ЯЕШЕВЛЯ БИБЛИОТЕКА ГОСИЗАЛТЛ
К. ТИМИРЯЗЕВ

ЧАРЛЗ ДАРВИН
И ЕГО УЧЕНИЕ

№ 211—214
ОІІІІІІІІІІІІІШІІІ

ДЕШЕВАЯ БИБЛИОТЕКА ГОСИЗДАТА
лі OlU

К. ТИМИРЯЗЕВ

чарлз дарвин
И ЕГО УЧЕНИЕ

ИЗДАНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА

й

1930

й

ЛЕНИНГРАД

Отпечатано в типографии Госиздата
„КРАСНЫЙ ПРОЛЕТАРИЙ".
Москва, Краснопролетарская, 16,
л количестве 100 СО > экз.
Главлит ЛЪ А—(4261
Гиз ДБ Г—6 № 38956
Заказ № 765
8 п. л.

*

I

ОГЛАВЛЕИИЕ

Стр.
От Государственного издательства..............................................
4
Д’. С. Цет.іин — Климент Аркадьевич Тими­
рязев .....................................................................................
7
Предисловие к седьмому изданию.............................................. 30
Дарвин как образец уч( иого..........................................................
35
Краткий очерк теории Дарвина..................................................
72
I. Основной строй органического мира......................... —
II. Понятие о виде..................................................................
86
III. Искусственный отбор..............................................................113
IV, Естественный отбор..............................................................128
V. Выводы и доводы в пользу учения Дарвина .... 155
VI, Последующие исследования Дарвина, подкрепляющие
его учение.......................................................................184
Тарлз Дарвин и полувековые итоги дарвинизма....................... 213
Значение переворота, произведенного в современном есте­
ствознании Дарвином............................................................ 241

ОТ ГОСУДАРСТВЕННОГО ИЗДАТЕЛЬСТВА.
28 апреля 1930 г. исполнилось 10 лет со для смерти Кли­
мента Аркадьевича Тимирязева, одного пз крупнейших уче­
ных-общественников нашего времени, имя которого широко
известно не только в СССР, но и за границей. Научная
и общественная деятельность Климента Аркадьевича, про­
текавшая в условиях реакционного царского режима,
освещена в печатаемом ппжс биографическом очерке, наг
писанном Л. С. Цетлипым. Особенно следует отметить про­
паганду дарвинизма, которую вел К. А. Убежденный и по­
следовательный материалист, К. А. со всей свойственной
ему энергией боролся за распространение и внедрение в
широкие массы материалистического учения Дарвина, по­
дрывающего основы религии, имеющего таким образом но
только большое научное, но и политическое значение.
Нечего и говорить, что в своей работе К. А. встречал
решительное противодействие со стороны реакционной части
профессуры и лпц, возглавлявших министерство «народного
просвещения». Однако защита дарвинизма К. А., несмотря
на это противодействие, пробила себе дорогу и» массам.
Особенно ценен как образец популярного изложения дарви­
низма труд К. А. «Ч. Дарвин и его учение». Кратко,
общедоступно и в то же время глубоко-научно К. А. из­
ложил в этой книге то учение об эволюции, о происхожде­
нии растительного, животного мира и человека, которое
является одним из великих достижений XIX века, оказав­
ших громадное влияние не только на развитие целого ряда
биологических наук,—паук о жизни,. но и на философию.
Без учения об эволюции уже немыслимо правильное пони­
мание окружающего нас мира.
4

В этой книге. К. А. кратко останавливается н на дру­
гих учениях об эволюции, например на ламаркизме, а так
же резко осуждает то значение, которое придавалось в
начале XX века учению о наследственности, основавшемуся
на открытиях Г. Менделя. Этим учением, так называемым
менделизмом, некоторые не в меру усердные менделисты
пытались в то время заменить многие стороны эволюцион­
ного учения. К. А. не склонен был придавать менделизму
столь большого значения. Однако наука последних лег в
этой области доказала, что менделизм является важнейшим
дополнением к учению об эволюции вообще и к дарвинизму
в частности. Конечно, критическое отношение К. А. к
открытию Менделя не лишает книгу ее значения: она
и по сей день является одним из лучших изложений дар­
винизма.
Книга «Ч. Дарвин и его учение» пользовалась заслу­
женной известностью и получила быстрое распространение.
За последние 9 лет разошлись четыре издания («у 7-го
по 10-е) этой книги, выпущенные в свет при советской
власти. Спрос на эту книгу не ослабевает, а, наоборот,
увеличивается.
Настоящее одиннадцатое издание, в целях приближения
книги к широким массам читателей, выпускается в серии
«Дешевая библиотека Госиздата». В этом издании, пр срав
нению с предыдущим, опущены предисловия К. А. ко 2-му,
3-му, 4-му, 5-му и 6-му и’.далиям, но введены некоторые
дополнения: помещается биографический очерк, отсутство­
вавший в предыдущих изданиях, и в виде подстрочных
примечаний, для облегчения пользования книгой, помещены
объяснения научных терминов, которые с 7-го издания
помещались в конце книги. В настоящем издании эти объ­
яснения дополнены. Примечания, принадлежащие К. А., от­
мечены цифрами, остальные—звездочками.

о

Климент Аркадьевич Тимирязев
(1843-1920)

КЛИМЕНТ АРКАДЬЕВИЧ ТИМИРЯЗЕВ.

Климент Аркадьевич Тимирязев занимает одно из пер­
вых и почетнейших мест в истории научного и научнообществеипого развития России в XIX и XX вв. По нс
только России. Своими научными трудами и исследова­
ниями он снискал себе вполне заслуженную известность
далеко за пределами своей родины и поставил свое имя
в ряду имен наиболее выдающихся мировых ученых нашего
времени.
Вся его жизнь, отданная целиком, до последнего вздоха,
служению «научной истине и социальной правде», есть на-,
пряженная творческая мысль, непрерывный воодушевленный
труд, неустанная борьба за лучшие идеалы человечества.
Выйдя из родовитой дворянской семьи, он однако полно­
стью разрывает с реакционными традициями дворянского со­
словия, делается решительным демократом и социалистом,
а па самом склоне дней своих, уже 77-летним старцем, вес
свои социально-политические симпатии отдает Коммунисти­
ческой партии и советской власти.
Бэкль в своей знаменитой «Истории цивилизации в Ан­
глии» указывает на то, что «ученость часто служит в та­
кой же степени невежеству, как и прогрессу». Это глубоко
верно для всякого общества, разделенного на враждующие
между собой классы, ибо господствующие классы создают
из ученых особый цех, который за хорошее вознагражде­
ние и другие «блага жизни» продает свою научную со­
весть, свой духовный труд и, фальсифицируя науку, по
прикрываясь ее авторитетом, создает нужные покупателю
идеологии. И пока, в основе общественного строя лежит
разделение на классы, до тех пор истинные, свободные слу­
жители пауки будут представлять редкое исключение,—тем
7

более дороги нам их имена! Воя жизнь и деятельность
К. А. Тимирязева представляют собой именно такое редкое
исключение, соединяя в себе высочайшие научные дости­
жения и непреклонное служение интересам трудящихся
масс.
Па протяжении трех царствований романовских деспотов
он мужественно и без малейших компромиссов прошел длин­
ный и тернистый путь свободного исследования и учи­
тельства, пе оглядываясь на чиновное начальство, не счи­
таясь с соображениями карьеры, не вступая в сделку со
своей научной и общественной совестью, не .-отступая ни
на одну точку от того, что он считал правдой...
Родился К. А. Тимирязев в Ленинграде 22 мая 1843 го­
да в старинной дворянской семье. О своих родителях он
сохранил самые теплые и благодарные воспоминания, им он
посвятил у порога своей могилы сборник статей «Наука
и демократия», составленный ям в 1919 г.
«С первых проблесков моего сознания,—пишет оз в этом
^освещении,—в ту темную пору, когда, но словам поэта,
иод кровлею отеческой но западало пи одно жизни чистой,
человеческой плодотворное зерно», вы внушали мне словом
и примером безграничную любовь к истине и кипучую
ненависть ко всякой, особенно общественной, неправде».
Отец его, Аркадий Семенович, отличался республикан­
скими взглядами и революционным настроением, своими
корнями связанным с декабрьским восстанием 1825 г. Он
был очевидцем событий 11 декабря. У Тимирязевых сохра­
нилось следующее весьма характерное семейное предание.
И 1848 г. к отцу Климента Аркадьевича один собеседник
пристал с вопросом:
— 'Какую карьеру готовите вы своим сыновьям?
Отец отшучивался, но когда тот пе отставал, ответил:
— Какую карьеру? А вот какую: сошью я пять <^іих
блуз, как у французских рабочих, куплю пять ружей и
пойдем с другими—па Зимний дворец! («Паука и демокра­
тия»).
Само собой разумеется, что такие взгляды в мрачную
николаевскую эпоху пе могли благоприятствовать служебной
карьере представителя «благородного сословия», и отец Кли8

мента Аркадьевича имел много серьезных 1 неприятностей
по своей службе, но это насколько не мешало тому, что
он внушал своему знаменитому сыну ’с раннего детства
глубокое уважение к представителям физического труда и
яркое революционное настроение.
Первоначальное образование Климент Аркадьевич полу­
чил дома. Помимо отца большую роль в его образования
играла его мать Аделаида Клемептьегна, англичанка родом,
способствовавшая между прочим усвоению сыном иностран­
ных языков. Климент Аркадьевич уже в детстве велико­
лепно знал несколько европейских языков, особенно англий­
ский и французский. Ііптерес к явлениям природы пробу­
дился у него тоже очень рано, особенно под влиянием его
> старшего брата Дмитрия Аркадьевича, которого он назы­
вает «первым своим учителем естествознания».
По приобретение знаний давалось юному Тимирязеву не­
легко вследствие тяжелых материальных условий, в ко­
торых жила вся семья. Ему пришлось уже подростком
самостоятельно снискивать себе средства существования пе
реводами с иностранных языков на русский.
«С шітпадцатплетпего возраста, говорит ou в своем «При­
вета первому русскому рабочему факультету»,—моя левая
рука не израсходовала ни одного гроша, которого не зара­
ботала бы правая. Зарабатывание средств существования,
как. всегда при таких условиях, стояло па первом плане,
а занятие наукой было делом страсти, в часы досуга,
свободные от занятий, вызванных нуждой. Зато я мог
утешать себя мыслью, что делаю это па собственный страх,
а не сижу на горбу темных тружеников, как дети по­
мещиков и купеческие сынки. Только со временем сама
наука, взятая мною е бою, стала для меня источником
удовлетворения пе только умственных,'по и материальных
потребностей жизни, сначала своих, а потом п семьи».
Благодаря блестящим умственным способностям и страст­
ному, захватывающему стремлению к знанию он преодо­
левает материальные затруднлнпя и в 1881 г. поступает
в петербургский университет—сначала па камеральный фа­
культет, а потом, после его преобразования, на естест­
венное отделение физико-математического факультета.
9

К. А. Тимирязев принадлежит, по его собственным сло­
вам (1908 г.), к поколению, «счастливейшему из когдалибо народившихся на Руси», ибо его юношеские годы,
начало его сознательного существования, когда заклады­
вается фундамент его миросозерцания, протекло в эпоху
необычайного оживления в России интересов науки, ис­
кусства, литературы и общественности, в эпоху «россий­
ского Возрождения» 60-х годов XIX столетия. Весна его
личной жизни «совпала с тем дуновением общей весны,
которое пронеслось из края в край страны, пробуждая
от умственного окоченения и спячки, сковывавших ее бо­
лее четверти столетия». Он восприял все, что было наи­
более прогрессивного в этой эпохе, и прежде всего—глу­
бокий интерес к положительному знанию и стремление нести
это знание в широкие круги трудящихся. В полном соот­
ветствии со двсем духом эпохи, в связи с общим «про­
буждением естествознания», ярким выражением которого
явилась страстная проповедь Д. И. Писарева, ои от­
дается изучению явлений природы, которое и составляет
главное, основное содержание его жизни. Он отдается ему
со всею страстью, со всем своим «энтузиазмом», составляю­
щим наиболее яркую и характерную черту как его индиви­
дуальной натуры, так и всей эпохи шестидесятых годов.
С но меньшим энтузиазмом относится Тимирязев и к
явлениям социально-политической жизни. Вследствие воз­
никших университетских «беспорядков», в которых он при­
мял участие, ему пришлось выступить из состава студен­
тов петербургского университета и кончать курс вольно­
слушателем. Он сотрудничает в передовых «Отечественных
записках», ярко отражавших подъем общественного настрое­
ния, и помещает в них ряд статей политического содержа­
ния («Гаррибальди на Капрере», 1862, «Голод в Ланкашире»,
1863), так же, как п на научные темы: «Книга Дарвина,
ее критики и комментаторы», 1864). Вее время, оста­
вавшееся свободным от университетских занятий и добыва­
ния средств существования, он проводит в публичной би­
блиотеке, где, дополняя естественно-паучпое образование,
усиленно работает и по «гуманитарным» наукам, штуди­
рует философию, следит за текущей жизнью по периода10

ческой прессе. С этой библиотекой у него связана лучшие
воспоминания студенческих лет. «Там,—вспоминает он,—
я научился понимать пауку в ее историческом раз­
витии, там я научился прислушиваться к пульсу живой,
сегодняшней науки. С моего рабочего места месяцами не
сходили заветные шесть томов Конта... Еще студентом я
был убежденным позитивистом, и этим я обя­
зан публичной библиотеке того времени» («Г. Н. Выру­
бов», 1914).
В 1866 г. Климент Аркадьевич окончил университет со
степенью кандидата и получил золотую медаль за сочине­
ние о печеночных мхах. Его прежде всего потянуло дать
практическое применение приобретенным теоретическим по­
знаниям, исполнить «гражданские обязанности современного
русского ботаника». Его интересует вопрос о применении
физиологии растения к борьбе за повышение урожайности,
к самому больному вопросу русского крестьянства и всей
народно-хозяйственной жизуп России, к вопросу, который
волновал его всю жизнь. Он принимает активное участие (в
1867 г.) в агрономических опытах, которые впервые были
тогда организованы Вольноэкопомическнм обществом под
руководством Д. И. Менделеева, п исследует влияние мине­
рального удобрения на урожай ржи и овса.
Одновременно с этпм он» продолжает паучно^ісследовательскую работу п в 1868 г. па первом съезде русских
естествоиспытателей и врачей сделал доклад о своем при­
боре для исследования воздушного питания листьев и о
применении искусственного освещения к исследованиям по­
добного рода. Предложенный им прием исследования с тех
пор вошел в общее употребление, а тема доклада как бы
намечает основное содержание и направление всей даль­
нейшей исследовательской работы К. А. Тимирязева. В том
же 1868 г. Климент Аркадьевич был командирован за гра­
ницу для подготовки к профессуре.
За границу он отправился с уже вполне сложившимся ми­
ровоззрением и ясно поставленными себе научными зада­
чами. «.Я не был,—пишет он про этот период своей жизни
(«Г. И. Вырубов»),—колеблющимся новобранцем, а уже
вполне убежденным позитивистом, к тому же
11

гордившимся тем, что еще на университетской скамье сде­
лал любопытное открытие, что Конт был одним из пред­
шественников или, правильнее, единственным предшественни­
ком Дарвина». На западе в это время происходил рас­
цвет разных областей естествознания, расширялось его со­
держание, вырабатывались новые методы научного, пре­
имущественно экспериментального, исследования, находили
самые разнообразные применения гениальные обобщения Дар­
вина. Климент Аркадьевич с головой окунулся в научную
работу. Сначала в Гейдельберге, где он жил постоянно в
обществе известного геолога В. О. Ковалевского и знаме­
нитого математика Софьи Васильевны Ковалевской, он ра­
ботает у Кирхгофа, Бунзена, Гофмейстера, Гельмгольца, по­
том в 1869»—1870 гг. в Париже у Клод Бернара, Сен-Клер
Девиля, Вертло и особенно у Бусенго. Вооруженный обще­
философской подготовкой, он не замыкается в узкую скор­
лупу избранной специальности, он изучает в ботанику, и
физику, и химию, и физиологию у наиболее выдающихся
представителей этих наур в Европе, уделяя весь свой досуг
наблюдению европейской жизни, ознакомлению с ее лите­
ратурой, искусством, философией, общению с. русской поли­
тической эмиграцией. Эта разносторонняя образованность,
эта множественность интересов составляет одну из наиболее
характерных черт многогранной личности Климента Аркадье­
вича.
*
В области своей специальной научно-исследовате ь’коіі
работы он не разбрасывает своего внимания на детали, па
отдельные, второстепенные моменты, а устремляется туда,
где таится разрешение важнейшей проблемы естествозніния, туда, где устанавливается связь мира органического
с неорганическим, где «созидается* живое вещество и под­
держивается вся жизнь на земле. Что ответа на волнующие
вопросы нужно искать не в божественном акте творения,
не в таинственной «жизненной силе» и не в каких-лп'о
других метафизических построениях.—в этом Климент Ар­
кадьевич был убежден, как мы видели, еще будучи сту­
дентом. Что основным элементом жизни на земле является
растение, что в растениях, в зеленых его органах, про­
исходит, под влиянием солнечных лучей, «созидание» op­
to
\

/

ганического вещества, что это «созиданіе» есть результат
разложения углекислоты воздуха с освобождением кисло­
рода 'Обратно в атмосферу и усвоением углерода растением,—
это служило уже до Тимирязева предметом научных ис
следований. Но как протекает этот процесс? Какие лучи
солнечного света при этом действуют? Одинаково ли дей­
ствие этих лучей на живое растение и на мертвые тела?
Применим ли здесь великий закон сохранения энергии, не­
задолго до того установленный Майером и Гельмгольцем?
Соответствует ли энергия солнечных лучей, поглощенная
растением, накопляющемуся в нем запасу химической
энергии? Лежат ли в основе жизненных явлений только
законы химические, и физические, или еще остается некий
непознаваемый остаток? Эти кардинальные вопросы пе были
еще разрешены.
Тимирязев не был бы тем, что он есть, если бы
его научный гений не был бы направлен на исследование
именно этих крафгольпых вопросов естествознания. Воору­
женный материалистической исходной точкой зрения, не­
отразимой логикой, исключительным экспериментаторским
талантом и выдающейся энергией в искании истины, он со
всей пытливостью своего ума устремляется именнэ в эту
область,—на изучение тончайших физико-химических про­
цессов, совершающихся в микроскопических хлорофилловых
зернах растения.
Задача была им поставлена себе ясно и определенно с
самого начала, еще в 1868 году, в его первой работе:
«Изучить химические и физические условия разложения угле­
кислоты зеленым листом, определить составные, части сол­
нечного луча, участвующие посредственно или непосред­
ственно в этом процессе, проследить их участь в растении
до их полного уничтожения, т. е. до их превращения во
внутреннюю работу, определить соотношение между дей­
ствующей силой и произведенной работой,—вот та светлая,
хотя, может быть, отдаленная задача, к осуществлению
которой должны быть направлены все силы ботаников».
Разрешению этой задачи, и притом всестороннему экс не
р и м е п т а л ь ному разрешению ее, была посвящена вся
полувековая научная работа Климента Аркадьевича, про13

лившая Новый и яркий свет па важнейшие вопросы фи­
зиологии растения.
В противоположность многим старым н повым «натур­
философам» эту свою работу Климент Аркадьевич базирует
ие на отвлеченных теориях и произвольных гипотезах, а на
твердой основе точного и строго проверенного эксперимен­
та. Его орудия—пробирка и весы, микроскоп и спектро­
скоп. У пего вначале дело, а потом слово; вііачаіе на­
блюдение и опыт, а потом уже обобщение в докладе или
статье. Его опыты всегда остроумны по замыслу, изящны
по техническому совершенству, просты, наглядны, убеди­
тельны.
Первым шагом в его псслсдоваппп была выработка точ­
ного и в то же время простого приема изучения совершаю­
щегося в зеленом листе химического процесса, приема, опу­
бликованного им еще в 1868 г. в названном нами выше
сочинении («Прибор для исследования воздушного питания
листьев и пр.»).
Обращаясь к основному вопросу—от каких именно лу­
чей солнечного спектра зависит разложение углекислоты—
Тимирязев сразу же идет против установившегося ранее
взгляда, что здесь играют роль наиболее яркие—желтые
лучи. Эти взгляды как будто подтверждались известны­
ми, считавшимися- классическими опытами Дрэпера. На­
учная логика Тимирязева не могла мириться с зтим «субъ­
ективным взглядом»: ведь яркость есть ощущеніе субъ­
ективное, воспринимаемое глазом. Может ли быть, чтобы
такое объективное явление, как разложение углекислоты,
зависело от свойства солнечного луча, вне глаза не су­
ществующего?
Имея против себя всех ботаников, Тимирязев, указав
на ошибки в опытах Дрэпера, устанавливает, что наи­
большее действие света возсс не соответствует пгіболез
ярким, желтым лучам спектра и что этого наибольшего
действия нужно искать в тех лучах, которые обладают
наибольшей энергией, наибольшим тепловым эффектом. Ка­
кие же это лучи? Тут Тимирязеву пришлось поити про­
тив взгляда, господствовавшего тогда среди физиков. По­
следние утверждали, что в пределах видимого с п е14

ктра наибольшим тепловым эффектом, наибольшей энер­
гией обладают красные лучи, но еще большим тепловым
эффектом обладают лучи, находящиеся за пределами крас­
ных лучей—невидимые инфракрасные лучи. Климент
Аркадьевич путем тонко сконструированных опытов указы­
вает на погрешности в ранее производившихся спектроско­
пических исследованиях и устанавливает, 1) что наиболь­
шее действие в процессе разложения углекислоты произво­
дят не желтые, а красные лучи, 2) что именно эти
красные лучи, а пе невидимые инфракрасные, обладают
наибольшей энергией из всех лучей как видимых, так
и невидимых в спектре, 3) что энергия этих лучей затра­
чивается па разложение углекислоты как раз в той мере,
в которой они поглощаются зеленым листом растения.
Этими исследованиями Климент Аркадьевич доставил
неопровержимое и блестящее доказательство в пользу
полной применимости великого открытия Майера и Гельм­
гольца—закопа сохранения энергии—к важнейшему, ос­
тававшемуся до тех пор невыясненному явлению живой при­
роды.
В процессе этой, шаг за шагом развивавшейся иссле­
довательской работы, приведшей к разрешению основной
биологической проблемы, Тимирязев сделал ряд научно-фи­
лософских обобщений, подкреплявших его материалисти­
ческое мировоззрение, и ввел в общее употребление новые,
исключительные по своей научной ценности эксперимен­
тальные методы, как исследование разложения углекислоты
не в спектре, получаемом при помощи призмы, а в спектре
чистом, нормальном, получаемом при помощи решетки, как
новые приемы точного и чувствительного газового ана­
лиза 1.
Результаты научных исследований К. А. Тимирязева вы­
разились в более 100 сочинениях, написанных на рус­
ском, французском, немецком и английском языках, из ко­
торых два были им представлены в петербургский универси1 Начав с точности до г/ю кубического сантиметра, он затем
доводит ее до 1/іоло п, наконец, предложенный им микроэвдиометр дозволял определять миллионные доли кубического санти­
метра.

15

теі: одно («Спектральный анализ хлорофилла») на степень
магистра ботаники в 1871 г. и другое («Усвоение света
растениями») на степень доктора ботаники в 1875 г. к
Еще будучи за границей он в 1870 г. был избран пре­
подавателем ботаники в Петровскую (теперь ’Тимирязевскую)
сельскохозяйственную академию (с правом продолжать ра­
боту за границей), а в следующем году профессором. Одно­
временно с профессурой в Петровской академии он с 1877 г.
делается профессором Московского университета и читает
анатомию и физиологию растений.
II в Петровской академии и в университете он обращает
особое внимание на устройство специальных лабораторий
для опытных занятий с научными и учебными целями. В
академии он, помимо физиологической лаборатории, устраи­
вает в 1872 г. тепличку для искусственных культур, по
образцу которой стали с тех пор устраивать теплички
при многих опытных агрономических станциях в России.
В университете он проявил огромную организационную энер­
гию для устройства и оборудования лаборатории, из года
в год все более обогащавшейся благодаря его неусыпным
заботам различными приборами и инструментами.
У всякого, кто имел счастье учиться у Тимирязева,
бывать на его лекциях и особенно па практических заня­
тиях, общение с ним не, могло не оставить самых светлых
воспоминаний на всю жизнь. На кафедре Климент Аркадье­
вич—пе профессор-оратор. Он пе заботится о плавности и
внешней красоте своих лекций, не строит округленных, на­
пыщенных фраз,--его речь льется просто и свободно, на­
поминает скорее непринужденную товарищескую беседу, но
как она увлекательна, как богата содержанием! Широкие
философские, обобщения, топкий юмор, меткие характери­
стики, отклики на злободневные вопросы, интереснейшие,
технически идеальные опыты, внимание к каждому вопросу
студентов, искреннее увлечение и заражающий энтузиазм—
все это всегда радостно возбуждало аудиторию. Студенты
1 Материалы, относящиеся к этому основному предмету иссле­
довании Тимирязева, напечатаны в сборнике: «Солнце, жизнь и
хлорофилл. Сборник исследований, речей и лекций, П.68—1920»
(Госиздат, 1923).

16

после лекций или практических занятий Тимирязева
расходились просветленные, духовно обновленные и бодрые,
полные веры в науку и в самих себя. Неудивительно, что
Тимирязев-учитель создал целую школу ботаников и агро­
номов, занявших виднейшее положение в науке.
Но профессорская «карьера» Тимирязева в условиях
царского режима не протекала и не могла протекать глад­
ко: она сталкивалась с его революционно-демократическими и4
социалистическими убеждениями и постоянной готовностью
бороться со всякой ложью и всяким насилием. Он высоко
держал знамя свободной науки, горячо вступался за ин­
тересы студенчества, мужественно плывя против течения,
уносившего без сопротивления коллегию профессоров-чинов­
ников. Так. в 1880 г. па заседании совета Петровской
академии он один протестовал против предложения адми­
нистрации об исключении нескольких студентов, поддер­
жанного всеми остальными членами совета. Его лекции
возбуждали ненависть в правящих «сферах». Известный
реакционер князь Мещерский в своей газете обвинял Ти­
мирязева в том, что он «изгоняет бога из природы». Такой
профессор пришелся не ко двору в то время, и его профес­
сорская «карьера» то-и-дело испытывала ущерб от охрани­
тельного усердия министерских и академических чиновни­
ков. В 1892 г. он был изъят из профессуры Петровской
академии, преобразованной вследствие постоянных студен­
ческих волнений в сельскохозяйственный институт в со­
ответствии <• общим реакционным духом контррефррмы Але­
ксандра ІИ. В 1898 1. он, но -выслуге тридцати лет, был
исключен из числа штатных профессоров. Весной 1991 г.
во время больших студенческих «беспорядков», охвативших
вое высшие учебные заведения России, он оказался в числе
очень немногих, отказавшихся подписать обращение москов­
ских профессоров к студенчеству, говорившее о влияния
посторонних университету лиц, полное фальши и лицемерия.
Возникли слухи, что Тимирязев вынужден будет выйти в
отставку, но слухи не. оправдались: он возобновил свои
лекции, хотя с весьма значительным опозданием. Студенты
разных факультетов встретили своего любимца восторжен­
ной овацией. Однако это был уже последний год его
2

К Тимирязев. Чав.із Дарвин и его учение

17

лекций, и со следующего года он сохраняет за собой лишь
заведыванпе ботаническим кабинетом и утверждается в зва­
нии заслуженного ординарного профессора Московского уни­
верситета. В 1911 г., когда ему было уже под 70 лет,
он вместе с рядом других профессоров в виде протеста
совсем ушел из университета, когда последний подвергся
разгрому со стороны министра Кассо,—ушел, хотя при
этом лишился им же устроенной образцовой университет­
ской лаборатории, столь необходимой исследователю-экспери­
ментатору. «Гражданский долг русского ботаника» был для
Тимирязева важнее даже научных интересов.
Но если царское правительство стремилось отделаться
от беспокойного и строптивого профессора, то тучные
круги России по могли не считаться с заслугами Климента
Аркадьевича как ученого, и он был избран почетным чле­
ном многих высших учебных заведений и различных науч­
ных обществ исследования природы и сельского хозяй­
ства. В частности, особо следует отметить его активную
деятельность в Общество естествознания, антропологии и
этнографии в качестве руководителя и председателя от­
крывшегося в 1884 г. его ботанического отделен ія, на засе­
даниях которого, так же, как и на открытых собраниях
всего Общества, он выступал со множеством докладов и
речей на общие я специальные темы. Неоднократно он был
избираем в председатели комитета съездов естествоиспы­
тателей и врачей. Избрание его в 1893 г. председателем
многотысячного съезда естествоиспытателей и врачей носило
ярко демонстративный характер по случаю изъятия его
из состава профессоров сельскохозяйственного института.
Но еще большая честь выпала на его долю за гра­
ницей, особенно в Англии. Оп был избран honoris causa
доктором Иіепсвского, Глазговского, Кембриджского универ­
ситетов п в той или иной форме почтен разными другими
иностранными учеными обществами и учреждениями. Он был
приглашен в 1903 г. Лондонским королевским обществом
прочесть Круниапскую лекцию
а в 1911 г. . избирается
1 Croonian lecture. Так называется лекция, основанная на ка­
питал одного из первых членов этого общества, доктора Крупа.
На нее приглашаются наиболее выдающиеся ученые, как напри-

18

членом этого общества, чего удостоились лишь очгп. не­
многие русские ученые.
Однако Тимирязев не возносится в недосягаемые вы­
си, нс замыкается в узкие академические рамки. Его ра­
бота никогда не ограничивалась кабинетом, лабораторией или
университетской кафедрой—он стремится сделать ніуку до­
стоянием широких кругов народа, выступая с публичными
лекциями, с воскресными беседами, ведя занятия с народ­
ными учителями, сотрудничая в газетах и журналах. Он
отзывается на животрепещущие темы практической жизни
(например лекции в пользу голодающих о борьбе с неуро­
жаями, в связи с голодом 1891 г.), пишет но целомуряду социально-политических вопросов. С его популяриза­
торским талантом вряд ли кто может сравниться: самые
сложные научные вопросы он умеет представить в нрзстом,
ясном, общепонятном виде, не прибегая притом к много­
словному разжевыванию пли принижающему пауку вульгар­
ному упрощению. Такова например его классическая «Жизнь
растений», представляющая собой публичные лекции, читан­
ные Оим в Москве в 1875/76 г., выдержавшая множество
изданий, переведенная па многие иностранные языки и до
сих пор, несмотря на свою большую давность, сохранив­
шая всю свою свежесть, подобно немногим классическим
популяризациям таких ученых, как Дарвин, Гельмгольц,
Фарадей, Тиндаль, Гейкп. Таковы и другие сборники
его произведений, как «Насущные задачи современ­
наго естествознания», «Чарлз Дарвпп и его уче­
ние», «Земледелие и физиология растений», «Публичные лек­
ции и речи» и мп. др. Чтение их доставляет всякому по
только восторг научного постижения, но и высокое лите­
ратурно-эстетическое наслаждение. По изяществу языка, но
художественности формы изложения, по блеску остроумия,
по образности мысли, по всем вообще своим литературным
мер Вирхов, Гексли, Гельмгольц. В своей Круииаиской лекции
«Космическая роль растения» Тимирязев в сжатой, яркой я обще­
доступной форме подводит итоги своим тридцатипятилотним иссле­
дованиям. Эта лекция напечатана в русском переводе в «Научном
слове» (1904 г.) и включена в упомянутый выше сборник «Сол­
нце, жизнь ж хлорофилл».

2*

19

достоинствам большая часть этих произведений должна быть
отнесена к лучшим образцам русской литературы.
Тимирязев изумляет многосторонностью своего обра­
зования в разных отраслях точных и гуманитарных паук,
обширностью философской и исторической эрудиции и топ
ким пониманием мировой литературы и искусства. При этом
он всегда остается верным себе «реалистом». Он презирает
модернистов, выступающих под разными названиями: де
кадентов, сецесепонистов и т. д., и когда в их защиту
говорят, что эти люди «ищут новых путей в искусстве»,
Тимирязев считает такую защиту равносильной прямому
осуждению. «Великие художники конечно тоже искали но­
вых путей, но они сообщали миру только свои наход­
ки, а свои поиски хранили в своих мастерских или без
жалости их уничтожали» («Творчество природы и твор­
чество человека»).
Эта многогранность интеллекта Тимирязева, соединен­
ная с остротой мысли и ясностью отправной точки зре­
ния, толкает его всегда, к смелым обобщениям. «Это стремле­
ние,—говорит он в 1917 г. в своем «Красном знамени»,—
это стремление к сближению отдаленного, к соединению
разделенного,—к обобщению, составляющее сущность мы
слительпой деятельности ученого, превращается в неволь­
ную привычку, преследует его и далеко за пределами науки,
там, где порывается нить строго научного мышления, и
мысль принимает те формы, в которые издавна облекают ее
поэты и вообще художники слова, кисти или резца—фор­
мы притчи, басни, символа, аллегории, омблемы».
Тимирязев—натуралист-мыслитель- Естествознание име­
ет для пего значение прежде всего как основа для
общего, философского мировоззрения. Оіг—убежденнейший
позитивист и дарвинист. Так он сам определяет свое фило
софское credo. Пропаганде эволюционного учения Дарвина
он отдал не меньше сил, чем исследовательской работе.
Начав ее еще студентом, вскоре после появления в России
«Происхождения видов» (статья в «Отечественных запи­
сках», 1864 г.), он ведет эту пропаганду устно и письменно
всю свою жизнь, и оез преувеличения можно сказать, что
20

именно благодаря его страстной проповеди, горячей защи­
те, всестороннему истолкованию и анализу, гениальное уче­
ние Дарвина получило у нас широкое распространение и
твердую почву. —
Материализм и историзм в естествознании приводит Ти­
мирязева и к «историческому материализму» в социальных
науках. Дарвинизм по существу своему имеет много общего
с марксизмом, и ему с его методами исследования есте­
ственные науки так же много обязаны, как. пауки обще­
ственные—марксизму и марксистским методам. Вэт почему
Тимирязев близко подходит не к народнической идеологии,
долго господствовавшей в России, а именно к научному
социализму Маркса (см. его статью «Дарвин и Міркс» в
«Науке и демократии»). И подобно тому, как Маркс и его
ученики (Плеханов^'Ленин) за горячее отстаивание своих
ре вол ю ц поніГы X взглядов, за беспощадную борьбу про
тив всяких извращений и уклонений от материалисти­
ческой точки зрения со всех сторон получали упреки
в узости и нетерпимости, в сектаптстве и доктринерстве,
точно так же и Тимирязев нажил себе немало врагов за
отстаивание своих материалистических воззрений на явле­
ния природы. Но эта вражда ничуть пе ослабляет его
энергии в борьбе за торжество своих взглядов. Со всей
пылкостью своего темперамента, со всем блеском своею
литературного и полемического таланта он, иногда в рез­
кой форме, не щадя общественного положения своих про­
тивников, борется со всякими попытками совлечь науку
с позитивной почвы и низвести _ее на роль прислужницы
теологии и метафизики, заменить ~опыт и наблюденпе таин­
ственными и загадочными «силами природы». Как бы ни
была резка по форме, его полемика, она всегда подкупает
проникающей ее искренностью и глубокой убежденностью.
И заслуги Тимирязева в обосновании и распространении в
России дарвинизма и «исторического метода в биологии»
так же неоценимы, как заслуги Плеханова в распростра­
нении и укреплении у нас учения Маркса.
Подойдя близко к марксизму в своих естественно-науч­
ных философских обобщениях, объединяя взгляды Маркса
21

J! Дарвина1 в общую «основу всего учения о природе и че­
ловеке», в своей общественной деятельности Тимирязев от­
дает все свои симпатии тому классу, выразителем интересов
которого был Маркс. Этому вполне соответствовали и его
революционный образ мыслей и его боевой темперамент.
Он всегда увлекался историей. «Особенно останавливали на
себе мое внимание,—пишет он 2,—трагически величавые
образы борцов за правду и свободу во всех ее видах, кото­
рые роковым образом падали жертвами этой борьбы. Гракхи,
Гус, Мор, Бруно, Галилей, Робеспьер... вплоть до завершив­
ших этот печальный список на наших глазах Жореса и
Ксзмснта». Образы этих благородных борцов воодушевлял«
его в общественной деятельности.
Тимирязев но был политиком в узком и специальном
смысле слова. Он не был ни парламентарием, ни полити­
ческим оратором; он по принадлежал пи к одной политиче­
ской партии. Он прежде всего—ученый, по выполняя «соци­
альную функцию ученого», бн борется словом и пером за куль­
турные интересы трудящихся, за демократизацию науки.
Голь истинной науки он сравнивает с исторической
ролью пролетариата. «Как пауке приходится выдерживать
натиск ближайшей своей предшественницы метафизики, таг.
и демократии 3 приходится выдерживать натиск со стороны
вырождающейся буржуазии. Как метафизика, желая удержать
развитие человеческого разума рамками своей схоластической
диалектики, невольно вынуждена бросать приветливые взгля­
ды своему исконному врагу—клерикализму, так и та часть
буржуазии, которая по желает подчиниться закопу разви­
тия, вынуждена вступать в союз с томи силами, победи­
тельницей которых еще недавно себя считала. Наконец
Н вздыхающая по прошлом метафизика и пятящаяся па-- —
*
1 О «Капиталом» (I г.) Тимирязев познакомился еще в 1867 г.
во одному из первых эк земпляров, прибывших и Россию. В 1919 г.
жм написан очерк «Ч. Дарвии и К. Маркс» (сб. «На;ка и дсмовратия»).
2 «Перед памятником Неподкуппому» (1918 г.).
3 В дореволюционной литературе сливом «демократия», по
цензурным условиям, обычно обозначали трудящиеся классы и
революционные партии. Этот смысл «демократии» сохранился у
Тимирязева в значительной мере и после революции.

22

зад буржуазия ne прочь протянуть друг другу руку по­
мощи. В мировой борьбе, завязывающейся между той частью
человечества, которая смотрит вперед, и той, которая ро­
ковым образом вынуждена обращать свои взоры назад, на
знамени первой будут начертаны слова—паука и демо­
кратия. «In hoc signo vinces!»1 (предисловие к 3-му
изд. «Насущных задач современного естествознания», 1918 г.).
Наука и демократия—это тот двуединый бог, в кото­
рого верует,, которому служит Тимирязев, это—лозунг,
начертанный на выкинутом им зпамени. «Наука, получаю­
щая твердую опору в демократии, и демократия, воспитан­
ная на твердой почве пауки,—вот круговой процесс, кото­
рый создает будущее благоденствие и мощь народов». И
Климеіт Аркадьевич стремится к соединению, к «союзу
науки и демократии», он борется против «п ее пр аве дливого раздела благ, завоеванных цивилизацией, между
представителями труда умственного и механического», он
«содействует по мерс сил искуплению породившей это раз­
деление исторической неправды». •
Это было написано Тимирязевым еще 35 лет назад (пре­
дисловие к 1 изд. «Насущных задач совр. естеств.», 1895 г.).
Позднее (в 1919 г.) он более определенно и решительно,
более современно трактует поставленную проблему: «Ужо
не одним чувством социальной справедливости, т. е. стре­
млением к более равномерному распределению плодов зна­
ния между тружениками мысля и тружениками) мышц, ру­
ководится ученый, но и сознанием совершающегося на на­
ших глазах перемещения центра тяжести общественной
власти в сторону демократии. В дальнейшей своей судьбе
наука, как и другие стороны жизни, будет птти рука об
руку с демократией, считаясь с ее силой, применяясь к
ее поппмапию, как раньше вынуждена была считаться с
силой и уровнем понимания своих прежних владык: царей,
церкви, капитала, министров и меценатов. Отсюда насущная
задача науки—разъяснять демократии, что цели и потреб­
ности науки и демократии, истинной науки и истинной
демократии одни и те же... Паука должна сойти со своего
1 «Спи победиши!»

23

старого пьедестала и заговорить языком Парода, т. е. по­
пулярно» (предисловие к «Науке и демократии»).
Стремясь к «сближению отдаленного и к соединению раз­
деленного», Тимирязев трактует проблемы демократии в
свете своей естественно-исторической философии. Чрезвы­
чайно интересны в этом отношении его «Размышления дар­
виниста перед избирательной урной». Борьба за существо­
вание, начиная с примитивных форм зоологической борьбы,
эволюционирует в человеческий прогресс. Прямая борьба
становится излишней, когда возможен подсчет сил. «На­
сильник понял, что всегда найдется насильник еще силь­
нейший. по что есть кто-то, кто сильнее всех их, и этот ктото—все. Когда все свободно высказывают свою волю, пря
мая борьба становится, очевидно; излишней, невозможной».
Эти мысли, высказанные Тимирязевым в 1907 г. («От
дела к слову. От зверя к человеку», «Русек, ведом.» № 253),
некоторые поняли как осуждение всякой революции. По оп
впоследствии разъяснил, что отнюдь не хотел этого ска­
зать. «Всякому понятно,—писал он,—что пулемета «сло­
вом» по прошибёшь. Можно убеждать только того, к іо
владеет пулеметом,—солдата; в этом самая характеристиче­
ская черта всех последних революций. Л раз заговорит
пулеметы, «слово» отходит на задний план... II эволюция и
революция имеют свои определенные закопы» («Наука и
демократия»).
Последние десять лет своей жизни Климент Аркадьевич
потерял значительную часть своей колоссальной раютоспоеобности. Зимой 1909 г. его постиг апоплексический удар,
вызвавший паралич, и оп некоторое время был лишен воз­
можности свободно передвигаться. Но это не мешало ему
продолжать свои научные, занятия. Проживая летом близ
Москвы (в с. Демьяново, Клинск. у., в имении В. И. Та­
неева), оп оборудовал там небольшую лабораторию для своих
научных исследований. Много внимания он в этот послед­
ний период своей жизни уделял литературе и публицистике.
Он мпого пишет в «Энциклопедическом словаре» Гранат,
в котором редактирует отдел естествознания, в «Вестнике
Европы», в «Русских ведомостях». Его общественное на­
строение растет, он все чаще откликается на политические
24

злобы дня, все энергичнее отстаивает интересы «револю­
ционной демократия». С чрезвычайной выразительностью это
сказалось тогда, когда разгорелась мировая война.
Климент Аркадьевич всегда был убежденнейшим анти­
милитаристом, всегда со всей силой боролся против вся­
кой национальной исключительности и всякого вида шови­
низма. И когда в 1914 г. университетские ученые всех
воюющих стран поддались военному угару, когда знамени­
тый английский физик В. Рамсай напустился на немцев,
как на парод, стремящийся только к насилиям, жестокий
к женщинам и детям, лишенный оригинальности в пауке и
честности в торговле, призывая истребить «тевтонов»;
когда, о другой стороны, германские ученые, как физик Ле­
нард и философ Вундт в тех же выражениях характеризозовали «англо-саксов» ; когда и ряд русских ученых не
отставал от этого безумного звериного воя,—в это время в
числе очень немногих представителей науки остался верным
своим убеждениям К. А. Тимирязев, горячо выступив в
защиту «человеческого прогресса» против «биологической
борьбы за существование». Мы встречаем его среди сотруд­
ников интернационалистического журнала «Летопись», взяв­
шего определенный противовоенный курс.
В этом журнале он напечатал несколько статей. В одной
из них («Наука, демократия и мир. Старческие мечтания»)
он требует уничтожения тайной дипломатии я демократи­
ческого контроля над пей. «Если вы хотите,—заканчивает
он эту статью,—чтобы современный человек перестал по­
ходить па своего дикого предка,—долой ложь во всех ее
вида уговорит наука. Если вы хотите, чтобы правда во­
дворилась па земле,—говорит демократия, - предоставьте
мне самой ограждать себя от величайшего пз зол—от вой­
ны, быть самой на страже священнейшего пз моих прав—
права па жизнь. П пх требования (науки и демократии) схо­
дятся по существу. Согласится ли человечество когда-ни­
будь с этими требованиями, захочет лп оно выйти на новый
дуть—войны против войны? Кто знает. Одно только оче­
видно для всякого мыслящего человека: если не захочет,
то останется при том. что было, при безысходном, безумном
ужасе того, что есть».

Статья эта была написана в январе 1917 г., а через не­
сколько недель «старческие мечты превратились в молодую
действительность», когда Клименту Аркадьевичу «глазами,
застилаемыми старческими слезами радости», привелось уви­
деть в руках демократической молодой России—рабочих,
работниц и солдат—хоругви с начертанными на них сло­
вами: «Мир и братство народов».
С восторженным возбуждением встретил Климент Аркадье­
вич Февральскую революцию 1917 г. Его, больного старика,
о трудом передвигающего ноги, по с сияющим от счастья
лицом, с большим красным бантом па груди, можно было
видеть па первомайской демонстрации, залитой солнечным
весенним светом и развевающимися красными 'знаменами.
Он говорил себе, что «ради этого дня стоило прожить так
долго». И в то же время, следуя своей «невольной привычке
сближать отдалснлос и соединять разделенное», он задумы­
вается пад значением красного цвета пролетарских знамен,
вообще над значением красного цвета в процессе, связы­
вающем сияние солнца с жизнью на земле. «Из всех волн
лучистой энергии солнц! обладают наибольшей энергией,
наибольшей работоспособностью именно красные
волны, они-то и производят ту химическую работу в расте­
нии, благодаря которой возникает возможность жизни па
земле... Не достойно ли удивления, что, еозпав впервые
свою творческую силу в процессе строительства будущих
судеб человечества, трудовые массы избрали символом
этой силы именно тот же красный цвет... Цвет, лучше все­
го символизирующий просветительную силу человеческого
разума, цвет, избранный мировой демократией эмблемой
своей творческой силы в созидании грядущего общества,
да послужит же он навсегда эмблемой сдипѳния демократии
всего мира и символом единения между силой знания и
мощностью труда»...
Но... «развернет ли человечество свое славное красное
знамя, или исступленным и трусливым врагам «красной
тряпки» 1 удастся еще раз волочить ого в лужах проли­
той ими крови?» («Красное знамя. Притча ученого»).
1 Намок на Милюкова, позволившего себе так выразиться
о революционном знамени.

26

В последних словах, паписапных в июне 1917 г., чув­
ствуется уже беспокойство за дальнейшие судьбы револю­
ции... А несколько месяцев спустя Тимирязев уже с рез­
кой критикой относится к политике Временного правитель­
ства и в частности к наступлению 18 июня, «той роковой
черты, где порывается пить первой .революции».
После Октября Тимирязев все больше п больше сбли­
жался с идеологией большевизма. Он не входил в детали
социально-экономического анализа, он не был связан ка­
кими-либо партийными традициями, но по своему револю­
ционному настроению и темпераменту он не мог остаться
в стороне от того пути, по которому со стихийной силой
развернулась русская революция с ее энергией действия,
с ее смелостью в постановке целей и в выборе средств, о
отсутствием в ней рефлексии и сомнений. В немощном теле
' глубокого старика сохранилась душа юноши-энтузиаста,—
в этом особая 'красочность, особое обаяние его Личности.
Во время хозяйственно-бытовой разрухи, наступившей
после Октября, Клименту Аркадьевичу с его семьей, не­
приспособленной к «очередям», к добыванию «пайков» и
т. п., приходилось очень трудно. Оп нуждался в самом
необходимом, жил в холодной, петспленпой квартире, почти
впроголодь. И это в его возрасте и при его болезни! Но он
но роптал, не унывал. Наоборот, в нем пробуждается но­
вый прилив энергии, помогающий ему мужественно перено­
сить все житейские невзгоды. В тяжелых условиях оп про­
должат литературную работу, подготовив для издательства
Гранат несколько брошюр и книгу «Исторический метод в
биологии», посвященную жене, Александре Алексеевне Ти­
мирязевой, сотрудничая в небольшом кооперативном жур­
нале «Рабочий мир», в газете «Новая жизнь».
Вместе о тем он не замедлил принять деятельное участив
в новых, созданных революцией органах. Оп работает в Го­
сударственном ученом совете с самого его основания, но
пропуская ни одного его заседания, с гордостью принимает
избрание в действительные члены Социалистической (ныне
Коммунистической) академии, активно выступает в прениях
па ее заседаниях, участвует в руководстве естественно-на­
учными изданиями Госиздата, составляет большой сборник
27

своих, главным образом политических, статей за J901.—
1919 гг. под названием «Наука и демократия» (Гиз, 1920;
2-е изд. «Прибой»). Предисловие к этой книге, написанное
Тимирязевым в сентябре 1919 г., т. е. за несколько меся­
цев до смерти, дает яркое представление о его бодром ре­
волюционном настроении и политических взглядах. Оно за­
канчивается как бы политическим завещанием и звучит
горячим боевым призывом к грядущим битвам:
«Все. силы мрака,—пишет он,—ополчились против двух
сил, которым принадлежит будущее: в области мысли—
против пауки, в жизни—против социализма. Только на
умственно расшатанной почве мог рассчитывать на успех
этот союз поборников мрака и защитников насилия... Этот,
увы, может быть еще не последний, по во всяком случае
генеральный бой уже чующего свое разложение капитали­
стического строя с идущим ему па смену социализмом за­
ставляет ставить ребром вопрос—на чьей же сто­
роне в этой борьбе место пауки... Две русские
.революции конечно—только предтечи революции мировой..,
Эта революция должна наконец положить предел безудержной
оргии капитализма/милитаризма и клерикализма, полагаю­
щих, что их дружными усилиями возможно дать попятный
ход развитию человечества... Только паука и демократия,
знание и труд, вступив в свободный, основанный на взаим­
ном понимании, тесный союз, осененные общим красным зна­
менем—символом мира всего мира- все. превозмогут, все
пересоздадут на благо всего человечества».
Последним произведением Тимирязева было обширное
предисловие к упомянутой уже книге «Солнце, жизнь и
хлорофилл», посвященной его сыну, известному 'физику
А. ß. Тимирязеву, «осуществившему мечту всей жизни
отца—самому стать ’физиком». Это предисловие он не
успел окончить: оно оборвалось вместе с его жизнью—
28 апреля 1920 г.
Будучи незадолго до того избран в члены Московского
совета и работая в его сельскохозяйственной секции, он
после заседания 20 апреля 1920 г. простудился и заболел
воспалением легких, от которого уже не оправился. Лежа
ла смертном одре, оп послал свой последний привет Комму28

ыпстической партий. С большой торжественностью, при ог­
ромном стечении явившихся отдать ему последний долг, его
останки были погребены па Ваганьковском кладбище
(в Москве). В ноябре 1923 г. Тимирязеву был воздвигнут
памятник поблизости от 1-го МГУ. На этом памятнике он
изображен в мантии доктора кэмбриджского университета,
которым он был избран еще в 1909 г.—на праздновании
столетнего юбилея со дня рождения Дарвина. В честь
К. А. Тимирязева переименована сельскохозяйственная акаде­
мия (в Петровско-Разумовском, близ Москвы), его именем
называется вновь открытый научно-исследовательским ин­
ститут изучения и пропаганды естествепно-научных основ
диалектического материализма и ряд других учреждений.
С уходом Климента Аркадьевича Тимирязева в рус­
ской пауке и общественности образовалась большая, зияю­
щая пустота... Заполнена ли эта пустота теперь, когда
прошло, уже 10 л-ctr с тех пор, как не стало Тими­
рязева.

я“ч,‘ 1№-

Л. Цетлин

29

ПРЕДИСЛОВИЕ К СЕДЬМОМУ ИЗДАНИЮ
(Гиз, 1920)

В предисловии к пятому изданию (1905 г.) я указал па
близость двойной годовщины, которая должна отметить век,
истекший со дня рождения Дарвина, и нолвека со дня по­
явления его великого творения. Этот срок действительно на
прошел незалеченным Ь Празднование этого двойного тор­
жества в Кэмбридже дало повод к международному съезду
ученых со всех кондов мира и к новой оценке зпачения
того переворота, который вызван дарвинизмом не только
в биологии, по и в других областях человеческой мысли 2.
По этому же поводу был издан сборник, к участию в ко­
тором приглашены выдающиеся ученые различных стран,
представившие краткие очерки, касающиеся как различных
сторон самого учепия, так и различных областей знания,
в которое оно проникло 3. Одновременно был издан и любо­
пытный, незадолго перед тем найденный, первоначальный
текст «Происхождения видов», относящийся к 1842 г.
под названием «Основы происхождения видов»4
и т. д. Kara сборник статей, так и речи, произнеоеппыѳ на юбилее, еще раз засвидетельствовали перед всем
миром, что учение это выдержало полувековую критику, ни­
чего не утратив в своей убедительной силе, по, напротив,
постоянно обогащаясь новыми подтверждающими ого факта1 По этому повоіу произнесена мною и приложенная к этому
изданию речь «Чарлз Дарвин и полувековые итоги
дарвинизма».
2 См. мою статью — «Кэмбридж и Дарвин» в сборнике
«Памяти Дарвина», Москва 1910.
3 «Дарвин и современное знание», Кэмбридж
1909. См. мою статью «Дарвин и современная наука»,
«Русские ведомости», 1909.
* «The foundations of the origin of species, a sketch written in
1842 by Charles Darwin», Cambridge 1909.
«

30

мп, завладевав все более и более широким полем действия
и приложения. В свою очередь «Основы» еще раз доказали,
как рано сложились в голове великого ученого главные
черты |»епия, для прочного обоснования которого он том
но менее счел необходимым почти двадцатилетшою обра­
ботку и проверку, чем и объясняется бесплодность всей
последовавшей критики его противников.
В предисловиях к двум предшествующим изданиям я
показал всю безуспешность попыток будто бы опроверже­
ния дарвинизма со стороны клерикалов и метафизиков, а
отчасти и со стороны национального шовинизма (в Герма­
нии). Главой клерикального антидарвинизма в Англии про­
должал выступать бездарно упрямый Бэтсон. Для большего
успеха своего безнадежного похода он, как известно, выдви­
нул в карикатурно-преувеличенном виде деятельность Мен­
деля, полагая заслонить этой рекламно-раздутой славой ка­
толического монаха значение дарвинизма, но в конце концов
сам должен был от этого отказаться А
Настоящее седьмое издание книги ради удобства чита­
телей разделено па две части: первая содержит изложение
учения и его позднейшую оценку, вторая—критические
статьи, возражения па попытки его будто бы опровергнуть
в английской, немецкой и, главное, в русской литературе *.
Я обращаю особое внимание па последние, т. е. русские
произведения, так как они имеют более шансов найти рус­
ских читателей, да и к тому же за последние годы являются
и новые защитники наших антпдарвппистов 2.
По если можно смело сказать,- что отношение у пас к
дарвинизму серьезных ученых, свободных от клерикальных
и метафизических соображений, не изменилось, то можно
1 См. мои статьи в «Вестппке Европы»: «Отбой мендельяпцев», 1913, и «Из летоппси науки за уяьасныіі
г о д», 1915, и слова «М видел ь» и «Наследственность»
в Эн циклопедическом словаре Гранат.
* Ввиду более специального характера и наличия на рывке
второй части переиздание ее в ДБГ в настоящее время не
предполагается.
2 С такой защитой Данилевского выступил например профессор
Ка, пов в своем предисловии к переводу «Философии зоологии»
Ламарка, Москва 19U.

31

сказать, что многое переменилась в том обі#м положении,
которое суждено занять этому учению в Р-рссии свободной
в сравнении с Россией царской. Скажут—какое отношеніи.,
может иметь строго научное учение к политическая строю
страны? Кз следующих фактов читатель увидит—какое.
Типический представитель царской России кн. Мещер­
ский в своем «Гражданине» писал по поводу моих книг
и статей о дарвинизме следующее: «Профессор Петровское,
академии Тимирязев на казенный счет 1 изгоняет бога
из природы». Такой отзыв влиятельного «в сферах» журна­
листа, подкрепляемый открыто враждебным ко мне отноше­
нием Академии наук (в лице Фаминцыпа) п литературы
(в лігце высоко ценимого интеллигенцией Страхова) 2, раз
вязали руки благоволившему к /Данилевскому министру
(Островскому) и побудили его принять меры, чтобы я
долее не заражал Петровскую академию своим, зловредным
присутствием. Факт обратного отношения царского прави­
тельства к антидарвинисту (раскаявшемуся дарвинисту) чи­
татели пай,тут на стр. 231. где рассказано, как после своего
превращения в антидарвиниста академик. Коржинский получил
приличное денежное вознаграждение из «собственной е. в.
канцелярии» для продолжения своих полезных научных трудов.
В приведенных словах кн. Мещерского, помимо доноса,
заключалась и фактическая ложь. 'Никогда пи одна моя
строка до сих пор не была издана или отпечатана па казен­
ный счет. В предисловии к последнему изданию я останавли­
ваюсь па той борьбе, которую мне приходилось выдерживать,
имея на своей стороне только «читателя-друга». Но вот
теперь, па склоне лет. я встретил друзей и с той стороны,
,-е- которой привык встречать только врагов, —встретил гоэдвншт. и желание печатать и распространять то, что
1 Курсив мой.
- С грустью узнал я впоследствии, что в числе людей, сочув
ствовавтпих общей травло меня (властями, учеными, литерато­
рами), бил и Л. II. Толстой. В одном вв напечатанных ого писем
к Страхову он утешает его, чю окончательный успех в его по­
лемике со мной будот конечно на его стороне, потому что
«Тимирязев должен быть неправ». Вот до какого слепого фана­
тизма м тут доходить люди, руководящиеся предвзятыми религи­
озными или метафизическими идеями.

32

'выходило из-под моего пера. Отношений г. дарвинизму в
/Советской России можно доказать и «от противного»,
исходя из того факта, что апгидарвннисты добровольно
перекрашиваются в ней в дарвинистов,—факт, соответствую­
щий (mutatis mutandis.) «случаю» Коржинского. Вот такой
факт. Профессор одного московского высшего учебного заве­
дения предпринял устроить зоологический музей. Ну, и
і устроил бы его па здоровье. Но ему покаялось этого мало,
и в широковещательной брошюре 1 он старался доказать,
что его музей—единственный в мире, все остальные никуда
но годны, в том число и знаменитый действительно един­
ственный в мире Кенсингтонский музей в Лондоне. Но в Чем
же основной тюрок этого великолепного музея? А в том,
что главную входную залу он посвятил наглядному поясне­
нию дарвинизма и (о, ужас!) даже украсил ео мраморной
статуей Дарвина,—«Дарвипова зала», как несколько раз
повторяет с очевидным глумлением автор брошюры, видя и
этом желании выдвинуть на первый план значение этого
мирового гения, какой-то позорный «пиетизм», свидетель­
ствующий об узком понимании устроителями музея своей
задачи. А в частности, он считает ошибкой, что в этой
«Дарвиповой зале» отведено место «искусственному отбору»,
«защитной окраске» и «миметизму», а но тому, что пред­
шествовало Дарвину (ламаркизм) или выдвинуто и реклами­
руется в качество его будто бы опровержения (мутации
. Іде-Фриза, мепдельянство Бэтсона и up.). Любопытно, что
московский зоолог осуждает как раз те отделы, которые
недолюбливал попечитель Московского округа, известный зоо­
лог А. А. Тихомиров, и для которых в Европе существуют росJ кошпые специальные коллекции (например по миметизму
ироф. Ноултона в Оксфорде) 2. Так же неодобрительно отно­
сится автор брошюры и к другому известному музею—
Гоккелевскому филетичсскому, в Пене. На этот раз он еще
обстоятельнее высказывает, что в основной мысли музея
1 А. Ф. Котс, «Нута и цели эволюционного учения в ото­
бражении биологических музеев», Москва 1913.
2 Профессор Плате, о котором автор брошюры вынужден от­
зываться с уважением, отводит этим сторонам дарвинизма в своих
позднейших сочинениях выдающееся место.
•1

К. Тимирязев. Чарлз Дарвин и его учена«

$3

обнаружен недостаток будто бы мышления самого Геккеля—
его склонность к «материализму», отрицание «метафизиче­
ского знания» (?!) и неумение понять «идейные требования
времени». Всеми этими качествами, а прежде всего «импиэтизмом» по отношению к Дарвину, очевидно, отличается
музей автора брошюры. В введении он даже довольно
прозрачно намекает, что главное значение музея—показать
бога в природе J, т. е. осуществлять ту задачу, которую
сто лет тому назад выполнял зоологический музей в хан­
жеском Оксфордском университете,—служить пособием при
изучении курса богословия знаменитого богослова Пэли.
По вот царский режим сменился советским, и наш ученый
«ничтоже сумняшеся» спешит уже пе одну какую-нибудь
залу, а весь свой музей окрестить Дарвиновским. Это по­
спешное и вполне свободное перекрашивание аптидарвиписга в дарвиниста, представляющее антитезу обратного пере­
крашивания Цоржинского, тем более знаменательно, что со
і.етское правительство не прибегало к николаевскому меце­
натству, не имеет в своем распоряжении и попечителей,
насаждающих пауку, согласную с «идейными требованиями
времени». Пе думаю, чтобы па этот раз и Академия наук
особенно встревожилась совращением правоверного анти­
дарвиниста в зловредного дарвиниста, да и литература но
поднимет похода во вкусе Данилевского и Страхова.
Отсюда можно сделать два вывода, что, во-первых, если
па истинных ученых форма правления не оказывает влияния,
то па общее положение пауки в обществе она очень влияет,
а во-вторых, что во всяком случае не советское прави­
тельство можно обвинять в научном вандализме, когда
безо всяких мер воздействия, поощрительных или каратель­
ных, практиковавшихся при царском режиме, а одним толь­
ко фактом своего присутствия оно способствует распро­
странению в стране здравых научных понятий, одним из
видных показателен которых является дарвинизм.
Октябрь 1919.

К. Тимирязев

1 Хотя автор брошюры цитирует Гёте, но что он имеет в виду
ие монистический пантеизм Спинозы, Гёте и Геккеля, а нечто
более ортодоксальное, видно из его огульного осуждения Геккеля.

