan Stupas Understood by Contem-
porary Worshippers // SAA 1983. 1985. V. 2.
Fisher K. Gandharan Sculptures from Kunduz and Environs // International En-
cyclopaedia of Buddhism. V. 1: Afghanistan. New Delhi, 1996.
Forte A. An Shigao and his Descendants // The Bukkyo Shigaku Kenkyu (The
Journal of the History of Buddhism). 1992. V. XXXV. № 1.
Forte A. An Ancient Chinese Monastery excavated in Kirgiziya // Central Asia
Journal. 1994. V. 38. № 1.
Franz H. Der buddhistiche Stupa in Afghanistan. Ursprunge und Entwicklung
(Teil 2) //Afghanistan Journal. 1978. V. 5.
Franz H.G. Stupa and Stupa-temple in Gandharan Regions and in Central Asia //
The Stupa. Its Religious, Historical and Architectural Significance. Wies-
baden, 1980.
Frye R. N. The Heritage of Central Asia. From Antiquity to the Turkish Expan-
sion. Princeton, 1996.
Fussman G. Numismatic and Epigraphic Evidence for the Chronology of Early
Gandharan Art //Investigating Indian Art. B., 1987.
Gabain A. Buddhistitische Turkmenmission // Asiatica. Festrichrift Friedrich
Weller. Zum 65. Geburtstag gewidmet von seinen Freunden, kollegen und
Schulern. Leipzig, 1954.
Gabain A. Der Buddhismus in Zentralasien // Handbuch der Orientalistik. I,
VIII, 2. Leiden-Koln, 1961.
Gandhara Sculpture. Ganca-ka Chokuku, Gallery Europa—Asia. Tokyo, 1998.
<•
273
Gaulier S., Jera-Bezard R., Maillard M. Buddhism in Afghanistan and Central
Asia. Part II. Minor Divinities and Assimilated Divinities, Monks and Asce-
tics - Mandalas. Leiden, 1976.
GemetJ. Buddhism in Chinese society. N.Y., 1995.
Gibson T. Inner Asia Contributions to the Vajrayana // Indo-Iranian Journal.
1997. V. 40.
Ghrishman R. Persian Art. Parthians and Sassanian dynasties. N.Y., 1962.
Ghirshman R. Iran, Parthes et Sassanides. P, 1962.
Goble R. Dokumente zur Geschichte der Iraninshen Hunnen in Baktrien und
Indien. Bd. 3. Wiesbaden, 1967.
Goetz H. The beginning of the medieval art in Kashmir // Studies in the History
and Art of Kashmir and the Indian Himalaya. Wiesbaden, 1969.
Goldman B. Parthians at Gandhara // East and West. 1978. V.28. № 1-4.
Goswami J. Cultural History of Ancient Asia (A Socio-Economic and Religio-
Cultural Survey of Kapisa and Gandhara). Delhi, 1979.
Grenet F. Vaisravana in Sogdiana - About the Origins of Bishamon-ten // SRAA
4. 1995/96.
Grunwedel A. Altbuddhistische Kultstatten in Chinesisch Turkestan. B., 1912.
Guenee P. Bibliographic analytique des ouvrages parus sur 1’art Gandhara. Entre
1950 et 1993. P, 1998.
Gupta S.P. Khotan-Yotkan Terracottas in the Collection of the National Museum,
New Delhi // Buddhist Art and Thought. New Delhi, 1993.
Hackin J. L’art bouddhique de la Bactriane et les origines de 1’art greco-boud-
dhique // Bulletin archeologique publiee par la section historique de Гаса-
demie Afghane (Kabul), I. 1316 A.H. Kabul, 1937.
Haesner Chh. Buddhist Art of India and Central Asia // Investigating Indian Art.
B., 1987.
Han, Wei. Hai nei wai T’ang tai chin yin ch’I ts’ui pien. (A Brief Introduction To
The Tang Gold and Silver Craft), His-an (chinese). Peking, 1989.
HarleJ.C. Buddhist Art: Cults Symbols and Architecture //The Crossroads of
Asia. Cambridge, 1992.
Hartel H. The Concept of the Kapardin Buddha Type of Mathura // SAA 1983.
1985. V. 2.
Hartel H. Excavations at Sonkh. 2500 years of a Town in Mathura District. B., 1993.
Hayashi Toshio. Buddhist Temple Sites on the North of Tien Shan Mountain.
Summary //Далверзинтепа шахристони. Токио, 1996.
Hazar-Sum and Fil-Khana. Cave-cites in Afghanistan surveyed in 1962 / Ed. by
S. Mizuno. Kyoto, 1967.
Higuchi T., Kuwayama S. Chaqalaq Tepe // Chaqalaq Tepe. Fortified village in
North Afghanistan excavated in 1964-1967 / Ed. by S.Mizuno. Kyoto, 1970.
Huff D. An Unusual Type of Terracottta Figurine From North Bactria // In the
Land of the Gryphons. Papers on Central Asian archaeology in antiquity.
Firenze, 1995.
Huntington J.C. Origin of the Buddha Image. Early Image Traditions and the
Concept of Buddhadarsanapunya // Studies in Buddhist Art of South Asia
/ Ed. A. K. Narain. Delhi, 1985.
Huntington S. The Art of Ancient India. Buddhist, Hindu, Jain. N.Y—Tokyo, 1985.
Ilyasov D.Y., Mkrtychev T.K. Bactrian Goddess from Dalverjintepe — attempts of
typological analysis // SRAA 2. 1991/92.
274
Ingholt H. Gandharan Art in Pakistan. N.Y., 1957.