34

ДАРВИН КАК ОБРАЗЕЦ УЧЕНОГО1

Ровно двадцать лет тому назад, 1 июля 1858 г., в за­
седании Лондонского Линнеевского общества 2 была получена
через посредство двух знаменитых ученых, Лайеля и Гукера,
небольшая записка, занимающая в трудах Общества всего
несколько страниц. Автором этой записки был ученый, ужо
по молодой, ему было 50 лет, и уже двадцать лот почти
по покидавший своей деревни. И на этот раз он не счел
нужным явиться в заседание, да и самую записку свою
решился представить только но настоянию, почти по при­
нуждению своих друзей. Записка эта касалась сухого, тех­
нического вопроса «о происхождении видов», а ученого
звали Чарлз Роберт Дарвин.
Прошло два года, и мысли, изложенные на двух стра­
ничках, облетели весь ученый мир; имя Дарвина, до тех
нор уважаемое только немногими специалистами, зоологами
и геологами, было в устах каждого натуралиста, хотя и
произносилось с весьма различными чувствами.
Прошло двадцать лет, и теперь едва ли найдется уголок
образованного мира, где бы не слыхали этого имени; мало
того, едва ли найдется образованный или даже полуобразо­
ванный человек, который, сознательно или бессознательно,
самостоятельно или по паслышке, не составил себе о нем
мнения, все равно—лестного или нелестного, сочувственного
или враждебного. Это имя и связанное с ним учение пере­
стало быть уделом исключительно ученых, оно сделалось
1 Публичная лекция, читанная в Московском университете
2 апреля 1878 г.
з Линнеевское общество—научное общество, названное в честь
Линне я—знаменитого шведского ботаника и вообще естество­
испытателя.
3*

35

достоянием всех мыслящих людей. Серьезный ученый по­
стоянно имеет в виду это учение, но и светский человек но
прочь вставить в свой разговор, кстати или некстати,
«борьбу за существование» пли какое-либо другое выражение,
заимствованное из современного учения. В истории наук бы­
вали примеры, что за известной теорией, за известной ги­
потезой * сохранялось имя ее автора, но чтобы имя человека
сделалось нарицательным названием для целого направления,
целого отдела знания,—подобного примера еще но бывало,
а между тем во многих библиографических указателях, ря­
дом с заголовками: зоология, ботаника, геология1 вы встре­
тите новый—дарвинизм. Громадная литература этой но­
вой отрасли знания уже и теперь едва ли под силу одному
человеку; наконец уже возникают специальные повремен­
ные издания, имеющие исключительно целью развитие н
разработку этого учения.
Это умственное движение не ограничилось одним есте­
ствознанием; оно охватило и другие области знания: фило­
софы, историки, психологи, "филологи, моралисты приняли
в нем живое участие. Как всегда случается при обсужде­
нии вопросов, представляющих такой всеохватывающий
интерес, к голосу холодного разума присоединился и голос
страстей. Возникла борьба, какой не запомнят в летописях
научной мысли. В ожесточенной схватке ошиблись самые
противоположные, убеждения, самые разнородные побужде­
ния. Трезвый критический анализ сталкивался с фанатиче­
ским поклонением; открытая справедливая дань удивления
перед талантом встречалась с худо затаенной мелкой зави­
стью; всеохватывающие обобщения и напускной скепти­
цизм2, фактические доводы и метафизические доказатель­
ства, бесцеремонные обвинения в шарлатанстве и такие же
бесцеремонные обвинения в скудоумии, насмешки, глумление,
восторженные возгласы и проклятия,—словом, все, что
* Гипотеза—научное предположение, служащее, для объяснения
тех или иных явлений и нуждающееся в прово; ко на опыте.
1 Зо логия — наука о животных, ботаника — о растениях, гео­
логия—о строении и истории земли.
з Скептицизм—сомнение в чем-нибузь, осторожное, недовер­
чивое отношение к непроверенному опытом.

36

Чарлз Дарвин
(1809—1882)

могут вызвать слепая злоба врагов и медвежья услуга дру­
зей, примешалось для того, чтобы усложнить исход этой
умственной борьбы. II среди этого смятения, этого хаоса*
мнений и толков один человек сохранил невозмутимо», ве­
личавое спокойствие,—это был сам виновник этого движе­
ния—Дарвин.
Какого бы взгляда пи придерживаться, на чью бы сто­
рону пи стать, должно прежде всего сознаться, что раз­
меры этой борьбы и страстность, которую вносят в нео
обе стороны, доказывают одну истицу: в мпр брошена но­
вая идея, затрогивающая глубокие умственные и нравствен­
ные интересы, и целое поколение, а может быть и не одно,
будет ее развивать и анализировать, расширяя или ограни­
чивая, пока пе найдет для нее иодного, всестороннего вы­
ражения, пока не укажет ей границ.
Посмотрим же, в чем заключается основная мысль -этого
учения, на какую насущную потребность человеческого ра­
зума откликнулось опо, можно ли его считать доказанным,
чем объясним его беспримерный успех и насколько успех
учения зависит от личности ученого, его провозгласившего.
Познакомимся прежде всего с деятельностью этого уче­
ного, предшествовавшей тому заседанию Липпеевского об­
щества, когда его учение сделалось общеизвестным. Трудно
найти жизнь, которая была бы так бедна событиями. Сын
ученого медика, внук известного писателя Эразма Дарвина,
Чарлз Дарвин родился 12 февраля и. с. 1809 г., пробыл
два года в Эдинбургском университете, затем четыре в
Кэмбриджском **, где и получил степень баккалавра. Тотчас
по выходе из университета, в 1831 г., он отправился в
кругосветное плавание на корабле «Бигль». Пятилетнее пла­
вание было для пего школой, обогатившей его громадным
запасом фактов и выработавшей замечательный талант
наблюдателя и умение угадывать, верно объяснять яв­
лен ияепрпроды. Плодом этого путешествия было несколько
специальных исследований, отличавшихся указанными двумя
свойствами, и журнал путешествия, изданный в двух томах
* Хаос — крайний беспорядок.
•• Эдинбургскі й и Кэмбриджекий университеты — два звамѳнитых английских уиивеосигета.

38

й замечательный по простоте, безъискусственности п до­
ступности изложения; книга эта более, чем специальные
труды, сделала его имя знакомым bçcm любителям серьез­
ного чтения. Возвратясь в Англию, он женился и поселился
в деревне, в своем имении, в местечке Доун (Down), где и
живет до настоящего времени почти безвыездно *. Но спе­
циальные исследования не поглощали всего досуга этой,
мирной отшельнической жизни. При том письме, которое
было представлено его друзьями в 1858 г. в Линнеевское
общество, был приложен документ, доказывавший, что раз­
виваемые им идеи были изложены им со всей полнотой уже
й 1839 г., и тем: не менее он счел возможным напеча­
тать их вполне только ровно через двадцать лет, в 1859 г.
Критикам этого ученого не следовало бы никогда забывать,
что они имеют дело с человеком, который двадцать лет
обдумывает свои мысли, прежде чем выпускать их в печать.
Какая же была эта мысль, в течение двадцати лет со­
зревавшая в этом могучем мозгу? Какая была эта. истина,
которую он так тщательно и долго скрывал, словно опа­
саясь слишком озадачить ею мир?
Изучение живых существ, растений и животных приво­
дит внимательного наблюдателя к одному общему заключе­
нию: все эти существа в общей сложности поразительно
совершенны, разумея под совершенством приепбеобленио
каждой части, каждого органа к его отправлению и целого
организма к среде его существования.
Почему органические существа так совершенпы, так це­
лесообразно организованы, так гармонируют 1 с условиями
их существования,—вот вопросы, которые невольно прико­
вывали к себе.'внимание натуралистов и философов, настой­
чиво, неотвязчиво преследуя всякого мыслящего человека,
стремившегося к сознательному миросозерцанию. 'Чем боле»
накоплялось фактов, том более росло изумление перед этим
совершенством, перед этой целесообразностью, этой гармо­
нией органической природы. Многие мыслители и ученые
* Напомним читателю, что эти слова относятся к 1878 г.
Дарвин умер в 1882 г.
1 Гармонировать — находиться в гармонии, быть взаимно при­
ложенным, соответствовать.

39

довольствовались простым констатированием факта; в ярких,
иногда даже в преувеличенно яркйх красках описывали они
это совершенство, эти чудеса, по когда им задавали вопрос:
«да почему же они так совершенны?..», то получали в ответ:
«потому что опи созданы таковыми». Ио понятно, что та­
кой ответ не многих удовлетворял,—это даже был вовсе не
ответ. Это было отрицание самой возможности ответа.
Обидное сознание бессилия ума объяснить эту общую, но
на каждом шагу в новой форме повторяющуюся загадку
природы побудило иных ученых броситься в другую край­
ность—всякое повое указание на целесообразность, па гар­
монию природы преследовалось насмешкой и глумлением.
Образчик такого отношения к делу мы находим у Гейне х,
всегда чутко©) к жгучим вопросам науки и философии.
В своем путешествии па Гарц он рассказывает, как встре­
тился с одним простоватым бюргером 2, который стал ему
надоедать своими измышлениями о целесообразности при­
роды. «Выведенный из терпения,—говорит Гейне,—я по­
старался, наконец, подладиться под его тон и продолжал:
вы правы, в природе все целесообразно,—вот она создала
быка, чтобы из него можно было делать вкусный бульон;
опа создала осла, чтоб человек имел перед собой вечный
предмет для сравнения; она создала, наконец, человека, чтоб
oft кушал бульон и* не походил на осла».
Остроумие, очевидно, было на. стороне Гейне, по истина,
по крайней мере но малая доля истины была па сторона
его простоватого собеседника. Насмешка по разрешала и
не устраняла вопроса о целесообразности органической
природы. Но дело пе ограничивалось одними насмешками,—
доходило до того, что поразительные факты обходились мол­
чанием, подвергались забвению, просто отрицались потому
только, 4JTO казались слишком изумительными, слишком раз­
дражали ўм, напоминая ому о его беспомощности объяснить
их. Так например было с открытием насекомоядных расте­
ний в семидесятых годах восемнадцатого столетия,—его
отрицали, о ном нередко даже упоминали как о примере,
> Знаменитый немецкий поэт, замечательный своим остроу­
мием.
2 Бюргер —немецкий мещапип.

40

до чего может увлекаться ум, ищущий -везде в приводе
целесообразности, пока Дарвин ровно через сто лет не вос­
становил истины и не раскрыл фактов, еще более изуми­
тельных.
Попятно, что пи лирические 1 восторги по поводу чудес
природы, пи презрительные насмешки, подобные описанной
выходке Гейне, ни ложный скептицизм, предпочитающий
скорее отрицать действительность, чем сознаться в своем
бессилии объяснить ее, нисколько не умаляли значения
факта. Целесообразность органических форм и жизненных
явлений продолжала попрежнему поражать всякого созна­
тельно относящегося к окружающим явлениям.
В ответ на насмешки природа, как бы нарочно поддраз­
нивая человека, как бы издеваясь над ппм, в каждом новом
исследовании, о каждым новым открытием раскрывала перед
иим новые и новые совершенства^ В опрос оставался откры­
тым; загадка оставалась назойливой, мучительной загадкой,
пока не явился Дарвин и не принос к пек ключа.
Этот давно ожидаемый, давно искомый ключ заключался
в тех двух страничках, которые были прочтены 1 июля
1858 г. в Линнеевском обществе. Нод сухой технической
оболочкой этой записки скрывалось новое самобытное ми­
ровоззрение, целая философия природы, все логические ?
последствия которой едва ли еще исчерпаны.
В чем же заключается этот ключ, какой цепью умоза­
ключении доходит Дарвин до желаемого объяснения при­
чины гармонии и целесообразности органического мира?
Постараемся в самых крупных, общих чертах проследить
ход развития его мысли.

Мы виде,ди, что па вопрос—почему органические суще­
ства так совершенны, наука в былое время отвечала: потому
что они созданы такими. Если этот ответ верен, если орга­
нические существа действительно возникли в том виде, в
каком мы их застаем, если все эти сотни тысяч разнообраз­
ных существ когда-то вылились в окончательные, пеподвпж1 Лирический — относящийся к поэзии ллчпоГо чувства.
3 Логический—основа
правильном <ужіевип.

41

пые, навеки застывшие формы, тогда конечно науке здесь
делать нечего, ее анализ беспомощен, он не в состоянии
разложить подобного элементарного \ первичного факта. Но
если, наоборот, все эти формы произошли постепенно, под
влиянием известных нам законов природы, тогда положение
дела изменяется; тогда мы вправе задать вопрос—почему
же действие этих законов сложилось таким образом, что
в результате получилась гармония, а не совершенно обрат­
ное явление?
Вопрос о причине совершенства организмов находится
следовательно в связи с вопросом об их происхождении.
Для того чтобы ознакомиться с положением этого по­
следнего вопроса, которое застал Дарвин, нам нужно на­
чать несколько издалека. По странному совпадению, ровно
за полстолетие до появления книги Дарвина и следова­
тельно ровно в год его рождения, в Париже вышло в свет
сочинение Ламарка «Философия зоологии» 2. В этом заме­
чательном сочинении в первый раз со строго научной точки
зрения возбуждался вопрос: не могли ли все теперь суще­
ствующие организмы возникнуть с течением времени один из
других путем постепенного, медленного процесса измене­
ния, и не только был возбужден этот вопрос, но и был
разрешен в положительном смысле. Эта мысль, удачно раз­
витая и поддерживаемая Ламарком, с каждым новым шагом
пауки приобретала более и более вероятия. Посмотрим, какие
же доводы можно привести в ее защиту.
Главным доводом служит то сходство, более или менео
очевидное, которое представляют нам все организмы, не­
смотря на их кажущееся бесконечное разнообразие. Одна
из первых задач, которую стремилось разрешить естество­
знание, заключалась в том, чтобы распутать эту сложную
сеть взаимного сходства организмов; результатом этого стре­
мления было возникновение естественной классификации Л
Образовав из существ, наиболее между собой сходных,
* Элементарный— состоящий из элементов, простейших со­
ставных частой чего-нибудь.
2 «Philosophie Zoologique».
3 Классификация — распределение предметов иди понятий в
определенном, разумном, научном порядке.

42

группы или собирательные единицы, получившие название
видов, эТи виды стали группировать по степени их сход­
ства в более обширные группы: роды, семейства, колена.
Но что же должны были выражать все эти степени сход­
ства, обнаруживаемые классификацией? Не решаясь выска­
заться, что они выражают близость по происхождению, сте­
пени кровного родства, прибегли к темному, лишенному
определенного смысла выражению—сродство. Говорили, что
системы выражают степени сродства, существующие между
живыми существами. Дальнейшие успехи науки показати,
что сродство между организмами не ограничивается одним
впешпдм сходством; сравнительное изучение анатомического
строения * обнаруживает, что органы, даже по внешнему
виду различные, даже служащие для различных отправлений,
представляют известный общий склад, построены как бы по
общему образцу, по общему плану; орган, очень развитой у
одного существа, мало развит у другого, едва развит у треть­
его,—па каждом шагу встречаются так называемые пере­
ходные, промежуточные, зачаточные формы. Далее, изуче­
ние истории развития показало, что сходства, скрывающиеся
на взрослых организмах, проявляются при сравнении их за­
родышей. Наконец, начало всякого растения илн животного,
клеточка, комок протоплазмы 1 сходно у всех без исклю­
чения организмов. Таким образом вся совокупность фактов,
доставляемая классификацией, сравнительной анатомией,
эмбриологией 2 указывает па существование сходства, срод­
ства между формами, даже очень отдаленными. Рядом с
этим результатом выясняется и другой общий биологиче­
ский факт: органический мир являет нам как бы непрерыв
пую лестницу существ, представляющих постепенные ступе­
ни усовершенствования, начиная с простых одноклеточных
организмов и кончая человеком. То же оправдывается и
* Анатомическое строение — внутреннее строение животных
и растений.
1 Протоплазма — полужидкое вещество сложного состава, из
которого образуются все живые существа.
2 Эмбриология — паука об утробной жизни и вообще о разви­
тии растений и животных до достижения ими их обычаой, па
стояппой формы.

43

относительно отдельных органов: мы нередко можем просле­
дить, как они возникли, чрез какие ступени усовершенство­
вания прошли, пока достигли высшего развития. Как же,
наконец, объяснить себе эту сложную сеть взаимного сход­
ства, эту постепенно восходящую лестницу живых существ?
Очевидно, самое простое, самое естественное, невольно навя­
зывающееся уму объяснение следующее: все эти сходные
существа произошли одни из других, сложные из простых,
совершенные из несовершенных. Стоит на место неопреде­
ленного выражения «сродство» поставить ясное, реальное
понятие «родство»,—откинуть только одну букву с,—и все
■станет просто и понятно.
Но если это предположение верно, то оно должно найти
себе подтверждение в истории органического мира, т. о.
в геологии. И действительно, в общих чертах вся сово­
купность геологической летописи * является в подтвержде­
ние этого взгляда. Она свидетельствует, что сложное появи­
лось позже простого; чем отдаленнее от нас эпоха, тем проще
ее обитатели и тем менее они похожи па современные орга­
низмы; с течением времени к ним присоединяются более
сложные, которые вытесняют их: флора и фауна V посте­
пенно приближаются к современным. £верх того ископаемые
позднейших формаций, находимые на различных точках зем­
ного шара, соответствуют существам, и теперь обитающим
в этих странах, как это показывает сравнение ископаемых
и живущих форм Старого и Нового Света **. Последователь­
ность в появлении организмов соответствует, в общих чер­
тах, последовательности в их усложнении, которую мы пы­
тались выразить в наших классификациях. Так например
хвойные растения, которые на основании сложных микроско­
пических исследований и длинного ряда умозаключений мы
должны поместип, между бесцветковыми растениями и выс­
шими цветковыми, занимают как раз это место и в истори­
ческой последовательности их появления. Это согласное
‘ * Геологическая летопись — совокупность сведений из истории
лемли (геологии), расположенных в последовательном порядке.
1 Флора — совокупность растений, фауна — совокупность жи­
вотных известной страны, местности и т. д.
** Новый свет — Америка, старый — остальные части света.

44

показание двух отраслей знания, руководящихся совершенно
различными логическими соображениями и различными при­
емами исследования, не может не убеждать в справедливости
защищаемого воззрения 3.
Итак, все отрасли науки об органической природе со­
гласно свидетельствуют о кровном родстве, о единстве про­
исхождения организмов. Внося это воззрение, мы вносим
свет и смысл во все наши сведения о природе; отказываясь
от него, мы повергаем все во мрак и сомнение.
И однако, несмотря па кажущуюся логическую обяза­
тельность этого заключения, такие умы как Кювье, как
Агассис 2, обогатившие науку значительной долей сюда от­
носящихся фактов, решительно отказывались от такого за­
ключения; они упорно утверждали, что каждая из сотен ты­
сяч органических форм создана независимо от остальных.
Против всех приведенных доводов они выставляли несо­
мненный будто бы факт—факт неизменчивости видов. Они
говорили: все эти соображения о взаимном родстве организ­
мов очень хороши, по до сих пор никто не видал, чтобы
виды изменялись, чтобы они давали начало другим видам.
Это-то убеждение, этот научный догмат 3 о постоянстве ви­
дов и служил единственным доводом, препятствовавшим до­
пущению учения о родстве всех организмов, о единстве ор­
ганического мира. Необходимо было подорвать это убеждение
в неизменяемости вида, доказать его несостоятельность,
отсутствие под ним фактической почвы. II Дарвин блиста­
тельно выполнил эту задачу.
К сожалению я не в состоянии изложить здесь весь ход
1 Это положение получает все новые подтверждения, становясь
чуть ие самым убедительным доводом в пользу защищаемого
взгляда (прим. 1918 г.).
2 Кювье — знаменитый французский зоолог, отстаивавший
мысль, что виды созданы отдельно и пе могут произойти один
из других.
Агассис — американский зоолог, убежденный противник эво­
люционного учения,
3 Догмат — положение, признаваемое за несомненную истину.
Есть .догматы, навязанные насилием (церкви, правительства), и
дру ие, доказуемые на деле, но в последнем случае их нредночитают так ие называть.

45

его аргументации 1 не потому, что было бы невозможно
представить ее в такой доступной форме, чтобы вы сами
могли быть судьями—на чьей стороне истина, по потому,
что для этого потребовалось бы более времепя, чем я имею в
своем распоряжении. Остановлюсь только на одном примере,
который и Дарвин считает наиболее убедительным.
Говорят, виды не изменчивы, вид не может настолько из­
мениться, чтоб дать начало другому виду. Но вот пред памп
голубь и вот другой голубь,—и вы видите, что пи один из

них пе похож па другого, и пи одип лз них не похож па про­
стого голубя; и все же это—голуби п происходят от на­
стоящего голубя, и тем но менее, если бы их нации в есте­
ственном состоянии в природе, то не признали бы в них
обыкновенных голубей, а установили бы пе только два но­
вых вида, по даже, пожалуй, два новых рода.
Ввиду таких фактов и других пе менее убедительных
доводов, приведенных Дарвином, учение о постоянстве вида
уже более не выдерживает Критики, а вместе с ним падает
единственная преграда для принятия учения о единстве ор­
ганического мира. Ничто пе говорит против него, а всо
--- -----------1 Аргументация — уменье пользоваться дог одами.

46

свидетельствует в его пользу, следовательно мы должны при­
знать в нем единственное согласное о действительностью воз­
зрение на органический мир. Как ни велика заслуга Дар­
вина в этом отношении, она еще не составляет его главной
заслуги. Всю силу доводов, приведенных Дарвином, сознавав
уже и Ламарк, только Дарвин привел в их защиту такую
массу тщательно, критически проверенных 'фактов, что даль­
нейшее сопротивление стало невозможным. 'Этим он так ска­
зать расчистпл дорогу, проложил путь для той части своего
учения, которая всегда останется связанной с его именем,—
для той части, которая стремится разрешить основную зада­
чу—причину совершенства и гармонии органического мира.

Мы допустили таким образом, что все организмы нахо­
дятся в кровном родстве, что они произошли одни из дру­
гих медленным, непрерывным процессом исторического раз­
вития, о котором свидетельствует геология. Но почему жо
этот исторический процесс пеуклэппо вел к совершепствовапіпо, почему в основе органического мира лежит закон
прогресса, а пѳ обратное явление? Теория Дарвина дает
нам первый удовлетворительный ответ на этот вопрос.
Для объяснения этого закопа прогресса Дарвин прибегнул
к приему до того оригинальному, до того с первого взгля­
да парадоксальному \ что многие из его противников и
обличителей, в том числе некоторые из наших отечествен­
ных, до сих пор но могут или не хотят его понять. Для объ­
яснения того, что совершается в природе под влиянием фи- зпческпх сил, он обратился за сравнением к тому, что совер­
шается под влиянием разумной воли человека.
Все искусственные произведения человека—выведенные
им породы животных и растений—несут несомненный отпе­
чаток совершенства, разумеется условного, т. в. о точки зре­
ния пользы человека, а по пользы самого организма. Во всех
этих организмах отражается мысль и воля человека; опп
представляют осуществеление известных задуманных им
1 Парадоксальный — от слова парадокс, т. е. мысль, верная
или ліжиан, пускаемая в ход, чтобы озадачить ое противоре­
чием с общепринятыми понятиями.

47

целей. Каким же путем осуществ іяі он ати цели? Каким
путем заставил он органические фарша изменяться соответ­
ственно его желанию? Для этого в практике садоводов и
скотоводов давно существует один общий прием, так назы­
ваемый отбор. Он основан на следующих двух общих свой­
ствах организмов, на следующих двух коренных законах.
Похожи ли дети на своих родителей? И да, и нот, вообще
говоря, похожи, но не безусловно. Это да ость заявление
одного закона природы—закона наследственности;
сто нет есть заявление другого закона природы—закона
изменчивости. Органические существа могут неизменно
передавать своп особенности потомству, но могут также
изменяться и передавать свои изменения потомству. Не су­
ществует двух организмов, безусловно между собой сход­
ных,—семена, взятые с одного растения, из одного плода,
обнаруживают различия, и эти различия часто -передаются
потомству. Сочетанием этих двух свойств, наследственности
и изменчивости, т. е. наследственной передачей изменений,
человек пользуется для того, чтобы по своему желанию так
сказать лепить органические фор"йы. Изменчивость доста­
вляет ему необходимый материал, наследственность дает сред­
ство закреплять и накоплять этот материал. Для этого он
только тщательно в каждом поколении отбирает наиболее
соответствующие его целям существа и оставляет их пло­
диться отдельно. В этом заключается весь несложный прием
отбора, несложный по основной мысли, но требующий громад­
ной наблюдательности и навыка для удачного осуществле­
ния. В тех случаях, когда отбор производится на большую но­
гу, как например в садоводстве, весь процесс ограничивается
истреблением менее удовлетворительных существ; тщательно
выпалывая в своей гряде все неудовлетворительные экземп­
ляры, не дозволяя нм оставлять потомства, садовод не только
сохраняет, но из года в год совершенствует свою породу,
заставляя ее приближаться к задуманному им идеалу.
Убедившись, что вся тайна успеха при выводе искус­
ственных пород заключается в этом процессе отбора или
браковки, Дарвин ставит вопрос—пе существует ли в приро­
де отбора, безличного отбора, отбора без отбирающего лица,
без руководящей волн как в отборе человека, а исключи48

тслыхо под влиянием известных нам свойств организмов и
окружающей среда?.
Для того чтобы скачок, не показался слишком резким, оп
напоминает, что в деле усовершенствования пород животных
и растений человек только недавно является сознательным
деятелем; он поясняет, что систематическому, сознатель­
ному отбору предшествовал отбор бессознательный, в котором
по отношению к достигаемому результату человек является
совершенно бессознательно стихийной сШой *. Так например
дикари в голодные годы бывают вынуждены сокращать число
своих собак: очевидно, они всегда истребляют менее удо­
влетворительных животных, и в результате оказывается
улучшение порода, которое вовсе не имелось в виду, так как
дикарь, если б мог, сохранил бы и менее удовлетворитель­
ных животных.
Значит вместо того, чтобы спрашивать, существует ли в
природе бессознательный отбор, мы можем сделать более про­
стой, более определенный вопрос—существует .ли в природе
уничтожение, истребление неудовлетворительных существ?
В ответ па этот вопрос Дарвин развертывает перед памп
картину истребления, совершающуюся вокруг нас ежечасно,
ежеминутно, па каждом шагу и в таких размерах, перед
которыми невольно теряется мысль. Доказательство сущгствоваппя такого процесса основывается па следующих незы­
блемых численных данных. Воспроизведение живых существ
неизменно связало с их размножением. Всякое растение, если
бы оно существовало одно на земле, в самый короткий срок
должно было бы завладеть всей доступной ему поверхностью
земли. Если бы сохранилось рее потомство одного одуванчи­
ка, т. е. ветер разнес бы все его семена, и каждое дало бы
начало растению, то десятому поколению было бы тесно на
земле. Если бы прорастали все семена одного обыкновенного
в наших лесах растения—кукушкиных слезок, то третье
поколение—внуки одного растения—покрыло бы всю землю
сплошным ковром. В одной капле воды может поместиться
30000000 тех бактерий, о которых в последнее время при* Стихийные силы — силы природы, совершенно но подчииѳпвыѳ человеку.
4

К Тимирязев. Чарлз Дарвин и его учение

49

ходится слышать так много страшного, и это населенно удва­
ивается каждые 20 минут. Даже человек, так медленно раз­
множающийся, не представляет исключения; если бы населе­
ние повсеместно увеличивалось, как теперь в Соединенных
штатах, то в 2 535 году род человеческий покрыл бы всю зе­
млю, супху и воду, сцлошной толпой,' примыкал плечом к плечу.
Из этих цифр можно сделать один вывод. На каждый со­
храняющийся организм гибнут миллионы; большая часть
жизней гибнет в сбетояпии возможности. Но кто же будет
этот избранник? Какое обстоятельство решит, кому из этих
миллионов существ следует жить, кому умереть? Очевидно,
между всеми конкурентами должна завязаться борьба или,
вернее, состязание, призом которого будет жизнь. Но кто жо
произнесет этот приговор? Слепые силы природы. И их при­
говор будет верен именно потому? что он будет слепой, ме­
ханический,—недаром и самую идею правосудия мы себо
представляем с повязкой на глазах с весами в руках. Исход
этого состязания, приговор природы, будет обусловливаться
одними только достоинствами конкурентов \—победителем
выйдет тот, в организации которого окажется хотя бы одна
ничтожная черта, делающая его более совершенным, т. о.
более способным к жизни при данных условиях. И должно
заметить, что одна победа не решает исхода борьбы, можно
сказать, что каждый организм в каждый момент своего су­
ществования находится под давлением всех остальных орга­
низмов, готовых у пего оспаривать каждую пядь земли,
каждый луч солнца, каждый клок пищи. Над каждым суще­
ством постоянно висит вопрос «быть или не быть», и со­
храняет оно свое право на жизнь только иод условном в
каждое мгновение своего существования быть совершеннее
своих соперников.
Итак, в этом состязании, в этой борьбе за сущест­
вование решающим обстоятельством является собствен­
ное совершенство состязающихся, никакое другое условно
немыслимо; значит результатом этого процесса будет неиз­
бежное сохранение наиболее совершенного, т. с. отбор. Отбор
без отбирающего лица, самодействующий, слепой и безжа1 Конкурепция — сзстязапие.

50

лостный, работающий без устали и перерыва в течение не­
сметных веков, отбирающий одинаково и крупные внешние
особенности п самые ничтожные подробности внутреннего
строения—под одним только условием, чтоб они были п о­
лезны для организма; естественный отбор—вот
причина совершенства органического мира; время и смерть—
вот регуляторы его гармонии х.
Таким образом мы видим, что совершенно изменяется ста­
рая, телеологическая2 точка зрения, по которой мир суще­
ствовал для человека. С точки зрения учения о естественном
отборе всякая сколько-нибудь приспособленная форма органа
может возникнуть лишь под условием—быть полезной для ее
обладателя; если же мы встречаем явное приспособление од­
ного существа к потребности другого, тогда польза должна
быть взаимная,—таково например, как увидим ниже, приспо­
собление цветов к насекомым и насекомых к цветам,—поль­
за этого приспособления обоюдная. Дарвин делает вызов—
указать ему хотя па один орган, приспособленный не для
пользы его обладателя, а исключительно для пользы другого
существа, и такого органа іге нашлось в природе. Гейне сле­
довательно был прав, иронически давая попять своему7 собе­
седнику, что и бык и осел существуют пе для пего, а для
себя самих. Сохраняя старое слово—целесообразность, мы
придаем ему новый ,смысл, По в виду, не в ожидании пользы
созидались все эти совершенные органы и целые организмы,
а сама польза создала их. Вместо предполагаемой цели мы
имеем действительную причину. Совершенство органического
мира не есть возможная гадательная цель, а неизбежный,
роковой результат законов природы. чь
Попытаемся сделать общую оценку этого учения во всей
его совокупности, т. е. разумея под пим и родственную
связь организмов, и их происхождение путем естественного
1 Гармония — прилаженность частей целого, согласие, созву­
чие, приспособленность существ к их среде.
2 Телеология—метафизическое философское учение, ложно объ­
ясняющее совершенство органических существ присущей будто
бы им «цѳіостремительностыо». Метафизика—словесное умствова­
ние, злоупотребляющее голым умозрением, вращаясь за пределами
опыта, и потому прямо противоположное науке п ей враждебное.

4'

51

отбора. Что говорят в пользу агой теории?—Все. Что гово­
рит против нео?—Ничего. Что можно ожидать от нее?—
Многого. II если двадцатилетиее прошлое может служить ру­
чательством за будущее, то она конечно оправдает эти на­
дежды. Если я говорю, что все свидетельствует в ее пользу,
то потому, что едва ли найдется какая-нибудь отрасль био­
логии, в которую она не внесла бы новый свег\ смысл.
Если говорю, что ничто не свидетельствует против нее, то
потому, что действительно до сих пор пѳ выставили пи од­
ного общего возражения, которое не было бы предусмотрено
Дарвином в его книге или отражено в последующих изда­
ниях. Предъявлялись и специальные, возражения или, ско­
рее, сомнения насчет приложимости учепия’к тому или дру­
гому частному случаю, но и эти частные затруднения
устранялись по мере их появления. Разбирать все эти возра­
жения и ответы па них нам решительно невозможно по недо­
статку времени. Учению, обнимающему несметное число фак­
тов, весь органический мир, несмотря на страстное желание,
не могли сделать в течение двадцати лет ни одного веского
возражения,—развр это уже не'ручательство за его вер­
ность? Противники дарвинизма, чувствуя свое бессилие
опровергнуть его, очень охотно бросают в глаза его защитни­
кам упрек: это только гипотеза. Этот упрек особенно коми­
чен в устах людей, которые сами стоят на почве, гипотезы,
произвольной, голословной гипотезы самостоятельного про­
исхождения видов. Допустим, что теория Дарвина только
гипотеза, но какое различие между двумя гипотезами? С од­
ной стороны, гипотеза обобщающая, согласующая факты из
самых разнородных областей знания, оправдавшаяся на
бесчисленных случаях и дозволившая предвидеть другие,—
гипотеза, не нуждающаяся ни в каких произвольных посыл­
ках, опирающаяся на два, три общих закона природы,—ги­
потеза, не только удовлетворяющая идеальным стремлениям
человека объяснять явления, но сделавшаяся, по справедли­
вому замечанию Аза Грея 1, рабочей гипотезой, т. е. новой
рабочей силой, в высшей степени плодотворной, побуждаю1 Аза Грей — американский ботаник, первый защитник дарвииваіа.

52

щей к свежей деятельности я открывшей новые области для
исследования. С другой стороны, гипотеза о самостоятель­
ности видов, основанная на совершенно произвольной, без­
доказательной посылке, ничего не объясняющая, а напротив,
становящаяся па пути всякого объяснения, вносящая всюду
мрак и недоумения, тормозящая всякий успех, отнимающая
всякую энергию у исследователя, предваряя его, что он
может открывать новые факты, но никогда не поймет того,
что откроет.
По учение Дарвина не есть только гипотеза в смысле
простой догадки, это—необходимый, логически обязатель­
ный вывод из нескольких фактов,—вывод, от которого
нельзя уклониться. Пусть опровергнут.существование из­
менчивости, наследственности и быстрой прогрессии раз­
множения, пусть опровергнут свидетельство геолойіи о не­
сметном ряде веков, истекших со времени появления жизни
на нашей планете, а до тех пор учение _о естествен­
ном отборе является логически неизбежным выводом.
Мы не в состоянии еще доказать, как велики могли быть
его результаты, по сомневаться в том, что этот процесс
существует в природе, решительно невозможно.
(.Естественный отбор,—говорит Дюбуа-Реймон 1—не есті.
какое-нибудь эмпирическое“’ правило, которое завтра может
оказаться несостоятельным. Правда, мы еще не можем при­
знать за ним непогрешимости одного из тех физико-матема­
тических законов, которые управляют материальным миром.
Но тем не менее, вытекая из целой цепи умозаключений,
он является обязательным для нашего ума выводом, зани­
мающим положение среднее между правилом и естественным
законом и ближе к последнему».
При оценке всякого учения мы необходимо можем о
нем судить лишь на основании наших настоящих сведений.
Будущее для нас темно. Быть может со временем возникнет
новое учение, которое разобьет и видоизменит теорию от­
бора, об этом бесполезно гадать; одно только не подлежит
1 Дюбуа-Реймон — знаменитый немецкий физиолог.
2 Эмпирический — опытный, чаще — в смысле опирающийся
аа грубый, научно нѳобъяснеаный опыт, нередко вводящий в
обман.

53

сомнению, что расчеты с прошлым покончены, если науч­
ная борьба еще длится, то исход ее уже давно выяснился,
и в истории науки мало найдется примеров такой реши­
тельной и блестящей победы.
«Это был взрыв,—говорит тот же Дюбуа-Реймоп,—
какого еще не видывала наука, так долго подготовлявшийся
и так внезапно нагрянувший, так неслышно подведенный и
так смертоносно разящий. Ио размерам іГ*зиачеиию про­
изведенного разрушения, по тому эхо, которое отозвалось
в самых отдаленных областях человеческой мысли, это был
научный подвиг, пе имеющий себе подобного. В сферах
чистой науки уже успели очнуться от первого впечатления.
Столбняк уступил ■ место спокойному обсуждению. Новое
поколение, подросшее среди этой борьбы, со свежими си­
лами становится во главе движения. Правда, еще раздаются
вопли нескольких одиноких чудаков, по наука, не обращая
па них внимания, переходит к очередным делам, п теперь
всеми сторонами признано, что теория самостоятельности
видов, защищаемая Кювье и Агассисом, должна уступить
место учению Дарвина».

Я только что успел сказать, что мы не в состоянии
разбирать здесь возражения, предъявляемые против теории
Дарвина, и отвечать на них; по есть одно общее возражение,
или скорее обвинение’, которое нельзя обойти молчанием, па
которое нужно ответить именно здесь. Это—старое, вечное
обвинение, которое слышали и Сократы
и Галилеи 2. л
Ньютоны *,—слышали все, кто имел несчастье или высшее
счастье вывести мысль из однажды проторенной колеи па
новый широкий путь развития. -Это—обвинение в безправственпости. Это обвинение можно услышать в устах любого
болтуна, знающего теорию лишь по названию, по, что
больно и обидно, то же обвинение можно слышать в устах
1 Сократ — великий мыслитель в древней Греции, казненный
за свое вольнодумство.
2 Галилей.— великий итальянский ученый, замученный попами.
2 Ньютон — основатель современной физики, английский уче­
ный XVII века.

54

людей; которые по силе своего таланта, по чистоте своих
побуждений призваны быть учителями своего общества,
своего народа.
Все это ваше учение о борьбе за существование,—вос­
клицают искренно или притворно негодующие обличители,—
что же это, как. не преклонение перед грубой силой; этр—
сила, попирающая право; кулак, торжествующий над
мыслью; это—человеческие чувства, отданные в жертву
животным инстинктам, это, наконец,—оправдание, апо­
феоз 1 всякого зла и насилия. Но я боюсь, что я недоста­
точно красноречив в этой роли обвинителя, и потому прошу
у вас позволения продолжать собственными словами одного
из этих негодующих моралистов. «Цзумом, что ли, я до­
шел до того, что надо любить ближнего, а но душить его?
Мне сказали это в детстве, и я радостно поверил, потому
что мне сказали то, что было у меня па душе. А кто от­
крыл это? Не разум. Разум открыл борьбу за существова­
ние и закон, требующий того, чтоб душить всех, мешаю­
щих удовлетворению моих желаний. Это—вывод разума.
А любить другого пе мог открыть разум, потому что это
неразумно» 2. Излишне пояснять, что это говорит нам
коротко знакомый Левин. Должно сознаться, что вопроо
поставлен ясно: учение о борьбе за существование, рас­
пространенное па человека, противоречит нравственному
принципу любви. Чувство, совесть громко говорят: люби
ближнего; разум, паука нашептывают: души его.
Можно ли на минуту колебаться в выборе? Вывод может
быть один: во имя нраввтвепностц — долой
науку.
Ио именно эта ясность, эта категоричность в поста­
новке вопроса облегчают защиту. Вместо того чтобы оправ­
дываться, защищаться, приходится задать один вопрос са­
мому обвинителю, вопрос, сознаюсь, крайне невежливый,
в благовоспитанном обществе даже нетерпимый, но к сожа­
лению неизбежный почти всегда, когда приходится иметь
1 Апофеоз — прославление, честзовапне, в древности — об.готвореппе.
«Айва Каренпна», ч. 8 (роман Л. П. Толстого; Левин—герой
этого романа).

55

дело с противниками п обличителями Дарвина, ото—вопрос:
читали ли вы эту книгу, которую так красноречиво об­
личаете? Н, не дожидаясь ответа, можно ответить: нет, не
читали. Потому что если бы читали, то знали бы, что в
этой книге 1 находится III глава., которая исключительно
посвящена нравственному чувству, чувству любви к ближ­
нему, тому чувству нравственного долга, который заставляет
нас жертвовать собой ради ближнего или ради идеи. Вы
бы. знали, что в этой книге есть еще V глава, в которой
разбирается происхождение этого нравственного чувства;
вы бы, наконец, знати, что борьба за существование в при­
менении к человеческому роду не значит ненависть
и истребление, а напротив: любовь и сохра­
нение.
Вот что узнал бы Девин, если бы дат себе труд за­
глянуть в эту кишу; узпат бы и многое другое, узпал бы
между прочим, почему это ему сказати в детстве именно
то, что уже было у него в душе; узнал бы, что это уче­
ние дает пам быть может единственное объяснение для
так называемых прирожденных идей.
А так как он этого ничего но знает, то, очевидно,
борется против врага, созданного его собственным вооб­
ражением, понаслышке, на лету, подхватив одно слово
«борьба».
Но как же, в самом деле, объясняет Дарвин, что это
начало борьбы становится в приложении к человеку нача­
лом, способствующим, а по препятствующим развитию нрав­
ственного чувства любви к ближнему? Очень просто: че­
ловек,—говорит сп,—прежде всего существо социаль­
ное, стремящееся жить обществом, и эти-то социальные
инстинкты, это чувство общественности становятся исход­
ной точкой нравственности.
В применении к человеку (отчасти и к некоторым живот­
ным, имеющим социальные инстинкты; борьба за существо­
вание не ограничивается борьбой между неделимыми, к пой
присоединяется еще борьба или состязание между собира­
тельными единицами—между семьями, между племенами,
1 «Происхождение человека» и пр.

56

расами, а в этой борьбе, или вернее состязании, успех на­
столько же зависят от материальной силы и умственного
превосходства до отношению к врагам, как и от нравствен­
ных качеств по отношению к своим.
Поясним примером. Представим себе например два пле­
мени: одно, обладающее превосходством в отношении физи­
ческой силы, но вовсе не обладающее материпекпми инстинк­
тами, и рядом другое, в физическом отношении более слаг
бое, но в котором сильно развиты инстинкты матери, з абота о детях. Если первое и будет одолевать последнее
племя в частных случаях прямой борьбы, то конечный ре­
зультат естественного отбора, несомненно, будет в пользу
второго. Любовь матери, это самое идеальное из чувств, есть
ік то же время самое могучее оружие, которым слабый
беззащитный человек должен был бороться против своих
сильных соперников не в прямой, а в более важной, кос­
венной борьбе за существование. Итак, нравственные ка­
чества неделимых, несомненно, полезны для собирательных
единиц. Общество эгоистов никогда но выдержит борьбы о
обществом, руководящимся чувством нравственного долга.
Это нравственное чувство является даже прямой материаль­
ной силой в открытой физической борьбе. Казалось бы, что
человек, по стесняющийся никакими мягкими чувствами,
дающпй простор своим зверским инстинктам, должен всегда
одолевать в открытой борьбе, и однако на доле выходит
далеко не так. «Превосходство дисциплинированных армий,—
справедливо замечает Дарвин,—над дикими ордами заклю­
чается главным образом в том пра.вствепном доверии, ко­
торое каждый солдат имеет к своим товарищам».
Моралисты обыкновенно не любят, когда о нравствен­
ности, о добродетели говорят с утилитарной точки зрения;
они видят в этом какое-то оскорбление, а между тем сами,
когда желают доказать ее необходимость, приводят то же
утилитарные доводы. Спросите их, па что нужна нравствен­
ность,—вот Левина по нужно даже и спрашивать, он сам
за несколько строчек до приведенного места дает нам
ответ,-'«если бы я не имел этих верований, я бы грабил,
л г а л, у б и в а л». Значит, нравственность препятствует вам
наносить вред обществу, значит, нравственность, какого бы
57

сна ни была происхождения, прямо полезна, а все полезное,
будет ли то материальная особенность строения или идеаль­
ное чувство, подлежит естественному отбору, т. е. сохра­
нится и будет совершенствоваться.
Следовательно, по мнению Дарвина, нравственное чувство
берет начало в социальных инстинктах человека. Прежде
всего выработалось понятие долга по отношению к ближ­
нему и затем уже по отношению к самому себе и высшему
нравственному идеалу. Тот нравственный разлад, па кото­
рый так любят указывать моралисты, та внутренняя борьба
между материальными аппетитами и чувством долга—только
остаток "борьбы между эгоистическими инстинктами ветхого
человека с его исключительно индивидуальными стремле­
ниями и социальными инстинктами человека, созданного
обществом и Для общества. И развилось это чувство, по
мнению Дарвина, из самого святого, самого древнего чув­
ства-чувства матери, расширяясь постепенно па всю семью,
на племя, расу, чтоб в идеальной форме обнять все чело­
вечество. Современный дикарь ценит правдивость, чест­
ность, ио только по отношению к своим; обмануть врага
счіггается добродетелью. Да и мы. европейцы,—замечает
Дарвин,—точно ли мы всегда цеппм правдивость ради прав­
дивости, точно ли и у пас нсг двух марок, для своих и
для чужих? Если вы в этом сомневаетесь,—говорит он,—
посмотрите па дипломатов.
К сожалению недостаток времени вынуждает меня го­
ворить почти общими местами и этим отступать от самого
духа этого учения, которое никогда, ни на минуту не по­
кидает фактической почвы, которое и эги идеи подкрепляет
массой фактов. Но я все же надеюсь, мне удалось вао
убедить, что Дарвин не проповедует людоедства, как в том
желали бы уверить его нравственные противники. Напротив
того, признавая в нравственном начале, в любви к ближ­
нему высший атрибут человека, оп только старается до­
казать, что это начало полезно и потому необходимо, роко­
вым образом должно побеждать начало эгоизма, он только
старается доказать необходимость нравственности с оче­
видностью какой-нибудь механической истины.
Итак, моралистам, подобным Левину, мы отвечаем: прежде
58

всего познакомьтесь с этим учением, в которое бросает
камнем, а затем чистосердечно, положа руку на сердце,
отвечайте, что нравственнее: утверждать ли, что ближнего
любить можно, хотя это неразумно, или утверждать, что
ближнего любить должно потому именно, что это разумно?
Что нравственнее: утверждать ли, что голос совести про­
тиворечит голосу рассудка, или принимать, чгэ совесть—
только безличный разум бесчисленных поколений, предше­
ствовавших пам на пути развития? Что, одним словом, нрав­
ственнее: голословно ли утверждать, что нравственность
противна разуму, или пытаться доказать, как это делает
Дарвин, что нравственность есть только высший разум?
Желая принести науку в жертву своей условной нрав­
ственности, вы оказываете ей плохую услугу,—вы клевещете
па наукѵ но еще более клевещете па свою ноавствепность.
От учения переходим к ученому; посмотрим, в каком
отношении находится учение к самой лпчности автора,
каким качествам лица обязано оно своим успехом.
Прежде всего—тому неуловимому, неподдающемуся ана­
лизу свойству, которое, за неимением более точного опре­
деления, мы называем гениальностью. В области есте­
ствознания всякая действительно плодотворная научная
мысль,- - мысль, раскрывающая науке новые горизонты, пред­
ставляет три момента, три ступени развития, почти соот­
ветствующие тем трем ступеням развития, через которые,
по мнению положительной философии, прошла вообще чело­
веческая мысль. Это, во-первых, ступень угадывания ис­
тины—ступень творчества; за ней следует ступень логи­
ческого развития этой творческой мысли во всех ее послед­
ствиях и, наконец, третья ступень—проверки этих выводов
путем наблюдения или опыта,—ступень собственно науч­
ного исследования.
Эта первая ступень—ступень творчества—и составляет
главную особенность гения, все равно, выразится ли 'это
творчество в научной гипотезе, философской системе или
поэтическом произведении, все равно, называется ли этот
59

гений Шекспиром, Спинозой 1 или Ньютоном. Но между
тем как мысль иоэта проходит только одну стадию, мысль
философа—две, мысль ученого необходимо должна пройти
все три. Творчество поэта, диалектика философа, искусство
исследователя—вот материалы, из которых слагается вели­
кий ученый.
Толпа любит разоблачать этот процесс Научного твор­
чества; она думает, что может захватить гения врасплох в
самом процессе творчества и Льясннть его какой-нибудь
внепшеи, механической случайностью. Опа любуется в Пи­
занском соборе паникадилом, открывшим Галилею основ­
ные законы механики, опа пересказывает анекдот о яблоке,
открывшем Ньютону закон тяготения; к этим легендарным
паникадилам и яблокам современен, вероятно, присоединится
еше какое-нибудь стойло, открывшее Дарвину закон есте­
ственного отбора. Все это, может быть, и верно; по верно
и то, что яблоко падало и до Ньютона, садоводы и ското­
воды выводили своп породы и до Дарвина, но только в
мозгу Ньютона, только в мозгу Дарвина совершился тот
смелый, тот, казалось бы, безумный скачок мысли, пере­
скакивающей от падающего тела к несущейся в пространстве
планете, от эмпирических приемов скотовода^—к законам,
управляющих! всем органическим миром. Эта способность
угадывать, схватывать аналогии J, ускользающие от обыкно­
венных умов, и составляет удел гения. Но если и поэтиче­
ское творчество, конечно, основывается па обширном запасе
наблюдений, то это несомненно по отношению к творчеству
научному. Изобретении^научной гипотезы необходимо должно
предшествовать возможно полное знание тех фактов, которые
опа должна объяснить. По именно это сочетание двух усло­
вий—творчества и обширного запаса сведений в одном
лице—л составляем редкое явление. С одной стороны, можно
встретить ученых, обладающих громадным запасом сведе­
ний, обладающих аналитической ** способностью изучать
* Шекспир — знаменитый английский драматург.
Спиноза—философ, голландский еврей.
1 Анілогяя— сходство.
** Анализ — разложение, выделение из сложного
отдельных сторон іго для изучения.

СО

явления

Чарлз Дарвпп на прогулко.

61

частные явления и обогащать этан материалом науку, но
не способных к синтетической * работе мысли, не способных
связывать, обобщать этот сырой материал. С другой стороны,
можно встретить умы, которые, тяготясь разработкой частно­
стей, пытаются истолковать природу путем смелых догадок,
построенных на очень тесном и шатком фундаменте, забывая,
что достоинство этого синтетического труда находится в
прямой зависимости от качества предшествовавшего ому
труда аналитического. Но, что еще страннее, бывают слу­
чаи, что обе эти деятельности, совмещаясь в одном лице,
тянутся, не сливаясь, как бы две самостоятельные струи;
в своей аналитической деятельности ученый стоит на стро­
гой почве факта,—в области обобщений довольствуется сме­
лыми сравнениями, отдаленными аналогиями; принимая
возможное за вероятное, вероятное—за истинное, он все
выше и выше возводит свое здание—на песке. Примером
подобной личности был отчасти Ламарк; строгий ученый
в области специальных исследований, в области гипотез
он был нередко мечтателем; он никак по мог примириться
с мыслью, что наука—дитя своего времени, что забегать
вперед, дополнять отсутствующие факты умозрениями и
догадками невозможно. Этим объясняется его неудача. Бле­
стящие, вполне верные мысли разделили общую участь с
его увлечениями: они не устояли против холодной критики
Кювье.
Злоупотребление умозрением, неправильное отношение
к роли гипотезы в науке вызвали в биологических пауках
попятную реакцию: явилось воззрение, что настоящее наз­
начение науки заключается в разработке частностей.
Явились целые полчища специалистов, различных истов и
логов, размежевавших природу па мелкие участки и не
желавших знать, что творится за пределами их узкой
полосы. Смешивая осторожность с ограниченностью, трез­
вость il строгость мысли —с отсутствием всякой мысли, эти
пигмеи самодовольно провозглашали, что наш век—це век
великих задач, а всякого, пытавшегося подняться над об• Синтез — обратное объединение полученных
получения общей картины явления.

62

знании дл'і

іцігм уровней, чтобы окинуть взором более широкий гори­
зонт, величали мечтателем и'фантазером.
Такого-то мечтателя, созидающего мир из глубины сврего сознания, полагали они встретить в Дарвине при нер­
вом слухе об его учении, и жестоко ошиблись. Перед ппмй
был не мечтатель, даже не кабинетный ученый, знакомый
с природой из книг и музеев, перед ними был человек,
видавший природу лицом к лицу. Зоолог, геолог, ботаішк,
совмещавший в себе почти все современные биологические
знания, он изучал эту природу и в девственных лесах
Бразилии *, и в соседнем огороде, и в водах Великого океа­
на, и у себя на голубятне. Он мог сказать всем этим спе­
циалистам, заподозрившим его в неосновательности, в по­
спешности, что не менее их потрудился на поприще спе­
циальных исследований, только у него все эти исследовапия клонились к одной общем цели. В нем никогда пе было
разлада между аналитической и синтетической деятель­
ностью; обо они составляли одно целое, одна служила, не­
обходимым дополнением и продолжением другой. Весь этот
громадный материал—результат целой жизни—был подчи­
нен одной идее, которую можно было развить в шести поло­
жениях, на двух страничках. Едва ли в истории наук можно
найти второй пример деятельности, представляющей столько
разнообразия в частностях при таком единстве общего за­
мысла.
Итак, на первой стадии развития своего труда Дарвин
представляется нам творцом гениальной мысли, опираю­
щейся па колоссальный запас фактов.
Переходим ко второй стадии. Еще мало напасть на
счастливую мысль,—нужно ее развить. На этой стадии на­
туралист наиболее нуждается в том качестве, .которое
особенно характеризует деятельность философов и мате­
матиков в способности выследить мысль во всех ее изги­
бах, усмотреть до малейших подробностей последствия, вы­
текающие из общего положения, предупредить всевозмож­
ные противоречия. Н в этом отношении труд Дарвина
представляется редко досягаемым образцом. Мы уже гово* Бразилия — одно из государств Южной Америки

63

ри.тп, что ему не было предъявлено ни одного веского
общего возражения. В развитии своей идеи никогда не по­
кидает он фактической почвы, никогда (кроме одного случая,
который оп зато и обставил всевозможными оговорками) но
застанете его за чисто умозрительными, отвлеченными рас­
суждениями. Никогда не увлекается он вопросами, нераз­
решимыми при современном состоянии науки: таково на­
пример его отношение к вопросу о самопроизвольном за­
рождении и первоначальном появлении организмов, как пи
старались его вовлечь в обсуждение этого вопроса, вы­
сказывая в печати предположения о том, каковы должны
быть его мнения,—оп упорно хранил молчание. Н нельзя
не заметить своеобразности его способа аргументации; не­
привычному читателю кажется, что сочинение имеет чисто
повествовательный характер; вам кажется, что автор все
только рассказывает, а по доказывает, и только когда в
конце главы пли книги в нескольких мастерских чертах
оп подводит mir, вы убеждаетесь, что его цель достиг­
нута, что остается только сдаться перед очевидностью его
доводов.
Следовательно и по отношению к этом второй ступепи
развития научной мысли приходишь к заключению, что
едва ли когда учепоцу представлялась такая сложная по
своим последствиям логическая задача,—задача, обнимаю­
щая целый цикл паук, начиная геологией и кончая психо­
логией, л едва ли когда все логические последствия такой
сложной мысли были выслежены, почти истощены в таком
совершенстве.
Переходим к третьей и последней ступени—к фактиче­
ской проверке приобретенных выводов. Здесь как в выбора
предмета, так и в ого обработке открывается просто# для
применения способностей собственно ученого, здесь обна­
руживается искусство исследователя. Как почти вся дея­
тельность, предшествовавшая появлению его книги «О проивхождении видов», была подготовлением к пей, так вся по»
следующая деятельность, до настоящей минуты, была ев
разъяснением и подтверждением. Каждые два, три года
появлялось по одному или по два знакомых каждому нату­
ралисту зеленых томика, заключавших или развитие поло04

жеиий, находящихся в его книге, или их применеште к ка­
кому-нибудь частному случаю J. При выборе этих частных
случаев он умышленно останавливался на самых сложных
вопросах, на изучении тех поразительно приспособленных
органов, которые своей необъяснимой, чудесной це.тесообразиостыо отталкивали прежних исследователей, и каждый
раз успевал показать, что эти явления объяснимы с его
точки зрения.
\Гак. в одном сочинении он описывает поразительные
приспособления в форме цветков орхидей, которые способ­
ствуют их опылению при помощи насекомых, перелетающих
с цветка к цветку. В другом сочинении описаны клонящиеся
к той же цели присноеобдепия у множества других расте­
ний. Эти исследования открыли новое обширное поле дея­
тельности для ботаников, и вопрос этот уже имеет богатую
литературу.
Но существование этих сложных приспособлений, суще­
ствование этой гармонии между организацией существ, от­
носящихся к различным царствам природы, может быть
объяснено, с точки зрения теории естественного отбора,
только в таком случае, если допустить взаимную пользу
этого явления. Дм насекомых эта польза очевидна: они
посещают цветы для того, чтобы питаться ях медом. Во
какая же польза растению от их посещений? Относительно
орхидейных объяснение было бы еще просто: большая
часть из них без содействия насекомых вовсе не могла бы
оплодотворяться; относительно остальных приходится до­
пустить, что для растения вообще полезно, чтобы оно
оплодотворялось не своей, а чужою пыльцою ; и вот Дарвин
пре fпринимает целый ряд экспериментальных исследований,
иногда тянущихся целые десять лег и составляющих содер­
жание третьей книги. В результате оказывается подтвер­
ждение, по отношению к растению, закона о вреде браков
в близких степенях родства и, следовательно, о пользе
1 Примером первого служит появившееся в 1868 году сочи­
нение: «О прирученных животных и возделываемых растениях»,
представляющее в двух томах материалы в и дкренлеппе поло­
жений, высказанных в одном главе его книги «О происхождении
видов».
3

К. Тимирязев. Чарлз Дор,им и его учение

G5

перекрестного опыления. Таким образом эти три томика
«оставляют целую, всесторонне обработанную научную док­
трину, бросающую новый свет па темное явленно поло­
вого размножения и разъясняющую значение частей цветка:,
его формы развития, цвета и запаха, а все вместе являются
доказательством справедливости той теории, которая по­
служила ключом для этого объяснения.
Такой же результат получился и цо отношению к насе­
комоядным растениям. Факт, что листья некоторых растений
■обладают раздражительностью, так что захлопываются от
прикосновения насекомых, был давно известен, но ученые
не хотели верить, что растение может питаться пойманными
насекомыми,—это казалось нм елншком чудесно-целесооб­
разным. По с точки зрения естественного отбора такое
сложное приспособление могло возникнутъ только в силу
полезности этого процесса как питания. Дарвин предпри­
нимает исследование и раскрывает целый ряд поразительных
фактов, поставивших учение о плотоядности растений вне
сомнения и показавших, что это явленно далеко не тал
редко, как полагали.
Вьющиеся растения доставляют ему третий пример, под­
крепляющий его теорию 1.
Наконец, он не остановился и перед самой трудной
задачей—применения своего учении к вопросу о происхо­
ждении человека, его физических, умственных и нравствен­
ных свойств, и успеі в этом, насколько ему позволила
сложность задачи и скудность фактических данных.
Подводя итог всей научной деятельности Дарвина, прежде
вбёго встречаемся с поразительным явлением—целой 70-летней жизни, посвященной развитию одного учения, а пере­
ходя к оценке самого учения, мы должны признать в ученом
творца гениальней гипотезы, обладающего неотразимой
логикой и талантом исследователя,—двумя качествами, до1 Последнее сочинение Дарвина, находящееся в свя.'ів с era
теорвой, именно: «О способности растений к движению», дока­
зывает, что движение вьющихся стеблей, равно как и другие
случаи целесообразных дпвжепий, вытекиот из одного общего
свойства растений и, следовательно, могли возникнутъ к развиться
путем отбора в силу своей іюлезвостп.

6G

зволнвшими ему выследить и проверить новыми фактами
справедливость этой гипотезы и таким образом превратить
ее в несомненную научную теорию. Одним словом, мы долж­
ны признать в нем редкое гармоническое сочетание тех трех
основных качеств, которые образуют идеальный тин ученого.
Немаловажным элементом успеха его учения был» и ма­
стерское, сжатое изложение его знаменитой книги, напи­
санной иритом языком, доступным всякому образованному
человеку, привыкшему к серьезному чтению. Учение, охва­
тывающее весь органический мир, требующее томоз оправ­
дательных документов, затрагивающее самые запутанные
вопросы естествознания, сжато в одном небольшом томике,
в одной заключительной главе, в одной последней страничке.
Паскаль * оканчивает одно из своих писем остроумным пара­
доксом : извиняясь в том, что написал такое длинное письмо,
oit оправдывается тем, что не имеет времени написать более
короткое. Когда двадцать лет обдумываешь своп мысли,
тогда имеешь время изложить их в ясной и сжатой форме.
Но не одним умственным качествам Дарвина следует
приписать успех его научной деятельности. Над всеми этими
качествами господствует в нем одно общее нравственное ка­
чество, признаваемое за ним даже врагами, это—его научная
добросовестность, его правдивость. Редкий ученый умел таю
вполне^ отрешиться от всякого личнбго чувства по отяошеиито к защищаемой идее. Редкий ученый встречал с такой
готовностью, с таким удовольствием всякое возражение,
взвешивал и обсуждал его, хотя- бы оно шло из такого
скромного источника, к которому иной второстепенный
ученый отнесся бы только с презрительным высокомерием.
Никогда не прибегая он к каким-нибудь полемическим
приемам, имеющим целью прикрыть слабый довод, напротив,
«аходя довод слабым, он сам первый обращал на это вни­
мание. Строгий судья своих идей, он никогда но унижался
до роли як адвоката. Па каждом шагу можно, убедиться,
что и чужое возражение и езгй довод он цмит лишь на­
столько, насколько опп касаются дела, не обращая внимания
Г оскаль—французский мате атак и физик XVII века.
5

G7

на то, задевают ли они или защищают его авторитет. Лич­
ная слава для него будто не существует, он дорожит только
торжеством своей идеи, и даже нельзя сказать своей
идеи, а просто идеи, потому что бескорыстно готов был
уступить другому право на эту идею—плод двадцатилетних
трудов и размышлении. Доказательством тому служат об­
стоятельства, при которых появилась его первая записка,
заключающая общие положения его учения. В том же засе­
дании Линнесвского общества, о котором я упомянул, была
представлена самим Дарвином записка его знакомого Уолле­
са * о тол же предмете, и если бы не. вмешательство, ѵіайеля и Гукера **, настоявших, чтобы в том же заседании была
прочтена записка Дарзицр, идеи которого им были известны
уже почти двадцать лет, то право пщззиства осталось бы
за Уоллесом. В этом замечательная самообладании, в этом
полном отрешении от своей личности должно видеть главную
причину, почему он никогда не. бы і ослеплен, всегда ясно
виды, где истина, и совершенно избег увлечений.
.Если ко всему, что мы успели узнать о деятельности
Дарвина, прибавить, что с самого своего возвращения из
кругосветного плавания и до настоящей минуты он никогда
не пользовался полным здоровьем, та получаешь еще более
высокое понятие о тех нравственных силах, которые под­
держивали его в его неутомимой деятельности. Словом, с
какой стороны ни попытаешься оценить этого человека,
проникаешься невольным к нему удивлением, но это чувство
еще более возрастает, когда испытает!, непосредственное
обаяние этой личности, столько же симпатичной, как и
гениальной. Когда попадаешь в Доун, когда переступишь
порог этого небольшого кабинета, в котором ежедневно вот
уже полвека работает этот могучий ум, когда подумаешь, что
через минуту очутишься в присутствии человека, которого
потомство поставит наряду с Аристотелями *** и Цьюто* Уоллес — английский зоолог, работавший в то время на ост­
ровах Малайского архипелага.
** Лайель — английский геолог, Гукер — ботаник, оба близкие
друзья Дарвина.
*** Аристотель—древнегреческий философ, много занимавшийся
естествознанием.

68

вами, невольно ощущаешь понятную робость, по это чувство
исчезает без следа при первом появлении, при первых
звуках голоса Чарлза Дарвина. Ни один из его известных
портретов не дает верного понятия о его внешности;
густые, щеткой торчащие брови совершенно скрываю^ на
них приветливый взгляд этих глубоко вцріы.х глаз, а глав­
ное, все портреты, в особенности прещщ£, без бороды, произ­
водят впечатление коренастого толстяка, довольно буржуаз­
ною вида, между тем как в действительности высокая, ве­
личаво спокойная фиіура Дарвина, с его белой бородой
невольно напоминает изображения ветхозаветных патриархов
н.іи древних мудрецов. Тихий, мягкий, старчески ласковый
голос довершает впечатление; вы совершенно забываете, что
еще за минуту вас интересовалѵго.іько великий ученый; вам
кажется, что перед вамп —дорогой вам старик, которою
вы давно привыкли любить и уважать, как человека, как
нравственную личность. Во всем, чго он говорил, не было
следа той узкой односторонности, той неуловимой цеховой
исключительности, которая еще недавно считалась необхо­
димым атрибутом * глубокого ученого, но в то же время не
было и той щекотливой ложной гордости, нередкой даже
между замечательными учеными, умышленно избегающими
разговора о предметах своих занятий, чтобы не подумали,
что весь интерес пх лячииетн nmioHirc/ibiio сосредоточен
на их специальной деятельности. В его разговоре серьезны -,
мысли чередовались с веселой шуткой; он поражал знанием’
и верностью взгляда в областях науки, которыми сам
никогда не занимался; с меткой, но всегда безобидной иро­
нией характеризовал он деятельность некоторых ученых,
высказывал очень верные мысли о России па поводу книги
Макензи-Уоллеса, которую в то время читал; указывал на.
хорошие качества русского народа и пророчил ему светлую
будущность. По всего более поражал его тон, когда он
говорил о собственных исследованиях; это но был той
авторитета, законодателя научной мысли, который не может
не сознавать, что каждое, его‘слова лови гея налету, эго
был топ че.Лвека. который скромно, иочгп рэЗко, как бы
Атрибут

пеобх >ди'зое свойство.

69

постоянно оправдываясь, отстаивает свою идею, добросог.естно взвешивает самые мелкие возражения, являющиеся
из далеко не авторитетных источников. В то врзмя он
производил опыты над кормлением росянки мясом,—опыты,
вызванные сделанными ему возражениями, что он не доказал
экспериментальным путем пользы этого процесса для ра­
стения. Разговорившись об этом, он повел меня в оранжерею,
чтобы я мог быть* свидетелей тога, что он, «кажется, не
ошибается в своих выводах». Нечего говорить, что появив­
шаяся позднее работа вполне подтвердила все его ожи­
дания. Это живое, несмотря на преклонные годы, отноше­
ние к делу, эта тревожная забота о том, точно ли ок
успел охватить все стороны вопроса, это постоянное недо­
верие к своей мысли и уважение к мысли самого скром­
ного противника производят глубокое впечатление; но это
впечатление достигает высшей степени при виде того
полнейшего отсутствия озлобления или горечи, при виде
той добродушной улыбки, которая оживляла его лицо каж­
дый раз, когда разговор случайно касался тех преследо­
ваний, которым его идеи подвергались в его отечестве н за
его пределами.
Позвольте мне закончить этот, несколько затянувшийся,
по, боюсь, слишком бледный очерк личности и учения Дар­
вина последними словами, которые я слышал из усг этого
гениального человека. Хотя они прямо не относятся к
предмету этой лекция, зато кстати напомнят нам о той
главной цели, ради которой мы собственно собрались в эту
залу
Утомившись продолжитслішым оживленным разго­
вором, он простился со мной и, оставив меня с своим сыном,
удалился, чтобы отдохнуть, по через несколько минут
возвратился в комнату со словами: «Я вернулся, чтобы ска­
зать вам только два слова. В эту минуту (это было в июле
1877 г.) вы встретите к этой стране, много дураков, которые
только и думают о том, чтобы вовлечь Англию в войну с
Россией, но будьте уверены, что в этом доме симпатии па
1 Лекция читана в і олі.зу учреждения университетской сти­
пендия для детей вииноа н врачей, п.сірадавшвх в последнюю
(1877 г.) войду.

70

I

. г- -

X

вашей стороне, л мы каждое угра борем в руки газету е
желанием прочесть известия о ваших новых победах
Против этих сочувственных слов, я надеюсь, не станут
возражать даже самые, ожесточенные из наших отечествен­
ных обличителен и порицателей великого ученого; что же
касается до меня, то я готов и в этих немногих словах
видеть два основные качества, характеризующие всю дея­
тельность этого человека; я узнаю в них проницательность
мыслитеія, сумевшего возвыситься над предрассудками
своего народа, точно так же как в своем учении он сумел
возвыситься над предрассудками своего века; я узнаю всеми,
даже врагами признанную правдивость отважного борца ла
истину, открыто, честно, смело высказывающего свои убе­
ждения, нимало не заботясь о том, суждено ли нм встретить
в окружающей среде одобрение или порицание.

1 Что бы сказал великий мыслитель и чесгпейіпий человек,
так клеймивший своих соотечественников в 1877 году, о совре­
менных правителях, заправляющих жалким английским народом,
огіиатпупшіімся от своих светлых политических предаияй;! (При­
мечание 1918 г.)

71

КРАТКИЙ ОЧЕРК ТЕОРИИ ДАРВИНА
«Несомненно, что каждый организм находится в не­
обходимом соотношении с определенней системой
внешних условий. Но отсюда отнюдь ио следует,
чтобы первая из этих соотносительных сил была
порождена второй так же, как она не могла бы и
породить эту последнюю; здесь идет речь только о
взаимном равновесии двух сил, разнородных и не­
зависимых. Если представить себе, что всевозм ле­
вые организмы были бы последовательно поставлены
в течение подходящего срока времени во всевоз­
можные мыслимые условия среды, то большая часть
этих организмов в конце концов исчезла бы, оставив
по себе лишь те, которые могли удовлетворить об­
щим законам этого основного равновесия. По вс й
вероятности, именно в силу такою и ключения (эли­
минации) должна была мало-по-малу установиться
биологическая гармония иа нашей планете, где опа
и продолжает у пас на глазах изменяться подоб­
ным же образом» (Конт—«Курс положительной фи­
лософии», III, стр. 392).
I. Основной строй органического мира.
Постановка вопроса. — Два мпепия о происхождении оргапичоских существ. — Происхождение органических существ путем по­
степенного развития. — Доводы в пользу этого взгляда, заимство­
ванные из классификации, сравнительной анатомии, эмбриологии
и палеонтологии.—Возражения противников этого воззрения.—
Постоянство видовых форм. — Первоначальное возникновение
организмов и современное состояние этого вопроса.

Всякий мыслящий человек при виде окружающих его.
живых существ, растений и животных, при виде изуми пив­
ного совершенства в приспособлениях этих существ к внеш­
ним условиям их жизни и каждой отдельной их части, ка­
ждого органа к его определенному отправлению ощущает
72

какое-то беспокойное желание, какую-то потребность раз­
гадать, понять сущность этого совершенства, объяснись
себе его причину, его происхождение.
Тем живее, тем настоятельнее должен ощущать эту по­
требность человек, перед которым развертывается весь вели
чавьгй строй.существ, населяющих землю,—человек, испы­
тавший, что, куда бы он ни обратил свои взоры, начиная
от величественных внешних форм й до мельчайших, со­
крытых в тайне подробностей внутреннего строения, на­
чиная о простейших проявлений жизни в микроскопических
организмах и до сложнейших явлении психической жизни
высших животных, везде природа является ему одинакою
непонятною, чудесно-совершенною. Изучающий природу н ■
может только изумляться этим чудесам: он хочет понпмат..
их, то есть низвести их из разряда чудес. Каждый новый
факт восстает перед ним новой загадкой, новым мучитель­
ным вопросом, кока наконец все эти разнообразные во­
просы сливаются в один всеобъемлющий вопрос вопросов:
как возникли, как сложились все эти непостижимо-совер­
шенные формы?
Книга Дарвина предлагает разрешение этого вопроса, са­
мое удовлетворительное, какое возможно при современном
состоянии науки.
Но этот громадный вопрос представляет две стороны, ко­
торые могут быть сначала рассматриваемы совершенно не­
зависимо одна от другой, хотя впоследствии мы увидим,
что они находятся в теснейшей, неразрывной связи. Как
возникли, как сложились эти формы и почему они так со
воршепны?—вот два частных вопроса, на которые он рас­
падается.
, Посмотрим прежде, как разрешает Дарвин первый из
них, и тогда мы увидим, что необходимым следствием его
явится и разрешение второго.
Как возникли, как сложились все органические существа,
паселеющие теперь землю? Вопрос этот во все времена с
какою-то чарующею силой волновал умы мыслителей; они
пытались проникнуть взором в темную даль неизмеримого
прошлого, когда впервые возникла Жизнь на нашей планете,
и усилиями своей мысли, своего творчества начертать, вое-

создай, процесс творения. С развитием естествознания два
возможные предположения представились человеческому уму:
все эти организмы пли прямо вылились в те формы, кото­
рым мы изумляемся в настоящую минуту, или они произо­
шли одни из других постоянным, медленным процессом изме­
нения.
В такой неразрешимой форме вопрос этот сохранился
в науке до появления книги Дарвина. Оба мнения суще­
ствовали в ней рядом, по на стороне первого было огром­
ное большинство, па стороне последнего—лишь ничтожное
меньшинство *.
«Немногие естествоиспытатели и многие, не изучавшие
специально естественных наук,—говорит Дарвин в преди­
словии к своей книге,—полагают, что ныне существующие
формы произошли путем зарождения от форм, прежде суще­
ствовавших; большинство же естествоиспытателей думает,
что формы неизменны и созданы отдельно; это последнее
мнение,—говорит Дарвин,—было прежде и моим».
Постараемся объяснить это кажущееся противоречие; по­
смотрим, что могло привести обе стороны к таким проти­
воположным убеждениям. Начнем с доводов недавнего мень­
шинства.
Первое впечатление, которое естествоиспытатель выноейт
из наблюдений органических существ, состоит в том, что
оіін вовсе не так разнообразны, не так различны, как это
кажется при поверхностном взгляде на природу. Формы ужо
не являются ему единичными фактами, не имеющими ана­
логии в других формах: напротив, на каждом шагу он за­
мечает сходство, какую-то родственную связь, то очень
близкую, то лишь отдаленную. Распутать эту сложную сеть
родства организмов, определить, насколько возможно, сте­
пени этого родства, вот была первая цель, которую стре­
милось разрешить естествознание. Результатом этого на1 В настоящее время отношение совершенно обратное, и если
бы всеобщее голосование могло иметь какой-нибудь вес в науч­
ных вопросах, то можно было бы ожидать, что результатом его
было бы признание теории Дарвина. Но понятно, что подобный
довод был бы странен в устах людей, еще недавно находившихся
в меньшинстве.

74

правления явилась классификация органических существ:
все они были собраны в группы, подчиненные одна другой,
заключающиеся одна в другой и выражавшие все более и
более близкие степени сходства., как бы более и более тес­
ные степени родства. В то же время обнаружилось суще­
ствование некоторых организмов, совмещавших в себр свой­
ства различных групп, составлявших как бы соедипительпые звепья, так называемые переходные формы: таков, на­
пример. австралийский утконос, составляющий переход от
млекопитающих к птицам, пли лепидосирен, составляющий
переход от земноводных к рыбам. Такие же переходы можно
было заметить и в сходственных органах различных орга­
низмов: у одних они являются едва развитыми, у других
достигают высокой степени совершенства. Чем более на­
коплялось фактов, тем более естествоиспытатели убеждались
в справедливости лишіеовспого изречения: «в природе нет
скачков» («Natura non tacit saltus»). Всю.органическую
природу можно было сравнить с исполинской лестницей су­
ществ. па нижних ступенях которой помещались организмы,
представляющие но что иное, как пузыр'к, комок оживленной
слизи, па верхних—бесконечно сложные существа, исклю­
чительно пользующиеся в общежитии названиями растений
и животных. Таким образом первым намеком на родствен­
ную связь, на единство происхождения органических су­
ществ было открытие между ними подчиненных групп, сход­
ственных форм, нередко связанных формами переходными.
Вторым и более значительным шагом па этом пути было
открытие, что даже весьма мало между еобою сходные формы
сходны в общих чертах строения, как бы созданы по одному
.образцу, по одному плану. Сравнительное изучение анато­
мии * животных показало, что органы, существенно различ­
ные но своему виду и назначению, каковы рука человека,
нога лошади, лапа крота, ласт моржа, крыло летучей мыши
состоят из тех же костей, соединенных в том же порядке,
что даже орган, столь отличный от только что исчислен­
ных, как крыло птицы, мало отличается от них по строепню. что, наконец, в плавнике рыб можно видеть нечто по‘ Анатомия — наука о стро п и тела жнвых существ.

75

лобное всем этим органам. Иногда один и тот же орган у
различных животных соответствует совершенно различным
отправлениям, так, наир., зоологи принимают, что плава
тельный пузырь рыб соответствует легким других позво­
ночных. То же можно сказать и о растениях: например
причудливый цветок орхидных состоит из тех же частей,
как и правильный цветок лилии. Аналогия между организ­
мами простирается иногда до того, что орган, имеющая
значение для одного организма, является у других в умень­
шенном, зачаточном виде: довольно указать на хвостец че­
ловека, зачатки крыльев некоторых насекомых, до того
«уменьшенные, что не могут служить для летания, а в расти­
тельном царстве, на тот факт, что у раздельнополых цветов
в мужском цветке встречается зачаток женского органа, а
в женском—зачаток мужского. Органы эти, очевидно, не
имеют значения для организма и являются как бы для под
держания какрй-то необходимой аналогии между существами.
Подобные аналогии встречаются в природе на каждом шагу.
Итак, сравнительное изучение, анатомического строения
еще теснее сблизило между собою разнородные органиче­
ские существа. Таким образом выработались понятия: един­
ство типа, план творения, понятия, выражающие, что во
всех существах проглядывает какой-то прообраз, какой-то
тип, претерпевающий более или менее глубокие, измене­
ния, представляющий различные степени усложнения. Число
этих типов как для животных, так и для растений весьма
невелико.
Ице очевиднее обнаружилось сродство организмов вслед­
ствие изучения их в зачаточном основании. Апологии, не
приметные или совершенно исчезающие на вполне развитых
организмах, выступают в полном свете в их зародышах.
Так между челюстные косточки, встречающиеся у позвоноч­
ных животных, за исключением человека, и считающиеся
одним из признаков, отличающих человека от животных,
найдены Гёте * у человеческого зародыша: впоследствии они
совершенно срастаются с верхнею челюстью. У зародышей
кита, у зйродышей некоторых нтиц встречаются зубы, впо* Гёте— немецкий поэт, естествоиспытатель и натурфилософ

г

76

следствии исчезающие. Если поити далее, то оказывается,
что начальные зародыши так сходны, что невозможно бы­
вает определить, к какому из отрядов животного царства
они принадлежат; точно то же можно сказать и о 'зародышах
растении. В 1867 году Ковалевский сделал замечательное
открытие, позволяющее сблизить два типа животных, имен­
но оболочников и позвоночных; он показал, что у асцидии,
морского животного, относящегося к оболочникам, обра­
зуется зачаток позвоночника и спинного мозга совершенно
сходно с первоначальным образованием этих частей у низ­
шего представителя позвоночных—ў ланцетника, только у
последнего орган развивается далее, у первор же исчезает.
В растительном царстве мы встречаем еще более резкие
примеры. Все. растительное царство можно разделить на
два полуцарства, на растения семеннысииа так называе­
мые с h о р о в ы е. Первые производят цветы и размножаются
семенами, вторые не производят цветов и размножаются
спорами, т. е. простыми клеточками, таковы, наир., па­
поротники, мхи и пр. Более глубокого, более коренного
различия между растениями не существует. И, однако, Гоф­
мейстер х, обратив внимание на историю развития высших
споровых растений и простейших семенных, показал воз­
можность перехода между обоими полуцарствами и таким
образом соединил все растительное царство в одно целое 2.
Наконец, если итти еще далее, то оказывается, что начало
всех органических существ, малейшая частица оживленного
вещества, из которого образуются все организмы,—-меточ­
ка, сходна у всех животных и растений.
Итак, все существа имеют одинаковое начало, только
последующие изменения определяют позднейшие различия,
и чем ранее начинается изменение, тем глубже различие.
Это сродство растительного и животного царства еще бо­
лее утвердилось, когда с изучением микроскопических ор­
ганизмов открылся целый мир существ, образующих нс
1 Гофмейстер — вѳлпкзіі немецкий ботаник, сделавший пред­
сказания будущих открытий, после вполне оправдавшихся.
2 Идеи Гофмейстера получили в недавнее время еще новые
блестящие подтверждения (Примем. 1918 г.).

77

чувствительный переход, как бы спай между оэоимм
царствами.
Следовательно, второй намек,—который едва ли уже мож­
но назвать только намеком,—на единство происхождения
всех органических существ заключается в единстве типа,
проявляющемся как на вполне развитых, так еще более в
зачаточных организмах. Эту идею выработали две отрасли
науки о живых существах.- сравнительная анатомия и эм­
бриология.
Еще более могущественным доводом в пользу этого
предположения явились результаты, приобретенные изуче­
нном ископаемых остатков органических существ. Изучая
животные и растительные организмы, сокрытые в земле,
естествоиспытатели пряник к тому убеждению. что в об­
щих чертах они сходны с ныне существующими и хотя пред­
ставляют значительные отступления, по тем не менее могут
быть удовлетворительно размещены в существующие си­
стемы живых существ.
Следовательно то же единство типа, связующее пыле
существующие формы между собою, связывает их и с фор­
мами, давно отжившими, чему учит палеонтология С Сверх
того, наблюдается замечательная последовательность в этом
сродстве: чем свежее происхождение ископаемого, тем оно
ближе подходит к ныне существующим формам; по мере же
удаления от настоящей эпохи, уменьшается и это сродство.
В то же время ископаемые формы, находимые в позднейших
геологических образованиях в различных местах земного
шара, соответствуют существам, и теперь обитающим в этих
странах, как это показывает сравнение ископаемых и ныне
живущих форм Старого и Нового Света.
йз этого видно, что общие данные, приобретенные наукой
об ископаемых существах,—палеонтологией, еще болео убе­
ждают ію мнении, что все существа находятся в родственной
связи, что все они одного происхождения и представляют
видоизменения нескольких типов, которые в свою очередь,
1 Палеонтология — наука об исчезнувших животиых и расте­
ниях, сстатки которых сохранил сь в земле; поэтому они нави­
ваются ископаемыми.

78

есобешю если обратить внимание на их начальное развитие,
сходны между собою в основных чертах.
Всех этих данных, и даже меньшего числа их, было до­
статочно для некоторых естествоиспытателей, чтобы при­
знать происхождение органических существ яз одного источ­
ника путем медленного изменения.
И, однако, ввиду этих фактов, принимая идеи единства
типа и постепенности в природе, огромное большинство
естествоиспытателей отказывалось заключать ио ним о един­
стве происхождения органических существ. Эти ученые
упорно держались мнения, что каждая из сотен тысяч раз­
личных форы, населяющих теперь землю, совершенно неза­
висима от остальных и возникла отдельно. Показав в ту­
мане, какое величественное целое представляет природа,
они спешили разбить его на бесчисленные осколки, утвер­
ждая, что между ними никогда не существовало связи!
Что же могло привести этих ученых к такому, казалось
бы, возмутительно нелогичному заключению? Что могло
побудить Кювье, которому мир почти обязан теми двумя
пауками, о которых была только что речь,—сравнительной
анатомией и палеонтологией,—сделаться поборником мне­
ния, так обидно разрушавшего высокие идея, невольно воз­
бужденные его славными открытиями?
Причина этого противоречия заключалась в противоре­
чии. представляемом самой природой. Идея единства типа
к постепенности верны лишь в общих, широких чертах,
вестница органических существ представляет очень крутые
ступени.
Вели организмы произошли путем изменения, то весь
органический мир должен бы представлять нам непрерыв­
ную цепь нечувствительных переходов; во всяком случае,
подобные переходы должны существовать между формами
наиболее близкими. В самом деле, выше было сказано, что
вое органические существа могут быть собраны по сходству
своему в группы, подчиненные одна другой, так что чем
подчинен нео группа, том большим сходством между собою
будут обладать собранные- в пео существа. Так все пред­
ставители одного царства имеют очень мало общего; уже
большим сходством обладают существа одного нз классов, на
79

которые распадается это царство, еще большим—существа,
относящиеся к одному отряду этого класса, и т. д.: чем
менее группа, тем менее становится различие между ее пред­
ставителями. Можно было бы предполагать, что, наконец,
придется приостановить подобную группировку; сравнивае­
мые существа уже будут отличаться неуловимыми оттен­
ками, соединяться нечувствительными переходами, совер­
шенно стушуются, сольются в один неразличимый хаос форм.
Как только что было замечено, для теории происхожде­
ния организмов через постепенное изменение даже необходимо
существование подобных нечувствительных переходов по­
добного слияния между формами наиболее близкими, по­
тому что без этого невозможно допустить перехода между
формами мало сходными.
На деле же, в природе, этого не замечается. Продолжая
распределять органические существа в подчиненные группы,
наконец, достигаем резких граней, различие между кото­
рыми очень зиачитгаьно. Эти грани называются видами.
Виды не распадаются па дальнейшие подчиненные группы;
они представляют как бы единицы, из которых слагаются
все обширные группы. Сходство в некоторых общих, так
называемых родовых признаках дозволяет соединять виды
в группы, в роды; собственные же характеристические ви­
довые признаки определяют различие между ними. Поясним
примером: осел и лошадь во многом сходны, по во многом
и несходны; в силу этого сходства они соединены в один
род, в силу этого несходства опи составляют два различ­
ные вида этого рода. Душистая фиалка и анютины глазки
во многом сходны, по во мпогои и несходны, потому они
составляют два различные вида одного рода. Если окинем
взором всю природу, то'найдем, что сходство между различ­
ными существами в общей сложности не превышает сход­
ства между ослом и лошадью, между душистой фиа ікой и
анютиными глазками. Итак, в природе нет более сходных
между собою, более близких отдельных форм, чем виды
одного рода.
По если одни формы переходят в другие, если опи по­
стоянно изменяются, то эти переходы должны быть всего
очевиднее между формами наиболее близкими,—между ви80

дами; эта изменения должны всего яснее обнаруживаться
в признаках наименее важных,—в признаках видовых. Виды
должны превращаться в другие виды; они должны, накойеп,
изменяться па наших глазах. Но пе только за память исто­
рии осел нс превращался в лошадь или лошадь в осла, даже,
напротив, мы имеем факты, свидетельствующие, что оба
эти вида пе изменились за этот промежуток времени.
Мало того, если б этот процесс произошел во времена
доисторические, то следы его должны были бы сохраниться
в виде переходных форм между пими или общей формы
предка, к которой можно было бы возвести их родословную;
но ничего подобного не представляет современная нам
природаОтсутствие подобных соединительных звеньев между ви­
дами и неизменчивость видов за исторические времена и
заставили большинство естествоиспытателей отказаться от
предположения о единстве происхождения органических су­
ществ.
В самом деле, какой смысл имеют все соображения о
родстве между организмами одного тппа, о родстве типов
между собою, наконец, о родстве между обоими царствами
органических существ, когда непреодолимая бездна разде­
ляет формы, столь близкие между собой, как осел п лошадь,
фиалка и анютины глазки? Какой смысл имеет выражение:
«в природе нет скачков», когда между формами, наиболее ме­
жду собою близкими, существуют такие скачки, когда формы
самые близкие еще так резко различаются между собой?
Идеи единства типа и постепенности в природе, име­
ющие такое громадное значение при широком взгляде па
природу, совершенно разбиваются перед частностями. Они,
правда, сохраняют свое фактическое значение, но смысл их,
бывший столь ясным, становится загадочным; в виду толькочто приведенных фактов они уже не могут .доказывать
единства происхождения органических существ.
Не следует, однако, думать, чтобы все представители
одного вида были безусловно между собою сходны, тожде­
ственны; всякий знает, как различны породы лошадей, как
разнообразны анютины глазки наших садов. Но это разли­
чие пезначнтельпо в сравнении с различием видовым,—гово°

К. Тимирязев. Чарлз Дарвин и его ученее

$1

рят защитники неизмепчивости видов: во всякой порода
лошадей нельзя видеть ничего иного, как лошадь, в много­
численных сортах анютиных глазок—ничего иного, как аню­
тины глазки. Эти изменения в пределах одного вида назы­
ваются разновидностями. В доказательство того, как ни­
чтожно различие между разновидностями, в сравнейЯи, о раз­
личием между видами, обыкновенію приводят тот факт, что
представители одного вида, его разновидности, могут между
собою скрещиваться и давать начало плодовитому потомству,
скрещивание же различных видов между собою или совер­
шенно бесплодно, или происшедшие от него помеси бес­
плодны. Последний случай представляет скрещивание мкгади
и осла: помеси их, мулы и лошаки, оказываются бесплод­
ными. Смысл этого факта очевиден,—говорят защитники от­
дельного происхождения видов: природа позаботилась, чтобы
все эти формы сохранились во всей своей первобытной чи­
стоте, не изменились через скрещивание с формами срод­
ными.
Итак, вот вкратце цепь доводов тех естествоиспытате­
лей, которые держаться мнения, что органические существа
не могли произойти из одного источника. Если органиче­
ские существа изменяются, то виды должны быть изменчивы ;
если виды изменчивы, то они должны были бы измениться
за намять истории или оставить доказательства своой измен­
чивости в образе переходных форм или форм предков. По
этого не наблюдается в природе; напротив того, вид является
строго определенною,' замкнутою группой, ревниво охраняе­
мою от изменчивости своей неспособностью давать помеси
с другими видами. Следовательно, все сотни тысяч видовых
форм возникли отдельно.
Теперь понятно, почему вопрос о происхождении орга­
нических существ сводится к специальному, с первого взгля­
да казалось бы узкому, сухому вопросу о происхождении
видов; теперь понятно, почему книга Дарвина, носящая
это название, заслуживает внимания но только естествоиспы­
тателя. но и вообще всякого мыслящего человека.
Опровергнуть все только что сказанное о виде, доказать
происхождение видов путем изменения—значит доказать
единство органического мира; мало того, как уже было
82

сказало вначале, процесс образования видов, предлагаемый
Дарвином объясняет в то же время другой, еще более важ­
ный вопрос: почему органические существа так совершенны?
Но прежде чем приступать к изложению теории проис­
хождения органических существ, предлагаемой Дарвяпсм,
необходимо сделать еще оговорку. Вопрос этот был поставлен
нами в следующей форме: как возникли, как сложились все
органические существа, населяющие теперь землю? Но скававное до сих пор относилось только ко второй части во­
проса: мы старались объяснить себе, как сложились
формы, мы приводили доводы за и против предположения,
что все формы произошли одни из других, вследствие ме­
дленного процесса изменения, и оставляли совершенно в
стороне вопрос, как возникли формы.
Само собой попятно, что пи одно из двух высказанных
прсдположепнй о происхождении существ не в состоянии
выяснить последнего вопроса; он лежит вне их области, он
совершенно самостоятелен и доджей быть разрешен не ависимо, потому что, примем ли мы, что все формы произо­
шли отдельно, или одни из других, в конце концов все. же
придем к нескольким или хоть к одной форме, которая
должна была возникнуть, а ne произойти от других форм.
Вопрос как возникли организмы на земле в бесконечно
отдаленном прошлом, конечно, никогда не мог быть серьез­
ный предметом изучения, по в науке до самого недавнего
времени существовало мнеаие, что и в настоящее время па
земле постоянно возникают или, как обыкновенно говорится,
самопроизвольно зарождаются органические существа. Че­
ловеку, без сомнения, всегда было известно, что животвые,
которых он привык видеть в обыкновенном быту, не появ­
ляются на свет иначе, как от подобных себе, т. е. родятся,
что растения пе происходят иначе, как от семян, спор или
отводков, следовательно, также от подобных себе. Никогда,
конечно, никому пе приходило в голову получить животное
без родителей или ожидать жатвы с незасеянного поля, и,
однако, но какому-то непонятному противоречию человек
во все времена совершенно обратно рассуждал о происхо­
ждении низших организмов: в древности были глубоко убе­
ждены, что угри и смев зарождаются пз ила, что насекомые
û

83

и черви образуются из гниющих веществ; последнее мнение
было очень распространено до начала прошлого столетия;
в настоящее время образованный, но незнакомый с наукой
человек, пожалуй, не верит, чтобы черви могли образо­
ваться из гниющего вещества, по зато оп не задумываясь
скажет, что плесень не что иное, как выступившая сырость.
Немало труда стоило науке показать, что как собака ро­
дится от собак, так черви, заводящиеся в гниющих телах,
происходят от других червей; как хлеб не родится там, где
он не посеян, так и плесень не может появляться там, где
не было ее спор.
Но над этим вопросом о произвольном зарождении су­
ждено было оправдаться французской поговорке: «крайности
сходятся» («Les extrêmes se louchent»). Но успели рас­
сеяться закоренелые предрассудки о зарождении новых ор­
ганизмов нз разлагающихся органических веществ, как не­
которые ученые, во имя теоретических начал, возвысили,
голос в защиту этого отвергнутого самопроизвольного заро­
ждения низших существ. Оно казалось им необходимой, не­
избежной исходной точкой для теории происхождения су­
ществ, чрез постепенный переход из низших форм в высшие;
без пего эта теория была, по их мнению, неполной, ли­
шенной точки опоры, потому что опа не объясняла первона­
чального возникновения организмов па земле. Если же было
бы доказано, что простейшие организмы еще и теперь воз­
никают прямо из неорганических или, но крайней мерс,
неорганизованных веществ, говорили они, то вопрос о про­
исхождении органического мира мог бы считаться окон­
чательно решенным, и вот с новым жаром принялись
искать в природе это произвольное зарождение: его после­
довательно полагали видеть то в паразитах, попадающихся
во внутренностях человека и животных, то в инфузориях,
появляющихся в гниющих жидкостях, то в дрожжевых
грибках, составляющих сущность явления брожения; но
более, строгие исследования каждый раз изгоняли его из
нового убежища ; наконец, Пастер * нанес решительный удар
* Пастер — знаменитый французский ученый, создавший совре­
менную бактериологию.

84

произвольному зарождению, изгнав его из одного из самых
надежных убежищ,—из процесса брожения. Пастер дока­
зал, что дрожжевой грибок не зарождается самопроизвольно
из веществ, предоставленных брожению, а происходит из
зачатков, носящихся в воздухе п попадающих в эти ве­
щества, как семена в почву, й доказал он это простым и
убедительным опытом: если воздух’ приходящий в соприкос­
новение с жидкостью, предоставленной брожению, предвари­
тельно процедить через хлопчатую бумагу, то брожения
не происходит; напротив, кусочка этой ваты, брошенного
в жидкость, способную бродить, достаточно, чтобы вызвать
это явление, а микроскоп обнаруживает; в нем зачатки
дрожжевых грибков. Тогда защитники учения о произволь­
ном зарождении обратились к еще простейшим организмам,
к так называемым бактерия^, появляющимся в разла­
гающихся и бродящих жидкостях. Организмы эти. лежащие
почти на пределе микроскопического наблюдения, предста­
вляются в виде маленьких палочек или точек; проще пх
уже ничего нельзя себе представить. Но и здесь теория
потерпела поражение. Исследования Коха, Сандерсона и
опять Пастера показали, что и бактерии происходят от
зачатков.
Итак, исследования Пастера и других показали, что' в
настоящее время (или, выражаясь точнее, в тех случаях,
где его искали) произвольного зарождения не существует
на земле; другими словами, наука до сих пор могла только
наблюдать происхождение существ от себе подобных, о
первоначальном же появлении существ ровно ничего не
знает. Дарвин, с характеризующей его осторожностью, но
коснулся этого вопроса, лежащего вне области его теории,
и па все попытки заставить его высказаться по этому во­
просу ответил упорным молчанием.
Следовательно, паука не в состоянии разрешить вопроса,
как возникли, как сложились органические существа, во всей
его целости, по ограничивается только частью его, именно,
разрешением вопроса: представляют ли все. органические
существа одно целое, связанное узами единства происхо­
ждения. или представляют они отдельные отрывочные явле­
ния. не имеющие никакой между собою связи?
85

II. Гоіятмв о в де.

Критика господствовавшего понятия о виде. — Два средства убе­
диться в несостоятельности этого взгляда. — Примеры изменчи­
вости видовых форм. — Породы голубе:1. — Их происхождение от
одного вида.—Оісутствие определенной границы между видом и
разновидностью. — Возможно ли угтан вить ее на основании приз­
нака бесвлодпя скрепцівапяй между видіми?—Бесплодие но сов­
падает с видовым рзі.тнчием. — Диморфные растения. — Сравне­
ние бесплодия с неспособностью к прпинвкс.— В чем заклю­
чается логическая ошибка защитников иопохвижнооти видов.—
Разновидное гь — зачинающийся вид.— Статистическія поверка
этого взгляда.— Вывод.

Из всего сказанного выше вытекает, что главнейшим
препятствием к принятию единства происхождения всех
органических существ служил факт или, вернее, широко
распространенное убеждение в постоянстве, в неизменяе­
мости видовых форм. Если этот факт несомненен, если это
убеждение безусловно верно, то приходится отказаться от
всяких соображений о происхождении органических существ
путем изменения. Прежде чем приступить к ним, необхо­
димо подвергнуть критике, сомнению самый факт, попіатпуть
упорное убеждение в неизменности видовых форм.
Достигнуть этого можно двумя путями: во-первых, пред­
ставив очевидные, убедительные примеры изменчивости,
возникнувшие в исторические времена: во-вторых, показат,
что изменения видовых форм, называемые разновидностями,
вовсе не так ничтожны, как обыкновенно полагают; что
различие меж,ту видом и разновидностью вовсе не так ясно,
по так строго определено, как желают в том убедить за­
щитники самостоятельности видовых форм, словом, пока­
зав, что в существовании разновидностей мы можем видеть
выражение изменчивости видов.
Самые разительные примеры изменчивости представляют
вам животные и растения, прирученные человеком; их раз­
новидности или породы гораздо резче разнятся между со­
бою, чем разновидности природные. Успехи современных
садоводов и скотоводов выставили это обстоятельство
в особенно ярком свете. Изучающий специальные сочине­
ния, посвящаемые, некоторым издавна разводимым расте­
ниям, каковы: крыжовник, тыква, картофель, гиацинты, даже
86

сравнительно молодая георгина, изумляется множеству черт
изменчивости, представляемых ими; вся организация их
словно сделалась мягкою, податливою, как воск, способною
отступать в малых размерах от типа родителей. Различные
породы домашних животных, помалоо число которых воз­
никло почти на наших глазах, представляют едва ли не более
разнообразия, чем породы растений.
Но многие полагают, что заключения, выводимые из
наблюдений над домашними породами, неприменимы к видам,
находящимся в состоянии природном. Изменения домашних
пород они считают чем-то искусственным, непрочным, и
в подтверждение своего мнения ссылаются па несомненный
будто бы факт, что домашние разновидности, одичав, воз­
вращаются к прародительскому типу. Если бы это было
справедливо, то, действительно, домашние породы нельзя
было бы сравнивать с природными разновидностями. Но
Дарвин говорит, что он тщетно старался доискаться факти­
ческих оснований для этого убеждения и пришел к окон­
чательному выводу, что в пользу его нельзя привести и
тени доказательства. Никто нс сомневается, что домашняя
порода, одичав, изменяется, но, во-первых, в большей части
случаев предки домашних пород нам неизвестны, и, следо­
вательно. ничто не служит вам ручательством, что измене­
ние пород при одичании всегда состоит в возвращении
к прародительскому тину; во-вторых, еще требуется дока­
зать, что изменение происходит именно вследствие этого
внутреннего стремления возвратиться к прародительскому
типу, а нс вследствие другой какой причины. Доказать
это можно, только устранив влияние всех других возмож­
ных причин. К числу этих причин относится изменение
внешних условии, обыкновенію связанное о одичанием, скре­
щивание со сродными разновидностями и малочисленность
Если бы можно было доказать, что при устранении всех
этих, причин изменчивости, т. е. при сохранении совершенно
тождественных условий, при ограждении от скрещивания
и проч., ври содержании их в большом числе, наши до1 Значение итого обстоятельства, к:к причины изменчивости,
букет разъяснено нежо.

87

машине разновидности обнаруживают упорное стремление
к такому возвращению, тогда, конечно, мы пе могли бы
основывать на домашних разновидностях выводов, прило­
жимых к виду. Но предполагать, что такой случай возмо­
жен, значило бы, другими словами, утверждать, что наши
домашние породы, разводимые при соблюдении всех исчис­
ленных условий, могут внезапно, без видимой причины вы­
рождаться, что мы не в состоянии разводить наши породы
в бесконечном ряду поколении, а утверждать это значило
бы противоречить ежедневному опыту. Все сказанное убе­
ждает, что домашние породы, одичав, изменяются пе в силу
одного стремления возвратиться к типу предков, а вслед­
ствие других причин, потому что при устранении этих
причин изменения не происходит. А все эти причины измен­
чивости одинаково действуют и на естественные разновид­
ности, следовательно, в этом отношении между природными
и домашними разновидностями не представляется различия.
Высказывают также мнение, что домашние виды одарены
исключительной способностью изменяться, что потому они и
были избраны человеком, и, следовательно, то, что приме­
няется к ним, не может еще применяться к другим видам,
по это возражение решительно пе выдерживает критики:
дикарь, впервые приручавший животное, руководился в вы­
боре только полезными для себя особенностями животного
и, конечно, не мог предвидеть, способно ли оно образовать
разновидности в отдаленном будущем.
Итак, между домашними и природными разновидностями
пет существенной разницы: заключения, применимые к,ним,
применимы и к другим. Остается сделать выбор домашней
породы, которая всего очевиднее обнаруживала бы измен­
чивость.
С первого взгляда, казалось бы, нетрудно указать при­
мер прирученного животного, представляющий резко между
собою различающиеся породы; но естествоиспытатель, же­
лающий доказать этими примерами, как глубоко, могут изме­
няться виды, встречает весьма важное затруднение. Чтобы
доказать, что все породы одного домашнего жлвотшаго
видоизменения, разновидности одного вида, следует прежде
доказать, что был приручен веемц один вид этого живот88

пого, а доказать это историческими фактами в большинство
случаев невозможно, потому что происхождение домашних
животных теряется во мраке времен. Поясним примером:
если бы можно было доказать, что все породы собак происхо­
дят от одного вида, то это был бы сильный довод в пользу
изменчивости видов, но затруднение в том и заключается,
что невозможно определить, от одного ли вида произошли
все собачьи породы. Многие натуралисты производят пх от
одного вида, другие от нескольких. Дарвин, для которого
первое мнение было бы важным приобретением, после бес­
пристрастной оценки фактов склоняется скорее к послед­
нему; подобные же сомнения встречают естествиспытатсля
почти при каждой домашней породе.
Выбор Дарвина пал, наконец, па голубей, как богатых
самыми резкими разновидностями и в то же время предста­
вляющих несомненные признаки происхождения от одного
вида.
Русский читатель не имеет и понятия о том разнообра­
зии. которое представляют голубиные породы в Англии.
Разведение пх пользуется там особенною популярностью,
оно возведено на степень искусства: охотники до голубей
(pigeon fanciers) образуют между собою клубы, питомцы их
играют немаловажную роль на бесчисленных выставках до­
машних животных и занимают почетное место па столицах
иллюстрированных газет, сообщающих отчеты об этих вы­
ставках. «К- сожалению, я должен признаться, что я по
pigeon-fancier,—шутливо замечает знаменитый ученый
Гекели в свойх лекциях о теории Дарвина,—а потому я
ощущаю робость и смирение при мысли, что в рядах моих
слушателей могут найтись pigeon-fancier’w. Это—искус­
ство высокое, тайна великая,—дело, о котором человек по
должен говорить легкомысленно». Эту-то глубокую премуд­
рость Дарвин изучил как в обширной ее литературе, так и
на практике. Он разводил в(}с породы, которые только мог
достать, получал рт путешественников шкурки пород индий­
ских и персидских, воше л в сношения с знаменитыми охот­
никами и даже удостоился чести попасть в члены двух голу­
биных клубов. Вообще одна из важных заслуг Дарвина —
та. что он не почел унизительным воспользоваться течи
89

сокровищами знания, которые приобрели долголетним сай­
том практические деятели его страны; наука до него ne
имела обыкновения обращаться в эту сторону за сведениями
и с презрительным равнодушием пропускала без внимания
наблюдения и опыты скотоводов и садоводов.
Изучение голубиных пород привело Дарвина к заключе­
нию, что разнообразие их изумительно, степень различия
превосходит ожидание. Чтобы не утомлять читателя пере­
числением этих многочисленных форм, различие которых
все же будет неясно, если нет перед глазами рисунков,
мы постараемся описать поподробнее несколько самых рез­
ких разновидностей. Самая оригинальная, уродливая разно­
видность, без сомнения, порода, называемая дутыш, Pouter.
Человек, незнакомый с делом, никогда не узнал бы в вей
голубя: это—очень крупная птица на высоких ногах о длин­
ным туловищем и огромным зобом, который она обыкно­
венно надувает, вследствие чего общая форма ее предста­
вляет опрокинутый конус. Трубастый голубь, Fantail, очень
«аленький ростом, в хвосте его вместо двенадцати или че­
тырнадцати перьев, свойственных всему семейству голуби­
ных, от тридцати до сорока расправленных вертикально
наподобие опахала или даже пригнутых к голове х. Чистый
голубь, Carrier, также очень крупная птица с очень длин­
ным клювом, украшенным мясистым наростом, и с сравни­
тельно небольшим черепом. Совершенную противополож­
ность ею составляет турман, Tumbler; рядом с чистым
голубем он кажется карликом; клюв мал до крайности, а
череп, напротив, сравнительно велик. У козырного голубя,
Jacobin, перья на затылке и на шее заворочепы кверху,
представляя форму капюшона.
Нет почти ни одной черты в строении или в нравах,
которая не подвергалась бы изменчивости. Форма черепа,
клюва, ребер, грудной кости, даже число крестцовых и
хвостцовых позвонков и число перьев хвоста и крыльев,
форма яиц, полет, голос,—все это может изменяться самым
резким образом.
Словом, различие между породами голубей так резко,
1 Обе эти формы изображены на стр. 46.

90

что если бы они были найдены в диком состоянии, то без
всякого сомнения, были бы отнесены к различным видам;
более того, ни один орнитолог * не решился бы даже соеди­
нить все упомянутые породы в один род.
Теперь остается доказать, что все эти разнообразные
породы действительно произошли ог одного вада, от сизого
голубя (Columba livia) 1.
Если они но произошли от одного вада, то они должны
были произойти, но крайней мере, от семи пли восьми ви­
дов. потому что каждая пз них отличается от остальных
какою-нибудь резкою особенностью. Обыкновенно ссылают­
ся на скрещивания, вследствие которых могут образовать­
ся разнороднейшие породы из сравнительно малого числа
предков; но это объяснение только увеличивает затруд­
нение, потому что через скрещивание получаются только
формы средние. Следовательно, на каждую резкую разно­
видность пришлось бы насчитывать два еще более резких
предка, и вместо семи или восьми родоначальников мы по­
лучили бы ужо четырнадцать или шестнадцать. К тому же,
но исследованиям Дарвина, почти невозможно получить
средние формы между двумя резко различающимися фор­
мами: нельзя, по крайней мере, привести пример домашней
разновидности, которая возникла бы таким путем. Следова­
тельно, если породы голубей происходят от отдельных ви­
дов. то таких видов должно быть, по крайней мерс, семь,
и все они должны быть горные голуби, т. е. не вьющие,
гнезда на деревьях и даже неохотно на них садящиеся. Но,
кроме сизого голубя, нам известно всего два-три вида гор­
ного голубя, п ни один из пих по представляет пи одного
признака наших домашних пород. Предполагаемые дикие
предки должны были, следовательно, исчезнуть, быть истре­
блены в исторические времена, но истребить птиц, гнездя* Орнитология — паука о птицах, часть зоологии.
1 Читатель, надеемся, не посетует на нас зі то, что мы не
довольствуемся догматическим изложением положений Дарвина,
а приводим доказательства, которыми оп подкрепляет зги пол жения. Высказывая свое мнение, оп спешит предупредить все
возможные возражения. Не передать полемический тон книги,
значило бы не передать ее существенного характера.

91

щихся над пропастями и хороша летающих, нелегко, дока­
зательством чего служит тот факт, что обыкновенный гор­
ный голубь сохранился еще на мелких британских островах,
на берегах Средиземного моря, в центральной Индии. Кроме
того, современные исследования показали, как трудно при­
ручать дикие породы до.того, чтобы они плодились в неволе,
и потому в высшей степени невероятно, чтобы полудикий
человек приручил семь или восемь видон одной птицы.
Заменим еще, что все домашние виды представляют особен­
ности, которых мы не встречаем во всем семействе голуби­
ных. Следовательно, чтобы объяснить происхождение голуби­
ных пород от соответствующего числа видов, должно допу­
стить, что полуобразованные дикари, несмотря на громадную
'трудность этого дела, приручили семь или восемь видов
голубя; далее, что они. случайно или намеренно, выбрали для
этою., виды, представляющие резкие отклонения от типа
всего семейства и наконец, что именно все эти виды (су­
ществовавшие одновременно с человеком, способным при­
ручить животных, слеіовательпо, в сравнительно недавнее
время) вымерли, исчезли без следа. Допустить такое стече­
ние случайностей решительно невозможно.
Случайные отступления в окраске голубиных пород доста­
вляют еще довод в пользу происхождения голубей от одного
вила. При скрещивании различно окрашенных голубей иногда
получаются голуби, окрашенные совершенно, как сизый го­
лубь. Дарвин скрещивал чисто-черного голубя с чисто-белым
и получал пестрых, пятнистых; скрестив же этих последних
между собою, получал сизого. Факты эти, очевидно, указы­
вают па общее происхождение всех голубей от сизого го­
лубя, тем более, что совершенно подобной окраски не
встречается ни угодной птицы во всем семействе голубиных;
допустить же, что все предполагаемые вымершие восемь
видов были сизые, значило бы еще более увеличивать не­
вероятное стечение случайностей. Наконец, все известные
породы домашних голубей, скрещиваясь между собою,
дают начало плодовитому потомству, меледу тем как из­
вестные в іестественлом состоянии виды голубя па эта не­
способны.
Итак, окончательный вывод, к которому привело Дарвина
92

изучение домашних голубиных пород, состоит в том, что
они, несомненно, происходят от одного вида, и что различия
в строении, представляемые ими, так значительны, что если
бы они были найдены в диком состоянии, то непременно
были бы отнесены к различным видам или даже и к раз­
личным родам. Другими словами, домашние породы голубей,
если принимать во внимание только различие в строении,
можно считать новыми видами или, пожалуй, даже и новыми
родами, происшедшими от вида сизого голубя (Columba
Ііѵіа).
Пример голубиных пород, следовательно, блистательным
образом опровергает убеждение ' в неподвижности форм;
можно ли утверждать, что виды неизменчивы, когда сизый
голубь в исторические времена изменился настолько, что
дал начало нескольким формам, которых, не зная их про­
исхождения, можно было бы отнести к различным родам.
Резкий пример вариации в растительном мире предста­
вляет нам тыква. Но мнению Иодена, специально занимавше­
гося этим растением, разновидности ого представляют такие
глубокие различій, что их молено было бы признать за от­
дельные виды. Подои также указывал па одну разновидность
дыни, которая поразительно похожа на огурец.
Ограничимся этими наиболее, резкими примерами и пе­
рейдем ко второму способу доказательства изменчивости
видов; постараемся доказать, что существование разновид­
ностей уже есть опровержение неподвижности видовых
форм; постараемся показать несостоятельность мнения, будто
виды могут изменяться только в известных, весьма тесных
пределах, будто различия, представляемые разновидностями,
ничтожны в Сравнении с различием между видами.
Прежде чем приступить к 'обсуждению дела, необходимо
разрешить один важный вопрос: существует ли точное
определение того и другого понятия, имеем ли мы верный
критериум для различия самостоятельного вида от разно­
видности?
Этот вопрос, самый естественный, самый законный, о пер­
вого же раза обнаруживает всю несостоятельность желания
провести резкую границу между видом и разновидностью.
Самые ревностные защитники самостоятельности видов
93

должны согласиться, что они по в состоянии ответить на
вопрос,: что такое вид и чем он отличается от разновид­
ности? Сколько ни было предложено определений вида, ни
одно из них па могло быть признано удовлетворительным.
Вообще под видом разумеют (хотя совершенно произвольно)
самостоятельную форму, возникшую независимо от других;
под разновидностями же разумеют формы, имеющие общее
происхождение, хотя, доказано, оно бывает только очень
редко.
Обыкновенно говорят, что все представители одного ви­
да сходны между собою в существенных признаках, раз­
новидности же представляют различия в признаках несуще­
ственных, второстепенных. Но, Чо-первых, ото «суще­
ственный» очень "гибко, а, во-вторых, полагаясь на такое
определение, мы даем полный простор произволу: выходя
из убеждения, что виды нс изменяются в существенных
признаках, мы действительно но найдем в природе резких
разновидностей, потому что от нас же зависит всякую
резкую разновидность возвести на степень самостоятельного
вила. Рассуждающие таким образом впадают в ложный крут:
они уничтожают резкие разновидности па том основании,
что виды должны быть пспзмепчивы, и вслед за тем до­
казывают, что виды действительно поизмыічивы, пе­
тому что в природе нет резких разновидностей. Вообще при
установлении видов ученые руководятся личными, субъек­
тивными воззрениями или, как любят выражаться «тактом».
А. Декандоль *, один из лучших авторитетов в вопросе о
виде, говорит: «Ошибаются то, кто повторяют, что паши
виды хорошо ограничены п что сомнительные виды соста­
вляют слабое меньшинство. Это казалось ясным, когда роды
не были достаточно изучены, а виды установлены па осно­
вании нескольких экземпляров, по чем ближе мы с
ними знакомимся, тем более всплывает пе­
реходных форм, тем более возрастают сомне­
ния о пределах виде в».
Очевидным доказательством, как значительны могут быть
изменения, представляемые разновидностями, и как нсу.до* А. Докащоль — фраицу скпй ботапвк XIX в.

94

влетворительпы все критерии для различения их от вида,
служит тот факт, что флора каждой страны заключает зна­
чительное число растений, которые одними ботаниками
принимаются за разновидности, другими—за самостоятель­
ные виды. В одной Англии находится до 182 подобных со­
мнительных форм. Существуют роды, относительно которых
ученые не могут притти к соглашению. Таков, папр., род
ястребинки (Hieracium), в котором различные ботаники на­
считывают кто 20, кто до 300 видов. Подобное же разно­
гласие существует относительно ежевики. По свидетельству
Негеи*, не существует ни одного рода с 4 и беле© видами,
в принятии которых были бы согласны все ботаники. Гукер
обращает внимание па тот факт, что одни ботаники насчи­
тывают всего 80000, другие 200000 видов цветковых ра­
стений. Эта шаткость в установлении видов проглядывает
даже в самом выражении «хороший вид» (bona species),
которым натуралисты обозначают несомненные виды в отли­
чие от сомнительных. Наконец, оказалось, что но отношению
к низшим организмам понятие о виде, в его обыкновенном
смысле, окончательно неприменимо; к такому выводу при­
шли, по крайней мере, некоторые естествоиспытатели, как,
как, например, Карпентер, Геккель** и др.
Наглядным примером, показывающим, как ненадежно раз­
личие между видом и разновидностью, основанное на сто­
нем внешнего различия, может служить следующий случай.
В семействе орхидей 1 существовало три самостоятельных
года : Catasetum, Myanthus и Monachanthns, пока не на­
шли цветов всех этих трех родов на одном растении,—тогда
пришлось разжаловать эти три рода на степень трех форм
одного и того же вида. Но тем еще дело не окончилось:
Дарвин показал, что эти три формы цветков ня что ипое,
как мужские, женские и обоеполые цветы одного и того же
* Пегеля — знаменитый немецкий биолог.
” Геккель — немецкий зоолог,посвятивший свою жизнь разраб ;тке и пропаганде дарвинизма и материалистического миросо­
зерцания.
1 Орхидеи — семейство растений с цветами п ичудливой форю.і. Осо< енпо замечательны разводимые в теплицах орхидеи жар­
ких стран; у пас — кукушкины слезки, любкя, иди ночные фиалки.

93

растения. Таким образом 'одно и то же растение с обосполымп и раздельнополыми цветами было принято не только
за три отдельные разновидности или вида, но даже за три
самостоятельные рода. Очевидно, что степень различия не
может служить непреложным критериумом при различении
вида и разновидности, что невозможно установить правила,
насколько две формы должны отличаться, чтобы получить
право называться видами.
Посмотрим, однако, нет ли иного средства, независимо
от степени сходства, чтобы различить резкую разновидность
от самостоятельного вида; нет ли возможности доказать,
что такая-то резкая разновидность действительно разно­
видность, а но самостоятельный вид.
Па практике при разрешении вопроса, следует ли при­
знать известную форму за вид или за разновидность, обык­
новенно руководствуются существованием соединительных
звеньев. Если найдены две формы, связанные между собою
промежуточными звеньями, то их признают за разновидности
одного вида, потому что существование перехода укры­
вает на единство их происхождения.
Имея теперь признак разновидности, псзависимый от
степени различия, мы уже в состоянии доказать, что неко­
торые формы, но различию своему признаваемые за виды,
на деле суть разновидности. Можно привести примеры расте­
ний, которые на основании совокупности признаков при­
знаются за виды, а между тем существование соединитель­
ных звеньев 'убеждает, что это—разновидности. Таковы два
вида обыкновенных барашек: Primula vulgaris и Primula
veris; они отличаются по наружности, запаху и вкусу, цве­
тут ле в одно время, дмеют неодинаковое географическое рас­
пределение, на порах подымаются па неравную высоту, весьма
трудно дают помеси,—словом представляют все признаки
вида, и, однако, они соединены множеством промежуточных
звеньев. Подобные случаи весьма драгоценны, потому что
они во всяком случае доказывают возможность происхожде­
ния одного вида от другого: если, основываясь па суще­
ствовании перехода, мы признаем их за разновидности, то
этим докажем, что разновидности могут быть так же. раз­
личны между собою, как и виды; если же, основываясь па
96

глубоком различии между ними, признаем их за отдельные
виды, то присутствие промежуточных форм прямо укажет
на возможность происхождения одного вида от другого.
Итак, различия, представляемые разновидностями, могут
быть иногда так значительны, что мы бываем принуждены
признать эти разновидности за самостоятельные виды.
Но если, с одной стороны, мы видим такие резкие раз­
новидности, которые нельзя различать от самостоятельных
видов, то, с другой стороны, мы встречаем и такие ничтож­
ные разновидности, которые уже почти нельзя отличить от
личных особенностей, проявляющихся почти в- каждом не­
делимом; другими словами: разновидности представляют нам
лестницу, целый ряд тончайших оттенков изменения, начи­
ная от ничтожных личных особенностей отдельных недели­
мых и до резких особенностей видовых. Все различие между
разновидностью и видом заключается только в степени, а
не в сущности: разновидность можно с Дарвином назвать
зачинающимся видом, вид—резкой разновид­
ность ю.
При этом воззрении становится понятно, почему невоз­
можно положить границы между разновидностью и видом:
пока форма еще немного уклонилась от своей родоначаль­
ной формы, она называется разновидностью; но как скоро
это различие сделается значительным, она становится родо­
начальницею, центром новой группы—видом. Разновидность
и вид представляют только различие во времени,'—никакой
рубеж тут немыслим.
До сих пор, доказывая изменчивость видовых форм, мы
обращали внимание только на изменение в строении: при­
водя в пример голубиные породы, мы старались показать,
что различие их строения так велико, что их можно бы
возвести па степень самостоятельных видов; доказывая не­
возможность границы между видами и разновидностями, мы
также приводили примеры разновидностей, различающихся
меж,ту собою так же резко, как виды. По мы оставили со­
вершенно в стороне другое различие, чисто физиологическое,
заключающееся в бесплодии скрещиваний ' между видами
и плодовитости скрещиваний между разновидностями. Этот
факт настоятельно требует критической оценки, потому что
7

К. Тимирязев. Чарлз Дарвин и его учение

97

если »то различие, действительно так постоянно, так строго
ойределеиио, как его выставляют защитники неизменности
видовых форм, то мы нс в право сказать, что разновидность
есть зачинающийся вид, потому что непреодолимая бездна
будет еще разделять самую резкую разновидность от
вида.
Требуется разрешить вопрос: представляет ли бесплодие
видов и плодовитость разновидностей закон природы. не
допускающий исключений, или только часто повторяющееся
явление, зависящее от множества разнообразных причин,
представляющее изменения в степени и даже подверженное
исключениям? Другими словами, требуется разрешить вопрос:
следует ли видеть в бесплодии свойство, которым природа
нарочно отметила виды, или только одно из следствий об­
щего различия их склада?
Понятно, что должен существовать предел, где прекра­
щается возможность образования помеси между двумя фор­
мами. Нельзя себе представить, наир., ломссь между нгицей
и рыбой, между мхом и дубом. Ио весь вопрос в том:
всегда ли степень внутреннего различия, с которой уже не­
совместима способность к перекрестному оплодотворению,
совпадает со степенью внешнего различия, которое мы при­
знаем видовым? If затем опрашивается: изменяется ли спо­
собность к перекрестному оплодотворению постепенно или
наступает па внезапно, когда различно сделается видовым?
Мы остановимся па рассмотрении этого вопроса несколько
I ід’ обпее, так как последние защитники неизменяемости
видовых форм видят главный критериум вида в этом при­
знаке бесплодия; так, наир., Катрфаж в речи, произнесен­
ной В Парижской академии «о случаю смерти Дарвина,
ссылаясь па тот факт, что все разнообразные породы го­
лубя, изученные Дарвином, происходят от одного вида, спо­
собны давать помеси, утверждает, что Дарвин своими ис­
следованиями только доставил доказательство нсяодвяжиоста видовых форм и возможности руководиться при устамовлепнн видов именно этим признаком бесплодия.
Начнем е оценки достоверности самого факта; посмотрим,
точно ли скрещивания видов всегда бесплодны, скропщвазпя разновидностей всегда плодовиты. Самый характер
98

отого вопроса уже указывает, что при разрешении его при­
дется бороться о теми же затруднениями, которые мы встре­
тили при разрешении вопроса, о пределе изменений разно­
видности. Защитники бесплодия видов и плодовитости раз
новидпостой снова запрутся в своем ложном круге. Если
им докажут, что такие-то виды плодовиты при скрещивании,
они ответят: значит, мы ошиблись, это не были виды; если
им докажут, что такие-то разновидности бесплодны при
скрещивании, они только возведут их на степень видов и ®с •же останутся при своем убеждении. Такой именно тактики
придерживался Кёльрейтер, известный своими тщательными
исследованиями по вопросу о скрещивании растений; он
считает бесплодие видов правилом без исключения, по зато
в десяти случаях, в которых две формы, принимаемые боль
шинством ботаников за виды, оказались вполне плодовитыми,
он, не колеблясь, признал их за разновидности. Не имея
неопровержимого критериума для определения вида, мы па
в состоякйи положительно разрешить этот вопрос, хотя
авторитет большинства ботаников служит ручательством,
что эти десять пар растений не разновидности, а виды.
Но из исследований того жа Кёльрѳйтера и некоторых
других ученых оказывается, что бесплодие видов редко бы­
вает полное, безусловное; напротив, оно представляет длин­
ный ряд постепенностей и в некоторых случаях может быть
подмечено только при тщательном сравнении числа зрелых
семян, получаемых при скрещивании с числом семян, прой.;
водимых видами в состоянии естественном. Доказательством,
как неуловима черта, отделяющая малую степень бесплодия
от полной плодовитости, служит-тот факт, что два одина­
ково опытные и добросовестные исследователя, Кельрейтер
и Гертпер, пришли к заключениям прямо противоположным
относительно одних и тех же видов.
Наконец, из других источников можно привести при­
меры. что скрещивание некоторых видов бывает не только
не бесплодно, но даже плодовитее, чем самооплодотворение;
так. например, Герберт, весьма опытный оксперимситато.'
в этой области исследования, приводит много подобных
примеров: он сообщает, что каждое яичко в коробочке
Crin u ni С а р е n s е, опыленное . пыльцею другого вид?,,
7*

09

Crin um révolu tuna, произвело растение, чего при
естественном опылении никогда не случалось. Существуют
даже растения, которые легче дают помеси, чем чистое по­
томство при самооплодотворении; подобные растения встре­
чаются но всех видахірода Hippeastrum, в некоторых видах
лобелий, Passirlora и Verbascum (царский скиптр). Гер­
берт рассказывает, например, следующий случай: одна лу­
ковица Hippeastrum произвела четыре цветка; три из них
он опылил собственной пыльцой, а четвертый—пыльцою
других видов; в результате оказалось, что первые три за­
вязи завяли, а четвертая произвела всхожие семепа. Гер­
берт повторял этот опыт более пяти лет сряду и всегда с
одинаковым успехом. Факт бесплодия при самооплодотворе­
нии и плодородия при скрещивании с другими видами был
подтвержден и другими наблюдателями над другими расте­
ниями, например, хохлатка (Corydalis) и над различными
орхидеями. Любопытно', что бесплодие при самооплодотворе­
нии у одних растений свойственно всем, у других—только
некоторым, ничем не отличающимся особям. Известно так­
же, какие сложные помеси получены нашими садоводами
от скрещивания различных видов пеларгоний, фуксий, кальцсоларий, петуний, рододендрона; опыты их, правда, про­
изведены без научной точности, по том по мспсо весом пенен
факт, что многие из этих ублюдков разводятся семенами.
Дарвин сам пмел случай убедиться в совершенной плодо­
витости помеси двух видов рододендрона.
\ Примеры из животного царства не так многочисленны
и убедительны. Бесплодие помеси лошади и осла, т. е. му­
лов и лошаков, может быть более всего содействовало воз­
никновению и укоренению убеждения в бесплодии всякого
скрещивания между видами. Тем не менее можно указать па
противные случаи и в животном царстве. Наиболее известна
помесь между зайцем и кроликом, разводимая в последнее
время во Франции под пазвапием «лепоридов». Ио свиде­
тельству Дарвина, обыкновенный гусь дает помесь с китай­
ским, настолько отличным от пего, что их иногда относят
к различным родам. Два вида фазапов дают плодущую по­
месь. Из насекомых два вида шелкопряда произвели помесь,
размножавшуюся в течение восьми поколений. Наконец,
1 СО

различные породы собак и других домашних животных,
несомненно, происшедшие от различных видов, могут между
собою плодиться и давать плодущие помеси.
Кроме того, Дарвин указывает на один источник неточ­
ности, по которому многие виды, может быть совершенно
плодовитые, были признаны бесплодными. В большей части
случаев о бесплодии скрещиваний между видами заключают
но бесплодию их помесей. Гертнер, напрпмер, утверждает,
что хотя ему и удавалось в некоторых случаях сохранить
ублюдков до шестого, седьмого и даже девятого поколе­
ния, но плодовитость их сильно ослабевала, так что 'он
принимает бесплодие ублюдков за несомненный закон, не
подлежапщй исключению. Дарвин не сомневается, что умень­
шение плодовитости в ублюдках есть явление обычное; по
он в то же время полагает, что при всех этих опытах оно
происходило от совершенно особой причины. Вее опыты
подобного рода (как над растениями, так и над животными)
производятся над весьма ограниченным числом неделимых,
так что скрещиваемые между собою ублюдки находятся
в близком, родстве; нельзя, напрпмер, привести ни одного |
примера, чтобы два животных ублюдка были выведены от
различных родителей и затем подвергнуты скрещиванию,—
напротив, в каждом следующем поколении скрещиваются
братья и сестры. Вред подобных скрещиваний был познан
на опыте всеми заводчиками; нескольких подобных скрещи­
ваний было бы достаточно, чтобы погубить лучшую породу
животных. Вред браков между близкими родственниками
признавался обычаями и законами почти всех времен и па­
родов. В растениях с двуполыми цветами еще вреднее дей­
ствует самооплодотворение, и Дарвин, а по его стопам
и другие ученые: Гильдебранд, Миллер, Дельпино и др.,
тщательными опытами доказали, какими изумительными при­
способлениями одарена большая часть растений для предот­
вращения самооплодотворения. Итак, вредность скрещива­
ний между неделимыми, находящимися в близком родстве—
несомненна, и этому обстоятельству, по всея вероятности,
мы должны приписать, в большей части случаев, бесплодие
ублюдков. Это воззрение Дарвин позднее доказал в отдель­
ном обширном исследовании. Этот взгляд Дарвина вполне
101