Irwin J. The Stupa and the Cosmic Axis: the Archaeological Evidence // SAA
1977. 1979. V. IL
Jettmar K. Zur «Beweinungsszene» aus Pendzikent // Central Asiatic Journal. V. VI.
Jettmar K. Introduction // Antiquities of Northern Pakistan. Reports and Stu-
dies. V. 1: Rock Inscriptions in the Indus Valley. Mainz, 1989.
Jettmar K. Cultural Heritage of Northern regions of Pakistan down to the Islam.
Karachi, 1992.
Josh N.P. Mathura Sculptures. A Handbook to appreciate sculptures in the Ar-
cheological Museum, Mathura. New Delhi, 1966.
Kala S.C. Terracottas in the Allahabad Museum. New Delhi, 1980.
Kato K. Studies on Buddhist sites of Northern Central Asia // Bulletin of the Re-
search Center for Silk Roadology. 1997. V .4.
Kim I. The Future Buddha Maitreya. An Iconological Study. New Delhi, 1997.
Klimburg-Salter D. The Gilgit Manuscripts Covers and the «Cult of the Book» //
SAA 1987. 1990. V. 2.
Klimburg-Salter D. The Painted Covers of Samghatasutra 627/8 and the Votive
Objects from Gilgit // SAA 1989. 1992.
Klimburg-Salter D. Buddha in Indien: die Fruhindische Sculptur von Konig Aso-
ka bis zur Guptazeit. Milano. 1995.
Klimkeit HJ. Buddhism in Turkish Central Asia //Numen. 1990. № 37.
Koyama M. The Date When Dal’verzin-tepa Relics Worked as Buddhist Temples
(Summary) //The Journal of Institute of Asian Studies, Tokyo. 1993. № 14.
Koyama M. The Date When Dal’verzin-tepa Relic Dt-25 Worked as Buddhist
Temple (Summary) // Далверзинтепа шахристони. Токио, 1996.
Kreitman N. Replika of the ‘Kanishka’ casket // The Crossroads of Asia. Trans-
formation in Image and Symbol in the Art of ancient Afghanistan and Pa-
kistan. An Exhibition at the Fitzwilliam Museum. Cambridge, 1992.
Kushana sculpture from Sanghol (1st—2nd Century A.D.). A Recent Discovery.
V. 1 / Ed. S.P.Gupta. New Delhi, 1985.
Kumamoto H. Khotanese Official Documents. Tokyo, 1982.
Kuwayama S. The Main Stupa of Shah-Ji-Ki Dheri. A Chronological Outlook.
Kyoto, 1977.
Kuwayama S. The Buddha’s Bowl in Gandhara // SAA 1987. 1990. V 2.
Kuwayama S. The Hephthalites in Tokharistan and Gandhara // Lahore Muse-
um Bulletin 1992. V 5. № 1-2.
Lawson S. Dharani Sealings in British Collections // SAA 1983. 1985. V. 2.
Le CoqA.von. Die Buddhistishe Spatantike in Mittelasien. I Die Plastik. B., 1922.
Lerner M. The Flame and the Lotus. Indian and Southeast Asian Art from Kro-
nos Collections. N.Y., 1984.
Lerner M., Kossak S. The Lotus Transcendent. Indian and Southeast Asian Art
from the Samuel Eilenberg Collection. N.Y, 1991.
The life of Hsuan-Tsang completed by Monk Hui-li. Peking, 1959.
Li Yin. Treasures of Ancient Chinese Sculpture. Taipei, 1997.
Litvinsky B.A. Outline History of Buddhism in Central Asia. Dushanbe, 1968.
Litvinsky B.A. Die Geschiche des Buddhismus in Ostturkestan. Wiesbaden, 1999
(Studies in Oriental Religions. V. 44).
Litvinsky B.A. Gandharan Art (Iranian contribution and Iranian connections) //
Encyclopaedia Iranica (in press).
275
Loginov S.D, Nikitin A.B. Sasanian Coins of the late 4th—7th centuries from
Merv // Mesopotamia. 1993. V. XXVIII.
Longworth Dames M. Catalogue of Coins in the Panjab Museum. Lahore. V. I:
Indo-Greek Coins. VII: Coins of Mughal Emperors. By R.B. Whitehead.
I.C.S. Oxford, 1914 //The Journal of the Royal Asiatic Society. L., 1914.
Ma Yong. The Chinese Inscription of the «Da Wei» Envoy of the «Sacred Rock
of Hunza» // Antiquities of Northern Pakistan. Reports and Studies. V. 1:
Rock Inscriptions in the Indus Valley. Mainz, 1989.
MacDowall D.W. The Successors of the Indo-Greeks at Begram // SAA 1983.
1985. V. 2.
MacDowall D. W. The Development of Buddhism Symbolism on the Coinage of
the North West // Investigating Indian Art. B., 1987.
MacKenzie D.N. Buddhist Terminology in Sogdian: A Glossary // Asia Maior.
1971. V 1.
Maillard M. Les grottes et monuments d’Asie Centrale. P, 1983.
Marshak B.l, Raspopova V.l. Buddha Icon from Penjikent // SRAA. 1997/98. V 5.
Marshall J. Taxila. An illustrated account of archaeological excavations carried
out at Taxila of the government of India between the years 1913 and 1914.
V. I—III. Cambridge, 1951.
Marshall J.H. The Buddhist Art of Gandhara: the story of the early school, its
birth, growth, and decline. Cambridge, 1960.
Mayuyama, seventy years. An illustrated catalog of art objects offered for sale
by Mayuyama, 1916-1976. V. I-II. Tokyo—Kyoto, 1976.
Melikian-Shirvani A.S. The Buddhist Heritage in the Art of Iran // Mahayanist
Art after A.D. 900. Colloquies on the Art and Archaeology in Asia. № 2.