объясняет, почему у Герберта множество форм, признан­
ных Кёльрейтером и Гертнором за бесплодные, оказание:,
вполне плодовитыми: Герберт, садовод, имел в своем распо­
ряжения теплицы и мог производить своп опыты при
надлежащих условиях, т. е. над большим числом не­
делимых.
Можно было бы теперь привести обратный довод, т. е.
ирямеры форм, признанных лучшими ботаниками за разно
вндпоств и. однако, оказавшихся при скрещивании совершен­
но бесплодными (таковы, например, Primula afficiiiaiis и
P. Elatior); ио, как мы видели, подобные примеры
неубедительны для тех ученых, которые по признают дру­
гого различия между видом и разновидностью, кроме раз­
личия, основывающегося па бесплодии. Гораздо убедитель­
нее в этом отношении факты, показывающие, что плодови­
тость разновидностей представляет такие же степени, как
и бесплодие видов, что есть разновидности, плодовитость
которых граничит с бесплодием.
Эти примеры тем доказательнее, что они почерпнуты
из сочинений писателем, враждебных воззрениям Дарвина.
Гертнер в продолжение нескольких лет сажал вместе две
породы кукурузы, различающиеся только ростом и цветом
зорен: растения зтн раздельнополы, следовательно, цветень
мужских цветов переносится на женские цветы ветром или
насекомыми и естественно может попасть и па женские
цветки другой породы; но, несмотря па эго, породы эти
нн разу но скрестились. Затем Гертнер опылил тринадцать
- цветков одной породы цветнем другой, нр лишь в одном
початке развилось несколько семян, а вызрело нз них всего
пять. Всякий знает, какое огромное число зерен находится
в початке кукурузы; следовательно, если бы мы стали за­
ключать о плодовитости этого скрещивания но сравнению
этих пяти семян о тем числом, которое могло бы образовать
ея в тринадцати початках при естественном опылении, то
должны бгали бы сознаться, что плодовитость скрещивания
этих двух пород кукурузы граничит с бесплодием. II, однако,
различие этих пород так ничтожно, что никому не. войдет
в голову признать их за отдельные виды, и, что еще важнее,
полученные пять селян оказались вполне плодовиты102

и и. так что сам Гертнер должен был признать эти породы
за разновидности.
Замечено было, что скрещивание различных народ тыквы
тем менее плодовито, чем значительнее различие между
скрещиваемыми разловпдностямп. Замечено также, что нри
скрещивании желтой и белой разновидностей Vcrbascuni
плодовитость значительно уменьшается, между тем как все
различие этих разновидностей заключается в окраске цве­
тов, п одна разновидность иногда развивается из семян
другой.
Этих примеров достаточно для подтверждения факса, что
разновидности могут оказываться бесплодными иди, что еще
более убедительно, почти бесплодными при скрещивании.
.Обратимся теперь к фактам, доказывающим, что беспло­
дие скрещиваний или происходящих от него поне-еей не пред­
ставляет вовсе исключительной особенности вадов. К числу
таких фактов следует отнсстя явления взаимного скрещива­
ния и ди- или триморфизма. Под взаимным скрещива­
нием разумеется такой мучай, когда женское неделимое вида
А скрещивается ц мужским неделимым вида В. а женское, не­
делимое вида В—с мужским вида А. Можно привести при­
меры, что одно скрещивание оказывается вполне плодовитым,
между тем как другое совершенно бесплодно, так что, судя
по одному скрещиванию, мы должны были бы признать это
две формы за две разновидности, судя но другому—за два
отдельные вида. Вот два примера, взятые с двух крайних
пределов растительного мира. По наблюдениям К ;льрейтера,
ночная красавица, Mirabilis jalappa (одно из обыкновенных
садовых растений) легко опыляется пыльцою Aiirabilis longiflora, и получаемые ублюдки довольно плодовиты; по
Кёльрейтср пытался более двухсот раз в точение восьми лет
оплодотворить, наоборот, Mirabilis longiflora пыльцою
Mirabilis jalappa и ни разу не плел yteaex*. Точно такое
же наблюдение сделал известный французский ученый Тюре
над морскими водорослями (фукусами). Таким образом, судя
по одному скреіцешпо, мы должны были признать эти р«стенпя за разновидности, судя ио другому—за виды.
Диморфными или двуформенными растеніями называют
такие, которые производят двоякого рода неделимых, еовер103

шсиио между собою сходных во всей, кроме величины ор­
ганов размножения. Таковы примула или барашки, некото­
рые виды льна и проч. Этого различия недостаточно для
того, чтобы принять их даже за разновидности, а потому
их называют формами. Так, напр., примула приносят двоя­
кого рода цветы—одни с длинными пестиками и короткими
тычинками, другие, наоборот, с длинными тычинками и
короткими пестиками. Оказывается, что только оплодотво­
рение длинных пестиков длинными тычинками или корот­
ких—короткими бывает вполне плодовито, остальные же
две комбинации оказываются более или менее бесплодными.
Первый способ оплодотворения Дарвин называет законным,
второй—незаконным. Следовательно, законным, т. е. плодо­
родным, оказывается перекрестное оплодотворение между
двумя формами, а незаконным, бесплодным,—оплодотворение
пыльцою той же формы. Триморфные растения представляют
еще более сложный случай. Бесплодие обнаруживается не
только при первом скрещении, но и продукты незаконного
оплодотворения оказываются бесплодными, т. е. совершенно
сходно с тем, что мы видим при скрещивании видов. Таким
образом не только самоопыление или опыление особей, на­
ходящихся в близком родстве, но и опыление особей той
же формы оказывается бесплодным. Примером диморфных
растений нагляднее всего доказывается, что в бесплодии
нельзя видеть характеристического признака видовых форм,
так как именно скрещивания сходных представителей одно­
го вида оказываются бесплодными, а несходных—плодо­
витыми.
Итак, после всех приведенных фактов не может быть
и речи о постоянном бесплодии скрещиваний между ви­
дами и полной плодовитости скрещений между разновидно­
стями, напротив, бесплодие представителей различных видов
может доходить до Толпой плодовитости; плодовитость разно­
видностей одного вида представляет обратную постепенность.
Наконец, самооплодотворение или оплодотворение между сход­
ными формами у растений диморфных может быть также
бесплодно.
Ввиду всех этих странных фактов, кажется, невозможно
утверждать, что бесплодие видов есть элементарный закон
104

природы; еще менее можно видеть в нем нарочно дарован­
ное свойство для того, чтобы первоначально созданные фор­
мы сохранились в своей первобытной чистоте. Напротив,
фанты эти будут совершенно понятны, если мы примем, что
бесплодие не есть самостоятельное свойство, а только след­
ствие других, неизвестных нам особенностей в складе, глав­
ным же образом, в воспроизводительной системе скрещи­
ваемых видов. Дарвин очень удачно ’^Вменяет эту мысль
сравнением.
Никому, конечно, не войдет в голову, что способность
растений прививаться к одним и ne прививаться к .другим
растениям есть нарочно дарованное свойство, потому что
способность эта не имеет никакого значения для растения,
находящегося в природном состоянии. Во многих случаях
мы в состоянии даже объяснить, почему одно дерево не
прививается к другому, различием в быстроте их роста,
в твердости их древесины, в свойстве и времени движения
их соков; но во множестве случаев пе можем дать себе
никакого объяснения. Иногда значительные различия в
росте обоих растений, в свойство тканей, долговечности
листьев, в приспособленности к очень различным климати­
ческим условиям не препятствуют прививке одного дерева
к другому. Способность прививаться так же, как и способ­
ность скрещиваться, говоря вообще, определяется система­
тическим сродством; никому, например, по удавалось при­
вить друг к другу растения, относящиеся к двум различным
семействам; напротив, близко сродные виды или разновид­
ности одного вида прививаются очень легко. Но оба эти
свойства далеко не всегда определяются систематическим
сходством; существуют примеры, что растения прививаются
легче к видам другого рода, чем к видам своего рода: так,
груша прививается к айве, относящейся к другому роду,
и не прививается к яблоне—к виду того же рода. Далее,
как в некоторых случаях взаимного скрещивания, так и в
некоторых случаях взаимной прививки результаты бывают
вебХВпаковы: так, например, смородина может быть при­
вита к крыжовнику, а крыжовник никогда не прививается
к смородине.
Все эти факты указывают, что неспособность растений
105

прививаться друг к другу, в общих чертах, подлежат по­
чти тем же законам, как и неспособность видов скрещивать
ея между собою; ид никому, конечно, не войдет в голову
утверждать, что неспособность различных растений приви­
ваться друг к другу .есть самостоятельное свойство, нарочно
дарованное для того, чтобы предотвратить возможность нх
скрещивания в иащих лесах. Так же мало основания имеем
мы считать бесаиИнѳ свойством, нарочно дарованным для
предотвращения скрещивания видов.
Но если, с одной стороны, невозможно допустнть, что скре­
щивания видов всегда бесплодны, скрещивания разновидно­
стей всегда плодовиты, то, с другой стороны, мы должны
согласиться, что для огромного большинства случаев это
различно верно. Точно так же, хотя мы могли доказать,
что степень различия между разновидностями бывает так
жа- велика, как и между видами, мы все же не могли не
согласиться, что в массе случаев эта степень гораздо ме­
нее значительна, чем между видами. Это само собою по­
нятно, потому что иначе в уме пашем не могло бы суще­
ствовать этих двух понятий. Но это нимало не должно
изменять нашего мнения о невозможности установить гра­
ницу между видом и разновидностью, Постараемся пояснить
дело примером: между ребенком и взрослым существует
целая бездна различия, и мы вполне различаем эти два
понятая, потому что в массе случаев различие это очень
резко, но некому, ковечно, пе войдет в голову мысль
-определить черту, где кончается ребенок н где начинается
взрослый человек; никто не станет утверждать, чго эти
два существа, так резко между собою различающиеся, не
могли произойти один от другого. И, однако, именно эту
ошибку делают те, кто отвергают возможность образования
новых видов из разновидностей и стараются отделить вид
от разновидности резкою чертою. Оба случая совершенно
параллельны: как невозможно положить границы между ре
бейке» н взрослым, так же невозможно положить границы
вежду разиовждностыо и ведом, и ««возможно потому; что
ни ребенок, ни взрослый, на вид, щи разновидность в при­
роде не существуют: это —отвлеченные понятия, средине
величины, которые мы выводим пз огромного числа фактор.

106

.>то— два состояния одного и того же существа иди груп­
пы существ, которые мы олицетворяем, и если в первом
случае мы не впадаем в ту ошибку, которую столь многие
делают во втором, то потому только, что ежедневный опыт
научает пас, что ребенок незаметно делается взрослым, ме­
жду тем как превращение разновидностей в новые виды
происходит в промежуток времени, перед которым пичтожла
одпа человеческая жизнь.
Итак, ограниченность нашего существования не дозво­
ляет нам проследить над одной и той же формой превра­
щения разновидности в вид, но если мы будем одновремен­
но принимать во внимание множество форм, то получим
впечатление этого перехода: мы, так сказать, застигнем,
различные формы на последовательных точках этохю путл,
іі.юбрадим себе человека, который бы, как говорится,
с неба свалился, то есть не имел бы понятая о явлениях,
совершающихся на земле. Увядав все тончайшие оттенки,
которые соединяют грудного ребенка с седым стариком,
увидав, что все эти существа слегка изменяются па его
глазах, он, конечно, тотчас заключил бы. что этот старик
был когда-то грудным ребенком, что этот ребенок будет
со временем седым стариком, а но стал бы дня этого дожи­
даться, чтобы ребенок состарился на его глазах. Или возь­
мем еще более близкий пример. Когда натуралист говорит,
что он проследил историю развития такого-то животного
или растительного организма, он только в очень редких
случаях разумеет, что ему удалось проследить этот процесс
над одним неделимым; в большей части случаев это даже
невозможно,—например, эмбриолог не может обыкновенно
исследовать зародыша, иначе, как уничтожив возможностьдальнейшего развития. Таким образом, хотя натуралист,
желающий изумить историю развития какого-нибудь орга­
низма, принужден изучить одну степень развития на одном
неделимом, другую—на другом, тем не менег он считает
результат своего наблюдения почти столь же несомненным,
как если бы он наблюдая одно неделимое. Точно в таком
положении находится натуралист, желающий изучить про­
цесс пзмепеппя разновидностей; как одному условия жизни
препятствуют проследить явление над одним неделимым, так
107

другому время препятствует проследить явление над одной,
разновидностью,—оба должны заключать только по сравне­
нию различных случаев.
Теперь попятно, почему, несмотря на столь ясное, столь
осязательное, повидимому, различие между видом и разно­
видностью, мы впадаем в бесконечные затруднения и про­
тиворечия, как только захотим подвести все естественные
формы под две резкие категории. Вид и разновидность—
только отвлеченные понятия, выражения, употребляющиеся
ради удобства: в природе ни то, ни другое не существует.
Шлейдеп совершенно верно замечает, что спор о виде есть
только последний отголосок схоластических споров между
реалистами и номиналистами *.
По отрицая реальное существование вида, как чего-то
ясно отличающегося от разновидности, мы не отрицаем
существования видов, т. е. вполне обособленных групп
существ, ясно отличающихся от остальных групп и не
связанных с ними переходами. Это отсутствие переходов
все же остается логическим препятствием к допущению
превращения одних форм в другие. Это препятствие еще
памп не устранено, его предстоит устранить.
Все сказанное нами о-виде и разновидности сводится
Дарвином к краткой формуле: разновидность есть
зачинающийся вид, вид—резкая разновид­
ность. Вникнем глубже в ее значение; посмотрим, как
должна опа изменить наш взгляд на природу.
При существовавшем воззрении на виды, как на отдель­
ные акты творения, природа представлялась обширным
музеем, в котором собрано известное, может быть, гро­
мадное, но все же определенное и постоянное число форм;
сколько мы видим их сегодня, столько их было и вчера,
столько их будет и завтра. Все представители одной формы,
одного вида, правда, но абсолютно между собою сходны;
но эти различия, так сказать, колебания в пределах одного
* Реалисты п номиналисты — названия двух споривших тече­
ний в философии Средних веков. Номиналисты принимали дей­
ствительное существование общих понятий, выражаемых словами.
Реалисты же считали, что понятия—это только умственные по­
строения на основе отдельных наблюдаемых явлений.

108

вида, называемые разновидностями, никогда не могут сде­
латься столь резкими, чтобы мы принуждены были принять
их за новую самостоятельную форму—за новый вид.
Теперь посмотрим на природу с той точки зрения,
справедливость которой мы старались доказать. Вид и раз­
новидность—только типические, отвлеченные понятия: в
природе они но существуют; следовательно, об определен­
ном числе отдельных форм не может быть и речи; природа
находится в состоянии постоянных родов, разновидности
суть только различные возрасты новых видов.
Дарвину пришла счастливая мысль сделать поверку это­
го вывода посредством другого ряда фактов: посредством
приема, который можно назвать статистическим. Соображе­
ния его основывались на следующей цепи умозаключений:
Возникновение новых форм должно зависеть от какихнибудь благоприятных условий. Возникновение новых видов
и образование разновидностей (на основании защищаемого
воззрения) есть одно и то же явление,—оно должно зави­
сеть от одних и тех же условий. Отсюда вытекает прямое
следствие, что там, где возникло много видов, можно ожи­
дать и много разновидностей. «Там, где растет много де­
ревьев,—метко поясняет Дарвин,—мы должны искать и
молодые сеянки». Продолжая высказанную выше параллель,
мы могли бы сказать: там. где, взрослое население нахо­
дится в более благоприятных условиях, и детское насе­
ление должно быть многочисленнее, менее подвержено смерт­
ности.
Если это предположение оправдается, то мы получим
убедительное фактическое подтверждение справедливости воз­
зрения Дарвина на вид и разновидность.
Мы говорили выше, что сходные виды соединяются в
группы, называемые родами. Группы эти весьма неравны.есть роды обширные, то есть заключающие большое число
видов, есть роды и весьма малочисленные. Но род—также
понятие отвлеченное; роды представляют нам только как
бы известные направления, ио которым изменились формы,
следовательно, обширность рода доказывает, что условия
благонриятствовали изменению форм в этом направлении;
напротив, малочисленность рода доказывает, что в окру/

109

кающих условиях было что-то враждебное возникавшему
извеневию.
Итак, если воззрения Дарвина верпы, то виды много­
численных родов должны чаще представлять разновидности,
чем виды родов малочисленных, пбо в большей части слу­
чаев, где возникло много видов, где процесс их образова­
ния был очедь деятелен, мы должны найти следы продол­
жения этой деятельности.
Ожидания Дарвина вполне оправдались. «Я расположил, пишет он,—растения двенадцати стран и жесткокрытых
насекомых двух областей в две, приблизительно равные,
массы; по одну сторону—виды родов обширных, но дру­
гую—виды родов мелких, и постоянно оказывалось, что в а
стороне обширных родов ббльшая часть ви­
дов представляла, разновидности, чем на сто­
роне родов мелких. Сверх того, виды обширных ро­
дов, представляющие разновидности, постоянно средним
числом представляют их большее количество, чем
виды родов мелких».
Между видами обширных родов и их разновидностями
существуют еще другие яс менее любопытные соотношения.
Мы видели, что при распознавании вида от разновидности
руководятся степенью различия между двумя формами: если
формы резко различаются между собою, их признают за
отдельные виды; если это различие менее значительно за
две разновидности одного вида. По некоторые ученые
заметили относительно растений н насекомых, что степень
различия между видами обширных родов менее, чем между
видами родов мелких. Дарвин проверил это мнение цифрами
и получил результаты, подтверждаюпще его справедливость.
Следовательно, и в этом отношении виды обширных родов
приближаются к разновидностям, как бы носят еще. отпе­
чаток своего происхождения.
Есть и еще несколько пунктов сходства между видами
обширных родов и разновидностями: так, например, в этих
родах во все виды одинаково разнятся между собою, так
что маленькие группы видов собраны как спутники около
других видов; по разновидности—не что иное, как группы
форм, собранных вокруг других форм, то есть породивших
НО

их видов. Одна, из характеристических черт, отличающих
разновидность,—малая область расирозтраяышя; огисситслыю видов, близко между собою сходных, тайке замечай«,
что область их распространения гораздо ограниченное, чем
область распространения резко типических видов.
Итак, мы можем сказать, что в родах обширных, и ко­
торых вырабатывается в настоящее время много разновид­
ностей, то есть зачинающихся видов, многий виды, ужо
выработавшиеся, до некоторой степени похожи на разно­
видности.
Почти такоо же убедительное подтверждение справедли­
вости воззрения Дарвина па вид н разновидность можно
получить еще другим путем.
Мы видели, что в обширных родах, то есть в таких ро­
дах, в которых возникло ужо много видов, и теперь возни­
кает их более, чем в других; но мы могли бы сделать эту
проверку иначе: мы могли 'бы проворить цифрами, точно
лк в тек видах, которые теперь благоденствуют, процве­
тают, возникает более разновидностей, чем в видах, кото­
рым судьба мопее благоприятствует.
Прежде всего объясним, что мы разумеем под процве­
тающим видом. Если какая-нибудь форма преобладает над
другими, то мы можем прямо заключить, что в оз собствен­
ной организации, в органических и неорганических усло­
виях ее существования есть что-нибудь благоприятное или,
но крайней мере, менее враждебное ей, чем другим фор­
мам. иначе невозможно было бы объяснить ее преоблада­
ния. Итак, под процветающими видами мы разумеем виды
преобладающие. По преобладал ист одной формы над дру­
гой может проявляться весьма различно: форма может быть
расселена на земной поверхности шире других форм, она
икнет быть очень равномерно распространена в дапной
области, между тем как другие формы только разбросаны
в пей; наконец, опа может быть представлена большим
числом особей сравнительно с другими формами; отсюда
три категории преобладающих видов: виды, широко
расселенные, виды, з н а ч и т е л ь п о распростри« е ни ы о в данной с т р а и с, и в и д ы, богатые осо­
бями. Ужо Альфонс Декандоль показал, что виды первой
111

категории чаще производят разновидности. Дарвин своими
таблицами доказал, что и последние две категории преиму­
щественно перед другими производят резкие разновидности,
удостаивающиеся внимания ботаников.
Представленные два разряда фактов находятся в тесней­
шей связи и взаимно подтверждают друг друга, потому что
если составить список растений, населяющих какую-нибудь
страну, так, чтобы в один столбец собрать все обширные
роды, в другой—все роды мелкие, то на стороне первых
окажется большинство преобладающих видов.
Мы развязались, наконец, с этим нескончаемым и для
неспециалиста скучным вопросом о виде и разновидности;
посмотрим, насколько это подвинуло пас к разрешению
главного вопроса: как произошли органические формы?
Вначале мы постарались показать, насколько позволяют
пределы подобного очерка, па чем главным образом осно­
вывались два различные мнения о происхождении органи­
ческих существ. Мы видели, что общие данные классифика­
ции органических существ, морфологии *, эмбриологии и
геологии свидетельствуют в пользу предположения о про­
исхождении органических существ путем изменения. Затем
мы видели, что единственным препятствием к принятию
этого предположения служило убеждение в неподвижности
органических форм, в неизменяемости видов. Мы употре­
били все усилия, чтоб пошатнуть, опрокинуть это убежде­
ние, и вполне в этом успели: пример голубиных пород по­
казал паи, как глубоко могут изменяться виды; критический
разбор понятий о виде и разновидности показал нам невоз­
можность провести между ними границу и привел нас к
окончательному выводу, что разновидность есть зачинаю­
щийся вид; наконец, интересные факты относительно видов
обширных родов и видов преобладающих представили нам
фактическую поверку этого вывода, потому что откуда
иначе взялась бы эта соответственность между видами и
разновидностями, которую мы однако могли предвидеть на
основании теоретических начал.
* Морфология — паука о формах вообще, в данном случае —
о формах и строении организмов.

112

Итак, органические формы изменяются, вся природа
находится в постоянном движении; следовательно главное
препятствие к принятию единства происхождения всех
органических существ устранено. Но этого еще мало;
теперь необходимо начертать самый процесс изменения,
который был бы согласен со всеми известными нам фак­
тами, который устранил бы все кажущиеся противоречия,
как например отсутствие переходов между видами и не­
которые друга», и объяснил бы главное и самое загадоч­
ное обстоятельство'—изумительное совершенство органиче­
ских форм.
Теперь только мы можем приступить к изложению того,
что собственно заслуживает названия теории Дарвина.

»I. Искусственный отбор.

Совершенство искусственных пород животных и растений в смы­
сле их соответствия требованиям человека. — Как достиг чел )век этого результата? — Незначительная роль прямого воздей­
ствия человека па организмы. — Изменчивость и наследствен­
ность.— Искусственный отбор.— Примеры применения это о
приема. — Высокое совершенство, до которого он доведен в на­
стоящее время, и свидетельства о его применения в глубокой
древности. — Бессознательный отбор. — Общий вывод.

Поверхностный взгляд на породы животных и растении,
искусственно разводимые человеком, убедит всякого, что в
них естественные формы не только изменились, но в то же
время усовершенствовал и съ.
Это выражение «усовершенствовались» нуждается в ого­
ворке; смысл, в котором оно употреблено, совершенно
условный; говоря: «естественные формы усовершенствова­
лись», мы становимся па точку зрения человека, для удо­
влетворения потребностей которого эти породы разводятся.
Дочти излишне говорить, что изменения, соответствующие
целям человека, кажущиеся ему усовершенствованием, не
всегда полезны для самого организма, не могут считаться
безусловным усовершенствованием данной формы. Нам на
каждом шагу случается даже видеть, что интересы чело­
века бывают прямо противоположны, враждебны интересам
Н

К. Тимирязев. Чарлз Дарвин и его уч.-ние

ИЗ

разводимой им породы: разжиревшая призовая сиянья, едал
двигающаяся па коротких, тоненьких ножках, может пред­
ставлять идеал стремлений скотовода; но, несмотря на то,
она влачила бы жалкое существование без заботливого
ухода человека и, предоставленная естественным условиям,
конечно не выдержала бы конкуренции своих менее поро­
дистых, но более подвижных соперников; махровый цветок
может удовлетворять требованиям вкуса, и однако махро­
вость не что иное, как пагубная уродливость, поражение
воспроизводительной системы растения, лишающее его
возможности принести плод и семя. Очевидно, что подоб­
ные изменения можно назвать усовершенствованием разве
только с точки зрения прихоти человека. Итак, говоря:
породы совершенствуются, мы не будем упускать пз виду
условность этого выражения.
Но, впрочем, эта условность не касается сущности дела;
для нас важно только то обстоятельство, что эти породы
вполне удовлетворяют требованиям человека, что в них,
так сказать, проглядывает его умысел.
Нескольких примеров будет достаточно, чтобы пояснит!,
эту мысль. Сравнив например различные породы наших
цветочных и огородных растении, мы заметим, что в ка­
ждой из них развилась и видоизменилась та именно часть,
которая почему'-либо особенно ценится человеком; «По­
смотрите,—говорит Дарвин,—как различны листья капусты
и как поразительно однообразны ее цветы, как разнообразны
цветы анютиных глазок и как сходны ее листья, каки
изменения в цвете, форме, опушении представляют ягоды
крыжовника и как ничтожно различие его цветов». Еще
более очевидный отпечаток человека носят домашние живот­
ные: довольно взглянуть на могучую, по тяжелую на ходу
ломовую лошадь и легкого быстрого скакуна, чтобы про
честь в них блистательное разрешение механаческоі
задачи—замены скорости силой и силы скоростью; довольно
взглянуть на разнообразнейшие породы собак, овец, цолс;:ные каждая по-своему, чтобы убедиться, что этими измене
пнями руководил не случай, а сознательная воля человека.
Ясно, что человек создал эти породы, тс-ость заставил
естественные формы измениться именно в том направлении.
114

которое наиболее соответствует его потребностям или
прихотям,—иногда даже в ущерб их собственной пользе.
Спрашивается: каким же путем достиг он этих результатов,
как мог он заставить природу способствовать ого целям?
Понятно, что человек может действовать па природу только
темп средствами, которые доставляет ему природа; сам
созидать, изменять в строгом смысле этого слова он ко
печпо не в состоянии.
Какие же средства, доставила природа человеку для
изменения органических существ, сообразно его целям?
Человек может или непосредственно изменять органи­
ческие формы, подвергая их влиянию различных деятелей
природы, п.іи ou может подхватывать и развивать те слу­
чайные изменения, которые возникают сами собой. Рас­
смотрим оба эти способа, и постараемся определить, кото­
рому из них человек наиболее обязан своими усовершенство­
ванными породами.
Вое органические существа находятся в тесной зависи­
мости от окружающих условий; они как бы отлиты в формы,
определенные этими условиями, так что изменение в усло­
виях производит отпечаток и на организме. Этим нсточпикэм изменчивости человек пользовался во все времена: так
например, пересолив некоторые дикие растения на болте
богатую почву своих садов и огородов, он получил пеструю
толпу садовых и огородных растении, приобретших таксе
і'ромадпое значение в его быту; этим путем папрпмер из
бедного листьями растения дикой капусты оп получил кочан,
из тощего корпя дикой моркови—мясистую огородную мор­
ковь; этим путем он превращает тычинки в лепестки и
получает разнообразные породы махровых цветов; этим
иутем, наконец, он может заставить колючку терновника
распуститься в цветущую ветвь. Что для растения почв.і,
то для животного пища: изменяя количество и качество
корма, человек может вызывать некоторые изменения и в
животных организмах; этим путем, полагают, возникли раз­
нообразные породы свиней.
Но этот способ изменения существ через посредство
внешних влияний имеет весьма ограниченное применение:
соотношения между организмом и окружающими условиями
8*

115

бесконечно сложны и оапутакы и: почти неизвестны человеку,
так что изменение свойства или количества пищи (почвы
для растения, корма для животных) составляет едва ли но
единственное влияние, которым он в состоянии располагать.
Сверх того, изменения, производимые этим путем, должны
быть весьма незначительны, потому что всякое немного рез­
кое изменение условий оказывается пагубным для организма.
Другой способ непосредственного изменения органических
4юрм состоит в скрещивании. Но, говоря о голубиных
породах, мы уже имели случай высказать, как недовер­
чиво Дарвин смотрит на этот способ изменения, которому
обыкновенно приписывают главную роль в образовании до­
машних пород. Тщательное изучение вопроса привело его
к заключению, что главная цель этого процесса,—получение
формы, средней между обоими родителями,—достигается
только тогда, когда скрещиваемые породы очень близки ме­
жду собой; но и в таких даже случаях для успешного хода
изменения необходимо прибегать еще к другому процессу,
о котором будет речь ниже. Если же скрещиваемые породы
будут резко между собой различаться, то почти невозможно
предвидеть результата скрещивания.
.Итак, мы видим, что оба способа непосредствспяог»
изменения, взятые сами по себе, еще не в состоянии
объяснить результатов, достигнутых человеком. Оба опи при
менимы лишь в очень ограниченных пределах, а главное
не доставляют человеку возможности вызывать разнообраз­
ные, вполне определенные изменения. Ясно, что подобными
несовершенными средствами нельзя было достигнуть того
разнообразия и тех .тонких приспособлений, которые пред­
ставляют домашние породы животных и растений.
II действительно, если мы обратимся за разрешением
нашего вопроса к лучшие судьям этого дела, к практическим
деятелям страны, наиболее,славящейся своими усовершен
ствованными породами,—к английским скотоводам, то уви
дим, что не этим путем непосредственного изменения были
выведены все знаменитые породы. Способ усовершенствозаиия, принесший ц их руках такие блистательные результаты,
опирается на совершенно иные начала. Материалом для
116

усовершенствования послужил им второй из указанных нами
источников, так называемые случайные изменения.
После всего сказанного не может быть сомнения, что
способность или, вернее, возможность изменяться со­
ставляет одно из отличительных свойств органических
существ. Впрочем, даже того факта, что в природе нет двух
существ тождественных, достаточно, чтобы убедить, что не­
которая степень изменчивости есть явление постоянное,
почти неизбежное.
Изменения эти мы называем случайными потому, что при­
чины их по большей части нам неизвестны; но нет конечно
сомнения, что в числе этих причин должны быть и те, по­
средством которых и человек может вызывать изменения, тэесть действие условий существования и скрещивания, а так­
же известную роль, может быть, играет упражнение органов.
К числу изменении, зависящих от скрещивания, должно
отнести и все изменения, необходимо возникающие от того,
что при половом размножении в каждом существе сливаются
и бярются организации двух родителей. Результат, впрочем,
бывает весьма различен: иногда одна совершенно осиливал1
другую, иногда же опи взаимно уравновешиваются. Дока­
зательством, что половое размножение необходимо влечет
за собой некоторую долю изменчивости, служит сравнение
существ, происшедших путем полового и бесполого размно­
жения. Так наприме" всем известно, что растения, проис­
шедшие от отводков, почек или клубней, гораздо болев
схожи с материнским растением, чем растения, происшедшие
от семян; некоторые особенности даже вовсе не передаются
семенами, так что садоводы, желающие сохранить какуюнибудь тонкую разновидность, принуждены разводить се
только отводками. Факт этот вполне объясняется тем, что
на семенах должно отразиться влияние мужской особи.
Сказанное о растениях применимо и к низшим животным,
размножающимся половым и бесполым путем. Итак, мы но
должны забывать, что половое размножение уже есть скре­
щивание, а следовательно источник изменчивости.
Действие упражнения, как изменяющего начала, не может
подлежать сомнению. Дарвин нашел например, что кости
крыла домашней утки весят менее, а кости ноги более от117

посите.іьно веса всего скелета, чем у дикоіі утки. Это, но
всей вероятности, должно приписать тому, что домашняя
утка летает менее, а ходит более, чем ее дикий предок.
Подобным же образом многие натуралисты приписывают
висячие уши домашних животных неупотреблению ушных
мускулов вследствие того, что животное редко подвергается
опасности, а следовательно и испугу.
Понятно, что случайные изменения, зависящие от дей­
ствия естественных условий, должны быть гораздо разно­
образнее тех изменений, которые в состоянии произвести
человек, потому что, как мы видели, человек может успеш­
но влиять на организмы едва ли не чрез одну только пищу.
Ио, чтобы направить эти изменения в свою пользу, чело­
век должен обладать средством, которое бы дозволяло ему
удерживать ц накоплять те изменения, которые соответ­
ствуют его требованиям,—это средство доставляет ему
наследственность. Сущность этого свойства, общего
всем органическим существам, заключается в том, что ка­
ждое из этих существ одарено упорным стремлением вос­
производить формы своих родителей. Почти излишне дока­
зывать действительное существование этого свойства,—в
этом убеждает ежедневный опыт: никому, конечно не вой­
дет в голову усомниться, что щенок бульдога будет буль­
дог, щепок борзой—борзая; всякий знает, как вследствие
этого высоко ценятся так называемые породистые жи­
вотные, какое значение, охотники приписывают родословной
животного. Rs ятый, в широком смысле, закон наследствен­
ности составляет основу всего органического мпра, он уже
выражается в основном положении, что органические су­
щества происходят от себе подобных.' Но наследственность
не ограничивается лишь передачей общего склада живот­
ного или растения; можно привести множество примеров,
и всякий конечно знает их немало, что случайные изме­
нения, какие-нибудь резкие особенности или даже уродли­
вости передавались из поколения в поколение. «Быть
может,—говорит Дарвин, -всего разумнее смотреть на
передачу всякого любого признака, как на правило, а на
неііередачу его, как на исключение».
Ио может быть читатель спросит, как же согласить
118

эти два свойства: наследственность с изменчи­
востью, как согласить, что существа упорно стремятся
сохранить форму родителей и в то же время изменяются.'
Смысл этого, в сущности, таков: каждая черта организация
наследственна, следовательно и всякое случайное изменения
наследственно, если только новые влияния не будут проти­
водействовать этой передаче, вызвав новые, изменения. Соб­
ственно говоря, между этими двумя понятиями так же мало
противоречия, как между понятием об инерции и о движе­
нии: первое более общее и заключает второе. Наследствен­
ность можно сравнить с инерцией. Это—органическая инер­
ция. Как вследствяе инерции тело сохраняет покой, пока по
будет из пего выведено, и продолжает двигаться, пока нс
будет остановлено, так точно организм остается неизменным,
пока по получит толчка, и передает полученное изменение
из поколения в поколение, пока новая причина нс помешает
этой передаче. В некоторых, впрочем, очень редких случаях
мы даже кожей указать, вследствие какого враждебного
влияния известный признак не перешел к потомству. Тольк »
что приведенные факты относительно изменчивости, необ­
ходимо связанной с половым размножением, могут служить
тому примером: садовод желает сохранить какую-нибудь
случайно появившуюся уклонную форму, по для получения
от нес семян необходимо содействие мужской особи, и вот
влияние этой посторонней формы парализует передачу
желаемого признака. Закон наследственности строже при­
меняется к существам, происшедшим путем бесполого раз
миожеиия именно потому, что путь этот представляет одним
источником изменчивости менее. Подобным-то противодей­
ствующим влияниям должны мы приписать причину того
факта, что дети только но большей части, а ие всегда сходны
с родителями. В этом смысле должны мы понимать приведен­
ные только что слова Дарвина, что передачу признаков сле­
дует принимать за правило, непередачу—за исключение; дру­
гими словами, мы должны допустить, что наследствен­
ность есть явление необходимое, изменчивость же лишь возможное или обычное.
Понятна вся польза, которую человек мо-жст извлечь из
этих двух свойств органических существ; изменчивость
119

снабжает его богатым выбором уклонений, наследственность
дает возможность упрочить эти уклонения. Таким образом
он в состоянии накоплять, черту за чертой, тончайшие от­
топки измеігчивости, получая в итоге, но прошествии не­
скольких поколений, весьма значительные и вполне опре­
деленные уклонения. Процесс усовершенствования пород,
основывающийся па этих начала», получил у английских
скотоводов название отборки, отбора, селекции (se­
lect ion) 1.
Взвесив все преимущества этого способа усовершенство­
вания пород, в сравнении с остальными, мы нисколько но
удивимся тем восторженным и, с первого взгляда, казалось
бы, хвастливым выражениям, в которых английские ското­
воды отзываются о нем.
«Скотоводы,—пишет Дарвин,—привыкли говорить об
организации животных, как о пластическом материале, ко1 Слово отбор употреблено мною вместо вошедшего в общее
употребление выражения подбор родичей, которым проф.
Рачинский передал английское selection. Мне кажется, что слово
отбор (или, пожалуй, выбор) менее определение и потому вер­
нее передает смысл ачглийскго слова. Выражения подбор,
подбирать предполагают какую-то предвзятую цель, которую стре­
мятся осуществить, какой-то идеал иди образец, к которому ста­
раются приблизиться при помощи известного сочетания произво­
дителей, между тем как процесс selection в большинстве случаев,
состоит лишь в отделении, в уединении существ, отличающихся
ст остальных. Когда мы говорим о собрании каких-нибудь пред­
метов: «это — предметы отборные», мы этим означаем только, что
предметы эти отличаются чем-нибудь (обыкновенно превосходством)
от остальных, с ними сходных; когда же мы говорим: «предметы
эти как па подбор», то мы этим выражаем, что предметы
эти сходны или между собой, или с данным образцом, или, на­
конец, находятся в известном между собой., отношении. По для
процесса selection в широком смысле ве нужно ни одного из
этих трех условий. Впрочем, видно, что и сам проф. Рачинский
избрал выражение подбор пе без некоторого колебания, потому
что в заголовке первой главы у него несколько раз встречается
выражение выбор, а па стр. 74 даже отбор. Наковсл,
добавление родичей, по моему мнению, едва ли не произвольно.
Считаю при этом своей обязанностью объяснить, что при со­
ставлении этого очерка я пользовался прекрасным переводом
проф. Рачинского, прибегая к собственному переводу лишь в тех
случаях, где разногласие относительно слова selection делало
эго необходимым.

120

торому они могут сообщить какую угодно форму. Если б
место дозволяло, я бы мог привести отрывки в этом смысле
из самых авторитетных писателей по этой части. Юат, едва
ли по лучший знаток сельскохозяйственной литературы и
хороший знаток животных, говорит об отборе: «Он дает
сельскому хозяину возможность не только изменять, по даже
вовсе переделывать характер своего стада. Это—волшебный
жезл, при помощи которого он может вызвать к жизни
какие угодно формы». Лорд Сомервиль, говоря о результа­
тах, которых достигли заводчики относительно овец, выра­
жается так: «Можно было бы подумать, что они начертали
па стене идеально совершенную форму и затем придали ей
жизнь». Сэр Джон Себрайт, один из самых искусных завод­
чиков, говаривал относительно голубей, что «он берется
произвести какое угодно перо в три года, но что ему по­
требовалось бы шесть лет, чтобы получить желаемую форму
головы или клюва».
Сущность отбора весьма проста: подмечается какаянибудь полезная особенность, и тотчас же все особи, ода­
ренные этой особенностью, отбираются, тщательно огра­
ждаются от смешения с остальными. Благодаря этому уеди­
нению данная особенность сохраняется вследствие устра­
нения вредного влияния скрещивания (во всяком случае,
только ослабляющего эту особенность или вводящего новые
уклонения) и упрочивается вследствие укоренения в цело,..!
ряде поколений, так что в результате получается вполне
установившаяся порода.
Но если этим ярко обрисовываются соответствующиэ
роли в этом процессе двух начал—наследственности и из­
менчивости, то он не дает еще надлежащего понятия о
ходе процесса с самой важной его сторойы. Мы предполо­
жили внезапно возникнувшее резкое уклонение, которое
оставалось только сохранить и упрочить, но понятно, что
подобные счастливые уклонения по могут случаться часто.
I! большей части случаев породы слагаются только вследствие
тщательного, продолжающегося в течение многих поколений
накопления незначительных уклонений. Таким образом при
обыкновенном способе образования пород отбор повторяется
в каждом последующем ■ поколении; в каждом поколении
1 1

отбираются особи, представляющие какое-нибудь, хотя бы
самое ничтожное, преимущество перед остальными. Подоб­
ным медленным путем сложилась ббльшая частъ .знаменитых
пород, как например породы голубей, описанные в преды­
дущей главе.
«Если б отбор,--говорит Дарвин,—состоял только в от­
делении резко обозначившейся разновидности и в разведении
ее, то начало это было бы так просто, что не заслуживало
бы внимания; но главное значение его заключается в зна­
чительных результатах, достигаемых через накопление в
одном направлении и в течение нескольких поколений укло­
нений, положительно неприметных для неопытного глаза,—
уклонений, которые я например тщетно пытался уловить.
Из тысячи человек не найдется и одного ода[нмшого до­
статочно верным глазом и суждение«, чтобы сделаться за­
мечательным заводчиком. Если человек одарен этими каче­
ствами, изучает свой предмет в точение многих лет, терпе­
ливо посвящает ему свою жизнь,—он будет иметь успех,
произведет значительные усовершенствования; но если хоть
одно из этих требований не выполнено, оп наверно потерпит
неудачу. Не всякий поверит, сколько природных способ­
ностей и сколько лег практики необходимо, чтобы овладеть
только искусством выводить голубиные породы». «В Сак­
сонии начало отбора, в применении к мериносам * при­
знается столь важным, что там можно встретить люден,
занимающихся им, как исключительным ремеслом. Овец
кладут на стол и изучают, как знатоки изучают картины.
Это повторяется три раза через месяц, и каждый раі овец
отмечают и сортируют для того, чтобы окончательный выбор
пал на самых лучших представителей, которых ц пускают на
племя».
Когда порода достаточно установилась, тогда постунаюг
обратным образом, то есть удаляют или истребляют живот­
ных, по соответствующих требованиям, потому что оста­
влять плодиться несовершенные формы значило бы терпеть
прямой убыток, и никакой расчетливый хозяин никогда это­
го не допустит.
* Меривосы — порода овоп, дающая лучшую шерсть.

122

Садоводы по большей часта поступают на тех же осно­
ваниях, как и скотоводы, хотя между растениями возник­
новение резких особенностей встречается вообще чаще, чем
между животными; примером внезапного уклонения, оказав­
шегося полезным человеку, может служить ворсянка
(Dipsacus fullonum), так. называемые ворсильные шишки
которой употребляются для наведения ворса па сукне и неза­
менимы никаким искусственным механизмом. По пеетелэяпѳе, на. глазах у пас созершавшееся уведічеаиэ в объеме
ягод крыжовника и земляники, а также необыкновенп ю
разнообразно цветов анютиных глазок есть дело отбора. От­
носительно увш;сршеиствоваяпя крыжовника в Англии мы
имеем документальные данные почти за целое столетие,
показывающие, как постепенно улучшались его качества.
Поразительным примером успешности применения начала
отбора к растениям, даже в короткий срок, может служить
необыкновенно плодовитая пшеница, представленная г. Галлетом (из Эссекса, недалеко от Брайтона) ла лондонскую
всемирную выставку 18® г. Порода эта (Hallet’s pedigree
nursery wheat), как сообщил г. Галлее, получена ич по­
средством отбора, повторявшегося ежегодно в прэдо пк ппо
пяти лет. Вот генеалогия лучшего из произведенных нм эк­
земпляров. В 1857 г. посеяно было 87 зерен: одно из них
произвело па следующий год растение^ принесшее 688 зерен
(10 колосьев-- порода, была кустистая). Зерна лучшего коло­
са этого экземпляра были посеяны отдельно, и іодио из них
принесло 1190 зерен (17 колосьев). С этим последним эк­
земпляром было поступлепо, как и с предыдущим, то е г.
зерна лучшего его колоса были посеяны отдельно, и одно из
них в следующем 1860 г. дало 21-15 зерен (39 колосьев).
Таким образом па третий год от зерна, дававшего 688
зерен, получилось зерно, давшее 2 145 зерен. Но успешности
дальнейшего процесса воспрепятствовала неблагоприятная
зпма 1860 г.; стремление куститься н производить круп­
ные колосья не совпадало в одних и тех же экземплярах,
так что одни из них (в там числе упомянутый только что
экземпляр о 2145 зернах) отбирались ради кустистости и
произвели в следующие 1861 и 1862 гг. экземпляры о 12
il 80 колосьях, другие же—ради крупных колосьев; самый
123

крупный из полученных г. Галлетом колосьев заключал 123
зерна, Конечно о остальными экземплярами результаты не
могли быть одинаково блистательны, как с этими избранны­
ми из избранных, по в итоге все же получилась порода,
оставляющая далеко за собой все известные до сих пор
породы Ч
Посредством совершенно сходного приема Вильморен, мож­
но сказать, создал свою сахарную свекловицу. Каждый
год из каждого испытуемого корня бралась небольшая про­
ба), в которой определялось содержание сахара, и вес корни,
отличавшиеся более значительным содержанием сахара,
тщательно отбирались. Таким образом получились столь рас­
пространенные теперь богатые сахаром: сорта свекловицы.
Самый совершенный вид отбора в садоводстве, как и в
скотоводстве, состоит в истреблении неудовлетворительных
особей. «Когда порода установилась, садовники, разводящие
растения для семян, не собирают их с лучших экземпляров,
а ограничиваются тем, что выпалывают «разбойников», как
они называют те экземпляры, которые по удовлетворяют их
требованиям».
Так как уклонения, очевидно, полезные или приятные-для
человека, не могут возникать очень часто, то из этого ясно,
что процесс отбора должен итти тем успешное, чем значи­
тельнее число особей, над которыми он производится, по­
тому что этим увеличивается вероятие появления подоб­
ных уклонений. И действительно, замечено, что у садоводов
по ремеслу, разводящих растения в больших количествах,
разновидности возникают гораздо чаще, чем у садоводовлюбителей. То же самое замечено относительно крупных и
мелких стад.
Итак, на основании приведенных фактов мы должны за­
ключить, что в настоящее время самый богатый результа­
тами, самый употребительный, можно почти сказать—един1 Через двадцать лет в прочитанной вм лекции Галлет вновь
напоминал о том громадном значении, которое должно играть
начало отбора в увеличении производительности наших злаков
и других культурных растений. Я первый обратил внимание на
опыты Галлета. Дарвин в своей книге еще не мог на них ссы­
латься.

124

ственпый употребительный способ усовершенствования по­
род заключается в то« процессе, который английские завод­
чики назвали отбором. Выше мы заметили, что непосред­
ственное действие условий и скрещивание, взятые сами
по себе, пѳ могут считаться удобными средствами к усо­
вершенствованию; но понятно, что они могут доставлять
материал для отбора (хотя далеко не такой богатый, как
, изменения случайные), что в связи с ним они могут сде­
латься источником усовершенствования *. И по всей ве­
роятности, даже в процессах усовершенствования, наиболее
зависящих от внешних условий, как например при обра- зовании различных пород капусты, не обошлось без содей­
ствия отбора.
Но против всего только что сказанного могут возразить:
все это прекрасно; ист сомнения, что современные усовер­
шенствованные породы произошли путем отбора; но ведь
самый отбор этот производится методически всего какихнибудь семьдесят лет, и то в небольшой части Европы;
как же можно приписывать ему происхождение домашних по­
род, теряющихся во мраке времен?
В ответ на это возражение Дарвин приводит факты и
доводы, убеждающие, что начало это вовсе по ново, что оно
было известію в самой отдаленной древности и теперь
известно полудиким племенам; что быстрые успехи, сделан­
ные в последнее столетие европейскими скотоводами и са­
доводами, должно приписать не открытию этого начала, а
только более сознательному и систематическому его приме­
нению. Так например учение об отборе весьма яспо изло­
жено в одной старинной китайской энциклопедии. Из книги
Бытия видно, что во времена. Моисея обращали внимание
на масть животных. Виргилнй * в «Георгиках» указывает на
важность выбора (dilectus) при разведении скота. Пли­
ний, **, упоминая о моде па голубей в Риме, говорит: «Дело
1 Самые известные селекциопиб'Гы, как Вильморен и особенно
Вёрбапк, широко пользовались скрещиванием. Исключительная
роль, которая приписывается Менделю, ни па чем не основана
(см. стр. 234—236 этой книги).
• Виргилий—древнеримский поэт.
*• Плиний — древнеримский писатель.

125

ДОШЛО ДО ТОГО, ЧТО ВЫСЧЯТЫВ&0ТСЯ ИХ рОДОЙІОЗіІМ И род».
С. другой сторпы, известно, что южноамериканские дикари
подбирают свой рабочий скот иод масть, как эскимосы своих
собак, а Ливингстон * свидетельствует, что негры внутрен­
ней Африки, никогда пс видавшие европейцев, ценят хоро­
шие породи домашних животных.
Наконец, Дарвин указывает па то важное обстоятель­
ство, что отбор постоянно совершается даже людьми, ни-,
мало не заботящимися об усовершенствования пород. Этот
отбор, который Дарвин называет б е с с о з п а т о л ь и ы и отfi о р о м на том основании, что усовершенствование по-5
роды достигается в нем без намерения, проистекает от
весьма естественного желания каждого человека обладать
возможно лучшими животными пли растениями. Так, всякий
охотник до какой-нибудь породы собак будет стараться до­
стать самое лучшее, самое типическое животное и сохра­
нит от пего прицюд, спосооотвуя таким образом совершен­
но бессознательно усовершенствованию породы; ость напри­
мер основание предполагать, что порода кипг-чарлз значи­
тельно усовершенствовалась со времен короля, по имени
которого она назвала, хотя никто в строгом смысле слова
по занимался ее усовершенствованием. Чтобы выказать
справедливость этого воззрения в наиболее, очевидной форме,
предположим самый неблагоприятный, теоретический слу­
чай. Допустим, что существуют дикари, не подозревающие
наследственности свойств их пород; по мы должны будем
согласиться, что и между пими »сякое животное, чем-либо
полезное, будет заботливо сохранено во время голода или
других бедствий, столь частых в быту дикарей. Что по­
добное предположение основательно, в том убеждают пас
факты: например известно, что дикари Огненной Земли*"
во время голода убивают старых женщин, а сохраняют со­
бак. Итак, дикари эти будут сохранять полезное живо гнои
для него самого и этим самым дадут перевес его потомству
пая потомством других, менее совершенных форм, и слсдова------------х
' Ливингстон — з амепитый исслвдовато:ь Африки.
“ Огненная 3-мая— большой остров, < тдолеапый проливом от
южного конца Южной Америки, посещенный Дарвином ио время
его яутіпіссівля на корабле «Бигль».

126

тсльпо, вполне бессознательно будут способствовать улуч­
шению пород.
Таким образом и у дикарей, как и у цивилизованных
людей, существа, более совершенные, естественно, будут
иметь более шансов па сохранение, а вследствие этого с
каждым новым поколением порода должна 'будет хота сколь­
ко-нибудь улучшаться. Представим себе, что процесс этот
повторяется сотпп, тысячи лет, и мы легко поймем, какие
результаты может дать даже 'бессознательный отбор.
'Бросим беглый взгляд на. те заключения, к которым при­
вело вас тщательное изучение вопроса: каким образом че­
ловек усовершенствовал своп породы? Мы видели, что спо­
собы непосредственного изменения естественных форм весьма
ограничены, изменения, вызываемые пмп, ничтожны, и что
следовательно человек но в состоянии производить этим
путем разнообразных, вполне определенных уклонении.
Обратившись прямо к действител нести, к цраітпке с отоводбв я садоводов, мы убедились, что главное средство
для усовершенствования заключается в наследственности,
дозволяющей упрочивать бесчисленные, так называемые слу­
чайные изменения естественных форм. В богатом выборе
этих изменений, в возможности накоплять пх в многочислен­
ному ряду поколений и заключается могущественная сила
отбора. Только отбор может объяснить, как ничтожные
уклонения разрастаются в «значительные различия; только
отбор, дозволяющий человеку накоплять мельчайшие, неза­
метные для неопытного глаза уклонения, в состоянии про­
извести те тончайшие приспособления к потребностям че­
ловека, которым мы удивляемся в искусственных породах.
Итак, человек во сам непосредственно изменял к лучшему
схтественныо формы, а только сохранял, слагал счастливые
изменения, возникавшие в природе.
Наконец, относительно самого процесса отбора мы ви­
дели, что простейшая н в то же время наиболее совершен­
ная его форма заключается в удалении или истреблении ме­
нее удовлетворительных особей.

127

(V. Естественный отбор.

Существует ли в природе отбор?—Размножение организмов
в геометрической прогрессии. — Борьба за существование. —
Естественный отбор. — Примеры борьбы.—-Борьба прямая, кон­
куренция и борьба с условиями среды. — Сложные соотношения
зависимости между организмами. — Образ действия естественного
отбора. — Примеры. — Естественный отбор действует исключи­
тельно на пользу самого организма; в силу закона соотношения
развития вызывает изменения безразличные; никогда не вызыв .ет изменений, потезных исключительно для другого организма;
но ведет к безусловному совершенству.— Заключение.

Читатель- может быть уже не раз е досадой спрашивал
себя: к чему эта длинное отступление о скотоводах и са­
доводах, о происхождении и причинах совершенства домаш­
них пород, когда цель наша—разъяснить процесс образо­
вания видов в естественном состояний?
Но каково будет era удивление, когда оо__ущіает, что
выводы, к которым привело нас изучение домашних пород,
послужат нам путеводной нитью в бесконечном лабиринте
природы, что, изучая эти породы, мы только вернее шли к
означенной цели, что половина пути ужо осталась за нами.
Как, спросит читатель, разве заключения, выведенные для
известного ряда фактов, могут 'быть применены для объя­
снения совершенно иного ряда фактов? Разве может быть
что-либо общее между процессом, в котором главным дея­
телем является разумная воля человека, и процессом, за­
висящим от слепых сил природы?
Чтобы скачок этот не показался слишком резким, чтобы
годиться, что различие между двумя процессами едва ля
так громадно, как может показаться с первого взгляда,
припомним, что и при сознательном отборе человек не со­
здает, не вызывает, а лишь сохраняет и накопляет измене­
ния, возникающие без участия его воли. Припомним далее,
что наибольшую долю участия в образовании искусствен­
ных пород должно приписать бессознательному отбору, то
есть такому процессу, в котором человек, по отношению к
достигаемой цели, является совершенно слепым орудием, та­
ким же бессознательным деятелем, как и другие силы при­
роды.
128

Но приступим прямо к разрешению вопроса: можем ли мы
объяснить образование веек органических форм и их совер­
шенство причинами, подобными тем, которыми мы объяснили
образование и совершенство искусственных пород, разводи­
мых человеком? Поставим вопрос в самой ясной, в самой
резкой форме.
Существует ли в природе отбор?
Но и этот вопрос мы можем еще значительно упростить:
припомним только, что было сказано об отборе. В самом
деле, в чем заключался отбор в его наиболеэ совершенной
форме? Лишь в удалении или истреблении неудовлетвори­
тельных особей, Итак, вот в каком виде окончательно явля­
ется наш вопрос: наблюдается ли в природе истребление мепее совершенных форм?
В ответ па этот вопрос Дарвин развертывает перед пами
картину истребления, в сравнении о которой бледнеет самая
смелая фаітгазия художника или поэта. Вместо вечно ясной,
улыбающейся природы, которую мы привыкли считать во­
площением мира, перед удивленными глазами нашими воз­
никает грозный хаос, где все живущее смешалось и перепле­
лось в ожесточенной, смертельной схватке, где каждое суще­
ство вступает в жизнь по трупам миллионов себе подобных.
11 все ото не фраза, на бред расстроенного воображе­
ния,—пет, это факт который может быть доказан рядами
сухих прозаических цифр.
Случалось ли вам, читатель, следить за полетом хохла­
той семянки одуванчика, к немалой досаде садоводов пестря­
щего своими желтыми цветами наши газоны?
Случалось ли вам задуматься об ожидающей ее участи?
Случалось ли вам подумать, что бы сталось с нашим газо­
вом, если бы каждая из этих семянок, носящихся в таком
несметном числе, произвола растение? Если не случалось,
то и не трудитесь. Никакие усилия воображения не дадут
вам понятия о действительности. Цифры здесь всего красно­
речивее. Постараемся вычислить, какое потомство произ­
ведет одна летучая семянка в течение десяти лет, пред­
полагая, что ни одно семя не погибнет. Для этого допустим,
что каждое раотоние приносит ежегодно сто семян, и это
будет очень немного, потому что число их в одной головке
9

К. Тимщеа»»». Чаре* Дариин и ere учение

129

немногим менее этого, а каждое растение приносит по не­
скольку головок в год.
Однако и по этому крайне умеренному расчету мы получим следующий ряд цифр:

в
»
»
»

первый
второй
третий
четвертый

» ПЯІЫЙ

»
»
»
»
»

шестой
седьмой
восьмой
девятый
десятый

год
»
»
»
»
»
»
»
»
»

1
100
10 000
1 000 000
100 000(00
10 000 000 000
1 000 000 000 000
100 000 000 000 000
10 000 000 000 000 000
1 000 000 000 000 000 000

По эти цифры все еще по дадут нам никакого понятия
о громадности этого числа; чтобы оживить их, чтобы при­

дать им смысл, посмотрим, какое пространство земли по­
требовалось бы для вмещения всей этой растительности. По­
ложим, что каждое растение одуванчика покрывает один
квадратный вершок земли (около 20 квадратных сан­
тиметров)—эта цифра конечно будет ниже действитмьвой,—в таком случае представленный ряд цифр выразят нам
площади: в 1, в KXÀ, в 10000 и т. д. квадратных вершков,
покрываемые последовательными поколениями одуванчиков.
Но поверхность всей суши па земле равняется приблизи­
тельно 66 824 524 800 000 000 квадратных вершков*.
Разделим цифру, выражающую площадь, покрываемую де­
сятым поколением нашего одуванчика, па эту цифру, выра­
жающую поверхность всей суши:.

1 000 000 000 000 000 000
66 824 524 800000 000

’

получим, прпмерпо, 15.
Итак, для десятого поколения одного семени одуванчика
потребовалась бы площадь в 15 раз более поверхности
• Старая русская мера, кв, вершок, оставлена потому, чтв
при переводе исчезнет наглядность примера.

130

всей суши па земле. П не следует думать, чтобы эта изу­
мительная плодовитость одуванчика была явлением исклю­
чительным: еще Линнеи рассчитал, что растение, которое
приносило бы только два семечка в год, по прошествии
двадцати пяти лет произвело бы потомство в миллион, но
подобного растения в природе не существует, напротив,
можно привести множество примеров, в сравнении с кото­
рыми плодовитость одуванчика будет ничтожна: в коро­
бочке мака например бывает от 2 90Э до 3000 семян, а
порядочное растение мака приносит до 10 головок,—следо­
вательно, одно растение мака рассеивает до 30000 семян
ежегодно; в одном плоде кукушкиных слезок, по расчету
Дарвина, не менее 186300 семян. И это еще не предел пло­
довитости: бурая пли черноватая пыль, покрывающая из­
нанку узорчатых листьев папоротника, могла бы дать начало
миллионам особей.
И мы имеем доказательства быстроты размножения ра­
стении еще более осязательные, чем эти теоретические со­
ображения. Многие из растений, теперь самых обыкновен­
ных, на обширных равнинах Ла-Платы * выстилающих целые
квадратные мили почвы, с которой опи вытеснили все про­
чие растения, ввезены из Европы; а по наблюдениям док­
тора Фалы:онера, есть растения, распространенные по всей
Индии, от Гималаев до мыса Еоморина, которые ввезены из
Америки. Натурализация некоторых европейских растений
в Австралии представляет еще более поразительные
факты.
Сказанное о растениях в такой же степени применимо
и к животным: слон плодится медленнее всех остальных жи­
вотных—в течение двухсотлетней своей жизни он произво­
дит всего три пары детенышей (между тридцатыми и девя­
тидесятыми годами), но, по расчету Дарвина, потомство
одной пары слонов через пятьсот лет достигло бы пятна­
дцати миллионов. Каково же должно быть размпож ние хотя
бы например рыб, в икре которых яички должно считать
тысячами и сотнями тысяч? Быстрое размножение медленно
плодящихся лошадей па равнинах Америки и недавнее раз‘ Ла-Плата — река в гажпой Америке.

9

131

мпожсние кроликов в Австралии служат нам фактическим
ручательством того, что выводы пали верпы и для жи­
вотных..
Словом, пет такого существа, потомство которого, ог(кьжделпоо от истребления, по засели іо бы в самом непродол­
жительном времени всю землю; закон этот но представляет
исключений.
Но мы не в состоянии даже приблизительно оцепить число
живых существ, населяющих землю; чтобы дать хотя отда­
ленный памек па громадность агой цифры, скажем, что число
одних видов животных и растений прэсгпразтся до полу­
миллиона.
Итак, органических существ родится в несметное число
раз более, чем сколько может выжить; это—неумолимый за­
кон Мальтуса *, примененный ко всему органическому миру.
Не в праве ли мы были сказать, что в природе совершается
постоянный процесс истребления, перед которым теряется
человеческая мысль?
Посмотрим, какие же последствия должно иметь это
истребление. Возвратимся к вашему одуванчику/перенесемся
мыслью в ту эпоху (между девятым и десятым годом), когда
потомство его уже заселило всю поверхность суши па земле.
Что же будет далее? Каждое растение, окончив свой
жизпеппый оборот, погибнет х, оставив по себе 100 потом­
ков и клочок земли, достаточный дая одного.
Кому же достанется это наследие? Кэму жизнь, кому
смерть ііа самом пороге жизни? Эго решит ожесточенная
борьба, из которой выйдет победителем только один.
Но кто же будет этот победитель, кто побежденные?
Кто отмстит счастливого избранника, кто произнесет смерт­
ный приговор над остальными девяносто девятью?
1!с слепой ли случай?
По что такое случай? Пустое слозо, которым прикры­
вается невежество, уловка ленивого ума. Разве случай су* Мал тус — буржуаіи й экон >мист (гоп), счигастп ', что при­
рост насел ноя идет во м ого раз быстр >•, чем прирот средств
к с шествованию.
1 ы допустила, ради простоты, что одуванчик — растение
оди ле ii.ee.