L., 1971.
Melikian-Shirvani A.S. In Islamic Times: in Buddhism // Encyclopaedia Iranica,
V 4. L.-N.Y, 1990.
Meshkeris V.A. Indian votive syncretism as reflected in the coroplastics of Kushan
Bactria // Информационный бюллетень МАИКЦА. 1986. №11.
Meunie J. Shotorak. P., 1942.
Middleton A., Gill A. Technical Examination and Conservation of Stucco Sculp-
ture // Zwalf W. A Catalogue of the Gandhara Sculpture in the British Mu-
seum, V. I. L., 1996.
Miroshnikov L.l. A note on the meaning of the term as used in this book // Histo-
ry of Civilizations of Central Asia, V. I. P., 1992.
Mkrtychev T.K. Buddhist Ritual Practice of Kara-Tepe based on materials of com-
plex E // SRAA 3. 1993/94.
Mkrtychev T.K. New Buddhist Sculpture from Kara-Tepe // BAI. 1995. V 5.
Mkrtychev T.K. Monumental Sculpture of Kara-Tepe: Certain Aspects of Stu-
dying Materials from Complexes of South Hill // SPAA. 1997/98. V. 5.
Mode M. The Great God of Dokhtar-e Noshirwan (Nigar) // East and West.
1992. V. 42. № 2-4.
Mukherjee B.N. Foreword // Sharma R.C. Buddhist Art. Mathura School. Del-
hi, 1984.
Mukherjee B.N. The Date of Introduction of Buddhism in Central Asia // India
in Early Central Asia. A Survey of Indian Scripts, Languages and Literature
in Central Asia of the First Millennium A.D. New Delhi, 1996.
Munsterberg H. Chinese Buddhist Bronze. N.Y., 1988.
276
Mustamandy Ch. The Impact of Helenised Bactria on Gandharan Art // Gand-
haran Art in Context East—West Exchanges at the Crossroads of Asia.
New Delhi, 1997.
Narain A.K. First Images of the Buddha and Bodhisattvas: Ideology and
Cronology //Studies in Buddhist Art of South Asia. Delhi, 1985.
Nehru L. Origins of the Gandharan Style. A Study of Contributory Influence.
Madras, 1989.
Nikitin A. Notes on the Cronology of the Kushano-Sasnian Kingdom // Coins,
Art and Chronology. Wien, 1999.
The Oasis and Steppe Routes. The Grand Exhibition of Silk Road Civiliza-
tions. Nara, 1988.
Pal P. Bronzes of Kashmir. N.Y., 1975.
Pal P. The Sensuous Immortals. A Selection of Sculpture from Pan-Asian Collec-
tion. Los Angeles, 1978.
Palast der Gotter. 1500 Jahre Kunst aus Indien. B., 1992.
Paul P.G. Early Sculpture of Kashmir. Doctoral Thesis. Leiden, 1986.
Postel M., Neven A., Mankodi K. Antiques of Himachal. Project for Indian
Cultural Studies. V. I. Bombay, 1985.
Poster A.G. From Indian earth: 4.000 years of terracotta art. Exhibition. Brook-
lyn Museum. N.Y., 1986.
Pugachenkova G.A. The Buddhist Monuments of Airtam //SRAA 2. 1991/92.
Puri B.N. India under the Kushans. Bombay, 1965.
Puri B.N. Buddhism in Central Asia. Delhi, 1993.
Reedy Ch. L. Technical Studies of Gandharan Art // Gandharan Art in Context
East-West Exchanges at the Crossroads of Asia. New Delhi, 1997.
Reedy Ch.L. Himalayan Bronzes: Technology, Style and Choices. Delaware, 1997.
RosenfieldJ. Dynastic Art of Kushan. Berkeley—Los Angeles, 1967.
Rossabi M. Central Asia // Encyclopaedia of Asian History. V. 1. N.Y—L., 1988.
Roth G. The Physical Presence of the Buddha and its Represantation in Budd-
hist Literature //Investigating Indian Art. B., 1987.
Roth G. Symbolism of Buddhist Stupa // International Encyclopaedia of Budd-
hism. Greek, Hongkong & Hungary. V. 18. New Delhi, 1997.
The Route of Buddhist Art. The Grand Exhibition of the Silk Road Civiliza-
tions. Nara, April 24 - September 4 1988. Nara, 1988.
Rowland B. Gandhara and Early Christian Art: the Homme-Arcade and the
Date of Bimaran Reliquary //The Art Bulletin. 1946. V. 28.
Rowland B. The evolution of the Buddha Image. N.Y—Tokyo, 1963.
Rowland B. The Art and Architecture of India. Buddhist. Hindu. Jain. L.—Balti-
more, 1967.
Rowland B. Art of Afghanistan. Objects from Kabul Museum. L., 1970.
Rowland B. The Art of Central Asia. N.Y, 1974.
Sant U. Terracotta Art of Rajastan (From Pre-Harappan and Harappan Times to
the Gupta Period). New Delhi, 1997.
SarkarH. Studies in Early Buddhist architecture of India. Delhi. 1966.
Shlumberger D. Le Temple de Surkh Kotal en Bactriane // Journal Asiatic.
1954. V. 242.
Schmidt C.W. Bodhisattva headresses and hairstyles in the Buddhist art of
Gandhara and related regions of Swat and Afganistan, W12-4355-34. The-
sis (Ph. D.). 1990. V. 1-3.
277
Schopen G. Mahayna in India Inscriptions //Indo-Iranian Studies. 1979. V. 21.
Schroeder U., von. Indo-Tibetan Bronzes. Hon Kong, 1981.
Sharma R.C. Buddhist Art. Mathura School. New Delhi, 1995.