132

ществует в природе? Разве он возможен? Разве возможно
действие без причины?
Итак, что же определят этого избраяаикл? Его же соб­
ственное достоинство. Если в его органивацил найдется
хоть одна ничтожная черта, которая сд ла т его б злее
способным к жизни при данных условиях, болез совер­
шенным, чем его соперники, то ол уже избран. Песчинка
может склонить в его сторону чувствительные весы при­
роды.
Но в чем же может заключаться превосходство одного
семени перед другим? Кто знает! Быгь может в топкой ко­
журе, которая облегчит для нэго процесс пэорігганля, а
может быть и в более толстой, которая защітлт его от
ненастья; быть может в раннем прорасганпи, кот рос до­
зволит ему опередить других, и может быгь наплотив,
в более позднем, которое сшьсот его ог разі гх морозов и
сохранит от участи его соперников. Нгкэнзц, пэ всей ве­
роятности, существуют бесчисленные тончайшие оттенки,
различия которых мы не в состоянии подметить, пе только
оценить, и которые тем по ммео имеют грзмідлээ значе­
ние для самого организма. Гукер, изучивший флору Индии,
от Бенгальской долипы и до снеговой лилии Гпмаиев, и
обращавший главное внимание на так называемые геогра­
фические разновидности, убедился, какие важные физиоло­
гические изменения могут претерпевать растения, нимало
по отступая от нормальной формы. Так например один
вид в одной местности обладает це.лебііымп свойствами, а
в другой—лишен их вовсе, следовательно представляет
иной химический состав, или одна, и та жз фдрма в различ­
ных местностях способна выдерживать весьма различные
климатические условия, так что растение, взятое напри­
мер с верхней границы его распространения на Гималаях,
гораздо лучше выдерживает климат Англии, чем растение,
взятое из более низменной области. Только когда подобные
изменения сопровождаются изменением в форма, опи при­
влекают внимание наблюдателя. В природе не существует
двух форм тождественных, следовательно в каждой кучке
состязающихся существ найдется одио наиболее созеріпеянос, наиболее приспособленное к окружающим условиям,
133

оно и выйдет победителен из борьбы, оно и будет избран­
ником прирэды.
II не следует думать, что исход «борьбы был так прост—■
одна победа еще не решает распри, пораженные соперники
еще не тотчас гибнут. Мы и не подозреваем, сколько жизни
таится, теплится в природе, готовой вспыхнуть при первом
возможном случае. Из горсти ила, собранного Дарвином на
дне пруда, в течение шести месяцев взошіо 533 растений.
Следовательно малейший ложный шаг, минута колебания—
и тот, кто за мгновение был избранником, погиб, рас­
топтан лежавшими у его ног соперниками. Можно сказать,
что каждое живое существо постоянно подвержено неумо­
лимой критике своих врагов-соперников.
Итак, в атом постоянном состязании, в этой борьбѳза
существование необходимо гибнут особи менее удо­
влетворительные, значит, в природе существует не только
истребление, по даже истребление существ, менее совершен­
ных,—в природе существует отбор.
Понятно, что этот естественный отбор1, выте­
кающий из борьбы за существование, может деи1 Ja іч и позвал этот процесс, необходимо вытекающий из бы­
строго размножения Органических существ, осте ст венным
отбором (natural selection), для того, чтобы указать па нолП( йш ю а а.тогпю er■> с проце сом, посредтв>м которого человек
совершен тву<т свои породы; но нашлись люди, которые но по) ял смысл» эт< го іыраже>ия и стали утвера;д ть, что Дарвин
пр дает прнро о сознание, что'природа у і его ; ассѵждаог, разСи-ат; нашлись даже так ѳ судьи, которые решили, что дело
было Гы еще попятно, если б он ограничился ж в<тпымп, по что
к растениям, по имеющим воли, начало о бо а никак неприме­
нимо. К к ни смешны этп возражения, однако Дарвин счел нуж­
ным ог'ъя''пить в одном из послѳтовагшііх изданий своей книги,
чт I выр женпс «привода отбирает» должно понимать в та­
ком же метафоричен к м смысле, в каком вп гда говорится, что
кислота избирает основание, что сила тяготения управляет
дв женяем планет, — в таком смы-ле, в каком употребляют слово
природа, разумея под ним су чму бесчисленны, естественных
закопо -, в гаком, паконе , употребляется самовыражение есте­
ственный закон, < знач: ющ е только известное чередование,
известную последовательность фактов, постоянно наблюдаемые.
Все это — метафорические выражения, употребляемые ради крат­
кости изложения.

134

етвовать только па пользу самого организма. «Благодаря
борьбе за существований, всякое изменение, как бы оно ин
было легко и от каких бы причин оно ни зазиселр, если
оно сколько-пибудь выгодно для особи какого-либо вида, при
его сложных соотношениях с другими органическими суще­
ствами и с внешней природой,—всякое такое изменслие бу­
дет содействовать сохранению особи и большей часгью пе­
редастся потомству. Это потомство будет иметь более шансов
на существование, ибо из множества особей каждого вида,
периодически рождающихся па свет, выживают лишь
немногие». «С другой стороны, мы можем быть уверены, что
всякое уклонение, сколько-нибудь вредное, подвергалось 'бы
неминуемому пресечению».
Понятно также, что естественный отбор должен так же
неизмеримо превышать отбор человека, как природа вообще
превышает искусство. «Если человек мог достигнуть п дей­
ствительно достиг громадных результатов путем методиче­
ского и бессознательного отбора, то чего не в состоянии
сделать природа! Человек может влиять только па внешние,
видимые признаки; природа же не заботится о внешности;
ота внешность подлежит ее отбору лишь постольку, по­
скольку опа полезна организму. Природа можзт влиять на
каждый внутренний орган, на каждый оттенок изменения
в организации, па совокупность жизненного механизма. Че­
ловек отбирает для своей пользы, природа—для пользы
охраняемого существа. Каждый отобранный ею признак идет
в дело, и существо вступает в хорошо приспособленные
условия жизни. Человек содержит в одной стране урожен­
цев различных климатов; он редко доставляет каждому ото­
бранному признаку необходимые упражнения, он кормит од­
ной нищей короткоклювого и длпппоклювого голубя; он не
упражняет различным образом животных с длинными ногами
или с длинной спиной; он ие дает самцам оспаривать < амок;
он пе истребляет страго всех неудовлетворительных живот­
ных, но по силам ограждает от вредных влияний всех своих
питомцев. Исходной точкой ему часто служит нолууродливая
форма или уклонение настолько резкое, чтобы привлечь его
внимание, или же очевидно ему полезное. В состоянии есте­
ственном малейшее различие в строении или складе способно
135

перетянуть тонко уравновешенные весы жизненной борьбы
и следовательно сохраниться. Как мимолетны желания и
усилия человека! Как кратко его время! II потому как жалки
достигнутые им результаты в сравнении с теми, которые
накопила природа в течение целых геологических периодов!
Можем ли мы удивляться, что произведения природы имеют
характер более «истинный», чем произведения человека, что
опп бесконечно лучше приспособлены к сложнейшим усло­
виям жизни и, очевидно, несут отпечаток высшего творче­
ства?»
«Выражаясь метафорически, мы можем сказать, что
естсствеппый отбор ежедневно, ежечасно исследует по всему
миру каждое уклонение, даже самое ничтожное, отбрасывает
все дурное, сохраняет п накопляет полезное, неслышно и не­
приметно работает, когда бы и где бы пи представился
-случай, над усовершенствованием каждого органического су­
щества, прилаживая его к органическим и неорганическим
условиям жизни. Мы но замечаем медленного хода этих из­
менений и лишь по истечении длинных периодов времени
дивимся результатам; наши сведения о геологических опо­
ках так несовершенны, что мы только в состоянии сказать,
что формы теперь не таковы, каковы они были прежде».
Но чтобы вполне уяснить себе действие естественного
отобра, нам необходимо представить себе по возможности
полную картину всеобщей борьбы между органическими су­
ществами. «Ничего нет легче,—говорит Дарвин,—как при­
знать на словах действительность всеобщей борьбы за суще­
ствование, ничего п,ет труднее,—по крайней мере, я сам
это испытал па себе,—как постоянно иметь ее в виду при
обсуждении частных явлений».
'В примере одуванчика мы видели простейший пример
борьбы—борьбу между особямп одного вида. Но может
быть читатель возразит: ведь это был пример чисто теоре­
тический, это была только дедукция, вывод из закона быст­
рого размножения органических существ. Нет ли прямых
фактов, которые бы подтверждали, что наш вывод вереи,
что в природе действительно происходит борьба, что один
организмы побеждаются и вытесняются другими? Простей­
ший опыт можег доставить желаемое фактическое доказа»
136

тельство. Если посеять вместе несколько разновидностей кікого-нибудь растения, например пшеницы, то мы увидим,
что некоторые из них, вероятно более приспособленные к
почве или климату или более плодовитые, вскоре одержат
верх над остальными и, наконец, совершенно их вытеснят.
Даже разновидности, столь близкие между собой, каковы ду­
шистые горошки различных колеров, вытесняют друг друга.
Чтоб сохранить одни сорта в присутствии других, необходимо
собирать семена отдельно и ежегодно смешивать их в опре­
деленной пропорции, иначе сорта более слабые будут посто­
янно уменьшаться в числе и, наконец, совершенно исчезнут.
Сакс очень остроумно замечает, что усилия, которые сель­
ский хозяин должен употреблять для того, чтобы охранить
свои поля от вторженпя сорных трав, дают наглядное поня­
тие о той борьбе, которую каждое растение должно выдер­
живать с остальными. То же самое наблюдается и относи­
тельно животных. Некоторые горные породы овец положи­
тельно вытесняют другие породы, так что их невозможно
разводить вместе. Занимающиеся разведенцем пиявок заме­
тили подобное же явление.
Но ведь способность размножаться в геометриче­
ской п р о г р о с с и и *, как мы видели, присуща всем орга­
ническим существам без исключения,—следовательно ка­
ждое существо в своем стремлении заселить всю землю встре­
чает отпор со стороны всех остальных существ: попятно, в
каком напряженном состоянии должен находиться весь ор­
ганический мир, какое страшное органическое давление дол­
жен выдерживать каждый организм, чтобы удержать за со­
бой свое маленькое местечко в природе, в какой упорной
борьбе против всех и каждого должен он отстаивать свое
существование. Что подобная борьба между различными ви­
дами не есть только предположение, в том убеждают нас
непосредственные факты: «Если предоставить самому себе
луг, па котором долго косили (а то же самое можно сказать
о луге, на котором постоянно паслись травоядные звери),
более сильные растения постепенно заглушают более слабые,
* Геометрическій про ро-сия— рчі величии, где ктжддй сіедуюіций член огл чаот.я от и| едыдуіце< о в оппѳделеіш е кодвч ство ра , напоим р, в два раіа: 2, 4. ', 16. 32, 6і и т. д.

*

137

хотя и вполне развитые; так (в одном опыте Дарвина) из
двадцати видов, растущих па клочке луговой земля в 12 ква­
дратных футов, девять погибло от того, что прочим дали раз­
растись вволю». В недавнее время в Северной Америке рас­
пространение одного вида ласточки вытеснило другрй вид;
в некоторых местах Шотландии умножение дрэзда-деряба
повлекло за собой уменьшение числа певчего дрозда. Один
вид крысы вытесняет другой; в России прусак вытесняет
таракана; один вид речного рака вытесняет другой. Расти­
тельный мпр представляет подобные же явления. Один вид
сурепицы вытесняет другой. Гофмейстер приводит очень лю­
бопытный пример двух видов торфяного мха, когірыо с из­
менением условий влажности болота попеременно заглушают
друг друга; попеременно то тот, то другой, вытесняя своего
противника, овладевает полем сражения. Итак, не только
все особи одного вида, но даже и виды между собой нахо­
дятся в постоянном ожесточенном состязании.
В примере одуванчика мы предполагати, чго он мог бы
заселить всю землю; по водь это предположение невозможно,
даже если бы он не встречал сопротивления в других су­
ществах. Невозможно предположить такой организм, кото­
рый был бы одинаково хорошо приспособлен ко всем точкам
земного шара: всякое растение, всякое животное имеет свою
область распространения, определяемую свойством стріны
или климатом. Каждый организм имеет свои границы гори­
зонтального и вертикального 1 распрэстран пня.
Следовательно каждый организм пра своем стремлении рас­
пространиться должен бороться еще с условиями суще­
ствования, климатом, почвой и т. д.; отсюда другой вид
борьбы—борьба со стихиями. Но мы не должны приписы­
вать особенно большого значения прямому, непосредствен­
ному противодействию условий; гораздо важнее их косвен­
ное в.тпянпе на борьбу, па состязание существ между собой.
Возьмем например какое-нибудь растение в самом центра
епъобласти распространения ; мы знаем, что оно в состоя­
нии выдерживать несколько больший холод иди жар, не,

А Вертикальный—отвесный; горязошальпая плоскость — пло­
скость, ахозяіцая я под прямым углом к отвесу, например по­
верхность жидкости.

13Я

сколько ббльшую влажность или сухость воздуха, потому
что оно выносит эти условия на границах сзэёй области.
Что же мешает численности этого растения удвоиться,
учетвериться? Ясно, что только состязание других еущетв.
Условия существования участвуют туг только косвенно:
они не препятствуют его распространению, а только более
способствуют распространению других растении; они враж­
дебны ему только потому, что благоприятствуют его вра­
гам. «Если, подвигаясь к югу, мы замечаем, что какой-либо
вид редеет, мы можем быть уверены, что это зависит на­
столько же от того, что условия благоприятствуют другим
видам, сколько от того, что редеющий вид страдает. Точно
так же, когда мы подвигаемся к северу, хотя и в меньшем
степени, ибо количество видов вообще, следбвательно н со­
искателей, уменьшается к северу, почему мы, подвигаясь
к северу или поднимаясь в горы, гораздо чаще встречаемся
с формами, недоразвившимися вследствие прямого дей­
ствия климата, чем когда мы подвигаемся к югу иля спу­
скаемся е горы. Когда мы достигнем до стран полярных, пли
до снеговых вершин, или до абсолютных пустынь, нам пред­
ставляется борьба, ведущаяся почти исключительно со сти­
хиями». Новым доказательством, что климат действует глав­
ным образом только косвенно, служит огромное число садо­
вых растений, выносящих наш климат, но но дичающих,
потому что они но в состоянии выдержать состязания с при­
родными растениями. Особенно наглядно обнаруживается
косвенное влияние среды в опытах искусственного удобре­
ния лугов. Азотистые и минеральные удобрения полезны для
всех растений, но не в одинаковой степени,—и вот, вод вли­
янием азотистых удобрений злаки берут перевес над бобо­
выми растениями, под влиянием исключительно минеральных
удобрений бобовые берут перевес над злаками.
Мы получим однако еще далеко не полную картину все­
общей борьбы за существование, если нс примем во вниманиѳ бесчисленные сложные соотношения зависимости, свя­
зывающие между собой все органические существа. Самая
простейшая, прежде всего бросающаяся в глаза зависимость
органических существ друг от друга есть зависимость
жертвы от ее врага и, как необходимое следствие этого,—
13?

обратная зависимость хищника от его добыти. Самым обы­
кновенным примером подобных прямых врагов являются
нам хищные животные относительно всех остальных жи­
вотный и травоядные животные относительно расте­
ний. Несмотря на то, что этот род зависимости нам наибо­
лее известен и понятен, мы редко можем отдать себе отчет
в размерах его последствий. Дарвин полагает, что количество
куропаток, рябчиков, зайцез в Англии зависит глазным об­
разом от уничтожения мелких хищников, так чго, по его
мнению, если бы в течение двадцати лет нс было убито ни
одной дичины и в то же время ни одного хищника, то по
прошествии этого времени в Англии оказалось бы мзпеэ
дичп, чем теперь, когда опа истребляется сотнями тысяч Ч
Следующее любопытное наблюдение показывает, какому ист­
реблению растения подвергаются от мелких животных. Дар­
вин тщательно отмечал все всходы диких трав, появляв­
шиеся на клочке земли длиной в три и іширпнэй в два фута,
и из 357 не менее 295 быти разрушены улитками и насеко­
мыми. Несоразмерная многочисленность особей истребляемо, о
вида в сравнении с числом врдгэз в иных случаях есть
единственное средство, сохраняющее эти виды от совершен­
ного уничтожения; доказательством этому нам могут слу­
жить хлеба и другие растения, которыми мы засеваем наши
поля; всем известно, что они подвергаются истреблению от
птиц, и однако это не мешает нам 'собирать ежегодно
жатву, между тем как всякий, пытавшийся собрать семена
в саду с нескольких растений пшеницы, знает, с какими это
сопряжено трудностями. Дарвин говорит, что ему нередко
случалось потерять при таких условиях все семена. Эти
1 В 1863 г. была паряжепа английским парламевТом комис­
сия для пересмотра законов относя ц> хся до ловля сельдей у бе­
регов Шотлаидип. Из цифр, приведен ых в отчете этой ко иссии, оказывается, что то количество трески и другой крупной
рыбы, которое ловится у тех же берегов, истребило бы б лее
сел-дей, чем сколько их выіавлнвают все рыбаки Шотландии,
взяіыо вместе. Но к' ичестіо изловленной крупной рыбы ко­
нечно с ставляег ничтожную честь- всего количества се, водя­
щегося в тех во аѵ, из что ссста итѳли отчета заключают, что
истребление С'льдѳй чѳрѳі ич ловлю вичюжко в сравпепни
с истреблением, которое они терпят іт крупной рыбы.

140

факты может быть объяснят то любопытное явление, что
некоторые очень редкие растения скучены в огромных коли­
чествах па тех немногих точках земдогэ шара, па которых
опп встречаются,—потому что иначе они может быть вовсе
исчезли бы.
Ис следует думать, что прямые враги всегда та только,
которые ниталотся своими жертвами ; следующий пример луч­
ше всего объяснит нам, какие разнообразные могут быть
враги. В Парагвае* не одичали ни рогатый скот,'пи собаки,
между тем как в соседних странах они водятся в несметном
числе; причина этого явления заключается в изобилия в Па­
рагвае известного рода мух, которые кладут свои яйца в
пупок молодых животных тотчас по их рождении.
По самые любопытные, самые изумительные явления вза­
имной зависимости органических существ представляют, без
сомнения, те сложные, почти чудесные соотношения, кото­
рые наблюдаются между некоторыми растениями и насеко­
мыми. Существует целое растительное семейство орхидных,
оплодотворение которых обыкновенно невозможно иначе, как
при содействии насекомых. Цветы этого семейства вместо
легко распыляющейся и разносящейся в воздухе цветочной
пыли имеют по большей части цветень, собранный в липкие
комочки, которые сами собой никаким образом но могли бы
попадать па жепский орган, па рыльце. Этот недостаток
восполняется насекомыми, которые? питаясь сладковатой
жидкостью, выделяющейся в глубине цветка, переносят о
цветка па цветок эти липкие комочки и таким образом спо­
собствуют оплодотворению. Участие насекомых в оплодотво­
рении орхидных было замечено уже давно, но только ис­
следования Дарвина показали, какими изумительно тонкими
приспособлениями одарены цветы орхидных для облегчения
этого процесса. Так, у иных цветов (Orchis mascula) ко­
мочки пыли были одарены липкими пуговичками, которые но
Положению своему необходимо должны упираться в лоб на­
секомого, запустившего хоботок в глубину цветка; у других
вместо пуговички есть липкая уздечка (Orchis pyramidalis\
которая охватывает кольцом запущенный хоботок; у треть* Парагвай — одна из южноамериканских республик.

141

нх (Catasetum, Mormo'des) комочки пыли при малейшем
прикосновении к соседней части цветка выбрасываются вон,
Иногда на расстояние двух-трех футов. 0 все эти механизмы
так точны, так чувствительны, что нельзя просунуть воло­
са в глубину цветка, чтобы не вынести на нем этих комоч­
ков пыли. Насекомые с подобными цветневыми комочками на
голове или хоботке попадаются нередко, и Дарвин даже наг
ходил бабочек, у которых па хоботке было несколько пар
комочков. Наконец, положительным доказательством необ­
ходимости участия насекомых в оплодотворении служит
прямой опыт, что цветы, предохраненные от насекомых, но
оплодотворяются. И эти факты не стоят одиноко. Дарвин
положительным опытом убедился, что участие шмелей не­
обходимо для оплодотворения клевера, анютиных глазок н
некоторых видов лобелий. Эти любопытные исследования
Дарвина открыли совершенно новое поприще для исследо­
вания ботаников. По его следам, Гильдебрант, Делыпшо,
Мюллер, Лёббок и другие занимались этим любопытным вопросом и показали, что- это замечательное явление участия
насекомых в оплодотворении цветов распространено в зна­
чительном числе растительных групп. Можно сказать, что
главное физиологическое значений пестрых и разнообразных
покровов цветов, которые человек до сих пор считал только
украшением, существующим для услаждения его взоров, что
главное значение этих -органов состоит в том, чтобы привле­
кать насекомых и, приноравливаясь к их нравам и ухваткам,
пользоваться их посещением для достижения перекрестного
оплодотворения х.
Итак, мы видим, как бесконечно сложны взаимные соот­
ношения живых существ: плодовитость клевера зависит от
присутствия шмелей, а сами шмели зависят от полевых
мышей, разоряющих их соты и гнезда; по свидетельству
одного авторитетного писателя, много занимавшегося праг
вами и образом жизни шмелей, более двух третей этих жи­
вотных погибает таким образом. Но всякий знает, что число
полевых мышей зависит от числа кошек, и этот же ученый
положительно говорит, что около городов и сел он встречал
1 О пользе которого сказано в VI главе (см. стр. 198 и сл.).

142

наибольшее количество шмелиных гнезд, что должно прямо
приписать присутствию кошек. Следовательно мы должны
допустить, что численность кошек, через посредство мышеи
и шмелей, влияет на обилие клевера в данной местности.
Дарвин неоднократно фактически убеждался, какими важ­
ными последствиями отзываются самые ничтожные измене­
ния, введенные в общий строй органических существ какойнибудь местности. В одном месте в Страффэрдшире ему
удалось тщательно изучить изменения, вызванные в бес­
плодной вересковой равнине, которой не касалась рука че­
ловеческая, разведением на ней соснового леса. После за­
сева прошло всего двадцать пять лет, и однако, сравнивая
растительность равнины с растительностью засаженных
участков, он нашел, что не только относительное числе
растеппй вересковой равнины совершенно изменилось, по
даже появилось двадцать новых видов (не считая злаков и
ситниковых). Влияние этой перемены на насекомых должно
было быть еще громаднее, потому что в роще завелось
шесть насекомоядных птиц, которых пе было в равнине.
Итак, мы видим, какие важные изменения произвело одно
разведение сосны, по в другом месте (в Суррее) Дарвии
имел случай заметить, от какого ничтожного обстоятельства
может зависеть появление леса. В этой местности, на такой
же вересковой равнине, как только что описанная, большие
участки были за последние десять лет огорожены изгородя­
ми, и одного этого обстоятельства было достаточно, чтобы
огороженные места покрылись множеством самосеяппых со­
сен, и притом так густо, что не все могли выжить. «Убе­
дившись в том, что эти молодые деревья не были ни посажены, пи цосеяны,—говорит Дарвин,—я очень удивился
их количеству и всходил на несколько возвышении, о кото­
рых мог озирать сотни акров* неогражденпой равнины, и
буквально не мог усмотреть на ней ни одной сосны, крома
старых групп па холмах. Но заглядывая внимательно между
стволов вереска, я увидел множество сеянок и мелких со­
сенок, которые беспрестанно огрызал скот. На квадратном
* Ярд—английская линейная мера, равная 0,9 метра. Акр—
английская квадратная мера, разная 4,8 кв. ярдам.

143

ярде, на расстоянии сотни ярдов от одной из старых групп,
а насчитал тридцать два деревца, и одно из них с двадцатью
шестью годовыми слоями много лет силилось поднять свою
верхушку над вереском и не успело в этом. Немудрено, что
эта почва, как только ее оградили, вся покрылась сильными
молодыми соснами. Но равнина была так обширна и бес­
плодна, что никто бы не подумал, что она так тщательно
обглодана скотом». Из этих двух примеров мы видим, что
ничтожное условие, каково ограждение от потравы скотом,
может вызвать появление леса в безлесной равнине, кото­
рое, в свою очередь, повлечет глубокое изменение во флоре
и фауне страны.
Приведенный выше пример мухи, препятствующей раз­
множению лошадей и рогатого скота на равнинах Парагвая,
мог оы дать начало подобному же ряду соогношзшгй: чис­
ленность этой мухи должна по всей вероятности зависеть
от численности насекомоядных птиц,—следовательно, раз­
множение этих последних повлекло бы за собой вторжение
лошадей и рогатого скота из соседних стран, что значи­
тельно изменило бы растительность страны; это повлияло
бы на насекомых и через них па насекомоядных птиц. Мы
начали ряд с насекомоядных птиц и окончили ими жв; та­
ким образом малейшее изменение, претерпеваемое одним ор­
ганическим существом, передастся от звена к звену целой
цепи существ. И как бесконечно просты должны быть
все предполагаемые примеры в сравнении с действитель­
ностью.
Итак, только подведя общий итог всем этим борьбам —
борьбе со средой, борьбе между особями одного вида, борьбе
между различными видами, борьбе с прямыми врагами,
только постоянно имея в виду бесконечно сложную сеть
соотношении и зависимости, переплетающую все живое в
одно громадное целое,—мы в состоянии получить верное
представление о том, что разумеет Дарвин под борьбой
за существование.
«Но я убежден,—говорит Дарвин,'—что, не запечатлевши
в своем уме все значение, все размеры этого процесса, мы
не можем охватить ясным взглядом, не можем верно понять
всего строя природы с бесчисленными фактами распредели144

иия, редкости, обидна, угасания и изменения, из которых
слагается этот строй.
«Когда мы смотрим на разнообразные кустарники и травы,
столпившиеся на густо заросшем 'берегу реки, мы склонны
приписать так называемому случаю присутствие и относи­
тельную численность того или другого вида Но как ложек
этот взгляд! Всякий слыхал, что когда выруіают американ­
ский лес, на его месте появляется совершенно иная расти­
тельность, по замечено, что деревья. заглушавшие дтнчніио
мексиканские развалины, которые первоначально конечно
не были покрыты растительностью, представляют то же
дивпое разнообразие, то же численное отношение видов, как
и окружающий их девственный лес. Какая борьба должна
была происходить в течение целых веков между разнообраз­
ными деревьями, распевающими каждое тысяча семян еже­
годно, какая война между различными насекомыми, между
насекомыми и улитками, между хищными птицами и зве­
рями и другими животами! Как все они должны были
стремится размножиться, пожирая друг друга пли питаясь
деревьями, их семенами и сеянками п.та другими растени­
ями, первоначально облекавшими почву и противодейство­
вавшими росту деревьев! Бросьте на воздух горсть перьев,
и каждое из них должно упасть на землю по определенному
закопу; по как легка эта задача в сравнении с действиями
и противодействиям и бесчисленных растений и животных,
определившими в течение веков виды и относительную чис­
ленность дерев, теперь растущих па древних индийских
развалинах!»
Познакомившись с теми явлениями, которые Дарвин ра­
зумеет под общим названием борьбы за существование, мы
теперь в состоянии полнее выяснить себе, как действует
естественный отбор и каковы будут .сохраняемые и развивае­
мые им изменения.
Из сущности самого процесса вытекает, что посредством
его могут сохраняться только такие особенности, которые
сообщают обладающему ими организму перевес в жизнен­
ной борьбе, другими словами, что действие естественного
отбора необходимо должно быть совсрщенствующе, разумея
10

К. Тимирязев. Чарлз Дарвин и его учение

145

под усовершенствованием приспособление, прилаживание к
жизненным условиям.
По из всего сказанного о борьбе за существование и о
взаимной связи организмов ясно, что каждый организм имеет
существенные соотношения не только с непосредственными
условиями жизни, каковы почва, атмосферные явления, по
и со всеми окружающими его существами; да нем, так ска­
зать, кладется отпечаток окружающего его органического
строя. Пз этой двоякой зависимости органических существ
вытекают два вида приспособления: приспособление к усло­
виям неорганическим—к стихиям, и к условиям органиче­
ским—к другим существам. Следовательно всякое измене­
ние, которое делает существо более соответствующим' неор­
ганическим условиям дайной местности, всякое изменение,
дающее ему защиту против врага, орудие па добычу, по­
вое средство для добывания пищи, всякое свойство, прила­
живающее его к другим организмам, с существованием ко­
торых связано его существование,—всякое такое изменение
будет подхвачено естественным отбором, потому что обладаю­
щее им существо получит преимущество пород своими сопер­
никами.
Несколько примеров лучше всего объяснят действие есте­
ственного отбора.
Волластон, изучая насекомых острова Мадеры *, нашел,
что из 550 видов жуков, обитающих па этом острове, 209
настолько бескрылы, что неспособны летать, а из местных
29 родов 23 во всех своих видах представляют ту же осо­
бенность. Следующие обстоятельства, по мнению Дарвипа,
вполне убеждают, что это уменьшен ио крыла ма.іѳрских на­
секомых есть дело отбора; во многих прибрежных странах
замечено, что жуки иоредко заносятся ветром в море и по­
гибают Ч Волластон заметил, что мадерские насекомые
обыкновенно прячутся, пока не стихнет ветер и по выйдет
солнце; далее, по его наблюдениям, процент бескрылых на­
секомых еще значительнее не менее защищенном от ветров
* Мадера — португальский остров в Атлантическом окгапе.
1 Мио случалось слышать, что в Ораниенбауме именно по
этой причине затрудняются разводить пчел; впрочем, но выдаю
этого за несомненный факт.

146

островке Дезертас, чем на самой Мадере; наконец Волла­
стон с особой силой напирает на та обстоятельство, что
на Мадере вовсе нет целых групп- жуков, повсюду весьма
многочисленных, но образ жизни которых делает летание
необходимым.
Взвесив все эти ?факты, мы конечно согласимся с Дар­
вином, что уменьшение крыла произведено отбором; в тече­
ние тысяч последующих поколений особи, летавшие менее
или вследствие незначительного крыла или от прирожден­
ной лени, имели более шансов на сохранение, так как они
менее подвергались опасности погибнуть в море.
С другой стороны, тот же Волластон заметил, что цве­
точные жуки и бабочки, достающие свою пищу не из почвы,
а следовательно принуаценные летать, имеют крылья пѳ
только не уменьшенные, но даже увеличенные. Оба эти фак­
та совершенно согласны с естественным отбором. Для на­
секомых, попавших на этот остров, было только два исхода:
или приобрестъ органы, при помощи которых они были бы
в состоянии бороться о ветром, или оставить все попытки
на подобную борьбу. «Тут должно было произойти то же,
что с мореплавателями, потерпевшими крушение близ берега:
хорошим пловцам в этом случае было- выгодно еще боль­
шее искусство, чтобы они могли доплыть до берега; плохим
же пловцам было бы выгоднее вовсе не уметь плавать и
следовательно держаться па остатках корабля».
Итак, здесь мы видим прекрасный пример приспособле­
ния к стихиям. Такое же приспособление представляют и
хохлатки одуванчика, дозволяющие его семенам рассекаться
на огромные пространства и следовательно сообщающие ему
важное превосходство над соперниками, рассыпающими се­
мена лишь на ограниченном пространстве. Быть может,
благодаря, между прочим, этому приспособлению семейство
сложноцветных, к которому относится одуванчик,—самое
обширное и распространенное из всех растительных семей­
ств, населяющих земной шар.
Разительный пример приспособлений, представляющих за­
щиту от врагов, мы видим в окраске некоторых животных.
Многие насекомые, питающиеся листьями, зелены; другие,
питающиеся корой,—все в серых пятнах; торная куропат10'

147

ка зимой беда, красная куропатка имеет цвет нерезка, а ко­
сач—торфяной почвы. Окраска эта очевидно нэіезна дчя
существ как средство, предодрапающее их от врагов, и мы
должны допустить, что это приспособление образовалось
не иначе, как отбором, т. е., что все особи, не имевшие
подобной окраски, терпели сильное истребление от врагов
и следовательно но оставили потомства х. Предположение
это оправдывается тем фактом, что во многих странах
Европы не разводят белых голубей, как слишком подвержен­
ных истреблению хищными птицами. Еще удивительнее при­
меры насекомых, подражающих растениям не только цветом,
но и формой. Есть насекомые, напоминающие засохший су­
чок, другие—засохший или еще зеленый лист со всеми ево
жилками и притом с таким поразительным сходством, что
с первого взгляда нельзя по обмануться. Наконец сущест­
вуют насекомые, подражающие в своей окраске другим
насекомым. Все эти явления (обратившие па себя в послед­
нее время внимание натуралистов и получившие английское
название mimicry, мимикрия—подражание) очевидно пред­
ставляют для насекомых одну пользу—возможность укры­
ваться от естественных врагов.
0з этого примера мы видим, что даже такие с первого
взгляда маловажные признаки, какова окраска, могут под­
лежать естественному отбору. Подобные же примеры можно
привести и для растений; так известно, что некоторые пло­
ды с пушистой кожей гораздо менее подвергаются истре­
блению от насекомых, чем плоды о кожей гладкой,—следова­
тельно, естественный отбор будет сохранять преимущест­
венно плоды с кожей пушистой.
Это были примеры защиты от врагов; по по менее изу­
мительны приспособления к преследованию добычи или до­
быванию пищи; примерами подобного приспособления могут
служить строение ступни и зубов тигра и других хищных
или поразительно гармоническое строение дятла, вся орга1 Од и русский зоолог издевался над этой теорией Дарвина
о защитной окраске. Что бы сказ і л он теперь, когда
культурное (!) человечество положило ее в основу высшего своего
вскусства (!) — искусства взаимного истребления.

148

низания которого приспособлена к добыванию насекомых
под корой деревьев.
Все эти и даже самые сложные явления взаимнаго при­
способления растений и животных, какие представляют нам
например орхидные и другие растения, могут быть вполне
объяснены действием отбора. Мы видели, что дзеты этого
семейства нуждаются в посещении насекомых, без чего не­
возможно оплодотворение; побудительной причиной для по­
сещения их насекомыми служат железки, находящиеся в
глубине цветка и выделяющие сладкую жидкость; следова­
тельно весьма естественно, что постоянно будут выживать
то особи, которые будут одарены большими железками,
между том как особи, случайно лишенные этих железок, не
будут привлекать насекомых и останутся возез без потом­
ства. Далее мы видели, какими сложными, топкими приспо­
соблениями одарены эти цветы для того, чтобы сделать
перенесение цветня неизбежным; но и эти приспособл нія
вполне могли сложиться из случайных отступлений путем
отбора, потому что то цветы, которые насекомые могли бы
посещать, не перенося цветня, остаіись бы пѳоплодотвореппыми, а чем совершеннее было бы эта приспособление,
тем вернее был бы успех в борьбе.
Но как для цветка выгодно строение, приспособленное
к форме и ухваткам насекомых обитаемой им страны, так,
обратно, и для насекомых выгодно приспособление к форме
цветка, доставляющего ему пищѵ. Так. например, едва замет­
ное изменение в длине или изгибе хоботка, дозволяющее насе­
комому удобнее и поспешнее высасывать сладкую жидкость,
доставит ему преимущество над состязателями. Дарвин при­
водит весьма любопытные наблюдения над соотношением
между цветами клевера и насекомыми. Трубочки венчика
обыкновенного красного клевера и клевера пунцового
(Trifolium pratense, T. mcaruatum) с первого взгляда ка­
жутся одинаково длинными, и однако пчелы могут выса­
сывать нектар только пунцового клевера, а не красного,
который посещается только шмелями. Таким образом целые
поля красного клевера не в состоянии дать пчеле ни капли
питательной влаги. И, однако, это различие в строении так
ничтожно, что цветы того
самого клевера, появляю149

щиеся поме покоса и отличающиеся несколько меньшими
венчиками, посещаются пчелами в огромном числе. Но выше
было сказано, что Дарвин опытом доказал необходимость
присутствия шмелей для оплодотворения клевера; следо­
вательно, если бы в какой-нибудь местности шмели были
бы истреблены или стали редки, то в этой местности уце­
лело бы потомство тех цветков, которые, имея случайно
короткие венчики, могли бы посещаться пчелами; таким
образом, по прошествии долгого времени, вследствие повто­
ряющегося в каждом поколении отбора особей, унаследо­
вавших эту особенность, в данной местности образовалась бы
порода клевера, приспособленная уже не к шмелям, а к
пчелам. Точно так іже н в обратном случае, если бы в данной
местности исчезли другие растения, так что красный клевер
составлял бы главную растительность, то из обитающих в
гой местности пчел уцелели бы те только, которые вслед­
ствие более длинного хоботка были бы способны питаться
красным клевером,—следовательно возникла бы порода о
организацией, носящей отпечаток цветов клевера. И не
следует предполагать, чтобы для подобного приспособления
необходимы были такие крайние случаи, как вымирание
целой породы насекомых или совершенное изменение флоры;
даже без всяких подобных переворотов цветки, способные
оплодотворяться и шмелями и пчелами, имели бы более
шансов па сохранение, чем те, которые оплодотворяются
одними шмелями, точно так же, как пчелы, питающиеся
всеми остальными цветами дайной местности и еще красным
клевером, были бы постоянно более сыты и следовательно
оставили бы более здоровое потомство, чем остальные.
Итак, мы видим, тго даже подобные изумительно тонкие
приспособления, каковы соотношения цветов и насекомых,
вполне объясняются действием отбора; стоит только припо­
мнить, как громадно число1 погибающих организмов в сравне­
нии с выживающими. По расчету Дарвина, из 186300 семян,
производимых ежегодно каждым растением кукушкиных сле­
зок, очень распространенного у нас орхидного, выживает
только одно растение в два года.
Во всех приведенных нами случаях измепепия, хотя ино­
гда повидимому и маловажные, были однако очевидно по150

іезпы, но в некоторых случаях действие отбора может со­
провождаться изменениями, польза которых не так очевидна.
Многие естествоиспытатели обращали внимание на так на­
зываемый закон восполнения или равновесия развития; Гёте
удачно формулировал его в следующих словах: «Природа,
для того чтобы расщедриться о одной стороны, должна
скупиться—с другой». В силу этого закона, естественный
отбор, развивая какую-нибудь часть организма, должен со­
ответственно уменьшить другую. Справедливость этих слов
подтверждают факты: так, например, всякий знает, что каг
пуста не может дать обильи >й питательной листвы и обиль­
ных маслянистых семян, что нельзя в одно время откарм­
ливать корову п получать от нее молоко. Следовательно дей­
ствие отбора может проявляться не только в развитии
органа, но иногда и в одновременном уменьшении или даже
совершенном уничтожении другого органа. Наконец, если
о переменой условий какой-нибудь орган, бывший прежде
полезным, сделается бесполезным, то естественный отбор
будет’ стремиться его уменьшить и вовсе уничтожить, по­
тому что организму будет выгодно не тратить пищи на бес­
полезный орган, и подобная бережливость даст ему несо­
мненный перевес в борьбе.
Наконец, благодаря одному свойству органических су­
ществ, которое Дарвин называет соотношением развития,
отбор может иногда упрочивать и такие свойства, которые
по приносят даже косвенной пользы ’организму. Сущность
этого закона заключается в том, что между некоторыми
частями организма, между отдельными органами, существует
какая-то скрытая связь, вследствие котороТі изменение одной
части сопровождается изменением другой; причина этой
связи в большей части случаев для нас темпа, но тем не
иенее самый факт не подлежит сомнению. Так, например,
замочено заводчиками, что удлинение конечностей сопрово­
ждается удлинением черепа, а у птиц—клюва; также заме­
чено, что бесшерстные собаки имеют не вполне развитые
зубы; кошки с голубыми глазами всегда глухи. Таким обра­
зом, если бы одно свойство было почему-либо полезно орга­
низму, то вместе с ним отбор упрочил бы и второе, даже
если бы оно пе представляло ровно никакой пользы или,
151

пожалуй, и небольшой вред, лишь бы в общей результате
преобладала польза. Любопытный пример подобного действия
отбора был заметен г. Виманэм над породами свиней во
Флориде *. Примечая, что все свиньи, которых ему случа­
лось видеть в зтой стразе,—черные, он спросил у завод­
чиков о причине этого предпочтения п получил в ответ сле­
дующее объяснение: в лесах Флориды растет какое-то кра­
сильное растение, которое пагубно действует па всех свиней
иной окраски, кроме черной (именно окрашивает кости и
разрушает копыта, следствием чего бывает смерть). Понятно,
что черный цвет не может иметь здесь прямого значения,
а только находится в теено’й связи с другими особенностями
организации и сохраняется в силу того, что Дарвин на­
зывает соотношением развития. Итак, приведенный пример
ясно доказывает, что в иных случаях естественный отбор
может сохранять и поддерживать свойства, даже не пред­
ставляющие прямой пользы организму х.
По если естественный отбор может производить иногда
изменения, пе клонящиеся к прямой пользе данного орга­
низма или вида, то он пл в каком случае не может произ­
водить изменения исключительно ко благу другого вида.
«Если бы можно было доказать,—говорит Дарвин,—что
какая-либо черта, в каком-либо виде, сложилась лишь на
благо другому виду, такой факт подорвал бы всю мою
теорию, ибо такая черта строения не могла бы сложиться
в силу естественного отбора». И действительно, хотя во
многих естествепно-исторических сочинениях и встречаются
указания на подобные приспособления, Дарзин говорит, что
он не мог отыскать пи одного подобного факта, которому бы
можно было придать вес. Говорят, например, что «ремучий
аппарат гремучей змеи дан ей для того, чтобы предупре­
ждать добычу, следовательно, к прямому вреду его обла­
дательницы. «После этого,—замечает Дарвин,—можно ска• Флорида—один из штатов САСІП на одноименном полу­
острове на юго-востоке Северной Аморвки.
1 Любопытнейшие факты в подтве) жіѳвиѳ этого закона «со­
отношения» бесп лезцых и полезных приз аків не а ою от­
крыты мо.один русским ботаником Н. В. Циштром. (Првмеч.
1918 г.)

152

зать также, что кошка, собирающаяся прыгнуть, извивает
хвост для того, чтобы спугнуть мышь».
Но из всего сказанного нс следует заключать, чтобы
каждая часть организма быда в каждый данный момент дія
него полезна или строго необходима, чтобы организмы ио
представляли ничего излишнего; не должно з&бывіть, что
естественный отбор действует только в весьма длинные сроки
и, следовательно, не может мгновенно удадягь все, что
вследствие изменений условий сделалось излишним, беспо­
лезным. «Поэтому всякую подробность в строении всякого
живого существа (приняв в соображение некоторое прямое
действие физических условий жізнл) мэжнз рассматривать
либо как бызшую спедпальиэ полезною какой-либо праде­
довской форма, либо как полезную пыле потомкам этой
формы, будь то прямо пли косвенно, в ситу сложных законов
развития».
Еще менее следует думать, чтобы естественный отбор
всегда вел к безусловному совершенству; он стремится усо­
вершенствовать каждый организм лишь настолько, чтобы он
о успехом мог выдерживать состязание с другими обитате­
лями .данной страны, то-есть настолько лишь, чтобы обес­
печить ему существование. Но ведь и природа не всегда
представляет нам безусловпоа совершенство. «Если наш
разум заставляет нас восхищаться в природе множеством
неподражаемых приспособлений, тот же разум учит нас,
хотя в обе стороны возможны ошибки, что други» приспо­
собления менее совершенны. Можем ли мы считать совершен­
ным жало есы иди пчелы, которое при употреблении против
разных врагов не может быть снова втянуто вследствие
загнутых иавад зубцов и, следовательно, производит неиз­
бежную смерть насекомого, вырывая его внутренности?
Можем ли мы после изумительно тонких приспособлений,
посредством которых оплодотворяются орхидные, считать
столь же совершенным приепосоолеііпсм то облака желтого
цветня, которые подымаются каждую весну с наших сЛосея
для того, чтобы несколько пылинок случайно попало на
женские цветки?
Взвесив все сказанное о борьбе за существование и
вытекающем из нее естественном отборе, мы должны будем
153

согласиться, что процесс этот вполне объясняет самое
главное и загадочное обстоятельство, поражающее всякого
при взгляде на органический аир,—его изумительное совер­
шенство и гармонию. Мы видим, каким простым путем
природа могла достигнуть тех поразительных результатов,
которыми мы восхищаемся. Опа пе чудеса творила, прямо
выливая существа в изумительно совершенные формы, а
только тщательно стирала следы своих ошибок. В несметном
числе попыток, в беспощадном истреблении всех неудач и
заключается причина этого совершенства. Мы можем сказать,
по боясь впасть в парадокс, что причина совершенства
органического мира заключается в его скрытом несовер­
шенстве, гак как едва ли молено назвать совершенством
гибель миллиардов существ для сохранения одного.
Представим себе, что человек подвергал бы свои про­
изведения такой же неумолимой критике, такой же страшной
браковке,—как изумительно они были бы совершенны!
Рассказывают, что, например, на севрской мануфактуре ра­
ботники, прежде чем ставить изделия в печь, тщательно сли­
чают их со служившим при их изготовлении образцом, и
если они хоть сколько-нибудь пе соответствуют этой норме,
их тут же разбивают. В этой ломке неудовлетворительных
предметов лежит залог совершенства остальных.
Итак, ключ к загадке, которую представляет для каждого
мыслящего человека органический мир, заключается в одном
слове: это слово—смерть. Смерть, рано или поздно пре­
секающая все уродливое/ все бесполезное, все несогласное
с окружающимп условиями, и есть источник и причина
красоты и гармонии органического мира; и емп эта вечная
борьба, это бесконечное истребление повозьпо вселяют в
душу ужас, то мы не должны забывать, что
... у гробового входа
Младая будет жизнь «грать,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.

154

V. Выводы и доводы в пользу учения Дарвина

Отсутствие живых переходных форм объясняется с точки зрения
учения об естественном отборе. — Исчезновение промежу очных
форм — необходимое следствие этого процесса. — Образование
разрозненных, но подчиненных групп. — Естественная классифи­
кація выражает тоіько факс генеалогической 1 связи. —
Громадные промежутки грѳмени, необходимые для процесса пре­
вращения органаче ких форм, подтверждаются свидетельст ом
геологии. — Необходимость существования ископаемых переходных
форм. — Отрицательное ‘видегельство палеонтологии объясняется
ее фактической бедностью. — Новейшие успехи палеонтологии
подтверждают справедливость воззрений Дарвина. — Общее за­
ключение.

Из всего до сит пор сказанного мы должны заключить,
что органические существа изменяются, и что вследствие
процесса, названного Дарвином естественным отбором, та
изменения, которые приспособляют существа к жизненным
условиям, сохраняются, а та, которые ставят их в разлад
с этими условиями, рано или поздно пресекаются, другими
словами, —в природе существует движение, и это движение
в итоге поступательное, т. е. клонится к усовершенствова­
нию существ.
По теперь возникает вопрос: какое значение, какие
размеры можем мы приписать этому процессу? Можем ли
мы объяснить пм все разнообразие органических существ?
В праве ли мы допустить, что путем естественного отбора
незначительные различия, подобные том, которыми отли­
чаются паши разновидности, могли разрастись в болеа
резкие различия между видами, родами, семействами и т. д.?
И в таком случае как отнесемся мы к факту отсутствия
переходных форм,—факту, представляющему повидимому
неотразимое опровержение всякой теории происхождения
органических существ путем изменения?
Внимательное рассмотрение некоторых необходимых след­
ствий естественного отбора доставит нам ключ к разъяс­
нению всех этих вопросов.
Мы видели, что вследствие отбора образуются формы,
более приспособленные к данным условиям, следовательно
1 Генеалогия — родословная.

155

имеющие более задатков па сохранение и размножение. Но
мы видели также, что вследствие быстрота размножения
органических существ всякая область, в каждый данный
момент, содержит все количество жизни, которое она в
состоянии вместить. Отсюда прямо вытекает, что потомство
форм со:ершенных должно теснить и выживать своих пред-'
коз, отставших в общем движении. Рука об руку с размно­
жением совершенных форм должно игти редшаз их менее
со. ершенных предков. Ио редепиѳ неизбежно вол от к выми­
ранию, к полному угасанию формы—в этом убеждают ужо
известные нам факты. В самом деле, мы видели, что формы,
представленные большим числом неделимых, менее терпят от
истребления, чем формы малочисленные; вспомп :м например
замечание Дарвина, что с нескольких кустов пшеницы ипог..а не удается снять и одного зерна, между тем как поля,
засеянные той же пшеницей, дают ежегодно обильную жатву.
С другой стороны, многочисленность породы увеличивает
вероятие появления уклонений вообще, а следовательно и
уклонений, полезных для организма; на этом егвозании
виды обширные, широко распространенные, ирздгтавіяют
более разновидностей, чем виды редкие. Таким образом фор­
мы редкие терпят более и совершенствуются медленнее
форм многочисленных—следовательно все шансы будут дротнз первых и в пользу последних, и притом в постоянно
возрастающем отношении. Ясно, что радение должно вести
к полному дыми алию форіы: прѳжи усовершенствованных
форм, раз сдеіазшиеся редкими, у;Да тем самым обречены
па конечное истребление, хотя иногда, всіедетвие исклю­
чительно благоприятных условия, они еще долго могут
прозлачить св е существование.
Естественный отбор сэдовательно пе только сохраняет
усовершенствованные ф^рмы, но также чр з их ра мпожелие
прямо истребляет их менее совершенных нредк>в. Геология
действительно свидетельствует,, что на земле существовали
Келые группы форм, не остазизшлх по себе и следа.
Пскусст енпый отбор представляет нам явления вполне
аналогические; новые породы животных пли р:стений, более
выгодные в экономическом отношении или білее соответ­
ствующие прихотям моды, часто вполне в Лтзсияэг своих
156

предшественников; так появление породы «шортгорнов»
имело последствием, что прежняя дшппорогаа порода скота
«была словно сметена, как будто ее истребила моровая
язва».
Если бы вся деятельность естественного отбора ограни­
чивалась сохранением избранных и истреблением неудо­
влетворительных существ, то процесс этот был бы срав­
нительно прост, па мы сейчас увидим, какое ещз услож­
нение он необходимо будет представлять.
Начало, паз анн.е Дарвином борьбою за существование,
есть не что иное, как состязание между органическими
существами. Причина этого состязания—безграничное стре­
мление всех существ размножаться, вследствие чего только
незначительная ' часть рождалощихся организмов находит
себе место в природе, разумея под местом всю совокупность
условий, необходимых для существования. По состязание
по самом своей природе дрджію быть паиболез упорно,
наиболее лстребительно между организмами, наиболее сход­
ными, между организмами, живущими в одинаковых усло­
виях, питающимися одинаковой пищей и т. д.,—словом,
между организмами, занимающими одинаковые моста в при­
роде. С другой стороны, такжз очевидно, что между сущест­
вами, пе имеющими одинаковых интересов, одинаковых по­
требностей, вовсе не может быть состязания: Отсюда прямо
вытекает, что чем различнее будут существа, обитающие
в данной какой-нибудь области, тем менее помехи они бу­
дут оказывать взаимному размножению, или, другими сло­
вами, что на данном пространстве может ужиться тем более
существ, чем менее они между собою сходны.
Таким образом мы должны допустить, что для каждого
отдельного организма положительно- выгодно всякое укло­
нение от сходных с ним существ, потому что е каждым
подобным уклонением он 'более и более устраняется от
опасного соперничества и, следовательно, получает более
шансов па сохранение и рззчн »жмще. И чем значительнее
уклонение, тем очевиднее его польза. По всякая выгодная
особенность подпадает отбору, следовательно мы дмжньД
допустить, что из всех видоизменившихся потомков какойнибудь видовой формы в каждом поколении будут вредпэ157

чтительно сохраняться самые различные, т. е. такие, ко­
торые будут наиболее расходиться между собою в складе,
в образе жизни, в потребностях. Вследствие этого разли­
чия, первоначально слабые, едва заметные, с каждым но­
вым поколением будут выясняться резче и резче, и обра­
зовавшиеся разновидности будут постоянно удаляться друг
ют друга и от своих общих предков.
Итак, закон, по которому количество органических су­
ществ увеличивается с их разнообразием,—закон,’ прямо
вытекающий из учения о борьбе за существование, будет
причиной постоянно возрастающего уклонения раз образо­
вавшихся разновидностей, потому что в каждом поколении
будут отбираться особи, наиболее между собою различные.
Стремление организмов размножиться, эта постоянно напря­
женная, ничем неудержимая органическая сила найдет себе
исход в стремлении их разнообразиться, расходиться в
нравах, в строении, в потребностях.
•
Но, может быть, читатель пожелает более осязательных
фактических доказательств существования подобного зако­
на? Доказательства эти под рукой. Известно например, что
участок земли, засеянный несколькими сортами траз, дает
большее по весу количество сена, чем равной величины
участок, засеянный одной какой-нибудь травой, или что
поле, засеяпное несколькими породами пшеницы, дает боль­
ший сбор, чем такое жэ поле, засеянное одной породой.
Земледельцам тоже из опыта известно, что они могут собрать
с своих полей наибольшее количество питательных веществ
посредством севооборота из растений, огноеящнхія к разно­
образнейшим порядкам, истому что растения эти извлекают
из почвы различные вещества. «Природа производит, так
сказать, одновременный севооборот»; растения, находящие­
ся в близком соседстве, обыкновенно оглячаютея разнооб­
разием: так, например, па клочке газона в четыре фута
длины и три ширины Дарвин насчитал 20 различных видов
растений, относящихся к 18 радам и 8 порядкам, из чего
видно, как они быти разнообразны.
Можно привести еще другого рода факты в подтвер­
ждение сказанного закопа. Известно, чтэ человек иногда
умышленно, а иногда и неумышленно перѳзэлял растения
158

из одной страны в другую, при чей некоторые очень хорошо
принимались на своей новой родине, легко дичали или, кал
говорят, натурализовались. С первого взгляда всего есте­
ственнее, казалось бы, предположить, что примутся те ра­
стения, которые будут наиболее сходны с туземными, и
притом растения, относящиеся к немногочисленным группам,
которые найдут выгодные для себя условия. На дела выхо­
дит далеко вс так: приурочиваются растения, по большей
части совершенно отличные от туземных, и притом весьма
разнообразные, так что, по удачному замечанию Альфонса
Декандоля, флоры через натурализацию сравнительно
более обогащаются родами, чем видами. Так, например,
260 видов, натурализованных в Северной Америке, относятся
к IG2 родам—следовательно весьма разнообразны, и из этих
162 родов 100 не имеют туземных представителей.
Итак, повторяем, в силу закопа, по которому количество
жизни возрастаег с разнообразием существ, уклоняющиеся
разновидности, избегал взаимно невыгодной борьбы, будут
постоянно стремиться по боіео и боіез расходящіяся пу­
тям. Из этого видно, что начато, по которому нешачительвые различия между разновидностями разрастаются в более и
более резкие различия между видами, родами и т. д., есть
только одно из необходимых следствий естественного от­
бора. Дарзпп называет это начало расхождением при­
знаков (divergence of Character).
Искусственный отбор представляет нам совершенно
аналогическое явление. Любители обыкновенно ценят
экземпляры с особенно резко выраженными особенностями;
экземпляры же е нелепо выраженными признаками не со­
храняются, я потому формы неопределенные, со смешанными
признаками, составляющие соединительные звенья между
вновь возникающими породами, быстро исчезают, и связь
между этими породами порывается.
Посмотрим теперь, каковы будут последствия одновре­
менного действия обоих начал расхождения призна­
ков и вымирания. Для большей ясности и краткости
‘изложения представим себе этот процесс наглядно, как это
делает Дарвин.
Представим себе, что потомство какой-нибудь видовой
159

формы А уклоняется от нее по нескольким различным
папразладиям, что озидчепз на палам чертеже лучеобразно
расходящимися чертами. В силу начала расхождения
признаков в общей борьбе, которая завяжется между
этими ги »измененными потомками А, наиболее щшаов на
сохранение будут иметь формы, укдонившиеся ио наиболее
расходящимся папрівлениям (означенным па чертеже край­
ними чертами). Оли следовательно вскоро опередят и
заглушат формы средние, промежуточные между вин, и

будут продолжать уклоняться все дадее и далее. По рано
или поздно с каждой из этих новых форм а', п' повторится
тот же прзцзев, что и о А; в них обнаружится раскол,
стремление образовать более или мопео резкие уклонения.
Из этих уклонений сноза, предпочтительно перед другими,
сохранятся самые крайние. Таким образом две формы а', н'
дадут начало уже четырем а", d’> к". п*. Эгн о свою оче­
редь сноса раздробятся и дадут начаяр восьми формам.
По естествеааыіі отбор действуй не иначе, как на пользу
организм» «адоваТйльпо каждый новый (горизонтальный)
160

ряд форм будет совершеннее ряда, ему предшествовавшего.
В самом доіе формы а', п' не могут быть менее совершенны,
чем А, потому что при этом усюздн о:іі не могли бы
сложиться; впи не могут быть и разного с ней достоинства,
потому что всякая возникающая форма необходимо пред­
ставлена меныпим числом неделимых, чем форма типическая,
а следовательно при равном с него достоинстве терпит
большее истребление и не может удержаться. Значит самый
факт существования этих форм ужо есть доказательство,
что они и ле от какое-нибудь преимущество пород А. Точно
так же формы а", d", к", гГ должны быть совершеннее а',
п' и т. д. По появление более совершенной формы необхо­
димо влечет за собою вымирание ее менее совершенных
предков: появление а', п' будет сопровождаться вымиранием
А и всех промежуточных стопеней между А и а' и между А
и п'. В свою очередь а' и п' будут истреблены следующими
за ними a", d’, к", п" и т. д. Но форма А связывала между
собою а' и п', а эти последние были в свою очередь связы­
вающими звеньями между a" nd", п" и к". Следовательно
самым процессом образования новых форм взрывается свя­
зывавшая их цепь существ. Разрывы, раз образовавшиеся,
о течением времени разрастаются более и более, а между тем
появляются еще новые разрывы. Таким образом в итого
получаются последовательные ряды разрозненных форм,
лишенных всякой между собой связи. Окончательным резуль­
татом процесса, изображенного на нашем чертеже, является
восемь резко очерченных форм (означенных точками а'"
п'"), между которыми не сохранится и следа переходов.
Не следует однако думать, чтобы процессы изменения,
расхождения ■ вымирания всегда происходили с такой
неизменной правильностью, как изображено па пашем чер­
теже; ira против, «иг по всей вероятности будут подвер­
гаться значительным отступлениям, обусловливаемым разно­
образнейшими иричипамп: так, например, одни формы будут
изменяться быстрее других, вследствие чего одно развет­
вление выйдет длинное другого; в некоторых случаях из
двух крайних форм разовьется только одна, а в других,
напротив, разовьется более двух; может также случиться,
что вымираш» в некоторых, впрочем, очень редких, случаях
И

F. Тнѵнряиев. Ч»рлі Дар ия и его учение

161

будет неполное: так, при счастливом стечении обстоятельств
какая-нибудь форма А'", весьма мало уклонившаяся от
первоначальной А, сохранится где-нибудь в затишье и
провлачпт свое существование даже до эпохи появления
форм а"—п", но, повторяем, это будет очень редкое исклю­
чение.
Обратим теперь внимание на взаимное родство между
нашими восемью формами а"—п". Зная их родословную, мн
без труда можем определить эти степени родства- и разбить
все восемь форм на группы, которые бы выражали эти
соотношения. В наиболее тесном, непосредственном родстве
очевидно будут пары а''' и b'", d'" и е'", і'" и к'", гл"' в п";
чтобы выразить это отношение, мы разделим наши восемь
видов на четыре группы: а'" b"', d'”e’",i"'k"',m'"n'”1.Ho
эти четыре группы будут находиться в неравной степени
родства: а'" Ь" например будет в ближайшем родстве с
d'" е'", чем с остальными, и обратно, і'" к' ' будет в ближейшем родстве с т"' п"', чем с первыми двумя; таким
образом полученные четыре пары форм снова располо­
жатся попарно в две группы высшего порядка; наконец,
эти две последние группы а'" — п"'. Следовательно, если
бы мы желали, выразить группировкой родственную
связь между формами, то должны были бы соединить
их в группы, подчиненные одна другой. Весьма любо­
пытно было бы отношение ко всем остальным -фор­
мам А'”, если бы она сохранилась; нетрудно заметить,
что она была бы в совершенно равном, хотя весьма
далеком, родстве со всеми восемью, так что мы с одинако­
вой справедливостью могли бы отнести ее и к. группе а'"—-Ь",
и к группе і"-—и”', во еще вернее поступили бы, если бы
не отяосили ее пи к. той, ни к другой; она. составила бы наг
стоящее соединительное звено, переход между обеими груп­
пами, и притом ие переход между той или другой формой
этих групп, а между общими их типами. Конечно, как уже
1 Обозначим это скобками над буквами. Тогда разветвление
будет означать родословное дерево, подтверждаемое палеонтоло­
гией, а охватывающие скобки — сродство, выражаемое классифи­
кацией.
1С2

замечено, сохранение подобной средней формы будет очень
редкое исключение.
Но мы могли бы распутать эту сеть взаимных соотно­
шения между нашими восемью формами, даже не зная их
родословной, а руководясь только степенью различия между
ними, то-есть держась того пути, которым систематики
определяют соответствующие места органических существ
в общем строе природы. В самом деле, представим себе,
что эти восемь форм были бы восемь существующих в на­
стоящее время видов; в таком случае все разветвление
представит нх родословную, теряющуюся во мраке геоло­
гических времен; она нам неизвестна и следовательно как
бы не существует для нас. Закроем ее рукой и будем
обращать внимание только на ряд точек а'"—и"'. Прежде
всего, видя, что они не связаны между собою переходами,
мы естественно будем склонны признать нх за формы са­
мостоятельные, за формы, совершенно независимые друг от
друга. Затем мы приметим, что в них есть чго-то общее,
что-то сходственное, хотя степени сходства весьма неравны
(что означено на нашем чертеже промежутками различной
величины). Желая выразить эти соотношения, мы постараем­
ся сгруппировать наши восемь видов таким образом, чтобы
самые сходные составляли самые тесные группы, чтобы эти
группы в свою очередь снова располагались, на основа­
нии своего сходства, в группы высшего порядка, и т. д.
(как показано рядом скобок над точками а'"—п*'). Довольно
взглянуть на наш чертеж, чтобы заметить, что наиболее
сходные (тоесть разделенные наименьшими промежутками)
будут парна и d'", d’" и е'"и т. д. Группы сходных видов
называются родами, следовательно получаемые четыре пары
видов будут четыре рода: а"'—b'", d’"— е'", і'"— к'",
т'" — п'". Эти роды в ечвою очередь сходны не в рав­
ной степели (промежуток между d"' — е'" и і'"—к"' бо­
лее промежутка а'"'—Ь’" и d'" — е'" п между і'" — к'" и
па’"—п'"); мы разделим их на две выегіие группы
а'"—е'" и і'"—п'", на два семейства. Наконец оба се­
мейства вместе составят отряд.
Мы видим, следовательно, что, не зная ничего об общей
родословной этих восьми видов, даже прямо отрицая ее
11

163

существование, так как они представляются нам совершенно
самостоятельными, мы заметим какую-то сложную сеть соот­
ношений между ними, для выражения которой будем при­
нуждены распределить их в такие же точно подчиненные
группы, в какие распределили бы их на основании этой
родословной. Наши виды, роды, семейства, составленные па
основании взаимного сходства, будут соответствовать раз­
личным степеням родства, связывающего этп восемь форм.
Из всего сказанного вытекает, что потомство формы А,
развиваясь па основании начал расхождения признаков и
вымирания, представит нам те две .особенности, те две
существенные черты, которые, лежа в основе всего орга­
нического мира, поражают естествоиспытателей своим про­
тиворечием,—именпо, отсутствие переходов между видами
и в то же время существование несомненной связи между
ними, дозволяющей соединить их в подчиненные группы.
В самом начале нашего очерка мы старались выставить в
возможно ярком свете противоречие этих двух заключений, к
которым приводит изучение органической природы; мы виде­
ли, что, с одной стороны, классификация органических су­
ществ и данные, приобретенные сравнительным изучением
организмов как живых, так и отживших, как вполне раз­
витых, так и зачаточных, громко свидетельствуют • глубо­
кой связи, о каком-то сродстве между ними, <по что, с другой
стороны, отсутствие переходных форм так жа ясно свиде­
тельствует о невозможности видеть в этом сродстве потом­
ственную связь.
Чтобы согласип, эти два заключения, необходимо было
или найти объяснение для этой связи независим» от един­
ства происхождения, или показать причину отсутствия пере­
ходных форм, т. е. доказать, что они могли существовать
и исчезнуть.
Некоторые естествоиспытатели действительно думали
разъяснить дело тем, что видели в этом сродстве форм но
действительную, фактическую связь, но лишь только вы­
ражение «плана творения», так сказать, разоблачение об­
щей идеи, положенной в основу органического мира. Но
понятно, что подобные объяснения ничего не объясняли,
а только повторяли факт в более туманных выражениях.
164