Sharma G.B., Rishi K.K., Kuldip Singh. Catalogue of Sculptures from Sanghol //
Kushana sculpture from Sanghol (1st—2nd Century A.D.). A Recent Dis-
covery. V.l / Ed. S.P.Gupta. New Delhi, 1985.
Shashi Asthana. The Kushana Art of Mathura // Kushana sculpture from Sang-
hol (lst-2nd Century A.D.). A Recent Discovery. V.l. / Ed. S.P.Gupta. New
Delhi, 1985.
Sims-Williams N., Cribb J. New Bactrian Inscription // SRAA. 1995/96. V. 4.
Siren O. Chinese sculpture from the V to the XIV century. V 2. N.Y, 1925.
Smith V. A. A History of Fine Art in India and Ceylon. Oxford, 1911.
Snellgrove D.L. The Image of the Buddha. L.-P., 1978.
Soper A. C. Roman Style in Gandhara // AJA. 1951. V. 55. № 4.
Soper A. C. Literary Evidence for Early Buddhist Art in China //Ar As. 1959. Sp. 19.
Special Exhibition Chinese Gilt Bronze Statues of Buddhism from Japanese
Collection, 2 October—8 November 1992, The Museum Yamato Bunka-kan.
Nara, 1992.
Srinivasan DM. Many Heads, Arms and Eyes. Origin, Meaning and Form of
Multiplicity in Indian Art. Leiden—N.Y—Koln, 1997.
Srivastava S.K. Terracotta Art in Northern India. Delhi, 1996.
Stavisky B. Kara Tepe in Old Termez. A Buddhist Religious Centre of the Kus-
han Period on the Bank of the Oxus // A A ASH. 1983. T. XXVII. Fasc. 1-4.
Stavisky В J. The Fate of Buddhism in Middle Asia — in the light of archaeo-
logical data // SRAA. 1993/94. V 3.
Stavisky B. Bactria and Gandhara: The Old Problem Reconsidered in the Light
of Archaeological Data from Old Termez // Gandharan Art in Context East-
West Exchanges at the Crossroads of Asia. New Delhi, 1997.
Stawiski B. Kunst der Kuschan. Leipzig, 1979.
Stein A. Serindia. Detailed report of explorations in Central Asia and Western-
most China. V IV Oxford, 1921.
Stein A. Innermost Asia. V. Ill: Plates and Plans. Oxford, 1928.
Stein AM. Ancient Khotan. N.Y, 1975.
Strelkoff A. Les Monuments Preislamiques de Termez //ArAs. 1928. V 3.
Taddei M. Inscribed Clay Tablets and Miniature Stupas from Gazni // East and
West. 1970. V. 20. № 1-2.
Taddei M. The Bejewelled Buddha and Mahisasuramardini: Religion and Poli-
tical Ideology in Pre-Muslim Afghanistan //SAA 1989. 1992.
Tanabe K. Kanishka I’s Coins with the Buddha Image on the reverse and some
references to the Art Gandhara // Orient. 1994. V. X.
Tanabe K. «Shiva» has «gone with the wind» - Ohpo = Vayu restated // Al-
Rafidan. V XVIII. Tokyo, 1997.
Tanabe K. The Goddess in the Gandharan Great Departure Scene of Siddhartha
//SRAA. 1997/98. V. 5.
Tanaka K. Absence of the Buddha Image in Early Buddhist Art Towards its Sig-
nificance in Comparative religion. New Delhi, 1998.
Tarzi Zemaryalai. Hadda a la lumiere des trois dernieres campagnes de foilles de
Tapa-e-Shotor (1974-1976). Comtes-Rendus. P, 1977.
Terracottas in the Allahabad Museum. New Delhi, 1980.
278
Thomas F.W. Tibetan Literary Texts and Documents Concerning Chinese Tur-
kestan. Pt. II: Documents. L., 1951.
Tucci G. Image of the Buddha in Gandhara // International Encyclopedia of
Buddhism. V. 1: Afghanistan. New Delhi, 1996.
Utz D. A Survey of Buddhist Sogdian Studies // Bibliographia Philologica Budd-
hica. Series Minor, III. Tokyo, 1978.
Varma K.M. The Indian Technique of Clay Modeling. Santiniketan, 1970.
Varma K.M. Technique of Gandharan and Indo-Afghan stucco images: inclu-
ding images of gypsum compound. Santiniketan, 1987.
Watson W. L’art de 1’ancienne Chine. P, 1979.
Watters Th. On Yuang Chwang’s Travels in India AD 629-645. New Delhi, 1996.
Whitfield R., FarrerA. Caves of the Thousand Buddhas. Chinese art from the Silk
Route. Milan, 1990.
Williams J. The Iconography of Khotanese Painting // East and West. 1973. V. 23.
№ 1-2.
Yaldiz M. Les Turkestans // Les Arts de 1’Asie Central / Ed. P. Chuvin, P, 1999.
Yazdani G. Ajanta. Technique of the Painting // Encyclopaedia of World Art. V.
I. N.Y-Toronto-L., 1959.
Zeymal E. Tillya-Tepe within the Context of the Kushan Chronology // Coins,
Arts and Chronology. Essays on the pre-Islamic History of the Indo-Iranian
Bordelands. Wien, 1999.
Zeymal T. On the Chronology of the Buddhist site of Kara-tepe // Coins, Arts
and Chronology. Essays on the pre-Islamic History of the Indo-Iranian
Bordelands. Wien, 1999.
ZurcherE. The Buddhist Conquest of China. The Spread and Adaption of Budd-
hism in Early Medieval China. V. 1-2. Leiden, 1959.
Zurcher E. Buddhism. Its Origin and Spread in Words, Maps and Pictures. L.,
1962.