Изложенный только что процесс образования органи­
ческих форм разрешает эти противоречия другим путем.
Он раскрывает пам причину, почему органические суще­
ства, несмотря на очевидную связь между ними, угадывае­
мую из их взаимного сходства ига сродства, не сохранили
в большей части случаев фактической связи в виде пере­
ходных форм. Если органические формы произошли путем
естественного отбора, то эго отсутствие переходных форм
есть явление не только возможное, но необходимое.
Устранив таким образом кажущееся противоречие,
представляемой органической природой, мы теперь с пол­
ным правом можем объяснить связь пти сродство органи­
ческих форм единством их происхождения; эгл связь—по­
томственная связь, это сродство—прямое родство. Лаша
классификация опирается па. наследственное сходство форм,
характер ее чисто родословный. Ключ к разъяснению слож­
ной сети соотношений, сплетающей в одно целое суще­
ствующие органические формы, кроется в их общем родо­
словном дереве,
«Взаимное сродство всех организмов одного класса,—
говорит Дарвин,—часто сравнивали с большим деревом. Я
думаю, что в этом сравнении есть не малая доля истины.
Зеленые ветвя с их почками можно сравнить о ныяэ суще­
ствующими видами, вегви же, произэедещые в прежние
годы,—-е длинным рядам видов вымерших. В каждый иериод
роста все юные отпрыски пытались ветвиться во1 все сторо­
ны, перерасти п заглушить окружающие отпрыски и ветви,
точно так же, как виды и группы видов пытаіноь пересилить
другие виды в ветпкой жизненной-борьбе. Сучья, раздоен­
ные па большие ветви; расчленяющиеся в свою очередь, на
мелкие и мельчайшие веточки, сами некогда, когда дерево
было молодо, были метшая отпрысками с почкімз, и эта
связь прежних л современных почек чрез ветвящиеся сучья
соответствует классификация всех живых и вымерших видов
группами, подчиненными одна другой. Из многих отпрысков,
покрывавших дерево, когда оно было еще кустом, вселю
д. а или три, разросшіеся в большие сучья, дожни до спх
лор и несут па себе прочие ветви ; так и из видоз, живших
в давно прошедшие геологаческпе периоды, весьма немногие
165

имеют еще живых видоизмененных потомков. Во время
роста дерева многие сучья и ветви отмерли и отпали, и эти
погибшие ветви различных размеров могут представлять
целые отряды, семейства и роды, ко имеющие ныне живых
представителей л известные нам лить по ископаемым
ост&цам. Точно так же, как мы там и сям видим тонкий
слабый сучок, выходящий из развилины, образуемой двумя
могучими суками, и случайно дотянувшийся до вершины,
так мы иногда видим животное, каков орниторинх или
лепидосирен *, до некоторой степени связывающее своим
сродством два обширные разветвления животного царства
и повидимому спасаемое от гибели защищенным местом
жительства Ч Как почки, разросшись в ветви, производят
новые почки, а эти, если они сильны, ветвятся и заглушают
многие более слабые ветви, так, полагаю я, было и с великим
деревом, наполняющим своими мертвыми, изломанными
сучьями земную кору п покрывающим ее поверхность
своими пышными, вечно разрастающимися ветвями».
Птак, исходя из основных начат естественного отбора,
развивая его необходимые логические следствия, мы на­
чертали процесс, который вполне объясняет существующий
строй органической природы. Он объясняет бесконечное
разнообразие органических существ. Он объясняет далее,
почему органические существа представляют такие посте­
пенные оттенки сродства, начиная от ничтожного различия
между разновидностями одного вида до более глубокого
различия между видами одного рода, между видами различ­
ных родов, между видами различных семейств и т. д.,—одним словом, почему все органические формы могут быть
распределены в подчиненные группы. Он объясняет, на­
конец—и в этом заключается его главное достоинство,—•
почему, несмотря на несомненную печать общего происхож­
дения, которою отмечены в настоящее время организмы,
• Орп іторвнх или, иначе, утконос ?— пязко организованное
млеко ит юще ■, откладывающее яйна, подобно пресмыкающимся.
Лепидосирен—рыба, живущая в Южной Америке, на; яду с жаб­
рами имеет легкие, благодаря чему ее строение приближается
к строению ле 'погодных.
1 Такова форма А'".
,

166

мы не имеем живых следов их родословной, за исклю­
чением некоторых, только весьма редких случаев.
Отсутствие переходных форм, служившее полнейшим,
неотразимым опровержением всякой теории происхождения
органических существ чрез изменение, не только па может
служить препятствием для теории их происхождения путем
естественного отбора, но даже можно сказать наоборот,
что существование переходов было бы более нли менее
полным ее опровержением.
По для того чтобы допустить эту теорию, еще мало
того, что конечные результаты описанного процесса вполне
согласны с настоящим строем органической природы; должно
еще показать, что образование форм действительно могло
итти этим путем, что никакие известные на.м факты не
противоречат ему.
Первым и самым естественным возражением против этого
допущения является громадность времени, которое по­
требовалось бы для этого процесса.
Пам известно, что изменение органических существ про­
исходит бесконечно медленно; мы должны принять, что для
образования в естественном состоянии самой незначитель­
ной разновидности потребуются был. может сотни, тысячи
поколений; по мы будем еще ближе к истине,—говорит
Дарвин,—если примем, что на это потребуется десять
тысяч поколений. Следовательно для образования опреде­
ленных, ясно разграниченных видов потребуется уже громад­
ный срок времени, а для образования родов, семейств
и т. д.—периоды, решительйо необъятные для нашего ума.
Спрашивается, в праве лп мы предполагать, что органиче­
ская жизнь существует на земле такие необъятные сроки
времени?
Ответ па это возражение представляет нам современная
геология. Пока история органического мира не простиралась
за пределы истории человека, пока библейская космогония
была всемогуща в науке, попытка подобного объяснения
происхождения органических существ конечно была бы
немыслима по недостатку временя. Открытие следов ис­
чезнувшей жизни в недрах земли, правда, заставило значи­
тельно отодвинуть эру появления органических существ
167

на нашей планете, но тем: но мепеэ первоначальные воз­
зрения геологов на продолжительность геологических эпох
и приблизительная оценка истекших вромзн давали цифры,
далеко не достаточные ддя оправдания подоаяого предпо­
ложения. Только при гэепэдстзующпх в настоящее время
воззрениях предположение о происхождении органических
существ подобным медленным путем изменения на боится
этого возражения, опирающегося на недостаток времени,
потому что современные геологи привыкли считать про­
шедшие времена но веками, а миллионами и сотнями
миллионов лет. Причина этого разногласия относительно
продолжительности времени, истекшего с появления орга­
нических существ па земле, заклинается в изменении воз­
зрений на историю земной коры. Постараемся, хотя в не­
скольких словах, объяснить или, скорее, намекіуть, в чем
заключается различие двух воззрений. Поучение земной
коры ясно обнаруживает, что на поверхности земли
в течение геологических эпох происходили значительныя
изменения. Для объяснения себе этих изменений геолога'
первоначально полагали необходимым допустить громадпые перевороты, подобно урагану, проаосявшився над зем­
лей, сглаживавшие горные хребты, выдвигавшие новые, изме­
нявшие положение воды и суши, при чем все органичезкив
формы необходимо истреблялись и но наступлении периода
покоя сменялись новыми, внезапно возникавшими формами.
Ио современные геологи, со времен 'Лайзія, учат, что из­
менения эти могут быть гораодэ удовлетворительнее объ­
яснены, не прибегая к подобным переворотам. Сущность
учения Лайеля может быть выражена старинной пословицей:
капля точит камень («Gatta civat lapidem»), fo-есть, что
незначительные, повидимому бесследно исчезающие силы,
действуя в громадные сроки, могут произвести такие же
громадные последствия, как и деятели несравненно более
энергические. То, что прежние геолога приписывали вне­
запным переворотам, действию нАведомых грозных деятелей,
то в настоящее время приписывают влиянию и теперь еще
действующих причин, но необходимым условием при этом
Ставят громадные периоды времени. Здесь не место до­
казывать преимущества л научные достоинства этого воз168

J

зрения в сравнении с прежде господствовавшим; мы поста­
раемся только показать, какими соображениями могут руко­
водствоваться геологи для получения хзгя грубо-приблпзитсльпого понятия о продолжительности истекших эпох.
Приведенная пословица применима в геологии даже в
прямом ее смысле: вода, в виде мэрского прибоя вечно
гложущая и подмывающая берега, вода в виде дождя,
снега и льда, постоянно разрушающая горные породы,
вода, в виде бесчисленных потоков, ручьев и рек, уносящая
ежегодно массы ила и песка, чтобы слагать их на пути
пли на дне морей,—составляет один из могущественных
источников тех измененлй, о которых свидетельствует гео­
логия. Этой-то деятельности воды должны мы приписать
образование тех пластов глины, песчаника, известняка и
пр., которые известны в геологии пэд названием осадоч­
ных образований. Наибольшая толща всех этих пластов,
например в Англии, составляет пе менее 20 верст; предста­
вим же. себе, сколько времени потребовалось бы для мед­
ленного отложения подобной массы на дне морей. И мы
должны еще принимать во внимание, что пдаегы, весьма
топкие в одной местности, достигают в других значитель­
ной толщины, что между двумя непосредственно следующими
друг за другом пластами проходили огромные промежутки
времени, что пласты, однажды образовавшиеся, снова раз­
мывались, переносились с места па место.
По мы получим еще лучшее понятие о необъятности
этого времени, если взглянем па тот же факт с другой
стороны. Из только что сказанного о действии воды мы
видим, что рука оз руку с еэзидазиеи, тэ-езть с отложе­
нием осадков, идет и дело разрушения, что мера отложе- _
пия свидетельствует о соответствующей же мере, разруше­
ния, подобно тому, как здание, сложенное из камня, свиде­
тельствует, что где-нибудь в каменоломне образовалась со­
ответствующая пустота. Следовательно, чтобы вполне
оценить время, потребное на образование известного оса­
дочного пласта, мы должны перенестись мыслью в то время,
когда составные его части образовати твердую породу: мы
должны мысленно проследить весь процесс разрушения
этой породы, должны представить себе, как, постоянно
169

подтачиваемая морскими волнами или горными потоками,
опа отрыгалась огромными глыбами, как эти глыбы, вслед­
ствие непрерывного разрушительного действия воды, рас­
падались на болеэ мелкие обломки, которые, шлифуясь
друг о друга, размельчались все более и более и наконец
уже вввде песка или ила уносились волнами. Таким образом
мера разрушения представит нашему воображению еще
более необъятное понятие о громадности истекших времен,
чем мера отложения.
Дарвин сделал исчисление времени, которое потребова­
лось бы на процесс разрушения, последствием которого
было бы обнажение одного осадочного пласта 1, и пришел
к заключению, что па это потребовалось бы примерно
300000000 лет. Конечно данные, на которых он основы­
вает эти вычисления, весьма неопределенного свойства, так
что, по замечанию одного английского геолога, весьма
возможно, что процесс этот продолжался всего три мил­
лиона лет, а может быть, и тридцать тысяч миллионов.
Смысл всех подобных цифр состоит в том только, что­
бы приучить ум наш постоянно иметь в виду громадность
истекших времен. «Созерцание таких фактов,—говорит
Дарвип,—настраивает мой ум таким же почти образом, как
попытка представить себе вечность».
В самом деіе, чтобы только пересчитать тридцати тысяч
миллионов, считая по шестидесяти в минуту, потребовалось
бы 950 лет. Мы видим отсюда, что геология дает нам право
рассчитывать на периоды времени почти неизмеримые;
следовательно с этой стороны теория происхождения орга­
нических существ путем изменения по встречает препят­
ствия.
Но у читателя, по всей вероятности, уже давно готово
возражение иного рода. Мы вполне объяснила сродство
существующих органических форм, исходя из того пред­
положения, что все они связаны общим родословным
деревом, корни которого теряются в бесконечном прошлом,
а могучие ветвистые сучья пронизывают толщу последова­
тельных геологических формаций. Но спрашивается, оправ1 Вельдского пласта, меловой формации в Ксптѳ.

170

дывают ли имеющиеся у на« данные подобное предположение,
можем ли мы хотя отчасти восстановить эту родословную?
Процессы вымирания и расхождения признак >в вполне
разъяснили нам, почему живущие в настоящіе время орга­
низмы не связаны переходами; по ведь все эгз бесчислен­
ные переходные степени, столь же тонки«, ках современ­
ные разновидности, тем пе мснзе должны были когда-то
существовать; спрашивается, встречаются ли они между
известными нам ископаемыми формами? Нигде быть мыкзт
не выступают так ярко успехи естествознания со времени
появления книги Дарвина, как именно в том положении,
которое могла принять палеонтология по огтшзяию к
этому вопросу в то время и какое занимаег она тепэзь.
Посмотрим, что мог отвечать на этот вопрос Дарвин
в 1859 году и насколько позднейшие успехи науки оправ­
дали справедливость его точки зрения.
Палеонтология давала па этот вопрос почти отрицатель­
ный ответ. Правда, ископаемые формы связаны с суще­
ствующими таким же несомненным сродством, как и послед­
ние между собою; правда, ископаемые формы могут быть
размещены в одну общую систему вместо с жтзущтаи- но
тем не менее пе было возможности связать существующие
формы постепенными нечувствительными переходами при
помощи форм исчезнувших.
Читатель спросит: что же мог сказать Дарвин в ответ
на такое всесокрушающее опровержение, чем объяснял
ок это вопиющее противоречие его теории с действитель­
ностью?
Он отвечал на него отрицанием-компетентности совре­
менной геологии в этом деле; он шел далее: он оспаривал
права геологии вообще па окончательное разрешение
вопроса. Оп старался доказать, что геология не только
при ее современном развитии, но дажз по всея вероят­
ности никогда но будет в состоянии Произнести окончат
хельное суждение об его теории.
Посмотрим, на чем основывал оп гго убеждение. Раз­
берем прежде основания, убеждавшие его в несостоятель­
ности геологии при ее современном развитии.
Сущность геологического довода против теории проис
171

хождения органических существ путей изменения сводится
к следующему: до сих по? не пая депо те.: бесконечных
переходных форм, которые должны были существовать,
если современные нам виды—потомки видов прежде суще­
ствовавших. Но не найдено—еще не значит не сохра­
нилось. Сравнение тога, что открыто в гзотог.іи до сих
пор, с тем, что предстоит еще открыть, дает лучшее понятие
о громадном различии между этими дзумя выражениями.
Прежде всего сравним то пространство земной поверх­
ности, которое исследовано геологами, с тем, которое еще
но исследовано и даже недоступно по следованию.
Геология несомненно свидетельствует, что относитель­
ное положение суши и вод менялось пэодпократяо со
времени появления органической жизни па земле. Материки
медленно выдвигались и снова скрывались под поверхностью
океана, и во время этих процессов, длившихся миллионы
лет, они разрушазись, подтачивались мэрзкимд волнами но
всей своей береговой линии. Следствием этого разрушения
было отложение на дне моря осадков, более или менее
значительной толщины, с заключенными в них остатками
органических существ. Эти пласты, всадившись на дне моря,
или оставались там па долгое время, или вследствие нового
поднятия морского дна снова выступали на свет, иля на­
конец, не успев подняться над пзверхностью воды, раз­
мывались и переносились с места па место. Таким образом
мы с одинаковою справедливостью можем ожидать органи­
ческих остатков по всей поверхности земли как в пластах,
образующих нашу сушу, так п в пластах, образующих дно
океанов. Но дно океана недоступно исследователю, а между
тем оно составляет три четверти всей земной поверхности.
Затем из остающейся четверги известил только самая не­
значительная часть: Европа и часть Северо-американских
штатов. Азия, Африка, большая часть Америки и Австра­
лия еще ожидают исследователей. Сверх того, огромная
часть ископаемых органических остатков на суше погребена
«од массами, которые громоздятся над ними па тысячи
футов. Но можно было бы полагать, что хоть эти незначи­
тельные клочки земной поверхности изучены виодив. 11а172

против, почта ежегодные открытия ископаемых в Европе
к даже в таких пластах, которые считались известными,
ясно свидетельствуют, что паши сведения даже о наиболее
известных местностях далеко не полны. В;сь предшествую­
щий опыт должен бы научить геологов, как мало доверия
внушают отрицательные свидетельства, как неосторожно,
неосновательно предполагать, что то, что неизвестно нам
сегодня, не будет найдено завтра. История геологии пере­
полнена подобными примерами, и однако большинство
геологов было склонно преувеличивать действительное зиа-'
чеппо имеющихся данных и на основании ничтожных от­
рывочных сведений, имеющих чисто местное значение,
полагали возможным судить об истории всею органиче­
ского мира. По удачному замечанию профессора Гексли,
в этом обнаруживается только юношеская ретивость моло­
дой науки. «Ученые, открывшие новое поле исследования,—
говорят остроумный ученый,—напоминают собою жеребят,
выпущенных на новое пастбище; в избытке радости опи
несутся вперед очертя голову, не обращая внимания па
изгороди и рвы, теряя из виду действительные пределы
своих исследований и крайнюю недостаточность своих
действительных знаний». Вспомним миллионы лот, истекшие
со времени появления органической жизни на земле, и мы
должны будем согласиться с Дарвином, что «количество
экземпляров, хранящихся во всех наших музеях, решительно
ничто в сравнении с бесчисленными поколениями бесчислен­
ных видев, которые должны были существовать».
Итак, геология при том фактическом материале, которым
она располагает в настоящее время, решительно не может
произнесть ■ какое-либо резкое суждение относительно
теории происхождения органических существ.
Переходим теперь к будущему. Представим себе, что
современен вся земная поверхность будет вдоль и по­
перек изучена геологами; для большей силы довода пред­
положим пожалуй невозможное: предположим, что будут
до некоторой степени исследованы органические остатки,
содержащиеся в пластах, скрытых на дне океана,—пред­
положим, одним слово^і, что геологи когда-нибудь будут
173

в состоянии с полным убеждением сказать, что им известны
все органические существа, содержащиеся в недрах земли,
и что искомых переходных форм положительно не сохра­
нилось. Но это не сохранилось, будет ли оно разно­
сильно—никогда не существовало? Рассмотрение
условий, необходимых для сохранения органических остат­
ков, убедит нас в противном. Само собою понятно, что в
ископаемом состоянии могут сохраниться главным образом
только части организмов более или менее твердые, каковы
например раковины, кости; следовательно, целые классы
организмов, не представляющие твердых частей, не оставят
по себе вовсе следа. Но и сохранение твердых частей
организмов есть всо же случайность, потому что они также
подвержены разрушению, хотя в меньшей стензаи, чем
части мягкие. Относительно животных сухопутных мы
можем делать некоторые предположения на основании на­
стоящего. Весьма замечателен факт, что, несмотря на
тысячи и десятки тысяч животных, которые должны по­
гибать ежегодно естественной или насильственной смертью,
только весьма редко удается найти вполне сохранившийся
скелет. Ко эти редкие уцелевшие остатки, дія того чтобы
сохраниться для отдаленного будущего, должны попасть
на дно реки, озера или моря, где образуются осадки, и
притом настолько быстро, чтобы облечь их прежде, чем
они успеют разрушиться. Из этого видно, что сохранение
остатков сухопутных животных должно быть весьма редким,
случайным явлением. «Кажется,—говорит Лайель,—в план
природы не входит сохранять продолжительное свидетель­
ство значительного количества растений п животных,
которые жили па поверхности земли. Папротив, повидимому
ее главная забота состоит в доставлении средств избавить
удобную для жительства поверхность земли, покрытую или
непокрытую водою, от этих мирпад плотных скелетов и
огромных стволов, которые без того вскоре запрудили бы
реки, засыпали бы долины. Чтобы избегнуть этого не­
удобства, она прибегает к теплоте солнца, влажности
атмосферы, к растворяющей силе угольной и других кислот,
к зубам хищных, к желудку четвероногих, птиц, пресмы­
кающихся и рыб и действию множества беспозвоночных
174

животных» к Теперь переходим к животным морским, со­
ставляющим главную массу сохранившихся ископаемых.
Мы говорили, что пласты, содержащие органические
остатки, образовались из осадков, отлагавшихся преиму­
щественно на дао морен; следовательно с первого взгляда
можно предположить, что о морских животных могла со­
храниться почти полная летопись. Мы однако увидим,
сак ошибочно это заключение. На основании исследований
некоторых ученых оказывается, что органические существа
вообще не живут в морях на значительной глубине—следо­
вательно осадки, богатые ископаемыми, могут образоваться
лишь в мелких водах. Но, с другой стороны, эти пласты
с органическими остатками должны быть значительной
толщины и плотности для того, чтобы противостоять раз­
рушительному действию воли при первом поднятии над
уровнем моря н при дальнейших колебаниях, о которых
свидетельствует геология. Если пласт будет недостаточно
толст п недостаточно плотен, то при пэрзэм поднятии он
будет размыт, и заключенные в нем органические остатки
сотрутся в прах. Итак, для тога чтобы пласт был богат
ископаемыми, т. е. давал удовлетворительное понятие о
формах, существовавших в эпоху его отложения, он должен
образоваться в мелких водах, по в то же время, для того
чтобы избегнуть последующего разрушения, ои должен
быть значительной толщин ы. Но попятно, что толстый
пласт может образоваться в мелком море только при
одном условии, именно—когда дно этого моря медленно,
но постоянно понижается. Только при подобном условии
осадки могут накопляться до любой толщины, а море
останется мелководным, т. е." удобным для развития
организмов, «Я убежден,—говорит Дарвин,—что все наши
древние формации, богатые ископаемыми остатками, отло­
жились таким о'бразом во время оседания морского дна.
С тех пор как я обнародовал мое воззрение па этот пред­
мет в 1845 году, я постоянно следил за успехами геологии
и с удовольствием замечал, как автор за автором, описывая
1 «Древность
стр. 136.

человека»,

перевод

Ковалевского,

175

ту или другую обширную формацию, приходили к заключе­
нию, что опа накопилась во время оседания мэрского дна».
Итак, осадки, богатые ископаемыми и способные избегнуть
разрушения, могут образоваться только в мелком месте
и притом в период понижения дна; осадки же, образую­
щиеся, когда дно неподвижно, будут недолговечны, а те,
которые образуются при его поднятии, будут размываться
по мере образования. Кроме того не должно забывать
постоянного и необходимого условия, что осадки эти должны
отлагаться настолько быстро, чтобы органические остатки
не имели времени разложиться.
Понятно, что потребное стечение обстоятельств будет
случаться лишь очень редко, чрез огромные промежутки
времени, из чего мы видим, какие пробела должны необ­
ходимо существовать в геологической летописи. «Земная
кора,—говорит Дарвин,—обширный музей; но составляю­
щие его коллекции были собраны через громадные промежут­
ки времени».
Разительный пример справедливости всего сказанного
представляет западный берег южной Америки. «Едва ли ка­
кой факт,—говорит Дарвин,—поражал меня более при рас­
смотрении многих сотен миль южно-американского берега,
поднявшегося на несколько сот футоз в новейший период,
чем отсутствие каких-либо новейших осадков, достаточно
значительных, чтобы пережить даже краткий геологический
период. Вдоль всего западного берега, населенного свое­
образной фауной, третичные слои так мало развиты, что
до отдаленной будущности не дойдет пи и мей л его свиде­
тельства о многих последовательных и своеобразных мор­
ских фаунах. Минутное размышление объяснит нам, почему
вдоль поднимающегося западного берега южной Америки
нигде не встречается обширных формаций, содержащих
новейшие пли третичные осадки, хотя количество отлагае­
мых осадков должно было в течение долгих времен быть
значительным, судя по сильному разрушению, которому
подвергаются скалы, и по количеству илистых рок, втекаю­
щих в море. Объяснение, без сомнения, заключается в том,
что береговые и подбережные осадки постоянно истачива­
ются по мере того, как медленное поднятие морского дна
176

возносит их до того уровня, на. котором действует мор­
ской прибой». «Я могу присовокупить,—продолжает Дарвин
далее,—что единственная древняя третичная формация на
западном берегу южной Америки, которая имела достаточно
массы, чтобы противостоять процессам разрушения, дей­
ствующем на нее до сих грр, но едва ли спэээбзі продер­
жаться до отдаленной будущности, что эта формация не­
сомненно накопилась во время оседания мерного дна и
через это успела приобрести значительную толщину».
Мы, кажется, довольно ясно показали, как отрывочна,
как полна пробелов должна быть геологическая летопись,
взятая в целом ; как мало надежды на сохранение непре­
рывного ряда топких переходов между угасшими формами.
Но могут возразить, что в пределах одной и той же
формации могли бы сохраниться все тончайшие пере,ходы
от видов, существовавших в ее начале, к видам, существо­
вавшим в ее конце. На это Дарвин отвечает, во-первых,
что как пи громадно время, потребное на образование
целой формации, оно может быть недостаточно для пре­
вращения одного вида в другой и следовательно нс может
представить нам такого перехода, и, во-вторых, что самые
формации должны были представлять перерывы в процессе
своего образования. Во многих случаях изменение минера­
логического состава осадков ясно свидетельствует о значи­
тельных географических изменениях той местности, откуда
притекли осадки, на что, конечно, требовалось много вре­
мени. Далее «можно было бы привести много случаев, в
которых нижние слои формаций были подняты, обнажены,
вновь погрузились п покрылись верхними слоями той же
формации,—факты, показывающие, какие значительные, но
легко ускользающие от внимания перерывы происходили в
ее накоплении. Во многих других случаях большие ископае­
мые деревья, до сих пор стоящие в том же положении, в
котором они росли, ясно свидетельствуют о длинных про­
межутках времени и изменении уровня во время процесса
осаждения, о которых мы не имели бы понятия, если бы
эти деревья случайно не сохранилась; так ЛаЙель и Даусон
нашли в Новой Шотландии каменноугольные пласты в
1 400 футов толщиною со старинными слоями, содержащими
12

К. Тимиргзе.і Чірлз Дарвин и его учение

177

корни, один над другими па шестидесяти восьми различных
уровнях. Поэтому, если один и тог жэ вид встречается
у основания, в средине н в верхних слоях формации,
весьма вероятно, что он не жті на однод и то2 же точке
в течение всего периода осаждения, по исчезал и снова
появлялся может быть много раз в течение одного и того
же периода; так что, если бы такие виды подвергались
значительным видоизменениям в течение одного геологиче­
ского периода, один разрезч мог бы обнаружить но все
тонкие переходы, которые, по моей теории, должны были
существовать, по лишь внезапные, хотя бы и незначитель­
ные, измене:іия в формах».
Вообще для того, чтобы формация по представляла пере­
рыва, необходимо,, чтобы во все время ее образования
понижение дна и отложение осадков находились в совер­
шенном равновесии, а это конечно почти невозможный
случаи. •
Наконец, если даже формация и пе представляет пере­
рывов. и в се верхних этажах сохранилась форма, проис­
шедшая от более древней формы той же формации, то это
еще по значит, что самый переход совершился на той же
самой точке. Напротив, верхняя форма могла образоваться
из разновидностей древней формы, возникшей где-нибудь
далеко от этой точки, затем трлько возвратилась па прежнее
место жительства. Это предположение становится тем более
вероятным, если припомним, что наиболее разновидностей
производят виды, широко распространенные, следовательно
каждая разновидность имезт местное происхождение и затем
уже, если она обладает каким-нибудь преимуществом перед
другими формами, распространяется па более и более широ­
кую площадь. Таким образом в целой области, заселенной
новым видом, существует только одна точка, на которой
мы вправе ожидать перехода от нее к старой форме.
Мы видим, следовательно, что не только все формации,
взятые в целом, но и, по всей вероятности, пи одна фор­
мация в отдельности пе могут нам представлять полного
постепенного перехода форм. «Почти можно сказать,—
говорит Дарвин,—что природа хотела затруднить открытие
своих переходных связующих форм».
178

Но все эти затруднения выставляются в еще более яр­
ком свете следующими соображениями. Весьма возможно,
что даже имея в руках действительную переходную или
связующую форму между двумя ныне существующими иди
ископаемыми формами, мы не узнаем ее. В самом деле,
посмотрим, какого рода переходы мы вправе ожидать. Один
взгляд на чертеж (етр. 161), изображающий прщезс обра­
зования видов, убедит, что переход между двумя существую­
щими в настоящее время видовыми 'формами (например а'"
и Ь"') не может быть прямой, непосредственный; напротив,
мы всегда должны искать переходов в третьей какой-нибудь
форме (а), которая может быть почти так же мало сходна
с теми двумя, как опи между собою; таким образом мы не
должны ожидать, чтобы эти переходные формы представляли
характер, средний между двумя видами, в том смысле, что
совмещали бы признаки той и другой группы. Пример лучше
всего объяснит эту мысль. Все голубиные, породы, описан­
ные нами в начале нашей статьи, несомненно произошли
от одного источника, и однако мы напрасно стали бы
искать прямых переходов между ними. Например, мы тщетно
искали бы форму, среднюю между дутышем и трубастым
голубем, т. е. такую форму, которая соединяла бы не­
большой зоб с немного распущенным хвостом. Такой формы
никогда пе существовало; напротив, соединительное звено
между ними составляет обыкновенный голубь, который так
же мало похож па них, как и они между собою. Если бы
нам другими путями пе было известно происхождение голу­
биных пород, то мы признали бы их за отдельные формы
и рядом с ними поставили бы и ш общего предка, нимало
не подозревая в нем общее связующее звено. ’Но именно
в таком положении будет очень часто находиться геолог.
Положим, он нашел форму а", настоящую переходную форму
между видом а'" и Ь"'; но строение ее нисколько ему эго
не обнаружит, потому что она может не иметь вовсе нх
частных характеристических признаков и, напротив, иметь
такие признаки, которые у них изгладились. Если мы пе
могли бы на основании сходства определить происхожде­
ние голубиных пород, которые имеются у нас в живых
экземплярах, то как же ожидать этого от геолога^ кото12*

рому во всяком стуча» доступны только некоторые части
организма, а иные видовые формы часто известны лишь но
одному неполному экземпляру?
Только полный ряд тонких оттенков перехода от а" к.
а'" и к Ь'" мог бы навезти гезллы на мысль, что а” есть
соединительное звено между ними. Из этого мы видим, что.
геологу для выполнения промежутка между двумя живущими
формами необходимо иметь целый ряд промежуточных форм,
потому что отдельные промежуточные формы, какова а",
часто вовсе нс ироиззедут на него впечатления перехода.
Но все только что сказанное убеждает нас, как мало
надежды представляет геология на открыти» такого мно­
жества переходных форм.
Итак, ответ Дарвина на возражения геологов заключался
главным образом в том, что геологическая летопись во самой
своей природе, а тем более пои современном ее созгоянии,
так отрывочна, так несовершенна, что решительно не впра­
ве произнесть суда над его теорией. «Те, которые счи­
тают геологическую летопись сколько-нибудь полной и не
придают особого веса фактам и доводам, приведенным в
этой книге, без сомнения, не обинуясь, отвергнут мою тео­
рию. Что до меня, то, развивая метафору ЛаЙеля, я считаю
нашу геологическую летопись за историю мира, веденную
непостоянно и написанную на изменчивом наречии. Из этой
истории пам доступен лишь последний том, относящийся
к двум-трем странам. Из этого тома лишь там и сям сохра­
нилась краткая глава и от каждой страницы лишь несколько
бессвязных строк. Каждое слово медленно изменяющегося
наречия, па котором написана эга история, более или менее
различно в каждой из открываемых глав и представляет нам
зарытые в наших последовательных формациях и, как нам
совершенно ложно кажется, внезапно появляющиеся формы.
С этой точки зрения разобранные вышо затруднения зна­
чительно уменьшаются или даже совершенно уничто­
жаются».
Такова была, по мнению Дарвина, единственная возмож­
ная точка зрения на свидетельство палеонтологии при том
фактическом материале, которым она располагала в конце
пятидесятых годов. Он только предостерегал не придавать180

слишком большого веса отрицательному свидетельству, всегда
ненадежному, когда число фактов недостаточно, и этот
отрезвляющий взгляд имел громадное значение в истории
-»той пауки. Дарвин выставлял на вид, что если переходные
формы еще не найдены, т> эго ещо не доказывает, что
они и не будут найдены, по в то жз время предупреждал,
что безрассудно было бы ожидать открытия многочисленных
переходов, так как сохранение их—дело весьма редкого
стечения случайностей. Предсказания его не замедлили ис­
полниться: по мере увеличения фактического материала
ста іи появляться и ожидаемые промежуточные формы.
«Каково же положение дела,—спрашивает Гёксли г,—
теперь, когда наши сведения по ископаемым млекопитающим
третичной эпохи увеличились раз в плгьдзся'г п в некото­
рых направлениях достигли почти желаемой полноты? А вот
каково: мы можем сказать, что если бы учение об образо­
вании органических форм путем постепенного развития еще
ио существовало, то палеонтологи должны были бы его
сочинить,—так неотразимо представляется оно нашему уму
при изучении ископаемых остатков, открытых за период
времени поме 1853 года». Мы здесь конечно не в со­
стоянии дать хотя бы приблизительного понятия о богат­
стве этих открытий,—укажем только на самые крупные
факты. В третичных формациях западной Америки Маршу
удалось проследить ближайших предков лошади, Годрн ука­
зал на общего предка собаки и медведя и т. д.~; наконец,
открытие знаменитого археоптерикса в Баварии и птиц,
снабженных зубами, в меловой формации Америки, под­
твердили существование перехода „между птицами и прес­
мыкающимися. К подобным же заключениям приводят позд­
нейшие исследования ископаемых растений. Вот общий
вывод, к которому приходил’ один из лучших авторитетов
по растительной палеонтологии, граф де-Сапорта: «Вид мо­
жет быть рассматриваем в настоящем и в прошлом. Если
мы останавливаемся на современном положении вещей, та
оказывается невозможным дать точное определение этому
1 «The Coming of ago of the origin of sp ciea», Nature, May,
1880. «Bei)пленив Происхождения видов в совершенно*еіие» (T. е. 21 год) (газета «Природа», май. 1880).

181

понятию, в котором однако желают видеть прочную основу
всей системы. Оно то замыкается в самых тесных рамках,
то расплывается до таких размеров, что захватывает су­
щества совершенно не сходные. Таким образом оно ста­
новится неуловимым, приводя в недоумение самых опытных
исследователей, и совершенно ускользает от анализа. Если
мы обратимся к прошлому, то происхождение видов путем
последовательного изменения обязательно представляется
нашему уму не как теория, по как факт, вытекающий из
всей совокупности наблюдений. Нам представляется невоз­
можным дать другое объяснение для последовательного
развития палеонтологических явлений. Все. приводит нас
к следующему результату. Между отдельными периодами
пѳ существует опредеденных границ, все в них изменчиво,
изменяется и их характеристика, смотря по тому, какой ряд
животных или растительных форм мы предпочтительно
имеем в виду. Растет число переходных образований, про­
межуточные пласты связывают главные отделы в одно
неразрывное сценляющеюя целое. Современные виды поити
всегда связаны с непосредственно им пр'діпгсгвовавіппми,
а эти последние в свою очередь примыкают к другим фор­
мам, которые тем более отличаются от современных, чем
значительнее промежуток времени, их разделяющий. Таким
образом открываются промежуточные образования между
видами, родами и семействами, и обнаруживаются до
известной степени те стадии, через которые прошла орга­
ническая жизнь прежде, чем достигла современной нам
впохи».
Этим мы по необходимости должны закончить наш обзор
теории Дарвина; размеры подобного очерка лишают нас
возможности рассмотреть более частные вопросы, более
специальные возражения, которые Дарвип отражает с таким
же успехом. Читатель видел, что /цель этой теории—дока­
зать единство происхождения органических существ. Дар­
вин поставил себе задачей устранить сомнения, сгладить
препятствия на пути этой великой идеи, облечь во в опре­
деленную форму, вооружить и обезопасить ее от дальней­
ших нападок. Насколько ои в этом успел, читатель ужо
сам в состоянии судить. В то> же время процесс, посреди
182

«твои которого па основании этой теории развились все
бесчисленные формы, населяющие землю, объясняет нам
поразительную гармонию и совершенство органического
пира.
Все сказанное всего лучше резюмируется в следующих
словах, которыми Дарвин заканчивает свою книгу, к кото­
рые представляют самый полный и самым точный ответ
современной науки на вопрос, поставленный нами в начало
нашего очерка: как возникли, как сложились вес эти див­
ные формы и почему они так совершенны?
«Пнтешсяо рассматривать густо заросший кдочок земли,
покрытый разнородными растениями, с поющими птицами'в
кустах, с насекомыми, толкущимися вокруг них, с червями,
ползущими по влажной почве, и думать, что все эти дивно
построенные формы, сталь отличные одна от другой и одна
от другой зависимые таким сложным способом, все возникли
по законам, действующим вокруг пас. Эти законы, в обшир­
нейшем нх смысле, суть развитие и воспроизведение:
наследственность, почти необходимо связанная с воспро­
изведением, изменчивость, обусловливаемая прямым или
косвенным действием жизненных условий, а также деятель­
ностью и бездействием органов, прогрессия размножения
столь быстрая, что ведет к борьбе за существование, а
следовательно и к естественному отбору, с коим нераз­
рывны расхождение признаков и вымирание менее усо­
вершенствованных форм. Так из вечной борьбы, из голода
и смерти прямо следует самое высокое явление, которое
мы можем себе представить, а именно—возникновение выс­
ших форм жизни. Есть веіичие вjjtom воззрении, по кото­
рому жизнь с ее разнородными силами была вдохнута
первоначально в немногий формы или. лишь в одну, по
которому, меж тем как земля продолжай кружиться по
вечпбму закону тяготения, из столъ простого начата раз­
вились и до сих пор развиваются бесчисленные формы
дивной красоты».

183

VI. Последующие исследования Дарвина, подкрепляющие его учение.

Последующая деятельность Дарлтиа, тедставл-юпіая развитие
ого учени». — Материалы в подкрепление основных п ложевий
его теор и: «Об изменениях прирученных животных и в ахедьеіаемых растений-.— Приложение его учения к част ыи слу­
чаям.— «Ііропс ожіевие человека и половой полбо(» и «Выра­
жение чувств у человекі п животных». — «Рааінчііые присноеЛления, при помощи ко орых орхидные очлодотвор-чотся васско.міли».— «Различные формы цветка у растений лого же вида» в
<0 действии са о)плодоп«|ррния в растительном царстве».— «НаСіконоядпые раі тения». — «J піжениа и повадки лазающих расте­
ние» п «О сп с бпосли растений к движению». — Общин прием
и основная мысль, проходящие во всех с ецпальиых исследова­
ниях Дарвина. — Заключение.

Можно сказать, что вся научная деятельность Дарвина
в течение двадцати двух лет, последовавших за появлением
сочинения, излагавшего его теорию, за весьма небольшими
исключениями 1 представляла пли развитие ее основных
положений, или подтверждение на обширных, тщательно
обработаппых примерах ее применимости для объяснения
самых сложных, самых запутанных биологических вопро­
сов. Сделаем беглый обзор этих двух категорий ого
трудов, рграпичиваясь, попятно, самой общей их характе­
ристикой, так как пе можзг быть и масля о том, чтобы
дать хотя бы приблизительное понятие о неисчерпаемом
богатстве фактического содержания этих одиннадцати томов,
заключающих с лишком 5 000 страниц по большей части
оригинальных исследований и наблюдений.
Начнем этот обзор с того сочинения, которое пред­
ставляет, так сказалъ, собрание оправдательных докумен­
тов в подтверждение некоторых основных положений его
учения. Еще в предисловии к первому изданию своего зна­
менитого сочинения, которое он называет только извлече­
нием из своего труда, Дарвин писал: «Я могу здесь сооб­
щить только общие заключения, к которым я пришел,
иллюстрируя их-несколькими фактами, которых, я надеюсь,
будет тем пе менее достаточно. Пикто более меня пе
сознает необходимости привести современен все факты,
1 Таково например его еочипеппе о земляных червях, биогра­
фический очерк жизни ребенка и некоторые другие мелкие статьи.

184

ва' которые опираются мои заключения, как я и надеюсь
вто исполнить в непродолжительном будущем». Эго обеща­
ние Дарвин начал осуществлять, издав в 1868 году обширное
орчииенпе в двух томах «05 изменчивости прирученных
Животных и возделываемых растений», появление которого,
как он объясняет в предисловии, значительно замедлилось
постоянным его болезненным состоянием. В этом же пре­
дисловии Дарвин обещад такое же иди два таких же об­
ширных сочинения по вопросам, касающимся изменчивости
органических существ в естественном состоянии и основ­
ных сторон era теории—борьбы за существование и есте­
ственного отбора. Но обещанные труды не появились при
жизни Дарвина, и еще неизвестно, в каком виде оставил
Он подготовленные для нпх материалы. Быстрый успех и
почти всеобще» признание основных его идея, а также
повидимому никогда не докидавшая его мысль о своей недол­
говечности 1 вероятно побудили его отказаться от намере­
ния представить подробное документальное развитие ужо
высказанных и достаточно убедительно доказанных идей
и обратиться к частным иссдедовапиям, открывавшим ка­
ждый раз целые новые области знания и в то же время
служившим образцом того, как этими идеями можно поль­
зоваться при исследовании природы. Появившийся труд
представляет развитие и подтверждение мыслей, высказан­
ных только в двух главах (1 и IX) его знаменитой книги.
Перед подавляющим строем фактов, заключенных в этом
Срчипеиии, должна была умолкнуть завистливая критика,
ДО Тех пор вое еще пытавшаяся видеть в Дарвине какогоifo верхогляда, легкомысленно решающего на нескольких
«Йраіиічках вековые вопросы пауки. Тысяча с лишком стра­
ниц убористого текста едва вмещала тот фактический
арсенал, который Дарвин собрал для подтверждения пе(Жольких только воложелиТі езоэго учения. После появлеспя этого сочинения никто уже по имед права сомневаться
к. том, что кода его друзья говорили, что он двадцать лет
обдумывал мысли, излагаемые па двух страницах, они гово1 Эта мысяь • бллвкоЗ смерти постоіяпі» проглядывает в ого
частной п .'репмеяе.

1S5

ри.тп по фразу, а только констатировали факт. В этом
замечательном сочинении Дарвин сначала приводит длин­
ный, критически проверенный перечень фактов, касающихся
происхождения многочисленных пород животных и расте­
ний, прирученных и возделываемых человеком. С особен­
ною тщательностью обработай вопрос о происхождении
голубиных пород; здесь почти каждый факт проверен им
самим: он собрал все известные породы голубел, изготовил
и подробно описал их скелеты, произвел продолжительные
и сложные опыты их скрещивания и т. д. Одна только
эта часть Труда потребовала не менээ десяти лот исследо­
ваний. Вооружившись всеми этими фактами, Дарзин под­
вергает затем обсуждению вытекающие нз них общие
вопросы. Перед читателем последовательно развертываются
закопы наследственности, явления атавизщ, т- е. возвраще­
ния к типу предков, образование помесей, вред скрещива­
ний в близких степенях родства, искусственный отбор,
причины изменчивости и, глазным образом, влияние внеш­
них условий, употребления и неупотребления органов,
соотношение развития и т. д.,—словом вся совокупность
законов и явлений, управляющих и наблюдаемых прл вос­
произведении органических существ—полный свод совромсппых знаний по этим запутанным и нередко темным вопро­
сам,—свод, которым еще долго будет руководиться всякий
натуралист, интересующийся изучением эгах сторон орга­
нической жизни *.
Все последующие труды, как уже сказано, относятся ко
второй категории; они представляют не подкрепление только
или, так сказать, оправдание мыслей, высказанных ужо ра­
нее, а их распространение на частные случая, па группы
естественных явлений, или уже известных, или им вновь
открытых и объяснимых только о точки зрения защищаемой
теории. Некоторые из этих монографий близки по содержа­
нию и образуют как бы группы взаимно пополняющихся
1 Сказанное здесь особенно применимо к вопросу о наслед­
ственности, по которому столько пишут в послезнее время раз­
ные і исател г, обнаруживающие свое полное незнание того, что
уже до них сделано Дарвином (см. мои статьи «Наследственноеіь»,
«Мендель» в Энциклопедии Грапат. (Примем. .1918 г.)

186

исследований. Таковы например исследования «Об оплодотво­
рении орхидных», «О различных формах цветка и пр.»,
«О самооплодотворении и перекрестном оплодотворении»;
все эти три исследования представляют одно целое, объясня­
ющее нам значение так называемых несущественных частей
цветка,—их своеобразные формы, яркую окраску и пр.,—
и их вероятное происхождение путем естественного отбора
в силу приносимой ими пользы, как средств для обеспече­
ния перекрестного опы гения. Такая же связь существует
между исследованием «О лазающих растениях» и «О спо­
собности растении к движению»; в нервом из них описы­
вается ряд поразительных целесообразных приспособлений
растении, а второе показывает, что эти приспособления,
наравне с другими не менее удивительными, развились из
одного основного свойства растения и следовательно также
могли выработаться постепенно, путем отбора. Замечательно,
что за исключением сочинения о человеке все остальные
специальные труды были ботанические, между тем как преж­
няя деятельность Дарвина сосредоточивалась па вопросах
зоологических и геологических. Это, вероятно, объясняется
тем, что в применении к растительной жизни действие за­
кона естественного отбора является наиболее ясным и в то
же время наиболее поразительным. В последующих изданиях
своей книги «О происхождении видов» Датвин говорит,
что сну делалось—очевидно людьми, по понимавшими сущ­
ности его учения —возражение, что отбор еще понятен но
отношению к животным, обладающим волей, но не приме­
ним к растениям, пѳ обладающим ею. Для. торжества ого
теории особенно важно было показать присутствие в расти­
тельном мире органов и явлений, носящих характер как бы
сознательного приспособления, а в действительности очень
просто объяснимых действием отбора.
В своем сочинении «Происхождение человека п половой
отбор», как видно из самого названия, Дарвин задался
двойной задачей: во-первых, показать, насколько его учение
применимо к объяснению происхождения физических и основ­
ных умственных и нравственных свойств человека, и, вовторых, показать специальное явление отбора, применимое
исключительно к животному царству и заключающееся или
187

ъ борьбе самцов за обладание самками, или в предпочтении,
которое эти последние оказывают нервам. Эгот вид отбора
по всегда имеет иля даже вовсе не имеет результатом гибель
кого-нибудь из конкурентов, но лишь умепзшзег их шансы
па сохранение по себе потомства. Путем этого отбора
могли выработаться многие органы защиты или нападе­
ния, которыми обладают одни только самцы, как например
грива льва, шпоры петуха; этим же путем мости вырабо­
таться H те многочисленные органы животных, которые
служат только для украшения и в особенности характери­
зуют самцов в период развития их пюзэл деятельности,
отсутствуя у самок и у молодых животных обоих полов.
Значение этих последних органов очевидно заключается
в том, чтобы привле ать внимание* пр л:лцат:> самок; таковы,
например, яркие цвета и музыкальные Ьпособпости ппщ. Эти
органы не представляют прямой пользы и не могли быть
также вызваны непосредственным влиянием условии жизни,
потому что в последнем случао появились бы у обоих по­
лов. Дарвин приводит в п-адгверждеііие этого воззрения
такое множество фактов, заимствованных из организации и
нравов насекомых, рыб, земноводных, птиц, мдекопптаюших и, наконец, человека, чго пз озгаздлаг в умз чита­
теля il тени сомнения относительно то-го, что именно этим
путем взаимного предпочтения, оказываемого пола іи, выра­
ботались те особен лозти животных, которые имеют исклю­
чительное эстетическое 1 значение и, следовательно, как ио
приносящие непосредственной пользы, по могли явиться ре­
зультатом борьбы за существование.
«Тот, кто допустит начато полового отбора,—так за­
ключает Дарвин эту часть своего труда,—должен притти
к замечательному выводу, что мэіговгя система из только
регулирует большую часть существующих отправлений
организма, но даже косвенным образом повлияла на посте­
пенное развитие многочисленных особенностей строения
организмов п на некоторые умственные качества. Хра­
брость, воинственность, настойчивость, сила и размеры
1 Эстетика — учение о красоте; эстетический — относящимся
к к, асого и учению о ной.

188

тела, оружие всякого рода, музыкальные органы как во­
кальные, так и инструментальные, яркие цвета, полоски и
отметины и вообще всякие украшения были приобретены
тем или другим полом чрез косвенное влияние любви и ревно­
сти, чрез ощущение прекрасного в звуках, цвете и форме,
чрез применение свободного выбора,—а все эти умственные
качества, очевидно, находятся в связи с развитием мозго­
вой системы». Понятно, каким важным дополнением общей
теории естественного отбора является это учение о поло­
вом отборе, объясняющее целую категорию фактов, необъ­
яснимых с точки зрения прямой борьбы за существование.
Но не это учение, которому посвящена большая часть
труда, было причиной, почему борьба, уже завязавшаяся
между противниками Дарвина и его защитниками, после
выхода в свет этого сочинения еще более обострилась.
В атом сочинении он коснулся жгучего вопроса, лежащего,
но мнению многих, вне компетенции науки и- в то же время
такого, но которому всякий почему-то считает себя компе­
тентным,—он поднял вопрос о происхождении ч'лоиежа,
его физических, умственных и ноазегвепп .іх качеств и
отнесся к нему со свойственною ему последовательностью
и неумолимою логикой. Нигде, быть может, очень распро­
страненная логическая ошибка,—ошибка, заключающаяся
в том, что различию количественному желают во что бы то
ни стало придаю, значение различия качественного,—не явля­
лась таким препятствием, как при обсуждении зтогэ вопроса.
Как будто превосходство заключается не в степени различия,
а именно в существовании скачка, в отсутствии перехода,
как будто отсутствие скачка, существование перехода мо­
жет хоть сколько-нибудь фактически сблизить протмвоположпые полосы органического мира. Дарзпи очень метко
замечает, что немногих, повидимому, тревожит мысль,
в какой момент своей зачаточной, утробной жизни человек
становится человеком, а между тем те же люди не хотят
примириться с мыслью о невозможности установить водобную же грань в истории развитая всего четэвечеэтва. Но
предубеждение против распространения теории Дарвина
на человека шло из совершенно иных источников, руково­
дилось совершенно иными соображениями, и этим недора189

зумением Дарвин всего более обязал некоторым своим
комментаторам (как например своей французской переводчице
Клемане Ройе), которые еще до появления его сочинения
о человеке поспешили сделать из его теории практические
выводы, которых он сам не делал и не мог делать. Отча­
сти эти, не по разуму усердные сторонники, но еще более
недобросовестные или невежественные противники идей
Дарвина спешили навязать ему мысль, будто бы борьба за
существование, попимаемая в самой грубой, животной форме,
должна быть признана руководящим законом и должна
управлять судьбами человечества, совершенно устраняя со­
знательное воздействие, сознательный рефлекс самого чело­
вечества на его дальнейшие судьбы. Но понятно, что ничего
подобного он не мог высказать. Од ли, каждое слово ко­
торого дышит самой высокой гуманностью, стал бы проповедывать идеалы людоеда? Он ли, даже по отношению к
улучшению животных пород указывавший на быстроту и
превосходство результатов сознательного отбора в сра­
внении с результатами отбора бессознательного, стал
бы доказать превосходство стихийной борьбы над созна­
тельным прогрессом человечества? Конечно он указывал на
результаты, достигнутые в течение несметных веков бес­
сознательным состязанием между живыми существами, но
из этого не следует, что человек должен отказаться от
всякой сознательной деятельности, направленной к дости­
жению «наибольшего блага наибольшего числа»; точно так
же, как из того, что он указал па существование в природе
приспособлений для естественного обсеменения при помощи
ветра и животных, еще не- следу от, чго человек не должен
более сеять и пахать. А глазное, нигде, кроме немногих
мест своего сочинения, которых мы коснемся ниже, он и
не касается этих вопросов; они лежат за прадедами его
задачи; он не только не преподал никаких правил для руко­
водства человечества в его настоящем и будущем, по дажя
почти не касался пи того, ни другого, ограничиваясь лишь
объяснением его темного прошлого. Как мыслитель, имев­
ший случай лично наблюдать полуживотный быт дикарей,
он только остановился перед вопросом, каким образом из
этого жалкого материала мог создаться физический и прав190

ствсгпіый тип цивилизованного человека, каким образом
могло случиться, что «ceci а tué cela»1,—и пришел к
тому выводу, что и здесь первоначальным фактором был
естественный отбор. Вот как он сам описывает процесс
зарождения в нем этой мысли. «С сожалением думало я, что
главный вывод этого сочинения—именно, чгэ человек про?
исходит от менее совершенной органической формы,—придется многим не по вкусу. Но ведь невозможно отрицать,
что мы произошли от дикарей. Никогда не забуду я, как
я был -озадачен, увядав в первый pu на диком изрытом
прибрежии Огненной Земли ее первобытных обитателей. Пер­
вая мысль, пришедшая мне в голову была: таковы были
наши предки. Эти люди были совершенно наги и испачканы
красками; их длинные волосы свалялись, на губах выступала
пена, вызванная их возбужденным состоянием; лица выража­
ли дикий испуг и подозрительность. Они нс имели понятая
ни о каких ремеслах и, как дикие животные, питались толь­
ко тем, что могли поймать; у них не было никакого прави­
тельства, и ко всем людям, не принадлежащим к их малень­
кому племени, они не знали жалости. Тот, кто видел дикаря
в его естественной обстановке, не почувствует стыда, іигйдц
к заключению, что в его жилах течет кровь более скромного
существа. Что касается меня, то я также готов вести свою
родословную от той героической чаленькой обезьянки, кото­
рая бросилась па самого страшного своего врага, чтобы
спасти жизнь своему сторожу; ила той старой обезьяны,
которая спустилась с гор и с торжеством унесла своего
маленького товарища, отбив его у целой-своры озадачен­
ных собак, как и от этого дикаря, приносящего кровавые
жертвы, безжалостно умерщвляющего собственных детей,
обращающегося со своими женами, как с рабами, не зна­
ющего стыда и зараженного самыми грубыми суевери­
ями».
Начиная с обзора физической организации человека,
Дарвин прежде всего подтверждает то положение, что
в строении тела человека нельзя указать ни одной корзиной
черты, которая бы резко отличала его от вывших жпвот1 «Вот вто убило то».

191

них; далее он указывает на сходство их зародышей, до тага
полное, что на ранних стадиях развития невозможно их
различить; указывает на присутствие у человека заглох­
ших, выродившихся органов, развитых у животных, и при­
ходит к общему заключению, что те же доводы, которые
применимы по отношению к взаимному сходству между
различными животными, применимы и по отношению к сход­
ству между человеком и животным и позволяет в том и
другом случае заключать о единстве происхождения. Пере­
ходя к умственным и нравственным качествам человека,
Дарвин старается показать, что между этими качествами у
цивилизованного человека и у дикаря можно проследить ряд
переходов, точно так же, как от этих последних можно
найти переходы к инстинктам высших животных х. Он ука­
зывает на присутствие у животных в элементарной форма
основных умственных и нравственных качеств человека впечатлений радости и страха, подозрительности, мстительно­
сти, любви к детям, любопытства, внимания, памяти и т. д.,
он перебирает последовательно все свойства, -в которых
полагают видеть исключительную особенность человека,
как то: умение изготовлять орудия, речь, чувство прекрас­
ного, самосознание, отвлеченные представления, религиоз­
ное чувство, и приходит к заключению, что или зачатки
этих свойств присутствуют уже в животных, идя они не
составляют атрибута человека вообще, а только характе­
ризуют высшие ступени его развития, отсутствуя у перво­
бытного дикаря.
С особенным внимание» останавливается Дарвин на во­
просе о происхождении нравственного чувства или совести.
«Я вполне присоединяюсь к мнению тех мыслителей, кото­
рые утверждают, что из всех различий между чыовекои и
животным кроотьешіос чувство или совесть—самсе важное»,
так начинает он главу, посвященную этому вопросу, и
продолжает далее: «Это чувство, по выражению Макинтоша*,
справедливо господствующее над всеми другими началами,
1 Црзможиоеть объяснить происхождение этих последних пу­
тем естественного отбора подробно рассмотрена им в отдельной
главе его киши «О проиохождении вид в».
* Макинтош — шотландский ученый и философ.

192

которые управляют поступками человека», сводится к этому
краткому, но полному высокого смысла повелительному
слову—должен. Это благороднейший из атрибутов чело­
века, заставляющий его без минутного колебания рисковать
своей собственной жизнью дли спасения жизни себе подоб­
ных, или, после зрелого обсуждения, под влиянием глубо­
кого чувства правды или долга, жертвовать ею на служение
великому делу. Эммануил Кант* восклицает: «Долг! Дивная
мысль; ты, которая действуешь не заманчивым обещанием,
не лестью, пе угрозой, а просто налагая на душу свой
закон; ты, вынуждающая к себе уважение, если и не все­
гда - повиновение; ты, перед которой смолкают все вожде­
ления, как бы втайне они ни возмущались,—откуда взялся
твой прообраз?» Этот вопрос обсуждался многими талант­
ливыми писателями, if если я решаюсь его коснуться, то
потому только, что не могу его обойти, и потому, что,
насколько мне известно, никто еще не касался его с исклю­
чительно естественно-исторической точки зрения».
Дарвин проводит основную мысль, что нравственное
чувство, в известной мере' наследственное, явилось в форм»
инстинкта и іьнгеи ■ шо перешло в сознательное чувство.
Таким инстинкт д был социальный инстинкт, стре­
мление к общественной жизни, так глубоко коренящееся в
природе человека. После инстинкта самосохранения это едва
ли нс самый сильный инстинкт, недаром же после смертной
казни самым тяжким показанием является одиночное заклю­
чение. Дарвин стремится доказать общее положение, /по
существо с такими развитыми умственными способностями,
как человек, и в то же время обл.ддающбе сильно выражен­
ными социальными инстинктами, неизбежно должно было
приобресть нравственное чувство, или совесть. Совесть
по что ипос, как внутренняя борьба между более пли менее
укоренившимися инстинктами, между эгоизмом**, вырабо­
тавшимися в индивидуальной борьбе и альтруизмом***, ре­
зультатом социального инстинкта, который в свою очередь
' Эммануил Капт— великий немецкий философ, идеалист.
** Эгоизм — себялюбие, противоположное альтруизму пове­
ление.
*** Альтруизм — поведение, направленное па пользу других.
63

к. Тимирязев. Чарлз Дарвин и его учение

193

выработался из инстинкта материнской любви. Что такова
была последовательность развития нравственного чувства,
па это указывает факт более раннего развития обществен­
ных добродетелей сравнительно с нравственными качества­
ми чисто личными, каковы воздержанность, стыдливость и пр.
Развивая далее свою мысль, Дарвин старается показать,
что естественный отбор могущественно способствовал по­
беде высших инстинктов над низшими, их укоренению и
развитию. Уоллес, как замечает Дарвин, высказал глубокую
мысль, что, как только человек достиг значительного пре­
восходства над животными в умственном и нравственном
отношении, дальнейшее действие отбора должно было сле­
довать преимущественно в этом направлении, потому что
какую пользу могли принести какие-либо телесные приспо­
собления существу, которое благодаря умственным каче­
ствам могло «с своим неизменным телом, приспособляться
к изменяющимся условиям окружающей его вселенной». Что
всякое умственное превосходство должно было сообщать
перевес в борьбе, само собою попятно, но нетрудно понять,
что и нравственные качества могли сохраняться и разви­
ваться путем естественного отбора. Как. инстинкт матери,
забота родителей о детях могли быть могучем орудием
в индивидуальной борьбе, так общественные инстинкты
должны были обеспечивать успех в борьбе между племе­
нами, и, по мере того, как одно племя побеждало, другое,
должен был расти идеал нравственности, при чем немачым
стимулом служило одобрение сопледгенников, чувство славы
и пр. Конечно, эти первобытные добродетели касались
только взаимных отношений между членами одного племени;
ио отношению к врагам господствовало совершенно другое
мерило нравственности. По то прославление патриотический
идеалов в ущерб идеалам общечеловеческим, которое, еще
так часто раздаете^ в наше время,—не доказывает ля оно,
что и современные понятия о нравственности находятся еще
в переходной стадия, что они далеки еще от того закон­
ченного неподвижного идеала, какими желали бы его выста­
вить противники теории развития
1 То озверение, свидетелем которого человечеству пришлось
быть за последние четыре года, свыше всякой меры докаіываот,

194

Таково в самых общих чертах воззрение Дарвина па
темное прошлое человека; он сам не раз говорит, что это —
только смелая попытка, только намек на возможное разре­
шение этой колоссальной задачи, по, повторяем, везде он
имеет в виду лишь прошлое, стремится объяснить возник­
новение умственных и нравственных качеств цивилизован­
ного человека, исЪдя из качеств дикаря или основных
свойств высших типов животного царства; никогда пе при­
нимает он па себя роль пророка или морадлста, хотя такая
воздержанность и ставится ему в упрек некоторыми крити­
ками, очевидно, не понимающими основного смысла всей
его деятельности'. Как мало вообще основания в нападках
на пего тех его противников, которые полагают, что он
готов проповедывать самую бессердечную животную борьбу,
как закон для взаимных отношений между людьми, можно
усмотреть из следующих слов заключительной главы его
сочинения: «Человек, как и другие животные, без сомне­
ния достиг своего современного высокого состояния путем
борьбы за существование, являющейся результатом его
быстрого размножения, и если он должен развиваться далее,
то должен оставаться под влиянием этой строгой борьбы.
Иначе он погрязнет в ломи и безделье, и более даровитый
не будет выходить победителем из борьбы с менее дарови­
тым. Отсюда паше естественное стремление к размножению,
хотя оно и является источником многих и несомненных зол,
не должно быть пи под каким видом значительно задержано.
Всем людям должна быть доставлена возможность к откры­
тому состязанию, и закопы или обычаи не должны препят­
ствовать наиболее способным иметь успех в жизни и воспи­
тать возможно большее число детей. Ко как пи важна роль,
которую борьба за существование играла и продолжает
играть до сих пор, тем но манеэ п) отношению к высшим
сторонам человеческой природы существуют деятели гораздо
более важные. Развитие нравственных качеств гораздо бо­
лее обусловливается посредственным или непосредственным
действием привычки, мыслительных способностей, образочто только в торжестве общечеловеческих идеалов — залог буду­
щего спасения (см. мои статьи «Наука, демократия и
мир», 1917, п «Красное знамя», 1917). (Примем. 1913 г.)
13*

195

ванием, религией и пр., чем действием естественного
отбора; но этому последнему смело может быть приписано
происхождение социального инстинкта, послужившего осно­
ванием, на котором развилось нравственное чувство»:
«Извинительно,—так заключает Дарвин свою книгу,—
язвительно то чувство гордости, которое испытывает чело­
век при мысли, что он возвысился, уггя и не собствен­
ными усилиями, до высшей степени органической лестницы,
а самый факт этого возвышения может подавать ‘надежду
в отдаленном будущем на еще более высокую судьбу. По здесь
мы имеем дело п/ с, падежами и опасениями, а с одной
лишь истиной, насколько она доступна нашему разуму. По
мере своего разумения я привет свидетельства, которые, па
мой взгляд, вынуждают нас притти к заключению, что чело­
век при всех его благородных и высоких качествах, его
готовности сочувствовать самым униженным, его доброте,
простирающейся нс только на других людей, но и па низ­
шие существа, при его богоподобном разуме, проникшем
в тайну строения и движения солнечной системы,—человек
в своей телесной оболочке несет неизгладимую печать сво­
его низкого происхождения». Эта основная мысль его труда
вызвала против Дарвина целую бурю. Люди, готовые с
восторгом повторять метафору поэта: «я царь—я раб, я
червь—я бог», с ужасом пятятся перед хладнокровным,
строго научным обсуждением того фактического смысла,
который кроется под этой поэтической метафорой, считая
самую попытку углубиться в эту мысль каким-то оскор­
блением человеческого достоинства, клеймя ее цазванием
кощунственной и безнравственной. Как мало основательно
это обвинение, можно видеть из следующих слов человека,
которого два века отделяют от этого спора, гарантируя
таким образом его беспристрастие, —человека, которого
конечно пикто не обвинит в распространении безнрав­
ственных идей или в отсутствии спиритуалистических стре­
млений. «Опасно,—говорит Паскаль,- слишком ясно обнару­
живать перед человеком его близкое сходство с животными,
не указывая в то же время па его величие. Одинаково пре­
досудительно внушать ему только понятия об его величии,
по указывая па его низменные стороны. Еще предосуди196

телыіее оставлять его в неведении относительно того и дру­
гого. Но весьма полезно заставлять его одновременно иметь
в виду и то и другое».
Появившееся в следующем 1872 году сочинение «О вы­
ражении чувств у человека и животных», по заявлению
самого Дарвина, представляет только.; разросшуюся до раз­
меров целого тома главу его сочинения «О происхождении
человека». Это. быть может, одно из наиболее оригиналь­
ных произведений Дарвина. Такое повидимому капризное
явление, как игра физиономии под впечатлением раз­
личных душевных движений, становится в его обработке
предметом строго научного исследования, как всегда изо­
билующего массой любопытных фактов, сопоставленных и
обобщенных. Некоторые выражения, неизменно повторяю­
щиеся у всех людей, во всех возрастах, у всех народов,
па всех степенях культуры, являются неизбежными резуль­
татами физиологических процессов и анатомических особен­
ностей человеческого тела; другие представляют полезные
приспособления, унаследованные от далеких предков и во­
шедшие в привычку; третьи, наконец, выродившиеся до
неузнаваемости остатки привычек, встречающихся у выс­
ших животных и, подобно атрофированным1 органам,
указывают на единство происхождения,
Все последующие, состоящие в связи с его теорией
труды Дарвина, как уже сказано, были посвящены вопро­
сам ботаническим. Подобий тому, как половой отбор
являлся необходимым дополнением его учения, объясняя
происхождение чисто эстетических сторон организации жи­
вотных, так учение о вреде самоопыления и пользе пе­
рекрестного оплодотворения растений, подробно развитое
Дарвином в трех упомянутых выше сочинениях, являлось
необходимым дополнением по отношению к органам расте­
ний, имеющим повидимому такое ж» эстетическое значе­
ние, т. е. не представляющим прямой непосредственной
пользы. Это учение давало первое удовлетворительйое объ­
яснение для значения частей органа, более всех остальных
1 Атрофированный — выродившийся, говоря об органах когдато развитых, но сохранившихся в зачатке, например, хвост у
человека пли жабры у человеческого зародыша.