Zwalf IT. A Catalogue of the Gandhara Sculpture in the British Museum. V. 1-2.
L., 1996.
Zwischen Gandhara und den Seidenstrassen, Mainz, 1985.
СЛОВАРЬ
Айван — архитектурное сооружение, представляющее перекрытое прост-
ранство (перекрытие опирается на колонны или боковые стены),
открытое во двор.
Акролитная скульптура — скульптура, при изготовлении которой ис-
пользовалось сочетание различных материалов (например, камень и
дерево).
Брахми — индийская письменность, представляющая творческую пере-
работку арамейского письма. Известна с IV в. до н.э. Региональные
почерки брахми послужили основой для создания современных пись-
менностей Индии.
Ваджра — пучок молний, один из атрибутов персонажей буддийской и ин-
дуистской мифологии.
Вихара — архитектурное сооружение, буддийский монастырь.
Гандхарва — дух или полубог в индуистской и буддийской мифологии.
Ганч — материал на основе алебастра с примесью лесса (глины), широко
применяемый в декоре архитектурных сооружений и изготовлении
скульптуры Средней Азии.
Гиль гит с кие рукописи — комплекс рукописей (около 100 ед.), датируе-
мых V—VII вв.; были обнаружены А. Стейном в тайнике ступы в Гиль-
гите (Кашмир) в 1931 году.
Дапирпат — начальник канцелярии в иранском государственном аппарате.
Дхоти — нижнее одеяние буддийского монаха; обернутая вокруг бедер
ткань, спускающаяся до щиколоток.
Камбугрива — одна из лакшан’. три складки на шее Будды.
Кандиз — верхняя распашная одежда иранской знати.
Касала — кувшин, являющийся одним из атрибутов Майтреи (впоследст-
вии и Авалокитешвары).
Кирбасий — головной убор у иранских племен.
Кумбха (санскр. «сферический сосуд») — сфера ступы.
Кхароштхи — индийская письменность, созданная на основе арамейско-
го письма; известна с IV в. до н.э. Вероятно, была официальной пись-
менностью в Кушанской империи; вышла из употребления к середине
IV в. н.э.
280
Лакшаны — знаки-отметины, характеризующие образ Будды; первоначаль-
но известны в письменной традиции; часть из них была воплощена в
буддийской иконографии.
Ли — китайская мера длины. Абсолютная величина ли в разное время варь-
ировалась; в эпоху династии Тан 1 ли = 453 м.
Локапалы — в буддийской мифологии стражи, осуществляющие защиту
сторон света.
Локоттара — махаянистская концепция сверхъестественного облика
Будды, неподвластного законам человеческого бытия.
Матрица — штамп, как правило из глины или ганча, используемый для из-
готовления терракотовых статуэток или деталей глиняно-ганчевой
скульптуры.
Махасангхика — буддийская школа, принадлежащая к раннему буддизму
(Хинаяне), в которой разрабатывались отдельные концепции, получив-
шие распространение в более позднем буддизме (Махаяне).
Мугские документы — согдийский архив VII—VIII в., найденный в замке
Муг в Северном Таджикистане.
Мудры — особые положения ладоней и пальцев, визуально передающие
канонические состояния Будды; являются обязательными элементами
буддийской иконографии.
Падмасана — сидячее положение со сложенными ногами в «позе лотоса»;
одна из канонических поз в иконографии Будды.
Патрица — оригинал (например, скульптурное произведение), с которого
(или с части которого) делается слепок для изготовления матрицы.
Переотложенный слой — слой, который в историческом процессе после-
довательного накопления культурных слоев был механически перене-
сен со своего места.
Потхи — в буддийской традиции форма книги, состоящей из длинных пря-
моугольных листов, скрепленных между собой шнуром.
Праджня — интуитивная мудрость, ведущая к состоянию святости в буд-
дизме.
Рахотцу — рельефные завитки, в которые закрутились остриженные во-
лосы на голове у Будды после достижения им просветления.
Репуссе — техника холодной обработки металла, основанная на выколотке
(чеканке) рельефного изображения.
Сангхарама (букв, «парк для сангхи» — общины) — буддийский монастырь.
Сангхати — верхняя одежда буддийского монаха в виде просторной на-
кидки с прорезью на шее.
281
Стамбха - в буддийской традиции колонна со скульптурным заверше-
нием.
Суфа — пристенное возвышение, играющее роль стационарной мебели (в
зависимости от ширины — скамья, лежанка).
Тор — шаровидная часть базы колонны.
Трибханга — «три изгиба», поза стоящего человека, у которого голова, ту-
ловище и ноги слегка изогнуты по отношению друг к другу.
Тривали - то же, что и камбугрива (см.).
Урна — отметина между бровей на лице Будды, изображающаяся в буд-
дийской иконографии в виде круглого выступа; одна из 32 великих
лакшан Будды.
Ушниша — выпуклость на голове Будды; в буддийской иконографии изо-
бражающаяся в виде выступающей части прически; одна из 32 великих
лакшан Будды.
Харадж — поземельный налог в исламе, взимаемый с немусульман.
Хармика — навершие ступы, через центр которого проходит мачта (ясти)
с зонтиками (чатрами).
Хум — крупный керамический сосуд для хранения продуктов в Средней
Азии.
Чакравартин — в буддийской традиции праведный правитель.
Шахристан (арабск.) — укрепленная часть города, включавшего также
цитадель (арк) и пригород (рабад).
Эфталиты — этнос, вышедший на авансцену азиатской истории в V в., со-
здавший свое государство (которое занимало территорию ряда истори-
ко-культурных райнов Восточного Туркестана, Средней Азии, Северо-
Западной Индии), и уступивший гегемонию тюркам в середине VI в.
Юэджи — кочевой народ, обитавший в во внутренних районах Централь-
ной Азии, который в I в. до н.э. переселился в Бактрию; правитель од-
ного из юэджийских родов (кушан) стал в I в. н.э. основателем Кушан-
ской империи.
УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ
И АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ПАМЯТНИКОВ
Аджанта — 212.
Аджина-тепе — 25, 26, 73, 80, 81, 90,
97,143-145,187,188,191,199,218,
221,222, 232.
Айвадж — 95.
Айртам — 18, 19, 20, 76, 79, 85, 98,
102, 106, 112-115, 179.
Ай-Ханум - 100, 101, 125, 126, 199.
Ак-бешим — 14, 40, 45, 46, 87, 88, 92,
96, 97, 120, 123, 165.
Первый акбешимский храм — 44,
86, 88, 89, 96, 152, 165, 198, 225.
Второй акбешимский храм — 44,
88, 89, 96, 151,226.
Ак-кала — 31, 187.
Аккурган — 186.
Амаравати — 48.
Амударья, р. — 16, 20, 26, 31, 45, 97,
115, 187.
Аньши — 30.
Арахосия — 29.
Афганистан — 7, 10, 13, 16, 27, 29, 53,
67, 146, 188.
Афрасиаб — 25, 36, 38, 39, 41, 161,
162, 225.
Ахеменидская империя — 8.
Ахеменидский Иран — 199.
Ашгабад — 10.
Бактрия (Бактрия-Тохаристан) — 8,
10, 13, 15, 16, 18-20, 27, 28, 30,
31, 33, 34, 38, 47, 50, 52, 54, 55, 57,
63, 65, 71, 75, 76, 78-81, 85, 89,
90, 96-103, 105, 107-109, 112,
114-117, 125-129, 133, 134,
141-143, 148, 154, 155, 157, 159,
172-185, 187-191, 196, 199, 203,
206, 211-214, 216, 221, 222,
229-232.
Байрат — 98.
Балаваст — 149.
Балалык-тепе — 220, 221.
Балх - 19, 25, 27, 99.
Бамиан — 13, 193.
Банер — 216.
Барат-тепе — 159, 176, 180, 181, 188.
Батырабад — 183.
«башня Зурмала» — 19, 78, 106.
Бедса — 68.
Бета (монастырь) — 74.
Бешбалык — 46.
Бирма — 188.
Бишкек — 10, 82, 164, 168.
Бодхи Гая — 48.
Бухарский оазис — 33.
Бхаджа — 68.
Бхамала — 65, 79.
Бхархут — 48.
Бхима Шанкар — 91.
Великий Шелковый Путь — 38—40,
42, 151,214, 221,222.
Восточный Туркестан — 7, 13, 14, 17,
23, 40, 41, 43, 44, 59, 74, 89, 91,
142, 146, 151, 154, 165, 198, 210,
221,228, 230, 233.
Вранг — 24.
Газни — 146,
Гандхара — 13,23,24,29,32,54,56,68,
85,105,108,109,111,113,115,117,
119, 124, 130, 142, 149, 155-159,
176, 178, 179, 191, 213, 216, 229,
230, 231.
Ганшуйский коридор — 46.
Ганыиу — 196.
Гаравкала — 177.
Гильгит - 36, 162, 170-172, 195.
Гильгит-Балтистан — 170.
Гиндукуш — 7, 12, 116.
Греко-Бактрия — 100, 101, 117.
Греко-Бактрийское царство — 16, 54,
116, 125, 126, 153.
Гяур-кала — 28, 31, 73, 81, 82, 90, 96,
147, 223.
Р-9 («сангхарама», Гяур-кала) —
28-33, 73, 82, 90, 147, 192, 193,
223.
283
Дальверзин-тепе — 19—23, 91, 92, 96,
115, 135-137, 141, 186, 190, 199,
208,211.
Дт-1 - 19,20,92,96,135-137,141.
Дт-7 - 211.
Дт-25 - 19,21-23,91,96,137,138,
141, 199, 208.
Дандан-Ойлык — 149.
Даюнь (монастырь) — 45.
Декан — 24, 91.
Дели — 24.
Денауский р-н — 19.
Джандиал — 84.
Джандавлат-тепе — 177.
Джу нар — 68, 84.
Дильберджин — 23,63,92,94,97,115,
143, 199,216,217.
Р-6-96, 143,216.
Диоскуров храм — 23, 63, 94, 97, 217.
Драпсака — 19.
Дхармараджика — 65.
Дуньхуан — 146.
Душанбе — 10.
Елхарас — 126, 199.
Еркурган — 205, 206.
Западнотюркский каганат — 43, 45.
Занг-тепе — 95.
Зар-тепе - 19,21-23,78,94,115,143,
178-181, 183, 185, 190, 210, 211.
Или, р. — 43.
Индия - 7, 9, 12-14, 17, 18, 23, 24,
28, 31, 34, 36, 39-42, 44, 45, 48,
53- 55, 59, 61-64, 67, 68, 75, 79,
83, 84, 91, 93, 97-99, 119, 142,
154, 156, 157, 161, 162, 170, 171,
180, 182-185, 196, 210, 212, 213,
228, 229, 231-234.
Индо-Парфия — 30.
Иран-30, 206,210.
Иранское плато — 19.
Исмаил-тепе — 176.
Йоткан — 14, 118.
Кабул — 29.
Кабул истан — 32, 193.
Казахстан — 7, 8.
Калаван — 65.
Калаи-Кафирниган — 25, 26, 80, 97,
146, 191, 199,219, 220, 232.
Калалы-гыр — 199.