197

останавливавшего па себе внимание ботаников к тем по
менее оставшегося загадкой, т.-е. цветка. Ботаники давно
различали в цветке двоякого рода части: существенные,
т. е. собственно органы размножения, мужские и женские, и
несущественные, их сопровождающие, каковы яркие покро­
вы, медоносные железки и пр. Этой второй категории орга­
нов затруднялись приписать какое-нибудь определенное зна­
чение. Яркий, пахучий, медоносный цветок с его бесконечно
разнообразными формами, игравший главную роль во всех
ботанических классификациях, оставался необъяснеппым с
точки зрения физиологической, т. е. с точки зрения отпра­
вления этих частей, их пользы для всего организма. Дарвин
в первой своей работе, посвященной строению цветка и
способу оплодотворения орхидей, показал, что причудли­
вые формы цветка у этого семейства приспособлены к тому,
чтобы их цветень попадал, прп содействии посещающих цве­
ток насекомых, па рыльце, вызывая таким образом оплодо­
творение, которое, благодаря особому строению цветка,
бы.То бы иначе невозможно, и растения эти следовательно
были бы обречены па бесплодие. Целый ряд загадочных,
замысловатых форм стат понятен, как приспособление к этой
цели, притом осуществляющее оз о изумительною точностью.
В то же время обнаружилось, что у этой группы растений
господствующей формой оплодотворения является оплодо­
творение, перекрестное, а самооплодотворение как бы систе­
матически устранено.
-ч
В следующем труде, составляющем ряд статей, появив­
шихся в журнале Динпеѳвского общества и позднее со­
бранных в отдельный том, Дарвин раскрыл целую новую
область поразительных фактов, указывающих па присут­
ствие у многих растений цветов двоякой и даже троякой
формы (так называемые ди- и триморфные растения),
дающих при самооплодотворении и при перекрестном опло­
дотворении совершенно различные результаты1. Оказалось,
что самооплодотворение пли оплодотворение пыльцой сход­
ной формы дает результаты всегда менее благоприятные,
1 Относящихся сюда фактов мы уже отчасти коснулись выше,
при обсуждении вопроса о физиологическом признаке вида. Дарвив сам при этом исследовании вмел в виду двоякую цель.

J98

чем скрещивание форм несходных, и что этот результат
опять обеспечивается при помощи посещения цветов насе­
комыми. На этот раз эго последнее обеспечивает не опло­
дотворение вообще, как у орхидей, а лишь способствует
более благоприятному перекрестному опылению. Эти два
ряда исследований ставили вне сомнения факт участия на­
секомых в оплодотворении растении и делали возможным
объяснение роли несущественных органов цветка. Это объ­
яснение предполагает в свою очередь существование закона
природы, заключающегося в том, что самооплодотворение
или браки в близких степенях родства вообще вредны и
что в природе существуют приспособления для предотвра­
щения этого вреда. Хотя существование такого закона бы­
ло дознано по отношению к животным и прямо вытекало из
его опытов над ди- и триморфными цветами, тем не менее
Дарвин счел нужным проверить его целым рядом опытов.
В течение десяти лет производил он подобные опыты, и
результаты их, составившие содержание третьего тома, впол­
не подтвердили его ожидания. Цветы, оплодотворенные соб­
ственной пыльце», давали менее семян, чем цветы, оплодо­
творенные пыльцой других особей, а полученное потомство
в первом случае было слабее, чем во втором.
Таким образом учение о значении частей цветка полу­
чило прочную эсперимеатальную почву. Самый факт перенесения цветня с цветка, на цветок посещающими его насек
комымп уже давно был подмечен Шпреагелсм, но от этого
наблюдения было далеко до стройного, целостного учения
Дариина, объяснявшего значение этого факта, его пользу
для растительного организма, а следовательно и дозволяв­
шего объяснять происхождение всех особенностей цветка
путем естественного отбора. Потому приятно, что, между
тем как открытие . Ширенгетя не обратило па себя долж­
ного внимания и было почти забыто, учение Дарвина было
с восторгом приветствовано ботаниками и в несколько лет
породило богатую, все более и более разрастающуюся ли­
тературу. Это учение даст нам действительную физиологи­
ческую теорию цветка: перед наблюдателем развертывается
уже не случайный набор причудливых форм, доставляющий
только материал для упражнения памяти, а осмысленный
199

ряд органов, соответствующих известный отправлениям,
прямо пли косвенно клонящимся к пользе организма. Пере­
крестное оплодотворение дает начало более многочислен­
ному и здоровому потомству,—значит каждое приспособле­
ние, клонящееся к тому, чтобы обеспечить это перекрест­
ное оплодотворение, должно являться могучим орудием в
борьбе за существование и следовательно становиться
предметом отбора. Отсюда прежде всего раскрытые цветы,
способные принимать пыльцу из других цветов, случайно
заносимую ветром1; отсюда нектарники2, своим медом при­
влекающие насекомых, представляющих в сравнении с вет­
ром более верное экономическое средство для перенесе­
ния цветня с цветка на цветок; отсюда имеющие, такое
эфемерное* существование яркие покровы и запах цве­
тов, издали направляющий полет насекомых; отсюда так
ча^го'встречающаяся симметрическая форма цветка,
облегчающая его посещение; отсюда, наконец, то многочи­
сленные, нередко поразительно сложные аппараты, не до­
зволяющие насекомым воспользоваться медом, не перепе я
па рыльце цветепь, вынесенный: из другого цветка. Бесчи­
сленные разнообразные формы цветов вдруг стати попятим,
будучи освещены основным принципом—пользы. перекре­
стного оплодотворения при помощи насекомых. Новые при­
меры, новые приложения этого учения посыпались сэ в-ех
сторон, и теперь оно составляет одну из обширных глав
физиологии, оживляя и осмысляя, массу фактов, приобрет ен­
ных стараниями прежних систематиков.
Как обыкновенно случайся, и в этом направлении из­
лишнее усердие сторонников этого учения породило и ■которые крайности и натяжки, выевшие в свою очерет,
преувеличенный скептицизм, подвергший сомнению сти ло
основы этого учения, ио результатом этой во всігклм слу­
чае полезной критики было еще более очевидное выя'Ш :;;:о
его справедливости. Представителем этого скенгнцл :ч.і в:д1 Самооплодотворение удобиее осуществляется в ?акр-ѵт-;х
цветках, и такие цветы действительно существуют.
2 Нектарник — выделяющая мед ЖОдслка, чаще всего в цветах,
привлекает пчел и т. д.
* Эфемерное — мамметпоо.

200

ступил талантливый молодой французский ботаник Гастон
Бонье, в сочинении, трактующем о строении и роли нек­
тарников,—сочинении, получившем премию Парижской ака­
демии. Многие в этом действии Парижской академии
усматривали остаток ее враждебного отношения к Дар­
вину, но это предположение едва ли справедливо,—труд
Бенье с фактической стороны действительно почтенный, н
к тому же сам Бонье поспешил заявить, что напрасно было
бы его причислять к противникам эволюционизма1. Кроме
целого ряда частных возражений против современной теории
цветка, возражений, опровергнутых выдающимся защитни­
ком этого учепия в Германии, Германом Мюллером, Бонье
главным образом основывает свое несогласие с господст­
вующим воззрением па следующем соображении: нектар­
ники не могут быть признаны органами, специально пред­
назначенными для привлечения насекомых, потому что они
встречаются не в одних только цветах и вообще предста­
вляют не что иное, как отложения, запасы питательных ве­
ществ для потребностей самого растения. Ио это возраже­
ние только доказывает, что Бонье недостаточно освоился
с основными положениями учения Дарвина и даже недоста­
точно основательно знаком с его сочинениями, посвящен­
ными этому вопросу, иначе он не видел бы препятствия
в том, что служит только подтверждением справедливости
общих воззрений Дарвина, как это указано самим Дарви­
ном в его сочинении «О перекрестном оплодотворении и пр.»
и- даже отчасти в «Происхождении видов». Факт прямой
пользы, приносимой нектарниками в процессе питания, не
устраняет косвенной пользы, приносимой ими в процесса
оплодотворения, а напротив, объясняет нам возможность
возникновения этого специального приспособления. В самом
деле, если бы нектарники существовали только в цветке, в
форме совершенно обособившихся органов, исключительно
приспособленных для привлечения насекомых, то их проис­
хождение представляло бы загадку. Предположить например
что они возникли вдруг, случайно, во всем своем совершен1 Иозднойшее враждебное отношение Бонье к дарвинизму по­
казывает, что первоначальные подозрения были основательны.

/

201

стве, значило бы оставаться на почве праздных догадок; па
деле же объяснение гораздо ігроще. Нектарники предста­
вляют не что иное, как местные накопления сахаристых ве­
ществ, отложенные в особых органах цветка, высачивающих
наружу избыток этих веществ. Но рядом с подобной совер­
шенной формой нектарника встречаются нектарники, выде­
ляющие нектар лишь при известных условиях или вовсо
его не выделяющие,—нектарники, не представляющие особо­
го внешнего органа, а просто часть ткани, более богатую
сахаристым веществом, а это последнее в свою очередь при­
надлежит к числу наиболее обыкновенных, почти повсеме­
стно распространенных составных начал растительной кле­
точки к в некоторых случаях в изобилии выделяется па
поверхности целых растительных органов, без пользы и даже
ко вреду растений, как например в явлениях так назы­
ваемой медовой росы, часто покрывающей листья на­
ших лип и других растений и косвенно влияющей на по­
явление паразитного грибка, так называемой сажистой
росы. Что цветочные нектарники служат временными за­
пасами питательных веществ, в том едва ли есть основание
сомневаться, но также не подлежит сомнению, что в пе­
риоде цветения обнаруживается застой в спросе на эти пи­
тательные вещества. До этого периода они затрачиваются
на рост цветка, после оплодотворения—на рост плода и
семени; в самый же период цветения в них нет непосред­
ственной надобности, и тогда избыток их высачивается на­
ружу, собирается в шпорцах и иных подобных органах и
утилизируется растением для совершенна побочной, но ио
менее важной цели—для обеспечения его, при содействии
насекомых, более многочисленным и здоровым потомством.
Остаток нектара, со свойственною организмам экономией,
вновь всасывается. Рассматривая нектарник только с точки
зрения питания, трудно было бы видеть какую-нибудь поль­
зу в этих последовательных высачиваниях и всасыва­
ниях сахаристых веществ. Таким образом нам становится
понятным, как самое основное и распространенное свой­
ство растений—их способность вырабатывать сахаристый
вещества—целым рядом усложнений, целым рядом проме­
жуточных степеней, самих в себе полезных, могло путем
202

естественного отбора выработаться в загадочно сложное
приспособление, ■гармонически связывающее пользу, а в не­
которых случаях и самое существование двух форм, при­
надлежащих к различным царствам природы. Таков везде
основной строи мыслен, руководящих Дарвином в его объяс­
нениях самых повидимому непонятных явлении органиче­
ской жизни: раскрыть и доказать пользу изучаемого явле­
ния, обнаружить цепь переходов, связывающих это явление
с его простейшим проявлением, показать широкое распро­
странение этого простейшего явления—вот все, что может
сделать натуралист по отношению к раскрытию происхо­
ждения той иля другой фэрмы; время и естественный от­
бор, эти логически неотразимые факторы природы, довер­
шают искомое объяснение.
К совершенно подобным заключениям приводит исследо­
вание Дарвина над насекомоядными растениями. В конце
XVII столетия была открыта мухоловка, листья которой при
малейшем прикосновении неосторожного насекомого схва­
тывают его и пожирают. Факт этот в течение целого века
передавался охотниками до диковинок как одно из чудес
природы, скептиками—как пример увлечений, до которых
может довести телеологический взгляд на природу. -Самого
факта движения, захлопывания половинок листа под влия­
нием раздражения, пикто не мог отрицать; сомнительною
представлялась только его чудесная целесообразность в ка­
честве процесса питания, совершенно не свойственного рас­
тительному организму, а скорее напоминающего сложный
процесс пищеварения и сознательные движения животного,
ловящего свою добычу. Едва ли во всей органической при­
роде нашелся бы факт более поразительный, более одиноки
стоящий, не представляющий невидимому аналогии в орга
низации и образе жизни остальных представителей того же
царства,—попятно, каким пробным камнем он мог служить
для проверки основного воззрения Дарвина на постепенную
выработку даже самых сложных приспособлении. С точки
зрения его учения самый факт только и мог существовать,
если процесс этот был полезен для растения в смысле акта
питания; следовательно его точка отправления была диа­
метрально противоположна ходячим воззрениям. Прежде
203

всего он показал, что факт этот не стоит одиноко, что
в различной степени; и в несколько видоизменяющейся форме
способность эта присуща всем известным представителям
семейства росянковых, к которому относится мухоловка, в
сосредоточил свое внимание на почти повсеместно распро­
страненной болотной росянке. (Drosera). Длинным рядом
оригинальных и точных опытов, произведенных над этим
растением, а также над мухоловкой, он несомненным обра
зом доказал, что процесс этот—действительное, настоящее
пищеварение, даже в подробностях своих сходное с пище­
варением животных, что здесь, как и там. растворение бел­
ков происходит при содействии такого же фермента и кисло­
ты. Явление это у различных родов этого семейства пред­
ставляет различные степени усложнения: у одних движение
раздражительных органов весьма быстро, они действуют
как западня; у других—насекомое удерживается липкою
жидкостью, выделяющеюся ворсинками, которые медленно
направляются-к нему, охватывая его со всех сторон; у тре­
тьих, наконец, движения вовсе нет, насекомое улавливается
только липкою жидкостью.—словом опять раскрывается це­
лый ряд усложнений, переходов от простых к самым слож­
ным аппаратам. Далее обнаружились приспособления к ула­
вливанию насекомых и в других группах растений; дави »
известные так называемые кувшинчатые органы непентес
(Nepenthes), пузырчатки (Utricularià) и др., оказалось,
соответствуют тому же отправлению. Здесь опять встре­
чаются различные ступени совершенства: одни органы пред­
ставляют только ловушки для насекомых, которые уж«
только после, разложения служат для питания растений,
другие представляют настоящие подобия желудков, т. о. на
внутренней своей поверхности покрыты железистым слоем,
выделяющим, подобно росянке или мухоловке, сок, совер­
шенно подобный пищеварительным сокам животных. Этот
последний факт, т. е. присутствие у очень ограниченного
числа растений ферментов, подобных ферментам животного
организма, представлялся малопонятным, и Дарвин на ос­
новании этого и других соображений высказал предполо­
жение, что ферменты эти по всей вероятности очень ра­
спространены в растительных организмах, по только не
204

I

обратили па себя внимания ботаников. Не уснет он выска­
зать это предположение, как оно уже оправдалось. Горун
Безанец открыл пепсинообразный фермент в прорастающих
семенах вики, а вслед за тем он быт найден и во многих
растениях, в том числе в млечном соке растения Сагіса
Papaya, уже давно употреблявшемся южно-американскими
дикарями для размягчения мяса. Фермент этот, папаин, в
настоящее время едва ли не наилучше изученный из всех
ферментов. Наконец оказалось, что подобный фермент ве­
роятно представляет составную часть всякой протоплазмы.
Таким образом анализ, казалось, совершенно исключитель­
ного, совершенно одиноко стоящего явления, представляе­
мого мухоловкой, привет к открытию полной аналогии между
растениями и животными по отношению к происходящим
в них химическим превращениям бетковых веществ. Мы ви­
дели, что Дарвин с особенною тщательностью остановился
на доказательстве того факта, что улавливаемые насекомые
идут в пищу растению, и поставил этот факт впе вся­
кого сомнения, но явились скептики, которым и этого по­
казалось мало; опи возражали: процесс этот несомненно
питание, но, быть может, оно представляет только излиш­
нюю роскошь, так как растения эти помимо того могут пи­
таться углекислотой воздуха; Дарвин не доказал, что это
питание действительно полезно. В ответ на это Дарвин
предпринял ряд сравнительных опытов, доказавших, что ро­
сянки, которые он питал мясом, развились лучше и дали
более семян, чем росянки, которые были ограждены от по­
сещения насекомыми. Как и в предшествовавшем случаи
(т. е. в, объяснении значения частей цветка), нам понятен
общий ход развития, давший начало типу насекомоядного
растения. Три, как оказывается, весьма распространенный
свойства растений: способность вырабатывать пепсинооб­
разные ферменты, способность высачивать свои соки при
помощи железок, способность к движению под влиянием
внешнего толчка (также весьма распространенная у самых
разнообразных растений), комбинируясь самым различным
образом, представляя весьма различные стадии совершен­
ствования, выработались, наконец, в те изумительные орга­
ны, которые нас поражают у мухоловки. Очевидно этот
205

»
..
случаи входит в круг явлении, объясняемых действием
естественного отбора.
Переходим к третьему и еще более обширному примеру,
взятому Дарвином из мира растений. Ему посвящено сочи­
нение «О лазящих растениях» появившееся первоначально
в 1865 году и затем вторым изданием в 1875 году. В этом
сочинении Дарвин уже ясно дает ..предугадать основную
мысль его последнего труда «О способности рзетійіий к
движению», представляющего ключ к разъяснению этих и
многих других явлений растительной жизни, так чго и эти
оба сочинения, подобно сочинениям о роли цветка, соста­
вляют одно целое. Когда мы взглянем на какое-нибудь ла­
зящее растение (вьющееся или цепляющееся усик «іи или
другого рода прицепками), весь образ жизни которого пред­
полагает существование какого-нибудь другого растения или
предмета, точно так же, как при виде цветка орхидного или
листа мухоловки мы выносим впечатление какой-то пре­
дусмотренной гармонии или порой инстинктивной, пожалуй,
даже сознательной деятельности. Для того чтобы объяс­
нить себе, как могли возникнуть подобные организмы, при­
ходится вновь найти те три/фактора, исходя из которых
мы в праве объяснить их происхождение путем естественно­
го отбора, т. е. мы должны доказать полезность этого свой­
ства, постенеішоеть его совершенствования и* его распро­
страненность в самой элементарной его форме.
Польза лазящих стеблей сама собою очевидна: листья
всех растений нуждаются в свете; ■'чем более освещена
солнцем листовая поверхность, тем обильнее нитаиие ра­
стения, по для тога, чтобы нести большая шатер листьев,
для того, чтобы выбраться на свет, не быть заглушенным,
растению необходимо иметь сильно развитые, высокие и
ветвистые стебли, а это в свою очередь невыгодно, гак как
па построение прочного стебля тратится слишком много
материала. Для организма понятно выгоднее воспользо­
ваться чужим стеблем или вообще посторонним предметом
и па тонких, хрупких стебельках развитъ широкую листо­
вую поверхность. И вот являются такие совершенные при­
способления, каковы стебли, снабженные прицепками в фор­
ме нежных, тончайших уепков, вооруженных на концах лин206

/

кими комочками или маленькими' цепкими когтями, или,
наконец, вследствие своей раздражительности при самом ни­
чтожном прикосновении постороннего предмета охватываю­
щих его и сжимающих его в своих кольцах,—усиков, затем
закручивающихся спиралью, превращаясь таким образом в
пружины, которые, обеспечивая прочное и в то же время
подвижное прикрепление стеблей, делают для них безопас­
ными самые сильные порывы ветра.
Эти чудесные приспособления, как и другие, не могли
сразу вылиться в такую закопченную форму,—и вот Дар­
вин развертывает перед нами еще более полный, чем в пред­
шествовавших примерах, ряд вероятных последовательных
переходов. Прежде всего, по всей вероятности, явились
стебли, снабженные крючковатыми органами, дозволявшими
им удерживаться за посторонние предметы; затем появилась
способность образовывать вьющиеся стебли, как например у
нашего хмеля, повилики и других; затем черешки листьев
приобрели способность под влиянием раздражения охваты­
вать стебли, вокруг которых извивалось растение; далее
вти листья стали изменяться, превращаясь в усики,—и
вдесь природа представляет нам целый ряд переходов/—и
яаконец усики получили все своя поразительные свойства,
различную степень раздражительности, способность закру­
чиваться и т. д.
Таким образом, по мнению Дарвина, самая совершенная
форма, снабженная цепляющимися усиками, произошла из
сравнительно простой вьющейся формы, и это предположе­
ние подтверждается тем фактом, что просто вьющиеся ра­
стения не снабжены раздражительными листовыми органами,
между тем как растения, снабженные усиками, предста­
вляют в различной степени способность виться, вероятно
унаследованную от их предков. По если цепляющиеся ра­
стения произошли из просто вьющихся растений, то они
должны представлять преимущество перед этими последними,
и действительно, едва ли в этом можно сомневаться. Вопервых, укрепление посредством усиков представляется более
прочным, чем простое обвивание; когда мы например желаем
поддержать какое-нибудь растение па наших клумбах, мы
его подвязываем,—того же результата, но еще с болыиям
207

совершенством, достигает растение при помощи усиков.
Далее, цепляющиеся растения поднимаются на одинаковую
высоту при сравнительно малой затрате строительного ма­
териала: так например стебель гороха, цепляющийся своими
усиками, достигнув высоты двух футов, имеет почти такую
же длину, между тем как взобравшись на ту же высоту
вьющийся стебель фасоли имеет длину почти в три фута.
Наконец, и это самое важное соображение, цепляющиеся
растения имеют возможность расстилаться по наружной,
освещенной солнцем поверхности шатра растеіпГіі, между
тем как вьющиеся стебли прикованы к стволу и ветвям и
находятся следовательно в тени этого шатра.
До сих пор мы только рассматривали, так сказать, раз­
личные этапы на пути развития этого полезного приспо­
собления, но теперь рождается вопрос: а эта способность
усиков цепляться за раздражающие их предметы и, еще
ранее, способность стеблей виться,—она-то откуда же
вдруг взялась? Дарвин смело отвечает па этот вопрос, что
способность к движению, под влиянием внешнего раздраже­
ния или без него, в особенности способность молодых ра­
стущих частей к круговому движению, подобно тому, кото­
рое свойственно вершинам вьющихся стеблей, должна быть
признана за общее свойство растений, гораздо более рас­
пространенное, гораздо более общее, чем ботаники привык­
ли полагать. К этому выводу вынуждает прежде всего тот
факт, что форма лазящих стеблей пе составляет исключи­
тельной особенности какой-нибудь ограниченной группы
растений, а напротив широко распространена во всем ра­
стительном царстве1. В высшей степени невероятным яв­
лялось бы предположение, что эта особенность была таким
перемежающимся образом унаследована от одной родопачальиой формы, а с другой стороны, если она неоднократно
возникала в течение истории развития, растительного мира,
то это может быть объяснено только значительною степе­
нью полезности этого явления и в то же время значитель­
ною распространенностью того основного свойства, кото­
рым мог воспользоваться естественный отбор.
1 Из 59 порядков, на которые Линией делит цветковые ра­
стения Дарвин вашел подобные стебли у 45.

208

Это смелое, неожиданное для большинства ботаников
предсказание, точно так же, как и предсказания относи­
тельно широкого распространения ферментов, но замедлило
оправдаться и на этот раз, благодаря неутомимой деятель­
ности самого Дарвина. Подтверждению этого общего поло­
жения, обнимающего все высшие растения, посвящен по­
следний труд этою гениального ученого, находящийся
в связи с его общим учением,—именно его исследование
«О способности растения к движению». При помощи очень
простого и остроумного приема исследования, на громад­
ном числе примеров, относящихся к всевозможным органам
самых разнообразных растений, он обнаружил, что вер­
шины растущих органов, а в некоторых случаях и орга­
нов прекративших рост, но тогда снабженных особой тка­
нью, находятся в непрерывном движении, описывая в гори­
зонтальной проекции неправильные, замкнутые кривые, бо­
лее или менее приближающиеся к кругу. Этому круговому
движению он дал название «циркумнутадщи». "Круговое дви­
жение верхушек вьющихся стеблей оказывается только
принявшим большой масштаб частным случаем явления,
общего верхушкам всех растущих стеблей. Как во всех
предшествовавших его исследованиях, и это открытие по­
служило ключом для объяснения целых рядов самых раз­
нообразных явлений. Остановимся только па одном. Давно
были известны, по нисколько не объяснены с точки зрения
их значения явления так называемого сна растения, т. е. то
ночное складывание листьев, которое встречается у весьма
многих растений. Дарвин показал, что и это явление по­
лезно для растений, представляет целый, ряд градаций и
в ускользающих от обыкновенного наблюдения размерах
встречается почти у всех листьев, т. е. сводится к прису­
щему им всем круговому движению их вершин. Общее за­
ключение этого труда Дарвина или, точнее, формулировка
этого заключения по без основания оспаривается некото­
рыми немецкими ботаниками, но это разногласие не ка­
сается самого факта, который не подложит сомнению, а
лишь его дальнейшего толкования. По мнению Дарвина, это
вращение верхушек растущих частей при современном со­
стоянии наших знаций представляется простым, т. е. нераз14

к. Тимиря ев. Чарлз Дарвин и его учение

209

ложимым па дальнейшие факторы свойством растительных
организмов; по мнению возражающих ему, это явленно
сложное, разложимое, зависящее от того, что растущие
части находятся под влиянием обыкновенно борющихся
между собою внешних сил, света, теплоты, земного притя­
жения и пр. Спор Следовательно касается возможности
более глубокого физиологического анализа этого явления,—•
анализа, собственно даже не входящего в задачу Дарвина.
За ним остается никем не оспоримая, громадная заслуга
открытия целого ряда явлений, до него по подозреваемых,
и еще большая заслуга обобщения, подведения под одно
общее начало самых разнородных явлений движения, столь
распространенных в ускользающих от непосредственного
наблюдения размерах и лишь только изредка достигающих
таких размеров, которые невольно должны были обратить
на себя внимание ботаников. Дарвин дает вполне удовле­
творительное объяснение и этому основному факту. Он
указывает на то, что растения но нуждаются в движении
в такой мере, как животные, так как их главная пища, га­
зообразная и жидкая, сама движется к ним навстречу. По­
тому-то, за исключением некоторых, сравнительно редких
случаев, они и не воспользовались этой способностью, ко­
торую разделяют с животными. Зато во всех этих случаях
можно указать ту специальную пользу, которую они при
этом извлекают, как этого и следовало ожидать, на основа­
нии учения о естественном отборе.
Таковы в самых общих чертах результаты колоссальной
творческой деятельности, обнаруженной Дарвином поело
выхода в свет его знаменитого сочинения. Нельзя но пора­
доваться, что он покинул первоначальную мысль подробного
мотивированного изложения основных положении своего
учения, а предпочел показать примеры плодотворности ого
приложения к исследованию природы. Без этих специаль­
ных исследований ученый мир по получил бы настоящего
понятия об его изумительной способности являться повсюду
истолкователем природы, даже в самых запутанных и слож­
ных ее проявлениях. В то же время едва ли какие-либо
аргументы могли бы доставить более наглядные доказатель­
ства могущества его теории. Если пробным камнем всякой
210

теории служит ее способность объяснять и предсказывать
факты, если верно, что savoir c'est prévoir*, то каких
еще доказательств можно требовать от этой теории
после тех объяснений и оправдавшихся предсказаний,
которыми переполнены специальные исследования Дар­
вина. Противники этого ученого стараются выставить
его специальные труды как бы не имеющими ничего
общего с его учением, а их результаты—лишь плодами
кропотливой деятельности досужего старичка. Не будучи в
силах опровергнуть самое учение, они пытаются выставить
его чем-то совершенно посторонним науке, какою-то из­
лишнею роскошью, без которой она может легко обойтись,
какими-то, пожалуй, оригинальными и даже блестящими,
во праздными мечтаниями, нисколько пе важными для даль­
нейших успехов знания. Приведенной краткой характери­
стики его специальных трудов, полагаю, достаточно для
того, чтобы обнаружить всю несостоятельность этого взгля­
да. Во всех этих исследованиях волшебным жезлом, вызы­
вающим истину, объясняющим то, что веками оставалось
необъяснимым, является учение о происхождении организмов
медленным процессом естественного отбора. Основной ло­
гический прием исследования везде один п тот же. Вы­
бираются какие-нибудь наиболее поразительные по своей
сложности формы или явления. Самый факт их суще­
ствования, па основании теории, необъясним без допу­
щения их полезности для обладающего ими организма.
Строится предположение о природе этой пользы, и предиоложепис это тщательно проверяется экспериментальным
путем. По это полезное приспособлений,' на основании
той же теории, не могло возникнуть вдруг во всем своем
совершенстве, - и вот разыскиваются промежуточные сту­
пени, чрез которые оно должно было пройти, пока в ко­
нечном анализе не раскрывается какое нибудь значительное
распространенное свойство, присущее большому числу или
почти всем живым существам, пока не обнаруживается ши­
рокая аналогия, какой-нибудь общий закон природы, обни­
мающий целую обширную группу фактов. Очевидно, что
* Знать это — предвидеть.

211

такое учение должно было сделаться могучим логический
орудием исследования, действительной «рабочей гипотезой»,
(«а working hypothesis»), по меткому выражению Аз.і
Грея. Без нее современный биолог нс может сделать ни шага,
если не хочет ограничить свой труд одним только описа­
нием встречающихся ему живых тел,—отсюда понятен тот
энтузиазм, с которым это учение было встречено именно на­
туралистами-исследователями во всех концах образованного
мира.
Основная заслуга Дарвина заключается в том логиче­
ском повороте, который он совершил в наших коренных
воззрениях па органическую природу. Гармония, совершен­
ство, польза—все эти так называемые конечные причины
(causae finales) старой метафизики превратились в его
руках в действительные деятельные causae efficientes*, а
результатом этого кругового сплетения причины и следствия,
цели и средства явилось объяснение основного факта целе­
сообразности организмов, а следовательно перемещение, всей
относящейся сюда категории явлений из области простого
созерцания и немого изумления в область исследования и
понимания.

* Причины производящие.

212

ЧАРЛЗ ДАРВИН И ПОЛУВЕКОВЫЕ ИТОГИ ДАРВИНИЗМА
Речь, произнесенная по случаю исполнившегося ст дэтия со
хня рожіепия Дарвина и полуетолетня г) дня появления ого
книги.
/

1809—1859—1909.

Дарвиново учение заключает существенную твор­
ческую мысль. Оно показало, каким образом целе­
сообразность в строении организмов могла возник­
нуть без всякого вмешательства разума, в силу сле­
пого действия закона природы.
Герман Гельмгольтц.
О цели и новейших успехах естествознания.
(Речь произнесенная при открытии съезда естество­
испытателей в Иннсбруке, 1869.)

Наступивший год будет годом юбилеев, которыми циви­
лизованный мир помянет одно из величайших завоеваний
человеческой мысли, отметившее новую эру в ее поступа­
тельном движении. Сто лет тому назад, в 1809 году 12 фев­
раля, родился Чарлз Дарвин; в том же году, почта никем
не замеченная, появилась «Philosophie Zoologique» Ла­
марка. Ровно через полвека, в 1859 г., вышло в свет «Про­
исхождение видов», и через какой-нибудь год или два о нем
заговорили все образованные люди. Прошло еще полвека, и
можно сказать, что, несмотря на ненрерывавшнеся попытки
умалить значение этой книги, она и теперь, как и в момент
появления, является единственной «философией биологии»,
остается единственным ключом для понимания общего строя
органической природы, продолжает служить путеводной
звездой современного биолога каждый раз, когда, отрывая
свой взгляд от ближайших, узких задач своего ежедневного
213

труда, on пожелает окинуть взором всю совокупность био­
логического целого *.
Рядом е желанием помянуть столетнюю годовщину ро­
ждения гениального английского ученого и полувековую
годовщину его бессмертного произведения возникает и же­
лание отдать запоздалую дань удивления его великому
французскому предшественнику. Ио нередко это с виду
внушаемое только чувством справедливости желание восста­
новить Ламарка в его законных правах оказывается одним
из проявлении плохо скрываемого стремления умашть или
даже совершенно уничтожить значение учения Дарвина,—
стремления, внушенною тем реакционным течением евро­
пейской мысли, которое тщетно пытается дать отпор на­
учному мировоззрению, завоевывающему все новые и новые
области знания, привлекающему к себе все более и более
широкие круги сторонников.
Этой годовщиной можно бы воспользоваться для того,
чтобы освежить в своей памяти общие черты этой изуми­
тельной деятельности целой жизни, в которой все вяжется
в одно стройное целое вокруг одной центральной идеи.
Сначала, в молодых годах, не в обычной пыли библиотек
или музейских коллекций, а лицом к лицу с природой, в те­
чение пятилетпего кругосветного плавания, зарождается
«революционная мысль»2, шедшая вразрез с воззрениями
всех без исключения авторитетов того времени. Затем не­
имоверный труд3 более чем двадцатилетием обработки
этой мысли “ Выслеживание ее во всех ее изгибах и послед­
ствиях, внезапное освещение их общей связующей идея—
и наконец сведенце всей теории в сжатую форму одного
небольшого тома, одной главы, одной заключительной стра­
ницы. 11 наконец целый ряд специальных исследовании,
1 Любопытно, что почти в тех же выражениях высказался о
современном значении дарвинизма через несколько лот (в 1915 г.)
американский зоолог Вильсон. (См. мою статью «Из летописи па­
уки за ужасный год», «Вести. Евр.» 1915 г.)
2 «Вы—величайший революционер в естествознании нашею
века или, вернее, всех воков»,—отзыв о Дарвине Уотсопа.
3 Особенно если вспомнить, что в течение пятидесяти лет
самой деятельной своей трудовой жизни он не пользовался почти
ви одним дном иодного здоровья.

214

касающихся самых сложных случаев применения теории и
служащих примером ее использования в качестве «рабочей
гипотезы». Весь этот колоссальный труд,—анализа, исчер­
пывающего все стороны вопроса, широко обобщающего
синтеза и блестящих проверочных исследований,—словом,
всего того, из чего слагается всякое великое произведение
науки, мы могли бы проследить чуть не изо дня в день,
благодаря дневнику путешествия, автобиографии и пяти то­
мам переписки, оставшейся после Чарлза Дарвина. Мы
могли бы таким образом воспроизвести самое удивительное
зрелище, какое только доступно человеческому изучению,—
процесс зарождения, полного развития и последующего
использования в уме великого мыслителя одной из гениаль­
нейших когда-либо высказанных идей.
Но можно воспользоваться этой годовщиной и для того,
чтобы еще раз, особенно в виду выдвигаемых сомнений,
в возможно сжатой форме выяснить, какое же новое слово
принес *с собой великий ученый, чет отличалось оно от
высказанного за полвека до него его предшественником 1
п что внесло в оценку этого нового слова истекшее затем
полустолетие. Заставило ли оно сколько-нибудь усомниться
в его основах, выдвинуло ли что-нибудь ему на смену, или
дополняло его только новыми фактическими данными и рас­
крыло перед наукой новые горизонты?
В этом по необходимости кратком очерке мы выберем
второй путь.
Основная задача всей деятельности ученого, столетний
юбилей которого мы теперь чествуем, так же, как и цент­
ральная идея его знаменитой книги, сводится к вопросу,—
почему органический мир таков, каким мы его знаем?
В ответе па это одно слово почему заключается все раз­
лично между старым и новым мировоззрением. Старое ми1 Мы пѳ станем здесь перебирать различных указании па так
называемых более ранних предшественников Дарвина. К каким
ошибкам может приводить погоня за подобными находками,
доказывает история с Аристотелем. Па основании свидетельства
одного филолога Дарвин приводит и Аристотеля в число своих
предшественников, ио недавно Диксей показал, что в действа
тельности Аристотель высказывает эту мысль от лица вообра
жаемсго противника и сам со отвергает!

215-

ровоззрение признавало достаточным знать, каков этот орга­
нический мир в общем и еще болез в частностях, вопрос
же, почему он таков, исключался из области ведения иссле­
дователя природы и всецело передавался в область ведения
теолога или метафизика Ч Ламарк сделал первую обстоятель­
ную, но в целом неудачную, Дарвин—первую п до сен поры
единственную вполне удачную попытку изъять этот вопрос
из ведения последних и передать его в верные руки пер­
вого. Отсюда попятно все негодование последних, лишаю­
щихся одной из своих, казалось, навсегда обеспеченных мо­
нополий, и радость первого, при виде раскрывающейся
перед ним новой и широкой плодотворной деятельности.
По в чем же заключается самая выдающаяся, самая в то
же время загадочная и, как всякая загадка, невольно воз­
буждающая человеческий ум особенность органического
мира? В том, что он—органи ч ес кп й. Этот ответ может
показаться слишком простым и очевидным, но мы увидим,
что на непонимании, неумышленном или умышлеіпнГм, этого
простого положения основываются главные современные
попытки заменить дарвинизм чем-то иным. Организм - зна­
чит снабженный органами, а орган—значит орудие. Орудие
предполагает пользование им, а пригодность орудия к ис­
пользованию указывает на существование как бы известной
цели, на умысел, на участие в производство этого орудия
сознательной, разумной воли. Поэтическое творчество че­
ловека ответило на эту загадку разгадкой теолог и пе­
ске й, а изобретательности метафизиков заменила, ее раз­
гадкой те ле о л о г и е с к о й. Первая отвечала: создал эти
орудия—the great Artisan—Великий Мастер, выражение
нередко встречающееся в старинных английских натураль­
ных теологиях. Вторая разгадка старалась только затемнить
эту мысль учением о конечных причинах, этим диковинным
совдапием схоластики, по которому та пара фактов, которую
мы называем причиной и следствием, может меняться ме­
стами, и причина становится в конце своего следствия. Но
это учение о конечных причинах или целях, играющих роль
причин, приводит в окончательном выводе к тому же, что
1 Теолог — богослов, метафизика — см. примечание на стр. 51.

•21C

откровенней и эстетичнее заявляла теологи, т. е. к выводу,
что всякая организация, производящая на нас общее впе­
чатление умысла, не может быть объяснена как. последствие
естественных причин, по только как осуществление целей,
как результат непосредственного вмешательства разумной
воли.
Биология, как последнее слово пауки о, природе, необ­
ходимым образом через учение о конечных причинах вводит
нас в иную, высшую область—в преддверие теологии. Таков
был заключительный вывод «Истории индуктивных
наук» * Юэля, в которой лучше всего отразилось современ­
ное. ей состояние естествознания. Юэль приходит к этому
выводу, опираясь на. авторитет Канта и Кювье, но он смен
мы бы добавить, что иного объяснения но в состоянии
был бы предложить пи один из современных ему ученых,
гак бы отрицательно он ни относился к данному выводу.
Л книга Юэля появилась в том самом 1858 г., когда в'Лопдонском Дипиеевском обществе была прочтена краткая за­
писка Дарвина и УоллеЛі, заключавшая основание их теории.
Таким образом, первый вопрос, который ставит Дарвин,
призо вытекает из самого понятия организма: это -вопрос
о ’, <то ст ■ твии, неизменно вызывающем впечатление целе­
сообразности. Несомненное соответствие между строением
организма и его потребностями.- - является ли оно только
не подающимся никакому объяснению проявлением созна­
тельной творческом воли, пли, наоборот, объяснимым ре­
зультатом известных, причин, т. с. естественных условий,
при которых оно осуществляется?
Второй воідое представляет уже более узкое научпвтехпическое значение; человеку, стоящему'в'стороне от
науки, он может’ даже и но приходить в голову 1. Вопрос
этот нечему составляющие органический мир существа
представляют необъяснимые черты общего сходства, наво­
дящие на мысль об их общем происхождении, а в то :;з
* Индуктивные пауки — наука, Основанные на знании, полу­
ченном из • ііыта.
1 В такой последовател постп ставил вопросы Дарвин. Его
главный современный противник в Англии, Бэтсон, извраща т
этот порядок и даже снова утверждает, что с временная наука
должна ограничите і только вторым.

217

время состоят из отдельных, не связанных между собою
групп,—видов, так что весь органический мир предста­
вляется не сплошной картиной с нечувствительно сливающи­
мися в одно целое тонами, а мозаикой из отдельных кусоч­
ков, дающих впечатление общей картины лишь под условием
не рассматривать их слишком близко. И па этот второй
вопрос во всей, его совокупности, как и па первый, дала
ответ только теория Дарвина; ни до него, ни посла него
пе предложено другого удовлетворительного объяснения.
Для подтверждения этого положения мы должны сравнить
учение Дарвина сначала с учением его позднейшего предше­
ственника Ламарка, а затем перейти к рассмотрению г іавиейших учений, возникших в течение последнего полу.w г
в связи с дарвинизмом, насколько они касаются этих двух
главных его основ.
Прежде всего повторим в самых общих чертах ответ
Дарвина на первый и основной вопрос. Эта может пока­
заться излишним, ио, как это пи странно, именно от невер­
ного понимания основной задачи и отправляется большая
часть его современных противников.
Если мы желаем себе объяснить, каким естественным
путем могли возникнуть все те бесконечные чуде.аые- орга­
ны, которым мы справедливо изумляемся (глаз, рука, павли­
ний хвост и т. д.), или целые организмы, как бы заранее во
всех своих подробностях прилаженные к той обстановке,
в которой должна протекать их жизнь (дятел, омела эти
излюбленные примеры Дарвина), мы должны найти в при­
роде условия, которые неизбежным, роковый образом—без
вмешательства разумной воли или голословно допускаемого
метафизического «стремления» к совершенству—направляют
образование новых органических форм в сторону наиболь­
шего их совершенства. Словом мы должны найти в при­
роде такой процесс, который в человеческой истории обо­
значается словом прогресс.
Дарвин, как известно, доказал постоянную Этичность
такого процесса, как необходимого дедуктивного 1 вывода
1 Дедуктивный — основанный па дедукции. Дедукция — вы"лд
пугем рассулсдЙЙя на основании других словесяых утверждений,
принимаемых за исгипу.

218

из трех постоянно наличных в природе реальных факторов.
Эти три фактора—изменчивость, наследственность и пере­
население. Логически неотразимыя результат этих трех
факторов еп назвал «естественным отбором». То же понятие
Спенсер позднее предложил выразить словами: «переживание
наиболее приспособленного», а 0. Копт, за тридцать лет
до Дарвина (как это было указано мною в 1861 г.), обо­
значил словом: «élimination» \ т. е. устранением, уничто­
жением всего неприспособленного.
Первое и конечно самое важное условие—изменчивость;
для того, чтобы изменяться целесообразно, необходимо
прежде всего как бы то ня было изменяться. И Дарвин,
на первой же странице первой главы своей книги, указы­
вает на обильный материал изменений, доставляемый при­
родой—иритом изменений всех степеней, от мелких инди­
видуальных до крупных, наблюдаемых при внезапном появ­
лении новых пород культурных растений и прирученных
животных. Останавливаю внимание читателя на этой подроб­
ности, так как на совершенно голословном ее отрицании
основываются главнейшие современные возражения, нередко
выдаваемые за опровержения дарвинизма.
Раз дан обильный, постоянно возобновляющийся мате­
риал изменений, выступает па сцену второе условие—на­
следственность. Эти изменения, для того чтобы сохраниться,
для того чтобы нарастать, накопляться, должны наследо­
ваться, и природа представляет нам самые разнообразные
проявления наследственности, обеспечивающие сохранение
появившихся новых особенностей во всевозможных сочета­
ниях и притом вне всякой зависимости от того, будут ли
они полезны для обладающего ими организма, или вредны,
пли наконец безразличны. Наследственность определит
только их большую или меньшую прочность. Эги два фак­
тора могут обеспечить самое широкое разнообразие орга­
нических форм; второй из них может обусловить все более
возрастающее усложнение организации, все более и более
увеличивающееся разнообразие форм. Но пи вместе, ни
- Совсем недавно Л. Морган предложил заменить дарвинов
«естественный отбор» выражением «естественная элиминация»,
вероятно не подозревая давности этого Коптовскопгтермппа.

213

порознь эти факторы не дадут нам ответа па поставлен­
ный нами вопрос.
Что же будет налагать на организмы печать кажущейся
целесообразности:? До Дарвина, как мы видели, один только
О. Конт дал на это ответ, заключавшийся в одном слоне.
Это слово—«élimination», т. е. устранение, уничтожение
всего несогласного с условиями основного равновесия между
живым существом и его жизненной обстановкой, имеющее
результатом приспособленность, прилаженпость первого ко
второй, в*' чем и заключается вечная загадка живых форм.
Но Конт мог понимать только исчезновение существ, вполне
непригодных к условиям их существования; для пего было
бы совершенно непонятно, почему появление существа, более
совершенного, более приспособленного должно являться
обстоятельством, определяющим исчезновение существ менее
приспособленных, а только в этом и может лежать залог
непрерывного совершенствования, как рокового закона,
управляющего живой природой. Этот закон и составляет
характеристическую сущность дарвинизма, основу всего
современного эволюционизма. Этот закон «естественного
отбіра» вытекает как неотразимое логическое следствие
из третьего фактора, столь ж> реального, как первые два,
и заключающегося в несоответствии между ограниченностью
обитаемой поверхности земли и неограниченной прогрессией
размножения всех живых существ. Это, как известно, закон
Мальтуса, распространяемый па весь органический' мир;
менее известно, что факт этот ранее обратил па себя вни­
мание в области естествознания, откуда и 'был заимствован
и применен Мальтусом специально к человеку.
Таким образом изменчивость, дающая материал, наслед­
ственность, его накопляющая и делающая его устойчивым,
а главным образом «естественный отбор», то роковое устра­
нение всего менее совершенного, менее согласного с тре­
бованиями жизни при данных условиях—вот основа этого
учения, открывающая нам в природе реальную наличность
сложного исторического процесса, неминуемо направляю­
щего ,организм но пути совершенствования. Все это объ­
яснение, как известно, построено Дарвином па основании
аналогии с тем. процессом, который применялся человеком
220

при усовершенствовании им культурных растений и при­
рученных животных. Для сближения этих двух процессов,
т. с. искусственного отбора человеком и отбора, совершаю­
щегося в природе в силу известных свойств организмов и
ограниченности доступного им пространства, Дарвин ука­
зал, что в простейшей форме и отбор искусственный сво­
дится к простому уничтожению всего несовершенного. Для
еще большего сближения этих двух процессов, из которых
в первом действует сознательная воля человека, а во вто­
ром—«господство слепых законов природы» \ Дарвин вводит
понятие о бессознательном отборе», в котором результат
усовершенствования породы человеком получается без вся­
кого умысла. В свою очередь, отвечая на вечно повторяемый
телеологаии аргумент, что произведения природы носят пе­
чать произведений искусства, я старался доказать па осно­
вании сопоставления свидетельств ученых, художников, по­
этов, музыкантов, что и в произведении человеческого
творчества важным элементом является отбор. Совершенный
продукт творчества природы, как и творчества человека,
является нс первичным неразложимым явлением, а резуль­
татом двух более элементарных процессов колоссальной
производительности и неумолимой критики 2.
Так отвечает Дарвин на первый и самый важный вопрос,
возникающий перед каждым мыслящим исследователем при­
роды. Посмотрим, каков его ответ на второй: почему вся
совокупность органических существ при очевидном единство
Целого представляет нам разъединенные между собою более
или менее резкими промежутками, взаимно подчиненные
группы? Почему в общем строе органических существ мы
наблюдаем прерывчатость, —ту «discontinuity», в которой,
как мы видели, Бэтсон, главный противник -дарвинизма в
Англии, усматривает важнейшую особенность органического
мира? Дарвин выводит и эту особенность из того же начала
«естественного отбора», а этот его вывод обыкновенно об­
ходится молчанием его противниками, между тем как он сам
его ставил очень высоко, с. радостью вспоминая, где и когда
1 Выше приведенные слова Гельмгольтца.
2 См. мою статью: «'Творчество природы и творчество человека»
в сборнике «Насущные задачи естествознания», 1908. (4-е изд. 1923).

221

ou ему пришел в голову. Ему снова помогла аналогия с
искусственным отбором. Изучая историю возникновения ка­
ких-нибудь искусственных пород, замечаем, что постоянно
берут перевес формы крайние, между тем как формы проме­
жуточные, в которых ценные признаки выражены менее
резко, мало-по-малу исчезают. То же явление, конечно
inutalis mutandis*, Дарвин находит и в природе. Вся
среднее пѳ в состоянии выдерживать конкуренцию крайних
форм, лучше приспособленных к той или другой стороне ок­
ружающей среды. Вообще, чем разнообразнее население,
тем оно может быть многочисленное. Это подтверждает ста­
тистика .любого клочка луга, любой пришлой флоры, завое­
вывающей себе новые места в природе.
Таким образом, обе самые общие задачи, которые пред­
стояло разрешить естествознанию, разрешались исходя из
того же начала Естественного .отбора, который в свою оче­
редь являлся результатом трех не подлежащих сомнению
реальных свойств всех живых существ.
Л теперь посмотрим, какова была последняя предшество­
вавшая Дарвину попытка дать ответы на тс же вопросы,—
попытка Ламарка.
На первый вопрос, как объяснить себе целесообразность
строения организмов, ои прежде всего но дат одного об­
щего ответа, как Дарвин, а два совершенно различных:
один—для растений, другой—для животных. Показав весь­
ма убедительно преимущество представления о происхожде­
нии органических форм путем превращения одних в другие,
он естественно должен был остановиться па вопросе: что жо
обусловливало этп превращения, какие известные нам яв­
ления могли их вызвать, и нс скрывал or себя, что «пре­
жде всего должно найти объяснение для всех этих чудес»,
т. с. для изумительно целесообразной организации живых
существ. Останавливаясь на животных, он пытается дока­
зать, что эти «чудеса» могут быть объяснены, исходя из
двух положений: во-первых, что органы могут изменяться
под влиянием «упражнения», т. с. воли животного; во-вто­
рых, что этп приобретенные упражнением изменения могут
1 T.-о. принимая во внимание различия в сравннмаѳмых нами
предметах.

222

наследоваться и таким образом накопляться и достигать
того полного развитая, которое, вызывает наше справедли­
вее удивление. Таким образом воля самого животного, ру­
ководимая с>го потребностями, направляет ход изменения.
Если бы это было верно, то, конечно, получилось бы объ­
яснение кажущейся целесообразности организации, так как
сама потребность создавала бы соответствующий ей орган.
Это представление, создавшееся па почве всем известного
наблюдения, что гимнастикой можно развить мускулы, по­
нятно, не могло быть применимо к большинству органов
и строений, но это по помешало Ламарку прибегать там,
где порывалась путеводная нить действительных фактов, к
смелым предположениям, ничего в основе не объяснявшим,
а только дававшим оружие его врагам, которые и восполь­
зовались ими, чтобы выставить Ламарка беспочвенным фан­
тазером. Таково его обыкновенно приводимое объяснение
длинной шеи жирафы или длинных пог цапли тем, что жи­
вотные эта Тянулись из поколения в поколение. Но, конечно,
еще комичнее реже упоминаемое объяснение происхождения
рогов: «В порывах гнева, столь обычных у самцов, вну­
тр е и о е чувство вследствие своих усилий на­
правляло жидкости к этой части головы, вызы­
вая в одних случаях отложение рогового, в других—смеси
рогового и костного вещества, давших начато твердым от­
росткам: тажово происхождение рогов, которым вооружены
их головы». Одна подобная фраза дает нам лучше всего
вонять, какая бездна лежит—в отношении ли ученого к
фактам, или в самом способе рассуждения—между Philoso­
phie Zoologique» (Философия зоологии) и «Происхожде­
нием видов». С трудом верится, что между -ними протекло
всего полстолетия, такое же полстолетие, какое отделяет
нас от «Происхождения видов», продолжающего служить
грудію достижимым образцом строго научного изложения.
По этой голословностью частных догадок еще не ограни­
чивается неудовлетворительность объяснения, предложенного
Ламарком. Еще менее выдерживает критику второе поло­
жение его теории,—наследственность приобретенных упраж­
нением признаков. Это необходимое для Ламарка допущение
после тщательной проверки отрицается большинством сс-

223

временных ученых х. Таким образом зоологическая часгі
объяснений Ламарка, с общей логической точки зрения, мо­
жет быть и удовлетворительная, оказывается фактически
вдвойне неверной. Соответствуй все изменения потребностям
животного, будь они вызваны усилиями его воли, они н>
сомнение носили бы печать целесообразности, но эта не
вая посылка применима, вероятно, к очень ограниченное,
числу случаев (упражнению мускулов), а вторая не приме
нима даже и к ним,—откуда все объяснение оказываете
лишенным почвы.
Как уже сказано выше, для растений Ламарк прибегает
к совершенно иному объяснению. Не допуская у растени'
сознания и воли, а следовательно и направляемого ими упри,
жпения,—чем он выгодно отличается от своих современных,
особенно немецких поклонников неоламаркистов2,-*
Ламарк указал по отношению хК ним на другой источник
изменчивости—па влияние среды. На этот раз он стоял на
почве действительно наблюдаемых фактов: он мог указать:
па формы листьев, изменяющихся у того же вида растения,
смотря по тому, будет ли оно растц в воде иди в воздухе;
на стебли, вытяпивающиеся или сокращающиеся; па появлепис пли исчезновение колючек и т. д., все в связи с раз­
личием окружающих условий. По какой же можно было
сделать из этого логический вывод? Изменяться не значит
приспособляться, совершенствоваться; понятие изменения в
заключает в себе логически понятия совершенствования; с::
мо по себе измѳнеійв' может быть и вредно, и безразлично
и, конечно, в незначительном только числе случаев, полезно.
Таким образом но отношению к самому важному вопросу,
по отпошепню к объяснению целесообразности организмов
Ламарк не дал никакого ответа, так как его ответ, в приме
нении к животным, мыслимый логически, опирался па фак­
тически неверные посылки, а в применении к растениям,
1 Аргументы против него собраны у Вейсм на и пожалуй
еще лучше у Плат-Валя.
2 Различных Паули, Франса и их рус ких поклонников, подо­
гревающих забытую телеологию только в несколько измененной
п еще более темной ферме.

224

, отправляясь от фактически верных наблюдений, не от­
вечал вовсе на вопрос.
Чтд, же сделал он по отношению ко второй задачеобъяснению разрозненности систематических групп,—видов,
родов, семейств и т. д.? Ровно ничего. Он выразил надежду,
что соединяющие их переходы сохранились где-нибудь в
неисследованных еще уголках земли—предположение неве­
роятное уже и в его время, а теперь и окончательно не­
приемлемое.
Таков логический остов учения Ламарка; таким же осто­
вом мы ограничились и по отношению к дарвинизму, для
того чтобы мало знакомые о этими учениями могли их легко
сопоставить ли дать им сравнительную оценку.
Дарвин связывает всю совокупность фактов одной руко­
водящей идеей, и эта идея дает полное разрэшепие. обеих
задач, исходя из фактически вполне обоснованных посылок,
Ламарк для каждой категории фактов дает особое объясне­
ние, и притом или фактически неверное, или логически
несостоятельное, т. е. не разрешающее той задачи, которую
берется разрешить.
Неудивительно, что судьба двух учений была так раз­
лична; она вполне соответствовала их внутренней ценности.
Идеи Ламарка не могли, убедить не только таких ученых
как Бэр, * как Агассис, как Оуэн, **' которых можно было
бы заподозрить в предвзятости, исходившей из их религиоз­
ной точки зрения, но и представителя наиболее передового
течения научной мысли того времени, каким был Ламель,
и наиболее свободомыслящего, как Карл Фохт. *** Драгоцен­
ное свидетельство о беспомощности науки перед задачей,
смело поставленной, по не разрешенной Ламарком, оставил
умерший в том же гаду, когда появился дарвинизм, Иоганн
Мюллер, несомненно совмещавший в себе все знания своего
времени в области общей биологии
Пс будем останавливаться па истории победы дарвинизма,
* Пэр — известный ученый, занимавшийся эмбриологией.
** Оуэн — английеккий зоолог и натурфилософ.
Карл Фохт — физиолог. V
1 См. мой очерк «Основные черты истории развития б поло пи
в XIX в' ке». в «Истории XIX века» Лависса и І’амбо (изд.
Гранат, т. VII); отд. изд. Госиздат, 1921.
15

К. Тимирязев. Чарлз Дарвин и его уч ние

225

в несколько лет застававшего смолкнуть сцоих противников
и привлекшего па свою сторону все молодое и двигавшее
пауку вперед,—опа била уж неоднократно рассказана,—а
перейдем прямо к оценке современного положения этого уче­
ния. к попыткам подвергнуть его сомнению вли даже
упразднить, заменив чем-либо новым.
Для этого сделаем сначала общую оценку всех этих по­
пыток. Прежде всего следует указать на ту особенность,
что пн один из новейших естествоиспытателей, пытавшихся
выступить со своей теорией па' смепу дарвинизма, не охва­
тывал вопроса во всей его совокупности, со всеми его раз­
нообразными последствиями, как это сделал Дарвин. Каждый
останавливался па одной какой-нибудь стороне вопроса,'
умышленно или неумышленно упуская из виду остальные,
как будто не замечая противоречия с фактами ила непол­
ноты защищаемой нм точки зрения. Но еще важнее па пер­
вых же порах отмстить, что за эти полвека не предложено
иного ответа па основной вопрос, па который отвечал
дарвинизм. И теперь, как полвска тому назад, предстоит
выбор: или дарвинизм, пли отказ от какого бы то пи было
объяснения. Конечно, это был бы плохой аргумент в пользу
дарвинизма, если бы его несостоятельность была в чем-ни­
будь доказана,-—лучше никакого, чем заведомо неверное
объяснение; ио рассмотрение предъявленных поправок и воз­
ражений именно и убеждает, что такового довода, который
нодвергаа бы сомнению хотя бы одно из основных положепни, из которых исходил Дарвин в построении своей теории,
до сих пор не предъявлено.
Итак, посмотрим, изменились ли наши воззрения со вре­
мени Дарьина на. явления изменчивости и наследственности
и па естественный отбор.
Факт изменчивости, конечна, никем по подвергается со­
мнению; менялись только воззрения на различные его про
явления, изменилось только отношение к вопросу: каким из
этих проявлений п.иіеігіпвостп придавать исключительное
пли пробладаюшее значение в процессе образования новых
форм, новых видов? Дарвин отвечал на этот вопрс : всем,
226

от самых мелких и до самых крупных,—и этот ответ сохра­
няет всю свою силу до настоящего времени.
Его противники, правда, упорно утверждали, будто Дар­
вин приписывал такое значение исключительно мел­
ким индивидуальным изменениям, и так часто это повто­
ряли, что успели убедить многих, вопреки истине, что так
и было па деле. Особенно любопытна в этом отношении кни­
га Кел л о га: «Darwinism to-day». Повторяя на протяже­
нии значительной части книги это неверное утверждение
противников Дарвина, он вдруг спохватывается и заявляет:
а в сущности водь Дарвин никогда эгого не утверждал. В
противность этой широкой точке зрения Дарвина, в новей­
шее время Бэтсон * а по его следам Де-Фриз и Коржипскйй
утверждают, что новые' формы, новые виды появляются
исключительно резкими скачками. Де-Фриз назвал эти пре­
вращения мутациями и утверждал, что он первый чело­
век в мире, присутствовавший при этом редком явлении за­
рождения новых видов,—именно над найденным, недалеко
от Амстердама/па старом, заброшенном картофельном поле
растением Oenothera lamarckiana** неизвестного
происхождения и попавшим туда, вероятно, из соседнего
парка. Эта Oenothera за последние десятилетия прожу­
жжала уши всем натуралистам. Свое разногласие с Дар­
вином До-Фриз резюмирует так: ио Дарвину виды обра­
зуются в результате длинного ряда превращений в силу
процесса естественного отбора, а по моему мііеілію, виды
образуются внезапным скачком, после чего уже начинается
действие естественного отбора. в силу которого уничтожают­
ся виды неприспособленные, а сохраняются приспособлен­
ные. Даже и в такой форме различно но велико, так как
существенная часть теории—естественный отбор—вполне
сохраняется' и у Де-Фриза. По при более внимательном
разборе оно и вовсе исчезает, так как слово «влд* привркмеиястся Де-Фризом совсем ио в том смысле, как его
применял Дарвин. Дарвин применял это слово в том смыс­
ле, в каком оно применялось в его время, да и в настоя* Бэтсов—английский учопыіі, занимавшийся законами наслед­
ственности.
** Oenothera — по-русски оелшгаик.

15

о.->-г

щее время применяется громадным большинством натура­
листов, если только не всеми. Дс-Фрнз применяет его в
совершенно ином смысле, предложенном в шестидесятых го­
дах лионским ботаником-дилетантом Жорданом, разбившим
общепринятые виды па множество мелких групп, также
названных им видами V Таким образом, попятно, почему
для Дарвипа действие естественного отбора происходит в
пределах вида, а для Де-Фриза начинается только за его
пределами: все вертится, со стороны Де-Фриза, на игре
слов 2.
Ие противоречит Дарвину и основная мысль Де-Фриза
о возможности изменения видов скачками; он всегда допу­
скал рядом с мелкими изменениями, начиная с индивидуаль­
ных различий, и крупные (single Vitiations, sports, bud­
variations) и придавал им сначала более важное, а затем
менее важное значение,—мы увидим далее, на каком осно­
вании. Да и не только факт мутаций (т. е. крупных
изменении скачками), но и самое название принадлежит
ие Де-Фризу, а скромному садовнику Дющепу, жившему
в XVIII столетии. Дюшен в сочинении, посвященном зо
1 Так, одну самую обыкновенную пашу мелкую травку,—крупку
(Draba verna L) Жордан после десятилетних наблюдений разбил
на десять новых видов; через двадцать лет он уже различал их
пятьдесят три, а через тридцать лет — целых двести!
Ботаники никогда не переставали протестовать против такого
распылив а ния вида. Должно заметить, что для Жордана
все эти формы, научиться различать которые можно только после
тридцатплетних упорных наблюдений, соответствуют отдельным
творческим актам. Его новейший заіцптппк Костактен ставит
ему даже в заслугу, что «как ревностный христианин, вскорм­
ленный на святом Фоме Аквинском, он приступил к изучению
ботаники с идеями а prioiÿ». Но вот что удивительно: оказывается,
что Фома Аквинский учил несколько иному: «Что же касается
до происхождения растений, — пишет он, — то блаженный Авгу­
стин был иного мнения... Хотя некоторые и говорят, чтб в тре­
тий день растения были созданы каждое по роду своему — воз­
зрение, опирающееся на поверхностное понимание буквы свя­
щенного писания — блаженный Августин говорит, что это долж­
но понимать так, что земля произвела травы и деревья causa­
liter, т. в. получила сиду производить их». Оказываете-’, что
догмат об отдельном творении — сравнительно недавнего проис­
хождения и принадлежит испанскому иезуиту Суарезу.
2 Напр., Генсло не считает виды Де-Фриза за виды.

228

млянике, указал на факт внезапного появления земляники:
ne с обыкновенными тройчатыми, а с простыми листьями
и назвал это явление мутацией. Альфонс Декандоль, са­
мый авторитетный в этой области сторонник Дарвина, ука­
зывал на значение наблюдений Дюшена, но ему и в голову
не приходило видеть в мутации Дюшена какое-нибудь про­
тиворечие с учением Дарвина, который к тому же сам
упоминает о Дюшене. Заслуга Де-Фриза сводится главным
образом к тому, что, встретив случай, не редкий в прак­
тике садоводства, оп его протоколировал с необы­
чайною до сих пор подробностью.
В конечном итоге вес учение о мутациях Де-Фриза
только становится на более узкую и пока ничем не опра­
вданную точку зрения на явления изменчивости, но вполне
признает все значение естественного отбора, т. е. сущности
дарвинизма.
Более смелым, но зато и вполне бессодержательным яв­
ляется выпад против дарвинизма петербургского академика
Коржинского, полагающего, что ему удалось нс толькоі
опровергнуть дарвинизм, по даже заменить его какой-то
новой теорией, которую оп называет старым (заимствован­
ным у Кёлликера) термином гетерогенезиса. Как и
Де-Фриз, Коржинский является последователем 'Бэтсона, вы­
двигая вперед исключительное будто бы значение измене­
ний резкими скачками. Все фактическое содержание статьи
Коржинского заключается в перечислении многочисленных
случаев подобного происхождения культурных растений.
При этом оп ни одним словом не обмолвился, что большая
часть этих примеров взята из книги Дарвина, так что мно­
гие малосведущие читатели остались под "впечатлением, что
все. это—литературные открытия самого Коржинекого
Залем, приписав Дарвину совершенно голословно мысль,
которой он, как мы видели, никогда не доказывал,—будто
материалом для образования новых видов служили исклю­
чительно «мелкие и незаметные индивидуальные различия»,
Коржинский легко приходил к выводу, что большая часть
1 Так, проф. Лрпольди приписал Коржппскому открытие ва­
риации почек (bud-variation), ne подозревая, что атому предмету
Дарвин посвятил десятки страниц, целые главы.

229

действительных известных изменений происходит будто бы
наперекор воззрениям Дарвина, а следовательно, и вся его
теория неверна. Но так как в действительности Дарвин
изменения скачками не отрицал, а, напротив, собрал колос­
сальный материал фактов, его подтверждающих, и говорит
о нем на первой же странице первой главы «Происхожде­
ния видов», то, очевидно, все опровержение Коржинскогб
имело в виду читателей, плохо осведомленных в обсуждае­
мом предмете. Па такого же читателя очевидно был рас­
считан и категорический вывод1. «Всякий беспри­
страстный ученый должен будет признать, что у пае
решительно нет никаких фактических данных,
доказывающих, что процесс трансмутации *, столь увлека­
тельно описанный Дарвппом, действительно имеет
место в природ е. Напротив, в с о ф а к т ы и и а б л юд с п и я приводят нас неминуемо к заключению, что в
эволюции органического мпра главную, если пе исключитель­
ную, роль играет гетерогенезис, а. о т и ю д ь не трансмута­
ция». И заключаетчсвою академическую статью Коржииский обычным приемом всех аптпдарвппистов, которые,
сознавая слабость своих научных доводов, взывают к чув­
ствам читателей. Он высказывает благородное негодование
по поводу бесчеловечности приложения учения «О борьбе
за существование» к человеческой деятельности.—приложе­
ния, в котором, как всякому известно, пи Дарвин, ни по­
следовательные дарвинисты не повинны2.
1 Разрядка моя.
• Транемутация — постепенное превращение видов.
2 В этой негодующей тпрадо можно согласиться только со сло­
вами: «Люди, хорошо умеющие приспособляться к окружающим
условиям и потому благоденствующие, далеко не всегда представ­
ляют нам более совершенных в идейном отношении личностей».
Только они как-то странно внучат в устах убежденного дарви­
ниста, с перемещением в академическое кресло так быстро пре­
вратившегося в воинствующего антидарвиписта, так легко обра­
тившегося из Начла в Савла и за это получившего 25 000 р. от
императора Николая для продолжения своих научных трудов.
В течение тридцати лет в целом рндо статей («Дарвин, както ученого, 1878 г.»; «Дарвинизм перед с у д о м фи­
ло с о ф и и и нравствен пост и»; «Значение перево­
рота, произведенного в естествознании Дарви-

230

Но положим, что Коркинскому удалось доказать, что
вес изменения в природе происходят скачками,—что же
далее? Как же объясним мы, почему в результате, этих
скачков явятся целесообразно организованные формы? Де­
фриз, привыкший к общему научному складу мышления1,
как мы видим, не находит возможности обойтись без есте­
ственного отбора. Коржинский его-то и отрицает. По что
же дает он взамен в своей теории, которая призвана упразд­
нить дарвинизм? Ничего; он отделывается словами: д^я «объ­
яснения происхождения высших форм из низших» необхо­
димо допуститк-существование в организмах тенденции
прогресса», т. с. присоединяет еще какую-то virtus pro­
gressiva к тем virtus dormitiva и virtus purgativa, ко­
торые уже с лишком два века тому назад заклеймил своей
насмешкой Мольер. Плато *, один пз наиболее тщательных
и беспристрастных исследователей современного положения
дарвинизма, приводя эти слова ‘Коржинского, ограничивается
замечанием: «Я считаю все подобные представления просто
ненаучными; они исходят из принципов, не совместимых с
законами мышления современного естествознания, н потому
но подлежат обсуждению».
Таким образом атака, которая была поведена против дарвійГизма с точки зрения будто бы более глубокого анализа
факта изменчивости, нисколько не касается его сущности,
а в частности более широкая точка зрзния Дарвина, видев­
шего материал для отбора в изменениях всех степеней,
и о м»; «Факторы органической эволюции»; Столе­
тие физиологии растений и т. дУ я доказывал, что
воображаемый конфликт между дарвинизмом п этикой выдумай
неразборчивыми иа средства врагами и вѳ по уму усердными
поклонниками Дарвина. В течение двадцати лет я излагал его
учение, не обмолвившись этим ийсчастиым выражением: «борьба
sa существование».
1 Хотя в частностях нередко протии пего грешивший; стоит
вспомнить его смелую теорию хронологии органического мира
все па основании того же единственного наблюдения над а йоте- ,
рой, — теорию, которую замалчивали даже самые горячие его
поклонники.
’ Плата — немецкий ученый, занимающийся разработкой дарвпиизма.

231

, т. e. п крупных и мелких, также не опровергнута и пред­
ставляется и теперь более верною.
Это нечувствительно приводит нас к рассмотрению но­
вейших воззрений, касающихся второго фактора, положен­
ного в основу дарвинизма,—фактора наследственности.
Здесь мы встречаемся с любопытным явлением: одно из
выдающихся и плодотворных направлений исследования в
этой области, выдвигаемое вперед как нечто заслоняющее
или упраздняющее дарвинизм, па деле только гэворит в его
пользу, так как устраняет одно из самых в овое время,
казалось, веских и непреодолимых возражений против него.
Если Дарвин, как мы неоднократно повторяли, никогда не
. ограничивал материал для отбора одними мелкими индиви­
дуальными изменениями, а рядом с ними признавал значение
и крупных скачков, то несомненно, что вначале он прида­
вал более значения последней, категории изменений, а позд­
нее—первой. Это было с его стороны уступкой, вынужден­
ной вмешательством в обсуждение биологического вопроса
совершенно неожиданного противника—математика. Дарвин
■сам сознавался, что самое веское возражение было ему
сделано не натуралистом, а этим математиком; но теперь
можно только пожалеть, что он остановился перед препят­
ствием, выдвинутым против его теории непризвапнын
судьею. Флимминг Джейкин (инженер) в 1867 году возражал,
что-'всякое резкое уклонение является всегда или в единич­
ном, или в очень ограниченном числе экземпляров, и потому
имеет очень мало шансов на сохранение. Дженкин рассуждал
приблизительно так: если известным признаком п обладает
один из родителей, то у детей'будет только и/2 у внуков п/4;
и так далее в быстро убывающей прогрессии, и, следова­
тельно, этот признак обречен на исчезновение и не может
послужить материалом для естественного отбора. Повиди­
мому, ничто но внушало Дарвину столько забот, как эта
статья Джейкина и появившееся вследствие того всеобщее
убеждение, что скрещивание непременно оказывает сглаживающее, заболачивающее (swamping) действие на
всякое вновь появляющееся резкое изменение. Вследствие
этого Дарвин, более чем вначале, вынужден был выдвигать
вперед менее резкие и в то же время многочисленные изме232

пения, как менее подверженные этому процессу уничтоже­
ния. Но Дженкин рассуждал как чистый математик ‘(неда­
ром Дарвин с детства так недолюбливал алгебру!). Уже
физик нс заключил бы, что фунт жидкости при 10° и фунт
жцдкости при 20° должны дать'2 фунта при 15°, а знал бы,
что еще надо считаться с видовой (специфичес'ко'й
на веех европейских языках), т. с. удельной теплотой жид­
костей. А химик—тот знатны, что, сливая синюю п жел­
тую жидкость, не всегда получишь зеленую жидкость, а
порою даже красный осадок. Во сколько же раз сложнее
вопрос о слиянии двух организаций, так смело и победо­
носно разрешенный Дженкппом. Поэтому, когда, много лет
спустя, мне пришлось отвечать па объемистое, направлен­
ное против дарвинизма сочинение Данилевского, главным
образом развивавшего аргумент Дженкина, я обратил осо­
бенное. внимание именно на этот пункт возражения. Я ука­
зывал, что «было бы абсурдом ожидать, чтобы при сум­
мировании действия таких сложных причин, как две борю­
щиеся в детях родственные организации, получалась всегда
простая наглядная ’средняя. Нужно еще знать эквивалент­
ность признаков, а как ее определить?» Я указывал, что при
одном шестипалом родителе не получаются дети с 5і/г паль­
цами, а пли с 5 или с 6 пальцами. Я указывал, наконец,
как на самый наглядный пример (выводивший из себя моих
противников), на нос ’Бурбонов, сохранившийся у герцога
Иемурского, несмотря па то, что в его жилах течет 1/12g
крови Генриха IV. Но, конечно, пи я, да и никто в Европе по
подозревал, что обстоятельный, обставленный цифрами фак­
тический ответ на. возражения Дженкина был дан еще за
два года до появления его статьи. В 1865 г. никому неиз­
вестный августинский монах Мендель напечатал в таком
же мало известном журнале общества естествоиспытателей
в Брюнне своп статьи, которые были открыты только в
1900 г. одновременно тремя учеными: Чермаком, Коррепсом
и Де-Фризом. Общее содержание исследований Менделя
Чермак довольно удачно определил так: «Это—учение о
закономерной неравнозначности признаков по отношению к
их унаследованию». Понятно, что мы можем здесь упомя­
нуть и об этом учении лишь постольку, поскольку оно ка2за

сается дарвинизма. Мендель доказал, что при скрещивания,
наир., зеленого и желтого гороха получится не желто-зе­
лен ііый (т. е. не пятнистый и ие средней окраски)1, а в
первом поколении исключительно желтый. Но что еще уди­
вительнее,—в следующем поколении вместо исключительно
желтых получаются и те и другие, в отношении трех жел­
тых к одному зеленому. В третьем поколении зеленые ока­
жутся чистокровными, а из желтых чистокровными окажет­
ся только треть, остальные же две трети разобьются по­
ровну на зеленые и желтые. Так как, повторяем, нас здесь
интересуют не законы наследственности, обнаруженные любо­
пытными опытами Менделя, а лишь их отношение к дарви­
низму, то мы можем ограничиться этими сведениями, сказав
только, что они были подтверждены многими позднейшими
опытами. Самым важным результатом в этом смысле являет­
ся, конечно, тот факт, что признаки во сливаются, не скла­
дываются и не делятся, не стремятся стушеваться, а сохра­
няются неизмененными, распределяясь между различными
потомками. Ксшмар Джеикипа, испортивший столько крови
Дарвину, рассеивается без следа. Еще старик Гальтон * в
«Natura! inheritance» («Естественная наследственность»)
писал, что если бы признаки пе сливались между собой, то
представители с совершенно неразжижеипымп (undiluted)
признаками появлялись бы в течение неопределенного вре­
мени, «доставляя повторные шансы на успех в борьбе за
существование». Таким образом менделизм только устраняет
самое опарное возражение, которое, по словам самого Дар­
вина, когда-либо было сделано его теории. Спрашивается:'
можно ли видеть в пси что-либо заслоняющее или упразд­
няющее это учение, как это стараются доказать многие во­
сторженные поклонники менделизма, особенно в Англии,
не стестняющиеся сравнить Менделя с Ньютоном?2 Затем
возникает и другой вопрос: являются ли основные факты
Менделя чем-то совершенно новым, пе предусмотренным
1 Как бы следовало на основания соображений Джѳнкина и
Данилевского.
* Гальтсн — английский j новый, занимавшийся учеійзм о на.^ледствениости.
2 Lock, «Recent progress», и т. д. 1907.

Дарвином? Как это выяснил в своей недавней превосходной
популярной статье 92-летний ветеран. А. Уоллес1, призна­
ние менделизма чем-то совершенно новым, каким-то неожи­
данным откровением, является только новым доказатель­
ством, как мало изучается книга Дарвина «Возделываемые
растения и прирученные животные», этот до настоящего
растения и прирученные-животные», этот до настоящего
знаний по вопросу об изменчивости и наследственности, от
которого должны отправляться все наблюдатели и о которым
должны сверять полученные результаты. Оказалось, что в
этой книге имеется целый параграф, так и озаглавленный.
«Об известных признаках, которые между со­
бой но сливаются», где он сообщает совершенно ана­
логичные свои наблюдения, а в другом месте книги даже
приводит указания па опыты, произведенные над желтым и
зеленым горохом еще в 1720 году и давшие в результат»
не среднюю окраску, а ту или другую в отдельности. Но
почему же Дарвин не принял во внпманпе этих фактов? По
всей вероятности потому, что со свойственною ему всесто­
ронностью и осторожностью он не счптал возможным обоб­
щать их, как это делают мепдельяпцы, хотя пм очень хо­
рошо известно, что существуют и такие признаки, которые,
повидимому, сливаются или совмещаются. В приведенных
скрещиваниях гороха не получается срсдпей окраски, но
ость случаи, когда скрещивания желтых и синих цветов
даі£т зеленую окраску, и, конечно, все дело в том, чтобы
объяснить в частности все эти случаи2. Мепдельяпцы гор­
дятся тем, что они углубились в факты наследственности,
найдя крайне любопытные числовые законы; по, конечно,
'будущему предстоит проникнуть еще глубже в этом анализе
и показать, когда возможно слияние признаков, когда оно
невозможно и, наконец, когда в результате скрещивания
являются даже новые признаки3.
1 Мой перевод ее, появившийся рапсе в «Русских ведомостях»,
читатели найдут во II томе этой книги.
2 В последнем случае объяснение не представляет даже за­
труднения.
3 Подробности см. в мопх статьях «Мендель» и «Наследст­
венность» в Энциклопедии Гранат. ■

235

■

В итоге менделизм, поскольку он оправдывается, служит
только поддержкой дарвинизму, устраняя одно из самых
важных возражений, когда-либо выдвинутых против пего.
Отсюда ясно, что никакого препятствия на пути дарвинизма
он не выдвигает и тем менее может быть рассматриваем
как нечто идущее ему на смену. Заслуга Менделя, как и
заслуга Де-Фриза, сводится к тщательной регистрации на­
блюдения, не представляющегося абсолютно новым, и скром­
ный брюнпский монах, так отчетливо производивший свои
опыты, вероятно благодаря тому, что ранее учился мате­
матике и физике в венском университете, конечно, первый
протестовал бы против сравнения его с Ньютоном.
Переходим к третьему фактору, из которых слагается
дарвинизм,—к естественному отбору. Очень часто прихо­
дится слышать, что это—только дедуктивный вывод из трех
посылок: изменчивости, наследственности и перенаселения,
а но факт, непосредственно наблюдаемый в природе. По
едва ли этот аргумент обладает большой убедительной
силой. Раз что естественный отбор является неотразимым
выводом из трех факторов, неизменную наличность которых
в природе невозможно отрицать, равно как и колоссагьныо
размеры последнего из них, то сомневаться в существова­
нии этого процесса пет никакой возможности. А если число
-непосредственных наблюдений пад существованием
отбора в природе пока еще очень ограничено, то это объ­
ясняется громадной трудностью таких наблюдений, что в
свою очередь объясняет, почему их так мало было пред­
принято. По это не значит, чтобы их вовсе по существо­
вало, и потому нельзя читать без удивления следующие
заключительные ст]Лки едва ли по самого объемистого
двухтомного труда но современному положению эволюцион­
ной теории «Vorlesungen über Descendenztheorien» лей­
денского профессора Лотсе: «Одно только поле исследова­
ния совершенно не возделано: опыты пад результатами борь­
бы за существование, все равно между особями или между
видами, совершенно отсутствуют, и здесь приходится их
только особенно рекомендовать». Одно такое исследование
во всяком случае существует, оно принадлежит английскому
зоологу Уэльдону и касается одного мелкого крабба, во236

дящегося в Плимутской бухте *. После постройки нового
большого мола, загородившего узкий вход в бухту, было
замечено изменение в составе ее 'фауцы, и Уэльдон, заняв­
шись биометрическими ** измерениями этого крабба,
заметил, что средняя ширина лобной части головогруди
этого рака из года в год убывала1. Ему пришло в голову,
не находится ли ото изменение в связи с увеличивающеюся
мутностью воды, явившейся результатом указанной по­
стройки. Он предпринял ряд опытов в нарочно для того
устроенных аквариумах2 с чистой и мутной водой, и
оказалось, что в мутпоТі воде наблюдалась усиленная смерт­
ность, причем биометрические исследования показали, что
широколобые раки были более ей подвержены, чем узко­
лобые, так что последние имели более шансов на жизнь.
Рассуждая далее, Уэльдон пришел к заключению, что у них,
вероятно, лучше обеспечена фильтрация воды от ила, и
произведенное исследование околевших и оставшихся в жи­
вых экземпляров блистательно подтвердило его предполо­
жение; у широколобых жабры оказались сильно загрязнен­
ными илом3. Таким образом Уэльдон дал первый образцо­
вый пример, как следует браться за дело, чтобы уловить
явление естественного отбора в природе: это достижимо
только умелым сочетанием биометрической статистики и
прямого опыта. К сожалению, смерть похитила талантли­
вого молодого ученого, так удачно выступившего на повое
плодотворное поприще исследования, на котором он, повидоувму, пока сщ^но имел подражателей4.
* Плимут — приморский город в Англии.
** Биометрический — относящийся к биометрии. Биометрия —
наука, изучающая статистическими методами биологические яв­
ления, например изменчивость.
1 Уэльдон был одним из ревностных сторонников Пирсона, сто­
ящего во главе этого плодотворного научного направления.
ï Аквариум — помещение или стеклянный сосуд для содержа­
ния водных растений и животных.
3 Мы видели, что Лотсѳ вовсе но упоминает об Уэльдове;
другие писатели, как Плата и Келлог, упускают самую сущест­
венную черту — причину смертности.
1 Более поздпис примеры доказанных случаев естественного
отбора читатели найдут в моей статье «Отбор» в Энциклопедии
Гранат (1918).

237

Против естественного отбора была поведена атака в
еще с другой стороны. Некоторые, ученые (в том числе Де­
фриз) пытались доказать, что даже искусственный отбор
нс играет той роли в образовании новых пород растений
и животных, какую придавал ему Дарвин; но несостоятель­
ность этих возражений была доказана специалистами. Отри­
цателям искусственного отбора пришлось смолкнуть, когда
из-'за океана стати доходить взети о чудесах американского
«кудесника» Бербанка, букватьно по желанию лепящего
растительные формы, меняющего в несколько лет почти
любое свойство растения и достигающего этого результата
применением отбора почти с тою же строгостью, е какою
он- применяется природой, так как в некоторых случаях
знаменитый садовод не останавливается перед истреблением
сотсп тысяч растений для сохранения одного1. Бербанк
открыто заявлял, что руководится в своей практике исклю­
чительно идеями Дарвина, а побывавший у него в Америке
Де-Фриз вынужден был признать полную научность его
опытов.
Таким образом, принцип отбора, в смысле уничтожения
неудовлетворительных форм, тем более успешного, чек
строже он проводится, не подлежит сомнению; а с другой
стороны, колоссальное несоответствие между числом появ­
ляющихся существ и тем, которое находит себе место
па земле, никогда даже не подвергалось сомнению, откуда
и вывод из пего: существование естественного отбора в
природе и его значение для процесса (йразоваяия фурм
целесообразных, т. с. прилаженных к условиям, в которых
протекает их жизнь, остаются во всей своей силе.
Мы поставили себе целью показать, что ни одно из воз­
никших за последние полвека научных течений но выдвинуло
никакого препятствия па пути теории Дарвина. Мы могли
бы еще показать, что это истекшее полстолетце добавило
в смысле углубления и дополнения наших сведений и прие1 Краткий рассказ о малоизвестной у нас деятельности Бер­
банка читатели найдут в переведенной мною книге Гарвуда
«Обногленпая земля». Бербанку ставили в вину, что его опыты
недостаточно подробно протоколируются. Благодаря щедрому
пожертвованию Карнеги он кажется, будет снабжен целой кан­
целярной.

238

иов исследования по отношению к этим двум основным фак­
торам—к изменчивости в наследственности, "Мы могли бы
остановиться на успехах биометрии (Гальтон, Пирсон),
давшей точный метод для учета этих явлении, на успехах в
изучении некоторых частных случаев наследственности (Мен­
дель и его многочисленные поклонники) и, наконец, па
возникновении целой новой отрасли биологии, для которой
двадцать лет тому назад я предложил название экспе­
риментальной морфологии, пророча, что, «прсби­
ваясь отдельными струйками в XIX веке, опа сольется в
широкий поток уже за порогом двадцатого», что и не за­
медлило исполниться к
Ио все это но входит в пашу ближайшую задачу,—в
оценку современного состояния и значения дарвинизма, от­
правляющегося от факторов изменчивости и наследственпости, как от готовых данных. Этого, правда, не понимают
многие, именующие себя неоламаркистами. Одни из
них полагают, что если найдена физическое объяснение для
возникновения тай или другой формы (что составляет за­
дачу экспериментальной морфологии), то тем вся задача
исчерпана. Другие, на место оказавшейся несостоятельною
трансцендентной2 телеологии непосредственных твор­
ческих актов, пытаются поставить какую-то имманент­
ную3 телеологию целесообразно действующей среды (Генсло, Вармипг) пли целесообразно направляющей процесс раз­
вития организмов сознательной протоплазмы (немецкие папіісихнсты) 4. ІІо понятно, что как, с одной сторопы, в еадачу
собственно дарвинизма по входит более глубокий анализ
его двух исходных факторов, так, с другой стороны, и
самый глубокий их анализ не в состоянии выполнить за­
дачи, осуществленной дарвинизмом. А эта задача с замеча1 В речи на VII съезде естествоиспытателей в 1890 году: «Фак­
торы органической эволюции». Она вошла в состав сборника
«Насущные заіачи естествознания».
2 Трансцендентный—лежащий за пределами опытного позі анзя,
действующий извне и свыше, противополагается им.чан итному,
3 Имманентный—в противоположность трансцендентному, дей­
ствующий изнутри.
I
4 Панпсихизм — вздорное учение, что все растения и т. д.
жмеют душу.

239

тельной лаконичностью выражена в словах Гельмгольца,
выбранных мною эпиграфом для настоящего очерка1. Все­
объемлющий гений, давший миру закон сохранения энер­
гии, сумел оценить значение другого гения, давшего миру
закон естественного отбора и тем навсегда оградившего
положительную на.уку от вторжения в ее область и креаиониста-теолога2 и финалиста-метафизика3.
1 '09.

1 Известная речь Гельмгольца была произнесена при совер­
шенно исключительных условиях. Немецкие натуралисты в пер­
вый раз собирались в центре самого ретроградного като­
лицизма и придавали большое значение этой нравственной победе.
Не преждевременна ли была их радость? Еще на-двях мы могли
прочесть в газетах похвальбы вновь ободрившихся инпсбрукскнх
реакционеров, что они подымут невежественных крестьян и по­
ведут их на университет (1909).
2 Креационисг — придерживающийся учения о том, что все
живые существа созданы отдельно, а не произошли естественным
путем из других.
3 Финалист — признающий, что цель может быть причиной,
что в организмах существует особая «целестрѳмительность»,
направляющая их на их благо.

240

'I

ЗНАЧЕНИЕ ПЕРЕВОРОТА, ПРОИЗВЕДЕННОГО В СОВРЕ­
МЕННОМ ЕСТЕСТВОЗНАНИИ ДАРВИНОМ.
Вы — величайший революцио іер в
естествознании нашего века паи, вер­
нее, всех веков.
Уотсон о Дарвине 1859 і.

Когда придет время подвести итог успехам, сделанным
естествознанием в XIX столетие, то конечно самой вы­
дающейся чертой этого движения должно будет признать
стремление к объединению, к слиянию отдельных разроз­
ненных областей этого знания в одно стройное общее целое.
Стоит вспомнить, чем была в начале века физика с ее почти
несвязанными между собою дисциплинами, и чем стала
благодаря открытию взаимного превращения физических
сил, учению о сохранении энергии и установлению тождества
между явлениями света и электричества. Чем была в начале
века химия, вынужденная признавать непреодолимую про­
пасть между явлениями неорганической и органической при­
роды, в сравнении с современной химией, своими завоева­
ниями в области органического синтеза, совершенно запол­
нившими эту пропасть. Чем была и чем стала физиология,
навсегда освободившаяся от бессмысленного призрака жиз­
ненной силы и все более и болей успешно подвигающаяся
по пути сближения и отождествления процессов, происхо­
дящих в организмах,—с явлениями, наблюдаемыми вне их.
Но едва ли не более крупным шагом па пути этого фи­
лософского синтеза, этого объединения воззрений на при­
роду и способы ее исследования, явилось то научное дви­
жение, которое сблизило две обширные отрасли естество­
знания, не имевшие ни в своих задачах, ни в своих точках
отправления, казалось, ничего общего. Одна из этих от16

к. Тимипя ев. Чаолз Лзпвин и его учение

9Л1

раслей считала своей задачей объяснение наблюдаемого,
другая—исключительно только его описание. Между тем
как физик, химик, мало-по-малу к физиолог привыкли счи­
тать своей задачей объяснение изучаемых явлений, зоолог
и ботаник ограничивались их описанием, считая бесплод­
ными попытки достигнуть их понимания. С давних пор
установилось такое представление, что в области неорга­
нической природы можно и должно разыскивать физические
причины (causae efficientes), в области же органической
природы можно и должно довольствоваться одппм указанием
на причины метафизические (causae finales) х. Коренная
рсобеппость организма, выражающаяся в самом этом слове,
указывает па то, что он состоит по из частей только, а
из органов, т. е. орудий, исполняющих известные служеб­
ные отправления. Установилось такое убеждение, что ис­
следователь может только указывать на то цели, которые
достигаются организацией, но касаясь вопроса, каким об­
разом осуществляется именно это соответствие между ору­
дием и его отправлением. Для чего служит орган—вот чем
ограничивалась задача зоолога и ботаника/ Вопрос же, по­
чему оп построен именно так, что может успешно испол­
нять свое отправление, считался лежащим за пределами
этой задачи. Таким образом, явления природы делились на
две категории; па такие, объяснение которых считалось
вполне законным, и на такие, которые по самому своему
существу, казалось, пе поддаются объяснению. Таково было
положение дела, можно сказать, до второй половины XIX
столетия.
Рядом с глухо сознаваемой потребностью покончить с
этим делением пауки о природе на область объяснимого и
область необъяснимого нарастала и другая, может быть,
менее общая, но еще более настоятельная потребность—
дать объяснение для факта, с которым сталкивались все
1 Необходимость строгого разграничения этих областей физи­
ческого и метафизического объяснения и изгнания этого послед­
него из области физики была превоехпдно разъяснена уже Бэко­
ном (De Dignitate et Augment!» Sciontiarum, Lib. Ill, Cap. IV;
<0 значении и развитии наук». Ки. Ш. гл. IX). Позднее Иыотои
предостерегал: «Физика, бойся метафизики».

242

постепенно возникавшие и развивавшиеся отрасли описа­
тельного естествознания. Естественная система классифи­
кации, сравнительная анатомия, эмбриология, палеонтология
и география организмов с замечательным согласием пріподили к одному выводу—к свидетельству об общем сходство
всех существующих и существовавших организмов—к не­
обходимости допустить единство всего живого в про­
странстве и во времени. Объяснением этого самого общего
свойства организмов представлялось допущение фактического
реального единства, т. е. кровной связи всех живых существ.
Но против этого логически неотразимого конечного вывода
целого ряда наук восставал другой, казалось, не м4нее не­
сомненный очевидный факт. Для того чтобы допустить
общность происхождения организмов, должно доказать воз­
можность превращения одного організма в другой, наиболее
к нему близкий. Группам таких наиболее между собою
близких существ, растений или животных присвоено на­
звание видов. Оказывалось, что эти виды не изменяются,
ле превращаются одни в другие, но дают начала другим
видам. Таким образом все даже наиболее отдаленные между
собою существа несут очевидные следы общего происхожде­
ния, и в то же время существа наиболее сходные разоб­
щены между собою, не могли произойти одни от других.
Некоторые ученые по складу своего ума, втайне доволь­
ные этим непримиримым противоречием природы, пытались
выйти из него таким образом: отсутствие единства в орга­
ническом мире есть факт, а его кажущееся единство только
идеальное, это—только выражение идеи, лежащей.- в основе
изучаемого нами строя природы. Так, например, сходство
вымерших форм с ныпе существующими не есть, фактиче­
ское сходство между предком и потомком, а сходство
«еж,ду пророчеством и его осуществлением; эти вы­
мершие типы являлись только затем, чтобы пророчество­
вать (кому?) о появлении современных типов живых существ.
Понятна логическая цена таким объяснениям к Но,, с другой
стороны, и те ученые, для которых единство органической
1 Идея о пророческих типах, как известно, принадлежит Агас­
сису. Почти ва-двях (в октябре 1895 г.) Бдашпар высказывал в Па­
рижской академии уверенность, что если б Агассис был жив, то

16

243

природы было также фактом, а иѳ отвлеченной идей, ио
видели возможности согласить противоречия между этим
фактом и, казалось, не менее очевидным фактом неподвиж­
ности видовых форм. Едва ли когда-нибудь человеческому
уму приходилось бороться с такой неразрешимом и, по­
видимому, во всех своих подробностях, очевидной, анти­
номией*: единство органического мира несомненно, но
фактически оно невозможно. Все, что высказывалось наг
туралистамп в первой половине XIX века, за редкими ис­
ключениями, заключало в себе Зто непримиримое противо­
речие и могло умещаться в одной голове только ценою
отказа от логической последовательности.
II вот в исходе 1859 года появляется теория, которая
одновременно и объясняет то, что было признано необъяс­
нимым, т. е. целесообразность в строении организмов, ж
устраняет противоречие между внутренним единством орга­
нического мира и кажущеюся неподвижностью и разрознен­
ностью видов, перед которым беспомощно • остановилась
наука. Понятны то место /'которое суждено было запять
етой книге («Происхождение видов») в истории человече­
ской мысли, и тот прием, который ей оказали все мысля­
щие люди. Можно сказать, что с первого же дня ее по­
явления, когда разошлось все издание,—случай, кажется,
беспримерный в истории научной литературы,—она сдела­
лась классической. Понятно и то доходившее до исступле­
ния сопротивление, которое встретили новые идеи со сто­
роны защитников старого миросозерцания і.
Не пришло и десяти лет, как идеи, высказанпые'Дарвином, вошли в плоть и кровь современного естествознания,
отразились даже далеко за пределами биологии 2. По проов опровергнул бы дарвинизм. Но известно, что он жил епю
долго после появления дарвинизма и, несмотря на страстное же­
лание, не смог его опровергнуть.
* Антиномия—неразрешимое на первый взгляд противоречие.
1 Стоит, например, напомнить, что в 1865 году некоторые
немецкие противники етого учения выбили медгудь, правда, ради
вкономии, свинцовую, на которой Дарвин был изображен в оскор­
бительно карикатурном виде.
2 Так, астроном Норман Локиер через несколько лет загово­
рил об эволюции и в неорганическом мире.

244

шло еще десятилетие или два, и стади проявляться новые
попытки подорвать значение этого небывалого по своему
объему приобретения науки. В том, что еще недавно при­
знавали за нелепое новшество, пытаются видеть давно из­
вестную общепризнанную истину. Для достижения этого
пытаются раздробить это стройное в своей целостности
учение па те две основные задачи, которые только что
нами указаны. Пытаются разграничить учение о единства
органического мира, или вообще эволюционное учение от
объяснения, каким образом совершился этот процесс эво­
люции,—что собственно составляет главное содержание
дарвинизма. Пытаются доказать, что важно в этой книга
только доказательство существования эволюции, а не объ­
яснение самого ее процесса; а так как предположение о
возможности эволюции высказывалось и ранее, папр.,
Ламарком, то выходило бы, что хорош? в этой книге только
то, что не ново, а то, что ново,—или не хорошо или во
всяком случае не существенно. Старая, вечно повторяю­
щаяся история: на первых порах новая идея признается
нелепой, а когда опа выйдет победительницей из упорной
борьбы,—оказывается, что все ее давно разделяли.
Но Дарвин на первых же страницах своего введения
объясняет невозможность рассматривать отдельно эти две
стороны какой бы то ни было эволюционной теории.
В пользу существования эволюционного процесса были и
ранее высказаны почти все те соображения, которые о боль­
шей силой и убедительностью высказал и он. П если эти
доказательства никого не убедили,—даже тех, кто только
ждали, чтоб их убедили,—то потому именно, что до него
никто не мог указать на самый процесс, которым соверши­
лась эта эволюция. Натуралисты убедились в существова­
нии эволюции только тогда, когда Дарвин показал, как она
осуществляется. Лучшим тому доказательством может слу­
жить обращение такого передового и свободного от пред­
рассудков мыслителя, каким был Лайсль,—доводы Ламарка
не убедили его потому именно, что ламарково объяснение
самого процесса его не удовлетворяло.
Только дарвинизм, устранивший две главные преграды,
препятствовавшие принятию какого бы то ни было эволю245

циопного учения,—только дарвинизм, исходя из одного и
того же начала естественного отборах объяснивший и за­
гадочную целесообразность всякой организации, и кажу­
щуюся разрозненность, обособленность видовых и. других
трупп, в первый раз дозволил не только допускать, но и
понимать единство и совершенство органического мира в
том виде, в каком мы его наблюдаем.
Как ни оригинальна идея, положенная в основу учения,
быть может, еще оригинальнее тот путь, которым опа со­
здалась. «Путешествие на «Бигле» и «Автобиография» дают
нам возможность присутствовать при одном из величайших
явлений, доступных человеческому наблюдению—при за­
рождении великого научного открытия в уме его творца.
Глубокие размышления, вызванные наблюдениями в раз­
личных областях природы, па различных точках земного
шара, приводят Дарвина к убеждению в несостоятельности
догмата1 о неподвижности и самостоятельном сотворении
видовых форм. И вот, вметто того, чтобы подобно его
предшественникам выступить с наскоро придуманной те­
орией, - он «в истинно бэкопиапском духе» *, в течение
десятков лет продолжает собирать факты, предоставляя вре­
мени выработать теорию, которая их свяжет в одно строй­
ное целое. Самый способ, которым Дарвин пришел к от­
крытию своей теории, невольно напоминает склад мыслей
его великого соотечественника. Известен третий афоризм
Бэкона о том, как связаны между собою Scientia и Poteiv
tia, т. е. наука и власть человека пад природой. Наука
раскрывает причины явлений, а знание этих причин
служит средством, орудием для подчинения себе этих
явлений. Дарвин извратил эту обычную логическую после­
довательность; ,он задался вопросом, каким средством
пользуется человек для достижения своей цели—изменения
и усовершенствования органических существ, и научный
анализ этого средства привел его к пониманию.пр и ч и и ы
явления. Таким средством оказался прием так называемого
отбора, селекции (Selection.) Оставалось найти аналог
1 Догмат — положение, выдаваемое за несомненную истину.
* Т. е. в духе учения апглайского философа Бэкона, учившего
что истинное знание может быть получено только пэ о.іыта.

246

отбора в природе. Дарвин сам сообщает паи, что долго
искал его, пока случайное знакомство с книгой Мальтуса
«О народонаселении» не навело его на мысль, что причиной
отбора в природе, этого «естественного отбора»,
должно признать совершающийся в громадных размерах
процесс истребления менее совершенных существ—как
результат того общего закона, что организмов нарождается
несравненно более, чем сколько может выжить х. Таким
образом был найден ключ для объяснения основного за­
труднения, перед которым остановились прежние эволю­
ционные теории,—для объяснения, почему этот процесс
в общем носит характер прогресса, т. о. совершенствова­
ния организмов, в смысле их приспособления к жизненной
обстановке. Объяснив эту основную черту всего организо­
ванного,—это соответствие между формой и со отправле­
нием,^-Дарвин еще долго стоял перед другим препятствием,
перед той антиномией, которая, как мы сказали, лежит в
основе всего строя органического мира,—непрерывностью
его в целом и разрозненностью в частностях. Как он сам
повествует в своей автобиографии, объяснение оказалось
просто, как колумбово яйцо: оно являлось одним из необ­
ходимых следствий естественного отбора, т. о. процесса со- '
хранения и накопления полезных признаков. Стремление к
разнообразию, к расхождению в своих признаках оказы­
вается полезным для всех организмов, так как любой клочок
земли может вместить и прокормить том больше живых
существ, чем они разнообразнее, чем менее сталкиваются
между собою их потребности, их интересы.
Начало естественного отбора одновременно устранило оба
препятствия, стоявшие на пути всех предшествовавших
попыток эволюционных теорий,—кажущуюся целесообраз­
ность органических форм и отсутствие наличных между
ними переходов.
По если эти переходные формы в силу самого процесса
отбора должны были исчезать перед более совершенным
и специализированным потомством, то тем не менее они
должны были когда-то существовать, и следы их должны
1 Любопытно, что чтение тон же кппги Мальтуса привело и
Уоллеса независимо от Дарвина к тому же выводу.

247

были сохраниться в палеонтологической летописи. 0 можно
сказать, что нигде дарвинизм не нашел такого несомнен­
ного подтверждения, как именно в области палеонтологии.
В то время, когда выходило в свет первое издание его
книги, Дарвин вынужден был главным образом убеждать
геологов в том, что они не должны, не в праве рассчитывать
на особенно обильные фактические доказательства, ввиду
естественной неполноты палеонтологических памятников.
Современная палеонтология обладает уже такою массой
переходных, связующих звеньев, относящихся к самым
разнообразным систематическим единицам, начиная е видов
и кончая классами, что эта аргументация Дарвина является
в известном смысле уже устаревшею. Если она не стано­
вится излишнею, то получает совершенно иное значение;
она только подчеркивает, усиливает важность новейших
завоеваний геологии. Можно сказать, что с этой самой
существенной, фактической точки зрения дарвинизм, как
эволюционное учение, приобрел за истекшие десятилетия
такую подавляющую массу несомненных доказательств, на
которую почти пе рассчитывал его творец х.
Вся последующая деятельность Дарвина, как он также
поясняет в своей автобиографии, заключалась в развитии
и подробном фактическом обосновании некоторых коренных
положений его учения и в разъяснении образа действия
естественного отбора в применении к самым интересным
частным случаям. Чем более разрастается литература,
касающаяся основных факторов эволюции—изменчивости и
наследственности, тем более приходится удивляться глубине,
проницательности и разносторонности мысли и почти исто­
щающему предмет богатству .фактов, которые представляет
его книга, посвященная этим вопросам («Прирученные жи­
вотные и возделываемые растения»). Последующие писа­
тели, полагая обнаружить самостоятельность своей мысли,
1 Самое поразительное палеонтологическое открытие было
сделано в 1903 году английским ботапиком Скоттом, когда он
нашел ископаемые папоротники с семенами, т. е. доказал связь
между двумя самыми большими отделами растительного царства,—
связь, которая была предсказана немецким ботаником Гофмей­
стером в 1851 году (см. мою статью «Успехи ботаники в XX ве­
ке» в «Истории нашего времени» изд. Гранат, вып. 23, 1918 г.).

248

только впадали в узкую односторонность (неоламаркисты и
вейсманисты), которой Дарвин был совершенно чужд1.
Но большая часть последующих трудов Дарвина была
посвящена второй задаче—блестящей монографической об­
работке примеров примепепия его учения, взятых умышленно
из растительного царства. Эти исследования положили осно­
вание повой, обособившейся за последние десятилетия
отрасли науки, получившей не совсем удачное название
«биологии растений». Стоит пробежать хотя бы оглавление
одного из подобных общих трактатов, чтобы убедиться, что
почти любой из их отделов соответствуем какой-нибудь
монографии Дарвина или представляет развитие какой-ни­
будь идеи, высказанной им в 'его общих произведениях.
Дарвин остановил свое внимание па примерах, исключи­
тельно заимствованных из растительного царства, потому
что к ним так называемые ламарковы факторы эволюции
или почти неприменимы,—каково упражнение органов, или
вовсе неприменимы,—каковы факторы психические, воля,
желание, стремление и т. д. Благодаря этой сравнительной
простоте задачи, по отношению к растительному организму
всего успешнее удается уяснить действие трех факторов
дарвинизма изменчивости (прирожденной или вызываемой
условиями жизни), наследственности и отбора.
*
Ио, пояснив применение его учения к простейшим слу­
чаям, Дарвин не остановился и перед смелой попыткой его
распространения и па самый сложный случай—на чело­
века. Конечно, именно это его произведение («Происхожде­
ние человека и половой отбор»)2 более всей его остальной
деятельности дало повод к той упорной и сознательной кле­
вете, которая посыпалась и продолжает еще сыпаться па
него со стороны неразборчивых на средства противников
и тех, кто повторяет эти отзывы с чужого голоса, не дав
себе труда обратиться к самим произведениям великого
г Любопытно, что даже факты, вокруг которых вращается по­
лемика, почти исключительно заимствованы у Дарвина.
2 «Выражение ощущений у человека и живот­
ных», как известно, представляет рздро’п поен до размеров
самостоятельного труда главу: «Происхождение чело­
век а».

249

натуралиста. Я говорю о сознательной клевете, потому что
утверждать, что Дарвин проповедует идеалы людоеда, что он
ответственен, например, в пробуждении современного мили­
таризма и других проявлениях торжества силу над правом
и так далее,—взводить подобную небылицу на автора книги,
имеющейся на всех европейских языках и каждому до­
ступной, конечно, нельзя по одному только недоразумению.
Так как по этому поводу мне пришлось бы только повто­
ряться, то считаю более уместным привести то, что мне
приходилось высказывать уже десятки лет і.
Отчасти не по разуму усердные сторонники 3, но еще
более недобросовестные или невежественные противники идеи
Дарвина спешили навязать ему мысль, будто бы борьба
за существование 3, понимаемая в самой грубой, животной
форме, должна быть признана руководящим законом и
должна управлять судьбами человечества, совершенно устра­
няя сознательное воздействие, сознательный рефлекс самого
человечества па его дальнейшие судьбы. Но понятно, что
ничего подобного он не мог высказать. Он ли, каждое слово
которого дышит самой высокой гуманностью, стал бы про1 В том же смысле высказатся я в своих речах: «Дарвин,
как тип ученого» и «Опровергнут ли дарви­
низм». В основе сходный взгляд высказал и Гексли в своей
рот: «Эволюция и яти к а», как оно, впрочем, и понятно,
так как мы оба только верно передавали основную идею Дарвина,—
что учение о есгественпом отборе, объясняй темное прошлое
человека, ни в каком случае не предлагалось как этическое уче­
ние для его руководства в настоящем и будущем.
2 Как, напр., его французская переводчица Клемане Ройе.
3 Способность организмов противостоять вредным влияниям и
пользоваться благоприятными условиями,—состязание конкурентов
на те же места в природе,—и наконец, П несравненно меньшой
степени, уничтожение одних организмов другими — всю эту слож­
ную совокупность отношений жпвых существ между собою и
с окружающей средой Дарвин назвал иносказательно и ради крат­
кости борьбой за существование. Ничто, быть может,
нс принесло его учению столько вреда, как эта метафора, без
которой ou мог бы обойтись, если б только предвидел те выводы,
которые будут из нез сделаны. Термина естественный от­
бор Д'я егз целей было бы совершенно достаточно. Я мог про­
честь целый курс дарвинизма, но обмолвившись этим выражением
«борьба за сущоствозание».

250

поведывать идеалы людоеда? Оя ля, даже по отпошепню к
улучшению животных пород указавший на быстроту и пре­
восходство результатов сознательного отбора, в срав­
нении с результатами отбора бессознательного, стал
бы доказывать превосходство стихийной борьбы над созна­
тельным прогрессом человечества? Конечно, он указывал па
результаты, достигнутые в течение несметных веков бес­
сознательным состязанием между живыми существами, по из
этого не следует, что человек должен о: казаться от всякой
сознательной деятельности, направленной к достижению
«наибольшего блага наибольшего числа»,—точно так же, как
из того, что он указал на существование в природе приспо­
соблений для естественного обсеменения .при помощи ветра
и животных, еще не следует, что человек не должен более
сеять и пахать. А главное, нигде, кроме немногих мест
своего сочинения, которых мы коснемся ниже, ои и не
касается этих вопросов; они лежат за пределами его задачи;
он не только не преподал никаких правил для руководства
человечества в его настоящем и будущем, но даже почти
пе касался ни того, ни другого, ограничиваясь лишь обьяснеием его темного прошлого. Как мыслитель, имевший
случай лично наблюдать полуживотный быт дикарей, он
только остановился перед вопросом, каким образом из этого
жалкого материала мог создаться физический и нравствен­
ный тин цивилизованного человека, каким образом могло
случиться, что ceci а tue cela *,—и пришел к тому выводу,
что и здесь первоначальным фактором был естественный
отбор. Вот как он сам описывает процесс зарождения в
мем этой мысли: «С 'сожалением думаю я, что главный
вывод этого сочинения, именно, что человек происходит от
менее совершенной органической формы, придется многим
не по вкусу. Но ведь невозможно отрицать, что мы про­
изошли от дикарей. Никогда но забуду, как я был озада­
чен, увидав в первый раз на диком, изрытом прибрежьи
Огненной Земли ее первобытных обитателей. Первая мысль,
пришедшая мйе в голову, была: таковы были наши предки.
Эти люди были совершенно наги и испачканы красками;
1 «Это убило то.»

251

мх длинные волосы свалялись, па губах выступала пела,

вызванная их возбужденным состоянием; лица выражали
дикий испуг и подозрительность. Они не имели понятия ни
о каких ремеслах и, как дикие животные, питались только
тем, что могли поймать; у них не было никакого прави­
тельства, и ко вейм людям, нс принадлежавшим к их малень­
кому племени, они не знали жалости. Тот, кто видел дикаря
в его естественной обстановке, не почувствует стыда,
придя к заключению, что в его жилах течет кровь более
скромного существа. Что касается меня, то я также готов
вести свою родословную от той героической маленькой
обезьянки, которая бросилась па самого страшного своего
врага, чтобы enaejp жизнь своему сторожу; или той ста­
рой обезьяны, которая спустилась с гор и с торжеством
унесла своего маленького товарища, отбив его у целой
своры озадаченных собак, как и от этого дикаря, принося­
щего кровавые жертвы, безжалостно умерщвляющего соб­
ственных детей, обращающегося со своими женами, как с
рабами, не знающего стыда и зараженного самыми грубыми
суевериями».
С особенным вниманием останавливается Дарвин на
вопросе о происхождении нравственного чувства пли со­
вести. «Я вполне присоединяюсь к мнению тех мыслителей,
которые утверждают, что из всех различий между чело­
веком и животными нравственное чувство или совесть самое
важное»,—так начинает он главу, посвященную этому во­
просу, и продолжает далее: «Это чувство,—по выражению
Макинтоша,—справедливо господствующее пад всеми други­
ми началами, которые управляют поступками человека, сво­
дится к этому краткому, по полному высокого смысла по­
велительному слову—должен. Это—благороднейший из
атрибутов человека, заставляющий его без минутного коле­
бания рисковать своей собственной жизнью для спасения
жизни себе подобных; пли после зрелого обсуждения, под
влиянием глубокого чувства правды или долга, жертвовать
ею на служение великому делу. Эммануил ІТапт восклицает:
«Долг! Дивная мысль; ты, которая действуешь не заманчи­
вым обещанием, не лестью, не угрозой, а просто налагая
на душу свой закон; ты, вынуждающая к себе уважение,
252

если и ве всегда—повиновение; ты, перед которой смолкают
все вожделения, как бы втайне они ни возмущались,—от­
куда взялся твой прообраз?» Этот вопрос обсуждался мно­
гими талантливыми писателями, и если я решаюсь его
коснуться, то потому только, что не могу его обойти, и по­
тому, что, насколько мне известно, пикто еще по касался его
с исключительно естественно-исторической точки зрения».
Дарвин проводит основную мысль, что нравственное
чувство, в известной мере наследственное, явилось в форме
инстинкта и постепенно перешло в сознательное чувство.
Таким инстинктом был социальный инстинкт, стремление к
общественной жизни, так глубоко коренящийся в природе
человека. После инстинкта самосохранения это едва ли пѳ
самый сильный инстинкт; недаром же после смертной казни
самым тяжким наказанием является одиночное заключение.
Дарвин стремится доказать общее положение: что существо
с такими развитыми умственными способностями, как чело­
век, и в то же время обладающее сильно выраженными
социальными инстинктами, неизбежно должно было при­
обрести и нравственное чувство, или совесть. Совесть не
что иное, как внутренняя борьба между более или менее
укоренившимися инстинктами, между эгоизмом, выработа­
вшимся в индивидуальной борьбе, и альтруизмом—резуль­
татом социального инстинкта, который в свою очередь
выработался из ипстипкта материнской любви. Что такова
была последовательность развптпя нравственного чувства—
яа это указывает факт более раппего развптпя обществен­
ных добродетелей сравнительно с нравственными качествами
чисто личными, каковы воздержанность, стыдливость и пр.
Развивая далее свою мысль, Дарвин старается показать,
что естественный отбор могущественно способствовал по­
беде высших инстинктов над низшими, их укоренению и
развитию. Уоллес, как замечает Дарвин, высказал глубокую
мысль, что как только человек достиг значительного пре­
восходства над животными в умственном и нравственном
отношении, дальнейшее действие отбора должно было сле­
довать преимущественно в этом направлении, потому7 что—
какую пользу могли принести какие-либо телесные прпс.зсобления существу, которое, благодаря умственным ка253

чествам, могло «с своим неизменным: толом приспособляться
к изменяющимся условиям окружающей его вселенной».
Что всякое умственное превосходство должно было сообщать
перевес в борьбе, само собою понятно, по нетрудно понять»,
что и нравственные качества могли сохраняться и разви­
ваться путем естественного отбора. Как инстинкт матери,
заботы родителей о детях могли быть могучим орудием в
индивидуальной борьбе, так общественные инстинкты долж­
ны были обеспечивать успех в борьбе между племенами,
и по мере того, как одно племя побеждало другое, должен
был расти идеал нравственности, причем но малым стиму­
лом служило одобрение соплеменников, чувство славы и пр.
Конечно, эти первобытные добродетели касались только вза­
имных отношении между членами одного племени; по отно­
шению к врагам господствовало совершенно другое мерило
нравственности. Но то -прославление патриотических идеалол
в ущерб идеалам общечеловеческим, которое еще так часто
раздается в наше время, пе доказывает лк оно, что и со­
временные понятия о нравственности находятся еще в пере­
ходной стадии, что они далеки еще от того законченного
неподвижного идеала, каким желали бы его выставить про­
тивники теории развития? *.
Таково, в самых общих чертах, воззрение Дарвина па
темное прошлое человека; он сам не раз говорит, что это
только смелая попытка, только намек на возможное разре­
шение этой колоссальной задачи, но, повторяем, везде он
имеет в виду лишь прошлое, стремится объяснить возникно­
вение умственных н нравственных качеств цивилизованного
человека, исходя из качеств дикаря или основных свойств
высших типов животного царства,—никогда но принимает
он на себя роль пророка или моралиста, хотя такая воздер­
жанность и ставйтся ему в упрек некоторыми критиками,
очевидно не понимающими основного смысла всей его дея­
тельности. Как мало вообще основания в нападках на него
тех его противников, которые полагают, что ou готов про1 В помним недавнее заявление Эзисоі а, что из любви к оте­
честву сн придумает такие смертоносные орудия, перед которыми
содрогнется все человечество (1895). Или остановимся на ужасе
современной зверской бойни (1918).

254

поведывать самую бессердечную животную борьбу, как
закон для взаимных отношений между людьми, можно усмо­
треть из следующих слов заключительной главы его сочи­
нения: «Человек, как и другие животные, без сомнения,
достиг своего современного высокого состояния путем борь­
бы за существование, являющейся результатом его быстрого
размножения, и если он должен развиваться далее, то дол­
жен оставаться иод влиянием этой строгой борьбы. Иначе
он погрязнет в лепи и безделье, и более даровитый не будет
выходить победителем из борьбы с менее даровитым. Отсюда
наше естественное стремление к размножению, хотя оно и
является источником многих и несомненных зол, но должно
быть ни иод каким видом значительно задержано. Всем лю­
дям дблжна быть доставлена возможность к открытому со­
стязанию, и законы или обычаи не должны препятствовать
наиболее способным иметь успех в жизни и воспитать воз­
можно большее число детей. Но как пи важна роль, которую
борьба за существование играла и продолжает играть до
сих пор, тем не менее по отношению к высшим сторонам
человеческой природы существуют деятели гораздо более
важные. Развитие нравственных качеств гораздо более обу­
словливается посредственным или непосредственным дей­
ствием привычки и мыслительных способностей, образова­
нием, религией и пр., чем действием: естественного отбора;
по этому последнему смело может быть приписано проис­
хождение социального инстинкта, послужившего основанием»
на котором развилось нравственное чувство».
Возможно ли, имея перед собою эти строки, продолжать
упорно повторять, что Дарвин проповедует-озверение чело­
века и повинен в тех явлениях очевидного переживания,
которые пае порою озадачивают в современной жизни? По,
может быть, все же заметят, что, признавая главное значе­
ние за факторами чисто этическими, он тем нс менее отво­
дит хотя и скромную роль борьбе, как средству, не даю­
щему человеку погрязнуть в лени и т. д.; по я полагаю,
против такой формы этой мысли, со всеми сделанными им
оговорками, нс станет возражалъ и любой моралист, если
только он нс проповедует полнейшего квиетизма, погруже­
ния в пирвапу и т. д. Эту мысль задолго до Дарвина н
255

может быть еще энергичнее высказал великий поэт в заклю­
чительном монологе Фауста:
Das ist der Weisheit letzter Schluss:
* Nur der verdient sich Freheit wie das Leben,
Der täglich sie errobern muss *.

И, кажется, никто еще не ставил этих слов в укор Гете 2.
В этом кратком очерке я, понятно, мог указать только
в самых крупных чертах на главную научную заслугу од­
ного из величайших представителей естествознания всех
времен, а также пытался указать па неосновательность
попыток вызвать предубеждение против великого ученого
в среде людей, стоящих в стороне от науки.
1895 г.

t

1 Вот мудрости конечный вывод:

Лиіпь тот достоин жпзни и свободы,
Кто каждый день берет их с б к».
2 Между прочим их можно было прочесть па лентах веч-л,
возлож иного на памятник Гете от имени германской ссг.яад де­
мократической партии

\ G

V * °

Л-

ДЕШЕВАЯ БИБЛИОТЕКА ГОСИЗДАТА преследуем цели продвижения в широ­
кие массы наиболее значительных произведений советской, классической *
иностранной литературы, а также важнейших социально-экономических трудов,
выходивших до сего времени в более дорогих изданиях.
ЦЕНА каждого номера (64 страницы)— 1* к.
ВЫШЛИ ИЗ ПЕЧАТИ«

1- 3. Серафимович. Железный но­
ток. 30 к.
4- 6. Фадеев. Разгром. 30 к.
7- И. Фурманов. Чапаев. 50 к.
12* 20. Сталин. Вопросы ленинизма.
90 к.
21- 22. Маркс и Энгельс. Коммунисти­
ческий манифест. С введен, и
пояснен. Рязанова. 20 к.
23- 27. Степняк - Кравчинскнй. Анд­
рей Кожухов. 50 к.
28- 36. Гончаров. Обломов. 90 к.
37- 41. Покровский. Русская история
в самом сжатом очерке. 50 к.
42- 48. Лондон. Мартин Идэн. 70 к.
49- 50. Ленин. Империализм как выс­
шая стадия капитализма. 20 к.
51- 54. Григорьев. Берко кантонист.

136-137. Сейфуллина. Вирииея. 20 к.
138-140. Толстой. Казаки. 30 к.
141
Безыменский.
Комсомолия.
10 к.
142-144. Никифоров. Андрейкино кре­
щение. 30 к.
145-149. Горький. В людях. 50 к.
150-153. Серафимович. Город в степи.
40 к.
154-155. Осинский. Американский авто­
мобиль или Российскаа телега.
Статьи. 20 к.
156-157. Королевно. Слепой музыкант.
20 к.
158-160. Ленин. Государство и револю­
ция. 30 к.
161-167. Бадаев. Большевики в государ­
ственной думе. 70 к.
168-169. Л.-нив. Пролетарская револю­
ция и ренегат Каутский. 20 к.
170-174. Иллеш Бела. Тнеса горит. 60 к.
176-177. Горбу іов. Ледолом. 30 к.
178-179. Горький.Городок Окуров. 20к,
180-181. Неверов. Мишка Додонов. 20 к.
182-183. Богданович. Киязь бунтовщик.
20 к.
184-189. Горький. Мать. 60 к.
190-194. Грюнберг. Пылающий Рур.

Караваева. Двор. 20 к.
Панферов. Бруски, ч. I. 60 к.
Горький. Детство. 40 к.
Горький. Мои университеты.
20 к.
68- 73. Шолохов. Тихий Дон, т. 1.60 к.
74- 75. Сейфуллииа. Правонарушите­
ли Перегной. 20 к.
76- 81. Гюго. 93-й год. 60 к.
82- 86. Пантелеев и Белых. Республи­
ка Шкал. 50 к.
87- 93. Шолохов. Тихий Дон, т. II. 70к.
94- 96. Груздев. Жизнь и приключе­
ния М. Горького. 30 к.
97-100. Рязанов. Маркс и Энгельс. 40к.
101-104. Гашек. Похождения бравого
солдата Швейка, т. I. 40 к.
105-110. Фурманов. Мятеж. 60 к.
111-113. Иванов. Бронепоезд. Партиза­
ны. 30 к.
114-117. Слонимский. Черниговцы. 40к.
118-124. Дж. Рид. Десять дней, которые
потрясли мир. 70 к.
125-129. Ч^мандрин. Фабрика Рабле.
55576266-

56.
61.
65.
67.

195-197. <Красвое знамя». Пеееинак.
30 к.
198-199. Дорохов. Белые волки. 20 к.
200-201. Безыменский. Выстрел. 20 к.
202-205. Гашек. Похождения бравого
солдата Швейка, т. II. 40 к.
206-207. Ляшко. В разлом. 20 к.
208-210. Ленин. Письма к родным. 30 к.
111-214. Тимирязев К. Чарлз Дарвин
и его учение. 40 к.
216-219. Ясенский. Я жгу Париж. 60 к.
220-221. Ляшко. Доменная печь. 20 к.
222-229. Ярославский. Краткая история
В КП (б). 80 к,
230-236. Федин. Города ■ годы. 70 к.

130-135. Дем. Бедный. Тебе, господи!
Сборник антирелигиозных про­
изведений. 60 к.

ПЕЧАТАЮТСЯ«

Алексеев. Девятьсот семнадцатый.
Киплинг. Маугли.
Кожевников. Человек-песня.

I

Салтыков-Щедрин. Сказки.
Синклер. Джимми Хиггинс.
Тургенев. Отцы и дети.