Кампыр-тепе — 30, 31, 175, 179—181,
183, 188.
Канка(городище) — 197.
Каписа — 13.
Карадх — 68, 84.
Кара-тепе (Старый Термез) — 10,
18-24,26,29,60,65,67-73,76, 78,
79, 80, 85,90, 91, 96, 99, 102-107,
111-115, 129, 133-135, 157, 175,
190, 199, 200, 202, 205-207, 211,
212,216, 222.
Кара-тепе (Нарпайский р-н) — 161.
Каракорум — 39.
Караул-тепе — 186.
Карашар — 89.
Кашкадарья, р. — 33.
Кашмир-27,32,44,45,119,162,167,
169-172, 191,234.
Кафыр-кала — 25, 90, 97, 199, 221.
Кизил — 204, 222.
Китай - 7,12-14,17,34,36,40,42-46,
119, 121, 122, 146, 153, 154, 156,
158, 160-163, 165, 166, 171, 196,
219, 221,225, 228, 232, 233.
Ключевская, станица — 46.
Ключевское городище — 96.
Кобадиан — 25.
Колхозабад — 117.
Корея — 43.
Кочо — 74.
Красная речка — 97.
Краснореченское городище — 88,
120, 164.
Первый краснореченский храм —
44,46,96,120,146,152,154, 226.
Второй краснореченский храм —
46, 88, 96, 226, 227.
Крорайн — 14.
Кува - 42, 43, 57, 87, 148-151, 233.
Куда — 68.
Куев-Курган — 143, 232.
Куль-тепе — 37, 195.
Кутб-Минар — 24.
Кундуз — 19, 116.
284
Кухи Сурх — 26.
Кушанская империя — 8, 16, 18—20,
53, 85, 176, 183,185, 190, 229, 231.
Кушаншахр — 19, 20, 33.
Кыргызстан (Киргизия) — 7,8,11,42,
43, 168.
Лоян — 29.
Лоулан — 156.
Мавераннахр — 26, 41.
Магадха — 57.
Маймург — 36, 162.
Мансур-депе — 199.
Маргиана — 8, 15, 19, 28—34, 90, 96,
97, 100, 117-119, 147, 154, 187,
192-194, 199, 223, 231, 232, 233,
234.
Мат — 98.
Матхура - 54, 56, 98, 115, 142, 178,
179, 182, 187, 229.
Месопотамия — 9, 19, 212.
Мерв - 9, 10, 31-33, 73, 81, 90, 97,
117-119, 147, 192, 223, 231, 233.
Минг-Ой — 89, 149.
Минг-Урюк — 197, 233.
Миран - 13, 59, 214-216, 221, 222.
Монголия — 9.
Мор-тепе — 186.
Мургабский оазис — 28.
Нагарджунаконда — 178.
Насик — 68.
Ния - 13.
Новопокровское, городище — 46, 96,
119, 162-164.
Нью-Йорк — 118, 213.
Окса храм — 126.
Пакистан — 13.
Памир — 24, 25, 97.
Паталипутра — 12.
Парфия (Парфянское царство) — 8,
19, 28-30, 53, 199, 231.
Пенджикент — 35—38, 82, 194, 195,
223.
Пушкаравати — 60.
Рабатак — 98.
Рим — 118.
Римская империя — 156, 212.
Сайларвади — 68.
Саксанохур — 102.
Салпан-Зиарат — 39.
Самарканд — 10, 25, 33, 35, 39, 41,
196, 234.
Санзар, р. — 36, 159.
Сангхол — 179, 182.
Санчи - 48, 65, 182.
Сарык-тепе — 37, 19.
Сасанидская империя — 28,30,31,33.
Сват - 168-171.
Селевкидская империя — 126.
Семиречье — 8, 15, 34, 40, 43—46, 57,
61, 82, 86, 87, 89, 96, 100, 119, 123,
124, 146, 149, 151, 153-155, 162,
165, 166, 170, 171, 197, 198, 225,
227, 232, 233, 234.
Сенгин — 89.
Синьзяно-Уйгурский АО КНР — 7.
Сиркап — 182.
Согд - 8, 15, 33-41, 43, 44, 63, 89,
155, 159, 161, 162, 172, 194-196,
205, 206, 223-225, 232, 233.
Сонкх — 83, 84.
Сравасти — 59.
Старая Ниса — 199.
Старый Термез — 19, 26, 72, 80, 102,
105, 110, 111, 115, 174, 180, 181,
190, 200.
Суваннамахачетия — 50.
Суй (Суяб)— 45.
Суе-шу — 45.
Сурх-Котал — 19, 76, 86, 98, 116.
Таджикистан — 7, 8, 16, 111.
Тайбэй — 51.
Такла-Макан — 214.
Таксила — 29, 64, 65, 79, 84, 158.
Талас, р. — 46.
Тали-Барзу — 38, 194.
Тамралипи — 60.
Танская империя — 34.
Тапа Сардар — 92, 146.
Тапа Шотор — 92, 213.
Тармит — 96.
285
Тахт-и-бахай — 176.
Тахти-Рустам — 19.
Тахти-Сангин — 126.
Ташкент — 10, 176, 179.
Тепаи-шах — 180, 181, 183, 184.
Тепе-Калан — 216.
Термез - 10, 21, 22, 25-27,31, 73, 80,
96, 234.
Тибет — 41, 42, 46.
Тилля-тепе — 17, 50.
Топи-Рустам — 19.
Тохаристан — 16, 22—28, 39, 46, 73,
80, 97, 108, 117, 137, 146, 149, 186,
191,218, 221,232, 233, 234.
Ту мшу к — 146.
Туркменистан (Туркмения)— 7, 8, 28.
Турфан — 89.
Тяньчжу — 17.
Узбекистан — 7, 8, 16, 42.
Уйгурский каганат — 46.
Уттаракуру — 183.
Уштурмулло — 19, 20, 23, 65, 79, 90,
112-114, 199, 208, 209, 216, 232.
Фаяз-тепе — 18, 19, 22, 23, 57, 65, 75,
76, 79, 89, 96,102, 104, 109, 110,
115, 133-135, 199, 206, 207, 208,
216, 232.
Фема — 59.
Фергана — 8, 15, 34, 42, 43, 46, 57, 86,
87, 148, 151, 154, 155, 232, 233,
234.
Фил-хана — 68.
Хадда - 13, 38, 92, 130, 194, 213, 216.
Хайрабад-тепе — 179.
Халчаян - 54, 63, 98, 127, 211, 212.
Хатынрабад — 183, 184.
Химачал — 16.
Хишт-тепе — 25, 26, 58, 74, 80, 81, 90,
97, 159, 187, 188.
Ходжа Гульсор, — 115.
Хорасан — 10.
Хорезм - 8, 15, 126, 199.
Хотан - 13, 38, 43, 151, 194, 233.
Центральная Азия — 7, 8, 12, 14, 15,
17, 40, 52, 56, 125, 142, 146, 154,
156, 227, 228.
Чаганиан — 25.
Чакалак-тепе — 19, 115.
Чамба- 170, 171.
Чанъань — 45.
Чарсадда — 176.
Чауса — 185.
Чач - 15, 155, 197, 198, 232, 233.
Чу, р. - 43.
Чуйская долина — 119.
Шаньси — 122.
Ш ат и ал — 39.
Шахри-Фолак — 19.
Шикшин — 14, 89.
Шоторак — 116, 157, 176.
Яркент — 165.
Яр-хото — 74.
Научное издание
Тигран Константинович МКРТЫЧЕВ
БУДДИЙСКОЕ ИСКУССТВО СРЕДНЕЙ АЗИИ
(1-Х вв.)
Ведущий редактор Е.И. Кононенко
Художник А.С. Скороход
Корректор М.Н. Иванова
ИД № 04284 от 15.03.2001
Подписано к печати 08.04.2002.
Формат 60x90/16. Гарнитура Петербург.
Печать офсетная.
Усл. печ. л. 18 + 0,5 вкл. Уч.-изд. л. 20,4.
Тираж 2000 экз. Заказ № 976.
Международная академическая издательская компания
« Наука/Интерпериодика»
Издательско-книготорговый центр «Академкнига»
117997 Москва, Профсоюзная ул., 90
http: //www.maik.ru
e-mail: bookman@maik.ru
По вопросам приобретения книг обращаться
в Отдел реализации по тел. (095) 334-73-18
Отпечатано с готовых диапозитивов
в РГУП «Чебоксарская типография № 1».
428019, г. Чебоксары, пр. И. Яковлева, 15.
1. Будда. Фрагмент глино-ганчевой скульптуры. Бактрия,
Кара-тепе, комплекс Е. Ill в.
2. Кара-тепе, комплекс Е (II этап). Общий вид двора. II в.
3. Будда с монахами. Полихромная живопись. Кара-тепе, комплекс В. II в.
4. Ранняя ступа, замурованная
в платформе поздней.
Кара-тепе, комплекс на северной
вершине. 1-111 вв.
5. Бодхисаттва. Фрагмент глино-
ганчевой скульптуры.
Кара-тепе, комплекс Е. Ill в.
6. Боги умоляют Будду начать
проповедь учения.
Горельеф. Камень. Бактрия, Старый
Термез. II-III вв.
7. Авалокитешвара.
Глино-ганчевая скульптура.
Бактрия, Дальверзин-тепе,
Дт-25. Ill- IVвв.
8. Будда. Фрагмент полихромной живописи. Кара-тепе, комплекс Е. II в.
9. Декоративная панель. Полихромная живопись. Кара- тепе, комплекс Е,
западная пещера. I-II вв.
10. Донатор. Фрагмент глино-ганчевой скульптуры.
Дальверзин-тепе, Дт-25. Ш-IVвв.
11. Декоративная панель. Полихромная живопись.
Кара-тепе, комплекс Е, западная пещера. I-II вв.
12. Фарро. Полихромная
живопись.
Бактрия, Фаяз-тепе, I-I1 вв.
13. Кисть Будды. Фрагмент глино-
ганчевой скульптуры.
Дальверзин-тепе, Дт-25. Ill-IV вв.
14. Будда. Фрагмент глино-ганчевой скульптуры.
Кара-тепе, комплекс Г. II в.
I SEW
9» 7 8 5
Мкртычев Тигран Константинович - кандидат искусствоведения, заслуженный
работник культуры Российской Федерации, заведующий сектором археологии
Средней Азии Государственного музея Востока. Окончил кафедру археологии
Ташкентского Государственного университета, работал на различных
археологических памятниках Средней Азии-в Мерве, Ходженте, Кампыр-тепе,
Дурмен-тепе под Самаркандом, на Варахше в Бухарском оазисе. На протяжении ряда
полевых сезонов (1987-1994) руководил отрядом на раскопках буддийского
культового центра Кара-тепе в Старом Термезе. Организатор выставок «Буддийские
древности Старого Термеза», «Из сокровищницы парфянских царей», «Культы
и ритуалы древнего Приаралья»,«Мир среднеазиатской керамики». Его книга-первое
отечественное комплексное исследование среднеазиатского буддийского искусства-
представляет обобщение результатов многолетней полевой работы, исследований
в музеях и научных центрах России, США, Австрии, Мьянмы, республик Средней Азии,
многочисленных публикаций автора.